Е. ШЕХТЕРМАН
РЕЛИГИЯ —
ГЛАВНЫЙ
ПРОТИВНИК
НАУНИ
ИЗДАТЕЛЬСТВО „КАЗАХСТАН"
Алма-Ата—1 9 65

2+6
Ш 64
Брошюрой Е. Шехтермана «Религия — главный
противник науки» мы открываем серию под девизом
«Ученые беседуют с верующими». Цель этой серии —
в популярной форме рассказать читателям о
важнейших достижениях научной мысли, о живой и неживой
природе, о развитии человеческого общества и о
законах, по которым это развитие происходит.
Человек — не «раб божий», а властелин земли и
всего того, что на земле, изменяющий и улучшающий
облик своей планеты — вот главная мысль всех
брошюр этой серии.

О ХАРАКТЕРЕ ОТНОШЕНИЙ
МЕЖДУ РЕЛИГИЕЙ И НАУКОЙ
Каким было прежде и является сейчас отношение
религии к науке? Может ли это отношение в корне
измениться? Возможны ли, например, как считают
некоторые богословы, «научные религии» и «религиозные
науки»? Прекратится ли когда-нибудь борьба между
наукой и религией?
Для ответа на эти вопросы необходимо прежде всего
напомнить о том, что такое религия и что такое наука.
Религия есть сложная форма общественного
сознания, имеющая длительную историю. Возникла религия
в результате глубоко противоречивого развития
общества как фантастическое отражение материального
бытия, неблагоприятных социально-экономических
условий существования людей, их ограниченной
исторической практики. Марксизм-ленинизм рассматривает
религию как своего рода «туманное испарение»
материального жизненного процесса, первобытный способ
решать в своем воображении различные, обычно очень
трудные задачи, превращая существующее в
несуществующее, следствие в причину, идеальное в
материальное.
2—585
3

Возникла религия примерно сорок тысяч лет назад
из-за очень низкого уровня экономического развития
общества, бессилия, беспомощности и невежества
людей. Она выросла на том же вечнозеленом древе
человеческого познания, на котором появились мораль й
искусство, наука и философия. Но, в отличие от цветов,
приносящих плоды, религия, по словам В. И. Ленина,
Есегда была пустоцветом. Бессодержательность и
бесполезность религии для общества объясняются ее
сущностью и социальной ролью, полностью
исключающими возможность ее использования в прогрессивных
целях, в интересах масс.
Форм проявления религии в настоящее время
насчитывается тысячи,— только в США их свыше
двухсот пятидесяти. Понятно, что решающего значения эти
формы иметь не могут. Но в религиях, кроме
конкретных форм их проявления, имеется и нечто общее,
притом наиболее важное, прочное, остающееся почти без
изменений в течение многих веков, а то и тысячелетий.
Эта общая идейно-эмоциональная основа религий и
представляет собой их сущность.
Все без исключения религии возникают из
однотипного социально-экономического и
теоретико-познавательного источника, который принято называть
социальными, классовыми и гносеологическими (от
греческого «гносис» — знание) корнями религии. Как
бы ни отличались друг от друга религии, все они
характеризуются: 1) фантастическим, превратным
отражением мира, превращением продуктов мышления в
самостоятельные существа (дух, душа, бог и т. п.),
делением мира на земной и небесный; 2) преимущественно
эмоциональным, чувственным отношением к
действительности, преобладанием в поведении людей чувств
страха, подчиненности, зависимости от стихийных сил
4

природы и общества; 3) обрядово-культовыми
действиями, направленными на поклонение сверхъестественным
силам и на их использование, подчинение человеку с
помощью молитв, жертвоприношений и т. п.
Чувствуя свою полную зависимость от стихийных
природных и общественных сил, не понимая
объективной закономерности, необходимости в существовании и
развитии мира, не зная причинных связей явлений,
люди начали создавать фантастические представления
и идеи, пытаясь с помощью полученной таким образом
картины мира освоить в своем воображении и объяснить
непонятные им факты. Необыкновенными,
божественными свойствами наделяет первобытная религиозная
фантазия орудия труда и предметы быта, животных
и растения, явления природы и общественной жизни. С
переходом к классовому обществу такие же
сверхъестественные свойства стали приписываться политической
власти, частной собственности и, наконец, особенно при
капитализме,— товарам, деньгам, капиталу.
С религиозной точки зрения, всюду отыскивающей
скрытую, таинственную, мистическую цель, любой
предмет может обладать волей и желанием, силой и
твердостью, хитростью и коварством, иметь свою душу.
Если, например, камень плохо поддается обработке, то
происходит это будто потому, что он этого «не хочет».
Совершенно также оказывается, что огонь «не хочет»
сидеть в костре, дереву «не нравится», когда его рубят,
мертвые «сердятся» и стараются «навредить» живым
(откуда и возник обычай прятать мертвых), связывать
им руки и ноги, приваливать камнями). Не понимая,
почему многие действия не дают желаемых
результатов, люди начинают объяснять все сваливающиеся на
них неприятности и неожиданности вмешательством
непостижимой и зловредной силы — судьбы, рока. Эта
5

сила якобы заранее все предвидит, за всем следит,
контролирует каждое действие человека. Она «ведет»
идущего и «тащит» того, кто упирается. Человеку, согласно
принципам веры в судьбу, надо опасаться всего
«левого», как фатального, рокового, ведущего к трагической
развязке. Где-то в противоположном месте от
зловредной судьбы, «вправо от нее», находится все полезное,
выгодное, безопасное для человека. Отпечатки веры в
судьбу сохранились даже в современных языках. От
одного и того же корня «прав» происходят такие как
будто бы различные понятия, как правда,
правильность, справляться, справедливость, права, а также
обычай считать почетным место по правую руку от
хозяина.
Вера в судьбу наряду с олицетворением и
одушевлением сил природы и общества послужила той почвой,
на которой возникла и сформировалась вера в
«промысл ителя», хозяина и господина (впоследствии также
и творца — создателя) мира и человеческой жизни —
бога, «духа духов», самой высокой «личности» в ряду
«всех сверхсуществ». К неправильной мысли о какой-то
независящей от тела душе, будто выходящей из
человека во время сна, болезни и смерти, приводило также
толкование этих сложных явлений по аналогии с
процессом дыхания, движением ветра. Жизнь, по
представлениям первобытного человека, проникает «в живот»,
кровь и жир человека и животных вместе с дыханием,*
передается вместе с молоком матери (в котором также
будто имеется «душа») и уходит с последним вздохом,
но, разумеется, не потому, что прекратилось дыхание,
а потому, что «улетела душа». Многие народы верили,
что души любят выходить наружу в солнечные дни,
чтобы погреться на солнце, и видны в виде теней.
Учитывая значение этих душ для жизни, рекомендовалось
6

охранять свою собственную тень и тени родных и
друзей от всяких посягательств.
Древние греки и римляне считали тени
неразговорчивыми особами, поэтому со страхом думали о том, что
после смерти придется оказаться в Аиде, Тартаре —
царстве трезвых и скучных теней. «Священная книга»
иудейской и христианской религий — Библия (от
греческого «библиа» — книги) рассказывает о том, что бог
вдохнул (то есть передал через дыхание) душу первому
человеку — Адаму. Еще до этого всевышний будто бы
сотворил другие «души живые», в том числе рыб, птиц,
скотов и гадов. Передал ли при этом бог
вышеназванным «душам» свое собственное дыхание или
позаимствовал ветер в другом месте,— насчет этого Библия
ничего не сообщает. Зато эта «святая» книга
многократно подчеркивает, что души могут гнездиться в
крови, жире, молоке и даже в пустых ящиках и
пылающих кустах, говорящих человеческим голосом.
Но, как отмечает Ф. Энгельс в знаменитой работе
«Людвиг Фейербах и конец классической немецкой
философии», пытаясь решить вопрос о том, как
относится душа к телу, психическое к физическому, идеальное
к материальному, дух к природе, люди тем самым
ставят высший вопрос философии и всякого общего
мировоззрения. Постепенно этот вопрос принимает наиболее
опасную и вредную для религии форму: создан ли мир
богом или же он существует вечно, сам по себе? Так,
еще в глубокой древности, задолго до возникновения
первых научных знаний о мире, появляется тот
водораздел, по одну сторону которого находится религия со
своим фантастическим учением о возникновении мира
из ничего, а по другую — истинное знание.
Если в первобытном обществе все религии были
основаны на культе природы, то с переходом к первому
3—585
7

классовому — рабовладельческому строю главным
предметом поклонения и почитания становятся
абстрактные человекоподобные сверхсущества, которым
приписывается множество противоречивых качеств. Эти
существа называются богами, хозяевами, господами,
«дающими», «творцами» и т. п. Поскольку их главной
функцией считается способность к распределению
материальных благ, счастья, богатства, жизни, боги, как их
представляет себе религиозная фантазия, якобы правят
миром, держат судьбу человека в своих руках. Это —
оттеснившие безликую судьбу на второй план главные
сверхъестественные существа всех религий классового
общества. Латинское слово deus и греческое theos
(бог) в точном смысле означают «дающий».
Древнееврейское имя библейского бога-творца мира Адонай (он
же Элогим и др.) переводится как господин, хозяин.
Христианство всех языческих богов именует ваалами,
то есть господами. Имя бога мусульманской религии
аллах в переводе с арабского также означает «господин»,
«хозяин». Но хозяин и творец — далеко не одно и то же.
Тем более не является хозяином чего-нибудь реального
тот, кому принадлежит нечто весьма призрачное —
только свой собственный дух или слово. Анализ
религиозных мифов многих древних народов показывает,
что богам в течение многих тысячелетий действительно
вовсе не приписывалась способность творить чудеса,
нарушать естественный ход вещей, создавать предметы
из ничего. В Библии, например, говорится о
«начальных пылинках вселенной», которые бог будто бы
использовал при создании мира (Притчи Соломоновы,
8: 26).
В иудейско-христианских и мусульманских мифах
о «творении» животных и человека речь фактически
идет вовсе не о создании из ничего, а о формировании
s

и «оживлении», одухотворении, то есть о ремесленном
производстве «душ живых из воды, глины, земли,
праха земного» и т. д. (Бытие, 1 : 21, 24; 2 : 7).
Вымышленную проблему творения из ничего
впервые начали разрабатывать жрецы древнего Египта,
распространявшие мифы о богах, «творящих самих
себя».
Возникает вопрос, почему церковники в так
называемых священных книгах попытались разработать
идею бога — творца мира, почему их не устраивает бог-
«хозяин», почему даже в конце XIX века Ватикан
провозглашал анафему «всякому, кто не признает, что
мир был сотворен богом из ничего»? Ответ на этот
вопрос следует искать в двух обстоятельствах. Первое
относится к морали и праву, второе — к науке. Во-первых,
церковникам необходима идея бога-творца, поскольку
подлинный хозяин вещи — ее создатель. Право
распоряжаться по своему усмотрению природой, историей,
жизнью людей якобы вытекает из того, что бог везде
находится «у себя дома», никому ничем не обязан,
ничего не взял у природы, «заменил» природное вещество
своим духом и словом. Во-вторых, с таким ходом
мыслей связано и опасение богословов, что наука,
объясняя мир, чего доброго, обойдется без всякой идеи
сверхъестественного существа. Ведь если бог не
«сотворил» мир, значит, природа, материя существует до и
независимо от бога, отнюдь не нуждается в нем для
того, чтобы существовать.
В идее-образе бога верующий по сути дела
поклоняется своим собственным чувствам страха,
зависимости, одиночества и ряду фантастических
представлений, отражающих в превратной форме
причинно-следственную связь между явлениями закономерности,
необходимости развития природы и общества.
3*
9

Самым сильным «аргументом» богословия в пользу
идеи-образа бога являются библейские утверждения,
что бог (боги) — это все сущее вместе (слово «иегова»
на древнееврейском языке означает «сущий») и ничего
в отдельности,— откуда, собственно, и вытекает
требование «не сотворять себе кумира». Однако ни одна
церковь, разумеется, не в состоянии объяснить, почему это
так, и требует, чтобы указанное положение
принималось на веру.
Появились первые представления о богах после того,
как многочисленные языческие, племенные религии,
не имевшие пропагандистского и политического
характера, стали сливаться вместе, вытесняться более
общими политическими мировыми религиями классового
общества (иудаизм, христианство и др.). Новые религии
были нужны эксплуататорским классам в качестве
средства удержания угнетенных разноязычных племен
в рамках единого деспотического государства. Бог —
небесное подобие земного неограниченного монарха,
«подателя и распорядителя» богатства и жизни,
потустороннее отражение царской власти.
Чтобы придать своим фантастическим
измышлениям убедительность, богословы, занимавшиеся
собиранием и редактированием сочинений, вошедших в состав
Библии, Корана и подобных им книг, использовали и
переработали большое число первобытных мифов и
верований, некоторые законодательные акты,
литературные произведения, моральные предписания и т. д. Так,
в Библии и Коране приводятся, причем в нескольких
вариантах, мифы о «творении» первых людей, о их
грехопадении, о соглашениях (заветах) бога с людьми,
о всемирном потопе и т. д. Составители христианских
евангелий (евангелие — «благая весть, благовестив» от
греческого ангел — вестник) для создания главного
10

догмата своей религии — о приходе в мир «сына бо-
жия» Иисуса Христа (по-гречески Христос значит
«помазанник», спаситель, избавитель) — использовали
древнееврейские «пророчества» о пришествии мессии
(слово, соответствующее греческому Христу), греческий
миф об умирающем и воскресающем боге Адонисе,
иранский миф о боге Митре, фригийский миф об
умирающем и воскресающем боге Аттисе, египетский миф
об убитом и воскресающем боге Осирисе. Идеологи
христианства в более древних религиях заимствовали
также идею о непорочном зачатии бога, представления
о «загробном страшном суде», аде и рае, мысль о связи
между земной греховностью и воздаянием и т. д. Само
название христианского бога, происходящее, как уже
сказано, от греческого глагола намазывать (жиром),
связано с первобытными представлениями о
сверхъестественных свойствах жира, в котором якобы обитает
душа. Нынешние верующие, конечно, и не подозревают,
что, сжигая свечи, они «возносят души жертвенных
животных к богу». Правда, теперь свечи, как правило,
изготовляют не из животного жира и
«жертвоприношение» с помощью свечей приобретает не только
нелепый, но и комический характер.
Наука, как мы ее понимаем сейчас, возникла
значительно позже религии и имела совершенно иные
источники. Однако основы науки — первичные знания,
технический и социальный опыт, повторение одних и тех
же практических действий в соответствии с заранее
поставленной целью, известная планомерность в
применении физических и духовных сил человека — все это
существовало задолго до возникновения религии.
«Возможность рационального мышления человека
возникает при его отношениях с окружающим его
физическим миром... Именно на основе координации гла-
11

за — руки,— пишет Дж. Бернал,— впервые возникла
рациональная наука механика. И именно в этой
области, и вначале только в этой области, стало возможным
увидеть и интуитивно почувствовать, как что-то
действует. Это чувство было значительно укреплено
знаниями, полученными из изучения первоначальной техники.
Корни статики и динамики должны быть найдены в
обработке, изготовлении и использовании орудий»1.
Развитие науки шло по мере того, как
совершенствовались орудия труда, как формировались
способность человека к абстрактному мышлению, умение
выделять общее, абстрактное из единичного и
конкретного. В течение всего рабовладельческого периода
человечество училось думать и целесообразно действовать.
Развитие земледелия и ремесла, торговли и
мореплавания, строительного дела и кораблестроения вызывали
потребность в науке, прежде всего в естествознании и
математике. Уже в то время люди научились
оперировать такими понятиями, как движение, сила, длина,
вес и т. д. Наблюдая явления природы, сравнивая их,
пытаясь раскрыть их причины, необходимые
закономерные связи и отношения, мыслители древности
сделали ряд замечательных обобщений, в том числе выводы
о материальном единстве мира, об атомном строении
тел, о сохранении количества материи, о связи материи
и движения, о вечности и бесконечности мира и т. д.
Ученые-материалисты уже в те далекие времена не
только критиковали религиозную мифологию, но и
пытались разгадать причины появления религиозных идей
и чувств.
Огромную роль в формировании науки сыграли воз-
1 Д ж. Бернал. Наука в истории общества. М., 1956,
стр. 51.
12

никшие благодаря расширению и углублению трудовой
деятельности и общения между людьми логические
категории качества и количества, пространства и
времени, причинности и закона, необходимости и
случайности, формы и содержания, явления и сущности и
некоторые другие.
Выдающийся вклад в развитие науки древнего мира
внесли греческие и римские мыслители и ученые Фалес
и Гераклит, Демокрит и Эпикур, Аристотель и
Лукреций Кар, Эвклид и Архимед. В III веке до нашей эры
Аристарх Самосский выдвинул идею о том, что Земля
движется по кругу около Солнца. Однако богословы и
религиозные ханжи обвинили ученого в безбожии и
подвергли преследованиям.
В феодальном обществе наука вступила в полосу
упадка, развивалась очень медленно, в искаженной
форме, всячески уродовалась и извращалась
церковниками.
Пытаясь «стереть с лица земли» древнюю
философию за ее атеизм, богословы вместе с материализмом,
атеизмом уничтожали все живое и в науке. Все
профессии, требовавшие образования, были
монополизированы духовенством. Книги, даже на религиозные темы,
стали большой редкостью. В немногочисленных
средневековых университетах совершенно не преподавались
история и литература, а главным авторитетом по всем
естественнонаучным вопросам считался
древнегреческий философ Аристотель, сочинения которого
церковники фальсифицировали и превратили в мертвую
догму. В центре всего средневекового мировоззрения
стояли идеи геоцентризма и антропоцентризма,
согласно которым земля будто бы является центром мира, а
человек — высшей целью и смыслом существования
всей Вселенной. В средние века наибольший вклад в
13

развитие науки внесли ученые Индии, Китая, Хорезма,
Арабского Халифата. Только в XVI — XVII веках
благодаря все более ускорявшемуся разложению
феодальных порядков, поддерживаемых церковью, стали
возможны постепенное восстановление
материалистического содержания науки, грандиозные успехи
астрономии и механики, оптики и математики. Революцию в
науке начали Н. Коперник и Леонардо да Винчи, Г.
Галилей и И. Кеплер, продолжили Дж. Бруно, Ф. Бэкон
и Р. Декарт и завершили И. Ньютон и Б. Спиноза.
Другая научная революция совершилась во второй
половине XVIII — первой половине XIX века. Ее начал
гениальный русский ученый М. В. Ломоносов,
обосновавший важнейший физический закон сохранения
вещества и движения. Затем выступили немецкий
философ И. Кант и французский математик П. С. Лаплас,
давшие своей гипотезой о возникновении солнечной
системы из вращающейся туманности отставку господу
богу. Сильнейшие удары по религии наносили
эволюционная геология Ч. Лайеля, эмбриология и
палеонтология, новое учение о клетке, доказавшее единство
строения всех организмов, полная формулировка
закона сохранения и превращения энергии (Карно, Майер,
Гельмгольц, Томсон, Энгельс), учение Ч. Дарвина о
происхождении видов путем естественного отбора,
открытие Д. И. Менделеевым периодического закона
химических элементов.
К середине XIX века относится и величайшая
революция во всей области научного познания и разумной
практики — возникновение марксизма:
диалектического и исторического материализма, научной
политэкономии и научного коммунизма. Конец XIX— первая
половина XX века ознаменовались новым
колоссальным сдвигом в области частных наук и философии:
14

возникновением ленинизма, созданием теории
относительности в физике и квантовой механики, открытием
естественной и искусственной радиоактивности, рас-
щепляемости атома и способов использования атомной
энергии, генетического кода и кибернетики.
Главной причиной враждебности религии и
богословия по отношению к науке является наличие в ней
революционно-критического ядра, материалистического и
диалектического содержания. Наука представляет
собой организованное, систематизированное и обобщенное
знание, которое основано на открытиях, достижениях,
наблюдениях и исследованиях, проверенных и
доказанных на практике. Важными особенностями науки
являются ее способность к развитию, просветительский и
созидательный, творческий характер,
облагораживающее воздействие на человека.
Все элементы научного знания: проверенные факты
и теоретические обобщения, законы, методы
исследования и философские, мировоззренческие принципы —
непримиримо враждебны религии во всех ее формах и
разновидностях. В самом деле, в то время как наука
открывает законы, которым подчиняется развитие
природы и общества, и стремится разработать способы
использования этих законов, религия пытается скрыть
от людей законы существования и развития мира,
запретить или ограничить их исследование и
использование.
В противоположность науке религию и богословие
интересуют не факты и теории, а легенды и мифы,
обряды и догматы. Религия стремится навязать людям
телеологический способ мышления, убедить в
существовании промысла божьего, заменить причинность
целесообразностью. Наука невозможна и бесцельна без
признания объективной реальности природы и общества,
4—585
15

их познаваемости, а религия вся строится на
субъективистских искажениях, болезненном фантазировании,
убеждении в зависимости природы от духа, от бога, на
признании недействительности законов природы,
возможности чудес, бессилия человеческого познания и
практики. Религия и богословие всегда не только
оспаривали и продолжают оспаривать основные идеи
науки, относящиеся к природе (вечность и бесконечность
вселенной, закономерность существования и развития
мира, его материальное единство, неразрывную связь
движения с материей, объективность пространства
и времени, материальную основу психической
деятельности и т. д.), но ожесточенно борются и против
научного подхода к общественной жизни, к истории, пытаются
увековечить социальное неравенство, эксплуатацию и
частную собственность на средства производства.
Религия отвергает научные взгляды на экономику и
политику, на борьбу классов и борьбу социальных систем, на
культуру и мораль, государство и право, семейнобрач-
ные отношения и искусство, войну и мир, выступает
против теории научного социализма и коммунизма и,
разумеется, против использования науки в
революционной практике. Антинаучная направленность
современной религии — это антиматериалистическая и
антикоммунистическая направленность религиозной идеологии
и психологии.
Для распространения и закрепления враждебных
науке реакционных выдумок защитники религии
опираются не только на различные доисторические мифы
и догматы, на свойственные многим верующим
необоснованные опасения и страхи. Они культивируют
предубеждения и нелюбознательность, равнодушие и
презрение к познанию. Богословы широко используют
религиозную мораль и культ, авторитет и дисциплину
16

религиозной общины, чтобы предотвратить
проникновение научно-материалистических взглядов и таким
образом задержать отход людей от религии.
Только путем познания и разумной практической
деятельности человек может подчинить себе природу
и общество. Наблюдая, сравнивая, анализируя факты,
раскрывая причины вещей, изучая действительность в
многообразии ее проявлений и свойств, постигая в
бесконечно великом и бесконечно малом закономерности
существования и развития материи, человечество
учится жить в соответствии с познанными законами
природы и общества. Целесообразное коллективное действие
со знанием дела и есть та великая свобода, тот
неугасимый творческий огонь созидания, который поднимает
людей на вершину жизни, делает их «богоравными»,
лишая религию всякого оправдания.
Значение и роль науки в современном мире
непрерывно растут. Наука проникает во все области жизни
и все стадии производства: в технику и технологию, в
организацию труда и распределение, в культуру и быт,
становится одним из решающих факторов развития
производительных сил и непосредственной силой,
потенцией производства. Под благотворным воздействием
науки ускоряется культурно-техническая революция,
формируется коммунистическое содержание труда. В
производственно-технических, экономических,
воспитательных и образовательных целях в нашем обществе
широко используются естественные, социальные и
технические науки. Быстро повышается роль
кибернетики — новой синтетической науки об управлении и
связях в машинах, живых организмах и общественных
явлениях.
Важнейшие направления развития всех наук
определены в Программе КПСС. Будучи основой творческой
4*
17

деятельности советского народа, Коммунистической
партии, социалистического государства, наука в нашей
стране развивается и совершенствуется не стихийно и
автоматически, а в соответствии с государственным
планом научно-исследовательских работ.
Плодотворность использования и применения науки в интересах
общества во многом зависит от масштабов
распространения научных знаний и глубины их проникновения в
народные массы, из которых непрерывно выходят все
новые и новые таланты, необходимые нашей стране
новые кадры сознательных, всесторонне обученных и
по-коммунистически подготовленных борцов за научно-
технический, социальный и культурный прогресс.
Ценность каждого человека, значение его личного
вклада в общее дело увеличиваются. Борьба за
авторитет и влияние науки, защита ее от скрытых и явных
врагов в современных условиях неразрывно связаны с
задачей формирования научного мировоззрения у
каждого советского человека, проблемой отыскания
наилучших путей воспитания всесторонне развитой
личности.
КАК ОТЦЫ-БОГОСЛОВЫ
«ЗАБОТЯТСЯ» О НАУКЕ
История науки — это история ее освобождения от
религии. Исследование природы и общества
расширялось и углублялось по мере того, как слабело идейное
господство церковников в жизни общества,
разжимались «объятия» церкви, душившей стремления масс к
познанию и революционному действию. Религия всегда
осуждала и объявляла запретными жизненно важные
для человечества знания о том, что есть и почему есть
так, а не иначе. Еще в глубокой древности возникла
легенда о том, что только богам принадлежит право
18

распоряжаться знаниями. В Греции, например, верили,
что боги жестоко покарали мыслителя и героя
Прометея за то, что он научил людей пользоваться огнем и
возбудил у них жажду к познанию. В иудейско-хри-
стианской «священной книге» Библии рассказывается
миф об изгнании первых людей из рая за то, что они
осмелились вопреки запрещению всевышнего съесть
плод с «древа познания». В христианских евангелиях
постоянно проводится идея о бесполезности pi далее
опасности стремления к знанию, о «нищете духа» как
высшей добродетели, якобы больше всего угодной богу.
Из-за вмешательства церкви развитие науки в
течение столетий проходило в чрезвычайно трудной и
неблагоприятной обстановке. Неисчислимые потери
понесла она вследствие политики церковников,
направленной на уничтожение научных кадров. Испытывая
страх перед наукой, подрывавшей религиозные мифы о
неподвижности Земли, о ее центральном положении во
вселенной, о бессмертной душе, чудесах и т. д.,
католическая, православная, протестантская, мусульманская
и другие церкви с фанатизмом и жестокостью
преследовали науку и ее деятелей. Церковники и сектантские
проповедники, муллы и раввины, «законоучители» и
богословы — все разносчики и охранители религии
являются врагами науки уже в силу самой своей
профессии, построенной на обмане и заблуждениях, невелсе-
стве и предрассудках. Любые торговцы религиозным
опиумом, к какой бы церкви или секте они ни
принадлежали, понимают, что наука, знание, просвещение
своим прогрессом, открытиями и достижениями
разрушают фундамент религиозного мировоззрения. Слуги
религии, мастера и подмастерья белой и черной магии
ненавидят науку потому, что она мешает им сеять
семена религиозного дурмана.
19

Особенно невыносимым было положение науки и
ученых в средние века. Варварским преследованиям
подвергала церковь многих замечательных людей.
Католические церковники заточили в тюрьму великого
физика, математика и астронома Галилео Галилея,
подвергли пыткам и в течение десятилетий гноили в
тюрьме коммуниста-утописта Томазо Кампанеллу, автора
бессмертной утопии о «Городе солнца», зверски
истязали и казнили гениальных мыслителей-материалистов
Джордано Бруно и Джулио Ванини. Расправляясь с
Бруно прежде всего за «еретическое» высказывание о
множественности обитаемых миров, отцы-богословы
заявляли, что «ересь есть то, что является мнением
отдельного человека, который затем убеждает в своем
мнении других».
Подобные же обвинения в ереси, то есть в
стремлении иметь собственное мнение о некоторых вещах, а
также для пущей важности обвинения в «общении с
дьяволом» (демонолатрии), в отступничестве, неверии,
эпикурействе, атеизме (атеологии) были предъявлены
судом католической инквизиции еще пяти миллионам
людей, в том числе множеству несовершеннолетних, и
даже грудным младенцам. За критику церковного
догмата о триединстве бога протестантские изуверы
заживо сожгли замечательного ученого-медика и
прогрессивного мыслителя Мигеля Сервета.
В борьбе против науки и просвещения не только на
Западе, но и в Московской Руси духовенство
использовало такие «аргументы», как тюрьмы и пытки, травлю
ученых, сожжение «безбожных» книг вместе с их
авторами и издателями. Православные церковники
разгромили типографию первопечатников И. Федорова и
П. Мстиславца, запретили на своем Стоглавом соборе в
1551 году ряд наук, в том числе астрономию, объявив
20

ее «мудростью еретической». Князья церкви упорно
преследовали М. В. Ломоносова, И. М. Сеченова,
И. И. Мечникова, Д. И. Менделеева, К. А. Тимирязева,
И. В. Мичурина, русских революционных демократов
В. Г. Белинского, Н. Г. Чернышевского, Н. А. Добролю*
бова, А. И. Герцена, Д. И. Писарева, А. Н. Радищева,
декабристов, а также А. С. Пушкина, М. Ю.
Лермонтова, Л. Н. Толстого, М. Е. Салтыкова-Щедрина.
Вплоть до Великой Октябрьской социалистической
революции существовал самый тесный союз между
реакционными классами, правящей эксплуататорской
верхушкой и православной церковью в борьбе против
науки и просвещения. Силами и средствами
церковников в основном осуществлялось духовное и
политическое развращение народа в начальной школе. В
средней и высшей школе, куда «кухаркины дети»
практически не допускались, церковники насаждали
религиозную идеологию, махровый шовинизм и культ
самодержавной власти.
Неизмеримый ущерб развитию науки и
просвещения нанесла духовная цензура. Православные
богословы в своих диссертациях и других трудах
ниспровергали эволюционное учение Дарвина, писали доносы и
запрещали к изданию за «богохульные мысли»
произведения Маркса, Энгельса, Ленина.
Теперь, когда «духовным отцам» стало не под силу
вершить суд и расправу над инакомыслящими,
богословы пытаются переиначить саму историю, мечтают о
том, чтобы кровавые преступления гонителей разума
были преданы забвению или, на худой конец,
рассматривались как мелкая деталь церковной биографии. В
общем, как подчеркивал еще в прошлом столетии
К. Маркс, богословы стремятся превратить народ в
стадо, не помнящее о прошлом и не имеющее будущего, не
21

знающее, где правда, а где ложь. В отношении к науке,
ее истории и к истории собственной церкви ясно
обнаруживается бесчеловечная суть религии, которая
постоянно лжет и запугивает, утешает при помощи
несбыточной фантазии, кичится грехом, упивается
«непристойными картинами всемогущества зла и бессилия
добра»1.
Мошеннические рассуждения современных
богословов насчет «неправомерности» рассмотрения церкви как
вековечного врага и гонителя науки не в состоянии
скрыть коварство церковников в их борьбе против
прогресса научного знания.
С победой социалистической революции
сопротивление церковников и сектантов развитию и
распространению науки не прекратилось, а лишь изменило свои
формы.
При всяком удобном случае религиозники пытаются
вмешаться в обучение детей и молодежи, грубо
нарушая при этом советское законодательство о культах.
«Церковники,— отмечалось на Всесоюзном
совещании по вопросам идеологической работы в 1962 году,—
не столько обороняются от нашей антирелигиозной
пропаганды, сколько пытаются укрепить свои позиции,
рассчитывая главным образом на ту часть населения,
которая менее всего идеологически устойчива, менее
всего вовлечена в общественно-политическую
деятельность. Церковники нередко умело приспосабливаются к
условиям, прибегают к маскировке.
Зная о приверженности советских людей
коммунистическим идеалам, они стремятся доказать
«совместимость», даже «совпадение» этих идеалов с религиозным
1 К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч., изд. 2, т. 1, стр. 70.
22

учением, пытаются замаскировать пропасть,
разделяющую коммунистическую и религиозную идеологию»1.
Тактику борьбы против науки изменили
протестантизм, католичество, ислам и большинство христианских
сект. Фактически представители всех вероисповеданий
пытаются найти наукообразные аргументы
(желательно со ссылкой на самые новые открытия!) для
подтверждения своего вероучения и обоснования своих
мистических догматов.
Бывший видный член ордена иезуитов, ныне атеист,
профессор философии в Германской Демократической
Республике А. Тонди отмечает, что церковники
принимают самые энергичные меры, чтобы придать
наукообразный характер своей «философии», помешать людям
понять, что церковное учение — это всего лишь ловкая
фальсификация. «Хотя церковная философия исходит
из ложных предпосылок и применяет ошибочный
метод,— пишет Тонди,— она добивается с помощью
технически безупречных логических манипуляций
создания гармоничного и тщательно отделанного построения.
Разумеется, в этом дворце гнилость стен соперничает с
гнилостью фундамента. Но поскольку ускользнула от
разоблачения основная ошибка, мало заметны и другие.
А эта первичная, основная ошибка тщательно утаена»2.
Некоторые течения в религии провозглашают чуть
ли не революцию в своем подходе к науке, клянутся в
преданности высшим культурным ценностям
(причисляя к ним, конечно, и религию), лицемерно превозносят
отдельные научные достижения.
Изменение тактики церковников объясняется, ко-
1 XXII съезд КПСС и вопросы идеологической работы. М.,
1962, стр. 47.
2 А. Тонди. Иезуиты. М., 1955, стр. 180—181.
5—585
23

нечно, не их доброй волей, а новым соотношением сил
религии и науки, общим ослаблением позиций
религиозной идеологии и ее защитников за последние
десятилетия. Теперь соотношение между религией и наукой
очень трудно охарактеризовать с помощью одной
только известной и, разумеется, совершенно правильной
формулы об их полной, абсолютной
противоположности. Религия была и остается (причем даже в большей
степени, чем раньше) прямой противоположностью
науки и материалистического мировоззрения, сохраняет
и усиливает свой антагонизм по отношению к ним.
Религия — антагонист как частного, специального, так и
общего, философского научного знания. То, что хорошо
и полезно для религии, плохо и вредно для науки; то,
что с религиозной точки зрения истинно, является
ошибкой, заблуждением или обманом с точки зрения
науки, материалистического мировоззрения, научно
обоснованной практики. Усиление религии, рост
религиозности означает ослабление науки, тормозит научно-
технический прогресс, мешает овладению законами
природы и общества. Все это было правильным прежде
и остается таким и сейчас. Вместе с тем нельзя не
учитывать, что и противоречия и борьба между религией
и наукой всегда несут на себе печать конкретной
исторической обстановки. В конечном счете антагонизм
религии и науки является идеологическим отражением
борьбы враждебных классов, а в наши дни также и
противоположных мировых систем и двух способов
общественного развития — буржуазного и
социалистического.
Изменение характера противоречия, форм борьбы
между религией и наукой нашего времени объясняется
многими обстоятельствами.
Во-первых, значительно более быстрыми темпами,
24

чем прежде, идет необратимый процесс старения
религиозной идеологии, вырождения религиозной формы
сознания, расшатывания, ослабления всех элементов
религиозной конструкции. В религии обостряются
противоречия между мифологией, вероучением и моралью,
моралью и культом, культом и организацией,
идеологией и психологией и т. д. Предпринимаются усилия
спасти религию путем раздувания какой-либо одной ее
стороны и фактической ликвидации других. Например,
некоторые богословы рассматривают религию только
как специфическое учение о нравственности, о неких
общечеловеческих «духовных ценностях», выбрасывая
все, что выходит за пределы морали,— религиозную
космологию, историографию, биологические
представления и т. д.
Во-вторых, на взаимоотношения религии и науки
оказывает влияние растущая в буржуазном обществе
тенденция к клерикализации всей общественной (в том
числе и духовной) жизни. Усиливается стремление
империалистической буржуазии подчинить науку, так
же как философию, политику, искусство, право
церковному авторитету, вернуть науку и философию к
жалкому средневековому состоянию придатков богословия,
покорных слуг церкви. Конечно, такие теократические
устремления встречают отпор не только со стороны
марксистов, всех ученых социалистических стран, но
также и со стороны наиболее прогрессивных
буржуазных ученых-естественников и части философов,
видящих в клерикалах смертельных врагов культуры и
цивилизации.
В-третьих, новизна положения состоит и в том, что
количество естественных врагов религии за последние
десятилетия резко увеличилось. Были сделаны
важнейшие открытия, человечество вышло в космос и смогло
5*
25

по-новому взглянуть на так называемую «небесную
твердь». Позиция религии основательно подорвана
теорией и практикой новой комплексной науки —
кибернетики, которая характеризует отношения между богом
и людьми как редчайший, просто невероятный случай
технической, научной и логической безграмотности.
В-четвертых, формы конфликта между религией и
наукой видоизменялись под влиянием приспособитель-
ской и «обновленческой» тактики церковников, все
более отдающих в борьбе против науки предпочтение
методу фальсификации, извращения, подтасовки
фактов перед практиковавшимися методами огульного
отрицания науки, лобовой атаки на ее законы и
принципы. Разумеется, стратегические цели религиозных
извратителей науки, задачи, которые они перед собой
ставят, остались прежними — это ниспровержение
научного знания и полное восстановление попранного
«еретиками» авторитета «священных истин» религии.
Наконец, в-пятых, соотношение религии и науки в
современном мире определяется идеологическим и
политическим конфликтом двух мировых социальных
систем — капиталистической и социалистической, и той
крайне реакционной ролью последней организованной
антинаучной и антиматериалистической силы, которую
играет религия в условиях социализма. Ничем иным,
кроме как органом буржуазной реакции, инструментом
для выражения буржуазной, антисоциалистической
идеологии, религия в XX веке, особенно в
социалистических странах, не является и быть не может.
Главная ставка на невежество, которую и сейчас
делают все без исключения религии и секты,
определяется прежде всего тем, что религия в целом есть
крайняя форма невежества, обобщенного и
организованного богословами в различные системы вероучений
26

и культов. В религии, как доказано, отложились и
сконцентрировались самые невежественные, темные,
первобытные представления людей о самих себе и об
окружающей их природе. Всякая религия — превратная и
насквозь догматическая идеология, извращающая
действительное отношение сознания к бытию, отвергающая
объективную реальность материи и объективную
истину, принципы причинности, закономерности
существования и развития мира и другие фундаментальные идеи
науки, материалистического мировоззрения.
Успехи научного знания и практического овладения
миром, общественно-исторический прогресс все сильнее
расшатывают современные религии, постепенно
превращая в обломки донаучное и антинаучное религиозно-
идеалистическое мировоззрение.
Однако церковники и сектанты не собираются
сдаваться без боя, по-прежнему пытаются найти в ветхом
библейско-евангельском арсенале, в писаниях «отцов»
церкви и отдельных ошибочных высказываниях
буржуазных ученых материал для нападок на научный
прогресс, для фальсификации опровергающих религию
научных данных. Главным направлением борьбы
богословов против науки является пропаганда мнимых
преимуществ веры и принижение знания.
ВЕРА ПРОТИВ ЗНАНИЯ
Вера — основа и сущность религии, от которой
богословы никогда не откажутся и не могут отказаться.
В том виде, как она исторически сложилась и
закрепилась в религиях, вера является прямой
противоположностью знания, науки, разума, здравого смысла,
логики. Мистический, противоразумный характер веры
27

как нельзя более точно раскрывается известным
изречением «отца» христианской церкви Тертуллиана:
«Верую, потому что абсурдно». И действительно,
насаждаемая церковниками и сектантами вера — это вера в
абсурд, в бессмыслицу, в невозможное, невероятное,
сверхъестественное: в создание мира из небытия и
неизбежность его гибели; в существование богов, чертей,
святых, ангелов, бессмертных душ, рая и ада; вера в
чудеса, в сверхъестественную силу молитв,
жертвоприношений, крещений и прочих обрядов и ритуалов; вера
в необязательность времени, пространства и закона
причинности; в предустановленность и высшую
целесообразность всего происходящего, в «божественную
гармонию» мира, в провидение, судьбу и т. д.
Религиозная вера всегда базировалась на совершенно
недостаточной, неполной, односторонней или вовсе
ошибочной информации, на преувеличениях,
недооценках, на логической безграмотности, болезненном
фантазировании, на неумении самостоятельно мыслить,
отделять важное от неважного, на бессилии, страхе, на
недоверии к свидетельству органов чувств и к
человеческому уму, на равнодушии, пассивности,
упадочничестве ; на принципиальном неверии в возможность победы
добра над злом, справедливости над
несправедливостью, разума над неразумием, сознательности над
стихией, свободы над рабством. Мистическая вера в
сверхъестественное, нечеловеческое есть неверие в
естественное, природное, человеческое. Комплекс взаимно
дополняющих друг друга предубеждений и
предрассудков, направленных против науки и человечества,
социального прогресса и истины — таковы крылья веры, на
которых парит религия.
Наиболее фантастические из религиозных догматов
входят обычно в состав так называемых символов (т. е.
28

знаков) веры. Христианский символ веры был
сформулирован семнадцать веков назад в произведении
богослова Тертуллиана «О возражении еретикам», а затем
утвержден в 325 году на Никейском соборе. Символ
этот провозглашает существование единого бога-творца,
извлекшего якобы мир из ничего своим словом.
Богословы приказывают верить, что это магическое слово,
во-первых, возникло до начала времен, «родилось
прежде веков». Во-вторых, что сие слово есть сам бог.
В-третьих, что оно все-таки родилось с помощью святого
духа и девы матери сравнительно недавно в виде
Иисуса Христа... Принявшее человеческий облик «слово»,
уверяют церковники, стало проповедовать новый закон,
совершило много чудес, было распято, на третий день
после своей смерти воскресло и вознеслось на небо, где
село по правую сторону от своего отца. Так рядом с
самим собой и пребывает, дескать, по сей день слово-сын
и слово-отец на небесах. Распалась на две половинки,
изворачиваются богословы, и третья часть «единого
бога» — святой дух. Одна половинка пребывает в
чертогах небесных, а другая спустилась на землю, где
просвещает свою «невесту» — церковь и руководит ею. Но
в конце концов явится на землю весь бог целиком. Он
придет «с великою славой даровать своим святым
жизнь вечную и неизреченное блаженство и осудить
злых людей на огонь вечный, воскресив тела как наши,
так и всех других людей...» Сами церковники признают
все перечисленные в символе веры догматы
чистейшим абсурдом и поэтому требуют принимать их без
доказательств.
Никакие разногласия между церковными
«новаторами» и «консерваторами», «модернистами» и
«фундаменталистами», «реформаторами» и «догматиками»
не мешают им сходиться в главном — в признании ве-
29

ры в бога, в особенности «чувства веры», единственным
путем, ведущим к «спасению», к единению «с миром
божьим» и «христианской радости». Новаторский зуд,
испытываемый некоторыми церковниками, даже
усиливает их стремление укрепить цитадель веры, в
которой все без исключения богословы видят последний
оплот религии в борьбе против науки и
материалистического мировоззрения. Формирование веры в сознании
человека, наставление в ней и ее укрепление и защита
от «дьявольских козней» безбожников — это, по
мнению церковников, главное звено, от которого зависит
спасение религии и ее возможная победа (о которой
духовенство не перестает мечтать) над наукой и
атеизмом. С «правой верой, надеждой на бога и любовью к
нему», не устают поучать церковники, связано
очищение сердца, избавление от греха, внутреннее, духовное
воскресение человека. «Надейся на Господа всем
сердцем твоим, и не полагайся на разум твой» (Притчи
Соломоновы, 3:5),— предостерегает Библия.
«Единственное жизненное и неоценимое сокровище
сердца нашего есть Бог,— заявляет известный
православный богослов и «чудотворец», недавно
канонизированный (причисленный к лику святых) в США, Иоанн
Кронштадский.— Оно дается только тем в
неотъемлемую собственность, кто отрекся мира и всего, что в
мире, и от многострастной плоти своей». По уверению
И. Кронштадского, в видимом мире господствуют «не-
мыслие, невнимание, нерассуждение и неповиновение».
Другими словами, реальный мир, в котором живет
человек, противоразумен, поскольку люди состоят не
только из души, но имеют еще и тело, плоть. Вот это-
то греховное начало и следует укрощать «верою в
Господа, через молитву покаяния, особенно через
причащение, с верою и сокрушенным сердцем».
30

Конечно, никакая религия не в состоянии объяснить,
почему «всеблагий и всемогущий бог» допускает
существование зла, несправедливости. Пытаясь увильнуть
от этого поистине рокового для всякой религии вопроса,
богословы заявляют, что во всем, видите ли, виноваты
дьявол и сами люди, «их гордость, самолюбие,
самомнение, плотоугодие, леность, маловерие и неверие, их
нежелание бороться со злом». Следовательно, не
коренные изменения условий жизни, не революция нужна, а
всего лишь «усиленная, непрестанная борьба с собою,
со своими греховными страстями и наклонностями, с
земными обычаями, правилами, привычками. Без
борьбы можно увлечься совсем прелестями и обычаями
мира, лишиться вечных благ и погибнуть» («Во свете
твоем узрим свет». Протоиерея И. И. Сергеева (Кронш-
тадского). Спб., 1911, стр. 129, 136, 138, 141).
Итак, истинная вера, как ее понимают богословы,
должна проявляться в постоянной борьбе против себя,
в подавлении своего разума и чувства, их
«сокрушении», в абсолютном подчинении церкви, постоянном
противодействии «греховным стремлениям» к познанию
и овладению миром. Нынешние православные
богословы отнюдь не собираются отрекаться от «божественных
истин» своей «святой веры». Напротив, как
утверждается в статье «О богословских проблемах современности»,
христианская вера якобы всегда оставалась и остается
поныне незыблемой. Лишь формулировка «истин веры»
применительно к обстоятельствам места и времени
являл ась-де проблемой1.
Идеологи сектантства с еще большей
решительностью и категоричностью чем церковники пытаются
утвердить религиозную веру, «внутреннюю церковь» в
1 «Журнал Московской патриархии», 1962, № 5, стр. 74—75.
6—585
31

сознании каждого человека. Давно испытанное всеми
мистиками-богословами средство насаждения и
ограждения от сомнений слепой раболепной веры — это
унижение разума, клевета на науку. Только бог, заявляют
баптисты, адвентисты, иеговисты, пятидесятники и
другие сектанты, обладает «достаточной мудростью»,
«истинным знанием». Возникновение и целесообразное
устройство вселенной заставляют, дескать, признать,
что в мире действуют некие «мудрость, разум, знание и
способность распознавания», несравненно
превышающие человеческие.
«Если человек,— запугивает иеговистский
журнальчик «Башня стражи» в номере, посвященном...
исследованию космоса,— положится только на свою мудрость
и будет горд своими достижениями, то он станет
неразумным, как бессловесное животное. Хотя корова на
поле видит чудеса земли и неба, но не может понять,
что существует Всевышний, Всемогущий и Премудрый
Создатель, создавший все это в порядке и гармонии.
Подобным образом ведет себя исполненный гордостью
ученый в век полетов в мировое пространство. Он
хорошо видит все, но не делает никаких выводов и не
понижает всего. Он хочет отвернуться от факта, что
существует Бог, перед которым он ответственен и волю
которого он должен признать и стараться творить.
Поэтому не применяет он качеств, ясно видимых в делах
творения, и таким образом доказывает, что его
материалистическая мудрость не имеет практической
ценности».
Защита богословами религиозной веры означает не
только попытку спасения от критики главной
религиозной идеи — образа Бога, но также попытку
восстановить авторитет «священного писания», доказать его
«высшую истинность» и полную совместимость с неоп-
32

ровержимыми данными геологии, астрономии, физики
и других наук.
Авторы сектантской рукописной брошюры «От
утерянного до возвращенного рая» заверяют, что намерены
просто проинформировать любознательного читателя
«согласно правды о том, чему учит Библия, и что
говорила она о давних временах, о тех событиях, которые
совершаются в наших днях или же которые будут
совершаться в будущем» (стр. 4). Сектантские богословы,
как видно из указанной брошюры, теперь допускают,
что Земля, «когда она находилась в процессе
формирования», была «горящим газовым шаром», была
«похожа на наше Солнце». В те времена ее якобы окружало
темное покрывало «из больших и плотных облаков
пыли, через которые не могли проникать световые
лучи» (стр. 5—6). «Тысячи и тысячи лет» длилось затем
остывание Земли, в ходе которого ее корка постепенно
покрывалась водой. Тогда-то будто и наступил
знаменитый библейский «первый день творения,
продолжавшийся 7 000 лет». За эти годы бог успел «устранить
темное облако пыли» и помог солнечному свету
пробиться к Земле. Именно так, утверждают
комментаторы-новаторы, и следует понимать библейское «да будет
свет, и стал свет».
Дальше, если верить авторам, дело пошло еще
лучше. Творец придал Земле вращательное движение,
чтобы обеспечить «равномерное освещение» земной суши
(правда, полного успеха в этом всевышний не достиг,
так как в иных местах день продолжается ровно
полгода и столько же длится ночь). На второй день бог
занялся решением «проблемы вегетации», как изволят
выражаться почтенные богословы, то есть создал
растения и обеспечил им нормальные условия для роста
и размножения, для чего ему пришлось долго подби-
6*
33

рать подходящий температурный режим, то придвигая
Землю поближе к Солнцу, то отодвигая ее подальше.
Богословы ничего не сообщают насчет того,
пользовался ли при этом всевышний градусником, и если
пользовался, то каким именно — Кальвина, Реомюра,
Цельсия, или же у него была собственная шкала для
измерения температуры. Позаботившись, чтобы растениям
было не слишком холодно и не слишком жарко
(остается, правда, неясным, почему творец допустил, чтобы
были засухи, суховеи, наводнения и заморозки), бог
неожиданно вспомнил, что солнца, луны и звезд вовсе
еще не существует. Вот тут-то «и создал Бог два светила
великие: светило большее, для управления днем, и
светило меньшее, для управления ночью, и звезды»
(Бытие, 1:14—16).
Все эти преобразования во вселенной, оказывается,
совершались лишь... в атмосфере Земли, «которую бог
сделал в течение 7 000 лет более прозрачной, так что
указанные светила стали заметнее с поверхности
Земли». Ссылаясь на Библию, богословы утверждают, что
в четвертый день творения орошение осуществлялось
при помощи пара (Бытие, 2:6), поскольку дождя еще
не было. В пятый день в соответствии с законами
эволюции, опираясь также на все сделанное ранее, бог
«из воды» (так буквально и сказано в Библии; Бытие,
1:20—22) не то сотворил сам, не то заставил
вышеозначенную воду создать «душу живую» — птиц, рыб,
пресмыкающихся и проч. «Следовательно,— торжествуют
сектанты, утирая нос церковникам,— сама Библия
свидетельствует, что материальные души существовали
намного раньше человека». Начиная с 1 января 35 001
года бог принялся за творение земных животных.
Особое внимание при этом было уделено проблемам
классификации («разделению по родам») и усовершенство-
34

ванию способности к размножению, дабы процветало
как можно больше разнообразных «душ».
«Когда суша и вода были населены разнообразными
видами животных и пресмыкающихся (богословы, по-
видимому, не подозревают, что пресмыкающиеся тоже
животные.— Е. Ш.), настало время для приготовления
места для человека. Бог избрал для этого участок
земли, называемый Едемом, и там, в его восточной части,
основал чудесный сад. Это был в действительности
прекрасный парк, который раскинулся на много, много
квадратных километров» («От утерянного до возвра*
щенного рая», стр. 13). И вот приблизился к концу
шестой творческий день, прошло почти 42 000 лет.
Осталось Есего несколько часов до окончания
«творческого дела» бога на Земле. Затем время стало исчисляться
минутами. Торопясь и задыхаясь от усталости, не
желая жертвовать ни одним мгновением вполне
заслуженного отдыха, бог наконец совершил то, ради чего делал
все остальное,— он сотворил человека. Может быть,
даже сотворил дважды. Поскольку бог страшно
торопился, то, как свидетельствует Библия, никто, в том
числе он сам, так и не узнал, были ли мужчина и
женщина произведены каждый в отдельности или же бог
по-настоящему слепил только мужчину, а женщину
сотворил из первого подвернувшегося под руку ребра,
поскольку другого, более подходящего материала
поблизости не оказалось. После этого всевышний
удалился на отдых, продолжавшийся ровно 7 600 лет, 00 дней,
0 минут. В то ли самое время или несколько позже
начали Адам с Евой свои безобразия, об этом
«священная» история умалчивает.
Современные религии еще меньше, чем
неполитические и непропагандистские религии доклассового
общества, допускают сомнение в истинности своих догм,
35

объявляя малейшее колебание, отклонение от слепой
веры величайшим грехом.
Сущность богословского принципа слепой, нерас-
суждающей веры состоит в том, чтобы заставить
человека признать, что только церковь (соответственно —
секта) является хранительницей истины, сам же
человек всего лишь «мерзкое вместилище
заблуждений». Все, что говорят церковники, все написанное в
«священных книгах» следует якобы принимать без
доказательств, без возражений, без колебаний и
сомнений, потому что будто лишь богу и его служителям
известна разница между истиной и заблуждением,
правдой и ложью, если такое различие вообще
существует, а защитники религии всячески пытаются
внушить мысль, что этого различия скорее всего нет.
Как известно, христианская религия провозглашает
особенно достойными царствия небесного «нищих
духом». Христианские богословы никогда не переставали
пропагандировать и внедрять в сознание масс
евангельский миф о блаженстве «нищих духом». Ряд
«выдающихся» невежд и мракобесов был возведен церковью
в ранг святых или блаженных именно за свою
необычайную глупость. «Журнал Московской патриархии» и
до сих пор прославляет этих «святых», призывая
следовать их примеру.
Идеологи православия в своих сочинениях и
проповедях пытаются принизить значение разума и науки,
доказывая непостижимость божества и непознаваемость
его проявлений в видимом мире. «Постижение
сущности божией выше не только человеков, но и всякой
разумной природы», «невозможность полного
постижения разумом содержания догматических истин
составляет одно из основных положений православного
богословия»,— пишут современные богословы в своем жур-
36

нале («Журнал Московской патриархии», 1958, № 6,
стр. 46 и № 8, стр. 40).
Подобными утверждениями пестрят статьи многих
православных богословов, постоянно
противопоставляющих «неисчерпаемую божественную глубину» и
непостижимость своих догматов человеческой «греховной
нечистоте и немощи духа и тела».
В своих выпадах против научного знания
католические, православные и протестантские попы, идеологи
сектантства часто ссылаются на «высокоавторитетное»
изречение Тертуллиана, что «нам», дескать, «после
Христа не нужна никакая любознательность, после
Евангелия не нужно никакого исследования». Наиболее
упрямые и «старомодные» из нынешних богословов не
забывают в своих проповедях процитировать
угрожающее заявление яростного гонителя науки, злобного
фанатика апостола Павла: «Ибо написано: «погублю
мудрость мудрецов, и разум разумных отвергну»
(Исайя 29, 14). Где мудрец? где книжник? где совопросник
века сего? Не обратил ли Бог мудрость мира сего в
безумие? (Исайя 33, 18)» (1 кор., 1 : 19—20).
БОРЬБА БОГОСЛОВИЯ
ПРОТИВ ЕРЕСИ «СЦИЕНТИЗМА»
Произвольные и зачастую нелепые убеждения и
традиции, насаждаемые христианством, исламом и
другими религиями, ничего общего не имеют с истиной,
с интересами масс, потребностями социального
прогресса. Хорошо понимая, что история и наука отнюдь не
нуждаются в поддержке со стороны религии и церкви,
современные богословы стремятся, как выражаются
они сами, «сбить спесь» с науки, «обуздать» ее
«диктаторские замашки», «чрезмерные претензии», то есть
37

ограничить науку, выделить особую сферу якобы
совершенно недосягаемых для научного знания,
неподконтрольных науке незыблемых «божественных
истин». По мнению нынешних «теоретиков священного
писания», идеологическое сосуществование науки и
религии, компромисс между ними лучше всего
обеспечивается применением двух тактических средств:
критикой так называемого сциентизма и восстановлением
средневекового учения о «двойственной истине», из
которого при желании можно сделать вывод о гармонии
между верой и знанием, религией и наукой.
Одна из главных мишеней современных богословов
и их прислужников — некий, будто бы очень широко
распространенный и рвущийся к господству над миром
«сциентизм» (от латинского scientia — наука).
Критикуя эту изобретенную ими же химеру, защитники
религии пытаются нанести урон науке и
материалистическому мировоззрению, ослабить их огромный авторитет и
влияние в современном обществе.
Что такое сциентизм? Этим термином на Западе
обозначают «чрезмерное увлечение» наукой,
преувеличение ее социальной роли. Сциентисты якобы
приписывают науке чудодейственную силу, обожествляют,
фетишизируют ее, превращают в новую религию. Критики
сциентизма уверяют, что марксистское учение также
представляет собой некую разновидность «научной
религии». В опубликованной в 1959 году книге «Решение
проблемы жизни (христианское мировоззрение)»
профессор-иезуит Фернан Лелотт заявляет: «Прошло
время, когда полагали, что все можно объяснить наукой...
В мире 800 тысяч видов животных. И никакая наука
не может объяснить, откуда они взялись...» Поскольку,
дескать, наука оказалась бессильной доказать, что,
почему и откуда возникло, пришло время не доказы-
38

вать, а показывать. «Моя цель,— пишет Лелотт,— не
доказать, а показать, в чем религия видит смысл
жизни. Надо так показать религию, чтобы у неверующего
закружилась голова и ему только оставалось бы
броситься в ее объятия». Трогательное единство с
католическим богословом демонстрирует автор предисловия к
его книге эмигрант Ильин, вещающий о «жертвенной
незаинтересованности современной русской молодежи,
о желании и миссии русского народа «со Христом
быть». Каких только недостатков не обнаруживают
враги сциентизма Лелотт и ему подобные в науках о
природе и обществе. Пытаясь оклеветать научное
знание, они обвиняют науку во всех смертных грехах,
начиная с «безмерных притязаний» и вплоть до
неприличности.
Одним из первых антисциентистов в
дореволюционной России был биолог и философ-идеалист, яростный
враг дарвинизма проф. Н. Н. Страхов. Многочисленные
сочинения Страхова, а также ряд его писем к великому
русскому писателю Льву Толстому наполнены
ядовитыми придирками к ученым-естественникам и
прогрессивным философам. Усилия Страхова целиком направлены
на то, чтобы доказать, будто наука не более как
«бесплодный и бессодержательный мираж», если она не
согласуется с «истинами св. писания».
Стремясь унизить науку и превознести до небес
религию, Страхов писал: «В сущности наша мысль едва
ли может когда-нибудь овладеть всем объемом и нашей
родной религии. Даже в тех случаях, когда мы
предаемся вольнодумству и неверию, едва ли тогда мы
уходим вполне от глубокой, полной жизненного
могущества власти наших религиозных понятий»1.
1 Н. Н. Страхов. О методе естественных наук и значении
их в общем образовании. Киев, 1900, стр. 115.
39

Любопытный прием, которым пользовался Страхов
(впервые этот прием был использован еще древними
идеалистами-мистиками), состоял в сближении
математического знания с богословием, якобы использующим
сходный с математикой метод «неопровержимых»
выводов, основанных на самоочевидных посылках. Лишь
в математике, как и в христианской религии, по
мнению Страхова, нет ничего «фальшивого, искаженного,
искусственного». Кроме математики и богословия,
«всем требованиям общего образования», согласно
просвещенному мнению Страхова, соответствует только
изучение чужих языков, анализ его форм. Лишь они
«безопасны от искажений, не допускают полного
извращения дела; им можно выучиться даже у дурного
учителя». Главное достоинство математики и языков, по
Страхову, состоит в том, что в них «не приходится
делать исправлений или даже переворачивать все вверх
дном...»
Не говоря уже о биологии, астрономии, физике,
Страхов считает, что никакого проку в общем
образовании нет «от истории, географии, словесности»
(литературы). Они, дескать, «не трогают с места мысль»,
«подвергаются искажениям», «попадают в фальшивое
положение» и т. п. В общем, в интересах самих наук,
не говоря уже о несчастных учениках, чей ум они
напитывают «превратными образами», поскорее от
вышеуказанных дисциплин освободиться. Конечно,
«творческие начинания» Страхова и подобных ему
мракобесов встречали самую горячую поддержку со стороны
православной церкви. Когда в писаниях современных
врагов сциентизма с настойчивостью, достойной
лучшего применения, ученые обвиняются в верхоглядстве и
бесстыдстве, в незрелости и перезрелости, легкомыслии
40

и «высокоумном произволе», трудно избавиться от
впечатления, что все это списано у Страхова.
По мнению церковников и их приспешников, ученые
обладают множеством пороков, главный из которых —
это «отсутствие безусловно смиренного, покорного
рассмотрения творения». Понятно, что современные крити
ки науки, марксизма, материалистического
мировоззрения принуждены всячески хитрить и
изворачиваться, зачастую прикрывая свои нападки фальшивой
заботой о науке. Некоторые из них (например, видный
католический богослов Веттер в книге «Диалектический
материализм») даже доходят до признания отдельных
положительных сторон в марксистской философии,
кокетничают с наукой и научным мировоззрением. Они
делают вид, что «помогают» освободить науку от
«метафизических вопросов», избавить от непосильного
бремени «вечных проблем», на которые якобы может
ответить одна лишь религия.
Среди задач, от решения которых мнимые друзья
из лагеря церковников хотели бы избавить науку
навсегда, почему-то оказываются не только непостижимые
проблемы «о пределах всемогущества божия», «начале
творения мира», «верховном плане» и т. п., но и вполне
разрешимые наукой вопросы: о возникновении жизни
и человека, о бесконечности вселенной, основах
наследственности и изменчивости, о возможности жизни на
других планетах, о свободе человеческой воли и т. д.
Религия не только отвергает объективную научную
истину, раскрываемую людьми и для людей, но
извращает, фальсифицирует само понятие истины. Истина
становится исключительной привилегией бога, попадает
в распоряжение небесной канцелярии, превращается в
инструмент святейшего произвола. Вместо объективной
абсолютной истины неведомо откуда возникает «истина
41

абсолюта», по имени Иегова, Саваоф, Адонай, Иисус,
Будда, Аллах и т. д.
Конечно, церковникам очень удобно
манипулировать с такими мистическими, потусторонними
«истинами», которые ничем и никак нельзя проверить и
которые следует глотать в том виде, в каком их дает
людям церковь, «чтобы не впасть в ересь». Тем не
менее, духовенство «для пользы грешных человеков»
даже предлагает «доказательства» божественной
истинности своего учения. Например, православные
церковники призывают «обратить внимание» на несколько
особенно разительных свидетельств того, что
«святейшая истина» находится именно у них в кармане, и
нигде в другом месте. Во-первых, видите ли, их
благословенное богом учение отличается «необыкновенной
высотой». Во-вторых, сие учение настолько чисто,
свободно... от язычества, суеверия и греха (следовало бы
добавить — и от здравого смысла), что, несомненно,
происходит «из чистейшего ума божия». В-третьих, это
учение до отказа набито наидостовернейшими
пророчествами о будущем, что явно указывает на его
божественное происхождение и безусловную истинность во
все времена. В-четвертых, христианство предлагает
всякому желающему самые доброкачественные и наидосто-
вернейшие (подтверясденные «священным писанием»)
чудеса на выбор. В-пятых, христианство есть будто бы
проявление «силы божьей» и совокупность
наисовершеннейших «истин откровения», поскольку оно
обладает «необычайно могущественным воздействием на
сердца человеческие», очищает душу от греха,
наполняет ее истинной «верой, надеждой и любовью». Только
оно, дескать, учит, во что следует веровать, на что
уповать, что, кого и как любить. Всякий
непредубежденный человек заметит без особого труда, что приводи-
42

мые церковниками «доказательства» представляют
собой не поиски истины, а простое самохвальство, ничем
не обоснованные утверждения, не только голословные,
но и совершенно противоречащие историческим
фактам и логике. Подобные, с позволения сказать,
аргументы рассчитаны прежде всего на то, чтобы опорочить
атеизм и принизить науку, чтобы внушить людям
мысль о несовместимости науки, материализма и
нравственности.
Богословы до сих пор предпочитают всем другим
телеологическое «доказательство» существования бога.
В 1958 году на всемирной выставке в Брюсселе в
павильоне Ватикана демонстрировались изумительно
красивые огромные бабочки, а также редкие цветы и рыбы.
Так церковь рекламировала «достижения господа
бога». Проповедники Ватикана призывали посетителей с
помощью выставки убедиться, насколько всемогущество
божие, его мастерство и вдохновение, проявленные при
сотворении животных и растений, превосходит то, что
создано руками человека. Оказывается, бог, не
заглядывая в учебники естествознания, творил мир согласно
законам высшей гармонии и симметрии. Будучи
рачительным хозяином, он для экономии ввел принципы
сохранения вещества и энергии, «построил» атомы и
молекулы нуклеиновых кислот, «организовал» клетку
и многоклеточные организмы. В общем, все, что не
может сделать человек, способен якобы создать бог —
существо бесконечно мудрое и искусное. Так ставит
вопрос современное богословие. Природу церковники
просто устраняют за ненадобностью. Разве природа, в
недоумении разводят они руками, в состоянии сама, без
посторонней помощи создать что-нибудь новое,
небывалое, совершенное? Ведь природа, материя сама, мол,
сотворена богом.
43

Наука задает богословам все больше работы,
заставляя их изыскивать новые доказательства бытия бо-
жия взамен опровергнутых. Учение Дарвина
обнаружило полную несостоятельность телеологического
доказательства, основанного на признании «верховного
плана» и «разумной целесообразности» в живой природе.
Телеология (от греческого teleos — идущий к цели и
logos — учение) всегда была одним из главных идейных
устоев религии и философского идеализма. Все в мире
согласно этому ложному учению происходит и
существует «зачем-то», имеет некий сокровенный «смысл»,
работает на выполнение какой-то задачи,
сформулированной и поставленной «высшим существом».
Органически присущий религии телеологический
подход ставит на место вопроса «почему» вопрос
«зачем», «для какой цели» и этим намеренно сбивает
людей с толку, отбрасывает с пути к истине науки о
природе и обществе, препятствует объяснению мира из
него самого.
Выдвигая в качестве последней причины всего
существующего «творца всех вещей», «верховный план»
(а иногда и некую «внутреннюю цель»), телеология
утверждает, что «кошки были созданы для того, чтобы
пожирать мышей, мыши, чтобы быть пожираемыми
кошками, а вся природа, чтобы доказывать мудрость
творца». С телеологией тесно связано мистическое
учение о «жизненной силе», изображающее возникновение
жизни и все жизненные процессы как результат
вмешательства какого-то непознаваемого
сверхчувственного фактора, действующего слепо, стихийно и
разрушительно, подобно шквалу или землетрясению.
Подрыв телеологии — одна из главных причин
кризиса религии, начавшегося еще в середине XIX
столетия и особенно углубившегося в первой половине XX.
44

Как подчеркивал в своей автобиографии Ч. Дарвин,
бывший в юности религиозным человеком,
доказательства существования бога на основании наличия в
природе преднамеренного плана оказались совершенно
несостоятельными после того, как был открыт закон
естественного отбора. Нельзя, например, утверждать,
писал Дарвин, что превосходно устроенный замок
какого-нибудь двухстворчатого моллюска создан неким
разумным существом, подобно тому, как дверной за-
мок создан человеком. «В изменчивости живых
существ и в действии естественного отбора не больше
преднамеренного плана, чем в том направлении, по
которому дует ветер. Все в природе является результатом
твердых законов». Природа, подчеркивал великий
естествоиспытатель, ставший атеистом, не дает никаких
доказательств существования первопричины, обладающей
разумом, так же, как Библия не в состоянии ничем
подтвердить свою «до очевидности ложную» историю мира
и обосновать веру в чудеса1.
Наиболее крупные открытия науки и достижения
философской мысли всегда пробивали глубокие бреши
в окаменевшей религиозной догматике, подрывали
консервативные и реакционные воззрения на мир:
спиритуализм и мистику, антропоморфизм и телеологию.
Материалистическая философия, физика и химия,
научная космогония и астрономия доказали невозможность
творения мира из ничего. Коперник, Галилей, Дж.
Бруно раскрыли научную несостоятельность богословских
выдумок об исключительном положении Земли во
вселенной, об абсолютном совершенстве небесных тел, о
«назначении» Солнца быть светильником для челове-
1 Ч. Дарвин. Воспоминания о развитии моего ума и
характера (автобиография). М., 1957, стр. 98, 100, 104—105.
45

чества и т. п. Открытие клетки, научная формулировка
закона сохранения и превращения энергии,
эволюционная теория Дарвина существенно дополнили научные
представления о материальном единстве мира и
объективных закономерностях его развития, сузили
возможности богословских спекуляций на трудных вопросах
естествознания. Выдающимся вкладом в
естественнонаучное опровержение религиозных догм было
открытие Менделеевым периодического закона химических
элементов, использование химиками и физиками
спектрального анализа для доказательства единства состава
«земных и небесных» тел.
К глубокому расстройству в рядах защитников
религиозных измышлений о независимой от тела
бессмертной душе привело создание материалистической
физиологии И. М. Сеченова и И. П. Павлова. Работы
И. В. Мичурина, достижения молекулярной генетики
показали возможность направленного изменения
наследственности организмов.
Открытие марксизмом-ленинизмом объективных
законов развития и целесообразного изменения общества
и реализация этой последовательно научной,
материалистической, атеистической теории в революционной
практике коммунистического строительства явились
смертельным ударом по всем видам религиозной
идеологии и психологии.
Испытанным средством, с помощью которого
богословие и философский идеализм пытаются оградить
религию от проникновения убийственных для нее
научных фактов и теорий, является учение о
«двойственной истине», о полной независимости религии от
философии и науки. В средние века многие прогрессивные
мыслители Востока pi Европы (Ф. Бэкон, П. Помпонац-
ци, Ибн Рошд и др.) защищали это учение, чтобы хоть
46

в малой степени вывести науку из-под контроля
духовенства.
В современных условиях, когда ни о каком
господстве богословия и церкви над наукой уже не может
быть и речи, «двойственная истина» превратилась в
удобную для церковников ширму, отгораживающую
религию от научной критики, в средство борьбы против
науки и материалистического мировоззрения.
Сама по себе религия «не зависит от философии»,
пишет в работе «Европейская философия
современности» широко известный в Западной Европе
католический философ И. Бохенский. Другой известный
буржуазный философ Пауль Геберлин в статье
«Христианская теология и философия» утверждает, что религия
нуждается в известной помощи со стороны философии'
«там, где речь идет о неверии или сомнении мысли»,
поскольку она отвечает «известным потребностям
мыслящего человека». Во всех же остальных случаях
религия ни в какой связи с философией не нуждается1.
В то время как материалистическая философия
утверждает, что знание и религиозная вера
несовместимы, современное православное богословие пытается
внушить мысль о том, что вера и знание, наука и
религия якобы неразрывно связаны между собой, однако
между ними имеется некое «разделение труда», так как
цели их совершенно различны. С одной стороны,
говорят идеологи православия, и в науке всегда
присутствует элемент веры (при этом жульнически вместо уве*
ренности ученого в незыблемости законов природы
подставляется «вера» в эти законы). С другой — ив ре-
1 См.: И. Ирибаджаков. Буржуазная философия и
религия. В кн.: «Современные критики марксизма», М., 1962,
стр. 138.
47

лигии будто бы всегда имеется элемент знания
(верующий «знает» молитвы, которые он выучил, знает, что
он верит и т. д.), но сама религия не является формой
познания. Вера своим предметом имеет область духа,
состояние души. Ее «истины» вечны и абсолютны,
так как даны через писание и предание. А научные
знания, возникая из «совершенно бесполезной
деятельности», служат лишь требованиям земной жизни,
преходящи и не могут помочь построить на земле вечное
«царство божие».
Теорию «двойственной истины» религиозные
идеологи используют для того, чтобы не только лишить науку
ее доказанного всем ходом истории, практикой
человечества права на объективную истину, но и подвергнуть
сомнению сам факт существования такой истины.
Попытки воскресить теорию «двойственной истины»
свидетельствуют о том, что сейчас для защитников религии
практически невозможно бороться против науки теми
средствами, которые обычно использовали мракобесы в
прошлом. Конечно, цели церковников остались
прежними, однако, приспосабливаясь к современному
положению, они вынуждены действовать более осторожно,
вмешиваясь в развитие науки незаметно и исподволь,
пытаясь сбить с толку и посеять замешательство не
столько с помощью изречений из «священных книг»,
сколько выдумками о «верующих ученых», «научной
религии», «крахе» материалистической науки и
атеистической философии и т. д.
«Библия и природа,— провозглашают православные
приспособленцы,— это две книги, написанные богом и
предназначенные для чтения человеку. Как
произведения одного и того же автора они не могут
противоречить между собой. Если же иногда находят
противоречия между ними, то причина этого в том, что человек
48

неправильно читает ту или другую, или обе книги
вместе»1.
В своем «новом» толковании вопроса об отношении
веры к знанию католические богословы опираются на
учение средневекового схоласта Фомы Аквинского,
доказывавшего, что религия и наука могут гармонически
дополнять друг друга, поскольку религия-де является
не противоразумной, а «сверхразумной», обладает
истинами высшего порядка. В своем приспособленческом
усердии некоторые католические богословы доходят до
того, что пытаются соединить Фому Аквинского... с
Карлом Марксом. Так, австрийский богослов Марсель
Рединг взялся доказывать, что между мировоззрением
основоположника научного коммунизма Маркса и
взглядами католического богослова XIII века Фомы
Аквинского имеется «много общего», поскольку Маркс,
подобно Фоме, тоже будто бы последователь
Аристотеля и схоласт!
Руководители католической церкви, например,
покойный папа Пий XII, в своих выступлениях
использовали любую возможность для протаскивания тезиса
о «единстве» религии и науки на базе подчинения
разума вере. Главные усилия богословов при этом всегда
направлены на обоснование тезиса о «неуязвимости»
религии для научной критики, полной
самостоятельности религии, отделенной некой «китайской стеной» от
любых «поползновений» научного прогресса пробиться
за предел, установленный для науки церковью. В своем
выступлении в папской академии наук 3 декабря 1939
года папа Пий XII говорил: «В своей возвышенной
школе человек имеет две книги. В книге вселенной
человеческий разум, стремясь к истине, изучает чудесные
предметы, сотворенные богом. В книге Библии и Еван-
1 «Журнал Московской патриархии», 1956, № 5, стр. 66.
49

гелия рассудок и добрая воля стремятся к познанию
той правды, которая выше человеческого разума,
которая возвышена как внутреннейшая тайна бога...
Подчинение разума вере не унизительно для него, но
почетно и лестно, ибо высшая слава прогресса
человеческой культуры состоит в том, чтобы облегчить путь
веры в мире».
Не говоря уже о весьма своеобразном понимании
прогресса человеческой культуры как прогресса в
распространении религиозной веры в мире, папское
толкование «свободы науки» как «свободы» выполнять
указания церкви, ясно показывает, что католическая
церковь по-прежнему требует беспрекословного
подчинения науки религиозным догмам. Нельзя не
согласиться с прогрессивным немецким ученым Р. Кирхгофом,
что «католическая церковь открыто противопоставляет
себя сегодня, как и сотни лет тому назад, научному
прогрессу»1.
Изображая предметы всех частных наук как часть
«универсального мира духовных сущностей»,
церковники пытаются придать религиозную ориентацию,
мистическую направленность не столько самой науке,
сколько ее «носителям и последователям», в которых наука,
по словам того же Пия XII, «живет, развивается и
проявляется».
Современных церковников и сектантов, несмотря,
конечно, на заигрывания с наукой и разумом, больше
всего устраивает стандартизированный глупец,
предпочитающий ленивое «немудрствование» любому другому
состоянию. Весьма показательна в этом отношении
позиция богослова Вальтера Нигге, доказывающего в
опубликованной в 1956 году в Цюрихе книге «Христи-
1 Р. Кирхгоф. Научное мировоззрение и религиозная
вера. М., 1961, стр. 15.
50

анский дурак», что глупость является высшей
христианской добродетелью, и каждый истинно верующий,
если он еще не дурак, обязан им стать.
Следует иметь в виду, что софистические выкрутасы
богословов в вопросе об отношении веры к знанию,
религии к науке предназначены и для внутреннего
употребления, для защиты религии от критики здравого
смысла, поскольку уже давно стали очевидны не
только многочисленные внутренние противоречия религии,
но и непримиримый антагонизм между разумом и
догматами христианства, ислама и всех других
современных религий. В протестантизме и в христианском
сектантстве в еще большей мере, чем в православии и
католицизме, постоянно усиливается идущее еще от
Лютера стремление покончить с «духовным
развратом» — попытками логического обоснования религии, с
рационализмом в богословии вообще, окончательно
«ниспровергнуть мудрость», вернуться к
последовательному мистицизму немудрящего благочестия.
«Банкротство религиозных учений перед лицом
прогрессирующей науки,—пишет И. А. Крывелев,— делает
все более невозможной их защиту методами
логического рассуждения. Никакая самая изощренная
схоластика не в состоянии теперь оспорить истинность
тех научных теорий и фактов, которые беспощадно и
последовательно обнажают все убожество и всю
несостоятельность религиозной догматики. Поэтому общая
тенденция богословия нашего времени заключается в
мистизировании его построений, в движении от
рационализма к мистике. Это характерно не только для
протестантского, но и для католического богословия.
Религия, как неоднократно указывал Ленин,
оглупляет человека. Раньше, однако, не так часто ее
идеологи прямо и открыто признавали, что именно в оглуп-
51

лении они видят главную задачу своей пропаганды.
Теперь религия успехами науки и ходом общественно-
исторической практики людей поставлена в такое
положение, при котором проповедь иррационализма,
антиинтеллектуализма, христианского или любого другого
религиозного оглупления приходится вести прямо, с
открытым забралом»1.
Итак, хотя сама религия по своей сути противораз-
умна, бессмысленна и не вмещается ни в какие
логические рамки, современные богословы все-таки широко
используют наукоподобные рассуждения в своих
попытках загнать человеческий разум и научный
прогресс в безопасные для религии границы, подчинить
саму науку религии и церкви. Однако все более
бросающаяся в глаза несостоятельность попыток
примирения разума и науки с религией усиливает стремление
идеологов религии выискивать для нее мистические
«основания». Эти «основания» ничем и никак нельзя
проверить, они таинственны, не могут быть выражены
с помощью разумного текста и лучше всего
проявляются в бессмысленных действиях и возгласах, в
религиозно-мистическом культе, выступающем в глазах
верующего как нечто естественное и как нормальное средство
«самовыражения» его травмированной психики.
Усиливающийся крен религиозных организаций в
сторону обрядно-культовых действий, постепенное
оттеснение на второй план собственно идеологических
элементов религии — наглядное свидетельство
укрепления позиций науки и материалистического
мировоззрения в современном обществе, важный показатель того,
что религии классового общества переживают сейчас
последнюю фазу своей бесславной истории.
1 И. А. К р ы в е л е в. Современное богословие и наука. М.,
1959, стр. 144—147.

ИСПОЛЬЗОВАНИЕ ЦЕРКОВЬЮ
ФИЛОСОФСКОГО ИДЕАЛИЗМА
ДЛЯ ПРИСПОСОБЛЕНИЯ НАУКИ
К РЕЛИГИОЗНЫМ ДОГМАМ
В политической и идеологической стратегии
империализма, направленной на подрыв единства и
прочности социалистического общества, все большее место
занимают развенчание разума, проповедь мистических
идей.
По самой своей природе, антинаучному содержанию
и формам выражения религия и философский идеализм
как нельзя более приспособлены к распространению
выгодных для империалистической буржуазии и
несовместимых с интересами и потребностями развития
социалистического общества взглядов на природу,
историю, человеческий разум, науку, народ, социальный
прогресс, на все бытие и познание мира.
Философский идеализм и раньше выступал как
ближайший союзник и теоретическая основа религии и
богословия. Однако идеологи прогрессивной буржуазии,
нуждавшейся в развитии производительных сил и
естествознания, даже будучи идеалистами, как правило, не
могли в полной мере и с достаточной
последовательностью открыто поддерживать весь мистический
религиозный комплекс измышлений о мире и человеке.
Современный философский идеализм как по
своему содержанию, так и по структуре, форме
выражения стал значительно ближе к религии, придвинулся
к ней настолько плотно, что в ряде случаев сейчас
просто невозможно установить, где кончается философский
идеализм и начинается собственно религиозная (то
есть связанная с признанием потустороннего мира, бога
и т. д.) идеология.
53

По сути дела все основные течения современной
буржуазной философской мысли — прагматизм и
неопозитивизм, экзистенциализм, неотомизм и прочие —
являются философско-религиозными (или религиозно-
философскими) школами. Для всей современной
буржуазной философии наиболее характерными стали такие
признаки, как воинствующий антиматериализм и
агностицизм, иррационализм и антикоммунистическая
устремленность.
Международный клерикализм, религия и церковь,
ставшие теперь для нашего общества главным
препятствием в деле распространения
научно-материалистических взглядов на мир, главными врагами науки и
научного мировоззрения, ведут свою пропаганду, опираясь
на философский и «естественнонаучный» идеализм и
их различных формах и видах.
В. И. Ленин говорил, что мертвые абстракции
идеалистов (вроде «абсолютной идеи», «универсального
духа», «мировой воли» и т. д.) прикрывают собой
разбавленную, разжиженную теологию. Всячески
принижая материальный, чувственный мир, природу,
объявляя материю косной, инертной, бедной, неспособной к
самостоятельному развитию и управлению своими
собственными явлениями и процессами, идеализм
стремится подвести человека к мысли, что есть нечто большее,
более могущественное и богатое, чем природа,
способное произвести природу и установить в ней порядок,
что есть нечто, называемое обычно богом.
У философских идеалистов церковники
позаимствовали учение о бессмертии души, мысль о
целесообразных основах устройства мира, о гармоничности и
разумности всего происходящего. Вместе с богословами
идеалисты уже много столетий совершенствуют,
пытаясь согласовать с данными науки и практики, идеи
54

божьего промысла, провидения, «теорию» фатализма.
Философский идеализм, писал В. И. Ленин, «есть
более или менее ухищренная защита поповщины, учения,
ставящего веру выше науки или рядом с наукой, или
вообще отводящего место вере»1.
Защитники религии и в нашем обществе пытаются
наложить ограничения на научно-теоретическое
мышление, помешать его дальнейшему распространению
в массах, используя для этого также философский
идеализм, извращая в идеалистическом духе
естественнонаучные открытия и общественно-исторические факты.
У нас в стране идеологи религии уже не могут
помешать миллионам людей знакомиться с научной
литературой о происхождении жизни, эволюции органических
видов, развитии общества и т. д.
Идеологи православия в своей борьбе против
материалистического мировоззрения и науки в нашей
стране и за ее рубежами систематически прибегают к
помощи философского идеализма. Особой популярностью у
этой разновидности мракобесов пользуются писания
идеалистов-эклектиков Франка, Лосского, Соловьева,
Зеньковского, Бердяева и некоторых средневековых
мистиков. Так, некий «доктор философии» Левицкий,
выступая 4 августа 1963 года по радиостанции «Голос
Америки», восхвалял идеалиста-агностика С. Л.
Франка выдворенного в 1922 году из нашей страны за
антисоветскую деятельность. Левицкий утверждал, что
ныне покойный профессор Франк глубоко исследовал
«непостижимые духовные основы общества» которые
«не признает и не понимает марксистская наука».
Идеалиста-агностика Франка поднимает на щит и
эмигрантская газетенка во Франции «Русская мысль».
1 В. И. Ленин. Соч., изд. 4, т. 19, стр. 60.
55

На страницах этого пропитанного религиозным духом
органа также превозносится борьба Франка против
рационализма. «Франк,— заявляет «Русская мысль»,—
доказал, что разум-де не может познать абсолютное
бытие и невидимую сущность... Веру нельзя и не нужно
доказывать. И наука опирается на веру, ибо признает
аксиомы, которые якобы суть те же религиозные
догматы. Лишь вера в состоянии познать «последнюю
истину».
Теперь вера, заявляют философствующие
защитники православия, нашла союзника в разуме. Вера не
противоречит ныне разуму (в полезности которого в
известных пределах она убедилась), но... дает ему
опору. Без веры наука обречена на худосочие (ибо
сама, дескать, не может найти главного, усвоить
стремление к идеалу) и даже неизбежно вырождается в
пустую игру. Никто уже не требует сейчас, чтобы наука
была забыта (и на том спасибо!) и человечество
вернулось к «простой вере», не отягощенной излишними
премудростями. А поскольку это так, нужна вера
«рационально обоснованная». Та «критическая философия»,
которую в своих трудах развивал Франк и иже с ним, и
есть будто «мост между верой и знанием». В общем,
наиболее «просвещенная» точка зрения отвергает как
тезис о том, чтобы вера была слепой, так и попытки
использовать знание против веры...
В таком же стиле была построена передача
религиозной редакции «Голоса Америки» и 8 сентября 1963
года с тем, однако, дополнением, что непосредственной
его задачей было доказательство возможности
существования... в космосе алогических, иррациональных
отношений между явлениями, то есть обоснование мира
чудес с помощью все той же агностической философии
Франка. «Религия,— вещал «Голос Америки»,— не
56

противоречит разуму, науке, ибо между ними
существует разделение сфер познания». Наука касается-де
лишь физических явлений, в то время как религия
характеризует тот духовный и социальный фон, ту
основу, на которой развивается физический мир. В
качестве наиболее веского аргумента православный
богослов привел явно софистическое высказывание Франка
в работе «Наука и религия» : «Религия не противоречит
науке совершенно так же, как геометрия не
противоречит физике, хотя они и пользуются различными
критериями. Например, с геометрической точки зрения
линия не имеет толщины, а физика считает это
невозможным».
В той же передаче, явно выходя за пределы темы,
кантианский защитник православия разглагольствовал
о несостоятельности теории научного социализма,
отвергающего «вневременные, вечные ценности религии»,
христианский «закон любви». Марксисты, видите ли,
не смогут создать нового человека, ибо натолкнутся на
«неизменную человеческую природу» и сами убедятся
в бесплодности, безбожности и противоестественности
«принципа насилия и подчинения личности
коллективу».
Защищая буржуазный индивидуализм, купленный
с потрохами американской реакцией ревнитель
православия с пеной у рта доказывал, что православная
церковь вовсе не изменила своих принципов и, стало быть,
нельзя обвинить ее идеологов в приспособленчестве. В
целях ниспровержения материализма и обоснования
религии главные философские прислужники
современного православия Лосский и Франк пытались доказать,
что бытие имеет иерархическую структуру, состоящую
из трех неравноценных сфер: 1) материального мира;
2) отвлеченно-идеального бытия и 3) конкретно-идеаль-
57

ного начала (бога). Причем истину, единственным
путем познания которой является-де мистическое «чистое
созерцание», эти идеалисты рассматривают как
«бытие».
В Западной Европе ныне подвизается другой
престарелый мракобес и белоэмигрант, идеолог православия
(с 1925 года профессор православной духовной
академии в Париже) священник В. В. Зеньковский.
«Труды» Зеньковского посвящены доказательству
реакционного вымысла об исконной религиозности
русского народа, причем богослов доходит до совершенно
вздорного утверждения, будто даже наука в России
всегда была идеалистической и мистической и
развивалась в тесном союзе с православием.
При всем своем внешнем приспособленчестве к
новым, трудным для религии временам, при всех
заигрываниях с наукой и разумом идеологи православия
выступают в качестве последовательных идеалистов-
мистиков, телеологов и иррационалистов. Основная
идея, проходящая красной нитью через все их
«труды»,— это утверждение о бесцельности,
бессмысленности земного человеческого существования (не только
индивидуального, но и коллективного), отрицание
поступательного развития человеческой истории, плохо
скрытые запугивания «страшным судом» и «концом
света», настойчивые советы спастись, «отказавшись от
чрезмерных притязаний» науки и разума, призыв к
слепому подчинению таинственным силам, якобы
контролирующим мир.
В своем классическом труде «Материализм и
эмпириокритицизм» В. И. Ленин, разоблачая
прислужничество философов-идеалистов перед церковью, обратил
внимание на школу прагматизма, подчеркнув его
реакционную, поповскую направленность. «Едва ли не «по-
58

следней модой» самоновейшей американской
философии,— писал В. И. Ленин,— является «прагматизм»...
О прагматизме говорят философские журналы едва ли
не более всего. Прагматизм высмеивает метафизику и
материализма и идеализма,— превозносит опыт и
только опыт, признает единственным критерием практику,
ссылается на позитивистское течение вообще, опирается
специально на Маха, Пирсона, Пуанкаре, Дюгема, на
то, что наука не есть «абсолютная копия реальности»,
и ... преблагополучно выводит изо всего этого бога в
целях практических, только для практики, без всякой
метафизики, без всякого выхода за пределы опыта»1.
Прагматисты утверждают, что в любом поступке,
идее, чувстве человека всегда будто бы находит свое
выражение вера. Само существование чего бы то ни
было объясняется нашей верой в то, что некоторые вещи
«способны иметь практические последствия», то есть
вызывать в нас ощущения: «Существует лишь то, во
что мы верим и хотим верить».
Представляя собой хорошо приспособленный к
требованиям хищной и наглой американской
империалистической буржуазии вариант субъективного
идеализма, философия прагматизма помогла и помогает до сих
пор насаждению в буржуазном обществе религиозных
предрассудков в хитрой и замаскированной «под
здравый смысл» форме.
Низводя науку, истину до «полезного и удобного»
инструмента успеха, отвергая «за ненадобностью»
законы природы, принцип причинности, закономерности,
материального единства мира и т. д., прагматисты
клевещут на материализм, как на якобы «низменную,
вульгарную и грубую» философию, неспособную при-
1 В. И. Л е н и н. Соч., т. 14, стр. 327.
59

слушаться «к возвышенным порывам
человеческой души, подняться над уровнем животных
рефлексов ».
Наибольшую пользу религии прагматизм оказал
своими нападками на объективную истину,
изображением истины как «просто удобного в образе нашего
мышления».
Прагматисты пытаются представить конфликт
между наукой и религией, материализмом и идеализмом
как чисто психологический спор между «жестким» и
«мягким» типами людей.
Справедливость ленинской оценки буржуазных
профессоров философии как «ученых приказчиков
теологов» наглядно подтверждает и изобретенная
прагматистом Джоном Дьюи так называемая «естественная
религия», якобы очищенная от сверхъестественного.
По его утверждению, «видимое заключено в
невидимом», и в конечном счете невидимое решает то, что
случается в видимом, осязаемое основывается на
неосязаемом и не поддающемся улавливанию.
«Так или иначе, по крайней мере в метафорическом
смысле,— писал Дьюи,— все мы являемся братьями,
все мы пересекаем один и тот же бурный океан в одной
лодке. Потенциальное религизное значение этого факта
бескрайне». (Цит. по кн. Г. Уэллс. Прагматизм —
философия империализма, М., 1955, стр. 234—235).
Реакционную роль прислужницы и теоретической
основы религии выполняет также школа «нового
позитивизма» (неопозитивизма), формально признающего
лишь «положительные», частные науки и отрицающего
философию.
Поддержка религии наукообразной аргументацией,
«новые » логические «доказательства » необходимости
60

союза науки с религией и аргументы против
чрезмерных претензий разума на истину, рекламирование
«ценности религиозного опыта» — таков вклад
неопозитивизма в богословие и религию. Так же, как и у
прагматизма, ключом к конструкциям неопозитивистов
является жульническое толкование ими понятия веры,
различные спекуляции с этим термином. Вместо
подлинной науки неопозитивизм предлагает некую «веру
науки», объявляя в одинаковой мере бессмысленным
как материалистическое, так и идеалистическое
истолкования научных данных, поскольку философские
положения не допускают якобы чувственной проверки.
Позитивизм уводит религию от научной критики:
так как религиозные догматы не могут быть получены
путем эмпирических обобщений, не входят в
компетенцию науки, следовательно, «не может быть спора
между религией и наукой».
Богословы широко используют неопозитивистские
понятия «религиозного опыта» (включающего также и
«опыт» чудес) в своих попытках «обоснования»
религии. В английском «Журнале религии» и в других
изданиях, ссылаясь на взгляды логических позитивистов,
теологи пропагандируют подсказанные им
позитивистами идейки о «невыразимости» религиозного опыта
обычными средствами, о его «уникальности» и даже об
особой «аналитической философии религии».
Во многих пунктах неопозитивистские догмы очень
близки к религиозным проповедям о бессмысленности
и греховности классовой борьбы, бесполезности
революции, о всепрощении и братской любви к угнетателям.
Ряд неопозитивистов проповедует желательность
решения социальных проблем через «улучшение
взаимопонимания», избавление от «тирании слов», особенно
таких, как «труд», «капитал», «коммунизм», «револю-
61

ция», «класс» и т. п., ибо этим «неосмысленным»
словам в действительности будто бы ничто не
соответствует.
Религиозно-идеалистическую систему антинаучных
взглядов представляет собой также широко
распространенный в ряде капиталистических стран (особенно во
Франции и Западной Германии) экзистенциализм —
«философия существования».
Практически подавляющее большинство
защитников этого учения тесно связано с христианской
религией — католицизмом, протестантизмом, православием
или сектантством, хотя есть среди экзистенциалистов
люди, считающие себя атеистами (например, Сартр).
Это, разумеется, ни в малейшей степени не меняет
общую направленность этой философии, пропагандиру-
щей идеи пессимизма и фатализма, внушающей
чувства страха и одиночества, мысли о чуждости,
враждебности человеку всего окружающего (что, понятное
дело, сильно облегчает церковникам их работу).
Экзистенциализм — враждебное науке и
человеческому разуму учение, критикующее
научно-технический и социальный прогресс под флагом защиты
«человеческой личности» и «свободы».
Науку экзистенциалисты рассматривают лишь как
средство описания данных, полученных с помощью
интуиции. Только интуиция способна, по их мнению,
проникнуть в невыразимую никакими словами «истинную
реальность», «чистое бытие». Подлинным объектом
познания и высшей нравственной реальностью, «духом
нашего духа» для христианских экзистенциалистов
является бог. Немецкий экзистенциалист Ясперс
заявляет, что мир есть лишь совокупность иллюзий.
Солидаризируясь с церковниками,
экзистенциалисты видят причины потерянности, заброшенности чело-
62

века, социального регресса, духовного кризиса общества
в неограниченном прогрессе науки и техники, вопят о
«греховности» разума, о необходимости «обуздать»
порожденные им «демонические силы».
Философию экзистенциализма (вначале в России,
а после эмиграции на Западе) пропагандировал и
применял в богословских целях мистик-идеалист и
основатель так называемого «нового христианства»
Николай Бердяев. Проповедь духовного самоосвобождения
человека из плена необходимости, по мнению Бердяева,
делает излишней и вредной классовую борьбу
пролетариата против буржуазии и социальную революцию.
Единственной реальностью в мире, доказывал
Бердяев, является «существование» субъекта, творящего
свою абсолютную свободу из «бездны», из ничего.
Причем в этом «происходящем в четвертом измерении»
акте «Бог рождается в человеке и человек в боге».
После «неизбежного конца света», кликушествовал
Бердяев, наступит новое средневековье и осуществится
«настоящее назначение человека».
Формулы и принципы неотомизма, за вычетом
некоторых несущественных деталей, обосновывают и
защищают генеральную линию всей современной
религиозной идеологии.
Католическая церковь, исходя из своего
многовекового опыта бесславной борьбы против науки и
разума, пришла к выводу, что недостаточно заставлять
людей верить в христианские догматы, но следует
пытаться убеждать в существовании бога, бессмертной души,
потустороннего мира с помощью аргументов «строго
научного мышления».
Философия неотомизма, используя в своих
интересах трудности естествознания, истолковывая в духе
63

объективного идеализма понятия причины и следствия,
средства и цели, содержания и формы, пространства и
времени, единства и многообразия, необходимости,
закономерности и случайности, пытается создать у
необученных философскому мышлению людей иллюзию,
будто можно логически обосновать, доказать
истинность религиозных идей.
Любое явление, вещь, процесс, рассуждают
неотомисты, имеет свою причину. Всюду имеются
целесообразные отношения между вещами, когда одна из них
выступает как средство, а другая — как цель. В мире
существует внутренняя согласованность,
упорядоченность, организованность процессов, действуют
многочисленные законы, определяющие ход процессов
развития, все движется, изменяется. С этим теперь,
дескать, все согласны. Но это означает, что и мир в целом
тоже имеет свою причину, что есть «конечная основа
мира», есть сила, установившая порядок вещей,
«связавшая их друг с другом», есть заботливый хозяин,
составивший совершенный план развития мировой
истории и давший начало, первый толчок движению,
которое ведь тоже когда-то началось, поскольку все
имеет свое начало.
Приведенные выше и подобные им рассуждения
неотомистов, пытающихся найти везде и всюду
«разумную первосущность», «духовную первооснову мира», то
есть бога, в действительности вовсе не являются
научными доказательствами. Все эти рассуждения просто
переносят положения, правильные для некоторых
явлений и процессов, на мир в целом.
Неотомисты для доказательства гармонии знания
и веры совершают такие же жульнические
манипуляции с понятием «вера», как и позитивисты,
прагматисты, экзистенциалисты.
64

Богословие и философский идеализм широко
используют противоречия и трудности, возникающие в
развитии физического знания, так же как и в развитии
биологии, химии, астрономии, математики и других
наук. В XX веке для обоснования религии была
использована теория относительности, теория излучений,
квантовая механика, статистика и т. д.
«Подобно тому, как в свое время ньютоновская
теория тяготения была использована церковниками для
доказательства существования бога, так и
фальсифицированные выводы из теории относительности явились
аргументом в пользу учения о загробной жизни,
существования бога, конечности вселенной и т. д.
Формальное рассмотрение времени как четвертой
координаты пространственно-временного континуума
дало повод для развития идеи о некоем четвертом
измерении и о загробной жизни, как о существовании в
некотором другом пространстве, расположенном
«параллельно» нашему пространству по четвертой координате
четырехмерного мира. Некритическое распространение
некоторых положений общей теории относительности
на всю вселенную привело к теориям о конечности
вселенной во времени и пространстве. Появились работы,
в которых даже давался расчет размера вселенной и
времени ее существования. Подобные работы давали
якобы научное оправдание учения о сотворении мира,
о втором пришествии и т. д.»1.
Богословы и философы-идеалисты дали такое
«истолкование» полученному А. Эйнштейном
соотношению Е = МС2 (доказывающему связь между массой и
энергией как проявлениями одного и того же свойства
1 Б. И. Спасский. История физики (часть II). М., 1964,
стр. 197.
65

материи), что получилось, будто материя превращается
в движение, следовательно, является уничтожимой и
сотворимой. Значительную помощь защитникам
религии оказали заявления известных физиков Дирака,
Гейзенберга, Паули и ряда других о необходимости
отказаться от причинности в отдельных микропроцессах,
о «свободе выбора природой» своих состояний,
«свободе» элементарных частиц, невозможности точного
предсказания того, что должно наблюдаться, то есть о
существовании явлений, которые принципиально
нельзя предсказать.
Герой пьесы Б. Шоу «Горько, но правда»
Обри-младший приходил к выводу о бессмысленности всякой
морали, ссылаясь на индетерминизм (беспричинность),
якобы господствующий в природе: «Если электрон
выбирает один путь и отвергает другой, то... ради чего
стоит быть честным человеком?» Крупный немецкий
физик и математик Нейман в работе «Математические
основы квантовой механики» утверждал, что «в
настоящее время нет ни повода, ни оправдания для того,
чтобы говорить о причинности в природе». А
английский ученый Эдингтон, мистик по мировоззрению,
даже провозгласил наступление одной из
величайших эпох в развитии научной мысли, поскольку
«религия стала приемлемой для научных умов»
благодаря «окончательному исключению строгой
причинности».
Так физико-математические «доказательства»
отсутствия причинности в элементарных процессах были
превращены в доказательства бытия божия и
полезности религии для ученых.
Богословие и философский идеализм, по словам
знаменитого французского физика-материалиста Поля
Ланжевена, пропагандируют «интеллектуальный раз-
66

врат», пытаются лишить науку ее основного
движущего начала, того, что составляет ее силу и залог
успеха»1.
Спиритуалисты различных мастей и оттенков
неплохо погрели руки на теории дополнительности,
данной Нильсом Бором. Из того обстоятельства, что
атомные явления взаимодействуют со средствами
наблюдения, «дополнительны» с ними, будто бы вытекает
отрицание реальности микрообъектов, то есть
исчезновение материи на уровне элементарных частиц.
Несостоятельным допущением и идеализацией наблюдения
является с точки зрения «теории дополнительности» и
попытка совместить требование причинности и
пространственно-временное наблюдение.
Характеризуя суть кризиса в физике, В. И. Ленин
писал, что «материалистическая теория познания,
стихийно принимавшаяся прежней физикой, сменилась
идеалистической и агностической, чем воспользовался
фидеизм»2.
Диалектико-материалистическая философия вовсе
не рассматривает природу, материю как некую
абсолютную субстанцию, неизменную сущность вещей и
процессов. И сущность вещей, процессов, субстанция,
подчеркивал Ленин, тоже относительны. «Ум
человеческий открыл много диковинного в природе и откроет
еще больше, увеличивая тем свою власть над ней, но
это не значит, чтобы природа была созданием нашего
ума или абстрактного ума, т. е. ... бога»3.
Передовая наука раскрывает многообразные формы
проявления закономерностей, необходимостей природы,
1 См.: П. Ланжевен. Избр. произв., М., 1949, стр. 332.
2 В. И. Ленин. Соч., т. 14, стр. 243—244.
3 В. И. Ленин. Соч., т. 14, стр. 268.
67

выбивая почву из-под богословских построений
индетерминизма, субъективизма. Наряду с динамическими
законами, выражающими причинные связи единичных
явлений в природе, как и в обществе, действуют также
законы статистические, проявляющиеся в массовых
явлениях, в причинных связях и поведении большого
числа объектов (микрочастиц и т. д.). Наблюдая какой-
либо процесс в микромире, мы вовсе не создаем его
подобно библейскому богу из ничего, а лишь изменяем
в какой-то степени (иногда меньшей, иногда большей)
его состояние, иногда подталкиваем, ускоряем,
направляем, содействуя превращению возможности в
действительность, выявлению сущности и т. д.
О значительном ослаблении позиций религии и
церкви свидетельствует тот факт, что в последние годы
определенная часть крупных буржуазных физиков,
ранее придерживавшихся идеалистических взглядов,
переходит на позиции материализма. Гейзенберг, Бор,
Борн и некоторые другие известные западные ученые
неоднократно высказывались за признание реальности
внешнего мира, который, по выражению Гейзенберга,
«физик лишь изучает, но не изготовляет», «и который
существовал бы без значительных перемен, если бы
этого физика вообще не было».
В возглавляемом рядом молодых богословов
движении «новой реформации» все более отчетливо
обнаруживает себя стремление полностью освободить религию
от совершенно невыносимой для нее задачи давать
решения естественнонаучных проблем. Реформаторы-
модернисты, сознавая, что после освобождения религии
от мифологии от нее мало что останется, даже
заявляют, что «главное сейчас — это не религия, а бог». Зато
бог должен быть, наконец, понят как «суть всей
жизни», высшая моральная и психологическая ценность,
63

незыблемая основа «нового» мышления и
христианского поведения. Конечно, вряд ли можно считать, что
все церковники захотят и смогут выбросить из религии
все, кроме учения о морали, откажутся от борьбы
против науки, от попыток ее фальсификации и т. д.
Религиозное мировоззрение включает в себя
фантастические, антинаучные взгляды на вселенную, природу,
человека не потому, что богословы прошедших веков
допустили оплошность, чего-то недоучли, недопоняли.
Напротив, эти господа неплохо справлялись со своими
обязанностями.
Суть, однако, состоит в том, что нельзя заставлять
человека мыслить, чувствовать и действовать так, как
это нужно духовенству, эксплуататорским классам, не
формируя при этом все его сознание и поведение в
нужном направлении. А для этого как раз и требуется
разнообразная духовная пища, содержащая ответы на
тысячи вопросов. Без религиозной «космологии»,
«астрономии», «физики», «биологии», «психологии»,
«социологии» религиозная мораль невозможна. Это во-
первых. А во-вторых, церковь не может отказаться от
борьбы против науки и научного мировоззрения, от
вмешательства в область исследования природы и
общества еще и по той причине, что развитие науки и
материалистической философии имеет большое
атеистическое значение, тесно связано с прогрессом
культуры и нравственности, все больше раскрывает полную
бессодержательность и реакционность религиозных
басен и проповедей. Так что попытка идеологов религии
новейшей формации освободиться от мифологического
груза и пристроиться по соседству с наукой на правах
безобидного скромного родственника не более, чем
очередная церковная утопия группы буржуазных
карьеристов.
69

В середине XVIII века великий русский ученый
М. В. Ломоносов открыл закон сохранения материи и
движения. Примерно через сто лет было доказано, что
механическая работа, электричество и теплота
представляют только различные формы энергии, доказано
постоянство суммы кинетической и потенциальной
энергии (силы и напряжения) в природе,
сформулирован закон сохранения энергии. В это же время Рудольф
Клаузиус, основываясь на работах французского
физика Сади Карно, сформулировал как основные законы
вселенной два главных положения механической
теории теплоты (термодинамики): 1) энергия мира
постоянна ; 2) энтропия мира стремится к максимуму.
Энтропией Клаузиус назвал меру неприменимости энергии,
меру неспособности тел к превращению. Позднее Гиббс
определил энтропию как степень беспорядка системы.
Из второго начала термодинамики и был сделан
совершенно неправильный вывод, основанный на допущении
конечности вселенной, о неизбежности «тепловой
смерти мира» по причине рассеяния энергии, поскольку
температура всех тел во вселенной в конце концов
должна якобы достигнуть одного и того же среднего
уровня. Особенно решительно отстаивал «теорию
тепловой смерти» Вильям Томсон (лорд Кельвин).
«В конце XIX века... доктрина энергии, которая
казалась столь оптимистичной,— пишет Дж. Бернал,—
была серьезно видоизменена в связи с осознанием того
факта, что, как показал второй закон термодинамики,
важно было не столько количество энергии во
Вселенной, сколько ее применимость, а эта применимость
непрерывно уменьшалась... Если взять Вселенную, как
целое, то казалось неизбежным, что источники тепла в
ней будут непрерывно иссякать, пока не наступит со-
70

стояние абсолютного теплового равновесия, так
называемая «тепловая смерть Вселенной»1.
На теоретическую несостоятельность идеи о
дегенерации, вырождении вселенной, неизбежности ее конца
одним из первых указал Н. Г. Чернышевский.
Замечательный русский мыслитель-революционер справедливо
утверждал, что если бы тепловая смерть вселенной
могла когда-нибудь наступить, то она бы наступила
бесконечно давно, и никакого движения, следовательно, и
жизни, разумеется, не существовало бы.
Наиболее иажные опровержения теории тепловой
смерти содержатся в труде Ф. Энгельса «Диалектика
природы», где впервые в истории науки раскрыто все
содержание закона сохранения энергии не только как
принципа сохранения ее количества, но и как
сохранения ее качества, всего объективного многообразия ее
форм. «Неуничтожимость движения надо понимать не
только в количественном, но и в качественном
смысле,— писал Энгельс.— Материя, чисто механическое
перемещение которой хотя и содержит в себе
возможность превращения при благоприятных условиях в
теплоту, электричество, химическое действие, жизнь, но
которая не в состоянии породить из самой себя эти
условия, такая материя потерпела определенный ущерб
в своем движении. Движение, которое потеряло
способность превращаться в свойственные ему различные
формы, хотя и обладает еще dynamis (возможностью),
но не обладает уже energeia (действенностью) и, таким
образом, частично уничтожено. Но и то и другое
немыслимо»2.
1 Д ж. Б е р н а л. Наука в истории общества. М., 1956,
стр. 329.
2 Ф. Энгельс. Диалектика природы. М., 1941, стр.
18—19.
71

Принцип рассеяния теплоты Энгельс рассматривал
как пример метафизического мышления. Вопрос здесь
вовсе не решается, а только ставится. «Клаузиус...—
замечает Энгельс,— доказывает, что мир сотворен,
следовательно, что материя сотворима, следовательно, что
она уничтожима, следовательно, что и сила
(соответственно — движение) сотворима и уничтожима,
следовательно, что все учение о «сохранении силы»
бессмыслица, следовательно, что и все его выводы из этого
учения тоже бессмыслица»1.
Энгельс предсказывал, что неизбежно будет найден
источник, из которого возникает первоначальная
теплота дозвездной туманности: «Это так же достоверно,
как и то, что в природе не происходит никаких чудес».
В 1877 году Больцман подверг критике метод
распространения статистики, принципов теории вероятности на
всю вселенную, отсюда, по его мнению, вытекает и
ошибочность теории «тепловой смерти». Больцман
выдвинул предположение, что в целом бесконечная вселенная
находится в состоянии теплового равновесия.
Гипотеза о тепловой смерти вселенной широко
использовалась в качестве «естественнонаучного
доказательства» существования бога и в XX веке. Английский
астрофизик Джине в книге «Таинственная вселенная»
рассматривает историю вселенной как недавно
начавшийся процесс непрерывного охлаждения. «Максимум
энтропии,— писал Джине,— наступает быстро, но это
нарастание должно иметь начало. Должно было
произойти то, что мы называем творением, и во время, не
бесконечно от нас удаленное. С помощью
идеалистического толкования энтропии и «красного смещения»,
наследственности и изменчивости, психической деятель-
Ф. Энгельс. Диалектика природы, стр. 231.
72

ности человека, явлений природы и общества, прибегая
к различным наукоподобным и наукообразным
теорийкам в физике, астрономии, геологии, биологии,
медицине, генетике, психологии, педагогике, социологии
и т. д., современные «реформаторы» от богословия
пытаются ослабить и разложить науку изнутри, победить
своего главного противника путем проникновения в его
собственный стан.
Поскольку теперь уже не те времена, когда
природу и истину можно было шельмовать и отбрасывать «за
ненадобностью», отцы-вероучители хотели бы
покрепче привязать эту самую природу и
соответствующую ей научную истину к богу. При этом природа
(так же, как истина) оказывается в состоянии,
подобном тени или призраку: она, видите ли, и несвободна,
и бедна содержанием, и слаба, и ограниченна, и в
сущности бесполезна. Зато бог — это, «ясное дело»,
существо абсолютно свободное, наибогатейшее,
совершеннейшее и всеполезнейшее. Он — «совершенно
необходимая сущность», способная существовать, творить (и
развиваться, добавляют нынешние «улучшатели»
религии) без всякой природы, материи, не говоря уже о
каких-то там науках, которые и вовсе являются-де тенью
от тени. Ибо, если природа и человечество со всей своей
историей не более, чем сон, который изволит для
собственного развлечения (вместо кинофильма)
просматривать всевышний, то науки — не. более, как «сон об этом
сне», нечто совершенно эфемерное, призрачное. Именно
к этому, собственно говоря, и сводится та «дружеская
позиция», которую занимают и обороняют сейчас
проповедники христианства, ислама и прочих религий
Востока и Запада, Севера и Юга.
В течение многих столетий религия была и осталась
поныне главным противником научного знания. Отучая
73

человека думать, заставляя его верить в невероятное
и невозможное, направляя энергию людей на
достижение не только нереальной, но и полностью
противоречащей интересам их жизни мистической цели, религия
своей пропагандой всегда увеличивала власть над
народными массами слепых, непознанных,
неконтролируемых сил, пыталась оправдать и увековечить деспотизм
эксплуататорских классов.
«Человечество,— совершенно справедливо замечает
прогрессивный американский мыслитель Б. Данэм,—
отступает в той мере, в какой распространяется
мистика. Власть мистических критериев равна
беспомощности человека»1.
Да, трудясь «в поте лица своего», напрягая свой
разум и волю, совершенствуя свои способности и
социальные чувства, шаг за шагом преодолевая
сопротивление клеветников и невежд, продвигается человечество
вперед, к сияющим вершинам свободы и знания. Все
выше и шире «простирает человек руки свои» над
Землей и Космосом, над настоящим и будущим и «берет
также от дерева жизни» — строит свою жизнь
по-новому, по-коммунистически, и видят народы, что это
хорошо.
1 Б. Д а н э м. Гигант в цепях. М., 1958, стр. 159.

СОДЕРЖАНИЕ
О характере отношений между религией и наукой .... 3
Как отцы-богословы «заботятся» о науке 18
Вера против знания 27
Борьба богословия против ереси «сциентизма» 37
Использование церковью философского идеализма для
приспособления науки к религиозным догмам 53
Шехтерман Е. Религия — главный противник науки. Алма-Ата,
изд. «Казахстан»., 1965.
76 с.
Ефим Исаакович Шехтерман
РЕЛИГИЯ - ГЛАВНЫЙ ПРОТИВНИК НАУКИ
Редактор В. Яковлева. Худож. редактор В. Ткаченко
Обложка художника П. Жилякова. Техн. редактор М. Злобин.
Корректор Н. Веденичева.
Сдано в набор 7/V 19G5 г. Подписано к печати 14/IX 1965 г.
Формат 84x108732—2,375 = 3,253 п. л. (3,4 уч.-изд. л.)
УГ07349. Тираж 7000 экз. Цена 10 коп.
Издательство «Казахстан», г. Алма-Ата, ул. Кирова, 122.
Заказ № 585. Типография № 2 Главполиграфпрома Госкомитета Совета
Министров КазССР по печати, г. Алма-Ата, ул. Карла Маркса, 63.

ДОРОГОЙ ЧИТАТЕЛЬ!
В 1965 году издательство « Казахстан»
выпускает следующие брошюры из серии
«Ученые беседуют с верующими»:
3. М У К А Ш Е В. Биология о
суевериях и библейских чудесах.
К. РАХМАТУЛЛИН. Ожидает
ли Вселенную тепловая смерть?
А. Н Ы С А Н Б А Е В. Математика и
религия.
Серия будет продолжена в
последующие годы.