Текст
Н Н МИКЛУХО-МАКЛАИ
ПУТЕШЕСТВИЯ
СТАТЬИ,
РЕДАКЦИЯ ТЕКСТА
И ПРИМЕЧАНИЯ
(Лидии сЦуко^скои
художник j
<М иааше^скии
ИЗДАТЕЛЬСТВО UK ВЛКСМ
"МОЛОДАЯ ГВАРДИЯ"
1Q47
TAMO РУСС
ЧЕЛОВЕК ИЗ РОССИИ
/ невни.к Миклухо-Маклая прочтет с увлечением
всякий, кто интересуется жизнью первобытных
народов. Папуасы залива «Астролябии» (на се-
веро-восточном берегу Новой Гвинеи), среди которых в
течение нескольких лет жил путешественник, никогда не обща-
лись с другими народами и в полной нетронутости сохра-
няли в ту пору свой первобытный уклад. Подробно и обстоя-
тельно рассказывает Миклухо-Маклай о нравах и обычаях
обитателей острова: о том, какие у папуасов похоронные и
свадебные обряды, о том, как папуасы охотятся, как обучают
детей, как обрабатывают землю, как строят пироги, как вы-
делывают материю из коры. С педантической точностью про-
фессионального исследователя ведет он свои записки: если мель-
ком упомянет о том, что на камнях был разложен костер, —
тут же сообщит, сколько метров в окружности этот костер за-
нимал; если назовет какое-нибудь туземное блюдо — объяснит,
из чего и как его варили, что раньше клали в горшок, а что по-
сле... «Видеть все собственными глазами» — таков был девиз
путешественника. И не только видеть, но, по возможности, и
проверять,—иногда и на себе самом. Изучая татуировку, приня-
тую у папуасов южного берега, он попросил, чтобы они испол-
нили узор и у него на плече: ему мало было увидеть орнамент
на чужой коже, требовалось испытать всю операцию на своей...
За пятнадцать лет путешествий по Новой Гвинее и другим ост-
ровам Тихого океана, по полуострову Малакка и по Австралии
Миклухо-Маклай перевидал и испытал немало; все виденное
он записывал, зарисовывал, регистрировал тщательно, правди-
во и точно — будь то высота горы или глубина залива, клюв
птицы, орнамент на борту пироги, похоронный обряд или во-
лосы ребенка. К чужим и к собственным предположениям, и
догадкам относился он с крайнею строгостью, чрезвычайно
критически. Он держал свое воображение в узде, не позволяя
себе ни беспочвенных обобщений, ни преждевременных выво-
7
дов. Вот почему его безыскусственные записи, сделанные на
ходу, возле дорожного костра, или в отшельнической хижине,
при свете угасающей лампы, оказались так ценны для науки.
Географ почерпнет из них сведения о климате Новой Гвинеи, о
ее растительном мире; лингвист узнает, на каких диалектах
говорят различные папуасские племена; этнограф — какие у
папуасов костюмы, какие музыкальные инструменты, какие
пляски — и, таким образом, получит надежный материал для
суждения о той стадии развития человеческого общества, ко-
торую Маркс и Энгельс именовали стадией «первобытного
коммунизма». Дневник Миклухо-Маклая дает нам в руки как
бы фотографический снимок, как бы правдивый и точный порт-
рет первобытного племени, сделанный без искажений и при-
крас. Этот портрет тем более драгоценен для нас, что перво-
бытных племен, никогда не общавшихся с народами более
высокой культуры, в мире уже почти не осталось/— а с ними
вместе исчезает непосредственная возможность наблюдать
раннюю стадию развития человеческого общества, через кото-
рую когда-то прошли все народы.
Но дневник Миклухо-Маклая — это не только портрет ма-
лоизученного племени; в известном смысле это и автопортрет.
Строка за строкой, страница за страницей — и постепенно
сквозь эти строки, в которых на первый взгляд так мало гово-
рится об авторе, проступает, быть может, помимо его собст-
венной воли, рядом с лицами папуасов, на фоне гор, кокосо-
вых пальм и океана, другое лицо: облик удивительного,
необычайного человека, портрет его самого, Маклая, — уче-
ного, просветителя, гуманиста.
2
Великий русский путешественник Николай Николаевич
Миклухо-Маклай родился 17 июля 1846 года в селе Рожде-
ственском, близ города Боровичи. Отец его был инженером. Он
умер, когда мальчику исполнилось одиннадцать лет. С этого
дня нужда не покидала семьи: на руках у матери осталось
пятеро детей. В том же году Николая отдали в петербургскую
школу, а через год перевели в гимназию. Однако из гимназии
его исключили, за что—мы не знаем, знаем только, что предло-
гом была выставлена «неуспеваемость». Семнадцати лет он по-
ступил вольнослушателем на физико-математический факультет
Петербургского университета, но и здесь проучился недолго:
в 1864 году его исключили за «нарушение правил», запретив
при этом поступать в другие университеты России. Тогда он
уехал за границу, желая учиться во что бы то ни стало. Осо-
бенно увлекали его проблемы сравнительной анатомии.
я
Знаменитый зоолог Эрнст Геккель, ярый пропагандист теории
Дарвина, скоро отличил талантливого юношу, пригласил его к
себе в ассистенты, и в 1866 году Николай Николаевич совер-
шил вместе с Геккелем свое первое путешествие: отправился
на Канарские острова. На острове Ланцероте Миклухо*Маклай
занимался анатомией губок и изучением мозга хрящевых рыб.
В 1867 году он поехал в Сицилию, чтобы продолжать занятия
по анатомии, а в 1868—на берега Красного моря. Это путеше-
ствие оказалось опасным: арабы относились к европейцам с
чрезвычайной враждебностью, и Миклухо-Маклай вынужден
был принять обличие арабского доктора — носить чаляу,
брить голову, исполнять мусульманские обряды.
Вот то немногое, что нам известно о деятельности Миклу-
хо-Маклая до начала новогвинейской эпопеи. Черты его лич-
ности, сохраненные нам официальными документами и случай-
ными свидетельствами современников, едва уловимы; они
еще ускользают от точного определения, как черты его
лица на ранней юношеской фотографии, где он представлен с
длинными кудрями и небрежно повязанным галстуком—хруп-
кий, немного задумчивый — скорее, поэт или художник, неже-
ли упорный исследователь. Не верится, что этот тоненький
юноша может по десяти часов в день шагать по болоту, голо-
дать, карабкаться на горы... Впрочем, даже ранняя юность его
уже говорит о воле: Маклай дважды исключен из учебных
заведений, но продолжает учиться; нужда преследует его, но
он не сворачивает с дороги, гравирует для заработка какие-то
рисунки и учится; и, повидимому, он не из пугливых — тому
свидетельство путешествие на берега Красного моря. Однако
в отрывочных воспоминаниях современников и на случайной
юношеской фотографии черты его еще не ясны; они как бы не
в фокусе; они станут ясны, рельефно проступят, проявятся
лишь в свете скромных и безыскусственных строчек его ново-
гвинейских дневников.
В 1869 году Миклухо-Маклаю исполнилось 23 года. Он был
уже автором нескольких ценных научных работ о низших орга-
низмах. Вернувшись в Россию, Николай Николаевич обратился
в совет Географического общества за поддержкой в осущест-
влении задуманного им путешествия на тихоокеанские острова.
После длительных обсуждений и споров общество решило вы-
хлопотать для Миклухо-Маклая позволение отправиться в
Тихий океан на одном из русских военных судов — на борту
корвега «Витязь». Особенно энергично поддерживал ходатай-
ство молодого ученого знаменитый русский путешественник
Сем'енов-Тян-Шанский; он одним из первых уверовал в даро-
вания Миклухо-Маклая.
Р’
Географическое общество обсудило на своем заседании
обширную программу работ, представленную Николаем Ни-
колаевичем. Чтобы попытаться ответить на вопросы, интересо-
вавшие в те времена географов, зоологов, биологов, он
намеревался на островах Тихого океана изучать и животных, и
климат, и свойства почвы, и высоту гор. А так как в это время
он был уже сильно увлечен проблемами науки о человеке—ан-
тропологии, он отвел в своей программе немало места изуче-
нию первобытных племен, населяющих острова Тихого океана.
8 ноября 1870 года корвет «Витязь» вышел из Кронштадт-
ского порта и, посетив по пути Копенгаген, остров Мадейру,
остров Пасхи, Таити, острова Самоа, остров Новая Ирлан-
дия, на триста сорок шестой день пути, 19 сентября 1871 го-
да, бросил якорь в заливе «Астролябии», на северо-восточном
берегу Новой Гвинеи.
Этой датой—19 сентября 1871 года — и открывается пер-
вая страница дневника Миклухо-Маклая.
3
«Порицает ли путешественник посещаемые им племена или
хвалит их — это в конце концов гораздо более характеризует
самого пишущего, нежели тех, кого1 он описывает», —такими
словами известного английского натуралиста Джона Леббока
начинает Миклухо-Маклай одну из своих статей.
Более всего эти мудрые слова приложимы к нему самому.
Они могли бы послужить ’ эпиграфом к каждой странице его
дневника. Как не похож этот дневник на записки, ну, скажем,
знаменитого исследователя Африки Стэнли, в чьих глазах ту-
земцы неизменно оказывались ленивыми, жестокими, неум-
ными, трусливыми, жадными, достойными если не злости, то,
во всяком случае, постоянной насмешки! В книге Стэнли «Как
я нашел Ливингстона» есть глава под названием «Этнографи-
ческие заметки». В ней путешественник описывает африкан-
ские племена, среди которых двигался его караван. Вот какие
характеристики дает он туземцам:
«О людях племени ваквере говорят, что они чрезвычайно
бесчестны, и я нисколько в этом не сомневаюсь».
«Люди племени мгого жестоки и способны на зверские по-
ступки при малейшем соблазне».
«Люди ваниамвези — отъявленные трусы».
Чувство превосходства ни на минуту не покидало Стэнли.
«Здоровый удар, плотно пришедшийся по их голым спинам, в
одно мгновение возвращал им безумную деятельность», писал
он о туземцах, исполнявших при нем должность носильщиков.
Первое, что поражает в дневниках Миклухо-Маклая,—это
10
та уважительность, которой проникнуты его суждения о ту-
земцах, и та деликатность, с которой он обращается с ними.
Сколько' раз называет он лица папуасов добрыми, мягкими, ум-
ными, как искренне любуется гибкостью, стройностью, лов-
костью движений туземцев, как радуется их честности, их
понятливости, их смышлености! Если же что-нибудь и удивляет
его неприятно в обычаях и нравах папуасов, он не спешит
высмеять и осудить чужой обычай с точки зрения самодоволь-
ной морали европейского обывателя, а, как и подобает учено-
му, пытается понять его и объяснить исторически; даже лю-
доедству, вызывающему в нем отвращение, он находит причи-
ну. Для него папуасы Новой Гвинеи, которых, рискуя соб-
ственной жизнью, он пришел изучать, — не подопытные кро-
лики и не рабы, а прежде всего люди, такие же люди, каких
он видел повсюду, только во мндго раз интереснее других.
В общении с туземцами он требует от себя такой же справед-
ливости и деликатности, как в общении с любыми другими
людьми «Мои соседи» — чаще всего именует их он. Вот он
пришел в деревню к «соседям» и увидел, что они вовсе не
рады его посещению. Всюду угрюмые, хмурые лица. Туземцы
схватились за копья, и он находит этот жест совершенно есте-
ственным. Ведь это их край, их деревня, их лес, они не при-
глашали к себе Миклухо-Маклая.
«Мне самому как-то стало неловко, — записывает Маклай
в дневнике:—зачем прихожу я стеснять этих людей?»
С уверенностью можно сказать, что Стэнли да и другие
путешественники не испытывали подобной неловкости.
Папуасы залива «Астролябии» были людьми каменного
века, Миклухо-Маклай — одним из передовых ученых совре-
менной цивилизации. По ученый не склонен был презирать
папуаса на том основании, что тот рубит дерево неуклюжим
каменным топором, ест не ложкой, а какой-то там ракозиной,
не знает сохи и плуга и размельчает землю чуть ли не голыми
руками. Напротив того: он с восхищением отзывается о тру-
долюбии людей, которые добились великолепной обработки
земли, вопреки скудости и примитивности своих земледельче-
ских орудий, которые умеют простою костью выполнить слож-
ный художественный орнамент и резать костью мясо не хуже,
чем стальным ножом. Просвещенный ученый не погнушался
вымазать себе лоб черной краской—на папуасский манер—в
знак траура по одной из туземных женщин, желая этим выра-
зить свое соболезнование мужу покойной; и до тех пор, пока
он не заслужил полного доверия папуасов и они сами не
захотели познакомить с ним своих жен, дочерей и сестер, он
издали предупреждал о своем приближении свистом: пусть
11
женщины поячутся, если таков их обычай. Его деликатность
хочется назвать чеховской—настолько она высокой пробы.
Так, вероятно, вел бы себя самый деликатный человек па
земле—Антон Павлович Чехов,—если бы он оказался «один
среди людоедов»... Но рядом с деликатностью и добротой, за-
ставлявшей Миклухо-Маклая, больного, страдающего от ли
хорадки и от ран на ногах, спешить через непроходимый лес в
деревню на помощь какому-нибудь из туземных больных,
рядом с чертами мягкости, доброты, деликатности дневник
Миклухо-Маклая открывает в авторе еще одну черту — бес-
страшие в буквальном смысле этого слова: то есть совершен-
ное отсутствие страха. В сочетании с мягкостью и доб-
ротой эта черта поражает. Ему говорят, что будущие соседи
его — людоеды, что они коварны, хитры, жестоки и не-
навидят белых. Заботливый капитан корабля настоятельно со-
ветует ему воспользоваться вооруженной охраной. Но вот
корвет отплыл, скрылся за горизонтом. ’Миклухо-Маклай
один отправляется в папуасскую деревню. Он знает, что поло-
жение его и в самом деле опасное, что действительно на этом
острове он может погибнуть. Недаром накануне ухода «Витя-
зя» он показал морякам то дерево, под которым он зароет весь
собранный им научный материал, если почувствует, что ему
«не уцелеть». И тем не менее, отправляясь в туземную дерев-
ню он не берет с собой ни ружья, ни револьвера: одну только
записную книжку и карандаш. Туземцы недружелюбно встре-
чают незваного гостя. Несколько стрел пролетело возле его
головы. Чем же он ответил на стрелы? Папуасского языка
тогда он еще не знал. Как объяснить этим людям свои добрые
намерения? Путешественник расстилает на земле цыновку и
среди вооруженных людей, которые только что угрожали ему
смертью, ложится спать. «Я вас не боюсь; я пришел к вам
безоружный и верю, что и вы не обидите меня», — вот что
сказал он этим простым поступком. Поступок, беспримерный
по находчивости и мужеству. Самое же удивительное то, что-
Миклухо-Маклай не только решился лечь спать среди людей,
которые минуту назад целились в него, ио и заснул! «Я про-
спал два часа с лишком», записывает он в дневнике. Для это-
го двухчасового спа нужно было не только быть усталым, на
что, со свойственной ему скромностью, ссылается он сам, но
и совершенно не испытывать страха, о чем он умалчивает.
Папуасы были поражены мужеством необыкновенного че-5
лсвека. Не зная, как объяснить себе бесстрашие, которое по-
стоянно проявлял этот худощавый человек с бледным, уста-
лым лицом и тихим голосом, они в конце концов заподозрили^
что он бессмертен — потому и не боится их копий и стрел.
12
— Скажи, Маклай, можешь ли ты умереть? — спросили
они его однажды.
Маклай на минуту задумался. Потом взял копье — «тол-
стое и хорошо заостренное», как с педантической точностью
сообщает он в дневнике, «тяжелое и острое, которое может
причинить неминуемую смерть», — подал его папуасу, отошел
«а несколько шагов и остановился против него.
«Я снял шляпу, широкие поля которой закрывали мне лицо;
я хотел, чтобы туземцы могли видеть по выражению моего
лица, что Маклай не шутит и не моргнет, что бы ни случилось»,
записывает он.
Он подал туземцу копье и сказал:
— Посмотри, может ли Маклай умереть.
Однако не следует думать, что мужество Миклухо-Маклая
имело оттенок покорности. Там, где было нужно, он умел пу-
стить в ход и револьвер. Путешественник не любил прибегать
к оружию, но он не задумался силой оружия принудить к по-
слушанию человека, который был главным виновником резни,
затеянной папуасами берега Папуа-Ковиай во время его недол-
гого отсутствия.
«Я схватил Саси за горло и приставил ему револьвер ко
рту».
Этот поступок тоже требовал большого присутствия духа:
начальник острова Мавара, Саси, которого арестовал путеше-
ственник, был огромный детина, втрое сильнее Маклая, и поль-
зовался на побережье заслуженной славой грабителя и убийцы.
4
Обо всем, что случалось с ним во время скитаний, Миклу-
хо-Маклай повествует таким ровным, спокойным тоном, что
читателю невольно начинает казаться, будто и в самом деле
в его жизни на Новой Гвинее не было решительно ничего осо-
бенного. Гулял по лесу, видел большие грибы; потом пошел в
ту деревню, где, как сообщали друзья, его хотели убить и огра-
бить,— и остался там ночевать; потом снова бродил по лесу,
подстрелил и отпрепарировал птицу, варил бобы; потом боль-
ной, с повышенной температурой, стал карабкаться на высокую
гору по непроходимой тропе; сорвался и два часа пролежал
без сознания головой вниз; встав, вскарабкался все же на са-
мую вершину и сделал нужные измерения; потом снова варил
бобы; потом предложил папуасам проверить с помощью копья,
может ли он умереть... Все это рассказано спокойно, без вся-
ких восклицательных знаков и пауз, даже чуть-чуть монотонно:
о бобах тем же голосом, что о прогулке над пропастью.
Всякое, не только возвышенное, но и сколько-нибудь при-
13
поднятое, громкое слово было органически чуждо Маклаю, в
слов «долг ученого» мы не встретим у него в дневнике, точно
так же, как не встретим слова «мужество» или «храбрость».
Однако каждому, кто задумается над жизненным путем-
этого человека, кто взглянет на него со стороны, станет ясно,
что, хотя он нигде не упоминает о долге ученого, самое высо-
кое представление об этом долге было присуще ему; и хотя он
нигде не говорит об обязанностях цивилизованного европейца
перед людьми, стоящими на низкой ступени развития, тем не
менее он всегда исполнял их.
Если бы это было не так, если бы наука не владела всеми
помыслами его, разве он оказался бы способным день за днемт
неделю за неделей, не давая себе отдыха даже во время болез-
ни и этим лет на двадцать сократив свой век, — целыми годами
ходить по болотам и горам, измерять, осматривать, копить ма-
териалы, записывать, сопоставлять? Он всю жизнь мало спал,
плохо ел; всегда ему казалось, что он не успеет как следует вы-
полнить взятых на себя обязательств. Благородная жадность к
познанию мира гнала его по непроходимым лесам. «Я жалею,
что у меня не сто глаз», писал он у себя в дневнике. Кажется,
это единственная жалоба, которую мы найдем в его записях.
Сильно сердили его бобы: они варились слишком медленно,
они отнимали время... В первый свой приезд в залив «Астроля-
бии» он прожил на берегу пятнадцать <месяцев, то есть более
года, и за эти пятнадцать месяцев не удосужился устроить себе
постель поудобнее: голова лежала ниже, чем ноги. «А ведь
стоило только подложить два бруска под более низкую корзи-
ну!» с некоторым удивлением, задумчиво пишет он. Но време-
ни, чтобы подложить бруски, нехватило. Окружающий мир.
невиданный еще никем из европейцев, только что принятый
Маклаем под высокую руку науки, требовал распознавания и
учета. В этом новом мире все следовало рассмотреть, описать,
сохранить. Даже во время жесточайшего приступа лихорад-
ки он не прекращал метеорологических измерений: не в силах
стоять и ходить, он добирался до своих приборов ползком.
Ни один листик величавых деревьев, стоящих как бы на под-
порках на дугообразных воздушных корнях, не должен был
пропасть для ботаники, ни одна мерцающая в черноте ночно-
го океана медуза — для зоологии, ни одна песня, слетевшая
с губ папуасов, — для этнографии. Нужно было измерять па-
пуасские головы, измерять температуру почвы и температуру
воды, измерять высоту гор, препарировать птиц, определять
виды растений, собирать утварь, волосы, украшения и оружие
туземцев; нужно было увидеть папуасские похороны и папуас-
ские свадьбы и посмотреть, как папуасы приготовляют «кеу»,
14
и разузнать, почему ни у одного черепа нет нижней челю-
сти, — где уж тут думать о койке!
В чем же был смысл тех научных проблем, решению ко-
торых Миклухо-Маклай отдавал свои силы?
В зоологии Миклухо-Маклай, как и учитель его Геккель,
был последователем Дарвина; он занимался изучением низших
животных, стремясь показать, что эволюция их видов зависит
от изменения среды. Этой цели служили путешествия ученого
на Канарские острова, в Сицилию и на берега Красного мо-
ря; с этой целью он ревностно пропагандировал организацию
морских зоологических станций, где зоологи могли бы изучать
животных не в музеях, а в окружающей их естественной сре-
де; с этой целью собирал на коралловых рифах Новой Гви-
неи моллюсков и медуз. И не только низшие животные зани-
мали Маклая. В программу зоологических работ, которые он
хотел произвести на Новой Гвинее, входило в качестве общей
задачи «проследить изменения и зависимость животных орга-
низмов от различных внешних факторов природы, а потом
анатомию и историю развития этих организмов». В антрополо-
гии же Миклухо-Маклай глубоко интересовался центральным
вопросом, поднятым тогда наукой о человеке, — вопросом о
единстве происхождения всех человеческих племен.
«В то время, — пишет профессор А. Б. Пиотровский, — ве-
лась ожесточенная борьба между «моногенистами», которые
утверждали, что все человеческие расы произошли от одного
ствола, и «полнгенистами», которые пытались доказать, что че-
ловеческие расы произошли от нескольких, независимых друг
от друга стволов. Белый человек и черный человек, — утверж-
дали полигенисты, — представляют две различные породы, на-
столько же не схожие между собой, как сова и орел.
Отсюда полигенисты делали вывод, что человеческие расы
неравноценны: одни люди — белые — самой природой якобы
предназначены для господства; другие — «цветные» — неспо*
собны развиваться и обречены на подчинение».
Из ученых того времени последователем теории единства
происхождения человеческого рода был русский академик
Бэр. Он утверждал, что все доказательства противников этой
теории опираются на непроверенный материал, что для подлин-
но научного решения вопроса необходимо всесторонне изучить
людей различных рас — от цивилизованных европейцев до ма-
локультурных жителей тропических стран.
«Является желательным, можно даже сказать, необходи-
мым для науки изучить обитателей Новой Гвинеи», писал Бэр
в одной из своих статей.
Бэр был для Миклухо-Маклая великим авторитетом, и его
15
пожелание оказало на путешественника большое воздействие.
«Необходимость для науки» сделалась для Маклая личной не-
обходимостью. Он избрал Новую Гвинею местом своих много-
летних исследований, потому что этот остров был населен пер-
вобытным племенем, изучение которого могло дать ответ на
центральный вопрос, поставленный антропологией. Путешест-
вие на Новую Гвинею было путешествием не только в про-
странстве, но и во времени — путешествием в каменный век.
Маклай понимал, что надо торопиться: если европейские
колонизаторы явятся на Новую Гвинею — изменится жизнен-
ный уклад папуасов, изменится их обычай, да и самим им
не сдобровать. Вот почему на себя у него никогда нехватало
времени.
Его многолетний самоотверженный труд не пропал даром.
На основании собранного им материала историк может точно
определить стадию развития, на которой находились папуасы
бухты «Астролябии». Миклухо-Маклай не знал папуасского
языка, и это сильно мешало ему проникнуть в сущность со-
циального уклада папуасского общества. Кроме того, сама на-
ука в этой области была еще довольно беспомощной; перево-
рот в этнографии, совершенный двумя замечательными про-
изведениями человеческой мысли: книгой американского уче-
ною Моргана «Древнее общество» и книгой Энгельса
«О происхождении семьи, частной собственности и госу-
дарства», был еще впереди. Ключа к пониманию структуры
первобытного общества не было еще в руках у науки.
Но материал, собранный Миклухо-Маклаем, всецело под-
тверждает более поздние выводы ученых-теоретиков. Благо-
даря этому материалу ученые могли установить, что произ-
водство и потребление носили у папуасов коллективный
характер, что у них не было торговли, что единственное из-
вестное им разделение труда — это разделение по полу и воз-
расту, что основной единицей их общества являлся род, что
их общество было первобытно-коммунистическим. Он первый
дал подробную характеристику материальной культуры папуа-
сов залива «Астролябии». И самое главное: описав физический
тип папуасов Новой Гвинеи, Маклай опроверг распространен-
ное в науке того времени мнение, будто папуасам присущи ка-
кие-то особые свойства — свойства «низших» рас.Было при-
нято думать, что волосы у папуасов растут как-то особенно,
«пучками». «Нет; растут совершенно так, как у европейцев»,
констатировал после длительных работ Миклухо-Маклай. Уче-
ные утверждали, будто кожа у папуасов тоже особенная: жест-
кая. «Нет; кожа гладкая и ничем не отличается от кожи евро-
пейцев», записал Миклухо-Маклай у себя в дневнике.
16
И не отдельные записи, а весь его дневник является опро-
вержением клеветы, взведенной на темнокожие племена.
Из дневника Миклухо-Маклая читатель неминуемо сделает
вывод: совсем не «кровожадные» и не «коварные», а такие же
люди, как везде.
Труды Миклухо-Маклая служили и служат делу разобла-
чения вредных теорий «полигенистов», прикрывающих хищни-
чество империалистических держав: служили и служат делу
разоблачения расистских теорий, созданных на потребу фа-
шизма.
Общественная сторона научного вопроса не ускользала от
зрения Миклухо-Маклая. Он знал, что, не дожидаясь, пока
вопрос будет решен с помощью науки, цивилизованные евро-
пейцы повсюду решают его с помощью пушек. Разве англий-
ские колонизаторы не истребили в Тасмании целый народ —
тасманийцев — в течение каких-нибудь тридцати лет?
Политические взгляды Миклухо-Маклая во многих отно-
шениях грешили наивностью; тем более удивительна его про-
зорливость. Он уже тогда понимал, что найдутся люди, кото-
рые, поработив и истребив «цветные» народы, начнут пропове-
дывать подчинение одних народов белой расы другим, таким
же белым, под тем предлогом, будто и среди белых имеются
«полноценные» и «неполноценные»; одни якобы самой приро-
дой предназначены для господства, другие—для рабства.
«...тем, кто извиняет истребление темных рас, — писал ом
в ноябре 1877 года, — логично итти далее... и в самой белой
расе начать отбор всех, кто не подходит к идеалу «единствен-
но избранной расы».
В конце письма он снова возвращается к теме, которая так
волновала его. Он с возмущением отвергает ссылки на «есте-
ственность» вымирания первобытных народов.
«Истребление темных рас, — пишет он, — есть не что иное,
как применение грубой силы, и каждый честный человек дол-
жен осудить ее или, если может, восстать против злоупотреб-
ления ею».
Он не только осудил, но и восстал. Тут его долг ученого
/третился с общественным долгом подлинно культурного че-
1>чека. В исполнении этих двух обязанностей — обществен-
- и научной — для него не было противоречия. Они совпада-
Изучая, он и просвещал и защищал. Он не считал себя
ювеком «высшей» расы на том основании, что у него белая
-жа и что он умеет стрелять из ружья; но он считал себя че
передовой культуры п стал защитником папуасов Бе-
Маклая и всех «цветных» народов, порабощенных белы-
: колонизаторами.
Прежде всего он стал просветителем племени, среди кото-
рого поселился. Он подарил туземцам семена полезных расте-
ний, он научил их пользоваться орудиями из металла и неустан-
но, собственным своим поведением, показывал им пример
справедливости и уважения к человеческому достоинству. Вот
он приходит в деревню и видит в одной хижине «кускуса» —
животное, которого он еще не видал. Ученому хочется унести
его к себе и исследовать. Он предлагает в обмен за кускуса
нож. «Но дети Горенду будут плакать, если им не дадут отве-
дать мяса», в смущении объясняют ему туземцы.
«Я знал очень хорошо,—записывает Маклай у себя в днев-
нике, — что если я возьму животное и унесу его домой, никто
из жителей Горенду не посмеет воспротивиться этому, но мне
не хотелось поступить несправедливо и силой завладеть чу-
жой собственностью».
Если ты несправедлив, то где же хваленое превосходство
твоей культуры?
Чувство справедливости повело ученого дальше. Каждый
раз, как на своем пути он встречал хищничество белых торгов-
цев или насилие над туземцами со стороны военных команд,
посланных одной из империалистических держав, он обращал-
ся к властям со словами укоризны и гнева. Во имя «справед-
ливости» и «человечности» он требовал создания Меж-
дународной ассоциации для защиты человеческих прав
туземцев Тихого океана «от наглого насилия», бесстыдного
грабежа». В письме к «Главному комиссару Ее Британского
Величества», сэру Артуру Гордону, он требует, чтобы были
приняты энергичные меры для охраны прав туземцев на их
землю, на их леса и реки; чтобы был запрещен ввоз спиртных
напитков и ввоз оружия; в многочисленных обращениях к
высшчм голландским и английским чиновникам он требует
прекратить торг невольниками, практикующийся на островах
Тихого океана под видом «свободного найма рабочей силы»,
людокрадство, грабежи и обманы. Когда же ему стало извест-
но, что Берегу Маклая грозит оккупация со стороны Герма-
нии, он послал протестующую телеграмму Бисмарку, а потом
обратился к Александр}7 III. Он предложил устроить на остро-
вах Тихого океана русскую колонию — колонию особого типа,
колонию трудящихся, созданную для защиты туземцев и для
помощи им, а не для насилия над ними. Пусть обращения и
проекты Миклухо-Маклая наивны — не от царя и не от чи-
новников колониальных держав следовало ожидать помощи!—
но он сделал все, что он умел и мог.
...Туземцы бухты «Астролябии» не понимали, для чего «та-
мо русс» Маклай собирал скелеты птиц и старые черепа; им
18
были непонятны такие слова, как «аннексия» и «оккупация»,
во благородство Маклая оказалось совершенно доступным
их пониманию. Они вполне оценили качества этого человека,
ответив на добро добром и на заботу заботой, — ив этом,
может быть, самое сильное научное опровержение лженауки
расистов, — самое сильное изо всех, добытых Миклухо-Мзк-
лаем. В самом деле: можно ли считать в нравственном отно-
шении «неполноценным» народ, который с такой щедростью
отозвался на душевную щедрость? Когда у путешественника
заболели ноги, туземцы смастерили носилки и, чередуясь, но-
сили его, чтобы ему не было больно ступать; когда он уехал,
они годами берегли его вещи, потому что это были его вещи;
о правдивости Маклая они создали поговорку: «слово Маклая
одно»; и когда им показалось, что старик-папуас хочет бро-
сить копье в Маклая, многие кинулись к нему, чтобы защи-
тить его своим телом... И это не было преклонением перед ма-
териальным могуществом белого человека, перед его' ружьем,
лампой и спичками. Ведь Ульсон, слуга Маклая, тоже
умел стрелять из ружья и зажигать спички, да вдобавок еще
играл на губной гармошке; но Ульсон был ничтожество и
трус, и папуасы не ставили его ни во что. Любовь к Маклаю
вызывалась не преклонением перед силой оружия, а прекло-
нениехМ перед силой и красотой человеческой личности.
5
Миклухо-Маклай вынужден был учиться за границей.
В России он провел только детство и юность. В течение двух
десятилетий он бывал на родине только наездами. Он оконча-
тельно переселился в Петербург лишь незадолго до смерти.
Связь с родной страной многие годы поддерживал он только
письмами, да и то весьма редкими: регулярная почта не хо-
дила туда, где на кораблях и пешком, на слонах и в туземных
пирогах путешествовал Миклухо-Маклай.
Но в какой бы дали от России он ни оказывался, он всюду
приносил с собой воздух родной страны, воздух того времени,
когда он ее оставил.
Он учился в Петербургском университете в начале шести-
десятых годов. То была пора революционного подъема,
крестьянских волнений, подпольных кружков разночинной
интеллигенции, попа н -крушимой веры в могущество есте-
ственных наук, пора поэзии Некрасова и Шевченко, страст-
ной проповеди Добролюбова и Чернышевского в «Современ-
нике». Герцена — в «Колоколе».
Есть основания предполагать, что из гимназии Миклухо-
Маклай был исключен за непочтительное отношение к началь-
ству (уж, во всяком случае, не за неуспеваемость:), что з уни-
верситете oil принимал участие в бурных студенческих ехид
ках и к его не» точению была причастна полиция: он просидел
три дня в Г '•ропавловской крепости.
Но дело вовсе не в этом. Все эти факты еще не дают
нам права считать Миклухо-Маклая революционером шести-
десятых годов. Кто тогда не участвовал в студенческих сход-
ках, кто не был повинен в непочтительном отношении к на-
чальству?!
Связь Миклухо-Маклая с передовыми идеями шестидеся-
тых годов гораздо менее заметна, но гораздо более глубока и
прочна. Она лежит не на поверхности, а в самой основе того
общественного и научного дела, которому он отдал жизнь.
«В числе предубеждений... — писал вождь революционной
демократии шестидесятых годов Чернышевский, — очень
заметное место занимает предрассудок, будто особенные пле
менные свойства, происходящие от особенностей самого орга*
низма, играют сильную роль в судьбе народов; будто один на-
род по самой своей прирожденной натуре, по своей расе неспо-
собен к тому, к чему способен другой, также по своей расе».
И далее:
«...не обращайте в практических делах внимания на расу
людей, поступайте с ними просто, как с людьми; делайте то,
что надо делать для удовлетворения просто человеческой
природы, и вы получите результаты, каких надобно ожидать
от природы человека. Быть может, раса народа имела неко-
торое влияние на то, что известный народ находится ныне в
таком или другом состоянии... но... в образовании нынешнего
положения каждого парода такая громадная часть принадле-
жит действию обстоятельств, не зависящих от природных пле-
менных качеств, что сами эти особенные, различные от общей
человеческой природы, качества если и существуют, то дли
их действия осталось очень мало места — неизмеримо, миг
роскопически мало места».
«Не клевещите!» — таким восклицанием кончается этот
отрывок.
Как относился Миклухо-Маклай к Чернышевскому? cnaj
ли что-нибудь Чернышевский о Миклухо-Маклае? Вопрос ?io~
изучен недостаточно, но, как бы там ни было, в дневнике Мак-
лая пет ни единой строки, которая противоречила бы цитиро-
ванным мыслям Чернышевского.
Когда читаешь проект создания русской колонии на Тихом
океане, выдвинутый Маклаем для защиты папуасов, тоже
невольно приходит на ум Чернышевский.
«Колония составляет общину и управляется старшиною,
советом и общим собранием поселенцев», писал Миклухо-
Маклай. «Ежегодно вся чистая прибыль от обработки земли
будет делиться между всеми участниками предприятия со-
размерно их положению и труду».
Не о таких ли трудовых общинах мечтала Бера Павлов-
на — знаменитая героиня романа Чернышевского «Что де-
лать?»? И когда читаешь в дневнике у Маклая, как он лечил и
учил папуасов, не вспоминается ли невольно русское юноше-
ство, которое в ту же пору, оставляя университеты и гостиные,
устремлялось в русские деревни лечить и учить народ?
Современники прекрасно улавливали шсстидссятнический,
революционный отзвук в деятельности Миклухо-Маклая. Не-
даром крестьянин Новгородской губернии, отвечая на призыв
Маклая принять участие в организации колонии, написал ему
письмо «об аде на земле», созданном богатыми для бедных;
недаром царь Александр III «начертал» на проекте Маклая:
«отказать», а черносотенное «Новое время» глумилось над его
научными трудами... И друзья и враги отлично понимали зна-
чительность опыта, который только что был проделан ученым,
и подспудный революционный смысл этого опыта. При всей
своей скромности понимал это и Муклухо-Маклай. Вот что
давало ему силу относиться к злобным нападкам и клевете
с тем же величавым спокойствием, с каким он относился к
копьям, летящим ему в лицо.
Миклухо-Маклай жил недолго, и жизнь его была полна
непосильного труда и лишений: он жестоко страдал от нуж-
ды, потому что царская бюрократия не понимала всей важно-
сти его исследований и он производил их в большой степени
за собственный счет, отказывая себе в самом необходимом;
страдал от болезней, от непосильного труда и более всего —
от косности и корысти людского сознания. «Большинство не
хочет знать правды», с горечью писал он. И тем не менее
его можно назвать человеком счастливым. Много раз в его
дневнике встречается слово «счастье». Он был счастлив кра-
сотой леса, внезапно освещенного молнией; добрым, мягким
выражением лица того человека, которого сегодня встретил
в лесу; счастлив находкой, /подтверждающей его любимую
научную мысль, — и правотой своего дела.
«...под безыскусственностью рассказа, — пишет один из
посетителей лекций Миклухо-Маклая, — слышалось глубоко*
сознание совершенного подвига, глубокое сознание того, что
рано или поздно этот подвиг должен быть оценен по заслу-
гам».
21
( L H T Я Б Р L
7Р сентября
коло десяти часов утра показался, наконец^
покрытый облаками высокий берег Новой
Гвинеи.
Корвет «Витязь» шел параллельно северо-восточному краю
Новой Британии’1.
Открывшийся берег, как оказалось, был мыс короля-
Вильяма на северо-востоке Новой Гвинеи.
Высокие горы тянулись целью параллельно берегу. На
картах они обозначены именем Финистер; высота их превы-
шает 10 000 футов.
В проходе между островом Рук и Новой Гвинеей видне-
лись несколько низких островов, покрытых растителЬ'
местью. Течение было попугное, и мы хорошо подвигались
вперед
Часу во втором корвет «Витязь» настолько приблизился
к берегу, что можно было видеть характерные черты страны.
На вершинах гор лежали густые массы облаков, не позво-
лявшие различать очертания вершин; под белым слоем об-
лаков, по крутым скатам чернел густой лес, который своим:
темным цветом очень разнился от светлозеленой береговой
1 Новая Британия — самый большой остров архипелага того
же имени. (В 1854 году, когда северо--восточ|ный берег Нсивой Гвинеи и*
близлежащие острова были захвачены Германией, немцы переименовали
этот архипелаг в «архипелаг Бисмарка».)
2S
полосы. Береговая полоса возвышалась террасами, или усту-
пами. Многочисленные ущелья и овраги, поросшие густою
зеленью, рассекали террасы сверху донизу, соединяя полосу
лесов с узким поясом прибрежной растительности.
Кое-где береговая полоса становилась шире, горы отсту-
пали дальше, в глубь страны, и узкие террасы, приближаясь
к морю, превращались в обширные поляны, окаймленные
темной зеленью.
В двух местах на берегу виднелся дым, свидетельствовав-
ший о присутствии человека.
Около шести часов вечера показался недалеко от берега
маленький островок, покрытый лесом. Между светлою зе-
ленью кокосовых пальм на островке видны были крыши хи-
жин, а на берегу можно было различить и людей.
Не найдя удобного якорного места, мы прекратили пары,
и корвет «Витязь» лег в дрейф.
Вечер был ясный, звездный, только горы все еще были за-
крыты облаками, которые, казалось, спустились ниже, соеди-
няясь с белою пеленой тумана, разостлавшейся вдоль берега,
у самого моря. Из темных туч на вершинах часто сверкала
молния, но грома не было слышно.
20 сентября
За ночь попутное течение подвинуло нас к северу миль
па 20. Я рано поднялся на палубу, рассчитывая увидеть до
восхода солнца вершины гор свободными от облаков. И дей-
ствительно, горы были ясно видны; отдельных вершин было
мало, горы стояли оплошной высокой стеной, почти повсюду
одинаковой высоты. При восходе солнца вершины и подошвы
гор были свободны от облаков; белые слоистые облака тяну-
лись посередине.
Пэ мере того как мы подвигались вперед, вид берега изме-
нялся. Террас уже не было, а к высоким продольным хреб-
там примыкали неправильные поперечные ряды холмов,
между которыми, вероятно, протекали речки. Растительности
было больше.
Облака понемногу заволокли вершины высоких хребтов:
громадные кучевые облака, клубясь и изменяя форму, легли
на вершины. По склонам невысоких холмов виднелись кое-где
густые столбы дыма.
Часам к двенадцати мы были среди большого залива
«Астролябии» \
1 Залив «Астролябии» — бухта на северо-восточном берегу
Новой Гвинеи, открытая французским мореплавателем Дюмон Дюрвилем
в 1827 году и названная именем судна, на котором он плавал. Дюмон
Дюрвиль на берег не высаживался и производил опись берега с корабля.
.96
В ответ на вопрос, предложенный мне командиром кор-
ьета, капитаном второго ранга Павлом Николаевичем Нази-
мовым, в каком месте берега я желаю быть высаженным,
я указал на более высокий левый берег, предполагая, что
правый, низкий, может оказаться нездоровым.
Мы долго вглядывались в берег залива, желая открыть
хижины туземцев, но, кроме столбов дыма на холмах, ниче-
го не заметили. Однако, когда корвет подошел еще ближе
к берегу, старший офицер Новосильский закричал, что видит
бегущих дикарей. Действительно, можно было различить
в одном месте песчаного берега несколько темных фигур, ко-
торые то бежали, то останавливались.
Около этого места выделялся небольшой мысок, за кото-
рым, казалось, находилась небольшая бухта. Мы направи-
лись туда и действительно обнаружили бухту.
Войдя в нее, корвет «Витязь» стал на якорь саженях,
в семидесяти от берега, на двадцати семи саженях глубины.
Громадные деревья, росшие у самой окраины приглубого \
скалистого берега бухточки (поднятого кораллового рифа),
опускали листву до самой поверхности воды; бесчисленные
лианы и разные паразитные растения образовали своими
гирляндами занавес между деревьями, и только северный
песчаный мысок, бухточки был открыт.
Вскоре группа дикарей появилась на этом мыске. Тузем-
цы казались очень боязливыми. После долгих совещаний
один из них выдвинулся вперед, неся кокосовый орех. Он
положил орех у берега и, указывая на него, пытался с по-
мощью мимики объяснить нам, что кокос этот назначает-
ся для нас, а затем быстро скрылся в чаще леса.
Я обратился к командиру корвета с просьбой дать мне
четверку, чтобы отправиться на берег, но когда я узнал, что
для моей безопасности предположено отправить еще и катер
с вооруженной командой, я попросил дать мне шлюпку без
матросов, приказал своим обоим слугам, Ульсону и Бою2,
спуститься в шлюпку и отправился знакомиться с моими
будущими соседями. С собою я захватил кое-какие подарки:
бусы, красную бумажную материю, разорванную на куски
и на узкие ленточки, и т. п.
Обогнув мысок, я направился вдоль песчаного берега
к тому месту, где мы впервые увидели туземцев. Минут
'Приглубый берег —берег, крутой под водою.
2 У льсо'н и Бой были взяты Миклухо-Маклаем в услужение на од-
ном из островов Самоа, где останавливался ко-рвет «Витязь» по дороге на
Новую Гвинею. У л ь с о н — швед, бывший матрос купеческого судна;
Бой — юноша-полинезиец с острова Ниу.
28
через двадцать мы приблизились к берегу, и я увидел на песке
несколько туземных пирог. Однако мне не удалось высадить-
ся здесь: был сильный прибой. 'Между тем из-за кустов по-
казался туземец, вооруженный копьем, и, подняв копье над
головой, пантомимой хотел объяснить мне, чтобы я удалил-
ся. Когда же я приподнялся в шлюпке и показал ему несколь-
ко красных тряпок, из леса выскочили около дюжины воору-
женных разным дрекольем дикарей. Видя, что туземцы не
осмеливаются подойти к шлюпке, и не желая прыгать в во-
ду, чтобы добраться до берега, я бросил в воду подарки,
надеясь, что их прибьет к берегу волною.
Тогда туземцы энергически замахали руками, показывая,
чтобы я удалился.
Поняв, что присутствие наше мешает им войти в воду
и взять вещи, я приказал мошм людям грести прочь. Едва
только мы отошли от берега, как туземцы наперегонки бро-
сились в воду, и красные платки были немедленно вытаще
мы. Несмотря, однако, на то, что красные тряпки, казалось,
очень понравились дикарям (они с большим любопытством
рассматривали их и много толковали между собою), ни один
не отваживался подойти к моей шлюпке.
Убедившись, что все мои попытки завязать первое зна-
комство неудачны, я вернулся к корвету, где узнал, что дика-
рей видели в другом месте берега. Я немедленно отправился
в указанном направлении, но и там не оказалось дикарей;
только в маленькой бухточке из-за стены зелени, доходившей
до самой воды, виднелись концы вытащенных на берег пирог.
Наконец в одном месте берега, между деревьями, я за-
метил белый песок. Я быстро направился к этому месту, ока-
завшемуся очень уютным и красивым уголком; высадившись
гут, я увидел узенькую тропинку, проникавшую в чащу леса.
Я с таким нетерпением выскочил из шлюпки и направил-
ся по тропинке в лес, что даже не отпал никаких приказаний
29
моим людям, которые занялись привязыванием шлюпки к
ближайшим деревьям.
Пройдя шагов тридцать по тропинке, я заметил между
деревьями несколько крыш, а далее тропинка привела меня
к площадке, вокруг которой стояли хижины. Крыши их спу-
скались почти что до самой земли.
Деревня имела очень опрятный и очень приветливый вид.
Середина площадки была хорошо утоптана, а кругом росли
пестролиственные кустарники и возвышались пальмы, давав-
шие тень и прохладу. Побелевшие от времени крыши из
пальмовой листвы красиво выделялись на темнозеленом
фоне окружающей зелени, а ярко-пунцовые цветы китайской
розы и желто-зеленые и желто-красные листья кротонов1 и
колеусов1 2 оживляли общую картину леса. Лес состоял из
бананов, панданусов 3, хлебных деревьев 4, арековых 5 и коко-
совых пальм. Высокие деревья ограждали площадку от ветра.
Хотя нигде не оказалось живой души, но повсюду видны
были следы обитателей деревни, недавно покинувших ее:
иногда на площадке вспыхивал тлеющий костер; здесь валял-
ся недопитый кокосовый орех, там — брошенное второпях
весло... Двери некоторых хижин были тщательно заложены
корой и заколочены накрест пластинами расколотого бам-
бука; у двух хижин, однако, двери остались открытыми, —
видно, хозяева очень торопились куда-то и не успели их запе-
реть. Двери находятся на высоте двух футов; они кажутся
скорее окнами, чем дверьми, и составляют единственное отвер-
стие, через которое можно проникнуть в хижину.
Я подошел к одной из таких дверей и заглянул внутрь.
В хижине темно,—с трудом можно1 различить находящиеся
там предметы: высокие нары из бамбука, на полу — несколько
камней, служащих опорой сломанному глиняному горшку.
1 Кротон — кустарник, сильно распространенный в тропических
странах. Цветы у кротона невзрачные, но листья, с узорами из кр-аспых и
желтых жилок, очень красивы.
2 Колеус — дерево с яркими расписными листьями.
3 Панданус—высокое дерево со многими сотнями воздушных
корней. Воздушные корни с высоты нескольких метров дугообразно спу-
скаются па землю и придают дереву такой вид, будто оно стоит на
подпорках.
4 Хлебное дерево — дерево, дающее тяжелые, круглые, как шар,
плоды. Мякоть этих плодов, испеченных на горячих камнях, по вкусу на-
поминает хлеб.
5 Ареновая пальма — высокая пальма с пышными гроздьями
цветов. Туземцы особенно ценят арековую пальму потому, что из ее оре-
хов изготовляется излюбленная ими жвачка (см. примечание на стр. 31)
3)
Между камнями тлеет огонь; на стенах висят связки раковин
и перьев, а под крышей, почерневшей от копоти, — человече-
ский череп.
Лучи заходящего солнца освещали теплым светом кра-
сивую листву пальм; в лесу раздавались незнакомые крики
каких-то птиц. Было так хорошо, мирно и вместе с тем чуж-
до и незнакомо, что казалось скорее сном, чем действитель-
ностью.
В то время как я подходил к другой хижине, послышал-
ся шорох. Обернувшись, я увидел в нескольких шагах чело-
века, как будто выросшего из-под земли. Человек поглядел
секунду в мою сторону и кинулся в кусты. Почти бегом пу-
стился я за нцм по тропинке, размахивая красной тряпкой,,
которая нашлась у меня в кармане. Оглянувшись и видя, что
я один, без всякого оружия, и знаками прошу его подойти, он
остановился.
Я медленно приблизился к дикарю и молча подал ему
красную тряпку. Он принял тряпку с видимым удовольствием
и повязал ею себе голову.
Папуас этот был среднего роста, темношоколадного цве-
та с матово-черными, курчавыми, как у негра, короткими
волосами, широким сплюснутым носом, глазами, выглядывав-
шими из-под нависших надбровных дуг, и с большим ртом,
почти скрытым торчащими усами и бородой. Весь костюм его
состоял из какой-то серой тряпки шириной около восьми сан-
тиметров, повязанной сначала в виде пояса, спускавшейся
далее между ног ц прикрепленной сзади на талии, и двух,
плотно обхватывающих руку над локтем, перевязей, вроде
браслетов из плетеной сухой травы. За одну из этих пере-
вязей, или браслетов, был заткнут зеленый лист бетеля \ за
другую, на левой руке — нечто вроде ножа из гладко обто-
ченного куска косы.
Дикарь был хорошо Ьлол^вц, лс достаточно развитой му-
скулатурой.
Выражение лица первого моего знакомца показалось мне
довольно симпатичным. Я почему-то подумал, что он будет
меня слушаться, взял его за руку и не без некоторого со-
противления привел сто обратно в деревню.
На площадке я нашел моих слуг, Ульсона иД>оя, которые
искали меня, недоумевая, куда я пропал. УЛьсЬн подарил
1 Бетель — кустарник с большими листьями, пряными на вкус. Ку-
сочек плода арековой пальмы туземцы обертывают в лист бетеля, нама-
зывают известью и жуют. Обычай жевать бетель, возбуждающий нерв-
ную систему, распространен среди многих народностей тропических стран.
31
моему папуасу кусок табаку, с которым тот, однакоже, не
знал, что делать, и, молча приняв подарок, заткнул его за
браслет правой руки, рядом с листом бетеля.
Пока мы стояли среди площадки, из-за деревьев и кустов
стали показываться дикари, не решаясь подойти и каждую
минуту готовые обратиться в бегство. Они молча и не дви-
гаясь стояли в почтительном отдалении, зорко следя за на-
шими движениями. Так как они не трогались с места, я дол-
жен был каждого отдельно взять за руку и в полном смысле
слова притащить к нашему кружку.
Наконец, собрав всех в одно место, усталый, я сел посре-
ди них на камень и принялся наделять их разными мело-
чами: бусами, гвоздями, крючками для ужения рыбы и поло-
сками красной материи. Назначения гвоздей и крючков они,
видимо, не знали, но ни один не отказался их принять.
Около меня собралось человек восемь папуасов; они были
различного роста и по виду представляли некоторое, хотя и
незначительное, различие. Цвет кожи мало варьировал; са-
мый резкий контраст с типом моего первого знакомца пред-
ставлял человек роста выше среднего, худощавый, с крюч-
коватым выдающимся носом и очень узким, сдавленным
с боков лбом; борода и усы были у него выбриты, на голове
возвышалась целая шапка красно-бурых волос, из-под кото-
рой сзади спускались на шею крученые пряди, совершенно
похожие на трубкообразные локоны жителей Новой Ирлан-
дии Локоны эти висели за ушами и спускались до плеч.
В волосах торчали два бамбуковых гребня, на одном из ко-
торых, воткнутом на затылке, красовалось, в виде веера,
несколько черных и белых перьев казуара и какаду. В ушах
были продеты большие черепаховые серьги, а в носовой пере-
городке — бамбуковая палочка толщиной с очень толстый
карандаш, с вырезанным на ней узором. На шее, кроме оже-
релья из зубов собак и других животных, раковин и т. д.,
висела небольшая сумочка; на левом же плече висел другой
мешок, спускавшийся до пояса и наполненный разного рода
вещами.
У этого туземца, как и у всех присутствующих, верхняя
часть рук была туго перевязана плетеными браслетами, за
которые были заткнуты различные предметы — у кого кости,
у кого листья или цветы.
У многих на плече висел каменный топор, а некоторые
1 Новая Ирландия — один из крупных островов архипелага
Но>вая Британия (архипелага Бисмарка).
. гг 33
3 Путвгаествпя
держали в руках лук почтенных размеров, почти что в рост-
человека, и стрелу более метра длины.
При различном цвете волос, то совершенно черных, то
выкрашенных красною глиною, — и прически у них были раз-
личные: у иных волосы шапкой стояли на голове, у других
были коротко острижены, у некоторых висели на затылке, —
но у всех волосы были курчавые, как у негров. Волосы на
бороде тоже завивались в мелкие спирали. Цвет кожи пред-
ставлял несколько незначительных оттенков. Молодые были
светлее старых.
Так как солнце уже село, я решил, несмотря на интерес
первых наблюдений, вернуться на корвет. Вся толпа прово-
дила меня до берега, неся подарки: кокосы, бананы и двух
34
диких поросят, с крепко-накрепко связанными ногами; поро-
сята визжали безустали. Все было положено в шлюпку. В на-
дежде еще более закрепить хорошие отношения с туземцами
и вместе с тем показать офицерам корвета моих новых зна-
комых, я предложил окружавшим меня папуасам сопутство-
вать мне на своих пирогах. После долгих рассуждений пять
человек поместились в двух пирогах, другие же остались на
берегу и даже, казалось, усиленно отговаривали более отваж-
ных от смелого и рискованного предприятия.
Одну из пирог я взял на буксир, и мы направились к
«Витязю».
На полдороге, однакоже, и более смелые раздумали ехать:
они знаками показывали мне, что не хотят ехать далее, и
старались отдать буксир, между тем как другая, свободная
пирога быстро вернулась к берегу. Один из папуасов, сидев-
ших в пироге, которую мы тащили за собою, пытался даже
своим каменным топором перерубить конец, служивший
буксиром.
Не без труда удалось втащить их на палубу. Ульсон и
Бой почти что насильно подняли их на трап. Они от страха
тряслись всем телом и не могли без моей поддержки дер-
жаться на ногах, полагая, вероятно, что их убьют. Между
тем совсем стемнело, под ют был принесен фонарь, и дикари
мало-помалу успокоились, даже повеселели, когда офицеры
корвета подарили им разные вещи и угостили чаем, который
они сразу выпили. Однако, несмотря на такой любезный при-
ем, они с видимым удовольствием и с большою поспеш-
ностью спустились по трапу в свою пирогу и быстро погребли
обратно к деревне.
На корвете мне сказали, что в мое отсутствие опять по-
казались туземцы и принесли с собою двух собак, которых
тут же убили, а трупы их, в виде подарка, оставили на бе-
регу.
21 сентября
После завтрака я снова отправился в деревню, в которой
был вчера вечером. Мой первый знакомый, папуас Туй, и не-
сколько других вышли ко мне навстречу.
В этот день на корвете должен был быть молебен и уста-
новленный пушечный салют по случаю дня рождения вели-
кого князя Константина Николаевича; я решил остаться
в деревне, чтобы своим присутствием ослабить несколько
страх, который пальба могла бы вызвать среди туземцев.
35
Времени до салюта оставалось еще достаточно, и я от-
правился приискать место для моей будущей хижины. Мне
не хотелось селиться в самой деревне и даже вблизи нее, —
во-первых, потому, что я не знал ни характера, ни нравов
моих будущих соседей; во-вторых, незнакомство с языком
лишало меня возможности испросить на то их согласие, на-
вязывать же свое присутствие я считаю бестактным; в-треть-
их, я очень не люблю шума и боюсь, что вблизи деревни
меня будут беспокоить и раздражать крики взрослых, плач
детей и вой собак.
Я отправился из деревни по тропинке и минут через де-
сять подошел к маленькому мыску, возле которого протекал
ручей и росла группа больших деревьев. 'Место это показа-
лось мне вполне удобным: уединенное, расположенное близ-
ко к ручью, оно находилось в то же время почти что на
самой тропинке, соединявшей соседние деревни.
Наметив, таким образом, место своего будущего поселе-
ния, я поторопился вернуться в деревню, но пришел уже во
время салюта. Пушечные выстрелы, казалось, приводили
туземцев больше в недоумение, чем пугали. При каждом
новом выстреле они тб пытались бежать, тд приседали, то
ложились на землю, затыкали себе уши и тряслись всем те-
лом, точно в лихорадке.
Я был в очень глупом положении: при всем желании успо-
коить их- и быть серьезным, я не мог удержаться от смеха;
но вышло, что мой смех оказался самым действительным
средством против страха туземцев, и так как смех вообще
заразителен, то я заметил вскоре, что и папуасы, следуя
моему примеру, начали ухмыляться, глядя друг на друга.
Довольный, что все обошлось благогсс.'.учно, я вернулся
на корвет. Капитан Назимов выразил желание отправиться
вместе со мною на берег для окончательного выбора места
постройки хижины. К нам присоединились старший офицер
и доктор. Хотя, собственно, выбор мой был уже сделан, но
посмотреть еще и другие места, которые могли оказаться
лучшими, было не лишним. Из трех осмотренных на\ш мест
одно нам особенно понравилось. Широкий ручей впадал
здесь в открытое море. Однако, заключая по многим призна-
кам, что туземцы имеют обыкновение приходить сюда часто,
оставляют здесь свои пироги, а недалеко оттуда обрабаты-
вают плантации, я объявил командиру свое решение по-
селиться на первом, избранном мною самим месте.
Часам к трем посланные с корвета люди занялись очи-
сткой места от кустов и мелких деревьев, а плотники — по-
зе
стройкой хижины, начав ее с забивки свай под тенью двух
громадных деревьев кенгара \
22, 23, 24, 25 сентября
Все эти дни я был занят постройкой хижины. Часов
в 6 утра ежедневно я съезжал с плотниками на берег и оста-
вался там до спуска флага.
'Моя хижина имеет 7 футов ширины и 14 длины и раз-
горожена пополам перегородкой из брезента. Одну половину
я назначил для себя, другую — для слуг. Досок, взятых
на Таити1 2, нехватило, и потому стены пришлось сделать из
дерева только в нижней их части, а для верхней, равно как
и для двух дверей, послужил брезент, который можно ска-
тывать. Для крыши заготовлены были сплетенные из листьев
кокосовой пальмы циновки; работу эту я поручил Бою. Пол,
половина стен и стойки по углам сделаны из леса, куплен-
ного на Таити и приспособленного еще на корвете. Сваи,
верхние скрепления, стропила пришлось вырубать и приго-
нять уже здесь; но благодаря любезности командира корвета
рук было много и постройка шла успешно.
Туземцы, вероятно, напуганные пальбой 21-го числа и
присутствием большого количества людей с корвета, мало
показывались: два-три человека, и то редко.
25-го числа Бой начал крыть крышу, потому что завтра
последний день пребывания корвета здесь. Между тем при-
ходил мой доброжелатель Туй и своей выразительной мими-
кой старался объяснить мне, что когда корвет уйдет (он ука-
зал на корвет, а потом на далекий горизонт) и мы останем-
ся втроем (он указал на меня, Ульсона и Боя, а потом на
землю), придут из соседних деревень туземцы (указал на
лес и перечислил названия деревень), разрушат хижину (тут
он подошел к сваям, делая вид, будто рубит их) и убьют
нас копьями (тут он выпрямился, отставил одну ногу назад
и, закинув правую руку над головой, принял вид человека,
бросающего копье; затем подошел ко мне, толкнул меня
несколько раз в грудь пальцем и, наконец, полузакрыв гла-
за, открыв немного рот и высунув кончик языка, изобразил
человека, падающего на землю; те же мимические движения
он проделал, указывая по очереди на Ульсона и Боя).
Очень хорошо понимая предостережение Туя, я сделал,
однакоже, вид, что не понял его.
Тогда он снова стал называть имена деревень: Бонгу,
1 К е н г а р — дерево огромной высоты и толщины, с плоскими иоэ'
душными корнями, похожими на доски.
- Т а пти — самый крупный из острэвоз Тсзариществл.
37
Горенду, Гумбу, и показывать, что рубит сваи; на все это
я только махнул рукой и подарил ему гвоздь.
Возвратясь на корвет, я рассказал о виденной мною пан-
томиме в кают-компании. Один из офицеров, лейтенант Чири-
ков, ведавший на «Витязе» артиллерийской частью, предло-
жил мне приготовить несколько мин и расположить их во-
круг моего дома.
Я не отказался от такого средства защиты на случай
крайней необходимости, если бы туземцы действительно
вздумали явиться с теми намерениями, которые старался
объяснить мне Туй.
26 сентября
Лег вчера в 11 часов вечера, встал сегодня в 2 часа утра.
Все утро посвятил корреспонденции в Европу и сборам. На-
до было разобрать вещи; часть я оставляю на Гвинее, а дру-
гую посылаю обратно с корвегэм в Японию.
Отправляясь на Новую Гвинею не с целью кратковремен-
ного путешествия, а с целью продолжительного, многолет-
него житья, я уже давно решил, что мне следует быть
независимым от европейской пищи. Я знал, что плантации
папуасов не бедны, и свиньи у них тоже имеются; главным
же образом охота могла всегда доставлять мне средства
пропитания.
После многих месяцев жизни на судне, в море, где кон-
сервы успели сильно надоесть мне, я совершенно равнодуш-
но отнесся к обеспечению себя провизией в последнем порту.
Я взял кое-что, но так мало, что Павел Николаевич Назимов
очень удивился и весьма любезно предложил уделить мне
часть своей провизии, которую я принял с благодарностью:
она пригодится мне в случае болезни. Он оставил мне также
самую малую из шлюпок корвета, именно четверку, с кото-
рой в крайности может управиться и один человек. Распо-
лагать шлюпкой для меня удобно в высшей степени, так как
при ее помощи я могу ознакомиться с другими береговыми
33
деревнями, а в том случае, если мне не удастся добиться
доверия туземцев, шлюпка даст мне возможность переселить-
ся в другую, более гостеприимную местность.
Кончив разборку вещей на корвете, я после завтрака
стал перебираться. Небольшое мое помещение скоро перепол-
нилось вещами; Значительное число ящиков пришлось поста-
вить под домом, чтобы предохранить их от дождя, солнца и
расхищения.
Между тем еще с утра лейтенант Чириков был занят
устройством мин, расположив их полукругом для защиты
при нападении дикарей со стороны леса, а человек 30 матро-
сов занимались расчисткой места около дома, так что .полу-
чилась площадка в 70 метров длины и 70 метров ширины,
окруженная с одной стороны морем, а с трех — густым лесом.
Павел Николаевич Назимов тоже побыл некоторое время
около хижины и помог мне своими советами.
Я указал, между прочим, командиру и офицерам место,
где, в случае надобности (серьезной болезни, опасности от
туземцев и т. п.), я зарою мои дневники и заметки1. Место
это находилось под большим деревом, недалеко от хижины;
чтобы легче было найти его, кора на соответствующей сто-
роне ствола была снята приблизительно на 1 фут в квадрате
и на стволе вырезана стрела, направленная вниз.
Около трех часов порт Константина (имя, данное не-
большой бухточке, у которой стояла моя хижина) представ-
лял очень оживленный вид. Перевозили последние дрова на
корвет в маленьком паровом баркасе, шныряли взад и впе-
ред шлюпки и вельботы, шестерка перевозила мои вещи,
несколько раз отправляясь на корвет и возвращаясь к бере-
ту. Около моей хижины работа тоже кипела: достраивали
хижину, копали ямы для мин, вырубали кусты, делали более
удобный спуск от площадки к песчаному берегу моря у устья
ручья и т. д.
К моему сожалению, я не мог сам присмотреть за всеми
этими работами — мне пришлось возвращаться на корвет,
так как еще не все мои вещи были уложены.
Крайнее утомление, хлопоты последних дней и особенно
вторая бессонная ночь привели меня в такое нервное состоя-
ние, что я почти не мог держаться на ногах, говорил и делал
все совершенно машинально, как во сне. В час ночи я кон-
чил укладку на корвете; оставалось еще перевезти последние
вещи на берег и написать некоторые письма.
* Отправляясь на Новую Гвинею, Миклухо-Маклай захватил с собою
несколько металлических цилиндров, в которых его бумаги могли бы
пролежать в земле много лет в полной сохранности.
39
27 сентября'
В 2 часа утра привез я последние вещи. Бой, проработав
ший весь день над крышей, спал непробудным сном. Хижина
была до такой степени завалена вещами, что с трудом на-
шлось достаточно места, чтобы прилечь. Несмотря на самую
крайнюю усталость, я не мог заснуть: муравьи и комары не
давали покоя. Возможность, однако, если не спать, то хоть
закрыть глаза, значительно меня облегчила. Около четырех
часов утра я вернулся на корвет, чтобы написать необходи-
мые письма, не находя ни возможности, ни места писать в
моем новом помещении.
Поблагодарив командира и офицеров корвета «Витязь» за
все бескорыстно оказанные мне услуги и простившись со
всеми, я спустился в свою шлюпку и окончательно съехал
на берег. Когда якорь корвета показался из воды, я велел
Ульсону спустить развевавшийся над деревом у самого мыса
флаг, но, заметив, что флаг не спускается, сам пошел посмот-
реть, в чем дело. К своему удивлению и негодованию, я
увидел, что у моего слуги, столь храброго на словах, дрожат
руки, глаза полны слез, и он тихо всхлипывает. Взяв с до-
садой из его дрожавших рук флаг-линь, я сказал, что еще
не поздно, корвет еще не ушел и он может, не мешкая,
вернуться туда на шлюпке.
Мевду тем корвет выходил из порта Константина, и я
сам отсалютовал отходящему судну.
Первая мысль, пришедшая мне в голову, была та, что
туземцы, пользуясь уходом огромного дымящегося страши-
лища, могут каждую минуту нагрянуть ко мне, разнести
мою хижину и сваленные в беспорядке вещи и что отныне
я предоставлен исключительно самому себе: все дальнейшее
зависит от моей энергии, воли и труда.
Действительно, как только корвет скрылся за горизон-
том, на соседнем мыске показалась толпа папуасов. Они
прыгали и бегали, описывая круги; похоже было, что они
пляшут, — по крайней мере, все делали одни и те >ре дви-
жения. Вдруг все остановились и стали глядеть в мою
сторону: вероятно, один из них заметил русский националь-
ный флаг, развевавшийся у моей хижины. Они сбежались
в кучку, переговорили, затем опять повернулись в мою сто-
рону, прокричали что-то и скрылись.
Необходимо было немедленно же приступить к разборке
вещей, разбросанных в беспорядке в хижине и шалаше; нс
от усталости, волнения и двух почти бессонных ночей я нахо-
40
дился в весьма плачевном состоянии: голова кружилась, ноги
подкашивались, руки слушались плохо.
Скоро пришел Туй разведать, остался ли я, или нет; не
с прежним добродушием поглядывал он на меня, подозри-
тельно осматривал дом, хотел войти в него, но я жестом
и словом «табу» остановил его.
Не знаю, что на него подействовало — жест или слово,
но он вернулся на свое место.
Туй знаками спрашивал, вернется ли корвет, на что я от-
вечал утвердительно. Желая избавиться от гостя, который
мешал мне разбирать вещи, я просил его (я уже знал десят-
ка два слов) принести кокосовых орехов, подарив ему при
этом кусок красной тряпки.
Он действительно сейчас же удалился, но не прошло и
часа, как снова вернулся с двумя мальчиками и одним взрос-
лым папуасом. Все они не говорили почти ничего, сохраняя
очень серьезное выражение лица; даже маленький мальчик,
лет семи, был погружен, смотря на нас, в глубокую задум-
чивость. Туй пытался заснуть или показывал вид, что спит,
зорко следя за моими движениями. Не стесняясь гостей, я
продолжал устраиваться в моем новом жилище. Туй опять
обошел все мины, подозрительно смотря на рычаги с приве-
шенными камнями и веревками. Они, кажется, сильно интере-
совали его, но он не осмеливался приближаться к ним. Нако-
нец он простился с нами, причем сделал странный кивок
головой назад и проговорил что-то, чего я, однако, не рас-
слышал и не успел записать (с первого дня знакомства
с папуасами я ношу постоянно в кармане записную книжку,
чтобы при каждом удобном случае записывать слова туземно-
го языка). Туй удалился. А часов около четырех послышался
свист, звонкий, протяжный, и из-за кустов выступили папуа-
сы с копьями, стрелами и другим дрекольем.
Я вышел к ним навстречу, приглашая их знаками подойти
поближе. Они разделились на две группы: одни, поставив ору-
жие около деревьев, приблизились ко мне с кокосами и сахар-
ным тростником в руках; другие, всего человек шесть, оста-
лись около оружия.
Это были жители деревни за мыском, те самые, которые
прыгали и бегали сегодня утром на берегу по уходе корвета.
К этой деревне (ее называют Гумбу) я старался подой-
ти на шлюпке в первый день прихода «Витязя» в порт Кон-
стантина.
Я им подарил разные безделушки и отпустил, показав,
что хочу спать.
4Г
28 сентября
Лунный вечер вчера был очень хорош. Разделив ночь на
три вахты, я взял на себя самую утомительную — вечернюю
(от 9 до 12 часов). Когда в 12 часов меня сменил Ульсон,
то, сильно утомленный, я долго не мог заснуть, так что ночь
показалась мне, несмотря на все свое великолепие, очень
длинной.
День прошел, как и первый, в разборке и установке вещей,
что оказалось не так просто: вещей много, а места мало. На-
конец кое-как одни я разместил в несколько этажей, дру-
гие подвесил, третьи уложил на чердаке, который Ульсон и
я ухитрились устроить под крышей.
Одну сторону моей комнаты (7 футов длины и 7 ширины)
занимает стол, другую — две корзины, образующие мою кой-
ку. В проходе, шириной около трех футов, помещается удоб-
ное, необходимое мне складное кресло.
Папуасы вытаскивали из моря большие клетки или кор-
зины продолговатой формы, которые служат им для ловли
рыбы.
Я сегодня отдыхал, никуда не ходил и решил спать всю
ночь.
29 сентября
Спал, как убитый, не просыпаясь ни разу. Погода стоит
очень хорошая. Целый день не было и признака папуасов.
Узнав, что мои люди разделили прошлую ночь на четыре
вахты, я предложил им последовать моему примеру, то
есть спать по ночам, но они не захотели, говоря, что боятся
папуасов.
На руках и на лбу образовались подушки от укусов ко-
маров, муравьев и других бестий. Странное дело, я гораздо
менее страдаю от этой неприятности, чем Ульсон и Бой, ко-
торые каждое утро приходят жаловаться на насекомых, не
дающих покоя по ночам.
30 сентября
Днем видел только нескольких туземцев; все, кажется,
возвращается в свою обычную колею, которую приход корве-
та на время нарушил. Я решил, однако, быть очень осторож-
ным с туземцами. В описаниях этой расы напирают постоянно
на их вероломство и хитрость; пока не составлю о них соб-
ственного мнения, считаю рациональным быть настороже.
По вечерам любуюсь великолепным освещением гор, ко-
торое доставляет мне каждый раз новое удовольствие.
По уходе корвета здесь царит тишина, всегда мне прият-
43
пая: не слыхать почти людского говора, спора, брани; только
море, ветер и порой какая-нибудь птица нарушают общее
спокойствие. Эта перемена обстановки очень благотворно на
меня действует: я отдыхаю. Потом эта ровность температу-
ры, великолепие растительности, красота местности заста-
вляют совершенно забывать прошлое, не думать о будущем
и только любоваться настоящим. Думать и стараться понять
окружающее — отныне моя цель.
Чего мне больше? Море с коралловыми рифами с одной
стороны, и лес с тропической растительностью — с другой,
оба полны жизни, разнообразия; вдали горы с причудливы-
ми очертаниями, над горами клубятся облака не менее фан-
тастических форм. Я лежал, думая обо всем этом, на тол-
стом стволе повалившегося дерева и был доволен, что до-
брался до цели, или, вернее, до первой ступени длиннейшей
лестницы, которая должна привести меня к цели...
Пришел Туй, и я взял у него урок папуасского языка.
Прибавив несколько слов к моему лексикону, я записал их
со всею возможною точностью и, оставшись доволен учите-
лем, подарил ему ящик от сигар, а Ульсон дал ему старую
шляпу. Туй был в восторге и быстро удалился, как бы боясь,
чтобы мы не раздумали и не взяли вещей назад, или желая
скорей показать полученные подарки соплеменникам.
Около часу спустя появилась вереница туземцев, человек
около двадцати пяти; впереди двое несли на плечах приве-
шенного к бамбуковой палке поросенка, шедшие за ними
44
несли на головах посуду и, наконец, остальные — кокосовые
орехи. Туй и много других знакомых были в толпе.
Все свои дары туземцы положили на землю передо мною;
потом каждый передал мне свой подарок из рук в руки. Не-
которые расположились около меня; другие отошли вместе с
Туем. Туй объяснял им то, что успел узнать об употреблении
каждой моей вещи; те с большим интересом рассматривали
каждую вещь, быстро переходя от одного предмета к друго-
му. Мало говорили и вообще не шумели. К лестнице, то есть к
дверям моей? дома, они не подходили, из деликатности или
боязни — не знаю.
Всем уже было известно мое имя, и, обращаясь ко мне,
они называли меня по имени.
Около Боя собрался кружок послушать его игру на
маленьком железном инструменте — губной гармонике, кото-
рая в большом ходу на островах Самоа и на которой Бой
играл с большим искусством. Музыка произвела необычай-
ный эффект: папуасы обступили Боя и с видимым любопыт-
ством и удовольствием прислушивались к этой детской
музыке. Они очень обрадовались, когда я подарил им не-
сколько подобных гармоник, и тотчас же начали упражняться
на новом инструменте.
Просидев около часу, папуасы ушли; при прощании они
протягивали левую руку.
У весьма многих я заметил сильно развитой элефантиа-
зис х.
Часов в десять вечера разразилась над нами сильная гро-
за: дождь лил ливнем, но крыша, к нашему общему удоволь-
ствию, не промокла.
ОКТЯБРЬ
1 октября
Проснувшись до рассвета, я решил итти в одну из дере-
вень, — мне очень хочется познакомиться с туземцами
ближе.
Отправляясь, я остановился перед вопросом — брать или
не брать револьвер? Я, разумеется, не знал, какой прием
ожидает меня в деревне, но, подумав, пришел к заключе-
нию, что этого рода инструмент никак не может принести
значительной пользы моему предприятию. Пустив его в дело,
1 Элефантиазис — «слоновая болезнь». Органы тела, поражен-
ные этой болезнью, сильно увеличиваются в объеме, становятся ОГРОМ’
ними и бесформенными. По наблюдениям Миклухо-Маклая, элефан
тиазис сильно распространен среди папуасов, особенно среди мужчи ♦
чаще всего он поражает ноги.
45
в том случае, если необходимость покажется мне крайней,
и даже с полнейшим успехом, то есть положи я на месте
человек шесть, очень вероятно, что в первое время после
такой удачи страх оградит меня, но надолго ли?.. Желание
мести, многочисленность туземцев в конце концов превозмо-
гут страх перед револьвером.
Затем размышления совершенно иного рода укрепили мое-
решение итти в деревню невооруженным.
Мне кажется, что заранее человек не может знать, как он
поступит в каком-нибудь, дотоле им не испытанном, случае.
Я не знаю, как я, имея резольвер у пояса, поступлю, напри-
мер, сегодня, если туземцы в деревне начнут обращаться со
мною неподходящим образом; смогу ли я остаться совер-
шенно спокойным и безразличным ко всем любезностям
папуасов? Но я убежден, что какая-нибудь пуля, пущенная
некстати, может сделать достижение доверия туземцев не-
возможным, то есть совершенно разрушить все шансы на
успех предприятия.
Чем более я обдумывал свое положение, тем яснее ста-
новилось мне, что моя сила должна заключаться в спокой-
ствии и терпении. Я оставил револьвер дома, но не забыл
записной книжки и карандаша.
Я намеревался итти в Горенду, то есть в ближайшую от
моей хижины деревню, но в лесу нечаянно попал на другую
тропинку. Заметив, что я ошибся, я решил продолжать путь,
уверенный, что тропа приведет меня в какое-нибудь селение.
Я был так погружен в раздумье о туземцах, которых еще
почти не знал, и о предстоящей встрече с ними, что был
изумлен, когда очутился, наконец, около деревни, но около
какой — я не имел понятия.
Слышалось несколько голосов, мужских и женских.
Я остановился, чтобы сообразить, где я и что должно теперь
случиться.
Пока я стоял в раздумье, в нескольких шагах от меня
появился мальчик лет четырнадцати или пятнадцати. Мы
молча с секунду глядели в недоумении друг на друга... Го-
ворить я не умел, подойти к нему — значило напугать его
еще более. Я продолжал стоять на месте, мальчик же стрем-
глав бросился назад в деревню. Несколько громких возгла-
сов, женский визг — и затем полнейшая тишина.
Я вошел на площадку. Группа вооруженных копьями лю-
дей стояла посередине, разговаривая оживленно, но вполго-
лоса между собой. Другие, все вооруженные, стояли поодаль;
ни женщин, ни детей не было — они, вероятно, попрятались.
Увидев меня, некоторые туземцы приняли воинственную»
46
позу, как бы готовясь бросить в меня копья. Восклицания и
короткие фразы, раздавшиеся на разных концах площадки, за-
ставили их, однако, опустить оружие. Усталый, неприятно
удивленный встречей, я продолжал медленно подвигаться
вперед, смотря кругом и надеясь увидеть знакомое лицо; но
такого не нашлось.
Я остановился около барлы \ и ко мне подошли несколь-
ко туземцев. Вдруг пролетели очень близко от меня одна за
другой две стрелы, — не знаю, были ли они пущены нарочно
или без умысла. Стоявшие около меня туземцы громко заго-
ворили, обращаясь, вероятно, к тем, кто пустил стрелы, а по-
том, обратившись ко мне, показали на дерево, как бы желая
уверить меня, будто стрелы были пущены, чтобы убить
птицу.
Но птицы на дереве не оказалось, и я подумал, что тузем-
цам просто хочется узнать, как я отнесусь к сюрпризу вроде
стрел, близко пролетевших мимо.
Когда пролетела первая стрела, много глаз обратилось
в мою сторону, как бы изучая мою физиономию, но, кроме
выражения усталости и, может быть, некоторого любопыт-
ства, вероятно, ничего не открыли на ней.
Я поглядел кругом — всё угрюмые, встревоженные, не-
довольные физиономии и взгляды, как будто говорившие;
зачем ты пришел нарушить наш^кспокойную жизнь?.. Мне
самому стало как-то неловко: зачем, в самом деле, прихожу
я стеснять этих людей?
Никто не расставался с оружием, кроме двух или трех
стариков. Число туземцев начало прибывать; кажется, дру-
гая деревня была недалеко, и тревога, вызванная моим
появлением, дошла и туда. Небольшая толпа окружила меня;
двое или трое говорили очень громко, враждебно погля-
дывая на меня. При этом, как бы в подкрепление своих слов,
они размахивали копьями, которые держали в руках. Один
из них был даже так нахален, что при какой-то фразе, ко-
торую я, разумеется, не понял, вдруг размахнулся копьем и
еле-еле не попал мне в глаз или в нос. Движение было за-
мечательно быстрое, и, конечно, не я оказался причиной того,
что не был ранен, — я не успел даже двинуться с места, — а
ловкость и верность руки туземца, успевшего остановить ко-
нец копья в нескольких сантиметрах от моего лица. Я отошел
шага на два в сторону и расслышал несколько голосов, кото-
рые неодобрительно (как мне показалось) отнеслись к это#
бесцеремонности.
Барла— помост вроде стола или высокой скамьи.
47
\\ ?
В эту минуту я был доволен,
что оставил револьвер дома. Я не
был уверен, так же ли хладнокров-
но отнесся бы я к .подобному опы-
ту, если бы мой противник вздумал
его повторить.
Мое положение было глупое: не
умея разговаривать с ними, лучше
было бы уйти, но мне страшно за-
хотелось спать. Домой итти далеко.
Отчего же не спать здесь? Все рав-
но я не могу говорить с туземцами,
и они не могут меня понять.
Недолго думая, я высмотрел ме-
сто в тени, притащил туда новую
циновку (вид которой, кажется, по-
дал мне первую мысль о сне) и с
громадным удовольствием растя-
нулся на ней. Закрыть глаза, утом-
ленные солнечным светом, было
очень приятно. Пришлось, однако,
полуоткрыть их, чтобы развязать
шнурки башмаков, расстегнуть
штиблеты, распустить пояс и под-
ложить что-нибудь под голову.
Я увидел, что туземцы стали по-
лукругом в некотором отдалении от
меня, вероятно, удивляясь и делая
предположения о том, что будет
дальше.
48
Тот самый туземец, который чуть не ранил меня, теперь
стоял неподалеку и разглядывал мои башмаки Ч
Я припомнил все происшедшее и подумал, что все это мог-
ло бы кончиться очень серьезно, и в то же время у меня
мелькнула мысль, что, может быть, это только начало, а ко-
нец еще впереди? Но если уж суждено быть убитым, то не
все ли равно, буду ли я при этом стоять, сидеть, лежать на
цыновке или же спать?
Далее я подумал, что если бы пришлось умирать, то
сознание, что при этом двое, трое или даже шестеро диких
тоже поплатились бы жизнью, было бы весьма небольшим
удовольствием. Был скова доволен, что не взял с собою ре-
вольвера.
Когда я засыпал, голоса птиц заняли меня: резкий крик
быстро летающих лори2 несколько раз заставлял меня оч-
нуться; оригинальная жалобная песня коко3, напротив, на-
водила сон; треск цикад тоже нисколько не мешал, а способ'
ствовал сну.
Мне кажется, заснул я скоро, так как сегодня встал очень
рано да к тому же, пройдя часа два по солнцу, с непривычки
чувствовал большую усталость; особенно сильно устали у ме-
ня глаза от яркого дневного света.
Я проснулся, чувствуя себя очень освеженным. Судя по
положению солнца, должен был быть, по крайней мере, тре-
тий час. Значит, я проспал два часа с лишком. Открыв глаза,
я увидел нескольких туземцев, сидящих вокруг цыыовки ша-
гах в двух от нее; они разговаривали вполголоса, жуя бе-
тель. Они были без оружия и смотрели на меня уже не так
угрюмо. Я очень пожалел, что
не умею еще говорить с ними,
и решил итти домой, приведя
свой костюм в порядок. Эта опе-
рация очень заняла папуасов. За-
тем я встал, кивнул головой в
разные стороны и направился по
той же тропинке в обратный
путь, показавшийся мне теперь
короче, чем утром.
1 Один из современных английских биографов Миклухо-Маклая,
Ф. Гриноп, в своей книге «Тот, кто путешествует один» высказывает
предположение, что туземцы приняли башмаки Маклая за часть его тела
и потому были так глубоко поражены, когда Маклай разулся.
8 Л ор и —птица из семейства попугаев.
8 Коко — птица-шалаш чик, величиною с галку, синевато-черного
цвета; строит на земле гнезда из прутиков в виде шалаша.
4 Путешествия
49
Всю ночь ливнем лил дождь. Утро пасмурное, и идет опять
мелкий дождь.
Муравьи здесь выводят из терпения, ползают по голове,
забираются в бороду и очень больно кусаются. Бой до того ис-
кусан и так расчесал укушенные места, что ноги у него рас-
пухли, а одна рука i-скрылась ранами. Обмыв раны разведен-
ным нашатырным спиртом, более глубокие я перевязал, при-
менив карболовую кислоту.
Вечером зашел ко мне Туй, вооруженный копьем, и вы-
просил топор (ему необходимо перерубить что-то), обещай
скоро возвратить его. Я поспешил исполнить просьбу Туя, ин-
тересуясь, что выйдет из этого испытания моей доверчиво-
сти... Курьезнее всего то, что хотя я все еще не знаю языка,
мы понимали друг друга.
Утром бродил при отливе по колена в воде, но ничего ин-
тересного не попалось.
Папуасы притащили мне четыре-пять длинных бамбуко-
вых палок, футов б двадцать, для веранды.
Туй тоже принес мне бамбук, но о топоре ни слова.
Я обнаружил, что книги и рисунки кажутся туземцам чем-
то особенно страшным; многие встали и хотели уйти, когда я
им показал рисунок (портрет) из какой-то иллюстрации Ч Они
просили меня скорее унести его в дом и успокоились только
тогда, когда я исполнил их просьбу.
Я напрасно усомнился в честности Туя: не было еще и
шести часов, как он явился и принес топор. Довольный этой
чертой характера моего приятеля, я подарил ему зеркало, с.
которым он немедленно и убежал в деревню похвастать по-
дарком. Этот подарок побудил, вероятно, и других туземцев
посетить меня. Они принесли мне кокосов и сахарного трост-
нику, на что я ответил пустой коробкой и гвоздями средней
величины. Немного погодя явились еще несколько человек
тоже с подарками; я дал каждому по два гвоздя средней
величины.
Надо заметить, что в этом обмене нельзя видеть продажу
и куплю, а именно обмен подарками: то, чего у кого много, то
он и дарит, не ожидая непременно вознаграждения. Я уже
несколько раз испытывал Туземцев: не давал им ничего в
обмен на принесенные ими кокосы, сахарный тростник и пр.
Они не требовали ничего и уходили, не взяв своих подарков
назад.
Я заметил, кроме того, что моя хижина и ее хозяин, то
есть я сам, производят на туземцев какое-то особенное впе-
чатление: им у меня не сидится, они осматриваются, точно
1 То есть из иллюстрированного журнала.
50
каждую минуту ожидают появления чего-то необыкновенного.
Весьма немногие решаются смотреть мне в глаза и сразу
отворачиваются или нагибаются, когда я взгляну на них.
Некоторые смотрят на мою хижину и па вещи как-то завист-
ливо (хотя я не могу описать точно выражение таких лиц, но
почему-то мне кажется, что на их лицах выражается именно
зависть). Раза два или три приходили ко мне люди, смотрев-
шие на меня очень злобным, враждебным взглядом. Брови
у них были сильно нахмурены, и верхняя губа как-то поднята
вверх; каждую минуту я ожидал, что она поднимется выше и
что я увижу их сжатые зубы.
Следы «Витязя» заметны кругом моего мыса: по лесу
трудно пройти, везде срубленные деревья, сучья, висящие на
спутанны?; лианах, заграждают путь. Старые тропинки за-
валены во многих местах. Понятно, что все это приводит па-
пуасов в изумление; своими каменными топорами они не на-
рубили бы и в целый год столько деревьев, сколько матросы
в несколько дней.
Всю ночь была слышна у моих соседей в Горенду музыка:
дудка и барабан. Дудка сделана из просверленной сверху
и сбоку скорлупы кокосового ореха, особенно малой вели-
чины; есть также дудка из бамбука. Барабан же — это боль-
шой выдолбленный ствол от двух до трех метров длины и от
полу — до трех четвертей метра ширины; он имеет вил
корыта, которое поддерживается двумя брусьями; когда по
бокам этого корыта ударяют большими палками, удары
слышатся на расстоянии нескольких миль.
У моих соседей сегодня, вероятно, праздник: у приходив-
ших ко мне физиономии окрашены красной охрой, и на спи-
нах разные узоры; почти у всех в волосах воткнуты гребни с
перьями.
Туй прислал с одним из своих сыновей свинины, плодов
хлебного дерева, бананов и таро1; все хорошо сваренное и
аккуратно завернутое в большие листья хлебного дерева.
2 октября
Приходили и сегодня мои соседи из Горенду с несколь-
кими гостями, жителями островка Били-Били. Украшения иэ
раковин, из зубов собак и клыков свиньи, размалеванные
физиономии и спины, взбитые, выкрашенные волосы прида-
вали гостям положительно парадный вид. Хотя тип физионо-
мии людей Били-Били неотличим от типа людей Горенду,
1Таро — растение, клубни которого, богатые крахмалом, соста-
вляют основную пищу туземцев залива «Астролябии» с марта по август
Лисгья растения тоже идут в пищу. Вареные клубни таро по-туземному
назывг.югся «бау».
4’
51
йо различи- н украшениях позволяло с легкостью отличать
их от людей Горенду и других ближайших деревень.
Мои соседи из Бонгу показывали многие мои вещи своим
знакомым, причем те каждый раз при виде неизвестного
предмета широко раскрывали глаза, немного разевали рот
и клали палец между зубами Ч
Когда стало темнеть, я вздумал пройти немного по тро-
пинке. Мне хотелось выяснить, можно ли будет возвращать-
ся из деревень ночью. Внезапно так стемнело, что я поспе-
шил повернуть к дому, и хотя можно было разглядеть общее
1 Палец или два пальца, вложенные в рот, — так туземцы выражают
удивление.
направление тропинки, однако я вернулся домой с разбитым
лбом и больным коленом, наткнувшись сперва на сук, а затем
на какой-то пень. Итак» по лесу ночью ходить не придется.
Замечаю, что в бутылке осталось очень мало чернил, и
не уверен, найдется ли в багаже другая.
5 октября
Утром, при отливе, я отправился за добычей на риф; гуляя
по колено IB воде, я сверх ожидания набрел на несколько
интересных известковых губок. Через полчаса у меня было
более чем на день работы.
Вернувшись с рифа, я решил, однако, оставить микро-
скоп в покое до завтра п итти знакомиться с моими соседями
в деревню — на «висток от мыса Обсервации Отправился
туда, разумеется, не зная дороги, просто выбирая в лесу тро-
пинки, которые, по моим соображениям, должны были при-
вести меня в деревню. Сперва шел по лесу — густому, с гро-
мадными деревьями. Шел и наслаждался разнообразием и
роскошью тропической растительности, новизной всего окру-
жающего.
Из леса вышел к морю. Следуя морским берегом, не-
трудно было добраться до деревни. Так как дорогой я не
встретил никого, то некому было дать знать жителям Румбу
о моем приближении. Свернув с морского берега на хорошо
утоптанную тропинку и сделав несколько шагов, я услыхал
голоса мужчин и женщин.
Скоро показались из-за зелени крыши хижин. Пройдя
около одной из них, я очутился на первой площадке дерев-
ни, где увидел довольно многолюдную и оживленную сцену.
Двое мужчин работали над исправлением крыши и казались
очень запятыми; несколько молодых девушек и мальчиков,
сидя на земле, плели циновки из листьев кокосовой пальмы и
подавали их людям, поправлявшим крышу; женщины вози-
лись с детьми разного возраста; две громадные свиньи с по-
росятами доедали остатки завтрака.
Хотя солнце поднялось уже высоко, но тени на площадке
было много и жар вовсе не чувствовался. Разговор был об-
щий и казался очень оживленным.
Картина эта по своей новизне имела для меня громадный
интерес. Вдруг пронзительный крик—разговор оборвался, и
наступила страшная суматоха. Женщины и девушки с кри-
ками и воплями бросили свои занятия и стали хватать груд-
ных детей. Дети, разбуженные внезапно, плакали и ревели;
подростки, приведенные в недоумение испугом матерей.,
1 См. запись от 12 октября, на стр. 58.
53
завизжали и заголосили; таща
детей за собою, боясь огля-
нуться, женщины кинулись в
лес; за ними последовали де-
вушки и подростки; даже со-
баки с воем и свиньи с серди-
тым хрюканьем побежали за
ними.
Встревоженные воплями
женщин, сбежались мужчины
со всей деревни, по большей
части вооруженные чем попа-
ло, и обступили меня со всех
сторон. Я стоял спокойно по-
среди площадки, удивляясь
этой тревоге, недоумевая, по-
чему мой приход мог произве-
сти такую кутерьму. Я очень
желал успокоить туземцев, но
слов я не знал, а довольство-
ваться жестами было вовсе не
легко. Они стояли вокруг ме-
ня, нахмурившись, и переки-
дывались словами, которых я
не понимал.
Устав от утренней прогул-
ки, я отправился к одной из
высоких платформ, -взобрался
на нее, расположился доволь-
но удобно и знаками пригла-
сил туземцев последовать мое-
му примеру. Некоторые поня-
ли, кажется, что я не имею на-
мерения повредить им, заго-
ворили между собою уже спо-
койнее и даже отложили в
сторону оружие, между тем
как другие, все еще подозри-
тельно оглядываясь на меня,
не выпускали своих копий из
рук.
Группа туземцев крутом
была очень интересна, но мне
нетрудно было заметить, что
мой приход был им крайне не-
приятен. Многие посматривали на меня боязливо и все как
будто томительно ожидали, чтобы я удалился.
Я вынул мой альбом, сделал несколько набросков хижин,
расположенных вокруг площадки, высоких платформ, подоб-
ных той, на которой я сидел, и перешел затем к записы-
ванию некоторых замечаний о самих туземцах, оглядывая
каждого с ног до головы очень внимательно. Мне стало ясно,
что мое поведение начинает смущать их; особенно не нра-
вился им мой внимательный осмотр. Многие, чтобы избавиться
от моего пристального взгляда, встали и ушли, что-то ворча.
Мне очень хотелось пить. Меня соблазняли кокосовые оре-
хи, но никто и не подумал предложить мне хотя бы один из
валявшихся на земле свежих кокосов, чтобы я мог утолить
жажду. Никто из туземцев не подошел ближе и не постарал-
ся заговорить со мною, а все смотрели враждебно и угрюмо.
Понимая, что, оставаясь долее, я не подвину вперед дела
знакомства с туземцами, я встал и при общем молчании про-
шел через площадку. Тропинка привела меня к морю.
Возвращаясь домой и обдумывая виденное, я пришел к
заключению, что нелегко будет преодолеть недоверие тузем-
цев и что на эго потребуется немало терпения и такта
в обращении с ними. Придя к закату солнца домой, я был
встречен моими слугами, которых уже начинало беспокоить
мое продолжительное отсутствие; они, между прочим, рас-
сказали мне, что во время моей отлучки двое жителей Го-
ренду принесли три свертка: для меня, для Ульсона и для Боя.
Я приказал раскрыть их, и в них оказались вареные бана-
ны, плод хлебного дерева и куски какого-то мяса, похожего
на свинину. 'Мясо мне не особенно понравилось, но Ульсон
и Бой ели его с удовольствием. Когда они кончили, я смутил
их замечанием, что это, вероятно, человеческое мясо. Оба
очень сконфузились и уверяли, что это была свинина; однако
я остался в сомнении.
4 октября
Вечером какое-то маленькое насекомое влетело мне в
глаз, и хотя мне удалось его вытащить, но глаз очень болел
всю ночь и веки распухли, так что о работе с микроскопом
нельзя было и думать. По этому случаю утром, при самом
начале прилива, я отправился бродить на риф и так увлек-
ся, что не заметил, как вода стала прибывать. Когда я воз-
вращался с рифа на берег, мне приходилось несколько раз
погружаться в воду выше пояса.
Кончили крышу веранды и возились с уборкой своего
гнезда. Помещение мое всего в одну квадратную сажень, а
<зещей тьма.
55
5 октября
Очищал площадку перед хижиной от хвороста и сухих
листьев. Мое помещение с каждым днем улучшается и начи-
нает мне нравитыу! все более и более.
Вечером слышу — кто-то стонет. Иду в дом и застаю Боя,
который, закутавшись с головой в одеяло, еле-еле мог отве-
тить на мои расспросы. У него оказалась довольно повышен-
ная температура.
6 октября
Часу в четвертом из-за мыса Обсервации вдруг показался
парус, а затем большая пирога особенной постройки, с кры-
тым помещением наверху, в котором сидели люди, и только
один стоял на руле и управлял парусом. Подойдя ближе к
моему мыску, рулевой, повернувшись в нашу сторону, начал
что-то кричать и махать руками. Такой большой пироги я
здесь по соседству еще не видал.
Пирога направилась в Горенду, но через пять минут пока-
залась другая, еще больше первой: на ней стоял целый до-
мик, или, вернее, большая клеть, в которой помещалось
человек шесть или семь туземцев, защищенных крышей от
жарких лучей солнца. На обеих пирогах по две мачты, из
которых одна наклонена вперед, другая — назад.
Я догадался, что мои соседи захотят показать своим го-
стям такую невидаль, как белый человек, и поэтому при-
готовился к встрече. Действительно, через четверть часа с
двух сторон, из деревень Горенду и Гумбу, появились ту-
земцы. С гостями, прибывшими, как я узнал, с островка Би-
ли-Били, пришли и мои соседи, чтобы показать своим гостям
разные диковинные вещи в хижине белого и объяснить их на-
значение.
Люди из Били-Били с большим удивлением и интересом
рассматривали все: кастрюли и чайник в кухне, мое складное
кресло на площадке, небольшой столик там же. Мои башмаки
и полосатые носки возбудили их восторг. Они не переставали
открывать рот, приговаривая протяжно <а-а-а...», «е-е-е...»,
чмокать губами, а в случаях сильного удивления вкладывать
палец в рот. Гвозди им тоже понравились. Я роздал им,
кроме гвоздей, бусы и красные тряпки, к великой досаде
Ульсона, которому не нравилось, что я раздаю вещи даром
и что гости пришли без подарков.
У людей из Били-Били часть волос была тщательно вы-
крашена красной охрой; лоб и нос были раскрашены той же
краской, а у некоторых даже спины были размалеваны.
У многих на шее висело ожерелье, которое спускалось на
грудь и состояло из двух клыков папуасской свиньи, связан-
56
ных таким образом, что, вися на груди, они представляли
лежащую цифру «3» с равной верхней и нижней частью. Это
украшение, называемое жителями Горенду «буль-pa», лови-
димому, очень ценится ими. Я предлагал им взамен «буль-ра»
нож, но они не согласились на такой обмен, хотя получить
нож им, видно, очень хотелось. Они были очень довольны
моими подарками и ушли в отличном настроении духа.
Я, однакоже, очень удивился, увидев их снова через пол-
часа; на этот раз они были нагружены кокосами и бананами;
они успели сходить к своим пирогам и принести мне подарки.
Церемония поднесения подарков имеет здесь свои правила:
так, например, каждый приносит подарок отдельно от другого
и сам передает его прямо в руки тому лицу, которому пода-
рок предназначен. Так случилось и сегодня; каждый передал
свой подарок сперва мне, затем Ульсону— значительно мень-
ше, а затем Бою ~ еще меньше.
Люди Били-Били долго оставались возле хижины и, ухо-
дя, когда стало темнеть, знаками указывая на меня и на мою
шлюпку, а затем на свой островок, который виднелся вдали,
объясняли жестами, что если я приеду к ним на остров, они
не убыот и не съедят меня и что там много кокосов и бананов
Прощаясь, они пожимали мне руку выше локтя. Двое, кото-
рым я почему-то подарил безделушек побольше, чем другим,
обнимали меня левой рукой и, прижимая одну сторону моей
груди к своей, повторяли: «О, Маклай! О, Маклай!» Отойдя
на несколько шагов, они снова остановились, полуоберну-
лись, согнули руку в локте и, сжимая кулак, разгибали ее;
это был их последний прощальный привет, после?которого они
быстро скрылись.
10 октября
Меня свалил сегодня первый пароксизм лихорадки. Как
я ни крепился, мне пришлось лечь и пролежать весь день.
Было скверно.
12 октября
Сегодня наступила очередь Ульсона. Когда я встал, ноги
у меня дрожали и подгибались. Бой тоже уверяет, что не-
здоров. Моя хижина теперь — настоящий лазарет.
Узнал сегодня от Туя имена разных деревень, виднеющих-
ся с моего мыска. Я удивлялся числу имен: каждый ничтож-
ный мысок и ручеек имеет особое туземное название; так,
например, небольшой мысок, на котором стоит моя хижина,
где никогда до меня никто не жил, называется Гарагаси, мыс
Обсервации напротив — Габина и т. д. Деревня, которую я по-
сетил вечером в день прихода «Витязя» в порт Константина,
называется, как я уже упоминал несколько раз, Горенду. За-
тем идет Бонгу, дальше Мале, еще дальше Богатим. Еще да-
лее, у мыска, недалеко уже от островка Били-Били, деревня
Горима; на восток от Гарагаси деревня, к которой мне не уда-
лось пристать в первый день, называется Гумбу, затем далее
Марагум, еще далее деревня Рай.
Расспрашивая Туя, я не мог не подивиться его смышле-
ности, с одной стороны, и некоторой тупости или медленности
мышления—с другой. Слушая названия, я, разумеется, за-
писывал их и на той же бумаге сделал набросок всей бухты,
намечая относительное положение деревень. Туй это пони-
мал, и я несколько раз проверял произношение названий
деревень, прочитывая их громко, причем Туй поправил не
только два названия, но даже и самый набросок карты. В то
же время записывание имен и черчение на бумаге нисколько
не интересовало его: он как будто и не замечал их. Мне
казалось странным, что он не удивляется.
Отпустив Туя, я принялся ухаживать за двумя больными,
которые стонали и охали, хотя и сам, после вчерашнего па-
роксизма, еле-еле волочу ноги. Пришлось приготовить обед
самому. Весь вечер оханье обоих больных не прекращалось.
13 октября
У меня пароксизм повторился. Все больны. Скверно, а
когда начнется дождливое время года, будет, вероятно, еще
сквернее.
14 октября
Дав людям по одному приему хины и сварив к завтраку
по две порции риса на человека, я отправился в лес, главным
образом, чтобы отделаться от стонов и оханий. Птиц много.
Когда туземцы попривыкнут ко мне, буду ходить на охоту,
так как консервы мне протизны. Вернувшись, я застал Ульсо-
58
•ла все еще охающим на своей койке. Борг же был на ногах
и варил бобы к обеду. _
Приходил Туй с тремя людьми из Гумбу. Привезенный
мною табак (американский в плитках) начинает нравиться
туземцам. Они употребляют его, смешивая со своим. Папироса
переходит от одного к другому, причем каждый затягивается
дымом один или два раза, проглатывает его медленно и пере-
дает сигару соседу.
Занятие одного из моих гостей заинтересовало меня. Он
приготовлял тонкие, узкие полоски из ствола какого-то гиб-
кого, вьющегося растения. Сперва выскабливал одну сторону
его, отдирал от него тонкую полоску, разрезал ее потом
осколками раковины, которые он менял или обламывал, что-
бы получить острый край, служивший! ему ножом. Эти полос-
ки назначались для плетения браслетов — сагю, которые
туземцы носят на руках, выше бицепса, и на ногах, у колен.
Туземец так ловко и быстро работал своим примитивным
инструментом, что казалось, никакой другой не может слу-
жить лучше для этой цели.
15 октября
Из вчерашнего моего разговора с Ту ем оказывается, что
горы вокруг залива «Астролябии» весьма населены. Он на-
зывал множество имен деревень, прибавляя к каждому имени
слово «мана», то есть гора.
Бой лежит уже три дня, и цвет лица его заметно посвет-
лел — побледнел.
16 октября
Вчера вечером — сильнейшая гроза. Дождь шел ливнем
и пробил мою крышу.
На столе моем был настоящий потоп; пришлось убирать
бумаги и книги, и ночь я провел в большой сырости.
Сегодня в продолжение дня перебывало в моей хижине
более сорока человек из разных деревень, что мне порядком
надоело: умей я говорить, — дело было бы иное; но изучение
языка идет вперед все еще туго.
17 октября
У Боя, только что оправившегося от лихорадки, явилась
новая болезнь — сильная опухоль лимфатических желез в
паху, отчего он передвигается еще медленнее прежнего. Уль-
сон тоже плох. Еле-еле шевелит языком, словно умирающий,
валяется весь день, ночью вздыхает и охает, вечером же, при
заходе солнца, выползает и прохлаждается с непокрытой го-
ловой, — разумеется, украдкой от меня, так как я ему
59
запретил выходить без шляпы, особенно при свежем берего-
вом ветре.
Последнюю неделю мне часто приходилось стряпать на
нас трои!.
Эти двое связывают меня по рукам и ногам; из-за них я
не могу никуда уйти из дома на несколько дней. Туземцы
их нисколько не слушаются, между тем как я одним взглядом
заставляю моих соседей повиноваться мне. Замечательно, как
они не любят, когда я на них смотрю, а если нахмурюсь и
посмотрю пристально — бегут.
18 октября
Начали разводить огород, сделали гряды. Работа была
нелегкая, так как слой земли очень незначителен, и, покопав
немного, натыкаешься на коралл. Кроме того, множество
корней так перепутаны между собой, что приходится рабо-
тать топором столько же, сколько и лопатой. Мы посеяли
бобы, семена тыквы с Таити и кукурузу. Не знаю еще, что
взойдет, так как семена, кажется, плохи — они лежали слиш-
ком долго.
Я провел несколько часов в лесу, дивясь громадному раз-
нообразию растительных форм: сожалел на каждом шагу, что
смыслю так мало в ботанике.
20 октября
Сегодня визит тринадцати человек с Ямбомбы, островка
близ Били-Били. Они, должно быть, много слышали обо мне
от обитателей острова. Из моих подарков они оценили всего
более гвозди.
Наблюдал долго, как сын Туя, мальчик лет пятнадцати,
стрелял из лука в рыбу, но безуспешно: не попал ни в од-
ну. Стрелы исчезали на секунду под водой, а затем выплы-
вали на поверхность, стоя в воде перпендикулярно. Потом
они снова были собраны охотником. Стрелы эти отличаются
от обыкновенных тем, что у них вместо одного1 острия —
несколько: четыре, пять, иногда и более. Острие сделано из
твердого дерева и всажено в длинный тонкий тростник.
Я решил увеличить мое помещение — заменить высокое
крыльцо верандой. Задумано — сделано. Отправился в лес
с Боем. Мы нарубили разного материала для постройки, и
к обеду, то есть к четырем часам, веранда была готова:
4 фута в ширину и 7 в длину.
Из высокого ящика, поставленного на другой, устроил
я нечто вроде стола. Это будет мое обычное место для ра-
боты днем, так как здесь светло и можно будет говорить
60
с туземцами, не двигаясь с места. Кроме того, отсюда пре-
лестный вид на море.
22 октября
Расскажу сегодня, как я проводил до сих пор большин-
ство дней.
Вставал я раньше моих слуг, еще. в полутемноте, часов
з пять; отправлялся кругом дома посмотреть, не случилось
ли чего нового за ночь, затем спускался к ручью мыться,
причем очень часто забывал взять с собою мыло. Придешь
зниз, вспомнишь, что мыло забыл, ну, и лень подняться за
ним в хижину, особенно когда я нашел прекраснейший сур-
рогат мыла в мелком песке на дне ручья. Захватишь немного
этого песку, потрешь им руки, которые делаются слегка
красными, но зато совершенно чистыми, затем, крепко зажму-
рясь, .вытрешь им лицо. Одно неудобство- много песку остает-
ся в бороде.
Возвращаюсь к дому около 5 часов 45 минут. Уже свет-
ло. Бой разводит огонь и греет воду для чая. Я отпра-
вляюсь на веранду и жду там чая, который мне подают
с сухарями или печеными бананами, очень приятными на
вкус.
Около 7 часов записываю температуру воздуха, воды в
ручье и в море, высоту прилива, высоту барометра, на-
правление и силу ветра, количество испарившейся воды в
эвапорометре * *, вынимаю из земли зарытый на один метр
глубины термометр и записываю его показание.
Окончив метеорологические наблюдения, отправляюсь на
коралловый риф за морскими животными или в лес за на-
секомыми.
С добычей сажусь за микроскоп, или кладу в спирт со-
бранных насекомых, или же принимаюсь за какую-нибудь
другую работу до 11 часов. В 11 часов завтракаю. Завтрак
состоит из отваренного риса с кэрри 2.
После завтрака ложусь в повешенный на веранде гамак
и качаюсь в нем до часа, причем часто засыпаю.
В час — те же метеорологические наблюдения, как и в
7 часов. Затем опять принимаюсь за какую-нибудь работу:
привожу в порядок наблюдения, записанные в карманную
книжку, реже — читаю.
1 Эвапорометр, или испаритель, — прибор, измеряющий коли-
чество воды, испарившейся с поверхности водоемов, почвы и раститель-
ности. Простейший испаритель состоит из цилиндрического сосуда с де-
лениями, нанесенными на стенки.
* Кэрри — острая консервированная приправа.
61
Приход папуасов часто прерывает мои занятия, я спешу
к ним, не желая упустить случая прибавить несколько слое
к моему папуасскому словарю.
После пяти отправляюсь погулять в лес до обеда, кото-
рый подает мне Бой около шести часов и который состоит
из тарелки отваренных чилийских бобов с небольшим кус-
ком «чарки» 1 и одной или двух чашек чаю. Тарелка рису
утром, тарелка бобов вечером, несколько чашек чаю в
день — вот моя ежедневная пища. Привезенные мною не-
сколько банок мясных и рыбных консервов я вполне предо-
ставил моим слугам. Самый вид их мне противен.
Время после обеда я посвящаю разным домашним рабо-
там: чистке ружей, уборке своей кельи, а затем, сменив
костюм, сделанный из бумажной материи, на фланелевый,
когда темнеет, сажусь на пень у берега, слежу за приливом
и отливом, рассматриваю далекий горизонт, облака и т. д.
Иногда ложусь снова в гамак и прислушиваюсь к раздаю-
щемуся кругом в лесу крику птиц и трескотне разноголосых
цикад.
В 8 часов иду в комнату и, зажегши свою небольшую
лампочку (более похожую на ночник, чем на лампу), запи-
сываю происшествия дня в дневник.
1 Чарки — чилийское название сушеной говядины.
62
В 8—9 часов опять метеорологические наблюдения, и
наконец, предпоследний акт дня — очищаю кокосовый орех
и выпиваю его прохладительную влагу.
Вернувшись в комнату, осматриваю заряженные ружья и
ложусь на жесткую постель, состоящую из двух корзин,
покрытых одеялом вместо тюфяка и простынь. Засыпаю
обыкновенно очень скоро.
Визиты туземцев и заболевание Ульсона и Боя нарушают
немного ход этой с виду однообразной, но в действитель-
ности очень интересной для меня жизни.
23 октября
Приходил Туй с двумя другими туземцами. Все были
вооружены копьями, луками со стрелами, и у каждого было
по топору на плече. Я выразил желание, чтобы гости пока-
зали мне, как стреляют из лука, что они сейчас же и
исполнили. Стрела пролетела около шестидесяти пяти шагов,
но при этом было заметно, что даже легкий ветер влияет на
ее полет. На таком расстоянии она вряд ли могла бы причи-
нить серьезную рану: шагов на 20 или на 30 — иное дело,
и Туй, может быть, прав, показывая, что стрела может прон-
зить руку насквозь...
Затем Туй показал целый маневр боя: держа лук и
стрелы на левом плече, а копье в правой руке, он отбежал
шагов десять, кидаясь в разные стороны, сопровождая каж-
дое движение коротким резким криком. Он то натягивал
тетиву лука и пускал стрелу, то наступал с копьем, как
будто стараясь ранить неприятеля, то прятался за деревья-
ми, иногда нагибался или быстро отпрыгивал в сторону, из-
бегая воображаемой стрелы. Другой туземец, соблазнившись
примером Туя, присоединился к нему и стал представлять
противника; этот турнир был интересен и довольно харак-
терен.
24 октября
Сегодня утром я был удивлен внезапным появлением
грибов различных форм, которых я прежде не видел. Они
выросли решительно повсюду: на стволах деревьев, на зем-
ле, на камнях и даже на перилах моей веранды. Вчера ве-
чером их не было. Очевидно, они выросли за ночь. Чему
приписать это появление — не знаю. По этому поводу мне
пришло на ум внезапное и трудно объяснимое появление раз-
ных эпидемических болезней, которые так же, вероятно, про-
исходят от внезапного развития микроскопических грибков
и тому подобных организмов.
Один из наиболее курьезных экземпляров, выросший в
63
продолжение нескольких часов и удививший меня своею ве-
личиной и формой, я тщательно нарисовал.
25 октября
Лежание в гамаке вечером не прошло мне даром. Ночью
я чувствовал озноб и проснулся весь в испарине и каким-то
расслабленными. ;> им одолевала такая лень, что почти
ничего не делал. Лень было даже и читать, так как держать
книгу, лежа в гамаке, показалось мне слишком утомитель-
ным. После обеда рисовал, но вскоре стемнело, — не успел
кончить. Снова идет дождь; приходится переносить вещи с
одного места на другое. Бой все еще лежит. Ульсон еле-еле
двигается.
Удобный у меня характер: живу и смотрю на все окру-
жающее, точно ничто меня не касается. Иногда, правда, бы-
ваю вынужден выходить из этого созерцательного состоя-
ния, как, например, в настоящую минуту, когда крыша про-
текает, на голову падают крупные капли холодного дождя
и когда все бумаги, рисунки и книги на столе, перед кото-
рым я сижу, могут вымокнуть.
26 октября
Я и Ульсон работали целый день в лесу, а затем в хи-
жине, стараясь поправить крышу. Бой, все еще страдающий
от своей опухоли, охает, или, вернее, мычит, как теленок.
Этот концерт был так невыносим, что выгнал меня из дома.
Дав больному небольшой прием морфия, я вышел на пло-
щадку. Ночь была великолепная, и долетавшие до меня сто-
ны больного представляли резкую противоположность не-
выразимой прелести природы.
27 октябол
Стоны Боя продолжались всю ночь, часто будили меня, и
из-за этого я проснулся окончательно только тогда, когда
уже было совсем светло и когда Ульсон принес мне на ве-
ранду завтрак, сказав при этом, что Туй уже давно сидит
в кухне.
Выпив чаю, я отправился в кухню (в шалаш) и действи-
тельно увидел там папуаса, но совершенно мне незна-
комого.
Я принялся рассматривать его, но все-таки не мог при-
помнить, где и когда я его видел. Я предположил, что не-
знакомец пришел вместе с Туем, а Туй уже ушел. Каково
же было мое удивление, когда Ульсон спросил меня: не-
ужели я не узнаю Туя? Я снова взглянул на туземца. Улы-
баясь, он показывал на осколки стекла и на свою верхнюю
губу. Тут я заметил, что он выбрил усы и часть бороды.
‘54
Это так изменило лицо моего старого знакомого, что я его
сперва не узнал. Губы и подбородок были отлично выбриты;
он так искусно совершил эту операцию, что нигде не было
ни царапины. Открытие, что стеклом удобно бриться (на
островах Полинезии этот способ очень в ходу), до которого
Туй дошел совершенно самостоятельно, сильно возвысит
ценность разбитых бутылок. В этом я убедился сейчас же,
видя, с каким удовольствием Туй принял в подарок от
Ульсона несколько осколков стекла. Сходство разбитого
стекла с отбитыми осколками кремня или кусочками разби-
тых раковин — инструменты, употребляемые папуасами для
резания, — легко объясняет открытие Туя, но вместе с тем
оно доказывает и наблюдательность и желание туземцев
знакомиться на опыте с новыми для них предметами.
Войдя на мою веранду, я сделал неприятное открытие:
крыша, над которой я трудился часов пять, снова протека-
ет, чего я никак не мог ожидать, накладывая сплетенные
кокосовые листья очень часто. Обдумывая причину течи, я
пришел к заключению, что виной тому не материалы и не
кладка листьев, а слишком малая покатость крыши. Таким
образом объясняется высота крыш хижин на островах Ти-
хого океана: эта-то высота и крутизна главным образом и
делают крыши непромокаемыми.
Чувствуя себя плохо, я принял хины, и хорошо сделал,
потому что к часу я почувствовал лихорадку, но благодаря
приему хины предупредил пароксизм. Ульсон тоже плох:
ходит и говорит, как больной. Бой не встает. Опять лазарет!
Бываю в доме только по вечерам и ночью. Целый день на
площадке около дома и нередко на веранде. Вынужден за-
жигать лампу в половине седьмого.
Не проходит вечера или ночи без отдаленного грома и
очень яркой молнии. Сегодня опять гроза, опять течет на
стол, на книги... Везде мокро.
28 октября
Приходил опять Туй, опять я его вначале не узнал — так
изменилось выражение его лица. Раньше мне казалось, что
его физиономия отличается от других своею симпатично-
стью, теперь она производит на меня неприятное впечатле-
ние. Причина тому — выражение рта. Линия рта вообще
сильно влияет на выражение лица, но такого разительного
доказательства верности этого замечания я еше не встре-
чал. Усы и борода действительно хорошая маска.
Опять часу во втором вдали показались парусные пиро-
ги. Я думал, что придут гости, но никто не явился.
5 Путешествия
65
Бой стонет ужаснейшим, раздирающим голосом; дал
ему небольшую дозу морфия, который его скоро успокоил.
В 8 часов пошел дождь. В 9 часов, окончив мои метеороло-
гические наблюдения, я уже хотел было лечь спать — вдруг
опять слышу стоны. Что такое? У Ульсона опять пароксизм.
Очень сожалею, что поселился под одной крышей с дру-
гими. Это будет в последний раз.
29 октября
Несмотря на стоны Ульсона, я заснул. Но не успел я
проспать и получаса, как снова был разбужен странным во-
ем, который, казалось, то приближался, то опять удалялся.
Спросонья я не мог дать себе отчет, что это может
быть. Я вышел на веранду. Дождь перестал, и было не
слишком темно. Я оделся, вышел, сошел к ручью, и у меня
явилась фантазия пойти по тропинке в Горенду и послушать
вблизи пение папуасов, так как этот вой не мог быть ничем
иным, как их пением.
Надо было сказать Ульсону, что я ухожу. Ему моя фан-
тазия не понравилась. Он уверял меня, что если папуасы
вдруг придут, то непременно убьют его и Боя, так как оба
они больны и защищаться не могут. В утешение я поставил
около его койки двухствольное ружье и уверил его, что
при первом выстреле вернусь немедленно в Гарагаси.
Хотя дождь и перестал, но было пасмурно. Однако благо-
даря взошедшей, хотя и скрытой облаками, луне я мог про-
бираться осторожно по тропинке. Пение слышалось все гром-
че, по мере того как я приближался к Горенду.
Утомившись от этой прогулки в полутемноте, я сел на
пень и начал вслушиваться. Пение или вой, несшийся мне
навстречу, был очень прост, и напев постоянно повторял-
ся. Неправильные волны этого примитивного мотива то под-
нимались и опускались, то неожиданно обрывались совсем,
чтобы начаться через полминуты снова. От времени до вре-
мени слышались удары барума *.
Иногда тот же напев, начинаясь медленно, тихо, протяж-
но, постепенно рос, делался все громче и громче; такт все
учащался; наконец пение переходило в какой-то почти что
нечеловеческий крик, который, внезапно обрываясь, зами-
рал.
Сидя на пне, я раза два чуть было не свалился. Мне
казалось, что я вижу какой-то страшный сон. Очнувшись во
второй раз и чувствуя большое желание спать, я переменил
1 Б а о ум—сигнальный барабан; толстый выдолбленный ствол, по
которому бьют палками.
66
намерение: вместо того чтобы итти вперед, я пошел назад;
я не помню, как добрался до моей хижины, где тотчас же
лег, даже не раздеваясь. Несколько раз впросонках слышал
отрывки папуасского концерта.
30 октября
Сегодня утром шел в первый раз в это время дня дождь.
Не наступает ли дождливое время года?
Когда дождь перестал, я, сидя на пне у моего флагшто-
ка, был свидетелем оригинальной ловли рыбы.
Был отлив. Мелкая рыба, должно быть, преследуемая
акулами, которых здесь немало, металась во все стороны,
выпрыгивая иногда из воды. Из-за деревьев у берега вышел
Туй и следил за движениями рыб. Рыбы, вероятно, жестоко
преследуемые неприятелем, вдруг кинулись к берегу. В не-
сколько прыжков Туй очутился около них. Вода там была
немного ниже колен, и дно, разумеется, хорошо видно. Вдруг
Туй сделал энергический прыжок, и одна из рыбок оказалась
пойманной. Туй ловил их ногой. Он сперва придавил рыбу
ступней, потом поднял, ухватив между большим и вторым
пальцем ноги. Согнув колено, он протянул руку и, высво-
бодив добычу, положил рыбку в мешок. После этого, быст-
ро нагнувшись и схватив камень, Туй с силой бросил его
в воду; потом, подойдя к то'му месту, куда был брошен
камень, он, стоя на одной ноге, поднял другую убитую кам-
нем рыбку.
Все было сделано не только очень искусно, но даже и
весьма грациозно. Туй, однакоже, человек далеко нс моло-
дой; мне он кажется лет около сорока пяти или более.
Увидев меня на моем мыске, он пришел в Гарагаси.
Я бросил на землю четвертушку бумаги и сказал, чтобы он
поднял ее ногой. Я хотел знать, может ли он так плотно
прижать большой палец ко второму, чтобы удержать бума-
гу. Бумага была мигом поднята и, перейдя у него за спиной
в руку, передана мне. Он сделал то же с большим камнем:
поднял его с земли, не останавливаясь пи секунды.
Каждый день вижу новых бабочек, но мало приходится
ловить их, не искусен я, и притом с двух сторон море, а с
других двух — лес, свободного места вокруг дома недоста-
точно. Сегодня видел особенно много больших и красивых
бабочек, но словил только одну.
Не могу сказать, что совершенно здоров; голова очень
тяжела, спина болит, и ноги слабы. Ночью Бою было значи-
тельно лучше, так как я ему почти насильно прорезал боль-
67
шой нарыв — это было
необходимо. Я приказал
Ульсону держать его, и
мигом все было сделано.
Ночью, проснувшись
около одиннадцати часов,
слышу опять стоны: у
Ульсона пароксизм. Хо-
дит, качаясь, со стеклян-
ными глазами и осунув-
шимся лицом.
Состояние Боя начи-
нает меня тревожить; ли-
хорадка, повидимому,
прошла, но все-таки температура гораздо выше нормальной;
кашель, который, по его словам, беспокоит его уже несколько
лет, кажется, стал сильнее за последние недели из-за опухо-
ли, которая кончилась нарывом. Вот уж недели две, как он
лежит и почти что не ест: не ест он отчасти вследствие по-
верья, что больному следует есть очень мало.
31 октября
Приходили жители Бонгу со своими гостями с ближай-
ших гор, которые отличаются от береговых папуасов более
небрежной прической и, пожалуй, немного более светлым
цветом кожи.
НОЯБРЬ
1 ноября
Вдали показались две парусные пироги, идущие от де-
ревни Богатим. Кажется, они направляются сюда.
Я не ошибся: две партии туземцев, человек около два-
дцати, приходили ко мне. Так как я желал от них отделаться
поскорее, то промолчал почти все время, не переставая на-
блюдать за своими гостями, расположившимися вокруг мое-
го кресла.
Я не открыл пока у папуасов какой-нибудь любимой по-
зы; они часто меняют, положение: то сидят на корточках,
то, опускаясь на колени, сидят на икрах, то, почти не изме-
няя этого положения, раздвигают ноги так, что ступни их
приходятся по обеим сторонам ягодиц. Иногда они ложатся,
подпирая подбородок рукой, и продолжают, переменяя по-
ложение, говорить или есть.
Ульсон принес свою гармонику и стал играть; при пер-
вых звуках папуасы вскочили все разом и отодвинулись
68
назад. Через несколько времени некоторые из них стали не-
решительно подходить. В общем музыка, раздиравшая мне
уши (Ульсон иг’рал какую-то матросскую песню), очень по-
нравилась гостям; они выражали свое изумление и одобре-
ние легким свистом и покачиванием из стороны в сторону.
Чтобы отделаться от гостей, я роздал каждому по по-
лоске красной материи, которой они повязали себе головы.
Вообще молодые люди здесь очень падки до всевозможных
украшений. Для полного туалета папуасского денди тре-
буется, вероятно, немало времени.
У папуасов нет обычая здороваться или прощаться с
близкими соседями; они делают это только в исключитель-
ных случаях. Туй, бывающий в Гарагаси чаще других, при-
ходит и уходит, не говоря ни слова и не делая никакого
жеста.
2 ноября
Ночью решил, что отправлюсь один в шлюпке посмотреть,
как расположены ближайшие холмы.
Встав еще до света и выпив холодного чаю (завтрака
ждать мне не хотелось), я отправился на шлюпке сперва к
мыску Габина, а затем вдоль берега, по направлению к де-
ревне Мале.
За береговым лесом поднимались холмы футов в триста
вышины, склоны которых были
высокой травой. В несколь-
ких местах в горах, поднимав-
шихся над холмами, вились
дымки костров. Вероятно, там
расположены деревни.
В это же утро я занялся
ловлей животных на поверх-
ности моря, и скоро моя банка
наполнилась несколькими не-
большими медузами сифсно-
форами1 и множеством рако-
образных. Во всяком случае,
сегодняшняя экскурсия пока-
зала мне богатство здешней
морской фауны.
Немало утомившись, голод-
ный, я вернулся в Гарагаси
не везде лесисты и покрыты
1 Сифойофоры — морские животные, плавающие в толще воды.
Это колонии низших животных, состоящих из длинного ствола с при-
датками. Их прозрачные, нежно окрашенные тельца напоминают по внеш-
нему виду гирлянды живых цветов. 4
69
к завтраку, после которого провал несколько часов за микро-
скопом, рассматривая более внимательно свою добычу.
После дневных трудов я лежал вечером спокойно1 в га-
маке на веранде. Хотя еще не было поздно (всего 6 часов
45 минут), но было уже очень темно. Черные облака при-
ближающейся грозы вс.е более и более надвигались. Я спо-
койно любовался молнией, внезапно озарявшей облака, как
вдруг почувствовал, что мой гамак закачался, затем после-
довал другой толчок, но на этот раз покачнулся и заходил
не только гамак, а вместе с ним и крыша, и стены, и стол-
бы моего дома... Прибежавший из кухни Ульсон стал меня
настойчиво спрашивать: будет ли еще землетрясение и бу-
дет ли оно сильнее, или нет?
Часа через два я сидел в хижине и только что принялся
отсчитывать деления анероида \ как почувствовал, что зем-
ля снова заколебалась, на этот раз сильнее и продолжитель-
нее прежнего.
Записав случившееся в метеорологический журнал, я
лег спать, прося Ульсона разбудить меня, если он почув-
ствует ночью что-нибудь подобное. Я боялся проспать земле-
трясение, как это уже случилось со мной однажды в Мессине
в 1869 году, когда я отлично спал всю ночь и узнал только
на другое утро, что жители не могли сомкнуть глаз.
Действительно, ночью я был разбужен: койка и пол подо
мною снова шатались. Все уже успокоилось, когда я услы-
шал голос Ульсона, звавшего меня.
Собиравшаяся всю ночь гроза совсем рассеялась к утру,
и при восходе солнца небо было почти совсем безоблачно.
3 ноября
Понадобилось мне вырубить в лесу несколько шестов;
только что я вернулся домой — Ульсон пришел с известием,
что земля все еще не успокоилась.
— Как так? — спросил я.
Ульсон очень удивился, что я ничего не заметил. Уверял,
будто много раз он чувствовал незначительные толчки.
— Это не земля дрожит, а ваши колени, — сказал я
Ульсону, — и это значит, что часа через полтора у -вас будет
снова приступ лихорадки
1 Анероид — прибор, измеряющий барометрическое давление;
по наружному виду анероид напоминает часы. Он состоит из ме-
таллической коробочки, откуда выкачан воздух, и стрелки, ходящей по
разделенному кругу. При увеличении наружного атмосферного давления
дно коробочки вдавливается, при уменьшении — выгибается; рычажный
механизм передает эти колебания стрелке.
/о
Ответом моим Ульсон остался очень недоволен, настаи-
вая, что не ошибается. Он оказался прав: в продолжение
следующего часа я и сам почувствовал два или три явствен-
ных, хотя и незначительных колебания.
Однако Ульсон действительно принужден был слечь по
случаю лихорадки.
Барометр, который весь месяц не поднимался выше 410 де-
лений, оба эти дня стоял очень высоко и поднялся до 464.
После обеда пришел Туй. Он выбрил себе еще часть бо-
роды и брови, я долго и внимательно рассматривал его
волосы. Тело его мало покрыто волосами; на руках и во-
все незаметно, на груди и спине их тоже немного, но нигде
нет и признака распределения волос пучками.
4 ноября
Вот уже скоро 6 недель, как я познакомился с папуасами,
а они не видели еще у меня никакого оружия. Дома оно у ме-
ня, разумеется, есть, но, даже уходя в лес, я редко беру с
собою револьвер; отправляясь же в туземные деревни, не беру
его положительно никогда.
Эта безоружность кажется туземцам весьма странной.
Они уже не раз старались разузнать, не имею ли я у себя в
доме копья, лука или стрелы. Предлагали даже взять оружие
у них, но на это я отвечал только смехом и отодвинул от себя
их копья и стрелы, показав презрительным жестом, что4
я не нуждаюсь в них.
Их было человек двадцать, и все вооружены. Мой по-
ступок их очень озадачил; они поглядели на свое оружие,
на дом, на меня и долго толковали между собою.
Я оставляю их в неведении, пока это возможно.
5 ноября
Комары и муравьи не давали мне покоя. Спал я скверно.
Около двух часов утра дом опять заходил и закачался. Зем-
летрясение длилось не более полуминуты, но оно было силь-
нее, чем два дня тому назад. Когда земля под тобою колеб-
лется, является какое-то любопытство; невольно спрашива-
ешь себя: «Что будет дальше?» Я долго не мог заснуть, ожи-
дая продолжения. Барометр поднимается выше и выше;
ночью, во время землетрясения, поднялся до 515. Не знаю,
чему приписать это. Утром был дождь, но потом прояснилось.
6 ноября
Ночью была сильнейшая гроза. Трудно1, не быв на месте,
представить себе те раскаты грома и почти беспрерывную
молнию, которые в продолжение трех или четырех часов
оглушали и ослепляли нас. Дождь не падал каплями, а лил
тонкими струйками. 71
После такой ночи утро было свежее, воздух прозрачный.
День простоял великолепный, и я без особенных поисков на-
ловил много насекомых, которые после Дождя повыползли
просушиться. Удалось мне также поймать длиннохвостую
ящерицу.
7 ноября
Ульсона сегодня опять схватила лихорадка, сопровож-
даемая рвотой и бредом. Я успел сделать портрет одного из
пришедших туземцев. Трудно заниматься, когда оба слуги
больны, — приходится самому готовить кушанье, быть меди-
ком и сиделкой, принимать непрошенных гостей, любопыт-
ных, а подчас и назойливых, а главное—постоянно сознавать,
что связан и должен сидеть дома...
В такие дни, даже и в том случае, когда чувствую себя
весьма нехорошо, я принужден оставаться на ногах.
8 ноября
Снова разразилась гроза. В хижине повсюду мокро и
сыро.
Вставал ночью давать лекарство больным, которые сто-
нали и охали весь вечер и всю ночь.
Около двенадцати часов я почувствовал легкое земле-
трясение; земля тряслась не толчками, а словно дрожала.
Чувствовалось, что горы, весь лес, дом и рифы дрожат под
влиянием могучей силы.
Все еще длится сильная гроза с непрерывной молнией и
раскатами грома. Потоки дождя и порывы ветра дополняют
картину.
9 ноября
Утро было сырое и свежее — всего 22° Ц.
Тепло одетый, я пил чай на веранде, когда
увидал перед собою Туя, который, тоже
чувствуя свежесть утра и не имея подходя-
щего для этой температуры костюма, принес
с собою примитив-
ную, но удобо-пере-
носную печь, имен-
но — толстое тлею-
щее полено.
Подойдя ближе,
он сел у веранды.
Забавно было ви-
деть, как он, желая
согреться, переносил
тлеющее полено от
одной стороны тела
к другой, и то дер-
жал его у груди, то
клал сперва у одно-
го, а затем у другого
бока, то помещал его
между ногами, смот-
ря по тому, какая
часть тела была у
него более озябшей.
Скоро пришли еще несколько жителей Бонгу. Среди них
был человек низкого роста с диким и робким выражением
лица. Так как он не решался подойти ко мне, то я сам по-
дошел к нему. Он хотел было бежать, но был остановлен
другими. Посмотрев на меня, он долго смеялся, затем стал
прыгать, стоя на месте. Очевидно, вид первого белого чело-
века привел его в такое странное состояние.
Люди из Бонгу постарались объяснить мне, что этот че-
ловек пришел из очень дальней деревни, лежащей в горах и
называемой Марагум. Он явился посмотреть на меня и на
мой дом.
Все пришедшие имели при себе по случаю холодного
утра свои «согреватели»; у некоторых вместо полена был
аккуратно связанный пук тростника. Присев перед моим
креслом, они сложили головни и тростник в виде ко-
стра и принялись греться около огня. Я уже не раз замечал,
что туземцы носят с собою головни, чтобы иметь возмож-
ность, перехойя из одного места в другое, зажигать свои
сигары.
Немного позже другая партия туземцев явилась из Гум-
бу, тоже со своими гостями из Марагум-Мана, которые
заинтересовали меня как жители гор. Тип их был положи-
тельно такой же, как тип приморских жителей, но цвет
кожи гораздо светлее, чем у моих соседей. Он не казался
темнее цвета кожи многих жителей Самоа, что мне сразу
7£
бросилось в глаза. Особенно у одного из пришедших кожа
на лице была гораздо светлее, чем на теле.
Жители Марагум-Мана были приземисты, но хорошо
сложены; ноги крепкие, с развитыми икрами. Я им сделал
несколько подарков, и они ушли весьма довольные, не пе-
реставая удивляться дому, креслу и моему платью.
Дождливые дни для меня весьма неприятны. Келья моя
очень мала и служит мне и спальней и складочным местом.
Когда дождя нет, я провожу целые дни снаружи: ведь раз-
ные углы площадки вокруг дома и составляют, собственно,
мой дом. Здесь моя приемная с несколькими бревнами и
пнями, на которых могут располагаться гости; там, в тени,
с далеким видом на море, мой кабинет с покойным креслом
и со складным столом; было также специальное место,
предназначенное мною для столовой. Вообще, пока не хлы-
нули дожди, я был очень доволен моим помещением.
10 ноября
Нахожу, что туземцы здесь — народ практичный, пред-
почитающий вещи полезные разным безделкам. Ножи, то-
поры, гвозди, бутылки они ценят гораздо более, чем бусы,
зеркала и тряпки, которые хотя и берут с удовольствием,
но никогда не выпрашивают, как топоры или гвозди.
Недоверчивость моих соседей доходит до смешного.
Однажды они с большим интересом рассматривали мой нож.
Я показал им два больших ножа, фута в полтора длиной, и,
шутя и смеясь, объяснил им, что дам им эти два больших
ножа, если они оставят жить у меня в Гарагаси маленького
папуасенка, который пришел с ними.
Папуасы встревоженно переглянулись, быстро перегово-
рили между собою и затем сказали что-то мальчику, после
чего тот бегом бросился в лес. Туземцев было более деся-
ти, все вооруженные, и все-таки они, кажется, очень боя-
лись, что я захвачу ребенка. И это были люди, которые
уже раз двадцать или более посещали меня в Гарагаси!
Другой пример. Приходят ко мне человека три или че-
тыре невооруженные. Я уже знаю наперед, что недалеко,
в кустах, они оставили человека или двух с оружием, чтобы
подоспеть к ним на помощь в случае нужды. Обыкновенно
туземцы стараются скрыть, что они приходят вооружен-
ными.
О женщинах и говорить нечего. Я не видел еще ни од-
ной вблизи, а только издали, когда они убегали от меня, как
от дикого зверя.
74
11 ноября
Сегодня опять пришла моя очередь болеть. Хотя паро-
ксизм был утром, но он на весь день лишил меня возможно-
сти чем-либо заняться.
Ульсона я снова поставил на ноги с помощью хины. Бой
все еще болеет. Я ему регулярно даю хину и уговариваю,
чтобы он ел, но он питается почти исключительно бананами
и сахарным тростником. Тайком от меня, как я узнал от
Ульсона, он выпивает большое количество воды, хотя я
ему каждый день повторяю, чтобы он не пил ничего друго-
го, кроме горячего или холодного чая.
По вечерам Ульсон надоедает мне постоянными расска-
зами о своей прошлой жизни. У некоторых людей положи-
тельная потребность говорить, без болтовни им жить невоз-
можно. А мне именно с такими людьми и трудно1 жить.
Сегодня поутру мне удалось сделать довольно удачный
портрет Туя.
12 ноября
Пэ ночам здесь гораздо шумнее, чем днем. С полудня
до трех-четырех часов, исключая кузнечиков и весьма не-
многих птиц, никого не слышно; с заходом же солнца на-
чинается самый разноголосый концерт: кричат лягушки,
цикады, ночные птицы; к ним примешиваются голоса раз-
ных животных, которых мне еще не удавалось видеть.
Почти каждый вечер аккомпанементом к этому концерту
являются раскаты грома, который днем раздается редко.
Ночью и прибой на рифах слышится яснее; ко всему этому
присоединяется еще назойливый писк комаров, а подчас из-
дали долетает завывание папуасов, заменяющее у них песни.
Несмотря на всю эту музыку, мне вообще спится хорошо.
Сегодня целый день чувствую утомление во всем теле
после вчерашнего пароксизма.
13 ноября
Здешние туземцы обозначают понятия «писать» и «рисо-
вать» одним и тем же словом, что вполне объяснимо, так
как до изобретения письмен они еще не дошли. Когда я
записываю что-нибудь, они говорят: «Маклай негренгва».
Если я рисую кого-пибудь из них, они тоже говорят:
«негренгва». Показываю им печатную бумагу — снова: «не-
гренгва». Объясняя друг другу пользу маленького гвоздя
при черчении узора на бамбуковом футляре для извести,
они опять-таки употребляли слово «негренгва».
Снова приходили ко мне жители Бонгу со своими гостя-
ми с гор. Я старался выведать у них, как они добывают
75
oroi/ь, но ничего не мог добиться, еще недостаточно зная
язык.
Туземцы очень приставали, чтобы я пожевал с ними бе-
тель Ч Я, однакоже, не согласился, вспомнив, что раз попро-
бовал, но обжег себе язык негашеной известью, которой я
примешал слишком много.
15 ноября
Во время прилива (около четырех часов) я и Ульсон при-
нялись за нелегкую работу: необходимо вытащить на берег
четверку, чтобы просушить ее и выкрасить. Шлюпка оказа-
лась очень тяжелой для двоих, но, несмотря на это, мы ее
одолели. После более чем часовой работы мы, наконец, вта-
•щи л и шлюпку на берег до такого места, куда вода никогда
не доходит, даже при самом высоком приливе.
Устали порядком.
16 ноября
После утреннего чая опять принялись за работу: надо
было установить шлюпку для очистки и окраски. Пришлось
поработать изо всех сил. Тяжелая работа эта продолжалась,
однако, не более часа.
В другом месте, гле можно было бы легко найти помощ-
ников, мы оба объявили бы нашу вчерашнюю и сегодняшнюю
работу невозможной и прибегли бы к чужой помощи. Здесь
же, где не на кого надеяться, сам принимаешься за все и
пробуешь таким образом свои силы. Это полное напряжение
всех способностей и всех сил при нашей цивилизации воз-
можно только в исключительных случаях, и то редко, — и чем
далее, тем реже оно будет встречаться. Наша цивилизация
все более и более развивает только некоторые из наших спо-
собностей, способствует развитию одностороннему, односто-
ронней диференцировке. Я не думаю возводить на пьедестал'
дикого человека, для которого развитие мускулатуры необ-
ходимо, не проповедую возврата к временам первобытным, но
вместе с тем я убедился на собственном опыте, что для каж-
дого человека его физическое развитие должно итти парал-
лельно развитию умственному, а не отстраняться преобла-
данием умственного.
17 ноября
Нового ничего нет. Все по-старому. Утром я—зоолог-есте-
ствоиспытатель, затем, если люди больны, повар, врач, ап-
текарь, маляр, портной и даже прачка. Одним словом, на все-
руки, и всем рукам дела много.
1 По туземному обычаю, угощение бетелем имеет и символический
смысл: предложить приятелю бетель значит выразить ему свои друже-
ские чувства.
76
Хотя я терпеливо учусь туземному языку, но все еще
более догадываюсь, что туземцы хотят сказать, чем по-
нимаю их, а говорю еще меньше.
Папуасы соседних деревень начинают, кажется, мень-
ше чуждаться меня... Дело идет на лад; моя политика тер-
пения и ненавязчивости оказалась совсем верной. Не я к
ним хожу, а они ко мне; не я их прошу о чем-нибудь, а они
меня, и даже начинают ухаживать за мною. Они делаются
все более и более ручными: приходят, сидят долго, а не
стараются, как прежде, выпросить что-нибудь и затем улиз-
нуть поскорее со своей добычей.
Одно досадно, что я еще так мало знаю их язык. Зна-
ние языка, я убежден, — единственное средство для уничто-
жения недоверия, которое все еще держится, а также един-
ственный способ ознакомиться с туземными обычаями, по
всей вероятности, очень интересными.
Учиться языку мне удобнее дома, чем посещая дерев-
ни, где туземцы при моих посещениях бывают обыкновенно
так возбуждены и беспокойны, что трудно заставить их
усидеть на месте. В Гарагаси малейшие признаки нахаль-
ства у них пропадают: они терпеливо отвечают на вопросы,
дозволяют рассматривать, мерить и рисовать себя. К тому
же в Гарагаси у меня все под рукой: и инструменты для
антропологических измерений и аппараты для рисования. Не
лишним является также и большой выбор подарков для
вознаграждения их терпеливости или для обмена на какие-
нибудь безделки, украшения или вообще различные мелочи,
которые папуасы всюду носят с собою подмышкой в осо-
бых мешках.
Я ие упускаю случая, посещая горных жителей, изме-
рять их головы, делать разные антропологические наблюде-
ния и, между прочим, собирать образчики для моей коллек-
ции волос.
Как известно, изучение волос представителей разных
рас играет большую роль в антропологии; поэтому я ни-
когда не пренебрегаю случаями пополнять свою коллекцию
новыми образчиками. Здесь это собирание представляло
сперва некоторую трудность. Уморительно было смотреть,
с каким страхом отскочил Туй при виде ножниц, которые
я поднес к его волосам. Он готов был бежать и не подхо-
дил ко мне все время, пока я держал ножницы. Отказать-
ся от собирания волос в этой местности я не мог, но как
победить боязнь Туя, который между всеми моими новыми
знакомыми становился самым ручным? Если уж он не согла-
шается на это, то чего же ждать от других, более диких?
77
Я подумал, не примет ли он в обмен на свои волосы — мои, и,
отрезав пучок своих волос, предложил ему взять их, конечно,,
в обмен. Это удалось. Я выбрал несколько локонов, отрезал
их и отдал ему свои. Пока я завертывал образчик волос в бу-
магу и надписывал пол, приблизительный возраст и то место
на голове, откуда они были срезаны, Туй тоже тщательно за-
вернул мои волосы в лист, который он сорвал недалеко.
Таким образом, то есть путем обмена на собствен-
ные волосы, моя коллекция волос туземцев значительно уве-
личилась. Но в один прекрасный день Ульсон заметил мне,
что я выстриг себе всю левую сторону головы. Это произо-
шло оттого, что, держа ножницы в правой руке, мне было*
легче резать волосы на левой стороне головы. Тогда я стал
резать волосы с другой стороны.
Раз, гуляя по лесу, я забрел так далеко, что чуть-чуть
не заблудился; но, к счастью, наконец, набрел на тропу,
которая привела меня к морю, где я сейчас же мог ориен-
тироваться. Это случилось около деревни Мале, куда я„
однакоже, не пошел, а направился в Бонгу, по дороге до-
мой. Но дойти до Бонгу мне не удалось.
Было уже почти темно, когда я добрался до Горенду^
где я решил переночевать, к великому удивлению туземцев.
Придя в деревню на площадку, я прямо направился в боль-
шую буамбрамру1 Туя, желая как можно менее стеснять
туземцев и зная очень хорошо, что мое посещение встре-
вожит всех жителей деревни. Действительно, послышались
возгласы женщин и плач детей. Пришедшему Тую я объяс-
нил, что хочу спать у него. Он что-то много мне говорил,,
кажется, хотел проводить меня при свете факела в Гарага-
си, говорил что-то о женщинах и детях. Я почти что не
понял его и, чтоб отделаться, лег на барлу — длинные нары
с большими бамбуками вместо подушек — и, закрыв глаза,
повторял: «Няварь, няварь» (спать, спать). Было еще не позд-
но, но, утомленный многочасовой прогулкой, я вскоре задре-
мал, а затем и заснул.
Проснулся я, вероятно, от холода, так как спал я ничем
не покрытый, а ночной ветер продувал насквозь — у этих
хижин нет стен спереди и сзади.
Не ев ничего с одиннадцати часов утра, я чувствовал
большой аппетит. Я был один в буамбрамре, где царил по-
1 Б у а м б р а м р а — большая открытая хижина, без передней и аадг
ней стены. По туземному обычаю пользоваться буамбрамрой имеют пра-
во только мужчины. Она служит спальней для молодых людей; тут же
ночуют гости из других деревень.
78
лумрак. Встав, я направился на площадку, к костру, вокруг
которого сидели несколько человек туземцев. Между нимн>
был и Туй. Я обратился к нему, указывая на рот и повто-
ряя слово «уяр» (есть), которое он сейчас же понял и при-
нес мне небольшой табир (овальное неглубокое блюдо) с
холодным таро и вареными бананами. Несмотря на недо-
статок соли, я съел несколько кусков таро с удовольствием;
бананы я тоже попробовал, но они показались мне без-
вкусными.
Я чувствовал себя настолько освеженным получасовой
дремотой и подкрепленным пищей, что предложил двум
молодым туземцам проводить меня с факелами до Гарагаси.
В ночной темноте попасть домой без огня было совершенно
невозможно. Туземцы поняли мое желание и были, кажется,
даже довольны, что я не остаюсь ночевать. Мигом добыли
они несколько факелов из сухих пальмовых листьев, связан-
ных особенным образом; взяли каждый по копью, и мы от-
правились.
Лес, освещенный ярким светом горящих сухих листьев,
был еще красивее и фантастичнее, чем днем. Я любовался
моими спутниками, их быстрыми и ловкими движениями: они
держали факел над головой, а копьем отстраняли нависшие
ветви лиан, местами преграждавшие нам путь. Один из ту-
земцев шел позади меня; оглянувшись на него, я невольно
подумал о том, как легко ему было бы сзади проткнуть меня
копьем. Я был невооружен, по обыкновению, и туземцам это
обстоятельство было хорошо известно.
Я дошел, однакож, цел и невредим до Гарагаси, где был
встречен крайне встревоженным Ульсоном, почти уже по-
терявшим надежду увидеть меня в живых.
22 ноября
Ha-днях я убил голубя у самой хижины, и так как по-
добного экземпляра я еще никогда не видел, то отпрепари-
ровал аккуратно скелет и повесил его сушиться на дерево
довольно • высоко. Не прошло и двух часов, как скелет сре-
ди белого дня пропал с дерева в трех шагах от дома. Сидя
на веранде и чем-то занимаясь, я видел мельком быстра
скрывшуюся в кустах собаку, но не думал, что она уносит
скелет, над которым я работал около часа.
Сегодня утром мне удалось убить другого голубя, но он
упал в море. Не чувствуя охоты купаться и не желая тре-
вожить Ульсона. который занимался приготовлением чая, я
стал ждать, чтобы наступающий прилив прибил мою добы-
чу к берегу. Сидя за чаем на веранде, я следил за медлен-
ным движением убитой птицы, которую волны подвигали к
79
берегу. Однако это про-
должалось недолго: мельк-
нул один плавник, затем
другой, и тело птицы
вдруг скрылось в воде,
оставив после себя только
несколько водяных кру-
гов. В некотором расстоя-
нии появились на секун-
ду плавники: вероятно,
акулы сражались там из-
за добычи.
Вчера вечером Туй хо-
тел высказать мне свое
доверие и попросил позволения ночевать у меня. Я согласил-
ся. Уходя, он сказал, что придет позднее. Предполагая, что он
не вернется, я уже лег на койку, когда услыхал его голос, зо-
вущий меня. Я вышел; действительно, это был Туй. Вид его
при лунном свете был очень характерен и даже эффектен:
темное, но хорошо сложенное тело красиво рисовалось на
еще более темном фоне зелени, одной рукой он опирался на
копье, в другой, опущенной, держал догорающее полено,
которое освещало его с одной стороны красноватым отбле-
ском; плащ, или накидка из грубой тапы \ спускался с
плеч до земли.
Он спрашивал, где ему лечь. Я указал на веранду и дал
ему цыновку п одеяло, .которыми он остался очень доволен.
Туй улегся. Это было часов около десяти.
В половине двенадцатого я встал, чтобы посмотреть на
термометр. Луна еще ярко светила; я взглянул на веранду,
но Туя там не было, а на его месте лежали только сверну-
тые цыновка и одеяло. Видно, голые нары его хижины ему
более по вкусу, чем моя веранда с цыновкой и одеялом.
23 ноября
Пристрелил одну из птичек, которые так кричат на вы-
соких деревьях около дома. Туземное имя ее «коко». Это
имя не что иное, как звукоподражание ее крику «кокониу-
кэй». Когда она кричит, звук «коко» выделяется очень
ясно1 2.
Сегодня я сделал неожиданное, но весьма неприятное
1Т а п а — нечто вроде материи из коры молодого хлебного дерева.
Сняв с керы верхний слой, его бьют на гладком камне деревяжкой до
тех пор, пока кора не станет мягкой и гибкой.
2 Эта птичка замечательна еще и тем, что в период размножения
строит из прутиков и веток «беседки», нарядно изукрашенные цветами.
80
открытие: все собранные мною бабочки съедены муравьями;
в коробке остались только кусочки крыльев.
У Ульсона снова лихорадка; мне опять пришлось колоть
дрова, варить бобы и кипятить воду для чая.
Вечер иногда провожу над приготовлением серег, которые
режу для туземцев из жестяных ящиков от консервов.
Я подражаю форме черепаховых серег, какие носят туземцы.
Первую пару сделал я ради шутки и подарил Тую, после
чего множество туземцев перебывало у меня, прося сделать
им такие же. Серьги из жести положительно вошли в моду,
и спрос на них растет.
24 ноября
вдруг большая акула
Застрелил белого какаду, который упал с дерева в море.
Я только что перед этим встал и собирался итти к ручью
мыться; поэтому тотчас же разделся и сошел в воду,
чтобы достать птицу и выкупаться. Отливом она была от-
несена от берега, но я направился к ней, несмотря на глу-
бину, и был уже саженях в двух, как
схватила птицу. Близость таких сосе-
дей не особенно приятна, когда ку-
паешься.
Ульсон лежит: у него опять лихо-
радка, и даже более сильная, чем в
прошлый раз. Глаза, губы и язык
сильно опухли, if я снова принужден
сам исполнять все домашние обязан-
ности.
25 ноября
Несмотря на значительный прием
хины, Ульсон опять болен: сильней-
ший пароксизм с бредом и опухолью
не только лица, но и рук. Опять мне
приходится рубить дрова, стряпать ку-
шанье, уговаривать и удерживать
Ульсона, который вдруг вскакивает,
хочет купаться и т. д. Особенно на-
доедает мне стряпня. Если бы прихо-
дилось стряпать самому каждый день, я предпочел бы от-
правляться в деревню и предоставлять туземцам варить таро
и ямс1 за меня.
1 Ямс — или, по-туземному, «аян» — вьющееся растение с клубовид-
ным корневищем, которое туземцы в изобилии разводят на своих план-
тациях. Клубни ямса под тропиками — такая же распространенная пиша,
как у нас картофель.
81
Дни проходят, а мое изучение туземного1 языка туго по-
двигается вперед. Самые употребительные слова остаются
неизвестными, и я не могу придумать, как бы узнать их.
Я даже не знаю, как по-папуасски: «да», «нет», «дурно»,
«хочу», «холодно», «отец», «мать»... Просто смешно, но что
я не могу добиться своего1 и узнать этих слов — это остает-
ся фактом. Начнешь спрашивать, объяснять — не понимают
или не хотят понять. Все, на что нельзя указать пальцем,
остается мне неизвестным, если только не узнаешь то или
другое слово случайно. Так между другими словами, узнан-
ными от Туя, который пришел отдохнуть в Гарагаси, я узнал
совершенно случайно название звезды: «нири». Оригинально
то, что папуасы иногда называют солнце не просто «синг», а
«синг-нири»; луну — «каарам-нири», то есть звезда-солнце,
звезда-луна.
27 ноября
Ульсон объявил мне утром, что, вероятно; более не вста-
нет; веки у него так опухли, что он едва мог приоткрыть
глаза; он еле шевелит языком, который, по его словам,
вдвое толще против обыкновенного. На разговоры о смер-
ти я возразил, что стыдно ему трусить и что, вероятно, он
встанет завтра поутру, после чего и заставил его прогло-
тить раствор около грамМа хины в подкисленной жидкости,
которую он запил несколькими глотками крепкого чая.
Дозу эту я снова повторил часа через четыре после пер-
вой. Хотя он сильно ворчал, глотая невкусное лекарство, но
пароксизма сегодня не было, и к вечеру он встал, немного
глухой, но с сильнейшим аппетитом.
Зато ночью был пароксизм у меня, трясло очень сильно,
аубы щелкали, и я не мог согреться. Когда явилась испари-
на, я заснул часа на два. Утром встал, еле-еле волоча ноги,
но все-таки встал и даже отправился в лес, так как сухих
дров в кухне почти что не осталось.
Когда я пробирался через чащу, в одном месте на меня
напали осы. Я бросился бежать, оставив дрова и даже то-
пор. Боль от укусов была очень сильная. Прибежав домой, я
сейчас же помочил ужаленные места на руках, на груди и
лице нашатырным спиртом, и боль сразу исчезла.
Сегодня полнолуние, и двое молодых людей из Горенду,
Асол и Вуанвум, сейчас (около девяти часов вечера) заходи-
ли сюда, раскрашенные красной и белой краской, убранные
зеленью и цветами, по дороге в Гумбу, где они проведут
ночь.
У туземцев, как я заметил, с полнолунием соединены осо-
82
бенные собрания: они делаю г друг другу визиты, то есть жи-
тели одной деревни посещают жителей другой, ходят всегда
более разукрашенными, чем обычно, и песни их в форме прон-
зительного и протяжного воя долетают до Гарагаси.
Так случилось и в прошлую ночь. Я был разбужен Ульсо-
ном: он спрашивал, слышал ли я крики и заряжены ли у меня
все ружья. Я не успел ответить, как из леса со стороны Го-
ренду послышался громкий, пронзительный крик, в котором,
однакож, можно было признать человеческий голос. Крик был
очень странный; кричали, вероятно, многие голоса.
Ульсон сказал мне, что за последние пять минут он слышал
уже несколько подобных звуков. Первый был так громок и
пронзителен и показался ему до того страшным, что он ре-
шился разбудить меня, полагая, что, может быть, это сигнал
к нападению.
Я встал и вышел на площадку. Из многих деревень неслись
однообразные удары барума. Полная луна только что вели-
чественно показалась из-за деревьев, и я сейчас же подумал,
что слышанные крики произведены были в честь восхода
луны; я уже замечал, что при появлении луны туземцы всегда
вскрикивали каким-то особенным образом, как бы привет-
ствуя ее восход. Это объяснение показалось мне вполне удо-
влетворительным, и, посоветовав Ульсону не ожидать напа-
дения, а просто спать, я заснул немедленно.
30 ноября
Солнце становится у нас редкостью, проглядывая лишь не
надолго из-за туч.
В моей жизни в этом уединенном месте есть одно большое
удобство: все можно оставлять около дома и быть уверенным,
что ничто не пропадет, — ничто, кроме съестного, так как за
собаками усмотреть трудно.
Туземцы пока еще ничего не трогали. В цивилизованном
крае такое удобство немыслимо: там даже замки и полиция
часто оказываются недостаточными.
ДЕКАБРЬ
3 декабря
Ходил в деревню Горенду за кокосами. По обыкновению,
предупредил о том, что я приближаюсь, громким свистом, что-
бы дать женщинам время попрятаться. На меня эта деревня
всегда производит приятное впечатление: так в ней все чисто,
зелено, уютно. Людей немного; они не кричат и встречают
меня теперь без разных шумных демонстраций, как прежде.
в*
S3
Только птицы, летая с дерева на дерево или быстро пролетая
между ними, нарушают благотворный покой.
На высоких бардах1 важно восседают на корточках двое
или трое туземцев, изредка перекидываясь словами и молча
разжевывая кокосовый орех или очищая горячий «дегарголь»
(сладкий картофель); иные заняты в своих хижинах, другие
около хижин; многие, ничего не делая, греются на солнце или
выщипывают себе волосы.
Придя в Горенду, я тоже сел на барлу и тоже занялся све-
жеиспеченным дегарголем.
Вскоре человек восемь собрались около барлы, на которой
я сидел, и поочередно стали высказывать свои желания: од-
ному хотелось получить большой гвоздь, другому — кусок
красной тряпки; у третьего болела нога, и он просил пласты-
ря и башмак.
Я слушал молча. Когда они кончили, я сказал, что хочу
несколько зеленых кокосов. Двое мальчиков, накинув петлю
себе на ноги, быстро поднялись на кокосовую пальму и стали
бросать кокосы вниз. Я пальцами показал, сколько кокосов
хочу взять, и предложил отнести их «в таль Маклай», то есть
в дом Маклая, что и было исполнено.
Довольные моими подарками, они ушли через полчаса.
С двоих я успел снять более или менее удачные портреты.
Вечером опять дождь, гром и молния. Ветер много раз заду
вал лампу.
Иногда приходится ложиться спать поневоле: ветер, по-
стоянно задувающий лампу, не дает писать дневник и приво-
дить в порядок заметки. Скважин, щелей и отверстий всякого
рода в моем помещении так много, что защититься от сквоз-
няка нечего и думать.
Сегодня с восьми или девяти часов вечера идет дождь,
который начался при заходе солнца и будет итти, вероятно, ча-
сов до трех или четырех утра.
В октябре было еще сносно, но в ноябре дождь шел ча-
ще. В декабре он имеет, кажется, намерение итти каждый день.
Дождь барабанит по крыше; крыша протекает во многих ме-
стах, и вода течет даже на стол и на кровать; но так как по-
верх одеяла я закрыт еще непромокаемым плащом, то по но-
чам мне до дождя нет дела. Я убежден, что мне жилось бы
комфортабельнее, если бы я жил совершенно один, без слуг,
за которыми до сих пор я ухаживал более, чем они за мною.
1 Б а р л а — помост вроде стола или высокой скамьи. Это место
отдыха и трапезы мужчин; здесь им не мешают обедать ни собаки, ни
свиньи. Хозяин и гости усаживаются на барлу и ставят перед собою де-
ревянные блюда с кушаньями. Поев и убрав посуду, папуасы растяги-
ваются на барде отдохн'.'н,.
81
Про Боя уж и говорить нечего: он лежит, не вставая, второй
месяц, но и Ульсон болеет втрое чаще меня; к тому же Ульсон,
чувствуя самое легкое нездоровье, готов валяться весь день.
Так, например, сегодня он пролежал весь день, и вечером я дол-
жен был приготовлять чай для нас троих, не позволив ему
выйти по случаю дождя.
Делать чай в Гарагаси в такие темные дождливые ночи, как
сегодня, не так просто. Пришлось при сильном дожде пройти в
шалаш, набрать там, по возможности, сухих ветвей, наколоть
их, зажечь потухнувший от дождя костер и долго раздувать
его; потом, так как в чайнике не оказалось достаточно воды,
надо было в темноте и под дождем спуститься к ручью. Было
так темно, что, зная дорогу наизусть, я чуть было два раза не
упал, сбившись с пути; чтобы снова попасть на знакомую тро-
пу, приходилось каждый раз ожидать молнии (при таком дож-
де и порывах ветра брать с собой фонарь бесполезно).
Когда, промокший до костей, я вернулся — мое крохот-
ное помещение показалось мне очень удобным. Я поспешил пе-
реодеться и пишу эти строки, наслаждаясь чаем, который
именно сегодня кажется мне очень вкусным. Надо заметить,
что вот уже второй месяц как у нас нет сахара и педель пять
как были выброшены последние сухари, которые за нас изъели
черви. Мы долго боролись с ними, старались высушить сухари
сперва на солнце, а потом на огне, но черви все-таки одолели
и остались живы.
Я заменяю сухари печеными бананами или, когда нет ба-
нанов, ломтиками печеного таро. Я действительно нисколько
не чувствую этой перемены, хотя Ульсон и даже Бой ворчали,
когда сахар кончился. Остальная наша пища та же, что и
прежде: вареный рис с кэрри и бобы с солью. Но довольно о
пище. Она несложна, и ее однообразие даже нравится мне;
кроме того, все эти неудобства и мелочи вполне сглаживаются
кое-какими научными наблюдениями и природой, которая так
хороша здесь... Да, впрочем, она хороша везде, умей ею только
наслаждаться.
Вот пример. Полчаса тому назад, когда мне пришлось от-
правиться к ручью за водой, я был в самом мерзком настроении
духа, утомленный десятиминутным раздуванием костра, дым
которого до слез разъедал мне глаза. Когда огонь, наконец,
разгорелся, оказалось, что в чайнике недостаточно воды. От-
правляюсь к ручью. Совершенно темно, мокро, ноги скользят,
'fo и дело оступаешься; дождь, уже проникший через две фла-
нелевые рубашки, течет по спине, делается холодно; снова
окупаешься, хватаешься за куст, колешься. Вдруг сверкает
яркая молния, освещает своим голубоватым блеском и дале-
85
кий горизонт, и белый прибой, капли дождя, весь лес, каждый
листок, даже шип, который сейчас уколол руку; только одна
секунда — и опять все черно, мокро и неудобно; но этой
секунды достаточно, чтобы красотой окружающего возвратить
мне хорошее расположение духа, которое редко покидает меня,
если я нахожусь в красивой местности и если около меня нет
надоедающих мне людей.
Однако уже девять часов. Лампа догорает. Чай допит, от
капающей везде воды в моей келье становится сыро,— надо
завернуться скорее в одеяло и продолжать свое дальнейшее
существование во сие.
5 декабря
После дождя собрал множество насекомых и нашел очень
красивый и странный гриб.
Бой так слаб, что почти не держится на ногах. Сегодня
бедняга упал, сходя с лестницы. Ульсон лежал и охал, закрыв-
шись с головою одеялом. Когда я заметил у лестницы упав-
шего Боя, я кое-как втащил его обратно в комнату. Он был
в каком-то забытье и не узнавал меня.
Сегодня опять пошел дождь с четырех часов. Везде все
сыро.
6 декабря
Бой очень страдает. Я не думаю, что он проживет долго.
Другой инвалид сидит, тоже повеся нос.
Приходил Туй и, сидя у меня на веранде, между прочим,
сообщил с очень серьезным видом, что Бой скоро умрет, что
Виль (так туземцы называют Ульсона) болен и что Маклай
останется один. При этом он поднял палец, а потом, показы-
вая на обе стороны, продолжал:
— Придут люди из Бонгу и Гумбу (он указал на все паль-
цы рук и ног, желая объяснить, что придет много людей) —
придут и убьют Маклая.
Тут он даже показывал, как мне проколют копьем шею,
грудь, живот, и нараспев печально приговаривал: «О, Маклай!
О, Маклай!»
Я сделал вид, что отношусь к этшм словам, как к шутке
(сам же был убежден в возможности такого обстоятельства),
и сказал, что ни Бой, ни Виль, ни Маклай не умрут, на что
Туй, поглядывая на меня как-то недоверчиво, продолжал тя-
нуть самым жалостным голосом: «О, Маклай! О, Маклай!»
Этот разговор, мне кажется, тем более интересен, что,
во-первых, это может действительно случиться, а, во-вторых,
по всей вероятности, мои соседи толковали об этом на-днях,
иначе Туй не поднял бы теперь старого вопроса о моем
убиении.
86
Скучно то, что вечно нужно быть настороже; впрочем, это
не помешает спать.
Пришли человек восемь туземцев из Горенду и Мале.
Я был в хорошем расположении духа и каждому гостю из
Мале дал по подарку, хотя сами они ничего не принесли.
Туй и Лали спросили меня вдруг:
— Придет ли когда-нибудь корвет?
Разумеется, определенного ответа я дать не мог. Сказать
же: «Придет, но когда, не знаю» — я не сумел. Не умею я так-
же выразить большое число по-папуасски... Думая, что нашел
случай поглядеть, как мои соседи считают, я взял несколько
полосок бумаги и стал резать их поперек. Нарезал, сам не знаю
сколько, и передал целую пригоршню одному туземцу из Мале,
сказав, что каждая бумажка означает два дня. Вся толпа не-
медленно его обступила. Мой папуас стал считать по пальцам,
но, должно быть, неладно; по крайней мере, папуасы ре-
шили, что он не умеет считать, и обрезки были переданы дру-
гому.
Этот важно сел, позвал на помощь еще одного, и они стали
считать. Первый, раскладывая кусочки бумаги на коленях, при
каждом обрезке повторял: «наре, наре» (один); другой повто-
рял слово «наре» и загибал при этом один палец. Насчитав до
десяти и согнув все пальцы обеих рук, туземец опустил оба
кулака на колени, проговорив: «две руки», а третий папуас
загнул один палец. Со вторым десятком было сделано то же,
причем третий папуас загнул второй палец: то же самое с
третьим десятком; оставшиеся бумажки не составляли четвер-
того и потому были оставлены в стороне. Все, кажется, оста-
лись довольны. Однако мне снова пришлось смутить их; взяв
один из обрезков, я показал два пальца, прибавив «бум, бум»
(день, день). Опять пошли толки, но порешили на том, что за-
вернули обрезки в лист хлебного дерева и тщательно обвязали
его, должно быть, для того, чтобы пересчитать обрезки в де-
ревне.
Вся эта процедура показалась мне очень интересной.
Недоверие папуасов и какая-то боязнь передо мною, разу-
меется, мне очень неприятны. Пока они не будут доверять мне,
я ничего от них не добьюсь. Бой вряд ли проживет еще много
дней. Ульсон такой трус, что при нем туземцы могут разгра-
бить и сжечь дом. Но как только научусь побольше туземному
языку — перестану сидеть дома. Кое-какие инструменты и
письменные принадлежности закопаю; думаю, что они бу-
дут сохраннее в земле, чем в доме, под охраной одного Уль-
сона.
87
8 декабря
Вчера вечером мимо моего, мыска проезжали две пироги
с огнем. Ночь была тихая и очень темная. Мне пришла фан-
тазия зажечь фальшфейер Ч Эффект был очень удачен и на
моих папуасов произвел, вероятно, сильное впечатление: все
факелы были брошены в воду, и когда через полминуты
фальшфейер потух, пирог и след простыл.
Приходил Лалай из Били-Били, человек с очень характерной
физиономией, с крючковатым носом и очень плохо развитыми
икрами. Было бы, однако, неправильно придавать этому об-
стоятельству значение расового признака. У брата этого чело-
века нос вовсе не крючковатый, совершенно сходный с носами
других туземцев; а что ноги у Лалая такие худощавые — так
это неудивительно: ведь живет он на маленьком острове,
время проводит в пироге, в поездках по деревням. Зато у
горных жителей, как я мог заметить, наблюдая приходивших
ко мне туземцев-горцев, икры развиты прекрасно.
Затем нагрянула толпа людей из Бонгу с двумя мальчи-
ками, лет семи или восьми. У этих ребят очень ясно различает-
ся африканский тип: широкий нос, большой, немного выдаю-
щийся вперед рот с толстыми губами, курчавые черные
волосы. Животы у них сильно выступают вперед и кажутся
туго набитыми. Между детьми такие негроподобные особи
встречаются гораздо чаще, чем между взрослыми.
Бой очень плох. Ульсон начинает поговаривать, что хоро-
шо было бы выбраться отсюда, а я отвечаю, что я не просил
его отправляться со мною на Новую Гвинею и даже в день ухо-
да «Витязя» предлагал ему вернуться на корвет. Он каждую
ночь ожидает, что туземцы придут и перебьют нас, и ненавидит
Туя, которого считает за шпиона.
Недавно, в начале ночи, часу в двенадцатом, я был про-
бужден от глубокого сна многими голосами, а затем ярким
светом у самого спуска от площадки к морю. Вероятно, не-
сколько пирог приближались или уже приблизились к нам.
Ульсон завопил:
— Идут, идут!
Я вышел па веранду и был встречен ярким светом факелов
и шестью туземцами, которые были вооружены стрелами и
копьями и беспрестанно звали меня по имени. Я не двигался
с места, недоумевая, что им от меня нужно. Ульсон же,
вооруженный ружьем, подойдя сзади, совал мне двустволку»
1 Фальшфейер — бенгальский огонь, которым обычно поль-
зуются на судах для сигнализации, для предупреждения столкновений &
темноте и пр.
88
приговаривая: «Не пу-
скайте их итти далее».
Я понимал, что выстрел из
одного ствола, заряжен-
ного дробью, обратит в
бегство большую толпу
туземцев, не знающих
еще действия огнестрель-
ного оружия \ и поэтому
ждал спокойно, тем бо-
лее, что мне казалось, что
я узнаю знакомые голоса.
Действительно, когда
после слова «гена» (иди
сюда), которым я их
встретил, они высыпали
на площадку перед веран-
дой, оказалось, что каж-
дый из них, придерживая
левой рукой оружие и фа-
кел и вопя: «Ники, Ни-
ки!», протягивает мне пра-
вую руку с несколькими
рыбками. Я поручил слег-
ка пристыженному Ульсо-
ну собрать рыбу, которой ему давно хотелось отведать.
Толпа вооруженных дикарей, освещенных яркими факела-
ми, заставила меня пожалеть, что я не художник: так она бы-
ла живописна. Спускаясь к своим пирогам, они долго кричали
мне на прощанье: «Э мем, э мем!», а затем быстро скрылись
за мыском.
Рыба оказалась очень вкусной.
13 декабря
Несмотря на то, что я сильно устал, хочу записать проис-
шествия дня еще сегодня: рассказ выйдет более реален, пока
ощущения еще не стушевались несколькими часами сна.
Теперь ровно И часов 50 минут вечера; я удобно сижу в>
зеленом кресле и описываю при свете неровно горящей лампы
сегодняшние события.
1 Я до сих пор не стрелял из ружья или револьвера в присутствии
туземцев. Звуки выстрелов, раздающихся в лесу, когда я убиваю птиц,
опц не соединяют с понятием о смертоносном оружии. — Примечание
Миклихо-Мак^я.
Встав утром, я счел сообразным с моим настоящим положе-
нием приготовить все, чтобы зарыть в землю, при первой необ-
ходимости, мои бумаги,—не только исписанные, то есть днев'
ники, метеорологический журнал, заметки и рисунки, — но и
чистую бумагу на случай, если я уцелею, а хижина будет
разгромлена или сожжена туземцами. Туй показался мне
сегодня действительно подозрительным. Поведение его как-то
смахивало на шпионство. Он обходил нашу хижину, внима-
тельно глядя кругом, заглядывал с большим интересом в
комнату Ульсона, причем несколько раз повторял: «О, Бой,
о. Бой!'» Затем, подойдя ко имне, он пристал, чтобы я отпустил
Боя в Гумбу, чем мне так надоел, что я ушел в комнату и
этим заставил его уйти прочь.
К полудню я почувствовал легкий пароксизм лихорадки,
выразившийся в томительной зевоте, чувстве холода и подер-
гивании во всем теле. Я оставался на ногах все утро, находя
лучшим ложиться только в случае самой крайней необхо-
димости.
Приехали трое туземцев из Горенду. Один из них, заглянув
в комнату Ульсона и не слыша стонов Боя, спросил, жив ли
он, на что я ему ответил утвердительно. Туземцы стали снова
предлагать взять Боя с собою. На что он им — не понимаю;
бояться его, как противника, им нечего; может быть, желают
приобрести в нем союзника? Теперь уже поздно.
Пообедав спокойно, я указал Ульсону на громадный ствол,
принесенный приливом, который угрожал нашей шлюпке, и
послал его сделать что-нибудь, чтобы ствол не придавил ее.
Сам же я вернулся в дом, намереваясь заняться письменной
работой, но стоны Боя заставили меня заглянуть в его комна-
ту. Несчастный катался по полу, скорчившись от боли. По-
доспев к нему, я взял его на руки, как ребенка, — так он поху-
дел в последнюю неделю, — и положил на койку. Холодные,
потные, костлявые руки, охватившие мою шею, совершенно хо-
лодное дыхание, ввалившиеся глаза и побелевшие губы и нос
убедили меня, что недолго остается ему стонать. Боль в брюш-
ной полости, очень увеличившаяся, подтвердила мое предполо-
жение, что к другим недугам присоединилось еще воспаление
брюшины...
Я вернулся к своим занятиям.
Во второй раз что-то рухнуло на пол, и послышались сто-
ны. Я снова поднял Боя на постель; его холодные руки удер-
живали мои: он как будто желал мне что-то сказать, но не
мог. Пульс был слаб, иногда прерывался, и конечности заметно
холодели.
90
Снова уложив его, я сошел к берегу, где Ульсон возился
со шлюпкой, и сказал ему, что Бой умрет часа через полтора
пли два. Известие сильно подействовало на Ульсона, хотя мы
ожидали этой смерти уже недели две и не раз говорили о ней.
Мы вместе вошли в комнату. Бой метался по полу, ломая себе
руки. Жалко было смотреть на пего, так он страдал. Я достал
из аптеки склянку с хлороформом и, налив несколько капель
на вату, поднес ее к носу умирающего.
Минут через пять он стал успокаиваться и даже пробормо-
тал что-то; ему, видимо, было лучше. Я отнял вату. Ульсон
сгоял совершенно растерянный и спрашивал, что теперь де-
лать. Я коротко сказал ему, что тело мы бросим сегодня ночью
в море, а теперь он должен набрать несколько камней и поло-
жить их в шлюпку, и чем больше, тем лучше, для того чтобы
тело сейчас же пошло ко дну.
Ульсону это поручение не особенно понравилось, и мне при-
шлось добавить несколько доводов: что нам невозможно нян-
читься с разлагающимся телом, так как гниение в этом кли-
мате начнется сейчас же после смерти; что хоронить его днем,
при туземцах, я не намерен и что вырыть глубокую яму в ко-
ралловом грунте слишком трудно, а могилу недостаточно глу-
бокую туземные собаки разыщут и разроют. Последние два
довода немного поддержали падающий дух Ульсона. Чтобы
быть уверенным, что все будет сделано, а главное, что камней
будет достаточно, я отправился к шлюпке сам.
Поднявшись затем к дому, я зашел к Бою посмотреть, в ка-
ком он положении. В комнате было совсем темно, стонов не
было слышно. Я ощупью добрался до руки умирающего.
Пульса более не было. Нагнувшись и приложив одну руку
к сердцу, другую ко рту, я не почувствовал ни биения, ни
дыхания. Пока мы ходили к ручью за камнями, он умер так
же молча, как и лежал во все время своей болезни.
Я зажег свечу и посмотрел на тело. Оно лежало в том по-
ложении, в каком Бой обыкновенно спал и сидел: поджавши
ноги и скрестив руки. При жизни Боя Ульсон постоянно бранил
его и дурно отзывался о нем, теперь же он был очень тро-
нут и стал говорить о боге и об исполнении воли его. Не имея
на то никакого основания, мы оба говорили очень тихо, как
будто боясь разбудить умершего.
Когда я выразил Ульсону свое давнишнее намерение, имен-
но: распилить череп Боя и сохранить мозг для исследования,
Ульсон совсем осовел и умильно упрашивал меня этого не
делать. К досаде своей я открыл, что у меня нет склянки до-
статочно большой для целого мозга.
91
Ожидая, что каждый час могут явиться туземцы, и, пожа-
луй, с серьезными намерениями, я отказался, не без сожале-
ний, от желания сохранить мозг полинезийца.
Пора было отправить труп Боя в его сырую могилу, но
с большой осторожностью и чтобы соседи наши ничего не
узнали.
Не стану описывать подробно, как мы вложили покойника
в два больших мешка; как зашнуровали их, оставив отверстие
для камней; как в темноте несли его вниз, к шлюпке; как при
спуске к морю, из за той же темноты, Ульсон оступился и
упал, покойник на него, а за покойником и я; как мы не мог-
ли сразу найти нашу ношу, потому что она скатилась удачнее
нашего, прямо на песок. Отыскав труп, мы спустили егог
наконец, в шлюпку и вложили в мешок пуда два камней.
Делать все это в темноте было очень неудобно. Был отлив,
как назло. Нам стоило больших усилий стащить по камням
тяжелую шлюпку в воду.
Не успели мы взяться за весла, как перед нами, в четверти
мили, из-за мыса Габина <мелькнул один, затем второй, третий...
десятый огонек. То были одиннадцать пирог, двигавшихся в
нашу сторону. Туземцы непременно заедут к нам или, увидя
шлюпку, подъедут близко к ней. Их ярко горящие факелы осве-
тят длинный мешок, который возбудит их любопытство. Одним
словом, то, чего я не желал, то есть чтобы туземцы узнали о
смерти Боя, казалось, сейчас наступит.
— Нельзя ли Боя спрятать в лес? — предложил Ульсон.
Но теперь, с камнями и телом, мешок был слишком тяжел для
того, чтобы тащить его между деревьями, и потом туземцы
скоро будут здесь.
— Будем грести сильнее, — сказал я, — может быть,
ускользнем.
Последовали два-три сильных взмаха веслами, но что это?
Шлюпка не двигается: мы на рифе или на мели. Папуасы все
ближе.
Мы изо всех сил принялись отпихиваться веслами, но
безуспешно. Наше глупое положение было для меня очень до-
садно; несмотря даже на многочисленных акул, я готов был
прыгнуть в воду, чтобы спихнуть шлюпку с мели.
Наконец мне пришла в голову счастливая мысль—осмот-
реть наш борт; тогда моя рука сразу наткнулась на препят-
ствие. Оказалось, что второпях и в темноте отданный, но не
выбранный конец, которым шлюпка с кормы прикреплялась
к берегу, застрял между камнями и запутался между сучья-
ми, валявшимися у берега и что именно он-то и не пускает
9?
нас. С большим удовольствием схватил я нож и, перерезав
веревку, освободил шлюпку.
Мы снова взялись за весла и стали сильно грести. Тузем-
цы выехали на рыбную ловлю, как и вчера; их огни сверкали
все ближе и ближе. Уже можно было расслышать голоса.
Я направил шлюпку поперек их пути, и мы старались как
можно тише окунать весла в воду, чтобы не возбудить внима-
ния туземцев.
— Если они увидят Боя, они скажут, что мы убили его,
и, пожалуй, убьют нас, — заметил Ульсон.
Я наполовину разделял мнение Ульсона и не особенно же-
лал встретиться в эту минуту с туземцами. Всех туземцев
на пирогах было тридцать три: по три человека на пироге.
Они были хорошо вооружены стрелами и копьями и, сознавая
превосходство своих сил, могли отлично воспользоваться об-
стоятельствами. Но и у нас были шансы: два револьвера мог-
ли обратить всю толпу в бегство.
Мы гребли, и отсутствие огня на шлюпке было, вероятно,
причиной того, что нас не заметили, так как факелы на пиро-
гах ярко освещали только ближайшие к ним предметы. Тузем-
цы были усердно заняты рыбной ловлей. Ночь была тихая и
очень темная. От огней на пирогах ложились длинные столбы
света на спокойной поверхности моря. При каждом взмахе ве-
сел вода светилась тысячами искр.
Когда море спокойно, поверхностные слои его полны бога-
той и разнообразной жизнью. Я пожалел, что нечем было за-
черпнуть воды, чтобы посмотреть завтра, нет ли чего нового
между этими животными, и совсем забыл о присутствии по-
койника в шлюпке и о необходимости схоронить его.
Любуясь картиной, я думал о том, как скоро в человеке
одно чувство сменяется совершенно другим.
Ульсон прервал мои думы, радостно заметив, что пироги
удаляются и что никто нас не видел. Мы спокойно продолжа-
ли путь и, отойдя, наконец, приблизительно на милю от мыска
Габина, опустили мешок с трупом за борт. Он быстро пошел ко
дну, но я убежден, что десятки акул уничтожат ого, вероятно,
в эту же ночь.
Мы вернулись домой, гребя на этот раз очень медленно.
Из-за темноты и отлива пришлось опять долго возиться со
шлюпкой. В кухонном шалаше нашелся огонь, и Ульсон по-
шел приготовить чай, который теперь, кажется, готов и ко-
торый я с удовольствием выпью, дописав это последнее
слово.
93
14 декабря
Встав, я приказал Ульсону оставить все в его отделении
хижины так, как было при Бое, и в случае прихода тузем-
цев не заикаться о смерти его. Туй не замедлил явиться с
двумя другими, которых я не знал; один из них вздумал под-
няться на первую ступеньку лестницы, но когда я ему ука-
зал, что его место — площадка перед домом, а не лестница,
он быстро соскочил с нее и сел па площадке.
Туй снова заговорил о Бое и с жаром стал объяснять, что
если я отпущу Боя в Гумбу, тот человек, который пришел с
ним, непременно его вылечит. Я ему ответил отказом.
Чтобы отвлечь их мысли от Боя, я вздумал сделать опыт
над их впечатлительностью.
Я взял блюдечко из-под чашки чаю, вытер его досуха, на-
лил туда немного спирта, поставил блюдечко на веранду и
позвал своих гостей.
Взяв затем стакан воды, я отпил немного сам и дал попро-
бовать одному из туземцев, который убедился, что это была
вода.
Присутствующие с величайшим интересом следили за каж-
дым моим движением.
Я прилил к спирту на блюдечко несколько капель воды и
зажег спирт. Туземцы полуоткрыли рот и, со свистом втянув
воздух, подняли брови и отступили шага на два. Я брызнул
тогда из блюдечка горящим спиртом на лестницу и на землю.
Туземцы отскочили, боясь, что я и на них брызну огнем, и,
казалось, были так поражены, что убрались немедленно, как
бы опасаясь увидеть что-нибудь еще более страшное.
Но минут через десять они явились снова, и на этот
раз уже целой толпой. То были жители Бонгу, Били-Били и
острова Кар-Кар. Толпа была очень интересна, представляя
людей всех возрастов; на всех было праздничное убранство и
многочисленные украшения, сделанные из того или другого
материала в зависимости от места их жительства. Так, мои
соседи, мало занимающиеся рыбной ловлей, были изукра-
шены преимущественно цветами, листьями и семенами; между
тем на жителях Били-Били и Кар-Кара, живущих у открытого
моря и занимающихся ловлей морских животных, были наве-
шаны украшения из раковин, костей рыб, щитов черепах
и т. п.
Жители Кар-Кара представляли еще одну особенность:
все тело их, преимущественно голова, было вымазано черной
землей так основательно, что при первом взгляде можно было
подумать, будто цвет их кожи действительно черный; но, од-
нако, при виде тех, у которых окрашена одна только голова.
94
легко можно убе-
диться, что и у пер-
вых черный цвет
искусственный и что
тело жителей остро-
ва Кар-Кар в дей-
ствительности толь-
ко немногим темнее
тела жителей бе-
рега.
Жители Бонгу,
как бы для контра-
ста своим черным
гостям, вымазаны
сегодня красной ох-
рой; и в волосах, и
за перевязями рук,
и под коленями у
них воткнуты крас-
ные цветы китай-
ской розы.
Всех пришедших
было не менее соро-
ка человек, и три-
четыре между ними
отличались положительно красивыми лицами. Прическа каж-
дого представляла какое-нибудь отличие от остальных. Волосы
были окрашены самым различным образом, — то черной, то
красной краской, — ив них были воткнуты гребни, укра-
шенные цветными перьями разных попугаев, казуаров, голу-
бей и белых петухов. У многих гостей из Кар-Кара мочка уха
была оттянута в виде большой петли, как на островах Ново-
Гебридских и Соломоновых.
Гости оставались у меня более двух часов. Пришедшие зна-
ли от Туя о горящей воде, и всем хотелось видеть ее. Туй упра-
шивал меня показать всем, «как вода горит».
Когда я исполнил эту просьбу, эффект был неописуемый:
большинство бросилось бежать, прося меня «не зажечь моря».
Многие остались на месте, такие изумленные и, кажется, испу-
ганные, что ноги, вероятно, изменили бы им, если бы они дви-
нулись. Они стояли, как вкопанные, оглядываясь кругом с ви-
дом крайнего удивления.
Уходя, все наперерыв приглашали меня к себе, — кто в Кар-
Кар, кто в Сегу, в Рио и в Били-Били, и мы расстались
друзьями.
9<>
Не ушли только несколько туземцев из Кар-Кара и Били-
Били; они просили «таре» (кожу), чтобы покрыть раны, гной
которых привлекал целые стаи мух; мухи летали за ними и,
<конечмо, надоедали им и мучили их, облепляя раны, как
только пациент переставал их отгонять. Я не мог помочь
им серьезно, но все-таки облегчил их мучения, облив раны
карболовой водой, перевязав и тем освободив, хотя бы вре-
менно, от мух. Из одной раны я вынул сотни личинок, и, разу-
меется, этот туземец имел основание быть мне благодарным.
Я особенно тщательно обмыл и перевязал раны на ноге у
ребенка лет пяти, которого принес отец. Отец так расчув-
ствовался, что, желая показать мне свою благодарность,
снял с шеи ожерелье из раковин и хотел непременно надеть
его на меня.
15 декабря
Снова больные из Били-Били. Один страдает сильной ли-
лорадкой. Я хотел дать ему хины, разумеется, не во время
пароксизма, и показал ему, что приду потом и дам выпить
«оним» (то есть лекарство); но он усиленно замахал головой,
приговаривая, что умрет от моего лекарства. Принимать
что-либо внутрь туземцы боятся, хотя очень ценят наружные
средства.
После Боя осталась бутылка с кокосовым маслом, настоен-
ным на каких-то душистых травах. Один туземец из Били-
Били очень жаловался на боль в спине и плечах (вероятно,
ревматизм). Я ему предложил эту бутылку с маслом, объяс-
нив, как надо им натираться, за что он сейчас же и принялся.
Сперва он натирал себя маслом с видимым удовольствием,
но вдруг остановился, как будто соображая что-то, а затем,
вероятно, подумав, что, употребляя незнакомый «оним», он,
пожалуй, умрет, пришел в большое волнение, бросился на
•своего соседа и стал усердно тереть ему спину, а потом,
вскочив на ноги, как сумасшедший, стал перебегать от од-
ного к другому, стараясь мазнуть маслом и их. Вероятно, он
решил, что если с ним случится что-нибудь неладное, так
пусть уж то же самое случится и с другими. Его товарищи,
очень озадаченные таким поведением, не знали, сердиться ли
им, или смеяться.
Сегодня я убедился, что наречие Били-Били отличается от
здешнего диалекта (Бонгу, Горенду и Гумбу), и даже запи-
сал несколько слов, нисколько не схожих с диалектом Бонгу.
Приходил опять отец с детьми, которые показались мне
не темнее жителей Самоа.
«6
IS декабря
Туземцев не видать. Очень часто думаю, как хорошо я
сделал, устроившись так, чтобы не иметь слишком близких
соседей.
Сегодня я случайно обратил внимание на состояние моего
белья, упакованного в одной из корзин, служащих мне кой-
кой. Оно оказалось покрытым во многих местах черными
пятнами, и места, где были эти пятна, можно без затруд-
нения проткнуть пальцем. Это, разумеется, моя вина: я ни
разу в продолжение трех месяцев не подумал проветрить
белье. Я поручил Ульсону вывесить все на солнце. Многое
оказалось негодным.
Сегодня туземцы спрашивали меня, где Бой. Я отве-
тил ИМ:
— Бой арен (Боя нет).
— Где же он? — был новый вопрос.
Не желая говорить неправду, не желая также показать ни
на землю, ни на море, я просто махнул рукой и отошел.
Они, должно быть, решили, что я указал на горизонт, где
далеко-далеко находится Россия. Они стали рассуждать и,
кажется, под конец пришли к заключению, что Бой улетел
в Россию. Но что они действительно думают и что понимают
под словом «улетел», я не имею возможности спросить, недо-
статочно зная туземный язык.
Сделал сегодня интересное приобретение: выменял не-
сколько костяных инструментов, которые туземцы употребля-
ют при еде, — что-то вроде ножа и двух ложек. Нож, назы-
ваемый туземцами «донган», выточен из' заостренной кости
свиньи, между тем как «шелюпа» — из кости кенгуру. Она
обточена так, что един конец ее расширен и тонок Ч
20 декабря
Наша хижина приняла жилой вид, и обстановка в ней
удобна при хорошей погоде. Но когда льет дождь, крыша в
разных местах протекает.
Приходили туземцы из Бонгу. Они, кажется, серьезно ду-
мают, что Бой отправлен мною в Россию и что я дал ему
возможность перелететь туда. Я прихожу к мысли, что ту-
земцы считают меня и в некоторой степени Ульсона какими-
то сверхъестественными существами.
25 декабря
Три дня лихорадка. Ложился только на несколько часов
каждый день, когда уж буквально не мог стоять на ногах.
* Шелюпа употребляется одновременно как нож и как ложка.
7 Путешествия
97
Положительно ем хину; приходится по грамму в день. Се*
годня лучше, пароксизма не было, но все-таки чувствую боль-
шую слабость. Ноги как бы налиты свинцом и частые голово-
кружения.
Ульсон очень скучает. Для него одиночество особенно
ощутительно: он любит говорить. Он придумал говорить сам
с собой, но этого ему кажется мало.
Замечательно, как одиночество различно действует на лю-
дей. Я вполне отдыхаю и доволен только тогда, когда бываю
один, и среди этой роскошной природы чувствую себя вполне
хорошо во всех отношениях, кроме тех дней, когда у меня
бывает лихорадка. Сожалею только, когда натыкаюсь на
вопросы, на которые не могу найти ответа, так как знаний
у меня недостаточно. Бедняга Ульсон совсем обескуражен:
хандрит и охает постоянно; ворчит, что здесь нет людей и
что здесь ничего не достанешь. Из предупредительного и ве-
селого он стал раздражительным, ворчливым; он мало забо-
тится о работе: спит около одиннадцати часов ночью, еще час
или полтора после завтрака и находит все-таки, что здесь
«das Leben sehr miserabel!»г.
В чем я начинаю чувствовать, однако, положительный не-
достаток, — это в животной пище. Вот уже три месяца, как мы
питаемся исключительно растительной пищей, и я замечаю,
что силы мои слабеют. Отчасти, разумеется, это происходит
от лихорадки, но главным образом от недостатка животной
пищи. Есть все время консервы мне так противно, что я и не
думаю приниматься за них. Как только я буду в лучших отно-
шениях с туземцами, — займусь охотой, чтобы немного раз-
нообразить стол. Свинину, которую я мог бы иметь здесь вдо-
воль, я терпеть не могу. Вчера Туй принес мне и Ульсону по
значительной порции свинины. Я, разумеется, отдал свою
Ульсону, который принялся за нее сейчас же и съел обе пор-
ции, не вставая с места. Он не только обглодал кости, но
съел также и всю толстую кожу (свинья была старая). Смот-
ря на него и замечая, с каким удовольствием он ест, я поду-
мал: ошибиться нельзя, человек — животное плотоядное.
Со шлюпкой много дела, так как якорное место здесь
очень плохое.
При рисовании мелких объектов руки мои, привыкшие
уже к работе топором, к напряжению больших систем муску-
лов, плохо слушаются, в особенности когда требуются от них
движения отдельных мускулов. Вообще при моей теперешней
жизни, то есть когда приходится быть часто и дровосеком, и
1 «Das Leben sehr miserabel» — исковерканная немецкая фраза:
«Жизнь весьма жалкая».
98
поваром, и плотником, а иногда и прачкой и матросом, а не
только барином, занимающимся естественными науками, ру-
кам моим приходится очень плохо. Не только кожа на них
огрубела, но даже сами руки увеличились, особенно правая.
Разумеется, увеличился не скелет руки, а мускулатура ее,
отчего пальцы стали толще и рука шире.
Руки мои и прежде не отличались особенной нежностью,
но теперь они положительно покрыты мозолями, порезами и
ожогами: каждый день старые подживают, а новые появля-
ются. Я заметил также, что ногти, которые были всегда до-
статочно крепки для моих обыкновенных занятий, теперь
оказываются слишком слабыми и надламываются. На-днях
я сравнил их с ногтями моих соседей-папуасов, которым при-
ходится работать руками гораздо больше моего, так как у них
нет разнообразных инструментов. Оказалось, что у них ногти
замечательные: по крайней мере, в три раза толще моих.
(Я срезал их и мой ноготь для сравнения.) Особенно толсты
у них ногти больших пальцев, причем средняя часть ногтя
толще, чем по бокам. Вследствие этого по сторонам ногти
легче обламываются, чем в середине, и нередко можно
встретить у туземцев ногти, совершенно уподобляющиеся
когтям.
27 декабря
Пока туземцы разглядывали в выпрошенных у меня зер-
калах свои физиономии и выщипывали себе лишние, по их
мнению, волосы, я осматривал содержимое одной из сумок
(гун), болтающихся у них подмышкой. Мужчины носят их
на перевязи через левое плечо.
Я нашел в сумке много интересного. Кроме двух больших
донганов *, тут были кости, отточенные с одного конца, слу-
жащие как рычаг или нож; в небольшом бамбуковом футля-
ре нашлись четыре заостренные кости, очевидно, инструмен-
ты, способные заменить ланцет, иглу или шило; затем
ярур — раковина, имеющая зубчатый нижний край и служа-
щая туземцам для выскребывания кокосов.
Был тут также удлиненный кусок скорлупы молодого ко-
косового ореха, заменяющий ложку; наконец, данный мною
когда-то большой гвоздь был тщательно отточен на камне и
обернут очень аккуратно корой; в таком виде он мог служить
удобным шилом. Все эти инструменты были очень хорошо
приспособлены к своим целям.
1 Донга н—острая кость казуара или человеческая кость, отточенная,
как кинжал; иногда — плоская кость свиньи или собаки, отточенная, как
долото. Туземцы ловко режут донганами сырые и вареные плоды.
7*
99
Туземцы искусно плетут разные украшения, как, напри-
мер, браслеты (сагю) или позязки (дю) из различных расти-
тельных волокон для придерживания волос. Но странно —
они не плетут цыновок, материал для которых (листья панда-
нуса) у них в изобилии. Я не знаю, чему это приписать: о г
сутствию ли надобности в цыновках или недостатку терпения.
Корзины, сплетенные из кокосовых листьев, чрезвычайно
схожи с полинезийскими. Туземцы их очень берегут; и в са-
мом деле, ведь при наличии одних только примитивных ин-
струментов из камней и костей каждая работа не очень легка;
так, например, над деревцом сантиметров четырнадцати в диа-
метре двум папуасам, если они хотят срубить дерево аккурат-
но, приходится поработать своими каменными топорами не ме-
нее получаса. Все украшения им приходится делать камнем,
обточенным в виде топора, или костями, тоже обточенными при
помощи осколков раковин или кремня, и можно только удив-
ляться, как такими первобытными инструментами они строят
порядочные хижины и пироги, не лишенные иногда довольно
красивого орнамента.
Заметив оригинальность и разнообразие орнамента, я ре-
шил скопировать все виды его, встречающиеся на туземных
изделиях.
28 декабря
Я остановил проходящую пирогу из Горенду, узнав стояв-
шего на платформе Бонема, старшего сына Туя. Он был осо-
бенно разукрашен в это утро. В большую шапку взбитых во-
лос было воткнуто множество перьев и пунцовых цветов ки-
тайской розы.
Стоя на платформе пироги с большим луком и стрелами
в руках, готовый каждую минуту натянуть тетиву и спустить
стрелу, внимательно следя за рыбой и грациозно балансируя
при движениях маленькой пироги, он был действительно очень
красив. Длинные зеленые
и красные листья, заткнутые за
браслеты на руках и у ко-
лен, а также по бокам за
пояс (пояс был сегодня
совершенно новый, окра-
шенный заново и поэтому
ярко-красный), придавали
Бонему особенно празднич-
ный вид.
Туземцы с явным удо-
вольствием приняли мое
приглашение, сделанное
мною с целью не упустить
100
случая зарисовать кра
сивую прическу моло-
дого папуаса. Она со-
стояла из гирлянды или
полувенка пунцовых
цветов китайской розы;
спереди три неболь-
ших гребня, каждый с
пером, поддерживали
гирлянды и тщательно
вычерненные волосы;
четвертый, большой
гребень, тоже с двумя
цветами китайской ро-
зы, придерживал длин-
ное белое петушиное
перо, загибающееся
крючком назад. Чтобы
другие два туземца не
мешали мне, я дал им
табаку и отослал их ку-
рить на кухню, в ша-
лаш, и когда кончил
рисунок, согласился
исполнить их просьбу—
дать им зеркало, после
чего каждый по очере-
ди принялся за подно-
вление прически.
Бонем вытащил все
гребни и цветы из во-
лос и принялся взбивать большим гребнем слежавшиеся в не-
которых 1местах, как войлок, волосы. После этого волосяная
шапка его увеличилась раза в три против первоначального;
он подергал локоны на затылке (гатесси), которые тоже
удлинились. Затем снова воткнул цветы и гребни в свой чер-
ный «парик», посмотрел в зеркало, улыбнулся от удовольствия
и передал зеркало соседу, который, в свою очередь, принялся
за свою куафюру. (Я рассказываю эти мелочи потому, что они
объясняют, после каких манипуляций волосы папуасов при-
нимают тот вид, который побудил путешественников, загля-
дывавших в разные местности Новой Гвинеи на очень корот-
кое время, своими сообщениями подать повод к значительной
разноголосице, встречающейся в разных учебниках по антро-
пологии.) Плотно прилегающая к голове мелкокурчавая
куафюра туземцев превратилась минут через пять раздерги-
101
вания и взбивания в эластичную шапку волос, которую так
часто описывали путешественники, видевшие в ней что-то ха-
рактерное для некоторых «разновидностей» папуасской расы.
Налюбовавшись на свои физиономии и прически, мои гости
вернулись в пирогу, прокричав мне «э мем». (Я все еще не
знаю, что значит это слово.)
У Ульсона сегодня лихорадка. Не успеваю немного опра-
виться я, как заболевает он.
29 декабря
Заходил в Горенду напомнить туземцам, что они давно не
приносили мне свежих кокосов.
— Не приносили оттого, — хором возразили папуасы, —
что тамо русс (русские люди, матросы «Витязя») срубили
много кокосовых деревьев и теперь мало осталось оре-
хов.
Полагая, что они преувеличивают и что если это и случи-
лось, то только в виде исключения, я предложил указать мне,
где срубленные деревья. Туземцы вскочили и побежали к
срубленным стволам кокосовых пальм, лежащих около самой
деревни. Указывая на стволы, они приговаривали:
— Кокосы есть можно, но рубить деревья нехорошо.
Они были правы, и я должен был замолчать.
187 2 год, январь
1 января
Ночью была сильная гроза. Проливной дождь шел не-
сколько раз ночью и днем. Ветер был тоже сильный. Лианы,
подрубленные у корня при расчистке площадки и висевшие во
многих местах над крышей, падали; и одна из них, свалив-
шись с большим шумом, пробила крышу и разбила термометр,
которым я измерял температуру воды.
2 января
Ночью свалилось с шумом большое, надрубленное у корня
дерево и легло поперек ручья. Потребовалось много работы,
чтобы очистить ручей от сучьев и листьев.
3 января
Туй, возвращаясь с плантации, принес мне сегодня ма-
ленького поросенка: собака загрызла его, но не успела съесть.
Редкость животной пищи и постоянное хныканье Ульсона о
куске мяса были причиной, почему я принял подарок Туя.
102
Маленькое, худое животное оказалось для меня интерес-
ным; это была новая полосатая разновидность свиньи. Темно-
бурые полосы сменялись светлорыжими; грудь, брюхо и ноги
были белые.
Я отпрепарировал голову, сделал эскиз, а затем передал
поросенка Ульсону, который принялся чистить его, скоблить
и варить.
Смотря на Ульсона, занятого приготовлением мяса, а по-
том едой, можно было видеть, насколько люди — животные
плотоядные. Да, кусок мяса — важная вещь!
Два-три дня тому назад, занимаясь рассматриванием моей
коллекции волос папуасов, я констатировал несколько инте-
ресных фактов. Необычное распределение волос на голове счи-
тается специальной особенностью папуасской породы людей.
Уже давно мне казалось невероятным утверждение, будто во-
лосы растут на теле папуасов пучками, или группами. Но гро-
мадный «парик» моих соседей не позволял мне убедиться
воочию, как именно волосы распределены. Присматриваясь
к распределению волос на висках, затылке и верхней части
шеи у взрослых, я уже мог заметить, что особенной груп-
пировки волос пучками не существует, но коротко обстри-
женную голову туземца мне не случилось видеть до сих
пор.
После завтрака, лежа в своем гамаке, я скоро заснул.
Свежий ветер качал мою койку. Сквозь сон услыхал я голос,
зовущий меня, и, увидев зовущего, я сейчас же вскочил. Это
был Колле из Бонгу с Сыроем, мальчиком лет девяти, очень
коротко обстриженным.
С большим интересом и вниманием осмотрел я голову
мальчика и даже срисовал то, что показалось мне наиболее
важным. Я так долго и внимательно изучал распределение
волос на голове у Сыроя, что моим папуасам стало жутко, и
они поспешили объявить мне, что должны итти.
Волосы растут у папуасов, как я убедился, не группами,
или пучками, а совершенно так же, как и у нас. Это, на взгляд
многих, может быть, очень незначительное, наблюдение разо-
гнало мой сон и привело меня в приятное расположение
духа.
Несколько человек, пришедших из Горенду, снова подали
мне повод к наблюдениям. Лялу попросил у меня зеркало и,
получив его, стал выщипывать себе волосы из усов, — те,
которые росли близко у губ, — а также все волосы из бровей;
он особенно старательно выщипывал седые волосы.
Желая пополнить свою коллекцию, я принес щипчики и
предложил ему свои услуги, на что он сейчас же согласился.
юз
Я стал выщипывать по одному волоску, чтобы видеть их
корни. Замечу здесь, что волосы папуасов значительно тоньше
европейских и с очень маленькими корнями.
4 января
Последние две недели дули довольно свежие ветры, пре-
имущественно от десяти утра до пяти часов пополудни. Здесь
они являются редкостью в октябре и ноябре, и потому днем
теперь гораздо свежее.
Ульсон уговорил меня ехать удить рыбу, но, как я и ожи-
дал, мы ничего не поймали. Жители Горенду и Бонгу тоже
занимались рыбной ловлей. Я направил шлюпку к трем бли-
жайшим огонькам посмотреть, как они это делают. Подъехав
довольно близко, я окликнул их; на пирогах произошло смя-
тение. Огни сейчас же потухли, и пироги скрылись в темноте
по направлению к берегу.
Причиной бегства туземцев и внезапной темноты было
присутствие на пирогах женщин, которых при моем появле-
нии поспешно высадили на берег. Я узнал об этом по донес-
шимся до меня женским голосам.
Пироги, однако, вернулись. Минуты через две шлюпка
была окружена десятком пирог, и почти что каждый из тузем-
цев подал мне по одной или по две рыбки. Затем они отъехав
ли и продолжали ловлю.
На платформе каждой пироги лежал целый ворох связан-
ной в пучки длинной сухой травы. Стоящий на носу пироги
туземец зажигал один за другим эти пучки и освещал поверх-
ность воды. На платформе стоял другой туземец с юром
(острогой), футов восьми или девяти длины, который он ме-
тал в воду и почти каждый раз сбрасывал ногой с юра две
или три рыбки. Часто ему приходилось выпускать юр из рук,
и тогда пирога подъезжала к юру, который плавал стоя, по-
груженный в воду только на четверть. (Юр устроен так, что,
погрузившись в воду и захватив добычу, поднимается из во-
ды сам и плавает, держась в воде почти перпендикулярно, а
рыбки остаются между зубьями). Наконец третий папуас
управлял пирогой, сидя на корме.
7 января
Целый день лил дождь и было холодно. У меня снова на-
чинается приступ лихорадки, уже второй за этот день. Каждые
пять минут дрожь становится чаще. Несмотря на то, что
одет я очень тепло( на мне две фланелевые рубашки, две па-
ры фланелевых штанов, а поверх колен и вокруг плеч
одеяло), мне холодно, и становится холоднее с каждым
104
часом, и сильно кружится голова. Только крепко сжимая лоб
левой рукой, я могу писать.
Целый день вчера и до шести часов пополудни сегодня
я был ни на что не способен; мне оставалось только лежать
с ужасной головной болью и спокойно ждать, пока приступ
кончится. Около шести мне стало лучше, но теперь, еще через
полчаса, я чувствую симптомы нового приступа. Испытав
в течение тридцати четырех часов три пароксизма лихорадки,
я проглотил 4 грана хинина (0,5 на дозу). В действитель-
ности, не туземцы, не тропическая жара и не густой лес —
истинные стражи Новой Гвинеи. Могущественной союзницей
туземного населения в защите от чужеземных захватчиков
является бледная, холодная дрожь, а затем палящая лихо-
радка. Она поджидает новых пришельцев в первых лучах
солнца и в огненном зное полудня; она подстерегает неосто-
рожного в последних тенях дня; холодные бурные ночи, так
же как и тихие лунные вечера, — для нее не помеха. Даже
наиболее осторожный вряд ли избегнет ее. Сперва он не по-
чувствует ее присутствия, но вскоре окажется, что ноги у него
налиты свинцом, мысли прерваны головокружением, холодная
дрожь пробегает по рукам и ногам, глаза становятся чувстви-
тельны к свету, а веки бессильно опускаются. Видения, ка-
кие-то огромные чудовища, медленные и печальные, проплы-
вают у него перед глазами. Постепенно холодная дрожь пере-
ходит в жар, в сухой бесконечный жар, а видения пускаются
в фантастический пляс.
Голова моя слишком тяжела, и рука слишком дрожит,
чтобы писать дальше. Сейчас всего 9 часов, но я чувствую^
что лучшее, что я могу сделать, — это лечь в постель.
8 января
Лихорадка.
9 января
Лихорадка.
10 января
Лихорадка.
11 января
Целых пять дней подряд надоедала мне лихорадка. Вчера
и сегодня у меня было уже всего по одному приступу в день,
и сегодняшний утренний приступ был легкий. Я чувствую се-
бя гораздо лучше, но колени все еще дрожат. Не стану по-
дробно описывать свое состояние, но это полезно знать тем,
кто вздумает забраться сюда. Скажу только, что все это
время голова у меня болела несносно, и я чувствовал совер-
шенное отвращение к пище, или, точнее говоря, отвращениэ
iOS
к той пище, которую я мог бы достать. Я ничего не ел (за
исключением чая и холодного таро, заменяющего мне хлеб)
и очень ослабел от голода, но тем не менее, не желая звать
Ульсона, сам осторожно спускался с постели на пол. Если бы
я выпрямился, стал на ноги, я непременно упал бы. Только
пустив в ход обе руки, я мог выползать на веранду, чтобы
трижды в день записывать метеорологические наблюдения.
Все эти дни я, повидимому, находился в каком-то забытьи
и принимал хину не вовремя. Это и было главной причиной
того, что лихорадка так затянулась.
Для того чтобы, принимая лекарство, донести ложку бла-
гополучно до рта, мне приходилось одной рукой поддерживать
другую — так ужасно тряслись у меня руки. Вчера голова у
меня так кружилась, что я не в силах был сидеть на стуле, а
глаза и лоб во время пароксизма заметно опухли. Сегодня
я уже могу двигаться, и опухоль на лбу возле глаз кое-где
исчезла.
Много раз в течение этих дней ко мне приходили туземцы.
Не желая, чтобы они знали о моей болезни, я все-таки появ-
лялся у двери, но, чтобы сократить их посещения, делал
серьезное лицо и бросал им немного табаку.
В течение этих дней меня сильно раздражали хныканья
Ульсона по поводу нашего бедственного положения. Он без
конца надоедал мне вопросом, что будет с нами, если бо-
лезнь моя окажется продолжительной? Когда я болею, Ульсон
не приносит мне ни малейшей пользы. Я и сам не люблю,
когда со мной нянчатся, и предпочитаю, чтобы во время бо-
лезни меня оставляли одного, но Ульсон в этом отношении
заходит уж слишком далеко. За последние пять дней эн ни
разу не спросил меня, не хочу ли я есть, и мне самому при-
шлось приказать ему вскипятить для меня чай Ч
Около двенадцати часов явились несколько человек из
Бонгу с приглашением притти к ним. Один из посетителей
сказал мне, что очень хочет есть. Я ему отдал тот самый ко-
кос, который он принес мне в подарок.
Сперва топором, а затем донганом он отделил зеленую
1 Записи, сделанные Маклаем под датами 7, 8, 9, 10 января и
часть записи от 11 января, 'впервые публикуются на русском языке.
Эти страницы, выпущенные по неизвестной причине самим Маклаем из
основного текста дневника, были обнаружены английским биографом
Маклая, Ф. ГриНопом, в библиотеке Ко'ролевского исторического обще-
ства Австралии и опубликованы им в книге «Тот, кто путешествует один*
(Сидней, 1944). Можно предположить, что Миклухо-Маклай, подготовляя
I том своих записок к печати, исключил эти страницы в силу присущей
ему скромности — не желая подробно описывать свои страдания во
время болезни.
3 06
скорлупу ореха и попросил у меня табир (деревянное блю-
до). Табира у меня нет, и я принес ему глубокую тарелку.
Держа кокос в левой руке, он ударил по нему камнем, отче-
го орех треснул как раз посредине. Придерживая орех над
тарелкой, он разломил его на две почти равные части, и вода
вылилась в тарелку. К нему подсел его товарищ, и оба, достав
из своих мешков по яруру (по раковине), стали выскребы-
вать ими свежее ядро ореха и опускать тянущуюся длинными
ленточками массу в кокосовую воду. В короткое время вся
тарелка наполнилась белой кашей; начисто выскобленные по-
ловинки скорлупы превратились в чашки, а те же яруры —*
в ложки. Кушанье это было приготовлено так опрятно и ин-
струменты так просты и целесообразны, что я должен был
отдать предпочтение этому способу очистки и изготовления
кокосового ореха перед всеми другими виденными мною. Ту-
земцы называют это кушанье «мунки-ля», и оно играет зна-
чительную роль при угощении.
Несмотря на то, что накрапывал дождь, я принял пригла-
шение туземцев Бонгу отправиться - к ним. Я рассчитывал
осмотреть деревню пообстоятельнее, надеясь, что1 мое знание
языка уже подвинулось настолько, чтобы понять объяснение
многих вещей, которые мне еще не понятны.
Я предпочел отправиться в Бонгу в шлюпке. Берег около
Бонгу совершенно открытый, и при значительном прибое бы-
ло рискованно оставить шлюпку невытащенной, так как был
прилив и ее не замедлило бы выкинуть на берег. Нашлось, од-
накоже, большое, свесившееся над водой дерево, называемое
туземцами «субари», к которому мы прикрепили шлюпку.
Подъезжая к дереву, я бросил с кормы большой камень, за-
менявший якорь; затем, привязав нос шлюпки к дереву и, та-
ким образом, оставив ее в полной безопасности, я мог спо-
койно отправиться в деревню.
Несколько туземцев, стоявших по пояс в воде, ожидали
меня у борта, чтобы перенести на берег. Когда я собрался ит-
ти в деревню, один из мальчиков побежал туда возвестить,
что я приближаюсь. За мною следовало человек, двадцать
пять туземцев. От песчаного берега шла довольно хорошо
утоптанная тропинка к деревне, которая с моря не была вид-
на. Шагов за пять до первых хижин признаков обитаемого ме-
ста еще не было видно и слышно, и только у крутого поворо-
та я увидел крышу первой хижины, стоявшей возле самой тро-
пинки. Миновав ее, я вышел на площадку, окруженную десят-
ком хижин.
В начале дневника я уже описал в общих чертах хижины
папуасов. Они почти целиком состоят из крыши, у них очень
107
низкие стены и небольшие двери. Так как окон в них нет?
внутри темно. Единственная мебель их состоит из нар. Но,
кроме жилых частных хижин, в которых живут отдельные
семьи, в деревнях встречаются еще и другие постройки—для
общественных целей. Это большие сараеобразные здания,
гораздо больше и выше остальных1. У них обыкновенно нет
передней и задней стены, а иногда и боковых стен, и нередко
они состоят из одной только высокой крыши, лежащей на
столбах и доходящей почти до земли. Под этой крышей по
одной стороне устроены нары для сидения или спанья. Здесь
же хранится посуда для общественных праздников 2.
Таких общественных домов, — нечто вроде клубов, доступ-
ных единственно для мужчин, как я узнал впоследствии, — в
Бонгу пять или шесть, по одному почти на каждой площадке.
Сперва меня повели к первому из них, а затем поочередно
ко всем другим. В каждом ожидала меня группа папуасов, и
в каждом я оставлял по нескольку кусков табаку и гвоздей
для мужчин и полоски красной бумажной материи для жен-
щин, которых даже и сегодня туземцы куда-то попрятали: по
крайней мере, я не видал ни одной.
Деревня Бонгу значительнее Горенду; раза в три, по край-
ней мере, больше, чем та. Как в Горенду, так и здесь, хижи-
ны стоят под кокосовыми пальмами и бананами и расположе-
ны вокруг небольших площадок, соединенных одна с другой
короткими тропинками.
Обойдя, наконец, всю деревню и раздав все мои подарки,
1 Так называемые буамбрамры.
8 В буамбрамрах хранятся также и музыкальные -инструменты — «ай»;
вдоль стен развешаны челюсти свиней и черепа рыб на память о том
парздничном пире, когда эти свиньи и рыбы были съедены.
10S
я уселся на нарах большой барлы \ вокруг меня собралось
около сорока человек туземцев. Крыша всего на один фут
we доходит до земли и поддерживается посередине тремя креп-
кими столбами. По сторонам тоже врыты столбы, к которым
прикреплена крыша и на которые опираются стропила. Крыша
немного выгнута наружу и сделана капитально, представляя
изнутри частую, тщательно связанную решетку. Можно быть
уверенным, что она устоит против любого ливня и продер-
жится лет десяток. Над нарами подвешано разного рода ору-
жие; посуда, глиняная и деревянная, стоит на полках; старые
кокосовые орехи скучены под нарами. Все кажется солид-
ным и удобным.
Отдохнув немного, осмотрев все кругом и расспросив, на-
сколько мог, о том, чего не понимал, я направился далее,
чтобы поискать, не найду ли чего-нибудь интересного.
Я оставил Ульсона и одного из папуасов принимать за ме-
ня ответные подарки туземцев, которые они постепенно сноси-
ли из своих хижин в барлу и передавали Ульсону. То были:
сладкий картофель, бананы, кокосы, печеная и копченая ры-
ба, сахарный тростник и т. п.
У одной барлы верхняя часть задней стенки, сделанная из
какой-то коры, была разрисована белой, черной и красной
краской. К несчастью, шел дождь, и я не мог срисовать этих
первобытных изображений рыб, солнца, звезд, — кажется, и
людей.
В одной барле я нашел, наконец, то, чего искал уже дав-
но, а именно — несколько фигур, вырезанных из дерева; са-
мая большая из них (более двух метров) стояла посередине
барлы, около нар, другая (метра в полтора) — около входа,
третья, как очень ветхая, негодная, валялась на земле. Я рас-
положился рисовать и снял копии со всех трех, разговаривая
с туземцами, которые расспрашивали, есть ли такие «телу-
мы»1 2 в России и как там называются.
В другой барле висело бревно, вырезанное в виде ряда чело-
1 Здесь автор употребляет это слово, обычно обозначающее «по-
мост», в значении слова «хижина».
2 Тел ум — вырезанное из дерева или вылепленное из глины изо-
бражение человека. Миклухо-Маклай собрал и привез в дар Академии
«эук большую коллекцию новогвинейских телумов. «Значения этих дере-
вянных статуй я не мог вполне выяснить, — писал он в одной из своих на-
учных работ. — Наверное, они находятся в некоторой связи с религиозны-
ми представлениями папуасов». Путешественник полагал, что телумы —
это папуасские идолы. Он заблуждался, но был недалек от истины: те-
лумы, как установлено современной наукой, изображают не богов, а
умерших членов рода; но культ предков действительно играет в религии
папуасов большую роль.
векоподобных фигур. Оно было укрепле-
но довольно высоко, так что я не мог
его рассмотреть. Эта барла была такая
же, как п другие, и, кроме телумов, в
ней не было ничего такого, что бы давало
право считать эту постройку за храм.
Мне захотелось приобрести один из
виденных телумов. Я вынул нож и по-
казал, что дам их два или три за не-
большой телум. Мне сейчас же принесли
какой-то обгорелый и сломанный, кото-
рого я, однакоже, не взял, ожидая, что
получу лучший.
Солнце уже было низко, когда я на-
правился к шлюпке, обмениваясь руко-
пожатиями и провожаемый возгласами
«э мем».
Когда мы добрались домой и выбра-
ли все подарки из шлюпки, оказалось,
что Ульсон очень разочарован поездкой.
— Мало дают: кокосы старые, рыба
жесткая, как дерево, бананы зеленые, да
и ни одной женщины еще не видали, —
ворчал он, отправляясь в кухню довари-
вать бобы к обеду.
15 января
Ночью была гроза и юго-западный ветер, порывистый и
очень сильный. Лес кругом стонал под его напором; по вре-
менам слышался треск падающих деревьев, и я раза два ду-
мал, что наша крыша слетит в море. В такие ночи спится осо-
бенно хорошо: почти что нет комаров, и чувствуется про-
хлада.
Около часу я был разбужен страшным треском и тяжелым
падением, после которого что-то посыпалось на нашу крышу.
Я выглянул за дверь, но темь была такая, что решительно ни-
чего нельзя было разобрать; я лег снова и скоро заснул. Од-
нако шум сильного прибоя рано разбудил меня.
Было пять часов. Начинало только что светать, и в полу-
мраке я разглядел, что площадка перед крыльцом покрыта
черной массой выше человеческого роста: оказалось,
большое дерево сломано ночью ветром и упало перед самой
хижиной. Когда здесь падает дерево, оно не валится одно, а
влечет за собою массу лиан и других паразитных растений, ло-
мает иногда ближайшие деревья или, по крайней мере, сучья
ПО
их, опутанные лианами упавшего дерева. Чтобы пробраться
к ручью, надо было топором прочистить себе дорогу через
зелень.
Весь день прошел в пустых, но необходимых работах: у
Ульсона была лихорадка, и он не мог подняться. Пришлось
поэтому мне самому отправиться за
водой, разложить костер и сварить
чай, потом немного очистить пло-
щадку от поломанных ветвей, что-
бы свободно ходить около дома.
Записав метеорологические на-
блюдения и дав лекарство Ульсо-
ну, я освободился часа на два и
мог приняться за кое-какие анато-
мические работы. К десяти часам
я принужден был, однако, оставить
их, вспомнив, что нет дров для при-
готовления завтрака и обеда.
Нарубив достаточно дров, я от-
правился к ручью вымыть рис, ко-
торый затем сварил, испекши в то
же время в золе сладкий картофель.
После завтрака я прилег отдох-
нуть, но моя сиеста 1 была прервана
приходом нескольких туземцев, ко-
торые надоедали мне до трех часов.
Один из них указал мне на глубоко
сидящую шлюпку; она была полна
водой — дождь залил ее. Оставить
ее до следующего дня в этом по-
ложении нельзя, так как ночью мо-
жет снова пойти дождь, и тогда
шлюпка затонет. Я нехотя полураз-
делся, добрался до шлюпки и вы-
черпал не менее двадцати трех ве-
дер воды — занятие с непривычки
очень утомительное.
Сбросив мокрое платье, я по-
смотрел на часы. Было около пяти
часов. Пришлось снова итти на кух-
ню и готовить обед; варить бобы я,
разумеется, и не подумал, так как
на варку их требуется около четы-
рех часов. Сварил снова рису, при-
Сиеста — отдых (испанск.).
111.
готовил кэрри, испек картофель и сделал чай. Провозился с этой
стряпней, которая наводит на меня хандру, до шести часов.
Пообедал, да и то неспокойно: пришлось итти снять сушив-
шееся белье, так как стал накрапывать дождь, приготовить
лампу и т. д.
Даже питье чая не обходится без работы; сахару нет уже
несколько месяцев, а без него чай мне не по вкусу; я приду-
мал пить его с сахарным тростником. Вооружившись ножом,
я откалываю кору тростника, режу его на мелкие пластинки,
кусаю их и постепенно высасываю сладкий сок, запивая чаем.
Около восьми часов я принялся за дневник. В девять запишу
температуру воздуха, сойду к морю, запишу температуру во-
ды ручья и моря, посмотрю на высоту прилива, замечу на-
правление ветра, занесу все это в журнал и с удовольствием
засну.
Я описал сегодняшний день, как пример многих других, на
тот случай, когда, позабыв подробности своей жизни здесь,
буду, к досаде своей, находить, что мало сделал в научном
отношении на Новой Гвинее.
17 января
Вздумал отправиться в Бонгу докончить рисунки телумсв
« изображений на стене одной барлы. Встретив Туя, который
шел ко мне, я предложил ему итти со мною. Он согласился.
Когда мы проходили через Горенду, к нам присоединились
Бонем и Дигу.
Выйдя из леса к морю, мы пошли по отлогому песчаному
берегу. Был прилив, и волны набегали на берег выше линии
прилива, где лес образовал густую стену зелени. Не желая
замочить обувь, я должен был выбирать моменты, когда вол-
на откатывалась, и перебегать с одного места на другое.
Туземцы очень обрадовались случаю побегать или, может
быть, пожелали узнать, умею ли бегать я, и кинулись за мной
вдогонку. Желая сам сравнить наши силы, я стал рядом с
ними, и мы пустились бежать. Туземцы поняли сейчас же, в
чем дело, и мало отставали, но, к моему удивлению, мои ноги
оказались крепче,—я обогнал всех. Их было человек пять, все
•они были здоровы, молоды и, кроме пояса, совершенно голы;
на мне же, кроме обыкновенного платья, были надеты башма-
ки и калоши.
Придя в Бонгу, я направился прямо к барле снимать ри-
сунки, находящиеся на фронтоне ее. Кончив рисовать, я роздал
туземцам несколько кусков табаку, который им все более и
более нравится, и отправился походить по деревне. Хотя мое
112
присутствие было известно всей деревне, но на этот раз (ка-
жется, первый) женщины не убежали в лес, а только прята-
лись в хижины при моем приближении. Лиц их я не мог раз-
глядеть, фигура же их походит на мужскую. Косном отли-
чается от костюма мужчин тем, что вместо пояса спереди и
сзади на них болтаются какие-то фартуки.
Когда я собрался уйти, мне принесли несколько бананов и
два куска мяса, вероятно, испеченных на угольях и аккурат-
но защемленных между расщепленными палочками; один из
этих кусков, назначенный для меня, оказался свининой, а
другой — собачьим мясом, которое просили передать Ульсону.
Вернувшись домой и почувствовав хороший аппетит, я пере-
дал свинину Ульсону, а сам принялся за собачье мясо, оста-
вив ему половину; оно оказалось очень темным, волокни-
стым, но съедобным. Ульсон сперва ужаснулся, когда я ему
предложил собачины, но кончил тем, что съел и ее. Новогви-
нейская собака, вероятно, не так вкусна, как полинезийская,
о которой Кук свидетельствует, что ее мясо лучше свинины.
25 января
Дней шесть я страдал от лихорадки; один пароксизм сме-
нялся другим. Много раз шел дождь.
Я отправился в Горенду за сахарным тростником. Пока
туземцы ходили за ним на плантации, я сделал несколько
S Путешествия ИЗ
рисунков хижин и в первый раз увидел, каким образом ту-
земцы хранят воду: оказалось, что в больших бамбуках*
как это делается и во многих местах Малайского архипе-
лага.
Узнал только сегодня, то есть на пятый месяц своего пре-
бывания здесь, папуасские слова, означающие: «утро», «ве-
чер»; слова «ночь» еще не добился. Смешно и досадно при-
знаться, что только сегодня мне удалось узнать, как передать
по-папуасски слово «хорошо» или «хорошее». До сих пор я
уже два раза был в заблуждении, предполагая, что знаю это
слово, и, разумеется, употреблял его. Очевидно, папуасы не
понимали, что я этим словом хочу сказать «хорошо». Очень
трудно заставить их понять себя, если слово, которое хочешь
сказать, не просто название предмета. Например, как объяс-
нить, что желаешь знать слово «хорошо»?
Туземец, стоящий перед тобой, понимает, что ты хочешь
знать какое-то слово. Берешь предмет, о котором тебе изве-
стно, что он туземцу нравится, а затем в другую руку берешь
другой, который, по твоему мнению, не имеет для него ни-
какой цены; затем показываешь ему первый предмет и гово-
ришь «хорошо», стараясь при этом сделать довольную физио-
номию. Туземец знает, что, услыхав русское слово, он должен
сказать свое, и говори! какое-нибудь. Потом показываешь
другой предмет, делаешь кислую физиономию и бросаешь его
с пренебрежением. На слово «дурно» туземец тоже говорит
слово. Пробуешь несколько раз с разными туземцами — сло-
ва выходят различные.
Наконец после многих попыток и сомнений я наткнулся
на туземца, который, как я был убежден, меня понял. Ока-
залось, что слово «хорошо» по-папуасски — «казь». Я его за-
писал, запомнил и употреблял месяца два, называя что-нибудь
«казь», и имел удовольствие видеть, как, услышав это слово*
туземцы делали довольную физиономию и повторяли: «казь,
казь».
Однако я заметил, что как будто не все понимают, что я
желаю сказать «хорошо». Это случилось только на третий ме*
сяц. Тогда я стал искать случая проверить это слово. Я встре-
тил в Бонгу, как мне казалось, очень сметливого человека*
который сообщил мне уже много мудреных слов. Перед нами,
около хижины, стоял хороший горшок, и невдалеке валялись
черепки другого. Я взял горшок и черепки и повторил выше-
описанную процедуру. Туземец, кажется, понял меня, он поду-
мал немного и сказал два слова. Я стал проверять, показывая
на разные предметы: на целый и разорванный башмак, на
плод, годный для пищи, и на другой, негодный, и спрашиваю:
114
«Ваб?» (слово, которое юн мне сказал). Он повторял «ваб»
каждый раз. Наконец, думаю/узнал. Снова употреблял сло-
во «ваб» около месяца и опять заметил, что это слово не го-
дится, и даже открыл, что «казь» — туземное название табака,
а «ваб» означает большой горшок... К тому же у дикарей во-
обще есть обыкновение повторять ваши слова. Вы, например,
говорите, указывая на хороший предмет, «казь» — и туземец
вторит вам: «казь». И вы думаете, что он понял вас, а папуа-
сы, в свою очередь, думают, что вы говорите на своем языке,
и стараются запоминать, что вы такую-то вещь называете
«казь».
Узнанное теперь, кажется, окончательно, слово для «хоро-
шо» — «ауе» — я приобрел окольными путями, на что употре-
бил ровно десять дней. Видя, что первый способ пе выдержи-
вает критики, я стал вслушиваться в разговоры папуасов
между собою и, чтобы узнать слово «хорошо», стал добивать-
ся значения «дурно», зная, что человек склонен чаще упо-
треблять слово «дурно», чем «хорошо». Это мне удалось, но все
же я не был вполне уверен в своей удаче и прибегнул к хит-
рости, которая и помогла: я стал давать туземцам пробовать
разные соленые, горькие, кислые вещества, прислушиваясь к
тому, что говорят пробующие своим товарищам. Таким спо-
собом я узнал, что «дурно», «скверно»,—одним словом, «нехо-
рошо», выражается словом «борле». С помощью слова «бор-
ле», которое оказалось понятным для всех, я добился от Туя
значения противоположного1, которое есть «ауе».
Еще комичнее история слова «кирипга». Туземцы в разго-
воре со мною употребляли его очень часто, и я полагал, что
оно означает «женщина». Только на-днях, то есть по проше-
ствии четырех месяцев, я узнал, что это слово не папуасское,
а Туй и другие туземцы убедились, что оно не русское, за ко-
торое они его считали. Как оно появилось и каким образом
произошло это недоразумение — я не знаю.
Вот почему мой лексикон папуасских слов так туго попол-
няется и вряд ли когда-нибудь окажется значительным.
Зубы начинают болеть от жевания и сосания сахарного
тростника, а без него чай невкусен. Странно: чувствую по вре-
менам какую-то потребность съесть что-нибудь сладкое.
ФЕВРАЛЬ
7 февраля
По уговору зашел ко мне Туй часов в шесть, чтобы вместе
нтти в Бонгу. Туй решился сегодня съесть тарелку вареного
рису, и мы отправились.
8*
115
не
От Горенду в Бонгу приходится итти
у самого берега, и во время прилива, как
я уже упоминал, вода обдает ноги.
В Бонгу я открыл еще один большой
телум, который и не замедлил срисо-
вать. В левой руке большой держал ма-
ленького, сделанного из глины и весьма
неискусной работы. Я приобрел его за
три куска табаку.
Я добивался, чтобы мне принесли че-
репа, но туземцы уверяли меня, что
русские забрали все, показывая разный
хлам, который они получили в обмен.
Один из туземцев показал мне, наконец,
куст, под которым должен был находить-
ся череп. Но ни он и никто другой из
туземцев не хотели достать его. Тогда я
сам направился к кусту и отыскал череп,
лежащий на земле и окруженный костя-
ми свиней и собак. Туземцы отступили на
несколько шагов, говоря, что это нехо-
рошо и чтобы я его выбросил. Этот слу-
чай, как и то обстоятельство, что тузем-
цы за разные пустяки готовы расстаться
с черепами своих земляков, показали мне,
в особенном почете. Я подумал было, что
что черепа у них
приобретенный мною череп принадлежит какому-нибудь вра-
гу и потому его так мало ценят, но, спросив об этом тузем-
цев, с удивлением услыхал в ответ, что это череп «тамо Бон-
гу» •*.
Я приступил затем к закупке съестных припасов. Рыбы до-
стал много, потом выменял ветку дозревающих бананов, ко-
торую взвалил себе на плечи. Наконец с обоими телумами в
карманах и с черепом в руках я направился домой. От тяже-
сти и скорой ходьбы мне стало очень жарко, но затем, когда
высокая вода стала обдавать ноги, уже и раньше совершенно
вымокшие, я почувствовал сильный холод, дрожь и голово-
кружение.
В Горенду я предложил Дигу отнести ко мне в хижину
бананы и несколько кокосов.
Едва успел я добрался домой и сбросить вымокшую одеж-
ду, как принужден был лечь, потому что пароксизм сегодня
был очень силен. Челюсти у меня так тряслись, зубы так сту-
1 Т а мо Бонгу — человек деревни Бонгу.
116
чали, что мне невозможно было сказать несколько слов Уль-
сону, который до того напугался, вообразив, будто я умираю,
что бросился к койке и зарыдал, сокрушаясь о своей участи в
случае моей смерти. Не запомню я подобного пароксизма
и такой высокой температуры, не понижавшейся в продолже-
ние почти шести часов.
При этом я был немало удивлен странным ощущением: при
переходе от озноба к жару я почувствовал вдруг очень стран-
ный обман чувств. Я положительно чувствовал, будто мое
тело растет, голова увеличивается все более и более, достает
почти до потолка, руки делаются громадными, пальцы на ру-
ках становятся толстыми и большими, как руки, и т. д. Я ощу-
щал громадную тяжесть разрастающегося тела. Странно, что
при этом я не спал: это не был бред, а отчетливое ощущение,
которое продолжалось около часа и очень утомило меня. Паро-
ксизм был такой сильный и ощущения такие странные, что
я долго не забуду их.
То, что я промочил ноги и продрог во время утренней
прогулки, не прошло мне даром.
8 февраля
Я принял 0,8 грамма хины ночью и такую же дозу перед
завтраком, и хотя в ушах страшно звенело и я оглох на весь
день, пароксизма не было.
Сегодня погода особенно приятная: слегка пасмурно, теп-
ло (29°Ц), совершеннейший штиль. Полная тишина прерыва-
лась криком птиц и почти постоянной песней цикад. По вре-
менам проглядывал луч солнца. Освеженная ночным дождем
зелень в такие минуты блестела и оживляла стены моего па-
лаццо. Далекие горы казались более голубыми, и серебристое
море заманчиво блестело между зелеными рамами. Потом
опять мало-помалу все тускнело и успокаивалось. Глаз отды-
хал. Одним словом, было спокойно, хорошо...
Крикливые люди тоже не мешали сегодня: никто не при-
ходил. Я думал о том, что в состоянии большого покоя (прав-
да, трудно достижимого) человек может чувствовать себя
вполне счастливым. То же самое, вероятно, думают миллионы
людей, хотя миллионы других ищут счастья в противопо-
ложном.
Я так доволен в своем одиночестве! Встреча с людьми —
на тягость, но люди для меня почти что лишние; даже обще-
ство Ульсона (если это можно назвать обществом!) мне часто
надоедает, и я отстранил его от совместной еды. Каждый из
нас ест на своей половине. Мне кажется, что если бы не бо-
лезнь, я непрочь был бы остаться здесь навсегда, то есть не
возвращаться никогда в Европу.
117
В то время, когда я прогуливался между кустами, внима-
ние мое было обращено на одно дерево, почти все листья ко-
торого изъедены насекомыми и покрыты разными грибами.
В умеренных странах я никогда не встречал листьев таких раз-
личных форм на одном и том же дереве. Рассматривая их»
трудно поверить, что они все выросли на одной ветке.
Здешняя растительность отличается от растительности
умеренных зон громадным разнообразием паразитных растений
и лиан, которые опутывают стволы и ветви деревьев; если уда-
лить всех этих паразитов, деревья потеряют свой роскошный
вид и покажутся очень мизерными. Но это только в лесу. Те
деревья, которые растут свободно, отдельно, как, например,
деревья у берега моря, представляют великолепные образчики
растительного мира.
Я каждый день наблюдаю движение листьев, положитель-
но замечательное. У одного растения из семейства лилий ли-
стья гордо поднимаются по утрам и после каждого дождя, а
в жаркие солнечные дни уныло опускаются вдоль ствола,
касаясь земли.
Жалеешь, что нехватает глаз, чтобы все заметить и ви-
деть кругом, и что мозг недостаточно силен, чтобы все по-
нимать...
9 февраля
Забрел утром довольно далеко. Вышел из леса по тропин-
ке; она привела меня к забору, за которым я увидал головы
нескольких знакомых жителей Горенду. Между ними были и
женщины. Они работали, сняв лишнюю одежду: вместо длин-
ных фартуков из бахромы спереди и сзади, на них, как и на
мужчинах, был надет только пояс, но гораздо более узкий,
чем у мужчин; перевязь его проходила между ногами. Как
только я показался, они не замедлили скрыться за стволами
сахарного тростника и не показывались, пока я оставался на
плантации.
Плантация — недавнего происхождения. Забор в рост чело-
века, совсем новый, сделан весьма прочно. Он состоит из па-
лок, очень близко одна к другой воткнутых в землю, — соб-
ственно, из стволов сахарного тростника: они посажены в два
ряда, на расстоянии двадцати сантиметров друг от друга.
Этот промежуток наполнен обрубками стволов, сучьев, куска-
ми расколотого дерева; придерживают всю эту массу хвороста
тростники, приходящиеся один против другого и крепко свя-
занные. Забору придает крепость главным образом то обстоя-
тельство, что тростник пускает корни, растет и с каждым ме-
сяцем и годом становится все крепче.
Калитка или ворота заменены вырезом в заборе, так что
118
приходится переступать порог фута в два вышины. Это мера
предосторожности против диких свиней, которые могли бы
забраться на плантацию.
Несколько перекрещивающихся дорожек разделяют боль-
шое огороженное пространство на участки, на которых возвы-
шаются довольно высокие, полукруглые клумбы. Земля тща-
тельно измельчена..В каждой клумбе посажены различные ра-
стения: сладкий картофель, сахарный тростник, табак и много
другой зелени, мне не известной.
Замечательно хорошая обработка земли заставила меня
обратить внимание на орудия, служащие для этой цели; но,
кроме простых длинных кольев и узких коротких лопаток, я
ничего не мог найти. У забора дымился небольшой костер, кото-
рый служил туземцам главным образом для закуривания сигар.
До сих пор я не мог открыть у папуасов никакого способа
добывать огонь; я всегда вижу, что они носят огонь с собою
и, придя на место, раскладывают небольшой костер для того,
чтобы огонь не потух.
Вечером я узнал от Туя много слов, но не мог добиться
слова: «говорить».
Туй, кажется, начинает интересоваться географией: он по-
вторял за мною имена частей света и стран, которые я ему
показывал на карте. Вероятно, однако, он считает, что Россия
немногим больше Бонгу или Били-Били.
12 февраля
Сегодня для меня счастливый день. Добыл шесть хорошо
сохранившихся, цельных черепов папуасов, и вот каким обра-
зом. Узнав случайно, что в Гумбу много черепов, я отправил-
ся туда и приступил сейчас же к 'рисованию телумов, что,
однако, оказалось неудобным, так как в хижине было темно.
В других хижинах, впрочем, тоже нашлись телумы, которые
были вынесены на площадку, где я их и нарисовал. Затем,
раскрыв связку с подарками, — гвоздями, табаком и полос-
ками красной материи,— я объявил, что желаю «тамо гате»
Послышались голоса, что черепов больше нет, что русские
забрали все. Я настаивал на своем и показал еще раз на ку-
сок табаку, три больших гвоздя и длинную полоску красного
ситца: это была назначенная мною плата за каждый череп.
Скоро принесли один череп, немного погодя два других,
затем еще три. С большим удовольствием роздал я туземцам
обещанное да еще дал каждому вместо одной две полоски
красной материи. Я связал добытые черепа, прикрепив их к
палке, и, несмотря на массу муравьев, взвалил добычу на плечи.
Я очень жалею, что ни у одного черепа не было нижнеи
1 «Тамо гате» — человеческий череп.
119
челюсти; туземцы хранят ее у себя в
неохотно с нею расстаются. Она слу-
жит им памятью об умершем.
. 14 февраля
Сегодня в первый раз Туй принес
мне испеченное таро. Только что
я расположился рисовать пятый че-
реп, явились гости из дальней горной
деревни. Ни физиономией, ни цветом
кожи, ни украшениями они не отли-
чаются от моих соседей.
Когда я им показал их физиономии
в зеркале, надо было видеть их глуповато-изумленные и оза-
даченные лица. Некоторые отворачивались, а потом снова
осторожно заглядывали в зеркало, но под конец заморская
штука им так понравилась, что они почти вырывали ее друг
у друга из рук.
На несколько железных безделушек я выменял у одного
из гостей футляр для хранения извести с весьма оригиналь-
ным орнаментом.
По уходе гостей Ульсон заметил, что из нашей кухни про-
пал нож, и сказал, что он подозревает одного из приходив-
ших жителей Горенду. Это — первая кража, сделанная тузем-
цами, и именно потому я не могу оставить ее без внимания
и должен принять меры против повторения подобных
оказий.
Сегодня, однако, я не мог пойти в деревню для обличения
вора. Пришлось заняться шлюпкой, которая стала сильно
течь: во многих местах оказались проточины червей. Я решил,
очистив низ шлюпки, покрыть его тонким слоем смолы; для
этого надо было шлюпку опрокинуть или поставить на бок,
что для двоих было довольно тяжелой работой. Мы, однако,
одолели ее.
16 февраля
Я был занят около шлюпки, когда пришел впопыхах один
из жителей Горенду и объявил, что послан Туем, на которого
обрушилось дерево. Туй рубил дерево, и, падая, оно сильно
ранило его в голову, и теперь он лежит и умирает.
Собрав все необходимое для перевязки, я поспешил в де-
ревню; раненый полулежал на цыновке и был, кажется, очень
обрадован моим приходом. Видя, что я принес с собою разные
вещи для перевязки, он охотно снял ту, которая была у него
на голове и состояла из трав и листьев. Рана была немного
выше виска, с довольно длинными разорванными краями.
120
Я забыл захватить с собою кривые ножницы, которые ока-
зались необходимыми, чтобы обрезать волосы около раны;
большими же, бывшими со .мною, я только раздражал рану.
Мелкокурчавые волосы, слепленные кровью, обратились в
плотную кору.
Сделав, что мог, я рассказал Тую и старику Бау, который
пришел посмотреть па перевязку, о вчерашней краже и ска-
зал, что подозреваю одного из жителей Горенду. Оба загово-
рили с жаром, что это дурно, но что подозреваемый отдаст
нож.
Вернувшись позавтракать в Гарагаси и на этот раз захва-
тив ножницы, корпию и т. д., я возвратился в Горенду. Около
меня и Туя, которому я обмывал рану, собралось целое об-
щество. Здесь находился также п предполагаемый воо. Кон-
чив перевязку, я прямо обратился к этому человеку и сказал:
— Принеси мне мой нож.
Он очень спокойно, как ни в чем не бывало, вытащил нож
и подал его мне. Я узнал впоследствии, что это произошло по
требованию всех жителей Горенду.
Тую я объяснил, чтобы он лежал, не ходил по солнцу и не
снимал повязки. Бледность была заметна, несмотря на тем-
ный цвет лица, она выражалась в более холодном тоне цве-
та кожи.
Когда я уходил, Туй указал мне на большой сверток ауся 1
и сахарного тростника, приготовленного для меня: это был,
кажется, гонорар за лечение. Туй не хотел взять табаку в об-
мен на свой сверток, а я все-таки оставил ему табак, не же-
лая, чтобы он думал, будто я помог ему, рассчитывая на го-
норар.
Многие жители Горенду, приходившие ко мне вечером, ука-
зывали на деревья вокруг моего дома, угрожающие падением,
и прибавляли, что крыша нехороша, что она протекает. Они
предлагали переселиться к ним в Горенду, уверяя, что все
люди Горенду очень быстро построят мне дом.
Что крыша плоха — это правда: в двух местах я могу
видеть луну, просвечивающую между листьями.
17 февраля
Был в Горенду; хотел перевязать рану Туя, но во всей
деревне не нашел никого, за исключением трех или четырех
собак: все люди были на работе пли в лесу. Туй, чувствуя
себя, вероятно, лучше, тоже ушел.
1 А у с ь — тростниковое растение, поспевающее на туземных план-
тациях в январе я феврале. Соцветие этого тростника («метелку») тузем”
цы едят в тушеном или ше,нечем виде, как овощь, а сладкий стебель
жуют сырым.
121
18 февраля
Утром, придя в Горенду, я нашел Туя в гораздо худшем
состоянии, чем третьего дня: рана сильно гноилась, и над гла-
зом и даже под ним распространилась значительная опухоль.
Побранив раненого за его легкомысленное вчерашнее гулянье,
я перевязал рану, сказав, что он умрет, если будет ходить по
солнцу, и прибавил, что увижу его вечером.
Только что я расположился обедать, как прибежал Лялай,
младший сын Туя, с приглашением от отца притти обедать в
Горенду; он сказал, что для меня готова рыба, таро, аусь, ко-
косы и сахарный тростник.
Я пообедал, однако, дома, а затем отправился с Лялай и
Лялу в деревню. Пройдя ручей, я услыхал вдруг восклицание
Лялу. Обернувшись и спросив, что случилось, я узнал, что
Лялу наступил на змею, очень «борле» (дурную), от укуса ко-
торой человек умирает.
Я вернулся, и Лялу указал мне на змею, спокойно лежав-
шую поперек тропинки. Видя, что я приближаюсь к змее, оба
туземца подняли крик:
— Борле, борле, ака, Маклай моей! (Дурно, дурно, нехо-
рошо, Маклай умрет!)
Чтобы овладеть животным, мне пришлось почти что отде-
лить голову ножом. Потом, подняв змею за хвост, я позвал
Ульсона и отправил мою добычу домой, а сам скорым шагом
(солнце уже садилось) пошел в деревню.
По обыкновению свистом я предупредил жителей Горенду
о моем приближении. Я свистнул, чтобы женщины имели вре-
мя спрятаться: ведь соседи мои не любят показывать их мне.
Я много раз замечал, что туземцам мой образ действий по
нраву. Они убеждаются, что я поступаю с ними открыто и
не желаю видеть больше, чем они сами хотят мне показать.
При моем свистке все женщины, от мала до велика, всегда
прячутся в кусты или хижины. Сегодня было то же самое.
Пользуясь последними лучами солнца, я перевязал рану
Туя и расположился около больного, вокруг которого собра-
лось уже большое общество соседей, а также и жителей
Бонгу и Гумбу.
Туй сказал, что при моем «кин-кан-кан» (название это он
выдумал для моего свистка и произносил его в нос) все «нан-
гели» (женщины) убежали, но что это очень дурно, потому
что Маклай «тамо билен» (человек хороший). При этом я
услыхал за собой женский голос . и, обернувшись, увидел ста-
рую женщину, которая добродушно улыбалась, — это была
жена Туя, старая, очень некрасивая женщина, с отвислыми,
плоскими, длинными грудями, морщинистым телом, одетая в
122
юбку из каких-то грязных желто-серых волокон, которая за-
крывала ее от пояса до колен. Волосы ее висели намасленными
пучками вокруг головы, спускаясь на лоб. Она улыбалась так
добродушно, что я подошел к ней и пожал ей руку; ей и всем
окружающим это очень понравилось. Из-за хижины и кустов
появились женщины разных возрастов и девочки. Каждый
мужчина представил мне свою жену, а она протягивала мне
руку. Только молодые девушки, в очень коротких костюмах,
хихикали, толкали друг друга и прятались одна за другую.
Каждая женщина принесла мне сахарного тростника и по пуч-
ку ауся. Все, кажется, были довольны состоявшимся знаком-
ством, а может быть, и тем, что избавились, наконец, от обя'
занности прятать своих жен при моем приходе.
Мужчины сидели вокруг лежавшего Туя, курили и разго-
варивали, беспрестанно обращаясь ко мне (я теперь уже мно-
гое понимаю, хотя еще мало говорю). Женщины расположи-
лись на некотором расстоянии от нас около жены Туя, зани-
мавшейся чисткой таро. Многие из молодых женщин, как,
например, жена старшего сына Туя, Бонема, были недур-
ны собою.
У девушек длинные юбки из бахромы заменены двумя
фартуками, из коих один закрывает заднюю, а другой—пе-
реднюю часть тела. По сторонам верхние части ног от пояса
остаются непокрытыми. Передний фартук короче заднего.
У девочек моложе двенадцати лет фартуки имеют вид кисто-
чек, из которых задняя длиннее передней и похожа на хво-
стик.
Подарков от женщин было так много, что двое туземцев
должны были снести их в Гарагаси, куда я поспешил, потому
что темнота уже наступала. Не успел я дойти домой, как ме-
ня захватил ливень.
19 февраля
Нашел рану Туя в худшем состоянии из-за того, что он не
может усидеть на одном месте и много ходит по солнцу.
Он захотел угостить меня таро, но костер в его хижине
петух. Лялай был послан за огнем, но, вернувшись минут че-
рез десять, объявил отцу, что огня нет нигде. Так как в де-
ревне никого, кроме нас троих, не было и хижины все были
плотно заложены бамбуком, то Туй приказал сыну осмотреть
все хижины самому, — не найдет ли он где-нибудь огня.
Прибежали несколько девочек и вместе с Лялаем ста-
ли осматривать хижины, но огня нигде не оказалось. Туй
очень досадовал, желая сварить таро, а также и покурить.
Он утешил себя, говоря, что люди, возвращающиеся с поля,
123
скоро принесут огонь. Я убедился, таким образом, что у моих
соседей пока еще нет средства добывать огонь.
Пришедшие женщины расположились около нас и с боль-
шим любопытством осматривали меня и мой костюм. Это лю-
бопытство было довольно натурально, так как до сих пор они
никогда не видели меня вблизи. Я и сам осматривал их вни-
мательно. У некоторых девочек волосы совсем острижены, у
многих смазаны золой или известью: золой—для уничтоже-
ния насекомых, известью — чтобы сделать волосы светлыми.
Старухи носят длинные волосы: их «гатесси» (локоны на за-
тылке), густо смазанные черной землей, висят вокруг всей
головы. Пришедшие с плантации женщины и девочки несли
на спинах большие мешки, перевязь которых охватывала
верхнюю часть лба. Если мешок был полон и тяжел, они силь-
но нагибались, чтобы сохранить равновесие.
Как и у мужчин, носовая перегородка у женщин проды-
рявлена. В ушах, кроме обыкновенного отверстия для боль-
ших серег, есть и другие, наверху. Через верхнее отверстие
проходит шнурок, средняя часть которого перехватывает
голову как раз от одного уха к другому, а на обоих свобод-
ных концах, висящих до плеч, нанизаны попарно клыки
собак.
Под крышей, над входом в одну хижину, я заметил боль-
шого жука, энергично старавшегося освободиться из петли,
которая стягивала его поперек. Лялай, семилетний сын Туя,
заявил, что это его жук, которого он принес, чтобы съесть;
но если я хочу, то могу взять его. Жук оказался новым ви-
дом и совершенно целым, почему я и воспользовался предло-
жением мальчика.
Пока я отвязывал жука, Туй указал мне на большого пау-
ка и сказал, что жители Горенду, Бонгу и Гумбу едят также
и «кобум» (ю есть пауков). Итак, к мясной пище папуасов
следует причислить жуков, пауков, личинок бабочек и т. п.
20 февраля
Подходя поутру к хижине Туя, я издали увидел целую
сходку мужчин и женщин. Присутствие женщин особенно
удивило меня, так как обыкновенно к этому часу все женщи-
ны уже работают на плантациях.
Приблизившись к Тую. я догадался, в чем дело: весь лоб,
шеки и верхняя часть шеи образовали сплошную подушку;
веки так опухли, что он еле мог открывать глаза. Туй едва
говорил. Туземцы суетились около него, думая, что он, пожа-
луй, умрет.
124
Осмотрев больного и найдя, что вся масса флюктуирова-
ла \ я решил пойти в Гарагаси за всем необходимым, чтобы
делать припарки.
Захватив с собою ланцет, я вернулся в Горенду, где был
встречен всеми с выражениями радости. Приготовив припар-
ки из льняного семени, я слал усердно прикладывать их к
опухоли, так что скоро, без надреза, значительное количество
жидкой материи вылилось через ранку на виске. Я продол-
жал припарки несколько часов, сменяя их очень добросовест-
но. Большое общество окружило нас на почтительном рас-
стоянии: все расселись и разлеглись в самых разнообразных
позах, описывать которые при всем желании было бы очень
нелегко, да и все равно это не дало бы о них ясного пред-
ставления.
Я роздал сегодня женщинам полоски красной материи и
бисер, который я отмеривал чайной ложкой, давая каждой по
две ложки. Раздача подарков женщинам шла гораздо спо-
койнее, чем раздача мужчинам. Каждая получала свое и ухо-
дила, не прося прибавки, и только улыбкой и хихиканьем
выражала удовольствие. Табак, кажется, понравился женщи-
нам больше, чем все другое.
Туй болен, и потому его жена и жена его сына приготов-
ляли ужин для семьи и для меня2. Следя внимательно за
приготовлением, распределением и уничтожением пищи, я
удивился, как много туземцы едят. Однако не жадность, а
необходимость заставляет людей есть так много в странах с
недостаточной животной пищей. Туземцы, особенно дети,
наедаются до того, что им положительно трудно дви-
гаться.
21 февраля
Я чувствовал себя очень скверно, но опасение за здоровье
Туя заставило меня отправиться в Горенду. Благодаря вче-
рашним припаркам опухоль сделалась меньше и еще умень-
шилась, когда я придавил ее пальцами, причем из раны выли-
лось большое количество материи.
Сегодня, когда я пришел в Горенду, женщин не было. Убе-
дившись, что Тую лучше, они отправились работать на план-
тации, куда уходят обыкновенно на весь день.
Для дикарей женщины более необходимы, чем в нашем ци-
вилизованном мире. У диких женщины работают на мужчин,
1 То есть колыхалась, зыбилась. Флюктуация служит для медика, ис-
следующего опухоль, верным признаком, что под кожей существует по-
лость, наполненная жидкостью.
1 Когда папуасы принимают у себя гостей, пищу им готовят обычно
мужчины, а не женщины.
125
у нас — наоборот; вот почему между дикими нет незамужних,
женщин. Здесь каждая девушка знает, что будет иметь мужа»
и сравнительно мало заботится о своей внешности.
Вернувшись домой, я вынужден был пролежать весь день.
22 февраля
Сегодня я сделал интересное открытие. Проходя мимо хи -
жины одного туземца, я обратил внимание на то, чем он за-
нят. Перед ним стояли чаши из большого кокосового ореха; дно
одной чаши, с отверстием посредине, было покрыто слоем
тонкой травы.
Поставив вторую чашу — с отверстием — на первую, ту-
земец налил в нее из третьей чаши какую-то темнозеленую
густую жидкость, которая сквозь траву профильтровалась в
нижнюю чашу. Когда я спросил, что это такое, он мне отве-
тил, подавая кусок корня: «Кеу!» — и показал, что, выпив
эту жидкость, он заснет.
Хотя я и не видел листьев этого «кеу» \ но я думаю, что
это не что иное, как полинезийская «кава». Насколько я знаю,
употребление кавы туземцами Новой Гвинеи до сих пор было
неизвестно.
24 февраля
Не найдя Туя в Горенду, я отправился на плантации, пред-
полагая найти его там, — и не ошибся. Он сидел, несмотря на
палящее солнце, около работавших членов семьи.
Отправив его в деревню, я остался несколько времени на
плантации посмотреть на способ обработки земли.
Я уже говорил, что плантации папуасов очень хорошо
обработаны и что круглые высокие клумбы состоят из тща-
тельно измельченной земли. Все это достигается, как я уви-
дел, весьма просто, но с большим трудом, с помощью двух
самых примитивных орудий: простого заостренного кола, бо-
лее двух метров длины, называемого туземцами «удя», в
узкой лопаты в один метр длины.
Вот в чем заключается процесс обработки: двое, трое или
1 Key — опьяняющий напиток, приготовленный из листьев, стебля
и корня одного перечного растения. Впоследствии Миклухо-Маклай
установил, что папуасы изготовляют кеу так: размалывают корень кам-
нями, разжевывают его зубами (нередко приглашая для жевания юно-
шей, которым употреблять кеу еще запрещено); затем пропускают раз-
жеванную массу через фильтр, разбавляют ее водой и пыот. У каждого
взрослого туземца хранится особая, разукрашенная резьбой чаша спе-
циально для кеу. Ее никогда не моют, и поэтому внутри она покрыта
зеленовато-серым налетом.
126
более мужчин становятся в ряд и вместе разом втыкают свои
колья, по возможности глубже, в землю; потом, тоже разом,
поднимают продолговатую глыбу земли; затем идут далее и
выворачивают целые ряды таких глыб. Несколько человек,
тоже при помощи кольев, разбивают эти глыбы на более мел-
кие; за ними следуют женщины, вооруженные узкими лопа*
тами «удя-саб», разбивают большие комья земли, делают
клумбы и даже растирают землю руками.
26 февраля
Достал в Гумбу еще один череп, и на этот раз с нижней
челюстью.
Видел несколько жителей Колику-Мана, которые пригла-
шали меня притти к ним; с ними была молодая женщина, срав-
нительно с другими очень красивая.
27 февраля
Встал до света. Запасся провизией — вареными бобами и
таро — на целый день и отправился в Горенду, где по уго-
вору я должен был найти Бонема и Дигу готовыми сопровож-
дать меня.
Перевязав рану Туя, которому гораздо лучше, я спросил
о Бонеме. Ответ — «ушел в Теньгум-Мана».
— Где Дигу?
— Ушел с Бонемом.
— Тамо борле, — сказал я.
Мне было тем досаднее, что я не знал дороги в Колику-
Мана. Направление было мне известно по компасу, но тропин-
ки здесь такие капризные, что, желая попасть на юг, подчас
идешь на север, и лишь потом, идя извилинами то на запад, то
на восток, находишь, наконец, настоящее направление. Бы-
вают также такие оказии: тропинка вдруг кончилась, перед
тобою открылся узкий, но глубокий овраг, внизу ручей, на
другой стороне — сплошная стена зелени. Куда итти, чтобы
выйти на дорогу? Тропинка хорошо протоптана, много людей
прошло ею, но здесь ей конец. Что же оказывается? Схватив
шись за свесившееся над оврагом дерево, следует спуститься
к ручью, там найти другое дерево, взобраться на один сук,
почти что скрытый в зелени, перейти еще на одно дерево и
затем, минуя известный поворот, спрыгнуть на пень, уже по
другой стороне оврага, где тропа продолжается. Бывает, что
надо1 подняться или спуститься по течению ручья, идя в воде
шагов сто или двести, чтобы выйти опять на тропинку. По-
добные загадки, встречающиеся на дорогах, заставили меня
еще более досадовать на изменников.
Не желая, однако, подать виду, что меня можно водить за
127
«ос, я объявил, что сам найду дорогу, и вынул компас. Тузем-
цы отступили шага на два, но все же могли заметить движу-
щуюся стрелку. Я посмотрел на компас более для эффекта,
очень самоуверенно выбрал дорогу, к великому удивлению
папуасов, и отправился. Я решил итти в Бонгу и там отыскать
себе спутника.
Пройдя уже с полдороги, я услышал за собой голоса зна-
комых, зовущих меня. Жители Горенду одумались, побоя-
лись рассердить меня и прислали двух человек. Но эти люди
пришли более для того, чтобы уговорить меня не итти в Ко'
лику-Мана, чем для указания дороги. После длинных разгово-
ров они вернулись в Горенду, а я пошел вперед.
Снова послышались шаги. Это был Лако, вооруженный
копьем и топором; он сказал мне, что пойдет со мною в Ко-
лику-Мана.
Более я ничего не желал и весело отправился по тропин-
ке. Часто сворачивал я в сторону. Лако, шедший за мною (па-
пуасы так недоверчивы, что не допускают, чтобы я шел позади
них), указывал мне настоящую тропинку. Будь я один, я бы
уже много раз сбился с пути.
Из леса вышли мы, наконец, к обрывистому морскому
берегу. Внизу, футов на тридцать или на сорок ниже, была
хорошенькая бухточка. Надо было сойти вниз. Если бы я шел
один, эта бухточка оказалась бы для меня задачей, подобной
вышеописанным. Тропинка, подойдя к обрыву, сворачивала
и шла на юг, в глубь леса, а мне надо было итти на юго-
запад.
Лако подошел к дереву и махнул рукой, чтобы я следовал
за ним. Когда я приблизился, он указал мне направление и
сам быстро, но осторожно стал спускаться по корням дерева
к морскому берегу. Я последовал за ним по этой воздушной
лестнице, которая хотя и казалась головоломной, но в дей-
ствительности была не особенно трудной. Приходилось, разу-
меется, держаться на руках и, вися в пространстве, искать
ногами следующую опору; если бы я оборвался, я, вероятно,
раздробил бы себе череп.
Внизу, пройдя минут пять по берегу, мы опять вошли в лес.
Вдали снова послышался крик. То были те же люди из Го-
ренду. Мы подождали немного, пока они присоединились к
нам, заявив, что пойдут со мною в Колику-Мана.
Тропинка вела все в гору и почти все время лесом. У по-
следнего дерева Лако показал мне первые хижины Колику-
Мана. Ряд открытых холмов тянулся к главному хребту. По
ним в некоторых местах можно было различить черную линию
128
тропинки, которая ве-
ла выше и выше. Тро-
пинка оказалась кру-
той и скользкой от не-
давних дождей. Солнце
сильно пекло, но виды
по обе стороны были
очень хороши.
Мы прошли вдоль
забора обширной план-
тации, расположенной
на скате холма. Мож-
но было подивиться
предприимчивости и
трудолюбию туземцев,
тщательной обработке
земли.
У забора рос сахарный тростник, и моим спутникам захо-
телось потешиться. Мы остановились. Сопровождавшие
меня туземцы прокричали что-то; им ответил женский голос,
который скоро приблизился. Тогда мои спутники стали пе-
редо мною на возвышенном крае тропинки и совсем закрыли
меня.
Из-за тростника я скоро увидел приближавшуюся моло-
дую женщину. Когда она подошла к забору, туземцы быстро
расступились, и перед нею стоял я. Сильнейший ужас изобра-
зился на лице папуаски, никогда еще не видавшей белого.
Полуоткрытый рот испустил протяжное выдыхание, глаза ши-
роко раскрылись и потом резко и конвульсивно заморгали,
руки судорожно ухватили тростник, а ноги отказывались
служить. Спутники мои, довольные эффектом своей шутки,
стали объяснять ей, кто я. Бросив ей кусок красной материи,
я пошел дальше.
Тропинка становилась все круче. Наконец показалась пер-
вая кокосовая пальма, а затем крыша туземной хижины. Ми-
нуты через две я был на площадке, окруженной шестью или
семью хижинами. Меня приняли двое мужчин и мальчик, к
которому присоединилась старая, очень некрасивая женщина.
Мои спутники очень заботились о том, чтобы жители Коли-
ку’Мана получили хорошее впечатление от меня. Насколько
я мог понять, они расхваливали мои качества: говорили об ис-
целении Туя, о разных диковинных вещах в моем «таль»
и т. д.
Отдохнув и раздав мужчинам табак, а женщинам тряпки,
я принялся рассматривать окружавшую нас местность и хи-
жины.
9 Путешествия
129
Площадка. на которой мы расположились, составлял»
вершину одной из возвышенностей хребта и была окружена
густой растительностью и десятком кокосовых пальм, так что
только в двух или трех местах можно было видеть окрестную
местность.
Хижины по своему характеру не особенно отличались от
хижин береговых деревень; они были, однакоже, меньше, —
вероятно, потому, что места на вершине мало да и перено-
сить сюда строительный материал нелегко.
Собравшиеся вокруг меня туземцы не представляли раз-
личий от берегового населения; по внешности они отличались
тем, что носили гораздо меньше украшений.
Все туземцы были очень предупредительны, и когда я
собрался итти, хозяйки вынесли из каждой хижины по не-
скольку «аян», которые и были положены к моим ногам.
Уходя, я пригласил туземцев в Гарагаси.
28 февраля
Отправился в Гумбу, надеясь набрать там еще несколько
черепов. Я не спешил, чувствуя еще некоторую усталость от
вчерашней прогулки.
Добравшись до тропинки, направлявшейся в деревню, я
присел отдохнуть и полюбоваться морем. Мое раздумье бы
ло прервано появлением туземца, который бежал по берегу.
Держа над головой в левой руке лук и стрелы, с каменным
топором, висевшим на плече, он бежал весьма быстро и по
временам делал какие-то знаки правой рукой. Вышедшие ко
мне навстречу жители деревни оживленно заговорили о чем-
то при виде бегущего и оживились еще более, когда за пер-
вым бегущим последовал второй, а затем третий, четвер-
тый. Все бежали скоро, ровно и, казалось, с важным известием.
Трудно было не любоваться ими: так легко, свободно они дви-
гались.
Я сидел на своем месте; первый, не останавливаясь, про*
бежал мимо нас, прямо в деревню. Хотя он и не остановил-
ся, но выразительной мимикой успел сообщить нам новость,
которую нес. Поравнявшись с нами, он ударил правой рукой
себя в грудь, откинув на сторону голову, высунув немного
язык (жест, которым папуасы выражают обыкновенно
смерть, убийство или что-нибудь подобное), и крикнул:
— Марагум — Горенду!
Второй последовал за ним.
Окружавшие меня туземцы тоже побежали в деревню; о
сам направился туда же.
Не дойдя до первых хижин, услышали мы ускоренные
130
удары барума, эти удары были другого темпа, чем обыкно-
венно
Из хижин было вынесено большое количество разного ро-
да оружия.
Не понимая, в чем дело, но видя общее смятение, я почти
что силой остановил одного из бежавших в Гумбу туземцев
и узнал от него новость: люди Марагум напали на Горенду,
убили нескольких, в том числе и Бонема, затем отправились на
Бонгу, но придут, вероятно, и в Гумбу и в «таль Маклай».
Марагум-Мана — большая деревня, с которой мои соседи
уже давно в неприязненных отношениях. Я припомнил, что в
Горенду уже несколько недель около хижин .постоянно ле-
жала наготове куча стрел и копий, так как жители ожидали
нападения горцев.
В Гумбу царствовало общее смятение, которое невольно
подействовало и на меня. Мужчины громко разговаривали с
большим жаром, другие приготовляли оружие; женщины, де-
ти и собаки кричали и выли.
Я направился скорым шагом домой, мысленно браня тре-
вогу и глупых людей, мешающих моей спокойной жизни. Не-
сколько слов о происшедшем, сказанных Ульсону, сильно
испугали его. Он попросил приготовить шлюпку, на случай, ес-
ли бы Марагум-Мана-тамо оказались слишком многочислен-
ными, и прибавил, что если нам не удастся отстоять хижину,
мы можем перебраться в Били-Били.
Чтобы успокоить его, я согласился, но сказал, что перено-
сить вещи в шлюпку еще слишком рано — первый выстрел так
озадачит туземцев, что навряд ли они сунутся близко, чтобы
испытать действие дроби.
Я, однако, зарядил свои ружья и решил обождать прихода
туземцев, спокойно растянувшись на койке. Скоро я уснул,
зная очень хорошо, что сильно возбужденный Ульсон не
проспит прихода гостей. Заснул я очень крепко и спал хорошо.
Разбудили меня крики и шум в лесу. При этом я услышал
изменившийся голос Ульсона:
— Вот они! Пусть господин теперь приказывает, я все бу-
ду делать, что он скажет, а то я не буду знать, что делать, —
говорил он на своем ломаном шведско-немецком языке.
Я приказал ему загородить ящиками дверь, самому же
оставаться в доме и заряжать ружья и револьверы, которые
я ему буду передавать по мере надобности, — притом поста-
раться, чтобы руки у него не так тряслись.
* Ударами разного темпа одна папуасская деревня оповещает дру-
гую о каком-нибудь важном событии: о наступлении неприятеля, о чьей-
нибудь смерти или о начале праздничного торжества.
я
131
Пока мы приводили все в осадное положение, крики и
шум в лесу приближались. Я вышел на веранду, положив пе-
ред собою два револьвера и ружье-револьвер. Двуствольное
ружье, заряженное мелкой дробью, я держал в руках. Меж-
ду деревьями, за ручьем, показались головы.
Но что это? Вместо копий и стрел я вижу кокосы и бана-
ны в руках приближающихся. Это не могут быть люди из
Марагума.
Действительно, то были жители Бонгу, которые пришли
мне сказать, чтобы я не беспокоился о Марагум-тамо, и рас-
сказали мне о причине тревоги. Утром сегодня женщины Бон-
гу, выйдя на работу далеко в поле, заметили на холмах не-
сколько незнакомых вооруженных людей. Им показалось, что
эти люди стараются окружить их, и некоторым из женщин
почудилось, будто вооруженные люди направляются в их
сторону. Они с криком бросились бежать; те, которые были
впереди, услыхав за собою шаги бегущих, подумали, что за
ними гонятся, стали еще более кричать и направились к план-
тации, где работали мужчины. Мужчины, увидав скоро, что
все это была ложная тревога, стали бить своих жен, рассчиты-
вая заставить их замолчать, но достигли противного. Жены
и дочери подняли такой гвалт, что люди Гумбу, проходив-
шие вдалеке, не могли более сомневаться: люди Марагум*
Мана бьют и убивают жителей Горенду! Поэтому они кину-
лись бежать в Гумбу, где и рассказали слышанную уже мною
повесть о нападении на Горенду, смерти Бонема и т. п. Тузем-
цы, однако, прибавили, что люди, виденные женщинами Бон-
гу, могли быть действительно жителями Марагум-Мана, и
поэтому они все-таки опасаются нападения.
'Моим соседям очень понравилось, что и я приготовился
принять неприятеля как следует, и они просили у меня позво-
ления прислать своих женщин под мое покровительство, ког-
да будут ожидать нападения горцев. Я подумал, что это
удобный случай познакомить их с огнестрельным оружием.
До сих пор я этого не делал, не желая еще более возбуждать
подозрительность и недоверие туземцев; теперь же я мог им
показать, что в состоянии действительно защитить себя и тех,
кого возьму под свое покровительство.
Я приказал Ульсону принести ружье и выстрелил. Туземцы
схватились за уши, оглушенные выстрелом, кинулись было
бежать, но остановились, прося спрятать ружье скорее в дом
и стрелять только тогда, когда придут Марагум-тамо.
Ружье туземцы назвали сегодня «табу», вследствие того,
кажется, что с первого дня моего пребывания здесь, все недо-
зволенное, псе, до чего я не желал, чтобы туземцы дотрагива-
132
лись, я называл «табу», употребляя полинезийское слово, ко-
торое таким обоазом вошло в употребление и здесь.
М1РТ
/ марта
Приходили люди Гумбу просить меня итти с ними и жите-
лями Горенду и Бонгу на Марагум, говоря, что будут делать
все, что я прикажу. «Услыхав о приближении Маклая, — при-
бавляли они, — жители деревни Марагум убегут в горы».
Пришли также люди из Колику-Мана, а с ними Туй и Ля-
лу. Все говорили о Марагум и хором прибавляли, что теперь,
когда Маклай будет с ними, Марагум-тамо будет плохо.
Высокое мнение о моем могуществе, распространяющееся
среди туземцев, мне не только не лестно, но в высшей степени
неприятно. Чего доброго, придется вмешаться в чужие дела;
к тому же такие штуки нарушают мою спокойную жизнь лиш-
ним шумом и тревогой.
Пошедший ’вечером дождь заставил меня опять отложить
поездку в Били-Били.
Сидя в шалаше у костра, я занимался печением на углях
ауся и бананов себе на ужин и наслаждался тишиной ночи, как
вдруг мой слух был поражен сильными и учащенными уда-
рами барума в Горенду. Одна и та же мысль мелькнула в го-
лове у меня и у Ульсона: «Люди Марагум нападают на
жителей Бонгу и Горенду». Однако оттуда вскоре стали доно-
ситься протяжные, нестройные звуки каких-то инструмен-
тов. Решив, что бессонницей делу не поможешь, я лег спокой-
но спать и не прислушивался более к фантастическим звукам,
долетавшим из деревни.
2 марта
Ночью, сквозь сон, несколько раз слышал звуки барума,
звуки других музыкальных инструментов и завывание тузем-
цев. Около половины пятого утра услышал сквозь сон, что кто-
то зовет меня. Я вышел на веранду и разглядел в полумраке
Бангума из Горенду, который пришел позвать меня от имени
всех туземцев, жителей Горенду, Бонгу и Гумбу, на их ноч-
ной праздник. Я, конечно, согласился, оделся второпях, и мы
пошли, часто спотыкаясь в темноте о корни и лианы.
На первой площадке Горенду я был встречен Туем, весь’
ма бледным от бессонной ночи. Он попросил перевязать ему
рану, которая все еще сильно беспокоила его. Когда я кончил,
он указал на тропинку, ведущую между деревьями к морю, и
прибавил:
133
— Выпей кеу и покушай аяна и буам я.
По тропинке пришел я к площадке, окруженной вековыми
деревьями, на которой расположились человек пятьдесят
туземцев.
Открывшаяся картина была не только характерна для
страны и жителей, но и в высшей степени эффектна. Было, как
я сказал, около пяти часов утра. Начинало светать, но лес еще
покоился в густом мраке. Площадка была с трех сторон
окружена лесом, а спереди обрывалась к морскому берегу; но
и морская сторона была не совершенно открыта. Стволы двух
громадных деревьев рисовались на светлой поверхности моря.
Мелкая растительность и нижние сучья деревьев были сруб-
лены, так что прогалины между ними казались тремя больши-
ми окнами громадной зеленой беседки среди леса.
На первом плане, вблизи ряда костров, вокруг больших
табиров, расположились на цыновках и на голой земле ту-
земцы в самых разнообразных позах и положениях. Некото-
рые, закинув голову назад, стоя допивали из небольших чаш
последние капли кеу; другие, уже отуманенные, но еще не
совсем опьяненные, сидели и полулежали с вытаращенными,
неподвижными и мутными глазами и глотали зеленый напи-
ток; третьи уже спали в разнообразнейших позах — на животе,
на спине с раскинутыми руками и ногами или полусидя и
низко склонив головы на грудь. Иных уже одолела бессонная
ночь и кеу; другие, сидя вокруг табиров с аяном и буамом,
еще весело болтали. Были и такие, которые хлопотали около
больших горшков с варящимся кушаньем. Несколько отъяв-
ленных любителей папуасской музыки, подняв высоко над
головой или прислонив к деревьям свои бамбуковые трубы,
более чем в два метра длины, издавали протяжные, завываю-
щие звуки; другие дули в продолговатый, просверленный свер-
ху и сбоку орех и производили резкий свист. Кругом к ство-
лам деревьев были прислонены копья; луки и стрелы торчали
из-за кустов.
Картина была в высшей степени своеобразной, представляя
сцену из жизни дикарей во всей ее первобытности, — одну из
гех сцен, которые вознаграждают путешественника за многие
груды и лишения. Но и для художника картина эта могла бы
представить значительный интерес: так разнообразны были
позы и выражения лиц туземцев, так необычно сочетание све-
та первых лучей солнца, уже золотивших верхние ветви зеле-
ного свода, с красным отблеском костров.
1 Буам — кушанье, приготовленное из сердцевины саговой пальмы.
Так как саговая пальма на Новой Гвинее не растет в изобилии, буам
подается только на пирах в качестве изысканного блюда.
134
/Т
Усиленные завывания бамбуковых труб возвестили, что
завтрак готов, причем я ощутил всю неприятность этих разди-
рающих ухо звуков. ।
Скоро собрались жители трех деревень — Бонгу, Горенду
и Гумбу. Они накинулись на кушанья, принесенные в табирах
очень большого размера. Из одного табира мне было положе-
но в свежеотколотую половину кокосовой скорлупы немного
желтовато-белой массы, поданной с уверениями, что это очень
вкусно. То был буам (саго) с наскобленным кокосовым орехом.
Это папуасское кушанье имело действительно приятный вкус.
Затем меня угостили хорошо сваренным аяном, который се-
годня надо' было есть, добавляя так называемый орлан, но у
этого кислого соуса был такой острый запах, что я отказался
ог него’. Скатертью служили банановые листья, посудой, то
есть тарелками и чашками, — скорлупа кокосовых орехов, вил-
кахми — обточенные бамбуковые палочки и заостренные ко-
сти; многие же пускали в ход и свои гребни (на папуасском
языке вилка и гребень — синонимы); ложками служили яруры
(раковины). Было интересно видеть разнообразие инструмен-
тов, употребляемых здесь при еде.
1 «Из мякоти плодов орлана, — сообщает Миклухо-Маклай в научной
статье, — равно как из ядер расколотых орехов, вследствие гниения
и брожения получается дурно пахнущая кислая жидкость, которая счи-
тается у папуасов большим деликатесом».
135
Уже совсем рассвело, и, рассматривая окружающих, я вез-
де встречал знакомые лица из соседних деревень. Когда я со-
брался домой, мне был дан целый сверток вареного аяна
и послышались приглашения притти обедать.
Уходя, я должен был посторониться, чтобы дать дорогу
процессии, которая несла припасы для продолжения праздни-
ка. Туй с Бонемом принесли на палке большой сверток буама,
тщательно обвернутый листьями; за ними несколько туземцев
несли кокосы, а другие, тоже на палке, лежащей на плечах у
двух носильщиков, — большую корзину аяна, за ней другую и
третью. Дальше шесть туземцев несли трех свиней, крепко
привязанных к палкам, концы которых лежали у них на плечах.
Процессия подвигалась с некоторой торжественностью;
припасы раскладывались по порядку на известных местах
площадки. Гости из других деревень осматривали и считали
принесенное, делая свои замечания. Все это должно было быть
съедено за обедом, которым заканчивалось угощение, начав-
шееся накануне вечером.
Женщины не принимают непосредственного участия в этих
папуасских пиршествах: они едят отдельно и только прислу-
живают мужчинам, очищая съестные припасы; для них, как и
для детей, доступ на площадку воспрещен. Так было и в Го-
ренду. Мужчины пировали в лесу, женщины и дети располо-
жились в деревне и чистили аян.
Когда я вернулся к обеду, сцена на площадке была очень
оживленной и имела иной характер, чем утром. На одной сто-
роне на цыновках лежали куски распластанных свиней; тузем-
цы резали мясо стальными ножами, обмененными у меня, или
своими бамбуковыми или костяными донганами, а затем очень
искусно рвали его руками.
На другой стороне площадки в два параллельных ряда бы-
ли расположены бревна; на них стояли большие горшки,
фута полтора в диаметре; таких горшков я насчитал тридцать
девять; далее стояли, тоже на двух бревнах, пять горшков, еше
большего размера, в которых варился буам. В середине пло-
щадки очищали буам от листьев и грязи и скребли кокосы.
Жители Горенду, как хозяева, разносили воду в больших
бамбуках и складывали дрова около горшков. Я вернулся
как раз в тс» время, когда шел дележ мяса; оно лежало пор-
циями, оторванное руками от костей или нарезанное ножами.
Туй громко вызывал каждого гостя, произнося его имя и
прибавляя «тамо» (человек) такой-то деревни. Названный под-
ходил, получал свою порцию и шел к своему горшку (для каж-
дого гостя пища варилась в особом горшке).
Не успел я сесть около одной группы, как раздался голос
13G
Туя: «Маклай, тамо русс!» Я подошел к нему и получил на зе-
леном листе несколько кусков мяса.
Услужливый знакомый из Бонгу указал мне, где стоял нг-
значенный для меня горшок, и так как я остановился в раз-
думьи, не особенно довольный перспективой заняться варкой
своей порции. — как это делали все гости, — мой знакомый,
догадавшись, что мне не хочется варить мясо самому, объ-
явил, что он сделает это для меня, и сейчас же принялся за
дело. Он сорвал с соседнего дерева два больших листа и поло“
жил их крест-накрест на дно горшка; затем вынул из большой
корзины несколько кусков очищенного аяна и положил вниз,
а сверху куски свинины. Его сменили двое других туземцев,
которые поочередно, как можно плотнее, наполняли все горш-
ки аяном; один стоял с полной корзиной по одну сторону ряда
горшков, другой — по другую. Когда горшки у всех гостей
были таким образом приготовлены, жители Горенду, которые,
как хозяева, прислуживали гостям, вооружились большими
бамбуками, наполненными морской и пресной водой, и стали
наливать воду в каждый горшок, причем морской воды они
лили приблизительно одну треть, доливая две трети пресной.
Каждый горшок был прикрыт сперва листом хлебного де-
рева, а затем «гамбой» Ч Это опять было сделано одним из мо-
лодых людей Бонгу, который затем стал разводить огонь под
горшками. Все совершалось в большом порядке, как бы по
установленным правилам; то же самое происходило и при
разведении громадного костра, на котором должно было ва-
риться кушанье. Костер имел не менее восемнадцати метров
длины и одного метра ширины. Топливо было так хорошо рас-
положено под бревнами, на которых стояли горшки, что оно
скоро вспыхнуло.
Неподалеку от одной группы туземцев лежали музыкаль-
ные инструменты: все без различия они называются папуаса-
ми «ай».
Главный инструмент состоит из бамбука, метра в два и
более длины; бамбук хорошо очищен, и перегородки внутри
него уничтожены; один конец этих длинных труб папуасы бе-
рут в рот, сильно растягивая губы. Дуя, или, вернее, крича в
бамбук, они издают пронзительные протяжные звуки, немного
похожие на завывание собак; звук этих труб можно слышать
за полмили2.
Другой инструмент, называемый «орлан-ай», состоит из
Шнурков, с нанизанными на них скорлупами орлана, прикреп-
1 Г а м б а — скорлупа кокосового ореха.
* Впоследствии путешественник узнал, что инструмент этот по-па-
пуасски называется «ай кобрай» («кобрай»— значит «попугай»).
137
ленных к ручке. Держа ручку и потрясая инструментом, тузем-
цы производят такой звук, как будто кто-то тоясет большими
деревянными четками. Затем — «мунки-ай», пустая скорлупа
кокосового ореха с отверстиями наверху и сбоку, которые
попеременно закрываются пальцем. Приложив к губам верх-
нее отверстие и дуя в него, туземцы производят резкий звук,
который варьирует, когда открывают и закрывают боковое
отверстие, а также зависит от величины кокосового ореха.
Участники папуасского пиршества, отрываясь временами
от работы, брали какой-нибудь инструмент и старались пока-
зать свое искусство, по возможности более оглушительно,
чтобы превзойти, если можно, все предшествовавшие звуки,
раздиравшие уши.
Я отправился в деревню посмотреть, что делается там.
Женщины все еще чистили аян, по времхенам отщипывая внут-
ренние слои бамбуковой пластинки, которая служила им вме-
сто ножа; таким образом край пластинки снова делался более
острым. Что эти туземные ножи режут очень хорошо, я нака-
нуне убедился сам, вырезав себе, вовсе не желая того, из паль-
ца кусок мяса.
Несколько раз в продолжение дня я замечал, что туземцы,
обращаясь ко мне, называют меня — Туй, а Туя—Маклай. На
мое замечание, что я Маклай, а не Туй, один туземец объяс-
нил мне, что я заботился о Туе во время болезни, что я йене-
138
лил его и что поэтому Туй готов делать для меня решительно
все; мы теперь такие друзья, что Туй называется Маклай, а
Маклай — Туй.
Значит, и здесь, на Новой Гвинее, существует обычай об-
мениваться именами, как и в Полинезии.
От жары, а особенно из-за оглушительной музыки у метя
разболелась голова, и я сообщил Тую, что отправляюсь до-
мой. Но кушанье в моем горшке было как раз готово, и меня
не хотели отпустить, не дав мне его с собою. Его положили в
корзину, обложенную внутри свежими листьями хлебного де-
рева. Моя порция оказалась так велика, что я еле был в си-
лах держать ее. Я пожалел тех, кому предстояло набить свои
желудки даже половиной того, что я отнес домой.
3 марта
Заметив около моей кухни пустую корзину, в которой вче*
ра я принес свою порцию из Горенду, Туй привязал ее к вет-
ке дерева около хижины, сказав мне, что если кто-нибудь
спросит, откуда это, я должен отвечать: «Буль (свинина) и аян
от Туя из Горенду». Таким образом я узнал, что означают
корзины, большие и маленькие, развешанные в деревнях на
деревьях. Я не раз уже спрашивал у туземцев, зачем эти кор-
зины там висят, и в ответ мне называли имя какой-нибудь де-
ревни.
4 марта
Заперев при помощи палок, гвоздей и веревок обе двери
моей хижины и укрепив перед каждой пальмовую ветвь,—од-
ним словом, заперев их совершенно a la рароиа, то есть так,
как делают папуасы,—я поднял около двенадцати часов ночи
якорь и направился на Били-Били — островок, отстоящий от-
сюда миль на пятнадцать.
Я рассчитывал добраться туда с помощью берегового
ветра и вернуться, пользуясь северо-западным ветром, к вече-
ру сегодняшнего дня. Береговой ветерок действительно по-
тащил пас вперед, хотя и медленно; впрочем, спешить было
некуда: перед нами была еще почти вся ночь. К рассвету вете-
рок посвежел, и мы пошли скорее.
Нам пришлось грести, что было довольно утомительно по-
сле ночи, проведенной без сна. Наконец мы приблизились к
юго-восточному берегу островка, состоявшего из поднятого
кораллового рифа, о который бил прибой. Высыпавшие нам
навстречу туземцы, узнав меня, весело бежали по берегу и
показали мне, что следует обогнуть остров. Вскоре открылась
и деревня.
На песчаный берег были вытащены большие пироги, и
139
так высоко, что казалось, они стояли в самой деревне. Между
ними возвышались крыши хижин; за хижинами высились ря-
ды кокосовых пальм, светлая зелень которых ярко выделя-
лась на темнозеленом фоне остального леса.
Когда мы подошли ближе к песчаному берегу, шлюпка моя
была мигом подхвачена десятками рук и скоро вытащена на
отлогий берег.
Оставив Ульсона в шлюпке при вещах, я отправился в де-
ревню, сопровождаемый почти всем мужским населением.
Не видя женщин, желая познакомиться с ними, а главное,,
избавить их от затруднения прятаться, когда я приближа-
юсь, я настоял, чтобы они сами вышли получить подарки, ко-
торые я намеревался шм дать.
Каин (влиятельная личность в деревне), который уже не раз
бывал в Гарагаси и говорил на диалекте Бонгу, узпаз от меня,
что женщины Гумбу, Горенду, Бонгу и других деревень более
от меня не прячутся, уговорил и жителей Били-Били согласить-
ся на мое предложение. Тогда на зов мужчин из хижин вы-
лезли несколько старух, почти совсем голые, некрасивые су-
щества. 'Мне объяснили, что большинство женщин — на план-
тациях, на материке \ но что они скоро вернутся.
Раздав мужчинам табак, а женщинам тряпки и бусы, я по-
желал посмотреть на телумы. Меня повели к одной хижине,
но в ней было так темно, что пришлось уговорить туземцев
вынести телум наружу. Это был первый телум, изображавший
женскую фигуру. Нарисовав его, я направился в довольно
обширную буамбрамру, стоявшую посередине деревни. Четыре
угловых столба были вырезаны в виде телумов. Срисовав и
их в мой альбом, я обошел всю деревню. Вышел также на про“
тивоположный берег острова. Вид оттуда великолепный, но,
к сожалению, все вершины гор были покрыты клубами облаков.
Когда я вернулся в деревню, меня окружили женщины и
девушки, только что вернувшиеся с плантаций. Все они гром-
ко выпрашивали бусы и красные тряпки, которые они видели
у старух, получивших от меня подарки утром.
У женщин украшений из раковин и собачьих зубов гораздо
больше, чем в деревнях на материке, но зато костюм их ко-
роче и воздушнее. У девочек моложе тринадцати лет он
ограничивается очень небольшой кисточкой спереди и более
длинной сзади. К поясу, придерживающему кисточки, по1 обе-
им сторонам привешены украшения из раковин и больших
1 Маклай, находящийся на крохотном островке, называет Новую
Гвинею материком, что и неудивительно: Новая Гвинея по величине яв-
ляется крупнейшим в мире обитаемым островом (790 000 кв. километров).
1 И)
черных и красных зерен. Уши продырявлены во многих ме-
стах.
Женщины на островке Били-Били -очень деятельны, на
их обязанности лежит приготовление горшков, которые их от-
цы или мужья развозят и выменивают в береговых1 деревнях.
Перед отъездом я хотел напиться и спросил кокосовых оре-
хов. Мне принесли их несколько, называя их «нуи».
Я записал слов пятнадцать или двадцать диалекта Били-
Били, который оказался весьма отличным от языка моих сосе-
дей, хотя встречаются и одинаковые слова. Многие жители
Били-Били, однако, знают диалект Бонгу.
Шутя я сказал, что, может быть, перееду жить в Били-Би-
ли. Эти слова были подхвачены, и жители островка с востор-
гом (скорее поддельным, чем истинным) стали повторять, что
Маклай будет жить в Били-Били, что люди Били-Били лучше,
чем люди Бонгу, и т. д. Когда я собрался уезжать, пошел
сильный дождь, и я решил остаться ночевать в Били-Били, по-
видимому, к удовольствию жителей.
При заходе солнца я сделал снова прогулку вокруг остров-
ка. Я уже чувствовал себя в Били-Били, как дома, и познако-
мился со многими тропинками и закоулками островка. Весь
остров покрыт лесом, в котором обращают на себя вниман ю
несколько красивых старых деревьев и живописные группы
пальм. Самый край берега, отлогий и песчаный у деревни,
здесь обрывист и состоит из поднятого кораллового известня-
ка; в некоторых местах — глубокие пещеры, куда с шумом
вливается вода.
Вид высоких гор, открытое море, красивые деревья вокруг
и даже однообразный, убаюкивающий гул прибоя мне так по-
нравились, что мысль переселиться сюда, которую я высказал
туземцам шутя, показалась мне довольно подходящей. Я да‘
же отыскал два уголка, где мог бы поставить свою хижину, и
£*е знал, которому отдать предпочтение.
Одно обстоятельство, однако, мешает: островок мал, а лю-
дей много,—пожалуй, будет тесно. Когда я отправился гу-
лять, мне понравилось, что никто из туземцев не побежал за
мною поглядеть, куда я иду; никто не спросил, куда и зачем я
отправляюсь. Все были заняты своим делом. Мои соседи на
материке гораздо любопытнее или, может быть, подозритель-
нее. Здесь зато люди гораздо разговорчивее или любозна-
тельнее. Местожительство туземцев — на небольшом остров-
ке— значительно повлияло на их занятия и характер. Не имея
достаточно места на острове для земледелия, они получают
все главные съестные припасы из соседних береговых дере-
вень, сами же занимаются ремеслами: горшечным производ-
141
ством, выделыванием деревянной посуды, постройкой пирог
и т. п.
Возвращаясь в деревню, я был остановлен у одной хижи-
ны: хозяин пожелал поднести мне подарок и, схватив какую-
то несчастную собаку за задние лапы, ударил ее с размаху
головой о дерево. Размозжив ей таким образом череп, он по-
ложил ее к моим ногам. Он сделал это так скоро, что я не
успел его остановить. Не желая обидеть дарящего, я принял
подарок, но попросил, чтобы хозяин сам приготовил, сварил
или изжарил собаку. Когда мне подали целый табир с кус-
ками вареного собачьего мяса, я роздал обступившим меня
туземцам по кусочку, оставив большую порцию Каину, не-
большую Ульсону и маленькую себе.
Перед тем как стало темнеть, все население островка,
мужское и женское, было налицо. Была также масса детей,,
многим из которых родители хотели дать имя Маклай, на что,
однакоже, я не согласился.
5 марта
В ожидании ветра я занялся составлением словаря диалек^
та Били-Били. На физиономиях туземцев я мог заметить же-
лание, чтобы я убрался поскорее,—желание, которое они хоро-
шо скрывали под личиной любезности. Чувство это я нашел
вполне естественным, может быть, вследствие того, что сам
испытывал его нередко. Эти люди привыкли быть одни; вся-
кое посещение, особенно такого чужестранного зверя, как я,
было для них хотя сперва и интересно, но потом утомитель-
но, и желание избавиться от него, отдохнуть — вполне нату-
рально.
Поэтому, как только подул слабый ветерок, я подал знак,
и человек тридцать проворно стащили мою шлюпку в воду.
Я поднял флаг, который жителям очень понравился, что они
и выразили громким: «Ай!», и медленно стал подвигаться до-
мой, сопровождаемый прощальными криками жителей и обе-
щаниями скоро навестить меня. Дело тут в том, что ребенок
из Кар-Кара с большими ранами на ногах, отцу которого я
дал свинцовую мазь, поправился; множество больных в Били-
Били пристали ко мне, прося помочь и им, но, не взяв с собою
никаких лекарств, я объявил, чтобы они приехали в Гарагаси.
К двум часам пополудни мы были уже в виду мыса Гарага>
си, и я не без нетерпения и любопытства поднялся к своей хи-
жине, которую в первый раз оставил так надолго без присмотра.
Все, однако, сказалось целым, и не успел я распутать ве-
ревки у дверей, как один за другим явилось человек два-
дцать или более, которые с удивленными физиономиями спра-
142
шивали, где я был, и на мой ответ: «в Били-Били», сказали,
что думали, что я отправился в Россию.
После обеда мы выгрузили подарки из Били-Били; оказа-
лось около пятидесяти кокосов, четыре ветки хороших бана*
нов и фунтов двадцать саго, — табак и гвоздь окупились.
6 марта
Выйдя утром на веранду, я увидел на своем столе медлен-
но и красиво извивающуюся змею. Уловив момент, я схватил
ее за шею, у самой головы, и, опустив в банку со спиртом,
держал до тех пор, пока она, наглотавшись спирту, не опусти-
лась бессильно на дно банки.
Явился Туй, и я имел с ним долгий разговор о Били-Били,
Кар-Каре, Марагум-Мана и т. д. Между прочим, он сообщил
мне несколько названий предметов на диалектах девяти бли-
жайших деревень.
Между кокосами из Били-Били было много таких, которые
уже пустили ростки. Выбрав несколько из них, я посадил их
перед домом. По этому случаю я спросил Туя о кокосовых
пальмах Горенду: принадлежат ли пальмы всей деревне или
отдельным лицам? Туй сообщил мне, что в Горенду одни ко-
косовые пальмы принадлежат отдельным лицам, а другие—
всей деревне. Так же и большие хижины: есть буамбрамры,
принадлежащие отдельным лицам, и другие, принадлежащие
всей деревнеЧ
Вечер был очень темен и тих. Я долго оставался у бере-
га, сидя на стволе большого, свесившегося над водой дерева.
Поверхность моря была очень спокойна, и, следя за движе-
нием тысяч светящихся животных, можно было видеть, что
они движутся самостоятельно и с различной скоростью. Дру-
гое дело, когда смотришь на море ночью с судна; судно дви-
жется, и причиной, по которой разные морские животные ис-
пускают свет, может быть раздражение, вызванное движени-
ем судна.
7 марта
Опять хозяйственные занятия. Белые бобы начинают пор-
титься. Пришлось сушить их на солнце, причем сотни толстых
червей выползли на подложенный холст. Ульсону пришлось
отбирать испорченные бобы, что продолжалось до двух ча-
сов.
1 Современной науке известно, что основной единицей обществен-
ной организации у папуасов был род; население каждой деревни состоя-
ло из членов одного и того же рода. Именно род был собственникам
плантаций, кокосовых пальм, общественных хижин. Однако плантации и
деревья были уже поделены между отдельными группами близких род-
ственников, которые вели общее хозяйство.
143
Вечером я отправился в Горенду за аяноАм и застал Туя
спять в лежачем положении: вопреки моему запрету он мно-
го ходил по солнцу, вследствие чего у него появился за ухом
нарыв, который причинял ему сильную боль. Пришлось вер-
нуться за ланцетом и вскрыть нарыв, откуда вытекло много
гноя. Туй очень скоро дал мне понять, что чувствует большое
облегчение.
Возвращаться пришлось в темноте, но я довольно хорошо
пробрался по тропинке, где и днем часто спотыкаешься о лиа-
ны и корни.
Становлюсь немного папуасом; сегодня утром, например,
когда во время прогулки я почувствовал голод, — я поймал
большого краба и съел его сырьем; то есть съел то, что можно
было в нем съесть.
14 марта
Встал с сильнейшей головной болью; малейший шум был
для меня несносен. Вдруг на большом дереве, к которому при-
слоняется моя хижина, раздался громкий, резкий, неприятный
крик черного какаду, этой специально новогвинейской птицы.
Я подождал несколько минут, надеясь, что он улетит. Нако-
нец не вытерпел и вышел
с ружьем из хижины.
Птица сидела почти над са-
мой моей головой, на высоте по
крайней мере ста футов. Ружье
было заряжено мелкой дробью;
при такой высоте и густой зелени
кругом я сомневался, что попа-
ду, но все-таки выстрелил, чтобы,
по крайней мере, спугнуть птицу
и избавиться от ее несносного кри-
ка. Стрелял я, почти не целясь,
тем не менее птица с пронзитель-
ным криком, сделав несколько
кругов, упала у самого ствола
дерева. Неожиданная редкая до-
быча заставила меня на время
позабыть головную боль и при-
няться за препарирование кака-
ду. Расстояние между концами
растянутых крыльев было более
метра.
К двенадцати часам головная
боль так одолела меня, что я
принужден был бросить работу
и пролежал, почти не двигаясь,
без еды, до следующего утра.
Отпрепарировал мозг птицы и оставил мой первый экзем-
пляр черного какаду для миологических 1 исследований.
15 марта
Вечером зашел в Горенду и видел на туземцах результаты
угощения, бывшего в Бонгу. Туземцы так наелись, и животы
их, сильно выдающиеся вперед и натянутые, так нагру-
жены, что им трудно ходить. Несмотря на то, каждый
нсс на спине или в руках порядочную порцию еды, с которой
они намеревались покончить сегодня. Полный желудок мешал
им даже говорить и, ожидая приготовления ужина, — что на
этот раз было предоставлено молодежи, — мужчины лежали,
растянувшись у костров. Я долго не забуду этого зрелища.
16 марта
Люди из Колику-'Мана принесли мне в подарок поросенка,
за что получили установившуюся уже плату — небольшое зер-
кало в деревянной рамке. Так как их пришло человек десять,
нужно было каждому дать что-нибудь; я дал им по неболь-
шой пачке табаку, который здесь начал очень расходиться, —-
при каждой встрече все постоянно пристают ко мне: «Табак,
табак».
Разговоры о нападении со стороны Марагум-Мана-тамо
продолжаются. Они так мне надоели, что я положительно
желаю, чтобы люди эти, наконец, действительно пришли.
17 марта
Туземцы настолько привыкли ко мне и так убеждены,
что я им не причиню зла, что я перестал стеснять-
ся относительно употребления огнестрельного оружия. Теперь
я хожу почти каждое утро в лес за свежей провизией. Я не
пренебрегаю при этом даже мясом попугаев, какаду и других.
Попробовал на-днях мясо серого ворона, скелет которого был
мною отпрепарирован.
Туземцы, однако, очень боятся выстрелов; несколько раз
они просили не стрелять близ деревень, но вместе с тем они
очень довольны, когда я им дарю перья убитых птиц: они
украшают этими перьями свои гребни.
30 марта
Приготовил скелеты серого ворона и красного попугая.
Окончив работу, я из обрезанных мускулов сделал себе кот-
1 Миология — наука о мышцах; тот отдел анатомии, который по-
священ изучению мышечной системы.
10 Путешествия
145
летку, которую сам изжарил, так как Ульсон был занят стир-
кой белья. Котлетка оказалась очень вкусной.
Погода так же хороша, как и вчера: в тени не более
31° Ц, что здесь вообще бывает не часто. Когда стемнело,,
туземцы из Горенду приехали ловить рыбу перед моей хижи-
ной, на что они сперва пришли спросить позволения. Туй и
Бугай остались посидеть и покурить около меня, отправив мо-
лодежь на ловлю рыбы. По их просьбе Ульсон спел им швед-
скую песню, которая им очень понравилась.
Ловля рыбы с огнем весьма живописна, и я долго любо-
вался освещением и сценой ловли. Все четыре конечности лов-
ца при этом заняты: в левой руке он держит факел, которым
размахивает по воздуху, как только огонь начинает гаснуть;
правой держит и бросает юр; на правой ноге он стоит, а левой
по временам снимает рыбок с юра.
Когда ловля кончилась, мне поднесли несколько рыбок.
АПРЕЛЬ
2 апреля
Около трех часов почувствовал себя скверно — наступил
пароксизм, — ия должен был пролежать весь вечер, не .дви-
гаясь, по причине сильнейшей головной боли.
Ночью- была великолепнейшая гроза. Почти непрерывная
молния ярко освещала деревья, море и тучи. Гроза обнимала
очень большое пространство; почти одновременно слышались
раскаты грома вдали и грохот его почти что над головой^
Частые молнии положительно ослепляли, так что самый даль-
ний горизонт был так же ясен, как днем. Меня трясла силь-
ная лихорадка; я чувствовал холод во всем теле. Кроме того,,
холод и сырость, врывавшиеся вместе с ветром в двери и ще-
ли, очень раздражали меня.
Как раз над моей головой в крыше была небольшая течь,
и не успевал я немного успокоиться, как тонкая струйка или
крупная капля дождя падала на лицо. Каждый порыв ветра
мог сорвать толстые сухие лианы, все еще висевшие над кры-
шей, и тогда непременно рухнули бы тяжелые ящики, лежа-
щие на чердаке, надо мною.
Нуждаясь в нескольких часах сна и отчаиваясь заснуть
при всех этих условиях, я принял небольшую дозу морфия и
скоро уснул.
7 апреля
Теньгум-Мана, горная деревня, лежащая за рекой Га-
бенеу, особенно интересует меня, как одна из самых высоких
146
деревень этого горного хребта, носящего общее название
Мана-Боро-Боро. Хотя многих жителей горных деревень я
не раз уже видел в Гарагаси, мне хотелось посмотреть, как
они живут у себя.
Оставив Ульсона в Гарагаси, я взвалил на плечи не-
большой ранец, с которым, еще будучи студентом в Гейдель-
берге и Иене, я исходил многие части Германии и Швей-
царии.
Захватив с собою легкое одеяло, я направился в Бонгу.
Дорогой, однако, ноша моя оказалась слишком тяжелой;
в Горенду я отобрал некоторые вещи, свернул их в пакет и
передал Дигу, который охотно согласился нести их. Прилив
был еще высок; пришлось разуться и итти по берегу нередко
по колено в воде.
Солнце садилось, когда я вошел в Бонгу. Жители собра-
лись на рыбную ловлю, но по случаю моего прихода многие
остались, чтобы пдигстсвить мне ужин. В Бонгу были гости
из Били-Били, и мы вместе поужинали.
Совсем стемнело, но папуасы и не думали зажигать дру-
гих костров, кроме тех, которые были необходимы для при-
готовления ужина, да и эти не горели, а догорали. Люди сиде-
ли, ели и бродили почти в полной темноте. Это хотя и показа-
лось мне оригинальным, но не совсем удобным. Может быть,
недостаток освещения происходит от недостатка сухого леса и
из-за того, что трудно рубить свежий лес каменными топо-
рами. Когда нужно было немного больше света, папуасы за-
жигали пук сухих кокосовых листьев, который ярко освещал
окружающие предметы на минуту или на две.
Туземцы имеют хорошую привычку не говорить много,
особенно при еде, — процесс, который совершается молча.
Мне наскучило сидеть впотьмах, и я пошел к морю взгля-
нуть на рыбную ловлю. Один из туземцев зажег пук кокосо-
вых листьев, и при свете этого факела мы пришли к берегу,
где дюжина ярких огней пылала на пирогах, и отражение их,
двигаясь по воде, местами освещало пену прибоя.
Весь северный горизонт был покрыт темными тучами. Над
Кар-Каром беспрестанно сверкала молния, и по временам
слышался далекий гром. Я присоединился к папуасам, си-
девшим на берегу, на стволе выброшенного прибоем большого
дерева. Пироги одна за другой стали приставать к берегу, и
рыбаки приступили к разборке добычи. Мальчики лет восьми
или десяти стояли у платформ пирог, держа факелы, между
тем как взрослые раскладывали в кучки пойманных рыб.
При резком освещении профиль мальчиков мне показался
типичным — типичнее, чем профиль взрослых; усы, бороды
ю*
147
и громадные шевелюры, у каждого на свой лад, придают
взрослым индивидуальный отпечаток. Мальчики же благода-
ря безволосой нижней части лица и выбритой почти у всех
голове, очень типичны.
Три особенности бросились мне в глаза: высокий, убегаю-
щий назад череп с покатым лбом; выдающиеся вперед челю-
сти (причем верхняя губа более выдается вперед, чем конец
носа) и, в-третьих, тонкость шеи, особенно верхней части,
под подбородком.
Каждый рыбак принес мне по нескольку рыбок, и один из
них, когда мы вернулись в деревню, испек их для меня в го-
рячей золе. Когда я отправился в буамбрамру, где должен
был провести ночь, меня сопровождало человек пять ту-
земцев. которым было любопытно посмотреть, как я лягу
спать.
Лако, хозяин хижины, сидел у ярко горевшего костра и
занимался печением пойманной рыбы. Внутри хижина
была довольно обширной и при ярком свете производила
странное впечатление своей пустотой. Посредине помещался
костер, у правой стены — длинные нары; широкая полка тя-
нулась вдоль левой стороны, на ней лежало несколько коко-
сов; над нарами висели два-три копья, лук и стрелы. От конь-
ка крыши спускалась веревка, имевшая четыре конца, при-
крепленные к четырем углам небольшой висячей бамбуковой
корзины, в которой, завернутые в зеленые листья, лежали
вареные съестные припасы. Вот и все, что находилось в хи-
жине.
Несколько кокосовых орехов, немного печеного аяна и
рыбы, два-три копья, лук и стрелы, несколько табиров, три
или четыре маль1 составляли единственную движимую соб-
ственность Лако, как и большинства папуасов. Хотя он еще
не женат, но хижина у него уже есть, между тем как у боль-
шинства неженатых туземцев хижин нет.
Я приготовил себе постель, разостлал одеяло на длинных
нарах, подложил под голову ранец и, к величайшему удив-
лению туземцев, надул каучуковую подушку, сбросил башма-
ки и лег, закрывшись половиной одеяла, между тем как дру-
гую половину подостлал под себя. Человек шесть туземцев
следили молча, но, видимо, с большим интересом за каждым
моим движением. Когда я закрыл глаза, они присели к костру
и стали говорить топотом, чтобы не мешать мне. Я очень скоро
заснул.
1 Маль — набедренная повязка мужчины или передник женщины;
передник состоит из пояса и бахромы, длинными прядями свисающей до
колен. Маль красят ярко-красной краской.
148
8 апреля
Проснулся ночью, разбуженный движением нар. Лако,
спавший на противоположном конце, соскочил с них, чтобы
поправить потухавший костер; на голое тело его, ’должно
быть, неприятно действовал ночной ветерок, пробиравшийся
через многочисленные щели хижины. Лако не удовольствовал-
ся тем, что раздул костер и подложил дров: он разложил еще
другой под нарами, под тем местом, где лежал, так что теп-
лый дым, проходя между расколотым бамбуком, согревал
одну сторону его непокрытого тела. Я сам нашел, чю мое
войлочное одеяло было не лишним удобством: ночь была дей-
ствительно прохладная. Несколько раз сквозь сон я слышал,
как Лако вставал, чтобы поправить огонь. По временам бу-
дил меня также плач детей, доносившийся из ближайших
хижин.
Крик петуха и голос Лако, разговаривавшего с соседом,
окончательно разбудили меня, так что я встал и оделся. Не
найдя ни у хозяина, ни у соседей достаточно воды, чтобы
умыться, я отправился к ручью. Было еще совсем темно, и я
с горящей головней в руках принужден был искать дорогу
к берегу моря, куда впадал ручей.
Над Кар-Каром лежали темные массы облаков, из кото-
рых сверкала частая молния; восточный горизонт только что
начинал бледнеть.
Умывшись у ручья и наполнив принесенный бамбук водой,
я вернулся в деревню и занялся приготовлением чая. Процесс
этот очень удивил Лако и пришедших с утренним визитом
папуасов: все они стали хохотать, увидя, что я пью горячую
воду и что она может быть «инги» (кушанье, еда) для
Маклая.
Покончив с чаем и выйдя из хижины, я был неприятно
удивлен тем, что еще темно, хотя я уже около часа на ногах.
Не имея с собою часов, я решил снова лечь и дождаться дня.
На этот раз я проснулся, когда уже совсем рассвело, и стал
собираться в луть. Оказалось затруднение. Люди Бонгу не
желали ночевать в Теньгум-Мана, между тем как я хотел
провести там ночь. Я решил отпустить людей Бонгу по при-
ходе в деревню сегодня же и вернуться завтра с людьми
Теньгум-Мана. Дело уладилось, и вместо двух со мной от-
правились семь человек.
Перейдя через береговой хребет (около четырехсот футов),
мы спустились к реке Габенеу. Спуск был очень крут; тро-
пинка шла без всяких зигзагов, прямо вниз. Я спустился бла-
гополучно только благодаря копью, которое взял у одного из
спутников. Наш караван остановился у берега реки; мутные
149
воды ее шумно неслись, стуча камнями, катившимися по дну.
Я разделся, оставшись в одной рубашке, в башмаках и в шля-
пе; распределив снятые вещи между спутниками, я дал один
конец линя туземцу и сказал другому, дав ему другой конец,
чтобы он переход” ! через реку. Течение значительно подвигало
его наискось, и он не достиг еще противоположного берега,
когда оказалось, что мой двадцатипятисаженный линь недо-
статочно длинен. Тогда я приказал первому туземцу зайти в
воду настолько далеко, чтобы веревки хватило до противопо-
ложного берега. Таким образом, линь был растянут поперек
гой части рукава, где течение было особенно стремительным.
Я сошел в реку, держась одной рукой за линь. Вода пока-
залась мне очень холодной, хотя термометр показывал 22° Ц;
она была мне выше груди, а в одном месте доходила до плеч.
Камня бомбардировали ноги, но течение могло нести только
небольшие гальки, которые не в состоянии были сбить чело-
века с ног. Я убедился, что и без линя можно было перейти
реку, подвигаясь наискось, что я и сделал при переходе через
следующие три рукава. Главное неудобство заключалось в
неровном, кремнистом дне и в мутности воды, не позволявшей
разглядеть дно.
Перейдя на другой берег, я уже хотел было одеться, когда
мне сказали, что нам придется перейти еще через один рукав.
Я остался в своем легком, хотя и не совсем удобном костюме.
Солнце очень пекло мои голые и мокрые ноги. Вместо того
чтобы взобраться на правый берег, мы пошли вверх по руслу
реки, вода которой была во многих местах выше пояса.
Мы шли таким образом около двух часов под палящим
солнцем, и, чтобы предупредить возможность пароксизма ли-
хорадки, я принял хину.
Оба берега реки высоки, покрыты лесом и в некоторых
местах обрывисты, причем можно разглядеть залегающие
пласты серо-черного глинистого сланца.
У большого ствола саговой пальмы, принесенного сюда,
вероятно, в последнюю «высокую воду», Лако сказал мне,
что здесь я могу одеться, так как более по воде не придется
итти. Пока я одевался, туземцы курили, жевали бетель и
разглядывали мои башмаки, носки, шляпу, причем делали
насмешливые замечания.
На пне, где мы сидели, я заметил несколько фигур, выруб-
ленных топором и похожих на те, которые я видел во время
последней экскурсии к реке.
Когда мы подошли к правому берегу, мне указали там,
где я меньше всего ожидал, узкую тропу вверх, — только с
150
помощью корней и ветвей можно было добраться до пло
щадки, откуда тропинка становилась шире и более отло-
гой. Не стану описывать наш путь вверх; скажу только, что
дорога была очень плоха и крута, и я несколько раз принуж-
ден был отдыхать, не в силах итти без остановки в гору.
Обстоятельство это ухудшалось тем, что я шел впереди и
за мною двигался целый караван, и потому я не мог останав-
ливаться так часто, как если бы я был один. Никто из тузем-
цев не смел или не хотел итти впереди меня.
Наконец, пройдя обширную плантацию сахарного тростни-
ка и бананов, мы достигли вершины. Я думал, что сейчас
покажется деревня, но ошибся, — пришлось итти далее.
В ответ на крик моих спутников послышались голоса, а
затем, немного спустя, показались и сами жители деревни;
некоторые, однако, бросились назад, увидев меня.
Много слов и крику стоило моим спутникам вернуть их.
Боязливо приблизились они снова, но когда я протянул одно-
му из них руку, он опять стремглав бросился в кусты. Было
смешно видеть, как эти здоровенные люди дрожали, подавая
мне руку, и быстро пятились назад, не смея взглянуть на ме-
ня и смотря в сторону.
После этой церемонии мы отправились в деревню: я впе-
реди, а за мною гуськом человек двадцать пять. Мое появле-
ние в деревне тоже вызвало панический страх: мужчины убе-
гали, женщины быстро прятались в хижины, закрывая за со-
бою двери, дети кричали, а собаки, поджав хвосты и отбежав
в сторону, начинали выть.
Не обращая внимания на весь этот переполох, я присел,
и через короткое время почти все убежавшие снова стали по-
казываться один за другим из-за углов хижин.
Мое знакомство с диалектом Бонгу здесь не пригодилось,
и только при помощи переводчика я мог объяснить, что я на-
мереваюсь остаться ночевать в деревне и чтобы мне указали
хижину, где я мог бы провести, ночь; я прибавил, что желал
бы достать, в обмен на ножи, по одному экземпляру кускуса * 1
и казуара 2.
После некоторых прений меня привели в просторную хижи-
1 Кускус, или, по-туземному, «маб»,—лазающее по деревьям жи-
вотное из семейства сумчатых, распространенное в Австралии и на близ-
лежащих островах. У кускуса густой мех, длинный цепкий хвост; живет
он в лесу, на деревьях, и отлично лазает; днем он спит, а ночью охотит-
ся на мелких животных, поедает листья и пр.
1 Казуар — крупная наземная птица с ярко окрашенной высокой
голой шеей; на голове у нее роговой нарост, имеющий вид шлема;
крылья развиты слабо, зато ноги — сильные и длинные. Казуары живут в
чаще леса; они быстро бегают, высоко прыгают и, в случае нужды, хоро-
шо плавают.
151
ну, и, оставив там вещи, я отправился, сопровождаемый тол-
пой туземцев, осмотреть деревню.
Она была расположена на самом хребте. Посредине тяну-
лась довольно широкая улица; с обеих сторон ее стояли хи-
жины, за которыми спускались вниз крутые скаты, покрытые
густой зеленью. Между хижинами и позади них поднимались
многочисленные кокосовые пальмы; по скату ниже были на-
сажены арековые пальмы, которые растут здесь в изобилии,
к великой зависти всех соседних деревень.
Большинство хижин было значительно меньших размеров,
чем в прибрежных деревнях. Все они построены на один лад:
у них овальное основание, и состоят они почти что из одной
только крыши: стен по сторонам почти не. видно. Перед ма-
ленькой дверью полукруглая площадка под такой же кры-
шей, которая опирается на две стойки. На этой площадке
сидели, ели и работали женщины, защищенные крышей от
солнца.
Пока я срисовывал телумы, для нас, то есть для гостей,
готовилось инги. Прибежали два мальчика с известием, что
инги готово. За ними следовала процессия: четыре туземца,
каждый с табиром: в первом—наскобленный кокосовый орех,
смоченный кокосовой водой, в трех остальных — вареный бау.
Все четыре были поставлены у моих ног.
Взяв по небольшой порции «мунки-ля» и вареного таро,
я отдал все остальное моим спутникам, которые жадно при-
нялись есть.
Немного поодаль
расположились жи-
тели Теньгум-Мана,
и я имел удобный
случай рассмотреть
их физиономии, так
как они были заня-
ты оживленными
разговорами с людь-
ми Бонгу. Между ни-
ми было несколько
таких физиономий,
которые вполне со-
ответствовали пред-
ставлению о дика-
рях. Вряд ли самое
пылкое воображе-
ние талантливого
художника могло
бы придумать что-
152
нибудь более подходя-
щее!
Мне принесли несколько
сломанных черепов маба, ню
ни одного черепа казуара.
По всему было видно, что
здешние жители не за-
нимаются правильной охо-
той, а убивают этих живот-
ных при случае. Мои спут-
ники -между тем наговори-
ли так много страшного
обо мне — будто я могу
жечь воду, убивать огнем,
будто люди могут заболеть
от моего взгляда и т. д.,
Что, кажется, жителям Тень-
гум-Мана стало страшно
оставаться в деревне, пока я
там нахожусь. Они серьезно
спрашивали у людей Бонгу,
не лучше ли им уйти, пока
я у них гощу. Я очень него-
довал на моих спутников за
такое застращивание гор-
ных жителей мною, не до-
гадываясь тогда, что это 6i
сделано с целью установить
мою репутацию, как очень опасного или очень мощного чело-
века. я понял потом, что они рассказывали о моем могуще-
стве для своей же пользы и выставили меня своим другом и
покровителем.
Мне так надоели вопросы, останусь ли я в Теньгум-Мана
или вернусь домой, что я повторил свое решение — остаться,
лег на нары под полукруглым навесом хижины и заснул. Моя
сиеста продолжалась более часа. Сквозь сон я слышал про-
щанье туземцев Бонгу с жителями Теньгум-Мана.
Отдохнув от утренней ходьбы, я пошел погулять по окре-
стностям деревни, разумеется, сопровождаемый целой свитой
туземцев. Пять минут ходьбы по тропинке привели нас к воз-
вышенности, откуда слышались голоса. Взбираясь туда, я
увидел крыши, окруженные кокосовыми пальмами. Это была
вторая площадка; выше нее была еще третья, самая высокая
точка в Теньгум-Мана.
Вид оттуда должен был быть очень обширный, но его зна-
чительно закрывала растительность. На северо-востоке вдали
расстилалось море; на востоке, отделенная глубокой долиной,
возвышалась Энглам-Мана; на западе, за рядом холмов,
виднелось каменистое ложе реки Коли; на юго-западе тянул-
ся лабиринт гор.
Расспросив о горах, я убедился, что только Энглам-Мана
заселена, что все другие видневшиеся отсюда горы совершен-
но необитаемы и что туда никто не ходит и там нигде нет
тропинок.
Возвращаясь, я обратил внимание на хижины. Перед вхо-
дом во многие из них висели кости, перья, сломанные черепа
собак, кускусов, у некоторых даже человеческие черепа,
но без нижней челюсти. В одном месте, поперек площадки,
на растянутой между двумя деревьями веревке, висели
пустые корзины, свидетельствующие о подарках из других
деревень.
Энглам-Мана изобилует арековыми пальмами и кеу. Когда
я поставил столик, сел на складную скамейку, вынул порт-
фель с бумагой и камеру-луцидутуземцы, окружавшие
меня, сперва попятились, а затеям убежали. Не зная их диа-
лекта, я не пытался говорить с ними и молча принялся рисо-
вать одну из хижин. Не видя и не слыша ничего странного,
туземцы снова приблизились и совершенно успокоились,—
так что мне удалось сделать два портрета: один из них—пор-
трет того субъекта, о котором я сказал, что внешность его
особенно соответствует нашему представлению о дикаре. Но
так как дикость заключается не в чертах лица, а в выраже-
нии, в быстрой смене одного выражения другим и в подвиж-
ности лицевых мускулов, то, перенеся на бумагу линии про-
филя, я получил очень неудовлетворительную копию оригина*
ла. Другой туземец был гораздо благообразнее — у него не
было таких выдающихся челюстей.
Обед и ужин, которые мне подали, состояли снова из ва-
реного бау, бананов и наскобленного кокосового ореха. Один
из туземцев, знавший немного диалект Бонгу, взялся быть
моим чичероне (проводником) и все время не отходил от меня.
Заметив, что принесенный бау так горяч, что я не могу
его есть, он счел своей обязанностью не особенно чистыми
руками брать каждый кусок таро и дуть на него; поэтому я
поспешил взять табир из-под его опеки и предложил ему ску-
шать те кусочки бау, которые он приготовлял для меня. Это,
1 Камер а-л у ц и д а — прибор, облегчающий срисовывание пред-
метов и зарисовку людей и животных. При помощи небольшого зеркаль-
ца камера-луцида позволяет видеть спроецированным на лист бумаги
тот предмет или то лицо, которое мы рисуем, и одновременно собствен-
ную руку с карандашом. Остается обвести карандашом контуры этого
лица или этого предмета.
Б 54
ее.
рту, туземец
полез рукой
С
не мсгут
Это отчасти
недостат-
которую им
однако, не помешало ему
следить пристально за
всеми моими движения-
ми. Заметив волосок на
куске бау, который я под- у
носил ко
поспешно
мне под нос, снял воло-
сок и, с торжеством по-
казав его мне, бросил.
Чистотой здешние па-
пуасы, сравнительно
береговыми,
похвастать,
объясняется
ком воды,
приходится приносить из
реки по неудобной гор-
ной лесной тропе.
Когда я спросил во-
ды, мне после долгого
совещания палили мз
бамбука такую грязную
бурду, что я отказался даже пробовать
Около шести часов облака опустились и закрыли заходя
щее солнце; слало сыро и холодно, и скоро совершенно стем-
нело. Как и вчера в Бонгу, мы остались в темноте; при тлею-
щих угольях можно было едва-едва разглядеть туземцев, си-
девших в двух шагах. Я спросил огня. Мой чичероне понял,
должно быть, что я не желаю сидеть в темноте, и, принеся це-
лый ворох сухих пальмовых листьев, зажег их. Яркое пламя
осветило сидящую против меня группу мужчин, которые мол-
ча курили и жевали бетель. Среди них, около огня, сидел ту-
земец, которого я уже прежде заметил; он кричал и командо-
вал больше всех, и его слушались; он же преимущественно
вел разговор с жителями Бонгу и хлопотал около кушанья.
Хотя никакими внешними украшениями он не отличался от
прочих, но манера его командовать и кричать заставила меня
предположить, что он— главное лицо в Теньгум-Мана, и я не
ошибся. Такие субъекты, нечто вроде начальников (которые,
впрочем, насколько мне известно, не имеют особенного на-
звания), встречаются во всех деревнях; им часто принадлежат
большие буамбрамры, и около них обыкновенно группируется
известное число туземцев, исполняющих их приказания1.
1 Это замечание исследователя имеет для науки особую ценность.^
Буржуазные ученые склонны приписывать людям каменного века фео-
155
Мне захотелось послушать туземное пение, чтобы сравнить
его с пением береговых жителей, но никто не решался затя-
нуть «мун»'1 Теньгум-Мана, и я счел поэтому самым рацио-
нальным лечь спать.
9 апреля
Толпа перед хижиной, в которой я лежал, еще долго не
расходилась; туземцы долго о чем-то рассуждали. Особенно
много говорил Минем, которого я принял за начальника.
Только что я стал засыпать, как крик свиньи разбудил меня.
Зажженные бамбуки освещали туземцев, которые привязы-
вали к длинной палке довольно большую свинью, назначен-
ную мне в подарок.
Ночью сильный кашель в ближайшей хижине часто будил
меня; спавшие на других нарах двое туземцев часто поправ-
ляли костер, разложенный посреди хижины, и подкладывали
уголья под свои нары.
С первыми лучами солнца я встал и обошел снова всю де-
ревню для сбора черепов кускуса и всего интересного, что
могло мне попасться. Приобрел, однако, только два человече-
ских черепа без нижних челюстей и телум, который туземцы
называли «Карня». Череп я получил только после долгих раз-
говоров, крика Минема и обещания с моей стороны, кроме
гвоздей, прислать несколько бутылок.
После завтрака, состоявшего снова из вареного таро и ко-
коса, я дал нести мои вещи троим туземцам и вышел из-под
навеса хижины. На площадке стояли и сидели все жители
деревни, образуя полукруг; посредине двое туземцев дер-
жали на плечах длинный бамбук с привешенной к нему
свиньей. Как только я вышел, Минем, держа в руках зеленую
ветку, торжественно подошел к свинье и произнес при общем
молчании речь, из которой я понял, что эта свинья дается жи-
телями Теньгум-Мана в подарок Маклаю, что люди этой де-
дальнее или буржуазное устройство общества; исследуя первобытные
племена, они всюду находят «князей», «королей» и пр. Между те:/;
Миклухо-Маклай писал:
«На Берегу Маклая, на Новой Гвинее, нет, собственно говоря, ни ро-
довых, ни выборных начальников; всем взрослым принадлежит одинако-
вое право голоса; но между ними находятся более влиятельные, отли-
чающиеся умом или ловкостью, которых люди слушаются, принимая оф
них советы».
Это наблюдение всецело подтверждает характеристику первобытно-
коммунистического общества, сделанную Марксом и Энгельсом.
1 Мун — песня, особенная для каждой деревни, которую исполняют
туземцы во время традиционных праздников. Иногда и самый праздник,
и праздничную пляску Маклай тоже называет «мун».
156
ревни снесут ее в дом Маклая, что там
Маклай ее заколет копьем, что свинья
будет кричать, а .потом умрет, что Мак-
лай развяжет ее, опалит волосы, разре-
жет и съест.
Кончив речь, Минем заткнул зеленую
ветвь за лианы, которыми свинья была
привязана к палке. Все хранили молча-
ние и ждали чего-то. Я понял, что ждут
моего ответа.
Я подошел тогда к свинье и, собрав
все мое знание диалекта Бонгу, ответил
Минему, причем имел удовольствие ви-
деть, что меня понимают и довольны
моими словами. Я сказал, что пришел в
Теньгум-Мана не за свиньею, а чтобы
видеть людей, их хижины и горы Тень-
гум-Мана; что хочу достать одного
маба и одного дюга, за которых я готов
дать по хорошему ножу (обшее одобре-
ние с прибавлением слова оси»); что за свинью я тоже дам
в Гарагаси то, что и другим давал, то есть «гануй» — зеркало
(общее одобрение); что когда буду есть свинью, то скажу,
что люди Теньгум-Мана — хорошие люди; что если кто из
людей Теньгум-Мана придет в таль Маклай, то получит та-
бак, маль, гвозди и бутылки; что если люди Теньгум-'Мана
хороши, то и Маклай будет хорош (обшее удовольствие и
крики: «Маклай хорош, и тамо Теньгум-Мана хороши»).
После рукопожатий и криков «э мем» я поспешил выйти из
.деревни, так как солнце уже поднялось высоко.
Проходя мимо последней хижины, я увидел девочку, кото-
рая вертела в руках связанный концами шнурок. Остановив-
шись, я посмотрел, что она делает. Она с самодовольной улыб-
кой повторила свои фокусы со» шнурком; они оказались таки-
ми же, как те, которыми занимаются дети в Европе.
В одном месте, около плантации, вдоль тропинки лежал
толстый ствол упавшего дерева, по крайней мере в один метр
в диаметре. На стороне, обращенной к деревне, было выруб-
лено несколько иероглифических фигур, подобных тем, кото-
рые я видел в русле реки на саговом стволе, но гораздо ста*
рее, чем те.
Фигуры на деревьях, как и рисунки в Бонгу и на пирогах
Били-Били, заслуживают внимания, потому что они представ-
ляют собой не что иное, как начатки письменности, первые
шаги в изобретении так называемого идеографического пись*
157
ма Человек, рисовавший углем или краской или вырубав-
ший фигуры топором, хотел выразить известную мысль, изо-
бразить какой-нибудь факт. Эти фигуры не служат уже про*
стым орнаментом, а имеют абстрактный смысл; так, напри-
мер, в Били-Били изображение праздничной процессии было
сделано на память об окончании постройки пироги. Знаки на
деревьях имеют очень грубые формы, состоят всего из не-
скольких линий; их значение, вероятно, понятно только для
вырубавшего и для тех, которым он объяснил смысл своих
иероглифов.
Я сошел к реке, разделся, как вчера, и мы отправились
вниз по ее руслу. Солнце сильно пекло, и камни, по которым
пришлось итти, поранили мне ноги до крови. Две сцены ожи-
вили нашу переправу. Туземец, заметив гревшуюся на солн-
це ящерицу и зная, что я собираю различных животных, под-
крался к ней, затем с криком бросился на нее, но она улиз-
нула. Тогда человек десять пустились за нею; она металась
между камнями, туземцы преследовали ее с удивительной
ловкостью и проворством, несмотря на все препятствия, ношу
и оружие.
Наконец ящерица скрылась между камнями под камы-
шом, но и здесь туземцы отыскали ее. В один миг камыш был
выдернут, камни разбросаны, и земля быстро раскопана ру-
ками. Один туземец схватил ящерицу за шею и подал ее мне
Кроме платка, у меня не нашлось ничего, чтобы спрятать ее;
пока ее завязывали, она успела укусить одного туземца так.,
что показалась кровь, но улизнуть она не могла.
При переходе через рукав реки туземцы заметили множе-
ство маленьких рыбок, быстро скользящих между камнями;
мои спутники схватили камни, и в один миг десятки их
полетели в воду, часто попадая в цель. Убитые рыбки был^
собраны, завернуты в листья и сохранены на ужин.
10 апреля
Ночью я почувствовал боль в ноге, и, когда встал утром„
она оказалась сильно опухшей, с тремя ранками, наполнен-
ными материей. Это был результат вчерашнего перехода че-
рез реку. Невозможность надеть башмаки и боль при движе-
нии заставили меня сидеть дома. Я поручил жителям Бонгу
привязать на свой лад принесенную вчера свинью, так как
мне не хотелось зарезать ее немедленно.
1 Идеографическое письмо — одна из первоначальных ста-
дий развития письменности. Первобытный человек выражал значками—
чаще всего рисунками — целые понятия, <а не отдельные звуки языка.
158
12 апреля
Два дня сидения дома почти исцелили мою ногу, я ока-
зался в состоянии сам отнести порцию свиного мяса в пода-
рок жителям Горенду: свинья из Теньгум-Мана была, нако-
нец, сегодня зарезана Ульсоном. Она слишком велика для
двоих, и, не желая возиться с солением и следуя местному
обычаю, я решил отдать половину знакомым в Горенду и
Бонгу.
Принесенные куски мяса произвели в Бонгу большой эф-
фект, и хотя я принес свинину только троим из жителей, но
сейчас же были созваны женщины со всех трех площадок,
чтобы вычистить мясо и готовить аян и бау.
Отдыхая в прохладной буамбрамре, я заметил старый те-
лум, у которого тело было человеческое, а голова кроко-
дилья. З’атем я обратил внимание на приготовление папуас-
ского кушанья «кале», которое видел в первый раз. Оно
состояло из наскобленного и слегка поджаренного кокосового
ореха, растертого с бау или аяном, из чего выходит довольно
вкусное тесто.
Детей здесь рано приучают помогать в хозяйстве. Смешно
видеть, как ребенок полутора или двух лет тащит к костру
большое полено, а затем бежит к матери пососать грудь.
Сегодня я опять имел случай обстоятельно разглядеть про-
цедуру приготовления кеу. Видел также, что и женщины пьют
этот напиток.
14 апреля
Несколько человек явились из Бонгу за лекарством; один
пришел с больными ногами, другой принес мне трубу, кото-
рую я ему давно заказал, остальные явились с кокосовыми
орехами.
Передавая мне длинный бамбук, туземец сказал, чтобы я
не показывал «ай» женщинам и детям, что это для них может
быть худо. Туземцы хранят все свои музыкальные инструмен-
ты втайне от женщин и детей и занимаются музыкой всегда
вне деревень. Почему женщины устранены от музыки и пения,
мне до сих пор неизвестно1.
1 Современной науке известно, с чем связано это запрещение. Дело
в том, что, по обычаю папуасов, все мальчики между двенадцатью и че-
тырнадцатью годами должны пройти через некоторые обряды — так на-
зываемые обряды «инициации», лишь после совершения которых они
становятся полноправными членами общества: получают право носить
оружие, принимать участие в охоте, жениться и пр. «Ай», описанный
Маклаем ниже, — это один из обрядовых праздников, но Маклай не по-
дозревал об этом. Все, что связано с обрядом «инициации», проводится в
строжайшей тайне от детей и женщин, а так как игра на музыкальных
инструментах — часть этого обряда, то детям и женщинам, под страхом
смерти, запрещено видеть музыкальные инструменты.
159-
16 апреля
Придя утром в Горенду, я встретил там двух женщин из
другой деревни, которые пришли в гости к женам Туя и Бу-
гая. Большие мешки с подарками (бау и аян) висели у них за
спинами, между тем как веревки этих мешков обвивали им
лбы. Мешки были так тяжелы, что женщины не могли итти
или стоять иначе, как полусогнувшись. Они были очень любез-
но встречены женщинами Горенду, которые пожимали шм
руки и гладили по плечу. Женщины, здороваясь между собою,
подают одна другой руки или два-три пальца.
У этих женщин на плечах и грудях, опускаясь к средней
линии тела, был выжжен ряд пятен, которые отличались
своим более светлым цветом от остальной кожи. Впрочем,
этот род татуировки встречается далеко не у всех женщин.
20 апреля
Зайдя в Горенду, я сидел в ожидании ужина на барле. От
нечего делать взял в руки лежавшую на земле стрелу и, за-
метя обломанный конец, вынул нож, чтобы заострить стрелу,
так как для туземцев эта операция не очень легка и отнимает
много времени: они производят ее кремнем. Стоящий около
меня Вангум объяснил, что стрела сломалась, когда была пу-
щена в маба. На мой вопрос, убит ли маб, он ответил, что
нет, что маб в соседней хижине. Я отправился или, вернее,
влез в хижину (так высоки пороги и так малы двери), и в
полумраке увидел под потолком что-то белое—это и был маб.
Хижина была в два этажа, и животное висело го-
ловой вниз, крепко привязанное за хвост.
Желая рассмотреть маба поближе, я сказал, что-
бы его вынесли из хижины. Вангум раковиной пере-
резал лиану, привязан-
ную к хвосту маба; то-
гда тот ухватился перед-
ними лапами за бамбук
с такой силой, что Ван-
гум, держа его за хвост
обеими руками, не мог
стащить его с места;
маб вонзил свои крепкие
острые когти в дерево.
Вангум с силой уда-
рил толстой палкой по
передним ногам маба; от
боли животное вынужде-
но было уступить, и его,
наконец, стащили вниз.
160
Держа маба за хвост, чтобы
не быть укушенным, Вангум вы-
бросил его из хижины прочь.
я последовал за ним. Раненое
животное сердито разевало ] /
рот и при каждом моем дви-
жении показывало свои длин-
ные нижние резцы и серо-красноватый язык, но убежать не
пыталось. Маб был пятидесяти сантиметров длины, серовато-
белого цвета. Мех у него мягкий и густой, но шерсть не
длинная. Жирное тело не могло держаться на коротких нога?;,
снабженных длинными согнутыми когтями.
Когда, собравшись с духом, маб вздумал бежать, то на
ровной земле это ему не удалось. Он сделал несколько не-
уклюжих движений, остановился и прилег; может быть, он не
оправился еще от сильного удара палкой по передним ногам
или от раны стрелой.
Желая приобрести маба, я спросил, чей он, и сейчас же
предложил в обмен нож. Оказалось, что настоящего владельца
у маба нет, потому что пойман он следующим образом.
Утром двое туземцев в одно и то же время заметили
зверя, который спускался с дерева почти у самой деревни.
Когда они бросились ловить его, испуганный маб, не видя
другого спасения, быстро влез на отдельно стоящую пальму,
после чего в ловле приняло участие полдеревни: один выстре-
лил из лука, слегка ранив маба в шею, другой влез на дере-
во и сбросил его, остальные поймали его уже внизу. Было
решено съесть его сообща, и уже приготовили костер, чтобы
опалить его густую шерсть.
Мое предложение очень озадачило туземцев. Каж-
дому хотелось получить нож, но никто не смел сказать: «маб
мой». Мне отвечали, что дети в Горенду будут плакать, если
им не дадут поесть мяса маба. Я знал очень хорошо, что если
я (возьму животное и унесу его домой, никто из жителей
Горенду не посмеет воспротивиться этому. Но мне не хоте-
лось поступить несправедливо и силой завладеть чужой соб-
ственностью.
Я объявил поэтому стоящим в ожидании моего решения
туземцам, что пусть люди Горенду съедят маба, но что голову
его я беру себе. Обрадованные таким оборотом дела, несколь-
ко человек бросились помогать мне. Тупым ножом, за неиме-
нием другого, перепилил я шею несчастного животного, кото-
рое во время варварской операции не испустило ни одного
звука.
Когда я мыл покрытые кровью руки, я вспомнил, что еле-
11 Путешествия
довало отрезать переднюю и заднюю ноги, но маб был уже
на костре, и я должен был удовольствоваться полуобуглен-
ными конечностями. Я успел спасти еще часть цепкого голого
хвоста, который очень похож на длинный палец и покрыт в
разных местах роговыми бородавками.
21 апреля
Срисовал морду, ноги и хвост маба и отпрепарировал че-
реп, который оказался отличным от черепов, полученных в
Теньгум-Мана; мех у той разновидности тоже был другой —
черный с желтоватыми пятнами. Вынул мозг, срисовал его и
сделал несколько разрезов.
Когда я занимался этим, послышался легкий шорох. Боль-
шая ящерица, по крайней мере метра в полтора длиной, со-
бирала под верандой обрезки мускулов маба, которые я выбро-
сил, препарируя череп.
Пока я схватил заряженное ружье, ящерица, быстро пере-
бежав площадку перед домом, скрылась в лесу. Я сделал не-
сколько шагов и был остановлен странным звуком над го-
ловой.
Высоко в зелени я заметил красивый гребень черного ка-
каду. Он, должно быть, увидев меня, с криком улетел в лес.
В то же время я услыхал падение ореха кенгара. Обойдя
дерево, я увидал другого какаду, который сидел еще выше
и раскусывал твердую скорлупу ореха. Я рискнул выстрелить,
и большая птица, махая одним крылом (другое было простре-
лено), упала вниз. Несколько дробинок пробило череп, глаз
был* налит кровью. Какаду бился здоровым крылом и рыл
клювом землю. Бамбуковая палка в три сантиметра в диамет-
ре, схваченная клювом, была изгрызена в щепки.
Птица упала, наконец, на спину, широко открыла клюв в
усиленно дышала. Надышавшись, она могла закрыть мяси-
стым языком все отверстие рта, хотя клюв был раскрыт.
Язык, прижатый к нёбу, как хорошо прилаженный клапан,
совершенно замыкает рот. Способность закрывать рот при
открытом клюве встречается, вероятно, и у других птиц и,
несомненно, имеет значение при полете.
Какаду недолго заставил себя ждать, и я скоро мог начать
препарировать его скелет. Я измерил расстояние между кон-
цами крыльев, осторожно отпрепарировал красивый хохол и
выдернул из хвоста большие перья, которыми туземцы укра-
шают свои гребни. Они действительно красивы — черно-ма~
тового цвета с голубоватым отливом.
Несмотря на пароксизм лихорадки, я тщательно отпрепарш
ровал скелет, причем вес срезанных мускулов равнялся при-
близительно двум фунтам; вес же всей птицы был около
162
четырех с половиной фунтов. Мускулы какаду дали нам пб
чашке (сделанной из кокосовой скорлупы) хорошего бульона.
Посуда наша мало-помалу заменилась более примитивной,
которая не так бьется, как фарфор илих фаянс. Я наделал
с десяток чаш из скорлупы кокосовых орехов, и они засту-
пили постепенно место разбитых тарелок и блюд.
26 апреля
Вчера в Бонгу пришла пирога из Били-Били. Сегодня с
раннего утра толпа моих знакомых расположилась перед хи-
жиной; между пришедшими были также четыре человека из
деревни Рай. Эта деревня лежит на юго-восточной стороне
залива, за рекой, и я в первый раз видел перед собою жите-
лей с того берега. Внешностью и украшениями они не отли-
чаются от здешних.
Каин просил отточить ему маленький топор. Я ему как-то
прежде дал обломок железа от сломанного ящика. Он очень
аккуратно сделал ручку топора по образцу обыкновенных
ручек каменных топоров, но вместо камня вложил кусок
железа, данного мною, и прикрепил его к ручке совершенно
так же, как туземцы прикрепляют камень. Он пробовал отто-
чить железо на камне, но это ему не удалось; потому-то он и
принес свой новый топор в Гарагаси.
Этот и многие другие подобные примеры доказывают, что
туземцы с радостью примут и будут употреблять европейские
орудия при первом представившемся случае.
Мои гости сидели долго, и, наконец, перед уходом люди
Били-Били, наслышавшись в Бонгу и в Горенду о моих «табу»,
которые убивают птиц на высоких деревьях, а также могут
убивать и людей, попросили меня показать им «табу» и вы-
стрелить. Люди из Рай-Мана очень боялись и просили не стре-
лять. Другие, однако, пристыдили их, так что все стали упра-
шивать меня удовлетворить их любопытство, и я согласился.
Когда я вынес ружье, мои папуасы тесно шрижались один
к другому. Многие обхватили соседей рукой в ожидании
страшного происшествия.
Когда раздался выстрел, они все разом, точно снопы, по-
валились на землю; ноги у них так тряслись, что они даже
не могли усидеть на корточках.
Я уже давно опустил ружье и рассматривал лежащих,
когда некоторые осмелились, наконец, взглянуть в мою сторо-
ну, приподнимая голову и отнимая руки от ушей (уши они за-
мкнули, как только раздался выстрел). Было интересно наблю-
дать выражение страха на их лицах; рты полуоткрыты, язык
не может внятно произносить слова, глаза тоже открыты бо-
163
лее обыкновенного. Трясущимися руками многие делали мне
знаки, чтобы я унес страшное оружие.
Выйдя снова из хижины, я застал туземцев в оживленном
разговоре. Они передавали один другому свои впечатления и,
повидимому, стремились скорее уйти. Я успокоил их, говоря,
что ружье мое может быть опасным только для дурных лю-
дей, а для хороших, таких, как они, у меня есть табак, гвоз-
ди и т. д.
Если бы я не видел сам, то с трудом мог бы себе пред-
ставить, что крепкие, здоровые, взрослые люди так испугают-
ся ружейного выстрела. В то же время я заметил, что страх
туземцев непродолжителен.
Когда они ушли, я отправился с ружьем в лес, где на-
ткнулся на троих туземцев. Один играл на папуасской флейте,
состоящей из простой бамбуковой трубки, закрытой с двух
концов, но с двумя отверстиями по бокам—внизу и вверху;
двое других были заняты около толстого гнилого пня, кото-
рый они прилежно рубили каменными топорами; рыхлая
гниль так и летела в разные стороны. Из этой массы вывали-
вались белые жирные личинки; они сотнями пробуравливали
лежащий ствол.
Порубив некоторое время, папуасы оставляли топоры и с
большим аппетитом жевали и глотали толстые личинки,
иногда обеими руками кладя их в рот. Поев достаточно, па-
пуасы снова принимались за флейту и топоры. Они имели
очень веселый вид, то лакомясь, то снова принимаясь за му-
зыку.
Я заметил, что в разные периоды года у туземцев в ходу
разные музыкальные инструменты и что это сопряжено с ха-
рактером употребляемой пищи: так, например, «тюмбип»1
они употребляют, когда едят бау; при аяне он лежит у них без
употребления; когда же едят свинью, то трубят в большие
бамбуковые трубы, бьют в барум и т. д.
Подходя к Бонгу, я увидел вытащенную на берег большую
пирогу, совершенно похожую на те, которые строятся в Били-
Били. Она принадлежала жителям Гада-Гада.
Приезжие попросили меня посидеть вместе с ними, и хот51
они видели меня в первый раз, но все знали мое имя очень
твердо.
Между ними и жителями Митебог я встретил людей с
очень симпатичными физиономиями. Выражение лица неко-
торых молодых папуасов было так кротко и мягко, что по-
добные физиономии, помимо цвета кожи, представляли бы
исключение даже между так называемыми цивилизованными
1 Тю м б и н — бамбуковая флейта.
164
расами. 'Мои соседи имеют вид гораздо более суровый, и об-
ращение их не такое предупредительное; вообще они состав-
ляют переход между островитянами и жителями горных де-
ревень.
Пока в деревне для меня приготовляли ужин, я обрати !
внимание на выделку большого бамбукового гребня; един-
ственным орудием служила при этом простая раковина. Нель-
зя было не подивиться терпению и искусству работавшего.
Когда гости с островов Гада-Гада и Митебог собрались
в путь, я заметил, что между подарками деревни Бонгу, со-
стоявшими из большого количества таро в корзинах, находи-
лись также одна пустая бутылка и три гвоздя, как большие
драгоценности. Таким образом, вещи европейского происхож-
дения могут странствовать далеко от того места, куда они
были завезены непосредственно, и давать исследователям
повод, к неправильным предположениям.
М А Й
2 мая
Семена тыквы, данные мною туземцам и посеянные ме-
сяца два или три тому назад, принесли первые плоды. Туй и
Лялу утром явились в Гарагаси пригласить меня притти к ним
вечером «поесть тыквы». Я был удивлен, что они запомнили
это слово, и нашел, что оно вошло в общее употребление.
Туй пригласил меня, оказывается, для того, чтобы я по-
казал им, как следует есть тыкву: это была первая, которую
им случилось видеть. Я разрезал тыкву и положил в горшок
с водой, где она скоро сварилась. Туземцы обступили меня,
желая посмотреть, как я буду ее есть. Хотя я и не люблю
тыквы, но решил показать, что ем ее с аппетитом, чтобы и
туземцы попробовали ее без предубеждения. Однако, новое
кушанье все-таки показалось им чем-то особенным; они, нако-
нец, порешили есть ого вместе с наскобленным кокосовым оре-
хом и в этОхМ виде скоро уничтожили всю тыкву.
4 мая
Удары барума в Бонгу, начавшись вечером, продолжались
время от времени всю ночь. Около полудня пришли туземцы
с приглашением итти с ними поесть свинины и послушать их
пение. Не желая нарушать хороших отношений с туземцами,
я пошел.
В деревне не было ни одного мужчины — одни женщи-
ны и дети; зато на площадке, в лесу, я был встречен продол-
жительным завыванием со всех сторон, после чего все разом
стали звать меня присесть к ним. Я выбрал место немного в
стороне, чтобы лучше видеть происходящее.
165
Человек десять были заняты приготовлением еды; другие
усердно жевали и процеживали кеу, действие которого уже
заметно было на многих физиономиях; третьи сидели, ничего
не делая, и вели оживленный разговор, причем я часто слы-
шал имя «Анут» и «тамо Анут». Про них мои соседи расска-
зывали, будто они хотят напасть на мою хижину, зная, что
у меня много ножей, топоров и красных маль, а что нас всего
двое: я и Ульсон. Уверенный, что это действительно может
случиться (и не без согласия моих знакомых из Бонгу или
Гумбу, которые будут весьма непрочь разделить с теми людь-
ми добычу), я счел подходящим обратить все это в шутку и
прибавил, что не мне будет худо, а тем, кто явится в Гарагаси,
а потом переменил разговор, спросив, не пойдет ли
кто-нибудь со мною в Энглам-Мана. Мне ответили, что Бонгу
с Энглам-Мана не в хороших отношениях, что если они пой-
дут туда, то будут убиты, но что жителям Гумбу туда итти
можно.
Когда кушанье было готово и разложено по порциям,
один из туземцев побежал в деревню, и мы скоро услышали
удары барума. Тогда одни закричали изо всех сил, другие
принялись трубить. Шум был оглушительный и явно достав-
лял туземцам удовольствие.
На некоторых влияние кеу было уже весьма заметно.
Язык не слушался их, они плохо стояли на ногах, а руки
тряслись.
По случаю пира головы и лица туземцев были раскраше-
ны; у одного вся голова намазана черной, у другого — красной
краской; у третьих голова красная с черным бордюром, у
иных — черная с красным бордюром; только у стариков ни
лица, ни головы не были раскрашены. Вообще старики упо-
требляют одну только черную краску для волос и лица и поч-
ти не носят никаких украшений на шее.
6 мая
Вечером был в Горенду. Инго нарисовал мне в записную
книгу фигуры разных животных и людей. Я удивился пря-
мизне линий и твердости руки при употреблении такого со-
вершенно нового для него инструмента, как карандаш.
Только сегодня, то есть в конце восьмого месяца, мог я
узнать слоза «отец», «мать», «сын» на диалекте Бонгу.
Я воспользовался приходом четверых туземцев, чтобы
поднять шлюпку на берег еще выше, чем прежде; для этого на-
до было снести вниз толстое бревно и подложить под киль.
Я и Ульсон с большим усилием пронесли его шагов двадцать,
166
а потом, донеся бревно до берега, я сказал, что теперь его
можно катить по песку, но туземцы, очень удивленные нашей
силой, хотели показать свою: все четверо приступили к бревну,
подняли его с большим трудом и, крича и пыхтя, почти бе-
гом донесли до шлюпки. Так поступают они при каждом слу-
чае, где требуется сильное напряжение: берутся за дело с
криком и азартом, воодушевляя друг друга восклицаниями, и
действительно успевают сделать то, что навряд ли успели бы
сделать, действуя молча и медленно.
Много посетителей: из Энглам-Мана человек пятнадцать
или двадцать, из Ямбомбы, Тути, Били-Били и др.
14 мая
Нога очень болит. Маленькие ранки, полученные при экс-
курсии в Энглам-Мана, слились из-за небрежного ухода
в несколько больших, так что я не могу ходить.
Из Горенду принесли мне роскошный ужин: вареное таро,
печеный плод хлебного дерева, саго с натертым кокосовым
орехом.
22 мая
Нарывы на ноге еще не прошли; я не мог с ними нянчиться,
так как вынужден ежедневно ходить на охоту, чтобы не го-
лодать.
Сегодня в Горенду туземцы серьезно попросили меня пре-
кратить дождь. На мой ответ, что сделать этого я не могу, они
все хором заявили, что я могу, но не хочу.
23 мая
Туй рассказал мне, что он только что вернулся из Богати,
где собрались многие жители окрестных деревень по случаю
смерти одного из них. Вот почему, объяснил мне Туй, мы слы-
шали много раз в продолжение вчерашнего дня удары барума.
Это делается, продолжал он, когда умирает мужчина; если
умирает женщина, в барум не бьют.
Буа принес мне экземпляр маба, и я приобрел его в обмен
на нож. Препарируя скелет, я отдал обрезки мяса Ульсону, ко-
торый изрубил их для супа, так как вареное и печеное мясо-
маба, ароматичное и приторное, мне не нравится.
25 мая
При восходе солнца послышался в Горенду барум, но не
такой громкий и продолжительный, как обыкновенно. Туй ска-
зал мне, что барум был слышен по случаю смерти одного из
жителей Гумбу и что жители Горенду и Бонгу отправляются
а Гумбу. Я поспешил выпить кофе, чтобы итти туда же.
Дорогой я встретил целую вереницу туземцев, вооружен-
ных копьями, луками и стрелами. Когда они узнали, что и я
167
иду в Гумбу, было заметно, что они сразу не могли решить: от-
говаривать меня или нет. После общего совещания они пред-
почли молчать.
Выйдя к морю, мы догнали целую толпу женщин; многие
шли с грудными детьми в мешках или на плечах, смотря по воз-
расту. У входа в деревню наша группа остановилась: мне ска-
зали, что женщины должны пройти вперед; мы пропустили их
и скоро услышали их плач и вой, очень похожий на вой здеш-
них собак.
Когда я подошел к первым хижинам, один из спутников
сказал мне, чтобы я был осторожнее, так как в меня может по-
пасть стрела или копье. Не понимая, в чем дело, я отправился
далее. С площадки, окруженной хижинами, неслись крики, а
иногда и громкие речи. Сопутствовавшие мне туземцы, держа
в левой руке лук и стрелы, а копье наперевес в правой, беглым
шагом поспешили на площадку и выстроились в ряд против
первой группы, уже находившейся там.
Я остановился в таком месте, откуда мог видеть происхо-
дившее и быть в то же время заслоненным от стрел.
/4ежду обеими шеренгами нападающих и защищающихся,
стоявшими одна против другой, выступил один из жителей
Гумбу, кажется, родственник умершего. Он ораторствовал
очень громко, подкрепляя свои слова энергичными движения-
ми, кидаясь в разные стороны и угрожая наступавшим своим
копьем. От времени до времени с другой стороны являлся
противник и тоже действовал более гортанью и языком, чем
луком и копьем. Некоторые, правда, пускали стрелы, но явно
стараясь не задеть никого. Крик, беготня и суматоха были»
значительные.
1 )8
Туземцы выступали не вместе, а поочередно; навстречу
выходил тоже только один противник. Смотря на эту военную
игру, я не мог не любоваться тем, как красиво сложены папуа-
сы и как грациозно движутся их гибкие тела...
На меня воины оглядывались с удивлением: я был непро-
шенный гость. Наконец, набегавшись и накричавшись, они усе-
лись в несколько рядов на площадке; за ними расположились
женщины с детьми. Все стали курить и не так громко, как
обыкновенно, разговаривать.
Несколько человек занялись приготовлением «папуасско-
го гроба»: были принесены отрезки пальмовых листьев и сши-
ты лианами так, что образовались два длинных куска. Эти кус-
ки были положены крест-накрест и снова скреплены посре-
дине; затем концы загнуты так, что двойная средняя часть
образовала дно большой коробки, а загнутые концы — стен-
ки. Чтобы стенки не распадались, коробка была обвязана в не-
скольких местах лианами.
Туземцы не спешили, курили и разговаривали вполголоса.
Вой в хижине покойника то усиливался, то стихал. Немного
в стороне варился в большом горшке бау; совсем еще горячим
он был положен на листья, связан в пакет и повешен на сук де-
рева около хижины, у дверей которой висела убитая собака..
Мне объяснили, что ее потом будут есть гости, присутствую-
щие при погребении.
Несколько человек вошли в хижину умершего и скоро по-
казались в дверях, неся покойника, который был уже в сидя-
чем положении, так что подбородок его касался колен; лицо
смотрело вниз; рук не было видно: они находились между
туловищем и согнутыми ногами. Все тело было обвязано
16Р’
'поясом покойника, чтобы удержать члены в желаемом поло-
жении.
Трое туземцев несли умершего: двое придерживали его по
сторонам, а третий, обхватив туловище и ноги руками, нес
его. Женщины, из которых одна была мать покойного, а дру-
гая — жена, заканчивали процессию, придерживая концы
пояса, который обхватывал тело умершего. Обе они были
измазаны черной краской, очень небрежно, пятнами. На них
не было никаких украшений, и даже обыкновенная, весьма
приличная по своей длине юбка их была заменена сегодня
поясом, от которого висели спереди и сзади обрывки черной
бахромы, едва покрывавшие тело. Повидимому, они умыш-
ленно нарядились так, чтобы показать, что не имели ни вре-
мени, ни желания заняться своим костюмом. Обе они плакси-
выми голосами тянули печальную песню.
Когда покойника вынесли из дверей, все присутствующие
смолкли, встали и хранили молчание до конца.
Покойника опустили в коробку, стоявшую посредине пло-
щадки; голову его покрыли тельруном (мешком, в котором
женщины носят детей) и потом, пригнув боковые стенки ко-
робки, связали их над головой так, что коробкд приняла форму
грехгранной пирамиды; затем ее тщательно обвязали лианами
.и привязали верхний конец к толстому шесту.
Во время этой операции несколько туземцев выступили
из рядов и положили около коробки с телом несколько сухих
кокосовых орехов и новый, недавно выкрашенный, пояс. Затем
двое туземцев взяли концы шеста, к которому был привязан
сверток с покойником, на плечи и понесли обратно в хижину;
третий взял кокосы и пояс и последовал за ними.
Этим церемония окончилась. Присутствовавшие разобрали
свое оружие и стали расходиться. Я пошел в хижину посмот-
реть, куда положат тело: зароют или оставят просто в хижине.
Последнее предположение оправдалось. Шест был поднят
на верхние перекладины под крышей, и пирамидальная короб-
ка закачалась посреди опустевшей хижины.
Возвращаясь домой, я догнал туземцев; человек сорок за-
шли ко мне в Гарагаси поболтать о покойнике, покурить, по-
просить перьев и битого стекла для бритья.
29 мая
Несмотря на головную боль и головокружение, я решил не
откладывать своей экскурсии и итти вечером в Гумбу, а отту-
да на следующее утро в Энглам-Мана. Приняв на всякий слу
чай хину, я отправился в Гумбу, сопровождаемый тремя маль-
чиками из этой деревни, которым дал нести нужные для экс-
курсии вещи.
ГО
Так как уже темнело, я пошел вдоль морского берега и
таким образом добрался до деревни, при входе в которую ожи-
дала меня молодежь Гумбу. С криками,- «Маклай гена!» (Мак-
лай идет), «Э мем!» они выхватили мои вещи у мальчиков и
проводили меня до площадки, где я нашел целое собрание, за-
нятое ужином. Тамо (взрослые мужчины) сидели на барле, ма-
ласси (молодежь) — на земле около хижины. Как я узнал,
сегодня был ужин в честь или в память умершего; по этому
случаю ели свинью, но ели одни только тамо; маласси же
довольствовались одним бау. Как «тамо боро» (большому че-
ловеку) и как гостю, передо мною поставили большой табир с
таро и с большим куском свинины.
Немного в стороне, на цыновке около костра, лежал Кум.
Он жаловался на сильную боль в боку и в животе и просил по-
мочь ему. Я дал ему несколько капель опия, и на другой день
Кум прославлял мое лекарство.
После ужина около меня собралась вся деревня. Мы сиде-
ли в совершенной темноте. Костра не было, а луна всходила
поздно. Меня расспрашивали о России, о домах, свиньях, де-
ревьях и т. п. Перешли потом к луне, которую, очевидно, сме-
шивали с понятием России, хотели знать, есть ли на луне
женщины, сколько у меня там жен; спрашивали о звездах и
допытывались, на которых именно я был, и т. д. Каждое мое
слово выслушивали с большим вниманием.
Стало холодно и сыро, и я пожелал итти спать. Несколько
человек проводили меня в обширную буамбрамру, принадле-
171
жавшую Алуму, одному из туземцев, который завтра должен
был итти со мною.
Более половины буамбрамры в длину было занято широки-
ми нарами, другая — двумя большими барумами, так что для
прохода оставалось немного места. Я прозяб, сидя на пло-
щадке, и был доволен, что могу напиться чаю, ибо взял с со-
бою все необходимое для чаепития.
На пылающем посредине хижины костре быстро вскипела
вода. Хотя огонь костра весело пылал, в буамбрамре было
недостаточно светло, и я зажег стеариновую свечку. Затем я
отыскал чистую доску и, покрыв ее салфеткой, разложил все
вещи, необходимые для чаепития: небольшой чайник, жестян-
ку с сахаром, жестянку с бисквитами, стакан и ложку. Все
эти приготовления к ужину до того удивляли туземцев, что они
даже не говорили, а молча, с напряженным вниманием, следи-
ли за каждым моим движением.
Я уже так привык не смущаться десятками глаз, устремлен-
ных на меня в упор, что нисколько не стеснялся и поспешил
выпить чаю, чтобы скорее лечь отдохнуть.
Я постлал на барлу одеяло, красный цвет и мягкость кото-
рого возбудили взрыв удивления, и, сняв башмаки, улегся на
нары. Человек пять или шесть оставались в хижине и продол"
жали болтать, но одного жеста с моей стороны было достаточ-
но, чтобы выслать их всех вон.
Скоро в деревне все стихло, и я заснул.
Меня разбудил шорох — как будто в самой хижине. Было,>
однако; так телшо, что нельзя было ничего разобрать. Я повер-
нулся и снова задремал. Во сне я почувствовал легкое сотрясе-
ние нар хак будто кто-то лег на них. Удивленный смелостью
пришельца, я, недоумевая, протянул руку, чтобы убедиться,
действительно ли кто-нибудь лег рядом со мною. Я не ошиб-
ся; но как только я коснулся тела туземца, рука его схвати-
ла мою, и я скоро не мог сомневаться, чго рядом со мною ле
жала женщина. Убежденный, что эта оказия была делом мно-
гих и что тут замешаны папаши и братцы, я решил сейчас же
отделаться от непрошенной гостьи, которая все еще не выпу-
скала моей руки. Я быстро соскочил с барлы и сказал: «Ни
гле, Маклай нангели авар арен» («Ты ступай, Маклаю женщин
не нужно»).
Подождав, пока моя ночная посетительница выскользнула
из хижины, я снова занял место на барле. Впросонках слышал
я шорох, шептанье, тихий говор снаружи; в этой проделке, по'
видимому, участвовала не одна только незнакомка, но и ее
родственники и другие. Было так темно, что, разумеется, лица
женщины я не видел.
172
На следующее утро я не счел подходящим собирать справ-
ки о ночном эпизоде — такие мелочи не могли интересовать
человека с луны1. Я мог, однако, заметить, что многим
известно ночное происшествие и его результаты. Тузем-
цы, казалось, были так удивлены, что не знали, что и ду-
мать.
Хотя я встал часов в пять, мы собрались в путь не ранее
семи, когда солнце уже поднялось довольно высоко. Мой ба-
гаж я разделил между двумя туземцами, и, несмотря на то,
что каждый нес не более восемнадцати фунтов или даже ме-
нее, оба жаловались на тяжесть ноши.
Мы расположились отдохнуть около речки. Я взял с собой
остатки вчерашнего ужина, чтобы было чем закусить в до-
роге, и предложил часть моим спутникам, но они все отказа-
лись, заявив, что вместе с этим таро варилась свинья, кото-
рую ели одни только тамо; маласси не могут касаться до пи-
щи, варившейся вместе с мясом, а если коснутся — заболеют.
Это было сказано вполне серьезно, с полной верой в то, что
это так, и я снова убедился, уже не в первый раз, что понятие
«табу»1 2 3 существует здесь, как и в Полинезии.
Отсюда началась самая трудная часть дороги: почти всё
в гору и большей частью вдоль открытых склонов, на кото-
рых рос высокий унан 3, коловший и резавший мне лицо и шею
своими верхушками. Туземцы, чтобы защитить свое далеко не
нежное тело от царапин, держали перед собою ветви в виде
щитов.
Тропинки не было видно. Одни ноги чувствовали ее, не
1 Миклухо-Маклай полагал, что папуасы именуют его «каарам тамо»—
«человек с луны». Советский ученый Н. А. Бутинов высказал недавно
предположение, что это—ошибка, что в действительности папуасы называ-
ли Маклая не «каарам тамо», а «гаро тамо» — «человек в оболочке»,
«человек, одетый с ног до головы», что они не могли называть его «че-
ловеком с луны», так как, по их представлениям, луна — живое существо,
небольшое, способное поместиться у них в хижине.
2 «Обычай табу, — писал Маклай в одной из своих статей,—состоит
в запрещении, налагаемом на известные предметы. Так, например, многие
предметы совершенно запрещены женщинам, детям и юношам. На изве-
стные пиры имеют доступ только взрослые мужского пола; даже к ку-
шаньям, приготовленным на месте пира, юноши, женщины и дети не име- >
ют права прикасаться; им запрещено не только употреблять музыкаль-
ные инструменты, но даже видеть их; при звуках этих инструментов они
должны убегать; употребление кеу тоже дозволено одним взрослым
мужчинам; известные хижины, где собираются мужчины, известные сбор-
ные места в лесу, предназначенные для пиршеств, недоступны женщинам
и детям. Для мужчин тоже существует запрет на разные предметы:
украшения, кушанья и т. п.».
3 Унан — жесткая густая трава выше человеческого роста.
173’
встречая препятствия для движения. Пропустив человека^
унан снова замыкал тропинку.
Пока я записывал и рисовал виденное, мои спутники усерд-
но кричали, чтобы вызвать кого-нибудь с плантаций. Наконец
в ответ на их зов послышались женские голоса. Мои спутни-
ки обступили меня, так что собравшимся женщинам меня не
было видно. Когда же те подошли поближе, спутники мои рас-
ступились, и женщины, прежде никогда не видавшие белого,
остановились передо мною, как вкопанные. Они не могли ни
говорить, ни кричать; наконец, опомнившись, с криком стрем-
глав кинулись вниз при страшном хохоте моих проводни-
ков.
Младшая, вздумавшая оглянуться, оступилась и растя-
нулась. Мои спутники сказали ей что-то вслед, что заставило ее
взвизгнуть, быстро вскочить и последовать за остальными.
Мы поднялись к небольшому леску. Здесь, обменявшись
с туземцами несколькими словами, Обор сломал ветку, про-
шептал что-то над ней и, зайдя за спину каждого из нас, по-
плевал и ударил раза два веткой по спине; затем, изломав
ветку на мелкие кусочки, он спрятал их в лесу между хворо-
стом и сухими листьями.
Не умея добывать огонь, туземцы берут с собой из дому,
как я уже не раз говорил, горящие головни, особенно отправ-
ляясь в далекие экскурсии. Так было и сегодня; двое из моих
спутников запаслись огнем, но, узнав, что я могу добыть его^
как только они этого пожелают, очень обрадовались и броси-
ли лишнюю ношу. К величайшему удовольствию сопровож-
давших меня туземцев, мне уже и раньше случалось зажигать
спички и давать им возможность разводить маленький огонек,
чтобы высушить табак и зеленый лист, в который они его за-
вертывают. Здесь я доставил им в третий раз удовольствие
посмотреть на вспыхивающую спичку и покурить.
Крики моих проводников были услышаны жителями Эчг-
лам-Мана, которые, завидев меня, сейчас же умерили скорость
шагов и не без робости подошли к нам. После обычных при-
ветствий, жевания бетеля и курения мы двинулись далее.
Тропинка обратилась в лестницу, состоявшую из камней и
корней; местами она была.так крута, что даже туземцы соч-
ли нужным вбить между камнями колья, чтобы дать ноге воз-
можность найти опору. В местах, где положительно нельзя
пройти, были построены из бамбука узкие мостики. Взби-
раясь вдоль обрывистой стены, надо было переставлять одну
ногу за другой, чтобы* не свалиться. Разрушив немногие ис-
кусственные приспособления, деревню с этой стороны можно
в по.ччаса сделать труднодоступной.
174
Я был рад добраться, наконец, до деревни.
Ноги чувствовали десятичасовую ходьбу. По
приходе в деревню я сразу потребовал моло-
дой кокосовый орех, чтобы утолить жажду.
В великому моему неудовольствию, там ока-
зались только старые орехи, воду которых
пить нельзя. Зато меня усердно угощали бете-
лем, предлагали сделать кеу и т. д.
Отдохнув немного, я отправился, сопро-
вождаемый целой процессией, по деревне или
по кварталам ее, которых оказалось три. Хи-
жины здесь были так же малы, как в Тень-
гум и Колику-Мана, и деревня эта, как и дру-
гие горные, грязнее прибрежных. Зная, что я
интересуюсь телумами, меня зазывали во
многие хижины, и я удивился множеству телу-
мов сравнительно с числом их в береговых
деревнях. Некоторые я срисовал. Везде, где
только я останавливался, мне приносили оре-
хи арековой пальмы, которыми изобилуют
Теньгум и Энглам-Мана. Вернувшись к хижине, где я оставил
вещи, я увидел, что для меня готовят ужин.
Солнце уже садилось. Я выбрал место близ огня и принял-
ся за ужин. Скоро все мужское население Энглам-Мана собра-
лось около меня и моих спутников. Спутники мои много рас-
сказывали людям Энглам-Мана обо мне; рассказывали даже
такие пустые мелочи, которые
я сам давно забыл и припо-
мнил только теперь, слушая ту-
земцев. Разумеется, все было
очень искажено, преувеличено,
пройдя целый ряд рассказчи-
ков и пересказчиков. Слушая>
что обо мне говорили туземцы
(упоминая и о луне, и о воде,
которую я мог заставлять го-
реть, и о выстрелах, и о пти-
цах, которых я убиваю в ле-
су) , я убедился, что здесь ме-
ня считают существом совер-
шенно необыкновенным.
31 мая
Посредственно проспав’
ночь, я проснулся рано, еще
перед рассветом и стал приду
175
мывать, как бы сделать нужные наблюдения, не испугав ту-
земцев.
Вставая, я принялся кряхтеть и потирать себе ногу, и, ког-
да туземцы спросили меня, что со мною, я ответил, что нога
очень болит. 'Мои вчерашние спутники принялись тоже охать
и повторять: «самба борле» (нога болит). Я посидел, как бы
что-то обдумывая; затем встал, говоря: «У Маклая есть хоро-
шая вода: потереть ногу — все пройдет».
Туземцы поднялись с нар посмотреть, что будет.
Я достал мой гипсотермометр \ налил из принесенной
склянки воды, зажег лампочку, приладил на известной высоте
термометр, сделал нужное наблюдение и записал температуру.
Затем я объявил, что мне надо еще воды, сделал опять наблю-
дение и, снова записав температуру, слил оставшуюся воду в
стакан и уложил весь аппарат в мешок. Видя, что публики на-
бралось очень много, я снял носок, и усердно начал натирать се-
бе ногу, поливая ее водой; затем я снова улегся, объявив, что
скоро боль в ноге пройдет. Все присели, чтобы посмотреть на
чудо исцеления, и вполголоса стали говорить о нем.
Минут через десять я начал шевелить ногой, попробовал
ступить на нее и, сперва хромая, уложил вещи, а затем вышел
из хижины уже совсем здоровым, к великому удивлению ту-
земцев, видевших чудо и отправившихся рассказывать о нем
по деревне. Это скоро привлекло ко мне разных больных, ожи-
давших быстрого исцеления от моей воды. Я показал им пу-
стую склянку и сказал, что воды больше нет, но что в Гарага-
си я могу найти для них лекарство.
Приготовление чая, новые вещи и невиданная процедура
отвлекли внимание толпы. Я мог спокойно срисовать свое-
образную хижину, в которой провел ночь. Она стояла позади
других на небольшой возвышенности, на голой скале, не от-
личаясь по архитектуре от прочих. Крыша по сторонам спу-
скалась до самой земли. Размерами своими хижина была да-
же меньше многих других; зато по обеим сторонам узкой и
низкой двери, походившей более на окно, стояли телумы.
Некоторые из них были в рост человека.
Над дверью висели кости казуара, черепах, собак, свиней,
перья птиц, кожа ящериц, зубы разных животных и т. п. Все
1 Гипсотермометр— прибор для измерения высоты места над
уровнем моря, состоящий из спиртовой горелки, сосуда с дестиллиро-
ванной водой и термометра. Действие прибора основано на том, что уп-
ругость паров кипящей воды равна внешнему давлению воздуха. Опре-
делив температуру воды, находят по специальным таблицам упругость
паров при этой температуре и тем самым давление воздуха и соответ-
ственно ему высоту места.
17G
эго вместе с телумами, вместе с серой, старой крышей, об-
росшей травой, придавало хижине своеобразный характер.
Между четырьмя телумами один обращал на себя особен-
ное внимание: он был самый большой; и хотя физиономией он
мало отличался от остальных, но держал обеими руками пе-
ред грудью длинную доску. покрытую неправильными нареза-
ми, похожими на какие-то иероглифы, почти потерявшие, впро-
чем, от ветхости отчетливость очертаний.
Внутри над нарами был устроен настил из расщепленного
бамбука; там хранились разные музыкальные инструменты,
употребляемые только во время «ай». С таинственностью,
говоря топотом, мне показали деревянную маску с вырезан-
ными отверстиями для глаз и рта, которая надевалась во вре-
мя специальных пиршеств; ее название здесь «аин», и это
была первая, которую мне пришлось видеть.
Задняя сторона хижины была занята тремя большими ба-
румами; большие горшки и громадные табиры1 стояли на пол-
ках по стенам, рядом с тремя телумами; под крышей висели
нанизанные рядами, почерневшие от дыма кости черепах, птиц,
рыб, челюсти кускуса, свиньи и т. п.; все это были воспомина-
ния об угощениях, происходивших в этой хижине.
Не успел я кончить эскиз хижины и напиться чаю, как по-
шел дождь, который постепенно так усилился, что итти сегод-
ня домой оказывалось невозможным. Пришлось вернуться под
крышу.,Времени было достаточно, и я сделал с помощью ка-
меры-луциды портрет одного из туземцев с весьма типичной
физиономией.
Жители оказались здесь очень различного роста, цветом
светлее прибрежных, но зато между ними чаще встречаются не-
красивые лица, чем среди береговых папуасов. О женщинах и
говорить нечего: уже после первого ребенка они здесь все
становятся одинаково некрасивыми. Зато между девочками
четырнадцати-пятнадцати лет встречаются некоторые с при-
ятными лицами.
Я узнал, что жители соседней деревни, называющейся Сам-
буль-Мана, получив известие о моем приходе сюда, явятся по-
знакомиться со мною.
Действительно, когда дождь перестал, на площадку яви-
лись люди из Самбуль-Мана. Я вышел к ним, пожал им руки и
указал каждому место около себя. Если я взглядывал на кого-
либо, он быстро отворачивался или смотрел в сторону до тех
1 Табиры составляют главное богатство в домашнем хозяйстве папуа-
сов, высоко ценятся при обмене и переходят по наследству из поколения
в поколение. Внутри и снаружи они выкрашены в черный цвет, а по краям
разукрашены резьбой. На изготовление одного табира требуется несколь-
ко лет.
177
пор, пока я не переводил глаз на другое лицо или на другой
предмет Тогда он, в свою очередь, начинал рассматривать
меня, оглядывая с ног до головы
Наречие Энглам-Мана немного отличается от наречия Сам-
буль и Теньгум-Мана. Я записал некоторые слова всех трех
диалектов.
После непродолжительной сиесты я совершил прогулку в
лес; нашел, что тропинки в худшем виде, чем вчера. Заметил
несколько новых для меня птиц, не встречающихся на побе-
режье. После дождя в лесу раздавалось немало птичьих голо-
сов; почти все были мне незнакомы. Я убежден, что орнито-
логическая фауна 1 гор значительно разнится от береговой.
Голод вернул меня в деревню. Один из первых попавших-
ся мне навстречу туземцев спросил меня, ем ли я кур. Я отве-
тил утвердительно. Тогда принесли двух кур и при мне раз-
мозжили им головы о дерево; затем вместо ощипыванш
спалили или сожгли перья; потом принесли несколько свя-
зок таро и стали его чистить. Все это были приношения от-
дельных личностей: вся деревня угощала меня.
Один из туземцев, чистивших таро, попросил у меня нож,
но он действовал им не только хуже и медленнее, чем своим,
зарезая слишком глубоко, но под конец даже обрезался, по-
сле чего двое туземцев принялись за изготовление бамбуковых
ножей.
Был принесен кусок старого бамбука, каменным топором об-
рублены оба конца и расколоты на тонкие длинные пластинки.
Когда их согрели на угольях, они приобрели такую твердость,
что ими можно было резать не только мягкое таро и ямс, но
также мясо и даже волосы. Пример этого я увидел здесь же:
один туземец, нечаянно попав ногой в лужу, обрызгал грязью
волосы другого; тогда первый взял бамбуковый нож и стал от-
резать большие пучки волос, забрызганные грязью. Дело не
обошлось без гримас сидящего, но редким ножом можно отре-
зать столько волос зараз, как этой бамбуковой пластинкой.
Здесь же' я видел, как такой же бамбуковой бритвой брили
голову небольшой девочке. Это былЬ сделано весьма искусно
и успешно, без всякой боли для пациентки.
Туземцы ходили за мною по пятам, целой толпой сопро-
вождая меня повсюду, умильно улыбаясь, когда я смотрел на
кого-нибудь из них, или без оглядки убегая при первом моем
взгляде.
Такая свита весьма утомительна, особенно если не можешь
1 Орнитология — наука, изучающая птиц; орнитологическая фау-
на— птицы, живущие в данной местности.
12*
179
говорить с людьми и объяснить им вежливо, что постоянное их
присутствие надоедает.
По случаю дождя все в деревне рано улеглись спать, и я мо-
гу писать эти заметки, сидя один у костра.
ИЮНЬ
1 июня
Встав до рассвета, я один отправился бродить по деревне
и ее окрестностям, чтобы найти удобное место с обширным
видом на горы кругом. Высокие цепи их, одна выше другой,
покрытые зеленью до вершин, манили меня к себе. Если бы
там были деревни, я скоро отправился бы туда, переходя из
одной в другую, все выше и выше. Но высокие горы не насе-
лены. Я сперва не верил этому, а сегодня убедился, что это
действительно так: нигде в горах, выше Энглам-Мана, нет и
признаков жилья.
Позавтракав, я стал торопить туземцев итти обратно. Чело-
век двенадцать захотели итти со мною: одни, чтобы нести
мои вещи, другие — свинью, подарок туземцев, третьи —
ради прогулки. Один из них, старик лет под шестьдесят, усерд-
но обмахивал себе шею, спину и ноги зеленой веткой, постоян-
но что-то нашептывая. На мой вопрос, для чего он это делает,
он мне объяснил, что дорога предстоит длинная, что для нее
нужны сильные ноги, и, чтобы ноги были сильны, он и де-
лает все это. Отдав ветку одному из моих спугников, он ска-
зал ему несколько слов, после чего и тот стал делать го же
самое.
Принесли горшок с вареным таро. Когда его содержимое
было разложено по табирам для моих проводников из Гумбу и
моих новых спутников из Энглам-Мана, один из них взял тле-
ющую головню и, подержав ее над каждым блюдом, произнес
короткую речь, высказав пожелание, чтобы мы благополучно
вернулись домой и чтобы с нами не случилось какого-нибудь не-
счастья.
Изза дождя дорога стала очень неудобной, но спускаться
было все-таки легче, чем подниматься. Мы часто останавлива-
лись, чтобы женщины Гумбу, возвращавшиеся вместе с нами
из Энглам-Мана, могли поспевать за нами. Кроме грудного
ребенка, почти у каждой на спине лежал громадный мешок
с провизией — подарок жителей Энглам-Мана; мужья же их
несли одно только оружие.
Я вернулся в Гарагаси не ранее пяти часов, после с лишком
восьмичасовой ходьбы.
Старый Бугай из Горенду пришел в Гарагаси с людьми из
Марагум-Мапа, с которыми Горенду и соседние деревни за-
189
ключили мир. Бугай с жаром рассказывал четырем пришедшим
о могуществе моего страшного оружия, называемого туземца-
ми «табу», и о том, как люди Горенду уже имели случай удо-
стовериться в его действии.
Пока мы беседовали, тихо прилетел большой черный какаду
и стал угощаться орехами кенгара как раз над моей хижиной.
Раздался выстрел, птица свалилась, а мои туземцы обратились
в бегство. Торжествующий Бугай, и сам немало струхнувший,
вернул гостей, уверяя, что Маклай человек хороший и им ниче-
го дурного не сделает.
Какаду показался мне очень крупным; когда я измерил рас-
стояние между концами его крыльев, оказалось 1 027 милли
метров. Вернувшиеся туземцы, попросив спрятать «табу»
в дом, подошли к птице, заахали и стали очень смешно при-
щелкивать языками. Я подарил им перья из хвоста какаду,
которыми они остались весьма довольны, и несколько боль-
ших гвоздей; с гвоздями они не знали, что делать, вертя их
в руках, ударяя один о другой и прислушиваясь к звуку, пока
Бугай не рассказал им о той многосторонней пользе, какую
туземцы уже .умеют извлекать из железных инструментов.
После этих объяснений Марагум-Мана-тамо завернули гвоз-
ди в старый маль.
Прислушиваясь к их разговору, я не мог ничего понять.
Диалект был отличен от языка Самбуль и Энглам-Мана.
Я вздумал пригласить жителей Горенду к себе, полако-
миться свининой, в Эшлам-Мана мне подарили свинью. Пока
мы их ждали, Ульсон принялся приготовлять суп и, отправив-
шись за водой, оставил в кухне несколько кусков мяса. Я за-
метил крупную ящерицу, пробирающуюся из кухонного шалаша
с большим кускохМ мяса. Незначительный шорох заставил ее
бросить добычу и скрыться.
Гости пришли и пробыли до пяти часов. Они даже при-
несли с собою кеу: одним словом, распоряжались у меня
в Гарагаси, как > себя дома. Мы расстались большими
друзьями.
13 июня
Небольшой кускус, которого я приобрел несколько недель
тому назад, живет и растет у меня отлично. Ест все: рис, аян,
бау, кокосовые орехи, сладкий картофель и очень любит ба-
наны. В продолжение дня он обыкновенно спит, свернувшись,
но все-таки ест, если ему дадут; ночью же немилосердно гры-
зет дерево ящика, куда я его сажаю.
14 июня
Приходили туземцы с просьбой указать им место, где на-
ходятся три их больших нецира — корзины для рыбной лов-
181
ли, которые снесены в море, несмотря на якоря. Они были
крайне разочарованы, услыхав, что я не знаю, где их корзины.
Зайдя в Горенду, я был окружен женщинами, просившими
меня дать имя девочке, родившейся день или два тому назад.
Я назвал несколько европейских имен, между которыми имя
Мария им понравилось более всех. Все повторяли его, и мне
была показана маленькая обладательница этого имени.
Очень светлый цвет кожи удивил меня; волосы тоже еще не
курчавые.
18 июня
Встречаясь с туземцами или проходя через деревню, я по-
стоянно вынужден отвечать на вопросы: «Куда идешь?», «Что
сегодня убил?» и т. п. Возвращаясь назад, снова приходится от-
вечать на вопросы: «Где был?», «Что ел?», «У кого?», «Чтд
несешь?» и т. д. Это любопытство нельзя, однакоже, считать
характерным для черного племени; оно не меньше развито и
среди образованных европейцев, только вопросы задаются дру-
гого рода.
Ульсон постоянно1 жалуется на нездоровье. Работа его
ограничивается варкой бобов, бау и едой.
Такие субъекты, как он, наводят скуку. Ему сегодня нездо-
ровилось. Он уверял, что чувствует приближение сильного па*
роксизма. Мне пришлось готовить самому, но я предпочел есть
почти сырые бобы и недоваренный бау, чем смотреть за огнем
и раздувать его.
20 июня
Туземцы начинают собирать орехи кенгара. Они влезают
на дерево — несколько человек сразу — и сбрасывают оттуда
ветки со множеством орехов, предварительно очистив место
под деревом от мелких кустарников. Женщины и дети под-
бирают сброшенные орехи.
Черные какаду питаются в это время исключительно кен-
гаром — и вот уже месяца три-четыре я частенько слышу
крики папуасов, которые ежедневно приходят под деревья
спугивать какаду. Эти резкие, нестройные крики часто в по-
следнее время нарушают тишину леса.
Встал с головной болью и, несмотря на это, отправился на
охоту. Пароксизм захватил меня в дороге, и мне пришлось лечь
в лесу, так как я был не в состоянии оставаться на ногах из-за
головокружения и сильной головной боли.
Несколько часов пролежал я в лесу и, как только мне стало
немного лучше, еле-еле добрался домой. Пришлось лечь, и
сильнейшая головная боль промучила меня далеко за полночь.
182
26 июня
Последние дни мне незачем ходить на охоту: растущие у
самого дома большие деревья кенгара покрыты спелыми оре-
хами, разные виды голубей прилетают с утра—вот и провизия
для завтрака или обеда.
Эти дни приходил ко мне несколько раз Коды-Боро, брат
того’ туземца, которого один из офицеров «Витязя» прозвал ди-
ким, похожим на чорта. Коды-Боро приходил с настойчивым
приглашением переехать в Бегати, уверяя, что там всего много,
предлагая подобно жителям Били-Били, построить мне хижи-
ну. Он прибавил, что люди Богати дадут мне двух или трех
жен, что женщин там гораздо больше, чем в Бонгу, и т. д. Он
как-то недоверчиво посмотрел на меня, когда его предложения
не произвели желанного эффекта.
30 июня
Убив голубя и какаду на моем дереве, я позволил Дигу
влезть на дерево за орехами.
На высокий, гладкий, толстый ствол Дигу влез так же, как
туземцы влезают па кокосовые пальмы, то есть при помощи
связанной веревки, которую надевают на ноги.
Дигу взобрался на самый верх и стал кидать оттуда орехи.
Я, Ульсон и восьмилетняя дочь Буа подбирали их. Оказалось,
что маленькая девочка собрала больше, чем мы оба вместе: так
остры были ее глаза и так ловко, несмотря па голое тело, она
пролезала везде, даже между самыми колючими лианами и
хворостом.
У туземцев есть характерная черта: они очень любят
поучать других. Если вы делаете что-либо не так, как
они, — туземцы сейчас же остановят вас и покажут, как надо
делать. Эта черта заметна даже в детях; много раз малень-
кие дети, лет шести или семи, показывали мне, как они де-
лают то или другое. Происходит это оттого, что родители
очень рано приучают детей к практической жизни. Дети еще
совсем маленькие, а уже присмотрелись и даже научились бо-
лее или менее всем искусствам и действиям взрослых, даже
•и таким, которые вовсе не подходят к их возрасту.
Дети мало играют. Игра мальчиков состоит в метании палок
наподобие копий, в стрельбе из лука, и как только они делают
небольшие успехи, то сейчас же применяют их к практической
жизни. Я видел мальчиков, очень небольших, проводящих це-
лые часы у'моря, стараясь попасть из лука в какую-нибудь ры-
бу. То же самое бывает и с девочками, и даже в большей сте-
пени, потому что они раньше начинают заниматься хозяйством
i.i делаются помощницами матерей.
183
Погода великолепная. Купаюсь в море несколько раз в день.
По вечерам не хочется входить в хижину. Температура, однако,
не превышает 31°.
И 10 л ь
1 июля
Между многочисленными птицами самым заметным после
черного какаду является «наренг»1 не только по величине
и большому загнутому клюву, но и по шуму полета, который
слышится уже издали. Эти шицы летают очень высоко, обык-
новенно попарно, садятся на вершины самых высоких де-
ревьев и при малейшем шуме улетают. Несмотря на все ста-
рания, мне не удалось пока застрелить пи одного.
Сегодня в продолжение по крайней мере трех часов я про-
возился с одним из них. Выстрелив в него очень мелкой
дробью и ранив его, вероятно незначительно, я проследил его
далее в лесу. Снова выстрелил и, по всему вероятию, снова
попал, так как наренг не улетел, а только перелетел на сосед-
нее, более высокое дерево. Заметив это место, я вернулся
позавтракать и снова возвратился туда, где оставил птицу.
Пробираясь по лесу, я забрел в такую чащу, что сам был
не рад. Десятки тонких лиан, гибкие колючие хвосты ползу-
чей пальмы, цепляющиеся за платье, царапающие лицо,
сбрасывающие шляпу, задержали меня минут около десяти.
Это было тем более досадно, что птица оказалась все еще
на дереве.
Выбравшись, наконец, из чащи, я приблизился к дереву,
так что наренг увидел меня. Он остался на месте, но стал
кричать очень громко, точно протестуя против преследования,
и бить одним крылом; другое висело без движения. Затем он
попытался, продолжая кричать, влезть повыше. Густые листья
скрыли его из виду, но я мог слышать иногда его голос.
Явился другой наренг и с д-п-.ом стал летать, описывая
большие круги над деревом, где сидел его раненый товарищ.
Исколотые ноги, солнце, особенно же муравьи обратили
мое пребывание под деревом в добровольную пытку. Дерево
было высокое, и, для того чтобы следить за движениями пти-
цы, приходилось постоянно смотреть вверх.
Через полчаса шейные мускулы очень устали; глаза,
которым приходилось плохо от солнца и от освещенных
1 Н а р е н г — «птица-носорог»— названа так за сильный и круто
изогнутый клюв. Живут «птицы-носороги» на деревьях, но кормятся на
земле — черепахами, корнями растений. Летают они тяжело, медленно и
шумно; шум их крыльев издали напоминает работу паровой машины. Крик
наренга — резкий и пронзительный - похож на крик осла, а иногда на
гудок паровоза.
184
листьев, почти отказывались
служить; но я все-таки сидел
и ждал.
Наренг не показывался, но
откликался на постоянный крик
товарища, который в сотне ша-
гов от нас перелетал с дерева
ла дерево. Головокружение и
головная боль заставили меня,
наконец, вернуться домой. Про-
спав около часа, я вернулся
обратно. Раненый все еще на-
ходился там, но товарищ его
улетел при моем приближении.
4 июля
Погода стоит замечательно
хорошая. Я занимался микро-
скопическим исследованием волос папуасов. Нашел большое
разнообразие в толщине и контурах поперечного разреза во-
лос, срезанных с различных частей тела одного и того же
человека. У белой расы не только толщина, но и цвет волос,
растущих на разных частях тела, различны.
Проходя недалеко от того места, где два дня тому назад
я оставил двух птиц — одну раненую, сидящую высоко на
дереве, а другую — летающую возле, я, к удивлению моему,
увидел обеих в том же положении, что и сорок восемь
часов тому назад.
10 июля
В Горенду Туй сгроит новую хижину с помощью людей
Горенду, Гумбу, Бонгу, за что угощает их по вечерам. Послу-
чаю постройки несколько раз слышался барум.
И июля
Около четырех часов был довольно сильный шквал с дож-
дем, затем прояснило, ветер спал, и я сидел на веранде, рисуя
кое-что. Вдруг мне почудилось, будто большое дерево напро-
тив слегка покачнулось. Следующая мысль была, что я, веро-
ятно, дремлю и вижу это во сне.
Не успел я подумать, скорее, чем я это теперь дописы-
ваю, громадное дерево сначала медленно, затем быстрее,
быстрее склонилось, рухнуло и легло не более как шагах в
двух от хижины, перпендикулярно к ее фасаду или веранде.
Дерево было совсем зеленое и казалось совершенно здо-
185
ровым, только метрах в двух от земли, на месте перелома,
оно проедено личинками разных жуков. Вышина дерева ока-
залась двадцать шесть футов, и если бы оно свалилось на
хижину, то проломило бы крышу, могло бы переломать много
вещей и, пожалуй, ранить одного из нас.
Сегодня я поверил предостережению туземцев: деревья в
Гарагаси действительно могут убить меня. Странно, что, ко-
гда это случилось, ветра почти не было.
12 июля
В последнее время туземцы часто говорили мне: «Завтра
будут жечь унан; много будет там диких свиней и других жи-
вотных. Маклай пойдет бить свиней со своим «табу», мы же
придем с нашими копьями, луками и стрелами». Но это «завт-
ра» все откладывалось, а сегодня в деревне меня снова уве-
ряли, что завтра непременно будут жечь унан, и некоторые
заявили, чю придут за мною около полудня. Увидим.
13 июля
Не было еще одиннадцати часов, я и не думал собираться
на новую для меня охоту, как вдруг послышались прибли-
жающиеся голоса, и затем скоро явились жители Бонгу в
полном воинском убранстве, с туго натянутыми луками и мно-
жеством вновь заостренных стрел разного рода. У каждого
было по два копья, концы которых были натерты красной
краской, как бы уже покрытые кровью; кроме развевающихся
на голове перьев, в волосах у туземцев красовались алые цве-
ты китайской розы; за «сагю» были заткнуты ветки с красно-
желтоватыми листьями разных видов колеуса. При каждом
движении все эти украшения развевались и производили бле-
стящий своеобразный эффект.
Туземцы объявили, что унан уже горит’ и что следует итти
немедленно. Накинув на себя охотничью сбрую и захватив
кое-что на завтрак, я отправился, сопровождаемый пестрой
свитой.
Подходя к лесной опушке, я услышал шум, похожий на
плеск водопада, масса воды которого то увеличивается, то
уменьшается. Выйдя из леса, я увидел в сотне шагов, у самой
земли, полосу огня, которая удалялась от нас, оставляя после
себя черные обгорелые стебли унана и груды легкого пепла.
Столбы дыма поднимались около Горенду, около Бонгу и с
другой стороны, у Гумбу, около берега реки Габенеу.
Пожар только еще начинался, и мы расположились в те-
ни, у опушки леса. Я принялся завтракать, туземцы — курить
и жевать бетель. Через три четверти часа огонь отодвинулся
от опушки приблизительно на полмили из-за северо-западно-
го
го ветра, который гнал дым в сторону, противоположную нам.
Мы пошли по сожженной поляне. Она оказалась далеко не
такой ровной, как я себе ее воображал: вся она, насколько я
мог обнять глазом, была покрыта кочками, футов около пяти
вышиной и приблизительно футов десяти или двенадцати
в диаметре у основания. Эти кочки были неравной величины
и состояли из земли и мелких камней. Происхождением сво-
им они, вероятно, обязаны земляным постройкам Maleo \
В лесу — такие же кочки, но реже.
Мы подошли шагов на десять к линии огня, и каждый из
нас избрал себе кочку для наблюдения. Таким образом, па-
раллельно огневой линии образовалась цепь охотников, следя-
щих за движением пламени и готовых напасть на добычу.
Пожар то увеличивался, то уменьшался; по временам це-
лая стена буро-белого дыма поднималась к небу, и пламя
большими языками неслось по ветру; порой же пламя почти
потухало, пелена дыма разрывалась, открывая вид на дале-
кие горы и ближайший лес. Вдруг неожиданно дым вновь
поднимался столбом, двигался, ложился, и пламя тонкими
змейками вилось над почерневшей землей.
Туземцы стояли в воинственных позах; каждый держал
лук и стрелы в левой руке, а в согнутой правой — копье, над
плечом наперевес, острием вперед, и внимательно следил за
движением пламени; каждый желал первым открыть
неприятеля.
Несколько мальчиков, лет десяти-одиннадцати, с миниа-
тюрными луками и копьями, тоже стояли немного поодаль от
отцов и служили живым примером того, как наука папуасской
жизни передается из поколения в поколение.
Сухой унан трещал, вспыхивал, падал; иногда порыв вет-
ра гнал массу дыма прямо на нас; легкий пепел травы влетал
нам в нос и в рот, заставляя чихать и кашлять. Иногда огонь,
точно недоумевая, кидался в разные стороны, возвращался
назад и прибавлял духоту к жаре уже и без того палящего
солнца.
Очень утомившись, я положительно заснул бы стоя, если
бы голос соседнего часового не напоминал мне, по мере уда-
ления огня, что надо итти вперед.
После томительных двух часов мы дошли до противопо-
ложной стороны. Наша линия сошлась со встречной линией.
1 Maleo — латинское название «большеногой куры» — назем-
ной птицы с сильно развитыми гребущими ногами. Прежде чем начать
нестись, птица вырывает в рыхлой земле ямку; отложив яйца на дне, она
для тепла прикрывает их выброшенной землей или кучами лесного мусо-
ра. Это и есть ее «земляные постройки».
1Ь7
Взоры туземцев, внимательно исследуя почерневшую поля-
ну, не находили ничего, и, когда последние стебли вспыхнули
и потом мелким дождем пепла разлетелись по воздуху, я
услышал от ближайшего охотника неутешительное «буль
арен» (свиньи нет).
Мы сошли со своих кочек. Несколько жителей Гумбу, об-
разовавших противоположную линию, тоже заявили, что ниче-
го не видали.
Я остановил одного из них, за спиной у которого, привя-
занное к копью, висело животное, похожее на большую кры-
су. Животное это было ново для меня, и я принялся его рас-
сматривать. Волосы интересны тем, что походят На плоские
иглы. Они были отчасти опалены, так же как и ноги и морда^
а высунутый язык немного обуглен. Животное, вероятно, за-
дохнулось от дыма. Я рассматривал его острые зубы, когда
крик отошедших в сторону туземцев: «буль, буль!» заста-
вил меня оглянуться.
В сотне шагов от меня, лавируя между многочисленными
копьями, которые со всех сторон вонзались в землю, бежала
большая свинья. Я выхватил двуствольное ружье из рук ту-
земца, который держал его, пока я рассматривал крысу, ви-
севшую у него на копье.
Подпустив свинью шагов на двадцать, я выстрелил. Пуля
пробила ей грудь, но ниже сердца. Свинья пошатнулась, од-
нако кинулась в сторону и пробежала мимо меня. Я снова
прицелился и раздробил ей заднюю ногу. Свинья остановилась
на несколько секунд, но, видя, что я приближаюсь, снова от-
бежала на несколько шагов.
Вынув револьвер, я стал подходить. Свинья, поднимая
верхнюю губу и показывая почтенные клыки, издавала глу-
хое рычание.
С каждым выстрелом я подходил ближе и остановился
шагах в шести от свиньи, которая свалилась на бок, но
иногда все еще поднималась и показывала клыки.
Подбежавшие туземцы не дали мне времени выстрелить:
один копьем пробил ей бок; другое копье пролетело мимо, а
из трех стрел одна вонзилась в шею свиньи. У нее хватило
силы несколькими движениями освободиться от копья и стре-
лы, конец которой остался в ране.
Желая покончить с нею, я подошел к ней с противополож-
ной стороны, хотя охотники и кричали мне, чтобы я не под-
ходил так близко. Выбрав момент, я вонзил свой длинный
нож по рукоятку ей в бок, немного позади передней конечно-
сти. Струя теплой крови покрыла мне руку, и свинья свалилась
окончательно. Окружившие нас туземцы единогласно объяви-
183
ли свинью моею и стали расхваливать мое «табу» и меня
самого.
Далекие крики возвестили о том, что можно рассчитывать
на новую добычу. Я снова зарядил ружье. Охотники один за
другим удалились, раздраженные первой неудачей. Я же, най-
дя удобную кочку, сел и стал ждать. Вдали слышались крики:
«Буль, буль, буль!» Голоса издали призывали меня.
Туземцы вернулись и рассказали мне, что там были еще
две свиньи, но они ушли, потому что не было меня и моего
«табу».
Партия людей Бонгу пришла объявить, что они убили од-
ну свинью, но что при этом Саул, которого она повалила, так
искусан ею, что бок, рука, голова и глаз его были все в кро-
ви, когда его отвели в Бонгу. Мои спутники, в свою очередь,
рассказали о наших похождениях, о «табу» и о большом
«буль» Маклая.
Мы отправились к убитой свинье, и на вопрос, куда ее не-
сти, я сказал, что беру голову и заднюю ногу себе, а прочее
отдаю людям Бонгу, ито, оставив ружье дома, я пойду в Бон-
гу перевязать раненого Саула, а пока приглашаю всех ко мне
покурить моего табаку, Все остались довольны, и мы дви-
нулись вперед длинной процессией.
Туземцев было человек сорок. Когда они, закурив, распо-
ложились на площадке в Гарагаси, я увидел, кроме живот-
ного, похожего на крысу и называемого туземцами «габе-
неу», еще какую-то мышь и большого серебристо-белого
маба. Приобретя маба, а также несколько экземпляров дру-
гих животных для коллекции, я поспешил в Бонгу к раненому.
Меня встретили плачущие женщины и сын Саула. Кроме
множества мелких ран, у него оказались две глубокие — на
руке и на шее, но все же это были только царапины. Запек-
шаяся кровь с пеплом и грязью придавала жалкий вид ране-
ному; размахивая здоровой рукой, он рассказывал окружаю-
щим, как он вонзил копье в тело смертельно раненной свиньи,
как та внезапным движением переломила копье и сшибла его
самого с ног, как, поранив его, свинья пробовала бежать,
но издохла. Товарищи Саула, думая, что он справится с этой
свиньей один (она уже была сильно ранена), занялись другой
свиньей и не видели происшедшего с ним несчастья.
Я потребовал воды, нагрел ее, обмыл раны, затем смазал
их карболовым маслом и перевязал. Присутствующие внима-
тельно следили за моими движениями, повторяя, что я хоро-
ший человек.
Солнце стояло низко, когда я пришел в Горенду, где,
между тем, борову уже опалили щетину и ждали меня, что-
бы я взял свою часть.
189
Я отрезал голову и заднюю ногу и, несмотря на пригла-
шение ночевать или, вернее, провести с туземцами бессонную
ночь, взвалил на плечо добычу сегодняшнего дня и отпра-
вился домой. Ноша была, однако, так тяжела, что мне
пришлось отдыхать раза два. В восьмом часу я сел спокой-
но в свое кресло обедать, очень голодный, так как почти це-
лый день был на ногах и мало ел.
Удары в барум в Горенду возвестили соседним деревням
о начале «ай», который должен был продолжаться всю ночь
и весь завтрашний день. Лунная ночь была тиха, и звуки
труб и других инструментов доносились очень внятно.
Отдохнув два часа, я не мог заснуть и потому вздумал
отправиться снова в Горенду, желая вполне познакомиться
с папуасским «ай» и взглянуть, что они делают по ночам во-
время этих пиршеств. Я взял с собою Ульсона, которому
очень хотелось побывать во время «ай» в деревне.
Вооружившись фонарем, так как на луну нельзя было
надеяться (ее часто закрывали черные тучи), мы отправились.
Пришлось итти очень медленно, потому что Ульсон, не при-
выкший к здешним тропинкам, спотыкался и падал несколь-
ко раз.
Подходя к деревне, я закрыл свет фонаря и тихо прибли-
зился к площадке.
На плотцалке пылал костер, над которым была устроена
большая жаровня, где пеклись куски свинины. Сидя, лежа.,
стоя вокруг жаровни, туземцы занимались музыкой. Каж-
дый но обыкновению старался заглушить остальных своим
инструментом. Некоторые спали. Жир, в изобилии капавший
с жаровни, увеличивал по временам пламя, освещавшее всю
картину.
Раздавшийся внезапно звук моего свистка заставил на
несколько секунд смолкнуть нестройную музыку, потом по-
слышались возгласы: «О, Маклай, гена! Анди гена!» 1 и т. п.
Я отыскал себе удобное место на цыновке, но просидел там
недолго, так как замолкнувшая было музыка возобновилась,
с новой силой.
16 июля
Туземцы окрестных деревень снова заняты выжиганием
травы и охотой, от которой я сегодня отказался.
Хотел нарисовать портрет Налая, но он и другие стояв-
шие около него туземцы заявили, что если я это сделаю, он
скоро умрет. Странное дело, — в Европе тоже существует
подобное поверье.
1 «Анди гена!» — «Иди сюда, садись!»
НЮ
17 июля
Прибирал и чистил вещи в хижине. Если бы я по време-
нам не занимался уборкой, в мою келью в семь квадратных
футов трудно было бы войти.
Ходил снова в Бонгу к раненому. Около нас собралось
целое общество, но каждый был чем-нибудь занят: один кон-
чал новую «удя-саб»1 и скреб ее раковиной, другой такой
же раковиной заострял наконечники своего юра, третий но-
жом, полученным от меня, строгал конец копья, сломанного
во время последней охоты. Женщины искали вшей в голо-
вах у мужчин, подростки были заняты тем же. Две женщи-
ны распространили свою любезность и на собак и ловили у
них блох, причем собаки послушно лежали у них на коле-
нях.
Когда я собрался итти, Бугай, один из жителей Горенду,
тоже поднялся, чтобы итти со мною. У берега моря Бугай
подошел к дымящемуся толстому стволу, прибитому дав-
ным-давно приливом. К моему удивлению, он стал с боль-
шим аппетитом глотать целые пригоршни золы.
Не понимая, что это за особенное дерево, я тоже попро-
бовал золу, и она оказалась приятного соленого вкуса. Этот
ствол, долго носимый волнами, источенный морскими живот-
ными, вобрал в себя такое количество соли, что зола его от-
части может заменить обыкновенную соль. Бугай сказал
мне, что золу эту многие едят с бау, аяном и другими ку-
шаньями. Для меня это очень полезное открытие: моя соль
уже совсем на исходе, и я см все без соли, за исключением
мяса.
Я обратил внимание на донган, заткнутый за браслет
Бугая: он сделан из кости животного, которого я еще не
видел. Оно называется туземцами «тиболь» 1 2 и водится в ле-
сах, но встречается также и на полянах. По словам тузем-
цев, у тиболя длинный хвост и он высоко прыгает.
31 июля
Несколько туземцев приехали в Гарагаси на своих пиро-
гах. Некоторые по обыкновению уселись у самой лестницы,
ведущей к моей веранде. Болтали об охоте, просили перьев'
и т. д. Вдруг один из них, точно1 ужаленный, в два прыжка
соскочил с лестницы с криками:
— Маклай, гена, гена! (Маклай, иди, иди сюда!)
Остальные последовали его примеру.
Я спросил туземцев, в чем дело, но не успел получить
1 Удя-саб—небольшая узкая лопатка для разрыхления земли.
2 См. запись под 15 августа.
19?
ответ, как над головой раздал-
ся сильный удар по крыше и
столб пыли ослепил меня.
Дождь сучьев разной толщи-
ны падал на землю у самой ве-
ранды. Некоторые из них бы-
ли достаточно толсты, чтобы,
упав с высоты семидесяти-вось-
мидесяти футов, серьезно ра-
нить человека.
Оказалось, что Буа, соско-
чивший первым, услыхал над
головой легкий треск и, зная,
что он мог значить, поднял
тревогу. Туземцы очень боятся
падения деревьев и сухих сучьев: падая, деревья могут убить
или опасно ранить. Давно уже туземцы находят положение
моей хижины в Гарагаси небезопасным и весьма часто пред-
лагают мне переселиться в Горенду или Бонгу или построить
новую хижину в другом месте. < Ши совершенно правы, но
возня, сопряженная с постройкой и переселением, так тя-
гостна для меня, что, полагаясь тта «авось», я продолжаю
жить здесь.
В Бонгу, куда я хожу каждый день перевязывать раны
Саула, я присоединился к группе курящих, жующих бетель
и разговаривающих туземцев, надеясь узнать что-нибудь
новенькое из разговора с ними. Я завел речь о названиях
разных народностей и мест, желая узнать, имеют ли жители
этого берега общее название; такового, однако, не оказа-
лось, хотя туземцы хорошо понимали, что я хочу знать. Они
называли людей, прибавляя к сло*ву «тамо» название дерев-
ни. Туземцы рассказывали, что жители деревень в торах на
северо-восток — «тамо дева» — пробуравливают себе нозд-
ри и вставляют в них перья. Потом разговор зашел о моей
хижине, о падении сухих ветвей и т. д. Мне опять предлага-
ли построить новую хижину.
Угощение следовало своим обычным порядком: сначала
выпили кеу, потом, отплевываясь и делая разные гримасы,
вызванные горечью напитка, принялись за наскобленный
кокос, затем за груды вареного бау, аяна и каинды в ка-
честве десерта следовало жевание бетеля, а затем курение.
Это обычный порядок туземных угощений.
Я не принимал участия ни в первом, ни в обеих послед-
1 К а и н д а — корнеплод, одна из разновидностей ямса (см. приме-
чание к стр. 81).
J92
них частях ужина, поэтому отправился ранее других в об-
ратный путь. У одной хижины я остановился, чтобы пропу-
стить целую вереницу женщин. Среди них было много гос-
тей из других деревень. Когда я остановился, около меня
собралась группа мужчин. Женщины, выходя из леса и за-
видя нашу группу, сейчас же весьма заметно изменяли по-
ходку и, поравнявшись с нами, потупляли глаза или смотрели
в сторону, причем походка их делалась еще более вертлявой,
а юбки еще усиленнее двигались из стороны в сторону.
Я так запоздал и было так темно, что мне пришлось но-
чевать в Горенду. Нары оказались гораздо удобнее и мягче
моей койки, и, закрывшись новыми цыновками, я спал не-
дурно, хотя несколько раз просыпался от жесткости толсто-
го бамбука, заменявшего подушку. Когда лежишь на спине,
бамбук — довольно удобная подушка, но она делается не-
удобной, как только ляжешь на бок; надо ухитряться спать
на спине и не ворочаться.
АВГУСТ
1 августа
Рассматривая мой метеорологический журнал за десять
месяцев, можно удивиться замечательному постоянству тем-
пературы: редко бывает в тени 32° Ц, большей частью 29
или 30°; ночью на 7—8, очень редко на 10° холоднее днев-
ного максимума. Притом здесь нет, собственно, дождливого
времени года; дождь распределен довольно равномерно на
каждый месяц.
Несмотря на приятный климат, одно скверно—лихорадка.
7 августа
Почти каждый день лихорадка. Держусь на ногах до
последней возможности. Хины остается мало.
Вчера целый день раздавались в лесу удары топора. От-
правился посмотреть, что там делается. Значительное про-
странство леса было очищено от кустов и лиан, у больших
деревьев обрублены ветви, оставлены только самые толстые
сучья; несколько больших деревьев повалено, — и все это в
два дня. Я мог только удивляться работе, сделанной таким
примитивным орудием, как каменный топор.
Муравьи — желтые, черные, коричневые, белые, большие,
малые, — потревоженные или лишенные своих жилищ, за-
ставили меня уйти.
9 августа
Приходили люди Бонгу с гостями из Били-Били. Один из
прибывших просил разрешения послушать гармонику Уль-
сона.
193
Когда Ульсон пошел за гармоникой, туземцы поспешили
окутать голову пятилетнего мальчика, пришедшего с ними,
своими маль, чтобы он не видел «ай». Когда Ульсон кончил
играть и ушел, ребенка освободили.
13 августа
Сидел дома и писал антропологические заметки о тузем-
цах, которые намерен послать академику Бэру.
Пришли жители окрестных деревень, одни только «тамо
боро» (взрослые, особенно уважаемые мужчины) с весьма
странной просьбой: они хотят, чтобы я навсегда остался с ни-
ми, взял одну, двух, трех или, сколько пожелаю, жен и не
думал снова уезжать в Россию или куда-нибудь в другое
место.
Они говорила так серьезно, по очереди один за другим
повторяя то же самое, что видно было1, что они явились с этим
предложением после долгих общих совещаний. Я им отвечал,
что если я и уеду (в чем я нисколько не был, однако, уве-
рен), то вернусь спять и что жен мне не нужно, так как
женщины слишком много говорят и вообще шумливы, а это-
го 'Маклай не любит.
Мой ответ не очень удовлетворил их, но они остались во
всяком случае довольны табаком, который я роздал членам
депутации.
Вот уже месяцев шесть, как Ульсон и я каждый вечер
кладем на костер большое бревно, чтобы поддержать огонь
до следующего утра, так как приходится быть экономным
со спичками и не дойти до необходимости бегать в Горенду,
если костер погаснет. Иногда мы заменяем обыкновенное де-
рево обрубком, пролежавшим долго в морской воде, и со-
вершенно a la рароиа собираем белый пепел, который и упо-
требляем, как соль. Чтобы выпаривать морскую воду на ог-
не, нужно слишком много топлива, а для добывания соли
посредством испарения на солнце у меня не найдется доста-
точно большого и плоского сосуда.
Я, впрочем, легко и скоро отвык от соли и не замечаю
никакого вреда от ее недостатка.
15 августа
Утром на охоте, когда я шел по тропинке около планта-
ции, шорох между сухими листьями заставил меня остано-
виться. Прислушиваясь к шуму, я заметил шагах в двадцати
между деревьями, около сухого пня, небольшое животное.
Это был небольшой кенгуру рыжевато-серого цвета, которо-
го туземцы называют «тиболь».
194
Я выстрелил и ранил кенгуру, так что его нетрудно было
словить. Обрадованный своей добычей, я немедля вернулся
домой, забыв, что не застрелил ничего для завтрака или обе-
да, но мне было не до того.
Вот уже около года, как я здесь, и это первый экземпляр-
тиболя, который мне удалось добыть!
20 августа
Я сидел в Горенду, куда пришел за аяном, и разговари-
вал с туземцами, как вдруг раздались пронзительные вопли
и причитания, совершенно подобные тем, которые я слыхал
в Гумбу при похоронах Бото. Голос был женский, и скоро
показалась и сама плачущая: обеими руками она закрывала
глаза или утирала слезы, медленно шла и крикливо голосила
нараспев; немного поодаль за ней следовали женщины и де-
ти, тоже понуря головы, чо молча. Я спросил:
— О чем это плачет и кричит Кололь?
Оказалось, что у нее ночьгэ издохла большая свинья, пы-
тавшаяся пробраться между кольями забора в огород.
Кололь отправилась к себе в хижину и продолжала голо-
сить, как по покойнику.
Такая привязанность женщин к свиньям может быть от-
части объяснена тем, что в этих странах некоторые женщи-
ны кормят поросят грудью. Так было и в настоящем случае.
Когда я, смеясь, заметил, что свиней много, она отвечала,
указывая на груди, что эту она вскормила сама.
Подобные сцены случаются здесь в деревнях нередко.
При каждой неудаче, потере, смерти обязанность женщин —
кричать, выть, плакать. Мужчины ходят молча, насупясь,
а женщины воют.
Двое туземцев принесли издохшую свинью. Это была
свинья Аселя, он решил отправить ее в подарок людям Бон-
гу. Туда ее и понесли.
Такие обоюдные подарки, от одной деревни другой, здесь
общее правило.
В Горенду при отправке свиньи ударили в барум. Около
получаса спустя послышался барум в Бонгу, означающий по-
лучение свиньи и начало «ай».
22 августа
Вчера вечером я собрался в Били-Били, завязав обе две-
ри не веревкой, а белой ниткой, которой опутал их, как па-
утиной.
Ночью ветер был слаб; зыбь, однако, значительная; к
рассвету, после небольшого шквала с дождем, совсем за-
штилело.
195
13»
приезд, в
Через час гребли, очень утомительной из-за шти-
ля и солнечной жары, мы подошли ближе к Били-
Били.
Туземцы толпой шли вдоль берега, распевая
песни, в которые часто вплетали мое имя. Несколь-
ко пирог выехало к нам навстречу, и жители Били-
Били, стараясь говорить на диалекте Бонгу, кото-
рый я понимаю, наперерыв уверяли меня, что они
очень рады моему приезду.
Красивый островок с густой растительностью,
толпа туземцев, разукрашенных цветами и листь-
ями, пироги вокруг шлюпки, песни, громкий раз-
говор, шутки и крики туземцев — все это живо
напоминало мне описание островитян Тихого океа-
на, сделанное первыми мореплавателями.
Выбрав место у берега, я направил туда мою
шлюпку. Когда она врезалась в песок, десятки рук
потащили се выше па отлогий берег. Был уже де-
вятый час, и, выпив воды кокосового ореха, я по-
чувствовал сильное желание заснуть, так как ночью
мне спать не пришлось. Это желание нетрудно бы-
ло исполнить, и я расположился, как и в первый
одной из указанных мне туземных пирог.
Отдохнув, я занялся рисованием. Рисовал, что приходи-
лось: и хижины и пироги, делал портреты, снимал факси-
миле с разных папуасских орнаментов, выцарапанных на
бамбуке. Обходя деревню, я останавливался около многих
хижин.
Около одной из них несколько1 туземцев работали над
большим веслом, причем можно было видеть, как железо
легко вытесняет из употребления в качестве орудий ракови-
ны и камень. Небольшой обломанный Гвоздь, тщательно об-
точенный на камне, в виде долота, в руках искусного тузем-
ца оказался превосходным инструментом для вырезания пря-
молинейных орнаментов. Работа была долгая, но все же
легче и проще резьбы камнем или раковиной.
Возле многих хижин висели щиты, заново выкрашенные
белой и черной краской. Такие щиты не встречаются у моих
соседей, но в большом употреблении у жителей других остров-
ков. Они круглые и сделаны из одного куска дерева; на пе-
редней стороне около края вырезаны два концентрических
круга; фигуры, изображенные посередине, очень разнооб-
разны.
Желая показать мне свою ловкость, туземцы схватили
копья, взяли щит на левую руку так, что середина его при-
ходилась почти у плеча, и стали производить разные воин-
ственные движения, причем щит закрывал голову и грудь и
мог до известной степени защитить их от стрел и копий.
24 августа
Ветер все еще силен; туземцы просят подождать. Мне
все равно, так как везде и всегда работа у меня под рукой,
только гляди, узнавай, рисуй и записывай; материал неис-
тощим.
С утра почти вся мужская молодежь отправилась на че-
тырех пирогах на особенный пир или, вернее, бал в Богати
(туда им ветер попутный). Физиономии молодых людей, ко-
торых я знал хорошо, были так разрисованы, что я должен
был пристально вглядываться в знакомые лица, чтобы рас-
познать их, до такой степени обыкновенное выражение и чер-
ты лица изменялись несколькими цветными узорами. «Сари»
различных форм и небольшие барабаны, употребляемые во
время пляски, не были забыты.
Отправляясь, совсем готовые, к своим пирогам, туземцы,
в угоду мне, на отлогом сыром песчаном берегу произвели
репетицию пляски, которую они должны будут исполнять ве-
чером в Богати. При этом они держали в зубах свои сари,
представлявшие языки, курьезно украшенные белыми ракови-
нами. В левой руке у них было1 по небольшому барабану, в
который они ударяли правой рукой. Во время пляски, со-
стоявшей из плавных движений, они не только пели (причем
из-за того, что в зубах они держали сари, пение их имело
странный звук), но и ударяли в барабан, который то опуска-
ли к земле, то поднимали над головой. Пляска была в выс-
шей степени оригинальной.
25 августа
Проснувшись ночью и видя, что погода хорошая, я одел-
ся, зажег фонарь и отправился будить Каина и Гада, с ко-
торыми должен был отправиться на островок Тиару. После
нескольких отговорок Каин разбудил Гада. Они достали па-
рус и весла. Я перенес в небольшую пирогу разные вещи
для обмена и для подарков и стал задать у берега своих
спутников. Размахивая горящими палками, они принесли
мачту, парус и свои подарки. Отправляясь в гости, туземцы
всегда берут с собою подарки, а также и вещи для обмена,
используя то, в чем сами имеют избыток.
Луна вышла из-за туч и таинственно проглядывала меж-
ду пальмами, освещая деревню, спокойное море и людей,
работавших у пироги.
Я поместился на платформе, или на «кобум-барле», по
197
одну сторону мачты со всеми своими вещами; на другой сто-
роне горел огонь в сломанном большом горшке. На носу
и на корме, в специально устроенных местах, поставлены
были копья, луки и стрелы обоих туземцев. Один из них
поместился впереди платформы, другой — на корме, чтобы
грести и, кроме того, управлять парусом и рулем.
Около трех часов утра все было готово, и пирога — на
диалекте Били-Били «кобум» — была стащена в море.
Вскочив в нее, Каин и Гад принялись грести, так как у бе-
регов ветер был слаб.
Я решил, что всего рациональнее для меня продолжать
прерванный сон, так как этот берег я увижу днем, а ночь
слишком темна, и все равно нельзя разглядеть ничего, кроме
силуэтов деревьев, выступающих над обшим уровнем леса.
Упругая бамбуковая настилка платформы оказалась довольно
удобной койкой, и я отлично проспал более часа.
Меня разбудил Гад, предупреждая, что я сожгу себе баш-
мак, так как, потянувшись во сне, я положил одну ногу поч-
ти что на самый костер. Туземцы попросили у меня табаку,
закурили свои сигары и стали расспрашивать меня о России,
о людях, живущих не только в России, но и на луне и на
звездах. Между прочим, я узнал, что планету Венеру они на-
зывают «Бой», созвездие пояса Ориона — «Даманг»? Плея-
ды — «Баресси».
Когда мы прошли островок Ямбомбу, мне показалось,
что берег образует в этом месте залив. На рассвете, однако,
стало видно, что предполагаемый залив кончается проливом,
и мы скоро очутились в проливе.
Солнце показалось на горизонте и осветило архипелаг,
спокойную поверхность бухты и далекие горы. Мы обогнули
три небольших острова; на одном росли кокосовые пальмы
и были расположены плантации жителей Гада-Гада; пять
или шесть других необитаемы.
Продолжая плыть дальше, мы обогнули средний из трех
необитаемых островов и увидели, наконец, цель нашей экс-
курсии— остров Тиару. Группа кокосовых палым и выта-
щенные на берег пироги означали, что здесь пристань.
Мои спутники принарядились, надели новые пояса, взби-
ли большими гребнями волосы и принялись усердно грести.
Уже можно было различить толпу собравшихся тиарцев, ко-
торые, завидя пирогу из Били-Били, вышли к берегу. Многие
громко звали меня по имени.
Как только пирога подошла к песчаному берегу, она бы-
ла разом высоко вытащена на песок целой толпой туземцев.
Я сошел с платформы и, раздав жителям свои вещи, отпра-
198
вился в деревню, где нам указали большую хижину, в кото-
рой были поставлены привезенные мною столик и складная
скамейка.
Среди обступивших меня туземцев я узнал троих, кото-
рые были в Гарагаси месяца два тому назад. Имена их за-
несены в мою записную книжку. Вынув ее из кармана, я на-
шел страницу и громко прочел их имена. Очень удивленные
и вместе с тем обрадованные, они, один за другим, по мере
того как я произносил их имена, подходили ко мне и по мо-
ему знаку усаживались у моих ног; потом целый день они
почти не отходили от меня, стараясь услужить мне, чем и
как могли. Каин и Гад тоже почти не покидали меня. Вся
толпа жителей Тиары образовала большой- полукруг, молча
199
4
глядя на меня и на привезенные вещи; я мог подробно раз-
глядеть их физиономии.
Здесь, как и в других местах, между совсем плоским и
сильно выдающимся носом имелись десятки переходов. Вы-
брав из целой деревни две крайности, можно, конечно, пред-
ставить физиономии двух весьма различных типов. Но в
действительности эти отличия — чисто индивидуальные, в
чем можно убедиться, рассмотрев физиономии остальных,
представляющие всевозможные переходы от одного типа к
другому. Я положительно не нахожу основания полагать, что'
на островах живет особая раса, смешанная или отличная от
жителей материка.
Я роздал около полуфунта табаку, нарезанного неболь-
шими кусками; этого хватило только пожилым — из моло-
дых табак получили лишь немногие, преимущественно те, у
кого физиономии более красивы. Пока они курили, я рисо-
вал хижины, которые, как и в Били-Били, построены на
столбах более одного метра вышины, но, как и вообще все
папуасские хижины, состоят почти из одних только крыш.
Затем я обошел всю деревню; она была не маленькая, но не
отличалась такой чистотой и уютностью, как деревни моих со-
седей.
Вернувшись к прежнему месту, я застал туземцев готовя-
щими нам обед.
200
За розданный табак жители Тиары принесли мне каждый
по стреле, от которых я не отказался, так как они были
вырезаны очень красиво.
Наш «кобум» был уже нагружен и готов в обратный путь.
Все население деревни высыпало на берег посмотреть на
наш отъезд. Наша пирога оказалась тяжело нагруженной
подарками разного рода — подарками от тиарцев моим спут-
никам.
Когда мы вышли из пролива в море, пирогу нашу стало
сильно качать: было значительное волнение.
26 августа
Утром, когда я собирался в путь, вернулась пирога с
молодежью из Богати. У всех был очень усталый вид. Же-
лая подарить туземцам что-нибудь на прощанье и не имея
уже ни кусочка табаку, я придумал очень простое средство-
дать каждому что-нибудь полезное. Я разбил привезенную с
холодным чаем бутылку на кусочки величиной с серебряный
четвертак: таких кусочков из одной бутылки вышло не-
сколько сотен. Стекло служит туземцам для бритья, для
шлифования дерева и вырезания орнамента. Оно доставило
им огромное удовольствие. Вся деревня — даже женщины
и дети — собралась около шлюпки, протягивая руки.
Дома нашел все в порядке, хотя, по разным соображе-
ниям, я уверен, что немало туземцев побывало в Гарагаси
за время моего отсутствия; но они не могли удовлетворить
своего любопытства, найдя двери опутанными веревкой и-
ниткой. Вероятно, они думают, что стоит им только дотронуть-
ся до веревки у дверей — на них посыплются со всех сторон
выстрелы, стоит прикоснуться к нитке — с ними приключится»
какое-нибудь несчастье.
20Ь
30 августа
Отправился в Богати и добрался туда только через шесть
часов. Сначала дул ровный ветер, а потом только порывами.
Подходя к берегу, где я был одиннадцать месяцев тому на-
зад с офицерами «Витязя», я увидел толпу туземцев, кото-
рые присели, когда шлюпка приставала, и сидели на корточ-
ках до тех пор, пока я не приказал им вытащить шлюпку
на берег, что было немедленно исполнено.
Я обошел деревню. Она показалась мне самой большой
изо всех деревень, расположенных вокруг бухты сАстроля-
бии». На большой площадке виднелись еще следы плясок, в
которых участвовали жители Били-Били. Высокая барла была
украшена зеленью, которую еще не успели снять; туземцы
доедали кушанья, приготовленные по случаю пиршества, по-
догретые еще и сегодня, то есть на третий день после праздни-
ка. Мне тоже был подан большой кусок «ай буль» (свиньи,
убитой по случаю «ай»).
Коды-Боро снова заговорил о моем переселении в Богати
и, желая подтвердить свои слова положительными доводами,
повел меня через всю деревню к хижине, откуда вызвал мо-
лодую, здоровую, довольно красивую девушку. Что он ей
сказал, — я не понял. Она же поглядела на меня и, улыбнув-
шись, юркнула назад.
Коды-Боро объяснил мне, что я могу взять ее себе в же-
ны, если поселюсь в Богати, и повел меня далее.
Выйдя из деревни, минут через пять ходьбы, мы подошли
к высокой изгороди, окружающей плантации, перелезли че-
рез высокий порог и направились к группе работающих жен-
щин. Коды снова позвал одну: то была недурненькая девоч-
ка: лет четырнадцати-пятнадцати. На этот раз я уже знал,
что означало подзывание девушек, и сейчас же покачал голо-
вой. Коды, не теряя надежды найти для меня подходящую
невесту, кивнул головой, указывая языком 1 на нескольких
других. Этот смотр невест мне надоел, и я вернулся в дерев-
ню, не слушая больше Коды.
Из-за отсутствия ветра нельзя было и думать о возвра-
щении в Гарагаси. Я остался ночевать.
31 августа
Закрывшись флагом, я провел ночь неплохо. Не обо-
шлось, однако, без попытки со стороны Коды, пользуясь тем-
нотой ночи, привести в исполнение те планы, которые потер-
1 Туземцы указывают на предмет не только рукой или кивком голо’
вы, но иногда и кончиком языка, высовывая его направо или налево,—
в зависимости от того, где предмет находится. Примечание Миклухо-
Маклая.
202
пели неудачу днем. Хотя, ложась спать, я был один в хижи-
не, около моей барлы не раз слышались женские голоса.
Я решил не обращать на них внимания и спать.
Утром, на восходе солнца, нарисовал панораму гор юго-
восточного берега залива. В обмен на нож я приобрел «ор-
лан-ай» (погремушку из скорлупок ореха). Тайком,обходя хи-
жины позади, Коды привел меня к небольшой буамбрамре,
где показал мне «орлан-ай». Когда я согласился дать за него
нож, он завернул «ай» в цыновку и с той же заботой о том,
чтобы никто нас не видел, повел меня назад к шлюпке, неся
тщательно завернутый «орлан-ай», и положил его в шлюпку,
прикрыв сверток кокосами.
Когда шлюпку столкнули в море, все туземцы опять при-
сели, пока Ульсон поднимал парус и пока я, сидя у руля,
не прокричал им прощального «э аба» и «э мем».
При порядочном ветре я скоро добрался до дома, где все
нашел в исправности.
СЕНТЯБРЬ
/ сентября
Сильная лихорадка.
2 сентября
Топором рассек себе колено, и довольно глубоко, пригоняя
кое-что у себя в хижине. Придется просидеть дома несколько
дней.
9 сентября
К боли в колене присоединилась лихорадка. Я провел
три-четыре очень неприятных дня, в течение которых парок-
сизмы сопровождались сильнейшей головной болью. К довер-
шению удовольствия приходилось по целым дням слышать
стоны Ульсона и его причитания по поводу того, что мы оба
умрем от лихорадки или от голода.
Погода стояла пасмурная, по временам лил дождь и ка-
пал мне па стол и на постель.
13 сентября
Занимался препарированием и рисованием мозга маба, ко-
торый вздох в прошлую ночь, прожив несколько месяцев у
меня на веранде. Я поправился и, так как погода улучши-
лась, хожу опять на охоту.
15 сентября
Решил сохранить остатки провизии — бобы и рис ис-
ключительно на те дни, когда не буду в состоянии итти на
203
охоту, а Ульсон, тоже по' случаю нездоровья, не сможет итти
за провизией в деревню. Вместо бобов и риса мы питаемся
мясом, сладким картофелем и бананами. Иногда, если нет
дичи, приходится голодать, и уже не раз я видел во сне,
что роскошно' обедаю или ужинаю.
17 сентября
Ульсон жалуется на ревматизм во всем теле и опять ле-
жит почти целый день.
20 сентября
Сегодня исполнился ровно год, как я вступил на берег
Новой Гвинеи. За этот год я подготовил себе почву для мно-
гих лет исследования этого интересного острова, достигнув
полного доверия туземцев, и в случае нужды могу быть уве-
ренным в их помощи.
Я готов и рад буду остаться несколько лет на этом бере-
гу. Но три пункта заставляют меня призадуматься: во-пер-
вых, у меня истощается запас хины, во-вторых, я ношу по-
следнюю пару башмаков, и, в-третьих, у меня осталось не
более как сотни две пистонов.
24 сентября
Коды-Боро, сопровождаемый толпой людей Богати, при-
нес мне поросенка, за что получил установившуюся плату —
небольшое зеркало в деревянной оправе, которое из его рук
перешло по очереди к каждому из посетителей. Одни долго
держали его перед собою, делая всевозможные гримасы: вы-
совывая язык, надувая щеки, жмуря глаза, то отдаляя, то
приближая зеркало, то поднимая его вверх, и при каждом
новом, появляющемся в зеркале образе произносили: «а!»,
«э!», «о!»; другие же, подержав недолго зеркало в руках и
заглянув в него, отворачивались, как бы испугавшись чего-
то, и сейчас же передавали его следующему.
27 сентября
Заметил, что два бревна, образующие фундамент хижины,
перегнили или съедены насекомыми. Мысль, что каждую
минуту пол может провалиться, заставила меня немедля при-
нять меры, чтобы привести хижину в более безопасное поло-
жение. Так как Ульсон стонет на своей койке и собирается
умирать, то мне пришлось самому вырубить новые стойки.
Вырубил, но оказался не в силах принести их из леса к хи-
жине.
В два часа хлынул дождь со шквалом. Небо было об-
ложено со всех сторон. Пришлось вернуться в хижину, и,
несмотря на то, что она могла рухнуть, я решил, вместо то-
204
го чтобы готовить обед, лечь спать, так как не было шан-
сов, чтобы дождь перестал лить. «Qui dort, dine» говорит
пословица, но она верна только на один день, потому что
если и на второй не придется пообедать, навряд ли уж
удастся заснуть: при сильном голоде спать невозможно.
Я уже был близок ко сну, когда струйка холодной воды
на лице из новой щели в крыше заставила меня подняться
и принять меры, чтобы моя постель не была совершенно
залита. Я прикрепил с помощью палок и шнурков гутаперче-
вую простыню над головой так, что вода будет теперь сте-
кать по простыне на пол, а не падать на подушку.
Я упоминаю обо всех этих удовольствиях специально для
тех людей, которые воображают, будто путешествия — ряд
приятных впечатлений, и совершенно забывают обратную
сторону медали. Не думаю, чтобы эти господа позавидовали
мне сегодня: крайняя усталость, головная боль, сырость кру-
гом, перспектива пролежать голодным всю ночь и возмож-
ность провалиться. Бывают, однако, положения и хуже.
ОКТЯБРЬ
10 октября
Трудно описуемое состояние овладевает иногда мною.
Частая лихорадка и, может быть, преобладающая раститель-
ная пища до того ослабили мускульную систему, в особен-
ности ног, что взойти на возвышение, даже незначительное,
для меня стало трудно, и, даже идя по ровному месту, я по-
рою еле-еле волочу ноги. Хотя к занятиям охота и есть, но
сейчас я так устаю, как никогда раньше.
Не моту сказать, чтобы при этом я скверно себя чувство-
вал; изредка только посещают меня головные боли, но они
связаны с лихорадкой и проходят, когда прекращаются па-
роксизмы... Я устаю так быстро, что никуда не хожу, кроме
как в Горенду или в Бонгу за провизией; а то сижу дома,
где работы всегда много.
Спокойствие и уединение Гарагаси восхитительны. Одна-
ко на Ульсона наша уединенная, однообразная жизнь замет-
но оказывает дурное действие. Он стал угрюм и сердится на
каждом шагу. Его вздохи, жалобы, монологи так надоели
мне, что я как-то объявил ему: деревьев кругом много, море
в двух шагах; если он действительно так тоскует и находит
жизнь здесь такой ужасной, то пусть повесится или бросится*
в море. Зная причину, я и не подумаю ему мешать.
Ha-днях посетили меня люди Билия, одного из островков
1 «Qui dort dfne» (франц.). — «Кто спит, тот обедает».
205
архипелага Довольных людей. У двоих или троих молодых,
папуасов замечательно приятные и красивые физиономии;
они положительно не уступают ни одному из красивейших
виденных мною полинезийцев.
Узнал, что между туземцами здесь происходят дуэли из-
за женщин.
Расспрашивая Каина о знакомых в Били-Били, я спро-
сил о Коре, очень услужливом и понятливом человеке. Каин
ответил, что Коре получил рану в ногу при следующих об-
стоятельствах. Он застал жену свою в хижине другого.
Когда Коре повел ее домой, тот вздумал сопротивляться.
Коре схватил лук и пустил несколько стрел в противника,
которого и ранил; но тот успел тоже вооружиться луком,
и пущенная им стрела пронзила Коре ляжку. Другой
поединок на почве ревности произошел месяца два тому
назад в Богати. Оба противника оказались ранеными, а один
чуть было не умер. Копье вонзилось ему в плечо и переломи-
ло ключицу.
Опять каждый день слышатся раскаты грома, как и в-
прошлом году в это время.
21 октября
Вчера вечером и всю ночь слышен был барум в Богати.
В него* ударяли изредка и однообразно. От пришедшего Саула
я узнал, что в Богати — покойник, которого сегодня утром
похоронили. Я спросил, не приходил ли кто-нибудь из Бога-
ги и не сказал ли ему об этом. Саул ответил, что нет; по-
ударам барума он знает, что умер человек, но кто именно—
ему неизвестно. Следя за ударами барума, он понял, что
умершего уже похоронили.
25 октября
Проведя ночь в Бонгу, я очень рано собрался в путь в
Мале. Солнце еще не всходило, и только весьма немногие
были па ногах и грелись у костров. Один из них — Калеу —
нашел, что и ему нужно итти в Мале, и предложил отпра-
виться туда вместе Пошли.
Мы рано пришли в деревню, где меня привели в большую
буамбрамру и просили непременно остаться ночевать.
Один туземец пришел ко мне с жалобой на «тамо русс»
(офицеров или матросов корвета «Витязь»). Он объяснил, что-
хижина его была заперта и завязана, что «тамо русс» от-
крыли двери хижины, влезли в нее и забрали его «окам» 1 и
’‘Окам — барабан из выдолбленного древесного ствола; верхняя
часть его затянута кожей ящерицы, а нижняя остается открытой (на
Новой Гвинее водятся ящерицы в метр длиной).
206
что теперь у него окама нет, так как их делают только «та-
мо Рай-Мана». Он просил меня возвратить окам или, по край-
ней мере, уплатить за него. Другой тоже пристал, уверяя,
что «тамо русс» подняли его «ненир» (корзина для ловли ры-
бы), вынули рыбу, а может быть, взяли и ненир или опустили
его в нехорошем месте, так как после этого он не мог ни-
где его найти. Третий заявил, что из его хижины «тамо русс»
взяли очень хорошее копье.
Уверенный, что все это не выдумки, я счел справедливым
удовлетворить требования туземцев и обещал вознаградить
их за веши, взятые «тамо русс». Зная, что окамы туземца-
ми очень ценятся, я обещал дать за барабан топор; за ненир
я предложил нож, а за копье мне показалось достаточным
дать три больших гвоздя. Все эти вещи они могут получить,
когда хотят, в Гарагаси.
Мое решение, которого они, кажется, никак не ожидали,
вызвало громадный восторг. Возгласы: «Маклай — хоро-
ший, хороший человек!» послышались со всех сторон. Меня,
однако, немало удивило, что через четырнадцать месяцев ту-
земцы еще не забыли всего происшедшего во время посеще-
ния корвета «Витязь».
Два больших табира с вареным аяном, для меня и Калеу,
были принесены и поставлены перед нами, что послужило
знаком, чтобы вся толпа, окружавшая нас, немедленно разо-
шлась, оставив нас одних. Когда мы поели, все воротились,
и некоторые предложили мне приготовить для меня кеу, но
я отказался.
Несмотря на желание собравшихся продолжать общий
разговор, я предпочел отдохнуть и, сказав, что хочу спать,
растянулся на барле, привыкнув уже давно ничем не стес-
няться при публике. Туземцы, видя, что я закрыл глаза, про-
должали свой разговор шопотом. Многие разбрелись.
Отдохнув более часа, я сделал прогулку в лес, молчаливо
сопровождаемый туземцами. Я заметил в лесу многих птиц,
которые не попадались мне прежде. Вернувшись в деревню,
я заявил, что желаю получить несколько телумов и челове-
ческих черепов. Мне принесли несколько обломанных дере-
вянных длинных фигур. Все они никуда не годились, что
очень опечалило хозяев. На палке принесли мне два челове-
ческих черепа. Я спросил, где челюсти. Оказалось, как обык-
новенно: «марем арен» *. Когда я отказался от черепов,
туземцы бросили их в кусты, говоря: «Борле, дигор» (не-
хороший, сор). Это было новое доказательство того, как мало
1 <Марем арен» — «челюсти нет».
207
уважают туземцы черепа и косги своих родственников, сохра-
няя только их челюсти.
Несколько молодых папуасов, сидевших против меня, за-
нимались оригинальной операцией: «выкручивали» себе воло-
сы из подбородка, щек, губ и бровей с помощью вдвое сло-
женного, крепкого, тонкого шнурка. Они держали шнурки
очень близко к коже, вкручивали волосы между обоими шнур-
ками и выдергивали их с корнем быстрыми движениями руки.
Несмотря на боль, вероятную при этой операции, туземцы
спокойно продолжали ее в течение двух или трех часов.
Другие усердно ели соленый пепел большого тлеющего
ствола, облизывая себе пальцы.
Очень смешно было видеть, как мальчик, лет немногим
более трех, съел несколько кусков ямса из табира своей ма-
тери, потом переменил положение, положив голову ей на ко-
лени, и, схватив толстую отвислую грудь ее (она кормила
еще другого), стал сосать. Мать продолжала спокойно есть,
а сын ее, насосавшись молока, снова принялся за ямс.
28 октября
Одиночество производит на Ульсона странное действие.
Глядя на него, я иногда думаю, что мозг его начинает прихо-
дить в беспорядок: он по целым часам что-то бормочет,
вдруг к чему-то прислушается, вдруг снова заговорит... Не-
чего мне терять времени, давая ему совет чем-нибудь
заняться: он убежден, что мы скоро умрем, будем уби-
ты или погибнем как-нибудь иначе. Единственно, чем он ин-
тересуется и что делает иногда, — это приготовление пищи;
иногда ж он валяется целый день, притворяясь очень больным.
Мне этот ленивый трус противен, я почти не говорю с ним и
не удостаиваю даже приказывать ему; достаточно, что1 я пе-
реношу его присутствие, кормлю и пою его, когда, по лени
или болезни, он не хочет или не может двинуться с места.
Мне много раз случалось долго прислушиваться: вдали
точно слышатся человеческие голоса. Слушаешь, слушаешь —
звуки немного приближаются, и что же оказывается? Оказы-
вается, муха жужжит; звук, очень похожий на человеческий
голос. Не только1 я и Ульсон ошибались много раз, но и са-
мих туземцев эти звуки вводят в заблуждение.
30 октября
Дождь и снова дождь. Течет на стол, на постель и на
книги... Положение мое теперь следующее: провизия вышла,
хина совсем на исходе, капсюль остается около сотни, так
что охотиться каждый день не рационально; беру каждый
раз по две капсюли, но не всегда приношу двух птиц. Мно-
208
гие препараты приходится выбросить, новых нельзя сохра-
нять, так как нет спирта; донашиваю последнюю пару баш-
маков. Лихорадка сильно истощает. К тому же хижина при-
ходит в плачевное состояние.
НОЯБРЬ
2 ноябоя
Сегодня ночью с треском обрушилась боковая веранда.
Я думал, что вся хижина валится. Дождь шел весь день, так
что поправлять веранду нельзя было и думать. Птиц не
слышно.
3 ноября
Утром приходил Туй, и так как лил дождь, я должен был
принять его под навесом. Я его поместил на веранде, у са-
мой двери моей комнаты, около которой я сидел. Он вришел
просить меня прекратить дождь, уверяя, что люди Горенду и
Бонгу уже все делали, чтобы заговорить дождь, но без ус-
пеха, а если 'Маклай попробует, то дождь непременно пере-
станет. Туй просил долго, и я узнал от него множество мел-
ких, но интересных подробностей папуасской жизни.
Хотя я порядочно говорю на диалекте Бонгу, но все-таки
мне еще потребуются годы, чтобы действительно ознакомить-
ся с образом мышления и с образом жизни этих людей.
В продолжение пятнадцати месяцев я ни разу не присутство-
вал при их церемонии бракосочетания и не видел многого
другого.
4 ноября
Отправился за ямсом рано поутру, ничего не евши, по той
простой причине, что в Гарагаси не было ничего съедобного.
Как только я пришел в деревню, решительно все жители не
на шутку пристали ко мне, чтобы я прекратил дождь, пото-
му что он очень вредит их плантациям. Все принесли мне
провизии и не хотели ничего брать за нее, прося дать им
взамен лекарство от дождя. Желая выведать от них, каким
образом они сами заговаривают дождь, я предложил сделать
это при мне. Бугай показал мне, как они это делают, но при-
бавил, что в настоящее время их «опим» 1 не помогает.
Туземцы уверены, что я могу, но не хочу согласиться на
их просьбу.
ДЕКАБРЬ
18 декабря
Я принял приглашение туземцев и отправился на «ай» в
Бонгу. Приготовление кушаний, жевание кеу, раздирающая
1 О ни м — магическое средство, колдовство, заговор.
14 Путешествия
209
уши музыка прошли своим чередом, и так как я запоздал,
то остался ночевать в буамбрамре Саула.
19 декабря
Свет утренней зари уже проник в буамбрамру, а я еще
не поднимался. Ночью меня много раз будила музыка и кри-
ки, всегда сопровождающие здесь «ай».
— Биа, биа! (Огонь, огонь!) — послышалось в некотором
расстоянии от буамбрамры. Несколько туземцев вошли очень
встревоженные и заявили, что около Кар-Кара виден огонь
или дым от огня.
— Так что же? Люди Кар-Кара жгут унан, — сказал я,
потягиваясь, но все еще не вставая.
— Нет, это в Кар-Каре виден дым, а из моря он вы-
ходит. Скажи, Маклай, что это такое?
— Я посмотрю, а потом скажу, — отвечал я.
В эту минуту несколько человек прибежали, крича:
— Маклай! О, Маклай! Корвет русс гена: биарам боро!
(Маклай, о, Маклай! Русский корвет идет: дым большой!)
Еще не веря новости, я оделся и отправился к морю. При
первом же взгляде всякое сомнение исчезло: дым- шел из
трубы большого парохода, — вероятно, военного судна. Кор-
пуса его еще не было видно, но можно было заметить, что
судно приближается. Во всяком случае, следовало спешить в
Гарагаси, поднять флаг у хижины, переодеться и отправить-
ся навстречу судну. Какой бы национальности оно ни было,
командир не откажется взять мои письма, уступить мне не-
много провизии и отвезти больного Ульсона в ближайший
порт, посещаемый европейскими судами. Все это я обдумал,
сидя на платформе пироги, которая везла меня из Бонгу в
Гарагаси.
210
Ульсон лежал на своей койке и по обыкновению охал, но
когда я сказал ему, что мне нужен флаг, так как прибли-
жается военное судно, я подумал, что человек этот по-
ложительно сошел с ума. Он не то смеялся, не то плакал и
болтал так несвязно, что я стал опасаться, не случился бы с
ним какой-нибудь припадок.
Я поспешил поднять русский флаг на флагштоке, сделан-
ном еще матросами корвета «Витязь». Как только1 флаг ока-
зался на месте и легкий ветер развернул его, я заметил сей-
час же, что судно, бывшее около острова Ямбомбы, переме-
нило курс и направилось прямо <в Гарагаси. Я вернулся в свою
комнату, хотел переодеться, но нашел это совершенно лиш-
ним: платье, которое я мог бы надеть, во всех отношениях та-
кое же, какое уже было на мне.
Я сошел вниз к песчаному берегу, и немалого труда стои-
ла мне убедить троих туземцев отправиться вместе со мною
навстречу приближающемуся судну. Я уже мог различать
русский флаг. Сагам и Дигу гребли очень медленно, следя
за движением судна и беспрестанно прося меня вернуться па
берег. Я увидал офицеров на мостике, смотрящих на меня в
бинокль.
Наконец мы были уже так близко от судна, которое шло
теперь малым ходом, что я невооруженным глазом мог раз-
личить несколько знакомых лиц между офицерами. Они тоже
узнали меня.
Мое внимание было отвлечено состоянием моих спутни-
211
ков. Вид такого большого1 количества людей привел их в
сильное волнение. Когда же по приказанию командира мат-
росы были посланы по реям и прокричали троекратное
«ура», мои папуасы не выдержали, выпрыгнули из пиро-
ги и, вынырнув далеко от нее, стали плыть к берегу. Гребки
тоже были захвачены шми или брошены в море. Я остался
в пироге один и без гребков. Пришлось кое-как, гребя рука-
ми, приблизиться к клипер}' и поймать брошенный мне канат.
Наконец я взобрался на палубу, где общая суматоха и
множество людей странно1 подействовали на меня. Я был
встречен командиром клипера «Изумруд» Михаилом Нико-
лаевичем Кумани и офицерами. Все были, очень любезны, но
говор кругом утомлял меня. Мне было сказано, что клипер
был послан генерал-адмиралом и что, между прочим, г. Ра-
кевич11 был переведен с корвета «Витязь» на клипер «Изум-
руд» специально для того, чтобы указать место, где должны
были быть зарыты мои бумаги, так как в Европе распростра-
нился слух, будто я убит или умер. Некоторые офицеры при-
знались даже, что, увидя человека в европейском платье, вы-
1 Р а ко в и ч — лейтенант, оставивший интересные воспоминания о
плаваниях «Витязя» и «Изумруда».
Вот как он описывает встречу с Маклаем:
«Жив Маклай или нет? Большинство уже давно исключило Маклая
из списка живых, так как в одной из австралийских газет несколько вре-
мени тому назад было напечатано, что в «Астролябию» заходило одно
купеческое судно, нашедшее в живых только Ульсона; но тем не менее мы
все были взволнованы и ждали чего-то необыкновенного. Находясь в трех
или четырех милях от порта Константина, мы направили все трубы и би-
нокли на берег... Наконец один из офицеров заметил русский флаг, раз-
вевающийся между ветзями громадных дерев, и пришел в такое волне-
ние, что едва мог сообщить об этом командиру.
...Клипер прибавил ходу, и мы увидели дом; видели, как отвалили две
пироги и пошли к нам навстречу. Постепенно сближаясь, мы различили
какого-то европейца, который вскоре, ко всеобщей радости, оказался мни-
моумершим Маклаем.
Сцена встречи была самая торжественная. Разукрашенные оружием и
головными уборами гребцы чинно сидели на своих местах в пироге, а
между *ними на возвышении помещался худой и обросший Маклай в
истрепанном и поношенном костюме и в соломенной шляпе. Клипер оста-
новился и, с грохотом выпуская излишний пар, послал по вантам команду,
которая, вместе со стоявшими на мостиках офицерами, дружным и много-
кратным «ура» приветствовала нашего смелого исследователя Новой
Гвинеи.
Когда Маклай поднялся на клипер, рукопожатиям, поздравлениям и
разным вопросам не было конца. Маклай сильно изменился за время
пятнадцатнмесячного отшельничества от пароксизмов лихорадки, всякого
рода лишений и трудных работ. В фланелевой рубахе, в гамашах, с
кинжалом за поясом, с сумкой через плечо, наполненной разными лох-
мотьями для мены и покупки пищи, он был настоящим Робинзоном
Крузо».
212
ехавшего им навстречу, они думали, что это Ульсон: они были
почти уверены, что не застанут меня в живых.
Я попросил командира позволить мне отправиться домой
и приехать через несколько часов переговорить с ним.
Приход клипера явился такой неожиданностью, что я еще
не составил себе плана относительно того, что надо предпри-
нять. Самым подходящим мне казалось — с помощью людей
клипера поправить мою хижину, достать с клипера новый за-
пас провизии и остаться здесь продолжать мои наблюдения,
отослав в ближайший порт совершенно ненужного мне Уль-
сона. Я мог также послать мой дневник и метеорологический
журнал Географическому обществу и кончить и отослать на-
чатое письмо об антропологии папуасов академику Бэру.
К обеду я вернулся на «Изумруд». Михаил Николаевич
сказал мне, между прочим, что по случаю моего не слишком
хорошего здоровья он желал бы, чтобы я уже с сегодняшне-
го дня поселился на клипере, а перевозку моих вещей из Га-
рагаси на клипер предоставил одному из молодых офицеров.
Это предложение показалось мне немного странным.
— А кто вам, Михаил Николаевич, сказал, что я вообще
поеду с вами? Это далеко еще не решено, и, так как я пола-
гаю, что вы можете уделить мне немного провизии, взять с
собой Ульсона и мои письма до ближайшего порта, то
мне всего лучше будет остаться здесь, потому что
здесь мне еще предстоит много дела по антропологии и этно-
логии 1 здешних туземцев. Я попрошу вас позволить мне от-
ветить вам завтра, отправлюсь ли я на «Изумруде», или
останусь здесь.
Михаил Николаевич согласился, но я хмог заметить, что
мои слова произвели на многих странное впечатление. Неко-
торые подумали (я это знаю от них самих), что мой мозг от
разных лишений и трудной жизни пришел в ненормальное
состояние.
Я узнал, между прочим, от командира, что голландское
правительство посылает военное судно с ученой целью вокруг
острова Повой Гвинеи. Это обстоятельство сильно заинтере-
совало меня; я мог бы, таким образом, подкрепив свое здо-
ровье морской экскурсией, вернуться с новыми силами и но-
выми запасами на Берег Маклая.
Я рано вернулся в Гарагаси и вскоре заснул, как убитый,
после утомительного дня, предоставив себе на другое утро
решить важный вопрос: ехать или нет?
Этиология — устарелое название этнографии.
213
20 декабря
Командир «Изумруда» хотел бы остаться здесь, по воз-
можности, на короткое время, так как когда-то на корвете
«Витязь» после непродолжительной стоянки на этом месте
заболели несколько человек. Но в два или в три дня я буду
не в состоянии написать достаточно подробный отчет Геогра-
фическому обществу; послать же мой дневник в том виде,
как я его писал, мне тоже кажется неудобным. Это — одно.
Другое обстоятельство, важное для меня, — это известие,
что если я приму необходимые меры, то буду иметь возмож-
ность вернуться сюда на голландском судне. Вернуться снова
сюда мне необходимо. Я знаю туземный язык, я 'заслужил у
туземцев доверие, и дальнейшие наблюдения по антропологии
и этнологии будут мне значительно облегчейы.
Таковы были мысли, которые на другое утро привели меня
к решению оставить на время Берег Маклая, с тем, однако,
чтобы вернуться сюда при первой возможности.
Когда я объявил капитану свое решение, он спросил , ме’
ня, сколько мне необходимо времени, чтобы собраться. Я от-
ветил, что через три дня после того, как «Изумруд» бросил
якорь, он будет в состоянии поднять его и итти, куда поже-
лает. Остающиеся два дня я предоставил себе на упаковку
вещей и на прощанье с туземцами.,
Михаил Николаевич любезно уступил мне одну из своих
кают, и я уже перевез на клипер многие вещи из Гарагаси.
Вечером пришли ко мне с факелами люди из Бонгу, Го*
ренду и Гумбу; между ними были также жители Мале и
Колику-Мана. Туй, Бугай, Саул, Лако, Сагам и другие, кото-
рых я более знал и которые чаще бывали в Гарагаси, особен-
но сокрушались о моем отъезде и, наконец, пришли к реше-
нию: просить меня остаться с ними, не ехать, а поселяться
на этом берегу, уверяя, что в каждой деревне мне будет по-
строен дом, что для каждого дома я могу выбрать из деву-
шек по жене или даже по две жены, если одной недоста-
точно. .
Я отклонил это предложение, сказав, что вернусь со вре-
менем и опять буду жить с ними.
Люди Гумбу пристали ко мне, прося итти в Гумбу, где,
по их словам, кроме местных жителей, собрались люди Тень-
гум, Энглам и Самбуль-Мана; все они хотят меня видеть.
Не желая отказать им, может быть, в последний раз, я по-
шел, окруженный большой толпой туземцев с факелами в
руках.
В Гумбу было повторение сцены, бывшей в Гарагаси.
214
Все просили меня не уезжать. Мне мало пришлось спать,
я когда к утру я хотел подняться, то почувствовал значитель-
ную боль в ногах. Последние два дня я много ходил и не
обращал внимания на израненные ноги, которые сильно опух-
ли; раны стали очень мешать при ходьбе. Однако я пошел
по берегу, желая вернуться скорее в Гарагаси. Боль была так
сильна, что туземцы, устроив из нескольких перекладин но-
силки, перенесли меня до мыска Габина, а оттуда перевезли
на клипер, где я отдохнул и где раны мои были обмыты и
перевязаны.
По приказанию командира, толстая доска красного дерева,
•на которой прибита медная, должна быть водружена на одном
из деревьев около моей хижины в Гарагаси. На меди выре-
зана надпись:
Vitiaz. sept. 1871
MIKLOUCHO-MACLAY
Izoumroud. Dec. 1872
Я отправился, несмотря на больные ноги, указать место,
которое будет для этого наиболее подходящим. Я выбрал
большой кенгар — самое высокое и представительное дерево
в Гарагаси.
Остаток дня я провел дома, заканчивая упаковку вещей,
так как завтра будет' последний день моего пребывания в
этой местности.
21 декабря
Вечером, засыпая, я подумал о том, что в продолжение
четырнадцати месяцев и даже более я не нашел времени
устроить себе удобную койку; край корзины, на которой по-
мещалась верхняя часть моего тела, был дюйма на два выше
крышки другой корзины, где лежали мои ноги; а ведь стоило
только подложить два бруска под более низкую корзину, и
мне было бы удобно! Разумеется, я не стал тревожиться об
этом в последнюю ночь.
Вчера я уговорил туземцев приехать на клипер осмотреть
его, и, действительно, довольно многие явились в Гарагаси,—
однако весьма немногие отправились со мною на клипер, и
еще меньшее число отважилось взобраться на палубу. Там
вид множества людей и разных аппаратов, для них непонят-
ных, так испугал туземцев, что они ухватились со всех сто-
рон за меня, думая быть таким образом в безопасности. Тогда
я попросил одного из матросов принести мне канат; середи*
215
ну его я обвязал себе вокруг талии, а оба конца веревки пре-
доставил моим папуасам. Теперь я мог итти вперед, а папуа-
сы воображали, что держатся за меня. С таким хвостом,
беспрестанно останавливаясь, чтобы отвечать на вопросы и
объяснять туземцам назначение разных предметов, обошел
я всю палубу.
Пушки пугали папуасов; они отворачивались и переходи-
ли к другим предметам. Что их особенно поразило и вместе
с тем заинтересовало — это два небольших бычка, взятых в
качестве живой провизии для команды: туземцы не могли
наглядеться на них и просили подарить им одного. Узнав у
меня название животных, они старались не забыть его, по-
вторяя: «бик», «бик», «бик».
Мы спустились вниз, в кают-компанию. По дороге тузем-
цев очень заинтересовала машина. Разумеется, они не могли
понять, что это такое. Затем большие зеркала в кают-компа-
нии, в (которых они могли видеть несколько человек сразу,
очень им понравились. Фортепиано, которое я назвал «ай
боро русс» \ не только заинтересовало их, но один папуас
захотел даже сам попробовать играть. •
Я поспешил выпроводить их наверх.
На палубе одному из туземцев захотелось вновь посмо-
треть быков. Он обратился ко мне, но, забыв название «бик»,
стал спрашивать р «большой свинье». Не поняв его, я отве-
чал, что никакой свиньи на корвете нет; тогда, чтобы
более точно назвать животное, он прибавил, что хочет видеть
«большую русскую свинью с зубами на голове». Один из
товарищей подсказал ему: «бик», и они все хором затянули:
«бик», «бик». Видя, что гости достаточно освоились с палу-
бой, я высвободился из петли И предоставил им передви-
гаться свободно.
Сегодня же последние мои вещи были перевезены из Га-
рагаси; Ульсон тоже перевезен на клипер и, как больной,
помещен в лазарет.
Перед моим отъездом Туй просил сказать ему, через
сколько месяцев я вернусь. Даже и теперь, уезжая после
пятнадцатимесячного пребывания здесь, я не мог сказать
«много», так как этого слова до сих пор не узнал; я ответил
«навалобе», что значит приблизительно: «со временем».
22 декабря
С самого утра пироги окружили клипер, и мне постоянно
докладывали, что «черные» хотят видеть меня или зовут
меня. Когда я выходил, туземцы начинали кричать, но шум
1 То есть «большой русский музыкальный инструмент».
216
поднимающегося якоря и несколько оборотов винта скоро
разогнали все пироги; крики «э мем» и «э аба» стали до-
носиться не так ясно.
Когда клипер стал подвигаться вперед и огибать мысок
Габина, раздались удары барума почти одновременно в Го"
ренду и Бонгу; когда же корвет прошел мысок, к этим зву-
кам присоединился барум Гумбу.
Отдаляясь, мы еще долго слышали барум. Когда клипер
шел мимо Били-Били, я мог в бинокль ясно видеть туземцев,
которые сидели, стояли и двигались вдоль скалистого берега.
Пройдя архипелаг Довольных людей и порт великого кня-
зя Алексея, мы обогнули мыс Круазиль и вошли в пролив
между Новой Гвинеей и островом Кар-Кар, который я назвал
на моей карте проливом «Изумруд».
'Северо-восточный берег Новой Гвинеи, где более двух лет
прожил Н. И. Миклухо-Маклай среди папуасов.
1872-1876
«Неужели
письме к матери, которая просила его вернуться
домой, отдохнуть и поправиться после стольких
трудов и опасностей, Миклухо-Маклай написал:
вы захотели бы, чтобы я бросил начатое, за-
хотели бы, чтобы оправдалось мнение многих: «русский че-
ловек хорошо начинает, но у него нехватает выдержанности,
чтобы хорошо кончить»? Я здоров и готов на все, что потре-
буется для новых путешествий и исследований.
Мне удалось многое по разным отраслям науки, не говоря
уже о счастье, доставшемся мне на долю, — жить среди са-
мого первобытного из человеческих племен и наблюдать его;
до меня никто не был в этом месте Новой Гвинеи, и папуасы
воображали себя единственными жителями земного шара». 4
Путешественник решил не ограничиваться изучением па-
пуасов залива «Астролябии». В конце пребывания в Гарагаси
ему стала ясна программа дальнейших исследований. Он за-
думал изучить все разновидности папуасских племен. А для
этого необходимо было побывать в других областях огром-
ного острова — Новой Гвинеи, на других островах Тихого
океана и на полуострове Малакка. К исполнению этой про-
граммы и приступил, покинув залив «Астролябии», Миклухо-
Маклай.
«Мне представлялось необходимым, — писал он впослед-
ствии, — во-первых, познакомиться с папуасами других ча-
стей Новой Гвинеи для сравнения их с изученными жителя-
ми Берега Маклая; во-вторых, сравнить папуасов Новой
Гвинеи с обитателями других островов Меланезии; в-третьих,
выяснить отношение папуасов к негритосам Филиппинских
островов; доказать наличие или отсутствие курчавоволосой
расы на Малаккском полуострове и в том случае, если
221
курчавоволосые племена действительно будут там обнаружены,
сравнить их представителей с остальными меланезийцами».
Выполнять намеченную программу Миклухо-Маклай
начал уже во время плавания на «Изумруде». Клипер напра-
вился в Гонгкон:, останавливаясь ио дороге на Молуккских
и Филиппинских островах. В Маниле, на острове Лусоне кли-
пер должен был простоять пять дней, и Миклухо-Маклай вос-
пользовался этими днями, чтобы посетить становище перво-
бытных обитателей острова — «маленьких негров» — негри-
тосов. Можно ли считтаь, что негритосы, по расовой своей
принадлежности, те же папуасы? — вот вопрос, поставлен-
ный перед Миклухо-Маклаем академиком БэрОхМ, на который!
молодой ученый; и попытался дать ответ.
Переплыв на туземной рыбачьей! пироге широкий хМа-
кильский залив, путешественник вместе с проводником от-
правился в горы и скоро наткнулся на «переносную деревень-
ку» кочевников. Жили они в шалашах, сделанных из пальмо-
вых листьев: в этих легоньких жилищах можно лежать или
сидеть, но нельзя естатп и выпрямиться. Негритосы приняли,
путешественника очень радушно и в четверть часа соорудили
для него такой же шалаш, в сущности, просто переносный
заслон из листьев, защищающий от ветра и холода.
«Первого взгляда на негритосов мне было достаточно, —
писал Миклухо-Маклай академику Бэру, — чтобы признать
их за одно племя с папуасами, которых я видел на островах
Тихого океана и с которыми я прожил пятнадцать месяцев
на Нозой Гвинее».
Путешественник разыскал черепа негритосов, зарисовал
наиболее характерные лица и тщательно записал те обычаи,
о которых успел разузнать.
«Я узнал через переводчика о следующем, весьма интерес-
ном обычае, — пишет Маклай. — Негритос перед началом
еды обязан несколько раз ip-омко прокричать приглашение
разделить с ним трапезу — приглашение людям, которые слу-
чайно могли бы находиться в это время поблизости. Мне гово-
рили, что нарушитель этого обычая карается смертью, чему
и бывали примеры...»
Из Манилы «Изумруд» направился в Гонгкснг. Здесь
Миклухо-Маклай покинул клипер и на пассажирском паро-
ходе приехал в Сингапур, а оттуда в Батавию на Яве. Тут
он собирался было прожить подольше, чтобы обработать ма-
териал, собранный ям на Новой Гвинее. Но сырой, нездоро-
вый климат заставил его перебраться из Батавии в горный
городок Бейтензорге. В горах он отдохнул, поправился, на-
писал несколько научных статей о папуасах в начал гото-
222
виться к своему второму путешествию на I ,вую Гвинею, нс
уже не на северо-восточный берег, а на юго-западный — на
берег Папуа-Ковиай, расположенный в голландских владени-
ях. Эту часть Новой Гвинеи торговые суда посещали редки,
и она осталась почти неисследованной. Потому-то путешест-
венник и решил посетить ее.
«О жителях Папуа-Ковиай ходили между малайцами
самые ужасные рассказы, — пишет он, — их считали людо-
едами; уверяли, что они нападают на приходящие к берегу
суда, грабят, убивают, поедают экипаж и т. п.
Все эти страшные рассказы малайцев о разбойничестве и
людоедстве жителей берега Папуа"Ковиай и побудили меня
избрать именно эту местность, так как я надеялся встретить
там чистокровное папуасское население».
Вывод совершенно в духе Маклая! И 23 февраля 1874 го-
да на малайском суденышке, с экипажем в шестнадцать че-
ловек, он отправляется в новый путь — исследовать берег,
прославленный «разбойничеством и людоедством».
«Главной целью моей поездки, — пишет он, — было соста-
вить себе ясное представление об антропологических особен-
ностях населения юго-западного берега Новой Гвинеи по
сравнению с жителями северо-восточных ее берегов».
...Цели своей Миклухо-Маклай достиг и на этот раз, по-
путно открыв в неисследованной стране никому из европейцев
223
неизвестное озеро, но на пути ему довелось встретить немало
опасностей.
«Для пребывания своего я выбрал в высшей степени кра-
сивое место — Айва, — повествует он в своем докладе Геогра-
фическому обществу, — мысок между двумя проливами,
где мои люди скоро выстроили мне хижину, и я немедля при-
нялся за антропологические исследования...»
Папуасы были очень изумлены желанием белого жить
между ними, но встретили путешественника дружелюбно и
даже весьма почтительно. Из-за постоянных набегов, совер-
шаемых туземцами гор и соседних островов, туземцы берега
Папуа’Ковиап, прежде оседлые, постепенно обратились в
кочевников. Когда же среди них поселился могущественный
и справедливый белый человек, они начали располагаться
вокруг его домика, снова строить хижины и даже обраба-
тывать землю.
«Скоро моя хижина стала центром, — пишет Миклухо-
Маклай, — около которого постоянно теснились пироги жите-
лей с островов Наматоте, Айдумы, Мавары...»
По своему обыкновению, Миклухо-Маклай совершил не-
сколько экскурсий в глубь страны.
«Оставив в своей хижине в Айве около десяти человек
экипажа, — рассказывает он, — я решил с остальными отпра-
виться в глубь Новой Гвинеи, между прочим, для того, чтобы
проверить рассказы туземцев о каком-то большом озере в
горах. Высадившись на материке Новой Гвинеи против остро-
ва Койра, я перешел горный хребет в 1 200 футов вышины и
действительно увидел сравнительно узкое, но длинное озеро,
называемое окрестными жителями «Камака-Валлар». Озеро
тем более заинтересовало меня,, что, по рассказам туземцев,
за несколько лет до моего прихода уровень его весьма зна-
чительно изменился».
Выяснив причины понижения воды в новонайденном озе-
ре, путешественник посетил близлежащие острова. И здесь
его настигли дурные новости.
«Добравшись до острова Айдума,—вспоминает Маклай,—
я получил весьма неприятное известие...
Папуасы моей колонии в Айве, полагая, что благодаря
моему соседству они будут в безопасности, перестали быть
постоянно настороже и вовсе не думали о внезапном напа-
дении.
В одно дождливое и угрюмое утро, когда начальников
и большинства мужчин не было в селении, а те, кто оставал-
ся, спокойно спали в своих пирогах или в бараках, внезапно
во множестве появились папуасы-враги. Они все были хорошо
224
вооружены и, чтобы прядать себе
более страшный вид, выкрасили лица
черной краской. Застав маленькое
поселение врасплох, они бросились
на спящих, не щадя и женщин. Один
из первых шалашей, который был
атакован, принадлежал старому
радье 1 острова Айдумы. Сам радья
отсутствовал. Дома спали его жена
и дочь — хорошенький ребенок лет
пяти-шести. Бедная мать, раненная
двумя ударами копья, нашла, одна-
ко, силы добраться с дочерью до
моей хижины, где она надеялась
быть в безопасности. Те, которые не
были слишком тяжело ранены, по-
следовали ее примеру. Таким обра-
зом, моя хижина стала центром
свалки... Победители не удоволь-
ствовались тем, что ранили и убили
человек десять людей Айдумы, но,
убедившись, что раны жены радьи
Айдумы смертельны, изрубили на
куски ее дочь. Отрубленная голова с частью туловища и
болтающейся рукой была насажена на копье и с торжеством
унесена в горы.
Впоследствии я узнал, что
причиной этих убийств была ста-
рая вражда и давно уже решен-
ная месть. После убийства начал-
ся грабеж моих вещей, который
продолжался до трех часов по-
полудни. Горные туземцы отпра-
вились в обратный .путь, неся,
как трофей, голову ребенка, уво-
дя с собой в плен двух молодых
девушек и мальчика и унося
столько вещей, награбленных в
моей хижине, сколько могли
унести».
Жители Мавары и Намато-
те — двух ближних островов —
воспользовались нападением гор-
цев и разграбили хижину дочиста.
1 Радья — малайское название старшины, начальника^ усвоенное
папуасами. Радья пользуется властью довольно значительной.
15 Путешествия
225
Миклухо-Маклай избрал своим новым местопребыванием
остров Айдума и продолжал свои исследования, но он не
забыл происшествия в Айве.
«...Я помню, — записал он в дневнике, — лужи крови не-
счастной девочки у меня на столе и кровавые следы ее мате-
ри, убитой тоже у меня в комнате».
Он решил покарать виновников убийства и грабежа.
Узнав, что один из главных зачинщиков резни, капитан1
острова Мавары, находится в пироге, приставшей к берегу
острова Айдума, Миклухо-Маклай в сопровождении слуги
и одного преданного ему папуаса отправился на берег.
«Медленно переходя от одной группы к другой, я, нако-
нец, подошел к пироге.
— Где здесь капитан Мавары? — спросил я не особенно
громким голосом.
Ответа не было, но все голоса затихли, и многие оберну-
лись, ожидая.
— Капитан Мавары, выходи! — повторил я громче.
Общее молчание.
Я подошел к пироге.
— Выходи же!
Я сорвал цыновку, служившую крышей пироги. Там дей-
ствительно сидел капитан.
— Саламат, туан! (Здравствуй, господин!) — произнес он
слабым голосом. Этот человек был вдвое или втрое сильнее
меня, а теперь дрожал всем телом.
Я схватил капитана за горло и, приставив револьвер ко
рту, приказал Мойбернту (туземцу) связать ему руки. После
этого я обратился к папуасам и сказал:
— Я беру этого человека, которого я оставил в Айве
стеречь мою хижину и котовый допустил, чтобы в моих ком-
натах убивали женщин и детей».
Но Миклухо-Маклай был слишком зорким и слишком
беспристрастным наблюдателем, чтобы, покарав случайного
виновника грабежа и убийств, проглядеть, не заметить
истинную причину междоусобиц, которые терзали туземцев
берега Папуа-Ковиай. Он знал, что когда-то они вели мирную
оседлую жизнь, что у них, как и у папуасов Берега Маклая,
когда-то были хижины, кокосовые пальмы, плантации. Поче-
му же теперь они живут впроголодь, бросили свои поселе-
ния, скитаются по воде от берега к берегу; почему, когда
ни спросишь папуаса в пироге: «откуда ты?», он неизменно
отвечает: «искал чего-нибудь поесть»? Истинной причиной
1 Капитан — начальник, помощник радьи.
226
обнищания туземцев
было то, Что малай-
ские купцы увозили
туземцев в рабство;
они подучивали гор-
ных папуасов красть
береговых, а берего-
вых — уводить в
плен горных, и ску-
пали украденных лю-
дей за бесценок.
К тому времени, ко-
гда Миклухо-Мак-
лай посетил этот бе-
рег, явная торговля
людьми была уже
запрещена голланд-
ским правитель-
ством, но тайная про.
должалась без по-
мехи. Вот в чем бы-
ла причина постоян-
ной междоусобицы, __
резни и голода. " / /
«Из сказанного
следует, — писал Миклухо-Маклай, — что хотя жители н
получили от малайцев огнестрельное оружие, познакомились
с курением табака и опия, стали ценить золото и усвоили
малайские названия для своих начальников, но оттого не ста-
ли ни богаче, ни счастливее... Хотя рабство в голландских
колониях давно уничтожено официально, на бумаге, но тор-
говля людьми совершается на деле в широких размерах...»
Убедившись воочию в существовании «возмутительной
торговли людьми», на которую голландские власти смотрели
сквозь пальцы, Миклухо-Маклай не счел возможным мол-
чать. Тут впервые он выступил как защитник угнетенных на-
родов. Летом 1874 года он обратился с письмом к генерал-
губернатору Нидерландской Индии, в котором требовал пре-
кратить людокрадство.
«Беззакония процветают беспрепятственно... — с горечью
писал он в этом письме. — Для меня было бы большим удов-
летворением, если бы эти несколько строк могли содейство-
вать хоть некоторому облегчению печальной участи туземцев».
Вернувшись с берега Папуа-Ковиай на остроз Яву, путе-
шественник вскоре тяжело заболел. Он был на краю гибели.
227
Но, чуть оправившись, он предпринял следующее путеше-
ствие, необходимое для исполнения того плана, который он
наметил себе. Папуасы Новой Гвинеи на востоке и на западе
были уже во многих отношениях исследованы им; негритосы
Филиппинских островов тоже. Теперь он задумал разрешить
следующий не 'решенный наукой вопрос: существуют ли
остатки меланезийского племени на Малаккском полуостро-
ве,— как утверждают одни ученые, — или же меланезийцев
там нет да и не было, как утверждают другие?
В декабре 1874 года 'Миклухо-Маклай отправился в пу-«
тсшествие по Малакке — на поиски племени «лесных людей»,
о которых слыхали, но которых никогда не видали европей-
цы. Существуют ли они в самом деле? Малайцы уверяли,
что существуют, добавляя при этом, будто сзади у них хвосты
и во рту клыки, будто уши у «лесных людей» такие длинные,
что они могут прикрываться ими от дождя... В Иохоре Мак-
лай получил от магараджи «открытый лист», предписывав-
ший всем деревенским старшинам предоставлять ему провод-
ников и носильщиков, и двинулся в путь. Но время было
выбрано им неудачно: декабрь на полуострове — самая
дождливая пора. «Путешествие оказалось довольно труд-
ным», сдержанно признается Маклай; в действительности же
путь был почти неодолим, и другой на месте Маклая давно
повернул бы назад. Реки и ручьи разлились и затопили низ-
кие места; лес обратился в озеро; семнадцать суток путешест-
венник шагал по колено, а то и по грудь в воде. Но он все-
таки добрался до реки Муар, нанял плоскодонную лодку,
поднялся в лодке до Палона — притока ’Муара — и здесь
впервые увидел шалаши «оран-утан» — «лесных людей».
Однако эти первые «лесные люди» только раздразнили во-
ображение путешественника: они «были Дольше похожи на
малайцев, чем на особое племя», говорили уже на полума-
лайском наречии, а ему хотелось обнаружить следы чистого
папуасского племени.
Продолжая путь, Маклай достиг устья реки Индау, впа-
дающей в Китайское море, и таким образом пересек весь
полуостров Малакку с запада на восток. Но цели своей он
не достиг и вернулся в Иохор, изнуренный и опечаленный.
«Результаты этой экскурсии , были интересны, — пишет
он, — но они далеко не удовлетворили меня».
Оставить дело незаконченным он не мог. Начав искать
чистое, несмешанное папуасское племя, он должен был най-
ти его или убедиться, что на Малакке его нет вообще. И он
снова пустился з дорогу—во внутренние области полуост-
рова. Напрасно магараджа уверял его, что ему не веонуться
‘223
живым, что джунг-
ли кишат тиграми,
что «лесные люди»
убивают всякого,
кто осмеливается
вступить в их леса,—
Маклай своего ре-
шения не изменил.
Заручившись пись-
мом от сиам-
ского короля, в ко-
тором король пред-
писывал всем своим
вассалам, радьям
Малакки, оказывать
ученому всяческую
помощь, Миклухо-
Маклай отправился
в путь.
«Приближаясь к
столице какого-ни-
будь султана или
радьи, — рассказы-
вал впоследствии
пу т ещест венн ик, —
я обыкновенно по-
сылал туда несколь-
ких из сопровождавших меня людей, чтобы предупредить
князя о моем приходе... На вопрос князя «Кто я такой?» —
посланные должны были, согласно моим наставлениям, от-
вечать, что «дато русс Маклай» («дато» по-малайски
означает дворянин) придет в гости к нему; что дато
Маклай идет из такой-то страны, побывав у такого-
то султана или князя, и теперь направляется через эту стра-
ну в такую-то, к тому-то. На вопрос: «Что же дато
Маклай хочет во всех этих странах и чего он ищет?» по-
сланные люди должны были отвечать: «Дато Маклай путе-
шествует по всем странам, малайским и другим, чтобы
узнать, как в этих странах люди живут, как живут князья и
люди бедные, люди в селениях и люди в лесах; познакомиться
не только с людьми, но и с животными и с растениями и т. п.».
Разумеется, такой небывалый гость, желавший все видеть,
приводил в немалое изумление и беспокойство туземных на-
чальников, которые хотя и любезно встречали меня, но еще
любезнее старались выпроводить из своих владений... Это-то
229
желание поскорее избавиться от моего присутствия... способ-
ствовало скорости и многим удобствам путешествия».
Из Иохора в Пахан, из Пахана ib Келантан... Начиная с
этого пункта, Маклай вступил в такие области, где до него
не побывал еще ни один европеец. И, наконец, настойчивость
его была вознаграждена.
«...у верховья реки Пахан, — докладывал он впоследствии
Географическому обществу, — в горах между странами Пахан,
Трингано, Келантан — я встретил первых чистокровных мела-
незийцев».
Называлось это племя — «оран-сакай».
«Хотя они оказались очень пугливыми, но я успел сде-
лать несколько портретов и антропологических измерений и
посетил почти все их селения».
Оран-сакай — кочевое племя, племя «карликовое», как и
негритосы; рост этих людей не превышает ста пятидесяти сан-
тиметров. У них темнокоричневая кожа и черные курчавые во-
лосы. Они бродили по лесам, чуть ли не каждый день меняя
место своих стоянок. Дорог они не прокладывали: они не
нуждались в них. В топориках, которыми малайцы подрубают
ветви, сакаю тоже не было нужды.
«Он сгибает рукой, не ломая, молодые деревья и наги-
бается или проползает под большими. Он никогда не обры-
вает и не срезает висящую на его пути лиану, а проползает
под нею. Несмотря на бесконечные зигзаги, извивания, обхо-
ды, он изумительно быстро идет вперед».
Оран-сакай собирали в лесах камфору и каучук и выме-
нивали их у малайцев на табак, соль, ножи и тряпки. Малай-
цы оттесняли их все дальше и дальше вглубь, разбивая
плантации на исконных землях сакаев, охотясь на их детей
и женщин и продавая пленников в рабство. Зато кочевники и
платили им упорною ненавистью. Малайцы недаром боялись
заходить в леса. У «лесных людей» было особое оружие—тро-
стник для выдувания отравленных стрел. В полую бамбуко-
вую трубку «лесной человек» вкладывал стрелу, напоенную
змеиным ядом и ядовитым отваром из сока дерева «упас»,
дул в трубку — и стрела летела. Маклай изучил этот яд: от
его действия человек умирает в судорогах через пятнадцать
минут.
Добравшись до реки Патани, совершив двадцатидневное
путешествие на слонах по землям сиамского короля, Миклу-
хо-Маклай в конце 1875 года вернулся в Сингапур, а оттуда
в Бейтензорге, и скоро в европейских журналах появились
его статьи, где впервые в науке была дана этнографическая
230
и антрополигическая характе-
ристика вымирающих племен
полуострова Малакка.
«Научными результатами
трудного моего путешествия
я доволен, — писал 'Миклухо-
Маклай, — через несколько
лет сделанное мною уже не
может быть сделано никем,
так как эти племена выми-
рают».
Наступило время исполнить
обещание, данное папуасам
деревень Горенду, Гумбу,
Бонгу, и снова поселиться на
берегу залива «Астролябии».
Миклухо-Маклай любил это место, любил берега и лес
вокруг Гарагаси, голоса необычайных птиц, раздающиеся
в лесу, шум могучих деревьев и волн, яркие грозы; он всегда
с отрадой вспоминал о своем уединении в Гарагаси и
о друзьях, которых он там оставил. Он знал, что на Берегу
Маклая, где им завоевана прочная дружба туземцев, он
сможет не только собирать коллекции оружия, утвари и
одежды, но благодаря этой дружбе глубоко проникнуть в
самые основы жизненного уклада и представлений первобыт-
ных людей.
18 февраля 1876 года Миклухо-Маклай снова отправился
в путь, на этот раз на борту шхуны «Морская птица». Шки-
пер обязался доставить Маклая на берег залива «Астроля-
бии», покинутый путешественником пять лет тому назад. «Мор-
ская птица» совершала торговую поездку по островам
Целебес, Пелау, Адмиралтейства, Агомес, — оттуда до Но-
вой Гвинеи было уже недалеко.
Торг по дороге шел бойко. С отвращением наблюдал Мик-
лухо-Маклай процедуру выманивания у туземцев драгоцен-
ных раковин в обмен на дешевые бусы. Особенно усердство-
вал один из торгашей — итальянец Пальди. Маклай сразу
невзлюбил его. Впрочем, трудно было сказать, кому из «трэ-
деров» — торговцев — следовало отдать предпочтение: их на
«Морской птице» было трое, и каждый наживался, как мог,
действуя вполне беззастенчиво.
«Трэдеры и шкипер, — записал на одной из стоянок Мак.
лай, — окруженные штуцерами разных систем, отсыпали из
мешочков бисер маленькими мерками, не больше наперстка,
23)
натравливали
водолаза, по-
боятся более
всего экипажа
и стеклянные бусы в уплату за щи-
ты черепах и жемчужные ракови-
ны...
Когда ют слишком переполнялся
туземцами, на них
большого и сильного
торого они доселе
трэдеров, шкипера и
шхуны, вместе взятых. Едва собака
показывала свои большие зубы или
начинала лаять, ют мигом очищал-
ся, и давка у борта еще более уси-
ливалась; многие бросались в море,
чтобы поскорее уйти, другие лезли
на ванты. Это очень тешило шкипе-
ра и трэдеров.
Несмотря на жару, крики и го-
вор, давку около борта, суматоху
при травле туземцев собакою и
досаду при виде человеческой бес-
. честности, несправедливости и зло-
сти, я старался развлечься наблюде-
ниями над папуасской толпой.
Это мне удавалось несколько раз;
тогда непривлекательная обстанов-
ка исчезала для меня на время... и,
пользуясь случаем, я спешил запи-
сывать, измерять и чертить эскизы».
Путешественник повсюду схо-
дил на берег, не расставаясь
с записной книжкой, камерой-луцидой и измерительными
приборами. На острове Вуап он прожил среди туземцев около
двух недель; на острове Андра — несколько дней. И всюду
его пристальный взгляд находил что-нибудь новое, до него
еще никем не замеченное. На острове Андра он составил
словарик папуасских слов, неизвестных ни одному лингвисту
мира, а на острове Вуап обнаружил невиданные папуасские
деньги: рядом с меновой торговлей туземцы, оказывается,
пользовались здесь и деньгами. Деньги эти особенные: каж-
дая монета величиной с мельничный жернов. Туземное на-
именование каменной монеты — «фе». Это белый, грубо оте-
санный камень с отверстием посередине.
«Ценность этих каменных денег, — пишет Маклай,—
очень различна; она зависит от величины и отделки камней...
За один камень можно купить всего только немного таро и ко-
23?
косов, а за другой — пирогу, жену, дом, участок земли... Не-
большие, отполированные, правильной формы «фе» ценятся
дороже, чем большие, неправильные и грубо отделанные».
Объезжая острова Меланезии и Микронезии, Маклай
описал деревянных туземных идолов, украшения и татуиров-
ку туземцев, удивительный костюм женщин, напоминающий
большую корзину, но более всего поразили его не деньги-
жернова и не деревянные идолы, а те отношения, которые
складывались между туземцами и белыми торгашами. «Евро-
пейцы эксплоатируют туземцев и своим примером развивают в
них ложь и обман», писал он. В погоне за трепангом \ черепа-
хой, жемчугом английские, голландские, немецкие купцы не
стеснялись ничем. Они постоянно обманывали туземцев, сбывая
им всякую заваль по безобразно высокой цене; спаивали их;
насильно увозили женщин; а если туземцы сопротивлялись
или даже мирно отказывались вести невыгодный торг, воору-
женные торгаши попросту отнимали у них все, что хотели.
Военные суда, посылаемые колониальными властями, всегда
принимали сторону трэдеров и жестоко расправлялись с
островитянами.
В одной из своих статей Миклухо-Маклай подробно рас-
сказал о том, как трэдеры заманивают туземцев к себе на суда
и силой принуждают работать
«С раннего утра почти до1 вечерней темноты, с небольшим
перерывом около полудня, трэдер или шкипер, удобно сидя
под тентом в большой шлюпке, наблюдает за ходом работы.
Когда ныряющие за трепангом туземцы начинают уставать и
остаются долее на поверхности воды, у белого есть весьма
действительное средство, чтобы заставить их продолжать
работу...
Белый берет лежащий около него штуцер, и пуля проле-
тает близ головы «лентяя», напоминая ему, что, попав в
руки белого, он перестал быть свободным островитянином
и сделался рабом. Пули хотя и редко задевают работающих^
но постоянно держат их в большом страхе, и часто туземец,
больной уже несколько дней (всякое нездоровье на языке
белого называется ленью), напрягает остатки сил, которых^
разумеется, хватает не надолго. Но все же лучше туземцу
1 Трепанг — червеобразное морское животное— голотурия — осо-
бым образом прокопченное и заготовленное впрок. Голотурия водится у
островов Тихого океана. Ее ловят, коптят, сушат и под названием
трепанга продают, главным образом, китайцам, которые высоко ценят
трепанг как изысканное блюдо.
233-
заболеть во время стоянки: ему, по крайней мере, дадут
умереть спокойно; в море же может случиться, что его, еще
живого, выбросят за борт.
В Пелау мне рассказали случай, который передаю почти
слово в слово, как слышал.
На одной из шхун, возвращающихся с острова Агомес,
было много больных. Запас воды был незначительный, — ее
выдавали небольшими порциями. Один из больных просит
повара дать ему глоток. Это слышит шкипер и зовет тузем-
ца. Больной, с трудом двигающийся, подходит.
— Сядь сюда! — говорит шкипер, указывая на низкий
'борт юта.
Больной, едва держащийся на ногах, садится.
— Ты 'хочешь пить?
— Да, немного воды, внутри огонь! — отвечает больной,
указывая на грудь.
— Так ступай же, пей! — сказал на это шкипер и так
быстро и сильно толкнул больного, что тот полетел за
борт».
В июне 1876 года шхуна покинула острова Адмиралтей-
ства. На борту ее стало двумя пассажирами меньше. На од-
ном из маленьких островов остался малаец Ахмат — мат-
рос, который поссорился с капитаном; на другом — трэдер
Пальди, решивший поселиться среди туземцев, чтобы при-
умножить свои запасы жемчужных раковин.
Маклай наблюдавший на каждой стоянке обращение трэ-
дера с туземцами, был уверен, что предприятие его окончится
плохо.
В день ухода шхуны между ученым и трэдером произо-
шел такой разговор, занесенный Маклаем в дневник:
— Если вам жизнь дорога, не оставайтесь здесь! —
сказал торговцу Миклухо-Маклай.
— Это отчего же? Вы думаете, что меня убьют?
— Да! — решительно ответил Маклай.
Пальди обиделся.
— «Вас же не убили в бухте «Астролябии»! Отчего же вы
думаете, что другому не может удасться то, что удалось
вам?
— Сейчас объясню! — спокойно сказал путешественник.—
Вы считаете вашей силой револьвер, моей же силой была
справедливость. Вот главная разница между нами. При ма-
лейшей попытке туземцев напасть на вас вы уложите на ме-
сте не менее шести человек, а другие все равно убьют вас.
Я же никогда не считал револьвер подходящим инструмен-
том...
534
Пальди задумался, но жажда наживы победила осторож-
ность. Он съехал на берег.
Будущее показало, кто был прав в этом споре.
...9 июня шх\ на вышла в океан. До Новой Гвинеи —
всего несколько суток пути. Позади оставались острова
Адмиралтейства, впереди путешественника ожидал берег
залива «Астролябии», дружеский и приветливый Берег Ма-
клая.
июнь
рибыл 27 июня на маленькой шхуне под анг-
лийским флагом по имени «Sea Bird» («Мор-
ская птица»). Заметил значительное измене-
ние общего вида высоких горных вершин.
Туземцы очень обрадовались, но нисколько не изумились
моему приезду: они были уверены, что я сдержу свое слово.
Когда я съехал на берег в Горенду, туземцы соседних де-
ревень, не исключая женщин и детей, вскоре сбежались при-
ветствовать меня. Многие плакали, и все население казалось
очень возбужденным моим возвращением.
Я недосчитался нескольких стариков — они умерли в мое
отсутствие, но зато многие мальчики были уже почти взрос-
лыми людьми, а между молодыми женщинами, которые дол-
жны были скоро стать матерями, я узнал нескольких, кото-
рых оставил маленькими девочками.
Жители ближайших деревень упрашивали меня поселиться
среди них, но я, как и в 1871 году, предпочел не жить в де-
ревне, а устроиться на некотором расстоянии. Осмотрев
местность около Горенду, а затем около Бонгу, я остановил
свой выбор на мыске у самой деревни Бонгу, и на другой же
день туземцы, под руководством моих слуг и плотника со
шхуны, стали расчищать место для моего дома и широкую
дорогу от «улеу» — песчаного берега — к площадке, выбран-
ной мною.
На этот раз небольшой деревянный дом в разобранном
23Э
виде был привезен мною из Сингапура, но сваи, на которых
он должен был стоять, весь остов его, а также и крыша были
сделаны уже здесь, на месте. Я не хотел задерживать шху-
ну слишком долго и вместе с тем желал воспользоваться
услугами плотника; это принудило меня не обращать внима-
ния на качество дерева; вот почему оно скоро пришло в не-
годность, главным образом от белых муравьев, больших вра-
гов деревянных построек в тропических странах. В числе
деревьев Берега Маклая имеется, правда, немало видов, кото-
рые противостоят этому насекомому, но достаточного коли-
чества их нельзя было добыть за короткое время.
Н 1О л ь
На шестой день дом мой был готов. В постройке его,
кроме меня;, принимали участие двое европейцев, двое из
моих слуг, папуасы, переносившие срубленные стволы и
крывшие крышу, а также папуасские женщины, усердно рас*
чищавшие мелкий кустарник вокруг дома. Сваи, на которых
стоял дом, — около двух метров вышины, и это дало мне воз-
можность обратить нижний этаж в большую кладовую, в ко-
торую были перенесены мои вещи (около семидесяти ящиков,
корзин и тюков разной величины). Я мог отпустить шхуну
4 июля.
При помощи слуг (из которых один малаец и служит по-
варом, а при случае и портным, а двое — микронезийцы, ту-
’земцы островов Пелау) и нескольких жителей Бонгу я скоро
привел свою усадьбу в надлежащий вид и устроился доволь-
но комфортабельно.
Очень интересные сведения я получил от туземцев о
землетрясениях, происшедших в мое отсутствие. Как я уже
сказал, изменение общего вида вершин 'Мана-Боро-Боро (хре-
бет Финистер) поразило меня, когда я возвратился на этот
берег. До моего стъезца (в декабре 1872 года) раститель-
ность покрывала самые высокие вершины; теперь же во мно-
гих местах вершины и крутые склоны оказались голыми.
Туземцы сообщили мне, что во время моего отсутствия не-
сколько раз повторялись землетрясения на берегу и в горах,
причем немало жителей было убито кокосовыми деревьями,
которые, падая, разрушали хижины.
Береговые деревни пострадали главным образом от не-
обыкновенно больших волн, которые следовали за землетря-
сением. Волны вырывали деревья и уносили с собою хижины,
более близкие к берегу. Я узнал, что давно, еще до моего
первого приезда, целая деревня. Аралу, находившаяся неда-
240
лско от морского берега, между реками Габенеу и Коли, бы-
ла совершенно смыта громадной волной вместе со всеми
жителями. Так как это случилось ночью, то все жители поги-
бли; только несколько мужчин, случайно находившихся в
гостях в другой деревне, остались живы. Они не захотели
вернуться на старое место и переселились в деревню Гумбу,
которая избежала разрушения, так как она построена дальше
от берега.
Гибель Аралу хорошо помнят даже не очень старые лю-
ди, и я полагаю, что это случилось около 1855—1856 годов.
После эгой катастрофы в соседних местностях начались
многочисленные заболевания, кончавшиеся смертью. Это про-
изошло, может быть, от разложения органических остатков,
выброшенных на берег волнами и гнивших на солнце.
АВГУСТ
Двенадцатого августа я предпринял экскурсию на пик
Константина. Когда к девяти часам утра в своей дынге1 я
отправился в Богати, вся гора Тайо с пиком Константина бы-
ла ясно видна. Нигде ни облачка.
Благодаря свежему ветру часа через полтора я прибыл в
Богати. Встретившие меня туземцы перенесли вещи в хижи-
ну Коды-Боро. Они сказали мне, что итти на гору уже слиш-
ком поздно и следует подождать до завтра.
На следующий день я поднял людей в три часа утра. На-
1 Д ы н г а — порога.
IA I I Т’ НГ ЛТТГЛЛ ПТ
241
лившись кофе и рас-
пределив вещи меж-
ду несколькими но-
сильщиками, я от-
правился при свете
неполной луны спер-
ва по лесной тро-
пинке, а затем по
высохшему ложу ре-
ки Иор. Когда рас-
свело, я записал
имена своих спутни-
ков, которых оказа-
лось тридцать четы-
ре человека.
Так как я не
взял провизии, мне
пришлось зайти в
в деревню Ярю. Мо-
им спутникам очень
не хотелось итти
далее в горы, но я
не обратил на это ни
малейшего внима-
ния, тем более, что
людей у меня было
раз в пять более,
чем нужно.
К каравану присоединилось несколько человек из деревни
Ярю. Мы продолжали следовать по ложу реки; в некоторых
местах (у порогов) пришлось карабкаться вверх по гладким
мокрым камням. Вообще дорога была не особенно удобна.
В третьем часу пошел дождь, и все горы покрылись обла-
ками: итти вперед поэтому было не к спеху.
Я сказал туземцам, чтобы они строили шалаш, а сам рас-
положился на ночлег. Сварил себе кофе и измерил высоту
местности при помощи аппарата Реньо, показание которого
было почти одинаково с показанием моего анероида. Высо-
та оказалась равной восьмистам шестидесяти футам.
Было очень прохладно, вероятно вследствие дождя. Всю
ночь дождь лил, как из ведра. Крыша из непромокаемого
одеяла, растянутого над моей койкой, оказалась расположен-
ной удачно: несмотря на ливень, я остался совершенно сухим,
но воздух был весьма сырой, и я не был уверен, что день
пройдет без лихорадки.
242
Я поднялся в шесть часов и, видя, что не все мои люди
готовы, на стал их ждать, а объявил, что «тамо билен» (хо-
рошие люди) могут следовать за мной, а «тамо борле» (пло-
хие люди) могут оставаться. Это подействовало: почти все
последовали за мною.
Из-за дождя, шедшего ночью, в реке было гораздо боль-
ше воды, чем вчера; камни были очень скользкие, и следо-
вало быть весьма осторожным в некоторых местах. Пройдя
немного, нам пришлось лезть по склону направо, без малей-
шего следа тропинки. ’Мои спутники стали уверять, что здесь
дороги нет, и мне пришлось итти, или, вернее, лезть вперед.
К великой своей досаде, я почувствовал, что вчерашний
дождь, от которого я промок, и ночная сырость оказали свое
действие и что пароксизма лихорадки мне не миновать. Го-
лова сильно кружилась, и я додвигался вперед как бы в по-
лусне. К счастью, склон был покрыт лесом, так что можно
было, как помнится, придерживаясь и цепляясь за сучья и
корни, подвигаться вперед. В одном крутом месте я протянул
руки к лиане, а что произошло после этого — положительно
не знаю...
Очнулся я как будто от человеческих голосов. Я открыл
глаза—дижу, кругом лес; я не мог ясно представить себе,
где я. От общего утомления я снова закрыл глаза и при этом
почувствовал значительную боль в разных частях тела. Нако-
нец, я отдал себе отчет, что нахожусь в очень странном поло-
жении: голова лежит низко, а ноги — гораздо выше. И все-
таки я не мог уяснить себе, где я.
Когда я опять открыл глаза, недалеко от меня послышал’
ся голос:
— Я тебе говорил, что Маклай не умер, а только спит.
Несколько туземцев выглянули из-за деревьев. Вид этих
людей возвратил мне память. Я вспомнил, что с ними я лез
на гору, вспомнил, как схватился за лиану, чтобы удержаться.
Мой вес оказался не соответствующим ее крепости, и вот ка-
ким образом я очутился шагов на десять ниже и в столь не-
удобном положении. Я недоверчиво ощупал ноги, бок и спину
и затем приподнялся. Ничего не было сломано, хотя бок и
спина болели; кажется, теперь я чувствовал себя даже бод-
рее, чем когда упал. Я хотел посмотреть на часы, но оказа-
лось, что от толчка они остановились. Солнце было уже вы-
соко, так что я имел основание думать, что я пролежал в не*
особенно комфортабельном положении более двух часов, а
может быть, и дольше.
Времени нельзя было терять, а то к трем часам, пожалуй,
опять пойдет дождь и с вершины ничего не будет видно,
243
К счастью, один из моих ане-
роидов оказался в полной
исправности. В этом месте
высота горы была 1 500 фу-
тов. Немного пошатываясь,
спустился я в неглубокую
долину, а затем взобрался
снова на холм, который ту-
земцы называют Гумуша н
вышина которого была
1 880 футов. За ним следо-
вала опять неширокая до-
лина, а затем возвышен-
ность в 2 400 футов.
Идя далее, мы пришли к
куполообразной вершине го-
ры Тайо, которая с моря
придает этому пику такой
необычайный вид. На не-
большой площадке росли
высокие деревья; высота
здесь была 2 680 футов.
Желая показать жителям
окрестных деревень, что мы
добрались До вершины, мои
спутники зажгли костер.
Двум из них, более ловким,
я передал прикрепленный к
палке белый флаг из тол-
стой холстины с приказанием привязать его у вершины само-
го высокого дерева, обрубив сперва сучья. Когда это было
сделано, мы отправились вниз.
Я был разочарован этой экскурсией, потому что густая
растительность закрывала вид с вершины пика, а я и не поду-
мал взять с собою несколько топоров, чтобы вырубить де-
ревья кругом. Мы сошли вниз до места нашего ночлега бла-
гополучно и, пообедав здесь, направились в Богати.
Из ближайших деревень сходились люди, так что к ве-
черу моя свита состояла более чем из двухсот человек.
Хотя я чувствовал значительную усталость, я не захотел ни-
где останавливаться, и при свете многих десятков факелов
мы вошли в Богати часу в десятом вечера.
Двадцать третьего августа я отправился на остров Били-
Били, где туземцы построили мне хижину, темную, но про-
хладную, на месте, называемом Айру, куда я думаю приез-
244
жать от времени до времени. Вернувшись в Бонгу, я посетил
деревни Энглам-Мана, Сегуана-Мана и Самбуль-Мана.
СЕНТЯБРЬ
20 сентября
Был в Гарагаси, где все очень заросло. Из посаженных
мною когда-то кокосовых пальм принялись только пять. На
большом кенгаре еще крепко держится оставленная клипе*
ром «Изумруд» медная доска, хотя красное дерево изъедено
муравьями. Я укрепил ее, вбив несколько гвоздей.
Все )сваи старой 'моей хижины до того изъедены муравья-
ми, что легкого толчка ногой достаточно, чтобы повалить их.
В Гарагаси гораздо больше птиц, чем около моего ново-
го дома близ Бонгу, и знакомые крики их живо напомнили
мне мою жизнь в этой местности в 1871—1872 годах.
Распорядился, чтобы Мебли, мой слуга с Пелау, и несколь-
ко жителей Горенду расчистили площадку на месте моей
бывшей хижины и около растущих там кокосовых пальм.
ОКТЯБРЬ
Благодаря моему теперешнему помещению, гораздо более
удобному, чем в Гарагаси, я могу заниматься сравнительно-
анатомическими работами. Вообще комфорт (лучшее поме-
щение и трое слуг) благоприятно действует на здоровье.
В конце сентября и в начале октября я собрал кукурузу,
посеянную в июле. Затем я снова посеял кукурузу и множе-
ство семян других полезных растений, привезенных в этот
раз. Вокруг моей хижины я посадил двадцать две кокосовые
пальмы, и все они принялись.
Небольшие ранки на ногах (вследствие ушибов о камчи,
трения обуви и т. и.) превращаются здесь, главным образом
от действия морской годы, от которой нельзя уберечься, в
значительные, хотя и поверхностные раны, которые, при не-
брежном обращении, долго не заживают. Они не раз удержи-
вали меня от экскурсий и заставляли частенько сидеть дома.
Кроме письменной работы, я нахожу возможным зани-
маться антропологическими измерениями. В Гарагаси это
было немыслимо, теперь же туземцы достаточно привыкли
ко мне и в этих манипуляциях не видят ничего опасного. Не
нахожу, однако, удобным измерять женщин: мужчины здесь
ревнивы, а я не желаю давать повод к,, недоразумениям.
Одним словом, в этом случае «1е jeu ne vaut pas la chandel-
le»1. К’тому же измерения женщин сопряжены со слишком
1 «Le jeu пе vaut pas la chandelle» (франц.) — «Игра не стоит свеч>.
245
большой возней: уговариваниями,
глупыми возражениями и т. д.
НОЯБРЬ
Часто хворал лихорадкой, и
раны на ногах плохо заживают.
Когда было возможно, занимал-
ся сравнительно-анатомическими
работами, а то читал. Боль от
ран бывает по ночам так сильна,
что приходится принимать хло-
рал, чтобы спать. Когда темпера-
тура по утрам опускается до
21°, я ощущаю холод совершен-
но в той же степени, что и ту-
земцы, которые дрожат всем
телом.
ДЕКАБРЬ
5 декабря
После многодневных приго-
товлений сегодня начался «мун»
в Бонгу, самый значительный,
какой мне пришлось до сих пор
видеть. Постараюсь описать его.
<Мун> к Бонгу 5—6 декабря
1876 года
После долгих приготовлений
день «муна» был, наконец, на-
значен. Последние дни туземцы
соседних деревень почти каждую
ночь упражнялись в пляске и пе-
нии; барум часто раздавался
днем и даже ночью; жители Бон-
гу ходили в Энглам-Мана за кеу
к празднику.
Была установлена программа:
сперва, 5-го числа, вечером, дол-
жен был состояться «мун» де-
ревни Горенду, затем на следую-
щий вечер должны были притти «мун> деревень Богата
и Гумбу.
246
До начала «мука» праздничная процессия вышла из Бонгу с
хворостом. Хворост был брошен в море, и после церемонии в
лесу туземцы Горенду и Бонгу стали одеваться к «муну».
Главным характерным украшением были громадные трех-
этажные султаны — сангин-оле1, — такие высокие, что
только курчавые куафюры папуасоз могли их удерживать.
Султаны были сделаны из казуаровых перьев, перьев какаду
и райской птицы. За пояс были заткнуты три большие ветки
колеуса, которые при каждом шаге качались за спиной. Та-
кие же ветки, воткнутые за «сагю» (браслеты), украшали ноги
и руки. Кроме двух выбеленных «дю»2, у некоторых тузем-
цев на голове была надета диадема из собачьих зубов. На
шее, кроме буль-pa 8, ямби 4 и других мелких украшений из
зубов или бус, висели губо-губо6. Европейские тряпки (мои
подарки времен Гарагаси) были Тоже использованы для укра-
шения.
<Мун-Коромром>
Танцоры попарно, при звуках окамов, покачивая в такт и
одновременно своими сангин-оле, плавно 'вошли в Бонгу и,
описав дугу, стали описывать круги вокруг площадки, иног-
да попарно, иногда образуя длинную цепь, в одиночку.
Перед пляшущими, лицом к ним, двигался один из ту-
земцев Бонгу, постепенно пятясь назад. Он не был украшен
подобно другим танцорам; всего только несколько красных
цветков торчали у него в во юсах, а в руке было копье, об-
ращенное острием внутрь. Кусок скорлупы кокосового ореха
был насажен на острие копья, чтобы не ранить нечаянно тан-
цующих напротив.
Пляска и пение довольно монотонны. Пляска состоит из
плавных небольших шагов и незначительного сгибания колен;
танцор всем корпусом слегка нагибается вперед, и султан у
него на голове тоже нагибается, как бы кивая кому-то. Ма-
ло-помалу присоединялись к группе танцоров и женщины, в
новых малях, со множеством ожерелий; некоторые были укра-
1 С а н г и н-о ле — головной убор участника праздничной пляски. Это
бамбуковый обруч, плотно надетый на голову, к которому прикреплена
расщепленная у основания бамбуковая палка, около пяти метров выши-
ны,. с пучком перьев казуара на конце.
2 Д ю — ленточка, поддерживающая волосы.
• Б у л ь-р а — нагрудное украшение из клыков дикой свиньи.
4 Ямби — маленький плетеный мешочек для табака и всяких мело-
чей.
4Губо-губо — нагрудное украшение из раковин.
247
шены зеленью, заткнутой за браслеты. 'Многие были беремен-
ны, другие с грудными детьми на руках. Пляска женщин бы-
ла еще проще мужской и состояла из одного только вихля”
ния задом.
«Мун» продолжался до рассвета; в нем принимала уча-
стие молодежь Горенду и Бонгу.
<Мун>
Я из Богати пошел, в Бонгу засветло, часов в пять. «Мун»
был гораздо многочисленнее, и группировка была иная, чем
в «Мун-Коромром».
Главных танцоров с сангин-оле и губо-губо окружали
женщины, которые держали их луки и стрелы и, кроме того,
несли свои большие мешки на спинах. Много было также и
вооруженных туземцев, которые пели и, если у них не было
окамов, били небольшими палочками по связкам стрел, ко-
торые несли в руках.
Движения пестрой толпы были не так медленны, и двое
главных танцоров выделывали довольно замысловатые па
(например, заложив окам за шею и закрыв глаза, выкидыва-
ли ногами). Но что показалось мне особенно интересным,—
это мимические пляски.
Мимические представления изображали охоту на свинью,
убаюкивание ребенка отцом и матерью (причем один из муж-
чин надел женскую юбку и мешок и представлял женщину,
а окам, положенный на мешок, представлял ребенка). Этот
пассаж следовал после сцены, изображавшей, как женщина
прячется от преследующего ее поклонника за спиной у дру-
гого. Но еще замечательнее была карикатура, изображавшая
туземного медика, который принес лекарство: один из танцо-
ров сел на землю, другой с длинной веткой в руках стал,
танцуя вокруг, ударять.ею по спине и бокам первого; затем
он сделал несколько кругов вокруг площадки, прошептал
чтото над веткой, потом вернулся к больному и возобновил
первую операцию. Танцор представил затем, как совсем за-
пыхавшийся и вспотевший медик отнес ветку з сторону и
растоптал ее на земле.
Утром «мун», обойдя вокруг кокосовой пальмы, остановил-
ся; один из участников «муна», туземец из Богати, влез на
дерево и стряхнул на землю все орехи, которые и послужили
угощением для участников «муна».
22 декабря
Курьезная сцена произошла сегодня в Бонгу.
Как я уже не раз говорил, днем в деревнях людей обык-
248
новенно не бывает: мужчины на охоте, на рыбной ловле, в
лесу или в других деревнях, или на плантации; женщины’ с
детьми тоже на плантациях. Возвращаются они перед захо-
дом солнца.
Зная это, мы удивились, услышав несколько громких по-
спешных ударов в барум, которые сзывали людей с планта-
ций в деревню. Я отправился туда и был там одним из пер-
вых.
Подоспевший ко мне Буа рассказал мне следующее (в это
время из хижины Лако неслись крики жены его). Лако, вер-
нувшись раньше обыкновенного в деревню, застал в своей хи-
жине жену в обществе Кале у, молодого, неженатого человека,
лет двадцати двух. Туземцы вообще ходят так тихо, что ви-
новные были застигнуты совершенно врасплох. Калеу, — по-
битый или нет, не знаю, — выбрался из хижины, а Лако начал1
тузить жену. Он на минуту оставил ее, чтобы ударами в барум
созвать к себе друзей.
Когда я пришел, Калеу стоял, потупившись, около своей
хижины, а Лако продолжал чинить расправу в своей. Нако-
нец он выскочил, вооруженный луком и стрелами, и, оглядев
присутствующих, которых уже набралась целая толпа, увидел
Калеу. Тогда он остановился и стал выбирать стрелу для
расправы. В то же время один туземец подал и Калеу лук »
несколько стрел.
Смотря на Лако и на крайнее его возбуждение, я не ду-
мал, чтобы он был в состоянии .попасть в противника, — и
действительно, стрела пролетела далеко от Калеу, который
стоял не шевелясь. И другая стрела не попала в цель, так
как Калеу во-время отскочил в сторону, после чего он не стал
ждать третьей и быстро скрылся.
Стрелял ли он в Лако или нет, я не заметил; я следил за
Лако. Мне сказали, однако, что Калеу выстрелил один раз ю
не попал.
По уходе Калеу ярость Лако обратилась на хижину про-
тивника: он стал рвать крышу и ломать стены; но тут тузем-
цы нашли подходящим вмешаться и постарались отвести Ла-
ко в сторону.
На другой день я застал противников дружелюбно сидев-
шими у берега моря и курившими одну и ту же сигару. Уви-
дя меня, оба захохотали. ,
— А ты вчера видел? — спросил меня Лако.
— Видел, — отвечал я. — А >что же сегодня? Калеу
хороший или дурной человек?
— О, хороший, хороший, — заявил Лако. ' ।
244»
Со своей стороны Калеу говорил то же самое о своем
сопернике.
На тропинке в Бонгу я встретил Унделя и указал ему на
Лако и Калеу, сидящих рядом. Ундель сказал мне, что Лако
прогнал свою жену, которая живет теперь в хижине Калеу.
Однако такие случаи происходят не часто; это всего тре-
тий, о котором я узнал.
ЯНВАРЬ
Мои наблюдения по антропологии подвигаются. Я рас-
сматривал волосы новорожденных: они не курчавы. До сих
пор измерено мною 102 головы мужчин, 31 — женщин и
14 — детей. Рассматривал также ноги, руки и ногти тузем-
цев.
Тревога людей Бонгу из-за булу-рибут около
моей хижины
Мне как-то не спалось, и я подумал, что хорошо было
'бы послушать музыку, которая всегда освобождает от раз-
личных назойливых размышлений. Я вспомнил, что, путе-
шествуя по Малайскому полуострову, я не раз в селениях и
даже в лесу засыпал под звуки своеобразной, заунывной
музыки малайских булу-рибут.
Надеясь, что Сале сумеет их сделать, я заснул, очень до-
вольный своей идеей. Узнав на другой день, что Сале дейст-
вительно умеет делать булу-рибут, я приказал ему пригото-
вить несколько штук различной величины.
Объясню в двух словах, что такое булу-рибут — по край-
ней мере, та форма, которая в употреблении у малайцев
Иохора и Явы. Они состоят из стволов бамбука различной вели-
чины (до шестидесяти футов и более); внутренние перегород-
ки удалены, и в разных местах и на различных расстояниях
одна от другой сделаны продольные щели, широкие и узкие.
Такие бамбуки укрепляются на деревьях йозле хижин в дерев-
не, а иногда и в лесу. Ветер, проникая в щели, производит
весьма оригинальные звуки. Так как отверстия расположены
с разных сторон бамбука, то всякий ветер, откуда бы он ни
дул, приводит в действие эти своеобразные эоловы арфы. От
того, находится ли булу-рибут посередине дерева или на вер-
шине, от длины и толщины стенок бамбука и от степени сухо-
сти его зависит характер звуков.
Дня через три Сале показал мне пять штук сделанных им
*булу-рибут; два из них имели более сорока футов в вышину.
С помощью своих людей я распределил их по вершинам
•250
стоявших около хижины деревьев, укрепив один на самой
веранде моего дома. Так как, но объяснению Сале, нужно,
чтобы булу-рибут держались отвесно, то нам стоило нема-
лого труда прикрепить их к деревьям надлежащим образом,
те<! более, что привязать их нужно было во многих местах, не
то их сдуло бы ветром.
Я с нетерпением ждал вечера, чтобы убедиться, удались
ли Сале его булу-рибут. (Днем ветер слишком силен, так что
шелест листьев окружающего леса и шум прибоя на рифе
вокруг мыска заглушают звуки «малайской арфы».)
Разные занятия в течение дня совершенно отвлекли меня
от мысли о бамбуках, и только когда я уже лег и стал засы-
пать, я услышал какие-то протяжные, меланхолические звуки,
а затем был озадачен резким свистом, раздавшимся у самого
дома; свист этот повторялся неоднократно. Несколько других,
трудно определяемых звуков — не то завывание, не то плач —
раздавались близ дома. Я услыхал голоса Сале и Мебли, тол-
кующих о булу-рибут, и вспомнил о нашем утреннем занятии.
В течение ночи меня раза два будил резкий свист на веран-
де, так же явственно слышались звуки и других бамбуков.
Вся окрестность казалась оживленной звуками булу-рибут,
которые перекликались, как разноголосые часовые на своих
постах.
На другой день никто из туземцев не явился ко мне. Когда
же и следующий день прошел без посещений, я стал недоуме-
вать и подумал, что в Бонгу, вероятно, что-нибудь случи-
лось. Это было совершенно против их обыкновения; редко
проходил день, чтобы кто-нибудь из жителей окрестных дере-
вень не зашел посидеть и поболтать со мною или с моими
слугами. Я отправился в деревню узнать, в чем дело.
Вышел я перед заходом солнца, когда туземцы обыкновен-
но возвращаются с работ. Я застал всех по обыкновению за-
нятыми приготовлением ужина и подошел к группе туземцев,
поспешивших очистить для меня место на барле.
— Отчего вчера и сегодня не приходили в таль Маклай?
Туземцы потупились, говоря:
— Мы боялись.
— Чего? — с удивлением спросил я.
— Да тамо русс.
— Каких тамо русс? Где? — допрашивал я, озадачен-
ный. — Где вы их видели?
— Да мы их не видели, но слышали.
— Да где же? — недоумевал я.
— Да около таль Маклай. Мы слышали их вчера и сего-
дня ночью. Их там много, они так громко говорят.
251
Тут мне стало ясно, что булу-рибут были причиной этого
недоразумения, и я невольно улыбнулся. Туземцы, вниматель-
но следившие за выражением моего лица, подумали, вероят-
но, что я соглашаюсь с ними, и осыпали меня вопросами:
— Когда прибыли тамо русс? На чем? Корвета ведь нет?
Долго ли останутся? Можно ли притти посмотреть на них?
Все это показалось мне до такой степени смешным, что
я захохотал.
— Никаких тамо русс в таль Маклай нет. Приходите
посмотреть сами, — сказал я и вернулся домой в сопровож
дении полдеревни, отправившейся искать тамо русс и остав-
шейся в большом недоумении, не найдя никого.
Туземцы, однакоже, не были совершенно убеждены, что
тамо русс не являются каким-нибудь образом, по крайней
мере по ночам, для совещаний с Маклаем, и положительно
боялись приходить ко мне после захода солнца.
Звуки булу-рибут первое время своей пронзительностью
будили меня, но потом, привыкнув к ним, я хотя и просыпал-
ся, но тотчас же опять засыпал. И когда я засыпал, эта мяг-
кая заунывная музыка под аккомпанемент шелеста деревьев
и плеска прибоя убаюкивала меня.
МАРТ
Свадьба Мукау
Несколько мальчиков из Горенду прибежали сказать мне,
что невесту уже ведут из Гумбу. Я последовал за ними к
«улеу» — песчаному берегу около' ручья—и застал там не-
сколько сидящих «тамо» из Гумбу и нескольких туземцев из
Бонгу, пришедших вместе с невестой. Они сидели и курили,
пока двое молодых людей, лет семнадцати-восемнадцати,
занимались туалетом невесты.
Я подошел к ней. Ее звали Ло, и она была довольно строй-
ная и здоровая, но не особенно красивая (кривая) девочка,
лет шестнадцати. Около нее вертелись три девочки, восьми-
двенадцати лет, которые должны были проводить невесту до
хижины ее будущего мужа. Но собственно туалетом неве-
сты занимались, как я уже сказал, молодые люди Они выма-
зали ее всю красной краской, начиная от волос головы и до
пальцев ног. Пока невесту натирали охрой, туземцы, сидев-
шие поодаль, подходили к ней, чтобы со всех сторон оплевать
ее нажеванной, заранее заготовленной массой: это называ-
лось «оним-атар».
Поперек лица невесте провели три прямых линии белой
кра ской (известью), а также одну линию вдоль спинки носа;
252
на шею ей навесили много
ожерелий из собачьих зубов, а
за браслеты на руках воткну-
ли тонкие и гибкие отрезки
пальмового листа, к концу ко-
торых прикрепили по одному
разрисованному листку.
Невеста подчинялась всем
этим манипуляциям с вели-
чайшим терпением, выставляя
поочередно ту часть тела, ко-
торую натирали краской. По-
верх небольшого девичьего по-
яса, очень короткого спереди,
надели на нее новый маль,
желтый с красными полосами,
доходивший до колен, но по
сторонам оставлявший ноги и
бедра совершенно открытыми.
Остатками «суру» — красной
краски — вымазали девочек,
сопровождавших невесту.
Ло положила обе руки на
плечи девочек, те положили
руки на плечи Друг другу, и
все двинулись по тропинке в
деревню. У всех четырех голо-
вы были опущены; они смот-
рели не по сторонам, а в зем-
лю и двигались очень медлен-
но. На головы им был положен
большой женский «гун» (пле-
теная сумка). Их гуськом со- ,
провождали пришедшие вместе
с ними туземцы Гумбу. В про- ’
цессии, кроме трех девочек,
других женщин не было. Что-
бы видеть все, я следовал од-
ним из первых за невестой,
смешавшись с толпой туземцев
Гумбу.
Войдя в деревню, мы заста-
ли всех жителей, мужчин и
женщин, у дверей хижин. Дой-
дя, наконец, до площадки
253
Конилю—того квартала Бонгу, где находилась хижина жени-
ха,—девушки остановились, стоя в том же порядке, как и шли.
Здесь же женщины Бонгу приготовляли «инги», и группами
расположились мужчины.
Прошло несколько минут общего молчания, которое было
прервано короткой речью Моте, подошедшего к девочкам и
положившего на мешок, закрывавший их головы, совершен-
но новый маль. Его заменил Памуй. вышедший из хижины
напротив; произнеся краткую речь, он беглым шагом при-
близился к девушкам и положил на голову Ло новый табир.
Одна из женщин Гумбу сняла с головы невесты табир, маль
и гун и положила их около нее. Далее следовали жители
Бонгу, приносившие разные вещи: табиры, большое число
мужских и женских малей, мужские и женские гуны и т. д.
Двое принесли по новому копью, так называемому «хадга-
нангор». При этом одни туземцы говорили короткие речи, дру-
гие же молча клали свои приношения около невесты и молча
отходили в сторону. Женщины Гумбу поочередно снимали
подарки с головы невесты и клали их около нее.
После того, как невесте был поднесен последний табир,
подруги Ло отошли от нее и занялись разборкой даров, кла-
дя табиры к табирам, мали к малям и т. д., а затем присоеди-
нились к группе женщин Гумбу. Опять воцарилось общее мол-
чание. Один старый туземец («тамо боро»), Гуна, опираясь на
копье, подошел к Ло и обвил вокруг пальца пук ее волос;
невеста опустилась к его ногам, а он произнес целую речь.
По временам, как бы для того, чтобы подчеркнуть сказанное
и обратить на свои слова особенное внимание девушки, он
сильно дергал ее за волосы. Было ясно, что он говорил о но-
вых ее обязанностях как жены.
Место Гуна занял другой старик, который тоже, перед тем
как начать говорить, навернул себе .на палец прядь волос Ло
и пои некоторых наставлениях дергал их так усердно, что
девушка привскакивала на месте, ежилась и тихо всхлипы-
вала. Все шло, как по заученной программе: видно было, что
обычай установился прочно и каждый твердо знал свою роль.
Во время всей церемонии присутствовавшие сохраняли глу-
бокое молчание, так что речи, произносившиеся не очень
громко, можно было слышать хорошо. Собственно, невеста и
жених оставались совершенно на втором плане; старик Гуна—
одно из главных действующих лиц — даже позабыл имя же-
ниха и обратился к присутствовавшим, чтобы узнать его (что
было принято, однакоже, не без смеха). Отец и мать невесты
тоже не принимали никакого особенного участия в происхо-
дившем.
251
После того как двое или трое стариков прочли инструк-
ции, подкрепляя свои назидания дерганьем волос бедной Ло,
отчего она все громче и громче всхлипывала, церемония кон-
чилась. Пришедшие с невестой туземцы стали собираться
домой.
Женщины Гумбу забрали все дары, сложенные около
Ло, распределив их по своим мешкам, и стали прощаться с
новобрачной, пожимая ей руку над локтем и гладя ее по
спине и вдоль рук. Невеста, все еще всхлипывая, осталась
ожидать прихода своего будущего мужа.
Я узнал, что все вещи, послужившие для покупки Ло,
были даны всеми туземцами Бонгу вообще, а не только род-
ственниками Мукау, и, в свою очередь, они не пойдут исклю-
чительно семье невесты, а будут распределены между всеми-
жителями Гумбу. Вероятно, однако, что при этом распределе-
нии родственные отношения к семье невесты будут играть-
известную роль, так как табиров на всех нехватит.
Когда я пришел в Бонгу через полчаса, Мукау уже нахо-
дился в группе мужчин, ожидавших угощения («инги уяр>).
Кроме тамо Бонгу, присутствовали также люди Горенду.
Мукау — мальчик лет четырнадцати или пятнадцати, Ло —
годом или двумя старше его.
На другой день я видел целую толпу молодых людей
Бонгу, которые шли вместе с Мукау к морю купаться. Они
громко говорили и смеялись. Это купанье, очевидно, имело
255
непосредственную связь со свадьбой; провожали ли молодые
девушки Ло, была ли она вымыта ими — я не знаю; во всяком
случае это купанье Мукау было последним актом его
свадьбы.
Позже, в июне, я видел другой род свадьбы, именно —
похищение девушки силой, но, собственно, силой только для
-вида, по заранее условленному соглашению.
Случай этот произошел таким образом.
Часа в два или в три дня послышался барум в Бонгу, при-
зывавший к оружию. В деревню прибежал мальчик с изве-
стием, что несколько вооруженных людей из Колику-Мана
неожиданно явились на плантацию, где работали две или
три женщины Бонгу, и увели с собою одну из девушек. Не-
сколько молодых людей Бонгу отправились в погоню за похи-
тителями. Произошла стычка, но только для вида (так как
все было условлено заранее), после чего все отправились в Ко-
лику-Мана, где было приготовлено общее угощение. Между
людьми, принимавшими участие в погоне, находились отец и
дядя увезенной девушки. Все вернулись с подарками из
Колику-Мана и все довольные. Похищенная девушка стала
женой одного из похитителей.
МАЙ
29 мая
Болезнь и смерть жены Моте
Утром мне сказали, что жена Моте очень больна и про-
сили притти в деревню. В час пополудни один из туземцев при-
шел с известием, что женщина эта умирает и что муж ее
просит меня дать ей лекарство. Я отправился и, услышав
жалобный вопль женщин, которые голосили в разных углах
площадки перед хижиной, подумал, что больная уже умерла.
Около хижины сидели женщины из Бонгу и Горенду; они
кормили грудью детей и голосили. Мне указали на хижину
умирающей, в которую я и вошел. В хижине было очень тем-
но, так что, войдя в нее со света, я сперва ничего не мог
разглядеть. На меня набросились несколько женщин, прося
лекарства.
Когда глаза мои привыкли к темноте, я разглядел, что уми-
рающая лежит и мечется посредине хижины, на голой земле.
Около нее расположились женщины, державшие кто голову,
кто спину, кто руки, кто ноги больной. Кроме того, в хижине
было еще много других женщин и де^'й. Умирающая не раз-
жимала зубов и только по временам вздрагивала и старалась
255
подняться. Вне хижины, как и внутри, все толковали о смер-
ти. Сама больная иногда вскрикивала: «Умру, умираю!»
Не успел я вернуться домой, как Моте пришел за обещан-
ным лекарством. Я повторил, что принесу его сам. Отвесив
небольшую дозу морфия, я вернулся в Бонгу. Меня встречали
и провожали так, будто действительно я нес с собою верное
исцеление от всяких недугов.
В хижине меня ожидала та же картина. Больная не за-
хотела принять лекарство, несмотря на то, что все уговари-
вали ее, и один из туземцев старался даже разжать ей зубы
донганом, чтобы влить лекарство .в рот. Больная повторяла
по временам: «Умираю, умираю!»
30 мая
Солнце только что взошло, когда несколько коротких
ударов барума, повторенных в разных кварталах деревни,
возвестили, что жена Моте скончалась.
Я поспешил в Бонгу. Вой женщин слышался уже издали.
Все мужчины в деревне ходили вооруженные. Около хижи-
ны Моте я увидел его самого: он то расхаживал, приседая
при каждом шаге, то бегал, как бы желая догнать или на-
пасть на кого-то; в руках у -него был топор, которым он ру-
бил — но только для вида — крыши хижин, кокосовые паль-
мы и т. д.
Я пробрался в хижину, переполненную женщинами, где
лежала покойница. Там было темно, и я мог разобрать только
то, что умершая лежит на нарах и кругом нее теснятся с
причитаниями и воем женщины.
Часа через два Мако и другие родственники покойницы
устроили в переднем отделении хижины нечто вроде высокого
стула из весел и палок. Один туземец вынес на руках тело
женщины, очень похудевшей в последние дни; другой принял
и посадил его на приготовленный стул. У покойницы ноги
были согнуты в коленях и связаны. Их завернули в женские
мали, а около головы и по сторонам воткнули ветки колеуса с
разноцветными листьями.
Между тем на площадку перед хижиной высыпали при-
шедшие из Горенду и Гумбу туземцы, все вооруженные, с
воинственными криками и жестами. При этом говорились речи,
но так быстро, что мне невозможно было понять сказан-
ное.
Моте продолжал свою пантомиму горя и отчаяния; толь-
ко одет он был теперь в новый маль, а на голове у него^ был
модный «катазань» (гребень с веером из перьев, который но-
сят единственно отцы семейств); большой гун болтался под-
257
17 Путешест лия
мышками, и, как и утром, на плече у него был топор. Он рас-
хаживал, как прежде, приседая; это была пляска, которую он
исполнял в такт под свою плаксивую речь и завывание
женщин.
Ясно было, что все это просто комедия, которую присут-
ствовавшие считали необходимым исполнить. Когда Моте,,
войдя в азарт среди своих монологов, стал неистово рубить
топором кокосовую пальму, одна из женщин, — кажется,
сестра его, — прервала вдруг свои отчаянные вопли, подошла
к Моте и заметила ему самым деловым тоном, что портить
дерево не следует; после чего он, ударив по дереву еще раза
два, но уже Менее сильно, отошел прочь и стал изливать свою
горесть, ломая старый, никуда не годный забор. А когда
начал накрапывать дождь, Моте сейчас же выбрал себе место
под деревом, где дождь не мог испортить его нового маля и
перьев на голове.
Пришли друзья Моте из Гумбу. Чтобы изъявить свое со-
чувствие, они принесли с собой подарки (табиры), положив
их перед входом в хижину умершей. Табиры были сейчас же
разобраны членами семьи. *
Весь день продолжалось вытье Моте, и даже вечером, е
сумерках; он еще расхаживал и тянул свою песню, начинав-
шуюся словами: «аламо-амо». Насколько я мог понять, го-
ворил он приблизительно следующее: «Уже солнце село, а ее
все нет; уже темнеет, а она не приходит; я зову ее. а она
не возвращается», и т. д.
Покойницу снова принесли в хижину, и снова женщины,
поочередно воя, поддерживая огонь и болтая, окружили нары,
на которых она лежала.
Зайдя в Бонгу ночью, я застал ту же сцену: женщины
сторожили внутри хижины и у входа в нее, мужчины — на
площадке v костра. Несколько раз ночью я слышал барум, на
звуки которого отзывался другой, где-то далеко в горах (как
я узнал потом, то был барум деревни Бурам-Мана).
3/ мая
Придя утром в Бонгу, я застал очень изменившееся на-
строение. Люди оживленно болтали, следя за приготовлением
«инги». Судя по числу горшков, стоявших рядами на длин-
ном костре, и по грудам шелухи таро и ямса, над которыми
трудились, жадно хрюкая, несколько свиней, — угощение
должно было быть обильным.
Все было приготовлено ночью. Мне сказали, что люди
Бурам-Мана, откуда покойница родом и где жили ее близ-
258
кие родственники, должны притти «гамбор росар» (связать
корзину) и что их теперь ждут.
Я отправился в хижину, где увидел, что труп был \же
упакован женщинами в коробку из «губ» х, но голова была
еще видна. Подойдя к гамбору, я заметил, что все украшения
и ожерелья, которые были навешаны на покойницу вчера,
теперь сняты; даже новый маль не был оставлен, и, кроме
нескольких ветвей, ничего не было положено в гамбор.
Услыхав страшные крики, я вышел из хижины. То была
ватага жителей горной деревни Бурам-Мана, которые с кри-
ками и воинственными жестами сбегались со всех сторон на
площадку, как вчера люди Горенду, но с еще большим шумом
и азартом. Вслед за ними появились женщины Бурам-Мана.
Они направились прямо в хижину покойницы, завывая самым
усиленным образом. Так как люди Бурам-Мана должны были
вернуться домой сегодня же, то жители Бонгу поторопились
распределить между ними угощение, которое не полагалось
есть здесь, а надо было взять с собою. Для этого в каждый
табир были положены банановые листья, а на них вареные
овощи и куски свинины, так что было удобно связать их в
большие свертки; затем к каждому свертку, число которых
соответствовало числу пришедших мужчин (почти все они —
родственники умершей), были приложены разные вещи: таби-
ры, гуны, мали и т. п.
Между тем двое туземцев Бурам-Мана вынесли из хижи-
ны гамбор с покойницей; при этом толкотня около гамбора
и вой женщин очень усилились. Мужчины занялись увязкой
корзины с телом. Она была привязана к бамбуку, концы ко-
торого двое мужчин держали на плечах, а двое других, не
скупясь на ротанг1 2, увязывали корзину, доведенную этим
стягиванием до весьма небольших размеров.
Женщины, не переставая выть, стали кружиться и плясать
кругом. По временам они останавливались, продолжая вы-
делывать среднею частью тела свои обычные движения; не-
которые скребли п терли руками гамбор, как бы лаская его,
причем причитали на разные голоса. Эти группы постоянно
менялись, пока, наконец, гамбор не был внесен обратно в хи-
жину и не подвешен к перекладине в углу ее. В это время люди
Бурам-Мана, нагрузив жен своими долями угощения и наслед-
ства, поспешили отправиться домой и ушли с гораздо меньшим
шумом, чем приходили.
1 Губ — пальмовые листья.
2 Ротан г—гибкий ствол ползучей пальмы; папуасы употребляют
его вместо веревки.
259
17*
июнь
2 июня
Застал утром всех туземцев, от мала до велика, с вычер-
ненными лицами. У некоторых, кроме лица, грудь была тоже
натерта черной краской; у других, кроме груди, и руки и спи-
на, а у Моте, мужа покойницы, все тело было испещрено
черной краской — «куму».
Мне сказали, что это было сделано уже вчера вечером и
что сегодня все туземцы Бонгу и Гумбу оставались в своих
деревнях и никто не ходил на работу. Мужчины были заняты
питьем кеу и едой из табиров, женщины возились около
хижин. Все были испачканы куму, лишены всяких укра-
шений и походили на трубочистов.
Заметив, что все без исключения вымазаны черной кра-
ской, я, подойдя к Моте, попросил куму, которая мне и была
тотчас же подана. К величайшему удовольствию обступив-
ших меня туземцев, я, взяв мизинцем немного куму, сделал
себе на лбу небольшое черное пятнышко. Моте стал пожимать
мне руку, приговаривая: «э аба», «э аба», и со всех сторон
послышались одобрительные возгласы.
Я вошел в хижину Моте и увидел большой цилиндр из
кокосовых листьев, метра в два вышиной, как раз в том углу,
где был повешен гамбор. Раздвинув немного листья, я убе-
дился, что гамбор висел, как и вчера, на перекладине, а ци-
линдр был сделан вокруг пего.
В хижине горели два костра, что было целесообразно, так
как запах от разлагавшегося трупа был очень сильный.
Экскурсия в Горину
Сидя за ужином на барле, около хижины Коды-боро. в
Богати, я прислушивался к разговору, который вел мой хозя-
ин, сидевший на пороге хижины, со своим сыном Уром, толь-
ко что вернувшимся из другой деревни. Они говорили негром-
ко и жевали при этом бетель, так что я почти ничего не понял
из их разговора, хотя расслышал, что они несколько раз про-
износили мое имя.
Когда я кончил ужинать, слез с барлы и намеревался
пройтись по деревне, Коды боро удержал меня, схватив за
рукав
— Маклай, ты не ходи в Гориму.
— Я в Гориму не иду; я завтра вернусь в таль Маклай.
— Эго хорошо, — сказал Коды.
— А отчего же мне не ходить в Гориму? — спросил я.
— Да люди Горимы нехорошие, — объяснил Коды.
250
На этот раз я удовлетворился этим ответом, гак как до
наступления темноты хотел взять несколько пеленгов, чтобы
определить положение некоторых вершин хребта Мана-боро-
боро, который был хорошо виден в этот вечер.
Когда стемнело, я обошел косгры, поговорил с разными
знакомыми и вернулся к буамбрамре, где должен был прове-
сти ночь. Коды-боро хлопотал у костра. Я разостлал одеяло
на барле и, навдя бамбук, на который положил все, что мог
снять, приготовился к ночи, то есть снял башмаки, гамаши
и т. д. Затем позвал Коды-боро и спросил его:
— Отчего люди Горимы борле? (нехорошие).
Коды замялся. Я сунул ему в руку несколько кусков та-
баку.
— Ты скажи. Коды, а то я вернусь домой, возьму шлюпку
и поеду прямо в Гориму.
— О, Маклай, не езди в Гориму! Люди Горимы скверные.
— Ты скажи, почему? Что тебе сегодня сказал Ур?
Видя, что я не оставляю его в покое, Коды решился расска-
зать слышанное.
Ур, вернувшись из деревни, куда ходил к родителям же-
ны, рассказал ему, что встретил там двух туземцев из Горимы;
они говорили обо мне, говорили, что у меня много вещей
в доме, что если бы люди Бонгу убили меня, то могли бы все
взять, что двое из жителей Горимы хотят приехать нарочно
в таль Маклай, чтобы убить меня и захватить столько вещей,
сколько они смогут унести. Вот почему Коды называет людей
Горимы «борле» и просит Маклая не ездить в их деревню.
— А как зовут этих двух людей Горимы, которые хотят
убить Маклая? — спросил я.
— Одного зовут Абуи, другого Малу, — ответил Коды.
Я дал ему еще кусок табаку и сказал, что хочу спать.
По мере того как Коды говорил, у меня составился план
действий. Я был удивлен, что после такого долгого знаком-
ства со мною (правда, люди Горимы только один раз, во
время моего первого пребывания, были у меня, так что, разу-
меется, очень мало знали меня) находились еще люди, угро-
жающие меня убить. На это они имели уже довольно времени
и случаев. Я, в сущности, не верил, что они говорят серьезно,
и был убежден, что при самых подходящих обстоятельствах
эти люди не посмели бы напасть на меня открыто; бросить
же копье из-за угла, подкараулив меня около хижины, или
пустить стрелу, на это я считал их вполне способными.
Худшим обстоятельством, мне казалось, было то, что они го-
ворят об этом: это может подать подобную же мысль кому-
нибудь из моих более близких соседей. Кому-нибудь придет
261
на ум: «Зачем ждать, чтобы люди Горимы убили Маклая и
взяли его вещи? Я попробую сделать это сам, и вещи будут
мои».
Засыпая, я решил отправиться в Гориму сам, — даже, по-
жалуй, и завтра, если буду чувствовать себя достаточно
свежим.
Проспав хорошо всю ночь, я был разбужен до рассвета
криком петухов в деревне. Бутылка холодного чаю, не допи-
тая вчера, и несколько кусков холодного таро, оставшегося
от вечернего ужина, послужили мне завтраком. Я оставил
большую часть своих вещей в буамбрамре и на всякий слу-
чай крест-накрест перевязал белой ниткой небольшой ранец
с разными мелкими вещами. Забрав только одеяло и несколько
кусков таро, я отправился в путь.
Не стану вдаваться в описание пути. К одиннадцати ча-
сам” солнце начало печь весьма сильно. Пришлось перейти
вброд реку Киор, где во та доходила мне до пояса, и еще дру-
гую речку, более мелкую. Снять башмаки я боялся, сомне-
ваясь, можно ли будет надеть их снова, так как они, вероят-
но, окажутся мокрыми насквозь. Мелкие камни, сменявшие в
некоторых местах песок на берегу, делали ходьбу босиком
положительно невозможной. В одном месте я пошел по тро-
пинке, полагая, что она проложена параллельно берегу, но
тропинка так углублялась в лес, что мне пришлось свернуть
на другую, а затем и на третью. Я уже думал, что заблудился,
когда при следующем повороте вдруг снова увидел море. Был
уже третий час, и я решил отдохнуть в этом месте и съесть
взятое с собою таро. Горима была недалеко, но мне не хоте-
лось притти туда ранее пяти часов.
Я вспомнил одно обстоятельство, очень для меня неудоб-
ное, которое я совершенно упустил из виду: диалект Горимы
был мне абсолютно неизвестен и там вряд ли найдутся люди,
знающие диалект Бонгу. Возвращаться, однакоже, было позд-
но; оставалось только рискнуть
Отдохнув, я пошел дальше. Вряд ли я попал бы в тот
день в деревню, так как по берегу на значительном про-
странстве росли мангровые'1. Но, к счастью для меня, на бере-
гу лежала вытащенная пирога, и из лесу слышались голоса.
Я решил дождаться возвращения туземцев. Не легко опи-
сать их удивление, когда они вернулись к своей пироге и уви-
дели меня. Мне показалось, что они готовы были убежать,
1 Мангровые— деревья и кустарники, густо растущие на низких,
илистых берегах тропических морей, в заливах и в болотистых устьях рек.
Множество воздушных корней и завесы из лиан, оплетающих стволы и
ветви, делают мангровый лес почти непроходимым.
262
и потому я поспешил сейчас же подойти к самому старому
из трех.
— Вы люди Горимы? — спросил я на диалекте Бонгу.
Туземец приподнял голову — жест, который я счел за
утвердительный ответ. Я назвал себя и прибавил, что иду
осмотреть Гориму и что мы поедем вместе
Туземцы имели очень растерянный вид, но скоро оправи-
лись, и так как им, вероятно, и самим надо было домой, то
они, повидимом/ были даже рады отделаться от меня так
дешево.
Я дал каждому из них по куску табака, и мы отправились.
Расстояние оказалось гораздо более далеким, чем я ожи-
дал. Солнце было уже совсем низко, когда мы подъехали к
деревне. Мою белую шляпу и белую куртку жители заметили
еще издали; многие собрались встретить меня, между тем как
другие то выбегали к морю, то опять возвращались в деревню.
Дав еще табаку и по одному гвоздю своим спутникам, я
направился в деревню, сопровождаемый туземцами, встре-
тившими меня у берега. Ни один из них, однако, не говорил
на диалекте Бонгу, и я сомневаюсь, чтобы кто-либо даже до-
статочно понимал его. Мне пришлось поэтому прибегнуть к
первобытному языку — к жестам. Я положил руку на пустой
желудок, затем указал пальцем на рот. Туземцы поняли, что
я хочу есть, — по крайней мере, один из стариков сказал что-
то, и я скоро увидел все приготовления к ужину. Затем, поло-
жив руку под щеку и наклонив голслву, я проговорил: «То-
рима», что должно было означать, что я хочу лечь спать
здесь. Меня опять-таки поняли, потому что сейчас же указали
на буамбрамру.
Я не мог объясняться с ними, а то первым моим делом бы-
ло бы успокоить жителей, которых, кажется, в немалое сму-
щение привел мой неожиданный приход. За себя я был очень
рад, так как мог быть уверен, что не лягу голодным и про-
веду ночь не под открытым небом (на что из опасения лихо-
радки я решаюсь только в самых крайних случаях).
Я так проголодался, что с нетерпением ожидал появления
табира с кушаньем, и почти что не обратил внимания на при-
ход человека, хорошо знавшего диалект Бонгу. С большим
ожесточением принялся я за таро, которое мне подали ту-
земцы, и, полагаю, это была самая большая порция, которую
я когда-либо съел на Новой Гвинее.
Утолив голод и припомнив главную причину, которая
привела меня в Гориму, я подумал, что теперь как раз подхо-
дящее время поговорить с туземцами, имея под рукой чело-
века, способного служить переводчиком. Я скоро его нашел
263
и сказал ему, что желаю поговорить с людьми Горимы и
узнать, что они могут сказать мне.
Я предложил ему созвать сейчас же главных людей Гори-
мы. У входа в буамбрамру собралась толпа людей, созванных
моим переводчиком. Переводчик объявил мне, наконец, что
все люди Горимы в сборе.
Обратившись к переводчику, я велел подбросить в костер
сухих щепок, чтобы сильнее осветить буамбрамру. Когда это
было сделано, я сел на барум около костра, освещавшего
лица присутствующих. Первые мои слова, обращенные к пе-
реводчику, были:
— Абуи и Малу здесь или нет?
Перед тем, забыв эти имена, я должен был пересмотреть
свою записную книжку, так как я записал их вчера вечером
в полутемноте. Когда я назвал эти два имени, туземцы стали
переглядываться между собою, и только через несколько
секунд я получил ответ, что Абуи здесь.
— Позови Малу! — было мое распоряжение.
Кто-то побежал за ним.
Когда Малу явился, я встал и указал Абуи и Малу два
места около самого костра, как раз против меня. Они с види-
мым нежеланием подошли и сели на указанные мною места.
Затем я обратился с короткой речью к переводчику, который
переводил, по мере того как я говорил, то есть почти слово
в слово. Содержание речи было, приблизительно, следующее.
Услышав вчера от людей Богата, что двое людей Горимы,
Абуи и Малу, хотят меня убить, я пришел в Гориму, чтобы по-
смотреть на этих людей. (Когда я стал смотреть поочередно
на обоих, они отвертывались каждый раз, как встречали мой
взгляд.) Что это очень дурно, так как я ничего не сделал
ни Абуи, ни Малу и никому из людей Горимы, что теперь, прой-
дя пешком от Богати до Горимы, я очень устал и хочу спать,
что сейчас лягу и что, если Абуи и Малу хотят убить меня,
то пусть убьют, пока я буду спать, так как завтра я уйду
из Горимы.
Договорив последние слова, я направился к барле р
взобравшись на нее, завернулся в одеяло. Мои слова произ-
вели, кажется, сильный эффект. По крайней мере, засыпая,
я слышал возгласы и разговоры, в которых мое имя было не
раз повторяемо. Хотя я спал плохо и просыпался несколько
раз, но происходило это не из страха перед туземцами, а,
вероятно, по причине тяжеловесного ужина, которого я обыч-
но избегаю.
На другое утро я был, разумеется, цел и невредим. Перед
уходом из Горимы Абуи принес мне в дар свинью почтенных
264
размеров и вместе с Малу непременно пожелал проводить
меня не только до Богати, но и в таль Маклай.
Этот эпизод, рассказанный и пересказанный из деревни
в деревню, произвел на туземцев сильное впечатление.
ИЮЛЬ
И июля
Туземцы Бойцу сообщили мне о смерти Вангума. Это был
туземец из Горенду, человек лет двадцати пяти. Вангум был
крепкий и здоровый мужчина, как вдруг заболел и дня через
два-три внезапно умер.
Мебли сказал мне, что эта смерть вызвала сильную
тревогу в деревнях Бонгу и Горенду. Отец, дядя и родствен-
ники покойного, которых было немало в обеих деревнях, уси-
ленно уговаривают все мужское население Бонгу и Горенду
безотлагательно отправиться в поход на жителей одной ив
горных деревень1.
Услышав о происшедшем, я решил не допустить экспеди-
ции в горы. Я воздержался, однако, от всяких немедленных
заявлений, желая сперва обстоятельно выяснить положение
дела.
15 июля
Я узнал вчера вечером об одном благоприятном для
моих планов обстоятельстве: жители Бонгу и Горенду никак
не могут сговориться насчет того, в какой именно деревне
живет предполагаемый недруг Вангума или отец этого недру-
га, который приготовил «оним», причинивший смерть молодо-
му человеку. Это разногласие, однако, они надеялись устра-
нить весьма простым способом: напасть сперва на одну, а
затем и на другую деревню.
Явившаяся ко мне депутация из Бонгу, просившая меня
быть их союзником в случае войны, получила от меня ре-
шительный отказ. Когда некоторые продолжали» уговаривать
меня помочь нм, я сказал с очень серьезным видом и воз-
высив немного ГОЛОС:
— Маклай баллал кере (Маклай говорил довольно).
1 «Междоусобия у папуасов, — пишет Миклухо-Маклай в одной из
своих научных статей, — часто бывают вызваны поверием, что смерть
даже случайная, происходит через посредство так называемого «опим»,
приготовленного врагами умершего... После смерти туземца родствен-
ники и друзья покойного собираются и обсуждают, в какой деревне и
кем был приготовлен «оним»... Толкуют долго, перебирая всех недругов
покойного, не забывая при этом и своих личных неприятелей. Наконец,
деревня, где живет недруг, открыта; виновники смерти найдены; состав-
ляется план похода, подыскиваются союзники и т. д.».
2о5
После этого де-
путация удалилась.
Затем я отпра-
вился в Горенду по-
слушать, что мне
скажут там. Людей
там я встретил не-
много; все говорили
о предстоящей войне
с Мана-тамо.
Я вошел в хижи-
ну Вангума. В углу,
около барлы, воз-
вышался гамбор;
недалеко от него
горел костер, около
которого на земле,
вся измазанная са-
жей, почти без вся-
кой одежды, сидела
молодая вдова умер-
шего. Так как в хи-
жине никого, кроме
меня, не было, то
она улыбнулась мне
далеко не печально.
Ей, видимо, надоела роль неутешной вдовы. Я узнал, что
она должна перейти к брату умершего.
Не достигнув задуманной цели моего посещения, я от-
правился домой и дорогой увидел отца Вангума, раскла-
дывавшего огонь на берегу под совершенно новой пирогой
своего умершего сына, которую Вангум окончил всего за
несколько дней до смерти. Пирога была порублена во многих
местах; теперь старик хотел покончить с нею совершенно, то
есть сжечь ее.
Зная, что я отговариваю людей от войны, затевавшейся
из мести за смерть его сына, старик еле поглядел на меня.
Прошло несколько дней. Экспедиция в горы не состоя-
лась. Впрочем, я не приписываю этого моему вмешательству,
а просто обе деревни не сошлись на этот раз во мнениях.
Сегодня около трех часов я сидел на веранде за какой-
то письменной работой. Вдруг является Сале, весь запыхав-
шийся, и говорит мне, что слышал от людей Бонгу о внезапной
смерти младшего брата Вангума. Опасаясь за последствия
смерти обоих братьев в течение такого короткого времени, я
сейчас послал Мебли в деревню узнать, правда ли это.
266
Вернувшись, он рассказал мне следующее. Утром Туй,
девяти- или десятилетний мальчик, брат Вангума, отправил-
ся с отцом и другими жителями Горенду ловить рыбу к ре-
ке Габенеу. Там его ужалила в палец руки небольшая змея;
яд подействовал так сильно, что перепуганный отец, схва-
тив ребенка на руки и бросившись почти бегом в обратный
путь, принес его в деревню уже умирающим.
Собрав в одну минуту все необходимое, то есть ланцет,
нашатырный спи))т, марганцевокислый калий и несколько
бинтов, я поспешил в Горенду. Нога у меня сильно болела,
и потому я очень обрадовался возможности воспользоваться
пирогой, отправлявшейся в порт Константина: она могла
отвезти меня в Горенду.
Около Урур-И мы узнали от сильно возбужденных Иона и
Намуя. бежавших из Горенду, что бедняк Туй только что умер
и что надо итти жечь хижины Мана-тамо (людей из горной
деревни).
Послышались несколько ударов барума, возвещавших
смерть мальчика. Когда я вышел на берег, меня обогнали
несколько бегущих и уже воющих -женщин. В деревне вол-
нение было сильное: страшно возбужденные мужчины, по-
чему-то все с оружием в руках; воющие и кричащие жен-
щины сильно изменяли физиономию обыкновенно1 спокойной
и тихой деревни. Везде только и было слышно, что «оним»
и «Мана-тамо барата» (идем жечь горцев).
Эта вторая смерть, случившаяся в той же деревне и да-
же в той же самой семье, где и первая, с промежутком в
каких-нибудь две недели, произвела среди жителей обеих де-
ревень настоящий пароксизм горя, жажды мести и страха.
Даже самые спокойные, которые раньше молчали, теперь
•стали с жаром утверждать, что жители которой-нибудь из
горных деревень приготовили оним, почему Вангум и Туй
умерли один за другим, и что если этому не положить ко-
нец немедленным походом в горы, то все жители Горенду
перемрут, и т. п.
Война теперь казалась уже неизбежной. О ней толкова-
ли и старики и дети; всего же больше кричали бабы; моло-
дежь приготовляла и приводила в порядок оружие.
На меня в деревне поглядывали искоса, зная, что я про-
тив войны; некоторые смотрели совсем враждебно, точно я
виноват в случившейся беде. Один старик Туй, как и все-
гда, был дружелюбен со мною и только серьезно покачивал
головой. Мне нечего было больше делать в Горенду: люди
были слишком возбуждены для того, чтобы выслушать ме-
ня спокойно.
267
Пользуясь лунным светом, я прошел в Бонгу наикратчай-
шей тропинкой. Здесь тревога хотя была и меньше, но все
же довольно значительная.
Саул старался уговорить меня согласиться с ним, что
поход на Мана-тамо необходим. Доводы его были такие:
последние события вызваны онимом; если они (тамо Бон
гу) не побьют Мана-тамо, то Мана-тамо побьют их.
Вернувшись домой, я даже и у себя не мог избавиться
от разговоров об ониме. Сале сказал мне, что на остро-
ве Яве оним называется «доа»; он верил в силу его. Меб-
ли сообщил, что на островах Пелау «о'лай» — то же самое,
что оним; он тоже не сомневается, что от действия онима
люди могут умирать.
24 июля
Утром я отправился в Горенду. У туземцев вид был бо-
лее спокойный, чем накануне, но попрежнему мрачный; да-
же Туй был сегодня в пасмурном настроении.
— Горенду басса (конец Горенду), — сказа;? Туй, про-
тягивая мне руку.
Я пожелал, чтобы Туй объяснил мне, в чем именно за-
ключается оним. Туй сказал, что Мана-тамо как-нибудь
достали таро или мяса, не доеденного людьми Горенду, и,
изрезав его на кусочки, заговорили и сожгли.
Мы направились к хижине, где лежал покойник и где
толпились мужчины и женщины. Неожиданно раздался рез-
кий свист. Женщины и дети переполошились и без оглядки
пустились бежать в лес. Я не понимал, что будет, и ожи-
дал целой процессии, но вместо нее появился только один
человек, который непрестанно дул в «мунки-ай» (скорлупа ко-
косового ореха, продырявленная сверху и сбоку). Свистя, про-
шел он мимо входа в хижину, где лежало тело мертвого
Туя, заглянул в нее и снова ушел. Что это значило, я так
и не-понял.
Когда замолк свист, женщины вернулись и вынесли по-
койника из хижины. Старик Бугай натер ему лоб белой кра-
ской (известью) и провел той же краской вдоль носа;
остальные части его тела были уже вымазаны куму (черной
красной). В ушах у него были вдеты серьги, ъ на шее ви-
село губо-губо. Бугай прибавил к этому праздничному убран-
ству еще новый гребень с белым петушиным пером, ко-
торый он воткнул мертвому в волосы. Затем тело стали
обертывать в губ; но это делалось только на время, так как
собственно «гамбор росар» (увязать корзину) должны были
не здесь, а в Бонгу. Сагам, дядя покойного, взял труп на
268
плечи, подложил губ под тело н направился скорым шагом
по тропинке, ведущей в Бонгу. За ним последовала вся толпа.
Я с несколькими туземцами пошел другой дорогой, а не
той, которой отправилась похоронная процессия, и при-
был на одну из площадок Бонгу почти одновременно с нею.
Здесь из принесенных губ был приготовлен гамбор, в кото-
рый опустили покойника, причем ни одно из украшений, на-
детых на него, ве было снято; голову покойника закрыли
мешком.
Пока мужчины, ближайшие родственники умершего, увя-
зывали гамбор, несколько женщин, вымазанных черной
краской, вопили, приплясывая, причем они очень вертели за-
дом и гладили гамбор руками. Больше всех отличалась
Каллоль, мать умершего: она то скребла землю ногтями, тс,
держась за гамбор, немилосердно выла.
Наконец гамбор был отнесен в хижину Сагама. Мне, как
и другим, был предложен оним для того, чтобы и с нами
не случилось какого-нибудь несчастья. Я согласился, желая
увидеть, в чем состоит оним. Ион, один из присутствовав-
ших, выплюнул свой оним мне и другим на ладонь, после
чего мы все гурьбой отправились к морю мыть руки. Ста-
рик Туй уговаривал меня приготовить «оним Маклай». что-
бы сильное землетрясение разрушило все деревни в горах,
«о не сделала бы ничего прибрежным жителям.
Вечером этого же дня я услыхал звуки барума в Горен-
ду. Вернувшийся оттуда Мебли разбудил меня и таинствен-
но сообщил, что война с Мана-тамо (вероятно, с Тепьгум-Ма-
на) решена, но положено ничего не говорить о ней Маклаю.
Войны здесь хотя и не очень кровопролитные (убитых
бывает немного), но зато очень продолжительные; чаще
всего они превращаются в отдельные вендетты1, которые
поддерживают постоянное брожение и очень затягивают за-
ключение мира. Во время войны многие деревни совсем пере-
стают общаться друг с другом 1 2. Преобладающая мысль каж-
дого: желание убить или страх быть убитым.
Мне было ясно, что на этот раз мне не следовало смот-
реть сложа руки на положение дел в деревне Бонгу, нахо-
дившейся всего в пяти минутах ходьбы от моего дома.
1 Вендетта — обычай мстить убийством за убийство родственнижа,
долгое время существовавший на острове Корсика. Род, не убивший в от-
местку кого-нибудь из 'рода противника, считался обесчещенным.
2 У обеих сторон свои союзники; люди боятся заходить в чужую де-
ревню, не зная наверное, дружественная она или нет; случается, что дерев-
ни, в действительности нейтральные, подолгу считаются союзниками про-
тивной стороны. Примечание Миклухо-Маклая.
269
Молчание с моей стороны, при моей постоянной оппозиции
войнам, когда только несколько дней тому назад я восстал
против похода после смерти старшего брата Туя, было бы
странным, нелогичным поступком. Мне не следовало усту-
пать и на этот раз, чтобы не быть принужденным уступить
впоследствии. Мне необходимо было оставить в стороне
мою антипатию к вмешательству в чужие дела.
Я решил запретить войну. На сильный эффект следует
действовать еще более сильным, и сперва необходимо раз-
рознить единодушную жажду мести. Следовало поселить
между туземцами разногласия и тем способствовать охла-
ждению первого пыла.
25 июля
Я долго не спал, а затем часто просыпался» обдумывая
план моих будущих действий. Заснул я только к утру. Про-
снувшись и перебрав вчерашние размышления, я решил
избрать план действий, который, по моему мнению, должен
был дать желаемые результаты и который, как оказалось,
подействовал даже сильнее, чем я ожидал. Главное - не
надо было торопиться. Поэтому, несмотря на мое нетерпе-
ние, я дождался обычного часа (перед заходом солнца),
чтобы отправиться в Бонгу.
Как я и ожидал, в деревне всюду шли толки о случив-
шемся. Заметив, что туземцам очень хочется знать, что я
думаю, я сказал: «Ваигум и Туй были молоды и здоровы,
старик-отец остается теперь один, но все-таки Маклай скажет
то же, что говорил и после ,смерти Вангума: войне не быть».
Весть о словах Маклая мигом облетела всю деревню.
Собралась большая толпа, но в буамбрамру, где я сидел,
вошли только одни старики. Каждый из них старался убе-
дить меня, что война необходима.
Доказывать туземцам, что теория онима неосновательна,
смысла не имело: я слишком мало знал язык туземцев — это
во-первых; во-вторых, я только даром потратил бы время,
так как мне все равно не удалось бы никого убедить;
в-третьих, это было бы большим промахом, так как каждый
стал бы перетолковывать мои слова на свой лад. Тем не ме-
нее я выслушал очень многих. Когда последний кончил го-
ворить, я встал, собираясь итти, и обыкновенным моим го-
лосом, представлявшим сильный контраст с возбужденной
речью туземцев, повторил:
— Маклай говорит — войны не будет, а если вы отпра-
витесь в поход в горы, то с вами со всеми, с людьми Го-
ренду и Бонгу, случится несчастье.
Наступило торжественное молчание; затем посыпались
270
вопросы: «Что случится?», «Что будет?», «Что Маклай сде-
лает?» и т. п.
Оставляя моих собеседников в недоумении и предоставив
им самим догадываться, что значит моя угроза, я ответил
кратко:
— Сами увидите, если пойдете.
Отправляясь домой и медленно проходя между группа-
ми туземцев, я мот убедиться, что воображение их уже ра-
ботает: каждый старался угадать, какую именно беду moi
пророчить Маклай.
Не успел я дойти до ворот моей усадьбы, как один из
стариков нагнал меня и, запыхавшись от ходьбы, едва был
в силах проговорить:
— Маклай, если тамо Бонгу отправятся в горы, не слу-
чится ли тангрин (землетрясение)?
Этот странный вопрос и взволнованный вид старика по-
казали мне. что слова, йроизнесенные мною в Бонгу, произ-
вели сильный эффект.
— Маклай не говорил, что будет землетрясение, — воз-
разил я.
— Нет, но Маклай сказал, что, если мы пойдем в горы,
случится несчастье. Тангрин — страшное несчастье. Люди
Бонгу, Гумбу, Горенду, Богати, все, все боятся тангрин.
Скажи, случится тангрин? — повторил он просительным то-
ном.
— Может быть, — был мой ответ.
Мой приятель быстро пустился в обратный путь, но был
почти сейчас же остановлен двумя туземцами, так что я
мог расслышать слова старика, сказанные скороговоркой:
— Я ведь говорил: тангрин будет, если пойдем. Я гово-
рил.
Все трое почти бегом направились в деревню.
Следующие затем дни я не ходил в Бонгу, предоставляя
воображению туземцев разгадывать загадку и полагаясь на
пословицу «у страха глаза велики». Теперь я был уверен,
что они сильно призадумаются, и военный пыл их, таким об-
разом, начнет мало-помалу остывать, а главное, что теперь
в деревнях господствует разноголосица. Я нарочно не осве-
домлялся о решении моих соседей, они тоже молчали, од-
нако приготовления к войне прекратились.
Недели через две ко мне пришел мой старый приятель
Туй и подтвердил слух, доходивший до меня не раз уже,
что он и все жители Горенду хотят выселиться.
— Что так? — с удивлением спросил я.
— Да мы все боимся жить там. Останемся в Горенду —
271
все умрем один за другим. Двое уже умерли от онима Мана-
тамо, так и другие умрут. Не только люди умирают, но и
кокосовые пальмы больны. Листья у них стали красные, и они
все умрут. Мана-тамо зарыли в Горенду оним — вот и ко-
косовые пальмы умирают. Хотели мы побить этих Мана-та-
мо, да нельзя. Маклай не хочет, говорит: случится беда.
Люди Бонгу трусят, боятся тангрин. Случится тангрин —
все деревни кругом скажут: «Люди Бонгу виноваты; Мак-
лай говорил: будет беда, если Бонгу пойдет в горы...» Все
деревни пойдут тогда войной на Бонгу. Вот люди Бонгу и
боятся. А в Горенду людей слишком мало, чтобы итти вое-
вать с Мана-тамо одним. Вот мы и хотим разойтись в раз-
ные стороны, — закончил Туй уже совсем унылым голосом
и стал перечислять деревни, в которых жители Горенду
предполагали расселиться *.
Кто хотел отправиться в Гориму, кто в Ямбомбу, кто в
Митебог; только один или двое думают остаться в Бонгу1 2.
АВГУСТ
Я имел обыкновение часу в шестом вечера отправляться
к своим соседям в деревню Бонгу. Сегодня я тоже отпра-
вился в Бонгу, зная, что увижу там также и жителей дру-
гих деревень, которые должны были притти туда.
Придя в деревню, я направился к буамбрамре, откуда доно-
сился громкий, оживленный разговор. При моем появлении
разговор оборвался. Очевидно, туземцы говорили обо мне
или о чем-нибудь таком, что им хотелось скрыть от меня.
Заходящее солнце красноватыми лучами освещало’ внут-
ренность буамбрамры и лица жителей Бонгу, Горенду, Били-
Били и Богати. Было целое сборище.* Я сел. Все молчали.
Было очевидно, что я помешал их совещанию. Наконец ко
мне подошел мой старый приятель Саул. (Я всегда доверял
1 Достойно внимания, что обычай выселяться из местности, где про-
изошел один или несколько смертных случаев, — обычай, который я об-
наружил между меланезийскими кочевыми племенами острова Люсонз,
Малайского полуострова и западного берега Новой Гвинеи, встречается
также и здесь, среди оседлых жителей Берега Маклая, дорожащих своею
собственностью. Примечание Миклухо-Маклая.
2 Покидая Берег Маклая в ноябре 1877 гОД^ я не думал, что жите-
ли Горенду приведут в исполнение свое намерение. Вернувшись туда в
мае 1883 года на корвете «Скобелев» и посетив Бонгу, я по старой тро-
пинке отправился в Горенду. Тропинка сильно заросла; по ней. очевидно,
холили мало. Придя на то место, где раньше была расположена деревня
Горенду, я положительно не мог сообразить, где я. Вместо большого числа
хижин, расположенных вокруг трех площадок, я увидел только две или
три хижины в лесу: до такой степени все заросло. Куда переселились
тамо Горенду, я не успел узнать. Примечание Миклухо-Маклая.
272
18 Путешествия
ему более других, позволяя иногда сидеть на своей веранде,
и частенько -вступал с ним в разговоры о разных трансцен-
дентальных1 сюжетах). Положив руку мне на плечо (что
было не фамильярностью, которой я не допускаю между со-
бой и туземцами, а скорее выражением дружбы и просьбы),
он спросил меня заискивающим голосом и заглядывая мне в
глаза:
— Маклай, скажи: можешь ли ты умереть? Быть мерт-
вым, как люди Бонгу, Богати, Били-Били?
Вопрос удивил меня своей неожиданностью и тем торже-
ственным, хотя и просительным тоном, каким он был задан.
Выражение физиономий окружающих показало Мне, что спра-
шивает не один только Саул, что все ожидают моего ответа.
Вероятно, подумал я, об этом-то туземцы и разговаривали пе-
ред моим приходом, и я понял, почему мое появление пре-
кратило их разговор.
На простой вопрос надо было дать простой ответ, но его
следовало прежде обдумать. Туземцы знают, убеждены, что
Маклай не скажет неправды; их пословица: «баллал Мак-
лай худи» (слово Маклая одно) — должна получить подтверж-
дение и на этот раз. Поэтому сказать «нет» — нельзя, тем бо-
лее, что, пожалуй, завтра или через несколько дней какая-
нибудь случайность может показать туземцам, что Маклай
сказал неправду. Скажи я: «да», я поколеблю свою репута-
цию, которая особенно важна для меня именно теперь, че-
рез несколько дней после того, как я запретил войну.
Эти соображения промелькнули гораздо скорее, нежели
я пишу эти строки. Чтобы иметь время обдумать ответ,
я встал и прошелся вдоль буамбрамры, смотря вверх, как
бы ища чего-то (собственно, я искал ответа). Косые лучи
солнца освещали все предметы, висящие под крышей. От че-
репов рыб и челюстей свиней мой взгляд перешел к коллек-
ции разного оружия, прикрепленного ниже над барлой; там
были луки, стрелы и несколько копий разной формы. Мой
взгляд остановился на одном из них, толстом и хорошо за-
остренном.
Я нашел ответ.
Сняв со стены копье, такое тяжелое и острое, что если бро-
сить его метко, оно причинит неминуемую смерть, я подошел к
Саулу, стоявшему посреди буамбрамры и следившему за моими
движениями.
1 Трансцендентальный — один из терминов кантовской
идеалистической философии. Но Миклухо-Маклай употребляет его здесь
го в философском смысле, а просто в значении слова «отвлечен-
ный».
274
Я подал ему копье, отошел на несколько шагов и останов
вился против него.
Я снял шляпу, широкие поля которой закрывали мне ли-
цо; я хотел, чтобы туземцы могли по выражению моего ли-
ца увидеть — Маклай не шутит, и не моргнет, что бы ни слу-
чилось.
Я сказал:
— Посмотри, может ли Маклай умереть.
Недоумевавший Саул, хотя и понял смысл моего пред-
ложения, но даже не поднял копья и первый заговорил:
— Арен, арен! (нет, нет!)
Многие бросились ко мне, как бы желая заслонить меня
своим телом qt копья Саула.
Простояв еще несколько времени перед Саулом и даже
назвав его шутливым тоном бабой, я снова сел между ту-
земцами, которые заговорили все зараз.
Ответ оказался удовлетворительным; после этого случая
никто не спрашивал меня, могу ли я умереть.
6 ноября
Приход, шхуны «Flower of larrow».
10 ноября
Около шести часов вечера подняли якорь.
Оставил в доме много вещей; я запер его и поручил охра-
нять людям Бонгу.
18’
Карта Малаккского полуострова, где в 1871 году
il. Н. Миклухо-Маклай исследовал «карликовые»
племена «лесных людей» и «эран-сакаев».
1877-1883
Л * wfe
аТ 1 езжая, Миклухо-Маклай решил предупредить
удда П2ПУасов 0 грозящей им опасности.
BV «Еще до сих пор похищение людей в рабство
встречается на островах Тихого океана,—докладывал он впо-
следствии Географическому обществу, — и производится под
английским, германским, американским и французским фла-
гами. Я ожидал, что и на Новой Гвинее может случиться
то же, что и на островах Меланезии, где население стало
сильно уменьшаться вследствие вывоза невольников. Поэтому,
полагая, что и Берег Маклая будет со временем целью посе-
щения судов работорговцев, я счел своим долгом предупре-
дить папуасов».
Он пригласил к себе по два человека из каждой дерев-
ни — самого старого и самого молодого.
«Я объяснил им, что, вероятно, другие люди, такие же
белые, как и я, с такими же волосами, в такой же одежде,
прибудут к ним на таких же кораблях, на каких приезжал
я, но очень вероятно, что это будут другие люди, чем Мак-
лай... Эти люди могут увезти их в неволю... Я посоветовал
им никогда не выходить навстречу белым вооруженными и
никогда даже не пытаться убивать их, объясняя им всю си-
лу огнестрельного оружия сравнительно с их стрелами и
копьями. Я им советовал, для предупреждения бед, при
появлении судна сейчас же посылать своих женщин и детей
в горы».
Около двух лет жизни потратил путешественник, чтобы по-
бедить страх туземцев перед невиданным, загадочным «бе-
лым человеком» и завоевать их доверие. Тяжелым трудом,
великим терпением добился он этой цели, но, хорошо изу-
чив нравы тех «белых людей», которых неизбежно пред-
стояло увидеть папуасам, вынужден был сам разрушить
сделанное: снова внушить туземцам страх перед «белыми»
279
и недоверие к ним. Горько это было Маклаю, но он не же-
лал допустить, чтобы плодами его бескорыстных трудов, во
вред туземцам, воспользовались торгаши и промышленники.
Как убедился впоследствии Миклухо-Маклай, туземцы
запомнили его наказ слово в слово и в точности исполнили
все.
В январе 1878 года Маклай прибыл в Сингапур. Здесь он
тяжело заболел. Врачи потребовали, чтобы он поехал отды-
хать и лечиться, «а не то, — угрожали они, — путешествен-
ник окажется вынужденным совершить путешествие на
тот свет». Скрепя сердце Миклухо-Маклай переселился в
Сидней. В Сиднее он продолжал работу по изучению мозга
хрящевых рыб, начатую им еще в юности, и делал антропо-
логические наблюдения над туземцами, которые изредка по-
падали в госпиталь с островов Океании.
Работа его была прервана тревожными вестями. Распро-
странился слух, что Австралийский Союз собирается захва-
тить восточный берег Новой Гвинеи. То, чего каждый день
опасался Миклухо-Маклай, казалось, должно было вот-вот
произойти. Он не мог оставаться безучастным к этому со-
бытию. Папуасы бухты «Астролябии» не были для него ка-
ким-то общим, отвлеченным понятием; это были люди — Туй
и Бонем, Коды-Боро, Моте...
Он немедленно направил протест «Высокому Комиссару
ее Британского Величества» сэру Артуру Гордону.
«...я решил возвысить голос во имя прав человёка... и
привлечь Ваше внимание к опасности, которая угрожает уни-
чтожить навсегда благополучие тысяч людей, не совершив-
ших иного преступления, кроме принадлежности к другой
расе, чем наша, и своей слабости».
Он призывает «Высокого Комиссара»:
«...предупредить ряд несправедливых убийств, избавить
на будущее время цивилизацию от позора избиения женщин
и детей под предлогом «заслуженного возмездия».
Верил ли Миклухо-Маклай, что «Высокий Комиссар» за-
щитит туземцев? Невидимому, не очень. Из памяти было не
вычеркнуть «...окончательного уничтожения туземцев Тасма-
нии и постепенного, по сие время продолжающегося, истреб-
ления австралийцев».
Он знал сэра Артура Гордона как человека благожела-
тельного, «который не считает белый цвет кожи ручатель-
ством за справедливость требования и правоту дела». ...По-
видимому, только на личных качествах сэра Гордон*а и осно-
вывал Маклай свою надежду.
280
Но как бы то ни было, надежда его была не очень сильна,
потому что он написал:
«Справедливость моих доводов, пожалуй, окажется важ-
ной причиной того, что мое письмо останется без желаемых
последствий».
В марте 1879 года Миклухо-Маклай предпринял новое
путешествие на острова Тихого океана.
«Мне кажется весьма важным, — сообщил он, отправ-
ляясь в плаванье, одному из своих ученых коллег, — видеть
самому как можно большее число разновидностей меланезий-
ского племени; иметь возможность несколько дней, даже не-
сколько часов самому наблюдать туземцев у них на родине,
в их ежедневной обстановке, больше значат, чем повторное
чтение всего написанного о них».
Но не только желание изучить туземцев островов Мела-
незии руководило путешественником в предпринятой им по-
ездке. Он надеялся снова побывать на Берегу Маклая. Он
писал матери, что должен «держать слово, данное друзьям,
особенно, когда им грозит скорая опасность столкновения с
их будущими непримиримыми врагами». Заключая условие
со шкипером трехмачтовой американской шхуны «Saddie
F. Caller», отправлявшейся на острова Ново-Гебридские,
Агомец, Адмиралтейства и Соломоновы для ловли трепанга и
скупки перламутра и жемчуга, он «обязал шкипера, окончив
коммерцию, заехать в бухту «Астролябии». Контракт этот,
между прочим, интересен и тем, что, отправляясь на острова
Адмиралтейства, где туземцы были сильно восстановлены
против белых мошенничеством и жестокостями трэдеров, Мик-
лухо-Маклай счел необходимым ввести в свой контракт с
капитаном шхуны следующий пункт:
«В том случае, если мистер Маклай будет убит туземца-
ми одного из островов, капитан Веббер обязуется не чинить
никаких насилий над ними под предлогом наказания».
Так, даже думая о собственной смерти, он продолжал за-
ботиться о тех, кто, доведенный до отчаяния несправедли-
востью и корыстью трэдеров, мог бы убить его.
«Вина белых перед островитянами Тихого океана, по мо-
ему мнению, так громадна, — объяснял он, — что всякое
так называемое «наказание» только увеличивает число пре-
ступлений».
Он не желал, чтобы его смерть стала поводом для новых-
насилий над туземцами со стороны колониальных захватчиков.
21 августа шхуна бросила якорь у маленького острова*
Андра. Соблазнив шкипера богатой добычей трепанга, Мак-
лай уговорив его зайти на этот островок. В 1876 году «Мор-
28 1V
•не видят на ней ни одного
ская птица» несколько дней про-
стояла у этого острова, путеше-
ственник успел завязать дружбу
с туземцами, и теперь ему хоте-
лось проверить и расширить свои
прежние наблюдения. Кроме то-
го, ему любопытно было разу-
знать, что стало с малайцем Ах-
матом и трэдером Пальди.
Туземцы на острове заметили
шхуну. Две пироги отвалили от
берега и пошли к ней навстречу.
«По разговору и по жестам
можно было заметить, — пишет
Маклай, — что никто на пирогах
не узнает шхуны (которая никог-
да и не бывала здесь), и туземцы
знакомого лица (я был единствен-
ным, кого они могли бы узнать). Между приближающимися я
и сам не признал ни одной знакомой физиономии. Неожидан-
но раздавшийся возглас «Макрай» показал, что меня узнали.
Между людьми на пирогах завязался оживленный разговор, в
котором часто слышалось мое имя. Туземцы один за другим
влезли на трап, а затем на палубу. Там они окружили меня,
протягивая руки, гладя по плечу и по спине, повторяя мое
имя с прибавлением «уян, уян» (хороший, хороший) и «ка-
вас, кавас» (друг, друг). Особенно суетился туземец, кото-
рый первый узнал меня... Его звали Кохэм, что он мне сам
объявил, ударяя себя в грудь...»
«Я съехал с Кохэмом и другими туземцами на берег и
был встречен толпой мальчиков и девочек, которые все кри-
чали, — кто кричал «Макрай», кто «уян», кто протягивал уже
руку и орал: «буаяб, буаяб» (бисер).
«Сев у одной из «ум-камаль» (хижина для мужчин), ...я
достал свою записную книгу 1876 года и стал громко чи-
тать записанные в ней имена жителей деревни. Эффект был
изумительный. Все вскочили и стали орать: «Макрай уян!
уян! уян!» Когда они поуспокоились, я снова стал называть
имена; некоторые отзывались сами; за иных отзывались
другие, произнося «римат» — умер, иногда прибавляя: «са-
лаяу» — неприятель, что означало, вероятно, что человек
был убит неприятелем... Одним словом, туземцы скоро по-
чувствовали, что нашли во мне старого знакомого, что я по-
днимаю их, интересуюсь ими и не думаю причинить им
вред или обмануть их при торге, которым, как они скоро убе-
:282
дились, я и не занимался. Я роздал взятый с собою бисер
женщинам и детям; каждая или каждый подходили ко мне с
листком, сорванным с ближайшего куста, на который я отсы-
пал понемногу бисера из небольшой склянки... Тем из детей,
которые мне более нравились, я повязывал выше локтя по
ленточке красной материи, которою дети остались очень до-
вольны...»
Когда Миклухо-Маклай, переночевав на шхуне, утром сно-
ва съехал на берег, дети, украшенные красными ленточка-
ми, не отходили от него ни на шаг и всячески старались
услужить ему. Они привязали его койку к молодому фикусу и
принесли ему кокосовых орехов для питья.
«После шума и суеты на шхуне, — записывает Маклай, —
в тени громадных деревьев, любуясь красивой панорамой ост-
ровов, моря и гор, я положительно «наслаждался отдыхом»,
но, — добавляет он тут же, — предаваться дальше покою
было нелегко: все окружающее было так интересно!»
И, не дав себе отдохнуть в гамаке, Маклай снова берется
за свой привычный труд. Растут в записных книжках записи
и рисунки; растет коллекция папуасской утвари и оружия:
топоров, ножей из бамбука и ножей из молодых раковин.
Однако, как всегда и везде, кроме уровня материальной
культуры, ученого интересуют обычаи и нравы туземцев и,
если можно так выразиться, уровень их духовной куль-
туры.
«Родители и вообще взрослые обращаются с детьми с за-
мечательной мягкостью и добротой, — записывает он, — и
почти никогда их не наказывают».
Через несколько дней путешественнику довелось присут-
ствовать при совершении погребального обряда. Так же, как
и на Берегу Маклая, обряд состоял главным образом из прон-
зительного воя и неистовой пляски измазанных черною крас-
кою женщин.
«Недалеко от двери, на земле, покрытой цыновкой, лежал
покойник, окруженный несколькими женщинами, тянувшими
заунывную песню, между тем как две или три громко, что
было сил, рыдали. Вдруг одна из женщин, страшно воя,,
бросилась обнимать умершего, прильнула к груди его и рукой
стала гладить лицо; другая бросилась обнимать его колени.
За дверью послышались крики третьей... На ней виднелся пе-
сок, и кровь текла из ран на лице, груди, руках. Перелезши
через высокий порог хижины, плаксиво что-то напевая, поша-
тываясь и как бы приплясывая, не глядя ни на кого, она
медленно приблизилась к покойнику, от которого другие жен-
щины тогда отступили.
283
С пронзительным криком, срывая с себя последний клочок
одежды, пришедшая бросилась на мертвого и стала теребить
его то в одну, то в другую сторону; приподнимала его голову,
трясла за плечи, усиленно звала его, как бы: желая разбудить
спящего. Вскочив опять на ноги, вся в поту, в крови и в грязи,
она принялась выплясывать какую-то странную пляску, напе-
вая самым жалостным голосом непонятные для меня слова.
Я приютился в углу хижины и оттуда следил за происходя-
щим. Сцена была такая необыкновенная, что мне казалось —
я вижу какой-то странный сон...»
«Однако, — пишет Маклай, — во всех завываниях и жестах
можно было заметить много искусственного, заученного. Обы-
чай этого требовал, чувство отступало на второй план... Как
только главная жена покинула труп и была заменена дру-
гою, она сразу перешла от бешеных криков и жестикуляций
к простому разговору... Она производила впечатление актри-
сы, сошедшей со сцены».
Но среди этого искусственного ритуала, требуемого обы-
чаем, Миклухо-Маклай успел заметить и глубокое искреннее
горе.
«Выходя из хижины, я прошел мимо женщины, сидевшей
у берега. То была, вероятно, сестра или одна из молодых жен
усопшего. Из закрытых глаз текли ручьем слезы, губы что-то
бормотали; бессознательно водила она по песку руками;
иногда, как ребенок, нагребала она песок в кучки, потом сно-
ва сравнивала все рукой. Я прошел мимо, затем остановился,
простоял довольно долго, глядя на нее, но она меня не вида-
ла и не слыхала...»
6 ноября Миклухо-Маклай отправился в деревню Суоу,
где, как ему говорили, содержался в плену у туземцев мала-
ец Ахмат, бывший матрос шхуны «Морская птица». Путе-
шественник хотел выручить беднягу-малайца, да и многое на-
деялся через него разузнать: ведь Ахмат пробыл на острове
около трех лет и поневоле хорошо изучил обычаи и нравы ту-
земцев.
Предприятие было опасное: туземцы деревни Суоу враж-
довали с соседями, славились беспощадностью и людоедством.
Не желая, чтобы его удерживали или навязали ему охрану,
Маклай отправился в Суоу, никому не сказавшись, в сопро-
вождении туземцев Кохэма и Падако. Капитану же он оста-
вил записку, в которой еще раз напомнил об уговоре: никого
не наказывать, если его убьют.
«Без приключений пристали мы к пристани деревни Суоу.
Я предпочел остаться в пироге, а в деревню, находящуюся
на холме, послал Падака, чтобы он привел Ахмата сейча^с же.
Не прошло и пяти минут, как Ахмат, окруженный толпой жи-
281
телей Суоу, подошел к пироге... Сперва он ничего не мог ска-
зать— не знаю, от робости или возбуждения. Несколько ма-
лайских слов, сказанных мною, ободрили его. Он мне ответил,
что его содержат здесь как пленника и что он желает, если
только возможно, отправиться со мною; что это будет, одна-
коже, зависеть от меня, потому что туземцы Суоу не отпу
стят его без выкупа, а у него ничего нет. Я утешил Ахмата,
сказав, что выкуп я заплачу и намерен это сделать сегодня
же...
Я поспешил на шхуну. При прощании Ахмат был очень
растроган, чуть не плакал, хотел целовать мне руки. Он про-
сил меня привезти ему с собою со шхуны пару старых панта-
лон и какую-нибудь рубашку, потому что, говорил он, ему
было бы совестно явиться на шхуну в костюме дикарей.
Я сдержал слово и, несмотря на усталость, отправился за
бывшим пленником, как обещал, к трем часам. Выкуп за него
состоял из следующих предметов: большой американский то-
пор, б сажен красной бумажной материи, 3 больших ножа,
12 больших кусков железа, половина кокосовой скорлупы
бисера, 2 ящика спичек...»
Вернувшись на шхуну, Маклай принялся расспрашивать
Ахмата о виденном и пережитом. Ахмат рассказал, что тузем-
цы покупают себе двух, а то и пятерых жен; что начальники
у них есть, но власть их зависит скорее от личного их харак-
тера, чем от титула и положения; что людоедство здесь слу-
чается нередко; что сам он, впрочем, не может особенно жа-
ловаться на туземцев: с ним туземцы обращались хорошо.
Вот только в жены ему своих девушек не отдавали...
— А где Пальди? — перебил рассказчика Маклай.
— Убит, — отвечал малаец.
«Saddie F. Caller» простояла возле острова Андра дней де-
сять; шкипер, нагрузив шхуну лучшим сортом трепанга, соби-
рался в путь. Он готов был исполнить принятое на себя обяза-
тельство и отвезти путешественника в залив «Астролябии».
Но его коммерческая деятельность пришлась не по нраву
Маклаю. Наглядевшись, как в обмен на трепанг и перламутр
капитан Веббер и его сподручные сбывают туземцам всякий
хлам, Миклухо-Маклай решил, что лучше сам не поедет в
бухту «Астролябии», чем привезет с собою подобных гостей.
Скрепя сердце ученый освободил шкипера от его обязатель-
ства.
Объездив острова Ново-Гебридские, Адмиралтейства, ост-
рова Банкса, Агомес и Соломоновы, шхуна в январе 1880 го-
да бросила якорь у острова Базилаки. Тут путешественнику
285
стало известно, что на соседний островок — Те-
сте — в скором -времени должен прибыть мис-
сионерский пароход, совершающий инспектор-
скую поездку вдоль южного берега Новой Гви-
неи. Маклай решил оставить шхуну и перебрать-
ся на пароход. На южном берегу Новой Гвинеи
он еще никогда не бывал; кроме того, ему хоте-
лось решить вопрос: действительно ли, как
утверждают миссионеры, там живет какое-то осо-
бое желтое племя, отличное от других, темно-
кожих, племен?
Пароход отправился в. Ануапату — порт Мо-
ресби, делая стоянки у прибрежных деревень.
Остановки были наруку Маклаю: он повсюду
продолжал свои наблюдения. В деревне Бар-Ба-
ра он заметил у женщин странную деформацию
головы: у многих поперек черепа шла узкая
вдавленная линия. Маклай скоро понял, почему
образуется такая вдавленность: ее вызывает ве-
ревка, которой девочки с ранних лет обвязыва-
ют себе головы; на веревке висит мешок, а в
мешке они носят тяжести.
Во всех деревнях Миклухо-Маклай рассмат-
ривал и срисовывал узоры татуировок, которым»
были изукрашены туземные женщины. Он нашел, что опре-
деленный орнамент характерен для туземцев определенной
местности; узор передается по наследству, из поколения в по-
коление, и, таким образом, может иногда подсказать этно-
графу, откуда переселилось то или другое племя.
Татуировка сильно интересовала его. «Так как некоторые
женщины, лет двадцати пяти, татуированы с головы до ко-
лен, — заносит он в дневник в деревне Карапуни, — я стал со-
мневаться, чтобы операция эта могла быть сопряжена со зна-
чительной болью».
Путешественник решил проверить свою догадку. Он
предоставил в распоряжение женщин левое плечо. Они уло-
жили его на цыновку; одна обмакнула палочку в воду с углем
и нарисовала на коже Маклая выбранный им узор; другая,
вооружившись острым шипом и молоточком, стала быстро вон-
зать шип в кожу, ударяя по нему молоточком. Шип проникал
«миллиметра на два вглубь», сообщает любящий точность
Маклай.
«Скоро весь черный рисунок сделался красноватым от (вы-
ступавшей при каждом уколе крови...» «Заплатив оператор-
шам и их помощницам, ...я вернулся домой, убедившись, что
операция сопряжена со сравнительно незначительной болью».
286
Через два с половиною месяца пароход прибыл в Ануапату.
Миклухо-Маклай принялся за розыски «желтых людей».
Однако слухи о существовании особого желтого племени нг
подтвердились. Маклай установил только, что жители многих
деревень южного берега Новой Гвинеи имеют небольшую при-
месь полинезийской крови.
Из Ануапаты путешественник выехал в апреле 1880 года.
Но не надолго: в августе 1881 года ему довелось вторично
посетить южный берег Новой Гвинеи по совершенно особенно-
му поводу.
Он съездил в Австралию; совершил экскурсию в глубь
страны в поисках племени «безволосых людей», о которых
ему сообщали (действительно, на реке Баллоне он нашел без-
волосых туземцев, но не племя, а одну только семью), и, ис-
полняя свою давнишнюю мечту, организовал в Сиднее зооло-
гическую станцию для изучения морской фауны... Однако
беспокойство за судьбы людей снова оторвало его от занятий
по изучению животных.
О вторичной поездке на южный берег Новой Гвинеи он
рассказывал так:
«В деревне Кнло были умерщвлены папуасами четверо
миссионеров... Узнав об этом, коммодор английской морской
станции Вильсон счел необходимым строго наказать жите-
лей деревни Кало и для этого лично отправиться на место
преступления. Так как я... был знаком с местными условиями,
то старался убедить коммодора Вильсона, что убийство, ве-
роятно, было делом немногих и что несправедливо было бы
из-за немногих, действительно виновных, наказывать всех
жителей деревни, в которой насчитывалось около двух ты-
сяч человек. Коммодор, соглашаясь в принципе с моими
доводами, находил, однако, весьма затруднительным обнару-
жить действительно виновных и полагал, что для примера и
назидания туземцам и. поддержания значения английского фло-
та ничего не остается, как сжечь всю деревню. Но так как я
продолжал настаивать на своем и уверял, что найти виновных
вполне возможно, то Вильсон предложил мне отправиться
с ним.
' План мой вполне удался: вместо сожжения деревни и по-
головного истребления жителей все ограничилось несколькими
убитыми в стычке, в которой пал главный виновник убий-
ства, ...начальник деревни, Квайпо...»
Поездка была непродолжительной. Осуществив свое благо;
родное заступничество, Миклухо-Маклай вернулся в Сидней
и опять принялся за свои работы на морской зоологической
станции. Вскоре в его жизни совершилось большое событие.
287
В феврале 1882 года в Мельбурн прибыла русская эскадра.
Давно уже путешественник мечтал побывать на родине, кото-
рую покинул двенадцать лет назад. Теперь он воспользовался
случаем, и через полгэда броненосец «Петр Великий» доста-
вил его в Кронштадт.
Уехал Миклухо-Маклай из России никому неизвестным
студентом; вернулся знаменитым исследователем, за каждым
шагом которого следила европейская пресса. В 1892 году
французский историк Моно напечатал о Миклухо-Маклае
большую восторженную статью. Преклоняясь перед благород-
ством и мужеством русского путешественника, перед гумани-
стическим смыслом его научных работ, он назвал его «од-
ним из самых лучших людей, появлявшихся когда-либо на на-
шей планете...» В России Миклухо-Маклай получил письмо
от Льва Толстого.
«...умиляет и приводит в восхищение в Вашей деятельности
то, — написал Толстой Маклаю, — что, насколько мне из-
вестно, Вы первый несомненным опытом доказали, что чело-
век везде человек, то есть доброе общительное существо, в
общение с которым можно и должно входить только добром
и истиной, а не пушками и водкой, и Вы доказали это под-
вигами истинного мужества...»
Толстой склонен был трактовать научный и общественный
подвиг Миклухо-Маклая, как подтверждение своей религиоз-
ной теории «непротивления злу насилием», придавая тем самым
деятельности путешественника вовсе не свойственные ей чер-
ты; но, как бы там ни было, великий русский писатель одним
из первых приветствовал в Маклае друга и защитника пора-
бощенных народов.
В конце октября все русские газеты напечатали сообще-
ние о тем, что в ближайшие дни в Петербурге, в зале Геогра-
фического, а затем Технического общества, выступит с до-
кладами о своих путешествиях Миклухо-Маклай.
Наслупило 29 сентября 1882 года — день первого появле-
ния Миклухо-Маклая перед русской публикой. Зал Географи-
ческого общества был переполнен. Люди стояли в проходах,
стояли в смежной комнате.
«Ровно в 8 часов вечера, — сообщает «Петербургский ли-
сток», — вице-председатель общества П. П. Семенов ввел под
руку нашего путешественника. При его появлении раздался
оглушительный и долго не смолкавший гром аплодисментов.
За стол президиума быс1ро вошел уже украшенный сединой
Н. Н. Миклухо-Маклай, каждая черта которого говорила о
силе характера...»
«Милостивые государыни и милостивые государи! Через
восемь дней исполнится 12 лет, как в этой же зале я сообщил
288
господам членам Географического общества программу пред-
полагаемых исследований на островах Тихого океана, — так
начал свой доклад Миклухо-Маклай, доклад-отчет, доклад-
рапорт ученого высшему географическому учреждению Рос-
сии.— Теперь, вернувшись, могу сказать, что исполнил обеща-
ние, данное мною Географическому обществу: сделать все,
что будет в моих силах, чтобы предприятие не осталось без
пользы для науки».
Все газеты напечатали подробные обзоры .лекций Миклу-
хо-Маклая. Корреспонденты единодушию отмечали глубокое
внимание аудитории к тихой, лишенной всяческих внешних эф-
19 Путешествия 298
фектов, содержательной и скромной речи этого бледного,
усталого человека.
«Каждый, слушавший его, понимал, — писал один журна-
лист, — что он говорит только правду, что он рассказы-
вает только то, что сам видел, ничего не передавая с чужих
слов и постоянно проверяя на месте известное ему чужое на-
блюдение».
Миклухо-Маклай получил несколько приветственных адре-
сов от студенчества и от научных обществ России. Когда он
приехал в Москву и снова выступил со своими докладами, Об-
щество любителей естествознания присудило ему за работы
по этнографии и антропологии золотую медаль. Зная, что
многие путешествия ученый вынужден был совершать на соб-
ственные скудные средства, а иногда и в долг, так как сум-
мы, посылаемые ему Географическим обществом, были
ничтожны, общество выхлопотало ему 12 тысяч рублей из го-
сударственных средств на уплату долгов и 8 тысяч — на
обработку материалов, оставшихся в Сиднее.
Царь Александр III обещал издать рукописи Миклухо-
Маклая на собственный счет.
Однако далеко не все радовались успехам отважного уче-
ного. Не всем была по душе его защита темнокожих. В кулуа-
рах скептики и недоброжелатели пожимали плечами:
— Помилуйте, да что он сделал? Привез какие-то рису-
ночки, глиняные горшки... Что тут такого? Недоучившийся
студент, разыгрывающий благодетеля рода человеческого...
Да он и у дикарей почти не жил — сидел все больше в Сид-
нее. Да и что интересного в этих дикарях?
Царь так и не исполнил своего обещания. Труды Миклухо-
Маклая были напечатаны впервые только после Великой Ок-
тябрьской революции.
«Несмотря на то, что наблюдения ученого-путешест-
венника касаются туземцев Новой Гвинеи, Малайского архи-
пелага и Австралии, в общем расовом вопросе они могут
иметь поучительное значение и для нас», писал один прони-
цательный журналист.
Потому-то и насторожились чиновничьи, реакционные кру-
ги царской России. Папуасы были далеко, но забитые чува-
ши, мордва, вогулы — близко, под боком...
Сначала это была только настороженность, это был толь-
ко шопот о сомнительности научных заслуг, позже шопот
скреп и обратился в громогласную клевету.
...В конце 1882 года ученый покинул Россию, чтобы про-
должать свои исследования. Случай помог ему еще раз побы-
вать на Берегу Маклая. Когда пароход доставил его в Бата-
290
вию, оказалось, что на рейде стоит и грузится углем русский
корвет «Скобелев». Командир корвета контр-адмирал Копы-
тов согласился доставить путешественника на Новую Гвинею,
хотя ему это и было не совсем по пути.
Миклухо-Маклай перебрался на корабль. Помня, как ра-
довались когда-то туземцы, увидав на палубе клипера «Изум-
руд» быка, он по дороге, на одном из Молуккских островов, в
Амбоине, приобрел в подарок своим друзьям двух коз и двух
зебу: бычка и телушку.
17 марта 1883 года Миклухо-Маклай в последний раз вы-
садился на своем берегу.
М А Р Т
съехал на берег, на мысок Обсервации, и, увидез
там несколько старых знакомых из Гумбу, ска-
зал им, что буду завтра утром в Бонгу и что для
корвета нужна провизия: свиньи, таро, бананы и т. п. Боясь
лихорадки, я не рискнул в тот же вечер отправиться в другие
деревни и вернулся на корвет.
18 марта адмирал, несколько офицеров и я съехали на бе-
рег около деревни Бонгу. Сопровождаемые туземцами, ко-
торые, перебивая один другого, расспрашивали меня, где я
буду жить, когда начать строить мне хижину и т. п., мы обошли
деревню. Она показалась мне на этот раз как-то меньше и за-
пущеннее, чем в 1876—1877 годах. Припомнив расположение
деревни, я скоро открыл, что целые две площадки с окружаю-
щими их хижинами обратились в пустырь. Площадки заросли
травой, а на развалинах хижин рос кустарник. На мои вопро-
сы мне объяснили, что из туземцев, живших в этих хижинах,
одни перемерли, а другие выселились.
Сообразно с моими инструкциями, данными при отъезде в
1877 году, все девушки и молодые женщины были удалены;
оставалось только несколько безобразных старух. Помня так-
же мои советы, туземцы явились не только без оружия, но
даже и без малейшего украшения. Вид у них поэтому был се-
годня довольно мизерный (дикие, без украшений, лохматые,
напоминают одетого в лохмотья европейца), — тем более, что
почти вся молодежь отсутствовала. Одни были в Богата по
случаю происходившего там большого «ая» и «муна», другие,
вероятно, — в лесу, охраняя женщин.
295
Мой старый приятель Саул рассказал мне длинную исто-
рию о «тамо инглис»1, затем о приходе в Гарагаси «абадам
Маклай» (брата Маклая), как они, вероятно, называли г. Ро-
мильи 1 2.
Вспомнив, что я еще не видел Туя, я прервал разговор
вопросом о нем.
— Туй муэн сен (Туй умер), — ответил мне Саул.
Я очень пожалел о моем старом приятеле.
Я вызвал среди туземцев Бонгу большое волнение, объ-
явив, что привез им быка, корову, козла и коз. Все повторял»
за мною имена этих животных; все хотели их видеть сей-
час же. Я объяснил, что для привезенного скота надо по-
строить изгородь, чтобы животные не разбежались. Туземцы
много говорили, но никто не принимался за дело.
Еще раньше я убедился, что если дать туземцам какую-
нибудь вещь для общего пользования, дать всем вместе, а не
исключительно кому-нибудь одному, это всегда окажется
сшибкой: никто из них не станет заботиться об общей собст-
венности. Однако подарить привезенный скот кому-нибудь од-
ному или же дать им одно животное на несколько лиц тоже
казалось мне неправильным.
Сказав, что я приведу быка, корову и коз к заходу солн-
ца, я направился к тому месту, где в 1876—1877 годах стоял
мой дом.
1 «После моего отъезда, — докладывал путешественник Географиче-
скому обществу, — пришла из Мельбурна на Берег Маклая английская
шхуна с золотоискателями, которые полагали, что я скрыл наличие там
золота... Они нашли мою хижину в том виде, как я ее оставил; дверь и
замок были целы, плантация возле дома содержалась так хорошо, что
имела вид сада. Когда мистер П., участник экспедиции, коснулся замка —
полдюжины рук схватили его; папуасы объяснили ему знаками, что все
здесь принадлежит Мак лаю и ему нечего тут искать. Демонстрация эга
была настолько внушительна, что белые поспешили убраться».
2 Ромильи — английский чиновник, посетивший на английском
военном судне бухту «Астролябии».
«Г. Ромильи, — сообщил Миклухо-Маклай в том же докладе, — имел
случай видеться со мною в Сиднее, и я передал ему те знаки и слова, по
которым он мог быть узнан туземцами, как друг Маклая. Из рассказа вер-
нувшегося г. Ромильи я убедился, что все, даже мельчайшие подробности
моих советов были исполнены папуасами. Так, в течение многих часов,
пока он* не сделал известных знаков, ни один человек не осмеливался по-
дойти в своей пироге к шхуне, но как только он сделал знаки и сказал
условные слова, которым я его научил, — моментально все изменилось.
Десятки пирог подплыли к шхуне, и все начали кричать, произнося посто-
янно мое имя: «Маклай». Тогда г. Ромильи представился им как «брат
Маклая». После этого он был отведен к моему дому и вообще встречен
туземцами в высшей степени дружелюбно».
Есть основания полагать, что Ромильи был агентом, нарочно подослан-
ным к Миклухо-Маклаю.
296
Придя туда, я почти не узнал местности. Под большими
деревьями, которые некогда окружали мой дом, рос теперь
всюду большой кустарник; только местами, изредка, прогля-
дывали между зеленью посаженные мною кокосовые пальмы,
бананы и множество дынных деревьев, которые поднимались
высокими стволами значительной толщины1. Вместо широких
дорожек, содержавшихся всегда в большой чистоте, около
моей хижины оказались теперь всего две-три тропинки, по
которым можно было пробраться только с трудом.
Я пошел прямо туда, где прежде стояли оба дома. Между
кустами я нашел полдюжины еще стоявших свай. И это было
все. Когда я припоминал, с какими хлопотами я строил себе
дам, с каким терпением я разводил плантацию, мне трудно
верилось, что каких-нибудь пяти-шести лет было достаточно,
чтобы превратить все в глухой уголок густого леса. Это был
пример роскошного плодородия почвы.
Времени на размышления, однако, у меня не было. Я при-
казал сопровождавшим меня туземцам расчистить то место,
где в 1878 году у меня росла кукуруза и где, как мне показа-
лось, кустарник был не так част. Я велел выдергивать с кор-
нями небольшие деревца, что при большом числе рабочих рук
оказалось вовсе нетрудно. Расчищенное место на простран-
стве нескольких квадратных сажен было вскопано матросами,
взявшими с собою железные лопаты.
Я послал туземцев за водой, а сам с помощью своего слу-
ги амбоинца Яна и матросов стал рассаживать молодые
растения и семена, которые я привез из Амбоины. Принесен-
ная в бамбуках вода послужила для поливки вновь посажен-
ных растений. Не посадил я только семян кофе, отдав их
Саулу и некоторым другим туземцам, с тем чтобы они пере-
дали их жителям горных деревень: для кофейного дерева гор-
ный климат подходит больше, нежели климат Берега Маклая.
Туземцы, повидимому, интересовались всей этой процеду-
рой. Тем не менее я не был уверен, что мой эксперимент
удастся, и даже боялся, чтобы на вновь взрытую землю не
явились в тот же день или на другой день свиньи и не разрыли
новую плантацию; сделать же достаточно прочную изгородь
было невозможно. У меня нехватило времени, чтобы приглядеть
за сооружением самому, а туземцы были слишком возбуждены
приходом корвета и постройкой забора для скота у самой
деревни.
Я отправился лесом по хорошо знакомой тропинке <в Го-
1 Вообще я заметил, что дынное дерево очень быстро акклиматизи-
ровалось на Берегу Маклая. Теперь нет деревни, где бы оно не росло.
Примечание Миклухо-Маклая.
297
ренду, но и тропинка оказалась сильно запущенной; невысокий
тогда кустарник вырос теперь в большие деревья, так что зна-
комая тропинка показалась мне совершенно новой. Добрав-
шись, наконец, до того места, где шесть лет тому назад бы-
ла расположена деревня Горенду, я был поражен ее изменив-
шимся видом. Вместо большой деревни остались только две-
три хижины; все заросло до неузнаваемости. Мне сделалось
почему-то так грустно, что я поспешил выйти к морю и от-
правиться обратно на корвет.
После полдника и короткой сиесты я ^вернулся на берег н
пошел снова в Бонгу. Я чувствовал себя, как дома, и мне по-
ложительно кажется, что ни к одному уголку земного шара,
где мне приходилось жить во время моих странствований,
я не чувствую такой привязанности, как к этому берегу Но-
вой Гвинеи: каждое дерево казалось мне старым знакомым.
Когда я пришел в деревню, вокруг меня собралась толпа.
Многих знакомых я не мог досчитаться; многие показались
мне совершенно незнакомыми: в мой последний приезд они
были еще юношами, а теперь у них самих были дети. Только
некоторые старики оказались моими старыми приятелями.
Два обстоятельства особенно бросились мне в глаза. Во-
первых, мне и всем окружавшим меня представлялось, будто
только вчера, а не шесть лет тому назад, я был в Бонгу в по-
следний раз; во-вторых, мне показалось странным отсутствие
всякой дружественной демонстрации по отношению ко мне
со стороны папуасов после моего долгого отсутствия. Впро-
чем, подумав немного, я нашел второе обстоятельство совер-
шенно понятным: ведь я сам ничем особенным не выражал
своего удовольствия при возвращении сюда; что же мне уди-
вляться, если и папуасы не скачут от радости, увидев меня?
Были, однако, и такие среди них, которые, прислонясь к
моему плечу, .всплакнули и, всхлипывая, стали пересчитывать
умерших во время моего отсутствия: «и этот умер, — говори-
ли они, — и этот, и этот». Всем хотелось, чтобы я по-старому
поселился между ними, но на этот раз уже в самой деревне;
хотели также знать, когда я опять вернусь и что им делать,
если «тамо инглис» снова появятся.
Несколько мальчиков, перегоняя друг друга и запыха-
вшись, прибежали с известием, что «тамо русс» с «буль боро
русс» (большая свинья) приближаются в «кабум ани боро»
(в шлюпке очень большой). Все бросились бежать; я тоже
последовал за толпой.
Действительно, большой баркас шел недалеко от берега.
Так как из-за отлогости берега большому баркасу нельзя
298
было подойти к нему, офицер скомандовал нескольким мат-
росам, чтобы они, засучив панталоны, соскочили в воду.
Жители Бонгу, Горенду и Гумбу молча большой толпой
стояли вдоль берега, следя за каждым движением людей.
Двое матросов держали концы веревок, привязанных к рогам
бычка. Бычок выскочил из накренившегося на один бок бар-
каса и, очутившись в воде, направился сперва вплавь, а за-
тем бегом к берегу, так что матросам было не легко удержи-
вать его. Бычок бежал вдоль берега и тянул за собой бегу-
щих матросов. Было крайне смешно наблюдать, как около
сотни туземцев при виде нового для них животного, которое
представлялось им громадным — больше дикого кабана! —
рассыпались во все стороны; одни полезли на деревья, дру-
гие бросились в море.
За бычком последовала корова, оказавшаяся гораздо
смирнее его. За нею появился козел в сопровождении коз.
Матросы вели их за веревки, привязанные к рогам. Вся эта
процессия направилась в деревню, куда поспешил и я, чтобы
распорядиться и приказать туземцам помочь матросам.
В деревне была сооружена изгородь метров пятнадцать в
квадрате для бычка и коровы. С некоторым затруднением мат-
росы заставили их перепрыгнуть через высокий порог изгороди.
Калитка была сейчас же заколочена, так как я полагал, что
пройдет некоторое время, пока животные привыкнут к свое-
му новому положению.
Матросы с баркаса, пришедшие посмотреть на деревню,
наломали в лесу молодых ветвей и бросили их за изгородь.
Невидимому, угощение пришлось по вкусу корове, которая
тотчас же принялась жевать ветки. Бычок же был очень не-
спокоен: он ходил вдоль изгороди, нюхая воздух, как бы
ища выхода. Только присутствие матросов, которые ухажи-
вали за животными во время переезда из Амбоины, успокаи-
вало их. Наконец, рога были освобождены от веревок, и жи-
вотные, кажется, почувствовали себя спокойнее.
Козла и коз, за неимением другого помещения, я предло-
жил туземцам поместить в одну из хижин и сказал, чтобы
женщины принесли им завтра молодого унана. Один матрос
заметил, что нужно бы показать туземцам, как доят коз.
Когда спрошенный мною табир был принесен и матрос стал
доить козу, все туземцы сбежались посмотреть на это диво.
Возгласам и расспросам не было конца, однако никто не от-
важился попробовать молоко, которое и было выпито матро-
сами.
Солнце уже садилось, и я сказал матросам, что им пора
собираться на корвет. Оба матроса, находившиеся за изго-
299
ролью, вынуждены были перепрыгнуть через забор, так как
калитки не было. Я продолжал давать туземцам кое-какие
инструкции относительно их поведения в случае прихода бе-
лых, когда внезапные возгласы туземцев заставили меня обра-
тить внимание на бычка. Оказалось, что после ухода матро-
сов он стал очень беспокоен, все бегал вдоль изгороди и, как
мне сказали туземцы, хотел сломать забор.
Я поспешил к изгороди и увидел, что бычку удалось в
одном месте рогами разворотить верхнюю часть забора. Сбе-
жавшиеся туземцы приводили беднягу в ярость. Он еще раз
бросился к забору с нагнутой головой, и еще несколько па-
лок вылетело из изгороди. Не успел я крикнуть одному ту-
земцу, чтобы он сбегал за тамо русс, как бычок, отбежав
немного, ринулся опять к забору, но на этот раз уже с явным
намерением перескочить через него. Это ему удалось, и он,
выбравшись на свободу, полетел, как бешеный, по деревне.
Туземцы быстро попрятались кто куда. Я остался один
и мог видеть, как телке удалось тоже перескочить через
ограду и побежать вслед за бычком. Сомневаясь в удаче,
я все же скорым шагом пошел по тропинке к морю, где и
встретил возвращающихся матросов. Я в двух словах расска
зоо
зал им, в чем дело. Они отвечали, что, вероятно, удастся за-
гнать бычка обратно, так как он очень ручной.
Когда мы вернулись в деревню, оказалось, что бычок и
телка нашли тропинку, ведущую в лес. Я послал туземцев
в обход, чтобы не допустить. бычка зайти слишком далеко:
матросы же должны были, стараясь по возможности не пу-
гать животных, попытаться загнать их обратно в деревню.
Не стану распространяться далее. Вся эта история кончи-
лась тем, что попытка наша вовсе не удалась; завидев людей,
бычок стремительно пустился вперед, а туземцы, разумеется,
разбежались в разные стороны. За бычком последовала
и телка, и интересная парочка унеслась на ближайшие
холмы.
Было уже темно, когда мы вернулись на корвет после по-
стигшей нас неудачи. Происшествия дня так утомили меня,
что, несмотря на большое желание, я не мог исполнить обе-
щанного, то есть вернуться ночевать в Бонгу.
19 марта на рассвете корвет «Скобелев» снялся с якоря и
направился к островку Били-Били. Так как предполагалось
сделать съемку порта князя Алексея, то для нас было очень
важно иметь переводчиков, потому что диалектов жителей
архипелага Довольных людей несколько, и они мне неиз-
вестны; в Били-Били же я мог рассчитывать найти кого-ни-
будь из знакомых, которые согласились бы отправиться с
нами.
Подходя к деревне, мы уменьшили ход и спустили шлюп-
ку. Я направился к деревне. На берегу нас ожидала большая
толпа, ‘узнавшая меня и вопившая: «О, ’Маклай! О, ’Маклай!
Э-мем! Э-аба! Гена!»
Несколью пирог приблизилось к шлюпке. В одной из них
находился Каин, в другой — Марамай, Гассан и другие. Что-
бы не терять времени на лишние переговоры, я предложил им
всем следовать за мною на корвет, обещая дать табаку и гвоз-
дей. Каин перебрался ко мне в шлюпку и стал предлагать все-
возможные вопросы, на которые я, из-за недостатка времени,
не мог отвечать.
Очутившись на палубе, туземцы были очень смущены и
перепуганы шумом машины и присутствием «множества мат-
росов. Они сейчас же стали просить меня отпустить их домой.
Сказав Каину и Гассану, что мне их нужно для того, чтобы
говорить с людьми острова Сегу, куда идет корвет, я щедро
роздал остальным то, что им было обещано — табак и гвоз-
ди,— и отпустил их, задержав Каина, Гассана и Марамая
(Марамай сам пожелал отправиться с нами). Когда корвет
двинулся, я почти насильно должен был удержать Каина;
301
Гассан же, улучив момент, когда я на него не смотрел, взо-
брался на полуют и оттуда бросился в море.
Когда корвет проходил мимо островка Урему, где я в
1877 году посадил несколько кокосовых пальм, я увидел с
удовольствием, что все они принялись и росли хорошо. Каин
и Марамай, указывая на них, повторяли мое имя, пригова-
ривая: «нуи Маклай, мунки Маклай» («остров Маклая, коко-
сы Маклая»), «навалобе Маклай Уремя и на таль атар»
(«когда-нибудь Маклай приедет в Урему и там построит себе
дом»).
Пройдя пролив между островом Сегу и материком, корзет
бросил якорь у западного берега острова Сегу. Так как было
еще не поздно, в тот же день было сделано еще несколько
промеров.
Я отправился с несколькими офицерами на паровом бар-
касе осмотреть бухту обширного порта князя Алексея., Когда
я воротился на корвет, мне было сообщено, что Каин и Мара-
май последовали примеру Гассана, то есть, воспользовавшись
приблизившейся пирогой, прыгнули в воду и более не воз-
вращались.
Хотя я отчасти извинял страх туземцев, но все-таки их
поступок сильно раздосадовал меня.
21 марта
До восхода солнца я отправился в деревню Сегу и отпу-
стил шлюпку. Кругом не было видно ни души, но я был убе-
жден, что туземцы скоро покажутся, и не ошибся. Не только
мужчины явились ко мне, но от них не отстали и женщины.
Явился и Каин. Радостно пожимая мне руку, он сказал, что
вчера он только потому сбежал с корвета, что боялся оста-
ваться среди тамо русс один, без меня; а со мною готов вер-
нуться хоть сейчас и отправиться, куда я пожелаю. Я поймал
его на слове и предложил ему отправиться со мною в деревню
Бомбассия, про которую я только слышал в 1876 году, побы-
вать же там мне не удалось.
Кроме Каина, я взял с собою еще и моего амбоинца Яна.
В небольшой пироге мы отправились к реке Аю; затем через
узкий приток, пр имени Мзде, мы переплыли маленькое озеро
Аю-Тенгай, окруженное лесом. Около тропинки мы вытащи-
ли пироги на берег п втроем отправились вперед.
Часа через полтора мы пришли к деревне. Жители ее
сперва бросились было бежать, но несколько слов, сказанных
Каином, успокоили их совершенно. А когда я роздал им кое-
какие подарки, вся деревня — и мужчины и женщины —
сбежалась, чтобы получить от меня что-нибудь; мужчинам
302
я давал табак и гвозди, женщинам — бусы и красную мате-
рию, разорванную на длинные полосы.
Мне предложили купить здесь очень интересный для меня
щит, — не деревянный, а сплетенный из ротанга. Этот щит
был приобретен туземцами от жителей Кар-Кара. Владелец
щита хотел получить за него топор, которого у меня с собою
не было, но не хотел доверить щит мне и подождать, пока
я пришлю ему топор с Каином; он не хотел также итти на
корвет, где мот бы получить топор, и потому от щита мне
пришлось отказаться. Тем не менее мне удалось приобрести
копье, лук и стрелы весьма тщательной работы и этим по-
полнить небольшую коллекцию папуасского оружия. В осо-
бенности искусно были вырезаны наконечники стрел, с раз-
ными зарубками и засечками.
Когда нам подали угощение из вареного таро, я пожелал
узнать, употребляют ли здешние жители особые табиры, на ко-
торых подавалось бы исключительно человеческое мясо. Ответ
я получил отрицательный. Мне сказали, что человеческое мясо
варится в обыкновенных горшках и подается в обыкновенных
табирах. Так как мясом сегодня не угощали, то на этот раз
я мог быть уверен, что мне не преподнесут человеческого мяса.
Мы вернулись на корвет как раз перед самым ливнем. От
адмирала я узнал, что он намеревался сняться на следующий
день. Это меня крайне удивило и опечалило, так как на кар-
ту еще не было нанесено и половины обширного порта князя
Алексея. Все бухточки и якорные места около островов Рои,
Тиара, Грагер, то есть вся южная часть этого порта, не зна-
чилась еще на карте, сделанной офицерами корвета «Ско-
белев».
Я несколько раз начинал доказывать адмиралу, как было
бы хорошо распространить промер и на остальную часть
порта. Адмирал, однако, оставался непреклонен, говоря, что
уже и так сделано все необходимое, что нужно крайне
дорожить временем. Мне было очень досадно, что не русскому
военному судну удастся сделать полную карту отличного
порта *.
22 марта
Встав до рассвета, я отправился на мостик и сделал эскиз
гор Мана-боро-боро и архипелага Довольных людей. Силь-
ный противный ветер помешал нам сняться, и я отправился на
небольшой островок, по имени Мегаспена, покрытый расти-
тельностью и во многих местах удобный для причаливания
1 Я не ошибся: месяцев пять-шесть спустя была сделана съемка
южной части порта князя Алексея германским корветом; даже бухточки
были названы немцами. Примечание Миклухо-Маклая.
304
шлюпок. Оттуда я переехал на остров Сегу, отыскал Каина и
через него спросил туземцев, которые считают остров Мегас-
пена своим, согласны ли они дать мне этот остров для того,
чтобы построить там дом в случае моего возвращения. Все
не только согласились, но были очень довольны, услышав, что
я поселюсь недалеко от них.
23 марта
Снялись с якоря в шесть часов; около восьми проходили
пролив «Изумруд» между Новой Гвинеей и островом Кар-
кар.
2) Путешествия
Черными линиями указаны маршруты морских путешествий, со-
вершенных Н. Н. Миклухо-Маклаем в течение^шестнадцати лет
(с 1871 по 1887 г.).
1883-1888
аступил последний период жизни великого путе-
шественника. Ревматизм и малярия — тяжелые
следствия его самоотверженного труда в тропи-
ческих странах — мучили его все сильнее и сильнее.
Он больше не ездил ни на острова Адмиралтейства, ни на
Малакку, ни на Новую Гвинею. Был ли он уже не в силах
много и напряженно двигаться или чувствовал, что жить
ему осталось недолго и торопился упрочить сделанное? Как
бы там ни было, в последние годы жизни он стремился обра-
ботать добытый материал, а не добывать новый.
Миклухо-Маклай больше не путешествует.
Он женился, живет теперь в Сиднее и деятельно приводит
в порядок коллекции, дневники, записки, рисунки.
В 1884 году Германия оккупировала северо-восточную
часть Новой Гвинеи. Берег Маклая, на котором каждый кло-
чок земли был обработан туземцами и вдоль и поперек исхо-
жен и изучен неутомимым русским путешественником, стал
добычей германского империализма. Немцы назвали захвачен-
ную землю «Землей императора Вильгельма».
«Туземцы Берега Маклая протестуют против присоедине-
ния к Германии», телеграфировал Миклухо-Маклай Бисмарку
от имени своих подзащитных.
В 1886 году ученый вновь отправился в Россию. Ему хоте-
лось сдвинуть с мертвой точки печатание своих научных тру-
дов и сделать последнюю попытку облегчить судьбу папуасов.
Приехав в Петербург, он начал пропагандировать идею
создания на одном из островов Тихого океана русской коло-
нии. Это не должна была быть колония в обычном смысле
слова — золотое дно для торгашей и промышленников, отни-
мающих у туземцев землю, наживающихся на их подневоль-
ном труде под защитой пушек и ружей; нет, колонисты, по
309
мысли Маклая, должны были селиться только на свободных,
не занятых туземцами землях и жить плодами труда рук
своих. С этим проектом Миклухо-Маклай обратился к царю,
к министрам и непосредственно, через газеты, ко «всем же-
лающим».
Желающие откликнулись сотнями писем, но царь колонию
запретил.-Очередное обращение Миклухо-Маклая к «власть
имущим» — на этот раз к правительству царской России —
окончилось тем же, чем кончались его предыдущие обраще-
ния — к «Высокому Комиссару» английских владений или к
губернатору Нидерландской Индии, — ничем. Колониальные
английские и голландские власти и правительство царской
России, естественно, не могли выступать в той роли, какую
предлагал им Маклай, — в роли защитников порабощенных
народов.
Реакционная пресса, узнав об отказе царя, поторопилась
исказить идею ученого, а заодно оболгать и его самого и тех
смелых тружеников, которые откликнулись на его призыв;
черносотенное «Новое время» называло его «шарлатаном»,
другие газеты и журналы — «тихоокеанским помещиком»,
«папуасским королем»...
Так потерпела крушение заветная мечта путешественника.
Миклухо-Маклай быстро старел. Он не только старел, — он,
по выражению одного современника, «дряхлел». Трудно было
поверить, что ему не 60, а всего только 40 лет.
«Он сильно похудел, характерное лицо его покрылось мор-
щинами...» пишет корреспондент одной благосклонной к Мак-
лаю газеты. «Только тогда, когда он начинает говорить о
своем береге и его обитателях, голос его крепнет и глаза,
уныло перебегающие с предмета на предмет, внезапно ожи-
вают».
В 1886 году ученый преподнес в дар Академии наук свои
коллекции. В 1887 году он съездил в Сидней. Он торопился
привезти на родину жену, детей и все бумаги. Обосновавшись
в Петербурге, на Галерной улице, он принялся обрабатывать
свои записи. Отек легких душил его, ревматизм и невралгия
вызывали острую боль, но напряжением воли он пытался одо-
леть болезнь, как одолевал когда-то лихорадку, путешествуя
по Новой Гвинее и Малакке. Он диктовал, диктовал по семь,
по восемь часов в лень. Невозможно было оставить черновики
неразобранными. Обдумать и продиктовать все до конца, до
последнего листочка — вот она теперь, та вершина, которую
во что бы то ни стало нужнс взять. Ведь лазил же он больным
на горы, переходил по грудь в -воде болота и реки.
Но на этот раз болезнь одолела его.
310
15 апреля 1888 года в газетах появилось объявление:
«Вчера в клинике Виллие, в Санкт-Петербурге, »в 8 часов
30 минут вечера, скончался на 42-м году жизни после продол-
жительной и тяжелой болезни Николай Николаевич Миклухо-
Маклай. Смерть застала Николая Николаевича тогда, когда
он обрабатывал второй том записок о своих путешествиях».
— В лице Николая Николаевича, — произнес на могиле
один из его ученых коллег, — мы хороним человека, который
прославил наше отечество в самых отдаленных уголках мира.
В самом деле, Новая Гвинея удалена от России на тысячи
и тысячи километров. Этот тихоокеанский остров действи-
тельно может быть назван «удаленным уголком мира». Но
тамошние люди оплакивали отъезд русского путешественника,
как отъезд родного человека, и многие годы ожидали его воз-
вращения. Память о нем продолжала жить на берегу залива
«Астролябии» вместе с ростками посаженных им деревьев,
вместе с курчавой темнокожей девочкой, которой он дал рус-
ское имя «Мария»; и долго еще стальной топор именовался
там «топор Маклай» и арбуз — «арбуз Маклай». Уже в на-
чале нашего столетия на островке Били-Били этнографы запи-
сали легенду, сложенную папуасами о Маклае:
«Пришел Маклай и сказал нашим предкам: каменные то-
поры не острые, они тупые. Бросьте их в лес, они не годятся,
тупые. Маклай дал им железные ножи и железные топоры...»
В 1884 году Берег Маклая и в^я северо-восточная часть
острова были захвачены Германией. На карте появилось но-
вое имя: «Земля императора Вильгельма». Так совершилась
над обитателями Бонгу, Горенду, Гумбу предсказанная Мак-
лаем судьба. Известно, что в наказание за мятеж против по-
работителей все население островка Били-Били было изгнано
немцами из родных деревень...
После первой империалистической войны, в которой Герма-
ния потерпела поражение, «Земля императора Вильгельма»
вместе с прочими германскими колониями отошла к победи-
телям. 'Мандат на управление ею получил Австралийский
Союз, то есть фактически Англия, одна из старейших
колониальных держав мира. На Новую Гвинею пришли другие
хозяева и принесли с собою другие методы управления—внеш-
не, быть может, и более мягкие, чем германские; но, каковы бы
ни были формы империалистической политики, существо ее
всегда одно и то же — служить целям корысти и наживы ме-
трополии за счет эксплоатации порабощенной страны, за
счет труда ее жителей и богатств ее природы.
А богатства Новая Гвинея хранит в себе немалые. Леса ее
311
богаты сандаловым деревом, недра — золотом и алмазами. Не-
даром и немцы, и англичане, и голландцы, и итальянцы, и
французы посылали на Новую Гвинею столько экспедиций.
После отъезда Маклая на берегах, исследованных им, побыва-
ли Финш, Ромильи, Целлер, Хаген, Ханке, Нейхауз... Финш
прилежно изучил все напечатанное Маклаем о нравах и обы-
чаях папуасов; посещал те же деревни, что и Маклай, стара-
ясь во всем подражать ему: заводил дружбу с туземцами,
зарисовывал их самих и их хижины... Экспедиции на Новую
Гвинею — в глубь страны и на ее берега — ботанические, гео-
графические, этнографические, богато снабженные научными
приборами, инструментами, оружием, палатками, хиной, кон-
сервами, следовали и .в XIX и в XX веке одна за другой.
Наконец в 1923 году, в один мутный, дождливый день, на
илистые воды реки Барой рядом с челноками первобытных
людей опустился мощный современный гидроплан. Это была
экспедиция Франка Герли, прибывшая из Австралии в «неве-
домую страну папуасов».
«Перелет был чрезвычайно опасный, — пишет Герли. —
Мы летели над береговой полосой, усеянной рифами. Нужно
было пролететь около 400 километров. В течение всего пути
нам сильно мешал дождь, низкие, тяжелые облака и непро-
ницаемые туманы... Глядя в бинокль вниз, невозможно было
в точности определить, где кончается земля и начинаете»
вода. Дождь лил непрерывно, изредка сменяясь густым тума-
ном. Мне чудилось, будто сама река состоит из жидкого ила.
Дельта реки — гигантское болото. Там, где отлив обнажал
покрытые илом острова, там на высоких сваях гнездились
непрочные жилища туземцев...
Дождь был такой сильный, что капли его хлестали по
лицу, словно крупные градины. Аппарат, подхватываемый
ветром, беспомощно нырял во все стороны. Между тем горю-
чее вот-вот должно было кончиться. На наше счастье, однако,
тучи вскоре рассеялись, и мы увидали внизу пять широких
устьев реки...
Мы медленно заскользили по воде. От берега нам на-
встречу отчалили сорок нагруженных воинами пирог. Скоро
они окружили нас. Ударами весел о борты челноков они про-
изводили оглушительный шум. Это был дикий, варварский
привет. Мы опасались несчастья: если пироги подойдут слиш-
ком близко, пропеллер неминуемо разорвет их в куски...
При заходе солнца в дар нашему гидроплану была при-
несена свинья, которую туземцы торжественно водрузили на
одном из его крыльев».
Экспедиции на Новую Гвинею обогатили музеи Европы
312
коллекциями папуасской утвари, оружия, одежды, а библиоте-
ки — многотомными сочинениями о флоре и фауне Новой Гви-
неи, о ее темнокожих обитателях, климате, реках, горах и
болотах... И все-таки мы не знаем даже названий всех тех
племен, которые населяют Новую Гвинею. Четырнадцать лет
тому назад в горах были открыты племена — около двухсот
тысяч папуасов, которые никогда не видали ни одного евро-
пейца. Горные папуасские племена до сих пор остаются белым
пятном на этнографической карте. Недаром Герли постоянно
именует Новую Гвинею «таинственной», «загадочной» и «опас-
ной».
Пришельцы свободно хозяйничают лишь на берегах, вывозя
медь и каучук, золото и драгоценное дерево... Как далеки инте-
ресы этих пришельцев от тех интересов, которые вели Маклая
в его славный путь! Напрасными — да и смешными!—были по-
пытки Финша «подражать» великому путешественнику: у Фин-
ша нехватало самых существенных черт Маклая—его благо-
родства и его правдивости. Да и цели у них были разные. Ми-
клухо-Маклай явился на Новую Гвинею, как исследователь
папуасских племен и как их защитник. Интерес его был бес-
корыстен, дружба надежна. Другие же ученые и их труды слу-
жили—иногда вольно, иногда невольно—иной, империалисти-
ческой, захватнической цели разведать сокровища чужой
страны, для того чтобы прибрать их к своим рукам, изучить
племена, населяющие страну, чтобы их поработить... Финш,
ходивший по тем же деревням, что и Маклай, состоял на
службе у германского коммерсанта Адольфа фон Ганнемана>
и цель его путешествия была кратко, но вполне отчетливо из-
ложена в инструкции, врученной ему Ганнеманом:
«Исследовать неизвестные берега Новой Гвинеи... и устано-
вить дружественные отношения с туземцами, чтобы приобре-
сти от них возможно больше земель».
За пароходом, на котором плавал ученый этнограф, сле-
довал другой пароход — военный — и водружал на папуасских
землях германский флаг.
...После первого путешествия Миклухо-Маклая на северо-
восточный берег Новой Гвинеи прошли три четверти века.
И все-таки огромный остров, площадью в 790 квадратных ки-
лометров, может считаться еще неисследованным. Исследова-
ны и покорены, в сущности, только его берега. Сердце страны
заслонено от нашествия иноземцев горами, лесами, болотами
и упорным недоверием туземных племен. Люди каменного века
недаром чуют опасность, недаром уходят подальше в горы. Па-
пуасские копья, орнаменты, табиры бережно упаковывают и
бережно отправляют в музеи; зато самих папуасов пришельцы
3’3
беречь не намерены; и сами туземцы, и их жизненный уклад, и
их верования, и их обычаи являются лишь досадной помехой
для хищных планов завоевателей.
В начале второй империалистической войны огромные тер-
ритории на Тихом океане удалось захватить японцам. Среди
тысяч островов, оккупированных Японией, был и остров Новая
Гвинея. Те преступления, которые на Западе совершали немцы,
на Востоке совершали их союзники—японцы. И те и другие
вели истребление мирных народов под лозунгами, которые
были созданы человеконенавистническими теориями расизма.
Вряд ли Миклухо-Маклай, при всей его прозорливости, мог
представить себе те страшные бедствия, которые принесет че-
ловечеству— а в том числе и островитянам Тихого океана—за-
рождающийся на его глазах империализм. Но великий ученый
уже тогда разглядел в псевдонаучных теориях полигенистов
начало расизма, предвидел кровавые выводы, которые при
желании можно сделать из этих теорий.
Совместными усилиями свободолюбивых народов Новая
Гвинея освобождена от японских захватчиков. Фашизм потер-
пел поражение. Но проповедь национального неравенства все
еще звучит в мире, порою приглушенней, порою громче, питая
собою разбойничьи планы империализма — те самые планы, ко-
торые так неутомимо и доблестно разоблачал предшественник
всех антиимпериалистов и антифашистов мира — русский уче-
ный Николай Николаевич Миклухо-Маклай.
ОТ РЕДАКЦИИ
Николай Николаевич Миклухо-Маклай принялся за обра-
ботку своих дневников лишь в последние месяцы жизни, уже
прикованный к постели тяжелой болезнью. Смерть прервала его
труд. Путевые дневники, научные статьи и заметки, отдельные
отрывочные записи и богатейшие коллекции остались неразоб-
ранными. Почти все материалы, собранные Миклухо-Маклаем
ценою многолетних усилий, дошли до нас в сыром, необрабо-
танном виде.
Впервые дневники Миклухо-Маклая были опубликованы в
1923 году издательством «Новая Москва».
В 1936 году они вышли в Детиздате с некоторыми сокра-
щениями.
И, наконец, в 1941 году появилось академическое издание
трудов Миклухо-Маклая.
По решению Академии наук СССР были изданы в двух
томах все дневники, все научные статьи великого русского
путешественника, а также его письма в защиту темнокожих
островитян Тихого океана.
Таким образом, советский читатель имеет теперь полную
возможность ознакомиться с борьбой Миклухо-Маклая за не-
зависимость первобытных племен и оценить тот крупный
вклад, который сделал русский ученый в мировую науку.
Наше издание, обращенное к молодежи и широкому чита-
телю, естественно, отличается от всех предыдущих. Задачи,
которые ставила перед собой «Библиотека путешествий», заду-
мывая эту книгу, иные, чем те, которые стояли перед другими
изданиями: с одной стороны, эти цели ограниченнее, с дру-
гой — шире.
Наша книга адресована читателю-неспециалисту. Поэтому
редакция считала не только возможным, но и необходимым
315
опускать некоторые, слишком подробные, описания туземных
обычаев, особенностей флоры, фауны или климата, которые
могут представлять интерес лишь для специалиста-этнографа,
зоолога, ботаника, метеоролога и др.
Мы стремились не столько сообщить возможно большее
количество сведений, сколько помочь читателю воссоздать об-
раз великого человека, сделать явным и ощутимым значение
его беспримерного подвига.
Этой задаче служат и биографические очерки Лидии Чу-
ковской, в основу которых положены статьи, дневники и
письма самого Миклухо-Маклая.
Мы публикуем путевые дневники не всех, а только трех экс-
педиций Миклухо-Маклая — только дневники, которые он вел
во время своего пребывания на берегах залива «Астролябии».
Записки путешественника об экспедициях на полуостров
Малакку, на берег Папуа-Ковиай, на острова Тихого океана
даны нами лишь в отрывках, включенных в биографические
очерки.
Эти путевые записки, бесспорно, тоже имеют огромную
научную ценность, но не в них, а именно в тех дневниках,
которые вел Миклухо-Маклай на берегу, названном его име-
нем, описан главный общественный и научный подвиг путе-
шественника; именно эти дневиики раскрывают перед нами его
внутренний облик, показывают ту настойчивую борьбу за до-
верие и дружбу первобытного племени, дружбу, полную та-
кого глубоко-человечного смысла, увенчавшуюся таким небы-
валым успехом...
Желая подчеркнуть, сделать острее и явственнее напряжен-
ность отдельных положений, редакция считала себя в праве
облегчать сложное строение фразы, заслоняющее порою про-
стой и в высшей степени драматический смысл событий.
Это право опирается не только на авторитетные высказы-
вания специалистов, работавших над академическим изданием
трудов Миклухо-Маклая, но и на свидетельство самого автора
дневников, сожалевшего, что он не успел подготовить свои
дневники к печати.
Иллюстрации художника В. А. Милашевского явились ре-
зультатом работы над подлинными зарисовками Миклухо-
Маклая, сделанными путешественником во время его экспе-
диций. Стремясь к точности и документальности, художник
изучил не только рисунки путешественника, но и фотомате-
риалы, опубликованные Академией наук СССР в издании
трудов Миклухо-Маклая, а также экспонаты, хранящиеся в
музеях Москвы и Ленинграда.
Редакция «Библиотеки путешествий» считает своим долгом
316
выразить искреннюю признательность кандидату исторических
наук, сотруднику Института этнографии Академии наук
СССР, И. А. Бутинов у, профессору А. А. Губеру, док-
тору исторических наук, профессору С. А. Токареву, ди-
рекции Музея этнографии в Москве, работникам Зоологиче-
ского музея 'Московского университета за их ценные указа-
ния, советы и помощь в работе редакции над этой книгой.
К ЧИТАТЕЛЯМ
Просим дать отзыв о содержании книги и ее
оформлении, В отзыве укажите свой адрес, про-
фессию и возраст.
Библиотечных работников издательство про-
сит организовать сбор читательских отзывов на
эту книгу.
Весь материал направляйте по адресу: Моск-*
ва, Сущевская, 21, изд-во «Молодая гвардия».
СОДЕРЖАНИЕ
Тамо русс — человек^из России — очерк Лидии Чуков-
ской ......................................... 5
Дневник Мйклухо-Маклая, 1871 — 1872 (Первое путе-
шествие на новую Гвинею)..................... 23
1872 — 1876—очерк................................. 219
Дневник 1876 — 1877 (Возвращение в бухту «Астро-
лябии») .......................•............ 237
1877 - 1883-очерк................................. 277
Дневник 1883 (Последняя поездка на Берег Маклая) . 293
1883,— 1888—очерк................................. 307
От редакции....................................... 315
Отв, редактор И. Сергеев
Худож. редактор С. Иодловвч
Техн, редактор М. Терюшин
ft
Подписано к печати 141Ш 1917 г. А02355.
Печ. л. 20. Уч.-изд. л. 21. Бум. 60х92|м.
Тираж 2-й завод 31.000.—50000 Цена 11 руб.
Зак. 1385.
ft
Типография «Красное знамя» изд-ве
ЦК ВЛКСМ «Молодая гвардия».
Москва, Сущевская, 21.