Записки полицейского
Жестокосердный-джаксон
Ъ,Ы,Ь
Близнецы, или двойни
Невинноосужденный
Вдова
Мэри Кингсфорд
Ловкие промышленники
Ловля
Текст
                    АЛЕКСАНДР ДЮМА
3АПИС КИ
ПОЛИЦЕЙСКАГО
или
ДЕВЯТЬ УГОЛОВНЫХЪ
СЛЕДСТВИЙ
В СССР ИЗДАЕТСЯ ВПЕРВЫЕ

ЗАПИСКИ ПОЛИЦЕЙСКОГО или ДЕВЯТЬ УГОЛОВНЫХ СЛЕДСТВИЙ просмотренные и сообщённые Александром Дюма, отцом Москва “ИНФОАРТ“/“НАУКА“ 1990
Мы надеемся доставить удовольствие Цашим читателям, предлагая самые интересные главы книги, снискавшей не- сколько лет тому замечательный успех в Англии. Эти главы были выбраны, переведены, сокращены и даже округлены искусным и красноречивым писателем, г. Виктором Персе- валем, автором романа под заглавием “Царская любовь”, еще недавно изданного нами. Этот труд - плод вдохновения Александра Дюма, который доставил его нам при следую- щем письме: 10 января 1857 года. Любезный Денуайэ! “Прочтите же эти несколько страниц, которые я препро- вождаю к вам. Я только что получил их от переводчика: они кажутся мне любопытным рассказом о полиции наших со- седей. Если бы “Мушкетер” был бы в живых по настоящее вре- мя и не ожидал вечного воскресенья, я бы сохранил эти записки у себя. Весь ваш”, “Александр Дюма".
ЗАПИСКИ ПОЛИЦЕЙСКОГО ОЧЕРКИ АНГЛИЙСКИХ НРАВОВ Юношеские шалости, в которых главную роль занимала картежная игра (искренно признаюсь, не заключавшая ни- чего любопытного для наших читателей), принудили меня поступить в отделение лондонской городской полиции, ко- торая, не заключая ничего политического, имеет целью охранять личность и собственность каждого, наблюдать за злоумышленниками, покровительствовать невинным и сле- дить за наказанием виновных. Начальник этого отделения обратил на меня внимание и, подвергнув во многих второстепенных случаях испытанию усердие мое, стал постепенно возлагать на меня множество весьма важных и трудных поручений. Здесь мы расскажем любопытнейшие из них, не из су- етного авторского тщеславия, но чтобы передать публике весьма полезные сведения в деле, вполне заслуживающем внимания относительно английских нравов нашего времени. ЖЕСТОКОСЕРДЫЙ-ДЖАКСОН Я был отправлен в Феругам произвести следствие по делу о краже, учиненной в доме одного джентельмена, между тем как он, в сопровождении семейства своего, отправился на побывку в Лондон. Эта весьма ловко учиненная кража запутала дегёерий селения - лиц, игравших роль судей в комедиях Шекспира. Однако эту задачу не очень трудно было решить. Я очень скоро усмотрел, что кража учинена лицом, очень хорошо знавшим привычки и образ жизни этого дома; что лицо, преступное в этом деле, вполне знало цену вещам, им -3-
похищенным, а также и самое место, из которого оно их исторгло. Я немедленно построил мои батареи, расставив вокруг владения двух верных людей, которые не должны были выпускать из вида ни малейшего знака, ни малейшего дви- жения, ни даже слова отменно ловкой особы, Сары, открыв- шей кражу и давшей о ней знать. Эта хитрая пройдоха была доверенным лицом ограбленного семейства. Благодаря неусыпной бдительности, мне удалось получить несомненные доказательства ее виновности. Большая часть исчезнувших вещей была найдена в квар- тире этой женщины; довольно значительная сумма денег отыскана в квартире человека, прозывавшегося Давкинсом, тестя и соучастника виновницы. К несчастью, не было воз- можности узнать, куда запрятано было серебро и несколько ларцов с драгоценными вещами. Я был уверен, что часть этих драгоценностей была продана; ибо найденная в доме Давкинса сумма денег была вдвое больше той, которая объ- явлена джентльменом. Я немедленно велел взять под арест служанку Сару и ее тестя, и продолжал мой розыск. Вскоре оказалось весьма ясным, что со дня кражи оба преступника не выходили из Феру гама, из чего заключил я, что утайщик должен быть в самом селении или в ближайших его окрестностях. Давкинс обратил драгоценные вещи в деньги; но кому мог он сбыть их? Это открытие было главной целью моих розысков. Ни допросы, ни угрозы, ни обещания, ничто не могло вырвать этой тайны из уст преступников: на все они отвечали неизменным молчанием. Я мог рассчитывать только на собственную проницатель- ность и, благодаря Бога, она не изменила мне. Я еще никакой явной улики не нашел, чтоб иметь право подозревать того или другого, как вдруг Сара сама навела меня на следы открытия. Накануне дня, назначенного судьей уголовных дел ко второму допросу арестованных, Сара потребовала перо, чер- нил и бумаги, чтоб писать к какому-то г. Джаксону, у которого она когда-то была в услужении. Я узнал об изъ- явленном желании арестантки, желании, тотчас же испол- ненном и, само собою разумеется, по написании письма и вручении его тюремщику, я его первый прочел. -4-
Это письмо, написанное с отменной осторожностью, ни- чего не объясняло, но имело в форме своей какой-то дух повелительности и требования весьма странный, если пред- ставить себе должное отношение обоих лиц, хозяина и слу- жанки. Просьба, заключавшаяся в этом письме, была, сама по себе, довольно обыкновенная, но выражения ее казались странными. Сара говорила прежнему хозяину своему, что в уважение некогда оказанных ею услуг, он благоволил бы в следующее утро выслать ей для законной защиты ассистента. Первые восемь слов второго предложения “какая-бы ни была причина, вы не должны отвергать моей просьбы", были резко подчеркнуты, сверх того я с большим трудом заметил, что слово причина было заменено словом важность. - Арестантке не было никакой надобности портить бу- магу для подобной просьбы, - сказал мне тюремщик: старый Джаксон и шести пенсов не даст, чтобы кого-нибудь спасти от виселицы. - Я с вами согласен, любезный, - сказал я тюремщи- ку: - Скажите мне, вы лично знаете бывшего хозяина Сары? - В глаза никогда не видал его, г. Уатерс; но из верных уст знаю, что этот мошенник давнишний ростовщик, у которого нет ни веры, ни совести, ни чести: лупит страшные проценты за ничтожную ссуду денег и до того скуп и гадок с бедными людьми, что его иначе не называют здесь, как двойным именем - Джаксон-Жестокосердый. - Прекрасно; пошлите к нему, сейчас же, письмо, а завтра мы увидим... что увидим... добрый вечер!., добрая ночь!.. - Воздай вам Бог! сердечно благодарю вас, г. Уатерс; до завтра! Предчувствия мои сбылись. Спустя несколько времени, по прибытии арестантов в уголовный суд, гильфордский стряпчий, пользовавшийся в этом графстве большой изве- стностью, явился в суд защитником обвиняемых. По просьбе его - отменить суд, Сара и Давкинс были обратно отведены в тюрьму и адвокат воспользовался сво- бодою разговаривать с ними, сколько нашел это нужным. Соучастие в преступлении Давкинса уже не было сомне- нием для меня; но я не имел права требовать повального -5-
обыска в доме его, единственно потому, что вопреки своей крайней скупости, он снабдил бывшую служанку свою за- конной защитой и, допуская право этого обыска, если б оказался он бесполезным к открытию, то мог бы обратиться в клевету. Я написал в главную квартиру, расспросив у главноначальствующего, как вести дело в этом случае. Он отвечал, что на мне лежит обязанность преследования ра- зысканий, но что эти разыскания должны быть учиняемы с отменной осторожностью и что не должно бояться потери времени и денег, чтобы найти возможность напасть на до- казательство соумышления Джаксона. Забыл я упомянуть в надлежащем месте и времени, что после продолжительного совещания с арестантами, гильфор- дский адвокат предложил представить довольно значитель- ную сумму в залог, присовокупляя, что г. Джаксон удвоит ее, если это найдется нужным. Это предложение было от- вергнуто. Приговор над подсудимыми был отложен до сюррейских заседаний, которые должны были открыться только весной. Торопиться в разысканиях было бесполезно. Я расположился в селении как только мог удобнее, ни сколько не досадуя, впрочем, на мое сельское уединение, тем более, что жатва была во всем разгаре, а нет ничего милее, веселее и одушевленнее небольшого селения Феругам, когда хороша погода и когда изобильна жатва хмеля. Упиваясь с наслаждением прелестями сельской жизни, я втихомолку продолжал мои разыскания. Все мое внимание обращено было на ростовщика, и всякая подробность, сооб- щенная о его вкусах, характере и привычках, подтверждала нравственное убеждение мое о его виновности. Один страх о доносе мог исторгнуть из этого каменного сердца нужные деньги в защиту арестантов. Но мне нужно было доказа- тельство его преступления, а этого доказательства я не имел и не находил. Однажды в полдень, лежа на траве, я задумался о всег- дашнем предмете моих размышлений, вперяя взор в преле- стную картину жатвы хмеля, между тем как ум мой был занят старым ростовщиком моим, когда Гаррис, аптекарь, у которого я нанимал квартиру, подошел ко мне и сказал с самодовольным видом: -6-
- Подите, взгляните, любезнейший г. Уатерс, на самую странную вещь, а именно: на Жестокосердого-Джаксона, старую оглохшую жену его и молодых людей, его посто- яльцев: они все четверо собрались в корчме и распивают себе напропалую. - Как! скупой Джаксон мотает деньги в кабаке! - от- вечал я: - в самом деле стоит посмотреть. Я пошел за г. Гаррисом. Спустя несколько минут, мы вместе вошли в залу, где собралось это странное общество. Оно поместилось у окна. Указав мне на четырех пирующих, г. Гаррис оставил меня. Физиономия Джаксона вполне соответствовала тому про- звищу, которым наградили его. Это был мужчина роста высокого, костлявый, с холодным лицом, густыми бровями, скуластою челюстью. Ростовщику могло быть лет 60 и серые глаза его, глубоко ввалившиеся во впадины, сверкали ярким и диким взором. Много старее, жена скупца казалась по глухоте своей такою же недоступною, как дверь тюрьмы, ибо бесцветное, холодное и равнодушное лицо ее только тогда оживлялось мыслью, когда глаза ее натыкались на стоявшие перед нею крепкие напитки. Молодые люди, проживавшие в доме скупца, представлял и очаровательнейшую чету - и тот и другой были истинно благообразны и достойны внимания. Но чтоб видеть этих двух существ такими, какими создала их природа, не сле- довало останавливать внимания на них в ту минуту, в которую я увидел их в первый раз. Прекрасное лицо Генриха Роже, молодого супруга, было подернуто ярким румянцем; жена смотрела на него со слезами. Беспорядочное поведение мужа, казалось, тяжко огорчало ее. Вот в нескольких словах история молодой четы. Оба они были в услужении у одного богатого баронета в замке, лежавшем на расстоянии нескольких миль от Феру- гама. Однажды Жестокосердый-Джаксон, когда-то занимав- ший должность в адвокатской конторе, узнал о смерти одного отдаленного родственника, проживавшего в Лондоне. Ген- риху Роже доставалась сумма в 1,500 ливров. Джаксон сообщил об этом сокровищном открытии Генриху. Так как немедленному вступлению во владение этим наследством -7-
предстояли некоторые затруднения, Джаксон предложил мо- лодому человеку помогать в его нуждах и заняться этим делом. К крайнему удовольствию недальновидного Генриха, он отвел ему помещение в своем доме. Блестящая будущность в виду отвратила Роже от трудов; он оставил своего хозяина. Но прежде чем переселиться в дом мнимого друга, случайно ниспосланного ему, он женился на горничной своей прежней хозяйки. Это была миленькая брюнетка, которую звали нежным именем Клары. Со дня брака своего, месяца три тому, супруги, веря обещаниям Джаксона, ждали получения достояния, которое должно предоставить им средства устроить небольшое заве- дение. Беспечный взгляд Джаксона, при входе моем, убедил меня, что лицо мое, а также и мое звание, были ему неизвестны. Под прикрытием этой неизвестности, мне легко было занять место не в дальнем расстоянии от их стола. Собрание этих четырех лиц представляло взору странное зрелище. Генрих был пьян. Буйная веселость его приглашала на ликование всех, кому угодно было принять участие. Он предлагал выпить направо и налево, обращаясь с опьянелым видом к Джаксону с такими словами, которые не отзывались любезностью: - Пей, пей, Жестокосердый! Плати, чудовище! Покажи нам, какого цвета твои деньги? Так, ладно! Подавай еще!.. Мы с тобою скоро сведем наши счеты: дай проветриться твоим ефимкам, старая карга! Пей, плати, ничего не жалей; мы счастливы! Джаксон платил, и показывал в этом уничтожении долга Генриха какую-то приторную веселость, на которую смот- реть было смешно: очевидно было, что всякий раз как Джаксон развязывал кошелек свой, то в глубине души своей ощущал чувство человека, у которого выдергивают зуб. Между тем как рот его кривился горькой улыбкой, волчья челюсть его изрыгала следующие слова: - Нечего оказать, видный малый, да какой щедрый - как принц!., настоящий принц! даже щедрее принца! Тьфу ты пропасть! Генрих, неужели ты еще станешь пить? Истинно -8-
сказать, он деньги ни во что не ставит; он смотрит на них, как на вещь, не имеющую никакой ценности и в таком изобилии, как песок! Не совсем хорошо быть таким расто- чительным. Но мне какое дело! Генрих славный и щедрый малый! Джаксон прерывал эти слова частыми возлияниями в честь Вакха, но он пил как человек, старающийся залить желчь и заглушить давно удерживаемую злобу. Молодая женщина ничего не пила. Крупные слезы на- вертывались у нее на глазах. Горечь сердца ее просвечива- лась в каждом ее слове, когда она умоляла мужа своего оставить питейный дом и идти с ней домой. Выговоры, слезы, мольбы Клары были тщетны. Когда голос ее достигал до слуха мужа ее, он на все жалобы и упреки отвечал насмешкой; он старался заставить улыб- нуться грустную молодую женщину и доходил до того даже, что упрашивал пропеть первый куплет одной песни, бывшей тогда в большом ходу и известной под названием "Заноза". Молодая женщина с гневом отказывалась. - Вечно ссорятся между собою! вечно ссорятся! - страш- ным голосом произнес Джаксон: - Как посмотришь на них... то и дело что бранятся! - “Где вы тут видите ссору? - живо спросила молодая женщина: - Это не на Генриха ли и не на меня ли вы клевещете? - Я только сказал, моя милая, что вам неприятно видеть вашего мужа таким щедрым, таким развязным, вот и все! - отвечал Джаксон, давая знать ласковой улыбкой слушате- лям, что он не желал раздражать госпожу Роже против своего мужа. - Щедр и развязен! - повторила молодая женщина: - бессмыслен и безумен! хотите вы сказать. Точно, г. Джаксон, точно, Генрих в безумном состоянии, да и вы нисколько не умнее его, давая ему распоряжаться вашими деньгами для такой безрассудной цели. - Вечно ссорятся, вечно спорят, никогда не бывают в согласии между собой! - повторил Джаксон, так, чтоб не услыхала его молодая женщина: - всегда в распре. Я почти ничего не мог понять из этой сцены. Если правда, что молодой человек должен получить 1,500 ливров, то для -9-
чего Джаксон изъявлял, особенно при наблюдательных взо- рах моих, такое явное негодование при выплачивании не- значительных сумм, которые должны быть возвращены ему с значительными процентами! Что означали также эти бес- конечные похвалы: “добрый, щедрый малый!” а, главнее всего, что означал этот взгляд адской ненависти, которым обнимал он молодую чету, полагая, что никто этого не примечает? Крайняя внимательность и долговременная- опытность на- учили меня читать по изменяемости физиономии внутренние мысли этого рода людей и я весьма ясно видел, что Джаксон еще не избрал в уме своем действия, которому должен следовать относительно Генриха Роже. Затрудняясь и не решаясь на средство более верное к окончательному разоре- нию и гибели своего постояльца, он жил в свете каких-то противоречащих мыслей и эти мысли выказывались в его поступках и делах. Утомленный пьянством, Генрих заснул, склонив голову на плечо жены своей. Джаксон впал в глубокое молчание. Пировавшие, один за одним, удалились и я также вышел из корчмы. Я уверен был, что Джаксон втайне замышлял какое-ни- будь злобное намерение относительно своих постояльцев и участие, которое возбудила во мне эта молодая чета, развило во мне мысль предупредить их принятием мер предосторож- ности и сообщив чете мои подозрения. Чтоб достигнуть этой цели, я обратился к г. Гаррису. Спустя несколько времени, вечером, около шести часов, вдруг прискакал аптекарь на наемной лошади, спрыгнул с нее как полоумный; бледный и расстроенный, бросился в мою комнату и запыхавшимся, едва внятным, голосом вскрикнул: - Генрих Роже отравлен! - Отравлен! - Да, и кем, женой своей!.. - Скверное дело! любезный г. Гаррис, - воскликнул я, готовый бежать на помощь несчастному Генриху. - Я уже видел больного и подал ему первую помощь, - возразил фармацевт: - ему стало лучше, а теперь я спешу -10-
на конец улицы, чтоб пригласить доктора Эдвардса; на обратному пути я расскажу вам, как все это случилось. Вот в нескольких словах рассказ этого происшествия. Убежденный моими настояниями, г. Гаррис отправился в квартиру ростовщика, чтобы напомнить обоим молодым лю- дям об обещании их придти к нему чай пить. Он уже намеревался постучаться в дверь Джаксона, как вдруг дверь эта внезапно растворилась, чтоб дать пойти служанке ста- рика. - Скорей! скорей! - вскричала эта девушка, увидев его: - идите наверх. Генрих Роже умирает! Тело несчастного было холодно как мрамор, и фармацевт весьма скоро заметил, что Роже был отравлен сильным приемом серной кислоты, - приемом, который им же продан госпоже Роже. Зная силу противоядия этой отравы, г. Гаррис немедля просил Джаксона, который метался во все стороны комнаты, подать ему кусок мыла или позвать г-жу Роже. Но молодая женщина, напоив отравленным чаем мужа своего, ушла со двора. Джаксон, чтоб исполнить требование аптекаря, ос- тавил на время отчаяние свое и сошел вниз за мылом. Ростовщик так долго возился, отыскивая то, за чем его послали, что, выведенный из терпения и не имея возмож- ности ждать, г. Гаррис, отколупнув от стены небольшой кусок извести, всунул его в горло больного. Это внезапно употребленное средство оказало помощь и обращение крови восстановилось. Джаксон опять явился в комнату, вопя с отчаянным видом, что во всем доме не нашлось ни малейшего куска мыла. Несколько минут спустя возвратилась домой г-жа Роже. Она видимо была испугана рассказом служанки об отчаянном положении, в котором находился муж ее. Когда она увидела бледное лицо и мутный взгляд несча- стного, то залилась слезами. - Но эти слезы, в глазах моих, казались нежностью тех ласк, которые оказывает крокодил! - прибавил г. Гаррис. Он уверен был, что молодая женщина виновна. “Когда я спросил Джаксона, - продолжал он: - на что употребил он серную кислоту, купленную для него г-жою Роже, Джаксон решительно отрекся от этого вопроса, говоря, -11-
что никогда не посылал г-жу Клару. Услышав это явное обличение во лжи, г-жа Роже, почти обезумевшая от ужаса, пронзительно вскрикнула и, как бы пораженная громом, без чувств упала у изголовья своего мужа. Когда она пришла в себя, то уже находилась в тюрьме. Это ужасное известие с невообразимою быстротою раз- неслось по всему Феругаму и тонкие намеки, пущенные ростовщиком насчет распрей обоих супругов, произвели свое действие. Общий голос осудил Клару. Внутренняя борьба, занимавшая весь ум Джаксона, тогда мне вполне объяснилась. Отравление Генри Роже было след- ствием его мрачных мыслей. Он хотел уничтожить мужа отравлением, жену преследованием закона. Нет никакого сомнения, что 1,500 ливров были вручены ему и презренный не устрашился ужаса преступления, чтобы воспользоваться ими. На другой день утром я, в сопровождении г. Гарриса, отправился к больному. Благодаря скорой помощи аптекаря и благоразумному попечению доктора Эдвардса, Генрих был вне опасности. Я был вполне доволен, заметив/что молодой супруг ни- сколько не сомневался в невинности жены своей; но не знал, кого подозревали в преступлении. Вошла служанка. Вдруг в уме моем блеснула мысль. Я живо спросил де- вушку: - Скажите мне, милая как это могло быть, чтоб в доме занимаемом людьми столько порядочными и опрятными, не нашлось, по требованию г. Гарриса, никакого кусочка мыла? - Как! - вскричала озадаченная девушка: - как нет здесь мыла! Кто это сказал? - Да-таки и не было его, вчера вечером по крайней мере, - поспешно произнес г. Джаксон, бросив выразитель- ный взгляд на служанку: - не было его, а если и оказалось оно сегодня, то благодаря заботе моей, заставившей меня утром сходить за ним в деревню. Бедная девушка мигом поняла, по странному взгляду господина своего, что не должна противоречить ему, и потому молча, и поникнув головой, вышла из комнаты. Смущение и страх этой женщины, и бледность Джаксона были в глазах -12-
моих как бы раскрытые Провидением страницы книги, на которых четкими буквами начертано было преступление этого презренного человека. Только нужно было найти доказательство; а чтобы до- стигнуть его, мне прежде всего необходимо было молчать. Мрачная и грустная крайность перед невинно обвиненной и несчастной Кларой. Нет сомнения, что Джаксон вполне заслуживал названия Жестокосердого, названия, данного ему народным кликом, и надо, чтоб сердце его оковал ось железной броней, чтоб не внять и не быть пораженным невинностью создания, которое он осуждал. В самом деле, то, чего я опасался, но чему мне невозможно было поверить, низкий человек опровергал уверения Клары, клялся, что не посылал ее в аптеку за серной кислотой и что никогда вещества этого не видал в доме своем; потом стал распространяться о постоянно существовавшем несог- ласии между обоими супругами и, в подкрепление этого показания, привел в свидетели одну весьма почтенную особу. Эта особа уверяла, что накануне отравы молодая женщина громким и весьма внятным голосом произнесла эти крайне неосторожные слова: - “Боже милостивый! благословен бу- дет тот день для меня, когда милосердием Твоим избавлюсь я от этого несносного пьянчуги!” Это свидетельство, при показании врачом причин отрав- ления, показалось судье столь положительным, что невзирая на мольбы несчастной, она обратно отведена была в тюрьму, чтоб дожидаться там дня сюррейских заседаний. Я вышел из судной залы в раздражительном состоянии, которое понятно всякому, и провел целые три часа, оты- скивая в уме моем и соединяя все способности рассудка моего, чтобы придумать средства немедленно достигнуть серьезного вывода. Передумав более ста неисполнимых пла- нов, я остановился на том, который, по мнению моему, представлял более надежд к успеху, и поспешно направил шаги к феругамской тюрьме, где еще содержалась виновная Сара, бывшая служанка Джаксона, в пользу которой он, по-видимому, на время пожертвовал своими скаредными привычками. -13-
Заключенная, как мы уже говорили, была чрезмерно буйного нрава. - Ну, - сказал я обратясь к тюремщику: - что ваша заключенница Сара? Покорилась ли своей судьбе? - Нисколько, г. Уатерс: слова ее так же горьки, как желчь, и так же ядовиты, как жало змеи. - Войди-ка под каким-нибудь предлогом в ее камор- ку, - сказал я тюремному сторожу: - и извести ее, не давая этому никакой важности, как-будто собственно от себя, что если б она имела довольно власти, чтоб уговорить Джаксона к исходатайствованию ей личной свободы, habeas corpus и представлению ее к судье лондонского суда, то ей, без всякого сомнения, разрешено будет представить по себе поруку. Не рассуждая о цели отданных мною приказаний, тюремный сторож поспешил исполнить их с точностью. Спустя десять минут он возвратился. - Ну, что!- спросил я: - как подействовало мнение твое на арестантку? - Так же живо, как и неожиданно; ею в ту же минуту овладела сильная нервическая дрожь и она вскрикнула: - Перьев! бумаги! всего что нужно для письма! И тюремный сторож продолжал: - Какая неистовая женщина, г. Уатерс; какая тяжесть спадет с плеч каждого из нас, когда ее не будет в тюрьме! Теперь исполнить ли ее требования? - Разумеется! - отвечал я. Сторож взял бумаги, чернил и перьев, и все это отнес Саре. Сара написала письмо, которое вскоре отдано было мне в руки. Это письмо было написано с тою же предосторож- ностью, как и первое, однако было решительнее и почти с угрозами. Само собою разумеется, бывши единственным чтецом этого письма, я сделался единственным его храни- телем. Я отдал приказание, в случае нового требования чернил, бумаги и перьев, ни в чем этом ей не отказывать. На другой день Сара все утренние часы протомилась в нетерпеливом и лихорадочном ожидании; очевидно было, Лист о личной свободе в Англии. -14-
что она ожидала ответа, которого Джаксон не мог дать ей, потому что не имел никакого сведения о письме, к нему адресованном. В два часа пополудни нетерпение ее дошло до безумства. Она опять потребовала чернил, перо и бумаги и написала третье письмо, в котором уже положительно видны были угрозы, а в приписке требовала немедленного ответа. Я в продолжении двух суток оставил арестантку наедине и довел ее, как и предвидел, до исступления и бешенства. Наконец, когда на третий день я велел отворить дверь ее тюрьмы, Сара, скорчившаяся в углу, мигом выпрыгнула к двери, устремив на меня взгляд тигрицы на привязи. - Вы кажется очень взволнованы, мистрис, - сказал я, самым кротким и тихим голосом: - что с вами, моя милая? Не оттого ли, что Джаксон отказывается поручиться за вас? Если это именно причиною вашего гнева, то я очень хорошо понимаю его: мне кажется, что в уважение некоторых тайн между ним и вами, он не должен бы колебаться в оказании вам этой, столь маловажной, услуги. - А не можете ли вы сказать, какие это тайны? - спро- сила Сара, бросив на меня неподвижный и свирепый взгляд. - Вы это лучше меня знаете, мистрис, хотя я могу догадываться. - Догадываться чего? Нут-ка, скажите, какой цели добиваетесь вы, чтобы задавать мне подобные вопросы? - Будем дело делать начистоту, Сара. - Я только этого и желаю; ну, начинайте вы. Я кивнул готовой в знак согласия. - Дайте мне сказать, Сара, хотя это не будет новостию для вас, - потому что я крепко подозреваю в вашей особе умственную способность к проницанию, - дайте мне ска- зать, что приятель ваш Джаксон совершенно отступился от вас, и решился предоставить вам бороться, как сами знаете, с судьбою, которая предстоит вам в будущем. Судьба же эта, как вам известно, должна кончиться ссылкою в Ботани-Бей. - Что же такое! - сказала она: - допустим, что такое несчастье ожидает меня и что ему способствует Джаксон, дальше же что? - Что дальше? то, говорю я, что вы сами себе можете помочь, содействуя моим намерениям. -15-
- Каким это намерениям? - Дайте мне средство доказать Джаксону, что он из ваших рук и из рук Давкинса принял добрую часть укра- денных вещей. - А! кто передал вам эту тайну? - Этого сказать я вам не могу, но это еще не все. Выслушайте-ка рассказ того ужасного преступления, кото- рому облек себя этот неистовый злодей. Сара, казалось, слушала со вниманием. Я в точности и подробности передал ей, как совершилось отравление, и не скрыл от нее, что подозреваю Джаксона преступным, а молодую женщину невинной. - Теперь скажите мне, какое ваше мнение, Сара? - Совершенно согласное с вашим, сударь, сказала она. Так же верно, как есть Бог на небе, я не сомневаюсь в том, что Джаксон влил серную кислоту в чай. - В таком случае выслушайте мое предложение. Вы были в услужении у Джаксона? - К несчастью, была. - Поэтому вам совершенно известен его образ жизни, его привычки, наклонности, если вы жили в доме его. Сколь- ко времени? - Полтора года. - Так мне кажется, что посредством этих некогда близ- ких отношений, вам не трудно будет передать мне некоторые подробности и оказать содействие ваше к устроению каких- нибудь хитрых планов, посредством которых я мог бы, на- конец, добраться до истины. Арестантка смотрела на меня несколько минут, как бы желая прочесть на лице моем, какие именно намерения занимают меня относительно ее; но я с твердостью выдержал этот недоверчивый взгляд и решился добросовестно дейст- вовать с нею. - Допустим, - подхватила Сара, после довольно про- должительного молчания: - допустим, что я могу быть вам полезной, но чем и как услуга эта может пособить моей судьбе? - Очень просто и вот как; к несчастью, вы были убеж- дены в преступлении, к которому также стали причастны; поэтому обвинение ваше неизбежно и в этом случае всякая попытка будет напрасна. Но, ежели между преступлением -16-
и обвинением вашим вы спасете жизнь и честь обвиненной невинности; если спасая жизнь этой обвиненной, вы отдадите в руки правосудия действительного виновника преступления, милосердие королевы обратится в вашу пользу, и нам уда- стся, быть может, сколько-нибудь облегчить вам наказание. Сара еще пристальнее прежнего взглянула на меня. - Да, если б я могла быть уверена в вашей искренно- сти, - проговорила арестантка, испытывая огненным взгля- дом намерения мои: - если б я вполне могла быть уверена, то... Но я знаю, что вы меня обманываете... - Нет, я вас не обманываю и не имею этого намерения, Сара; говорю вам со всею откровенностью души моей, и счел бы бесчестием и низостью - пользоваться раздражени- ем вашим против Джаксона, чтоб получить от вас то, чего прошу. Даю вам время, сколько вы сочтете его нужным, на размышление, - сегодня, завтра, послезавтра; но только обдумайте это, Сара, что вера в правосудие и в милосердие нашей королевы могут возвратить вам, если не честь, то по крайней мере свободу. Когда вы решитесь на это, то пришлите за мною; тюремному сторожу будет приказано о предупреждении меня в каком бы то ни было часу дня или ночи. И так я удалился, предоставив заключенной свободу и время на размышление. Есть всемирная пословица - “Утро вечера мудренее”. Так было и для Сары; ибо на другой же день, на рассвете, тюремщик вошел ко мне с донесением, что заключенная требует меня к себе. Я тот же час отправился на ее при- глашение. - Ну, что! - спросил я у Сары, вошедши в ее комна- ту: - видно вы решились. - М.Г. - живо сказала она: - подтвердите мне, покля- нитесь мне в том словом честного человека и честью джен- тльмена, что желаемая вами откровенность моя, которая, по мнению вашему, может спасти несчастную Клару, может также и мне снискать милосердие нашей государыни. Я протянул руку. - Клянусь вам в этом, Сара! - сказал я: - просьба ваша будет у ног ее королевского величества и я надеюсь, -17-
что в этом случае она будет столько же милостива, сколько и могущественна. - Если это так, г. Уатерс, то я помогу вам и направлю вас к истине. Прежде всего, что касается до нашего дела. Джаксон столько же виновен, как и мы: он знал, что мы намерены совершить покражу и он из собственных рук моих, слышите ли вы? из собственных рук моих принимал сереб- ряную посуду и драгоценные вещи. - Надеюсь, мистрис, что Роже и Клара совершенно чужды этому делу? - Они ничего не знали о том, г. Уатерс; но жена и Жанна, служанка Джаксона, нисколько не участвуя в пре- ступлении, были посвящены в тайну. - Но вы знаете, Сара, что не этим одним ограничивается мое ожидание от вас. - Г. Уатерс, ~ сказала арестантка с напряженным вы- говором и лихорадочною быстротою: - я секунды не уснула в прошлую ночь, и всю ночь думала о том деле, которое вас так занимает, как и о средствах исторгнуть сожаление из сердца этого старого мошенника. Поверьте мне, г. Уатерс, в эту минуту я действую побуждаемая не только ненавистью к Джаксону или желанием облегчить мою участь; нет, меня увлекает оказать вам содействие, желание вырвать из рук этого палача голову невинной и прелестной Клары. Ведь и я также была однажды... но теперь не об этом речь. Боже мой!.. Сара замолкла, горячие струи слез потекли из ее глаз, но она скоро отерла их и продолжала почти спокойным голосом: - Г. Уатерс, вероятно, вам довелось слышать в Феругаме, что Джаксон имеет привычку говорить во время своего сна? - Да, я уже слышал это от г. Гарриса, что Джаксон справлялся у доктора Эдвардса о средствах, как бы искоре- нить этот странный недуг. - Недуг не так силен, как воображает его себе Джак- сон, - подхватила заключенная: - и те слова, которые вы- рываются из уст его во время сна, не всегда бывают понятны. Однажды, впрочем, он говорил довольно понятно, и этот раз, к цгсчастью его, были сказаны при свидетеле. Это обстоятельство, имевшее злополучное последствие, до того -18-
сделало Джаксона осторожным, что он с тех пор никогда иначе не засыпает, как в присутствии жены своей, которая неизлечимо глуха. - Если слова, произносимые Джаксоном во время сна его, непонятны, то я не знаю, как обращу их в орудие против него. - Имейте терпение, г. Уатерс, имейте терпение. Вы- слушайте меня со вниманием. Всякий день, вечером, Джак- сон проводит час или два в одном незатейливом игорном доме; там, счастием ли, уменьем ли, он постоянно выигры- вает себе незначительную сумму, и тем остается доволен. Как только выиграет он и положит деньги в карман, то тот же час возвращается домой; но прежде всегда заходит в приемную нижнего этажа, где находит свою жену. Заперев за собою дверь на замок, Джаксон выпивает добрый стакан спирта немного разбавленный водою и засыпает в кресле, в нескольких шагах от другого кресла, постоянно занятого его старухой в спящем или бодрствующем состоянии. - Ну, допустим, пожалуй, что они спят, - прервал я: - все-таки я не вижу каким... - Терпенье! терпенье же! Джаксону не нужен свет, чтоб пить или спать; к тому же он не такой человек, чтоб решиться на бесполезные издержки, поэтому приемная его вечно пребывает во мраке. Если Джаксон и говорит с своею женою, то это для успокоения собственной совести; он ни- когда не ждет ее ответа, зная очень хорошо, что она ни одного слова не слышала. Теперь начинаете ли вы догады- ваться, что вам остается делать? - Признаюсь, что нет, Сара, не* догадываюсь. - Как, вы не догадываетесь, что проснувшись Джаксон должен найти около себя, под юбками жены своей, поли- цейского чиновника г. Уатерса; что этот г. Уатерс слышал как выходили из уст спавшего, все тайны, которые я теперь расскажу вам! Прежде всего, что серебряная посуда и дра- гоценные вещи, проданные Сарой и зятем ее, Давкинсом, спрятаны в саду, в кустах, у сиреневой беседки, потом что сумма в тысячу ливров, принадлежащая Генри Роже, хра- нится в шкафах под деревянной лестницей и что ключ, замыкающий дверцы этого шкафика, постоянно находится в кармане спящего. Мне кажется, - прибавила заключен- ие
ница с такою дикою энергией, выражавшейся и в голосе и в слезах ее, - что, бросив в лицо негодяя все эти тайны, как вышедшие из его собственного рта, вам нечего будет опасаться его и ничего не останется спрашивать у меня. - Да простит вас Господь, Сара! откровенным призна- нием вашим вы спасли жизнь невинной страдалицы! О, праведное небо! Теперь дядя Джаксон не вырвется из моих рук, не то я буду осел. Прощайте, Сара. - Г. Уатерс! - испуганным голосом вскричала заклю- ченная: - страшусь вашего забвения, предчувствую его, ужасаюсь ему. - Клянусь Вам, что нс забуду вас. Я вышел, оставив ее, за всеми уверениями моими, в сомнении, недоверчивости и страхе. Вечером того же дня, в тс часы, в которые Джаксон должен был находиться в игорном доме, я, в сопровождении двух феругамских полицейских агентов, постучался у входа в дом старого ростовщика. Нам отворила дверь служанка Жанна. Мы вошли. - Голубушка! - сказал я, отведя служанку в сторону: - я имею приказание взять Жанну Биде, служащую в доме г. Джаксона, ты Жанна, и законы осуждают тебя в соучастии с хозяином твоим в покраже серебра и драгоценных вещей. Испуганная служанка хотела было вырваться из моих рук. - Не шевелись и не делай огласки; ты во всем доме одна, или почти одна, хозяин твой в Феругаме, в доме доктора Эдвардса, а здесь, кроме старой г-жи Джаксон, никого нет. Я хочу, моя милая, да и ты сама, для собственной пользы, должна желать, чтобы никто нс заметил, что я здесь. Жанна боязливо показала знак согласия и когда я раз- местил обоих полицейских агентов в потаенные места, то вошел в приемную. Там сидела г-жа Джаксон, но она не только не имела времени увидеть меня, но даже не заметила моего приближения, ибо я уже успел подойти к ней, связать ее и усадить в безопасное место. - Теперь, - сказал я, обращаясь к служанке, все еще объятой ужасом и страхом и, следственно, в полном пови- новении: - принеси мне сюда платье твоей г-жи, шаль, -20-
чепец, одним словом, все что нужно, чтобы одеться жен- щиной. Когда все эти разные вещи были в распоряжении моем, я опять пошел в приемную, повторив Жанне приказания и дав ей надежду на милосердие судей, если она слепо поко- рится мне; таким образом она обещала отворить Джаксону дверь, не предупреждая его ни действиями, ни знаками, ни словом, обо всем что происходило. Приемная была почти темна. Луна, проникавшая сквозь отверстия ставен, была единственным светом этого приюта. В нескольких шагах от очага стояло два кресла с высокими спинками, которые в почтительном расстоянии держали спавших в отдалении друг от друга. - Нс забудь, - сказал я еще раз Жанне: - нс забудь, что собственные выгоды твои требуют глубочайшего молча- ния. Если Джаксон придет сюда, как обыкновенно приходит он по вечерам, то есть ничего не подозревая, ты будешь свободна; в противном случае, я беру на себя отправить тебя в ссылку в Ботани-Бей. Теперь оставь меня наедине. Мне бы следовало удержать ее, ибо я вскоре заметил, что мое переодевание не совсем легкое дело; платье было слишком узко: я никак не мог застегнуть его на крючки; вдобавок, рукава приходились до локтей, но я исправил эти два неудобства, окутавши себе стан длинною шалью. Усев- шись затем, я заметил, что одежда доброй старушки до того была коротка, что мои ноги, обутые в сапоги, были совер- шенно на виду. Я уже распоряжался как бы прикрыть и этот анахронизм моего наряда, как вдруг, у входа в дом, раздались удары молотка. Это был Джаксон. Голова моя, обернутая в шелковый носовой платок, за- крывавший мне бакены, покоилась на спинке кресла. Джаксон вошел, а как я всем слухом прислушивался, то и убедился, что Жанна ни слова не проговорила своему г-ну. Обошед горничную, он отпер ключом дверь, вошел в приемную и, ни слова не говоря, опустился в кресло. - Говорят, что ее повесят! - пробормотал он, как будто обращаясь к своей жене. - Повесят! Слышишь ли ты, что я говорю? Как же! где ей слышать, день ото дня глуше становится! А ведь я во все горло кричу, так что, чай, всем -21-
соседям слышно. Уж нечего сказать... счастливый тот день будет для меня, когда пропоют за упокой этой старухе. Сказавши это, Джаксон встал, ощупью прошел несколько шагов в противоположную от меня сторону и я услышал трение бутылки об стакан. Я слышал, как Джаксон глотал напиток и, наконец, смекал, что стакан и бутылка ставились стол, находившийся у него под рукой. Прежде чем заснуть, Джаксон проговорил еще несколько слов, но так тихо и невнятно, что ничего нельзя было понять. Сон постепенно овладевал им, но этот сон был тяжелый, неспокойный, тревожный. Вскоре я по движениям его заметил, что он под обладанием сновидения, и усугубил все свое внимание, быв предупреж- ден, что он говорит вслух, но не довольно внятно, чтоб расслышать все его речи. - А! - вскричал он подавленным голосом: - как вы сделаете, чтобы в сию минуту достать мыла, если я спрячу то, которое обретается в кухне и если я скажу, что мыла нет? Ха! попался, голубчик! Так нет же; известки достал!., стал колупать стену! Ну, кому пришло бы это в голову? Кто бы догадался, что известка - противуядие!.. Если б не этот проклятый Гаррис... я... Вдруг он умолк. Потом, спустя несколько минут продол- жал: - Что ты на меня так пристально смотришь, три раза проклятый, синий кафтан? Ты от меня ничего не узнаешь, я тебе ничего не скажу! Слова эти как-то слились в горле Джаксона и речь его, до того внятная, вдруг сделалась совершенно непонятною. Около полуночи он проснулся, зевнул и сказал мнимой жене своей: - Ну, делать нечего; пора спать; экой холод в этом доме! Дама, разумеется, ничего не отвечала и Джаксон снова принялся пить. - Жена, - сказал он, понизив голос, забыв что она не слышит, даже когда он громко говорил: - я запасся огарком в кофейной; с нас довольно будет, чтобы раздеться. Сказав это, раздался треск фосфорической спички и при- емная осветилась. -22-
Но я уже встал на ноги и протянул к нему руку. - Ну, ну, что ли, - повторил он, зажигая свой ога- рок: - ты уже спишь, как сурок; погоди, вот я разбужу тебя. Он повернулся и встал передо мною нос к носу. Я был шестью вершками выше его жены, сбросил с себя шаль на стул. Джаксон никак не мог оставаться в сомнении. Однако он не вдруг узнал меня и вероятно счел за мошен- ника. - Караул! - закричал он: - караул! грабят, разбойни- ки! помогите!.. Я опустил руку на его плечо, не имея никакой надобности объяснять положения. Благодаря зажженной свече, которую он держал и скоро выронил из рук, он узнал меня и мог только устремить на лицо мое отуманенный от ужаса и страха взор, который горел огнем посреди мрака, как глаза свирепого зверя. - Дайте-ка мне сюда ключ от шкафа, что стоит под лестницей, - сказал я повелительным голосом: - во время сна вашего вы высказали все тайны, все свои преступления. Сначала Джаксон ни слова не отвечал: один лишь адский крик вырвался из рта его; наконец он запыхавшимся голосом проговорил: - Что я сказал! Боже мой! Что я такое сказал? - Вы сказали, что похищенное Сарой и Давкинсом серебро спрятано в саду, в сиреневых кустах; вы сказали, что шкафчик, от которого я прошу дать мне ключ, заключает в себе тысячу фунтов, принадлежащих тому, которого вы пытались отравить, подлив ему серной кислоты в чай. Джаксон испустив страшный крик, стал было выбиваться из моих рук, потом дрожа всем телом сказал: - Это правда! истинная правда! я виноват. Бесполезно и безумно было бы мне запираться, ежели я сам все сказал. Но вы здесь одни, вы человек не богатый, быть может даже бедняк, я, пожалуй, дам вам тысячу фунтов стерлингов. И как я ни слова не отвечал. - Мало, что ли? вам бы хотелось получить более - прибавил он: - Ну, хорошо, дам вам две тысячи золотых, если вы дадите мне спастись бегством; золотых, так что -23-
никто не будет знать, откуда у вас эти деньги; но я бежать хочу, пустите меня! - Куда засунули вы мыло в день отравы несчастного Генри? - В тот шкаф, что под лестницей. Да что до этого, если г. Роже остался в живых. Подумайте-ка хорошенько, две тысячи фунтов золотыми! все золотыми! Я схватил обе руки злодея и шум кандалов дал ему знать о моем ответе. Тогда из уст Джаксона раздался такой пронзительный крик отчаяния, что заставил выбежать из потаенных мест обоих полицейских агентов; мы втроем связали его и полчаса, после того, три арестанта, Джаксон, жена его и служанка Жанна, были заключены в феругамской тюрьме. На другой же день несчастной Кларе объявлена свобода, и я, впоследствии узнал, к моему сердечному удовольствию, что молодая чета, чуждая ссор, которыми оклеветал их Джаксон, жила мирно и счастливо, благоразумно пользуясь тем достоянием, которого хотел лишить их неистовый зло- дей-ростовщик. Джаксон был осужден на вечную ссылку, ибо в деле значилась только покража, отравление было устранено, по- тому что из этого преступления ничего нельзя было извлечь, кроме нравственных доказательств. Признание его в первое мгновение страха могло сделаться предметом различных тол- ков. Жена Джаксона и служанка его Жанна были наказаны слегка. Наконец Сара, благодаря убедительным просьбам многих благотворительных и сановных особ, получила до- зволение отправиться в Канаду. Там находилось несколько членов ее семейства, и я впос- ледствии узнал из писем, в которых выражала мне свою признательность, что она снискала себе честное и незави- симое существование. Успешное исследование этого дела произвело много шума и жители Сюррейского графства еще до сих пор прославляют искусство и ловкость следователя лондонской полиции. -24-
ОДНОПРЕДМЕТНОЕ ПОМЕШАТЕЛЬСТВО (МОНОМАНИЯ) посвящается Г. или М. Н. Л... По приезде моем в Лондон, я нанял квартиру у некоего г. Рснсграва, в Миль-энд-Роаде, недалеко оу Окстройских ворот. Я увлекся этой квартирой потому, что знал дядю г. Ре- нсграва - г. Ортей; оба они, дядя и племянник, жили в Йоркшейрском графстве, где я прожил лет 10 или 12 перед тем. Я был лично знаком с дядей г-м Ортей. Что же касается до племянника, г. Генри Ренсграва, никогда не видев его, я о нем несколько раз слышал. Воспоминания мои об этом человеке связаны были с одним трагическим происшествием, набросившем мрачную завесу на его прошедшую жизнь. Это дело было следствием его любовных похождений, вследствие чего он несколько месяцев содержался в доме умалишенных и хотя выбыл из него с медицинским свидетельством, многие думали, что рассудок его никогда не приходил в надлежащее состояние; и уже спустя некоторое время после того, как я и жена моя расположились поселиться в доме г. Генри Ренсграва, мы также, наконец, пришли к тому же убежде- нию. Однако нам бы очень было трудно сказать, на чем именно основывали мы это мнение. Генри Ренсграв был кроток и добр до простоты; а под словом простота мы понимаем то качество души, которое злые языки называют слабоумием; а ведь разговор его был здравый, поведение безукоризненно, только заметно было, что он постоянно угнетен хандрою, и когда разговор тех людей, которых он любил, случайно возбуждал улыбку на его устах, то ясно было видно, что это оживление - вынужденная покорность. Для проживающего уже несколько времени в семействе -25-
героя рассказываемого нами происшествия, наверное, самые даже непрозорливые могли бы видеть, что если рана его сердца, какая бы ни была она, зажила, то зародыш язвы, причинивший ее, остался неизлечимым. Какая такая резкая черта, которую и время не в силах было искоренить? Кто знает, может быть и угрызение совести. Впрочем, портрет смелой и художественной кисти висел в гостиной его и как-будто давал понимать, к какому разряду приключений был он причастен. Этот портрет изображал молодую женщину лет 17 или 18, прекрасную собою, со светлыми, нежными и очарова- тельными глазами, но в чертах их выражалась задумчивость, даже грусть, как это обыкновенно видишь у тех, которые заранее обречены умереть еще в молодых летах. Подпись во внутреннем углублении рамы выражала в нескольких словах всю повесть этого милого создания. Вот слова этой подписи: “Лаура Гаргревс, род. в 1804 г. утонула в 1821 году.” Впрочем, этот портрет, немой свидетель времен прошед- ших, говорил владетелю его языком ему одному понятным; но никогда не было ни малейшего намека о происшествии, напоминаемом подписью, хотя беседы наши, ежедневно до- вольно долго длившиеся, имели обыкновенным содержанием сцены и происшествия того или другого времени, которых мы были очевидцами в графстве Иоркшейрском. Среди этих бесед, порою, замечал я отсутствие, которое ускользнуло бы от всякого другого, но для меня сделалось весьма зна- чительным и служить доказательством, что огонь безумия не только не совсем иссяк в его черепе, но еще созревал и еще теплился под покровом рассудка, скрывавшего его от наблюдателя. К несчастью, случились (и это вскоре после нашего поселения в метрополии), случились, говорю я, об- стоятельства, которые оживили эти почти угаснувшие искры и обратили их в пожирающее пламя. Генри Ренсграв был наделен счастьем относительно со- стояния, т.е. годовой доход его с одного поземельного вла- дения только простирался до 400 ф. ст. или почти до того, что было более нежели достаточно для него одного; домашний образ жизни его был не затейлив, бережлив, даже скуповат. -26-
Матушка его была опрятна, одевалась почти щеголевато, но при всей этой вычурной обстановке, у него не было при- слуги, - ключница ежедневно приходила убирать его ком- наты и исправлять прочие домашние работы. Обыкновенно он обедал весьма скромно в трактире или в таверне. Дом его, за исключением небольшой гостиной и спальной для себя оставленной, был занят жильцами, между которыми находилось семейство, заслуживающее особого описания. Это семейство составляли муж, жена и мальчик лет че- тырех или пяти. Муж был молодой человек, бледный и слабого сложения, имевший лет 26; его звали Ирвин. Этот молодой человек медленно чахнул под язвой изну- рительной чахотки. Болезнь, как говорили, восприяла начало свое от нера- дения его к мокрой одежде, которую не снял, участвовавши в содержании цепи на одном пожаре, пожравшем с год тому назад огромную фабрику. Занятия его заключались в торг- овле золотым и серебряным позументом и такого же рода снурами и ветишкетами для эполет и аксельбантов. У него были значительные поставки на лучшие вест-индские заве- дения и он имел до 20 мастеров того и другого пола. Г. Ирвин жил в особенном домике, на конце сада; домик этот состоял из верхнего жилья и мастерской в нижнем этаже. Жена его была очаровательное создание, лет 22 или 23-х; она была дочь пастора. Нельзя было не заметить, что ей дано было воспитание среди самой заботливой и нежной попечительности и что ум ее был счастливо развит. Мы уже сказали, что к этому семейству принадлежал мальчик лет 4 или 5-ти; этот малютка был восхитителен во всех отношениях; это было одно из тех красивеньких детей Англии, с голубыми светлыми и живыми глазками, как небесная лазурь, с длинными золотистыми волосами, волновавшимися вокруг его личика, со свеженькими, розо- венькими и бархатными щечками, как луч восходящего солнца; в нем была эта неудержимая живость, которая вполне означает здоровье. Нет сомнения, что при всех этих условиях он был обожаем своими отцом и матерью. -27-
Эллен, так называлась жена его, считалась самой искусной мастерицей по легкой части ремесла своего мужа и усилия ее к облегчению трудов больного, у которого силы ежедневно ослабевали - были неистощимы, бессменны и, видимо, пре- вышали ее силы. Никогда не случалось мне видеть такой кроткой, такой тихой, такой обдуманной и религиозной попечительное™, какую оказывала эта молодая женщина своему страждущему мужу, которого нрав раздражался страданиями. И то надо сказать, что порывы нетерпения, оказываемые им, исходили не от природного расположения духа, а от раздражения, которое рождается постоянным страданием даже в самых кротких натурах. За исключением этих порывов, Ирвин питал к жене своей такое нежное чувство любви, тем более, что начинал понимать, как мало времени суждено ему про- вести с нею в здешнем мире и с какою ужасающею быстротою оно уносилось. Что касается до нее, исполненная терпения в продолжении этих взрывов дурного расположения духа, всякий со стороны не мог бы не признать милую кротость и улыбающееся сострадание, блиставшее в нежных чертах лица ее. Эллен украшалась нечеловеческою красотою, и, выражаясь словами жены моей, была сущий ангел. Необыкновенным казалось мне в этой женщине то, что не припоминая, где я видел ее, я убежден был, что однако видел; особенно поражал меня ее грустный и задумчивый взгляд. Этот взгляд, несомненно, устремлялся на меня; но где? этого сказать не могу. Я не в состоянии припомнить ничего положительного относительно этого предмета, а меж- ду тем я уверен, что видел его, как бы во сне или в другой жизни. Наконец, как-то раз вечером, возвратившись домой, мне сказали, что г. Ирвину сделалось хуже, жена его прислала за моею женою. Полагая, что и я могу быть не лишним в подобном случае, я поспешно пробежал сад и бросился на- верх, в комнату больного. Как-то случилось, что в ту минуту, как я входил, г-жа Ирвин была освещена каким-то особен- ным лучом, так что я остановился посредине комнаты. - Ах! - вскрикнул я: - теперь вспоминаю, где я видел ее! Боже мой! да это оригинал того портрета, который висит в комнате г. Ренсграва. -28-
Тихий и сдавленный смех, раздавшийся в ушах моих, заставил меня живо повернуться, - на пороге двери стоял г. Ренсграв, походивший более на мраморное изваяние, не- жели на живого человека. Одно, что казалось оживленным в нем, это огонь в глазах, казавшихся свирепыми: они совершенно изменились в выражении и он, казалось, готов был вступить в тот пароксизм неистовства, который исклю- чительно принадлежит некоторому роду сумасшедших. - А-га! - сказал он: - наконец, и вы заметили ее. Это оригинал того портрета, который висит в комнате г. Ре- нсграва; вы это только теперь заметили; я так уже давно его узнал. О! это неоспоримая истина. В эту минуту, оттого-ли, что лицо Ренсграва испугало Эллен или кризис заставил ее опасаться за жизнь своего мужа, она громко вскрикнула. Я схватил г. Ренсграва за руку и насильно вывел его из комнаты. В чертах лица его было видно отчаяние, - чего не следовало видеть умираю- щему. Я заставил его пройти сад, принудил подняться в маленькую гостиную и сказал: - Что вы такое сказали? - спросил я: - какая это не- оспоримая истина, которую вы уже так давно знаете? Он хотел отвечать мне, как-вдруг пронзительный и жа- лобный голос раздался в пространстве, несясь из комнаты больного и дошедший до нас. Глаза г. Ренсграва, уже рас- ширенные более обыкновенного, страшно распялись, извер- гая молнии; торжествующая, судорожная улыбка порхнула по его устам. - О! - вскрикнул он: - мне знаком этот крик! Это голос смерти! Добро... милости просим... смерть!., сто раз благодарю тебя... тебя, которую я так часто проклинал в грубом неведении моем, когда люди говорили, что я сума- сшедший и когда врачи обливали мне голову замороженной водой. Эти слова могли быть произнесены и от избытка внезапной восторженности, как и от возобновления сумасшествия; по- этому я решился употребить кроткие меры и усмирить его, сколько возможно разумными увещаниями. - Что вы хотите сказать этими неопределенными и бессвязными словами? спросил я таким спокойным и кротким голосом, какой мог с усилием принять на себя: - Ну, пол- -29-
ноте, полноте; садитесь, друг мой. Я у вас спрашивал, что значат эти страшные слова, которые вы произнесли войдя в комнату г-жи Ирвин. Пожалуйста объясните мне их. - О!., вам объяснить их? - сказал он: - Вы в этом никакой надобности не имеете, потому-что знаете это так же хорошо, как и я. И вслед затем, протянув руку к портрету, прибавил: - да вот и объяснение. - Я что-то не совсем понимаю, друг мой; вы хотите сказать, что этот портрет. - Я хочу сказать, что вы видели его оригинал; ориги- нал - это Эллен, жена того, который лежит в предсмертных муках; а между тем странно - проговорил он, как бы оду- мавшись: - она не узнает меня. Нет, я уверен, что она не узнает меня. И то правда, я очень изменился, страшно изменился! Я сто лет прожил в эти десять лет! - Он взглянул на себя в зеркало и прибавил: - Теперь я старик! Я старался привести его в рассудок, и в заблуждении моем напирал на то, что, напротив, должно было совершенно сбить его с толку. - Но, - сказал я: - г-жа Ирвин не может быть ориги- налом этого портрета: оригинал этого портрета утонул десять или одиннадцать лет тому. - Точно, оно так - сказал Генри Ренсграв: - все ду- мали, что Лаура утонула, все этому верили, я сам был убежден в этом, как и прочие, и это-то убеждение лишило меня рассудка. Сумасшествие мое в том именно и заклю- чалось, что я считал ее умершею; но теперь я припоминаю, в минуты моего спокойствия, когда миловидное личико Ла- уры представляется мне таким, каким оно было в самом деле, а не таким, каким я видел его в моем безумстве, то есть с неподвижными и мутными глазами, с всклокоченной и страшной прической, когда она явилась мне со своим нежным, восхитительным взглядом, говорила со мною крот- ким голосом, я знал, что она жива и что лживые, коварные люди говорили мне, будто бы она умерла. - И, указывая мне на портрет - посмотрите же, посмотрите - прибавил он: - и осмельтесь сказать, что это не ее изображение. - Чье изображение? - Г-жи Ирвин; не вы ли сознались в этом сию минуту? -30-
- Точно, - сказал я: - с первого взгляда мне показа- лось, что г-жа Ирвин имеет некоторое сходство с этим портретом; но теперь, взглянув на портрет после нее, я нахожу, что есть какое-то смутное, неопределенное сходство, совсем уже не такое, каким казалось мне прежде. - Здесь дело не в сходстве, когда я говорю вам, что оригинал портрета и г-жа Ирвин одно и то же лицо. Я видел, что не было никаких средств привести его в рассудок. - Мы об этом в другой раз поговорим - сказал я: - се- годня вы не так-то здоровы, изнурены... Вам надо лечь в постель. Я слышу отсюда голос доктора Горлона; он пришел к г. Ирвину. Когда он выйдет от вашего соседа, то зайдет к вам. - Ни! ни! Не нужно доктора - вскрикнул он с негодо- ванием: - не нужно никакого доктора, и не зовите их ко мне! Я их презираю! Сколько ни говорил я им, что я не сумасшедший, они все-таки лили мне замороженную воду на голову до тех пор, пока я уже ничего не чувствовал; до тех пор пока не исчезал во мне малейший признак жизни. Не нужно мне доктора! Улягусь, если вы хотите, но доктора ни за что в мире не нужно! Выговорив эти слова, он боязливо отступал, как ребенок, почти ползая и не спуская с меня глаз, пока не запер своей двери на ключ. Тогда я слышал, как он стремглав бросался в свою ком- нату, поднимал запоры и поворачивал в замочной скважине ключом. Я оставался один. Очевидно было, что сумасшествие, только на время об- легченное, но не совсем погасшее, в несколько минут брало всю власть свою над несчастным Ренсгравом. Я сидел напротив портрета и старался дать себе отчет в одурении, которое овладело мною; я взял свечу и с новым любопытством поднес ее к портрету Лауры. Точно, нельзя было не сознаться: - этот портрет пред- ставлял разительное сходство с госпожою Ирвин, волосы зачесанные густыми пуклями, задумчивость в глазах, томная бледность лица, все это было совершенно схоже. Только в том была разница, что молодая девушка, изображенная на -31-
картине, казалась моложе той, которая была в саду; совер- шенно было бы противное, если б оригинал портрета был в-живых. Это была Лаура; ей было бы 30 или 31 год, между тем как Эллен, по-видимому едва минуло 22 или 23 года. Я осторожно спустился с лестницы и нашел, - как и предчувствовал это войдя в комнату, - Жоржа Ирвина уже лежавшего без дыхания. Еще не успев добраться до второго этажа, на половине лестницы я встретил жену мою: она, рыдая, спешила ко мне, сопровождаемая доктором Горлоном... Я тут же рас- сказал ему все, что случилось с моим домохозяином, Ген- рихом Ренсгравом. Он выслушал меня со вниманием, доказывавшим какое живое участие принимал он в моем рассказе и, после не- которых замечаний, доказывавших глубокое изучение од- нопредметного помешательства или мономании, он обещал придти в следующее утро, осведомиться о состоянии здоровья г. Ренсграва. Уговорились, что ежели положение его ока- жется не совсем надежным, то я немедленно должен буду написать о том дяде больного, г. Окслею. Это происшествие произвело живое впечатление на меня. Поэтому я на другой же день утром осведомился о г. Ре- нсграве; он уже с шести часов был на ногах, и ключница его сказала мне, что в восемь часов он завтракал, как обыкновенно, казался очень спокойным и более веселым, нежели грустным. Доктор Горлон был точен в своем слове. В девять часов я видел, как он прошел. Мы сошли вниз и я постучался в дверь приемной г. Ренсграва. Знакомый мне голос его отвечал на спрос мой: - Войдите. Я первый вошел, доктор Горлон следовал за мною. Г. Ренсграв сидел за столом, перед ним разложены были бумаги. Подозревая, что это я постучался в дверь, он заранее приготовился и казался спокойным и беззаботным но не мог скрыть своего удивления, и даже внезапного ужаса, когда увидел отделявшийся за мною облик доктора Горлона. Сна- чала он побледнел как мертвец, и вслед за тем лихорадочный румянец покрыл лицо его. -32-
Впечатление, произведенное над ним этим явлением ес- тественно напомнило мне историю портрета. Я стал искать его глазами, портрет был обращен лицом к стене. Г. Ренсграв, очевидно, усиливался скрыть свое волнение, когда доктор Горлон очень простодушно спросил - каково его здоровье. -Да - сказал он: - приятель мой Уатерс, как я пола- гаю, хотел позабавить вас этим нелепым приключением, которое так взбударажило его в прошедшую ночь. Непости- жимая странность, надо сознаться, - не уметь понять такой простой шутки, например есть какой-то Джон Кембль... Доктор Горлон прервал говорившего который, чтоб дока- згть, что он не сумасшедший, стал, как говорится, молоть вздор. - Разговор не об Джоне Кембле, любезнейший г. Ре- нсграв - сказал он: - а об сходстве между Лаурою и гос- пожою Ирвин. Что хотелось бы мне знать прежде и главнее всего “ это историю портрета. Г. Ренсграв сначала был в недоумении: взглянул на меня с видом упрека, потом с важностью вперив взор на доктора Горлона, сказал: - М., я не знаю ничего в мире, по крайней мере до настоящей минуты, что заставило бы меня сообщить вам мое мнение о предполагаемом или истинном сходстве, су- ществующем между Лаурою и мистрис Ирвин. Что касается до истории портрета, она связана с частностями жизни моей, которые я желаю сохранить втайне, и потому, так как в присутствии вашем здесь нет никакой надобности, я попрошу вас, господин доктор, сию же минуту убраться из моей комнаты вон! Нечего было отвечать на такое приглашение - г. Ренсграв был хозяин своего дома и своей квартиры. Казалось, он вошел в полный рассудок, мы были незваные гости, он в полном праве был выгнать нас из своей квартиры. Мы поклонились г. Ренсграву. Пробормотали несколько извинений и тут же вышли. Когда мы пришли в мою квартиру, доктор Горлон взглянул мне в лицо. - Ну, что! - спросил он: - какое впечатление произ- вело это на вас. -33-
- Я упорствую в убеждении моем, что этот человек сумасшедший, отвечал я. - Точно, я согласен с вами... Хотя силою воли у него был твердый взгляд, за всем тем в этом взгляде было что-то дикое, обнаруживавшее сумасшествие; но теперь он остере- гается и осторожность велит нам дожидаться нового при- падка, прежде чем остановимся мы на каком-нибудь реше- нии, тем более, что первый припадок его казался мне совершенно невинным. - А! - сказал я: - видно по всему, что вас не было там, когда он вошел к г-же Ирвин и что вы не видели, каким адским огнем горел взор его в эту минуту; но за всем этим я одного мнения с вами, и мы не имеем никакого права по ту сторону двери этого господина; однако - при- бавил я - я не выпущу его из вида. Мы расстались, доктор Горлон обещал быть в располо- жении моем при первом призыве. В продолжении пяти или шести недель все шло обыкно- венным порядком, без особенного приключения. Но только со времени приключения нашего, г. Ренсграв не старался скрыть от меня, что я внушаю ему отвращение, и, наконец, однажды утром, он приказал передать мне, что я в конце текущей трети имею выехать из его дома. Оставалось еще шесть недель до моего дня срока. Между тем я располагал всеми средствами, бывшими в моем распоряжении, как главный блюститель безопасности, и подчинил г. Ренсграва надзору трех агентов, наблюдавших за всеми его действиями. Первый пыл горести несчастной г-жи Ирвин миновал. Первый возбужденный после смерти мужа ее вопрос был позаботиться о содержании с детищем ее. Управление ма- ленькой торговлей поручено было подмастерью и надеялись, что дела под управлением его пойдут тем же порядком, без большого ущерба. Положение г. Ренсграва в продолжении трех месяцев, последовавших за тем происшествием, о котором мы рас- сказывали, хотя и обнаруживало, подчас, нервическое раз- дражение в самой сильной степени, не выходило однако из границ приличия: можно даже сказать: всякий раз как он встречался с молодою вдовою, то казался смиренным и -34-
почтительным к ней, я стал надеяться, что этот призрак сходственности, причинивший ему все злополучие, уже не возобновится. Я ошибался. В один воскресный вечер все собрались ко мне, уселись за стол чай пить. Вдруг г-жа Ирвин, бледная и дрожащая от страха, вбежала в комнату держа своего малютку на руках и опустилась с ним в кресла, с жестоким нервическим волнением, так что довольно долгое время не в силах была поправиться и дать ответ на наши вопросы; но мне не нужны были ее ответы, чтобы иметь подозрение о том, что про- изошло. Наконец, когда г-жа Ирвин могла говорить, то рассказала мне, что уже дня два или три г. Ренсграв ужасает ее странными с нею поступками. Дожидается ее на дороге и обращается к ней с такими словами, в которых она ничего не понимает; то он называет ее г-жою Ирвин, то Лаурою Гаргравсс, упорно утверждая, что она то же лицо, которое он знавал прежде в графстве Йоркшейрском и на которой должен был жениться прежде того, который недавно умер. Еще много странностей рассказывал он ей; так, например, что это потому что сын ее имеет сходство с своим отцом напоминает ей слишком грустное прошедшее - она упорст- вует сознаться в знакомстве с г. Рейсгравом до у знания Джоржа Ирвина; неспорно, что если б ребенок помер или был бы удален от нее, память ее сделается тем, чем должна была непрестанно быть. Наконец г. Рейсграв сию минуту предложил мне выдти замуж, чего я не сделаю за все сокровища Индии. Тогда на отказ мой, взбешенный, убежал он за какою-то бумагою, которая докажет - говорил он, - что я именно та самая Лаура, о которой он говорит. Что скажете вы на все это, г. Уатерс? спросила молодая жен- щина: - не видите ли вы здесь чего нибудь угрожающего ребенку моему и мне самой, в страшных словах этого че- ловека. Я ничего не замечал кроме нового припадка сумасшествия. Но сумасбродство это, как предвидела г-жа Ирвин, могло быть опасно; всего яснее в этом деле было то, что г. Рейсграв еще в летах бушевавших страстей (ему было лет 35 или 36 не более), до безумия влюбился в хорошенькую и грустную -35-
девушку и в новом припадке своем, пробудившем прежнее сумасшествие он считал ее тою Лаурою, которая в молодости своей вселила в него те же ощущения. Во всяком другом обстоятельстве и с другим человеком, а не в г. Рейсгравом, мы бы посмеялись о таком дурачестве. Но как г-жа Ирвин заметила в глазах этого человека что угрожающее и говорившее что с ним не следовало шутить то мы склонились не ее просьбу, ибо она пришла за нами, и проводили до ее квартиры, где дожидались г. Рейсграва грозившего возвратиться. В самом деле, не прошло десяти минут, как послышались торопливые шаги его на лестнице. Он не должен был застать нас там, а между тем мы не должны были удаляться, чтоб в случае нужды быть готовыми на помощь г-же Ирвин, так что я и жена моя, мы поспешно вошли в небольшую боковую комнату сквозь стеклянную дверь которой мы могли слышать и видеть все что должно было произойти. Г. Рейсграв вошел. Он был бледен и дрожал; он хотел говорить, язык его бормотал, в руке его была бумага и вся она была измята как и рука, которая ее держала. Он подошел к мистрисс Ирвин и положил перед глазами ее бумагу. - А вот вам, - сказал он - вы не осмелитесь сказать, что не знаете этой песни; вы не осмелитесь сказать, что эти слова, написанные на полях, не вашей рукой написаны; а если дерзнете сказать, то ведь я здесь, чтоб доказать вам противное. - Господин Рейсграв, - отвечала молодая женщина, с смелостью, которую внушало ей наше близкое присутст- вие: - господин Рейсграв, клянусь вам, что я этой песни не знаю; и признаюсь вам, что все, что вы говорите, уже слишком нелепо; тринадцать лет тому, мне еще не было девяти, поэтому вы можете судить, что я еще была ребенок. - А-га! так вы упорствуете в вашем укрывательстве, жестокосердая! После всех страданий, которые я вытерпел за вас, после тех дней, которые провел я в слезах; после мучительных ночей, терзающих меня с той злополучной минуты, когда я видел, как вытащили из воды ваше без- дыханное тело; с той проклятой минуты, когда сказали мне, что вы умерли? -36-
- Умерла! - вскричала г-жа Ирвин: - Боже милосерд- ный! Перестаньте так безумствовать! господин Ренсграв! Я - Лаура?.. Я, родившаяся в графстве Йоркшейрском?.. Я - утонула? Да, есть с чего мне самой с ума сойти, слышала все, что вы говорите! Неправда!.. Меня никогда из воды не вытаскивали! Никогда не могли полагать, что я умерла! Вы пугаете меня!.. Да, я вам говорю, вы меня пугаете! - Забавно! - вскричал Ренсграв: - Потому, вы, я, и этот проклятый Бефорт,.. мы не катались 7-го августа 1821 года по левфильдскому озеру?.. Ялик, в котором мы сидели, не был вдруг опрокинут во время ужасной борьбы, восстав- шей между им и мною, из-за вас, - потому что мы были влюб- лены в вас? О! теперь мне понятно!.. Этому причиной ребенок;., те воспоминания, которые напоминает он вам,., мешают... Г-жа Ирвин пронзительно вскрикнула; а как я сквозь стеклянные двери не спускал глаз с Ренсграва, то в ту же минуту ворвался в комнату; рука сумасшедшего сжимала горло ребенка. Я мгновенно освободил малютку и с такою силою оттолкнул безумца, что он навзничь упал на другом конце комнаты, но тут же вскочил, подбежал ко мне, об- шаривая между тем карманы свои, где, вероятно, искал нож или какое-нибудь орудие; но чувствуя, без сомнения, свое бессилие в рукопашном бою, он бросил на меня один из тех ужасных взглядов, которые были ему так свойственны, и выбежал из комнаты. Теперь дело стало не шуточное; понятно было, что этот человек упорствовал в своем безумии. В тот же вечер я, вследствие того, отправил по почте письмо в графство Йор- кшейр. Письмо это извещало прибыть в Лондон для принятия мер к обузданию поведения племянника. В ожидании Окслея, мы усилили предосторожность для охранения г-жи Ирвин и ее сына от всякого покушения со стороны помешанного. Но сумасшедшие в своем безумстве оказывают необык- новенную настойчивость и одарены хитростью, которой не может предусмотреть даже самый рассудительный человек. По обязанностям службы я часто с самой зари был от- влекаем из дому, и иногда даже во всю ночь должен был находиться в отдаленнейших кварталах от той части города, где проживал. -37-
Возвратившись к обеду домой, на четвертый вечер того дня, в который я отправил г. Окслею письмо, я застал в моей квартире всех соседей в волнении. Госпожа Ирвин, - как рассказали мне разом с дюжину голосов, - г-жа Ирвин умирала. Причиною этих жестоких предсмертных томлений был малютка Джорж, который непонятным образом упал в реку Лею и утонул. По крайней мере такое было общее мнение, за всем тем, что реку обшарили во всех направле- ниях. Черная пуховая шляпа несчастного малютки, еще украшенная перышком, найдена плавающею около берегов на довольно далеком расстоянии от того места, где он, казалось, упал; тело, которое тщетно всюду отыскивали, вероятно, было унесено в Темзу силою течения. Ужасное подозрение вдруг пробежало в уме моем. - Где г. Ренсграв? спросил я. Никто того не знал; никто не видал его с двух часов по- полудни, то есть, именно с того времени, когда исчез ребенок. Из всего того, что я видел и слышал, из ненависти, которую г. Ренсграв показывал к маленькому Джоржу, оче- видно, что кроме сумасшедшего никто не мог совершить преступления. И так прежде всего я освободил дом от всех кумушек, которые наполняли его, потом поспешил к г-же Ирвин, где застал доктора Горланда, который подавал ей помощь. Удар был жестокий, - опасались воспаления в моз- гу; доктор Горланд пустил ей кровь, поставил рожки и, благодаря этому энергическому пособию, надеялись, что ли- хорадка устранится. Подозрения доктора были согласны с моими, но он ук- лонился от всякого совета, предоставляя все моей предус- мотрительности. К несчастью, в то время я еще был новичок в этого рода делах, в которых ныне приобрел некоторую опытность, и если б вновь случилось мне быть в подобных обстоятельствах, надеюсь, последствия были бы менее не- приятны, чем в то время. Я решился дожидаться г. Ренсграва, пригласив к себе подмастерия. Мы всю ночь бодрствовали; ночь, длившуюся ожиданиями, которые измеривал мучительными часами, раз- дражавшими меня более и более. В десять часов я был убежден, что г. Ренсграв преступен; в одиннадцать, я готов был отдать его в руки правосудия; в полночь чувствовал, что удушу его собственными руками. -38-
Страдальческие вопли, от времени до времени раздавав- шиеся из комнаты г-жи Ирвин, были для меня страшным раздражением: я видел эту несчастную мать осужденною на невозвратимое горе отвратительным безумием сумасшедше- го. Только в два часа ночи услышали мы осторожные шаги, приближавшиеся к двери; рука г. Ренсграва до того дрожала, что он более 10 минут не мог вставить ключа в замочную скважину и потому не удивительно было видеть сумасшед- шего бледным и дрожащим, как призрак. В самом деле, в нескольких шагах от двери, как я узнал впоследствии, он кого-то встретил и спрашивал о г-же Ирвин, и ему ответили, что она умерла или умирает. Я знал, что он никогда не пил вина, однако смотря потому, как он жаловался, можно было бы прозакладывать, что был пьян. Шатаясь, он поднялся на несколько ступеней лестницы, которая вела в комнату больной и, увидев нас на площадке, отступил назад; зубы его стучали один о другой. - Ведь не может быть, не правда ли, чтоб Лаура, чтоб г-жа Ирвин была при последнем издыхании? - Вы ошибаетесь, г. Ренсграв, - сказал я строже и громче, чем следовало, потому что мы были в трех шагах от спальни больной: - и если, как подозреваю, - про- должал я, - ребенок утоплен вами, вы весьма в скором времени должны будете отвечать перед Богом, вместо одного, за два преступления. Из горла несчастного вырвался удушливый стон; окоче- невшие пальцы его тщетно силились то выпустить, то стянуть шейный платок. В то же мгновение в комнате г-жи Ирвин раздался шум, подобный борьбе. Приставленная к постели больной служанка кричала во весь голос: - Помогите! - Возьмите на свое попечение г-жу Ирвин, - сказал я, обратясь к подмастерью, и сделав шаг к г. Ренсграву, чтоб стащить с него галстук, ибо, по судорожным чертам лица его, я видел, что он готов был задохнуться; но несчастный, ошибшись в моем намерении, отскочил в сторону и очутился перед г-жою Ирвин, которая вышла из своей комнаты. Черты лица молодой женщины были искажены ужасом и белая кофта ее имела широкую полосу крови: перевязка, -39-
стягивавшая рану г-жи Ирвин, сдвинулась с места во время борьбы с служанкою, и рана снова раскрылась. Наружность этой женщины, бледной, окровавленной, бы- ла ужасна даже и для меня; но в особенности для г. Ре- нсграва, который, за всею странною к ней любовью, был причиною этого злополучия. Еще более ужасно поразило Ренсграва, когда в отчаянном положении несчастная мать, собравшись с остальными силами, приподняла на него свою окровавленную руку и прокляла именем своего погибшего ребенка. Вы бы сказали, что материнское проклятие призвало на этого несчастного небесный гром. Ренсграв отступил, приподнял свои блуждавшие руки на голову, и прежде чем я успел протянуть руку, чтоб удержать его, он упал навзничь с первой ступени лестницы и остановился только на послед- ней. Подмастерье и я, стремглав бросясь к нему, приподняли его на руки; кровь потоком полилась из его рта и из страшной раны в виске, которую он получил при падении. Я закричал служанке, чтоб она занялась г-жою Ирвин, обещая ей немедленно возвратиться; потом мы отнесли г. Ренсграва в его комнату и в бесчувственном положении уложили в постель. Подмастерье в ту же минуту оставил меня и побежал за доктором Горландом. Несмотря на значительную потерю крови г. Ренсграва, доктор нашел крайне необходимым еще раз пустить ему кровь, но больной открыл глаза только на рассвете; язык его был совершенно поражен и, за всеми усилиями, не мог произнести ни слова. Доктор Горланд приблизился к постели его и торжест- венным голосом произнес: - Милостивый государь, часы ваши сочтены, - прежде вечера, вы предстанете перед Творцом; вы совершили ужас- нейшее преступление, в котором только подозревали вас, - теперь покайтесь! Ренсграв показал решительное отрицание; все силы его как будто окончательно истощились в крике, но крик этот не имел значения. - Если же, напротив того - прибавил доктор, - ребенок жив, не длите более отчаяния несчастной матери и поста- райтесь указать, где мы можем найти его. -40-
Он потряс рукою по направлению своей одежды, которую мы бросили на первый бывший тут стул. Я догадался, взял платье Ренсграва и разложил перед ним на постеле; так как одна из его рук совершенно отнялась, а другою он едва мог владеть, то я принужден был сам обыскать его карманы. Добравшись до бокового, я вынул из него несколько бумаг и разложил на постели. Ему удалось протянуть палец к одной из них. Это был адрес, заключавший следующие слова: Г.Томпсон, в Камдер-тоуне. - Что означает эта бумага? - спросил я: - там ли на- ходится дитя? Он сделал мне утвердительный знак. Я дерзнул сказать матери несколько отрадных слов, но мало надеялся на обе- щания умирающего сумасшедшего. Однако он сказал правду. В три часа пополудни г-жа Ирвин с милым Джоржем своим на руках вошла в комнату умирающего и нежным, утешающим голосом сняла с него проклятие, которым по- разила. Казалось, Ренсграв только и ждал этого утешительного видения, чтоб испустить последнее дыхание. Увидев г-жу Ирвин со своим ребенком на руках, улыбка, которая, как бы навсегда изгнанная с изнеможденного лица несчастного, еще раз показалась на его устах, потом они раскрылись, чтоб пропустить вздох. Этот вздох был последний.
ъ, ы, ь В начале 1832 года несколько английских журналов напечатали следующее извещение: “Если гальскому уроженцу, г. Овен Лойду, старшему приказчику одного из значительнейших торговых домов Англии, угодно доставить адрес свой г-ну Ъ, Ы, Ь, в почтовую контору Сен-Мартена, то он получит известие столь же для себя выгодное, как и неожиданное.” Это таинственное извещение, повторенное несколько дней сряду в журнале Times, очень подстрекнуло мое любопыт- ство. Условимтесь в понятии слова - любопытство. Я не думаю выразить им суетное желание вмешиваться в чужие дела и быть посвященным в тайны, которые до нас не касаются, а напротив, проникать в причины этого упорного вызова. Мне с первого взгляда показалось, что в этом извещении скрывается ловушка. Чем чаще я видел настойчивое его повторение, тем более убеждался, что присутствие Овен Лойда было нетерпеливо ожидаемо преступным намерением. Впрочем, убеждение это очень скоро подтвердилось следу- ющим объявлением: “Пятьдесят гиней награды от г-на Уаткинса тому, кто укажет г-ну Ъ, Ы, Ь место жительства Овен Лойда.” “Этот вторичный вызов хотя и означал сильное желание узнать требуемый адрес, судя по обещанной награде в 50 гиней за несколько слов, написанных на клочке бумаги, но был столько же бесполезен, как и первый; а как глаза мои в десятый раз натыкались на это объявление, то я подумал: “Полно! полно! Овен Лойд старая лиса, не даст себя поймать на чучеле.” Неделю спустя в газете помещалось объявление о том же лице, нисколько не походившее на тс, которые были напе- чатаны, и в особенности на первое. -42-
Вот это объявление: “Тридцать гиней тому, чьи донесения будут причиною арестования Овен Лойда.” Затем следовало подробное описание примет и лет того существа, которое было предметом настойчивого вызова. Первые два вызова были сделаны тою же особою, которая напечатала и третье. Уж не потеря ли надежды завлечь Овена в западню обращалась к корысти доносчика? Я до того был уверен, что все три объявления одного и того же лица, что отправился к начальнику моему с наме- рением испросить у него позволения заняться этим делом. Я пристрастился к моему ремеслу и был очень счастлив, когда в иных обстоятельствах мог достигнуть до вывода художественного дела. В ту минуту как я отворил дверь кабинета главноуправ- ляющего, он отдавал приказание вызвать меня к себе. - А! кстати! - сказал он мне, - любезнейший г. Уатерс; добро пожаловать; прошу вас сию же минуту отправиться к г-ну Шмиту, управляющему одним из значительнейших торговых домов Сити. - С какою целью? - спросил я. - Уж вы верно смекаете, - с целью найти там преступника, который укрывается. Дело, о котором вы будете иметь пе- реговоры с этим негоциантом, заключает в себе значитель- ную покражу, сделанную в собственном доме его, лежащем на восточной стороне Лондона. Эта покража совершена не- дели две или три тому. Я полагаю, что нужные для задер- жания подозреваемых людей предписания уже были истре- бованы и доставлены г-ну Шмиту. Так отправьтесь же к нему, соберите все сведения, которые угодно будет ему сообщить вам, потом возвратитесь сюда, и по прибытии вашем секретарь мой передаст вам все бумаги, в которых вы найдете нужду. Я со всею поспешностю отправился к г-ну Шмиту. При- казчик ввел меня в небольшую приемную, смежную с ма- газинами; тут просил он меня обождать прихода хозяина заведения. На столе, стоявшем посреди комнаты, лежала газета, в которой находилось это последнее объявление: “Тридцать гиней тому, чьи донесения будут причиною арестования Овен Лойда.” -43-
- Ха! ха! - подумал я - уж не сам ли г. Шмит тот Ъ, Ы, Ь, который так сильно желает арестования Овен Лойда. Спустя несколько минут, как обнадежил меня приказчик, показался г. Шмит. Внимание мое, уже сильно подстрекаемое несколько дней, вполне сосредоточилось на нем. Это был мужчина лет ше- стидесяти, с грубыми и резко выраженными чертами лица, с надменной и скорой походкой; глаза его, блестящей чер- ноты, высказывали редкую умственную деятельность и сли- яние замечательных мыслей. Одним словом, в нем была та величественная наружность, которая дается привычкою по- велевать, сознанием высокого дарования и способностей к делу торговому, в особенности уверенностию в благосклон- ность судьбы, которой считаешь себя достойным. Он, в свою очередь, взглянул на меня, как бы взвешивая, какую я занимаю должность в полицейской иерерхии и какая степень разумности заслужила мне приобретение этой должности. - Я полагаю, - сказал он, поклонившись мне с сухою и холодною вежливостью: - что вы уже успели прочесть объ- явления, помещенные в разных газетах. И он указал мне на те, которые были разложены на столе. - Как же, - отвечал я: - само-собою разумеется, я предположил, что вы - тот самый господин Ъ, Ы, Ь. - Вообще, сударь мой, - отвечал негоциант таким тоном, который на этот раз походил на презрение: - вообще пред- положения бывают нелепы, а еще более при настоящих обстоятельства х. Я глядел на г-на Шмита, как человек твердо намеренный рано или поздно потребовать у него объяснения этой дерзо- сти. Он продолжал таким же презрительным тоном, как бы поздравляя меня с моею проницательностью. - Имя мое Шмит, и я жду... (при этом он вынул из кармана часы, счел минуты и продолжал): через семнадцать минут я жду сюда то лицо, которое именует себя начальными буквами Ъ, Ы, Ь. Теперь, сударь, чтобы вы не терялись в новых догадках, я скажу вам, что причины, побудившие меня отыскивать и узнать это лицо, основаны на вероятности. Я улыбнулся. -44-
Г. Шмит не ожидал от меня ответа, сказавши слово “вероятность”. - Посмотрим эту вероятность, сударь, - сказал я. - Итак, - продолжал негоциант: - я полагаю, что желая, так же как и я, по причинам не менее моих важным, узнать место укрывательства Овен Лойда, господин этот не найдет никакого сопротивления тому предложению, которое я на- мерен ему сделать. - И это предложение заключается?... спросил я. - В разделе со мною издержек, которые потребуются на производимые нами разыскания. Но прежде всего нужно осведомиться или открыто, или посредством адреса, причины направления преследования сэра Ъ, Ы, Ь; его разыскания, так же, как и мои, имеют целью предать Овена суду; дело пойдет без затруднения и мы как нельзя лучше поймем друг друга, но если, напротив того, незнакомец руководим каким-нибудь покровительством, вредным моим выгодам, то на вас лежит обязанность, милостивый государь, а на мне право заставить говорить родственника или покровителя Овен Лойда. Теперь - продолжал г-н Шмит, - позвольте вас известить о нескольких подробностях, которые прольют не- который свет, а главное, вероподобие в подозрениях, зани- мающих ум мой. Вам, без сомнения, не безызвестны обсто- ятельства покражи, сделанной в моем бокстритском доме, недели две тому? - Как же, сударь, - отвечал я: - я читал рапорт чинов- ников, откомандированных на место, и усмотрел из него, что не трудно открыть, что виновникам покражи известно было расположение комнат и образ жизни ваших домашних. - На этот раз замечание ваше вполне справедливо, сударь. Теперь позвольте мне сообщить вам, для записки, некоторые сведения. - С удовольствием; - отвечал я: - Кстати, при мне есть бумажник и карандаш. - Овен Лойд - продолжал г. Шмит: - гальский уроженец, принадлежит благородному и уважаемому семейству. В про- должении нескольких лет Овен Лойд управлял делами моего дома, и поведение его, в течение этих девяти лет, было безукоризненно. Овен, к несчастью, кажется моложе своих лет и слабого характера. Он одарен, как обыкновенно го- -45-
ворится, добрым сердцем, а вследствие этого не в состоянии отказать в услуге тому, кто просит его: эту услугу он готов оказать с пожертвованием части своего достояния. - Понимаю, сударь; - отвечал я: - но я не понимаю, какие отношения могут иметь эти подробности с... Г. Шмит прервал меня. - С возложенным на вас поручением? Позвольте. Может быть, вы не видите этих отношений, а я так вижу их, и через несколько минут постараюсь и вас вразумить. ‘Тода при тому назад, Овен Лойд был в крайнем затруднении, и это затруднение другой причины не имело, как крайнюю слабость характера, о котором я упоминал вам. Невзирая на мои советы, несмотря на положительные мои сопротив- ления, Овен поручился за каких-то мнимых приятелей в довольно значительной сумме денег. За несколько дней до наступления срока платежа векселя приятели его не яви- лись. Овен же не в состоянии был удовлетворить взятому на себя обязательству, вследствие чего не нашел ничего лучшего, чтоб укрыться от преследований своих заимодав- цев, как бежать из моего дома, и никто с этого времени не мог узнать места его укрывательства. В первое время вступ- ления Овена в мои конторы, семь лет тому, я принял к себе галла, по имени Эдвард Джонес. Начальник полиции, вероятно, сообщил вам приметы этого человека, а также и жены его. Этот Эдвард Джонес был выгнан из моего дома и причины этого удаления представляют целый ряд злоупотреблений - следствия дурного поведения. Правда ли, нет ли - не знаю. Говорят, что Джонес отправился в Америку или думает туда ехать. В бытность свою на моей конторе, этот человек имел дружеские связи с Овеном, который был ему земляк, и стал иметь над слабым и нерешительным рассудком сего послед- него злополучнейшее влияние. Теперь выслушайте. Эдвард Джонес, которого предполагают в Америке, был встречен дня три тому одним из моих приказчиков близ Темпль- Бара.” Г. Шмит прервал свой рассказ, снял с себя очки и про- должал, сделав мне знак, чтобы я положил перо. - Я полагаю, г. Уатерс, что колебание, предшествующее преступлению, когда преступление это должно быть совер- -46-
шсно человеком слабого характера, скоро превращается в расчет, если этот человек, чтоб иметь опору своей нереши- тельности, встречает упорную волю закоренелого преступ- ника. Я сказал вам это для того, чтоб привести вас к моему убеждению. Это же убеждение заключается в том, что, доведенный нищетою и настояниями Джонсса, Овен Лойд, приказчик честный и трудолюбивый - сделался мошенником. - Итак, сударь, по вашему мнению, один из виновников преступления, учиненного в вашем бокстритском доме... - Да, я так думаю; скажу даже более, в этом уверен - вот почему: третьего дня в библиотеке моей, за книжною полкою, нашли бумажник. Так как воры ничего не похитили из этой комнаты, то обзор, в каком состоянии находится движимость, был исполнен весьма быстро. Я же знаю, что этот бумажник - да вот взгляните, вот он - принадлежит Овен Лойду; он несколько раз был у него в руках и в доказательство моего показания, что он точно был владе- телем его, эти две вытесненные на сафьяне заглавные буквы О. и Л. Сверх того, в нем найдено это банковое обязательство в 5 тысяч ливров, которое, как вам известно, принадлежит банку Гэмпшейрского графства. Я взял билет из рук г-на Шмита. - На билете значится 1831 год - сказал я. - Вот что именно и доказывает виновность Овена; а сверх того, я имею самые убедительные причины думать, что он живет или проживал в Гэмпшейрском графстве. Г. Шмит вынул из своего кармана атласистую бумажку, исписанную самым мелким почерком. - Я прямо пойду к цели, - продолжал он: - и расскажу вам весьма важные истины, и такие, которые вам одним следует знать. Я поклонился в знак внимания. Так продолжал г. Шмит. “Овен Лойд женат, жена его еще молодая, с качествами ума здравого и отменной рассудительности; она соединяет замечательную красоту; дочь ее, их единственное дитя, на- следовала всем отличным качествам своей матери. Жена моя обожала Каролину, и, естественно, - кроткая и очаро- вательная молодая девушка постоянно посещала дом в Бок- -47-
стрите. Я находил, при всем уважении моем к этой девице, неприличным ежедневные беседы с сыном моим. “Сын мой, г-н Уатерс, - скажем это здесь мимоходом, - только четырьмя годами старее мисс Каролины, которой только что минуло шестнадцать лет. В то время, когда, вынужденный требованиями своего обязательства, Овен Лойд выехал из Лондона, Артюр, - так зовут сына моего, - Артюр и Каролина любили друг друга.” - Как узнали вы об этой взаимной привязанности? “Из письма, которого несколько строк дали мне понять, что Каролина и он уже давно между собой в любовной переписке. Оба они ожидают более удачного времени к осуществлению их взаимных желаний, а это время, вероятно, - прибавил г. Шмит с улыбкой полной грусти и горечи, - когда меня не будет в живых.” - Если мисс Каролина проживает в доме отца своего, то вы знаете место его жительства. “Не совсем. Овену не известна страстная любовь наших детей, равно и возникшая от нее переписка. В письме, которое попалось мне в руки, молодая девушка, в ответ на вопрос моего сына, говорит, что отец ее никогда не простит ей нескромное признание в ее настоящем месте жительства. Вы понимаете причину, г. Уатерс; так ли? Вследствие этого, она умоляет его не покушаться на напрасные усилия к узнанию места ее жительства. Надо вам сказать, сэр, что ныне сын мой вошел в совершенные лета и, благодаря состоянию, доставшемуся ему по завещанию умершей тетки, вполне независим и имеет достаточное имение.” - Какой штемпель заметили вы на адресе мисс Лойд? “Шэринг-Гросс. Каролина предупреждала моего сына, что письмо должно быть доставлено на почту через одного при- ятеля, и я не сомневаюсь, что этот приятель - соучастник отца се, т.с. Эдвард Джонес. Теперь вот самые важные слова этого письма: “С отцом моим случилось в лесу несколько тому дней несчастье, но благодаря нашим заботам он совершенно по- правился.” “Из этого вы можете усмотреть, г-н Уатерс, что неосто- рожно написанное слово ”в лесу” - зачеркнуто, но не до- вольно резко, чтоб его нельзя было разобрать. Соедините -48-
эти два обстоятельства, соседство леса и жительство Овен Лойда, с обладанием банкового билета Гэмпшейрского граф- ства, и тогда вы скажете, так же как и я, что преступник проживает в какой-нибудь глуши этого леса.” - Уважаю точность ваших замечаний, сэр, - сказал я негоцианту: - и согласно с вами нахожу их основанными на фактах. “Вы должны понять, г-н Уатерс, из сообщенных мною сведений, что я нисколько не дорожу приобретением вещей, у меня похищенных; но чего желаю я, и желаю искренно, страстно, это - положить непреодолимую преграду между моим сыном и мисс Каролиною, и прервать, во что бы то ни стало, завязавшуюся между ними переписку. Самое же верное средство все прервать между ними, - обвинить Овен Лойда в покраже и предать его суду.” В эту минуту разговор наш был прерван вошедшим при- казчиком. Он пришел известить о посещении г. Уилльяма Лойда. Это было то лицо, которое ожидал г. Шмит под литерами Ъ, Ы, Ь. - Просите войти г. Уилльяма Лойда - сказал негоциант, поспешно убирая газеты в один из ящиков стола: - Сооб- разите, по однозвучности имен - сказал мне г. Шмит; - что офидаемый гость должен быть родственник Овена. Не гово- рите ни слова и будьте только внимательны. Г. Уилльям Лойд вошел. Это был высокого роста мужчина, у которого бледное и исхудалое лицо обличало нравственный упадок или еще свежее воспоминание о недавних страданиях. Повидимому, он уже переступил за 50 лет; но движения его еще были развязны, как у мужчины лет 30-ти. В нем видна была врожденная величавость, которой еще более придавала пре- лести кротость и нежноть во взгляде. Г. Уилльям Лойд казался взволнованным и растроганным. После поспешного поклона, он живо обратился к г-ну Шми- ту. - Из этого письма, сегодня утром полученного мною, я узнал, - и он держал письмо - что вы можете дать мне сведения о моем брате, Овене, с которым я уже столько лет в разлуке. Где он, сударь? Будьте столько добры, скажите мне. И, предложив умоляющим голосом этот краткий вопрос, г. Уилльям Лойд внимательно рассмотрел все углы комнаты, -49-
бросив на меня беспокойный взгляд; потом, обратясь к г-ну Шмиту, он дрожащим голосом прибавил: - Не умер ли Овен, сударь; умоляю вас, скажите мне всю правду: не длите в моем сердце томление неизвестности. - Садитесь, сударь, - отвечал негоциант, подкатив к своему посетителю кресла: - Брат ваш, в продолжении не- скольких лет был у меня главным приказчиком по торговле. - Был! был! - с возрастающим волнением вскричал Лойд: - Стало быть, его уже нет? Стало быть, он оставил вас? - Да, сударь, уже тому три года. Не прерывайте меня. Я получил, даже весьма недавно, посторонним образом, известия о вашем брате, и эти известия, при личном за- свидетельствовании, которые вы, без сомнения, в состоянии передать нам, достаточны будут, чтобы помочь (тут него- циант указал на меня) господину в открытии местопребы- вания его в настоящее время. Мне невозможно было вынести немого созерцания, с ко- торым г. Лойд всматривался в мое лицо. Я поспешно встал, под предлогом необходимости запереть полурастворенное ок- но. - Какая причина побуждает вас так усердно отыскивать моего брата? - спросил г. Лойд с заметным беспокойством: - Быть не может, чтоб... Нет, брат мой, сказали вы, уже три года оставил дом ваш. Впрочем, я Овена знаю, и пред- положить, что... это было бы столько же злобно, сколько и безрассудно. - Если сказать вам истинную правду, сударь, - подхватил негоциант после некоторого размышления: - я должен со- знаться вам в моих опасениях. Видите ли, я боюсь, чтоб сын мой не сделал безрассудство сблизиться, более чем я желал бы, с... семейством вашего брата; одним словом, я боюсь, чтоб он не дал, без согласия моего, своего имени племяннице вашей, мисс Каролине, и я желал бы видеть Овена, чтоб получить от него... - Каролины! Каролины! - дрожащим голосом вскричал г.Лойд и, произнося это имя, глаза его овлажнились слезами. - Да, точно, дитя его зовут Каролиной! Г. Уилльям Лойд сидел несколько времени погруженный в грустную задумчивость; потом, привстав, сказал, обраща- ясь с строгим видом и гордостию к негоцианту: -50-
- Мисс Каролина Лойд, сударь, достойна по рождению своему и, если не ошибаюсь, по нраву и воспитанию своему, носить имя знатнейшего из торговцев нашей страны. - Я в этом не сомневаюсь, - сухо отвечал г. Шмит: - но на меня нельзя сердиться, сударь, за то, что я вынужден был, во что бы ни стало, сказать вам, что я буду препят- ствовать, чтоб сын мой назвал мисс Каролину женой своей. На этот ответ взор г. Уилльяма Лойда, сию минуту полный гордости, вдруг сделался почтительным и почти покорным. - Как могу я узнать - спросил Лойд: - как я могу убедиться, что вы чистосердечно действуете в том деле, о котором мы говорили. В бтвет на это возражение, г. Шмит положил перед глазами г. Лойда письмо мисс Каролины, объяснив случай- ность, вручившую ему это письмо. Руки г. Лойда дрожали от волнения, когда он взял это письмо. Казалось, когда он читал, мысли его обращались к одной отдаленной эпохе, воспоминание о которой уже неизгладимо. - Бедное дитя! - произнес он: - Бедное дитя! Еще так молода, так нежна и кротка, а уже столько претерпевает горя! Ее мысли, ее речи - живой отголосок матери, тогда молодой, прекрасной и так же страдавщей. Овен, наверное, все тот же добряк, тот же чистосердечный и доверчивый, так же достойный уважения людей честных, а между тем он был жертвой мошенников и пройдох. Договорив эти слова, г. Лойд опустил голову на руки и, как видно было, впал в глубокие размышления. Это задум- чивое молчание беспокоило г. Шмита, боявшегося, чтоб подозрения не овладели его посетителем. Наконец г. Лойд приподнял голову. - М. г. - сказал он негоцианту: - если сведения ваши ограничиваются владением этого письма, то мы на столько же отдалены от моего брата, как и вчера... как месяц тому, и как было несколько тому лет; а не зная ничего, я ничем не могу помочь вам для успеха выших разысканий. - Обсудимте это дело хладнокровно; - подхватил г. Шмит: - поговоримте без пристрастия. Очевидно, что брат ваш не живет в Лондоне и поэтому он не мог отвечать на вызов, который вы ему сделали. - Вероятно, сударь. -51-
- Перечтите внимательнее письмо мисс Каролины и вы найдете в нем три слова, еще довольно разборчивые, хотя тщательно зачеркнутые. - И точно, - сказал г. Лойд: - кажется слова эти “в лесу”; но что они означают. Г. Шмит прервал своего собеседника. - Теперь - сказал он, - нет ли в Англии такой местности, которая по какой-нибудь причине заслужила бы внимание вашего брата, чтоб избрать ее себе на постоянное жительство. Мне часто удавалось слышать, что джентльмены со вкусом и чувствами, когда были преследуемы праздностью, по пре- имуществу удалялись в убежище, бесценное воспоминани- ями о детстве и отрочестве. - “Это довольно естественная наклонность, - отвечал г. Лойд, не заметив насмешливой улыбки, блуждающей на устах негоцианта: - Я и сам нередко чувствовал живейшее желание возвратиться на мою родину, к предметам близким моим первым впечатлениям, и это желание еще сильнее ощущалось, когда улыбавшееся счастье вознаграждало мои усилия. Но Овен не возвратился бы в счастливую страну Галлии, в Кармартен: там он был бы в презрении, может быть всякий отвернулся бы от него, - это уже такая страна, где в течение нескольких поколений род наш равнялся самым богатым и самым надменным фамилиям. К тому же, - прибавил г. Лойд: - я исследил Кармартен и его окрестности и разыскания мои были бесполезны. - А жена его, - подхватил неугомонный негоциант: - жена его уже не считает себя уроженкой Галлии. - Нет! Однако припоминаю!... В лесу! Должно быть там! Каролина Эджварт, жена моего брата, родилась в Болье, в новом гэмпшейрском лесу. Там имела она небольшое, о, весьма небольшое владеньице. Может быть оно принадлежит ей и поныне? Не знаю, как это до сегодняшнего дня не пришло мне в голову! Сию же минуту отправлюсь в Гэм- пшейрское графство. Потом, остановившись и ударив себя по лбу... - Но, к несчастью, я этого не могу сделать; одно весьма важное дело требует на два дня присутствия моего в Лондоне. Негоциант указал на меня и сказал г-ну Уилльяму. - За недосугом вашим этот джентльмен может сию же минуту отправиться в Болье. -52-
- И бесподобно! - почти с радостию отвечал несчастный брат: - постараюсь вооружиться терпением. Вот вам, - г. Уатерс, прибавил он: - возьмите мой адрес; будьте столько обязательны, зайдите ко мне до вашего выезда из Лондона и примите мою благодарность за все ваши одолжения. Тысячу раз благодарен вам! Потом доверчивый джентльмен, схватив г. Шмита за руку, продолжал: - А вас, сударь, да благословит Господь за то, что вы прояснили мне путь во мраке моих неутомимых разысканий. Вам нет никакой надобности отправлять письма ни к Ка- ролине, ни к ее отцу, и просить об освобождении сына вашего от данных им обязательств; будьте спокойны. Я отвечаю вам, сударь, что племянница моя никогда не войдет в такое семейство, которое нехотя ее принимает. Затем г. Лойд поклонился и вышел. Я глазами следил за ним до тех пор, пока дверь затво- рилась. Вероятно, лицо мое выражало происходившее в душе моей. - Г. Уатерс, - сказал мне негоциант, когда мы остались одни: - надеюсь, что вы отложите в сторону вашу чувстви- тельность и свято исполните столь важное поручение, воз- ложенное на вас, т.е. вы исполните вашу обязанность. Это замечание оскорбило меня до глубины души. - С какого права, м.г., - спросил я - вы делаете мне подобные предупреждения? - С того права;, которое дают мне мои опасения; потому что, объявляю вам, я очень хорошо заметил, - вы осуждаете мой поступок относительно брата Овен Лойда. - Вы заставляете меня сказать правду; да, не оправдываю; скажу вам более - не нахожу его достойным той высокой репутации честного человека, которою вы пользуетесь; а между тем знаю, до чего должна простираться трудная обязанность, внушаемая мне долгом, и эту обязанность я свято выполню. - Я в этом уверен, сударь, - живо подхватив г. Шмит: - и эта уверенность заставляет меня положиться на вашу честь. Я собирался выйти из приемной, как вдруг г. Шмит схватил мою руку. - Подарите мне еще одну минуту, сударь; еще одно мгновение. -53-
Потом, когда я поклонился в знак того, что я к его услугам. - Вы очень хорошо понимаете, не правда ли? - сказал он: - что главная цель моих преследований это - разрыв брака Артюра с мисс Каролиною? - Как нельзя лучше. - В таком случае потрудитесь не забыть, сударь, что я нисколько не желаю продолжать преследовать Овена, только бы он согласился подробным сознанием своего преступления, собственноручно написанным, положить между своей до- черью и моим сыном непреодолимую преграду. Вы понима- ете? - Вполне понимаю, сударь, но, в свою очередь, вы позволяете мне заметить, что обязанность моя, о которой вы так недавно напоминали мне и в которой так высоко ставили подчиненность, не дозволяет мне следовать вашим инструкциям. Итак, до свидания, сударь. Я вышел и немедленно отправился к г. Уилльяму Лойду. Он дожидался меня с нетерпением. Сознаюсь, что достойный джентльмен внушал мне к себе такую же горячую симпатию, какое я чувствовал отвращение к г. Шмиту. Я с грустным участием выслушал краткую повесть, которую он, в свою очередь, рассказал мне с наивным простодушием ребенка. Осиротевши с самых юных лет, Уилльям и Овен расточили свое наследственное достояние; но за несколько времени до совершенной потери своих имуществ, оба брата запылали страстною любовью к одной женщине и эта женщина была никто другая, как мать мисс Каролины. Доведенный до отчаяния преимуществом, оказанным молодою девицею бра- ту его, Овену, Уилльям, вследствие жестокой ссоры, рас- стался с обрученными, потом каждый из них сам по себе стал заботиться о поправлении своего расстроенного состо- яния. Уилльяму досталось управлять значительным имением, принадлежащим одному плантатору в Ямайке. Он отпра- вился к месту своего нового назначения с тою радостию, какую ощущает человек в отчаянии, удаляясь от мест, где им столько перенесено страданий. Счастливые обстоятельства через несколько лет сделали его владетелем огромного состояния; но состояние это далеко -54-
нс составляло счастье достойного и честного джентльмена. Нужно было этому сердцу, променявшему страстную любовь на тихую, безмятежную грусть, нужно было этому сердцу быть свидетелем счастья своего брата и той, которую он любил. Итак, он возвратился на свою родину в надежде скоро в ней умереть или вооружиться твердостью и жить в приязненных чувствах с Овеном, и в счастье, которое на- житым им богатством мог он уделить семейству своего брата, если соединение двух супругов приобрело себе семейство. Я обещал г-ну Уилльяму Лойду, немедленно по прибытии, сообщить известие о его брате. Я прибыл в Сутгамтон в глубокую ночь. Тут сказали мне, что лучшая и ближайшая дорога до Болье через реку. Этот переезд должен был довести меня до деревушки Гите, лежавшей в нескольких милях от Болье. После сытного и непродолжительного завтрака я отпра- вился на набережную, где стояла шлюпка: я уселся в нее, и она стала спокойно бороздить прозрачные воды реки, когда внимание мое, сперва обращенное на окрестности, вдруг остановилось на двух лицах, сидевших у кормы нашего судна. Эти два лица были мужчина и женщина. После внимательного, но украдкою сделанного обзора черт лица моих спутников, я был убежден, что этот человек и эта женщина назывались г-н и г-жа Эдвард Джонес. Вероятно они не подозревали меня; вдобавок тот и другая казались до того спокойными, беспечными, что, без сомнения, не имели ни малейшего подозрения о преследовании, направ- ленном на них по просьбе г. Шмита. Проехав третью долю пути, г. Эдвард Джонес объявил перевозчику, что намерен остановиться в селении Гите и пешком добраться вдоль течения реки до Болье. Я взял твердое намерение не возмущать временное спо- койствие обоих супругов и весьма остался доволен резуль- татом, происшедшим от этого намерения. Только что мы вышли на берег, Джонес и жена его вошли в избушку, лежавшую на берегу реки. Судя по наружности и по развешанным на дверях этой хижины тоням, надо было полагать, что тут жили рыболовы. -55-
А как весьма трудно было, чтоб не сказать невозможно, найти какой-нибудь экипаж, то я пешком отправился в Болье. Этот городок живописно расположен на тенистой стороне нового леса; он представился мне во всей прелести своего очаровательного убранства: то окаймленным водою, то ок- руженный лесом или полянами, покрытыми блестящей и роскошной жатвой. Мне не трудно было сделать несколько отвлеченных и, по-видимому, ничтожных вопросов, выведать от служанки того трактира, где я остановился, все нужные для меня сведения. И точно, служанка сказала мне, вмешивая в свои речи безмилосердную болтовню, что Овен Лойд проживает в не- большом доме, лежащем на расстоянии мили от трактира и что занятия его заключаются в измерении строевого леса, как то: бука, ясеня, тополя и ели, которого у него порядочный запас к услугам покупателей. Что же касается дочери Овен Лойда, мисс Каролины, она была, если верить словам слу- жанки, очаровательная красавица, рисовала как художник и вышивала шерстями цветы на диво. Образчик последнего искусства ее был разложен перед моими глазами - он пред- ставлял фарфоровую вазу, наполненную цветами. Подра- жание цветам до того было изящно, что манило сорвать их. Впрочем, служанка не истощалась в похвалах и Овена, и его дочери. Мисс Каролина, по сказаниям доброй служанки, была достойная и очаровательная особа, а отец ее - золотой человек, добрейшее создание, жемчужина из людей. Наконец, я набрел на следы бедного Овена. Нехотя, или лучше сказать, по чрезмерной доброте и нежности, Уилльям выдал несчастного брата своего и не зная, что он преступен, предал его в руки правосудия. И я, блюститель этого самого правосудия, питавший к этому семейству столь искреннюю и глубокую симпатию, я был на пороге его убежища; готовый возмутить счастье, которым, видимо, наслаждалось его семейство. Признаюсь откровенно моим читателям, так же откро- венно, как сознавался моему начальнику, я стыдился моего успеха на зло голосу чести, искал в самом себе средство -56-
спасти несчастного Лойда от ожидавшей его злополучной судьбы. В самом деле, не тяжело ли и не грустно ли было видеть этого человека, естественно, честного и правдивого, этого человека, который так долго и с такою твердостью сопро- тивлялся ударам своевольного рока, обвиненным в воровстве, в тот самый час, когда терпение его тронуло небо, возвра- тившее ему брата, благоденствие, доброе имя, одним словом, все блага, которые соделывают счастливцев, обладающих ими, предметом, достойным зависти для прочих людей. И что же! Этого несчастного должны будут схватить, заключить в темницу, без жалости и сострадания к слезам его жены, к отчаянию этой прелестной и молодой девушки, которая, таким образом, в один день, в один миг лишится всех сно- видений своих юных лет, всех надежд своего сердца, одним словом, всех существенностей своей наивной и нежной любви к Артюру Шмиту. Все эти мысли кипели в голове моей, как горящая лава. Я сошел в общую залу трактира, чтобы хотя развлечением глаз устранить себя от заботливых размышлений, обреме- нявших ум мой. Но как будто свыше суждено было, что я не устраню мою мысль от этого грустного предмета; первые лица, которых я встретил расположившимися в зале - были г-н и г-жа Джонес. Комната была весьма просторная и я уселся перед столом, отдаленным от двери; положение мое позволяло мне, так я думал сначала, укрыться от взоров моих двух спутников, которых разговор отрывками доходил до меня, в высшей степени возбуждал внимание и манил к выслушиванию всех подробностей. Чтобы достигнуть этого результата, я вос- пользовался простым и в особенности весьма обыкновенным средством, которое однако всегда бывает успешным. Начать с того - я беспрестанно шумел своим стулом, бутылкою пива, которую спросил, чтобы сразу привлечь на себя вни- мание обоих супругов. Г. Джонес прервал нить своего разговора и взглянул на меня с видом явного недоверия; потом громким голосом и -57-
весьма учтивым тоном, но тоном похожим на раздражение, сказал мне: - Здравствуйте, сударь, вы так же, как и мы, совершили путь пешком от Гите до Болье? Сапоги ваши посерели от пыли. - М. г. - отвечал я басом и приложив в виде беседки руку к моему правому уху: - вы мне делаете честь вашим разговором? - Я говорю вам, сударь, - подхватил Эдвард Джонес таким голосом, что мог бы одолеть любую бурю: - что от Гите до Болье есть где разгуляться! - Неужели уже второй час? - отвечал я с глуповатым видом, вынимая часы из жилетного кармана: - нет, только без четверти час. - Он так же глух, как монумент Фиш-Стрит-Гилль! - сказал Джонес, обращаясь к своей жене: - ничего не слы- шал: я спокоен. Разговор, прерванный от боязни, вскоре снова завязался. - Как ты думаешь, - сказала г-жа Эдвард своему мужу голосом отменно чистым и внятным: - как ты думаешь, Овен и его семейство последуют за нами в Америку? - Не думаю, мой друг, чтоб они приняли предложение, которое внушила мне одна только вежливость. Овен слишком робок, чтобы пуститься в такую даль от своей родины; слишком робок, чтобы пуститься на такое дело, где прежде всего нужна смелость. Выпив стакан грогу, поставленный перед ними, Джонес и жена его вышли из трактира; я пошел вслед на ними. - Не можете ли вы мне указать, м. г. - спросил я у Эдварда Джонеса: - дом лесного торговца Лойда? - Как не указать! - крикнул мне в ухо г. Джонес: - Разумеется, могу! - повторил он так, что еще немного гром- че, то мог бы оглушить меня: - мы отправляемся обедать к той особе, которую вы желаете видеть. - Благодарю вас, сударь, вы хорошо говорите, хотя немного тихо; однако я совершенно понял вас. Мы были встречены у входа в дом самим Овеном Лойдом. Лицо обвиняемого казалось таким добродушным, таким ис- -58-
кренним, таким доверчивым, что я почувствовал к нему живейшее участие. - Привожу вам гостя, - сказал Джонес, обращаясь к Овену: - но уж так глух, как тетерев. Г. Овен благосклонно улыбнулся и дал мне понять по- средством знаков, что тотчас после обеда покажет мне свою лесную заготовку. Обед был подан г-ю Лойд в небольшой столовой, выхо- дившей фасом в цветник. И это было не в воспоминаниях Уилльяма, а в существенности прелестная и очаровательная особа, хотя грусть и напечатлела на лице ее следы своего посещения. Мисс Каролина была идеально прекрасна, и я в жизни моей еще не видал такой хорошенькой женщины. Она со- единяла с редкою правильностью черт ослепительную бе- лизну кожи, невыразимую грациозность в движениях, в позах, в походке; все это вполне дало мне понять справед- ливость опасения осторожного и строгого г. Шмита и стра- стное обожание молодого Артюра. Сердце мое сильно сжалось, когда я подумал о злополуч- ном последствии, какое должно принести мое знакомство с этими милыми и кроткими созданиями; ибо в моих глазах, перед моею совестью, оставя в стороне всякую чувствитель- ность, говоря словами г. Шмита, Каролина и ее мать не только были невинны в преступлении, совершенном их от- цом, но и не должны были знать о нем. Я не знал, как дать им знать о жестоком поручении, возложенном на меня; не потому, чтоб я имел малейшее опасение выдержать борьбу с Овеном и Эдвардом, - я бы сокрушил еще двоих подобных им; но я страшился слез матери и отчаяния молодой девушки. Я смиренно отказался от участия в обеде, но принял стакан вина, предложенный мне мисс Каролиной. Я выжидал случая, побуждения, при- чины, слова, которое могло бы дать мне бодрость действовать, ободряя себя мыслью, что Овен и Джонес оба преступники и что необходимо для пользы общества, - которого я один из охранителей и стражник, - предать их в руки правосудия. За десертом г-жа Лойд сказала Эдварду: -59-
- Кстати, г. Джонес, нс видали ли вы бумажника моего мужа, зеленого сафьянного, бумажника, он был в той самой комнате в которой вы жили, недели три тому? Уж как мы искали его; все углы дома обшарили - напрасно. Я и по- думала, верно вы сунули его в карман вместо своего. - Довольно большой бумажник, не так ли? - Да, довольно большой. - Как-же, видел, и, вероятно, ошибкою сунул его к себе в чемодан. Мне даже помнится, что однажды, намере- ваясь возвратиться к вам, я положил его к себе в карман, потом, в этот же день, взбешенный тем, что потерял очень мне нужный ключ, я разбросал по комнате все вещи, об- ременявшие мои карманы, и с той поры уже не видал его. - Так, стало быть, он пропал, г. Эдвард? - Видно, так. Впрочем, не большая беда, - в нем ничего особенного не было. - Извините, любезный Джонес, в нем находился бан- ковый билет в 500 ливров, билет на Гамсфир, и эта потеря для меня... Что с вами, сударь? Этот вопрос обращен был ко мне. Волнение, которое я не в силах был удержать, заставило меня вздрогнуть на стуле. - Это так, сударь, ничего, - сказал я, забыв мою роль глухого: - что-то кольнуло меня в бок; вот и все. - Не огорчайтесь потерею этого билета - прервал Эд- вард: - мне не трудно будет и приятно заменить его другим; дела мои в настоящее время, как вы знаете, довольно в цветущем положении. - Я вам буду крайне обязан за эту услугу, - с улыбкою сказала г-жа Лойд: - потеря этих денег была страшным для нас горем. - Да, скажите-ка, Джонес, - подхватил Овен уже после довольно продолжительного молчания: - зачем вы велели принести сюда все ваши дорожные вещи и чемоданы? Мне кажется, вы благоразумнее поступили бы, отправив их в Портсмут, так как судно, на котором вы должны отплыть в Америку, станет там на якорь. - Отправив на ваше имя пожитки, - любезный Овен: - я имел цель держать их в безопасном месте, и в то время -60-
когда отправлял их к вам, не знал еще наверное, отправлюсь ли в Америку. - Когда вы их заберете, любезный друг? Вы знаете, что мы здесь живем тесненько, и это нас затрудняет. - Да, сегодня вечером, - отвечал г. Джонес: - я нанял в Гите рыбачью лодку; она перевезет нас до устья реки, на встречу судна, которое завтра будет в Портсмуте. Очень бы желал я, любезный Овен, видеть в вас довольно смелости, чтоб нас проводить. - Благодарю вас, Джонес, благодарю, - возразил Лойд с заметною грустью: я очень хорошо знаю, что здесь окру- жает нас бедность; но здесь... здесь... родина... здесь счастье прошедшее, настоящее, ежели нельзя сказать будущее. Я все узнал. Присутствие мое было бесполезно. Я поспешно встал, скрывая свое удовольствие под личиною равнодушия и сказал г. Лойду, что желал бы взглянуть на его лес. Джонес и его жена также встали, сказав, что идут оты- скивать средства к переноске чемоданов их до деревушки Гите. Я поспешно указал на несколько дерев, обещав г. Лойду прислать за ними на другое утро, и вырвался из дома, как полоумный... Мне показалось, будто стопудовая тяжесть спа- ла с моих плеч. - Благодарю святое провидение! - вскричал я: - бла- годарю за твою помощь! Благодарю за то, что ты избавило меня от тяжкого мучения арестовать главу этого семейства! А, г. Шмит, вы правы, сказав об Овене, что он не в состоянии отказать в услуге, хотя бы услуга эта была сопряжена с лишением чести. Если б чемоданы, набитые похищенными в боок-стритском доме, были захвачены в доме Овена, какие были бы последствия его невольного соучастия в преступ- лении? Главный начальник лондонской полиции позаботился о заявлении арестного ордера, коего я был предъявителем, подписью гамсфирского судьи, случайно находившегося тогда в Лондоне; так что мне весьма легко было взять Джонеса и его жену в то самое время, когда они будут переносить чемоданы из дома доверчивого Овен Лойда. Окончив свои распоряжения, я отправился обратно в ту гостиницу, где остановился утром и где, к крайнему удив- -61-
лению, увидел у подъезда карету, из которой вылезли г. Уилльям Лойд, г. Шмит и его сын, Артюр. Я поспешил навстречу новоприезжих и, не отвечая на их настоятельные вопросы, увел в отдельную комнату гос- тиницы. Волнение Уилльяма и Артюра были невыразимыми. Что же касается до г. Шмита, он был неизменен и совершенно спокоен. Вскоре я узнал, что содействуемый матерью своею, Артюр проникнул намерения г-на Шмита и, вслед за отъездом моим в Гамсфир, направившись по следам моим, добился свидания с г-м Уилльямом Лойдом. Уже позже вечером поднялся продолжительный спор меж- ду отцом и сыном. Сей последний, сильно поддерживаемый г-жою Шмит, упросил отца своего проводить с ним вместе г. Уилльяма Лойда в Болье, где они будут действовать судя по обстоятельствам. Я скоро успел рассказать все, что случилось в доме Овена. Весьма естественно, что этот рассказ был принят братом и влюбленным с радостным восторгом. Г. Шмит сошел несколькими ступенями с своей надмен- ности; на устах его выразилась улыбка, когда он услыхал слова горячей благодарности, изъявленной мне молодым че- ловеком; но я полагаю, что внутренне расчетливый негоци- ант радовался тому состоянию, которое г. Уилльям Лойд давал в приданое своей милой Каролине. Г. Шмит приказал подать себе обед. Что же касается до Уилльяма и до Артюра, они тут же отправились к опрятному беленькому домику лесного торговца Овена, бедного и до- бродушного джентльмена и честного труженика. Час спустя, я представился в это счастливое семейство, счастливое столь недавнего времени, и застал там дядю, брата его, влюбленного, молодую девушку и ее мать, в пылком разговоре, в слезах, рыданиях и в восторге от ра- дости. Час спустя укрывшись в потаенном месте той дороги, где Джонес должен был следовать, унося свою добычу, я видел, как проходили рука об руку, с веселою улыбкою на устах, два юных создания, в нескольких шагах за ними шел дядя Уилльям: он, вероятно, видел, в этом настоящем счастии, в этом предстоящем блаженстве мечты своей прошедшей -62-
молодости. Но дядя Уилльям шел не один, его брат и та, которую он так страстно любил, были также веселы и вели его под руки. В назначенный час г. Эдвард Джонес подъехал в карете, в сопровождении служителя г. Лойда, который нашел при- чину, чтоб оправдать отсутствие своего господина. Джонес положил на телегу свои чемоданы, наполненные серебряной посудой и драгоценными вещами, похищенными у г. Шмита. Я следовал за поклажею добрые полчаса и в условленную минуту полицейские агенты, расставленные от места до места караульными, вдруг бросились на обоз. Сопротивление было бы бесполезно. На другой день Джонес и его жена, - в лондонской тюрь- ме тяжко каялись в своем преступлении. Виновные были присуждены законом к вечному изгнанию в Ботани-Бей, но не в Америку, где они думали блаженствовать с накраденным сокровищем. Главный начальник полиции одобрил мои действия и чистосердечно поздравлял. Прошло два месяца со дня первой встречи моей с г-м Шмитом, как однажды вечером, возвращаясь домой, жена моя поднесла мне свадебный пирог и две визитные карточки, вместе связанные белою лентою, на которых мелкими бук- вами были напечатаны имена г-жи и г. Артюра Шмита. Эта память была весьма чувствительна для меня; она имела в тысячу раз более цены, нежели значительный по- дарок; это было приглашение принять участие в счастье, это было почетное место за брачным столом, наконец, это была искренняя благодарность другу.
БЛИЗНЕЦЫ, ИЛИ ДВОЙНИ Однажды утром я был введен в кабинет главного интен- данта полиции, чтобы испросить у него некоторые прика- зания относительно дела, которое он поручил мне на про- шедшей неделе. Он сказал мне: - Я полагаю, г. Уатерс, что благоразумнее будет по- ручить одному из ваших сослуживцев исследование этого дела, а вам я доверяю разыскание, требующее самой бди- тельной и утонченной внимательности. Я не могу дать вам серьезных подробностей по делу, которое будет вам пору- чено, но вот имя и адрес одного почтенного ланкашхирского адвоката, который по прибытии в Лондон остановился в гостинице Уэбс, в Пикадилли. Посетите его, он сообщит вам сведения о фактах, или, лучше сказать, о подозрениях, существующих, ибо факты еще весьма неосновательны. Я отправился в отель Уэбс и нашел там г. Рептона, того адвоката, о котором говорил мне главный интендант, с пер- чатками в руках и шляпой на голове, готового идти со двора. При входе в комнату г. Рептон, старик высокого роста, открытого и важного лица, с видом удивления повернул ко мне голову и наконец спросил, какому случаю может он приписать честь моего посещения. В ответ на это я подал ему рекомендательное письмо, данное мне главным интендантом. Прочитав его весьма скоро, г. Рептон с отменною благо- склонностью сказал: - Одно весьма важное дело вынуждает меня отложить до первых часов завтрашнего дня рассказь происшествия, требующего присутствия моего в Лондоне, так благоволите пожаловать ко мне завтра, мы спокойно и подробно пого- -64-
ворим, ибо то, что я имею сказать вам, должно быть вы- слушано со вниманием. Впрочем, - прибавил он: - ежели вы теперь проводите меня до ковен-гарденского театра, там мы увидим, в чем я вполне уверен, одно из лиц, которое вам нужно будет знать; то именно, с которым вы будете иметь непосредственные сношения. Мне нельзя будет ос- таться во время представления, да и общество мое ни в чем вам не поможет; достаточно будет, если ваши глаза встретят и рассмотрят особу, которая должна сделаться коротко вам знакомой. Я принял предложение и карета, дожидавшая его у подъ- езда гостиницы, скоро примчала нас к ковен-гарденскому театру. - Вот, - сказал мне г. Рептон, обращая мое внимание на одну из первых лож правой стороны театра: - смотрите внимательно на лица, занимающие эту ложу. Теперь про- щайте, до завтра. Меня не должны видеть. Г. Рептон вышел из залы, что и я сделал спустя два часа. Ложа, занявшая мое внимание более, нежели спектакль, заключала в себе группу, состоявшую из мужчины лет тридцати, женщины замечательной наружности, моложе сво- его кавалера и из трех детей, старшему из которых было лет семь или восемь. На другой день я утром явился к г. Рептону; мы позав- тракали в его кабинете и как только убрали со стола, занялись делом, которое было причиною нашего свидания. - Я полагаю, - сказал г. Рептон: что вы внимательно рассмотрели сэра Чарльз Мальерна? - Я в точности изучил физиономию, обращение и ма- неры того лица, на которое вы вчера мне указали и как - нельзя лучше рассмотрел сэра Чарльза Мальерна. - Да, это он самый, или так полагают...; но мы об этом поговорим после. Прежде же всего позвольте вам объяснить, что сэр Чарльз Мальерн когда-то был игрок, игрок не ода- ренный счастьем, и дошел почти до нищенского состояния. Ныне он имеет прелестную жену и детей, которых кажется очень любит; поместье нигде не заложенное, приносящее ему 12,000 ф. стерл. годового дохода, и с тех пор как он обладает этим прекрасным состоянием, ведет себя джентль- -65-
меном и нс дотрагивается до карт. Таким образом, г. Уатерс, вам известен первый факт. Теперь потрудитесь сказать мне, не нашли ли вы чего-нибудь особенно замечательного, рез- кого, в физиономии сэра Чарльза? - Я заметил, что ум его отягчен глубокой грустью, постоянной заботой, и если бы смел, то прибавил бы - уг- рызением совести. Обращение сэра Чарльза рассеянно: он не обдумывает ни свои движения, ни свои взгляды. Заметно было также, что он не обращал никакого внимания на то, что происходило на сцене. Несколько раз жена его и дети заговаривали с ним, и он отвечал, на замечания одной и вопросы других, отрывистыми словами, произносимыми с видом нетерпения; к довершению всего, шум немного сильно притворенной двери, несколько повышенный голос, обдавали дрожью все тело сэра Чарльза. Наконец я заметил, что он при малейшем внезапном шуме содрогался. - Вы отлично рассмотрели его, отвечал г. Рептон, это я вижу, и не одни вы были поражены нервическими дви- жениями сэра Чарльза Мальерна, его лихорадочными и бес- покойными потрясениями; тем более, что они происходят не от болезни или недостатка в организме и проявились только с того дня, как он, вследствие одного ужасного про- исшествия, сделался владетелем Редвудского замка. Однако, чтобы сколь возможно лучше было разъяснить состояние многих разнородных лиц, надо мне рассказать вам, что происходило прежде. “Сэр Томас Редвуд, владевший имениями в Ланкшире, лежащем в окрестностях Ливерпуля, скончался, также как и единственный сын его, сэр Архибальд Редвуд. Однажды утром отец и сын занимались выездкой дивной кобылы, только что купленной сэром Томасом, и когда после продолжительных усилий им удалось заложить ее в кабри- олет, они отправились в сопровождении двух верховых гру- мов, готовых подать помощь господам своим, в случае, если бы ретивое животное слишком разгорячилось. Все шло до- брым порядком до той минуты, пока оба помещика не доехали до дома г. Мередита, богатого баронета, имевшего несчастную привычку праздновать пушечной пальбою свой день ангела и рождения. -66-
Этот день именно особенно праздновался порохом. В ту минуту, когда сэр Томас и его сын проезжали мимо дома баронета, яркий луч пробежал мимо глаз лошади, и за этим ярким лучом последовал громовый раскат. Испуганное животное, закусив удила, с ужасающей быстротой помчалось по дороге. К несчастью, дорога была узкая, извилистая; бегунья, прискакавши к повороту, задела правым колесом за каменную тумбу. Сильный толчок выбросил обоих джентльменов на дорогу; экипаж разбился вдребезги и так сильно ранил лошадь, что она на другой же день издохла. Грумы не могли подоспеть на помощь своих господ; они издали следовали за бегом взбешенного животного. Прибыв к месту злополучия, они нашли г. Архибальда уже мертвым, с переломанным хребтом у самого крестца, и с наклоненной головой к туловищу. Сэр же Томас еще дышал и его тотчас перенесли в замок Редвуд. Медики и хирурги со всею поспешностью прибыли в замок; но раны до того были тяжелы, что добрый старик скончался через несколько часов после возвращения в дом. По приказанию сэра Томаса, я был призван прежде медиков. Когда я вошел в комнату, умирающий еще был в силах говорить. Он передал мне свою волю и просил строго блюсти после его смерти за ее исполнением. Мне было известно, между прочим, что сэр Архибальд, несколько дней тому назад, возвратился в дом своего родителя, который знал, что сын его был тайно обвенчан с бедной молодой девушкой, принадлежавшей к одной из древних графских фамилий. Молодой человек возвратился в отеческий дом с намерением признаться в своем проступке, питая надежду на милостивое прощение; между тем молодая его жена уже готовилась подарить его наследником, почему он хотел скорее испросить для нес право войти в родовой дом Редвудов. После первого порыва справедливого негодования, сэр Томас, добрейший из людей, простил сыну ветренный поступок его, хотя ветренность эта ^разрушила мечту, задуманную им с давних лет и имевшую целью соединить Архибальда с наследницей одного богатого баронета, поме- стья которого были в одной меже совладениями сэра Томаса.” Теперь, г. Уатерс, слушайте следующий рассказ с осо- бенным вниманием, - прибавил г. Рептон: - госпожа Архи- -67-
бальд Редвуд, ныне вдова, дожидалась в Честере возвраще- ния своего мужа, прибывшего - как мы уже сказали - в отеческий дом, чтобы испросить у отца прощение, ввести в замок жену свою. Архибальд нисколько не сомневался в милостивом прощении отца, и потому дал слово госпоже Редвуд приехать за ней в следующее утро. “Перед кончиной своей сэр Томас несколько раз поручал мне сказать супруге его сына, что он за счастье почел бы прижать ее к груди своей, если бы небо даровало это счастье, и что он умирает, надеясь видеть, с высоты небесной, воз- рождение во внуке своем знаменитого рода Редвудов. Весьма важно вам знать, - продолжал адвокат, - что по- местье Редвуд может перейти только наследникам мужского колена, и поэтому, если бы у г. Архибальда не было сыновей, все недвижимое имущество фамилии Редвудов должно было перейти в руки сэра Чарльза Мальерна, двоюродного брата сэра Томаса Редвуда. Впрочем, сэр Томас очень любил Чарльза и уже дал ему однажды доказательство своей при- язни, поспешив к нему на помощь, когда страстью к игре и расточительностью сэр Чарльз доведен был до ужасной крайности. Я составил, по приказанию сэра Томаса, сколь можно живее краткое духовное завещание. В оном завещании был параграф, дававший право Чарльзу Мальерну получить сум- му в 20 тыс. ф. стерл. Вы можете судить, что крайняя слабость умирающего требовала отменной точности и закон- ности в исполнении его приказаний. Как только окончил я свое писание, то вложил свое перо в бесчувственную руку сэра Томаса. Глаза баронета бросали на меня горестный взгляд; пальцы его едва жали перо и он только мог начертать на бумаге невнятный знак. Час спустя после кончины сэра Томаса, г. Чарльз Мальерн явился в родовой замок Редвудов. Ясно было видно, сквозь дымку меланхолии, покрывавшей его лицо, что радость получить наследство, радость разбогатеть, облечься пышно- стью и высокое значение в обществе заставляло .трепетать его сердце. Этому честолюбию предстояло вынести жестокое поражение, противное его ожиданиям. Я невольно возымел к нему жалость; однако открыл настоящее положение дела. Удар был поразительный для надменного молодого человека -68-
и он целый час провел после того в каком-то умственном расстройстве, не дозволявшем ему рассмотреть положение свое в полном его значении. Около вечера, однако же, сэр Чарльз как-будто без осо- бенного сожаления покорился последней воле покойного; он вызвался исполнить перед вдовой, родственницей своей, пе- чальный долг - объявить ей злополучное известие. Несколько дней спустя, я получил от него письмо, в котором он извещал, что леди Редвуд, разрешившаяся преж- девременно от бремени, дала жизнь дочери, что мать и ребенок находятся в вожделенном здравии. Вы согласитесь, г. Уатерс, что трудно было сомневаться в истине слов этого письма. - Нисколько! заметил я: - их можно было опровергнуть. - Такое было и мое мнение. Рождение этой девочки утверждало сэра Чарльза Мальерна владетелем всех поме- стий Редвуда, правда, с обязательством выплачивать вдове пожизненной пенсии в 1000 фунтов стерлингов. И так сэр Чарльз расположился в родовом замке с женою и детьми своими, дав мне понять, что леди Редвуд имеет намерение, с восстановлением сил, отправиться к матери своей, г-же Аштон. Два месяца после смерти сэра Томаса, я представился леди Редвуд, чтобы уговориться в нею об устройстве неко- торых дел, относящихся до ее состояния. В это-то посещение, г. Уатерс, ужасное подозрение развилось в уме моем. - Что же случилось? - воскликнул я, прерывая его, ибо не мог преодолеть своего нетерпения. - Леди Редвуд, - со спокойным видом отвечал г. Ре- птон: - была убеждена, что дала жизнь двойне. - Боже мой! И вы подозреваете?.. - Мы только может подозревать; но если убеждение леди Редвуд основательно, исчезнувшее дитя может быть мальчик! - Есть ли какое-нибудь доказательство, могущее оп- равдать это подозрение? - Как же! Доктор и его жена, по имени Уилльямс, которые неотлучно находились при родах леди Редвуд, вы- ехали из Честера и отъезд их не имеет никакой причины, ибо они очень хорошо там вели дела свои; а сверх того я -69-
узнал, несколько дней тому назад, что Уилльямса встретили в Бирмингаме щегольски разодетого и, по всем признакам, ничем не занимающегося. Теперь, - продолжал г. Рептон: - предоставляю вашей проницательности и опытности, испы- таннее моей, найти средства, могущие послужить к открытию истины. - Полагаю, - отвечал я: - что самое важное для нас заключается в узнании образа жизни, который Уилльямс ведет в Бирмингаме. Вам, без сомнения, известны приметы мужа и жены? - Как же! - отвечал г. Рептон. В дополнение всего, в моем портфеле хранятся приметы дочери леди Редвуд, так как двойни обыкновенно бывают очень похожи друг на друга. Вот эти приметы, - продолжал он, открывая порт- фель: “Белокурые волосы, голубые глаза, ямочка на подбо- родке...” Леди Редвуд очаровательнейшая особа, какую редко можно встретить, мечтает только об одном, как бы отыскать свое дитя. И если вы уверились, г. Уатерс, то нам предстоят еще другие исследования, заключил он.” Я расстался с г. Рептоном, обещав ему быть на другой же день в Бирмингаме. После нескольких дней отменно-скучных разысканий, я узнал, что г. и г-жа Уилльямс проживают в очень красивом домике, расположенном в двух милях от Бирмингама, по дороге в Вольвергамптон. Семейство Уилльямс стало назы- ваться Буридж и я, через посредство служанки их, которая ежедневно приходила в таверну за пивом, в соседстве гос- тиницы, где я остановился, узнал, что у г. Уилльямс или Буридж, есть ребенок нескольких месяцев, которого ни она, ни муж, как кажется, не слишком любят; это дитя было мальчик. Упорной настойчивостью мне удалось попасть в милость и расположение мнимого г. Буриджа, ибо он все вечера проводил в таверне; но наперекор всем моим трудам и усилиям, я мог только приобрести, после трех недель по- стоянных стараний, одно, по-видимому весьма незначитель- ное, сведение, а именно: что г. Уилльямс затевал, по посе- щении одного очень богатого и со значительным весом родственника, отправиться в Америку или, во всяком случае, уехать за границу. Я показал, будто бы не приписываю -70-
никакой важности этому сведению, но имел осторожность ни днем, ни ночью не выпускать из виду г. Уилльямса. Наконец желание мое было вознаграждено. Однажды ут- ром является в таверну наш доктор, как обыкновенно, ще- гольски одетый. Выпив стакан пива, он направил свой путь к вокзалу железной дороги и тут, по прибытии всякого поезда, он беспокойным взглядом стал осматривать каждого путешественника, выходившего из первых мест поезда. Наконец один джентльмен, в котором я тотчас узнал сэра Чарльза Мальерна, невзирая на шаль и тяжелую одежду, в которую он был закутан, прибыл с поездом из Лондона. Уилльямс побежал к нему навстречу; в ту же минуту подъ- ехала карета, в которую поместился сэр Чарльз, а за ним и Уилльямс. Я следил за каретой до подъезда гостиницы в Нью-стрит... Отчасти догадываясь, какая причина приезда сэра Чарльза, я увидел Уилльямса, выходящего из гостиницы и направ- ляющего путь к моему дому. Я к нему подошел. - Никак не могу принять вашего предложения на за- втрашний день, - сказал он мне в ответ на сделанное ему мною приглашение позавтракать вместе: - потому что за- втра жене моей и мне предстоит заняться одним весьма важным делом с родственником, которого мы ожидаем, и нет никакого сомнения, что по окончании этого дела, сейчас же отправимся за границу. Час спустя после этого разговора, начальник бирмингем- ской полиции, я и содержатель нью-стритской гостиницы, заперлись в кабинете. Содержатель был человек весьма поч- тенный, очень благосклонный, обещавший быть вполне к услугам нашим. Он рассказал, что сэр Чарльз велел отвести себе особый номер, чтоб иметь возможность спокойно за- няться одним важным делом, которое в следующий же день хотел покончить с некоторыми лицами. Я поспешно начертал образ действий и мы расстались. На другой день я в 11 часов утра был с моим товарищем в гостинице Нью-стрит. Номер, удержанный сэром Чарльзом и обращенный в гостиную, обыкновенно определен был для спальной, и с каждой стороны этой комнаты находились шкафы для раз- вешивания одежды. Мы не без труда спрятались в эти шкафы -71-
и наш хозяин известил нас о прибытии сэра Чарльза, в сопровождении г. и г-жи Уилльямс. Бесполезно было бы повторять здесь разговор этих трех лиц; дело в том, что значительной суммой сэр Чарльз убедил акушера и жену его скрыть ребенка мужского пола, рожденного леди Редвуд. Это дитя был тот мальчик, которого воспитывала г-жа Уилльямс. Должно отдать справедливость баронету, что он требовал от воспитателей бдительного, серьезного надзора и попечения о здоровье ребенка. Г. и г-жа Уилльямс желали, чтобы обязательство, при- нятое сэр Чарльзом, вносить ежегодно сумму денег, было написано им собственноручно. Баронет, хотя всеми доводами тому сопротивлялся, вынужден был, наконец, исполнить их требование, заметив супругам Уилльямс, что если они с ребенком не будут поступать как бы с родным их сыном, то в таком случае ни шиллинга не получат, потому что, - прибавил баронет, - он намерен в известное время усыновить дитя и оставить ему значительное состояние. За этими словами последовало несколько минут молчания. Это молчание было прерываемо только скрипом пера по бумаге. Так прошло полчаса. - Я полагаю, что это удовлетворит вас? - спросил сэр Чарльз, читая написанное. Г-н и г-жа Уилльямс изъявили свое удовольствие. Между тем как они продолжали разговаривать, я осто- рожно повернул ключ в замке и без малейшего шума отворил дверцы шкафа. Это милое общество сидело ко мне спиною, а так как растянутый по паркету плотный ковер скрывал шум моих шагов, то я подошел к ним совершенно незаметно. Невозможно описать ужаса и удивления, исказивших физиономии этих трех лиц, когда чужая рука, протянувшись через их головы, овладела столь драгоценным документом, уличавшим их в преступлении. Свирепое восклицание вырвалось из уст г. Мальерна, и он вскочил со своего стула; судорожный крик опустил г-жу Уилльямс в кресла, с которых она было приподнялась; между тем как муж ее водил одурелыми глазами по комнате. В это время из другого шкафа вышел и начальник бир- мингамской полиции. -72-
Г-ну Мальерну достаточно было одного мгновения, чтобы понять всю опасность своего положения. Он бросился, чтобы вырвать у меня бумагу, но не успел в своем намерении. Два часа спустя мы уже были на пути в Лондон, сопро- вождаемые малюткой, которого мы поручили служанке г. Уилльямса. Г. Рептон не выезжал еще из города, горя не- терпением узнать, чем окончились мои исследования. Леди Редвуд с матерью, в продолжении нескольких дней были с ним неразлучны. Я имел удовольствие сопровождать г. Рептона, с малюткою и временной его няней, до Осборнского замка, в Адельфи. В первые минуты нашего свидания, я опасался за рассудок леди Редвуд, - до того неограниченна была ее материнская нежность. Когда мальчика уложили в люльку рядом с сестрою, обе головки было поразительно сходны и их различить не было никакой возможности. Этого было достаточно для убеждения матери. К довер- шению счастья, мы имели доказательства еще более удов- летворительные, в случае если бы решились утверждать в уголовном суде в подложности ребенка. Впрочем, это дело не имело никаких последствий, кроме заключения арестованных мною в Бирмингаме лиц; на не- сколько дней, в тюрьме, потому что леди Редвуд отказалась подавать жалобу на преступников. Г-жа Аштон и дочь ее, леди Редвуд, с детьми, на третий же день оставили Лондон и прибыли в замок Редвуд. Чарльз Мальерн, вместе с женою, удалился из Англии, оставив законному наследнику сэра Томаса все права, сле- довавшие ему по духовному завещанию покойного владель- ца. Уилльямс и жена его, не смея возвратиться в Честер, отправились в Америку.
НЕВИННООСУЖДЕННЫЙ Я получил предписание заняться исследованием одного чрезвычайно сложного дела о значительной покраже и, вслед за тем, убийстве, совершенном в доме г. Бэгсгэва, который, имея огромное состояние, проживал одни только проценты со своих капиталов. Дом этот находился близ Кендаля, в Уэстморлэндском графстве. Донесения, доставленные в канцелярию лондонской пол- иции от местных властей, заключались в следующих словах: “Г-н Бэгсгэв, уже несколько времени проживающий в Лимингтоне, в Варвикском графстве, со всем семейством, писал своей молодой ключнице, Саре Кинг, что он скоро приедет домой, и потому поручает ей приготовить и держать в тепле назначенную им комнату, и запастись всем нужным, чтобы принять его племянника, г. Роберта Бристова, воз- вращающегося из Индии. Племянник, прожив несколько дней в Лондоне, прибудет в загородный дом его, Файв-Ок. Об официальному приезде этого племянника в самое утро получения письма Сара Кинг сообщила некоторым постав- щикам Кендаля, постоянно снабжавшим дом провизией. Это известие было им передано накануне покражи и убийства. По смыслу этого извещения, поставщики отправили в Файв- Ок припасы, назначенные к приезду племянника. Мальчик, носивший рыбу, рассказывал, что в полураст- воренную дверь залы нижнего этажа видел молодого, не- знакомого ему человека. На другой день утром окна в Файв-Оке были заперты до полудня. Это возбудило некоторое беспокойство, тем более, что Сара Кинг, уже известная своей точностью, всегда от- воряла ставни в 6 часов утра. Общий говор тревоги принудил -74-
полицейского комиссара послать за слесарем и по приходе его выломать дверь; затем оказалось: что двери были рас- крыты с внутренней стороны, а не снаружи, как можно было заключить, судя по состоянию замков и задвижек. Сара Кинг, мертвая, была распростерта на полу. Голова находилась на последней ступени лестницы. Несчастная де- вушка, пробитая несколькими ударами ножа, как оказалось, была мертва более 12-ти часов, потому что ее нашли со- вершенно окоченевшей. На ней была рубашка, кофта и чулки. В правой руке она держала подсвечник со свечой. Вероятно, какой-нибудь необыкновенный шум, раздав- шийся снизу, разбудил ее, и она, соскочив с постели, сбе- жала, чтобы узнать причину, но была убита ворами, за- стигнутыми ею врасплох на месте преступления. Г. Бэгсгэв, извещенный об этом несчастном происшествии, прибыл в следующее же утро в Файв-Ок. Тогда дознано было, что исчезли: лучшая часть серебра, сумма в четыре тысячи фунтов стерлингов золотой монетой и банковые би- леты, вырученные за месяц до того продажей государствен- ных облигаций. Кроме племянницы, проживавшей с Бэгсгэвом, о суще- ствовании этой суммы, хранившейся в загородном доме, знал и племянник Бэгсгэва, Роберт Бристов, которому об этом писано было в Гуммумс, одну из гостиниц Лондона. В письме этом Бэгсгэв уведомлял племянника, что означен- ная сумма, определенная на покупку имения Райлэнд, хра- нится в Файв-Оке. В нем же, однако, упоминал он, что в таком только случае согласится на это приобретение, когда Роберт Бристов одобрит его намерение. А как Роберта Бри- стова не видали на другой день в Файв-Оке и не знали, что с ним сталось, то это обстоятельство заставило подо- зревать племянника, как в похищении серебра, золота и банковых билетов, так и в убийстве Сары Кинг. К тому же подавал повод обвинять его в преступлении отрывок письма дяди его, найденный в одном из буфетных шкафов, с адресом Роберта Бристова.” Так как за всеми разысканиями невозможно было найти его или иметь о нем какие-либо сведения в окрестностях Кендаля, то предположили, что Бристов должен был, со -75-
всею похищенной им добычей, возвратиться в Лондон. Вер- нейший очерк наружности его, самое подробное описание одежды, которую он носил, были даны мальчиком рыбаком, видевшим его в раскрытую дверь. Вот какие сведения даны мне были в руководство. Я забыл сказать при этом, что какой-то Джоз Барнес был взят под арест. Дружба его с несчастной Сарой Кинг навлекла ему подозрения судей. Этот человек имел очень умную физиономию, с выражением лукавства и хитрости. За несколько дней до убийства он был удален Сарой Кинг, которая жаловалась своим приятельницам на его постоянную лень, слишком упорную наклонность к пьянству, что и удерживало ее дать ему согласие на вступление с ним в брак. Эти причины казались достаточными, чтобы захватить Барнеса. Но он представил такие ясные и положительные оправдания, что пробыл в тюрьме не более восьми часов, и был освобожден. Джоз Барнес, раздраженный убийством женщины, которую он любил истинно, предложил себя в распоряжение полиции, обещая употребить всю изворотли- вость своего ума и ловкость к открытию убийцы. Этот человек снискивал себе пропитание на публичных увеселе- ниях, игрой на скрипке, пением, пляской на канате и чре- вовещанием, которые исполнял с редким искусством. Благодаря этим дарованиям, к которым присоединял еще ремесло плотника, исполняя его с редким знанием и лов- костью в те немногие часы, в которые расположен был работать, Барнес мог бы жить довольно достаточно; но деньги как-то не уживались в его руках, что и было главной причиной разрыва его с Сарой Кинг, девушкой добропоря- дочной, которая ни за что в мире не вверила бы счастье своей жизни бездомному бродяге и расточителю. В то время как дали мне поручение преследовать убийцу, назначили в распоряжение мое и Барнеса. Зная в лицо Роберта Бристова, он мог быть мне полезен. Я вместе с ним вышел из полицейского управления и сопровождении его отправился в Гуммумс, одну из гостиниц Лондона, где про- живал Роберт, в которой мне отвечали, что г-н Роберт Бристов оставил гостиницу дня с три или четыре тому назад, а куда девался - неизвестно. Содержатель прибавил, что он даже по беспечности забыл захватить свои вещи. -76-
- В какой одежде был молодой человек, когда исчез из гостиницы? спросил я. - В какой ходил обыкновенно;... отвечал мне содержа- тель: - в полицейской фуражке с золотым галуном, в во- енном сюртуке синего цвета, в легоньких брюках в сапоги, на манер суворовский. Это был тот самый наряд, какой описывал рыбак-разнос- чик. Я немедленно отправился с Барнесом в банк. Там мне надо было узнать, не были ли предъявлены некоторые из похищенных билетов для получения наличных денег. При этом я показал опись номерам этих билетов, сообщенную мне г-м Бэгсгэвом. Мне отвечали, что все эти билеты еще накануне были обменены одним джентльменом, одетым во что-то в роде мундира и на нем была полицейская фуражка. Особа, на которую прописаны были эти билеты, назвалась поручиком Джемсом, Мерлэй-стрит, Кавендиш-сквер. Это был вымышленный адрес. Я принял его ради успокоения совести. Никто, никогда, никакого г. Джемса не знал. Я вторично явился в банк для новых расспросов. Кассир не заметил лица молодого джентльмена, но обра- тил особенное внимание на его наряд. Я возвратился в Скотлэнд-ярд. К стыду моему, дело ос- тановилось на том, как я принял его. Решено было распуб- ликовать приметы Бристова и объявить награду тому, кто успеет арестовать или указать на его следы. Едва сделаны были надлежащие распоряжения согласно этому решению, как я увидел молодого человека, которого не мог не принять за самого г-на Роберта Бристова. Он спокойно расхаживал в полицейской конторе, как человек, не имеющий никакого понятия о той опасности, которая ему угрожала. Г. Роберт Бристов, потому что это был действительно он, с довольно смущенным видом рассказывал, что дня четыре тому назад его обокрали; что указать он ни на кого не может, но что на другой день к нему явился какой-то человек, выдававший себя за полицейского и объявивший, что он может указать ему на вора, и потому водил его по самым бедным кварталам Лондона; но он, видно, посмеялся над ним и, как подозревает, был заодно с обокравшим его. -77-
Его просили дать положительные сведения об этом чело- веке, потому что описанные им одеяние и приметы были так подходящи ко всякому, что невозможно было определить вероятности. Инспектор терпеливо выслушал показание, заставил под- писать его, но, приняв это за мистификацию, объявил, что полиция займется разысканием этого дела, и с тем отпустил его. Только что он вышел из полицейской конторы, я уже следовал по пятам его. Г-н Бристов шел тихо, не останавливаясь, пока дошел до конторы почтовых экипажей, в Сарашенз-Хэд-Снау-гилль. Тут, к крайнему моему удивлению, он записался в число пассажиров, отправлявшихся в Уэстморлэнд, и, получив билет, зашел в кофейную, прилегавшую к конторе дили- жансов, где велел подать себе полбутылки хересу и биск- витов. Стало быть, я на некоторое время мог быть покоен и потому решился воспользоваться этим временем, чтобы прой- тись по улице и обдумать, какой избрать самый осторожный план, как вдруг заметил трех молодцов, с самыми подозри- тельными лицами, расточавших ложную роскошь, под ко- торой я мог подозревать трех мошенников. Они вошли в почтовую контору. Какое-то предчувствие говорило, что мне придется заняться этими тремя молодцами. Я подошел к полурастворенной двери и слышал, как один из них спросил, есть ли свободные места в почтовой карете, отъезжающей вечером в Уэстморлэнд. Этот голос раздался в ушах моих каким-то особенным звуком; он показался мне несколько знакомым. “За каким чортом едет в пастушескую страну этот отряд отчаянных сорванцов?” спросил я сам себя. Потом голос, показавшийся мне знакомым, произнес: - Скажите, пожалуйста, господин, который только что вышел отсюда в полицейской фуражке, также едет с нами? - Как же! - отвечал конторщик: - едет. Если он вам нужен, то можете найти в соседнем трактире. - Благодарю вас; - отвечал тот же голос: - Прощайте. Едва только я успел повернуть в один из пассажей, при- мыкающих к главной конторе, как эти три молодца прошли мимо, или не заметив меня, или считая не заслуживающим внимания. -78-
С той минуты как я увидел их, мною овладело неопре- деленное подозрение, что они почему-нибудь должны быть прикосновенны к приключениям молодого человека в поли- цейской фуражке и к злополучному событию, совершивше- муся в Кендале. Это было тем более вероятно, что приводя на память все воспоминания, я узнал в этом голосе, голос молодого чело- века, запутанного по другому делу, по которому суд, снис- ходя к крайней его молодости, оказал ему особую снисхо- дительность. Вообще было что-то такое, как я сказал, манившее меня на следы моих трех молодцев, и потому решился неотступно следить за ними. Чтобы лучше исполнить это намерение, я взял в конторе два места, на имя Джемса Дженкинса и Джоза Барнеса, моих приятелей и земляков, возвращавшихся на север, и затем вошел в трактир. Г. Бристов, сидя у стола, как ка- залось, был погружен в какие-то печальные размышления. Я написал записку и отправил ее с трактирным слугой. С этой минуты я стал наблюдать за человеком, подозреваемым в двойном преступлении - краже и убийстве. Г-н Бристов был молодой человек лет 24-х или 25-ти, с болезненным, но умным выражением лица и приятными чертами; нежного, но здорового сложения. Кроткое и от- крытое лицо его удаляло мысль о преступлении. Чем более я всматривался в него, тем более убеждался, что он поря- дочный человек. Обязанность полицейского прежде всего имеет целью оп- равдывать и защищать невинность и, вместе в тем, раскры- вать и преследовать преступления. Я вознамерился, если возможно, удостовериться в невинности г-на Бристова и освободить его из положения, в котором он находился, не подозревая того. Поэтому выйдя из трактира, спустя несколько минут я внезапно возвратился и незаметно поспешно подойдя к столу, за которым сидел г-н Бристов, тряхнул его за руку, вскричав: - “А! наконец-то я поймал вас!” Молодой человек приподнял голову. Лицо его было пе- чально, но я напрасно старался заметить в нем ту нерви- ческую дрожь, которую даже самые закоснелые злодеи не -79-
всегда были в состоянии скрыть; лицо его выражало только удивление и некоторую раздражительность. - Что вы этим хотите сказать, сударь, и что вам от меня надо? - Извините, - сказал я, - служитель гостиницы дал мне знать, что один из моих приятелей, Бэгсгэв, здесь, и я ошибкою принял вас за него. - Беда не велика, сударь! - сказал он довольно крот- ко: - однако странная случайность, потому что хотя я называюсь Бристов, но у меня есть дядя в деревне, которого зовут точно так, как вы сию минуту назвали своего приятеля. Я вторично извинился, что так фамильярно поступил с ним, и удалился, почти убедясь, что человек, так спокойно выдержавший испытание, которому я подверг его, не может быть преступником. В эту минуту трактирный слуга принес мне ответ на мою записку. Тот, за кем я посылал, дожидается меня у ворот - это был полицейский. Я поручил ему не выпускать из вида г. Бристова до той минуты, пока он вечером сядет в дилижанс, назначенный в Уэстморлэнд. Обеспечив себя в этом случае, я отправился, чтобы сделать надлежащие распоряжения к отъезду. Белокурый парик, шляпа с отвислыми полями, зеленые очки, жилет и шали превратили меня в очень плотного мужчину уже пожилых лет. Я пошел в контору в сопро- вождении Барнеса, которого заблаговременно научил, как впродолжении дороги вести себя и говорить с нашими спутниками. Мы были в Сарашенз-хэде за несколько минут до того часа, в который отъезжал дилижанс. Г-н Бристов, имевший при себе билет, уже сидел в карете. Я заметил, что все три приятеля с любопытством посмат- ривали вокруг себя, вероятно, желая знать, кто будут их спутниками, прежде нежели заключиться в таком тесном пространстве, из которого в критическую минуту трудно было бы вырваться. Моя физиономия и наружность Барнеса, походившего на крестьянина, совершенно успокоила наших спутников; они вскочили в дилижанс с быстротой, полной уверенности и спокойствия. -80-
Несколько минут спустя, дилижанс двинулся в путь. Никогда мне не случалось видеть такого молчаливого и неприятного общества, как то, которое я застал в нашей карете. Каждый путешественник как будто бы имел свои причины, чтобы молчать упорно. Был только один или два случая во все время продолжительного и утомительного пути, что соседи обменялись несколькими словами вежли- вости. Эти случаи были весьма незначительные; но как малейшие обстоятельства имеют важное значение в глазах полицейского, то я узнал, между прочим, что эти три при- ятеля не едут до Кендаля, а остановятся на большой дороге у трактира, не доезжая двух миль до города. На первой станции я вылез из кареты и дал Барнесу знак следовать за мною. - Известен тебе тот трактир, где эти господа намерены остановиться? спросил я Барнеса. - Как нельзя лучше! Он лежит в двух милях от Файв- Ок-гоуза. - Чорт возьми! Кому-нибудь из нас двух придется остаться. - Уж лучше мне. Я ту местность хорошо знаю; - сказал Барнес. - Тем более, - возразил я, - что мне необходимо ехать до Кендаля с г. Бристовом. Так решено, ты остаешься, чтобы наблюдать за всеми действиями наших подозрительных не- знакомцев. - Что ж, пожалуй, - сказал Барнес, как видно ничем не затруднявшийся. - Однако скажи мне, любезный мой, - сказал я с некоторым беспокойством: - в случае их спроса, какую при- чину присутствия своего в этом трактире придумал ты ска- зать им? Они знают, что ты взял место до Кендаля. Такого рода люди, как они, имеют причину быть подозрительными, а чтобы вполне с пользой служить нам в этом обстоятельстве, на тебе не должно быть и тени подозрения! - Будьте совершенно спокойны, -- отвечал Барнес: - уж это мое дело. - В таком случае, - сказал я, - сядем в карету. Мы ехали несколько минут, как вдруг наш Джоз Барнес, вытащил из своего кармана огромную флягу, с жадностью -81-
поднес ее ко рту. Это нежное лобызание возобновлялось почти каждые четверть часа, учащаясь в промежутках и продолжаясь во все время проезда. Нет сомнения, что влага, заключавшаяся в фляге, была - весьма крепкий спирт, что видно было из того, что наш спутник вскоре обнаружил все признаки опьянения. По прошествии одного часа не только замялся язык его, но спирт подействовал на глаза, руки, ноги, одним словом, на весь состав Барнеса. Он казался совершенно пьяным. Надо полагать, что вино или, лучше сказать, спирт, неприятно действовали на организм г-на Барнеса; потому что он стал страшным забиякой и до того нестерпимым болтуном, что я ежеминутно боялся, чтобы он не выдал моего инкогнито и не возбудил подозрения в наших спутниках. Но, странное дело, во все продолжение несвязной болтовни своей и безумного вранья, он даже не коснулся опасного предмета. Потом, когда почтовая карета останови- лась перед указанным трактиром, Барнес поплелся, уже не знаю как, выделывая от самой подножки кареты до залы трактира невыразимые вензеля и тут уже, опустившись на скамью и склонив голову на стол, поклялся, что за все богатства мира на волос не сдвинуть его с места до завтрашнего утра. Напрасно кондуктор старался растолковать ему, что место его заплачено до Кендаля; тщетно спорил с ним о его безумном упорстве - речи его действовали, как горох на стену. Наконец, утомившись уговаривать, он решился бросить Барнеса на произвол его пьяного своенравия. Что касается до меня, я был в отчаянии; какого наблюдения я мог ожидать от Барнеса, в отчаянно пьяном виде его, за тремя такими отъявленными сорванцами, какими казались наши спутники. И потому я подошел к нему, в свою очередь, и, воспользовавшись удобной минутой, когда никого не было в зале, сказал: - Боишься ли ты Бога, Барнес! Что ты наделал, и в какое затруднение поставил меня, напившись как стелька!.. Что мне теперь делать?.. Не могу же я в одно время провожать г. Бристова в Кендаль и не спускать глаз с этих трех мошенников! Но Джоз Барнес, смекнув, что я говорю с ним потому, что мы были наедине, быстро приподнял голову, взглянул вокруг и, вспрыгнув из-за стола как танцмейстер, вскричал: -82-
- Ну, что! Не говорил ли я вам, что всех их проведу; а только нс хвастал, что в этом обмане достанется и на вашу долю! Стало быть, я вдвойне торжествую! В эту минуту растворилась дверь и Джоз с быстротою молнии снова прикинулся бесчувственно пьяным и с таким неподражаемым совершенством, которого я нс встречал и в театре. Совершенно успокоенный на счет будущего, я оставил Барнеса и сел опять в почтовую карсту, с полной надеждой на моего пьянчугу. Кондуктор крикнул: All right! и почтовая карета помчалась во всю прыть. Оставшись с г-ном Бристовом вдвоем, переодевание мое сделалось бесполезным, и потому я стал сбрасывать с себя лишнюю одежду: освободился от седого парика, скинул зеленые очки и в несколько минут, благодаря бывшему со мной небольшому узелку, я представил изумленному взору моего товарища то же лицо, которое так фамильярно приветствовало его в кофейной зале. - Боже милостивый! - вскричал г. Бристов: - пожа- луйста объясните мне причину такого превращения? Нечего сказать, вы мастерски гримируетесь; позвольте мне это сказать вам без лести. - Боюсь, сударь, чтобы это объяснение не было вам неприятно. - Это почему? - спросил он: - что может быть общего между мной и вашим переряживанием. Я объяснил то ужасное положение, в котором он нахо- дился. Бристов несколько минут был как будто пораженный более от удивления, нежели от страха и ужаса. Он ничего не знал о том ужасном происшествии, которое случилось в доме его дяди. Однако, как ни был он поражен этим известием и ужасом своего положения, ни одно слово, ни одно движение нс обнаружили в нем виновного. - Я не стараюсь проникать в ваши тайны, г. Бристов, - сказал я ему после продолжительного молчания: - но вы должны понять, что если только одни рассказанные мной вам обстоятельства будут представлены в суд, то вы останетесь в крайне опасном положении. - Вы правы, - сказал он: - я и сам вижу, что необъ- яснима западня, в которую попал; но я невинен и не со- -83-
мнсваюсь, что представится средство доказать мою невин- ность. Он снова впал в задумчивость, и мы ни слова не сказали друг другу, вплоть до кендальской тюрьмы, у которой, по моему приказанию, остановилась почтовая карста. При виде этих мрачных ворот, железных решеток, охра- няющих окна, часового, взад и вперед прохаживавшегося перед воротами, г-н Бристов вздрогнул и изменился в лице; но тут же, овладев своим смущением, спокойно сказал: - Я на вас нисколько не сетую, сударь; вы только ис- полняете свою обязанность, а я исполню мою, вручая себя Провидению, которое справедливо и все видит. Мы вошли в тюрьму, в которой со всевозможной дели- катностью осмотрели привезенного и его поклажу. К крайнему моему удивлению и даже к ужасу, должен сказать, что мы нашли в кошельке его испанский золотой, а в подкладке чемодана крест, осыпанный бриллиантами. Я знал, из доставленных в полицию сведений, что похи- щенное золото было испанское, а крест, украшенный брил- лиантами, находился в числе вещей, исчезнувших в Файв- Оке. Подсудимый с твердостью утверждал, что никак не по- нимает, как эти две вещи попали в его владение. Тюремщик отвечал одним ироническим смехом; между тем как я стоял в онемении, как бы пораженный совершенным падением моей теории невинности, которую создал себе, видя в Бри- стове столько простодушия и откровенности в обращении и такую непоколебимую твердость души. Тюремщик не удовольствовался улыбкой. - Вероятно, - глуповатым тоном сказал он: - вещи эти попали к вам во время сна. - Ах! - невольно воскликнул я: - как это не пришло мне в голову! На другой день в зале суда столпилось множество любо- пытных. Дело обвиненного обсуждалось окончательно. По- ложение его и таинственных обстоятельств, спутывавших эти преступления, возбуждали живейшее участие во всех жителях города и его окрестностей. Лицо обвиненного, хотя спокойное, но задумчивое, вы- ражало глубокие страдания; а я думал видеть в твердом и -84-
смелом взгляде его искру той отваги и честности, которые и преступление никогда не в силах заглушить. После некоторых вопросов, сделанных второстепенным свидетелям, в залу введен был мальчик-рыбак. Его спросили, узнает ли он того человека, которого видел в Файв-Оке накануне убийства Сары Кинг. Мальчик, полагая что тут дело идет об обвинении под- судимого, пристально и молча посмотрев на него, сказал наконец: - Молодой человек стоял лицом к огню, когда я видел его; он был в полицейской фуражке на голове. Я бы желал, чтобы подсудимый надел эту самую фуражку и тогда я буду в состоянии сказать... Г. Бристов, в ту же минуту и нисколько не мешкая, надел полицейскую фуражку, и тогда мальчик-рыбак вскри- чал: - Он самый!., он!.. Г. Ковен, адвокат, на котором лежала обязанность защи- щать право г. Бэгсгэва, просил дозволения высказать свое мнение и заметил судьям, что это показание основано только на сходстве полицейской фуражки и на одежде, так как мальчик-рыбак сознавался, что не видел лица человека, а видел только, как он был одет. Президент принял в соображение замечание г. Ковена, но определил, что все-таки не следует выпускать ир вида и это показание. Многие свидетели утверждали, что Сара Кинг положи- тельно говорила им накануне своей смерти, что племянник ее господина приехал. Г. Бристов, в свою очередь, показал, что Сара Кинг недавно в услужении у его дяди; поступила к нему в то время, когда он путешествовал в Индии, поэтому, он ей был совершенно неизвестен, так же, как и она ему. Следовательно, очень может быть, что другой, вместо него, представился под его именем и совершил покражу и убий- ство. Президент от имени суда объявил, что все эти показания будут представлены в свое время куда следует, но что в настоящем положении обстоятельств дела должно решить: следует ли подсудимого содержать в тюрьме и подвергать формальному суду? -85-
Свидетель, представивший дополнительное донесение, был один из агентов полиции, производившей следствие по горячим следам. Он то и нашел в одном из шкафов в Файв-Оке отрывок письма, писанного г. Бэгсгэвом к пле- мяннику. Вследствие этого донесения г. Бэгсгэв принужден был явиться в суд, которому необходимо было знать, признает ли он этот отрывок письма собственноручным. Когда отдано было приказание ввести г. Бэгсгэва, подсу- димый обнаружил еще большее волнение; он встал и как особенной милости просил избавить дядю и его самого после разлуки стольких лет, неприятной при таких обстоятельствах встречи. И это было произнесено таким голосом, который возбудил сострадание к несчастному; однако президент, с видом искреннего участия, отвечал: - Мы нс может принимать никакого свидетельства ни за вас, ни против вас. Будьте спокойны, вопрос, который мы намерены предложить вашему дядюшке, должен ограничиться словами - да или нет; поэтому он будет короток, но за всем тем необходим. - По крайней мере, г. Ковене, - с волнением сказал молодой человек, взглянув на адвоката своего дяди: - не впускайте сюда мою сестру с г. Бэгсгэвом. Клянусь вам, что я нс в силах буду этого вынести. Подсудимому объявили, что ее нс будет. В самом деле, со дня происшествия она занемогла от ужаса и горести. Растворилась дверь. Многочисленное собрание с тяжким и глубоким молчанием дожидалось появления нового сви- детеля. Вскоре он показался. Это был старик седой, которому казалось по крайней мере лет шестьдесят пять; стан его уже сгорбился, но не столько от лет, сколько от горестей; глаза его поникли к земле и поступь свидетельствовала крайнее смущение. - Дядюшка! Бедный дядюшка! - вскричал молодой человек, бросившись к нему навстречу. Старик приподнял голову, пристально посмотрел в глаза племяннику, протянул к нему руки и бросился в его объятия, воскликнув: с* - Прости меня, прости, Роберт, что я мог усомниться в тебе. Сестра твоя ни одной минуты так нс подумала о тебе... -86-
В зале водворилась глубокая тишина и прошло несколько минуть, когда докладчик присутствия, по знаку, поданному президентом, дотронулся до руки г. Бэгсгэва и напомнил ему, в каком месте и перед кем они находятся. - Да, точно, - сказал старик, поспешно утирая себе слезы и обратясь к судьям, продолжал: - Извините меня, господа; это мой родной племянник, сын любимой мною сестры, - и взор его умолял судей о сострадании: - пле- мянник мой, с самого детства разлучившийся со мною, а теперь, по возвращении, нахожу его под судом, обвиненного в таких преступлениях, на которые он не способен. Я уверен, господа, что вы извините мои невольные чувства. - Вам оправдываться не в чем, г. Бэгсгэв, - ласково сказал президент: - но на нас лежит обязанность исследо- вать дело. Потом, обратясь к докладчику, продолжал: - Г. секретарь, представьте отрывок из письма, най- денного в Файв-Оке. Отрывок письма был подан старику. - Теперь скажите нам, - произнес президент: - не отрывок ли это от письма, написанного вами к племяннику, в котором вы объявляете о данных вами приказаниях Саре Кинг принять его и о том, что в Файв-Оке хранится сумма для покупки поместья Райлэнд. - Действительно, сударь, это моя рука, - отвечал г. Бэгсгэв. Настала моя очередь. - Теперь, - сказал секретарь, обращаясь ко мне: - нс угодно ли вам представить свои доказательства. Я положил золотую испанскую монету и бриллиантовый крест на стол, на который обыкновенно кладут вещи, подлежащие улике. - Нс угодно ли вам рассмотреть эту золотую монету и этот крест, г. Бэгсгэв, сказал президент. Старик повиновался и стал внимательно рассматривать вещи. - Скажите, сударь, по чистой совести, - продолжал президент: признаете ли вы эти похищенные вещи вашей собственностью? Старый джентльмен поворачивал в руке монету и брил- лиантовый крест; руки его тряслись и взор, полный сомне- -87-
ния, допрашивал племянника, все еще не решаясь дать ответа. - Вам следует только сказать, “да или нет”, г. Бэгс- гэв, - заметил докладчик. - Отвечайте, отвечайте, дядюшка, - простодушно про- изнес молодой человек: - смелее; говорите всю истину и нисколько не бойтесь за меня. С помощью Божьей и моей невинностью я выпутаюсь из ужасных сетей, в которые, как вижу, запутан почти без спасения. - Да благословит тебя Бог, Роберт! - воскликнул ста- рик: - да благословит тебя Бог!.. Господа! - продолжал он обращаясь к судьям: - эта монета и этот крест действительно у меня украдены. Сдерживаемый стон, выражавший до того участие всех присутствовавших к почтенному старцу, вырвался из груди и превратился в общий крик. От меня потребовали показания. Я рассказал, как эти вещи были найдены в платье и в чемодане подсудимого. Когда я кончил, судьи стали совещаться; спустя несколько минут, президент обратился к подсудимому. - Подсудимый, - сказал он: - к крайнему моему при- скорбию объявляю вам, что суд находит достаточно против вас доказательств и что ваше дело должно быть перенесено в высшую инстанцию, а пока вы подлежите тюремному заключению. Наша обязанность выслушать все, что вам угодно будет сказать в свое оправдание; но защитник ваш, вероятно, посоветует вам приберечь это до другого суда; здесь оно было бы бесполезно. Г. Ковен объявил, что это и его мнение; но подсудимый твердо протестовал, что он не может молчать, потому что это послужит подтверждением его вины. - Мне нечего скрывать! - вскричал он с жаром: - мне нечего скрывать! Я не хочу в этом гнусном обвинении быть обязанным защите моего адвоката. Я должен выйти отсюда с незапятнанным именем. Вот мое оправдание или, лучше сказать, что я могу сказать в защиту себе: “Вечером того дня, в который я получил письмо, я был в Дрюрилэнском театре и взял там билет в кресла. Из театра я отправился в кофейную. По возвращении моем в гостиницу, около часа ночи, раздевшись, я хватился, что из моего кармана -88-
вытащили бумажник, в котором находилось не только письмо моего дяди, от которого здесь лежит клочок, но и значи- тельная сумма банковыми билетами, а также весьма важные для меня бумаги. В полицию идти было слишком поздно, и я решился отложить до следующего утра; но на другое утро, в то самое время, как я стал одеваться, чтобы идти предъявить о моей потере, мне пришли сказать, что какой-то человек хочет меня видеть по весьма важному делу. Он выдавал себя за полицейского. В полиции уже известно, сказал он мне, о сделанном у меня похищении. Дело это открылось через одного из участников, которому не хотели дать следующей ему части покражи, и если я желаю иметь надежду воротить то, что у меня украдено, то сию же минуту должен следовать за ним к полицейскому агенту, которому поручено, розыск. “Мы вместе вышли из отеля, и проходивши весь день по разным закоулкам и местам, показавшимся мне самыми подозрительными, мой услужливый приятель, около восьми часов вечера, указал мне на один дом, где я должен найти полицейского комиссара, вдруг объявил мне, что мошенники выехали из Лондона, в какой-то другой город Англии, в надежде добраться до большого города, где удастся им разменять банковые билеты на золото прежде чем разнесется слух о их преступлении. Надо было преследовать их, не теряя времени. “Я хотел воротиться в гостиницу, чтобы переодеться, потому что на мне была легка одежда; но мнимый агент полиции ничего слышать не хотел, уверяя, что почтовая карета тотчас же отходит, и вслед затем порывшись в своем чемодане, вынул для меня полицейский плащ и теплую дорожную фуражку, которая подвязывается под подбородок. Мы приехали в Бристоль, где я два дня потерял в напрасных поисках. Наконец путеводитель мой исчез. Тогда, поняв, что я по всей вероятности был обманут одним из моих грабителей, я со всевозможной поспешностью отпра- вился в Лондон. Спустя час после моего приезда, я отправился в полицию. Там сообщил я начальникам Скотланд-Ярда обо всем, что случилось со мной; потом поспешил запастись билетов на вечерний поезд почтовой кареты в Кендаль. Вот все, что я имел сказать.” -89-
К несчастью, вся эта история, сама по себе довольно невероятная, произвела на судей и на всех слушателей довольно неприятное впечатление. Один я, кажется, был убежден, что все сказанное молодым человеком была истина. Рассказ этот был недовольно умен, чтобы быть вымышлен- ным. - В таком случае, г-н Бристов, - сказал докладчик: - если мы примем этот любопытный рассказ за истину, то нет ничего легче для вас, как доказать, что вы были в Бристоле. - Это была моя первая мысль, потому что это было бы мое единственное оправдание, сударь, - тихо произнес под- судимый: - но как я вспомню, по каким закоулкам водили меня в Лондоне, в какую меховую шапку и в какой поли- цейский плащ нарядили меня, признаюсь, что я с чувством отвращения оставил это намерение и теперь боюсь невоз- можности представить доказательства моего показания. - Тем более, иронически отвечал докладчик, указывая на золотую испанскую монету и на бриллиантовый крест: - что эти вещи, найденные в вашем чемодане, потребуют рассказа другой истории, столь же невероятной. Подсудимый кивнул головой и пожал плечами, выражая невозможность свою отвечать и совершенно спокойно сказал: - Действительно, сударь, этого обстоятельства я никак не могу объяснить. Здесь кончается допрос подсудимого и затем приказано было отвести Роберта Бристов в тюрьму Аппелоби и там держать его, как обвиненного в умышленном воровстве и убийстве. В эту минуту мне сунули в руку записку, напи- санную рукой Борнеса. Едва успев прочесть ее, я потом обратился к судьям с просьбой отложить пересылку дела до следующего дня, обя- зуясь представить новые обстоятельства к моему показанию. Эта просьба, разумеется, была уважена. Определение суда было отложено до следующего дня и присутствовавшие ра- зошлись. Провожая г-на Бристова до стоявшей у ворот кареты, которая должна была отвезти его в тюрьму, я не мог удер- жаться чтобы не сказать ему: - Не отчаявайтесь, г-н Бристов: мы распутаем эту тайну. -90-
Он бросил на меня быстрый и вопросительный взгляд и ничего не отвечая, дружески пожал мне руку и вскочил в карету. Я смотрел ему вслед, пока он повернул за угол улицы. Вспомнив о записке Борнеса, я поспешил в гостиницу, где он назначил мне свидание. В записке его был выставлен номер занимаемой им ком- наты. Я поспешил добраться до нее, отворил дверь, потом заперев ее за собой и убедившись, что мы совершенно одни, сказал: - ну, что, Борнес, что ты открыл? - То, что убийца Сары Кинг находится в том трактире, где вы меня оставили. - Да я уже знаю это из твоей записки, но какие ты мне можешь дать доказательства? - Вот какие. Обманутые моим бесчувственным опьяне- нием, они в присутствии моем произнесли несколько слов, убедивших меня, что они не только убили Сару Кинг, но собрались, чтобы увезти серебряную посуду зарытую ими в соседнем лесу. В эту же ночь они намерены туда отправиться. - Ну, а более ты ничего не можешь мне сказать. - Постойте. - Вы знаете, что я одарен искусством чре- вовещателя и что я довольно долгое время промышлял этим ремеслом. Вот тут мне и представился случай употребить в дело этот дар. Младший из этих трех мошенников, тот самый, что сидел в карете с г-м Бристовом и вечером второго дня пересел на козлы, уверяя что ему жарко. Я прервал Борнеса. - Как же, чорт возьми! помню, экой же я простофиля, что не припомнил это обстоятельство. Ну, продолжай, про- должай! - “Мы пробыли наедине, часа три тому назад. Я, ра- зумеется, не отрезвлялся и продолжал лежать - в бесчув- ственно пьяном состоянии и вдруг, благодаря искусству мо- ему, думая испытать, какое действие произведу на негодяя, хотя он сидел на противоположном конце залы, - я заго- ворил голосом Сары Кинг, который во время моего знаком- ства с нею я весьма хорошо заучил и в ушах его раздались слова: - ’’кто там возится с серебром?” Ну, если бы вы могли видеть, какая дрожь овладела всем его телом; как он вскочил и какой ужас выразился у него на лице; наконец, -91-
с каким диким взглядом он стал осматриваться во все стороны комнаты, вы бы нс усомнились, что перед вами настоящий преступник. - Это только доказывает, между нами, любезный Бор- исе, что ты отличный чревовещатель; но поверь мне, что этого еще не достаточно для убеждения присутствующих в суде. Однако, быть может, еще удастся нам что-нибудь извлечь из этого обстоятельства. Тот, с которым тебе более приходилось иметь дело, кажется сухощавый белокурый, одного роста с г-м Бристовом. - Да. - Так, постой! может быть нам еще удастся что-нибудь сделать. Поезжай обратно в трактир, а около ночи я приеду переодетый по-прежнему. Борнес отправился. Чтобы выполнить перед ним слово, или лучше сказать, чтобы сдержать его перед самим собой, я в тот же вечер отправился в трактир, бывший на большой дороге, известный под названием Тсмбот, и занял место в общей зале. В ней находились все молодцы наши, а также и Борнес. Я прямо пошел к сидевшим. - Неужели этот олух еще до сих пор пьян? - спросил я одного из них, указывая на Борнеса. - Как вы видите - отвечал один из них: - все время потягивался на этом стуле, пил, да храпел. Правда, около полудня он исчез куда-то, кажется ходил спать, да видно не удалось ему. Я пожал плечами и уселся в уединенном углу. Когда мне удалось быть с Борнесом наедине, я спросил у него, что делали наши молодцы. - Один из них ходил в Кендаль за лошадью и телегой; через час все трос должны уехать, как говорили, в один из соседних городов, где намерены ночевать. Я в ту же минуту обдумал план действий; воротился в залу, из которой вышел, чтобы переговорить с Борнесом. Случай вполне благоприятствовал мне; длинный, белокурый молодец, которому чревовещатель Борнес так раздражил нервы, стоял в стороне и читал у печки газету. Я уже сказал, что этот молодой человек из давнишних моих знакомых и что нас сама судьба как-то сводила вместе. -92-
Я подошел к нему. - Г-н Дик Степль, - сказал я ему: мне нужно с вами перемолвить в соседней комнате. Я говорил моим обыкновенным голосом, а между тем, приподнял парик, чтобы он не имел причины не узнать меня. Он меня тут же узнал, зная, что я один из старших агентов полиции. Это изумило, поразило и привело его в ужас и страх. Зубы его колотились как бы в сильнейшей лихорадке. Как скоро он узнал меня, то должен был понять, что все его тайны открыты. Другие два товарища играли в карты, чтобы убить время, и не замечали нас. - Ну, - продолжал я тем же тихим голосов: - время дорого, любезный мой, если ты хочешь спасти себя от смерти и выпутаться из этого дела, в которое ты попал. - О! я готов, но что мне надо делать! - Надо за мной идти и сказать всю правду. Он вышел за мной. Я повел его в соседнюю комнату, запер дверь, и вынув из кармана пистолет, прицелил к его груди, сказав: - Ты видишь, мошенник, что комедия кончена; но только я стоял за кулисами и все видел. В Дрюмэне ты вытащил из кармана г-на Бристова бумажник, в нем ты нашел письмо дяди его и недовольный 600 ф. ст., которые лежали в этом бумажнике, тебе пришла благая мысль вос- пользоваться ста тысячами франков, о которых упоминалось в письме; тогда ты, Степль, и никто другой, надел платье совершенно схожее с нарядом молодого человека и под именем племянника явился к Саре Кинг. Разумеется, тебя приняли за племянника и никакого затруднения не было пустить в дом. Ты усердно старался показать себя племян- ником в этой одежде, но только становился спиною, чтобы не заметили твоего лица. Потом, когда настал вечер, ты зарезал Сару и отворил дверь своим товарищам. - Ах! нет, нет! - живо вскричал Степль - не я зарезал ее, клянусь вам, г-н Уатерс. - Все равно, это дело было при тебе, а насчет виселицы оно подходит к одному знаменателю. Степль тяжело вздохнул. -93-
- Ты же, мошенник, засунул руку в карман джентль- мена во время проезда его из Лондона в Кендаль, и ловко подсунул испанский золотой в кошелек его, потом пересел на козлы, уверяя, что тебе жарко, стало в карете; ты же нашел как засунуть в подкладку чемодана бриллиантовый крест. Теперь ступай же в залу, я следую за тобой, но только знай, что я с тебя глаз не спущу, и помни, что при малейшей измене я убью тебя как собаку. Степль пошел в залу, я последовал за ним. Никто отсутствия нашего не заметил. Десять минут спустя оба разбойника ехали в телеге. Я же, Борнес и Степль шли за ними. На Степля надели цепи и отдали его под надзор трактирного конюха, которого я на всякий случай взял к себе. Ночь была из самых темных и шум, производимый колесами телеги, заглушал наши шаги. Наконец колымага остановилась; из нее вылезли двое мужчин, и не теряя времени, занялись переноской серебра к телеге. Мы, с своей стороны, стали подступать волчьим шагом и уже были на расстоянии двух сажен от того места, где вырыт был тайник. - Полезай, что ли, в телегу - проговорил один из мошенников, а я буду подавать вещи. Товарищ повиновался. - Эй! - вскричал первый: - мне казалось, что я сказал тебе... - Что вы пойманы! - вскрикнул я, доканчивая начатую им речь, и опрокинул его на землю. - Что такое? - вскрикнул человек, стоявший в телеге. - А то, дружище, - сказал Борнес: - что если ты только пошевельнешься или с места тронешься, то я влеплю тебе пулю в лоб! Они так испугались, что уже не стали сопротивляться и не думали о бегстве. В ту же минуту мы надели на них кандалы для обеспе- чения себя на счет их личности. Остальная часть серебряной посуды была уложена в телегу и мы отправились в Кен- дальскую тюрьму, где я имел удовольствие отвести им при- личное помещение, часов в одиннадцать ночи. Известие это разнеслось с быстротою электричества и участие, которое возбуждал к себе Роберт Бристов, доходило -94-
до того, что на другое утро меня поздравляли со всех концов города со счастливым окончанием этого запутанного дела. Но что было всего для меня приятнее, это признательность и объятия почтенного старика, который, видя во мне спа- сителя своего племянника, прибежал в мою квартиру, чтоб удостовериться в истине слышанного им, и убедившись, что Роберт Бристов невинен и спасен, призывал на меня бла- гословения неба. На другой день, утром, сэр Роберт Бристов был освобож- ден. Степль допущен в суде свидетелем; Уилльям, настоящий убийца - повешен, соучастник его сослан в Ботани-бей; часть похищенной ценности отыскана и бродяга-промыш- ленник, помогавший совершению преступления и упраши- вавший г-на Бристова ехать с ним в Бристоль, схвачен по другому уголовному делу, прежде этого начатому, и сослан в Новую Голландию.
ВДОВА Зимою 1837-го года я был поспешно отправлен началь- ством отыскать джентльмена, оказавшегося преступным в самом гнусном употреблении - во зло доверенности и в покраже. Спустя несколько дней я добрался до одного из островов Ламаншского пролива - Гернсей. Г-н Р..., обвиненный, пользовался на лондонской бирже весьма почтенной репутацией и это общее уважение, хотя не вполне им заслуженное, приобрело г-ну Р... доверие многих лиц, а между ними и одного богатого барона, который до того ему вверился, что раз как-то поручил ему значи- тельую сумму, определенную на покупку акций железной дороги. Р... бежал из Лондона с третьей частью состояния своего слишком доверчивого друга. Я отправился до Уэймоута на почтовых, чтобы там занять место на пароходе, отходящем от этого города в субботу вечером, к островам Ламаншского залива. Я прибыл в Гернсей. Но разыскания мои в Гсрнсее были бесполезны, несмотря на содействие, оказанное правительственными лицами ост- рова. Я продолжал мои разыскания, простирая их до Джер- сея, как вдруг получил письмо, в котором извещали меня, что г-н Р..., неосновательно обвиненный в похищении, воз- вратился в свою контору, представил деньги и грозит завести с почтенным бароном одну из тех постыдных тяжб, столь обыкновенных в Англии. Стало быть, возложенное на меня поручение кончилось. Мне оставалось думать только о возвращении в Лондон. К несчастию, отъезду этому препятствовало дурное время года и я принужден был провести мучительную неделю в Гернсее. -96-
Скука и нетерпение стали одолевать меня и, чтобы дей- ствительнее побороть этих двух докучных гостей, я еже- дневно, по нескольку часов сряду проводил на морозе, на- деясь встретить себе если не развлечение, то по крайней мере надежду на перемену в атмосфере или на прибытие пакетбота. Частые приходы мои на пристань вскоре дали мне случай увидеть двух лиц, которые, по-видимому, не менее меня желали выехать из Гернсея. Одна из этих двух особ была вдова лет около тридцати, другая - прелестное дитя лет девяти или десяти, с длин- ными вившимися в кольцо волосами; но природная веселость этого создания, казалось, была умеряема глубокою горестью, выражавшейся в прелестных и задумчивых взорах его ма- тери. Это прекрасное дитя - был мальчик; он почти не выпу- скал руку вдовы и невинный взор его заметно печалился, когда, пол у удивленный, полубоязливый, всматривался он в бушевавшие волны моря. Уединенность этих двух слабых существ завлекла меня странным чувством.Быть может, участие это возбуждалось пустотою собственного одиночества. Не знаю, и не доиски- ваюсь истинной его причины; меня занимает только предмет, возбудивший это участие. Казалось, молодая женщина потеряла свое прежнее пре- красное положение. Ее скромная и несообразная со временем года одежда, заметно выставляла нежность ее тела, белизну рук и особенную грациозность всей ее особы. С первого взгляда не это очаровательное лицо видно было, что довольно было бы немного счастья, чтобы возвратить ему его перво- бытный быт. Искреннее участие мое к этой незнакомке вскоре изме- нилось, обратившись на мужчину сильного сложения, лет сорока. Изысканно одетый, по последнему журналу, в со- вершенно новом платье, в лакированных сапогах, в шляпе самого лучшего плюша, в атласном разноцветном галстуке, с цепочкой, часами, лорнетом, одним словом, со всеми при- надлежностями, он казался отчаянным щеголем. Черты лица этого человека, потому что одеяние его, как поймет каждый, с той минуты, как внимание мое обратилось -97-
на него, уже сделались предметом второстепенным, - лицо этого человека было белизны мертвенной и зловещая белизна эта сливалась местами в сине-красноватые пятна, ясно сви- детельствовавшие, какой чрезмерной невоздержанности они обязаны своим существованием. Отвратительная наружность этого странного лица отра- жалась еще явственнее при взгляде на его грязные пальцы, украшенные дорогими перстнями вычурного вкуса. После обзора подробностей наружного вида этого незнакомца я был уверен, что где-то встречал его и замечание это под- твердилось при первом взгляде, которым мы с ним обменя- лись: потому что вслед за тем он заметно изменился и отошел от набережной. * На другой день я заметил, что новый наш денди, по какой-нибудь причине находится в приязненных отношениях с миловидной вдовушкой, или, по крайней мере, имеет честь быть ей знакомым; потому что всякая встреча, случайная или невольная, сближала их; незнакомец с принужденной вежливостью раскланивался ей, на что молодая вдова отве- чала легким наклонением головы или внезапным и ярким румянцем в щеках. Но эти поклоны и изменения в лице были для меня загадочны; они столько же могли выражать удовольствие, сколько негодование, и даже презрение. Но я не мог остановиться ни на том, ни на другом мнении: так трудно было дать положительное значение изменениям физиономии молодой вдовы. Однако же, наконец, я имел случай разрешить задачу. Кроме этой дамы и меня почти никого не было на плотине, и я предложил сыну ее свой телескоп, в который он смотрел на море, как вдруг вычурный знакомец явился в гавани. Только что он завидел нас, тотчас спустился на нашу сторону и поспешно направился к вдове, бывшей в эту минуту на довольно большом от меня расстоянии и весьма мало обращавшей внимание на то, что вокруг нее происхо- дило. От этой рассеянности произошло то, что прежде чем вдовушка заметила намерение незнакомца, последний уже успел схватить се руку и приложить к своим устам. Прикосновение этого дерзновенного поцелуя заставило ее вздрогнуть и отдернуть руку с негодованием. -98-
Тотчас после этого, бросив на джентльмена презрительный взгляд, молодая вдова поспешно отошла в сторону. Между тем как джентльмен, удивленный и вместе с тем раздраженный гордым приемом, которого, без сомнения, вовсе не ожидал, пытался смягчить заметное негодование вдовы, взор его встретился с моим, вероятно, выражавшим гневное расположение духа, потому что незнакомец отвер- нулся и удалился, произнеся какие-то невнятные слова. Вдова подозвала к себе сына, поклонилась мне и сошла с плотины. Я пошел вслед за незнакомцем и, когда поравнялся с ним, так, чтобы он мог слушать мои слова, я сказал: - Женщины так же своенравны, как ветер, и так же непостоянны, как волны; не правда-ли, г-н Мемэ? И пре- лестная вдовушка, кажется, сегодня не совсем в добром духе. - Вы правы, г-н Уат..., - с грубым смехом отвечал незнакомец. Потом, заметив, что он вовсе некстати произнес половину моей фамилии: - Однако, извините, - скзал он, прервав свою речь: - с кем имею честь говорить? - С г-м Уатерсом, - отвечал я: - и сделайте одолжение, милостивый государь, не прикидывайтесь, будто бы вы не знаете, как меня зовут; вам это не менее моего известно. На счет вашего, я менее сведущ, но если в эту минуту и не знаю, с кем говорю, если не узнаю эту роскошную одежду, и изобилие галантерейных украшений, то все-таки припоминаю лицо, которое уже где-то видел. - Очень может быть, что вы когда-нибудь видели меня, г.Уатерс, и что я не совсем не знаком вам, - с напыщен- ностью отвечал фанфарон. - Я адвокат, часто защищаю право в Ольд-Байльском суде, и уже не однажды видел вас в залах судейской палаты, или лучше сказать, в прихожей залы. В таком виде, как теперь, вы не казались таким джентльменом. Нет, вы просто имели на воротнике кафтана полицейский значок. Я имел глупость показаться обиженным оскорблениями этого негодяя. - Ну, полноте, не сердитесь, - продолжал он с весьма довольным видом: - я вовсе нс желаю сделаться вам непри- -99-
ятным и не хочу быть причиной несогласия. Напротив, буду жалеть, имея вас своим врагом. Ну, полноте, пойдемте выпить вместе несколько рюмок хересу. Я колебался принять приглашение и, чтобы дать какую- нибудь отговорку этой нерешимости, смеясь, сказал ему: - Вы сказали мне, что вы адвокат, но не сказали вашего имени, сударь. Могу ли спросить, с кем имею честь говорить? - С г-м Гатес, Ульям Гатес, экс-адвокат... - Гатес, Гатес? Надеюсь, что вы нс г-н Гатес, занима- ющийся делами Брайта? - Как же, как же, тот самый! Позвольте же мне сказать вам, г-н Уатерс, что замечания судьи по этом делу, и суждения, возникшие впоследствии, ни в коем случае до- пущены быть не могут. Мои друзья, знакомые, одним словом, все, кто только знал ничтожные мелочи этого гнусного дела, советовали мне подать в палату жалобу; но я этим пренебрег заняться и, быть может, не совсем осторожно; но что уже сделано, то сделано. - Не жалейте ни о чем, г.Гатсс, поверьте мне. - Я очень хорошо понимаю насмешку, или лучше ска- зать, едкую иронию ваших слов, дядя Уатерс; но, чтобы сказать вам правду, знайте, что я также хорошо обделываю свои дела, как во времена членства в присутствии. Ныне я занимаюсь делами г-на Престона, вы меня поняли, надеюсь? - Как нельзя лучше, и теперь припоминаю, где вас видел. Однако скажите мне, пожалуйста, что это, как вы стали щеголять с некоторого времени? - Действительно, я очень щеголевато одет, не правда ли, любезнейший? Да, все это по последнему журналу и имеет ценность. Вся одежда и вещи, которые вы не мне видите, получены мною из Бонез-Стрита и из Реджент- Стрита. Это удачные результаты по одном славному делу, которым я занимался недели две, и которые дали мне воз- можность оставить не целую неделю удушливую атмосферу многолюдного города. Я приехал сюда подышать свежим и чистым воздухом Ламаншских островов. - Какое чудное время выбрали вы для ваших идилли- ческих наслаждений, любезный г-н Гатес! Но не хотите ли, я вам скажу совсем другое! - Скажите. -100-
- А то, что я ничему не верю, что вы говорите. - Как это! - Послушайте, сознайтесь лучше, что вы приехали сюда, чтобы встречаться, или лучше сказать, чтоб соеди- ниться с предметом ваших мечтаний; надеюсь, она скоро будет более расположена к вашим встречам. - Может быть вы и правы, любезнейший; но в настоящую минуту не об этом идет речь. Но вот и трактир; не хотите ли выпить чего-нибудь: пива, водки или вина? - Выпью, что вам угодно. Мы взошли. Гатос потребовал вина. Всякий поймет, что я имел причины усесться за стол с таким человеком. Когда он был достаточно рагорячен, и несколько стаканов вина подействовали на него, я с улыбкой сказал ему: - Перестаньте секретничать и скажите мне имя этой прелестной дамы? Гатес сделал выразительный знак страстного восхищения, ничего не отвечал. - Ваша очаровательница не богата, как мне кажется? - спросил я. - Беднее нищего, любезнейший, - сказал он, пожав плечами. - Вероятно, она необдуманно вступила в брак. - Ищите, предполагайте, угадывайте и я уверен, что все ваши разыскания совершенно будут противоположны к истине, что ваши предположения будут нелепы, и, наконец, вы ровно ничего не угадаете. Но как дама очаровательна, то предположим, что вы никакого не делали мне вопроса. Что вы думаете, г-н Уатерс, о новом министерстве Ее Королевского Величества? Я видел, что пронырлевого плута невозможно будет заставить высказаться. Поэтому, пожелав ему доброго утра, я отправился домой. Но эти обстоятельства, вместо того, чтоб утомить мое любопытство, еще более раздражали его, до того казалось мне невозможной всякая связь, какая бы ни была она, между вдовою и этим гнусным Гатесом. На другой день погода дозволила мне отправиться в Уаймут и я вскоре увидел на пароходе г-жу Греэ и ее сына. Я прочел имя этой дамы не ее скромных пожитках. -101-
За г-жею Грез показалась, наконец, и ненавистная на- ружность г-на Гатоса. Путь был продолжителен и неспокоен и я тогда только снова увидел моих спутников, когда пакетбот пристал к Ваймутской набережной. Тут, перед вечной, может быть, разлукой с молоденькой и хорошенькой вдовушкой, я сделал ей прощальный привет, полный сожаления, и отправился в город. Но на другой день, к величайшему удовольствию, я увидел у почтовой карсты, отправлявшейся из Уаймута через Сут- гемптон в Лондон, - г-жу Грез и ее сына. ; Только что я прибыл к конторе, мать и дитя се взбирались на империал почтовой карсты, а спустя несколько минут после того, как уселись прочие пассажиры, явился, наконец, и Гатсс и занял место внутри тяжелого экипажа. Было очень холодно, и мне удалось, с помощью кучера, упросить молодую женщину прикрыться несколькими пла- щами, теплота которых могла охранить ее от непогоды, продолжавшейся несколько часов сряду. При наступлении ночи я надеялся уговорить се, для сы- на - поместиться внутри кареты. Настала ночь; немалого труда стоило мне сманить г-жу Грез с империала кареты. Очень ясно было, что особа Гатеса была причиною се упорных сопротивлений; но наконец она кажется поняла, что присутствие мое - охранить ее от преследований этого негодяя. Выходя из кареты в Реджент-Стрит, я искал в толпе собравшихся и дожидавшейся почтового экипажа хоть одно приветливое лицо, которое искало бы взором своим вдову; но бедная женщина никого не имела и не ожидала. Глаза ее, грустные и рассеянные, смотрели ничего нс видя, что происходило на шумном дворе. Между тем, как кареты снимали поклажу, Гатес, которого я на несколько минут потерял из виду, приблизился к нам с видимым намерением заговорить с молодою вдовой. Я предупредил его, подойдя с шляпой на голове к г-же Греэ и с почтительнейшей вежливостью сказал ей: ~ Если вы иностранка, сударыня, если вы в первый раз приехали в Лондон и не надеетесь найти себе родственный -102-
или дружеский приют, то позвольте мне указать вам, хотя на настоящее время, гостиницу, пристойную вашему уеди- нению. Вот адрес; покажите его содержателю отеля, предъ- явив мое имя. Меня зовут г-н Уатерс: я полицейский агент и весь к вашим услугам, если будете иметь во мне нужду. Вдова поблагодарила меня с очаровательною грациозно- стью. Прошло шесть недель со дня моей встречи с вдовою; признаюсь, воспоминание о ней совсем было изгладилось из моей памяти, как вдруг г.Робертс, содержатель гостиницы, куда я адресовал ее, своим приходом напомнил мне о ней. Старый приятель прежде всего сказал мне, что г-жа Грез женщина бедная. - Это не было для меня новостью. К этому, прибавил он, что она, с приезда своего в Лондон, заложила или продала все свои драгоценности и даже часть своего платья, и кончил тем, что молодая женщина уже другой месяц не платит за квартиру и положение ее день ото дня становится хуже и, наконец, дошло до крайней нищеты. - Я почти уверен, - прибавл он, - что мать и ребенок буквально умирают с голода. - Жалуются они? - спросил я. - Нет, - отвечал он: - мать так же холодна, так же спокойна, так же скрытна, как и в первые дни своего приезда ко мне; но она бледнеет, худеет и слабеет так, что едва на ногах стоит. - Навещает ли ее стряпчий Гатес? - Он раз напрасно приходил к дверям г-жи Грез, но ежедневно доставляются от него письма. Потом обратясь к жене моей: - Вы были бы очень любезны, - сказал он, - если бы потрудились навестить эту несчастную мать; вы знаете, что я человек одинокий и что мне трудно и даже невозможно проникать в тайны этой молодой дамы. Проживание ее в Лондоне, очевидно имеет какую-нибудь важную, причину; а то бы кто велел ей, лишенной всяких средств, подвергать дитя свое и себя голодной смерти. Жена моя оделась и в сопровождении г-на Робертса, отправилась в Шеррард-стрит, Гей-Маркэт. К крайнему удивлению Робертса и жены моей, они застали в общей приемной отеля г-на Гатеса, в какой-то самодо- -103-
вольной и восторженной радости. Он потребовал от Робертса счет издержкам г-жи Грез, чтобы заплатить его, присово- купляя к высокомерным обещаниям покровительства своего извещение о предстоящем браке с миловидною вдовою. Изумленный Робертс побежал в первый этаж, где нахо- дилась комната г-жи Грез, чтобы спросить у молодой жен- щины, должно ли ему верить странным словам г-на Гатсса. Робертс постучался в дверь, и едва слышный голос просил его войти. Бледная, как смерть, с глазами, блестящими лихорадост- ным взором, г-жа Грез смотрела на своего малютку, сидев- шаго перед нею за столом, обставленном винами и сластями. Несчастная мать, прижималась к устам малютки, который уже два дня не принимал никакой пищи. Робертс до того был растроган и испуган, что не смел обратиться с вопросом к матери-страдалице; он проговорил извинение и удалился, тихо притворив за собою дверь. Жена моя со слезами рассказывала мне о происшедшем и этот рассказ возбудил во мне удивление и ужас. Связь г-жи Грез с Гатесом казалась мне святотатством. Сверх того, невзирая на надменность своей наружности, Гатес был беден, а порою даже в нищете. Какая же столь таинственная сила могла заставить сое- диниться такого корыстного человека, как Гатос с женщи- ной, не имевшей никаких средств? Безумно было бы приписать этот поступок сердечному увлечению; тут должна была руководить какая-нибудь дру- гая цель. Для меня это было очевидно, необходимо дознаться истины. На другой день я решился посетить г-жу Грез. Направляя шаги к ее жилищу, я встретил одного из моих сослуживцев, который в подробности знал жизнь Гатеса. - Не может быть другой причины, которая увлекла бы этого отъявленного негодяя, - отвечал он мне: - как любо- стяжание; без сомнения, что он из верного и неопровержи- мого источника узнал, что г-же Греэ досталось или доста- нется богатое наследство и он мечтает завладеть достоянием, женившись на той, которая вправе им располагать. - А что! Вы правы, друг мой; но я очень опасаюсь, что нам невозможно будет найти точных и верных к тому до- казательств. -104-
- Я то же думаю. Кстати, очевидно, что у Гатеса в настоящее время появились деньги, хотя и неизвестно, от- куда он их добывает. Он всегда щегольски одет, и роскошь эта перешла даже к приказчику его. Этот также обновил свою шкуру, и уже более месяца показывается в таких же ослепительных и блестящих нарядах, как и его хозяин! Ха! ха! ха! любезный Уатерс, теперь припоминаю я имя этой дамы. - Грсэ. - Греэ? - Ну, так ошибаюсь... нет никакого отношения; та особа, о которой я говорю, и которая приходила о нем справляться называется Уольтон или Шельтон. - Чего же допытывалась эта особа? Какого рода были их отношения? что могло быть между ними общего? - Едва ли могу сказать вам. Впрочем, труд нам пред- стоящий, кажется, сам собою уничтожается: Шельтон, да, кажется так! Шельтон имел славный дом в Кнейгт-Бридже. Однажды он явился в полицейское управление с объявле- нием, что Гатсс похитил у него ордер, или банковый билет в 500 ф.ст., а также многие другие вещи, которые собст- венными руками Гатеса были отправлены через посредство одного из домов Сити, и мне кажется, что объявитель этот происшествия присовокупил, что хозяин того дома умер. Г-ну Шельтону посоветовали принести свою жалобу в ма- гистрат, а он, вместо того, возвратился в полицию и сказал нам смущенным и взволнованным голосом, что сделал страш- ную ошибку - г-н Гатес нисколько не виноват! ~ Это кажется мне довольно странным. - Да, что-то пестро в самом деле; но я никакого соот- ношения не вижу в этом деле с знакомством его с г-жею Греэ. Как вы думаете, полезно ли будет спросить Риверса об этом деле? Я этого чудака знаю, и мне нетрудно будет встретиться с ним сегодня вечером. - Делайте как найдете нужным, друг мой: повидайтесь с Риверсом, а я отправлюсь к г-же Греэ. Молодая женщина приняла меня весьма вежливо, но я вскоре заметил, что она много плакала, - глаза ее были красны, а грудь сильно волновалась. Это видимая горесть была безмолвна и скрытность приводила меня в крайнее недоумение. -105-
- Вы обмануты Гатесом, сударыня, - сказал я, прямо приступая к сущности дела: Гатес не в таком положении, чтоб помочь нуждам вашим и вашего сына. Я в этом уверен, - у Гатеса нет никаких чувств, - стало быть, один лишь интерес заставляет его так поступать. Г-жа Греэ выслушала эти слова с совершенным отсутст- вием чувства. Она оставалась спокойною; наконец сказала мне с особенною холодностью. - Я очень хорошо знаю, сударь, что причины, застав- ляющие так поступать г-на Гатеса - корыстны. Но, - со- дрогаясь прибавила молодая женщина - и мои намерения не имеют лучшего источника. Я для сына моего выхожу замуж за г-на Гатеса. Я также знаю, что мой будущий муж не только беден, но даже несостоятелен. Я бессознательно встал со стула, бросая вокруг себя вопросительные взоры, взоры, которые как-будто спраши- вали, который из нас лишился рассудка, я или г-жа Греэ. - Вы не понимаете эти явные противоречия - сказала мне молодая женщина, стараясь улыбнуться: - Вооружитесь терпением; скоро вы их совершенно поймете; но как я дорожу вашим обо мне мнением, г-н Уатерс, то считаю себя обязанною рассказать вам условия этого брака. По совер- шении священного таинства, г-н Гатес и я расходимся, и, для исполнения этого разъединения, заранее заготовлен акт, с взаимного нашего согласия, который завтра же будет подписан при свидетелях. - Может ли быть, сударыня, чтоб вас могли уверить в осуществлении подобного обещания? Под какою бы формою ни совершили его, оно будет незаконно и ничтожно; правительство нс может признать действительною подпись руки, которая уничтожается торжественно принятою обя- занностью одного пред другим - любить, уважать мужа и повиноваться ему. Выслушав эти слова, г-жа Греэ покраснела и опрелась о выступ камина. - Нет, милая г-жа Греэ, нет! Гатес очень хорошо знает это; и я ошибусь на счет характер этого человека, если уже соединенный священными узами брака, он не будет смеяться над вашей доверчивастью. - Если ваши слова справедливы, г-н Уатерс, - с отчая- нием вскричала несчастная женщина; - то я разорен^, я -106-
погибла! А дитя мое! милое дитя мое! Куда-то мы с ним денемся! О! если б небо сжалилось на нами и прибрало нас в одну могилу с его отцом. - Не сомневайтесь в будущем, сударыня! - вскричал я с волнением: - удостойте меня вашим доверием: еще не вся надежда потеряна. После многих просьб с моей стороны, молодая женщина рассказала мне повесть своей жизни и рассказ ее был со- провождаем слезами и горькими жалобами. "Я единственная дочь одного английского торговца, ко- торого безрассудная расточительность довела до нищеты. Отец мой не мог перенести потери своего кредита, чести и достояния, он умер. За несколько времени до горестной потери, лишившей меня единственной подпоры, я познако- милась с Джоном Грез, единственным сыном одного торговца Восточной Индии, человека необыкновенно скупого и ко- рыстолюбивого. - Вы говорите о г.Езекииле Грез? - спросил я. - О нем, сударь; сын его полюбил меня, и как бесполезно было бы просить согласие г-на Грез на брак, который мы хотели совершить перед людьми, как совершили его перед Богом, зная очень хорошо, что это просьба кончилась бы отказом, брак наш совершился десять месяцев спустя, после смерти отца моего. Стряпчий Гатес, бывший в это время в почете, известный тогда мужу моему, был со служанкою моею, Анною Кравфорт, свидетелем нашего брака, совер- шавшегося в церкви св.Гилярия. “Мы жили бедно, одним только небольшим жалованием, назначенным Джону отцом его. Так прошло девять лет, и уже пятнадцать месяцев тому, как г-н Грез решился отпра- вить сына своего в Бомбей для окончания одного дела, уже давно находившегося в тяжбе. Еще до отъезда мужа моего положено было, для здоровья сына нашего и сокращения расходов, отправиться на все время отсутствия мужа моего на Гернзейский остров. Г-н Гатес был избран доверенным лицом, через которого мне доставлялись письма и деньги, пересылаемые для моего содержания. Четыре месяца после отъезда Джона в Бомбей, отец его скоропостижно умер и я ежедневно дожидалась возвращения моего мужа. Однажды утром г-н Гатес приехал в Гернзей и обяъвил мне о нсо- -107-
жиданной кончина моего бедного Джона. Обхождение сви- детеля нашего брака было странно и дерзко, он дал мне ясно понять, что без его покровительства дитя мое и я можем быть доведены до крайней нищеты, и объявил, что я должна лишиться его покровительства, если не соглашусь выйти за него замуж. Удрученная скорбью, полная безот- четных опасений, я решилась немедленно отправиться в Лондон. Гатес достал копию с духовного завещания г-на Езекииля Греэ; в этом завещании Джон низначен был здконным на- следником всего его имущества, с передачею прав на него, в случае смерти Джона, не оставляющего наследника муж- ского пола, племяннику жены своей, г-ну Шельтону." - Этот г-н Шельтон не из Кнайг-Бриджа ли? - спросил я г-жу Греэ. - Так, сударь, и если б Джон был жив, женат и отец, то получил бы наследство, с обязательством выдать г-ну Шельтону 5 000 ф.ст. Я, разумеется, думала, что сын мой будет наследником имения своего деда; но Гатес с наглостью сказал мне, что если я откажусь от брачного союза с ним, то мне невозможно будет доказать, что я мать сына Джона и законная жена его. Имя, которым вы называесь, - при- бавил этот низкий человек, - ни к чему не послужит вам, оно очень обыкновенно в реестрах церкви св.Гилярия, а из свидетелей вашего брака один лежит в могиле, а другой - безмолвен. Я отправилась к г-ну Шельтону и умоляла его умилосердиться; но меня со стыдом выгнали за дому, и слова мои назвали клеветой. Наконец продавши, чтобы до- ставить себе и сыну моему возможность существования, все драгоценные вещи и одежду, доведенная до последней край- ности, я решилась отдать руку мою Гатесу, основываясь на обещании его предоставить мне полную свободу.” Молодая женцина замолкла; рыдания заглушали ее голос. - Ободритесь, сударыня, - сказал я ей: - ободритесь! Искры надежды ярко блестят в этом мрачном лабиринте. Гатес затеял смелую игру: но будьте уверены, что он попадет в свои собственные сети. Удары молотка в дверь прервали разговор наш - то был Гатес. - Молчание, сударыня, будьте скромны, обещайте все, что потребует Гатес. - До завтра. -108-
Я сошел к Робертсу, а Гатес вошел в дом, нисколько не подозревая о моем в нем пребывании. На другой день утром Джаксон пришел навестить меня, он узнал от Риверса, что Гатес получил из одного торгового дома в Индии 500 ф.ст., и что он, Риверс, разменял его в английском банке на наличные деньги. В конверте, заклю- чавшем кредитный билет, находились часы и другие вещи. - Любезный Джаксон, - сказал я своему сослуживцу, пожав ему руку, вы довольно сказали, чтобы дать мне возможность отправить г-на Ульяама Гатеса в ссылку. Я поспешил к главному начальнику полиции и в коротких, но довольно ясных словах рассказал ему дело г-жи Греэ. - Примите к сведению, г-н Уатерс, - сказал мне на- чальник: - что весьма важно не терять из виду поступков и вообще действий г-на Шельтона и иметь особенное за ним наблюдение. - Я уже думал об этом, - отвечал я, улыбаясь. Я отправил жену за г-жею Греэ и узнал от нее, что г-н Гатес непременно требует, чтобы брачный обряд был совер- шен в утро следующего дня. - Согласитесь, - сказал я ей: - напишите ему, что вы готовы на его предложение и что завтра в девять часов утра вы будете вслед за ним в церкви. Два часа спустя Джаксон и я постучались в дверь г-на Шельтона и тут же были введены к нему. Джентльмен помертвел, увидев меня в своей гостиной. - Г.Шельтон, - сказал я: - вы угадываете причину мо- его посещения, что я уже вижу из вашего лица. - Совсем нет, - пробормотал он. - Извините меня за невежество, если я не поверю; вы и г-н Гатес участвуете в заговоре, который должен лишить г-жу Греэ и ее сына всего имущества, по закону им принадлежащего. - Боже мой! - вскричал он: - что вы этим хотите сказать? - Г-жа Греэ не имеет намерения строго наказать вас, но чтобы вполне быть достойным этого милосердия, столь мало вами заслуженного, вы должны пособить нам в разоблачении г-на Гатеса. Поэтому вы сию же минуту пожалуете мне все нумера банковых билетов, которые Гатес -109-
получил в обмен верящего письма, и кстати, и посылки, присланные к вам Бомбейским корреспондентом. - Извольте, - пробормотал джентльмен, направляясь к конторке: - вот письмо. Я пробежал его глазами. - Я очень рад видеть, сударь, что содержание этого письма не могло известить вас, что деньги и поименованные в нем вещи были отправлены умирающим мужем к жене своей, оставляемой им вдовою, и сыну, почти круглому сироте, через посредство г-на Гатеса, который все присвоил себе. - Уверяю вас, г-н Уатерс, всем, что для меня драгоценно в этом мире, что я до сих пор ничего этого не знал. - Как же, г-н Гатес убедил вас войти с ним в товарищество. Но он затеял рисковую игру и между тем, как вы забавлялись его надеждами, он готовиться вступить в брак г-жой Греэ и это не позже завтрашнего дня. - Может ли быть! - вскричал г-н Шельтон. - В этом нет никакого сомнения, а между тем не угодно ли вам пожаловать с нами. Джентельмен согласился, но весьма неохотно и мы, сев в карету, отправились в Полицейское управление. На другой день Джаксон, Шельтон и я - были в Шеррард-стрит. Еще до рассвета г-жа Греэ оделась в роскошное подвенечное платье, присланное ей женихом ее, Гатесом. Она была очаровательна и я находил величайшим несчастьем для г-на Гатеса, что он навсегда будет лишен такой хорошенькой женщины и такого завидного состояния. Необходимо было, для успеха нашего заключения, довести до последней минуты приготовления к брачному венчанию. - В восемь часов прибыл Риверс и привез невесте несколько разных драгоценностей, для довершения ее наряда. Когда мы позавтракали, я провел г-жу Греэ и ее сына в обычную их комнату, а сам, с двумя товарищами, остался в соседней комнате. Вскоре у подъезда дома остановилась карета. У дверей стали сильно стучать и вслед затем показался г-н Гатес, одетый как на бал. Он представился г-же Греэ, с каким-то торжествующим и самодовольным видом и особенно изы- сканною любезностью. Без сомнения, он готовился сказать несколько комплиментов молодой женщине, выхваляя ее -ПО-
очаровательные достоинства, но в эту минуту я, тихо отворив дверь, вошел в комнату, сопровождаемый Джаксоном и г-м Шельтоном. Гатес отскочил от ужаса, понял все, и хотел было бежать, но я остановил его. - Шутка кончилась, любезный г-н Гатес, - сказал я: - беру вас за покражу золотых часов и бриллиантовой булавки, присланных на имя ваше, для доставления этой даме. Наглая гордость негодяя уступила бесстыдной низости. Он бросился к ногам г-жи Греэ и просил у нее прощения. - Спасите меня, сударыня, спасите меня! я... - Где Анна Кравфорд, - живо спросил я, желая вос- пользоваться страхом негодяя: - где та, которая была сви- детельницею брака Джона Греэ с этой госпожой? - В Рименгтоне, в Уарвикшейре, - отвечал Гатес. - Очень хорошо!.. Госпожа Греэ, не угодно ли вам выйти: нам нужно обыскать этого господина. Мы нашли в кармане Гатеса часы Джона Греэ, в надетом на него галстуке бриллиантовую булавку, а в бумажнике часть банковых билетов, от которых имелись номера. - А Теперь, Сударь, Мы Сделаем Обыск В Вашей Квар- тире. Свирепый взгляд был единственным ответом этого мо- шенника. Мы нашли в его квартире многие другие ценные вещи, высланные Джоном жене своей, и три письма, о которых она вовсе на знала. После трехмесячного тюремного заключения Гатес при- говорен был на семилетнюю ссылку. Г-жа Греэ наследовала всем имением своего мужа. Она не вышла вторично замуж, посвятив последние дни своей жизни воспоминанию того, которому она отдала себя навеки.
МЕРИ КИНГСФОРД В конце 1836 года я был отправлен в Ливерпуль, чтобы взять там приказчика одного банкирского дома, который, в надежде избежать настоятельных преследований полиции, укрывался в этой северной столице, между иностранцами, постоянно на- селяющими торговый центр города. Этот приказчик не только обобрал все деньги, хранившиеся в банкирской кассе, но еще унес с собою иностранные векселя, доверенные ему в день побега его из Лондона. К несчастию, в Ливерпуле узнал я, что этот мошенник еще накануне успел скрыться на судне, отплывшем в Соединенные Штаты. Удостоверившись в несомненности этого показания, я вые- хал из Ливерпуля. Зима 1836 года началась в половине сентября, и морозы день ото дня становились чувствительнее. Ветер занес снегом рель- сы железной дороги. В несколький верстах от Бермингама паровоз соскочил с рельсов, и счастье наше, что поезд тащился медленно, в про- тивном случае мы испытали бы большие неприятности. Так как кроме личной своей особы, мне не о ком было забо- титься, то в ожидании пока поезд тронется, время показалось для меня крайне скучным; поэтому, закутавшись в плащ, я быстрыми шагами пустился в Бермингам. Прибыв туда, я застал парламентский поезд почти на отхо- де, и не взирая на страшный холод, занял место в одном из тех вагонов, которые в это время года так явно подвержены бурям и непогодам, что можно умереть с холоду во время путевого поезда, продолжающегося несколько часов. Мы остановились на станции Ругби, чтоб пропустить экс- тренный поезд, уже запоздавший несколькими часами. Все пассажиры парламентского поезда вообще сильно пере- зябли и с радостною торопливостью бросились в вытопленные залы вокзала. Да и я сам был в какой-то оцепенелости, оковав- шей не только все мои члены, но даже мое мышление, и тогда только мог овладеть телесными и умственными способностя- .-112-
ми, когда пропустил в себя стакан горячего вина. Затем, когда слух и зрение мое были приведены в нормальное состояние, я внимательно посмотрел вокруг себя. Заняв при отъезде из Бермингама место в вагоне низшего разряда, мне пришлось быть в обществе двух пассажиров, ко- торых блестящая наружность как-то не согласовалась с скром- ными местами, ими выбранными, чтобы пролететь простран- ство, отделяющее Лондон от этого города. - Как понять, - думал я, - этих двух джентльменов, так щегольски одетых и решившихся путешествовать с простна- родным поездом, в беспокойных вагонах, в которых за место платится не более двух пенни (две коп.) за милю? Пробежав глазами всю залу, увидел я их у буфета. Человек малосведущий, так сказать, сосредоточенный в са- мом себе, для которого искусственность и проделки, употреб- ляемые некоторым классом модников, дело незнакомое, легко поверил бы этой поддельной роскоши, во-первых потому, что она превосходное подражание, а также потому, что она дейст- вительно бросается в глаза среди пестрой толпы, отличающей парламентский поезд. Между тем, несколько минут строгого внимания дали мне заметить, что блиставшие цепи, которые украшали жилеты джентльменов, были медными, позолочен- ные, так же как их часы, перстни и лорнеты; что меха ворот- ников и обшлагов кафтанов их были самого простого качества, и, наконец, что их усы, бакены и волосы были случайные укра- шения, которые могли изменяться в форме и цвете, смотря по прихоти своих владельцев. Внимание, с которым я разбирал черты лиц, ухватки и одежду этих двух незнакомцев, дали мне возможность опреде- лить их года: оба они имели, казалось, около пятидесяти лет, за всем тем, старались сохранить тон, вид и поступь мужчин гораздо моложе. Опорожнив несколько стаканов грогу, окинув там и сям торжественным взглядом, наши два молодца увидели на про- тивоположном конце залы молодую женщину, скромно сидев- шую в стороне. С общего согласия и, как будто бы зная это пассажирку, джентльмены бросились к ней, шумным голосом и убеждающими знаками предложили ей закусить и выпить стакан грогу. Молодая жанщина с таким достоинством и с та- ким видом и тоном отказалась от этих предложений, что я почувствовал живейшее сожаление о том беззащитном поло- жении, в котором она находилась. Подойдя на несколько шагов к тому столу, на который она облокотилась, я со вниманием стал в нее всматриваться. Это была кочень молоденькая девушка, почти ребенок; ей, казалось, 15 или 16 лет. Длинное траурное платье обвивало ее -113-
худощавый стан, а по бледности лица ее, по смущению во взорах, не трудно было заметить, что наглая и дерзкая при- вязчивость двух незнакомцев приводила ее в ужас. Необыкновенная красота молодой девушки поразила ум мой воспоминанием. Я уже видал улыбку этих уст и встречал восхитительный и скромный взгляд. Но где? Когда? При каком случае? - не мог припомнить. В ту минуту, как я в тумане воспоминаний смотрел на моло- дую девушку, не обращая внимания на то, что ее окружало, один из наглых джентльменов с грубою фамильярностью поло- жил руку на плечо милого создания и поднес другую с рюмкой водки почти к самому лицу ее. Молодая девушка быстро вскочила. Яркий румянец облил ее лицо, и глаза, полные слез, смутно блеснули по зале. Вскоре этот взгляд остановился на мне. - Г-н Уатерс! - вскричала она, бросившись в мою сторо- ну. - Г-н Уатерс! Ах, как я счастлива, что нахожу вас здесь! - Разделяю ваше удовольствие, не имея, однако, отдать себе отчета в том, - отвечал я; - потому что не помню, где имел удовольствие вас видеть, хотя черты лица вашего мне довольно знакомы. - Отойдите, сударь, - затем прибавил я наглому пьянице, который охмелев от напитков, истребленных им в этот вечер, вторично предлагал милой путешественнице стакан грогу: - Ступайте прочь, говорю я вам! Вместо того, чтобы мирно покориться настоятельному при- казанию, джентльмен стал насмешливо улыбаться, присово- купляя оскорбительные угрозы. Раздраженный этим наглым упорством, я пустил в негодяя такой ловкий удар кулаком, что пышный белокурый парик слетел с головы его не бутылку; сам же джентльмен несколько минут стоял как вкопанный, осви- репевший и онемевший!,от бешенства и стыда. Шумный хохот, раздавшийся при виде этой весьма невзрач- ной бритой головы джентльмен, раздражил его до мщения. Он готов был с помощью своего товарища ухватить меня за горло; но зов звонка, приглашавший к отъезду, помешал ему. Я избежал борьбы, не показав, что убегаю ее, и предложив руку дрожавшей молодой девушке, которая умоляла не остав- лять ее, поместился в другом вагоне, вдали от двух сорванцов, оглашавших воздух ругательствами и торопившихся на свои места. - Г-жа Уатерс здорова? и Эмилия также? - спросила моло- дая девушка, когда мы уселись. - Благодаря Бога, мадемуазель; а вы знаете мою жену и дочь? -114-
- Как же, я вас знаю, добрый г-н Уатерс, - с улыбкой отве- чала молодая девушка; - но если я сохранила в сердце моем воспоминание о прошедшем, то, как вижу, сохранила его одна. Вы стало-быть совсем забыли малютку Мери Кингсфорд? - Мери Кингсфорд! - воскликнул я: - вы Мери Кингсфорд? В то время, как я оставил Иоркшейр, Мери была восхити- тельное дитя, и с дивною красотой соединяла нрав до того кроткий и всегда одинаковый, что сделалась любимицей не только жены моей, но и всех окрестных соседей. Мери была единственная дочь садовника, бывшего в услу- жении у одного богатого баронета и благодаря матери, полу- чившей некоторое образование и содержавшей небольшую школу, Мери получила порядочное воспитание. - Какая причина, что вы носите траур, Мери? - спросил я. - Как же, г-н Уатерс, - проговорила она: - У меня отец умер. В будущий четверг минет шесть недель этой невозврат- ной потере. Но, - подхватила молодая девушка уже с меньшей грустью: - матушка моя здорова. Вы знаете, г-н Уатерс, добрая мамочка моя оедна; я желала бы помогать ей; поэтому и еду искать себе счастья в Лондоне. - Искать себе счастья? Милое дитя! - Да. Вы знаете мою двоюродную сестру, Софью Кларк? - Как не знать! - отвечал я: - так что же? Действительно, я знал эту девушку, она была прислугой в пирожной лавке. - Но мне известно было также, что она не лишена была пороков общих большей части женщин, а имен- но: необыкновенного кокетства и ветрености. - Я буду помогать Софье в приеме покупателей, - подхва- тила мисс Кингсфорд, но только менее ее буду зарабатывать, что и справедливо, так как мне еще нужно научиться быть искусной торговкой. Не счастье ли, г-н Уатерс, что добрая Софья вспомнила обо мне? - От души желаю вам, милое дитя; но если я не ошибаюсь, вы были обручены с одним славным малым Ричардом Уэстле- ком? - Отец Ричарда, - живо отвечала девушка, желает, чтоб сын его избрал себе лучшую партию; все кончено между наши- ми обоими семействами. И она почти с грустью прибавила: - видно уже так суждено. Я призадумался, почти огорчился, видя это прелестное со- здание, еще столь юное, чистосердечное и невинное, увлечен- ное несчастною судьбою в этот смрад пороков и суетностей, называемый Лондон. - Где вы встретили наглецов, оскорблявших вас своими нелепыми учтивостями, милая Мери? - спросил я. -115-
- В 40 милях от Бирмингема, они уселись в тот же вагон, где я была... В подобных разговорах с Мери мы и не заметили, как оста- новились у Эстонской станции, где Софья Кларк дожидалась приезда Мери. Взявши с последней слово прийти ко мне в следующее воскресенье на чай, я усадил обеих молодых деву- шек в почтовую карету и они отправились в Странд. Я еще провожал взором экипаж, умчавший иоркшейские цветки, как вдруг знакомый мне голос закричал: - Проворней, что ли, кучер, не то ты их проглядишь! Я живо повернулся и увидел, что мчится другая карета. Мужчина, с которого я сбросил парик в Ругби, высунулся почти до половины в дверцы кареты, и указывая на ехавший впереди громоздкий фиакр, уносивший двух молодых девиц, кричал кучеру: - Смотри, не отставай от этой кареты и ступай вслед за нею. Я никакими средствами не мог препятствовать намерению этих двух негодяев. И так оставив эти два экипажа следовать своим путем, я отправился домой. Мери пришла навестить нас. На вопрос мой, как поживает она в доме пирожника, она отвечала, что г-н и г-жа Моррис очень ласковы с нею, а также и Софья не оставляет ее. - Софья несколько насмешлива и ветрена, - прибавила молодая девушка: - но она искупает эти недостатки редкими качествами души. - Случалось ли вам встречать, моя милая, злополучных кавалеров железной дороги? - Два раза, г-н Уатерс; но к счастью моему, они уже более не преследуют меня; все внимание их обращено на Софью; это преимущество очень льстит ее самолюбию. - Не знаете ли вы, как их зовут, Мери? - Как же, г-н Уатерс; младшего из них зовут Симпсон, а другого Гертлей. Я дал несколько советов молодой девушке. Но кроткая дере- венская жительница до того была проста и наивна, что едва понимала мои предостережения. Однако, за несколько минут до своего ухода, Мери взяла меня за руку и почти с достоинством сказала: - Я совершенно одинока в Лондоне, г-н Уатерс, у меня нет ни родных, ни знакомых, и если случится, что какое-нибудь происшествие расстроит обыкновенное течение моей жизни, я приду просить вашего совета и помощи. - Приходите, Мери; дом мой всегда открыт для вас, и вы всегда найдете во мне расположенного к вам родственника. -116-
Я часто захаживал к пирожнику, сколько для того, что- бызнать настоящее положение мэри, столько и для того, чтобы наблюдать за ее поведением. Милое дитя скромным поведением и неутомимою деятель- ностью приобрело любовь расположение г-на и г-жи Моррис. К несчастью, неизбежные заботы деятельной жизни, позд- ние часы ночи без сна, и недостаток свежего воздуха, заметно истощали здоровье мисс Кингсфорд. Розы, рдевшие на ее щеках, уже сменились бледным цветом камелии, и веселая детская улыбка уже не оживляла ее преле- стных уст. Это физическое и нравственное разрушение беспокоило ме- ня. Я искал средства к ее излечению. Однажды жена моя сказа- ла мне, что последнее письмо, присланное из Иоркшейра ма- терью Мери, извещает молодую девушку о разрешении отца Ричарда на неотступные просьбы страстно влюбленного сына его. - Он позволил ему жениться на Мери. - Как приняла это известие молодая девушка? - спросил я. - Красноречивым молчанием, - и еще более красноречи- вым румянцем в лице. - Понимаю, - сказал я, улыбаясь: - надобно с нею перего- ворить; ее здоровье требует удаления из Лондона. Однажды вечером, проходя мимо пирожной лавки Морриса, я увидел гг.Симпсона и Гертлея; тот и другой с какою-то об- жорливостью уничтожали целую тарелку пирожков, и, судя по их одежде и важности в физиономиях, они должны были находиться в цветущем состоянии. Симпсон осыпал обеих молодых девушек грубыми любезно- стями и я заметил, что холодность и равнодушие мисс Кингс- форд не увлекали примером своим Софью Кларк, потому что последняя отвечала на дерзкие выходки Симпсона миловид- ными улыбками. Продолжая наблюдения мои, я придумал, как скорее отпра- вить бедную Мери к матери ее, как вдруг, недалеко от лавки встретился я с одним знакомым мне полицейским. - Любезный товарищ, - сказал я ему: - пройдемтесь, по- жалуйста, в Странд и взглянемте вместе на заведение одного пирожника: проходя мимо, я видел там двух мужчин, физио- номии которых не могли быть незнакомы чиновникам, состо- явшим по особым поручениям у главного начальника полиции. Полицейский офицер пошел со мною. - Вы сказали, что их зовут Гертлей и Симпсон, любезный г-н Уатерс: - это ложные имена, я этих молодцов знаю и наде- юсь в скором времени короче свести с ними знакомство. Это -117-
два игрока, два негодяя, которые были бы и того хуже, если б фортуна и игра в кости им не благоприятствовали. - В настоящее время они в ударе, как говорится, - сказал я моему сослуживцу, дав заметить изысканность одежды обоих джентльменов. - Я это вижу и подозреваю, что действительно существуют сношения между ними и шайкой шулеров, обобравшей в про- шедшем месяце молодого Герслада в Сермин-стрит. Я наде- юсь, что через несколько недель эти два щеголя в палевых перчатках будут носить королевскую ливрею, серого цвета, с желтыми отворотами. До свидания, г-н Уатерс! Прошли дге недели после этого разговора. Мне не случилось видеть Мери, и я с недели не неделю дожидался случая поговорить с нею о том, решается ли она выйти замуж за Ричарда Уэстлека. Когда в промежуток этого времени жена моя уговорила меня свезти детей в Эстлейс. Я уже давно собирался показать детям чудеса конского рис- талища, этого знаменитого амфитеатра и привел в исполнение мое обещание. Это было в конце февраля. По выходе из театра дождь лил ливмя, почему я и уговорил жену мою отправиться домой в карете. Она поместилась в ней с детьми, а я пешком пошел в Скот- ланд-ярд (Полицейское управление), где меня поджидал один из моих приятелей. Ненастная погода разогнала всех гуляв- ших, и на Уэстминстерском мосту изредка показывалась каре- та. Я прибавил шагу, нисколько не удивляясь моему одиноче- ству, как вдруг на левой стороне моста увидел едва ясный облик женщины, покрытой вуалью, которая торопливо шла и рыдала. Остановившись, я разом старался проникнуть темноту но- чи. Женщина едва касалась замли, до того легка и быстра была ее походка. Она показалась мне еще очень молодою по гибкости строй- ной талии, и в особенности по удивительной легкости походки. После мнутной борьбы между ленью и обязанностью моею, я решился следить за моей неутешной беглянкой. Незнакомка направила шаги к амфитеатру, потом подо- шедши к Эстлоейсу, остановилась, сделала отчаянное движе- ние рукою и судорожно пустилась бежать назад. В мгновение остановки, последовавшей за обратным бегом, я увидел, но вскользь, лицо молодой женщины, что крайне меня опечалило. -118-
Несчастная бежала без оглядки назад, стремясь к набереж- ной Темзы. Наконец, мне удалось увидить лицо ее и я имел перед гла- зами осуществление моих предчувствий: - Это была Мери Кингсфорд! - Мери! Мери! - Вскрикнул я голосом отчаяния: - Мери! остановитель! Ради неба! именем вашей матери заклинаю вас!..именем Ричарда!.. Мери! Мери!.. Крики мои терялись в воздухе; молодая девушка, казалось, не слышала их и продолжала бежать. Наконец она добежала до набережной, всплеснула руками и в ту минуту, как я думал удержать ее, она бросилась в мутную и бурную реку. Я спустился по бревну, конец которого доходил до того мес- та, где течение должно было унести Мери, и старался ухватить ее за платье, но одежда ускользнула из оцепеневшей руки моей. Не было другой надежды, как броситься по течению реки. Я бросился, схватил девушку за руку, поддерживая голову ее над поверхностью воды. Неудержимая сила течения прибила нас к барке, канатом укрепленной к мосту. Я ухватился за цепь левою рукою, правою же вцепился в Мери. Прохожий, бывший свидетелем бега молодой девушки и моего упорного и безуспешного преследования ее, уже забо- тился о нашем спасении. Он отозвался на голос мой и прибежал с другими людьми. Скоро нас перенесли в ближайшую тавер- ну, тут хозяин ее дал мне переодеться и развел в камине огонь. Мери более двух часов оставалась без памяти. Когда она очнулась, довольно окрепла силами и когда уже можно было без опасения перенести ее к моей жене, я велел привести карету. Мы уже собирались ехать, как вдруг растворилась дверь, и два довольно знакомых мне полицейских чиновника вошли в комнату. Появление моих сослуживцев крайне удивило меня, но это удивление, возникшее от их официальной наружности, пре- вратилось в испуг, когда Мери вдруг вскочила с кресла, в кото- рое уложили ее и через силу дотащившись до меня, с каким-то безумным отчаянием стала умолять, чтобы я спас ее. - Вас спасти, Мери! вас спасти! Господа, что значит ваше присутствие в этом дому и страх, причиненный вами этой не- счастной? - Это то значит, сударь, - с надменностью отвечал один из них, - что молодая девушка, которая так важно укрывается под вашу защиту, виновна в дерзкой покраже. -119-
- Нет! неправда! я ничего не украла! - дрожащим голосом вскричала Мери. - Разумеется, вы невинны, - иронически подхватил поли- цейский: - так всегда говорят; но ведь это надо еще доказать... Что вы не говорите, а бриллиантовая булавка, которую вы так ловко вытащили у владельца ее, оказалась в вашем чемодане. Не угодно ли вам объяснить это полицейскому комиссару. Мы уже более трех часов гоняемся за вами... Пожалуйста, не води- те нас более. - Ах! Г-н Уатерс! спасите меня! спасите меня! - рыдая кри- чала бедная Мери и обе ручонки ее вцепились в меня, между тем как умоляющий взор ее выпрашивал моей защиты. - Успокойтесь, мисс Кингсфорд, - ответил я: - успокой- тесь, мое милое дитя; я верю вашему отрицанию, зная, что вы не способны на такой поступок, который должен убить вашу совесть. - Да багословит вас Бог, г-н Уатерс! - отрывисто прогово- рила молодая девушка сквозь судорожные рыдания. - Нет сомнения, господа, что в этом деле есть какое-нибудь недоразумение, - сказал я полицейским чиновникам, - руча- юсь за нравственность этой молодой девушки, а перед прави- тельством отвечаю за нее до завтрашнего дня. Оба офицера сначала колебались, что, однако, недолго про- должалось: они знали, что я пользовался довольно значитель- ным весом в главной квартире, чтоб позволить себе неважное отступление от правил. Затем, расплатившись с содержателем гостиницы, я прика- зал снести бедную Мери в карету, дожидавшуюся нас у подъ- езда. Когда мы приехали домой, служанка известила меня, что в отсутствие мое приходила мисс Кингсфорд, и узнав, что я в Эстлейсе, отправилась туда. Это объяснило мне отчаяние Мери, увидевшей, что все вхо- ды в амфитеатр уже заперты. На другой день утром, Мери спала еще, или лучше сказать, еще не вставала, когда я вышел из дому, чтобы представиться главному начальнику полиции. Сообщив начальству подробный рассказ о том, что происхо- дило накануне, я просил о дозволении мне заняться исключи- тельно розысками истинного в этом деле виновника; до того я уверен был, что Мери жертва недоразумения. Главный начальник изъявил мне свое согласие. Я в ту же минуту отправился в Странд, чтоб видеть г-на и г-жу Моррис и Софью Кларк. Оттуда я поспешил к обвините- лю мисс Кингсфорд. Обвинителем был молодой человек по имени Савиль, живший в Эссекс-стрит. Я не застал его дома; -120-
но чтобы не выпустить из виду ни малейшего из его действий, я назначил присмотр двух полицейских офицеров за ним. За всеми этими переходами туда и сюда настала ночь. Я возвратился домой, чтобы сколько-нибудь отдохнуть и расспросить Мери об этой непонятной истории. Вот рассказ молодой девушки. “Дней десять до обвинения меня, г-н Уатерс, - сказала мне бедное дитя: - София объявила мне, что у нее есть билеты для входа в ковен-герденский театр и что надо только испросить позволение у г-на Морриса, чтобы воспользоваться ими. Софья взялась испросить это позволение у строгого хозяина нашего, который, так же как и жена его осуждая удовольствия театральных представлений, находил их безнравственными для всех, и в особенности для девиц. Однако, вероятно благо- даря настойчивости кузины моей, нам дано было позволение отлучиться со двора. Признаюсь вам откровенно г-н Уатерс, что я считала себя счастливою быть в театре, но радость моя не долго продолжалась, потому что в той ложе, которую отворили нам, мы встретили г-на Симпсона и товарища его г-на Гертлея. Софья, кажется, не досадовала и не удивлялась тому. Она заранее знала, что эти джентльмены находились там, потому что они же и дали места моей кузине. “По окончании спектакля, мы все четверо вышли и уже успели выбраться в коридор театра, как вдруг в толпе произо- шел страшный шум. Гертлей советовал нам прибавить шагу. Но в ту минуту, как мы располагали сесть в карету, позван- ную Симпсоном, два полицейских офицера схватили наших компаньонов, и, невзирая на их сопротивление, принудили сдаться на сделанное им довольно дерзкое приглашение. Я вся дрожала от страха, г-н Уатерс, но никто не обращал не нас внимания, и мы имели довольно сметливости и смелости, чтоб сесть в первый попавшийся фиакр, который и довез нас домой. На другой день кузина моя просила меня умолчать перед г-м Моррисом об этом происшествии, сознавшись, что она не про- сила позволения идти в театр, а сказала, что проведет вечер у вас. Вы можете поверить, - продолжала Мери: - как мне обидно было слышать о невольной лжи, в которой я сделалась винов- ной перед г-м и г-жою Моррис, но мне невозможно было от- крыть хозяевам настоящую цель нашей отлучки, потому что они не только прогневались бы на меня, но еще более на мою кузину. -121-
После полудня этого же дня гг.Гертлей и Симпсон пришли в лавку и вполголоса объяснили моей кузине причину их невин- ного задержания. Это было недоразумение. С этого времени г-н Герлей стал так дерзко обходиться со мной, что я испугалась; однажды даже он осмелился спросить у меня, не имею ли я желания поделиться с ним добычей, которая с некоторого времени находится в моем владении. - Я не понимаю, что вы этим хотите сказать, - отвечала я ему холодно. Ответ мой раздражил г-на Гертлея. - А! так вы так-то действуете? - нагло вскричал он: - так я предупреждаю вас, что этот образ действий мне не нравится. Тут в лавку вошел хозяин, и, полагая, что он пьян, вызвал его вон, запретив ему показываться. На третий день после этого случая один молодой человек, которого я никогда не видела в лавке, уселся за стол и спросил себе пирожков. Я заметила, что сильно привлекаю внимание этого незна- комца. Наконец, он подошел ко мне и сказал: - На прошедшей недели вы были в ковенгардском театре, мисс Мери г Этот вопрос заставил меня покраснеть, потому что г-н и г-жа Моррис сидели в то время за конторкою. - Нет, сударь, нет, - отвечала я с трепетом; - вы ошибае- тесь, я никогда не бываю в театре. - Я не ошибаюсь, мисс, я вас видел, и вдобавок позвольте мне дать вам добрый совет, - вполголоса сказал мне джентль- мен: - если вы не боитесь срама и наказания, то вы возвратите мне мою бриллиантовую булавку, ту булавку, которую вы сняли в тот вечер. Я вскрикнула от ужаса, и страшная сцена последовала за выражением моего изумления. Когда г-н и г-жа Моррис узнали, что я обманула их в прове- денном мною вечере, они, разумеется, поверили и возведенной на меня клевете. Джентльмен настаивал на своем обвинении и неотступно стал требовать возвращения ему булавки, требуя, чтобы меня отдали в руки правосудия. Меня обыскали, обыскали и мой чемодан, и, к крайнему моему изумлению, булавка нашлась в небольшом мешочке, который я обыкновенно беру с собой, чтобы положить мой носовой платок, когда иду со двора. Против такого неоспоримого доказательства все уверения мои в невинности остались бесполезны. Я была поражена, как громом. -122-
Г-н Савиль прзнал украденную у него драгоценность и г-н Моррис, как человек строгий и справедливый, требовал, чтобы немедленно призван был местный надзиратель. Хозяйка моя была убеждена в невиновности моей и вместе с Софьей советовала бежать. Остальное вам известно, г-н Уатерс.” - Это несчастное дело, - сказал я жене моей, когда Мери около девяти часов вечера ушла в свою комнату: - Я не сомне- ваюсь в невинности ее, но надо это доказать не на словак, а на деле. К тому же, надо узнать это весьма скоро; потому что долг мой вынуждает меня завтра же везти Мери Кингсфорд в пред- варительную тюрьму на Боу-Стрит. - Боже милостивый! - вскричала жена моя: - но это ужас- но! что стоит булавка по оценке. - Он уверяет, что дядя его заплатил за нее сто двадцать гиней. Но ценность булавки еще ничего не значит, в сравнении с обвинением, которое лежит на Мери, если б она стоила толь- ко сто двадцать фиртингов, преступление одинаково. - Знаешь ли ты, друг мой, что это очень интересно: пока- жи-ка булавку: - я довольно хорошо знаю цену бриллиантов. Булавка, по-видимому, была сделана из превосходного изумруда, осыпанного бриллиантами. После продолжительного и тщательного обзора этой драго- ценной вещи жена сказала: - Я почти уверена, что эта булавка ничего не стоит; изум- руд и бриллианты - поддельные. Я не думаю, чтобы за нее дали более двадцати шиллингов. - Что ты говоришь! - вскричал я: - в таком случае, если булавка не стоит того, во что ценит ее Савиль, то она не при- надлежит ему, и он, вероятно, сам ее похитил. Подай мне шляпу, я хочу удостовериться, справедливы ли твои слова. Я побежал к ювелиру. Жена моя была права. Отложа в сторону художественное достоинство работы, булавка ничего не стоила. Соображения, подозрения, надежды и страх одно за другим следовали в уме моем, и я был в таком грустном и раздражен- ном состоянии, что принужден был отложить все свои намере- ния до следующего дня, чтобы спокойно обдумать план дейст- вий, которому я должен следовать. В следующий день, на втором столбце газеты Times помеще- на была статья следующего заглавия: Appelseserieux серьезное воззвание. В этом искусно запутанном объявлении, чтобы быть понятным только лицу, к которому оно обращалось, я убедительно вызывал настоящего владельца булавки, объяс- няя ему, что она не имела особой ценности и, похищенная у него в театре, будет возвращена, если ему угодно будет объяс- -123-
ниться с одной особой по присланному адресу. К этому я при- совокуплял, что в таком случае необходима крайняя и неотла- гательная поспешность, - потому что от этого зависит жизнь и честь невинного. В назначенный час я отправился в указанное место, куда вскоре явился один джентльмен, лет 30-ти, очень благородной наружности, хотя значительно пострадавший от неправиль- ной жизни. - М.г., - сказал я, - ваша ли эта булавка? - Моя, сударь, и я явился согласно вашему желанию, чтоб получить объяснение по странному вызову. Я в коротких словах рассказал ужасное положение несчаст- ной Мери. - Ах, они канальи! - вскричал джентльмен; - я вам сообщу превосходные сведения. Некто по имени Гартлей, по крайней мере он так себя называет, украл у меня эту брошку в театре; я тотчас указал на него полиции, и он по выходе из театра был арестован; но как на нем ничего не нашли, то и отпустили. Я сообразил, однако, что если принесу формальное обвинение на вора, возникнут тягостные для меня признания. Эта булавка ничто иное, как подражание драгоценной вещи, некогда пода- ренной мне весьма уважаемым мною родственником. Неожи- данные проигрыши в карты, - если уже вам должен все ска- зать, чтобы спасти эту несчастную девушку, - принудили меня продать подлинную, с которой я велел сделать отличную копию, чтобы родственник мой не заметил моего проступка. - Благодарю вас за вашу откровенность, сударь, - сказал я джентльмену, - этого достаточно, чтобы доказать невинность несчастной, ложно обвиненной. Вам может быть неприятно будет пожаловать со мною к глвному начальнику полиции? - Нисколько! Но только одного желал бы, чтоб черт взял эту булавку и мошенника, который украл ее! Около 5-ти часов вечера, хозяин дома, в котором квартиро- вал Савиль, осторожно растворил мне дверь, и я нашел в ком- нате бельэтажа обвинителя, беспечно растянувшимся в длин- ном кресле. Увидев меня, он встал. По проницательному взгляду, устремленному им на меня, казалось, он не совсем был доволен выражением моего лица. - Я сегодня не ожидал вашего посещения, - сказал он с заметным замешательством. - Очень может быть, сэр, но мне нужно сообщить вам слишком интересные для вас известия, которые заставят вас забыть причиняемое мною беспокойство: - владелец булавки, стоившей 120 гиней, которую подарил вам покойный ваш дя- дюшка, не уехал в Индию и... -124-
Я еще не успел договорить, как мошенник упал на колени и стал униженно просить пощады. - Полноте, сэр, - сказал я, - перестаньте так кричать! Я не имею не желания, ни права простить вас. Если вы хотите полу- чить снисхождение, - заслужите его. Мне нужны Симпсон и Гартлей, и я не могу найти их: помогите мне отыскать этих молодцов. - Охотно! - вскричал мерзавец: - я помогу вам, и сию же минуту могу выдать их в ваше распоряжение: я побегу за ними. - Или вы считаете меня за олуха, г.Савиль? Я хочу, чтоб вы послали кого-нибудь, а не требую, чтобы вы сами шли за ними! Савиль опустил голову. Ему стыдно стало, что угадали его мысль. Я приказал ему написать несколько слов к приятелям, о которых я напомнил ему. Письмо было отправлено с человеком верным и таким обра- зом, я устроил план неожиданной встречи. Полицейский чиновник спрятался со мною за ширмы, чтоб дать г-ну Савилю свободу разговаривать с соучастниками сво- его преступления, в котором они с общего согласия сделались виновными против правосудия. Только что мы успели занять свои места за ширмами, в передней раздался звонок, возвестивший о прибытии друзей Савиля. - Вот это господа! - сказал он, бросив на меня свирепый взгляд. - Не замышляйте ничего против нас, г-н Савиль, спокойно сказал я в ответе на его злобный взгляд... нас только двое в этой комнате, но внизу, под нами, человек двенадцать команды, которые только ждут нашего сигнала. Г-да Симпсон и Гартлей шумно и весело вбежали в комнату. - Что с вами, Савиль? - вскричал Гартлей, - откуда вдруг такая заботливость? - Признаюсь вам, любезный, - отвеча Савиль, - дело этой проклятой булавки сильно меня беспокоит! - Экий вздор! Есть о чем беспокоиться! Прогоните от себя этот страх; все идет как нельзя лучше. Мы уже все трое отпра- вимся на одном судне в Америку: булавку я взял, Симпсон ловко всунул ее в мешок миленькой Мери, а вы о булавку подали объявку! Круглая порука, и нам веселая чаша. Гм! Как вы скажете? - Действительно, вам веселая чаша, г-н Гартлей! - вскри- чал я, выступив вперед и стукнув ногою по паркету, - вот еще джентльмены, которые желают принять в ней участие. Обе половинки двери вдруг распахнулись. Толпа полицейских ворвалась в комнату. -125-
В продолжении нескольких минут слышан был гул борьбы, проклятий, угроз и ругательств. Спустя четверть часа, все трое уже были под замком. Прежде конца месяца их повезли на судне, назначенном к отправлению в Ботани-Бей. Г.Уэстлек вместе с сыном своим приехали взять Мери. Я последовал за молодой девушкой в Йоркшейрское графст- во, где брак был отпразднован в первой половине мая. Я был посаженным отцем хорошенькой Мери, и выехал вполне сча- стливый, что оставил милое дитя с человеком, достойным ее любви. Ныне г-н и г-жа Уэстлек, хотя в молодых летах, глава- ми многочисленного семейства, состоящего из белокуреньких с розовыми щечками мальчиков; дом их благословен, потому что согласие, мир и довольствие имеют в нем свое постоянное пребывание.
ЛОВКИЕ ПРОМЫШЛЕННИКИ Главный агент довольно значительного французского торг- ового дома, в Лондоне, некто г-н Лебретон, пришел однажды очнь встревоженный в Скотланд-Ярд и объявил главному на- чальнику полиции, что после отъезда на 8 или 10 дней во Францию, по возвращении нашел, что касса его ограблена. Должно полагать, что для этого подделаны были ключи, пото- му что касса найдена запертою и не было заметно никакого признака взлома. Г-н Лебретон предъявил опись похищенным суммам, а так- же номера пропавших банковых билетов и заемных писем. Первым делом было удостовериться, были ли билеты разме- нены в Банке. Оказалось, что ни один из них не был предъяв- лен. Затем наложено было на них запрещение и они были опубликованы в вечерних и следующего утра газетах. В объяв- лениях означено подробное описание заемных писем и банко- вых билетов. Сверх того обещана значительная награда, кто доставит надлежащие сведения к задержанию виновных. Эти меры не принесли никакой пользы и назло настоятель- ным усилиям полицейских, возбужденных к деятельности, не найдено никаких следов злоумышленников. Между тем г-н Беллебон младший, товарищ банкира ограб- ленного торгового дома, прибыл в Англию для содействия к этому розысканию. “Если грабители не будут отысканы, - ска- зал он, - наш торговый дом должен подвергнуться разорению и брак мой по любви, правда плохая спекуляция в денежном отношении, но от которого зависит мое счастье, непременно должен расстроиться.” Как ни старалась полиция через своих самых опытных дельцов разъяснить это дело, но нисколько не успела, - оно оставалось под непроницаемым мраком. Наконец, получено было с почтовым штемпелем Св.Марте- на великого письмо на имя г-на Александра Лебретона прежде всех явившегося к нам по этому делу. В этом письме заключа- лось предложение возвратить банковые билеты и заемные письма, за исключением золотой монеты, которая могла про- стираться до суммы 1,000 ф.ст. Украденные ценности, т.е. бан- -127-
ковые билеты и заемные письма превосходили вдесятеро эту сумму и французский торговый дом определял их на удовлет- ворение несколькоих значительных платежей, которым пред- стоял близкий срок на одну из лондонских контор. Г-н Лебретон потому более настаивал в разысканиях, что потеря эта случилась большею частию от собственного его не- радения - ослушения приказа торгового дома Беллебон. Пол- учив предложение из Парижа скупить заемные письма зара- нее, чтобы заблаговременно ликвидировать значительные требования дома Г-д Гояр и К0. Сделав это, он должен был прибыть в Париж. Г-н Лебретон нарушил этот порядок, он сперва съездил в Париж, предоставив себе выкуп ценностей по возвращении, но когда возвратился, как мы уже сказали, на- шел кассу пустою. В заключении письма с почтовым штемпелем Св.Мартена великого (площадь в Лондоне), адресованного на дом Белле- бон, в куверт на имя г.АлександраЛебретон, сказано было, что ежели предложение - скупить банковые билеты за сумму 1,000 ф.ст. будет принято, то просят поместить в газете “Times” таинственное объявление, содержание которого при- лагалось к письму; способ же передачи в ответе на это письмо будет указан безотлагательно. Крайне стесненный этим проишествием, побуждаемый со- ветами своего сердца, г-н Беллебон уже был готов склониться на сделанное ему предложение, и при свидании с главным начальником полиции сообщил ему письмо, только что полу- ченное, описал свое стесненное положение, признался, какие обязательства лежат на нем; но главный начальник полиции решительно уклонился от всякой сделки, или какая имелась в виду с гнусными шулерами, и решительно объявил, что даже молчанием не поддастся на желание г-на Беллебона. Г-н Беллебон хотел было настоятельно требовать, как вдруг главный начальник полиции сказал: - Милостивый государь! Нам нельзя заключать мировых сделок с преступниками. Скажу вам более, вы, так же как и мы, не должны склоняться на подобные предложения; это за- прещает нам долг обязанности, вам же долг чести; к этому должен прибавить, что если вы, несмотря на убеждения, буде- те настоятельно действовать, чтобы дело, это было кончено столь беззаконным порядком, я вынужден*буду втянуть вас в уголовный суд, включив в число подсудимых. Г-н Беллебон опустил голову и вручил интересы свои глав- ному начальнику полиции, прося его, сколько от него зависеть будет, о деятельнейшем разыскании виновных. -128-
Чтобы получить какие-нибудь новые сведения об этом тем- ном деле, решено было тиснуть в газете Times объявление, составленное самими же мошенниками. Ожидаемый ответ не замедлил появиться на другой же день; он был следующего содержания: "Г-н Лебретон пожалует один в дом Ольд-Менор-Гоуз, ле- жащий в Грин-Ленес-Ньюингтон; он прибудет в 4 часа попо- лудни; его просят, если пожалует, принести с собой сумму, назначенную к выкупу билетов; эта сумма должна быть до- ставлена золотой монетою." Эта последняя предосторожность весьма понятна: всякий банковый билет имеет свой номер; эти номера могли быть за- ранее предъявлены в банк и предъявители билетов открыты. Постскриптум этого письма, написанного на французском языке, между прочим, объяснил, что, в предупреждение вся- кой измены, г.Лебретон найдет в таверне только письмо, кото- рое известит его о месте, где дело это окончательно может быть улажено. Во всяком случае, при вторично назначенном Лебре- тону свидении, он должен был явиться так же один и так же таинственно, как и на первое. Назначенный пункт указан был в месте, недоступном никакому внезапному покушению. Предложение мошенников было сделано с таким удиви- тельным хладнокровием, с такой осмотрительностью и твер- дою уверенностью в успехе, что казалось весьма сомнитель- ным, чтобы когда-нибудь удалось схватить этих ловких плутов. эа всем этим, нами придуман был довольно удачный план действий, чтоб заманить их в расставленные им сети. Так как дело было ими же предложено, то г-н Лебретон прибыл в гостиницу около 4-х часов, но не нашел там ни пись- ма, ни вестника, и ни снаружи, ни внутри не было никакого признака в Ольд-Менор-Гоуз, который бы мог заставить подо- зревать малейшее шпионство. Г-н Лебретон мог бы так же свободно уйти, как и пришел. На другой день вторичное послание известило, что свидание не могло осуществиться, потому что переговорщики были пре- дупреждены о мерах, принятых полицией. Г-н Беллебон оыл извещен, как сказано было в послании, что если действия его не обнаружат прямой и чистосердечной откровенности: если они заставят подозревать малейшее недоверие или скрыт- ность, то билеты, обязательства и векселя будут без малейшего отлагательства уничтожены, если, впрочем, ценностями эти- ми не распорядятся еще с большим вредом к ущербу дома Беллебон. Последнее же распоряжение это неминуемо повле- чет за собою гибель этой англо-французской конторы. -129-
Я возвратился в Лондон в минуту этого кризиса, взбешен- ный от случившейся со мною неудачи по одному делу, напрас- но заставившему меня прокатиться в Плимут. Главный начальник полиции смеялся над моей досадой и, чтоб несколько утешить, сказал: - Г-н Уатерс, я с нетерпением ждал вашего возвращения; потому что дело, которое я намерен поручить вам, будет иметь смотря потому, как вы его найдете, результат, который с из- лишком вознаградит вас за неудачу, понесенную в последнем следствии. Вы говорите по-французски, как уроженец той сто- роны Ламаншского канала. Знание ваше этого языка облегчит вам сношения с ограбленным джентльменом; потому что он с большим трудом объясняется по-английски. Потом начальник рассказал мне то, что вы сию минуту про- чли, присовокупив к подробностям некоторые мелочные об- стоятельства, которые с первого взгляда бросали едва замет- ный свет на происшествие, но впоследствии оказались для меня значительным пособием. Я откланялся и пошел домой, чтоб на свободе обдумать план действий, на который я должен решиться, прежде начатия разыскания виновных. После долгого и подробного изучения дела я решился начать свиданием с г-м Беллебон, но наедине, и поэтому послал к нему в дом служителя трактира, где я остановился, поручив принести безотлагательно ответ на мое письмо, в котором я извещал банкира, что желаю его видеть в следующее утро по одному весьма важному и для его дома крайне выгодному делу. Г-н Беллебон велел отвечать мне, что он будет ждать моего прихода. Я немедленно представился банкиру и по окончании разго- вора, длившегося около четверти часа, я сказал ему, стараясь не придавать важности моему вопросу, потому что г-н Белле- бон казался мне слишком неопытным, доверчивым и рассеян- ным: - Г-н Лебретон всегда занимается в той комнате, где сдела- на покража? - Обыкновенно там, - отвечал он, - сегодня же его нет, по- тому что он отправлен мною по торговым делам нашего дома в Гринич. Я ожидаю его сегодня вечером; но если вам угодно вторично обозреть место, где сделана была покража, то это весьма легко сделать. - Я это тем более нахожу нужным, что первое обозрение было сделано моим сослуживцем, а не мною лично. Об одном только прошу вас, сударь, позвольте мне вас взять под руку, чтоб вмести пройтись по конторским комнатам, чтобы офици- -130-
альный вид моего посещения был совершенно изменен этою фамильярностью. Итак, взявшись под руку, мы вошли в контору банкирского дома. Женщина уже зрелых лет отворила нам дверь; в кабинете за письменным столом сидел молодой человек. Он встал. Это был приказчик; ему было лет двадцать пять. Довольно правильные черты лица его оттенялись очень красивыми усами. Взгляд, устремленный им на нас, был запечатлен таким подозрением, что не желая дать ему время удержать в его памяти черты моего лица, я повернулся к нему спиною, сказав г-ну Беллебон так, чтоб молодой человек не мог расслышать: - Дайте какое-нибудь поручение вашему приказчику. Г-н Беллебон подошел к молодому человеку, как будто что- то припоминая. - А что, г-н Дюбарль, - сказал он ему как нельзя естествен- нее, - заходили вы, как говорил я вчера, к г-ну Фортеру? - Точно ли вы уверены, что говорили мне об этом? - Так я вам не говорил? Ну верно забыл. Так отправьтесь к нему немедленно; с него следует получить 200 ф.ст. Молодой человек встал, взял свою шляпу, еще раз бросил на меня беспокойный взор и вышел. - Теперь что? - спросил г-н Беллебон, спрашивая меня взором. - Не желая, чтоб узнали во мне полицейского, - сказал я, - скажу вам, что строгий обзор вашей конторы и вашего дома должен быть сделан без свидетелей. - В таком случае, - сказал г-н Беллебон, - я дам служанке поручение, отправив ее куда-нибудь подалее. - Я только что хотел просить вас об этом. Обход будет непродолжителен. Служанка отправилась, мы остались одни, и вслед за тем спокойно вошли в ту комнату, где помещалась касса. Я обшарил ящики, шкафы, всю мебель, тщательно откла- дывая в сторону всякую оумажку, на которой оказывались слова и цифры. Обыск был продолжителен, мелочен, подробен, но без вся- кой пользы, по крайней мере по-видимому.-Я уже сказал, что не хотел дать никакого подозрения г-ну Беллеоону, считая его слишком малодушным, чтоб оказать ему какое-либо доверие. - Однако, точно ли вы уверены, - спросил я, - в тех словах, которые вы передали главному начальнику полиции? - В каких словах? - спросил г-н Беллебон, - я вас не пони- маю. -131-
- Вы утвердительно сказали ему, что у г-на Лебретона нет ни жены, ни детей, ни сестры, ни возлюбленной ни в Лондоне, ни в его окрестностях. - Я уверен, по крайней мере, что никакая женщина не приходила к нему ни в контору, ни в дом мой. Вопрос началь- ника полиции показался мне весьма важным и я строго допра- шивал о том мою служанку и моего приказчика. В эту же минуту я услышал, как отворилась и заперлась дверь кабинета. Я отворил дверь, которая вела в кассу, чтоб посмотреть, не возвратился ли приказчик. Это был действи- тельно он. Менее нежели в четверть часа, он успел пройти более полу- мили. Я взглянул на него; заметно было, что он устал и запыхался, а между тем лицо его, вместо того чтоб покраснеть от скорой и далекой походки, было совершенно бледное. Взор его встретился с моим, и ясно было видно, что он ста- рался прочесть на лице моем и в моих движениях причину моего продолжительного присутствия у г-на Беллебона. Цель моего посещения была достигнута. Я был убежден, что знал все, что только можно было узнать, и вышел, попросив г-на Беллебона сообщить мне, в свою очередь, в котором часу возвратилась служанка. На другой день я узнал, что она употребила час с четвертью на ходьбу свою, из сего и заключил, что личность моя не встре- вожила ее и не испугала так, как приказчика Дюбарля. - Каково же! Нет ни жены, ни сестры, ни возлюбленной, - под у мая я, возвратившись в ту отдельную комнату гостиницы, которую отвели мне для постоя: - ни одной знакомой женского пола. Откуда же все эти бумаги, напитанные пачулями, кото- рые нашел я в конторке г-на Лебретона? Я внимательно стал рассматривать все эти обрывки бумаг; тщательно приставлял один к другому - напрасный труд!., они были из разных писем, и содержание их не дозволяло соста- вить ни одной понятной мысли. Единственные слова, которые удалось мне уловить, были: “Вы... вы знаете... пропала моя бедная Фид...” Всякий согласится, что из этих слов ничего нельзя было извлечь. Единственный вывод, в котором я не имел никакого сомнения, состоял в том, что все эти обрывки писем были написаны одним и тем же почерком и что все их писала жен- ская рука. Спустя два часа я медленно и задумчиво шел по направле- нию к Штэк-Ньюингтон, где мне нужно было собрать справки по другому делу; я уже прошел Рэнгоу-гэт, когда внимание мое было привлечено небольшим, уже истертым объявлением, -132-
лежащим за стеклом мелочной лавки. Это объявление было следующего содержания: “Две гинеи награды, кто возвратит гончую собаку с случай- но обрубленным хвостом. Кличка ее ’’Фидель’”’ Я вздрогнул. - Фидель! - повторил я умственно, - желал бы я знать, не сродни ли она той Фидели, о потере которой извещают г-на Лебретона? Я поспешно развернул бумажник и при свете газового рож- ка снова прочел слова, написанные на обравке, издававшем запах пачули... “Вы... вы знаете... пропала моя бедная Фид...” Объявление было написано недели две тому назад. Я вошел в магазин. Хозяйка стояла за прилавком. - Мне кажется, я знаю ту особу, которая нашла собачку, указанную в этом объявлении. - Ах! если б это была правда, сударь! Как бы я была рада! Она принадлежит одной из наших постоянных покупатлеь- ниц, и бедная дама в отчаянии от этой потери. - Вы позволите мне спросить, как зовут эту даму? - Как зовут ее, я не умею вам сказать, но дам вам ее адрес и ее собственную записку. Эта дама француженка, имя у нее такое мудреное, что нам, англичанам, и не выговорить. Я про- сила ее, чтоб она сама вписала свое имя в эту книгу. Я торопливо пробежал реестр этого указания. “Г-жа Левас- сер. Уоак-Коттедж, на пути к Эдмонтом, в Судгэте.” Почерк был совершенно тот же, что в объявлении, а почерк объявления ничем не отличался от почерка в обрывках, най- денных мною в бумагах г.Лебретона. Почерк руки был французский. Это указание следа, который мог привести к неожиданным последствиям заставил меня решиться настоятельно идти по его направлению. Беспечно сделав торговке несколько вопросов, ответы кото- рых казались мне нужными для возвращения собаки, я вышел из магазина, обещая на другой же день доставить г-же Левас- сер потерянное ею животное. Окончив мои справки во Штоке-Ньюингтоне, я отправился в заведение торговца псов, где за полукрону приобрел себе отчаянно борзого пса. Тотчас была сделана необходимая опе- рация. Пес лишился оконечности своего хвоста посредством раскаленных щипцов и засечение его было так быстро, что и подозревать нельзя было о недавно совершенной отсечке. На другой день утром, около 11 часов, переодетый бродягой в виде собачьего вора, я стал стучаться v ворот дома г-жи Левассер. Здесь не мешает сказать, в собственную похвалу мою, переодевание мое до того было совершенно, что когда я -133-
перед отправлением в путь зашел на минуту к жене, она никак не могла узнать меня! Г-жа Левассер была дома, но до того страдала чем-то, что не выходила из своей комнаты и отказалась принять меня; тогда служанка предложила мне отнести собаку госпоже ее, в той самой корзине, в которой она лежала, или вынуть ее оттуда, но я отвечал, что покажу собаку только самой госпоже. Служанка, видя, что намерение мое непреклонно, захлопнула дверь перед моим носом, из предосторожности, весьма, впрочем извинительной: благода- ря моему наряду, я облек себя такой наружностью, которая не могла внушить доверия. Спустя несколько минут, служанка вернулась, велела мне вытереть ноги и пригласила следовать за нею во второй этаж. Г-жа Левассер была особа довольно красивой наружности, но в ней заметен был недостаток величественности. Она сидела на диване, и лицо ее обнаруживало непреодолимое желание скорее увидеть милую Фидельку. При входе моем молодая женщина так испугалась моей не- взрачной наружности, что вскочила и с ужасом вскричала: - Мосье Левассер! При этом крике высокий и важный поступи, с густою боро- дою и усами, джентельмен бросился полуодетый в комнату. Видно, он в этою минуту брился, что свидетельствовали следы мыла на лице его и развернутая между пальцами бритва. - Что с тобою, душечка? - спросил он нежным голосом, - что причиною твоего крика? - Взгляните на это страшилище! - отвечала дама, указы- вая на меня; потому что собака была еще в корзине. Джентельмен расхохотался, а г-жа Левассер, ободренная присутствием своего мужа, обратила все внимание на корзин- ку, в которой покоилась поддельная Фиделька. Я выпустил из корзины собачноку. - Ах! Боже мой! - вскричала она, увидав выпущенную из корзины гончую собаку: - да ведь это совсем не моя собака! - Как! - сказал я с видом крайнего удивления, - это не ва- ша собака? - Говорю вам, что не моя... Убирайтесь отсюда! Г-н Левассер довольно внятно дал мне понять, что если я не потороплюсь выйти с собакой вон, то он употребит другое сред- ство. В это короткое время тщательно оглядев все, меня окружав- шее, я уложил собаку в корзину, вышел и, разумеется, поста- вил свою ношу на первую попавшуюся мне тумбу. - А! голубчик! так у тебя нет ни жены, ни сестры, ни возлюбленной! - вскрикнул я от радости, уже отойдя от дому шагов пятьдесят, - прекрасно! Ну, если это не ваш портрет, г-н -134-
Лебретон, не ваш настоящий портрет, который я видел между женой и мужем, то я - глупец и ничего не вижу! Стало быть, я нашел след, я могу надеяться возвратить мо- лодому и доброму г-ну Беллебону похищенные у него ценно- сти, которые должны возвратить ему надежду на счастье. Он и мне также рассказывал со слезами, какого он лишится блаженства от несчастья, о котором мы сию минуту расска- зывали. В этот же день, около 9-ти часов вечера г-н Левассер, одетый со щегольством самого нелепого вкуса, оставил Уак-Котедж, нанял в Эдмондтоне карету и поспешно приказал ехать к Лон- дону, не подозревая, что за ним следовал щеголь, не хуже его одетый, но прикоытый париком, бородой и усами. Этот щеголь был никто другой, как я, и могу похвастаться, что также искусно был превращен в денди, как утром был переодет собачьим торговцем. Г-н Левассер вышел из кареты в конце улицы Quadrant Regent street и пошел в улицу Уан-стрит. Я шел вслед за ним. Он вошел в гостиницу, я - за ним. Это заведение далеко не походило на те гостиницы, в кото- рых обыкновенно собираются порядочные люди; напротив, это было место сходки всех иностранных слуг, бывших без места, поэтому здесь встречались и камердинеры, курьеры, кучера, повара всех стран и всех наций. Они собирались сюда, чтобы покурить, попить и поиграть в нестерпимо шумную игру, мало известную англичанам, которую, впрочем, придумали для этих несчастных обитателей, не умевших завести у себя карты или другого рода игры. Единственные инструмены этой игры - пальцы. Два игрока, став один перед другим, внезапно и быстро поднимают вверх свои пальцы. Всякий имеет право выставить столько пальцев, сколько ему угодно; оба партнера показывают друг перед дру- гом пальцы и вместе с тем считают их. Тот, который безоши- бочно прокричит ч,рсло выставленных пальцев своего против- ника, тот выиграл. Гвалт и шум, производимые криком: пять, шесть, четыре, семь - ошеломите-лен. Вся зала так занята была игрою, что никто не обратил вни- мания на наше появление. Г-н Левассер сел перед столом, я поместился недалеко от него, и, между тем, как он потребовал себе грогу, я спросил бутылку хереса. * Автор этих записок вероятно упоминает об тогго (морро) игре, этимология которой может быть неизвестна ему - ее припомнит всякий, кто хоть раз был в Неаполе. -135-
Вскоре я заметил, что г-н Левассер весьма коротко знал большую часть посетителей, бывших в зале; сверх того узнал, что он не французский уроженец, а швейцарец из Водского кантона. Вечер прошел, не доставив мне никаких новых открытий, но только я совершенно убедился, что г-н Левассер прибыл в эту гостиницу для того только, чтоб встретить искомое и ожидае- мое им лицо, которое почему-то не являлось. Около 11-ти часов он оставил стакан свой недопитым и вышел из залы заметно в нерасположении духа. Следующий вечер был повторением вчерашнего; но в после- довавший за тем день я видел вошедшего банкирского агента более в веселом, нежели удивленном виде, по моему соображе- нию, корреспондент и соучастник воров и даже, быть может, сам вор - был никто иной, как Александр Лебретон. Он проскользнул в залу с особенною подозрительною таин- ственностью. Взор его, вскоре встретившийся с взором г-на Левассера, был в одно время до того встревоженный и вопроси- тельный, что я понял, какое важное обстоятельство ставило его в необходимость открыто выдать себя своим присутствием, в таком гнусном сборище сволочи, какое было в этой гостини- це. Постояв несколько времени у двери и поменявшись взором с г-м Левассером, Лебретон вышел, вслед за ним отправился г-н Левассер. Одно мгновение я имел мысль следовать за этими двумя лицами, но осторожность удержала меня: они могли бы заме- тить мое движение и тогда стали бы меня опасаться. Эта нерешительность благоприятствовала делу: отсутствие этих господ было непродолжительно, и вскоре г-н Левассер возвратился в залу, сопровождаемый товарищем, казавшимся еще более его робким. Оба они уселись перед столом, в недаль- нем от меня расстоянии. Рассматривая их вблизи, я был сильно поражен смущенной и неспокойной физиономией г-на Лебретона. Я не ошибся - это был проедставитель дома Беллебон и К0, подлинник порт- рета, который я видел в Уак-Котедже между портретами г-на и г-жи Левассер. Физиономия Лебретона, искаженная ужасом, представляла изумительную противоположность с дерзким лукавым и сви- репым выражением лица его соучастника. Г.Лебретон, приведенный почти насильно, впрочем пробыл в трактире только несколько минут и единственные слова, ко- торые мне удалось услышать из всего разговора его с г-м Левас- сером, был: -136-
- Я боюсь, чтоб это не возбудило в нем какого-нибудь подозрения. В продолжении этих кратких происшествий, которые мало- по-малу наводили меня на следы этих ловких мошенников, время текло, а вместе с ним возрастало и нетерпение г-на Беллебона. Он писал ко мне письмо за письмом, потому что я отказал ему во всех прочих средствах сообщения, и во всяком письме он напоминал мне, что каждый истекший день увели- чивал затруднительность его положения, сближая его с по- следними числами месяца, т.е. страшным сроком платежей. Томление несчастного банкира производило на меня столь сильное впечаление, что я решился на поступок весьма сме- лый, но который в случае удачи обеспечивал успех всего дела. Прикинувшись страстным охотником до игры, до вкусного стола и вина; высказывая в нравственном и физическом отно- шениях привычки и замашки, соответственные классу того общества, к которому принадлежали г-н Левассер и подобные ему люди, я имел в виду надежду обратить на себя его внима- ние и даже приобрести дружбу. Первые попытки мои, призна- юсь, остались незамеченными. Впрочем, раз как-то я заметил, что он довольно вниматель- но прислушивается к моим словам. Действительно, я расска- зывал некоторым моим товарищам, что дружески знаком с человеком, который имел средства располагать за границею билетами английского банка, платеж которых был оы задер- жан в Лондоне. Но, после нескольких минут внимания и ока- занного им участия, хитрый плут опять принял вид холодный и озлобленный. Вероятно, я внушал ему некоторе недоверие, а мне крайне необходимо было стараться рассеевать в уме этого негодяя справедливое опасение, которое я внушал ему. Этого доверия я добился, наконец, имея суетность думать, что мас- терски приобрел ее. Однажды вечером, мужчина поблекшей наружности, но еще сохранивший некоторую приятность, вошел в трактир, где я с некоторого времени имел привычку встречать г-на Левас- сера. Не прошло десяти минут с появления господина с поблек- шей наружностью, как уже во всей зале известно было, что он называется Трелауней, и что по крайней мере в настоящее время, бумажник его плотно набит. Он уселся совершенно про- тив нас с самохвальством, полным неосторожности и наглости, запивал свои слова добрым стаканом пунша, казалось, слу- жившим дополнением к выпитому уже в этот вечер; между прочим он хвастал, что проживает в Кондуит-стрит, имеет множество денег и чтобы подкрепить мне слова видимым дока- зательством, с важностью вытаскивал из кармана бумажник, наполненный банковыми облигациями и векселями. Несколь- -137-
ко лиц, чуждых моим намерениям, окружали наш стол, и я видел, с каким любопытством и с каким живым участием Ле- вассер смотрел и ловил на лету жадный взор мой, которым я смотрел на богатый бумажник нового посетителя. Наконец, после доброго получаса хвастовства г-н Трелауней расплатил- ся и вышел из кофейной. Лишь только дверь за ним затворилась, я также встал и ускользнул, следя незнакомца; так же таинственно и Левассер вслед за мною. На пространстве 50-ти метров от трактира я приостановился и с видом настоящего злодея всматривался в мрачные углубле- ния входов и бледно освещенных Окон; потом я с недоверчивою осторожнотью отъявленного мошенника прислушивался к от- даленному шуму большого города. Зная, что Левассер следит за мною, как тень, я показывал вид, что не замечаю его, углуб- ленный в свои преступные мысли. У поворота улицы я, наконец, нашел г.Трелауней, толкнул его как бы нечаянно, и в это мгновение ловко вытащил из его кармана бумажник. Совершив эту искусную операцию, я по- спешно бросился назад, в гостиницу, между тем, как г-н Тре- лауней спокойно продолжал путь свой, не догадываясь о сде- ланном у него похищении. Я уже хотел затворить двери уединенной комнаты, в кото- рую удалился, с видимым намерением спокойно рассмотреть содержание похищенного бумажника, как вдруг слышу, что дверь трещит и поддается; смотрю - и что же - я стою лицом к лицу перед г-м Левассером... В эту минуту лицо негодяя, вероятно, имело то самое выра- жение, какое должен был иметь сатана, поймавший первого человека на месте преступления. - Не беспокойтесь! - сказал он: - это я. Сию минуту я был свидетелем маленького рукодельица, которое вы исполнили. Черт побери! Любезный г-н Уилльям, - (так назвался я), - ка- кой вы ловкий парень. Но только знайте, что я одним словом могу вас отправить в ссылку! Я выразил на лице моем такой страх и смущение, что Левас- сер захохотал. - Впрочем будьте совершенно спокойны, мой любезный, - сказал он, потрепав меня по плечу, - что бы стало с нами, если б волки стали заедать друг друга. Вслед за этими уверениями, он позвал звонком трактирного слугу. - Бисквит и хереса! - сказал он. Когда мы остались наедине, он продолжал: -138-
- На кой черт вам эти банковые билеты разве только вы спустите их сегодня или завтра, что было бы крайне неосто- рожно по множеству их, потому что сегодня же вечером г-н Трелауней подаст ооьявку полиции и номера будут предъявле- ны в казну. Правда, вы говорили несколько дней тому, что знаете одного приобретателя подобных вещей. Вопрос был лукавый, поэтому я и колебался отвечать на него. - Полно, полно, подхватил Левассер, совершенно изменив выговор, и таким тоном, который походил на угрозу, - дейст- вуйте, как умный человек, мой милый: вы теперь у меня в руках, и я сделаю из вас что хочу, не то вы съездите в Океанию! Будьте со мною откровенны и скажите имя вашего приятеля. - В настоящее время его нет в Лондоне, - проговорил я дрожащим голосом. - Полноте же! - сказал Левассер, - еще вы хотите лгать! Напрасный труд, мой милый! Поверьте мне, будем действо- вать заодно и пойдемте одним путем, вместо того, чтобы стать один к другому спинами. Я также имею несколько таких биле- тов, как ваши. Одним словом, мы понимаем друг друга, не правда ли? А по какой цене приятель ваш покупает их и как распоряжается в таком случае? Я показал, будто бы занимаюсь, потом с видом замешатель- ства отвечал: - Вообще он дает четвертую часть стоимости билета и сбы- вает их за границей. Потом билеты предъявляются в банк вла- дельцами bona fide. В таком случае банк принужден их выпла- чивать. - Так ли он распоряжается и с векселями? - Совершенно также. - И какая бы ни была сумма, приятель ваш не откажется от дела? - Я полагаю, что он довольно богат и что его никакая цифра не испугает. - В таком случае вы должны меня с ним познакомить. Он произнес слово должны с такою выразительностью, как бы сказал - я хочу. - Невозможно! - вскричал я, притворяясь страшно испу- ганным, - невозможно! Приятель мой не ведет дел с незнако- мыми лицами. - Вы должны меня с ним познакомить, - повторил Левас- сер, - слышите ли, вы должны). А не то знаете, что вас ожидает: первому полицейскому, которого я встречу на улице, будет мною рассказана ваша шулерская утка, сейчас при моих гла- зах сделанная. -139-
Я задрожал, как будто пораженный этой ургозой и едва внятным голосом произнесс имя Леви-Самуэля. - А где живет этот Леви-Самуэль? - спросил Левассер. - Это тайна; но я могу дать вам средство сообщаться с ним. Наконец, после некоторых споров, которые как будто силою вынудили мое согласие, между Левассером и мною положено было, что я в сделующий день буду обедать в Уак-Котледже, куда Леви-Самуэль придет в 8-м часу один; на мне будет ле- жать обязанность передать этому еврею, что банковые билеты и векселя, которые Левассер желает сбыть, простираются на сумму 12 т.ф.ст., и что, сверх того, если это дело уладится, мне будет выдан особый билет в 500 ф.ст. вознаграждения. - Теперь помните же, друг, г-н Уильям, - сказал Левассер, перед расставанием нашим, - помните, что вам предоставля- ется выбор между 500 ф.ст. или ссылкой! Вы слишком рассуди- тельны и умны, чтоб не предпочесть 500 ф.ст.: вам меня ни в чем не уличить, я же, напротив, имею все против вас доказа- тельства. Не забывайте это. На другой день, рано утром, я был в управлении полиции, где объяснил главному начальнику весь ход дела и начертил ему план дома, занимаемого г-м Левассером в Уак-Котедже, предоставив притом на вид, что нет возможности подойти к дому не быв замеченным и оставил его в убеждении, что мы не можем употребить в помощь другого агента, кроме того толь- ко, который будет исполнять роль Леви Самуэля. В самом деле, местность, на которой дом этот был выстроен, до того была открытая, что приближение к нему постороннего, за все- ми предосторожностями, могло быть замечено на расстоянии мили. При этом величайшая осторожность была первым условием. Мошенники могли в случае опасности держать билет наготове у камина или у печки, и при малейшем опасении быть откры- тыми, немедленно истребить их; а с уничтожением материаль- ного доказательства покражи, арестование Левассера делалось бесполезным, если не для общественной безопасности, то для выгод г-на Беллебона, в котором, как я уже сказал, я принимал истинное и живое участие. Главного начальника полиции в особенности беспокоила невозможность назначить несколько агентов в мое распоряже- ние. - По всему вероятию их будет только двое, - отвечал я, - и если мне можно располагать Джаксоном, в котором я столько же уверен, как в самом себе, - то допустив даже, что тут будет г-н Лебретон, Левассер и Дюбарль, полагаю, что будучи хоро- -140-
шо вооружены и действуя неожиданно, мы с Джэксоном, на- верное, сладим с этими тремя мошенниками. Начальник полиции сделал мне еще несколько замечаний, но как нельзя было бороться с невозможностью, я напрямки сказал: - Положимся на волю Божию! - и отправился, чтобы увидаться с Джаксоном и приготовить его к роли, которую он должен будет исполнять. Я должен откровенно сказать, что в ту минуту, как я отошел к Уак-Котеджу, я был истинно встревожен, чтоб не сказать испуган. Левассер, которому нельзя отказать в сметливости, мог догадаться о моем настоящем значении и обратмить наше свидание в западню. Я мало видел его, но хорошо изучил и был вполне убежден, что он принадлежал к числу таких характе- ров, которых ничто не устрашает. Это доказалось впоследствии. Однако все эти суждения мои, представляя всю опасность моего положения, не ослабили во мне силу воли - идти прямо к цели. Я с особенною тщательностью зарядил пистолеты, потом скрытно вышел из своей комнаты, спустился вниз к жене, простился с нею в таком тревожном духе, что нево льно пока- зал ей всю опасность предпринятого мною дела; одним словом, я оставил дом мой, вскрикнув, как Йоркский крестьянин: “Или я выручу лошадь, или потеряю седло!” Я приехал в Уак-Котедж в 5 часов вечера и застал хозяина дома в самом веселом расположении духа. - Обед уже готов! - сказал он, - но вежливость требует не- сколько подождать приглашенных мною двух гостей. - Двух гостей! - вскрикнул я, - вчера вы обещали, что мы будем одни. - Это так, - беспечно отвечал Левассер, - но я забыл ска- зать вам, что в этой сделке принимают участие двое из моих приятелей, которых если б я и не позвал, сами пришли бы, не дожидаясь приглашения. Впрочем, - прибавил он, - не беспо- койтесь на счет их; обед будет роскошный... и на вашу долю достанет. У ворот раздался стук молотка. - Ну вот и они! - сказал Левассер, - Видите, нам недолго пришлось ждать гостей. Приподняв занавес, я посмотрел, и как уже подозревал с той минуты, как он объявил мне, что ждет двух приятелей, увидел г-на Лебретона в сопровождении приказчика Дюбарля. Соразмеряя опасность, первою моею мыслью было взять в каждую руку по пистолету и броситься из дому, опрокинув того, который будет иметь несчастье со мною встретиться на -141-
пути: но, к счастью г-на Беллебона, более спокойная мысль и более отважная воля последовали после первого движения страха. В случае, если б я был узнан приказчиком Дюбарлем, который видел меня, когда я проходил через кабинет, чтобы пойти в кассу, я был бы в самом затруднительном положении, но помочь этому горю было невозможно, и мой долг, так же как и честь, требовали борьбы, какие бы ни были ее последствия. Вскоре внимание мое было увлечено возгласами Левассера. Прислушиваясь, я понял, что г-н Лебретон был не столько виновен и не столько зачерствелых чувств, как его соумыш- ленники. ГЛебретон отвергал замышляемую сделку с Леви- Самуэлем и настаивал, чтобы сделаны были уплаты банковой конторе Беллебон, которую он непременно хотел удовлетво- рить посредством сказанного выкупа 100 ф.ст., но Дюбарль и Левассер никак не соглашались с этим мнением и сердечным увлечением, они непременно хотели воспользоваться предло- женным им случаем сбыть похищенные ценности и оставить Англию. Считая безумными бреднями нерешительность г-на Лебретона, который, как милости, просил немного сострада- ния к банковой конторе, кормившей его с семейством более десяти лет, оба плута внушали ее кассиру молчание, а как причины, которые они считали уважительными, не удовлетво- ряли г-на Лебретона, то они употребили другие меры, полагая их лучшими, но которые казались более действительными. Г.Лебретону угрожали тем, что свалят всю беду на его голову. Он невольно должен был покориться. Когда три приятеля вошли в столовую, где я их дожидался, г-н Левассер представил меня своим гостям. Легкая, но выра- зительная дрожь овладела Дюбарлем, когда он увидел меня. Признаюсь, что и в моих жилах произошло лихорадочное со- трясение, но как проходя через комнату, где занимался при- казчик, я отворачивался и к тому же превосходно был пере- одет, то подозрения молодого человека как будто несколько рассеивались, по мере того, как Левассер весело рассказывал подробности одного благородного поступка моего, заслужив- шего мне доверие. Когда смех; возбужденный несчастьем, слу- чившимся с Трелаунеем, утих, подали кушанье, и мы сели за стол. Обед был поставлен на славу. Я не помню, чтобы во всю свою жизнь случалось мне сидеть за таким нестерпимо скучным обедом. Боязливые взгляды Дю- барля, еще не совсем успокоившегося, делались более и более подозревающими и беспокойными. К счастью, Левассер был необыкновенно весел, разговорчив и мало заботился о том, что -142-
происходило вокруг него. Что касается до Лебретона, томимый угрызением совести, он ни на что не обращал внимания. Наконец, этот убийственный обед, длившийся целый век, кончился; за ним подали на стол дессерт, ликеры и кофе. Я много пил с двойною целью: во-первых, чтоб несколько заглушить положение, в котором я находился, во-вторых, что- бы избежать разговора и замечаний мнительного приказчика. Приближалось время, в которое должен был явиться Леви- Самуэль. Вдруг Дюбарль, наклонившись, сказал мне на ухо: - Если не ошибаюсь, г-н Уилльям, я уже где-то вас видел. - Быть может, - отвечал я с уверенностью, употребляя все силы души, чтобы сохранить наружное спокойствие; - многие люди уже видели меня, а для иных и одно свидание со мною было лишним. - Чудесно сказано! - вскричал Левассер со смехом, - да хоть бы взять в пример г-на Трелаунея. - Все равно, - упорно продолжал приказчик, - а все-таки мне хотелось бы видеть вас без парика! Я уверен, что собствен- ная прическа лучше пристала бы вашему лицу. - Какой вздор! любезный Дюбарль! - сказал г-н Левас- сер, - не хотите ли вы, чтоб господин, у которого, вероятно, есть свои причины не показывать своего лица, стал бы ни с того, ни с сего показывать себя людям, которые очень рады были бы посмотреть на него. Дюбарль не стал настаивать; мне легко было заметить по взору его, что он продолжал чего-то доискиваться в своей па- мяти. Наконец, к крайнему моему удовольствию, глухой стук мо- лотка раздался у ворот, предвещая прибытие нового посетите- ля. Это был никто иной, как помощник, на которого я надеял- ся, т.е. Леви-Самуэль, или лучше сказать, Джаксон, или еще иначе - Трелауней. Я полагаю, читатель уже давно угадал, что сцена с бумажником, похищенным мною у Трелаунея, была ничто иное, как комедия, вымышленная Джаксоном и мною, и превосходно нами разыгранная. Мы вышли из-за стола, и я мог увидеть в окно, к которому подошел, мнимого еврея, давно переодетого для той роли, ко- торую он должен был исполнить. Левассер пошел принять его и вскоре возвратился в сопро- вождении мнимого Самуэля. Увидя собрание, увеличенное присутствием Дюбарля, муж- чины атлетического роста и силы, Джаксон не мог не вздрог- нуть он страха. Волнение это хотя скоро миновалось, но полу- ченное впечатление заставило его забыть наречие мнимого -143-
еврея, тщательно им изученное для этого случая. Он чистым английским языком сказал: - Приятель мой, Уилльям, сказал мне, что мы будем одни с г-м Левассером. - Вы между друзьями, г-н Самуэль: два друга не помешают делу. Позвольте мне предложить вам стакан вина и выпить за ваше здоровье. Я вижу, что вы из английских евреев. - Точно, из английских, сударь, - отвечал Самуэль. Несколько секунд молчания последовали за этими словами; затем Левассер промолвил: - Прибытие ваше удостоверяет меня, что вы согласны бу- дете уладить наши делишки, не так ли, г-н Самуэль? - Извольте, если вы не будете слишком требовательны. - Требовательны! Откровенно скажу вам, я самый сговор- чивый человек в мире! - возразил Левассер, смеясь с обычною ему смелостью. - Ну покажите-ка мне то золото, которым вы намерны нам платить; как бы его не было мало, - покажите. - Если мы уговоримся, - сказал Самуэль, - достаточно бу- дет получаса, чтоб предоставить вам деньги в ваше распоряже- ние; вы сами изволите согласиться, что я с собою не могу таскать мешки с двумя или тремя тысячами гиней... в особен- ности... - и Джаксон, в свою очередь, засмеялся. - Особенно, когда вам приходится быть в таких обществах! Так ли, г-н Самуэль? - дерзко спросил г-н Левассер, - Ну, я должен сознаться вам, что очень хорошо понимаю это... Те- перь поговорим серьезно о нашем деле. Сколько желаете вы заплатить за выкуп? - Я вам скажу это, когда увижу билеты. Левассер, ни слова не отвечая, встал и вышел в другую комнату. Спустя десять минут он возвратился в столовую и положил на стол, медленно сосчитав банковые билеты и векселя, похи- щенные у г-на Беллебона. Джаксон встал со своего стула, наклонился к столу, тща- тельно рассмотрел билеты и внес стоимость их в свою запис- ную книжку. Я также встал и как будто все внимание мое обратил на висевшую над камином картину. Это была дивная минута, потому что условленный между Джаксоном и мною знак не мог быть ни изменен, ни отложен. Дюбарль отошел от стола; его беспокойный подозрительный взор пожирал лицо подложного еврея. Г-н Александр Лебретон опустил голову на обе руки, каза- лось, он был погружен в мрачные думы и был совершенно чужд тому, что происходило. -144-
Окончив обзор документов, Джаксон бросил на меня взгляд и в одно время обнял взором всю комнату и всех в ней находив- шихся. Это значило предупредить меня, чтоб я был готов и что настает критическая минута. Затем, он взял со стола банковые билеты и совершенно чис- тым и внятным голосом стал считать: - Один, два, три, четыре, пять. Число пять было сигналом. И действительно, едва оно было произнесено Джаксоном, как в то же мгновение он бросился на сидевшего возле него Лебретона, а я, в ту же минуту подставив одну из моих ног между ногами Дюбарля, опрокинул его на пол. Дюбарль ударился головою о мраморную колонну и даже не пытался привстать; удар был так силен, что этот атлет без чувств ринулся об паркет. Взглянув на него, мгновенно, я убедился, что он не в состо- янии бороться, и потому оставил его лежащим на паркете, и быстро вскочив на Левассера, не дав ему проготовиться к за- щите, я левой рукой стиснул ему горло, между тем, как правой приложил ко лбу его дуло пистолета. Г-н Левассер нисколько не сопротивлялся. - Ура! ура! - вскричал Джаксон, потрясая торжествующей рукою драгоценные билеты по воздуху, - ура! наша взяла! и успех превосходит все наши ожидания! Мошенники были перевязаны, еще не успев прийти в себя от ужаса. Лица их исказились. Я начал с Левассера, потом, когда он уже был вне возможности обороняться, я перешел к Дюбарлю, которого также связал без всякого со стороны его сопротивления. Левассер же, как только что очнулся, стал, как обезумев- ший, испускать страшные крики, стараясь удариться головою о мебель. Нет сомнения, что если бы Джаксон не помог мне, то он размозжил бы себе череп. Лебретон был спокоен, Дюбарль лежал, как мертвый. Уложив все банковые билеты и заемные обязательства в бумажник, мы толкнули наших мошенников вперед и вышли из дому, никого не встретив. Я уже сказал, что госпожа Левассер была в отсутствии. В девять часов вечера мошенники уже были под замком в Нью-четской тюрьме. Исполнив эту последнюю обязанность, я бросился к г-ну Беллебону. Радость молодого банкира была та же, что его пе- чаль: без границ, и я с таким же участием разделял эту ра- дость, с каким горем соболезновал его страданию. -145-
Г-н Беллебон, не дожидаясь моего ухода, поспешил напи- сать своей невесте, что ничто не изменилось в намерении их сочетаться браком и что мне обязаны они своим счастием. Вслед за весьма непродолжительным судом заключенные были осуждены на десятилетнюю ссылку. Перед выходом из залы, Левассер оборотился ко мне. - Десять лет скоро пройдут, - сказал он, - по возвращении своем я выплачу вам сегодняшний долг мой. Не беспокойтесь, ничего не потеряете за то, что подождете капитал и проценты будут вам отданы вместе! Мне уж не привыкать было к такого рода угрозам. Нисколь- ко не тревожась ими, я спокойно отвечал на свирепый взгляд и на дерзкие слова его почтительным поклоном.
ловля Однажды утром главный начальник полиции поручил мне весьма трудное поручение - выследить и захватить такого лов- кого мошенника, которого считали неуловимым. Этот про- мышленник, молодой, даже еще очень молодой человек, едва имевший 25 лет, был по брачным отношениям в родстве с одною из почтеннейших фамилий Лондона. Новое преступле- ние обратило на Джоржа Местерса, имя этого дерзкого и хит- рого мошенника - внимание полиции: он употребил во зло до- веренность банкира, у которого состоял приказчиком, похитив из его кассы значительную сумму денег. Первые мои разыскания открыли, что Джорж Местерс при- надлежит к шайке воров первого разряда и что он надеется с похищенными им деньгами бежать в Америку. Я приказал преследовать Джоржа так тщательно и скрытно, как только было возможно. Несмотря на его уловки и ложные показания, искусно сооб- раженные его соучастниками, имевшими выгоды покрови- тельствовать его бегству, мне однако ж удалось проследить за ним до Плимута, где, к крайнему сожалению, я потерял его из виду, хотя положительно знал, что он находится в городе. Но где именно - никак не мог дознаться. Я никогда не видел в лицо Джоржа Местерса, но приметы его мне были переданы с такой точностью, что по тщеславной уверенности в самого себя, был убежден, что при первой с ним встрече тотчас его узнаю. Я был извещен теми же самыми лицами, с которыми пресле- довал его до Плимута, что Местерс не только намерен навсегда оставить Англию, но и предполагает сесть на корабль, отправ- ляющийся в Нью-Йорк. Это судно стояло в рейде на якоре и при первом попутном ветре должно было поднять паруса. Я нисколько не препятствовал пассажирам, которые долж- ны были прибыть на это судно, когда им заблагорассудится, и дал себе обещание схватить моего героя на самой “Колумбии”, так называлось это судоно. -147-
За полчаса до вступления под паруса, когда уже вполне убежден был, что все пассажиры оставили берег, я сел в сопро- вождении двух офицеров плимутской полиции в шлюпку. Кроме нас, в шлюпке находилось четыре человека: два при веслах, один при корме и шкипер, старый моряк, лет 50, стояв- ший на носу. Я велел плыть к Колумбии, на которой я надеялся найти невидимку. Между тем, как я отдавал это приказание, ветер так сильно стал дуть с юго-запада, что шкипер дал мне заметить о необхо- димости запастись, по крайней мере еще одним человеком, не для того, чтоб прегружать нашу поклажу на судно, но чтоб на обратном пути успешнее перевезти нас на берег, в том убежде- нии, что нам придется бороться с противным ветром и плыть против течения, что очень утомительно и трудно. Человека, которого он просил взять с собой, будет обязан заменять тот из гребцов, который устанет. Я никакого не находил препятствия к этому усилению нашего экипажа, и на знак моего согласия шкипер махнул одному из тех праздных моряков, каких всегда много бывает при гаванях, в ожидании доброго случая нанять- ся поденно, помесячно и даже погодно. Молодой человек подошел и обменялся со шкипером не- сколькимим словами, - в которых заключались условия платы за его труд, - вскочил в шлюпку, взял румпель из рук того, который держал его, так что уже не он, а первый из севших на судно моряков, сделался сменным своих товарищей. Едва дали они четыре весельных взмаха по воде, море, как будто в оправ- дание слов шкипера, выбросило волну, которая с такою силою ударила в нашу лодку, что шкипер, гребцы и рулевой насуну- ли фуражки свои на нос, чтоб укрыть зрение от хлынувшей пены. Менее нежели в 10 минут мы причалили к “Колумбии”. Хотя посещение наше не совсем нравилось капитану корабля, но не смея отказаться от предложения, которое могло превра- титься в приказание, он пустил нас в свое судно, и велел прой- ти перед нами сперва всем пассажирам, а потом экипажным людям, начиная с лейтенанта до кают-юнга, но к крайнему моему удивлению, Джоржа Местерса не оказалось. Я осмотрел судно с палубы до трюма и, после тщательного и строгого обы- ска принужден был согласиться, что джентльмен, которого я так пламенно желал встретить, еще не удостоил капитана “Колумбии”, своим любезным посещением. Я с крайнею досадою спустился с лестницы; сел на свое прежнее место в шлюпке и приказал плыть обратно к берегу. Между тем, как мы боролись против течения и шквалов, “Ко- -148-
лумбия”, пользуясь попутным ветром, подняла паруса, сня- лась с якоря и вышла из гавани. При удалении шлюпки я уперся рукою об руку одного их гребцов, как будто еще во мне оставалось какое-то сомнение и тогда только, когда “Колумбия” обогнула мыс, я дал волю матросам продолжать путь. - Вы лучше бы не останавливали нас, - проговорил шки- пер: - ветер и течение против нас, а нам и без того будет до- вольно работы до берега. - Ну, так что же! Разве мы этого не предвидели? Ведь у нас есть лишние руки для помощи. В эту только минуту я заметил, что нас в лодке всего семеро, и что рулевой уже не тот. - Эй! - вскричал я: - куда же девался пятый матрос!... тот, который стоял у руля? Старый моряк, вместо того чтоб отвечать мне, обратился к рулевому и сказал: - Осторожнее, Бейли, осторожнее; навались к штирборту, чтоб нос лодки чуял, откуда ветер. Внезапность и неожиданность моего вопроса заставили вздрогнуть старого моряка; но потемневшее от едких морских ветров и табачного дыма лицо его осталось неизменным. Тут, встав и приблизясь к нему, я повторил, уже довольно повели- тельным тоном, вопрос мой. Прежде чем ответить мне, старый моряк с дивным хладно- кровием плеснул черноватою слюною за борт шлюпки, потом таким тоном, который никакое слово не в состоянии передать, тоном, имевшим в себе смешение наглости, наивности, лукав- ства и насмешки, отвечал: - Этот, сударь, гм! Этот пассажир из тех, которые отправ- ляются в землю Янки. - Как! в землю Янки? - Ну, да! Боже мой! И когда я спросил у него, куда проби- рается, он простодушно отвечал: - в Нью-Йорк, лечиться от грудной боли. Я побледнел от злости. Плимутские офицеры изумились; отважность Джоржа Ме- стерса казалась им невероятною. - Хе! хе! - смеясь сказал старый плут: - сознайтесь, что если это тот самый джентельмен, которого вы искали, то он еще не такая простофиля, какою кажется! Хе! хе! хе! (и он вторично рассмеялся). Но неужели вы не видели, как он повис на боне корабля, в то время, как вы спустились в лодку? Видно парень-то лучше предпочел с нами остаться в лодке, пока вы обыскивали судно, и влезть на корабль, как вы уже стали возвращаться с нами на берег. -149-
И третий взрыв хохота, столь же дерзкий, как и два первые, увенчал это объяснение. За всем бешенством моим я имел над собою довольно твер- дой воли, чтоб не отвечать на насмешки старого плута. - Ну, что ли, греби проворнее! - сказал один из плимут- ских офицеров: - и приставай живей к берегу. Добрый пушеч- ный выстрел еще может остановить отплытие “Колумбии”. - Действительно! - отвечал непоколебимый моряк: - вы не ошиблись; но для этого вам еще надо будет добраться до адми- рала, а я так думаю, что мы тогда только доберемся до гати, когда уже будет темная ночь и судно, вероятно, будет в откры- том море. Ответ чудака и медленность нашего возвращения в Плимут вполне меня убедили в соучастии моряка шкипера с беглецом, ускользнувшим от моего преследования. Убедившись, что ни просьбы, ни угрозы не заставят нашего шкипера грести скорее, я прикинулся будто бы отказался гнаться за беглецом и скрыл досаду под стоическим молчани- ем. Когда мы стали приставать к берегу, уже не было никакой надежды остановить пушечным выстрелом отход “Колумбии”. Она уже имела целый час вперед и за исключением несчастия или аварии, нельзя было думать, чтоб она не миновала десять или двенадцать миль. Один из наших полицейских, имевший, как постоянный житель гавани, некоторые сведения о погоде, предположил, что на небе поднимется гроза, и, подойдя ко мне, сказал: - Меня нисколько не удивит, если морская буря, которую надо ожидать еще до наступления ночи - задержит отправле- ние “Колумбии” и заставит ее вернуться в гавань. - Может быть, - сказал я, - но чтоб это вернее было, справьтесь лучше у этого матроса, который так важно смотрит на море; он решительно владеет знанием всех морских своен- равий. Офицер подошел к моряку и, коснувшись его плеча, сказал: - Товарищ! как ты думаешь, буря, которая грозит нам, мо- жет заставить судно эмигрантов искать убежища в какой-ни- будь гавани вдоль берега? Человек, к которому обращались эти слова, выпустил длин- ный чубук из губ и, взглянув на предложившего ему этот воп- рос таким насмешливым взором, что самое выражение его фи- зиономии, весьма нелестное для возбуждавшего его, вызвал общий смех во всех матросах гавани. Потом, как будто не обращаясь собственно к офицеру, ска- зал: -150-
- Эй! кто там стоит! Том Девис! - вскричал молодой мат- рос, обращаясь к старому моряку, стоявшему от нас в несколь- ких шагах, - подойди-ка, да взгляни на этого господина, кото- рый желает знать название и расположение той гавани, что лежит в уровень с Ландс-Эндом! Этот джентельмен думает, что недавно отплывшее судно под северо-западным ветром станет на якорь в какой-нибудь гавани морского берега! Не знаешь ли ты, Том Девис, такой гавани, которая лежала бы там... за Плимутом? Если ты более меня сведущь по этой части и знаешь такую гавань, то сообщи, пожалуйста, адрес ее этому превосходному господину. Смех зрителей до того раздражил офицера, что негодование его выразилось угрозой. Дайте этим добрым людям потешиться незнанием вашим географии, - сказал я, смеясь, - и ступайте за мною; нам и без спора о топографии есть чем заняться. Мы удалились, и как нам надобно было пройти мимо Тома Девиса, к которому обращался вопрос молодого товарища, то он сказал разгневанному офицеру: - Джем - олух, сударь, в полном смысле - олух; ничего не понимает в признаках погоды; он не замечает, что ветер начи- нает вертеться, как торговка, окруженная дюжиной покупате- лей, из которых каждый требует угождения. Через два часа, поверьте опытности старого Тома Девиса, через два часа под- нимется ветер с юго-запада, да еще какой ветер, мое почтение! Тогда, если “Колумбия” не в открытом море, - что невероят- но, - вы увидите, как она обогнет мыс и воротится сюда быст- рее, чем уходила отсюда. - Точно ли уверены вы, - сказал я старому матросу, - что буря обратно приведет “Колумбию” в Плимут? - Я уверен; однако не так как в светопреставление, - отве- чал он глубокомысленно. Я настаивал. - Да скажите-ка мне, любезнейший, если корабль должен возвратиться в гавань, то в котором часу вечера можно ожи- дать его? - Признаюсь, сударь, вы от меня слишком много требуе- те, - отвечал старый моряк, - я не морская свинка, чтобы ми- нута в минуту предсказать вам начало бури; одно только могу сказать, что если вы в два часа ночи будете стоять на месте, на котором стоите теперь, то почувствуете такой сильный ветер, что пуговица за пуговицей слетит с вашего кафтана. Что каса- ется до “Колумбии”, то с нею может быть то только, что она спокойно воротится откуда вышла. Предсказания старого мо- ряка, с первого взгляда показались нам насмешливыми, но мне достаточно было подтверждено другими лицами, и я, не теряя -151-
времени, принял решительные меры помешать высадке Джор- жа Местерса, в случае, если “Колумбия” будет принуждена укрыться от бури в порте. Убедясь в верности задуманного мною плана, я простился с двумя офицерами, и отправился один в ту гостиницу, из кото- рой вышел накануне. Входя в ту улицу, где находилась эта гостиница, я почти наткнулся на двух человек, которые шли навстречу. Их присутствие в Плимуте более чем удивило ме- ня; я почувствовал какую-то тоску. Это два лица были из семейства Местерса, я уже видал одно из них - это его жену, о которой упоминал в начале этого рассказа, что она принадле- жала к одной из лучших фамилий в Сити. Она, без сомнения, для того и приехала в Плимут, чтобы содействовать побегу мужа, но с первого взгляда осуществление ее проекта, кажет- ся, не очень ее веселило, потому что лицо ее было бледно, а глаза красны от слез. Физиономия г-жи Местерс была очаровательна и, в минуты спокойствия, лицо ее отражало что-то неземное; она чрезвы- чайно походила на прелестное изображение женщины в зна- менитой картине важный вопрос (L'importaint question), Я сделал это сравнение несколько лет позже, когда явилось это знаменитое произведение кисти Франка Стоне - фигура воп- рошающим и беспокойно страждущим и бледным лицом жены узника совершенно напомнила мне г-жу Местерс. Мужчина, сопровождавший молодую женщину, был старик видной наружности, седые волосы и еще твердая походка его внушали к нему чувства уважения. Молодая женщина покрас- нела, увидев меня, я знал ее, так же как и она меня; потом она сделала движение, чтоб оставить руку старика и подойти ко мне. Несмотря на крайнюю досаду этой встречи, я готов был исполнить желание этой молодой женщины, но несколько слов, сказанных на ухо ее спутником, заставили ее переменить намерения и она продолжала путь, удостоив меня только по- клоном. Я ничего не ел с девяти часов утра. Это заставило меня отправиться в гостиницу, чтоб пообе- дать, или, правильнее сказать, поужинать, и потом тотчас воз- вратиться в порт. Там я лично убедился в предсказаниях мат- роса. Ветер с яростью дул с юго-запада. Не трудно было видеть по волнению моря, что сильная буря неминуема. Молния баг- ровыми полосами разрывала горизонт, с каждой минутой тучи становились темнее и темнее, а море бушевало сильней. - Нам предстоит грустная ночь, - сказал мне офицер пор- та, - и я думаю, что “Колумбия” возвратится с приливом. -152-
- В котором часу вы дожидаетесь ее возвращения, това- рищ, - спросил я у него. - Судя по пути, который она могла совершить, пока я стоял на часах на том месте, которое вы вон там видите, пожалуй, употребить добрых три часа, чтоб показаться и я не думаю, чтоб она вошла в рейд прожде 9 или 10 часов вечера, если упрямство капитана не подвергнет борьбе со стихиями. Случа- ется иногда, что капитан корабля предпочитает невыгоды бурь, скуке возвратного пути. Погода до того была холодная и вредная для здоровья, что я счел бесполезной и безрассудной отважностью ожидать воз- вращения, которое, по всей вероятности, должно было осуще- ствить ее не ранее двух часов ночи. Поблагодарив ночного сторожа за эти сведения, я отправился в гостиницу “Ройяль- Джордж”, но на пути зашел в кофейную, где полицейские офицеры дожидались моих приказаний, а также сообщения им всего, что я выведал. Тогда положено было между нами, чтобы с 8 до 10 часов я наблюдал за возвращением “Колумбии”, а они, один после другого, если час этого возвращения замедлится, должны идти караулить на плотине. Это распоряжение было сделано не секретно, и люди, кото- рые окружали нас, слышали все подробности. Эта неосторож- ность была причиной моей неудачи. Огонь весело трещал в камине залы “Ройяль-Джордж”; приятная и благотворная теплота его произвела во мне такое сладостное ощущение, что я невольно подпал искушению ус- нуть час времени. В прошедшую ночь я вовсе не ложился и завывания ветра до того оглушили слух мой и утомили глаза, что онемение, которое делало члены мои бесчувственными, казалось мне весьма естественным. Привыкнув уже с давних лет пробуждаться в минуту, мною назначенную, я лет без боязни, посмотрев однако, по часам моим, сколько времени я могу посвятить отдыху. Я забыл сказать, что положил часы на тот самый стол, на который облокотился и что в ту пору они показывали почти половину седьмого. Вскоре я проснулся со смутной мыслью, что не только я слишком долго спал, но что кто-то во время сна моего входил в комнату. Однако я ничего не видел в зале, и часы мои, на которые я тут же взглянул, показывали только двадцать минут восьмого. Я встал с кресел, отворил окно, чтобы посмотреть, какова на дворе погода. Погода была невыносимая. Казалось бесполез- ным подвергать себя холоду и дождю прежде часа, указанного для возвращения “Колумбии”. Затем, не желая более пре- -153-
даваться сну, который мог бы увлечь меня слишком далеко, я взял газету и стал читать. Впрочем интерес чтения не мог заставить забыть предметы, меня окружавшие. Вдруг дверь залы растворилась, и я увидел вошедших в нее госпожу Местерс и ее покровителя. Молодая женщина приветствовала меня краснея, а старик поместился перед камином; оба они извинялись с особенной вежливостью в беспокойстве, которое причинили мне в моем уединении, неожиданно прервав его своим приходом. Отпла- тив почтенному незнакомцу вежливостью за его деликат- ность, я сел на мое прежнее место, дожидаясь с нетерпением полным грусти, чтобы тот или другой объяснил мне причину своего прихода. Опухшие глаза молодой женщины опущены были и вся осо- ба ее выражала глубокое уныние. Я от души жалел о горькой участи этого очаровательного создания и внутренне соболез- новал, что ничего не могу сделать для особы, столь достойной участия. Старик, кажется, так же был подавлен печалью. Дрожав- шие руки его едва шевелились; глаза безотчетно смотрели на пылавший огонь. Я хотел было уйти во избежание тягостного разговора, кото- рый предсказывал мне вид старого джентльмена и уже вставал с кресла, как он, приподняв на меня с некоторой важностью взор, сказал: - Эта борьба стихий, эта адская сумятица физической при- роды ничто иное как изображение, г-н Уатерс, - изображение очень слабое, может быть, - судорожных потрясений, борьбы и смут, постоянно разрушающих нравственный мир. Крайне удивленный высоко философическими мнениями, которые услышал, я сделал знак одобрения, и ожидал какого- нибудь вывода из этого странного приступа. После нескольких минут молчания, старик продолжал: - Нет более сомнения, г-н Уатерс, что “Колумбия” при- нуждена будет воротиться в Плимут, вследствие сего муж этой несчастной непременно попадет в руки полиции. Он прервал свою речь, потом продолжал: - Я должен предупредить вас, что меня зовут Томсон. Я вежливо поклонился. - Будьте уверены, г-н Уатерс, - продолжал он; - что когда это несчастное дело будет разъяснено, никто не будет так горь- ко оплакивать судьбу, вместе со стихиями, выбросить на берег добычу, которую я, по отеческой нежности, считал навсегда спасенной. - Имя ваше доказывает, что вы родитель этой дамы. -154-
- Да, сударь, и вместе с тем я тесть невинного, которого вы преследуете с такой неутомимой деятельностью. Теперь я очень хорошо вижу, что вас ему не избежать; впрочем, я вас не виню, вы действуете с убеждением исполнения своего долга. Продолжайте, продолжайте! Промысел Божий неисповедим! Молодая женщина испустила крик скорби, сопровождае- мый конвульсивным рыданием. Очевидно было, что Джорж Местерс был невинен в глазах жены, и инстинкт говорил ей, что он достоин всей ее любви и уважения. - Я должен положить конец этому тягостному разговору, сударь, - сказал я старому джентльмену, - с моей стороны бы- ло бы слишком жестоко входить в спор о невинности или ви- новности г-на Джоржа Местерса в присутствии его супруги. Закон и судьи судят виновного; я не должен смотреть иначе, как глазами закона. Если Джорж выдает себя невинным, то он вас обманывает, сударыня, и ваше упорство продолжать этот разговор может меня заставить подумать, что вы хотите меня обмануть, рассчитывая на мое легковерие. - Я вовсе не имею этого намерения, г-н Уатерс, а думаю, что уважаемое имя Томсона, которое я имею честь носить, достаточно ограждает меня от всякой недоверчивости, неспра- ведливой и оскорбляющей честь. - Мне очень известна непогрешимость вашей репутации, так же как и вашего родителя; - сказав это, я поклонился ста- рику - но вы оба в заблуждении на счет невинности - вы, суда- рыня вашего мужа, а вы, сударь вашего зятя. Доказательства его преступления неоспоримы и тягостны. - Он невинен, сударь; он примерный муж и несчастнейший из людей! - Бесполезно продолжать этот грустный разговор, - сказал я, взяв мою шляпу: - если Джорж Местерс невинен, то будьте уверены, сударыня, его оправдают. Ошибки правосудия не так часты, как говорят; но моя обязанность предать его этому пра- восудию; а как восемь часов пробило, и потому я должен пре- рвать этот разговор. Извините меня, прошу вас, и примите мое искреннее к вам уважение. Молодая женщина остановила меня, встав поперек дороги. - Еще минуту, г-н Уатерс! - вскричала она умоляющим голосом. - Еще одну минуту! - вскричал г-н Томсон; - я буду с вами откровенен: я пришел с целью просить вашего совета. Слыхали ли вы об отце этого молодого человека, Жоэле Местерсе? - Как не слыхать, - отвечал я: - это был игрок и человек дурной репутации. -155-
- Вы прекрасно изобразили гнусного отца несчастного Джоржа. Знаете ли вы приключение этого негодяя? - Я имею достаточную причину - знать их, я только что получил от него письмо, цель которого заставит меня потерять след его сына. - Итак, г-н Уатерс! - вскричал Томсон: - так как вам изве- стен почерк отца Джоржа, то потрудитесь прочесть письмо его из Ливерпуля к сыну, где он был вчера, с намерением уехать в Америку. С этими словами старик подал письмо, по почерку которого мне было легко узнать почерк отца Джоржа. Я начал читать письмо, но на второй строчке я остановился, чтобы взглянуть на г-на Томсона. - Продолжайте, сударь продолжайте, - сказал он. Это письмо в самом деле чрезвычайно меня удивило; оно было полной исповедью отца Джоржа сыну. Он обвинял себя в преступлении, в котором подозревали сына, уполномочивая объявить о виновности отца, в случае, если бы Джоржу не удалось скрыться из Англии. - Это письмо, - сказал я, прочитав его, очень важно, но я хотел бы видеть конверт этого письма. - Конверт? - проговорил старик. - Да, он необходим, потому что на нем должен быть штем- пель Ливерпуля и время отсылки письма на почту. Г-н Томсон посмотрел в своем портфеле, обшарил карманы платья, но конверта как и портфеле, и так в карманах не оказалось. - Без сомнения, - сказал он со смущением, - я уронил его в комнате, из которой вышел. Я сию минуту за ним схожу. Мне непременно хочется доказать вам невинность моего несчастно- го Джоржа. Окажите мне и моей дочери это последнее снис- хождение; подождите несколько минут моего возвращения. Сказав это, г-н Томсон бросился из комнаты, я сделал дви- жение, чтоб его удержать, но он был уже далеко. Обратившись тогда к г-же Местерс, которая продолжала отчаиваться, я ска- зал ей: - Я не имею времени дождаться возвращения вашего ба- тюшки; посоветуйте ему вручить это письмо адвокату, кото- рый возьмет на себя защиту г-на Джоржа. Это весьма важный документ. - Ах! сударь, - сказала молодая женщина, поднимая на меня глаза, полные слез, - вы не имеете никакой веры в наши слова, вы не имеете никакой жалости! - Простите меня, сударыня, я не имею права сомневаться в справедливости ваших слов, но также и не имею власти нару- шать полученного мною приказания. -156-
- Скажите откровенно г-н Уатерс! - вскричала молодая женщина: - скажите мне, что надежда, порожденная этим письмом, действительно послужит к защите моего мужа. Мне было трудно отвечать на это, но г-жа Местерс дурно объяснила мое молчание. Это молчание, по предположению ее, осуждало Джоржа. Она испустила несколько конвульсив- ных криков и упала в обморок. Я бы должен был позвать людей, чтобы подать ей помощь, а сам поспешить туда, где призывала меня обязанность, то есть на пристань. Я взглянул на часы: на них было только половина девятого, следовательно, ничему не подвергаясь, я мог посвя- тить несколько минут состраданию. Я подал ей нужную в ее положении помощь и привел, наконец, в чувство. Но когда она пришла в себя, я, в свою очередь, сказал ей, раздраженный нетерпением: - Без четверти девять часов, сударыня! Несмотря на со- страдание, которое внушает мне ваше положение, мне необхо- димо уйти. - Так ступайте, - сказала молодая женщина, вдруг при- поднявшись, - но и я последую за вами. Мне вовсе не было надобности знать: пойдет ли г-жа Мес- терс за мною, только поспеть бы мне во время. Я побежал на набережную и не взирая на темноту, очень ясно увидел судно, весьма похожее на “Колумбию”. Паруса ее были убраны, и все меры, казалось, были приняты, чтоб она провела ночь в порте. - Что это за корабль? - спросил я у матроса. - Это “Колумбия”, сударь, - отвечал моряк. Как, Колумбия! Когда же она пришла? - Когда пробило половина десятого, тогда капитан и его пассажиры вышли на берег. - Как половина десятого? - вскричал я, - да еще нет девяти часов. - О! - сказал моряк, - если на ваших часах еще нет девяти часов, так ваши часы отстают... Сейчас будет бить десять на городской колокольне. - И в самом деле, как бы в оправдание слов моряка, на городской колокольне пробило десять часов. Со звуками колокола смешался громкий смех женщины, до того веселый, насмешливый и саркастический, что я с досадою обернулся назад, чтоб узнать откуда он происходил. Я увидел г-жу Местерс, это очаровательное создание, с глазками голу- бя, которую я оставил в гостинице “Ройял-Джордж”, отяго- щенную печалью. Она стояла в двух шагах от меня, смеялась от души и смотрела на меня с какою-то наглостью, доходив- шею до бесстыдства. -157-
- Может быть, г-н Уатерс, - сказала она, продолжая на- смешливо хохотать, - может быть, ваши часы показывают час в Лондоне, но иногда случается, и в особенности в Плимуте, что часы засыпают вместе с их владельцами. - Прощайте, г-н Уатерс, вы хорошо понимаете это; про- щайте, а не до свидания, я надеюсь никогда не иметь удоволь- ствия вас видеть. С этими словами молодая женщина исчезла в темноте, не давши мне даже времени упрекнуть ее в вероломстве. - Не вы ли г-н Уатерс? - спросил меня таможенный офи- цер, проходивший по набережной. - Да, - отвечал я с нетерпением, которого и не старался скрыть - что вам угодно? - Безделицу, сударь; просто сказать вам, что Джоэль Мес- терс, который провел с вами часть вечера в гостинице “Ройяль- Джордж", поручил мне передать вам, что не может посвятить остальных часов вечера, по прибытии его сына в Плимут, с которым он тотчас оставляет город. К тому еще он прибавил, что других объяснений вам нс нужно и что вы превосходно поймете эту необходимость. Я дал бы сто фунтов стерлингов за удовольствие спустить этого таможенного офицера с набережной в воду, но удержал- ся от этого искушения и возвратился в гостиницу “Ройяль- Джордж” с бешенством. Джоель Местерсу и его сыну удалось перебраться в Амери- ку, и я, уже несколько лет спустя, узнал, что старый мошенник получил заслуженное им возмездие в одном из исправитель- ных заведений. Милое и нежное влияние г-жи Местерс, переехавшей через океан с своим мужем, принудило Джоржа изменить свое пове- дение. Благодаря молодости, рассудительности и деятельно- сти, направленной к хорошей цели, он нажил себе состояние и сделался одним из почетнейших жителей штата Цинциннати.
Содержание Записки полицейского Очерки английских нравов...................... 3 Жестокосердный-джаксон........................ 3 Однопредметное помешательство (мономания)... 25 Ъ,Ы,Ь........................................ 42 Близнецы, или двойни......................... 64 Невинноосужденный............................ 74 Вдова........................................ 96 Мэри Кингсфорд.............................. 112 Ловкие промышленники........................ 127 Ловля....................................... 147
ББК 83.34 Д 96 УДК 840 Скан, обработка Дюма А. Д96 Записки полицейского или девять уголовных следствий: Пер. с фр. — М.: ИнфоАрт/Наука. Гл. ред. физ.-мат. лит., 1990. — 160 с. ISBN 5-02-014958-6 Одно из наиболее остросюжетных, захватывающих произведений великого французского романиста. В девяти очерках полицейской хроники автор ярко живописует быт современного ему английского общества середины XIX века. Последнее издание на русском языке выходило в 1914 г. 4703010000-141 Д-----------------объявл. 053(02)= 90 ББК 83.14 Обложка художника Побережского А.Л. ИБ №41573 Подписано в печать 19.12.90 г. Формат 60x90/16. Бумага офсетная. Гарнитура Таймс. Печать офсетная. Усл. печ. л. 10,0. Тираж 300000 экз. (2-й завод — 100000 экз.) Заказ №1250. Цена 10 руб. Отпечатано в типографии В/О “Внешторгиздат“, Госкомпечати СССР, 127576, Москва, ул.Илимская, 7. ISBN 5-02-014958-6 © “ИнфоАрт“, оформление, подготовка текста, 1990