Я. В. Пинегин

Н. В. ПИНЕГИН
ГОСУДАРСТВЕННОЕ ИЗДАТЕЛЬСТВО
ГЕОГРАФИЧЕСКОЙ ЛИТЕРАТУРЫ
МОСКВА • 1952

Составление и редакция
И. С. СОКОЛОВА-МИКИТОВА

ПРЕДИСЛОВИЕ
В авторе «Записок полярника» — живом, горячем, очень
подвижном человеке — счастливым образом сочетались разно¬
образные, казалось бы несовместимые, знания и способности.
Будучи по образованию художником, Николай Васильевич Пи-
негин стал признанным полярным путешественником, серьез¬
ным ученым-исследователем, квалифицированным писателем,
написавшим ряд книг, в которых ярко проявился его литера¬
турный талант.
Как изобразитель природы полярного севера, Н. В. Пинегин
был художником-пейзажистом, с подлинной правдивостью жи¬
вописавшим воздушную, почти неуловимую красоту полярного
мира. В отличие от картин художников, изображавших при¬
роду Севера в нарочито мрачных или неестественно ярких
красках, картины Пинегина отличаются нежностью тонов, хо¬
рошо знакомых людям, внимательно наблюдавшим северную
природу. В пейзажах Пинегина арктический воздух чист и про¬
зрачен, призрачным светом сияют покрытые снегом величест¬
венные ледники, тончайшею синевою, изумрудными перели¬
вами светятся льдины. Особенно сильное впечатление произво¬
дит картина, изображающая оторванного от живого мира, за¬
стывшего во льдах «Фоку», — крохотное суденышко, на кото¬
ром, затерянные в ледяных просторах полярного мира, зимуют
участники экспедиции Седова.
Не менее ярким оказался литературный талант Н. В. Пи¬
негина. Первые художественные очерки он начал печатать еще
в молодости, добывая средства на самостоятельные путеше¬
3

ствия. В этих ранних очерках, изображавших картины дале¬
кого «неведомого» севера нашей страны отчетливо обозначи¬
лось незаурядное литературное дарование будущего автора
«Записок полярника».
В 1910 году, отправляясь в очередное путешествие на Но¬
вую Землю, Н. В. Пинегин познакомился в пути с Г. Я. Седо¬
вым, морским офицером, руководившим небольшой гидрогра¬
фической экспедицией. В светлые новоземельские ночи, с охот¬
ничьим ружьем за плечами и этюдным ящиком в руках, моло¬
дой художник часто заходил в лагерь Седова. В одной из ноч¬
ных бесед Седов поделился с художником заветной мечтою
о походе на полюс. Встреча с Седовым определила жизненный
путь и судьбу молодого художника. Пинегин стал не только
участником прославленной экспедиции Седова, но и его бли¬
жайшим помощником, другом, разделявшим все трудности
снаряжения экспедиции и тягости длительного похода. Седова
привлекли в молодом увлекавшемся художнике его открытый
и пылкий характер, острая наблюдательность и неутомимость,
всегдашняя готовность пойти на самое трудное и опасное пред¬
приятие — эти важнейшие качества прирожденного путеше¬
ственника.
Но события мировой войны отодвинули интересы, связан¬
ные с полярной экспедицией Седова. Надолго отошел от Се¬
вера и Н. В. Пинегин.
По окончании в 1916 г. Академии художеств, он был за¬
числен в действующий Черноморский флот на должность ху-
дожника-историографа. Плавая на боевых кораблях, Пинегин
писал этюды морских сражений, участником которых ему не¬
однократно приходилось быть. Картины его, изображающие
отдельные эпизоды морской войны, поныне сохраняются в не¬
которых наших музеях.
Только после Великой Октябрьской революции Н. В. Пине¬
гин мог вернуться на Север, посвятить свои силы и опыт люби¬
мому делу, стать одним из первых советских полярников, про¬
бивавших путь к окончательной победе над «неведомой и недо
ступной» природой Арктики.
В 1924 г. Н. В. Пинегин с известным полярным летчиком
Б. Г. Чухновским снова побывал на Новой Земле, участвуя в
первых на Севере разведывательных ледовых полетах.
Одновременно он разработал план давно задуманной им
4

экспедиции на Северную Землю, размеры и природа которой
были тогда еще не известны.
В том же году вышло в свет первое издание книги «В ле¬
дяных просторах». Эта книга, возникшая из путевых заметок и
дневников Н. В. Пинегина, по сие время остается единственным
художественно-литературным документом, написанным непо¬
средственным участником экспедиции Седова.
Многие опытные полярники с полным основанием считают
книгу «В ледяных просторах» одной из лучших в мировой
«полярной» литературе.
Не лишне напомнить, что к литературному таланту Н. В. Пи¬
негина с большим вниманием относился А. М. Горький, с уди¬
вительной чуткостью определявший в писателях их достоин¬
ства и недостатки. Именно А. М. Горький содействовал в свое
время первому изданию книги «В ледяных просторах».
В 1929 году, по возвращении с Новосибирских островов,
Н. В. Пинегин написал новую книгу «В стране песцов», в кото¬
рой рассказал о двукратном путешествии через северную Яку¬
тию — на крайний север страны, куда советская культура едва
начинала тогда проникать. Одним из первых проводников этой
новой культуры был сам автор книги, под руководством кото¬
рого построена полярная станция на острове Большом Ляхов-
ском, впоследствии служившая опорой в важнейшем государ¬
ственном деле освоения Северного Морского пути. Со времени
путешествия Н. В. Пинегина по крайнему северу Якутии
в быте и народном хозяйстве якутского народа произошли ве¬
ликие перемены, неузнаваемо изменившие лик страны.
В советское время Н. В. Пинегину удалось дважды побы¬
вать в тех самых местах, где на его глазах завершилась тра¬
гедия русского полярного путешественника Г. Я. Седова.
В последней части «Записок полярника» он кратко описы¬
вает эти свои путешествия на Землю Франца-Иосифа, совер¬
шенные им в 1931 и 1932 гг. на ледоколе «Малыгин». Пинегин
рассказывает о советских полярниках и моряках, о новой, бью¬
щей ключом жизни, которую он увидел в тех местах, где, ско¬
ванный льдами, забытый и осиротелый, зимовал некогда «Свя¬
той Фока».
Литературные достоинства книги писателя-путешественника
бесспорны. Все, о чем писал и рассказывал Н. В. Пинегин,
было им самим видено и пережито, подчас в суровой и опасной
5

борьбе. Именно этим качеством — строгою документальностью,
яркою изобразительностью, точным знанием северной приро¬
ды — отличаются книги Н. В. Пинегина, нередко служившие
для других авторов основным источником описания трагиче¬
ской судьбы полярной экспедиции Седова.
В первых литературных произведениях Н. В. Пинегина,
написанных еще в дореволюционные годы, естественно, имеются
недочеты. В некоторых авторских отступлениях, в изображении
личных чувств и переживаний сохранился налет подражатель¬
ности некогда модным литературным течениям, ныне вполне
изжитым. В описании некоторых событий нехватает полноты
выводов и точной оценки. Такие незначительные недочеты от¬
нюдь не затеняют общего бодрого тона книги Н. В. Пинегина,
призывающей молодое поколение к труду и смелым исканиям.
Читателю следует помнить, что свои путешествия автор описы¬
вал в давно отошедшие времена, когда люди лишь приступали к
окончательной борьбе с суровой природой «неведомого» Севера.
Кроме художественных описаний путешествий, Н. В. Пине-
гин оставил много работ, имеющих значительный научный ин¬
терес. Его научные труды неоднократно печатались в изданиях
Академии наук СССР. По возвращении из экспедиции на Ново¬
сибирские острова он принимал участие в организации и обо¬
рудовании Музея Арктики в Ленинграде, писал и редактировал
научно-популярные книги, посвященные арктическим темам.
К своему труду и обязанностям он всегда относился с исключи¬
тельной добросовестностью, вниманием и любовью.
Последние годы жизни Н. В. Пинегин работал над давно
задуманной художественной книгой о жизни Георгия Седова,—
человека, с которым была связана его личная судьба. Первая
часть книги была закончена незадолго перед Великой Отечест¬
венной войной.
В этой новой книге особенно отчетливо выразился литера¬
турный талант Н. В. Пинегина. В первых главах описаны дет¬
ство и юность Седова, быт приазовских рыбаков, необыкно¬
венная судьба сына простого рыбака, благодаря своим способ¬
ностям и настойчивости пробившегося на широкий путь поляр¬
ного исследователя. Автора книги и его героя роднят общие
черты: страстная любовь к Северу и путешествиям, предан¬
ность делу, глубокая человечность. Во второй части задуман¬
ной книги Н. В. Пинегин предполагал рассказать о самоотвер¬
6

женном духе своего героя, о замечательных качествах русского
человека: настойчивости, смелости, верности слову, о тра¬
гической борьбе Седова с темными силами прошлого, жертвой
которых он стал.
Скончался Н. В. Пинегин в 1940 году, в Ленинграде. Това¬
рищи и друзья, близко знавшие его, вспоминают о нем как
о человеке необычайной скромности и душевной чистоты.
В течение ряда лет Н. В. Пинегин работал над подготовле¬
нием к печати большой книги «Записки полярника», в которой
предполагал объединить свои произведения, изображавшие
ранние и позднейшие путешествия — весь многолетний путь по¬
лярного путешественника и писателя. В число этих произве¬
дений входили книги: «В ледяных просторах» и записки об
экспедиции на Новосибирские острова — «В стране песцов».
По замыслу автора «Записки полярника» начинались ранними
очерками, в которых описывались первые, еще юношеские, пу¬
тешествия.
Как видно из оставшихся рукописей и черновых авторских
правок, — была проделана большая подготовительная работа.
Автор составил план новой книги, тщательно выправил ранее
печатавшийся текст, для общей стройности книги дал названия
отдельным главам, в прежних изданиях печатавшимся с по¬
рядковыми цифровыми обозначениями. Для «Записок поляр¬
ника» автор подобрал много редких фотографий, сделанных им
во время путешествий.
Выпускаемая Государственным издательством географиче¬
ской литературы книга «Записки полярника» составлена в ос¬
новном по авторскому замыслу и пополнена материалом, кото¬
рый не вошел в первое, значительно сокращенное, издание
«Записок полярника», выпущенное в 1936 году Архангельским
областным издательством. При составлении книги учитыва¬
лись, по возможности, внесенные автором исправления, кото¬
рых оказалось много в подготовлявшихся к переизданию кни¬
гах. Текст книги дополнен главою «На птичьих островах» и
выдержками из предсмертного дневника Седова, приводимыми
автором во второй, заключительной, части незаконченного им
романа «Георгий Седов». Некоторые разделы «Записок поляр-
цика» печатаются в сокращенном виде.
Я. Соколов-Микитов,

НА НЕВЕДОМЫЙ
СЕВЕР

ПЕРВОЕ ПУТЕШЕСТВИЕ
На письменном столе передо мною горка записных книже¬
чек, тетрадей и блокнотов в прочных, но сильно потрепанных
переплетах. Это дневники и полевые книжки поездок и экспе¬
диций на Крайний Север.
Давно исписаны эти страницы. Вот этой книжечке в холщо¬
вом переплете — двадцать семь лет. Она неотлучно была со
мной во время первой поездки по Лапландии и по Мурману
еще в то время, когда на месте огромного города Мурманска
были одни голые каменистые пахты и топь мшистых, морошкой
покрытых непроходимых болот. Не было на Севере тогда ни
государственных рыбных, пушных, горнопромышленных и хи¬
мических комбинатов, ни шоссе, ни железных, ни проезжих
дорог. И слово Север писалось тогда через ять.
Человек, по какой-либо причине заинтересовавшийся Се¬
вером, не мог заметно расширить своих знаний о нем, даже
при желании это сделать. Ни в одном университете не было
кафедры географии полярных стран. Чтение? Но книг о Севере
печаталось ничтожное количество. В этих книгах чаще всего
описывались экспедиции и путешествия по Арктике. Все описа¬
ния, за малыми исключениями, давали понятие о Севере, как
о великой пустыне, стране ужаса и смерти, — поехать туда
могут только герои. Очень немногочисленна была и научная
литература.
Дореволюционную Россию я вспоминаю совсем не для
того, чтобы изумить молодого советского читателя, который
неплохо осведомлен о районах своего отечества, даже после
окончания начальной школы, и не для противопоставления по¬
знаний интеллигентных людей прежнего поколения познаниям
11

советского школьника. Нет. Я просто хочу сказать читателю,
что багаж точных знаний в отношении Севера у того человека,
чьи записки лежат теперь передо мной на письменном столе,
не мог быть значительным. Не удивляйтесь же наивности
этого человека.
Теперь вообразите молоденького студента-художника, вдо¬
бавок охотника, влюбленного в дикую природу. Восприятие
этой природы создает интереснейшие переживания. Молодой
человек успел прочесть несколько книг о путешествиях на се¬
вер и в Арктику. Книги распалили воображение и совсем не
испугали. Фантазия молодого художника увлечена до край¬
ности картинами льдов, сказками о борьбе смелых людей с дев¬
ственной природой в полунощной стране. Он видит себя в
страшном Ледовитом океане, на утлом челноке. Он совершает
смелые переходы с ружьем и этюдным ящиком по звериным
тропам, где не ступала еще нога человека, сидит у костра в
одиночестве, ведет разговоры с непугаными птицами и с лю¬
бимой собакой...
Решено — на Север! С завтрашнего же дня начать строжай¬
шую экономию, вплоть до питания одной селедкой, чтобы ско¬
пить из скудной стипендии десятка три рублей. В пивнушку —
ни-ни! Потом купить побольше красок, пороху, дроби и пуль
и — ехать в страну чудес — волшебный Север!
У юных мечтателей их планы всегда открыты для близких
друзей. Среди знакомых казанских студентов внезапно оказа¬
лись ребята, готовые не только слушать до самого утра рас¬
плывчатые планы, но тоже горящие желанием отправиться з
дальний путь — хоть на Юпитер. Мы долго спорили — куда и
зачем бы нам поехать. Кто-то предложил не заниматься пу¬
стяками, а отправиться сразу на Северный полюс. Однако план
такой поездки был все же отвергнут. Пересмотрели все карты
Севера, какие могли достать. Перессорились, отстаивая раз¬
личные маршруты. В конце концов сошлись на решении про¬
ехать для начала из Казани водным путем на Северную
Двину.
Из многих желающих отсеялось четверо: естественник Се¬
менов, топограф Мороеин, путеец Качалов и я, художник.
Все молоды, все крепки, все охотники. Естественник подал хо¬
рошую мысль — попросить помощи для экспедиции у Геогра¬
фического общества. Не откладывая дела в долгий ящик, мы
пишем председателю Общества письмо, в котором объявляем
о намерении исследовать состояние забытого Екатерининского
канала К В этом же письме просим прислать подробные
1 Старинный Екатерининский канал соединяет (через Каму, Вычегду
и их притоки Южную Кельтму и Северную Кельтму) бассейны Волги ц
Северной Двины. Канал — длиною около шестнадцати километров
12

карты, топографические инструменты и пятьдесят рублей на
снаряжение экспедиции.
Недели через три Моросин, сбив по дороге квартирную хо¬
зяйку, ворвался вихрем в комнату и достал из курса физики
добротный, атласной бумаги пакет с печатью Русского Гео¬
графического общества. Внутри — письмо и при нем нечто
вроде мандата. В письме секретарь Общества сообщал при¬
близительно так:
Милостивые государи!
«По поручению его превосходительства г-на председа¬
теля Императорского Русского Географического обще¬
ства, сообщаю вам, что организуемая вами поездка не
может быть субсидирована Обществом как по причине
неимения свободных средств, так и по отсутствию сведе¬
ний о способности указываемых вами лиц к производ¬
ству -намеченных исследований. Тем не менее, считая же¬
лательным получение сведений о современном состоянии
канала, носящего имя ее императорского величества
Екатерины Второй, его превосходительство председатель
Общества счел возможным принять вашу экспедицию под
покровительство Императорского Русского Географиче¬
ского общества, как соответствующую его видам, и раз¬
решил снабдить вас удостоверением, каковое при сем при¬
лагается. Пятиверстную карту верховье-в Камы и Вы¬
чегды вы можете получить в любом картографическом
магазине».
Приложенная к письму бумага с огромной сургучной пе¬
чатью выглядела очень внушительно. В ней излагалась просьба
Географического общества о содействии экспедиции, которая
намерена пройти Екатерининским каналом из реки Камы в Вы¬
чегду и Северную Двину.
Два месяца спустя, высадившись с маленького камского па¬
роходика на пристань за Усольем, мы выгружали свои чемо¬
даны и несложное эспедиционное снаряжение маленького пред¬
приятия с громким названием — «Волжско-Двинская экспеди¬
ция». Самое дорогое в снаряжении была старая латаная па¬
латка, которую знакомые землемеры дали на подержание.
Остальное — мешки с сухарями, с сушкой, мукой и крупой,
ящик с порохом и дробью и сундучок с чаем, сахаром и ме¬
лочью — приобрели мы сами. Здесь же на пристани купили у
рыбака за три целковых лодку, вытесали мачту, пристроили па¬
рус из простынь и бечеву.
За устьем Колвы, попав сразу в очень редко населенные
места, мы были предоставлены собственным силам. Пора меч¬
таний о приключениях и героических подвигах прошла, на¬
стало время будничной простой работы. Ежедневно мы добро¬
совестно тянули в течение двенадцати часов тяжелую груже¬
13

ную лодку, бранясь, лезли в воду стаскивать лодку с бесчис¬
ленных мелей, перебредали по пояс речонки и ручьи и,
окруженные тучами комаров и мошки, пытались заниматься
съемкой и зарисовками.
На другой день пути полил дождь. Три дня мы брели
с утра до вечера, мокрые до нитки, прозябшие и сумрачные.
На остановках с трудом разжигали костры, пытаясь осушиться.
И мрачно хлебали тюрю из сухарей, заправленную кусочком
масла. Вся дичь, на котирую мы так рассчитывали, попрята¬
лась. Несмотря на наши старания, за первые пять дней добыли
только одну чайку. За это время успели мы пройти от Колвы
верст пятьдесят.
Но выглянуло солнышко. 'Моросин вернулся с охоты с пол¬
дюжиной жирных кряковых утят. Качалов поймал на жер¬
лицу большую щуку. После дождя появились грибы. Наше на¬
строение улучшилось.
Кама выше Колвы не широка. Купаясь, мы легко ее пере¬
плывали. Оба берега заросли дремучим хвойным лесом. Он
стеной обступил низкие мшистые берега, река их размывает
во многих местах. Согнутые елки, увешанные бахромой лишай¬
ников, низко склоняются к темной воде. Эта местность засе¬
лена была очень мало. Километров через пятнадцать, а то и
больше, встречались выселки по два или по три двора. Зовут
здесь маленькие поселки починками.
Однажды мы пристали к такому починку, пытались осмот¬
реть деревню и купить свежего хлеба. По встрече видно было,
что новые людй здесь в редкость. Бабы прятались от нас,
а мужики не то дичились, не то смотрели враждебно.
Пробыв в пути неделю, мы стали понемногу привыкать к
кочевой обстановке. Уже без препирательств сменяли друг
друга на бечеве, на руле и веслах. На остановках совсем без
суеты и споров ставили лагерь, искали топливо, водружали
палатку, пекли ржаные лепешки, варили кашу и похлебку.
Погода установилась хорошая. Теперь мы шли сухие и сы¬
тые, — дичи оказалось больше, чем ожидали. Мы стали вхо¬
дить во вкус путешествия. Начались и приключения, сначала
мелкие, вроде встреч с медведем и рысью, за ними последо¬
вали более серьезные и даже трагические.
Однажды за поворотом реки нашему взгляду неожиданно
открылось распаханное поле, а за ним большая деревня. Вид
этого лесного поселка был, помню, воспринят нами с огорче¬
нием и недоумением. Мы искренне считали, что не увидим
больше жилья до Вычегды, что началось уже путешествие по
дикой стране, а тут, извольте, — какая-то не значащаяся на
карте деревня и такая большая! Лишь впоследствии стало из¬
вестно нам название ее — Канавная. Эта деревня возникла
одновременно с прорытием канала.
14

Жилье увидели под вечер, была уже пора остановиться на
ночлег. Кто-то предложил переехать через реку и ночевать в
деревне, но не 'встретил поддержки; в посещенных раньше по¬
чинках заметили мы, что народ в верхнекамском краю непри¬
ветлив и угрюм. — «Чего мы, клопов, что ли, здешних не ви¬
дели!» Решили ночевать в палатке, а утром завернуть по пути
в деревню за хлебом.
В этот вечер, после ужина, мы засиделись у костра, пом¬
нится, споря о форме острова, на котором накануне охотился
Моросин. Качалов уже ушел в палатку стлать постель, соби¬
рался итти и я. В это время со стороны берега послышался
приглушенный говор. Несколько минут спустя к нашему
костру стали со всех сторон подходить мужики. Один ста¬
рик, не торопясь, вытащил из-за пазухи медную бляху
с надписью «сотский», поправил ее на груди, крякнул и строго
опросил:
—	Кто такие будете, сказывай? Откуда едете и по какой
нужде?..
— Ты хочешь знать, любезный, кто мы такие?—спокойно
ответил сотскому студент Качалов. — А знаешь ли, что в этой
бумаге написано о полном содействии экспедиции Государ¬
ственного Географического общества? Видишь печать?
—	Ваше высокородие, простите, не знаю, как вас вели¬
чать! Не гневайтесь! Его благородие, господин пристав, при¬
казал всех студентов сицилистов представлять в арестный дом
и не слушать ни слова. А какие студенты — мы не ведаем. Еще
два дня назад слух пошел. Приехал из Дерновки мужик, ска¬
зал, что едут люди неизвестные, везут, надо быть, ящики с зо¬
лотом, двоим не поднять.
Спустя полчаса мы дружелюбно беседовали с мужиками.
Только сотский не переставал извиняться.
—	Уж извините, народ здешний — темный, живем в лесу,
еловой шишкой чешемся. Увидели — лодка идет нездешняя, —
сразу подозрение. Видят — люди неизвестные: ни хриетьяне,
ни начальство. Начальство посуху ездит и завсегда с колоколь¬
цами. Приедут, сразу же на отводную квартиру. Не успели
приехать — требуют яиц, куриц, водки и живности. А господин
пристав, Иван Алексеевич, — уж знаем его повадку — всегда
спрашивает насчет женского пола, да помоложе.
Через день после отъезда из Канавной случилось неприят¬
ное происшествие: я был ранен взрывом патрона в машинке
для набивания — вероятно, попала под пистон песчинка. Рука
оказалась разорванной. Семенов с помощью канавнинских му¬
жиков отвез меня к устью Колвы и сдал на идущий в Чердынь
пароход. Угнетенный этим происшествием, Семенов вернулся в
Казань. А еще через два дня Моросин смертельно ранил себя из
собственной двустволки, повешенной за плечи в горячке охоты
со взведенным курком.
15

Это несчастье доставило множество неприятностей Кача¬
лову. Он долго просидел в Канавной на положении человека,
заподозренного в убийстве. Только через две недели приехали
власти. Сняв допрос и взяв с Качалова расписку об обяза¬
тельной явке в суд, следователь разрешил Качалову уехать
домой.
Так закончилась попытка студентов исследовать Екатери¬
нинский канал.
Я свиделся с Качаловым в Перми, где пришлось мне зале¬
чивать рану. Оба мы мучительно переживали гибель молодого,
способного, кипевшего жизнью товарища. Мы чувствовали в
причинах гибели его какую-то долю своей вины. Эту вину
первым сформулировал Качалов во время одной из вечерних
бесед на Прикамском бульваре.
—	Меня среди ночи будит мысль о том, что злого рока не
бывает, бывает чья-то вина. Погиб Василий — кого винить?
Тебя — за инициативу нашей несчастной поездки? Нет, —то¬
гда в жизни шагу не ступи. Я думал много, и знаю теперь, в
чем виноваты я и ты, и все. Мы, первый раз в жизни начав
самостоятельное дело, не обдумали его хорошенько. Будь, на¬
пример, у нас подпилок, хоть старенький, чтоб подточить зубок
спускной собачки у курка, — ведь знали все, что не держит ку¬
рок, — Василий был бы жив. Будь у нас готовые патроны, —
твоя рука была бы цела. Понял? Наш грех — легкомыслие и
детская непредусмотрительность. Нельзя так беспечно гото¬
виться к поездке в глухие места. В борьбе с природой нужны
исправные орудия, а мы надеялись лишь на себя. Организовали
нашу экспедицию безалаберно и анархично. Каждый думал
только о себе, брал, что казалось ему нужным, но никто не
подумал о всей нашей группе. В ней не было главы. Некому
было обо всех позаботиться. В следующий раз я не выеду в
глухие места, пока не буду знать, что все продумано до ме¬
лочей.
—	Ты думаешь поехать снова?
—	А ты разве нет? На что же тогда наш опыт, доставшийся
так дорого?
И в тот же вечер мы решили поехать будущим летом на
Белое море.
Свидеться с Качаловым мне больше не пришлось. В пер¬
вую же зиму — шел год 1905 — он оказался в числе студен¬
тов, исключенных из института за политическую забастовку.
Исключенные студенты теряли право на отсрочку по отбыва¬
нию воинской повинности. Качалов должен был итти в сол¬
даты. Военной службе в царских войсках, да еще на положе¬
нии студента-забастовщика, мой друг предпочел эмиграцию.
Через год я получил открытки из Милана и из Неаполя, а за¬
тем совсем потерял следы этого отзывчивого и вдумчивого
человека.
16

Но мысль о поездке на Белое море и Ледовитый океай
крепко засела -в голове. Каждую печатную строку, где гово¬
рилось о северных краях, я прочитывал с жадностью. Разы¬
скивал книги про Поморье и тундры. Зачитывался по ночам.
Книги разожгли до крайности желание увидеть настоящий
север — не только Верхнюю Каму и Кельтму, которые оказа¬
лись похожими на давно знакомый пермский север, только
более безлюдный.
Нет, теперь мечтой стал далекий север, не ближе Поморья.
Прочитав десяток книг, я уже составил по ним представление
о севере другом, «настоящем». «Тот север, — думал я, — стра¬
на особенная! Там — полуночное солнце. Там полярная ночь
горит волшебным светом сполохов. В стране лютых морозов
носятся на легких санках, запряженных оленями, одетые в
меха туземцы. К этому северу примыкает Поморье, там живут
потомки вольных новгородцев, отважных завоевателей севера.
Они единственные хранят еще картинный быт и важную обряд¬
ность русской старины. Туда — на север, на дальний север»!

СТАРЫЙ АРХАНГЕЛЬСК
Лето года тысяча девятьсот девятого застало меня в Архан¬
гельске — приехал погостить у родных, с затаенной надеждой
найти случай увидеть Белое море и Мурман.
У этого города в те годы было три совсем разных
лица.
Одно лицо Архангельска — облик типичного провинциаль¬
ного городка. Таких в царской России -видел я сотню. Имелись
здесь главная улица с двухэтажными домиками; вывески на
них, герань на окнах и занавески; на перекрестках улиц, у гу¬
бернаторского дома с колоннами и, конечно, у полицейского
участка стояли крашенные в елочку черным и белым полицей¬
ские будки; улицы окаймлены были шаткими деревянными
мостками, спасавшими пешеходов от непролазной грязи.
У края базарной площади блестел куполами кафедральный
каменный собор, на паперти его канючили профессиональные
нищие. Как ©езде в провинции, к соборной площади примы¬
кал старинной постройки облезлый гостиный двор, в нем ряд
мрачных купеческих лавок с железными дверьми, где мо¬
лодцы-приказчики тянули за полу прохожего, выкрикивая:
«У нас хотели купить, господин!» За гостиным двором начи¬
нался нижний базар с горами деревянной и глиняной посуды
и щепяного товара, тут же рядом толкучка, харчевни и кабаки.
Воскресные чинные гулянья по главной, Соборной улице
и на бульваре у реки, сонная одурь по будням, сплетни сы¬
тых мещанок на лавочках у ворот, пьяные в грязи у мост¬
ков. Вот черты тогдашнего губернского города Архан¬
гельска.
18

Второе лицо Архангельска не кидалось в глаза. Прохожий
мог совсем не заметить его. Оно открывалось только в том
случае, когда, миновав бесконечно длинную улицу и Соборную
площадь, новый человек, знакомившийся с городом, решался
пройти до его окраины.
За старинным зданием таможни вид улицы резко изме¬
нялся, словно тут начинался какой-то новый город... Вся эта
часть напоминала предместье немецкого города. Сходство за¬
вершала лютеранская кирка, готическая крыша которой вы¬
глядывала из-за деревьев небольшого сквера.
Это — Немецкая слобода. Скоро узнал я, что вся оптовая
торговля, лесопильные заводы в Соломбале, Маймаксе и дру¬
гих пригородах и на островах, плоты, пароходы, грузившие
муку, рыбу, ворвань, пушнину, смолу, кожу и лес, почти все
банки и нотариальные конторы — все это принадлежало хищ¬
ным обитателям слободы.
И третьим лицом Архангельска была набережная. Светлые,
почти не отличимые от мглистого дня июньские ночи. Ширь
могучей Северной Двины, то спокойной, то бурной, как море;
шум и бодрые крики в порту, на судах, стоящих у портовых
пристаней и на рейде, движение поморских шхунок, карбасов,
ботов, ранынин, клиперов и океанских бригов; гудки огром¬
ных морских пароходов, разноязычный говор на пристанях,
странная, жителю средней России не сразу понятная речь
поморов; острый запах трески, сложенной высокими грудами,
и самое яркое на берегу — бодрость и вольность движений
людей, недавно приехавших с моря или собирающихся снова
отплыть, быть может, на годы; энергичные, с морским загаром,
лица, веселый хохот поморских «женок», — они не хуже муж¬
чин • справляются с морской работой, и матросская удаль в
работе, удаль и в гулянке — все тянуло меня.
Вглядываясь в эти черты приморского Архангельска, я за¬
ражался его движением. И крепла мысль: здесь множество
возможностей. Нужно быть большим мямлей, чтобы не вос¬
пользоваться ими, не ухватиться за случай поехать на Белое
море, а может быть, и дальше.
Случай подвернулся. Вскоре удалось познакомиться с чле¬
нами недавно основанного Общества изучения Русского Севера.
Состав этого общества был пестр до смешного: в нем были и
купцы, и студенты, и губернатор со становыми, и политические
ссыльные. Принимали всех, кто проявлял какой-нибудь инте¬
рес к северу. А чиновников, знающих по долгу службы север
больше других, литераторов, ученых и художников председа¬
тель Общества встречал всегда с распростертыми объятиями.
Среди ученых самую сильную группу составляли изучавшие
север поневоле — ссыльные; среди них узнал я нескольких вы¬
дающихся людей. Такими были Журавский — пионер агроно¬
мии севера и геолог Русанов. Ведя серьезную научную работу,
19

прайда совершенно бессистемную, они давали истинное поня¬
тие о крае, считавшемся неведомым и недоступным. Русанов
и Журавский нашли потом на севере преждевременную
смерть.
Общество издавало научный журнал, посвященный северу.
Председатель Общества А. Ф. Шидловский помог мне осуще¬
ствить летнюю поездку. Он дал несколько рекомендательных
писем, выхлопотал бесплатный проезд до Мурмана на паро¬
ходе и достал открытый лист для проезда на лодках. За это
взял с меня обязательство описать поездку на страницах
журнала.

ЗА ПОЛЯРНЫМ КРУГОМ
«Николай», медленно переваливаясь, режет мутноватые
волны Белого моря. Воздух ясен, не крутая катится волна. На¬
право лиловато-бурая полоска невысокого Зимнего берега,
налево, в морском просторе, кое-где голубые, едва видные тре¬
угольные паруса маленьких шхун. Мы подходим к Полярному
кругу.
Пароходная палуба забита грузом и народом до чрезвычай¬
ности, пройти по ней от бака на корму — нелегкое дело. Кар¬
басы и маленькие шлюпки, множество порожних бочек, доски,
сено и кирпичи. Все перетянуто канатами, укреплено распор¬
ками. Между палубным грузом — сети, канаты, рыболовные
снасти и архангельские, плетенные из дранки, корзины.
В карбасах и на свободных площадках палубы и даже в не¬
которых бочках разместились люди. Всюду поморы в полоса¬
тых или синих фуфайках, немало и баб. Все едут на Мурман
промышлять треску. Среди взрослых шныряют мальчишки —
«зуйки», — так зо'зут поморы ребят-помощников на промысле.
Для меня все ново, все необычно, как в чужом государстве,
даже говор. Пытаясь рисовать, слежу за поморскими «женка¬
ми»: держатся они молодцами, — видно, что море им привычно.
На Белом море в летнее время, когда все мужики уезжают
промышлять на Мурман, «женки» рыбачат и возят почту; на
море — целыми днями; сидеть на веслах и управляться с па¬
русами привыкли с детства. Видало Белое море и женщин-
капитанов.
Я дивлюсь, что качка не действует здесь ни на кого, кроме
пассажиров первого класса. На палубе оживленный говор.
«Женки» чувствуют себя, как дома, судачат, Сняв душегрейки,
21

сидят они в одних летниках-сарафанах, с головами, укрытыми
повойниками, украшенными узорами из мутных жемчужин.
Я сижу недалеко от группы мужиков. Один из них, длинный и
сухой, прищурив белесые глаза и скаля желтые прокуренные
зубы, сыплет прибаутками, из которых я не понимаю многих
слов:
—	Алешка Фомин, сын вдовин, по морю ходил, катары
кроил, тем свою буйну голову кормил. Из нерпичьей катарки
выкроил две лямки, а из заячьей катары — целую шойму. Бе¬
жал со взводнем потихоньку, увидел ошкуя Афоньку, ко льдины
пристал, паужину варить зачал!
Навстречу идет пароход, дает свисток. Гудит в ответ
и наш. На голову краснобая внезапно падает дождик — горя¬
чие капли из паровой трубы. Он вскакивает под дружный
хохот и бежит, отряхиваясь, к борту, но зубоскалить не пе¬
рестает.
—	Ребята, оглянитесь! Зотов Епишка, да Чайкин Мишка,
да Мошников Андрей, да Андрианыч Афонька разошлися по-
рато: на шхуне дырявой ладят нос пароходу обрезать. Зри,
как на отсад садит, под самый планцырь припира-а-т!
У другого борта пожилой могучего сложения помор начи¬
нает какую-то сказку.
Начинаю прислушиваться к ней, но ко мне неспешно под¬
ходит благообразный старичок в чистенькой поддевке, волосы
в кружок.
—	Дозвольте посмотреть, что изволите изображать? —
спрашивает он очень учтиво. И удивляется моему намерению
делать зарисовки поморских орудий промысла. — Бог в по¬
мощь в вашем художестве! Примечательного, осмелюсь заме¬
тить, в поморской снасти немного. Простые крючки с нажив¬
кой на длинной веревке-стоянке. Обращение с такой снастью
немудрое. И весь промысел на Мурмане нехитрый. Рыба сама
идет, лови, чем попало; спусти крючок — рыбу зацепишь. Тьма
ее, богатство великое. Только, скажу я вам, впрок рыба эта ней¬
дет. Солить не умеют. Треска в свежем виде — одно объяде-
ние. А что из нее поморы делают! Мы, люди здешние, при¬
вычны: даже любим трещечку с запашком, а все же попа¬
дается другой раз и нам невтерпеж — совсем гнилая, темная,
как сапог, даже наш невзыскательный народ нос в сторону
воротит.
Словоохотливый старичок усаживается рядом на бухту ка¬
ната и продолжает:
—	Наши поморы, правду сказать, моряки отважные, народ
отчаянный; диву даешься, как в этаких посудинках выходят в
море верст за тридцать! И то сказать: редкий из них в беде не
бывал, каждый горя хватил достаточно, и на смерть товарищей
почти всякий смотрел. Поговорите с ними, — «Отцы, — гово¬
рят, — плавали, деды плавали, слава богу, сыты бывали.
22

а смерть каждому на роду написана». Другой и понимает, да
силы нет новое судно завести.
Старичок оказался помором-старообрядцем, владельцем
маленькой шхунки. Он еще помнил времена, когда поморы про¬
бирались на Мурман зимой, от Терского и Зимнего берегов
сухим путем через Поморье и через пустынную Лапландию, на
лыжах по глубоким сугробам Кольского полуострова. Шли не¬
делями, ночуя в одиноких промысловых избушках, отлежива¬
лись под санями в сугробах, пережидая погоду, когда в пути
их захватывала хивус-метель, с трудом переправлялись через
незамерзающие порожистые речки и добирались сначала до
Колы, а потом и до своих становищ. Этот трудный путь теперь
заброшен. Стали поморы ездить на Мурман через Архангельск
на пароходах — и скорее, и дешевле, и удобнее.
На первой остановке в горле Белого моря у селения Поной
с парохода сошли всего два человека. Это становище лежит
близко от Терского берега. Чем ожидать парохода в Архан¬
гельск и там пересаживаться на мурманский, терчанам проще
выждать попутного ветра и плыть в Поной на карбасах. От
следующего становища у Святого Носа наш пароход поне¬
многу пустеет. Большинство артелей сошло в самых людных
становищах — в Гаврилове и в Териберке.
В Гаврилове «Николай» стоял очень долго, пока шла вы¬
грузка громоздкого промыслового снаряжения. Пароход обле¬
пили со всех сторон шлюпки, карбасы, пашки и тяжелые рань-
шины...
Становище изумительно живописно. Бурые гранитные
скалы везде спускаются в море отвесно или каменными каска¬
дами; их лижет яркозеленая, прозрачная вода. Скалы местами
белы от птичьего помета, в воздухе множество чаек, их прон¬
зительные сварливые крики заглушают даже шум выгрузки
и галдеж на берегу. Чайки часто падают на море, хватают
рыбные головы, внутренности и всякие отбросы. Над бухтой —
тяжелый запах гниющей рыбы и водорослей.
На водной площади разбросаны группами промысловые
шнеки, ёлы, ранынины, карбасы и маленькие шхунки, а под
крутыми берегами и на низеньком приплеске лепятся рыбачьи
станы. Большие постройки заняты конторой пароходства, скла¬
дами, урядником, попом и церковными служителями. Между
избушками и берегом, носящим следы высокого прилива, всюду
стойки для сушки сетей и ярусов, палтухи-козлы, увешанные
тресковыми головами и некрупной треской, вороты для вытас¬
кивания судов, якори, груды сетей, снастей, ярусов, весел и
разного промыслового добра. Вся эта картина глазу худож¬
ника — клад.
Узнав на пристани, что на пароходе осталось еще порядочно
груза, я поднялся на гору становища. На вершине ее — полная
тишина. Весь шум, оживление и пьяный гвалт пропали бес-
23

следио. Чистый холодноватый воздух заволакивал голубизной
крутые гранитные скалы у моря, покрывал лазурью ковшик
воды внизу — бухточку со множеством судов и пароходиков,
ложился синеватым оттенком на ближние склоны пологих без¬
лесных гор и сгущался над далью моря сочной синевой. Если
обернуться спиной к морю, перед глазами окажется слабовол¬
нистая равнина с голубыми увалами вдали; она покрыта мхом,
ползучей полярной березкой, кустиками вороники и морошки.
Почва везде, где не выставляются вершины не скрытых тунд-
дрой гранитных хребтов, пружинит, — идешь словно по коп¬
нам сена.
С горы — широкий вид. И самое обширное на Мурмане
становище в сущности не что иное, как маленькое пятнышко
на пустынном, вовсе не населенном берегу. На склонах гор —
ни одной тропинки. И за версту от становища без опасения
бегают совсем непуганные куропатки.
В следующем крупном становище — Териберке — с паро¬
хода схлынули последние поморы.
— Избавились, слава те господи, от этой орды, можно хоть
палубу прибрать,—сказал мне старший помощник. — Заво¬
зили всю палубу; одно беспокойство от них. Если бы не суб¬
сидия, не стали бы приставать нигде, кроме Гаврилова. Нам
интересны большие грузы, рыба, ворвань, хлеб. Заходить в
каждое становище, чтобы получить две-три бочки трески, —
только зря пароход гонять. С этим могли бы и маленькие
шхунки справиться. Но шхунам теперь с каждым годом все
меньше дела становится. Мелким хозяйчикам теперь не то раз¬
долье, что раньше: капитал забивает.
Вот у трапа стоит человек — в шляпе, седоватая борода,
Это акционер пароходства Маслеников Дмитрий Николаевич.
Большую силу забирает этот человек. Новое зверобойное дело
начал. Поморы в раннее весеннее время у себя на Терском, на
Зимнем и на Летнем берегах ходили промышлять черного
зверя на льду. Кроме них, никто этим делом не занимался. Те¬
перь Маслеников мало того, что весь зимний мурманский про¬
мысел прибрал к рукам, но и на Новую Землю перекинулся.
Половина шхун его деньгами ссужается. Стал теперь суда зве¬
робойные строить. Будут они ходить на залежи тюленей в
Карское и Белое моря. Больших капиталов человек.
Пароход после Териберки вошел в Кильдинскую салму —
пролив между берегом и высоким, мрачным островом Киль-
диным. Стояла хорошая погода. Прояснилось небо, облачная
пелена на севере поднялась, и блеснуло под ней полуночное
солнце. Лучи его орозовили берега, длинный фьорд Кольского
залива. Пароход причалил к пристани нового города Алексан-
дровска.
На берегу большие крашенные охрой склады; от них ле¬
пится к горе узкая, пробитая в скалах дорога, она ведет к
24

Становище Териберка в дореволюционное время
небольшой улице в один ряд, называемой городом Александ¬
ровском. Ему от роду только три года. На берегу — ни людей,
ни грузов. ‘С нашего парохода выгрузили всего две бочки трески,
ящик с сахаром да два мешка каменного угля. Из пассажиров
сошли на берег только чиновник по крестьянским делам и два
сотрудника находящейся здесь биологической станции.
Биологическую станцию перевели сюда недавно; она рань¬
ше находилась на Соловецких островах. Соловецким монахам
не нравилось пребывание на «святом» острове ученых людей.
Неудобно было «святым отцам» даже погулять со своими «род¬
ственницами» из купчих и всяких барынь, наводнявших остров.
В конце концов биологов обвинили в безбожье, безнравствен¬
ности, в скоромной пище в великий пост, в соблазне монахов
и во множестве других грехов. Прокурор Синода Победонос¬
цев на жалобе настоятеля монастыря положил резолюцию:
«Убрать это безобразие».
Биологи скоро перестали жалеть об удобствах прежней ра¬
боты на Соловецкой станции. Мурман для них оказался ин¬
тереснее, море — богаче, и в работе меньше помех.
— Если бы пореже заглядывали становой и урядник, — все
было бы хорошо, — говорили сотрудники.
На станции уже устроен аквариум, где живут почти все
обитатели вод Кольского залива, есть собственная яхта? при¬
способленная для научной работы.
25

В этом городке я прожил три дня — впервые здесь принял
в себя ощущение севера. Это чувство хорошо знает каждый,
кто в стране полуночного солнца не ложился спать по несколь¬
ку ночей, подчиняясь, вероятно, общему возбуждению потока
жизни в природе, не прерываемой солнечной, как день, ночью.
Этот поток замедляется только в бурную погоду.
Я бродил целыми сутками по берегу Кольского залива и
по тундре, не замечая течения времени; только голод заставлял
вспоминать о пропущенных обедах и ужинах, о неразвернутой
постели. Случалось, после еды, ощущая в глазах усталость,
ложился. Но редко засыпал или, проспав часа два, снова за¬
бывал о постели на сутки. Такой торопливостью жизни больше
всего познается ощущение севера.
Одну из этих ночей я провел в море на шлюпке, там, где
раскрывается Кольская губа. Мои компаньоны — Игнат и Се¬
мен, два матроса с маленького административного парохо¬
дика, поехали добыть трески.
Море слабо волновалось. Мы бросили маленький якорь, по¬
том спустили за борт шлюпки крупные уды для ловли трески
и пикши «на поддев». Такая уда своей величиной напоминает
скорее багор: приманки никакой не наживляется, вместо нее
есть повыше крючка небольшое грузило, напоминающее
рыбку.
Семен распустил снасть прямо в воду, другую дал мне.
Я не успел еще размотать катушки с бечевой до конца, а Се¬
мен уже начал снова сматывать свою бечевку: попалась круп¬
ная пикша. Лов оказался очень несложным. Не нужно ника¬
кого умения или искусства, — просто опустить удочку на
глубину саженей на двадцать и, остановив спуск не доходя до
дна, подергивать бечевку широкими взмахами. Привлеченная
блеском металлической рыбки, треска кидается к ней и сразу
попадается на крючок, чаще всего боком или хвостом. Семен
и я вперегонку таскали из-за борта крупную рыбу — фунтов
по десять-пятнадцать, а Игнат глушил ее по голове, когда
рыба показывалась у борта.
За четыре часа мы наполнили рыбой полную двадцатипу¬
довую бочку-трещанку.
— Сварю такую ушицу с максой, какой не едал никогда,—
пообещал мне Игнат.

ДРЕВНЯЯ КОЛА
В -самом конце глубокого Кольского залива, у подножья
отдельно стоящей горы Соловараки, между двух порожистых
рек Туломы и Колы стоит почти не приметный с моря неболь¬
шой городок. На месте его находилось едва ли не самое древ¬
нее русское поселение на Мурмане. Когда и кем оно было ос¬
новано — никто не знает.
Известно все же из летописи, что в тринадцатом веке был
выстроен двинянами в Кольском заливе острог в защиту края
от шведских набегов, что в 1533 году заложено было большое
селение Кола, и есть указания, что с 1550 года население Колы
еще увеличилось сосланными опальными людьми из Москвы
и беглыми. В записях Соловецкого монастыря говорится про
то, как в 1664 году царь Алексей Михайлович посылал в Колу
стрельцов для защиты от шведов, продолжавших набеги на
Мурман, но никаких подробностей о набегах или о жизни го¬
рода в рукописных старинных бумагах нет.
После Петра, перекроившего всю Россию, поселок в Коль¬
ском заливе начал расти. Строили при Петре в Коле крепость,
приехали туда стрельцы с офицерами, сели править краем
царский воевода и управитель. Кола стала городом. Впрочем,
официальное название городу присвоено было только в
1750 году, — когда уничтожили крепость. Есть указания, что
существовала в Коле сальная контора графа Шувалова, под¬
ряжавшая поморов на промыслы и скупавшая у них ворвань
и рыбу.
Во время Крымской войны, в 1854 году, «культурные море¬
плаватели» англичане бомбардировкой беззащитного города
сожгли его дочиста. Погиб тогда едва ли не лучший; памятник
27

народного русского зодчества — Кольский собор. С той поры
стала Кола умирать. Она оказалась в стороне от торговых пу¬
тей; с развитием пароходства сухой путь между Колой и
Кандалакшей потерял значение. Древняя Кола к началу два¬
дцатого столетия превратилась в заброшенный поселок, куда
и попасть нелегко; таким застал его и я.
Отрезанность поселка от современного торгового пути со¬
хранила в Коле черты древнего русского быта и даже старин¬
ные костюмы. Бабы, не соблазнившись кофтами и пальто, все
еще носили «душегрейки», сарафаны и* парчевые головные
уборы. Мужчины помоложе были все в пиджаках, но старики
держались еще армяков и поддевок. Стариной отзывало убран¬
ство горниц, устланных половичками, заставленных лежан¬
ками, расписными шкафчиками и резными полками по стенам.
Узорчатые наличники окон, балясинки на перилах, домашняя
утварь, вышитое белье, расписная деревянная посуда и прялки
могли служить богатым материалом для художника, изучаю¬
щего народный русский стиль.
«Привольное место выбрали новогородцы для своего
острога, — писал я в своем дневнике. — Поднимешься на гору
Соловараку, — глазу не оторваться. Простор и ширь. Развора¬
чиваясь, уходит к северу гладь Кольской губы; ее обступили,
толпясь, лазоревые горы. Внизу, обрамленный водой, раски¬
нулся серый поселочек, рядом заваленный валунами наволок
у кладбища. А гору Соловараку гложут две родные сестры:
шумливая речонка Кола и спокойная, важная Тулома».
В Колу попал я в праздничный день. В городе гулянье. Де¬
вушки, женщины, парни и мужики, исполняя старинный обы¬
чай, ходят «стенкой» и «в походь». На скамеечках и на зава¬
линках у изб ведут беседу старики. Резвятся ребята. Но —
странно — не слышно было пьяных праздничных криков. Пья¬
ных все же достаточно, но стараются они держать себя в об¬
щем тоне степенно. Быть может, степенность эта — следствие
и чопорных старинных нарядов, и дедовских жестких обычаев,
и жизненных правил. В играх не принимали участия только
старики.
Деды на завалинке ведут степенный разговор:
—	Что же это такое? Сказывали, будто Мироныч дивно
семги напромышлял, пора бы с тони вертаться, а и к празднику
все не подходит. Почто старается? Всеё рыбы не переловить,
а и так хорошо живет, зимой еще с лопарей заработает.
Узнал я, что коренной колянин малоподвижен. «Что думать
о новом деле, если и так не плохо живется», — отвечали они
мне, когда я спрашивал, почему не ловят акул и треску мало
промышляют.
—	За всем не угонишься, на что нам этот промысел? Мы
летом семужку ловим, зимой торгуем ею; сыты, слава те, го¬
споди!
28

Старая Кола
Главным образом кормили колян саами — в этом секрет
неподвижности жителей. Зимой саами съезжались в Колу чуть
не со всего полуострова. Городок стоит на перекрестке зимних
путей и соединен реками с центром полуострова. По санному
пути саами-лопари везли на продажу меха лисиц, белок, гор¬
ностаев, выдр и оленей. С древних времен вся северная часть
Лапландии в руках у колян. В городе не найдется дома, к ко¬
торому зимой не подъезжал бы «друг»-лопарь с целым обо¬
зом — «райдой» санок-кережек, нагруженных мехами и рыбой.
Гостя ждут давно. Его встречают с почетом, угощая, кормят,
поят и веселят. Несколько дней проходят в угарном пьянстве и
любезных разговорах. Все — с лаской, вниманием и почте¬
нием — узнают, в чем нужда, какие товары дорогой гостенек
купить пожелает, достанут все — и «по самой дешевой цене».
В конце-концов оказывается, что весь годовой промысел друга-
лопаря ушел на предметы первой необходимости и небольшие
подарки семье. А в долгу у любезного хозяина «друг» оказался
больше, чем в прошедший год. Придется в следующем везти
пушнину и рыбу ему же. Нечто подобное происходит и летом
при сдаче семги. Коляне про свою торговлю с лопарями гово¬
рили мне откровенно:
— Лопарь чудной: что ему ни дай — все возьмет. Какую
цену ни скажи — все равно, только угости получше и окажи
почтение. Грех? Какой тут грех? Что ты! Нет в том греха, на¬
прасно обижаешь. Мы тоже крест на шее носим! Ему господь
29

богатый промысел дает, другой раз, почитай, без труда. Ночь
проспит, пойдет «забор» смотреть — три пуда семги вытащит
или из ловушки чернобурую лису достанет. Так за это его
золотом осыпь? ...Напрасно ты, мы тоже бога боимся. Мы ло¬
парю — как отцы: нужда его возьмет, всегда к нам идет, вы¬
ручаем, помереть не дадим от голода. Другой раз у себя не¬
хватки, а отказать нельзя: к другому уйдет. А если в долг
насчитываем, так без этого никак невозможно: долгу не бу¬
дет — сосед его переманит; не у меня, так у соседа будет в
должниках ходить или к попу Афанасию попадет, тот не
выпустит. Нет, греха мы в этом не видим. Это уж так постав¬
лено от века. Место наше такое: хлеб не родится, — мы семгой
и лопарями живем. На лопарей <мы не жалуемся. Народ про¬
стой, смиренный и душевный. Что хочешь оставь — он не возь¬
мет. Положи кошель с золотом в избушке в тайболе — никто
не тронет. Вот, — говоришь ты, — грех. А понаехали в послед¬
ние годы приказчики от петербургских купцов, живут цельное
летичко, семгу скупают у нас и у лопарей, книги завели, по
книгам расчет ведут, — это не грех? А как ты ли веди расчет—
по книжке или по совести, все равно лопарь неграмотный — не
понимает. И у них в таком же долгу живет.
Про петербургских приказчиков говорили коляне с большой
враждой. Приказчики разрушили веками установленный поря¬
док торговли. Испокон веков вся мурманская семга шла через
Колу на ярмарки в Архангельске и в Верхотурье. С недавнего
времени купцы-рыбники стали посылать доверенных прямо в
Архангельск; еще выгоднее оказалась скупка рыбы через при¬
казчика на Белом море и на Мурмане. Приказчики первое
время покупали всю семгу через Кольских старожилов, но,
пообжившись, поняли, что выгоднее торговлю с лопарями вести
самим. Понемногу начали прибирать к рукам и жителей Колы,
скупая промысел вперед, давали с удовольствием задатки.
Капитал завладевал Колой. Патриархальные коляне сами ока¬
зывались в долгу у скупщиков.

У СЕДОГО ПАДУНА
Из Колы вверх по Туломе плыть удобнее всего тотчас же
после «кроткой» воды, когда начало приливной волны встре¬
чается с отливом.
Наш карбас отвалил как раз в минуту, когда остановилось
течение реки. Захлопотали гребцы, свалился я на оленью
шкуру под «болок» — навес над кормовою частью карбаса.
Низко в пояс, по-старинному, отдал с берега поклон мой квар¬
тирный хозяин и крикнул вдогонку: «Счастливо!» Туманиться
стали серые домишки Колы.
Мы на пути в безлюдье и глушь Лапландии. Потерялись
все признаки близости жилья. На низинах — луга, век не ви¬
давшие косы. Повыше на горах — не тронутые топором строе¬
вые леса. Раздолье для дикого зверя и птиц. Почти у самого
носа нашего карбаса ныряют гагары, из густой осоки на пле¬
сах вылетают стада потревоженных уток, а испуганные утята
мечутся по сонной воде. Вот встанет внезапно у борта любо¬
пытная нерпа — увидит карбас и шарахнется в сторону, ныр¬
нет поспешно и, снова выставив голову, долго глядит вслед.
За тихим плесом — ревущий порог. Плывем, пока хватает
силы грести, потом разгружаем полностью карбас, переносим
кладь на спине до нового плеса и возвращаемся, чтоб под са¬
мым берегом протянуть нашу лодку волоком. Пороги — один
за другим. Вот страшный Кривец, почти водопад; пониже этого
порога стоят могильные кресты в память людей, погибших на
нем. Здесь рев — не слышно голоса, — водовороты и каскады.
Кривец измаял нас, — остановились отдохнуть. На пустын¬
ном высоком берегу, покрытом редким сосняком, усталые
31

гребцы разлеглись у костра на траве, ввернув в кафтаны го¬
ловы, чтобы спастись от беспощадных комаров. На той стороне
реки избушка-зимник для остановок по санному пути, на ней
оленьи рога. За избушкой — гора, вся покрытая кружевными
пятнами ягеля — оленьего мха. Его серебристо-зеленоватый по¬
кров сливается с лиловой дымкой далей. На склоне ближай¬
шей горы серые пятнышки: оленье стадо. «Дикие или домаш¬
ние?» — гадаю я. Бреду от стоянки в глубь тундры, собирая не¬
виданно крупные золотые ягоды морошки, давя ногой воронику.
Не отошел от берега и сотни шагов, — увидел движение
травы между кочками. В это же мгновение из-под ноги фонта¬
ном рассыпались молодые куропатки. И тут же, рядом, по¬
прятались. Из-за кочки, покрытой морошкой, покажется кури¬
ный носочек с круглым глазом и спрячется.
Непривычно сильным гулом разносится выстрел. «Что на¬
промышлял?» Я показываю. «Ну давай, сжарим. Почто стре¬
лял? Их палкой можно бить в эту пору — плохо летают».
Мы подплывали к падуну поздним вечером, когда порозо¬
вел весь воздух. Шум ‘водопада по ветру различим стал за не¬
сколько верст. Показалось, что он где-то близко совсем.
—	Падун? — обращаюсь к гребцу.
—	Какой падун! До него версты две, не менее будет. Это
порог. Поди-ка потихоньку тропинкой, пока мы здесь с карба¬
сом трудимся, пешком-то скорей дойдешь.
Иду по высокому обрывистому берегу, тропинка вьется
между валунами. Седые от косм спадающих с ветвей лишай¬
ников деревья; седые обомшелые камни; под ногами шуршит
сухой седой ягель. Кругом — серая, мягкая гамма цветов. Вне¬
запно в нее врывается голубизна: это тропинка, обрываясь
перед крутым уклоном, открыла во тьме леса светлую щель.
И сразу, словно из распахнутой двери, в уши ударил низкого
тона густой и полный рев водопада. Еще два десятка шагов —
и с обрыва открылась картина, которую забыть едва ли воз¬
можно.
Видно, как, свалившись с каменной высокой ступени и сразу
вспенившись, река катится еще глубже по крутому склону
между гранитных берегов, отполированных до блеска и зер¬
кальности. Ниже пляшут и беснуются волны, взлетают фонтаны
брызг, вихрятся водовороты. На камнях — клочья пены, плот¬
ной, как взбитый белок. В воздухе — туман из раздробленных
в пыль капель воды. И, словно горбатый мост от берега к бе¬
регу, встала цветистая полная радуга. Лес, вода и камни
играют всеми цветами этой фантастической радуги.
Не утерпели, кинулись мы к водопаду. Вблизи он страшен.
Если перебраться по семужьему забору (поставленному над
левым, более спокойным рукавом водопада), на покрытую
скользкими водорослями вечно мокрую скалу, станет не по
себе. Неподвижность ее среди бешеного движения вод кажется
32

«Нотозерский падун» на р. Туломе
ненадежной. Вот-вот страшный падун сорвет скалу с места,
вынесет и раздробит внизу с такой же легкостью, как дробит
он в щепы крупные плывущие по Туломе бревна.
Покойной и неподвижной кажется пелена воды, повисшая
на первом уступе. Но оторвите взгляд от нее и гляньте вниз,
где пелена касается камней, — сразу закружится голова, охва¬
тит беспокойство, и невольно отведется в сторону взор. С тре¬
ском, напоминающим пальбу из нескольких пулеметов, разби¬
вается здесь о камни вода, отскакивает кверху, сразу превра¬
щаясь в брызги, в пену, в туман. Из серо-голубой становится
белой, как взбитые сливки.
На водопад смотреть лучше издали.
«Вечный шум порогов, грохот бешеных водопадов, солнце,
не сходящее и днем и ночью со светлой дороги, солнце, кото¬
рое словно не может покинуть края, позабытого им зимой;
каменистые вараки-горы, то угрюмые под шапкой косматых
туч, то радостно-голубые и влекущие, повсюду камни и скалы,
не успевшие еще сравняться с землей, недавно кажется вы¬
бросившей их в родовых муках, везде седой сухо шуршащий
мох, — это природа Лапландии. Дикую страну обволокли гу¬
стые леса, которым не было бы края, если бы не делили их
зеркальные озера, шумливые речки и голые вершины гор...»
Такие заметки прочел я в своем дневнике на страницах,
где отмечал дни, прожитые на тихом, пустынном Нотозере и
у падуна-водопада на Туломе.
33

На горе у падуна стоят три лопарские избушки — «тупы».
В одной живут ямщики лодочной почты, в другой — рыбаки
семужьего забора, третья отведена под станцию. Пониже, у са¬
мой воды еще два амбара, покрытых зелеными водорослями.
Еще дальше, над самым падуном, — древняя прогнившая ча¬
совенка, тут же неизменные на севере мшистые, тоже озеленев-
шие от сырости, кресты.
В станционной избушке сегодня собралось порядочно на¬
роду, по-здешнему множество —семь человек. Пришли гости:
две семьи нотозерских лопарей (идут на новые — осённые
места) и сонгельский лопарь Михайло. — За ним особая сла¬
ва,— сказал мне ямщик Григорий: — Михайло маленько кол¬
дун.
Я так и не понял, в чем, собственно, заключаются колдов¬
ские способности этого невзрачного деда.
—	Так, немного колдун, знает больше нашего.
В безлюдье встреча — большая радость. Рад Григорий,
рады лопари. Гости рассматривают мое ружье, дивятся на этюд¬
ный зонт, на фотоаппарат и ждут от меня рассказов о Петер¬
бурге; здесь люди из столиц — раз в десятилетие.
Когда ушица поспела и гости, выпив из моего скудного
запаса по рюмочке, перестали стесняться, беседа пошла ход-
чей.
Мы говорили о семге, о новых тонях, о плуте-приказчике,
приемщике семги, об огромном валуне, встретившемся нам на
пути между озерами. Узнав, что камень тот зовется почему-то
«кладом», я попросил Григория объяснить, откуда такое на¬
звание, но вмешался Михайло-колдун:
—	Постой, я расскажу. Слушай!.. Давным-давно, в старые
годы к саами шиши ездили с норвежской стороны. Беда, как
грабили. Придут и всех зарежут: и мужиков, и женок, и деток
до самого малого. А потом грабят, что ни найдут: мех, жем¬
чуга, деньги, оленьи постели, сети и даже одежонку послед¬
нюю. Ездили шиши больше по рекам, тундры боялись: еще
забьют там саами, сбросят камни с обрыва пахты. А жили люди
в те годы под землей, в норах, как зверье. Выроют яму, сверху
заложат камнями, валежником и мхом: мимо погоста прой¬
дешь — не заметишь: подумаешь, что валежник скопился. Кик
только доходила весть, что показывались снова шиши, завалят
саами ямы, заберут, что можно, и тащат в вараки, туда, где
ходит один только олень-дикарь. А саами из нотозерского по¬
госта семьями жили, боялись помногу собираться, к ним к пер¬
вым шиши приходили, больше всех резали.
Был у нотозерских тогда большой колдун. Долго-долго —
три жизни жил. Как пройдет слух, что шиши показались, идут
нотозерские с колдуном к тому самому месту, про которое спра¬
шивал ты, к камню тому, на тайболе. Сложат добро у камня,
а колдун одной рукой его приподнимет, спихнет все в ямину под
34

камень й снова его опустит. А уйдут шиши — колдун вернется,
поднимет камень мизинчиком — «Берите ваше добро, люди-
саами!»
Только вышло вконец неладно. Спрятал так добро со всего
погоста колдун, а сам-то помер. Потом мужики долго ходили
на эту тайболу, пытались всем народом поднимать, да не могли
камня того ни поднять, ни спихнуть. Ходили и колдуны. Дед
мой хороший колдун был, а тоже не мог он клада достать...
Михайло увлекся былинами и перешел с русской речи на
лопарскую. Сидящие у камелька мужики слушают внимательно,
только дым от трубки стелется:
—	А в те годы много прошло железных шведов с захода
солнца. Сонгельский погост нашли и почти весь вырезали. Нот-
озерский наш пониже падуна стоял тогда, в землянках жили.
Пригнали сонгельские вестника — уходите, всех режут. Запла¬
кали все нотозерские саами, зарыли землянки, сели на карбас,
поехали по Туломе на Большой Ненецкий остров, семь верст
ниже падуна, оленей всех туда же перегнали. На верхнем конце
острова поставили двух сторожей, сами в кустах схоронились,
поближе к нижнему концу. Два дня не видали никого. Поду¬
мали сторожа, что шведы прошли в другую сторону, и, успо¬
коившись, уснули. Едут шведы по реке, не видят никого. И мимо
острова проехали бы, да заметили на песке след от карбаса.
Остановились, нашли схоронившихся саами и всех их, сонных,
порезали. Ни один человек, ни один ребенок не уцелел, и оленей
всех прикололи, только и остались в живых двое караульщи¬
ков. Они и рассказали...
Разошелся Михайло, теперь его не остановить. В перерыве
между двумя сказками я попытался было спросить, как удоб¬
нее пройти на дальнюю скалистую вараку, — этот вопрос вы¬
звал новую сказку. Михайло замахал руками и закричал:
—	Что ты, что ты, — не ходи! Там место нелюдское, там
испугаешься.
—	Чего же испугаюсь? — спросил я, улыбаясь.
—	Не смейся, испугаешься, коль увидишь кого-нибудь или
крик донесется...
—	Кому же в горах кричать, кроме птиц?
—	Может быть птица, бывает и зверь. Только, кроме них,
много в вараках страха живет. Много у нас места, где от века
никто не ходил. Старики не велят. Там, в пахтах высоких, вроде
как люди живут. Есть белые, большие, но немые, ходят без
всего. А где лес в пахте, в том месте водятся маленькие люди,
вроде как ребята. «Чакли» мы их зовем...
И начинается новый рассказ, как Елисеев отец сумел до¬
стать от чакли много денег, как хитростью пленил одного чакли,
уговорив его померить свою обувь — одну «каньгу» на обе ноги,
да завязал их обмоткой вместе со скрывшимся в ней чакли.
35

— Ё тундре много мест найдется, где чакли живут. ВараКй,
пахта, такие придут, что нельзя и пройти, — вот там их жилье
настоящее. У озера Имандры на горе Расвумчорр, у озера
Вудъявр и в Монча-тундре белые страшные люди под землей
хоронятся и всех, кто придет, убивают. Никто оттуда назад не
приходил...
В сумерках прозрачной ночи воздух смолой и влагой насы¬
щен. Сквозь чащу леса несется над всем царящий гул водопада.
Налетит в предутреннем дыхании ночи ветерок, — зашепчет лес,
всколыхнувшись ветвями, скрипнет старая сосна, но водопад,
подогнанный ветром, еще громче загрохочет и прогонит посто¬
ронний шум.
Шумит и беснуется свободный водопад. Вся неизмеримая
мощь его направлена лишь на не нужную никому полировку
зеленой скалы со старым крестом посредине. Еще не валится
этот старый и гнилой крест, только слегка покачнулся; узорами
нарисованная древняя надпись теперь совсем слилась с зеленью
мха; из загадочной писаной вязи не разобрать ничего.
Под крестом, говорят, похоронен великий и могучий колдун.
Он никому никогда не сдавался, даже смерти самой: все вста¬
вал, пока не положили вниз лицом и колом не пригвоздили.
Спи, великий колдун! Твои заветы еще сильны. Еще не упал
зеленый знак над твоей могилой. Ты один знал про богатства
края, и ты выдумал страшные сказки, чтоб никто из саами не
проведал чудесных кладов в горах и не открыл тайн горных
недр чужеземцам, которые покорили бы вконец и обратили бы
в рабство твой народ.
Но время идет. Снимутся скоро запреты колдовские, рухнет
зеленый крест. И страшная мощь белых камней, стерегущих
могилу колдуна, превратит, как в сказке, зимнюю тьму полу¬
ночного края в светлый сияющий день.

НА ПТИЧЬИХ ОСТРОВАХ
Солнце светило всю ночь. С позапрошлого вечера, впервые
в этом году, подул с юга теплый ветерок, а к полудню вчераш¬
него дня начали лопаться почки на ползучей полярной березке.
К вечеру ее клейкие, слабо окрашенные листочки уже золоти¬
лись в косых лучах полуночного солнца.
Сегодня для северного края редкостный день.
Здесь, когда появится на чистом небе солнышко, — кажется
всегда, что наступил праздник. Сегодня небо, как светлая би¬
рюза. И тусклое здешнее море также окрасилось в необычный
для него чудесный голубой оттенок. Теперь оно спокойное, ле¬
ниво катит пологие гладкие волны, играет солнечными зайчи¬
ками. Должно быть, такую гладь вспоминал Горький, когда
писал: «море смеялось». Переливы света на солнечной дорожке
мне кажутся сегодня беззаботно рассыпчатым смехом ребенка,
колыхание волны у берега напоминает веселый смех и песни
дородных красавиц с Поморья...
Вчера горизонт был закрыт студенистой мглой морских да¬
лей. Сегодня в голомяни, за смеющимся морем, ясно видна ла¬
зурно-розовая, дрожащая в мареве, полоска суши. Эта суша —
знаменитые птичьи острова. Наш путь сегодня на тот, который
поближе. Гребем целый час, прежде чем удается различить,
что островов тут два. Казавшиеся вдавленными в море,
они теперь поднимаются все выше и выше каменистыми бере¬
гами. Уже ясно видна линия приплеска. Острова невысоки,
ровны. Только у ближнего есть посередине невысокая пологая
горбинка. И на ней неизменный, слегка скривившийся помор¬
ский древний крест.
На этих птичьих островах нет даже намека на бухту. Всюду
камни или дресва, покрытая толстым слоем скользких, тшу~
37

щих морем и иодом водорослей, — по-здешнему «тура». К бе¬
регу возможно пристать только в такую тихую погоду, как се¬
годня. Но чуть подует ветерок посвежее, надо скорее уходить.
Пропустишь время, — даже небольшое волнение может раз¬
бить шлюпку о прибрежные камни. По этой причине на остро¬
вах нет постоянного становища. Вероятно, из-за этой же недо¬
ступности, острова издавна стали убежищем птиц. В летнюю
пору со всех концов Баренцова моря сюда слетаются всевозмож¬
ные птицы, чтобы устраивать свои гнезда и выводить птенцов.
Первых птиц мы повстречали, еще не добравшись до остро¬
ва. Чем ближе мы подходили — больше виднелось на поверхно¬
сти моря черных точек. За километр от берега море было по¬
крыто птицами. Они трепыхались, ныряли, перепархивали с
места на место, уступая дорогу нашей шлюпке. Гаги, кайры,
гагары, чистики, чайки разных пород, утки-морянки и тупики
срывались с волн, смешно растопырив красные лапки, шлепая
крыльями, во все стороны разбегались по воде.
Когда шлюпка подошла к берегу, воздух дрожал и перели¬
вался невообразимым шумом от птичьего крика. В этом шуме
отдельных голосов разобрать невозможно — разве вскрикнет
над самым ухом внезапно налетевшая и шарахнувшаяся в сто¬
рону птица. Весь этот шум и гвалт почему-то очень волнует.
После полной тишины и покоя открытого моря бурное поведе¬
ние множества птиц нас оглушило.
Затрудняясь найти место для высадки, мы остановили
шлюпку и огляделись. Позади спокойное море. На западе дро¬
жит и волнуется, расплывается марево ближайших островов.
Далеко-далеко на востоке едва заметна лиловая полоска, и по
ней струятся какие-то белые ленты. Эти ленты — снега в ло¬
щинах матерого берега. Впереди перед нами «костистый» берег
острова, окруженный подводными рифами; между камнями и
на приплеске множество коричневых пузырчатых и лапчатых
водорослей. Выше некрутой откос, а над ним крыша промысло¬
вой избушки. Над избушкой вьется дымок. Мы знаем, что
в пору гнездования гаг остров охраняется тремя послушни¬
ками — монахами Печенгского монастыря. По приказу настоя¬
теля они собирают яйца и драгоценный гагачий пух. Когда
птенцы сойдут на воду — избушка опустеет. Одинокая на этом
заброшенном острове, она будет смотреть заколоченными
окнами на бешеный океанский прибой, на отражение сполохов
в темном море и на проплывающие льдины.
Не успела еще шлюпка подойти, все три «островитянина»
выбежали на берег один за другим. Что кричат они, размахи¬
вая руками, — за птичьим гомоном нам не разобрать. Мы до¬
гадываемся по их жестам, что держать нужно левее, между
подводными камнями, чтобы «посудину» не испортить.
— Милости просим на наше жилье, нежданые гости, неза-
казанные! — поморским говором приветствует нас пожилой
38

коренастый мужик, монастырский кормщик, и сует нам свою
широченную ладонь. Монашеского в нем нет ничего, кроме
теплой шапки, напоминающей скуфейку. Он одет, как и дру¬
гие, в светлосерую вязаную фуфайку и черный жилет.
—	Здравствуйте, здравствуйте! Сколь времени берегового
ветра не было. Теперь поветерь пал, нам гостей послал. Вот
оказия! Да ты не беспокойся, посудинку вам сохраним, оставь,
оставь, не утруждай себя... Приветливый мужик — мы еще
раньше узнали, что зовут его отцом Пантелеем, — суетится,
сыплет поморскими прибаутками и помогает со всей артелью
вытащить тяжелую шлюпку подальше на берег.
—	Пойдем, покажу вам свою губернию!
С того места, куда уже не долетают брызги соленой воды,
начинается небогатая островная растительность: желтоватым
ковром лежат мхи, местами пробиваются пятна яркой зелени
и мелких полярных цветов.
—	Воздух у нас легкий, морской, такому воздуху не нараду¬
ешься,— говорит отец Пантелей.— Со всех сторон ветерок обду¬
вает. А птице это нравится. Тяжелого духу она не переносит...
Над нашими головами проносятся тысячи птиц. Дальше от
берега птиц в воздухе меньше, зато мы видим их больше на
земле. С хлопаньем и свистом крыльев слетают с гнезд гаги.
Всюду срываются кулички, крикливые крачки. Мы идем, окру¬
женные тучею птиц. Степенный кормщик ведет нас к главному
гнездовью. Он знает наперечет все гнезда, каждая гага-на¬
седка, уверяет он, ему хорошо знакома. Даже обиделся, когда
кто-то из нас в шутку спросил: «А может есть и незнакомые?»
—	Каждая пичуга, как из яйца вылупится, первым меня
видит. Как же не знать ей меня, здешнего вековальщика? Знаю
и я всех птиц, восемьнадцатый год на острове летую. Птицу мы
не обижаем и обидчиков к ней не пускаем. Ты думаешь, — пти¬
ца глупая, не понимает? Это правда, нельзя не заметить, что
птицы ближе подпускают отца Пантелея, чем нас, чужих. Вот
у всех на глазах старик подошел к наседке вплотную — можно
рукой достать. Попытались, то же сделать и мои спутники,
ничего не вышло. Гаги тревожно срывались с гнезд, шагов за
десять, а то и больше. Спокойные движения старого помора
птицу не пугали. А мы, неопытные горожане, не можем удер¬
жаться от резкого жеста. Мы не умеем ходить по-звериному,
неслышным шагом, замирать в неподвижности.
Свое предположение пытаюсь проверить. Отойдя от спутни¬
ков, бреду один. Вот на бурой кочке различаю серую спинку
прижавшейся к гнезду птицы. Очень тихой и плавной поступью
двигаюсь к ней и останавливаюсь шагах в пяти. Гага начинает
с беспокойством озираться, ее бусинки-глазки тревожно смот¬
рят на меня. Минуту спустя делаю еще один шаг. Незаметно
подвигаясь, приближаюсь вплотную, сажусь в двух шагах от
гнезда. Тихонько вынимаю походный альбомчик, рисую гнездо
39

и наседку. За четверть часа птица совсем привыкла к моему
присутствию. Только один раз она тревожно повернула го¬
ловку, когда, доставая из кармана резинку, я сделал нечаянно
быстрое движение. Заканчивая рисунок, я начал потихоньку
напевать и насвистывать. Гага оставалась спокойной. Она даже
не посмотрела вслед, когда я уходил.
По совету отца Пантелея мы ступаем с большой осторожно¬
стью. Если не смотреть под ноги, можно наступить на замаски¬
рованное гнездо. В траве и под кочками в мягком мхе много не¬
заметных гнезд крачек и маленьких куличков. Гагачьи гнезда
заметнее всех. Они обычно устроены по низинам на кочках.
Три-четыре крупных яйца, нежно зеленеющих в темном пуху,
видны издалека. И наседку заметить на гнезде не трудно.
Видя человека, гага сначала степенно сходит с гнезда, посмо¬
трит: действительно ли ее намерены потревожить? Только один
раз, когда я почти наступил на гагу, сидевшую глубоко между
кочками, птица внезапно метнулась с громким криком, от ко¬
торого я невольно вздрогнул.
Когда я присоединился к спутникам, они слушали рассказ
рыжего помора о гибели норвежской промысловой шхуны, об¬
ломки которой видны на северном берегу острова. Эта шхуна
ранней весною в снежную бурю налетела с полного хода на
прибрежные камни. Из девяти человек экипажа только троим
удалось добраться вплавь до берега, кипевшего ужасными бу¬
рунами. Изуродованные прибоем трупы трех матросов море
выкинуло невдалеке от места крушения. Капитан, кок и один
гарпунер исчезли без следа. Трое же оставшихся в живых,
найдя промысловую избушку, прожили в ней на положении
Робинзонов три месяца, до приезда монахов — сборщиков яиц.
Норвежцы питались три месяца одними птицами, которых ло¬
вили руками и петлями, а также стреляли из самодельного
лука. Монахи нашли этих людей в полном здоровье, только
один матрос не мог ходить по причине сложного перелома
ноги.
Посмотрев на скромную могилу, в которой зарыты тела нор¬
вежцев, погибших при крушении, — невысокий холмик с ма¬
леньким крестом, — мы идем дальше, ежеминутно вспугивая
гаг, крачек и уток. Самки птиц носятся вокруг нашей группы,
стараясь отвести от своих гнезд.
Вот с маленького озерка поднимается уточка-наседка. Она
то подлетает к нам, то падает на землю комочком и ковыляет,
словно больная. Стараясь отвести нас от своего гнезда, она за¬
мертво падает под ноги, но стоит протянуть руку, как опять
оживает и, оставив перышко в пальцах, стремительно улетает.
Мы доходим, наконец, до противоположного берега. Снова
перед нами картина широкого моря, со множеством купаю¬
щейся птицы.
— Веселое место у вас, — говорю я мояаху. — Пожить бы
40

с вами недельку! Да, пожалуй, долго не выберешься на мате¬
рик, к пароходу не попадешь.
Монах усмехается:
—	Поживи, поживи, милости просим, понравится ли только?
—	Как может не понравиться? Это тебе пригляделось, а но¬
вому человеку долго не приглядится.
—	Правильно говоришь, — серьезно отвечает монах. —
И мы здесь время не теряем зря. То пойдешь пух собирать по
острову, то значки-тычинки ставить у новых гнезд — каждый
раз видишь новое. Усердия и заботы у птиц не меньше на¬
шего. Посмотри-ка на гагу. Собирается лететь с гнезда покор¬
миться — прежде пухом яйца прикроет, чтобы не застыли, да
хорошенько. Потом осмотрится, нет ли близко грабителя-
«исправника», чайки хищной. Напрасно говорят, что птица
глупа. Видел, как тупик нору себе роет? Клюв у него, словно
лопата. Пока одни копают, соседи соберутся вокруг, смотрят,
за работой его наблюдают, чтобы на чужое не забрался. Ссоры
у них постоянно из-за квартир. Смеху не оберешься.
Мы приближаемся к району, занятому тупиками. Над нами
проносится белое облако чаек, среди которых быстрым полетом
носится черный вострохвостый поморник. Эту птицу монах на¬
зывает «исправником».
—	Гляди, какая пичуга охальная, — показывает он на по¬
морника. — Правильно про него сказано: «исправник»! Птица
не велика, а вреда и пакости от нее не оберешься. Яйца ворует,
птенцов чужих бьет. Подлинный разбойник. Видишь, как сей¬
час орудует: самец чаек дразнит, от гнезд отводит, а самка
яички у этих чаек ворует. Не любят его птицы. Видишь, как его
куличок сзади против пера долбанул? Мы на острове ружья
для одних поморников держим. Гнезда их всегда разоряем...
На северо-западном берегу острова, в крутом откосе, где
гнездятся тупики, из земли торчит множество китовых костей.
Позвонки, как табуреты, ключицы, как бревна, ребра — гнутые
доски.
—	Откуда эти кости, дед?
—	Доподлинно объяснить тебе не умею. Сказывают люди,
что в досюльное время китов было в Мурманском море великое
множество. Говорят люди, что китовому веку — тысяча лет.
Кит чует, когда конец ему приходит. Сам к берегу плывет, на
свое, значит, китовое кладбище. Вот здесь это самое китовое
кладбище и есть, по стариковскому сказу. Только ты, парень,
не всякому сказу верь. Я сам два раза мертвых китов далеко
от берега встречал. А здесь течение, остров наш поперек тече¬
ния встал. Сюда, значит, мертвых китов течением приносило...
Мы дивимся на гигантские позвонки и ребра. Почва между
ними изрыта множеством тупиковых нор. Крупная .кость не
дает обвалиться рыхлой земле. Отверстия нор довольно велики:
свободно проходит рука до плеча, но гнезда не достает, Каж¬
41

дая нора — с выходом кверху и вбок. Целый лабиринт подзем¬
ных галлерей. Теперь все тупики спрятались в норах. То там,
то здесь высовываются их смешные, носатые, как у попугая,
головки и прячутся снова. Некоторые птицы степенно выходят
из своих земляных нор и, важно переминаясь на красных пере¬
пончатых лапках, оглядывают нас с ног до головы. Странные
птицы! Живут на воде, гнезда роют в земле, ныряют, как га¬
гары, а летают быстрее чирков.
Насмотревшись на красноносых тупиков, мы садимся отды¬
хать у небольшого голубого озерка. Ветерок чуть морщит ти¬
хую воду. В ней ясны отражения барашков-облаков и прибреж¬
ной приземистой березки, усыпанной блестящими, маленькими,
как у брусники, листочками. Тепло. Птицы несколько успокои¬
лись, слышны шуршанье камушков в прибое, вопли гагары на
озерке. Ее крики кажутся плачем забытого ребенка.
Мы долго молча лежим на траве, наслаждаясь звуками
птичьего базара. Один из спутников нарушает молчание про¬
заическим вопросом: — Скажи, дедушка, много ли доходу с этих
островов получает ваш монастырь?
— Я монастырской казны не считал, — неспешно отвечает
отец Пантелей. — Скажу только — наш архимандрит отец
Ионафан — человек дотошный. Что ни увидит, прибирает к ру¬
кам. Сам посуди: стояли острова без хозяина, не порато. Пух
без пользы пропадал. Норвежцы, бывало, приедут, все гнезда
разорят. Наш брат, помор, тоже не зевал. Случится, заштилеет
поблизости острова поморское судно — вся команда на берег:
женкам пуху на душегрейки собирать...
Отец Ионафан теперь эти острова крепко к рукам прибрал.
Сам в Питер ездил хлопотать о них, до царя, сказывают, дохо¬
дил. У нас теперь приказ самый строгий — к гнездам никого
не подпускать: стреляй, говорят, если слушать не станут. Было
у нас недавно «сражение» — приехали с берега пьяные ребята,
не слушают слов; стрелять мы не стреляли, а до кулаков до¬
ходило... Доход, говоришь? Считай сам. Одних яиц монастырю
привозим тысяч пять или шесть да гагачьего пуху собрали
в прошедшем году сто двадцать фунтов, каждый фунт по де¬
сять целковых, чистым серебром! Морошка поспеет — приедут
собирать сюда монахи и лопские женки. Повезут ягоды на кар¬
басах в Норвегию, еще выручат тысячу или две, по урожаю.
Начнут сено косить — считай пудов восемьсот, вот тебе и ма¬
ленький остров.
Кабы мне эти острова, через год в Архангельске на Собор¬
ной дом бы собственный выстроил и из монахов ушел. А те¬
перь отец Ионафан собирается и на мясо птиц заготовлять...
Осенью их здесь тьма. Как подрастет молодняк, кинется на
озерки — черным-черно! Селезней и гагунов — самцов бить
можно раньше, когда гнезда еще не готовы. Гаги весною с му¬
женьками ласкаются, щекочут им брюшко да потихоньку у них
42

пух выщипывают для своего гнезда. Как только пух нащипят,
гонят самцов прочь.
—	Смотри, вон одни гагуны в море держатся, слышь, как
стонут? Женок кличут, да шалишь, не дождутся!
А-а-а-а-а! —доносится к нам с ветерком. Это кричат из из¬
бушки, не разберешь что. Но старый Пантелей понимает.
—	Пойдемте, гости дорогие, отведать нашего хлеба и соли.
В избушке дымно и темно. На шатком столе между нарами
закоптелый чайник, тарелка неизменной соленой «трещечки» и
целая коллекция вареных яиц: гагачьих, утиных, чаячьих, гагар,
чистиковых, тупиковых. Мы достаем свежий хлеб и походную
заветную флягу. Отшельники с удовольствием вкушают винца.
—	Кушайте на здоровьице, — подносит нам повеселевший
кормщик большой противень с вареными яйцами. — Ты, госпо¬
дин, как звать тебя, не знаю, благородие или как, не брезгуй,
не гнушайся. Это — чистиковые. Не смотри, что белок прозра¬
чен, что желток, как кровь. Вкусней куриного, говорю тебе
правду. Мы стараемся перепробовать весь ассортимент яиц, но
уже после трех — чистикового, тупикового и гагачьего — ока¬
зались сытыми вполне.
Сквозь окно начинает доноситься с моря какое-то грозное
ворчанье. Старик выглядывает за дверь и говорит:
—	Ну, гости дорогие, гнать не гоню, а правду скажу: ежели
через полчаса не отвалите, не быть вам дома много дней. Взво-
день поднимается, слышь, зачинает греметь?
Мы торопливо собираемся. Берем на память гостинцы —
яйца здешних птиц, выбегаем к берегу. Там уже порядочный
бурун. С трудом пробираехмся к шлюпке между подводными
камнями. Отчаливаем не очень удачно: один неверный пово¬
рот, и в шлюпку вкатывается гребень волны. Наконец, отда¬
ляемся от опасного места, ставим парусок... Стрекотуньи-чайки
и любопытные чистики долго провожают нас, мы опять вспуги¬
ваем стаи тупиков, гаг, уток. Птичьи острова начинают затяги¬
ваться влажной дымкой. Еще видны на берегу три серые, в чер¬
ных жилетах, фигуры монахов. И кажутся они похожими на
серых гагунов. Над островом воздух дрожит мерцаньем марева,
трепетаньем крыльев. Чудится мне, что в эту ночь промелькнула
перед нами сказочная картина и скрылась из глаз навсегда.

В КРЕСТОВОЙ ГУБЕ
Год тысяча девятьсот десятый.
На пристани дальнего плавания много досужих архангель¬
ских жителей пришло проводить пароход на Новую Землю.
Дамы в разукрашенных шляпках, чиновники в форменных
широких фуражках, гимназисты, несколько выводков веснушча¬
тых архангельских девиц с зонтиками разгуливают по пристани
и переговариваются со знакомыми на пароходе. В это лето
с первыми из двух новоземельских рейсов отправляются три
экспедиции. Первая, казенная, везет плотников и материалы
для постройки русской колонии в Крестовой губе, вторая, гидро¬
графическая, будет исследовать эту губу, а третья, самая ма¬
ленькая,— моя. Провожающим известна лишь первая. Глава
этой экспедиции — плотный мужчина с туго набитым портфе¬
лем — еще на берегу, у лабазов. Он пишет на опрокинутой
бочке какие-то расписки, совсем не обращая внимания на об¬
ступивших его ломовых и приказчиков, которые просят какие-
то недоданные деньги, что-то доказывают и требуют, но, когда
мужчина сердито выпрямляется, смолкают все. Это — чинов¬
ник, заведующий новоземельскими колониями, он же — правая
рука губернатора, правитель его канцелярии. Приказания этого
человека звучат по-хозяйски.
—	Прикажете, Борис Иванович, дать третий свисток?— под¬
ходит к чиновнику и берет под козырек помощник капитана.
—	Можно. Давайте. Ну, кыш вы! Будет галдеть, расходи¬
тесь! Нечего тут.
Из трубы «Св. Ольги» вырывается облако пара, и шум на
набережной покрывается мощным гудком. Минут через пять,
выбирая концы, пароход отваливает от пристани и силой те-
44

’чения разворачивается. Меж берегом и пароходом ширится
полоска воды. На пристани машут платками и фуражками.
Я замечаю: один платочек не трепещет, он неподвижно прижат
пониже женских глаз. Какая-то старушка-крестьянка на при¬
стани плачет, неотрывно смотря на корму парохода. Слежу за
направлением этого взгляда и догадываюсь, что бабушка оси¬
ротела: ее семья, одна из четырех семей колонистов-заселыци-
ков Новой Земли, уезжает на этом пароходе. Бабушку им не
позволили взять с собой.
Колонистов одиннадцать человек: четверо мужчин, столько
же женщин и трое детей. Все собрались кучкой. Женщины все
плачут; дети, держась за юбки матерей, испуганно озираются
то на трубу при реве гудка, то в сторону грохочущей лебедки,
то на воду у кормы, где внезапно с шумом река вскипает пе¬
ной. Мужчины насупились. Только один, молодой, видимо,
подвыпивший, кричит бесшабашно во всю силу голоса:
—	Прощай, бабуся, проща-ай, Агафья Максимильяновна!..
Не поминай нас лихом, молись за нас, горемычных!
На переселенцев, первых русских колонистов Новой Земли,
решительно никто не обращает внимания. Взоры провожающих
устремлены на небольшую группу у кормового юта, и привет¬
ствия с берега посылаются в честь ее и пароходной команды.
Пароход, развернувшись, дает прощальный гудок. Под¬
хожу к колонистам.
—	Где поместили вас? — спрашиваю у молодого.
—	Поместили? А в самом первом классе под голубым по¬
толком, — отвечает мне парень, указывая на сваленные у тру¬
бы сундуки, корзины из дранки, лубочные пестери, свертки
в мешках и рогоже. Там бабы развернули уже ситцевые одеяла
и, утирая подолами слезы, стелют ребятам постели.
—	Наше дело привычное, но ребят жалко: не застудить бы...
На «Ольге» в салоне первого класса все блещет роскошью
и чистотой: зеркала, полированное дерево, бархат лортьер,
кожа на диванах и на уютных креслах. На длинном столе сер¬
вирован прекрасный ужин. На почетном месте рядом с капи¬
таном сидит чиновник. Он, чувствуя себя центральной фигурой,
находится в приподнятом настроении и с удовольствием расска¬
зывает про «своих» новоземельцев.
—	Говорят: опека! Но как же без опеки, когда они сущие
дети? За ними нужен присмотр и большой присмотр, господа.
Один раз их накажешь, другой — приласкаешь. Мои самоеды
за это любят меня и почитают, смею уверить. Вот увидите сами:
подарок принесут... Да, курьезы бывают — смешной народ!
В прошедшем году, вы знаете, что заказал мне Вылка? Книжку
с картинками, чтобы на них весь свет изображен был. «На что
тебе?» — спрашиваю. «Хочу, — говорит, — узнать, какой дру¬
гой люди живет, какой земля, кроме Новой Земли, на свете
есть». Ну, как же не дети? Я, видите ли, должен искать ему
45

Такую книгу,—с ума ой сошел!.. Да, бывают, господа, стран¬
ные заказы.
Туристы — доктор какого-то военного госпиталя, молодой
человек в студенческом сюртуке военного покроя на белой
подкладке, желчный корреспондент «Нового Времени» — хохо¬
чут и пристают к чиновнику с просьбами рассказать еще про
новоземельцев. Чиновник в ударе.
—	Ну, выпьем за деток моих! — и начинает новый анекдот,
потом переходит на скабрезные.
Поднимается качка. Слушатели один за другим незаметно
исчезают. В салоне остаются только штурманы, механик и мо¬
ряк-гидрограф.
Новую Землю увидели после двух суток спокойного плава¬
ния по серому туманному морю. Сначала показались над мо¬
рем нежно нарисованные на небе острые верхушки снегом по¬
крытых гор, затем вправо от нас из голубой дали выделилось
нечто похожее на остров. Это был выдающийся в море низмен¬
ный Гусиный Нос. Часа через два пароход тихим .ходом,
с большой осторожностью, все время с промером, приблизился
ко входу в окруженный высокими горами залив. Еще через
полчаса мы стали на якорь.
На берегу два небольших домика. Около них копошатся
кажущиеся маленькими фигурки людей в меховых одеяниях,
выскакивают то там, то тут белые комочки дыма. Это жители
полярного поселка приветствуют пароход ружейным салютом.
Здесь я впервые увидел обитателей тундр. Скоро к борту паро¬
хода подошли два карбаса, битком набитых ненцами. Все в ме¬
ховых малицах и в нерпичьих пимах. В карбасе несколько жен¬
щин и много ребятишек. Все очень серьезны, не улыбаются.
Смотрят черными бусинками глаз. Из всех ненцев на палубу
поднялись только трое. Уже стояли на шканцах столик с пись¬
менным прибором и несколько стульев. Правитель канцелярии
в форменной фуражке и нерпичьей куртке с золотыми пугови¬
цами важно принял приехавших, восседая за столом.
Старший из ненцев, с какой-то бляхой на груди, двумя ру¬
ками подобострастно схватил руку чиновника:
—	Как живешь, ваше благородие? Сколько времени ждали.
Думал, забыл про нас начальник. А я тебе неблюев на доху
достал. Промысел нонче порато хороший был, оленя добывали,
черного зверя добывали, семь медведей убили. Только голец
плохо ловится.
Во время разговора туристы обступили стол, щелкали аппа¬
ратами, снимая ненцев как диковинку. Кидали ребятам в лодку
конфеты и белые булки. Ребята булки прятали в рукав, а кон¬
феты — сразу в рот.
У стола между тем происходил допрос. Чиновник доби¬
вался:
—	Ты не отвиливай, а отвечай! Были норвежцы? Так. Ну,
46

Крестовая губа
говори: анкерок или два рому получил? Ты про это оставь. Го¬
вори, сколько получил?
— Ваше благородие, всего одного медведя да два песца
менял. Масло, крупа, патроны совсем не стало. А норвежец
патроны давал. Десять патрон за песца давал. Не штрафуй,
ваше благородие! Есть нечего стало, стрелять нечем стало,
скучно стало, не штрафуй. Тебе на доху добыл, пожалуйста,
не штрафуй!
Вечером с парохода побывали на берегу. Жилой дом набит
женщинами и детьми. Ненки мяли тюленьи кожи, кормили де¬
тей, чистили гольца. Тяжелый запах прокислых шкур, рыбы,
ворвани и человеческих испарений стоял в воздухе. На нас
ненки не обратили никакого внимания. А нам никому не уда¬
лось завязать разговора с ними, так как они не знали ни слова
по-русски. Мужчины были еще на пароходе.
Мы подивились на неприглядное жилье. Особенно поразил
нас неудачный подбор предметов, которые доставляются для
новоземельских промышленников. Здесь были, например, две
лампы: одна — дорогая висячая без стекла и горелки, но с хру¬
стальными подвесками, другая — двадцатилинейная со сломан¬
ным абажуром и вывинченной горелкой. Из отверстия ее тор¬
чал фитиль, опущенный в ворвань. Безрупорный граммофон
служил подставкой для прокопченного чайника, а внутрен¬
ность — для хранения махорки. Хорошо полированное зеркало
в красивой, но исцарапанной раме стояло на полу у стенки, на
нем висела грязная меховая обувь. В комнате — ни стула, ни
47

шкафа. Единственный стол, подоконники и углы комнат зава¬
лены были охотничьими принадлежностями, посудой и множе¬
ством ненужных предметов.
Снаружи дома валялись обглоданные кости тюленей и бе¬
лых медведей. Хаос нужных и ненужных вещей: сети, бочки,
дрова, весла, обломки саней, куски брезента, уключины, кир¬
пичи, обрывки меха и всякие отбросы покрывали все простран¬
ство между домом и берегом. Повсюду бродили собаки, добро¬
душно ласкаясь к людям, приехавшим с парохода. У карбаса
на приплеске с дикими выкриками возились два ненца, уже
успевшие здорово выпить.
«Ольга» стала в Крестовой губе против места, где предпо¬
ложено основать становище. Со всех сторон обступали горы,
Дальние — белые, как облака, ближние — лиловато-серые -—
опоясаны длинными лентами нерастаявшего снега. Те и другие
кажутся близкими, все четко рисуются на небе необычайной чи¬
стоты, на горах отчетливо видны голубоватые ледники. Седло¬
вину одной из них увенчал висячий, ярко голубой ледничок.
Мне хочется скорее попасть поближе к этим прекрасным
горам, но на берег нельзя, дует ужасный новоземельский ве¬
тер — «веток». Вся поверхность моря покрыта крутыми вол¬
нами с барашками и водяной пылью. К вершине горы, в глу¬
бине залива прилепилось похожее на клочок серой ваты стран¬
ное облако и держится, не сходя с горы. Такие облака бывают
только при восточном ветре.
Колонисты, стоя кучкой у борта, рассматривают невидан¬
ные горы, пустынную поверхность маленькой бухточки, где стал
пароход, и берег, на котором будет построен дом. В нем при¬
дется зимовать и летовать многие годы. Контракт колонисты
подписали на пять лет. Никто, кроме Усова, зимовавшего не¬
давно на Новой Земле, не был на дальнем севере. Все так не¬
привычно, жутко, страшно — чужая сторонушка! Бабы взды¬
хают, а молодой Миша храбрится:
—	Место, как место! Земелька есть, ходить можно; воды
цельно море. Есть песок — посуду чистить; есть наволок —
лодки вытащить; есть и горушка, куда наши гробы зарывать.
Усов сердится, плюет с досады:
—	Если зароем, так тебя первого, болтуна и лентяя непро¬
ходимого. Оставался бы дома, носил бы лапти, ходил бы без
штанов в батраках! А здесь — подожди: пароход уйдет, ле¬
ниться не будешь, — сам себе хозяином станешь. Здесь только
дурак рыбы себе не наловит на целую зиму. Оленей набить —
плевое дело! Медведи будут. Песцов напромышляем. Настя,
не скучай! Барыней будешь в доме жить, чай с ватрушками
пить. Дай только недельку пожить, я тебе пуд здешней семги-
гольца на уху разом доставлю.
48

Ветер прекратился. Люди съехали на берег. Пустынная
площадка у ручейка запестрела желтыми досками, бревнами
и дровами, расцветилась красным кирпичом, белыми мешками
и черными свертками толя. Начал расти золотистый, из досок,
барак. Задымился костер.
Через два дня, закончив выгрузку, пароход развернулся и,
блистая свежей краской трубы по фону лиловых гор, медленно
направился в море.
Мы остались одни.

НА ГОЛОЙ ЗЕМЛЕ
21 июля. Поселились в дощатом бараке, сколоченном на
скорую руку. Сделали вокруг барака завалинку, внутри устро¬
или из досок нары, из ящиков — столик и шкафик, в углу по¬
ставили нашу керосиновую плиту и даже пустую консервную
жестянку, на мднер умывальника, приспособили у входа. Бабы
успели выкопать прудик у мелкого ручья, чтоб удобнее было
брать воду и полоскать белье. Теперь они хлопочут у русской
временной печи под дощатым навесом. Завтра будет свежий
хлеб.
Закончив хозяйственные хлопоты, я сунул в карман аль¬
бомчик, сухари и, перекинув за спину ружье, пошел вместе
с Павлом знакомиться ближе с новоземельской природой.
Странная земля! Середина лета, глаз ищет зелени, а ее нет.
Семь дней назад на берегах Двины в глаза лилась веселая
симфония: леса, луга, поля — все было зелено, и даже мутно¬
ватая вода в Двине была полна игры сочнозеленых движу¬
щихся красок.
А здесь, окинешь взглядом весь широкий простор, — нет на
нем зеленого цвета. Не расцвечены зеленью лесов или лугов
строгие пирамидальные горы, там, вдали, сизая гамма — голу¬
бовато-серые склоны, нежная синева дрожит по ущельям, ро¬
зово-сизые оттенки на полосах снега и на ледниках. На бли¬
жайших увалах и в разлогах — одни лишь бурые и серые
цвета. Под ногами грифельно-серый шиферный сланец и галька,
тоже мертвый, безжизненный цвет.
Всюду голые камни, хрустящий шифер и потрескавшаяся
грязь. И кажется на первый взгляд, что здесь земля гола, как
50

ё те первозданные эпохи, когда она делилась на сушу и морб,
когда не успела еще родиться и развиться органическая жизнь.
Это чувство начинает усиливаться, когда замечаешь, смотря
под ноги, полярные растения. Они тоже как будто зачаточные.
На голом камне множество узорных пятен — серых, оранже¬
вых, красных. На нем есть нечто, похожее на мох, — это лишай¬
ник. Он не боится морозов и бурь, он неприхотлив. Высасывая
свою пищу из самого твердого камня, лишайник в союзе с во¬
дою, льдом и воздухом дробит и превращает камни в почву.
Здесь, на голой земле, ясно виден весь этот процесс.
Вот скопилось между камнями немного порошка от разру¬
шенных горных пород вместе с перегноем умерших лишайни¬
ков. Посмотришь внимательно в такие места, увидишь на них
живую зелень: крошки-листочки и миниатюрный цветок. При¬
дет время, сгниет и он, но семена его останутся тут же. На пе¬
регное предков взрастет большая семья. Растения еще не крепко
зацепились за землю, тесно жмутся к ней, словно прячутся.
Когда увидишь такое семейство, кажется, что в почву врыт
яркий букет, — одни цветы.
В низинах и на участках, прикрытых от ветра, таких буке¬
тов множество, местами сливаются они в сплошь цветущий
пестрый ковер. Выше всех бледножелтые альпийские маки ка¬
чаются на мохнатых ножках, лиловыми пятнами гнездятся
звездочки-камнеломки, белеют драбы, желтеют знакомые лю¬
тики и льют чудесный аромат полярные пахучие небесноголу¬
бые незабудки.
Мы шли то по таким небольшим коврикам цветущей зелени,
то по земле, совсем лишенной растительности, пересекали
иногда каменные реки, где были еще недавно русла ледников,
где сейчас камни уложены рядами, словно чьей-то рукой,
и вслед за тем попадали в россыпи острых обломков диабаза.
Часто приходилось переходить ручьи или спускаться в белые
коридоры, пробитые весенними ручьями в тающих снегах, ско¬
пившихся за зиму по оврагам. Наконец, по разлогу, покрытому
сфагновым мхом с редкими участками травки, снова вышли мы
к морю.
Здесь такая же тусклая, сероватая гамма цветов: аспидно¬
серые россыпи шифера, почти черный песок на приплеске, а на
мысах — зеленовато-бурые утесы диабаза. Между утесами и
берегом всюду, где обрыв каменной стены отходил хоть не¬
много от берега, лежат мощные, метра в четыре-пять, забои
снега, которые при вскрытии льда в заливе, обломившись, об¬
разовали вертикальные стены твердого снега. Он теперь за¬
грязнен, проеден всюду ручейками. Вода прорыла в плотном,
почти как лед, снегу длинные причудливые голубоватые тон¬
нели. Местами, где снег успел обрушиться, тянулись от моря
высокие коридоры с отвесными стенками, кое-где на них сохра¬
нились еще снежные аркообразные мосты.
51

На берегу, возле одного такого забоя, мы внезапно наткну¬
лись на громадную стаю линяющих гусей. Они бродили по
приплеску между снежным забоем и морем. Потеряв маховые
перья на крыльях, эти гуси лишились способности летать. При
нашем приближении некоторые, неуклюже переваливаясь, по¬
бежали к морю, другие старались спрятаться под снежным
карнизом у берега или укрыться между камнями, распластав¬
шись и прижавшись к земле.
Со мною было дробовое ружье. Быстро расстреляв из пат¬
ронташа двадцать зарядов, я убил всего пятнадцать гусей. Мой
же спутник, пустивший в ход простую палку, подобранную на
берегу, оказался более добычливым. Когда мы сошлись после
охоты, у ног его лежала порядочная грудка убитых гусей —
штук тридцать. Павлу посчастливилось загнать стайку гусей
в узенький коридорчик, проеденный в снегу весенним потоком.
Из этого тупика не вышел живым ни один гусь.
Гордые такой богатой добычей, — за час добыли еды чуть
не на месяц, — мы отправились в свое становище за мешками,
чтобы в них принести убитую дичь.
30	июля. Ночь мы почти не спали. Только в шестом часу
утра прилегли, когда усилился ветер, заставивший нас вер¬
нуться с ближайшего островка.
Эти летние ночи совсем не для сна. Еще сильнее, чем в Ла¬
пландии, ощущается невозможность спать, когда погода хо¬
роша. Она манит к работе и наблюдению. Под лучами низкого
ночного солнца становятся особенно красивыми переливы здеш¬
них прозрачных красок, ночью покой девственной земли ка¬
жется особенно полным. И странно — начинаешь ощущать
в себе какой-то прилив энергии, обостряются чувства — свер¬
нул бы, кажется, гору!
Днем, пытаясь увеличить запасы свежего мяса, снова хо¬
дили вместе с промышленниками вдоль берега искать гусей. Но
гуси — не дураки. С берега ушли. На море мы видели шесть
стай по нескольку сот штук. Пара уток-морянок и полдюжины
чистиков —вот и вся на этот раз добыча.
Усов и Долгобородов добыли двух тюленей: они попались
в сети. За ужином мы лакомились тюленьей печенкой. Подни¬
мается крепкий ветер.
31	июля. Неожиданно пришел небольшой, ледокольного
типа, пароходик «Николай». Принадлежит он Масленикову,
тому самому господину в серой шляпе, которого я встретил на
Мурмане.
Капитан «Николая» зашел к нам за пресной водой. Мы,:
разумеется, побывали на пароходе. Узнали от капитана об
ужасной трагедии, случившейся недавно рядом с Крестовой —
в Мелкой губе. Там вымерло становище промышленников, под¬
ряженных Маслениковым для зимнего промысла морского зверя
и белых медведей.
52

Новая Земля
«Николай» вчера зашел в Мелкую губу, чтобы принять про¬
мысел и снять людей. Напрасно он свистел: с берега никто не
ехал, никто не показался. Стали на якорь. Спустили шлюпку,
подъехали к одному из домиков экспедиции Цивольки, вы¬
строенному в 1838 году. Меньший дом был отремонтирован
в предыдущее лето и приспособлен под становище.
На берегу — ни души. Когда зашли в полузаваленные сне¬
гом сени, шмыгнул между ногами и понесся в гору испуганный
песец. Кто-то заметил невдалеке от дома торчащую из не успев¬
шего стаять сугроба странную кость, окруженную обрывками
какой-то ткани. Эта кость оказалась изгрызанной песцами но¬
гой человека, похороненного в сугробе. Вторую могилу нашли
рядом с крестом, под которым похоронен был несчастный Ци-
волька К
В скудно освещенной избе, среди развала, грязи и плесени,
капитан нашел дневник старшего промышленника Кулебакина.
Несчастный вел записи до самой смерти. Потом заметки про¬
должал товарищ Кулебакина — Яшков.
В непосредственных записях не сильно грамотного человека,
при всей их простоте, заключалась подлинная трагедия. Те¬
традь имела заглавие «Книга для записи времени и про¬
мысла». Почему-то вырваны были из текста три страницы.
«Сия книга крестьянина Архангельской губернии, Шенкур¬
ского уезда Николая Яковлевича Кулебакина, нанявшегося на
промыслы на Новой Земле от конторы Масленикова Дмитрия
Николаевича промышлять гольца и зверя. Из сего промыслу
1 Штурман Циволька, стоявший во главе правительственной экспеди¬
ции 1838—1839 гг., умер от цынги, повидимому, вследствие плохого под*
бора продуктов, отпущенных по стандартному морскому списку,
53

половина хозяину, другая на промышленников. Состоит 4 чело¬
века». Записи кратки:
«Ноябрь 4. Холодно, ветрено. Долгота дня пять часов».
«30. Ветрено и погода. Медведь подходил к избе и стал
грызть равушку. Когда услышали и вышли с ружьем, то
он убежал, не удалось стрелять, дальше ходить опасно,
темно, стрелять не видно. Живем покуда хорошо. Дружно
и весело проводим время».
«Январь 24. Время самое печальное. Команда хворает.
Только и слышишь, что «О, боже мой». Ходить никуда
нельзя. Стоят погоды. В квартире сырость...»
«26. Тихо и пасмурно. Печальный день: помер Пав¬
ловский в 5 ч. 20 м. вечера. Топили баню, убрали тело,
зажгли свечу и покадили. Наступает ночь».
«Февраль 20. Пасмурно. Федька, Анна и Артюшка
лежат очень больные, не могут ходить до ветра, мочатся
и опоражниваются в избе. Спать ложимся в 9 часов,
встаем в 4 и ЗУ2».
«28. С утра ясно и ветерок. Вечером сильная погода,
занесло сени. Вот и дождались долгих деньков. Прожили
темное время. Теперь только бы промышлять. Одно горе—
все захворали. Чудная боль. Сперва ноют пятки, точно
зябнут. Потом пойдет по ногам выше ломоть. Ломит ко¬
ленки и стягивает жилы. Человек поневоле должен ле¬
жать, и потом по всему телу окажется сыпь и на руках...»
Весь дневник подобен этим отрывкам. По нему видно, что
несчастные охотники, не получив от хозяина почти ничего,
кроме промысловых орудий, муки, чая и сахара, один за другим
в мучениях гибли от цынги. Но нигде нет жалобы на алчность
хозяина. Видимо, дневник должен был служить также докумен¬
том количества добычи. Быть может, эти-то жалобы и вырваны.
Мы возвращались в свой лагерь подавленными. Так и здесь
достигает рука захребетника! Когда мой спутник спросил у ка¬
питана: «Кто же ответит за эти смерти?» — тот, пожав пле¬
чами, сказал:
—	Какой ответ? Кто будет судиться? Где такой суд? А если
бы и был, кто докажет? В дневнике о том, что мужики хлебом
одним питались, записано только 22 марта. Хозяин скажет:
поехали добровольно, виноваты сами — не умели провизию
хранить. Вот и все. А потом, — капитан махнул рукой, —
знаете пословицу: с сильным не борись, с богатым не судись.
То же самое почти дословно сказал и староста промышлен¬
ников — Усов:
—	Нет документу — ничем не докажешь. Попробуй, судись,
сам в остроге окажешься.
Но мы с Павлушей не сдаемся. Пойдем с ним в Мелкую
губу искать улик. Быть может, отыщем вырванные страницы
54

дневника, вероятно, на тех страницах Кулебакин писал про
снаряжение.
4 августа. Пишу это число с некоторым сомнением. Когда
проснулся, не мог понять: день или ночь. Казалось мне, что
сегодня вечер третьего числа, но мужики, оставшиеся дома во
время нашего похода в Мелкую губу, доказали, что мы про¬
спали больше суток. Действительно, мои часы, заведенные пе¬
ред сном, остановились. Наш богатырский сон можно объяс¬
нить крайним утомлением: прошли почти безостановочно свыше
девяти десятков километров по бездорожью. Мои новые пре¬
красные сапоги за полторы суток оказались изношенными. Не
только кожа на подметках проносилась, но и собственная кожа
на ногах оказалась в мозолях и кровоподтеках. Ноги пришлось
забинтовать. В мягкой обуви едва идем.
Вышли мы вечером первого августа. По нашим расчетам,
должны были дойти до Мелкой часов за девять: расстояние на
карте было всего верст тридцать пять. Отправились налегке,
взяли, кроме ружей, немного сухарей, сала, по банке консер¬
вов, чаю и сахару.
Пешеходная экскурсия оказалась совсем не такой легкой,
как представлялась нам. Когда отошли от берега подальше,
стали все чаще попадаться на пути совсем бесплодные места:
россыпи крупных острых камней, древние морены (валы щебня,
оставшиеся после исчезнувших ледников), еще чаще — ру¬
чейки и речки, текущие в отвесных берегах снежных забоев,
превратившихся в лед. Нам постоянно приходилось откло¬
няться далеко в сторону, чтобы обойти непроходимые осыпи на
крутых горных склонах или бешеные потоки воды в глубоких
оврагах. Иногда подолгу не находили брода через широкие
ледниковые речки. Не прошло и двух часов, как все мы —
Павел, Мишка, плотник Василий и я — вымокли по пояс.
Однако мы упрямо продолжали двигаться вперед. Час про¬
ходил за часом. Потерялось из виду море; мы, поднимаясь
с одного увала на другой, углублялись в горную голую страну.
При перевале через довольно значительный хребет открылся
нашему взгляду изумительный вид — панорама средней части
Новой Земли. Там, на востоке, толпа высоких снежных вершин,
на горизонте — высокая зазубренная стена. Блестели ледники,
по склонам гор лежала бахрома вечных снегов, цеплялись за
вершины сизые облака.
С перевала мы заметили небольшое — голов пятнадцать —
стадо оленей. Попытались мы подкрасться к ним, да не сумели:
ветер был неблагоприятный, олени почуяли нас издалека и рез¬
во умчались за перевал. Часов в шесть утра второго числа
остановились на полчаса и поели консервов с сухарями.
По нашему подсчету, до привала, в течение десяти часов,
мы сделали верст около сорока. То же самое показывал и спи¬
дометр. Впереди не только Мелкой губы, но и моря не быдо
55

видно. Уже раздавались голоса, чтобы возвратиться, но мы все
же решили дойти. Только к полудню подошли мы к крутому
откосу горы, спускавшемуся к Мелкой губе. И тут же выяснили,
что к становищу Цивольки попасть невозможно: совершенно
не показанная на карте широкая и бурная река преграждала
путь с севера. Быть может, сделав обход верст десять — пятна¬
дцать, нам удалось бы переправиться через эту реку, но сил на
новое рискованное путешествие не было, а провизии остава¬
лось всего десяток сухарей и небольшой кусочек сала. Пофан¬
тазировав о плоте из плавника, которого не было, и послав
полсотни проклятий составителям неверных карт, мы без от¬
дыха повернули восвояси. Остановиться даже ненадолго не
было возможности из-за холода.
Обратный путь был ужасен. Поднялся холодный встречный
ветер то с дождем, то со снежной крупой. Мокрые, уставшие
и голодные, мы не рискнули итти напрямик по компасу в ста¬
новище, но взяли курс на более близкую часть берега Кресто¬
вой губы, при выходе ее в море, где должны быть дрова —
плавник.
Выйти на этот берег удалось нам только через девять часов.
На последних верстах то один, то другой садился на раскис¬
шую землю. И трудно было заставить встать. Первым отстал
Павел. Рассчитывая на его охотничью страсть, отойдя шагов
на пятьсот, мы открыли стрельбу из винтовок, как на охоте
за оленями. Павел живо вскочил на ноги и догнал нас почти
бегом. В другой раз это средство применить было невозможно.
Приходилось кому-нибудь возвращаться и уговаривать. А в это
время дожидавшиеся тоже присаживались в грязь и засыпали.
Такой кучкой подталкивающих друг друга людей мы при¬
брели, наконец, к берегу Крестовой губы. Через полчаса горел
яркий костер. Жарилась на шомполе чайка, но люди, измучен¬
ные, посеревшие и исхудавшие, спали. Часа через три холод
пробудил. Медленно передвигая избитыми в кровь ногами,
прибрели мы в свое становище.

К МЫСУ ЖЕЛАНИЯ
У нас неожиданные гости. В Крестовую зашло за водой
еще одно судно — военное — «Бакан» и стало на якорь близ
нашего становища. Из лагеря видно, как по палубе бегали ма¬
тросы в форменных бушлатах. С капитанского мостика какой-
то офицер, отдавая приказания, надсадно орал через рупор.
Взвивались на мачте какие-то сигналы. Звучал рожок горниста.
Через полчаса к лагерю лихо пристала шлюпка-шестерка с
военным флагом на корме. Четыре офицера, спросив по пути
у Мцшки, где расположилась новоземельская экспедиция, на¬
правились в наше отделение барака.
Сначала я был в большом недоумении: что понадобилось
столь блестящему обществу в неприглядном нашем бараке? Но
спутник мой, знакомый по службе с военно-морским этикетом,
догадался: нашей экспедиции делается визит.
Нечего делать — надо принимать. Рассадив гостей на нары,
мы «сервировали» чай на мешке, покрывавшем «стол» (шат¬
кие порожние ящики), заняли разговором. От гостей узнали
мы, что «Бакан» пришел из Ревеля. Ему приказано осмотреть
западный берег Новой Земли.
Все офицеры, за исключением штурмана и старшего офи¬
цера, — зеленая молодежь. Все плавают в северных морях
впервые. Смотрят на арктический поход, как на занятную про¬
гулку. Эти веселые люди предложили мне «прокатиться»
с ними до мыса Желания. Услыша столь соблазнительное пред¬
ложение, мы стали значительно любезнее. Павел, переглянув¬
шись со мной, достал, скрепя сердце, бутылку из потайного
ящика, где хранился наш небольшой запас очищенной.
Ы

Вот каким путем попал я на палубу «Бакана».
На следующее утро «Бакан» направился к выходу в море.
Меня, никогда не бывавшего на военном судне, все происхо¬
дившее на палубе интересовало на первых порах больше, чем
проплывавшие мимо знакомые виды Крестовой губы.
Хотя «Бакан» — посыльное судно третьего ранга, на нем,
как на всех военных судах, надраенная палуба блистала чи¬
стотой. Блестели медные поручни, иллюминаторы, люки, накто¬
узы и металлические части морских приборов. Краска на сте¬
нах кают и вынесенные за борт стрелы сияли белизной. Палуба
была полна людей, сновавших между лебедками, снастями и
пушками в брезентовых чехлах. Люди разделялись на три
группы: одна — в передней части судна, на баке, состояла
исключительно из матросов, свободных от вахты; вторая — из
вахтенных матросов-сигналыциков, палубных, рулевых и ко¬
мендоров; третья группа, на мостике, — из офицеров.
Ежеминутно на мостик прибегали с докладами боцман или
сигнальщики:
—	Ваше высокородие, в трюме воды четыре дюйма!
—	Ваше высокородие; глубина семьдесят сажен!
—	Вашсокородие, разрешите свистать на обед!
Вслед за докладами отдавались приказания.
Сигнальщики, держа руку у матросской бескозырки, докла¬
дывали старшему офицеру о том, что ему самому без доклада
видно: о том, что туман слева, что впереди мыс показался, что
справа по борту ледяная гора...
—	Не «ледяная гора», а «айсберг» надо говорить!
—	Так точно, «асбер» надо говорить!
От Крестовой губы на север «Бакан» плыл неподалеку от
берега, заходя в каждый залив. Таким образом, «Бакан» посе¬
тил Южную и Северную Сульменевы губы и Машигину, потом,
обогнув полуостров Адмиралтейства, направился к северо-
востоку. Шли здесь довольно близко от берега, рассматривая
его подробности через бинокли. Нигде не было видно призна¬
ков человеческого жилья. Голы и негостеприимны эти камени¬
стые берега. Везде сердитые буруны седого прибоя, снег в овра¬
гах и между скал.
В Южной Сульменевой губе увидели первый спускающийся
с гор до самого моря настоящий полярный ледник. Могучий
ледяной поток, шириною больше километра, весь растрескав¬
шийся, словно изрубленный ножом, обрывался в воду голубой
прозрачной стеной. От нее по временам с грохотом, похожим
на пушечный выстрел, отламывались выдающиеся части. Пе¬
ной кипела вода на месте падения, шла по заливу кругами
волна, и скоро из глубины морской в каскадах воды, качаясь
и рассылая новые круги, выныривал новорожденный айсберг.
В следующих к северу заливах полярные ледники еще мощ¬
нее, около них еще больше мелких обломков ледника и круп¬
58

ных айсбергов, блещущих нежными оттенками зеленого и си¬
него цвета. Некоторые из встреченных «Баканом» айсбергов,
видно, долго носились по морю: они казались сделанными из
ажурного стекла — так много было в них гротов, пещер, тон¬
нелей, всяческих отверстий и еле скрепленных выступов. Каза¬
лось, что это фантастическое создание природы должно рас¬
сыпаться от первого прикосновения.
По одному из таких узорных айсбергов офицеры затеяли
стрельбу из винтовок. К великому их разочарованию, эффект
удара пуль о ледяные выступы айсберга оказался совсем не
велик.
Кто-то из вошедших в азарт офицеров, кажется, артилле¬
рийский, подошел к командиру и, взяв под козырек, отчеканил:
—	Разрешите открыть учебную стрельбу!
Командир помялся, потом, махнув рукой, сказал:
—	Постреляйте! Но не больше двадцати снарядов.
Раздались резкие трели свистков, появились на мостике
артиллерийский старшина и комендоры, появились и убежали.
Рассыпались на палубе трели боцманских дудок, вызывающие
команду к орудиям, взвился на мачте боевой сигнал, захлопо¬
тали у орудий люди. Послышались выкрики команд, и два ору¬
дийных жерла начали поворачиваться по направлению айсбер¬
га. Затем «Бакан» вздрогнул несколько раз от резких ударов
пушек. Выругался артиллерийский офицер.
—	Какой вы целик брали? Снаряды не долетели.
Еще серия выстрелов с недолетами и перелетами, и новые
ругательства, на этот раз командира. Зазвонил телеграф в ма¬
шинное отделение. «Бакан» остановился.
Только на третьем десятке снарядов лихим стрелкам уда¬
лось попасть в голубую гору. Снаряд, ударив в середину айс¬
берга, поднял фонтан искристых брызг и, отколов значитель¬
ную часть, нарушил равновесие, — ледяная гора с шумом пере¬
вернулась.
На этом закончилось - сражение корабля с изумрудным
айсбергом.
Миновав остров Вильяма и войдя в пролив между остро¬
вами Верха и Заячьим, «Бакан» стал медленно подвигаться в
узком водоеме. На острове Малом Заячьем сигнальщики за¬
метили небольшую промысловую избушку.
Опять засвистели на мостике и залились трелями старшины.
На мачте — новые сигналы, захлопотали люди у шлюп-балок,
спустили шлюпку, сошли в нее по трапу офицеры, поставили
на корме флажок.
В избушке людей не оказалось. По стенному норвежскому
календарю было видно, что они уехали только накануне: ка¬
лендарь был оторван до этого дня. Быть может, охотники-нор¬
вежцы успели скрыться уже в то время, когда «Бакац» был
59

поблизости. Не мудрено: церемония постановки на якорь дли¬
лась не меньше часа.
Промысел оказался налицо. В кладовке стояли бочки с зве¬
риным салом и с солеными медвежьими шкурами, груда суше¬
ных тюленьих шкур и птичьи шкурки.
Добычу с торжеством перевезли на судно. Вместо конфиско¬
ванного промысла на столе оставили акт на хорошей бумаге
с печатью и подписями членов реквизиционной комиссии.
Новая Земля на параллели островов Верха и Заячьего по¬
крыта материковым льдом. Здесь промежутки между ледни¬
ками, спускающимися в море, очень малы. «Бакан» шел боль¬
ше часа вдоль стены колоссального ледника, почти без пере¬
рыва тянущегося километров двадцать пять.
Обходя полуостров Панкратьева, «Бакан» сел на мель. Сня¬
лись с нее довольно быстро при первом же приливе. Однако
напуганный этим происшествием командир приказал держать
подальше от берегов, в милях десяти.
—	Так-то спокойнее,— сказал он и отправился играть в винт.
Разумеется, на таком расстоянии не рассмотреть и в самые
сильные бинокли не только маленьких промысловых избушек,
но и четырехэтажного дома. Плавание вдали от берега поте¬
ряло для меня интерес. И по существу оно свелось к прогулке
до экзотического мыса Желания. Теперь офицеры «Бакана»
держали между собой пари на пару шампанского и полдюжину
коньяка: дойдет ли судно до мыса Желания.
Невдалеке от оконечности Новой Земли, около Оранских
островов синева на горизонте побледнела. Появился на нем
оттенок, который носит название «ледяного неба», затем за¬
зеленели на горизонте морские льды. Между ними и берегом
оставался проход, мало-помалу суживающийся. По этой при¬
чине «Бакан» стал понемногу приближаться к Новой Земле.
Мыс Желания был на виду.
Внезапно на мостике раздался резкий звук электрического
звонка:	пришел в действие прибор, называемый «лотом
Джемса», или «подводным часовым». Приемная часть этого
прибора может быть поставлена на любую глубину; она за¬
мыкает ток в звонке и отделяет от себя поплавок, который
всплывает наверх, как только судно подойдет к мелкому месту
и коснется дна приемной частью прибора.
—	Лево на борт! — раздалась паническая команда.
«Бакан» повернул на юг. До мыса Желания так и не до¬
шли. Пари к радости одной стороны было проиграно.
Держась от Новой Земли на расстоянии пятнадцати миль,
судно пришло на следующий день в Крестовую губу, чтобы, за¬
пасшись пресной водой и спустив на берег меня, отправиться
в Ревель.
Теперь норвежцы могут заниматься промыслом без помех —
охранный рейс этого года закончился.

18 августа. «Бакан» ушел, сделав в честь нашей колонии
салют из пушек и держа на мачте какой-то сигнал, которого
никто из нас не мог понять.
В мое отсутствие постройка дома подошла к концу. На по¬
стройке работала артель вологодских плотников, набранных
архангельским подрядчиком. Выяснилось, что плотники, поехав
на два месяца, не получили от подрядчика ничего, кроме муки
и крупы (гречневой и пшенной), корчаги говяжьего сала и
пуда соли. Артель состояла из двенадцати человек. Ни коло¬
нисты, ни мы не могли серьезно помочь мужикам. Дали им
дюжину убитых нами гусей, немного сахару и консервов. Наш
запас провизии — ничтожен, он строго рассчитан на два ме¬
сяца для двоих. Если бы мы даже отдали его весь, существен¬
ной помощи в этом не было бы. Колонисты также были снаб¬
жены немногим лучше плотников: им осенью обещают привезти
всего, а пока что питается колония, главным образом, пойман¬
ной рыбой.
Мы решили обратиться к начальнику гидрографической экс¬
педиции Г. Я. Седову, расположившемуся километрах в семи
на запад, здесь же в Крестовой губе. Кажется, его запасы не¬
сколько богаче наших. Плотники выглядят плохо: бледны и
вялы, некоторые жалуются на боли в ногах и слабость, — это
похоже на первые признаки цынги.

ИЗ НОВОЗЕМЕЛЬСКОГО ДНЕВНИКА
21 августа. Вчера ездил с Усовым на северный берег залива
осматривать сети для ловли тюленей. Тот берег обманно бли¬
зок, казалось, не больше двух километров. Но в действитель¬
ности, чтобы добраться до него, нам пришлось поработать вес¬
лами в течение двух полных часов. По измерению Седова
ширина залива в этом месте семь километров. Изумительной
чистотой новоземельского воздуха объясняется такой обман
зрения. Мы не раз уже попадали здесь в смешное положение,
особенно в первые дни, по непривычке определять расстояния
в новоземельском чистом воздухе. Павел однажды на глазах
у всего становища усердно палил в утку, которая плавала, ка¬
залось, совсем недалеко от берега — шагах в сорока, но дробь
до цели не долетала. Утка осталась невредимой. Немудрено:
до нее от охотника было не меньше сотни шагов.
Северный берег крут и труднодоступен. Здесь много совсем
непроходимых мест. Под каменистыми неприступными обры¬
вами всюду движущиеся осыпи мелких камней; подняться по
ним так же трудно, как муравью взобраться на груду сухого
песку.
Тесные овраги, ущелья, заваленные лавинами, скалы,
глубоко ушедшие в воду, «каменные моря», — словом, полная
картина настоящей горной страны. На одном из выдающихся
мысов я остановился с изумлением: этот мыс — огромная скала
прекрасного белого мрамора. Показать бы это богатство на¬
шим скульпторам! Правда, мрамор местами был испорчен тре¬
щинами и серыми прослойками, но даже на поверхности было
немало хороших, совсем беспорочных участков.
62

Тюленьи сети Стоили рядом с этим мраморным мысом. Мы
вынули из них большого бородатого тюленя, — поморы зовут
таких «морскими зайцами».
Живя в здешней изумительной стране и дыша ее кристаль¬
ным воздухом, мы невольно наблюдаем всю беспрерывную
цепь изменений здешней природы. Я с удивлением отмечаю,
что в памяти моей сохранились все перемены погоды и направ¬
ления ветра за целый месяц. Мы сживаемся с природой.
Я иногда ловлю себя на мыслях о судьбе семейства леммингов,
о странностях в поведении чайки, всегда встречающей меня за
мысом, или о причинах растрескивания здешней почвы на пра¬
вильные геометрические фигуры.
Когда идешь с работы, отмеривая усталыми ногами кило¬
метр за километром, против воли всматриваешься во все про¬
явления жизни. Тундра, казавшаяся раньше пустой, наполнена
жизнью. Вот пролетела пестренькая пуночка. Я знаю уже, где
ее гнездышко. Вот пробежал и, завидев меня, схоронился за
грудой камней серенький щенок-песец, — только ушки торчат.
Не удержался и тявкнул. Потом, внезапно струсив, понесся во
всю прыть. А здесь начинаются места, излюбленные леммин¬
гами. Чтобы рассмотреть этих миниатюрных, похожих на пест¬
рых мышек, животных, нужно обладать острым зрением: они
всегда прячутся в норки, как только завидят в тундре живое
существо.
Такая обостренность внимания родит жажду познания и
еще более напрягает чувство восприятия. Жажда встреч в пу¬
стыне вместе с непривычной жизнью по ночам держит все чув¬
ства в каком-то странном, но бодрящем напряжении и взвин¬
ченности, как на состязании.
24 августа. Как незаметно проходят дни! Давно ли светило
здесь полуночное солнце, и лето, казалось, установилось прочно.
Теперь по ночам уже спускаются сумерки. И день ото дня они
сгущаются с непривычной быстротой. Чувствуется, что лету
приходит конец. В последние дни горы стали закрываться по
утрам сероватым налетом тонкого инея, словно занавеска из
кисеи подвешена и спускается почти до самого моря. А в глу¬
бине оврагов, где снег за лето так и не стаял, почти не слышно
звона струй.
Вчера, возвращаясь ранним утром с работы, заметил на
прудике у ручейка тонкую корочку льда. Но все же эта пора
здесь считается летом. Не замолк еще шум ручьев, не закон¬
чили цветения маки и камнеломки, не встал еще на крылья
птичий молодняк. Только похолодание верхних слоев воздуха
да уменьшение воды в ручейках служат предвестниками близ¬
кой зимы. Она придет неожиданно, сразу. Один холодный ветер
с севера быстро сожжет малые участки живой растительности,
окрасит их в коричневый цвет, а первая вьюга закроет сне¬
гами все берега и горы. И сразу наступит зимняя пора.
63

Наше поселение потеряло вид бивуака переселенцев. Теперь
на пригорке стоит почти готовый дом, который режет глаза
непривычными здесь сочными красками свежеобтесанного де¬
рева и правильностью форм. Но дом еще пуст. Не готовы печи,
не вставлены стекла, не настланы полы. Переселяться в дом
не торопимся. Нам с Павлом хорошо и в бараке. Быт наш сло¬
жился вполне. Правда, он весьма примитивен, но, право, мы
не хотим его усложнять. Мы оба несем по очереди двухсуточ¬
ное дежурство, которое состоит в обязанности приготовить
обед, прибрать жилище и вымыть посуду. Последнее «действо»
крайне несложно: грязные тарелки мы вонзаем несколько раз
с размаху в смачиваемый волною песок и тем ограничиваемся.
Котелок приходится сначала прокипятить с золой. Но мы счи¬
таем, что живем вполне культурно: в нашем углу барака есть
диванчик из ящиков, закрытый подобием скатерти из распоро¬
того мешка, а на стенах — даже картины, мои этюды.
Культурным наше жилище выглядит, быть может, от сопо¬
ставления с соседним помещением вологодских плотников, ко¬
торые спят вповалку на земляном полу барака, одетые в полу¬
шубки, с котомками под головами. Десятнику, собиравшему
артель, архангельский подрядчик сказал, что рабочим будет
дано все: пища и одежда. В действительности оказалось, что
пища — мука и крупа, а одежда — полушубки да поношенные
сапоги. Мужики не взяли в дорогу ни постелей, ни теплой
одежды, ни мыла; теперь они работают в пиджачках или в по¬
лушубках. Плотники уже успели обрасти корою грязи и обо¬
вшиветь. Некоторые пытаются варить белье с золой в котле,
другие, чтобы избавиться от насекомых, закапывают сменную
рубаху в горячую золу, но есть и совсем опустившиеся, в грязи.
1 сентября. Промышленники и плотники переселились в но¬
вый дом. Снаружи он выглядит неплохо: большой с высокими
окнами и потолками. Но постройка велась без хозяйского глаза:
комната ненужно высока, конопатка плохая, полы одиночные,
в потолке щели, из окон дует даже теперь. Что будет зимой?..
Промышленники начинают роптать, особенно женщины.
— На что нам такую хоромину? Дали бы лесу, сами по
своему желанью срубили бы домики на славу. За дом с про¬
мысла вычет пойдет, а в доме-то жить нельзя.
Бедные женщины как ни бодрятся, но чувствуют себя здесь
на чужбине, как пересаженные растения. После хлопот по хо¬
зяйству по вечерам их можно видеть в сборе у берега, на опро¬
кинутой лодке с рукодельем в руках. Бабы все молодые. Но
не заводят они обычных в Архангельском крае песен, молчат.
Даже не судачат. Их песню в первый раз услышал я только
сегодня, когда сидел за работой далеко от становища. Возвра¬
щаясь на лодке из дальнего конца залива, где собирали бабы
плавник, завели они залихватскую частушку, видно, по памяти
о поездках на сенокос за Двину.
64

Вчера Анна Матвеевна, принесши в барак заштопаннукЗ
рубаху Павла, засиделась и рассказала, как решилась уйти
с мужем на Новую Землю от малого надела, недоимок и бед¬
ности. Спрашивала нас:
— А не обманут и здесь? Сулили богатое житье, всего вдо¬
воль, а провианту не оставили. Пароход запоздает и хлеба
не будет.
5 сентября. Сегодня впервые показалась у уреза воды бе¬
ленькая ниточка ледяного припая. Она еще совсем узка, вьется,
как шнурок, по извилинам берега. Это — кристаллики льда,
образовавшиеся вблизи ручьев при соединении пресной воды
с морской, охлажденной ниже нуля.
Но слабые заморозки еще не губят здешних растений. Оста¬
лись даже цветущие букеты на оазисах растительности: еще
не все успели подготовить семена. Возвращаясь вчера после
удачной охоты, я видел в одной долинке множество цветущих
маков.
Охотились на оленей. Километрах в пятнадцати от стано¬
вища нам удалось подкрасться при благоприятном ветре к
большому стаду диких оленей. Подползли на расстояние сотни
шагов под прикрытием горы Сарычева.
Когда мы выглянули на перевале из-за камней, олени мирно
паслись на склоне горы, пощипывая травку и обирая мягкими
губами лишайники с камней. Ближе всех ко мне находилась
самка с грациозно-неуклюжим теленком. Он терся неотступно
у задних ног оленицы, стараясь дотянуться до вымени, но мать
отгоняла его легкими ударами копыта. Мы знали, по рассказам
Усова и по опыту у Мелкой губы, о чрезвычайной чуткости
оленей. Поэтому, достигнув предела возможности проползти,
не обнаружив себя, я залег, чтобы передохнуть, справиться с
охотничьим волнением и обождать промышленников, которые
крались к оленям со стороны лощины. Было выгоднее, чтобы
они первыми открыли стрельбу, — тогда олени бросятся прямо
на меня. Я лежал неподвижно в течение минут десяти. Стадо
мирно паслось. Однако рослый олень с пушистыми большими
рогами, державшийся несколько в стороне, внезапно стал бес¬
покоиться. И вдруг, сделав высокий прыжок, он тревожно под¬
бежал к стаду. Видимо, такое поведение было сигналом. Все
стадо, мгновенно смешавшись в одно серое пятно, хлынуло к
вершине горы. Заметив тревогу, я успел три раза выстрелить
из своей берданки и свалил пару оленей. Послышались вы¬
стрелы и из лощины. Не прошло и трех минут, как олени скры¬
лись за горой. Охота была закончена. Наша добыча — семь
туш.
В мечтаниях об охоте на крупную дичь я никогда не думал,
как воспользоваться добычей. В этот раз нам пришлось позна¬
комиться с этой стороной охотничьего дела. Прежде всего
нужно было заняться сниманием шкур. Второе — подумать о
65

доставке мяса домой, в становище. Мы не могли доставить
добычу иначе, как на плечах. На каждого охотника приходи¬
лось два с третью оленя. Кроме шкур, голов и ног, надлежало
доставить за пятнадцать верст по камням и оврагам пудов
около двадцати мяса. На первый раз взвалили на плечи поло¬
вину мяса и побрели. Поход с добычей отнял около семи часов.
Мы приплелись к становищу измученными, в пропитанной
кровью одежде. Завтра предстоит новое путешествие за остат¬
ками мяса и шкур. Зато лакомимся оленьими бифштексами!
Раскалив сковородку, жарим один за другим крупные куски
оленины и едим их в невиданном количестве.
Часть мяса мы предложили плотникам, но только двое из
них решились отведать. Они выглядят очень плохо, у всех
слегка опухшие лица. Еще недели две назад обращался ко мне
за лекарством из моей походной аптечки печник Степан, жа¬
ловался на ноги — распухли, не может ходить. На голенях
синие пятна; тело в этих местах твердо, при надавливании
пальцем остается на долгое время впадина, как во влажной
глине. Десны распухли, кровоточат. Конечно, это настоящая
цынга. Вчера пришли с такими же признаками плотники Инно¬
кентий и Иван. Помочь ничем, кроме добрых советов, нельзя.
Советую пить кровь, когда удастся застрелить нерпу, и есть
побольше оленьего мяса. Однако у пациентов мало веры моим
советам. «К такому мясу мы не привычны, такое мясо, по-на¬
шему, поганое. Лекарствия бы настоящего». Не хотят и гулять.
Пока люди работали на постройке, находясь в движении на
свежем воздухе, здоровье их было несколько лучше. Закончив
дом, мужики залегли на нары; некоторые совсем не выходят
на воздух. Нет сомнения, что этих цынга заберет раньше дру¬
гих. Только один Василий, горячий охотник, целыми днями хо¬
дит, гоняясь за утками, и караулит нерп у берега. Он один
выглядит здоровым: румян и весел.
Мы ждали парохода в двадцатых числах сентября. Подхо¬
дил конец месяца, а его все еще не было. Повалил снег. За¬
лив — в белой рамке берегов. Он совсем преобразился, почер¬
нел, и даже небо над ним загустело тяжелой синевой, как гро¬
зовое, а вода казалась маслянистой от мелких кристалликов
льда — шуги. Ледяной припай охватил широким поясом все
берега, у края его с шуршанием трутся мелкие, как галька,
круглые, ледяные же катышки. В эту пору птицы еще не уле¬
тели, их на взгляд даже больше. Тут весь молодняк уток, пе¬
стреньких чистиков в зимней одежде, чаек и гаг. Сторожкие
гусц держатся большими стаями посредине залива.
По первому снегу приехал на собаках из Маточкина Шара
Яков Запасов, самый старый из русских промышленников-ново-
земельцев.
Запасов попал в первый раз на Новую Землю не на паро¬
ходе, а древним путем — на карбасе из устья Печоры. В Пу¬
66

ховой губе, срубив из леса-плавника промысловую избушку,
поселился в ней, ловил песцов, бил оленей, медведей и нерп,
а летом промышлял гольца. Добычу сдавал на промысловые
суда или норвежцам. Но недолго промышленник пользовался
свободой. Проведало начальство про охотника, поселившегося
на Новой Земле «самовольно». Выселили. Запасов через год
снова появился в своем становище. Снова выселили — якобы
за спаивание туземцев. И еще раз выселили «за незаконное
пользование промысловыми угодьями самоедов», хотя Запасов
никогда не промышлял в районах ненецких становищ, но вы¬
бирал девственные по охоте места. Отвозя в третий раз само--
вольного колониста в Архангельск, чиновник конфисковал весь
его промысел, карбас и даже винтовку.
Через год настойчивый мужик приехал на Новую Землю
из Печоры в «стрельной» лодочке. Долбленую «стрельную» ло¬
дочку употребляют здесь для охоты на нерпу по льду, такую
лодку свободно волочит за собою один человек, она очень легка
и валка.
У Запасова же была лодка, похожая на эскимосский каяк.
Он затянул лодочку сшитыми нерпичьими шкурами так, что
получилось подобие палубы с отверстием для гребца, поставил
мачту и парусок из мешка. Под палубой лежали у него пимы
и малица, мешок муки, пуд соли, сухари, анкерок с водой,
ружье с припасами, топор, ножик и гарпун. С таким снаряже¬
нием, пробираясь вдоль берега, Яков добрался сначала до
Вайгача и обошел его с запада. В широком проливе — Карских
воротах встретились льды. Запасов пробивался сквозь них две
недели, зато убил по пути морского зайца и медведицу. Не¬
много подкормился после питания одними сухарями с водой.
Так, пробираясь вдоль берега при ветре, пересекая большие
заливы в тихую погоду, Яков к концу лета добрался до своей
избушки и даже успел запастись на зиму дровами — плавни¬
ком и рыбой — гольцом. В следующее лето, задолго до при¬
бытия парохода, Запасов, спрятав свой промысел, уехал на
Карскую сторону, чтобы* снова не выселили. Впрочем, новозе-
мельский чиновник, узнав про подвиг промышленника, про¬
плывшего в стрельной лодочке по бурному морю больше ты¬
сячи километров, и рассудив, что человеку в таких условиях
трудно будет предъявить обвинение в спаивании опекаемых
колонистов, оставил его на этот раз в покое.
Запасову шестой десяток, но седины почти не видно. Взлох¬
маченная борода. Потрепанная одежонка. Я с уважением смот¬
рел на этого невзрачного на вид человечка. Кроме изумитель¬
ного рейса к Новой Земле в стрельной лодочке, Запасов много
мог бы рассказать про бедствия и приключения, случавшиеся
с ним.
Усов передавал нам, как бедствовал зимой Запасов на Кар¬
ской стороне, когда медведь увел за собой на пловучий лед
67

собак вместе с санями и провиантом и Яков остался без про¬
довольствия, с одной винтовкой. Шел он полторы недели к сво¬
ей избушке, спасаясь в сугробах во время свирепых новоземель-
ских встоков. Полуживого, с отмороженными ногами, подо¬
брали его ненцы у Кармакульского становища. Многое мог бы
рассказать Запасов и про опасные встречи с медведями, кото¬
рых он убил более восьмидесяти, и про свои морские странство¬
вания и приключения, но не умеет старик красочно передать
всего.
— Погода худая стояла. Я нарту остановил на припае, во¬
ткнул хорей через копыл, это — чтобы собаки не убежали. Сам
пошел глядеть, нет ли на мысу медвежьего следа. Вернулся к
собакам, смотрю — от оказия! — собак-то нету! Один хорей
валяется. Взял хорей, пошел по следу. Припай неширокий в ту
пору был, скоро окончился, пошли такие торосищи — беда,
упреешь на них. А лед-то на плаву уже. Прошел еще с полвер¬
сты, смотрю — на высоком торосе нарта моя стоит, передок
у ней выломан, собак нету: оторвались, убежали со сбруей по
медвежьему следу. Пошел дальше, гляжу — полынья, тут след
кончается, — видно медведь в воду, а собаки за ним. Пока я
обход вокруг полыньи отыскивал, ветер сменился, к берегу
пошел. «Ну, брат Яков, думаю, поспешай-ка к нарте да вывози
ее, нето в открытое море уплывешь». К нарте, значит, я не по¬
пал, льдом отжало, и сам только через сутки на припай вы¬
брался. Ну, потом — сам знаешь: без провианту дело плохое;
хорошо еще, что песец подвернулся, застрелил его, зажарил
на берегу, половину съел, а половину в запас оставил. С тем
запасом восемь дней до Кармакула шел. Совсем уже думал,
что смерть пришла. Да видишь, до сей поры небо копчу. Дай-ко
махорочки,—твоя скуснее!
В начале этого года Яков оказал помощь погибавшему ста¬
новищу в Мелкой губе. Узнав про бедствия товарищей-промыш-
ленников, он помог им провизией, затем вывез по очереди в
Маточкин Шар двух умиравших от цынги. Один из спасенных
остался жив.
Дни шли за днями, а парохода не было. Уже с неделю хлеб
для плотников и колонистов пекли из запасов Седова. Конча¬
лась и наша провизия. Бабы начинали голосить: «Завезли нас
сюда без провианту, пароход не придет, что будем делать?..»
Но Седов не тревожился, — он человек решительных действий.
С большим увлечением обсуждал он план нового путешествия
в том случае, если пароход не придет в первых числах октября.
Тогда все, не рассчитывавшие здесь зимовать, пойдут на двух
карбасах под предводительством Седова вдоль Новой Земли
на Печору, а колонистам останется провизия Седова.
Нам не пришлось испытать путешествия в открытом кар¬
басе по бурному морю в осеннюю пору. В одно пасмурное утро
68

мы увидели над левым мысом в нашей бухте внезапно подняв¬
шийся столб дыма. Не успели догадаться, откуда он взялся,
как прозвучал отдаленный гудок парохода.
Что за переполох поднялся в нашем становище! Мне не
приходилось до этого момента наблюдать одновременного про¬
явления столь бурной радости, охватившей большую группу
людей.
Все становище, показалось мне, на несколько минут поте¬
ряло рассудок. Плотник Василий, первым услышав гудок, как
ошалелый, кинулся в коридор дома с криком: «Пришел, при¬
шел!..» По дороге он отдавил ногу собаке; та с визгом завер¬
телась на одном месте, на нее налетела другая собака, третья,
четвертая, поднялась драка, — лай, визг и вой. Из дома, между
тем, выбегали полуодетые люди. Один даже босиком, да так и
стоял на снегу, не замечая, видно, холода. Другие бросились
разнимать собак. Иные кричали «ура» или перебрасывались
радостными восклицаниями.
—	Братцы, ребятушки, вынесите меня, Христа ради, хоть
посмотреть-то!—донесся вдруг крик больного из коридора.
Криками, воем собак, стуком весел, поспешно бросаемых
в карбасы, и разрозненными выстрелами был полон воздух.
И вот — снова на палубе «Ольги». Я стою рядом с Седо¬
вым у поручней, спокойно наблюдая предотходную суету в
бухте и на берегу. Кончается выгрузка провизии и дров. Дрова
кидают прямо в воду. У берега из них и досок образовался
большой, крепко схваченный морозом, вал. Промышленники не
очень-то веселы. Провизии им привезли куда меньше обещан¬
ного: масла немного, почти нет овощей и совсем нет творогу.
Теперь даже Мишка начал терять свой оптимизм. Выпив за
раз свою долю водки из привезенной на зимовку четверти, он
кричит-куражится:
—	Ты думаешь, стану я пять лет ходить в кабале? Поищите
других дураков! Вот поживу до весны, посмотрю, — коли бу¬
дут так же зажимать, уйду. Ей-богу, уйду на карбасе к северу!
Ищи-свищи с меня долги. Видели это?
—	Миша, Мишенька, брось, не шуми, спать пойдем, на¬
чальник услышит, брось, Миша!—тянет за рукав Мишку его
маленькая женка, но не может увести.
На следующий день мы были в открытом море. Пересмот¬
рели ворох газет и журналов. Приняли ванну. Спим на мягких
койках, под чистыми простынями. Вкушаем за обедом телячью
котлетку, изготовленную хорошим поваром. Все это — прекрас¬
ные вещи, особенно после долгого перерыва. Но, смакуя блага
цивилизации и противопоставляя им жизнь последних двух
месяцев, я задумываюсь. Я не знаю, чему отдать предпочтение:
этим ли благам, уготованным для немногих, или отказу от них
и жизни в пустыне. Припоминаю, как в продолжение целого
дня, захваченный ветром, я греб, находясь почти без движения
69

посреди бурного семиверстного залива. Нужно было добраться
до его противоположной стороны, где находились хлеб, теплая
одежда и жилище. Чувствуя подъем борьбы, я не хотел сда¬
ваться.
Выброшенный вместе с утлой стрельной лодочкой назад к
берегу, только отлив свою лодку и выжав одежду, снова пу¬
стился в рискованный путь. Помню ощущение безмерной, ни¬
когда не испытанной раньше усталости — такой, что ослабшие
мускулы непрерывно дрожат, — после девяти десятков верст,
пройденных в один поход. Хорошо помню и муку работы на
холоде, вызывавшую непроизвольные проклятия и ядовитую
мысль: «Какой чорт заставлял тебя впрягаться в эту каторж¬
ную работу!» И, наконец, надоедливые ступени постоянных
всюду препятствий на каждом шагу жизни и работы.
Но почему все это теперь представляется менее тяжелым,
чем недавно? Воспоминания о прожитом не оставляют боли,
но приносят, пожалуй, чувство удовлетворения. Через несколь¬
ко дней начнется старая жизнь, с привычным укладом. Она не
будет наполнена прежним значением. В твою жизнь вступило
новое. Вспомнятся новые друзья-зимовщики, простые люди, ве*
дущие суровую борьбу за жизнь на не обжитой человеком даль¬
ней и суровой Новой Земле.

ГЕОРГИЙ СЕДОВ
Лето, прожитое на Новой Земле, оставило по себе чувство
крепкой связи с севером. Перенесенные лишения, труды и опас¬
ные положения нисколько не уменьшили этой связи. Пожалуй,
они-то и вспоминались с особенным удовольствием. Наиболее
отчетливо стояли в памяти приключения, в которых неожиданно
обнаружились новые, собственные качества, — их раньше не
было случая полностью выявить: физическая выносливость, спо¬
собность хорошо ориентироваться, быстрота соображения и ре¬
шений. Даже такие черты, как упрямство, прямолинейность
(они раньше ничего, кроме неприятностей, не приносили), для
жизни в первобытной стране и между простыми людьми оказа¬
лись не столь плохими.
После лета на Новой Земле захватила меня неотвязная
мечта: прожить в полярной стране полный год. Мои новозе-
мельские этюды имели успех на осенней Академической вы¬
ставке, часть их удалось мне продать; один из этюдов, к вели¬
кой моей гордости, был даже воспроизведен в широко распро¬
страненном тогда журнале «Нива». Но все же эти успехи не
давали ни малейшей надежды на осуществление мечты.
Мои скудные заработки уходили на ученье и содержание
семьи. Следующее лето застало меня далеко от севера: я ока¬
зался в Западной Маньчжурии. Вместо свободных скитаний
с ружьем, буссолью и этюдным ящиком, — пришлось пересчи¬
тывать ногами шпалы железнодорожного пути, пролегавшего
по пустыне Гоби, Хингану и по Сунгарийской долине. Соблаз¬
нившись высоким заработком производителя работ (плата за
дето давала возможность кое-как прожить зиму), я шел в
71

течение всего лета с нивелировкой пути между станцией
Маньчжурия и Харбином.
И у тренога нивелира, и в тесной теплушке вагона Китай¬
ской железной дороги, и в маленькой петербургской комнате
на Васильевском острове, я часто ловил себя на мечтах, как
буду снаряжаться на зимовку. — Да, весь секрет успеха — в хо¬
рошем снаряжении! — и, увлекшись, садился за расчеты.
Со своим новым знакомым — Г. Я. Седовым — в Петербурге
виделся я довольно часто, заходя в его маленькую, очень скром¬
ную квартиру на Конюшенной улице. Мало-помалу из расска¬
зов узнал я его замечательную биографию.
Родился Седов в 1877 году в местечке Кривая Коса на бе¬
регу Азовского моря в семье бедного рыбака, Убогая обста¬
новка рыбачьей избы, шум моря и блеск его мутных волн —
первые впечатления. Позже — игра камушками на берегу под
взором заботливой матери, поиски и хранение драгоценностей:
обломков поплавков, раковин и крупных блесток рыбьей
чешуи, постройка корабликов из долбленой коры, погоня за
мелкой рыбешкой — те же игры, как у всех рыбацких детей.
Лет с восьми начал помогать отцу в чистке рыбы, в починке
ловецких снастей. Иногда удавалось выпроситься в тихую по¬
году в море с отцом. Наслаждение — тянуть сеть, забитую
серебристыми рыбцами, или с трепетом сердца прислушиваться
к движению снасти, на которую попалось чудовище-белуга.
И редкое счастье — встретить гигант-пароход или, окрыленный
парусами, океанский бриг.
Почти с детства Седову приходилось иметь дело со льдом.
Азовский рыбак занят круглый год; лов рыбы не прекращается
и зимой, несмотря на то, что в зимние месяцы почти все море
покрывается льдом. Подледный промысел принимает иногда
опасный характер. Лед не долго стоит без движения. Во время
штормов он ломается на отдельные поля. Иногда появляются
в газетах сообщения, что на оторвавшейся льдине остались ры¬
баки. Унесенные в открытое море промышленники — бывают
случаи — гибнут вместе со снастями, с промыслом. Другим
после долгих скитаний удается перебраться на берег или по¬
лучить помощь товарищей, оставшихся на припае. Седов в дет¬
стве слыхал о множестве таких приключений. Бывалые люди,
неделями терпевшие стужу и холод, были для Седова первыми
профессорами сложной науки познания движения и свойств
морского льда.
Седов рос неграмотным. Его родители не предполагали, что
сын захочет переменить однообразную, тяжелую, но относи¬
тельно сытную жизнь на что-нибудь иное. «А грамота рыбаку
для чего? Одно баловство», — рассуждали жители сплошь не¬
грамотного поселка. Будь Седов менее любознательным, и он
воспринял бы, конечно, в конце концов общие убеждения. Но
этого не случилось. Очевидно, дедовские устои уже расшаты¬
72

вались и в глухом приазовском краю; такие рассуждения не
действовали даже на малолетних. Слезами и постоянными
просьбами, с детства настойчивый, Седов добился своего. Уже
четырнадцатилетним его отдали в приходскую школу. Мальчик
принялся за ученье горячо; учитель обратил внимание на его
способности и даже выхлопотал освобождение от платы.
Шестнадцати лет от роду Седов окончил школу. Учитель
советовал родителям продолжить его образование в городе,
о том же просил и Седов, но отец боялся выпускать сына, уже
вкусившего городского «баловства». Вместо ученья, пришлось
по совету родственников поступить на место «в услужение»
к генералу Иловайскому. Через восемь месяцев Седов бежал
от генерала. Родители настояли, чтобы сын искал новую
службу. Служба нашлась: приказчиком в бакалейной лавке
купца Фролова. Потянулась однообразная жизнь между гру¬
дами сетей, рядами кадок и мешков с солью и мукой. Через
год хозяин положил жалованье— 120 рублей в год. Родители
Седова были довольны, а соседи даже завидовали. Недоволь¬
ным был один Седов. Во время службы у Фролова Седов на¬
ходил одно утешение: он пристрастился к чтению. Все досуги
посвящались книгам. Из книг юноша узнал о величине мира,
о чудесах науки и техники, о чудесных странах на севере и юге.
Учиться бы дальше, изведать всю полноту жизни, — ученому
дорога широка. На всякий случай молодой приказчик стал бе¬
речь каждую лишнюю копейку.
Когда Седову было уже восемнадцать лет, разговорился
он в лавке с одним капитаном, сдававшим в лавке соль. Ка¬
питан рассказал приказчику, что есть в Ростове-на-Дону море¬
ходные классы, — там можно доучиться до капитана. С этого
времени в стремления Седова вошло нечто определенное, — он
решил учиться в мореходных классах. Родители и слышать
не хотели о таком безрассудстве — бросить прочное положение
с жалованьем десять рублей в месяц и менять его на долгое
ученье! Но в эту пору характер Седова уже сложился. Тайно,
не известив родителей и хозяина, Седов бежал в Ростов. Где
пешком, где «зайцем» в товарном поезде, добрался до Ростова.
Готовясь к экзаменам, Седов весь первый год питался одним
черным хлебом. Весной Седов поступил матросом на пароход,
плававший по Черному морю. Он скопил за лето сто пятьдесят
рублей и на эти деньги учился зимой. Так, летом зараба¬
тывая деньги тяжелым матросским трудом, а зимой посещая
занятия, Седов в 1896 году окончил мореходные классы. Пер¬
вое время после окончания ученья он долго голодал, не находя
места. Когда пришел проситься на службу в Добровольный
флот, молодому «штурману дальнего плавания» сказали: «И на
матросскую вакансию вы трехсотый кандидат».
Наконец, нашлось место капитана маленького парохода,
цейсировавшего между портами Черного моря. Но стремления
73

Седова шли дальше перевозки керосина из Батуми в Новорос¬
сийск. Из первой же получки отложил он изрядную сумму на
покупку книг и учебников. Через год он сдал экзамен на чин
прапорщика военного флота и поехал в Петербург добиваться
разрешения держать экзамен за полный курс морского кор¬
пуса. Получить такое разрешение было нелегко. В царской
России правом приема в морской корпус, где подготовлялся
командный состав военного флота, пользовались исключительно
дети дворян.
Только после усиленных хлопот молодой прапорщик из кре¬
стьян каким-то чудом добился нужного разрешения. Успешно
сдав экзамены, Седов поступил на службу в Главное гидро^-
графиче'ское управление и был командирован для съемки бе¬
регов Ледовитого моря, производимой пароходом «Пахтусов».
Теперь он морской офицер, счастливчик, которому все дается,
весельчак... и «выскочка», «офицер черной кости». Начальник
экспедиции генерал Варнек сразу оценил выдающиеся способ¬
ности Седова: туда, где предполагалось трудно исполнимое
дело, всегда посылали Седова.
В 1903 году Седов встретил в Архангельске судно богато
снаряженной американской экспедиции Циглера-Фиала, от¬
правлявшейся для достижения Северного полюса К Не после ли
этой встречи зародилась в голове скромного «поручика по
адмиралтейству» мысль сделать попытку достижения полюса?
В 1905 году разразилась русско-японская война. Седов был
отправлен на Дальний Восток. Все военное время он провел,
командуя миноноской Амурской флотилии. После цусимского
разгрома он представил адмиралу Скрыдлову дерзкий проект:
снарядив эскадру шлюпок, вооруженных минами Уайтхэда, по¬
топить на Симоносекском рейде несколько японских броненос¬
цев. Проект получил утверждение, но не осуществился — был
заключен мир. Седов вернулся на службу в Гидрографическое
управление. В 1909 году он получил назначение быть началь¬
ником экспедиции в устье реки Колымы, на крайнем северо-
востоке Сибири.
Целью этой первой самостоятельной экспедиции Седова
было исследование устьев реки Колымы для выяснения во¬
проса, есть ли возможность морским пароходам заходить в эту
реку. Седов проехал на Колыму сухим путем через Иркутск и
по реке Лене до Якутска, а дальше тундрой через Верхоянск
на Средне- и Нижне-Колымск. Экспедиция за Верхоянском по¬
пала в весеннюю распутицу. Казалось, что время будет упу¬
щено, деньги израсходованы без всякого результата, ибо позд-
1 Американская экспедиция Циглера-Фиала, имевшая целью достиже¬
ние полюса, отправилась из Архангельска в 1903 г. В том же году зази¬
мовавшее у о. Рудольфа судно экспедиции «Америка» было унесено ура¬
ганом в море. Оставив богатое снаряжение, не достигнув никаких резуль¬
татов, экспедиция вынуждена была возвратиться в Америку.
74

нее прибытие в Нижне-Колымск было равносильно возвраще¬
нию назад: лето в тех краях слишком коротко*.
Седов не растерялся. Двигаясь с возможной поспешностью,
переправляясь часто через наледи вздувшихся рек, иногда
пускаясь через них вброд и бросив весь тяжелый груз, Седов
успел попасть в Средне-Колымск почти к самому вскрытию
реки. Расположившись лагерем недалеко от устья Колымы, он
все лето работал над съемкой, промерами и описью нижнего
участка Колымы. Для промеров и съемки было необходимо
выезжать на далекое расстояние в открытое море, а в распо¬
ряжении исследователя была только местная лодка — карбас,
к морскому плаванию совершенно не приспособленная. Доста¬
точно сказать: отдельные доски этого ненадежного судна были
скреплены не гвоздями, но сшиты прутьями тальника, пазы же
залиты не варом, а хрупкой лиственичной смолой.
Плавание по бурному северному морю на таком судне было
игрой со смертью. Даже небольшое волнение выбивало мохо¬
вую конопатку, пазы расходились, и все судно грозило рас¬
пасться на составные части. Иногда, при неосторожном дви¬
жении, человек продавливал дно карбаса и судно давало течь.
Невзирая на такие невозможные условия, Седов довел работу
до конца. На обратном пути, уже зимой, пришлось питаться
одной юколой (сушеная рыба); хлеб, сахар и другая провизия
вышли. Стараясь наиболее полно закончить работу, Седов за¬
держался до поздней осени. Результатом колымской экспеди¬
ции было установление первых пароходных рейсов между Вла¬
дивостоком и Колымой.
В 1910 году, в разгар приготовлений к следующей экспеди¬
ции, Седов женился. Через два дня после свадьбы он выехал
на север Новой Земли производить съемку тогда еще не оби¬
таемой Крестовой губы. В это время Седов уже делился с близ¬
кими мечтой о путешествии к Северному полюсу.
Нужно сказать, что в конце 1909 года возгорелся горячий
спор между американскими полярными путешественниками
Куком и Пири. Оба они, приписывая себе честь открытия по¬
люса, укоряли друг друга в обмане. Этот спор, вскрывший сущ¬
ность стремлений обоих путешественников, долгое время оста¬
вался нерешенным. Лишь через большой промежуток времени
стало известным постановление особой комиссии, рассматри¬
вавшей путевые журналы Кука и Пири. Комиссия пришла к
заключению, что сомневаться в достижениях Пири, бывшего
в непосредственной близости полюса, нет оснований. О при¬
тязаниях Кука комиссия высказала мнение, что Кук, опре¬
деливший положение полюса на глаз, но не астрономиче¬
ским путем, не может претендовать на точность. Подтвердить
обвинение в подделке путевого журнала (выставленное Пири)
или в сознательном искажении Куком своего дневника комис¬
сия не нашла оснований.
75

Впоследствии экспедиция Мак-Милана, обследовавшая се¬
верную часть Канадского архипелага, отыскала эскимосов,
сопутствовавших Куку при путешествии .к полюсу, и выяснила,
что Кук, отойдя на несколько дней пути к северу от земли
Эллесмера, фотографировал палатку, которая в его отчете фи¬
гурировала в качестве поставленной у Северного полюса. Иначе
говоря, обвинения Пири оказались основательными. Еще позд¬
нее Кук попал в тюрьму за махинации с денежными докумен¬
тами. В 1910 году последние два обстоятельства еще не были
известны: спор между сторонниками Пири и Кука был в полном
разгаре.
Едва споры успели замолкнуть, телеграф принес известие
об открытии Амундсеном Южного полюса и о новой его экспе¬
диции на Северный полюс. Седов, опасаясь, что Амундсен опе¬
редит его, решил опубликовать свой план достижения полюса.
Девятого марта 1912 года Седов подал начальнику Глав¬
ного гидрографического управления рапорт с просьбой об от¬
пуске со службы для достижения Северного полюса. В рапорте
этом, объясняющем намерения Седова, говорилось: «Промы¬
словые и научные интересы Северного Ледовитого океана на¬
чали привлекать к себе всеобщее внимание чуть ли не с X сто¬
летия. Первыми пионерами были в Северном Ледовитом океане
промышленники, устремившиеся туда за богатой добычей мор¬
ского зверя, а затем и путешественники с научной целью. Мно¬
гие из путешественников плавали сюда для отыскания свобод¬
ного морского пути на восток, многие — для открытия новых
земель и физического изучения вообще океана и, наконец, мно¬
гие— для открытия Северного полюса, чтобы разъяснить ми¬
ровую загадку как со стороны научных полезнейших наблю¬
дений, так и со стороны открытий. Человеческий ум до того
был поглощен этой нелегкой задачей, что разрешение ее, не¬
смотря на суровую могилу, которую путешественники по боль¬
шей части там находили, сделалось сплошным национальным
состязанием. Здесь, помимо человеческого любопытства, глав¬
ным руководящим стимулом еще, безусловно, являлись народ¬
ная гордость и честь страны. Горячие порывы у русских людей
к открытию Северного полюса проявлялись еще во времена Ло¬
моносова и не угасли до сих пор. Амундсен желает во что бы
то ни стало оставить за Норвегией честь открытия Северного
полюса, а мы. пойдем в этом году и докажем всему миру, что
и русские способны на этот подвиг».
Почти одновременно с рапортом Седова помещены были в
газетах статьи о предстоящей экспедиции к Северному полюсу
и призывы к пожертвованиям на нее.
Н« Не
Не
Седов отличался восторженностью во всех проявлениях
жизни. Эту же восторженность он вносил и в работу. Он увле¬
кался сам и увлекал других своими делами и планами.
76

Однажды, в начале 1912 года, встретив меня в передней
(мы не виделись перед этим около месяца) и крепко стиснув
мне руку, Седов, оглушил меня новостью:
—	Ура, решено: идем на полюс! Здорово? Меня поддержат
в печати. В Гидрографическом управлении обещан отпуск на
год. Вчера был у меня один из видных сотрудников «Нового
Времени», композитор Иванов, читал свою статью о русской
экспедиции к Северному полюсу. Много лестных слов обо мне,
о моих расчетах и предположениях. Я прошу всего пятьдесят
тысяч, чтобы быть скромным. Нам не надо консервированных
рябчиков и лососины, обойдемся архангельской тресочкой.
Я уверен, эти деньги соберут подпиской, которую откроет «Но¬
вое Время», Обещают даже внести законопроект в Государ¬
ственную Думу, — подумайте! Статья Иванова появится
завтра.
—	Ну, кричите же «ура»! Идете со мной? Приглашаю вас
первого. Берите и вы отпуск из Академии. Только имейте в
виду: без полюса мы не вернемся!
Я никогда не видел Седова таким веселым, как в этот ве¬
чер. Когда я зашел к нему дней через десять сказать, что до¬
бился отпуска, узнал о множестве неприятностей. Кроме
«Нового Времени», никто не откликается на призыв; официаль-
но'-исследовательские организации относятся к экспедиции
очень сухо, в Думу законопроект внесен, но в то же время об¬
разована официальная комиссия для рассмотрения проекта
путешествия к полюсу; состав этой комиссии не предвещает
ничего доброго. В самом деле, скоро пришлось услышать еще
худшие новости. Комиссия высказалась против проекта Седова.
По этой же причине был снят с обсуждения в Думе вопрос об
отпуске денег. Подписка шла очень вяло: толстосумы не рас¬
кошеливались. В мае, когда я уезжал на летнюю работу
невдалеке от Архангельска, дело, казалось, провалилось или,
в лучшем случае, затянулось на год.
В июне, приехав на короткое время в Архангельск, я встре¬
тился на улице с исследователем Крайнего Севера геологом
Русановым. Этот ученый побывал на Новой Земле в составе
французской экспедиции Бенара, потом, организовав неболь¬
шую экспедицию на Новую Землю, в губу Крестовую, совершил
на маленькой шлюпке замечательное путешествие от губы Кре¬
стовой к полуострову Адмиралтейства, а в год моей летовки
на Новой Земле обошел на небольшом судне вокруг всего ее
Северного острова.
При первом взгляде на Русанова можно было принять его
за молодого адвоката или чиновника, — настолько типичны
были его городская фигура в широком пальто и мягкой шляпе,
его интеллигентская бородка, галстук бабочкой и тросточка.
Однако мне были известны путешествия Русанова на Новой
Земле, изумительные по физической выносливости и крайней
77

нетребовательности. Этот серьезный светловолосый человек
успел показать себя настоящим полярником.
Остановившись где-то на углу, я и Русанов говорили всего
минут десять. Узнал я от Русанова, что дела Седова, повиди-
мому, совсем плохи, настолько, что в Архангельске получено
приказание продавать закупленные для экспедиции меха и
сухари.
Я не мог скрыть тяжелого впечатления от этих новостей.
Вероятно поэтому Русанов стал говорить о том, что предприя¬
тие Седова вообще было осуждено на гибель даже в том слу¬
чае, если бы и удалось ему найти деньги на путешествие. Затем
Русанов сообщил, что он получил значительную сумму для
организации экспедиции на Шпицберген, цель ее — сделать
заявки на каменный уголь. Уже нанято судно «Геркулес», при¬
глашен капитан, молодой моряк Кучин, бывший участник экс¬
педиции Амундсена к Южному полюсу. И тут же Русанов пред¬
ложил мне принять участие в этой экспедиции, она отправля¬
лась через неделю.
—	Мы, вероятно, зазимуем. Кроме поисков угля на Шпиц¬
бергене, если повезет найти сразу уголь и останется время, мы
сходим кое-куда в интересные места, там будем зимовать.
—	Куда?
—	Приходите вечером, обдумав мое предложение. Если вы
согласны, тогда расскажу о своих планах. А для посторонних
пока секрет.
Мы условились встретиться в тот же вечер в восемь часов,
на квартире у Русанова. По дороге я обдумывал предложение
Русанова со всех сторон. Журавль в небе — полюс, а синица
в руках — Шпицберген... Не будет ли в самом деле благора¬
зумным решением принять предложение Русанова?..
Дома я нашел телеграмму, принесенную час назад:
«Выезжайте немедленно в Петербург для закупки снаря¬
жения. Экспедиция отправляется в конце июля. Седов».
В час, назначенный для свидания с Русановым, я был уже
в вагоне, по пути в Петербург К
1 Как известно, экспедиция Русанова погибла в полном составе во
время попытки пройти по Северному морскому пути. Только в 1934 году
были найдены первые ее следы на островах берега Харитона Лаптева.

В ЛЕДЯНЫХ
ПРОСТОРАХ

В ДАЛЕКИЙ ПУТЬ
Ранним утром двадцать седьмого августа я подходил из
города к пристани. В порту кипела обыкновенная суета трудо¬
вого дня. «Святой Фока» стоял у пристани дальнего плавания.
На бледном осеннем небе виднелись его высокие, стройные
мачты, расцвеченные праздничными флагами. На пристани —
группы любопытных зевак, привлеченных лаем и воем восьми¬
десяти ездовых собак на палубе и в клетках. Дымится труба.
Неужели все нити отрезаны и этот громоздкий в порту,
как богатырь в тесной горнице, загруженный доотказа
«Фока» унесет нас в неведомое холодное царство ледяных про¬
сторов?
Да, мы отправляемся в далекое и, наверное, опасное пла¬
вание. Корабль наш уже готов к отплытию. Вместе вот с этим
берегом, наполненным людьми, надолго оторвется прежняя
жизнь, близкие люди, любимая родина и все, с чем так крепко
мы сжились.
К двенадцати часам набережную запрудила большая толпа.
Архангелогородцы устроили экспедиции торжественные про¬
воды — с музыкой и речами. Суетились фотографы, лились речи
и пожелания со всех сторон. Около трех часов пополудни
«Фока» отвалил от пристани.
Много раз потом в тесной, еле освещенной керосиновой коп¬
тилкой каюте вспоминались мне это прелестное августовское
утро, яркость и пестрота одежд на берегу, тысячи глаз, лес тре¬
пещущих рук со шляпами, платками, зонтиками, — многочис¬
ленная толпа, живописно видневшаяся на фоне уже желтеющих
деревьев, золоченых церковных глав, вспоминались могучая
81

Проводы
Двина, пестрые группы людей по ее берегам, флотилии катеров,
лодок, моторов, как стая мошек, носившиеся вокруг «Фоки», —
какое-то поморское промысловое судно, усердно салютовавшее
из своей пушчонки до тех пор, пока она не разорвалась...
Мы плыли вдоль низменных берегов с редкими строениями
и лесопильными заводами, а с берегов все еще слышатся
приветы. За последним пригородом — куча ребят; они так
старательно кричали нам, махая чем-то, похожим на простыню.
Седов ответил им гудком. Какой восторг для всей этой
детворы!
В устье Северной Двины, после бара — мелкого места при
впадении реки в море, — наш корабль остановился для до¬
грузки. Полный груз «Фока» не мог взять в Архангельске:
корабль не прошел бы по мелким местам.
К утру двадцать восьмого все было готово. Наступил долго
откладывавшийся момент прощания с близкими. Уходят паро¬
ход и баржи, привезшие груз. Провожавшие нас уезжают, мы
остаемся одни. Последняя нить — и та перерезана! Смотрит в
море тучный механик и не оглядывается. Причитает на палубе
отвалившего парохода жена матроса, а тот нахмурил брови,
не смотрит, — сосредоточенно тянет какую-то снасть. Преуве¬
личенно громким голосом отдает приказание поднять якорь и
быстро уходит в каюту Седов.
Тихим ходом двинулся «Фока» на север. Белое море было
спокойно, как озеро. Скоро уплыли назад мысы двинского
82

Г. Я. Седов и Н. В. Пинегин на мостике «Фоки» в Архангельске
устья, от них только осталось марево К Тихо всплескивалась иг¬
рающая рыба. Как бы застыли треугольные паруса поморских
судов. Тихо. Мы плыли медленно: без парусов скорость «Фоки»
всего четыре мили в час.
Только сутки длилась тихая погода. 29-го, едва мы вышли
в узкое место — горло Белого моря, подул навстречу свежий
северный ветер. Мы быстро познали истину: с четырьмя
узлами 1 2 хода «Фоке» трудно бороться с противными ветрами.
Наш корабль сразу потерял ход и даже перестал слушаться
руля.
В этой части Белое море имеет заслуженно худую славу
среди страдающих морской болезнью. Даже в тихую погоду
здесь вечная толчея волн — «сувой», как называют поморы
зыбь, образующуюся от встречи различных течений. «Фоку»
этим «сувоем» швыряло, как щепку, в пучине водоворота — хо¬
рошее испытание для некоторых новых моряков на «Фоке».
Вообще этот день принес целую кучу неприятностей. Для
парохода, нагруженного нормально, качка в горле Белого моря,
конечно, не представляет никакой опасности. Но для «Фоки»,
перегруженного сверх всякой меры, — с грудами бревен,
1	Марево (рефракция)—атмосферное явление, часто наблюдаемое в
море; отдаленные предметы кажутся приподнятыми, как бы отделенными
от горизонта. Марево вызывается преломлением световых лучей в нижних
слоях воздуха.
2	Морской узел — мера скорости хода корабля; соответствует морской
миле. Миля = 1,8 километра.
6
83

собачьих клеток и ящиков
на палубе — большое вол¬
нение совсем небезраз¬
лично.
Между тем ветер креп¬
чал. По мере усиления его
пришлось убрать все па¬
руса, немного помогавшие
ходу и удерживавшие кач¬
ку. С одним штормовым
стакселем мы пытались
ломаными курсами дви¬
гаться вперед, но скоро
поняли, что, вместо беспо¬
лезной траты угля, сле¬
дует подумать, нет ли по¬
близости места, где мож¬
но переждать начавшийся
шторм. Мы укрылись в
первом попавшемся залив¬
чике под «Тремя Остро¬
вами».
Мы-то мечтали: скоро
увидим Землю Франца-
Иосифа, поставим свой
корабль у ее белых берегов, а вместо того — стоянка где-
то в Белом море! Вместо открытия новых земель — откры¬
тие все новых неприятностей:	там сильные удары волн
повыбивали конопатку из борта, тут разбилась бочка машин¬
ного масла; засорилась паровая помпа, и в трюме сразу ско¬
пилось на сорок дюймов воды, — надо откачивать ручными
насосами, чтоб не залило топки и не потопило бы вконец ме¬
хаников.
Стоянка у Трех Островов неспокойна. Едва ветер немного
затих, Седов счел за лучшее перейти к Городецкому маяку и
уже там заняться чисткой помп и врачеванием иных недугов
На капитанском мостике
«Фоки».
Штопание главных прорех «Фоки» закончили только через
два дня. ВечерохМ 1 сентября мы покинули, наконец, послед¬
ний родной берег и взяли курс к Новой Земле.
Уходили уже в сгущающейся мгле. Неожиданно ее про¬
резала яркая вспышка. То был последний привет с
родины.
Военно-гидрографическое судно «Соломбала» подходило к
маяку, оттуда донесся гулом по морю пушечный салют, взле¬
тели к небу ракеты. Луч прожектора, как солнцем, залил па¬
руса «Фоки», и замигал сигнальный фонарь: «Счастливого пла¬
вания и достижений».
84

Г. Я. Седов

А «Фока» забирал ветер в паруса и, лениво переваливаясь
с бока на бок, весело постукивал машиной. Гасли огни «Со-
ломбалы», только маяк каждые две секунды приподнимал еще
свое ленивое веко. Погас и он. Одно широкое море лежало
перед нами.
Для нас пересечение обширного Баренцова моря на тихо¬
ходном «Фоке» казалось плаванием по океану. Время тянулось
так же однообразно, как в настоящем океанском плавании. Все
три дня — до Новой Земли — ровно тянул попутный зюйд-вест,
ясная погода стояла постоянно. Волнения сумбурных месяцев
и дней перед отъездом как-то удивительно быстро отошли на¬
зад — все казалось далеко ушедшим, так давно прожитым
после двух-трех дней созерцания одного только моря да неба.
Зайдя в каюты, можно было подумать: эти люди наладили
свой обиход, они совершают давно начатое путешествие.
Только палуба никак не воспринимала облика обыкновенного
парусного судна. Бревна построек, собачьи клетки по бортам,
на спардэке1 в художественном беспорядке нарты1 2, каяки,
лыжи и ящики с метеорологическими будками — все это пере¬
путано тросами 3 и стянуто цепями. Штурман Сахаров неодоб¬
рительно покачивал головой и ворчал: «В жизни не видывал
такого судна. Сущий Ноев ковчег, да и пассажиров-то — две¬
надцать пар чистых и сорок нечистых».
Мало-помалу мы начинали знакомиться с кораблем и но¬
выми товарищами. «Фока» — старое деревянное судно из дуба,
необычайно крепкое, с двумя наружными обшивками и одной
внутренней. Он был построен в Норвегии для звериного про¬
мысла во льдах; поэтому винт «Фоки» помещен глубоко под
водой, а нос и корма бронированы котельным железом. За
долгие годы промыслов трюмы «Фоки» насквозь пропитались
ворванью. К сожалению, мы получили это прекрасное полярное
судно в полном беспорядке: с незаделанной течью в корме и
правом борту и многими другими недостатками, которые легко
бы исправить, будь на это время.
Наша экспедиция при отплытии делилась на две категории
людей: команда «Фоки» и участники экспедиции к Северному
1	Спардэк — палуба над кормовой рубкой.
2	Нарты — северные сани, приспособленные для езды без дорог. Мы
взяли с собой нарты, изготовленные по образцу употреблявшихся Нансеном
в его путешествии. Их широкие, как лыжи, полозья не позволяют нарте
проваливаться в снег. Нарта гибка и очень прочна, ее отдельные части
скреплены не гвоздями, а проволокой и прочными сыромятными ремнями.
Лучшими нартами считаются, по справедливости, русские (колымские)
нарты.
3	Тросы — крепкие канаты. На корабле каждый предмет носит собст¬
венное название, часто совсем иное, чем на берегу. Можно низко упасть
в глазах моряка, назвав, например, какую-нибудь снасть веревкой. В луч¬
шем случае вам скажут, что на корабле веревок нет, кроме только уку-
дорки вашего чемодана, а есть лишь, тросы, фалы, снасти, шкерты, концы.
86

Члены экспедиции Г. Я- Седова
полюсу. Но это деление было заметным только первые дни.
В дальнейшем вступило в силу другое подразделение: людей,
живших в кубрике, или команду, и живших в каютах на по¬
ложении командного состава.
В кубрике помещались: два матроса — Шестаков и Ката¬
рин, два кочегара — Коршунов и Кузнецов, судовой плотник
Карзин и шесть младших сотрудников экспедиции. Лебедев,
бывший сельский учитель, ученик лоцманского училища Шура
Пустотный, бывший золотоискатель и каюр Линник, матрос
военного флота Юган Томиссар, плотник Коноплев и печник
Инютин. В кубрике же ночевали буфетчик Кизино и повар
Пищухин.
Помещение это, довольно просторное и теплое, все же
трудно было назвать удобным и пригодным для людей во время
зимовки. В кубрике было душно, отсутствовала вентиляция,
мало было света. Лучше были каюты в кормовой части, где
жил командный состав экспедиции.
В командный состав на «Фоке» входили: Седов, капитан
Захаров, штурман Сахаров (Максимыч), два молодых уче¬
ных — гидрометеоролог Визе и геолог Павлов, я — в качестве
художника, фотографа и кинооператора, два механика-эстонца,
братья Иван и Мартын Зандеры, и ветеринарный врач Кушаков.
Из всех бывших на борту «Фоки» людей прежде знакомыми
между собой были только Седов — со мной и со своими млад¬
шими сотрудниками по экспедиции в Крестовую губу Томнее^-*
87

ром, Кизино и Пищухиным и Визе — с Павловым. Остальные
встретились впервые в Архангельске.
В эти первые дни мы начинали близко узнавать друг друга.
Ничто не выявляет людей так хорошо и быстро, как совместное
плавание или путешествие, — это знают все полярники.
В моем дневнике не отмечено никаких событий за все время
перехода до Новой Земли. Кроме личных и рабочих заметок,
описаний таких происшествий, как драки собак в клетках,
я ничего бы не мог перенести на эти страницы. Ограничусь не¬
сколькими пейзажными картинками.
3	сентября. 70° северной широты и 45° восточной долготы.
Прелестный ясный день. Ждали, что ветер будет крепчать:
закат вчера горел багрово-красными тонами. Но не сбылось —
утром и днем чистое небо. Сейчас плывет по небу полная луна
и отражается играющим столбом в тяжелых, словно масляных
волнах. Я — на вахте с 8 часов вечера. Ширь океана, над го¬
ловой нежные просветы неба, оно же отражается и в густо¬
синем море. Хорошо стоять на мостике в такую погоду и пить
всей грудью бодрящий холодноватый воздух. На широком го¬
ризонте, кроме ряби моря, — ничего. Разве тучка-туман, взду¬
мав отдохнуть на груди океана, застелет часть горизонта. Про¬
ходим влажное объятие, и снова перед глазами простор. Третий
день в море, и хоть бы один парус или дымок — ничего.
Каждую четверть часа делаем промеры глубинным лотом
Клаузена, каждый час определяем ареометром соленость по¬
верхностного слоя морской воды, его температуру и через че¬
тыре часа производим полную серию метеорологических наблю¬
дений. Все это заносится в журнал плавания вместе со всем,
заслуживающим внимания. Так, сегодня отмечено появление
большого количества плавающих птиц. Чайки и раньше шны¬
ряли вокруг корабля, но с утра видим много других: гаг-сам-
пов, чистиков и гагар. Пролетела стая куличков-песочников.
Видя столько птиц, мы предполагали, не приблизились ли к
ближайшей земле — Канину Носу? Но по полуденным наблю¬
дениям оказалось, что берег далек от нас: никак не ближе
80 миль.
4	сентября. С вечера барометр стал сильно падать; однако
погода не переменилась — утро сегодняшнего дня такое же
чистое и спокойное.
По всему видно, начинаем забираться в холодные страны;
при том же самом ветре воздух значительно холоднее, все чаще
пересекаем полосы тумана. Со вчерашнего дня продвинулись
на север больше градуса широты.
5	сентября. Сегодня у меня была вахта «собака» К Погода 11 Моряки называют «собакой» вахту с 12 часов ночи до 4 часов
утра. Седов с самого начала экспедиции установил на судне порядок, со¬
гласно которому члены экспедиции, несущие по очереди научную вахту,
считались во время дежурства «вахтенными начальниками». Вахтенный
88

На палубе «Фоки»
резко изменилась. Крепко дует встречный пронзительный ветер
с северо-северо-востока, снег и крупа. Подвигались вперед
очень медленно. С 12 до 3 часов прошли не больше мили.
В 3 часа, когда ветер еще покрепчал, я разбудил Седова. Он
изменил курс, направив «Фоку» прямо к берегу Новой Земли,
начальник, кроме участия во всех научных работах, был обязан помогать
дежурному штурману следить за курсом корабля и за правильностью счи¬
сления, за порядком на палубе — вообще принимать участие в управлении
судном и во всех палубных работах. Эти вахты вместе с лекциями Седова
по астрономии, навигации и морской практике послужили для нас настоя¬
щей морской школой.
89

которая, по нашему счислению, должна быть очень близка.
В самом деле, через полчаса открылись очертания ее харак¬
терных гор — острые хребты с косыми полосами снега от вер¬
шин. Угрюмый вид! Иногда самая земля сливалась с небом.
Снежные полосы на горах тогда казались ребрами какого-то
исполинского допотопного зверя.
Встречный ветер начал усиливаться до стейени шторма. Мы
неслись куда угодно — только не на север. Седов, боясь потери
драгоценного времени и угля, не захотел упорствовать, а счел
за лучшее переждать неблагоприятную погоду в одной из бухт
Новой Земли. Поэтому мы повернули на юг и пошли вдоль
берега. Однако до самой Белушьей губы не нашлось среди этих
суровых берегов ни одного изгиба, который мог бы счесться
безопасной стоянкой. Под вечер мы были в глубине Белушьей
губы, против самоедского становища. В шлюпку, отправив¬
шуюся на берег, набралось много охотников осмотреть стано¬
вище: никто из нас, кроме Седова, не бывал еще в этой, части
Новой Земли.
Становище стояло без хозяев — все уехали на промысел
гольца1 в соседнюю губу. В бревенчатом доме мы нашли
только одного промышленника с женой и несколькими ребя¬
тишками. Этот охотник только что приехал из Архангельска
на пароходе, приходившем сюда за грузом медной руды. Он
дожидался земляков, чтобы вместе отправиться на промысел
в Пуховую губу.
В избе — обычная для новоземельских становищ грязь и
примечательная смесь новинок культуры с первобытнейшим
неряшеством. На столе рядом с тюленьими пимами блестящий
никелированный самовар; тут же убитые утки, связка баранок,
кучка маузеровских патронов и весло*. На полу рядом с грам¬
мофоном, пренебрегая стулом, сидит женщина в панице и сует
грудь ребенку. В жилище неописуемо тяжелый запах, но среди
живописного хаоса на полу красуется... непочатый флакон
одеколона.
После недолгого разговора о промысле и оленях мы вышли
осмотреть окрестности становища. Пустынная голая земля.
Низкие части — без снега, но у берегов и в горных ущельях
снег не сошел. Около становища несколько «остаточных», «ре¬
ликтовых» озер, обращающих на себя внимание исследователя.
Трудно найти в другом месте столь наглядный пример образо¬
вания озер такого рода. Самый залив Белушьей губы отделен
от моря валами щебня. Они похожи на искусственные плотины,
на самом же деле валы образованы морским прибоем во время
страшных осенних бурь. Кое-где вода из залива попадает еще
в протоки валов, в некоторые озерки она переливается через
валы во время приливов, и есть пространства воды, отделенные
1 Голец —рыба из рода лососевых, без чешуи.
90

В кают-компании «фоки» (Н. В. Пинегин — слева второй)

от моря совершенно'. Дальше от берега лежат такие же озерки,
но уровень воды в них значительно выше уровня моря. Взаим¬
ное расположение озер в их системе дает наглядную картину
очевидного медленного поднятия этого берега Новой Земли.
Мы переходили с озерка на озерко, пробовали свои новые
ружья, стреляя в бесчисленные стайки куличков-песочников и
по пролетавшим уткам. Вернулись на корабль к четырем часам
утра, проходив всю, здесь еще светлую, ночь.
6	сентября. К утру заштилело, разошлись облака, ветер за¬
тем переменился на попутный восточный-юго-восточный. В пол¬
день, когда я проснулся, мы шли под всеми парусами в виду
Новой Земли.

У НОВОЙ ЗЕМЛИ
Под вечер 6 сентября мы обратили внимание на странное
облачко, неподвижно висевшее на одной из белых вершин в
горной цепи Новой Земли. Темнело. Облачко попрежнему ви¬
село на месте. Уходя с вахты, Седов отдал приказание приго¬
товиться к перемене погоды и крепче задраить люки: он хорошо
знал, что предвещает появление таких облаков.
В следующее утро начался веток. Вчерашнее облачко было
первым предвестником. Всем, бывшим на Новой Земле, хорошо
знаком этот похожий на новороссийскую бору беспощадный
ветер, — он переносит камни по воздуху и рвет все встречаю¬
щееся на его пути. Правда, летом веток не так свиреп, но ясно:
нам предстояла хорошая трепка.
Как всегда при встоке, небо сначала было безоблачно,
только по вершинам гор, как неподвижные лоскутки ваты, по¬
висли язычками облака. Море уже закипало, подымались вихри
водяной пыли, и скользили'над самой водой откуда-то внезапно
появившиеся буревестники. Волнения еще не было. Вышедший
на мостик Седов сделался сразу серьезным и приказал убрать
все верхние паруса. Ветер свирепел с каждой минутой. Через
час невысокие, но частые волны неожиданно слизнули одну из
шлюпок и заодно разбили собачью клетку на палубе. Одна
собака погибла. До поры до времени веток был попутным для
нас. Правда, после часа дня он сорвал передний кливер,
немного позже оборвал фал (бизань-паруса) но особо 11 Парусная оснастка «Фоки» состояла из нижних: большого триселя,
бизань-паруса, двух верхних — топселей и четырех передних парусов: ко¬
сого штормового стакселя, кливера, бом-кливера и летучего кливера. Би¬
зань-парус — нижний на задней бизань-мачте. Кливера — косые паруса на
передней наклонной мачте «утлегаре». Фал — снасть, поднимающая парус.
93

страшного еще не было. Мы неслись одиннадцатиузловым
ходом.
К ночи веток дошел до степени бури. Барометр быстро па¬
дал. Как бешеное, неслось наше судно куда-то на север. Буря
отрывала корабль от берегов Новой Земли на простор крупной
волны, столь опасной в нашем положении. О правильном курсе
не могло быть и речи: мы просто держали круто к ветру —
в «бейдевинд». Оставшиеся два паруса наполнялись ветром до
чрезвычайности. Казалось, достаточно было коснуться толстой
брезентовой ткани, чтоб она лопнула, как надутый газом шар.
Жутка буря в этом далеком, пустынном море. Небо затя¬
нулось, лишь только удалились мы от берегов, тяжелые низкие
облака побежали студенистыми обрывками. Море вспенено зе¬
леной мутью, волны не успевают ронять белых верхушек, ветер
рвет их и несет брызгами и пылью. Эта водяная пыль хлещет
злым горизонтальным дождем, слепит глаза и туманит гори¬
зонт. Удары волн, какое-то шипение, разноголосый плач сна¬
стей, унылый визг в вантах1, скрипение и треск в остове ко¬
рабля. Вечером легли в дрейф. Поздней ночью Седов сошел
с мостика, оставив там капитана. Я после двойной вахты —
пришлось заменить Кушакова, лежавшего в приступе морской
болезни, — спустился в каюту взять папирос и согреться. При¬
слушиваясь к вою ветра в снастях, к удару волн и звону посуды
в буфете рядом, я незаметно задремал. Вдруг, ужасный размах
судна повалил меня. Грохот раздался под самым ухом — что-то
тяжелое било и борт.
—	Что случилось? — спросил я, взбежав на мостик, у ру¬
левого Лебедева, но еще до ответа увидел, что шлюпка, зава¬
ленная на шлюпбалках1 2 спардэка выше шести метров от ватер¬
линии, сорвана, исковеркана и, повиснув на конце ободранной
железной обшивки киля, бьется о корму «Фоки».
—	Подошла громадная волна, — сказал, отплевываясь, Ле¬
бедев, — накрыла с верхом мостик. Меня оторвала от рулевого
колеса — еле уцепился у самого борта.
—	Где же капитан?
—	Он еще раньше сошел к себе в каюту.
—	А шлюпка?
—	Какая?
Только тут Лебедев заметил, что шлюпки нет. Остановили
машину и очистили борт. Вторая наша шлюпка уплыла, ныряя
по волнам.
Берег был далеко. Буря, почти ураган, свирепствовала, не
ослабевая. По счислению, мы находились на широте 75-го гра¬
дуса. Боясь встречи с какой-нибудь бродячей льдиной, Седов
изменил курс — мы понеслись на юго-восток.
1	Ванты — боковые снасти, поддерживающие мачты.
2	Железные балки, на которые шлюпки поднимаются с воды.
94

Ночью буря не утихла. Когда начался рассвет, оказалось,
что мы опять приблизились к Новой Земле. Направились под
берег — было необходимо укрыться от волнения. В трюме опять
не все благополучно: выскочили какие-то крепления груза, он
потерял неподвижность, внутри корпуса что-то било в борта.
Помпы опять засорились, и вода в трюме стояла высоко. Волны
грозили разломать баркас на палубе и смыть весь груз.
В это время «Фока» находился вблизи мыса Сухой Нос.
Этот мыс длинной саблей выдвигается в море и окружен ри¬
фами. Чтобы добраться до берега при этом ветре, необходимо
было или пройти вблизи самого мыса или же совсем упустить
случай укрыться от бури. Только в те недолгие минуты, когда
«Фока» пролетал в полветра около самых подводных скал ■—
они были всего в какой-нибудь сотне метров от нас, — я понял,
чем мы рисковали в случае ошибки рулевого. Не видные раньше
скалы открылись совсем близко. Тут и там, отражая свинцовым
блеском сизое небо, из глубины моря появлялись темные ка¬
менные чудовища, но только на мгновение. Потом море смыка¬
лось, и белые пенные столбы взлетали и рассыпались. Каза¬
лось, там, в глубине моря, рвались мины неизмеримой силы.
Опять мелькали блестящие лбы скал, и снова горы пены за¬
крывали их. Рев и звуки, похожие на пушечные выстрелы,
заглушали шум бури.
Седов стоял у штурвала, впившись глазами в скалы. Зна¬
ками показывая рулевому курс, он сам задерживал ручку
румпеля.
—	Право. Еще право! Так держать.
—	Стоп!
Бросили два якоря. «Фока», закрытый от ветра берегом,
был почти в безопасности.
Я спрашивал впоследствии Седова, как решился он пройти
столь близко от рифов. Он объяснил риск необходимостью
пройти вплотную, — иначе со слабой машиной «Фоке» ни к бе¬
регу не пройти, ни выйти в море под парусами. Пришлось бы
бросить якорь в глубоком Месте. А при таком ветре стоянка
кончилась бы, вероятно, крушением — «Фоку» выбросило бы
на берег. Седов считал, что итти мимо подводных камней в
бурю безопасней, чем в тихую погоду: буруны показывают во
время бури все места, где находятся подводные камни. Поль¬
зуясь этим признаком, Седов во время своих гидрографических
исследований находил подводные камни там, где его предшест¬
венники показывали безопасный фарватер.
У Сухого Носа мы простояли около суток. 9-го ветер потих,
и при продолжающемся легком встоке мы вышли из невольной
гавани. Седов решил зайти в Крестовую губу, возобновить там
запас пресной воды и послать домой последнюю почту,— в этот
отдаленнейший уголок России на 74-м градусе приходит два
раза в год пароход.
95

Берега Новой Земли севернее Маточкина Шара чаруют су¬
ровой красотой; одно из самых ярких зрительных впечатлений
дарит Крестовая губа. Позади — океан, еще сердито ворчащий.
На берегу спокойные величественные цепи остроконечных гор
в белых одеждах, прорезанных блеском изумрудных ледников.
В глубине залива горы сдвинулись теснее, а седловину самой
высокой занял ледник, разлившийся на несколько потоков.
Один, похожий на гигантский голубой язык, блестит на снеж¬
ной белизне, как сапфир.
Первую остановку мы сделали у места, где было становище
Седова в 1910 году, близ креста, показывающего место астро¬
номического пункта. Седов не хотел упустить возможности
сверить наши хронометры, опасаясь, что длительная качка
могла повлиять на правильность их хода.
Пока производились астрономические наблюдения, необ¬
ходимые для получения поправки хронометров, несколько
человек отправились сухим путем в колонию Крестовой
губы.
Я прожил в Крестовой губе все лето 1910 года. В этот год
царское правительство начало колонизацию северного острова
Новой Земли. Была основана русская колония в Крестовой
губе. Колонистам были пообещаны всяческие льготы и пособия.
Соблазненные посулами, четверо крестьян Шенкурского уезда,
из числа уже зимовавших на Новой Земле, выразили желание
переселиться в Крестовую губу вместе со своими семьями.
В Крестовой, построили для них жилой дом и амбар. Колония
получила название «Ольгинской».
Картина полной зимы предстала пред нами, едва мы
съехали на берег. Все семь километров до колонии мы брели
по колено в снегу, часто проваливаясь в глубокие сугробы.
Я вел спутников хорошо знакомыми местами. Последний пу¬
стынный пригорок — и после безжизненной тундры открылось
знакомое мне становище. Оно сильно изменилось за два года.
Вместо сиротливо стоявшего большого дома — в самом деле
что-то похожее на хутор, колонию. Два больших дома, баня,
амбары, метеорологическая будка и часовня. На берегу
шлюпки, карбасы, «стрельные лодочки», хаос бочек, сетей, ве¬
сел и дров вперемежку с обглоданными остовами тюленей —
«рауком».
На оглушительный лай собак вышли колонисты Усов и
Долгобородов — мои старые знакомые. В колонии из первона¬
чального состава осталось только три семьи. В первую же
зимовку становище посетила цынга, унесла двух жен поселен¬
цев и двух детей. Спешно выстроенный дом оказался почти не¬
пригодным для жилья; несчастные охотники согревались и
спали в палатке, поставленной посреди высокой комнаты с гро¬
мадными окнами, какую и в более южных местностях не легко
натопить.
96

Чиновники, затеявшие колонию, понйли, Пто дело Колони¬
зации осуществлять не так просто, как писать докладные
записки. Кое-что было исправлено, выстроили новый дом, отнес¬
лись тщательнее к выбору провизии, — вторая зимовка прошла
более благополучно*. Но... колония выглядела хилой: вот-вот
распадется, или же русских заменят ненцы.
Колонисты жаловались на случайный выбор места стано¬
вища. Оно удалено от открытого моря на 16 километров и на
столько же от реки, где ловится голец. Даже тюлени держатся
вблизи противоположного берега губы в шести километрах.
Тот берег богаче рыбой. Медведи не заходят в глубину губы.
Те, которых удалось добыть, все застрелены на входном мысе
Прокофьева. Колонисты поставили там промысловую избушку.
Но медведей часто не бывает месяцами. Время, уходившее бы
в становище на работу, тратится непроизводительно. Часто,
возвращаясь после промысла с пустыми руками, переселенцы
корили себя за доверие сладким словам и проклинали админи¬
страцию, которая, запутав охотников постройкой двух домов
в неоплатный долг, взяла их в кабалу и, под предлогом вели¬
чины долга, отказывала в полномерном снабжении не только
продуктами, но даже необходимым промысловым инвентарем.
Мы сидели в комнате Усова и выслушивали все эти жалобы.
В комнатах обиходно и чисто. В чистоте половиков, в уюте,
напоминающем убранство горниц на родине колонистов, в Ар¬
хангельской губернии, видна женская опрятная рука. На окнах
занавеси, прибрана посуда в шкафу. На столе граммофон. Пред
нами угощение: чай и шанежки.
—	Уж не обессудьте, угощенья-то нет у нас — перед паро¬
ходом все вышло. Да и промыслы плохие, мало чего и выпи¬
сывали, — извиняется хозяйка.
—	Как наш брат живет, — подхватывает Усов, — есть про¬
мысел — есть и закуска, а нет — раук жрем.
Спустя час подошел к становищу «Фока». При постановке
на якорь ветер привалил его к мели. Бедному «Фоке» не везет.
Тем не менее он после выдержанного шторма приобрел горячих
поклонников. Появилась даже «Ода «Фоке»» — правда, содер¬
жания полуиронического:
Говорили: «Фока» плох.
Выйди в море, скажешь — ох!
Не корабль — просто корзина,
Вместо дуба — гниль, резина.
Но скажу теперь врагам,
Ненавистным дуракам:
«Фока, мученик святой»
С гордо поднятой кормой,
Крепок! Мчится в ураганы,
Ходит в льды и океаны,
Не боится ничего...
97

Ёечером все колонисты приехали на «Фоку» «отгостить». Мы
постарались гостеприимнее встретить этих самых северных
жителей. Достали все, что имелось под руками вкусного, и под¬
несли, конечно, водочки. Даже дамы, жены колонистов, пригу¬
били красного винца. Граммофон, не переставая, играл самые
веселые вещи. Гости с особенным любопытством рассматривали
наше снаряжение: одежду, спальные мешки, оружие, нарты и
каяки. Все это интересовало наших гостей как предметы оби¬
хода, которые должны бы иметь и колонисты, но не имели.
Особенное впечатление произвела на наших гостей легкая про¬
визия в виде галет, пеммикана 1, мясного шоколада, сухого
молока. В особенности дивились гости, когда мы объяснили,
что с 12 килограммами такого провианта человек может про¬
жить в пустыне целый месяц.
В этот вечер Усов очень просил Седова взять его матросом
или погонщиком собак. При всей очевидности пользы для экспе¬
диции от человека, уже закаленного в полярных невзгодах,
Седов вынужден был отказать: Усов — староста поселка, его
энергией только и держится все не на месте поставленное ста¬
новище.
На следующий день при помощи колонистов мы снялись
с мели, а еще через день наполнили водой цистерны и ссадили
на берег ненужных людей, оказавшихся лишними или боль¬
ными.
Мы были уже в полярной стране. По календарю значилось
начало сентября, но не похоже было, чтобы теплые дни могли
возвратиться. Только крупные камни остались не занесенными
снегом. Птицы летели на юг. Береговой припай нарастал.
Нужно очень поторапливаться, если хочешь достичь еще дале¬
кой цели. Мы же шли слишком медленно, а непогоды поздней
осени с каждым лишним днем все больше и больше тормозили
движение «Фоки».
12 сентября, распрощавшись с последним населенным клоч¬
ком земли, поплыли дальше. Едва мы вышли, утихшая было
буря взревела вновь: не успели даже выйти из губы. Пришлось
укрыться под островом Врангеля.
Летом на этом островке водится много птиц. Но в то позд¬
нее время птицы уже улетели. Наша охотничья шлюпка верну¬
лась ни с чем. Одни чайки-бургомистры, подобно белым призра¬
кам, скользили над темной водой, да чистики ныряли посредине
залива. 13 сентября ветер ослабел. Ранним утром мы покинули
скучную стоянку и, обогнув мыс Прокофьева, мимо пояса кипя¬
щих бурунов поплыли на север вдоль Новой Земли.
Панорамы одна другой сказочнее открываются перед путе¬
шественником, попавшим в эти места. На первом плане он
1 Пеммикан — сушеное мясо с примесью сала. Мы имели сушеное
мясо без жиру (препарат Скорикова) в виде кусочков и порошка.
98

видит кружево прибоя мятущихся океанских волн. Тут все ки¬
пит и клокочет. Берег — черные шиферные или диабазовые
скалы. Здесь опасные места для морехода. Он старается обо¬
гнуть их подальше. Но не прибрежные скалы останавливают
взгляд, не страсть и борьба волн с камнем, а покой, какой-то
особенный покой там, дальше скал, где строгой линией гор
оволнилось небо, где беломатовая девственная чистота горной
цепи прорезана только фиолетовыми скосами и застывшими
реками голубых ледников. Туда тянется глаз и следит, как
меняется панорама, как в нежном сумраке вечера-дня выде¬
ляется в подчеркнутой морем белизне вся вставшая из него
земля, как за новым поворотом из-за мыса выплывает новая
страна, и чудится — вы у входа в новое неведомое царство и
скоро, скоро очутитесь в совсем чудесной, сказочной стране.
Это чувство сказочной недосказанности не покидает даже
в то время, как, забыв о красоте, вы следите за усилением
оледенения этих земель по направлению к северу.
Соседняя с Крестовой — Сульменева губа. В северной части
ее находится первый ледник, достигающий моря, первый по¬
лярного типа ледник. Далее к северу все более значительные
пространства заливов заняты рваными стенами льда таких же
полярных ледников. Мысы и прибрежные горы высятся отдель¬
ными отграниченными громадами; горные же цепи в глубине
острова рисуются мягкой, волнистой линией с редкими нару¬
шениями ее какой-нибудь высокой горой, подобной гигантской
сахарной голове. Еще дальше к северу эта волнистая линия
становится все покойнее, глаже, изгибы ее плавнее.
Около полуострова Адмиралтейства туман скрыл от нас
берег. Мы увидели его, только пройдя остров Вильяма. На этой
широте внутренняя горная цепь Новой Земли кажется плоско¬
горьем, занесенным снегом. Это плоскогорье — не земля, а мо¬
гучий ледяной покров, землей овладевший, облегший все горы
ее, мощный, всепогребающий.
Вы следите за усиливающимся оледенением, и жуткое чув¬
ство овладевает душой. Вспоминаете ледниковый период: вот
он здесь, перед глазами. Так, много веков назад, когда надви¬
нулись со Скандинавской возвышенности на Европу льды, —
так должен был выглядеть весь север. Вы двигаетесь дальше
к северу, и кажется, что здесь победительница — смерть, она
торжествующим объятием захватывает все больше и больше
земли. Но это неверно.
Новая Земля не оледеневает, а освобождается от льда.
Фьорд Крестовой губы совсем недавно освободился. Там все
берега покрыты совсем свежими ледниковыми шрамами, наблю¬
датель на каждом шагу находит свежие русла глетчеров,
недавно отступивших. Геолог Русанов в 1910 году нашел там
два ископаемых ледника; я на следующий год отыскал еще
один совсем неподалеку от колонии. Все эти признаки указы-
99

йакэт, Процесс окунания ледййксш Здесь, на западном
побережье, в полном ходу. Когда рассматриваешь прекрасные
ледяные панорамы с палубы судна, мысль невольно переносится
в давнее прошлое.
Днем 14 сентября встретились пловучие льды и отвлекли
внимание от прекрасных панорам. Некоторые признаки еще
накануне указывали на близость пловучего льда: частые полосы
тумана, большое количество чистиков, эскадры синих айсбер¬
гов, откуда-то взявшихся, и резкое падение температуры воды.
Ранним утром небо на севере забелело. К полудню, близ
острова Вильяма, «Фока» пересек полосу мелкого разносного
льда. От острова Вильяма до Горбовых островов тянулся сво¬
бодный фарватер, — мы без задержек подошли к северному
Крестовому острову, пустынному и низменному. На высшей
точке его — крест. И здесь кто-то исполнил древний обычай
Русского Севера ставить кресты на приметных местах, вместо
мореходного знака или в память спасения от какой-нибудь беды.
Какой горемыка зимовал на этой мерзлой земле?
Крест очень ветх, поставлен, наверное, во времена вольного
Новгорода его смелыми гражданами. Они одни в те времена
промышляли у ими же открытой Новой Земли задолго до посе¬
щения ее Варенцом в 1595 году. Баренц назвал этот остров
Крестовым: очевидно*, крест стоял уже в его время.
За островом открытая вода кончалась. С наблюдательной
бочки на мачте виднелся один лед без конца. Только самый
берег Новой Земли окаймлялся узкой полоской воды. Куда
итти? По этому каналу на север или же на запад, огибая льды?
Большинство плававших до нас к Земле Франца-Иосифа не
рекомендовали путь вблизи Новой Земли: все они находили
более проходимый лед значительно западнее, около 45—46-го
градуса восточной долготы. Седов решил попытать — не будет
ли в самом деле состояние льдов более благоприятным на за¬
паде.
Вот что занесено в мой дневник.
15	сентября. Мы во льдах. Весь вчерашний день шли
«о кромку льда» прямо на запад. Ночью эта самая «кромка»
стала очень круто и неприятно заворачивать на юг. Седов во¬
шел в лед, чтоб «не попасть в Архангельск». Повернули на
север. До сегодняшнего утра двигались знатно. Лед «парус¬
ный», легко проходимый. Паруса не роняем и режем тонкие
пластины фьордового льда, как корку зрелого арбуза.
Рассвет застал нас далеко от чистого моря.
Утром уже во льдах прошли полосу воды прекрасного
синего цвета. Такие струи встречались нам несколько раз у
Новой Земли — они так не походят на обыкновенную мутно¬
зеленую окраску здешнего моря. Имеем полное основание ду¬
мать, что эти густосиние воды — струи дальних ветвей Гольф-
стрима, хотя их местонахождение совершенно не согласова¬
100

лось с картой течений, изданной по работам Мурманской науч¬
но-промысловой экспедиции. Впрочем, несоответствие объяс¬
няется вполне, если вспомнить о первопричине течений: ведь
они возникают и поддерживаются давлением господствующих
в какой-нибудь области ветров. Бывает, течения отклоняются
от обычного русла при сменах воздушных течений. А если даже
ствол гнется ветром, то что можно ожидать от этих дальних,
слабых ветвей?
Вечером. Идем узкими каналами. Если смотреть на лед с
мостика, кажется, будто кто-то начеркал чернилами линии по
всем направлениям и понаставил клякс на перекрестках.
Линии — это каналы, а кляксы чернильной воды — полыньи.
Из наблюдательной бочки — белая площадь расширяется, но
получает еще больше сходства с исчерканной бумагой.
Вид пути мало утешителен: на севере и востоке одинаково
светлое «ледяное небо» \ а на западе и северо-западе — малые
клочки синих пятен «водяного неба» — отражения далеких
полыней и каналов.
Надежды увидеть Землю Франца-Иосифа через несколько
дней начинают таять: виды на достижение ее вообще тоже не
блестящи. Но падать духом еще рано. Цусть никто не достигал
Земли Франца-Иосифа во второй половине сентября, пусть
австрийский полярный путешественник Пайер на «Тегетгофе»
вмерз в лед в это же самое время, — пока перед нами разбитый
лед, нужно пробиваться до крайности.
«Фока» извивается ужом, проползая в самые узкие каналы
и щели, поворачивается сразу на 180 градусов, бьет, колет и
режет, — он в своей стихии. Мы «Фокой» восхищаемся — вот
настоящее ледовое судно! У него есть свои «маленькие недо¬
статки»: ветхость и солидная течь, но их можно простить, взгля¬
нув, как он слушается руля в густом льду. Румпель вертится
тогда то в одну, то в другую сторону, не переставая, как вере¬
тено хорошей пряхи.
—	Право на борт, — несется с вант команда Седова; не
успел румпель остановиться — новая команда:
—	Лево на борт! Так держать.
—	Есть, так держать! — Мы делаем невероятную извилину
и проходим там, где неминуемо, казалось, застрять. Удары об
лед с полного хода для «Фоки» — пустяк.
Целый день шли зигзагами по приблизительному направ¬
лению на северо-запад. Вечером пришлось остановиться: в су¬
мерках здешней ночи становится уже трудно ориентироваться.
Прикрепились к льдине «ледяным якорем» и заночевали.
Золотым освещением согреты сумерки. Контраст горячего
неба и лиловых листьев льда на темнозеленом море порази- 11 Белый отблеск *на небе — отражение льдов — носит у северных КЗ*
цитанор название «ледяного неба».
101

телен. Некоторые причудливо изваянные льдины иногда оста¬
навливают взгляд и днем, а теперь, в сумерках, глыбы кажутся
порождениями фантазии. И ничего, кроме льда, неба, моря и
воздуха, прозрачного, как роса. Ни чаек, к которым уже успели
привыкнуть, и ни даже тюленей.
Изредка лед приходит в движение, с тихим шуршанием на¬
ползают льдины одна на другую, — даже такое движение
кажется странным в этом омертвелом море.
16	сентября. В 4 часа утра я поднялся на мостик сменить
Павлова. За ночь «Фока» вмерз посреди полыньи во вновь
образовавшийся молодой лед. Кругом — ни клочка воды.
Нужно было видеть наши вытянутые физиономии! Тронулись
в путь, прорезая лед, как на ледоколе. Немного погодя подул
ветерок, замерзшие каналы и полыньи стали очищаться, а мы
подняли паруса. Паруса — плохие помощники во льдах такого
свойства, — двигались мы очень плохо.
Лед сильно изменился, характер его совсем не тот. Похоже,
что это не лед Баренцова моря, а какой-то иной, вероятнее
всего, принесенный из полюсного бассейна. Льдины покрыты
сугробами нетаявшего снега, морская волна едва ли касалась
их непорочной белизны. Все выглядело достаточно угрожающе.
Может быть, нам следовало еще с утра повернуть обратно и
попытаться пробиться на север где-нибудь в другом месте, но
не хотелось отступать, пока с наблюдательной бочки виднелись
каналы. Через несколько часов и эти последние полосы воды
стали выклиниваться 1. Седов поднялся на бочку.
— Тут надо собак запрягать, ехать на санях, а не на паро¬
ходе!
Мы повернули на юг.
Когда выяснилась неудача, я прилег отдохнуть после утрен¬
ней вахты. Сквозь сон услышал необычайное оживление на
корабле, потом возбужденные крики: «Медведь, медведь, бе¬
рите винтовки!»
За время моего сна «Фока» выбрался из тесного льда и
пробивался уже широкими каналами между крупных ледяных
полей с отдельными высокими торосами. На одном из них и
увидали медведя — шагах в 500 от судна. Огромный белый
медведь забрался на самую вершину тороса. Покачиваясь и
важно поворачивая голову на длинной шее, он старательно
тянул ноздрями воздух. Четверо выскочили с винтовками: Се¬
дов, Кушаков, штурман и я. Медведь не обнаруживал боязни,
мы решили выждать, не стреляя, пока судно подойдет ближе.
Кроме Седова, никто еще из державших винтовки не имел дела
с медведями, — немудрено, что стрелков трепала жестокая
охотничья лихорадка. Наконец, кто-то не выдержал, выстрелы
посыпались горохом. 11 Состояние льда в Баренцовом и Карском морях летом 1912 года
было на редкость тяжелым.
102

«Св. Фока» во льдах
Медведь стоял совершенно спокойно. Он только с еще боль¬
шим недоумением продолжал рассматривать странный пред¬
мет, повстречавшийся ему на пловучем льде, и с удивлением
поворачивал голову за мимо летевшими пулями.
Выстрела после десятого кто-то, видно, поймал трясущуюся
мушку или просто прилетела шальная пуля — медведь как
будто осел. Однако, быстро оправившись, он забрался по торосу
еще выше. Спустя минуту, к величайшему нашему торжеству,
получив еще пулю, зверь свалился и остался лежать без дви¬
жения. Разгорячившиеся охотники продолжали стрелять,
ЮЗ

Будет, не стреляйте, он убит, шкуру испортим, — закри¬
чал Седов и в одну минуту с веревкой в руках по шторм-трапу
спустился на первую попавшуюся льдину. Штурман, бросив
винтовку, последовал за Седовым.
Я собрался было кинематографировать всю эту суматоху,
но, бросив вслед убегающим взгляд, понял, что кинематогра¬
фировать, пожалуй, не вполне своевременно и просто: «убитый»
медведь удирал. Седов и штурман, убежав с голыми руками,
теперь то приближались, то быстро отскакивали от медведя.
Казалось, каждую минуту могло случиться нечто, меняющее
их положение. Во всяком случае уже в тот момент было трудно
разобрать, кто за кем охотится.
В магазине моей винтовки оставалась еще пара патронов.
Отставив кинематограф и спрыгнув за борт, я побежал, что
было мочи, на выручку. Провалившись несколько раз сквозь
рыхлый лед, я, мокрый по пояс, догнал, наконец, безоружных
охотников.
Положение их несколько улучшилось — медведь бросился
в воду и плавал в канале. Иногда он, свирепо рыча, направ¬
лялся к нашим охотникам, тогда Седов бросал в него конец
веревки, и медведь с злым шипением отплывал. Я собирался
уже разрядить ружье в его треугольную голову, — Седов закри¬
чал мне:
— Снимите его, снимите же этого чорта!
Правда, со мной был карманный аппарат, а медведь выгля¬
дел так великолепно! Когда, оскалив зубы, он поворачивался
к нам и высоко высовывал из воды длинную могучую шею, он
казался чудовищным, — виденные в зоологических садах были
не что иное, как котята, перед таким экземпляром.
За время, пока я вынимал аппарат из футляра, снимал и
опять прятал, медведь, видимо*, пришел к заключению, что тут
слишком много народу, и отплыл от нас. Я удосужился взяться
за винтовку и выстрелить, когда он уплыл уже шагов на 50.
Пуля ударила в шею, но не остановила. Он только тише
поплыл. Я выстрелил еще раз, но промахнулся. Но первая пуля,
видимо, убила медведя: его движения становились медленнее,
он доплыл до небольшой льдины и скрылся за ней. Седов и
штурман подбежали к этому месту, но за льдиной зверя не
было. Куда он исчез, — нырнул ли под лед и не мог выбраться
или просто потонул — для нас осталось загадкой. Увы! Веревка
сиротливо волочилась по льду при нашем возвращении, а то¬
ропливый снимок медведя оказался смазанным.
17	сентября. Продолжаем итти к югу. Значительно легче,
чем на север, впереди уже темное «водяное» небо, край льда
недалек. Опять встретили медведя, и опять результат охоты
плачевен. Седов подстрелил медведя, но этого крепкого зверя
не так-то легко убить с одного выстрела. Мишка, оставляя крас¬
ный след, принялся улепетывать. Нам следовало бы несколь¬
104

кими залпами если не убить, то хоть ранить посильнее. Но один
«опытный зверобой» так горячо просил умерить охотничий пыл
и говорил с таким жаром: «Подождите, подойдем ближе и,
клянусь головой, уложим наверняка!» Совета послушались,
хотя до медведя в этот момент было не больше 200 шагов.
Может быть, при других обстоятельствах совет оказался бы
хорошим, но «Фока» как раз задержался в одном из каналов, —
медведь стал быстро отдаляться. Мы пробовали догнать ране¬
ного по льду, но, конечно, не могли, как он, в одно мгновение
перелезать через высокие торосы, переплывать каналы и по¬
лыньи. Скоро мы совсем остановились перед полосой мелко
битого льда, в то время как мишка, смело бросившись в эту
кашу, нырнул, через полминуты вылез на плотный лед и зако¬
вылял дальше.
Вечером высвободились из льдов и повернули вдоль их края
на восток, пересекая изредка полосы блинчатого льда. К ночи
погода прояснилась, побаловала тишиной. Новая Земля откры¬
лась, когда сумерки совсем сгущались, показалась тяжелой,
сливающейся с небом^ массой.
Седов, надеясь воспользоваться свободным фарватером,
виденным около Новой Земли, хочет пробиться насколько воз¬
можно дальше к северу, если бы даже и пришлось отказаться
от достижения Земли Франца-Иосифа в эту навигацию. Мы
идем к Новой Земле и вдоль нее на север.
Рано утром, 18 сентября, едва мы приблизились к Новой
Земле, подошли с моря льды. Чтоб не быть прижатыми к бе¬
регу, нам пришлось укрыться под островами. Предыдущей
ночью, сменившись с вахты в 12 часов, я еще оставался долго
на палубе: в начале первого часа загорелось на небе северное
сияние — первое виденное нами. Утром проснулся от тишины,
сменившей привычный стук машины, скрип такелажа 1 и удары
льдин в борта. Мы стояли у острова Верха. Впрочем, скоро за¬
гремела якорная цепь, и мы попаши через пролив Пахтусова.
Дальше к северу проливы были чисты.
Мне эти места былй уже знакомы, я проходил здесь
в 1910 году на крейсере «Бакан», охранявшем промыслы. Но
тогда «Бакан» плыл в середине лета. В этот раз весь пейзаж
выглядел совершенно другим. Впрочем, хорошо запоминаются
в проливе Пахтусова между островами Личутина и Верха свое¬
образные камни на берегу Верха, похожие на окаменелых
гигантов, и ледники Архангельской губы. Посмотрев попри¬
стальнее, путешественник всегда заметит и промысловую из¬
бушку норвежских промышленников на острове Большом
Заячьем.
Оставив позади острова Личутина и Заячий, мы повер¬
нули ближе к берегу: всем хотелось посмотреть поближе на
1 Такелаж — вся система мачт, снастей, блоков и тросов, поддержи¬
вающих и приводящих в движение паруса.
105

ледяные обрывы его, к тому же наш геолог интересовался
вопросом, где находится конечная морена ледника 1 и какова
глубина моря вблизи ледяной стены.
Какая красота! Ползет вниз по наклонной плоскости волни¬
стый поток льда, могучая ледяная река, вся застывшая и твер¬
дая, река, иногда в десяток километров шириной и много десят¬
ков метров глубиной. Достигнув моря, поток обламывается и
обнаруживает стену прозрачного льда, вверху зеленоватого,
ниже — голубого, а в самом низу — прекрасного синего цвета,
настолько яркого и чистого, что не может быть красок для
передачи его. На поверхности ледника — волны; гребни их увен¬
чаны полосами снега. Исток этой реки не виден нам, он где-то
на вершинах гор, не то скрытых облаками, не то потопленных
этой рекой, — мы видим только обрыв, весь изломанный, испо¬
лосованный тысячами трещин и провалов. Пади, овраги, гроты,
мосты, арки, колонны и пещеры, увешанные сталактитами, —
все изо льда.
Около трех часов плыл «Фока» мимо ледяной стены. В то
время как производился промер, мы то удалялись от ледяного
берега, то подходили чуть не под самую “стену. Тогда она начи¬
нала вырастать, быстро поднимаясь к небу. Становилось жутко,
так велики оказывались голубые прозрачные скалы и так ми¬
зерен в сравнении с ними «Фока», а склоненные, еле держа¬
щиеся колонны льда, казалось, вот-вот рухнут и раздавят в прах
проползающий мимо кораблик. Голос лотового матроса разда¬
вался в такие минуты глухо и странно, как в подземелье: осо¬
бенно, непривычно звенящее эхо повторяло слова: все раз¬
говоры на палубе и на мостике как-то само собой умолкали,
словно им здесь не могло быть места. Мы слышали в тишине,
как нечто глухо грохочет в глубине стены, изредка звенит что-то
звоном лопнувшей тонкой струны — и все еще больше задер¬
живали дыхание, еще глуше звучал голос, выкрикивающий глу¬
бины.
На картах Главного гидрографического управления зна¬
чился пролив между островами Панкратьева. Пролива там не
оказалось — ближайший к Новой Земле остров оказался полу¬
островом. Седов не терял надежды воспользоваться другим,
западнее лежащим проливом.
День склонялся к вечеру. Итти ночью мимо этих неисследо¬
ванных берегов слишком рискованно'. Войдя в пролив между
Панкратьевым островом и вновь обнаруженным полуостровом,
мы решили переночевать.
Никто не сходил с палубы в этот день, все продрогли и уто¬
мились. В то самое время, как мы собрались проглотить по
стакану чая, сверху раздался крик: «медведи!» «Фока» только
1 Морены — груды щебня и камней, откладываемых ледником при его
движении.
106

что отдал якорь, грохотала якорная цепь, — а медведи, не обра¬
щая на «Фоку» внимания, располагались на ночлег каких-
нибудь метрах в восьмистах. Один из зверей разрывал снег,
повидимому, устраивая себе ложе.
О, на этот раз мы выработали точную диспозицию. Четыре
охотника должны были заехать в глубокий тыл медведей с та¬
ким расчетом;, чтобы согнать их под выстрелы другой партии.
Торопливо спустили шлюпки, и в сгущающейся темноте отпра¬
вились исполнять свои кровавые замыслы. Седову и мне не
сразу удалось пристать: припай молодого блинчатого льда у
берега оказался слишком тонким и не выдерживал тяжести
человека. Вылезая из шлюпки, я принял хорошую ванну по
пояс. Это обстоятельство послужило, пожалуй, на пользу: как
я убедился, ледяная ванна весьма успешно излечивает охот¬
ничью лихорадку, — трудно сохранить страстное желание убить
медведя, будучи закованным в ледяной компресс. А тут еще
надо смотреть в оба, чтоб не провалиться с головой, ступать
непослушными ногами осторожно и внимательно.
Выбравшись на лед, мы не могли рассмотреть, где медведи.
Уже начали стрелять с берега — целая канонада, — а мы все
еще напрягали зрение, но не видели ничего, кроме огненных
полос на берегу. Вот с горы раздались крики:
— Бегите скорее к медведям, стрелять не будем!
Тут пришлось забыть на время, что лед прогибается больше,
чем хотелось бы, а колени плохо гнутся. Мы побежали по ука¬
занному направлению, проваливаясь то одной, то другой ногой,
и совсем скоро наткнулись на медведицу с крупным медве¬
жонком. Он был ранен, а медведица со стонами и беспокой¬
ством ходила около него. На близком расстоянии Седов сразу
покончил с медвежонком, я же двумя выстрелами убил и мед¬
ведицу, убегавшую неуклюжим галопом.
Поздно вечером мы лакомились медвежьим бифштексом.
Охотники получили по доброй чарке коньяку. Медвежатина
имеет своеобразный запах, но это не мешает мясу быть вкусным
и нежным — таково было* общее мнение.

ЗАТЕРТЫ ЛЬДОМ
В моем дневнике не записано ни слова с 19 по 30 сентября.
А между тем в этот промежуток случилось несколько событий,
оказавшихся решающими в нашей судьбе. На этот раз я вполне
извиняю свое небрежение: оно происходило только от неимения
времени. Иногда после почти беспрерывной суточной работы
мы еле добирались до коек и засыпали в чем были, чтоб через
несколько часов снова принять участие в непривычной еще мно¬
гим физической работе.
После охоты 18 сентября все засиделись очень долго. Рас¬
сказывали подробности охоты, рассматривали ужасные разрыв¬
ные пули «дум-дум» моего ружья, — их вынули из туши убитой
медведицы в виде грибов с отколовшимися осколками. Разо¬
шлись только перед рассветом.
Утром я не слыхал ни суеты при поднятии якоря, ни работы
винта. Проснулся от сильного толчка, какой-то беготни и кри¬
ков на палубе. «Фока» плотно уселся на мель. Я чувствовал
себя несколько виноватым за свой сладкий сон. В 1910 году на
«Бакане» мы сидели на мели в этом же самом проливе и на
том же месте. Будь я на палубе, мог бы, вероятно, указать
Седову приблизительное местонахождение мели. Накануне я,
впрочем, предупреждал его о приключении «Бакана», но мест¬
ности с некоторого расстояния указать не мог. Точно так же,
как и «Бакан», «Фока» шел с промером и оказался на мели
через несколько мгновений после крика лотового матроса: «Три¬
дцать пронесло».
Ни Седов, ни капитан не придали большого значения по¬
садке на твердый, ровный грунт в почти закрытом проливе.
10»

Это, казалось, была досадная задержка На нашем нутй —
и только. Седов отдал приказание завезти якорь, перенести кое-
какой груз на корму и, поручив дальнейшее руководство рабо¬
тами капитану, сам с Визе и матросом Томиссаром отправился
на берег Панкратьева острова определить положение его и
мели астрономическим путем.
В продолжение дня работали над освобождением «Фоки».
Без кипучей энергии Седова всегда как-то плохо налаживались
подобные работы, а он задержался на берегу: солнце долго не
давало поймать себя секстаном; только к часу дня отделилась
от берега шлюпка уже при начавшемся ветре. До берега было
километра четыре. Пока шлюпка прошла половину этого рас¬
стояния, ветер усилился. Нам на «Фоке» было видно, с каким
трудом давался гребцам каждый метр, но шлюпка все-таки
подвигалась, к трем часам ей оставалось проплыть до судна
какие-нибудь две-три сотни метров. И вот в это самое время
ветер вдруг, как сорвавшись, задул очень крепко, настолько, что
шлюпка сразу остановилась, — видно было, как при всех уси¬
лиях она не могла сдвинуться с места.
Капитан распорядился спустить большой баркас; в него
сели девять человек и поплыли на помощь. В это же самое
время показались на горизонте льды и направились в пролив.
А ветер усиливался и усиливался. Когда баркас взял
шлюпку на буксир, оказалось, что и девять пар рук не могут
выгрести против такого ветра: он перешел в юго-западный
шторм. Льды же подходили ближе и ближе грозной и плотной
чертой. Откуда так внезапно взялись они? Нужно что-то сде¬
лать. Мы выбросили с борта на длинном лине буек, сделанный
наскоро из спасательного круга, но он не успел доплыть и по¬
мочь нашим. Прежде чем на баркасе заметили буек, льды
окружйли «Фоку». Поздно! Подтянуться, пользуясь буйком,
уже не было возможности. Еще несколько минут спустя лед
подхватил баркас и понес его от «Фоки» куда-то вдоль по про¬
ливу.
Думается, сам библейский царь Соломон не мог бы решить,
чьему положению отдать предпочтение, — оставшихся ли пяти
человек на судне без шлюпок на мели во время страшного
шторма среди льдов, напирающих с моря, без возможности
что-нибудь предпринять для облегчения положения судна и уне¬
сенных льдом товарищей, или же положению людей, находя¬
щихся в двух шлюпках без парусов, без куска хлеба в кармане,
одетых по-летнему — в одни пиджачки.
К одиннадцати часам льдом забит был весь пролив, шторм
немного ослабел. Незадолго до полуночи около борта в темноте
послышались голоса: Седов с командой добрался по льду при
помощи досок и весел с баркаса, из которых делали настил там,
где лед был непроходим. Шлюпка и баркас остались в полу¬
тора километрах от «Фоки».
109

Шторм продолжался до вечера следующего дня. Как только
он прекратился, льды слегка разошлись, а у нас закипела горя¬
чая авральная работа по снятию с мели. Каких только средств
не перепробовал Седов! Работали машиной, завозили якоря
простые и ледяные на стоявшие вблизи «Фоки» — тоже на
мели — льдины, ставили паруса, перегружали на корму все
больше груза, наконец сгрузили на льдину все бревна с палубы.
Но вчерашним напором льда «Фоку» крепко вдвинуло на
мель — не помогали никакие ухищрения.
А погода становилась все холоднее и неприятнее. После
шторма в затишье повалил снег и закрыл толстым слоем всю
палубу; потом поднялась вьюга, и за моментом тишины —
опять снег; и так — все следующие дни: очевидно, в это время
здесь уже трудно ждать хороших погод. И, просыпаясь, мы
видели все то же свинцовое небо, белые берега, бьющие в борт
льдины, да белые легкие хлопья снега, все более запушающие
такелаж. Лед в проливе то сгущался, то расходился, то напи¬
рал на судно или, качаясь на волнах, колотил в борта.
Ночь на 21 сентября отличалась особенным беспокойством.
Команда за день выбилась из сил на работе без всяких смен,
люди почти не стояли на ногах. Седов был принужден отпу¬
стить всех, кроме очередной вахты. И вот, в это самое время,
подошла с океана крупная зыбь, и стоящие на мели льдины при¬
нялись основательно колотить в борта «Фоки». Нам казалось
тогда, что другое судно, построенное не столь прочно, выдер¬
жало бы не больше десятка ударов подобной силы. «Фока» в эту
ночь завербовал себе горячих поклонников. Корпус корабля,
казалось, спаялся в одно целое, — льдины, разбивавшие в щепы
бревна, подвешенные на защиту бортов, не причиняли ему
существенного вреда, если не считать неглубоких царапин.
Сначала удары не особенно тревожили нас. Но дело изме¬
нилось, когда подошла гигантская льдина и, остановившись на
мели, принялась бить ниже ватерлинии с силой, достаточной,
чтобы сдвинуть с места скалу, бить методически и настойчиво,—
нам стало не по себе. Но что могли мы предпринять, кроме
тех же подвесов из бревен?
Мне памятна эта ночь. Я стоял на мостике дежурным и ду¬
мал о зависимости нашей от стихий и о том, как море закаляет
характеры. Вот теперь судно в очень опасном положении, улуч¬
шить это положение нет средств — и что же? — все отправи¬
лись спать. Но спят чутко; если их разбудят, встанут, будут
делать, что нужно, готовые ко всему, а если дадут проспать
положенное время, то утром примутся, как муравьи, за работу
по спасению щепки, на которой живут, одинаково мало удив¬
ляясь опять-таки, если завтра придется повстречаться с новой
опасностью.
А удары в борт, сопровождаемые треском дерева и отламы¬
вающегося льда, усиливались.
110

Вдруг после одного особенно сильного толчка наступила
тишина. «Фока» поплыл: упрямая льдина столкнула его, нако¬
нец, с мели.
Говорят, не нужно откладывать на завтра то, что можешь
сделать сегодня, — эта пословица особенно уместна на море,
а еще более в полярных странах. Нам следовало немедленно
же отыскать и поднять брошенные шлюпки. Седов же, обра¬
дованный счастливо окончившейся атакой льдины, не только
пожалел будить команду, но даже отпустил спать и вахтенных
мг/росов, — на них действительно жалко было смотреть. Вместо
команды, он поднял на ноги всех членов экспедиции. Они за¬
менили матросов на руле, в кочегарке, на лебедке и у якоря.
Мы сделали все нужное, чтобы перейти возможно ближе к
шлюпкам и встать на якорь. Поднять же тяжелый баркас
нехватило рук.
Еще во время перехода прояснилось, а утром 21 сентября
температура опустилась до —13,4° Ц. Проснувшись, увидели,
что за ночь между «Фокой» и шлюпками набило мелкого льду,
а мороз сковал его в одно целое, но непроходимое. А шлюпки
нужно было достать.
Ночной отдых стоил суток беспрерывной, воистину каторж¬
ной работы. Характер льда не допускал возможности подтянуть
баркас по воде, и только в некоторых местах лед выдерживал
большую тяжесть баркаса. При первой же попытке баркас про¬
валился килем. Когда, наконец, его высвободили и протащили
с десяток метров, лед опять не выдержал,— в воду провалились
и баркас и все, тянувшие его. Почти весь первый день прошел
в приключениях такого рода, а расстояние до «Фоки» почти не
уменьшилось.
Трудно протиснуться канату сквозь игольное ушко, но мы
говорили: ежели придет крайность, полезешь и в ушко. Если
перед вами стоит какая-нибудь задача в полярной стране, то
она, вернее всего, из категории почти неисполнимых: то-есть
кажется до поры, пока вы не отделите неисполнимость от
«почти» и не направите всю изобретательность и энергию к
одной цели — исчерпать все возможности. Часто оказывается,
что при некотором напряжении воли возможно гораздо боль¬
шее, чем кажется на первый взгляд. К этой истине мы пришли
не сразу. Работа с баркасом была только первым опытом про¬
лезания в игольное ушко.
Команда «Фоки», перепробовав множество способов и про¬
мокнув до нитки, добилась-таки движения вперед. Под баркас
пришлось подложить длинные жерди, на них он не так часто
проваливался, но поступательное движение улучшилось только,
когда с «Фоки» подали длинный трос, связанный из всех имев¬
шихся канатов, и стали тянуть им баркас при помощи лебедки.
Попрежнему лед часто оседал, а трос рвался каждые двадцать
минут, но все-таки этим способом утром 23 сентября баркас
111

был доставлен на борт. Ко времени, когда кончили эту работу,
лед смерзся сильнее; более легкую шлюпку доставили без за¬
труднений.
В это время за островами плескалось свободное море. Мы
могли бы смело пуститься в путь но... «нос вытащишь, хвост
увязнет», — едва успели шлюпки водвориться на свое место,
снова поползли по небу тучи, юго-западный ветер опять задул
с силою шторма, а в пролив, как в завязанный мешок, набра¬
лись льды в таком количестве, что весь пролив оказался плотно
забитым ими.
Нансен говорит, что величайшая добродетель путешествен¬
ника — терпение. На этот раз мы упражнялись в познании ее
почти три дня, пока свирепствовал шторм. Под утро 25 сен¬
тября ветер стих, с вечера была оттепель, появились между
льдинами прогалины, и, хотя лед был очень тесен, «Фока» пере¬
шел в наступление: весь этот день он пролезал из полыньи в
полынью, ломал, крошил, давил, но сила вражья не сдавалась,
до открытой воды оставалось еще больше половины, тут он и
застрял. За ночь «Фоку» вместе со льдом продвинуло к мате¬
рому берегу. На следующее утро нам как будто повезло: от¬
крылся канал, которым мы вышли в большую полынью у полу¬
острова Панкратьева. К сожалению, из полыньи выхода не
оказалось. Пришлось встать на якорь и утешиться надеждой,
что когда-нибудь да разойдутся льды.
Увы! В этот же вечер, как бы в ответ на наши ожидания,
последовал страшный шторм со снегом и вьюгой, полынью за¬
жало. Через сутки шторм стих. Прояснило... Но что мы уви¬
дели!
Сплошной, смерзшийся лед закрывал все проливы и бухты,
только на самом горизонте за Крестовыми островами чернела
полоска воды.
Мы затерты льдом.
Мороз уже несколько дней держался стойко, не выше 8 гра¬
дусов. Потом повалил густой снег.
— Зимовка?

НАЧАЛО ЗИМОВКИ
Как перепутались все наши планы и предположения собы¬
тиями последних недель! Как неожиданно остановились мы на
полпути!
Мало удовольствия носиться с кораблем, затертым посреди
открытого моря, как это было с Пайером или экипажем «Ган-
зы» К Ежеминутно ожидать гибели корабля, потерять волю и
всякую возможность следовать своим планам, одну мысль
лелеять — о спасении жизни, смотреть месяцами и годами на
одну и ту же льдину, давая отдых глазу только видом клочка
воды в редкой трещине ледяного поля—ужасно!
На нашу долю могла бы выпасть такая участь, если б мы
стали упорствовать в достижении Земли Франца-Иосифа пер¬
воначальным путем, — мы, наверное, испытали бы все приклю¬
чения заключенных на судне, затертом пловучими льдинами.
По книгам мы имели достаточно полное представление о жизни
такого рода и решительно предпочитали не испытывать ее. Что
стали бы делать на пловучем льду геолог, картографы, худож¬
ник, все мы?
Но... так устроен человек. От Седова до младшего коче¬
гара — все — еще и после 28 сентября ожидали движения
вперед и всей силой желания стремились вырваться из ловушки,
поставленной судьбой. Хорошо помню, как на запорошенный
снегом мостик часто выбегал то тот, то другой матрос или ко¬
чегар и, стоя на белом фоне вырезанным силуэтом, подолгу 11 «Ганза» — одно из судов второй германской экспедиции 1869 года —
было затерто льдами недалеко от берегов Гренландии в широте 71°.
Вскоре после начала зимовки «Ганза» была раздавлена напором льда
и через несколько дней затонула.
ИЗ

всматривался в узенькую полоску на горизонте: там маячило
море. Одного сменял другой и так же надолго замирал, как
будто ожидая чуда, что вот придет ближе море и мы поплы¬
вем дальше —
Через лед и туман
К дальним горам
Земли Петерман.
Так устроен человек. Он желает в точности следовать по¬
ставленным планам, хочет, чтобы все делалось по его расче¬
там без задержек, не терпит их и, когда дело касается нару¬
шения расчетов, забывает и опасность, и жизненные удобства,
и все на свете.
Правда, для нас остановка тут не на короткое время — не
на неделю. Целый год предстояло пробыть в одном месте. Все,
чем мог подарить нас счастливый случай, это сокращение годо¬
вого срока на два, на три месяца — не больше.
Но что же делать! Не новость, что в полярных странах
очень часто приходится менять расчеты, — здесь природа еще
слишком горда, она привыкла диктовать пришельцам свою
волю; нужно подчиниться, чтобы настойчивостью, трудом, тер¬
пением взять свое, — в этих местах нельзя быть чрезмерно взы¬
скательным к удаче. Вспомним хоть Свердрупа. С прекрасным
снаряжением на знаменитом «Фраме» он три года простоял,
почти не сходя с места, в одном из проливов североамерикан¬
ского архипелага.
Лед не спаялся еще совсем, еще чернела вода в прогалинах
между льдинами, ныряли там кое-какие птицы, не успевшие
отрастить крыльев, молодой лед еще не выдерживал тяжести
человека, а в воздухе уже носилась зима. Наши прекрасные
надежды стали разлетаться без остатка. Самый большой опти¬
мист на «Фоке» — Седов. Но всякой надежде приходит конец.
28 сентября Седов приказал выпустить пары из котлов.
Итак, зимовка.
26 сентября двое — я и Павлов — довольно свободно про¬
шли по смерзшемуся льду на берег Панкратьева полуострова.
Да, вот они, окрестности нашей первой зимовки! Обрывистый
берег в двухстах метрах от «Фоки», низкий берег бухты — за
кормой, длинная линия ледников Новой Земли на юге, а далеко
на юго-западе высятся крутые склоны островов Верха и Личу-
тина, правее—Южные Крестовые острова и остров Панкратьева.
Мы поднялись на плоскую вершину полуострова. Там — тор¬
жественный покой. Снег улежался хорошо, нога не вязнет, а
камни под коркой льда отдают синевой. Горизонт широк необы¬
чайно— обманно близкими кажутся острова и горы Новой
Земли, выступающие из ледяного покрова ее — характерные
«нунатаки» К Идеальная чистота воздуха создает этот обман. 11 Нунатаки — название гор, стоящих среди ледяного покрова.
114

Казалось, до берега не больше сотни метров, однако когда МЫ
направились в глубину бухты, убедились, что расстояние не
меньше километра.
Осматривая свои новые владения, мы прошли до замерз¬
шей речки в юго-восточном углу бухты. Там сделали важное
для нас открытие: эта часть берега усеяна плавником — на
«Фоке» будет тепло в эту зиму.
Каких только кусков дерева не было тут! Части кораблей,
разбитых, может быть, сотни лет назад, за тысячи километров
отсюда или у этих же негостеприимных берегов, бревна, хорошо
распиленные доски, стволы деревьев с корнями, и целые, и рас¬
щепленные о прибрежные камни, истертые и поцарапанные
льдом. Тут попадались и другие вещи,—стоило бы поломать
голову над вопросом, как они попали сюда, если б не было
доказано, что воды Гольфстрима, идя от Мексиканского за¬
лива, достигают Новой Земли.
Впоследствии среди этих естественных дровяных складов
нашлось много интересных предметов, принесенных из стран,
кипящих жизнью, сюда, в мертвые области, — вещей, обыден¬
ных там. Никто не обратил бы внимания на обломок доски с
выжженной надписью: «1797», — очевидно, год, — а здесь этот
хлам, который вы сбросили бы с дороги пинком, приобретал
значение, заставляя много думать о нем. Теперь я не придаю
своей коллекции плавника 1 значения большего, чем она заслу¬
живает: это собрание доказательств далекого южного течения,
доходящего до Новой Земли. Но сколько образов воссоздавал
каждый из предметов на месте!
Вот блок допотопного устройства, — может быть, с каравелл
самого Колумба? Может быть, блок сорван бурей с галлиота
эскадры Виллоуби или с яхты Баренца? Не висел ли блок на
мачте ладьи безымянного выходца с Волхова-реки от Великого
Вольного Новгорода?
Какими путями приплыл женский деревянный башмачок-
сандалия? На нем даже ремни сохранились. Чья маленькая
смуглая ножка носила его?
Еще и еще: стеклянные шары, употребляемые вместо по¬
плавков норвежскими промышленниками трески, обрывок спа¬
сательного пояса, бронзовый гвоздь в куске дерева, загадочный
предмет, похожий на обрезок лианы, — да это все доказатель¬
ства течения, пришедшего с далекого юга.
Но «юг» — понятие растяжимое. Под углом зрения положи¬
тельного знания ценнее всех моих находок—находка Павлова.
Несколько месяцев спустя, когда снег уже стаял, наш геолог
нашел в этой бухте шарообразный пробковый буек, опоясанный
бронзовой лентой: на ней цифра «8» и надпись: «Ва1с1\\Чп
21е§1ег ЕхрейШоп 1901». 11 Коллекция эта передана в Географический кабинет Ленинградского
университета.
8:
115

Очевидно цифра «8» — номер буйка. Мы надеялись, спра¬
вившись в навигационном журнале этой неудачной экспедиции
и узнав место, где буек выброшен, определить путь течения,
принесшего буек сюда.
Пологий песчаный берег с плавником тянулся около кило¬
метра и загибался к южному мысу с высоким черным столбом,
который, словно палец самого дьявола, высунулся из моря.
Мы прозвали этот мыс Столбовым.
За всю прогулку мы видели очень мало следов жизни,
можно перечислить в двух строках: на мысе Столбовом — песцы
и пеструшки, мы видели только следы, и в некоторых полуза-
мерзших лужицах ныряли в погоне за креветками маленькие
люрики. Они отстали от родных стай, откочевавших к откры¬
тому морю, и, бессильные улететь на неокрепших крыльях,
осуждены были погибнуть, — лед укрепляется, через несколько
дней его кольцо сомкнется. Руками мы поймали несколько эк¬
земпляров и принесли на судно вместе с вестью об изобилии
топлива.
Зимовка... Когда-то люди с ужасом думали о зимовке в по¬
лярных областях. Перечитывая, например, Кэна *, заражаешься
его чувством беспомощности перед долгой ночью, стужей и хо¬
лодом: ведь он-то почти не имел позади себя опыта других, он
не знал, как жить, что делать для предохранения себя от не¬
счастий, выпавших на его долю. Теперь на крайнем севере
СССР живут круглый год тысячи людей в культурной обста¬
новке. Поэтому теперь читаешь книгу Кэна с чувством, подоб¬
ным удивлению, с каким приходилось мне останавливаться
около хижины бедняка-корейца и смотреть, как он толчет в
ступе горсточку чумизных зерен, не подозревая нимало о суще¬
ствовании могучих электрических мельниц, способных весь
урожай его поля смолоть в несколько секунд.
Здесь уместно сказать, с каким багажом прибыли на Север
мы. Провианта на «Фоке» имелось на три года, с топливом
обстояло не столь благополучно. После месячного плавания под
парами, каменного угля осталось только двадцать пять тонн —
на пять суток хода. К счастью, мы могли не расходовать угля
на отопление, находка плавника избавила нас от этого. Я не
склонен перечислять, что было погружено в трюмы «Фоки»
и чего нехватало. Думаю, что читатель не посетует на меня и в
конце моего повествования сам составит достаточно полное
представление о наших богатствах и прорехах. Одно могу до¬
бавить: как-никак, мы снаряжались не во времена Кэна, но
в двадцатом столетии; как ни бедно была снаряжена наша
экспедиция, ее снаряжение значительно выше того минимума,
с которым славные русские полярные исследователи — Вран¬
гель, Прончищев, Лаптевы, Челюскин, Пахтусов, Циволька 11 Американский полярный путешественник, участвовавший в поисках
погибшей английской экспедиции Франклина.
116

Н. В. Пинегин и Г. Я- Седов~на (Новой Земле.
и все участники Великой Северной экспедиции — делали свое
дело. Со скудным провиантом, с несовершенными инструмен¬
тами они исполнили большую работу. Если бы нам удалось так
же плодотворно использовать свои запасы!
«Фока» — старое, сухое судно, приспособленное Мурманской
научно-промысловой экспедицией для жизни и научной работы.
Кроме жилых кают, каждый из членов нашей экспедиции имел
еще и кабинет для работ, а с находкой такого количества де¬
рева на берегу можно быть покойным, что не придется мер¬
знуть, подобно несчастному Кэну. Пища наша, быть может, не
столь разнообразная, как у других, отличалась обилием и пита¬
тельностью.
Из разных родов одежды, применяющейся на севере, Седов
выбрал русские полушубки, валенки, самоедские малицы и со¬
вики; кроме них, было несколько пар костюмов, сшитых по
образцу эскимосских. Насколько все они будут удовлетворять,
предстояло испытать на деле.
Что же еще? Устроить как можно уютнее и теплее свое
жилище да начинать жить здесь до поры, когда разойдутся
льды, — тогда отправимся дальше.
В каютах почувствовалась некоторая прохлада, едва только
прекратилась подача пара в трубы отопления; итак, первое —
нужно поспешить с установкой печей. У нас были с собой хо¬
рошие чугунные печи, приспособленные и для угля и для дров,
И7

Борта «Фоки» казалйсь надежными, но верхняя палуба
должна была пропускать холод. Поверх палубы насыпали тол¬
стый слой земли и закрыли досками кап 1. Одну из дверей, ве¬
дущих на палубу, плотно законопатили и запечатали, прибив
сверх войлока доски, другую обили войлоком. Трубы и венти¬
ляторы накрыли брезентом, над трюмами возвели надстроечки,
чтоб, доставая нужное, не открывать каждый раз тяжелых
люков. Наконец, построили сходни на лед. После таких приго¬
товлений «Фока» сразу приобрел вид бывалого полярного
судна.
Разместившись окончательно по каютам и кабинетам,
сообща принялись за устройство кают-компании. У наиболее
сухой стены поставили пианино и граммофон, на самодельных
полках разместили библиотеку, по стенам повесили эстампы
и некоторые из сделанных мною фотографий. 3 октября общие
приготовления к зимовке закончились. По сему случаю состоя¬
лось даже празднество с чтением приказа начальника экспеди¬
ции, с его речью. Приказом время распределялось по-новому.
Некоторые получили к своим прямым обязанностям новые: Визе
был назначен заведовать библиотекой, Кушаков—хозяйственной
частью, я был назначен помощником Визе по метеорологиче¬
ской части и заместителем его во время отлучек. Зандер вместе
с обязанностями пожарного инспектора получил заботу о печах.
Более изысканный обед, продолжительное концертное отде¬
ление с солистами — исполнителями на пианино, пианоле и «на
граммофоне», карты и шахматы закончили этот первый наш
полярный праздник.
Зимовка началась 2.
1	Кап — заграждение люка, пропускающего свет.
2	Существенным пробелом снаряжения, повлиявшим на конечную
судьбу экспедиции, было отсутствие радиотелеграфа. Морское министер¬
ство за две недели до отплытия откомандировало приглашенного Седовым
радиотелеграфиста. В короткий срок до ухода Седов не мог подыскать
нужного специалиста, все аппараты пришлось оставить в Архангельске.

ЖИЗНЬ УСТАНОВИЛАСЬ
Как спешат морозы! Давно ли вольный ветер наполнял
паруса, давно ли чайки кружились вокруг «Фоки», а прошло
полторы-две недели, — и вот здесь суровая зима, как на родине
в декабре. Мы ходим по льду, как по земле, и даже собираемся
отправиться по нему в далекое путешествие.
Да, 4 октября мы отправились по льду на остров Верха, —
нужно было поставить там «гурии» — приметные точки для
мензульной съемки всей группы островов и земель, окружавших
нас. Как смеялись мы год спустя над своим первым санным
путешествием. Путешествовать вместе с авторами книг казалось
так просто! Впрочем, мы находили некоторые оправдания своей
неудаче. В самом деле: многие из вещей, необходимых для
санного путешествия, как, например, палатки и керосиновые
кухни, не были еще распакованы и покоились в глубине трюмов,
ни одна из собак еще не приучилась ходить в запряжке того
рода, который собирался применить Седов, да и сбруйки еще не
были готовы. Эта экскурсия интересна только как первое столк¬
новение с полярной природой. Но работали-то мы все добро¬
совестно. В своей записной книжке я нахожу длинные описания,
как выбивались из сил пять человек, проходя в сутки по пяти
километров. Сократив эти записи, я переношу их для нагляд¬
ности сюда.
4 октября. Вышли в 10 утра. Ясно, слабый северный ветерок
при —15° Ц. С нами одни сани, груженные досками для боль¬
шого знака на Верхе, и провизия. Лед вблизи «Фоки» ровен,
но только вблизи. Чем дальше, — все больше торосов и айсбер¬
гов — ив одиночку, и сплошными нагромождениями. Нужно
И?

обладать большим воображением, чтобы сравнить с чем-
нибудь формы льдин, — так неожиданно прихотливы их изломы,
так не походят ни на что, виденное раньше. Но красивы бес¬
спорно: мерцание искр в изломах, зеленые тени в трещинах
между пятнами прилипшего снега и густота голубых теней в
не освещенной солнцем стороне. Впрочем, любоваться трудно
и некогда. Тяжело груженные сани двигаются с трудом,
а путь — зигзагами, петлями: не легко найти проходимое место
среди торосов. На ровном льду сани тащат Катарин, Лебедев и
Юган Томиссар.
Юган — эстонец, бывший военный матрос, фигура крепкая,
мощная и мрачная; когда ему «попадаит сюда»—восторжен¬
ная. Еще: он любит «перестараться» в работе и потому часто
служит мишенью для насмешек товарищей. Но, кажется, он
просто не может делать чего-нибудь, не пуская в ход всей своей
могучей силы, как машина, рассчитанная на большую нагрузку.
Вот сани встали, упершись в подъем снежной волны. Юган
командует хриплым голосом:
—	А ну, бери! — сам же держит постромку так, чтоб только
не провешивалась.
—	Ой, раз ешчо! — Сани, разумеется, ни с места. Юган
оглядывается, решает, что без его усилия не обойтись, скорбно
вздыхает и, рыча что-то вроде «ур-руп», наваливается. Сани вы¬
скакивают и скользят в сопровождении крепкосоленого слова.
С полудня мы забрались в почти непроходимые торосы.
Нарта встала. Не помогало даже могучее Юганово «ур-руп».
Дело дошло до топора. Принялись за расчистку пути. Один на¬
ходил дорогу, другой орудовал топором, а остальные тащили
сани. Сани перевертываются, шнуровка развязывается, все вещи
вываливаются. Все это задерживает чрезвычайно, а мы соби¬
рались в один день пройти все тридцать километров до Верха.
В половине пятого солнце зашло, начало темнеть, а мы были
не дальше 5—6 километров от корабля. Оставалась надежда,
что не все же время будут на пути такие отвратительные валы
и россыпи льда. Но новые горы вставали на пути, а с них вид¬
нелись дальше бесконечные торосы, без метра ровной поверх¬
ности. Надеясь воспользоваться куском земли между двумя
ледниками, мы свернули к берегу Новой Земли.
В семь часов стемнело; до берега не дошли. Расположились
на ночлег. Под высокой льдиной выкопали яму, обложили ее по
бокам снегом в защиту от ветра.
На ходу в работе скорее жарко, чем холодно. На остановке
же сразу почувствовалось, что мороз велик, а нужно еще отдох¬
нуть и поесть.
Для холодного ужина открыли несколько банок консервов.
—	Вот это прелестно — ужин под 75-м градусом, на бело¬
снежной скатерти, — острил Павлов, свирепо вспарывая свою
жестянку мясных консервов.
№

— Что же это такое? Аммонит, белемнит или другая окаме¬
нелость?
Достали сухари и масло. Сухари, как сухари, а масло —
тоже нечто геологическое — нож не берет. Пожертвовали одной
доской, развели огонь и разогрели на нем свой каменный ужин.
Моя малица короче, а ноги длиннее, чем у других, я долго
не мог спрятать их под мех, но, наконец, уснул.
Проснулся от холода, забравшегося под подол малицы.
Встал размять затекшую руку и выкурить трубку. Темная ночь.
Одни звезды смотрят сквозь призрачную ткань северного сия¬
ния. Нагромождены торосы, айсберги; славный грохот был на¬
верное при их рождении, но теперь-то — мертвая тишина.
И вот, под одним торосом лежат, свернувшись в клубок, не¬
сколько существ — такой чуждый этой пустыне комочек — че¬
тыре человека. Такими же пятнышками темнеют увязавшиеся
за нами собаки. Тоже лежат, медленно согревая и вытаивая
снег. Другие расположились на ногах людей — их не гонят:
тепло дорого. Жалкая картина и торжественная.
Ложусь снова и подзываю собаку. Умный пес устраивается
на моих ногах. Мы засыпаем.
В седьмом часу стало светать. Трудно подниматься. Не хо¬
чется покидать теплую малицу и сразу— на мороз. Нужно. Как
всегда, оказывается, трудно только решиться — дальше не так
страшно. Да, одно-два движения, и малица позабыта до вё-
чера.
В десять часов выступаем дальше. Ах, мы целых три часа
убили на приготовление пищи и неумелое завязывание нарты!
Весь день шли около ледника профессора Попова, вдоль
которого плыл «Фока» 18 сентября. Чем ближе, тем красивее
этот гигант. Я приближался к нему метров на тридцать. Сегодня
мороз усилился, и гигант, сжимаясь от холода, как живой, хру¬
стит и трещит.
Внезапно у моих ног проползает черная змея. Трещина!
Быстро оборачиваюсь и вижу метрах в четырехстах облако,
туманом охватившее пройденную часть ледника. Спустя секунду
доносится грохот, как пушечный залп. Какая-то глыба в не¬
сколько десятков тонн сорвалась с сорокаметровой высоты,
грохнувшись, разбила морской Дед и подняла облако мелкой
ледяной пыли. Вокруг меня с треском и шипением ломается
лед, стреляют трещины и расходятся каналы. Внушительно:
назад!
А легкомыслие художника толкает вперед. Вперед! Подхожу
еще ближе — настолько, что ясно различаю годовые слои на
темносиней стене прозрачного льда, слышу шумы, беспрерыв¬
ный треск, то как колокольчики, катаясь, зазвенят, то громкий
звук, как от падения звонкой, сухой доски, то угрожающий не¬
ясный гул далекого обвала внутри. Опять столб ледяной пыли
И грохот. Уходи — это заколдованная крепость!
т

Ночь провели на морене ледника. Утром 6 октября, истра¬
тив последнее топливо, решили возвратиться на судно: прови¬
зия была на исходе, а мы не сделали и половины пути, дорога
же не обещала быть лучшей. Пришлось сознаться, что снаря¬
дились торопливо и легкомысленно. Что, если бы поднялась
буря с вьюгой? К счастью, погода стояла ясная, почти безвет¬
рие, но мороз увеличивался с каждым днем. Одежда пропита¬
лась испарениями тела и оледенела, впрочем, это не очень бес¬
покоило. Рукам, например, на ходу тепло, но стоит снять рука¬
вицу, чтоб поправить ремни на лыжах, чувствуется, ко¬
гда ее наденешь вновь, что мех внутри успел смерзнуться
в комок.
В семь часов вечера того же дня мы были на «Фоке» — по
проторенному пути дорога легче. Пришли *в самое время: ночью
поднялась злая вьюга, ветер доходил до двадцати метров в се¬
кунду. Хороши бы мы были без палатки и горячей пищи в такую
погоду!
На «Фоке» за время нашего отсутствия жизнь установилась,
мы пришли действительно «домой». Плотники закончили проч¬
ные сходни на лед. От сходней побежали тропинки в разные
стороны. Одна — к «колодцу», т. е. айсбергу, за кормой, с кото¬
рого кололи лед для питьевой воды, другая тропа, обогнув
корму, протянулась до метеорологической станции, третья по¬
ползла на гору к геотермической станции. Над палубой протя¬
нулись веревки с бельем. Повар Иван с подоткнутым фартуком
бегает в трюм, спотыкаясь о всюду шныряющих собак. Слы¬
шится стук топора и пение — кто-то, сидя на борту, укладывает
на зиму снасти и мурлычет:
Ты зачем ухо-о-дишь,
Зачем уезжаешь
На чужу на дальню-ю-ю
Да сторо-о-о)-нку-у-у.
Да, — как будто бы там, на далекой родине, если закрыть
глаза и прислушаться.
А откроешь... вокруг ледяное, как вспаханное, поле, стоит
корабль с запушенными мачтами, слабо мерцает огонек в иллю¬
минаторе, высокие мачты тянутся к небу, а там, над их вер¬
хушками, бледными лучами вспыхивает северное сияние.
И внутри корабля, в тесных каютах, установилась размерен¬
ная жизнь. Каждое утро, просыпаясь, всякий принимается за
свою работу. Много страниц моего дневника посвящено совер¬
шенно новым условиям работы и усилиям, какие приходилось
затрачивать, чтобы добиться удовлетворительных результа¬
тов, — всякий успех здесь труден. Нахожу описания, каких хло¬
пот потребовала установка метеорологической станции, согласно
требованиям науки, сколько забот доставили нам первые наблю¬
дения, как упрямо и настойчиво боролись наблюдатели со снеж¬
122

ной пылью, раздробленной на мельчайшие частицы и проникав¬
шей, казалось бы, в совершенно закрытые части самопишущих
приборов — термографов и гигрографов, как трудно было на¬
ладить правильную работу этих инструментов и приспособиться
к перемене лент на морозе и в бурю. Обыкновенный дожде¬
мер — измеритель атмосферных осадков — простой прибор,
открытый в верхней части металлический конус — и тот доста¬
вил хлопот на несколько месяцев. По его милости выросли
сложные постройки на льду, сначала из дерева, потом из сне¬
га, — все с целью помешать ветру выдувать из дождемера его
содержимое. Не мало трудов стоило установить правильные
наблюдения над морскими приливами. Пришлось изобретать
способы, предохраняющие прорубь от замерзания, заносов и
оледенения приборов. Всякая работа на холоде и ветрах вы¬
росла в сложное предприятие. Нахожу в дневнике свежую за¬
пись рассказа Седова, как он в первый раз делал астрономиче¬
ские определения долготы при ветре и сравнительно низкой
температуре, — такие наблюдения нашим геодезистам приходи¬
лось делать постоянно!
— Вот влезли мы на гору к астрономическому пункту,—
рассказывал Седов. — Максимыч запыхался, я его подбадри¬
ваю, чтобы не отставал, планету, мол, прозеваем. А от него пар
валит, как из бани. На горе сразу охладило: такое там течение
воздушное. Поставили искусственный горизонт на табурет,
ждем. По альманаху, через десять минут можно начать наблю¬
дение, а тут тучка, другая, не видно звезды. Прошло больше
получаса. Ну, как, говорю, чувствуете себя, Николай Максимо¬
вич? А он весь в белом инее, закружавел. «Ничего, говорит,
терплю», а сам зубами дробь отбивает. Наконец, ушла тучка,
прицелился я в Юпитера. Вместо звезд вижу — лепешки какие-
то неясные. В чем, думаю, дело? Проверил объектив — все как
следует. Еще раз хорошенько посмотрел: вот оно в чем дело!
Оказалось, что я близко держал к лицу инструмент и от испа¬
рений стекло окуляра покрылось льдом. Говорю Максимычу:
«Это вы, Николай Максимыч, такой пар развели!» А он чуть
бормочет: «Скорей бы начинать, не дай бог и ртутный горизонт
замерзнет». Вижу, рука е хронометром у него дрожит. Снял я
перчатки, начал наблюдать. Повернул инструмент к фонарю,
взглянул на лимб. Что-то пальцам очень больно. Посмотрел на
пальцы и вижу — кровь. Примерзла кожа к микрометрическому
винту, да там и осталась. Э, думаю, так на десять высот пяти
пальцев нехватит! Погрел другой рукой винты. Две высоты взял
благополучно, на третьей опять прихватило. Говорю Максимычу
отсчет, а сам руку под рубашку. А Максимыч побелел весь и,
еле-еле карандаш держит, градусы и минуты выводит. «Гггео-
ррр-гий Яковлевич, спрашивает, много ли высот еще бу-дд-ем
б-ррр-р-ать?» Еще штук шесть-семь, говорю... Ну, зато мы хо¬
рошо назад бежали!..
123

8	октября. Штиль. Ясно. Сегодня написал еще этюд. Краски
стынут. Перетер их с нефтью — несколько помогло. После экс¬
курсии мне легче работать: не так быстро стынут руки, при¬
обрел тренировку. Сегодня писал два часа при пятнадцати гра¬
дусах без перчатки. Седов целый день провел за магнитными
наблюдениями на мысе Астрономическом.
9	октября. Утром оттепель — 8° Ц. Слабый ветерок с во¬
стока-юго-востока. С утра начал писать этюд вблизи судна, но
пошел снег, позже поднялась вьюга; пришлось заняться про¬
явлением. Цветные фотографии вышли удачно, но в обыкно¬
венной я все еще допускаю передержки, хотя выдержку умень¬
шил до одной тридцатой части нормальной. Возвратился из
экскурсии Кушаков, он вместе с Николаем Максимовичем хо¬
дил на охоту к острову Панкратьева. Охотники видели множе¬
ство медвежьих следов, а один мишка подошел даже к самой
палатке, но Кушаков побоялся стрелять: около медведя вер¬
телась собака «Варнак».
11	октября. —14,8° Ц. Умеренный северный ветер. Вчера Се¬
дов и я пробовали на собаках новую упряжь. Седов боялся, что
приученные к одной упряжи собаки не пойдут в нашей, похо¬
жей на восточносибирскую. Некоторые собаки тянули, но с
большинством, повидимому, придется позаниматься.
При пробе же начало выясняться нечто невероятное. Взя¬
тые в Архангельске собаки не годятся никуда. По всей видимо¬
сти, всякая упряжь для них такая же новость, как если бы вме¬
сто хомутиков и постромок их одели бы во фраки. Эти шарики
и жучки не только не тянули саней, а просто мешали. С пол¬
ным непониманием, что мы хотим делать, псы покорно позво¬
ляли запрячь себя, даже с некоторым любопытством обнюхи¬
вали шлейки, недоуменно помахивая хвостами. Но как только
дело коснулось того, чтоб везти, началась потеха. В упряжке
стояли белые сибирские собаки и пестрые архангельские. Седов
сел на нарту и закричал:
— Пр-р-р-р!
Большинство белых собак при этом звуке поднялось, а не¬
которые даже сделали попытку тронуть сани с места. Но все
остальные, как и раньше, лежали на снегу в полной безмятеж¬
ности, очевидно, полагая, что, ежели привязана, так и лежи, не
сходи с места, покуда хозяин не отвяжет. Я пробовал тянуть
передних сибирских, чтоб сдвинуть с места остальных. Мы ду¬
мали: может быть, собаки в незнакомой упряжи не понимают,
что от них хотят, но как только заметят, что другие работают,
поймут и они. Не тут-то было! Я тянул как паровоз, тянули и
белые, но все эти дворняги и не думали помочь. Они просто
улеглись, как будто бы вся суматоха их совсем не касалась,
и бороздили снег, отнюдь не понимая, что такое происходит.
Некоторые, впрочем, проявляли некоторую самодеятельность:
изо всех сил упирались. Мы до тех пор не добились движения
124

Архангельская дворняжка и сибирская лайка «Варнак».
нарты вперед, пока не выпрягли всех этих саботажников. Пока
что избегаем думать, что все это значит. Одно не оставляет
места сомнению: эти собаки никогда не ходили в упряжи.
Вечером сильный шторм с юго-запада. Вьюга. У нас тепло
и уютно. Мы стоим в месте, безопасном от напора льдов.
«Фока» — старое и сухое судно, в каютах 15—16° Реомюра.
Правда, морозы еще не велики. Но при 17—22° Ц на воздухе,
когда дует ветер, достаточно холодно.
12	октября. Весь день посыпает мягкий снежок, заваливает
выдающиеся льдины. Оттепель доходила до —1,5° Ц. Появи¬
лись полыньи. Под вечер я отправился на лыжах вдоль берега
по мягкому шуршащему снегу в сторону моря. Нежна белая
мгла. Через нее еле заметны темные части берега — с трудом
сохраняешь направление. В 3 часа уже темнело. Здешние су¬
мерки долги, света было бы достаточно, чтобы различить до¬
рогу, но полное отсутствие теней сбивает. В общем, не видишь
ничего. Кажется, ровное место, даешь свободу бегу — и вдруг
перед ногами обрыв: незаметно вбежал на высокий торос. Или
впереди встала огромная глыба, присмотришься — она просто
осколочек льда у самого конца лыж.
Но как хорошо по мягкому снегу бежать, не зная куда, мимо
серо-голубых белесых пятен торосов на берег, опять на лед и
дальше в серую мглу и молчание. Остановишься. Ни звука. Во
время одной остановки послышались как будто шаги. Прислу¬
шался. Кто бы мог здесь ходить? Разве медведь? Ясно, отчет¬
ливо звучало в тишине: топ, топ, топ — где-то далеко. Нет, не
125

далеко. Это совсем близко. Да, где-то здесь, й внезапно пони¬
маю, что слышу, как бьется мое собственное сердце.
А тишина льется в уши, ни с чем не сравнимая тишина. Ти¬
шина и в глазах от ровного, мягкого, гаснущего света, от молоч¬
ной мглы и отсутствия теней и красок. Кажется, сам бы рас¬
творился бесследно в этой тиши!
13	октября. Успех в дрессировке собак. Вместе с Седовым
прокатились от берега до «Фоки». Расстояние около километра.
Или мы не умеем выбирать хорошего передового, или такого
нет вообще, но управлять запряжкой мы еще не можем. От
судна собаки не бегут иначе, как на поводу. Но обратно — пол¬
ным ходом. В один из таких рейсов нарта налетела с полного
хода на какую-то льдину, пассажиры посыпались с нее, за¬
пряжка же, сопровождаемая стаей свободных собак, подвываю¬
щих всеми голосами, понеслась дальше, как будто ничего не
случилось. У судна всю эту компанию встретила стайка драчу¬
нов. Поднялась грызня и свалка такая, что, добежав, мы не
знали, с какого конца подойти разнимать. Пока колотили с края
озверевших, псы успели разорвать какую-то слабенькую. От¬
няли еле живой.
15 октября. Вчера Седов ездил в первый раз на собаках да¬
леко на съемку. Сегодня прекрасная погода, легкий морозец
20—22° Ц. Солнце в кругах. Утром я вышел на работу. Солнце
и в полдень стоит уже низко, его косые лучи могут только осве¬
щать, но не греть. И освещают-то не все. Только отвесные бе¬
рега и склоны получают прямые лучи, вся же площадь льда
в заливе подернута скользящим светом. В десятом часу в это
время года первые лучи солнца. Такелаж, паруса, вывешенные
на просушку, мачты «Фоки» — все горело оранжевым огнем и
бросало резкую тень на береговой откос, когда я начал подни¬
маться в гору.
Подъем стал нелегок; снег крепко прибит последними бу¬
рями; приходится выбивать ступени лыжной палкой, если не
хочешь съехать вниз. На верху обрыва дорогу преграждает
лавина снега, нависшая грибом, — нужно, как кроту, прокапы¬
вать лаз. Как хорошо вверху!
Вся бухта с «Фокой» как на ладони. Люди копошатся. У ме¬
теорологической станции, в двухстах метрах от «Фоки», наблю¬
датель — он обходит будки. Черной ниточкой ползет по снегу
нарта Седова и крошкой-мушкой движется у Столбового наш
геолог — пошел добывать ископаемых.
С пяти часов прекрасное северное сияние — его увидал Се¬
дов, вышедший взять секстаном несколько высот Марса.
Началось оно на северо-западе серебристо-голубой полосой.
Эта прозрачная сверкающая полоса поплыла по небу, подни¬
маясь и разгораясь. Вот раскинулась светлая лента, над звез¬
дами опустился легчайший занавес из прозрачного света. Тор¬
жественно плывет северное сияние, пересекая звездные пути,
126

растет, тает, то загорится зеленым лучом в зените, то сверкнет
яркими нитями, то раскинется светящимися складками от гори¬
зонта до горизонта. С восторженным чувством следишь за эти¬
ми превращениями и не сразу заметишь, как в другой части
неба уже зарождается новое сияние. Оно быстро растет, пухнет,
и новый ослепительный занавес уже раскинулся по всему
небу... Звездное небо, ненарушимая тишина. Черными стрелами
поднимаются в небо мачты «Фоки». Эти стройные мачты — не¬
что осязаемое, единственно реальное в окружающем нас фан¬
тастическом мире. И бесполезно изображать этот сказочный,
изменчивый мир обыкновенными красками, которыми пишет
картины свои художник...
Сияние длилось часы. Я долго стоял, мерз, рисовал. Но
нужно же когда-нибудь уйти! Только собрался — небо опять
загорелось. Одна из занавесей стала вбирать в себя все осталь¬
ные, как речная стрежь тянет к себе береговые струи. Собрав
свет воедино, занавес вновь затрепетал между далеких звезд.
Казалось, что в голубом эфире кто-то трясет огромную светя¬
щуюся ленту и эта серебряная лента дрожит, расправляется,
играет разноцветными огнями. Только верхняя часть небесного
сияния оставалась серебряно-голубой, все остальное было из
расплавленного золота, а нижний край грандиозного занавеса
оторочен пламенным пурпуром. Еще одно мгновение: в зените
брызнул вихрь огней — оранжевых, красных, зеленых. Чудес¬
ный, сказочный фейерверк! И мгновенно вновь загорелось —
одна лента, другая... Всю долгую ночь играли над неподвижным
кораблем сполохи, звездное небо то разгоралось, то потухало.
Лед и снег отражали небесный трепещущий свет — темнели,
светлели, потухали, как будто кто-то невидимый наводил про¬
жектор и тотчас убирал световой луч, ничего не находя в этой
холодной пустыне.

БУДНИ
Сразу после начала зимовки Седов принялся за подробную
(мензульную) съемку окрестностей, а для определения широты
и долготы произвел совместно с Визе ряд астрономических на¬
блюдений. К началу октября на планшете стали вырисовы¬
ваться общие очертания берегов и выдающихся гор; астрономи¬
ческие же наблюдения показали местонахождение «Фоки» с
точностью до нескольких секунд. Вот тут и оказалось нечто,
заставившее наших картографов призадуматься. С прежними
картами новая совсем не вязалась: выходило, что «Фока» стоит
не у берега, а далеко в море. Надеяться на точность карт в
этих совсем неисследованных местностях наивно. Откуда
взяться точным картам, если известны наперечет все путешест¬
венники, посетившие эти берега? Седов не задумался бы сразу
утверждать, что берег Новой Земли нанесен на карту в этих
местах неправильно, но его смущало одно обстоятельство: он
знал, что карты этих местностей составлены по работам извест¬
ных географов Литке и Пахтусова, — Седов привык относиться
с величайшим уважением и доверием к трудам этих выдаю¬
щихся и добросовестнейших путешественников. Как могли они
ошибиться? Может быть, Пахтусову, потерявшему судно у мыса
Крушения на острове Верха, не было времени произвести астро¬
номические наблюдения? Может быть, и Литке, встречая около
этих мест льды и туманы, тоже не сделал точных наблюдений?
Все эти вопросы можно было выяснить, имея в руках под¬
линники работ Пахтусова и Литке после возвращения домой,
но не на «Фоке», а между тем вопрос был важный — об ис¬
правлении крупнейших ошибок, допустимых разве только на
средневековых картах. Выходило, что наша карта будет совер¬
128

шенно новой, с очертаниями берега, почти не напоминающими
прежние.
Желая выяснить, как далеко к югу берег нанесен на карту
неправильно, Седов попросил Визе определить астрономически
несколько точек между нашим становищем и полуостровом
Адмиралтейства. Визе вышел 17 октября с неразлучным другом
Павловым и матросом Шестаковым. Первое серьезное санное
путешествие, первая проба собак на дальнее расстояние. Визе
рассчитывал дойти до самого полуострова Адмиралтейства,
если только льды на юге не отодвинулись от берегов.
По журналу экспедиции можно день за днем проследить
всю ее жизнь во время зимовки. Убийственно скучная книга
этот журнал! На самом деле мы не очень скучали; шла посто¬
янно размеренная работа, нас она интересовала. Рассказывать
о ней?.. Развлечения же всегда можно найти. Человек, склон¬
ный к веселью, может смеяться, глядя на собственный палец.
И у нас в дополнение к работе бывали маленькие приключе¬
ния, несколько оживлявшие однообразную жизнь. Беру из
дневника одно, оно порядочно потешило всех:
«Седов, разъезжая на собаках, продолжал съемку окрестно¬
стей. Один раз, вернувшись с работ, он рассказал, что в по¬
лынье пролива, где мы сидели на мели, много молодых гаг, не
умеющих летать. Седов не захватил с собой дробового ружья
и не мог поохотиться; он предложил имеющим время заняться
пополнением мясных запасов.
Ехать вызвался Кушаков. На другой день он привез только
несколько гаг: без каяка охотник не мог собрать всех убитых.
В следующее утро Кушаков отправился снова и уговорил меня
взять кинематограф, чтобы снять гаг на ленту. Поехали. В боль¬
шой полынье, образовавшейся от быстрого течения, устремляю¬
щегося в узкое место пролива, плавали молодые, не умеющие
летать гаги.
Кушаков снял с саней каяк, но призадумался — как сесть
в эту верткую посудину? Он ни разу не плавал в каяке. Позвал
матроса:
—	Подведи каяк к краю льда и держи, а я влезу — тогда
отпустишь!
Со мною не было ружья. Я устанавливал свой «Патэ»,
чтобы снять гаг, когда они, испуганные выстрелами, подплывут
ближе. Приготовил аппарат и, занятый всецело им, заметил
в окошечке видоискателя, что Кушаков, попробовав сесть со
льда, побоялся: слишком неустойчив каяк. Решил сначала
усесться в каяк, полувытащенный на лед:
—	Так вот, ты держи, а я сяду. Когда сяду, подтолкни —
я и поплыву.
В видоискателе две человеческие фигуры на краю льда вы¬
глядели очень красиво, тут же лежала кучка запряженных со¬
бак. Мне показалось интересным запечатлеть картинку нашей
129

жизни. Я стал вращать ручку аппарата. В это же время Куша¬
ков скомандовал:
—	Давай, вперед!
Матрос осторожно подвел каяк и спустил его на воду. Кра¬
сиво заволновалась вода, качнулся каяк, залаяли собаки и...
—	А-а-а-а-й!
Наш охотник, покачнувшись, опрокинулся вместе с каяком
да так и лежал на боку.
А мне уже не хотелось остановить съемку, я пропускал
пленку метр за метром, а она бесстрастно снимала, как при
помощи матроса охотник выбрался, мокрый, как тюлень, и при¬
нялся отряхиваться, разбрызгивая воду фонтанами. Нам при¬
шлось поделиться с «мореплавателем» бывшей на себе одеж¬
дой. Домой мы торопились все: температура держалась ниже
24 градусов, а проехать нужно около девяти километров».
Гаги, виденные в проливе, — последние живые существа,
замеченные в окрестностях зимовки. До марта — как вымерло
кругом. Впрочем, один раз на прогулке далеко от корабля я за¬
метил какую-то серую фигуру среди таких же серых камней
на склоне горы. При моем приближении она раскрыла широкие
крылья и бесшумно улетела. Я успел рассмотреть ее — это была
полярная сова.
Визе и Павлов вернулись 28 октября. Задача, возложенная
на Визе, оказалась в это время неисполнимой. Они прошли на
юг всего сорок два километра. Дорога оказалась худшей, чем
в первую экскурсию. Недалеко от Архангельской губы путе¬
шественников застала в пути вьюга. Короткий день кончился,
было совсем темно. Выбрав ровное место, поставив палатку,
поужинали, уснули. Среди ночи почувствовалась какая-то
влажность. Сначала на нее не обратили внимания. Однако на¬
ступил момент, когда стало очевидным, что молодой лед не вы¬
держал тяжести и прогнулся. Палатка стояла у самого берега,
пологого и песчаного, глубина в том месте была ничтожна, но
достаточна, чтобы все вещи подмокли. Берег изобиловал плав¬
ником, одежду скоро высушили, но с провизией ничего сделать
было нельзя: бедняги всю дорогу питались солеными сухарями,
солененьким шоколадом, пили чай с солено-сладкой массой,
заедали его соленым же раскисшим печеньем.
Через три дня после возвращения путников солнце поки¬
нуло нас. По вычислениям, оно должно было показаться в по¬
следний раз 31 октября, но в дни около этого числа небо дер¬
жалось закрытым облаками, мы простились с солнцем раньше.
Надвигалась полярная ночь. Впереди почти сто дней
сплошной ночи, трескучих морозов и бурь. Бури, действительно,
как будто поджидали исчезновения солнца, чтоб со всею силой
обрушиться на беззащитные пустыни. С первым из зимних
штормов, со свирепым ураганом, четверым — мне, Павлову, Пу¬
стотному и Шестакову пришлось познакомиться очень близко.
130

«Фока» на зимовке
Мы были застигнуты бурей в палатке. Вышло так: Павлову
для определения скорости течения здешних ледников понадоби¬
лось поставить знаки поперек ближайшего ледника «Таисия».
Павлов рассчитывал весной измерить угломерным инструмен¬
том, насколько знаки передвинутся, и вычислить, какое расстоя¬
ние проходит за день тягучая ледяная масса. С установкой
следовало поторопиться: немного позже будет совсем темно,
чтобы орудовать угломерными инструментами. Я присоеди¬
нился к Павлову, надеясь написать этюды гигантских ледяных
стен.
В это время продолжительность «дня», вернее рассвета, рав¬
нялась четырем часам. Мы вышли с рассветом в 10 часов 1 но¬
ября. Провизии взяли на четыре дня, хотя не предполагали
пробыть больше двух. Пришли к леднику, когда уже темнело,
начинать работу было поздно. Остающиеся светлые минуты
употребили на разбивку лагеря. Палатку поставили на обдутой
ветром земле, особенно тщательно забив железные колья, что¬
бы завтра, когда все разбредутся на работу, можно было оста¬
вить лагерь без присмотра. Совсем стемнело. Забрались в па¬
латку, разожгли керосиновую кухню — «примус» и занялись
приготовлением обеда-ужина. Потом поболтали, распределили
работу на завтра. К седьмому часу свеча догорела; что де¬
лать, — спать!
131

В это время и начался дикий ветер, разметавший вместе со
снегом все наши прекрасные планы. В последние дни часто
налетали быстро затихавшие шквалы; никто не придал значе¬
ния первым порывам ветра, мы продолжали надевать малицы,
посмеялись досыта, глядя, как каждый по очереди сражался
с неуклюжим меховым балахоном, как одевающийся приподни¬
мался в тесноте палатки и натягивал на голову подол, тогда
верхняя часть малицы, как некая человекообразная фигура,
тоже поднималась и начинала странный танец все с большим
жаром и азартом. А потом сразу в отверстии капюшона показы¬
валась голова и сердитое, смешное, обрамленное взлохмачен¬
ными волосами лицо. Для полярных стран эта неуклюжая
одежда очень подходяща. Ненец носит ее круглый год, в ней
гоняется за оленем и медведем, в ней же и спит, подобрав ноги
и спрятав голову внутрь. Так же устраиваемся, пока не готовы
спальные мешки, и мы. Мы утряслись в свои балахоны и легли,
пошучивая над ветром:
—	Пусть себе подует!
Я проснулся среди ночи от какого-то треска. Что такое, что
творится? Где свеча? Нахожу свечу и зажигаю. Палатка ходит
ходуном под напором ветра. Весь воздух, заключенный в па¬
латке, бурно колеблется. Мечется, дрожит пламя свечи. Сна¬
ружи же как будто некто живой с силой и злобой кидается на
полотно, огородившее чуждых пришельцев.
Испытывать яростные нападения — не лишено само по себе
некоторого жгучего удовольствия. Приятно иметь дело с мо¬
гучим противником и не бояться худого конца. Еще приятнее
сознавать себя в полной безопасности.
—	Пусть потешится, только недолго. За последние дни
ветер сильно балует, да все ненадолго. А палатка-то крепко
.поставлена, колья-то во как загнали. К утру наверное пере¬
станет.
Так порешили, особенно Шестаков. Его молодое добродуш¬
ное лицо делается серьезным, когда дело доходит до предска¬
зания погоды. Он поднимает вверх корявый матросский палец
и голосом старого морского волка, нарочито грубым, провозгла¬
шает:
—	То ж шалонник сквозь летник на обедник 1 свернулся.
Ну и пылит. Шалонник — шалонник и есть. Шалун, как бы
сказать, али баловник. Потом опять на свое место завер¬
нется.
Завернется, так завернется. Завернемся и мы в свои малицы
и подождем, пока шалонник не вздумает остепениться...
1 В Поморье местами до сих пор употребляются старинные новгород¬
ские названия ветров. Северный ветер зовется «сиверко», северо-восточ¬
ный — «полунощник», восточный — «веток», юго-восточный *— «обедник»,
южный — «летник», юго-западный — «шалонник».
132

Утро или ночь еще — не разберешь. Часовая стрелка на
восьми, но совсем темно. Наш оптимизм — растение без почвы,
а шестаковские предсказания пригодятся ему другой раз, когда
погода капризно повернется. Палатка ходит, как живая. Когда
один из нас по необходимости попробовал вылезть, вернулся
весь в снегу: «это не погода, а чортов шабаш». Едва наш «ис¬
следователь» высунул нос из палатки, ветер бросил его на снег,
подхватил и понес, колотя о встречные торосы, покуда пола ма¬
лицы не зацепилась за острый выступ льдины. Несчастный
ползком добрался до нарты, потом уже под ее прикрытием сде¬
лал переход до входа в палатку.
Что же, надо запастись терпением и ждать.
Ждали. Лежали в своих малицах и ожидали конца бури.
Даже разговоры не могли помочь скоротать время: чтобы быть
услышанным соседом, нужно кричать во всю силу легких, иначе
вой вьюги и пулеметная трескотня стенок палатки заглушает
слова.
Рассветало. Напились чаю, объясняясь больше знаками, и
опять в малицы. Спать? Нет, нельзя же спать целые сутки. Так,
лежать. Не спать, не дремать, а грезить, иногда уносясь мыслью
так далеко, что пребывание здесь кажется сном. В полудремоте
под однообразные звуки, досуга для дум сколько угодно...
Что-то очень трещит. Очнулся. А Павлов уж и керосинку
распалил, чайник кипит, под ним пляшет синее пламя. А к пла¬
мени тянутся четыре лица... Что за образины! Из неуклюжих
звериных одеяний выглядывают неумытые, заспанные физионо¬
мии и при виде огня расплываются в улыбку.
На вторую ночь ветер, по выражению Пустошного, «оди¬
чал». Творилось невообразимое, не укладывающееся в понятие
«ветер». Иногда, после сравнительного затишья, он рвал с та¬
кой внезапностью и силой, что мы чувствовали как бы удар.
Непривычный никак не мирится с мыслью, что такой страшный
удар может быть нанесен воздухом, а не живым, сверхъестест¬
венной силы существом, поставившим целью снести палатку во
что бы то ни стало. Мы поняли: кто бы там ни был, следует за
своим убежищем смотреть в оба.
Среди ночи я проснулся от прикосновения струи ветра к
щеке. Неужели?.. Да, виден просвет. Вырвал-таки злой ветер
колья!
Очень бесцеремонно разбудил товарищей. Но прежде чем
все успели повскакать, палатка была уже повалена. Ближайшая
задача — удержать ее. А буря прилагала все усилия вырвать
из рук наше спасение. Борьба продолжалась долго. То тот, то
другой валился с ног, мы незаметно очутились поверх палатки.
Иногда она, как флаг, развевалась над четырьмя повержен¬
ными на землю, в другое время они стояли на палатке, пытаясь
выпрямиться или освободиться от подола малицы, заворочен¬
ного ураганом на голову. Но, падая и вставая, каждый цепко,
133

руками и зубами, держал оледеневшее полотно так, как будто
бы оно было собственной жизнью.
В то же самое время мы пытались закрепить несколько
кольев, и это удалось. Ура! Быть может, приноровившись, су¬
меем и поставить?
Мы копошились, падая и вставая, долго и неустанно, не
обращая внимания на пустяки вроде отмороженных кончиков
пальцев. Прошел по крайней мере час до поры, когда забили
несколько кольев и могли уже думать, что палатки не отпустим.
Мне приходилось тяжелее других: с самого начала катастрофы
вихрь сорвал с головы шапку вместе с одной из рукавиц. Пре¬
красная оленья шапка унеслась со снежными смерчами, а го¬
лова в несколько минут покрылась коркой льда. Если бы другим
было время взглянуть на мою голову, они могли бы принять ее
за оледенелый шарик смоченного термометра: точь-в-точь та¬
кой вид имел в морозные дни термометр для измерения влаж¬
ности воздуха. Я чувствовал, как голову схватывают ледяные
обручи, — но что ж делать? Пока не появилась уверенность, что
палатку не выпустим, я не мог ничего предпринять. Только
тогда можно было завернуть голову чьим-то подвернувшимся
под руку башлыком.
Наконец, на зло всем стихиям, палатка стояла. Как оказа¬
лось, колья не выдернуло, а согнулось в дугу треугольное же¬
лезо, из которого они были сделаны.
Забравшись в палатку, расположились отдыхать. Нельзя
сказать, что были уверены в невозможности повторения при¬
ключения. На подветренном крае палатки теперь стояла нарта,
загруженная большими льдинами, но ветер как будто еще сви¬
репел, палатка качалась, в нее проникала мельчайшая ледяная
пыль. Снаружи казалось, что находишься не в привычной сфере
воздуха, а в стремнине могучего течения: простое движение ру¬
кой так же трудно, как если бы находился в текучей воде.
Стоять на ногах, не держась за что-нибудь руками, — невоз¬
можно.
Мы ждали, когда же утихнет. А ветер как бы смеялся над
нами, лежавшими в мокрых малицах без движения, отупев¬
шими от безделья и невозможности размять свои члены. Только
к полудню 4 ноября чуть потихло.
Провиант подходил к концу, свечей не было совсем. Сытые
по горло трехсуточным лежанием, мы решили попытаться дой¬
ти до «Фоки». Нелегко собрать вещи во время вьюги. Когда
вышли из палатки, собак не было видно: несчастные, — они
лежали в глубине сугробов. Одну за другой откопали всех.
Пробовали покормить, — почти все отказались от пищи. В то
время как их запрягали, некоторые качались от слабости.
Продолжалась сильная вьюга; мы тронулись в путь, держа
курс по компасу. После нескольких часов блуждания мы на¬
ткнулись на берег полуострова и решили: пришли «домой».
134

На «Фоке» нашим отсутствием сильно обеспокоены. Буря
наделала бед: «Фоку» прижало ближе к берегу, баня, выстро¬
енная на льду, провалилась в воду на пять вендов.
По определению метеорологической станции, скорость ветра
доходила до 36 метров в секунду, т. е. до 190 километров в час.
Можно думать, что отдельные порывы, не совпавшие со вре¬
менем наблюдений, были значительно сильнее.
Приключение «четырех в палатке» закончило период перед
зимней ночью. «До нового света, до нового года, до весны! Тогда
пойдем к северу. А пока — нужно скоротать ночь».

ПОЛЯРНАЯ НОЧЬ
...«Пробивается в иллюминатор слабый рассвет и спорит со
светом керосиновой лампы, но не может пересилить. А в кори¬
доре уж совсем темно — где-то в самом конце его горит туск¬
лая свеча. В кают-компании три-четыре человека. Один скло¬
нился над чертежной доской и что-то тщательно перерисовы¬
вает из своей записной книжки на новую карту. Другой читает.
Еще один сидит над вычислениями, бормоча: «Прямое восхож¬
дение... ноль, ноль, два, семь, три... девять, ноль, один... Как
девятая высота, так и заест, якорь-то ее раздери!.. Два, пять,
косинус...» Это труженики. А вот еще двое с шахматной доской
пристроились на углу стола — сегодня уже одиннадцатая пар¬
тия... Открыта дверь в каюту Седова. Он там. На столике —
раскрытая книга, но сидящий смотрит не на страницы. Рядом
с книгой карандаш и бумага, там колонка цифр — расчеты пу¬
тешествия к полюсу, его неотступная мысль. Откуда-то из каю¬
ты вдруг доносится через распахнутую дверь отрывок спора.
Потом заходит в каюту весь заиндевевший боцман и спраши¬
вает: «А что, шлейки-то для собак будем еще шить, али нет?
Нужно бы про запас, а то вчерась опять какая-то голодная по¬
стромку съела!..»
Такова одна из страниц дневника вскоре после исчезнове¬
ния солнца: оно, казалось, унесло с собой старый порядок мыс¬
лей, а ночь приближала к другим, еще не додуманным до
конца.
А солнце уходило. 7 ноября я писал: «Как темнеет с каждым
днем. Около восьми, когда просыпаюсь, — ночь еще глубока.
Только в десять начинает немного светать. Удивительный рас¬
свет! Весь воздух насыщен темнотой. Рассвет силится прогнать
136

ее и не может. Окрашиваются торосы с южной стороны, но в
угрюмой тени отражено ночное небо. Даже затмение радостнее
такого бессильного рассвета».
8 ноября. Вчера и сегодня время рассвета провел на воз¬
духе. О, какая симфония красок лилась в глаза! Вся красота
ее в неопределенности. Нет ни одного кричащего или яркого
пятна, все тонет в нежном полусвете-полумгле. Синий купол
ночного неба с крупными звездами и луной. Одновременно свет
зари на выдающихся льдинах и отсвет оранжевой луны в тенях.
Когда хочешь передать красками это освещение, не знаешь, за
что принять свет луны, за свет или за тень? Где граница света
и тени? Она неуловима, но существует, как переход смычка ге¬
ниального музыканта.
Писать можно только до обеда, обедаем же мы в 1 час
дня.
После обеда — жалкие остатки света, при них возможно
только прогуляться или съездить о нартой за плавником.
12 ноября. Тихо. —15° Ц. Пасмурно. Рассвет очень слаб,
все тонет в однообразной молочной мгле. Я работал недалеко
от судна. Не желая складывать оружие, я делал этюд сибир¬
ской собаки. Мне оставалось работы не больше, чем на полчаса,
когда руки стали коченеть. Я ушел на судно немного отогреться.
Вернулся минут через десять. Подходя к этюдному ящику,
оставленному на снегу, я заметил, что собака из безымянных
архангельских стремительно бросилась от ящика. Подхожу в
недоумении: что она тут делала? Проклятие! Что с моей рабо¬
той? Где краски с палитры? Вылизаны дочиста, а почти гото¬
вый этюд попал на завтрак голодному псу! Смеяться или доса¬
довать? Кому пришло бы в голову, что краски, перетертые на
нефти, могут сойти за съедобное даже для голодного пса?
Уходит, уходит свет. Скоро я должен буду прекратить работу
на воздухе. Тьма побеждает.
14	ноября. Легкий ветерок от востока до юга, —7,3° Ц. По
началу зимовки можно было предполагать, что в ноябре морозы
установятся, но до сих пор больших еще не было. Стоит тепло.
Температура совсем не полярная. Только ночь да постоянные
вьюги напоминают, как далеко все, чем жил раньше. Мало-
помалу мы обживаемся на корабле и уходим далеко только на
прогулки.
15	ноября. Тепло. Утром —5° Ц. Юго-восточный ветер. Рас¬
свет слишком пасмурен, работать невозможно. Я даже рад
передохнуть, просто побродить и взглянуть на место зимовки
при рассвете. А то я так дорожу каждой секундой света, что
смотрю на все с точки зрения, где выгоднее начать работу.
Сегодня принимаюсь за пилку дров, потом помогаю штурману
распутать какую-то снасть, смотрю, как возят собаки: одна
запряжка — дрова из бухты, другая — лед на кухню. Захожу
и туда, к повару Ване. Он, в клубах пара, выпускает из бака
137

воду, чтобы зарядить его новой порцией льда для воды. Потом
опять иду разгружать дрова и отправлять сани за новым гру¬
зом.
После экскурсий собаки совсем привыкли к упряжи. Нет
приятнее зрелища — видеть дружную запряжку в работе и сле¬
дить, как белые комочки сразу наваливаются на хомутики и
принимаются перебирать ногами. Издали кажется — сорока¬
лапый червяк ползет по волнам снежной пелены, ныряет и пря¬
чется в складки пестрый и шустрый червяк.
Около десятка архангельских собак начинают приучаться
к работе; еще две-три везут сносно, остальные — безнадежны.
Не потому, что их нельзя приучить к упряжи (что всем, взя¬
тым из Архангельска, упряжь совершенная новость — это те¬
перь вне всякого сомнения), нет, иное: почти все архангельские
совсем не приспособлены к холоду, они не умеют спать, зарыв¬
шись в снег, их мех без подшерстка; все они мерзнут даже при
теперешних слабых холодах, худеют от мороза, не умеют за¬
щитить свой кусок от чужих посягательств — это не собаки се¬
вера. Они погибнут.
Теперь-то уж с полной очевидностью выяснилось, что такое
вообще эти «архангельские лайки». Поставлял их некто
фон Вышомирский. Учитывая невозможность испробовать собак
до отплытия, он продал нам по 50 рублей за штуку дворняжек,
без сомнения, собранных где-нибудь в окрестностях города,
а может быть, попросту купил у фурманов по полтиннику за
штуку. Поставщик долго не приводил собак, все это стало по¬
нятным здесь: он боялся, как бы обман не раскрылся до уплаты.
Наглое надувательство мы обнаружили только сейчас, когда
нет никаких средств исправить зло, сделанное этим человеком
всему нашему делу...
17 ноября. Бесконечная оттепель. Вчера—1°Ц, сегодня
—5°Ц. Мы — пленники на «Фоке». Сегодня я почувствовал этот
плен; он, впрочем, не тяготит. На что жаловаться? Сыты, здо¬
ровы, находимся в дикой неисследованной стране, в центре
удивительных явлений природы. Когда вернемся к людям, бу¬
дет что порассказать, — нет, такой плен не гнетет; кроме всего,
он доброволен. Но плен все же существует, и ощущение его
дало сегодня совсем новое для меня понятие слову «отчизна».
Я не чувствую тоски по ней — это было бы слишком рано. Нет,
пока почувствовалась только сущность этого слова, и вслед
затем от сердца потянулась как бы нить туда, далеко, ко всему
оставленному на родине.
И все произошло только из-за того, что вспомнил: ведь се¬
годня наш академический праздник. Мне почему-то особенно
живо представились: волнующий момент открытия отчетной вы¬
ставки, ожидания нового, семья товарищей, вся жизнь искус¬
ства. Как это стало далеко! Я пошел собственной дорогой, по
ней еще никто не ходил, я не увижу новых достижений
138

Каюта Седова.
товарищей сколько еще времени? Год, два, три? Но помнить об
оставленном я могу. Сегодня праздник.
И вот я прибираю, чищу свою каюту, развешиваю новые
этюды, потом меняю рабочую блузу на куртку с воротником.
Седов заходит зачем-то ко мне. Некоторое время он молча и с
недоумением озирается, потом быстро что-то соображает и го¬
ворит:
— У вас семейный праздник? Почему вы ничего не сказали
вчера, — мы бы празднество на всю экспедицию закатили. Упу¬
стить в эту скучную пору чей-нибудь праздник — да это престу¬
пление!
Во время обеда Седов с присущей ему любезностью обра¬
тился ко всем с маленькой речью — поздравлением с праздни¬
ком искусства. Последняя медвежина, праздничный графин и
сладости подкрасили экстренное торжество, а после ужина мы
долго засиделись, уже все вместе уносясь на родину воспоми¬
наниями.
19	ноября. Поразительно теплая погода установилась после
бури в первых числах ноября. Сегодня опять южный ветер и
температура —7°Ц. В местах смерзания отдельных льдин по¬
явились лужи, а кое-где даже полыньи. Только присутствием
больших пространств открытого моря можно объяснить эту за¬
тянувшуюся оттепель. Но сказать с уверенностью, что поблизо¬
сти есть открытое море, никто не может. Один раз я взошел на
139

гору во время дневного рассвета. Мне показалось, что я вижу
темную полосу моря на юго-западном горизонте, — но рассвет
был так слаб! Было бы опрометчиво утверждать, что виденная
вода — открытое море, а не большая полынья. Мы замечаем
каждый раз, когда направление ветра отклоняется от юго-
запада и юга, температура резко понижается. Из этого за¬
ключаем, что в той стороне — открытое море. Мы думаем, что
ураган двадцатых чисел далеко отогнал льды от берегов Новой
Земли.
20	ноября. Умеренный северный ветер, в полдень —17° Ц.
Пустотный, один из постоянных наблюдателей метеорологиче¬
ской станции, слегка заболел. Визе и я приняли на себя ночные
дежурства. Будем сменяться по неделе. Теперь моя неделя.
С двенадцати часов все «спят. Только в моей каюте светится
огонек. Я пишу, читаю, рисую, поглядывая время от времени на
часы. Наблюдения производятся каждые два часа. Все отсчеты
и запись показаний инструментов отнимают почти четверть часа.
За пять минут до срока записываются показания двух ртутных
барометров и одного анероида в каюте. С фонариком в руках
направляешься на станцию. Там записываются показания всех
инструментов в будках, проверяется исправность самопишущих
приборов, делаются отсчеты термометров, помещенных на раз¬
ной высоте (для определения температуры нижних слоев воз¬
духа), и термометров, разложенных на снегу (определяется из¬
лучение земной поверхности). Дальше необходимо взглянуть
на флюгер и ветромер, на небо и облака, отметить формы и на¬
правление северного сияния и атмосферные осадки. На обрат¬
ном пути измеряется температура морской воды. Затем пред¬
стоит влезание на ванты — там термометры, отмечающие тем¬
пературу более высоких слоев воздуха. Кроме всего, каждый
час измеряется высота приливной волны. Мы гордимся, что
нам удалось организовать на отдаленнейшем севере перво¬
классную метеорологическую станцию.
21	ноября. Легкий северо-западный ветер, от —21 до —28°Ц.
Именины Павлова. К обеду явились в парадных костюмах, ка¬
питан даже в сюртуке. За столом Седов пожелал здоровья име¬
ниннику и всем, кто его в этот день вспоминает. За седовским
тостом посыпались другие, пока бутылка коньяку не высохла.
После обеда все отправились прогуляться, а вечером — гранди¬
озный концерт. В заключение его — «Ночь на Лысой Горе»
Мусоргского. Исполнители — именинник и Визе.
22	ноября. Восточный-северо-восточный ветерок, — 26° Ц.
Прекрасная полуденная заря. К вечеру ветер перешел к за¬
паду и начался юго-юго-восточный шторм. Монотонно тянется
время. И сегодня могу занести в дневник только одно событие:
собачью драку. При участии перворазрядных драчунов: Волка,
Варнака, Разбойника и Штурмана собаки почти загрызли
юрганова любимца Черку. Его отняли с разорванным животом.
140

Прогулка к мысу Столбовому (снимок при луне)
24	ноября. Шторм продолжается третий день. Около полу¬
дня наблюдалось некоторое затишье, но вечером снова завыло,
снова потянулись бесконечные мелодии вьюги.
Вчера наблюдалось странное явление в проруби, где про¬
изводятся наблюдения над приливами. Вода там поднималась
и опускалась, как бы от волнения, настолько высоко, что трудно
было сделать отсчет: колебания доходили до 25 сантиметров.
Ничтожное обстоятельство вызвало ожесточеннейшие прения
в кают-компании. Некоторые думали, что морская волна дохо¬
дит до нашего зимовья и считали возможным, что в один пре¬
красный день лед вынесется в море, как это часто случается
в южных бухтах Новой Земли. Другие с цифрами в руках и с
пеной на устах утверждали, что ледяное поле достаточной ве¬
личины может выгнуться как лист бумаги, положенный на воду.
Ведь по отношению к величине ледяного поля, держащего
«Фоку», слой льда не толще папиросной бумаги, — колебанию
льда удивляться не приходится. Не думаю, что наши рассужде¬
ния новы. Явление же заслуживает внимания, особенно для
нас, когда носа нельзя показать из-за борта.
25	ноября. Вьюга прекратилась только сегодня. «Фока» за¬
несен снегом до самого борта. Максимыч находит, что это «так,
по-нашему. А то дует, дует, а снегу только барыням на моро¬
женое».
141

Почти полнолуние, луна теперь светит круглые сутки. В пол¬
день небо в южной части окрашивается, и тогда луна меняет
свой цвет, горит красноватым огнем, как при восходе. В пол¬
день борются два источника света: луна и отсвет зари. Но луна
побеждает, прогоняет зарю и, торжествуя, заливает снежные
равнины и горы холодным, мертвым пепельным светом. Ча¬
сто вокруг луны мы видим радуги, кольца со светящимися
столбами по сторонам и «ложные луны».
28	ноября. Опять свирепая вьюга. Уже неделю, с малыми
перерывами, воет она; затихнет на несколько часов, а потом
еще хуже.
Сегодня во время такого затишья совершили прогулку к
мысу Столбовому. Пятнадцатиметровый отвес его выглядит во
тьме особенно внушительно. Если с окружающих мыс сугробов
спуститься в котловину, то с одной стороны видишь черную
каменную стену с гротами, пещерами и кристальными орна¬
ментами при входе, а с другой — вертикальную же 6—8-метро¬
вую стену снега, плотного, как земля. Мы долго бродили по ко¬
ридору, образованному сугробом, — там хорошо укрываться
от вьюги. Потом поднялись на мыс и поставили несколько кап¬
канов на песцов: следы их видели в этом месте, когда было еще
светло.
29	ноября. Юго-юго-западный ветер, —3°Ц. Как-то ночью,
делая измерения температуры в проруби, я заметил, что вода
загорается фосфорическим блеском всякий раз, как подносишь
фонарик. Приглядевшись, заметил множество маленьких рач-
ков-креветок — «капшаков», вода кишела ими. Они, как ба¬
бочки ночью, жадно стремятся к огню, превращая темную воду
проруби в клубок спутанных нитей серебряного, фосфориче¬
ского блеска, вызванного их быстрыми движениями. Сегодня
наловили драгой порядочное количество и пробовали сварить.
Увы, в этих рачках почти нет мяса. Их можно сосать и вообра¬
жать, что ешь настоящих чримсов, вкусом они не отличаются от
больших.
Скоро будет месяц, как солнце покинуло нас. Отсутствие его
начинает чувствоваться физически: чего-то недостает — стран¬
ное ощущение. Иногда нападает апатия, не хочется ни думать,
ни читать. Время тянется медленно.
Полярная ночь. Сколько суровой поэзии в ее вечной насто¬
роженности и непроницаемости...
3 декабря. Вьюга и ветры — вот чем угощает нас изо дня в
день полярная ночь. Сегодня ночью во время метеорологических
наблюдений я отбился от каната, предусмотрительно протяну¬
того Лебедевым на случай сильных бурь. Больше получаса с за¬
лепленными снегом глазами блуждал я по сугробам, пока слу¬
чайно не наткнулся на собачьи будки.
6 декабря. Тепло, слабый юго-западный ветер. 5 декабря
кают-компания огласилась хоровыми песнопениями. Дирижи¬
142

ровал Лебедев. Его разносторонние способности не имеют пре¬
дела. Он прекрасный наблюдатель-метеоролог, на него можно
положиться. Теперь Лебедев занят усовершенствованием снеж¬
ного домика для перемены лент самопишущих приборов и со¬
оружает какие-то сложные снежные коридоры, соединяющие но¬
вую постройку с дождемером.
Сегодня в числе обеденных блюд — собачьи котлеты «для
любителей». Юган и Линник давно уже по собственному почину
стали готовить котлеты из собачины. (Седов, убедившись в пол¬
ной негодности некоторых архангельских дворняжек, прика¬
зал убить их: бессмысленно расходовать провизию на собак,
негодных и обреченных на гибель из-за неприспособлен¬
ности к климату.) Оба уверяли, что мясо очень вкусно. Се¬
годня желающие могли убедиться. Заведующий хозяйством
уверял:
— Все его кушали, будьте покойны, все, кто петербургскую
колбасу покупал, смею вас уверить!
В конце концов попробовали все. Если бы не было допод¬
линно известно, что едим мясо вертлявого Волчка, котлеты
можно бы принять за обыкновенные. Однако, что касается
меня, собачиной питаться, пока нет крайности, не собираюсь:
остается в силе брезгливое чувство, хотя организм и просит
мясной пищи. Вот «великие события» последних дней. Если б
к ним прибавить «великое истребление клопов», оставленных на
память прежними обитателями «Фоки», да еще бесконечный
преферанс, то наша жизнь в эту темную пору была бы исчер¬
пана во всем ее разнообразии.
7 декабря. Днем хорошая мягкая погода при —9° Ц. Долго
гуляли у мыса Столбового. Наши прогулки получили прозвище:
«ходить за песцами». Первое время мы действительно осматри¬
вали капканы — увы, даже песцовых следов не стало с темно¬
той, скоро и капканы убрали; но за «песцами» продолжаем хо¬
дить: все стараются гулять возможно больше. Отсутствие солн¬
ца и недостаток мясной пищи начинают сказываться: все чув¬
ствуют слабое недомогание..
10 декабря. Метель с западно-юго-западным ветром. Время
тихо тянется и при хорошей погоде, а во время штормов — угне¬
тающе. Круглые сутки сидим на «Фоке», наш день отличается
от ночи тем, что днем горят керосиновые лампы.
Признаюсь: раньше, читая отчеты разных полярных экспеди¬
ций, я подозрительно относился к описаниям гнета полярной
ночи. Мне казалось, что авторы бессознательно сгущают краски.
А в криках восторга, раздававшихся при первом появлении
солнца, чудилась некоторая театральность или, по крайней
мере, самовнушение.
Но прошло всего полтора месяца, как ушло солнце, а я
уже почти способен понять, что можно закричать от радости,
когда солнце, милое солнышко, пошлет приветный луч проси¬
143

девшему три месяца в тюрьме-берлоге па корабле, совсем не
приспособленном к зимовке.
Мы-то находимся в условиях несравненно лучших, чем ка¬
кие-нибудь из искавших Франклина. На «Фоке» изобилие про¬
вианта, тепло, сухо, каждый имеет определенную систематиче¬
скую работу, есть библиотека, музыкальные инструменты, мож¬
но развлекаться на разные лады. А самое главное — все здесь
по доброй воле. И все-таки... С каждым днем слышишь больше
и больше вздохов о солнце. Мы становимся солнцепоклонни¬
ками. Тоска по солнцу не имеет в основе тоски от безделья.
Наблюдая, нельзя не заметить, что в самом деле лица всех
участников экспедиции осунулись и побледнели.
13 декабря. В полночь вышел делать наблюдения и... очу¬
тился под дождем! Невероятно. Декабрь месяц, дома — средина
зимы, а здесь, под 76°, теплый дождь! Температура воздуха
ниже нуля —3° Ц, при свежем западном-северо-западном ветре.
Но очевидно, слои более теплого воздуха — не высоко над зем¬
лей: дождь лил ливмя, а крупные капли его, не успевая замер¬
знуть, омывали грешного «Фоку» и застывали уже на мачтах,
снастях и вантах. Сегодня весь такелаж покрыт толстой коркой
льда, до 5 сантиметров, везде блестят сосульки. Когда нале¬
тает порыв ветра, кусочки льда валятся со звоном. Бедным псам
попадают славные щелчки — собаки с визгом убегают прочь
с палубы.
16 декабря. Готовимся полным ходом к морскому празднику
19 декабря К На мою долю досталась декоративная часть. Те¬
перь моя «келья» завалена холстом, париками, бородами из
раздерганного манильского троса и подобной дребеденью. Хло¬
поты по бутафории, приготовление костюмов и тайные репети¬
ции— чуть не единственная работа экспедиции в этот момент.
Но они занимают время и развлекают всех, — что и требова¬
лось.
19 декабря. Штиль, — 18° Ц, к вечеру юго-юго-западный ве¬
тер. Совсем слабый отблеск зелено-желтой зари. Седов с целью
поддержания бодрости духа пользуется всяким случаем раз¬
бить однообразный ход нашей жизни. Поэтому вступаем в ряд
праздников. Сегодня первый — праздник моряков К Программа
дня: иллюминация, салют из китобойных пушек, завтрак, сон
и обед. Кают-компания разукрашена до неузнаваемости гир¬
ляндами бумажных флажков и фонариков. Книжные полки и
станки для ружей затянуты флагами.
После завтрака под гром пушек зажгли на палубе огни. Го¬
рящие плошки (консервные жестянки, наполненные медвежьим
жиром) везде: по бортам, на мачтах и вантах. У сходней пы¬
лающие бочки из-под керосина. Отблески огней скользили по 11 Раньше моряки праздновали день «Зимнего Николы» 6 декабря по
старому стилю, т. е. 19 декабря по новому стилю. (Прим, ред.)
144

СНёгу, изборожденному бурями, играли на мертвенно белых
берегах и слабо замирали на отдаленных торосах.
Кто-то еще осенью вспомнил, что среди моряков существует
обычай справлять праздник Нептуна — «крестины» переходя¬
щих экватор или Полярный круг впервые. Правда, Полярный
круг у нас далеко позади, при переходе его не было времени за¬
ниматься крещением, но теперь — отчего не подурачиться: вре¬
мени слишком много. Придумано целое действие в стихах с
остротами и злободневными намеками.
Началось оно пушечным выстрелом. Режиссер поясняет:
— Это лед у борта лопнул! Смотрите, смотрите!
Стоим и видим — из-за борта лезут ряженые в костюмах из
рогожи. Сначала один — это герольд морского царя, объясняют
нам.
Под кудельной бородой не сразу узнаешь мягкие черты Ле¬
бедева. Роль свою он ведет так хорошо, как будто только вчера
оставил профессию актера. Нарочито напыщенно он деклами¬
рует:
В полунощной стране,
Где царство вечных льдов,
Где море стынет ледяное,
Подвластны все великому царю —
Полярному Нептуну.
Кто, дерзкий, преступив границы,
Пред стужею Борея не трепещет?
Над всем и всеми здесь — могучая Нептуна воля,
Кто Нансена три года по морю носил,
Сковавши «Фрам» цепями ледяными?
«Жаннету» дланию всесильной кто
В ничтожные осколки превратил?
Всем памятна судьба жестокая Франклина!..
Так ведайте ж вы, смертные,
Что час и ваш уж близок!
Вы вторгнулись в полярные владенья
И дерзостно нарушили покой и вечное молчанье.
Наш грозный царь разгневался,
Сегодня явится и призовет к ответу вас.
О горе, кто противится ему!
Явите ж полную покорность
И подданство* полярное примите.
Снова удар пушки. Под пронзительный вой рожка пожало¬
вал сам царь морской с царицей и царевной, за ним свита —
два чорта.
Царскую фамилию вахтенный пропустил, а чертей — нет:
Ваше благородие!
Это — чортово отродие.
Вид неприличный,
Дух нечистый!
145

Герольд — Лебедев между тем представляет:
Царь Нептун полярный,
Повелитель вод арктических,
Князь карский, беломорский,
Президент полярных всех морей,
А я — слуга его Борей.
Царь взобрался на судно достаточно величественно. Потре¬
бовал начальника и учинил ему допрос:
—	Кто такой, как зовется судно?
—	«Святой мученик Фока»!
—	Слыхал, слыхал. Не раз я мял ему бока!
Потом царь предъявил целый обвинительный акт:
С некрещеною командою,
Злой, разбойничьею бандою,
Не спросивши разрешения,
Вторгся ты в мои владения.
Двух медведей ты убил,
Зря их в море потопил,
Дерзок на море ты больно.
Я терпел уже довольно...
В результате Нептун потребовал:
По законам моим и Полярного царства,
Великого морского государства,
Обязан мне дань уплатить
Провизией, водкой. Больше отпустить.
Людей же твоих я должен крестить.
После длинных препирательств с чертями, морской царев¬
ной и царицей и рассчитанных на фокинскую публику намеков
и шуток, Нептуну вручен список девяти человек, не бывших
еще за Полярным кругом. При хохоте и криках начиналась
церемония крещения.
Первым попался в руки чертей капитан, за ним Кушаков,
матросы. Окрещиваемый получал на голову основательную пор¬
цию смеси снега и воды, а в лицо — добрый мазок сажи, — не
спасали никакие отговорки.
Окрестили всех, а по списку нехватило матроса Линника.
Черти поискали, понюхали и бросились на самого царя. Когда
физиономия его морского величества достаточно почернела от
сажи и слиплись волосы, начальник обратился к нему с дву¬
смысленным вопросом:
—	Доволен ли, великий государь?
—	Нет, не доволен, — проворчал Линник, — еще одного кре¬
стить желаю — боцмана Инютина.
Инютин был уже за Полярным кругом, но в уважение цар¬
ской воли под горячую руку крестили и боцмана.
146

У айсберга зимой (снимок при луне)
Меню обеда в этот день отличалось изысканностью: водка
и закуски. Бульон с пирожками. Пельмени из сушеного мяса.
Солянка с капустой и малороссийским салом. Компот. Кофе,
какао и конфеты.
После обеда музыка и попытки танцовать. День закончился
прогулкой «за песцами».
21 декабря. Шквалы и вьюга с юго-юго-востока. Подвиж¬
ная и кипучая натура Седова не выносит навязанной бездея¬
тельности. Он решил предпринять небольшое путешествие на
север.
Уже сейчас намечаются планы весенних работ. Имея все
необходимое для далеких санных экскурсий и усовершенство¬
ванные инструменты, мы не можем отказаться от крупнейшей
задачи: привести в порядок карту новоземельского берега и
фантастическим представлениям о внутренней части Новой
Земли противопоставить точные наблюдения.
В короткий промежуток времени до навигации необходимо
сделать очень большую работу.
Предполагается, что Павлов пересечет Новую Землю, иссле¬
дует ее ледяной покров и постарается сомкнуть съемку восточ¬
ного берега с самой северной точкой, достигнутой Пахтусовым.
Визе берет на себя задачу пересечь Новую Землю и исследо¬
вать северо-восточную часть Карского берега. У мыса Жела¬
ния он должен встретиться с Седовым, который отправится
147

ТуДа же по западному берегу. Задача Седова самая трудная.
Теперешняя экскурсия — небольшая разведка пути. Седов
боится, что весной его подолгу будут задерживать необходимые
для точности съемки астрономические определения места вы¬
дающихся мысов. Теперь он хочет с возможной тщательностью
произвести определение места мыса Литке, первого по пути на
север, чтобы весной начать хронометрический рейс оттуда.
Ночные путешествия — предприятие рискованное. На луну
надеяться трудно: луна — коварное светило. При отправлении
Седова было светло, тишина. Но несколько часов прошло, и
снова подул ветер, теперь свирепствует вьюга.
24 декабря. Стих ветер, луна ярко светит. Свет ее более
ярок, чем на юге. В прошлые месяцы я думал, что это — просто
обман зрения: здесь или вовсе нет контрастов или они слишком
велики. Сегодня я убедился, что лунный свет здесь действи¬
тельно ярче, чем где бы то ни было на юге: я попробовал фото¬
графировать при луне и получил прекрасные снимки. При пол¬
ном отверстии объектива Цейсса Тессар Р : 4,5 — выдержка
всего четыре минуты. Весь снимок совершенно не напоминает
лунных снимков на юге: те снимки выдерживаются часами,
все тени выходят смазанными — луна успевает пройти нема¬
лый путь...
1 января. Долгое отсутствие Седова начинает беспокоить.
С тех пор, как он ушел, все время сильные ветры. Постоит один
тихий день, а три — метель. Со вчерашнего вечера начался
страшный шторм. Ночью я отправился на метеорологическую
станцию с двумя фонарями, боясь, что один может потухнуть
раньше, чем я успею сделать наблюдения, и тогда будет про¬
пуск. А мы гордимся, что до сих пор ничто не могло заставить
пропустить наблюдения или опоздать хотя бы на минуту.
С фонарем в руках и другим за пазухой я спустился со сход¬
ней. Ударом встретил меня ветер. Цепляясь за поручни, я кое-
как спустился, добрался ощупью до каната и, еле удерживаясь
на ногах, добрался до станции. Фонарь погас на полдороге. Вто¬
рой я сумел сохранить и сделал отсчеты в будках, но по дороге
к флюгеру буря сбила меня с ног, погас и второй фонарь. Я не
мог записать наблюдений. К счастью, записывать, кроме на¬
правления ветра, было нечего: доска, показывающая силу
ветра, прыгала выше верхнего деления.
Тут же около флюгера я заблудился, не мог найти даже бу¬
док, а канат начинался от них. С чувством брошенного в пучину
водопада, ничего не видя залепленными глазами, я долго не мог
определить: где же я — между «Фокой» и станцией или... При¬
нялся бродить зигзагами, подбрасываемый ветром, меняющим
свое направление. Но я держал в уме, что общее-то направле¬
ние ветра постоянно, и поисков не оставлял. Через полчаса на¬
шел канат. Вернулся с плотной снежной маской на лице, снег
проник до нижнего белья и тела.
148

Возвращение Г. Я- Седова из ночной экспедиции к мысу Ли-’*';
В такую погоду где-то во тьме странствует Седов. Луна
сильно ущерблена, а во тьме бури ее не видно совсем.
2 января. Седов вернулся вчера вечером. Незадолго сильно
завыли и залаяли собаки. Выйдя с ружьем посмотреть, в чем
дело, я увидел Варнака — одну из запряжки Седова. Кило¬
метрах в двух мы встретили наших путников. Седов привез с
собою серию астрономических наблюдений и — о сюрприз! —
убитого медведя!
На мысе Литке первым делом построили снежный домик
для магнитных наблюдений, но пользоваться им пришлось не¬
долго: разрушил какой-то любознательный медведь. Палатка
Седова оказалась в зимней резиденции медвежьего царства.
Первый медведь подошел во время сильной метели. Варнак и
несколько сибирских собак смело атаковали незваного гостя.
Пока медведь бросался то на одну, то на другую собаку, Седов
подошел совсем близко и быстро прикончил бродягу.
Открытое море плещется почти у самого мыса: ледяной при¬
пай у берега не шире километра. Седов почти каждый день
оказывался лицом к лицу с новыми посетителями медвежьей
породы. Один какой-то особенно предприимчивый забрался в
снежную хижину, где было сложено мясо и шкура убитого.
Разломав хижину, грабитель вытащил мясо наружу и собрался
было, предаться пиршеству. Помешали собаки. Когда приходил
первый медведь, на того нападали три-четыре, остальные про¬
явили преступное равнодушие или трусость. На этот раз на¬
глость проходимца-полуношника вывела из терпения все^
149

Даже наиболее робкие напали на грабителя мясной кладовой
дружно — полетели клочья шерсти. Седов тяжело ранил и
этого, но зверь был крупный. Собрав остатки сил, он пробил
себе дорогу до* воды и уплыл. Если б наши путешественники до¬
гадались захватить с собой побольше патронов, и этот не ушел
бы. Седов не хотел стрелять наудачу, боясь остаться безоруж¬
ным в этом «медвежьем лагере».
Солнце приближается. Сегодняшний рассвет в полдень по¬
казал зарю слегка окрашенной у горизонта в оранжевый от¬
тенок. Приподнимается темная завеса, и будет время — она
подымется совсем! Тогда покажется светило — источник жизни.
Оно своим сиянием осветит берега, высокие мачты, а потом
и всего заброшенного «Фоку».

ВОСХОД СОЛНЦА
Глубокая еще ночь. Прошло уже около двух недель ян¬
варя, а рассвета еще нет. Впрочем, седьмого числа отблеск по¬
луденной зари имел явно оранжевый оттенок. Скоро, скоро под¬
нимется черная завеса полярной ночи!
Новогодние праздники встретили обильной едой и весельем.
После пушечного салюта объедались всем, что было лучшего
в кладовых и трюмах. Но «праздничным гусем» оказался все-
таки медвежий бифштекс. Пока шли разные закуски, орошае¬
мые вином, компания весело гомонила, разговоры даже усили¬
вались по мере усыхания бутылок. Но вот подали бифштекс —
и все умолкло. Стук вилок и ножей о тарелки и аппетитное
чавканье прерывались только возгласами:
—	А не перекрыть ли по одной?
После трехмесячного воздержания ели с большим аппети¬
том. Куски таяли, как масло на сковороде. Подчистив тарелку,
обменялись впечатлениями:
—	Хорошо мяско?
—	Спасибо охотничку. Хорошо!
А один даже разразился целой одой в прозе во славу мяса,
ниспосланного отшельникам в нощи. Он закончил:
—	...Дайте, дайте сюда самого ярого вегетарианца! Я его
не съем. Нет. Но посажу сюда на тощую диэту каш, супов, ки¬
селей и консервов — он сам в два месяца вылечится навсегда от
вредного психоза!
Вышел срочный номер журнала «Кают-компания». Осно¬
вался он еще при свете дня, но тогда влачил довольно жалкое
существование из-за неимения постоянных сотрудников и
151

редактора. Теперь журнал вышел в объеме большой газеты со
всеми отделами, с подписью редактора Визе. Как полагается
газете, впереди в черной рамке траурное объявление:
Родные, друзья
и знакомые его Превосходительства
генерала-от-инфантерии
Михаила Михайловича Топтыгина
извещают с душевным прискорбием
о скоропостижной смерти его,
последовавшей в бою
при мысе Литке 27-го декабря с. г.
Погребение 7-го января.
Объявлений было немало: среди них выделялось:
«Опытный лоцман, прекрасно знает опасный фарва¬
тер в камбуз 1, благополучно выводит из духовки пирожки и
остатки обеда.
Адрес: Метеорологический проспект».
В журнале был отдел «Северная война» (читай: с белыми
медведями), фельетон, несколько стихотворений и рассказов,
помещено даже официальное опровержение «Северного осведо¬
мительного бюро».
Вечером, в заключение всех праздничных утех, состоялся
концерт.
10 января. Сильная оттепель, до 0,8° Ц. После обеда Лебе¬
дев, ворвавшись ураганом, объявил, что над ледниками пока¬
зался огонь: «кто-то там ходит». Через несколько мгновений
между матросами на мостике горячо обсуждался вопрос: что
за загадочный огонь?
—	Кто-нибудь ушел с фонарем — вот н все!
—	Вот и не все! Все дома.
—	Луна?
—	Где ты, у себя в Шенкурске, что ли, такую луну видел?
—	Какой-нибудь житель зазимовал здесь и пошел...
—	Нет, братцы, у него видно, не все жители дома, ежели
он думает, что здесь жители есть!
—	А по-моему, блазнит. Леший амманывает!
Огонек же сверкал и, казалось, даже двигался у смутно раз¬
личаемой черты горизонта над Новой Землей. Долго бы гадали,
если б Седов не вспомнил, что Венера, ближайшая спутница
солнца, должна взойти как раз в этих числах. Она была
1 Камбуз — судовая кухня.
152

В кубрике (встреча Нового года)
невидима до сих пор, но солнце приближается, и Венера — пер¬
вая вестница близости его восхода.
17 января. Восточно-северо-восточный ветер. Вчера ударил
сильный холод. Ртуть показывала около —25° Ц, но сильный
штормовой ветер быстро забирался под одежду. Холодно. Се¬
годня температура понизилась до —36° Ц, ветер затих, и, каза¬
лось, стало теплее. Во время рассвета работали на воздухе,
убирая со льда постоянно проваливающуюся баню. Вместо нее
в одной из цистерн трюма складываем русскую печь для вы¬
печки хлеба. Там же будем и мыться.
20 января. В воздухе морозный туман. Луна светит тускло
через его неподвижную пелену, не выходит из кругов и радуг.
Круги иногда больше, иногда меньше, но всегда красивы.
И искрящийся туман заволок все видимое, мерцающими
кристаллами осел на мачтах и снастях, убрал их белым пухом,
превратив паутину вант в чудесную белую решетку, легкую и
воздушную. Побелело все. Даже незанесенные снегом доски
борта покрылись кустиками кристаллов, и черная смола пре¬
вратилась в белый бархат. Выйдешь на воздух, и тебя волшеб¬
ник-туман быстро перекрасит в общий цвет. Белым покрывалом
сядет на шапку, покрасит одежду, подведет густобелой краской
брови и ресницы, застынет сосулькой на усах.
Крещенские морозы, как по заказу. Вчера минимальный тер¬
мометр показал —41° Ц, сегодня —42,3° Ц. Мы чрезвычайно
рады прекрасной погоде. Пусть стоят трескучие морозы,, только
0ы не надоевшее завывание вьюг.
153

23 января. Вчера мороз достиг —44,5° Ц. «Фока» потрески¬
вает на холоду, как жилой дом. Мы не думаем, чтоб мороз мог
усилить течь: корпус достаточно защищен снегом; треснуть мо¬
гут только верхние части наружной обшивки.
Сегодня ушли на охоту к мысу Литке Кушаков с
Максимычем и Линником. С охотниками — шестнадцать
собак.
Морозы не страшны пушистым красавцам-сибирякам. Но
архангельские собаки в очень плохом виде. Мы пытаемся под¬
держать в это холодное время наиболее слабых. Я взял на свое
попечение Волкодава. Кроме таких питомцев, у каждого из нас
есть собственный фаворит — любимец. Любимчиков можно
узнать по гладкому виду, по нахальству, с каким они рвутся
в жилое помещение. Фаворит считает долгом сопровождать
хозяина на прогулках и всегда сидит поблизости входа в ют.
Завидев хозяина, пес выгнет спину и, бешено крутя хвостом,
норовит лизнуть в усы.
27	января. День заметно прибывает. В полдень можно уже
прочесть обыкновенную книжную печать. Стоят те же морозы.
Сегодня —42,5° Ц.
Визе заметил интересные периодические колебания темпе¬
ратуры и давления воздуха. Колебания очень слабы, но до¬
вольно постоянны; мы думаем, что эти изменения— воздушные
приливо-отливные волны, вызываемые, как и морские, силой
притяжения луны. Еще Гумбольдт указывал, что должны су¬
ществовать воздушные приливы, но до сих пор никто не наблю¬
дал их. И не мудрено: в странах, где солнце восходит и заходит
каждый день, нет возможности отметить эти слабые колебания
воздуха, они теряются в атмосферных явлениях, имеющих сво¬
ими источниками влияние солнца и перемены давления воздуха.
Только здесь в полосу штилей, при отсутствии влияния солнца,
можно обнаружить эти слабые воздушные волны.
28	января. Морозы дошли до —50,2° Ц. Никто из нас не
предполагал, что температура может опуститься так низко: до
сих пор таких температур на Новой Земле еще не наблюдалось.
Ртуть давно замерзла. При неосторожном встряхивании тер¬
мометра шарик пробивает стекло и падает пулькой. Керосин
превратился в густую маслянистую массу. В воздухе висит
непроницаемый ледяной туман.
Вечером состоялось несколько партий преферанса. Во время
игры мы поминали отсутствующих товарищей; общее мнение
было, что мы скоро можем ждать их обратно, — при этих мо¬
розах море должно замерзнуть. А не будет воды, не будет и мед¬
ведей. Мы боимся: не слишком ли легко снарядились ушед¬
шие?
Около судна залаяли собаки. Под влиянием предыдущего
разговора кто-то сказал: «Уж не наши ли охотнички?» — но
произнес свое предположение неуверенным тоном,
154

И вдруг послышался стон, будто кто-то невнятно произнес:
— Братцы!
Все, вздрогнув, обернулись. В дверях стоял штурман. Он
сильно дрожал и силился что-то сказать, но не было возмож¬
ности разобрать ни слова. Сплошной кусок льда закрывал рот.
Усы, смерзшись с одеждой и шапкой, спускались книзу, как
моржовые ,клыки. Из страшной ледяной маски выставлялась
только часть почерневших щек и конец багрово-красного
носа.
Засыпав Максимыча вопросами, почему он один, где осталь¬
ные, живы ли, не нужно ли помощи, мы с трудом добились от¬
вета — штурман почти не мог говорить, казалось, он был в со¬
стоянии сильного опьянения. Мы узнали, что остальные в па¬
латке, километрах в двенадцати. Несчастный поморозил руки
и ноги. Опасаясь вовсе лишиться конечностей, он не остался на
ночлег — боль мешала уснуть, а вышел к кораблю в сопровож¬
дении своего фаворита Штурки. С мыса Литке партия отпра¬
вилась утром, штурман сделал переход в пятьдесят три кило¬
метра. Последние километры Максимыч почти полз. Потеряв¬
шие чувствительность ноги не держали усталого тела, бессон¬
ные ночи вовсе отняли силы. Несколько раз путник ложился на
снег в полном изнеможении и начинал дремать.
Любимец Штурка в такие минуты садился поблизости и на¬
чинал выть по-волчьи, как будто понимая опасность, какой
подвергался хозяин, оставаясь без движения. Тоскливый вой
будил замерзавшего. Он напрягал всю волю и поднимался.
Когда до судна оставалось уже небольшое расстояние, Штурка
прибегал на «Фоку» — тогда-то мы и слышали лай собак. Один
из матросов видел Штурку, но не обратил на него внимания,
совершенно позабыв, что Штурка в числе ушедших с охотничьей
партией. Побегав около судна, Штурка (вернулся к Максимычу
и принялся лаять и теребить зубами замерзавшего хозяина.
И на этот раз Максимыч имел достаточно воли, чтобы под¬
няться и пройти оставшиеся полтора-два километра. Непода¬
леку от метеорологической станции он обессилел окончательно.
К счастью, в это время вышел наблюдатель Пустотный и помог
подняться.
Мы принялись оттирать пострадавшего. Более всего отмо¬
рожены правые рука и нога, левые — сравнительно слабо.
После часовых стараний удалось восстановить кровообращение
везде, кроме пальцев правой ноги и ступни: они оставались
такими же белыми, твердыми, как и раньше.
29	января. С утра Седов отправился на помощь охотничьей
партии. Кушаков заблудился; Седов отыскал его недалеко от
перешейка Панкратьева полуострова. Температура воздуха
—49,9° Ц.
2 февраля. Штиль —37° Ц. Бедный Максимыч в постели. От¬
мороженные места превратились в пузыри, как от ожогов. Пра¬
155

вая ступня покрыта сплошным пузырем, доставляющим боль¬
шие мучения.
В эти дни многие из нас ходят с «розами» на щеках. В боль¬
шинстве случаев розы — плоды кокетства. Существует такое
«полярное кокетство». Применяется оно здесь не женщинами,
нет, — это кокетство «полярных волков» или кандидатов на это
почетное звание. Трудно иначе назвать поведение, свойственное
в других странах прекрасному полу. Вы читаете в книге старого
полярника: «Погода стояла какая угодно, но только не прият¬
ная», а дальше помечена цифра —38° средней температуры за
три недели санного путешествия и жизни в палатке, — знайте:
матерый волк хочет указать, что он жестоко страдал от холода,
но волку жаловаться не годится. Это — наиболее тонкое ко¬
кетство.
В книге другого выдающегося исследователя вы найдете
описание случая, когда автор, проплыв вдогонку унесенного
ветром каяка и окоченев, нашел возможным щегольнуть перед
своим спутником парой выстрелов по мимо плывущим пичуж¬
кам без крайней к тому нужды. Если заслуженные полярные
волки не свободны от кокетства, то как нам, молодым волча¬
там, не позаигрывать немного с сердитой природой. Выскаки¬
вание на мороз в белье, купанье с каяка, ходьба при —50° без
башлыка — все это виды того же кокетства. Но это не худо.
Говорят, что женщине идет умеренная доля кокетства. Если так,
то почему бы нашим волчатам не показать себя?
4 февраля. Сегодня в кают-компании красуется бюллетень
метеорологической станции за январь (нов. ст.). Абсолютный
минимум за месяц —50,2° Ц. Абсолютный максимум —1° Ц.
Вечером прекрасное северное сияние. Одно время в зените
наблюдалась слабая корона в виде пучков света, расходящихся
из одной точки.
7 февраля. Свет прибавляется. Он радует сердце, несет бод¬
рость и крепкие мысли. Взгляни на бесконечное небо: оно
полно жизнью. Теперь Венера целыми днями шлет радугу лу¬
чей и только на ночь прячется под горизонт. Как прекрасна
эта далекая планета! По вычислениям, мы через два дня дол¬
жны увидеть солнце. Да будет свет!
Во время рассвета я пробежался на лыжах по направлению
Южно-Крестовых островов: там над льдом держится водяное
небо. Километрах в пяти от зимовья увидел совсем близко
темную полосу воды. Повернул было к ней, хотя казалось
странным: почему я не видел ее с высокого берега? Чтобы про¬
верить направление, которого следовало держаться, я поднялся
на высокий торос.
Что за чудо? Вот так навождение! Вода как расплылась.
Перед глазами тот же ровный лед — никакой воды. Удивлен¬
ный, я спустился с тороса... и снова увидел полынью. По ней
плавали льды и, казалось даже, рябила зыбь, Снова поднялся

Н. М. Сахаров, штурман «Фоки»
на торос, и снова исчезла полынья, как будто лед всосал воду.
Я несколько раз поднимался и опускался в нижний слой воз¬
духа, производивший мираж! Само слово заключает представ¬
ление о прекрасном видении! А здесь мираж — та же картина
полунощного океана, столь же мертвая и мало отрадная, как и
все окружающее.
Возможность совершать прогулки необычайно приятна. Весь
светлый промежуток времени мы на воздухе.
9 февраля. Сегодня солнце перешло наш горизонт. Празд¬
ник. В 11 часов с флагами, плакатами и знаменами отправи¬
лись на гору встречать восход.
Процессия прошла к заранее раскинутой палатке с яствами.
В полдень —17° мороза, горела яркая заря, небосклон был чист.
Всех манила надежда увидеть солнце. Около 12 часов поднялся
на небе красный столб — отблеск восходящего солнца, но оно
не поднялось настолько высоко, чтобы показаться нам из-за
новоземельских гор. Впрочем, несколько праздничных рюмок в
палатке-буфете настроили всех достаточно хорошо.
18 февраля. С десятого по сегодня почти беспрерывно сви¬
репствовала вьюга. Сегодня к полудню утихло, небо очистилось
157

совершенно. Только поземь мела струйки снега по бухте и за¬
крывала горизонт низким туманом.
И вдруг неожиданно снеговой туман прорвался нежным
лучом. Осветив текучую реку снега, блеснуло солнце.
— Солнце, солнце! — закричали на палубе.
Все бросили работу, кричали «ура! ура!» — без конца, как
будто совершилось особо радостное событие. Кто-то выстрелил
из ружья, потом ударила пушка. Без слов, мы стояли неболь¬
шой кучкой и смотрели на солнце, медленно высвобождавшееся
из снежного тумана. Наконец-то дождались настоящего дня!
Состоялся экспромтом праздник. Лозунг дня: да здравствует
солнце на долгие времена!

ВЕСНА
Нет никаких оснований называть «весной» время года сей¬
час же за окончанием полярной ночи. Действительно, прибли¬
жалось весеннее равноденствие, а далеко на юге и взаправду
наступала весна, но в стране, где жили мы, ничто не напоми¬
нало о весне. Те же морозы, бешеные вьюги, не замечалось ни¬
какого влияния солнца: оно светило холодным блеском, и косые
лучи не могли повысить температуру хотя бы на десятую долю
градуса.
Но мы говорили: весна пришла! В самом деле, как иначе
назвать радостную перемену в природе, как не весной? При
свете дня выступили почти забытые подробности окружающего
пейзажа. Все казалось новым. На горах почти не осталось тем¬
ных пятен — они поднимались к небу белыми привидениями.
На льду, там, где раньше стояли высокие торосы, расстилалась
ровная волнистая пелена снега, изрытого застругами К На ска¬
листых обрывах гор повисли узорами лавины, а у подошвы
каменных стен образовались глубокие снежные коридоры.
«Фока» тоже закутался: из снежной одежды видны только
стройные мачты, бушприт с утлегарем да ют с трубой. Нет
необходимости пользоваться сходнями — прямо с борта ша¬
гаем на снежную равнину.
Все сияло белизной и радостью. Но наши жилые помещения
при свете дня казались еще мрачнее. Когда в первый раз 11 Застругами называют сделанные ветром выбоины на снегу. Заструги
встречались везде, но особенно крупными были на склонах гор и поверх¬
ностях ледников. Там эти твердые, как лед, снежные волны сильно ме¬
шали ходьбе, а нарта прыгала по иим, как телега по бревенчатой гати.
159

золотой солнечный луч ворвался в иллюминатор и играл в тем¬
ноте кают, стало заметно, сколько копоти накопилось за зиму:
при искусственном свете мы не замечали, что стены из белых
стали серыми от табачного дыма и копоти ламп, горящих круг¬
лые сутки.
Однако эти серые стены не мешали предаваться самым ро¬
зовым мечтаниям, и никогда, думается, не слышалось таких
бодрых, возбужденных голосов, как в эти первые «настоящие»
дни.
Солнце взошло, наступает время, когда мы можем, наконец,
приступить к работе в полном объеме. Мы готовы к ней; перед
каждым непочатый край дела. Новая Земля почти неизвестна
в этой части; места, где ступала человеческая нога, — все на¬
перечет, и этих мест чрезвычайно мало. За высокой линией во¬
сточного горизонта скрыта загадка Новой Земли. Что там —
отдельные ли большие фирновые 1 поля, как на Шпицбергене,
или же ледяной покров, как в Гренландии и на южном Антарк¬
тическом материке? Мы уже теперь склонны думать, что вся
земля погребена льдом, но это нужно доказать, наука не верит
поверхностным наблюдениям. И мы чувствуем силу, необходи¬
мую для исследований. Осенние экскурсии дали опыт и пока¬
зали чрезвычайную важность всех, на первый взгляд, ничтож¬
ных мелочей снаряжения. Мы способны были часами обсуждать
разницу в несколько граммов суточной провизии или посвя¬
щать целое заседание усовершенствованию укупорки саней.
Разумеется, такие споры можно было услышать только в дни
бурь и метелей. Каюты пустели в каждый хороший день. За¬
творники разбредались на работу по съемке окрестностей, по
исследованию ледников или занимались очередной работой у
корабля. Медведь, посетивший «Фоку» 12 марта, мог хорошо
рассмотреть все наши занятия. Был ясный день с одиннадцати¬
градусным морозом. Часть матросов пилила дрова, другие при¬
меряли шлейки и кололи лед на айсберге; оба наблюдателя
хлопотали над чем-то у будок. Седов делал наблюдения для
поправки времени, я проверял работу кинематографического
аппарата. Порядок мирной работы был нарушен незнакомцем.
Он, не торопясь, направлялся прямо к «Фоке», обнюхивая по
дороге ©се, заслуживающее медвежьего внимания.
Седов заметил гостя в двух десятках шагов от пиливших
дрова. Я принес винтовку раньше других. На мой маневр об¬
хода с целью отрезать отступление, медведь не обратил внима¬
ния, но обхода я не выполнил: зверя заметил Варнак. Медведь,
завидев несущийся желтый клубок, струсил и быстрым галопом
побежал прочь. Тем временем и остальные собаки заметили
зверя. Началась погоня. Медвежий галоп на вид очень неуклюж
и медленен, на самом же деле собаки с трудом догоняют. 11 Фирн — слежавшийся в зерна снег, мутный полуснег, полулед.
160

Ёидя, Что расстояние увеличивается, я подумал, что состя¬
зание в беге выиграет медведь, и попытался остановить зверя
выстрелом с большого расстояния, но, конечно, не попал.
Мишке к его несчастью вздумалось отдохнуть: он взобрался
на высокий торос. Тут беглецу пришлось плохо: наши псы, оце¬
пив медведя, задержали его до прихода охотников. Медведь
был рад выбраться из западни, но поздно. Собаки кидались
на пленника единодушно при первой же попытке прорвать
кольцо. Едва медведь делал движение, дорогу заступал Вар¬
нак. Обозленный зверь кидался в его сторону, но Варнака и
след простыл. В то же самое время Разбойник и Весельчак
вцеплялись сзади; мишка оборачивается, но те далеко, а на шее
сидит Ободрыш, снизу же подоспевший Варнак рвет и теребит
живот. Наконец, медведю удается стряхнуть с себя всех. Он
прыгает на пять метров и подминает зазевавшегося Весель¬
чака. Можно подумать — Весельчаку конец. Нет, — другие не
зевают; тотчас же после прыжка на спине и на шее медведя —
вся компания; ему уже не до подмятой. А та, отделавшись ца¬
рапинами, с еще большим ожесточением кидается в бой.
Это была первая охота с собаками. Я не был уверен, что
собаки долго задержат зверя, и потому подбежал на сотню
шагов и, выждав, когда поблизости не было собак, выстрелил
и убил медведя наповал. Пуля попала в висок. Медведь рухнул,
и вся свора набросилась теребить и рвать убитого. Это был
самец с прекрасной шкурой.
13 марта. Умеренный восточный ветер, —12° Ц. Сегодня под
вечер Седов явился с прогулки с прелестным пушистым медве¬
жонком за спиной. На Южно-Крестовом острове Варнак с Раз¬
бойником отыскали на склоне горы берлогу и выгнали из нее
медведицу с двумя медвежатами. Седов застрелил мать на рас¬
стоянии пятнадцати шагов. Одного медвежонка загрызли со¬
баки. Варнак, перервав горло одним ударом зубов, самой вол¬
чьей ухваткой закинул детеныша за спину и понесся прочь
рвать и терзать свою добычу. Седов едва спас другого.
Итак, в кают-компании новый пассажир — Мишка. Звере¬
ныш за дорогу от берлоги превратил в лохмотья пиджак
Седова. И на корабле он успел покусать и исцарапать всех. Его
укус посерьезнее собачьего, а удар лапки такого полутора-двух-
недельного детеныша дает понятие, что за сила должна быть
у взрослого.
15 марта. Кушаков в сопровождении Линника отправился
на Южно-Крестовые острова привезти убитую вчера медведицу.
Недалеко от первой берлоги собаки открыли вторую. На этот
раз хозяйка ни за что не хотела покидать логовища, шипела,
рычала, но выставляла только голову. Было бы просто застре¬
лить медведицу, но винтовка Кушакова была чрезмерно сма¬
зана, курок не разбивал пистона. Тогда наш доктор вытащил
револьвер, велел Линнику достать рогатину и, промолвив:
161

Морской лед в марте. Вдали — стамуха, вмерзшая в молодой
лед-солончак, направо — однолетний торосистый лед,
налево — осколок айсберга.
«Линник, не выдай», пошел на медведицу со своим браунингом.
У<вы, револьверные пули слишком слабы для такого зверя, как
белый медведь. К тому же Кушаков, держась на приличной
дистанции, никак не мог попасть в голову. Выпустив целую
обойму патронов, он прострелил только шею и ухо несчастной
медведицы да выбил несколько зубов. Если бы зверь оказался
более решительным, Кушакову со своей нестреляющей винтоз-
кой и слабым револьвером не сдобровать бы. Видя, что охотник
никак не справится с медведицей, Линник, не дожидаясь вы¬
хода ее из берлоги, подошел вплотную и принялся, сколько
было уменья, орудовать рогатиной. Страшное оружие сделало
свое дело: двух ударов не понадобилось. Через полминуты
медведица лежала мертвой.
Одного из двух оказавшихся в берлоге медвежат и на этот
раз загрызли собаки.
16 марта. Медвежонок, принесенный Седовым, начинает
привыкать к перемене квартиры и стола. Сначала питомец упор¬
но отказывался от еды и при приближении людей немилосердно
шипел и ворчал. Вместо того, чтобы брать соску, наскоро со¬
стряпанную местными химиками из лабораторной пипетки, он
норовил вцепиться в руку. Кому-то пришла мысль просунуть со¬
ску в кусок медвежьей шкуры и уже в таком виде преподнести
нашему младенцу. Дело пошло на лад: Мишка хорошо тянет из
соски разведенное сгущенное молоко, мнет, как котенок, ла¬
пами шкуру, издавая звуки удовольствия, напоминающие пых-
162

Лагерь Седова на о. Пинегина.
тение автомобиля на тихом ходу. Питомец О'кружен нежностью
людей, которую им, видно, некуда девать. Усердные няньки,
не обращая внимания на исцарапанные руки и порванные
брюки, окружают Мишеньку неслыханным для медведя ком¬
фортом. Другой питомец, Васька, пользуется меньшим внима¬
нием из-за своего тяжелого характера. Это — злющий звере¬
ныш. Проходя мимо него, следует оглядываться, если хочешь
сохранить в целости штаны и икры.
Полярной ночью только и было разговоров, что о дальних
весенних экскурсиях. Наступило для них подходящее время.
Света достаточно для хорошего дневного перехода. Собаки на¬
езжены. Перевычислены поправки инструментов, путевые хроно¬
метры выверены. Готовы палатки, спальные мешки, кухни и вся
мелочь, нужная в дороге/Пора к делу.
18 марта вышли две партии. С одной ушли Визе и Павлов
на разведку подъема на ледяной покров. Другая нарта потяну¬
лась на Южно-Крестовые острова — поехали Седов и я.
Те острова лежат на запад от зимовки. У первого — остро¬
ва Назимова — плескалось море. Льды белели только на юго-
западном горизонте. Море у островов мелкое. Окаймляя весь
западный берег, белели «стамухи»—обмелевшие торосы. Остров
красиво пустынен; единственный гурий на северном крае сви¬
детельствует, что некогда и сюда приходил зачем-то человек.
Второй — остров Пинегина—напоминает о многом. Вблизи
его в 1872 году, затертый льдами, зазимовал и погиб вместе с
сыном норвежец Тобисен.
163

Обходя остров, убеждаешься, что он был некогда обитае¬
мым. Повсюду встречаются гурии, остатки построек, на север¬
ном берегу развалины очень древней русской избы. Попадаются
куски железа, доски от бочек. Нашли мы чугунную печь. Есть
накренившийся восьмиконечный крест, другой недалеко — по¬
вален бурями. Есть несколько груд камней, похожих на могилы,
в одной из грудок торчит обломок бревна, похожий на сломан¬
ный крест.
Как по кладбищу, ходишь здесь по следам человеческой
жизни. Думаешь, вот он, холодный север — все победил, все
разметал. И беспокойные новгородцы, и упрямые поморы —
где они? А ведь это все были храбрые молодцы. Робкие не хо¬
дят искать удачи и счастья в неведомые страны!
Крестовые острова — медвежье царство. На второй же день
один четвероногий бродяга поднял нас с постели, едва мы уст¬
роились в палатке спать, другой встретился Седову в проливе,
третий переполошил лагерь в пять часов утра, четвертый явился
следом за этим. Мы не могли застрелить ни одного: заметив
человека, медведи бросались в море и уплывали раньше, чем
мы успевали взяться за ружья.
При посещении острова Пинегина я отделился от саней,
чтобы измерить анероидом высоту горы. В это время сопро¬
вождавшие меня Варнак и Разбойник вдруг что-то почуяли и
во весь опор побежали к склону горы. Собаки в упряжи тоже
взбесились и, завывая, понесли перевернувшуюся нарту. С тру¬
дом остановив упряжку, мы взялись за ружья.
Под самым обрывом чернело отверстие, дымящее паром, а
оттуда, свирепо щелкая зубами, ревела и шипела огромная
медвежья морда. Собаки рвались в берлогу, но вход заграж¬
дала страшная лапа и могучая пасть.
Не торопясь заканчивать охоту, мы с пяти шагов долго рас¬
сматривали медвежий дом и его хозяина, а в это время ярый
охотник Фрам, вырвавшись из оставленной позади упряжки,
стрелой пронесся мимо нас и сразбегу нырнул прямо в берлогу.
Медвежья морда исчезла, из берлоги донесся глухой рев, ры¬
чанье и дикий визг собаки. Мы считали, что с Фрамом уже по¬
кончено. Но вот прошло секунд пять-десять, показалась в
отверстии Фрамова голова, опять исчезла задним ходом, а в
следующее мгновение Фрам вылетел в виде, сильно помятом,
но живом. Двумя выстрелами почти в упор мы кончили охоту.
Еле-еле вытащили матерую медведицу. Я отправился исследо¬
вать берлогу.
В логовище вел тесный полутемный коридор, длиною метров
в шесть. Сама берлога — просторная пещера в рост человека
вышиной и диаметром метра в три. При голубоватом свете, про¬
никавшем через тонкий потолок, мохнатый от кристаллов за¬
мерзших испарений, я заметил двух медвежат, притаившихся
в углу. Бедняги! Они видели в образе моем нечто неизмеримо
164

Медвежата Васька, Мишка, Торос и Полынья
атакуют собаку Пана.
страшное своей чернотой — с таким ужасом смотрели на вторг¬
шегося! Однако при попытке взять бедных сирот пушистые соз¬
дания показали себя настоящими храбрецами: они так основа¬
тельно вцепились в рукавицу, что я долго чинил ее потом. При¬
шлось, отогнав одного от другого, позвать спутника и потом уже
взять поодиночке. Наши пленники подняли невероятный вой.
Заслышав этот (вой, Варнак пробил лапами тонкий потолок и
бросился на помощь к нам с очевидным желанием разделаться
с медвежьим отродьем по-своему. Мы еле спасли медвежат от
его зубов.
На Крестовых островах мы пробыли шесть дней. Седов, по
подошедшему ледяному полю, пытался достичь Северо-Крестов-
ского острова, но потерпел неудачу.
Если б кто-нибудь чужой посетил «Фоку» в половине марта,
он подумал бы, что попал в бакалейную лавку. Горы мешков,
сбруя, белье, одежда, меха, инструменты, письменные принад¬
лежности, пачки шоколада, вязанки сушек по стенам, кучи ба¬
нок с консервами, кули, кулечки, мешочки и сверточки запол¬
няли каюты, лежали на палубе, пока отвешивались и упаковы¬
вались разнообразнейшие продукты. Шли сборы в дальние сан¬
ные путешествия. 30 марта отправились одновременно экскур¬
сии Павлова и Визе, а 1 апреля ушел к мысу Желания и Седов,
165

Время шло. Медленно, неуловимо для глаза, поднималось
солнце. Все длиннее становился день, а ночь быстро укорачива¬
лась, светлела. Одни погоды, казалось, оставались прежними:
те же холода, вьюги и морозные туманы. Однако 18 апреля
почувствовался перелом. Нахожу в дневнике под этим числом:
«8°Ц. Штиль. Наконец-то стало теплей! С утра до обеда про¬
сидел за этюдом у мыса Столбового, нисколько не озяб. На
«Фоке» узнал, что максимальный термометр показал +3° Ц.
Под вечер принес еще этюд, а днем сделал рисунок. Солнце
ослепляет, а синева в тенях невероятна. По горам, не тая, но
медленно испаряясь с черных камней, сходит снег. Около полу¬
дня пролетели над «Фокой» две чайки — первые вестницы с юга,
куда в эту пору невольно уносишься воспоминаниями.
—	Там, у нас, весной настоящей, чать, пахнет, — сказал
сегодня со светлой улыбкой Лебедев. — Наверное, уж дочки
набухают, а сынишка-то... с веснушками уж ходит! Весноватый
он у меня.
Чайки весело кричали. Вся команда с детской радостью
следила за полетом: «Это наши беломорские!»
Медвежата тоже целый день на солнышке. Они совсем при¬
выкли к людям. Наш первый питомец, Мишка, надоедая всем,
тянется лизать руки и сосать палец: ко-ко-ко-ко-ко — «кокает»,
как говорят матросы. В свободные минуты, бывает, сажусь на
снег и подзываю медвежат. И Мишка, и другой, сердитый Вась¬
ка, свои клички знают хорошо. Мои — Полынья с Торосиком —
моложе всех и еще плохо усвоили имена, но на руки забира¬
ются. Гладишь зверушек, а они, шутя, кусают пальцы, ласково
ворчат и кокают. На ночь заваливаются в собственную конурку
и спят вповалку друг на друге.
21 апреля. Со вчерашнего дня шторм. К вечеру он разра¬
зился хорошим крупным дождем. Опять сидим на судне и доса¬
дуем на непостоянную пагоду. На этих днях сели на бак1 две
птички — пуночки. Матросы побросали для них крошек хлеба.
Поклевав, птички улетели куда-то дальше на север.
24 апреля. Тихо. Событие дня: скончался медвежонок
Мишка. Бедняга больше недели страдал расстройством желуд¬
ка: перекормили поклонники Мишиного ласкового характера.
Покойный был уморительный звереныш и к людям привязался
до чрезвычайности. Ласкался ко всем, играл с каждым, у кого
было свободное время. Кушаков сделал вскрытие и нашел желу¬
дочную язву.
—	Что с тобой? Ты плачешь? О зверушке? — весело закри¬
чал он помогавшему держать трупик К.
—	Что же, доктор, хоть и зверушка, а полюбился он всем,
жалко. Я смотрю, лежит ободранный! Ровно ребеночек. Уж та¬
кого больше не будет!
1 Бак — передняя часть корабля.
166

Двадцать восьмого апреля почти одновременно вернулись
Визе и Павлов. Они, чтобы помогать друг другу, не разделя¬
лись до самого Карского моря. Только там разошлись в проти¬
воположные стороны.
Подъем на Новую Землю с западной стороны не особенно
труден: начало его облегчается моренами. Обе партии подня¬
лись по моренам почти до самых нунатаков. Дальше подъем
также не крут, но очень опасен бесчисленным количеством тре¬
щин и провалов, закрытых без следа ровным слоем хорошо сле¬
жавшегося и прибитого ветрами снега. Несколько раз караван
останавливался, чтобы обойти ту или другую трещину, и, на¬
конец, случилось: Павлов, шедший впереди, внезапно исчез.
Визе так описывает это происшествие:
«С утра я и Павлов пошли вперед, чтобы проложить путь.
Павлову начало казаться, что мы идем не по леднику, а по
снежнику, и мы поспорили об этом. За спором мы совершенно
забыли о трещинах. В это время я обернулся, чтобы взглянуть,
далеко ли мы отошли от нарт. Убедившись, что мы отошли еще
недостаточно, я хотел продолжать путь, но, к моему удивле¬
нию, не увидел Павлова. На том месте, где он стоял, виднелось
в снегу круглое отверстие. С большим беспокойством я подошел
к трещине, заглянул в отверстие и увидел казавшуюся бездон¬
ной синюю пропасть шириной аршина в два.
—	Михаил, ты ушибся? — крикнул я в трещину, в которой
должен был находиться Павлов, но которого я не мог видеть в
глубоком мраке трещины.
—	Нет! — донесся до меня глухой, точно из подземелья,
голос. На сердце у меня сразу отлегло: жив!
—	Ты глубоко упал?
—	Да! И теперь я убедился, что это не снежник, а глетчер!
Я предоставил Михаилу заниматься исследованиями глет¬
черного льда, правда, вынужденными, а сам побежал за Коно¬
плевым и Линником, спутниками Павлова, чтобы общими уси¬
лиями вытащить его из трещины.
Вверху подвели к трещине обе нарты и спустили веревку.
Она не достала. Вытащив ее, связали с другой, от укупорки
нарты.
Только связав три конца, получили надлежащую длину:
Павлов висел на глубине 16 метров. Обрушив своим падением
часть моста и пробив его одной ногой, геолог другой ногой и
спиной упирался в стены скользкого ледяного ущелья — поло¬
жение ненадежное. Более получаса понадобилось Павлову на
разрешение трудной задачи: как поймать конец веревки, не
двигая корпусом, и обвязать себя достаточно прочно одной ру¬
кой. Все приключение отняло около четырех часов. Бедный
геолог отделался только ушибами, но уверяет, что минуты по¬
лета он не забудет до самой смерти. Когда Павлов был наверху,
167

решили поставить палатку недалеко от злополучного места.
Распрягая собак, Коноплев вдруг заметил: «Тут место поло!»
Визе ударил в снег палкой и обнаружил тотчас же большую
трещину. Несколько шагов вправо — тоже трещина, влево —
тоже: друзья попали в лабиринт. Убедившись, что под самой
палаткой трещин нет, решили другого места для лагеря не
искать.
Визе сделал подробную съемку всего пути. Ширина Новой
Земли под 76° около 75 километров. Вся средняя часть ее за¬
валена льдом, скрывающим даже вершины гор. Высшая точка
ледяного покрова — 900 метров. Перевал выглядит ровным,
бесконечно белым плоскогорьем с поверхностью снега, сильно
изрытой застругами. Белая равнина, слабые очертания гор
на самом горизонте, струйки вечно курящегося под ногами
снега — вот, по описаниям Павлова, пейзаж этого ледяного
царства.
Карская сторона выглядит более жизненной: может быть,
потому, что там ледники не доходят до уровня моря, а спуска¬
ются на сушу, как гигантские бараньи лбы. От прибрежных
«столовых» гор, не опоясанных глетчерами, как на западной
стороне, до моря остается полоса свободной земли. Визе видел
двух оленей. Следы оленей и песцов встречаются всюду. Пере¬
вал — ближе к Карской стороне, и потому уклон льда там кру¬
че, а спуск и подъем по нему значительно труднее, чем на за¬
падной стороне. Наши путешественники долго не находили
места, годного для спуска. Овраг между двумя отполирован¬
ными ледяными горами получил у друзей прозвище «чортовой
лестницы». Крутой, уступчатый спуск не годился для пользова¬
ния санями даже на тормозах. Пришлось весь груз распаковать
и спустить на плечах.
Весь переход на Карскую сторону, включая и дни, проведен¬
ные в палатке из-за свирепых бурь, длился две недели. Визе
был в отчаянии: с оставшимся запасом провианта на две недели
невозможно было дойти до мыса Желания. Визе прошел 40 ки¬
лометров к северу по восточному берегу, чтобы определить
астрономически его положение и снять на карту виденное. Из-
за долго длившегося перехода через ледяной покров и Павлов
не мог пройти далеко на юг, но его главная цель — разведка
внутренней части острова — была уже достигнута.
Обратный путь дался Павлову нелегко. Три дня просидел он
на перевале, осажденный бурей. Одна собака замерзла в эти
дни. Визе потерял трех собак.
Среди обитателей «Фоки» вера в удачу на севере стояла
невысоко. Считалось, что там больше помех, чем возможностей.
Ветер дует всегда навстречу. Медведь обычно приходит, когда
его невозможно взять: если нет собак, медведь благополучно
удирает; собаки есть — мешают. Патроны есть — нет медведя,
.есть медведи — патронов нет. Ружья стреляют все время, кроме
168

поры настоятельной необходимости. Много таких примет нако¬
пили бывалые морские волки с «Фоки». Была и еще одна: са¬
мые сильные бури обычно начинались во время экскурсий.
Чтобы испортить погоду, следует отправиться в экскурсию. И в
этот раз, как бы подтверждая наше «суеверие», с возвращением
двух путешественников погода дразнила. Наступали дни уме¬
ренно холодные и ясные. Потянулись с юга птицы. 30 апреля
отмечен полет больших стай маленьких нырочков.
С пятого до восемнадцатого мая я совершил санное путе¬
шествие, обойдя морскую сторону островов: Панкратьева, Нази¬
мова, Пинегина, Верха и Б. Заячий. Эта экскурсия была сильно
стеснена малым количеством провианта для собак. Обходя
остров Панкратьева, я нашел громадные залежи плавника, а на
мористом берегу острова Верха открыл несколько пещер.
Несчастие, случившееся при осмотре пещеры с моим спутни¬
ком Линником (он сильно расшибся, скатившись на камни по
обледенелому откосу), заставило меня преждевременно вер¬
нуться на «Фоку», не доведя до конца обследования острова
Вильяма и берега за мысом Черным. Для характеристики сан¬
ного путешествия в это время года привожу несколько страни¬
чек из моего путевого дневника:
«Спустился морозный туман, весь из мельчайших иголочек.
Они садятся на ресницы, на мех и одежду. Перед глазами, кро¬
ме собак и саней, ничего. А на десяток шагов во все стороны —
навешена пелена. Мутная и неподвижная. Второй день не ви¬
дим иного.
Ныряет по ухабам между торосами заиндевелая нарта,
скрипит и качается. Иногда застревает между льдин в грудах
торосов и валится на бок. Тогда, надсаживаясь и браня, сами
не зная кого, мы ставим ее на полозья, помогаем собакам и
бьем' их. Потом опять идем длинным цугом. Часы проходят.
Идем без конца, идем, идем. Останавливаются усталые собаки,
хватают снег.
— А ну, собачки, пррр, прррр, прррр, нажмите, собачки! Ну,
Динька! Варнаня, навались!
Не говорим друг с другом: уж очень глухо звучит голос в
белой мути. Глаза болят от напряжения. Где мы? День ли еще
или ночь наступила?»
«...Днюем, лежа в палатке. После большого перехода к (ве¬
черу второго дня завидели в тумане неясное пятно, едва разли¬
чимое. Через час были у мыса Крушения и ставили палатку
подле каменного сугубо мрачного обрыва. Были страшно горды:
два дня скитаться в тумане, держать направление только по
компасу и притти в самую точку?!
Собирались с утра так же смело проложить курс на юг, но
еще с вечера мы оба почувствовали, что с глазами — неладное.
К утру проснулись слепыми. Вот она, снежная слепота. Мы не
надели в дорогу темных очков, думая, что в тумане не страшно
169

блистание снегов. Теперь лечимся, льем друг другу капли в
глаза. Еду готовим с закрытыми и завязанными глазами, на
ощупь; свет, даже через закрытые ресницы, причиняет боль. За
день до* того мечтали: вот подойдет медведь, убьем его и под¬
кормим собак. Теперь же больше всего хотим, чтобы медведи
оставили нас в покое. Теперь мы слепые охотники. А медведь
бродит поблизости. Накануне видели во время просвета тумана
следы и самого медведя. Я, было, взялся за винтовку, но уже
тогда глаза отказывались служить: зверь двоился — из глаз
лились слезы. Пока я разрешал вопрос, в которого целить, мед¬
ведь исчез».
«...Мы стали бодрствовать ночами. Встаем в четыре вечера,
ложимся утром в девять-десять. Ночью легче глазам: солнце
ниже плывет, снежный отблеск слабеет. Ночью ветры умерен¬
нее, птицы с невидного моря прилетают на скалы, а тюлений
сон крепче и покойнее.
Когда после бурь и долгих туманов проглянет солнце и щед¬
ро раскинет животворящие лучи по здешнему великому про¬
стору, — каждый раз кажется, что праздник наступил. Внут¬
ренняя струна бодрит сильнее. Любо ловить улыбки сфинкоов-
льдин, любо прищуривать глаза на блестки алмазами зажег¬
шегося снега — зеленые, оранжевые, розовые. Привольно брать
грудью воздух для крика и получить веселый отклик:
—	А-а-а, сейчас!
Идем у кромки полыньи, пересекая синие-оиние тени, кото¬
рыми переплелись, словно обнялись, торосы, льдины и ропаки.
Все, что совсем скрывается в туманную погоду, что еле разли¬
чимо в пасмурные дни, при полуночном солнце обозначается с
необыкновенной скульптурностью. Малейшая морщинка и скла¬
дочка рисуются на снеге резко; заструги же становятся похо¬
жими на орнамент. На снегу не видишь неизузоренного места.
И вот по этому узору проходит красками солнце.
Идем по медвежьему большаку. Следов так много, что в
иных местах не разобрать отдельных: сбиваются в одну тропу.
Есть совсем старые, в виде возвышающихся столбиков, обду¬
тых ветром, есть совсем свежие. Мы, обучаясь следопытству,
пробуем сдувать кусочки снега, движением мохнатой лапы вы¬
брошенные наверх.
—	Эге, вот этот тепленький! — кричит мой спутник. И прав¬
да — собаки рвутся, почуяв свежий след. Удерживать их не в
наших расчетах. И вот под вой и лай собак несемся в погоню
за Мишкой, который успел убрести нивееть куда».
«...Половина мая. А здесь еще сыплется снег. Метель и хо¬
лод— 11 градусов — вот так май! На скалах, искрапленных
снегом, дремлют чистики, а вдоль берега, несмотря на вьюгу,
летят чайки и глупыши куда-то на северо-восток.
Не мигая, круглыми глазами они внимательно осматривают
темные обрывы. Что они ищут? Родные места и старые гнезда?»
170

«...Вчера брели до колен в снегу, проваливались по пояс
между торосами, вязли нотами в трещинах, скользили по ска¬
там льдин и падали. Снова вставали, снова шагали навстречу
бешеной метели — дикому слепящему потоку. В поту, с безу¬
держной бранью на устах и в сердце, надсаживались мы, ставя
и толкая тяжелую, облепленную снегом нарту. Трясущимися от
натуги руками подымали кнуты и хлестали милых старатель¬
ных собак и заглушали свирепым криком жалость к ним, ка¬
чающимся на ногах.
И было пленящей, прекраснейшей мечтой: лечь без движе¬
ния. Под первый попавшийся торос, но лечь, чтобы больше не
натягивать ослабевших, дрожащих мускулов, — пусть то стои¬
ло, быть может, жизни. Но проходили долгие часы, а мы все
шли. Другая мечта еще сильней манила. Она одна толкала
нас, мокрых, голодных и обессилевших, навстречу злой буре.
Мы поставим палатку под гротом, известным нам. Там палатку
не сорвет. Там ляжем в теплый мешок и скажем себе: ты побе¬
дил и пришел к своей маленькой цели. Свирепа и упряма по¬
лярная природа, но ты еще ее упрямей и хитрей.
И вот потом, уже действительно лежа в палатке, спросил
я себя, как спрашиваю часто: счастлив ли ты? Не нужно ли
еще чего-нибудь? И я ответил себе: нет — только спать хочу;
вот, засыпая, буду счастливым без оговорок».

ЛЕТО ПОД 76°
Мы ждали возвращения Седова в первой половине мая. Идя
к бухте «Фоки» после двухнедельной отлучки, я ожидал услы¬
шать свежие новости с мыса Желания, по Седова еще не было.
Мы знали хорошо, что у Седова имеется провиант только до
половины мая. Следовательно, в мае он мог жить исключитель¬
но за счет удачной охоты. Охота же должна была быть — мы
в том не сомневались: бродили же где-нибудь все те проходим¬
цы, следы которых я видел? Да и к «Фоке» через день после
моего возвращения пришел один из медведей, неуловимый в
экскурсии. Я уложил его одним выстрелом. Медведь был не¬
большой, трехгодовалый, но мы говорили: пусть Седов почаще
встречает таких молодцов! Хватит недели на две. Наконец, пти¬
цы прилетели— ими пропитается. Так успокаивали мы себя,
обсуждая долгое отсутствие нашего руководителя. Однако было
решено, что после 1 июня я с большим запасом провианта от¬
правлюсь навстречу.
Седов вернулся в ночь на 27 мая.
Мы не узнали своих товарищей — так изменились они за
два месяца. В прокопченной одежде, с заросшими бородами,
черными, как у мулатов, лицами, настолько похудевшими, что
губы обтягивали блестящие зубы, Седов и Инютин выглядели
настоящими дикарями. Сильный запах ворвани обдал меня при
встречном поцелуе.
Седов исследовал весь западный берег до мыса Желания, —
план исполнил целиком. Даже больше: не найдя в условленном
месте Визе, Седов, обогнув северную оконечность Новой Земли,
направился дальше на юг и достиг мыса Виссингер-Гофт.
172

Выяснилось, нто очертания северной части Новой Земли
совсем не таковы, какими мы привыкли видеть на картах. Из¬
гибы берега нигде не совпадают с изображавшимися до сих
пор. Седов, опытный картограф, часто разводил руками: как
сохранить существующие названия, если их оказывается в од¬
ном месте несколько? Как закрепить названия мысов, заливов
и островов, если в действительности их не существует? К концу
путешествия Седов пришел к выводу, что больше всего можно
доверять самой старой карте — Баренца. Но в местности у
Большого и Малого Ледяных мысов береговая черта не схо¬
дится и с баренцовской картой. Впрочем, те мысы не что иное,
как выступы ледников, спускающихся в море обрывами 50—
60 метров высотой. Вполне допустимо, что во времена Ба¬
ренца, триста лет назад, очертания ледяного берега в общем
совпадали с изображенными на карте Баренца.
Съемка однообразных ледяных берегов очень трудна. По¬
ловина времени ушла на астрономические определения, осталь¬
ное — на преодоление трудностей пути. «Поверхность льда
вблизи берега всегда отвратительна, — говорил Седов. Со сто¬
роны моря — страшные нагромождения торосов или открытая
вода, обойти которую возможно, только поднявшись на лед¬
ник. Наиболее же неприятная из дорог — там, где ледяные
стены опоясываются полосой недавно образовавшегося льда,
иногда настолько тонкого, что от движения саней расходятся
круги, как по воде. Поверхность молодого льда всегда покрыта
слоем выкристаллизовавшихся морских солей. Сани и лыжи по
такому льду скользят не лучше, чем по песку».
Можно представить, что путешествие по льду, обладаю¬
щему такими свойствами, особенного удовольствия не достав¬
ляет. Но что же делать, если с одной стороны высится непри¬
ступный ледяной обрыв, а с другой — открытое море? Седов,
не имея выбора, несколько раз шел по узенькой полоске при¬
пая подле самой ледяной стены. Неоднократно нарта оседала,
но удавалось каждый раз находить куски более плотного льда.
У мыса Малого Ледяного сани, попав на особенно тонкий лед,
внезапно оказались в воде вместе с людьми и собаками. По¬
ложение казалось безвыходньщ: при попытках вытащить нарту
лед не выдерживал ее тяжести и обламывался. На месте кру¬
шения образовалась широкая полынья — в ней плавали сани.
Люди же и собаки то выбирались на лед, то снова провалива¬
лись. Седов считает, что спаслись чудом, а еще больше — упор¬
ным желанием жить.
Собаки, казалось, понимали беду. Когда, наломав вдосталь
льда, сани достигли небольшой плотной льдины, вся запряжка
дружно взвыла и разом выволокла сани из воды. Путешест¬
венники пробыли в воде более часа. Все, исключая ящика с
хронометрами, привязанного на верху саней, подмокло, по¬
гибли все фотографические снимки, растаял последний сахар.
173

Окрестности Малого Ледяного мыса вообще памятны на¬
шим путешественникам. Проходя той же узкой поло-ской /при¬
брежного льда, приходилось часто приближаться к страшным
ледяным стенам. Миновав один выступ ледника, сильно на¬
висший над морем, Седов и Инютин услышали страшный гро¬
хот. Обернувшись, они увидели, что выступа больше не суще¬
ствует: он рухнул в море, уничтожив бесследно полоску льда,
по которой только что прошли. В том месте бурно вздымались
волны, из моря, сталкиваясь, выныривали громадные айсберги.
Лед ломался вокруг по всем направлениям. Можно вообра¬
зить душевное состояние людей, оказавшихся поблизости ле¬
дяной катастрофы! Еле управляя обезумевшей запряжкой со¬
бак, тревожно оглядываясь, путники спешили убраться по¬
дальше.
По пути вперед открытое море виднелось только вдали.
На обратном—оказалось, что лед успел оторваться от бере¬
гов. На месте старого образовалась та самая полоска припая,
которая доставила столько приключений. И эта полоска в конце
концов прервалась. По счастью, в том месте подъем на бере¬
говой лед был возможен. Седов обошел полоску открытого
моря по ледникам. Две собаки, Медведь и Штурка, при
восхождении на ледник провалились в трещину. Медведь
погиб, Штурка же какими-то загадочными путями выбрался из
глубокой трещины. Через сутки, израненный, с разбитым бо¬
ком, пес догнал сани.
Открытая вода принесла не одни неприятности: -стали встре¬
чаться медведи. За все путешествие Седов убил трех. Не будь
медведей, положение его оказалось бы трагическим: главные
запасы провианта иссякли еще до 15 мая. Последние две не¬
дели путники питались исключительно мясом, варя и жаря его
на медвежьем же жиру. Кухню заменила порожняя жестянка.
Первобытный очаг действовал исправно, но... имел способность
немилосердно коптить. Этим обстоятельством и объяснялся
«прекрасный негрский цвет лица», так поразивший всех нас
при первой встрече.
На мысе Желания один медведь навестил палатку в то-
время, когда поблизости ее никого не было. Разорвав полот¬
нище, мишка принялся хозяйничать по-своему. Услышав от¬
чаянный лай собак, Инютин, в то время собиравший непода¬
леку плавник, бросился на выручку остатков провианта. \С то¬
пором в руке матрос, под прикрытием палатки, подкрался к
нарте, стоявшей с противоположной стороны палатки. Неза¬
метно для медведя, смачно чавкавшего в каких-нибудь двух¬
трех шагах за другой полой, Инютин с величайшими пред¬
осторожностями вытянул ружье и выпалил в грабителя почти
в упор. Тяжело раненный медведь побрел по направлению
моря. Седов, прибежавший на выстрел, не имел нужды пресле¬
довать вора: мяса имелось достаточно.
174

Возвращение Г. Я. Седова с мыса Желания.
Кончался запас собачьих галет. Собаки отыскали пищу
сами. На одной стоянке Седов обратил внимание на усердие,
с каким собаки, собравшись на крутом склоне горы, роют
снег. Думая, не берлогу ли они нашли, Седов с ружьем под¬
нялся туда, но, кроме глубокой ямы в снегу, не увидел ни¬
чего. Возвратился было в палатку. Но собаки своего занятия
не бросали. Через некоторое время донесся радостный лай:
докопались до трупа медведя. Странная находка: медведица
с двумя мертвыми же новорожденными медвежатами! Трупы
были погребены слоем около полутора метров. Было ли семей¬
ство задавлено лавиной? Или буря занесла берлогу очень тол¬
стым слоем снега, а ослабевшей в родах медведице оказалось
не по силам разрыть его? Или тяжелые роды, быть может, бы¬
вают и у медведиц?
На мысе Желания стоят каменные турии и старинный рус¬
ский крест. Возможно, то знак полулегендарного олончанина
Саввы Лошкина, который будто бы в XVII веке за три года
обошел на карбасе всю Новую Землю. Подобный же крест
Седов нашел поблизости мыса 'Медвежьего. Кресты — русские.
Кто бы их ни поставил, они остаются памятниками отваги и
предприимчивости безвестных русских мореходов из народа.
Глава экспедиции набросился на еду голодным волком.
Борщ, консервы и больше всего хлеб исчезали, к удовольствию
нашего буфетчика Кизино, в количествах невероятных. Мы не
спали всю ночь, разошлись по каютам около полудня. Расска¬
зывал Седов, рассказывали и мы о своих делах и приключе¬
ниях. О чем ни говорилось только!
175

Во время путешествия Седов из прежнего веса потерял
Шестнадцать килограммов. Отмыв смываемые слои копоти и
грязи, он возвратил отчасти прежний облик. Только худоба
осталась на некоторое время да что-то новое в лице — навсегда.
Вскоре после возвращения Седова погоды изменились.
Холода ослабли, все чаще наползали низкие, сырые туманы;
когда их пробивало солнце, становилось теплей. Походило,
что не воображаемая, а настоящая весна наступала и здесь.
Мы скоро разочаровались в полярной весне: не радостную
игру солнца, а слизь постоянных густых туманов видели мы,
не шум быстрых ручьев, а вой ветров, не новые проталинки
являлись каждый день — шло медленное разрыхление и осе¬
дание снегов. Меня, Павлова, Линника и Коноплева эта пора
застала на Горбовых островах. Там на Большом Заячьем ост¬
рове стоит избушка, построенная некогда норвежскими про¬
мышленниками; мы переселились в нее на некоторое время,
чтобы быть ближе к острову Верха, который мы исследовали.
Очистив избушку от снега, мы привели ее в порядок, вставили
стекло в разбитое окошечко, устроили нары, умывальник и по¬
лочки, поправили трубу и печь. Просматривая путевую кни¬
жечку в отделе метеорологических наблюдений, всегда акку¬
ратно веденных в экскурсиях, я нахожу записи погод от пер¬
вого до девятнадцатого июня — за это время мною отмечены
только три дня без тумана, все остальное время сырая мгла,
ветер, густой туман, изредка вьюга и дожди.
«Туман, туман, туман! — записано в дневничке. — В па¬
латке такая погода показалась бы еще неприятней, но в до¬
мике живем неплохо. В сравнении с палаточной жизнью —
роскошно. Спим раздеваясь, умываемся; вымокнув, сушим
одежду не на себе, а перед печкой. Вот, только погоды. Се¬
годня быстро вернулись в избушку: усилилась метель. Не ви¬
дать за несколько шагов, замела даже окошечко. Переживаем.
Пьем чай, играем в самодельные шашки, слушаем одним ухом
философию Коноплева:
—	Проснулся вчера и думаю: какой сегодня день? Думал,
думал, вспомнил — воскресенье. Так. Значит, надо рожу мыть
для праздника? А потом на память и пришло: ведь воскресенье-
то уже прошло — ночью ведь живем. Стало быть, ночь поне¬
дельничная? Как же праздники считать-то будем? Вырежу я
палку с зарубками и каждую седьмую отмечу тавром. И зарок
тажой положу—как на сон отходить, зарубку новой зарубкой на¬
резывать, а то не разберешь, который праздник, которые будни!..
—	Платон, зачем палку делать, у нас календарь есть.
В нем не только воскресенья, но и положение солнца на каж¬
дую секунду показано; когда луна восходит и заходит, как
звезды поднимаются, — все есть. Вот он, морской альманах.
176

Седов с отмороженными щеками
Даже обозначено, когда будут затмения и восхождение каж¬
дой планеты.
—	Вот и назначен лунный восход! Где она, луна-то? Я по¬
забыл, когда ее видел! Как ее увидишь, если днем и ночью
солнышко ходит. А по-моему так: если с устатку спать по-на¬
стоящему, то очень просто можно полторы суток проспать.
И в нашей стороне проснешься другой раз после обеда, не
сразу поймешь: утро или вечер, а здесь — вон как! Что день,
что ночь—все равно, а солнышко по скольку дней не видим
в тумане. Вот вам и морской монах!.. Приедем в Россию,
и вдруг окажется, что неверно здесь жили. Сколько греха-то
буде»т|!
—	Платон, брось умные разговоры, — вступает Линник, —
все равно никакой палки не сделаешь! Давай лучше топор то¬
чить, наверное затупился.
Топор остер. Но нет и дела. И спать больше нет мочи. На¬
калена докрасна чугунная печь. На нарах — Коноплев и
Линник...
17 7

А на воле метель сменилась густым туманом. Воздух сов¬
сем неподвижен. Но тишина зимы ушла. Несутся какие-то шо¬
рохи, часто слышен свист невидимых крыльев, тяжким вздо¬
хом ухает в проливе оседающий снег. А по ночам с невидимых
берегов всегда доносятся зовущие птичьи голоса.
—	Платон, пойдем на базары *.
Туман непрогляден. Снег вязок и труден для ходьбы. На
лыжах — невозхможно: липнут к дереву пудовые комки, под
пяткой — ледяные кочки. Месить ногами снежную кашу, увя¬
зая по колено, тоже не легкое дело<. Но мы достаточно научи¬
лись упрямству. Похватывая на ходу снег для утоления жажды,
упрямо идем под мокрыми каменными обрывами. С не види¬
мой нам в тумане верхней части этих каменных стен валятся
оторванные морозами крупные камни и застревают глубоко в
снегу.
—	Платон, ведь так, пожалуй, голову проломит?
—	И очень просто!
Платон останавливается под самым обрывом, снимает
шапку — рад поговорить — и скребет пятерней мокрую куд¬
латую голову.
—	Вишь, сколько накидало!
—	Так вот тебя сейчас и стукнет по голой голове, как по
орешку.
—	Ну, ну. Не так страшен чорт! Уж и в самую голову!
Авось и не заденет!
Навстречу тянут молчаливые глупыши, огромные чайки-
бургомистры и чайки-маевки. Чайки, против обыкновения, мол¬
чаливы, не вертлявы, на нас внимания не обращают.
—	Платон, почему чайки молчат?
—	Гнезда строят, вишь, рты-то мусором полны.
Убили несколько чаек и буревестника для коллекции. Ко¬
ноплев долго щупает буревестника и хмурится.
—	Самку убили... С яйцом... Грех!
...Ночным, ветерком раздуло туман. Выявилось полночное
солнце, и показалось нам «ущелье чаек». Рядом с ущельем жи¬
вут черные чистики. Даже днем, когда чистиков нет на база¬
рах, можно узнать, где их гнезда: на отвесных обрывах, с тре¬
щинами и уступами. Там всегда набивается снег. Глазу чу¬
дится, что это белые полосы на крылышках чистиков; подой¬
дешь поближе — нет ни одного'. Ночью белых пятнышек ста¬
новится больше — чистики прилетели с полыньи. Самую птицу
рассмотришь только вблизи, услышав тоненький посвист. Бли¬
зорукому не рассмотреть совсем: черное оперение сливается с
цветом скалы и снежным узором на ней. 11 Птичьими базарами поморы называют места на островах и скалах,
где гнездится много птиц. Птичье общество всегда крикливо. Наверное,
и название произошло от постоянного птичьего гомона, «как на базаре».
178

Мы часто, оставив ружья,
подползаем сверху к самому
обрыву и, свесив головы, дол¬
го смотрим на жизнь непу¬
ганой птицы. Чистики видят
пришельцев, беспокоятся не¬
много, повертывают головы,
но, если не делать резких
движений, не улетают. По¬
том осваиваются и почти не
смотрят на нас.
Видим, как кокетливые
самки разбирают перышки
клювом, словно кровавым
внутри, потом счищают кар¬
миннокрасными лапками с
клюва пух и долго трясут
коготком. Слышим негром¬
кий птичий разговор, писк¬
ливо-протяжный. Драк у чи¬
стиков никогда не видали. Коноплев и Пинегин у норвежской
Тихие, незлобивые птички.	избушки
Всю ночь, до позднего утра,
пищат на обрывах, присаживаясь иногда на лапки и прикры¬
вая их пером. Спят неподолгу и чутко.
Гнезда чистиков тут же в трещине, выстланной пухом и
перьями, выщипанными матерью из собственного брюшка.
В это время у всех самок живот между лапками обнажен.
Мы пробуем спугнуть одну самку с гнезда. Она не сразу
поднимается, а прежде укрывает яйца пухом, подпихивая его
движениями клюва.
Сходим с обрыва, а одна любопытная птичка слетает вслед.
Почти остановилась в воздухе. Смешно растопырив лапки и
часто-часто махая крылышками, она долго рассматривает нас.
— Не стреляй, — шепчет Коноплев, — смотри, брюшко-то
выщипано!
Так же туманно, но теперь к туману прибавился дождь.
В сенях избушки озеро; (вода везде: наступишь покрепче на
половицу, и оттуда брызжет фонтаном вода. Итти далеко' не¬
возможно: уходишь в месиво воды и снега выше колена. Че¬
рез полчаса такой прогулки возвращаешься мокрым с ног до
головы.
Как-то дождь перестал ненадолго. С вершины нашего ма¬
ленького острова стало возможно осмотреться. Как сильно
переменилось все за две недели! Вместо белесого неба — темно¬
синие тучи, таких мы не видели с осени. Горы запестрели про¬
талинами, у берегов образовались забереги, лужи. На прота¬
линах, щебеча и играя, прыгают резвые пуночки, а около
179

убитой нами нерпы стайки белых слоновокостных паек ведут с
огромной чайкой-бургомистром войну за право на внутренности
нерпы.
Грохот разносится по воздуху. Что это — гром прогремел
или звук ледникового обвала?
— Разрази меня на месте,—да ведь это гром! — кричит
мне с восторгай Платон.
15 июня. На родине конец весны, пора древнего весеннего
праздника, там цветы, яркое солнце, зелень березок, игры и
любовь. Мы помним родину. Сегодня прибрались, помылись,
а стены избушки изукрасили аршинными крыльями большого
бургомистра. Вольные крылья, не о вас ли мечталось и грези¬
лось в детстве!..
Павлов, закончив свои наблюдения, уехал 13 июня на
«Фоку». Я предполагал остаться на Заячьем до конца июня.
Восемнадцатого неожиданно приехали две нарты с «Фоки», с
ними пришли Линник и Коршунов. Они привезли мне письмо
Седова.
Седов решил послать на юг партию, которая доставит к
первому пароходу, приходящему в Крестовую губу, копии всех
работ, исполненных экспедицией. Во главе партии Седов ре¬
шил поставить капитана Захарова. Главная задача — сооб¬
щить в Петербург, что в прошлом году «Фока» не достиг Земли
Франца-Иосифа, что более половины собак оказались негод¬
ными и погибли, что угля осталось ничтожное количество.
С такими средствами достижение полюса становится малове¬
роятным. Необходима помощь в виде присылки судна с углем
и хорошими собаками. В письме Седов просил меня поместить
привезенную на санях провизию в сухом месте: партия Заха¬
рова вскоре приедет и будет на острове Заячьем дожидаться
возможности тронуться в путь на шлюпке. Меня просил вер¬
нуться, чтобы принять участие в составлении отчетов и успеть
до отъезда отпечатать копии всех фотографий.
Все новости с «Фоки» —о предполагаемой поездке да еще
разве о посещении особенно настойчивого медведя: он подо¬
шел к зимовке среди бела дня. Собаки приняли его довольно
дружно. Даже пуля не сразу остановила его горячее желание
рассмотреть «Фоку» поближе.

ПО КАМЕННЫМ БЕРЕГАМ
Я вернулся к нашему зимовью 20 июня. «Фока» неузна¬
ваем. Покрашен и прибран. Сугробов, закрывавших борта, как
не бывало. По палубе снуют люди в легких одеждах, жизнь
кипит. А давно ли вылезали из-под снега угрюмые, бледные
люди, торопясь, бежали куда-то и опять ныряли под палубу —
сугроб.
Весь откос 'полуострова обнажился. Там бегут веселые ру¬
чейки. Давно ли он высился белочеканной стеной, а отблеск
северного сияния серебрил льдом затянутые камни? Где кар¬
низы лавин? Где наша анемия и сумрачные мысли, где вялость
и неряшливость осенней поры?
Бодрые люди с лицами, крепко опаленными снеговым крас¬
ным загаром, встретили меня недалеко от «Фоки».
30 июня. Те же туманы. Мы почти не (покидаем «Фоку».
Все спешат закончить научные отчеты и написать письма. Вы¬
черчиваются карты и диаграммы; спешная работа закончится
не ранее первых чисел июля. Досадно бы сидеть в весеннюю
пору в каютах, если бы погода манила. Но туман бесконечен;
часто выпадают дожди. Впрочем, я иногда выхожу по ночам
посмотреть, как далеко подвинулась работа солнышка, не при¬
летели ли новые птицы, нет ли в гнездах яиц.
4 июля. Вчера капитан Захаров уехал на остров Заячий.
Копия всех работ экспедиций и кинематографические ленты
вручены запаянными в два цинковых ящика. Шлюпку поста¬
вили на двое саней. Тридцать собак неожиданно легко повезли
ее. С Захаровым отправились помощник механика М. Зандер,
плотник Карзин, матросы Катарин и Юган Томиссар. Выбор
спутников Захарова был сделан Седовым. Партию снарядили
181

очень заботливо, снабдили тщательно подобранным провиан¬
том, картами, компасом, инструментами, оружием и патро¬
нами... даже теплой одеждой на случай непредвиденного
несчастья, которое заставило бы задержаться в необитаемой
местности.
Сегодня в виде редкого исключения прояснило. Темпера¬
тура в последнее время держится около 0°, редко подымаясь
выше. Один раз наблюдали -|-6,40Ц, Но и минимум доходил до
— 10,9°Ц.
9 июля. С утра дул свежий юго-восточный ветер, насыщен¬
ный влагой и мглой, а температура лишь несколькими деся¬
тыми выше нуля. Отчаявшись работать на воздухе, принялся
было за генеральную приборку каюты-лаборатории. Вдруг в
дверь просовывается голова Максимыча и выразительно-таин¬
ственно шепчет:
— Медведь!
Замешкался с непослушными мокрыми сапогами. Выбежав,
увидел, что охотничий гон далеко за мысом, а свора собак едва
различима в тумане.
'Пробежал было на лыжах некоторое расстояние вдогонку,
но, заметив, что медведь круто повернул от охотников к Пан¬
кратьеву проливу, я взял сильно правее и, пробежав километра
два, сблизился с медведем настолько, что можно бы стрелять.
Другие охотники были очень далеко, я решил подождать их и
полюбоваться за это время движениями зверя, на редкость
крупного и резвого в борьбе с собаками.
Мишка, уже утомленный беготней по мягкому, влажному
снегу, хватал его вспененной пастью, испускающей клубы пара
и хриплое рычание. Крупный медведь. Собаки рядом с ним —
ничтожно малые комочки. Сколько храбрости собачьей надо
иметь, чтобы бросаться на такое чудовище! И совсем неверо¬
ятна возможность удержать на бегу зверя, столь хорошо воору¬
женного природой. Однако вижу: медведь бежит полным гало¬
пом, а из стайки собак вырывается отчаянный Волк, крепко
с разлету впивается в бок и, не разжимая стиснутых зубов, во¬
лочится по снегу. Медведь задерживает бег: нужно же стрях¬
нуть дерзкое ничтожество. Но едва галоп замедляется, —-
Разбойник висит на самом горле и тянет книзу вытянутую
шею, — необходимо остановиться совсем. А в момент остановки
несчастный зверь уже весь облеплен собаками. Кто сидит вер¬
хом на спине, кто теребит брюхо, кто старается куснуть самую
морду. Остановился. Попали одна-другая под удар могучей
лапы. Ускользнув от страшных зубов, вся стая рассыпалась
кольцом.
С тяжелыми вздохами и злобным рычаньем медведь перено¬
сит с плеча на плечо длинную шею и высматривает, где сла¬
бое место кольца. Не находит: везде зорко сторожат презренно-
жалкие маленькие враги. Зверь что-то соображает. Садясь ца
182

задние лапы, начинает выдвигать их так, что они оказываются
впереди, и втягивает одновременно шею; теперь все туловище
напоминает согнутую пружину. — Момент... и пружина разги¬
бается. Опираясь на задние ноги, медведь делает прыжок
в шесть-восемь метров, прорывает кольцо и, подминая на
ходу какую-то собаку, несется что есть силы дальше. Нена¬
долго. Попадается на пути торос.
Пользуясь задержкой, собаки всей сворой рвут, теребят и
останавливают. Я держусь шагах в тридцати. Вижу раскрытую
синюю пасть со страшными зубами, клочки пены на ней и нали¬
тые кровью злые глаза. Пробует опять сделать прыжок, но ма¬
ленький Пират, подбежав сбоку, хватает за ухо и виснет. Мед¬
ведь, сидевший в неустойчивом положении, от поворота и
неожиданности падает. Происходит неописуемая свалка, очень
короткая, но из нее медведь вырывается, имея на белой шкуре
красное пятно. Кровавые пятна и на собачьих следах.
Невозможно уйти от дружной стаи. Медведь оглядывается,
замечает айсберг и пробует пробиться к нему. Опасаясь, что,
заметив с высоты айсберга забереги, медведь укроется в воде,
я пробую стрелять, но ружье дает осечку за осечкой: в затвор
набился снег. Наконец раздался выстрел, и разрывная пуля
пробивает грудь зверя навылет. Страшная рана как будто не
произвела впечатления: медведь помчался дальше и скрылся
между обломками айсберга. Разыскивая, я внезапно очутился
от него в двух шагах. Пришлось благоразумно отступить еще
на десяток — стрелять, не задев пулей собак, было невозможно.
Медведь кинулся было в мою сторону, но, осаждаемый соба¬
ками, счел за лучшее полезть на айсберг. Я застрелил беглеца
в то время, как, провалившись между льдинами в сугроб, он
силился освободиться.
Седов и Павлов прибежали, сильно утомленные, под самый
конец охоты. Убитый зверь — крупная медведица с двумя дете¬
нышами. Живыми мы их не видали: собаки, отбив от матери,
их быстро загрызли. Медвежата этого года, но чуть ли не вдвое
крупнее наших Васьки, Торосика и Полыньи. Очевидно, воль¬
ная жизнь и мясное питание идут медведям больше на пользу,
чем сгущенное молоко, кашка и ласки воспитателей.
Дни идут уже на убыль. Ночные солнечные тени становятся
длиннее. Ждем лета. Я больше всех жду летних ясных дней, не
меняющихся погод. Западает сомнение: да будет ли такая пора?
До сих пор моя работа с натуры случайна, урывочна из-за ту¬
манов и ветров. Проясняется, стихает ветер, — бегу писать.
Часто берешься за кисть без охоты, но разве может быть иначе,
когда знаешь почти наверняка, что только минутной радостью
заворожены освещенные солнцем горы, что через полчаса они
скроются в густых туманах, задует ветер, повалит снег? А ты —
с досадой на помеху, с проклятьями — будешь складывать ма¬
лоуместные здесь художественные принадлежности.
183

Сегодня я и Визе вернулись из небольшого трехдневного
путешествия на новоземельские ледники. Мы собирались отпра¬
виться тринадцатого июля, но только шестнадцатого перестал
дождь, разошлись туманы и улыбнулось солнышко...
Кругом как будто расцвело. Снег превратился в крупные
кристаллы, рассыпающиеся под ногой, как горох. Сани сколь¬
зят не по снегу, а по мелкому льду. На морском льду везде
озера растаявшего снега. Мы обходили их насколько возможно,
но ближе к берегу попали в запутанную сеть их: весь лед ка¬
зался покрытым водой. Пошли напрямик.
Кругом вода. Тихие озера отражают чистым рисунком свет¬
лое небо и ледник. Оглядываюсь — и кажется мне, что нарта
с шестью веселыми собаками плывет по воде. Наши собачки
сначала очень неохотно шли в воду. Но солнце заметно греет,
тонкий слой воды теплее влажного снега, и я вижу, как храбро
рассекают грудью воду передовые — Беля и Труженик. У са¬
мого берега пресных озер на льду не видно: он разбит быстро
ползущим ледником и речкой, что, слышно, шумит по камням.
Раскинули палатку на сухом мелком щебне.' Одно это приво¬
дит в веселое настроение. В палатке жарко — забытое ощуще¬
ние! Этот день мы работали на леднике. Итти по нему теперь
безопасно: трещины крепко запаяны и легко замечаются по
грязному цвету снега, в них набившегося. Местами лед обна¬
жен, изборожден морщинами, буграми, но большая часть еще
под снегом. Под ногами где-то внутри гулкий шум водопадов,
кое-где в озера, наполнившие глубокие ледяные овраги, с шу¬
мом вливаются ручьи.
На ночь мы по старой привычке завалились в спальные
мешки. Утром проснулись от нестерпимой жары. Ноги, как
расплавленные, все тело ныло. С трудом открылись глаза.
Сквозь тонкую ткань палатки били солнечные лучи. В палатке
жарко, как в бане. В небе — ни облачка. Тишина.
—	Идем исследовать морены?
—	До самого ледяного покрова?
—	Хоть до Карской стороны!
После утреннего завтрака вышли. Перевалив гору в восточ¬
ном направлении, подошли к озеру, питаемому ледниками. За
озером путь по морене. Она, как червь, тянется в глубь Новой
Земли длинной полосой грязи и камней между двумя громад¬
ными ледниками: «Таисия» и «Профессора Попова». Ежеми¬
нутно наталкиваешься на конусообразные возвышения грязи.
Иногда сапог скользит по ее тонкому слою, закрывшему лед.
Морена тянется километров на семь, то высоко поднимаясь над
ледниками, то проходя по дну оврага между ледяными скатами.
Морена привела нас к небольшому холмику — нунатаку — и
тут окончилась. За холмиком прекрасное горное озерко. С трех
сторон спустились в него ледяные стены. Особенно величе¬
ственна стена ледника Попова. Словно могучими взмахами ог-
184

Лето на Панкратьевом полуострове
ромного ножа нарезаны глыбы нежнозеленого льда, — хватил
тут и там беспорядочно, потом, кажется, кто-то все глыбы опро¬
кинул, а одной полосы не осилил, та лишь погнулась, да так и
стоит, смотрясь зазубренным краем в прозрачную голубоватую
воду.
За озерком ледники сливались в один ледяной покров.
Собрав небольшую коллекцию окаменелостей, мы верну¬
лись старым путем к палатке.
Следующие дни посвятили исследованию близлежащих гор
и морского конца ледника Попова. По дороге к леднику мы из¬
нывали от жары — пришлось снять фуфайки и остаться в одних
нижних рубахах. На сухом песчаном бережке прилегли нена¬
долго отдохнуть; солнышко разморило. Мы уснули, в чем были,
с фуфайками под головой.
22 июля. Прекрасная погода стоит неизменно. Почти безвет¬
рие. Солнце печет по-летнему, по крайней мере, так кажется
нам. Работаем целыми днями на воздухе, опаздываем и к обеду,
и к ужину. Какое действие производят горячие солнечные
ласки! И эту промерзлую землю возможно немного оттаять, со¬
гнать толщу снегов, превратить их в пенящиеся ручейки. Ручьи
шумят везде. Из-под каждого снежного пласта выбиваются ве¬
селые струйки, соединяясь, растут, прыгают по камням, обра¬
зуют речки и озера. Лед в бухтах затоплен водой. Куда ни
посмотришь — озера и лужи. И горы освобождаются: более
низкие ополосованы длинными лентами снегов по оврагам.
185

Дрожа в дальнем мареве, ленты переливаются каким-то стран¬
ным колебанием, — чудится, что по горным склонам ползут жи¬
вые белые змеи, свертываются на вершинах в плотный клубок.
Но там, дальше прибрежных гор, на отдаленном ледяном
покрове убежище белых снегов ненарушимо. В прозрачном воз¬
духе теперь ясно видна главная линия могучего льда. Она так
же чиста, как зимой, и всегда из года в год, из столетия в столе¬
тие. Накапливаются новые массы снегов, расплываются, но
верхняя линия оттого не меняется. Она слишком глубоко по¬
гребла все живое.
Почти так же мало надежды на то, что лед в нашей бухте
растает. А Седов часто посматривает на горизонт, и складка его
лба, приобретенная на мысе Желания, становится резче. Все
море покрыто густым пловучим льдом, небо за ним — «ледя¬
ное».
Кругом «Фоки» лужи и озера. По ним плавают бесчислен¬
ные консервные жестянки и все, что бросалось за борт зимой.
Среди всей этой грязи снуют собаки и медвежата. Медвежата
уже солидны, ходят, переваливаясь, и роются в грудах отбро¬
сов, нет ли чего съедобного? Питомцы наши грязны, как сама
грязь. Трудно поверить, что это детеныши белого полярного
медведя, а не диковинная серо-зеленая разновидность этой по¬
роды. Я часто наблюдаю повадки славных зверьков. Какая
своеобразная грация в каждом движении! Они не помнят ма¬
тери, не знают свободы просторов, все их впечатления — «Фо¬
ка» с его двуногими и четвероногими. Но все движения зверь¬
ков — точное повторение повадок взрослого медведя.
Часто замечаю: неподвижно лежавший Торосик вдруг под¬
нимается и, занося голову против ветра, долго втягивает воздух
мускулистыми ноздрями. Деловито повертывая шею, звереныш
переносит голову вправо и влево, внимательно смотрит прищу¬
ренными глазками куда-то далеко-далеко — «нет, не видно».
Тогда поднимается на задние лапы, все так же усиленно щу¬
рясь и вбирая ноздрями почудившийся запах. Потом лезет на
льдину и долго высматривает оттуда.
Наши питомцы становятся очень сообразительными. Час еды
и своего благодетеля Ваню-повара знают прекрасно. Еще за¬
долго до обеда они все в сборе пред дверью камбуза. В это
время с палубы их не прогнать. Для штурмана Максимыча па¬
луба — священное место. Он частенько пошвыривает нечисто¬
плотных медвежат прямо за борт с достаточной бесцеремон¬
ностью. Но предобеденное состязание в упрямстве всегда и
неизменно оканчивается победой нарушителей чистоты и по¬
рядка.
Только успеет Максимыч прогнать последнего, слышит, как
Васька, убирая от ударов плетки неуклюжий зад, шипит с до¬
сады и пыхтит паровозом, а хитрая мордочка Полыньи уже
у самого камбуза, а за ней и Торос.
186

Сладкий сон
Беда, если собака подойдет к корыту медвежат. Удар лапы,
быстрый, как пуля, оглушает дерзкую. Нередко в тот же
момент другой — хвать зубами, а медвежьи зубы — страшная
вещь!
Ночью, когда все отдыхают от трудового дня и палуба пу¬
стеет, наши проказники обыкновенно отправляются к излюб¬
ленному ими айсбергу «Колодец». Сначала взбираются на вер¬
шину и внимательно осматривают дали. Затем начинается
возня, катание по снегу, повертывание, бесцельные как будто
бы прыжки, мытье шерсти, особенно передних лап и ушей. На¬
блюдая их в это время, я не мог не заметить, что друг с другом
они играют редко и что игра всегда кончается дракой. Чаще
всего общительный Торос начинает заигрывать с Полыньей, ще¬
коча живот или покусывая шею. Но, очевидно, медвежьи зубы
созданы совсем не для ласк. Полынья, взвизгнув, начинает за¬
щищаться — сначала шутя, потом дело переходит в драку. Бо¬
лее благополучно кончается игра, когда они принимаются по¬
просту бороться, стоя на задних лапах и наклоняясь в стороны,
как заправские борцы.
Мирная жизнь медвежьего питомника в последнее время
нарушена. Заметив их понятливость, я как-то дал Седову
мысль приучить их к упряжке. Седов за эту мысль ухватился
горячо:
— Великолепно! Что они дармоедствуют в самом деле! На
«Фоке» не должно быть дармоедов. Будут они у меня дрова
187

возить! — Взялся за дело рьяно. Сегодня в первый раз запрягли
несчастных мишек.
Бедные медведи сначала ничего не поняли. Тогда Седов
пустил в дело кнут. Достаточно поревев во всю силу медвежьих
легких, все же сообразили, что нужно делать для избежания
ударов плетки. В конце первого урока Полынья и Торос уже не
упирались, а тянули нарту, но только по направлению судна.
Однако уроки упряжной езды очень напугали их. На человека
смотрят подозрительно, не бегут сломя голову при первых зву¬
ках «ко, ко, ко, ко» — так подзываем их, когда хотим дать
съедобного. Но в беде держатся скопом. Когда одного запря¬
гают, остальные идут рядом. Когда бьют запряженного, ревут
все три медвежьих горла: один медвежонок кричит от боли,
спутники же — по сочувствию беде товарища.
25 июля. На берегу весь снег сошел: остатки по оврагам
проедены ручьями. Под защитой камней зазеленела мелкая по¬
лярная растительность. Вблизи «Фоки» и у берегов появляется
«розовый снег». Теперь здесь не теплее, чем в середине зимы
на юге России или в Средней Европе. Но никто из нас на холод
не жалуется. Наоборот, мы радуемся солнцу и теплу, в то
время как тепла в сущности нет: солнце стоит ниже, чем на
родине в зимнюю пору. Точные наблюдения показывают, что
температура воздуха не поднималась выше +11°Ц. Выходит,
что не тепло радует нас, а отсутствие привычного холода. Где
же верная мера человеческим ощущениям?
31 июля. Стоит еще лето, полярное лето. Оно кратковре¬
менно, как узор на тучке, как пена волны. Нет, не лето, а зима
здесь владычица. Не верится ни теплому ветру, ни совсем лет¬
ним облакам. Речка вздулась, шумит, играет, прыгая по кам¬
ням до самого моря — вот-вот его затопит! Но наблюдай: наста¬
нет светлая прохладная ночь, туманы поползут, на горах вы¬
ступит иней— спесь речки разом спадает. Полярные цветы
раскрыли чашечки. Припадаю к ним жадным взглядом и бле¬
стящим оком объектива: вот она, жизнь вездесущая! Мертвя¬
щий холод большую часть года и двух-трехнедельное лето.
Быть скрытым одиннадцать месяцев из года и торопливо цвести
несколько дней, чтобы успеть забросить на мерзлую почву жи¬
вые семена под саженную толщу снега, которая может и не
растаять! Это ли не символ надежды!
Над песчаным берегом моря, недавно оттаявшим, на длин¬
ных прекрасных крыльях взмывает кверху грациозная крачка —
морская ласточка. Мечется по воздуху с жалким плачущим кри¬
ком, усиливающимся по мере моего приближения. Без ее беспо¬
койства не отыскать бы гнезда, но крачка того не замечает,
ведет к нему. Склоняясь над гнездом, дивлюсь бесконечно:
гнезда-то нет! Между кусками плавника, прямо на мокрой
земле, перемешанной с гнилой древесиной, лежат два
насиженных, теплых яйца. Где же предел живучести зем-
188

Крачка — «морская ласточка» на гнезде
ной? Кто побеждает здесь — владычица зима или жадная
жизнь?
У всех берегов большие промоины. По ним, кружась в тече¬
нии впадающих туда ручьев, плавают льдинки. Тихие розовые
ночи. На «Фоке» только спим и едим.
7 августа. В эти дни погода резко изменилась: дожди и хо¬
лодный ветер. На дожди никто не сетует — они отлично разъ¬
едают лед. Нужно сказать, что старый лед не уменьшается
в своей толщине, наоборот, многократные измерения в одном
и том же месте ясно показывают, что лед не тает, а утолщается.
Объяснение такого странного явления довольно просто. Я уже
упоминал об озерках и лужах пресной воды, скопившихся на
морском льду. Эта вода должна была рано или поздно просо¬
читься через трещины и попасть в море. Но морская вода имеет
более тяжелый удельный вес, быстрого смешивания потому не
происходит. Пресная вода только понемногу насыщается со¬
лями, а до того она плавает поверх соленой. Пока происходит
смешивание нижних слоев, верхние успевают частью обра¬
титься в лед, ибо обыкновенная температура морской
воды здесь около —1,8°, ниже точки замерзания пресной
воды.
Трудно надеяться, что лед, заковавший «Фоку», может ра¬
стаять. Все-таки дожди несколько разъедают льдины с поверх¬
ности и, главным образом, в местах спайки старых пластин.
Там лед сравнительно тонок и пропитан кристаллами солей.
189

Дожди и талая вода быстро растворяют их. Лед, лишенный
солей, становясь рыхлым и пористым, легко распадается.
Таким образом, мало-помалу распаивается лед, набившийся
в бухту «Фоки» осенью прошлого года. Теперь окошечки мор¬
ской воды темнеют по всей бухте.
Дождевая погода, мы замечаем, нравится нерпам. Всякий
раз во время туманов и дождя видишь по бухте много их, не¬
подвижно лежащих на льду. Не находят ли жители мокрой
сферы, что без дождя в воздухе слишком сухо? Сегодня их
сотни. Мы испробовали много способов охоты на них. Нерпы
очень чутки, редко подпустят ближе 250—300 шагов, убить же
нужно наповал, иначе раненый в секунду соскользнет в свою
лунку — отверстие во льду. Для подобной охоты нужно обла¬
дать терпением и верностью глаза, чтобы сначала часами под¬
крадываться под прикрытием торосов и по открытому месту в
то время, когда нерпа, опуская голову, засыпает, и потом сде¬
лать точный выстрел в голову, — иначе случается, что в агонии
убитая скатывается в море. Отправляясь на охоту, некоторые
из нас надевают белые халаты, другие предпочитают быть по¬
хожими на тюленя, особенно в то время, когда приходится
ползти по открытому месту, и одеваются соответственным обра¬
зом — в тесные куртки и шапки, обтягивающие всю голову. Се¬
годня убито шесть нерп.
9	августа. На мысе Столбовом много чистиков. Иногда по
ночам, лежа на краю его обрыва с сильным биноклем в руках,
подолгу смотрю в расщелины, где спрятаны гнезда. Оттуда те¬
перь доносятся веселые тонкие писки — вылупились птенцы.
Гнезда неприступны: вверху отвесный каменный обрыв, внизу
вода, огражденная со всех сторон высоким ледяным валом —
остатком когда-то бывшего здесь громадного сугроба, люби¬
мого места наших зимних прогулок. Вчера я жестоко попла¬
тился за попытку достать птенца для фотографии. Поскользнув¬
шись в том месте, где ледяной вал примыкал к стене, я скатился
вниз и попал в глубокую воду. Что-то около получаса плавал я,
отыскивая выход из ледяной ловушки. Пришлось прикладом
ружья выбивать ступени во льду.
Пока я плавал, чистики не обращали на меня внима*
ния: может быть, они принимали меня за тюленя?.. Но пе¬
реполошились не на шутку, увидев веселого человека без
сапог, бешено носящегося по льду кругами в клубах пара и
брызг.
10	августа. Если посмотреть с палубы, то по окошечкам мор¬
ской воды замечаешь подвижные черные точки, иногда они по¬
казываются у самого судна. Это нерпы выставляют головы
набрать воздуха. Вблизи — любопытное зрелище. Из воды вы¬
скакивают, как китайские болванчики, черные головки, похо¬
жие на человеческий череп, обтянутый кожей, одна подле
другой, часто до дюжины. Плясуны смотрят на человека с яв¬
190

ным любопытством. Чтобы рассмотреть такую диковину —
торчмя стоящего тюленя, они высовывают туловище наполо¬
вину, раскачиваясь блестящим телом. То одна, то другая выры¬
вается ластом на воздух и невольно погружается в воду, чтобы
сейчас же высунуть еще более блестящую мордочку. Пляска
длится, пока не подойдешь ближе. Вдруг наиболее пугливая
с шумом ныряет, а за ней другие, как по сигналу, вспенивая до¬
бела поверхность воды. Если поблизости есть другое отверстие,
нерпы перекочевывают туда, и пляска продолжается. Если же
продушины поблизости нет, спустя несколько минут в старом
месте показывается головка первого смельчака.
Мы бы оставили милых зверьков в покое, если бы они не
были так жирны. В каждой нерпе десятки килограммов сала,
иначе говоря, — топлива для будущего пути на Землю Франца-
Иосифа. Теперь, позабыв жалость, стараемся убить нерп по¬
больше. На старательно нюхающую мордочку смотрим не гла¬
зами исследователя, а промышленника: велика или мала ми¬
шень для выстрела. Охотимся несколькими способами, один из
них — с гарпуном 1 по «головкам». Один охотник стреляет,
другой — наготове с гарпуном, чтобы сразу после выстрела,
пробежав 20—30 шагов, успеть бросить оружие в тонущую
нерпу.
Попасть пулей за 30—40 шагов нетрудно, но всадить
гарпун удается из трех раз один. То стрелять пришлось изда¬
лека, то лед по пути непроходим, то лунка широка, а, главное,
гарпунеры мы плохие, — это большое искусство метко попасть
в небольшую точку. Иногда случается, нерпа тонет, как ключ.
Охотник, подбежав, видит кровавый столб, спущенный в мор¬
скую глубину. Как все трудно достижимое, эта охота имеет
своих приверженцев. Я за эти три дня три раза приходил на
«Фоку» мокрым с головы до ног.
11	августа. Вернулся Седов с Горбовых островов, где он про¬
изводил съемку берегов. Неприятную новость привез он с со¬
бой. Капитан Захаров до сих пор не решился отправиться
на юг, в то время как открытая вода всего в шести кило¬
метрах.
Итак, наша почта к первому пароходу не попала. Очевидно,
нужно бросить мечту о шхуне с углем и собаками и подумать,
как без топлива дойти до Земли Франца-Иосифа. Теперь одна
надежда, что шхуну или груз с нее мы найдем на мысе Флоры
на Земле Франца-Иосифа, ибо об этом была последняя просьба
Седова при уходе из России.
15 августа. Павлов отправился на остров Заячий с дополни¬
тельным провиантом для капитана и с поручением характера
«дипломатического»... поторопить.
1 Гарпун — копье на древке с привязанной веревкой. Жало гарпуна
в виде острия рыболовного крючка.
191

В паре с Седовым Ходили стрелять нерп. Седов выкупался,
Провалившись, казалось, на самом безопасном месте. Не¬
сколько дней назад и со мной случилась эта обыкновенная исто¬
рия. Когда я за ужином рассказал о приключении, Седов
воскликнул:
—	Я очень рад!
Сделав вид, что обижен, я ответил:
—	Ваше удовольствие мне дороже смены белья!
—	Да нет же, я не злорадствую тому, что вы вымокли, а
ведь лед тонким стал. Мы выберемся скоро!
Сегодня, бросив Седову веревку гарпуна и вытаскивая его
на крепкий лед, я со смехом повторил его фразу: «Ну что же,
я очень рад!»
—	Да и я также рад, — отвечал он, разбрызгивая воду по¬
добно мельничному колесу. — Ведь это — прелесть, никакого
подозрения, что тут можно провалиться. Пять раз в день готов
купаться, только бы скорее лед к чорту!
Лед разъеден. Даже с предосторожностями трудно избежать
обыкновенных историй.
С Кушаковым всегда происходят «необыкновенные исто¬
рии». Он тоже попробовал спорт «по головкам». Выстрелив
картечью в одну нерпу, Кушаков выбил ей глаза. Затем, что
было силы, вонзил гарпун, веревка от которого для чего-то была
затянута на руке петлей. Ослепленное животное только после
удара гарпуном нырнуло в глубину и... повлекло за собой
«остроумного» охотника! Охота могла кончиться печально. Но,
или раненый зверь ослабел от потери крови, или было трудно
везти на буксире такой солидный груз, — только нерпа, окунув
жертву с головой, под лед ее не увела. В это время подбежал
на помощь Седов и вытащил из воды двух связанных веревкой
и одинаково мокрых.
17 августа. Бесконечный туман. Вчера вернулся Павлов. Ка¬
питан еще на острове. Седов, опасаясь, что капитан, ожидая
особенно благоприятных условий для плавания, пропустит и
второй рейс парохода, поручает команду над партией штур¬
ману Николаю Максимовичу с тем, чтобы он немедленно отпра¬
вился в путь.
20 августа. Сегодня Седов, заметя особенно большого тю¬
леня, послал за мной. Я, польщенный признанием меткости
своего глаза, не ударил в грязь лицом и застрелил зверя одной
пулей. Он оказался самкой морского зайца.
Заметны ночи. Полночное солнце 15 августа светило послед¬
ний раз. Крепчают утренники, и иней на горах днем сходит не
сразу.
24 августа. Медвежий день. В шесть часов утра Лебедев
поднял тревогу. Прекрасное солнечное утро. Медведя заметил
Коноплев. Мишка не удостоивал взглядом «Фоку». Свернув¬
шись пружиной у лунки, он поджидал тюленей. Коноплев,
192

Морской заяц
наблюдая через бинокль желтый предмет, долго не решался бу¬
дить охотников, — так неподвижно застыл у промоины во льду
медведь. Наблюдавшему казалось, не желтая ли льдина там?
Но вот в промоине появилась первая головка нерпы. Медведь,
распластавшись в воздухе, прыгнул в воду, нырнул и через
мгновение показался, держа в зубах добычу. Первым делом он
раскусил нерпе затылок, потом отправился на высокий торос
завтракать, таща крупную нерпу подобно коту, несущему
крысу. Из любопытства мы потом измерили, какое расстояние
пронес тюленя мишка таким образом, не согнув шеи, — ока¬
залось 192 метра. Мы увидели мишку уже во время зав¬
трака К
Вполне были уверены, что лакомка еды не прервет. Не
спеша направились к нему, отдав распоряжение оставшимся
натравить собак только при первом выстреле. Скоро должны
были сменить шаг бегом: медведь, заметив нас, бросил трапезу
и принялся удирать галопом. Я выстрелил в воздух, — собаки
нужны, — и мы погнались. Сблизились на пятьсот шагов только 11 По рассказам новоземельских промышленников, и на нерп, лежа¬
щих на льду, медведи охотятся способом, похожим на виденный нами.
Медведь подкрадывается к нерпам, пользуясь прикрытием торосов и 'скла¬
док снежной пелены. Когда расстояние сократится и приходится ползти
уже по открытому месту, зверь распластывается на брюхе, закрывая ла¬
пой морду. Охотник подбирается в то время, как чуткая нерпа, опустив
голову, засыпает. Промышленники говорят, что медведь может красться
целыми днями, пока не приблизится на расстояние прыжка. Нерпа, видя
желтоватый свернувшийся клубок, предполагает, что перед ней льдина.
Если нерпа не особенно велика, медведь съедает ее за один раз. Если
добыча при всем старании не помещается в желудок, зверь остается около
нее, пона не доест.
193

после долгой погони. После моего второго выстрела медведь
схватился за зад. Наши псы окружили зверя. Вместе с тем
рана, хотя и слабая, мешала вырваться из круга. Прекрасный
случай кинематографировать движения большого, сильного
зверя и бешеную атаку собак. Я послал за аппаратом.
От «Фоки» мы ^отбежали более трех километров, нельзя было
ожидать аппарат ранее, чем через час. Седов и я, усевшись на
торос, всласть насмотрелись на ухватки пленника.
Манеры этого взрослого господина те же, что у наших пи¬
томцев. Полынья после езды на нарте хватает снег для утоле¬
ния жажды таким же движением, и сквозь поставленные тон¬
кой трубочкой губы вырывается тот же звук, — у этого на две
октавы пониже.
Собаки не давали медведю отдыха. Едва присядет, какая-
нибудь проберется в тыл и куснет, как может. Укусы малочув¬
ствительны, но надоедливы. Один лишь Волк своими ужасными
зубами заставлял медведя каждый раз яростно закидывать го¬
лову, чтобы схватить обидчика. Собаки в таких обстоятельствах
стали нахальны до пределов возможности. Они лают в упор
морды медведя. Понятна его ярость. Был случай: Арестант по¬
пался в лапы, медведь смял его, схватил зубами. Арестантов
конец был близок, если бы не другие собаки, — они всегда
дружно кидаются на выручку. Так и в этот раз медведь был
вынужден выпустить собаку. Так что же — пострадавший бе¬
жал или начал лизать раны? Ничуть не бывало: поднявшись на
задние лапы, он стал хватать медведя за морду, точь-в-точь как
собаки в драке между собой. За Арестантом вышла из строя
Белька: ее медведь поймал зубами за плечо и, мотнув длинной
шеей, швырнул по воздуху на десяток метров. Потом, как но¬
жом, располосовал когтями ногу Гусара.
Мы стали думать, не обойдется ли кинематографическая
лента слишком дорого? Собаки утомились, и стали менее вни¬
мательными, а у медведя прием верный — хватать зазевав¬
шуюся. Он нарочно прикинется утомленным, подберет длинную
шею? Раз! — и шея вытягивается. Или выстрелит лапой — ина¬
че, как выстрелом, трудно назвать молниеносное движение
толстого, на вид неуклюжего бревна. Рана мешала медведю
делать большие прыжки, снять их не удалось в этот раз, но
много интересных моментов на ленту попало. Иногда я с боль¬
шой поспешностью хватал тяжелый аппарат и менял ме¬
сто. Винтовка Седова в это время поднималась на
прицел.
Во время съемки собаки загнали медведя в тюленью лунку.
Мы боялись: не вздумал бы медведь нырять. Тогда Пустотный
и Инютин накинули на голову ему петлю и с помощью осталь¬
ных зрителей охоты потащили медведя из воды. Взбешенный
медведь кинулся сначала на тянущих, потом на собак и обо¬
рвал веревку.
194

Астрономический пункт Седова на мысе Обсерватории
Я этой игре мог уделить только несколько метров пленки:
сто метров в кассете подходили к концу. Наконец, Седов за¬
стрелил одним выстрелом медведя.
Довольные удачной съемкой и охотой, мы весело направи¬
лись захватить нерпу, брошенную медведем. Вдруг заметили
еще одного. Вместо заслуженного отдыха — опять бежать. Че¬
рез полчаса догнали. Подбежали вплотную. Медведь, плавая
в окошечке проеденного льда, еле вмещавшем огромную тушу,
свирепо огрызался на собак. Мы постояли в нерешительности:
как быть? Если застрелить его тут же — может потонуть, а у
нас с собой — ни веревки, ни гарпуна. Посоветовавшись, реши¬
ли попробовать выгнать мишку.
Я пустил пулю под самую кожу на лопатках. Несчастный
взревел и поспешно вылез из полыньи. За пятнадцать шагов не¬
трудно попасть под лопатку; однако пуля не задела сердца.
Рассвирепевший до пределов зверь направился прямо на нас.
В моем мозгу промелькнула быстрая мысль: дальнейшая забота
о красивом виде будущего медвежьего ковра может принести
кое-какие неприятности мне и Седову, стоящему рядом
с ружьем, но без патронов. Я поспешно выстрелил в голову, но
промахнулся: пуля, скользнув по височной кости, впилась в
шею, медведь продолжал двигаться на нас, оставалось пять
шагов. Только после третьего выстрела в ухо он свалился бук¬
вально к ногам, обдав водой с ног до головы нас и только что
195

подбежавшего ПустошмбГо со сбоим оружием — верей¬
кой.
Третий медведь подошел к мысу Обсерватория в то время,
как все отдыхали после беготни за медведями. Этого собаки
загнали в продушину льда, оттуда Пустошный выгнал его по¬
калыванием гарпуна. Мы быстро застрелили и этого.
25 августа. Судно наше живописно. На солнце светится све¬
жая краска. Палуба залита тюленьей кровью, тут же в ожида¬
нии съемки шкур лежат и туши; собаки лижут их.
На вантах освежеванные медведи и шкуры. Неободранный
медведь лежит у борта. Наши медвежата с любопытством об¬
нюхивают его. У Торосика проснулся инстинкт: он старательно
роется носом в шерсти на груди и, не находя ничего, сердито
ревет.
Теперь медвежата уже вполне освоились с упряжью; можно
считать, мы неожиданно получили новый вид домашнего живот¬
ного. Правда, при виде приготовлений к поездке за дровами
они всегда стараются удрать подальше. Но раз попав в руки,
уже не делают попыток освободиться и усердно тянут сани.
Обыкновенно на медвежью нарту кладется около 100 килограм¬
мов дров. Наши друзья без особенного напряжения справ¬
ляются с таким грузом.
В награду за понятливость и за усердную работу в упряжке
медвежатам дали под вечер наесться вволю тюленя, обгрызен¬
ного медведем. Еще раньше замечено, что наши лакомки пред¬
почитают мясу сало, если есть возможность выбирать. В этот
раз они наелись до того, что не могли ходить. Животы их в бук¬
вальном смысле волочились. Полынья еще кое-как передвигала
ноги, но Торос после двух-трех шагов зацеплялся брюхом и па¬
дал, блаженно вытянув морду. Не надо думать, что, наевшись,
они на некоторое время отказывались от пищи. Нет, нет! Пер¬
вая цель их первого движения — как-нибудь добраться до
недоеденного мяса! А там снова ели, пока окончательно не ут¬
рачивали способности не только двигаться, но даже поместить
в горло хоть бы один кусочек.
28 августа. Седов предложил мне вчера пойти прогуляться,
взглянуть с Панкратьева острова на состояние льдов. По до¬
роге мы обращали внимание на каждую дырку и трещину во
льду.
— Смотрите, весь лед разъеден. Стоит подуть крепкому
встоку — вынесет в море одним духом!
Такими фразами утешали мы друг друга, но чем дальше
подвигались, тем мрачнее становились мысли. Лед разъеден,
но не поломан. Пловучий лед начинался в том же месте, где и
зимой была полынья. Но и там лед сплочен, пробиваться ко¬
раблем очень трудно.
Едва вернулись на «Фоку», заметили возвращающихся штур¬
мана и Визе. Они принесли свежие новости. Партия капитана
196

вышла, наконец, 7 августа, об этом гласил плакат в норвеж¬
ской избушке *.
29 августа. Годовщина отправления, вернее, прощания
с близкими. По этому случаю праздничный пирог с медвежа¬
тиной, медвежьи почки и прочие изысканные блюда.
Седов в большой речи благодарил всех, указывая, что и не¬
заметная работа каждого в своем деле становится видной в об¬
щем результате. А результат работы этого года таков: по пути
к далекой еще цели мы за один год сделали работу, достой¬
ную специальной большой экспедиции. Именно исследовали
северный остров Новой Земли, уничтожив почти все белые
места ее карты, и разрешили загадку внутренней части Земли.
Достал новую тетрадь для дневника. Предыдущую я начи¬
нал словами: «Это тетрадь солнца», следовало бы в начале
этой поставить «Вторая тьма». Да, солнце уходит: эти строки
пишутся уже при свете свечи. Как торопится притти сюда ночь!
Ночи настоящей еще нет, но предчувствие ее ощущается.
С каждым днем гаснут краски, что ни сутки — раньше заме¬
чаешь сгущение сумерек. Через два месяца торжествующая
ночь вступит в свои чертоги. Будет рисовать узоры сугробов,
петь бесконечные песни.
Неужели вторая ночь застанет нас на том же месте?
Все приготовлено к плаванию. Эти недели решат нашу
судьбу. Жизнь в ожидании. Мы работаем, наблюдаем, думаем,
сражаемся с медведями — вот внешние формы жизни.
И общая мечта всех — плыть дальше на север — зависит
ныне от ветра: если будет веток в течение ближайшей недели,
мы поплывем, нет — останемся еще на год здесь.
1 Капитан Захаров прибыл не в Крестовую губу, как предполагалось,
а в Маточкин Шар; Захаров не опознал Крестовой губы и проплыл мимо.
После недолгого ожидания капитан на втором, последнем, пароходе был
доставлен в Архангельск. Ввиду позднего приезда Захарова главная цель
его путешествия — сообщений сведения о месте стоянки «Фоки» для свое¬
временной присылки угля — не осуществилась. Самым важным послед¬
ствием вести об экспедиции была посылка Морским министерством трех
кораблей для помощи нам и на’ розыски ушедших одновременно экспеди¬
ций Русанова и Брусилова. Во время плавания Захарова на юг из-за
чрезмерной экономии провианта, имевшегося в избытке, и нежелания
Захарова заняться добычей свежего мяса Катарин, Томиссар и Зандер
заболели цынгой, от последствий которой М. Зандер и Катарин умерли.

К БЕЛОЙ ЗЕМЛЕ
В первых числах сентября полночный сумрак еще не густ.
Шумят еще ручьи, еще не отцвели жалкие растеньица и горы
только на ночь кутаются в серую сетку тонкого инея. Тепло
еще... Но уже чувствуется в эту пору веяние близкой зимы. Хо¬
лодком тянет в утреннем воздухе, замерзают за ночь ручьи,
а пресноводные озерки по бухте покрываются звонкой ледяной
корочкой — совсем такой, как поздней русской осенью на заво¬
дях и в прудах. Еще неделя — две, выпадет снег, окрепнет лед,
наступит зима.
Беда мореплавателю, задержавшемуся до этого опасного
времени в глубоком вырезе берега. Известно, что Ледовитое
море в иных частях свободно иногда даже после прихода зим¬
ней тьмы, тогда как тесные проливы и бухты уже давно стоят.
Выдаются годы, когда отдельные районы моря не вскрываются
совсем. Таких случаев мы знали множество. Не обольщаясь,
определяли свое положение: если в течение ближайшей недели
залив не вскроется, ему не вскрыться совсем.
Так думалось всем. Но радость всегда приходит нечаянно.
Третьего сентября ледяные цепи разорвались неожиданно. Еще
накануне мы заметили слабое движение озерка пресной воды
около корабля. Льдинки, плававшие там, заколыхались, как
будто отдаленное волнение, чуть коснувшись нас, слабо колых¬
нуло это озерко. Нечто подобное наблюдалось и ранее, никто не
придал явлению особенного значения. И я, в тот день дежурив¬
ший, добросовестно отметив в журнале волнение льда, подумал
тоскливо: «Где-то, не так далеко, вздымается зыбь широкого
моря, ее режут свободные корабли, их капитаны больны изби-*
рать с,вещ путь!..^
138

Вахтенный Шестаков вошел в мою каюту задолго до срока
наблюдений. Он разбудил меня и, стараясь сохранить солид¬
ный вид старого помора, которого ничем не удивишь, доложил:
—	Лед в бухте ломаться зачал.
Насупленные брови заползли на половину лба, лицо рас¬
плылось в улыбку. Вместо баса юношеским тенорком вылетело:
—	Ну и занятно!
Не было еще четырех утра. В безветрии, просекая жидкий
туман, моросил дождь. Из-за мыса мягким ворчаньем несся
ровный гул — не то далекий гром, не то грохот прибоя — за
мглою тумана что-то происходило. Гул усилился, близясь, окру¬
жал корабль и нарастал. Со всех сторон, разрезая туман се¬
рыми и изумрудными штрихами, образовывались трещины.
Одна — выстрелом прорвала лед под самым форштевнем 1 и,
сразу же превратившись в канал шире метра, дальним концом
скрылась в мути тумана. Весь лед грузно колыхался, тихий
воздух все полней насыщался хряском и шуршаньем льдин,
трущихся своими краями. Две собаки, отрезанные от корабля,
с испуганным лаем и визгом метались из стороны в сторону,
отпрыгивая от расщелин, разверзавшихся всюду.
Пока я производил метеорологические наблюдения, картина
зимовки резко изменилась. Трещины расширились, их пере¬
секли новые. Некоторые льдины, развернувшись, поплыли,
другие повернулись, и ледяная равнина вокруг «Фоки», так
изученная за год во всех мелочах — с тропинками, с остатками
построек, — разъехалась, приняв подобие составной картины,
тронутой шаловливой ручкой ребенка.
Наши молодцы спали крепко, гул вскрывавшегося залива
поднял одного только Лебедева. Записав отсчеты инструментов,
я разбудил Седова и штурмана. Что за веселая суматоха под¬
нялась на «Фоке»! Один за другим выскакивали люди в одном
белье или в куртках и фуфайках, натянутых наскоро. Где вспо¬
минать про штаны при таком важном событии! Была бы шапка
на голове!
Шире раздвигался лед. Туман поредел, определилось ясно:
все проливы и бухты поломаны, от мыса Обсерватории — ши¬
рокий канал.
Будь все в сборе, а котлы под паром, «Фока» одним духом
прошел бы по этому каналу до Крестовых островов, за остро¬
вами виднелось море. Недосчитывались Павлова: он с вечера
ушел обследовать отдаленнейшую часть полуострова. За отсут¬
ствующим геологом отрядили Визе; тем временем Седов отдал
приказание поднять пары.
Сладок земледельцу дух унавоженной нивы на первой бо¬
розде, художнику — аромат готового холста. Спросите моряка,
что чувствует он, заслышав после долгой ЗИМЫ запах, пара И
гретого машинного масла? ** Передаче креддешю корабля.
193

К полудню «Фока» уже вздрагивал; котлы кипели. Все на
борту: собаки, медведи, приборы и шлюпки. В каменном знаке
у зимовки на Михайловой Горке оставили записку. К вечеру
вернулись Павлов и Визе. Все готово, можно в путь. В восемь
часов заработала якорная лебедка.
— Цепь чиста-а-а!—донесся голос бакового. — Якорь
готов!
Динь, динь — зазвенел в машине телеграф; снизу отве¬
тили, — готово! Вода пенным потоком хлынула на лед за
кормой...
Нелегко освободиться от льдин, сжавших борта, — за год их
толщина достигла почти четырех метров. «Фока» не меньше по¬
лучаса рвался из тесных объятий льдов. Наконец, корабль про¬
тиснулся в узкий канальчик, дальше пошел полным ходом, рас¬
талкивая обломки свежеомытых льдин.
В этот вечер «Фока» прошел не больше мили: повстречались
крупные ледяные поля, спустился туман, пришлось остано¬
виться. Следующие два дня мы дрейфовали со льдом недалеко
от зимовки и едва не попали на камни у мыса Обсерватории.
Только 6 сентября подул желанный веток. «Фока» поплыл
вместе с потоком льда от матерого берега. Перед закатом
солнца веток засвежел, полосы льда одна за другой уходили
в море. К темноте и нас подхватили паруса, вынесли на свобод¬
ную воду. Выйдя в море между островами Крестовыми и Пан¬
кратьевым, мы недолго отсюда плыли по морю, совершенно сво¬
бодному. Перед рассветом натолкнулись на густые льды, грани¬
ца их почти на таком же расстоянии от берега, как в предыду¬
щий год. Седов повернул на юг, он решил на этот раз вступить во
льды только на меридиане мыса Флоры. Путь по нему счш
тается самым надежным для достижения Земли Франца-Иоси¬
фа. Мы зашли еще на остров Заячий, чтоб устроить склад про¬
вианта, затем поплыли к югу, чтоб обогнуть льды, тянувшиеся
до полуострова Адмиралтейства.
9	сентября. Опять в пловучих льдах. Вступив в лед на пя¬
тидесятом меридиане в широте около 75°2СК северной, шли до
позднего вечера почти без задержек. Теперь ночуем в полынье.
Ясная, освещенная кровавой северной зарей ночь. Полный
штиль. Встают у борта иголочки и укрывают воду тончайшей
прозрачной сеткой, ее даже не видно. Нужно, чтобы лед чуть-
чуть передвинулся, тогда в местах разрыва проползает по
полынье белая ниточка. Встанет нерпа, — останется белое ко¬
лечко.
10	сентября. С утра пробивались довольно успешно—лед
не очень сплочен. Но ясно: дальше на север все плотнее и
толще пластины и выше торосы. Легкий морозец; иногда при¬
ходится итти каналами, покрытыми плотной коркой молодого
льда. В таких местах «Фока» ползет подобно мухе, попавшей в
соус. На палубе тогда угрюмое молчанье, его прерывают только
200

К Земле Франца-Иосифа
сердитые выкрики команд да непрерывные звонки в машину:
«назад — вперед — назад».
В самом деле, веселиться не от чего: ледяной пояс только
начинается, а топливо уже приходит к концу. Если изрезать на
дрова баню, то ее вместе с плавником хватит на трое суток. Мы
же, пробыв во льду чуть не двое суток, не достигли еще и про¬
шлогодней широты. Но, как и в прошлом году, отдельные пла¬
стины смерзаются в поля, оставляя все меньше каналов. Мы
ждем перемены, через подзорную трубу высматриваем с бочки,
нет ли лучшего пути, но не видим ничего утешительного. Куда
ни взгляни — одна картина. По горизонту — марево белой без¬
брежной пустыни, в сеть редких каналов вкраплены лужицы
и полыньи. Вблизи — горы изумрудно-белых чудовищ — льдин.
Они не знакомы ни с жизнью, ни с теплой водой, капризно вы¬
лепленная поверхность чиста: ни следов зверей, ни кусочка
грязи. Только после прохода «Фоки» остаются черные следы
борта и измочаленные щепы. И в дополнение к картине —
«Фока». Он бьется из последних сил, коптя остатками мелкого
угля, вырывается из одного канала, чтобы застрять в конце
другого. На мостике несколько черных ничтожных в великой
пустыне фигурок. Они напряженно следят, насколько их путь
отклоняется от направления, показываемого магнитной стрел¬
кой, и сколько пройдено за час.
11	сентября. Полуденные наблюдения 77°01' с. ш. Ясный
день. Морозит. С утра встретились мощные льды. Все каналы
201

под толстой коркой. Наше положение таково: до мыса Флоры
157 миль, до южной границы льдов 75 миль. Топлива осталось
на двое суток 1. Если впереди лед такого же характера, все
наши стремления к северу обречены рассеяться с дымом по¬
следнего полена под котлом. Двигаясь прежним ходом, мы
остановимся немногим далее половины пути и, если не приду¬
маем особо чрезвычайных мер, вмерзнем в пловучий лед.
Истине нужно смотреть в глаза.
Вел разговор с Седовым о нашем положении. Меня, как де¬
журного по кораблю и человека, Седову наиболее близкого,
остальные члены экспедиции просили передать ему их мнение,
что борьба со смерзающимся льдом может окончиться дрейфом
во льду, — к нему «Фока» совсем не приспособлен.
Разговор произошел в то время, как «Фока» начал резать
лед, образовавшийся за ночь. Кругом простиралась пустыня —
жуткая бесконечностью и мертвой, грозящей тишиной. Георгий
Яковлевич сказал мне:
— Нам нужна Земля Франца-Иосифа. На мысе Флоры ад¬
мирал Макаров оставил склад угля. Если топлива нехватит, бу¬
дем жечь судно — что же делать? Итти назад, пройдя трудней¬
шую половину пути, — преступление. Да и назад путь не легче,
чем вперед. Проклятые льды!
12	сентября. Со вчерашнего вечера — более проходимый
фарватер. Подул ветер, слегка расширил каналы, слабеющей
машине помогли паруса. Скажу правду: утром настроение на
корабле угнетенное. Чудовища, именуемые топками, сожрали,
наконец, и баню. Теперь в ход пошли разные доски и иной го¬
рючий хлам; пробуют жечь ворвань медведей и нерп. И ворвань
превращается в пар. Если ее смешать с только что выгребен¬
ной золой, горит чудесно, — механик не нахвалится. Матросы
тащат последние поленья, доски и всякий мусор. Трудно удер¬
жаться от мысли о будущем. Наверное, с меньшей жалостью
провожает разорившийся богач красивую мебель, любимые
вещи, чем мы остатки топлива. Вот на этом бревне можно рас¬
топить льду для питья на два добрых дня, а обрубки канатов,
смоченных в машинном масле, должны прекрасно накаливать
печки.
Да, настроение подавленное. На мостике, по временам, мне
кажется, я вижу, что в груди Седова кипит и пенится... Он дер¬
жит упорно по компасу прямо на норд, не сворачивая ни на
полградуса. Часто по пути небольшие льдинки, — он режет их
с наслаждением. «Э-э-э-х! Если суждено пройти, то пройдем!»
Я любуюсь им, как образцом воли, да и вообще человека. Есть
нечто в человеке, заставляющее всех зверей отворачиваться от
его пристального взгляда. Это нечто в Седове выражено резко,
1 При выходе из бухты св. Фоки мы имели каменного угля менее
двадцати тонн — запас ничтожный.
202

Карта Панкратьева острова. Окрестности зимовки
экспедиции Седова
подчеркнуто. Такая подчеркнутость — самое характерное в
нем.
Под вечер ветер стал крепчать. Полыньи, очистившись от
сала, стали проходимей. Физиономии повеселели. Вплоть до
темноты мы шли отлично под парусами. В последний час лаг
показал семь узлов, — если так будет продолжаться, мы до¬
стигнем земли.
13	сентября. Проснулся от возбужденных разговоров в кают-
компании. О чем может быть такой горячий разговор, — уж не
землю ли увидели, не идем ли открытым морем? Едва я спу¬
стил ноги с койки, — сильным толчком меня повалило обратно,
посыпались книги, зазвенело рядом в буфете, а в коридоре
кто-то раздраженно заворчал: «Вот бьют! Так без головы оста¬
нешься!» Нет, об открытой воде говорить НС ПРИХОДИТСЯ, код<>
там дед цо-старощу,
203

Увидели — не больше, не меньше—Землю Франца-Иосифа
тотчас же после восхода солнца. До земли не ближе семидесяти
миль. Не верилось. Бывшие на мостике горячо доказывали, что
прозрачностью воздуха и рефракцией 1 объясняется столь ред¬
кая видимость еще отдаленной земли. Мне-то до сих пор сом¬
нительна эта прозрачность. Но в это утро нельзя было оста¬
ваться неверным Фомой.
Однако нет сомнения, сегодня мы увидим эту белую землю.
Главная преграда позади. Во всех направлениях широкие ка¬
налы, все больше редеют льды. Попадаются айсберги — пред¬
вестники земли.
Вечером. И вот мы уже у Земли Франца-Иосифа. Невольно
вспоминаются слова Нансена: «Так вот какая она! Сколько раз
представлялась она мне в мечтаниях, и все-таки, когда ее уви¬
дел, она оказалась совсем иной». Я и ждал увидеть нечто по¬
хожее на Новую Землю, но земля явилась не похожей ни на что
виденное раньше. Она открылась в тумане-дымке. Мы долго
не могли определить: облако ли застыло или высокие пологие
горы поднялись за горизонтом над свободной водой. Наконец,
выделилось нечто, похожее на белый перевернутый таз, а сзади
его — белые же горы с темными полосками у вершин. Так вот
она, пятьдесят лет назад еще неведомая страна. Мы более года
плывем к ней!
Позднее к вечеру мы опознали очертания берегов по карте.
Мне чудились давно какие-то тяжкие вздохи и всплески под
бортом. Все наше внимание мы отдали показавшейся земле, —
звуки не доходили до сознания. Но, наконец, сильный всплеск
под бортом и какое-то хрюканье заставили посмотреть туда. Из
чернильно-зеленого моря высовывались безобразные головы,
вооруженные клыками. Большое стадо моржей, окружив ко¬
рабль, долго сопровождало нас. По временам пасти чудовищ
открывались, тогда с брызгами воды и пара вылетало мычание
и хрип, похожий на хрюканье. Казалось, моржи, принимая ко¬
рабль за особо крупное животное, негодовали на появление
дерзкого пришельца в заповедных местах.
—	Еще две охапки рубленых канатов под котлы, еще пол¬
бочки ворвани!
—	Верти, верти, Иван Андреич, догребай до Флоры, — кри¬
чит в машинный кап штурман. — Близко!
Спускалась темнота. Бросили два якоря. С горы крепкий ве¬
тер; на берег ехать нельзя.
Было или нет русское судно? Получим ли уголь?
Ночной шторм к утру улегся; четырнадцатого сентября пас¬
мурный, намного мглистый день. За исключением штурмана и
очередной вахты мы съехали на берег все.
1 Преломление световых лучей в нижних слоях воздуха.
204

Бамбуковая хижина на мысе Флора и знак экспедиции адмирала Макарова
Никто еще не приставал к этим далеким берегам в такое
позднее время: в половине сентября на этих островах уже зима.
Еще плещется по припаю дымное море, — там можно увидеть
одиночек чистиков и стайки запоздавших чаек, — но отойти от
берега на сотню шагов, — там зима настоящая. Коркой затя¬
нуты камни, снег затвердел, появились заструги.
Чувство, близкое к благоговению, охватывает, когда всту¬
паешь в первый раз на этот замечательный кусочек земли.
Скольким отважным людям мыс Флора казался первой сту¬
пенью к осуществлению мечты о полюсе! Сколько неожиданных
препятствий, бед и разочарований в борьбе человека за знание
и жизнь!
По берегу, заваленному базальтовыми обломками, мы под¬
нялись на плоскую равнину, где расположены близ озерка все
постройки, возведенные Джексоном в 1894 году. Главный до¬
мик смотрит маленькими окнами в холодную даль океана. Мы
вошли в первую постройку — жилая изба Джексона. Она со¬
хранилась лучше других, ибо построена из бревен по типу рус¬
ских изб. Двери ее были открыты, окна повыломаны медведями,
внутри — оледенение. Мы изрядно потрудились, протискиваясь
в узкий проход оледенелых сеней, и осматривали хижину с вы¬
соты слоя льда, лежавшего на полу толщиной около метра...
За дверным косяком, зеленобархатным от плесени, прилеп¬
лено гнездышко пуночки. Торчит изо льда прогоревшая печка,
труба ее рассыпалась при первом же прикосновении кого-то из
наших. Вдоль стен в два яруса нары. На них и к стенам при¬
мерзли спальные мешки, посуда, медикаменты и провизия. Мы
205

заключили, что большинство вещей принадлежало американ¬
ской экспедиции Фиала.
И по равнине перед домиком разбросаны и вмерзли в снег
самые разнообразные предметы снаряжения: ящики с консер¬
вами, обломки мебели, куски одежды и мехов. На восток от
становища поставлен обелиск, высеченный из крупнозернистого
мрамора. На памятнике надпись («Кеяшет: Р. <3иепт,
Н. 51бккеп, Р. ОШег. — «51е11а Ро1аге». 1900»), указывающая,
что обелиск поставлен герцогом Абруццким в память трех
участников его экспедиции, пропавших без вести во время пу¬
тешествия к полюсу. Вблизи хижинки, построенной из судовой
рубки и двух рядов бамбуковых палок со слоем оленьего мха
между ними, стоит знак Макарова к На знаке выжжена над¬
пись: «Егтак раззес! Ыег 1901»...
Осмотрели подробно весь берег. Ни у хижин, ни в другом
месте мы не нашли ни склада угля, ни следов вспомогательной
экспедиции. Наоборот, чувствовалось, что давно не вступала на
пустынную землю человеческая нога. Царила торжественная
тишина, такая же, как пятьдесят лет назад до первого чело¬
века, побывавшего здесь.
Итак, все сожжено. Макаровский уголь весь использован
экспедицией Фиала. Плавника здесь нет, — впереди зимовка
без топлива. Мы забыты и предоставлены собственной судьбе.
Ну, что же, знать это лучше, чем лелеять пустые надежды.
Трудней борьба, но больше радости в победе, достигнутой сво¬
ими силами. Беды еще нет. В стране, где два крепких человека
сумели только с ружьем и патронами прожить в землянке без
топлива и хлеба целый год, — нам с исправным кораблем и
снаряжением говорить о беде еще не приходится.
Под вечер первого дня Седов, я и штурман пробовали охо¬
титься на моржей. Охота на моржей, плавающих стадами, счи¬
тается опасной... Удача охоты всецело зависит от искусства
гарпунера. Он, бросая гарпун, следит за рулем; когда шлюпка
на буксире, прыгая по волнам, несется за раненым моржом, гар¬
пунер смотрит в оба, чтобы охотники сами не запутались в гар¬
пунном лине, командует гребцам то работать во всю мочь,
чтобы ослабить натянутый струною линь, то тормозить движе¬
ния слабеющего зверя.
Мы-то — гарпунеры доморощенные. Правда, у нас не было
даже настоящего моржового гарпуна; отправляясь на охоту,
мы взяли тюлений, много раз испытанный гарпун. Первое стадо
встретилось недалеко от корабля. Направили шлюпку в самую
гущу голов. Вся орда, разбрасывая пену, плавала от мыса к
мысу, ныряла под нашу небольшую лодочку и с шумом дышала;
крошечные глазки блестели зло и недружелюбно. Если шлюпку 11 Адмирал Макаров в 1901 г. посетил на ледоколе «Ермак» Землю
Франца-Иосифа. (Прим, ред.)
206

йе слишком швыряют волны, убить одного из стада нетрудно,
значительно трудней вонзить в добычу гарпун. Я выстрелил
в ближайшего моржа почти в упор, — он потонул настолько
быстро, что не успели даже замахнуться гарпуном. Со вторым
сблизились на два метра; почти в один момент я выпустил за¬
ряд, а Седов бросил гарпун.
Очевидно, для этих толстокожих обыкновенный железный
гарпун совсем не годен, — он, не пробив полудюймовой кожи,
погнулся и выпал. Седов три раза бросал свое оружие, оно сги¬
балось сильней и сильней. Что-то дико-жалобное слышалось
в крике моржа, когда гарпун вонзался вторично, — то был крик
чудовища, бесконечно уверенного в своей страшной силе, вдруг
столкнувшегося с новой и ужасной силой неведомых.
После третьего удара морж, казалось, с отчаянием обернул¬
ся к шлюпке и, широко раскрыв безобразную пасть, взревел во
всю силу легких. Каскад кровавой пены и брызг хлынул в лицо
Седову. В то время как раненый морж рычал и метался по вол¬
нам, к нему стали собираться остальные. Животные, окружив
шлюпку тесным кольцом, смотрели бессмысленно на раненого
и на нас, не обнаруживая, впрочем, никакого желания всту¬
питься за товарища. Стадо сопровождало нас до борта корабля
скорей из любопытства. Мы легко отгоняли чрезмерно назойли¬
вых ударами весла *.
Утром пятнадцатого сентября матросы съехали на берег со¬
брать жалкие остатки угля, оставшиеся из запаса, некогда вы¬
груженного здесь адмиралом Макаровым; с той же шлюпкой
уехал и Седов. Он скоро вернулся: за мысом увидел стада мор¬
жей и двух медведей на пловучем айсберге.
Спустили большой баркас; я захватил киноаппарат. Ко¬
нечно, медведи не стали дожидаться конца наших приготовле¬
ний к охоте и уплыли. Но моржей мы увидели множество. На
припае и ближних льдинах я насчитал более сотни; вдали же
повсюду виднелись стада и отдельные туши с подобранными
под брюхо ластами. Шагах в тридцати-сорока от одного из стад
в 20—25 голов мы пристали к льдине.
— У-у-х! — прошептал наш кормилец Иван. — Да ведь в
нем в каждом, чать, по тысяче бифштексов будет!
Пока я выгружал киноаппарат и приготавливался снимать,
моржи лежали, не шевелясь, как груда сосисок на блюде. Про¬
пустив несколько метров пленки, я попросил Седова выстре¬
лить, чтоб испугать стадо. Один из моржей был убит. К нашему
удивлению, смерть товарища не произвела на животных ника- 11 В настоящее время у берегов Земли Франца-Иосифа, опустошен¬
ных норвежскими промышленниками, не соблюдавшими никогда никаких
сроков и норм, моржи стали редкостью. Путешествуя с Н. В. Пинегиным
в 1931 г. на советском ледоколе «Малыгин», обойдя почти весь архипе¬
лаг, мы видели не более 3—4 моржей, немедленно скрывшихся под водою.
(Прим, ред.)
207

кого впечатления. Единственно—когда раненый взметнулся
предсмертной судорогой и, приподнявшись на ластах, внезапно
рухнул, лежавшие рядом недовольно заворочались и захрю¬
кали, а один, посварливей, наградил беспокойного хорошим
ударом клыков, а тот уже и голову склонил. Стадо успоко¬
илось быстро. Прилетела чайка, уселась на убитого: картина
становилась интересной в своей естественности. К досаде моей,
в этот момент Кушаков, не совладав со своим охотничьим пы¬
лом, выпалил в стадо и угодил пулей так удачно, что клык са¬
мого большого самца со звоном разлетелся вдребезги. Осколки
задели рядом лежащих, — поднялась суматоха. Два-три шлеп¬
нулись в воду, остальные собирались последовать за ними. Мы
стали бояться, что моржи уйдут, — тогда для пополнения запа¬
сов мяса- нам придется искать другое стадо, от «Фоки» более
отдаленное. Открыли стрельбу. Первые выстрелы уложили
ближайших к воде, остальные, заключенные в кольце убитых,
не могли броситься в море иным путем, как только через трупы
товарищей, а тут их и настигали пули...
Мы знали, что обыкновенная свинцовая пуля не пробивает
голову моржа, — так толст его череп. Выяснилось, что и нике¬
левые разрывные пули не всегда пробивают. Иногда через ми¬
нуту после выстрела оглушенные животные оживали и с ужас¬
ным воем, истекая кровью, пытались неверными движениями
перелезть через трупы убитых. Некоторым удавалось столкнуть
трупы в воду, — эти упали в море. Обильно окрашивая крова¬
вым следом свой путь, несчастные метались в полубеспамят-
стве.
Скоро побоище закончилось. Мы высадились на льдину,
где лежали убитые; еще несколько выстрелов, чтобы прекра¬
тить мучения раненых.
Невдалеке лежало другое стадо. Седов полагал, что следует
убить еще несколько животных; мы можем без потери времени
погрузить на «Фоку» до 25 моржей. Неизвестно, найдем ли мы
столь же удобный случай добыть жир для топок и сделать го¬
довой запас пищи для наших собак. Эти моржи лежали на низ¬
ком береговом льду, незаметно переходившем в ледник. С ки¬
ноаппаратом в руках я осторожно подошел к стаду на расстоя¬
ние четырех метров и стал устанавливать аппарат. Все стадо
сладко дремало. Только один старый самец, приоткрыв нена¬
долго глаза, посмотрел, как я вставляю кассеты, и недовольно
захрюкал. Впрочем, он тотчас же закрыл глаза и, блаженно по¬
чесав за ухом ластом, почавкал, повернулся удобнее и, густо
собрав жирные складки у шеи, уснул. Он даже не полюбопыт¬
ствовал внимательнее рассмотреть живое существо, едва ли ви¬
денное раньше. А я-то опасался, что моржи испугаются и кине¬
матографическая съемка на близком расстоянии не состоится.
Долго стоял я, готовый начать съемку при первом же дви¬
жении животных. Проходили десятки минут, моржи не двига-
208

Моржи
лись. Вся груда живого мяса и жира наперебой пыхтела, со¬
пела на разные лады, но ни один не шелохнулся. За спиной
у меня собралась вся команда баркаса:
—	Григорий, смотри-ка: у него бородавки-то больше, чем
у соборного попа, и волосы такие же рыжие.
—	А вон тот — отец; клыки-то больше аршина, сам пудов,
чать, триста будет.
—	Ну, сказал — триста. И ста не вытянет.
—	Ну и житье им, братцы! Наелся и спи, не боятся никого.
Медведь-то у всех на глазах обошел стадо, когда начальник по¬
ехал на корабль. Кто такому дьяволу страшен! — Я предло¬
жил нашим молодцам побросать в моржей снежками, но и
закиданные снежками моржи даже глаз не открыли. Эти гос¬
пода умеют сладко спать! Очевидно, нельзя ожидать проявле¬
ния жизни у этих животных ранее перемены погоды. Мне не хо¬
телось будить стадо выстрелами, я послал Лебедева потрево¬
жить их палкой. Лебедев принялся, как цепом, колотить ручкой
багра направо и налево, — тоже почти без результата. Нако¬
нец, когда, перевернув багор, он сколько было мочи стал ко¬
лоть моржей его острием, стадо слегка зашевелилось. Полу¬
чивший первый укол приподнялся и крепко всадил в спину
соседа клыки. На концах осталась кровь. Тот приподнялся на
ластах, разбудил движением другого и, уставясь на меня за¬
плывшими глазками, долго смотрел. Не сообразив ничего
209

своими маленькими мозгами, ой еще раз беспомощно оглййулся
и свалился спать. Все движения длились не больше минуты; на
том съемка и закончилась. Из этого стада мы убили трех боль¬
ших самцов, остальных прогнали в море.
На небольшой обмелевшей льдине у самого берега лежали
две самки с детьми, небольшими сморщенными и безволосыми
уродцами. Спали самки, спали и дети, уткнувшись мордами в
материнские сосцы. Самки оказались пугливее — не подпу¬
стили меня и на двадцать шагов, когда я хотел подойти с аппа¬
ратом поближе. Один детеныш не успел нырнуть в море за ма¬
терью, остался на льдине одиноким. Он жалобно замычал,
смешно и бестолково двигая непослушными конечностями.
Мать тотчас же закинула ласты на льдину, выбралась и, сви¬
репо хрюкая на меня, — я успел подойти к самому берегу,—
принялась трогательно-ласково и настойчиво подталкивать к
воде своего нерасторопного детеныша, не забывая и меня лиш¬
ний раз устрашить мычанием и хрюканьем. У края льдины она
подхватила «малютку» ластом и вместе с ним скользнула в род¬
ную стихию. Вынырнув с младенцем подмышкой, она кинула
еще один сердитый взгляд и скрылась в глубине моря.
Одно стадо расположилось высоко над морем. К месту лежки
вела широкая и грязная дорога, проторенная по пологому подъ¬
ему ледника, который опускался к морю незаметным скатом
снега. Молодцы спали достаточно крепко — вся дюжина носов
дружно сопела. На нас сонные богатыри даже не посмотрели.
Не было нужды убивать их, снимать же вторично компанию
жирных колбас, чавкающих и пыхтящих во сне, тоже казалось
излишним. На ленте, запечатлевшей движения моржей в воде
и на суше, поодиночке и стадами, оставалось немного свобод¬
ного места. Я решил использовать его для съемки моржей, пол¬
зающих по суше.
Матросы погнали все стадо к морю. Очень не хотелось за-
соням оставлять покойное ложе, но нападение велось энергично,
все стадо покорилось. С трудом приподнимаясь на ластах,
моржи поползли. Громадный старый и лысый самец, корявый
от рубцов, шишек, морщин и клочков рыжей шерсти, — один не
подчинился. 'Свирепо рассекая воздух полуметровыми клыками,
он двинулся на преследующих.
— Вот этот настоящий папаша, защищает семейство!
«Папаша» в самом деле как будто прикрывал отступление.
В стаде, среди взрослых самцов, были и самки без клыков и
молодые моржи с едва показавшимися. Вожак, угрожая бив¬
нями и сотрясая воздух ревом, дал стаду отползти и попятился
сам. К моей досаде, кинематографическая пленка подошла
к концу как раз к моменту, когда стадо подползло к краю
ледника. Стоило посмотреть, как туши в тонну и больше весом
стали плюхаться в воду! Очутившись в родной стихии, моржи
210

дали волю негодованию. Поджидая вожака, они бурлили тихое
море и ревели хором, как заводские гудки поутру.
С «папашей» же случилось несчастье. Прикрывая отступ¬
ление, он пятился задом. На пути попалась узкая трещина, ко¬
торую стадо переползло без затруднений, но старик, очевидно,
по привычному ощущению, принял ее за край льда и, спустив
туда задние ласты, соскользнул. Он скоро понял ошибку и, глу¬
боко вонзив в лед могучие бивни, пытался освободиться. Но —
поздно. Тяжелая туша уже ушла в трещину и заклинилась там.
Старый морж в.отчаянии ревел и бил клыками в края. Осколки
льда фонтанами сыпались вокруг. Спасенья не было. Каждое
движение только глубже втискивало тело в гладкую расщелину
льда. Один из нас пристрелил несчастного.
С большим трудом, погрузив одного из моржей на баркас,
«мы под вечер вернулись на судно.

БУХТА ТИХАЯ
На следующий день, только собрались погрузить убитых
моржей, поднялся сильный ветер; пришлось положить оба
якоря и вытравить побольше цепи. Береговой ветер сразу сме¬
нился штормом с южной стороны; на горизонте черкнули белой
полоской льды, всегда страшные для корабля, стоящего у от¬
крытого берега. Льдину с убитыми моржами береговым штор¬
мом унесло в море; из всей добычи осталось десять штук, и этот
десяток пришлось убирать, торопливо сваливая в трюм: льды
приближались.
Вечером 17 сентября мы подняли последнюю тушу и тотчас
же снялись с якоря. Внезапно стих ветер, успокоилась узкая
полоска моря, мы плылд по гладкозеркальной воде. Как-то
сразу мы заметили, что тишина сгустилась, что нет больше
чаек, улетели на юг последние чистики, даже моржи куда-то
исчезли. Когда «Фока» поровнялся с памятником погибшим в
экспедиции Абруццкого, Седов приказал всех вызвать наверх.
—	На кормовой флаг! — раздалась его команда.
—	Есть на кормовой!
—	Приспустить кормовой!
—	Есть!—донесся голос. Русский флаг приспустился в
честь погибших итальянцев, с борта раз за разом понесся пу¬
шечный салют. Все стояли с обнаженными головами.
Обогнув западный мысок острова Нортбрук, мы повернули
на север. Пролив Миерс был чист.
Что за мертвые земли открылись перед нами!
Нужно войти в пролив, чтобы увидать Землю Франца-
Иосифа такой, как она есть — без прикрас высоких базальто¬
212

вых абрывов, венчающих уклоны южного берега. Белая, оледе¬
нелая земля. Остров Брюса невысок, но почти весь подо льдом.
Земля Александры выше, но и на ней не увидать черного пятна.
Правда, что остров Нортбрук и дальше за ним кое-какие земли
чуть пестрятся редкими темными пятнышками и черточками,
но так ничтожно малы они на широком горизонте!
Айсберги, постоянно встречающиеся кораблю, и цветом и
формой не похожи на плавающие около Новой Земли. Здеш¬
ние — матовы, пористы, невысоки, в большинстве похожи на
стол, накрытый белой скатертью. Среди встретившихся этим
вечером мы видели ледяные горы значительной величины. В су¬
мерках мы разошлись с одним — длиной не менее 250 метров.
Стоявшие на мостике приняли его сначала за островок, не на¬
несенный на карту, только подойдя вплотную, заметили, что
ледяной островок плывет.
Ночью «Фоке» пришлось остановиться в Британском канале
из-за скопления льда и темноты. На рассвете с помощью силь¬
ного приливо-отливного течения мы легко одолели ледяное пре¬
пятствие. С утра до полудня 18 сентября встречался лед, легко
проходимый. Сейчас же после полудня мы были севернее мыса
Муррея, позднее миновали северо-восточную оконечность
Земли Принца Георга. Казалось, еще немного — и 81 градус
будет позади, а мы войдем в море Виктории. Увы, как раз в
том месте, где мы ожидали окончания затруднений со льдами,
«Фока» встретил плотный, вовсе неломанный лед. Путь на
север закрыт! Британский канал в этом месте широк, не хоте¬
лось верить, что на пространстве двадцати миль не найдется
ни одной лазейки на север! Мы повернули по кромке льда на
восток. Нет, кромка неломаного льда, приведя нас к острову
Кетлиц, решительно завернула на юг. Нашему капитану не хо¬
телось сдаваться. Может быть, другие проливы свободны? Не
проникнем ли на север проливом Австрийским? При входе в
пролив Аллена-Юнга нас настигла ночь. Остановились вблизи
острова Скотт-Кельти...
На палубе хлопотали с креплением канатов, началась раз¬
дача корма собакам и медведям. Механик Зандер поднялся на
мостик и доложил Седову:
—	Я подсчитал топливо: его нехватит на весь завтрашний
день.
Седов задумался и долго молчал. Потом на мой немой во¬
прос сказал:
—	Будем зимовать где-нибудь поблизости. Что поделаешь.
Сто лишних километров до полюса!
Ранним утром девятнадцатого сентября поплыли на поиски
спокойного зимовья. Недалеко нашлась бухточка острова Гу¬
кера. Подвигая судно у самого берега, Седов нашел подходя¬
щую глубину: ему хотелось поставить «Фоку» килем прямо на
грунт, чтобы избежать необходимости откачивать воду. Тут же
213

оказался айсберг для питьевой воды и берег, свободный от
льда. Седов назвал бухту — «бухтой Тихой» К
Клочок земли, близ которого стоял в этом году «Фока», не¬
велик. На верху горы, недалеко от каменного обрыва, венчаю¬
щего откос, незаметным подъемом начинается лед; в глубину
бухты спускается пологий ледник; со стороны Британского ка¬
нала— тоже ледничок. Лед закрыл весь остров — свободны
только высокие мысы. Даже в местах, где ледников нет, 'вечный
снег слежался в лощинах так плотно, что и они выглядят
маленькими ледниками. Если от пристани «Фоки» перевести
взгляд на юг, — там громадная скала—полуостров Рубини-Рок
(скала Рубини). Его двухсотметровые обрывы, кроме восточ¬
ной части, неприступны. На западе в трех километрах лежит
островок Скотт-Кельти. И он и Рубини-Рок свободны от льда.
Свободны и мысы острова Гукера вблизи этой скалы. В мгли¬
стый день, когда мы увидели те мысы, они походили на картины
художника-фантаста Чурляниса. Впоследствии при съемке
бухты Тихой эти мысы были названы «горами Чурляниса».
Сравнивая местность первой зимовки и второй, мы были до¬
вольны последней во всех отношениях. «Если бы сюда еще де¬
сятую долю новоземельских запасов плавника!» — мечтали мы.
Впереди зимовка без топлива. При окончательном подсчете
оказалось, что мы располагаем двумя-тремя покрытыми салом
моржовыми шкурами, сотнями тремя килограммов каменного
угля, рассыпавшегося в порошок, да еще остатками порожних
ящиков и бочек — вот и все. Нужно сжаться и хранить топ¬
ливо. Всякая мелочь, способная тому помочь, для нас решающа.
На «Фоке» произошли перемещения. Кубрик 1 2 был упразднен.
Пришлось потесниться, но в результате всех перемещений каж¬
дый матрос получил койку в кормовом помещении, куда собра¬
лись все, а разобранное помещение кубрика сразу удвоило за¬
пасы топлива. Пред этой зимой мы особенно тщательно закупо¬
рили свое жилье: достаточно сказать, чтобы выйти на волю,
в эту зиму приходилось отворять каждый раз три двери, ибо к
жилому помещению были пристроены полотняные сени.
Метеорологическую станцию в этот раз поместили на берегу
в том месте, где отступавший склон горы не мешал ветрам ка¬
саться флюгеров. Тут же воздвигли снежную хижину для
магнитных наблюдений, недалеко от нее поставили рейку для
измерения приливов.
Быстро наладилась обыкновенная работа. Седов рядом на¬
блюдений определил широту и долготу бухты Тихой: 80°19' с. ш.
и .52°48'30" в. д.
Так вышло, что в эту осень мы не пытались совершать да¬
леких экскурсий, да и трудно было предпринять их в то время,
1	В 1928 г. в бухте Тихой основана первая советская полярная стан¬
ция на Земле Франца-Иосифа. (Прим, ред)
2	Кубрик — помещение для матросов в носовой части корабля.
214

Скала Рубини-Рок в бухте Тихой
когда везде по проливам носились еще льды. Спаялись они
только во второй половине октября, когда уже спустилась по¬
лярная тьма. Но даже если бы лед не препятствовал, мы не ре¬
шились бы расходовать запасы легкого провианта, сильно со¬
кратившиеся после новоземельской зимовки. Около трех тысяч
километров изъезжено там на санях и сделана большая работа.
Здесь главная задача — путешествие к полюсу. Земли, окру¬
жающие нас, правда, исследованы только в общих чертах, но
из-за небольших поправок, которые внесли бы наши карто¬
графы в карту Земли Франца-Иосифа, мы не могли расходо¬
вать ценный провиант. Небольшие однодневные экскурсии мы
совершали всякий раз, как позволяла погода. Мы обследовали
ледяной покров острова Гукера, ближайшие острова и глет¬
черы. В одну из экскурсий я нашел гурий, по всем признакам,
поставленный Джексоном. С высоких частей островов мы на¬
блюдали состояние льдов. Лед в ближайших проливах смерзся
к 8 октября, но в Британском канале мы видели полыньи вплоть
до самой темноты. Даже в местах, где лед, казалось, смерзся
надежно, он при первой же оттепели настолько разъедался силь¬
ными течениями, стремящимися по каналам, что тонкую пленку
сгонял малейший ветер. Даже в нашей бухте лед оставался не¬
надежным. У меня отмечено, что до 19 октября мы не могли
посетить остров Скотт-Кельти; я поплатился за одну такую
попытку в начале октября. Провалившись на молодом льду, я
долго плавал, ломая лед, как ледокол. Неприятность случилась
в двух километрах от судна. Стоял порядочный мороз. Я вер-
215

нулся на корабль твердым, как сосулька. Одежда оледенела,
нельзя было сделать сильного движения без того, чтобы не
сломать ее.
Уместно отметить одно удивительное обстоятельство: купа¬
ние в морской воде— 1,8°Ц температуры в продолжение чет¬
верти часа, затем получасовое пребывание на 17° морозе с рез¬
ким ветром не имели решительно никаких последствий, даже
насморка. Мы многократно замечали, что подобные приключе¬
ния в полярных странах сходят с рук удивительно легко. В са¬
мом деле: в царстве холода и резких колебаний температуры
мы почти не знали простуд. Можно разгоряченному и потному
съесть добрый кусок снега для утоления жажды или высушить
пот на резком ветре, мерзнуть неделями — и чувствовать себя
более здоровым, чем на юге, где насморки и простуды носятся
в малейшем сквозняке. Не будут ли, говорили мы, через сотню
лет посылать на самолетах легочных больных в полярные са¬
натории, в страны, где нет бактерий?
С начала зимовки мы долго не видели живых существ, даже
песцовых следов не встречали ни разу. Только два медведя по¬
сетили нас на новоселье. С первым — старым самцом, большим
драчуном, если судить по многочисленным царапинам и шра¬
мам, украшавшим его могучую голову, повстречался штурман.
Сошлись недалеко от зимовки, заметив друг друга в один мо¬
мент. Старик потянул носом и скорым шагом направился на
безоружного Максимыча. Тому осталось одно: поспешно отсту¬
пать. Наш капитан, сохраняя по возможности свое достоинство,
стал пятиться, давая весьма выразительные знаки Павлову на
откосе горы: за спиной геолога торчала винтовка. Однако уче¬
ный муж, всецело погруженный в рассматривание горных по¬
род, не оглядывался. Винтовка за спиной кивала Максимычу
мирно и приветливо — помощи не было. Тогда Максимыч, оста¬
вив свое капитанское достоинство для более подходящих слу¬
чаев, «дал полный вперед» и большими прыжками влетел на
«Фоку».
Седов и я открыли стрельбу, когда медведь был шагах в
трехстах. Моя пуля пронзила туловище во всю длину; однако
он, смертельно раненный, собрав силы, сделал еще молодецкий
прыжок с крутого берега в воду, покрытую шугой, и даже от¬
плыл, но быстро издох, оставаясь на поверхности.
Второго зверя застрелил Седов в километре от корабля. То
была молодая медведица. Собаки загнали ее на самый верх
крутого снежного откоса, там ее настигла пуля.
Солнце покинуло бухту Тихую 20 октября. В этот день я пи¬
сал:
«Вторая ночь подошла. Буду ждать рассвета и думать, что
через сто двадцать дней не расстанусь с солнцем надолго. Само
солнце не видели неделю из-за туманов и ветров с метелями —
216

они всегда в дни разлуки стараются удлинить и без того дол¬
гую, тягучую зиму».
«И моему делу ветры — главная помеха. Садясь работать, я
только в редких случаях уверен, что доведу начатое до конца.
Все же нужно отметить — здесь работается лучше. Уходит
меньше времени на переходы, к морозам я приспособился: те¬
перь мне известен предел, за которым упрямство становится
излишним».
22 октября. Сегодня, сделав утром этюд, остаток светлого
времени решил использовать для обследования острова Скотт-
Кельти, недавно встретившего меня так неприязненно. Тихо,
15° мороза. На этот раз я обошел благополучно все опасные
места — лед в проливе еще изрядно тонок. Остров довольно вы¬
сок. Крутые осыпи берегов местами увенчаны базальтовыми
колоннами; вершина — слабо волнистая равнина.
Подходя к крутому снеговому склону, которым остров спу¬
скается к проливу Мелениуса, я услышал лай, — со мной по¬
бежали Разбойник и Пан, — тот особенный лай, когда собаки
тявкают тоненьким голоском, как будто горло перехвачено су¬
дорогой злобы и волнения. Я подошел к краю откоса. Собаки,
старательно разрывая снег, лаяли на что-то, находящееся под
ним. «Наверное, песец спрятался в камнях», — подумал я и по¬
дошел к собакам, чтобы помочь раскопать нору лыжной палкой.
Неглубокая яма привела к слою оледенелого розоватого снега,
не поддававшегося даже железному наконечнику палки. Все
это меня заинтересовало. «Если б дело было весной, легко бы
предположить присутствие медведя. Но зачем медведю лезть
в берлогу теперь, ранней осенью, когда пищи довольно и доста¬
точно света для успешного промысла? Нет, мысль о медведе
исключается. Тут или песцовая нора или просто пустота под
снегом: много раз, бывало, собаки поднимали лай и, разрыв
снег до пустоты, разочарованные, убегали». Подумав так, пы¬
тался отозвать собак, чтобы итти по берегу дальше.
Между тем Пан производил какие-то исследования. Обню¬
хав снег в разных направлениях, он остановился на одном месте
и склонял красивую головку с настороженными черными уш¬
ками на одну сторону, на другую. Прислушался. Подумал.
И вдруг, сильно подскочив, ударил передними лапами в снег,
чтобы начать рыть сызнова, но, пробив сразу снег, увязнул
лапами по грудь, отскочил, ощетинился и залаял не своим го¬
лосом. Разбойник примчался туда же, занял место рядом, и две
собаки с поднявшейся на шее шерстью застыли.
Я начал думать, что тут есть что-нибудь живое, и снял с пле¬
ча винтовку. Рассмотреть я не мог ничего: как раз в том месте
склон снега начинал падать очень круто, — не удержаться на
ногах, заметил только пар, слабой струйкой показавшийся из
отверстия. Не берлога ли на самом деле?..
217

В очень неудобном положении я стал раскапывать палкой
вход в нору. Оледенелый снег трудно поддавался; однако ми¬
нут через пять я расширил отверстие примерно сантиметров до
тридцати. Во время работы я заметил, что собаки не рвутся в
пещеру, а, наоборот, отскакивают всякий раз, когда в клубах
пара показывается темное пятнышко. Увидев в первый раз
пятно, я уже догадался, кто сидит под снегом. Почти в это же
время под самыми ногами раздалось басовое рычание, настоя¬
щий медвежий голос.
Сделав шаг назад, я выстрелил по направлению рычания и
подождал, — может быть, медведь ранен? Не вылезет ли из
берлоги, — тогда с ним легче управиться. Но медведь не поки¬
дал логовище. Я постарался расширить отверстие, долго не
удавалось в заметной степени подвинуть работу: копать прихо¬
дилось полулежа, одной рукой. Во время моих усилий я заме¬
тил: всякий раз, когда палка проскакивает глубже, медведь
приближался к отверстию, чтобы схватить ее. Тогда я принял
новый план. Склонившись на одно колено и держа в одной руке
палку, я стал дразнить ею зверя, другой рукой держал наготове
ружье. Через некоторое время мне удалось выстрелить: я ясно
рассмотрел голову с сердито вытянутыми губами. Этот выстрел
ранил медведя. Выждав удобную минуту, я просунул винтовку
в отверстие и, выпустив еще пулю под лопатку, закончил эту
странную охоту. Ни прикладом, ни ногами нельзя было расши¬
рить отверстие, я ушел, не рассмотрев как следует своей
добычи.
Потратив у берлоги полтора часа, я прошел еще дальше
к западу по краю высокого ровного берега. Уже совсем тухли
краски короткого рассвета, когда я начал прокладывать обрат¬
ный путь через торосы.
Медведя привезли вечером. Это была молодая самка, бере¬
менная двумя зародышами величиной с куриное яйцо 1.
26 октября. Проехались с Георгием Яковлевичем по еще не
обследованной части Скотт-Кельти. Сделали в день километров
тридцать. На обратном пути с Седовым случилось неприятное
происшествие. В это время нарта катилась низким берегом,
незаметно переходившим в небольшой прибрежный ледничок-
снежник. Седов шел впереди запряжки, я же только что встал,
чтобы облегчить подъем саней. Подняв глаза, я увидел на
месте, где был перед тем Седов, черную дыру в снегу. Первая
промелькнувшая мысль в голове: «Седов провалился в мед¬
вежью берлогу».
1 Отто Свердруп в отчете о норвежской гренландской экспедиции^
описывая жизнь белого медведя, указывает, что никто не встречал бере¬
менных медведиц иначе, как весной в берлоге, незадолго перед родами.
Многочисленные рассказы о жизни белых медведей, 'слышанные мною от
русских промышленников на Новой Земле, вполне совпадали с описаниями
Свердрупа. Тем интереснее находка беременной медведицы осенью в бер¬
логе.
218

— Сасс... сасос! — бешено кричал я, стараясь остановить
собак, и тут же заметил, что весь собачий цуг бежит по широ¬
кой трещине, едва занесенной, и я сам одной ногой на краю. Со¬
баки остановились. Я заглянул в отверстие, позвал Седова.
Спустя секунду из темноты провала, чуть не в полтора метра
шириной, донесся голос: мой спутник висел, увязнув по грудь
в снежном мосту, на глубине шести с половиной метров. Я на¬
чал было подводить нарту и распутывать веревку, но она не
понадобилась. Седов сумел, упираясь в неровности льда, вы¬
браться самостоятельно. Он почти не ушибся.
2 ноября. Небо на юге розовое, яркоцветистое. Стылые пе¬
ристые облака накиданы по нему, как гроздья винограда на
деревенской шали. Свет зари не переливчат, а тускло матов —
нет отблесков на горах торосов, едва заметны высветы на вы¬
пуклостях льдин и в углублениях волнистой корки снега тени
почти не темнеют.
Это — освещение надвигающейся ночи, последние остатки
сумеречного дня. Обернись спиной к краскам на юге и посмотри
на север. Там ночь. В густосинем небе и в точках нелучистых
звезд, в бронзовом блеске красного месяца — настоящая ночь.
Ночь в воздухе густопрозрачном и чистом: вот-вот немного
еще затвердеет и он превратится в один кристалл, заморозив
в себе и зорю, и синее густое небо, мертвые горы, и усатую бу-
кашку-корабль.
Живых здесь полсотни: тридцать одна собака, семнадцать
человек и три медведя. Стоит неподвижно корабль. Подходишь
к нему из пустыни и через туманную поземь-вьюгу видишь —
голые мачты чуть-чуть накренились, черкнули по небу стень¬
гами. Под задней мачтой огонек. Это очаг жизни в полночной
стране.
Сегодня в этом очаге несчастие: собаки разорвали Гусара,
как две недели назад Весельчака.
Собачьи драки, кончающиеся убийством, обычно очень крат¬
ки. Люди, выскочив на палубу, видят кучу взъерошенной псины,
слышат слитно-хриплое рычанье, предсмертный вой и жалоб¬
ный лай слабейших. Люди бегут разнимать, колотят палками,
раздают пинки и на поле битвы часто находят истерзанный тру¬
пик. Драки возникают часто по самому пустому поводу. Напри¬
мер, какой-нибудь пес отойдет подальше от корабля — доста¬
точный предлог, чтобы скверная дворняжка Аника по глупости
бросилась с лаем на ушедшего. Лай — боевой сигнал. По
сигналу бросаются все, — для целой стаи превратить отделив¬
шуюся в труп — дело одной минуты.
Иногда, если ушедшая посильнее, например Фрам, — он, по¬
стоянно высматривает зверя, шляется вдали, — дело обходится
не так просто. Фрам прекрасно знает, какая пустолайка под¬
няла тревогу. Не дожидаясь, пока его станут «раздевать», он
сам кидается на собак и на Анику — первым делом. Фрам пре¬
219

красный боец и тактик: воинствующая Аника обращается в по¬
зорное бегство, а Фрам, не давая опомниться, вгрызается в кучу
остальных. При таком обороте драка кончается чаще всего об¬
щей легкой потасовкой. Из нее Фрам выходит или победителем,
или, в худшем случае, отступает с честью.
В большинстве же случаев драка кончается иначе. Фрам
своим натиском сбивает с ног одну из слабеньких, или та сама
случайно падает в общей свалке, или, наконец, налетевшая со
стороны новая собака валит первую попавшуюся,—все равно.
Достаточно в общей драке упасть. Все остальные с отменным
единодушием кидаются терзать зубами упавшую. Если через
минуту не прибегут люди, — разрывают без пощады, весело,
как на охоте. Итак, падение в драке карается смертью.
Все драки, кончающиеся убийством, протекают при непре¬
менном участии Варнака. Впиваясь в горло мертвой хваткой,
он волочит побежденного; в то же время другие рвут на куски.
Варнак никогда не набрасывается раньше времени. Он стоит,
охваченный охотничьей лихорадкой, искря желтыми, звериными
глазами, и ждет. Вот три вцепились в одну или какой-нибудь
воин упал, бросился удирать — Варнак все видит. Влетая жел¬
тым смерчем в груду свалки или наперерез беглецу, Варнак
бьет широкой грудью, валит с ног — и, когда все кончено, тру¬
сливо озираясь на подбегающих людей, с поджатым хвостом
отбегает подальше. Оттуда, облизываясь и смакуя кровь, он
равнодушно наблюдает, как наказывают собак, и, словно не
слыша, что его зовут, покойным шагом или рысцой отправляется
еще подальше,'как будто по своим делам. Лишь изредка тре¬
вожно оглянется: не гонятся ли люди?
Картина начала драки бывает, несколько иной. Тихий день.
Собаки разлеглись кто куда. Вот стоит пес, поглядывая по сто¬
ронам, не идет ли Иван с ведром помоев или охапкой консерв¬
ных жестянок, нет ли драки или иного собачьего развлечения,
а то просто глазеет на возню медведей, на работу людей. По¬
чешется, лизнет, очистит зубами лед, настывший между паль¬
цами, понюхает, зевнет с повизгом и потягом, — таково везде
времяпрепровождение собачье.
Сибиряк свои досуги заполняет иначе. Его бытие — драка.
Если драки нет, он начинает сам. Подбежав к какому-нибудь
Пирату, настроенному по случаю хорошей погоды очень благо¬
душно, Сибиряк закручивает хвост тугим крючком и стано¬
вится рядом с таким расчетом, чтобы зубы оказались на высоте
Пиратова затылка. Такая поза сама по себе — угроза. А тут
еще Сибиряк без всякого повода заводит под ухо соседа ядови¬
тое рычание: «р-р-р-р-р» — без конца. Сибиряка знают: чаще
всего просто не обращают внимания, — задира отправляется
дальше, опять становится в лихую позицию, опять: «р-р-р-р-р».
Часто бедняге так и не удается вызвать драки — рычи хоть це¬
лый день. Но случается, бесконечное задирание начинает вы-
220

водить из терпения менее благодушных, — погодя раздается
тоже сердитое: «р-р-р-р-р» — «уходи, пока цел!».
Сибиряку того и надо. Он от радости даже виляет хвостом
и при первом движении противника старается как можно удач¬
нее вцепиться в загривок. Этот важный маневр собачьего боя
требует большой сноровки, — чаще всего вместо мягкого за¬
гривка забияка встречает острые зубы. За этим моментом —
всегда стояние морда в морду с оскаленными зубами. Иногда
Сибиряк пробует атаковать, но неизменно встречает зубы, —
раздается лязг. Этот вид драки может длиться часами, пока
противники не покусают морды в достаточной степени, не то
выйдет Иван с ведром: тогда уж не до драки.
Случается, одному из противников удается схватить другого
за шею, чаще Сибиряк сам попадает в такое неловкое положе¬
ние. Начинается настоящая драка, — достаточный предлог,
чтобы вмешаться третьему, четвертый не замедлит козырем вле¬
теть в свалку, затем — общая грызня, падение бойца и — крова¬
вый исход. Потом прибегают люди с батогами или полузагры-
зенная собака успевает спрятаться. Достойно заметить, что в
течение недели, пока подживают раны, ей нельзя попадаться
на глаза собачьему обществу. Без всякого повода всей стаей на¬
кинутся на битого и загрызут наверняка. Побитый твердо пом¬
нит это. Прячась по закоулкам, он голодает и лижет раны,
отнюдь не утверждая права на еду законным путем — зубами.
Таковы нравы собачьего общества: падение в драке карается
смертью. Не имеющий силы отстоять свой кусок зубами, теряя
густоту шерсти, слабеет. Если хочешь быть целым, держи хвост
закрученным и зубы оскаленными, но сам драк не заводи.

ВТОРАЯ ПОЛЯРНАЯ НОЧЬ
Каждый раз, раскрывая тетрадь дневника, заполненного на
Земле Франца-Иосифа, я сызнова переживаю всю тяжелую
длинную зиму, так трагически окончившуюся. Теперь ясно, что
исход нашего путешествия мог быть еще несчастней. Два лета
кучка людей пробивалась в отдаленную страну, — не просто ли
было предположить, что на обратный путь времени потребуется
не меньше? Идя вперед, мы имели изобилие припасов, а обрат¬
ный путь, с провиантом меньше, чем на год, и совершенно без
топлива, конечно, должен быть значительно труднее. В то вре¬
мя, как писались первые страницы, все было еще впереди.
Да — намечались кое-какие способы обратного пути; таких пе¬
ред людьми, уже побывавшими в крайностях, всегда несколько
на выбор, недаром же мы прожили год в полярной стране, где
без всегдашней готовности к решительным действиям шагу не
ступить.
Но могу сказать, никто особенно не задумывался над буду¬
щим. Почему? Потому ли, что Седов выбрал людей, «не склон¬
ных оглядываться назад», или просто человеку свойственно на¬
деяться на лучшее? Мы шли еще вперед, казалось тогда. А ду¬
мать об отступлении во время атаки как будто стыдно. Так или
иначе — написанное в эту закопченную тетрадь мне и теперь не
кажется легкомысленным, а скорее удовлетворяет. Год назад
больше тревоги отражалось в текущих записях. Вот тогда сле¬
пая уверенность в благополучном конце была бы истинным лег¬
комыслием. Теперь я говорю себе: мы научились кое-чему за
год.
До захода солнца все чувствовали себя вполне хорошо.
Да, — было в каютах прохладней, мешала теснота; но разве
222

можно рассчитывать на особые удобства зимовки на 81-м гра¬
дусе? После захода солнца пронеслось несколько бурь, впро¬
чем, не столь бешеных, как на Новой Земле. Потом нажали мо¬
розы. Нахожу запись:
6 ноября. Стоят морозы, для такого времени весьма осно¬
вательные: минимум вчерашней ночи —33°Ц и в остальное
время температура колеблется между 24—28°. Здешний климат
кажется нам значительно постояннее новоземельского —до сих
пор не бывало (внезапных оттепелей.
Холода очень некстати. Пока была умеренная погода, жи¬
лось сносно; теперь при первых же морозах резко сказываются
все неудобства, связанные с отсутствием топлива. Дров нет сов¬
сем. Печи разжигаются обломками ящиков и досок. Сверху по¬
сыпается немного каменного угля в порошке или бросается
кусок моржового сала. И уголь и сало приходят к концу. С хо¬
лодом примириться можно бы, значительно неприятней полное
отсутствие вентиляции. Каждая частица тепла бережется —
нельзя открывать иллюминаторы так часто, как в прошлом
году. С утра вместе с запахами кухни распространяются все
испарения растапливаемого льда и кипящего супа. Во всех каю¬
тах очень сыро. Нам приходится по нескольку раз в день обти¬
рать полочки и стенки, иначе влага, собираясь каплями,
струится на пол. Механик выжимаемую из тряпки воду изме¬
ряет консервными жестянками. Он называет это занятие: «ме¬
рить потовую воду». Позавчера заявил: «Сегодня, знаете,
набрал три с половиной банки!»
В последние дни испарения стали осаждаться льдом. Иллю¬
минатор моей каюты погребен слоем больше двух сантиметров.
У края матраца, примыкающего к стенке, образовался ледни¬
чок; он, спаяв матрац с деревом, плывет длинным языком вниз
к умывальнику. Ко всему этому можно приспособиться — лишь
бы не было хуже.
Стоит тихая погода. Долго бродишь каждый день, смотря
в бесконечное синее небо и полусвет-полутьму. Сегодня моя
прогулка не удалась. Очень резкий ветер при —28°Ц заставил
меня искать спасения в снежной хижине магнитных наблюде¬
ний. Я шел к ней медленным шагом, снег под ногами хрустел.
Вдруг полог, прикрывавший вход, зашевелился, и передо мной
предстал Визе:
—	Ах, это вы! Заходите, заходите же!
Я почти растроган предупредительной встречей:
—	Вы всегда так приветливо встречаете гостей?
Визе отчетливо:
—	Нет, я имею обыкновение оказывать такую честь только
посетителям, -подходящим к хижине тяжелой поступью, похо¬
жей на медвежью!
Дело в том, что магнитолог не может иметь при себе не
только оружия, но и железной пуговицы. По этой причине
223

револьвер Визе лежит в двух шагах от хижины — приветли¬
вость наблюдателя объяснялась легко.
13	ноября. Последствия сырости и недостатков в питании на¬
чинают сказываться — штурман жалуется, что десны распухли
и зубы шатаются: бедняга может жевать только мягкое. На то
же жалуется повар Иван. Сегодня на прием к Кушакову явился
механик, просит спирту.
—	Для чего?
—	Зубы болят.
Кушаков заглянул в рот, а там все десны полопались, от них
идет тяжелый запах. Кушаков не думает, что это признаки
цынги, как считают некоторые из нас, уже видавшие настоящую
цынгу. Мне хочется отметить, что все, воздерживающиеся от
солонины, т. е. Визе, я и Павлов, чувствуют себя вполне здоро¬
выми.
14	ноября. Стоят прекрасные лунные ночи. Загадочное све¬
тило мягко светит сквозь туманный воздух; не передать словами
нежных переливов белых волн на ледяном просторе, всей не¬
уловимой музыки лунного освещения!
Сегодня ложная тревога. Собаки открыли на горе берлогу.
Когда я поднялся на склон горы с винтовкой в руках «с наме¬
рениями самыми кровожадными», из темного отверстия берлоги
высунулась голова... что-то уж очень маленькая. Я всмотрелся.
Да это Полышка! Моя воспитанница выглядывала с самым сви¬
репым видом, шипела, ворчала и угрожала лапой. Как истин¬
ная собственница, она отчаянно защищала вход, — несколько
собак, визжа’ отскочили. За Полыньей, ворча, выглядывали
остальные. Берлога на славу — просторна, уютна, пар оттуда
так и валит. А мы-то ломали голову, где пропадают медве¬
жата— сколько раз подолгу искали их. Они же, построив по
инстинкту беломраморный дворец, основались на собственной
квартире. Столоваться и проказничать приходят на «Фоку». Се¬
годня медвежата доставили много хлопот Лебедеву. Потерялся
прекрасный спиртовой термометр, один из разложенных на
снегу. Лебедев, допросив всех матросов, осмотрел снег на де¬
сять метров кругом — не ветром ли унесло, не раздавил ли кто
ногой, ахал и охал, хлопая рукавицами по бедрам. — Нет и
нет! Ума не приложу!
Наконец, он заметил, что медведи мотаются над ямкой в
снегу, как будто что-то зарывая. При приближении Лебедева и
понятых проказники удрали. При внимательном осмотре ямы
на самом дне ее оказался термометр, к счастью неповрежден¬
ный. При докладе о покраже Лебедев настаивал:
— Я не могу отвечать за целость инструментов, пока эти
любознательные господа гуляют на воле!
Бедняги не чувствуют, что на их свободу готовится поку¬
шение: при первой же подобной проказе их посадят на цепь.
224

Полярный покой
22 ноября. Вчера по случаю именин Павлова за столом
очень аппетитные пирожки. Начинка их подозрительна: не то
моржатина, не то собачина. Особенно углубляться в исследова¬
ния на этот раз никто не стал — мяса давно не ели. Два новых
больных с болезнью десен — Кизино и Пищухин. Штурман, от¬
казавшись от солонины, чувствует себя бодрее. Десны его креп¬
нут. Стоят хорошие погоды. Небо ясно, холод умеренный.
25 ноября. Проходят дни и недели, монотонные, темные. Мо¬
розные тихие дни чередуются с бурями и небольшими оттепе¬
лями. Были лунные ночи, теперь полная темнота, и столь же
монотонной и тягучей кажется жизнь, хотя работы всем по
горло. Наш быт усложнился заботами, которых не знали рань¬
ше. Нужно следить за экономным расходованием топлива — те¬
перь жгутся остатки кладовой, принимаемся разбирать грузо¬
вую палубу. Одолевает сырость — нужно держать свое помеще¬
ние сухим. Пообносилась одежда, изобретаем способы починки
ее и обуви. Коноплев смастерил на днях веретено и прялку, те¬
перь, очистив куделю, взятую для конопатки, ловко сучит нитки
на дратву. Геолог из подкладки, пожертвованной киноопера¬
тором от футляра, мастерит новые рукавицы. Кожа пойдет на
подошвы. Художник, засучив рукава, мнет тюленью шкуру,
предварительно обработав ее щелочами, — опыт выработки
шкур для широкого производства обуви. Открыли кузницу,
чтобы во-время заготовить побольше кирок: они пригодятся,
когда настанет пора освобождать «Фоку». Возводится по про¬
екту архитектора Лебедь-Лебединского роскошный снежный
дворец — чудо полярной архитектуры.
5 декабря. После бури вскрылась полынья. Со стороны ее
подходил медведь. Пустошный и Шестаков, заслышав лай, вы¬
бежали с ружьями. Навстречу охотникам скатились с горы
ваши медведи, завидевшие своего родича. Звереныши целый
225

день в возбуждении. Становятся На дыбы, лазят на айсберг И
тоскливо стонут и охают.
10 декабря. Лунные дни. Отрадно видеть над этой темной
землей хоть призрак света. Идешь во мраке... Вдруг замеча¬
ешь: небо с одной стороны закраснелось. Новый свет начинает
спорить со слабым отблеском сияния, пересиливает, и вдруг
за гранью ледяного покрова блеснет искорка народившегося
месяца. Все переменится. Все озарится розовым светом. Очер¬
тятся края заструг и ледяной коры на камнях. Все станет жиз¬
ненней, приемлемей.
Опять тишина, и ею рожденные продуманные мысли...
Сегодня вышел прогуляться. У судна бродил механик Зан¬
дер.
—	Куда вы? — спрашивает.
—	Думаю до глетчера прогуляться.
Мы пошли вместе. Мой спутник жаловался, что болезнь
сильно беспокоит его. После прогулок он чувствует облегчение,
но ходить не легко: мешает боль в колене. К тому же, совсем
не умея стрелять, он чувствует себя во тьме особенно беспо¬
мощным: «кабы михулька не поймал».
15	декабря. По настоянию Седова питание улучшено: едим
бульон и винегреты из сушеных овощей. За несколько дней
такое питание оказало благотворное действие. Только Инютин
плох. Сегодня снаряжал его гулять. Вид больного нехорош:
опухшее лицо, багрово-синие мешки под глазами, полураскры¬
тые губы обнажают клочки кровавых десен и почерневшие
зубы. Изо рта тяжелый трупный запах. Это настоящая цынга.
— Расскажи мне, Пан, почему ты всегда весел? Ты не си¬
лач, но хвост твой всегда завернут тугим крючком. Если скучно,
ты тявкаешь, гоняясь за собственным хвостом. После голода,
побоев или мороза быстро забываешь о беде. Беззаботность
твоя изумительна. Наверное ты большой мудрец; расскажи-ка
мне о собачьем веселом законе.
Пан повертывает живую головку, перестает улыбаться и
вслушивается. Черные ушки с отметинками настораживаются.
Пан показывает розовый белок у темного глаза и ждет конца
речи, потом тявкает и неожиданно ловко целует меня в самые
усы.
Сидеть, сложа руки, когда на судне несколько больных,
нельзя. Нужно что-нибудь предпринять, иначе все дело разва¬
лится. Единственное средство от цынги, особенно в первой
стадии ее, — свежее мясо. В трюме лежали горы моржового
мяса, но мы не могли поручиться, что оно свежо: при торопли¬
вом отходе с мыса Флоры, в то время как приближались льды,
моржей свалили в теплый трюм. В промежуток времени, пока
мы плыли до бухты Тихой, мясо тронулось гниением. Оно было
226

еще хорошо для собак и медведей, но для цинготных такое
мясо не лучше солонины.
Нельзя ли промыслить медведя? Из описаний зимовавших
на этой земле мы знали, что медведи всю зиму бродят у откры¬
той воды. Нет ли поблизости свободного моря? Нужно добыть
хотя бы одного медведя — тогда захватим болезнь в самом
начале.
Посоветовавшись, Седов и я решили сделать попытку дойти
до открытого моря или полыньи и поискать берлог на южном
берегу острова Гукер.
Утром 15 декабря мы вышли к югу. Стояла хорошая погода
с морозцем градусов в 20. Полная луна часто выходила из об¬
лаков, помогая находить правильный путь. Луна спряталась,
когда мы огибали южный мыс острова Гукер. Потом тучи рас¬
сеялись, и мы увидали большие полыньи в проливе Де-Брюин.
Южная сторона горизонта даже при луне казалась более тем¬
ной: можно было предположить, что полынья соединяется с
большим пространством открытой воды на юге. Пройдя еще
километров пять, недалеко от полыньи мы заметили след боль¬
шого медведя, настолько свежий, что бороздки, проведенные
волосками лапы, еще не стерлись. На некотором расстоянии
встретились еще два следа, более старых. Мы решили распо¬
ложиться лагерем на медвежьей тропе и подождать, не подой¬
дет ли медведь к палатке.
Прошло около суток. Медведей не было. Оставив в палатке
Пустошного с ружьек и собаками, Седов и я отправились на
южный берег острова Гукер искать берлог. По правде сказать,
мы сами мало верили в возможность найти берлогу в это время
года, тем более, что специалист по берлогам, Разбойник, от¬
стал в начале пути. Мы дошли до мыса Сесиль Хармсворт —
оттуда берег заворачивает на север, достигли какого-то откоса
горы, последнего перед бесконечной ледяной стеной, уходившей
на север. Ни тут, ни в других свободных от льда местах берлог
не нашли. После полусуточного блужданья мы вернулись к па¬
латке обескураженные и голодные. Отдохнув, мы внимательно
обследовали края полыньи, насколько позволял лед, очень тон¬
кий вблизи ее. Новых следов не было. Решили в ночь на пятое
начать обратный путь: мы были километрах в сорока от
«Фоки». Как на зло к этому времени небо заволокло тучами,
поднялся сильный ветер и вьюга. Не хотелось ставить сызнова
палатку, — мы вышли.
Напряженность ночного путешествия по неизвестной стране
передать словами невозможно. Часто не знаешь, где идешь: по
земле, по льду или же по ледяному покрову. Вспыхнет спичка,
осветит компас, видишь—стрелка отклонилась от взятого курса.
Верить компасу? Ведь вблизи базальтовых стен склонение
стрелки меняется часто на двадцать-тридцать градусов. Но если
ты отклонишься даже на 15 градусов от принятого курса, на¬
227

верняка не заметишь во тьме места, к которому стремишься,
и вместо достижения цели уйдешь в незнакомый пролив. Там
можешь бродить хоть месяц среди неизвестных тебе берегов,
нанесенных на карту только приблизительно.
Мы шли очень медленно. Сильный ветер ежеминутно гасил
фонарь. Сильно ущербленная луна изредка светила сквозь
мчащиеся облака. Так было сначала. Потом тучи закрыли ее
совсем — тогда, кроме неясных очертаний саней, все исчезало
в густой мгле, тихо звенящей кристаллами в затишье и воющей
в порыв. Вот это-то ощущение слепоты непередаваемо. Падать
приходится ежеминутно: то взойдешь на покатую поверхность
тороса, то провалишься в расщелину другого. Иногда видишь,
луна спряталась совсем; припишешь это усилившейся вьюге,
и вдруг перед тобой стена. Что это — айсберг, обрыв? Как сле¬
пец, ощупываешь палкой и рукой. Да, обрыв ледника. Как мы
свернули к берегу, того не заметя?
Проблуждав часов пять, мы вышли на землю. Очевидно,
нет торосов, — слабый подъем. Решили, что пересекаем выдаю¬
щийся мыс, но скоро заметили ошибку: подъем продолжался,
мы входим на ледяной покров острова Гукер. Дальше к северо-
востоку обрыв берегового льда становится выше и выше —
до семидесяти-ста метров; мы это знали. Оказаться сразу на
краю его в эту тьму?..
Мы свернули налево. Стали попадаться камни. Остановив
нарту, осветили карту и обсудили свое положение. Да, ве¬
роятнее всего,.находимся на мысе Дэнди-Пойнт: идя вперед
при луне, мы видели в этом месте такой же низкий берег с
камнями.
Мы стояли у смутно черневшей нарты и чертили на снегу
линии берега, виденного при луне. Сошлись на предположе¬
нии: ледяной покров сошел на нет, еще несколько десятков
метров, и мы по пологому берегу спустимся в пролив.
Для меня так и осталось загадкой, что за полоска земли
встретилась нам, как и вообще та местность, по которой бро¬
дили. Мы двинулись дальше. Я шел впереди, показывая путь
собакам. Шагал довольно медленно, но без особых предосто¬
рожностей, принимаемых при ходьбе по ледникам. Я ждал еже¬
минутно, что встречу первые торосы пролива.
Вдруг я почувствовал, что под ногами что-то подломилось
и я лечу в пропасть. Помнится, особого испуга или растерян¬
ности не было. Наоборот, мелькнуло несколько мыслей чисто
делового характера: куда я лечу — в трещину?.. Почему же ни
за что не задеваю и не ощущается свиста в ушах, как расска¬
зывал Павлов? Чем все это кончится?..
Эти ^отрывки мыслей прервались жестоким, глухим ударом
в левый бок, — полет прекратился, я где-то внизу, и, кажется,
цел. Не успел я простонать, новый тяжкий удар обрушился на
плечо и голову: глыба снега придавила меня. С трудом освобо¬
228

дившись от снега, я не увидел впереди стены льда и понял все:
я не в трещине, а свалился с обрыва. Целы ли товарищи?
Подняв голову, я увидел стену ледника и «на верхней части
его — еле различимой — заметил повисшую упряжку. Шесть
собак болтались на цепочках, прикрепленных к ошейникам, и,
задыхаясь, хрипели; все остальное скрывалось во тьме и дви¬
жении вьюги. Я стал кричать:
— Отстегните ошейники, собаки задохнутся!
Долгое время никто не отзывался на мои вопли, наконец,
донесся голос Пустошного, — он лежал на животе, выглядывая
из-за края обрыва. Я приказал ему немедленно обрезать по¬
стромки. Через минуту на меня упала кучка полузадохшихся
собак. Все были еще живы. Бедняги отнюдь не понимали, что
с ними происходит. Лежа несчастной, перепутанной ремнями
кучкой, они тихонько повизгивали.
Сверху спустили на веревке груз: двух оставшихся собак
и нарту, побросали мелочь. Оставалось спуститься самим.
Прыгнули и люди. Седов свалился с лавиной, которая не вы¬
держала его тяжести.
Все кончилось счастливо. Пока мы распутывали собак и
приводили в порядок нарту, вьюга разыгралась. Ветер, скаты¬
ваясь с ледяного покрова, шипел, свистел, забрасывал нас ту¬
чами снега. Все было готово, — мы тронулись в путь. И сразу
попали в торосы. Не прошли за час и сотни метров, и то не по
верному направлению, — поднялась буря. Решили поставить
палатку. Усталые от напряжения и приключений, мы улеглись
спать.
Нам этот сон не да\л отдыха. Палатка, поставленная наспех,
колотила в бок. Иногда я забывался дремотой; начинало ка¬
заться, что кто-то будит, — я просыпался. Буря разыгрыва¬
лась. Так лежали мы в спальных мешках более двенадцати
часов. Стало как будто утихать: стенки палатки больше не ко¬
лебались, но сдавливались снегом; мы теснее прижимались
друг к другу. Скоро поняли: палатку заносило снегом. Еще час,
и голоса бури исчезли — мы были в глубине сугроба. Я уснул.
Только что пережитые часы стерлись в мозгу и сменились об¬
разами совсем иными, чуждыми напряженности ночного ски¬
тания...
Какое-то неудобство разбудило. Я не сразу понял, что подо
мной не мягкое кресло. Странно, — ощущение сырости. Оттаял
снег? Желая устроиться поудобнее, я повернулся на другой бок
и почувствовал, что лег в ледяную воду. Брезент уже погру¬
зился в нее, когда, просунув руку под мешок, я стал исследо¬
вать причину сырости: палатка опускалась в воду. Молодой
лед, не выдержав тяжести сугроба и людей, прогнулся и с каж¬
дой минутой оседал все больше. Я поспешно вылез из мешка
и разбудил товарищей. Наша одежда и рукавицы, сложенные
в изголовье вместо подушек, успели вымокнуть.
229

Мы барахтались во мраке тесной палатки, выбирались, рас¬
стегивали, обрывая, застежки у входа и разгребали руками
лаз через сугроб. Нужно торопиться. Когда мы подняли спаль¬
ные мешки, вода была уже по щиколку, — все вещи плавали.
Раскопав выход, принялись выбрасывать вещи; не трудно во¬
образить, с какой поспешностью все это делалось! Палатку вы¬
таскивали из-под снега, стоя почти по колено в воде.
Свирепствовала попрежнему буря. О, какими несчастными
казались мы себе! В самом деле: мы не могли даже спрятаться
от этой ужасной бури. Конечно, можно поставить палатку в
другом месте. Но спальные мешки — ведь они промокли на¬
сквозь, вся одежда на нас тоже не в лучшем состоянии! Отсы¬
рела последняя коробка спичек, вода проникла даже в бензи¬
новое огниво, — мы не могли развести огня, чтобы подсушить
хоть немного одежду; лежать же в эту вьюгу мокрыми на¬
сквозь— значит обратиться в ледяную сосульку. Волей-неволей
нужно итти: на ходу не замерзнем.
Началось новое блуждание во тьме. Мы брели в оледене¬
лых одеждах со снежной маской на лицах — остановиться
нельзя, пока не просохнет на ветру одежда. Луна ушла за го¬
ризонт, шли больше наугад: было так темно, что глаз не видел
компасной стрелки. Через девять часов мы набрели на какой-
то высокий мыс. Предположив, что пред нами мыс в проливе
Мелениуса, мы должны были, держа прямо на восток, выйти к
Рубини-Року. Направились по этому курсу, готовые вернуться
к .исходной точке... в случае, если б по этому направлению Ру-
бини-Рока не оказалось. Через два часа увидали, как привиде¬
ние в тумане, грозные скалы Рока. Еще полчаса, и утром 16 де¬
кабря измученные собаки остановились у борта «Фоки».
Когда наши молодцы стали спрашивать, где же медведь,
Пустошный пробурчал, глядя в сторону:
— Ладно, хоть свои-то шкуры принесли.
Вместо медвежьего мяса, нас покормили в праздник остат¬
ками Гусара.
25 декабря. Монотонность и тьма. На Новой Земле даже в
самые дни солнцеворота слегка светало. Здесь рассвета нет.
При ясном небе на юге в полдень слегка сереет. Но это не
заря; серый оттенок не освещает, ночь темна попрежнему.
В жилище нашем уныние. Здоровье всех, за малыми исклю¬
чениями, пошатнулось. Седов еще до экскурсии жаловался на
слабость десен; в эти дни они сильно распухли. Признак цынгц
у такого крепкого человека тревожит всех.
27 декабря. Тихий день, —24° Ц. После обеда вышел про¬
гуляться. Поднявшийся ветерок пронизывал заслуженную
куртку — малица пригоднее для таких температур. Я навестил
медвежат и побрел в свою каюту.
Медвежата сейчас на привязи. На днях они снова начали
^производить метеорологические наблюдения» ц сломали один
230

из лучших термометров. Седов приказал посадить проказников
на цепь. Узники привыкли к тому, что я выношу им каждый
день сладенький кусочек. При моем приближении они издают
веселое ворчанье, становятся на задние лапы, чтобы рассмот¬
реть, что у меня припасено, шарят по карманам, забираются
лапой за пазуху и тщательно обнюхивают: не спрятан ли где-
нибудь сахар или монпансье. Я люблю чувствовать на руке их
теплые, мягкие губы — как будто любимая лошадь берет тре¬
пещущими губами кусок соленого хлеба. Иногда мы боремся,
только не с Васькой: его характер слишком сумрачен для игр.
Кормим медведей теперь только раз в неделю — но до мед¬
вежьего отвала.
Вечером роскошное северное сияние. Ни на Новой Земле,
ни здесь не достигало оно подобной силы игры и красоты.
Началось полосой света. Такие полосы — обычный тип сия¬
ния на Земле Франца-Иосифа. На этот раз вслед за полосой
вспыхнуло еще несколько лент. Эти ленты продержались не¬
долго, только одна — вблизи зенита — осталась неподвижной
на всем протяжении с востока-северо-востока на запад-юго-
запад. Эта полоса иногда расширялась, иногда суживалась,
становилась мутнее, по временам в ней проявлялась слабая
игра — тогда лента походила на гигантский занавес, протяну¬
тый через все небо. Он колыхался как бы от дуновения ветра,
мутнел, разгорался и опять превращался в мутную реку света.
От нее отделялись рукава, превращавшиеся в занавесы. Кроме
главной полосы, в разных местах неба вспыхивали причудли¬
вые туманности и световые фигуры. Сияние в этот период было
сильным. Седов, Павлов, Сахаров и Визе вышли полюбоваться.
В это время могучая полоса сияния усилила игру, но ничего
особенно красивого не было, исключая разве короны, очер¬
тившейся слабым намеком. Подождав четверть часа, зрители
ушли; остались я и Визе. Мы не раскаялись.
Вскоре корона потянула к себе многочисленные ленты, они
превратились как бы в продолжение ее лучей. Все это было
красиво, но скорей по формам, чем краскам: свет гигантской
звезды, раскинувшейся по всему небу, оставался тем же обык¬
новенным светом бледноголубого газа. И вдруг, как по сигналу,
все изменилось. Корона сияния разлила яркие лучи до гори¬
зонта. Они сверкнули и, как бы перевернувшись по оси, прев¬
ратились в яркоцветистые ленты. А в центре короны началось
не изобразимое ни словами, ни красками, — волшебный фейер¬
верк.
Вспыхивали и гасли лучи самых разнообразных цветов. На
этом пестром фоне извивались по временам какие-то странные
змейки, их сменяли снопы огня, — пятно в середине короны
казалось тогда кратером светового вулкана. Кратер извергал
то снопы, то полосы зеленого огня, то разворачивавшиеся
ленты.
231

Я и Визе, забыв про легкое одеяние, не замечая дрожи,
смотрели на игру цветов. Праздник света длился недолго. Огни
стали гаснуть, как потухающий фейерверк. Центральная лента
прояснилась, а закрывавшие ее лучи рассыпались по всему
небу, как будто корона разметала их.
31 декабря. Вчера и сегодня опять сильное сияние. Я мно¬
гократно пробовал фотографировать это явление, но не имел
успеха; очевидно, химическая сила лучей его ничтожна. Корот¬
кие выдержки дают на пластинке только намек, при более про¬
должительных— получается размазанное пятно. Только один
раз удалось получить довольно ясный отпечаток на кинопленке.
1 января 1914 года. Болезни на «Фоке» усиливаются. Утром
Зандер почувствовал, что ему плохо, — температура прыгнула
на 40°. Слег Коноплев. Десны Седова кровоточат, распухли
ноги, одышка, сонливость и слабость. Вполне здоровых на судне
только семь человек: я, Визе, Павлов, Сахаров, Лебедев, Пу-
стошный и Линни'К. У Кушакова тоже распухли десны. Кушаков
убежден, что все больны «пятнистым ревматизмом» (очень
редкая и малоисследованная болезнь). Оставшиеся здоро¬
выми — все воздерживаются от солонины — относятся к опре¬
делению нашего ветеринара и всей его врачебной деятельности
с большим недоверием. Беда в том, что лечение цынги и пятни¬
стого ревматизма противоположны. Наши больные вместо све¬
жего воздуха и подходящего питания, получают огромные пор¬
ции салицилового натра.
Мы, здоровые, пока духом не падаем. Распределив работу,
лежавшую на больных, подбадриваем друг друга. Струн спу¬
скать не хотим. Готовится большой номер нашего журнала.
Ежедневно для сохранения здоровья гуляем не меньше двух
часов.
4 января. Инютин, Кизино и Пищухин поправляются. Про¬
должительные прогулки по воздуху оказывают хорошее дей¬
ствие. Седову тоже лучше. После обеда он высунулся из каюты
и спросил меня, в исправности ли моя винтовка: собаки что-то
подозрительно воют. Минуты через три вернулся с прогулки
Инютин и сказал, что несколько собак, отбежав к айсбергу,
подняли сильный лай. Я и Седов, захватив ружья, вышли по¬
смотреть, в чем дело. Нас скоро догнал штурман с фонарем.
Седов шел медленно и задыхался.
Около айсберга, в полукилометре от судна, темными пят¬
нышками копошились собаки. Подойдя шагов на тридцать, мы
начали различать, кроме собак, еще какой-то предмет — ой
столь же походил на медведя, как и на кусок снега или торос
в снегу. Собаки держались полукругом, примыкавшим к ледя¬
ной стене. Нам казалось странным, что белые Ободрыш и
Разбойник рядом с медведем в темноте выглядели почти чер¬
ными. Шагах в двадцати Седов выстрелил, я — тотчас же за
ним. Медведь заревел и бросился бежать с быстротой оленя

Северное сияние 27 декабря
(рис. Н. В. Пинегина)
мы не видели еще такого быстроногого. Когда собаки вцепились
в него на ходу, медведь стал вертеться и прыгать, как рассер¬
женная кошка. Я дал по нему выстрел наугад, не видя
мушки, — конечно не попал, ибо медведь бросился бежать еще
резвей, чем после первых выстрелов. Следовало бы сохранять
осторожность в борьбе с таким зверем, но в темноте как убить
его, иначе, как в упор? Седов бросился вслед, я же побежал
отрезать дорогу с противоположной стены айсберга, крича в
то же время идущим от корабля зрителям, что зверь идет на
них.
Мишка, завидев ряд фонарей, предпочел повернуть и взо¬
браться на айсберг в том месте, где был он пониже около двух
метров обрыва, а дальше наклонная плоскость. Нельзя было
не залюбоваться молодецким прыжкохм: это не медведь, а тигр!
Спустя секунду по неровности льда взобрались на айсберг не¬
сколько собак. Начался бой на ледяной наклонной и скользкой
плоскости. В несколько секунд медведь подмял собаку, другая
с визгом скатилась с обрыва.
233

Седов выстрелил. Медведь спрыгнул с обрыва, но, встретив
внизу новых собак, опять взлетел на айсберг и снова смял
собаку. Я подошел к самому обрыву и выстрелил два раза, по¬
следний выстрел оказался удачным: штурман осветил фонарем
медведя, — я разобрал на дуле очертания мушки. Зверь взре¬
вел, сделал огромный прыжок, еще подпрыгнул и, облепленный
собаками, покатился по откосу и рухнул с обрыва. За ним, как
пушинки, — собаки. Из шести выпущенных пуль медведя за¬
дели только три: одна оцарапала шкуру, другая пробила ногу,
последний выстрел разорвал сонную артерию. Убитый мед¬
ведь — пушистый самец ё серебряной шерстью необыкновенной
красоты.
Этот день так не похож на остальные монотонно-тоскливые
дни последнего месяца. Не было ярких красок в этой жизни.
Нет их ни в рассказах, повторяющихся по десять раз незаметно
для рассказчика, ни в однообразном стуке шахмат о потертую
доску, ни в стоянии молчаливым кружком у печи во время
топки ее, ни в унылом пении «трубадуров», заканчивающем
каждый день. И теперь не хочется касаться всех этих оттенков
серого. Но жизнь течет и меняется. Быть может, впереди перед
нами большие переживания, за их напряжением забудется
серая нитка, которая нудно тянулась из клубка этой бесконеч¬
ной ночи? Теперь наше бытие далеко от культурной жизни. Как
далеко — мог бы заметить только посторонний человек.
Любопытно было бы посмотреть со стороны на дикую на¬
пряженность охоты во тьме, потом на пиршество у убитого мед¬
ведя. И здоровые, и больные пили горячую медвежью кровь.
До этого дня я не был кровопийцей, но сегодня горячо расхва¬
ливал эту жидкость, не подавая вида, что она мне противна:
я знал, что в нашем положении кровь — лучшее средство от
цынги. Им одним спасаются ненцы и русские на всем побе¬
режье Ледовитого океана. Большинство вняло моим увещева¬
ниям. К сожалению, два более слабых «ревматика» Зандер и
Коршунов не поверили похвалам напитку и отказались наотрез.
Седов попробовал, но не мог пить. Его стошнило.
Конечно, картина сегодняшнего дня необычайна даже для
нас. Но сторонний наблюдатель заметил бы, как обтрепалась
одежда, далекая от заботливого женского взгляда, насколько
люди привыкли ходить грязными и небритыми.
Полярная ночь прекрасна. Вокруг чудеса. В небе роскош¬
ное празднество. А на земле...
5 января. Прекрасное северное сияние. Наблюдали его я
и Визе. Сначала над горизонтом поднялись столбы, слабо
окрашенные внизу оранжевым цветом. Через десять минут
столбы соединились лентой вроде дуги. Южный конец ленты,
разделяясь на три луча, стал подниматься. Когда сияние до¬
стигло средины небесного купола, верхняя лента вдруг закру¬
жилась вихрем. Мы ясно видим, как она разделилась на от¬
234

дельные ленты, поворачивавшиеся в зените огненным колесом,
кидавшим снопы бриллиантов. То же повторилось при прохож¬
дении второй ленты. Третья лента стянула к себе все огни
неба. В то время как столбы и лучи всех цветов радуги, подтя¬
нувшись к одной точке, заиграли острыми блестками, в средине
неба, залитого белым светом, происходила бешеная игра:
свертки лент один за другим развертывались и выбрасывали
вниз блестящие полосы, а вдогонку им бежала волна пурпур¬
ного света. Все это не передаваемо словами. Жалки пред не¬
бесным светом хитрые потешные огни — изделие человеческих
РУК-
Бедняге Коноплеву хуже. Ноги его под коленями распухли,
уже не может ходить. Больной — очень крепкий человек, но
вынужденная неподвижность лишает его свежего воздуха.
В небе прекрасное зрелище. Прекрасна ли ночь? Ее гнет
чувствуют все живущие здесь. Каждодневность быта тяжела.
Где же истинное лицо полярной ночи — в тишине ли ее, уме¬
ряющей все страсти, в красоте ли неба, усеянного звездами,
и в зрелищах, роскошь которых, не видев, невозможно пред¬
ставить? Или же во вчерашней земной картине, 'когда под за¬
несенным такелажем собрались небритые люди с черными
зубами на распухших деснах и со странно блестящими глазами?
При свете фонаря эти люди, не отличавшиеся от своих собра¬
тьев, удалых сибирских охотников на ошкуя, погружали
кружки в жидкость, казавшуюся черной, зачерпывая ее из
брюшной полости только что убитого медведя, и пили. И над
ними сияло полярное небо.

ТЯЖЕЛЫЕ ДНИ
Новый 1914 год встретили, как и прошлый, — празднеством
и пушечной пальбой. В этот праздник все мы, остававшиеся
здоровыми, изо всех сил старались организовать праздничное
веселье. Украшение кают, иллюминация, богатый ужин и обед,
номер нового журнала — все было, как в прошлом году. По
временам казалось, что удалось отогнать тяжелые мысли на¬
ших больных. Но настоящего веселья не было. Седов перед обе¬
дом произнес новогоднюю речь. Голос его в этот раз звучал
слабо. Он как бы утратил что-то, свойственное ему, так убеж¬
давшее и поддерживавшее раньше в людях бодрость.
Тяжел и ответственен долг начальника экспедиции. Больше
всех в ободрении и поддержке нуждался сам Седов. Но он ни¬
кому не мог высказать своих сомнений, как бы ни было худо
на его душе: все ждут от него бодрого слова. Все привыкли
видеть в нем надежного руководителя. До сих пор за ним шли
беззаветно: он был образцом смелости, широкой расчетливости,
надежный капитан и начальник, — матросы в нем не чаяли
души. Кто мог сказать, что было на душе у Седова? Заветные
планы его давно пошатнулись, а тяжелая болезнь, если она
продлится еще две-три недели, может безжалостно разбить
мечту о достижении полюса. Но разве может начальник экспе¬
диции высказать свои колебания или сомнения? Даже в телес¬
ной слабости не может признаться сильный дух. Таким силь¬
ным духом обладал Седов; силу этого духа могла сломить
только смерть.
13 января. Стоят упорные холода с резкими ветрами. По¬
завчера был сильный шторм при —38° Ц. И сегодня я гулял
свои два часа при ветре в 16 метров в секунду с той же темпе¬
236

ратурой. Даже малицу пронизывает ветер. Ходим с отморо¬
женными щеками и подбородками. Моя каюта во льду. Оле¬
денение дошло до самого пола. Поверх льда на стенах и на
потолке по утрам вижу слой инея — это влага моего дыхания,
скопившаяся за ночь. Могучий ледник на койке достиг высоты
полуметра при толщине около двадцати сантиметров.
Удивительна привычка. По ночам я не особенно зябну, хотя
покрываюсь теми же двумя одеялами, что и дома. Приходится,
впрочем, на ночь надевать лишнюю фуфайку, а лед в ногах
закрывать листом резины. Кроме меня, раздевается на ночь
только Визе, остальные, по выражению Павлова, «давно опу¬
стились на дно». Температура в каютах по ночам опускается
до —6°, бывает и ниже. Днем в кают-компании от 1 до 9° выше
нуля; чаще всего — градусов пять. В каютах холоднее.
Когда в каютах от 0 до 5 градусов, мы мерзнем, хочется
надеть меховую куртку. Я удерживаюсь — тренируюсь на хо¬
лод, к тому же и куртка одна. Слабое место всех — ноги: они
вечно мерзнут. Обувь поизносилась, а хорошую пару все бе¬
регут про запас. В коридоре же на полу постоянная влажность,
ноги у всех мокры. Чтобы согреть их, необходимо высушивать
валенки в то время, как топится печь.
Как только затопится печь в коридоре, а это отрадное со¬
бытие случается два-три раза в день, вокруг источника тепла
собирается все население «Фоки». Тридцать или сорок минут,
пока горит огонь, печи не видно: она закрыта обувью. За пер¬
вым слоем — второй: ее держат в руках люди, толпящиеся
вокруг. Они стоят на одной ноге, подобно аистам, другая, бо¬
сая, протянута к печке. Случаются легкие ссоры из-за неспра¬
ведливого распределения мест:
— Вчера в первом ряду был и сегодня туда же. Ловка-а-й!
Нет, брат!
Попробую описать день на «Фоке».
Я уже с шести часов не сплю и слышу все звуки нашего
обиталища. Первый — покашливание штурмана в его каюте;
по старой морской привычке он просыпается раньше всех. По¬
том слышу на кухне возню: встал Лебедев — теперь он боц¬
ман. В семь часов Лебедев идет по матросским каютам, до¬
носится его иронический вежливый голос: — Господа, доброе
утро. Каково почивали? Извините, что побеспокоил. Милости¬
вые государи, позвольте попросить вас встать!
В ответ раздаются не столь утонченно-вежливые слова и
звуки. Как бы то ни было, люди начинают шевелиться и, ляз¬
гая зубами, поругиваясь, вылезают из-под одеял. Одеваться не
нужно: все спят одетыми. Тотчас после любезного приглаше¬
ния вставшие идут на кухню за кипятком.
День начался. Рассказывают сны. Рядом в буфете Кизино
стучит посудой, потом затапливает в кают-компании печь.
Спустя полчаса температура поднимается, тепло через откры¬
237

тую дверь доходит до меня, размаривает. В восемь часов
Кизино обходит каюты членов экспедиции, неизменно повторяя
изо дня в день все одни и те же слова: «пожалуйте кофе
пить». Доходит очередь до меня. Я совсем не расположен вста¬
вать: уловка Кизино давно известна, кофе не готово и будет
подано не раньше девяти. Я вылезаю из-под одеяла в начале
десятого и сажусь за кофе с черным хлебом. У своей лампы в
коридоре уже сидит Инютин за шитьем сапог из нерпичьей
шкуры, бегает в машинное отделение Кузнецов, вспарывает
консервные жестянки Пищухин. Из клубов пара, распростра¬
нившихся от кухни по всему коридору, доносится голос Лин-
ника: он чинит шлейки и разъясняет Пустошному нечто из
мудрого опыта, как управлять собаками.
Умываюсь, убираю свое ложе. В кают-компании Павлов,
иногда Максимыч. Павлову скучно до тоски. Он берется за ту,
за другую книгу — все перечитано. Ставит микроскоп — все
шлифы заучены. Седов лежит в своей каюте.
В помещениях больных горят лампы, там теплее — около
десяти градусов. Посмотришь в щелку двери Коноплева, он
не спит, тоскливо невидящим взглядом уставился куда-то.
— О чем думаешь, сердяга?
Пред обедом затапливается печь в кают-компании — у нее
места не найти. Пообедав, команда ложится спать. Просы¬
пается в это время Визе (он делает метеорологические наблю¬
дения до четырех часов ночи), берет английскую грамматику
(я и он изучаем по самоучителю английский язык) или са¬
дится за вычисления. После двухчасовой прогулки я опять
принимаюсь за работу. Редко удается работа, требующая силь¬
ного умственного напряжения: холод мешает сосредоточиться.
В чисто механической области наш труд значительно продук¬
тивнее— если надо переделать рукавицы, заштопать одежду,
сшить ножны, вычистить инструменты или помочь снаряжению
экскурсий. Увы, это так!
В шесть часов подается ужин — остатки обеда, а обед —
суп из сушеной трески или мясных консервов, изредка заме¬
няемый бульонами из сушеного мяса; на второе—макароны
или каша. Однообразные блюда надоели всем до отвращения.
Есть не хочется. Пересиливаешь себя. Через три часа волчий
голод: организм протестует, получая мало азотистых веществ,
особенно нужных ему в суровых условиях...
До ужина каждый продолжает свою работу; в вахтенном
журнале отмечается: «команда занималась приготовлениями
к полюсному путешествию». В девять часов некоторые матросы
сразу забираются на койки, другие играют в карты. А потом
дружный храп или ворочанье с боку на бок.
Действительно, не легко уснуть в этом чертовском холоде.
Живущие там, на юге, не додумываются, какое ценное приоб¬
ретение культуры простая теплая постель с чистым бельем,
238

Н. В Пинегин в своей каюте
даже обыкновенные русские полати. Они не родились вместе
с человеком, а приобретены упорнейшей тысячелетней борь¬
бой. Какое счастье сон, не прерываемый падением капель на
лицо, замерзанием высунувшейся конечности или носа до такой
степени, что приходится отогревать рукой и дыханием. Сон всех
неспокоен. Перед сном зажигаю свечу в своей каюте и долго
сижу перед раскрытым дневником. На густо заиндевевшем по¬
толке от тепла свечи протаивает темный кружок. Падает капля.
20 января. С Нового года усиленно готовится снаряжение
для путешествия к полюсу. Уйдет ли Седов, хватит ли сил?
Здоровье его как будто лучше. Сегодня он вышел из каюты,
но, просидев около часа, сильно устал и снова лег в постель.
Мясное питание помогло. Мясо медведя, убитого недавно, тра¬
тилось как лекарство. Мы, здоровые, попробовали его только
в рождество и Новый год. Штурман, Кизино и Кушаков попра¬
вились совсем. Инютин и Пищухин — на ногах.
26 января. Упорны холода, столбик термометра не подни¬
мается выше —33 °Ц. Ветры постоянны, преимущественно с се¬
верной стороны.
Когда все люди станут, наконец, солидарными, а миллиарды
золота, ежегодно бросаемые теперь на поддержку тунеядцев
и на изготовление орудий разрушения, будут направлены
вместе с трудовыми армиями на расширение культурных уча-
239

стков земли, на оживление пустынь, — может быть тогда дой¬
дет черед и до здешних холодных земель? В том нет ничего
невозможного... Может быть, и на здешних пустынных остро¬
вах вырастут поселения? Живя в тепле и удобствах, питаясь
провизией, быть может, доставленной по воздуху, станут ли
жители полночной страны вспоминать о затруднениях первых
посетителей? Они-то жили, как стайка рыб, из устья реки от¬
битая ветром в море. Так думалось сегодня на прогулке.
29 января. За ходом болезни Седова следят, как за болезнью
ближайшего родственника. Судьба экспедиции будет иметь раз¬
ные исходы в зависимости от того, поправится ли больной к на¬
чалу февраля. Сегодня лица веселей. Седов целый день на ногах.
Светает. В полдень слабая заря. Скоро, скоро конец длин¬
ной ночи! Радует предчувствие, что за этим рассветом — ро¬
дина, друзья, весь мир полноты жизни. За зарей — видения
лесов, зеленых долин, простых сердцем людей, — да-да, .пере¬
нестись в глушь родной губернии и посидеть в гостях у угле¬
копа Демы и у приятеля Никиты!
Пока же только сны отражают эти желания. Просыпаясь
от капли, щелкнувшей по носу, я смеюсь и над каплей и над
нелепой смесью полярных образов с идиллией родных картин.
31 января. В тишине ночи под темным небом, когда слышен
один скрип под ногами, разговоры двух ушедших на прогулцу
становятся особенно значительными. На корабле каждое слово
взвешивается: оно достояние всех и не должно задеть никого.
Сегодня у меня продолжительный разговор с Седовым.
Он просил меня отправиться на мыс Флоры: необходимо
оставить записки на южном берегу на случай, если какой-ни¬
будь корабль придет раньше, чем вскроется бухта Тихая. Мы
подробно обсудили план путешествия: придется итти с двумя
матросами, без собак. Разговор перешел на полюсное путеше¬
ствие. Георгий Яковлевич подробно развил план, которого он
хочет держаться при нынешних обстоятельствах. Возьмет всех
двадцать восемь собак. Провизии для собак на два с полови¬
ной месяца, для людей — на пять месяцев. Он считает воз¬
можным сохранить часть собак до самого полюса в том слу¬
чае, если ему удастся пополнить запасы из склада Абруц-
цкого в Теплиц-бай на Земле Рудольфа. Седов просил меня
проводить полюсную партию до этого места. Если бы склад
оказался попорченным или использованным, Седов будет иметь
возможность пополнить израсходованное провиантом, остав¬
шимся мне на обратную дорогу. Я ответил согласием на оба
предложения: в самом деле, провизия нужна мне только до по¬
ловины марта — после возможно пропитаться одними птицами.
При уходе Седов предполагает возложить на Визе руковод¬
ство научной работой, оставив Кушакова попрежнему заведо¬
вать хозяйством и передать ему же власть начальника экспе¬
диции: «он старше всех по возрасту и имеет способность коман-
240

давать». Когда я попросил Седова не торопиться с путеше¬
ствием: «поправившись и окрепнув, вам будет легче делать
большие переходы», — Г. Я. ответил: «Болезнь моя — пустяки.
Кушаков определил легкий бронхит и острый ревматизм. Разве
такое недомогание оправдало бы задержку?» Когда я намек¬
нул, что «ошибки в распознавании болезней свойственны даже
лучшим профессорам», Седов перебил меня: «Цынга? Тем бо¬
лее, она страшна при неподвижности зимовки, при упадке духа.
Нет, нет, мне нужно не поддаваться болезни, а бороться с ней!»
4 февраля. Уход Седова назначен на 15 февраля. Продол¬
жаются сильные холода, вот уже около месяца температура
не выше —33° Ц. Климат Земли Франца-Иосифа резко отли¬
чен от новоземельского. Нет столь резких колебаний. Свирепы
бури, но ураганов, подобных прошлогодним, не наблюдалось.
Но здесь обыкновенны морозы при сильном ветре. Ветры чаще
всего с северных румбов. Жизнь в палатке при таком климате
должна быть особенно тягостна. Представляется, какой невы¬
носимо тяжелой должна была она казаться путешественникам
к полюсу, не имевшим до того долгой полярной тренировки.
Мы достаточно закалены и вооружены мелочами палаточного
обихода, делающими жизнь на льду терпимой, а главное, знаем
предел выносливости, за которым должна начаться болезнь.
Тем яснее представляем, что грозит путешественнику, не со¬
размерившему сил и условий.
Здоровье Седова попрежнему плохо. Почти неделю он был
на ногах, эти сутки провел опять в каюте.
9 февраля. Между 10 и 2 часами светло. Седов ездил про¬
минать собак. Собаки в прекрасном состоянии: начиная с лета,
они питались мясом. Шерсть их густа и пушиста, некоторые
псы круглы, как шерстяной мячик. Совершился естественный
отбор — остались крепыши. С такими собаками можно на по¬
люс. Продолжаются сборы. Мы все принимаем участие, вкла¬
дывая все старание и свой опыт. Каяки будут поставлены на
сани, вся провизия — внутри каяков. На случай, если бы сани
провалились и вода попала, бы и в каяки, все предметы, боя¬
щиеся сырости, упакованы в непроницаемые резиновые
мешки. Выдающиеся места каяков, которым грозит опасность
порчи острыми краями льдин, защищены оленьим мехом. Ме¬
хом обшиты даже веревки в местах касаний с каяками. Про¬
визия распределена так, что не нужно затрачивать время на
отыскивание: по номеру мешка всегда видно, сколько остается
запасов. Спальный мешок один на троих во всю ширину па¬
латки. Окончательно выяснено, что Седова сопровождают Пу¬
стотный и Линник.
Попытка Седова безумна. Пройти в пять с половиной ме¬
сяцев почти 2 000 километров без промежуточных складов,
с провиантом, рассчитанным на пять месяцев для людей и на
два с половиной для собак?
241

Однако, будь Седов здоров, как в прошлом году, — с такими
молодцами, как Линник и Пустотный, на испытанных собаках
он мог бы достичь большой широты. Седов настойчив беспри¬
мерно. Но в нем есть жизненная черта: умение приспособляться
и находить дорогу там, где другому положение представляется
безвыходным. Мы не беспокоились бы особенно за участь
Седова, будь он вполне здоров. Планы его всегда рассчитаны
на подвиг, для подвига нужны силы, — теперь же сам Седов
не знает точной меры их. До похода пять дней, а больной то
встает, то опять в постели. Все участвуют в последних сборах,
но большинство не может не видеть, какого исхода можно
ожидать. Предстоит борьба не с малым — с беспощадной при¬
родой, а она ломала не такие организмы. Но в решение Седова
начать борьбу никто не может вмешаться. Существует нечто,
организовавшее наше предприятие; это нечто — воля Седова.
Противопоставить ей можно только восстание.
Но для восстания нужно прежде всего единодушие хотя бы
в одном: в мнении о сущности болезни нашего вождя. Такого
единодушия нет. Кушаков, исполняющий обязанности офи¬
циального врача экспедиции, утверждает, что Седов здоров.
Когда очередь вести вахтенный журнал доходит до Кушакова,
он неизменно отмечает, что Седов поправляется от недомога¬
ния. Каждый из членов экспедиции имеет свои выводы из на¬
блюдений над здоровьем Седова, и эти выводы совсем не со¬
гласуются ни с кушаковскими официальными бюллетенями, ни
с его подбадриванием сборов к полюсу. Но никто из нас, про¬
фанов в медицине, не имеет достаточного авторитета для про¬
тивопоставления истины документальным записям честолюби¬
вого ветеринара, которому нужно отправить Седова подальше,
к полюсу, а самому стать во главе- экспедиции. Седов опти¬
мист. Он в мечтах уже на полюсе. Он верит сладким нашепты¬
ваниям Кушакова и не поверит никому, кто будет говорить
о горькой истине — о невозможности для больного человека
длительного путешествия к полюсу1. К сожалению, на «Фоке»
имеются всего три-четыре человека, которые понимают, что
перед нашими глазами происходит сложная и преступная
игра. Это игра на жизнь Седова. Вмешательство в эту игру ни
к чему не приведет: мы не имеем настоящего врача, который
сказал бы четыре веских слова: больному на полюс нельзя.
Сегодня, во время прогулки к Рубини-Року, я несколько раз
начинал разговор о предстоящем походе и о возможности
отложить его на две, на три недели. Седов каждый раз менял
направление разговора, как будто бы такой оборот его был ему
1 «В семье не без урода» — говорит русская пословица. Именно та¬
ким уродом в седовской экспедиции оказался Кушаков, ветеринарный
врач по образованию и черносотенец по убеждениям. Об отрицательной
роли Кушакова в экспедиции Н. В. Пинегин предполагал подробно рас¬
сказать во второй книге романа «Георгий Седов» (Прим. ред.).
242

Последний портрет Г. Я- Седова

неприятен. Под конец прогулки мы подошли к геме вплотную.
Седов .слушал мои доводы, не перебивая. Потом долго думал
и произнес: — Все это так, но я верю в свою звезду.
11	февраля. Сегодня я нашел лес из кристаллов: крошеч¬
ные снежные деревца выросли на льду. Они образовались из
испарений льда на недавно затянувшейся полынье. Я долго,
дивясь, рассматривал их нежное строение. Кустики в 4—
5 сантиметров высотой. В некоторых местах, где лед был
толще, кустики закрывали его сплошь. Несколько дней стоял
полный штиль — за время его и выросли чудные деревца:
испарения, не поднимаясь вверх, замерзли на месте. К сожа¬
лению, я заметил этот лес во время сумерек — для фотогра¬
фирования было слишком мало света.
12	февраля. Ясный день, цветистая заря. Мои волшебные
деревья снесло первым же движением налетевшего ветерка.
Когда я пришел с аппаратом, на месте кристального леса был
ровный лед, как будто виденное вчера было только сном.
Вспомогательная партия не может выйти — нет здоровых
людей. Со мной должны были итти Шестаков и Пищухин. Пи-
щухин все время прихварывал, а в эти дни еле ходит на опух¬
ших ногах, — такой спутник для путешествия не помощь, а по¬
меха. Шестаков слег на койку. Из оставшихся матросов здо¬
ров вполне один Кизино. Все складывается враждебно походу.
13	февраля. Весь вчерашний день — последние спешные
сборы. Сегодня у борта три нарты цугом с разложенными
шлейками. Остается только запрячь собак. 25 градусов мороза,
жестокая буря с юго-востока. Сила ветра до сорока метров в
секунду.
Седов целый день в каюте. Вчера его ноги опять распухли.
Кушаков успокаивает Седова, находя, что болезненное состоя¬
ние не что иное, как обострение ревматизма в сильный шторм.
Некоторые думают об ухудшении здоровья проще, припоми¬
ная, что несколько дней назад, по распоряжению Кушакова,
была сварена солонина и Седов опять поел ее. Бесполезно спо¬
рить: усиление ли цынги или ревматизма свалило с ног нашего
начальника — не одинаково ли погибельно начинать двухты¬
сячекилометровое путешествие с цынгой или ревматизмом?
Но отъезд не откладывается. Под вечер шторм утихает. Се¬
дов просил меня сфотографировать его. Нарочно встал с по¬
стели и оделся.

НА ПОЛЮС!
Пятнадцатого февраля пасмурный рассвет. Буря оконча¬
тельно стихла, от нее остался слабый ветерок,— 23° Ц. Светать
начало только к десяти часам. Седов с утра ушел на разведку,
в половине одиннадцатого вернулся. Дорога тяжела. Вчераш¬
няя буря намела большие сугробы, снег не успел еще затвер¬
деть. С лицом, бледным более чем обыкновенно, задыхаясь,
Седов поднялся на корабль. Он жаловался на боль в ногах
и одышку.
Перечитывая свой дневник, я вижу, что все записанное
в этот день проникнуто тяжелым предчувствием. Все воспри¬
нималось не так, как было на самом деле, а сквозь тяжесть
предчувствия. Так перед грозой вы смотрите только на темную
тучу, на застывшую стеклом воду реки и на набегающий мрак.
Все кажется грозным, — вы уже не видите ши ярких отблесков
солнца, ни зелени, ни ослепительных лучей тут же у ваших ног,
ни ясного еще неба над головой.
Восстанавливая теперь в памяти этот день, я убеждаюсь,
что взгляд мой, прикованный к тяжелой туче, не видел мно¬
гого: только теперь, смотря на последнюю фотографию Седова,
снятую за несколько минут до отправления, я припоминаю, как
прекрасно было его бледное вдохновенное лицо с далеким
взглядом. Что общего у этого лица с обыкновенным, перепол¬
ненным жизнью, которое все знали раньше, — румяным, скула¬
стым, с огромным лбом и всегда смеющимися глазами, глубоко
посаженными в орбитах? Неистощимый рассказчик, выдумщик
анекдотов и смешных историй, кумир команды, бесстрашный
охотник, всегда насыщенно бодрый, даже к работе подступав¬
ший не иначе, как с шуткой, Седов в этот день явился иным:
245

сосредоточенно решительным, как будто бы какая-то мысль
завладела им до перевоплощения.
Возвратившись с разведки, Седов прошел в каюту,— перед
тем я передал ему свое письмо1. Георгий Яковлевич пробыл
в каюте около получаса, вышел с написанным приказом, в кото¬
ром он передавал руководство научными работами Визе,
а власть начальника — Кушакову. Визе прочитал приказ вслух.
Не расходились. Не уходил и Седов. Он несколько минут стоял
с закрытыми веками, как бы собираясь с мыслями, чтобы ска¬
зать прощальное слово: все ждали. Но вместо слов вырвался
едва заметный стон, и в углах сомкнутых глаз сверкнули слезы.
Седов с усилием овладел собой, открыл глаза и начал гово¬
рить, сначала отрывочно, потом спокойнее, плавнее,— голос
затвердел:
—	Я получил сегодня дружеское письмо. Один из товари¬
щей предупреждает меня относительно моего здоровья. Это
правда: я выступаю в путь не таким крепким, как нужно и ка¬
ким хотелось бы быть в этот важнейший момент. Пришло
время: сейчас мы начнем первую попытку русских достичь
Северного полюса. Трудами русских в историю исследований
Севера записаны важнейшие страницы — Россия может гор¬
диться ими. Теперь на нас лежит ответственность оказаться
достойными преемниками наших исследователей Севера. Но
я прошу, не беспокойтесь о нашей участи. Если я слаб, спут¬
ники мои крепки, если я не вполне здоров, то посмотрите на
товарищей, уходящих со мной,— они так и пышут здоровьем.
Даром полярной природе мы не дадимся.
Помолчав и подумав, Седов продолжал:
—	Совсем не состояние здоровья беспокоит меня больше
всего, а другое: выступление без тех средств, на какие я рас¬
считывал. Сегодня для нас и для России великий день. Разве
с таким снаряжением нужно итти к полюсу? Разве с таким сна¬
ряжением рассчитывал я достичь его? Вместо восьмидесяти
собак, у нас только двадцать, одежда износилась, провиант
ослаблен работами на Новой Земле, и сами мы не так крепки
здоровьем, как нужно. Все это, конечно, не помешает испол¬
нить свой долг. Долг мы исполним. Наша цель — достижение
полюса; все возможное для осуществления ее будет сделано.
В заключение Седов старался ободрить больных:
—	Жизнь теперь тяжела, стоит еще самая суровая пора,
но время идет. С восходом солнца исчезнут все ваши болезни.
Полюсная партия вернется благополучно, и мы тесной семьей,
счастливые сознанием исполненного долга, вернемся на родину!!
Мне хочется сказать вам не «прощайте», а «до свидания».
1 В письме, переданном Седову перед уходом, Н. В. Пинешн предо--
стерегал его от легкого отношения к своей болезни и доверия «диагнозу»»
Кушакова, просил Г. Я. отложить путешествие до полного выздоровления.
(Прим, ред )
246

Выступление к полюсу (в центре Г. Я- Седов),
Все стояли в глубоком молчании. Я видел, как у многих
навертывались слезы. Пожелали счастливого пути. Как-то осо¬
бенно просто и задушевно сказал несколько слов Лебедев.
После завтрака Седов встал первым.
— Нужно итти!
Через несколько минут все были на воздухе. Еще небольшая
задержка у аппарата, и все, способные двигаться, под лай
и завывание рвущихся собак пошли на север. В мглистом воз¬
духе глухо стучали пушки, чуть развевались флаги. Крики «ура»
тонули в белых проливах. У северного мыса острова Гукер,
километрах в семи от зимовки, мы остановились, пожали руки
уходящим, расцеловались. «Так до свидания, а не прощайте!»
Несколько торопливых фраз, и две кучки людей разошлись:
одна на север, другая на юг. Еще несколько салютов из моего
револьвера, и темная полоска трех нарт стала таять в сгущаю¬
щейся темноте великого ледяного простора.
Я долго стоял на торосе, вглядываясь в темноту. Отблеск
тусклой зари, величавые белые горы с бледнозелеными ледни¬
ками, груды торосов — все было особенно тускло. Новую по¬
лоску следов уже запорашивал ветер. Стемнело. Быстро скользя
лыжами, я побежал догонять горстку людей.
Суровое время наступило в начале февраля. Температура
не поднималась, усилились ветры. Метеорологической станцией
отмечены штормы: 16 февраля при —27°, девятнадцатого, двад¬
цатого и двадцать первого при —35° Ц. На корабле после
такой погоды все замерзло. 22 февраля в дневнике отмечено;
247

«Ветер затих. Я привел в порядок каюту, оледеневшую, как
камень на горе. Пришлось долго скалывать лед: вынес семь
умывальных тазов. Более половины осталось под матрацем: его
нельзя выколоть, не испортив материи».
24	февраля. Сегодня, по вычислениям, должно было пока¬
заться солнце. Хороший безоблачный день, —39° Ц. В полдень
горел яркий отблеск на юге. Я и Павлов, поднявшись на бли¬
жайший откос берега, с высоты 100 метров увидели самое
солнышко.
25	февраля. Празднество в честь солнца. Живое солнышко,
замечаем, не любит официальностей, с утра на небе тучи. Празд¬
ник вышел по другому поводу: Лебедев нашел завалившуюся
четверку махорки и распределил между «некурящими». Запасы
табаку окончились в конце декабря: в прошлом году матросы
под горячую руку выбросили в море два ящика слегка подмо¬
ченного. Ныне только Визе владеет «неоцененными сокрови¬
щами»,— не то две, не то три четверти настоящего Стамболи 1.
Владение сокровищами всегда связано с некоторыми неудобст¬
вами. Нужно сторожить. Нужно отклонять самые выгодные
предложения, когда за половину папиросы предлагают проме¬
нять пару новых рукавиц, за хорошую щепотку — ночное дежур¬
ство или новые брюки. Когда Визе курит... о, сколько влажно
завистливых взглядов следит за сизыми струйками, сколько
досадливых покашливаний!
6 марта. День рождения Визе, на столе четверка табаку.
Готовлюсь к экскурсии на мыс Флора, предполагаю итти вдвоем
с Инютиным. Приходится снаряжаться особенно легко. Весьма
вероятно, что мне придется итти одному с примусом, спальным
мешком и записками: Инютин очень слаб и ненадежен. Пищу-
хин еле бродит с распухшими коленками. Из матросов вполне
здоровых только двое — Кузнецов и Кизино.
9	марта. Стоит ясная погода. С 4-го полная тишина, ясные
солнечные дни с ровной температурой в —30°, —35° Ц.
Сегодня поднялись с Павловым на вершину острова Гукер.
День на редкость ясен,— казалось, что и воздух застцш. Южные
острова четки во всех подробностях, а Британский канал
с горы — как перед летящей птицей.
Прекрасные дни не доставляют полного удовольствия —
гнетет мысль об ушедших и забота о больных. Прекрасны без¬
гранично широкие просторы. Такое состояние льдов напоми¬
нает: медведей нет поблизости, нет спасения больным. Зандер,
когда-то крепкий мужчина, теперь похудел и совсем ослаб.
Одна надежда на птиц: они прилетают к этим берегам почти
с восходом солнца.
10	марта. Как упорны и злы морозы! Ртуть почти не оттаи¬
вает. Мы жмемся друг к другу, как холодом застигнутые птицы. ** Название фирмы (Прим. ред.).
248

Похороны механика «Фоки» Зандера
Все каюты, за исключением одного лазарета, покинуты. Боль¬
ные переведены в каюту Седова. И я, устав бороться со льдом,
переселился в кают-компанию.
Сегодня Иван, переставляя ящики, нашел в трюме гнездо
крыс. Туда, очевидно, собралось все крысиное население
«Фоки». Крысы натаскали в щель обшивки всякого хлама:
обрывков бумаги, соломы, пеньки, нагрызенных канатов, и, за¬
рывшись, лежали друг на друге тесным комком. Более пяти¬
десяти, но в живых осталось две-три, да и те не шевелились, не
испугались света фонаря.
Зандер совсем плох. Сегодня, войдя в каюту навестить его,
я сразу заметил, что больной сильно осунулся, обозначались
скулы, запали глаза. Он не предложил, как обыкновенно,
«несколько градусов своей температуры для тепла», а, преры¬
висто дыша, сказал мне тихо:
— Видно, мне от своих градусов не избавиться; одна прось¬
ба: найдите несколько досок на гроб.
Я ответил шуткой. Она успеха не имела. Больной ответил
голосом слабым и серьезным: — Плохо мне.
13	марта. Прилетели птицы. Утром стайка маленьких люри-
ков покружилась над обрывом, словно осматривала местность,
и села где-то на камнях. После обеда я взял ружье — не уда¬
стся ли добыть несколько птиц для больных. Едва я вышел на
249

палубу, меня догнал Кушаков и сказал: «Иван Андреевич кон¬
чается». Я вернулся и открыл дверь в его каюту. Зандер был
еще жив. Когда дверь скрипнула, он пошевелился и испустил
хрип — это был последний вздох. Бледный, неподвижный лежал
Зандер на левом боку, закрыв глаза и подложив под щеку
руку. Казалось, он спал. Бедный, сколько страданий за эти
последние месяцы! Узкая койка в тесной каюте, слабый свет
полярного дня, еле светящего через оледенелый иллюминатор,
серые закопченные стены — вот обстановка последних дней
жизни и одинокой смерти без утешения и помощи родных
и близких. Над койкой Зандера помещался Коноплев.
— Минут за десять разговаривал со мной. У меня и в мыс¬
лях не было, что он так плох,— рассказывал Платон. — А по¬
том вдруг слышу: задохся и слова не сказал. Вот, сердечный,—
добавил Коноплев,— дочка ведь у него осталась, хорошая
барышня, я видел ее; ждет теперь, поминает — к лету папа
приедет. А папа-то вон где скончался, во где лежать будет!
Все здоровые — нас шесть человек — отправились копать
могилу вблизи астрономического пункта. Работали до полной
темноты. Почва смерзлась до такой степени, что даже ломами
невозможно выкопать глубокую яму. Могила получилась глу¬
биной всего в аршин.
14	марта. Похоронили Ивана Андреевича. Зашив тело
в мешок из брезента (на «Фоке» не нашлось и шести досок,
годных для гроба), мы вынесли Зандера на палубу и на нарте
довезли до могилы. Выла вьюга. Ветер трепетал одежды впряг¬
шихся в сани, шуршал по камням. Тело опустили в могилу
и устроили нечто, подобное склепу, — свод его заменила дверь
от каюты. Засыпали слоем земли в десяток сантиметров,
а сверху наложили большую груду камней. Вот она, полярная
могила, первая на этом острове.
Мы потеряли мужественного и нужного человека. Всю жизнь
Иван Андреевич провел на море, изъездил все океаны. В самые
опасные минуты плавания «Фоки» покойный был бодр и спо¬
коен. Морская жизнь учит бесстрашию. Четыре темных месяца
на койке, одиночество, страдания ужаснейшей болезни,—
можно бы упасть духом. Но Зандер терпел, никто не слышал
жалоб от него иначе, как в шутливой форме. И даже умереть
умел терпеливо, незаметно. Крепким духом — славная смерть.
16 марта. Вчера я писал о смерти, она была тут, перед гла¬
зами, заслоняла собой все. Злобный ветер с севера пел ее тор¬
жествующую песнь. А сегодня, лишь успел я распахнуть выход¬
ную дверь, блеснуло в глаза нестерпимо яркое солнце и откуда-
то сверху, как будто с самого голубого неба, понеслись весе¬
лые, задорно звенящие крики, бодрящий гомон беззаботной
жизни. Птицы прилетели.
Гуще всего крики со стороны Рубини-Рока. Птиц не видно,—
они на самой вершине двухсотметрового обрыва. Я убил всего
250

Полынья в бухте Тихой
девять люриков. После каждого выстрела со скал срывались
тучи из белых, быстро мелькающих крылышек — дрожащие
живые тучи. Возвращаясь, я встретил Павлова, всего обвешен¬
ного птицами: он набрел на полынью, чуть не сплошь усеян¬
ную люриками.
18	марта. Прилетают все новые стаи люриков. Миллионы
резвых крылышек прорезают воздух тонким свистом. Не нужно
ходить к Рубини-Року: птицы поселились везде, где земля сво¬
бодна от льда. У самого «Фоки» летают стайки, срываются
одна за другой с заснеженных камней, садятся поблизости,
перепархивают и опять куда-то уносятся. Веселые, жизнерадо¬
стные птички. Природа, совершенно не считаясь со склепным
молчанием белых пустынь, наделила их задорными, звонкими
голосами и полным неумением молчать: хохочущие крики не¬
сутся непрерывным дрожанием воздуха. Эти веселые пичужки
совсем не боятся людей. Когда подходишь к стайке, важно
рассевшейся по камням, немного замолкают; если не делать
резких движений, подпускают к себе на несколько шагов. Сядь
и сиди неподвижно:	настороженные головки скоро придут
в обычное положение, затем главный болтун раздует зоб и вы¬
пустит беззаботную песню: «кга, га-га-га-кга!»
В погоне за мелкими рачками на полынье они собираются —
себе на погибель — густыми стаями. Вчера и сегодня на полынье
охота всерьез; нужно запасаться мясом, пока представляется
удобный случай. Только я убил 119 люриков и 16 чистиков.
Всего за три дня добыто 230 птиц. Охотимся расчетливо, дожи¬
даясь, когда птицы сплывутся густо, — воды не видать. Бывает,
после выстрела на месте остается до двадцати штук; вся стая
251

поднимается, кружится недолго, потом опять садится, часто
ближе, чем до выстрела.
Вчера штурман убил нерпу. Зверь не потонул — жирный,
плавал по воде, как пробка. Мы привезли лодочку и достали
добычу. За три дня все заметно поправились — отъедаются
птицами больные и здоровые; все чувствуют себя помолодев¬
шими. Мы дождались лучших дней. Как тяжелы ушедшие —
напоминает горка камней на мысе Зандера.
Восемнадцатого марта после утреннего кофе мы собрались,
как во все последние дни, стрелять люриков на полынье, но,
заспорив о чем-то, немного задержались. Штурман махнул
рукой на спорщиков, закинул за спину винтовку и вышел.
Минут через пять он вбежал с искаженным лицом:
—	Да что же это такое! Георгий Яковлевич возвращается.
Не знаю... Нарта с севера идет.
Выбежав в чем были, у пригорка метеорологической стан¬
ции остановились. Из-за мыса показалась нарта.
Случилось несчастье? Седов тяжко заболел? Очевидность
неудачи? Просто — открытое море впереди? Беда? Никто из
нас не бежал, как всегда, поскорее встретить, узнать.
Нарта миновала мыс. Только одна нарта и около нее только
два человека. Возвращающиеся не могли уже не видеть нас,
но шли без радостных криков привета, молча. Беда?
Несколько мгновений спустя, когда глаза привыкли к свету,
я разобрал, кто идет: впереди собак Линник, а сзади, поддер¬
живая нарту с каяком, Пустотный. Седова нет.
Через минуту мы окружили вернувшихся.
—	Где начальник?
—	Скончался от болезни, не доходя до Теплиц-Бай. Похо¬
ронили на том же острову.
Стояли в молчании. Только собаки, ласкаясь, радостно виз¬
жали. Так вот чем кончается экспедиция, вот куда привела
Седова вера в звезду!.. Как обманывают нас звезды!
Линник и Пустотный, с черными обмороженными лицами
без улыбки, изможденные, исхудавшие, откинув назад капю¬
шоны, начали рассказывать.
Под вечер один из нас записал со слов матросов всю недол¬
гую историю путешествия к полюсу. Тогда же прочитали для
сопоставления с рассказом путевой дневник Седова.

СМЕРТЬ СЕДОВА1
В первый день, по рассказам матросов, Седов отошел неда¬
леко. К четырем часам темнота совсем сгустилась. Пришлось
остановиться. Распрягли и привязали собак, поставили палатку.
Устроились по-походному, но довольно уютно. Спали хорошо.
Утром 16 февраля свернули лагерь, двинулись дальше.
Путь оказался очень тяжелым. Больше всего мешала темнота.
Караван то и дело попадал на плохую дорогу. В раздражаю¬
щем неясном полумраке не было возможности рассмотреть, где
лучший путь. Особенно больших нагромождений льда не встре¬
чалось, до небольшие гряды торосов были повсюду. Во время
рассвета, около полудня, Седов легко находил между ними
проходы. Но в сумерках торосы приводили в отчаяние. Сани
то и дело опрокидывались и застревали среди хаоса льдин,
поставленных на ребро. Из них, казалось, не было выхода.
И досаднее всего,— после часа или двух мучительной дороги
оказалось, что рядом с торосами совсем ровный лед, по кото¬
рому можно бы, не останавливаясь, обойти изломанный участок.
Седов шел впереди, прокладывая путь по сухому, глубокому
снегу. Вслед тянулись три нарты: «Передовая» — Линника, за
ней средняя — «Льдинка», без проводника, и последняя —
«Ручеек», которой управлял Пустошный.
Погода установилась жестокая. Не переставая, зло и упорно
дул встречный ветер северных румбов при морозе в тридцать-
сорок градусов. Этот ужасный ветер в первые же дни сжег
1 Глава «Смерть Седова» и следующая за нею глава «Страницы пред¬
смертного дневника» взяты из второй (незаконченной) части книги
Н. В. Пинегина «Георгий Седов». (Прим, ред.)
253

открытые части лица. У Седова и у обоих спутников кожа на
носу и скулах почернела. Собаки шли, склонив мордочки к сне¬
гу, прятали их от жгучего потока воздуха. Стоило нарте оста¬
новиться хотя бы на минуту — животные сейчас же начинали
быстро-быстро рыть ямки в снегу, прятались в них и закрывали
морды пушистым хвостом. Но ямки спасали не всех. Коротко¬
шерстные собаки не спали по ночам, они жалобно взвиз¬
гивали или начинали тоскливо завывать. Наиболее страдавших
от холода — Мальчика, Пана, Пирата, Разбойника и Куцого —
Седов звал «мерзлячки». Их приходилось брать на ночь
в палатку.
Тяжел был путь, ужасна погода. Полярники знают, как
трудно переносить жестокую погоду и при коротких переходах,
ночуя в теплых помещениях, когда организм может возобно¬
вить запас тепла. Здесь же негде было отогреться по-настоя¬
щему. Но Седов, находясь первые три-четыре дня в приподня¬
том настроении, шел бодро. Ему казалось в эти дни, что и бо¬
лезнь его проходит. Опухоль на ногах явно уменьшилась
и синие пятна почти исчезли.
Двигались не быстро: в сутки проходили в среднем около
пятнадцати верст. Мешали отсутствие света, торосы, рыхлый
снег и третья нарта, без провожатого. Собаки, запряженные
в нее, часто останавливались перед каждым пустячным препят¬
ствием.
Но миновали первые дни. В жутких условиях пути ослаб
душевный подъем — Седов стал чувствовать себя значительно
хуже. К тому же он застудил себе грудь, появилась сильная
одышка, по вечерам трясло от озноба.
Однако Георгий Яковлевич не терял надежды на выздоров¬
ление. Он говорил матросам, что чувствует себя сносно, пожа¬
луй, даже лучше, чем на «Фоке».
22 февраля, на седьмой день пути, Седов остановился среди
торосов, запорошенных глубоким и рыхлым снегом. Передовая
нарта догнала его. Линник думал, что Седов поджидает, чтобы
отдать приказание идти в обход. Подбежал, взглянул на началь¬
ника — и испугался. Сквозь черно-лиловые пятна морозных
ожогов на лице Седова выступила мертвенная бледность. Вы¬
ражение мучительной боли и растерянности поразили Линника.
Чтобы сказать что-нибудь, он спросил:
—	Куда пойдем, Георгий Яковлевич?
—	Устал я что-то сегодня ужасно,— с трудом ответил
Седов. — Этот проклятый снег кого угодно измотает! Ты, Гри¬
горий, иди пока вперед, вот по этому курсу. Видишь мысок,
так на него и держи. А я сяду на нарту. Нужно мне от¬
дохнуть.
Караван медленно, обходя торосы, двинулся дальше.
На ночлег остановились у острова Джексон, невдалеке от
зимовья Нансена. Как всегда, первым делом поставили палатку.
254

Матросы Линник и Пустотный
Седов остался в ней разжигать примус, растапливать в чайнике
снег и готовить обед. Линник и Пустотный, привязав на ночь
собак, задавали им корм. В это время из палатки послышался
после припадка сильного кашля стон, которого спутники ни¬
когда от Седова не слыхали. Линник тревожно выпрямился
и замер, держа в руке галету, за которой тщетно рвалась
привязанная собака. Прислушался еще. Из палатки доносился
только ровный шум примуса...
Покормив собак, забрались в палатку. Седов писал днев¬
ник; Линник, сев на спальный мешок, погрел руки у примуса,
повесил сушиться на становую веревку у верхнего сгиба
палатки рукавицы, опять присел к примусу. Он сосредоточенно
думал, как бы намекнуть начальнику, что лучше бы вернуться
на судно. Как будто первый раз заметив, что спальный мешок
начинает сильно леденеть, он обернул его к огню примуса
и преувеличенно внимательно начал рассматривать, стараясь
обратить внимание Седова.
— Неважные дела у нас с мешком-то получаются,— начал
он свой намек. — Леденеет мешок-то! Плохо вам, нездоровому,
спать в таком мешке, Георгий Яковлевич. Главное, вылезаем
мы ночью из него, беспокоим. Оттого и леденеет. Ошибку мы
сделали. По-настоящему, нам надо бы два мешка сшить.
Седов рассеянно слушал Линника. Он в эту минуту запи¬
сывал в дневник события дня. Подняв голову, он равнодушно
сказал:
255

Теперь, Григорий, об этом поздно думать. Плохо ЛИ,
Хорошо, а теперь не переделаешь. — И продолжал записывать.
Но Линник не унимался:
—	Вот я про то и говорю, что здесь не переделаешь. А до
полюса еще далеко. Такой мешок для здоровья явный вред.
Может быть, вернуться домой, на судно, там мигом переделаем.
Ушли недалеко, по проложенной дороге быстро дойдем. Пока
мы мешок переделаем, вы поправитесь. И свету больше будет.
Захлопнув дневник, Седов взглянул на Линника, потом на
Пустошного. Линник, упрямо сдвинув брови, смотрел Седову
в глаза. Шура отвернулся, но видно было по его насторожен¬
ной позе, что и он жадно ждал.
—	Нет, Линник, этого не будет! — сказал Седов. — О судне
не заговаривай, забудь и думать о нем. Нет его позади. Раз
мы пошли, то должны сделать свое дело. Оглядываться нельзя.
Понимаешь, нельзя!
Линник опустил глаза.
—	Ты, Григорий, обо мне не беспокойся,— продолжал
Седов. — Я человек крепкий, испытал в жизни всего. Не было
случая, чтобы я хворал по-настоящему, все болезни переносил
на ногах. Вот придем в Теплиц-Бай, там займемся всеми непо¬
ладками. Может, и мешок переделаем. Я отдохну там, под¬
правлюсь как следует, и дальше пойдем. Подумай, что ты гово¬
ришь. Ведь Теплиц-Бай к полюсу на целых полтора градуса
ближе, чем бухта Тихая. В два конца — три градуса. Раскинь-
ка мозгами! Будем беречь собак, беречь свои силы. Наше дело
великое! Мы теперь себе не принадлежим. На родине гордятся
нами. Будем думать о ней.
Линник молчал.
На следующее утро, в девятом часу, происходила обьщная
процедура свертывания лагеря. Убрали палатку, сложили, завя¬
зали расходную нарту. Выстроили гуськом вое три наЬты,
запрягли собак. Седов, прислонившись к передней, держал
перед глазами карту, определяя наиболее выгодное направле¬
ние пути, и сравнивал избранный курс с показанием компаса.
Свернув карту, он бодрым, шагом направился вперед, но, не
отойдя и десятка шагов,— только успел поровняться с передо¬
выми собаками,— остановился, зашатался и медленно осел на
снег. Линник подбежал к нему. Седов, видимо, не сознавал, что
происходит: глаза были закрыты, лицо бледно, как вчера.
Передовой Седова, любимец Разбойник, ласкаясь, лизал его
в лицо.
—	Что с вами, Георгий Яковлевич?
Седов открыл глаза.
—	Ничего! Прошло. Слабость. Это бывает после болезни.
Не беспокойся! Видно, придется еще денек на нарте посидеть.
Лучше поберечь себя. Давай-ка, трогай! Иди вперед, как вчера,
а я опять присяду...
256

Палатка санной экспедиции Г. Я. Седова
Он с трудом поднялся. Линник обнял его и усадил на
нарту.
День был ужасный. Дорога скверная, много молодого тон¬
кого льда, полыньи с плавающими айсбергами и трещины. Оде¬
тый для пути пешком, легко, Седов не хотел остановить сани,
чтобы достать меховой «полюсный» костюм, сшитый наподобие
эскимосских анораков. В результате сильно продрог и к вечеру
усилилась лихорадка. Ночевали у мыса Климента Маркама.
В эту ночь все спали плохо. На тонком льду вокруг было
много продушин, сделанных моржами и нерпами. Иногда
в продушинах показывалась голова; тогда собаки на привязи
поднимали ужасный лай, «мерзлячки» в палатке тоже начинали
беситься.
Не отдохнувшие собаки везли на следующий день очень
плохо, только под вечер разошлись.
За десять дней, как полюсная партия ушла с «Фоки», не
успели отойти далеко, как стали сказываться тяжелые условия
похода. Температура не поднималась выше тридцати градусов,
дули жестокие встречные ветры. Спальный мешок, пропитан¬
ный потом, стал леденеть все сильнее. Верхняя одежда тоже не
успевала просыхать, не держала тепла. Керосин выходил зна¬
чительно скорее положенной нормы. Ужасный холод отзывался
губительно на людях и собаках. У Пустошного и Линника шла
носом кровь, у Линника большие пальцы на ногах поморози¬
лись. Собаки, когда их вытаскивали запрягать из снежных
257

ямок или палатки, дрожали, скулили и с трудом втягивались
в работу. И все-таки — с трудом, медленно, надсадно и мучи¬
тельно — партия все подвигалась к северу.
26 февраля стало немного легче. Температура с сорока сразу
упала до шестнадцати градусов. Казалось тепло. В море коро¬
левы Виктории всюду было видно темное «водяное» небо.
Показались тюлени, лежащие на льду. Надо бы их промыслить.
Но Георгий Яковлевич боялся потери времени. Скорей бы
добраться до Теплиц-Бай, подправиться там! Здоровому будут
еще случаи поохотиться, добыть корма для собачек. А Теплиц-
Бай чувствуется где-то близко, быть может даже рядом.
Погода отвратительная, ничего не видно.
В пять часов остановились на ночлег. Седову казалось —
у острова Рудольфа. Если верить карте Абруццкого, лагерь
был раскинут у самого острова. Но очертания земли не походят
на изображенные на карте. Впрочем, расхождения с картой от¬
мечались и раньше.
Только успели разбить палатку, подошел огромный медведь.
Собаки окружили его, но медведь пробился сквозь их кольцо.
Ушел он, впрочем, недалеко — версты две. Здесь псы снова
догнали его, заставили спрятаться в лунке.
—	Пойдем, Григорий, добывать мяса,— сказал Георгий
Яковлевич и достал из чехла винтовку. — Ты, Шура, подожди
нас. Скоро вернемся. Будем жарить бифштексы. Медведю из
лунки не уйти.
Задыхаясь и по временам останавливаясь, чтобы перевести
дыхание, Георгий Яковлевич подошел к пробитой моржом
большой лунке, где спрятался медведь. Зверь широко открывал
пасть, норовя укусить наседавших со всех сторон собак. Геор¬
гий Яковлевич остановился недалеко от лунки. Ноги и руки дро¬
жали от усталости. Постояв минуты две и чувствуя, что дрожь
не проходит, он подошел к медведю вплотную, чтобы непослуш¬
ные руки не подвели, не направили бы пулю мимо. С аршин¬
ного расстояния он прицелился в голову зверя, нажал спуск.
Выстрела не последовало. Переменил патрон — снова осечка,
потом еще и еще. Вся обойма валялась на снегу, а выстрела не
было. Этот Кушаков со своей услужливостью! Конечно, чистя
винтовку, смазал ее маслом. А ведь давно все знают, что в мо¬
розы нужно смазывать затвор не маслом, а керосином.
Георгий Яковлевич, взбешенный, быстро пошел к палатке
захватить свой финский нож, чтобы им заколоть медведя. Но
не пройдя и сотни шагов, опять почувствовал слабость, подо¬
гнулись ноги, и он с изумлением увидел себя сидящим на
снегу.
—	Плохо дело! Не стало силы. Уйдет ведь медведь, уйдет!
А собачек надо покормить. Григорий,— поднял Георгий Яков¬
левич лицо к подбежавшему Линнику,— беги скорей к палатке,
отогрей у примуса затвор, да ножи не забудь захватить. А я не
258

могу что-то идти, устал сегодня, совсем ослабел. Постерёгу
здесь, чтобы медведь не ушел, буду собак подбадривать. Да при¬
вези нарту; мне, пожалуй, трудно будет идти до палатки...
Часа через два с нартой пришел Линник. Не находя началь¬
ника во тьме, он дважды выстрелил. После второго выстрела
Седов отозвался слабым криком. На выстрел прибежали
собаки. Линник запряг их и отвез Георгия Яковлевича к ла¬
герю.
С этой стоянки началась страшная борьба больного с бес¬
пощадной полярной природой. Вплоть до того времени, когда
карандаш выпал из ослабевшей руки, дневник Седова повест¬
вует, как ежедневно проходилось то или другое количество
верст — все к северу, к северу. Но в записях не найти чего-
нибудь похожего на страх перед будущим или мыслей о необ¬
ходимости отказаться от своих задач.
Между тем матросы уже понимали, чем может кончиться
поход. Они пробовали сначала намекать Седову, потом стали
просить открыто: нужно вернуться на судно.
Разве можно поколебать Седова!
— Улыбнется,— рассказывал	Линник,— махнет рукой.
«Нет, оставь это,— скажет,— брось и думать о судне! Я в Теп-
лиц-Бай за пять дней поправлюсь». А сам иногда в последние
дни говорил в забытьи: «Все пропало! Все пропало!»
Последние переходы Седова были страшны. Дорога по тон¬
кому, молодому льду сменялась непроходимыми торосами.
Режущий ветер сжег дочерна лица. Матросы еле справлялись
с тремя нартами. Седов лежал на средней, одетый в эскимос¬
ский костюм, в спальном мешке, крепко привязанный к качаю¬
щейся нарте. Часто впадал в забытье; беспомощно склонялась
голова. Очнувшись, Седов первым долгом сверял курс с ком¬
пасом и не выпускал его во все время сознания. Матросы заме¬
чали, что больной подолгу осматривался, словно старался
опознать острова, лежащие на пути. Спутникам иногда каза¬
лось, что Седова мучила мысль, как бы они самовольно или
обманом не повернули, не увезли его на судно, не сменили бы
северного курса. Однажды спальный мешок с больным упал
с саней. Когда Линник подбежал, Георгий Яковлевич, очнулся,
в удивлении посмотрел по сторонам и спросил:
—	Почему мы стоим?
Морозы не сдавали, не прекращались встречные ветры.
28 февраля нарта провалилась на молодом льду. Ее вытащили.
Но двигаться дальше было невозможно. Решили подождать,
пока лед окрепнет. К тому же разразилась буря. Разбили
лагерь. В этом лагере Седов и умер.
Три последних дня Седов лежал в спальном мешке в палат¬
ке. По временам он жаловался на нестерпимый холод. В один
из припадков озноба он приказал обложить палатку снегом
доверху и держать примус зажженным на обе горелки.
259

—	Только зажжешь примус,— рассказывал Линник,— ки¬
дает его в жар. «Туши примус!» Проходит четверть часа — так
задрожит, что иней с палатки сыплется. «Зажег примус?» —
спрашивает. — Нет, не нужно, надо беречь керосин. Впрочем,
все равно»...
Так, то ложась рядом в мешок, чтобы согреть его, то расти¬
рая холодные опухшие ноги, покрытые синими пятнами, про¬
вели матросы эти последние дни и ночи без сна. Седов не ел
и не пил. Часто говорил: «Я не сдамся, нужно пересилить себя
и есть». Но есть не мог. Пустошный предложил как-то Седову
его любимых консервов — мясной суп с горохом,— взятых для
праздников.
—	Да, да, консервов!
Пустошный вышел из палатки отыскать жестянки на дне
каяка. Ревела буря. Пустошный вдруг ослабел, закружилась
голова, хлынула из горла и носа кровь. Бессонные ночи, еда
кое-как, тревога сломили и цветущую молодость. Бедняга при¬
полз к палатке без консервов. Пришлось пойти Линнику. Когда
консервы были, наконец, сварены, Седов не мог проглотить ни
одной ложки супа — приступ лихорадки и боль в груди отняли
сознание.
Седов часто терял сознание. Придя в себя, думал о том, как
бы добраться до Теплиц-Бай, иногда уносился воспоминаниями
к дому или к «Фоке».
В темной палатке дрожал синий огонь примуса. Седов ме¬
тался. Дыхание его все учащалось и становилось затрудненным.
Иногда матросы держали больного в полусидячем положении —
так легче было дышать.
5 марта во втором часу дня Седов стал внезапно задыхать¬
ся: «Боже мой, боже мой! Линник, поддержи!...» И задрожал
смертельной дрожью...
Матросы долго сидели, как скованные, не смея вымолвить
слова.
Наконец, один закрыл глаза покойного и покрыл лицо чи¬
стым носовым платком. Буря стихла: как будто укротив мя¬
тежный дух, занесший сюда недвижимое теперь тело, она успо¬
коилась.
Пустошный рассказывал, что их охватило отчаяние и ужас.
В темноте тесной палатки трудно было двинуться, не задев
спального мешка с телом покойника,— смерть не давала забыть
о себе ни на минуту. Совсем не приходили мысли о будущем,
обо всем, что ждет их впереди, что делать с телом, куда идти,
как спастись самим. В сознании было только одно: они остались
одинокими в страшной пустыне, уставшие и больные, лицом
к лицу с суровой природой...
Пробудил холод. Надо что-нибудь делать. Посоветовавшись,
решили дойти до Теплиц-Бай, отыскать склады Абруццкого,
запастись керосином (оставался один баллон менее четы-
260

Место могилы Г. Я- Седова
(рис. Пустошного)
рех литров) и, бросив все лишнее, привезти тело Седова на
«Фоку».
9 марта, оставив лагерь на произвол судьбы, пересекли про¬
лив и, подойдя к острову Рудольфа, пошли вдоль западного бе¬
рега его. Шли недолго: встретили открытую воду, море касалось
самой береговой стены ледника. Выходило — Седова не до¬
везти. Решили похоронить тут же.
На клочке земли, черневшей поблизости, матросы выбрали
подходящее место. Тело, завернутое в два брезентовых мешка,
поместили в углубление, вырытое киркой; рядом — предназна¬
чавшийся для полюса флаг. Сверху наложили высокую груду
камней, в нее вставили крестом связанные лыжи. Около могилы
остались кирка и сани.
С обнаженными головами произнесли: «Вечная память!»
Немного постояли. Когда мокрые от пота волосы смерзлись,
надвинули капюшоны и, подняв с могилы по камню для себя
и для жены покойного, вернулись к лагерю — собираться в
обратную дорогу.
До «Фоки» матросы добрались с трудом. Шли две недели,
споря у каждого острова, какой держать курс. Когда удава¬
лось попасть на старый след, делали большие переходы. Не¬
сколько раз теряли всякое представление, куда идти.
Уже недалеко от бухты Тихой, попав в пролив Аллена Юнга,
заблудились и ушли бы скитаться среди мелких островов
южной части Земли Франца-Иосифа, если бы не заметили
у острова Кетлица аркообразного айсберга, памятного тем, что
Седов фотографировал эту «игру природы». Матросы не ели
горячего четыре дня: вышел керосин. На остановках без горя¬
чей пищи спальный мешок не грел настывших тел. Часть собак
осталась у брошенного лагеря.
Где могила Седова?
261

Линник и Пустотный плохо читали карту. С их слов можно
было предположить — на мысе Бророк острова Рудольфа,
у подножья обрывистого берега, на высоте от моря метров
десять, на том месте, где кончается восточная часть ледника
и начинается каменистый берег1.
1 Советская экспедиция на ледоколе «Георгий Седов» в 1930 году
искала могилу Седова на мысе Бророк, но не могла обнаружить ее.
В 1938* году зимовщики полярной станции на острове Рудольфа нашли
на мысе Аук, километрах в семи от Теплиц-Бай, несколько предметов,
несомненно из могилы Г. Я. Седова. Были найдены: флагшток и истлев¬
ший флаг, который Седов собирался водрузить на полюсе. На флагштоке
надпись латинскими буквами: «Экспедиция старшего лейтенанта Седова».
Тут же оказались обрывки брезента, меха и маленький топорик. Ни кирки,
ни саней, ни остатков тела они не нашли. Все найденные предметы хра¬
нятся в музее Арктики в Ленинграде. (Прим, ред.)

СТРАНИЦЫ
ПРЕДСМЕРТНОГО ДНЕВНИКА
Воскресенье, 2 февраля1. С утра тихо, пасмурно, темпера¬
тура —13° Ц. Ночью выпал глубокий снег. Несмотря на это,
у нас к отходу все готово. Свету нет, жертвую кинематографом.
В десять часов отслужили обеденку. Прочли мои приказы,
говорили речи: я, доктор и боцман Лебедев. Я, доктор и многие
другие прослезились. В одиннадцать часов сели за стол позавт¬
ракать. В двенадцать часов при температуре —20°, при ветре
N 0/31 2, под пушечные выстрелы отвалили от судна к полюсу.
Свету мало, удалось лишь снять с нас фотографии. Провожали
нас верст пять вся здоровая команда и офицеры. Сначала до¬
рога была плохая, но зато собакам помогала команда, а затем
дорога улучшилась, а в конце Гукера встретили огромные
ропаки, через которые пришлось переправляться, благодаря
наступившей темноте, с большим препятствием. Нарты опроки¬
дывались, и люди падали. Я с больными ногами полетел не¬
сколько раз. Пройдя около восьми верст, из-за темноты оста¬
новились ночевать в проливе за Гукером в четыре часа дня. На
ночь всех собак привязали, кроме трех надежных, чтобы не
ушли и чтобы не подпустили медведя. Это Разбойник, Обод-
рыш и Труженик. Штиль, морозу около 25°. Собак не кормили,
сами же пили только чай. В палатке хорошо, только ноги мои
меня беспокоят.
Понедельник, 3 февраля. В девять снялись с лагеря.
Дорога скверная. Выпало много снегу, и нарты врезаются
в него. Собаки еле тащат. Подвигаемся тихо. Тормозом является
1	В дневнике Седова числа указаны по старому стилю.
2	Силу ветра Седов записывал в баллах Бофорта.
263

также третья нарта, которая без человека. Холод собачий
—35°, при этом ветерок прямо в лоб. В Британском канале
снял айсберг-арку. Видели свежий медвежий след, который шел
с севера на юг.
В четыре часа, пройдя около двенадцати верст, остановились
ночевать у Кетлиц-лэнд. Здесь бросили пару лыж, ветровые
рубашки и другие ненужные вещи. Собакам дали медвежьего
сала, но они отказались его есть. Некоторых собак страшно
бьет холод. Мы-то боремся, а собакам беда, берем бедняг в па¬
латку. Ноги мои поправляются, слава богу.
Вторник, 4 февраля. В девять снялись. Эту ночь Мальчика
и Пирата отогревали в палатке. Перед запряжкой три собаки
удрали: Пират, Мальчик и Ободрыш, едва поймали. Сколько
хлопот с этими собаками! Под утро задрали Волка; если бы не
выскочил Линник и не отбил, то разодрали бы. В полдень чуд¬
ная, красная, желанная заря. Дорога несколько лучше — снег
утрамбовало. Собаки идут хорошо, хотя третий день ничего не
едят, сало медвежье есть отказались, сегодня дали по галете —
съели. Прошли верст пятнадцать, остановились ночевать у конца
Кетлиц-лэнд. Сегодня было здорово холодно. Я шел в рубашке,
сильно продрог. Спасаемся примусом, жжем керосину около
двух фунтов в день. Это вдвое больше положенного, но я на¬
деюсь в Теплиц-Бай керосин пополнить. Ропаков много. Сего¬
дня беру в палатку на ночь четырех собак: Куцого, Мальчика,
Пирата и Пана. Все время дует северный ветер, буквально
обжигает лицо, того и смотри обморозим щеки. Морозу 36°.
Собакам в морду ветер тоже очень чувствителен; несмотря на
работу, все-таки они мерзнут в пути, а на стоянке и говорить
нечего.
Среда, 5 февраля. В девять снялись. Пан, конечно, отогрев¬
шись в палатке, удрал на промысел. Поймали его только в
пути, за что получил хорошую дерку. Сегодня прошли тоже
около пятнадцати верст и остановились ночевать у мыса Рихт¬
гофен. По пути встретили два старых медвежьих следа. Стали
попадаться трещины и полыньи, покрытые уже толстым солон¬
чаком. Море королевы Виктории темное, вероятно там вода или
большие полыньи, покрытые солончаком. Держусь ближе
к берегу, по крепкому льду, но зато здесь много ропаков.
В общем сегодня дорога выпала отвратительная: много рых-
лого снега и ропаков.
К вечеру потянул ветер из пролива, было адски холодно,
а я умудрился и сегодня шагать в рубашке, ибо в полушубке
тяжело. Продрог снова, в особенности замерзли холка, спина
и плечи. Кашляю, тяжело очень при большом морозе дышать
на ходу, приходится глубоко втягивать в грудь холодный воз¬
дух; боюсь, чтобы не простудить легкие. Ноги мои заметно
поправляются, опухоль сходит, ребята мои настроены хорошо,
охотно идут вперед. Собаки пока держатся все, даем им по три
264

четверти фунта галет. Отогреваем некоторых в палатке. Волк
болен. Спасаемся драгоценным примусом и спальным мешком.
Ужасно расходуем керосин: более двух фунтов в день.
Четверг, 6 февраля. В девять с половиной двинулись даль¬
ше. Дорога отвратительная: ропаки и рыхлый снег, встретили
сажен десять полынью, которая достаточно вымерзла, чтобы
мы ее свободно перешли. У меня попрежнему болят ноги и уси¬
лился бронхит. Идти очень трудно, дышать еще труднее, но тем
не менее прошли около пятнадцати верст и в четыре часа оста¬
новились на ночевку у мыса Армитэдж. Идем тихо, но что же
делать, зато идем вперед. Сегодня снилась Веруся, да спасут
ее боги! Я совсем болен, но духом не падаю.
Пятница, 7 февраля. Сегодня Линник случайно поднял нас
в три часа утра; так как мы перележали все бока, то охотно
все выползли из мешка, согрели чай, посидели с примусом до
семи с половиной утра. Когда стало сравнительно светло, за¬
прягли собак и в восемь с половиной следовали дальше. Сегод¬
ня термометр минимальный показал —40° Ц. Дорога была
ужасно мучительна: ропаки и рыхлый глубокий снег. Откуда
он взялся, неизвестно, да плюс к этому —35° и ветер 0/4, как
раз в правую скулу. Страшно тяжело было идти, а в особен¬
ности мне, больному. Собаки, бедняжки, не знали, куда свои
морды прятать. Очень ходко на холоде идут, но стоит только
стать, как сейчас же роют себе ямки и прячутся туда от холода.
От двух до четырех была вьюга. Это окончательно нас убило,
мы едва подвигались вперед. Я все время оттирал лицо и все-
таки не усмотрел, как немного обморозил нос. В четыре часа
стали лагерем у мыса Фишер, пройдя и сегодня, несмотря ни
на что, около четырнадцати-пятнадцати верст. На ночь пять
собак беру в палатку.
Суббота, 5 февраля. Сегодня выехали позднее обыкновен¬
ного — около девяти с половиной часов утра. Я долго возился
с лечением ранок на руке, которые я получил от примуса, и на
ногах в паху, которые натер брюками. Надел другие брюки,
почувствовал облегчение. Ночью была вьюга. Пять собак ноче¬
вали в палатке. Мешок местами уже обледенел, спать было
холодно. Простыня внутри мешка здорово холодит, потеет,
замерзает и т. д.
Встречали много больших ропаков и глубокий снег, но в
общем сегодня была дорога сносная, попадались солончаковые
поля. Одно было ужасно скверно — это NN^/2 ветер в лицо
при 35° мороза. Я окончательно простудил себе грудь. Брон¬
хит меня давит, не могу отдышаться. Под вечер страшно лихо¬
радит, едва отогрелся у примуса. Ах, дорогой, дорогой спаси¬
тель наш примус! Собак сильно бьет мороз. Кормили их досы¬
та — по одному фунту и более галет. Прошли пятнадцать верст
и остановились в четыре часа ночевать за островом Марии-
Елизаветы.
265

Воскресенье, 9 февраля. Сегодня с утра Варнак устроил себе
праздник, убежал в ропаки, а затем преспокойно конвоировал
нас по курсу до обеда; после полудня его удалось поймать и
запречь. Сегодня было хотя и много градусов мороза, но ветра
было мало и двигаться было сравнительно тепло. Снялись по
обыкновению в девять утра и, пройдя около пятнадцати верст,
в три с половиной часа стали ночевать у зимовья Нансена.
Ропаков было мало, но рыхлого снега уйма, так что в общем
дорога была тяжелая. Я до того заболел бронхитом, что не мог
идти. Шел впереди Линник, а я сидел на нарте, в которую под¬
прягли двух лишних собак. Этой же нартой я с трудом управ¬
лял. Мне дышать совсем трудно на морозе за работой. Боже,
неужели я не поправлюсь до Теплиц-Бай? Не то скандал.
Сегодня вечером чай с ромом. Примус меня очень спасает.
Было четыре чистилки, а осталась только одна — три сломали.
Уж очень они плохие, а без них худо; оставшуюся берегу, как
свой глаз. Собаки сильно работают. Кормим их досыта — по
фунту и более галет. Ночью мерзлячек беру в палатку.
Понедельник, 10 февраля. В девять двинулись дальше. Я до
того оказался слаб, благодаря бронхиту, что не мог десяти
шагов пройти вперед. Сидел опять на нарте. Адски промерз, так
как был одет для ходу. Кажется, еще больше усилил простуду,
ибо стала болеть грудь и все ниже в правой стороне, страшно
лихорадит. Дорога была скверная, а я все-таки был вынужден
управлять своей нартой; был настоящим мучеником. Едва дотя¬
нул до четырех часов, когда остановились ночевать у мыса Кли-
ментса (Маркама). Сейчас в палатке при огне очень дурно
себя чувствую. Ужасно боюсь, чтобы не получить воспаления
легких. Здесь встретили немного воды и айсберги плавающие,
тюленьи продушины стали попадаться по тонкому льду. Одна
сейчас в пяти саженях от палатки. Тюлени сопят и страшно вол¬
нуют собак, вероятно, всю ночь бедняги не будут спать. У Пус¬
тотного шла кровь ртом и носом. У Линника сильно ноги мер¬
зли. Сегодня был особенно холодный день.
Вторник, 11 февраля. Сегодня снялись из-за моей болезни
в десять часов утра. Я оделся в пимы и полюсный костюм и
ехал на нарте, как баба; дорога была вся в ропаках и только
под вечер встретился солончак. Собаки с утра все сильно дро¬
жали и везли плохо и только под вечер разошлись. Встретили
песцовый след. У Линника шла носом кровь, и у Пустотного
до того ноги замерзли, что он по дороге вынужден был надеть
пимы и в них идти.
В четыре часа стали на ночевку, пройдя около пятнадцати
верст, у земли Александры. Сегодня была такая заря, что в ней
казалось почти солнце. Виден уж Теплиц-Бай. Я чувствую себя
лучше, ибо был тепло одет и все время сидел на нарте спо¬
койно.
266

Среда, 12 февраля. Сегодня снялись в восемь три четверти
утра. Холод стоял адский: при —35° ветер 3 балла и метет
снег. Это самый холодный день. Пока я еду больным в полюс¬
ном костюме, как чучело, и все-таки прозяб. Дорога отврати¬
тельная: масса ропаков, приходится проводить по одной нарте,
целое мученье, собаки очень мерзнут и плохо везут. Встретили
свежий медвежий след и много следов песцовых; слева —
кажется, недалеко — вода, за туманом ее не видно. Отогревали
Арестанта. Линник подморозил на ногах большие пальцы.
Прошли около пятнадцати верст и остановились в четыре часа
ночевать у Земли Рудольфа. Сегодня был минимум —42°. Сей¬
час дует балла на четыре Оз1. Палатку изрядно треплет, мы
же, как цыгане, сидим вокруг примуса.
Четверг, 13 февраля. 13-е число неудачное, как вообще.
Снялись в девять и пошли в тумане (идет снег). Дорога тяже¬
лая, собаки еле везут, ничего не видно. Забрели в какой-то
пролив между островами, но только не в Теплиц-Бай, хотя он
уже чувствуется близко. После двух разъяснило, сделался
чудный теплый день, но дорога тяжелая: снег и ропаки, тащим¬
ся дальше по курсу. В океане, видно, воды много, ибо видать
черное небо. Встретили зайца у лунки, не подпустил на выст¬
рел, сполз. В пять часов остановились ночевать, кажется,
у Земли Рудольфа — трудно с уверенностью судить, так как
в этом месте карта страшно неверна. Посмотрим, что покажет
завтрашний день. Вечером пришел медведь к палатке, огром¬
ный, собаки его погнали. Я, несмотря на болезнь, пошел с Лин-
ником на собачий лай. Пройдя кое-как около двух верст, мы
нашли медведя сидящим в лунке, окруженного собаками. Я не¬
сколько раз стрелял в него с аршинного расстояния, но ружье
так замерзло, что не дало ни одного выстрела. Когда пошли мы,
разочарованные, назад, то я уже двигаться не мог, так плохо
себя чувствовал. Пришлось остаться с собаками сторожить
медведя, а Линник пошел за нартой. Вскоре медведь выско¬
чил из лунки и побежал, собаки за ним. Часа через два меня
нашла нарта и привезла, как труп, в палатку. Здоровье свое
ухудшил, а тут еще нужно залезать в замерзший мешок.
Пятница, 14 февраля. Сегодня в девять часов потащились
дальше. Снег, туман, ничего не видать, собаки не везут —
караул! Протащились около трех-четырех верст и стали лаге¬
рем у группы маленьких островков между Землями Рудольфа
и Александры (у самого И). К? и N вода, дальше ничего не
видно. Буду здесь стоять лагерем, пока не дождусь ясной
погоды. Здоровье мое очень скверно, вчерашний медведь ухуд¬
шил его. Кончился пуд керосину, начали другой.
Суббота, 15 февраля. В десять часов утра ясно, морозу 30°.
Прошли через пролив к Земле Рудольфа, которая ясно была
видна. Пройдя около одной-полутора верст, наткнулись на
сплошной тонкий (1 вершок) солончак. Взошли первой нартой
267

на него («Льдинкой»), а она провалилась, вместе с ней и со¬
баки. Люди держались свободно. С большим трудом вытащи¬
ли нарту назад, ничего не помочив, так как каяк велико¬
лепно плавал. Остановились здесь же ночевать и ждать, пока
достаточно замерзнет пролив. Сегодня у воды видели тысяч¬
ные стада птиц: люмсы и кайры.
Я ужасно разбит болезнью: сильнейший бронхит, болит
горло и опухли ноги. Лежу все время в мешке, настоящий
мученик.
Воскресенье, 16 февраля. Сегодняшний день сидели у про¬
лива и ждали, пока он замерзнет. А он не замерзает — и толь¬
ко; видно, здесь большое течение. Люди ходили версты три-
четыре к середине пролива и встретили там открытую широкую
воду. Птиц и зверя много. Завтра думаем тащиться на восток,
может быть там обойду воду. Болен я адски и никуда не
гожусь. Сегодня опять мне будут растирать спиртом ноги.
Питаюсь только одним компотом и водой, другого ничего душа
не принимает. Конечно, съел бы яичко, сметанки, жареного
цыпленка и даже чашку кислой капусты. Но где все это?!
Увидели выше гор впервые милое, родное солнце. Ах, как
оно красиво и хорошо! При виде его в нас весь мир перевер¬
нулся. Привет тебе, чудеснейшее чудо природы! Посвети нашим
близким на родине, как мы ютимся в палатке, как больные,
удрученные под 82° северной широты...
Понедельник, 17 февраля...
На этой записи дневник Г. Я. Седова обрывается.

У р
№
ВЕЗ СЕДОВА
В клеенчатом переплете — стопка бумаги, исписанной
быстрым почерком; в середине ее заметка:
21 марта. Налаживается что-то. Своя забота долит, рук опу¬
скать нельзя — беда.
Я возобновил приготовления к экскурсии на южный берег.
Расчеты и главное сделано давно, но теперь все изменилось.
Пойдем не в упряжке, а с запряжкой собак.
Было совещание, по какому руслу направить жизнь экспе¬
диции. Решено, исследовав до лета ближайшие острова, гото¬
виться к возвращению. Все научные наблюдения продолжать
в полном объеме.
Линник и Пустошный больны: кашель и одышка. Пустош-
ный по временам харкает кровью.
25 марта. Вчера сильный шторм с северо-востока, туман.
Сегодня хорошая погода —25°, слабый западный ветерок.
Вышли на юг я и Инютин. Я — в полном здоровье, про Иню¬
тина того нельзя сказать. Цынга еще не прошла, десны крово¬
точат.
Во время усиленной работы у мыса Дэнти-Пойнт, когда
нарта плясала по торосам и кувыркалась, спутник мой плевал
кровью и жаловался на боль в пояснице. Что же дела*ть,— со
мной пошел наиболее здоровый из команды. Впрочем, он идет
с охотой. Мы оба надеемся, что в экскурсии на воздухе он по¬
правится скорее, чем в сырой каюте.
На мыс Флоры мы пришли вечером 27 марта. Приведя
в жилой вид бамбуковую хижину и прикрепив на видном месте
записку, я отправился 31 марта на запад, к острову Белль.
269

Посетил «дом Эйры», построенный Ли-Смитом 1 сорок лет на¬
зад. Дом отыскать не легко: помещен он в лощине низкого
берега, снизу виден один флагшток. Постройка прекрасно
сохранилась, доски сохранили еще желтоватый цвет; казалось,
дом выстроен два-три года назад. Одно окно без рамы. Внутри
пусто. В углу небольшая кучка консервов в жестянках, в дру¬
гом — остатки угля. На стенах несколько записок — ценные
документы. Одна — наскоро написана на заглавном листе
какого-то английского романа: обращение Джексона к экипажу
нансеновского «Фрама»; на стене против окон в жестяной
коробочке собственноручное письмо Ли-Смита о гибели «Эйры»
и о намерении его плыть на Новую Землю в лодках. На стене
много надписей карандашом: они сделаны участниками экспе¬
диции «Эйры», Джексоном и Уэлманом 1 2.
Мы ночевали в этом доме. На другое утро, поместив рядом’
с запиской Ли-Смита свою — о положении экспедиции,— я
покинул дом. С 2 по 5 апреля мы пробыли на мысе Флоры,
отыскивая в окрестностях плавник, чиня хижину и пережидая
налетевший шторм. У меня была еще задача: по поручению
фокинских табакуров должен был поискать как следует в хижи¬
нах, не осталось ли там табачку. Я перерыл весь мусор в пост¬
ройках, но нашел немного: одну жестянку трубочного табаку,
сильно подмоченного. Во время поисков мне попала в руки
стопка бумаги — дневник одного из матросов экспедиции Циг-
лер-Фиала, злободневное стихотворение и история той же экс¬
педиции в ряде карикатур. В дневнике я прочитал подробности
крушения «Америки» в Теплиц-Бай, описание тяжелой зимовки
на Земле Рудольфа и переселение к югу в спасательные избуш¬
ки Джексона. Дневник обрывается внезапно. На койке, где
я нашел тетрадь, беспорядочно разбросаны одежда и всякие
принадлежности полярного обихода; видно, обитатель койки
недолго собирался, когда пришел корабль. Еще верней пред¬
положить, что, не взглянув на опостылевшее ложе, он оставил
там все, как было.
Шестого апреля я был на «Фоке». Во время тринадцати¬
дневного путешествия я и Инютин получили полное представ¬
ление об условиях путешествия в эту суровую пору. В первый
же день морозный ветер сжег наши лица. Когда температура
опускалась ниже тридцати градусов и поднимался ветер, мы
зябли при малейшей остановке,— на ходу мороз нас не стра-
1	В 1881 году судно английского полярного путешественника Ли-
Смита «Эйра» потерпело крушение от напора льдов ©близи мыса Флоры.
Перезимовав в хижине, построенной из обломков судна, Ли-Смит весною
поплыл со спутниками в шлюпках к Новой Земле.
2	В 1930 году, плавая на ледокольном пароходе «Георгий Седов»,
советская экспедиция посетила домик «Эйры». В хорошо сохранившемся
домике были обнаружены некоторые предметы и запись Н. В. Пинегина,
сделанная карандашом на стене. (Прим, ред.)
270

Дом «Эйры»
шил; только один раз при крепком ветре с 32-градусным моро¬
зом мы принуждены были остановиться и спрятаться в спаль¬
ный мешок: наши члены стали терять чувствительность. По
ночам в такую погоду мы не могли согреться в мешке часа два.
Потом, когда мешок оттаивал и наполнялся теплом наших тел,
крепко засыпали. Инютин вернулся совершенно здоровым,
десны перестали кровоточить, исчез тяжелый запах изо рта.
Я приписываю наше хорошее самочувствие исключительно пра¬
вильному питанию.
Моя суточная порция весила вместе с керосином 975 грам¬
мов. В нее входили:
сухари 	 300	г
мясной порошок или сушеное мясо . . 150	»
масло и сало	100	»
сахар	100	»
шоколад	100	»
какао	35	»
чай и клюквенный	экстракт	 5	»
сухое молоко	55	»
сушеный картофель	30	»
сушеная зелень для супа, чеснок, лук
и перед	10	»
соль	 5	»
керосин	85'	»
В дни тяжелой работы наш паек расходовался целиком, а в
дни, проведенные в палатке, оставался даже излишек. Меню
однообразно. Утром мы приготовляли наскоро какао и мяс-
271

ной Порошок с маслом и сушеным картофелем; в полдень —
в дни переходов — плитка шоколада на ходу или во время
краткого отдыха собак. Вечером, раскинув лагерь, мы варили
обыкновенно бульон из сухого мяса и ели его с сухарями. Пред
самым сном выпивали 2—3 кружки чая, иногда кипяток,
в котором размешана ложка молочного порошка. И чай и буль¬
он мы пили горячими, насколько можно вынести, почти обжи¬
гаясь, чтобы сразу же, нырнув в мешок, поскорее согреться.
Для большего разнообразия я брал с собой несколько порций
мясных консервов — гороховый суп; им и рюмочкой спирта мы
отмечали праздники.
На «Фоке» за время нашего отсутствия перемены к луч¬
шему: в постели только Коршунов и Коноплев, остальные боль¬
ные поправились. Все новости — охотничьи: появились мед¬
веди. Рано утром 29 марта один подошел к самому борту. Лебе¬
дев, заслышав отчаянный лай Пирата, выбежал на палубу
и застал интересную сцену. Привязанный Пират, забыв про
цепочку, в охотничьем азарте прыгнул за борт и повис. С дру¬
гой стороны привязанные же медвежата на дыбах, в страшном
волнении, стонущие, плачущие. А посредине у борта — винов¬
ник переполоха, тоже на дыбах, в очевидной нерешительности,
раздумывает, за кого ему раньше приняться — за собаку или
за родичей?
Лебедев вернулся в кают-компанию за охотниками. Куша¬
ков поспешно выбежал и выпалил в медведя почти в упор. Не
понять по рассказам, как это случилось; Кушаков в медведя не
попал, но перепугал несчастного мишку до крайности. Остав¬
ляя за собой желтую дорожку, медведь во весь дух понесся
в гору. Штурман видел всю сцену, но не мог сразу остановить
медведя: закапризничал ружейный затвор, выстрел раздался
в то время, как зверь уже успел отбежать шагов на 50. Ранен¬
ный в ногу пошел медленнее. Винтовка штурмана не дально-
бойна, Кушаков же был «в ударе» и продолжал палить с преж¬
ним успехом. Выбежали остальные. Без собак задержать зверя
не так-то просто; он быстро скрылся.
В один из следующих дней Визе повстречался с медведем
один-на-один. В этот день географ работал с теодолитом на
съемке противоположного берега. Визе взошел на холмик мо¬
рены и сосредоточил все внимание на смеси горных пород, из
которых она образована. Подняв голову, исследователь увидел
в нескольких десятках шагов медведя. Мишка был занят своим
делом—обнюхивал снег. Могло статься, медведь не обратил
бы внимания на коллегу по исследованию бухты Тихой, если бы
тот сидел спокойно. Но географу показалось: медведь неми¬
нуемо должен почуять. После некоторых размышлений Визе
решил встать в угрожающую позу и закричать посвирепее.
Он читал где-то, что внезапным криком можно испугать
медведя.
272

На Земле Франца-Иосифа.
Визе был без винтовки, его единственное оружие — мало¬
калиберный револьвер. И вот, вынув оружие, географ принялся
махать руками и закричал как мог страшнее. Медведь сразу
оглянулся, повел шеей и начал набирать носом воздух. Запах,
видимо, понравился: немедленно резвым галопом зверь побе¬
жал прямо на Визе, вопящего на самых высоких нотах. У под¬
ножья холмика медведь приостановился взглянуть, с кем имеет
дело. Визе прицелился и выстрелил — больше для устраше¬
ния. Медвежьи нервы оказались крепче, чем предполагал геог¬
раф,— как будто выстрела и ожидал противник. Как кошка,
полез он на крутой склон. «Намерения мишки,— рассказывал
Визе,— выявлялись слишком очевидно». Несчастный явствен¬
но видел, как из сладострастно раскрытой пасти тянутся мед¬
вежьи слюнки, а фиолетовый язык нежно подбирает их.
Визе не опомнился — медведь оказался шагах в трех: клубы
дыхания почти достигали лица. Быстро оставив угрожающую
позу и прекратив «свирепый» крик, Визе принялся выпускать
подряд заряды из револьвера. Медведь с ревом скатился с от¬
коса и, ворча, медленно побрел прочь. Он, очевидно, был ранен.
Преследовать медведя, имея один патрон в обойме, Визе не
решился.
31 марта Визе посетил остров Скотт-Кельти. Бывший с ним
Пират загнал на высокий откос медведицу с медвежонком, бро¬
дивших по острову. Лай Пирата услышал Кушаков. На этот
раз наш страстный охотник вернулся с первой добычей. В день
моего прихода Визе убил медведицу в берлоге.
Теперь на корабле два новых питомца — медвежата Нансен
и Джексон.
273

Я не отступаю от правды, сказав, что до момента, когда
надежда скоро вернуться домой вспыхнула слишком ярко, все
старались работать попрежнему, в некоторых же случаях даже
напряженней — хотелось округлить наблюдения: ведь скоро им
конец. Я пишу: «старались», желая напомнить, что восход
солнца, так подбодривший всех, в сущности, не изменил усло¬
вий работы: от солнечных лучей они не стали лучше. Поме¬
щения наши оставались такими же сырыми и холодными, тес¬
нота и неудобства даже увеличились с тех пор, как мы поки¬
нули каюты в коридоре. В дневнике я нахожу иллюстрацию,
как приходилось приспособляться даже к самой пустяковой
работе.
9 апреля. Войдя в лабораторию, я ахнул: там стен не видно.
За время моей отлучки все оледенело. Работал до поздней ночи;
сняв полки, отламывая кусками лед, я осторожно выколол
бутылки. Оттаяв их на кухне, вылил содержимое, вымыл, вер¬
нулся в лабораторию, сколол весь лед— 10 больших умываль¬
ных тазов, оттаял фонарь, переменил красную бумагу на нем,
высушил все помещение примусом, растопил воду, составил
проявители. Началось проявление. В лаборатории —2° Ц. Под
красным абажуром на столе спиртовая лампочка. Нагревая на
ней раствор до 18°, начинаю проявлять. Не успевает изобра¬
жение показаться, раствор охлаждается, — проявление остано¬
вилось. Кладу пластинку в ванну с чистой водой, плотно закры¬
ваю красной материей и книгой, снова подогреваю проявитель
и проявляю в течение 2—3 минут, пока проявитель сохраняет
теплоту: когда он охлаждается — новое подогревание. Каждая
пластинка отнимает больше часа...
Утром 11 апреля матросы заметили у полыньи медведя.
Приблизившись к месту, где собаки атаковали медведицу со
взрослым медвежонком, и заметив, что они вдвоем сильно пор¬
тят собак, я решил прикончить мамашу поскорей. Шагах в три¬
дцати лег на снег и, держа голову зверя на прицеле, стал выжи¬
дать удобной минуты. Скоро медведица присела и, сильно на¬
гнув шлову, приготовилась к прыжку. Собаки разбежались.
После моего выстрела медведица прыгнула, упала, но скоро
поднялась и побежала. В том месте, откуда она сделала пры¬
жок, лежал Ободрыш, одна из лучших собак: пуля, пронзившая
шею медведицы, задела ее. Я не мог видеть несчастного — во
время выстрела он находился за медведицей. Добив раненую,
я направился к Ободрышу,— он был мертв.
Медвежонка, отбивавшегося не хуже взрослого, мы взяли
живьем. В тот же день я убил еще медведицу, замеченную Визе
во время съемки. Ее медвежонка загрыз кровожадный Варнак.
С начала второй декады апреля погода резко изменилась.
После пяти месяцев стужи с постоянными северными ветрами
вдруг потянуло теплом с юго-запада. Мы готовы были поклясть¬
ся, что температура не ниже нуля,— так резка была перемена.
274

На самом деле оказалось —13° Ц. 6 апреля температура под¬
нялась —4° Ц.
Наконец, настало время оттаять и моим художественным
склонностям. Уходя на работу, я каждый день видел, как ожи¬
вала палуба «Фоки». Больные, поправляясь, принимались за
легкую работу, сгребали с палубы снег, бродили к полынье или
играли с медвежатами — их в это время было шесть: Полынья,
Торос, Васька, Нансен, Джексон и Балда. Последний, годова¬
лый медвежонок свое неблагозвучное имя получил от матро¬
сов — они сомневались в умственных способностях Балды: при
поимке Инютин хватил его доской по лбу, «чтобы оглушить».
Этот настоящий зверь сидит на толстой цепи. Собаки к нему
не подходят, а люди — только с крепкой палкой.
После нескольких недель тепла полынья в бухте Тихой
сильно расширилась. В начале апреля мы впервые застрелили
нескольких кайр. Эти важные птицы прилетели еще в конце
марта, но не удавалось убить ни одной: они держались на высо¬
ких уступах Рубини-Рока. Тогда же показались слоновокост¬
ные чайки, а неделю спустя мы увидели глупышей.
С конца апреля до половины мая Визе делал подробную
съемку острова Гукер и островов к северо-востоку от него. Он
нашел много неправильностей в расположении этих островов
на карте, расхождение тем более удивительное, что экспедиция
Болдуина-Циглера, описывавшая острова, зимовала поблизо¬
сти; эти острова — окрестности ее зимовки. Визе нашел даже
на острове Альджер становище экспедиции. Все три доечатых
дома сохранились вполне хорошо. Наш географ не мог проник¬
нуть внутрь достроек: они наполнены снегом почти доверху. Во
время путешествия Визе убил медведя.
В начале мая бухта Тихая подверглась нашествию мед¬
ведей.
Первый появился 4 мая. Я писал этюд у полыньи в кило¬
метре от корабля. Этот не походил на труса! Гоня перед собой
Пирата с Разбойником и не удостаивая их взглядом, этот бро¬
дяга держал прямо на меня. Не доходя шагов двести, он оста¬
новился и стал тщательно принюхиваться. В подтверждение
старой фокинской приметы со мной не оказалось винтовки, что¬
бы сразу же отбить охоту мешать художникам,— уходя с
корабля, я взял дробовое ружье для стрельбы по кайрам, летав¬
шим с полыньи к Рубини-Року. В патронташе лежали две пули
для гладкоствольного ружья. Я попробовал выстрелить, но, оче¬
видно, расстояние было слишком велико для круглой пули.
Медведь, не удостоив взглядом фонтанчика, взброшенного ею,
побрел к полынье и бросился в воду. Считая, что противник сыт
и меня оставит в покое, я принялся за работу и скоро забыл
о случившейся помехе.
Прошло с полчаса. Заканчивая этюд, я случайно оглянулся
и увидел того же медведя на старом месте. Снова выстрелил
275

в него й снова пуля не Долетела; но на этот раз медведь не
ушел, а стал приближаться, осторожно заходя на ветер.
Я понял: работы мне не кончить. Художник осаждаем по
всем правилам медвежьей стратегии. Около «Фоки» копоши¬
лись люди. Сначала никто не обращал внимания ни на выст¬
релы, ни на самого меня. Однако, когда медведь, совершая
обходное движение, вышел на темный фон Рубини-Рока, на
«Фоке» закопошились. Через полчаса подбежал Павлов. Впо¬
пыхах он захватил вместо моей винтовку Седова, которую я
ни разу не держал в руках. Медведь, завидя людей, повернул
к полынье и поплыл на ледяное поле в середине ее. Мы рас¬
смотрели в бинокль, что зверь на редкость велик.
Охота началась в шесть часов вечера. Только во втором
часу, когда я был мокр с ног до головы, а Павлова и до край¬
ности продрогшего Пустошного сменил Инютин, собаки загнали
медведя на вершину стометрового откоса на острове Скотт-
Кельти. Под конец охота приобрела опасный характер. Мате¬
рый, хладнокровно разгонявший собак, зверь залег под лави¬
ной вверху откоса и лениво шипел. Взобраться на крутой откос,
не имея хороших когтей,— сложное дело. Около часа мы рыли
ступеньку за ступенькой в оледенелом снегу. Прочно утвер¬
дившись шагах в тридцати от медведя, я выстрелил в го¬
лову. Потом оказалось: пуля, пробив скулу, не задела мозга.
После выстрела подумалось:	«с чужим ружьем — плохая
охота!»
Положение было таково: на крутом и скользком склоне два
охотника с одним ружьем, над головой у них легко раненный
медведь приготовился к прыжку. В обойме ружья — последний
патрон, а — хуже всего — выстреленная гильза застряла. Вы¬
ручили собаки. Разбойник тотчас после выстрела вцепился в
шею. Медведь отряхнулся. Разбойник полетел вниз кувырком,
но прыжок был задержан. Мы поняли: останься мы тут же,
медведь неминуемо сбросит нас вниз, даже в случае, если сле¬
дующий выстрел будет смертельным. Отошли в сторону на не¬
сколько метров и встали за низкой скалой, высунувшейся из
снега. Оттуда я послал последнюю пулю. Попал удачно — в ухо.
Зверь стремительно полетел вниз, ударился сразмаху о скалу,
за которой мы прятались, взметнул тучу снега и, крутясь, как
ком снега, рухнул дальше без задержки. Мы спустились. Мед¬
ведь был жив; бессознательными движениями он задевал собак.
Охоту пришлось окончить при помощи ножа.
Добыча стоила восьмичасовой погони — огромнейший са¬
мец: от носа до хвоста 2 метра 60 сантиметров.
Следующий медведь подошел к самому судну ранним утром
через день. Лебедев сильно ранил его. Выбежав в одном белье,
я одним выстрелом прикончил посетителя. В то же время дру¬
гой бродил у полыньи. Пока я одевался, за ним погнался Куша¬
ков. Этот спасся в полынье.
276

Походный лагерь.
Восьмого мая, только что закончив свою работу, я заметил
у полыньи медведицу с взрослым медвежонком. Приблизив¬
шись шагов на полтораста, я лег на лед и стал наблюдать.
Медведица учила медвежонка нырянию. На бегу она огляды¬
валась, звала детеныша, скрывалась в туче радужных брызг,
вылезала и подталкивала непонятливого ученика. В разгар
упражнений мамаша заметила меня и повела питомца в сто¬
рону проливов. Я отпустил семейство без выстрела. Мяса у нас
достаточно. День был солнечный и тихий. Павлов видел с горы
всю сцену и потом за обедом разглагольствовал:
— Прелестный день, солнышко греет; блестит вода и ви¬
дать, как скотинка пасется.
В ночь на 11 мая во втором часу я вышел на палубу и не
сразу заметил, что меня пристально рассматривает Михайло
Иванович, розовый от низких солнечных лучей. Я тихонько по¬
пятился и скользнул за дверь, торопливо накинул пиджак и,
натянув сапоги, вышел с ружьем. Медведя уже спугнул Пират.
Вскоре медведь устыдился своей трусости и стал гоняться за
Пиратом. Я прервал эту охоту выстрелом. Мне казалось, я сде¬
лал промах,— медведь продолжал гнаться за собакой. Пробе¬
жав десятка четыре метров, он вдруг свалился, как подрезан¬
ный, не пошевельнув ни одним членом. Пуля пробила сердце.
Через полчаса увидели еще двух медведей, плававших на льди¬
не. Шагах в пятистах мы открыли стрельбу и тяжело ранили обо¬
их. Кушаков с Пустотным добили одного, другой уплыл на
льдину, окруженную со всех сторон шугой, и там издох,
277

Через день среди ночи всех поднял на ноги огромный зверь.
Я убил его у края полыньи. Катаясь в предсмертных судорогах,
медведь свалился в воду. Сильный ветер быстро понес его от
берега. Пока сбегали на судно и доставили шлюпку, туша ис¬
чезла.
Тринадцатого мая я сидел с этюдным ящиком у полыньи.
Опять случилась помеха — медведь. Этот без колебаний шел
прямо на меня. Но и я был с винтовкой. Подпустив незваного
гостя поближе, я убил его двумя выстрелами.
Этюд я все же сделал. Я зарисовал Бродягу. Бродягой мы
окрестили большой айсберг, вечно скитавшийся по бухте. Свое
название он получил еще с осени; весной мы собирались на¬
звать его «Ледокол Ермак». Вся полынья — работа Бродяги.
Айсберг иногда по неделе стоял неподвижно, потом внезапно
приходил в движение, и, касаясь краев полыньи, принимался
крошить лед.
Особенно красиво движение айсберга, когда он, проплыв
полынью из края в край, врезается в берега ее, — размолотый
лед тогда пеной опоясывает бока Бродяги, а следом протяги¬
вается длинный канал. Странно видеть, как шестидесятимет¬
ровая глыба, похожая на голубой корабль без мачт, на¬
чинает дробить лед, двигаясь против сильного ветра. На первый
взгляд такое движение кажется совсем непонятным. Нужно
вспомнить, что пресный лед сидит в морской воде на 7/з своей
толщины,— по этой причине всякое давление на подводную
часть айсберга должно давать эффект, во много раз больший,
чем такое же давление на часть надводную.
Течения в проливах между островами Земли Франца-
Иосифа очень стремительны. По движениям айсберга Бродяги
мы скоро составили понятие о силе течений, но уловить на¬
правление их не представлялось возможным даже прибли¬
зительно.
Течения эти вызываются приливно-отливными волнами, от*
раженными извилистым берегом. Мы могли предсказать, когда
произойдет смена приливоотливной волны, но никак не могли
указать, куда направятся главные и боковые струи, ни времени,
когда те и другие столкнутся с тем же течением, обошедшим
остров с другой стороны. Весь год айсберг Бродяга — указа¬
тель главной составляющей этих течений — перемещался с ме¬
ста на место, совершенно не согласуясь с предсказаниями. При
одной и той же высоте приливной волны он то подходил к са¬
мому судну, то к Рубини-Року, то к острову Скотт-Кельти, то
исчезал, огибая северный мыс острова Гукер, и снова появ¬
лялся в моменты самые неожиданные. К сожалению, мы поздно
обратили внимание на этот айсберг: движение его, графически.
нанесенное на карту вместе с указаниями футштока с направ¬
лением, силою ветра и с глубоководными гидрологическими
наблюдениями, внесло бы, вероятно, некоторую ясность
278

Ледник со смещенными годовыми ледовыми слоями
(южный берег острова Гукера).
в вопрос: какую роль играет столкновение приходящей с севера
приливной волны с волной Баренцова моря в общем состоянии
льдов архипелага.
Этот вопрос заслуживает тщательнейшего изучения: вскры¬
тие проливов и каналов, доступных нашему наблюдению, про¬
исходило главным образом под влиянием сильных течений.
Ветры ломали уже разъеденный лед.
Резко оборвавшиеся холода больше не возвращались. С уди¬
влением мы замечали, что климат ранней весны Земли Франца-
Иосифа мягче новоземельского. Ранее началось таяние снегов.
По льду . проливов Новой Земли мы беззаботно ходили
до половины августа,— здесь лед, разъеденный силь¬
ными течениями, рано ослабел. Во время моей экскурсии на
южный берег острова Гукер совместно с Павловым во второй
половине мая мы принуждены были возвратиться раньше
срока. В одном месте Де-Броинезунда я внезапно провалился
в воду и только тогда заметил, что некоторое время шел совсем
не по льду, а по толстому слою плотно слежавшегося снега,
висевшего над водой. Лед под ним разъеден без остатка.
Предполагалось обойти весь берег острова Гукера. Мы вы¬
шли слишком поздно: лед у юго-восточной оконечности был
очень слаб и для путешествия на санях непригоден. Возвра¬
щаясь, мы говорили: «неужели весна?»
Да, началась настоящая весна. Вытаивали камни, медленно,
очень медленно, но обнажались склоны гор и в оттаявших ме¬
стах уже вязла нога. Ветры умерили свое дыхание, между
горою и нами повис тонкий пар. Стал часто набегать туман.
Когда показывалось солнце, слегка пригревало.
279

Задорно и весело щебечут в эту пору снежные жаворонки,
резво перепархивают по проталинам и проливают трели, взмы¬
вая кверху. А на проталинах — первые точечки — травинки.
Взъерошенные, с трепетом тонких крылышек, токуют серые
комочки — кулички-песочники — и пляшут около самок.
«Плью-плью-плью, тлюннь — кликк, кликк» — с таким боевым
криком вступают в бой с соперниками, таким же и прельщают.
Страстно стонут в пресной луже белобрюхие самцы гаг,.а се¬
рые самки кокетливо-безразлично охорашивают перышки
и приоткрывают крылья. Стайка гусей в вышине вливает свои
крики в хор у нашего становища.
А хор велик и многоголосен. Выше прибрежной равнины
и склона горы — грозная стена базальтов. На ней день и ночь
журчит беспрерывным, неразборчивым шумом неустанное гого¬
тание маленьких люриков. Мы привыкли, почти не слышим ни
его, ни дальнего курлыканья кайр, не замечаем и шороха льдин
на полынье. Ведь все это так же беспрерывно и монотонно, как
тикание маятника, или городской шум. Только заслышав отда¬
ленный крик моржа, густой и гулкий, прислушаешься и разбе¬
решься в отдельных голосах полярного весеннего шума.
...Радуемся солнцу и теплу с тоской,— все мысли там, на
далекой, бесконечно далекой родине, той самой, от которой
ушли. Она зовет к себе гусиным гоготаньем, щебетаньем пта¬
шек, живым шумом ручьев под толщей снега и синью горизон¬
тов...
Так я писал 2 июня.
Этот день отмечен у меня очень странным концом охоты.
Медведь шел к «Фоке» от Рубини-Рока. Ветер дул прямо на
гостя, все запахи «Фоки», конечно, были слышны. Мишка
бежал неуклюжей рысцой, а когда залаяли собаки, наддал до
галопа. Вероятно, легкомысленный медведь скоро пал бы жерт¬
вой любопытства, если бы не накинулись две собаки, сорвав¬
шиеся с привязи. Медведь повернул, отбежал к Рубини-Року
и спрятался в полынье, потом нырнул в канал и, одурачив
таким образом собак, вылез на лед. Только долгое время спу¬
стя Разбойник отыскал медведя и погнал на меня. Стая псов
окружила его. Спасаясь от собак, мишка взобрался на глетчер
Юрия. Я поднимался на глетчер без торопливости: путь к полы¬
нье отрезан. Вдруг медведь исчез, как бы растаял в воздухе. По
леднику бегали стайкой собаки, растерянно осматривались по
сторонам и тявкали. Подойдя, я понял, что медведь провалился
в широкую трещину: следы доходили до темной ямы в снегу.
Я заглянул в провал — в глубине ни звука. Повидимому, мед¬
ведь убился насмерть.
3 июня. Прекрасный тихий день. Вылезли на солнце боль¬
ные, их трое: Коршунов, Коноплев и Шестаков. Все они на
вид вполне здоровы, но не могут ходить, — ноги сведены —
последствие цынги, Шестаков ходит с палкой, остальные
280

Промер глубины.
Долина Молчания,

передвигаются, опираясь руками наподобие человекообразных
обезьян.
В эту весну моя работа значительно успешней. Погода
сравнительно мягка. Приспособившись к холоду, я подолгу
пишу, не отрываясь, и забываю все. Только изредка отведя
глаза, слежу, как из-за обрыва горы белым привидением пока¬
зывается бургомистр, большая хищная чайка. Веселый крик
люриков тогда смолкает: вся мелочь прячется в расщелины
скал или, взлетая резвыми стайками, забирает высоту. Чайка
находит жертву, поднимается ужасный крик. Стайки, улетев¬
шие в небо, быстро спускаются и стараются отбить своего. Но
крепок клюв хищницы, она спокойно летит терзать добычу. Пти¬
чий крик унимается: все уже забыли попавшую в когти. И снова
опускается ровный занавес птичьего говора, на котором тяв¬
канье собаки, стук топора и крик человека так резки и чужды.
Сижу часами. Пролетают мимо загадочно-молчаливые буреве¬
стники — глупыши, косят на меня водянистый глаз. Потом
садится рядом резвый люрик и, прочистив лапкой клюв, весело
смеется надо мной.
17 июня. Целый день работал у Рубини-Рока. Фотографи¬
ровал птиц. Там крики их оглушают. Перешеек весь вытаял.
Я поймал себя на занятии, для взрослого совсем неподходя¬
щем: задумавшись, бродил взад и вперед, размешивал ногами
жидкую грязь перешейка.
19	июня. 18 июня свирепствовал сильный шторм. Он сильно
расширил полынью. В проливе Миерса и в Британском канале
вскрылись значительные пространства воды.
20	июня. Моя работа и здесь протекает главным образом
в ночное время. Неподвижно сижу часами, слушаю все голоса.
Часам к одиннадцати слегка затихает птичий гомон,— нырочки
неподолгу дремлют, тогда яснее курлыканье важных кайр на
каменных стенах. По ночам много птиц слетает кормиться на
полынью. Прилетают ненадолго чайки. Появились новые птицы.
Сегодня видел красногорлого нырка. Штурман убил двух чер¬
ных гусей-казарок, я ранил сероголовую чайку-поморника.
После ночной работы прогулялся к Рубини-Року собрать
ложечной травы «к завтрашнему гусю». Несколько дней на¬
зад я принес целый ворох ее для больных (траве приписы¬
ваются противоцынготные свойства). Салат из травы имел
успех не только у больных, — в самом деле, он чрезвычайно
вкусен...
21	июня. Сегодня дневная работа. После работы устроил
прогулку на санях и каяке вдоль берега острова Гукер. Там, где
можно плыть, я грузил сани на каяк, а встретив лед, ставил
каяк на сани. За четыре часа сделал шестнадцать километров.
Я плыл мимо айсбергов с черносиними выступами на громад¬
ной глубине, проходил под прозрачными арками других, где
с хрустального свода падали звонкие капли, взбирался на плос-
282

В. Ю. Визе, геолог Павлов и Пищухин на острове Гукера.
кие льдины с яркозеленой подошвой и плыл близ самого лед¬
ника под его нависшими стенами.
Близ Долины Молчания — мелкое море со дном, покрытым
талькой. Как бедно здесь море! Ехал по небольшой глубине
километра полтора и за все время видел только два вида водо¬
рослей, пару морских звезд, морского ежа да бесчисленные
стаи крошечных рачков-капшаков. По дороге застрелил трех
кайр, шесть чистиков и двух люриков, занимавшихся охотой
за рачками. Любо смотреть, как птицы гоняются за стайками,
машут в воде крыльями мягко и сильно, летая в жидкой сфере,
как по воздуху.
25 июня. Сегодня, погнавшись за серым гусем, подстрелен¬
ным Максимычем, доехал на каяке до Долины Молчания. Свое
мрачное название долина получила от меня зимой. Теперь там
птичьи крики и говор ручьев. По пестрому от остатков снега
уклону поднялся на гору. Между скал я нашел первые яйца
маленьких люриков. День тих и тепел. Тонкие слои тумана.
29 июня. Туманные, тихие дни. Температура достигла 0°
и даже держится немного выше. Когда солнце проглядывает
или шлет лучи сквозь тонкий газ тумана, становится жарко.
Теперь питаемся почти исключительно птицами. Число
застреленных уже перевалило за 4 000. Наши гастрономы пред¬
почитают чистиков и кайр даже медвежатине. Мясо здешних
283

птиц, особенно чистиков, действительно вкусно. Главные охот¬
ники на птиц Пустотный, Кизино и Кушаков; Максимыч спе¬
циалист «по гусям». Часто от края полыньи отваливает каяк
и тонет в туманной мгле. Сегодня и я выбрал время пострелять
на полынье. Кайры на воде совсем не пугливы. Часто под¬
плывают к каяку рассмотреть его подробнее. Другой раз,
занятые погоней за какой-нибудь особенно увертливой кревет¬
кой, ныряют под каяк, не обращая внимания ни на него, ни на
человека. Ныряя, часто уходят на большие глубины, теряются
из глаз. Следя за птицами, я мало-помалу доехал до острова
Скотт-Кельги — полынья касается его. Вытаивает остров, пест¬
рит обнажившимися буграми. Везде лужи и ручьи, мокрый мох
хлюпает, словно в болоте. Будятся забытые ощущения, иной раз
почудится, что тут совсем такие же проталины, как там, на
родине. Потом наталкиваешься на медвежий след. Нет, ты не
дома, он далек. Когда увидишь его? — лишь в мечтах близки
расстояния!..
4 июля. Нужно отметить постоянство климата Земли Фран¬
ца-Иосифа. Температура поднимается очень медленно, но рав¬
номерно. Теперь она держится на +1°Ц. Это температура воз¬
духа; на земле значительно теплей, а зачерненный термометр
на сухом мху показывает до +20° ц. Черные предметы — камни
и скалы,— нагреваясь на солнце, вытягиваются из-под снега,
распространяют тепло; быстро растут проталины,— и вот все
это медленное превращение дает иллюзию будущего расцвета
лета. Все бродят целыми днями по клочку земли, пощаженной
льдом, и тут на малом пространстве ее находят новое и новое.
Мы многого лишены, но и нашли не больше ли? Какая отрада
ставить ногу на теплый камень. А лечь на мягкий мох животом
и следить за жизнью трех-четырех видов букашек, бестолково
толкущихся в солнечном луче! Приподнять плоский камень,
и найдя там личинку, наблюдать ее превращения, смотреть, как
у тебя на глазах распускается крохотный цветок, поймавший
луч не уходящего на ночь солнышка.
11 июля. Воздух насыщен парами. Редко, совсем редко, рас¬
сеивается туман, освещение мутно и однообразно. Но когда
пробивается солнце — как радостны краски! Один такой час
застал меня на Рубини-Рок. Южный скат его — весь под бар¬
хатным ковром ложечной травы, лютиков и камнеломок. Под
черными скалами сухо и тепло, нет ни кусочка снега. Вверху
многомиллионный птичий город.
В каменистых россыпях гнезда люриков на каждом шагу.
Часто между обломками камней виднеются перышки: тут лаз
наседок. Некоторых, просунув руку в щель, я брал руками,
потом опять садил на гнездо. Повыше, в трещинах обрыва,
гнездятся чистики, еще повыше, на базальтовых ступенях,—
семейства кайр, а выше всех на неприступной высоте — гнезда
громадных чаек-бургомистро®. Один раз, когда я взобрался
284

нй высокую скалу, такой чайке показалось, что гнездо ее в опа¬
сности. С угрожающим криком бургомистр пал на меня, как
будто бы ему хотелось пробить мой череп могучим желтым
клювом. Скользнул над самой головой: я слышал звук дрожания
перьев на крылах и ощутил на лице дуновение. Бургомистр
несколько раз атаковал меня, я должен был держать над голо¬
вой треножник аппарата, чтобы защитнику гнезда не вздума¬
лось выклевать мои глаза.
В этот день я долго лазил по склонам и россыпям, перебре¬
дал пресное озерко на перешейке, фотографировал гнездо весе¬
лой пуночки и ее птенцов — пресмешные создания, слабые на¬
столько, что при попытке сделать несколько шагов они непре¬
менно спотыкались о собственную голову, вооруженную
клювом, по росту непомерным.
В заключении своей работы я должен был снять цветною
фотографией кое-какие цветы,— тут особенно крупны полярные
маки. В поисках хорошего экземпляра я лез все выше и выше,—
нашел. Солнце светило особенно ярко, крутизна скал манила
подняться еще, я незаметно оказался на вершине Рубини-Рока,
считавшегося у нас неприступным.
Жутко смотреть в стосаженную бездну обрыва. Бросишь
камень, он скрывается из глаз, падения не видишь, столкнешь
крупный обломок — он разбивается об уступ, а птичье населе¬
ние серым облаком, как пылью, затягивает синюю тень на льду.
Наверху — ровное мертвое поле, ни травинки, ни живых
существ. Только крупные черные лишайники покрывают вывет¬
рившиеся камни.
Я сложил высокий гурий на западном краю скалы.

ВСТРЕЧА С АЛЬБАНОВЫМ
Приближалось полярное лето. Теперь наш путь лежал не
к северу, а на юг, но, как и прошедшим летом, мечтать об осво¬
бождении «Фоки» начали задолго до возможности. Но так
и нужно. Не лишне быть начеку, когда готовишься к плаванию
по дальним северным морям. К половине июля мы сделали все,
чтобы «Фока» мог выйти из бухты под парами. Сняли и распи¬
лили на дрова утлегарь и высокую стеньгу1 бизань-мачты. По¬
лучилась хорошая поленница дров. Однако ее хватило бы
только поднять пары; пришлось выпилить часть фальшборта 1 2.
Собрали в одно место остатки кубрика, грузовой палубы, кла¬
довых и всякий горючий хлам. На случай, если бы корабль не
мог дойти своими силами до мыса Флоры, где можно набрать
еще немного топлива, а нам пришлось бы держать дальнейший
путь в баркасе,— мы приготовили его к далекому плаванию.
Все научные работы экспедиции на такой случай запаяли
в цинковые ящики.
«Фока» стоял недалеко от большой полыньи, огибавшей
остров Гукер. От воды отделяла узкая полоска льда. Пробивая
канавки, к 21 июля отвалили большую часть льда.
Стали появляться моржи. Первого я видел 4 мая во время
охоты на медведя-великана; с половины июля мы часто видели
моржей на воде. Говорили: хороший признак — открытая вода
недалеко! Один — одержимый любопытством — повадился по¬
сещать «Фоку» ежедневно почти в одни и те же часы. Опираясь
клыками на лед, сопя со скрипом и хрипом, он подолгу смотрел
1	Стеньга — верхняя приставная часть мачты.
2	Фальшборт — часть борта выше палубы.
286

на «Фоку», нырял и опять долго пыхтел и неодобрительно раз*
глядывал людей, работавших ледяной пилой и кирками. Мат¬
росы прозвали моржа «ревизором».
Двадцать первого июля два чудовища напали на Пустот¬
ного во время охоты на птиц. Один занес клыки над каяком.
Что ему нужно было? Пустотный должен был выстрелить
в морду, чтобы отогнать опасного соседа.
С половины июля мы прекратили почти все научные работы,
за исключением метеорологических наблюдений, приведенных
в походный порядок. Распределили должности по кораблю.
Капитаном, естественно, остался Сахаров; он выбрал помощ¬
никами Визе и меня. За смертью Зандера мы остались без
механика; из машинной команды осталось два кочегара —
Коршунов и Кузнецов. Кушаков в прошлое лето был практи¬
кантом за помощника механика, однако, когда предстояло такое
серьезное дело, как сборка машины,— он не мог быть полезным.
На положении старшего механика оказался Коршунов, боль¬
ной, не способный ходить. Машину предоставили в его распо¬
ряжение — судьба экспедиции зависела от его уменья. Скром¬
ный Коршунов оказался хорошим механиком-практиком. Три
недели маленький человек стучал молотком, сверлил, чистил
все части, завинчивал гайки «до места», поднимал на талях
тяжелые части, потом потребовал людей помочь повернуть вал
и сказал: «Машина готова. Пока будет топливо, со стороны ее
задержки не ждите».
Двадцать третьего июля «Фока» качнулся на свободной
воде. Канал к полынье пилили больше недели. Работы хватило
бы надолго — помог шторм. Он наделал трещин во льду. От¬
толкнуть ломаный лед было не трудно. Шторм разразился
25 июля; потом два дня стояли туманы. Когда разъяснило, мы
поняли: минута отплытия близка.
Весь день 27-го — усиленные разведки. Павлов и Кушаков
ездили на остров Скотт-Кельти, остальные осматривали лед
с вершины острова Гукер. К сожалению, воздух был насыщен
парами,— видимость не больше 25 километров. В моем днев¬
нике отмечено: «В северной части Британского канала лед
поломан. Между островами Нансена и Гукера широкая по¬
лынья; другая — от Британского канала тянется в пролив
Миёрса. О, если так будет дальше, через неделю мы выйдем!»
Через два дня лед разредился. Открылось совещание: не
пора ли двинуться в путь? Решались два вопроса: ехать ли
немедленно или подождать несколько дней, чтобы дать время
льдам разредиться? Второй вопрос: итти северным путем вокруг
острова Гукер или южным — по каналу Миерса? Решили:
плыть северным путем, не теряя времени.
Тридцатого июля в десять часов утра подняли якорь. Про¬
ходя мимо мыса Зандера, приспустили флаг и отдали траурный
салют — последнее прощание с погибшими.
287

Мы шли вдоль знакомых берегов. Через несколько часов
«Фока» обогнул мыс Маркхэм и недалеко за ним уперся в не¬
ломанный лед. Поворотили обратно, чтоб пробиваться каналом
Миерса. Недалеко от места зимовки, когда «Фока» огибал ост¬
ров Скотт-Кельти, случилось несчастье: «Фока» сел на мель.
В это время я находился в наблюдательной бочке. Не видя
прохода среди громадных ледяных полей, я крикнул вниз на¬
шему капитану: «Не пройти ли у берега — там единственная
лазейка?» Максимыч направил корабль под берег. Мне было
видно: глубина резко уменьшилась. Бросили лот и как раз
в мгновение, когда лотовый крикнул: «три сажени», судно
влезло на мелкое место у самого берега. «Фока» сел не крепко.
На наше несчастье произошла смена приливных течений. Ледя¬
ное поле, в поперечнике больше километра, двинулось на
нас,— «Фока» поехал на берег. Давление длилось недолго, но
корабль был выкинут на мель всем днищем. Выглядело так,
как будто бы старый «Фока» пришел к своей последней сто¬
янке!
Бывают в жизни моменты, особенно располагающие к про¬
явлению находчивости. Мы сообразили: не нужно убирать ледя¬
ных якорей, занесенных ранее на ледяное поле, с надеждой,—
подтянувшись к нему, сняться с мели. Поле должно пойти
прочь, когда сменится приливное течение. Постарались облег¬
чить судно, как могли,— в цистернах «Фоки» было налито вме¬
сто балласта около 35 тонн пресной воды, выкачали ее; без
сожаления выкинули один якорь тонны в две весом со всей его
цепью. В самом деле: поздней ночью поле двинулось прочь от
берега и стащило корабль на свободную воду.
Спустился туман. Всю ночь мы шли по каналам между круп¬
ных ледяных полей. Один такой канал повел «Фоку» сначала
на юг, потом, предательски и незаметно уклоняясь, направил
нас на северо-восток к какому-то берегу. Под вечер 31 туман
слегка рассеялся. Мы разобрали, что вблизи южного берега
острова Гукер имеется проход. Немедленно воспользовались
им. На следующий день мы подходили к мысу Флоры.
Когда «Фока» покинул бухту Тихую, кучка топлива, сва¬
ленная в пустые угольные ямы, была невелика. У мыса Флоры
мы подсчитали: котлы были под парами в течение 40 часов.
Нужно оговориться: первоначальная кучка растаяла быстро.
А потом, перед открывшимся проходом, нельзя было задумы¬
ваться,— мы принялись за каюты на правом борту.
Стоит в глазах картина: на командном мостике напряженно
глядят,— не закрылся бы канал, не отжало бы «Фоку». А сво¬
бодная вода совсем недалеко! В это же самое время в машин¬
ном отделении маленький Коршунов со скрюченными ногами
прыгает, опираясь руками о помост, от цилиндров к топкам
и обратно, кричит в рупор:	«Топлива, топлива! Давление
падает, только 45 фунтов. Звонит телеграфом и шлет на мостик
288

Летом 1914 г. Слева направо: Сахаров, Лебедев, Линник, Кушаков,
Пищухин, Шестаков, Кизино, Пинегин, Инютин, Павлов
гонца за гонцом. А в юте треск и крики. Ломают дерево, сди¬
рая обшивку кают, рубят койки, превращают в щепы умываль¬
ники, шкафчики, полки. Из соседних кают спешная эвакуация.
Лают нервные собаки.
— Морж! Морж на льдине! Ура!
Выстрел. «Фока» ударяется носом о льдину. Скачет за борт
человек, заносит на голову строп — двойная петля,— и на
лебедку. Ход вперед! Через десять минут первые куски жира
убитого уже под котлом.
Проходит час. Снова вопли из машинного капа: «Топлива,
топлива! Давление лишь 40 фунтов. Сейчас машина встанет!»
Ломается другая каюта, высматривают нового моржа. От
толчка выпал старый фалынбимс, в топку его: хватит часа на
полтора. В топку табуреты, туда же растрепавшиеся книги...
вперед, вперед! Не спускать паров. Снова поднять их нечем.
Топлива, топлива!
До мыса Флоры три ленивых моржа и два странно довер¬
чивых тюленя сгорели на жертвеннике наших стремлений к югу.
В полночь на 25 июля «Фоку» оттиснул лед, задержавшийся
близ островка Этеридж. Стараясь держаться подальше от
берега, всегда опасного в напор льдов, мы не заметили, как
очутились рядом с другой опасностью: громадный неустойчи¬
289

вый айсберг приблизился к корме. Когда ледяная гора проплы¬
вала метрах в шести-восьми, ее толкнуло ледяное поле, в то
время давившее на «Фоку». Айсберг сильно покачнулся и сва¬
лился на бок. В следующее мгновение послышался глухой
и грозный шум. Со страшным размахом, дробя лед, отшвыри¬
вая осколки и поднимая каскады пенной воды, айсберг пере¬
вернулся. К счастью, удар по корме пришелся снизу и скольз¬
нул. Все же «Фока» изрядно затрещал и сильно рыскнул впе¬
ред. Спустя секунду обнажилась вся подводная часть ледяной
горы, изъеденная водой наподобие осиного гнезда. Айсберг
продолжал раскачиваться. Мы ясно поняли, что рядом — опас¬
ная игрушка: опрокинься полярный ванька-встанька еще один
раз в сторону «Фоки», не обойтись без серьезной аварии. Из
последних паров мы протолкались подальше. Издали такие
зрелища приятней. К полудню, огибая скопления льдов у во¬
сточной части острова Нортбрук, «Фока» стал приближаться
к берегу. Мыс Флоры недалек.
Густой туман покрывал берега. Я был за капитана: эти
места по зимней экскурсии были мне известны больше, чем
другим,— Сахаров передал управление «Фокой» мне. Я стоял
у телеграфа и старался определить, к какому месту Нортбрука
мы приближаемся. Вот в проблеск тумана мелькнул какой-то
мыс, я успел узнать по знакомому поясу глетчера мыс Герт¬
руды; скомандовал держать левее. Через четверть часа опять
прорвался туман — подходим к мысу Флоры.
Чернел неясно берег, окаймленный тонкой полосой битого
льда, из курящегося моря недоуменно высовывались блестя¬
щие головы моржей, с невидимой нам горы планирующим
полетом скользили на воду кайры и несся с берега ровный не¬
разборчивый шум птичьих криков.
Сырой туман садился; отпотевали стекла бинокля. Я напря¬
женно вглядывался в берег,— туман скрывал его весь, за ис¬
ключением узкой полосы у самого уреза воды,— а по ней
я долго не мог узнать, который из мысков нам нужный Эльм-
вуд. Колыхнулся туман ветерком,— я опознал, наконец, группу
камней и невысокий откос берега с расчищенным пространст¬
вом волока, сделанного Джексоном для разгрузки корабля.
Показав рулевому, куда следует держать, я снова сосредоточил
все внимание на полоске берега,— зимой я видел айсберг, сто¬
явший на мели: там должны быть подводные камни.
Неожиданно среди камней на берегу я увидел предмет,
похожий на человека. В первую минуту я подумал: мне почу¬
дилось. Инстинктивным движением отнял от глаз бинокль,
чтобы, протерев стекла, посмотреть свежим взглядом. В это
мгновение кто-то крикнул с бака:
— Человек на берегу!
Да, человек, он движется! Кто это? Вся команда «Фоки»
закричала: «Ура»! Кто-то сказал: «Это, наверное, судно за
290

У мыса Флоры
нами пришло». Помнится, Линник, держа одну руку на штур¬
вале, а другой выразительно водя под носом, ответил: «Ну вот,
теп ерь-то мы и закурим!»
Я продолжал смотреть в бинокль. Облик человека, стояв¬
шего на берегу, казался непохожим на свежего — недавно из
культурных стран. Скомандовав отдать якорь, я еще раз вгля¬
делся и запоздало ответил Линнику: «Подожди еще, Григорий,
сдается, что там ждут от нас табачком попользоваться».
Человек что-то делал у камней. Минуту спустя, как мы от¬
дали якорь, неизвестный столкнул на воду каяк, ловко сел
и поплыл к «Фоке», широко размахивая веслом,— хороший -
каячный гребец.
Каяк подошел к борту, сидящий в нем заговорил на чистей¬
шем русском языке. Слабо звучал голос. Первые слова, ка¬
жется приветствие, я не расслышал, затем донеслось:
—	...Я штурман парохода «Святая Анна»... Я пришел с 83-го
градуса северной широты. Со мной один человек, четверо на
мысе Гранта. Мы шли по пловучему льду...
В это время морж подобрался под каяк с весьма подозри¬
тельными намерениями.
—	Морж, морж под вами! —закричали с борта.
—	Ничего, ничего, эти противные животные порядочно
надоели нам, когда мы шли с мыса Хармсворта, теперь мы
к ним уже привыкли.
Спустили с борта шторм-трап. Человек поднялся по нему.
Он был среднего роста, плотен. Бледное, усталое и слегка одут-
291

ловатое лицо сильно заросло русой бородой. Одет в изрядно
поношенный и выцветший морской китель.
— Альбанов, штурман парохода «Святая Анна» экспедиции
Брусилова,— назвал себя приехавший. — Я прошу у вас по¬
мощи,— у меня остались четыре человека на мысе Гранта...
Мы знали об экспедиции Брусилова: она вышла с промы¬
словыми целями в одно время с нами; слышали, что Брусилов
намерен пройти морским путем вдоль Сибири во Владивосток.
Кто мог предполагать, что, уходя почти в противоположные
стороны, мы можем встретиться на дальнем севере с членами
этой экспедиции! Как «Анна» попала на 83-й градус?
Состояние льдов осенью 1912 года было неблагоприятно
для плавания не только в Баренцовом море, но и в Карском.
«Анна» нашла его заполненным льдами. «Анна» пробива¬
лась на восток с величайшим трудом и в начале ноября была
затерта льдом у северо-западной части полуострова Ямал под
71°45' с. ш. С осени казалось, что случилась досадная задержка
по пути во Владивосток — не более. Корабль стоял недалеко
от берега, лед застыл гладко; зазимовавшие несколько раз
бывали на берегу,— проторили даже дорогу, намереваясь по¬
строить там амбар. Вскоре после наступления темноты нача¬
лись жестокие штормы с южной стороны, отмеченные и нашей
станцией. Во время одного,— совершенно незаметно для нахо¬
дящихся на «Анне»,— весь лед Карского моря двинулся на
север. Невольные путешественники заметили передвижение
корабля и дрейф льдов только по расхождению астрономиче¬
ских определений. Движение «Анны» продолжалось непре¬
рывно 1912 и 1913 годы по направлению прямо к полюсу.
Летом 1913 года, когда «Анна» находилась в широтах про¬
лива между Новой Землей и Землей Франца-Иосифа, движе¬
ние ненадолго изменилось на западное. Лед кругом был в это
время поломан, слаб, виднелось много каналов и полыней, но
большое поле, двигавшее «Анну», было очень прочно. Альбанов
говорил: — будь на «Анне» некоторое количество сильновзрыв¬
чатых веществ, она пробилась бы к ближайшему каналу и, без
сомнения, вышла бы в Баренцово море. На «Анне» динамита
не было, мины же черного пороха оказались слишком слабыми.
Осенью движение на север возобновилось. На 82° лед, обогнув
Землю Франца-Иосифа, круто повернул на запад. 23 апреля
1914 года «Анна» находилась уже в широте 82°55', на восточной
долготе 60°45'.
Брусилов снарядил свою экспедицию для промыслов в Бе¬
ринговом море. Провианта взял только на полтора года в рас¬
чете, что по пути к Берингову проливу более одного раза
зимовать не придется. В первую зимовку почти вся команда
и сам Брусилов переболели цынгой. В числе участников экспе¬
диции находилась женщина — сестра милосердия Жданко.
Она ухаживала за больными заботливо и самоотверженно.
292

К лету, благодаря ее заботам и усиленному питанию медвежь¬
им мясом, больные поправились (за два года убили 42 мед¬
ведя). Во вторую зимовку стали ощущаться недостатки: про¬
визия подходила к концу. Давно не было сахару и мало при¬
прав.
В середине второй зимы Альбанов, помощник Брусилова,
предложил уйти с половиной команды на Землю Франца-
Иосифа: на «Анне» знали, что на мысе Флоры есть дом и склад
провианта. В таком случае оставшимся хватило бы остатков
провизии еще на год. Брусилов разрешил Альбанову поки¬
нуть судно со всеми желающими.
Не было ни каяков, ни саней. Под руководством Альба-
нова сделали девять каяков, несколько саней, паруса и вое
нужное для путешествия. 23 апреля 1914 года Альбанов и три¬
надцать матросов вышли, держа курс на Землю Рудольфа.
Началось трудное .путешествие без собак, без спальных меш¬
ков,— их заменяли совики; провизия — сухари, чай, клюквен¬
ный экстракт, малое количество сухого бульона. Среди ушед¬
ших — ни одного имевшего опыт санных путешествий. Двига¬
лись крайне медленно — не более семи-восьми километров
в сутки. Первые три дня партия не теряла связи с судном. Три
человека решили вернуться на «Анну». С Альбановым оста¬
лись десять человек.
Спасавшиеся думали, что через месяц выйдут на Землю
Рудольфа. Проходили многие недели, земли не было видно.
Альбанов знал о существовании западного течения в Ледови¬
том море и принимал необходимые поправки в курсе. Как
хороший штурман, он старался возможно чаще проверять на¬
правление при помощи астрономических определений. Но было
одно обстоятельство, лишавшее его уверенности: на «Анне»
было всего два хронометра, не имевших поправки два года.
Определяя долготы, полагаться на хронометры, идущие два
года без поправки, конечно, не приходится. Альбанов не знал,
с какой долготы он отправился, а не находя земли, совсем
потерял веру в правильность своего счисления.
Прошло два месяца. Одиннадцать человек медленно дви¬
гались к югу. За это время один из матросов, Баев, уйдя на
разведку, потерялся во время метели. Люди, не видя никакой
земли, плелись наугад: несчастные поняли — они заблудились
в ледяных просторах океана.
В конце июня, когда все надежды были уже потеряны,
когда сани и все каяки — за исключением двух — были сож¬
жены, и почти не оставалось сухарей, покинувшие «Анну» уви¬
дели на востоке какую-то землю. Вышли на нее обессилен?
ными,— без крошки провианта и топлива. На земле убилц
много гаг. Съедая их иногда сырыми, иногда поджаривая на
сухом мху, несчастные страдальцы немного оправились,— вс©
они были больны цынгой.
293

Альбанов не знал, к какой земле он привел товарищей. На
низком и длинном мысе залитой льдом земли стоял гурий.
В верхней части его Альбанов нашел бутылку с запиской
Джексона. Только из записки штурман понял, что вышел он
на Землю Франца-Иосифа, а низкий мыс Мэри Хармсуорт —
западная оконечность Земли.
После пройденного расстояния, казалось, до мыса Флоры
рукой подать. Достичь его удалось только двоим. У южного
берега, начиная от бухты Грей-Бай, плескалось море, каяков
же осталось только два. До Грей-Бай шли вместе, — дальше
пришлось разделиться. По жребию пять человек сели в каяки,
остальные пошли берегом. Было условлено соединяться на
выдающихся мысах. На третьей остановке — на мысе Гран¬
та — плывшие в каяках сухопутной партии не нашли. Ждали
два дня. Потом было решено плыть к мысу Флоры, чтоб,
запасшись там провиантом, вернуться и взять идущих бере¬
гом. Во время остановки на острове Белль умер матрос Ниль¬
сен. Похоронив его, поплыли к мысу Флоры. Когда каяки были
уже посреди пролива, поднялся шторм. На глазах у Альба-
нова каяк с матросами Луняевым и Шпаковским был унесен
в открытое море. Сам Альбанов успел добраться до большого
айсберга и на нем переждал бурю. Стихло. Второго каяка не
было видно нигде. 22 июля Альбанов с матросом Кондратом
приплыли к мысу Флоры. 30 июля Кондрат ездил к мысу
Гранта на каяке, но не нашел там никого: Максимов, Регальд,
Губанов и Смиренников пропали. Мы подошли к мысу Флоры
в разгар приготовлений Альбанова и Кондрата к новой зи¬
мовке. Живя в отремонтированной мною бамбуковой хижине,
они приводили дом Джексона в вид, пригодный для жилья.
Кондрат — плотный парень с простодушной улыбкой и
жемчужными зубами. Глядя на его цветущее лицо, можно
подумать, что он только что вернулся из веселого плавания на
яхте, а не из скитания по льдам. Первые его слова были: «А у
вас табачку не найдется?»
Альбанов сохранил на груди толстый пакет с копиями
всех наблюдений над состоянием льда и воздуха за все время
плавания «Анны».

ВОЗВРАЩЕНИЕ
На мысе Флоры расцвет полярного лета. Зеленели склоны
гор, стаивали остатки снегов, бурно шумя, неслись по откосам
водопады. Выше слоя тумана яркое солнце,— скоро оно про¬
гнало туман совсем. С горы тогда открылась картина, так
радостная нам: на юге простор моря неизмерим,— ни льдинки
на всем далеком горизонте!
Стремясь к мысу Флоры, мы предполагали разобрать на
топливо только один амбар. После встречи с остатками экспе¬
диции Брусилова пришлось подумать о большем: мы должны
сделать попытку отыскать потерявшихся людей Альбанова,
хотя бы ради нее пришлось сломать и дом; живые люди дороже
полярных* памятников.
Восьмого августа закончили погрузку бревен. Оставив
в бамбуковой хижине склад провианта и ружье с патронами,
поздним солнечным вечером мы вышли на поиски людей.
Сначала «Фока» обошел острова Белль и Мабель. Тихо под¬
вигаясь вдоль самого берега,— насколько позволяла глу¬
бина,— мы часто давали свистки и изредка стреляли из пушек.
Ни на берегу, ни в доме Эйры нельзя было заметить следов
пребывания человека. Даже расположение досок в заколо¬
ченном мною окне дома Эйры оставалось таким же, как при моем
уходе. Постояв несколько минут в гавани Эйры,— еще не¬
сколько свистков и выстрелов,— мы направились к мысу
Гранта. К самому мысу подойти нельзя: у берега стоял при¬
пай из невообразимо нагроможденных торосов,— нужно от¬
правлять сухопутную партию. На берегу же, насколько можно
рассмотреть в сильные бинокли и подзорную трубу, одни
295

мертвые камни. Пушечные выстрелы и гудки будили только
стада моржей. Очевидно, искать людей на мысе Гранта беспо¬
лезно; нужно обойти, тщательно осматривая, все берега, та¬
кие поиски займут не меньше трех дней. Мы не могли стоять
так долго под парами. Было решено поиски прекратить.
Раннее утро. «Фока», покачиваясь на крупной зыби, ухо¬
дил на юг под паром и парусами. Все сильней лиловела земля
и заволакивалась испарениями моря. Все ушли спать. На
мостике остались Альбанов и я. И наступила минута: земля
на севере предстала такой же, как в прошлом году, когда ее
завидели впервые,— не то облако застывшее, не то пологие
высокие горы встали над открытым морем. В моем мозгу
быстрым вихрем пронесся весь минувший год. И снова встало
ушедшее мгновенье, когда на мостике вскричали: «Смотрите,
смотрите, ведь это земля!» Тогда рядом со мной стоял Седов.
Он стремился к ней больше всех и отдал ей себя раньше всех.
Теперь не он правит «Фокой», а я. Со мною рядом стоит человек,
до этого года о Земле Франца-Иосифа не думавший вовсе.
Судьба привела этого человека на «Фоку», Седова — к могиле
на дальнем острове.
— Прощай, Седов, прощай, суровая страна!
Спрятались в воду острова. Почти сутки мы не встречали
льдов. Приходила мысль: не выдался ли на наше счастье
особо редкий год, когда ледяной пояс вокруг Земли Франца-
Иосифа разрывается с южной стороны,— такие случаи
наблюдались. Радовались недолго. Под вечер следующего дня
температура воды резко понизилась, мы знали, что это зна¬
чит; появились первые вестники — нежно-зеленые айсберги.
Ночью вступили во льды, разрозненные и рыхлые. Имея доста¬
точно топлива, пересечь такое пустячное препятствие не стоило
труда, прошли бы не сбавляя хода, но в нашем положении
всякий лед — большая помеха.
Ход «Фоки» сильно замедлился. Топливо пришло к концу
в исходе вторых суток. В то же самое время лед сильно сгу¬
стился; по временам приходилось даже разбивать перемычки.
Мы продолжали итти под парусами. Парусные маневры
даются во льдах нелегко; один раз, меняя галс, мы вреза¬
лись в кашу битого льда так основательно, что долго не могли
освободиться. Как раз поля, плававшие по сторонам, сомк¬
нулись. «Фока» оказался зажатым,— не выбраться даже при
помощи машины. В таких случаях помогает терпение.
Мы были уже на 76°. Оптимисты на «Фоке» находили, что
положение блестяще. В худшем случае лед тянется до 75°, там
обычная граница плавающего льда. Неужели за два месяца
навигации мы не пройдем одного градуса,— если бы даже
пришлось на лямках тянуть свой корабль? Быть не может,
чтоб за два месяца льды не разошлись! Мрачные пессимисты
угрюмо качали головами и в другие минуты предсказывали
296

всякие беды. Кто знает, что нас ждет? Чего не может случить¬
ся на море, хуже того — во льдах?! Кто поручится, что южные
штормы не отбросят далеко на север беспомощного «Фоку»?
Какими средствами мы обладаем, чтоб быть уверенными в воз¬
вращении домой?
Стояли туманы. Слабые ветры не раздвигали льда. Мы
видели много нерп, лежавших на краях полей; в полынье неда¬
леко от корабля я однажды заметил нарвала. Во время стоянки
к «Фоке» подходили три медведя. Одного я застрелил, дру¬
гой — раненый — скрылся в тумане, третий прибрел к «Фоке»
во время сильной вьюги. Подняв на судне переполох, бродяга
сам струсил и скрылся быстрым галопом.
«Фока» стоял недвижно около девяти дней. Вечером два¬
дцатого августа туман рассеялся. Мы увидели вблизи широкий
канал на юг. В то же время слегка раздвинулись поля. На
«Фоке» поднялся аврал,— нужно торопиться, пока поля опять
не сомкнулись. Еще во время стоянки решили пожертвовать
всеми каютами. Поломали их. После этой операции над палу¬
бой от юта остались только наружные стенки и спардэк, вну¬
три же — голый амбар. В одном углу его, там где была кают-
компания,— обеденный стол, в другом — нелепо и сиротливо*
прижалось к стенке привязанное пианино; палуба под грудами
разнообразнейших вещей. Длинный ряд иллюминаторов лил
свет на этот погром.
Приготовленного топлива едва хватило поднять пары.
Только тронулись — давление в цилиндрах стало уменьшаться.
В топки полетели табуреты, шкафы, запасные паруса и снасти,
политые остатками медвежьего жира. Все сгорело очень бы¬
стро. «Фока» медленно пробирался узкими каналами; край
ледяных полей был недалек. Понеслись из машинных недр
старые вопли: «Топлива, топлива! Пар падает, падает!».
На спешном совещании решили вырезать через один тол¬
стые дубовые бимсы К Если бимсов нехватит, снесем наруж¬
ные стенки и спардэк, сами же переселимся в кормовую часть
трюма. Через несколько часов «Фока» вышел из области полей
и вступил в разрозненный лед. С наблюдательной бочки вид¬
нелось впереди почти свободное море. Еще полчаса хода, можно
будет сказать: льды позади, поставив паруса, поплывем на
свободе.
Горел последний бимс, все слабее вращался винт. Мы пожа¬
лели спардэк. Нам жилось совсем не уютно. Но — переселиться
в темный, сырой, насквозь пропитанный ворванью трюм?
«Фока» остановился.
Несколько часов спустя подул слабый ветерок. Подняли
паруса. «Фока» двигался медленно, почти незаметно для глаза,
то задерживаясь у отдельных льдин, то совсем останавливаясь 11 .Бимсы — поперечные крепления, связующие борта корабля изнутри.
297

из-за безветрия. Доходила крупная зыбь. Так — несколько ча¬
сов. Потом ветерок посвежел, и меньше чем в час расстояние,
отделявшее от открытого моря, было пройдено. Слава
«Фоке»!
Дальнейшее плавание — обыкновенное скучное плавание
парусного судна, когда, выходя утром на палубу, каждый поды¬
мает помусоленный палец — узнать направление ветра, когда
в затишье моряки считают долгом посвистать, «дразня ветер»,
или приговаривают: «Дуй, дуй, весели хозяина, вали мачту!»,
когда при ветре встречном все ходят с тоской, при попутном —
работают шутя.
Если бы в таких широтах Ледовитого моря встречались
суда, никто не обратил бы внимания на парусник со снятыми
стеньгами, а если б какой-нибудь капитан и приметил, подумал
бы, наверно, ленивой поморской думой: «Пропил, чать, стеньги-
то, теперь пловет легонечко в Архангельском.».
На самом деле на «Фоке» обстояло не так благополучно.
Мы шли только при помощи четырех парусов, с малым запасом
пресной воды для питья. «Фока» имел течь угрожающую. Еще
из Архангельска он вышел с изрядной течью. Она не беспокоила
во время зимовок, когда корпус смерзался, ни на ходу под па¬
рами, когда паровые помпы, работая беспрерывно, держали
трюм сухим. Двухлетние приключения — все столкновения со
льдами и мелями — не прошли даром: течь сильно увеличилась.
Мы вычислили по диаметру помп, откачивавших воду, что за
сутки в корпус набиралось 5 000 ведер воды. Мы должны были
ежедневно работать ручными помпами в течение семи часов
беспрерывно, чтоб сохранить пловучесть своего корабля.
Шли совсем без балласта, ничтожная зыбь играла кораб¬
лем, как пустым бочонком. Следовало бы готовиться к худ¬
шему. Рассуждая трезво, мы не могли не понимать: первый же
хороший шторм покажет «Фоке» его настоящее место. Но так
создан человек: в «такую нелепость» никто не верил. Всех
меньше — Альбанов. Как, быть на 83-м градусе, растерять во
льдах десять спутников, ежеминутно находиться на краю ги¬
бели, выйти на землю, съев последний сухарь, быть чудесно
спасенным кораблем, показавшимся в тумане привидением,
одолеть льды —и после того погибнуть в обыкновенный шторм?..
Альбанов смеялся: «Нет, так не бывает!»
Однообразно шли дни. Теперь мне даже не вспомнить от¬
дельных дней — все это плавание сгрудилось в образ широкого
моря и грязного амбара. Там, на чемоданах, ящиках и на фут¬
лярах инструментов небритые мужчины торопливо едят еле
разогретые консервы и тюленину, торопятся на вахту — качать
воду или валятся спать тут же на палубе, не раздеваясь. Когда
постоянная качка сильней, спящие катаются по палубе вместе
со всеми вещами. Стараются ложиться в ряд. Вот хороший
размах, и весь ряд валится в общую кучу. Тогда, ворча спро¬
298

сонья, люди поднимаются, чтоб устроиться по-новому — голо¬
вами к движению волны. Вечная качка, торопливая еда, сон,
частые вахты,— вот все, что помнится мне. Да еще — один раз
целую вахту близ корабля резвились касатки; они ныряли под
киль и выставали, выкидывая дыхалами пар с водой.
Погоды стояли спокойные. Мы подвигались на юг, иногда
делая за сутки сто, иногда десять-пятнадцать миль. Берег род¬
ной земли приближался.
Разве может быть отрадней иное для путника? Стоять на
мостике, самому держать в руках румпель и править на юг,
прямо к родному берегу, следить, как густеет небесная синева,
как выплывают забытые, но так знакомые южные облака, как
теплеет с каждым днем, как появляются новые птицы, тем¬
неет сильнее по ночам. Новое море, новое родное небо, новые
облака и ветер. Попадаются плывущие доски. Из вод голубого
Гольфстрима уже не выходим, — все чаще проплывают в его
прозрачнейших струях морские животные: вот яркоцветистые
медузы — «морское масло», водоросли, вот еще какие-то мол¬
люски, рыбки мелькают, вот стадо сельдей рябит спокойную
воду, над ними чайки, прилетевшие оттуда, оттуда — с род¬
ного берега, пара гагар, обрывок сети в море, весло... Что это
там, что на горизонте дальше за первым дымком паро¬
хода?..
Что за гряда над горизонтом слабо синеет вдали пониже
курчавого облака?.. Что капнуло на руку, стиснувшую рум¬
пель?..
По наблюдениям 28 августа оказалось, что мы пересекли
уже 70-й градус. Первый пароход встретили на следующий
день, разошлись с ним милях в двух. Он шел на запад. Мы не
сигнализировали ему, не просили помощи,— берег был недалек.
Вечерело. Тянул попутный ветерок. Капитан Сахаров стоял
на мостике. Максимыч родился на севере, с малых лет плавал
вдоль Мурмана, знал каждую щель любого мыса. Ему ли не
узнать родного берега! Вон Шельпино с маяком. Далеко там,
направо, вход в Кольскую Губу, вот — маячит Кильдин.
—	Идем в Шельпино? Там телеграф, стоянка пароходов,
удобная бухточка.
Солнце ушло за горизонт, потянулись по морю вечерние
тени. Темнело. Берег в пяти-шести милях. Попутный ветер не
оставлял. Еще два часа, мы увидим новых людей, узнаем, что
случилось в мире за два года. Дуй, дуй, ветер! Держи парус на
ветре, рулевой! Качайте, ребята, усердней, чтобы при встрече
не затонул наш богатырь!
Вдруг с капитаном случилось непонятное: он забегал по
мостику в явном беспокойстве и растерянности.
—	Маяк!.. Где же маяк? Почему о,н не горит? В темноте
войти невозможно. Что за беда такая? Шельпино тут, разрази
меня на месте!
299

Мы повернули вдоль Мурмана к востоку. Шли рядом
с берегом часа два-три, не видя ни одного огня. Не только капи¬
тан, все стали недоумевать. Где маяки? Почему весь берег
темен и безжизнен?
И вдруг заблестел огонь. Нет, это не маяк,— пароход, боль¬
шой, весь сияющий огнями пассажирский пароход! Он быстро
приближался. Николай Максимович сразу опознал: «Ломоно¬
сов» в Вардэ идет. Ну, на нем-то — все приятели, остановим.
Этому ничего не стоит перебросить две-три тонны угля для
«Фоки».
Ближе сияли огни. Кик красив в море электрический свет,
как ярок! — Терпение, терпение,— еще полчаса — узнаем все!
Нас, наверное, не откажутся угостить папиросами. Итак, даем
сигнал бедствия. Положа руку на сердце, мы в самом деле
в бедственном положении. В обыкновенном плавании просят
помощи совсем в маловажных случаях. Достали из заветного
ящика фальшфейеры К На борту загорелись два ярких голу¬
бых огня. Дали выстрел из пушки. Мы ожидали, что «Ломоно¬
сов» подойдет или спросит сигналами, что нужно нам. Но паро¬
ход шел мимо, как бы не замечая. — «Обыкновенное дело:
погода спокойная, море глубокое, поужинал капитан и дремлет
на мостике. Вот мы его сейчас разбудим!»
Из груды пакли, смоченной керосином, сделали громадней¬
ший факел, зарядили пушку тройным зарядом. Вспыхнул огонь
до половины мачт, ярким отсветом загорелись паруса и в ту
же минуту наши бомбардиры выпалили. — «Уж сейчас-то заме¬
тил, вот глядите, повернет!»
Что случилось? Минута встречи с людьми казалась столь
близкой! Там, где за минуту был пароход, ясно вырезанный на
фоне берега длинным рядом огней по бортам и на мачтах, ока¬
залось пустое место. Как будто бы наша безобиднейшая, не
задевшая ни одного моржа, салютная пушка вмиг потопила
пароход. Куда он девался? Максимыч чесал в затылке и объяс¬
нял: «Зашел за остров пароход». Когда же спросили, какой
такой остров,— ведь мы прошли уже все острова? — «А чорт
его знает! Что тут за дьявольщина происходит!» — и завопил
рулевому: «Не выходи из ветра, держи мористей!».
Всю ночь «Фока» крейсировал у берега. Ранним утром мы
опознали Харловку. Пытались войту в эту бухточку, но ветер
дразнил: как только подходили ближе к берегу, утренний бриз
отгонял нас прочь — обогнуть входные мысы никак не могли.
Прошли на запад до следующего становища. Стали попадаться
рыбачьи лодки, выехавшие на утренний промысел. Мы подошли
х одной ёле и попросили рыбы.
Что подумал рыбак, по началу принявший «Фоку» за про¬
мысловое судно, когда, взяв лодку на буксир, мы выпалшщ 11 Сигнальные огни, ракеты. (Прим, ред.)
300

из пушкй й густой толпой сбежались йа корму рассмотреть све¬
жего человека, когда в ёлу соскочил один из матросов и ото¬
брал у подручных кисет с махоркой? — Не попался ли в руки
неприятелю?
Через минуту палуба заволоклась клубами едкого дыма,—
закурили, кажется, и не курившие отроду. А на хозяина ёлы
посыпались наперебой вопросы: «Что делается на свете? Что
случилось за два года?»
Коршик ёлы, коренастый карел, был в явном затруднении.
Он первым делом спросил: «А вы кто же такие будете?» И, по¬
лучив ответ, сказал: «Слыхал. Вот оно какое дело-то. А у нас
говорили, в газетах пропечатано, будто вы все погибли».
Затем рыбак стал рассказывать непонятное нам: «Был
военный пароход, наши на шнеках побежали в Бело море.
Один вернулся. Болтали наши, что много шнек опружило пого¬
дой в Горле, ну а которые добежали. В Александровском, ска¬
зывают, крепость готовится...»
Мы понимали одно: рыбак сообщает о каких-то событиях
последних дней. Кто-то прервал рассказ вопросом:
—	Ну, а как, на свете есть война где-нибудь?
—	Как же, есть.
—	Кто же воюет?
—	Да мы воюем.
—	Кто же против нас?
—	Германия, сказывают, а с ней Австро-Венгрия. А за нас
Франция и англичане с японцами, еще какие-то там государства.
Мы ушли в мирную эпоху. — Европейская война?.. Полу¬
грамотный карел не мог нам объяснить ничего. Пересказал
только искаженные слухи о неприятельских крейсерах, будто
бы виденных с Рыбачьего полуострова, о том, что немецкий
царь хочет взять Мурман, что напуганные этим слухом про¬
мышленники поплыли на своих скорлупках в Белое море: часть
их по дороге погибла... На «Фоке» любимой темой разговоров
были предположения, что мы застанем на родине? — Может
быть, войну или Российскую республику? До европейской войны
никто не додумался. Так вот чем объяснялось отсутствие мая¬
ков и странный случай при встрече с «Ломоносовым»!1
Рыбак сообщил, что в становище Рынде стоят два мотор¬
ных бота. Их владельцы, наверное, не откажутся ввести нас
в гавань. В Рынде есть телеграф, туда заходят пароходы. Куша¬
ков на ёле карела отправился на берег переговорить с вла¬
дельцами ботов и послать первые телеграммы.
К полудню из бухточки Рынды выполз небольшой мотор¬
ный бот с огромным русским флагом на корме. Пыхтя и пере- 11 Впоследствии мы прочли в газетах сообщение, что капитан «Ломо¬
носова», приняв «Фоку» за неприятельский крейсер с пушками и про¬
жекторами, приказал потушить все огни и спрятался под берег.
301

валиваясь на волнах, как бочонок, он остановился в сотне мет¬
ров от «Фоки». Громкое «ура» и приветствия доносились еще
издалека. От бота отделилась лодочка. На палубу «Фоки» взо¬
шел владелец бота Соболев с тремя исполинами-поморами,—
все как один в новеньких непромокаемых куртках, как на под¬
бор статные, дородные, с морским загаром лиц; смелые глаза,
крепкие руки, твердая поступь.
—	Здравствуйте, здравствуйте, рады приветствовать вас!
Соболев привез кипу разрозненных газет, табак и гильзы,—
все самое нужное в первую минуту. Пока мы хватали газету
за газетой, не выпуская изо рта папирос, расторопные ребята
завезли буксир на бот. Он повел «Фоку» за собой. Вскоре из
Рынды вышел еще один моторный ботик, забросил и свой
канат. Таким торжественным порядком — впереди два букси¬
рующих бота, за ними «Фока», весь в праздничных флагах,—
вошли мы в гавань.
—	Отдай якорь!
Мы на родине!
Теперь я разглядываю фотографию становища РынДы: го¬
лые гранитные скалы, мрачные — без кустика. Дальше в глу¬
бине — бухточка, кучка низких рыбачьих станов с сетями
у входов, часовня, на берегу у речки узенькая зеленая лужай¬
ка,— угрюмый пейзаж!
Что же так радовало сердце, что приводило в восхищение?
Эти чахлые березки и жидкая зелень у подножья горы?..
—	Смотрите, смотрите — желтый песочек! А вон — баба
идет. Ребята-то! Ребятенки белоголовые! Как жарко!
Еще не отгремела якорная цепь, «Фоку» облепила флоти¬
лия шнек, ёл, шлюпок, карбасов и гичек. Толпа бронзовых
поморов веселым натиском взяла «Фоку» на приступ,— палуба
наполнилась рослыми краснолицыми и бородатыми молод¬
цами, веселые голоса закидали нас вопросами, совались в руки
широкие, негнущиеся, просоленные ладони, гулко бухали по
палубе тяжелые бахилы, осматривалась вся обстановка «Фо¬
ки» — со всей сворой собак, с ручными медведями. Охали над
разрушенными каютами, над пустым, без балласта, трюмом
и хаосом в спардэке, дивились наружной обшивке по борту
«Фоки», превратившейся в мочало после двухлетней борьбы со
льдами. Мы угостили желающих остатками тюленьего жар¬
кого, мясными консервами, разведенным спиртом. Подходили
шлюпка за шлюпкой.
На одной находились две дамы: жены — помора и местного
псаломщика. Вот она, первая встреча с прекрасным полом!
Наши молодцы, закрутив усы до отказа, приготовились было
встретить посетительниц особенно любезно. Дамы поднялись
на борт и, подобрав чистенькие платьица, остановились. Войти
на палубу они отказались, несмотря на самые настойчивые при¬
глашения. Мы совершенно забыли, что борта пропитаны
302

Становище Рында
кровью, ворванью моржей и тюленей, которых свежевали на¬
спех у мыса Флоры; свободного времени, чтобы привести
корабль в приличный вид, еще не было. Нерешительность дам
я понимаю вполне: к прибывшим предупредительно подскочили
два самых галантных кавалера и протянули руки помочь сойти.
Я видел отчетливо, что руки любезников были явно грязны,
а вид рваных, истертых до последней степени курток, надетых
на молодых кавалерах, совершенно не вязался с их манерами.
Дамы, не вняв грубым голосам, привыкшим <к окрикам собак
и к проклятиям во время бурь, сконфуженно удалились.
К заходу солнца все мы в сопровождении стайки ребят
ходили по берегу, по домикам обитателей становища, напере¬
бой зазывавших к себе, на телеграф. Станция Рынды за все
время существования не передавала еще такого количества
телеграмм. Начальник телеграфа и его помощник работали
ключом аппарата день и ночь, разнося по всему миру весть, что
пропавшая экспедиция вернулась без Седова. Мы слали вести
родным и близким. Безжалостный аппарат не давал отдыха
телеграфистам: как только передающие прерывали работу —
тотчас же тянулась лента с сообщениями нам, с поздравле¬
ниями, с запросами телеграфных агентств и газет. Так длилось
несколько дней, пока «Фока» стоял на рейде.
Под вечер мы сидели в чистенькой, уютной горнице Собо¬
лева и слушали новости мира. О сражениях миллионных армий,
о городах, снесенных с лица земли, о боях аэропланов, о всем
ужасе борьбы людей с людьми, которая для нас, занятых все¬
цело борьбой с природой, стала так далека и чужда. Совсем
не укладывались в мозгу цели войны. Легче воспринимались
известия о завоеваниях людей в области науки и культуры. Мы
303

слушали рассказы о телефонах, записывающих слова собесед¬
ника, об успехах радиотелеграфа, о цветном кинематографе, об
открытии новых земель к северу от мыса Челюскина...
Только голодавший или сидевший годы в одиночном заклю¬
чении может понять испытанное, когда мы, обложенные гру¬
дами газет, втягивались в жизнь мира. Узнали о поздней
популярности нашей эспедиции, — мы не забыты: ов это
лето три корабля отправились на помощь нам, Брусилову и Ру¬
санову. Нашлись средства снарядить поисковые экспедиции
значительно богаче, чем некогда нас. Теперь «Фоку» ищут ко¬
рабли, вооруженные радиотелеграфом, на их борту аэропланы.
Отрываясь от газет, мы спрашивали Соболева о непонятном.
Разговор заводил опять в неизвестное и затягивался, а тут под
рукой пачка газет еще так толста. Так — от газет к расспро¬
сам — провели вечер. Когда поздней ночью мы располагались
попрежнему вповалку на палубе «Фоки» — все жаловались
на головную боль.
На следующий день в становище остановился почтовый па¬
роход «Николай», идущий в Архангельск. Толпа заполняла все
палубы: пассажиры узнали о нашем возвращении еще в Але-
ксандровске. Громкое «ура» неслось в нашу честь с палуб, мо¬
стиков, из всех иллюминаторов. Мы ответили пушечным салю¬
том и поднятием флагов. Наш капитан сейчас же отправился
просить угля.
Угля на «Николае» оказалось в обрез; капитан мог пред¬
ложить нам только две тонны, чтобы избавить команду от тя¬
желого откачивания воды ручными помпами. Итак, «Фока»
еще не мог двинуться в Архангельск. Четверо участников, ожи¬
давших встретить родных в Архангельске, решили проехать
на «Николае». «Фоке» не дойти до Архангельска раньше не¬
дели. А за это время можно два раза прокатиться из Рынды
в Архангельск и обратно.
Как много людей! Тысячи взглядов, приветственные крики.
Это в нашу честь? На нас смотрят слишком пристально!
Одежда не стесняла нас в рыбачьем поселке. Мы были в
лучших своих одеяниях. У меня был припасен даже крахмаль¬
ный воротничок. Правда, за два года он сильно пожелтел и
посерел, но все же это настоящий крахмальный воротни¬
чок. Запонка куда-то затерялась—пришлось заменить ее ни¬
точками, однако воротничок держался! Я был в ботинках, в на¬
стоящих шевровых! Ботинки чищены два года назад, но
кому пришло бы в голову, отправляясь на полюс, брать с собою
ваксу?.. Подобно воротничку и ботинкам выглядели все осталь¬
ные части костюма, но нам казалось, что одеяния вполне при¬
личны; когда пред Рындой вышел на палубу первый облачив¬
шийся в лучшее, все пришли в восторг.
Мы поднялись на верхнюю палубу «Николая», где пасса¬
жиры, гладко выбритые, и дамы, в тканях волшебной легкости,
304

Место, где были найдены предметы, принадлежавшие Г. Я. Седову.
собрались поглазеть на нас. Выделилась отчетливая мысль:
одеты мы грязно. Наши «приличные костюмы» измяты и про¬
копчены. На этом пароходе, сияющем чистотой, наше место не
среди чистых людей на палубе и в классах, а разве только в ко¬
чегарке. Капитан был, очевидно, другого мнения, — он встре¬
тил нас с почетом. Все каюты и салоны были переполнены, —
капитан уступил свое роскошное помещение из двух кают. По¬
стояв недолго в салоне отдельной смущенной группой, мы при
первой же возможности спрятались в отведенное помещение.
Неужели отныне предстоит спать на таких же ослепительно
белых койках? Неужели — умываться душистым мылом из мра¬
морных умывальников?
Через полчаса зазвонил гонг. В каюту вошел человек во
фраке. Он не прогнал грязных людей из роскошной каюты, а
вежливо предложил им пообедать за общим столом в -салоне
первого класса.
Сесть за стол с превосходно одетыми людьми, пахнущими
не ворванью, как мы, а нежными духами и ароматным табаком!
Сунуть за серый воротничок белоснежную салфетку? Сидеть,
быть может, с дамами?
Человек во фраке разъяснил, — если мы хотим, ужин можно
заказать в каюту, но теперь приборы уже поставлены, нас
ждут. Обед сегодня хорош. Мы были изрядно голодны. Отка¬
заться от обеда, состоящего, наверное, из блюд, о которых
мечтали два года?
305

Наши места рйдом с капитаном. Свежие огурцы и редиска,
сливочное масло, яйца, салат — все это только на закуску!
Буфетчики, вероятно, косо посматривали на новых пасса¬
жиров: нам стоило немалого труда воздержаться, не высыпать
на тарелки всех огурцов и редиски, а сливочное масло нама¬
зывать не гуще, чем другие, не наесться досыта одними сдоб¬
ными пирожками. Мы были разочарованы одним: мясо кайр и
чистиков, даже медвежье, вкуснее говядины — она слишком
пресна.
За столом мы немного оправились от первого смущения. Все¬
общая предупредительность отвлекала от мыслей о своих гряз¬
ных костюмах. Но мы решительно предпочитали расспраши¬
вать, чем по нескольку раз рассказывать о пережитых приклю¬
чениях. Спастись от вопросов, конечно, нельзя: из первого же
становища полетели новые телеграммы корреспондентов о
подробностях гибели Седова и о нашем плавании. Под вечер,
почти совсем утратив полярное дикарство, мы говорили уже
с людьми подолгу.
Ночью, стоя на палубе и следя за пенистой полосой у борта,
я поймал себя на мысли: «Вот бы «Фоке» таким ходом...» и за¬
смеялся. А недалеко у борта один из наших рассказывал
стройной девушке с русой косой о том, как тяжело одиночество
в полярную ночь. Навстречу несся теплый ветер.
Спустя неделю «Фока» подходил на буксире к Архангель¬
ску. С набережных плыла встречная волна приветственных кри¬
ков и музыки. С приспущенным флагом мы подошли к Собор¬
ной пристани и стали у нее.
Путь кончен...

В СТРАНЕ
ПЕСЦОВ

ОТЪЕЗД
Вот пачка писем. Год тысяча девятьсот двадцать восьмой.
Разбирая эти клочки бумаги один за другим, представляю
своих корреспондентов. Их много. Беру наудачу—бухгалтер
в глухом и безгазетном городишке Оханске. Вижу, как за сто¬
ликом с недопитым стаканом чая, склонившись, аккуратно вы-
водит плотный человек твердые и ровные строки:
«Академическому руководителю Северной экспедиции
тов. Пинегину Н. В.
Прочитав сегодня в газете о снаряжении и отправке
экспедиции на крайний север Якутской советской социа¬
листической республики, я решил обратиться к вам с за¬
просом, не буду ли я полезен в качестве рядового участ¬
ника или даже черной рабочей силы предполагаемой
экспедиции. Сообщаю сведения о себе:
1.	Мне 28 лет (1900 г.).
2.	Имею среднее образование (реальное училище,
5 классов).
3.	Специальность — счетоводство и бухгалтерия.
4.	Здоров, т. е. не имею существенных отклонений от
нормы (глаза, руки, сердце, ноги в полной исправности).
5.	Читал книгу Нансена о путешествии с Седовым.
Чувствую большое влечение к Северу и желал бы испро¬
бовать свои силы на Севере. Еще раз выражаю искреннее
и страстное желание участвовать в далекой экспедиции
под вашим руководством, с предоставлением любой ра¬
боты.
Александр Воскобойников,
уроженец Вятской губернии, села Юкаменского».
309

Бухгалтер внимательно перечитывает обе страницы. Все
в порядке. Среди ведомостей под счетами находит конверт и
красивым почерком гонит четкую пропись: «Ленинград. Ака¬
демия наук...» И по линейке два раза подчеркивает.
Серый конверт со штемпелем «Сольвычегодск». Письмо раз¬
машистым почерком, буквы прыгают. Даже брызги от пера.
Наверное, где-нибудь в уголке клуба, ероша вихры, пишет
рубаха-парень:
«Уважаемый глава экспедиции. Хоть я и не был на
Севере, но чувствую к нему ужасно большое влечение.
Поэтому давно мечтал принять участие в экспедиции в от¬
даленные страны и вообще попутешествовать. Теперь я
служу по канцелярской части, но ощущаю в себе уверен¬
ность, что буду пригоден и для помощи в ваших подвигах.
Я очень сильный, недавно в нашем кружке получил пер¬
венство по метанию копья. От роду имею 19 лет. Пожа¬
луйста, уведомьте о вашем согласии на мое участие в
экспедиции на острова, за что буду благодарен.
М. Ларионов».
Вот — на линованной бумаге:
«Письмо от плотника Степана Друшкова товарищу
начальнику.
Прошу, не обидьтесь за мое неграмотное письмо, за¬
тем что сказывал Григорий Иванович, которого знаете,
про вашу уважительность, с его же рекомендацыи пишу
письмо, чтоб взяли плотником на остров, могу дом рубить
срубом и в лапу, обучен рубанить, фуганить и тес хорохо-
рить, жалованья, как положите, такое ответственное дело
проведать острова, в чем и подписуюсь. Еще могу замок
рубить русский и немецкий.
Плотник Степан Друшков».
Как только разнесется весть о новой экспедиции, к началь¬
нику ее плывут десятки, а иногда и сотни подобных писем.
Как отвечать на все порывы людей к кипучей деятельности,
с жаждою подвигов? Как определить по письму, годен ли
мечтающий о Севере для тяжелой работы?
Никто не представляет, что путешествие на дальний Север —
не веселая прогулка, но почти всегда синоним тяжелого труда.
Да, наш бухгалтер, унесшись в мечтах от столбиков с циф¬
рами, от сальдо и дебетов к далеким и привлекательным про¬
сторам Севера, конечно, не думал, что за такими же столбцами
сидит в Ленинграде до поздней ночи начальник экспедиции.
Для него каждая костяшка на счетах живет. А итог — половина
успеха задуманного дела. Малейшая ошибка в этих цифрах
стоит лишений, а может быть и жизней.
310

И горячий парень, «служащий по канцелярской части», не
видит, как в часы его занятий у опостылевшей конторки дру¬
гой «счастливец», уезжающий в далекие -страны, записывает
в грузовую книжку ряд скучнейших названий:
Коробок энтомологических пустых .	4 штуки
Подставок для пробирок	3	штуки
Ваты укупорочной	6	килограммов
Зажигалок с крышкой	7	штук
Линя смоленого	1	бухта
Картофеля сушеного	10	килограммов
А в эту же минуту еще один «счастливец», сидя в приемной
торгового зава, перечитывает официальную бумажку с длин¬
ными колонками названий и цифр — нет ли в ней пропуска.
А очередь к заву длинна.
Вот четвертый — по специальности биолог — в морозный
февральский день в нетопленой кладовой с низкими сводами
тщательно упаковывает в ящики рубанки и сверла, посуду и
«гробы» 1 для рыб. До полярной области еще далеко-. Дело про¬
исходит в Ленинграде. Но совеем по-полярному мерзнет нос и
коченеют руки.
Вокзал Октябрьской дороги. До отхода поезда остается
25 минут, а на автомобиле у товарной кассы груда ящиков
еще не так велика. Начальник экспедиции не отходит от теле¬
фона в кассе: вещи необходимо доставить в вагон к отходу
поезда... Остается 12 минут, а здесь в кассе все еще не кон¬
чено заполнение накладной. Где-то на автомобиле несется
сотрудник. Не забыт ли ящик вверху? Движутся бесстрастные
стрелки на циферблате. Взгляд на часы — только 5 минут.
Кассир бесконечно долго ведет счет денег.
—	Товарищ, вы зарежете нас.
За 3 минуты вбегает запыхавшийся сотрудник.
—	Поспел. Вещи в вагоне. Все в порядке. Нет, не забыл.
Вас ищут на платформе. Провожающие. Говорят, что экспеди¬
ция сегодня, наверное, не успеет отправиться.
—	Отстать нельзя. Успеем. Посмотрите у багажного вагона,
не оставлено ли кондукторами какой-нибудь вещи.
Вбегает второй сотрудник.
—	Николай Васильевич, уже второй звонок. Вы не оста¬
нетесь?
—	Идите в вагон. Я сейчас.
Перед самым отходом поезда мимо группы провожающих,
не видя их, вихрем проносятся в расстегнутых пальто два че¬
ловека. Кондукторы уже подносят свистки к губам. Через не¬
сколько секунд начальник экспедиции, стоя на подножке вагона
1 Посуда для консервирования крупных рыб,
311

и целуя поспешно дочь, замечает людей с цветами, бегущих
растерянной кучкой к вагону. Но поезд трогается и развивает
ход...
Вот вторая картина... На дальнем севере в средине поляр¬
ной ночи, когда лишь в полдень бывает чуть заметный рассвет,
по тундре пестрая движется ниточка — упряжка собак. Рядом
с ней то бегут, то присядут на сани два человека. Мороз с вет¬
ром. По снегу струится густая поземка. Слепит глаза и больно
колет открытые щеки и нос. Кругом муть и мгла и темная
синь. Длинный цуг собак у потяга, их быстро движущиеся лап¬
ки и ровная линия у горизонта—все тонет в неясности и дымке
метели. Под полозьями нарты однообразные, как шпалы, про¬
скакивают застружины. По этим чертам на снегу — следам
давно унесшихся ветров — путники держат свой курс. И каж¬
дый день после ночлега в маленькой землянке — поварне, в
которую с трудом лишь могут втиснуться и лечь три человека,
бегут усталые собаки все в такую же серо-голубую мглу...
Отыграют на небе сполохи \ отсветит слабая заря поляр¬
ной ночи, взойдет и скроется луна, отплывут назад намерян-
ные версты, пройдут несчитанные часы, — собаки остановятся
у новой такой же поварни. Новый ночлег. И будет новый день,
такой, что не вспомнить потом, где он прожит был.
А если бы достать, как в сказке, «хрустальное всевидящее
око», оно отыскало бы в великом северном просторе одинокую
темную точку, к которой стремятся люди, пересекающие тундру
с запряжкой собак. Эта точка — уединенный дом на засне¬
женном острове, крайний к северу человеческий дом. От него
до полюса — пустынное море, покрытое торосистым льдом.
Тускло светится через морозные узоры заснеженное окно,
за ним — низенькая комната с серыми стенами. Перед листом
бумаги, исчерченной цифрами и длинными формулами, в по¬
рядочно потрепанной одежде, согнувшись, сидит человек.
Скрипит дверь. Темным силуэтом на оконных узорах выра¬
стает другой человек в мохнатой засаленной фуфайке. Смотрит
через плечо на цифры, потом произносит:
— Идем дрова пилить.
В молчании надеваются куртки. Двое выходят из дома.
Метель.
Метель. У крыльца вихрями бьется сухая и тонкая снежная
пыль. Длинным потоком такой же пыли курится край крыши.
Куртки белеют быстрее, чем на мельнице. Две человеческие
фигуры быстро тают в серой шуршащей мгле.
Пройдут минуты. Вьюга успеет вырыть новые заструги и за¬
туманить свежие следы на снегу. Тогда на косогоре у моря
покажутся двое — согбенные, соединенные тяжелым бревном
на плечах, серые, заплеванные вьюгой люди, с белым венчиком 11 Северное сияние.

вокруг темных лиц. В шорохи и стоны вьюги скоро вплетется
размеренное, протяжное чавканье пилы.
Еще минута — раскроется темная пасть: дверь вытолкнет на
вьюгу новую неясную фигуру, в руках ее дымящееся ведро. По¬
тонет и этот во мгле метели, нырнув под угор, туда, где, засы¬
панные, смирно лежат в снежных ямках собаки. Как знак при¬
хода человека, донесутся смягченные лай и звуки грызни за
еду. И смолкнут. Дверь выбросит еще одного торопливого. Фо¬
нарик его попрыгает и помаячит неясным зайчиком у будок
с инструментами, мелькнет у термометров на почве и влезет
отсветом по перекладинам флюгера. Потом — поплывет, по¬
плывет и спрячется в двери.
И останутся серая мгла с морозом, метель и чавканье
пилы. Придет время — их покроет новый звук, машинный, мяг¬
кий, рокочущий, мощный. Этот родит яркие полосы света из
окон и чернь на переплетах их, и новый воющий звук, исходя¬
щий из дома.
Если пойти искать место зарождения этого звука, придете
в тесную комнатку, сплошь заставленную приборами. Они
сияют лаком, никелем, бронзой и полированным мрамором.
Увидите бородатого волшебника, с бахромой у обшлагов и бле¬
стящей заплатой на заду. Волшебник занят какой-то игрой —
трогает палочкой золотые спирали в шкафу с длинными стран¬
ными лампами. Оттуда выскочит и злобно вонзится в волшеб¬
ную палочку огненная голубоватая струя. Потом погаснет.
А бородатый волшебник оседлает голову стальной полоской
с наушниками и сядет у стола. Под умелой рукой его будут
проскакивать искры, посыплются дробные звуки. Радио ра¬
ботает. Волшебник — это радист. А пятизначные цифры перед
его глазами — шифрованная телеграмма о наблюдениях поляр¬
ной станции за прошлый день.
В соседней комнате, когда вернутся иззябшие пильщики,
тяжело ухнет на пол вязанка дров. Заворчит радист.
—	Тише, чорт вас...
Пройдет еще положенное время. На звуки собираемой по¬
суды выйдут из своих углов в большую комнату и радист, и
пильщик, и шустрый человек. Будут вести за обеденным сто¬
лом вялый разговор.
—	Сегодня в метелемере семьдесят пять.
—	Да, этот месяц, пожалуй, будет рекордным. Семнадца¬
тый день дует, не переставая. А на второе что?
—	Манная каша, — раздается голос из кухни.
—	Опять. Опять на детском положении! Когда же доберусь
я до доброго кусочка ветчины?
И оборвется. Остается один звук ложек. А за стенами дома
возня сильней бушующей метели. Дом начнет слабо дрожать,
Завывает антенна. За белыми окнами тьма.
313

Снова выйдет из кухни человек с ведром и распахнет вход¬
ную дверь. Плотным клубом вкатится по полу серое облако.
Когда облако рассеется, на месте его окажется серый завьюжен¬
ный пес. Станет ласкаться к людям и навастривать уши в сто¬
рону громкоговорителя. А еще через час погаснут в доме огни.
Когда затрещит будильник, сумрачный человек зажжет
свечу, начнет одеваться. И наступит новый день, похожий на
прошедший, такой, что не вспомнишь потом, как он прожит.
'Вот кадры из картины «Действительность в полярной
стране».

НА НОВОСИБИРСКИЕ ОСТРОВА
В 1925 году правительство молодой Якутской советской
республики обратилось в Академию наук СССР с просьбой ор¬
ганизовать исследование этой страны с целью выявления ее бо¬
гатств для рационального использования их.
Площадь Якутской республики превышает все западноевро¬
пейские государства. Якутия изобилует неисчерпаемыми богат¬
ствами: золотом, рыбой, пушниной; ее бескрайние леса преры¬
ваются только реками. В южных частях Якутии взращиваются
арбузы, а северные — покрыты вечными льдами.
При составлении Академией плана исследования этой
страны, естественно, зародилась мысль послать экспедицию и
на крайний север Якутии — Новосибирские острова.
Первоначально предполагалось исследовать эти острова
только схематически, во время объезда их по санному пути. Но
в дальнейшем, когда планировалась сеть метеорологических
станций в Якутии, все специалисты высказались за необходи¬
мость постройки станции на крайнем севере ее. Без станции в по¬
лярном районе Якутии немыслимо было изучение климата всей
страны. И еще одна проблема требовала полярной станции —
это проблема судоходства по участкам Ледовитого океана, из¬
вестным под названием морей Лаптева и Восточно-Сибирского.
В те времена еще не ставилось вопроса об основании Се¬
верного морского пути на всем протяжении. Но энергичные по¬
пытки освоения Северного морского пути на западном участке
дали уже блестящие результаты. Эти успехи толкнули мысль
ученых-полярников на расширение исследований других участ¬
ков Северного морского пути, в частности в морях Лаптева и
315

Восточно-Сибирском, через которые лежит путь с востока к
устью реки Лены.
Правительство Якутской советской республики, особенно
заинтересованное в разрешении проблемы судоходства по этим
морям, предложило Академии использовать для научных работ
в море Лаптевых шхуну «Полярная звезда», которая прибыла
в устье Лены в 1926 году из Колымы. Академия приняла это
предложение и снарядила особый гидрологический отряд.
Тогда же было решено воспользоваться этим рейсом, чтобы вы¬
яснить условия для постройки метеорологической станции на
острове Большом Ляховском.
О решении построить станцию на Новосибирских островах
сказал мне в начале 1927 года В. Ю. Визе.
— Хотел бы ты поехать организовать эту станцию? — спро¬
сил он. — Места интересные, но задача трудная.
Я согласился без особых размышлений. В этом же году я
отправился с гидрологическим отрядом на разведку. Пришлось
проехать около двадцати четырех тысяч километров. Лишь не¬
большая часть этого пути пролегала за полярным кругом,
остальное расстояние — по бесконечным пространствам Сибири
и Якутии.
Академия наук назначила меня начальником экспедиции для
стационарного исследования Новосибирских островов. Я горячо
взялся за это трудное дело. Главная задача состояла в по¬
стройке на острове Большом Ляховском полярной станции; нуж¬
но было также и обслуживать ее в первый год существования.
Казалось бы, проще всего было зафрахтовать во Владиво¬
стоке пароход и отправить его со всем грузом, необходимым
для новой станции. Так строились все советские полярные стан¬
ции. На большом пароходе или ледоколе доставлялись к месту
грузы и быстро выбрасывались на берег силами многочислен¬
ной команды. Артель плотников в одну-две недели собирала вы¬
строенный заранее дом. В это же время устанавливались ма¬
шины, радиомачты. По окончании постройки пароход уходил,
а на новой станции оставался ее постоянный персонал.
К сожалению, Академия в те времена не располагала сред¬
ствами для такого метода. При постройке этой второй совет¬
ской станции в Арктике, пришлось устраиваться иначе.
Мы собирались доставить грузы через Сибирь и только от
устья Лены могли воспользоваться небольшой шхуной, грузо¬
подъемностью всего в 55 тонн, той же «Полярной звездой». Ее
удалось мне довести в 1927 году до Якутска. Персонал станции
должен был сам доставить грузы, сам своими руками построить
и оборудовать станцию, обслуживать ее в течение года и в то
же время исследовать Новосибирские острова.
При таких больших задачах, понятно, пришлось очень долго
обдумывать ассортимент снаряжения и мельчайшие детали все¬
го предприятия. К июлю 1928 года все было готово.
316

Сто восемь лет раньше нас ехал на Новосибирские острова
лейтенант Анжу. Ехал, как и мы, исследовать их. В те времена
не было еще помина о железных дорогах и пароходах. От са¬
мого Санкт-Петербурга надо было ехать на перекладных лоша¬
дях через всю Сибирь, сначала в Иркутск, потом до легендар¬
ного тогда Якутска. В Якутске путешественнику предоставлялся
на выбор один из трех путей, почти одинаково тяжелых. Пер¬
вый— отправиться сплавом до устья Лены и там дожидаться
конца темного времени года, чтобы проехать на острова по за¬
мерзшему морю, второй — ждать зимней дороги в Якутске и
ехать через Устьянский Острог, третий путь — сухопутный на
вьючных лошадях до верховья реки Яны, со сплавом по ней до
низовья, чтобы через тот же Устьянский Острог будущей весной
выехать на острова.
Почти год нужно было потратить во времена Анжу, чтобы
добраться до Новосибирских островов.
Мы, люди начала двадцатого века, рассчитывали попасть
на острова через три месяца. Первые три четверти пути — до
Якутска — по железной дороге, на автомобиле и пароходе —
можно теперь проехать налегке в три недели. Труднее осилить
последнюю четверть—до островов. Тут и поныне средства со¬
общения не многим лучше, чем во времена Анжу. Но перед
нами была возможность, которой не имел ни один из прежних
исследователей, — пройти на острова из устья Лены морским
путем.
Лейтенант Анжу после горячки сборов не имел возможности
отдохнуть, как мы, в удобном мягком вагоне. Он должен был
день и ночь ехать на перекладных лошадях, ночуя в кибитках,
раскладывать на станциях походный погребец, пить чай, тороп¬
ливо закусывать и снова мчаться дальше, безостановочно,
строптиво погоняя ямщиков.
Нас скорый поезд доставил на седьмые сутки в Иркутск,
в бывшую сибирскую столицу. Иркутск уже давно потерял свое
значение центра, куда стекались сибирские богатства. А рево¬
люция переместила и административный центр. Современные
центры Сибири — Новосибирск и Красноярск — молодые совет¬
ские города, растущие с поразительной быстротой и с каждым
годом меняющие свой облик.
Но Иркутск в стороне, он еще не совсем сменил прежний
облик. Это видишь с момента приезда. С вокзала в город можно
попасть только через понтонный мост. На мосту, над голубой
водой быстрой Ангары, стоит будочка, вас остановят здесь, сто¬
рож возьмет плату за переезд по мосту — обычай старинный.
Извозчик на разбитой линейке повезет по улицам, обставлен¬
ным низкими домиками с маленькими окнами, — у каждого
ставни; ворота прочны, и высоки заборы. Ближе к центру дома
побольше, но тип их тот же: низкие потолки, тесные и темные
каморки. Купцы и мещане строили эти дома.
317

Таковы же и гостиницы. В них, в этих самых «номерах»,
останавливались некогда торговцы, счастливые золотоиска¬
тели и приезжие чиновники — цари и боги отрезанных от мира
мест. Бывший хозяин гостиницы, стоя в дверях вашей комнаты,
со вздохом расскажет о прежних временах, о веселом и бес¬
шабашном разгуле прошлого, о штуках красного сукна, разо¬
стланных от номера гостиницы до ближнего трактира, чем после
каторжной и окаянной жизни в тайге тешил свою душу вне¬
запно разбогатевший старатель по золоту, о десятках извоз¬
чиков с бубенцами, лентами и колокольцами впереди тройки
с удалым купеческим сынком, о золоте, кидавшемся пригорш¬
нями. Вид улиц таков, что сразу встанут в памяти-записки
жены декабриста Раевской, сразу вспомните о длинных вере¬
ницах людей в серых халатах с выбритыми наполовину голо¬
вами и бубновым тузом на спине, вспомните, что только не¬
давно замолк здесь слитный звон кандалов и не успела еще
зарасти дорожка к дому, огороженному высоким частоколом,
про которую распевали:
От подъезда есть дорожка,
От Иркутскова прошла.
Той дорожкой ехал барин,
Незнакомый господин.
Он со мною поровнялся,
Сказал кучеру: «Постой!
Ты скажи-ка, друг любезный,
Это что за дом большой?»
«Это, барин, дом казенный,
Александровский централ...»
Но это в прошлом. Растущее поколение не видело подобных
тяжелых картин... Теперь Иркутск — советский город, центр
пушных и хлебных заготовок. Тянутся по улицам обозы с това¬
рами, на площадях, у складов торговых организаций, грузятся
на подводы тюки и ящики, которые пойдут, быть может, на по¬
бережье Ледовитого моря или на юг, к границам Монголии и
Китая. Нет еще трамвая, но бегают шустрые автомобили и хо¬
дит по главной улице автобус. Вместо прежних трактиров от¬
крылись клубы и библиотеки. В городском театре застали мы
оперу. Будущее города велико...
Совсем недавно в Иркутске кончался для едущих на Лену
культурный путь. Дальше нужно было двигаться на лошадях.
Теперь проложено до Качуга (на Верхней Лене) приличное
шоссе. Ежедневно из просторного двора Автопромторга отпра¬
вляется несколько могучих «фомагов» — грузовиков. С ними же
едут и пассажиры. Сообщение между Иркутском и Качугом
поддерживается почти круглый год, за исключением времени,
когда шоссе заносится глубокими снегами.
318

Наши грузы ушли 'вперед на тяжелых машинах, сами же мы
отправились на легковом автомобиле того же Автопромторга.
Дорога до Качуга — полнокровная артерия: по ней текут то¬
вары для всей Якутии. Торговый путь пролегает тут давно, со
времени завоевания Сибири. Все деревни и села по пути бо¬
гаты. Здесь всегда промышляли извозом. Дома обширны, со
множеством служб. Избы все с белыми наличниками у окон и с
ажурными украшениями на воротах. На остановках расскажут
вам обязательно об источнике богатства того или другого быв¬
шего богатея. Почти во всех рассказах — кровь. Много купцов
и золотоискателей исчезло бесследно на этой дороге. На их
богатстве не в малой доле возросло богатство здешних кула¬
ков. По сторонам дороги путешественник и сейчас может видеть
кресты и памятники умершим не своею смертью.
Немилосердно пыхтя и пугая встречных лошадей, быстро
Мчится автомобиль. Чем дальше от Иркутска, тем пустыннее
становятся места. В холмистой с перелесками степи разбросаны
редкие башкирские поселки. В глухом месте, километров два¬
дцать за крупным селением Манзурка, в сгущавшихся сумер¬
ках, перед самым автомобилем в восьми-десяти метрах перебе¬
жала дорогу косуля. Она несколькими легкими и грациозными
прыжками влетела на крутой придорожный обрыв и встала, как
статуэтка, грациозная и легкая. Спустя секунду косуля исчез¬
ла. В этих же местах, проезжая в прошедшем году, я видел на
опушке леса целое стадо коз.
Качуг, недавно небольшое село, в последние годы, с ожив¬
лением Якутского края и постройкой шоссе, превратился в до¬
вольно крупный транзитный центр. Здесь, в верховьях Лены,
грузится все необходимое для жизни Якутской республики. Всю
зиму идут в Качуг грузы, чтобы весной сплавом двинуться
дальше по Лене. Невысокие берега совсем узенькой Лены,
в низовье превращающейся в неоглядное море, уставлены
складами товаров, конторами торговых организаций, учрежде¬
ний и лабазами. На воде, чуть не сплошь один за другим стоят
карбасы, паузки и грузовые лодки. Пароходов здесь нет. Они
заходят редко-, только в половодье. Несколько раз в неделю по¬
казывается миниатюрный теплоход, который, буксируя малень¬
кую лодку-баржу, возит почту и пассажиров.
Здесь, в Качуге, впервые после Ленинграда собрались все
участники экспедиции. Все было в порядке. Грузы пришли, все
было на месте, исключая нескольких несущественных посылок;
моторный бот в исправности стоял на якоре. С ним было немало
хлопот по доставке на Лену сухим путем.
С помощью маленькой шхуны «Полярная звезда» мы соби¬
рались добраться до острова Большого Ляховского. Но шхуна
не могла перевезти все наше снаряжение за один раз. Ее грузо¬
подъемность всего 55 тонн. Поэтому решено было из Якутска
отправить весь груз в бухту Тикси на барже. Расстояние до
319

острова от бухты Тикси (вблизи Самого устья Лены) не ВС*
лико — около 550 километров. Тут шхуна должна была за два
раза перевезти нас со всем снаряжением и вернуться в устье
Лены или в Якутск.
Все же, даже при наличии шхуны, предоставленной якут¬
ским правительством бесплатно, мы никак не могли уложить
наши расходы в рамки отпущенных средств. Поломав голову,
я решил уговорить товарищей сплавить наши грузы своими
силами по Лене до Якутска, не прибегая к услугам парохода.
Таким путем сплава мы экономили уйму денег. По этой причине
все наши грузы были сосредоточены в Качуге. Теперь нам пред¬
стояло погрузить их на первобытный карбас и плыть по тече¬
нию. Мы, шестеро, составляли команду карбаса и моторного
бота, который, буксируя и направляя карбас, должен был итти
во главе каравана. В Якутске к нашей небольшой семье долж¬
ны были присоединиться рабочий, повар, плотник и печник.
Вот в кратких чертах план нашей экспедиции.

НА «МЕРКУРИИ ВАГИНЕ»
Вечером шестого июня, закончив последние хлопоты в Ка-
чуге, поздним вечером сидели мы на палубе моторного бота.
На борту его красовалась свежая надпись: «Меркурий Ва¬
гин».
Грузчики несли последние мешки на рядом стоявший, почти
готовый к отплытию карбас. Кучка ребят не отходила от на¬
шего бота, рассматривая невиданный в Качуге тип морского
судна с высокими бортами, патентованным якорем на палубе,
его косые паруса, заглядывая в каюту и читая по складам
надпись: «Меркурий Вагин».
Один из ребят, побойчее, спросил:
— Кто же такой Меркурий Вагин? Разве есть такое имя?
Я рассказывал ребятам о казаке Меркурии Вагине, послан¬
ном в XVIII столетии из Якутска «проведать про землицы и
острова, что лежат в Ледовитом море», за студеным сибирским
берегом у Святого Носа, как этот казак нашел большой остров
и обошел его за лето кругом, как возвратился летовать на ма¬
терую землю, намереваясь будущей весной попытать счастья
в новых открытиях.
Уже темнело, к ребятам присоединились взрослые. Посыпа¬
лись вопросы, куда мы едем на странном нашем судне, что бу¬
дем делать на пустынном острове? Беседа с ребятами преврати¬
лась в лекцию о наших задачах, зачем идем мы строить на том
самом острове, где был Меркурий, научную станцию, о будущ¬
ности этой — новой станции, там, наверное, вырастет человече¬
ское поселение, а пустынная страна даст нам, жителям южным,
свои богатства, о постоянном продвижении человека с юга на
север, о том, что наши потомки, уроженцы далеких северных
321

Стран, будут себя чувствовать па далекой родине так же хо¬
рошо, как жители суровой Сибири. Она ведь также еще не¬
давно была пустынной страной. Наша моторная лодка понесет
отсюда, с верховьев Лены, в страну холода и мрака имя пер¬
вого исследователя неведомого острова.
Так закончился наш последний вечер в Качуге.
Ранним утром следующего дня, выйдя из каюты моторного
бота, первое, что я увидел на пустом берегу, был мальчишка с
узелком в руках. Он, покраснев, как рак, сказал мне дрожа¬
щим голосом:
—	Дяденька начальник, возьми меня с собой на остров.
В это время уже отваливал от берега наш карбас. Красный
флажок на дощатом балаганчике-каюте горел при свете восхо¬
дящего солнца, как огонек.
Верхний участок Лены очень труден для сплава. Лена здесь
узка, извилиста и мелководна. Узкая борозда фарватера ка¬
призно мечется от берега к берегу, повсюду перекаты, мели —
по-местному «опечки». За последние годы партия по исследова¬
нию Ленского водного пути обставила этот участок судоход¬
ными знаками. Но мы на неуклюжем, трудно управляемом кар¬
басе не отважились плыть без лоцмана, тем более, что наш
«Меркурий Вагин» по причине узости фарватера не мог быть
использован в качестве буксира. Катер, идя во главе каравана,
в случае посадки на мель, был бы неминуемо смят тяжелым
карбасом. Было решено, что карбас пойдет на буксире, только
начиная с участка, где могут ходить пароходы. А до той поры
катер пойдет, отдельно. Мы надеялись, что сумеем провести
его без лоцмана, руководствуясь знаками и промером.
В Качуге приходило наниматься много «лоцманов», все са¬
моучки, как и все здешние лоцманы. Карьера лоцмана здесь
несложна. Поплавает человек несколько лет с карбасами и лод¬
ками, а затем становится за руль. В конце концов мы выбрали
одного солидного мужчину: он основательнее всех рассказывал
про «опечки», про какие-то «слизы воды» и «коренные
струи». Надежным он показался по той причине, что несколько
лет плавал с изыскательской партией.
Моторный катер должен был выйти из Качуга в тот же
день после полудня, когда будут закончены последние закупки
и расчеты. В полдень, когда мы собирались уже отваливать,
один из главных агентов Госпароходства, очень скептически
относившийся к намерению нашему сплавить карбас своими си¬
лами, сообщил нам новость: карбас стоит на мельничной пло¬
тине, километрах в двенадцати от Качуга.
—	Теперь придется-таки нашего лоцмана брать. Поезжайте
скорее выручать, пока вода не сбыла.
Этот же агент помог командировать на помощь нам лучшего
лоцмана. Помощи не понадобилось. Мы догнали свою неуклю¬
жую посудину только через шесть часов. Она плыла по свобод¬
322

ной воде. Однако в Качуге нам не соврали: в самом деле, наш
солидный лоцман уверенной рукой направил карбас в мельнич¬
ную протоку, перегороженную плотиной. Карбас, на мгновение
задержавшись на ней, благополучно перепрыгнул: вода, к
счастью, стояла высоко, через плотину лилась мощная струя.
Во лоцман на этом приключении не успокоился. До нашей
встречи карбас успел три раза посидеть на мели.
Когда я поднялся на мостик, чтобы спросить лоцмана, как
он решился взяться за дело, которого не знает, с лица бедняги
уже бесследно исчезли самоуверенность и солидность. Он не
рассказывал больше о «коренных струях» и «слизах воды».
Передо мною стоял без штанов плотный, лысый старичок в
длинной мокрой рубахе, иззябший и тусклый.
— Не в тую протоку занесло. Лена — она бесшабашная.
Ежели не справишь, обязательно в опечку сядешь. Ноне совсем
беда. Иной раз до самого Жигалова один-два раза посидишь,
а в сей раз много ли прошли, а три раза уже сидели.
Предвидя трудности сплава по Лене, думал я с некоторым
смущением, что спутники, столкнувшись вплотную с трудной
физической работой, будут не очень довольны ею. На деле же
я застал в карбасе дружную компанию голых, но веселых лю¬
дей. Они, захлебываясь, рассказывали о приключениях кар¬
баса, о полной негодности лоцмана, о том, как, засев на мель,
они заставили почтенного старца вместе со всеми лезть в хо¬
лодную воду, сталкивать карбас при помощи ваг и «оплеух» 1
и как дивился в деревне народ на питерских, которые лезут
в холодную воду без страха. — «Мы бы в жизнь не полезли. Что
за охота!».
Убедившись в том, что команда карбаса не растеряется при
встрече с новыми мелями и «опечками», я отправился на мо¬
торном боте вперед, чтобы в Жигалове, где строился наш дом,
успеть принять его и разобрать к приходу. Но расчет выиграть
сутки не оправдался: лоцман на боте оказался столь же удач¬
ливым, как и его собрат на карбасе. И этот лоцман столь же
уверенно направил наш катер на какой-то «опечек». Мы нале¬
тели на него с полного хода. Винт, зарывшись в гальку, остано¬
вил машину. Все лопасти оказались исковерканными, попорчен
и мотор. Пришла очередь нашему лоцману с руля пересажи¬
ваться на весла, чтобы дойти до Жигалова сплавом. Там
можно починить мотор.
Жигалово — богатое село на верхней Лене. Часть грузов из
Иркутска идет зимним путем через Жигалово. Поэтому здесь
издавна промышляют постройкой лодок и карбасов. В ближай¬
шем будущем до этого села будет продолжено Кдчугское
шоссе. Тогда через Жигалово пойдут все срочные грузы.
1 Оплеуха — широкая доска, прикрепляемая к борту судна поперек
течения реки с целью вызвать подъем воды при посадке на мель.
323

В семи кшШМетрах выше села расположен большой затон
для зимовки пароходов. При затоне небольшой лесопильный
завод и механические мастерские для ремонта зимующих
судов. В этом затоне и строился по чертежам, присланным из
Ленинграда, наш будущий дом, вернее его каркас, или
основа.
В Жигалове нам пришлось задержаться. Чтобы поместить
разобранные части дома, надо было сначала разгрузить карбас
и снова загрузить его всем нашим снаряжением и строитель¬
ным материалом. Здесь же в мастерских починили и мотор.
Только через два дня, с болящими от спешной нагрузки ко¬
стями, мы отплыли вниз. От услуг качугских лоцманов, «солид¬
ного» и «рекомендованного», пришлось отказаться. Строитель
нашего дома, Минеев, нашел нам опытного, долго ходившего
по Лене пароходного лоцмана.
От Усть-Кута наш «Меркурий» взял карбас на буксир. Его
машина всего семь лошадиных сил. Разумеется, она лишь не¬
многим ускорила движение карбаса, не больше одного кило¬
метра в час. Но мотор помог маневрам карбаса, облегчая ра¬
боты находящихся на карбасе; выклики лоцмана: «На
весла!» — стали редки, лишь при самых быстрых поворотах.
Лена ниже Качуга неширокая — метров пятьдесят-восемь¬
десят. Она постепенно увеличивается при движении на север.
В верхнем течении до Усть-Кута почти за каждым поворотом
реки разбросаны между красными обрывистыми берегами де¬
ревеньки и небольшие села. Население, заслышав стук мотора,
выбегало поглазеть на редкое на этом месте явление — мотор¬
ное судно. И пароход здесь редко проходит: движение совер¬
шается преимущественно сплавом. Мы обгоняли только лодки,
неуклюжие карбасы и высокие паузки, набитые товарами с раз¬
ными флюгерами, с кумачевыми вывесками, малые и большие.
Некоторые из лодок тоже с пристройками — каютами или
амбарчиками. Это — рассчитанные на продолжительный сплав
пловучие жилища. Здесь обычны также лодки — пловучие
кооперативы. Они останавливаются подолгу в каждой деревне,
пока несут жители пушнину, конский волос и другой деревен¬
ский товар. У какой-то деревни встретили мы пловучую фото¬
графию.
Крупные сплавные суда, паузки и карбасы, редко плывут до
Киренска, чаще до Витима или до Якутска; отслужившие
службу карбасы и паузки разбираются. Характерный штрих
Якутска и Витима — пробуравленные доски с карбасов на за¬
борах, тротуарах и мелких постройках. Ежегодно с верховьев
Лены отплывает множество лодок до ближних городов и сел.
Лодки возвращаются всегда обратно. Мы постоянно встречали
одну или несколько таких обратных лодок. Пара лошадей мед¬
ленно тянет на буксире лодку с дремлющим рулевым. Девка
или парнишка верхом правит конями.
324

Ленские «щеки»
Вид деревенек за каждым поворотом реки и засеянных па¬
шен, покосов на островках, стоговищ создают по первости впе¬
чатление, что плывешь по реке, которая протекает по хорошо
заселенному краю. Пашни на Лене жмутся к самым селеньям,
а дальше, куда ни глянь, всюду бесконечный могучий лес.
Когда на остановке поднимешься на одну из высоких гор на
берегу, увидишь одно безбрежное море сплошного леса, про¬
рванное только гладью реки. Тогда станет понятной действи¬
тельность: все население этого края (если не считать кочую¬
щих тунгусов) живет по берегам великой реки Лены. Кругом
же дикий и девственный лес.
Мне пришлось в 1927 году, при возвращении с Ляховского
острова, прожить в деревне Павловой; на верхнем участке
Лены, десять дней. Нас застала зима в то время, как мы мед¬
ленно поднимались против течения на лодке. За время вынуж¬
денного сидения я узнал, какая глухая сторона этот край,
кажущийся с реки населенным. Медведи здесь буквально за¬
ходят в жилые места. За три года до нашего приезда в деревне
Павловой в летнее время, когда все мужики были на сплаве,
бабы убили за околицей медведицу и загнали на дерево ее
детенышей. В Европейской России с уважением говорят про
охотника, убившего нескольких медведей. Здесь парень в два¬
дцать лет — уже старый охотник на медведя. На парня, не
убившего медведя, показывают пальцами. Эти охотники — по-
325

томки «государевых ямщиков», насильно поселенных на Лене
для содержания ямских станций. До сих пор здешние жители
называют деревни «станками». Здесь говорят:
— До Усть-Кута осталось еще пять станков.
За Усть-Кутом станки попадаются уже не часто, а за Ки-
ренском они совсем редки. Все теснее охватывают их леса,
меньше площадь распаханной земли и вырубок.
Наш караван плыл без остановок. С сожалением провожали
мы глазами мелькавшие, как в кинематографе, картины края,
который в недалеком будущем, наверное, будет наводнен в
летнее время туристами со всех концов республики. Лена по
красоте берегов едва ли имеет соперниц. Только на редких
участках она однообразна.
Плывя от верховьев до устья, следишь за сменой панорам
с напряжением. Красные обрывистые берега верхнего участка
заменяются у Жигалова пологими склонами, заросшими чудес¬
ным лесом. У Усть-Кута берега снова становятся обрывистыми,
и снова серые каменные утесы сменяются пологими увалами.
Ближе к Киренску они становятся выше, оба берега сдви¬
гаются. После Киренска Лена вступает в «щеки», знаменитое
по красоте и дикости ущелье. Для сплавных судов здесь опас¬
ные места. Немало разбилось их о вертикальные каменные
стены головокружительной высоты.
При подходе к «щекам» установлен наблюдательный пост
с сигналами: судам здесь не разойтись. Когда мы подплыли
к «щекам», фарватер был свободен. Наш карбас был подхва¬
чен, как щепка, могучим течением реки, бурлящей в каменном
извилистом коридоре. Мы с большим облегчением вздохнули,
когда миновали скалу «Пьяный бык», известную многими кру¬
шениями судов. Название скала получила после того, как
однажды разбилась о нее баржа со спиртом, сплавлявшимся
в Якутск.
После впадения в Лену мощного притока Витима она ши¬
роко разливается. Почти всюду река течет несколькими прото¬
ками между островами. Чем ближе к Якутску, тем больше
островов.
Слобода Витим — небольшое селение вблизи самого устья
реки того же названия. Устье ее знатоки Приленского крап зо¬
вут «Золотыми Воротами». В самом деле, все золото со знаме¬
нитых Ленских приисков на реке Витиме шло через эту сло¬
боду. Здесь хорошо помнят ленские расстрелы. Один из под¬
собных рабочих на нашем карбасе был мальчиком во время
этих событий в Бодайбо. И теперь еще золотая горячка здесь
не прошла. В слободе нет хлебопашцев, нет промышленников
зверя, ни сплавщиков.
В Витиме мы расстались с лоцманом. Ниже Витима сплав¬
ному судну нечего бояться мелей. Единственная опасность —
заблудиться среди островов. Мы надеялись довести цаш кара¬
326

ван до Якутска без лоцмана, при помощи судоходных карт.
Наше судно плыло с высоким паводком. Он должен был помочь
нам в том случае, если бы мы сделали ошибки при управлении.
Распределив вахты по-морскому — на руле, у мотора и на кар¬
басе, — мы плыли безостановочно. Только вблизи самого Якут¬
ска пришлось переждать сильный ветер.
Вообще же говоря, наш караван представлял необычное
зрелище. Тем, что мы не останавливались у пароходных при¬
станей, а плыли мимо и днем и прозрачной ночью, даже прови¬
зию покупали на ходу, тем, что наши спортсмены, составляв¬
шие команду обоих судов, коричневые от загара, гуляли по
палубам в одних трусиках, всем этим мы возбуждали любо¬
пытство.
Бывало еще, что слабосильный моторный бот в местах, где
он пытался при сильном течении пересечь реку, внезапно ока¬
зывался позади своей баржи и с усилием снова возвращался на
место предводителя. Мы называли такие неудачные маневры —
«сделать турмана». Однажды при обходе острова карбас был
подхвачен сильным течением. Оно нанесло карбас на остров.
Паводок спас нас. Срезав кусок берега, мы по затопленным
кустам вытянулись снова на фарватер.
Самое большое затруднение мы испытали вблизи Якутска,
когда необходимо было найти среди бесчисленных островков
узкую судоходную протоку, на которой стоит город. Мы уже
видели город издали. Но, по мере нашего движения, избранная
нами протока начала быстро сужаться до нескольких десятков
метров. Стоя у руля ц направляя караван, я пережил в этой
протоке несколько неприятных мгновений. «Неужели здесь,
у самого Якутска, мы попали в глухую протоку? Вывозка всего
имущества займет невероятно долгое время. Может сорваться
вся экспедиция!». Как бы в ответ на эти мысли, из-за густых
зеленых тальников — в них, казалось, утерялась уже про¬
тока — показался пароход.
Через полчаса мы подходили к самому Якутску. Сделав
еще одного «турмана» на глазах зрителей на набережной,
странный караван наш, «слон на буксире у клопа», с полуго¬
лым, бронзовым после месячного пребывания на солнце, эки¬
пажем лихо причалил у самого города.

ПО ВЕЛИКОЙ РЕКЕ
Безразлично, с юга или севера, зимой или летом, подъез¬
жая к Якутску, вы уже достаточно устали от долгой дороги, от
постоянной смены лиц, от безбрежного простора страны, от со¬
зерцания бесконечных лесов. Хочется скорее увидеть столицу
самой обширной нашей республики, город шестидесятиградус¬
ных морозов. Уже смотришь на прекрасные виды почти равно¬
душно, даже на знаменитые «Ленские Столбы» — гигантские
обнажения кембрийских гранитов.
Якутск с реки мало приметен. У небольшой протоки, на не¬
высоком месте стоят группами приземистые деревянные бурые
здания. Часть их, на окраинах, каждый год заливается веш¬
ними водами. Когда поднимешься от пристани на берег, пер¬
овыми бросаются в глаза полуразрушенные стены — бывший
монастырь. Тут в уцелевших постройках теперь расположился
Якутский музей. Левее его белый двухэтажный, старого купе¬
ческого типа, каменный дом — это почта. Дальше — ряды низ¬
ких деревянных построек. Одноэтажные домики еле выгляды¬
вают из-за бесконечных поленниц дров, заготовленных на
зиму. У берегового откоса, полузаваленного теми же дровами,
досками, бревнами и частями полуразобранных карбасов, вы¬
тянулись в линеечку, вперемежку с железными баржами, пло-
вучие домики на новеньких паузках. В них идет бойкая тор¬
говля. Среди ряда паузков и карбасов дымят один или два
парохода.
Если отойти от берега, попадешь не в центр города, как
ожидаешь, но в одну из пустынных улиц. Дома в них типичные
сибирские, из лиетвеничных бревен, красцо-коричневые от
328

времени, с потемневшими ставнями и тройными рамами. По
сторонам шаткие деревянные тротуары вдоль длинных заборов
из карбасных досок. По окраинам города немало еще якутских
юрт. Ни садиков, ни палисадников в Якутске нет.
В центре Якутска сохранился собор, древний гостиный двор,
на площадях ларьки и лавки. На базаре — лабазы с прочными
запорами, около них большие весы с рядом пузатых двухпудо¬
вых гирь. Особенность Якутска — длинные коновязи на площа¬
дях, таблички с названием улиц на якутском языке и странные
вывески у мясных лавок — конские и бычьи головы. Вероятно,
скоро изменится лик Якутска. Здесь — столица молодой рес¬
публики 1.
Новый в Якутске человек всегда пугается при первом пере¬
ходе через улицу. Здесь почва под ногами колышется, как на
трясине. Это явление свойственно вечной мерзлоте почвы. Нога
вступает на тонкую корку ссохшейся грязи. Под ней находится
не имеющая стока жидкая грязь. Оттаивающий слой почвы
здесь не превышает метра. Мерзлота же идет до неизвестных
пределов.
В начале XIX века якутский купец Шергин решил вырыть
колодец. Колодец рыли несколько лет, углубив его до 116 мет¬
ров, но так и не могли дойти не только до водоносных слоев,
но и до талой земли. Этот колодец, известный под названием
шахты Шергина, сохранился до настоящего времени. Мы ос¬
мотрели его во время пребывания в Якутске. Над шахтой воз¬
ведена построечка, дверь держится на запоре. По нашей
просьбе дворник бывшего Шергинского дома открыл дверь по¬
строечки. Затем он, вытащив из сруба над колодцем связку мо¬
роженых стерлядей и кусок мяса на веревке, предоставил нам
возможность заглянуть внутрь. И сруб, и сам колодец заплыли
льдом, который образуется от сгущения водяных паров наруж¬
ного воздуха при соприкосновении с холодным воздухом шахты.
Отверстие колодца быстро затягивается льдом. Два года назад,
по поручению Академии наук, один из сотрудников пробил от¬
верстие во льду с целью измерения температуры на разных
глубинах. Сколько известно мне, эти измерения температуры
так и не были произведены. В 1929 году шахта снова покры¬
лась льдом, в срубе оставалось отверстие не больше 40 санти¬
метров.
Шергинская шахта вместе с остатками деревянной город¬
ской стены, воздвигнутой казаками (теперь от нее осталась
только одна башня своеобразной архитектуры), и городским
музеем — вот, кажется, все достопримечательности старого
Якутска.
1 Автор книги описывает Якутск 1927—1928 гг. С тех пор в столице
Якутской АССР многое неузнаваемо изменилось. Якутск стал много¬
людным, благоустроенным городом, не уступающим другим городам ве¬
ликого Советского Союза. (Прим, ред.)
329

Якутия — страна путешественников. В Якутске не найдется
человека, сидевшего всю жизнь на месте. Каждый из якутян —
на пароходе ли, в санях или верхом — проехал по многу ты¬
сяч километров. От Якутска до Вилюйска — 600 километров, до
Олекминска — 800, от Якутска до Верхоянска— 1 100, до Бу-
луна — 1 300, до Средне-Колымска — 2 300 километров. Вот
расстояния до окружных городов !.
По верховым тропам, сплавом, на лодках, пароходах и на
санях, зимой и летом, через горы, пади и бурные реки едут по
делам администраторы, служащие торговых организаций и
местные жители. Едут с женами, с грудными младенцами. В до¬
роге хоронят и женятся, рожают детей. В Якутске встретите
людей, всю жизнь проведших в разъездах, для них юрта и
седло привычней стула и кровати. Среди разъездных агентов
факторий, скупщиков пушнины, инструкторов и сопроводите¬
лей почт есть не имеющие постоянного дома. Одни расскажут,
какой сорт обуви пригоден в разные сезоны, другие посоветуют,
на сколько дней провизии и в каком виде нужно взять, отправ¬
ляясь в Сейм-чан или в Оймекон, в места, которые и в Якутске
известны больше по наслышке, куда человеку меньше чем на
два года нет смысла ехать.
Свежий человек, попавший в Якутск, поймет одно: здесь
масштаб времени и дорожных расстояний не наш. В Якутии не
думают с ужасом о двухмесячном пути на лошади с вьюком, а
зимой, прощаясь, на вопрос — надолго ли? — отвечают:
— Скоро вернусь: месяца через три увидимся.
Путешествие в Иркутск или Булун, которое на пароходе в
оба конца отнимает только полтора месяца, считается за увесе¬
лительную прогулку.
Наша экспедиция к отдаленным островам Ледовитого моря
оказалась необычайной и для Якутска. Среди бывавших всюду
якутян не оказалось человека, посетившего эти острова. По
этой причине наше предприятие привлекло особенное внима¬
ние. Мы получили полное содействие не только со стороны якут¬
ского правительства и различных организаций, но приобрели
множество доказательств желания помочь и облегчить нашу
трудную задачу со стороны людей всех положений.
В Якутске нам пришлось задержаться неожиданно долго.
Ремонт шхуны «Полярная звезда» затянулся. Когда шхуна, на¬
конец, была приведена в относительный порядок, не оказалось
баржи с подходящим для нашего груза тоннажем. Нужно было
ждать прибытия ее с верхнего участка Лены.
Мы прожили в Якутске двадцать дней. Дни мы проводили
в хлопотах по снаряжению, закупая последнюю провизию. За
это время успели осмотреть огромный Якутский музей с пре- 11 Во времена путешествия Н. В. Пинегина на Новосибирские острова
территория Я АССР делилась на округа. (Прим, ред,)
330

Старый Якутск
красными экспонатами из северных областей. Посетили и пи¬
томник лисиц, чернобурых и сиводушек; некоторые были совсем
ручные, как собачки. Делали доклады в ученых обществах, пе¬
резнакомились со 'всем городом.
В летний период трудно представить, что в этом же самом
городе по зимам стоят шестидесятиградусные морозы. В селе
Покровском, в тридцати километрах от Якутска, вызревают
помидоры и арбузы. Эти плоды подаются зимой заморожен¬
ными. В июле не находишь места от жары. По лишенным зе¬
лени улицам несется пыль, тянет душный 'ветер, река полна
купающихся, чудесный якутский квас распивается четвертями.
Прохлада наступает только вечером. За неимением садов
и скверов здесь собираются по вечерам у завалинок. На скаме¬
ечке у ворот академической базы, где мы остановились, все
места бывали заняты. Нередко засиживались позднее прозрач¬
ной полуночи.
Якутяне любят встречать и провожать. К приходу пасса¬
жирского парохода собирается едва ли не четверть всего насе¬
ления. В прошлом году я ехал на пароходе в низовье Лены,
которое посещается два-три раза в навигацию. Тогда нас прово¬
жали бесчисленные толпы. Набережная, залитая народом, пе¬
стрела, как луг, ситцевыми платками, платьями, пиджаками и
рубахами всех цветов. Обе баржи, пассажирская и грузовая,
загруженные мешками, бочками, досками, тюками, живым ско¬
том и высокими грудами сена, <стоялц? как возы перед дальним
331

путем. С последним свистком парохода заволновалась толпа.
Понеслись с барж и парохода, заглушая свисток, прощальные
крики: «проща-ай, роща-а-ай». А в городе лаем и воем отклик¬
нулись собаки.
На этот раз мы отъезжали скромно: шхуна из-за начавше¬
гося мелководья отведена была за 7 километров от города. Ни¬
кто не заметил, как семь человек сели в моторный бот и уехали
к шхуне, как несколько часов спустя застучал мотор «Полярной
звезды», стреляя копотью в зеркальную гладь воды, и замель¬
кали платки маленькой группы людей на пустынном берегу
с кустами.
Около 1630 года кучка смелых казаков землепроходцев
плыла на самодельных стружках из Мангазеи по реке Вилюй
в «великую реку Лену». Замечая по берегам землянки и юрты
местных жителей, казаки причаливали к берегу, устанавливали
связь с населением. Два года спустя другая группа казаков
сплыла по Лене из устья реки Куты. Дойдя до места, где ныне
стоит Якутск, казаки задержались, устроив здесь по обычаю
высокий острог с башнями и бойницами. В ближайшие же годы
другие группы смельчаков уже из Якутска поплыли дальше
вниз по Лене за добычей и на разведку новых богатств. Но
удержаться крепко в низовье тогда не удалось. Скудная при¬
рода и очень редкое население не сулили тут богатой жизни.
Так и осталось низовье Лены незаселенным.
И ныне от самого Якутска до Жиганска судно плывет по
пустынной реке. На первых двухстах километрах, невдалеке от
берега, стоят еще незаметные с реки небольшие якутские по¬
селки. Дальше же, начиная с устья Алдана и до Жиганска, пу¬
тешественник напрасно стал бы высматривать по берегам следы
человеческого жилья. Только в Сангар-Хая у недавно начатых
разработок каменного угля да в редких местах у тунгусских
летних стойбищ можно увидеть дымок, выдающий присут¬
ствие человека.
После Жиганска на берегу изредка можно увидать ры¬
бачьи юрты, а ближе к Булуну и становища — низовья Лены
богаты рыбой. Каждое лето из Якутска сплывают сюда на лет¬
ний сезон рыбаки, с последним пароходом возвращаются до¬
мой. От Булуна до дельты берег кажется совсем населенным:
всюду у песчаных берегов стоят конические юрты, летние тор-
дохи и рубленые избушки. В действительности же населенных
мест ниже Булуна только три: Аякыт, Кумасхурт и Булкур.
Каждое из них состоит лишь из нескольких домиков. Все же
остальные поселки — сезонные, здесь живут только летом во
время хода рыбы.
Самой пустынной Лена кажется в местах, где шире всего
раскинулись острова. Тут, если бы и было жилье, все равно со
стороны реки его бы и не увидеть. С палубы парохода коренные
332

Ленские стружки
берега Лены заметны только издалека. Река ниже Якутска
представляется в виде проток между лабиринтов больших и ма¬
лых островов и островков. Почти все острова заросли сплошь
ивняком, елями, лиственицей и ольховником. Редкий из этих
островков имеет название, а сколько их—не знает никто. На кар¬
те Лена изображена лишь частично в виде судоходного русла ее
с главными островами, лежащими поблизости главного фарвате¬
ра. И лоцманы двух плавающих в устье пароходов знают только
этот фарватер, но не имеют представления о бесчисленных про¬
токах в стороне от него. На этом участке даже самые опытные
лоцманы должны быть все время на чеку, чтобы не сбиться
с пути между похожими один на другой островками, не завести
караван в незнакомую часть реки.
Говорил мне лучший лоцман на Лене, якут Богатырев, что
есть, вероятно, кроме обычного пути пароходов, много других
судоходных проток. Бывали случаи, лоцманы, заблудившись,
выходили к знакомым местам по новому фарватеру. Но кто от¬
важится исследовать неизвестную часть без необходимости?
В осеннее время, когда прекращаются белые ночи, лоцманы не
берутся вести пароходы ночью, а всегда становятся на якорь
при сгущении сумерек.
Когда плывешь по нижнему участку Лены, она не кажется
широкой. Только в отдельных местах, где острова не столь
часты, получаешь понятие о массе воды, стремящейся в Ледо¬
витое море. Матерые берега невысокие, большею частью обры¬
вистые, синеют где-то в недосягаемой дали, почти скрываясь во
влажной дымке над бесконечным водным простором. В тех
333

местах, где коренные берега низки, в промежутке между остро¬
вами иногда кажется, что небо сходится с водой, как в море.
И воздух дрожит маревом, как в приморской местности.
В самом нижнем участке, перед дельтой, Лена, стесненная
высокими Хараулахскими горами, снова собирается в одно
русло. Вблизи Булуна Лена стремится одним потоком шириной
от 2 до 6 километров.
Наш караван состоял из шхуны, которая вела на буксире
железную с высокими каютками в два этажа баржу «Тюменка»,
за баржей шли несколько шлюпок и наш моторный бот. На па¬
лубе баржи штабелями сложены доски и кирпичи, как на дворе
усадьбы, разложены для просушки овощи, золотятся на солнце
лук, алая морковь и картошка. На носу у копен сена — мирно
жующие четыре коровы. Плывя по нижней Лене, мы имели до¬
статочно времени заняться всякими хозяйственными делами —
распределить на две очереди груз, починить укупорку ящиков,
уже проделавших около восьми тысяч километров, и перебрать
запасы овощей. До устья плыть далеко.
На деле мы плыли даже дольше, чем предполагали. Мотор
шхуны начал пошаливать вскоре после отплытия. А после того,
как мы посидели на мели вблизи устья Алдана, остановки из-за
капризов мотора стали постоянными. Поэтому, кроме остано¬
вок, соответствующих нашим планам, мы имели несколько сов¬
сем непредвиденных. Первая плановая остановка — в Сангар-
Хая. Здесь недавно начата разработка каменного угля, — это
первые угольные копи в Якутии.
Якутия — страна сплошного леса. До революции никто не
использовал многочисленные залежи каменного угля. Вероятно,
и в других местах есть богатые залежи угля по берегам рек.
В настоящее время известны только выходящие наружу, кото¬
рые трудно не заметить, плывя по рекам. Слои угля выделя¬
ются в обрыве резкой, черной полосой: бери, добывай прямо с
поверхности и грузи в судно. Сангар-Хая — одно из таких ме¬
сторождений. У высокого нагорного берега Лены мы заметили
стоящую у берега баржу. Мостки с нее вели прямо к штольне,
выбитой в вечной мерзлоте. Прямо из штольни уголь ссыпался
в баржу.
Этот уголь было решено взять для топлива будущего дома
на Ляховском острове. Мы быстро нагрузили нужное нам коли¬
чество из баржи. Госпароходство с будущего года намерено
переделать для отопления углем котлы пароходов, плавающих
на плёсе нижней Лены, где заготовка дров всегда сопровож¬
дается трудными зимними экспедициями в ненаселенные места,
а ежедневная погрузка дров заставляет держать на пароходе
двойной штат команды. Есть надежда, что и в Якутске благо¬
даря этому углю скоро разредятся бесконечные поленницы
дров; тем более, что добыча угля и доставка его водой совсем
не затруднительны.
334

Вторую остановку мы сделали в Жиганске, чтобы накосить
коровам свежей травы...
В этом году нам не было времени подробно осмотреть Жи-
ганек. Я познакомился с ним еще в 1927 году, во время долгой
стоянки парохода, пережидавшего бурю. Тогда я посетил боль¬
шую часть домов и частенько заходил в факторию Якторга для
бесед с заведующим, прожившим здесь безвыездно деся¬
ток лет...
На одной из невольных остановок мы высаживались на бе¬
рег островка, весьма типичного для Нижней Лены. Все эти ост¬
рова образованы наносами. Плывя по реке, можно наблюдать
все стадии образования островов, начиная от песчаной мели,
образовавшейся оттого, что затонуло в этом месте пропитав¬
шееся водой дерево и задержало стремящийся по дну с тече¬
нием песок. Раз образовавшаяся отмель всегда имеет
наклонность увеличиваться и рано или поздно превращается в
песчаный остров. Пройдет много лет, прежде чем остров зара¬
стет ивняком. Во время половодья кусты ивняка станут задер¬
живать грязь, мелкие сучья и щепки. В результате через не¬
сколько лет поверх песка лягут слои перегноя, на котором,
в конце концов, через столетия вырастет густой лес. В дальней¬
шей жизни острова на нем продолжают откладываться слои
хвои, перегноя растительности, осадков почвы, несущейся с вы¬
сокими водами, и вот — перед вами типичный ленский остров.
Острова не только рождаются и живут, они и умирают.
Смерть приходит, внезапно. Где-нибудь на фарватере по-сосед-
ству образуется новая мель, из нее вырастает новый островок.
Стесненное преградой течение кидается в сторону, фарватер из¬
меняет свое направление, и быстрое течение начинает подмы¬
вать старый остров. В несколько лет от него может не остаться
и следа: остров тает буквально на глазах. Проплывая мимо, ви¬
дишь, как осыпается подмытый берег, как отваливаются в воду
лишенные опоры деревья, как садятся в воду целые группы
стволов с обнаженными корнями и уносятся водой. Грунт с та¬
кого погибающего островка относится на новую отмель. А лес,
росший на острове, разбрасывается по берегам всего Ледови¬
того моря в виде «плавника». Елями, лиственицами и тополями,
выросшими на Лене, будут топить камельки и печи на островах
Ледовитого моря. Этим же плавником воспользуются эскимосы
в Гренландии. Обломки стволов, вынесенных с берегов Лены,
находили на берегах Лабрадора, в Америке.
Когда выходишь на берег ленского, покрытого лесом, остро¬
ва, первыми бросаются в глаза высоко торчащие обломки де¬
ревьев и оголенность стволов в нижней части. Это—следы
могучих ледоходов. Лед обламывает или валит все деревья мет¬
ров на 10—15 от берега. Кустарники же в прибрежной части
изуродованы сплошь. Обыкновенно древесные насаждения на
островах очень густы, в глубь леса лед проникнуть не может.
335

Зато вода в половодье, цедясь через лес, как через решето,
оставляет между деревьями множество ила, сучьев, коры, об¬
ломки смытых выше деревьев, целые стволы и всякий мусор. Во
многих местах скопление плавника столь велико, что и без того
густой лес становится совершенно непроходимым. В течение
часа мы, не отойдя от берега и четверти километра, прокляли
нашу затею проникнуть в глубь девственного леса этих остро¬
вов. Выбрались на чистый берег, искусанные до волдырей кома¬
рами, покрытые грязью с ног до головы: все деревья и плавник
залеплены ссохшимся илом. В предыдущем году мне пришлось
побывать еще на нескольких островках. Все они различаются
только большей или меньшей густотой леса и разной степенью
влажности почвы. Некоторые острова сплошь болотисты, дру¬
гие — посуше.
Здесь для всякого рода дичи, пернатой и лесной, истинный
рай. Один из наших спутников, побродив с ружьем по узким
проточкам и островным озеркам, вернулся с полным ягдташем.
Едва мы успели войти в лес, как увидели свежий помет медведя
и несколько дальше — отпечатки копыт двух лосей.
Среди всех этих, похожих один на другой, островов резко
выделяется единственный на всем протяжении Лены гористый,
составленный не наносными почвами, а каменными породами,
остров Аграфены. Он стоит в 70 километрах выше Жиганска.
Про этот остров рассказывают легенды, в них быль перепле¬
лась с вымыслом. Есть предание, что невдалеке от места, где
стоит ныне Жиганск, в древние времена был основан казаками
городок Красное. Город существовал недолго. О существовании
Красного и разорении его имеются исторические записи. Даль¬
ше легенда говорит, что три обитательницы Красного, из кото¬
рых одна звалась Аграфеной, не подчинились распоряжению
жить в Жиганске, но поселились на гористом острове. Пыта¬
лись и другие перенести жилье на остров, который никогда не
заливается водой, но Аграфена, обладая волшебной силой, гу¬
била всех высаживавшихся туда. В числе погибших от руки
волшебницы был и парень, который любил Аграфену. Эта якут¬
ская Лорелея обложила данью окрестных жителей и все суда,
проплывавшие мимо острова. Проезжие должны были нести
дары Аграфене.
Подобных легенд у якутов рассказывается множество. На
лесных и горных тропинках имеется немало приметных мест —
необычайной формы дерево, одинокая гора, крутая падь или бур¬
ливый поток с водопадами, стоящая отдельно скала. Все эти
приметные места дают толчки воображению. Почти с каждым
из них связываются суеверные представления. Минуя такие
места, якут считает долгом принести дань духам, обитающим
поблизости. Всегда около «жилища духов» якут остановится,
чтобы повесить на куст или ближайшее дерево тряпочку, кусо¬
чек ремня, пучок волос из конского хвоста или клок оленьей
336

шерсти, бросить Щепотку табаку или старую кость. Даже в пу¬
стынной тундре стоят местами одинокие палки или колышки,
сплошь увешанные такого рода приношениями.
Плывя в предыдущем году мимо острова Аграфены, я видел,
как якуты на палубе задолго до острова начали готовить дары
волшебнице. Из бересты делались лодочки с фигурками на
веслах и руле, изображавшими подобие домочадцев лица, при¬
носящего жертву. Эти лодочки были щедро нагружены кусоч¬
ками хлеба, сахара, спичками, обрывками цветных тряпок и
мелкими монетами. С полной серьезностью взрослые якуты,
пуская на воду эти игрушечные лодочки, провожали их гла¬
зами, пока жертвы не скрывались из виду. Не исполнившего
этого обряда вблизи острова Аграфены, по верованиям якутов,
ждут в низовьях реки всякие беды.
Несколько ниже острова Аграфены главное русло Лены под¬
ходит к высокому левому коренному берегу, в обрывах кото¬
рого всюду видны слои каменного угля. Эти слои выходят так¬
же и у Жиганска, и дальше до самого Булуна. Здесь же про¬
ходит Полярный круг. Чувствуется уже дальний север. Лес
у Жиганска невысок и состоит почти исключительно из одной
лиственицы. Ближе к Булуну леса редеют, становятся ниже;
горы издали кажутся почти голыми. Ближе замечаешь низко¬
рослые, редко стоящие, чахлые и искривленные лиственицы,
похожие на кустарник. Они группируются теснее по лощинам
и на склонах гор. Граница леса недалека, она проходит вблизи
острова Тит-ары. Ниже Булуна, у поселка Аякыт, срезал я пе¬
рочинным ножом взрослое дерево высотой около четырех мет¬
ров и толщиной пять сантиметров. По срезу можно было опре¬
делить его возраст, сосчитал число годовых колец: дереву было
сто пятнадцать лет.

СЕВЕРНАЯ ЯКУТИЯ
Ранним утром 31 июля, на одиннадцатый день после Якут¬
ска, приплыли мы в Булун. Булун после революции стал адми¬
нистративным центром громадного округа, который обнимает
весь север Якутии от Хатанги до Алазеи; по площади округ
равняется приблизительно Швеции и Норвегии, взятым вместе.
Город распадается на две части: самый Булун на высоком
склоне левого берега Лены и Кюсюр на другой стороне реки, на
невысоком заболоченном берегу в расстоянии около 7 километ¬
ров. В Булуне — окружной исполком и все правительственные
учреждения, в Кюсюре — исключительно торговые фактории и
склады продовольствия и пушнины. От Кюсюра же идет торго¬
вый путь на Верхоянск и Казачье.
Лена несколько выше Булуна собирается в одно русло.
У Булуна и ниже, Лена — могучая река шириной от 2 до 6 ки¬
лометров, пробившая ложе между крутыми каменистыми бере¬
гами: к самой реке подходят отроги Хараулахских гор.
И здесь в береговых обрывах видны следы каменного угля.
Наша первая остановка в Кюсюре — против фактории Якут-
госторга. Селения с реки почти не видно. За высоким валом
щебня и льда, выброшенных на берег стремительными лен¬
скими ледоходами, видны только крыши торговых складов.
Остальные постройки разбросаны по тундре тремя группами на
протяжении почти 2 километров. Одна из них — поселок, ни¬
зенькие домики вперемежку с юртами сгрудились у деревянной
церкви с покосившимся крестом. Тут же кладбище.
Поодаль от первой, среди чахлого кустарника в тундре, вто¬
рая группа построек: дом с амбарами и кладовыми. Вокруг сва¬
лены груды лиственичных дров, перевернутые оленьи и со¬
338

бачьи нарты, у одной стены — возки с кибитками, похожими на
маленькие домики с окошечками; в таких разъезжали прежде
чиновники, заседатели и исправники. Жилой дом фактории за¬
селен до крайности. Комнаты отделены дощатыми, не доходя¬
щими до верха перегородками и ситцевыми занавесками. За
занавесками — кровати и нары. В канцелярии — разбитая до
крайности машинка Ремингтон, на самодельных полках —
груды папок, а на столах, закапанных лиловыми чернилами, —
бланковые штемпеля и печати из мамонтовой кости.
По случаю приезда гостей на длинном столе в общей ком¬
нате большой и пузатый блестит самовар; на блюде — груды
сдобных булок, чудесных кренделей и ватрушек, теплых, только
что из печи; в тарелках — юкола, пупки нельмы и стерляжья
строганина. Обычай Севера — предложить гостям лучшее уго¬
щение, как видно, соблюдается и в фактории. При виде вкусных
и свежих постряпушек в обыкновенный будний день подумаешь,
что здесь едят их ежедневно. Знакомый с местным бытом знает,
что все эти вкусные вещи и постряпушки подаются только в са¬
мые большие праздники и редким гостям. Но на случай неожи¬
данного приезда комплект такой закуски в замороженном виде
хранится на погребе в мерзлоте и разогревается на скорую
руку в несколько минут.
Чинные хозяйки тоже в праздничных нарядах. Туго запле¬
тенные косы, шелковые наколки, платки и платья покроя вось¬
мидесятых годов, богатые шали, серьги и броши кустарной ра¬
боты, в руках серебряные трубочки с мундштуками. Женщины
жеманно сидят у уголочка стола, безмолвные и прямые.
Якут, заведующий факторией, рассказывает про минувшую
зиму:
— Заготовили за зиму 5 500 песцовых шкурок, белого мед¬
ведя около десятка, жиганского соболя десятка два. Большая
часть песцовых пойдет за первый сорт. Задания мы выполнили.
Однако выполнять их становится с каждым годом труднее. По¬
чему? — Нет, промысел н$ падает. Промышляют не меньше,
чем раньше. Быть может, даже больше. Но много шкурок ухо¬
дит. Плывут из рук в руки стороной. В Якутске, всем ведь
известно, песец не ловится. А посмотрите, сколько сдают там.
Множество! Это здешние же песцы и колымские, попавшие
к частнику. Большой процент уходит от нас... До тех пор, пока
промышленник не будет иметь дело только с одной организа¬
цией и не будет прекращен прием от лиц, не занимающихся
промыслом, пушнина не перестанет уходить в чужие руки.
В одном из кюсюрских домиков мы посетили мастерскую
кустаря-самоучки, резчика и токаря по мамонтовой кости.
В темном углу стоит самодельный токарный станок, около него
несколько стамесок и пил. Вот все оборудование. Во всем Бу-
луне штемпеля и печати его работы. Показал нам кустарь
шахматы, портсигары с надписью «Булун», мундштуки, ножи
339

для бумаги и стаканчикй для карандашей. Все эти вещй ничем
не отличаются от изделий из слоновой кости, хотя работа до¬
вольно груба и безвкусна. Изделия хорошо раскупаются мест¬
ными жителями и редкими приезжими. Кустарь существует
безбедно. Жалуется на отсутствие образцов и инструментов,
особенно для полировки.
Этот промысел ждет еще организатора. Драгоценная кость
на месте дешева. Для мелких изделий и для изготовления полу¬
фабрикатов можно пользоваться низшими сортами, даже
сильно попорченными, выбирая из них годные части, в то время
как везти такие сорта совсем невыгодно. Здесь в будущем мо¬
жет быть организована большая фабрика изделий и полуфаб¬
рикатов из мамонтовой кости.
В Булун мы отправились на нашем «Меркурии Вагине» под
парусами и машиной. Моторный катер здесь известен только
понаслышке. По этой причине наше прибытие в Булун похо¬
дило на триумфальный въезд. Со всех сторон развалистым, но
легким бегом сбегались якуты, даже хозяйки и старики собира¬
лись группами у порогов юрт и избушек. Мальчишки, затаив
дух, следили за каждым движением моториста и людей, убирав¬
ших на катере паруса. В довершение, едва мы успели ступить
на берег, от группы якутов отделился молодой человек в пид¬
жаке и ичегах.
— Позвольте приветствовать вас, дорогие товарищи! По¬
знакомимся. Заведую избой-читальней в этом краю незаходя¬
щего солнца.
Булун раскинулся по пологому склону горы на видном месте
при устье речки Булункан. На первый взгляд он похож на не¬
большое село. Только плоские дерновые крыши, малая вели¬
чина окошечек, скудная растительность, отсутствие оград, свет
полуночного солнца и множество ездовых собак у низеньких
юрт напоминают, что этот город самый северный в Сибири,
центр единственной области, лежащей за Полярным кругом
почти целиком.
Булун сравнительно молод. В прежнее время здесь жили
купцы с приказчиками и несколько чиновников. На кладбище
пышные могилы этих ушедших властителей тундры. Память
о них совсем свежа. Еще 'помнят старики пословицу: «На
небе — бог, в Булуне — Санников». Антипины, Новгородовы,
Кушнаревы — эти имена еще не позабыты в тундре. Купече¬
ская власть пала позднее царской. Когда с далекого юга дошло
и до Булуна известие о свержении царя, население тундры не
верило. Все чиновничество, купечество и приказчики сидели на
своих местах. Потом вместо пристава и чиновников оказались
комиссары Временного правительства, стали звать полицию
милицией. Но в тундре от того ничто не изменилось.
Только с приходом красных партизан слова о революции
превратились в дела. В купеческие дома вселились Якторг,
340

Булун
кооперативы — «Холбос» и Сибторг. По-новому сложились
экономические отношения. Охотники из тундры снова повезли
пушнину и стали получать в факториях свинец и порох, ножи и
посуду, масло, муку и мануфактуру.
От Булуна до острова «Столб» и дальше по бесчисленным
рукавам и дельтам, которыми Лена изливается в море, — самые
рыбные места. Здесь несомненно возникнут в будущем консерв¬
ные фабрики и заводы для переработки рыбных отходов, выра¬
стут культурные поселки. По богатству рыбой нижний участок
Лены занимает одно из первых мест нашей страны.
Здесь ловятся лучшие сорта рыб. Из лососевых — голец,
нельма, теймень, сиги, чир, пелядь, муксун, хариус и кондевка,
из осетровых — помесь стерляди и осетра и множество других
менее ценных видов. Местные жители улов сваливают в ямы,
вырытые в мерзлоте, приезжие рыбаки засаливают только от¬
борные сорта. Из нельмы вырезается одно брюшко — «пуп¬
ки», остальное идет на корм собакам. Осетровая икра, если нет
возможности отвезти ее быстро в Якутск, выбрасывается, а
икру белорыбицы почти никто не ест.
Мы проплыли по этому участку быстро. Дул попутный ветер.
Шхуна с поднятыми парусами шла со скоростью пятнадцати
километров. Впрочем, таким ходом успели дойти только до
острова Тит-ары и встали, — опять зашалил мотор. В то время
как караван наш стоял, сверху показался идущий в низовье па¬
роход «Лена» с баржами. Капитан «Лены» согласился присое*
341

динить нашу баржу к своему каравану. Шхуна ушла в бухту
Тикси налегке.
Пароход делал остановки у промысловых «песков». На гу¬
док выбегали из кожаных тордохов местные тунгусы, и приез¬
жие якуты-рыбаки торопливо катили на баржи бочки с соленой
рыбой. Спешили в каюту — походную факторию Акционерного
общества «Туз-балык» (соль-рыба), где измученный бессон¬
ными ночами человек, заведующий факторией, принимал рыбу
и выдавал артельным рыбакам товары: кирпичи чая, связки
табака, пряжу для сетей, соль и бочки, щелкал на счетах и
рылся в торговых книгах. Как только заканчивались расчеты с
рыбаками, пароход давал гудок и шел к следующему «песку».
В этом году нам не пришлось побывать на берегах самого
нижнего участка Лены: пароход стоял у «песков» недолго. По¬
следний «песок» главного русла вблизи островка «Столб». От
него Лена расходится рукавами, как пальцы от ладони; отсюда
начинается дельта. Высокие каменные обрывы «Столба» видны
не только из всех проток и главного русла, но даже со сто¬
роны моря.
С вершины «Столба» хорошо видна высокая гора с моги¬
лами известного де-Лонга и его спутников. В 1881 году вблизи
этой горы закончилась экспедиция на судне «Жаннета», отправ¬
ленная из Америки через Берингов пролив на помощь Нор-
деншельду, плывшему тогда на «Веге» вдоль североазиатского
берега. Во главе экспедиции стоял капитан де-Лонг.
Дельта Лены — громадная площадь свыше 30 000 квадрат¬
ных километров, до 250 километров в ширину, с множеством
пустынных островков, — своеобразный и неисследованный край.
Даже усть-ленские промышленники нелегко находят дорогу
среди бесчисленных проток дельты.
Безжизненные и плоские острова скучным рядом проходят
перед глазами, когда плывешь по одной из главных проток. Все
они похожи друг на друга, как камешки на дне. Редко пока¬
жется на берегу стадо диких оленей или рассыплются между
кочками серые пятнышки — гусиный выводок — и грациозная,
на стройных крыльях, проплывет по воздуху серокрылая чайка.
Над буро-зеленой тундрой можно увидеть изредка странные
уединенные курганы, их местные жители называют «булгунья-
ками».
Если желаете получить понятие о природе дельты, доста¬
точно посетить один из островков. На каждом за невысоким
мшистым откосом, на который придется подняться, ступите на
влажную мшистую почву, обильно покрытую травой и зарос¬
лями стелющейся ивы. Редко увидите издали совсем низкие ко¬
ричневые гряды, заросшие мхом и лишайниками. Чаще всего
в поле зрения — однообразная тундра, на ней болотца и озерки
на каждом шагу. Спорхнут с этих озер потревоженные вами
утки, разбежится кучка линяющих гусей, зальются тонким
342

Домашние олени
посвистом, но останутся на озерках нервные плавунчики, и по¬
несется в вышине с беспокойным нудным криком длинноно¬
сая гагара. Из-за коричневой гряды выглянет серая в летнее
время мордочка песца, тявкнет и скроется. И тучами облепят
комары.
По берегам островков всюду плавник. В излучинах проток
через скопления его нелегко перелезть. А у обрывистых мы¬
сов, где происходят во время ледохода напоры льда, берег ста¬
новится неприступным. Здесь плавник, лед и взрытая почва
представляют изумительный хаос. Выброшенный на берег лед
не успевает стаивать за лето. Он накапливается год от года
и закрывается почвой.
Ближе к морю больше плавника и чаще следы человека:
знаки на островках и деревянные песцовые ловушки — «пасти».
Изредка можно увидеть деревянный сруб без крыши или кону¬
сообразную, обложенную дерном урасу. Это поварни для вре¬
менных остановок для рыбной ловли или при поездках для вы-
смотра «пастей» зимой. У самого моря есть несколько рыбачьих
и охотничьих поселков. У крупнейшего из этих поселков —
«Быкова мыса» — мы пристали, чтобы взять ездовых собак,
купленных мною в прошлом году и оставленных в поселке для
прокорма.
В сибирских просторах раз встреченных людей не забывают.
Отношения определяются обыкновенно после первой же
643

встречи. Неудивительно поэтому, что на Быковом мысе я
встретил нескольких друзей. Три дня, проведенные в скитаниях
по тундре или в тесной хижине в плохую погоду, сближают.
Есть у якутов слово «догор». Оно выражает наше понятие —
приятель, хорошо расположенный человек. Все близкие догора
автоматически становятся друзьями. Хотя мы и не застали на
Быковом мысе ни одного из прошлогодних спутников-догоров,
их близкие встретили не только меня, но и всю экспедицию не
менее ласково, как старых друзей, и оказали неожиданную по¬
мощь. На Быковом мысе рассчитывал я, видев в прошедшем
году погреба, набитые доверху рыбой, запастись и в этом году
кормом для собак. Оказалось, что зимой рыба ловилась плохо,
в погребах ее почти не осталось. Но из скудных остатков каж¬
дый из жителей, считая меня уже знакомым по прошлому году
и догором, дал по нескольку рыб. Таким путем набрали мы по¬
рядочно рыбы.
Селение Быков мыс стоит на морской стороне большого
полуострова, соединенного с материком лишь тонким пере¬
шейком.
К нашему катеру от низких построечек бегут навстречу пу¬
шистые ездовые собаки. На лай выходят хозяева. Через сени,
заваленные промысловым снаряжением, вводят в домик. Обыч¬
ные приветствия: «Здорово, здорово. Капсэ (говори)».
В несколько минут узнаем все новости прошедшей зимы:
о плохом улове рыбы, о раннем ходе оленя, образовалась про¬
мысловая артель, культкомиссия хлопочет о радио. Мои собаки,
исключая двух отравившихся, целы. Ждали нас раньше, с па¬
роходом, как было условлено. Но, не встретив тогда, решили
всем селением кормить собак. Здесь люди живут неторопливо;
задержка на год в большом деле никого не удивляет. Тунгус,
взявший собак на прокорм, уже обучил езде всех молодых. Те¬
перь они везут, как старые. Мне посоветовали подыскать еще
одну передовую собаку: «Твой рыжий плоховат». Подали чай
с баранками, юколу и строганину.
Вспоминая прошлогодние скитания по тундре Быковского
полуострова, помянули тундровых кочевников, всех до одного.
На крайнем севере Якутии, где редок человек, встреча с по¬
добными себе радостна почти всегда. Немного требуется, чтобы
приязнь встречи перевести в самые лучшие и даже дружеские
отношения. Раз встреченного человека считают знакомым. Если
вы чем-нибудь помогли, даже просто выказали участие, вас
считают уже другом.
На Быковом мысе передали мне привет от одного старика:
— Тунгус Боярский приезжал к пароходу. Хотел тебя уви¬
деть. Подарок привозил.
Я с трудом, только покопавшись в памяти, вспомнил про
этого догора. С ним я виделся в тундре в прошлом году два
раза; тунгусы, кочующие поблизости Хараулахских гор, при¬
344

знают его за старшого. Зная это, при первой встрече я просил
старика употребить свое влияние для охраны досок Ляховской
станции, не вывезенных из бухты Тикси. Еще через неделю
я снова встретился со стариком в его родной обстановке, в по¬
ходном тордохе. За чаем между хозяином и моим проводником
шел горячий разговор. Не зная языка, я улавливал только
отдельные слова:
—	Я забыл, сколько лет считают меня за старшину, я был
проводником у Неелова, Матисена и у Волосовича. Спросите
везде, на триста верст кругом, разве знает кто-нибудь тундру
лучше меня? У кого олени в теле? За кем идут при перемене
пастбища? Кто лучший здесь охотник? Кто знает все пути оле¬
ней в различные годы? Разве не говорили все, что я сошел с
ума, когда в прошлом году ушел с сыном на охоту за оленем
рано, как никогда не ходил, еще в феврале, в самый мороз.
Все кругом качали головой — из ума стал выживать старик.
А разве не видели все, сколько набил я тогда оленей. — Доски
твои схороню, — продолжал, обращаясь ко мне, старик. —
Пусть стоят хоть десять лет. Хочешь, убью оленя? Не хочешь?
Ну, хорошо. Ну, подожди.
Старик выбежал из тордоха. Я вслед за ним. Не вздумал бы
в самом деле старик колоть оленя? Однако он не набросил
аркана, но, подбежав к ближайшему, одним взмахом ножа от¬
резал мягкий рог, вернулся в тордох и подал мне.
—	На, пробуй! Самое вкусное.
Я был изумлен. Все произошло в несколько мгновений. Этот
странный подарок был результатом одного моего вопроса. Про
этот наивный вопрос проводник, видно, успел рассказать ста¬
рику. Когда по пути, в тундре, один из оленей при нечаянном
падении сломал молодой, налитый кровью рог, мой проводник,
отрезав его совсем, обвязал оленьей жилой кровоточащий
остаток рога, обломок же спрятал на нарту. Я спросил, для
чего может понадобиться такой обломок рога. Мой проводник
ответил: «Это самое лучшее кушанье». Лучшее кушанье, скры¬
вая отвращение, пришлось съесть до конца «из уважения».
Вот этот старик и посылал привет. Я знаю, что этот человек
не забудет мое имя. Он считает себя истинным другом только
потому, что я оказал ему «уважение».

ПО МОРЮ ЛАПТЕВЫХ
Почти под семьдесят вторым градусом широты, у восточного
края Ленской дельты, берегами низменного Быковского полу¬
острова и высокими отрогами Хараулахских гор образован
глубокий залив моря. В вершине его находится бухта Тикси, —
по-якутски — убежище.
Бухта Тикси обширна, глубока и безлюдна. Ни одного до¬
мика на ее голых и пустынных берегах. Только изредка можно
увидеть в долине у моря тордох кочевника-тунгуса или стадо
диких оленей на склоне горы.
Бухта эта — прекрасное место для устройства торгового
порта. В ней два рейда: наружный и внутренний. К наружному
рейду почти вплотную подходит обширный и глубокий залив
Неелова, образованный Быковской протокой Лены. Он отделен
от бухты Тикси низменным и узким перешейком.
Вероятно, прорыт будет здесь со временем канал, по кото¬
рому речные караваны пойдут из Лены в Тикси, не огибая
Быковского полуострова, а неглубоко сидящие морские суда
получат возможность* доходить без затруднений до Булуна
и выше. Тогда бухта Тикси заселится, станет морским торговым
портом. Как скоро случится это? Ждать недолго...
Но теперь — молчание пустынных берегов. Теперь свобод¬
ный пробег лучей незаходящего солнца по местам, где нет
предметов, отбрасывающих тени, теперь без эха разносится
одинокий крик гагары и безопасен полет трехугольных гусиных
стай.
С нашим прибытием бухта Тикси ожила. Между островом
Бруснева и берегом, грузные на воде, осели баржи, дым паро¬
346

хода коптит волшебно-чистое небо, и ночное солнце багровеет
з его густых клубах; на речном караване, на баржах, едва ли
не половина населения Булуна и поселка у Быковского мыса,—
все ждут парохода из Владивостока.
В 1927 году впервые пришел пробным рейсом в устье Лены
пароход Совторгфлота «Колыма». Странно было в этой пустын¬
ной бухте видеть облепленный баржами пароход с аэропла¬
нами на причалах, на палубах чистенькие фигуры комсостава
среди кухлянок и торбазов устьленских жителей. Еще необыч¬
нее здесь, под 72-м градусом, выглядели роскошные цветы
и фрукты на столе в кают-компании. В тот год пароход, сдав
на баржи полный груз муки, чая, мануфактуры, табаку и кон¬
сервов, благополучно возвратился во Владивосток.
В этом году парохода не дождались. По какой причине —
здесь так и не узнали до следующего года. В Булуне и на реч¬
ном пароходе тогда не было еще радиотелеграфа.
Лишь впоследствии выяснилось, что посланный в Лену
«Ставрополь» дошел только до Большого Ляховского острова.
Встретив в море Лаптевых сплоченные льды, капитан парохода
не отважился пробиваться через них и повернул назад. На об¬
ратном пути «Ставрополь» зазимовал у мыса Северного.
В 1928 году еще не было ни одной радиостанции на всем пути
от Берингова пролива, рейс совершался на-авось. Больше таких
рейсов не будет.
Уже теперь построены радиостанции на островах Врангеля,
Ляховском и в Булуне. Когда в дополнение к ним заработают
новые станции у мыса Северного, в Тикси, в устьях Колымы
и Яны, тогда с открытыми глазами, быть может, при помощи
разведчиков-самолетов, пойдут караваны судов, груженные
товарами для задыхающейся от бездорожья Якутии.
В бухте. Тикси мы загрузили шхуну до пределов возмож¬
ности нашим снаряжением с баржи. Едва ли когда-нибудь
отправлялось в море судно, столь похожее на воз, груженный
до отказа домашним скарбом. На палубе высились горы снаря¬
жения. Трюм был запакован, как ящик с плотно уложенным
товаром, а в каюты мы с трудом протискивались между много¬
численными ящиками и чемоданами в кают-компании. Даже
в ящиках под койками были втиснуты кирпичи. Несомненно,
случись шторм, при такой погрузке мы потеряли бы немало
снаряжения с палубы.
Но открытой воды с высокой волной ждать было трудно.
По всему было видно, что предстоит тяжелое ледовое плава¬
ние; оно, вероятно, займет немало времени. В прошедшем году
«Полярная Звезда» не встретила льда до самых Новосибирских
островов. Но в этом году даже из бухты можно было различить
невооруженным глазом льды, стоящие на горизонте. С при¬
брежной же возвышенности море казалось занятым льдом,
насколько видит глаз.
347

Разумнее всего было предположить худшее: что шхуна
не успеет сделать два рейса.
Поэтому мы постарались забрать с собой все необходимое.
Мы вышли из Тикси в ночь на 1 августа и сразу же попали
в лед. Мы не видали открытой воды. Знакомые с плаванием
во льдах знают, как оно однообразно и нудно. Для читателя,
знакомого со льдами только по газетным фельетонам, я при¬
веду здесь из дневника несколько страниц, характерных для
плавания во льдах.
10	августа. Пасмурное небо. Совсем тихо. Вокруг лед —
мелкие пластины разбросаны, как рваные клочки бумаги по
серому полу. Льдины медленно движутся, вращаясь и задевая
соседок рваными краями. С голубоватых краев льдин сыплются
шуга и мелкие кристаллы, похожие на тонкие полоски битого
стекла. Шхуна медленно пробирается во льду, обходя крупные
льдины или протискиваясь среди мелких. Тогда ход замед¬
ляется. Глуше и медленнее стучит мотор. Иногда мы останавли¬
ваемся. Стук мотора становится еще напряженнее. Наконец,
преграда поддается, расходятся льдины у носа, веселее отби¬
вает такт мотор, шхуна надменно плюет на побежденного врага
сажей из выхлопной трубы и выплывает грудью на свободную
воду.
Из брезентовой бочки «гнезда» на фок-мачте видно, что
лед к северу плотнее. У берегов более чисто. Но здешнее море
очень мелко, близ самого берега опасно итти: приходится лави¬
ровать во льдах. Можно сказать, нам везет. Конечно, приятнее
бы итти открытой водой, чем биться с усилием во льдах.
Но могло быть хуже. Мы все-таки движемся вперед. И этим
можно быть довольным. К тому же попутный ветер. Так я под¬
бадриваю себя и других. Но, правду сказать, такие затруднения
с самого начала не предвещают ничего хорошего. Долго, очень
долго придется скитаться во льдах, прежде чем дойдем до
нашего острова. Надежда на вторичный рейс шхуны слабеет
с каждым часом. А в Тикси остались вещи самые нужные. Там
две трети всего запаса каменного угля, множество досок, часть
провизии и многочисленные ящики с вещами, без которых
в крайнем случае возможно обойтись, но отсутствие которых
ляжет долгими часами излишней работы на наши плечи.
11	августа. Такое же пасмурное небо и убийственно одно¬
образные льды. Часто находит туман. Сизые клочья спускаются
пятнами, как театральный занавес, и закрывают горизонт.
Иногда мы задерживаемся, упираясь в ледяное поле, и застре¬
ваем, не находя лазейки. Тогда машина начинает работать
задним ходом. По временам пробуем форсировать лед. Мед¬
ленно набирая ход, врезается шхуна в кашу битого льда и
влезает на ледяное поле. Чаще мы скатываемся с него обратно,
иногда оно поддается. Голубая змея бежит от носа к противо¬
положному краю льдины. С трудом расталкивая льдины, мы
348

Просушка песцовых шкурок
продвигаемся на корпус или два. Отходим назад и снова вре¬
заемся в трещину. Стоять на руле при работе во льду — удо¬
вольствие сомнительное. Из гнезда на мачте все время
команда:
—	Лево руля! Еще левее. Лево на борт! На борт!
Не успеет рулевой положить руль на борт, как слышатся
новые выкрики:
—	Давай еще левее, давай, говорю!
—	Лево на борту до отказа, — ворчит потный рулевой.
—	Перекладывай тогда право на борт. Еще правее. Стоп,
так держать! Лево на борт. Лево, говорю тебе!
Так целый день. Шхуна во льдах поворотлива. Ее обводы
очень хороши. Бронированный нос легко взбирается на лед и
давит тяжестью судна отдельные льдины и небольшие поля,
толщиной до полутора метров. Нужно сказать, что здешний лед
непрочен. Он образовался, судя по цвету и загрязненности, по¬
близости от берега в заливах и проливах. К вечеру стали встре¬
чаться более плотные льды, белые с зеленоватым искристым
основанием и голубой подошвой, с высокими торосами и бело¬
снежной поверхностью снега. Однажды при столкновении с
крупным ледяным полем шхуна вылезла на него почти
на половину корпуса и застряла в таком положении. Мы
долго не могли сдвинуться, но через четверть часа лед не
выдержал тяжести судна и треснул. Видели среди льда труп
оленя.
12 августа. Всю ночь лавировали по разводьям между
льдами, но по нужному направлению прошли очень мало. Все
та же туманная и пасмурная погода. Установить с точностью,
где мы находимся, нельзя. Берегов не видно, и нет возможности
349

определиться по солнцу. Вероятнее всего, мы находимся в Ян¬
ском заливе: вода сильно опреснена, температура ее поднялась.
После полудня мелькнул в тумане какой-то малый островок,
а часов около пяти вечера снова видели мы какую-то землю
фантастических очертаний — не то обрывок берега в тумане,
не то высокий гористый остров.
При плавании во льдах всегда остро чувство напряжен¬
ности. Силишься проникнуть взглядом однообразную стену
тумана, почти всегда сопровождающего лед. Что там вдали
темнеет на северо-востоке? Земля? Опять все закрылось!.. Нет,
что-то чернеет! Протрешь стекла бинокля и все же не пони¬
маешь ничего, пока не разорвется на мгновение туманный
покров. Тогда увидишь совсем вблизи тень на воде, отброшен¬
ную ледяным полем. Иногда белым привидением невдалеке
от судна покажется в студенистой мгле тумана стена высоких
торосов. Пройдет минута-другая, стена начинает медленно
таять, уменьшаться в размерах и... превратится в невеликую
льдину с лежащими на ней обломками, которую судно подми¬
нает, не замедляя хода.
Около полуночи встретились очень тяжелые льды. Прохода
на восток нет. В таких случаях выход один — ждать. Остано¬
вились, пришвартовались ледяным якорем у ледяного поля,
милях в четырех от берега.
14	августа. Упорные ветры от запада до севера. Вчера хо¬
лодный и пасмурный день, но без тумана. Два раза пытались
пробиться к северо-востоку — безуспешно! Теперь стоим, при¬
швартовавшись к небольшой стамухе1. Терпение, терпение!
Вокруг шхуны из моря постоянно выставляются мордочки нерп.
У нас множество страстных охотников. Они стреляют по каж¬
дой высунувшейся из воды голове, но, к счастью, в большинстве
случаев, мимо. Однако капитану удалось подстрелить малень¬
кую нерпу у самого борта. Я, выскочив на льдину, пробовал
воткнуть гарпун из имевшихся на шхуне, он оказался совсем
тупым и не вошел. Но все-таки удалось, поддержав ручкой
гарпуна тонувшее животное, вытянуть его из воды.
15	августа. Все та же томительная стоянка во льдах. Сла¬
бые ветры не раздвигают льда. Ночью, в то время как я и
капитан обсуждали в штурманской рубке наше положение,
туда довольно спокойно вошел Т. и сообщил, что только что
видел белого медведя... Мне приходилось не раз наблюдать
людей при встречах судна с белым медведем. Всегда весть
о белом медведе производила невероятную суматоху. Если бы
кто-нибудь крикнул: «пожар!», беготни и волнения было бы
не больше. Никто из бывших на шхуне, кроме меня и Т., еще
ни разу не видал медведя. Можно вообразить, что за столпо¬
творение началось на палубе! Через минуту наш корабль был
Стамуха — льдина, стоящая на сравнительно мелком месте.
350

В полной боевой готовности. МедвеДь же тйХонько брел по на*
правлению шхуны. Он заметил ее и, старательно вытягивая
длинную шею, принюхивался, хотя был еще очень далеко —
едва заметен невооруженным глазом.
Если бы его обнаружили несколько позднее, на более близ¬
ком расстоянии, вероятно, нам бы удалось снять с него шкуру,
но, при наличии десятка винтовок в дрожащих от волнения
и охотничьей страсти руках, выждать его приближение на рас¬
стояние верного выстрела было безнадежно. Пока я спускался
в каюту за своей винтовкой и разыскивал разрывные патроны,
вверху уже затрещали выстрелы. Медведь несколько минут
оглядывался с удивлением, даже присел, поворачивая голову
в сторону свистящих пуль. В конце концов, зверь, повидимому,
почувствовал какую-то угрозу: возвратившись на палубу,
я увидел его высоко взметывающим толстый зад.
17 августа. Шхуна стоит в том же месте у мыса Куртях,
пришвартованной к невысокому торосу — стамухе. Положение
шхуны не вполне благоприятно. Стамуха лишь слегка касается
дна, каждый напор льда трогает ее с места. Закрытие нена¬
дежное. Но в последние дни не было возможности выбрать
более подходящей стамухи. Берег от нас недалек — в полутора
километрах. Под вечер ненадолго выезжали на берег за
дровами.
Эти берега — одно из чудес природы. Надо сказать правду:
в этом чуде нет ничего красивого. Приближаясь, видишь
обыкновенный крутой склон берега, похожий на глинистый
обрыв, мокрый, как после сильного дождя. Обрыв, действи¬
тельно, влажен. По нему всюду стекают струйки воды. Только
подойдя вплотную, начинаешь понимать причину влажности
обрыва: весь он составлен из льда, а темный, похожий на
глину, цвет его происходит от грязных струек, стекающих по
склону. Только в некоторых участках лед виден ясно, большая
часть его закрыта тонкими слоями грязевых потоков, плывущих
сверху, с тонкого слоя почвы, прикрывшего ископаемый ледник.
Грязевые потоки текут и от заполненных почвой трещин во
льду. Такие потоки, скатываясь книзу, образуют конусообраз¬
ные возвышения: они, как зубья, торчат внизу откоса.
Мне приходилось уже в прошедшем году видеть обнажения
ископаемого льда на Быковом полуострове у бухты Тикси.
Однако на Быковом нет столь полных обнажений, нет столь
высоких скосов, искрящихся на солнечных лучах. Там картина
затушевана. Как и на Быковом, лед залегает здесь непосред¬
ственно под почвой. Прикрыт он слоем тундряного перегноя.
Вблизи морского побережья в Якутии ископаемый лед встре¬
чается повсюду от устья Лены до Колымы. Можно многие
сотни верст ехать по тундре, не подозревая, что под тонким
слоем почвы всюду лежит мощная, не тающая в течение тысяче¬
летий, толща льда. Только вблизи берегов, сильно разрушае¬
351

мых морем, или в ущелье, вырытом рекой, показывается леД,
полускрытый оплывами грязи. Если отскоблить ножом верх¬
нюю грязную корку, легко добраться до совершенно чистого,
слегка мутноватого пузырчатого льда.
Иногда стены льда прорываются пластами почвы, как будто
широкая трещина, наполненная почвой, прорезала его. В таких
пластах легко найти остатки растений, которые теперь здесь
не растут, и животных, вымерших много тысяч лет назад.
Находили в подобных откосах не только кости, но и вполне
сохранившиеся в промерзшей почве трупы животных, или вы¬
мерших повсеместно, или живущих теперь в теплых или тропи¬
ческих странах. На севере Якутии обычны находки костей
лошади, первобытного быка и носорога, овцебыка и ископае¬
мого оленя-великана.
Особенно часто находят кости мамонта. Добыча мамонто¬
вых бивней прекрасной сохранности, которые в продаже идут
почти наравне со слоновой костью, в северных областях Яку¬
тии — доходный промысел. Эти бивни отличаются от слоновых
большей величиной, изогнутостью и наружным слоем корич¬
невой, красной или синей эмали. Скелет мамонта и части его
тела, украшающие Зоологический музей Академии наук
в Ленинграде, найдены в подобном же откосе с ископаемым
льдом.
Нам в эту поездку, несмотря на кратковременное пребыва¬
ние на берегу, удалось найти несколько костей мамонта, иско¬
паемого оленя и других животных.
Хотя и вчера и сегодня на берегу мы видели большие стада
диких оленей и множество гусей, я запретил брать на берег
ружья, чтобы быть в ежеминутной готовности вернуться на суд¬
но: лед стал реже. В мясе мы не нуждались. Разве возможно
собрать ярых охотников, когда они завидят оленя или окружат
стадо линяющих гусей!
Впрочем, без охоты не обошлось. В устье речки плавало
множество гусей, линяющих и молодых. Большая часть линных
гусей при нашем приближении успела убежать в тундру, но
один выводок почти летных гусей задержался. Его окружили
наши безоружные охотники. Гуси пытались спастись в речке.
Вот здесь-то и началась охота! Собиравшие плавник не могли
удержаться от искушения добыть дичь, плывущую под носом
в нескольких шагах, и открыли канонаду... палками. Гуси,
ловко ныряя, укрывались от первобытного оружия. Большая
часть выводка спаслась. Но все же два гуся достались нам
в качестве трофеев.
Вчера впервые выпускали собак прогуляться по льдине.
Несчастные псы после недельного сидения на привязи в тесных
шлюпках сошли с ума от радости. Коснувшись ногами снега,
они начали носиться кругами и лаять и визжать от восторга.
Поднялся концерт неслыханный.
352

Вторник 21 августа. Ёсе те же отвратительные туманы.
Вблизи судна лед довольно разрежен, но плохая видимость
препятствует пуститься в дальнейший путь. К тому же не со¬
всем закончен ремонт машины. Еще до бухты Тикси сломались
зубцы в шестеренке распределительного валика. Во льдах уже
несколько раз нашим механикам приходилось чинить шесте¬
ренку, ввинчивая и припаивая медью железные зубцы целыми
сериями. Пустившись в путь при такой видимости, мы рискуем
с ненадежным мотором оказаться в самом жалком положении
в том случае, если мотор вздумает остановиться как раз там,
где от него потребуется полная работа. По этим причинам
разумнее будет дождаться просвета в этих бесконечных тума¬
нах, чтобы знать, по крайней мере, что за путь впереди.
Четверг 23 августа. Наконец-то, благодетельная перемена!
Поздней ночью льды начали разрежаться сильнее, в то же
время слегка разорвался туман. Впереди большие разводья
у самого берега. Мы распрощались с нашей ненадежной стаму¬
хой и начали лавировать по разводьям без особенных затруд¬
нений. Однако после полуночи встретились тесно сжатые ледя¬
ные поля. Пришлось остановиться.
К утру погода улучшилась, а в полдень, при перемене при¬
ливного течения, снова разредились льды. Идем, пробираясь из
одной полыньи в другую. Через полтора часа опять встретились
тесно сжатые льды. Но сегодня идем упрямо вперед, бьем пере¬
мычки, застреваем, снова вырываемся, вклиниваемся в каждую
трещину и крошим лед, насколько это может делать наша ма¬
ленькая шхуна. К вечеру упрямство наше было вознаграждено:
я мог, наконец, спуститься из наблюдательной бочки, — впе¬
реди широкие полыньи. А на горизонте лед совсем разрежен.
Уже видны похожие на вулканы горы Святого Носа. А оттуда
до Ляховского острова рукой подать.

НА ПУСТЫННОМ ОСТРОВЕ
Конец августа на Новосибирских островах — поздняя осень.
Когда мы встали на якорь у мыса «Станции», — зеленых кра¬
сок на склонах берега уже не было. Он казался совсем побу¬
ревшим. Во всех озерках и малых водоемах уже хрустела
тонкая корочка молодого льда. Ручьи и речки пересохли и вы¬
мерзли. Птицы успели вырастить птенцов и почти все улетели
на юг. Лишь на одном байджерахе нашли мы запоздалый
выводок полярной совы. Но и эти птенцы уже перепархивали.
Один из них, младший, с огромными глазами и клювом —
страшное чудовище в пуху, попал в наши руки. Это было
26 августа.
Мы рассчитывали прибыть на остров в первой половине
августа. Прибыв своевременно, мы успели бы до начала зимы
закончить постройку дома. В действительности мы запоздали
недели на три. Выгрузка нашего снаряжения закончилась
только первого сентября, и в этот же день ушла шхуна. Эта
пора на Ляховском острове—переход к зиме. Уже через не¬
делю наш лагерь и склады оказались под снегом. Постройка
станции происходила в условиях начала зимы, при постоянных
ветрах и вьюгах. Нас было всего восемь человек, но постройка
росла быстро. Через три дня после того, как мы положили об¬
вязку дома — тяжелые лиственичные бревна — над ними вы¬
росли очертания будущего дома, его бревенчатый каркас.
Через неделю пустынный берег пустынного моря стал
неузнаваем. Там, где раньше тянулся голый и безжизненный
увал, вырос блещущий светлыми красками дом, еще без окон
и без крыши. Ближе к берегу стояли: подобие амбара — стро¬
пила, затянутые брезентом, где хранилось все наше снаряже-
354

ййе, две палатки, жилой, тоже брезентовый, барак и такая >кё
кухня. От лагеря у моря бежали по молодому снегу в гору
тропинки к постройке и к складу досок. Струилась тонкая
полоска дыма, перекликаясь, сновали темные на снегу фигуры
людей, и всюду шныряли собаки. Поздним вечером, когда
лагерь успокаивался и в небе играло, переливаясь лентами
и лучами, северное сияние, а лай и вой собак заглушал грохот
и шум разыгравшегося прибоя, местность казалась пустынной.
По утрам, с рассветом, пустынный берег снова оживал. К концу
сентября мы могли уже проводить вечера в новом доме, ра¬
ботая внутри при свете керосиновых ламп. А к половине
октября совсем покинули лагерь на берегу.
Давно стояла зима: уже в начале октября морозы доходили
до 25 градусов, часто налетали жестокие вьюги; нередко при¬
ходилось подолгу работать лопатой, пробивая в снегу туннель,
чтобы выйти утром из палаток.
В первые недели, проведенные на острове, я не вел днев¬
ника, нехватало времени. При воспоминании о времени по¬
стройки невольно напрашивается сравнение с военной обста¬
новкой. Когда небольшой отряд вблизи противника копает
траншею, он не может прекратить работу, пока не закончит ее.
Враг близок. Опасность заставляет делать чудеса. Траншея
бывает готова в кратчайший срок. Так и у нас: враг — зима —
стоял у порога. И маленькая группа в полтора месяца устро¬
ила свою траншею — новую полярную станцию. В конце де¬
кабря из окон ее впервые в этой части Ледовитого моря по¬
лились на снег яркие лучи электрического света. Станция
вступила в строй на полярном фронте.
Человек уже приступил к завоеванию Арктики. Мы знаем,
что без изучения климата полярных стран немыслимо деталь¬
ное изучение законов общего движения воздушных масс над
земным шаром и невозможны долгосрочные предсказания по¬
годы. А успешные предсказания погоды равносильны освобо¬
ждению урожая от случайностей, морских сообщений и рыба¬
ков — от внезапных перемен погоды, от риска человеческими
жизнями. Из этого вытекает необходимость иметь в Арктике
наблюдательные посты — полярные станции. Они растут одна
за другой.
В последнее десятилетие с Арктики сорвано мистическое
покрывало. Человек, вооруженный знаниями и современной
техникой, смело идет на штурм мистики и «ужасов». Ближай¬
шее знакомство с полярными областями показало, что все эти
«ужасы» преувеличены. Прежнее название «Страна смерти»
подходит к Арктике в такой же степени, как ко всякой другой
на земле, но не больше. Изучение показало, что жизненная
энергия арктических растений и животных, не замирающая
в самых суровых условиях, изумительна, а воздух чист от бак¬
терий и целителен.
355

Лагерь на Б. Ляховском острове
Опытные экономисты окажут вам с точностью, какое коли¬
чество людей может прокормить тот или иной участок аркти¬
ческой области, считавшийся ранее бесплодной пустыней. При
этом они назовут лишь минимальные цифры, на основании
слабого еще современного знания природы этих областей.
При дальнейшем изучении пределы использования полярных
богатств, несомненно, расширятся.
Нелишне будет рассказать читателю, что такое Новосибир¬
ские острова и что должна была извлечь из них новая поляр¬
ная станция.
Когда узнали люди впервые об этих островах? Вероятно,
давно. Но люди эти, древние обитатели современного припи¬
сного края, следы которых найдены и на Новосибирских остро¬
вах, сами исчезли с лица земли. От них остались лишь разва¬
лины полузасыпанных землей жилищ, каменные орудия и
предания, что жил вблизи побережья Ледовитого моря народ
онкилоны, ушедший на какие-то острова Ледовитого моря под
натиском пришедших с юга племен. Среди русских молва об
островах к северу от Яны и Анабары впервые разнеслась в по¬
ловине XVII столетия. Но никто из русских или жителей При¬
пиской области до путешествия Меркурия Вагина в 1711 году
на островах не бывал. До половины XVIII столетия новых све¬
дений про острова не поступало. В 1760 году устьянский якут
356

Постройка станции
Этирикан побывал на этих островах, а десять лет спустя якут¬
ский купец Иван Ляхов при сборе мамонтовой кости на берегу
моря заметил большое стадо оленей, которое двигалось по морю
откуда-то с севера. Поехав по оленьему следу, Ляхов за семь¬
десят верст от берега нашел большой остров. Следы вели
дальше, к другому острову, Малому Ляховскому. На этом
острове следы не кончились, а завели Ляхова еще дальше на
север, в высокие торосы. Ляхов вернулся и доложил в Якутске
об открытии. Екатерина II по получении известия в Петербурге
приказала называть острова ’ Ляховскими, хотя по справедли¬
вости их следовало бы называть островами Вагина. Через три
года Ляхов снова посетил острова. В эту поездку к северу от
острова Малого открыт был большой остров, названный
Котельным.
Посылали из Якутска в 1775 году землемера Хвойнова для
съемки острова Ляховского, но съемки он не закончил. Отваж¬
ные люди начали ездить на острова ради добычи мамонтовой
кости. В начале XIX столетия один из промышленников, якут¬
ский мещанин Яков Санников, нашел к западу от Малого Ля¬
ховского острова небольшой высокий остров Столбовой, а к во¬
стоку о г Котельного этот же промышленник в 1805 году открыл
бол! шой Фаддеевский остров. Еще один большой остров был
открыт к востоку от Фаддеевского в 1806 году, Его назвали
357

«Новая Сибирь», а в 1808 году к западу от Котельного найден
был остров Бельковский.
В этом же году отправилась из Якутска экспедиция чинов¬
ника Геденштрома и землемера Кожевина, в ней участвовал
и Яков Санников. Экспедиция продолжалась почти три года.
В результате была составлена первая карта Новосибирских
островов. В 1815 году якут Максим Ляхов нашел еще два не¬
больших островка — Семеновский и Васильевский. Карта, со¬
ставленная экспедицией Геденштрома, оказалась несовершен¬
ной. Для исправления и для отыскания новой земли к северу
от островов, которую будто бы видел Санников, была отправ¬
лена из Петербурга экспедиция Анжу. Анжу привез, наконец,
после четырехлетнего путешествия полную и достоверную
карту островов. Еще один остров Стрижева открыла в 1902 году
экспедиция Толля. Последнее открытие — небольшие острова
Вилькицкого и Жохова — сделано Гидрографической экспеди¬
цией в 1914 году.
Начиная с первых посетителей-промышленников, все, побы¬
вавшие на островах, рассказывали о них чудеса. Всюду, «в до¬
вольном расстоянии от берега, на возвышенных местах» нахо¬
дили промышленники предметы, «уважения достойные»:
лошадиные, буйволовые, бычачьи и овечьи головы и кости
невиданных животных, и «заморный зуб» — Мамонтовы бив¬
ни — в «великом множестве». Рассказывали, что под землей
повсюду лежит лед, лед же на дне морском; что на острове
Новая Сибирь,, где нет даже кустарников, стоят «деревянные
горы», в которых, окаменелые и засыпанные землей, сохрани¬
лись деревья, что изобилуют острова оленями, песцами и медве¬
дями, а на берегах много выброшенного морем леса, и в горах
видали каменный уголь.
Впоследствии геологи Воллосович, Толль и натуралист
Бунге подтвердили почти все эти известия. Промышленники,
по просьбе Воллосовича, добыли и доставили в Петербург
части целого трупа мамонта, который хорошо сохранился в оле¬
деневшей почве острова Большого Ляховского. Толль, исследо¬
вав странное явление мощных залежей льда под тонким слоем
почвы, объяснил его оледенением этих островов во время лед¬
никовых периодов. Тогда климат этой суровой страны был не¬
сколько мягче, на острове росли береза, ива и ольха, водились
тут огромные животные — мамонты, шерстистый носорог, тигр,
дикая лошадь, первобытный бык, овцебык и олень. Животные
эти, отрезанные морем, медленно приспособлялись к перемене
климата, но в конце концов погибли. Вечная мерзлота и иско¬
паемый лед сохранили от тления части скелетов и трупов всех
этих давно вымерших или живущих ныне далеко на юге живот¬
ных. Новосибирские острова, прославившись во всем мире как
кладбище доисторических времен, доставили науке много цещ
кого материала о вымерших животных.
358

Славу доисторического кладбища острова заслужили
вполне. Костей оказалось множество. Для жителей Устьин¬
ского края открылась возможность нового промысла: сбора
мамонтовых бивней, или «мамонтовой кости». Их находили
в обрывах берега, разрушаемого морем, на осушенных мелях
и при разрушении почвы вследствие вспучивания. Вместо подо¬
бранных, из земли показывались новые. С начала XIX столетия
устьянцы начали постоянно посещать острова. Отправляясь
весной, они летовали там артелями и возвращались к зиме
с грузом мамонтовой кости.
В таком положении были знания об островах, когда решейо
было установить на них полярную станцию.
Новосибирские острова были подходящими для установки
новой станции в ряду других станций, опоясывающих берега
в советском секторе Арктики, потому что в этом месте как раз
имелся прорыв цепи станций: его необходимо было заполнить.
С другой стороны, северная Якутия задыхается в своих про¬
сторах от недостатка путей сообщения. Доставка муки в устье
Яны обходится дорого. Уже давно назрела потребность привоза
товаров Северным морским путем и вывоза тем же путем
богатств этих областей. Но доставка этим путем будет выгодна
только при уверенности в беспрепятственном проходе судов.
Такая уверенность может быть получена, когда будет известно
расположение льдов по пути.
А для выяснения настоящего и для предвидения будущего
расположения их необходимы наблюдательные пункты над со¬
стоянием льдов и погоды — полярные станции, снабженные
радиотелеграфом. Эти станции сообщают в научные центры
сведения о состоянии погоды и льдов. Научные же центры
через те же станции дадут пароходам указания, какого пути
держаться им, и определят наиболее благоприятное для нави¬
гации время.
Итак, новая станция и радиостанция при ней должны были
служить в конечном счете чисто практическим целям. Были еще
две цели: они являются сами собой при постройке каждого да¬
леко вынесенного на север жилья человека: первая — длитель¬
ное, пристальное изучение совсем неизвестной девственной
страны, пересеченной лишь маршрутами экспедиций. Вторая
цель — закладка на крайнем севере нового форпоста культуры,
от которого, как от ростка весной, побегут во все стороны но¬
вые ростки и корни.
II

ПОЛЯРНАЯ НОЧЬ
Когда читаешь газетный фельетон, посвященный описанию
полярной области, или брошюрку об Арктике человека, север¬
нее Вологды не бывавшего, как обязательный ассортимент
встречаешь выражения: «Полярная ночь бездонная и жадная,
при которой даже снег — черный»... «Им предстоит провести
больше ста дней ужасной, беспрерывной и темной полярной
ночи»... «Беспрерывная дикая пляска ураганов и метелей»...
«Здесь в стране ужасов и смерти»... Плохую, очень плохую
услугу оказывают делу завоевания Севера человеком эти
штампованные понятия.
Что такое полярная ночь? — Под этим названием подразу¬
мевается понятие о промежутке времени, когда солнце не всхо¬
дит над горизонтом даже в полдень. Это явление наблюдается
в областях севернее 67° 33' северной широты и южнее 67° 33'
южней широты, иначе говоря, за Полярными кругами Земли.
Полярною ночь можно видеть и в Мурманске. Там в декабре
и в начале января солнце не всходит в течение четырех недель.
Но беспрерывной ночи в Мурманске нет: на широте этого го¬
рода полуденный рассвет и затухание его длятся не менее
шести часов. Если когда-нибудь человек будет зимовать на
самом полюсе, т. е. под 90° широты, ему не придется видеть
солнца 179 дней. А в течение трех месяцев он не заметит в пол¬
день даже признаков зари.
Но обычно речь идет не о столь высоких широаах. Нужно
вспомнить, что самое северное в настоящее время поселение
человека находится около 81°; там полярная ночь ощущается
в течение пяти-шести педель. А в более южных широтах, между
360

71° и 74°, где расположено большинство наших самых северных
колоний, отсутствие дня неприятно сказывается в промежуток
времени не более двух-трех недель. Поэтому зимовавшему
в полярных областях всегда немножко смешно читать «о бес¬
прерывной полярной ночи».
«Бездонная полярная ночь, при которой даже снег черен»,
в действительности прозрачна. Когда перестает светить заря,
снег не становится черным. Благодаря отблеску звезд от осле¬
пительно чистого, лишенного пыли снега полной темноты не
бывает. На Земле Франца-Иосифа в декабре, в самое темное
время, я получал хорошие фотографические снимки пейзажа,
которые напоминали фотографии пасмурного дня, с выдержкой
в один час. Итак, полярная ночь прозрачна. А когда восходит
луна, благодаря той же совершенной белизне снега возможно
читать печать среднего размера, правда, держа книгу близко
к глазам. Ясно видна мушка на дуле ружья. Экспозиция для
получения хорошего негатива с ландшафта, освещенного све¬
том полной луны, не превышает пяти минут (при светосиле
объектива ! 1 : 4,5). Когда при отсутствии луны начинается
игра северного сияния, прозрачность ночи увеличивается, она
делается по временам столь же светлой как при луне.
Несомненно, постоянное отсутствие дневного света все же
оказывает в высоких широтах нежелательное действие на че¬
ловека. После всех зимовок я замечал при первых солнечных
лучах бледность на лицах товарищей, которая быстро прохо¬
дила после первых же продолжительных прогулок по воздуху.
Однако можно предположить, что само отсутствие света не
столь страшно. Ведь точно так же не видят света углекопы,
рабочие ночных смен на фабриках и персонал подземных же¬
лезных дорог. Однако никто не замечал особенно вредных
последствий этих профессий. Я думаю, что бледность и анемич¬
ность после полярной ночи объясняются проще: вынужденным
сидением в жилом помещении. А сидение это вызвано тем же
страхом перед полярной ночью. Боятся ночи люди, к ней не
привыкшие.
По описанию Стеффансона, эскимосы Северной Америки,
вполне освоившиеся в течение многих поколений с полярной
ночью, считают ее самым лучшим и приятным временем года.
Стеффансон говорит со слов эскимосов, что полярная ночь
для них — самая веселая пора: время игр, поездок по гостям,
сезон хорошего санного пути и нетрудной рыбной ловли. При¬
близительно такой же отзыв о ночи дают чукчи, наиболее при¬
способленные из жителей нашего побережья, и русские в устьях
Колымы и Индигирки.
Нет, мы окажем медвежью услугу делу освоения Севера,
если будем писать о полярной природе стилем газетных коррес-
пондентов-новичков, изображая жизнь в полярных областях
каким-то тоскливым прозябанием.
361

Находить ужасы там, где их не существует, — характерный
признак этого стиля. «Ужасный северный шторм»... (таким ка¬
жется свежий ветерок лицу, на море не бывавшему и свален¬
ному с ног морской болезнью), «Тьма полярной ночи»... (кото¬
рой автор не видал), «Дикий рев медведей»... (белый медведь —
зверь крайне молчаливый), «Страшный напор льдов»... «Ледя¬
ные горы, грозящие превратить в порошок приближающегося
к ним», — все это плоды живого воображения, свойственные
людям или крайне боязливым, или вовсе незнакомым с этими
явлениями. Мне по поводу всех этих «ужасов» вспоминается
случай, когда на моих глазах на Новой Земле впервые для ра¬
диостанции на Маточкином Шаре переправляли на берег ко¬
рову, обыкновенную деревенскую добрую корову. Тогда быв¬
шие у станции два ненца с ужасом шарахнулись в сторону: они
испугались этого «страшного зверя». Я впоследствии спросил
ненца:
—	Чего ты испугался?
—	Ой, такой страшный зверь! Страшно ревит.
—	А белого медведя ты не боишься?
—	Нет, посто бояться. Совсем не боюсь. Медведя вижу —
веселый бываю. Медведь — много жира, много мяса. Жить
хорошо!
Когда мне приходилось рассказывать моим далеким север¬
ным друзьям, родившимся в тундре и, кроме нее, ничего не ви¬
давшим, про родные края, о городе с его шумом и бешеным
движением, они .на вопрос: «Хотел бы ты поехать в город?» —
обычно отвечали: «Нет, страшно».
Вообразите себя на месте этих людей. Представьте человека,
не видевшего в жизни сборища людей более нескольких десят¬
ков и не имеющего представления ни о поездках в поезде и
в трамвае, ни об автомобилях, — он в самом деле должен испы¬
тать страх при одной мысли о городе.
Мы, горожане, с этими, в самом деле опасными предметами
свыклись. Мы хорошо знаем, что один неверный шаг или ми¬
нута невнимания при переходе улицы грозят нам смертью. Но
об этом не думаем, как не думаем об опасности, когда отодви¬
гаемся от окна при приближении встречного поезда. Мы просто
избегаем ее.
Точно так же житель Крайнего Севера не чувствует ни гнета
полярной ночи, ни «страшного» рева медведей, и, опасаясь ме¬
телей и бурь, он покойно пережидает их. Он тверже нашего
помнит, что неверный шаг может стоить жизни, но этого шага
не делает. И, конечно, с большим, чем мы, правом может на¬
звать наш город страною ужасов и смерти, чем мы его родину.
Процент случайных и насильственных смертей среди нас зна¬
чительно выше.
Этим маленьким отступлением, — пусть простит мне чита¬
тель, жадный до приключений в стране тьмы и льдов, — я за-
362

Полярная станция на Б. Ляховском острове
(снимок сделан при луне)
меню длинное описание «ужасов» нашей зимовки. Но, если ска¬
зать истинную правду, мы ощущали несколько отсутствие
солнечного света. Это случилось в самом конце полярной ночи
и по причинам, от движения солнца совсем не зависящим: пере¬
горели все лампочки, питавшиеся от батареи аккумуляторов.
Мы лишились электрического света, который заставлял нас
почти забывать в теплом и уютном доме про окружающую нас
суровую природу Севера.
Был еще случай, заставивший всех новичков быть осторож¬
нее с незнакомой природой.
В середине ноября, когда солнце уже не поднималось над
горизонтом и формально уже наступила полярная ночь, мы
отправились охотиться на оленей. В это время полуденный рас¬
свет продолжается около семи часов. Погода была хороша.
Можно было весь светлый промежуток дня использовать для
охоты.
Во второй половине дня двое из нас заметили стадо, третий
спугнул его. Олени убежали. Через полчаса я и Вася заметили
второе стадо вдали и начали было к нему подкрадываться
с двух сторон. Олени сделали спокойную перебежку и скрылись
в сумерках, быть может, невдалеке. Горячий охотник, Вася,
бывший впереди меня на расстоянии километра, побежал по
следу стада. Видя, что сумерки сильно сгущаются, и зная, что
олени сделали перебежку на ночь, чтобы выйти на открытое
безопасное место, я несколькими выстрелами в воздух хотел
363

вернуть увлекшегося охотника. Но он скрылся в глухих сумер¬
ках. Проискав Васю около часа, до времени, когда на небе
исчезли все следы полуденной зари, я вынужден был вернуться
на станцию, чтобы поехать по свежим следам отыскивать охот¬
ника при помощи собак. Вася был нашим плотником. Он, уро¬
женец Смоленской области, не имел понятия о том, как нужно
находить дорогу в тундре. Он не знал того языка, которым гово¬
рит тундра с родившимися в ее просторах, языка, который пони¬
мает каждый северный мальчик. Я пытался давать уроки поль¬
зования компасом, рассказывал Васе, как находить дорогу по
звездам и как вместо компаса пользоваться следами ветра на
снегу. Но эти уроки на практике еще не применялись. Они ско¬
рее послужили во вред.
Поиски и возвращение на станцию заняли около трех часов,
еще полчаса отняло запрягание собак. Когда сани прибыли на
место, где скрылся Вася, прошло около пяти часов. За это
время поднялся ветерок с метелью. Он замел все следы. Искав¬
шие, исколесив километров пятнадцать, к полуночи вернулись
домой.
В окружности станции мы воздвигли несколько высоких
маяков с фонарями, повесили фонарь и на верхушку двадцати¬
трехметровой радиомачты. Часов с пяти утра все бывшие на
станции, в том числе и гость, местный промышленник, снова
отправились на трех упряжках собак искать пропавшего това¬
рища. В общей сложности мы исколесили за время рассвета
больше двухсот километров. В результате всех поисков в одном
месте найдены были следы, не вполне занесенные снегом,
быстро оборвавшиеся. Они вели в глубь острова, в сторону, про¬
тивоположную станции.
В самом подавленном настроении мы возвращались домой.
Неужели наш веселый Вася забрел в центральную часть
острова? Как не мог он выйти на берег? Неужели не найдем мы
Васю до весны, когда стает снег? — С такими мыслями входил
я в наш одинокий домик. И... встретил там новых гостей-про-
мышленников. Они подобрали охотника, найдя его лежащим
у песцовой ловушки в сорока пяти километрах от станции.
Как он попал туда? У меня есть странички Васиного днев¬
ника. Мои уроки сослужили Васе плохую службу. Компас он
потерял в горячке охоты. Когда стемнело, Вася направил свой
путь по звездам и... принял за Полярную звезду Юпитер, в то
время бывший на юге. Вот как описывает в дневнике Вася
свое приключение:
«Ходил на охоту за оленями. Я увидел вперед всех двадцать
пять штук оленей. Мы стали подкрадываться с Николаем Ва¬
сильевичем. Я подкрался на триста шагов, но мой мавзир не
стрелил. Другие стрелили пять раз, но не выбили ни одного,
олени бежали далеко. Пошли дальше и еще нашли много оле¬
ней. Мы с Николаем Васильевичем разошлись, и я отстал
364

от него. И стало совершенно темно, я сбился с дороги. Николай
Васильевич стрелял два раза. Я пошел к нему и миновал. Тогда
пошел, куда — не знаю, и проходил всю ночь. Мороз был два¬
дцать градусов, и ветер семь метров в секунду. Небо было за¬
крыто облаками. Под утро немного расчистилось небо. Я увидел
Северную звезду. Тогда стало немного веселее, и я взял направ¬
ление на юго-восток. Потом через несколько времени стала
видна серебристая заря. Когда стало немного виднее, я увидел
торос у ног. Оглянулся — я иду в море. Позади увидел гору на
острове и пасти на берегу. Тогда я повернул обратно. С моря
по уклону снежному уже не было силы взобраться; три раза
скатывался назад в море. Потом собрал последние силы, кое-
как взобрался, подполз к пасти, вижу — в ней песец попался.
Ну, думаю, должны приехать промышленники проверять пасти.
Лег я у пасти, потому что уже мог только ползти, а итти уже
не мог. А еще потому, что голодный приполз. Через час смотрю,
идет человек — промышленник. Я стал стрелять, он потащил
меня в юрту. Там отогрели меня, вскипятили чаю. Я выпил две
кружки чая и съел три крошки оленины. Потом запрягли собак
и довезли меня до станции. Приехали, — ни одной души нет
в доме. Все пошли искать меня, но не в ту сторону, куда я при¬
шел. Отморозил себе руки и правую ногу, но мне оттерли спир¬
том, растерли всего и дали хорошую порцию внутрь. Николая
Васильевича еще не было. Он вернулся в одиннадцать вечера
на собаках. У каждого были с собой спирт, по плитке шоко¬
лада и спальный мешок. Николай Васильевич был очень скуч¬
ный, когда меня не было, ходил взад и вперед, ни с кем не раз¬
говаривал. Это мне сказали после».
Первым делом после постройки дома, разобрав лагерь на
берегу, мы перенесли все наше снаряжение в кладовые. Там на
полках, в шкафчиках и в ларях разместили продовольственные
запасы и всевозможные материалы для поделок. Длинные ряды
консервных жестянок, бутылочки с маринадами, банки с ва¬
реньем, какао, сгущенным и сухим молоком, сушеные фрукты,
грибы и овощи в сушеном виде, мешки с мукой и крупой, ящики
разных сортов с сухарями, пастилой и гвоздями, связки ремней,
сушек и бочки с маслом и рыбой, штуки материй, круги прово¬
лок, горки гирь на прилавке у весов, — все эти товары напоми¬
нали маленький универсальный магазин. Первому гостю-про-
мышленнику кто-то из ребят сказал с серьезным видом, что
есть у нас кооператив.
На другой день перед отъездом гость спросил:
—	Когда же открывают ваш кооператив?
—	А вот когда повар придет, тогда и откроют.
Дождавшись, когда наш повар Иван Андреевич отправился
за чем-то в кладовую, гость потребовал отвесить масла и сушек.
Он в самом деле принял кладовую полярной станции за коопе¬
ративный магазин.
365

С большим трудом подняли хрупкую на морозе деревянную
мачту, подвесили антенну. С начала ноября начала работать
радиостанция. Установка и настройка новой станции — очень
ответственное дело — в обычных условиях производится инже¬
нерами с завода, изготовившего станцию. Нам приходилось
устанавливать все своими силами. Правда, у нас имелись по¬
дробнейшие схемы не только радиомонтажа, но и всей электри¬
ческой и силовой установки. Однако это был едва ли не пер¬
вый случай пуска в ход промышленной станции без присмотра
инженера-специалиста. Волновался не только радист Иванюк,
собравший своими силами всю станцию, но все мы. Ведь радио¬
связь новой станции — главнейший рычаг ее работы!
В день первой пробы, когда заунывно начал петь мощный
умформер, когда качнулись впервые на распределительном
щите и ожили стрелки приборов, а Иванюк сосредоточенно до¬
тронулся до рубильника, включающего передачу, все стояли,
столпившись у входа в наш «радиоцентр», с лицами серьезными
не меньше, чем у хозяина. Одно движение рук — и между золо¬
ченых спиралей передатчика, ярко накаливаясь, загорелись
генераторные лампы.
—	Володя, прибавь оборотов.
—	Миша, посмотри за реостатами.
—	Больше, больше оборотов. До двухсот двадцати вольт!
Под телеграфным ключом замелькали яркие голубые
искры. В эфир понеслись волны — пробный сигнал: три точки,
тире.
В первый раз — это было 2 ноября — станция работала не¬
долго. Только попробовали. Велики были наши радость и гор¬
дость. Вот — наш подарок к Октябрю! Если не завтра, то в сле¬
дующий день мы уже получим, конечно, ответ из Якутска или
Иркутска, быть может, из Средне-Колымска! Этим станциям
поручено наблюдение за началом работы новой полярной стан¬
ции. Они, разумеется, следят внимательно, не прозевают!
Увы, ни в этот день, ни в следующий, ни в двадцатый
отклика мы не получили. День изо дня мрачный, как туча, ра¬
дист сидел у ключа, посылая волны в эфир, затем хватал науш¬
ники... Нет ответа! — В порядке ли станция? Достаточно ли она
мощна? Не попали ли мы в мертвое место, где радиоволны рас¬
пространяются плохо?
В середине ноября Иванюк подслушал разговор между
станциями Якутск и Иркутск. Якутский радист жаловался
иркутскому на помеху со стороны какой-то незнакомой мощной
коротковолновой станции. — Ведь это мы! Ну, конечно! При¬
чина помехи нам известна отлично: это наш радиооператор под¬
совывал в чужой разговор свои позывные!
Приблизительно в это же время, слушая работу коротковол¬
новых станций всего мира, наш радист вызвал станцию в Сид¬
нее (Австралия) и получил ответ. Нет, станция в полном по¬
366

рядке. Не Слыша! в Австралии. Почему Жё не слышат ближай¬
шие станции?
Впоследствии мы узнали, что наши «радиососеди» просто
забыли, когда начнется наша работа, и вообще о существовании
группы людей, проехавших на север строить новую станцию.
Если бы не поймала наше сообщение «всем-всем» небольшая
радиостанция в Дудинке на Енисее, мы, вероятно, еще долго
продолжали бы тратить без толку бензин. Дудинка сообщила
соседям о реальности существования новой станции и указала
время ее работы. В конце ноября мы получили гору телеграмм
и послали известия — все благополучно, новая станция всту¬
пила в строй.
Во время постройки мы почти не отлучались от дома. Зима
грозила застать нас врасплох. Но, как только состоялось пере¬
селение в дом и явилась возможность перейти от шестнадцати¬
часового рабочего дня к более нормальному, все отправились
знакомиться с окрестностями.
Невеселая картина. Ляховские острова пустынны и однооб¬
разны. На острове Большом слабоволнистая сухая тундра пре¬
рывается четырьмя возвышенностями: Кавришка, Хаптагай,
Кигилях и Эми-Тас; они расположены почти крестообразно.
От станции видна только ближайшая — Эми-Тас. До нее около
восьми километров. Она одна, выделяясь двумя вершинами,
девственно чистыми на темном фоне зимнего неба, разнообра¬
зит безнадежную правильность линии горизонта.
Тундра, чуть занесенная снегом, почти голые бугры и бай-
джерахи с кустиками засохших растений, овраги с нависшими
на крутизне карнизами снега, твердого, как алебастр; вдали —
синие пятна на террасе белой горы, вблизи, на серой тундре и
всюду под ногами, — торчащие коробочки засохшего полярного
мака, плодики лютиков и камнеломок и ветром склоненные
метелки на стеблях злаковых растений. Вот все, что можно уви¬
деть, если отойти от берега, безразлично на один или пятна¬
дцать километров.
В начале зимы, когда еще не смерзлось море, наш остров
казался живей. Еще сидели на вершинах байджерахов молча¬
ливые и неподвижные, как часовой, белые полярные совы, бе¬
гали всюду, собираясь стадами, белые куропатки. Видали мы
стада оленей. По мере того, как увеличивался у морского бе¬
рега ледяной припай, казалось, даже тундра оживляется.
Так было и в самом деле. И олени, и куропатки собирались
со всего острова на южный берег. Они ожидали установки
льда, чтоб переправиться по нему на материк.
Мы видели много куропаток еще во время постройки дома.
Одна из первых, любопытная, уселась на конек крыши. Потом,
спорхнув на землю, эта птичка резво побежала под откос горы,
но, встретив на пути собаку, заметалась и угодила в открытую
дверь нашей кухни. И стала жертвой повара. С начала октября
367

в окрестностях появились куропатки во множестве. Мы видели
стаи штук по триста.
Наши охотники добывали куропаток преимущественно
в ясные солнечные дни. Только при такой погоде возможно за¬
метить куропаток издалека. В пасмурный день, когда белесое
небо и снег сливаются в одну мутную пелену, как ни старается
охотник, одетый в белую одежду, разглядеть, куда села стайка,
он не замечает ее, пока не подойдет почти вплотную. Чаще
всего в такую погоду замечают стаю уже после взлета, когда
с мягким взрывом и шуршаньем крыльев со всех сторон взды¬
маются птицы, показывая черные полукруги в развернутых
веером хвостах. И в солнечный день куропатка видна только
при боковом освещении. В других условиях трудно отличить
чистую окраску перьев от белого снега.
С половины ноября тундра опустела. Острова и материк
соединились льдом, сковавшим море. Все живое ушло на мате^
рик. Первые признаки смерзания льда мы заметили 29 сен¬
тября. В этот день отметил я в дневнике появление вблизи бе¬
рега едва заметных и тонких иголочек льда, плававших в мор¬
ской воде. С 1 октября берег начал обрамляться тонким
припаем из смерзшихся кристалликов, выброшенных морем,
к припаю стали примерзать и блинчики тонкого льда, образо¬
вавшиеся из тех же иголочек. Эти блинчики к б октября до¬
стигли толщины пяти сантиметров. Береговой припай рос с каж¬
дым днем, а образовавшиеся из блинчиков пластины льда
соединялись в крупные поля. Пролив заполнился ими. В поло¬
вине октября мы видели движущиеся льды только на гори¬
зонте, а с двадцатых чисел совсем не стало видно воды.
Но в средней части семидесятикилометровый пролив долго
не смерзался. Куропатки пытались с конца октября переправ¬
ляться на материк, но всегда возвращались. Они боялись ле¬
теть над водой. Каждое утро мы видели стайки, улетавшие
в море, но к вечеру они снова бродили по тундре. Только в на¬
чале ноября стайки исчезли совсем. Дикие олени ушли в поло¬
вине ноября. Стадо, за которым гнался Вася, было последним,
виденным нами в этом году.
Из дневника.
2 декабря. Утром слабый морозец— 16° Ц, ясное небо. Не¬
большая поземка-метель и яркая заря на юго-востоке. Около
полудня выпустили шар-пилот 1. Хотя небо в зените было со¬
вершенно ясно, шар исчез на высоте полутора километров: он
словно расплылся в сумерках полуденного рассвета. Небо над
головой — бархатная лазурь. На севере оно еще темнее. Похо¬
жая на двойную срезанную пирамиду, гора Эми кажется заве-
1 Шар-пилот — небольшой воздушный шар для определения течений
в верхних слоях атмосферы. За движением шара наблюдения произво¬
дятся при помощи теодолита.
368

шейной синей вуалью. После обеда, когда начал рокотать и
пускать колечки из трубы мотор, я прошел на север. Никаких
следов, кроме песцовых и белых цепочек от лапок леммингов.
Эти следы ведут к отверстию в снегу. Я разрыл, осторожно дей¬
ствуя саперной лопаткой, снег вблизи одной из норок. От
входа, оказалось, идет лабиринт подснежных коридоров. Общее
направление их радиально. Все коридорчики сходились у стран¬
ного сооружения. Там лежал довольно туго сплетенный шар из
травы, величиной с человеческую голову. Внутри него помеща¬
лось гнездышко лемминга. Хозяин успел удрать по запасному
ходу.
Если судить по количеству норок, этих зверьков здесь мно¬
жество. Часто находишь норки, уже разрытые песцами.
Песцовых следов больше всего ближе к берегу. Наши охот¬
ники понаставили всюду капканы, надеются на богатую до¬
бычу. Но песцов еще не поймано ни одного. Впрочем, попалась
одна собака. Наши следопыты ставят капканы по двум спосо¬
бам: простому — где попало, или «психологическому». Психо¬
логическим капканом они называют приманку, обставленную
капканами со всех сторон. Вся беда в том, что капканы и про¬
стые и психологические, поставленные не в надлежащем месте,
заносятся снегом твердым, как земля, и не действуют.
Хорошо хрустит снег под ногой, когда идешь по безмолвной
тундре! Так красивы карнизы на обрывах берега и скульптурны
снежные заструги!
На серебристой поверхности снега, словно взмахом острого
инструмента, вырезаны углубления и черты. А от каждого воз¬
вышения на почве, от каждой былинки и кочки, как изваянные
смелой рукой, тянутся в стороны хребтики. Если вглядеться
внимательно, на поверхности снега увидишь целый ряд таких
хребтов. Каждый из них проведен по направлению дувшего
когда-то ветра. Можно заметить, что около выдающегося пре¬
пятствия такие хребты расходятся звездой, напоминающей те
«розы ветров», какие мы чертим, изображая характер ветров,
дувших в какой-нибудь промежуток времени. Здесь сама при¬
рода начертила эти «розы». По ним можно восстановить, какие
ветры дули за последние недели, и даже судить о силе ветров.
Сильные метели оставляют высокие хребтики с изъеденными
боками; чем продолжительнее ветер, тем длиннее хребет. После
слабой метели остаются невысокие ровные грядки. А последо¬
вательность этих метелей возможно определить по чистоте ли¬
ний хребтика.
12 декабря. Наши дни начинают укладываться в размерен¬
ные рамки. Утром дежурный по станции, закончив наблюдения
и разбудив повара, начинает скучать. Пускает в ход граммо¬
фон с пластинкой погромче. К шуму метели за окнами приме¬
шиваются чуждые ей звуки арий Бертрана или дуэта Глинки.
Если накануне ребята не засиделись за шахматами или за кни¬
369

гой, достаточно бывает одного завода механизма. В противном
случае Бертрану приходится петь довольно долго, даже после
того, как подано кофе и наш Михаил Андреевич провозгласит
во всеуслышание:
—	Гражданы, кофе поданный!
Столовая, — у нас чаще называют ее по-морскому кают-
компанией, — понемногу наполняется людьми. Заспанный и
сердитый со сна проходит в машинное отделение моторист.
Оттуда доносится сначала шипение примуса, подогревающего
мотор, затем пыхтение мотора. В доме вспыхивает яркий свет.
Разговоры становятся веселее.
Чаще начинают хлопать наружные двери. Федор идет кор¬
мить собак. Михаил Андреевич убедительно просит принести
сегодня побольше снега для воды:
—	Ах, эта вода! Она убьет меня. Что за страна! Только и
делай, что воду растапливай. Когда же я буду тесто месить?
Когда консервы оттаивать, когда мясо вырубать? А все тре¬
буют, чтобы обед был во-время. Но сами посудите, как сделать
во-время. Дрова — ведь это ужас, сырой плавник!
Замирает пыхтение мотора, слабеет свет. Теперь везде го¬
рят лампочки от аккумулятора. Кто-то впускает любимца-со-
баку. Чаще всего веселого Алеута или серого, как волк, пуши¬
стого Виндворта. Собаке теплая комната — верх блаженства:
помои на кухне и часто косточки от вчерашнего ужина. Впро¬
чем, блаженство недолговременно. Скоро Виндворт и Алеут
со сбруей на плечах — кожаными алыками — выводятся на¬
ружу и припрягаются к саням. Двое людей едут собирать по
берегу дрова — плавник.
Сели на нарту. Отвязаны передние собаки.
—	А-а-а! Батта!
Передовой, Ермак, широкогрудый и плотный с железными
ногами, косит умным глазом на ряд собак позади его, запря¬
женных попарно. И вдруг, тявкнув тоненьким голосом, прыж¬
ком рвет потяг. Еще прыжок. Все собаки ложатся грудью
в алыки, крутится снег под полозьями и лапками. Низкая нарта
скрывается за поворотом у мыса.
Сегодня ясно. Сигарообразные застыли над головой Эми
серо-розовые облака. На снегу играют отсветы южной зари.
На черной поверхности стены дома завязли в порах кустики
изморози; белым пухом облеплены стекла. И белая же, вся
в инее, болтается ниточка на антенном проводе. В такие дни,
как сегодня, воздух приобретает какую-то звонкость. Часто
слышишь разговор и тявканье собак на расстоянии двух-трех
километров. Топор при рубке дров впивается в полено со зво¬
ном и вкусно хрустит раскалываемое дерево.
В это время года около полудня на воздухе почти все.
В сумрачных комнатах не хочется сидеть. А с другой стороны,
всегда находится работа на воздухе, которую в другое время
370

В столовой
суток делать сложнее из-за темноты. Так и сегодня. Близ стан¬
ции маленькими точками шевелятся фигуры. Один режет из
плотного снега тяжелые белые кирпичи для нового снежного
домика, двое, кидая в воздух редкие фразы, мешают их со зво¬
ном пилы. Четвертый, с ног до головы запорошенный снегом,
чистит на метеорологической станции будки, забитые снегом
во время метели. Еще один на морском льду размеренно вон¬
зает пешню в зеленоватый лед. Там рубится новая прорубь.
К часу дня, когда заметно блекнет рассвет, все сходятся
в столовой. Входят, сбирая иней с усов и бород, вешая метал¬
лические инструменты и ружья близ печки. Засовывают ва¬
режки в теплые печурки. Граммофон играет веселый марш. Ми¬
хаил Андреевич несет кастрюлю с супом.
Под конец обеда ярко вспыхивают лампочки, жужжит
умформер, наполняя комнаты однообразным шумом. Под звуки
его начинается мертвый час.
Если около трех войти через темный коридор в жилое поме-,
щение, заметишь светлую щелку в кухонной двери. Там повар
Михаил Андреевич готовит чай. Михаил Андреевич — человек
услужливый. После вашего длительного пребывания на улице
он не забудет предложить чашечку чая.
— Помилуйте, что вы. За что благодарить, я знаю обхожде¬
ние! Прошел школу жизни на людях. Человек я отравленный
городом и рестораном-с. Когда служил в Иркутске, на Дворян¬
ской улице, — изволите знать, — меня все знали и любили.
371

И на^ийае^ся длинный рассказ...
30 января. Метель, —19°Ц. Сегодня у нас событие. Взбеси¬
лась Мод. Еще вчера выла она с особенной тоской, инстинк¬
тивно начали со вчерашнего дня кидаться в сторону при при¬
ближении Мод другие собаки. Это третья собака, которую мы
теряем. Боясь распространения заразы среди других, я поса¬
дил ее на цепь. Но Мод с неслыханной силой разорвала цепь,
вбежала в дом и покусала своих щенков. Кидалась и на людей.
С большим трудом мне и Мише удалось накинуть на нее ремен¬
ную петлю и привязать на новую толстую цепь. Час спустя со¬
бака порвала ошейник и снова оказалась у дома. Завидя ее,
Вася бросил глыбу снега и, как пушинка, влетел на крышу
бани, а наш «отравленный городом человек» едва успел захлоп¬
нуть за собой дверь кладовой. Выстрелом из маузера прикон¬
чили несчастную собаку.
Здесь, в оазисе, среди пустыни, на отлете от мира, сжи¬
ваешься с животными, как с людьми. Нам до тонкости известен
характер каждой собаки. Среди них есть симпатичные, безраз¬
личные и малопривлекательные. Есть даже уважаемые. Как же
не уважать добродушного неряху Керемеса, увешанного лох¬
мами слежавшихся волос, который в упряжке работает, как
лошадь? Разве можно не ценить ум Ермака: он, идя передо¬
вым, ну, право, временами оглядывается на наших неопытных
каюров, управляющих нартой, по меньшей мере, с презрением!
Слыша неправильную команду, он почти никогда не следует ей
и избирает путь уверенно и твердо. И как не любить Алеута?
Этот весел всегда. В упряжке он тянет весело, крутя тугим
кренделем хвоста. Столь же весело сбивает он, почуяв след
песца, всю упряжку в сторону. Алеут, с правом весельчака, на¬
хально врывается в дом и первым делом в кухню, и с хохотом
собачьим, подпрыгнув, лижет ваш нос.
Вот старый Мальчик. Этот много повидал на своем веку.
Глаза Мальчика гноятся, работать ему тяжело. Он хитер и
увертлив. Только отвернись, удерет из упряжки, отрезав, как
бритвой, ременный алык, и надолго скроется в укромное место.
Если не хочешь, чтобы место в упряжке осталось свободным,
необходимо заранее посадить его на цепь, пока ленивец не за¬
метил приготовлений к поездке. Мальчик велик и кудласт,
его хвост с бахромой шерсти, свалявшейся в войлок, волочится
по снегу. Пользуясь весом и густотой шерсти, — только не до¬
гляди, — Мальчик отнимет у слабой собаки кусок. Отнятое он
прячет, зарывая глубоко в снегу. Таких складов у него не¬
сколько. Никто не умеет так ловко, как Мальчик, предста¬
виться у двери дома больным или замерзшим.
24 февраля. Пасмурный день. С утра проехал на собаках
вдоль берега на восток. Лед замерз довольно ровно, собаки
везли прекрасно. Много песцовых следов. Обратный путь совер¬
шили напрямик по тундре. Километрах в пяти от станции со¬
372

баки, видимо, заметили песца и, несмотря на противодействие
передового Ермака, понеслись было в сторону. Но умница
Ермак, пробежав минуты две, сделал вид, что он заметил что-то
новое в нужном нам направлении, тявкнул несколько раз и воз¬
вратил собак на правильную дорогу.
5 марта. Морозный ясный день —36° Ц. Воздух кажется
застывшим. Лучи низко стоящего солнца скользят по белым
снежным застругам, как по мертвому старческому лицу, избо¬
рожденному морщинами. Синие тени от кочек переплетаются
с розовыми отблесками солнца. И искрится брильянтовый убор
на заснеженных былинках. Когда стоишь часами у теодолита,
видишь, как от товарища столбом поднимается облако пара.
Заиндевели брови и ресницы; иней, обрамляя белым венчиком
лицо, осел на шапке и белым фартучком повис на груди. Когда
приближаешь на несколько секунд свои глаза к окуляру теодо¬
лита, он успевает за это время от испарения тела покрыться
тонкой корочкой льда. Нужно счищать эту корочку спичкой и
протирать чистой тряпочкой. Выпущенный шар в последние дни
поднимается свечой. До высоты 200—300 метров полное без¬
ветрие. Но и выше воздушные течения очень слабы.

ОСТРОВНИКИ
С островными людьми, — они зовут себя «островники», —
мы познакомились в день прибытия шхуны. Когда шхуна
встала на якорь, заметили мы на берегу дымок. Подойдя на
моторном боте ближе, мы увидели у склада досок, оставленных
мною в прошедшем году, большую груду мамонтовых бивней.
Около них сидели два человека в серой ровдужной одежде.
Поздоровались. Один из этих серых людей, узнали мы, звал
себя Петра Ермеев; другой, лысый, весь в добрых морщинках,
сказал, что зовут его Василей Устинов. Оба казались смущен¬
ными, не находили слов для разговора. Из нескольких фраз на
ломаном русском языке поняли мы, что островники ждут про¬
визию, которую обещал прислать им Госторг со шхуной. Дей¬
ствительно, представитель этой организации просил меня до¬
ставить провизию на остров, но мы не могли взять ее по при¬
чине большой перегруженности шхуны. Разочарованные
промышленники рассказали нам о недостатке в продовольствии
и просили, не будет ли возможности отпустить из экспедицион¬
ных запасов сухарей и масла. Я удовлетворил их просьбу, прося
уплатить долг оленьим мясом, когда у островников будет
избыток его.
Пожалуй, еще более смущенными казались наши новые зна¬
комые, приехав к нашему лагерю месяц спустя. Тогда пустын¬
ная местность с одиноким складом досок сделалась неузнавае¬
мой. У моря раскинулись лагерь и склады, на горе вырос боль¬
шой дом с большими окнами, в доме, не виданная якутами,
стояла голландская печь. Звучали веселые песни, раздавался
стук инструментов и визжание пилы, с буханьем и звоном мерз¬
лой земли взлетали к небу при взрывах черные столбы. В доме
374

устанавливались неведомые машины. В палатках, обогревая их,
горели примусы, стояли койки, столики и табуреты — множе¬
ство чудес. Островники привезли убитого оленя и тотчас же,
накинув белые рубахи, снова ушли на охоту. С темнотой Васи¬
лей и Петра вернулись. Поужинав с нами и получив, как и дру¬
гие, праздничную порцию, в которую входила и рюмка водки,
наши новые знакомые почувствовали себя в дружеской обста¬
новке. Петра, коренастый мужчина с энергичным, землистого
цвета лицом и маленькими глазками, пытался многое расска¬
зать, но крайне ограниченный запас русских слов приводил его
в отчаяние:
—	Эх, дело кухаган! Ухо есть, язык нет. Дело сапсем
плохо.
Он пытался передать поэзию охоты на оленей, падая на ко¬
лени, подкрадываясь к воображаемым стадам, то замирая, то
высматривая их, тщательно целился, щелкал воображаемым
затвором, кидался после выстрела и подбегал к добыче.
Кое-кто из нас добродушно посмеивался над слегка подвы¬
пившим горячим охотником, других изображение охоты зара¬
жало. Пожалуй, в изображении охоты для того, кто сам не раз
прокрадывался к оленям, вся эта мимика была понятнее слов.
Хуже получалось, когда речь заходила о чем-нибудь из обыден¬
ной жизни: не помогал и якутско-русский жаргон. Один из
наших, собиравший материалы якутского быта, спросил:
—	Скажи, Петр, что кушаете, когда нет оленины?
—	Все кушал, — отвечал за Петра Василей. — Собака ку¬
шал, все кушал.
Мы расстались друзьями. Дружба особенно укрепилась
после того, как я оказал медицинскую помощь старику Митрею.
Тогда станция в целом попала в число «догоров» всех наших
соседей-островников. И мы всегда были рады их приезду.
В течение зимы перебывали на станции все островники,
промышлявшие на Ляховском. Новый гость всегда привозил
в подарок оленину, один раз получили мы ногу медведя, уби¬
того у становища Дымная. В ответ мы давали гостям сухари,
масла или табаку, угощали компотом, консервированными
фруктами, кофе с сухим или сгущенным молоком и другими
диковинками, которых нет не только в Устьянском крае, но и
в Якутске.
Самыми желанными друзьями для нас все же остались
Петра и Василей. Эти два простых человека помогли нам
во многом, особенно во время доставки грузов и при выезде
со станции. Не прошло и полугода, эти два промышленника,
освоившись со станцией и подружившись с ее обитателями,
приезжали в наш дом, как в дом близкого друга.
Всегда при воспоминании об этих безвестных пионерах, и те¬
перь бродящих по островам то в поиске пищи, то на промысле
песцов, сразу переношусь на пустынный остров. Воссоздается.
375

как живая, картина: комната с большим окном, бородатые,
в фуфайках, люди за длинным столом, среди них двое скула¬
стых в рубахах, оба с трубками, из которых поднимаются
клубы невероятно вонючего дыма листового «балаганского»
табаку. И длинные разговоры на странном жаргоне, который
с течением времени выработался на станции:
—	Во-стекло-бир (один). Карточка много. Биляр-ду?
(понял?)
—	Сеп! Биляр. (Это из объяснений фотографических про¬
цессов.)
—	Прощай. Моя кругом крутил. Четыре солнца сапсем
нету.
Это наш друг объясняет, что отправляется он в четырехднев¬
ную поездку по песцовым ловушкам.
Промышленники начали отъезжать в Казачье с середины
ноября. Самые последние уехали с Ляховского в конце декабря.
Остров опустел до марта.
В начале марта Петра и Василей, с обмороженными скулами
и носами, снова появились на станции. Привезли подарки —
мороженую нельму и сигов из Казачьего.
К тому времени мы получили уже в общих чертах понятие
об объеме промыслов на Новосибирских островах, знали
в круглых цифрах количество построек и промыслового инвен¬
таря. А главное, убедились, что все островники входят в свое¬
образный коллектив с обобществленными орудиями промысла»
В марте же 1928 года радиотелеграф принес нам очень
неприятное известие о том, что шхуна «Полярная звезда» не
прошла дальше устья Лены. Она зазимовала в заливе Неелова
в очень неблагоприятных условиях и не может быть использо¬
вана для рейса к Ляховскому острову. В той же телеграмме
сообщалось о зимовке «Ставрополя» у мыса Северного. Следо¬
вательно, не будет рейса на Лену и из Владивостока. Нам пред¬
лагалось экономить провизию и ожидать прибытия смены су¬
хим путем в декабре будущего года.
Провизия была у нас рассчитана для восьми человек на
один год. Больше взять мы не могли. В действительности на
станции зимовало девять человек.
Нужно сказать правду: было от чего почесать затылок, по¬
лучив такое известие. Из Ленинграда рекомендовали нам
отправить половину сотрудников санным путем, четверым же
остаться на станции и постараться добыть себе пропитание
охотой. Такой совет был не плох. Особенно на крайний случай.
Промышленники, мы знали, живут на островах совсем без
провизии. Впрочем, большинству из нас раньше, чем начать
удачный промысел, следовало сначала поучиться. Но нас бес¬
покоило не это. Промыслить еду мы в крайнем случае сумеем.
Но как же быть с научной работой? Обслуживать большой дом,
геофизическую станцию и радиостанцию силами четырех чело¬
376

век возможно, только сократив объем исследований, даже
чисто станционных. А как быть с исследованием островов? Не¬
ужели, пробыв два года, вернуться почти с пустыми руками,
не нанеся берегов на карту, не исследовав геологического
строения, не подвинув ни на шаг разрешение заманчивых здеш¬
них загадок, не обследовав подробно быта и экономики обна¬
руженного нами населения?
Как всегда в важных случаях нашей жизни, я созвал сове¬
щание сотрудников. Мое предложение было таково: отправить
на юг только двух человек, а остальным исполнить все наши за¬
дания, не уменьшая, но по возможности расширяя их. Для
этого придется сжаться и позабыть о хорошем питании. Если
ввести нормированный паек и попытаться достать из Казачьего
немного муки, сахару и других основных продуктов, мы будем
в состоянии продержаться до смены, не потеряв ни часа на
охоту. Если в Казачьем муки не получим, займемся охотой. Все
сотрудники согласились с такой программой.
30 марта я отправился в Казачье с промышленниками, ко¬
торые ехали сдавать пушнину весеннего промысла. К их
упряжке мы подбавили четырех станционных собак.
Нормированный паек был введен с 1 апреля. На нем мы
сидели до декабря.

ЧЕРЕЗ ЛЬДЫ И ТОРОСЫ
Все сборы кончены. Нарты увязаны. С визгом рвутся пере¬
довые собаки, но крепко держатся в снегу хореи, воткнутые
через копыл. Еще задержка с запутавшимися собаками. По¬
следнее рукопожатие. Хореи вырваны, запряжки во весь дух,
с лаем и гомоном, бегут вдоль берега. Сзади глухо в морозном
воздухе стучат выстрелы салюта. Скоро собаки замедляют
бег — нарты загружены до предела. На них наше снаряжение,
багаж двоих отъезжающих, пушнина и мамонтовые бивни —
имущество островников. Только один человек сидит на нарте
(по очереди), а остальным приходится итти быстрым шагом
рядом или впереди. У Петровой артели собаки плохие, а груз
велик. По пути пришлось сбросить мамонтовую кость.
От станции до Ванькина стана 60 километров проехали
в двенадцать часов. Это становище основано первыми посети¬
телями островов. Со временем его название исказилось в сокра¬
щенное «Ванька», якуты зовут его «Банка». Теперь становище
состоит из двух занесенных доверху якутских построек.
В Ванькином стане нам предстояло сделать остановку на
несколько дней, до наступления ясной погоды. Тогда легче бу¬
дет совершить переход с острова на материк. Пользуясь этой
остановкой, я уходил на целые дни с аппаратом и буссолью
для изучения окрестностей.
Морской берег к западу и востоку от становища обрывист.
Он состоит почти целиком из ископаемого льда. Всюду тянется
высокая, до двадцати пяти метров, стена грязноватого и мут¬
ного льда, во многих местах носящего следы широких древних
трещин и странных овальных пустот, теперь заполненных
почвой.
378

На берегу под обрывом всюду разбросаны по снегу мелкие
листочки, кусочки дерева, обломки веточек и мшинки. Когда
всматриваешься внимательно в строение пластов почвы, в пу¬
стотах и трещинах между льдом замечаешь в слоистой почве
такие же остатки растений. В иных слоях встречаются кусочки
дерева побольше, а изредка даже обломки костей. Некоторые
слои состоят целиком из остатков растений, мхов и трав.
Иногда слои перемежаются с пропластками прозрачного льда.
Создается впечатление, что год за годом откладывались расти¬
тельные остатки в каком-то мелком водоеме, который по летам
не стаивал весь, а принимал на себя новые слои растительных
остатков.
В отдельных местах обрыв отделялся современными про¬
дольными трещинами. Тогда вблизи берега образовывались
ущелья в таком же мутном льде. На одной из отдельно стоя¬
щих ледяных скал я увидел торчащий из почвы большой би¬
вень мамонта с совершенно свежей эмалью. Рядом висели ка¬
кие-то лохмотья — не то заплывшие грязью куски костей, не то
полуистлевшие обрывки мяса. Бивень находился в вертикаль¬
ной стене, от основания не ниже 10—12 метров. Достать без
приспособлений было невозможно.
В других местах отвесная стена прерывалась уступом,
оползнем. На верхней поверхности такого оползня находится
еще больше костей и крупных кусков дерева, легкого, как
пробка. В других местах обрыв становится совсем незаметным.
Его доверху покрывали тесно стоящие земляные конусы —
остатки почвы из трещин и включений во льде, который в этом
месте стаял без остатка.
Таких скоплений ископаемого льда, как на Новосибирских
островах, нет нигде во всем мире. А обнажения между Ваньки¬
ным станом и становищем Ипсы — одни из самых высоких и
длинных на островах. Все исследователи, начиная с самых пер¬
вых посетителей островов, рассказывали о льде, подстилавшем
почти всю почву на островах и обнажающемся в местах, где
море сильно подмывает берега.
Из людей науки первым исследовал это удивительное явле¬
ние доктор Бунге. Он объяснял происхождение льда образова¬
нием его из снега, скоплявшегося в трещинах почвы. Такие
трещины образуются во время сильных морозов.
Следующий исследователь, Толль, высказал предположе¬
ние, что острова во время ледникового периода были покрыты
могучим слоем ледников, которые впоследствии, при изменении
климата в этой части света, не отступили и не стаяли без
остатка, как это было в средней и северной частях Европы, но
были занесены земляными отложениями и сохранились в тече¬
ние многих тысячелетий. Такого взгляда держатся и другие
ученые. К такому же выводу привело и наше изучение
островов.
379

Из дневника
2 апреля. Избушка в Ванькином стане построена давно,
еще во времена купца Ляхова и Санниковых. Рублена она на
шесть углов. Одну стенку занимает большой якутский очаг —
огох. В окна вставлены льдины, пол земляной. Вдоль стен,
между столбами, подпирающими плоскую деревянную кровлю,
устроены ороны (нары). Под потолком на тонких жердях ря¬
дами сушатся дрова и песцовые шкурки на пялках. Если бы
наши модницы видели, сколько драгоценных горжеток ва¬
ляется здесь на дровах и на оронах!
Второй день пережидаем погоду. На улице жестко: крепкий
мороз ниже 30° с пронзительным ветром и вьюга. В добавле¬
ние к огоху топится в углу железная печь. В стане тепло, но
стены в пазах белые, а на полу пролитая вода сразу смерзается
в лед. Теперь в этой хижине половина промышленников. Они
собрались со всего острова. На оронах. чуть не рядом друг
с другом, сидят люди, раскуривая трубки, кроша табак на до¬
рогу. Кто чинит собачьи алыки, кто, напевая бесконечную якут¬
скую песню, счищает жир с недавно снятых шкурок, стружит
якутским манером лучину, варит несложный обед или готовит
воду на завтра. Время от времени подходит к огоху человек,
палкой поправляет упавшее полено, которое наполнило дымом
все помещение, потом обуглившимся кончиком палки раскури¬
вает трубку.
Ночью все ороны и пол заняты тесно лежащими людьми на
шкурах под заячьими одеялами.
Где бы ни встретились якуты, всегда льется гортанная речь.
Якут молчит лишь в одиночестве. Но и тогда по большей части
тянет он длинную песню-импровизацию. Она однообразна, как
тундра. В песне одна мысль и несколько слов. Поет якут про
сегодняшний холод, про то, что звезды играют, что искры из
огоха летят высоко в небо и спорят со звездами. Или поет, что
есть на уме у Василея поймать двадцать песцов. Тогда хватит
отдать двух за долг, пять жене, на трех купить провизии, а на
десять — припасов на будущий год. Что приедет начальник —
«улахан», может быть нальет в чашку того, что веселит людей.
Иногда якут просто поет:
«Еду, еду. Дорога хорошая. Собаки жирные. Бегут хорошо.
Еще осталось два кез. Наверно Пантемалей уже приехал.
Однако встретимся. Расскажет новости».
«Играю в шашки. Играю в шашки. Уйбан взял четыре,
а у меня уже пять. Ты думаешь, Уйбан, пущу тебя в дамки.
Нет, не пущу. Нет, не пущу. Пойду налево».
Даже ночью иногда слышатся гортанные звуки без слов.
И во сне вибрирующая унылая песня не оставляет мозга якута.
Сегодня зашел разговор о мамонтовом клыке, виденном
мною в обрыве. Он скоро перешел на другие находки костей
380

Берег с ископаемым льдом.
ископаемых животных. Их каждый островник подбирал мно¬
жество. Стали спрашивать меня, как ученые люди объясняют
такие находки?
—	А вы как думаете?
—	Старики говорят — от потопа остались эти кости. Был
потоп, все люди погибли, а звери не все. Вода поднималась
не сразу. Лошади, быки и олени спаслись на высоких горах.
Когда сошла вода, осталось множество ила. Животные стара¬
лись найти себе корм и погибали в иле. С тех пор и находят
в илистой почве кости оленей, быков и лошадей.
—	А откуда мамонты на островах?
—	Мамонт жил в то время в море. Мамонт вроде водяного
быка, значит, был. Когда море поднялось, мамонты тоже вы¬
шли на горы и погибли, как другие. Только один самый боль¬
шой мамонт не вышел. Он и теперь в море живет. Два раза
пьет он морскую воду и два раза мочится. Поэтому два раза
в день воды в море прибывает и убывает.
В избушке тепло и накурено. Выпито несколько чайников
чая с кусочками масла. Сухой и напруженный Говоров, муску¬
листый и плотный Сивцов, и Василей, и Петра, и жилистый
Киргелий — все серьезны.
—	Что же, вы верите, что в море живет водяной бык?
—	Старые люди говорят. Старые люди знают. Как старым
не верить, — в светлоголубых и прозрачных глазах Василея
не то невинность, не то хитреца.
381

—	Но кто-нибудь видал своими глазами этого самого быка?
—	Однако не видал никто. Море велико, море глубоко —
как увидишь? Мы в море не ходим.
—	Так вот: ученые люди знают хорошо, что во всех морях
бывает прилив и отлив. Воду притягивает луна. Мы знаем хо¬
рошо, в какой час наступит прилив. Можем сказать тебе вперед
на месяц. Врут ваши старики, нет никакого морского быка.
И не было потопа. Жило многие тысячи лет назад животное
мамонт. Его клыки теперь находите на островах.
—	Ну вот-вот! Теперь все говорят, что мамонт, а не бык во¬
дяной. Так и фактории рог принимают за Мамонтову кость.
А старикам тоже верить нельзя! А слыхал ты про экзекю-орла,
чьи когти на булгуньяках находят, — «экзекю-тынгарага». Что
ученые знают про него?
—	Какой экзекю?
—	Двуглавый великан-орел. Осударственный. Который на
царских монетах есть. Наши старики говорят, что во время по¬
топа спасался этот орел на вершинах булгуньяков. Крепко
когти в землю вонзил. Так крепко, что потоп тело унес, а когти
остались в земле. Большой орел был. Коготь один вершков
по шести.
—	Не было потопа, не было и такого орла. Приезжай, Ва¬
силей, к нам в Ленинград, покажем тебе в музее голову живот¬
ного, давно вымершего шерстистого носорога. Его рога, а не
орлиные когти находите.
—	Ну вот-вот! Верно, верно! Сам такую голову находил
с рогами. Сам мундштук для трубки и черенок к ножу сделал.
Нельзя верить всему, что старики болтают! Ученые все знают,—
льстит Василей, и не разберешь, что в прозрачных глазах Ба¬
сил ея: невинность или угодливость.
Среда, 5 апреля. Когда вышел я ранним утром из домика,
стояла прекрасная погода. Мороз —30,7° Ц. Уже готовились
в путь. Петра и Федор, перевернув нарты, мазали полозья,
обмакивая кусок оленьей шкуры в теплую воду. Василей
осматривал и перевязывал копылья у нарт. Они стояли, уже
увязанные.
В избушке у огоха — большое ведро, доверху набитое
кусками оленины. Но мы, не дожидаясь мяса, садимся за чай.
Из черного пузатого чайника льется густая черно-коричневая
струя. Пьют без сахара. Двух чайников нехватает. Быть мо¬
жет, нехватило бы и третьего, но Федор пробует ножом оле¬
нину. Готова. Он выкладывает мясо на широкую доску, а суп,
вернее густой бульон, наполовину состоящий из жира, сливает
в небольшую чашку.
Каждый собственным ножом отрезает большие куски мяса.
Каждый, держа в одной руке кусок и хватая его зубами, ловко
у самого носа отрезает лишнее. Отрезав кусок, макают его в
бульон. Еда совершается торжественно.
382

Потом все одеваются. Теперь предстоит запрячь собак, пере¬
нести на нарту железную печь и погасить огох. Когда это сде¬
лано, снова садятся пить чай. — Зачем?
—	Тепло запасти на дорогу, — говорит мне Федор.
На том берегу пролива четкой белой линией обрисованы
вершины Святого Носа. До него более 75 километров. Часа два
мы идем по сравнительно ровному льду. Потом начинаются не¬
высокие торосы. Еще полчаса. Перед нами встают огромные
горы торосов. Безобразные глыбы льда, грядами до 10 метров
высотой, едва запорошенные снегом. Их невозможно пересечь
с санями.
Идем отыскивать дорогу. Скользя по склонам торосов, про¬
валиваясь по пояс в пустоты, предательски закрытые снегом,
с трудом взбираемся на вершину высокого ледяного холма.
Куда ни посмотри — всюду такие же гряды, с ничтожными пла¬
стинками невзломанного льда. Море торосов. Но в одном месте
гряда несколько ниже. За ней небольшое, но сравнительно ров¬
ное поле. Пытаемся пробиться в этом месте. Один идет вперед.
Двое по его следам срубают кирками целые глыбы и, размель¬
чая в куски, слегка ровняют дорогу. В хребте прорубается
брешь — зеленоватая дорожка из крупных ледяных кусков.
Теперь можно продвинуть нарту. Один впереди упряжки по¬
казывает дорогу собакам, другой — у дужки нарты. Недолго
тянут собаки. Заклинивается нарта между двумя глыбами
льда. Освободить ее можно, только вырубив киркой держащие
нарту куски. Затем нужно, упершись, притянуть за потяг одной,
рукой собак, рвущихся за ушедшим вперед человеком, сразу
отпустить и другой рукой рвануть нарту со всей силой в один
момент с собаками. После нескольких рывков нарта обыкно¬
венно освобождается и движется несколько десятков метров до
нового препятствия. И снова слышится хряст льда под кайлой,
снова натужные крики красных и потных людей.
—	А, батта, батта! Серый, вперед! Батта!
Через полчаса такого пути сбрасываются дохи, кухлянки,
даже меховые жилеты и шапкй. Теперь головы у нас повязаны
платками. Даже руки без рукавиц. А мороз 30°. И от людей,
и от собак густые клубы пара.
Ширина взломанного поля была не больше одного кило¬
метра. Но, чтобы пройти этот километр, нам пришлось потра¬
тить больше двух часов.
Наконец, оно позади. Часа два-три идем по сносной дороге,
потом опять торосы.
Не любят промышленники торосов, но проходят их ма¬
стерски. Вспоминая свои первые скитания в торосах у Новой
Земли, когда с грузом мы проходили за целый день только пять
или шесть километров, я должен признать, что мы были пло¬
хими, неопытными каюрами К Вероятно, такими, как мы, были 11 Каюр — погонщик собачьей упряжки.
383

й другие, рожденные на юге, полярные путешественники. С та¬
кими каюрами, как островяики, даже в полярном бассейне
можно бы делать по тридцати километров.
В этот раз нам пришлось заночевать немного дальше се¬
редины пролива.
Быстро раскинули Василей и Петра защитную стенку от
ветра — полог с нарты — и развели костер из дров, взятых
с собой на такой случай. Напившись горячего какао, мы улег¬
лись под торосом в спальные мешки и довольно хорошо про¬
спали до рассвета.
Когда я вылез из мешка, солнце еще не выходило из-за
горизонта. Носились в воздухе мельчайшие кристаллы замерз¬
ших испарений от нашего лагеря, но небо было безоблачно.
Только выше гор Святого Носа, застывших в розовом воздухе,
как нарисованные, висели слоями один над другим три розовых
облака. Я не стал дожидаться свертывания лагеря и через про¬
лив пошел пешком.

ПО УСТЬЯНСКОЙ ТУНДРЕ
Сто лет назад жил в Устьинском крае бездетный старик
Сыпсай. Задумал он построить две поварни на берегу моря,
одну у Святого Носа, другую — у Аджейгардаха. Говорил
старик:
— Нет у меня сына и внучат. Помру — некому будет вспо¬
мянуть, что жил на свете охотник Сыпсай. Если построю по¬
варни, быть может, люди, которые будут отдыхать в хороших
поварнях, вспомнят, помянут и меня добрым словом.
Сыпсаева поварня на Святом Носу — зовут ее чай-по¬
варня — подгнила, еле держится. Много промышленников пере¬
бывало в ней, каждый готовил пищу. На полу вековые отбросы,
никогда не выметавшиеся, толщиной около метра. Теперь
в избушке стоять можно только согнувшись. Люди давно за¬
были имя Сыпсая, из островников один Василей слыхал про
старика. А имя его узнал я от Сыллагая.
В чай-поварне мы застали две островные артели с Малого
острова — одна с Надыбиньш во главе и другая — Митрофана
Иванова с Котельного острова. Тут же был Киргелий Бочкарев,
сухой, подвижной, лучший на островах охотник за оленями.
Этот прибежал в чай-поварню пешком из становища Зимовье.
С нашим приходом (в избушке собралось одиннадцать человек,
а снаружи около восьмидесяти собак.
Я застал в избушке одного Надыбина. Остальные ушли
в горы у Святого Носа на охоту. Скоро охотники вернулись.
Первым пришел Митрофан Иванов, выборный староста или
«князь» всех островных артелей. Он хорошо говорил по-русски.
За Ивановым подошли и другие — молоденькие спутники его
и товарищ Надыбина, якут Марков. Эти вернулись с добычей:
385

недалеко от Святого Носа убили трех оленей. Часа через два
олени были привезены. Собаки получили по хорошему куску
мяса.
И у нас на железной печке в ведре лучшие кусочки из
оленьих туш.
На следующий день начался довольно трудный переход че¬
рез горный хребет Святого Носа. Пять нарт одна за другой
растянулись, как звенья цепочки, по голым, безжизненным
склонам на переезде у горы Хап-тагай.
Дав отдых собакам на перевале, каюры наши пустили
упряжки полным ходом под гору. Из-под тормозов понеслись
потоки снежной пыли; в некоторых местах погонщики, вися
на нарте, тормозили ногами. Но, несмотря на это, нарты нес¬
лись со скоростью поезда. Меньше чем в полчаса, мы оказались
на морском берегу у полуразвалившейся поварни Горохов
стан.
Теперь предстояло пересечь широкую губу Эбеляхскую. Лед
в ней замерз совсем спокойно. Несколько раз пересекали мы
следы диких оленей, прошедших куда-то на север. Собаки,
зачуяв след, всегда прибавляли ходу. Верстах в пяти от берега
наша запряжка словно взбесилась. С визгом и лаем собаки по¬
неслись по направлению берега. Не понимая, что случилось,
я спросил каюра, что он видит. Он ответил:
—	Жилье почуяли.
Здешние ездовые собаки — одни из лучших в мире. Если
спросите колымчанина, где лучшие собаки, он скажет:
—	Наши колымские собацки беда хороши. А сказывают
люди, что лучше наших — на Лене.
На Лене скажут, что лучше ленских — аллаихские или
устьянские. В Устьянске говорят, что на Колыме собаки хороши
для быстрых переходов на легкой нарте, но колымский подбор
не сделает с грузом 4 000 километров, которые покрывают за
одну весну собаки островников.
Старики говорят, что измельчали собаки, стало их меньше.
Теперь трудно подобрать безукоризненную упряжку.
В самом деле, в Устьянском крае порода собак теперь до¬
вольно пестра. Наряду с прекрасными экземплярами чисто¬
кровных лаек, по большей части серых, широкогрудых, с точе¬
ными ушками, с волчьим прямым и коротким хвостом, встре¬
чаются экземпляры со слегка повисшими ушами и довольно
слабой шерстью. Но таких экземпляров немного.
Обыкновенная нагрузка на одну собаку островников колеб¬
лется между тридцатью и сорока килограммами. Весной, когда
дорога особенно хороша, промышленники, выезжая на острова,
загружают нарты с четырнадцатью собаками до пределов воз¬
можности, иногда пудов до шестидесяти, иначе говоря, на со¬
баку приходится до семидесяти килограммов. Здешняя нор¬
мальная упряжка состоит из двенадцати собак, из которых
386

две — передовые. Обыкновенно одна из них — главный пере¬
довой «бастын», вторая — запасный, обучаемый.
Собаками управляют исключительно при помощи голоса.
Вот нарта готова к отъезду. Люди около нарты готовы
прыгнуть на нее при первом движении. Каюр вытаскивает при¬
кол (хорей) из снега, сдвигает передок нарты за дугу, чтобы
освободить полозья от примерзшего к ним снега, и кричит:
«А-а-а!». Лежащие поднимаются. Если вперед ушел человек,
собаки обыкновенно срывают сразу сани с места и мчатся за
человеком во весь дух. Иногда, вразброд, они не могут сдви¬
нуть сани. Тогда погонщик командует вторично: «А-а-а! Батта!
(Вперед)». И снова движет передок нарты. С визгом и лаем
собаки вваливаются на хомутики. Передовой и лучшие собаки
встают на дыбки и с размаха рвут потяг. Потяг натягивается
струной, дрожит, нарта трогается с места. Люди прыгают на
нее на ходу. Если собаки бегут по правильному направлению,
каюр лишь поощряет собак криком: «Батта, батта! Батта*
батта!». Если нужно направить собак правее, восклицает: «Тях,
тях!» — и «Нарра, нарра!» — при желании повернуть собак
влево. Когда потребуется остановить собак, погонщик про¬
тяжно и покойно кричит: «То-о-ой, то-о-ой!».
Хороший передовой послушен каждому окрику. Умный гла¬
зок его постоянно поглядывает на хозяина, особенно часто в тех
случаях, когда пес затрудняется сам избрать дорогу.
Передовой должен уметь отвлечь собак от встреченного
следа песцового или оленьего, при пересечении которого собаки,
особенно молодые, рвутся в сторону пробежавшего животного.
Передовой сам выбирает дорогу среди мелких препятствий, со¬
храняя нужное направление. За хорошего передового платят
большие деньги. В случае сильной пурги, особенно с меняю¬
щимся направлением ветра, хороший передовой спасет хо¬
зяина, приведя его к жилью или к поварне.
Нарта промышленника почти не отличается от колымских
и ленских нарт. Она на первый взгляд кажется весьма неуклю¬
жим и непрочным сооружением. К довольно грубо выстроган¬
ным копылам вверху привязаны на ремнях поперечные бруски,
соединяющие их и продольные жерди с ременным переплетом.
Внизу копылы поддерживают два грубо обтесанных березовых
полоза, соединенных впереди такой же грубо сделанной дугой
из ивы или лиственицы, на которой даже кора не ободрана.
Полозья прикреплены к копылам сыромятными ремнями. Вот
и все. Приходится удивляться прочности этого сооружения.
Удары нарты с полного хода в торосах для нее нипочем. За все
время поездок на островах при мне лишь два раза случились
поломки нарт, которые были быстро исправлены благодаря
тому, что все части держатся на ремнях. Достаточно развязать
ремни, соединить сломанную часть накладкой на ремнях же,
и можно трогаться дальше в путь до места, где будет время
387

Ёыс^роГатЬ ноёый коьыл, или жердь; лишь в случае поломки
полоза приходится заменять его на остановке новым. Но у каж¬
дого запасливого островника есть полозья или на нарте, или
в местах остановок.
На нарте всегда раскинут полог. В Устьянском крае зовут
его «чум». В него укладывается все дорожное снаряжение. Впе¬
реди у дуги неизменный спутник промышленника — железная
печь. Чумом пользуются в случае непогоды, вместо палатки,
растягивая его на поставленные боком нарты и прикрываясь
сверху, как одеялом.
Собак запрягают длинным цугом — парами, одна за другой.
Несложная сбруя собаки, или «алык», к концу переходит в ре¬
мень с палочкой, которая закладывается в ременную петлю по¬
тяга. Вдоль этого потяга парами на таком расстоянии, чтобы
собаки не мешали друг другу, вделаны петли.
Смотреть на хорошую упряжку в работе — одно удоволь¬
ствие. С нарты видишь два ряда пушистых комочков с подня¬
тыми кверху хвостами. Быстро мелькают лапки. Иногда собака
кидается в сторону, хватает снег и снова налегает на алык.
Тогда рядом со следом нарты остается на снегу продолгова¬
тый желобок. Плотно влегли в алыки передовые. Главный пе¬
редовой — весь внимание. Его язык всегда на стороне, высу¬
нулся красной тряпочкой из открытой пасти, в такт дыханию
вырываются плотные комочки пара. Вот препятствие — подъем
или торосы. Передовой удваивает усилия, но сзади, где запря¬
гаются обыкновенно ленивые, собаки замедляют ход и оста¬
навливаются. Передовой жалобно тявкает, пытаясь рывками
сдвинуть нарту. Ему вразброд помогают другие. Но в трудном
месте нарты им не сдвинуть. Каюр помогает, бранясь. Нарта
снова трогается с места.
Хороший каюр должен помочь собакам, не допуская оста¬
новки нарты. По этой причине «езда» на собаках, особенно
с груженой нартой, там, где нет дорог, — понятие весьма отно¬
сительное. Иногда половину пути, а то и всю дорогу прихо¬
дится бежать рядом с нартой. Темперамент собак не переносит
изменчивости нагрузки. Идя безостановочно, собаки уто¬
мляются меньше. Всегда при виде хотя бы небольшого подъема
все сидящие на нарте соскакивают и бегут с нею рядом, а в са¬
мых трудных местах помогают тянуть — лишь бы не допустить
остановки нарты.
Даже плохие собаки берут с остановки галопом. Потом
упряжка успокаивается и бежит ровной рысцой. Рысца мало-
помалу замедляется. Хороший передовой не допускает снижать
темп бега. После трудной дороги он налегает на алык с удвоен¬
ной силой, тявкает, всеми силами стараясь сохранить быстроту
движения, на которую способна упряжка. Но эти уловки пере¬
дового не помогают, когда собаки уже утомлены. Тогда каюр
сам начинает применять всевозможные бодрящие средства.
388

У хорошего каюра на пути, где он обычно ездит, есть в про¬
межуточных поварнях корм. Он неизменно дает у этих мест
собакам по рыбе. Собаки запоминают эти места. Завидя по¬
варню, где когда-то дан был корм, они несутся вскачь. Доста¬
точно трем-четырем собакам, вспомнив, внезапно удвоить уси¬
лия и перейти в галоп, как вся упряжка обязательно зара¬
жается и несется некоторое время, как бы собаки ни были
утомлены.
Ездок на собаках знает все слабости собачьего темпера¬
мента и пользуется ими. Если он завидит издали куропатку,
оленя или песца, то, приучая собак, неизменно повторяет одни
и те же слова, вроде: «Хара бар» (черное видно), или «Кыл
бар!» (зверь, зверь).
Привыкнув к таким словам перед встречей зверя, собаки
обыкновенно при подобном окрике настораживают ушки, а наи¬
более горячие кидаются вскачь. Точно так же задолго до по¬
варни каюр начинает понукать словами: «Кор бар!» или «Кор
догор!» (близко дом, дом друга).
Когда собаки совсем утомлены и никакие восклицания уже
не помогают, применяется другой метод: собакам дается не¬
большой отдых, иногда их кормят рыбой, а в это время один из
путников быстрым шагом отправляется вперед. Собаки, видя
впереди темное пятно, обязательно начинают рваться вслед, но
их не пускают. И лишь когда путник почти скроется с гори¬
зонта, каюр трогает с места нарту, а упряжка с воем и лаем
несется вскачь за ушедшим. Когда собаки догонят, человек,
пропуская упряжку, прыгает на нарту, а собаки идут тем же
темпом, что и в угон. Если идущий впереди не хозяин или че¬
ловек, к которому собаки привыкли вполне, он, увидя запряжку
метрах в 10—15 от себя, должен быстро отскочить в сторону.
Иначе вся запряжка набросится на него и жестоко потреплет.
Еще один прием употребляется, когда из утомленных собак
хотят выжать последние силы. Несколько раньше собак, после
остановки выезжает вперед человек на оленях. За оленем со¬
баки несутся, не помня себя, с каким угодно грузом вскачь.
Здесь уже не упряжка собак, а стадо диких животных на
охоте. Вот это стадо начинает догонять оленя. Уже бьет в
ноздри запах животного. Еще одно усилие — и вся стая вгры¬
зется в добычу. И в этот самый момент едущий на оленях круто
сворачивает в сторону, вся запряжка проносится мимо и, раз¬
горяченная, бежит еще несколько времени таким же темпом.
В это время олени после короткого отдыха, необходимого им,
стороной обгоняют запряжку собак и снова показываются на
пути. Снова начинается погоня. Применяя такой способ, мы
проехали от Налла до Устьянска пятьдесят пять километров
в три часа.
Только с надежным передовым можно ездить в угон оленям.
Передовой должен рвануть упряжку вперед в то время, как
т

остальные при быстром повороте оленей кинутся в их сторону.
Что произойдет в случае, если передовой не удержит осталь¬
ных? Олени будут разорваны в несколько секунд.
Мне в Казачьем пришлось выступить на суде в качестве
ответчика за одну из упряжек островников, в которой шли и
наши собаки.
В становище Налл вблизи дороги паслись олени. Передовой
этой упряжки не мог отвлечь собак. Несмотря на то, что пра¬
вивший нартой Федор Говоров пружил хореем изо всех сил,
а другой человек висел на нарте, бороздя снег, собаки не оста¬
новились. Как стая волков, они врезались в оленье стадо. Из
юрт выбежали люди, колотили собак и отрывали их от оленей.
Но совладать с одичавшими животными в такой момент невоз¬
можно. Один олень был загрызен, два других поплатились
серьезными ранами. Собак можно было оторвать от добычи
только с куском мяса в зубах. Вот за этих-то собак пришлось
мне отвечать.
Когда дорога хороша, а собаки свежи, хорошо проходят
дорожные дни. На нарте обыкновенно два человека. Проводник-
якут мурлычет бесконечную песню. Иногда люди соскакивают,
бегут рядом. Потом опять на нарту. Острый взгляд нроводника-
промышленника скользит по простору тундры. Он видит все,
что недоступно взгляду новичка, не бывавшего в тундре. Видит
полузанесенный снегом след песца, пробежавшего две недели
назад, отпечаток веера крыльев куропатки, старый след оленя
и даже маленькой мышки. Все это отмечается в его уме с не¬
обычайной отчетливостью, которую мы понять не можем, но
которая через несколько месяцев поможет ему не только
вспомнить виденное место, но и прочесть, что тут произошло в
его отсутствие.
Редко, очень редко пересечет караван след чужих саней.
Житель тундры знает, чей это след. А если не знает, то при
первой же встрече с людьми будет выяснено по характеру его,
чья незнакомая нарта взбороздила след. А если не выяснит,
то испугается.
Вглядываясь в даль, человек напевает. Песня прерывается
только при необходимости холодными руками набить трубку и,
обернувшись спиной к ветру,в раскурить или при встрече пре¬
пятствия: торосов, оврага или гладкого, обнаженного от снега
льда. Так тянется день. По бездорожью, руководствуясь неуло¬
вимыми для новичка приметами, движется маленький караван.
К вечеру собаки начинают уставать. На препятствиях оста¬
навливаются. Если же дорога гладка, замедляют темп. Мерз¬
нут руки и ноги у проводника. Чаще и чаще люди соскакивают
с саней, чтобы согреться на бегу. Темнеет.
И вдруг собаки, что-то почуяв, несутся вскачь. Через не¬
сколько минут перед вами признаки жилья. Поварня.
390

Начинается обычный, твердо установленный порядок при¬
готовлений к ночлегу. Собачий потяг надвязывается длинной
веревкой. Конец ее крепится к воткнутому в снег хорею, а в пе¬
тельки этой веревки вдеваются палочки от лыков. Теперь со¬
баки привязаны по одной. Они располагаются длинным цугом
в таком расстоянии, что не могут дотянуться одна до другой.
Второй человек в это время раскапывает поварню, если она
занесена, ставит железную печь и растапливает ее. Дрова гото¬
вы: на островах существует обычай при отъезде из поварни
оставлять после себя запас сухих дров, сухой растопки и льда
для воды.
Скоро печь разгорается, и поварня наполняется теплом.
В ведре или чайнике растапливается лед. В это же время дают
собакам корм. Пока варится несложный обед, путники чинят
изорвавшуюся сбрую и одежду, колют дрова на утро и стро¬
гают растопку. Сразу после обеда и чая, раскладывая на оро-
нах или на полу оленьи шкуры, все готовятся ко сну.
Такой же распорядок был и у нас. Первая остановка —
в поварне Аджейгардах. Поварня оказалась занесенной снегом
доверху. По крыше можно было проехать не заметив ее, если бы
не выставлявшийся из снега шест. Пока мы откапывали повар¬
ню, прошел по меньшей мере час. Наконец, задымилась труба.
Иззябшие люди с трех нарт собрались у огня. Говоров задер¬
жался с раздачей корма собакам. Внезапно он ворвался в по¬
варню и, не закрывая двери, сдавленным голосом прокричал:
— Кыллы, кыллы! (дикие, дикие).
Через несколько секунд поварня опустела.
Километрах в двух на склоне горы медленно шло стадо ди¬
ких оленей, голов шестьдесят. Я не предполагал, что наши про¬
мышленники так страстны на охоте. Даже дверь в поварне
оставили открытой. Все бежали, казалось, не помня себя. Одни
старались отрезать оленей от моря, другие побежали влево, по
равнине, в сторону от стада, часть же охотников направилась
к оленям почти прямым курсом.
Мне ни разу еще не приходилось участвовать в охоте при
большом количестве охотников. Мне казалось, что группа охот¬
ников, бежавшая по направлению оленьего стада, должна была
спугнуть его. На самом же деле олени не побежали прямо от
охотников, но почему-то все стадо после некоторого колебания
свернуло налево, стараясь перегнать другую группу людей, бе¬
жавших влево.
Перегнав эту группу, стадо снова сделало резкий поворот
влево; в этот момент охотники начали сближаться. Послыша¬
лось несколько выстрелов. Но оленье стадо уже отдалялось.
Охота кончилась неудачно.
Все выглядело, как будто охота производилась неправильно.
Однако впоследствии я узнал, что на открытом месте нет иного
способа сблизиться с оленями.
391

Вообще техника охоты здешних промышленников основана
на глубоком знании привычек оленей и образа их жизни.
Олень — животное стадное. Особенности оленя — быстрый
бег, прекрасное чутье и сравнительно плохое зрение. Всегда в
стаде имеется вожак, на зоркость и чуткость которого надеется
все стадо. Стадо всегда бросается вслед за вожаком. Второе,
что необходимо знать охотнику: главный враг оленя — волки.
Больше всего оленей гибнет от волков. Завидев в тундре тем¬
ный предмет, олени прежде всего подозревают в нем своего
главного врага.
Волки, следуя по пятам оленьих стад, не дают им покоя.
Волки приближаются к оленям, пользуясь неровностью мест¬
ности. В большинстве случаев одиночный волк не отваживается
нападать на стадо. Олени в стаде остаются сравнительно спо¬
койными, видя в тундре один темный предмет. Поэтому про¬
мышленники скрадывают дикого оленя, охотясь в одиночку
или вдвоем. Другое дело, если олени заметят группу. В таких
случаях они убегают с невероятной скоростью.
Но если стадо замечает несколько групп волков или людей,
вожаки его начинают беспокоиться. В таких случаях олени ни¬
когда не бросаются бежать опрометью по направлению от
врага. Быть может олени боятся окружения или засады, — они
стараются убегать параллельным курсом, обогнать врага и
проскользнуть на ветер, чтобы чутьем перехватить его запах
и выйти на ровную местность, где не может быть засады.
Олень на полном бегу легко оставляет волка за собой. За
оленями не угнаться. Тем не менее, волки успешно охотятся за
оленями в стаде. Обладающие плохим зрением олени время от
времени останавливаются, чтобы рассмотреть, — где враг.
Волки же бегут безостановочно и, разделившись на несколько
групп, мало-помалу, сближаются с оленями. В конце концов
какой-нибудь отставший олень становится добычей волков.
Все особенности волчьей охоты хорошо учтены промышлен¬
никами. Когда нет возможности подойти к стаду на открытом
месте, промышленники прибегают к волчьему способу сближе¬
ния с оленями, или к способу, основанному на плохом зрении
оленя. Взяв в руки оленьи рога, чаще же всего просто подняв
над головой сошки от ружья, которые должны изображать эти
рога, несколько промышленников медленно идут к стаду. С за¬
мечательным искусством подражая движениям оленя и его
характерному бегу с плавным припрыгиванием, иногда останав¬
ливаясь и наклоняясь, как будто на пастьбе, охотники начи¬
нают приближаться против ветра к стаду. Животные припод¬
нимают головы, всматриваясь в незаметно приближающихся
охотников, но не понимают опасности.
Самый трудный способ охоты — путем подъезда на соба¬
ках. Высмотрев стадо оленей в отдалении, промышленники
едут к нему полным ходом, подгоняя собак соответствующими
392

выкриками до тех пор, пока собаки не заметят стада. Тогда не
нужно поощрения — собаки сами несутся к оленям стрелой.
Олени замечают собак сравнительно на близком расстоянии.
Первый момент, завидев только один предмет, стадо колеб¬
лется, затем бросается в противоположную сторону. В дальней¬
шем охота зависит от того, насколько дрессирован передовой.
Если упряжка продолжает бежать прямым курсом, — олени
скрываются.
Хорошая передовая собака должна повернуть всю упряжку
в сторону от стада, обязательно под ветер. Заметив этот ма¬
невр, олени также изменяют бег и стараются обогнать собак,
которых они, конечно, считают за стадо волков, чтобы ока¬
заться под ветром. Передовой все более и более отклоняется в
сторону, парализуя попытки оленей прорваться под ветер.
Так же, как при волчьей охоте, олени иногда останавливаются,
чтобы рассмотреть врага. Вследствие стремления оленей выйти
на ветер и таких остановок запряжка собак и олени понемногу
сближаются. В конце концов оленям дается возможность пере¬
резать курс мчащейся упряжки. В этот момент один из охотни¬
ков соскакивает и открывает быструю стрельбу по стаду. В за¬
висимости от того, насколько близко удалось сблизиться, бы¬
вает успешна и охота. Иногда, заметив падающих товарищей,
олени кидаются панически в сторону охотников или сбиваются
в кучу. Тогда добыча еще обильнее.
Для нас, жителей больших городов, охота не что иное, как
спорт. Но житель тундры не думает о спорте. Оленье мясо —
его главная пища. Для промышленника охота — вопрос жизни
и смерти. Воспоминания о невзгодах и голодовках вследствие
неудач и ошибок на охоте всегда свежи в памяти охотника. Он
не сделает ложного шага. Терпеливей волка он крадется
к стаду в одиночку или бежит во всю силу легких и сердца,
стараясь сблизиться с животными. И, как волк, в случае удачи
охотник старается набить возможно большее количество жи¬
вотных. Это — его богатство,,его счастье, его репутация.

В КАЗАЧЬЕМ
Северная часть Устьинской тундры умеренно возвышенна.
Невысокие, очень пологие холмы или ровная местность в про¬
межутке между отдельными группами гор, со множеством
больших и малых озер и лужиц. Вся эта местность не населена.
Только в отдельных местах, большею частью у берега моря,
стоят такие же поварни, как в Аджейгардахе. Первое жилье
на Муксуновке. У устья этой речки и у Ванькиной есть не¬
сколько избушек, принадлежащих тунгусу Конону Томскому.
Мы подъехали к избушке поздним вечером. Нас встретил лай
собак и переполох обитателей. Гости здесь бывают только не¬
сколько раз в год.
После утомительных переходов по безжизненной тундре и
ночевок в холодных поварнях (последняя была без двери) че¬
ловеческое жилье представляется верхом комфорта. Можно,
оставшись в одной фуфайке, высушить основательно одежду,
не нужно беспокоиться о дровах, воде и ужине. Гостеприимные
хозяева обидятся, если гость сделает лишнее движение в сто¬
рону самостоятельности. Везде на севере гостя усадят на по¬
четное место, для сна хозяин уступит свой орон. Через десять
минут напоят чаем с юколой и строганиной. А к обеду малень¬
кий, качающийся стол будет заставлен яствами, которые хра¬
нились год для гостя или для самых обильных обедов в боль¬
шие праздники.
Молодым парнем взят был Томский биологом Бирулей,
участником экспедиции Толля, в качестве рабочего. Он лето-
вал с этим исследователем на Новой Сибири. Об этом времени
Томский вспоминает, как о времени неслыханного блаженства;
394

— Еды было сколько угодно. Консервы были, какава, са¬
хар и молоко в банках — целые ящики. И Алексей Андреевич
из собственных рук подносил иногда даже чарку «аргы». Хо¬
роший человек. Я всегда его, как отца, вспоминаю. А работа
какая — настрелять оленей, да покормить собак, да дров при¬
готовить. Когда Алексей Андреевич уезжал, расплатился он
со мной без всякого обмана и даже прибавил за усердную ра¬
боту. А лучше всего пожелал он мне: «Желаю тебе, Конон,
чтобы было у тебя много оленей и много детей». И вот с этих
самых слов и началось мое счастье. Стало у меня много оленей
и много детей. Смотрите, сколько. Да еще не все тут.
В самом деле, тесная избушка полна ребят. Они, дичась,
попрятались теперь по углам и высматривают, как мышки из
норки. Каждое мое движение, вижу, отпечатывается в их мозгу
навсегда. И нож у меня иной, и беру его иначе, и вместо
трубки, у меня во рту папироса. И странные вещи у меня
имеются — карманный анероид, часы, в которых сама движется
стрелка, и странный предмет вроде тонкого кусочка льда, за
которым ничего нет, но если к нему близко придвинешься, уви¬
дишь грязную мордочку с такими же черными, как у братьев,
глазками или грязную ручонку. И говорю по-иному, непо¬
нятно.
Я видел много детей почти во всех жилищах на севере
Устьянского края, но других игр, кроме игры в оленя, не видал.
Если детей много, они развлекаются вместе, шалят. Но там,
где ребенок одинок, он проводит время в накидывании ма-
мытки на воображаемых оленей или ходит на коротких ножках
по урасе с поднятыми вверх ручонками с растопыренными
пальцами, изображающими рога оленя. Так часами ходит ребе¬
нок, подражая хрипящему, мягкому голосу оленя и изумительно
ловко передавая ручонками характерные движения оленьих
рогов во время бега.
Есть у ребят драгоценности, хранимые между тонкими до¬
щечками, перевязанными ремешком, или в мешочке из рыбьей
кожи. Среди них можно найти обломок стекла, обрезки ремеш¬
ков, обрывки конфетной картинки, кусочки бересты от не ра¬
стущей здесь березы, реже — клочок «гумаги», а еще реже
огрызок карандаша.
Когда входишь после дороги в жилую урасу, обыкновенно
ребят не видишь. Они, как зверьки, по углам. Только долгое
время спустя, прячась за материнской юбкой, начинают при¬
ближаться. Редкий возьмет кусок сахара сам, а не через по¬
средство матери.
Все же мне удалось познакомиться с Колунчаном Томским
несколько ближе, подарив ему величайшую драгоценность в
виде бумаги и карандаша. Целый день Колунчан то прятал
свое сокровище, то, доставая, медленно, с величайшей осторож¬
ностью разворачивал и снова укладывал его в свой тайник
395

С девяти лет мальчик начинает помогать отцу в ловле рыбы,
в поисках и запряжке оленей и в мелких хозяйственных рабо¬
тах. На его поясе всегда нож, которым он ловко выстругивает
мелкие предметы обихода и Готовит растопку. Лет с двенадцати
или тринадцати мальчик начинает совершать с отцом продол¬
жительные поездки по тундре, приучаясь читать ее знаки и на¬
ходить верную дорогу. В пятнадцать лет он уже работник, по¬
мощник отца.
От урасы Томского до Казачьего тридцать пять «кез» со¬
бачьих и двадцать оленьих. В северной Якутии мера пути —
«кез». Вначале нам было дико воспринимать такое разделение
мер длины на оленьи и собачьи. Но в этой кажущейся неле¬
пости — одна из сторон предметного мышления. «Кез», в сущ¬
ности, — время, потребное для варки чая из куска льда, иначе
говоря, — единица времени. Если мы скажем, что от Казачьего
до Муксуновки при езде на оленях пройдет двадцать отрезков
времени, а при езде на собаках — тридцать, понятие получится
совершенно наглядное, его в конце концов в среднем можно
перевести и в километры. Грубо говоря, до Казачьего двести
пятьдесят километров.
После Муксуновки места считаются населенными. И в са¬
мом деле, мы ехали почти что по дороге, точнее говоря, по ста¬
рому следу чьей-то нарты. Иногда встречались пересекающие
этот след другие следы оленьих запряжек. Чаще попадались
на пути поварни. Однако на ночлег нам пришлось остановиться
в низкой землянке-поварне без двери и огоха.
Мы двигались быстро, делая за день по 80—90 километров.
Зимой дорога здесь ровная, без заметных возвышений, и ме¬
стами она пересекает мелкие заливы, в которых тут и там тор¬
чат кусты травы и плавник. Летом здесь эта местность почти
непроходима. Берег моря очень отмел, он не имеет даже по¬
стоянной границы. Море то надвигается на берег при ветрах
с морской стороны, то уходит далеко, когда подует ветер с бе¬
рега, оставляя множество мелких озерков и лайд с соленой
водой. Такова почти вся местность от Муксуновки до устья
Яны.
Ближе к устью тундра меняет характер. Появляются кое-где
отдельные, трудно отличимые от травы низкорослые кустики
полярной ивы.
Перед самым устьем Яны зачернела на горизонте какая-то
полоса. Подъехав ближе, мы увидели, что эта полоса состоит
из сплошной заросли корявых, перепутанных кустарников ивы,
не превышающих человеческого роста. Кустарник рос на берегу
маленькой Янской протоки, называемой Мохнаткой, вероятно,
по обилию этих мохнатых, обрамляющих протоку кустиков.
На льду этой протоки мы увидели первую настоящую, хо¬
рошо укатанную дорогу. Она лишь местами занесена была сле¬
дами цедавцец метели.

С устья Яны начались ночлеги в теплых юртах. В них при
нашем приезде собиралось множество народа. Какими-то зага¬
дочными путями становилось известно о приезде «испидито-
ров». Люди приезжали за двадцать-тридцать километров,
чтобы взглянуть на невиданных гостей. То же самое происхо¬
дило во всех попутных урасах. В каждой мы неизменно оста¬
навливались ненадолго выпить чашку чая.
К югу от небольшого селения Налл, где застали мы разъезд¬
ную факторию и по случаю ее прибытия большой съезд окрест¬
ных промышленников, начинается лес. Сначала попадаются не¬
вероятно искривленные лиственицы на очень большом расстоя¬
нии друг от друга. Потом они становятся гуще и выпрямляются.
Около Устьянска, в тридцати километрах от Казачьего, по бе¬
регам Яны уже настоящий лес из низкорослых, но довольно
толстых листвениц.
Устьянск некогда считался городом. В настоящее время этот
«город» состоит из одного рубленого домика и пяти якутских
юрт. В одной из этих юрт мы переночевали перед последним
переходом до Казачьего.
Мы въехали в Казачье с неожиданной торжественностью.
Приезд островников с севера — каждый раз большое событие
в Казачьем.
Но в этот раз «капсэ», перегнавшее нас на двое суток, опо¬
вестило жителей заброшенного городка о том, что едет с остро¬
витянами «испидиция».
Когда бешено несущиеся к жилью собаки докатили нас до
угора, на нем уже было немало народа. Нарты сразу были
окружены, множество рук подхватило их и помогло подняться
на угор. На верху его сани остановились. Со всех сторон сбега¬
лись обитатели Казачьего с откинутыми назад тунгусскими
шапками. Вытягивались из камусных рукавиц руки. Каждый
считал долгом поздороваться и сказать свое «капсэ», затем
отойти в сторонку и смотреть на странное наше, не похожее на
местное, полярное одеяние и весь нездешний облик. Когда це¬
ремония приветствий закончилась, поднялся спор, куда вести
нас. Было решено — в «спалком».
Исполком — две низкие рубленые избушки, соединенные
сенями. На плоской крыше его — несколько саней и небольшой
красный флажок. Рядом полузасыпанный метелью возок, куски
голубого льда — запас воды — у входа.
Внутри нечто среднее между якутской юртой и русским
домом. Вместо камелька — железная печь. Агитплакат, на
котором изображена история отношений тойона и хам-
начита.
На плакате одетый в пеструю рубашку пузатый тойон,
с войлочной шляпой на голове, надменно смотрит на стоящего
перед ним полураздетого, покорного хамначита; поодаль у той¬
она — полуголые хамначитовы ребята. На плакате — история
397

Эксплуатации забитого хамначита и путь его освобождений.
Впоследствии этот плакат гостеприимно встречал меня во всех
более чистых юртах на длинном пути от Ледовитого моря до
Якутска. Он являлся как бы символом приобщения хозяев
юрты к современности.
В исполкоме встретили нас приветливо. Заместитель пред¬
седателя сразу отвел помещение в читальне клуба и самолично
отправился таскать дрова и топить замерзшую комнату. Мы
довольно оживленно разговаривали, хотя собеседник не гово¬
рил по-русски. Отдельные слова, вроде «кыхыл-армия», «хамна-
чит», вместе с оживленными и выразительными жестами и
с моим запасом якутских слов, дали понятие о несложной исто¬
рии молодого работника, прошедшего с красными партизанами
по всей Якутии. А теперь он временно осел в самом северном
исполкоме Якутии в качестве работника «на все руки».
Клуб в Казачьем — довольно странная постройка. Она со¬
стоит из четырех срубиков, прилепленных один к другому. Два
из них побольше. Стена между ними прорублена, получился
довольно обширный на здешний масштаб зал. Устроена сцена
с занавесом. На стенах и перед сценой на кумачовых полотни¬
щах лозунги на якутском языке. Раз в неделю или в две соби¬
раются сюда закутанные в меха жители. У входа колотят по
меховым торбасам палочкой или обухом своего ножа и, сги¬
баясь при входе в низкую дверь, протискиваются в холодный
зал и терпеливо ждут начала спектакля.
Я был на.одном представлении. Пьеса шла на якутском
языке. Поневоле пришлось перенести внимание с артистов на
зрителей в зале, сизом от дыма крепкого балаганского табака.
Зрители — в большинстве молодежь.
Пьесы я не понял. Однако самое развитие действия захва¬
тывало зрителей. А больше того, перевоплощение всем знако¬
мых уйбанов и Федоров, которых каждый шаг был известен
с колыбели, с которыми скитались вместе по тундре, спали в
поварнях рядом. И вдруг этот знакомый человек является в чу¬
жом образе и со словами на устах не о мелочах жизненного
обихода, но с речью о широких задачах коммунистического
общества!
На следующий день я успел осмотреть весь поселок.
Дома фактории — лучшие в Казачьем. Они остались в на¬
следство от купцов. Дом «Холбоса» (объединение кооператив¬
ных обществ) имеет даже крышу, и не простую, — железную.
У фактории всегда несколько оленьих запряжек. Понурые,
стоят с прекрасными задумчивыми глазами заиндевевшие
олени, пока хозяин сдает пушнину и набирает в лавке товар.
У кладовки большие весы. Здесь на морозе отвешивают кулями
муку, пилят двуручной пилой мясо и рубят топором куски за¬
мерзшего масла. Всюду бродящие собаки подбирают крошки.
У фактории целый день толчея. Все люди в кухлянках с отки¬
398

нутыми назад шапкамй — бергйэгэ. Почти у каждого в руках
мешок или сверток.
К концу дня стены фактории покрываются почти сплошным
ковром рядами висящих песцов. В продуктовой лавке толпятся
сдавшие пушнину.
Наконец, закрыта дверь за последним посетителем. Усталый
зав принимает участие в сортировке принятой пушнины. Теперь
она расценивается без побочных соображений, точно по сортам,
и снабжается деревянными бирками. Большими связками кла¬
дут помощники пушнину в мешки. Когда накопится много, ее
отправляют в Булун запакованной в огромные кожаные, похо¬
жие на почтовые, чемоданы. А в это время в ста-трехстах, а мо¬
жет быть и шестистах километрах выгружает промышленник
у своей урасы несложные предметы обихода и провизию.
Второй людный домик — в длинном срубе из тонких бревен»
Над одними дверьми надпись по-якутски: «Аптека», над дру¬
гими: «Амбулатория». Внутри против первой двери скамейка
для ожидания и ситцевая занавеска. За занавеской маленький
самодельный шкафик с лекарствами. На самодельных же по¬
лочках бинты, вата, бутылочки, свертки и несложные инстру¬
менты. Против входа — ветхий венский стул, столик с лекар¬
ствами и с чашкой, полной хирургических инструментов, ря¬
дом — таз с тампонами ваты, окрашенными кровью и гноем.
На скамье ожидания три-четыре человека, почти все больны
глазами. Редкий с перевязанной рукой. Целыми днями фельд¬
шер занят промывкой слезящихся век, впусканием капель и
раздавливанием трахоматозных зерен.
Каждый приезжающий в Казачье — безразлично, болен или
здоров — обязательно заходит в больницу выпросить иоду,
ваты, бинтов и порошков от «ревматизма» и «для головы».
Фельдшеру трудно отказать. Человек приехал за двести или за
триста километров, а ему все болящие -соседи наказали при¬
везти лекарства. Остается или выдать лекарства или ехать са¬
мому. А ехать нельзя по пустякам. Во время отъезда может
приехать гонец из местности, не так отдаленной, от больного,
требующего неотложной помощи.
Больница в Казачьем — завоевание революции. Прежде все
население Устьянского округа было предоставлено лечению
собственными средствами. А. собственные средства — выжига¬
ние ран каленым железом, остановка крови замазыванием че¬
ловеческими экскрементами, лечение порезов и ран настойкой
из дождевых червей и оленьих личинок-паразитов, а все осталь¬
ные болезни лечились камланием шаманов.
— Теперь иное — лекарства сюда нужно доставлять пу¬
дами, — говорил мне фельдшер. — Просят со всех сторон. Быть
может человек и не болен, но как могу я проверить? Ничего не
поделаешь, даю обычные лекарства и радуюсь, что ими заме¬
няются знахарские и шаманские средства. Теперь аспирин,
399

цинковые капли, иод и слабительную соль знают в каждой
юрте. Приходится каждому посетителю читать лекцию о чи¬
стоте, об уходе за ранами, о том, как избежать заражения тра¬
хомой, приучать ставить согревательный компресс. Когда
приехал сюда, трудно было, руки опускались. Больных при¬
нимал с женой-якуткой. Она была за переводчицу. Теперь
научился, за два года, объясняться с якутами о болезнях
на их языке.
С этим человеком я провел много вечеров. Узнал о его
странной судьбе, приведшей мальчика из глухого сибирского
поселка в город, в школу и фельдшерское училище, — судьбе,
бросившей его прямо со школьной скамьи на фронт империа¬
листической войны и в кипящий котел революции. Уже партий¬
цем, комиссаром санитарного поезда, объездил все фронты.
Нередко менял скальпель и пинцет на винтовку. Встреча с аку-
шеркой-якуткой привела его на Лену в Якутск...
В Казачьем «двадцать три дома». Поселок раскинулся на
пригорке левого берега Яны. Если отойти от Казачьего на ки¬
лометр, увидишь невысокую, потемневшую от времени коло¬
кольню без креста и несколько домиков по сторонам ее. Вокруг
домиков и между ними какие-то темные кучки, похожие на
тундряные байджерахи, — это якутские юрты.
Поселок вырос после перевода сюда административных
учреждений из Устьянска. Некогда в этом крае поселились рус¬
ские казаки. Поселенцы эти с течением времени совершенно
утратили русские черты, некоторые забыли даже русскую речь.
Все путешественники, посещавшие Казачье до революции, опи¬
сывая казаков, отмечали, что по внешности они почти не отли¬
чались от местного типа. В последнее время перед революцией
казаки занимались, как все местные жители-тунгусы, главным
образом рыболовством и перевозкой грузов. Единственным
отличием и привилегией казаков был получаемый с момента
рождения всеми казаками паек на каждого члена семьи муж¬
ского пола, безразлично — рожден ли ребенок был от замуж¬
ней, вдовы пли девицы. Да еще право носить шашку и фуражку
с красным околышем.
Казаки живут пушниной и рыбой. Яна обильна рыбой, в ней
водятся те же ценные породы, что в реке Лене: муксун, нельма,
омуль. Но главный промысел — добыча кондевки. Она идет по
летам в громадном количестве. Ловят кондевку все от мала до
велика — не для себя, но для собак. Каждый хозяин запасает
на зиму многие тысячи, хранит ее в погребах. Для прокорма
одной упряжки в двенадцать собак нужно запасти не менее
пятнадцати тысяч рыб. Если запас рыбы достаточен, промыш¬
ленник может зимой делать частые высмотры песцовых лову¬
шек-пастей. Может совершать далекие поездки к лучшим пес¬
цовым угодьям. А лучшие из них от Казачьего в четырехстах
километрах. Сытые, в теле собаки быстро довезут хозяина до
400

пастей. А с плохими собаками далеко не уедешь. А если корма
нет, пасти останутся без высмотра.
Второй, меньший, промысел в Казачьем — охота на гусей.
Весной, когда обнажатся проталины, а на Яне, посиневшей и
вздувшейся, протянутся у берегов темные водяные забереги,
все жители от мала до велика ждут весеннего перелета. И вот,
наконец, показались на бледном небе четкие треугольные ни¬
точки гусиных стай. За первыми вестниками птицы летят
сплошной чередой. Одни снижаются у открытой воды, садятся в
каждую лужицу, другие тянутся дальше. В воздухе стоит свист
крыльев. Он смешивается с весенними шумами, с журчаньем
ручейков, с уханьем пластов оттаявшей земли на ярах.
Везде — на плоских земляных кровлях селения, на пригор¬
ках и на мысах сидят в это время, обернувшись лицами к югу,
люди с дробовиками в руках. При приближении гусиной стаи
охотники начинают кричать, с удивительным искусством подра¬
жая гусиному гоготанью: «лы-ы-глы, лы-ы-глы». Часто, заслы¬
шав крики, стая снижается и начинает искать места для спуска.
Тогда отовсюду взлетают к небу белые дымки, слышатся вы¬
стрелы и падают, ухая, крупные птицы. Мальчики, не имеющие
ружья, мчатся добивать палками раненых и подбирать убитых.
Птица валит валом в течение нескольких дней, а иногда и
неделю. В это время ночи уже нет. Охотники почти не спят
во все время пролета. Второй сезон охоты на гусей начинается
в августе во время линьки. Для нее нужны сети и легкие ло¬
дочки — ветки. Для этой охоты приходится уходить довольно
далеко на такие тундряные озера, где гуси собираются иногда
громадными стаями. Выследив стаю, охотники гонят гусей
к середине озера, затем фронтом на лодочках направляют гу¬
синую стаю к берегу, где заранее обнесено сетями простран¬
ство, сужающееся по мере удаления от озера. Лишенные воз¬
можности летать, гуси, встречая стену из сетей, движутся вдоль
нее и в конце концов сбиваются в тупике. Тут иногда выры¬
вается яма. В этом месте начинается побоище. Гуси, вышедшие
на берег в стороне сети, затравливаются собаками.
Если выйти ранним утром на улицу, увидишь в морозном
воздухе ряд высоких столбов дыма над каждой юртой. Вече¬
ром к небу поднимаются из труб высокие столбы искр: в Ка¬
зачьем топят почти круглые сутки. Во всем селении нет ни
одной голландской печи. Даже в лучших домах Сибгосторга,
Холбоса и Якутторга и в больнице — всюду железные или чу¬
гунные печи. С утра видишь на дороге из леса упряжки собак
или оленей. На нартах — дрова. Дровами завалены площадки
и улицы, груды дров внутри помещений. Устьянская больница,
по площади не превышающая средней городской квартиры,
сжигает в зиму около 150 куб. метров дров.
После полудня реже видны нарты с дровами. Теперь люди
толпятся в факториях, у исполкома и в лавках — это дневные
401

клубы казачинцев. Когда необходимо отыскать нужного чело¬
века, идут по учреждениям и лавкам. И только в редких слу¬
чаях, если человека там не окажется, идут на квартиру.
В ясную погоду, когда учреждения закрываются, все Ка¬
зачье собирается близ складов Холбоса играть в лапту или
футбол. Крепко сшитый кожаный мяч настигает бегущих и
чувствительно, даже через верхнюю одежду, бьет их. Особен¬
ным шиком считается свалить бегущего метким и сильным
ударом мяча. Когда смеркается, улицы пустеют. Редко послы¬
шится скрип мягких камусов по твердому снегу, еще реже прой¬
дет усталая, в клубах пара, запряжка поздно приехавшего
путника.
Теперь все население по домам. В юртах, освещенных све¬
том камелька, а у тех, кто побогаче, огарком свечи, сидят,
раскуривая трубку за трубкой, и беседуют якуты, так же, как
беседуют во всех уединенных юртах всей Якутии. Единствен¬
ное отличие — темы разговоров. Здесь они обширнее. Сюда
сходятся новости из Булуна, из Жиганска, из Верхоянска,
Аллаихи и Русского Устья, приезжают свежие люди и раз в
месяц приходит даже почта из самого Якутска.

ОХОТНИКИ ЗА ПЕСЦАМИ
И МАМОНТОВОЙ КОСТЬЮ
В Казачьем я застал всех промышленников с Новосибир¬
ских островов. Среди населения Казачьего они держались особ¬
няком. И на островах и в пути видели мы островников в обста¬
новке исключительно тяжелой, в непрестанной работе, в по¬
стоянной тревоге за завтрашний день. Здесь это были совсем
другие люди. Вслед за нами в следующие дни щегольски под¬
катывали к Казачьему нарты других островников. Нарты были
нагружены песцовыми шкурками и мамонтовой костью.
Островник в эти дни — желанный гость в каждой юрте. Он
щедро платит за квартиру и продовольствие. От него можно
ожидать хорошего подарка. Каждый островник по приезде в
Казачье чувствует себя богачом и героем Севера, благополучно
одолевшим трудности жизни на островах. Здесь он живет
роскошно, отъедаясь крупйчатыми булками, кониной, курит
дорогие папиросы. Если подвернется возможность достать за¬
прещенный плод — спирт или бражку, островник не пожалеет
выбросить за бутылку двух или даже трех песцов. Соблазны
жизни особенно сильны после лишений.
На станции мы встречались только с промышленниками Ля-
ховских островов. Промыслы на этих островах считаются более
легкими. На Большом и Малом много поварен и всегда можно
найти диких оленей. На дальние острова новичок не поедет.
На Котельном и Фаддеевском промышляют артели, во главе
которых стоят опытные промышленники, люди исключительной
энергии.
Начать с длины пути. Желающий промышлять на дальних
островах должен проехать от 750 до 1 000 километров только
403

для того, чтобы добраться до своей промысловой базы. Каж¬
дый промышленник этих островов в год совершает две по¬
ездки с островов в Казачье и обратно. В общей сложности
нужно проехать от трех до четырех тысяч километров. Это —
только на поездки в Казачье. А осмотры пастей! В каждый
осмотр промышленник должен проехать от 150 до 400 кило¬
метров.
Промышляющий на южных островах имеет возможность в
случае недостатка провизии выехать в Казачье еще до начала
полярной ночи, уйти вслед за дикими оленями, которые по¬
кидают острова около половины ноября, как только замерзнет
пролив.
С дальних островов нельзя выехать раньше середины по¬
лярной ночи. Бывали случаи, когда море не смерзалось до
конца января. Промышленнику с дальних островов нельзя долго
засиживаться в Казачьем. Сдав пушнину, он сразу же отправ¬
ляется на острова осматривать свои ловушки, иначе он не по¬
спеет в Казачье к началу мая, когда нужно закупать снаряже¬
ние почти на целый год и снова ехать для летовки на острова.
Из островников самым удивительным человеком мне по¬
казался Костромин, тридцатишестилетний, на вид совсем моло¬
дой якут, по прозвищу «Суорсун» (ворон). Он ближе острова
Фаддеевского не промышляет. Суорсун первым построил песцо¬
вые ловушки на острове Новая Сибирь, который отстоит от
Казачьего на 1 000 километров. Много раз, живя в одиночестве
на отрезанном от всего мира острове, Суорсун бывал на краю
гибели. Несколько раз съедал этот промышленник своих собак
и приходил на Муксуновку, везя нарту на лямках. Но каждый
год после короткого отдыха в Казачьем Суорсун снова отправ¬
лялся на промысел.
Я подробно расспрашивал Суорсуна об острове Новая Си¬
бирь, который он знает, как свою винтовку. Рассказывал он
многое про животных этого острова, про «деревянные горы»,
сообщил предание о гибели на Новой Сибири девяти промыш¬
ленников, отважившихся до него заехать на остров за мамон¬
товой костью. Кости этих несчастных Суорсун находил и пре¬
давал земле.
Самым тяжелым годом для него был 1924. Море в этот год
замерзло только 1 января. В летнее время не заготовил Суор¬
сун провизии на осень, — можно было летом настрелять гусей
во время линяния их. Но Суорсуну было недосуг заниматься
такой охотой, он починял песцовые ловушки и строил новые
пасти, в расчете настрелять оленей осенью.
Осень наступила ранняя. В конце августа выпал глубокий
снег, а с половины сентября началась оттепель, пошел круп¬
ный дождь, затем снова ударил мороз. Весь остров оказался
закованным льдом. Дикие олени остались без корма: они не
могли пробить слабыми копытами толстый слой льда, заковав¬
404

ший траву и мох. Несчастные животные бродили по юго-запад¬
ному берегу острова, ожидая, когда замерзнет море. Но у бе¬
рега острова был неширокий припай молодого льда, а дальше
плескалось западное море. К половине октября все животные
до одного погибли. Всюду, особенно много на морском берегу,
Суорсун и его товарищи находили трупы оленей.
—	Беда пришла, — рассказывал Суорсун. — Олени пере¬
дохли, птицы все улетели, на острове остались мы двое и две¬
надцать собак. А в море открытая вода. Что делать? Думал —
и мы пропадать будем. Съедим собак, а дальше что?
—	Разве нельзя было подохшими оленями кормить собак?
—	Не ели собаки. Олени от голода умерли, мяса совсем
не было, одни кости да жилы остались. На морозе затвердели.
Бросишь собаке, погрызет, окровянит себе зубы и оставит. Мы
тоже пробовали есть. Совсем нельзя — тошнит.
По счастью убил Суорсун медведя. Песцовые ловушки стали
высматривать раньше времени, ради песцового мяса. Съели
нескольких собак. В конце января исчез туман над морем, оно
замерзло, можно было итти. С большим трудом, помогая остав¬
шимся собакам тянуть нарты, добрались до Котельного. На
этом острове нашли в погребе немного провизии и в феврале,
еле передвигая ноги, приплелись в первое жилье Устьянской
тундры.
В те времена, когда Казачье было в руках купцов, на
острова ездили артели, снаряжавшиеся купцами для добычи
мамонтовой кости. В артели нанимались жители Казачьего,
реже промышленники из Булуна. Промыслов песца на остро¬
вах в те времена почти не было, тогда шкурка стоила дешево.
В первом десятилетии этого столетия цена песцового меха на
мировом рынке резко поднялась. В Казачьем появились новые
люди, охотники за песцами. В Устьянской тундре все лучшие
места, где можно было промышлять песцов, были уже заняты
местными жителями. Новосибирские острова, как более отда¬
ленные, были еще свободны. К тому же устьянские жители,
устремив все внимание на добычу песцов, почти перестали
ездить на острова. Это и было причиной появления на Казачьем
новой группы «островников», пришлых с юга людей.
Мало-помалу новые люди стали заселять острова. Они при¬
возили по временам богатую добычу, иногда терпели бедствия.
Многие искатели, испробовав горя на островах, несмотря на
богатую добычу, бросали промыслы навсегда.
Другие по неумению или по несчастью разорялись. Из этого
переменного состава мало-помалу отсеивались «настоящие
островники», люди, круглый год промышлявшие на далекой
окраине Якутии, приезжавшие в Казачье только для сдачи
промысла и пополнения охотничьих запасов.
Самым видным из таких пионеров был Михаил Михайло¬
вич Санников, купеческого рода. С удивительным упорством,
405

забросив все дела на материке, Санников год за годом ездил на
острова, не получая ощутительной прибыли по причине широты
своих замыслов. Богатый промысел одного года съедался
неудачей другого или каким-нибудь несчастьем. Например,
в одно лето пробовал Санников для вывоза мамонтовой кости
привести на острова лошадей. Все лошади пали. Санников сам,
без промысла, с трудом добрался до Казачьего. Но Санников
дела не бросил. На следующий год отправился с оленями. Па¬
дали и олени на трудных переходах в северной части Устьин¬
ской тундры, где не растет белый мох, служащий оленям пи¬
щей. Не все олени выжили на островах. Приспособлялись
Санников и его товарищи, выбирая более выносливых живот¬
ных, надергивали руками мох в запас для переезда через про¬
лив. В конце концов стали летовать с оленями. Опыт Санникова
и первых промышленников использован. Теперь оленей отправ¬
ляют на острова возможно позднее, перед распутицей, в сере¬
дине мая, и уводят с островов в половине ноября, как только
смерзнется в проливах лед.
Революция внесла сильные изменения в жизнь островников.
Прежде артель редко снаряжалась на общие средства; теперь
купец отошел в область предания. Островники снаряжаются на
артельных началах. Артель — от двух до четырех человек. Про¬
мысел делится на паи в зависимости от степени участия в рас¬
ходах по снаряжению. На острова отправляются ежегодно от
десяти до пятнадцати артелей. В Казачьем во время съезда
промышленников и на островах бывают общие собрания.
На собраниях выбирается старшина всех островников. Он
указывает время начала и конца промыслов, решает, когда
нужно покидать острова, назначает время увода оленей и судит
мелкие тяжбы между артелями. На островном собрании про¬
мышленники делят участки. Каждой артели отводится часть
острова для охоты, промысла песца и для добычи мамонтовой
кости.
Все постройки, возведенные на этом участке, погреба, пес¬
цовые ловушки — от трехсот до пятисот на артель, заготовлен¬
ные раньше дрова и мелкие промысловые орудия артель полу¬
чает в пользование на один год. Обыкновенно артели год за
годом промышляют на одном и том же месте. Думая о своих
удобствах и об успешности промысла, они возводят новые по¬
стройки, пасти и промежуточные для остановок поварни.
Опыт жизни на островах научил промышленников бороться
с трудностями жизни и промыслов. Теперь островники состав¬
ляют одну спаянную семью. Артель не оставит в беде товари¬
щей другой артели. Островник не возьмет чужой провизии, не
станет осматривать чужих песцовых ловушек. Он не забудет
перед отъездом из поварни наколоть дров и нащепать лучины
для едущей за ним артели, пополнить запас израсходованного
им льда, он заботливо закроет дверь, чтобы метель не забила
406

снегом поварню. И островник уверен, что по приезде в по¬
варню ему не нужно будет, усталому и иззябшему, делать
работу, которую легко исполнить при отъезде, потому что по¬
следний бывший в поварне посетитель поступил так же, как он.
Наблюдая за островниками в Казачьем, думаешь — они
богачи. Каждая артель, приехав с островов, сдает многие де¬
сятки, часто сотни песцов...
На острова семью везти промышленник не может. По не¬
писаным законам, управляющим жизнью коллектива остров-
ников, въезд женщинам на острова воспрещен.

ПО ДАЛЬНИМ ОСТРОВАМ
В Казачьем мне пришлось пробыть семнадцать дней.
К концу апреля все дела были закончены. Закуплены в кредит
необходимые для станции продукты, подобрано с помощью
островников 17 домашних оленей, которые должны были после
летовки на острове отвезти зимой в Казачье наши коллекции.
До станции согласился довезти меня Митрофан Иванов. Мы
выехали в полночь на 28 апреля.
Конец апреля на севере Якутии считается началом весны.
Ночь уже совершенно прозрачна; еще несколько дней пути на
север — и покажется полуночное солнце. Днем уже тает на
солнце, дорога темна и мягка. На Яне местами у берегов вода.
Но весна с трудом проницает на север. Вблизи Бирюса,
у Янского устья попали мы в самую настоящую зимнюю жесто¬
кую метель. Не успели отъехать по тундре и десяти километров
от устья, метель усилилась настолько, что среди белого дня
не видно было передовой собаки. Ветер дул прямо в лицо. Со¬
баки, стараясь укрыться от него, прятали морды от несущихся
и колющих глаза снежинок и постоянно сворачивали в сторону.
В результате, проехав около часа, мы не выехали на морской
лед, как следовало, но все еще двигались по слабоволнистой
тундре. Внезапно перед нами выросла какая-то гора. По ней
Митрофан узнал, где мы находимся: собаки завезли нас слиш¬
ком вправо. Пришлось обходить гору слева. Только успела гора
слиться с диким потоком несущегося снега, мы оказались на
краю какого-то обрыва. Обойдя его, стал Митрофан править
по компасу. Еще полчаса езды навстречу буре. Собаки попреж-
нему кидались от ветра. Снова встал на пути какой-то откос.
Посоветовавшись, решили мы вернуться в Бирюс.
408

—	Найдем ли мы дорогу? — спросил я Митрофана.
—	Собаки сами найдут.
В самом деле, меньше чем через час после того, как завер¬
нули мы собак на собственный след, они привезли нас к ма¬
ленькой избушке в Бирюсе. Тут живут два брата Портнягиных,
бывшие устьянские казаки.
Мы не застали хозяев дома, они уехали осматривать песцо¬
вые ловушки.
На другой день ветер слегка утих. От метели осталась не¬
большая поземка. Снова выехали на северо-восток.
В этот раз мы делали на отдохнувших собаках большие
переходы. Перегон от Бирюса до Муксуновки проехали без
остановки. Следующая остановка была в Аджейгардахе, затем
в чай-поварне. Сто пятьдесят километров от поварни до стан¬
ции, несмотря на ужасные торосы в проливе, мы прошли за
одни сутки, с короткой остановкой для чаепития уже на Ляхов-
ском острове.
Такие переходы были в состоянии совершать только хорошо
тренированные собаки Митрофана. Его упряжка известна по
всему Устьянскому краю. Из четырех станционных собак
только две выдержали путь, но и они под конец совсем обес¬
силели.
Митрофан Иванов в этот год решил промышлять на Боль¬
шом Ляховском острове. На Котельный надо было съездить за
оставшимся там снаряжением и припасами да осмотреть в по¬
следний раз зимой заряженные пасти. Я решил проехать с
Митрофаном: нужно было своими глазами увидеть жизнь
и промысел на дальних островах. Не задерживаясь на станции,
пробыв там всего три дня, выехали мы 10 мая снова в дальний
путь, на Котельный остров. Вместо двух утомленных собак
Митрофана, припрягли двух лучших станционных.
Пора познакомить читателя с моим замечательным спутни¬
ком — якутом Митрофаном* Ивановым.
Иванов — высокий, крепкий мужчина лет сорока пяти. Если
бы не некоторая утомленность взгляда серых глаз, не то с су¬
ровым, не то со- страдальческим выражением, Митрофан похо¬
дил бы на тридцатилетнего. Он бодр, легок в движениях, в тем¬
ных волосах и густых коричневых усах ни одного седого волоса.
Иванов — единственный грамотный среди якутов-промыш-
ленников. В молодости он был улусным писарем где-то далеко
на юге в Вилюйском округе. Ничего не стоило разъяснить ему
в течение получаса основные методы топографической съемки
и принципы Конституции СССР.
Митрофан ходит на острова уже семнадцать лет. Он ученик
Михаила Санникова. Если Суорсун может считаться самым
отчаянным промышленником на островах, то Митрофан —
409

самый опытный, уверенный и умный. Много лет Митрофан
состоял бессменно старшиной. Быть может, привычка быть
авторитетом для большой группы людей, быть может, прирож¬
денные качества тому причиной, но каждое слово и действие
Митрофана чрезвычайно обдуманны. На Митрофана можно
положиться. Он не многословен и точен в выражениях.
Иванов промышлял на всех островах, за исключением Но¬
вой Сибири, но больше всего на Котельном и на Малом. Боль¬
шинство пастей — всего за жизнь Митрофан выстроил около
восьмисот — поставлено им. И промежуточные поварни на этих
островах — тоже его работа. Я спрашивал Митрофана: «ка¬
кая тебе выгода была ставить столько пастей и избушек, ведь
ими пользуются теперь другие?»
—	Мне своей работы не жалко. Если не работать, какой
от нас след останется?
Митрофан прямолинеен:
—	Детям нашим будет жить хорошо. По-новому. Только
я стар. Буду жить до смерти по-старому. Сыну скажу, чтобы
шел в комсомол.
На Котельный остров промышленники едут сначала вдоль
южного берега Большого Ляховского острова до урасы Ипсы,
от нее поворачивают на север, начинают пересечение острова
к устью реки Блудной (Булуной). Затем дорога идет через
пролив Этерикан к Малому Ляховскому острову, по западному
берегу его, до местности Станчик на северо-востоке острова.
Пересечение широкого пролива Санникова совершается от
Станчика к мысу Медвежьему на острове Котельном. Конечно,
нигде дороги никакой нет. Есть только промежуточные поварни,
в которых можно переночевать или переждать непогоду.
Все берега Ляховского острова обставлены песцовыми ло¬
вушками — пастями. Когда едешь вдоль берега, на склоне его,
по пригоркам, в тех' местах, где снег не заносит землю, повсюду
высятся пасти. Издали они похожи на указующий перст. Этот
перст в самых разных положениях указывал нам дорогу до
самых Ипсов. От Ипсов мы ехали, пересекая остров, по волни¬
стым увалам малых возвышенностей.
Стояла ясная морозная погода. Несмотря на хорошую види¬
мость, взору не на чем было отдохнуть среди бесконечных
заснеженных увалов. Когда едешь целый день по такой пу¬
стыне, взгляд невольно следит за синей, скользящей по снегу
тенью нарты да за зайчиками на снегу между трепетных теней,
бросаемых бегущими собаками. Долго смотришь на черные
отверстия в снегу — ходы леммингов, с бисерной цепочкой
нежного следочка этого зверька. То попадается, похожий на
звериный, след мохнатых лапок белой куропатки; отмечаешь,
как к следу со стороны подходит размеренный песцовый след
и дальше — за оборвавшимся следом куропатки три-четыре
410

ряда симметричных царапин на снегу: куропатка взлетела. На
других местах на нескольких километрах не увидишь и этого.
Тундра, голая тундра.
Ближе к северному краю острова проехали мы по лабиринту
озер Хааз-Тыр, само название которых (Гусиная охота) указы¬
вает, что в летнее время здесь бывает хороший промысел гусей.
За озерами начинается возвышенность, с вершины которой
открываются широкие горизонты. Отсюда мы увидели крутые
склоны горы Кигилях (Человеческая) на западном конце
острова, с ее гранитными скалами, похожими издали на окаме¬
невших великанов; на северо-востоке — пологие горы Кавришки
и вдали, в дымке, задернувшей полярное море, едва заметный
Малый Ляховский остров.
Задолго до урасы Булуной, где мы ночевали, в далеком
расстоянии от моря начали попадаться торчащие из снега куски
древнего плавника. Я не мог сразу объяснить себе находки
плавника столь далеко от берега. Поднятие ли его? Быть может,
страшный напор льда или поднятие уровня воды в здешнем
мелководном море после продолжительного ветра? Лишь впо¬
следствии при сопоставлении с другими обстоятельствами мы
выяснили, что берег здесь поднимается.
В таком же затруднительном положении оказался я во время
маршрутной съемки, когда пришлось определить положение
берега у Булуной. Из-под снега, закрывающего морской лед,
выставлялись многими рядами концы плавника. Только по рас¬
спросам удалось мне выяснить, что береговой черты, т. е. рез¬
кой границы между морем и сушей, здесь не существует. Море
настолько мелководно, что дикие олени перебредают в летнее
время здесь весь пролив Этерикан, разделяющий острова Боль¬
шой и Малый Ляховские. При ветрах с суши море уходит за
два-три километра от урасы Булуной и подходит близко при
нагонных ветрах.
По причине мелководья в проливе между Ляховскими остро¬
вами не бывает крупных торосов. Мы встретили в нем только
мелкие гряды из нагромождений тонкого осеннего льда.
Берег Малого Ляховского при первом взгляде напомнил
окрестности станции: такой же невысокий скат к морю с ред¬
кими вспучиваниями — байджерахами, приплеск с редким
плавником и на взлобочках те же указующие персты — пальцы.
Первую остановку сделали мы в стане Васильевском для чае¬
пития. В этом становище сохранился еще знак экспедиции
Толля около срубика — склада провизии. На знаке в виде кре¬
ста имеется надпись, сделанная гвоздями по ржавой жести:
02 Той 12/У 1901 У7о111
К северу от стана Васильевского заметили мы рядом с бе¬
регом валы из гальки, несколько похожие на нагромождения
1 Депо № 2 эксп. Толля, устроенное 12 мая 1901 г. Волосовичем.
411

щебня, какие наблюдаются у морен движущихся ледников.
Валы эти достигают высоты трехэтажного дома. Несомненно,
валы образованы мощными напорами льда со стороны откры¬
того моря. По словам Митрофана, напоры льдов на берег в
этих местах бывают ужасны во время западных ветров. Ледя¬
ные поля, площадью в несколько сот квадратных километров,
внезапно остановленные при своем движении сушей, нагро¬
мождают гряды торосов, совершенно непроходимых. Отдель¬
ные льдины, пропахивая глубокие борозды и впиваясь в землю,
вылезают на берег. Другие, упершись в дно, углубляют его и
выносят на себе целые тонны гальки. Таково происхождение
этих хребтов. Можно представить участь парохода, если бы он
оказался, во время образования таких валов, между берегом
и льдом!
За Петрас-станом впадает в море река Кубалах (Лебеди¬
ная). Вряд ли прекрасные лебеди посещают этот суровый по¬
лярный остров. Вероятно, название — плод поэтического дви¬
жения души якута, впервые летовавшего в этом глухом уголке
земного шара и вспоминавшего родные покинутые места, при
весеннем перелете, когда лагуна у устья реки Кубалах кишмя
кишит водоплавающей птицей. Во время весенней распутицы
к этой реке со всего острова стягиваются промышленники.
Здесь благодаря обилию птицы они не испытывают в распу¬
тицу таких затруднений, как на других островах. Последняя
остановка на Малом Ляховском острове — Станчик. Тут стоит
небольшая коническая ураса — «колыма», построенная Митро¬
фаном в том месте, откуда выгоднее всего начинать переход
к острову Котельному.
От Станчика до Котельного считается больше восьмидесяти
километров. Мы прошли это расстояние неожиданно быстро —
в один день. Утром совсем недалеко от берега попали было
в гряду, казалось, совсем непроходимых торосов. После долгих
поисков удалось найти между ними лазейку, через которую
при помощи кайлы и топора пробили дорогу для нарты. Вторая
гряда, шириной около двух километров, закрыла путь уже в
середине пролива. Местами обходя торосы, местами прору¬
баясь, мы проложили след и через это препятствие. Дальше до
самого острова серьезных торосов не встретили.
Не в первый раз дивился я искусству Митрофана находить
дорогу и прокладывать путь по компасу. Мне известны случаи,
когда водители морских судов, образованные люди, пользуясь
прекрасными компасами и лагами \ делали крупные ошибки.
Едва грамотный якут Митрофан при помощи обыкновенного
карманного компаса держал курс прекрасно. Мы вышли со¬
вершенно точно в то место к становищу Елисея, куда держали
курс. 11 Лаг инструмент для определения скорости движения судна.
412

Станчик на М. Ляховском острове
Недалеко от Станчика осторожно, как величайшую драго¬
ценность, вынул Митрофан из заветного мешочка компас, где
хранился он вместе со спичками, огнивом и кусочком трута,
поставил компас на снегу совершенно горизонтально. И долго
ждал, пока успокоится стрелка. Потом провел хореем по снегу
черту в продолжении направления, указанного компасной
стрелкой. Под некоторым углом к этой черте провел еще вто¬
рую, отнес компас на один шаг, обождал, снова начертил две
линии. Сверив первый чертеж со вторым, убрал компас и про¬
должил линию до пересечения с резко выраженной застругой.
Я понял: Митрофан нашел курс под известным углом к на¬
правлению заструг.
Когда мы оставили далеко позади тяжелые торосы, встре¬
ченные по середине пролива, и взобрались на сильно занесен¬
ную снегом высокую гряду льда, Митрофан внезапно остановил
нарту, начал вглядываться в даль, потом сказал:
—	Стар я стал! Глаза, однако, плохо видят. — Но довольная
улыбка на коричневых скулах не вязалась со словами. — По¬
смотрите, что это там?
Я вгляделся. Прямо перед нами, почти незаметным, совсем
неясным силуэтом, похожим на нежнейшее облако, виднелась
земля.
—	Как будто бы земля.
—	Давно ее вижу, — подтвердил Митрофан. — Думаю, стар
стал, себе не верю и глазам своим. Но они еще служат.
Мы выехали точно к становищу Елисей. Виденная впереди
земля, похожая на опрокинутый котел, была мыс Медвежий
на острове Котельном.
413

Стан Ёлисей — маленькая, рубленная из бревен, избушка,
с плоской крышей и крошечными окнами — единственное пятно
на пригорке. Она низка, в рост человека. У трех стен ороны,
в четвертой низкая дверь, в которую нужно протискиваться,
согнувшись в поясе. Угол занят камельком, в противоположном
углу на тонких ножках столик, около него два обрезка бревна,
исполняющих роль стульев, и несколько полочек по стенам —
вот внутреннее убранство промыслового стана на северном
острове.
Когда мы вошли, в избушке было темно, слабый синеватый
полусвет пробивался через окошки, в которые не просунешь
и голову. В одном были вставлены осколки стекол, искусно
врезанные в доску, в другом — тонкие пластины льда. Не¬
смотря на тесноту, избушка выглядела уютной, особенно когда
Митрофан разжег камелек.
Этот камелек — гордость Митрофана — в самом деле был
лучшим из виденных мной.
Якутский камелек — «огох» — представляет собою обыкно¬
венный камин с широкой трубой. Устройство камелька довольно
остроумно: внизу небольшой срубик в три венца плотно заби¬
вается землей. С краю этой земляной площадки ставится в
слегка наклонном положении кольцо из жердей. Внутри его —
второе. А промежуток между двумя получившимися цилин¬
драми набивается и плотно утрамбовывается сухой землей.
Когда земля утрамбуется, подобно летней дороге, и станет
твердой, как камень, внутреннее кольцо осторожно вынимают.
Образовавшийся земляной цилиндр для крепости обмазывается
изнутри глиной. Теперь остается вырезать отверстие в нижней
части и обмазать его глиной, — камелек готов. Достоинства
камелька — быстрое обогревание помещения и хорошая венти¬
ляция юрты, создаваемая тягой воздуха через широкую трубу.
Недостаток — огромный расход топлива. Камелек Митрофана
отличался особой тщательностью работы и всевозможными
усовершенствованиями для придания прочности и удобства
при таянии льда и приготовлении пищи.
На следующий же день после нашего приезда разыгралась
буря. Не обращая внимания на метель, Митрофан уехал для
осмотра пастей на западном берегу. Я остался с тремя соба¬
ками для исследования и съемки южного берега.
Из дневника в Котельном
16	мая. Целый день провел я в избушке за обработкой
съемки, приткнувшись у малютки-окошка. В домике — тишина,
когда, обуглившись, перестанут трещать поленья в камельке.
Лишь вслушавшись, замечаешь шорохи метели за стеной, ши¬
пенье снега, попадающего в широкую трубу камелька, и из¬
редка повизгивание привязанных у входа в избушку собак.
Впустил Черныша, бедняга зябнет больше других.
414

17	мая. Та же унылая вьюга. Под утро видел совсем не под¬
ходящий к Котельному сон: мне грезился длинный пляж на
южном море, группы веселых ребятишек на теплом песке, ли¬
ловые тени кабинок, веселые купальщики. Меня манила рукой
какая-то золотистая девушка в полосатом — черное с белым —
костюме. Проснувшись, не сразу понял, почему не слышны
крики ребятишек, где синие тени. Долго не мог сообразить, что
за (черные полосы у меня перед глазами. Они стали появляться
сильнее. Ах, да! — это иней в пазах промысловой избушки в
тринадцати тысячах километров от южного моря!
Отправившись за льдом для утреннего чая, я обнаружил,
что избушка занесена снегом почти доверху, а сени наполовину
забиты сугробом, возвышающимся до самого потолка. При¬
шлось сначала при помощи ножа вести траншею к погребенной
сугробом лопатке, затем начать другую к выходу и, разрезая
снег на кирпичи, выносить его через траншею наружу. В этом
занятии, в колке дров и приготовлении пищи прошла половина
дня. Потом пришлось откапывать и собак. Я нашел Кутияха
с трудом: его длинные лохмы примерзли к снегу — еле осво¬
бодил. С некоторой тревогой думаю о Митрофане. Вот она,
жизнь промышленника, хочешь-не хочешь — надо ехать, не
считаясь с погодой, справляться с непослушными в метель со¬
баками и находить свои пасти! Остаток дня провел в приве¬
дении в порядок путевых записок и, в заготовке дров. За
сутки выходит не меньше сорока полен.
18	мая. С утра такая же вьюга. Днем — опять очистка сеней
от снега, набивающегося через щели у двери и в стене. На этот
раз пришлось вынести не меньше пятнадцати кубических мет¬
ров. Затем отправился привезти плавник для дров, в километре
от избушки. Распилить, расколоть. Вся эта работа вместе с при¬
готовлением пищи заняла почти весь день. К вечеру ветер за¬
тих. Остаток дня прошел в приготовлениях к экскурсии, приве¬
дении в порядок маленькой нарты, в починке собачьих алыков,
укупорке провизии, одежды и инструментов. К ночи нарта
стояла уже завязанной.
19	мая. В шесть часов утра отправился вдоль берега на за¬
пад. В упряжке четверо: три собаки и я. Всю дорогу я ссорился
с собаками. Три собаки не могли везти нарту по мягкому снегу
без помощи. Сам же я не находил места, где привязать свою
лямку. Проще всего было итти впереди собак. Однако в таком
случае Бобка затевал грызню со своим исконным врагом Ку-
тияхом. Когда я привязывал лямку сбоку саней, мало обучен¬
ный передовой Черныш уводил собак в сторону от курса. А это
мешало съемке берега. В конечном счете мы двигались до¬
вольно медленно, проходя за час не больше двух километров,
а с остановками — не делали и одного.
Южный берег гористого Котельного острова несколько от¬
личен от южных островов. И здесь -склон берега в большей
415

части — пологий увал, с конусами байджерахов. Но есть и ка¬
менистые обрывы черных сланцев с остатками ископаемых
животных. Есть такие же валы прибрежного щебня со следами
напора льдов, как у острова Малого Ляховского. Погода стояла
пасмурная, термометр показывал — 4°. Еще ни разу не было
оттепели в эту весну.
После полудня, когда я был поблизости мыса Медвежьего,
погода, как по волшебству, изменилась. Растаяли низкие тучи,
стих ветер. Яркое солнце залило ослепительным розовым све¬
том унылую равнину моря, заиграло слепящими блестками.
Протянулись сине-лиловые тени на склонах берега, и по мрач¬
ным утесам тысячелетних льдов, по вершинам торосов легли
синие пятнышки — в каждой ямке, в выбоине снега. Темпера¬
тура резко поднялась. Я скинул сначала верхнюю одежду, за¬
тем меховой жилет; остался в тельнике и толстой фуфайке.
Не прошло и получаса, пришлось сбросить и фуфайку —
остаться в одном тельнике с откинутой за спину шапкой. Я из¬
мерил температуру на фуфайке, засунутой на нарте под верев¬
кой, она оказалась +18° Ц! В то время как я был занят за¬
писью отсчета одометра \ послышалась над самой головой бес¬
шабашно веселая трель пуночки.
Несколько минут спустя с южной стороны донеслись крики
птиц. Через мгновение над моим маленьким караваном, свистя
крыльями, пронеслась на север большая стая турканов. Так
встретила меня весна на острове Котельном.
После пятнадцатичасового перехода с остановками для по¬
дробного осмотра берегов и сбора коллекций подошел я к из¬
бушке Михайлов стан. Под конец мы нарту еле тащили: кроме
коллекций, на ней лежала глыба ископаемого льда. Ее я вы¬
рубил в обрыве поблизости мыса Медвежьего, чтобы доставить
для исследования в Ленинград. Избушку незадолго до моего
приезда посетил какой-то бродяга-медведь. Следы его в виде
столбиков шли куда-то на запад. Дверь избушки была сорвана,
оленья шкура, которой якуты обыкновенно обивают двери,
была изгрызена, смята и брошена в полусотне метров. Из-за
этого нахального бродяги мне после трудного перехода приш¬
лось часа три махать лопатой, чтобы очистить избушку от
снега. Он через раскрытые двери забил ее почти доверху.
20	мая. Целый день слабая метель с густым снегопадом.
Получил возможность выйти только после полуночи. Ветер
стих, но густой снегопад продолжался. Низенькая нарта вязла
в снегу. Собаки быстро устали. Я медленно брел рядом с соба¬
ками, беспрестанно крича на передового охрипшим от натуги
голосом.
Не хотел бы я показаться в таком виде моим московским
друзьям! 11 Одометр — инструмент в виде колеса со счетчиком оборотов, из¬
меряет пройденное расстояние.
416

Митрофан вернулся через неделю после отъезда, сильно
похудевшим, с обозначившимися, как у мертвеца, глазничными
впадинами на пепельно-черном лице. Он задержался из-за
сильных метелей и из-за «лета», которое настало в местности
севернее лагуны Нерпалах. Видимо, близко у северо-восточной
части была открытая вода: видел Митрофан «темное небо»
всюду на севере и на востоке; появилось там множество птиц —
чаек, турканов и уток-морянок. Добыча Митрофана средняя —
23 песца, медведь, съевший отравленную ворвань, и маленькая
нерпа. Предположение об открытом море на севере подтвер¬
ждается тем, что шкура белого медведя успела подопреть.
На острове Котельном самым интересным участком для
меня был почти не нанесенный на карту берег между мысом
Медвежьим и рекой Балыктах. Для исследования этого берега
я отправился 25 мая с Митрофаном на полной упряжке собак.
На острове Котельном нарождался новый промысел — рыбный.
Пионером его был как раз Митрофан Иванов. Давно ходили
слухи о том, что водится в реке Балыктах красная рыба. Митро¬
фан первым завез туда легкую лодочку — «ветку» и сети. За
последние годы он вылавливал в реке Балыктах и в рядом ле¬
жащей реке Ньюколе достаточное для него количество рыбы.
Хватало и для себя, и для собак. Уговаривал Митрофан и дру¬
гих островников заняться рыбным промыслом, но до сих пор
еще никто не последовал его примеру. Еще бы! Оленья охота
с ее приключениями и удачами во много раз завлекательнее
скучного рыбного промысла! Тем более на острове, где темпе¬
ратура летом держится лишь немногим выше точки замерза¬
ния, где постоянно свирепствуют обильные ветры.
Мы двигались довольно медленно, — задерживала съемка
и останавливались у каждой пасти. Нарта шла у самого бе¬
рега, что было очень удобно для составления его карты.
Собаки островников привыкли к объезду пастей. Как кре¬
стьянская лошадь в конце борозды, они останавливаются без
окрика против каждой пасти и без понукания бегут дальше,
как только промышленник садится на нарту. Однообразный
берег, торосы в море, мглистый воздух. Пока я вожусь у одо¬
метра и записываю отсчеты, маленькая в белом просторе фи¬
гурка моего спутника сливается с пастью, чернеющей на при¬
горке. Потом отделяется, быстро растет, одна рука отставлена.
Только вблизи различаешь: песец или куропатка. Митрофан
молчалив и одинаково сосредоточен, когда с осторожностью
укладывает в полог на нарте пушистого песца или досадливо
швыряет туда же замерзшую в виде лепешки белую куропатку.
К концу дня в пологе набирается десяток песцов и около дю¬
жины куропаток.
Один раз увидели мы в полукилометре расстояния черную
точку. При нашем приближении от нее быстро откатился белый
пушистый комочек — песец и скрылся среди торосов. Точка
417

оказалась молоденькой нерпой, с испуганными чистыми, чело¬
веческими глазами. Она свирепо хрипела, когда мы подошли,
и неуклюже подпрыгивала, скаля мелкие, похожие на рыбьи,
зубки. Снег вокруг измазан был кровью и густо утоптан песцо¬
выми лапками: здесь происходило сражение. Неподалеку на¬
шел я отверстие во льду, из которого нерпа вылезла полежать
на снегу. Песец сумел отогнать ее от воды. Митрофан довольно
равнодушно ударил животное по голове хореем и поднял до>-
бычу. В нижней части живота несчастного зверька зияла круп¬
ная рана: песец успел выесть у живой неповоротливой нерпы
незащищенную часть туловища.
В другом месте осмотрели медвежью пасть. Митрофан сер¬
дит на белых медведей: множество пастей — не меньше ты¬
сячи — поломали у Митрофана медведи. Раз отведав готовой
добычи, медведь идет по берегу и занимается высмотром. Если
он очень голоден, ломает все подряд ради насыпанных для
приманки мясных крошек. Сытый — ломает только те, где есть
попавшийся песец. Такую пасть медведь растаскивает до по¬
следнего колышка, чтоб легче было отвалить бревно. Бьет
нещадно Митрофан медведей из ружья, разбрасывает отрав¬
ленное нерпичье сало. Устроил и несколько пастей с двумя ря¬
дами тяжелых бревен, которые надо поднимать системой
рычагов.
К такому сооружению подошли мы посмотреть, не попался
ли зверь. Пасть стояла открытой, и ворвань в ней была не тро¬
нута. Следы виднелись рядом с пастью в большом количестве,
со всех сторон. На одном из бревен остались следы когтей.
Видно, мишка долго ходил, дивясь человеческой хитрости, но
не поддался искушению закусить бутербродом из ворвани и
ушел бормоча: «Поищите дураков попроще!»
В первый день мы сделали небольшой переход. Снег был
мягок, по-весеннему уброден 1 и липок. За день не сделали
и двадцати километров. Остановились на ночлег в небольшой
«колыме» у устья крупной, не нанесенной на карту реки
Корга-юрях — так называет ее Митрофан из-за торчащих по¬
всюду в мелководном море коряг плавника.
Весь берег, виденный за этот день, однообразен. Только в
двух местах он прорезывается каменными мысами. На осталь¬
ном протяжении берега все те же тундряные байджерахи, боль¬
шие и малые у пологого берегового ската, узкий приплесок с
плавником — обычная картина прибрежного участка на здеш¬
них островах. Ближе к реке Корга-юрях море становится
мельче. Река изливается в залив, западный берег которого ле¬
жит почти на уровне воды. По словам Митрофана, берег столь
же часто меняет свои очертания, как у становища Булуной.
1 Так промышленники называют снег, по которому охотник «бродит»
без лыж (Прим. ред.).
418

Только вблизи устьев рек можно плыть на лодке. В других
местах для того-, чтобы перевести «ветку» от одной реки к
другой, приходится, бредя по мелководью, тянуть ее на лямке.
В Корга-юрях решили устроить дневку. Днем дорога стала
слишком тяжела. Ночью слегка подмораживает, легче идет
нарта, меньше страдают от жары собаки. Митрофан занялся
съемкой шкурок, чтобы не везти на нарте лишний груз. Шкурки
снимает он артистически, не торопясь, но быстро. Аккуратно
разберет пробор на животе, быстрым и верным взмахом сде¬
лает три разреза на животе, в пахах и, ловко помогая ножом,
обдирает песца. Минут через десять шкурка лежит аккуратно
свернутая.
Митрофан все делает основательно. Если строит избушки,
из-под умелых рук выходит высшее достижение якутской архи¬
тектуры. Его нарта велика, но легка на ходу и прочна. Упряжка
собак Митрофана — лучшая в Устьянском крае. Собачьи
алыки искусно пригнаны каждой собаке по росту. На остановке
он не войдет в поварню, прежде чем нарта его не будет раз¬
гружена и перевернута, собаки накормлены и привязаны,
осмотрены их лапы, заготовлен лед и дрова с излишком. Я не
видел его ни минуты без дела. Даже во время пути он не по¬
терпит малейшего беспорядка на нарте и в упряжке, а сейчас
же исправит.
Наш следующий переход оказался на редкость тяжелым.
С вечера пошел густой снег. Пришлось всю дорогу брести по
колено в глубоком и липком снегу. Прекрасная упряжка Митро¬
фана с трудом везла почти пустую нарту. Около реки Ньюкола
оставили мы в поварне все имущество: теперь нарта шла без
всякого груза. Но и это не помогло: собаки выбились из сил
и постоянно останавливались. Мы проходили не больше полу¬
тора километров за час.
У реки Балыктах сделали мы короткий привал, чтобы осмот¬
реть ее и рядом лежащую Землю Бунге.
К этой земле больше подходит якутское название «Улахан-
Кумах» (Большой песок). Трудно определить в это время года,
где же берег ее? Земли не видно. Она отличается от моря
только отсутствием торосов. По словам Митрофана, в летнее
время тут видна бесконечная, почти не возвышающаяся над
уровнем моря, песчаная отмель. Она тянется на сотни верст,
беспрестанно меняя очертания участков, граничащих с морем.
Только в середине земли есть несколько невысоких холмиков,
известных под якутским названием «бульгуньяков». Вот в этих
бульгуньяках и находили якуты когти «двуглавого орла» —
«экзекю».
По этим находкам и другим остаткам доисторических иско¬
паемых животных можно предположить, что и Земля Бунге
еще не так давно была похожа на другие острова Новосибир¬
ской группы. Так же, как на Ляховских, везде под тонким слоем
419

почвы залегал й здесь ископаемый лед. По какой-то причине
разрушение верхнего слоя земли, предохранявшего лед от стаи-
вания, совершилось здесь быстрее, чем на других островах.
В конце концов от громадного острова остался один след: от¬
мель, еле возвышающаяся над уровнем моря. Вероятно, такая
судьба суждена и другим островам. От них останутся лишь от¬
дельные каменистые вершины, окруженные таким же песком.
На обратном пути от Балыктаха заезжали мы на реку Нью-
кола-юрях, в главное место Митрофанова рыбного промысла,
взять в погребе для собак остатки рыбы. Устройство погреба
несложно. Снимается верхний оттаивающий слой земли, до
почвенного льда. В дальнейшем остается выкопать в ископае¬
мом льде глубокую яму и поставить в ней лесенку — бревно
с зарубками. Сверху погреб закрывается жердями или досками,
их прикрывают шкурой. Поверх всего накладывается несколько
кусков дерна. Вернулись мы утром 27 мая; остаток этого дня
и следующий прошли у меня в разборке собранных коллекций.
Митрофан же все жердочки под потолком заложил замерз¬
шими песцами. Даже в избушке посветлело. Потом занялся
съемкой шкурок.
—	Жирны в сей год песцы. Беда жирны! — слышу бормо¬
чет Митрофан, осторожно, чтобы не запачкать жиром, выво¬
рачивая шкурку и надевая ее на заостренное бревно.
Очистка от жира — большое искусство. Легко испортить
шкурку. Надев на заостренный конец бревна мордочку песца,
промышленник должен ловкими взмахами ножа отделить жир
от нежной шкурки дочиста. Рука Митрофана тверда и верна:
очистив три десятка шкурок, он сделал только два пореза, ко¬
торые пришлось зашить нитками. Скоро все ороны оказались
заваленными комочками белоснежных шкурок. По мере очистки
Митрофан растягивал шкурки на пялках, разрезанные лапки
привязывал ниточками к маленьким дощечкам. Ряды оттаяв¬
ших песцов под потолком редели, заменялись готовыми шкур¬
ками на пялках. Для меня все шкурки кажутся равноценными.
Все белы, все пушисты. Но глаз Митрофана может разложить
шкурки по качеству от первой до последней.
—	Самый лучший песец ловится в это время. Всю зиму он
бегал по морю и по тундре. Весь слабый волос потерял, остался
самый крепкий, самый здоровый. Вот этот, он недавно по¬
пался — первый сорт! На спине волос длинный и ровный. Из
него торчит ость 1 — словно серебряная, ровная, как подстри¬
жена. Хвост тож ровный и пушистый. Во всей шкурке никакого
изъяна. А вот у этого все хорошо, да ость неровна. Настоящая
цена ему второй сорт.
Митрофан достал из белой груды шкурку, на мой взгляд
такую же, как все другие, но не столь красивую.
1 Ость — длинные, блестящие волосы, выступающие из густого и мяг¬
кого подшерстка. (Прим. ред.).
420

— Этот — лежебока, всю зиму в норе пролежал. Волос на
боках совсем низкий, спина почти без ости. Повытер, в нору
лазаючи. И белизны нет настоящей. На солнце мало был. Лен¬
тяй-песец. Третий сорт — вся ему цена. Вот этот совсем хо¬
рош, да видно, нездешний, с юга забеглый: линять уже начал.
Такого называем «гагара». Придется гребнем вычесать лишний
волос, не то приемщик заметит, что лезет... Осенью еще больше
сортов. Песец летом совсем серый. Цены ему никакой нет. На
берегу устьянцы промышляют особенно молодых «норников».
Мы этим не интересуемся. К осени начинает песец менять во¬
лос. Сначала белеет на боках, тогда зовем его «крестовка»: на
спине вроде креста видится. Когда снег первый раз падает,
начинает терять песец летний волос и на спине: только в про¬
дажу еще негоден. Посмотришь поближе — совсем еще серый,
как чайка. «Чайками» и зовем. Только с Покрова начинает
попадаться песец с белым волосом. Да и то до рождества нет
ему еще настоящей цены. Кончик хвоста еще сероват и на
шкурке попадаются серые волоски. Такого мы зовем «ипек».
Если серых волос совсем немного, зовем такого «чистай».
Наши дела на Котельном были закончены, пора бы
уезжать, — засушить шкурки можно и на Ляховском острове.
На два дня задержала нас метель. Только 30 мая она немного
улеглась. Накануне вечером приехали на Котельный якуты из
артели Сыллагая-Варламова. Мы их перегнали еще у устья
Яны. Эти молодые промышленники долго жили в чай-поварне,
охотясь на оленей; корма для собак у них не было. Убили во¬
семь оленей на материке, восемь на Большом Ляховском
острове, а на Малом добыли медведицу с двумя медвежатами.
В проливе молодые островники запутались. Еле вышли на
Котельный. Четыре ночи провели в торосах. К приезду на
остров все их жизненные припасы состояли из медвежьего око¬
рока, дюжины оленьих ног и полпуда муки. Напившись чаю,
два молодых охотника, не отдохнув от трудного перехода, по¬
шли на охоту: не удастся ли убить оленя. Я подивился на дер¬
зость молодежи, приехавшей Совсем без провизии. Митрофан
тоже покачал головой. Повинуясь какому-то душевному дви¬
жению, он взял с орона три песцовых шкурки и сунул каждому
парню по штуке.
— На счастье! Бери, бери. Бери от старого, лови, как я
ловил. Мой последний — пусть будет твой первый!

ПОЛЯРНОЕ ЛЕТО
Молодые парни сказали нам, что на острове Ляховском за¬
стал их крупный дождь. Там много проталин. Митрофан забес¬
покоился: «Не засесть бы нам на Малом! Успеем ли проехать
на южный берег на Большом?»
Не дожидаясь прекращения вьюги, мы выехали на Малый
остров. В начале июня даже на этих северных островах близка
распутица. Хотя температура держалась около —5°Ц и продол¬
жалась вьюга, рисовавшая по-зимнему свои узоры, снег все же
был мягок, липок и рыхл. Нарта шла по нему с трудом. Друж¬
ная упряжка собак останавливалась перед каждым препят¬
ствием, нужно было помогать на каждом торосе. Все же за день
мы прошли километров около 40, т. е. половину пути до Малого
острова. На ночлег остановились в торосах, сделав из опроки¬
нутой нарты и груза прикрытие от вьюги. 1 июня пришли на
Малый остров. Запасливый Митрофан вез с собою из Казачьего
кусок листового железа для подбивки полозьев. Теперь лед на
них совсем не держится. Железо сослужило добрую службу:
нарта пошла в два раза быстрее.
На Малом острове повсюду волнующие картины начала по¬
лярной весны. Едва мы выехали на берег, севернее Станчика,
над головами резво пролетела стайка краснозобиков. Следом
за ней — три поморника и чайки. Щебетали веселые пуночки,
свистели кулички. У самой избушки, нахохлившись, токовали
самцы куропаток. Они, в любовном экстазе не различая ни¬
чего, кидались, сцепленные с соперником, почти под ноги нам.
В вышине плыли стаи турканов курсом на северо-запад. Птица
валила валом. Митрофан хмурился:
422

—	Вот птица полетела, а мы все еще едем. Не перебраться
нам на южный берег! Будем у Булуноя летовать.
Предполагал я на обратном пути с Котельного проехать по
восточной стороне Малого острова. Этот берег нанесен на карту
пунктиром, только со слов. Когда я сказал Митрофану о своем
желании, он руками замахал.
—	Что ты, что ты! Залетуем на этом острове. Там поварни
одна от другой на сорок верст и дорога плохая. В два раза
длиннее. Там собакам и тридцать верст за день в это время не
пройти. В снегу все время будем ночевать. И с острова не вый¬
дем, собак погубим. Смотри, совсем лето настает.
Пришлось согласиться с разумностью доводов. В самом
деле, словно в подтверждение слов Митрофана, только мы
успели съехать с берега Малого острова на морской лед, полил
проливной дождь. Всю дорогу через пролив мы маялись, помо¬
гая тянуть собакам нарту по вязкой каше снега, пропитанного
водой. У берега Большого острова мы тянули нарту по разлив¬
шейся на льду воде. Мокрые, задыхающиеся от усталости со¬
баки ложились через каждые пять минут. Митрофан, почти ни¬
когда не наказывавший собак, в этот раз не выпускал из рук
кнута. Дождь не прекращался всю дорогу. Можно представить,
в каком виде оказалась наша меховая одежда, когда малень¬
кий караван наш, до крайности измученный, дотащился до
Булуноя!
В этой поварне пришлось устроить дневку. Мы нуждались
в основательной сушке одежды, а собаки по меньшей мере в су¬
точном отдыхе. Но мы вздохнули свободно. Теперь-то уж на
своем острове! Если бы снег начал сходить чрезмерно быстро,
мы могли попасть на станцию кружным путем, вдоль берега, по
морскому льду. Он еще долго не стает. На наше счастье, в ночь
на 3 июня слегка подморозило. Без особенных затруднений, ла¬
вируя между проталинами и оврагами, заполненными водой, мы
пересекли остров.
На этом переходе можно, было заметить удивительную черту
собачьего характера. Как бы ни были истощены и утомлены
собаки, они находят достаточно силы мчать галопом тяжелую
груженую нарту, когда перед их глазами находится дичь.
Упряжка Митрофана в эту весну без отдыха делала третью ты¬
сячу километров, — собаки были истощены до крайности. Но не
знавший об этом человек, наблюдая за упряжкой при переходе
через остров, не мог бы сказать, что это не свежая упряжка.
Остров ожил. Когда на проталинах всюду токуют низким
голосом куропатки и летят стайки ржанок, куликов и камнеша-
рок, когда со всех сторон слышны свисты и крики птиц, собаки
находятся все время в нервном напряжении. Они забывают
о лямках. Завидев впереди проталину с птицей, вся упряжка
дико устремляется к ней. Птицы перелетают на другую, — по¬
гоня продолжается. Собаки дрожат от охотничьего азарта.
423

Они должны бежать, бежать! Если стайка слетает в сторону,
передовой не дает упряжке сбиться с пути. Все же возбужден¬
ные псы, видя улетающую дичь, продолжают тявкать и не сба¬
вляют темпа. А в это время появится в поле зрения или помор¬
ник на кочке, или чайка, пролетающая поблизости, или
вылезший из норки лемминг.
За таким мы гнались однажды на протяжении около двухсот
метров, не понимая причины возбуждения собак. Только в не¬
скольких десятках метров заметили мы катящийся по снегу ма¬
ленький комочек. Когда передние собаки его настигли, произо¬
шла короткая суматоха. Мы не могли даже заметить, кто из
собак схватил зверька. Только минуту спустя заметили, что
Кутиях давится, стараясь протолкнуть что-то в свою глотку. Он
подавился и выплюнул зверька — вторая суматоха. Собаки на
полном ходу стараются схватить полузадушенного лемминга.
Наконец, длинному Холто удается отправить его без задержки
в свой желудок. Все это на полном ходу.
С приключениями такого рода мы быстро доехали до Ипсов.
Южный берег совсем обнажился от снега. Мы могли вы¬
ехать к морю, лишь спустившись в русло речки, настолько изви¬
листой, что двести-триста метров, отделявших нас от моря, по
речке составили не менее полутора километров.
В Малом Зимовье застали наших друзей, Устинова и Гово¬
рова, с ними совсем молоденького парня, комсомольца Петра.
Говоров рассказал про неудачи партии: мяса нет, Еремеев
с Петровым три дня провели на охоте без всякой удачи. Поте¬
рял Петр собаку, теперь отдыхает, измученный.
Петр вскоре проснулся. Мы поздоровались. Обычный разго¬
вор:
—	Дорово, дорово! Капсэ.
—	Эн капсэ (ты говори).
Петр отвечает угрюмо:
—	Учуге-ей (хорошо).
И начал рассказ про свои неудачи.
Если вам нет надобности передвигаться в июне, нет лучшего
времени на Крайнем Севере. Весна добралась и до него. Уже
нет разницы в эту пору между ночью и днем. Солнце в полночь
стоит высоко над горизонтом. Повсюду быстрые бегут ручьи.
Каждый день, выйдя утром, замечаешь, что упорная работа
незаходящего солнца подвинулась вперед. Все меньше и мень¬
ше становится белых пятен на горах. Какая волшебная пере¬
мена! Как быстро исчезла строгая белоснежная пелена на
тундре и возвышенностях! Только море одно еще остается бе¬
лым. Но и на нем у берегов скопилось много воды, а в устьях
рек и ручейков везде появились промоины.
424

Вернувшись на станцию, я не узнал ее окрестностей. Мы по¬
кидали товарищей в мае во время сильной метели. Тогда взды¬
мались клубы взрыхленного снега, мелькали через них заку¬
танные в меха фигуры, прятавшие лица и руки. Теперь от
тундры поднимался теплый пар. Всюду весело шныряли из
норки в норку лемминги, толкались на парной земле стайки ку¬
ликов, плавунчиков, грязевиков и песочников. С веселым свис-
стом перепархивали у озерков за бацджерахами живые красно-
зобики. В метелемер, теперь заброшенный, вселились молодые:
парочка пуночек. Их веселое щебетанье не прекращалось день
и ночь.
Особенно шумливо было при весеннем пролете. С юга стая
за стаей тянулись в высоте вереницы гусей; к острову снижа¬
лись. Впрочем, гуси у нашего становища не задерживались, они
летели дальше к озерам в северо-восточной части острова. Туда
же летели серые турканы в брачном наряде.
Болотные птицы сваливались стаями в мелкие озерки. В ве¬
сеннюю пору птицами кишела каждая лужица. Шло токованье,
ссоры и драки из-за гнезд. Злые поморники преследовали всю
мелюзгу. На вершинах байджерахов, светлые на фоне вытаяв¬
шей почвы, стали заметны полярные совы.
В конце июня, когда схлынула первая вода, возможны стали
длительные экскурсии. Во время экскурсии 28 июня мы до¬
вольно легко переходили речки и ручьи. Только в одном
месте наш груженый олень завяз в овраге, заполненном жидкой
кашей из снега и воды.
Олень, с которым мы кочевали в эту экскурсию, был остав¬
лен при доме для передвижений в окрестностях станции. Это
было старое животное с выбитым глазом, удивительно смирное.
Я выбрал его из других наших оленей, отданных для пастьбы
промышленникам по той причине, что этот олень был приучен
ходить под вьюком. Он мог перевозить все снаряжение и кол¬
лекции экскурсантов. Звали оленя Серый.
Серый скоро стал общим любимцем. Первое время мы боя¬
лись отпускать его; он пасся привязанным на длинной веревке.
Впоследствии мы стали понемногу отпускать его на волю, при¬
кармливая в то же время хлебом. Большинство домашних оле¬
ней в Устьянском крае хлеба не ест. Владельцы оленей ста¬
раются не приучать их к этому. Часто наблюдается, что при¬
ученный к хлебу олень при перевозке грузов разгрызает мешки
с мукой. Скоро выяснилось, что наш Серый — изрядный лаком¬
ка, хлеб с солью его мало удовлетворяет. Этот гастроном пред¬
почитает простому хлебу настоящий бутерброд с маслом, густо
посыпанный солью. В дальнейшем мы убедились, что наш Се¬
рый мог считаться животным всеядным. Желая проверить рас¬
сказы промышленников про ловлю оленями зазевавшихся лем¬
мингов, мы попробовали предложить Серому пойманного нами
зверька. Олень скушал его с видимым удовольствием. Когда
425

Серый получил полную свободу, мы не раз наблюдали его аппе¬
тит, направленный на уничтожение остатков супа, налитого в
корыто для собак. Получая разные подачки, олень привык це¬
лыми днями бродить поблизости от станции. Вместо того, чтобы
гулять по тундре и отыскивать лишайники, как полагается оле¬
ням по Брэму, этот чудак предпочитал пастись у самого дома
на кухонных отбросах.
Неизвестно, до какой степени дошло бы дальнейшее одо¬
машнивание этого животного. Вероятно, он начал бы посещать
кухню — первоисточник благ в виде помоев и отбросов. Та¬
кому ходу дела помешал другой олень, которого промышлен¬
ники привезли к нам для лечения и отдыха. Этот повредил себе
ногу. Новый был дик и не ел даже хлеба. Он начал уводить Се¬
рого от искушений на лоно природы, в тундру. Олень — живот¬
ное стадное. Только соберется попастись Серый на кухонных
отбросах, его товарищ уходит рысью в тундру. Серый перестает
копаться в мусоре и мчится галопом туда же. Недели через две
Серый одичал, стал являться на станцию все реже и реже; труд¬
нее давался в руки. В конце концов мы потеряли того и другого
оленя. Во время метели дикий товарищ увел Серого неизвестно
куда. Поиски в течение двух суток не привели ни к чему. Ни
мы, ни островники больше этих оленей не видали. По всей ве¬
роятности, они присоединились к стаду диких оленей.
При воспоминании о Сером мне всегда приходит на память
наш щенок Зорька — лайка, родившаяся на станции, дочь взбе¬
сившейся Мод, Зорька питала к Серому нежнейшие чувства.
Когда он уходил далеко в тундру, Зорька беспокоилась и
вскоре отправлялась по следам искать предмет своей страсти.
Мы всегда знали, в каком направлении находится Серый,
достаточно было приметить, с какой стороны возвращалась из
тундры Зорька. Нельзя сказать, чтобы олень отвечал Зорьке
взаимностью. Если щенок не лежал покойно поблизости, глядя
с обожанием на свой «предмет», а вертелся у ног, Серый всегда
норовил ударить его передним копытом, и Зорьке не раз попа¬
дало. Но это не служило причиной охлаждения. Вероятно, из
Зорьки, при надлежащей дрессировке, можно бы сделать хоро¬
шую оленную собаку. К сожалению, мы не могли использовать
Зорьку для отыскания оленей, когда они потерялись. Олени
ушли во время экскурсии со стоянки в двадцати пяти километ¬
рах от станции.
Когда группа людей в пустынной местности оказывается
отрезанной от обычных развлечений и семьи, тогда дремлющая
в каждом потребность заботы о живом существе изливается
обычно на животных. Кроме Серого и Зорьки, в летнее время
у нас было еще несколько четвероногих питомцев: наш пре¬
красный передовой Ермак, пожилой, серьезный, сосредоточен¬
ный пес, и несколько леммингов. К концу лета Ермак, в резуль¬
тате усиленных забот о его питании, превратился в подобие
426

валика от оттоманки, обтянутого пушистой блестящей шерстью.
Я начал серьезно беспокоиться: будет ли в состоянии вожак на¬
шей упряжки передвигать ногами достаточно быстро, когда
в этом будет надобность.
Такой же уход выпал на долю леммингов, живших в ящике
с дерном. Эти миловидные животные всегда проявляли кипу¬
чую деятельность. Всякий раз, когда в ящике сменялся дерн,
вся площадь его скоро оказывалась изрытой ходами по разным
направлениям. Зверьки спасались в них от назойливого любо¬
пытства.
Первый из леммингов прожил в неволе около трех недель.
Первое время он питался исключительно травой и корешками
дерна, но скоро привык к крошкам хлеба и сыра. В последую¬
щем он начал есть и масло, предпочитая его и хлебу и сыру.
В последнее время он питался исключительно травой и маслом.
Пристрастие к жирной пище, характерное для жителей севера,
привело лемминга к плохому концу. Наблюдая, с каким удо¬
вольствием лемминг ест масло, наши экспериментаторы
стали недостаточно часто менять дерн. Лемминг, питаясь почти
исключительно маслом, начал жиреть не по дням, а по часам.
В какое-то утро мы обнаружили, что лакомка околел. Видимо,
от ожирения сердца: он был кругл, как шарик.
Июль и август в полярных областях считаются летними ме¬
сяцами. Просматривая метеорологические наблюдения Ляхов-
ской станции и сопоставляя с другими, производившимися в
Арктике, я убеждаюсь в том, что Новосибирские острова в ряду
других наших полярных островов занимают по суровости кли¬
мата одно из первых мест. Припоминая свои летовки на Новой
Земле и Земле Франца-Иосифа, я воссоздаю в памяти прекрас¬
ные дни с тихой погодой и ярким блеском солнца, когда воз¬
можно было благодаря неподвижности воздуха греться на сол¬
нышке целыми часами. Характерная черта климата Новоси¬
бирских островов — чрезвычайная редкость затишья. День за
днем дуют упорные ветры, унося и без того небольшое количе¬
ство тепла, скопляющегося на земной поверхности от нагрева¬
ния солнцем. Самая высокая температура, отмеченная нашей
метеорологической станцией, — она держалась лишь несколько
часов — равнялась всего +10,6°Ц. Это было всего один раз.
Обыкновенно же после полудня температура не поднималась
выше +5°Ц. Средняя температура за июль — самый теплый
месяц—равнялась всего +1,8°Ц. Такие низкие температуры с
постоянными ветрами делают лето на Новосибирских островах
чрезвычайно холодным К
Тем не менее два месяца — июль и август — и здесь можно
считать летом. Снег сходит, развивается растительность, везде
1 Та же черта — постоянство ветра — характерна и для зимы. Низ¬
шая температура зимой наблюдалась в январе — 43° Ц.
427

цветут полярные цветы, температура опускается ниже точки
замерзания только по ночам. Таких ночей в июле отмечено
двадцать две и в августе двадцать одна. В коротких чертах
можно характеризовать климатические особенности лета в этой
местности: постоянные ветры с восточной стороны, частые ту¬
маны, слабые заморозки по ночам и редкие дожди. Все эти
черты делают летнюю пору крайне суровой.
Как ни сурово лето на Новосибирских островах, все же
после долгих и жестоких морозов почти до июня месяца здеш¬
нее лето составляет разительный контраст с «весной». Сразу
после метелей в конце мая и начале июня наступает резкая пе¬
ремена. Бурным таянием в лучах незаходящего солнца сходя г
снега. Пробуждается жизнь. Быстро зеленеют обнажившиеся
участки земли. Расходится лед. Все это создает впечатление
внезапного пробуждения природы, бурной жизни, бодрит, сулит
какие-то надежды и поддерживает весенние настроения и
жажду работы вплоть до конца августа, когда неожиданно на¬
летевшая метель сразу закроет белой пеленой еще зеленую
траву, безжалостно сожжет цветы, которые не успели еще на¬
брать плодов, в одну ночь закроет все озерки и ручейки. До
будущего года!
Короткое полярное лето действительно внесло в жизнь на¬
шей маленькой группы чрезвычайное оживление, жажду дея¬
тельности. Мы постарались использовать теплую пору для
исследований острова в самых широких размерах. По два и по
три уходили мы в тундру на несколько дней. Иногда с оленями,
иногда с мешком за плечами. То тот, то другой приносили уби¬
тых птиц, коллекции растений, грибов, разных водорослей, об¬
разцы почв, морских и пресноводных животных, остатки иско¬
паемых или записные книжки, заполненные картографическими
материалами. Наш геолог кочевал с островниками по всему
острову.
Одна из небольших экскурсий оказалась очень интересной.
Мы нашли остатки ископаемого леса. На довольно возвышен¬
ном участке, где почва осела в результате таяния ископаемого
льда, из нее выглядывали стволы и ветви легко рассыпающихся
деревьев. Здесь были только нижние части стволов с вет¬
вями и корнями; верхние части деревьев сгнили много тысяч
лет тому назад. Некоторые деревья лежали на боку, другие
находились в наклонном положении, но были и стоящие прямо.
Уцелевшие части деревьев толщиной не превышали 7—8 санти¬
метров.
Наша находка была остатком зарослей ольховиков, какие
можно видеть и в наше время по берегам небольших речек или
озер в более южных областях. Эти деревья в доисторические
времена были занесены илом, смешанным с перегноем и остат¬
ками различных растений, и оставались замороженными в те¬
чение тысячелетий.
428

Какая-то перемена климата была причиной сохранности
этой древней, давно исчезнувшей растительности. Мы провели
у «леса» целый день, терпеливо выбирая из почвенных слоев,
в которых росли эти деревья, листья умерших растений, дерно-
вики мха, кусочки обломавшихся сучьев, коры и остатки насе¬
комых, т. е. все то, что можете видеть и теперь, если ляжете
в летнюю пору на берегу озера у зарослей ольховика и будете
внимательно исследовать верхнюю часть почвы.
Вся местность, где найдены были погребенные землей де¬
ревья, давала картину древнего озерного ландшафта. Невда¬
леке нашли мы довольно мощные залежи сухого торфа, кото¬
рый сослужил хорошую службу, когда забастовал наш примус.
На этом ископаемом торфе мы вскипятили наш чайник и сва¬
рили обед.

СМЕРТЬ МИТРОФАНА.
Когда наблюдаешь изо дня в день за состоянием морского
льда, не видишь с берега заметных изменений. Как заметишь,
что бурный ручеек, долго, долго кативший струи воды, лишь не¬
сколькими десятыми долями градуса отличающиеся от темпера¬
туры таяния льда, день за днем точит и буравит его с упорством
дятла? Этот процесс совсем незаметен.
Только в затишье, следя за прибрежными струйками, заме¬
чаешь иногда, как отделяется внезапно от ложа ручейка про¬
зрачный ледяной кристаллик и всплывает кверху. Или слы¬
шишь слабый шорох рассыпавшейся льдинки. Но эта работа
теплой воды беспрерывна, как здешний день. Вся масса стаяв¬
шего снега, которая оказалась в конце концов разлитой по при¬
брежным участкам моря, производит в ледяном покрове все
большие и большие разрушения. Сначала появляются промоины
у -прибрежных приливных трещин и по спаям отдельных льдин.
Промоины соединяются мало-помалу с заберегами вблизи
устьев ручьев и речек. На этих участках лед оказывается на
плаву раньше всего! Затем разъедаются промежутки между
речками в прибрежных участках. Приливные течения и ветер
гоняют льдины уже по чистой воде. Сталкиваясь между собой,
они разрушаются все больше и больше.
К этому времени лед непрочен на значительное расстояние
от берега. Зимой на него нанесено бурями множество частиц
земли, листиков, семян и стеблей растений. Они, нагреваясь,
рассеивают тепло; снег тает в таких местах интенсивнее, обра¬
зуя на льду озерки и лужи. По мелким порам, всегда имею¬
щимся в морском льду, пресная вода начинает просачиваться
430

книзу, легко растворяя соли, заключенные во льду; весь лед
оказывается пронизанным тонкими канальчиками. Они от стока
воды расширяются и ослабляют лед прежде всего в местах
спайки, где благодаря напору льдин солей больше. Лед распа¬
ивается. Теперь, когда у берегов открытая вода, достаточно
сильного ветра, чтобы оторвать сначала крупные льдины, а
вслед за ними сдвинутся с места и остальные.
Вот почему вскрытие льда нередко происходит на море не¬
заметно. Так было и у нас. Еще в начале августа лед казался
неподвижным, хотя по прибрежным промоинам плавали уже
оторванные льдины. Только восьмого числа мы заметили, что
лед в проливе уже потерял неподвижность. А к половине
августа, нам казалось, он только начал расходиться. Однако
в поле нашего зрения везде находился густой плавающий лед.
Мы крайне удивились, узнав от прибывших на станцию летчи¬
ков, что море уже очистилось. Они летели над чистой водой.
Только километрах в двенадцати-пятнадцати от нашего берега
самолет пролетал над разреженным льдом.
Самолет, посетивший новый поселок на пустынном Ляхов-
ском острове, был первым разведчиком воздушного пути на
Крайнем Севере.
Шестнадцатого августа все были заняты обычной работой:
кто в своих комнатах, другие на воздухе. Слышался стук то¬
пора, размеренный скрип пилы по металлу и звон посуды в
кухне. В эти мирные звуки внезапно ворвался гул мотора. Он
сдул, как ветром, нашу обыденную работу. Сделав красивый
вираж над станцией, самолет спустился на воду и подошел под
мотором к берегу. Минуту спустя мы встречали наших гостей.
Только тот, кто прожил год в отдалении от всего мира, мо¬
жет понять возбуждение, овладевшее нашей маленькой коло¬
нией. Правда, мы изредка получали новости из внешнего мира
при помощи радио. Но разве может сравниться с ним живое
слово! Рассказы о быстрых темпах жизни, о чрезвычайном раз¬
витии исследования окраин Советского Союза, о работах на
Севере, чему наглядным примером был прилетевший к нам са¬
молет, вести о знакомых, о Москве и Ленинграде, о наших со¬
седях на острове Врангеля — ничто не насыщало: «Рассказы¬
вайте дальше!»
Летчики привезли нам почту: несколько писем -с острова
Врангеля и из Средне-Колымска и даже подарки — килограмм
прекрасного кофе и свежее сливочное масло! Не нужно гово¬
рить, что мы постарались устроить гостям покой и заслуженный
отдых после приключений во время вынужденной посадки на
пути к Ляховскому острову.
Следующие два дня стояли густые туманы. Продолжение
полета в такую погоду казалось невозможным. Все же 18 ав¬
густа наши гости покинули станцию при весьма ненадеж¬
ной погоде и при слабом тумане. Через два дня мы получили
431

известие от промышленников о том, что самолет пролетел бла¬
гополучно западную часть острова.
Мы много смеялись над разными описаниями полета тремя
промышленниками, которые наблюдали полет чудесной метал¬
лической птицы в разных местах.
Киргелий Бочкарев говорил:
—	Самолет — совсем как 'большая птица, ныряет, как
чайка. Старик Федор уверял, что самолет машет своими кры¬
лышками, как гусь.
И только положительный Петр описывал полет вполне
точно и ясно:
—	Большой самолет, идет ровно, немножко боком, гудит,
как шмель, а спереди что-то блестит, как сияние округ звезды.
Эффект появления первого самолета на Дальнем Севере,
где человек отроду не видал машины, нельзя было сравнить ни
с чем...
Первого сентября исполнился год с тех пор, как шхуна оста¬
вила нас на островах одних. Все рассчитывали в сентябре нахо¬
диться уже в пути к родным местам. В действительности же до
возвращения осталось еще не менее восьми месяцев. Все же
отъезд был не за горами. К этому времени мы уже знали, что
на смену едут новые работники, они рассчитывают в декабре
по санному пути добраться до нашей отдаленнейшей станции.
Пора было и нам начинать подготовку к трудному путешествию
по зимнему пути в темное время года.
Мы совсем не рассчитывали на возвращение санным путем.
Где добыть в достаточном количестве теплую одежду и поход¬
ное снаряжение для санного путешествия? У нас было запа¬
сено четыре комплекта одежды для исследовательских поездок.
Но они в большей части уже отслужили свою службу. По этой
причине осенью нам пришлось заняться шитьем спальных меш¬
ков, переделкой меховой одежды, изготовлением обуви, фона¬
рей и разных мелких принадлежностей, необходимых в пути.
Еще хуже, чем с одеждой и походным снаряжением, обстоя¬
ло дело с собаками. Весной у нас была хорошая упряжка со¬
бак. Я отдал их на прокорм лучшему охотнику на острове,
Киргелию Бочкареву. Осенью мы узнали о несчастье, случив¬
шемся с собаками: две из них погибли от бешенства, а пять со¬
бак были случайно отравлены вместе с другими собаками про¬
мышленника. На одной из остановок Бочкарев, найдя в погребе
ободранных песцов, накормил ими собак. Это мясо оказалось
отравленным: песцы, видимо, попали на стрихнин.
По условию промышленник, взявший на прокорм собак, дол¬
жен был пополнить их убыль или помочь нам выехать с острова.
К этому времени у нас уже установились прекрасные отношения
с промышленниками-островниками. Даже в том случае, если бы
мы остались совсем без собак, промышленники, конечно, по¬
432

могли бы выехать, как помогают артели, оказавшейся в затруд¬
нительном положении. 28 октября старшие промышленники,
Митрофан Иванов и Киргелий Бочкарев, приехали на станцию
по. собственному почину, чтобы условиться о совместном отъ¬
езде с островов.
Радушно, как всегда, встретив наших друзей, мы угостили
их праздничным ужином. Показали новые фотографии знако¬
мых мест. В этот вечер я уговорился с Митрофаном о доставке
хороших ездовых собак в Ленинград, когда они понадобятся
для давно задуманной экспедиции на Северную Землю. А Мит¬
рофан сам предложил быть каюром.
На следующее утро я был разбужен какой-то необычайной
нотой в голосе Федора Черезова, в комнате которого ночевал
Митрофан.
—	Митрофан! Митрофан! Что ты?
И тотчас же по нашему дому пронеслась какая-то тревога.
В одном белье, рванув дверь в комнату Черезова, я увидел
Митрофана в позе спящего, лежащим на своей постели, устроен¬
ной на полу. Эта поза была мне знакома со времени -нашего
долгого путешествия. Федор с искаженным лицом тряс Митро¬
фана за плечо: он, казалось, крепко спал, совсем как после
трудного перехода через торосы. Но Митрофан не просыпался.
Он был мертв. Среди нас не было доктора, который бы мог
точно установить причину этой неожиданной смерти. Если су¬
дить по громадному багровому вздутию в области груди, при¬
чиной смерти был разрыв аорты.
Во время совместной с Митрофаном экспедиции на санях я
всегда изумлялся выносливости своего спутника. Но замечал
иногда, что усилия и напряжение походной жизни все-таки
даются Иванову не легко. Нередко вечерами видел я на его ко¬
ричневых обветренных скулах и лбе серый, как пыль, оттенок,
так поразивший меня после возвращения Митрофана из по¬
ездки по западному берегу Котельного. Но все же Иванов ка¬
зался еще крепким охотником. Его трудно было назвать ста¬
риком.
Накануне, при встрече гостей, мне бросился в глаза тот же
пыльный оттенок Митрофанова лица. Я спросил, трудна ли
была дорога.
—	Однако трудна. Рассол выступил на лед. Почти всю до¬
рогу бегом бежали.
Во время чая удивила необычайная нервность нашего друга.
Когда падала ручка чайника, Митрофан вздрагивал, подпры¬
гивая, как нервная женщина. Киргелий рассказывал нам, как
в тот же вечер Митрофан говорил ему несколько раз по-
якутски:
—	Киргелий, слышишь, как градусники разговаривают?
Киргелий вышел на улицу. Все было тихо. Очень слабым
почти невнятным звуком доносился изредка скрип флюгера на
433

Метеорологической Станции. Но этот Слабый звук не мог быть
слышен в комнате. Потом мы поняли: у Митрофана был шум
в ушах. Киргелий же рассказывал, что прошлым летом видал
он у Митрофана опухоль на груди, внезапно появлявшуюся и
внезапно исчезавшую. Видимо, Митрофан страдал аневриз¬
мом !. Но все это стало известным уже после смерти. В несчаст¬
ное утро 29 октября внезапная смерть лучшего друга станции
поразила, как взрыв бомбы, брошенной с самолета, подкрав¬
шегося незаметно.
Мы похоронили Митрофана в глубокой могиле, взорвав
мерзлую почву тетрилом и сняв ее до ископаемого льда. В него
и погрузили оклеенный бумагой гроб. Печальный ряд людей,
запряженная нарта с гробом, люди с лопатами. Небольшая над¬
гробная речь. Непрошенный комок у горла. Несколько залпов
из ружей. Гулкая дробь мерзлых глыб земли на крышке
гроба...
— Прощай, Митрофан! Ты изловил уже своего последнего
песца!
Тело Митрофана Иванова сохранится в ископаемом льде
на многие тысячелетия, если не случатся изменения в климате
этой части Земли.
В кругах ученых недавно обсуждался вопрос об устройстве
на дальнем севере древнехранилищ. Ушедшие поколения уно¬
сят с собой в могилу многое интересное для потомков. Быстро
истлевает одежда, немного дольше живут предметы культуры,
рукописи и образцы искусства. В течение тысячелетий уходят
с лица земли и нарождаются новые виды растений, насекомых,
животных и рыб, меняется и человек.
Для таких древнехранилищ Новосибирские острова и Усть¬
инская тундра — лучшие места. Один вопрос — как указать по¬
томкам места таких хранилищ?
Во время пребывания моего в Казачьем была похоронена
старуха, вдова одного из купцов Санниковых. Перед смертью
вдова завещала похоронить ее рядом с мужем. Могилу копал
старик, бывший на погребении Санникова. Докопавшись до
гроба, старик не удержался, приоткрыл крышку гроба, кото¬
рый, казалось, был выстроган вчера. Умерший лежал
в том самом виде, как в день погребения тринадцать лет
назад. Только на стенках гроба, на ресницах, на волосах и на
бумажном венчике скопилось много инея. Эта могила была вы¬
рыта в промерзшей почве.
Во время путешествий по островам и тундре мне постоянно
приходилось удивляться, как, отправляясь на охоту, люди мо¬
гут жить жизнью непрерывного физического напряжения,
мерзнуть в продолжение десяти месяцев в году — без жалоб.
Все невзгоды воспринимаются как нечто совершенно естествен-
1 Аневризм — болезнь, расширение аорты
434

ное — и тяжелый труд, и холод, и голодовки. Следил, как во
время зарядки пастей якуты обнаженными руками при морозе,
на сильном ветру, натягивали тонкие волоски опускного меха¬
низма в ловушке, как в течение получаса они распутывали
побелевшими пальцами одеревеневшие ремни у копыла сломав¬
шейся нарты. Всегда работали без жалоб на погоду, без руга¬
тельств, терпеливо и сосредоточенно. К нам шли пешком про¬
сить две свечки за тридцать километров в жестокий шторм, при
морозе. Пришедший спокойно распутывал свое бергиэгэ, при¬
кладывал руки к почерневшим щекам и говорил свое: «Капсэ!»

ВТОРАЯ ПОЛЯРНАЯ НОЧЬ
Незадолго до начала второй полярной ночи была получена
телеграмма с новой радиостанции в Булуне. Булун сообщал,
что наши преемники выехали на остров по первому санному
пути.
— Скоро, скоро домой, —сказал радист, кладя мне на стол
телеграмму.
В половине ноября мы отправили в Казачье двух товарищей
со всеми коллекциями и прочим грузом. Они уехали с оленным
караваном промышленников, в нем были и станционные олени.
На станции осталось пять человек.
В последний месяц на станции жилось неважно. Мы чув¬
ствовали себя, как в осажденном городе. Провизия подходила
к концу. Последние запасы должны были иссякнуть к двадца¬
тым числам декабря. Небольшое пополнение получали мы от
островников, они почти всегда являлись с задком или ногой
оленя. Еще одного оленя удалось убить нам, когда большое
стадо подошло к метеорологической станции в то время, как я
делал отсчеты показаний инструментов.
Мы ждали новых своих преемников в начале декабря. Про¬
лив давно смерзся. Давно уровнялись снегом торосы. Начина¬
лось полнолуние—лучшее время для поездки. 7 декабря,
вместо людей с материка, приехали промышленники для совета,
как быть: провизия у них на исходе. Песцов поймали не¬
много, нечем кормить собак. Остаться до двадцатых чисел де¬
кабря, как было условлено раньше, островники не могли:
собакам грозила голодовка. Как ни хотелось встретить новых
людей полным составом, пришлось согласиться на отъезд трех
436

товарищей вместе с островниками. На станции оставались
лишь крохи провианта.
В половине декабря наш одинокий дом опустел. Замолчал
радиотелеграф. Мне удалось уговорить Петра и Василия за¬
держаться, пока не съедим последние крохи. Нужно было дож¬
даться новых сотрудников во что бы то ни стало. Прервать
работу станции значило обесценить наполовину ее наблю¬
дения. В пустом доме остались плотник Бадеев и я.
С отъездом всех товарищей на нас легло множество забот:
нужно было держать в тепле дом, пилить дрова, во-время про¬
изводить многочисленные наблюдения, носить снег для воды,
прибирать помещение после спешного отъезда товарищей и го¬
товиться к пути.
На всем острове в это время оставалось четыре человека:
Еремеев с Устиновым в тридцати километрах, в становище Дым¬
ная, и мы.
Когда станция опустела, мы первым делом собрали в одно
место остатки провианта. Выяснилось, что с этими остатками
можно при большой экономии прожить на станции еще недели
три. Можно было ждать до следующего полнолуния в январе.
Так долго ждать нам не пришлось. В ночь на 19 декабря
я услышал какой-то шум в коридоре и Васин тревожный голос:
—	Кто там? Кто там? Петра, это ты?
В ответ молчание. Мелькнула мысль — не медведь ли за¬
брался. Я протянул уже руку к винтовке, но в это мгновение на
вторичный окрик Бадеева послышался глухой ответ:
—	Радист новой смены. Здравствуйте. Ну, и темно же у вас!
В комнату ввалился в закуржевешних мехах, с обледенев¬
шей оторочкой у лица, невысокий, плотный радист. У крыльца
возились с собаками два якута — проводники из Казачьего.
Смена приехала! Андреев привез с собою провизию, письма и
несколько сотен прекрасных, душистых папирос. Они после ли¬
стового балаганского табака казались вкуснее сусляного пря¬
ника. Андреев сделал хороший переход на собаках от чай-по¬
варни до станции по компасу в течение двадцати двух часов.
Всю ночь мы курили, ели сладости, пили чай и говорили,
говорили, говорили.
Еще через два дня приехала вторая партия: заведующий
станцией и моторист. Несколько сумбурных дней. Сдача стан¬
ции, ознакомление с ней новых людей, наши рассказы об остро¬
вах и бесконечные разговоры о жизни на «Большой Земле» и
предстоящей жизни новых хозяев в островном домике, выстроен¬
ном нашими руками.
В полуденный рассвет 27 декабря, в самые темные и без¬
лунные дни наша нарта спустилась на морской лед невдалеке
от станции. Совсем слабо розовели пологие склоны снежных
завалов берега. Отблески полуденной зари на выдающихся
437

торосах были совсем слабы и неясны, они выхватывали только
отдельные торосы в море. Верхушки их казались повисшими в
неясной лиловой дымке курящейся поземки. На горизонте мгла.
В этот раз мы решили сделать пересечение пролива напрямик,
к чай-поварне. Торосов в этом году немного. Лед замерз со¬
всем спокойно.
Мой спутник Николай Алексеевич Горохов, по прозвищу
«Меник» (шалун), известен в Казачьем как прекрасный провод¬
ник. Для него поездка за сотни километров в середине поляр¬
ной ночи — обычное дело. Съехав с берега, Меник остановил
собак и начал, совсем как Митрофан, «колдовать» с компасом.
Предвидя возможность поездки к чай-поварне напрямик, я
давно взял точное направление в градусах на горы Святого
Носа. Хотя до гор от станции ПО километров, они в осо¬
бенно ясные дни видны совсем отчетливо. Поэтому я с особен¬
ным интересом наблюдал, как проводник чертил свои линии
на снегу.
Святой Нос в это время нельзя было видеть. Когда оконча¬
тельная черта легла по снегу резкой бороздкой и Меник стал
заботливо прятать компас в заветный мешочек на груди, я тоже
поставил свой компас на эту черту. Направление было взято
правильно.
Мы двигались довольно быстро, только часа через четыре,
уже далеко от берега, случилась задержка: застряла нарта в
узкой расщелине между торосами. При попытках освободить
нарту оторвался полоз. Пришлось развязывать тонкие оледе¬
невшие ремешки, соединяющие копылы с полозом, и перевязы¬
вать их снова. Обледеневшие ремни развязать на морозе воз¬
можно, только оттаяв голой рукой.
Эта неприятная работа была окончена уже в темноте,
в третьем часу. Ветер усилился. Когда мы снова тронулись в
путь, разыгралась метель. В темноте даже вблизи не видно
приметных точек, по которым можно было бы проверять, пра¬
вильно ли мы держимся взятого направления. Но Меник пра¬
вил так же уверенно, как если бы ехал днем, лишь изредка
поглядывая на еле заметные заструги. Часам к семи метель
разыгралась не на шутку. Наша нарта с собаками казалась
движущейся в бесконечном молочносером пространстве. Ме¬
ник все чаще стал соскакивать с нарты, чтоб рассмотреть, на¬
клонившись, следы прошлых ветров. В конце концов остановил
упряжку: ветер менял направление. Заструги на снегу разо¬
брать было невозможно. Остановились. Меник подумал, осмот¬
релся и сказал:
— Утуяр нада (спать надо). Утуй.
Походив недолго кругом, мы отыскали гряду торосов с ров¬
ной площадкой между ними, пригодной для ночлега. Без долгих
приготовлений, лишь откинув полог с нарты, мы улеглись на
снег.
438

Меник оказался владельцем прекрасной оленьей дохи, ко¬
торая доходила ему до пяток. Поверх теплых торбасов он натя¬
нул еще меховые калоши, захлопнул отверстие для лица при¬
деланным к дохе кусочком меха, подогнул доху и сжался в
комок. Я забрался с головой в свой испытанный спальный ме¬
шок. Вместо одеяла мы прикрылись пологом. Вскоре вьюга на¬
бросала на полог сугроб.
Так провели мы первую ночевку в пути.
Часов около пяти утра вьюга начала ослабевать. Мы вы¬
лезли из-под сугроба и, приготовив чай на нескольких взятых
с собой поленьях, запрягли собак. Поехали дальше. Отдохнув¬
шие собаки везли хорошо. В десять часов показались первые
признаки рассвета. К полудню ветер почти утих, в воздухе но¬
сились мелкие кристаллики. Берега не было видно. Я начал
беспокоиться. Не едем ли мы параллельно берегу? Не проско¬
чить бы мимо Святого Носа! Потом придется долго блуждать
по Эбеляхской губе.
Посоветовавшись с Меником, я направил собак несколько
левее. Через несколько минут мы заметили слабые очертания
берега. Проводник, сразу опознал его. Мы вернулись на преж¬
ний курс. Чай-поварня была всего в пяти километрах.
В избушке встретили нас Бадеев с проводником (он выехал
со станции двумя сутками раньше) и И. М. Протопопов, четвер¬
тый сотрудник станции, уроженец Якутска. Было видно, что
этот человек искушен в скитаниях. Он расположился в чай-по-
варне со всевозможными удобствами: ее не узнать. Сделаны
сени из мороженых оленьих шкур, у стены кровати из опроки¬
нутой оленьей нарты, в углу умывальник. Неметенный в течение
столетия пол чист и ровен. Дыры в стенах заткнуты кусками
меха и бумагой, посредине поварни хорошая железная печь.
Протопопову предстояло жить в поварне в течение месяца, пока
будут подвозиться на оленях из Казачьего продовольствие и
снаряжение для станции. Часть грузов — небольшая кучка —
уже лежала вблизи избушки. Немного дальше высилась дру¬
гая груда с торчащими во* все стороны копытами и рогами.
Это — олени, доставившие груз. В суровое время, при спешном
передвижении, они пришли совсем ослабевшими — не дойти до
Казачьего. Сорок пять оленей было убито на мясо для собак,
перевозящих грузы через пролив.
До нашего приезда Протопопов сидел в поварне одиноким.
Только однажды посетил его гость — чрезмерно любопытный
песец: прыгнул через отверстие у трубы в поварне. Гость попла¬
тился жизнью за свой неудачный визит. Протопопов убил
песца поленом. К сожалению, шкурка оказалась испорченной:
песец прыгнул на раскаленную печь и спалил весь бок.
В чай-поварне мне пришлось задержаться на четыре дня.
Меник был подряжен в дороге Шпаковским при случайной
встрече на остановке. Меник ехал для осмотра песцовык
439

ловушек. Теперь он хотел продолжать осмотр. Первые два дня
Меник ездил по ближайшим ловушкам, на третий день разы¬
гралась сильная вьюга. Выехали мы только 1 января. Бадеева
я отправил напрямик. Мне же предстояло сделать с Меником
изрядный крюк при осмотре его ловушек.
На нарте Бадеева каюром был молодой парень из Казачь¬
его, по имени Алексей, высокий, по-местному франтовато оде¬
тый: в щегольских белых торбасах и в шапке бергиэгэ с песцо¬
вой оторочкой. В дальнейшем по дороге в Казачье я видел,
как на этого парня заглядывались якутские красотки. Но в го¬
лове его была порядочная каша, в этом мы убедились на долгой
остановке в чай-поварне.
В день встречи с Протопоповым для ознаменования благопо¬
лучного переезда через пролив мы поднесли проводникам по
чарочке. Действие алкоголя общеизвестно: он развязывает
языки. Счастливый редким угощением, Меник, с красным,
сияющим лицом, рассказывал про гордость своего рода, про
брата своего, знаменитого проводника, погибшего вместе с Тол-
лем на острове Беннета. Но Меник был прост, как всегда.
Франтоватый же Алексей порядочно надоедал нам разговорами
о своей персоне.
30 января уехали на станцию возчики груза на станционной
запряжке и с передовым Ермаком. Умная собака словно по¬
нимала, что в этот раз расставание не кратковременно. Обычно
сдержанный Ермак кидался на грудь и лаял и несколько раз
пытался повернуть запряжку. Проводники не зевали. Скоро по¬
лоска с длинным цугом собак скрылась за торосами. Я долго
смотрел ей вслед. Вот еще одна страница жизни перевернута.
Вероятно, с подобным же ощущением провожал и Протопо¬
пов два дня спустя упряжку Меника, когда мы покидали чай-
поварню. Пока не скрылся из глаз низенький срубик, я видел
рядом с ним неподвижную темную фигурку. В одинокой из¬
бушке у Ледовитого моря остался этот человек. Через месяц он
переедет еще дальше, чтобы остаться на полтора года с тремя
товарищами. Его путь — еще на север. Наш — на юг.
Вопреки ожиданию мы поехали совсем не на юг. В действи¬
тельности мы сначала направились вдоль пролива почти по на¬
правлению станции, затем от реки Отчугуй повернули к юго-
востоку в тундру, потом опустились к югу до озера Бус-Тас.
Описав от него широкую дугу, выехали на реку Санга-юрях,
как раз к месту находки мамонта, остатки которого находятся
теперь в музее Академии наук. От этой реки проехали к Хара-
Станской возвышенности и через ее отроги выехали, наконец,
к реке Ванькиной, близ Мукдуновки. Во время этого путеше¬
ствия — оно длилось пять дней — я хорошо познакомился
с приемами устьянских промышленников при ловле песцов.
440

Поездка для меня была очень интересна, хотя мы ехали все
время, за исключением трех-четырех часов рассвета, во тьме.
Погода стояла пасмурная, рассвет был очень слаб, луна не
всходила. Около полудня еще можно было различить линию го¬
ризонта в южной стороне. Все же остальное время — одинокая
упряжка, в безмолвной тундре, в которой не различить ничего,
кроме неба и голубовато-серого снега.
Вспоминая теперь дни скитаний в тундре, я ясно представ¬
ляю эту голубоватую мглу и внезапно обрисовывающиеся неяс¬
ные очертания какого-то темного предмета: мы подъезжаем
к пасти. Меник кричит собакам: «То-о-ой», осматривает пасть
и снова садится на нарту. «Батта, батта» — вперед! И снова по¬
гружаемся в серый однообразный студень, пока не встанет
близко новый черный силуэт. Иногда пастей не было на протя¬
жении десятков километров. Тогда мы ехали часами, ничего не
встречая и не оставляя за собой ничего, кроме той же давящей
тьмы тундры, слившейся с небом.
Меник в Устьянском крае считается лучшим проводником. За
все пять дней нашей ночной поездки он ни разу не терял пред¬
ставления о местности. Уезжая утром из одной поварни, мы
поздней ночью внезапно останавливались у другой с такой же
уверенностью, как поезд у станции. По первому впечатлению
такое искусство кажется совсем сверхъестественным. Впослед¬
ствии, присмотревшись, я понял, что искусство это основано на
чрезвычайной внимательности.
Меник свои пасти строил и починял летом. Бывал у них
много раз. Конечно, он прекрасно знает взаимное расположе¬
ние пастей. Но этого мало. Он знает характер почвы и расти¬
тельности вблизи каждой группы пастей и у поварен. Все за¬
метные овраги и возвышенности нанесены в его мозгу с
точностью, превосходящей лучшую карту. Направляя собак
в темноте, он знает, через какой промежуток времени должен
встретиться приметный предмет или местность, подъем, склон
или овраг. Узнав их, он едет дальше до новой вехи. Особенно
поразил меня наш переход 3 января.
День был пасмурный и ветреный. Полуденный рассвет отли¬
чался только более светлым оттенком мути, стоявшей перед
глазами. Была умеренная вьюга. До полудня мы осмотрели не¬
сколько пастей, затем начался пустой участок. Мы ехали по
ровной тундре, часто под полозьями был виден лед на неболь¬
ших озерках.
Часу в шестом вечера Меник стал проявлять некоторое бес¬
покойство. Я не стал расспрашивать, так как знал уже, что в
пути Меник совсем не разговорчив. Его внимание напряжено
до крайности. Утром сказал он мне, что до ночлега девять ча¬
сов езды. Мы должны были быть там в шесть часов. В начале
седьмого часа Меник, внезапно остановив собак, стал раскапы¬
вать снег до почвы. Затем пошел налево и, отойдя шагов на
441

сорок, крикнул мне, прося поворотить собак по направлению к
нему. Собаки, добежав до хозяина, остановились. Только сойдя
с нарты, я увидел, что Меник стоит у входа в низенькую, в че¬
ловеческий рост, поварню, похожую на шляпку гриба. Она
была сплошь залеплена снегом; ее очертания с трудом можно
было разобрать не далее десяти шагов. Когда мы, отогревшись,
распивали чай в этой норе, я спросил Меника, как он оты¬
скал поварню и зачем раскапывал землю. Меник ответил:
— В этом месте глина есть. Кругом нет нигде.
Эта поварня была такая же, как прочие тундровые поварни
в Устьинском крае. Четыре жиденьких бревна, соединенных на
высоте человеческого роста полуметровым срубиком и обра¬
зующих нижними концами конус, упираются в землю. Проме¬
жутки между основными бревнами заполнены рядом жердей.
Этот каркас прикрыт сверху слоем дерна. Пролезать в такую по¬
варню приходится через узкое отверстие, заменяющее дверь.
Двери нет, при уходе из поварни отверстие закрывают куском
оленьей шкуры, придавленной кольями и снегом. Огохов в та¬
кие поварни не ставят, необходимо брать железную печь.
Дрова в небольшом количестве завозятся к поварням в летнее
время. Если дров нехватает, приходится сжигать одну из бли¬
жайших пастей. Так поступили и мы, когда в Харастанских го¬
рах захватил нас буран. Стоять в такой поварне возможно
только в середине, согнувшись в поясе. Ближе к краям, даже
стоя на коленях, упираешься в покатые стены. Как бы то ни
было, такая норка хорошо укрывает на время ночлегов.
Мы осмотрели полтораста пастей. Большинство их было по¬
сещено песцами. Но добычей Меник похвастаться не мог. Из
сорока двух захлопнувшихся ловушек мы вынули всего один¬
надцать целых песцов. Остальные были съедены или волками,
или голодными родичами попавшихся. Волки съедали песцов
совершенно, сваливая лапами боковые дощечки. Песцы для
того, чтобы полакомиться телом несчастного товарища, подка¬
пывали снизу бревна и оставляли нетронутой голову. Меник
собрал порядочную коллекцию песцовых головок.
По неполным сведениям, собранным в пути до Казачьего, за
первую половину зимы на севере Устьянской тундры было
съедено около двухсот песцов, около сорока процентов всего
промысла.
Я забыл сказать, что в чай-поварне застали мы еще помощ¬
ника Горохова — парня лет девятнадцати, Уйбачана. Уйбачан
был сиротой, воспитанником Горохова. Выглядел он совсем
мальчиком, был румян девичьим румянцем и весел, как моло¬
дой котенок. Этот парень почти не сидел на нарте. Его фигурка,
плотно обтянутая шубкой из песцовых лапок, маячила то впе¬
реди нарты, то у песцовой пасти. Отношение его к Менику было
проникнуто чрезвычайной почтительностью. Каждое слово Ме¬
ника, казалось, для Уйбачана было ценнее, чем наставление
442

ученого профессора студенту-первокуранику. Восседая на
нарте, как на кафедре, Меник поучал воспитанника искусству
движения в тундре. Он обращал внимание Уйбачана на каж¬
дую мелочь в пути, а иногда устраивал экзамен. Вечером 4-го,
перед остановкой на ночлег, Меник послал Уйбачана к поварне,
где мы должны были ночевать, прямым путем. Сам же хотел
объехать несколько пастей в стороне. Было уже совсем темно.
Стройная фигурка Уйбачана была проглочена тьмою в минуту.
Когда мы подъехали минут через сорок к месту ночлега,
Уйбачана там не было. Мне показалось, Меник забеспокоился.
После некоторого колебания он начал распрягать собак. Я спро¬
сил, не попытаться ли отыскать нам парня. Меник ответил:
— Если утром не придет, поедем искать.
Уйбачан пришел через час. Он выглядел очень сконфу¬
женным.
На пятый день поздно вечером, после перехода в 80 кило¬
метров, мы выехали на реку Ванькину к урасе Конона Том¬
ского. Здесь меня ожидал Бадеев. В это позднее время север¬
ная часть Устьянской тундры совсем необитаема. На время по¬
лярной ночи Томский откочевывает, ближе к устью Яны. Однако
этот тунгус, получив через выехавших с оленями островеиков
мою просьбу задержаться в районе Муксуновки, остался на
стойбище. У тунгуса были уже приготовлены для нас олени.
Отдохнув сутки, мы выехали 9 января дальше на прекрасных
оленях Томского. Задержавшись в пути на двое суток из-за ме¬
телей вблизи устья Яны, 15 января приехали по знакомому пути
в Казачье.

ПО САННОМУ ПУТИ
В прошлом году я покинул Казачье при свете весеннего
солнца. Тогда и днем и ночью на улицах слышны были веселые
голоса, свисали с крыш прозрачные сосульки, и бледноголубое
небо казалось уже совсем весенним.
В этот приезд увидел я Казачье в обстановке полярной ночи,
закутанным в высокие сугробы. Они погребли юрты и домики,
почти уравняв их плоские крыши. Мы подъезжали к селению
вечером, около шести часов. Если бы не толстые столбы искр
из камельков, можно бы проехать мимо, совсем не заметив се¬
ления, занесенного снегом. Но полуденный рассвет здесь был
гораздо заметнее в сравнении с северной частью тундры и ост¬
ровами, а небо на юге уже горело яркими красками. Когда на
другой день в полдень я вышел на улицу, Казачье выглядело
настоящим полярным поселком. Клубы пара, подымавшиеся от
каждой юрты и постройки, и дым висели в воздухе густой за¬
весой. Пар поднимался от оленьего каравана, привезшего груз
к фактории, от упряжки собак, натужно тянувших в гору возик
с мелкими дровами, пар шел от каждого человека на улице и
клубился у каждой двери.
Теперь не видно было ни ребят, играющих на воздухе, ни
групп, беседующих на завалинке. Стоял крутой мороз. Тороп¬
ливо пробегали закутанные в меха люди, каждый, не задержи¬
ваясь, скрывался в облаке пара у входа в жилище. Только на
плоской крыше у красного флага, как монумент, в своей дохе
стоял дежурный.
С половины января до марта местные жители избегают да¬
леких поездок. В эту пору морозы держатся между 40 и 50°,
444

Только необходимость или высокая плата заставляет якута
гнать оленей по морозу. В сильные морозы далекая поездка
всегда сказывается на оленях: они быстрее спадают с тела, осо¬
бенно животные, на которых ездили уже в первую половину
зимы. Поездка во время морозов требует хорошо упитанных
оленей. Вторая причина, по которой избегают поездок в это
время, — трудность поисков в темноте оленей на остановках.
Пущенных на пастбище в темную пору легко потерять. Легко
и волку подкрасться к оленям.
Мы не могли считаться с уговорами наших друзей в Ка¬
зачьем — «остаться погостить». Впереди нам предстояла дорога
тысячи в четыре километров на санях. Это расстояние нужно
успеть проехать до весны. Ни у государственных организаций,
ни у жителей не было достаточного количества оленей. Веро¬
ятно, нам пришлось бы двигаться маленькими партиями.
К счастью, незадолго до нашего приезда в Казачье, пришел
туда караван с грузом мороженого мяса из Верхоянска. Олени
были утомлены, худы и мелки. Принадлежали они верхоян¬
скому якуту Рожину. На таких оленях в день не проедешь боль¬
ше сорока или пятидесяти километров.
Мы решили выехать двумя партиями. Приехавшие раньше
в Казачье уже успели закупить теплую одежду соответственно
сезону, сшить палатку и состряпать на дорогу провизию. Им за¬
держиваться не стоило. Я решил выехать на легких нартах. За
неделю можно успеть купить снаряжение и, едучи налегке,
скоро догнать уехавших вперед.
Наши друзья в Казачьем уговаривали нас обождать здесь
до конца февраля не без оснований. От Казачьего до Верхоян¬
ска считают 1 300 километров. Для жителей Якутии такой пере¬
гон довольно обычен. Но этот путь в конце января и февраля
особенно тяжел. Верхоянск — полюс холода. Средняя темпера¬
тура января за много лет равна — 50,1° Ц. И в феврале обычная
температура держится между — 50 и — 60°. В феврале
1892 года в Верхоянске были отмечены самые низкие темпера¬
туры на всем земном шаре .— 69,8° Ц, т. е. почти — 70°. Первая
половина пути от Казачьего проходит почти по ненаселенной
местности. На первых же трехстах километрах вовсе нет жилья.
Обыкновенно здесь ездят или на совсем легкой упряжке, на хо¬
роших оленях, пересекая без отдыха ненаселенную местность,
или берут с собой палатку и печь. За неимением палатки ездят
иногда и без нее, ночуя у костров.
Нам, с плохими оленями, нечего было и думать проехать
быстро ненаселенный участок. Первая партия с грузом рассчи¬
тывала пробыть в пут,и больше трех недель. Я надеялся вы¬
играть одну неделю.
Для дальнего пути в самую холодную пору здесь снаряжа¬
ются серьезно. Запасают новую теплую одежду, готовят боль¬
шой запас провизии. Следуя советам, мы напекли горы хлеба,
445

булок, пельменей и нажарили котлет. Под провизию, палатку,
печь и спальные принадлежности пришлось отвести отдельную
нарту. Относительно одежды не было особенных споров. При
сильных морозах -в дорогу надевают поверх обычной одежды
«дундук», или кухлянку, — просторную рубаху из шкур моло¬
дого оленя, мехом к телу, поверх нее длинный «сукуй», или доху
с капюшоном, из шкуры взрослого оленя. На ноги надеваются
меховые брюки, заячьи носки, оленьи чулки, камусные торбасы
и меховые калоши. В комплекте якутской зимней одежды вер¬
хоянских жителей имеются еще напульсники, нагрудники,
маски на нижнюю часть лида и разных сортов рукавицы. Из
всего этого мы выбрали только двойные меховые рукавицы.
Рот и подбородок завязывали, как устьянцы, обыкновенным
ситцевым платком.
Когда надеваешь на себя всю эту полярную спецодежду,
чувствуешь, несмотря на легкость отдельных предметов, значи¬
тельное увеличение собственного веса. Ноги плохо сгибаются,
руки в движениях связаны. В дороге я надевал сукуй во время
ветра или продолжительной езды, когда не было возможности
соскочить с нарты и согреться на бегу. Итти в сукуе невоз¬
можно. Больше полукилометра не пройдешь, — начинаешь по¬
крываться испариной. А вспотеть, когда температура ниже
50°, — значит зябнуть до ночлега. Мне показалось излишним
надевать две пары меховых чулок под торбасы, да еще сверху
неуклюжие и толстые калоши из лошадиного меха. Я пробовал
было обходиться без них, но едва не отморозил пальцы. Без
калош возможно в эту пору ехать, только постоянно соскакивая
с саней, чтобы согреть на ходу ноги. При быстрой езде этот
комплект одежды совершенно необходим.
В дни, когда дорога была хороша и с нарты нельзя было
слезать без задержки каравана, мы всегда приезжали к оста¬
новке продрогшими до мозга костей. На мне под верхней одеж¬
дой были две фуфайки, тельник и меховой жилет. Все же часов
пять спустя после начала пути под одежду начинали проби¬
раться холодные струйки, а когда поднимался хотя бы неболь¬
шой ветерок, мы начинали зябнуть раньше. Прежде всего стыли
пальцы на ногах, а в последние часы всегда мерзли руки, не
согреваясь больше от сжимания пальцев в кулак и растирания
их в рукавицах один об другой. В эти часы особенно мечта¬
лось о прелестях якутской юрты с хорошо растопленным ка¬
мельком, о закопченном чайнике, полном горячего кипятку, на
огне. А момент приезда в юрту, когда начинаешь снимать зако¬
ченевшими руками оледеневшую шапку и, разминая, развя¬
зывать шарф, развешивать одежду для просушки перед камель¬
ком, — о, это момент действительного блаженства! Недаром
в песнях якутов так часто мелькает поэтический образ «кым» —
искр из камелька, которые путник видит вечером в конце
утомительного перехода.
446

Якутские упряжные олени
Казачье покинули мы 23 января. Отъехав полсотни кило¬
метров, мы ночевали в юрте Василия Болтунова. Это место
известно под названием «Малое Казачье». Дальше на юг ле¬
жала совершенно ненаселенная и неисследованная местность,
занятая горными хребтами Кундюлун-Таала, Куйга и Мул-
турус-юрях.
До Малого Казачьего мы ехали по следу, напоминавшему
дорогу. Дальше дороги нет. Руководились следом наших же
оленей, пришедших из Верхоянска. Во многих местах след был
незаметен. Тогда шли целиной, стараясь снова найти потеряв¬
шийся след.
От самого Казачьего дорога шла редким, довольно чахлым
и низким лиственным лесом. Однообразие такого леса дей¬
ствует угнетающе. Голые, раскинув хрупкие промерзшие ветви,
неподвижные стоят деревья. Они кажутся совсем безжизнен¬
ными и сухими. Бурый фон леса на горизонте, резкие штрихи
бурых стволов на горных склонах, бурые же стволы и сучья
на первом плане, пестрящие по белому снегу, посыпанному
оранжевой лиственичной хвоей, — вот картина громадного про¬
странства северной Якутии. Идет ли путь по долине, тянутся
ли сани в гору или по берегу извилистой Яны, — безразлично.
По сторонам и впереди все те же бурые оттенки и бурая сетка
на буром от хвои снеге.
По мере движения к югу лес становится выше, стволы
толще. Но характер леса оставался тем же вплоть до самого
447

Алданского хребта. На южном его склоне, тотчас же за пере¬
валом, показались на буром фоне первые зеленые пятнышки
приникшей к земле сосновой стланки. А через десять километ¬
ров я отломил веточку родной зеленой ели.
В первой части пути мы не встречали иных деревьев, кроме
лиственицы. Редко, очень редко по берегам речек попадались
заросли ивы или ольховника.
В таких местах всегда было заметно присутствие жизни:
снег был истоптан заячьими лапками, покрыт густою сетью
куропаточьих следов, вился между ними четкий след песца,
и перекрещивали их длинные следы прыгавшего горностая.
В самом же лесу мы лишь изредка видали отпечатки волчьих
лап и размашистые следы лося и дикого оленя.
Наш караван состоял из пяти оленьих запряжек. Каждые
сани тянули два оленя; два запасных бежали сзади на
поводу.
В Якутии не запрягают больше двух оленей. Управляет ка¬
раваном проводник на пустой нарте. В его упряжке самые луч¬
шие и сильные олени: этим оленям приходится трогать с места
весь караван. Каждая пара оленей привязана поводками к
нарте, идущей впереди. После остановки проводник выводит
переднюю пару на дорогу и бесцеремонно толкает животных
в зад хореем. Олени бросаются вперед, нарта трогается с
места, тянет следующую пару, она натягивает поводки у тре¬
тьей, и весь караван начинает движение.
Покачивая головами, отклоняя рога от сучьев, вытягивая
шеи, когда передняя пара ускоряет бег, и заскакивая копытами
на идущую впереди нарту на внезапных остановках, идут
плавно широкой походкой пестрые олени. На хорошей дороге
бегут мягкой рьисью, бросая в сторону передние ноги и цокая
копытцами на задних ногах. Якутская упряжь устроена очень
остроумно: олени не могут тянуть с разной силой, широкая
постромка, надетая на плечи оленей и идущая к передней дуге
на нарте, не закреплена, но движется по ней свободно, состав¬
ляя продолжение лямки второго оленя. Как только один из
оленей начинает тянуть с меньшим усилием, ослабленная лямка
немедленно притягивает ленивца к самой нарте. При каждом
шаге ленивый олень ударяется ногой о передок саней. Един¬
ственный выход из такого положения для оленя — броситься
вперед, чтобы выравняться с другим.
Если оба оленя замедляют ход, поводки, связывающие их с
нартой, идущей впереди, натягиваются и давят уздечкой шею.
Поэтому для оленя нет возможности тянуть слабее, чем все
остальные животные в караване. Он тянет, пока есть силы. Если
силы иссякают, олень падает. Тогда приходится остановиться
всему каравану. Проводник подходит поднять оленя. Обыкно¬
венно его отвязывают и заменяют запасным, пока упав¬
ший не отдохнет, идя на поводу сзади каравана.
448

Если олёйй очень утомлены или на сани погружен непо¬
мерный по их силе груз, движение каравана представляет
безотрадную картину. То тот, то другой олень падает. Провод¬
ник подходит заменить упавшего. Через несколько минут па¬
дает и другой, заменяют и его. В следующий раз приходится
взамен упавшего ставить оленя, еще не успевшего отдохнуть.
Он падает снова. Запасные силы каравана израсходованы.
Обыкновенно тут начинается избиение. Упавшего поднимают
пинками и ударами палки. Едва успеет караван тронуться с
места, снова падает олень. Дело кончается плохо: усталые
олени отказываются итти даже на привязи. Приходится бросать
лежащих животных. Потом их подбирают на обратном пути,
если к тому времени олень не убредет далеко или не станет
жертвой волков.
В нашем караване олени были уже достаточно измучены
трудным переходом от Верхоянска. Они привезли на каждой
нарте по 10 пудов. Наш груз был меньше 7 пудов на нарту, но
утомленные олени тянули с трудом. Начиная с третьего дня,
стали чаще и чаще повторяться картины избиения оленей, а ко
времени, как дошли мы до населенных мест, где можно было
сменить особенно уставших животных, мы успели бросить трех
оленей.
Наш проводник, якут Николай Рожин, по-русски не знает
ни слова. Его маленькая юрта находится где-то на безымянном
притоке реки Бытантая. Там у него жена и два ребенка. Сам
Николай только летом видится с семьей. За зиму он успевает
пройти два-три раза путь от Верхоянска до Казачьего или Бу-
луна и обратно.
Его богатство — кухлянка, сшитая женой, истертая до< край¬
ности, меховые штаны, шапка, рукавицы, оленьи торбасы и ме¬
ховые чулки, надетые на голую ногу. Чтоб пальцы на ногах не
зябли, обертывает их Николай кусочками меха и подкладывает
под стельки много сухой травы. В этой одежде Николай только
что прошел в одиночестве с караваном оленей в Казачье, без
палатки. На остановках, в ненаселенном районе, их было мно¬
го — не менее шести,— Николай строил навес из жердей по
Якутскому способу в защиту от ветра и проводил долгие ночи
у костра на оленьей шкуре, прикрывшись заячьим одеялом.
Два раза заставала его в пути вьюга. Тогда приходилось ноче¬
вать без костра, зарывшись в снег.
В Николае ни грамма жира. Он сух, как лиственица, подви¬
жен и гибок, как горностай. В его одежде каждый из нас — без
преувеличения сказать — обморозился бы на пятидесятиградус¬
ном морозе в первый же день. Но Николай — чудо выносли¬
вости и нечувствительности к холоду. Управляя передней нар¬
той, он не может сойти с нее, чтобы разогреться на бегу. Только
на остановках, которые даются оленям для отдыха через каж¬
дые полчаса, проводник может, свернув оленей со следа,
449

побегать взад и вперед, чтобы размять окоченевшие руки и
ноги. Каждый из нас в прекрасной одежде зяб. Но от Николая
не приходилось слышать жалоб. Правда, для начала разговора
он не раз говорил «улахан тымны» (большой мороз), но слова
эти не носили оттенка жалобы. Однако, когда я уступил Ни¬
колаю свою слишком длинную, стеснявшую меня оленью доху,
он надел ее с сияющим лицом, и с этого момента началась
наша дружба.
Первую остановку после Малого Казачьего мы сделали,
спустившись за границу леса после голого перевала хребта
Кундюлун. Здесь под прикрытием скалы разбили мы лагерь.
Пока Николай распрягал оленей и привязывал к шеям осо¬
бенно быстроногих куски дерева, мешающие бегать, и готовил
дрова, мы поставили палатку на козлах из жердей. Такая па¬
латка очень удобна для лагерей в лесистых местностях, где нет
недостатка в жердях. Ставится она довольно быстро. На двух
козлах из связанных жердей кладется просунутая в длинный
рукав палатки, вверху ее, длинная жердь. После этого остается
только привязать к козлам сбоку еще по жерди, прикрепить
к ним завязками боковые стенки и в заключение пропустить
трубу железной печи через кусок жести, вшитой в переднюю
стенку.
Много раз на своем веку приходилось мне ночевать в палат¬
ках на морозе. Много разных систем палаток испытано. Эта ока¬
залась самой теплой. Железная печь быстро нагрела заключен¬
ный в палатке воздух. В лесу стоял пятидесятиградусный мороз,
но мы сидели в одних фуфайках. Уже окончили ужин и приня¬
лись за чай, прогревая у печи похожие на камни, заранее наре¬
занные куски булки и хлеба, когда в палатку вошел Николай.
Он бросил последнюю вязанку сухих лиственичных дров, лом¬
ких на морозе, как стекло, и, придвинув к себе маленький ко¬
телок с куском оленьего мяса, съел его, выпил суп, несколько
чашек чая —весь свой обед и ужин. Мы забрались в спальные
мешки в фуфайках. Николай разделся донага и спрятался под
заячье одеяло в постель из двух оленьих шкур. С такими удоб¬
ствами, говорил Николай, ему еще не приходилось ночевать.
Если поддерживать в печи огонь все время, в такой палатке
можно жить не хуже, чем в юрте. Но если дрова догорели,
температура за полчаса уравнивается с наружным воздухом.
Когда я проснулся и протянул руку за спичками, чтобы взгля¬
нуть на часы, коробка обожгла мне пальцы. Пока я зажигал
хрупкие спички, руки почти окоченели. Огонь от спички разо¬
гнал тьму, осветил палатку. Что за чудо! Черная материя
превратилась в светло-серый бархат, от каждого скрещения
ткани тянулись длинные кристаллы инея. Он покрывал густым
налетом полог палатки и опушил изголовье спящих. Моя шапка
примерзла к подушке, а отворот спального мешка стал похо¬
жим на ватный.
450

Мороз разбуДил не меня одного. В другом углу ПаЛаткй
тоже вспыхнула спичка. Из-под белого по краям заячьего
одеяла показалось голое плечо Николая. Опершись на локоть,
он подложил в печку дров и раздул угли. Когда я кончил ку¬
рить папиросу, серый бархат палатки, оттаяв, снова стал при¬
обретать вид обыкновенной ткани. Задолго до рассвета, часу
в восьмом утра, еще раз подбросив в печку дрова, Николай
ушел искать оленей и долго не приходил. Вернулся он часов
в одиннадцать. Уже горела яркая заря. Через полчаса мы по¬
ехали навстречу ей.
Если бы описывать шаг за шагом путешествие на оленях
через этот пустынный участок Якутии, такое описание оказа¬
лось бы столь утомительным и однообразным, как и сам
путь.
Мы поднимались по пологим скатам хребтов, поросших все
тем же бурым лесом, въезжали на голые каменные перевалы,
пустынные и дикие, где снег был тверд и изрыт застругами,
как в тундре, погружались, снова спускаясь с перевала, в бу¬
рую лесную мглу, а за долиной с глубоким рыхлым снегом на¬
чинался новый утомительный подъем.
Перед концом подъема деревья расступались шире. В гра¬
нице безлесной области отдельные деревья всегда покрыты
были инеем до чрезвычайности. Они склонялись под тяжестью
его иногда до земли.
На двух первых переходах немного отдохнувшие в Казачьем
олени везли еще сносно; потом чаще и чаще караван стал де¬
лать остановки для смены выбившихся из сил животных.
К концу пути остались только два оленя, ни разу не падавшие:
крупный мохнорогий самец—бур и белая как снег самка —
важенка, с прекрасными глазами и стройными тоненькими рож¬
ками. На последнем переходе упал внезапно и самец. Каравану
пришлось остановиться на час, чтобы дать передовому оленю
собраться с силами.
На перевале Куйга, ровно в полдень, за панорамой безот¬
радных и мертвых вершин горного хребта, чуть заметными кон¬
турами, отмеченными в розовой мгле, мы увидели в первый раз
за эту зиму солнышко. Это было 27 января. Полярная ночь по¬
зади. Скоро, скоро позади останутся и эти мертвые, в снежном
саване, хребты и унылое однообразие царства бурой листве-
ницы и мха. Каждое щелкание оленьих копыт, как тиканье ма¬
ятника, отмеривает время и пространство. Наш путь — к югу
и к весне.
Как бы в ответ на такие мысли, за перевалом Куйга начали
попадаться следы зверей. Тут же увидали мы первые ловушки-
черканы для горностаев, песцовые примитивные пасти и насто¬
роженные на зайцев самострелы. Каждый раз, как спрашивали
мы Николая, не знает ли он, чьи это здесь стоят ловушки, он от¬
вечал неизменно, как в сказке про кота в сапогах: «Иннокентия
451

Сыроватского». По охотничьим угодьям этого Сыроватского мЫ
ехали несколько дней.
Все уже начали сомневаться в существовании его. Только
на пятый день добрались мы до его урасы «Суолей». И только
тут убедились, что Николай не преувеличивал угодьев, особенно
когда наш проводник стал рассказывать, что вынул по дороге
попавшегося в ловушку горностая и положил зверька на сук
в двухстах километрах от урасы, чтобы не съели ласки.
Самый северный житель в Верхоянском округе все же не
этот охотник. Ловушки того не раскинулись столь широко. Его
зовут Спиридон Стручков. Давно мы слышали, что, пройдя
бесплодную тундру, попадем в самый северный поселок Верхо¬
янского края, Борогонский наслег.
Немало изумились мы, когда увидели этот Борогонский на¬
слег, состоящий из одной-единственной маленькой круглой
урасы, обложенной дерном. Мы еле-еле разместились в ней для
чаепития. Зато вблизи этой урасешки стоял высокий столб с
гордой надписью: «Борогонский наслег». Сам Стручков, моло¬
дой якут, живет уединенно в этой пустыне с женой и тремя
ребятишками. До следующего жилого места к югу еще два дня
пути. Тут-то в урасе и живет Иннокентий Сыроватский, слав¬
ный охотник. И, действительно, населенные места начинаются
отсюда, от урасы Суолей.
У Сыроватского сменили мы измученных оленей на лоша¬
дей. Выносливость, неприхотливость и приспособляемость якут¬
ских лошадей к холоду известны давно. Мы в урасе Суолей
впервые увидели этих лошадок.
Представьте животное, только отдаленно напоминающее
лошадь.
Это животное покрыто густой шерстью, столь же длинной,
как у козла, из которой выделяются длиннейшая грива и хвост.
Волосы особенно густы на животе и на шее. Там они свеши¬
ваются длинной бахромой. Ноги верхоянской лошади кажутся
толстыми мохнатыми бревнами. Густой мех скрывает совер¬
шенно очертания мышц и костей. Из-под него выглядывают
только передние части копыт.
В северной Якутии лошадей не держат в конюшнях. Лето
и зиму пасутся они на подножном корме, разрывая, как олени,
глубокий снег. Так же, как и оленей, здешних лошадей ловят
арканами.
Об езде в оглоблях здешние якуты не имеют представления,
а о парной или троечной запряжке и не слыхали. Еще необы¬
чайнее нашему взгляду местная конская сбруя. Когда мы вы¬
шли утром из урасы Сыроватского, наши нарты стояли в том
же виде, как по приезде на ночлег. У ограды, привязанными к
коновязи-столбу, жались одна к другой пять мохнатых лоша¬
денок. Двух, уже оседланных старинными высокими якутскими
седлами, ямщики подводили к передовым нартам. На каждую
452

лошадь с трудом взгромоздился всадник. Лошади начали было
беситься, но скоро угомонились. Мы тронулись в путь.
Караван наш выглядел очень живописно. Впереди каждой
нарты тяжелым монументом возвышался верховой в кухлянке-
дохе, в громадных конских торбасах и таких же калошах. На
коне, кроме всадников, переметные сумы сзади седла — зака¬
танные в трубку постельные принадлежности. Все это солидных
размеров и веса. За переднюю луку с седла перекинут широкий
ремень — постромки от нарты. Чтобы седло не съезжало от
тяги, грудь лошади охватывает нечто вроде шоры из оленьей
шкуры шириной в две ладони и толщиной в одну.
Единственное достоинство здешней сбруи — ее живопис¬
ность. Нарты, заиндевевшие мохнатые лошадки с оледеневшими
мордами, с которых спускаются сосульки, и пушистые башни
на седлах — всадники,— все это просится на картину. Искренно
жалел я, что кинематографический аппарат отказался работать
на пятидесятиградусном морозе, что не было времени зарисо¬
вать эту картину.
Но мы очень скоро разочаровались в странном способе пере¬
движения, называемом в этом крае ездой на лошадях. Всю
дорогу лошади шли шагом, не быстрее пяти-шести километров
в час. Кроме того, ямщики частенько останавливались поку¬
рить и поболтать с товарищами или вычесать гребнем осев¬
ший на лошади иней.
На этот раз мы проехали на лошадях всего один перегон до
стойбища нашего подрядчика. Тут получили мы свежих оленей
еще на два перегона. Начиная от верховьев реки Бытантая, по
всему пути, до самого Верхоянска, живут лошадные якуты.
Здесь мало оленьих пастбищ. Этот район населен, по якутскому
масштабу, сравнительно густо. Теперь мы каждый день оста¬
навливались для ночлега в жилых юртах, иногда заезжали на
полпути погреться и выпить чашку чая.
На одной из таких остановок застали мы за работой разъ¬
ездную факторию Якутгосторга. Агентом оказалась молодая
якутка в красном платочке.
Необычный агент этот оказался очень дельным и энергич¬
ным. Мало того — настоящим знатоком пушнины. Приказчиком
при женщине-агенте состоял супруг ее, молодой якутский па¬
рень. Разъездная фактория — истинное благодеяние для жите¬
лей далеких северных улусов. В горячее время не нужно остав¬
лять промыслов и ехать за необходимыми предметами за сотни
верст в Верхоянск. Разъездной агент примет пушнину и даст
в обмен все необходимое: мануфактуру, охотничьи припасы,
пряжу и волос для сетей, соль, муку, чай и другие продукты.
Даже лекарство. Агент завезет в глухую юрту лубочную кар¬
тину, книгу и газету, расскажет, что делается за пределами
кругозора таежных жителей. Нам после долгого пути через
пустынную и мало населенную местность эта встреча с первой
453

женщиной-якуткой, работающей на правах передового муж¬
чины, показалась символом новой культуры, властно проби¬
вающей дорогу на дальний север.
На верховье реки Бытантая, войдя в юрту, где предпола¬
гался ночлег, мы поражены были необычайной чистотой и
убранством ее. Эта юрта была разделена перегородкой, стены
ее покрыты картинками из журналов и революционными плака¬
тами, на столе лежал комплект газеты «Кым» (на якутском
языке) и «Автономная Якутия».
Почти всегда, как только останавливался караван, хозяева
каждой юрты выходили встречать гостей. Сразу в камельке
буйно разгорался огонь, закипали чайники. На стол без просьбы
приносились лучшие кусочки пищи, хранившиеся для праздни¬
ков: юкола, ломтики жирного мяса, хаяк и обязательно стави¬
лись таять у камелька кружочки мороженого молока.
Войдя в юрту, сначала не видишь ничего, кроме огня в ка¬
мельке. Когда глаза привыкнут, начинаешь различать людей.
Вся семья в сборе. Хозяйка уже хлопочет у камелька. Хозяин
помогает снимать и развешивать для сушки оледеневшую
одежду, потом ведет на почетное место в углу. Полуголые ребя¬
тишки выглядывают из-за камелька и прячутся за женщин.
По обычаю, путника с дороги обычно угощают чаем. Если
есть поблизости жилье, через полчаса или позже обязательно
являются соседи, приехавшие за пять, за десять километров
взглянуть на редких гостей. Хотя известно каждому, кто мы
такие — слух о нас надолго опережает караван, — всегда спро¬
сят подробно про острова, про людей и промыслы, куда держим
путь и сколько «кез» до конца его.
Чаепитие проходит за разговорами. Чай густ и смолист, как
деготь. Когда есть чай, якуты пьют очень густой. А когда нет,
предпочитают пить горячую воду, но не жидкий или спитой.
Сахара не употребляют. В разъездной фактории сахар самый
неходкий товар, хотя цена его сравнительно дешева. Тем време¬
нем варится у камелька конское мясо или рыба. Вот опорож¬
нены два-три чайника; пьют гости, пьют хозяева и все соседи.
Наконец, хозяйка убирает чайную посуду, ставит на стол куски
конины на круглой доске или рыбу. Гости, хозяин, соседи и
старшие сыновья рассаживаются вокруг стола. Каждый выни¬
мает из ножен собственный нож. Окончив еду, быстрым движе¬
нием крестятся, кланяются хозяину и несколько раз повторяют:
«Бахыба, бахыба!» или «Бахыба-тарым!» (спасибо, спасибо).
Хозяева отвечают: «Наздоров, наздоров!» (на здоровье).
Вечер проходит в разговорах. Мы мало-помалу узнаем про
всех, проехавших этой и прошлой зимой не только в Казачье,
но и в Средне-Колымск, о том, что везут в Казачье необычай¬
ный груз: тяжелые железные бочки, что в Верхоянск привезли
муку, а у Оросина пало десять оленей от неизвестной болезни
и едет за нами Аннуска Слепцова на оленях с двумя младен¬
454

цами, из них один грудной, едет одна, без проводников, и что
прошла неделю назад почта в Булун. Когда мы говорим о горо¬
дах, через которые лежит наш путь, приходится объяснять,
сколько в них юрт и церквей и есть ли там кооператив и какой.
Если заходит речь о количестве «кез», оставшихся до дому,
считают, когда приедем, и удивляются нашим опасениям, что
не поспеем до распутицы: «ведь до Егорея далеко». Когда
объяснишь, что в начале мая у нас снега нет, дивятся: разве
есть места, где весна начинается столь рано? Всегда хозяин
хочет узнать, как богаты его гости, сколько членов семьи и как
могли мы оставить семью на два года. Все мы, от старшего до
младшего, в глазах хозяев «улахан тойены» — большие на¬
чальники.
Только проехав по этим местам, начинаешь сознавать, как
трудно было выдвинуть культуру сюда, до этих далеких горо¬
дов и деревень. И начинаешь в полном объеме понимать зна¬
чение новых форпостов при начавшемся походе советской
культуры на некогда «дикие» и «гиблые» места, где кругозор
обитателей был ограничен по пространству в двести-триста
километров, а в стремлениях — заботой о пище, только о ней.
Эти обыватели, жившие в стороне от тысячных и миллионных
коллективов, не имели еще никакого понятия о бурных волнах
человеческого моря, которое скоро зальет и эти места.

ИЗ ВЕРХОЯНСКА В ЯКУТСК
Верхоянск мы увидели издали с вершины горного хребта.
Стояла тихая погода с морозом больше 50°. Караван наш дви¬
гался в облаке морозного тумана, поднимавшегося от людей и
лошадей. Я ехал на последних санях. Иногда наша часть кара¬
вана отставала. Мы теряли из глаз переднюю группу саней.
Догоняя ушедших, всегда замечали первым делом эту тонкую
дымку тумана от недавно прошедших людей и животных, осев¬
шую между деревьев, а затем уже и самый караван.
И Верхоянск мы заметили, увидев в глубине дальней до¬
лины не самый городок, но плотное облако испарений и дыма,
которое скрывало все постройки. Такой туман — здесь явление
обычное. Он держится над городами неделями и месяцами, бла¬
годаря полной неподвижности тяжелого, холодного воздуха.
Сильных ветров зимой здесь совсем не бывает. День изо дня
стоит ясная и тихая солнечная погода со знаменитыми верхоян¬
скими морозами. Дым из труб и пар от строений поднимаются
столбами, низкое солнце розовыми лучами с трудом пробивает
эту пелену морозного тумана.
Существует много описаний Верхоянска, города, известного
всему миру тем, что он стоит на полюсе холода. Лучшие описа¬
ния принадлежат политическим ссыльным. Они до 1917 года
в Верхоянске не переводились, им было достаточно времени для
полного знакомства с городом. Жуткая слава этого холодного
города упрочилась давно.
По правому берегу Яны разбросаны юрты на большом рас¬
стоянии одна от другой. Центр города — длинный порядок
одноэтажных домиков и юрт с плоскими дерновыми крыщами^
456

без дворов и оград: многие из домиков и юрт снизу до окон
закрыты толстым слоем снега, залитого водой. Вокруг города —
болота и множество мелких озерков. И близко обступила его
бурая стена лиственичных лесов. На горизонте кольцом —
высокие горы. Город стоит в глубокой котловине.
Мы поместились в одном из лучших домов, занятом теперь
метеорологической станцией. Здесь предстояло прожить с не¬
делю, запастись провизией на дорогу до Якутска, найти подряд*
чика с оленями и починить одежду.
Стояли лютые морозы — февраль здесь самый холодный
месяц. Весь воздух казался густым и осязаемым. Белесое голу¬
бое небо, очертания гор, слабая голубизна теней на розовом
снегу, зеленоватые оттенки наледей на узкой здесь Яне, бурые
оттенки на бревнах домов из лиственицы, и бурая же стена
лесов кругом — вот краски, которые мы неизменно видели в
Верхоянске каждый день. Надо сказать правду: после длинного
по морозу пути нет желания подолгу любоваться этой картиной,
особенно при жестоком, колючем холоде. Каждый вышедший из
дому торопится поскорее снова спрятаться в теплое помещение.
Шестьдесят градусов мороза — не шутка.
Впрочем, мы были все же несколько разочарованы. Такая
температура при полном отсутствии ветра не так страшна, как
представляется, особенно человеку тренированному. Чтобы про¬
верить свои ощущения более точно, я попробовал сделать те же
самые метеорологические наблюдения, которые мы делали на
Ляховской станции. Я нашел, что мороз 59,8° Ц при безветрии
легче переносится, чем —30° при умеренном ветре в 7—8 мет¬
ров. При тридцатиградусных морозах на острове наблюдатели
в ветровую погоду почти всегда возвращались с побелевшими
пальцами; потом ходили с черными, отмершими кончиками их.
Не помогали и шерстяные перчатки. В Верхоянске я закончил
весь круг наблюдений без перчаток, не отморозив ни пальца.
Это явление особенно сильного действия холода на живой орга¬
низм при ветрах хорошо известно метеорологам и всем, долго
жившим на севере. В Верхоянске я ни разу не видел таких
ужасных обмораживаний щек и носа, как у жителей Устьин¬
ской тундры и островников. Там почерневшие, изъязвленные
скулы и носы — явление обыкновенное.
От Верхоянска до Якутска считается 1 056 километров.
Почта ходит по зимам еженедельно и раз в месяц в летнее
время. Во время распутицы совершенно прекращается всякое
сообщение Верхоянска не только с Якутском, но и с ближай¬
шими местностями.
Все же почта связывает городок с Якутском крепко. Люди
здесь — современного быта и мысли. Подавляющее большин¬
ство их — приезжие.
Здесь мы встретили несколько человек, уже находящих хо¬
рошие стороны в жизни странного этого города, где на лето
457

запасают лед для питья, где бьют уток через окно из комнаты,
где в летние ночи, прозрачные, как день, на глазах быстрым
ростом тянутся вверх пышные травы и манит приволье дев¬
ственного леса, где каждая вещь и каждое дело человеческих
рук остаются надолго памятником культуры.
Каждый из верхоянских работников уже несколько раз со¬
вершал трудный путь от Якутска летом или зимой. Семейные
с детьми ездят в летнее время, затрачивая в один конец месяца
по полтора. Летний путь особенно долог и труден. Большие и
малые едут по узкой тропе верхом на лошадях, связанных как
в оленьем караване: уздечка от задней лошади прикреплена
к хвосту идущей впереди. Путь пустынен. Только перед самым
Якутском начинаются населенные места.
На остальном участке тропа проходит в безлюдной местно¬
сти, пересекает хребты, реки без мостов, бурные ручьи и потоки,
болота, не стаивающие наледи — «тарыны». Путешествуют с
грудными младенцами и детьми в переметных сумах, ночуют
под открытым небом, редко — в поварнях. Кормят подолгу ло¬
шадей на подножном корму, встречают по дороге диких зверей.
Жена одного служащего ехала в Якутск, но задержавшись в
пути, разрешилась девочкой в тени высокой листовеницы. И де¬
вочка осталась жива. Другой похоронил жену тоже у листве-
ницы на склоне хребта Тора-Тукулан.
Зимний путь оборудован лучше. Выстроены через каждые
40—50 километров, а местами и чаще, хорошие поварни. В зим¬
нее время в поварне живут ямщики; они немедленно приводят
оленей, пасущихся невдалеке, и везут почту до следующей по¬
варни. При особенно спешных надобностях на этих почтовых
оленях приезжали люди из Якутска в Верхоянск на четвертый
день. Обыкновенно почта идет восемь или девять дней.
Описывать ли жизнь Верхоянска? Не имеющим представле¬
ния о далекой и суровой Якутии сценки и слова, схваченные
путником за неделю пребывания в городе, скажут ли что-ни¬
будь? Дополнят ли они картину пробуждения от векового сна
великой страны? Едва ли. Но для путника каждая встреча, каж¬
дый внимательный взгляд вокруг, как кистью по холсту, рисуют
эту картину. Каждый новый штрих — это след зубила по камню,
которое ваяет твердое и ясное представление.
Красные флажки у Исполкома, портрет Ленина в венке из
зеленых лишайников над воротами, триумфальная арка с крас¬
ными флажками на полуулице, где дома стоят лишь на одной
стороне раскинутыми метров на двести один от другого.
Лавка кооператива с мануфактурой, плитками чая, посудой,
кожей и обувью, со связками песцовых и горностаевых, заячьих
и лисьих шкурок по стенам, с продавцом-якутом; приемный по¬
кой больницы, где больных принимают доктор и фельдшер;
якутские ребята из школы-семилетки, бегущие домой в оленьих
кухлянках, запушенных инеем, — с одним таким молодым чело¬
458

веком я беседовал на темы о биноме Ньютона и о формах давно
прошедшего времени в немецком языке; — на столбе древней
традиционной якутской коновязи афиша о предстоящем спек¬
такле, объявления разных кружков на воротах клуба, при¬
клеенные при помощи плевков, крепко сцеплявших бумагу со
стылым деревом, тут же лист со списком кандидатов, команди¬
руемых в вузы, баня с веником и горою ледяных кусков для
предстоящего банного дня, блестящий воздушный шар в руке
дежурного метеоролога — вот следы нового советского быта в
Верхоянске.
Один из домиков занят под почту. Тут же сберегательная
касса. На воротах объявление об очередной отправке почтового
каравана. У входа знакомый всем голубой ящик для писем и
плакат сберкассы. Почта между Верхоянском и Якутском пере¬
возит не только письма и газеты. Она берет и пассажиров.
Я тоже направился в Якутск с почтовым караваном. Другого
быстрого способа передвижения здесь пока нет.
Начальник почтовой конторы, верхоянский старожил с се¬
дыми усами, дал несколько дельных советов в дорогу, указал,
где можно купить походную нарту, как сделать возок и как
вести себя на станциях с ямщиками. Потом принял 210 рублей
за перевозку моей персоны, выдал квитанцию такую же, как на
посылку, и стукнул штемпелем по гуттаперчевой подушке.
Почта отправилась на лошадях точно в назначенное время,
почти минута в минуту. Упряжь — обычная русская сбруя с ду¬
гой и оглоблями. Но нарты — оленные. На них погружены всем
известные кожаные почтовые баулы с запорами-цепями. Впе¬
реди проводник и две наши пассажирские нарты с полотняными
кибитками, натянутыми на ивовых прутах и с овальным при¬
крытием в передней части. Оно предохраняет ноги от забрасы¬
вания снегом.
Про зимнюю дорогу от Якутска до Верхоянска наслышались
мы немало. Рассказывали про случаи гибели каравана при пере¬
правах через бурные речки с тонким, разъеденным льдом, про
знаменитые тарыны-наледи, —ветер сдувает с них караван, как
пушинку, — они с трудом проходимы в тихую погоду; про
встречи с волками и медведями, про событие, случившееся много
лет тому назад, когда лошади, чем-то испуганные, понесли и
свалились вместе с нартами с высокой кручи в реку, про ужас¬
ный случай в прошлом году, когда спящий путешественник при
быстром спуске с горы был проткнут полузасыпанной снегом
тонкой лиственицей от паха до горла, про постоянную опасность
налететь с ходу на дерево в здешнем густом лесу или лишиться
глаза. И, наконец, множество рассказов про страшный в зим¬
нюю пору перевал через хребет Тора-Тукулан.
Нас не постигло ни одно из описанных бедствий. Благопо¬
лучно мы проехали тарыны. Сильный мороз крепко сковал даже
самые быстрые речки. По дороге видели мы много звериных
459

следов, но звери не беспокоили ни нас, ни оленей. Только од¬
нажды, ночью, когда я спал в своей кибитке, один из оленей,
испугавшись чего-то при спуске с горы, бросился в сторону, а
нарта налетела с полного хода на ствол лиственицы. Я, к
счастью, отделался царапиной на щеке, но нарты и кибитка
пострадали порядочно. В другую ночь я был разбужен самым
неприятным образом: сани перевернулись.
Стесненный теплой одеждой, я долго волочился по снегу,
крича диким голосом проводнику, прося его остановить кара¬
ван. Но проводник не слышал или дремал. Я освободил ноги из
передка уже после остановки каравана, когда один из оленей,
не выдержав тяжести, свалился с ног. Мы долго чинили ки¬
битку, искали во тьме подушку, чемодан, мешочки и зацепив¬
шийся за ветку шарф. И на этот раз отделался я только новыми
царапинами.
Почта движется день и ночь. Но ямщики не любят ездить
поздней ночью. По правде сказать, и мы не особенно настаивали
на строгом исполнении расписания. Поэтому пять ночей из де¬
сяти мы спали на станках по пяти или по шести часов.
Отъехав километров на двести от Верхоянска, мы больше не
встречали жителей до самого Алдана. Тут, приблизительно ки¬
лометрах в 250 от Якутска, начинаются снова населенные места.
Но каждый станок по зимам — жилое место: зимуют ям¬
щики. С весны и до поздней осени станки необитаемы. Свежему
человеку они показались бы, может быть, жалкими, но после
поварен, оставленных нами позади, и в сравнении с юртами в
населенных местах — эти станки чисты и удобны. Большая
часть их новой советской постройки, во многих на стенах —
портреты вождей и современные картинки, камельки хороши, —
есть сложенные из камней; ороны выстроганы, везде имеются
полы, а в самых новых — и настоящие окна. По стенам турист¬
ские надписи. У заведующего станком — книга для записи про¬
езжающих.
Подъем на Тора-Тукуланский хребет начинается после стан¬
ции Турух-Тахской.
Все, кому приходилось переваливать через хребет в зимнюю
пору, описывают его не слишком привлекательно. У хребта
всегда дуют крепкие ветры. Проводники не осмеливаются итти
на перевал, когда погода ненадежна. Там, на вершине, среди
обрывистых горных склонов, ужасна и слабая вьюга.
Она легко может сбросить путника книзу по твердому и
скользкому, как лед, снегу, а в январскую и февральскую пору
при морозе в 50—60° и при сильном ветре на перевале не может
спасти никакая одежда. Поэтому вблизи перевала поставлена
поварня, в которой укрываются при внезапной перемене погоды.
Все же бывают случаи, когда захватит вьюга на самом перевале
и еще чаще при спуске с хребта, когда спасительная поварня
уже позади. Ямщикам соседних с перевалом станций — Анасох-
460

ской и Тора-Тукуланской — нельзя позавидовать. И при подъ¬
еме на хребет и при спуске, везде нам попадались груды меш¬
ков, цыбиков чая и другого груза, сваленных в снег при бегстве
ямщиков от внезапно начавшейся метели.
Нам при подъеме на хребет повезло. Стояла тихая, довольно
пасмурная погода, температура не спускалась ниже 40° — по-
здешнему сравнительно тепло.
Хребет суров и безжизнен. Вскоре за Анасохской станцией
кончается лес, подъем идет среди каменистых россыпей. Вокруг
толпятся крутые склоны бело-голубоватых гор. Верхняя часть
перевала очень крута. Даже самые лучшие олени не могут под¬
нять на перевал груженные полностью нарты; обыкновенно по¬
ловина груза оставляется внизу. На вершине перевала чудес¬
ное зрелище. Беспорядочной толпой всюду вздымаются острые
вершины горной цепи. Некоторые, опоясанные снизу синими
лесами, совсем похожи на приземистые сахарные головки.
А дальше хребты, как белые зубчатые башни.
Спуск с перевала еще труднее подъема. С хребта виден кру¬
той спуск крепко убитого ветром снега; он неровен и извилист.
Внизу под крутизною везде торчат из снега камни.
Когда олени отдохнули на вершине перевала, наши провод¬
ники выпрягли их и привязали уздечками к задкам саней. Мы
спустились книзу на собственных салазках. Ноги на перевале
ее держат. Все быстро оказались внизу у камней. Несколько
минут спустя у вершины перевала закурилось густое облако из
снежной пыли с мелькавшими в нем темными фигурами, — это
спускались олени и нарты. Через минуту облако промчалось
мимо нас, обдав снежной пылью. В этот раз я особенно пожа¬
лел, что кино не действует на якутском морозе. Впереди спу¬
скавшегося каравана бороздили снег связанные вместе нарты.
Задняя была поставлена поперек, к ней в один ряд и по бокам
передних саней привязаны были олени. А сзади животных, рас¬
ставив ноги, откинувшись назад и держась за длинные веревки
от нарт, катились люди на собственных задах — наши ямщики.
Вся эта удивительная группа пронеслась мимо нас со скоростью
трамвая, несмотря на то, что олени упирались изо всех сил.
Один из них волочился на уздечке.
Группа налетела на камень, — свалился еще один олень, но
на следующем сани задержались. Спуск совершился благопо¬
лучно. Свернулся всего один полоз у саней. Нарту быстро почи¬
нили. Ехавший сзади караван с нашим грузом опустился не
столь благополучно. Привязанные к одной веревке олени отор¬
вались, а связка саней, оказавшись на свободе, долго прыгала
среди камней. Сыпались ящики с грузом, ломались сани и би¬
лись по камням поваленные олени.
Тора-Тукуланский хребет резко отграничивает северную
Якутию. Оставив хребет позади, мы въехали в леса уже не столь
однообразные. Правда, большую часть леса составляет все та
461

же лиственица, но деревья не жмутся к земле, а высоко подни¬
мают могучие стволы. Часто попадались уже тополь, ель, сосна
и береза.
За Алданом снова начались населенные места. На станках
теперь подавались не олени, а лошади. Чаще и чаще видели мы
в стороне от дороги дымки, иногда стоги снега, проезжали мимо
изгородей, нередко видели жертвенные ленточки, пучки лоша¬
диных волос и оленьего меха вблизи «священных» мест. В юртах
теперь разговоры о городе. Между якутской речью постоянно
скользили новые слова: «табарысс», «табарысс-секретарь», «де-
легад», «кабератип», «бередседатель» и «сапхос».
В каком-то селении, где юрты раскинуты по якутскому мас¬
штабу густо — не дальше полкилометра одна от другой, в про¬
должение часа перегоняли мы ребят с книгами в кожаных ме¬
шочках. На остановке в просторной урасе стены увешаны были
диаграммами, географическими картами и детскими рисунка¬
ми, — мы попали в юрту-школу. Две якутки, не согбенные от
вечного стояния в низком хотоне, но прямые, одетые уже по-
европейски, лишь в торбасах,'занимались с ребятами. Нас окру¬
жила веселая орава шустрых, не прячущихся по углам якутят
с вострыми глазенками. Один из этих молодых людей с гордо¬
стью предложил поговорить по телефону с Якутском — «совсем
близко, в пятнадцати километрах от школы» — и показал мне
свой телефон, самодельный, из двух полых костей с натянутым
бычьим пузырем и ниткой вместо провода. Другой мальчонка
поделился мечтой приехать в гости ко мне в Ленинград.
На самом деле мы подъезжали к культурному центру. На
каждой остановке узнавали новости или новые для нас сведе¬
ния о якутской столице. За два года немало перемен. Узнали
о якутской магистрали — ходят уже по ней от Амурской дороги
до Незаметного автомобили. Почту из Иркутска привозит теперь
самолет. Провезли в Казачье бензин для самолетов, которые
скоро начнут летать до самого «тымны-байкал» — студеного
моря. Строятся в Якутске заводы.
— О, как изменился за два года характер «капсэ»!
Мы впитывали все эти слухи и новости, как земля воду после
засухи. Когда, говоря «капсэ», спрашивали и о наших новостях,
было даже конфузно: мы могли сообщить только одну — о том,
что на дальнем севере, на острове, в этом самом «тымны-
байкал» — студеном море, стоит теперь новый дом, где вспыхи¬
вает по временам электрический свет и работает радио. Впро¬
чем, эта новость читавшим газеты казалась не свежей. О ней
читали полтора года тому назад.
От последней станции на одном из островов широкой здесь
Лены мы ехали уже в кошевке почти городского типа.
В глубоких сумерках скатилась кошевка с последнего ост¬
рова на широкую, главную протоку Лены. Что это за звезды,
там, голубые и яркие, на южном горизонте? А вот рядом, не-
462

Много ниже йх, еще целый ряд желтых, крйсноваГых и оранже¬
вых звездочек. Что это за зарево? Неужели Якутск?
У противоположного берега, как скелеты чудовищ, полу-
занесенные снегом шпангоуты разобранною карбаса, мачта
черкнула по небу, за ней отдельное зарево и синие на фоне его
круглые комочки пара, бросаемые вверх трубой какой-то ма¬
шины, не видной нам за крутым откосом берега...
Через четверть часа наши санки остановились перед знако¬
мым зданием почты. В конце того же часа мы стояли
в подъезде гостиницы у телефона, вызывая то один, то другой
номер, прося приютить путников, прибывших с Ледовитого
океана. Увы, все свободные углы в городе были заняты.
Было только начало марта. Но в Якутске уже чувствовалось
слабое дыхание весны. Солнце в полдень стояло непривычно
высоко, и, хотя морозы держались еще ниже 20°, к полудню
все же становилось теплее. На южной стороне темных крыш
уже везде висели длинные, блестящие сосульки. На площадях
у Гостиного двора и у новых каменных торговых рядов, вы¬
строенных Госторгом, медленно вытаивал у коновязи зимний
навоз.
Сколько перемен за два года! На главных улицах и даже
на окраинах, среди потемневших от времени построек, везде
высились новые двухэтажные с дерзкобольшими — на зло мо¬
розам — окнами, золотом горящие на солнце, ладно построен¬
ные дома. Стройка шла всю зиму, невзирая на пятидесятигра¬
дусные морозы. На недостроенных домах артели плотников,
люди в кухлянках и торбасах, как муравьи, облепили пахнущие
смолой бревна. Целый день на фоне голубого неба — блеск се¬
ребряных топориков. Целый день звонкие звуки ударов по мерз¬
лому бревну и стоны пилы.
Что за звук разрывает в полдень морозный воздух, впле¬
таясь в стук топоров, в ржание лошадей на базаре, глуша скрип
полозьев по снегу и говор на улице, — мы раньше его не слы¬
хали! Это свисток нового завода.
В один из первых дней горячий, плохо выбритый, быстро
припадавший на поврежденную ногу человек, с хорошей улыб¬
кой увлек нас на шустрой, лохматой лошадке за город. Там,
в километре от окраины его, росло с каждым днем высокое и
обширное здание с башней. Рядом стояли начатые срубы: тут
будет целый городок — якутская обсерватория.
На обратном пути посреди знакомого пустыря еще группа
новеньких домов с двумя высокими мачтами, — там, на севере,
такая группа домов была бы «городом». Это — выстроенный без
нас якутский радиоцентр.
В один из первых вечеров купили мы билеты в театр, не рас¬
считывая видеть что-либо хорошее, — так, чтобы вспомнить при¬
вычное зрелище. Какой театр может быть в Якутске? Скепти¬
цизм наш был наказан самым приятным образом. Маленький
463

зал оказался полным, небольшая труппа наполовину из мест¬
ных сил живо провела современную пьеску. Декорации на кро¬
шечной сцене сделаны со вкусом и оригинально. Среди зрителей
много якутской молодежи.
За завалом снега, сметенного с улиц, который чуть ли не до¬
ходит до высоты второго этажа, еле видно белое каменное зда¬
ние. Тут день и ночь кипит работа. Сюда, в Совнарком и ЦИК,
вход не заказан никому. На моем докладе в большом зале с
шортретами, у длинного стола, накрытого красной скатертью,
}ряд внимательных лиц— все якуты. После доклада — оживлен¬
ные прения. Выносится резолюция: «Отметить работу...», «Орга¬
низовать на Новосибирских островах промысловый совхоз...»,
««Поручить Госплану выработать порядок организации на остро¬
тах органов Советской власти», «Выработку резолюции пору¬
чить комиссии в составе...»
Около четырех часов утра, когда солнце еще не поднималось,
подъехал я к маленькой теплушке аэродрома, обсаженного
слочками. Механики возились уже около самолета, наливая
в радиатор горячую воду. К передней части самолета приткнута
была толстая труба, похожая на самоварную, внизу гудя и
шипя, плевали огнем в отверстие трубы две паяльных лампы:
разогревался мотор. Металлический корпус с этой трубой напо¬
минал не то гигантскую птицу с хоботом, не то комара. Скоро
влез по крылу в пилотскую кабинку похожий на медведя чело¬
век. У пропеллера встал другой, такой же «медвежонок»
в заячьем комбинезоне. Начался разговор, хорошо знакомый
каждому летчику:
— Контакт! — Есть контакт! — Выключил. — Давай еще. —
Контакт! — Есть контакт...
Пропеллер дрогнул, качнулся в нерешительности, повер¬
нулся рывком два раза и пошел, гоня струю морозного воздуха
вдоль окованных медью и снегом полированных лыж. Оживи¬
лась группа людей у теплушки, захлопала дверь пассажирской
кабины: вносили последний багаж — баулы с почтой. Десять
минут — отрывистые фразы прощания, заглушаемые гулом мо¬
тора, суетливые движения во вьюге, поднятой пропеллером,
рассаживание по местам, внезапно усилившийся гул пропел¬
лера, превратившийся в рев, раскачивание самолета повис¬
шими на плоскостях людьми, еще минута — ускоряющийся
бег самолета. И подъем, вызывающий жутко-сладостное
чувство...
Летим...
Вот она, как на карте, Якутия. Леса, леса без перерыва.
Застывшие в морозном сне леса. Через сотню километров одна
короткая цепочка обоза на тонкой ниточке — дорожке. Через
десяток километров — одинокие мохнатые лошадки в оглоблях.
Редкие заимки с юртами — хотонами. Леса, леса. Один про¬
рыв — широкая Лена.
464

Вот она внизу под нами, обширная Якутия, страна, о кото¬
рой некогда писал царский чиновник «особых поручений» Ге-
денштром:
«Якутская область — одна из тех стран, где просвещение
или расширение понятий человеческих более вредно, чем по¬
лезно. Житель сей дикой пустыни, сравнивая себя с другими
мира жителями, понял бы свое бедственное состояние, но не на¬
шел бы средства к его улучшению...»
На остановках — посадочные площадки, аэровокзалы. Га¬
зеты на якутском и русском языках. Кучки восторженных ши¬
рокоскулых школьников. Депеши о погоде. Разговор о колхо¬
зах, о новых невиданных стройках.
Чиновник особых поручений ошибся. Жители «сей дикой
пустыни» даже на крайнем севере ее, «поняв бедственное свое
состояние», средства к улучшению его уже нашли.

ВОСПОМИНАНИЯ

СОВЕТСКАЯ НАУЧНАЯ ЭСКАДРА
Суда научной советской эскадры медленно движутся по про¬
ливу Маточкин Шар к Карскому морю. Эти суда — «Мурман»,
«Юшар» и третье — «Купава» с большой железной баржей за
кормой — везут большую гидрографическую экспедицию. На
всех пароходах, кроме команды, множество народа: плотники,
столяры, маляры, печники и подрывники, кровельщики и ради¬
сты, мотористы и научные работники. Экспедиция направляется
к восточной части пролива. Там в прошлом, 1923 году, открыта
первая советская научная станция — обсерватория. Ее надо
достроить, дооборудовать. Это дело рабочих и инженеров.
Вторая группа — научные работники. Они должны выса¬
диться в разных местах Новой Земли. Несколько партий топо¬
графов поведут опись для составления карт важнейших участ¬
ков, магнитологи будут устанавливать в новой обсерватории
новейшие усовершенствованные инструменты и самописцы, био¬
логи займутся выяснением промысловых богатств и изучением
живых организмов острова, гидрографы же должны исследо¬
вать пролив и прилегающие к нему участки моря для установ¬
ления безопасности плавания.
Суда вошли в тесное место пролива около полуночи. Авгу¬
стовская ночь совсем светла. Полный штиль. Клочковатый,
слегка приподнятый от зеркальной воды сырой и липкий ново-
земельский туман скрывает высокие горы, видна только по¬
дошва их. Обрывистые берега пролива уходят, чудится, в неиз¬
меримую высоту. По временам от серой завесы вверху отры¬
ваются клочки и ползут по самой воде. Тогда головной пароход
нашей эскадры скрывается совсем. Остается один фантастиче¬
ской формы столб дыма из пароходной трубы, удлиненный
469

отражением в глади пролива. Этот столб идет впереди, как
гигантский подвижный маяк. Ближе к средней части пролива
клочья тумана стали редеть. В просветах показались мрачные
сизого цвета массивные горы и на них снежные полосы и вер¬
шины, белые, как алебастр. Потом, как в театральном дей¬
ствии, потянулся вверх кисейный занавес тумана, и весь про¬
лив открылся для взгляда. Как дик, как прекрасен Маточкин
Шар!
Вот и конец пролива. В бинокль мы различаем на левом
берегу радиомачты — два четких штриха на фоне сизо-фиоле¬
товой горы, увенчанной снегом. Причудливая вершина горы
имеет вид огромной белой чайки с широко и свободно раскину¬
тыми крыльями.
Это место было известно мне еще по книгам. Вот старинной
формы высокий крест. Он поставлен сто лет назад над телом
несчастного спутника Розмыслова, Чиракина, того самого по¬
мора, который первый сообщил о существовании этого про¬
лива. Левее должна быть и избушка, и могила — печальные
следы предприятий людей, пославших Розмыслова с Чираки-
ным «отыскать путь в сибирские реки».
Эскадра приближается к якорной стоянке против радиомачт.
Гудят разноголосо три парохода. Они слегка накренились на¬
лево от тяжести людей, собравшихся на одном борту. На берегу,
у приплеока, собаки и люди. Слабым треском доносится ружей¬
ная пальба. Из устья ручья, выбегая навстречу судам, фукает
дымом маленький моторный катерок.
Вот они — зимовщики первой советской полярной станции:
один за другим резво взбегают по трапу на палубу и останав¬
ливаются нето в смущении — слишком много новых лиц, — нето
в нерешительности, с кем начинать разговор? Но через десять
минут, окруженные группами сотрудников экспедиции, бесе¬
дуют с нами, словно старые знакомые. Все — крепкие ребята,
лица у всех заросли бородами. Отпустить бороду считается
делом чести каждого зимовщика на полярных радиостанциях.
Можно ли было думать, когда впервые вступал я на Новую
Землю, что через четырнадцать лет суждено будет увидеть
столь разительную перемену в ее культуре? Перед глазами со¬
вершенно иная действительность; иные, городского типа, солид¬
ные дома, над ними высятся радиомачты, иные и люди: и те же
ненцы уже не те. Нет тех забитых первобытных «самоедов»,
некогда встреченных нами в опекаемом царскими чиновниками
становище, нет тех «темных мужиков», сманенных сюда обма¬
ном; нет одиночек, вроде меня. Кругом — деловые, культурные,
жизнерадостные лица.
Вместо тюленьей лампы Розмыслова теперь здесь горит
электричество, и невдалеке от развалин жалкой хижины — про¬
сторная усадьба. Здесь мужчины и женщины ведут спокойную
научную работу при помощи сложнейших инструментов, читают
470

книги, журналы, играют на пианино, слушают московские кон¬
церты и... даже справляют изредка веселые свадьбы: я только
что познакомился со здешними молодоженами.
Новая станция с первого же года сделалась столицей Новой
Земли. Приезжали из самых отдаленных становищ, чтобы
взглянуть своими глазами, как удобно может жить человек и
на севере. Приезжали учиться, спросить совета, за помощью
к врачу или просто погостить. Один из промышленников Кре¬
стовой губы, прожив на станции несколько дней, направился в
Малые Кармакулы и дальше по западному берегу до губы Бе-
лушьей. На обратном пути этот, не стесняющийся расстоянием,
человек снова заехал на станцию, единственно за тем, чтобы
услышать новости с Большой Земли по радиотелефону.
Отвечая на визит зимовщиков, мы в первый же день посе¬
тили обсерваторию и радиостанцию. На берегу с доброжела¬
тельным любопытством приветствовали нас кудлатые собаки.
Поближе к дому блаженно грелся на солнце белый медвежонок.
Главный дом станции построен по коридорной системе, этим
он похож на гостиницу. По обеим сторонам коридора — двери
в комнаты сотрудников, в научные кабинеты, в кухню и кладо¬
вые. Одна из дверей вела в столовую, ее называют здесь по-мор-
скому «кают-компанией». Это большая комната с бревенчатыми
стенами, в одном углу несколько кресел и диван, рядом столик
с прошлогодними журналами, на стене полки с библиотекой,
есть пианино и граммофон. Отдельные комнаты сотрудников и
служащих обставлены с удобствами. В каждой пружинная кро¬
вать, удобный письменный стол, шкафы для книг и инструмен¬
тов. Все комнаты высокие, в каждой — большое окно, хорошая
печь; полы покрыты линолеумом. Одна из комнат — женщины-
метеоролога — особенно понравилась нам явным стремлением
создать уютную, красивую и удобную обстановку.
Зимовщики встретили нас одетыми в новенькие костюмы, не¬
которые — в белых воротничках. Но в тот же день, когда закон¬
чился обмен визитами и снова начались будни, облик этих лю¬
дей внезапно переменился. С этих пор мы видели их всегда
в потрепанной матросской «робе». Они таскали на спинах от бе¬
рега к вагонеткам подъездной дороги ящики, кули и свертки,
мешки с углем, катали бочки. Черные от угольной пыли, эти
люди совсем не напоминали бородатых джентльменов, любезно
принимавших визит посетителей с судов нашей экспедиции.

НАД НОВОЙ ЗЕМЛЕЙ
Во время прежних скитаний по Новой Земле и по островам
Земли Франца-Иосифа, когда приходилось передвигаться при
полном напряжении сил за целый день только на десяток или
два километров, нередко, помню, завидовал я птицам, свободно
и без усилий летевшим надо мной: они покрывали такие рас¬
стояния за несколько минут. Тогда мысль от изнуряющих пре¬
пятствий пути переходила с естественной последовательностью
к мысли о возможности не затрачивать большую часть энергии
на преодоление всех трудностей путешествия по торосистым
льдам, по сугробам, через ледниковые трещины или среди каме¬
нистых россыпей, а обращать эту энергию на разведку, съемку
или иные исследования. Разве нет возможности использовать
здесь высшие достижения техники — механические сани, само¬
лет и дирижабли?
Помню, я отвечал себе: конечно, возможно! Такие средства
передвижения дадут на севере чрезвычайный эффект. Но... кто
даст деньги на эти дорогие машины?
Можно вообразить мою радость, когда пришло известие, что
нашей гидрографической экспедиции советское правительство
предоставило самолет для испытания его в качестве разведчика
состояния льдов.
Вот случай испытать самолет и для исследовательских це¬
лей!
Самолет, предоставленный гидрографической экспедиции
1924 года на Новую Землю, был старой, порядочно поношенной,
но исправной цельнометаллической машиной. Это был двумест¬
ный гидроаэроплан. Радиус действия его — около трехсот кило¬
метров. С командиром этой машины летчиком Б. Г. Чухноя-
47?

ским я познакомился перед самым отплытием экспедиции из
Архангельска. Он произвел на меня очень хорошее впечатле¬
ние: скромный, не хвастливый и осторожный в словах и дей¬
ствиях человек. Этот молодой летчик горел охотой начать пио¬
нерские полеты на севере. Но он не скрывал опасений перед их
риском и техническими трудностями полетов в пустынной мест¬
ности. Что делать, если мотор испортится в трехстах километ¬
рах от базы? Что делать, если накроет внезапно туман?
После нескольких бесед мой новый знакомый начал воспри¬
нимать убеждение, без которого работу на севере начинать
невозможно'. Это — необходимость для полярника быть уверен¬
ным в себе, в своем оружии и в том, что из всякого положения
есть несколько выходов, если во-время подумать о возможных
случайностях. И мы, обсуждая будущие полеты, перешли сразу
к предвидению всех неприятностей.
Базой для гидроплана выбрали небольшую площадку на бе¬
регу Маточкина Шара, поблизости станции. Здесь на приплеске
был мягкий грунт из размельченного шифера. Никакого ангара
не было. Самолет стоял на открытом воздухе. Пропеллер, мотор
и кабина закрывались чехлом. Чтобы ветер не сорвал машину
с берега, первым делом ввинтили в землю гигантские, диамет¬
ром сантиметров по сорок штопоры, к ним привязали остов са¬
молета и принялись за дальнейшую сборку.
«Как странно,— отметил я в день выгрузки самолета,—
видеть этот символ мощи человеческого гения здесь в стране,
страшной своей первобытностью и неограниченным господством
сил природы. Первобытного человека с его первобытными же
орудиями сменяют новые люди и новые орудия. У нас на глазах
происходит эта смена. Не поэтому ли все мы находимся в при¬
поднятом состоянии? У самолета все время люди: зимовщики,
матросы, плотники из глухой архангельской деревни, еще не ви¬
давшие вблизи самолетов, и ненцы, заехавшие на станцию.
Люди, наблюдая за сборкой, пристают к бортмеханику с рас¬
спросами, спорят, дивятся мощи машины».
Старика-ненца Семена Вылку нелегко удивить: Новая Зем¬
ля, в сравнении с Большеземельской тундрой, — как столица
перед деревней. Каждый год, а в последние годы и по нескольку
раз, с Большой Земли приходит пароход. Почти всегда он при¬
возит множество всякого добра, хорошую еду и разные дико¬
винные предметы из тех, что водятся на этой никогда не видан¬
ной земле. Семен смотрит на все диковины без особенного
удивления, он воспринимает их с такой же простотой, как суще¬
ствование непонятных, но реальных изменений в природе. В по¬
следние годы он познакомился с моторной лодкой, радио, ко¬
ровой и козлом, которые на первых порах показались страшнее
медведя. Семен умеет заводить граммофон и часы, хорошо
обращается с магазинной винтовкой, но в сущность устройства
57их машин его еще никто не посвятил.
473

Все же, когда в разговоре с Семеном упомянул я, что при¬
везли мы на Новую Землю самолет и в это лето будем летать
по воздуху, нечто вроде удивления появилось на скуластом лице
моего собеседника. Он, конечно, не раз слыхал, что люди на
Большой Земле научились летать по воздуху, видел даже та¬
кую картинку. Но одно дело — рассказы, другое — действитель¬
ность. Семен и сам умеет прихвастнуть или выдать незнакомому
человеку приключение, случившееся с дедом, за свое. Между
нами произошел приблизительно такой разговор:
—	Собираемся над Карской стороной летать.
—	Летать?., (недоверчиво) Ну?
—	Самолет у нас хороший, верст полтораста в час летит.
—	Полтораста? Шибко скоро. Птице так не улететь.
Через неделю наблюдал я за Семеном, когда наш пилот, сев
в кабинку самолета перед первым пробным полетом, пустил в
ход пропеллер. Тишину пустынного пролива внезапно заполнил
ревущий мощный звук. Он повышался в тоне, частоте и силе.
При первых перебойных выхлопах Семен отскочил на несколько
шагов, почему-то присел и так, согнувшись, смотрел горящими
глазами. Тяжелый самолет в это время сползал с дощатого по¬
моста, потом резво побежал по воде и взмыл кверху.
Семен стоял теперь в полный рост. Меховой капюшон на его
голове был откинут. Глаза блестели, и душа Семена, видно, ле¬
тела туда, за мыс Выходной, над которым проходил теперь
самолет. Старик не сошел с места, не переменил позы до того
самого времени, когда, спустившись красивой спиралью, летчик
стал подходить к берегу на малом газе. Только тогда Вылка
вместе со всеми бросился к машине. Он тоже помогал тащить
самолет на помост, что-то кричал на своем языке. Потом, когда
остановился пропеллер и пилот, сидя еще в кабине, вступил
в разговор с обступившими машину людьми, к группе подошел
и Семен. Он был в сильном возбуждении. Было видно, что си¬
лился сказать что-то значительное, но выговорил только про¬
стые слова:
—	Хорошо, брат, летаешь! Пошто только крыльями не ма¬
шешь?
С этого дня Семен старался быть при начале и конце полета,
но летать не соглашался: «Боюсь, беда как боюсь!» С большой
неохотой видно уезжал он на промысел, но делать нечего: рабо¬
тать надо. Когда возвратился с промысла, не переставал рас¬
спрашивать, почему работает машина, где можно научиться
управлять моторной шлюпкой, и делился со мной горячей меч¬
той поставить на свой карбас керосиновый мотор.
После пробного полета самолет летал несколько раз с раз¬
ными наблюдателями на разведку состояния льдов. Сведения
об их расположении немедленно передавались по радио в Кар¬
скую экспедицию, и по настойчивым запросам ее становилось
Ясным, как ценны и нужны эти сведения.
474

Н. В. Пинегин и летчик Б. Г. Чухновский на Новой Земле
В конце августа я с Чухновским отправился в первый даль¬
ний полет для географической разведки и выяснения состояния
льдов в южной части Карского моря. Это было 25 августа. Яс¬
ный день с температурой около 2° Ц. С утра была пасмурная
погода, но к вечеру прояснило, — можно лететь. К полету все
готово.
Около пяти часов вечера моторист с особенной вниматель¬
ностью проверил все детали мотора, поставил новые свечи,
еще раз проверил и запустил его для прогревания. Погрузили
небольшой запас продовольствия, оружие и аппараты, заняли
места. В кабинках пилота и наблюдателя тесно.

Пропеллер с ревом режет воздух и шлет в лицо холодную
струю. При нарастающем реве мы сползаем по доскам в воду
и весело скользим по воде, разворачиваясь против ветра. Все
сильнее пенится зеленая полоса позади самолета. Внизу беше¬
ный бег темноголубой воды. Толчок, еще один слабый, — бег
воды замедляется, она светлеет, проваливается. Мы — в воз¬
духе.
Забираем по опирали высоту. С каждым поворотом за при¬
брежными холмами открываются новые, а за холмами — скали¬
стые горы, и, наконец, показывается заснеженный центральный
горный хребет Новой Земли. Прибрежные холмы кажутся
теперь слабоволнистой равниной. Все шире и шире раскры¬
вается панорама фиолетового испещренного снегами амфи¬
театра гор. Под нами множество озер, мелких речек и ручейков.
Как меняется с высоты представление о земле! На картах нет и
намека ни на эту богатую систему орошения, ни на действитель¬
ный характер рельефа. Здесь все второстепенное отступает, и
строение земли ясно до очевидности.
Поднявшись на тысячу метров, мы пошли вдоль берега к
югу. С первых же минут полета охватило чувство досады, что
нет возможности запечатлеть живую карту земли, которая
плыла под нами, как развертываемый свисток. Я не имел даже
специального фотоаппарата для съемки с воздуха. Бывшая у
нас автоматическая камера Поте не могла быть использована:
пленка для нее (довоенного изготовления) оказалась потеряв¬
шей чувствительность. Поэтому пришлось ограничиться отдель¬
ными снимками обыкновенным фотоаппаратом. У меня была
простая английская камера с видоискателем и мехами. Для
съемки приходилось высовываться из люка-турели. Подвергая
верхнюю часть тела страшному напору воздуха, я должен был
изо всех сил упираться спиной и коленями в стенки кабины.
Снимать в таком положении было нелегко. Поток воздуха стре¬
мился сорвать выдающийся предмет, камера также рвалась из
рук, как живая, и становилась чрезвычайно тяжелой. Каждая
съемка была целым сражением.
Пока я оканчивал первые схватки с встречным потоком воз¬
духа, мчащимся мимо со скоростью около 50 метров в секунду,
самолет миновал уже Маточкин Шар. Начинались места, не ви¬
данные ни одним топографом. Мы летели над берегом, узкую
полосу которого видел и описал только один Пахтусов.
В 1833 году, он на небольшом суденышке, теснимом льдами,
прошел вдоль этого берега и положил его на карту. Карта, ко¬
торой пользовался я при полете, — плод его добросовестной ра¬
боты. Но как эта карта не похожа на действительность! Вот
островок, которого на карте нет; низменный, он с моря должен
сливаться с фоном берега. Вот за узким проливчиком, который
был принят Пахтусовым, вероятно, за устье реки, скрыта боль¬
шая часть обширного залива. Указанный на карте длинный мыс
476

оказывается сошедшимися клином полосами щебня, они огг<3-
родили от моря обширную лагуну. Вот ясно видна опасная под¬
водная коса посредине входа в залив — настоящая ловушка
для мореплавателей. Здесь не отмечена бухточка, очень удобная
для стоянки судов. Всюду множество не нанесенных на карту
ручьев, речек и лагун.
Торопливым почерком, крепко сжимая карандаш, который
под напором страшного потока воздуха стремится вырваться из
рук, я спешно записываю наблюдения, делаю зарисовки важ¬
нейших неправильностей в очертаниях берега, отмечая подвод¬
ные опасности, которые сверху видны так же хорошо, как ка¬
мешки на дне прозрачного ручья. Время бежит с изумительной
быстротой. В северной части залива Шуберта открыли мы боль¬
шой полуостров, две обширные лагуны и большую речку за
этим полуостровом.
Пытаюсь зарисовывать все это, но ветер уносит карандаш.
В первый полет потерял я несколько карандашей. Если держать
карандаш с обыкновенной силой, как привык с детства, ветер
вырывает карандаш в мгновение ока. Впоследствии я прикреп¬
лял карандаши на бечевку. Пока достаю новый, полуостров
отдаляется. Досада! Впрочем зарисовать всего нет возможности.
Только автоматический аппарат с несколькими объективами
может точно зафиксировать виденное.
Через час, когда мы подлетали к острову Мехренгина, поло¬
вина горючего была израсходована. Надо поворачивать домой.
Впереди еще разведка льдов. Они оказались недалеко, километ¬
рах в двадцати пяти от берега.
Когда мы снова направились к берегу, низкое солнце уже
закрывалось тучами, собравшимися над новоземельским хреб¬
том. Самолет еще купался в солнечных лучах, но географиче¬
ская раскрашенная карта внизу покрылась густой сизой дым¬
кой. Мы шли поорежнему на высоте около тысячи метров. При
солнечном освещении высота казалась меньшей. Теперь же,
когда вся земля погружалась в тень, ощущение страшной
бездны внизу стало сильнее. Но все неровности земной поверх¬
ности и особенно подводные рельефы приобрели почему-то уди¬
вительную отчетливость. На половине обратного пути я был
обезоружен, ветер вырвал последний карандаш. Обозревая
прекрасную панораму земли, все сильнее заливаемой голуби¬
зной, я наблюдал ужасную тревогу в стае гусей, когда мы на¬
гнали ее: ровный строй был в мгновение разбит. Гуси рассыпа¬
лись, как горсть листьев, брошенных на ветер.
Следя, как гуси пытались собраться снова в стаю, я заметил
новое удивительное явление: за хвостовой частью самолета за¬
горелась яркими цветами совершенно круглая радуга с ясным
изображением нашего самолета в центре ее. Как раз в эту
минуту мы прорезали тонкое, почти незаметное для глаза ма¬
ленькое облако. Вероятно в парах его создалась эта радуга.
477

1ронув за плечо пилота, я крикнул ему изо всех сил: «Смотрите
назад!». Он обернулся со светлой улыбкой и, радостно закивав
головой, сделал широкий жест: какой простор, какая красота!
Потом узнал я, что странного явления он не заметил, приняв
мой крик за восклицание восторга перед картиной заката на
Новой Земле.
Во время первого полета, несмотря на множество неправиль¬
ностей в очертаниях берега, я отмечал в уме изумительную
добросовестность и наблюдательность Пахтусова. Делая за¬
метку о подводной возвышенности, опасной для судов, далеко
простиравшейся от мыса Галла, я вспомнил про заметку Пахту¬
сова в его журнале: как раз в этом месте он видел стоявшие
недвижимо льдины-стамухи. Он отметил, что море тут неглу¬
боко.
Мысли о Пахтусове не покидали меня во время полета. Мог
ли думать этот герой, когда пробирался с величайшим трудом
вдоль неизвестного сурового берега, о том, что самый путь, на
преодоление которого ценой упорства, тяжелых трудов и потери
богатырского здоровья понадобились недели и месяцы, через
одно столетие будет совершен меньше чем за два часа? Мог ли
Пахтусов предполагать, что первый человек, который сравнит
с действительностью и оценит его работу, сделает это с высоты,
перед которой высота птичьего полета — ничто?
Мы подлетели к Маточкину Шару в сумерках. Долгая спи¬
раль планирующего спуска, боль и звон в ушах после продол¬
жительного полета на высоте, — он окончен. После первого
большого полета мы не раз поднимались в воздух то для
разведки льдов, то для плановой фотосъемки прибрежных
участков или для отыскания подводных опасностей при входе
в пролив.
Дней, пригодных для полета, на Новой Земле очень мало.
Особенно мешали — самый страшный враг летчика — туман и
низкая облачность, скрывавшая все берега. Иногда поднимался
порывистый ветер со снежными шквалами или дождем. До
25 августа не было ни одного вполне ясного дня. Накануне этого
дня со стороны Карского моря вошли в Маточкин Шар льды.
Они, быстро заполнив пролив, окружили наши пароходы. При¬
шлось отступить в среднюю часть пролива. Приход льдов заста¬
вил сделать полет для разведки: откуда они явились так вне¬
запно, и велика ли их площадь.
Улетели этот раз недалеко. Едва мы успели поровняться с
самым узким местом пролива, наша алюминиевая птица попала
в толчею воздушных течений. Ветер вырывался из каждого раз¬
лога между крутыми горами. Кроме того, мы, вероятно, пере¬
секали слои воздуха различной плотности. Самолет то взмывал
неожиданно вверх, как подброшенный, то скользил на крыло,
то кренился, то проваливался метров на сто самым неприятней¬
шим образом в воздушную яму.
478

До этого полета я не привязывался ремнями, чтобы не ли¬
шать себя свободы для фотосъемок и для возможности выгля¬
нуть за борт. В этот полет мне пришлось сделать исключение.
В один момент самолет, сначала взмыв кверху, внезапно прова¬
лился с такой быстротой, что сиденье вырвалось из-под меня.
Показалось мне на секунду, что я действительно нахожусь
«в воздухе». Инстинктивно схватившись за что-то попавшееся
под руку, — это был ключ радиопередатчика, я удержался в ту¬
рели. По правде сказать, испугался. Еще не отпустив ключа,
стал другой рукой ощупывать сиденье, — где держатели-ремни,
и, найдя, начал застегивать их на груди и плечах с большой по¬
спешностью. Ужасная качка не прекращалась все время, пока
мы летели над узкой частью пролива. Выйдя в более широкое
место, мы встретили новое препятствие, — перед нами стояла
стена густого снежного шквала. В этот короткий полет мы об¬
наружили замечательную разность погоды на восточном и за¬
падном берегах Новой Земли. Вернувшись к одному из паро¬
ходов экспедиции, стоявшему в середине пролива, мы сделали
посадку при совершенно безоблачном небе; дул очень слабый
ветерок. И в то же время в 20 километрах от этого места мы
только что прошли по краю вьюги.
Кроме нескольких непродолжительных полетов поблизости
Маточкина Шара, мы совершили еще один большой полет над
западным берегом Новой Земли к северу от этого пролива. До¬
летели почти до Крестовой губы. Этот участок берега считался
одним из наиболее исследованных участков. Здесь побывало
много экспедиций. Каково было наше удивление, когда, подняв¬
шись на тысячу метров, мы обнаружили самые грубые ошибки
в очертании берега на карте. Так, берега острова Митюшова
(на карте он походил на овальную лепешку) оказались сильно
изрезанными. Очертания острова напоминали не лепешку, а ба¬
бочку с раскинутыми крыльями, к тому же остров лежал совсем
не на том месте, где он отмечен на карте.
В этот полет также отмечена была разность погоды в сосед¬
них участках. Вылетели мы от мыса Лагерного при довольно
пасмурной погоде, но, пройдй километров шестьдесят, оказались
под совершенно безоблачным небом. Сзади мгла. Там вся земля
затянута густыми тучами и туманом, от этой мрачности мы нес¬
лись к блистающему северу. Километрах в ста от Маточкина
Шара земля начала белеть, от снега свободны были только при¬
брежные участки. Дальше же к северу, начиная от губы Кре¬
стовой, вся земля была закрыта плотным покровом снега.
Видимость отдаленных предметов в этот раз была изуми¬
тельной даже для севера. Солнечные лучи выхватывали из ла¬
зури на горизонте розоватые гребни гор у полуострова Адми¬
ралтейства. Эти горы стояли от нас в конечной точке полета не
менее как в 130 километрах. Они рисовались на фоне темного
неба совершенно отчетливо, словно изваянные из белого мра-
479

МОра. В этот полет, думаю, удалось наблюдать редкий случай
совпадения видимости практической с теоретической, иначе гово¬
ря, — глаз видел все отдаленные предметы, насколько позво¬
ляла шарообразность земли. За это говорила изумительная рез¬
кость черты горизонта на западе, где он отграничивался морем.
Почему-то жутко было глядеть на безбрежную глубоко-по¬
койную поверхность океана, подернутую мелкой рябью, едва
заметной с высоты. В этой бесконечности голубой равнины было
такое же величие, как в небе.
Но любоваться прекрасной картиной не было времени. От
Сухого Носа до Мелкой Губы — места опасные для корабля.
Нельзя было упустить случая отметить их на карте. Я не выпу¬
скал карандаша из рук, зарисовывая расположение подводных
рифов и каменистых гряд; в некоторых местах они отстояли от
берега мили на две или на три. В этот раз мы особенно досадо¬
вали на отсутствие специальной фотокамеры, с помощью кото¬
рой можно было бы получить подробную карту подводного
участка у этого опасного берега. Имея в руках только каран¬
даш и обыкновенный фотоаппарат, я чувствовал себя в поло¬
жении провинциала, пришедшего в универсальный магазин
с полной мошной за пять минут до закрытия магазина. Прихо¬
дилось ограничивать себя зарисовкой самых крупных непра¬
вильностей берега и наиболее удаленных от него подводных
камней и банок.
Не долетев немного до входа в Крестовую губу, мы легли на
обратный курс. Первые минуты шли вдоль прямого берега, пра¬
вильно положенного на карту. Я сидел без дела. Самолет шел
покойно, без бросков, мотор работал мягко, равномерно гоня
в лицо мощную струю холодноватого воздуха. Сжимая веки о г
ветра, я смотрел в сторону земли. Кругом — белый простор.
Хотя мотор ревел с обычной силой, казалось, что кругом ти¬
шина. В эту минуту повернулся ко мне пилот. Я увидел на лице
его улыбку. Впоследствии я спросил его, что она означала.
—	Быть может, — заметил я, — на моем лице прочли вы
телячий восторг перед красотой давно привычных вам картин?
—	Нет, я подумал о странностях человеческих ощущений,—
сказал мне летчик. — Я просто чувствовал себя в ту минуту
чудесно. Мне показалось, что прочел я и на вашем лице выра¬
жение счастливого покоя. И улыбнулся мысли: человек, несясь
над землей в урагане, может ощущать покой.

ВОСПОМИНАНИЯ
Помните, в году тысяча девятьсот четырнадцатом уходил из
бухты Тихой корабль седоовской экспедиции «Фока»?
Я хорошо помню безмятежный покой, столь характерный
для Земли Франца-Иосифа во все времена года, даже летом,
когда множество птиц своим криком не нарушают, а скорее
подчеркивают этот покой. Многоголосый шум птиц в девствен¬
ном покое страны, не тронутой еще человеком, так же логичен,
как песня жаворонка в молчании полей. Оживление на палубе
«Фоки» заслонило тогда обычный шум, всегда доносящийся
с огромной скалы Рубини. Не слышно было ни шороха льда, ни
всплесков ныряющих у борта корабля и совсем его не боящихся
птиц.
Мы покидали совсем пустынный берег, не оставили там ни
одной щепки, подобрали весь мусор под метелку для топлива,
не забыли даже кусков изорванной и прелой парусины. Един¬
ственным следом прошедшей зимовки остались две невысокие,
отмеченные крестами, грудки камней. Одна обозначала место
астрономического пункта, поставленного здесь впервые челове¬
ком, которого с нами уже не было, — погибшим Седовым; вто¬
рая грудка возвышалась над неглубокой могилой механика
Ивана Андреевича Зандера.
Поровнявшись с этими печальными памятниками, которые
могли заметить издали только люди, сами носившие камни на
них, мы приспустили флаг на мачте и дали пушечный салют.
Последнее прощание — такое же, как последний взгляд на по¬
койника.
Я помню хорошо ощущение всего пережитого нами, как не¬
возвратно ушедшего в прошлое. Помню мысли свои: «Вот этой
481

бухты йе увйжу больше до конца жйзнй, не уйиЖу больше
сияющей улыбки Георгия Седова, ни добродушного толстяка
Ивана Андреевича Зандера. Вот, сейчас, за поворотом скроются
две маленькие грудки камней, и скроются они навсегда, на¬
всегда.
Казалось, не только я, но и другие вряд ли увидят эти
тихие берега с их печальными памятниками. А люди, хранящие
память об этом кусочке вселенной, также умрут в свое время
и забудутся. И будут вычеркнуты из памяти человеческой по¬
следние следы трагедии, разыгравшейся некогда в пустынной,
до нас неведомой людям и не имевшей названия бухте. Проща¬
ние безраздельно царило в моем сердце в тот день».
Но как ошибаются люди и как ошибся я! Ровно через сем¬
надцать лет в ветреный и ясный августовский день тысяча де¬
вятьсот тридцать первого года я вновь оказался на том же
месте — в бухте Тихой. Стоя на капитанском мостике прекрас¬
ного ледокола, плывшего по проливу Мелениуса, я с нетерпе¬
нием ждал мгновенья, когда уплывет, наконец, влево заслоняю¬
щий бухту белый мысок острова Скотт-Кельти и откроется чу¬
десная, так хорошо знакомая картина с линией пустынного
берега, у которого мы зимовали семнадцать лет назад. Вот про¬
плыл огромный Рубини-Рок. Его двухсотметровые отвесные
стены благодаря отражению в воде кажутся еще выше. Попреж-
нему у вершины скалы, как тучки комариков, носятся веселые
люрики. Как раньше, на ступенчатом обрыве можно различить
ряды белых жилетов на брюшках важных кайр, а на воде без¬
заботно ныряют вертлявые чистики.
Наконец, ушел налево мысок Скотт-Кельти. Раскинулась
перед взором вся бухта. Бинокль мой шарит по берегам ее.
Я отмечаю на обрыве ледника, — он раньше переходил неза¬
метно в припай, — какую-то грудку. Тогда ее тут не было. Ле¬
вее— пустой, как и раньше, берег, но нет, — вот чернеется
что-то: несколько бочек. Еще левее — высокая и стройная ра¬
диомачта; рядом с ней дом, другой, третий и еще какие-то по¬
строечки, пристань у берега, — целый поселок!
В поле бинокля попадает балкончик, венчающий крышу
большого солидно построенного дома. На нем и на крыльце
группы людей. Они перебегают с места на место. От крыльца
отделяются двое, бегут куда-то к горе. Вижу движение длинной
гирлянды флагов, ползущей, казалось, по воздуху к самой вер¬
шине радиомачты и от дома к дому, затем вижу клубок
плотного черного дыма на фоне глетчера. Кик отдаленный
гром, доносится грохот салютного взрыва в честь нашего
прихода.
Здесь много людей. Они торжественно встречают первый
пароход. Так неужели же передо мной — та самая пустынная
«Тихая» бухта, оставленная нами навсегда семнадцать лет
назад? Где ее прежняя тишина?
482

В первые дни пребывания даже среди самых оживленных
разговоров с новыми людьми — зимовщиками Тихой и с пасса¬
жирами «Малыгина» я не раз ловил себя на мыслях о давно
прошедших мгновениях жизни здесь, вот в этой самой бухте,
в окружении того же моря, снега и ледников.
Во время беседы с людьми мне мерещились иногда, как в
тумане, образы товарищей по экспедиции, грязных, лохматых
людей в самодельной обуви, в истасканных до крайности курт¬
ках,— в них с трудом можно было признать одежду, сшитую
некогда по европейскому образцу. Эти видения не раз застав¬
ляли терять нить разговора... Иногда мне ясно, почти до галлю¬
цинации чудился запах «Фони», не передаваемый словами, —
смесь запаха ворвани со специфической трюмною вонью и гни¬
лостным противным духом, шедшим из камбуза «Фоки», когда
варилась там солонина.
На палубе «Малыгина» каждый залитый варом паз выде¬
лялся на белизне гладкого дерева, как черная ниточка, а чи¬
стота бортов и переборок в каютах спорила с блеском снегов на
глетчере. Здесь мне особенно отчетливо представлялась жалкая
картина развала на палубе небольшого судна, зимовавшего в
этой же бухте.
Только моряк может представить, какой вид могла иметь
палуба на судне, не бывшем лет десять в ремонте, да вдоба¬
вок зимовавшем в полярных странах два года подряд. Краска,
покрывавшая некогда гаки и гафеля, частично стерлась, ме¬
стами облезла лохмотьями; палуба, насквозь пропитанная
ворванью, носила следы запекшейся крови моржей, а сверху
была испачкана пометом ездовых собак и покрыта всяческим
мусором, на вантах черные куски моржового и медвежьего
мяса; у мачт — груды снастей, полусгнивших и темных, сви¬
сали гирляндами по бортам. Среди всей этой грязи мед¬
ленно шагали ручные наши медвежата Полышка, Торос
и Васька...
Опять перед глазами проносился туман, и вставала из-за
него моя тесная — у койки еле пройти одному человеку —
каюта. Она была когда-то чиста и довольно уютна. Но за два
года белая краска на переборках от копоти сутками горевших
ламп совсем посерела; белые полосы инея, осевшего в пазах
между досками, еще сильней подчеркивали грязь на стенах и
неприглядный вид промозглого дерева в местах, где краска об¬
лупилась. Стены каютки заставлены ящиками из-под папирос;
эти ящики служили шкафами для книг и инструментов. В каюте
велась упорная борьба с оледенением. Узенький круглый иллю¬
минатор всегда был покрыт корою льда сантиметров в пять.
Я видел себя в своей каютке на «Фоке» у тусклой свечи с окоче¬
нелыми руками, пишущим дневник...
На банкете, устроенном зимовщиками по случаю прибытия
на смену новых научных работников и в ознаменование оконча¬
483

ния второго года работы научной станций в бухте Тихой, я с
трудом удержался от порыва рассказать об этих полугаллюци-
нациях, которые преследуют меня со дня прибытия на Землю
Франца-Иосифа.
Сидя за длинным столом, молодые, бодрые люди вели ожив¬
ленную беседу, произносили речи и возглашали тосты, брали
блюда с белоснежной скатерти, передавали соседу закуски, пи¬
роги и торты, изготовленные поваром Земли Франца-Иосифа.
Только свет полуночного солнца, необычные бороды зимовщи¬
ков старой смены да полярные маки в хрустальной вазе отли¬
чали этот банкет от московского парадного ужина.
Реальность ли это? Справляя здесь же за бутылкой разве¬
денного спирта новый девятьсот четырнадцатый год, мог ли я
предвидеть, что через семнадцать лет, на том же /месте, люди
будут запросто говорить о полетах советских воздушных кораб¬
лей на Северный полюс? Нет, этого я не мог предвидеть. Теперь
же люди, прожившие здесь год в покое и довольстве, без
страха за будущее говорят об этом с интересом и без тени
сомнения.
Особенно острое чувство контраста прежнего и настоящего
овладело мной, когда за несколько часов «Малыгин» прошел
от бухты Тихой до острова Рудольфа то самое расстояние, на
одоление которого Седов затратил две последние недели своей
жизни.
Какой тяжелый был тот путь! Седов лелеял надежду
дойти до полюса. О, этот сын рыбака был крепким человеком,
онумел добиваться своего! Он твердо верил,-что настойчивостью
и бесстрашием возможно опрокинуть любые преграды. И, даже
заболев и ослабев, он шел упорно вперед и вперед.
Теперь мощный ледокол, словно играя, раздвигает, режет,
давит, крошит льды! Наш капитан, весьма прозаический чело¬
век, не склонный ни к каким мечтаниям, только что выпив ста¬
кан горячего кофе, поднялся на мостик взглянуть — пора ли
лечь на новый курс — и заворчал:
— Опять нактоуз плохо надраен!
Пассажиры, обвешанные биноклями и фотоаппаратами,
тепло и чисто одетые советские моряки — все на мостике. Все
ждут, когда откроется на северо-востоке мыс Бророк, где
должна находиться еще не найденная могила человека, шед¬
шего на север семнадцать лет назад тем же курсом, как «Ма¬
лыгин».
Тот человек переживал великую душевную трагедию. После
многих жизненных удач, здесь, в стране, отрезанной от мира,
он понял, что почвы под ногами нет. Одиночка-исследователь,
за которым не стояли тогда народные массы, он почувствовал
свое одиночество слишком поздно, когда отступление было
отрезано. Он шел с отчаянием в душе, с голыми руками против
беспощадной стихии прямой дорогой к смерти.
484

Мы миримся со смертью. Мы энаем: она еще неотвратима.
Люди расстаются с жизнью с различной степенью легкости. Но,
говорят, человеку, завершившему дело жизни до конца, легка
смерть. Седов умирал, конечно, с отчаянием. Он умирал и ду¬
мал, что дело его жизни—дойти до полюса — не завершено.
Этого отчаяния ничто не могло облегчить. Он не знал, что мис¬
сия его на земле уже была завершена в значительной части. Он
пробудил стремление к познанию Севера. Выходец из семьи
трудящихся, он не знал, что знамя изучения Севера, выпавшее
из его ослабевших рук, будет поднято и крепко водружено в
бухте Тихой руками трудовых людей, пришедших к власти.

НОВЫЕ ЛЮДИ
За двадцать пять лет, прошедших со времени первой поезд¬
ки, встречалось мне немало людей, так или иначе связанных
с Севером, но среди них было совсем немного посвятивших себя
всецело работе на Севере, особенно в Арктике. Большинство из
них знал я лично, а со многими известными исследователями
Арктики состоял в самых близких, дружеских отношениях.
Так было до 1932 года, когда впервые встретил я на Севере
совсем новых людей.
1932 год был для полярников всего мира особенным, празд¬
ничным годом. По мысли давно умершего австрийского поляр¬
ного исследователя Карла Вейпрехта и по международному
соглашению было решено через каждые пятьдесят лет произво¬
дить специальные научные работы в различных частях Арктики
для изучения поведения воздушных масс, окружающих полюс.
Такие наблюдения должны были вестись одновременно, по еди¬
ной программе, на специальных полярных станциях.
В течение первого 1882 международного года Российское
государство приняло на себя сооружение и содержание двух
станций. В 1932 году Советский Союз решил организовать цепь
станций на всем побережье Ледовитого океана и на самых се¬
верных островах.
Программа работ второго международного полярного года
в советском секторе Арктики отличалась необычайной широтой.
В сумме она превышала все, что могло быть сделано всеми
остальными государствами. Иностранные ученые, обсуждая эту
программу, сомневались в ее реальности.
В этом году я руководил большой экспедицией второго меж¬
дународного полярного года на ледоколе «Малыгин». Ее задача
486

состояла © производстве наблюдений по программе междуна¬
родного года и установке станции на Земле Рудольфа, самом
северном острове Земли Франца-Иосифа.
Мы подошли к Земле Франца-Иосифа по чистой воде.
Только у самых берегов ее носились взад и вперед, под влия¬
нием приливо-отливных течений, небольшие скопления льдов.
Пройдя Британским каналом, мы повернули в бухту Тихую,
чтоб сдать на острове Гукера некоторые грузы для полярной
станции, преобразованной в этом году в полярную обсерва¬
торию.
Когда становились на якорь, дул в Тихой бухте крепкий
ветер со мглой и снегом. Берег, пестрый, как спина линяющей
куропатки, то показывался, то исчезал. Мы рассмотрели как
следует станцию на острове Гукера только после того, как спу¬
щен был в воду якорь.
—	Гляди, как обстроился! — отметил капитан «Малыгина»,
доставивший предыдущим рейсом на станцию грузы и новую
смену зимовщиков. — Что он тут затеял, и не пойму. Когда
успели? И месяца, ведь, не прошло!
Здесь, в самом деле, шло большое строительство. Я не мог
сразу понять: что за здания выросли на берегу, известном мне
до последнего камешка. Эта колоссальных размеров решетка,
похожая издали на опрокинутую ивовую корзину с овальным
дном,—вероятно ангар. Левее радиомачты — также новая
стройка; наверное, дом для научных лабораторий. Эта вышка
с вращающимся круглым диском, несомненно, ветровой электро¬
двигатель. Вот магнитный павильон и домик для пилотных
наблюдений. Но что за мелкие построечки раскиданы всюду?
Ни их, ни ветряка как будто в плане не значилось?
В этот раз берег имел совсем будничный вид: ни празднич¬
ных флагов, ни салюта. В бинокль было видно, что бродят по
берегу люди, которым до нашего ледокола нет никакого дела.
Доносились звуки: стук топора, визги пилы и лай собак. Собаки
одни, кажется, были взволнованы приходом ледокола.
Рассматривая берег в бинокль, узнал я в группе людей ко¬
ротенькую и подвижную фигуру начальника новой обсервато¬
рии и всей Земли Франца-Иосифа — И. Д. Папанина. Он,
видно, собирался к нам, но никак не мог оторваться. Встретив
по дороге человека, вовлечен был в какое-то неотложное дело.
Не раз делал несколько шагов по направлению к пристани и
опять возвращался.
Шлюпка с начальником пришла только через полчаса. Он
влез по шторм-трапу на палубу, заговорил, преодолевая уста¬
лую хрипоту в голосе.
—	Здорово, братки!.. Что задержались? Мы вас тут ждем —
беда. Досок нехватает. Эта прорва — ангар — все сожрал;
стандарт за стандартом идет, и конца не видно. Сколько прц-
везлзи?
487

И когда узнал, завопил:
—	Да что вы, родные, зарезать меня хотите? Мне так на
высокогорную станцию нехватит... Эх, мать честная!
Капитан оправдывался:
—	Да ведь корабль не резиновый.
—	А вы бы на палубу побольше, на палубу!.. Ну, ладно,
нечего плакать. Давайте лучше о разгрузке поговорим... Дело
серьезное... Пойдем в каюту, капитан, покалякаем...
Минут через сорок наш гость был опять на берегу. Там, вон¬
зившись в цепочку конвейера из людей, передававших с берега
грузы, он подхватил какой-то ящик; минуту спустя я видел
этого подвижного человека на стропилах, а еще через пяток
минут — среди переплетов ажурной башни на ветряке.
С этим человеком я познакомился впервые в 1931 году в
почтовой каюте на борту того же «Малыгина».
Он обладал каким-то секретом сколачивать людей в тесные
коллективы. Не успели еще охотники высказать мечту о добыче
шкур и других трофеев, как Папанин выстроил всех вожделев¬
ших медвежьей крови в шеренгу, выровнял, поправил опущен¬
ные подбородки, роздал оружие, по обойме патронов и объявил
о правилах коллективной охоты, как будто бы сам всю жизнь
до того только и делал, что охотился на белых медведей. Так
же скоро оказались разбитыми по отрядам все скучавшие во
время нудного плавания среди бесконечного тумана Баренцова
моря: кто засажен за карты, кто за домино или трик-трак.
Когда мы стояли у северного берега Новой Земли, случилось
с Папаниным происшествие, которое могло для другого окон¬
читься плохо. Увлекшись охотой за дикими оленями, он зашел
в центральную часть острова. На обратном пути охотники, ре¬
шив итти к берегу по прямому направлению, оказались отрезан¬
ными от него непроходимым ущельем и бурной рекой. Пришлось
возвратиться назад больше чем на двадцать километров и
только оттуда итти по направлению стоянки ледокола.
На «Малыгине» необъяснимое отсутствие ушедших налегке
охотников в течение двух суток вызвало немалую тревогу.
В довершение всего навалился туман. «Малыгин» надрывался
гудками. Когда туман рассеялся, на берегу показался человек,
с трудом передвигавший ноги, за ним в отдалении еще два.
Впереди шел Папанин, за его плечами, кроме рюкзака, видне¬
лись две пары оленьих рогов и винтовки товарищей. Тяжело
опустившись на стул, в коротких словах рассказал Папанин об
изумительном переходе почти в сто километров. Его спутники
выбились из сил совершенно — не могли даже ружей нести.
Я поехал на берег взглянуть на строительство в бухте Тихой.
Мы осмотрели старый дом, новые просторные помещения для
различных кабинетов и лабораторий и отдельно стоящие па¬
вильоны для различных научных работ. Все сделано солидно,
хозяйственно, предусмотрительно...
488

Работа была хорошо организована: спорилась необычайно.
В общей массе работников не было возможности отличить уче¬
ных от грузчиков, плотников и маляров. Новый начальник сумел
подобрать изумительно слаженную компанию. Даже повар был
мобилизован на строительство, его заменила жена начальника,
кормившая всю ораву.
В пустой кают-компании нашли мы стенгазету, несколько
кратких приказов и расписание дежурств подручных по кухне,
по уборке жилищ.
В этот раз мы стояли в бухте Тихой недолго. Как только
окончилась разгрузка, ушли на север.
Закончив постройку самой северной в мире станции на
Земле Рудольфа под 81°20/ и сделав рейс в полярные льды, где
удалось нам в этот год дойти до 82°27,5/ северной широты, кото¬
рой не достигало еще ни одно свободно плавающее -судно, и за¬
кончив научные работы, мы снова во второй половине сентября
посетили бухту Тихую.
Стояла глубокая зима. Все берега под глубокими сугробами,
в бухте — плавающий лед. По ночам играли на небе ленты
северного сияния, и спорили с ним в темной, тяжелой воде отра¬
жения огней нового поселка-обсерватории.
На этот раз шлюпка с берега не задержалась. Папанин
явился мигом. И сразу же заявил претензию на весь уголь,
имеющийся в бункерах «Малыгина», за исключением необходи¬
мого ледоколу на обратный рейс.
—	Нет, ты об этом не спорь. Как я могу доставить ученым
удобства в работе, если топлива нехватит? А вдруг останемся
зимовать еще на год? — Вот что, друг, — обратился Папанин
ко мне. — Беда! Мешков, говорят, целых мало. Есть много — да
рваные. Грузить уголь нечем. Так вот — помоги. Не в службу,
а в дружбу: уговори своих барышень мобилизоваться на про¬
рыв, мешки зашивать. Мы бы и сами сделали, да понимаешь:
шитье — дело не мужское. Пока мы будем иголками ковырять,
вы угля тонн полсотни сожжете. Уговори! Я их потом шокола¬
дом, что ли, угощу.
К моему большому удивлению, женская часть экспедиции —
три научные работницы, корреспондентка и уборщица — по¬
шли легко на «угольную мобилизацию». Через час проворные
пальчики, только что совершавшие нежнейшие манипуляции
научными приборами, быстро сметывали угольные мешки, впи¬
тавшие в себя трюмную грязь и килограммы черной мажущей
пыли. И не ворчали.
—	Да что вы, не нужно! Разве мы из-за шоколада рабо¬
тали? — в один голос протестовали наши ученые дамы, когда
Папанин, исполняя обещание, поднес каждой по кило шоколада.
«Малыгин» уходил из бухты Тихой под вечер. После корот¬
кого ужина, распрощавшись и передав письмо на родину,
съехали на берег зимовщики. Забегала команда по палубе в ве¬
489

селой предотходной суете, загрохотал брашпиль, вытягивая
оледеневший якорный канат, и задымилась паром лебёдка.
На берегу навстречу приставшей шлюпке отовсюду бежали
из разных домиков черные силуэты людей, строились в шеренгу
невдалеке от пристани. И в тот самый момент, когда впервые
вырвался плотный мячик пара для прощального гудка, шеренга
разом ощетинилась винтовками. Короткий взмах руки фигуры
на левом фланге, — до нас долетел стройный звук залпа. За от¬
ветным гудком — второй, такой же четкий залп, и третий. Ше¬
ренга не расходилась. С ружьями «на руку», неподвижная за¬
стыла дружина полярных работников.
Эта цепочка людей, вырисовываясь силуэтом на зданиях
между ангаром и радиомачтой, издали казалась звеном какой-
то большой цепи, охватившей не только окружающую белизну
прекрасных берегов. Нет, — цепь эта невидимо, но ясно тяну¬
лась дальше к великому коллективу советской страны, послав¬
шему отряд новых людей осваивать далекую, неведомую не¬
когда северную окраину.

КРАТКИЙ СЛОВАРЬ
МЕСТНЫХ И МОРСКИХ ТЕРМИНОВ
Аврал — общая работа на корабле, в которой принимает участие вся
команда или значительная часть ее.
Алык, алак — надеваемая на шею оленя в упряжи шлея.
Астрономия мореходная — наука о движении небесных светил, основная
задача которой заключается в изложении способов определения места
корабля в море по астрономическим наблюдениям небесных светил.
Байджарахи — якутское название конусообразных глинистых бугров вы¬
сотою не более 4—6 м и редко более 2 м в диаметре, такие бугры
образуются вследствие стаивания ископаемого льда. Особенно энер¬
гичное образование байджарахов происходит в конце июля — в начале
августа, т. е. во время наиболее интенсивного таяния льда. Байджа¬
рахи, как останцы в виде конусообразных или почти цилиндрических
выступов глины, скрепленные мерзлотой, окаймляют береговые обрывы.
Бак — носовая часть верхней палубы корабля до передней части.
Банка — участок дна, над которым глубина относительно мала.
Бар — подводный вал, обычно со сравнительно малыми глубинами, против
устья рек, образованный отложениями речных наносов.
Бахилы — длинные, выше колен сапоги, надеваемые при отправлении на
морские звериные промыслы.
Бизань — задняя мачта на корабле, имеющем три и более мачты, а также
косой парус, поднимаемый сзади этой мачты на гафеле.
Брашпиль — машина для подъема якорей. Брашпили бывают ручные, па¬
ровые и электрические.
Бриз — береговой ветер; морской бриз — ветер, дующий с моря на берег.
Булгунняхи — якутское название бугров вспучивания, которые встречаются
в тундре на побережье арктических морей. Такие бугры имеют ледя¬
ное ядро, образующееся вследствие притока грунтовых вод, и дости¬
гают иногда больших размеров (до 25—40 метров высоты). Подни¬
маясь среди равнины, булгунняхи выделяются своим резким профи¬
лем на горизонте в расстоянии 40—50 км и являются прекрасными
ориентировочными пунктами.
Бушприт — горизонтальное или наклонное рангоутное дерево, выдающееся
с носа парусного корабля или шлюпки; служит для подъема носовых
парусов.
Вара, варака — лес на возвышенном берегу моря; возвышенное место, кру¬
той холм, скалистая гора на берегу моря; скалистый остров.
Ветка — легкая долбленая лодочка.
Взводень — поморское название волны; сильное волнение в море, высоко
вздымающиеся волны.
491

Вьюшка — цилиндрическая катушка на оси для навивания пеньковых или
проволочных тросов.
Галс — курс корабля относительно ветра. Если ветер дует с левой стороны,
то говорят, что корабль идет левым галсом; если с правой стороны,
то говорят, что он идет правым галсом.
Гафель — наклонное рангоутное дерево, укрепленное на мачте и служащее
для привязывания верхней кромки косого паруса.
Гичка — легкая, узкая, длинная быстроходная гребная шлюпка на
5—8 гребцов, имеющая корму с транцем.
Глетчерный лед — встречается на арктических морях в виде ледяных гор
или айсбергов и глетчерных или ледниковых глыб, которые обламы¬
ваются от спускающихся к морю ледников или глетчеров, вечно покры¬
вающих наиболее северные арктические земли.
Голомянь— дальнее от берега открытое море.
Гурий — груда, куча камней, сложенных на берегу, как приметный пункт.
Гурии нашли широкое применение в арктических морях, как опозна¬
вательные знаки.
Дрейф — уклонение движущегося корабля от намеченного пути под влия¬
нием ветра или течения. Лечь в дрейф — расположить паруса таким
образом, чтобы от действия ветра на один из них корабль имел ход
вперед, а от действия на другие — ход назад, т. е. держался почти
на месте.
Едома — якутское название возвышенности, обыкновенно второй террасы
реки.
Ела — судно с одним парусом и весьма острым носом и кормою.
Ендома — посуда, домашняя утварь.
Задраить — плотно закрыть при помощи задраек (откидных болтов с
гайками или барашками) люк, иллюминатор, водонепроницаемую дверь
и т. п.
Зыбь — плавное волнение или колебание моря, бывающее обыкновенно или
после ветра, или предвещающее его приближение.
Иллюминатор — круглое окно в борту или на палубе корабля с толстым
стеклом.
Ичеги — летняя кожаная обувь.
Камас (камус, камусы) — шкура, снятая с голеней оленя. Употребляется
для пошивки рукавиц, обуви, штанов.
Камбуз — корабельная кухня.
Карбас — гребное парусное судно для речного и прибрежного морского
плавания.
Катары — вид обуви из меха (имеют вид галош, надеваются сверх
унтов).
Катара — ласты, лапы морского зверя.
Кают-компания — общая комната, где столуется и отдыхает начальствую¬
щий состав корабля.
Каяк — эскимосская легкая лодочка из тюленьей шкуры. Каяк весит
18,5 килограммов.
Конвоир — корабль, сопровождающий одно или несколько судов. От¬
сюда — конвоировать.
Копыл — деревянные стойки, соединяющие остов нарт с полозьями.
Коршик — кормщик, капитан на судне.
Кошевка — плетеный тарантас.
Кроки — схема, план, чертеж местности.
Кухлянка — меховая одежда из пыжика, без разреза, надеваемая через
голову; состоит из двух одежд: нижняя — мехом внутрь, верхняя — ме¬
хом наружу.
Лаг — мореходный инструмент, показывающий пройденное кораблем рас¬
стояние.
Лайда — местное якутское название, означающее озеро или, чаще, тунд¬
ровое болото, а также иловатую прибрежную отмель, обсыхающую
при отливе.
492

Люк — Отверстие в палубе, служащее для схода вниз или ведущее во
внутреннее помещение корабля; сверху имеет входную будку или же
закрывается крышкой.
Макса — печень трески.
Малица — мужская верхняя, неразрезная, надеваемая через голову одежда
из шкуры неблюя, шерстью вниз.
Мамытка — аркан для ловли оленей.
Мачта — высокое рангоутное дерево или стальное сооружение. Передняя —
фок-мачта, средняя, самая высокая — грот-мачта и задняя— бизань-
мачта.
Метелемер — прибор для определения количества снега, наметаемого
метелью.
Морены — скопления продуктов, разрушенных ледниками горных пород,
в виде глыб, камней, мелкого щебня, песка и ила.
Нактоуз — шкафик, на котором устанавливается компас.
Неблюй — молодой, не достигший годового возраста олень.
Ошкуй — белый медведь.
Одограф — прибор, автоматически вычерчивающий на карте линию курса
корабля.
Паница — женская одежда из оленьего меха.
Пасть — устраиваемая на звериных тропах большая западня.
Паужина — третья пора еды в продолжение дня у промышленников между
обедом и ужином. Отсюда: паужинать — есть третий раз в день. От¬
сюда (по времени, когда солнце бывает на юго-западном румбе ком¬
паса, т. е. между полуднем и вечером) слово — паужник — юго-запад¬
ный ветер.
Паужна— условный пай из добычи от морского звериного или рыбного
промысла.
Паузок — речное, вроде барки, плоскодонное, крытое судно для перевозки
грузов.
Пахта — каменный утес на берегу моря или выдавшийся в море.
Пахта — гагачий пух.
Пашка — маленькая лодка.
Пестерь — плетенный из бересты короб для собирания ягод и грибов, его
носят и на руках и на лямках за плечами.
Пешня — легкий ломик, употребляемый для сколки льдов, состоит из
долотообразного железного наконечника, насаженного на толстую де¬
ревянную палку.
Пимы — зимняя валяная обувь.
Поварня — промысловая охотничья избушка.
Порато — очень, весьма, сильно, крепко.
Поручни — перила на верхней палубе судов, а также на трапах, мости¬
ках и т. д.
Потяг — привязанный к нарте ремень, к которому пристегивают собак,
собачья сбруя.
Протока — ответвление реки, образованное островами; протока обычно
уже и менее многоводна, чем русло реки.
Пупки—так называют самую жирную часть рыбы — брюшко.
Пыжик — мех оленя, моложе трехмесячного возраста, по мягкости шерсти
ценится дороже меха взрослого оленя.
Равушка — туша убитого и освежеванного морского зверя, обыкновенно
выбрасываемая в море или оставляемая на прибрежных льдах.
Рангоут — мачты и их части на корабле (стеньги, реи, гафели, бушприт
и пр.), служащие для постановки парусов.
Раньшина — небольшое мореходное судно с возвышенными накладными
бортами, иногда с навесом посредине и с* двумя мачтами. Суда эти
называются раньшинами, ранщинами оттого, что выходят на треско¬
вый промысел самой ранней весной и ранее других судов возвра¬
щаются с промысла.
Ровдуга — грубой выделки замша.
493

Ропаки — льдины в 'верхней части тороса или отдельно торчащие ребром
на относительно ровной поверхности льда.
Румпель — рычаг для поворачивания руля вправо или влево.
Рыскает судно — незначительно уклоняется от курса в ту или другую
сторону.
Снасть — всякий трос, служащий для постановки и уборки парусов и
управления ими, а равно и имеющий специальное назначение.
Совйк — длинная, во весь рост, неразрезная и поэтому надеваемая через
голову верхняя зимняя одежда из меха неблюя, шерстью наружу,
с пришивною шапкою из того же меха.
Спардек — надстройка над верхней палубой.
Стаксель — косой парус, подымаемый между фок-мачтой и носом корабля.
Стамуха — торосистая льдина или ледяная глыба, стоящая на мели.
Стрельная лодочка — промысловая переносная, из долбленого дерева,
лодка для охоты на тюленей.
Строганина — мороженая сырая рыба. Подается на стол в виде тонких
стружек.
Тайбола — низменные болотистые, только зимою проезжие лесные прост¬
ранства с проложенною через них дорогою.
Тойон — буквально господин, в переносном смысле—хозяин или богатей.
Торбоза — обувь, сшитая из шкуры нерпы.
Тордох — конический шатер из оленьей кожи.
Торос — нагромождение льдин одна на другую. Образуется в результате
сжатия льда. Торосы различаются береговые и морские.
Трап — лестница на корабле. Забортный трап — трап, устанавливаемый на
бортах судна при стоянке.
Транец — кормовая доска на шлюпке, к которой прикреплен руль.
Туесок — берестяная посуда.
Угор — поморское название крутого, высокого берега или вообще берега
моря или реки.
Умформер — электрическая машина, в которой преобразование тока из пе¬
ременного в постоянный происходит в обмотке одного и того же якоря.
Ураса — деревянная юрта из половинчатых брусков, имеет вид усеченной
пирамиды; для сохранения тепла обкладывается дерновиной.
Утлегарь — надставка на бушприте, служащая его продолжением.
Фалинь — трос для привязывания или буксировки шлюпки.
Форштевень — передняя часть корабельного набора, служащая продолже¬
нием киля и образующая нос корабля.
Футшток — деревянный шест, разбитый на футы, для измерения неболь¬
ших глубин.
Хамначит — неимущий, бедняк-работник.
Хаяк — квашеные сливки.
Хорей, харей — березовый с костяною, заостренною на конце шишечкою
шест, которым погоняют оленей или собак в упряжках, управляют
ими; хорей служит также для заторможения саней.
Хронометр — пружинные часы тщательной выделки, предназначенные
для точного определения времени.
Шиши — шведские выходцы, разбойники, ходившие дружинами.
Шняка — рыбопромышленное судно.
Шпангоут — поперечное ребро в корпусе судна.
Шуга — носящийся по воде перед ее замерзанием мелкий, рыхлый лед.
Юкола — вяленая рыба.
Ют — кормовая часть верхней палубы.

ОГЛАВЛЕНИЕ
Стр.
Предисловие	 3
На неведомый Север
Первое путешествие	 И
Старый Архангельск	 18
За полярным кругом	 21
Древняя Кола	 27
У седого Падуна	 31
На птичьих островах 	 37
В Крестовой губе	 44
На голой земле	 50
К мысу Желания	 57
Из новоземелыското дневника	 62
Георгий Седов	 71
В ледяных просторах
В далекий путь	 81
У Новой Земли	 93
Затерты льдом	 108
Начало зимовки	 113
Жизнь установилась	 119
Будни	 128
Полярная ночь	 136
Восход солнца	 151
Весна	 159
Лето под 76°	 172
По каменным берегам	 181
К белой земле 	 198
Бухта Тихая	 212
Вторая полярная ночь	 222
Тяжелые дни	 236
На полюс!	245
Смерть Седова	 253
Страницы предсмертного дневника	263
Без Седова	269
Встреча с Альбановыпя	 286
Возвращение	295
495

Стр.
В стране песцов
Отъезд 	309
На Новосибирские острова	 315
На «Меркурии Вагине»	321
По великой реке	328
Северная Якутия	  338
По морю Лаптевых	 346
На пустынном острове	 354
Полярная ночь	360
Островники	374
Через льды и торосы	 378
По Устьянской тундре	 385
В Казачьем	 394
Охотники за песцами и	мамонтовой костью	 403
По дальним островам	  408
Полярное лето	 422
Смерть Митрофана	430
Вторая полярная ночь	 436
По санному пути	 444
Из Верхоянска в Якутск	 456
Воспоминания
Советская научная эскадра 	 469
Над Новой Землей	 472
Воспоминания	481
Новые люди	 486
Краткий словарь местных и морских терминов ....	491
Редактор В. А. Бояркина
Художественный редактор В. В. Осокин
Технический редактор И. Н. Ривина
Оформление художника А. М. Орлова
Редактор карт Г. Н. Мальчевский
Сдано в производство 18/11 1952 г. Т-04089. Подписано к печати
4/У1 1952 г. Формат 60 X 92716. Тираж 50.000. Бумажных ли¬
стов 15,73. Печатных листов 31+0,45 вкл. Издательских ли-
3-я типография «Красный пролетарий» Главполиграфиздата при
Совете Министров СССР. Москва, Краснопролетарская, 16.