Ю. В. АКСЮТИН, H. Е. ГЕРДТ
РУССКАЯ
ИНТЕЛЛИГЕНЦИЯ
И РЕВОЛЮЦИЯ
1917 ГОДА:
в хаосе СОБЫТИЙ
и в смятении
ЧУВСТВ
РОССПЭН
Москва
2017

УДК 94(47)
ББК 63.3(2)6
А42
Издание подготовлено и осуществлено
при финансовой поддержке фонда «История Отечества»
Аксютин Ю. В.
А42 Русская интеллигенция и революция 1917 года: в хаосе
событий и в смятении чувств / Ю. В. Аксютин, Н. Е. Гердт. - М. :
Политическая энциклопедия, 2017. - 703 с.
ISBN 978-5-8243-2106-7
В данном издании впервые комплексно исследованы взгляды
российской интеллигенции на революцию 1917 года, проанализированы
их эволюция и дифференциация, определены тенденции развития
этого процесса, выявлены причины неудачи попыток организовать
интеллигенцию в качестве самостоятельного субъекта политической,
общественной и профессиональной деятельности, показано, что,
вопреки расхожему мнению, не буржуазия и помещики, а именно
интеллигенция первой встала на путь сопротивления большевистскому
режиму.
Издание ориентировано на специалистов, а также всех тех, кто
интересуется историей русской интеллигенции в 1917 г.
УДК 94(47)
ББК 63.3(2)6
ISBN 978-5-8243-2106-7 © Аксютин Ю. В., Гердт H. Е., 2017
© Политическая энциклопедия, 2017

ОГЛАВЛЕНИЕ
Ведение 4
Глава 1. Временное правительство - «Да ведь это все те же мы,
те же интеллигенты»
§ 1.1. В ожидании грядущих событий 38
§ 1.2. Дни «светлой, как влюбленность», свободы. Первые опасения
и сомнения 60
§ 1.3. Рост разногласий и разочарований 116
§ 1.4. Попытки собственного политического самоопределения:
Советы депутатов трудовой интеллигенции 176
Глава 2. Коренные вопросы революции и отношение к ним
интеллигенции
§ 2.1. Война: противоречие между неприятием ее в низах и
национальным чувством, патриотизмом у людей умственного труда 189
§ 2.2. Земельный передел: экономическая целесообразность
и социальная необходимость. Поместье или дача? 239
§ 2.3. Настроения неприязни к людям умственного труда 259
Глава 3. В поисках альтернативы распаду. Где взять Наполеона?
§ 3.1. Спасение в наступлении? Культ Керенского 268
§ 3.2. Обращение к силе 325
§ 3.3. Демократический паллиатив - не выход 380
Глава 4. Тот самый «грядущий Хам» или новый Мессия?
§ 4.1 Ленинская программа использования интеллигенции
и ее саботаж 416
§ 4.2. Штрейкбрехеры или певцы революции? 505
§ 4.3. Неактивное большинство. Соблазнение технократов
и колеблющихся 549
Глава 5. «Из глубины взываю...»
§ 5.1. «За что?» Мучительные вопросы и поиски ответов на них 572
§ 5.2. Проблема физиологического выживания 608
§ 5.3. По ту сторону фронта гражданской войны 637
Заключение 676
Список источников и литературы 678
Именной указатель 695
3

ВВЕДЕНИЕ
Общая характеристика монографии
Революции, коренным образом меняя курс исторического
процесса и ускоряя его темпы, прерывая его постепенность, означая
качественный скачок в его развитии, всегда оставляют за собой такой
впечатляющий след и такую историческую память, что и столетия
спустя привлекают к себе внимание как массы простых людей, так и
исследователей. Даже когда за давностью лет утихают политические
споры, то и дело обнаруживаются новые факты и явления, по-новому
высвечивающие или отдельные грани, или, порой, саму революцию.
Так что в ее изучении и осмыслении вряд ли когда-нибудь можно
будет поставить точку.
Любой политический переворот вызывает неодинаковые
суждения в обществе, раскалывает его на тех, кто ждет от него чего-то
нового, и тех, кто не желает расставаться с привычным. И этот раскол
тем сильнее, чем более этот переворот сопровождается заметными
социально-экономическими переменами, вызывая их, давая им
значительный простор, или, напротив, направлен на то, чтобы ввести их
в определенные рамки, а может быть и свернуть.
У каждой революции есть свои объективные и субъективные
предпосылки. К последним историки, политологи и социологи
относят деятельность определенных категорий людей, которые, вскрывая
противоречия в развитии экономики, общества и государства,
показывают, что в этих противоречиях мешает дальнейшему развитию
и подлежит устранению, а порою и намечают пути их устранения.
Со временем пропагандируемые ими идеи овладевают массами и в
той или иной мере начинают воплощаться в жизнь - путем ли
реформ, если в их необходимости убеждаются и правящие круги, либо
путем революции, если верхи до конца сопротивляются назревшим
переменам.
В России такая категория людей получила название
«интеллигенция». Именно она, особенно та ее часть, что именовалась
художественной (поэты, писатели, журналисты, художники, музыканты, критики
и т. п.), на протяжении многих десятилетий обличала абсолютизм,
4

выступала защитником народа от притеснений и эксплуатации,
требовала скорейших политических, социальных и экономических
преобразований. Именно в ее среде родились самые радикальные,
революционные идеи. Именно из ее рядов раздавались призывы к
топору.
Не вся интеллигенция противостояла власти. Были Державин,
Жуковский и Тютчев, честно служившие ей. А разве не числился при
дворе камер-юнкер Пушкин? Были и такие крупные чиновники, как
Грибоедов и Салтыков-Щедрин, у которых отношения с
правительством не были такими уж гладкими, а в том, кому служила их сатира,
ни тогда, ни сейчас ни у кого сомнений нет. Они тоже внесли
немалый вклад в подтачивание устоев царизма.
И вот желанное стало явью, самодержавие пало под решительным
натиском рабочих и солдат. Сама интеллигенция наблюдала за
переворотом из окон своих квартир. Но она не без основания полагала,
что в этом есть и ее немалая заслуга.
«Не литература присоединяется ныне к революции, а
революционная Россия осуществила теперь на деле то, что проповедуется
русской литературой уже более 100 лет, - в таких словах взгляды
русских писателей на свою роль в подготовке свержения самодержавия
выразил профессор Петроградского университета С.А. Венгеров при
обсуждении ими проекта приветствия в адрес тех, кто эту революцию
совершил»1.
Но, как это часто бывает в истории, уже первые шаги начавшегося
в Феврале 1917 г. революционного процесса вызвали у тех же самых
литераторов различные отклики. И чем дальше развивался этот
процесс, тем заметнее становилась разница во взглядах на него. Октябрь
1917 г. вызвал в ней новый раскол: одни приветствовали его, другие
осудили, но и среди этих последних не было единства, так как одна
часть их стала звать к сопротивлению и пытаться организовать его,
а другая посчитала такие действия неконструктивными и по самым
разным причинам и поводам сочла для себя возможным пойти на
сотрудничество с новой властью.
То, что все это во многом повторилось спустя три четверти
столетия во время и после краха СССР, говорит о необыкновенной
актуальности избранной темы.
Объектом данного исследования является российская
интеллигенция того времени во всех ее ипостасях.
Но при изучении истории интеллигенции сразу возникает вопрос
о понятии «интеллигенция». Дискуссии на эту тему ведутся давно.
Декларация петроградских писателей // Русские ведомости. 11.03.17. № 56. С. 3.
5

Долгое время считалось, что слова «интеллигенция»,
«интеллигент» и «интеллигентный» ввел в повседневный обиход русского
языка и отечественной журналистики прозаик, критик и публицист
П.Д. Боборыкин (1866), который сам объявил себя «крестным
отцом» этих слов. Он определял интеллигенцию (в социальном
значении) как «самый образованный, культурный и передовой слой
общества» или как «высший образованный слой общества»1.
Однако СО· Шмидт недавно доказал, что слово
«интеллигенция» впервые употребил почти в современном его значении В.А.
Жуковский в 1836 г. (в контексте: «лучшее петербургское дворянство...
которое у нас представляет всю русскую европейскую
интеллигенцию). При этом не исключается влияние на мировоззрение и речь
Жуковского, а также людей его круга А.И. Тургенева, тесно
общавшегося и состоявшего в переписке с Шеллингом. Показательно, что
понятие «интеллигенция» ассоциируется у Жуковского: 1) с
принадлежностью к определенной социокультурной среде; 2) с европейской
образованностью; 3) с нравственным образом мысли и поведением,
то есть с «интеллигентностью» в позднейшем смысле слова. Таким
образом, представления об интеллигенции как социокультурной
среде, моральном облике и типе поведения складывались в русском
обществе уже в 1830-е гг., в среде Карамзина и деятелей пушкинского
круга, и были связаны прежде всего с идеалами «нравственного
бытия» как основы просвещения и образованности и дворянским
долгом служения России2.
Смысловой оттенок умственного, духовного избранничества,
элитарности, нравственного или философского превосходства,
сознательных претензий на «высшее» в интеллектуальном, образованном,
этическом и эстетическом отношениях сохранялся в словах
«интеллигенция», «интеллигентный» даже тогда, когда в русском обществе
получили хождение взгляды на преимущественно разночинский,
демократический характер поведения и убеждения русской
интеллигенции, а вместе с тем появилось и ироническое,
насмешливо-презрительное отношение к тем «интеллигентам», которые таковыми, в
сущности, не являются, хотя претендуют на это престижное
самоназвание (об этом свидетельствуют переписка В.П. Боткина, И.С.
Тургенева, дневниковые записи A.B. Никитенко и др.). Фактически с
этого времени ведет свое начало борьба среди интеллигенции за отделе-
1 Боборыкин П.Д. Русская интеллигенция // Рус. мысль. 1904. № 2. С. 80-81; Он
же. Погнившие «вехи» // В защиту интеллигенции: Сб. статей. М., 1909. С. 29.
2 Шмидт СО. К истории слова «интеллигенция» // Россия, Запад, Восток:
встречные течения: К 100-летию со дня рождения акад. М.П. Алексеева. СПб., 1996.
С. 409-417.
6

ние подлинных ценностей интеллигенции от мнимых,
действительных представителей интеллигенции от ее внешних подражателей, за
«чистоту рядов» интеллигенции, кристаллизацию ее норм, традиций,
идеологии. Интеллигенция сама осуществляла различение и
разделение смыслов интеллигенции, постоянно вступая в смысловое
соотношение с самой собой в процессе исторического саморазвития и
саморефлексии и стремясь к качественному самосовершенствованию,
интенсивному саморазвитию и росту. Это и полемика западников и
славянофилов, и взаимоотношения консерваторов, либералов и
радикалов, и первые конфронтации «естественников» и гуманитариев,
и т. п.
Начиная с 1880-х гг. интеллигенция, как и ее духовные вожди,
стала рассматриваться в русской культуре как своего рода
интеллектуальное «сектантство», характеризующееся специфической
идеологией и моралью, особым типом поведения и бытом, физическим
обликом и радикальным умонастроением, неотделимым от идейно-
политической нетерпимости. Соответствующий облик
интеллигенции сложился в результате ее идейного противостояния (в лице
радикально настроенных поборников демократии в России) русскому
самодержавию. Интеллигенция ассоциировалась уже не с
аккумуляцией всех достижений отечественной и мировой культуры, не с
концентрацией национального духа и творческой энергии, а скорее
с политической «кружковщиной», с подпольной, заговорщицкой
деятельностью, эстетическим радикализмом, пропагандистской
активностью и «хождением в народ». Принадлежность к интеллигенции
тем самым означала не столько духовное избранничество и
универсальность, сколько политическую целенаправленность -
фанатическую одержимость социальными идеями, стремление к
переустройству мира в духе книжно-утопических идеалов, готовность к личным
жертвам во имя народного блага.
Традиционного понимания интеллигенции как некоего
образованного слоя придерживался В.И. Ленин. Словами «интеллигент»,
«интеллигенция» им переводились «немецкие выражения Literat,
Literatentum, обнимающие не только литераторов, а всех
образованных людей, представителей свободных профессий вообще,
представителей умственного труда (brainworker, как говорят англичане)
в отличие от представителей физического труда»1. Он считал этих
людей классовой прослойкой, обслуживающей интересы тех классов,
1 Ленин В.И. Шаг вперед, два шага назад. (Кризис в нашей партии) // Его же.
Полное собрание сочинений. Т. 8. С. 309. Примечание 1.
7

к которым она примыкала по своему имущественному положению.
Исходя из этого, он и строил политику в ее отношении.
Но уже во время первой русской революции многие начали
рассматривать интеллигенцию в более узком и специфически русском
смысле· Р.В. Иванов-Разумник в книге «История русской
общественной мысли» определял интеллигенцию как социологически -
несословную, внеклассовую, а этически - антимещанскую
преемственную группу, характеризуемую «творчеством новых форм и идеалов
и активным проведением их в жизнь в направлении к физическому и
умственному, общественному и личному освобождению личности»1.
Эту трактовку интеллигенции, опирающуюся на народническую
«субъективную социологию», марксистская критика нашла
идеалистической. Г.В. Плеханов в большой статье («Идеология мещанина
нашего времени») протестовал против подобной трактовки понятий
интеллигенции и мещанства, как внесословных и внеклассовых,
против превращения социологических отношений в этические,
отвлеченные от «конкретной почвы классовых отношений»2.
По словам H.A. Бердяева, интеллигенция в России, в отличие от
интеллектуалов на Западе, всегда была «идеологической, а не
профессиональной и экономической группировкой», образовавшейся из
разных социальных классов, сначала по преимуществу из более
культурной части дворянства, позже из сыновей священников и диаконов,
из мелких чиновников, из мещан и, после освобождения, из крестьян.
Она скорее напоминала «монашеский орден или религиозную секту
со своей особой моралью, очень нетерпимой, со своим обязательным
миросозерцанием, со своими особыми нравами и обычаями, и даже со
своеобразным физическим обликом, по которому всегда можно было
узнать интеллигента и отличить его от других социальных групп»3.
Д.С. Мережковский в «Грядущем Хаме» также отмечал, что «сила
русской интеллигенции не в intellectus, не в уме, а в сердце и совести».
А З.Н. Гиппиус уточняла: «Русская интеллигенция - это класс, или
круг, или слой (все слова не точны), которого не знает буржуазно-
демократическая Европа, как не знала она самодержавия. Слой, по
сравнению со всей толщей громадной России, очень тонкий; но лишь
в нем совершалась какая-то культурная работа. Он сыграл свою,
очень серьезную, историческую роль». Еще одной особенностью
этого слоя было то, что разделяли его вовсе не профессиональные инте-
1 Иванов-Разумник Р.В. История русской общественной мысли. Индивидуализм
и мещанство в русской литературе и жизни XIX века. Т. 1. СПб., 1907. С. 10.
2 Плеханов Г.В. Идеология мещанина нашего времени // Сочинения. Т. XIV. М.,
1925. С. 259-344.
3 Бердяев H.A. Истоки и смысл русского коммунизма. М.: Наука, 1990. С. 17.
8

ресы. Наоборот, «деятели самых разных поприщ - ученые, адвокаты,
врачи, литераторы, поэты - все они, так или иначе, оказывались
причастными политике»1. А так как политика, ее определение, выработка
решений и их реализация в России столетиями были
монополизированы царем и его аппаратом, то любое вмешательство в
политические дела людей посторонних рассматривалось властями как весьма
предосудительное поведение. Уже в силу одного этого грамотный
человек, интересующийся политическими вопросами и проявляющий
в этом деле хоть какую-то активность, считался ненадежным. Само
словосочетание «Он политик!» выглядело в нашей стране вплоть до
самого последнего времени как выражение подозрения и
неодобрения. Вот почему интеллигенция в дореволюционной России «была
объединена общим политическим, очень важным, отрицанием:
отрицанием самодержавного режима»2.
После революции 1905-1907 гг. самодержавие вынуждено было
пойти на уступки конституционного плана и появился зачаток
парламентаризма в виде Государственной думы с политическими
фракциями в ней. Народились и «политические деятели». Но появление
этой категории ничего в сущности не изменило. Даже самый видный
«политический деятель» оставался тем же интеллигентом, в том же
кругу. Правда, внутри интеллигенции усилились партийные
раздоры, но общее неприятие самодержавия осталось. С падением же
царизма это самое общее неприятие исчезло, и партийные раздоры, как
уже упоминалось выше, превратили некогда единое социальное
явление в конгломерат ведущих между собою острую борьбу групп и
группировок, выражающих разные, а порою и взаимоисключающие
взгляды на идейно-политическое, социально-экономическое и
культурное развитие.
Это дало в дальнейшем возможность большевикам делить
интеллигенцию на буржуазную и социалистическую. И хотя и в советское
время были такие, кто, вроде философа и филолога А.Ф. Лосева,
считали интеллигентами тех, кто «блюдет интересы человеческого
благоденствия» и стремится к «переделыванию несовершенств мира»3, в
целом же она продолжала рассматриваться как «общественный слой
людей, профессионально занимающихся умственным,
преимущественно сложным, творческим трудом, развитием и
распространением культуры»4.
1 Гиппиус 3. История моего дневника // Ее же. Петербургский дневник. М.: Сов.
писатель; Олимп, 1991. С. 7.
2 Там же.
3 См.: Работа духа // Советская культура. 01.01.89. С. 4.
4 Интеллигенция // Большая советская энциклопедия. Изд. 3-е. Т. 10. М.: «Сов.
энциклопедия, 1972. С. 311.
9

Мало чем отличаются и современные определения этого термина1.
Вполне приемлемым считают его и авторы настоящей монографии.
Правда, в иностранных языках слово «интеллигенция» сохраняет
определенную русскую специфику. Своеобразие русской
интеллигенции как феномена национальной русской культуры, не
имеющего буквальных аналогов среди «интеллектуалов» Западной Европы,
сегодня является общепризнанным (во всех словарях мира слово
«интеллигенция» в близком нам смысле употребляется с пометкой
«рус.» как специфическое образование русской истории,
национальной общественной жизни). Так, краткий Оксфордский словарь
определяет интеллигенцию как «ту часть народа (в особенности
русского), которая стремиться к независимому мышлению»2.
Сегодня такого, не формального (наличие диплома об
образовании), а содержательного подхода, учитывающего специфические
особенности мышления и социальной психологии,
нравственно-этические и мировоззренческие черты этой группы населения,
придерживаются и многие отечественные обществоведы3.
Разнообразие дефиниций «интеллигенция» нельзя объяснить
только субъективными склонностями разных авторов или
неразработанностью вопроса. Оно обусловлено сложностью,
многогранностью и динамичностью этой группы. По-видимому, эти два подхода,
две составляющие понятия «интеллигенция» нужно не разводить, а
пытаться сочетать, признав двуединую природу интеллигенции,
которая представляет собой и социальную, и культурную общность.
От определения понятия «интеллигенция» зависит и определение
ее численности в 1917 г. Если включать в нее чиновничество и
офицерство, то можно насчитать 1,5 млн человек4. Если отказаться
принимать в расчет лиц, профессии которых нельзя отнести к
традиционно интеллигентским, то эта цифра уменьшается до 1 млн5. Есть среди
исследователей и мнения о необходимости уменьшить эту цифру до
См.: Социологический энциклопедический словарь / под ред. Г.В. Осипова. М.:
ИНФРА-М; Норма, 1998.
2 Цит. по: Там же.
3 См.: Николаев Н.П. Выстрел в будущее: Заметки о судьбах интеллигенции и
гуманитарном образовании // Вестник высшей школы. Сер. 6. История. 1989. № 9. С. 20;
Розов М.А. Рассуждения об интеллигентности, или Пророчество Ваги-Грана //
Вестник высшей школы. Сер. 6. История. 1989. № 6. С. 12; Севастьянов А. Интеллигенция:
что впереди? // Литературная газета. 21.09.88; Смоляков Л.Я. Об интеллигенции и
интеллигентности // Коммунист. 1988. № 16. С. 72.
4 См.: Ерман Л.К. Ленин о роли интеллигенции в демократической и
социалистической революции, в строительстве социализма и коммунизма. М., 1970. С. 13.
5 См.: Федюкин С.А. Великий Октябрь и интеллигенция. Из истории вовлечения
старой интеллигенции в строительство социализма. М.: Наука, 1972. С. 69.
10

500 тысяч: ее составляли 195 тысяч учителей, 127 тысяч студентов,
33 тысячи врачей (в том числе около 14 тысяч, служивших в то время
в армии), по 20-30 тысяч адвокатов, инженеров и агрономов, 15
тысяч деятелей литературы и искусства, 10 тысяч научных работников
(6 тысяч - научно-педагогический персонал высшей школы и 4
тысячи - работники научно-исследовательских учреждений)1.
История интеллигенции в период кардинальных революционных
перемен, ее отношение к ним, ее взаимоотношения с различными
политическими силами и властью и являются предметом данного
исследования.
Степень научной разработки проблемы
История российской интеллигенции в переломное для страны
время 1917-1918 гг. постоянно вызывала интерес у отечественных и
зарубежных ученых. Существующая историография проблемы
представлена самой разнообразной литературой. Начала она
складываться сразу же после революции.
Тему «Интеллигенция и революция» затрагивали в той или иной
мере уже современники, а порой и участники тех событий, причем
как те, кто рассматривал Октябрь в качестве дальнейшего
продолжения Февраля и активно сотрудничал с советской властью, так и те,
кто увидел в большевистском перевороте откат или даже
своеобразную контрреволюцию.
В 20-е годы появился ряд работ, в которых с большевистских
позиций характеризовалась социальная сущность интеллигенции, ее
роль и место в революции и строительстве нового общества2. В целом
большинство работ первого периода носило публицистический
характер. Их главной задачей было дать срочный ответ на актуальные в
тот момент вопросы жизни. Ленинская политика по отношению к
интеллигенции как носителю специальных знаний и опыта, исходящая
из необходимости непременно поставить их на службу социализма,
раскрывалась в книгах, статьях и речах тогдашнего наркома просве-
1 См.: Знаменский О.Н. Интеллигенция накануне Великого Октября (февраль-
октябрь 1917 г.). Л.: Наука, 1988. С. 8-9.
2 См.: Гиринис Е. Ленин о специалистах науки и техники. Пг., 1924; Полонский В.
Заметки об интеллигенции // Красная новь. 1924. № 1; Войтоловский Л. Ленин об
интеллигенции // Печать и революция. 1925. № 2; Вольфсон С.Я. Интеллигенция как
социально-экономическая категория. М.; Л., 1926; Ледер В.Л. Специалисты и их роль
на производстве. М., 1926; Толстопятое В. Специалисты в производстве. Л., 1926;
Сурков И. Специалисты и рабочие на производстве. М., 1927; Этчин И. Партия и
специалисты. М., 1928.
11

щения A.B. Луначарского1. Много внимания проблеме отношений
между советской властью и интеллигенцией уделял и нарком по
военным и морским делам Л.Д. Троцкий. Причем если на партийных
форумах он говорил преимущественно о военных специалистах, то
в своей публицистике - о художественной интеллигенции2. О
перестройке аппарата, «чтобы в возможно более допустимой степени
вовсе обходиться без функций, для которых необходим среднеинтелли-
гентский состав», - писал Ю. Ларин3.
В конце 20-х - начале 30-х годов, оценивая позиции
различных групп интеллигенции в послеоктябрьский период,
обществоведы стали опираться на оценку И.В. Сталина: «Одни вредили,
другие покрывали вредителей, третьи умывали руки и
соблюдали нейтралитет, четвертые колебались между Советской властью и
вредителями»4. Генсек ВКП(б) на XVIII съезде констатировал, что
наиболее влиятельная и квалифицированная часть старой
интеллигенции уже в первые дни Октябрьской революции откололась от
остальной массы интеллигенции, объявила борьбу советской власти
и пошла в саботажники5.
Вместе с тем использование данной схемы в исторической
литературе не было автоматическим, ибо в некоторых работах 30-40-х, даже
в «Кратком курсе истории ВКП(б)», ученые не упоминались в ряду
«саботажников»6.
Взаимоотношения интеллигенции и советской власти
продолжали рассматриваться и в 30-х, 40-х и первой половине 50-х годов. Но
так как в «Кратком курсе истории ВКП(б)» интеллигенция
оценивалась как «служанка буржуазии» и контрреволюционная сила, то
и работы того периода в основном комментировали положения этой
книги и общепринятую на тот момент схему: низы - друзья, середи-
1 См.: Луначарский A.B. Смена вех интеллигентской общественности // Культура
и жизнь. 1922. № 1; Его же. Об интеллигенции. М., 1923; Его же. Интеллигенция в
прошлом, настоящем и будущем. М., 1924; Его же. Интеллигенция и ее место в
социалистическом строительстве // Революция и культура. 1927. № 1; и др.
2 См.: Троцкий Л.Д. Литература и революция: Статьи, опубликованные в
«Правде» в 1923-1924 годах // Вопросы литературы. 1989. № 8. С. 183-228; и др.
3 Ларин Ю. Интеллигенция и советы: хозяйство, буржуазия, госаппарат. М., [б.г.]
С. 74.
4 Сталин И.В. Новая обстановка - новые задачи хозяйственного строительства.
Речь на совещании хозяйственников 23.06.31 // Его же. Сочинения. Т. 13. М., 1951.
С. 69.
5 Сталин И.В. Отчетный доклад ЦК ВКП(б) 18-му съезду 10.03.39 // Его же.
Вопросы ленинизма. М., 1945. С. 607-608: XVIII съезд Всесоюзной коммунистической
партии (б). 10-21 марта 1939 г. Стенографический отчет. М.: ОГИЗ, 1939.
6 См.: История Всесоюзной Коммунистической партии (большевиков). Краткий
курс / под ред. комиссии ЦК ВКП(б). Одобрен ЦК ВКП(б). 1938 г. М., 1951. С. 205.
12

на - колеблющиеся, верхи - враги большевиков), да и эта
проблема затрагивалась в самом общем плане, без привлечения
конкретного исторического материала. Акцент делался главным образом на
саботаже и «вредительстве», другие важные и интересные вопросы
оставались в стороне1. Наиболее характерными в этом плане стали
появившиеся в начале 50-х годов работы Н.М. Рахманова «Политика
большевистской партии по отношению к буржуазной интеллигенции
в первые годы Советской власти (октябрь 1917 - март 1919 г.)»2 и
М.А. Процько «О роли интеллигенции в советском обществе». Автор
последней писал, что «буржуазная интеллигенция» открыто
выступила против советской власти, используя свои знания для борьбы
против социалистического строительства3.
Заметные изменения в изучении темы интеллигенции и
революции стали происходить с середины 50-х годов.
Достаточно негативное отношение Н.С. Хрущева и его окружения
к интеллигенции вообще, конечно, сказывалось на исторических
сочинениях того времени. Оказывали влияние и такие факторы, как
стремление привести все колеблющиеся социальные группы, в том
числе интеллигентов, к единому знаменателю, что породило
определенный схематизм, характерный для исторических работ данного
периода. А господствовавшая в общественной науке доктрина
непосредственного построения коммунизма не оставляла в нем места
интеллигентской «прослойке». И в то же время наблюдался отказ от
отдельных элементов сталинской схемы взаимоотношений
интеллигенции с советской властью. Он сопровождался складыванием новой
концепции истории интеллигенции, которая была общепризнанной
до конца 80-х годов. Ее суть состояла в том, что интеллигенция была
вовлечена в строительство нового социалистического общества и в
ходе этого строительства прошла перевоспитание и слилась с новой,
рабоче-крестьянской интеллигенцией. При этом историки исходили
из ставшего незыблемым принципа соответствия советской системы
интересам интеллигенции. Это требовало такого толкования истории
интеллигенции, при котором политика партийных и советских
органов была сугубо положительной и верной.
1 См.: Шлихтер А.Г. Октябрь и наука. Харьков, 1933; Келлер Б.А. Пролетарская
революция и советская интеллигенция. М., 1937; Волин Б. Октябрьская революция
и интеллигенция // Исторический журнал. 1938. № 11; Луппол И. Интеллигенция и
революция // Новый мир. 1939. № 7; Тандит Л. Партия Ленина-Сталина и
социалистическая интеллигенция. М., 1939.
2 См.: Рахманов Н.М. Политика большевистской партии по отношению к
буржуазной интеллигенции в первые годы Советской власти (октябрь 1917 - март 1919 г.).
М.: МГУ, 1951.
3 Процько М.А. О роли интеллигенции в советском обществе. М., 1953. С. 39.
13

На создании монографических и коллективных трудов, особенно
обобщающего характера, положительно сказался рост источниковой
базы. В это время увидели свет научные работы таких крупных
специалистов в данной области, как М.П. Ким («40 лет советской
культуры»), Г.Г. Карпов («О советской культуре и культурной революции
в СССР»), В.Т. Ермаков («Исторический опыт культурной
революции в СССР»)1. Ведущим направлением стало в те годы изучение
роли В.И. Ленина в исследуемых процессах. Этому была посвящена,
например, монография И.С. Смирнова «Ленин и советская культура.
Государственная деятельность Ленина в области культурного
строительства (октябрь 1917 г. - лето 1918 г.)»2. Появляются статьи и
монографии об участии интеллигенции в революции3. Выходят первые
работы по истории советской интеллигенции, например «Привлечение
буржуазной технической интеллигенции к социалистическому
строительству в СССР» С.А. Федюкина4. О советах депутатов трудовой
интеллигенции писала Л.И. Смирнова5.
Во второй половине 60-х годов происходит некоторая
трансформация концепции саботажа в идею бойкота новой власти со стороны
научной и служилой интеллигенции. Это сопровождалось
обновлением аргументационной базы.
Источники, подтверждавшие саботаж, отсутствовали, поэтому
авторы коллективной монографии, вышедшей в 1968 г., были
вынуждены констатировать, что буржуазная профессура не оставляла
преподавательской работы в вузах, то есть саботажа как такового не было.
Само же понятие бойкота зачастую сводилось к признанию учеными
единственной законной властью в стране Учредительного собрания.
При этом ссылались на историка М.К. Любавского, который оценил
Октябрьскую революцию «как насилие "толпы" над старым миром»,
ответом на что было то, что «профессора Кизиветтер, Стратонов,
Платонов, Костицын и другие бойкотировали передовых профессо-
1 См.: Карпов Г.Г. О советской культуре и культурной революции в СССР. М.:
Госкультпросветиздат, 1954; Ким М.П. 40 лет советской культуры. М.: Госполитиздат,
1957; Черноуцан И.С. Ленинские принципы политики партии в области литературы и
искусства. М.: Знание, 1958; Ермаков В.Т. Исторический опыт культурной революции
в СССР. М.: Мысль, 1968.
2 См. помимо уже названного: Смирнов И.С. Ленин и советская культура.
Государственная деятельность Ленина в области культурного строительства (окт. 1917 -
лето 1918). М., 1960.
3 См., например: Лейкина-Свирская В.Р. Русская интеллигенция в 1900-1917
годах. М.: Мысль, 1966.
4 См.: Федюкин С.А. Привлечение буржуазной технической интеллигенции к
социалистическому строительству в СССР. М., 1960.
5 См.: Смирнова Л.И. О советах депутатов трудовой интеллигенции // Из
истории советской интеллигенции Сб. статей. М.: Мысль, 1966. С. 197-222.
14

ров и преподавателей, вставших на путь сотрудничества с советской
властью, третировали демократическое студенчество»1.
Прежний подход к интеллигенции как некой цельной,
монолитной массе, которая по природе своей враждебна новому строю, стал
подвергаться критике. Спорными назывались суждения о
преимуществе методов принуждения и даже «разгрома», о том, что это было
вполне закономерным явлением, санкционированным
большевистской партией и советской властью2.
Но по-прежнему интеллигенции отводилась роль объекта, и при
этом не учитывались те явления, которые происходили в разных
ее отрядах в первые революционные и послереволюционные годы.
Соответственно и внимание исследователей сосредотачивалось в
основном на анализе взглядов Ленина на использование «буржуазных»
специалистов, на вопросах политики большевиков в отношении
интеллигенции и практических результатах этой политики3, в том чис-
1 Цит. по: Советская интеллигенция: История формирования и роста. 1917-
1965 гг. / ред. колл.: И.Е. Ворожейкин, M.IL Ким, В.П. Наумов. М., 1968. С. 26.
2 См.: Федюкин С.А. Великий Октябрь и интеллигенция. Из истории вовлечения
старой интеллигенции в строительство социализма. С. 17-19.
3 См.: Ким М.П. 40 лет советской культуры. М., 1957; Котов А.Т. Победа Великой
Октябрьской социалистической революции и проблема использования старой
интеллигенции // Ученые записки Белорусского ин-та физкультуры. Вып. 2. Минск, 1958;
Королев. Очерки по истории советской школы и педагогики (1917-1920). М., 1958;
Смирнов И.С. Ленин и советская культура; Генкин Э.Б. О ленинских методах
вовлечения интеллигенции в социалистическое строительство // Вопросы истории. 1965.
№ 4; Великая Октябрьская социалистическая революция и интеллигенция. Рига,
1967; Круцко И.Е. Обоснование В.И. Лениным политики привлечения буржуазной
интеллигенции к социалистическому строительству (1917-1920 гг.) // Ученые записки
Волгоградского гос. пед. ин-та. Вып. 22. Волгоград, 1967; Ревенко В.Г. В.И. Ленин об
использовании буржуазии как одной из форм классовой борьбы пролетариата в
эпоху его диктатуры // Труды Моск. высшего техн. уч-ща. Вып. 3. М., 1968; Хренов Н.И.
Из истории борьбы Коммунистической партии за интеллигенцию в Октябрьской
революции // Сб. трудов Ульяновского политехи, ин-та. Т. 6. Вып. 1. Ульяновск, 1968.
С. 20-46; Кейрим-Маркус М.Б. Государственная комиссия по просвещению (1917-
1920) // История СССР. 1969. № 12; Амелин П.П. Интеллигенция и социализм. Л.,
1970; Волков B.C. Вовлечение буржуазной технической интеллигенции в
социалистическое строительство. (Письма В.И. Ленина как источник изучения проблемы) //
Ученые записки кафедр общ. наук Ленинграда. История КПСС. Вып. 10. Л., 1970;
Красникова A.B. Из истории разработки В.И. Лениным политики привлечения буржуазной
интеллигенции на службу советской власти // Вестник Ленинградского ун-та. 1970.
№ 8 (Серия истории, языка и литературы. Вып. 2); Кузнецов Ю.С. В.И. Ленин о
вовлечении интеллигенции в социалистическое строительство // В.И. Ленин - великий
теоретик, организатор и вождь Коммунистической партии и Советского государства.
Могилев. 1970; Точеная В.П. В.И. Ленин об интеллигенции в переходный период от
капитализма к социализму // Вестник Моск. гос. ун-та. 1970. № 2 (Серия истории.
Вып. 2); Свинцова М.П. В.И. Ленин об использовании буржуазных специалистов в
социалистическом строительстве // Вопросы стратегии и тактики в трудах В.И.
Ленина послеоктябрьского периода. М., 1971; Соскин В.П. Ленин, революция, интел-
15

ле в отдельных профессиональных подразделениях специалистов,
как гражданских (например, учителей и врачей, ученых, инженеров,
историков)1, так и военных2. Сделано тут было довольно много, но
нельзя сказать, что все.
А вот сложные процессы, совершавшиеся в среде самой
интеллигенции, особенно художественной, по-прежнему освещались
недостаточно3· Правда, более глубоко ими занимались историки
лигенция. Новосибирск, 1973; Федюкин С.А. Октябрьская революция и
интеллигенция // История СССР. 1977. № 5. С. 69-88; Его же. Октябрь и интеллигенция
(некоторые методологические проблемы) // Интеллигенция и революция. XX век. М., 1985.
С. 20-34; Минц И.И. Великая Октябрьская социалистическая революция и
интеллигенция // Там же. С. 6-20.
1 См.: Ширяев П. Борьба Коммунистической партии за использование
буржуазной производственно-технической интеллигенции в период с 1917 по 1928 год //
Ученые записки Вологодского гос. пед. ин-та. Т. 19. Вологда, 1957; Городецкий E.H.
К истории ленинского плана научно-технических работ // Из истории
революционной и государственной деятельности В.И. Ленина. М., 1960; Гуров И. Ленин о
перевоспитании учительских кадров в первые годы советской власти. (1917-1920) //
Некоторые вопросы теоретического наследия В.И. Ленина. Труды Моск. гос. пед. ин-та
им. Ленина. М., 1960; Князев Г.Α., Кольцов A.B. Краткий очерк истории Академии
наук СССР. М.; Л., 1960; Меерович Б. Из истории борьбы Коммунистической партии
за привлечение учительства на сторону советской власти // Вопросы истории КПСС
и философии. Сб. статей кафедр общ. наук Свердловского гос. пед. ин-та. Свердловск,
1965; Ульяновская В.А. Формирование научной интеллигенции в СССР в 1917-
1937 гг. Л., 1965; Московский университет за 50 лет советской власти. М., 1967;
Алексеева Г.Д. Октябрьская революция и историческая наука (1917-1923 гг.). М., 1968;
Комков Г.Д. и др. Академия наук - штаб советской науки. М., 1968; Кольцов A.B. Ленин
и становление Академии наук как центра советской науки. Л., 1969; Федотова З.Ф.
Роль Н.К. Крупской в политическом воспитании учительства // Мат-лы 14-й науч.
конф-ции Дальневосточного ун-та. Серия общ. наук. Владивосток, 1970; Лотова Е.И.
Первые шаги советской власти по привлечению медицинской интеллигенции к
социалистическому строительству // Советское здравоохранение. 1971. № 4; Хренов Н.И.
О вовлечении буржуазных специалистов в социалистическое строительство // Сб.
трудов Ульяновского политехи, ин-та. Т. 6. Вып. 2. Ульяновск, 1970.
2 См.: Винокуров A.B. Проблемы использования военных специалистов в
Красной армии (1917-1920 гг.) // Из истории борьбы Коммунистической партии за победу
буржуазно-демократической и социалистической революции и построение
социализма в СССР. М., 1968; Власов И.И. В.И. Ленин и строительство Красной армии. М.,
1968; Иовлев A.M. Разработка и осуществление ленинской политики в отношении
специалистов старой армии (1917-1920 гг.) // Вопросы истории КПСС. 1968. № 4;
Кораблев Ю.И. В.И. Ленин и создание Красной армии. М., 1970.
3 См.: Демидов Н.И. Некоторые вопросы борьбы партии за привлечение
литературно-творческих сил на сторону советской власти (1917-1925 гг.) // Труды кафедр
общ. наук Московского инженерно-строит. ин-та. № 28. М., 1957; Ратнер Я.В. Из
истории советского театра (1917-19190 // История СССР. 1962. № 2; Зосимский В.
Профессиональные союзы театральных работников в период Великой Октябрьской
революции и гражданской войны (1917-1921 гг.) // Ученые записки Высшей школы
профдвижения ВЦСПС. Вып. 3. М., 1968; Красникова A.B. В.И. Ленин и A.M. Горький
в 1917-1918 гг. (Из истории взаимоотношений Коммунистической партии с интелли-
16

литературы и искусства. Непосредственное влияние
социально-политических событий 1917 г. на течение художественной жизни,
эволюция жизни художественной среды воссоздана в солидной монографии
В.П. Лапшина1.
Расширялись рамки региональных исследований. Наиболее
плодотворная работа велась историками Сибири2.
В то же время стали публиковаться и работы, в которых
интеллигенция выступала не только объектом большевистской политики,
но и как социальная общность, придерживавшаяся своих
политических взглядов и их отстаивавшая3. В этом же ряду стоят работы
Л.К. Ермана. На основе всероссийской переписи населения конца
XIX в. он определил численность интеллигенции и количество
специалистов-интеллигентов в разных областях деятельности,
рассмотрел положение различных отрядов интеллигенции и уровень их
материального состояния4. Данными, приведенными в его трудах,
историки пользуются до сих пор.
Тогда же появилась специфическая литература, из которой можно
было кое-что узнать о позиции зарубежных ученых по этим
вопросам5. Читая опровержения утвердившейся на Западе точки зрения,
«будто вся интеллигенция не приняла советскую власть и боролась
против нее, что большевики старую интеллигенцию разгромили,
лучшую ее часть заставили покинуть родину, а оставшихся лишили
гражданских прав»6, интересующийся читатель мог найти в
отечественной литературе много фактов, говоривших ему о том, что «вы-
генцией в первый год советской власти) // Ученые записки Института истории партии
ЛККПСС.Т. 1.Л., 1970.
1 См.: Лашин В.П. Художественная жизнь Москвы и Петрограда в 1917 году. М.:
Советский художник, 1983.
2 См.: Соскин В.Л. Ленин, революция, интеллигенция. Новосибирск, 1973; Его же.
Интеллигенция Сибири в период борьбы за победу и утверждение советской власти:
1917 - лето 1918. Новосибирск, 1985; Историография культуры и интеллигенции
советской Сибири. Новосибирск, 1978.
3 См.: Быков В.Ф. Медицинские работники в Октябрьской революции //
Труды Северо-Осетинского мед. ин-та. Вып. 8. Ч. 2. Орджоникидзе, 1958; Пасюков Ф.В.
Медицинские работники Балтики в период подготовки и проведения Великой
Октябрьской социалистической революции // Труды Ин-та орг-ции здравоохранения и
истории медицины им. Семашко. Вып. 5. М., 1959; Соскин В.Л. Политические позиции
сибирской интеллигенции в период Октябрьской социалистической революции //
Известия Сибирского отделения АН СССР. 1967. № 11. (Серия общественных наук.
Вып. 3).
4 См.: Ерман Л.К. Интеллигенция в первой русской революции. М., 1968.
5 См.: Краморенко Л.Н. Против фальсификации некоторых принципов
деятельности КПСС по формированию технической интеллигенции (1917-1937 гг.) //
Ученые записки Ленинград, гос. пед. ин-та. Т. 424. Вып. 1. Л., 1969.
6 Федюкин С.А. Советская власть и буржуазные специалисты. С. 20.
17

мыслы реакционных буржуазных ученых и публицистов о "Голгофе"
русской интеллигенции» вовсе таковыми не являются· И выходило,
что между критикуемыми теперь работами советских авторов
(например, Котова 1958 г· и 1967 г·) и исследованием изменений в
советском образовании Каунтса (1966 г.) разница не в содержании, не в
фактах и даже не в выводах, а в их оценке, выраженной в
соответствующей терминологии1.
Мало того, советский читатель (а это был главным образом
интеллигент) не без интереса узнавал, что «буржуазной науке вообще
свойственно переоценивать роль интеллигенции в жизни общества,
особенно на переломных этапах», что, по мнению многих историков
и социологов Запада, «революционной инициативой» обладают
вовсе не классы (будь то буржуазия в эпоху своего восхождения или
пролетариат в эпоху империализма как последней стадии
капитализма), а лишь интеллигенция· И как еще можно было познакомиться
с высказываниями американского ученого Л. Эдвардса, отводившего
интеллигенции ключевую роль как в сохранении, так и в подрыве
существующего порядка вещей?2
Большой вклад в разработку проблемы внес С.А. Федюкин. Он
первым подверг критике господствующую схему, согласно
которой интеллигенция при восприятии ею революции делилась на три
группы, в зависимости от принадлежности к определенному классу.
В своих работах он высказал мнение, что «политический водораздел
проходил не между группами интеллигенции, а внутри этих групп»3
и что сторонники и противники советской власти имелись во всех
трех группах и их отношение к революции не зависело только от
социально-классовой принадлежности. Непосредственное соотнесение
иерархического положения отдельных групп интеллигенции с их
политической реакцией на революцию представлялось ему слишком
прямолинейным и однозначным, ибо «не учитывает "индивидуализ-
1 «Огромное большинство интеллигенции, лиц свободных профессий и
технических специалистов в те ранние годы было настроено враждебно», - писал Каунтс и
делал вывод, что, «если бы интеллигенцию не удалось подчинить суровой дисциплине,
она представляла бы опасность для революции с ее жесткими доктринами и заранее
установленными целями» (цит. по: Там же. С. 21).
2 «До тех пор, утверждает он, пока интеллигенция выполняет свою традиционную
роль, оправдывая или защищая унаследованные институты, они будут существовать,
даже несмотря на недовольство народных масс. Но когда люди идей начинают
проявлять недовольство, негодуя по поводу собственного положения или прислушиваясь
к голосу совести, то это угрожает основам общества. В сущности, делает вывод Л.
Эдварде, "первым и важным симптомом революции является изменение убеждений
интеллигенции"» (Федюкин С.А. Советская власть и буржуазные специалисты. М., 1965.
С. 21).
3 См.: Федюкин С.А. Советская власть и буржуазные специалисты. С. 26.
18

ма" интеллигентов». Этот вывод имел большое значение для
преодоления прямолинейных догматических утверждений о трехслойном
делении интеллигенции, что открывало новые возможности для
изучения процесса дифференциации интеллигенции, который был и
сложным, и противоречивым. Как и другие историки того периода,
подвергая сомнению тезис о враждебности восприятия
интеллигенцией революции, Федюкин в то же время подверг сомнению
«излишне расширенное толкование понятия контрреволюционности
интеллигенции». Он же первым сделал вывод, что саботаж интеллигенции
не был повсеместным и длительным1.
Возник и вопрос о самом понятии «саботаж». Выяснилось, что
следует различать активный саботаж, когда интеллигенция
выступала против большевиков, и пассивный, когда она, не сочувствуя
идеям революции и не принимая советской власти, продолжала
выполнять свои профессиональные обязанности. Проблема изучения этого
«нейтралитета» также была поставлена некоторыми учеными2.
Среди методов, применявшихся в борьбе за подчинение
интеллигенции советской власти, P.O. Карапетян обращал внимание не
только на подавление ее сопротивления, но и стремление лишить ее
средств к существованию3. К этой теме стали обращаться и другие
историки4.
Важным в проблеме «Интеллигенция и революция»
является вопрос о критериях дифференциации интеллигенции по ее
отношению к Октябрьской революции. Этот вопрос был поставлен
Л.А. Пинегиной. Не отрицая решающего значения
социально-экономических критериев, она отметила, что внутри групп интеллигенции
процесс размежевания шел в основном на основании субъективных
факторов5. К такому же выводу о преобладании критериев
морального порядка, т. е. субъективных, при размежевании интеллигенции,
пришел и Федюкин. В вышедшем в 1985 г. сборнике статей советских
ученых, исследовавших проблемы интеллигенции, он при анализе
положения интеллигенции после Октября решающую роль отводил
1 Федюкин С.А. Октябрьская революция и интеллигенция // История СССР.
1977. № 5. С. 77.
2 См.: Галин С.А. Исторический опыт культурного строительства в первые годы
Советской власти (1917-1925). М., 1990.
3 См.: Карапетян P.O. Становление и развитие интеллигенции как социального
слоя. М., 1974. С. 68-69.
4 См.: Добрускин И.Е. Об участии непролетарской интеллигенции в
строительстве социализма // Научный коммунизм. 1974. № 6. С. 50-59.
5 См.: Пинегина Л.А. К вопросу о политическом размежевании буржуазной
интеллигенции в период Октябрьской революции (1917-1918) // Вестник МГУ. Серия
«История». 1974. № 2. С. 3-19.
19

факторам морального порядка и указывал на необходимость
исследования социальной психологии интеллигенции, а М.Г. Вандалковская
показала позиции российских партий в вопросе о роли и месте
интеллигенции в общественно-политической жизни1. Еще раньше
к специальному изучению этой проблемы обратился B.C.
Волков2.
Наряду с мировоззренческими чертами, характерными для всей
интеллигенции, как то: демократизм, гуманизм, реформизм -
имелись черты, свойственные отдельным ее отрядам. И необходимость
учета особенностей специалистов различных профессиональных
групп, связанных со склонностью осмысливать общественные
явления через призму своего профессионального опыта, также все более
и более привлекала внимание исследователей.
О.Н. Знаменский в своей монографии, показывая отношение
русской «непролетарской» интеллигенции к революционному процессу,
эволюцию ее политических позиций от Февраля к Октябрю, особое
внимание уделил социально-психологическому состоянию и
общественным настроениям в ней, уровню ее организованности в
условиях нараставшего массового движения и обострения политической
борьбы на протяжении этих грозовых девяти месяцев. От всех
предыдущих его работа отличается привлечением огромного фактического
материала, прежде всего воспоминаний и дневников различных
представителей интеллигенции, изданных к тому времени за рубежом
(Ю.В. Ломоносова, например) или хранившихся в архиве Академии
наук СССР (И.М. Гревса, С.Ф. Ольденбурга, В.А. Стеклова) и в
отделе рукописей и редких книг Государственной публичной
библиотеки им. Салтыкова-Щедрина (учителя СП. Каблукова, геолога
Д.И. Мушкетова, дочери писателя K.M. Станюковича, Д.В. Фи-
лософова и др.). Но нарисованная в результате впечатляющая и
объективная картина находилась в некотором несоответствии с
применявшейся автором традиционной методологией. Огромное
количество ленинских цитат (свыше 100 на 344 страницах текста), к
которым советские историки часто прибегали, чтобы не столько
лучше объяснить смысл изложенного, сколько с целью прикрыть ими
свои выходящие за привычные рамки официальной историографии
1 См.: Интеллигенция и революция. XX век. М., 1985; Алексеев П.В. Революция и
научная интеллигенция. М., 1987. С. 45-54.
2 См.: Волков B.C. Ленинский анализ социальной психологии интеллигенции как
составная часть научного обоснования политики партии по отношению к старым
специалистам после победы Великого Октября // Роль интеллигенции в построении и
дальнейшем строительстве социалистического общества. Л., 1978. Вып. 2. С. 3-11.
20

мысли, в данном случае мало что добавляло к смыслу этой картины, а
порою ему и противоречило1·
Продолжал тему идейно-политического размежевания
буржуазной интеллигенции в 1917 г. саратовский историк A.B. Квакин. Он
предложил вычленить целый ряд стадий развития сознания
интеллигенции в послеоктябрьский период, включая активное участие и
политическую поддержку, лояльное отношение к власти,
продолжение профессиональной деятельности на аполитичной основе, отказ
от сотрудничества с большевиками, участие в политических акциях и
готовность к вооруженной борьбе2.
Между тем именно в это время, в конце 80-х годов, концепция,
в соответствии с которой изучение судеб старой, дореволюционной
интеллигенции сводилось в основном к «борьбе за интеллигенцию,
за перевоспитание ее в духе идей социализма», стала подвергаться
более открытой и широкой критике. Отмечалось, что сама тематика
исследований настраивала на изучение истории интеллигенции не
как субъекта, а как объекта истории, что не давало возможности
рассмотреть сложные процессы внутри самой интеллигенции. При этом
дискриминация старой интеллигенции со стороны советской власти
и факты ее сопротивления оставались в стороне. Игнорировалась и
важность изучения конкретных взглядов отдельного человека, его
индивидуального сознания. Напоминалось, что история
интеллигенции - это история движения человеческой мысли и культуры,
которое концентрирует всю духовную энергию народа и в силу этого
делает интеллигенцию носителем общечеловеческого начала и
гуманистических идеалов3.
Конец 80-х и начало 90-х годов вообще можно считать
своеобразным рубежом в развитии отечественной историографии. История
тогда стала непременной составной частью развернувшейся в
обществе острой идеологической полемики. А так как субъектом и
объектом этой полемики выступала главным образом интеллигенция, ее
не могли не интересовать и проблемы истории общественной мысли,
и ее собственное недавнее прошлое. В этой связи хочется отметить
точку зрения B.C. Волкова, заявившего, что утилитаристские
подходы к интеллигенции со стороны советского государства вызвали
1 См.: Знаменский О.Н. Интеллигенция накануне Великого Октября. Л., 1988.
2 См.: Квакин A.B. Октябрьская революция и идейно-политическое размежевание
российской интеллигенции. Саратов, 1989. С. 51-52.
3 См.: Смоляков Л.Я. Об интеллигенции и интеллигентности // Коммунист. 1988.
№ 16. С. 75; Кормер В.Ф. Двойное сознание интеллигенции и псевдокультура //
Вопросы философии. 1989. № 9. С. 65-79.
21

негативную реакцию, приводя соответствующие многочисленные
факты1.
В эти годы переиздается или публикуется впервые литература, в
прошлом недоступная, например сборник «Вехи», вышедший еще в
1909 г. и вызвавший тогда дискуссию, так как авторы по-новому
пытались рассмотреть вопросы о сущности интеллигенции, ее роли и
месте в революции и обществе, иногда отказываясь от своих прежних
позиций. Продолжением стал сборник «Из глубины»,
подготовленный к печати в 1918 г. Авторы его попытались подняться над
конкретными политическими событиями и проанализировать причины
и последствия революции через призму истории интеллигенции.
Но советская историография вычеркнула их труды из рассмотрения
проблем интеллигенции. Теперь же стали говорить о том, что назрела
потребность в осмыслении всего интеллектуального богатства,
созданного многими поколениями русской интеллигенции, и выход их
произведений стал закономерен.
Парадокс отечественной историографии советской
культуры эпохи перестройки состоял в том, что возросший и устойчивый
интерес читающей части населения к прошлому стал
удовлетворяться преимущественно публицистикой, мемуарной литературой,
художественными произведениями, а не исследованиями
профессиональных историков. Произошел серьезный разрыв между
резко возросшим интересом нашего народа к истории и способностью
историков-профессионалов удовлетворить этот спрос. Некоторые
ученые находили подобную ситуацию совершенно естественным
промежуточным этапом, предшествующим серьезному научному
изучению вопросов истории культуры недавнего прошлого2. Как
показала практика, данная точка зрения была абсолютно справедливой.
Переиздание «Несвоевременных мыслей» М. Горького и издание
писем В. Короленко к наркому Луначарскому подвигла критика Л.
Аннинского выступить на страницах журнала «Дружба народов» со
статьей «Наши старики», чтобы показать читателю не только
актуальность высказанных ими критических соображений, но и высветить
тот урок достоинства, который «дают нам наши старики, наши
великие старики, дорого оплатившие свое право давать нам уроки»3.
1 См.: Волков B.C. К научной концепции истории советской интеллигенции //
В поисках исторической истины: Сборник статей. Л., 1990. С. 52.
2 Сахаров А.Н. Новая политизация истории или научный плюрализм? О
некоторых тенденциях в мировой историографии истории России XX века // Новая и
новейшая история. 1993. № 6. С. 87-94.
3 Аннинский Л. Наши старики // Дружба народов. 1989. № 5. С. 246.
22

Среди сделанных в постсоветский период исследователями
выводов следует отметить и такой: трагический парадокс положения
российской интеллигенции состоял в том, что в большевистских
списках антисоветски настроенных людей фигурировали те же лица,
которые входили в состав неблагонадежных у царской охранки; это
были деятели науки с мировым именем: С.Н. Булгаков, И.А. Ильин,
П.Б. Струве, С.Л. Франк и другие1.
Появился мощный поток публицистических статей и эссе2.
Но он имел и свои негативные черты.
Прежде всего, это чрезмерно субъективный подход к
рассматриваемым проблемам, персонификация истории, эксплуатация одних
и тех же сюжетов, несамостоятельность мышления многих авторов,
влияние «западной» историографии. Наблюдался и такой перекос:
чуть ли не полное отрицание успехов в раскрытии темы, достигнутых
историками в предшествующие годы. Многие, особенно молодые
исследователи, стали утверждать, что в большинстве работ советских
историков, где характеризовались общественно-политические
позиции российской интеллигенции в 1917 г., оценка ее деятельности в
первые месяцы советской власти давалась сугубо большевистской и
что главное внимание в этих работах уделялось отношениям
интеллигенции с новой властью, а не мотивам поведения и деятельности
данного социального слоя, а если же эта проблема и затрагивалась, то
взгляды и дела «антисоветской» интеллигенции трактовались
весьма тенденциозно, через классово-идеологическую призму,
исключительно как «зависимость от денежного мешка буржуазии», что не
позволяло «объективно оценить мотивы и саму деятельность
российской интеллигенции в послеоктябрьский период»3.
На этом фоне выделяется сугубо научное прослеживание
текстологии и истории контекста философского творчества H.A. Бердяева,
С.Н. Булгакова, П.Б. Струве, С.Л. Франка, творческой истории
сборника «Из глубины», вообще развитие интеллектуальной среды
1 Борисов В.П. Золотой век российской эмиграции // Вестник РАН. 1994. № 3.
С. 277; Волков В.А., Куликова М.В. Российская профессура: «под колпаком у
власти» // Вопросы истории естествознания и техники. 1994. № 2. С.65-75.
2 См., например: Лебедев В. Судьба русской интеллигенции // Литературное
обозрение. 1990. № 9. С. 3-10. Люкс Л. Интеллигенция и революция. Летопись
триумфального поражения // Вопросы философии. 1991. № 11. С. 3-15; Лихачев Д.С.
О русской интеллигенции // Новый мир. 1993. № 2. С. 3-10; Кива A. Intelligentsia в
час испытаний /// Новый мир. 1993. № 8; Колеров М. Самоанализ интеллигенции как
политическая философия. Наследство и наследники «Вех» // Новый мир. 1993. № 8.
С. 161-171; Поляков Ю. Зачинщица или жертва? Интеллигенция в эпохи смуты //
Свободная мысль. 1996. № 2. С. 15-24.
3 См., например: Квакин A.B. «Смутное время» в России и интеллигенция //
Историки размышляют. Сб. статей. Т. 9. М.: Изд-во МГУ, 2001. С. 166-206.
23

России начала XX в. и в особенности в годы революции, проделанное
М.А. Колеровым. Им осуществлена публикация писем этих
мыслителей и ряда связанных с этим статей1. В том же духе сделаны
посвященные этой теме сравнительно недавние статьи A.B. Квакина и
Т.И. Красновой, а так же A.B. Репникова2. Представления о
социально-общественной позиции, занятой после большевистского
переворота А.Ф. Лосевым, впервые даны в книге Е. Тахо-Годи3.
Всестороннему культурологическому и политологическому
анализу роли в российском историческом процессе радикальной
русской, а также советской и постсоветской интеллигенции посвящена
книга СИ. Романовского «Нетерпение мысли, или Исторический
портрет радикальной русской, советской, а также постсоветской
интеллигенции». Обосновывая резкую грань между этими тремя
понятиями, автор не ограничивается уже набившим оскомину анализом
деструктивного влияния интеллигенции на слом российской, а затем
советской государственности, а ставит вопрос шире - интеллигенция,
как свободомыслящая социальная группа интеллектуалов, на всех
отрезках российской истории находилась в оппозиции к властным
структурам, отсюда и взаимное отчуждение интеллигенции и
государства, отсюда же и ее «отщепенство» в глазах народа российского4.
Возрождение интереса к проблемам интеллигенции привело в
90-е годы к тому, что значение и место в истории отечества
российской интеллигенции, ее прошлое и настоящее стало одной из наибо-
1 См.: Колеров М. «Народоправство» (1917-1918) // Исследования по истории
русской мысли. Ежегодник за 1997 год. СПб., 1997. С. 277-286; Колеров М. К истории
«пореволюционных» идей: Н. Бердяев редактирует «Из глубины» (1918) //
Исследования по истории русской мысли. Ежегодник за 1998 год. М., 1998. С. 319-333;
Колеров М. «Накануне» (1918) // Исследования по истории русской мысли. Ежегодник за
1998 год. М., 1998. С. 536-539.
2 Квакин A.B. Выбор политической позиции российской интеллигенцией
осенью 1917 года: историографическая ситуация и использование математических
методов // Russian History/Histoire Russe. T. 29.2002. № 1. С. 43-46; Квакин A.B. Русская
интеллигенция и советская повседневность пореволюционной России (1917-1927 гг.) //
Интеллигенция и мир. 2008. № 3. С. 45-59 и № 4. С. 7-19; Краснова Т.И.
Эмигрантский газетный дискурс эпохи революционного кризиса: типы источников известий
(1917-1919) // Медиаскоп. Ф-т журналистики Московского гос. ун-та. 2010. Вып. 4;
Краснова Т.И. Российский дискурс эпохи кризиса: историко-ментальный фон и
«ответные черты» словесной культуры // Вестник Санкт-Петербургского госуд. ун-та.
2011. Серия 9: Филология. Востоковедение. Журналистика. № 4. С. 101-108;
Рештаков A.B. С.Н. Сыромятников: штрихи к портрету // Интеллигенция и мир.
Российский междисциплинарный журнал социально-гуманитарных наук. 2010. N° 3. С. 93-
110; Репников A.B., Милевский O.A. Две жизни Льва Тихомирова. M.: Academia, 2011.
3 Тахо-Годи A.A. Лосев. М.: Молодая гвардия (серия ЖЗЛ), 1997; 2-е изд. 2007.
4 Романовский СИ. Нетерпение мысли, или Исторический портрет радикальной
русской, советской, а также постсоветской интеллигенции. СПб.: изд. СПбУ, 2000.
24

лее разрабатываемых научных проблем. За последние десять лет он
превратилась в объект интенсивного изучения не только
историками, но и философами, социологами, культурологами и филологами.
Состоялось свыше 30 интеллигентоведческих конференций
различного уровня: региональных, всероссийских, международных1.
Причем явно наблюдалось перемещение центров изучения
интеллигенции на периферию. Заметно активизируется научная работа в
Кемерове и Иванове. В марте-апреле 1991 г. там были проведены
крупные конференции по проблемам места и роли интеллигенции в
стране. В 1992 г. и 1995 г. эта тема получила дальнейшее развитие
на второй и третьей конференциях по данной проблеме в Ельце и
Пензе2. При кафедре истории и культуры России Ивановского
государственного университета был создан Межвузовский центр РФ
«Политическая культура интеллигенции: ее место и роль в
истории отечества», много и плодотворно работающий по сей день3.
В Уральском государственном университете тогда же был
организован Научный центр «XX век в судьбах интеллигенции»4.
Конференции по проблемам интеллигентоведения стали
регулярным событием в этих исследовательских учреждениях. В
последующие годы научные форумы по аналогичной тематике прошли также
в Екатеринбурге, Казани, Костроме, Новосибирске, Омске, Пензе,
Перми, Самаре, Саранске, Саратове, Ставрополе, Тамбове, Улан-
Удэ, Ярославле, Санкт-Петербурге, Москве5. Многочисленные кру-
1 См.: Меметов В С, Будник Г.А., Садина С.С. Интеллигентоведение: из опыта
становления вузовского научно-методического курса // Интеллигентоведение:
проблемы становления нового вузовского курса: Материалы межгосудар. заоч. научно-ме-
тодич. конф. Июнь 1999. Иваново, 2000. С. 3.
2 Шмидт СО. Вступительное слово // Российская провинция XVIII-XX вв.:
реалии культурной жизни. Кн. 1. Пенза, 1995. С. 10-24.
3 См.: Меметов B.C., Данилов A.A. Интеллигенция России: Уроки истории и
современность (Попытка историографического анализа проблемы) // Интеллигенция
России: Уроки истории и современность: Межвузов, сб. науч. трудов. Иваново: ИвГУ,
1996. С. 4.
4 См.: Кондрашева М.И., Главацкий М.Е. Научные конференции по исследованию
проблем интеллигентоведения как историографический факт // Культура и
интеллигенция России в переломные эпохи (XX в.): Тез. докл. Всероссийской науч. конф.
Омск, 24-25 ноября 1993 г. Омск: ОмГУ, 1993. С. 35.
5 См., например: Российская провинция и мировая культура. Ярославль, 1993;
Провинциальная ментальность России в прошлом и настоящем. Самара, 1994;
Российская провинция: история, культура, наука. Саранск, 1998; Российская провинция
XVIII-XX вв.: реалии культурной жизни. Пенза, 1995; Российская провинция и ее
роль в истории государства, общества и развития культуры народа. Кострома, 1994;
Меметов B.C., Данилов A.A. Интеллигенция России: Уроки истории и современность.
С. 3-15; Общественно-политическая жизнь российской провинции: XX век: Краткие
тезисы докладов и сообщений к предстоящей межвуз. науч. конф. Тамбов, 1993; Поиск
25

глые столы, конференции, сборники научных трудов, монографии
посвящены либеральной интеллигенции России начала XX в. В этих
работах рассматриваются такие сюжеты, как самосознание русской
интеллигенции, ее традиции и стиль жизни, политические и
интеллектуальные пристрастия и т. д.1
Казанские историки пишут о позиции профессуры своего
университета по отношению к Комучу и Народной армии2·
Возрастание интереса к истории отечественной интеллигенции
сопровождалось интенсивным процессом переосмысления и
переоценки ее места и роли в обществе, в том числе во время революции.
В 1996 г. на конференции в Иванове об интеллигентоведении
говорилось уже как о самостоятельной отрасли научного знания3. Со
временем Ивановский межвузовский центр прочно зарекомендовал себя
местом сосредоточения научной и научно-методической работы по
различным аспектам интеллигентоведения. Им организуются и
проводятся ежегодные республиканские и международные конференции
с публикацией тезисов, изданием межвузовских сборников научных
статей и монографий4. С января 2001 г. издается общероссийский
научный журнал «Интеллигенция и мир». Главным результатом
научно-исследовательской деятельности Центра стало комплексное
междисциплинарное изучение интеллигенции российской провинции
новых подходов в изучении интеллигенции: Проблемы теории, методологии,
источниковедения и историографии: Тез. докл. межгосудар. науч.-теорет. конф. Иваново, 1993;
История российской интеллигенции: Мат. тез. науч. конф.: В 2 ч. М., 1995; Российская
интеллигенция в отечественной и зарубежной историографии: Тез. докл. межгосудар.
науч.-теорет. конф. Иваново, 1995; Провинциальная культура и культура провинции.
Кострома, 1995; Актуальные проблемы историографии отечественной интеллигенции:
Межвузов, респ. сб. науч. тр. Иваново, 1996; Некоторые современные вопросы анализа
российской интеллигенции: Межвузов, сб. науч. тр. Иваново: ИвГУ, 1997.
1 См., например: Казанни И.Е. Политика РСДРП(б)-РКП(б) по отношению к
российской интеллигенции (октябрь 1917-1925 гг.): Дис. канд. ист. наук. Ростов н/Д.,
1995; Рабочие и интеллигенция России в эпоху реформ и революций. 1861 - февраль
1917. СПб., 1997; Русская интеллигенция: история и судьба. М., 1999; Леонтьева О.Б.
Властители дум: Интеллектуальная история России от Великих реформ до
революции 1917 г. Самара, 2000; Берлявский Л.Г. Власть и отечественная наука:
формирование государственной политики. 1917-1941 гг.: Дис. докт. ист. наук. - Новочеркасск,
2002;
2 Литвин А.Л. Ученые Казанского университета во время смены политических
режимов. С. 124-132; Малышева C.B. «Великий исход» казанских университариев в
сентябре 1918 г. С. 87-92.
3 См.: Меметов B.C. К первым итогам становления «интеллигентоведения» как
самостоятельной отрасли научного знания // Актуальные проблемы историографии
отечественной интеллигенции: Межвузов, респ. сб. науч. тр. Иваново, 1996. С. 3.
4 См., например: Интеллигенция современной России: Духовные процессы,
исторические традиции и идеалы: Тез. докл. XIII междунар. научно-теорет. конф.
26-28 сент. 2002 г. Иваново: ИвГУ, 2002. С. 6.
26

как социокультурного феномена в контексте ее генезиса и
исторического развития·
Интересную сторону коренящихся в русском традиционализме
мессианизма и утопизма, ярко проявившегося в 1917 г. в настроении
значительной части интеллигенции, рассматривает И. Жданова1.
О масштабах исследования темы и степени ее разработки может
свидетельствовать и пояление посвященных ей учебных пособий.
Так, в одном из первых челябинка М.А. Ахлюстина излагает позиции
различных идейно-политических групп российской интеллигенции в
сложных условиях февраля-октября 1917 года, рассматривает
причины победы левой радикальной части ее и взаимоотношения ее с
остальной частью в первые годы советской власти2.
По мнению А.И. Авруса, в большевистском руководстве
существовало также два подхода к университетам: сторонники первого
считали их пережитками феодальной эпохи, обслуживавшими
интересы эксплуататорских классов и потому подлежащих уничтожению;
другие признавали полезность университетов для подготовки
высококвалифицированных кадров, но видели необходимость коренным
образом изменить социальный состав преподавателей и
студенчества, лишить университеты всякой автономии. Автор считает, что
победил второй подход3.
Отношения ителлигенции с революцией затрагиваются и в
работах, посвященных более широкой тематике, в том числе истории
советской науки4.
Но помимо этого, продолжаются менее масштабные исследования,
касающиеся главным образом различных интеллектуальных
корпораций5 или творчества отдельных персон, в основном поэтов и писа-
1 См.: Жданова И. «Семя свободы, упавшее на камень» // Неприкосновенный
запас. 2002. № 2 (22).
2 См.: Ахлюстина М.А. История российской интеллигенции. Ч. 2. Интеллигенция
и 1917 год / Пособие для студентов. Челябинск: ЮУрГУ, 2000.
3 См.: Аврус А.И. Российские университеты и власть в переломный период
(революция 1917 г. и гражданская война) // Интеллигенция России и Запада в XX-XXI вв.:
выбор и реализация путей общественного развития: Материалы науч. конф., 28-30 мая
2004 г. Екатеринбург, 2004. С. 53-54.
4 См.: Романовский СИ. «Притащенная» наука. СПб.: изд-во СПбГУ, 2004.
5 См., например: Сизова А.Ю. Российская высшая школа в революционных
событиях 1917 г. Дис.... канд. ист. наук. М.: РГГУ, 2007; Иванов Ан. Наука и высшая школа
России в период первой мировой войны и революций // Российская история. 2014.
№ 5. С. 147-164; Квакин Α., Постников Е. Профессорско-преподавательские
коллективы и студенчество России в пореволюционное время. Саарбрюккен, 2013; Кошар-
ный В.П. Февральская революция 1917 г. в религиозно-философской публицистике
(философско-социологический анализ) // Известия высших учебных заведений.
Поволжский регион. Гуманитарные науки. 2012. № 1 (21). С. 32-39.
27

телей. Из них особо следует отметить биографию Бориса Пастернака,
написанную Ю.Б. Пастернаком, с большим количеством
извлеченных из разных источников, в том числе архивных, документов1. Еще
более обстоятельным является исследование Е.Д· Толстой «"Деготь
или мед". Алексей Н. Толстой как неизвестный писатель (1917—
1923)»2. Философию истории Вячеслава Иванова вслед за Ф.А. Сте-
пуном уже в наше время продолжают научно осмысливать, с разной
степенью глубины анализируя те или иные грани его творчества,
такие исследователи, как С.С. Аверинцев и другие литературоведы3.
Концепцию интеллигенции и истории русской общественной мысли
в трудах В.Р. Иванова-Разумника исследовала в своей диссертации
Т.В. Агейчева4. Биографии, идеи, труды русских философов
являются предметом публикаций П.В. Алексеева5.
Таким образом, подводя итог обзору исторической литературе
по данной теме, можно сделать вывод, что вопросы, касающиеся
отношений интеллигенции с большевиками после Октября решены в
целом неплохо, хотя и тут есть над чем поработать исследователям,
но вот история отношений интеллигенции и власти во время
революции 1917 г., наконец, история самой интеллигенции в этот период
остаются вне поля зрения историков. Ее затрагивают в той или иной
мере главным образом исследователи в области литературы,
искусства, науки, подготавливающие к изданию и комментирующие
художественные и научные произведения, а также документы,
принадлежащие тому или иному деятелю культуры и науки6.
1 См.: Пастернак Е.Б. Борис Пастернак. Биография. М.: Молодая гвардия (серия
«Жизнь замечательных людей»), 2003.
2 См.: Толстая Е.Д. «Деготь или мед». Алексей Н. Толстой как неизвестный
писатель (1917-1923). М.: Изд. РГГУ, 2006.
3 См.: Аверинцев С.С. «Скворешниц вольный гражданин...» Вячеслав Иванов:
путь поэта между мирами. СПб.: Алетейя, 2002. С. 164; Обатнин Г. Иванов-мистик
(Оккультные мотивы в поэзии и прозе Вячеслава Иванова (1907-1917)). М.: Новое
литературное обозрение, 2000. С. 9-10 и др.; Тюрина И.И. Мифологизация
исторических событий в циклах Вяч. Иванова «Година гнева» и «Песни смутного времени» //
Русская литература в XX веке: имена, проблемы, культурный диалог. 2005. № 7. С. 17.
4 См.: Агейчева Т.В. Концепция интеллигенции и истории русской общественной
мысли в трудах В.Р. Иванова-Разумника: Дис.... канд. ист. наук. М., 2001.
5 См.: Алексеев П.В. Философы России XIX-XX столетий: Биографии, идеи,
труды. М., 2002. С. 125-126,242-243,316.
6 См., например: Бабореко А. Бунин. Жизнеописание. М.: Молодая гвардия
(серия «Жизнь замечательных людей»), 2004; Варламов А. Красные и алые паруса.
(A.C. Грин и русская революция) // Подъем. (Воронеж). 2005. № 2. С. 191-226;
Варламов А. Александр Грин. М.: Молодая гвардия (серия «Жизнь замечательных
людей»), 2005; Куняев Ст., Куняев Серг. Сергей Есенин. М.: Молодая гвардия (серия
«Жизнь замечательных людей»), 2005.
28

Исследование того, как события 1917и1918гг. воспринимались
интеллигенцией, как она сама смотрела на себя и оценивала свою
роль в революционизирующемся обществе, какие основные
направления внешней и внутренней политики Временного и Советского
правительств вызывали особые разногласия в ее среде, ее отношение
в целом с властью в этот период и является целью данной
монографической работы.
Достижение поставленной цели, в свою очередь, предполагает
решение следующих задач:
- во-первых, раскрыть процесс изменения отношения
интеллигенции к Временному правительству и его политике (эйфория от
наступившей свободы, рефлексия на двоевластие, вопросы о войне
и земле, кратковременное увлечение Керенским и последующее
разочарование в нем, драма «корниловского мятежа»);
- во-вторых, выявить все разнообразие оценок ею деятельности
большевиков и Совета народных комиссаров во главе с Лениным,
определить ее отношение к начавшимся социалистическим
преобразованиям и ленинской программе использования интеллигенции;
- в-третьих, очертить формы сопротивления (как активного, так и
пассивного) и сотрудничества;
- в-четвертых, опираясь на суждения различных деятелей
науки, техники и культуры о причинах, ходе и последствии революции
1917 г., проанализировать осмысление ими итогов, к которым начала
приходить интеллигенция в конце 1917 - начале 1918 г.;
- наконец, сделать собственные обобщающие выводы и
сформулировать предложения для дальнейшего изучения темы.
На рассмотрение выносятся следующие положения
1. Определение спектра общественно-политических настроений
интеллигенции и выявление отдельных его сегментов в зависимости
от взглядов как на сам ход революционного процесса, так и на
отдельные его аспекты (отношение к власти, к вопросам о войне и земле, о
защите культурных ценностей).
2. Выявленные и обоснованные этапы эволюции взглядов
интеллигенции на причины, ход и последствия революции 1917 года.
3. Тенденции политического размежевания среди интеллигенции,
их конкретное содержание.
4. Соотношение мировоззренческих и сугубо практических
мотивов при определении своего отношения к установлению власти
советов.
Источниковая база монографии
В соответствии с намеченным кругом задач был выявлен большой
массив источников, анализ которых использован для достижения
поставленной цели. Среди них оказались как давно известные, но по-
29

новому рассмотренные, так и совсем недавно введенные в научный
оборот. Главное место среди них занимают документы личного
происхождения, позволяющие изучить взгляды многих интеллигентов
на революцию вообще и отдельные явления и события, ее
сопровождавшие в частности.
Это прежде всего письма и дневниковые записи. В то время
обмен письмами между родственниками, друзьями и просто
знакомыми был общераспространенным явлением. Многие интеллигенты
вели личные дневники, подробно записывая в них все, что видели и
слышали, порою давая свою оценку тем или иным событиям и лицам.
Эти письма и записи являются ценнейшим источником.
В дневнике для историка важно все: и каждая строчка, содержащая
отзвуки революционных событий, «самоотчеты» писавшего, а порой
и неожиданное, досадное для исследователя умолчание, которое,
однако, тоже становится своего рода историческим фактом, требующим
внимательного учета. Сказанное в значительной степени относится и
к эпистолярному наследию.
Интересные подробности и, главное, оценки можно почерпнуть
в опубликованных в разное время, но особенно в последние годы,
письмах и дневниковых записях рядовых и не рядовых участников
и свидетелей событий тех лет. Среди них особенно следует выделить
кадетского журналиста В. Амфитеатрова-Кадышева1, ведущего
обозревателя и фельетониста газеты «Новое время» М.О. Меньшикова2,
одного из идеологов черносотенства Б.В. Никольского3,
историков М.М. Богословского, СБ. Веселовского и Ю.В. Готье4, поэтов
A.A. Блока5 и З.Н. Гиппиус6. На последних хотелось особо
остановиться. В предисловии к своей «Синей книге» («История моего
дневника») Гиппиус отмечала, что личная жизнь, положение ее и
Мережковского, их среда были благоприятны для ведения подобных
1 См.: Амфитеатров-Кадышев В. Страницы из дневника // Минувшее.
Исторический альманах. Т. 20. М., 1995. С. 442 и др.
2 См.: Меньшиков М.О. Дневник 1918 года // Российский архив. (История
отечества в свидетельствах и документах XVIII-XX вв.). Вып. IV. М.: Тритэ; Российский
архив, 1993. С. 11-222.
3 См.: Никольский Б.В. Сокрушить крамолу. М.: Ин-т рус. цивилизации (серия
«Русское сопротивление»), 2008. С. 123-127.
4 См.: Богословский М.М. Дневники. 1913-1919: Из собрания
Государственного Исторического музея. М.: Время, 2011; Веселовский СБ. Дневники 1915-1923,
1944 годов // Вопросы истории. 2000. № 3,6,8-10; Готье Ю.В. Мои заметки. М.: Терра
(серия «Тайны истории. Век XX»), 1997.
5 См.: Блок A.A. Собрание сочинений в восьми томах. Т. 7 (дневники) и 8
(письма). М.; Л.: Художественная литература, 1962.
6 См.: Гиппиус 3. Дневники. Т. 1 / под общей ред. А.Н. Неклюшина. М.: Интелвак,
1999.
30

записей. «Мы принадлежали к тому широкому кругу русской
"интеллигенции", которую, справедливо или нет, называли "совестью и
разумом" России. Она же - и это уж конечно справедливо - была "словом"
и "голосом" России, немой, притайно-молчащей - самодержавной»1.
Жили они в Петрограде, где именно зарождались и развивались
революционные события. Но в отличие, допустим, от Горького
имевшего квартиру на Кронверкском проспекте (Петроградская сторона),
Мережковские жили около самого Таврического дворца, в коем
заседали Государственная дума, Совет рабочих и солдатских депутатов,
Учредительное собрание. По сути, одно только то, как они
реагировали на революционные события, происходившие тогда в стране, и как
оценивали роль в них отдельных политиков и литераторов, достойно
стать предметом отдельного диссертационного исследования.
То же самое можно сказать и о таких деятелях науки и искусства,
как академик В.И. Вернадский2, правовед Н.В. Устрялов3, философ
Ф.А. Степун4, поэт В. Брюсов5, писатели Л. Андреев6, И. Бунин7,
В. Короленко8, М. Кузьмин9, М. Пришвин10, А. Ремизов11, В. Розанов12и
1 См.: Гиппиус 3. История моего дневника // Ее же. Петербургский дневник. М.:
Сов. писатель; Олимп, 1991. С. 6-7.
2 Вернадский В.И. Дневники 1917-1921. Киев: Наукова думка, 1991.
3 Устрялов H.H. Былое Революция 1917 г. (1890-е - 1919 гг.): Воспоминания и
дневниковые записи. М., 2000.
4 Степун Ф.А. (Н. Лугин). Из писем прапорщика-артиллериста. Томск: Водолей,
2000.
5 Брюсов В.Я. Неизданное и несобранное / сост. и комментарии В. Молодякова.
М.: Ключ; Книга бизнес, 1998.
6 Андреев Л. S.O.S. Дневники (1914-1919). Письма (1917-1919). Статьи и
интервью (1919). Воспоминания современников (1918-1919) / Вступ. статья, составление
и примечания Р. Дэвиса и Б. Хеллмана. М.; СПб.: Atheneum-Феникс, 1994. С. 31-32.
7 Бунин И.А. Лишь слову жизнь дана... / сост., вступл., примеч. и имен. указ.
О.Н. Михайлова. М.: Сов. Россия (серия «Русские дневники»), 1990.
8 Короленко В. Дневник. Письма. 1917-1921 / сост., подготовка текста, коммент.
В.И. Лосева. М.: Сов. писатель, 2001.
9 Из дневников М.А. Кузьмина // Литературное наследство. Т. 92. Александр
Блок: Новые материалы и исследования. Кн. 2. М.: Наука, 1981.
10 Пришвин М.М. Дневники. Кн. 1:1914-1917 / подготовка текста и комментарии
Я.З. Гришиной и др. М.: Моск. рабочий, 1991; Пришвин М.М. Цвет и крест.
Неизданные произведения / сост., вступ., коммаент. В.А. Фатеева. СПб.: Росток (серия
«Неизвестный XX век»), 2004.
11 Ремизов A.M. Дневник 1917-1921 гг. // Его же. Собрание сочинений. Т. 5.
Взвихренная Русь. М.: Русская книга, 2000.
12 Розанов В.В. Апокалипсис нашего времени // Его же. Мимолетное. Собрание
сочинений под общей ред. А.Н. Николюкина. М.: Республика, 1994; С. 413-472;
Розанов В.В. Черный огонь. 1917 год // Его же. Мимолетное. Собрание сочинений под
общей ред. А.Н. Николюкина. М.: Республика, 1994. С. 337-412.
31

А. Тыркова1, критики Р. Иванов-Разумник2 и Д. Философов3,
художник А. Бенуа4, композитор С· Прокофьев5, военный врач В.П. Крав-
ков6, рядовые обыватели из бывших генералов A.B. Жиркевич7 и
Ф.Я. Ростковский8, каждый из которых оставил большой массив
документов в виде обширных дневников и писем, а часто и
публицистических статей. Вопросы, волновавшие их, связаны с главной
темой новейшей русской истории, с темой, которая определила
духовную ситуацию в России в течение всего столетия, - «народ и
интеллигенция».
Правда, такие интересные для раскрытия темы материалы, как
дневниковые записи, только в последнее время становятся
доступными для российского читателя и исследователя9. А в изданных ранее
были сделаны значительные купюры, относящиеся как раз к 1917 и
1918 гг.10 Много еще любопытного хранится в архивах. Но, к
сожалению, такие богатейшие личные фонды, которые имеются в архиве
Российской академии наук или в Российском государственном
архиве литературы и искусства (РГАЛИ), а также в рукописных
отделах Государственной публичной библиотеки в Москве и Публичной
библиотеки им. Салтыкова-Щедрина в Санкт-Петербурге, трудно
доступны для провинциального исследователя. В архивах и
музеях Казани, Ульяновска, Самары и Саратова ничего такого,
относящегося к исследуемому времени, нет. В Государственном архиве
Российской Федерации (ГА РФе) хранятся дневниковые записи
известной беллетристки и публицистки кадетки А. Тырковой (фонд
629) и бывшего редактора монархической газеты «Московские
вести» Л. Тихомирова (фонд 634). Первые из них нам удалось в свое
1 Из наследия Ариадны Владимировны Тырковой: Дневники. Письма / сост.
Н.И. Канищева. М., 2014. С. 174-212 и 322-330.
2 Андрей Белый и Иванов-Разумник. Переписка / подготовка текста, вступ. статья
и комментарии A.B. Лаврова и Дж. Мальмстада. СПб.: Atheneum-Феникс, 1998.
3 Философов Д.В. Дневник / Публикация и примечания Б. Колоницкого //
Звезда. 1992. Хо 1 (С. 193-205), 2 (С. 188-204) и 3 (С. 147-166).
4 Бенуа А.Н. Мой дневник: 1916-1917-1918 / подготовка текста и комментарии
Н.И. Александровой и др. М.: Русский путь (серия «Наше недавнее», вып. 10), 2003.
5 Прокофьев С. Дневник. Т. 1. Париж, 2002.
6 Кравков В.П. Великая война без ретуши: Записки корпусного врача. М.: Вече,
2014.
7 Симбирский дневник генерала A.B. Жиркевича 1917 г. // Волга. 1992. № 6/7.
8 Ростковский Ф.Я. Дневник для записывания... (1917-й глазами отставного
генерала). М., 2001.
9 О таких документах, очень широко использованных О.Н. Знаменским, уже
говорилось выше.
10 См., например: Из дневников М.А. Кузьмина // Литературное наследство. Т. 92.
Александр Блок: новые материалы и исследования. Кн. 2. М.: Наука, 1981. С. 162.
32

время просмотреть (ныне они полностью опубликованы вместе с ее
письмами), вторые оказались в нашем распоряжении благодаря
любезности историка A.B. Репникова, готовившего их к публикации.
В этом же архиве нами были просмотрены фонды таких
профессионально-общественных организаций, как союзы инженеров (фонд
5548), учителей (фонд 5490) и землемеров (фонд 5519), - увы, очень
маленькие и содержащие крайне отрывочные сведения.
Во вторую по значимости группу источников входят
публицистические произведения того времени - статьи, заметки, отклики (в том
числе стихотворные) на злобу дня. Здесь тоже имелись
определенные трудности по сбору материала: пресса того смутного времени в
библиотеках и архивах сохранилась далеко не полностью. А среди
выявленных источников следует выделить те, что были уже
давно опубликованы (например, большевиками A.C. Серафимовичем1
и И.И. Скворцовым-Степановым2), а также написаны, кроме уже
упоминавшихся литераторов, М. Волошиным3, М. Горьким (и в
основном заново опубликованные в последнее время)4, Н. Клюевым5,
М. Осоргиным и Г. Чулковым, видными учеными, вроде Н. Бердяева,
П. Гензеля (специалиста по финансам), Ф. Степуна и П. Сурмина
(Устрялова). Их регулярные публикации в средствах массовой
информации (газетах «Новое время», «Речь», «Родина», «Русские
ведомости», «Воля народа», «Дело народа», «Знамя труда», «Правда»
и журналах «Клич», «Новый сатирикон» и «Народоправство») были
заметным явлением в тогдашней общественной жизни. И все они в
той или иной мере использованы в монографии. Не оставлена без
внимания и публицистическая деятельность такого известого
чекиста, как М.И. Лацис.
Небезынтересно отметить, что порою публицистические эссе
некоторых из перечисленных выше авторов, например П. Сурмина
(Устрялова), по своим оценкам несколько отличаются от сделанных
Серафимович A.C. Осиное гнездо // Его же. Собрание сочинений. Т. VIII. М.:
ГИХЛ, 1948. С. 25-26 и 427; Его же. Собрание сочинений в 4 т. Т. 4. М.: Правда, 1987.
С. 348-449.
2 Скворцов-Степанов И.И. На Дону // Его же. Избранные произведение. Т. II. Лг.,
1931. С. 194-195 и 204-205.
3 Волошин М. Собрание сочинений. Т. 1. Стихи. М.: Эллис-Лак, 2003; Т. 11-12.
Письма. М: Эллис-Лак, 2003,2013.
4 Горький М. Несвоевременные мысли. М., 1989; Горький и русская журналистика
начала XX века: Неизданная переписка // Литературное наследство. Т. 95. М.: Наука,
1988.
5 Клюев Н. Из «Красной газеты» // Его же. Избранное. М.: Сов. Россия, 1981; Из
цикла «Ленин» // Строфы века: Антология русской поэзии / сост. Е. Евтушенко. М.;
Минск: Полифакт, 1995.
33

ими в то же самое время дневниковых записей. Это и понятно: в
газете и журнале надо было так или иначе учесть пожелания редакции
и читающей публики, а в раздумьях с самим собой этого не
требовалось, здесь можно было быть до конца откровенным.
Весьма ценным источником, без коего немыслимо объективное
суждение об эпохе и о взаимоотношениях между интеллигенцией и
властью, является творческое наследие видных политических
деятелей той эпохи, в том числе таких, как вождь большевиков В.И. Ленин.
В данной книге несколько страниц посвящено анализу, новому
прочтению его большой полемической статьи «Удержат ли большевики
государственную власть?», в которой он излагал свои соображения
о том, как победивший пролетариат будет строить отношения со
специалистами1.
Третью группу источников образует газетная информация, не
принадлежащая перу маститых публицистов, часто анонимная, но
содержащая ценные сведения о тех или иных событиях и об участии в
них отдельных представителей интеллигенции. Причем немалое
количество такого рода сведений обнаружено авторами не только в
органах партийных или деловых, претендующих на солидность (таких,
как «Биржевые ведомости», «Коммерсант», «Русское слово»), но и в
так называемой «желтой» прессе, рассчитанной на простого
обывателя (например, газете «Московский листок»).
Четвертую группу формируют мемуарные свидетельства
современников. Таких воспоминаний о революционных днях 1917 г. в
распоряжении исследователя уже очень много2. Они ценны более
поздними размышлениями о пережитом, но в то же время страдают тем
недостатком, который вообще свойственен такого рода литературе:
избирательностью памяти и склонностью к приукрашиванию, а то
и откровенному преувеличению своей роли в упоминаемых
событиях. Меньше всего такого рода претензий можно предъявить к книге
Ф.А. Степуна «Бывшее и несбывшееся», хотя автор работал над нею
уже 20-25 лет спустя3. А воспоминания Дон Аминадо, написанные
1 См.: Ленин В.И. Удержат ли большевики государственную власть? // Поли,
собр. соч. Т. 34. С. 302 и др.
2 См., например: Гиппиус 3. Живые лица. Воспоминания. Т. 2. Тбилиси, 1991;
Воспоминания товарища обер-прокурора Св. Синода князя Н.Д. Жевахова. Т. 1. СПб.:
Родник, 1993; Злобин В. Тяжелая душа. Беркли и Лос-Анджелос, 1980; Пушкарев С.Г.
Воспоминания историка. 1905-1945. М.: Посев, 1999; Савелов Л.М. Воспоминания.
М.: Старая Басманная, 2015. С. 346-348 и 352; Толстая А.Л. Дочь. Воспоминания. М.:
Вагриус (серия «Мой XX век»), 2001; Ясинский H.H. Роман моей жизни: Книга
воспоминаний. М., 1926.
3 См.: Степун Ф.А. Бывшее и несбывшееся. Т. 1-2. Нью-Йорк: Изд-во им. Чехова,
1956.
34

после Второй мировой войны, хотя и очень красочны, но весьма
и весьма неточны как по месту, так и по времени, когда речь идет о
тех или иных лицах1. Даже И.А. Бунин в очерке «Третий Толстой»,
написанном всего пять лет спустя после разрыва с А.Н. Толстым,
явно преувеличивает свои тогдашние политические разногласия
с ним, утверждая, что тот, защищая «Двенадцать» Блока, кричал:
«Я большевик!»2
Поэтому изучение этого вида источников требует особого
подхода, учета временной дистанции, а порою и изменения
мировоззренческих позиций автора. В значительной степени исходя из этих
соображений, нами отдано предпочтение все же дневниковым записям и
письмам именно того времени. Их преимущество хорошо выразила
та же Гиппиус: «Многое теперь, по воспоминанию, я просто не могла
бы написать; я уж сама в это почти не верю, оно мне кажется слишком
фантастичным»3.
Таким образом, все указанные источники, дополняя друг друга и
составляя в комплексе репрезентативную базу исследования,
позволяют всесторонне рассмотреть и проанализировать восприятие
интеллигенцией событий 1917-1918 гг.
Географические рамки исследования определяются
территорией тогдашнего Российского государства. Естественно, что
основные события, определявшие ход и исход революции, происходили
в Петрограде и Москве, в которых, кстати, пребывала тогда добрая
половина интеллигенции и подавляющая масса самой ее
активной части. Но слал в столичные газеты из Полтавщины свои статьи
В.Г. Короленко, некоторое время пребывали на родине близ Ельца
Орловской губернии И. Бунин и М. Пришвин, а в Кисловодске
отдыхала чета Мережковских, наблюдал за жизнью губернского
Симбирска отставной генерал A.B. Жиркевич.
Хронологические рамки исследования охватывают перид с
декабря 1916 года по март 1919 года. Верхняя граница обозначена
убийством Г. Распутина, после которого все вдруг заговорили о грядущем
перевороте или даже революции. Нижняя же определена, исходя из
довольно ясно обозначившегося краха надежд российской
интеллигенции на возврождение предпочтительных для нее политических
социально-экономических и политических порядков в связи с неуда-
1 См.: Дон Аминадо (Шполянский А.П.). Поезд на третьем пути // Его же. Наша
маленькая жизнь. Стихотворения. Политическиий памфлет. Воспоминания. М., 1994.
2 Бунин И.С. Воспоминания. Нью-Йорк, 1950. С. 214-221. Если верить
воспоминаниям Эренбурга, это Бунини в порыве негодования называл Толстого «полуболь-
шевиком».
3 См.: Гиппиус 3. История моего дневника. С. 15.
35

чами Колчака и Деникина, а также растущим нежеланием Антанты
слишком глубоко втягиваться в русские дела.
Все даты, приведенные в тексте, до 1 февраля 1918 года
оформлены по старому стилю, а с 14 февраля того же года - по новому.
Если цитирумый автор предпочитал в своих бумагах пользовать
Юлианским календарем, то дневниковые записи и корреспонденция
датируется нами двояко, и по старому, и по новому стилям.
Методологическая основа исследования.
Сложные, многоплановые аспекты исследуемой темы
предопределили сложный поиск подходов, принципов и методов для решения
задач и достижения цели.
При определении подходов к изучению проблемы авторы
учитывали: а) имевшие место взгляды как основных политических
фигурантов того времени, которые и потом играли роль
несомненных авторитетов в отечественной и эмигрантской историографии,
ее отдельных школ и направлений (государственной, либеральной,
народнической, марксистской, марксистско-ленинской); б) такие
устоявшиеся в историографии подходы, как формационный
(классовый), цивилизационный, социокультурный и др.; в) изменение во
взглядах историков под влиянием, как политических и
идеологических мотивов, так и достигнутых результатов исследований
(например, Г. Иоффе или А. Ненароков); г) современный уровень развития
отечественной историографии и его основные направления:
консервативное (традиционное), дифференцированное (альтернативное)
и радикально-критическое; д) появление авторских коллективов по
комплексному анализу сложных проблем отечественной истории.
Авторский подход заключается главным образом в определении
совокупности таких методов, приемов, которые позволили бы, исходя
из накопленного историографией материала и наличной источнико-
вой базы, достичь цели и решить поставленные задачи. Предпочтение
отдавалось историзму, объективности, многофакторному подходу
(в том числе классовому) к анализу исторического процесса,
характерных для него явлений и наполнявших его фактов. При написании
книги были использованы хронологический и проблемный методы,
позволившие проследить определенную последовательность в
развитии событий, выделить два их основных этапа и главные проблемы,
взгляды на разрешение которых разделяли интеллигенцию. При
рассмотрении самих же этих проблем применялся историко-генетиче-
ский метод, позволивший выявить истоки того или иного отношения
к ним и проследить закономерности в углублении или изменении
различных точек зрения. Немалая роль в работе принадлежала таким
общенаучным методам, как анализ и синтез, индукция и дедукция, а
также сравнение.
36

Научная новизна данной публикации состоит в том, что впервые
комплексно исследованы взгляды российской интеллигенции на
революцию 1917 года, проанализирована их эволюция и
дифференциация, определены тенденции развития этого процесса; выявлены
причины неудачи попыток организовать интеллигенцию в качестве
самостоятельного субъекта политической, общественной и
профессиональной деятельности; показано, что, вопреки расхожему мнению,
не буржуазия и помещики, а именно интеллигенция первой встала на
путь сопротивления большевистскому режиму; указано на выводы,
к которым начали приходить в то время отдельные представители
(в том числе такой любопытный вывод, что социальная сущность
революции была не столько антибуржуазной, сколько
антиинтеллигентской); исследованы, систематизированы и обобщены источники
и историография темы; введен в научный оборот малоисследованный
материал (публицистика того времени, во многом ранее не доступная
исследователям, а также опубликованные в последние 20 лет
дневники, письма и воспоминания), сам по себе представляющий
значительный интерес для исторической науки; даны иные, чем прежде,
оценки и комментарии известным высказываниям тех или иных лиц,
которые раньше давались не полно или в отрыве от исторического
контекста; наконец, намечены основные направления дальнейшего
изучения этой темы.

Глава 1
ВРЕМЕННОЕ ПРАВИТЕЛЬСТВО -
«ДА ВЕДЬ ЭТО ВСЕ ТЕ ЖЕ МЫ,
ТЕ ЖЕ ИНТЕЛЛИГЕНТЫ»
§ 1.1. В ожидании грядущих событий
Свержение самодержавия подавляющим большинством
российской интеллигенции было воспринято как нечто долгожданное,
к чему она давно стремилась и, мало того, по мере своих сил и
возможностей готовила народ. Ощущение грядущих кардинальных
перемен охватило ее уже в конце 1916 - начале 1917 г.
Еще 14 декабря 1914 г., в очередную годовщину выступления на
Сенатской площади, поэтесса Зинаида Гиппиус написала
стихотворение «Петербург», в котором, если и не предрекала, то выражала
надежду на то, что «и в белоперисти вешних пург / восстанет он...»1 Два
года спустя она писала: «Будет, да, несомненно. Но что будет? Она,
революция настоящая, нужная, верная? Или безликое стихийное
Оно, крах? - Что будет?» Ей казалось, что если бы вся интеллигенция
ясно видела близость грозных событий, одинаково понимала и готова
была встретить их, «может быть, они стали бы не крахом, а спасением
нашим»2. И сетовала на то, что приближения этой грозы не видели те,
кто были ближе к «реальной политике», во всяком случае, заседали в
Думе, стояли первыми за правительством: «Здание трещит, казалось
нам, - и не должны ли они первые, своими руками, помочь
разрушению того, что обречено разрушиться, чтобы сохранить нужное, чтобы
не обвалилось все здание и не похоронило нас под обломками?»3
К ожиданию революции и связанным с этим тревогам
добавлялись чувства, вызванные начавшейся в 1914 г. мировой войной.
Всколыхнув российскую интеллигенцию, она усилила ее интерес
1 Гиппиус 3. Петербург // Речь. 17.03.17 // Ее же. Дневники. Т. 1 / под общей ред.
А.Н. Неклюшина. М.: Интелвак, 1999. С. 498.
2 Цит. по: Гиппиус З.Н. История моего дневника. С. 11.
3 Там же.
38

к политике, обострив в то же время борьбу мнений, борьбу партий
внутри нее· Либерально настроенные люди вслед за своей
партией кадетов резко стали за войну до победного конца, а тем самым в
какой-то мере за поддержку царского правительства, к которому
до той поры находились в оппозиции. И если за что и критиковали
его, то именно за плохое ведение войны, «Ответственное
правительство», за которое они тогда, вслед за думским Прогрессивным
блоком левых либералов (кадетов) с более правыми (октябристами) и
даже националистами, ратовали, по их убеждению, и должно было
привести Россию к победе и расширению границ и влияния
империи.
Вроде бы отрицательно относились к войне левые, революционно
настроенные круги интеллигенции. Но в их среде был полный
разброд и шатания относительно того, как с ней покончить.
Обращая внимание на только что опубликованную декларацию
американского президента Г. Вильсона и находя ее первым умным,
по-земному святым словом о войне («мир без победителей и без
побежденных, как единое разумное и желанное окончание войны»),
З.Н. Гиппиус в то же время сетовала на то, что в России зовут
«пораженцем» того, кто смеет говорить о чем-либо, кроме «полной
победы», и мало того, приравнивают его к «изменнику» родины. «Да
каким голосом, какой рупор нужен, чтобы кричать: война все равно
так в России не кончится! Все равно - Будет! Революция или
безумный бунт: тем безумнее и страшнее, чем упрямее отвертываются от
бессомненного те, что одни могли бы, приняв на руки вот это
идущее, сделать из него "революцию". Сделать, чтобы это была она, а не
всесметающее Оно». Думский оппозиционный блок как будто видит
это, устами Милюкова признавая, что «с этим правительством мы не
можем вести войну». Да, соглашается Гиппиус, конечно, не можем,
конечно, нельзя. «А если нельзя, - то ведь ясно же: будет крах». Вот
чего она боится. «Ибо во время войны революция только снизу -
особенно страшна. Кто ей поставит пределы? Кто будет кончать
ненавистную войну? Именно кончать?» И ей бы не хотелось увидеть
такой судьбу народа, судьбу России такой, когда «другой препояшет
тебя и поведет, куда не хочешь». Нет, она хочет, «чтобы это была
именно Революция, чтобы она взяла, честная, войну в свои руки и
докончила ее». Вот чего хотят они, сегодняшние так называемые
«пораженцы».
Допуская «формально вопреки разуму», что Россия «может в
позоре рабства до конца войны дотащиться», но ни капли не веря в это,
Гиппиус с мучительным страхом вглядывается в другую перспекти-
39

ву -«что будет "Оно", гибло-ужасное», с надеждой, «что нет, что мы
успеем»1.
17 декабря 1916 г. главный врач санитарного отдела 7-го
Сибирского корпуса 7-й армии В.П. Кравков записывает в свой
дневник: «Выступили с предложением мирного посредничества
Североамериканские Штаты, Швейцария и даже... Китай! Его предложение
медиации "принято с благодарностью к сведению". Прискорбно
видеть, как союзные нам гражданские культурные нации вступают все
более и более в конфликт с железными требованиями Марса,
принуждающего к ослаблению режима парламентаризма и к
установлению более или менее неприкрытого абсолютизма. Процесс
приспособления наших благородных [и] свободолюбивых союзников должен
быть для них очень болезнен и мучителен, и тем более, чем менее до
сего времени были милитаризованы. Да будет проклято
воинствующее пруссачество! Тем прискорбней сознание, что не обломать нам
мечей прусского милитаризма, не установить миропорядка, к[ото]-
рому не угрожал бы навязывающий свою волю бронированный кулак
вильгельмовщины, что объявленная якобы война войне, имеющая
конечной целью всеобщее разоружение, - одна бесплодная утопия»2.
В «обществе», то есть среди грамотных людей, главным
образом интеллигенции, много говорилось о злом влиянии темных
сил на царя. Высылку княгини С.Н. Васильчиковой (жены члена
Государственного Совета, внучки историка Н.М. Карамзина и
племянницы известного консерватора князя В.П. Мещерского)
связывали с ее резким письмом, в котором она просила императрицу убрать от
себя Григория Распутина, да и самой ей советовала не вмешиваться в
государственные дела, не причинять вред России. Упорно говорили,
что главнокомандующий войсками Юго-Западного фронта генерал
Брусилов умолял государя наступать, «и еще упорно уверяли, что
он получил не только резкий отказ, но и револьвер - может, дескать,
стреляться». Полагая последнее вздором, кадетская журналистка
и деятельница Всероссийского союза городов Ариадна Тыркова-
Вильямс в то же время полагала, что «как слух характерно». Даже
предложение германского канцлера Т. Бетман-Гольвега начать
переговоры о мире, сделанное им в Рейхстаге 12 декабря нового стиля
после занятия немецкими войсками Бухареста, в еврейских, газетных и
деловых кругах истолковывали как следствиие уже достигнутого им
якобы мирного соглашения со Штюрмером. «Не все этому верят. Но
факт тот, что мы нигде не пробовали наступать, когда немцы гнали
1 Гиппиус 3. Петербургские дневники. 1914-1919 // Ее же. Живые лица: Стихи.
Дневники. Тбилиси: Мерани, 1991. С. 272-273.
2 Кравков В.П. Великая война без ретуши: Записки корпусного врача. С. 280-281.
40

румын. <...> Это все разговоры. А факт - это Григорий Распутин,
запрещение не только съездов, но и заседаний союзов [земств и
городов] и распоряжение петроградского градоначальника, чтобы никто
не разговаривал не только о ложных, но и о неложных слухах»,
касающихся правительственных распоряжений1.
И вполне понятна зафиксированная A.B. Тырковой реакция
на известие об убийстве Распутина: «Радовалась, что одним гадом
меньше, и не было ни капли человеческой жалости». Она считала
это ударом по кайзеру Вильгельму: «Значит, мне радость. Недаром
в сим[фоническом] зале в субботу требовал[и] гимна "по случаю
победы". <...> Это начало»2.
22 декабря находившемуся проездом в Жмеринке В.П. Кравкову
бросились в глаза плакаты: «Остерегайтесь - молчите; польза родины
этого требует. Помните, что враг повсюду вас подслушивает». В то же
время он отмечает, что «смерть какого-то проходимца Распутина
заслонила, по-видимому, все события фронта и тыла; и это - в момент
великой трагедии, решающей судьбы русского народа! До какого
падения дошла страна, доведенная бухарской системой управления!»3
А спустя два дня, подъезжая к Москве, он узнает из газет о
другом символическом событии: «Освобожден от суда король
шантажистов - личный секретарь Штюрмера Манасевич-Мануйлов...
К чему-то приведет наглый антиобщественный курс руководящих
сфер? Страна пребывает в унизительном положении "у парадного
подъезда"»4
Следуя обычаю, от которого князь Н.Д. Жевахов не отступал в
течение многих лет, он имел в виду провести Рождественские
праздники где-либо в монастыре, вдали от шума столицы. Однако,
накануне своего отъезда из Петербурга, его, недавно назначенного
товарищем обер-прокурора Святейшего синода, вызвали к императрице
Александре Федоровне, приложившей руку к этому назначению.
«Прошло всего несколько дней после убийства Распутина,
события, причинившего государыне так много боли. Ее величество была
подавлена жестокостью убийц и в первый раз заговорила со мной о
Распутине, точнее, о его убийцах.
- Подумайте, какой ужас, как жестоко, как гадко и отвратительно!..
И это совершили наши... родные, племянники государя!.. В какое вре-
1 Наследие Ариадны Владимировны Тырковой: Дневники. Письма / сост. Н.И. Ка-
нищева. М., 2012. С. 174.
2 Там же. С. 174-175.
3 Кравков В.П. Великая война без ретуши: Записки корпусного врача. С. 281.
4 Там же. С. 281.
41

мя мы живем! Нет, этого нельзя так оставить!.. Убийцы должны быть
наказаны, кто бы они ни были, - говорила императрица, волнуясь.
- Нет, нет, ваше величество, не надо! - вырвалось у меня. - Они
получат возмездие от Бога, и осознание вины будет казнить их до
самого гроба... Сейчас они слепы, ничего не сознают, и наказание
создаст им только ореол мучеников; но скоро откроется у них духовное
зрение, и тогда они будут чувствовать себя не героями, как сейчас, а
преступниками и убийцами...
Визитеру показалось, что он несклько ее успокоил1.
Известие «об этом жалком дворцовом убийстве пьяного Гришки»
не взволновало З.Н. Гиппиус, находившуюся в то время далеко от
столицы, в Кисловодске: «Было - не было, это важно для Пуришкевича.
Это не то». Важнее было, «что России так не "дотащиться" до конца
войны». Ее смущало то, что «через год, через два (?), но будет что-то,
после чего: или мы победим войну, или война победит нас». И
полагала, что на «наших государственных слоях интеллигенции, которые
сейчас одни могут действовать», лежит громадная ответственность.
«Дело решится в зависимости от того, в какой мере они окажутся
внутри избежного, причастны к нему, т. е. и властны над ним. Увы,
пока они думают не о победе над войной, а только над Германией.
Ничему не учатся. Хотя бы узкий переворот подготавливали. Хотя
бы тут подумали о "политике", а не о своей доктринерской "честной
прямоте" парламентских деятелей (причем у нас "нет парламента")».
И снова и снова возвращаясь к самому насущному, самому
болезненному вопросу, пишет: «Я говорю - год, два... Но это абсурд. Скрытая
ненависть к войне так растет, что войну надо, и для окончания,
оканчивания, как-то иначе повернуть. Надо, чтоб война стала войной
для конца себя. Или ненависть к войне, распучившись, разорвет ее
на куски. И это будет не конец: змеиные куски живут и отдельно».
Утверждая, что она не фаталистка, и считая, что «люди (воля) что-то
весят в истории», а оттого так «нужно, чтобы видели жизнь те, кто
может действовать», она, тем не менее, задавалась вопросом, не
поздно ли уже, и что гадать: придет ли Она или Оно. «Уже какое будет.
Ихнее, - нижнее - только нижнее. А ведь война. Ведь война! Если
начнется ударами, периодическими бунтами, то, авось, кому надо,
успеют понять, принять, помочь... Впрочем, я не знаю, как будет. <...>
Выбора нет»2.
26 декабря 1916 года хранитель Императорского
исторического музея A.B. Орешников записывает: «Приехал с фронта Коля
1 Воспоминания товарища обер-прокурора Св. Синода князя Н.Д. Жевахова. Т. I.
СПб.: Царское дело, 2014. С. 338.
2 Гиппиус 3. Петербургские дневники. 1914-1919. С. 273-274.
42

Коссович (ныне поручик, инженер); говорил про большие непорядки
в их части; стоят на Стоходе в 30 верстах от Ковеля, которого, по его
словам, нам не взять; так он укреплен. Убийство Распутина
встречено в армии с ликованием»1.
Комментируя продолжение министерской чехарды, A.B.
Орешников записывал 28 декабря 1917 г.: «Один ужас, что творится у
нас!»2
Озлобленное дороговизной и продовольственной разрухой,
большинство обывателей стало свободно фантазировать на тему «о том,
что будет и чего не будет. В результате, доносило в Департамент
полиции Петроградское охранное отделение, «все Рождество
петроградское общество прожило в таком тумане, как никогда; ежедневно и
ежечасно проявляются "достоверные" слухи, сказанные лицом, "брат
которого побывал у Милюкова или Родзянки"; слухи накапливаяют-
ся и превращаются в бесконечный ком зачастую даже злостных
сплетен, в котором трудно что-нибудь разобрать: утром говорят о том, что
Дума составляет петицию об отставке 300 высших чинов
администрации и с заявлением о необходимости в случае отказа "апеллировать к
народу", - а к вечеру распространяют известие, что обнаружена
"организация" офицеров, постановившая убить ряд лиц, якобы мешающих
"обновлению России"»3. Большинство интеллигенции и
умеренно-левых групп, по признанию Глобачева, уверено в близости революциии,
а также в том, что правительство борьбой с либеральной
оппозицией Государственной Думы ухудшает лишь свое же положение. По их
мнению, самое разумное, что может сделать сейчас Государственная
Дума, - это заставить правительство распустить ее: это «развяжет»
руки всем тем, кто сейчас «из-за тени народного представительства
боится смело действовать против прусского царизма»4.
«Последний день проклятого года, - записывал в дневник
военный врач В.П. Кравков, прочитав на досуге о Французской
революции. - Как много похожего на переживаемый теперь кавардак во
внутренней политической жизни России! Прогрессивный распад
1 Орешников A.B. Дневник. Кн. 1.1915-1924 / сост. П.Г. Гайдуков и др. М.: Наука
(серия «Памятное наследство» т. 34), 2010. С. 98.
2 Там же.
3 Донесение начальника Петроградского охранного отделения от 05.01.1917 о
настроениях в общественных группах столицы // Глобачев К.И. Правда о русской
революции: Воспоминания бывшего начальника Петроградского охранного отделения. М.,
2009. Приложение 1. С. 363-364.
4 Осведомительный материал Петроградского охранного отделения от 19.01.1917
о настроениях и ближайших стремлениях оппозиционных и революционных кругов
населения столицы // Глобачев К.И. Правда о русской революции. Приложение 2.
С. 369.
43

предержащей власти продолжается. Самодержавие в безумном
ослеплении своих помазаннических привилегий лишилось последней
доли понимания не только общественных, но и своих личных
интересов: закусивши удила, оно для настоящего наисерьезнейшего
момента, переживаемого Россией, не измыслило ничего лучшего, как
ответить на предъявленные патриотические требования представителей
народных удовлетворением их "совсем наоборот". Какое презрение и
небрежение к страдальческим крикам угнетенной общественности!»1
Поэт Валерий Брюсов начал работу над стихотворением
«Тридцатый месяц», в котором пытался выразить свое
разочарование тем, какой оборот приняла война, первоначально им
приветствовавшаяся: «Тридцатый месяц в нашем мире / война взметает алый
прах, / и кони черные валькирий / бессменно мчатся в облаках! /
Тридцатый месяц, Смерть и Голод, / бродя, стучат у всех дверей: /
клеймят, кто стар, клеймят, кто молод, / детей в объятьях матерей! /
Тридцатый месяц, бог Европы, / Свободный Труд - порабощен; / он
роет для Войны окопы, / для Смерти льет снаряды он! / Призывы
светлые забыты / первоначальных дней борьбы, / в лесах грызутся
троглодиты / под барабан и зов трубы!»2
Писатель и философ Василий Розанов (отнюдь не либерал, а
скорее националист), указывая на то, что все народы Европы («и мы в их
числе») задыхаются «в тяжелом ярме, возложенном на образованное
человечество бесчеловечием германского кайзера», призывал ждать
и бороться: «Никакой мысли об уступке не может быть, ибо в этой
борьбе уступить или ослабить, значит погибнуть. Железное время.
И оно требует железного духа». Но «изводит душу» гражданская
неурядица в тылу. Напоминая об этом и нимало этого не скрывая, ибо
уверен «в победе русской души над ее сном», Розанов требует
мужества, мужества и мужества, уточняя: «Гражданского мужества,
потому что военное не убывало и охраняет Россию с львиной храбростью!
Вот что нам нужно и вот с каким призывом мы обращаемся в это но-
волетие 1917 г.»3
В числе защитников войны находились Леонид Андреев, Сергей
Булгаков, Вячеслав Иванов, Антон Карташов, Александр Куприн,
Федор Сологуб, Дмитрий Философов, Павел Флоренский и
другие, певшие патриотические оды во славу будущей великой победы
1 Кравков В.П. Великая война без ретуши: Записки корпусного врача. С. 282.
2 Брюсов В. Тринадцатый месяц // Его же. Мировое состязание. Политические
комментарии 1902-1924 / сост., вступление, подготовка текста и примечания В.Э. Мо-
лодякова. М.: АИРО-ХХ, 2003. С. 156.
3 Розанов В.В. К новолетию 1917 года // Его же. Мимолетное. Черный огонь
1917 г. Апокалипсис нашего времени. М.: Республика, 1994. С. 337.
44

России. «В начале 1917 г. наши армии уже имели достаточное
количество артиллерии, боеприпасов и военного снаряжения, чтобы
нанести по противнику мощный удар, который позволил бы нам добиться
решающего перелома, - вспоминал потом К.Н. Финне, начальник
медицинской службы Эскадры воздушних кораблей (первого в мире
соединения авиационных бомбардировщиков "Илья Муромец"). -
Все полагали, что успех уже близок. Шли разговоры о том, чтобы
оркестр гвардейской роты начал разучивать специальный марш
"Триумфальный въезд в Константинополь". Как хорошо известно,
австрийцы ожидали нашего наступления с предчувствием своей
капитуляции. Отряд Муромцев, расквартированный в городе Болград
на Румынском фронте, представлял собой первую ласточку в
освобождении Сербии и Румынии от австрийских и немецких войск»1.
Другая часть интеллигенции, преимущественно народнически и
марксистски ориентированная, была более или менее против войны.
«Что принесет наступающий год? - спрашивал себя 1 января 1917 г.
художник А.Н. Бенуа. - Только бы принес мир, а остальное
приложится. А для того чтобы был мир, нужно, чтоб люди образумились,
чтоб возникла и развилась "воля к миру"». И как будто уже какие-
то проблески того замечались. Он их усматривал хотя бы в том, что
стало легче эту тему затрагивать и даже с людьми посторонними,
неблизкими, что развязываются языки. «Да и все сильней сказывается
бессмысленность этой дьявольщины. Le jeu ne vaut pas les chandelles
(игра не стоит свеч. - Авт.). Это должно, наконец, стать очевидным
даже таким тупицам, как Милюков и tutti quanti (всем прочим. -
Авт.), ведущим Россию к гибели во имя исповедуемой ими ереси!
С другой стороны, глупость человеческая безгранична, всесильна,
и весьма возможно, что мы так и докатимся до общего разорения и
катаклизма!»2
Правда, в подобных настроениях сразу же появилось множество
оттенков. И тем не менее для многих деятелей культуры, особенно
людей не ослепленных партийными догмами и шовинистическим
угаром, охватившим толпу, одно было ясно: война для России, при ее
тогдашнем социально-экономическом и политическом положении,
не может завершиться естественно; раньше конца ее будет
революция. Это предчувствие разделяли многие. А некоторые в этом были
даже уверены.
Писатель Леонид Андреев, приступивший недавно к
сотрудничеству в газете «Русская воля», тоже был полон предчувствий, но в
1 Финне К.Н. Русские воздушные богатыри И.И. Сикорского. Белград, 1930.
2 Бенуа А.Н. Мой дневник: 1916-1917-1918. С. 75.
45

будущее смотрел оптимистично. «Чувство большой бодрости, силы и
жизни, - фиксировал он в дневнике, встречая Новый год. - Не обман
ли? Уверен, что 17 г. несет мир и революцию»1.
На встрече Нового года офицеров одного из дивизионов
артиллерийской бригады 12-й Сибирской стрелковой дивизии тост «за
свободную Россию», обойденный молчанием на Рождество, был на этот
раз покрыт громким «ура».
- Пошлемте телеграмму Родзянке, - предложил кто-то.
- Пошлемте, пошлемте, - не слишком, впрочем, убедительно
отозвалось несколько голосов.
Три человека, в том числе Степун, удалились написать текст, а
когда вернулись в столовую, зачитали его: «Готовые здесь на фронте
исполнить наш долг до конца, мы ждем от Государственной Думы,
что она в решительную минуту действенно встанет во главе всех
живых сил России и осуществит внутри страны тот строй и те начала,
без которых все наши усилия здесь тщетны»2.
Первым должен был подписаться командир дивизиона,
георгиевский кавалер (в своем письме домой прапорщик Федор Степун
называет его Счастьевым, в воспоминаниях - Горевым), «очень
интересующийся политикой человек и, конечно, левый, правых теперь нет».
Однако он отказался это сделать, сказав, что с содержанием согласен,
но с отправлением нет, так как это может иметь неприятные
последствия. И стал горячо доказывать, что о трусости среди рискующих
каждый день своею жизнью не может быть и речи, что он не
подписывается исключительно потому, что такая телеграмма ни к чему не
приведет и ничего не сделает. Ему возражали:
- Мы не преследуем нашей телеграммой никакой цели. Совсем
просто: Родзянко шлет нам привет и говорит: стойте до конца,
спасайте Россию. Почему же нам не сметь послать ему ответный привет:
мы стоим, стойте и вы и спасайте Россию3.
- Все это так, - упорно стоял на своем подполковник, - я никому
не навязываю своего мнения, но повторяю, армия не может
заниматься политикой. Политических мнений так много, что если каждый
пойдет за своим мнением, то армия утратит единство своего духа и
настроения.
Когда Степун стал ставить вопрос о подписи каждому
поодиночке ребром, кто-то сказал, что ответит завтра, когда протрезвится, два
1 Андреев Л. S.O.S. Дневники (1914-1919). Письма (1917-1919). Статьи и
интервью (1919). Воспоминания современников (1918-1919). С. 29.
2 Степун Ф.А. (Н. Лугин). Запись от 3.01.17 // Его же. Из писем
прапорщика-артиллериста. С. 165.
3 Там же. С. 165-166.
46

молодых офицера всецело присоединились к командиру, а один
«знаток народа», недавно прибывший офицер из агрономов, повернул в
максимализм:
- Все эти речи имели бы смысл только тогда, если бы мы завтра
могли повернуть наши пушки на Петербург...
«Дальнейший опрос не имел смысла: было безнадежно ясно, что
революцию хотели три радикальных студента и один доктор
политической экономии, и что слова о слиянии народа и армии были
несколько преждевременны»1.
Затем Степун приводит разглагольствования этого самого
«знатока народа», полагавшего, что уж он-то «вплотную подошел к нашему
мужичку»:
- Пятнадцать лет, слава Богу, выбивал я у него соху, навязывая
плуг, пятнадцать лет я с ним косил и сеял. Нет в нем ни культуры, ни
воли, нет для него и слова. А все почему? Потому что нет у него
привычки и уважения к труду. Разве не Русь православная выдумала, что
«дело не медведь, в лес не убежит?» Разве не Русь православная
говорит, что «работа дураков любит?»... Да, что взять с нашего мужика,
посмотрите на нашу интеллигенцию: развращенная, исковерканная,
слякотная.
И, по словам Степуна, «понес, и понес своим резвым, но
неподкованным умом по заезженным потугинским (Потугин - русофобски
настроенный герой романа Тургенева «Дым». - Авт.) большакам,
пока совершенно неожиданно не остановился у славянофильского
шлагбаума:
- А все-таки она, Русь-матушка, всем народам народ»2.
Вернувшегося недавно в действующую армию после почти полу-
торогодичного пребывания в госпиталях и лазаретах Степуна
поразило изменение духа на фронте. Даже те из офицеров, которые не были
склонны отрицать объективное улучшение в материальном
положении войск, уверяли, что снижение духа связано главным образом со
второсортностью присылаемого недоученного и недовоспитанного
человеческого материала. Страшное слово «поздно» дамокловым
мечом повисло над армией. По окопам неудержимо расползалось
уныние. «В офицерских душах незаметно протаривались
извилистые тропы благовидного приспособленчества, а то и дезертирства.
Исполнение долга было еще на высоте, но офицерской доблести и
солдатской лихости было уже гораздо меньше. Получить "Георгия"
по-прежнему оставалось заманчивым и желанным, но "переплачи-
1 Там же. С. 168.
2 Там же. С. 169.
47

вать" за него, подвергая себя излишней опасности, уже никому не
хотелось. Дух добровольческого самопожертвования явно отлетал
от армии, даже геройство становилось расчетливым. Менялось все
потому, что война уже никем не ощущалась судьбою, от которой
уйти нельзя и прятаться постыдно. Вера в то, что "война с того света
пришла", уже не владела ни офицерскими, ни солдатскими душами:
по окопам открыто ходили разговоры о том, что войну наслали на
Россию немецкие советчики государя императора, которые были при
дворе в большой силе, так как за ними стояла сама императрица,
которая хотя и спуталась с русским мужиком, а все же свою немецкую
линию тянет. Эти злые шепоты политиканствующего тыла со дня на
день все глубже разлагали ту подсознательную метафизику войны,
которою живет как ее покорное приятие, так и ее героизм»1.
Думская оппозиция, носившаяся с идеями «расширения участия
общественности» в государственных делах, получила от монарха
своеобразный новогодний подарок. 1 января был опубликован именной
высочайший указ об изменениях в составе Государственного
совета - верхней законодательной палаты. Вместо 17 членов группы
центра, правых и беспартийных назначались исключительно правые.
Сменен был и председатель Совета. Им стал реакционер, бывший
министр юстиции И.Г. Щегловитов.
В редакционной статье «Программа князя И.Д. Голицына» газета
московских кадетов «Русские ведомости» 1 января 1917 г. повторяла
уже сказанное ею на днях, что назначение нового кабинета,
«очевидно, заключается в том, чтобы сосредоточить все внимание и все силы
правительства на защите той системы управления, против которой
только что решительно высказалась вся страна»2.
В воскресенье 1 января профессор истории Московского
университета М.М. Богословский записывал в свой дневник: «Что-то даст
нам наступивший год? Надо надеяться, что часть этого года будет
мирной. А внутри? Всякие ползучие слухи отравляют меня и
приводят в какое-то подавленное состояние. Все время ждешь, что вот-
вот должна совершиться какая-то катастрофа. Я хочу даже у себя в
квартире вывесить объявление: "Просят не сообщать непроверенных
известий"»3.
3 января 1917 г. старший хранитель Исторического музея в
Москве A.B. Орешников записывал: «Судя по газетам, во время
новогодних поздравлений Родзянко отказался подать руку ми-
1 Степун Ф.А. Бывшее и несбывшееся. Т. 1. С. 241.
2 Программа князя И.Д. Голицына // Русские ведомости. 1.01.17. № 1. С. 1.
3 Богословский М.М. Дневники. 1913-1919. С. 146.
48

нистру Протопопову (молодец Родзянко!); считают дуэль
возможной»1.
«Тучи сгустились донельзя», - писал либерал-западник и
оборонец Владимир Пяст 3 января 1917 г. из Петрограда Александру Блоку
в армию. Но тут же цитировал строчку «Чем ночь темней, тем звезды
ярче» из стихотворения Майкова «Не говори, что нет спасенья»2.
Но вот как раз иного мнения по поводу того, убывают или не
убывают военное мужество и львиная храбрость, придерживался
писатель Владимир Короленко. 4 января он переписал в свой дневник три
письма, полученные с фронта. В одном из них кучка интеллигентных
солдат делилась реакцией своих сослуживцев на чтение газет,
которые они достали в рождественские праздники: «Нас все время
окружают толпы по очереди. Физиономии, тела, все движения -
олицетворение вопроса; а что? мир? И вместо ответа на этот вопрос мы им
рассказываем о Распутине, о Протопопове и т. д. Брови грозно
сдвигаются, кулаки сжимаются»· В другом сообщалось: «В нашей роте 650
человек различных возрастов. <...> Ни один не знает задач войны;
они им чужды. А в Думе кричат, что народ не хочет мира. Путаница»3.
Чужды были цели и задачи войны Максиму Горькому. Для
антивоенной пропаганды он в конце 1916 - начале 1917 г. достал и выдал
председателю Русского бюро ЦК РСДРП А.Г. Шляпникову 3000
рублей, благодаря которым было положено начало фонду
большевистской печати4.
Побывав 4 января у издателя и книгопродавца A.A. Карцева, тот
же Богословский отмечает, что вся его семья настроена
революционно, и «это теперь общий психоз». Происходит нечто подобное тому,
что Англия переживала во второй четверти XVII в., когда все
общество было охвачено религиозной манией. «С тою разницей, что у
нас мания политическая. Там говорили тексты из "Библии" и пели
гнусавыми голосами псалмы. У нас вместо текстов и псалмов -
политические резолюции об ответственном министерстве и
политические клеветы, высказываемые гнусными голосами, и надежды на
переворот, с близорукими взорами в будущее. Ослепление состоит
в том, что кажется, что введи ответственное министерство - и вот
устранится продовольственный кризис, и мы будем одерживать
победы. Наивно! А сколько лжи и клеветы! Не понимают, что
революции в цивилизованных странах проходят по цивилизованному, как в
1 Орешников A.B. Дневник. Кн. 1.1915-1924. С. 100.
2 Пяст В. Письмо Блоку от 3.01.17 // Литературное наследство. Т. 92. Александр
Блок: Новые материалы и исследования. Кн. 2. М.: Наука, 1981. С. 222.
3 Короленко В. Дневник. Письма. 1917-1921. С. 5.
4 См.: Шляпников А.Г. Семнадцатый год. Кн. 1-2. М.: Республика, 1992. С. 58-58.
49

1688 г. или 1830. А ведь у нас политическая революция, как в 1905,
повлечет за собой экспроприации, разбои и грабежи, потому что мы
еще не цивилизованная страна, а казацкий круг Разина или Пугачева.
У нас и революция возможна только в формах Разиновщины или
Пугачевщины»1.
5 января 1917 г. A.B. Орешников, зафиксировав в дневнике
перенос заседаний Государственной думы с 12 января на 14 февраля,
писал: «В обществе говорят о готовящемся каком-то дворцовом
перевороте; рассказывают про убийство министра двора Фредерикса;
по-видимому, все россказни - результат расстроенных нервов»2.
Характеризуя царский рескрипт новому премьеру Голицину, в
котором говорилось о недопустимости заключения мира ранее победы,
даны директивы к упорядочению продовольственного дела, а земства
названы «неизменной опорой правительства», A.B. Орешников
заключал: «Из рескрипта видно, что наверху струсили и начинают
вилять хвостом»3.
Известие об отсрочке заседаний Государственной Думы и
Государственного совета М.М. Богословский в своем дневнике
отметил б января так: «Этим только откладывается, но не устраняется
конфликт. В месяц не успеют ничего сделать, чтобы приобрести
сочувствие. Ну, все же, может быть, будет спокойнее; по крайней мере
не будет этого истерического крика с думской кафедры»4.
Побывавший 2-6 января в Петрограде для визита в Главную
военно-санитарную инспекцию В.П. Кравков делился своими
впечатлениями с дневником:
«Евдокимов (главный военно-санитарный инспектор, сенатор. -
Авт.) за болезнью не принимал. Виделся лишь с управленскими
индюками-недоносками, высиживающими свое недомыслие с
протиранием штанов на канцелярских стульях, с серьезными минами
погруженными в свое самодовлеющее крохоборчество; каждые чуть ли
не полчаса прислуга обносит этих тружеников бутербродами и чаем!
Очевидно, так им работать спорей! <...> Аппарат этот по части се-
беурывательства волчьей хваткой за счет хоть потопа и гибели всего
прочего - действует здесь с замечательным совершенством, как и на
фронте. Великие князья, великие княгини (преподобные и просто
княгини), наибольшие военные магнаты бесцеремонно
расправляются ставленничеством на жирные и пухленькие местечки чуть ли не
своих денщиков и камердинеров. Главный инспектор беспрекослов-
1 Богословский М.М. Дневники. 1913-1919. С. 146.
2 Орешников A.B. Дневник. Кн. 1.1915-1924. С. 100.
3 Там же. С. 101.
4 Богословский М.М. Дневники. 1913-1919. С. 147.
50

но творит волю господ положения·.. Творятся подлости безо всякого
оттенка благородства. <...> На всем видны следы исконного
холуйски-хамского самодержавного режима, дающего радостную жизнь
всем плутам, шулерам, мироедам и разного рода штукмейстерам.
И это называется "царской службой"! <...>
По адресу "темных сил" и творящегося озорства в сферах все
настроены возбужденно и озлобленно, можно сказать -
революционно. Жаждут с нетерпением все дворцового переворота (курсив
наш. - Авт.); довольно открыто все сообщают друг другу, что
готовится повторение сербской истории с Александром и Драгой; с
удовольствием это все смакуют. Впечатление все-таки получается такое,
что каждый негодующий ходит пока лишь с кукишем в кармане, без
особенного желания проявить свою волю к действию, и надеется, что
все, что нужно, сделает за него кто-то другой, а не сам он. В
заграничных карикатурах, говорят, изображается половой аппарат Распутина
с подписью: "Руль, к[ото]рым управляется Россия"»1.
«Настроение казанского общества повышенное, огромное
большинство его настроено против правительства, чего никто и не
скрывает, говорят об этом совершенно открыто, - рапортовал 8 января
1917 г. начальник Казанского жандармского управления. - Осуждают
новый, принятый правительством курс, говорят, что это поворот
назад, но что было возможно раньше, теперь неприемлемо»2.
Поэт (а тогда вольноопределяющийся табельщик в 13-й
инженерно-строительной дружине Всероссийского союза земств и
городов) Александр Блок в январской книжке «Русской мысли»
опубликовал первую главу своей так и не завершенной эпической поэмы
«Возмездие». В прологе к ней поэт говорил о том, насколько
страшно для него грядущее: «Стоит над миром столб огня, /ив каждом
сердце, в мысли каждой - / свой произвол и свой закон... / Над всей
Европою дракон, / разинув пасть, томится жаждой... / Кто нанесет ему
удар?.. / Не ведаем: над нашим станом, / как встарь, повита даль
туманом / и пахнет гарью. Там - пожар»3. И уже в первой главе, упомянув
такие недавние «пророчества о нашем дне», как Тунгусский метеорит
1 Кравков В.П. Великая война без ретуши: Записки корпусного врача. С. 282-283.
2 Бойко СИ. Деятельность Казанского губернского жандармского управления
по сбору и анализу информации о ситуации в губернии в годы Первой мировой
войны // История государства и права. 2012. № 6. С. 36-38; Его же. Губернское
жандармское в годы Первой мировой войны: о некоторых новых направлениях
деятельности. // Запад-Восток. Научно-практический ежегодник (Йошкар-Ола). Выпуск
№ 7. 2014; Январь 1917 года. (Предреволюционный). URL: http://www.agitclub.ru/
hist/1917fevr/fevral01.htm
3 Блок А. Возмездие // Русская мысль. 1917. № 1 // Его же. И невозможное
возможно... Стихотворения, поэмы, театр, проза. М.: Молодая гвардия. 1980. С. 6-7.
51

(«кометы грозной и хвостатой ужасный призрак в вышине»),
«безжалостный конец Мессины», разрушенной в результате землетрясения,
«и первый взлет аэроплана в пустыню неизвестных сфер»,
следующим образом излагал свое видение наступившего XX века: «И
отвращение от жизни, / и к ней великая любовь, / и страсть и ненависть к
отчизне... / И черная земная кровь / сулит нам, раздувая вены, / все
разрушая рубежи, неслыханные перемены, / невиданные мятежи»1.
Сам он признавался позже, что задумал эту поэму как историю
одного старинного рода, нечто вроде русских Ругон-Маккаров и
намеревался отразить в ней закат старой культуры с неотвратимостью
гибели ее представителей (даже лучших из них), будучи уверенным,
что без этого не быть восходу новой культуры2.
Другой поэт - тоже вольноопределяющийся, гусарский
прапорщик и георгиевский кавалер Николай Гумилев - в опубликованной
там же драматической поэме «Гондла», говоря, казалось бы о
прошлом, вещает будущее: «Наступили тяжелые годы, / как утратили
мы короля / и за призраком легкой свободы / погналась неразумно
земля»3.
15 января 1917 г. Федор Степун пишет жене о том, что война
становится все ожесточеннее и все ужаснее: «Техника и организация
нам никогда не давались, и те некоторые усовершенствования,
которых мы на третьем году войны с грехом пополам добились,
решительно ничего не значат по сравнению с тем, что за это время сделали
немцы. Каратаевский дух "серых героев" и беззаветную храбрость
"суворовских орлов"? Но ведь это фраза - факты же говорят о
другом. У нас в бригаде недавно получен приказ стрелять по своим, если
стрелки будут отступать без приказания. <...> Пехота сейчас никуда
не годится; необученная, неспаянная и трусливая, она все меньше и
меньше выдерживает натиск первоклассных немецких ударных
батальонов. Как-никак, все это свидетельствует о такой степени падения
пресловутого духа русской армии, при которой продолжение войны
становится почти что невозможным». На этом фоне, читая журналы
и газеты, «получаешь впечатление полной утраты нашей
интеллигенцией всякой свободы мнения, страшной штампованности мыслей и
слов, поголовного лицемерия и поголовного исповедания
готтентотской морали, которое процветает у нас сейчас». Мы «виним во всем
1 Блок А. И невозможное возможно... Стихотворения, поэмы, театр, проза. С. 9.
2 См.: Павлович Н. Воспоминания об Александре Блоке // Прометей. Историко-
библиографический альманах серии «Жизнь замечательных людей». Т. 11. М.:
Молодая гвардия, 1977. С. 242.
3 Цит. по: Айхенвальд Ю. Гумилев // Его же. Силуэты русских писателей. М.:
Республика, 1994. С. 483; Гумилев Н. Гондла// Русская мысль. 1917. № 1.
52

одно правительство и думаем, что, свалив Николая, немедленно
исцелим Россию от всех бед и напастей». Порою кажется, что «облики
идей отливаются на всю Россию из какой-то особо тягучей резины»:
так русский пацифизм превращается сейчас в требование войны во
что бы то ни стало; отсутствие завоевательных тенденций и теория
защитительной войны - в стремление уничтожить немцев и
получить Константинополь с Дарданеллами. Мирным русским деятелем
почему-то называется «человек, хрипнущий от крика "война до
конца", а русским солдатом - существо, жаждущее замирения во что бы
то ни стало». Не уверенный в том, прав ли он, но иной раз, «внутренне
созерцая Россию и всю накопившуюся в ней ложь», Степун
решительно не представлял себе, «как мы доведем войну не до победного,
конечно, но хотя бы до не стыдного, приличного мира»1.
Да и кому ее вести? Единственная сила, которая, по его мнению,
была способна, в принципе, на продолжение войны, -
самодержавие - «стремится с откровенным цинизмом к сепаратному миру».
А интеллигенция в лице прогрессивного думского блока и группы
московских славянофилов, «все еще исполненная завоевательных
тенденций и плененная пустыми фразами о народности войны и
"исконных" задачах России, решительно не замечает, что она штаб без
армии и, в случае падения самодержавия, во что я мало верю, войны
до конца довести не сможет; ибо армия, т. е. весь народ русский, не
только с интеллигенцией против своего врага - самодержавия, но и с
самодержавием против интеллигенции - за сепаратный мир». Но над
всем этим мало кто серьезно и, главное, искренне думает2.
Уполномоченная Всероссийского земского союза на Западном
фронте Александра Львовна Толстая (младшая дочь писателя)
обнаружила в одном из трех подчиненных ей летучих санитарных отрядов
неблагополучие: «Врач издевался над царской семьей, критиковал
режим и всегда косо и недружелюбно смотрел на меня, когда я к ним
приезжала»3.
Отмечая 19 января два с половиной года с начала грандиозной
войны, Богословский записывал: «Образовалась уже какая-то
привычка к военному положению. Ясного конца не предвидится, хотя, в
сущности, нотами Вильсона начаты мирные переговоры»4.
В № 3 журнала «Нива», вышедшем 21.01.17, стихотворение
Георгия Иванова «Германии», а вернее ее кайзеру, по поводу его но-
1 Степун Ф.А. (Н. Лугин). Из писем прапорщика-артиллериста. С. 173-174.
2 Там же. С. 174.
3 Толстая А.Л. Проблески во тьме // Ее же. Дочь. Воспоминания. М.: Вагриус
(серия «Мой XX век»), 2001. С. 256.
4 Богословский М.М. Дневники. 1913-1919. С. 149.
53

вого предложения о мире: «Мир! Всем священно это имя, / и всем
его желанна весть, / но не кровавыми твоими / ее устами произнесть!
Ведь жизни всех, кто лег со славой, / вся кровь, пролитая в бою, /
Вильгельм Второй, Вильгельм Кровавый, / падет на голову твою! /
Недолго ждать! Близка расплата! / Нам - час веселья, вам - тоски. /
Пред мощью нашего солдата / бледнеют прусские полки! / Они
давно устали биться, / и доблесть им давно чужда. / Они идут... Им вслед
влачится / братоубийство и вражда. / Германия! Пред славой
нашей / склони бессильное копье, / и переполненною чашей / испей
бесславие свое. / Тогда, позабывая беды, / мы вам даруем честный
мир / и бросим к алтарям победы / Вильгельма глиняный кумир»1.
Весьма скоро он сможет убедиться в обратном: что все, что
говорилось им о Германии и прусских полках, кошмарной угрозой
нависнет над Россией, что «вся кровь пролитая в бою» падет на голову не
Вильгельма, а Николая Кровавого, а затем и приблизится расплата;
им - «час веселья», нам - «тоски».
Обедавший 21 января у писательницы Рашели Гольдовской и
читавший ей новые стихи К.Д. Бальмонт уверял:
- Мы накануне «coupd'etat» (государственного переворота. -Авт.).
«Но ведь он поэт, а поэты не всегда пророки», - считала она2.
«Пророчества» Бальмонта, по ее мнению являлись отражением
тревожной обстановки: «Живем в какой-то эпидемической
неврастении. Сплетни слухи, догадки и напряженное ожидание неминуемой
катастрофы. Это ожидание: вот-вот!., завтра! а может быть, сегодня!.,
может быть, уже разразилось, только еще не дошло до нас -
парализует всякую деятельность. Такое впечатление, что люди двигаются, но
не ходят, дремлют, но не спят, говорят, но не договаривают, и никто
ничего не делает, п[отому] ч[то] не стоит делать, все равно после
придется все переделывать по-иному... А пока по-прежнему свирепствует
цензура. Газетам запрещено писать о том, что больше всего волнует
общество. Дума и Государственный Совет закрыты до 14 февраля.
Будут ли они созваны в обещанный срок - под большим сомнением.
Атмосфера все сгущается. Воинственный "пыл" давно пропал. Вялую
декламацию еще кое-как поддерживают официальные
корреспонденты и агенты. С "фронтов" все приезжают злые и возмущенные.
Мужики проклинают войну. В городах бессовестная дороговизна.
Эти "хвосты", которые по часам дежурят у лавок, чтобы добыть мясо,
хлеб, сахар, - страшно ожесточают городское население. Стоят,
мерзнут и, чтобы облегчить душу, - ругаются. Совсем исчезло чувство
1 Иванов Г. Германии // Нива. 1917. № 3. С. 45.
2 Хин-Гольдовская P.M. Из дневников 1913-1917 // Минувшее. Исторический
альманах [Вып.] 21. СПб.: Atheneum; Феникс, 1997. С. 572.
54

страха, этот исторический русский тормоз. В трамваях, на улицах, в
вагонах, театрах, гостиных - все громко ругают правительство и все
ждут... переворота как чего-то неизбежного. Министры скачут, как
шарики в рулетке. Жуткое время. Мир сошел с ума и среди адского
грохота, стона, крови в бешеной скачке мчится в пропасть... Никогда,
кажется, не было столько самоубийств. <...> И все-таки не верю я в
русскую революцию. Не верю и еще больше боюсь ее. Будут бунты и
будет расправа»1.
22 января в газете «Русская воля» были напечатаны «Этюды»
известного фельетониста А. Амфитеатрова. Написанные нарочито
невнятно и вычурно, наполненные к тому же аллюзиями и
аллегориями, они заканчивались так: «Лихая абракадабра свистоплясного,
темного разгула, аккорд шутовства, наглости, окаянства, издевок,
пошлого осточертелого дурачества, ухарского мошенничества
авантюристов, - такова картина "устоев дня". Абсентеизм общественный
ныне выражается ежедневно, даже ежечасно, такою странно-темною
роковою "архаровщиною". Наглые ускоки, едва годные
очутиться в лакеях, атаманствуя, сидят теперь безаппеляционными "ероя-
ми", загребая уймы миллионов: награду авантюризма... Ядовитого!
Путиловского! Рубинштейновского! Ох, вот область, которой
альманах - ценам и ярлыкам, регистрирующим его возлюбленных
людей, - юрких, цепких и обуянных нахрапом наживы, атаманов
государственного обобрания, - уже растерял "аконты"... Гениальные
артисты! Несравненные... антихристы!»2
Автор этих этюдов был выслан из столицы, а один из
читателей - отставной генерал Ф.Я. Ростковский - обратил внимание на
редакцию текста, нарочито не проясняющего существа дела, и
несколько дней потратил на то, чтобы выяснить, что это криптограмма,
и ему ничего не осталось делать, как выписать первые буквы каждого
слова, а затем соединить их. И получилось следующее: «Протопопов
заковал нашу печать в колодки. Более усердного холопа реакция
еще не знала. Страшно и подумать, куда он ведет страну. Его власть
безумная провокация революционного урагана»3.
23 января свое уже более чем сотое письмо царю отправил
Анатолий Алексеевич Клопов - отставной чиновник, экономист,
агроном. В 1914 г. они уже встречались. А теперь готовилась новая
встреча. Им нравилось писать друг другу, ведь они были очень похо-
1 Хин-Гольдовская P.M. Из дневников 1913-1917. С. 572-573.
2 Амфитеатров А. Этюды // Русская воля. 22.01.17. № 21; Ростковский Ф.Я.
Дневник для записывания... (1917-й глазами отставного генерала). С. 42.
3 Ростковский Ф.Я. Дневник для записывания... (1917-й глазами отставного
генерала). С. 16.
55

жи. Чиновник, у которого не было честолюбия и тщеславия, и царь,
который тяготился своим положением. В письмах Клопова к царю
есть слова, которые можно говорить в любую революцию и любому
монарху, ставшему заложником своей судьбы и страны. Вот что хочет
теперь он внушить Николаю II: «Вы разошлись с Россией как
никогда еще не было. Ответственность за то, что "отечество в опасности",
вы, отъединяясь от страны, тем самым берете, однако, на себя
одного, и в этом весь ужас вашего положения и в этом ужас положения
России. Неужели вы думаете, что Россия простит вам и вашей
династии свое поражение - в этот грозный час ее исторического бытия?
Вождь земли Русской! Нужно полное преображение во взглядах на
народ и нужны с вашей стороны особые, чрезвычайные, спешные и
большие решения, чтобы слиться вам с народной волею и мыслью и
засвидетельствовать это единение историческим актом, который не
оставил бы ни капли сомнения в сердцах. Этим вы дадите
умиротворение стране, найдете личное спокойствие в сознании исполненного
долга перед Богом и народом. В такую эпоху, которая переживается
сейчас, каждый день исторический. Медлить нельзя»1.
А на сенсационное известие в газетах о разрыве дипломатических
отношений между Германией и Соединенными Штатами из-за
объявленной Германией беспощадной подводной войны Богословский
реагировал 23 января следующим образом: «Итак, Германия -
против всего света. Борьба вступает в самый напряженный и последний
фазис»2.
29 января он снова пишет: «В стране нет доверия к власти, у вас
же нет доверия к стране. Поймите же, ваше величество, что ждет вас,
а вместе с вами и Россию, если страна придет к заключению, что вы
не с ней»3.
30 января A.B. Орешников переписывает одно из многих ходящих
по рукам стихотворений на политическую злобу дня, авторами
которых называют орловчанина В.А. Мятлева, а также Пуришкевича:
«В феврале депутаты обсудят бюджет, / перейдем мы от мяса на
травку, / будет выпуск бумажных разменных монет, / царь поедет из
Царского в Ставку»4.
А 6 февраля Богословский уже прямо предупреждает: «Говорят,
каждая страна достойна своего правительства. Но, государь, в каждой
1 Письма чиновника A.A. Клопова царской семье / Вступительная статья
В.И. Старцева, примечание В.И. Старцева и Б.Д. Гальпериной // Вопросы истории.
1991. № 2-3. С. 209-210.
2 Богословский М.М. Дневники. 1913-1919. С. 150.
3 Письма чиновника A.A. Клопова царской семье. С. 210.
4 Орешников A.B. Дневник. Кн. 1.1915-1924. С. 104.
56

стране бывают моменты, когда она перерастает свое правительство, и
сбрасывает его с себя»1.
И вот еще один отрывок, от 7 февраля: «Но меня не покидает
мысль о тех трудностях и сомнениях, которые вы встретите на вашем
пути, и страшит то одиночество, в котором вы находитесь в эту
минуту. Не сердитесь на меня за откровенность. Это ужасно не иметь
около себя никого, кто бы мог сказать искреннее правдивое слово, дать
бескорыстный совет»2.
10 февраля М.М. Богословский делится с дневником своими
мыслями: «Низкая цена рубля, высокие цены на предметы
необходимости - вот и причина общего недовольства. Так как это недовольство
надо объективировать, то объект его, конечно, правительство, даже
царь. Никто не хочет понять, что против стихийных явлений
мирового рынка, мировой экономики всякое правительство так же
бессильно, как против стихийных явлений в природе. Общий вопль "Распни!
Распни его!"; в этом вопле только слепое чувство раздражения и
столь же мало сознания и разума, как и тогда перед Пилатом. Толпа
коллективно чувствовать может, а рассуждать - нет»3.
13 февраля Богословский записывал после ухода от него его
гимназического товарища, директора Французского реального училища
св. Филиппа Нерийского, Алексея Павловича Басистова, что он
заражен брюзжанием по поводу продовольственных неурядиц. «Я ему
доказывал, что в борьбе с мировыми экономическими явлениями,
с расстройством международного обмена бессильно всякое
правительство, из кого бы оно ни было взято. Наивным мне
представляется это сваливание вины в продовольственном кризисе на
правительство. С одинаковым правом можно бы винить его за стоящие
теперь морозы и за происходящие на юге России вьюги и снежные
заносы. Экономические явления - такая же стихия, как и
метеорологические». Их спору очень мешала жена хозяина «со своими
выступлениями, почерпнутыми из передовиц "Русских
ведомостей", - эти выступления мне крайне несимпатичны и портят
отношения между нами»4.
Так грядущая революция и Гражданская война начинали вносить
разлад не просто в общество, а в отношения между друзьями и даже
членами одной семьи.
В этот же день, 13 февраля, Клопов пишет царю свое последнее
письмо, прося его не сердиться за это:
1 Письма чиновника A.A. Клопова царской семье. С. 214.
2 Там же. С. 215.
3 Богословский М.М. Дневники. 1913-1919. С. 154.
4 Там же. С. 155.
57

«Завтра миллионы русских людей, наши союзники, весь свет
будет смотреть на Таврический дворец со страхом, с великими
упованиями и надеждами на вас, государь. Если вы останетесь по-прежнему
одни, с кучкой ненавистных министров, то в такую минуту я как
человек, любящий свою родину и вас, не могу еще раз не предостеречь,
что на вас падет вся ответственность за будущее России». Ведь все
надеялись, что Дума откроется уже при наличии нового
правительства, но этого, к несчастью, не случилось, и Государственная дума
завтра вновь встретится с правительством, враждебным ей и стране.
Предлагая в оппозиции видеть оппозицию его величества, а не
оппозицию его величеству, Клопов взывал:
«Дорогой государь, послушайте вашего сердца и без советников,
по внутреннему побуждению, по божьему, раскройте ваше сердце
России, которую, повторяю, олицетворяет Государственная Дума.
Идите с Думой, а не против нее. Идите в Думу и объясните, что вы с
ней и в знак доверия к стране даете ей то правительство, которому она
верит, которое будет ответственно перед царем и народом. Это будет
слияние ваше с народом»1.
15 февраля М.М. Богословский записывал в свой дневник: «Газету
читал вечером: отчет о первом думском заседании. Дельная и
обстоятельная речь министра земледелия Риттиха, объясняющая причины
отсутствия хлеба на рынке. Все прочее - словеса. Разговоры о
"создавшемся политическом положении" или "о положении момента" так
же пошлы, как телеграммы графу Игнатьеву»2.
А вот A.B. Орешников, касаясь обличительных речей в
открывшейся вчера Государственной думе, 15-го записывал, что ему более
понравилась речь Пуришкевича - «умный он человек»3. Вернувшись
же домой с работы, записывал: «С трудом ездил туда и обратно: часть
трамваев забастовала, поэтому движение очень сократилось»4.
16 февраля Богословский, прочитав газетные отчеты о речах
Милюкова и Керенского в Государстенной думе, записал: «Первая с
нападками на правительство, вторая с нападками на кадетов и
октябристов и с выпадами против войны и против "империалистических
планов", т. е. против захвата Дарданелл. Кто-то из депутатов,
слушая эту речь, назвал Керенского "помощником Вильгельма", что и
верно5.
1 Письма чиновника A.A. Клопова царской семье. С. 219.
2 Богословский М.М. Дневники. 1913-1919. С. 156.
3 Орешников A.B. Дневник. Кн. 1.1915-1924. С. 106.
4 Там же. С. 106.
5 Богословский М.М. Дневники. 1913-1919. С. 156.
58

А вот Бенуа «после мрачного политического разговора» с
кадетским публицистом Гессеном сказал ему (впрочем, без надежды на то,
что его слова могут иметь какое-либо действие) 16 февраля:
- Умоляю вас, - откажитесь от Константинополя.
И в ответ получил нечто симптоматичное:
- Это теперь все равно бесполезно, все равно все летит к черту!
Художник так комментировал этот ответ в своем дневнике:
«Выходит, что они, вояки, это как будто наконец осознали. Зачем же
тогда путать и морочить общественное мнение и продолжать в газете
ратовать за продолжение бойни? Что гонит их к собственной гибели?
В чем сила их вождя, их главного искусителя - Милюкова? Неужели
только в том, что он такой ученый книжник, что он и сам написал
немало очень ученых (да и дельных) книжек? Или он их пленит своей
действительно неподкупной честностью? Но тогда зачем соваться в
дела, в которых властвует не обывательская честность, а требуется
прежде всего змеиная мудрость и учитывание момента? Не спорю,
"порядочным" людям приятнее сознавать себя чистыми, беленькими.
Но что от этого произойдет для целой страны, для целого народа?
Ведь несомненно, что не сегодня-завтра им достанется власть,
полнота власти, и вот единственное, в чем они ее проявят, будет
заключаться в такой благородной (но, увы, бессмысленной, безумной)
"честности" и в напрасной погоне за чем-то несбыточным (и ненужным).
Какой ужас!»1
18 февраля Богословский едва добрался на трамвае до
университета, пришлось долго его ждать, вагон битком набитый, толкотня и
брань пассажиров между собой и с кондукторшей, протискиваясь к
выходу, поплатился пуговицей от пальто, и на лекцию значительно
опоздал. У булочных он видел длиннейшие хвосты в ожидании
хлеба. «Теперь, как я понимаю, вопрос о победе заключается в том, кто
кого перенедоедает: союзники немцев или немцы союзников.
Терпение!»2
«Итак, - записывал в свой февральский дневник
композитор Сергей Пркофьев, - все протекло мирно и тихо, мы с Борисом
Вериным (другом композитора Б.Н. Башкировым. - Авт.)
почитывали Шопенгауэра, наслаждаясь им, и только глухо бродили слухи о
забастовках и движении среди рабочих петроградских заводов. Наша
прислуга прибегала и, выпучив глаза, рассказывала страшные
сплетни, да Mme Яблоньская, прозванная мною за сенсационные, но
неверные сведения агентством Вольфа, часто и взволнованно звонила
1 Бенуа А.Н. Мой дневник: 1916-1917-1918. С. 103.
2 Богословский М.М. Дневники. 1913-1919. С. 156.
59

мне по телефону. Делались таинственные лица и что-то шепталось на
ухо. Я искренне возмущался»1.
Выслушав своего московского коллегу Машкова, громившего
войну и обещавшего на присяге заявить, что будет бороться против
Милюкова, Бену а записывал: «Сказать кстати, я поражен, как наш
Павел Николаевич за последние месяцы именно на себе
сосредоточил ненависть более чутких людей самых разнообразных кругов.
И действительно, попади он, не дай Бог, к власти, ждать от него
спасения едва ли можно будет! Он станет тупо отстаивать свой
"славянский коридор" и прочее теоретическое и несбыточное безумие! Ну да
авось до этого еще не дойдет, и кошмар кончится каким-нибудь самым
непредвиденным образом. <...> Все поговаривают о каких-то
готовящихся событиях в связи с открытием и закрытием Государственной]
Думы. Произойти что-то должно - больно много накопилось какого-
то электричества. Но будет ли это что-либо решительное? Только бы
это повело к окончанию бойни»2.
§ 1.2. Дни «светлой, как влюбленность», свободы.
Первые опасения и сомнения
И действительно, прошло несколько дней, как в стране началась
революция. Еще 22-23 февраля Гумилев, находившийся тогда в
одном из московских лазаретов, пишет на открытках и отсылает Ларисе
Рейснер в Петроград любовные канцоны3. А в столице 23 февраля
некоторые уже фиксировали начавшиеся беспорядки. Так уже утром
тетя некоего гимназиста отправилась в Парголово, но вернулась ни
с чем, не доехав даже до Финляндского вокзала. «Трамваи не
доходили до самого вокзала, а недалеко за Литейным мостом,
(соединяющим центр города с Выборгской стороной. - Авт.), около рельс
лежал перевернутый вагон». Правда, на Невском проспекте и по всей
Фонтанке было совершенно спокойно4.
«Из-за полного отсутствия извозчиков» мог бы не попасть на
званый обед 23 февраля во французском посольстве Бенуа. Его
выручили знакомые, приславшие за ним машину. От других приехав-
1 Прокофьев С. Дневник. Т. 1. С. 639.
2 Бенуа А.Н. Мой дневник: 1916-1917-1918. С. 106.
3 См.: Гумилев Н. Канцоны // Его же. В огненном стане / сост., вступ. и коммент.
В.Л. Полунин. М.: Сов. Россия (серия «Русские дневники»), 1991. С. 269.
4 Дневник гимназиста о событиях в Петрограде (23 февраля - 1 марта 1917 г.) //
Российский Архив: История Отечества в свидетельствах и документах XVIII-XX вв.:
Альманах. [Т.] IX. М.: Студия ТРИТЭ, 1999. С. 529.
60

ших туда он узнал о тех же беспорядках на Выборгской стороне из-
за хлебных затруднений («надо только удивляться, что они до сих
пор не происходили») и вместе с сотрудником посольства графом
Робеном добрую четверть часа простоял в амбразуре одного из окон
гостиной, откуда украдкой, слегка раздвигая занавески, пытался
разглядеть, что происходило на Полицейском мосту через Мойку в
створе Невского проспекта1.
Алексей Ремизов случайно попал с Васильевского острова на
Невский проспект после обеда, около 5 часов. Трамвай за
Полицейским мостом остановился, и пришлось выйти. Повсюду народ
(и один плакат: «Хлеба»!) и казаки с пиками или нагайками. В
потребительской лавке, куда он направлялся за крупой, ставни закрыты -
смятение: станут громить! «И когда я вернулся домой, отдышался и
устоялся, одно я понял и почувствовал, что прорвало и "снобизму",
как определил один простой человек, последнее наше время, этому
снобизму мародерному конец. Это было в четверг. Поздно вечером
приходил Пришвин. И толковали о том, что будет»2.
Вечером уже упоминавшийся нами гимназист был у товарища и
часов в 8 возвращался домой. «Трамваи не ходили. По Садовой
улице шло довольно много народу. На некоторых углах были
расставлены караулы. Часам к 10 вечера снова стали ходить трамваи. Слыхал,
что на Выборгской стороне забастовавшие рабочие с помощью баб
перевернули трамвай, один трамвай зажгли и вообще останавливали
трамваи»3.
Проживавшая несколько в стороне от описываемых событий,
неподалеку от Таврического дворца, но имевшая возможность знать,
что творится в других частях горда, поэтесса Зинаида Гиппиус в
своем дневнике также пишет о беспорядках среди рабочих: «Никто,
конечно, в точности ничего не знает. Общая версия, что началось в
Выборгской, из-за хлеба. Кое-где остановили трамваи (и разбили).
Будто бы убили пристава. Будто бы пошли на Шпалерную, высадили
ворота (сняли с петель) и остановили завод. А потом пошли покорно,
куда надо, под конвоем городовых, - все "будто бы"»4.
Думая о войне, глядя в ее сторону, Гиппиус в самом начале
революции, 23 февраля, видела: «Коллективная усталость от бессмыслия
1 Бенуа А.Н. Мой дневник: 1916-1917-1918. С. 109-111.
2 Ремизов А.М. Взвихренная Русь: мой дневник 1917 г. // Его же. Собрание
сочинений / ИРЛ РАН «Пушкинский дом». Гл. ред. А.М. Грачева. Т. 5. М.: Русская книга,
2000. С. 424-425.
3 Дневник гимназиста о событиях в Петрограде (23 февраля - 1 марта 1917 г.).
С. 529.
4 Гиппиус 3. Дневники. Т. 1. С. 446.
61

и ужаса овладевает человечеством. Война верно выедает
внутренности человека. Она почти гальванизированная плоть, тело,
мясо - дерущееся»1.
Что же касается возникшей в кадетских кругах версии о
провокации («нарочно, мол, спрятали хлеб... чтобы "голодные бунты"
оправдали желанный правительству сепаратный мир»), Гиппиус замечала:
«Вот глупые и слепые выверты. Надо же такое придумать! Боюсь, что
дело гораздо проще. Так как (до сих пор) никакой картины
организованного сопротивления не наблюдается, то очень похоже, что это
обыкновенный голодный бунтик, какие случаются и в Германии».
Правда, оговаривается она, параллелей проводить нельзя: «Ибо здесь
надо учитывать громадный факт саморазложения правительства».
Но и вполне учесть его нельзя. «Как в воде, да еще мутной, мы глядим
и не видим, в каком расстоянии мы от краха»2.
То, что этот крах неизбежен, для нее было теперь ясно: «Не
только избежать, но даже изменить его как-нибудь - мы уже не в
состоянии. <...> Воля спряталась в узкую область просто желаний. И я не
хочу высказывать просто желания. Там борются инстинкты и
малодушие, страх и надежда, там тоже нет ничего ясного. Если завтра все
успокоится и опять мы затерпим - по-русски тупо, бездумно и
молча, - это ровно ничего не изменит в будущем. Без достоинства
бунтовали - без достоинства покоримся. Ну, а если без достоинства -
не покоримся? Это лучше? Какая мука· Молчу. Молчу»3. Касаясь
известия об отъезде царя на фронт, она записывала: «Лафа теперь в
Царском г[адюшни]ке "пресекать". Хотя они "пресекать" будут также
бессильно, как мы бессильно будем бунтовать. Какое из двух
бессилии победит? Бедная земля моя. Очнись!»4
На Невском в пятницу 24 февраля «толпою хулиганов» была
сделана попытка остановить карету московского митрополита Макария,
спешившего на заседание Святейшего Синода, но подоспевшая
полиция разогнала толпу, и он благополучно доехал до Сенатской
площади. Его рассказ об этом вызвал остроты со стороны прочих иерархов,
увидевших в данном эпизоде лишь указание на то, что пришла пора
старцу уйти на покой5.
В пятницу, 24 февраля Сергей Прокофьев выходил часов около
двенадцати из Международного банка.
1 Гиппиус 3. Дневники. Т. 1. С. 447.
2 Там же.
3 Там же. С. 446-447.
4 Там же.
5 Воспоминания товарища обер-прокурора Св. Синода князя Н.Д. Жевахова.
T. l.Di.LXXX.
62

«Был яркий солнечный день, на Невском масса народа. Часть
публики шла своим путем, но часть сбилась к стенам и влезла на
ступеньки подъездов, из магазинов тоже выглядывали лица. По
Невскому, в направлении Аничкова моста, проскакала десятка
казаков. Очевидно, в той стороне были демонстрации.
Конечно, нормально было бы отправиться домой. Но Невский
выглядел солнечным и оживленным, а публика беззаботно шла в том
же направлении, в каком проехали казаки. Я немедленно отправился
туда же. На Аничковом мосту замечалось некоторое скопление
народа, преимущественно рабочие, в коротких куртках и высоких сапогах.
Проезжали кавалькады казаков, человек по десять, вооруженные
пиками. Можно было ожидать, что начнется стрельба. Но публика
беспечно шла, и дамы, и дети, и старые генералы - все с удивлением
рассматривали необычную для Невского картину. Я пересек Аничков
мост и пошел к Литейному.
Тут был главный центр. Рабочих было чрезвычайное множество,
улица была запружена. Казаки старались их оттеснить, а толпа -
прорваться и двинуться к Гостиному двору и, очевидно, к Зимнему
дворцу. Иногда из толпы несся крик - крик из сотен грудей, но как-то
совсем не было страшно. А при приближении кавалькады казаков
раздавалось вдруг "браво, казаки!". Я сначала думал, что это велено
кричать дворникам и сыщикам, чтобы одобрить казаков, но
оказалось, что это кричат рабочие, очевидно, не желая входить в конфликт
с собственным войском в то время, когда война с Германией. Казаки,
со своей стороны, очень мягко оттесняли их лошадьми. Иногда
заезжали на тротуар и прогоняли чрезмерно столпившихся зевак.
Публика тогда с криком разбегалась, стараясь прятаться под
ворота и в магазины, я в том числе. Затем, по проезде казаков, все снова
вылезали.
В одном месте толпа прорвала цепь казаков и черной массой
потекла по Невскому. Часть казаков, во главе с необычайно
позировавшим прапорщиком, поскакала вперед, чтобы там снова преградить
путь толпе. Я вернулся к Аничковому мосту. Тут казаки только что
отогнали часть толпы на Фонтанку. Офицер, надрываясь, кричал,
чтобы они подобру-поздорову расходились. В ответ раздавалось:
- Стыдно, казаки!
Какая-то девка визгливо орала:
- Ой, стыдно же, казаки!
В это время часть казаков повернула лошадей к ней, и она с
необычайной стремительностью юркнула в толпу, убежав на другую
сторону моста. Баба с тупым лицом, совершенно не понимая идеи момента,
советовала "бить жидов".
Какой-то рабочий очень интеллигентно объяснял ей об иных
задачах движения, даром тратя перед дурой свое красноречие».
63

Прокофьев прошел по всему Невскому до Морской.
«Толпы рабочих и оттеснявшие их казаки были уже всюду.
Иногда идти можно было совершенно свободно, иногда же путь был
загражден толпою или казаками. Иной раз казаки скакали на
толпу: в том месте толпа разбегалась, а публика спешила скрыться в
подъезды и ворота. Я вышел в боковую улицу, взял извозчика и
поехал домой. Впечатление было, что это огромная, но очень мирная
демонстрация»1.
До 12 часов было все спокойно в гимназии, располагавшейся
рядом со Знаменской площадью. «На большой перемене инспектор
советовал не выходить на улицу. Один из товарищей пошел на
перемене завтракать к брату. Ему надо было идти по Невскому и перейти
Литейный проспект. Через Литейный ему не удалось пройти, т<ак>
к<ак> казаки загородили путь». Выходил во время перемены на
улицу и сам записывающий: «На Невском трамваи не ходят,
около Литейного вдоль панели большая масса народу. На углу казаки
на лошадях. Несколько казачьих разъездов гарцуют по Невскому.
Видал группу конных и пеших городовых во всеоружии. Порядочное
скопление народа на Знаменской площади, там же порядочно
казаков. Около 2-х часов дня из окон 5 класса наблюдали, как огромная
толпа народа проходила по Невскому по направлению к Знаменской
площади. На Невском против гимназии остановили трамвай,
пытавшийся было проехать. За толпой следует несколько казачьих
патрулей. В общем, настроение мирное». На 6-м уроке старшеклассники
занимались военным строем на дворе. «Ворота дома закрыты. Ученик
5 класса рассказывает, что на Знаменской площади какой-то
мужичок влез на памятник Александру III и сказал в том духе, что мы люди
скромные, нам мало нужно, "только окончания войны и хлеба". Со
строя много учеников было отпущено, чтобы они пошли проводить
учеников младших классов через Знаменскую площадь». Из
гимназии их выпускали, открывая дверь ключом. И что же они видели на
улице? «Большинство магазинов было заколочено. На Невском
много гуляющей публики. С товарищем дошел до Литейного
проспекта, там сел на трамвай, состоящий из 8 вагонов. Трамвай шел около
Невского без остановок. Кондукторша плату за проезд не взяла».
И еще он записывает, что в эту пятницу появилось много разных
слухов. Так, его сестре кто-то рассказал, что «полицмейстера
сбросили на лед с Троицкого моста, что один казак убил околоточного,
что офицеры казачьи, отдав приказание, сразу отъезжали в сторону,
предоставив казакам делать, что они хотят». А казаки же «были ду-
1 Прокофьев С. Дневник. Т. 1. С. 639-640.
64

шой на стороне народа, и самое большее, что предупреждали толпу:
"Разойдитесь - стрелять будем", но не стреляли. И толпу
пропускали. На Невском проспекте, сам видел, как толпа махала шапками и
платками казакам, в карьер ехавшим вдоль улицы»1.
«Decidemment се la commence! (решительно, это
начинается! - Авт.)», - записывал 24 февраля Бенуа, выслушав рассказ
дочерей о том, как казаки разъезжали по тротуарам Невского и
разгоняли густые толпы народа. - «Говорят, что даже кое-где в городе и
постреливали!..»2
Возвращаясь домой, товарищ обер-прокурора Святейшего
Синода князь Н.Д. Жевахов видел скопища народа на перекрестных
улицах, причем все отмалчивались, и никто не хотел объяснить ему,
в чем дело. «Я слышал ружейные выстрелы; не мог не заметить
отсутствия трамвайного движения, но не придавал этому значения, тем
более что везде говорилось о каких-то незначительных беспорядках
на Выборгской стороне, к которым, за последнее время, все успели
уже привыкнуть. Вечером, в блаженном неведении
совершавшегося, я вышел из дому по направлению к Владимирскому проспекту и
здесь увидел бежавших в панике людей, разгоняемых дворниками,
сносивших какие-то бревна на мостовую и устраивавших заторы...
Выполняли ли они чужие задания, или действовали по собственной
инициативе - узнать не удалось...
- Что вы делаете, зачем загромождаете проезд?- спросил я одного
из них.
- Проходи, проходи! скоро узнаешь, - последовал грубый ответ.
То и дело раздавались полицейские свистки; но стоило
городовому подойти на свисток, как его окружала большая толпа самого
разнообразного люда и лишала его возможности установить порядок.
Из предосторожности я взял извозчика, желая вернуться домой...
Однако я вынужден был скоро отпустить его. Толпа не пропускала
извозчика, и проехать на Невский оказалось невозможным. Я
сделал огромный круг, дойдя переулками до площади Зимнего Дворца,
и вышел на Литейный проспект с противоположной стороны, у
набережной Невы. Ночь прошла тревожно: слышались беспрестанные
ружейные выстрелы, трещали пулеметы... Однако не только мирные
жители, но даже власти не отдавали себе, по-видимому, отчета в том,
что в действительности происходит»3.
Дневник гимназиста о событиях в Петрограде (23 февраля - 1 марта 1917 г.).
С. 529-530.
2 Бенуа А.Н. Мой дневник: 1916-1917-1918. С. 112.
3 Воспоминания товарища обер-прокурора Св. Синода князя Н.Д. Жевахова. Т. 1.
2014. С. 381-382.
65

Сообщая вечером 24 февраля министру внутренних дел,
градоначальнику, прокуратуре, директору Департамента полиции и
командующему войсками о том, что число неработающих
предприятий возросло до 131, начальник охранного отделения генерал-майор
Глобачев добавлял: «Среди демонстрантов наблюдалось
значительное число учащейся молодежи»1.
На другой день, в субботу 25 февраля, Прокофьев был на концерте
Зилоти, но зал Мариинского театра был на две трети пуст. «Говорили,
что на Невском недвусмысленная стрельба и "потусторонние"
меломаны не решились следовать через Невский в концерт»2.
О толпах народа на Невском пишет 25 февраля и Ростковский:
«В 12 ч. дня отряд казаков, вышедший из Гостиного двора, разгонял
толпу, но это проходило очень мирно. Махали шашками, но никого не
били, раненых не было. С 1 часу дня народ собрался у Казанского
собора, куда в непродолжительном времени прибыло до 500 казаков».
Но вот в 5 часов вечера на углу с Михайловской в толпу начали
стрелять, правда, холостыми патронами. А на углу с Литейным уже из
толпы была брошена бомба, убив околоточного надзирателя и ранив
других полицейских. Конная полиция бросилась, было, с шашками
на народ, но бывшие тут казаки зарубили ее офицера»3.
А вот как излагает свои впечатления от увиденного в городе
Пришвин: «На Невском как и в 905 году. Трамваи остановились...
Сегодня наборщики объявили забастовку». Побывав в редакции
«крайне левой» социалистической газеты «День», он затем
останавливается на такой детали: «Мальчишки не подают пальто и смотрят,
как сотрудники, расходясь по домам, сами одевают друг друга»4.
Следующий день суббота 25 февраля был еще грознее
предыдущего.
Хотя утро начиналось вроде бы спокойно. Направляясь в свою
гимназию ни Невском упоминавшийся уже гимназист отмечал:
«Почти на каждом углу стоят караулы. Два караульных офицера
расхаживают также по трамвайному мосту через Фонтанку около
Никольского переулка. Трамваи утром ходили вполне исправно (по
крайне мере № № 13 и 14)». Но когда часа в 3 он возвращался домой,
трамваи опять не ходили. «Разъезжали казаки и группами
городовые. Все ворота и подъезды закрыты. На Невском масса гуляющей
1 Из записки начальника охранного отделения министру внутренних дел от
24.02.17. // Буржуазия накануне Февральской революции. М.; Л., 1927. С. 164-165.
2 Прокофьев С. Дневник. Т. 1. С. 640.
3 См.: Ростковский Ф.Я. Дневник для записывания... (1917-й глазами отставного
генерала). С. 46.
4 Пришвин М.М. Дневники. Кн. 1.1914-1917. С. 242.
66

публики· Скопище народа около Аничкова моста. Настроение
толпы и мирное, и возбужденное. Со стороны Казанского собора начала
продвигаться огромная толпа по направлению к Знаменской
площади. Какой-то сторож Аничкова дворца заметил, что все за народ, даже
офицеры идут в толпе. За первой толпой двигалась вторая. Она шла с
пением рабочей Марсельезы»1.
«Распространились слухи, что беспорядки на Выборгской
стороне не только не подавлены, а, наоборот, все более усиливаются, что
к рабочим примкнуло население, и полиция бессильна навести
порядок, что, пожалуй, придется вызвать на помощь войска, -
свидетельствовал князь Н.Д. Жевахов. - В то же время робко
высказывалась и мысль, что войска ненадежны, и можно ожидать осложнений...
Все, в один голос, повторяли, что население до крайности возбуждено
недостатком продовольствия и все более увеличивающейся
дороговизною в столице. Но те, кто с раннего утра лично дежурил часами в
"очередях" подле магазинов и лавок с пищевыми продуктами,
говорили иное и, со слов лавочников и торговцев, передавали такие
факты, которым нельзя было не верить и выдумать которых было
невозможно. Так, например, указывалось на то, что первые 10-20 человек,
составлявших "очередь", были агентами Государственной Думы,
скупавшими, под угрозой насилия, за большие деньги, весь товар в
магазинах и лавках, какой, затем, свозился в подвалы Таврического
дворца или же распродавался по спекулятивным ценам другим лицам.
В связи с недостатком керосина приводились факты, когда в
частных квартирах тех же агентов керосином наполнялись даже суповые
чашки, стаканы и кухонная утварь. Что эти факты не были
измышлены, засвидетельствовали следующие дни революции, когда, тотчас
после падения власти, появились огромные запасы хлеба, а цены на
пищевые продукты настолько понизились, что достигли почти
нормальных довоенного времени: Дума приписала такое явление своей
распорядительности и участию к народным нуждам, остававшимся
якобы в пренебрежении у "царского" правительства»2.
Верил Жевахов этим фактам еще и потому, что считал всякую
«революцию» ложью: «Она начинается и проводится надувательством и
обманом, ибо есть порождение дьявола - отца лжи. Только
одураченные люди вносят свои имена в историю революционных течений;
истинные же главари и руководители никогда никому неизвестны, ибо
скрываются под чужими именами». Беспокойство его росло. Слухи,
1 Дневник гимназиста о событиях в Петрограде (23 февраля - 1 марта 1917 г.).
С. 530.
2 Воспоминания товарища обер-прокурора Св. Синода князя Н.Д. Жевахова. Т. 1.
2014. С. 385-386.
67

самые разнообразные слухи, долетали до него со всех сторон. И эти
слухи нервировали еще больше, чем то, что их вызывало. «Я слышал
отовсюду ружейные залпы и характерные звуки пулеметов; видел
перед собой бегущих в панике людей, с растерянными лицами и широко
раскрытыми от ужаса глазами, и испытывал то ощущение, какое
охватывает каждого в момент приближающейся грозы, когда, гонимые
ветром, зловещие тучи и отдаленные раскаты грома вызывают
состояние беспомощности и так смиряют гордого человека. Вечером,
чтобы разогнать тоску, я поехал к своей кузине, баронессе Н.С. Бистром,
жившей на Марсовом поле, в доме принца Ольденбургского, № 3.
С отпечатком ужаса на лице встретил меня барон Р.Ф. Бистром.
- Неужели же вы не видите, что происходит? - волновался
он, - это не беспорядки, какие могут быть подавлены полицейскими
мерами; это - революция, угрожающая престолу и династии... Знаете
ли вы, что говорят?! Говорят, что наш местный гарнизон ненадежен и
откажется стрелять... Если это случится, тогда конец всему... Вам, на
Литейном, не видно того, что происходит здесь, на Марсовом... Здесь
с раннего утра митинги и процессии, с красными флагами. Здесь ведь
Павловские казармы!..
И действительно, с каждой минутой положение становилось все
более грозным. У подъезда стоял автомобиль барона, и я
воспользовался им для того, чтобы поскорее вернуться домой.
- Что это происходит у вас? - спросил я шофера, - я только что
вернулся из провинции; там везде спокойно; все знают, что не
сегодня-завтра конец войны; все работают; а здесь вот чем занимаются,
устраивают забастовки, беспорядки, сами ничего не делают и
правительству мешают...
- Как что! - ответил шофер, раньше всегда учтивый и
великолепно дрессированный, считавшийся на отличном счету у барона. - Есть
ведь нужно не только господам! Что же делать, коли правительство
не только обманывает народ, а даже стало уже голодом морить его...
Нет, уж этого мы не допустим, постоим за себя...
Я точно очнулся и понял все... По возвращении домой я
немедленно протелефонировал барону:
- Будьте осторожны с вашим шофером: он распропагандирован и,
при первой возможности, предаст вас.
В то же время я телефонировал министру внутренних дел,
подробно рисуя свои впечатления и делясь своими тревогами.
А.Д. Протопопов ответил:
- Если революция и будет в России, то не раньше, как через
50 лет...
Кому же и знать, что происходит в действительности, как не
министру внутренних дел!.. Ответ был так ясен и прост, так уверен и
68

категоричен, что я заснул эту ночь совершенно спокойно, не
обращая внимания ни на ружейные выстрелы, раздававшиеся под окнами
квартиры, ни на возбуждение на улице, не прекращавшееся в течение
целой ночи.
Эта уверенность в невозможности революции явилась
впоследствии большим козырем в руках врагов А.Д. Протопопова,
указывавших на то, что со стороны министра внутренних дел такая
неосведомленность являлась, во всяком случае, непростительною. Я думаю
иначе и объясняю ответ министра тем, что он более, чем кто другой,
был убежден в невозможности бороться с революционерами мерами
администрации, знал объем и размеры революционной пропаганды
и видел единственный выход в применении военной силы, какая ни
в ком не вызывала сомнений со стороны своей лояльности и
преданности престолу. Того же, что Петербург, со всем своим военным
округом, находился уже в руках предателя Рузского, а столичный
гарнизон выполнял директивы последнего, шедшие в разрезе с
распоряжениями местной власти, того, конечно, никто не знал... Не знал
и сам государь император, доверчиво отдавшийся в руки этого
гнуснейшего из изменников, генерала Рузского»1.
Новые нотки появляются и в дневниковых записях Гиппиус:
«Однако дела не утихают, а как будто разгораются. Медленно. Но
упорно. (Никакого систематического плана не видно до сих пор; если
есть что-нибудь - то небольшое, и очень внутри.) Трамваи
остановились по всему городу. На Знаменской площади был митинг
(мальчишки сидели, как воробьи на памятнике Ал. III). У здания гор. Думы
была первая стрельба - стреляли драгуны»2.
И все-таки она не знала, чем и как может это кончиться. На
память приходили события 1905-1906 гг., когда «сомнения не было,
что не только все хорошо кончится, но уж кончилось». Правда,
напоминала она себе, ныне все другое: «Теперь безмернее все, ибо война
безмерна»3.
Ее близкий друг профессор Духовной академии A.B. Карташев
был, напротив, настроен скептически:
- Это «балет», - и студенты, и красные флаги, и военные
грузовики, медленно двигающиеся по Невскому за толпой.
- Если балет... какой горький, зловещий балет! - возражали
Мережковские.
1 Воспоминания товарища обер-прокурора Св. Синода князя Н.Д. Жевахова. Т. 1.
2014. С. 387-388.
2 Гиппиус 3. Дневники. Т. 1. С. 449-450.
3 Там же. С. 450.
69

«Завтра предсказывают решительный день (воскресный), -
продолжала записывать Гиппиус. - Не начали бы стрелять во всю. А
тогда... это тебе не Германия, и уж выйдет не "бабий" бунт. Но я боюсь
говорить. Помолчим». И тут же пишет: «Интересно, что правительство
не проявляет никаких признаков жизни. Где оно и кто, собственно,
распоряжается - не понять. Это ново. <...> Кто-то, где-то, что-то
будто приказывает. Хабалов? И не Хабалов. Душит чей-то гигантский
труп. И только. Странное ощущение»1.
Что же касается известия о том, что Дума «заняла
революционную позицию», Гиппиус так отозвалась об этом: «У интеллигентов
либерального толка вообще сейчас ни малейшей связи с движением.
Не знаю, есть ли реальная и у других (сомневаюсь), но у либерало-
оппозиционеров нет связи даже созерцательно-сочувствующей. Они
шипят:
- Какие безумцы! Нужно с армией! Надо подождать. Теперь все
для войны! Пораженцы!
Никто их не слышит. Бесплодно охрипли в Думе. И с каждым
нарастающим мгновением они как будто все меньше делаются нужны.
("Как будто!" А ведь они нужны!)»2
«В Петрограде продовольственный вопрос принял острую форму;
по-видимому, были бунты», - записывал 25 февраля 1917 г.
хранитель Императорского Исторического музея A.B. Орешников3.
На 26 февраля было назначено заседание Святейшего синода, и
князь Н.Д. Жевахов раньше обыкновенного вышел из дому. То, что
он увидел на улицах, заставило его очень усомниться в словах,
сказанных накануне министром внутренних дел. «Ни трамваев, ни
извозчиков уже не было, и я, с большим трудом, вынужден был пробираться
через толщу крайне возбужденной и озлобленной толпы,
собиравшейся на улицах, в разных частях столицы. Встречались по пути и
процессии, с красными флагами и революционными плакатами, с
надписью: "Да здравствует Интернационал!" Попадались
навстречу и жидки, с сияющими лицами, явление для столицы необычное...
Движение было стихийным; но в то же время замечалась опытная
рука, руководившая им. Казалось, что каждый выполнял полученное
задание. Так, например, идя переулками, ибо путь к Невскому был
уже загражден, я видел, как не только подростки, но и малые дети
ложились на мостовую при виде приближавшегося извозчика с
седоком и преграждали ему путь, заставляя поворачивать его обратно,
1 Гиппиус 3. Дневники. Т. 1. С. 450.
2 Там же. С. 451.
3 Орешников A.B. Дневник. Кн. 1.1915-1924. С. 107.
70

но в то же время свободно пропускали грузовики с вооруженными
до зубов солдатами... Я не мог отрешиться от недоумений и
спрашивал себя, отчего же власть позволяет разрастаться этому стихийному
движению и не останавливает его, отчего в течение этих трех дней со
времени моего возвращения в Петроград не предпринималось
ничего для того, чтобы обуздать эту толпу, чувствовавшую себя хозяином
положения и державшую в панике все население столицы... И глядя
на эти бесчинства, я, идя в Синод и еще не отдавая себе ясного отчета
в происходившем, намечал программу тех мер, какие могли быть
приняты Синодом в помощь администрации, с целью воздействовать на
сбитую с толку, обезумевшую толпу»1.
На заседание Святейшего синода в его здании на Сенатской
площади прибыли отнюдь не все иерархи... Отсутствовал и
обер-прокурор Н.П. Раев. Его товаорищ князь Н.Д. Жевахов перед началом
заседания, указав на происходящее, предложил первенствующему
члену Синода, митрополиту киевскому Владимиру, выпустить
воззвание к населению с тем, чтобы таковое было не только прочитано
в церквах, но и расклеено на улицах. «Намечая содержание
воззвания и подчеркивая, что оно должно избегать общих мест, а касаться
конкретных событий момента и являться грозным предупреждением
Церкви, влекущим, в случае ослушания, церковную кару, я добавил,
что Церковь не должна стоять в стороне от разыгрывающихся
событий и что ее вразумляющий голос всегда уместен, а в данном случае
даже необходим.
- Это всегда так, - ответил митрополит. - Когда мы не нужны,
тогда нас не замечают: а в момент опасности к нам первым
обращаются за помощью.
Я знал, что митрополит Владимир был обижен своим переводом
из Петербурга в Киев; однако такое сведение личных счетов в этот
момент опасности, угрожавшей, быть может, всей России, показалось
мне чудовищным. Я продолжал настаивать на своем предложении,
но мои попытки успеха не имели, и предложение было отвергнуто.
Принесло бы оно пользу или нет, я не знаю, но характерно, что моя
мысль нашла свое буквальное выражение у католической церкви,
выпустившей краткое, но определенное обращение к своим чадам,
заканчивавшееся угрозою отлучить от св. причастия каждого, кто
примкнет к революционному движению. Достойно быть отмеченным
и то, что ни один католик, как было удостоверено впоследствии, не
принимал участия в процессиях с красными флагами.
1 Воспоминания товарища обер-прокурора Св. Синода князя Н.Д. Жевахова.
Т. 1.2014. С. 389.
71

Как ни ужасен был ответ митрополита Владимира, однако
допустить, что митрополит мог его дать в полном сознании
происходившего, конечно, нельзя. Митрополит, подобно многим другим, не отдавал
себе отчета в том, что в действительности происходило, и его ответ
явился не отказом высшей церковной иерархии помочь государству в
момент опасности, а самым заурядным явлением оппозиции Синода
к Обер-Прокуратуре, с которым я, несмотря на кратковременность
своего пребывания в должности товарища обер-прокурора, имел
случаи часто встречаться.
С тяжелым чувством сознания этой неспаянности и
разъединенности людей, призванных к одному и тому же делу, идущих к одной
цели и мешающих друг другу вместо того, чтобы оказывать взаимную
поддержку, я возвращался домой... Возбуждение на улицах между
тем все более разрасталось. Предположение, что войска откажутся
повиноваться и присоединятся к бунтовщикам, превратилось в факт,
ужасные последствия которого трудно было даже учесть. Серые
солдатские шинели все чаще и чаще стали появляться в толпе; вместо
вчерашней стрельбы из-за угла шла открытая перестрелка вдоль и
поперек улиц, и каждый прохожий чувствовал себя точно в западне,
не зная, как выбраться из опасного места... Я то и дело сворачивал то в
один переулок, то в другой, и затем возвращался обратно, скрываясь в
подворотнях. Прошло много времени, пока я добрался до Литейного
проспекта, пользуясь всевозможными потайными ходами и
внутренними дворами. Ночь прошла крайне тревожно. В различных частях
города виднелись зарева пожаров; Литейный проспект был окутан
густыми облаками дыма: горело здание Окружного Суда... Трещали
пулеметы, гудели мчавшиеся в карьер грузовики, с высоко
поднятыми красными флагами»1.
В воскресенье 26-го говорилось о серьезных беспорядках со
стрельбой, но газеты молчали. Прокофьев сидел за сочинением
скрипичного концерта, и днем «лишь чуть-чуть выходил погулять по
нашим Ротам» (улицам в районе Измайловского проспекта). Здесь
все было мирно, и он даже счел слухи о стрельбе клеветой. Впрочем,
трамваи перестали ходить. Вечером он отправился к своему
знакомому Захарову играть в бридж. «На улицах оживление было
неописуемое: народу, как перед пасхальной заутреней. Извозчики куда-то
исчезли, поэтому публика шла и по тротуару, и по улице. У Захарова
играли до пяти часов утра. Когда я возвращался домой, была тишина
и пусто»2.
1 Воспоминания товарища обер-прокурора Св. Синода князя Н.Д. Жевахова.
Т. 1.2014. С. 389.
2 Прокофьев С. Дневник. Т. 1. С. 640.
72

26 февраля Пришвин записывал: «Действия правительства
нетрудно разгадать: когда внутри обострится до последней степени,
назначит диктатуру и заключит мир (в обществе распространена
легенда об одном пункте договора с союзниками: если внутри будут
серьезные беспорядки, то Россия может заключить сепаратный мир).
Сила движения в том, что крайняя правая (и правительство) не хотят
воевать и крайняя левая (рабочие); двигаясь к одной цели,
заключению мира, в конечной цели они совершенно расходятся: одни желают
абсолютной монархии, другие социальной революции. <...> Есть
такое общее ощущение, что эта забастовка с лозунгом "Хлеб" прорвала
фронт мировой войны, и вся эта теория, кадетская ученая программа
войны рушится»1.
Гиппиус же в этот «чрезвычайно резкий день» занимали те же
мысли, что и накануне. «На красных флагах было пока старое "долой
самодержавие" (это годится). Было, кажется, и "долой войну", но, к
счастью, большого успеха не имело. Да, предоставленная себе,
неорганизованная стихия ширится, и о войне, о том, что ведь ВОЙНА, -
и здесь, и страшная, - забыли». Это, по ее мнению, естественно и
понятно: «Слишком понятно после действий правительства и после
лозунга думских и не думских интеллигентов-либералов: все для
войны! Понятен этот перегиб, но ведь он - страшен!»2 Оправдания войне
для современного человеческого существа она не видит: «Все в войне
кричит для нас: "Назад!" Все в революционном движении: "Вперед!"
Даже при внешних сближениях - вдруг, точно искра, качественное
различие. Качественное»3.
Из бесед 26 февраля по телефону с представителями буржуазного
и бюрократического мира (не с центральными фигурами, а с
периферийными, но достаточно отражавшими настроения руководящих
сфер) у Горького складывается впечатление о царящей в этих сферах
растерянности и незнании, что предпринять4.
Гиппиус же по-прежнему одолевали мрачные мысли. Получив
известия не только об объявлении командующего войсками
Петроградского военного округа Хабалова, что «беспорядки будут
подавляться вооруженной силой», но и об отказе Московского полка
стрелять и возмущении Павловского, где, по слухам, убили
командира и одного из офицеров, она записывала: «Сейчас в Думе идет
сеньорен-конвент, на завтра назначено экстренное общее заседание. Связь
между Думой и революционным движением весьма неопределенна,
1 Пришвин М.М. Дневники. Кн. 1.1914-1917. С. 243.
2 Гиппиус 3. Дневники. Т. 1. С. 452-453.
3 Там же. С. 454.
4 См.: Суханов Н. Записки о революции. Т. 1. М.: Политиздат, 1991. С. 64.
73

не видна. "Интеллигенция" продолжает быть за бортом. Нет даже
осведомления у них настоящего. Идет где-то "совет рабочих депутатов"
(1905 год?), вырабатываются будто бы лозунги. <...> До сих пор не
видно, чем это может кончиться»1.
Сознаваясь, что говорит о думском блоке недостаточно
объективно, Гиппиус готова признать, что для «умеренных»
оппозиционеров из Думы «ЕЩЕ НЕ ПОЗДНО <...> кое-что спасти и кое-как
спастись», но не верит в такую возможность: «Еще сегодня могли бы,
завтра - поздно. Но ведь нужно рискнуть тотчас же, именно сегодня,
признать этот миг предреволюционным наверняка. Ибо лишь с этим
признанием они примут завтрашнюю революцию, пройдут сквозь
нее, внесут в нее свой строгий дух». Но они, уверена она, не смогут,
ибо сейчас еще труднее, чем раньше. Когда уже не смогли. «Без
обвинений, с ужасом вижу я, что не смогут. <...> А между тем оно не
простится - кем-то, чем-то. Если б простилось! Но нет. Безголовая
революция - отрубленная, мертвая голова». И поясняет свою мысль:
«Кто будет строить? Кто-нибудь. Какие-нибудь третьи. Но не
сегодняшние Милюковы, и не сегодняшние под-Чхеидзе»2.
И еще одна деталь не дает покоя поэтессе: все учебные заведения
закрыты, на Невском стрельба из пулеметов, но горят не только
костры расположившихся на улицах бивуаком войск, но и огни театров,
заполненных битком публикой, пришедшей пешком (иных
сообщений нет) полюбоваться Юрьевым на «Маскараде» в Императорском
театре или постановкой Мейерхольда. Очевидец рассказывал ей, что
шальной пулей был убит студент, покупавший билет у барышника.
«Историческая картина!»3
Но судить кого-либо за это она не собирается: «Не судительное
время - грозное. И что бы ни было дальше - радостное»4.
Не клеилась работа у Бенуа. Пришедшие к нему на чай друзья, в
том числе Добужинский, были крайне возбуждены. «Никто не питает
иллюзий насчет успеха революционного движения. Представляется
более вероятным, что полиция и штыки подавят мятеж. Но о
мятеже, во всяком случае, можно вполне говорить как о факте уже
свершившемся»5.
До глубокой ночи шло обсуждение происходящего и у Горького.
Но тут все придерживались единого мнения, что события
развиваются явно благоприятно6.
1 Гиппиус 3. Дневники. Т. 1. С. 452.
2 Там же. С. 453.
3 Гиппиус 3. Дневники. Т. 1. С. 453-454.
4 Там же. С. 454.
5 Бенуа А.Н. Мой дневник: 1916-1917-1918. С. 112-113.
6 См.: Суханов Н. Записки о революции. Т. 1. С. 64.
74

Сведения о том, что происходит в столице, стали просачиваться и
в провинцию.
«У нас, - пишет москвичка Екатерина Ивановна Перимова в
конце февраля дочери Ольге в Пермскую губернию, - полно слухов
о происшествиях в столице. Отголоски найдете в газетах - говорят о
пулеметах, забастовках и т. п. Последние три дня выдержала Алешу
(сына, ученика коммерческого училища, большевика. - Авт.) дома
из-за простуды, вчера вечером рвался уже всеми силами души,
пришлось Тане (его невесте, племяннице А. Луначарского. - Авт.) опять
поплакать. Сегодня он на свободе»1.
26 февраля приват-доцент Московского университета СБ. Ве-
селовский записывал: «Вчера с И.А. Буниным были в Английском
клубе. Хорошо провели время. По слухам - в Петербурге военный
мятеж»2.
Профессор истории этого же университета, М.М. Богословский,
фиксировал в своем дневнике: «У себя я застал Алексея Павл.
[Басистова]. Беседа с ним о тревожных вестях из Петрограда, где,
видимо, бунтуют рабочие и нервничают гг. депутаты. Рабочие
волнуются из-за хлеба; кликуши вроде Родичева и Шингарева вопят
против правительства. И в этом случае дельную речь сказал Риттих
(министр земледелия. - Лет.)»3.
А находившийся в Полтаве В.Г. Короленко записывал в свой
дневник: «В Петрограде числа с 23-го - беспорядки. Об этом
говорят в Думе, но в газетах подробностей нет. Дело идет, очевидно, на
почве голодания; хвосты у булочных и полный беспорядок в
продовольствии столицы»4.
В понедельник 27 февраля Пришвин записывает: «Сегодня утро
сияющее и морозное и теплое на солнце - весна начинается, сколько
свету! На улице объявление командующего войсками о том, что кто
из рабочих не станет завтра на работу, призывается в действующую
армию. Мелькает мысль, что, может быть, так и пройдет: вчера
постреляли, сегодня попугают этим, и завтра опять Русь начнет тянуть
свою лямку...» И делает добавление, по существу опровергающее
предыдущее предположение: «Так думал и Протопопов»5.
1 Письма весны семнадцатого // Факел 1989. Историко-революционный
альманах. М.: Политиздат, 1989. С. 219.
2 Веселовский СБ. Страницы из дневника. 1917-1923 // Из старых тетрадей.
Итог революции и гражданской войны. М.: АИРО-ХХ, 2004. С. 9.
3 Богословский М.М. Дневники. 1913-1919. С. 159.
4 Короленко В. Дневник. Письма. 1917-1921. С. 13.
5 Пришвин М.М. Дневники. Кн. 1.1914-1917. С. 244.
75

Трамваи не ходят, на Невском народу мало, - продолжает свои
записи петроградский гимназист. «Большинство магазинов закрыто,
окна в них заколочены. По углам и вообще по проспекту много
патрулей (конных, пеших и городовых). На углу Невского и Литейного
большая группа солдат с офицером. Настроение какое-то нервное.
В гимназию швейцар даже не пустил; на дверях оповещение, что
занятий не будет 27, 28 февраля и 1 марта. Пошел к товарищу, у
которого узнал, что вчера (т. е. в воскресенье) на Невском была сильная
стрельба. Назад шел по Загородному. На нем, и на других "мирных"
улицах все по-старому, только трамваи не ходят»1.
Днем петроградский гимназист с Невского ходил в Семеновский
полк. «Там полное спокойствие»2.
А вот часов около 6-7-ми вечера он видел, как «матросы
стреляли, выстроившись по Крюкову каналу, около Екатерингофского
проспекта». Все чаще и чаще стали слышаться то отдельные, то
заливистые выстрелы по Фонтанке и особенно со стороны Измайловского
проспекта. Часов в 11 вечера пошел опустить письмо. «Почти у
каждых ворот стоял с ружьем матрос Гвардейского экипажа. Отдельные
выстрелы и залпы слышались очень часто, особенно со стороны
Театральной площади и Измайловского проспекта. Улицы были
освещены наполовину, народу мало, полнейшая тишина».
В этот день народ разгромил Спасскую полицейскую часть, а на
углу Подьяческой4 и Садовой проник в пекарню и там нашел
большой запас хлеба. «Часа в 4 (или позже) по Вознесенскому
проспекту двигалась толпа рабочих со стороны Исаакиевской площади.
Измайловцы дали первый залп в воздух. Это не подействовало. Затем
был дан второй залп, уже вдоль проспекта».
Работница Всероссийского союза городов (ВСГ) кадетка Ариадна
Тыркова-Вильямс в И часов, узнав, что войска перешли на сторону
народа, пошла в Государственную думу. «На улицах было людно и
тихо. Без трамваев, ломовых и извозчиков безмолвен был город, -
записывала она в свой дневник на следующий день. - Полицейского
ни одного. Когда шли по Таврической, слева, из-за сада раздавалась
стрельба то пачками, то отдельно. Сама Дума имела обычный вид.
Депутаты лениво бродили, лениво толковали о роспуске.
- Что же вы думаете делать?
- Не знаем.
- Что улица? Кто ей руководит? Если комитет?
- Не знаем».
Дневник гимназиста о событиях в Петрограде (23 февраля - 1 марта 1917 г.).
С. 530-531.
2 Там же.
76

Приехал член Главного комитета Всероссийсого союза городов и
товарищ председателя Центрального военно-промышленного
комитета Михаил Терещенко, рассказал, как при нем восставшие
занимали Главное артиллерийское управление. Сначала думал, что его
начальника генерала убили. Но нет, «пожалели».
А что делать, все-таки никто не знает. «Вот совет старейшин
решит, кто-то соберется. Сейчас Родзянко (председатель Думы. - Авт.)
толкует с Гучковым (лидером фракции октябристов. - Авт.),
пишет телегр[амму] царю. Вот они там что-то сделают. Было тяжело
смотреть.
- Ведь вы все-таки, господа, народные представители, у вас
положение, авторитет.
Жмутся».
Пришла графиня Софья Панина. Сказала, что все время стояла на
углу Сергиевской и Литейного проспекта, наблюдала солдат.
- Они ждут приказа. Ждут членов Думы. Идите к ним. Возьмите
их в свои руки. Ведь это растерянное стадо.
Ее слушали молча. Или говорили:
- Пусть они сначала арестуют министров.
Когда лидер фракции кадетов Павел Милюков узнал по
телефону об этих разговорах, он вышел на улицу и привел солдат к
Таврическому дворцу. «Это было около 2 часов. Сразу картина
стала меняться. Явился центр, к которому потекли и люди, и сведения.
На крыльце левые депутаты говорили речи солдатам и молодежи.
Скобелев (социал-демократ. - Авт.) призывал к сдержанности и
порядку взвод преображенцев». Среди солдат офицеров не было, ими
командовали несколько человек штатских. Никакой руководящей
организации не было, - констатировала Тыркова: «Все началось
стихийно, как долго копившийся прорыв. Только в 3 часа слышала я, как
небольшая группа опять-таки штатских людей отдавала приказы об
аресте членов правительства»1.
Гиппиус фиксирует происходящие в столице события по часам.
В 12 часов дня она записывает сведения, полученные из Думы, и
то, что было видно ей из окна (Мережковские жили неподалеку от
Таврического дворца): «Вчера вечером в заседаниях фракций
говорили, что у пр-ва существует колебание между диктатурой Протопопова
и министерством якобы "доверия" с ген. Алексеевым во главе. Но
поздно ночью пришел указ о роспуске Думы до 1 апреля. Дума будто
бы решила не расходиться. И, в самом деле, она, кажется, там сидит.
Наследие Ариадны Владимировны Тырковой: Дневники. С. 175-176.
77

Все прилегающие к нам улицы запружены солдатами, очевидно,
присоединившимися к движению»1.
После обеда в понедельник 27 февраля к Горькому пришел
председатель Русского бюро ЦК РСДРП А.Г. Шляпников. И первым
делом сказал, что у дома № 23 по Кронверкскому проспекту, где жил
писатель, впервые не видел дежурных филеров. Затем он рассказал о
событиях, имевших место на Выборгской стороне - рабочие
продолжают бастовать и пробуют прорваться через мосты на Неве в центр
города, к ним начинают присоединяться солдаты, появились
броневики. Ближайшей задачей им поставлен захват полицейских
участков, а потом и «Крестов». Бывшие у Горького люди - «товарищ»
А.Н. Тихонов (Серебров), какой-то военный и журналист Суханов
(H.H. Гиммер), в свою очередь, поделились с ним новостями из
высших сфер: Государственная дума распущена царем, но ее совет
старейшин постановил сегодня: Думе не расходиться, всем
депутатам оставаться на своих местах. Мало того, на совете старейшин
(или совещании депутатов) избран особый Исполнительный
комитет, имеющий задачи «водворения порядка в Петрограде и для
сношения с учреждениями и лицами». Из царского лагеря сообщают о
большой панике, развале: министр внутренних дел Протопопов
заболел, а председатель Совета министров князь Н.Д. Голицын подал
в отставку. В самой столице не видно ни одной крупной силы,
которая угрожала бы революционной победе. Лишь суетное молчание
Петропавловской крепости, имевшей значительный гарнизон и
артиллерию, смущают всех. Относительно отношения фронта к
победе революции сомнений мало. Слишком хорошо известно глубокое
недовольство и возбужденное настроение армий. Из других городов
известий нет2.
В два часа Гиппиус делает такую запись: «Делегация от 25 тыс.
восставших войск подошла к Думе, сняла охрану и заняла ее место.
Экстренное заседание Думы продолжается?»3 В 3 часа дня она
фиксирует известия о телеграммах председателя Государственной Думы
Родзянко царю (с мольбой о смене правительства) и
главнокомандующим Северного и Юго-Западного фронтов Рузскому и Брусилову
(с просьбой поддержать это ходатайство), а также о положительных
ответах двух последних. «Стрельба продолжается, но вместе с тем о
прав, войсках ничего не слышно, - записывает Гиппиус полтора часа
спустя. - В Думе идут жаркие прения. Умеренные хотят временное
1 Гиппиус 3. Дневники. Т. 1. С. 454.
2 Шляпников А.Г. Семнадцатый год. Кн. 1-2. С. 122-123.
3 Там же. С. 455.
78

правительство с популярным генералом "для избежания анархии",
левые хотят временное правительство из видных думцев и
общественных деятелей». К этому времени она узнала, что Дума, когда
ночью получила приказ о роспуске, вовсе не решила ему не
подчиняться и даже начала было собираться восвояси, но ее почти механически
задержали события - первые подошедшие войска из восставших, за
которыми полились без перерыва и другие. «Передают, что Родзянко
ходит, растерянно ударяя себя руками: "Сделали меня
революционером! Сделали!" Беляев предложил ему сформировать кабинет, но
Родзянко ответил: "Поздно"»1.
В 5 часов ей становится известно, что в Думе образовался
комитет из 12 лиц «для водворения порядка и для сношения с
учреждениями и лицами» и что он заседает перманентно2. «Тут же во дворце
Таврическом (в какой зале - не знаю) заседает и сов. раб. депутатов.
В какой они связи с комитетом - не выясняется определенно»3.
Внимание, уделяемое ею рабочим депутатам, понятно - ведь они и
есть те самые «третьи», которые, как она и опасалась еще вчера,
опираясь на «инсургентов» и выражая их волю, будут теперь «строить»,
создавать новый строй. Но вот вместе с Милюковыми и Чхеидзе, или
помимо них?
Почему-то в Совет рабочих депутатов выбрали и кадетку Тырко-
ву - наверно, от служащих и рабочих Союза городов. И она была на
его первых заседаниях и видела, как «левые быстро и ловко
заполняют все места своими»4.
Н. Суханов так оценивал все эти известия:
- Нет, этот революционный акт буржуазии в лице Прогрессивного
блока и думского большинства не означает присоединения к
революции, он направлен к спасению династии и плутократической
диктатуры от демократической революции. Но, в отличие от убогих
царских чиновников, руководители буржуазии хорошо понимают, что
события достигли таких пределов, когда без революционного акта
непослушания и своеволия неразумное дряхлое дитя царизма спасти
уже нельзя5.
В 6-м часу вечера Горький с Сухановым, Тихоновым и
Шляпниковым пошли в Таврический дворец, но из-за стрельбы и бесчис-
1 Там же. С. 456.
2 Там же. С. 456-457.
3 Там же. С. 457.
4 Тыркова A.B. Дневник от 23.03.17 // Наследие Ариадны Владимировны Тырко-
вой: Дневники. Письма. С. 178.
5 Суханов Н. Записки о революции. Т. 1. С. 74.
79

ленных воинских застав писатель повернул обратно, остальные
решили продолжить свой путь1.
В половине шестого Гиппиус отмечает некоторую
радикализацию в действиях левых думцев: «Арестовали Щегловитова. Под
революционной охраной привезли в Думу. Родзянко протестовал, но
Керенский, под свою ответственность, посадил его в министерский
павильон и запер»2.
В понедельник 27-го Сергей Прокофьев отправился на
генеральную репетицию ученического спектакля в Консерваторию. В
библиотеке сторож сказал ему, что на Литейном у Арсенала происходит
настоящее сражение с ужасной стрельбой, так как есть солдаты,
перешедшие на сторону рабочих. На многих главных улицах города тоже
стреляли. Но в Консерватории заняты были своею репетицией и о
городе скоро забыли. Репетиция грозила затянуться, и в
полшестого Прокофьев решил уйти. В швейцарской он опять он услышал о
стрельбе на Литейном.
- Пойдемте смотреть? - Обратился он к библиотекарю А.И. Фри-
бусу.
Тот отказался.
- Ну, а я пойду, - сказал он и добавил шутя: - Прощайте.
Александр Иванович, может быть никогда не увидимся!
И, выйдя на Морскую, отправился к Невскому.
«Публики было не особенно много, но все же шли со службы
чиновники, дамы, даже дети. Я решил, что отчего же не пойти дальше,
если все спокойно, если никакой толпы нет и стрельбы не слышно.
Я решил идти дальше и только быть внимательным, чтобы на
случай неожиданного скандала, дебоша и стрельбы - всегда иметь
ввиду ворота или выступ, за который можно скрыться от пуль. Выйдя
на Невский, я нашел здесь полнейшую тишину. Езды не было
никакой, публика шла, но в малом количестве, по углам стояли группы,
но не рабочих, а, по-видимому, любопытных. Я зашел в
ресторанчик Пертца, съел несколько кусочков угря и пошел по Невскому к
Адмиралтейству. Тут разъезжали казаки, были и пешие команды, но
все было тихо»3.
Прокофьев вышел к Дворцовой площади и увидел здесь
несколько иную картину:
«Перед самым дворцом стояла длиннейшая шеренга солдат с
ружьями, а на площади была большая толпа народа. Кто-то что-то го-
1 См.: Суханов Н. Записки о революции. Т. 1. С. 79.
2 Гиппиус 3. Дневники. Т. 1. С. 457.
3 Прокофьев С. Дневник. Т. 1. С. 640.
80

ворил. Говорили, что члены Государственной Думы разговаривают
с народом. Я хотел подойти ближе и решил обойти дворец по
набережной и выйти на Дворцовую площадь с Миллионной. Я
благополучно выполнил свой маневр, хотя на набережной в первый раз
услышал выстрелы, впрочем отдаленные: не то с Выборгской стороны,
не то с Литейного проспекта. Когда я по Миллионной улице вышел к
Дворцовой площади, то увидел, как вся огромная шеренга солдат по
команде повернулась и ушла в сад дворца. На площади осталась не
особенно большая толпа человек в триста, которая слушала чью-то
речь. Я примкнул к ней и увидел капитана, бодро говорившего, как
он заботится о кормлении своих солдат. Найдя, что здесь
малоинтересно, я направился назад к Миллионной, но едва я стал к ней
приближаться, как затрещали выстрелы, один за другим, несколькими
пачками. Толпа кинулась с площади в Миллионную улицу. Я тоже
побежал, впрочем не испытывая особенного страха.
На Миллионной у меня были отмечены первые ворота на случай
стрельбы. Туда я и вскочил. Сейчас же после этого сторож запер их.
Я через решетку смотрел, как народ бежал по Миллионной.
Некоторые падали, но не от пуль, а с перепуга, сейчас же
поднимались и бежали дальше. Вскоре все успокоилось. Выстрелов не было
слышно. Некоторые повернули назад и осторожно шли к площади.
Я попросил сторожа выпустить меня и тоже вышел на Дворцовую
площадь. Убитых не было. Говорят, стреляли городовые с арки, от
Морской, холостыми зарядами.
Я вышел по Миллионной на Марсово поле. Тут сразу стало хуже.
Со стороны Литейного неслась недвусмысленная перестрелка и с
той же стороны, за Летним садом, поднимался широкий столб дыма.
Говорили, что горит Окружной суд. Где-то, со стороны Троицкого
моста, кричали "ура!". Позади, у дворца, стали стрелять гораздо
горячее, чем когда я был там. Кроме того, стемнело, а фонарей не
зажигали. Мне стало немного жутко, и я решил идти домой. Я хотел
повернуть по Садовой к Гостиному двору, но едва я пошел по Садовой,
как мне бросилось в глаза, что никто не идет в моем направлении -
все навстречу, и притом весьма тревожным шагом. Я повернул
назад и мимо Летнего сада направился к Фонтанке, чтобы пойти по
ней»1.
В 7 часов вечера Гиппиус становится известно, что комитет
журналистов при поддержке Земгора, общественных организаций и
профессиональных союзов для извещения населения о происходящих
событиях собирается выпустить «Известия». Думцы начали было
Прокофьев С. Дневник. Т. 1. С. 640.
81

печатать свои «Известия» в единственной не бастующей типографии
«Нового времени», но они так и не вышли:
- Явились вооруженные рабочие и заставили напечатать
несколько вооруженных прокламаций неприятного тона, - передавал ей
корреспондент московской газеты «Утро России» Волковысский.
И, сетуя на то, что «движение принимает стихийный характер»,
так объяснял то, что Родзянко и думцы теряют всякое влияние:
- Мало они нас предавали. Терпи, да терпи, да сами разговоры
разговаривали...
«Это похоже на правду, - комментировала его слова Гиппиус. -
И эта возможность, конечно, самая ужасная. Да, неизъяснимо все
страшно. Небывало страшно. То "необойдимое", что значилось, все
равно будет. И лик его закрыт. Что же? "Она" - или "Оно"?»1
На мосту через Фонтанку Прокофьев, остановившийся из-за
энергичной рудейной трескотни, доносившейся с Литейного,
спросил рядом стоявшего рабочего, возможно ли пройти по Фонтанке.
Тот ответил поощрительно:
- Можно, идите. Эту линию заняли наши.
- Кто «наши»?
- Рабочие, у которых ружья, и солдаты, перешедшие на нашу
сторону.
Для композитора это было новостью. «Благодарю вас: "рабочие,
у которых ружья" - попадешь в самое сражение!» Он опять спросил:
- А пройти по Литейному?
Рабочий так же спокойно и поощрительно ответил:
- Там хуже. Около Бассейной засели «они»2.
На одном углу Прокофьев подошел к маленькой группе. Студент
рассказывал:
- Суют мне в руки ружье. А я не знаю, как с ним обращаться,
боюсь выстрелит. Если же не взять - нельзя, тут же тебя притюкнут.
Ну, взял, отошел за угол и там поставил3.
Миновав Инженерный замок, Прокофьев вышел на Садовую.
Здесь, среди наступившей полутемноты, с грохотом пронесся мимо
тяжелый грузовик. Человек двадцать рабочих, вооруженных
ружьями, стояли на нем. Большое красное знамя развевалось над ними.
Прокофьев подумал:
«Безумцы! Я не знал, что революция шла таким верным шагом к
цели»4.
1 Гиппиус 3. Дневники. Т. 1. С. 458.
2 Прокофьев С. Дневник. Т. 1. С. 640-641.
3 Там же. С. 642.
4 Там же.
82

Едва Прокофьев повернул на Екатерининский канал, как на
другой его стороне показалась толпа солдат, окруженных рабочими. Они
шумели и пели, двигаясь к Марсову полю. «Очевидно, это была
войсковая часть, перешедшая на сторону революционеров. Пользуясь
тем, что нас разделял канал, я быстро дошел до церкви Спаса на
крови, рассчитывая, в случае начала перепалки, спрятаться за ее
выступами»1.
Наконец он очутился у Невского. «К удивлению, не слышно было
ни одного выстрела. У угла собрались небольшие группы. Кое-кто
шел по тротуарам. Некоторые пересекали проспект. Обычно яркие
фонари, вместо белого света светили тусклым красноватым,
вероятно, из-за недостатка электрической энергии. Это придавало Невскому
зловещий оттенок»2.
«Вообще же было вовсе не так страшно, и я без труда пересек
его. И как обрадовался, оставив его за своей спиною! Теперь я уже
был, можно сказать, дома. Ободренный, я быстро направился по
полутемным улицам. Сенная была запружена толпами народа,
неслись крики "ура". На улицах было шумно, черно и неспокойно. Со
стороны Измайловского проспекта, где казармы Измайловского
полка, слышалась частая перестрелка. По Забалканскому достиг я
1-й Роты и был безумно рад, очутившись дома. Было девять часов
вечера, я страшно проголодался. Мама была крайне взволнована моим
отсутствием»3.
В 9 часов вечера Гиппиус пишет о первом воззвании Совета
рабочих депутатов: «Очень куцее и смутное. "Связывайтесь между
собой... Выбирайте депутатов... Занимайте здания"... О связи с думским
Комитетом ни слова»4. В11 часов вечера, фиксируя выход «Известий»
Комитета петербургских журналистов и еще одно воззвание рабочих
депутатов («Граждане, кормите восставших солдат...»), она опять
возвращается к тому, что ее беспокоит: «О связи (?), об отношениях
между Комитетом думским и С.Р.Д. ни тут, ни там - ни слова»5.
«Весь вечер на нашей 1-й Роте было движение, - записывал
Прокофьев, - шумела толпа, неслись крики "ура", ездили
автомобили, слышны были выстрелы. Наконец, прошли солдаты с красным
знаменем, направляясь к соседним Измайловским казармам
уговорить измайловцев перейти на сторону революционеров. Там сначала
произошла перестрелка, потом часть измайловцев перешла, а другая,
1 Там же.
2 Там же. С. 642-643.
3 Там же. С. 643.
4 Там же.
5 Там же.
83

запершись в казарме, сражалась до утра и ночью была отчаянная
канонада»1.
Стрельба на улице заставляет Пришвина, жившего на
Васильевском острове, узнавать последние новости от "швейцарихи":
- Присоединились, присоединились войска!
И рассказывает, что три полка охраняют Государственную думу
и что там заседают также выборные от рабочих. «И так кажется, что
бы ни было, но все это к лучшему, что это гнев Божий и праведный
гнев», - резюмировал Пришвин последние известия из города. И
добавлял: «Наступили великие и страшные дни»2.
Год спустя Пришвин вспоминал, что первое, о чем он подумал в
те начальные дни смуты: «Бисмарк понимал Россию как гиганта на
глиняных ногах, ударишь по ногам - и все рассыплется. Что это?
Попал в гиганта самый большой снаряд Вильгельма, или это
настоящая революция?»3
«Нынче - 27 февраля 1917 г. один из величайших и радостных
дней для России, - записывал в своем дневнике писатель Леонид
Андреев. - Какой день!»4 А вот у другого писателя - Алексея
Ремизова - было совершенно другое чувство: «Полная безвестность. Полная
неуверенность. И ожидание всего что хотите»5. И, наконец, Гиппиус,
отмечая в 12 часов ночи, что ничего верного в передаваемых по
телефону слухах нет, следующим образом подводит итог дня: «От
выводов и впечатлений хочется воздержаться· Одно только: сейчас Дума
не во власти ли войск, - солдат и рабочих? Уже не во власти ли?»6
«Тревожные и пока не вполне ясные слухи» из Петербурга (в том
числе о диктатуре Алексеева) фиксировал в Москве 27 февраля
приват-доцент СБ. Веселовский. «Словом, достукались, а что из этого
выйдет, невозможно предвидеть. Судя по ничтожеству и трусости
правительства, не удивительно, что оно сразу уступило. Но кому?
Такой же ничтожной интеллигенции, деморализованным солдатам и
ушкуйникам. В Земском союзе радость и торжество по поводу "конца
царской России". Конец-то конец, но не будет ли это концом
независимости русского государства и народа вообще?»7
1 Прокофьев С. Дневник. Т. 1. С. 643.
2 Пришвин М.М. Дневники. Кн. 1.1914-1917. С. 245.
3 Пришвин М.М. Дневники. Кн. 2.1918-1919 / Подг. текста и коммент. Л.А.
Рязановой и др. М.: Моск. рабочий, 1994. С. 29.
4 Андреев Л. S.O.S. Дневники (1914-1919). Письма (1917-1919). Статьи и
интервью (1919). Воспоминания современников (1918-1919). С. 30.
5 Ремизов A.M. Взвихренная Русь: мой дневник 1917 г. С. 425-426.
6 Там же. С. 458-459.
7 Веселовский СБ. Страницы из дневника. 1917-1923. С. 18.
84

«А пожалуй, это и революция!» - записывал во вторник 28
февраля А.Н. Бенуа. Но возникла тревога, которая проявлялась в
повышенной раздражительности. Его злили дочери, «слишком
беспечно, шумливо и весело воспринимающие события». А полученное от
кухарки сообщение о появившихся с утра на улицах броневиках с
красными флагами, приветствуемых криками толпы, показалось ему
«чрезвычайным и ужасно грозным»1.
Ночью Прокофьева разбудила оглушительная стрельба: «Точно
под самым ухом, - стреляли у нас во дворе. Затем все стихло, а рано
утром прислуга подняла меня, говоря, что не то на нашей крыше, не
то на соседней, обнаружено присутствие пулемета и городовых, а
посему сейчас производят обыски чердаков, а затем и квартир. Впрочем,
нашу квартиру почему-то миновали, а на чердаках никого не нашли,
и лишь один из солдат, обшаривая чердак, самостоятельно отстрелил
себе палец»2.
«Грозная, страшная сказка», - такими словами начала свои записи
за 28 февраля Гиппиус. В ее руках «Известия Совета рабочих
депутатов». Сообщения о заседании этого Совета в Таврическом дворце,
о выборах им районных комиссаров и его призыв бороться за
устранение старого правительства и за созыв Учредительного собрания ею
оцениваются положительно: «Все это хорошо и решительно». Но от
других, помещенных там материалов, «ударило затхлостью,
двенадцатилетней давностью, точно эти бумажки с 1905 года пролежали в
подвале». Взять хотя бы манифест ЦК РСДРП с призывом войти в
сношения с пролетариатом воюющих стран для немедленного
прекращения человеческой бойни и для борьбы против своих
угнетателей и поработителей: «Да ведь это по тону и почти дословно - живая
"Новая жизнь" "социал-демократа-большевика" Ленина пятых годов.
<...> И та же приподнятая тупость, и невежество, и непонимание
момента, времени, истории»3.
Но обнаружив, что в этом манифесте «есть действенность, есть
властность», Гиппиус продолжает беспокоиться безвластием
думцев: «Они сами не знают, чего желают, даже не знают, каких желаний
пожелать. И как им быть - с царем? без царя? Они только обходят
осторожно все вопросы, все ответы. Стоит взглянуть на комитетские
"Известия", подписанные Родзянкой. Все это производит жалкое
впечатление робости, растерянности, нерешительности». Между тем
ей ясно: если сейчас не будет власти, России будет очень худо. «Но
1 Бенуа А.Н. Мой дневник: 1916-1917-1918. С. 116.
2 Прокофьев С. Дневник. Т. 1. С. 643-644.
3 Гиппиус 3. Дневники. Т. 1. С. 459.
85

это какое-то проклятие, что они даже в свершившейся, помимо них,
революции (и не оттого ли, что "помимо"?) не могут стать на мудрую,
но революционную точку... состояния (точки "зрения" теперь мало).
Они - чужаки, а те, левые - хозяева»1.
И «хозяева» не забывали показывать «чужакам» их место.
28 февраля рабочие Трубочного завода, следуя опубликованному
накануне распоряжению Хабалова, вышли на работу. Одна из толп,
бродивших по городу, зашла на 8-ю линию Васильевского острова.
Навстречу ей вышли рабочие завода вместе со своим начальником
генералом Матафоновым. «Что там было, никто не знает, - записывал
две недели спустя отставной генерал Ростковский рассказ генерала
от артиллерии М.Г. Лисунова (тестя Матафонова), - но какой-то
вольноопределяющийся (или в форме такой) сзади ударил штыком
или кинжалом Матафонова через грудь и печень, и Матофонов упал
мертвый»2.
Ненависть к представителям свергнутой власти проявлялась и у
обывателя. Вот какие записи оставил в этот день Прокофьев:
«Было яркое солнце, как в день объявления войны с Германией.
Массы народа запрудили улицы. Вследствие отсутствия трамваев
и извозчиков, толпа заполняла всю улицу от тротуара до тротуара.
Красные банты так и пестрели. Все воинские части уже перешли на
сторону революционеров, и сражений больше не предвиделось». На
Фонтанке он увидел большой костер, диаметром сажени в две, с
огненными языками, достигавшими второго этажа. «В квартире
соседнего с ним дома изнутри высаживались рамы, со звоном и грохотом
летевшие вниз, а вслед за ними вылетали по очереди все предметы
домашней утвари и меблировки. Громили участкового и квартального
пристава. Из окон третьего этажа вылетали зеленые диваны,
скатерти, целые шкапы, набитые бумагами. Особенно сильное впечатление
производили эти шкапы. Они медленно перевешивались через
подоконник, затем устремлялись вниз и, как-то крякнув, тяжело падали
на мостовую, прямо в костер. Шкап разъединялся, стеклянные
дверцы разбивались в куски и целый рой бумаг вздымался огнем и ветром
далеко вверх, выше самого дома. Толпа злорадно галдела.
Слышались крики:
- Кровопийца! Наша кровь!
Я не сочувствовал толпе. Меня угнетало насилие. Я думал:
спаслась ли от погрома семья пристава?»3
1 Гиппиус 3. Дневники. Т. 1. С. 460.
2 Ростковский Ф.Я. Дневник для записывания... (1917-й глазами отставного
генерала). С. 49.
3 Прокофьев С. Дневник. Т. 1. С. 643-644.
86

Еше одну сцену с приставом Прокофьеву пришлось видеть
позже, когда днем он с мамой отправился посмотреть на революционный
Петроград, приобретший крайне праздничный вид. «У Гостиного
двора он увидел, как два студента влекли под руки толстого седого
человека в штатском, а за ними валила разъяренная толпа, вопя:
- Переодетый пристав!
Со всех сторон к нему побежали, и право, я думал, что ему не сдо-
бровать. Лишь кто-то крикнул:
- Не надо самосуда!
И я сейчас же принялся орать:
- Не надо самосуда!!
Меня кой-кто поддержал, хотя другие кричали: "Убить его!" - и
просовывали кулаки к самому его лицу. Он что-то пытался говорить,
но, кажется, ничего не видел перед собой. Кто-то, из числа нежелав-
ших самосуда, крикнул: "оцепить его солдатами!". Но солдатам не
было возможности протереться сквозь бушевавшую толпу. Пристав
находился на довольно высоком тротуаре, в нескольких шагах от меня.
Я изо всей силы подался назад и столкнул с тротуара несколько
человек. В образовавшуюся пустоту вскочили солдаты и подошли к
приставу. Теперь он был изолирован от толпы и более или менее спасен.
Я разыскал маму, и мы пошли дальше. Встретили Гессена (это
была самая приятная встреча для данного момента, потому что,
конечно, Гессен больше всех мог рассказать нам из области политики).
С Гессеном зашли в редакцию "Речи", а затем пошли к нему пить чай.
На улице опять поднялась бойкая стрельба. На их доме оказался
пулемет. Я допытывался у Гессена о будущем, о том, к чему идет
революция, и какая предвидится форма правления, но он упорно
отмалчивался и сводил вопрос на другие темы. Когда стрельба поутихла,
мы с мамой вернулись домой.
Это было 28 февраля»1.
Необыкновенную картину наблюдал и уже знакомый нам, но
остающийся безвестным гимназист: «На улицах масса гуляющей
публики и солдат. По улицам разъезжают автомобили, полные
солдат, при вооружении, с красными флагами. Каждый такой
автомобиль публика приветствует криками "Ура!". Утром проходил
по Фонтанке от Никольского переулка до Бородинской улицы. На
Забалканском видны юнкера Михайловского артиллерийского
училища. На Семеновском мосту молодой человек с широкой красной
повязкой на руке разъезжал на лошади. Несколько рабочих и какой-
то интеллигентный старичок спросили что-то его. На это он отвечал,
1 Там же. С. 644.
87

что Щегловитова арестовали у себя на квартире, а Протопопова на
Поклонной горе.
Солдаты подвезли на Фонтанку против Малого театра пулемет и
из ружей стали обстреливать театр. На углу Загородного и Гороховой
пылал участок. Гороховая улица, как в царский день, украшалась
флагами, только не национальными, а красными. Появились
провокационные листки, требующие отобрать оружие у офицеров. С утра
продавали по удешевленным ценам масло и муку во всех кооперативах, а
потому стояли большие хвосты. (1 час дня.) Около Технологического
института особые скопища народа. Едет несколько грузовых
автомобилей с солдатами и телячьими тушами, а солдаты, кроме того, держат
в руках за шеи несколько гусей. Около института студент забрался на
большой ящик и оттуда говорил речь "о прогнившем самодержавии и
кровавом Николае". Другой технолог на окне своего института
вывешивает плакат, призывающий публику пожертвовать на нужды
солдат и "борцов за свободу". Через Уг часа против института уже стоят
длинные столы, на которых лежат соленые огурцы, хлеб и колбаса, а
солдаты подходят и подкрепляют себя закуской. Приезжает
несколько автомобилей с пулеметами из Петергофа. За ними следует рота
солдат и экипаж крейсера "Аврора". Студенты предупреждают
солдат, что около Сенной площади откуда-то стреляют весьма упорно
городовые»1.
Перед назначенным на 12 часов дня пленумом Совета рабочих
депутатов в Таврическом дворце появился Максим Горький. Был он
не в духе, мрачно и односложно отвечал на вопросы, видимо,
удрученный какими-то впечатлениями. Что-то ему очень не нравилось во
всем происходящем. Попытался он из зала № 12 пройти в комнату
№ 13, где заседал Исполнительный комитет, но поставленный в
дверях часовой не пустил его туда. Ему пришлось ретироваться2.
«Сижу на уроке в доме по 1-й Роте. Под конец слышу сильнейшую
перестрелку. Выйдя, вижу - 1-я Рота пуста. Вдоль стен домов с
ружьями стоят солдаты. Солдаты заметили городовых на крыше дома
на Забалканском против 1-й Роты, но стрельба на этом месте скоро
прекратилась. Ожесточенная перестрелка между солдатами и
городовыми, засевшими на чердаке здания, где помещаются бани,
гимназия Хитрово и 10-я гимназия. Только стрельба ослабевает, и в тот
же момент вдоль по 1-й Роте проезжает автомобиль и разбрасывает
"Известия". Хочу пройти домой по 1-й Роте, но стрельба снова
начинается с удвоенной силой, и потому, ради предостережения иду по
1 Дневник гимназиста о событиях в Петрограде (23 февраля - 1 марта 1917 г.).
С. 531-532.
2 Суханов Н. Записки о революции. Т. 1. С. 109-110.
88

Забалканскому проспекту. Только хотел свернуть с Забалканского на
Фонтанку, как на Фонтанке выстроились несколько солдат и
стреляли в строящийся дом на углу Фонтанки и Забалканского (на правом
берегу). В этот же дом стреляли солдаты из ружей и пулеметов,
находящиеся около здания Министерства путей сообщения. Фонтанка
вмиг опустела. Подхожу к дому, вдоль нашего дома (т. е. дом 133 по
Фонтанке на углу Никольского) выстроились солдаты и стреляют
в дом, находящийся против, по другую сторону Фонтанки. Часа в
4 дня стрельба между солдатами на панели вдоль нашего дома и
2-мя верхними этажами противоположного дома. На следующий день
в этом доме были арестованы 4 полицейских чина. Часов в 5 наблюдал
пожар Литовской тюрьмы. На Садовой улице около Вознесенского
откуда-то добыли околоточного. Каждый, кому не лень, считал своим
долгом его ударить. Наконец, солдаты взяли его под конвой и повели.
Недалеко от Крюкова канала бронированный автомобиль стал
посреди улицы и стал обстреливать верхний этаж одного из домов. Около
Крюкова канала приехал на лошади ефрейтор одного из
квартирующих в Петергофе кавалерийских полков и сообщал о том, как войска
восстали в Петергофе и теперь идут к Петрограду. Вечером все
успокоилось. Почти ни одного фонаря не было зажжено»1.
В 4 часа дня до Гиппиус доходят известия об аресте
митрополита Питирима (друга покойного Распутина), о присоединении
артиллерии и других войск, лавиной текущих к Думе, и о выступлениях
перед ними Родзянки, Милюкова и Керенского. Но есть ли контакт
между ВКГД и СРД? «Какой-то, очевидно, есть, хотя они действуют
параллельно. <...> Но ведь вот: Керенский и Чхеидзе в одно и то же
время и Комитете и в Совете. Может ли Комитет объявить себя
правительством? Если может, то может и Совет. Дело в том, что Комитет
ни за что и никогда этого не сделает, на это не способен. А Совет
весьма и весьма способен. Страшно»2.
Около 4 часов Бенуа во второй раз за этот день вышел из дома на
улицу и встретил университетского химика СВ. Лебедева. С первых
же его слов художник понял, что с ним сейчас «не только противно,
но и опасно говорить на улице». Еще бы: ведь он громко
высказывал свое негодование на «товарищей», яростно критиковал
социалистические лозунги и восторгался Родзянкой. «Это полбеды, - хуже,
что тут же поется знакомая песенка про немецкую агитацию. <...>
Я не ожидал, что он до такой степени глуп. Этих людей, ослепленных
пробужденной в них благодаря войне алчностью (война превратила
1 Дневник гимназиста о событиях в Петрограде (23 февраля - 1 марта 1917 г.).
С. 531-532.
2 Гиппиус 3. Дневники. Т. 1. С. 460-461.
89

СВ. Лебедева из бедняка-интеллигента в зажиточного человека),
ничего не исправит, и они доведут дело до окончательной катастрофы!
Нагнал же Господь такую волну повального безумия!»1
Вечерело, когда сменив туфли на сапоги и надев пальто, вышел
из дома на улицу (рядом с самой Государственной думой) писатель
Василий Розанов. Где-то постреливали. «Шли рабочие. Опять шли.
И вот с ружьишком наперевес, "сейчас иду в штурм", прошел,
проковылял - мимо меня ужасно невзрачный рабочий, с лицом тупым...»
И вся история пронеслась перед воображением Розанова, и стал он
мысленно подавать реплики консерватора профессорам Ключевскому
и Соловьеву, лекции которых в свое время слушал:
- Господа, господа... О отечество, отечество: что же ты дало вот
такому рабочему? <...> Ведь их миллионы, таких же, и все тупых и
безнадежных. Какую же им радость просвещенную дали в сердце?..
Один труд, одна злоба, один станок окаянный. Как он держится за
ружье теперь: первая «собственная дорогая вещь», попавшая ему в
руки, не спорю - может быть украденная. <...> Но живет в всякой
душе сознание достоинства своего. И в том-то и боль, что вы не
только сделали «сего Степана» отброшенным, ненужным себе, ненужным
ни Ключевскому, ни Соловьеву, которые занимаются «величествами
историческими», а сделали наконец воришкой, совсем заплеванным,
и о котором «сам Бог забыл». Но это вам кажется, что Бог забыл,
потому что собственно забыли вы сами, господа историки, а Бог-то не
может ни единого человека забыть, и вот воззвал этого Степана и дал
ему слово Иова и ружье. <...> «Иди, иди, Степан. Твое ружье, хоть и
ворованное. Иди и разрушай. Иди и стреляй».
Придя домой, сняв сапоги и надев опять туфли, подумал, что в
этом соображении есть кое-что истинное: «Всякая революция есть
до некоторой степени час мести. В первом азарте - она есть просто
месть. И только потом начинает "строить". Поэтому именно первые
ее часы особенно страшны. И тут много "разбитого стекла"»2.
Весь вечер, все его часы, все минуты одна дума о России («Сумеет
ли устроиться? Ведь народ темен. Бродят. Куда добредут?») владела
и другим писателем, Ремизовым3.
В 7-м часу вечера М. Горький появился у лечившего его доктора
И.И. Манухина. Впечатления за день не улучшили, а усугубили и без
того мрачное настроение писателя. Битый час он фыркал и ворчал
1 Бенуа А.Н. Мой дневник: 1916-1917-1918. С. 121.
2 Обыватель. Социализм в теории и натуре // Новое время. 19.05.17;
Розанов В.В. Собрание сочинений. Мимолетное / под общей ред. А.Н. Николюкина. М.:
Республика, 1994. С. 369-370.
3 Ремизов А.М. Взвихренная Русь: мой дневник 1917 г. С. 425.
90

на хаос, беспорядок, эксцессы, на проявления несознательности, на
барышень, разъезжавших по городу неизвестно куда неизвестно на
чьих автомобилях. И предсказывал «верный провал движения,
достойный нашей азиатской дикости». Два-три человека ему
поддакивали. Лишь один Суханов пытался возражать:
- Факты есть факты, и впечатления верны по существу. Но это
впечатления беллетриста, не пожелавшего идти дальше того, что
можно наблюдать глазами, впечатление, подавившее своей силой
теоретическое сознание и исказившее все объективные перспективы.
Политические выводы из них не только вздорны. Но просто смешны.
Ему, напротив, было очевидно, что дела обстоят блестяще:
- Революция развивается как нельзя лучше, и победу теперь
можно считать обеспеченной· А эксцессы, обывательская глупость,
подлость и трусость, неразбериха, автомобили, барышни - это лишь то,
без чего революция никаким способом обойтись не может.
Но увидев, что его возражения не попадают в тон идущей беседы,
замолчал1.
В половине девятого вечера 28 февраля в Петрограде вышел еще
один номер «Известий», и Гиппиус так комментировала этот факт:
«Да, идет внутренняя борьба. Родзянко тщетно хочет организовать
войска. К нему пойдут офицеры. Но к Совету пойдут солдаты, пойдет
народ. Совет внятно и властно зовет к республике, к Учр. собранию,
к новой власти. Совет революционен... А у нас сейчас революция»2.
Прокофьеву звонил музыкальный критик П.П. Сувчинский и
поздравлял с новым правительством, «имея в виду временный комитет
из наиболее популярных членов Государственной Думы»3.
К 10 часам вечера совсем наладился телефон на Васильевской
стороне. «Судя по всяким разговорам и слухам, уже начались какие-то
разногласия среди наших новоиспеченных жирондистов и
якобинцев, - продолжал записывать Бенуа. - Юридическая же природа
образования Совета рабочих депутатов пока еще совсем не выяснена.
В каком отношении он находится к Гос. Думе, все еще что-то как
будто представляющей, и к Временному правительству? Это нечто
вроде государства в государстве или правительства в правительстве.
С другой стороны, утешительно то, что как раз в призывах этого
Совета много благоразумия и умеренности. И еще трудно сказать,
насколько заверения, что "мы будем биться до конца", не политический
bluff (блеф, обман. - Лет.) для успокоения союзников и для остраст-
1 Суханов Н. Записки о революции. Т. 1. С. 122.
2 Гиппиус 3. Дневники. Т. 1. С. 462.
3 Прокофьев С. Дневник. Т. 1. С. 643.
91

ки Германии, а главное - для выигрыша времени. Или наш старик
(Милюков) всерьез собирается продолжать проигранную игру.
С него все станет»1.
«Кончается длинный, длинный день», - записывал Пришвин
28 февраля, приступая к своим ежедневным записям. В них он
фиксирует изменения в настроении "швейцарихи", вчера и еще утром
революционерки, а вечером напуганной солдатами, ищущими
скрывающихся и стреляющих полицейских, и теперь сомневающейся,
лучше ли будет от того, что сделали («не такова ли и вся толпа?»),
а также «новости в радостном свете: стройность, серьезность
движения, борьба с полицией; кажется, что завтра рабочие станут на работу,
пойдут трамваи; телефон уже наладился»2.
Неоднозначный итог дня виделся Гиппиус таким: «Уже
намечаются, конечно, беспорядки. Уже много пьяных солдат, отбившихся от
своих частей. И это Таврическое двоевластие... <...> И какая
невиданная, молниеносная революция». А уже ночью, наверное, бессонной,
ей «слишком ясно вдруг все понялось», и она, не вытерпев,
поднимается, чтобы приписать «два слова», вернее, два соображения, две
мысли. «Вся позиция Комитета, вся осторожность и слабость его
"заявлений" - все это вот от чего: в них теплится еще надежда, что царь
утвердит этот комитет, как официальное правительство, дав ему
широкие полномочия, может быть, "ответственность"». Но революция
свергла ту самую «законную власть», у которой они и могли только
просить, причем свергла без их участия. «Они не свергали. Они лишь
механически остались на поверхности - сверху. Пассивно-явочным
порядком. Но они естественно безвластны»3. Правда, у них еще
теплится надежда, что завтра им власть все же дадут сверху. А если нет,
что будет? «Ведь я хочу, чтоб эта надежда оказалась напрасной... Но
что будет? Я хочу явно чуда. И вижу больше, чем умею сказать»4.
28 февраля Е.И. Перимова пишет из Москвы своему мужу - врачу
и большевику - в Тифлис: «В эти необыкновенные прекрасные дни
мысль моя часто около тебя. Прежде всего, хочется успокоить
относительно Алеши. <...> Действительно, он очень рисковал, но теперь
это уже в прошлом. Работал он массу, себя не жалея, исхудал, и надо
бы ему в деревне откормиться, да теперь не заставишь - открылось
широкое поле деятельности. Ты можешь им гордиться. Как бы ни
сложилась его жизнь, заурядным он не будет»5.
1 Бенуа А.Н. Мой дневник: 1916-1917-1918. С. 123.
2 Пришвин М.М. Дневники. Кн. 1.1914-1917. С. 245-246.
3 Гиппиус 3. Дневники. Т. 1. С. 463.
4 Там же. С. 464.
5 Письма весны семнадцатого. С. 219.
92

А в далеких от столиц Карпатах 28 февраля главный врач
санитарной части 7-го Сибирского корпуса 7-й армии Юго-Западного
фронта В.П. Кравков, ознакомившись с телеграммой о взятии
англичанами Багдада, записывал: «Ура! Успехам наших союзников я
радуюсь от всей души, нашим же - нет. Пламенно желаю, ч[то]б[ы]
прусский милитаризм был сокрушен, но так, ч[то]б[ы] победителями
оказались наши союзники, а не мы; к лицу же полицейской казенной
Руси шло бы быть покалеченной для вящего ее вразумления, к чему
логически ведет содружество бухарского абсолютизма с темными,
нечистыми силами! А давно ли было, когда Победоносцев, говорят,
убеждал Александра III в том, что Россия пользуется особенным
благоволением провидения, и что исторические законы, управляющие
жизнью других народов и стран, - неприложимы к России?.. Каким
вздором отзывается для меня слюнявый дифирамб нашего поэта, что-
де Россию и умом-то нельзя объять, и что у нее какая-то особенная
стать (не лошадиная ли над верхом государственных озорников?!), и
что в нее можно только верить!»1
Получив 1 марта сведения о событиях вчерашнего дня, Ремизов
записывал: «Почувствовал какое-то веяние порядка. И сразу что-то
изменилось. Я почувствовал, что в тревоги мои вошла надежда. И
если бы я мог заплакать, я заплакал бы. Такое острое было чувство.
<...> Пошли бог мудрости. Дело идет о России»2.
Видя, как с утра среды 1 марта текут мимо полки к Думе, причем
довольно стройно, с флагами и музыкой, Дмитрий Мережковский,
как свидетельствовала его супруга, даже пришел в «розовые» тона3.
Около часу дня Мережковские с Андреем Белым вышли на улицу
посмотреть, как течет эта лавина войск, мерцая алыми пятнами. «День
удивительный: легко-морозный, белый, весь зимний - и весь уже
весенний, - записывала свои впечатления от этой прогулки 3.
Гиппиус. - Широкое, веселое небо. Порою начиналась неожиданная,
чисто вешняя пурга, летели, кружась, ласковые белые хлопья и вдруг
золотели, пронизанные солнечным лучом. Такой золотой бывает
летний дождь; а вот и золотая весенняя пурга»4. О том же
вспоминал позже и ее муж, Д.С. Мережковский: «Как благоуханны наши
Февраль и Март, солнечно-снежные, вьюжные, голубые, как бы
неземные, горние! В эти первые дни или только часы, миги, какая кра-
1 Кравков В.П. Великая война без ретуши: Записки корпусного врача. С. 290.
2 Ремизов A.M. Взвихренная Русь: мой дневник 1917 г. С. 426.
3 Гиппиус 3. Дневники. Т. 1. С. 464.
4 Там же.
93

сота в лицах человеческих!»1 На лица в толпе - «милые, радостные,
верящие какие-то», - обратила в тот день внимание и Гиппиус2.
А переговорив со встретившимся М.И. Туган-Барановским и
многими другими, записывает по возвращении домой: «Уже ясно
более или менее для всех то, что мне понялось вчера вечером насчет
Комитета. Будет еще яснее. Утренняя свежесть сегодня - это
опьянение правдой революции, это влюбленность во взятую (не "дарован-
ную") свободу». Эту светлость она видела и в полках с музыкой, и
в ясных лицах народа на улицах. «И нет этой светлости (и даже ее
понимания) у тех, кто должен бы сейчас стать на первое место.
Должен - и не может, и не станет, и обманет...»3
Ариадна Тыркова 1 марта видела, как помощник председателя
военной комиссии ГД полковник Г. А. Якубович призывал
столпившихся у входа в Таврический дворец содат:
- Идите в казармы! Чем скорее вы вернетесь, тем больше будет
порядка.
А тем из них, что кружили тут на автомобиле, сказал:
- Свободу мы взяли, теперь должны сделать порядок. А для этого
нам нужны автомобили. Нельзя их зря гонять.
«Солдаты весело блестели глазами и кричали:
- Так точно-с! Правильно!
Но те, что были в автомобиле, сидели крепко».
В самом дворце столпотворение: по коридорам двигаются
солдаты, рабочие, а также офицеры и арестованные. Меж двух солдат со
штыками Тыркова видит директора императорских театров В.А. Те-
ляковского. Засмеялась:
- Зачем вы его арестовали?
«Отвечать было некому. Тел[яковский] бормотал:
- Ну, зачем? Я никогда не быыл ретроградом.
И м. б. в эту минуту думал - какой я ретроград, когда я
Мейерхольда пускаю?»4
1 марта в Министерском павильоне Государственной Думы, где
находились арестованные министры и другие высшие чиновники,
один из приставленных к ним милиционеров, из семинаристов,
говорит товарищу обер-прокурора Святейшего Синода князю Жевахову:
1 Мережковский Д.С. Записная книжка. 1920-1920 // Его же. Царство
антихриста. Статьи периода эмиграции / под общей ред. А.Н. Николюкина. СПб.: Русский
христ. гуманитар, ин-т, 2001. С. 61.
2 Там же.
3 Гиппиус 3. Дневники. Т. 1. С. 464-465.
4 Наследие Ариадны Владимировны Тырковой: Дневники. Письма. С. 178.
94

- Государство перекраивается. Мы делим его на совершенно
новые клетки... Возможно, что мы используем и некоторых прежних
старорежимных чиновников; но в какую клетку садить вас и вам
подобных, мы решительно не знаем. В новой России вам места не
будет, - закончил он торжественно...1
Вполне возможно, что это был кто-то из большевиков-ленинцев.
Тыркова записывает в этот день, что все же тут как будто больше
порядку. «Министерство формируется. Львов во главе. Керенсий [-]
юстиция. Телеграфом заведует Черносвитов (еще один депутат ГД,
член ЦК ПНС. - Авт.). Идет заседание продовольственной
комиссии». Правда, она создана Петроградским СРД, и в ней
председательствует эсдек В.Г. Громан, а потому вначале был «острый спор» с ним
из-за назначенных в нее распоряжением Родзянки двух кадетов -
руководителей соответствующей думской комиссии СВ. Востротина и
А.И. Шингарева. Но последний их уговорил2.
Три недели спустя Тыркова вспоминала еще одну деталь - как к
ней в Таврическом дворце подошли четыре бравых подпрапорщика
Преображенского полка: «Все в крестах, через грудь висят золотые и
серебряные. Суют бумажки.
- Вот мы выбранные. Как было приказано. Куда нам явиться?
Лица сияют тем революционным доверчивым добродушием,
кот[орым] мы все горели. Я не могла не ответить улыбкой на
улыбку, не зная, что эти их бумажки есть уже следствие проклятого
приказа № 1. Послала их по наивности к коменданту. Я еще была под
идиллическим впечатлением предыдущего дня, когда я заглянула в
комнату полк[овника] Энгельгардта (члена ГД, октябриста, в ночь на
28-е назначенного комендантом Таврического дворца и начальником
Петроградского гарнизона. - Авт.) и увидела, что там идет перепись
"присоединившихся" офицеров. Мне казалось, что дело
налаживается. А на самом деле кончались два первых безоблачных дня Русской
революции»3.
Когда Тыркова увидела приказ, она спросила Шингарева:
- Что это?
Он пожал плечами:
- Безумие. Но что мы можем сделать?
1 Воспоминания товарища обер-прокурора Св. Синода князя Н.Д. Жевахова. Т. 1.
2014. С. 402-403.
2 Наследие Ариадны Владимировны Тырковой: Дневники. Письма. С. 179.
3 Тыркова A.B. Дневник от 23.03.17 // Наследие Ариадны Владимировны
Тырковой: Дневники. Письма. С. 177-178.
95

Это было 1 марта1.
В 4 часа Гиппиус записывает и комментирует новые вести: «Все
отчетливее разлад между Комитетом и Советом. Слух о том, что к
царю (он где-то застрял между Псковом и Бологим со своим
поездом) посланы или поехали думцы за отречением. И даже будто бы он
уже отрекся в пользу Алексея с регенством Мих. Ал. Слух, конечно
(если это так), идет от Комитета. Вероятно, у них последняя надежда
на самого Николая исчезла (поздно!), ну, так вот, чтоб хоть оформить
приблизительно... Хоть что-нибудь сверху, какая-нибудь "верховная
санкция революции"»2.
По словам Д.В. Философова, жившего тогда у Мережковских,
Дмитрий Мережковский сегодня в «розовых» тонах. Обилие
«дисциплинированных» войск его потрясло. Его брат Сергей
рассказывал, что видел, как громили III отделение, а от рабочих слышал, что
«Николаша уже в Царском отрекся. Михаил тоже отрекся». Борис
с Мережковскими в 1 час дня пошли к Думе. Вернулись с
экономистом М.И. Туган-Барановским. И их сражает новость, что будто бы
депутация от думского комитета поехала в Царское Село для
переговоров. «Начинаются длинные интеллигентские споры. С одной
стороны, неправы "думцы", с другой стороны, неправ Совет р.д. Надо
что-нибудь делать, надо печатать воззвания. Принесли раздаваемый
на улице листок. Оказывается, 2-й выпуск «Известий Совета Р.Д.».
Заметив в нем скрытую полемику с думским комитетом, Философов
отмечает, что явно их отношения обострились. «Жирондисты и
коммунары. Комитет до сих пор не чувствует себя правительством». Для
Философова поразительно это стремление к Думе, к Таврическому
дворцу. «Дефилирование перед ним дает как бы санкцию»3.
Смотря в окно на все идущие и идущие к Думе полки с
громадными красными знаменами, Андрей Белый кричит:
- Священный хоровод!
А Гиппиус записывает: «Трогательно и... страшно, что они так
неудержимо текут, чтобы продефилировать перед Думой. Точно
получить ее санкцию. Этот акт "доверия" - громадный факт; и плюс... а
что тут страшного, - я знаю и молчу»4. И еще одна запись,
наглядно характеризующая симпатии и антипатии поэтессы: «Милюков
хотел отпустить Щегловитова, но Керенский властно запер и его в
Тыркова A.B. Дневник от 23.03.17 // Наследие Ариадны Владимировны Тырко-
вой: Дневники. Письма. С. 178.
2 Гиппиус 3. Дневники. Т. 1. С. 465.
3 Философов Д.В. Дневник. № 2. С. 188-189.
4 Гиппиус 3. Дневники. Т. 1. С. 465.
96

павильон»1. А пару часов спустя она опять делает запись в том же
духе: «До сих пор ни одного "имени", никто не выдвинулся. Действует
наиболее ярко (не в смысле той или иной крайности, но в смысле
связи и соединения всех) - Керенский. В нем есть горячая интуиция и
революционность сейчасная, я тут в него верю. Это хорошо, что он и
в Комитете и в Совете»2.
А вот запись от 1 марта в дневнике Д.В. Философова: «До сих
пор не выходят никакие газеты, в то время когда организация
общественного мнения так важна! В думском комитете толковый человек
Милюков и талантливый человек Керенский. Остальные все
ничтожны... У нас в квартире постепенно налаживается "быт". Приходят
интеллигенты и "говорят"»3.
1 марта М. Горький пишет из Петрограда Е.П. Пешковой:
«Происходят события внешне грандиозные... но - смысл их не так
глубок и величествен, как это кажется всем. Я исполнен скептицизма,
хотя меня тоже до слез волнуют солдаты, идущие к Государственной
Думе с музыкой»4.
На улице появилось уже много офицеров, но большинство без
оружия, свидетельствует в тот же день петроградский гимназист.
«На стенах домов появились всякие объявления. Кроме "Известий"
и распоряжений общественного градоначальника на Лермонтовском
проспекте, видел провокаторский листок с требованием "Долой
войну!" Около Технологического института особо большое оживление.
Подходят новые войска. Прошла Гатчинская авиационная рота со
знаменем и офицерством. Около Технологического проехали на
лошадях 2 кавалериста и с ними барышня. (Великолепная наездница,
между прочим.) Поехали все трое к Государственной Думе. Довольно
сильную перестрелку слышал на Васильевском острове. Вечером
по Среднему проспекту прошла небольшая толпа с пением рабочей
Марсельезы. Какой-то матрос забрался на тумбу и оттуда говорил
речь, что надо подчиниться Временному правительству и все в том
роде5.
Ближе к полуночи, когда в Таврическом наступил перерыв в
совместном заседании ВКГД и ИКСРД, Иванов-Разумник по
приглашению Белого пришел к Мережковским и в полном отчаянии и
безнадежности описывал виденное им:
1 Там же. С. 465-466.
2 Там же. С. 466.
3 Философов Д.В. Дневник. № 2. С. 188-189.
4 Архив A.M. Горького. Т. IX. С. 194.
5 Дневник гимназиста о событиях в Петрограде (23 февраля - 1 марта 1917 г.).
С. 532.
97

- Керенский в советском Комитете занимает самый правый фланг,
а в думском - самый левый. А Гвоздев, только что освобожденный из
тюрьмы, не выбран в Исполнительный комитет как слишком правый.
Отношения с думским Комитетом - враждебные. Родзянко и Гучков
отправились утром на Николаевский вокзал, чтобы ехать к царю, но
рабочие не дали им вагонов.
- За отречением? - спрашивают хозяева. - Или как? И посланы
кем? А где царь?
- Царь и не на свободе, и не в плену. Его не пускают
железнодорожные рабочие. Поезд где-то между Бологим и Псковом... В войсках
дезорганизация полная... Буржуазная милиция не удалась. Действует
милиция эсдеков, думский Комитет не давал ей оружия - взяла
силой... Теперь все уперлось перед вопросом о конструировании власти.
- Совершенно естественно, - подает реплику Гиппиус.
- И вот, - продолжает Разумник, - не могут согласиться... Между
тем нужно согласиться. И не через три ночи, а именно в эту ночь.
Интеллигенты - вожаки Совета - обязаны идти на уступки...
- Интересно, - прерывают ход его рассуждений, - насколько они
вожаки? Ведь, может, они уже не вполне владеют всем Советом и
собой?
- Но и думцы-комитетчики обязаны. И на большие уступки.
- Вот в каком принудительном виде и когда преподносится им
«левый блок», - заключила Гиппиус. - Не миновали. И я думаю, что
они на уступки пойдут. Верить невозможно, что не пойдут. Ведь тут
и воли не надо, чтобы пойти. Безвыходно, они понимают. Другой
вопрос, что все «поздно» теперь.
- Да, положение, безумно острое, - согласился Разумник.
Свои записи за 1 марта Гиппиус заканчивает так: «Светлое утро
сегодня. И темный вечер»1.
А Философов свои тревожные предчувствия записывал уже в
2 часа ночи так: «Война, очевидно, кончена. Продолжать ее
технически при таких условиях невозможно. Интересно было бы узнать,
что делается в Финляндии? Неужели она в этот момент не
отпадет? Вообще неужели вопреки эс-декам не начнется центробежный
процесс?»2
1 марта в 7-й Сибирский корпус, что воевал в составе 7-й армии
в Карпатах, пришел секретный приказ с воззванием
главнокомандующего войсками Юго-Западного фронта Брусилова к солдатам, к их
патриотическим чувствам по поводу того, что-де в Петрограде и др.
городах внутренней Руси "проливается кровь" и т. д.
1 Гиппиус 3. Дневники. Т. 1. С. 467-468.
2 Философов Д.В. Дневник. № 2. С. 192.
98

«Приводятся в нем сообщения о возникших забастовках и
волнениях. Это обстоятельство и для высших-то чинов в передовом
районе было некоторой неожиданностью, объявить же о нем солдатам,
значило бы подлить масла в огонь, - делился с дневником главный
корпусной врач В.П. Кравцов... - Хотя немного, может быть,
поздновато, но одумались и спохватились, что-де не ладно теперь открывать
глаза воинам на совершившееся там, в тылу, скверное дело, а потому
решили пробить телеграфно отбой: приказу сему не давать дальше
никакого движения и даже изничтожить.
Передают, что в Петрограде кровопролитие было большое -
действовали славные казаки с жандармами, забастовали заводы. Так
крепкая наша власть бесстрашно и мужественно идет вперед... по
пути государственного разрушения! Не поздно ли уж будет, если бы
теперь политика бесчестного самодержавства пошла на те уступки
общественности, к[ото]рыми последняя раньше и была бы, может
быть, удовлетворена. Наши благородные союзники, кажется, вправе
были бы вызвать теперь к барьеру русское правительство за грубую
измену их общему делу.
Мне кажется, что в настоящее время каждая, даже самая
маленькая вещь у нас намагничена политикой»1.
С энтузиазмом и надеждой на разрешение жгучих проблем,
стоящих перед Россией, встретил революцию и приват-доцент
Московского университета Н.В. Устрялов. Позже он вспоминал,
ощущая в душе «осадок досады и грусти одновременно», эти
события: «Все мы, даже самые трезвые, были хоть на миг, хоть на пару
дней опьянены этим хмельным напитком весенней революции». Она
воспринималась «как спасение от катастрофы»2. Но вместе с тем
и его не обошла обеспокоенность, чем все это закончится. В ночь с
1 на 2 марта он задавался вопросом: «Что же дальше? Завершилась
ли революция? Тогда она - едва ли не самая блистательная из всех
мировых революций. Или не кончилась?.. Боже, Ты избавил Россию
от Протопоповых. Теперь избавь ее от "товарищей"! Спаси нас от
нового деспотизма! <...> Есть тревожные опасения, что левые элементы
используют переворот в пользу старых своих лозунгов»3.
Побывавший накануне в Таврическом дворце Л. Андреев
также пришел к выводу, что положение очень трудное и тревожное.
«Праздник души кончился», - констатировал он уже утром 2 марта.
«Конечно, эта ничтожная Дума оказалась ничтожной и в великий мо-
Кравков В.П. Великая война без ретуши: Записки корпусного врача. С. 291-292.
2 Устрялов Н.В. Под знаком революции. М., 1927. С. 204-205.
3 Устрялов Н.В. Былое - Революция 1917 г. (1890-е - 1919 гг.). Воспоминания и
дневниковые записи. М., 2000. С. 135.
99

мент. Куда им! После долгих колебаний приняв власть, она и тут, даже
в названии, обнаружила трусость и нерешительность: "Комитет... для
снабжения Петрограда правительством". Торжественный, кровавый,
жертвенный и небывалый в истории порыв увенчался двумя
ничтожными «головами: Родзянки и Чхеидзе (точно два дурака высрались
на вершине пирамиды)». Уже в одном этом виделось ему
непримиримое противоречие: «Палата господ, а точнее "бар" и совсем уж нижняя
палата, даже подпольная». Еще хуже было то, что оба эти
правительства из себя представляли. «Родзянки во весь бабий голос тоскуют о
царе. Нас паки бьют и паки мы ж без царя как раки, горюем на мели.
И их мечта, неосуществимая, как все мечты идиотов: подчистив,
вернуть Николая и сделать простенькое министерство из родзянок и ми-
люковых. Для этого было землетрясение!.. А у нижних, анонимных
(говорят, что в совете заседает Горький, пораженец...), также мечта,
неосуществимая, как мечты идиотов: чтобы к понедельнику, часам к
десяти, была готова социальная республика и чтобы немедленно
конец войне». С ужасом указывает он при этом на новое действующее
лицо - пулемет: «Если бритва опасна в руках сумасшедшего, то чего
можно наделать с пулеметом». А так как «сверхумных много, а
просто умных не видно и не слышно» и «все с теориями», то с ужасом
приходила мысль о том, что грядут дни Коммуны, что повторится
«вся ее история: короткое торжество (идиотов. - Авт.) и массовый
(их. - Авт.) расстрел». В том, что именно такой будет финал, у
Андреева сомнения тогда не было1.
«Неутомимым шатанием толпы» ознаменовались первые дни
марта для Прокофьева: «Тысячи, десятки тысяч людей разгуливали по
улицам с красными бантами на груди. Масса автомобилей (все
автомобили города были реквизированы для этой цели) носились по всем
направлениям. Они были нагружены до верха рабочими и солдатами,
отовсюду торчали штыки и красные флаги». Сам Прокофьев больше
интересовался теми, которые развозили прокламации и выбрасывали
их в толпу. Он тогда вместе с другими бросался их поднимать. Один
раз подскочил к самому автомобилю и попросил дать ему листок. Тот
протянул, но листок подхватил ветер и понес вдоль улицы, пришлось
побежать за ним. Какой-то солдат схватил его. Прокофьев заявил
солдату, что листок дан ему и предложил его отдать. Солдат не
отдавал. «Хотя теперь солдаты были властителями столицы, - записывал
композитор чуть позже свои впечатления, - я настаивал на своем, и
даже подошедший другой солдат заступился за меня. В это время вы-
1 Андреев Л. S.O.S. Дневники (1914-1919). Письма (1917-1919). Статьи и
интервью (1919). Воспоминания современников (1918-1919). С. 30.
100

яснилось, что тут не один листок, а слипшиеся два, и мы разошлись к
общему удовольствию. Это был так называемый приказ № 1, чтение
которого весьма смутило меня»1.
А вот какие характеристики давал некторым деятелям из левого
(социалистического) лагеря Философов:
«Соколов - человек ограниченного ума, но поразительного
добродушия». Гиммера он просто не любил: «Злой, честолюбивый
фанатик». Но вот «Володя Зензинов - это светлый человек, доброты
необычайной, весь "жертвенный"». Умнее их всех Александр Федорович
Керенский.
«Лично обаятельный человек. Масса юношеского задора, "игры".
Ходячий нерв. Не может сидеть на месте, вечно что-нибудь вертит в
руках и ломает. <...> Е.Д. Кускова его не любит. Говорит:
- Не могу видеть его "истерики". Как начнет говорить истошным
голосом, во мне все кипит.
Словом, это все романтики, фанатики, если угодно, но главное,
люди преисполненные "прекраснодушия". Имея опыт борьбы с
врагом, они нисколько не имеют опыта в конкретной реализации своей
идеи. Им кажется, что победа над врагом - развязывает все добрые
силы и этого достаточно. "Конфискация" помещичьих земель - для
них действительно планомерная конфискация, а не грабеж,
совершаемый озверелыми людьми, не уничтожение добра (машин, скота,
хозяйства), т. е. совсем не то, что происходит в русской реальности.
Поэтому у них нет никакого страха, никакого чувства
ответственности перед неясностью. Они даже не понимают, что они теперь во
власти потерявшей всякий удерж толпы (которая их скоро повесит!).
Им кажется, что толпа думает и будет делать именно то, о чем они
говорят. К этому присоединяются еще упоения "медовым месяцем"»2.
Безотрадные вести принес день, 2 марта, Ремизову: «Какой-то
"Совет рабоч[их] депутатов]" выпустил приказ. Бог знает что. <...>
Вместо того чтобы дружно укрепить право и порядок, выпускают
листки и говорят всякую ерунду, несообразности, говорят о земле до
всяких учредительных] собраний. Темь, темь жуткая. И потом мне
что-то через воздух почуялось, что-то против души моей русской».
Зло его сейчас ело: «Вот немцы, те сумеют устроиться. А у нас -
только палка. Без палки ничего. Лежит на столе этот дурацкий приказ, как
взгляну, так и закипит. Хорошо что на улице не был. Там всякое
терпение потерял бы, слушая оратаев. Погубят они Россию». Но получив
известие, что в гвардейских частях «произошло соглашение и оправ-
1 Прокофьев С. Дневник. Т. 1. С. 644.
2 Философов Д.В. Дневник. № 2. С. 192.
101

дание некоторых пунктов [приказа] совета раб[очих] депутатов]»,
несколько отошел: «Пошли, Бог, удачи»1.
Дурные вести о том, что делается в полках, доходят в четверг
2 марта до Тырковой. Встретив эсдека М.И. Скобелева и радостно
(«еще радостно») пожав ему руку, она благодарит его за первые его
речи.
- Да, в понедельник? Это еще когда у нас с вами болталась веревка
вокруг шеи.
- А вы не боитесь приказа № 1?
- Нет. Ведь на это даже Милюков согласился.
«И убежал. Откуда он это взял?»2
Получив уже часов в 6 вечера сообщение по телефону, что
соглашение между ВК ГД и ИК СРиСД достигнуто и что
сформирован кабинет министров, Гиппиус посчитала нужным заметить лишь
следующее: «Революционный кабинет не содержит в себе ни одного
революционера, кроме Керенского. Правда, он один многих стоит,
но все же факт: все остальные или октябристы, или кадеты, притом
правые, кроме Некрасова. <...> Как личности - все честные люди, но
не крупные, решительно. Милюков - умный, но я абсолютно не
представляю себе, во что превратится его ум в атмосфере революции. Как
он будет шагать по этой горящей, ему ненавистной, почве? Да он и
не виноват будет, если сразу споткнется. Тут нужен громадный такт.
Откуда, если он в несвойственной ему среде будет вертеться? Вот
Керенский - другое дело. Но он один»3.
Другое волновало близкого к ней Д.В. Философова. В своем
дневнике он записывал 2 марта: «У каждого болит свое. Французскому
послу наплевать, какое у нас правительство, лишь бы оно хорошо
работало на фронт. Соколову с Керенским все равно, что на фронте,
лишь бы удалась революция»4.
А продолжавший шнырять по улицам простой гимназист обращал
внимание на такие детали:
«Подходит какая-то баба (уже после отречения), обратившая
внимание на красные флаги на домах, и спрашивает:
- А разве сегодня царский день, что столько флагов?»
Получил письмо из села Рождествено близ станции Сиверской
Варшавской ж. д., Царскосельский уезд. Революция там прошла
1 Ремизов А.М. Дневник 1917-1921 гг. С. 427.
2 Тыркова A.B. Дневник от 23.03.17 // Наследие Ариадны Владимировны
Тырковой: Дневники. Письма. С. 178.
3 Гиппиус 3. Дневники. Т. 1. С. 471.
4 Цит. по: Колосницкий Б.А. Керенский и Мережковские в 1917 году //
Литературное обозрение. 1991. № 3. С. 102-104.
102

спокойно. В первые дни взяли на Сиверской дворец министра двора
Фридерикса. Арестовали местную полицию. «В Удельном имении в
первое время кто угодно мог охотиться и ловить форелей. Вскоре это
было прекращено, и были посланы солдаты для усмирения
браконьеров». В деревне Грязной той же Рождественской волости крестьяне
против еврейского равноправия, а по отношению к женщинам
требуют общеобразовательного ценза.
Сам он видел в пятницу по Садовой улице демонстрацию,
весьма немноголюдную. «На красном плакате надписи "Пролетарии всех
стран, соединяйтеся", "В борьбе обретешь ты право свое"»1.
Прокофьеву же из впечатлений от революции особенно
запомнились два момента. Первый, когда он стоял на улице в толпе и слышал,
как господин в очках читал народу социалистический листок. «Тема
была - форма правления, которая должна у нас быть. Тут я впервые
отчетливо согласился, что у нас должна быть республика, и очень
обрадовался этому. Второй, когда я прочел на стене плакат с
объявлением о Временном правительстве. Я был в восторге от его состава
и решил, что если оно удержится, то весь переворот произойдет
необычайно просто и гладко. Итак, благодаря счастливому оптимизму
моего характера, я решил, что переворот протекает блестяще»2.
По его мнению, «где-то там, в недрах Государственной Думы
творилось большое дело и решалась судьба России». Правда, «на крышах
еще держалась старая власть в лице постреливавших в толпу
городовых». Но «однообразное праздношатание», происходящее на улицах,
вскоре стало раздражать. И Прокофьев засел дома и с наслаждением
вернулся к сочинительству3.
«На улицах Москвы толпы слоняющихся без дела солдат,
рабочих, подростков, девиц, дам и т. п., - записывал 2 марта профессор
Веселовский. - Большинство магазинов заперто. Основной тон
настроения толпы, как мне представляется, это - наивное любопытство
и легкомысленная радость. Победа досталась (в Москве) очень легко.
А о будущем не думают и, по-видимому, совершенно не понимают
серьезности переживаемого»4.
Комментируя 2 марта появление в Москве первых газет с краткими
известиями о событиях, об образовании Комитета Государственной
думы, о присоединении войск и великих князей, о событиях в самой
Москве, профессор М.М. Богословский записывал: «Тревожно. Я по-
1 Дневник гимназиста о событиях в Петрограде (23 февраля - 1 марта 1917 г.).
С. 532.
2 Прокофьев С. Дневник. Т. 1. С. 645.
3 Там же. С. 644-645.
4 Веселовский СБ. Страницы из дневника. 1917-1923. С. 19.
103

лучил приглашение по телефону на Совет в Университете к 3 часам.
Шел туда с большим трудом по Воздвиженке и Моховой вследствие
сильного движения народных масс. Множество молодежи обоего
пола с красными бантиками в петлицах. Много солдат с такими же
бантиками. Постоянно проезжают автомобили, на которых сидят
солдаты с ружьями и саблями наголо, что это значит, не знаю. Здание
нового Университета занято студентами, вошедшими в состав
городской милиции»1.
Совет университета (т. е. его профессорская коллегия)
собрался в зале правления. «Все крайне взволнованы и тревожно
настроены», - делился своими впечатлениями Богословский. Заседание
было кратким. Ректор М.К. Любавский прочел речь «о страшной
опасности, нами переживаемой, о том, как опасно было бы теперь,
перед немцами, всякое разъединение и раздвоение, о том, как в
начале войны существовало тесное единение царя с народом, но что затем
царя обступил и окружил непроницаемым кольцом
бюрократический круг, утративший всякое понимание действительности, что, так
как теперь, когда представители власти ушли, единственной силой,
вокруг которой можно сомкнуться, является Государственная Дума».
Ей он и предложил послать телеграмму с выражением надежды, что
она сумеет поддержать государственный порядок. Сказал несколько
слов профессор государственного права С.А. Котляревский (кстати,
член I Государственной думы, но в отличие от князя Г.Е. Львова
отсидевший некоторый тюремный срок за подписание Выборгского
воззвания). Говорил он о том, что положение до крайности опасно, что
надо прежде всего думать о спасении от немцев, что для этого надо
забыть всякие несогласия и поэтому в такое чрезвычайное время
объединиться, а потому следует принять предложение юридического
факультета, которое сделает его декан. После чего П.В. Гидулянов,
«задыхаясь от волнения, прочел постановление юридического
факультета, сделанное в экстренном заседании, о необходимости
возбудить ходатайство о возвращении в Университет в качестве
сверхштатного профессора A.A. Мануйлова»2.
Речь шла о втором избранном ректоре, в 1911 г. вместе со своим
помощником М.А. Мензбиром и проректором П.А. Минаковым,
подавшими в отставку в знак протеста против ввода в стены
университета полиции; однако министр народного просвещения Л.А. Кассо не
только принял эту отставку, но и уволил их из университета, что при-
1 Богословский М.М. Дневники. 1913-1919. С. 161.
2 Там же.
104

вело к демонстративному уходу оттуда еще около 130 профессоров и
преподавателей. Теперь речь шла о восстановлении справедливости.
С подобным же предложением о Минакове выступил декан
медицинского факультета H.A. Митропольский и о Мензбире -
декан математического факультета Л.К. Лахтин. «Все это принято,
но без особого одушевления»1. Гидулянов сделал еще предложение
о замещении нескольких кафедр и назвал несколько имен, из коих
Богословский уловил Гордона, Вышеславцева; других ему не
удалось расслышать - «до такой степени он говорил быстро и
волнуясь». Затем заведующий кафедрой факультетской хирургической
клиники И.К. Спижарный предложил вернуть трех знаменитых М.
(т. е. Мануйлова, Мензбира и Минакова) как «президиум». Это
предложение, названное Богословским как «бестактная выходка»,
возбудило, по его словам, «единодушные отрицательные клики».
Котляревский горячо заметил, что как «президиум» они сами
отказались и возвращать их можно только как профессоров. «Глупостью»
назвал Богословский и предложение хирурга A.B. Мартынова: не
послать ли к ним депутацию с извещением о постановлении совета. Оно
также было отвергнуто, и решено известить письменно2.
По окончании заседания Богословский беседовал с Котляревским,
высказывавшим «правильный взгляд о том, что нужна монархия во
что бы то ни стало». Обратно домой он шел с Ю.В. Готье, также с
тревогой взирающим на грядущее.
«Во мне тревожное чувство вызывается сознанием, что раз
поднявшаяся волна докатится до берега. Единение в Комитете
Государственной Думы между такими людьми, как Родзянко, Шид-
ловский, Милюков и др., с одной стороны, и Керенский, Чхеидзе и
Скобелев, с другой, едва ли может быть прочным. Уже появились
властно о себе заявившие советы рабочих депутатов, которые
включают в свою среду и выборных от солдат. Что из этого произойдет,
предвидеть нетрудно. Совет рабочих депутатов издал воззвание с
требованием Учредительного Собрания, избранного по четырех-
хвостке. Кого же теперь избирать, когда 15 миллионов народа на
войне? И когда и как производить выборы ввиду неприятеля?
Такой выход едва ли привлечет к себе дворянство, земство, города
и деревню. Страшно подумать, что может быть в случае разногласия
и раздора! Положение продолжает быть крайне неясным и
неопределенным. Где государь? Почему не двигается дело переговоров с ним
о легализации совершившегося или об отречении в пользу наследни-
1 Богословский М.М. Дневники. 1913-1919. С. 161.
2 Там же.
105

ка? Что-нибудь из двух должно же произойти и, вернее, последнее,
но нельзя с этим медлить, нельзя быть анархией. <...> Да, поднялось
грозное наводнение. Что-то оно унесет и принесет?»1
На второй или третий день после победы Февральской революции
харьковский студент Сергей Пушкарев пришел к своей сестре Вере.
«Мы услышали раздававшееся с улицы пение и, подойдя к окнам,
увидели огромную толпу с множеством красных флагов, медленно
плывшую по улице с революционными песнями. Мы молча смотрели
на эту процессию минуты две-три, и тогда сестра сказала мне:
- Знаешь, Сергей, мне кажется, что это Россию хоронят.
И слова ее оказались пророческими»2.
Смешанные чувства вызвали сообщения о начавшейся
революции у казанской гимназистки Милицы Нечкиной: «Боже мой, что за
время мы переживаем!» - восклицает она 2 марта 1917 г., узнав из
сегодняшней газеты о том, что «бывшее правительство устранено».
И задается вопросом: «Но почему же я, которая, не имея никаких
убеждений, почувствовала в сердце какую-то огромную, светлую
радость?» И сама же отвечает: «Значит, есть во мне что-то
сочувствующее происходящему, что-то убежденное. Это было с самого
детства - еще во время 5-го года я (мне было 6 лет) писала революционные
стихотворения и записывала впечатления от революции». И теперь
ее активная жизненная позиция проявилась в желании «больше
видеть и слышать». Поэтому она страшно жалеет, что не пошла сегодня
в гимназию из-за нездоровья: «Больше увидела бы, больше
услышала». Прочтя воззвание Временного комитета Государственной думы
с призывом к спокойствию и порядку, к удвоенному усердию, ей
захотелось поступить именно так: она села играть на рояле, а потом
«решила писать конспект к уроку, не обращая внимания ни на что», хотя
и понимала, что это несколько глупо, «но как-то хорошо». А в
промышленном училище, где директорствовал ее отец, раздались крики:
- Не учиться!
«Папа напомнил про воззвание: их удалось убедить, и начались
уроки. Но через несколько времени большинство <...> сказали, что у
них не такое настроение, чтобы учиться, и папа распустил их»3.
2 марта генерал A.B. Жиркевич записывал
«сногсшибательную новость», дошедшую до Симбирска, где он после 20 лет
службы по военно-судебному ведомству оказался в своеобразной
ссылке в качестве общественного попечителя 10-ти госпиталей,
1 Богословский М.М. Дневники. 1913-1919. С. 162.
2 Пушкарев С.Г. Воспоминания историка. 1905-1945. С. 48-49.
3 «...И мучилась, и работала невероятно». Дневники М.В. Нечкиной / сост.
Е.Р. Курапова. М., 2013. С. 87.
106

3-х тюрем и военно-гарнизонного кладбища: «В Петрограде из
состава Государственной Думы образовалось Временное
правительство, арестовавшее Протопопова и других министров». Он как раз
диктовал то место своих записок, где указывал на разруху в военном
тылу, на розги, на гнусные приговоры военно-полевых судов, на
подлость и глупость военного тылового начальства, предсказывая, что
«мы готовим в народе и войсках кадры будущей революции». Только
он «думал, что революция вспыхнет по окончании войны, а она вот
когда начинается». Особенно-то он этому не обрадовался, записывая
3 марта, что жалеет с женой государя: «Оплакиваем трагический
закат его царствования, столь неудачного!» Но и он надеялся, что не
все так уж и плохо: «Конечно, среди прискорбных явлений есть
радостные: бюрократизму нанесен страшный удар и ее непогрешимости
наступил конец. Да будет счастлива и славится Россия!»1
Побеседовав с начальником штаба 7-го Сибирского корпуса по
поводу странной вчерашней телеграммы с фронта с обращением к
солдатам о происшедших событиях в Петрограде, корпусной врач
В.П. Кравков записывал: «По всему видно, что события имели
грандиозный характер, что заставили так растеряться и штаб фронта, и
штаб армии, ч[то]б[ы] сломать такого большого дурака посылкой
столь опрометчиво-легкомысленной телеграммы. <...> Телеграмму
эту, могущую служить интересным историческим документом,
приказано сжечь при особой комиссии!! С целью смягчить содержание
этой знаменитой телеграммы ночью пришла новая, пояснительная,
что-де убитых в Петрограде было всего лишь двое, а раненых десять
человек! В связи с событиями в Петрограде стоит, очевидно, и
назначение бывшего главнокомандующего Юго-Западн[ым] фр[онтом]
Николая Иудовича Иванова чем-то вроде диктатора, к[ото]рому
должны подчиняться все министры»2.
Как, порою, медленно течет время! Уже человек, наделивший
Иванова диктаторскими полномочиями для наведения порядка в
столице, сам вынужден был подписать отречение от власти, а в
армейских частях на фронте об этом еще ничего не ведали. И только
3 марта тот же Кравцов фиксирует в дневнике, что вечером
распространились между офицерством слухи, будто в Петрограде
«образовалось Временное правительство, во главе его поставлен Родзянко,
что гех (то есть царь. - Авт.) отказался от престола, Протопопов -
ранен, что расстреливать мирных жителей в Петрограде войска
отказались, а усердствовали в этом отношении лишь казачки наши да
Симбирский дневник генерала A.B. Жиркевича 1917 г. С. 94.
Кравков В.П. Великая война без ретуши: Записки корпусного врача. С. 292.
107

утирающая слезы жандармерия». Сам он «без крутого переворота»
не ждал «никакого облегчения для страждущей Руси, а в ней еще так
много инертных, невежественных, могущих только быть в роли
слепого орудия у всякого случайного гипнотизера сгноенных вековым
гнетом рабов!»1
В пятницу 3 марта в Москве после некоторого перерыва
возобновился выпуск газет. «Русские ведомости» вышли под шапкой:
«Образовано министерство кн. Г.Е. Львова. Заявление министров о
предстоящем отречении Николая II и о назначении регентом
великого князя Михаила Александровича». «Единение, порядок,
работа», - так была озаглавлена ее передовая статья, в которой
говорилось среди прочего: «...начало новой власти уже положено. Из
первого зародыша думского Временного комитета уже родилось первое
правительство свободной России. Во главе его стоят люди, известные
стране и пользующиеся ее доверием. Мы должны поддержать эту
ответственную власть всеми нашими силами... Борьба из-за власти,
разделение ее были бы сейчас гибелью для страны»2.
На той же первой странице было напечатано стихотворение
Валерия Брюсова «Освобожденная Россия», написанное им 1
марта. Оно не отличалось краткостью и ясностью, но смысл передавали
последние 12 строк: «Не даром сгибли сотни жизней / на плахе, в
тюрьмах и снегах! / Их смертный стон был гимн отчизне, / их подвиг
оживет в веках! / Как те, и наше поколенье / свой долг исполнило
вполне. / Блажен въявь видящий мгновенья, / что прежде грезились во
сне! / Воплощены сны вековые / всех лучших, всех живых сердец: /
преображенная Россия / свободной стала - наконец!»3
А в «Утре России» было напечатано стихотворение К. Бальмонта
под заголовком «Москва, 2-го марта 1917 года», выражавшее ничем
не омрачаемое праздничное настроение и удивление от быстрых
перемен: «1. Душа всегда желает чуда, / и чудо первое - свобода, /
а радость лучшая - весна. / Весною нам любовь дана, / ей зачарована
природа, / а воля к нам идет оттуда, / где первородна глубина: - /
из сердца русского народа. 2. Но есть высокие слова - / ничто пред
праздником прекрасным: - / первопрестольная Москва / в своей зиме
весной жива, /ив единении согласном / одним цветком сияет
красным, / как будто молний красный цвет / на всех оставил яркий след. /
Я вижу в этом голос грома, / который к мысли говорит, / что между
1 Кравков В.П. Великая война без ретуши: Записки корпусного врача. С. 292.
2 Единение, порядок, работа // Русские ведомости. 3.03.17. Mb 49. С. 1.
3 Брюсов В. Освобожденная Россия // Русские ведомости. 3.03.17. Mb 49. С. 1; Его
же. Избранные сочинения в двух томах / ред. и примеч. И.М. Брюсовой. Т. 1. М.:
Художественная литература, 1955. С. 379.
108

звезд, меж их орбит / одной всего полней знакомо / пыланье
пламеней войны, / и мы узнать еще должны, - / для достиженья вешней
нови, - / грозу борьбы, пролитье крови, / удары грома по верхам, /
что солнце заслоняли нам. / Мельканье каждой ленты красной /
и каждый алый лоскуток / в себе имеют не намек, / а повеленья голос
властный, / чтоб мрак сожжен был - в добрый срок»1.
В Петрограде газеты не выходили еще несколько дней: рабочие
продолжали всеобщую забастовку и соглашались печатать только
«Изестия Петроградского Совета рабочих и солдатских депутатов».
Но в многочисленных столичных редакциях было оживленно: шло
обсуждение текущих событий и готовились к предстоящей
публикации новые материалы. По дороге из редакции «Речи» Бенуа узнает об
отречении Николая Романова от престола. На него это известие
произвело впечатление не столько тяжелое и трагическое, сколько какое-
то жалкое и отвратительное: «И тут Николай II не сумел соблюсти
достоинство. Точно актер, неудачно выступавший в течение долгого
и очень утомительного спектакля, теперь сонфуженно уходит за
кулису. К сожалению, этот актер неумелыми своими жестами поджег
самые подмостки - и теперь спрашивается: когда-то они догорят до
конца? Удастся ли их восстановить "новой дирекции"? Или на этом
месте будет пустырь». Дурное впечатление произвела на художника,
впрочем, и та всеобщая легкость, та беспечность, с которыми
воспринимался сам факт падения столь грандиозной и внушительной
монархии. «Во всяком случае, изумительно и до предельной степени
жутко, что столько крови было пролито, столько жертв заклали во
имя "священного принципа монархии", а ныне его сбросили, как
старую, ненужную ветошь. Сбросили - и как будто забыли?! Впрочем,
если сегодня никто не плачет по монархам, то уже завтра, наверное,
поплачут, и даже те, которые сейчас напялили себе огромные
красные банты и чистосердечно мнят себя революционерами»2.
3 марта В. Розанов пишет П. Флоренскому: «"Революция
совершилась", потому что и до революции был какой-то мираж, призрак
якобы "властительств" без всякого властительства на деле. Всю ночь
сегодня думал о русской истории. И везде - слабость, слабость,
слабость... "Где Россия". "Ах, где христианство". Было 2 форменно
апокалипсические сна...»3
Получив в 11 часов утра известие по телефону, что будто бы
декларация об отнечении сейчас выйдет, что Учредительное собрание
1 Бальмонт К. Москва, 2-го марта 1917 года // Утро России. 3.03.17.
2 Бенуа А.Н. Мой дневник: 1916-1917-1918. С. 136.
3 Новый мир. 1999. № 7. С. 146.
109

остается, а Михаил будет «пешкой», Философов записывал: «Если
Керенский на это согласится - надо будет "верить" этой комбинации.
Видно, полной радости на свете нет. Как светло было вчера на душе,
когда казалось, что это проклятое отродье «Атридов» наконец
исчезло на век! Какой бы пешкой ни был Михаил, вокруг Алексея будет
расти самодержавная легенда, он будет тем лицом, верой в которое
будет жить честное, православное «черно-сотенство»1.
Мимо окон Мережковских прошла толпа рабочих с пением и
громадным красным плакатом на двух древках с надписью: «Да
здравствует социалистическая республика!». Прислуга («наша домашняя
демократия») так на нее откликнулась:
- Рабочие Михаила Александровича не хотят. Оттого и манифест
не выходит.
«Грубо, но верно», - комментировала эти слова Гиппиус2.
Узнав позже, что Шульгин с Керенским повезли Михаилу
привезенное из Пскова царское отречение и получили от него отказ в
пользу будущего Учредительного собрания, Гиппиус записывала:
«Говорят, что не без очень определенного давления со стороны
депутатов (т. е. Керенского) Михаил, подумав, тоже отказался: если
должно быть Учредительное Собрание, - то оно, мол, и решит форму
правления. Это только логично. Тут Керенский опять спас положение: не
говоря о том, что весь воздух против династии»3.
Тотчас же поползли слухи, что Гучков и Милюков уходят из
правительства. «Это очень, слишком похоже на правду, -
комментировала Гиппиус. - Но оказалось неправдой. Хотела написать "к счастью",
да и в самом деле, это было бы новым узлом сейчас, но... я не понимаю,
как будут министерствовать сейчас Гучков и Милюков, не чувствуя
себя министрами. Ведь они не "облечены" властью никем, а пока
не "облечены" - в свою власть они не верят и никогда не поверят».
К тому же, по ее твердому мнению, «они не знают, не видят того места
и времени, когда и где им суждено действовать, органически не
понимают, что они во "время" и в "стихии" революции»4.
«Любопытно, - записывает еще Гиппиус, - что до сих пор
правительство не может напечатать ни одного приказа, не может заявить о
своем существовании, ровно ничего не может: все типографии у Ком.
рабочих, и наборщики ничего не соглашаются печатать без его
разрешения. А разрешение не приходит. В чем же дело - неясно. Завтра
не выйдет ни одна газета. Московские пришли: старые, от 28 ф[евра-
1 Философов Д.В. Дневник. № 2. С. 194.
2 Гиппиус 3. Дневники. Т. 1. С. 472-473.
3 Там же. С. 473.
4 Там же. С. 474.
НО

ля] - точно столетние, а новые (за 2 марта· - Авт.) - читаешь, и
кажется - лучше нельзя, ангелы поют на небесах и никакого Совета раб.
депут. не существует»1.
А.Л. Толстая лежала в минском госпитале после только что
сделанной операции. «В голове было мутно от очень высокой
температуры. Но болезнь не волновала меня. Революция? Что-то будет? Чему
сестра радуется? Сверкают белые ровные зубы, смеются маленькие
серенькие глазки, утопающие в складках полного лица. Почему ей
так весело? Мой любимый доктор, пожилой благообразный еврей,
вошел в комнату, сел у кровати и взял мой пульс.
- Скажите, доктор, как дела?
- Хорошо, рана скоро заживет. Высокая температура от малярии.
- Я не об этом... Я о революции, что происходит? Есть ли какие-
нибудь перемены?
- Да, великий князь Михаил Александрович отрекся от престола.
- Боже мой!.. Значит... Пропала Россия...
- Да. Пропала Россия! - печально повторил доктор и вышел из
комнаты.
Сестра продолжала глупо улыбаться»2.
3 марта М. Пришвин записывал: «Старое правительство
арестовано, но и новое под арестом Совета рабочих депутатов - ужасающе-
трудное положение правительства, и отсюда в сердце каждого
думающего новая тревога, как мы не знали раньше, покупая спокойствие
ценою рабства братьев своих»3.
А у Горького вечером 3 марта были график Зиновий Гржебин и
художник Кузьма Петров-Водкин, и они нашли, что теперь самое время
соединиться художникам, обсудить общее дело и наметить кандидата
в министры искусств. Даже все уже согласились в том, что таковым
должен стать Дягилев. На высокий пост прочили и Бенуа4.
Сам же Бенуа был глубоко встревожен «всем и за всех»: «У меня
противное чувство, что мы куда-то катимся с головокружительной
быстротой! Всего неделю назад мы жили в самой что ни на есть
"абсолютной монархии", а ныне мы чуть ли не в "федеративной
республике"! Не то надо радоваться такой перемене, а не то - мы ударимся
в какой-то хаос, из которого не выбраться... Происходит, шутка
сказать, экзамен русскому народу! "Альтернатива колоссального
размаха!" Или народ обнаружит свою пресловутую, на все лады
прославленную мудрость, и тогда он сумеет не только уберечь свою культуру,
1 Там же. С. 475.
2 Толстая А.Л. Проблески во тьме. С. 257.
3 Пришвин М.М. Дневники. 1914-1917. М., 1991. С. 251.
4 См.: Бенуа А.Н. Мой дневник: 1916-1917-1918. С. 137.
111

но даст ей еще решительный толчок, или в нем возьмет верх начало
разрушительное - "Грядущий Хам" - и тогда сначала хаос, а там и
возвращение в казарму, к Ивану Грозному, к Аракчееву, а то и
просто - к Николаю И. Именно предвидится экзамен русскому народу,
этой тайне, которая вот тут, под боком, точнее, которая окутывает
нас со всех сторон и частями которой мы сами состоим, однако
которую мы распознать не в силах: ни я, ни все мы, интеллигенты вместе
взятые. Да и никто никогда не знал, что это такое - "народ", а лишь
ощущал как некий символ, причем делались чудовищные ошибки и
в ту, и в другую сторону... И вот эта-то тайна (даже оставаясь как бы
инертной) явится теперь вершительницей не только наших узко
русских дел, но и судьбы всего мира! В такие дни, как те, которые сейчас
мы переживаем, соблазн какого-то безотлагательного решения таких
вопросов встает с неистовой силой; тайна мучительно приковывает
к себе внимание. Лик русского народа то улыбается восхитительной
улыбкой, то корчит такую пьяную и подлую рожу, что только и
хочется в нее плюнуть и навеки забыть о таком ужасе!»1
3 марта Брюсов пишет уже третье стихотворение на тему
революции - «В мартовские дни». Но в отличие от первых двух оно отнюдь
не праздничное: «Приветствую Победу... Свершился приговор! / Но,
знаю, не окончен веков упорный спор, / и где-то близко рыщет,
прикрыв зрачки, Раздор. / И втайне жаль, что нынче мне не пятнадцать
лет, / чтоб славить безрассудно, как юноша-поэт, / мельканье
красных флагов и красный, красный цвет!»2
Комментируя дошедшие до Полтавы известия об образовании
и первых шагах Временного правительства, Короленко записывал
3 марта: «Всюду это встречается с сочувствием, но... страна
находится в оцепенении. <...> А у нас тут полное "спокойствие", и цензура
не пропускает никаких даже безразличных известий. <...> Ни
энтузиазма, ни подъема. Ожидание. Вообще похоже, что это не
революция, а попытка переворота»3. Но в тот же день губернатор,
грозивший «Полтавскому дню» трехтысячным штрафом за перепечатку без
цензуры из харьковского «Южного края» телеграммы с обращением
Родзянки, вдруг отдал все до сих пор задерживаемые агентские
телеграммы, и они были напечатаны. «С тех пор события побежали с
такой быстротой, что ни обсуждать, ни даже просто записывать их
некогда», - оправдывался он пять дней спустя4.
1 Бенуа А.Н. Мой дневник: 1916-1917-1918. С. 131-132.
2 Брюсов В. В мартовские дни // Его же. Избранные сочинения в двух томах.
С. 381.
3 Короленко В. Дневник. Письма. 1917-1921. С. 14.
4 Там же. С. 15.
112

Своего рода детальным поэтическим описанием революционных
дней в Петрограде, их апофеозом стало стихотворение «Русская
революция» М. Кузьмина: «Словно сто лет прошло, а всего неделя/
Какое неделя... двадцать четыре часа / ! / Сам Сатурн удивился:
никогда доселе / не вертелась такой петрушкой его коса. / Вчера еще
народ стоял темной кучей, / изредка шарахаясь и смутно крича, /
а Аничков дворец красной и пустынной тучей / слал залп за залпом
с продажного плеча, / вести (такие обычные вести!) / змеями
ползли: "там пятьдесят, там двести / убитых..." Двинулись казаки. / "Они
отказались... стрелять не будут!.." / Шипят с поднятыми
воротниками шпики. / Сегодня... сегодня солнце, встав, / увидело в казармах
все отворенные ворота, / ни караульных, ни городовых, ни застав, /
словно никогда и не было охранника, ни пулемета. / Играет
музыка. Около Кирочной бой, / но как-то исчезла последняя тень
испуга. / Войска за свободу! Боже, о Боже мой! / Все готовы обнимать
друг друга. / Вспомните это утро после черного вчера. / Это солнце
и блестящую медь. / Вспомните, что не снилось вам в далекие
вечера, / но что заставляло ваше сердце гореть! / Вести все радостней.
Как стая голубей... / "Взята крепость... Адмиралтейство пало!" / Небо
все яснее, все голубей, / как будто Пасха на посту настала. / Только
к вечеру чердачьи совы / начинают перекличку выстрелов, / с
тупым безумием до конца готовы / свою наемную жизнь выстрадать. /
Мчатся грузовые автомобили, / мальчики везут министров в Думу, /
и к быстрому шуму / "Ура" льнет, как столб пыли. / Смех? Но к чему
же постные лица, / мы не только хороним, мы строим новый дом. /
Как всем в нем разместиться, / подумаем мы потом. / Помните это
начало советских депеш, / головокружительное: "Всем, всем, всем!" /
Словно голодному говорят: "Ешь!" / а он, улыбаясь, отвечает "Ем". /
По словам прошел крепкий наждак / (Обновители языка, нате-ка!), /
и слово "гражданин" звучит так, / словно его впервые выдумала
грамматика. / Русская революция - юношеская, целеустремленная,
благая - / не повторяет, только брата видит в французе / и проходит по
тротуарам, простая, / словно ангел в рабочей блузе»1.
Утром 4 марта сведения о происшедшем в Петрограде
настоящем государственном перевороте - об образовании ответственного
министерства, кроме того, - о назначении вновь верховным
главнокомандующем Николая Николаевича доходят до главного врача
7-го Сибирского корпуса В.П. Кравцова. Бросивши все, он побежал
справиться к начальнику штаба, который подтвердил, что это так и
есть, что ночью об этом пришла телеграмма с фронта, которая теперь
Кузьмин М. Русская революция // Нива. 1917. № 15. С. 215.
113

перепечатывается в тысячах экземплярах для рассылки в войска.
Становится очевидным, что происшедшие в Петрограде грандиозные
события теперь позволяют «схватить, наконец, за жабры гех'а, ч[то]-
б[ы] он решился на радикальный шаг». Но этот радикальный шаг ему
виделся не столько в отказе от престола («вследствие осложнения
вопроса из-за престолонаследства ему предложили пока не рыпаться и
оставаться на своем троне»), сколько в уже образованном
министерском кабинете из народных избранников. «Ура! Ура! Я от
неожиданной радости не могу писать: дрожат руки, не нахожу себе места, ничем
не могу заниматься... Весна, политическая весна для России! Теперь,
думается мне, не нужны будут пулеметы в России, к[ото]рые
расставлены были там по каждому участку; теперь их можно будет везти
сюда на фронт, а с ними и всю неустрашимую нашу полицию! Князь
Львов, Милюков, Керенский, Мануйлов, Терещенко, Шингарев,
Годнев, Гучков, Коновалов, Некрасов - вот истинные наши народные
министры!.. Ура!.. Ура!.>
От радости он готов кувыркаться. «Все мы ходим теперь
именинниками. Теперь можно сказать, что, "слава Богу, у нас имеется даже
парламент". Полицейски-приказной режим, постыдно сгнивши,
рушился. Пролилось много крови, ч[то]б[ы] раздавить эту гнусную
гадину; теперь всякий из нас будет проливать кровь уже с
определенным сознанием - за матушку-родину! Rex'a же - Господь с ним, пусть
продолжает его охранять единственный из оставленных прежних
министров - Фредерике, мы против этого ничего не имеем. Молодежь
наша за обедом смело заявляла, что-де пусть он остается, пока его не
повесят! Не будет теперь правительства из разбойной банды!»
Но этого мало. «С течением времени последовательно было бы
приняться за обновление нашей военной бюрократии,
представляющей собой точный слепок с только что рухнувшей гражданской
власти со всеми ее замашками, навыками и язвами». Отмечая, что
Николай Николаевич пользуется среди нижних чинов и офицерских
(не высшего ранга!) большой популярностью, В.П. Кравков лично
признавал в нем «лишь силу воли и решительность, но никак не силу
разума и стратегических талантов, как бы он ни "осенял себя
крестным знамением"!»1
В тот же день 4 марта прапорщик-артиллерист 7-го Сибирского
корпуса Ф.А. Степун в конце длинного письма к жене с описанием
последствий недавней немецкой газовой атаки, делится с нею такою
новостью: «Сейчас приехал командир из лазарета и прислал за мной
1 Кравков В.П. Великая война без ретуши: Записки корпусного врача.
С. 293-294.
114

своего денщика, который утверждает, что будто есть сведения, что в
Петрограде революция... О если бы это оказалось правдой!»1
Спустя четверть века, уже во время другой, Второй мировой
войны, Степун посчитал необходимым отметить в своих воспоминаниях,
что никогда не был революционером, больше того: в нем никогда не
угасал как инстинктивный, так и сознательный протест против тех
левых демократов, марксистов и социалистов-революционеров,
среди которых в свое время протекала его гейдельбергская студенческая
жизнь. «Несмотря на такое отношение к революции, я принял весть
о ней радостно, в чувстве, что над мрачным унынием изнутри
разлагающейся войны внезапно воссиял свет какого-то ниспосылаемого
России исхода. В безвыходные минуты мы всегда склонны
принимать новое за светлое»2.
А ждавший революцию, хотя возглавлял литературный отдел
в основанной недавно не без участия Протопопова газете «Русская
воля», Леонид Андреев публикует в ней свою статью «Памяти
погибших за свободу»:
«В настоящую минуту, когда в таинственных радиолучах ко
всему миру несется потрясающая весть о воскресении России из лика
мертвых народов, - мы, первые и счастливейшие граждане свободной
России, мы должны благоговейно склонить колени перед теми, кто
боролся, страдал и умирал за нашу свободу.
Вечная память погибшим борцам за свободу!
Их много схоронено в русской земле, и это они дали нам такую
легкую, светлую и радостную победу. Одних мы знаем по имени,
других мы не знали и не узнаем никогда. Но это они своей неустанной
работой, своими смертями и кровью подтачивали трон Романовых.
Высокий и надменный, стоял он грозным островом над морем
народной крови и слез; и многие слепцы верили в его мощь и древнюю силу,
и боялись его, и не решались подойти близко и коснуться, не зная
того, что давно подмыт он кровью в самом основании своем и только
ждет первого прикосновения, чтобы рухнуть. <...> Это они воздвигли
красный флаг на Петропавловской крепости, где так долго их
казнили, и им принадлежат ныне великолепные улицы Петрограда, по
которым так радостно движутся толпы свободного народа. Это они
своей кровью сломили казарменную дисциплину, под гнетом которой,
как в тюрьме, томилась душа русского солдата, - и они воздвигли
братскую, нерушимую связь между нами и нашей славной, великой
армией!»3
Степун Ф.А. (Н. Лугин). Из писем прапорщика-артиллериста. С. 191.
Степун Ф.А. Бывшее и несбывшееся. Т. 2. С. 247.
Андреев Л. Памяти погибших за свободу // Русская воля. 11(?).03.17.
115

Итак, российская интеллигенция в лице лучших своих
представителей давно желала политических перемен, сея недоверие в
народе к монархической власти, указывая на ее неспособность править,
особенно в условиях войны, когда эти перемены, наконец, наступили
и самодержавие силами петроградских рабочих и солдат было
свергнуто, приветствовала в подавляющем своем большинстве переворот,
хотя от революционных методов, обеспечивших победу, она была
далеко не в восторге, ибо плоды этой победы пришлось делить с теми,
кого она считала неспособными должным образом решать проблемы
демократизации, социально-экономической модернизации и
внешней политики (войны и мира).
§ 1.3. Рост разногласий и разочарований
«Революция, - записывал в дневник 4 марта редактор
иллюстрированного приложения для детей к журналу "Нива" Корней Иванович
Чуковский. - Дни сгорают как бумажные. Не сплю. Пешком пришел
из Куоккала в Питер. Тянет на улицу, ног нет. У Набокова: его
пригласили писать амнистию...»1 (В.Д. Набоков к этому времени
уволился со службы делопроизводителя в Главном штабе и был назначен
управляющим делами Временного правительства.)
Вся ночь на 4 марта прошла в думах о судьбе России у А. Ремизова:
«Атеистично-безбожно. Голоса не слышу ни с сердцем, ни с душою.
Или такие дела делают[ся] людьми железными? А потом голос
услышат... Когда узнал об отречении, все представил себе. Одинокость
и сиротливость. Все торжествующее не по мне. <...> Я благословил
всю победу России, но я не с победите[лями], я не надену краен,
банта, не пойду к Думе». В этот день он не выходил, ибо не мог быть с
торжествующими победителями. «Легкомыслия много и
безжалостности. Был Ф.К. Сологуб. Сегодня собрание у Горького: основывают
Министерство] изящных искусств. Должно быть, ни Солог[уб], ни
я туда не попадем. И опять тревога о России. Головы пустые, а таких
много, чего сварганят?»2
В.В. Розанов долго помнил тот трепет, который он испытывал
4 марта и еще дней десять.
- Вы понимаете ли, - говорил он домашним, - буря, а у корабля
сорвало руль, сломана машина. Что может быть, кроме самой
немедленной гибели?
1 Чуковский К.И. Дневник. 1901-1969. Т. 1 / подготовка текста и коммент.
Е.Ц. Чуковской. М.: Олма-пресс (серия «Эпохи и судьбы»), 2003. С. 84.
2 Ремизов А.М. Взвихренная Русь: мой дневник 1917 г. С. 428.
116

Так он говорил, так определенно думал. «А предмет думанья - вся
Россия. Как было жить?» На его слова «как многие захворали!», ему
ответили:
- Что захворали - есть люди, которые с ума сошли.
«И люди - мирные, тихие, отнюдь не "политики", а просто -
обыватели. Тревога за Россию, притом не столько политическая, сколько
главным образом культурная, - за весь тот духовный,
образовательный свет, какой в ней уже имелся, - была чрезвычайна и доходила
иногда и в некоторых до отчаяния. Будущий историк
совершившегося переворота должен с чрезвычайным вниманием отметить этот
мартовский испуг за культурные сокровища, за церковь, за религию
вообще, за христианство вообще, за литературу вообще, за поэзию,
науку, академии, университеты».
- Ведь для рабочих и для солдат все это есть величина, именуемая
в математических вычислениях guantitenegligeable, пренебрегаемая
величина, которая просто откидывается, как совершенно ничтожная
и не могущая повлиять на результат математических выкладок.
- В самом деле, что такое для солдат, для чистых солдат, - и для
рабочих, опять же чистых рабочих, а не для мастеров и начальников
частей рабочей организации, все вопросы и все заботы об академиях,
о школах, о каком бы то ни было вообще образовании? И если страна
попала в их управление, то не действительно ли Россия - корабль в
буре без руля и машин?
- Гибель!1
Гиппиус же была озабочена тем, что по-прежнему нет газет, а
с ними и вестей, ее беспокоили также «смутные слухи о трениях с
Сов[етом]». Наконец, как будто выясняется: спор идет о времени
созыва Учредительного собрания - немедля или после войны. Но вот
вышли «Известия Совета рабочих и солдатских депутатов», и она
находит их тон хорошим: «Раб[очий] Сов[ет] пока отлично себя
держит. Доверие к Керенскому, вошедшему в кабинет, положительно
спасает дело». В нем она видит потенцию моста, соединения
крайностей и преображения их во что-то третье, единственно нужное сейчас.
«Ведь вот: между эволюпионно-творческим и
революционно-разрушительным - пропасть в данный момент. И если не будет наводки
мостов и не пойдут по мостам обе наши теперешние сильные
неподвижности, претворяясь друг в друга, создавая третью силу,
революционно-творческую. - Россия (да и обе неподвижности) свалятся в
эту пропасть»2.
1 Розанов В.В. Черный огонь. 1917 год. С. 348-349.
2 Гиппиус 3. Дневники. Т. 1. С. 476.
117

Даже Д.В. Философов, вечный противник Керенского, вечно
споривший с ним и о нем с Мережковскими, 4 марта признал:
- Александр Федорович оказался живым воплощением
революционного и государственного пафоса. Обдумывать некогда. Надо
действовать по интуиции. И каждый раз у него интуиция гениальная.
Напротив, у Милюкова нет интуиции. Его речь - бестактна в той
обстановке, в которой он говорил.
Гиппиус с ним соглашалась:
- К осознанию этого должны, обязаны, хоть теперь, прийти все
кадеты и кадетствующие. И по сию пору не приходят. И не верю я,
что придут. Я их ненавижу от страха (за Россию), совершенно также,
как их действенных антиподов, крайне левых («голых» левых с
«голыми» низами)1.
М. Горький собрал у себя 4 марта А.Н. Бенуа, М.В. Добужинского,
К.С. Петрова-Водкина, Н.К. Рериха, И.А. Фомина, Ф.И. Шаляпина и
образовал комиссию по делам искусств. Пришло свыше 40 человек.
Все были настроены на приподнятый лад. Председателем, после того
как наотрез отказался Бенуа, выбрали Рериха, во вводном слове
доложивший о том, что предполагается сделать. Бенуа озвучил проект
декларации.
Элегантный Сергей Маковский ораторствовал о том, как его
попечением удалось спасти от разгрома Эрмитаж и музей Александра III,
для вящего революционного шика обращаясь ко всем - «товарищ».
На него кусливо набросился гулко и грубо бранившийся хулиган
Маяковский.
Горький несколько раз повторил фразу:
- Сами художники теперь должны взять в свои руки охрану
музеев, - то, в чем они больше всего смыслят.
М.Ф. Андреева стала взывать к Шаляпину, чтобы он,
представляющий русский театр, поднял бы его до той высоты, которой требует
момент, чтоб только не давались пьесы, «понижающие настроение».
Составили список депутатов, которым поручили отправиться к
правительству2.
Правда, депутатов этих ждали разочаровывающие вести. Еще в
ходе прений обнаружилась, что с проектом министерства искусств
уже возятся всюду: и в Академии художеств, и в разных музейных
советах, и в частных кружках. Не удалось привлечь к задуманному
в качестве тонкого парламентария и тонкого ценителя искусства
В.Д. Набокова. Он сразу и решительно отказался:
1 Цит. по: Гиппиус 3. Дневники. Т. 1. С. 476.
2 Бенуа А.Н. Мой дневник: 1916-1917-1918. С. 138-139.
118

- Меня слишком поглотила навалившаяся на меня груда дел, я
как раз занят составлением правительственного Манифеста.
Атоварищ председателя Государственной думы С.И. Шидловский,
обычно бодрый и отзывчивый, удивил и огорчил обратившегося к
нему Бенуа: или это просто тон переутомленного работой и заботами
человека, который за последние шесть дней лишь один раз побывал
у себя дома? Во всяком случае, этот "обожатель Эрмитажа" тусклым
голосом промолвил:
- Сейчас не до министерства искусств, когда скоро просто
нечего будет есть. Хорошо, солдаты пока спокойны, но когда им не дадут
пайка, что удержит их от погрома?
Тут же он сообщил, что комиссаром в бывшее Министерство
двора уже назначен H.H. Львов. «Выходит, - записывал Бенуа, - что,
пожалуй, наша депутация запоздала и мы явимся в гостиницу, в
которой уже нет ни одного свободного номера. Да и гостиница без
настоящего хозяина! Как бы не вышло уж чересчур глупо!» Впрочем, он
продолжал рассчитывать на Горького и Шаляпина1.
И вообще Бенуа посчитал этот день выдающимся в своей личной
жизни: «Я покинул свою "хату с краю" и "пущен в коловорот"! <...>
Я бы предпочел остаться зрителем и в стороне - больно все, что
творится, мне чуждо и уж очень отчетливо стал я видеть суетную
природу вещей. Но теперь мне не дадут опомниться и на попятный идти
поздно. С другой стороны, те перспективы, что передо мной
открываются, не лишены даже известной грандиозности! Просыпается и
какое-то чувство долга. Многое из того, что теперь может сделаться в
специально художественной области, может быть сделано лишь при
моем ближайшем участии, а то и - руководстве. Вот я взялся за
лямку, хоть и предвижу, что вся предстоящая деятельность будет одним
сплошным разочарованием! Эх. Был бы здесь Дягилев!»2
Подтверждение слуха об отречении царя за себя и за наследника
М.М. Богословский комментировал в субботу 4 марта так: «Манифест
составлен, не знаю кем, в выражениях торжественных, теплых и
трогательных. Вслед за ним помещен и отказ в. кн. Михаила, условный,
до изъявления воли Учредительным Собранием. В. кн. приглашает
весь народ повиноваться Временному правительству. Итак,
монархия Божию милостью у нас кончилась, точно умерла; если монархия
возникнет вновь по решению Учредительного Собрания, то она
будет уже "Божию милостию и волею народа": "Per la grazia di Dio e
per la volonta del Popolo", как y итальянцев. Только, судя по крикам
1 Там же. С. 141-142.
2 Там же. С. 136-137.
119

газет, это едва ли будет. Левые обнаруживают республиканское
направление и будут по своей всегдашней прямолинейности
непримиримы». Весь день неотвязчивая тяжелая дума о будущем России
владела им и давила его. «Чувствовалось, что что-то давнее,
историческое, крупное, умерло безвозвратно». Тревожили мысли и о
внешней опасности, «грозящей в то время, как мы будем
перестраиваться».
Вечером того же дня он заходил к своей знакомой, слушательнице
Московских высших женских курсов Ольге Ивановне Летник,
пригласившей его по телефону, и потом жалел, что сделал это: «Она в
большом энтузиазме, идущем столь вразрез с моим скептицизмом,
и совершенно разменивается на мелочи: радуется, что Мануйлов -
"Мануильчик", как она все время его называла, министром
народного просвещения. Он действительно министр, и наше советское
постановление о трех М. (от 2-го числа. - Авт.) я теперь считаю очень
неловким. Точно, узнавши о его министерстве, оно было сделано.
А может быть, юридический факультет и действительно сделал его,
узнавши о назначении Мануйлова»1.
Сотруднику московской газеты «Русское слово» В.А. Амфи-
театрову-Кадашеву - сыну плодовитого и популярного писателя -
очень не понравился приказ по войскам Петроградского гарнизона об
обезоруживании офицеров, отмене отдавания чести и т. п. «Вообще,
многое мне начинает не нравиться: 1) сегодня вышла газета с. д.
большевиков, открыто призывающая к пораженчеству; 2) слишком
много безобразия на улицах - эти летящие автомобили, в коих "людно
и оружно" ощетинившись винтовками сидят солдаты, хотя никакой
враг им не угрожает; эти увешанные алыми лентами мальчишки,
вооруженные винтовками, которые они держат так, что при встрече с
ними у меня невольно шевелится мысль: "Вот она, моя смерть идет!";
этот никчемушний народ, без всякого дела слоняющийся по
улицам, - все это беспокоит и возмущает. <...> Третья причина,
почему мне перестает нравиться революционный карнавал, - это то, что
уже получило иностранное прозвище "эксцессы": какие-то человеки
ворвались в "Русские ведомости", захватили машины, отпечатали
воззвание Совета; другие человеки расположились как дома в
типографии "Русского слова" и печатают там свои "Известия"; третьи
человеки, наконец, реквизировали помещение одного шантанчика,
слопали весь балык в буфете и не хотят уходить, ибо помещение им
нравится. Все это до крайности тревожно. Нехорошо тоже, что опять
поднялся вой насчет буржуазии, тот самый вой, который погубил
1 Богословский М.М. Дневники. 1913-1919. С. 162.
120

1905 год! И слишком свободно допускается агитация против войны;
правда, она не имеет никакого успеха, но все-таки...»1
На всю церемонию парада войск и молебна на Красной площади
4 марта смотрел из окна Исторического музея его старший хранитель
A.B. Орешников. «Впечатление производили флаги, значки красного
цвета у военных, даже на памятнике Минину и Пожарскому»2.
«Народ высыпал на улицы, у всех в петлицах красные
цветы, и люди восторженно обнимаются со слезами на глазах от
счастья, - вспоминал и композитор А.Т. Гречанинов. - Мы с Марией
Григорьевной (его женой. - Авт.) тоже в толпе, но недолго: нужен
новый гимн. Я бросаюсь домой, и через полчаса музыка для гимна
уже была готова, но слова? Первые две строки: "Да здравствует
Россия, / свободная страна", я взял из Сологуба, дальнейшее мне не
нравилось. Как быть? Звоню Бальмонту. Он ко мне моментально
приходит и через несколько минут готов и текст гимна. Еду на Кузнецкий
мост в издательство А. Гутхейль. Не теряя времени, он тотчас же
отправляется в нотопечатню, и в середине следующего дня окно
магазина А. Гутхейль уже украшено было новым "Гимном свободной
России". Весь доход от продажи идет в пользу освобожденных
политических. Короткое время все театры были закрыты, а когда они
открылись, на первом же спектакле по возобновлении в Большом
театре гимн под управлением Э. Купера был исполнен хором и
оркестром наряду с Марсельезой. Легко воспринимаемая мелодия,
прекрасный текст сделали то, что гимн быстро стал популярным и не
только в России, но и за границей»3.
Да, кажущаяся всеобшей радость на самом деле таковой не была.
Не все ее разделяли. Публицист П.П. Перцев, подготовивший
издания четырех книг Розанова, писал ему об отчаянном положении у
живописца Нестерова: он, было, окончил огромное новое полотно с
крестным ходом, в средоточии которого - царь и патриарх, дальше -
народ, городовые, березки. И вот что же теперь с такою темою делать?
Кому она нужна? Кто на такую картину пойдет смотреть? Правда,
сам Перцев революцией был очень утешен и в заголовке своего
восторженного письма поставил: «3-й день Русской Республики»4.
1 Амфитеатров-Кадашев В. Страницы из дневника / Публ. СВ. Шумихина //
Минувшее. Исторический альманах. Вып. 20. М.; СПб.: Atheneum; Феникс, 1996.
С. 445-446.
2 Орешников A.B. Дневник. Кн. 1.1915-1924. С. 109.
3 Гречанинов А.Т. Моя жизнь. СПб., 2009. С. 124-125.
4 Цит. по: Розанов В. Революционная обломовка // Его же. Собрание сочинений.
Мимолетное / под общ. ред. А.Н. Николюкина. М.: Республика, 1994. С. 389-390.
121

5 марта в Петрограде, наконец-то, вышли газеты. Для Гиппиус все
они похожи своим тоном («ангелы поют на небесах») и
прославлением Временного правительства. «Однако трения не ликвидированы.
Меньшинство Сов. Р.Д., но самое энергичное, не позволяет рабочим
печатать некоторые газеты и, главное, становиться на работы. А пока
заводы не работают - положение не может оставаться твердым»1.
«Стоял сегодня в хвосте за газетами, - записывал 5 марта
Ремизов. - Небывалая вещь - газетный хвост. И опять думаю: Иванушки-
дурачки чего наделали, сумеют ли доделать?»2
В «Русских ведомостях» от 5 марта публикуется уже второе
стихотворение Валерия Брюсова на тему дня, написанное им 2
марта, - «На улицах (Февраль 1917)»: «На улицах красные флаги... / Чу!
Колокол мерно удары / к служенью свободному льет. / Нет! То не
коварные маги / развеяли тайные чары: / то ожил державный народ!»3
Комментируя описание в газете «Утро России» 5 марта
момента отречения Николая II от престола, A.B. Орешников пишет:
«Очевидец (если нет преувеличения) рисует бывшего царя
ничтожным человеком, что мне всегда казалось. <...> Некоторую тревогу в
здешнем обществе внушает поведение тупоголовых эсдеков (рабочая
партия); надо надеяться, что благоразумие возьмет верх»4.
Воскресенье 5 марта А.Н. Бенуа назвал одним из самых богатых
впечатлениями дней своей жизни: «Я увидел собственными
глазами и как бы нащупал наше новое правительство. Увы! Меня это не
успокоило относительно будущего»5. Собравшись у известного врача
И.И. Манухина на Сергиевской, Горький, Шаляпин, Петров-Водкин,
Добужинский, Гржебин и Бенуа направились в расположенный
рядом Таврический дворец6. Но никого из министров там застать не
удалось: они уже все отбыли в свою новую резиденцию. Декларацию
из их рук принял все тот же Шидловский - «с потемневшим до
неузнаваемости, изнуренным лицом, едва от усталости держащийся на
ногах». Прочитал и сказал:
- Это, очевидно, будет сейчас же принято, но надо вам обратиться
к князю Львову7.
Предприимчивый Гржебин где-то достает машину, и по
дороге сопровождающий их чиновник Неклюдов рассказывал, что слы-
1 Гиппиус 3. Дневники. Т. 1. С. 477.
2 Ремизов А.М. Дневник 1917-1921 гг. С. 429.
3 Брюсов В. На улицах. (Февраль 1917) // Русские ведомости. 05.03.17. № 51. С. 3.
4 Орешников A.B. Дневник. Кн. 1.1915-1924. С. 109.
5 Бенуа А.Н. Мой дневник: 1916-1917-1918. С. 142.
6 См.: Там же. С. 142-143.
7 Там же. С. 144.
122

шал, как в Кронштадте матросы перерезали 70 офицеров, трупы их
выбросили на лед и не разрешают хоронить, 12 офицеров убито и в
Гельсингфорсе. «Вот тебе и "бескровная"!» - думает Бенуа1.
В Министерстве внутренних дел их принимает H.H. Львов и тут
же, согласившись со всем, передает М.И. Терещенко. Тот тоже со всем
соглашается и делится своей мечтой создать отдельное Министерство
искусств или хотя бы секретариат по делам искусств, который
правильнее было причислить к Министерству просвещения2. Наконец,
их всех ведет к себе А.Ф. Керенский. С ним его близкий приятель
инженер П.М. Макаров. «После только что нами отведанной
бездари и посто российской вялости Керенский производит необычайно
возбуждающее впечатление. И определенно ощущается талант, сила
воли и какая-то "бдительность". О да! Это прирожденный диктатор!
Но спокойно с таким человеком едва ли можно что-либо обсудить.
И постепенно наша беседа сразу переходит в спор - тем более что
Н. Львов с момента входа в комнату Керенского стал неузнаваемым.
Из ласкового, утрированно вежливого джентльмена он превратился
в какого-то петуха, злобствующего и пробующего наскочить то с
одной, то с другой стороны на противника»3.
Из их спора делегаты узнали, что сегодня Керенский посетил
Зимний дворец, годится ли он для размещения Учредительного
собрания и решил, что нет, поручив дальнейшее наблюдение за
дворцом Макарову, но не потрудившись посовещаться с Н. Львовым.
И теперь тот, запинаясь от волнения и возмущения, объявил о своем
отказе руководить дальше Министерством двора. Неклюдов
мимоходом шепнул Бенуа о министре юстиции:
- О! Он поразительно талантлив! Он единственный из них всех,
который что-нибудь делает!
Из дальнейшей беседы выяснилось, что Керенский нашел Зимний
дворец в образцовом порядке, что дворец в Царском Селе (который
он тоже успел посетить) поставлен им под надежную охрану и что
он вообще приступил к урегулированию всей деятельности
учреждений, подведомственных бывшему Министерству двора. Так что
пожелание художников о какой-то специальной милиции
запоздало. Они с ним согласились, и он тотчас послал кого-то перехватить
их бумажку - до подписания ее князем Львовым. Но оказалось, что
она уже подписана. Получив этот документ, Керенский без всяких
разговоров сунул его в карман тужурки, высказав разные общие по-
1 Там же. С. 146.
2 См.: Там же. С. 148.
3 Там же. С. 149-150.
123

желания успеха. В дверях появился какой-то курьер и вызвал его на
возобновившееся заседание Совета министров. Бенуа, уже видевший
в нем будущего диктатора, сделал вывод, что, уделив им целый час, он
стремился приобрести козырь, который бы позволил ему «опереться
на целую группу лиц, пользующихся авторитетом в данной области».
Правда, что именно он от них ждал, он так и не высказал1.
Было уже позже 8 часов вечера, когда воодушевленные этой
встречей депутаты во главе с Горьким (он не присутствовал на ней,
занятый беседой с другими министрами) и с участием Макарова,
воспользовавшись гостеприимством Неклюдова, засели за составление
«обращения к массам», направленного на предотвращение
«вандализма». Из 4 текстов - Горького, Бенуа, Шаляпина и Билибина, -
наиболее удачным и целесообразным был признан последний. Затем
Шаляпин рассказал собравшимся о своей мечте о новом театре, и,
наконец, было решено всем съездить в Петергоф, дабы убедиться на
месте, что там все в порядке. Уже около полуночи, когда все готовы
были расходиться, ввалились 4 представителя от Общества
архитекторов-художников: они откуда-то узнали об этом собрании и
поспешили явиться, чтобы объявить себя союзниками и призвать к вящей
осторожности - как бы не навлечь на себя обвинение в
самозванстве. Возник нелепейший разговор, который грозил перейти в ссору.
«Ив этой глупейшей интермедии» Бенуа с ясностью представились
вообще те испытания, которые ожидают обновляющуюся Россию:
«Отовсюду теперь вылезут такие же дилетанты-демагоги. Ведь
успела та же четвертка предложить где-то услуги по устройству
торжественного погребения "жертв революции". Она даже выбрала и самое
подходящее для этого место: площадь перед Зимним дворцом! Под
видом борьбы за свободу, за "коллективное начало" и пуская в ход
всякие новые для них же лозунги, они пролезут до нужных им
вершин, и станут эти Репетиловы и Хлестаковы оттуда только мешать
людям более компетентным делать настоящее дело»2.
Что же касается впечатлений от встречи с Керенским, то Бенуа
уже поздно ночью записывал в дневник: «Должен сознаться, что меня
пленит даже его столь, казалось бы, неказистая внешность,
кисловатое выражение лица, бледность, что-то напоминающее не то
иезуита или ксендза, не то... апаша. Именно такие люди, пусть лукавые,
но умные, талантливые люди, одержимые бешенной энергией, а не
"профессора" вроде Милюкова, или "кристально чистые"
джентльмены вроде Н. Львова, или изящные монденные англоманы вро-
1 Бенуа А.Н. Мой дневник: 1916-1917-1918. С. 151-152.
2 Там же. С. 153.
124

де Терещенко, могут сейчас сделать нечто действительно великое.
Уверен, что и в главном вопросе всего настоящего момента, в
вопросе о войне, Керенский поведет ту линию, которая сквозила уже в его
думских речах. Мне очень захотелось быть в ближайшем контакте с
ним. И ему я бы мог быть полезен»1.
«Судя по газетам, Керенский - молодец! - писал 5 марта, касаясь
предстоящего его приезда в Москву, Амфитеатров-Кадышев. - Мне
кажется, он именно тот человек, который сейчас может утихомирить
страсти и довести страну до победы»2.
5 марта послал Керенскому письмо Д.С. Философов: «Считаю
своим святым долгом сказать вам, что именно вы в трудную ночь с
1-го на 2-е марта спасли Россию от великого бедствия. Только
человек высочайшей моральной чистоты, только подлинный гражданин
мог в эти трудные часы с таким святым и гениальным энтузиазмом
овладеть положением. Тяжкая болезнь все еще держит меня в своих
руках. Не знаю, долго ли проживу. Но если судьба не позволит мне
увидеть плода революции, то все-таки я уйду из этого мира гордым и
спокойным гражданином, с благоговением поминая ваше имя»3.
Побывав в воскресеье 5 марта у обедни в университетской
церкви св. Татьяны и потом на молебне «о ниспослании Божия
благословения на возрождающееся к новой жизни Государство Российское»,
профессор Богословский отмечал не без некоторой горячи и
язвительности, как настоятель церкви профессор богословия Николай
Иванович Боголюбский «сказал хитроумное слово, показывающее,
как батюшки могут легко приспособляться, на тему: церковь
видела за 19 веков своего существования множество всяких переворотов
государственных, ее этим не удивишь, она существовала при
всевозможных государственных формах, будет существовать вечно, и
"врата адовы не одолеют ее", а слушателям советовал быть "мудрыми яко
змии"4.
После обедни в зале правления было заседание Совета
Московского университета, которое ректор М.К. Любавский открыл
речью, начинавшейся словами:
- Вчера мы хоронили старую монархию. De mortuis aut bene aut
nihil».
И тем не мене счел нужным добавить, что в ряду монархов за
четырехсотлетнее существование монархии были фигуры мрачные,
1 Там же. С. 153-154.
2 Амфитеатров-Кадашев В. Страницы из дневника / Публ. СВ. Шумихина //
Минувшее. Исторический альманах. Вып. 20. С. 446.
3 Философов Д.В. Дневник. № 2. С. 197.
4 Богословский М.М. Дневники. 1913-1919. С. 163.
125

трагические, трагикомические и даже просто комические. Не
согласившийся с этим добавлением Боглюбский записывал в свой
дневник: «Но монархия много все же сделала для Руси: собрала
громадные земли, дисциплинировала общество, содействовала
накоплению в нем большого запаса духовных ценностей. Теперь важно
не растерять этих ценностей и т. д.». Зафиксировав еще предложение
ректора послать приветственные телеграммы новому правительству
и Мануйлову, Богословский считает также нужным записать его
мысль, что «монархия пала, потому что обнаружила негибкость,
неспособность принять формы, соответствующие новым течениям
жизни», и так комментирует ее: «Все это верно, но изображать в мрачных
и только в мрачных тонах фигуры прежних монархов было
напрасно. В них были и очень светлые стороны, и историк обязан
беспристрастно их отмечать». Помимо этого, медиевист А.Н. Савин
предложил выразить пожелание, чтобы вернулись в университет ушедшие в
1911 г. Долго вырабатывалась формула этого пожелания с разными
поправками. Затем рассуждали о том, что университет должен
руководствоваться существующими узаконениями, регулирующими его
жизнь, и сетовали на то, что студенты уже «завладели
университетом», как они выражаются: все новое здание занято помещением для
милиции из студентов, куда свозят захваченных городовых и
приставов; в старом здании также захвачена лаборатория кафедры
медицинской химии профессора B.C. Гулевича. Основатель и руководитель
романо-германского отделения историко-филологического
факультета Матвей Никифорович Розанов рассказывал, что накануне была
сходка на Высших женских курсах, причем одна из курсисток
кричала: «Товарищи! уже студенты завладели университетом. И мы
должны завладеть курсами»1.
- Кому это нужно? - говорил Богословскому по пути домой
Ю.В. Готье в связи начавшейся словесной вакханалией в газетах.
А вернувшись домой, Богословский нашел у себя А.П. Басистова,
«все еще в энтузиастическом настроении», явно под влиянием
половодья слов. «Долго еще река, столь бурно вышедшая из берегов,
не войдет в свое русло! В частности, в университете в этом
полугодии занятия едва ли уже будут возможны. Проведя вчер у Карцевых,
«стоящих за монархию Михаила», Богословский записывал: «Мне
думается, что течение пройдет теперь по гегелевской схеме, т. е. после
тезиса (старая монархия) наступит антитезис (республика), и только
уже потом, когда антитезис себя исчерпает до дна, наступит синтез.
Посмотрим»2.
1 Богословский М.М. Дневники. 1913-1919. С. 163.
2 Там же.
126

«От нервной взбудораженности вследствие свершившихся
грандиозных событий плохо спал ночью» В.П. Кравков. Ему все
мерещилась радостная картина: «На Святой Руси петухи поют - скоро
будет день на Святой Руси!..» Он и днем 5 марта ходил вприпрыжку
от радости.
«До самого почти вечера ожидали получения приказа с
высочайшим манифестом. "Самодержец" действительно отказался от
престола... Предстоит всенародное голосование, и в Учредительном
собрании установят образ правления и новые основные законы. О, Боже
мой, прямо кружится голова от тех великих событий, пред лицом
коих приходится теперь стоять. Боюсь смуты в том отношении, что во
всеобщем, прямом, равном и тайном голосовании не может в
настоящее время принимать участие та масса людей, к[ото]рая теперь на
театре военных действий; создается таким образом почва для мощных
агитаций с крайнего левого или правого фланга. Как красиво звучит
выражение в манифесте: "Учредительное собрание своим решением
об образе правления выразит волю народа!" Значит, легко может
случиться, что в скором времени может быть у нас объявлена и
республика?! Страшно подумать. Довольно было бы пока и одного
парламентаризма! Что касается Николаши, то его жаль как частное лицо, «но
как лицу, облеченному дискреционным, ответственным "noblesee"
(благородством. - Авт.), ему теперь бы подобало занять место рядом
с Сухомлиновым и проч. государственными изменниками - с его
супругой! Сколько за его царствование погублено было жизней лучших
людей земли русской!! Будет актом большой справедливости, если
бы их постигла судьба Людовика и Марии-Антуанетты! Им слишком
много было дано, ч[то]б[ы] многое с них и взыскать»1.
В понедельник 6 марта у Мережковских был Н.Д. Соколов -
присяжный поверенный, председательствовавший в Совете рабочих
депутатов, верховодивший там с Сухановым-Гиммером. П.М.
Макаров - тоже присяжный поверенный, бывший вместе с ним до
революции в одной лево-интеллигентской группе, спрашивал:
- До сих пор в красном колпаке? Не порозовел? В первые дни был
прямо кровавый, нашей крови требовал.
Соколов или розовел, или хотел показать здесь, что весьма розов.
Смущался своей «кровавостыо», уверял:
- Своим присутствием я смягчал настроение масс.
Приводил разные примеры выкручивания, когда предлагалось
моментально ехать наказывать павловских юнкеров за хранение
Кравков В.П. Великая война без ретуши: Записки корпусного врача. С. 295-296.
127

пулеметов (учебных) или устроить похороны жертв революции на
Дворцовой площади. Рассказывал многое. Уверял:
- Составлению кабинета мешали отнюдь не мы. Мы даже не
возражали против лиц. Берите, кого хотите. Нам была важна декларация
нового правительства. Все ее 8 пунктов даже моей рукой написаны.
И мы делали уступки. Например, в одном пункте Милюков просил
добавить насчет союзников. Мы согласились, я приписал...
Распространялся насчет промахов Временного правительства
и его неистребимого монархизма (Гучков, Милюков). Гиппиус
комментировала:
- Странный, однако, факт получился: существование рядом с
Временным правительством двухтысячной толпы, властного и
буйного митинга.
Н.Д. Соколов, смущаясь и полуизвиняясь, признавался, что
именно он в напряженной атмосфере Совета писал приказ № 1:
- Приказ был необходим, так как из-за интриг Гучкова армия в
период междуцарствия присягнула Михаилу... В такой бурлящей
атмосфере у меня не могло выйти иначе. Я думал о солдатах, а не об
офицерах. Ясно, что именно это у меня и вышло наиболее сильно.
- Да, ваш митинг столь властный, что к нему даже Рузский с
запросами обращается. Сам себя избравший парламент.
- Мы стоим на страже народных интересов и следим за
действиями правительства, ибо не вполне доверяем ему.
- Со своей точки зрения, вы, конечно, правы. Ибо какие же это
«революционные» министры, Гучков и Милюков? Но вообще-то
тут коренная нелепость, чреватая всякими возможностями. Если бы
только «революционность» митинга-совета восприняла
какую-нибудь твердую, но одну линию, что-нибудь оформила и себя
ограничила... Но беда в том, что ничего этого пока не намечается. И левые
интеллигенты, туда всунувшиеся, могут «смягчать», но ничего не
вносят твердого и не ведут. Да что они сами-то? Я не говорю о вас. Но
другие, знают ли они, чего хотят и чего не хотят?1
Его спросили, как в Совете рабочих и солдатских депутатов
прошел вопрос с похоронами жертв революции.
- Было много предложений. Хоронить на Знаменской площади,
в Летнем саду, у Казанского собора и на Дворцовой. Мы
баллотировали все предложения и решено выбрать Дворцовую площадь. Я
нарочно поставил баллотировку вопроса о кладбище и о религиозном
обряде. Все единогласно постановили без обрядов, предоставив
родственникам после похорон совершить обряд.
1 Гиппиус 3. Дневники. Т. 1. С. 479-480.
128

- То есть как это? Отпевать после похорон?
- Ну да, если хотите.
Учредительное собрание, по мнению Соколова, должно быть до
окончания войны. Тут вспылил Философов:
- Я все-таки юрист и государственник. Если вы хотите устраивать
Учредительное Собрание, когда 10 миллионов на фронте, а вся
интеллигенция занята военными делами (в одном Земском и Городском
союзе до 60 000 интеллигентов), то устраивайте его, только не
называйте Учредительным Собранием. Нельзя стол называть стулом.
Цвет России не может участвовать в избирательной кампании, и даже
в голосовании, а вы - это извращение самой идеи Учредительного
собрания называете подлинным Учредительным собранием!
Соколов «немного замялся, но с полным легкомыслием
вывернулся фразами». На Философова он произвел «впечатление, что
он упоен "властью" (т. е. вернее, властью толпы под ним) и тоже
не в состоянии перейти на рядовое положение адвоката из
болтунов»1.
А тут еще «чепуха какая-то с Горьким», - записывала далее
Гиппиус: «Окруженный своими, заевшими его, большевиками
Гиммерами и Тихоновым, он принялся почему-то за "эстетство":
выбрали они "комитет эстетов" для укрощения революции;
заседают, привлекли Алекс. Бенуа (который никогда не знает, что он, где
он и почему он)». Бывший на этом «эстетском» заседании Макаров
говорил:
- Но эти - чужаки, а горьковский кружок очень сплочен. Что-то
противное, неместное, неквременное.
- От противности я даже не досидел, - добавил Батюшков. -
Беседовал там с большевиками. Они страстно ждут Ленина - недели
через две. «Вот бы дотянуть до его приезда, а тогда мы свергнем
нынешнее правительство».
- Итак, нашу судьбу будет решать Ленин, - резюмировал Д.В.
Философов.
«Что касается меня, - подводила итог Гиппиус, - то я одинаково
вижу обе возможности - путь опоминанья - и путь всезабвенья. Если
не "... предрешена судьба от века", - то каким мы путем пойдем -
будет в громадной степени зависеть от нас самих. Поворота к
оформлению, к творчеству, пока еще не видно. Но, может быть, еще рано. Вон,
со страстью думают только о "свержениях". Рабочие до сих пор не
стали на работу»2.
1 Философов Д.В. Дневник. № 2. С. 198.
2 Там же. С. 480-481.
129

У победителей - рабочих и солдат - да и не только у них, у всей
низовой массы росли настроения, которые не могли не тревожить
интеллигенцию.
Пришедший к Розанову старший дворник сказал:
- У нас в доме все идет дружно, только интеллигенция против.
- Кто же это?
- А вот сам хозяин и еще Успенский.
«Вот она какая интеллигенция! Тут я кое-что понял».
- Отчего же против?
- Насчет земли не согласны. И монархисты. А не понимают того,
что около всегда как пиявки присасываются.
«Вот оно что»1.
6 марта депутация художников обсуждала, каким образом
правительство должно ее утвердить, сошлись, что под названием
«Комиссии по художественным делам». Составили новую бумагу с
предложением своего сотрудничества. И снова с тревогой стали
обсуждать проект похорон «жертв революции» и сооружения им
грандиозного памятника на Дворцовой площади. Экстренно вызванный
Горький согласился сам съездить в Совет рабочих депутатов
урезонивать «товарищей». Встревожили их и известия, полученные
из Петергофа: помещенная в придворных конюшнях
автомобильная рота, посчитав это помещение ниже достоинства
«освободителей народа», потребовала отвести ей сам Большой дворец. Но тут
А.Н. Тихонов, милейший приятель Горького, примкнувший к
депутации в качестве представителя СРД, высказал уверенность, что ему
удастся предотвратить такую беду2.
Прослышав об этой депутации, и Консерватория отрядила войти в
ее состав своих представителей во главе с композитором Глазуновым,
уже взявшимся, по слухам, писать музыку для нового российского
гимна (на слова, сочиняемые Брюсовым и Гиппиус). Бенуа
решительно воспротивился этому, снова напоминая желающим
присоединиться о совершенно специальных целях - «сохранении наших
художественных сокровищ». По телефону делегацию удалось
остановить. Бенуа опасался расширения комиссии, как он сам утверждал,
из боязни превратить ее в некий орган для словопрений, совершенно
парализованный для деловой работы3. Но разве сами эти попытки
войти с его комиссий в постоянный контакт не свидетельствовали
о стремлении деятелей культуры различных ее отраслей к объеди-
1 Ремизов A.M. Взвихренная Русь: мой дневник 1917 г. С. 430.
2 Бенуа А.Н. Мой дневник: 1916-1917-1918. С. 155-156.
3 Там же. С. 156-157.
130

нению? Причем не на узко профессиональных, а более широких
началах.
Много в музыкальных кругах говорили про гимн:
- «Боже, царя храни» - долой! Нужен новый гимн.
У Прокофьева было другое мнение: «По-моему, - писал он, - нет
лучше гимна, чем "Славься" Глинки, только подставить новые слова.
Что бодрее и светлей? Но червь честолюбия заглодал всех
композиторов: помилуйте, "автор гимна" - какая популярность! Сознаюсь,
были моменты, червяк куснул и меня, но сейчас же мне становилось
ужасно стыдно. Между тем Глазунов писал, Гречанинов уже
печатал, а в скором времени оказалось пятнадцать готовых гимнов, один
хуже другого. И когда я думал, какая все это мразь и расслабленность,
какая бедность размаха, как все эти безфантазные музикусы пишут,
волнуясь, чтобы было понятно и, в сущности, не зная, что собственно
надо писать, - в эти моменты мне хотелось взяться за гимн, и я даже
раз позвонил Добычиной (Надежда Евсеевна Добычина - владелица
художественного бюро в доме Адамини на углу набережной Мойки и
Марсового поля. - Авт.), просто поговорить. Та, с необычной
горячностью, ухватилась за мысль, заговорила об этом Горькому и Бенуа,
но у меня снова прошла охота. Недели через две она опять звонила
мне. Я в этот вечер написал два гимна и приехал к ней сыграть. Она
отнеслась к ним энтузиастически, но мне снова показалось это игрой
в дешевую популярность, и я бросил их»1.
«У нас прекрасно, - писала из Москвы дочери и зятю в Пермскую
губению б марта Е.И. Пиримова, - идут шествия, по улицам, но
добрые, без ругани и происшествий. Сегодня физиономия города
приобрела обычный вид: пошли трамваи, люди принялись за работу.
Шура (гимназист. - Авт.) дома, остальные в разгоне. Женя (еще одна
дочь. - Авт.) на собрании у Шанявского, Алеша и Таня организуют
районные комитеты рабочих в Сокольниках. <...> Трудно описать
вам все, что происходит вокруг, надо быть в городе - почувствовать
дыхание свободы, которое оживляет всех, подымает настроение»2.
Не спалось ночью 6 марта главному врачу 7-го Сибирского
корпуса В.П. Кравкову... «Чувствую себя живущим в какой-то
фантасмагории всего совершающегося теперь в России. Вышло так
неожиданно гладко, операция отсечения гангренозного нароста - разыграна,
по-видимому, к [а] к по клавишам на рояле... Хвала и честь нашим
народным избранникам! Мы теперь как будто вылезли из говенной
ямы, повымылись и надели чистенькое белье. Созданная обстановка
Прокофьев С. Дневник. Т. 1. С. 645.
Письма весны семнадцатого. С. 219-220.
131

позволяет каждому сладко чувствовать себя - граж-да-ни-ном! К
сожалению, еще очень и очень многие не понимают в полном объеме
драгоценного значения этого золотого слова: слишком уж еще
глубоко въелась в их организм эта смрадная, смердящая протрава
свергнутого режима. <...> Весьма разно и своеобразно воспринимают смысл
манифестов наши солдатики... Много еще темноты в серой массе.
Передают, что кто-то из мужичков так выразился с сокрушением
сердца, что-де был среди нас настоящий человек, к[ото]рый достиг
до престола (разумеется - Распутин!), да и того-де убили!!! Среди
"землячков" курсируют слухи, будто какая-то гимназистка уже убила
Вильгельма! Из окопов немцы кричат:
- Нет у вас царя!
Им на это с руганью отвечают наши:
- Ничего, зато есть у нас Николай Николаевич! А если его не
будет, то выберем своего, еще лучшего!»1
Максим Горький 7 марта 1917 г. снова почтил своим
посещением Совет рабочих и солдатских депутатов. Его приветствовал
Н.С. Чхеидзе:
- Перед вами предстанет человек, который вышел из вашей
среды и показал миру, какая мощь и твердая сила заключаются в
пролетариате.
- Время слов прошло, - заявил Горький. - Настоящее время -
дела. Вы решили устроить похороны на Дворцовой площади, я
считаю, что это неправильно... Это место признано и художниками
неподходящим. Они предлагают устроить похороны на Марсовом поле,
где раздались первые выстрелы русской революции. Я уполномочен
группой художников устроить ряд национальных праздников, как
например 1-го мая, устроить концерты, театр, картины для
удовольствия народа. Они просили делегировать двух или трех депутатов,
которые помогли бы нам в этом деле. Будет приятно, если весь мир
увидит, как культурен русский пролетариат. Ни одна революция не
шла в ногу с искусством. Вы первые выполните эту великую задачу.
Собрание приветствовало Горького, но тем не менее не
признало возможным пересмотреть вопрос о месте погребения жертв
революции2.
«Положение то же, - констатирует 7 марта Гиппиус. - Или,
разве, подчеркнуто то же. Сов[еты] раб[очих] и с[олдат] издают при-
1 Кравков В.П. Великая война без ретуши: Записки корпусного врача. С. 296-297.
2 Максим Горький в Совете рабочих депутатов // Русские ведомости. 9.03.17.
№ 54. С. 3. Похороны на Дворцовой площади были отменены властью министра
юстиции А.Ф. Керенского.
132

казы, их только и слушаются»1. Упомянув о расправе над
адмиралом Непениным и убийстве до 200 офицеров в Кронштадте и
Гельсингфорсе, а также отметив, что между «двумя берегами»
(правительственным и советским) нет не только координации действий, но
и почти нет контакта, она продолжает свою мысль: «Интеллигенция
силой вещей оказалась на ЭТОМ берегу, т. е. на правительственном,
кроме нескольких: 1) фанатиков, 2) тщеславцев, 3) бессознательных,
4) природно-ограниченных. В данный момент и все эти
разновидности уже не владеют толпой, а она ими владеет. Да, Россией уже правит
"митинг" со своей митинговой психологией, а вовсе не серое, честное,
культурное и бессильное (а-революционное) Вр[еменное] пр-во»2.
Называя отсутствие контакта интеллигентов
правительственной стороны с вооруженным митингом, Гиппиус приводит
содержание звонка только что назначенного комиссара по охране дворцов
П.М. Макарова:
- Дайте знать в Думу, чтоб от Совета рабочих депутатов послали
делегатов в Ораниенбаум, на автомобиле: солдаты громят тамошний
дворец и никого не слушают3.
«Революция распустила чернь, - записывал 7 марта Ремизов. -
Прочитал сегодня много газет. Даст Бог, уложится, устроится. Самую
последнюю социальную революцию произведут отходники. Их труд
самый черный: чем чернее труд, тем больше прав на свободы»4.
Не столь оптимистично настроена была Гиппиус. Продолжая
сетовать на то, что «контакта с вооруженным митингом у нас,
интеллигентов правительственной стороны, очень мало», она снова и
снова останавливалась на фигуре Керенского, которого видела
единственным, кто ни на одном из «двух берегов», а там, где и быть
надлежит - с русской революцией. Но то, что он «единственный», «один»,
казалось ей страшным. Да, он гениальный интуит, однако не
«всеобъемлющая» личность: одному же вообще никому сейчас быть нельзя.
«Или будут многие и все больше, - или и Керенский сковырнется»5.
Напротив, роль и поведение Горького казались Гиппиус
совершенно фатальными: «Да, это милый, нежный готтенгот, которому
подарили бусы и цилиндр. И все это "эстетное" трио по "устройству
революционных празднеств" (похорон?) весьма фатально: Горький,
Бенуа и Шаляпин. И в то же время, через Тихоно-Сухановых,
Горький опирается на самую слепую часть "митинга"». А к ним уже
1 Гиппиус 3. Дневники. Т. 1. С. 481.
2 Там же. С. 482.
3 Там же.
4 Ремизов A.M. Взвихренная Русь: мой дневник 1917 г. С. 430.
5 Гиппиус 3. Дневники. Т. 1. С. 483.
133

прилепились и всякие проходимцы: «Например, Гржебин,
раскатывает на реквизированных романовских автомобилях, занят по горло,
помогает клеить новое, свободное, "министерство искусств"
(пролетарских, очевидно)· Что за чепуха· И как это безобразно-уродливо,
прежде всего»1·
7 марта Мережковский побывал в конторе бывших императорских
театров. «Там уже все чувствуют Шуру Бенуа министром, -
записывал свои впечатления о его рассказе Философов. - Цветет подлость
без оттенка благородства. Это трио - Горький, Шаляпин и Шура,
великолепно. Они мечтают об устройстве каких-то празднеств, об
охране "памятников", а в этом время Совет рабочих депутатов
увеличивает анархию, и Горький ее поддерживает»2.
Продолжая работать над рецензией, профессор М.М.
Богословский записывает 7 марта в дневник: «Выбивают из научной колеи
газеты, хамски топчущие в грязь то, перед чем вчера пресмыкались.
В самых оскорбительных выражениях статьи об отрекшемся
императоре и членах императорского дома». Вечером у него были Егоровы
и Готье. Толки о событиях. Единодушное осуждение крайностей
левых»3.
7 марта в Москве находился министр юстиции А.Ф. Керенский.
Он побывал в суде, в совете присяжных поверенных, на собрании
солдатских и офицерских депутатов, а также в Комитете
общественных организаций4. Д.Н. Жбанков, представлявший в нем Общество
врачей имени Пирогова, выступил с предложением об отмене
смертной казни. Керенский пообещал заняться этим вопросом, и вскоре
в периодической печати было опубликовано сообщение об отмене
смертной казни5.
8 марта Василий Розанов в газете «Новое время», накануне
выходившей под лозунгом «Да здравствует свободная Россия!»,
помещает статью «Перед положительными задачами истории», в которой
констатирует, что самодержавие как больной зуб, который «сам
вывалился без помощи щипцов и аптеки»6.
Вечером 8 марта продолжились споры между архитекторами по
поводу места погребения «жертв революции». Среди последних осо-
1 Гиппиус 3. Дневники. Т. 1. С. 483.
2 Философов Д.В. Дневник. № 2. С. 199.
3 Богословский М.М. Дневники. 1913-1919. С. 164.
4 См.: Приезд министра юстиции А.Ф. Керенского // Русские ведомости. 8.03.17.
№ 53. С. 5-6.
5 160 лет со дня рождения Дмитрия Николаевича Жбанкова:
Биографический очерк // Демоскоп Weekly. 2-12.09.2013. № 565-566. URL: demoscope.ru/
weekly/2013/0565/nauka02.php
6 Богословский М.М. Дневники. 1913-1919. С. 164.
134

бенно горячился H. Лансере. По телефону Макаров заверил Бенуа,
что дело это близко к сердцу принял Керенский:
- Он ручается головой, что погребению на Дворцовой площади не
бывать!1
8 марта Гиппиус казалось «как будто легче». И с фронта среди
прочих были и благоприятные известия. И Ораниенбаумский
дворец как будто не горел. И «советские "Известия" не дурного тона».
Правда, в типографии «Копейки», где выпускаются эти «Известия»,
Бонч-Бруевич наставил пулеметов и объявил осадное положение.
Захватным правом эсдеки выпустили номер «Сельского вестника»
с призывом конфисковывать землю. «И сегодня уже есть серьезные
слухи об аграрных беспорядках в Новгородской губернии». Но,
самокритично замечает она, «бывают моменты дела. Когда нельзя
смотреть только на количество опасностей (и пристально заниматься их
обсуждением). А я, на этом берегу, - ни о чем, кроме "опасностей
революции", не слышу»2.
Мало того, Гиппиус задается вопросом, «верно ли это, что все
(здесь) только ими и заняты?». Муж, Дмитрий Мережковский
только и говорит, что о Ленине: «именно от Ленина он ждет самого
худого». Карташев проклинает социалистов. Д.В. (Философов)
озабочен лишь положением на фронте и войной. А она невольно уступает.
Говорит о «митинге» и о Тришке-Ленине. «Честное слово, не "с
заячьим сердцем и огненным любопытством", как Карташев, следила
я за революцией. У меня был тяжелый скепсис (он и теперь со мной,
только не хочу я его примата), а карташевское слово "балет" мне было
оскорбительно»3.
Несомненно, это нежелание «примата скепсиса» сказалось в том
радужном настроении, которое пронизывало написанное Зинаидой
Гиппиус в этот день, 8 марта, стихотворении «Юный март».
Эпиграфом к нему послужила первая строка из «Марсельезы» Руже
де Лиля "Allons, enfants de la patrie!" («Вперед, сыны отчизны!»).
«Пойдем на весенние улицы, / пойдем в золотую метель. / Там
солнце со снегом целуется / и льет огнерадостный хмель. / По ветру, под
белыми пчелами, / взлетает пылающий стяг. / Цвети меж домами
веселыми, / наш гордый, наш мартовский мак! / Еще не изжито
проклятие, / позор небывалой войны. / Дерзайте! Поможет нам снять
его / свобода великой страны. / Пойдем в испытания встречные, /
1 Розанов В. Перед положительными задачами истории // Новое время. 8.03.17.
2 Гиппиус 3. Дневники. Т. 1. С. 484.
3 Там же. С. 484-485.
135

пока не опущен наш меч. / Но свяжемся клятвой навечною /
весеннюю волю беречь»1.
Весна для символистки Гиппиус была равнозначна
нравственному пробуждению, и с этой весенней революцией она связывала
надежды на то, что вместе с нею, вместе с переустройством жизни будут
устранены препятствия для внутреннего преображения.
Мережковские, как и Белый и Брюсов, приветствовали
революцию, видя в ней катаклизм, который вызовет к жизни
«революционно-разрушительные» и «революционно-созидательные» силы,
необходимые для будущей России - нового государства, основанного на
свободе, равенстве и братстве. Февральская революция, надеялись
эти русские писатели, освободит человеческую личность и создаст
«новое религиозное сознание», подавленное до сих пор
самодержавием и православной церковью. И эти чувства разделяла чуть ли не
вся интеллигенция.
Более пессимистично был настроен Ремизов. 8 марта он записывал:
«Госуд. Дума была в подчинении царя и бюрократии жульнической,
а теперь Госуд. Дума в подчинении СРД и недалеких людей. Тогда
было рабство и теперь тоже. Но теперь рабство худшее. <...> Только
вера в силу народа русского, давшего Толстого и Достоевского,
спасает меня от полного отчаяния. Ничего не могу писать»2.
Среда 8 марта. В газете «Утро России» карикатура Д. Моора «Не
звонит, не стреляет, не царствует».
«В газетах продолжается вакханалия, напоминающая мне сцены
из реформации XVI в., когда ломали алтари, бросали мощи, чаши,
иконы и топтали ногами все те святыни, которым вчера
поклонялись, - записывал в этот день М.М. Богословский. - Прочтешь
газету, - и равновесие духа нарушается. Мысль идет к текущим, или
вернее, к мчащимся событиям, и бурно мчащимся. Переворот наш -
не политический только, не революция июльская или февральская.
Он захватит и потрясет все области жизни и социальный строй, и
экономику, и науку, и искусство, и я предвижу даже религиозную
реформацию»3.
Комментируя телеграмму от военного министра Гучкова о
перемене формы официальных обращений офицерства к
солдатам и солдат к офицерству, главный врач 7-го Сибирского корпуса
В.В. Кравков записывал 8 марта, что для него лично переход к
отношениям ему подчиненных лиц на основании «прав человека и граж-
1 Гиппиус 3. Юный март // Ее же. Опыт свободы / подготовка текста,
составление, предисловие и примечания Н.В. Королевой. М.: Панорама, 1996. С. 81.
2 Ремизов А.М. Взвихренная Русь: мой дневник 1917 г. С. 430-431.
3 Богословский М.М. Дневники. 1913-1919. С. 164.
136

данина» совершается не только безболезненно, но даже и незаметно.
«Не та реакция к этим новшествам - преимущественно к
обязанности "выкаться", а не "тыкаться" с солдатом - у гг. офицеров
кадрового состава, чувствующих себя в самом затруднительном положении
перед вопросом, как это они теперь не только не могут позволить себе
какого-либо Фильку обложить по матушке, но даже и назвать его на
"ты". По моему убеждению, с распоряжением (да еще телеграммой!)
о "выканье" с солдатами слишком поспешили; уж не настолько этот
вопрос существенный и первоочередный; но видно здесь давление
оттуда, из Питера, со стороны сознательных партий рабочих. Я
советовал офицерам, не могущим солдату говорить "ты", самое лучшее -
выпить с ним на брудершафт!! Мои генералы Степанов и Ивашинцев
(начальник штаба и инспектор артиллерии 7-го. - Авт.) уж очень
недовольны переменой режима; не думаю, ч[то]б[ы] таким же оказался
и "комкор"», к[ото]рый должен скоро прибыть из Киева. Незаметно,
ч[то]б[ы] солдатики тосковали по отсутствию царя; видно, «совсем
наоборот». Никак не ожидал я, ч[то]б[ы] идея царизма так слабо
держалась в народе. Несомненное здесь влияние 1905 г., особенно же -
распутинской эпопеи и прочих императорских непотребств. История
скажет больше спасибо "Григорию Ефимовичу", что он так ускорил
падение ненавистного России режима! Нет теперь проклятого
«припадания к стопам» и "повержения к стопам"!»
Считает он и очень хорошим, что Учредительное собрание
отложено до окончания войны, когда можно будет установить новый
плебисцит. «К окончанию войны, мне думается, что народная мысль
достаточно будет подготовлена и к вотированию республиканского
режима. Сразу-то он и мне показался страшным! Солдатики говорят,
что-де теперь, если мы и вперед не пойдем на германцев, то, во всяком
случае, удержимся в своих позициях. Пошли, Господи!»1
9 марта в большевистской газете «Правда» опубликовано
вполне безобидное и отнюдь не большевистское стихотворение
Я. Бердникова «Свобода»: «Ты пришла, и вся Россия / за тебя, врагам
на страх, / как мятежная стихия, / всколыхнулась, свергла змия, /
отряхнула рабства прах. / Ты пришла... И нет изгнаний / дорогим
твоим сынам. / Ты пришла, и солнце правды / воссияло над
страной... / Торжествуй же, свет стоокий... / Укажи нам путь широкий /
в царство мысли, в мир иной...»2
9 марта. Четверг. Заведующий историческим отделом Морского
архива Г.А. Князев записывает в дневник:
1 Кравков В.П. Великая война без ретуши: Записки корпусного врача. С. 298-299.
2 Бердников Я. Свобода // Правда. 9.03.17. № 4. С. 9.
137

«Тяжелое впечатление произвело на всех постановление Совета
рабочих и солдатских депутатов запретить все правые газеты и
закрыть "Новое время". Что же тогда изменилось. Давило царское
правительство, теперь будет давить рабочая диктатура?
Совет рабочих и солдатских депутатов - сила. Без него Временное
правительство шагу ступить не может. Получается какое-то
двоевластие. В Совете сейчас до 1500 депутатов, и воля их велика. Это
тяжело отзывается на укреплении власти и восстановлении дисциплины».
В Архиве проводились выборы. Выбрали Сергея Михайловича
Щеглова. Вольнонаемные выбрали Садовского. Почти все время
ничего не делали. Неужели так и во всех других учреждениях?»
Придя со службы, Князев с М.Ф. до 2-х часов ночи читали газеты,
т. е. около 8 часов. И вот какое у них сложилось впечатление:
«Все газеты высказались по переживаемому моменту.
Большинство за республику. Я делю все газеты на следующие
разряды: трезвые ("Речь", "Русская воля", "Русские ведомости",
"Биржевые ведомости"), растерявшиеся ("Новое время"),
зарвавшиеся ("Правда") и грязные ("Маленькая газета"). Последняя - какая-то
клоака. Фельетон о Николае Романове и мамке Ксении -
невыносимая для брезгливого человека грязь, позор. Язык один чего стоит!..
Боже, спаси "свободную печать" от этого. Много у нас подводных
камней. С одной стороны, запрещения и кары, с другой -
разнузданность. <...> М.Ф. не может спокойно видеть «Н. В.» Особенно
возмущает ее то, что она так верила этой газете. И вдруг там теперь пишут
совсем обратное тому, что писали две недели назад. Особенно
тяжелое впечатление произвела на нее сегодняшняя статья Поселянина с
похвалой студентам. "Н. В." хвалит студентов!.. М.Ф. вообще не
может простить себе, как она это могла так долго обманываться, стоя за
старый порядок и веря таким газетам, как "Н. В."
- Теперь я только поняла, что такое радость свободы, - говорит
она, - и нет, свободу эту я не отдам назад без решительной борьбы...
И почему это я раньше не прозрела»1.
Представители Литературного фонда Всероссийского общества
писателей петроградских ежемесячных журналов и ежедневных
газет, собравшись 9 марта для восстановления Союза русских
писателей, закрытого в 1901 г., сочли необходимым предварительно
выяснить свои взгляды на роль русской литературы в подготовке
Февральской революции и обратиться с приветствием к ее деятелям.
1 Князев Г.А. Из записной книжки русского интеллигента (1915-1917) / Публ.
A.B. Смолина // Русское прошлое. Историко-документальный альманах. Кн. 2. СПб.:
Logos, 1993. URL: http://prozhito.org/search/diaries/f38J/date/1916-01-01/dateTop/-/
keywords/-/locations/-/mentioned_persons/-/tags/-/langauges/[OJ/
138

Представляя проект декларации, С.А. Венгеров высказал следующую
мысль: «Не литература присоединяется ныне к революции, а
революционная Россия осуществила теперь на деле то, что проповедуется
русской литературой уже более 100 лет».
В принятой декларации говорилось: «Не могут не быть
переполненными в эти дни радостью безмерной и энтузиазмом безграничным
сердца писателей русских при виде величайшего торжества свободы,
при созерцании чудеснейшего из всех известных во всемирной
истории переворотов».
Писателями приветствовались все творцы этого переворота:
Государственная дума, «стойко оставшаяся на своем посту»;
петроградские рабочие, «самоотверженно пошедшие под пулеметы в
горячей решимости положить жизнь свою за ниспровержение
деспотического строя»; петроградские полки, «благодаря которым кровавая
баня, уготованная русской свободе, превратилась в величайшее ее
торжество»; Временное правительство, «сумевшее в единении с
Советом рабочих и солдатских депутатов объединить страну и ввести
грозный девятый вал в русло государственности»1.
А тем временем архитектор И.А. Фомин в сотрудничестве с
перекинувшимся на сторону Бенуа Л.В. Рудневым тайно от всех
подготовил и представил Совету рабочих и солдатских депутатов,
заседавшему в Михайловском манеже, огромные макеты фантастических
памятников жертвам революции, но не на Дворцовой площади, а на
Марсовом поле. Это произвело такое впечатление на депутатов, что
они сдались и решили, что погребение состоится там2.
В четверг 9 марта на историко-филологическом факультете
Московского университета должен был быть государственный
экзамен по русской истории. Но никто из экзаменуемых его не явился,
так что преподаватели - Богословский, Грушка, Готье и Любавский
от нечего делать рассказывали о вчерашнем бурном собрании
младших преподавателей, на котором выяснялся вопрос об отношении к
войне и о «моральном очищении университета», то есть об удалении
ставленников Кассо. Славист и византинист Михаил Несторович
Сперанский принес весть о том, что Совет рабочих депутатов в
1 Декларация петроградских писателей. С. 3. Ф.А. Степун считал, что можно по-
разному относиться к борьбе русской интеллигенции с монархией: «С монархически-
синодальной точки зрения ее можно считать безумием и даже преступлением; с
либерально-гуманитарной и революционно-социалистической - в ней нельзя не видеть
основного смысла новой русской истории. Об одном только как будто бы невозможен
спор: о грандиозном размахе и даже вдохновенности нашего за сто лет до октябрьского
переворота начавшегося Освободительного движения» (Степун Ф.А. Бывшее и
несбывшееся. Т. 2. С. 254).
2 Бенуа А.Н. Мой дневник: 1916-1917-1918. С. 170.
139

Петрограде стремится сместить Временное правительство и уже
будто бы произошло столкновение. «Все были поражены. Всем
услышанным я был взволнован до глубины души»1.
«Девятого позвонил мне Мейерхольд, сообщая, что в
образующемся Обществе деятелей искусств - широком союзе, долженствующем
объединить деятелей всей России, - я избран от крайних левых
"деятелей" в депутацию к комиссару императорских театров Головину
(но не к моему художнику, а однофамильцу).
Словом, это как раз там, где Глазунов протестовал против меня.
Цель депутации - выступление против назревшего Министерства
искусств, в котором уже якобы захватили власть Бенуа, Горький и
прочие. Я совсем не был настроен быть в каких-либо комиссиях и
депутациях, будучи твердо уверен, что дело композитора - сидеть и
сочинять, но Мейерхольд кричал, что я избран подавляющим
количеством голосов (это мне, конечно, польстило), а затем после Головина
надо было отправиться в Совет солдатских и рабочих депутатов -
это тоже занятно. Я согласился приехать в Академию художеств.
Предварительно же позвонил Бенуа, спрашивая, что так как я
вступаю в организацию по свержению его из будущего министерства
искусств, то какие нужны для этого приемы. Бенуа смеялся и говорил:
- Докажите им, что мы никаких захватнических намерений не
питаем.
На другой день наша делегация во главе с Сологубом направилась
в Зимний дворец, где принимал Головин. Я считал, что наши тезисы
не обоснованы и говорил, что иду лишь посмотреть, как Головин,
отличный оратор и председатель второй Государственной Думы,
разнесет нас, но Сологуб довольно обстоятельно оппонировал, главное
же, что в настоящее время слова "организация", "организованность",
"общество" (хотя бы и такое довольно-таки фиктивное, как наше)
имели чрезвычайный вес, и потому наше заявление было принято к
сведению. Меня лично гораздо больше интересовал дворец и переход
его от монархов к искусству»2.
9 марта главный врач 7-го Сибирского армейского корпуса
В.В. Кравков был готов провалиться от стыда, когда начальник штаба
генерал-майор Ф.В. Степанов «в присутствии солдатиков,
услуживающих в нашей столовой, с кислой улыбкой так цинично и бестактно
выразился:.
- Ну что же, будем теперь называть нижних чинов на "вы", но с
непременным прилагательным "с.а ваша мать"»3.
1 Богословский М.М. Дневники. 1913-1919. С. 164.
2 Прокофьев С. Дневник. Т. 1. С. 647.
3 Кравков В.П. Великая война без ретуши: Записки корпусного врача. С. 299-300.
140

10 марта у Мережковских весь день провел Александр Бенуа,
повествовал о своей эпопее с Горьким, Шаляпиным и Гржебиным.
Говорили о перманентном заседании художников у Неклюдова,
о поощрении со стороны Совета рабочих депутатов, о стычке
Львова с Керенским, спорили о том, кто возглавит новое грядущее
министерство.
- Нет ли тут закулисной борьбы между Керенским и Горьким? -
предположил Д.В. Философов1.
Услышав, что Горького и Тихонова они считают за большевиков,
от которых (как и от всех эсдеков) в панике, Бенуа недоумевал:
- Что в этом страшного? Я пока не схватываю.
Его предложение поставить во главе Министерства двора
Дягилева, которому, с одобрения Терещенко, уже послана телеграмма в
Париж, вызвало у Мережсковского взрыв бешенства:
- Так уж лучше ничего! Лучше, чтоб погибло все, только бы не
возвращаться к этому протухшему барскому эстетизму, к ballets
russes (русским балетам. - Авт.), к Маринетти!2
- Выжечь весь этот эстетизм! - завопил вдруг Мережковский3.
По их мнению, в Министерство двора надо посадить такого
человека, который являлся бы поддержкой Керенскому и тем самым служил
укреплению всего кабинета. Бенуа почудилось, что Мережковский не
прочь выставить свою собственную кандидатуру. Тут же он поверг
всю троицу в крайнее изумление, сообщив, что Горький сам заявил о
своем желании быть министром. И все сразу с этим согласились.
- Пусть Горький, хотя едва ли можно ожидать, чтоб из него вышел
толковый министр.
Даже Гиппиус промолвила:
- Так было бы, пожалуй, даже лучше.
С одной стороны, он явился бы подкреплением Керенскому, с
другой - был бы оторван от своей партии, и тем самым партия была
бы ослаблена4.
В перерыве Гиппиус бегала в заднюю комнату, где ее ждали два
офицера - бывшие слушатели ее воскресников - и узнала
довольно печальные новости о положении офицеров и о том, как солдаты
понимают свободу. «В полку Ястребова было 1600 солдат, потом
300, а вчера уже только 90. Остальные "свободные граждане" - где?
Шатаются и грабят лавки как будто»5.
1 Гиппиус 3. Дневники. Т. 1. С. 489.
2 Бенуа А.Н. Мой дневник: 1916-1917-1918. С. 168.
3 Гиппиус 3. Дневники. Т. 1. С. 489.
4 Бенуа А.Н. Мой дневник: 1916-1917-1918. С. 168.
5 Гиппиус 3. Дневники. Т. 1. С. 489.
141

Бенуа был поражен «дилетантизмом» Мережковских: «С какой
аляповатостью они разбирали лозунги большевиков и решали
политические уравнения с бесчисленными неизвестными! С одной
стороны, жадность до власти, а с другой - какая-то заячья паника. И их
упование на Керенского покоится на таком перепуге»1.
А вот как Гиппиус оценивала тогда прессу: «"Рабочая газета"
(меньшевистская) очень разумна, советские "Известия" весьма
приглажены и - не идут, по слухам: раскупается большевистская
"Правда". <...> Бульварные газеты полны царских сплетен. Нашли и
вырыли Гришку - в лесу у Царского парка. Под алтарем строящейся
церкви. Открыли, осмотрели, вывезли, автомобиль застрял в ухабах
где-то на далеком пустыре. Гришку выгрузили, стали жечь. Жгли
долго, остатки разбросали повсюду, что сгорело до тла - рассеяли.
Психологически понятно. Однако что-то здесь по-русски грязное.
<...> "Русская воля" распоясалась весьма неприлично-рекламно.
Надела такой пышный красный бант - что любо-дорого. А следовало
бы ей помнить, что "из сказки слова не выкинешь" и никто не забудет,
что она - "основана знаменитым Протопоповым"»2.
В этом с нею был согласен и Бенуа: «Удивительно, как
незаметно во всей заварившейся сутолке проходит известие об аресте
царя, - записывал он 10 марта. - Возмутительны все те пакости и
пошлости, которые теперь изрыгают по адресу этого "лежачего"
всякие негодяи вроде Шебуева и т. п. Но подобные пошлости отныне
придется слушать постоянно. Вспомним, какие потоки их потекли в
Великую французскую революцию»3.
Эксгумация и сожжение трупа Г. Распутина послужили Николаю
Гумилеву, холодно встретившему революцию, поводом для
написания стихотворения «Мужик», в котором вкладывает в уста того, кто
обворожил «царицу необозримой Руси», такие мрачные слова: «Что
ж, православные, жгите / труп мой на темном мосту, / пепел по
ветру пустите... / Кто защитит сироту? / В диком краю и убогом /
много таких мужиков, / слышен по вашим дорогам / радостный гул их
шагов»4. Еще более поразительно и беспросветно его стихотворение
«Рабочий», сочиненное, вероятно тогда же (в прижизненном сборни-
1 Бенуа А.Н. Мой дневник: 1916-1917-1918. С. 169.
2 Гиппиус 3. Дневники. Т. 1. С. 489-490.
3 Бенуа А.Н. Мой дневник: 1916-1917-1918. С. 171.
4 Гумилев Н. Мужик // Его же. Избранное / предисл. и ред. Н. Оцупа. Париж,
1959. С. 177. Марина Цветаева увидела в этом стихотворении судьбу, шаг судьбы:
«Вчитайтесь, вчитайтесь внимательно. Здесь каждое слово на вес крови». (Цит. по:
Гумилев Н. В огненном стане / сост., вступ., комм. В.Л. Полушин. М.: Сов. Россия (серия
«Соврем, дневники»), 1991. С. 240).
142

ке «Костер» оно было помещено им сразу же за «Мужиком»). В нем
пророчески прозвучало чувство судьбы: «Вот он занят отливаньем
пули, / что меня с землей разлучит. / <...> Пуля, им отлитая,
просвищет / над седою, вспененной Двиной, / пуля, им отлитая, отыщет /
грудь мою, она пришла за мной. / Упаду, смертельно затоскую, /
прошлое увижу наяву, / кровь ключом захлещет на сухую, / пыльную и
мятую траву. / И Господь воздаст мне полной мерой / за недолгий
мой и горький век. / Это сделал, в блузе светло-серой, / невысокий
старый человек»1.
11 марта «Биржевые ведомости» в заметке «А.К. Глазунов и
М. Горький» сообщали, что артисты русской оперы обратились к
композитору Глазунову с просьбой написать новый народный гимн
ко дню возобновления в торжественной обстановке спектаклей
Мариинского театра. Композитор отказался, ссылаясь на то, что в
несколько дней нельзя выполнить столь ответственное поручение и
предложил исполнить его обработку народной песни «Эй, ухнем!».
Артисты решили попросить Горького сделать необходимые
изменения в тексте песни2.
11 марта после визитов видного эсера В. Зензинова, уверявшего,
что Керенский - фактический премьер, и Сытина, которого пришлось
всячески остерегать от поддержки Горького с его идеей издания
новой (антивоенной) газеты, Гиппиус предается невеселым
размышлениям о свободе слова: «И к чему кипим мы во всем этом с такой
глупой самоотверженностью? Самим нам негде своего слова сказать,
"партийность" газетная теперь особенно расцветает, а туда
"свободных" граждан не пускают. Внепартийная же наша печать вся такова,
что в нее, особенно в данное время, мы сами не пойдем. Вся вроде
"Русской воли" с ее красным бантом. Писателям писать негде. Но мы
примиряемся с ролью "тайных советников" и весьма самоотверженно
ее исполняем. Сегодня я серьезно потребовала у Сытина, чтобы он
поддержал газету Зензинова, а не Горького, ибо за Зензиновым стоит
Керенский. Горький слаб и малосознателен. В лапах людей - "с
задачами", для которых они хотят его «использовать». Как политическая
фигура - он ничто»3.
В тот же день московские писатели, собравшись в Художественном
театре снова обсуждали переживаемый момент. Председательствовал
E.H. Трубецкой. Были: Ю. Балтрушайтис, А. Белый, H.A. Бердяев,
С.Н. Булгаков, В. Брюсов, И. Бунин, В.Л. Львов-Рогачевский,
1 Гумилев Н. Мужик // Его же. Избранное. С. 178.
2 А.К. Глазунов и М. Горький // Биржевые ведомости. 11.03.17.
3 Гиппиус 3. Дневники. Т. 1. С. 491.
143

И.А. Новиков, A.C. Серафимович, граф А. Толстой, И.С. Шмелев,
А.И. Южин-Сумбатов и многие другие. Были заслушаны резолюции,
предложенные Бердяевым, Трубецким, Львовым и Буниным. Но они
вызвали такие разногласия, что их принятие было перенесено на
другое заседание1.
Нечто большее, чем свержение старого строя в России, виделось
Алексею Толстому. Конец буржуазного мира казался ему уже делом
предрешенным. И в своей речи на московском собрании писателей
он провозглашал, что с победой российской революции «наступил
новый век, и мы первые вошли в него». Этот век означает последнее
освобождение, совершенную свободу, «когда не только земля и небо
станут равны для всех, но сама душа человеческая выйдет наконец на
волю изо всех своих темных, затхлых застенков».
- Мы не будем провозглашать равенства, свободы и любви, мы их
достигнем... Ни царская ливрея, ни сюртук буржуа уже не на наши
плечи2.
Да, тогда многим российским политикам и обывателям казалось,
что началась совершенно новая эпоха, причем не только для России,
но и для всего мира. Явление такого масштаба, как свержение
российского самодержавия, не могло восприниматься иначе, учитывая
эсхатологическую настроенность, вообще свойственную обществам
традиционалистского типа, к каковым во многом относилась и Россия в
начале XX в.3
В плену иллюзий в первый период революции оказались не
только социалисты, но и российские либералы, которые очутились в
марте у власти и считали, что вот теперь-то они смогут осуществить свои
заветные мечты о построении в России справедливого и правового
государства - не только по примеру передовых западных стран, но и
значительно лучше. При этом они во многом разделяли
социалистические идеи. Главная либеральная партия России начала XX в. -
партия конституционных демократов - до лета 1917 г. провозглашала
социализм одним из своих идеалов4.
11 марта в 7-м Сибирском армейском корпусе принимали в
торжественной обстановке присягу на верность «богоспасаемой
Российской державе и благоверному Временному правительству».
Поп несколько раз сбивался в молитвословии и упоминал
пресловутых «царя и веру...». Некоторые из солдат вздумали было пове-
1 Совещание писателей // Утро России. 12.03.17. № 69. С. 7.
2 Толстой А. Первого марта // Русские ведомости. 14.03.1917. Mb 58. С. 3.
3 Жданова И. «Семя свободы, упавшее на камень» // Неприкосновенный запас.
2002. № 2 (22).
4 Там же.
144

сить на шапки красные тряпочки, но «наштакор» приказал их снять.
«Воинство наше на позициях, особенно из высших чинов, критикует
опрометчивые-де действия Временного правительства и
преимущественно Керенского, слишком уж будто бы взявшего сторону
рабочих партий: отмену, напр[имер], полевых судов, введение в
обращение с солдатами на "вы" вместо "ты" и проч. Много в этой критике
есть и справедливого, на мой взгляд, подлежащего осуществлению не
сразу вдруг, под громом орудий, а немного бы погодя. Смута в умах
большая. Офицерство в большом опасении насчет возможности
поддержания надлежащей дисциплины в войсках. Все несчастье,
конечно, в том, что солдатская масса в общем довольно темна и слишком
узко понимает интересы и самую идею родины: с точки зрения лишь
интересов своей лично хаты и интересов своих персонально. Какие-
нибудь вятичи, мордовцы и им подобные смотрят совсем зверями,
говоря какое-де им дело до последующих поколений, и что-де до их
хат так далеко, что немец до них никак не дойдет. Так мало еще среди
серой массы настоящих граждан, проклятый изжитый режим
придавил и вытравил у нее здравое человеческое сознание. Офицерство
не рассчитывает на боеспособность вверенных ему людей, к[ото]рые-
де храбры, пока они имеют возможность теперь манифестировать
в тылу! Становится жутко и боязно за живой боевой инструмент,
к[ото]рый до сего времени как-никак, но все же был слажен и собран
в своих составных элементах, а теперь как бы он совсем не
расшатался и окончательно не разладился. Слишком уж малым нравственным
авторитетом обеспечил себя наш командный состав перед солдатами,
держа до сего времени всегда себя очень далеко от них и привыкши к
спайке с ними лишь благодаря одной только палочной дисциплине,
заставлявшей нижних чинов служить только за страх. Не лучше ли
было бы для данного момента в деле управления боевыми массами
здесь на фронте, если бы Михаил Александрович не отказывался от
престола до времени создания Учредительного собрания?!»1
В тылу, особеннно в столицах, внешне, вроде бы, все обстояло
благополучней, и никаких тревог на горизонте не вырисывывалось.
А в Москве в воскресенье 12 марта состоялся еще один парад и
манифестация революционных сил. А.Н. Толстой так писал об этом
в «Русских ведомостях»: «Этот народ сегодня в первый раз вышел из
подвалов. И вот - величайшее чудо: он принес из подвалов не злобу,
не ненависть, не месть, а жадное свое умное сердце, горящее такой
любовью, что, кажется, мало всей земли, чтобы ее утолить»2.
1 Кравков В.П. Великая война без ретуши: Записки корпусного врача. С. 300-301.
2 Толстой Α., гр. 12-го марта // Русские ведомости. 17.03.17. № 61. С. 3.
145

«Зрелище было великолепное, - писала Татьяна Луначарская,
ходившая смотреть эту грандиозную рабочую демонстрацию со
своим женихом Алексеем Перимовым, его матерью и братом. - Каждый
завод старался щегольнуть один перед другим своим знаменем, из
которых многие были шелковые, с кистями, особые распорядители
следили за порядком - вообще московские рабочие с честью
выдержали экзамен на свободных граждан и показали, что могут обойтись
без "блюстителей тишины и спокойствия" - ведь сейчас на улицах
Москвы нет ни одного городового. Ах, Оля, как интересно и
хорошо стало жить после революции! Решительно все зашевелилось,
все организуется, люди стараются устроить жизнь по-новому и по-
хорошему, не нудят, не спят, мечутся целые дни, хлопочут - одним
словом, стараются во всю. Конечно, немало и лишней сутолоки, но
чувствуется такая страстная энергия, такой натиск всех сил, что, пра-
да, хочется верить, что ничего, кроме хорошего, из этого оживления
выйти не может».
Сама Т. Луначарская, после первых дней революции, когда
«толкалась повсюду», просто желая «жадно хватать ушами и глазами
новые впечатления», теперь взяла на себя более или менее
определенное дело - привлекать к районным комитетам Совета рабочих
депутатов новые и новые предприятия, «заставить их произвести
выборы у себя и прислать нам депутатов». Работа совместно с рабочими
ее очень увлекала и приносила огромное удовлетворение. «Я вижу,
как они работают, с уважением относятся к чужому мнению, и
невольно сравниваю их с безобразной, недисциплинированной
студенческой толпой или с занимающимися бесконечными словопрениями
интеллигентами»1.
Иными глазами, под другим углом зрения смотрел на это
торжественное мероприятие Максимилиан Волошин. В своем
стихотворении «Москва (Март 1917)» он так описывал увиденное: «В Москве
на Красной площади / толпа черным-черна. / Гудит от тяжкой
поступи / Кремлевская стена. / На рву у места Лобного, / у церкви
Покрова / возносят неподобные / нерусские слова. / Ни свечи не
засвечены, / к обедне не звонят. / Все груди красным мечены, / и
плещет красный плат. / По грязи ноги хлюпают. / Молчат. Подходят.
Ждут. / На паперти слепцы поют / про кровь, про казнь, про суд»2.
Две вещи поразили его - впервые появившиеся лозунги с
иностранными словами «Мир без аннексий и контрибуций!» и
столпившиеся у Лобного места и на папертях храмов старцы-слепцы, которых
1 Письма весны семнадцатого. С. 220.
2 Волошин М. Москва (Март 1917) // Его же. Избранное: Стихотворения.
Воспоминания. Переписка. Минск.: Мастацкая летаратура, 1993. С. 104.
146

раньше не пускала в Москву полиция. От их заунывного песнопения
(стихи об Алексее-человеке божьем и о Голубиной книге) у него, по
его позднейшему признанию, «разверзлись незапамятные горизонты
души», а от самого революционного парада «оставались только
красные лоскуты знамен и кокард, точно пятна крови, проступившей из-
под исторических камней, напитанных ею, да глухой шорох
надвигающейся толпы, шлепающей по грязи, смешанной со снегом». В тот
день революция впервые осозналась им «роковой и кровавой». Это и
отразилось в его стихотворении. Но когда поэт попробовал прочитать
его инженеру В.А. Рогозинскому, в квартире которого остановился
по приезде из Крыма, и его друзьям - архитекторам из круга
братьев Весниных, то его никто не понял, настолько оно «чуждо общему
настроению»1.
Похожее впечатление вынес М.М. Богословский, увидев на
верхнем проезде Пречистенского бульвара движение демонстрации по
случаю празднования революции: «Длиннейшая толпа двигалась,
неся красные плакаты с разными надписями. Нечто вроде
крестного хода, только несравненно более длинного. Толпа пела
визгливыми голосами "Вставай, подымайся, рабочий народ!"». Настроение у
него было неважное: взяв утром в руки «Русские ведомости», он
обнаружил, что больше уже не профессор Московского университета:
ибо по распоряжению министра народного просвещения Мануйлова
уволен в числе всех профессоров, назначенных с 1905 г. Это была
своего рода чистка от тех, кто не поддержал протест против Кассо.
Теперь их должности предстояло заместить в кратчайший срок
путем ускоренной рекомендации, не прибегая к конкурсам. И вид у него
был не из веселых, когда он появился на редакционном собрании
«Исторических известий». Ему пришлось там сказать:
- Конечно, удар разразившийся тяжел, но совесть моя чиста и
ни в чем меня не упрекает. В 1911 я остался в университете,
потому что считал уход совершенно неправильным и прямо не мог уйти.
Я поступил бы, если бы ушел, против совести. А раз остался, то
совершенно правильно поступил, заняв пустую, за уходом Кизеветтера,
кафедру, и очень хорошо сделал. Если бы я ее не занял, был бы на нее
посажен Довнар-Запольский или кто-либо еще хуже и расплодил бы
здесь свою школу. Я же сохранил для московской кафедры традиции
главы нашей школы Ключевского, оберег их в чистоте и этим имею
право гордиться»2.
1 Волошин М. Революция, проверенная поэзией // Его же. Избранное:
Стихотворения. Воспоминания. Переписка. С. 447. Примечание.
2 Богословский М.М. Дневники. 1913-1919. С. 165.
147

На следующий день, беседуя с СИ. Соболевским о событиях, об
университетских делах, Богословский высказал ту мысль, что
«теперь во власти факультета и совета - ошельмовать каждого из нас,
забаллотировав его при переизбрании, раз поставлен вопрос об
очищении университета от неморальных элементов»1.
А в Петрограде Союз деятелей искусств устроил в Михайловском
театре 12 марта концерт-митинг, в котором участвовали И. Бунин,
М. Горький, Ф. Шаляпин. Организовывалось это мероприятие не
без интриги. Кое-кто желал бы «остановить Горьковскую комиссию
на пути к гибели», поставить ее под контроль общественного
мнения, подчинить арифметике голосования, то есть, чтобы ее избрали
все деятели искусств. Каждому их обществу было предоставлено
право выставить по одному оратору. «И что же, - с негодованием
записывал в своем дневнике Бенуа, - шалуны-левые образовали за
три дня что-то около 20 или 30 новых "обществ" с самыми
несуразными наименованиями». Заранее решили, что
председательствовать не будут ни Горький, ни Бенуа (им предоставили право
возглавить литературную и художественную секции), а В.Д. Набоков.
Обиженный Горький свое вступительное слово о задачах
комиссии скомкал, от участия в прениях отказался и куда-то поспешил.
Предусмотрительный же Бенуа не поленился съездить к Набокову и
за завтраком успел изложить ему суть ожидавших их козней, и тот,
из расположения к нему, несмотря на грипп и сильный жар,
согласился взять на себя навязанную ему обузу. И выполнил выпавшую
ему совершенно случайно задачу великолепно. В течение трех часов
Бенуа не переставал им любоваться, «должно быть, совсем так, как в
древности любители цирковых зрелищ любовались какими-нибудь
всепобеждающими гладиаторами». Он был поражен его выдержкой,
спокойствием и находчивостью в борьбе с «необузданной стихией».
«В этой борьбе между гидрой-толпой и ее умным укротителем и
прошло это "историческое" заседание, доказавшее, во всяком случае, что
у кадетов имеются таланты и превосходные мастера парламентского
искусства, но в то же время показавшее во всей красоте убожество
нашего художественного мира»2.
Среди выступавших преобладали «левые» ниспровергатели.
В.Э. Мейерхольд громил «захватчиков», имея в виду «горьковскую
комиссию», намекал на «всеподданнейшие подношения» и на
получение «Владимиров» всяких степеней за пресмыкательство главных
из них. Почувствовавший себя лично оскорбленным Бенуа был
недалек от того, чтобы крикнуть «пасквилянту»:
1 Богословский М.М. Дневники. 1913-1919. С. 166.
2 Бенуа А.Н. Мой дневник: 1916-1917-1918. С. 174-175.
148

- Какая же ты гадость!
Но Набоков вовремя удержал его. В своем дневнике Бенуа потом
признавался, что терпеть не может «нелепые, претендующие на
гениальность постановки Мейерхольда» (о чем и писал в свое время в
театральном отделе «Речи»), но не может отказать ему в том, что он
«сам подчас весьма живописен». Чудовищную чепуху, по его мнению,
«несли также всякие Зданевичи, Маяковские и прочие архигении
русского футуризма». Наконец, «озадачил всех какой-то
"независимый футурист", обозвавший всех присутствующих "божественными
идиотами"»1.
Не пошел на это собрание в Михайловском театре композитор
Прокофьев. Но ему рассказывали, что когда потребовалось выбирать
представителей от музыки и назвали Черепнина и Зилоти, а
кандидатами его и Глазунова, то Глазунов, сидевший на эстраде, встал и
угрюмо сказал:
- Если Прокофьев, то я прошу меня избавить...
В зале зааплодировали, а ложа с поклонницами Прокофьева стала
неистово шикать2.
А за три дня до этого Прокофьеву позвонил Мейерхольд, сообщив,
что в образующемся Обществе деятелей искусств - широком союзе,
долженствующем объединить деятелей всей России, - он избран
от крайних левых «деятелей» в депутацию к комиссару
императорских театров Ф.А. Головину - комиссару всех учреждений бывшего
Министерства императорского двора, в ведении которого были
императорские театры, музеи и другие учреждения культуры. «Словом,
это как раз там, где Глазунов протестовал против меня, - записывал
Прокофьев. - Цель депутации - выступление против
назревшего Министерства искусств, в котором уже якобы захватили власть
Бенуа, Горький и прочие». Он совсем не был настроен быть в каких-
либо комиссиях и депутациях, «но Мейерхольд кричал, что я избран
подавляющим количеством голосов (это мне, конечно, польстило), а
затем после Головина надо было отправиться в Совет солдатских и
рабочих депутатов - это тоже занятно». В конце концов, он
согласился, но предварительно позвонил Бенуа, спрашивая, что так как
вступает в организацию по свержению его из будущего Министерства
искусств, то какие нужны для этого приемы. Бенуа смеялся и говорил:
- Докажите им, что мы никаких захватнических намерений не
питаем.
«На другой день наша делегация во главе с Сологубом
направилась в Зимний дворец, где принимал Головин. Я считал, что наши
1 Там же. С. 176-177.
2 Прокофьев С. Дневник. Т. 1. С. 645-646.
149

тезисы не обоснованы и говорил, что иду лишь посмотреть, как
Головин, отличный оратор и председатель второй Государственной
Думы, разнесет нас, но Сологуб довольно обстоятельно оппонировал,
главное же, что в настоящее время слова "организация",
"организованность", "общество" (хотя бы и такое довольно-таки фиктивное,
как наше) имели чрезвычайный вес, и потому наше заявление было
принято к сведению. Меня лично гораздо больше интересовал дворец
и переход его от монархов к искусству»1.
Делали попытки объединиться и другие профессиональные
группы работников умственного труда. 13 марта в Высших женских
курсах состоялось собрание профессоров и преподавателей 18
московских вузов. Решено учредить Союз деятелей высшей школы в
Москве2. А литераторы и журналисты пенвопрестольной в этот день
избрали в Комитет общественных организаций двух своих
представителей - И.А. Бунина и С.С. Рацкого3.
13 марта в торжественной обстановке открылись
государственные (бывшие императорские) театры. В Малом театре также
произошел торжественный митинг. В Большом занавес поднялся под звуки
«Марсельезы». На сцене живая картина - «Освобожденная Россия»:
женщина с разорванными кандалами в руках, у ее ног лейтенант
Шмидт, вокруг - Пушкин, Лермонтов, Грибоедов, Гоголь, Некрасов,
Достоевский, Толстой, Чернышевский, Писарев, Добролюбов,
Бакунин, Петрашевский, Шевченко, Перовская, декабристы,
дальше студенты, крестьяне, солдаты, матросы, рабочие. Оркестр
исполнил гимн А.Т. Гречанинова на слова К. Бальмонта «Да здравствует
Россия, свободная страна!»4
То, что сочиненный им гимн был исполнен хором и оркестром под
управлением Э. Купера наряду с «Марсельезой», запомнилось
Гречанинову на всю жизнь: «Легко воспринимаемая мелодия,
прекрасный текст сделали то, что гимн стал популярным, и не только в
России, но и за границей», с гордостью вспоминал он5. Политически
наивным как ребенок считал его композитор и музыковед
Л.Л. Сабанеев: «Так же, как он радовался, что его романсы распевает
императрица, так же при первых "громах революции" он немедленно
сочинил гимн свободной России и так же радовался, что его с
успехом исполняют. Успех его музыки - вот что его интересовало»6.
1 Прокофьев С. Дневник. Т. 1. С. 647.
2 См.: Возрождение академического союза // Русские ведомости. 15.03.17. С. 5.
3 Совещание литераторов и журналистов // Утро России. 14.03.17. № 70. С. 5.
4 См.: Русское слово. 14.03.17.
5 Гречанинов А.Т. Моя жизнь. Изд. 2-е. Нью-Йорк, 1954. С. 116.
6 Сабанеев Л. Воспоминания о России / сост. и предисл. Т. Масловской, коммент.
и С. Грохотова. М.: Классика-ХХ1,2005. С. 89.
150

14 марта «Правда» решила ответить на антибольшевистские
выпады на страницах средств массовой информации· В стихотворении
«Господам клеветникам из буржуазных газет» Демьян Бедный писал:
«Лишась последнего стыда, / старайтесь, господа! Пытайтесь нас,
старайтесь разить предательской рукой. / Пусть позавидуют
умелости такой / нас предавшие еще до вас - Иуды. / Те предавали нас за
мелочь, за гроши, / ведя на нас со всех сторон охоту. / Но вы... вы
опытней! Большие барыши вас ждут за гнусную работу!»1
Л. Андреев пишет 14 марта Вл.И. Немировичу-Данченко:
«Главное - рыжий Николай в тюрьме. Здорово хорошо! ...Главное - верю
в народ. Он никогда не был глуп, а война организовала его и
пробудила в нем чувства патриотизма, гражданского долга и
ответственности»2.
Иного мнения на этот счет придерживался A.M. Ремизов:
«Русский народ еще не дорос до свобод. До таких», записывал в тот же
день. И почему-то отметив, что в Мариинском театре 12-го перед
началом спектакля «хор спел стихи некоего Пальмина, муз[ыка]
Черепнина»3. Композитор H.H. Черепнин - активный участник
«Русских сезонов» Дягилева, профессор дирижирования
Петроградской консерватории, где у него учился Прокофьев, - в основу
своего гимна положил сочиненный еще в 1865 году стихотворный
«Реквием» Л. Пальмина.
14 марта к Мережковскому приехал сам Керенский.
«Мы с ним все неудержимо расцеловались, - записывала
Гиппиус. - Он, конечно, немного сумасшедший. Но пафотически-бодрый.
Просил Дмитрия написать брошюру о декабристах (Сытин обещает
распространить ее в миллионе экземпляров), чтобы, напомнив о
первых революционерах-офицерах, - смягчить трения в войсках»4.
Браня левых, он чуть-чуть «свысока» сказал о группе
Горького:
- Очень рад, если будет грамотная большевистская газета, она
будет полемизировать с «Правдой», бороться с ней в известном
смысле. А Горький с Сухановым теперь эту борьбу и ставят себе задачей.
Вообще, ведут себя теперь хорошо.
Мережковские спросили о «дозорщиках», как Керенский называл
советских деятелей. Он резко сказал:
1 Бедный Д. Господам клеветникам из буржуазной печати // Правда. 14.03.17.
№ 8. С. 5.
2 Труды по русской и славянской филологии. XVIII. Тарту, 1971. С. 292.
3 Ремизов А.М. Дневники 1917-1921 гг. С. 432.
4 Статья Мережковского «Первенцы свободы» с посвящением Керенскому была
опубликована в: Нива. № 16. С. 230-233; № 17. С. 245-249.
151

- Им предлагали войти в кабинет, они отказались. А теперь не
терпится. Постепенно они перейдут к работе и просто станут
правительственными комиссарами1.
Присутствуя на заседании Совета рабочих и солдатских депутатов
14 марта при выработке воззвания к рабочим всего мира, Пришвин
делал заметки: «Президиум: Чхеидзе (помазанник: смазали), Стеклов:
час лекции о Французской революции и другим по 5 минут». Его
поразили бедность лиц и слов. «Почему самые бездарные люди стоят во
главе? Не люди, а жилы власти революции»2.
14 марта под председательством В.И. Немировича-Данченко в
фойе Художественного театра снова собрались писатели, чтобы еще
раз обсудить переживаемый момент. H.A. Бердяев, В.Я. Брюсов,
М. Волошин, М.О. Гершензон, E.H. Трубецкой и В.А. Фриче прочли
свои проекты обращения писателей к обществу, которые затем
подверглись обсуждению. И на этот раз ни одна из предложенных
резолюций не была одобрена, а потому собрание решило поручить
комиссии, в состав которой вошли авторы этих обращений, выработать
такой текст, который бы всех удовлетворил. Единственно, на чем они
сошлись, чтобы в его основу было положено указание на
необходимость довести войну до конца, так как этого требуют честь и
достоинство России3.
Московский историк СБ. Веселовский так оценивал 14 марта суть
и перспективы революции: «Народ инстинктивно колеблется начать
внутреннюю борьбу и в то же время бессилен понять и ясно сказать,
что это гибельно. После единения всех классов и сословий,
приведших к перевороту и которым сопровождался переворот, неминуемо
при нашем отсутствии государственного, национального и правового
смысла начнется расслоение, а затем жестокая борьба. Хочется
верить, но трудно, что масса народа переварит отраву сектантов,
изуверов, выродков старого строя, анархию со стороны вырвавшейся
из уголовных тюрем сволочи и немецкий шпионаж и провокацию».
Дальнейший ход событий, по его мнению, больше всего зависит от
хода дел на фронте: Успехи «усилят правительство и позиции
имущих против революции». Неудачи же «могут вызвать быструю и
сильную реакцию»: верхи буржуазии отступятся от Временного
правительства; революционные низы «не прочь были бы свергнуть
его и теперь»; средняя буржуазия «будет поддерживать всякого, кто
обеспечит порядок»; а интеллигенция «болтается из стороны в сторо-
1 Гиппиус 3. Дневники. Т. 1. С. 493-494.
2 Пришвин М.М. Дневники. Кн. 1.1914-1917. С. 256.
3 См.: Митинги и собрания // Раннее утро. 15.03.17. Mb 59; Московские писатели и
революция // Утро России. 15.03.17. № 71. С. 5.
152

ну и не может считаться основой, на которую опирается Временное
правительство»1.
15 марта Пришвин записывал, побывав в «штабе» у Горького:
«Максим прекрасен: зовет проповедовать, чтобы люди
почувствовали радость, изменяли свои личные отношения, чтобы писатели
как-то по-новому писали. <...> Большой очаровательный человек и в
славе». Но когда он поделился этим впечатлением с Ремизовым, тот
побледнел, облился потом и сказал:
- Вы лакей Горького!
Причину такой неожиданной реакции Пришвин увидел в
синдроме человека, вышедшего из подполья, но обойденного, в этом его
несчастье, и оно загородило ему дорогу к свету, народной радости: «Они
революции ждали, из-за нее жизнь свою затратили, а когда пришла
революция, сидят не у дела»2. Сам Ремизов об этом 16 марта писал
так: «Битва под Пришвиным. После моего крика мне стало
необыкновенно легко - эта легкость пустота. Темь ровная»3.
16 марта на собрании московских писателей в фойе
Художественного театра С.Л. Франк произнес речь «О даре свободы»:
- Не освободят нас и самые свободные политические формы, -
предупреждал он, - если мы не обретем дара «духовной свободы».
И констатировал, что общество разделено на «лагерь культуры»
и «черный лагерь», где властвуют «низшие слои», «ленинцы» - их
«самое яркое и красочное выражение духа»4.
«Безбрежная распоясанность и претенциозность
"большевистских" органов вроде безумно буйствующих "Правды",
"Социал-демократа" и т. п.» удручала и главного врача 7-го Сибирского
армейского корпуса В.П. Кравкова, так как они, по его мнению,
«представляют большую угрозу с таким трудом завоеванной нами прекрасной
свободе и провоцирует возвращение азиатского порядка вещей со
всеми скорпионами и прочими атрибутами лютой реакции». И он
очень страдал в предвидении, что «эти могильщики приведут Россию
к разбитому корыту!», призывая к неповиновению
«буржуазно-дворянскому Временному правительству»5.
Комментируя нетерпеливое ожидание приезда «комкора»
Ступина подлечивавшегося в Киеве, корпусной врач, Кравков
писал: «Его авторитет настоящей власти в данный момент так
необходим! Молниеносно случившаяся революция, затребовавшая так
1 Веселовский СБ. Страницы из дневника. 1917-1923. С. 20.
2 Пришвин М.М. Дневники. Кн. 1.1914-1917. С. 257.
3 Ремизов A.M. Дневник 1917-1921 гг. С. 432.
4 Франк С. О даре свободы // Русская свобода. 29.04.17. № 2.
5 Кравков В.П. Великая война без ретуши: Записки корпусного врача. С. 306-307.
153

внезапно и в такой короткий срок под нависшим мечом неприятеля,
под жерлами неприятельских пушек столь коренного
переустройства внутренней жизни войск, не может, действительно, не ставить
в весьма трагическое положение начальников, ответственных за
благополучие на вверенном каждому из них боевом участке. Не будет
ли это похоже на то, как если бы отличнейшему хирургу,
собравшемуся делать известную операцию с привычным уже для него
ассортиментом инструментов, вдруг да предложили бы ее произвести с
помощью совсем другого инструментария, хотя, может быть, и более
усовершенствованного, да в данный-то момент для оператора
неудобного! Иногда мне думается, не лучше ли было бы для
обеспечения наших свобод, чтобы Михаил Александрович] не отрекался от
престола, а правил бы должность гех'а впредь до Учредительного
собрания, вольного уже потом избрать кого будет угодно? Для
переживаемого момента, пока длится война со страшным внешним врагом,
это, может быть, было бы гораздо практичней и для России спаси-
тельней»1.
Ожидая выхода указа Временного правительства об отмене
смертной казни, В.Н. Кравков делился с дневником 18 марта: «Грешный
человек: я, согласно с мнением одного из вождей демократии,
страстно желал бы, чтобы сперва надо было бы поотрубить несколько голов
палачам застенков свергнутого царизма и лишь потом издавать
декрет об отмене легализированного убийства»2.
19 марта Василий Розанов в газете «Новое время» выражал
надежду, что «Бог даст, русская революция никого не задавит»3.
Приехав 19 марта в отпуск в Петроград, Александр Блок пишет
матери: «Я довольно туп, плохо все воспринимаю, потому что жил
долго бессмысленной жизнью, без всяких мыслей, почти
растительной. Здесь сегодня яркое солнце и тает. Отдохну несколько дней и
присмотрюсь. Несмотря на тупость, все происшедшее меня радует. -
Произошло то, чего никто еще оценить не может, ибо таких
масштабов история еще не знала. Не произойти не могло, случиться могло
только в России. Минуты, разумеется, очень опасные, но опасность,
если она и предстоит, освещена, чего очень давно не было, на нашей
жизни, пожалуй, ни разу. Все бесчисленные опасности, которые
вставали перед нами, терялись в демоническом мраке. Для меня мыслима
и приемлема будущая Россия, как великая демократия (не
непременно новая Америка). Все мои пока немногочисленные дорожные впе-
1 Кравков В.П. Великая война без ретуши: Записки корпусного врача. С. 307.
2 Там же. С. 307-308.
3 Розанов В. «Само»-определение // Новое время. 19.03.17.
154

чатления от нового строя - самые лучшие, думаю, что все мы скоро
привыкнем к тому, что чуть-чуть "шокирует"»1.
«Какая старая гвардия! И где они прятались?» - записывала
Гиппиус, побывав с мужем 19 марта в Союзе писателей и не досидев
там до конца заседания. - «О "целях" возрождающегося союза не
могли договориться. "Цели" вдруг куда-то исчезли. Прежде надо было
"протестовать", можно было выражать стремление к свободе слова,
еще к какой-нибудь, - а тут хлоп! Все свободны, хоть отбавляй. Что
же делать? Пока решили все "отложить", даже выбор совета»2.
И не мудрено. 21 марта у Ремизова были Иванов-Разумник,
Петров-Водкин и Пришвин, и в его дневнике появляется запись:
«5 ч. д. "Я тебя ненавижу. Дрянь. Всем сердцем тебя ненавижу"»3.
К кому из них относились эти гневные слова? Вероятнее всего, к
самому левому из этой троицы, к Разумнику.
21 марта старший хранитель Исторического музея
записывает: «Все обозреватели военных действий предупреждают о близких
боях с немцами, которые стянули большие свежие силы к Северному
фронту. По частным сведениям, между солдатами в армии
злоумышленники распространяют слухи, что будут "делить землю"; будто бы
около 100 000 человек дезертировало для этого "дележа". К
сожалению, военное время не позволяет печатать об этом факте, хотя намеки
на дезертирство имеются. Проклятые немцы не дремлют»4.
22 марта у Мережковских был А. Блок, приехавший с фронта, и
говорил, что там тускло, радости революционной не ощущается, а
будни войны невыносимы. И, растерянный, беспомощно спрашивал:
- Что же мне теперь делать, чтобы послужить демократии?5
Сам он об этой встрече писал на следующий день матери: «Вчера
я забрел к Мережковским, которые приняли меня очень хорошо и
ласково, так что я почувствовал себя человеком (а не парием, как
привык чувствовать себя на фронте). Обедал у них, они мне рассказали
многое, так что картина переворота для меня более или менее ясна:
нечто сверхъестественное, восхитительное»6.
М. Горькому все же удалось уговорить руководителей
Петроградского СРиСД перенести похороны жертв революции с
Дворцовой площади на Марсово поле. Они состоялись 23 марта
(5 апреля) 1917 г. В торжественной церемонии приняли участие свы-
1 Блок A.A. Собрание сочинений в восьми томах. Т. 8. М.; Л.: ГИХЛ, 1962. С. 479.
2 Гиппиус 3. Дневники. Т. 1. С. 501.
3 Ремизов A.M. Взвихренная Русь: мой дневник 1917 г. С. 432.
4 Орешников A.B. Дневник. Кн. 1.1915-1924. С. 111.
5 Гиппиус 3. Дневники. Т. 1. С. 502-503.
6 Блок A.A. Собрание сочинений в восьми томах. Т. 8. С. 480-481.
155

ше 800 тысяч человек. В братские могилы в центре Марсова поля
были опущены гробы 184 солдат и рабочих из более чем 400,
погибших в революционных боях. Каждому из них Петропавловская
крепость салютовала пушечным выстрелом.
Ариадна Тыркова не собиралась идти туда: «Что-то было в этом
шумное, не благоговейное, что многих из нас заставляло
сдерживаться». Но узнав по телефону, что «все идет в большом порядке»,
была рада, ибо «шепоты и слухи, тревожно шнырявшие по городу, не
оправдались»1.
Иного мнения об этом был Александр Блок. 23 марта он пишет
матери: «Бродил по улицам, смотрел на единственное в мире и в
истории зрелище, на веселых и подобревших людей, кишащих на
нечищеных улицах без надзора. Необычайное сознание тогда, что все
можно, грозное, захватывающее дух и страшно веселое. Может
случиться очень многое, минута для страны, для государства, для всяких
"собственностей" - опасная, но все побеждается тем сознанием, что
произошло чудо и, следовательно, будут еще чудеса. Никогда никто
из нас не мог думать, что будет свидетелем таких простых чудес,
совершающихся ежедневно. Ничего не страшно, боятся здесь только
кухарки. Казалось бы, можно всего бояться, но ничего страшного
нет, необыкновенно величественна вольность, военные автомобили с
красными флагами, солдатские шинели с красными бантами, Зимний
дворец с красным флагом на крыше. Выгорели дотла Литовский
замок и Окружной суд, бросается в глаза вся красота их фасадов,
вылизанных огнем, вся мерзость, безобразившая их внутри, выгорела.
Ходишь по городу как во сне»2.
Побывавший на Марсовом поле неделю спустя Иван Бунин
увидел в только что совершившемся «некое традиционное
жертвоприношение революции, комедию похорон будто бы павших за
свободу героев», и даже «издевательство над мертвыми», ибо «они
были лишены честного христианского погребения, заколочены в
гробы почему-то красные и противоестественно закопаны в самом
центре города живых!». Причем комедию эту проделали с
полнейшим легкомыслием, и «оскорбив скромный прах никому не
ведомых покойников высокопарным красноречием», и изрыв из края
в край великолепную площадь, обезобразив ее буграми с
натыканными высокими голыми шестами в диннейших и узких черных
тряпках и зачем-то огородив дощатыми заборами, на скорую руку
Наследие Ариадны Владимировны Тырковой: Дневники. Письма. С. 176.
Блок A.A. Собрание сочинений в восьми томах. Т. 8. С. 480-481.
156

сколоченными и «мерзкими не менее шестов своей дикарской
простотой»1.
24 марта М.М. Богословский предается таким рассуждениям:
«Есть люди, для которых революционная деятельность была приятна
своею таинственностью и опасностью. Как же они теперь будут себя
чувствовать? Чем займутся, раз уже ни подпольной, ни опасной
деятельности не будет? А между тем этот род людей едва ли сразу
исчезнет; он нарождался столетием»2.
Казалось бы, никаких таких личных распрей, столь свойственных
творческой интеллигенции, не могло быть у людей, имеющих дело с
техникой. В Москве на Пресне образовался отдел Союза инженеров.
Запись вел временный председатель H.H. Вознесенский с
мануфактуры Прохоровых3. Там же разместилось организационное бюро по
созыву Совета депутатов служащих фабрично-заводских
предприятий и технических контор, предложившая выбирать по одному
депутату от каждых 50 служащих4. Но и из этих инициатив ничего
путного не вышло, хотя причины для озабоченности за свое положение и
даже собственную безопасность были на лицо. На заводе бр. Бромлей
23-го марта группа рабочих произвела насилие над одним из
служащих завода, ввиду чего все служащие постановили объявить
забастовку с утра 24-го до тех пор, пока им не будут даны гарантии
относительно культурного разрешения конфликта. По этому поводу общее
собрание рабочих приняло резолюцию, в которой «сурово осуждает
акт грубого насилия над одним из представителей администрации».
Но и самостоятельное выступление служащих, следствием которого
стало закрытие завода, оно посчитало незакономерным и вынесло
им порицание. Общее собрание служащих, выслушав эту
резолюцию, постановило прекратить забастовку и приступить к работе с
утра 27-го5.
И такие случаи не были единичны. Например, десять дней спустя
рабочие брезентовой мастерской «Земгора», несмотря на решение
третейского разбирательства, накрыв мешком, вывезли на тачке
заведующего мастерской снабжения6.
1 Бунин И. Окаянные дни: Одесса, 1919 г. // Неуслышанные голоса / сост. А.
Нежный. Т. 1. М.: Пик, 2003. С. 60.
2 Богословский М.М. Дневники. 1913-1919. С. 169.
3 См.: Московские вести: На Пресне образован отдел Союза инженеров // Русские
ведомости. 22.03.17. № 65. С. 5.
4 См.: Там же.
5 На заводе бр. Бромлей // Русские ведомости. 28.03.17. № 69. С. 6.
6 См.: Московские вести: Случай в «Земгоре» // Русские ведомости. 8.04.17.
№ 77. С. 4.
157

25 марта в газете «Русские ведомости» опубликовано письмо в
редакцию правительственного инспектора по технической части
при заводах товарищества «Проводник» Е. Пржевальского: «По
поводу появившихся в московских газетах в связи с арестом
инженеров Московского завода товарищества "Проводник" считаю
долгом заявить, что сведения о прекращении заводом товарищества
"Проводник" производства на оборону не соответствуют
действительности. Завод все время работал на оборону, и в настоящее время
только отсутствие топлива является причиной невозобновления
работ после мартовских событий»1.
В этот же день Керенский, беседуя у себя в Министерстве
юстиции с Д.С. Мережковским по поводу заказанной им и напечатанной
в газете «День» («Речь» отказалась) статьи «14 декабря», говорил
о СРиСД, что это - «кучка фанатиков», а вовсе не вся Россия, что
нет «двоевластия» и правительство одно. Но весьма волновался
по поводу этой «кучки» и признавал, что она делает серьезный
нажим. Мережковский, считавший свою статью восьмилетней
давности «Грядущий Хам» пророческой и уверенный, что выписанный
образ ныне персонифицируется в вожде большевиков, стал пугать
Керенского «грядущим» Лениным и навел на него такую панику, что
тот стал бегать по кабинету, хвататься за виски и восклицать:
- Нет, нет, мне придется уйти!2
Пришвин в тот же день сетует на то, что «работа органическая
нигде не налажена, и со всех сторон предупреждают о катастрофе»,
что «усиливается раздражение на Совет РиСД»3. Вполне вероятно,
что все эти предупреждения и раздражения исходили от его коллег
по кадетской «Речи». 26 марта он задается вопросами: «Почему <...>
студенты и курсистки в страхе держат весь уезд, почему глупейших
людей в Совете Р.Д. называют "вождями"?» И к чему ведет
великая война? Это никому не известно, разве лишь социал-демократам,
«и, вероятно, в этом их сила».
25 марта утром к М.М. Богословскому пришел «без телефонного
предупреждения, что теперь редкость», его гимназический приятель
А.П. Басистов, от работы его оторвал и «никакого особого
удовольствия» ему не доставил, ибо «продолжает быть в каком-то радостно-
энтузиастическом состоянии, идущем очень вразрез с моим настро-
1 Письмо в редакцию // Русские ведомости. 25.03.17. № 68. С. 7.
2 Гиппиус 3. Дневники. Т. 1. С. 504-505.
3 Пришвин М.М. Дневники. Кн. 1.1914-1917. С. 259.
158

ением». Поэтому разговаривать с ним было не особенно приятно.
Зато, предварительно позвонив по телефону, пришли к нему в 3 часа
11 приват-доцентов и прочитали ему адрес, «очень тепло написанный
и с сильно преувеличенными похвалами»1.
27 марта газета эсеров «Дело народа» напечатала статью Иванова-
Разумника «Вольга и Микула», направленную против правой
«Русской воли», которая, выражая настроения обывательщины,
«пылает негодованием против деятельности Совета рабочих и
солдатских депутатов (Микула-народ)». Невероятное - свершилось:
«Напуганный быстрым движением истории "кадет" (Вольга)
кричит свое "стой, постой!" ходу революции, ходу истории». Что ж. «А и
здравствуй же, Микула Селянинович!»2.
27 марта Пришвин раздумывает о вставшей перед ним личной
дилемме: остаться ли в кадетской «Речи» или принять исходящее от
Горького предложение перейти в основываемую им газету «Новая
жизнь»? Суть его сомнений заключалась в следующем: теоретически
все положения политики советских верны, а практически помочь им
он ничем не может. «И их сектантство, их бревна на пути к общему
чувству спасения отечества для меня непереходимы»3.
28 марта М.М. Богословский записывает: «В кондитерских
существует такой порядок: поступающим туда на службу позволяется есть
сладкое вволю; они объедаются и по большей части делаются к нему
равнодушны. Я опасаюсь, как бы того же не случилось и с нашей
свободой. Объедятся и потеряют к ней вкус. Но вот что касается вообще
продовольствия, то дело становится прямо дрянь. Вот уже более
недели, как нет в Москве белого хлеба. Питаемся черным, но еще в
достаточном количестве»4.
29 марта Пришвин, вопреки своим сомнениям, поступил в «Новую
жизнь». И что же? «И чувствую себя среди них еще больше белой
вороной, чем раньше в "Речи"»5. Но он оставался одновременно и
сотрудником Министерства торговли и промышленности. Однажды
ему пришлось обедать в столовой с тремя чиновниками и одной
ученой дамой. Разговаривали о дороговизне, о невозможности
среднему человеку жить и прилично одеваться, когда за соседнем столом
разместились люди «в помятых пиджаках и косоворотках», то есть,
1 Богословский М.М. Дневники. 1913-1919. С. 170.
2 Разумник. Вольга и Микула // Дело народа. 27.03.17.
3 Пришвин М.М. Дневники. Кн. 1.1914-1917. С. 260.
4 Богословский М.М. Дневники. 1913-1919. С. 170.
5 Пришвин М.М. Дневники. Кн. 1.1914-1917. С. 261.
159

по виду - рабочие, и заплатили за свой обед по 2 рубля. И это при
дневном заработке от 10 до 18 рублей! «И все мы почувствовали, что
мы теперь с своими окладами, с квартирами, наградами куда беднее,
что мы какие-то хорошо одетые, так чувствующие, но, в сущности,
гнилые и беспомощные существа, лишенные даже возможности
украшать свою речь в обращении с начальством словами: Ваше
превосходительство! Его высокотоварищество господин Пролетарий вышел
откуда-то из трущобы и занял место его высокопревосходительства.
Мы жалели его, пролетария. Но кого же теперь нам жалеть? И мы
пожалели себя. Только один из нас не пожалел себя и говорил, как
безумный Медному Всаднику: "Ужо тебе, ваше высокотоварищество!
Ты пришел, и я, тень твоя, с тобой, я буду ходить по следам за тобой,
тень твоя"»1. Кого имел в виду Пришвин? Себя? Навряд ли. Более
похоже, что «великого пролетарского писателя».
30 марта Пришвин, очевидно, в редакции «Новой жизни» или по
ее заданию, знакомится с социал-демократом Семашко и
социалистом-революционером Масловым. Первый из них показался ему
умным, но уязвленным, второй - сплошным несчастьем. В связи с этим
он замечает: «Личное несчастье и страдание - основа психологии
русского революционера и выход из него: проекция причины
несчастия на поле народное. И поле зеленое меркнет»2. В представлении
писателя, эсеры «мало сознательны, в своем поведении
подчиняются чувству, и это их приближает к стихии, где нет добра и зла». Они
«мягкие и чувствительные», но «пользуются террором и обдуманным
убийством». А вот эсдеки «происходят от немцев, от них они
научились действовать с умом, с расчетом». Но хотя они «жестоки в
мыслях, на практике они мало убивают (эволюция)». Что же касается их
перспектив, то эсерство как и эсдечество «у нас после царизма, если
не будет всеобщего мирового краха капитализма, полиняет,
вылиняет и превратится в европейский социализм и экономизм»3.
В его ежедневных записях вообще немало размышлений по
поводу недавних событий, о причинах революции и осознании
свершившегося («говорим о войне и победе, когда уже исчезло почти
все, из-за чего мы воюем»4), но еще больше деталей самого разного
свойства, замеченных на улице и в общественных местах, в том числе
об изменении быта: «Одетый в солдатское хулиган отбирает яблоки
1 Пришвин М.М. Дневники. Кн. 1.1914-1917. С. 261.
2 Там же.
3 Там же. С. 262.
4 Там же. С. 263.
160

у женщины и грозит штыком. Черный автомобиль. Два "литовца" в
трактире: - Долой оружие! - Извиняюсь, товарищ!»1
С 29 марта по 3 апреля 1917 г. в Петрограде происходило
Всероссийское совещание советов рабочих и солдатских
депутатов. В его повестке дня было: отношение к войне; отношение к
Временному правительству; организационные вопросы; подготовка
к Учредительному собранию; продовольственный вопрос;
земельный вопрос; вопросы крестьянской жизни; рабочий вопрос и др.
Большинство на совещании имели меньшевики и эсеры. В
оборонческой резолюции о войне, предложенной меныневистско-эсеровским
Исполкомом Петроградского Совета (принята 327 голосами против
57 при 20 воздержавшихся), совещание одобрило обращение
отказавшегося от завоевательных целей Временного правительствава о
войне (от 28 марта).
Среди 480 участников совещания были 6 делегатов от Юго-
Западного фронта, в том числе артиллерийский прапорщик Федор
Степун. Много разговаривая о свершившейся революции, он с
нетерпением ждал встречи с городом великого преобразователя,
революционера Петра. «Я думал, что увижу его гневным,
величественным, исполненным революционной романтики. Ожидания мои
не сбылись. Впечатление было сильное, но обратное ожидаемому.
Петроград и по внешнему виду, и по внутреннему настроению являл
собою законченную картину разнузданности, скуки и пошлости. Не
приливом исторического бытия дышал его непривычный облик, а
явным отливом. Бесконечные красные флаги не веяли в воздухе
стягами и знаменами революции, а никлыми, красными тряпками уныло
повисали вдоль скучных серых стен. Толпы серых солдат, явно
чуждых величию свершившегося дела, в распоясанных гимнастерках и
шинелях в накидку праздно шатались по грандиозным площадям и
широким улицам великолепного города. Изредка куда-то с грохотом
проносились тупорылые броневики и набитые солдатами и рабочими
грузовики: ружья наперевес, трепанные вихры, шальные, злые глаза...
Нет, это не услышанная мною на фронте великая тема революции,
не всенародный порыв к оправданию добра свободою, а ее гнусная
контртема: мозги набекрень, исповедь горячего сердца вверх
пятами, стихийное, массовое "ндраву моему не препятствуй, Аленка, не
мешай", это хмельная радость о том, что "наша взяла", что гуляем и
никому ни в чем отчета не даем»2.
1 Там же. С. 262.
2 Степун Ф.А. Бывшее и несбывшееся. Т. 2. С. 255.
161

Возглавляемой им делегации удалось встретиться с военным
министром Гучковым и министром-председателем Львовым, но особое
впечатление произвела встреча с Керенским.
«Его похудевшее, пергаментное лицо было крайне оживлено,
почти вдохновенно. Казалось, он вбежал к нам после ответственного
выступления, волнение которого еще не отхлынуло от сердца. Новым
в Керенском показалось мне некая военизация всего его образа,
очевидно, дань революционной эпохе и его роли в ней. По окончании
речей председателей армейских делегаций заговорил сам Керенский,
громко и твердо, характерно разрывая и скандируя слоги слов. В его
речи были стремительность и подъем. Он говорил, как власть
имущий, патетически подчеркивая общенародный, миротворческий и
демократический характер "Великой русской революции". Было ясно,
что Керенскому, как единственному среди членов Временного
правительства кровному сыну революции (на Гучкове, Львове и Милюкове
явно лежала печать адоптации), придется рано или поздно встать во
главе ее. В ее центре он уже стоял, соединяя в своем лице власть
министра Временного правительства со званием товарища председателя
Совета рабочих и солдатских депутатов. Выступлением Керенского я
лично остался вполне удовлетворен»1.
В качестве сотрудника газеты «Новое время» на этом совещании
побывал и литератор Василий Розанов. Символичным показалось
автору уже то, что депутаты не просто заняли помещения распущенной
Государственной думы в Таврическом дворце2. И не только у него -
у всей России - «дрожало сердце»: вот они, победители старого
порядка. И что они теперь потребуют с мирных обывателей за победу?
И кто они?
«Со штыками наперевес - это явно. Но за этим что? Но за этим
кто?» С этою тревогою - «и личною, и всероссийскою» - и
пришел он «с намерением "выглядеть" - "как", "что" и "чем,
собственно, грозит"». И при этом «весь горя от негодования на дерзкую речь
Стеклова (социал-демократа и редактора советских "Известий". -
Авт.) против Временного правительства», смешавшего это
правительство, «коему вся Россия и мы все, обыватели, повинуемся», с
грязью. «Как он смел так говорить? В этом тоне говорить? - кипело во
мне»3.
Розанов попал в Екатерининский зал Таврического дворца в
перерыв между заседаниями, когда делегаты разделились на крошечные
1 Степун Ф.А. Бывшее и несбывшееся. Т. 2. С. 261-262.
2 Обыватель. В совете рабочих и солдатских депутатов // Новое время. 9 и
13.04.17 // Розанов A.A. Собрание сочинений. Мимолетное. С. 344.
3 Там же. С. 348.
162

группы человек по 20-30. Вот что в одной из них говорил о войне
«студентик с чуть-чуть пробивающимися усиками»:
- Необходимо ее прекратить... Причем во что бы то ни стало...
Потому что кровь народная проливается... Ведь начал войну и
вступил в союз с союзниками вовсе не народ, а буржуазное
правительство... И его обязательства никакой обязанности для народа не
представляют... Милюков должен это учесть. А если он не учитывает, то
какой же он выразитель воли народной?
С ним пытался спорить офицер, но солдаты гудели:
- Продолжай, товарищ! Просим!
«Студент, столь одобряемый, естественно, летел дальше, - и
разносил наше правительство и всех этих буржуазных министров, из
которых одни - капиталисты, как Гучков и Терещенко, а другие имеют
по 100.000 десятин земли, как Родзянко.
- Какой же это народ?
Почему-то Милюков тоже попадал в "самые невозможные
буржуи"».
Назвав этот способ обучения «ланкастерским», Розанов, как
бывший учитель, сразу же оценил такие его особенности, как пассивность
слушателей и «развивающуюся на этой почве огромную и поневоле
смелую уверенную активность» ораторов, то есть «ту активность,
которая поражает "залпом", как шампанское, и не столько научает,
сколько одуревает слушателей»1.
Когда на следующий день он снова пришел туда пораньше, то
застал то же:
«Ласковым вкрадчивым голосом, чрезвычайно симпатичным и с
даром быть симпатичным, темный брюнет уговаривал большую
толпу рабочих и солдат:
- Так вы понимаете, кто любит народ? Любят его под-лин-но одни
только социалисты»2.
Но вот начинается заседание. И там Розанов услышал нечто иное.
Большинство говоривших были солдатами с фронта. Но говорили
и рабочие. «Или "хотелось бы назвать рабочие"», - делает оговорку
автор. «Ни одного мямлящего, комкающего речь: ни одного
"распространяющегося" и "тонущего в словах". Речи вообще не для
красноречия и даже не для впечатления, а именно - деловые, решительные,
требовательные; или - разъясняющие вопрос, выясняющие
положение, каково оно сделается для государства и для армии и самого
народа, если отношение к Временному правительству станет не только
1 Розанов В.В. Черный огонь. 1917 год. С. 344-345.
2 Там же. С. 345.
163

отрицательным, но хотя бы просто недоверчивым, не говоря уже о
презрительном тоне речей и вообще всяких слов о нем. Имя Стеклова
все почти ораторы упоминали, и все резко отталкивали смысл и тон
его речи»1·
Правда, радикальная сторона некоторых (не всех) речей
заставляла вспоминать о трепете месячной давности. Особенно, когда
«буржуазия» упоминалась в том смысле, что ее следует бояться. «Я все
себя слушал, проверял и спрашивал: "Уж не буржуа ли я?" Правда,
я получаю 10 000 р. в год; но ведь я же весь год, без отдыха и летом,
тружусь. Тогда "буржуи" все врачи, адвокаты, множество писателей -
М. Горький, Л. Андреев, Амфитеатров. <...> Тогда "буржуа" суть и
Репин, знаменитый демократическими убеждениями, и Нестеров».
Для Розанова было ясно, что «слово это надо произносить и
применять поименно с большою, даже с очень большою осторожностью,
так как настало время, когда из презрительного литературного
смысла оно перешло в категорию слов политически опорочивающих,
политически указывающих, - как на какого-то врага общества и
врага данного государственного строя». Тут уж шуточкам и злословию
не место. «И не перейдет ли это в глухой рев народных волн: рубить
у нации все золотые головы? Срубить и оставить одни оловянные.
Тогда нация не процветет». Но ведь республиканские горизонты
сулят именно расцвет. «И это-то, именно это окрыляет всех сейчас. Где
же наши надежды? Не подтачиваются ли они в корне? Взлетевший
кверху орел не заболевает ли в правом крыле? Тягостные вопросы»2.
И все же, несмотря на эти «тягостные вопросы», у автора от этого
заседания осталось положительное впечатление. Особенно важным
для него стало то, как депутаты чутко внимали ораторам: «Слушают
и реагируют на речи явно лучше, чем в действительно буржуазных
собраниях прежних Дум. И тут прямо сказалась демократия в
хорошем подборе. Как-то отчетливо слышалась, слушалась забота о
государстве в самом этом внимании к речам»3.
Общий вывод был таков: «Совет рабочих и солдатских
депутатов - за возможными, конечно, единичными эксцессами в сторону
(речь Стеклова) - в общем, однако, есть не возбудительная, а тоже
успокаивающая волна, именно - успокоительная волна. И солдаты,
и рабочие, получив в руки власть, хотят строить, и, пожалуй, тем
больше, чем у них больше власти. Тут какая-то тайна. Ведь "батько"
всегда строже "братчиков". Это очевидно и всемирно. Так вот вы по-
1 Розанов В.В. Черный огонь. 1917 год. С. 350-351.
2 Там же. С. 351-352.
3 Там же. С. 352.
164

садите в "батьки" солдата и рабочего: и моментально разрушительное
у него выскочит из головы, - все и всякое разрушительное. Он
моментально начнет хранить, оберегать, строить, копить; станет
скопидомом власти, богатства, земель, имущества. Инстинкт. Вся история.
Сказывают и подсмеиваются: "Женишься - переменишься". "Батько-
рабочий-солдат": это и есть "ныне женатый на власти" былой
гуляка. Как же он будет не хранить Русь? - Сохранит». Словом, вышел
Розанов из зала Всероссийского совещания делегатов от СРиСД
«совсем успокоенный»1.
Делясь на страницах «Нового времени» своими впечатлениями о
рабочих и солдатских депутатах, Розанов упомянул о том, как на
кафедру поднялся молоденький (22-26 лет) солдат маленького роста
и прогремел свои 5-6 минут, наполняя зал властным,
приказывающим тоном своей речи. «У меня при всем стыде сравнения
мелькнула мысль о Наполеоне», другими словами - о политическом таланте
«править, властвовать, приказывать, рассчитывать по пальцам
механику правления и, уже на основании расчета, ни минуты не
колебаться в распоряжении»2. Но кто же эти люди?
- Да очень просто, - разъяснили ему те, кто уже много раз видел
эти заседания. - Что такое теперешний солдат? Во-первых, тут есть
и офицер. Ведь теперь офицеры одевают тоже солдатские шинели.
А во-вторых, и сами солдаты при всеобщей воинской повинности с
одной стороны, при всеобщих обучениях в школах, этот солдат
вовсе не представляет собой мужика, взятого от сохи, а он представляет
собою нижний ярус интеллигенции, который при личной
даровитости и при любви к чтению может подняться и очень высоко. Речь не
шла, конечно, о всех, а, пожалуй, о немногих. «Но они все-таки есть.
и перерабатывающее и сдерживающее их действие на прочую
массу - несомненно»3.
Не отрицая такой перспективы, когда русский народ, «пожалуй,
на минутку расстанется» со своей культурой, которая у него не в
книжках, а в башке, «в совести, душе, правде и Боге», Розанов
объяснял это так: «Мало ли бывают бури и уторопленность, когда и мать
родную не помнишь, но придет темная ноченька, и задумается
лохматая голова: откуда же падают слезанки Божни, и откуда тоска в мире,
ну и все прочие погибели». Так что, уверял он, если не корежить и не
уродовать народа в излишне долгих школах, а дать ему цвести своим
цветом, «своей нечесаной головой и даже с некоторыми насекомы-
1 Там же. С. 353.
2 Обыватель. Что такое народ теперь? // Новое время. 20.04.17 // Розанов В.В.
Черный огонь. 1917 год. С. 353-354.
3 Там же. С. 354.
165

ми», то XX век образует его: «Поваландавшись около разного рода
социализма единственно около заработной платы, запоет <...>
свободно, без надзирания исправника, про глубины мировые, про
глубины человеческие, про глубины сердечные, и про всю русскую правду-
матушку. И вот тут Карл Маркс осядет "на зад"»1.
Вот почему не надо совершенно бояться революции в смысле
духовных и идеальных ценностей, - призывал других и уговаривал себя
Розанов. «Ну и еще налетит шквал. Еще встряхнет - ничего. Ничего
и ничего. В марте (не скрою) я сам был болен. Аки в гробу. Да еще
лицом книзу: не хочу смотреть, видеть. Где же Русь, которую я любил?
Тут все марксисты. Только из гроба щелочка, и стал я в щелочку
подглядывать, какие такие люди, и какой у них шаг, и какие лица. <...>
И увидел я: люди хорошие, бравые; лица смелые, открытые, не
затаенные. Стало сердце отлегать: как будто не очень скверно, как будто
даже хорошо. Вылезаю из гроба, смотрю: все же живая Русь. Только
будто помолодела и приосанилась. И подумал я: сплетется этот
марксизм с старыми песенками, со старыми сказочками. <...> Ну и еще
поглядим, что и как выживет и кто кого переживет. Меньше тревоги,
не надо тревоги»2.
1 апреля М.М. Богословский так откликается на газетный отчет о
разговоре Мануйлова с московскими представителями печати: «Он
говорит, что увольнение профессоров - мера не против личностей,
а для проведения принципа. Все это так. Но дальнейшая часть
беседы, где он опровергал слухи об аресте Временного правительства
рабочими депутатами и серьезно говорил о согласии правительства с
Советом рабочих депутатов, о [том], что для контакта между обоими
«советами», т. е. министров и рабочих депутатов, - наводит тревогу.
Значит, действительно в России теперь два правительства, которые
действуют пока согласно. А дальше?»3
2 апреля Александр Блок пишет матери: «Все, с кем говоришь
и видишься, по-разному озабочены событиями, так что
воспринимаю их безоблачно только я один, вышвырнутый из жизни войной.
Когда приглядишься, вероятно, над многим придется призадуматься.
Впрочем, события еще далеко не развернулись, что чувствуют более
или менее все»4.
Перед своим закрытием 3 апреля Всероссийское совещание
Советов решило пополнить своими представителями Петроградский
1 Розанов В.В. Черный огонь. 1917 год. С. 355.
2 Там же. С. 356.
3 Богословский М.М. Дневники. 1913-1919. С. 171.
4 Блок A.A. Собрание сочинений в восьми томах. Т. 8. С. 481-483.
166

совет рабочих и солдатских депутатов, сделав его, таким
образом, органом, координирующим деятельность всех советов. В этом
пополнении оказался и прапорщик Федор Степун, выпускник
Гейдельбергского университета. Вспоминая потом заседания этого
Совета, представлялся покрытый красным сукном стол
президиума и неподалеку от него обитая чем-то красным кафедра, с которой,
«в клубящихся испарениях своих непомерных страстей и
исступлений, сменяя один другого, ночи и дни напролет говорят, кричат и
чрезмерно жестикулируют давно охрипшие ораторы». Понимая, что
все эти вожди революции были, конечно, весьма различными
людьми и весьма разнокалиберными политиками, для него, фронтовика,
все они были, тем не менее, связаны друг с другом неким общим, как
бы семейным сходством: «Пройденный почти всеми ими тюремно-
ссыльный стаж придавал их революционному исповедничеству
одинаковую ноту нервной озлобленности; к тому же все они говорили
на одном и том же специфически революционном жаргоне. На этом
жаргоне беспартийный интеллигент назывался "пленником
буржуазии", буржуазный политик - "агентом капитала", не верующий в
Маркса социалист - "мелко-буржуазным обывателем", крепкий
крестьянин - "хозяйчиком", сильный, но правый человек - "бонапарте-
нышем", прокурор святейшего Синода - "святейшим прокурором",
левый бандитизм - "волеизъявлением трудовых масс"»,
хозяйственная озабоченность крестьянства - "проявлением черносотенного
хулиганства", развал России - "углублением революции"». Среди
лево-советских вождей Степун находил несколько очень недурных
ораторов. «Но речи их досадно портились специфически
революционным штампом. Между цветами красноречия всюду колко торчала
проволока мертвой идеологии»1.
3 апреля в Петрограде произошли два довольно знаменательных
события: вся художественная интеллигенция, а также некоторые
министры посчитали своим долгом присутствовать на открытии
выставки финских художников в салоне Добычиной на Марсовом поле,
а рабочие и солдаты во главе со своими советскими вождями
встречали Ленина на Финляндском вокзале.
Писатель Бунин на открытии выставки финских художников
дивился тому, что новые министры, знаменитые думские депутаты -
словом, «весь Петербург» - «все просто умоляли финнов послать к
черту Россию и жить на собственной воле: не умею иначе определить
Степун Ф.А. Бывшее и несбывшееся. Т. 2. С. 273.
167

тот восторг, с которым говорились речи финнам по поводу "зари
свободы", засиявшей над Финляндией»1.
В 7 часов вечера в ресторане «Донон» на Мойке в честь финских
гостей был устроен банкет. На столах - икра и, несмотря на военный
сухой закон, стаканы, наполненные водкой и вином. Стали
произносится речи на темы «свободы, культуры, братства»2. Не обошлось без
происшествий.
Нацеловавшись с одним из вдохновителей и организаторов
выставки - Горьким, Юхо Риссанен попытался выразить свои теплые
чувства и Бенуа. Тот написал в своем дневнике: «Я несколько раз
вырывался из его объятий, но он снова вцеплялся в меня, требуя, чтоб я
непременно плюнул ему в лоб, в чем он почему-то видел
единственный способ подтвердить мое к нему расположение или, вернее, мое
"согласие на его поклонение"!»3
Другой финн, какой-то знаменитый архитектор, говорящий,
кроме родного языка, только по-французски, тоже успевший выпить
достаточно много, попросил молодого московского лингвиста Романа
Якобсона превести его слова Горькому:
- Весь мир считает вас гением, ге-нием... А вот я говорю вам: вы
дурак. Нет, нет, вы не переводите так, как я сказал. Imbécile, comment
se dit ça en russe?4
С «гомерическим безобразием» пришлось столкнуться Бунину: к
нему, а также к сидевшим рядом с ним М. Горькому и финскому
художнику A.B. Галл ен-Калл ел а, «без всякого приглашения» подошел
Маяковский, «вдвинул стул между нами и стал есть с наших тарелок
и пить из наших бокалов». Галлен глядел на него во все глаза, «как
глядел бы он, вероятно, на лошадь, если бы ее, например, ввели в эту
банкетную залу». Горький хохотал. Бунин отодвинулся. Маяковский
заметил это и весело спросил:
- Вы меня очень ненавидите?
Тот без всякого стеснения ответил:
- Нет, слишком было бы много чести вам.
«Он уже было раскрыл свой корытообразный рот, чтобы еще что-
то спросить меня, но тут поднялся для официального тоста министр
1 Бунин И. Окаянные дни: Одесса, 1919 г. С. 60-61.
2 Сомов К.А. Письма. Дневники. Суждения современников. М.: Искусство, 1979.
С. 176.
3 Бенуа А. Мой дневник 1916-1917-1918. М., 2003. С. 188.
4 Хелман Б. «Много! Многоо! Многоо!» Финская выставка в Петрограде в
1917 г. // URL: ruthenia.ni>Stud_Russica_XII/Hellman.pdf
168

иностранных дел, и Маяковский кинулся к нему, к середине стола.
А там он вскочил на стул и так похабно заорал что-то, что министр
оцепенел. Через секунду, оправившись, он снова провозгласил:
- Господа!
Но Маяковский заорал пуще прежнего. И министр, сделав еще
одну и столь же бесплодную попытку, развел руками и сел. Но
только что он сел, как встал французский посол. Очевидно, он был вполне
уверен, что уж перед ним-то русский хулиган не может не
стушеваться. Не тут-то было! Маяковский мгновенно заглушил его еще более
зычным ревом. Но мало того: к безмерному изумлению посла, вдруг
пришла в дикое и бессмысленное неистовство и вся зала: зараженные
Маяковским, все ни с того ни с сего заорали и стали бить сапогами
в пол, кулаками по столу, стали хохотать. Выть, визжать, хрюкать
и - тушить электричество. И вдруг все покрыл истинно трагический
вопль какого-то финского художника, похожего на бритого моржа.
Уже хмельной и смертельно бледный, он, очевидно, потрясенный до
глубины души этим излишеством свинства, стал что есть силы и
буквально со слезами на глазах кричать одно из немногих русских слов,
ему известных:
- Много! Многоо! Многоо! Многоо!»1
Ближе к полуночи почти все отправились продолжать праздник в
«Приют комедиантов» в том же здании на Марсовом поле, где
находился салон Добычиной. Один только Бурлюк еще раньше
откололся от своих собратьев-футуристов и поехал на Финляндский вокзал
встречать Ленина. А вернувшись в «Привал комедиантов», передал
Маяковскому и Брику свои впечатления от вождя большевиков:
- Кажется, сумасшедший, но страшно убедительный2.
«Читал вашу статью "Вольга и Микула", - писал Разумнику
Андрей Белый 4 апреля из Москвы, - и - радуюсь ей; верю - в "чудо"
русской революции...»3
5 апреля историк Богословский записывает в дневник: «В
газетах - вести об украинском съезде в Киеве, на котором раздаются
горячие голоса за отделение Украины и за провозглашение конгресса
Украинским учредительным собранием, которое "октроирует"
автономию Украины. О Русская земля, собранная столькими трудами
великорусского племени! Неужели ты начинаешь расползаться по
1 Бунин И. Окаянные дни: Одесса, 1919 г. С. 61.
2 Хелман Б. «Много! Многоо! Многоо!» Финская выставка в Петрограде в 1917 г.//
ruthenia.ru>Stud_Russica_XII/Hellman.pdi
3 Андрей Белый и Иванов-Разумник. Переписка. СПб., 1998. С. 98.
169

своим еще не окончательно изгладившимся швам! Неужели нам быть
опять Московским государством XVI в.!»1
11 апреля Богословский встретил на прогулке хранителя
собрания египетских древностей Музея изящных искусств в Москве
Б.А. Тураева, «настроенного мрачно и передавшего мне о мрачном
настроении С.Ф. Платонова»2.
12 апреля Богословский в газетах прочел заявление комиссара
Москвы Кишкина, что содержание Московского совета рабочих
депутатов обходится в 250 тысяч в месяц и он не знает, где взять эти
средства3.
За разговорами о Ленине 12-15 апреля у Ремизова этнограф и
искусствовед И.А. Рязановсий и Р.В. Иванов-Разумник «забыли и
Сов[ет] р[абочих] и к[рестьянских] депутатов] и уже не боятся»4. Не
боятся, явно, не Ленина, а Совета.
«Поведение прибывшего в Россию эмигранта Ленина, "комму-
ниста-блинкиста", "анархо-синдикалиста эвристического толка",
как его квалифицируют», возмущает главного врача,
находящегося в Карпатах 7-го Сибирского армейского корпуса В.П. Кравкова.
15 апреля он записывает: «Не из провокаторов ли он?» Сам же
Кравков на днях собирается подписываться на «Заем свободы».
А еще ему не нравится инспектор артиллерии генерал Ивашинцев,
который принципиально против его реализации. «Золотые сны
нашей свободы не в состоянии рассеять его тоски по ancien regime, так
осквернившему всю нашу жизнь»5.
17 апреля Блок пишет матери из Москвы, где он обсуждал
возможную постановку своей пьесы «Роза и Крест» в Художественном
театре: «Отчасти я рад тому, что мой нынешний приезд оказался, в
сущности, напрасным, потому что меня все еще почти нет, я утратил
остроту восприятий и впечатлений, как инструмент, разбит. В театре,
конечно, тоже все отвлечены чрезвычайными обстоятельствами и
заняты "политикой". Если история будет продолжать свои
чрезвычайные игры, то, пожалуй, все люди отобьются от дела и культура
погибнет окончательно, что и будет возмездием, может быть,
справедливым, за "гуманизм" прошлого века. За уродливое пристрастие
к "малым делам" история мстит истерическим нагромождением
событий и фактов, безобразное количество фактов только оглушитель-
1 Богословский М.М. Дневники. 1913-1919. С. 172.
2 Там же. С. 173.
3 Там же.
4 Ремизов А.М. Дневник 1917-1921 гг. С. 434.
5 Кравков В.П. Великая война без ретуши: Записки корпусного врача. С. 315.
170

но, всегда антимузыкально, т. е. бессмысленно»1. Так в его письмах
и дневниках появляется лейт-мотив: все, что революционно, должно
быть музыкально.
17 апреля Богословский после беседы со своими молодыми
племянниками записывал: «Наше общество, охваченное порывом,
слишком увлечено революцией и верит, что с марта месяца 1917 г.
наступит в России земной рай. Отрезвляющие и предостерегающие речи
бесполезны. Единственным вразумителем и учителем будет опыт.
Пусть сама жизнь отбросит то, что не может привиться, и удержит то,
что окажется жизнеспособно. Правда, с такой философией мы
дойдем до крайностей. Но что же делать, когда другие методы обучения
невозможны?»2
«Смута все время была», - записывает 18 апреля Ремизов после
того, как у него вечером побывали Клюев и Соколов-Микитов. -
«Опять были слезы и раздражения по злой памяти»3.
Постоянно злостно критикуемое и даже перестраиваемое
Советами, Временное правительство не могло твердо и планомерно
перестраивать страну. Разрыв же с Советом был для него если и не
совсем невозможен, то, во всяком случае, крайне затруднителен, -
полагал Степун, - так как, несмотря на свою практическую
беспомощность и свою идеологическую хаотичность, Совет был как для
рабочих, так и для солдат наиболее авторитетным органом
революции. «Планомерно управлять страною Совет не мог, хотя бы уже
из-за отсутствия аппарата управления, но он успешно действовал в
качестве некой политической пожарной команды. Всюду, где
вспыхивали конфликты между офицерами и солдатами, рабочими и
фабричной администрацией, где на революцию подымались
уголовные элементы, - сразу же появлялись наиболее авторитетные члены
Центрального Исполнительного Комитета, которым, в этом надо
признаться, почти всегда удавалось своими речами залить
разгорающуюся стихию. Только этим, в сущности безвластным авторитетом
Совета и объясняется то, что <...> арестованные в первые дни
революции царские чиновники не были растерзаны толпою, что
революционный Петроград был сравнительно быстро приведен в порядок и
снабжен исчезнувшим в последние дни царского режима
продовольствием. Сомневаться невозможно: единственною силою, способною
проявлять власть, был, над самим собою безвластный, охваченный
хаосом Совет».
Блок A.A. Собрание сочинений в восьми томах. Т. 8. С. 484-485.
2 Богословский М.М. Дневники. 1913-1919. С. 174-175.
3 Ремизов A.M. Дневник 1917-1921 гг. С. 434.
171

Степун объяснял этот загадочный факт, скорее всего, тем, что
душою революции был хаос, оттого и авторитетом для революционных
масс мог быть только хаотический Совет. «Подтверждением этого
предположения служит то, что по мере организации Совета, массы
начали заметно отходить от него. В момент, когда Исполнительный
комитет обрел власть над самим собою и Советом, он потерял всякую
власть над массами»1.
Внимательно всматриваясь в первые недели своего пребывания в
Петроградском совете во взаимоотношения вождей и ведомых ими
масс, Степун не раз подмечал характерную, как ему казалось, для
всех революций связь между рационалистической идеологией
первых и иррациональной психологией вторых. «Характернейшею
чертою всех призванных вождей советской демократии было то, что они
смотрели на мир не живыми глазами, а мертвыми точками зрения.
Эти мертвые точки зрения порождали, однако, жизнь. Когда вожди
в своем агитационном исступлении взвинчивали свои точки
зрения до предела, до безумия, глаза масс наливались горячею кровью.
Кажется, среди всех отравляющих массовую душу ядов нет яда более
сильного, чем яд беспредметного утопизма».
В вину всем социалистическим утопиям Степун ставил то, что в
основе их лежало чувство, что революция представляет собою нечто
более реальное, чем Россия. «Лишь этим чудовищным смещением
основных планов бытия и объясняются, как мне кажется, все
непоправимые ошибки и даже преступления наших
социалистов-интернационалистов. В своем безудержном восторге перед гением революции
они бесчувственно разрушали живую Россию. Мне их восторг был
всегда чужд и непонятен. Для меня суть всех мировых революций
заключается в преступлениях отцов и дедов перед детьми и внуками,
исправляемых не меньшими преступлениями детей и внуков перед
отцами и дедами. Не признавать справедливости революционной
расплаты за грехи прошлого нельзя, но восторгаться революциями
по меньшей мере излишне. Такой трезвый взгляд на революцию
казался нашим революционерам ее умалением. Они видели в ней
некоего светлого архангела, осчастливившего Россию своим внезапным
появлением в ней. Считая такие отвлеченные социологические
категории как буржуазия, пролетариат, интернационал, за исторические
реальности, Россию же лишь за одну из территорий всемирной
тяжбы между трудом и капиталом, наши интернационалисты
естественно ненавидели в России все, что не растворялось в их
социологических схемах: крестьянство, как народно-этнический корень России,
1 Степун Ф.А. Бывшее и несбывшееся. Т. 2. С. 269-270.
172

православие, как всеединящий купол русской культуры, и армию,
как оплот национально-государственной власти. На борьбу с этими
силами и была потому сознательно и бессознательно направлена вся
их страстно кипучая деятельность»1.
Говоря о течениях левого, циммервальдского фланга в
Петроградском совете рабочих и солдатских депутатов, делегированный
туда Всероссийским совещанием советов Федор Степун
сознательно не упомянул большевиков на том основании, что прибывший в
Петроград Ленин ни минуты не чувствовал себя левым флангом
многофракционного социалистического фронта, а с самого начала
утверждал себя всеопределяющим центром событий. «От своих соседей
по фронту, от меньшевиков-интернационалистов, его отделяла
непреодолимая психологическая бездна. До прибытия Ленина Суханов
и Мартов развивали в Исполнительном комитете Совета
сложнейшие теории; если бы эти теории не носили отвлеченно-кабинетного,
не применимого к жизни характера, то можно было бы, пожалуй,
говорить об умнейших теориях. Ленин всему этому сразу положил
конец. Даже и ближайшим его товарищам по партии его первые
петроградские речи показались полною идеологической бессмыслицей,
не имеющей ничего общего с марксизмом. Но Ленин знал что делал:
его "глупые" речи были вовсе не глупы, так как они были не речами, а
парусами для уловления безумных вихрей революции»2.
Почва для восприятия его речей оказалась довольно
благоприятной среди не очень-то грамотных и мало восприимчивых к культуре
масс. 18 апреля, передают офицеры главному врачу 7-го Сибирского
армейского корпуса В.П. Кравкову, в праздничном первомайском
концерте одной пианистки из Львова "свободные граждане" России -
солдаты не давали желающим ее слушать беспрерывным гоготанием,
свистом и похабным ругательством... На улице же Коломыйя, куда
с передовой был отведен этот корпус, «один из подвыпивших серых
воинов громко вещал собравшейся вокруг него толпе, что никакого
начальства теперь не должно быть». И это в то время, когда в городе
много убийств и грабежей. «Царство охлократии! К этому, очевидно,
призывают вожаки и представители анархического синдикализма,
проповедующие дикарям "перманентную социальную революцию", в
переводе на удобопонятный российский язык в условиях российской
действительности - не больше [и] не меньше, как к беспрерывным
погромам! Не по носу еще пока табачок - эта прекрасная свобода для
нашей готтентотской толщи народной, пропитанной до мозга костей
1 Там же. С. 270-271.
2 Там же. С. 271.
173

началами провалившегося к дьяволу погромного деспотического
строя с его распутством, блудодейством и христопродавством»1.
Правда, провоцирует солдат своим бестактным поведением и
«высокообразованное» офицерское кадровое «хамье», - замечает
23 апреля В.П. Кравков. «К солдатам у офицерства
самодержавного режима существует какая-то мелочная садическая мстительность;
немудрено, что у солдат залегло на душе по отношению к этим
привилегированным безголовым дикарям много ненависти и презрения.
Воображаю, как серой массой будет теперь воспринят приказ
военного министра об отмене обязательного отдавания чести!.. Армии
теперь в России - нет и нет! Снабжение, продовольствие людей и
лошадей, транспорт дошли до крайнего предела паралича и
упадка! Нет командной спайки, нет дисциплины ни внешней, ни
внутренней. Полный развал! Воевать нам нечем, а между тем здравый
смысл говорит, что не уцелеть нашей прекрасной свободе в России,
если Вильгельм будет самодержавствовать в Германии. Hannibal ante
Portas (Ганнибал у ворот! - Авт.), у нас же все перекувыркнулось,
разрушено, дезорганизовано, и идет нервная, импульсивная,
горячечная, несвязная, разъединенная работа частных отдельных воль,
отдельных групп, партий, классов, профессий, национальностей и проч.
без государственного чувства целого. Столпотворение вавилонское!»2
Несколько иные источники для размышлений были у Александра
Блока, - общение с Мережковскими в Петрограде и с МХТ в Москве,
а потом работа секретарем Чрезвычайной следственной комиссии,
задачей которой было выявление преступлений деятелей прежнего
режима. Туда он устроился благодаря протекции министра Временного
правительства М.И. Терещенко.
19 апреля Блок пишет своим «однополчанам»: «Жизнь кругом
совершенно необычайная, трудная, грозная и блистательная. Вчера в
день Интернационала город представлял зрелище, какого мы
никогда не видали: Невский запружен людьми, лошадей и повозок нет,
точно Венеция. При всем том тишина и порядок, благодаря отсутствию
полиции. "Буржуа" только и делают, что боятся: то хулиганов, то
немцев, то Ленина, то анархии. В те редкие минуты, когда меня
отпускает отупение, я мог бы с уверенностью сказать, что может произойти
(и произойдет) еще многое, но все не страшно, а это "не страшно" как-
то осмысливает пестроту событий, идет красной нитью сквозь всю
кажущуюся их несвязность (между прочим, об этом "не страшно"
теперь думает и Горький)»3.
Кравков В.П. Великая война без ретуши: Записки корпусного врача. С. 317.
2 Там же.
3 Блок A.A. Собрание сочинений в восьми томах. Т. 8. С. 485-486.
174

«Старая русская власть делилась на безответственную и
ответственную, - делился он с дневником 25 мая 1917 г. своими
впечатлениями от допросов бывших министров. - Вторая была ответственна
только перед первой, а не народом. Такой порядок требовал людей
верующих (вера в помазание), мужественных (нераздвоенных) и
честных (аксиомы нравственности). С непомерным же развитием
России вглубь и вширь он требовал еще - все повелительнее -
гениальности. Всех этих свойств давно уже не было у носителей
власти в России. Верхи мельчали, развращая низы. Все это
продолжалось много лет. Последние годы, по признанию самих носителей
власти, они были уже совершенно растеряны. Однако равновесие
не нарушалось. Безвластие сверху уравновешивалось равнодушием
снизу. Русская власть находила опору в исконных чертах русского
народа. Отрицанию отвечало отрицание. Так как опора была только
отрицательною, то для того чтобы вывести из равновесия
положение, надо было ждать толчка. Толчок этот, по громадности России,
должен был быть очень силен. Таковым оказалась война 1914—
1917 годов»1.
В то же время Блок считал необходимым помнить, что старая
русская власть опиралась на очень глубокие свойства русской души,
заложенные в очень широких кругах русских людей, «в кругах
гораздо более широких (и полностью или частями), чем принято думать;
чем полагается думать "по-революционному". По его мнению,
"революционный народ" - понятие не вполне реальное: «Не мог сразу
сделаться революционным тот народ, для которого, в большинстве,
крушение власти оказалось неожиданностью и "чудом"; скорее
просто неожиданностью, как крушение поезда ночью, как обвал моста
под ногами, как падение дома. Революция предполагает волю; было
ли действие воли? Было со стороны небольшой кучки лиц. Не знаю,
была ли революция?»
И закончил запись фразой: «Все это - в миноре»2.
В то время многие представители российской интеллигенции,
испытывая определенные и все возрастающие разочарования и
опасения, находились на подобном же распутье, и в поисках ответов на
мучившие их вопросы метались, меняли личные симпатии, иногда
перебегали из одной политической группировки к другой, рвали
налаженные годами личные связи.
1 Там же. Т. 7. С. 243.
2 Там же. С. 244.
175

§ 1.4. Попытки собственного политического самоопределения:
Советы депутатов трудовой интеллигенции
Повсеместное образование советов рабочих и солдатских
депутатов и превращение их в фактические органы власти вызвало и у
представителей умственного труда желание принять в них участие. Но
мандатные комиссии отказывались утверждать мандаты выбранных
от них депутатов. И тогда они начали объединяться сами, создавать
свои собственные представительные органы.
3 марта под напором событий, как бы стихийно, без повесток и
объявлений, в Иваново-Вознесенске состоялось собрание, куда
явились педагоги, врачи, адвокаты, служащие банков, почты и телеграфа,
телефона, городского самоуправления и т. п. На нем был избран Совет
из депутатов от этих профессиональных групп, кстати, в то время еще
не организовавшихся в союзы. Пережив несколько затянувшийся
период самоопределения и организации, Совет выработал устав и стал
именоваться Обществом трудящейся интеллигенции. Оно
рассматривало себя как союз интеллигентно-пролетарских групп и брало
на себя материальную, юридическую и моральную защиту своих
членов, а методами борьбы за их интересы признало учреждение бюро
труда, кассы взаимопомощи, кооперативов, а также организацию
стачек и объявление бойкотов. Наряду с борьбой за классовые интересы,
общество собиралось принять активное участие в политической
жизни. Не отдавая никакого предпочтения политическим партиям, тем
из них, которые опираются на социализм, в то же время, поскольку
их члены являются и членами общества, разрешено проводить в нем,
как в парламенте, свои взгляды и отстаивать свои позиции. Решено
также всячески поддержать Временное правительство и послать
своих представителей в Революционный комитет, Совет рабочих и
солдатских депутатов, и демократизированную городскую Думу. Кроме
того, ближайшей задачей поставлена культурно-просветительская
деятельность среди широких слоев населения по вопросам текущего
момента путем выдвижения из своей среды лекторов и посылки их в
деревню, выпуска листовок, устройства политических бесед,
учреждения библиотеки с клубом-читальней. Управляющий всеми делами
общества совет состоит из депутатов от профессиональных союзов
и политических партий. Его президиум составили председатель -
инженер-механик В.А. Ворошилов, товарищ председателя - врач
В.К. Кордэ, секретарь - учительница гимназии К.В. Бангрель и
казначей - преподаватель школы ткацкого рисования СВ. Молчанов1.
1 См.: Ворошилов В. «Общество трудящейся интеллигенции» в г. Иваново-Воз-
несенске // Клич. 1917. № 2. С. 55-56.
176

11 марта образовался Союз врачей города Москвы и Московской
губернии. Собрание, в котором участвовало более 1000 человек, было
довольно бурным. Многие выступали за то, чтобы объединяться не
на профессиональной, на общественно-политической основе. Но
сами прения, носившие довольно беспорядочный характер, особенно
когда речь заходила об отношении к Временному правительству и о
войне, свидетельствовали о том, насколько трудно добиться единства
по этим вопросам. Лишь после жаркой схватки удалось принять
резолюции о поддержке Временного правительства и о необходимости
вести войну «до победного конца». Гораздо легче оказалось собрать
1000 рублей в пользу политических ссыльных и избрать
исполнительное бюро, которому было поручено разработать устав и созвать
учредительное собрание1.
Еще одну такую попытку предпринял Максим Горький. Несколько
кокетливо утверждавший, что у него «органическое отвращение к
политике», он в то же время в течение целого ряда лет поддерживал
весьма тесные, порою очень теплые отношения с большевистскими
лидерами и принимал близко к сердцу их дела, в том числе
финансовые. Семь лет спустя после революции он, правда, вынужден был
признать, что марксист из него вышел «очень сомнительный», ибо
плохо верил «в разум масс вообще, в разум же крестьянской
массы - в особенности». Самая драгоценная сила, накопленная Россией,
виделась ему в научной, технической и вообще квалифицированной
интеллигенции (она, с его точки зрения, революционна по существу)
вместе с рабочей (рабочей в том смысле, что она работает
преимущественно в пролетарской среде), социалистической интеллигенцией.
Но эта сила количественно была незначительна и раздроблена
противоречиями, а взять власть и организовать деревню в России 1917 г.
(овладеть ее анархизмом, культивировать волю мужика, научить его
разумно работать, преобразовать его хозяйство, - одним словом,
подчинить ее инстинкты организационному разуму города) она могла
только при условии внутреннего единения2.
Поэтому первостепенной задачей революции М. Горький считал
создание таких условий, которые содействовали бы единству и росту
культурных сил страны. Ради этой цели 28 марта было им объявлено
о создании Свободной ассоциации для развития и распространения
положительных наук, задачей которой было провозглашено, с одной
стороны, создание научно-исследовательских институтов, с другой -
широкая и непрерывная популяризация научных и технических зна-
1 См.: Фельдшерский вестник. 1917. № 11/12. С. 234-236.
2 Горький М. В.И. Ленин. (Первая редакция) // Его же. Книга о русских людях.
М.: Вагриус, 2000. С. 419.
177

ний в рабочей среде. В ее организационный комитет вошли крупные
ученые - биохимик и микробиолог СП. Костычев, Л.А. Петровский,
один из редакторов журнала «Природа», председатель Комиссии
сырья и химических материалов при Комитете военно-технической
помощи и одновременно секретарь Комиссии по изучению
естественных производительных сил при Академии наук (КЕПС) геохимик и
минералог А.Е. Ферсман, профессор химии Петроградского
университета Л.А. Чугаев, а также академики - математик В.А. Стеклов и
физиолог И.П. Павлов. Были среди них писатель В.Г. Короленко и
глава российского отделения фирмы «Сименс и Шуккерт» инженер
Л.Б. Красин.
Характерно, что столичные газеты обошли молчанием эту
новость, лишь в кадетской «Речи» появилась сочувствующая заметка.
Параллельно, то усиливаясь, то затухая, наблюдались явления,
свидетельствовавшие вроде бы об осознании интеллигенцией
необходимости объединяться на профессиональной основе. Но этому
продолжали мешать и личные амбиции, и различное понимание
целей и задач объединения.
29 марта в Зимнем дворце состоялось совещание театральных
деятелей. Все «звезды» и воротилы бывших «императорских», а теперь
«государственных» театров Петрограда и Москвы возжелали
автономии и субсидий. «Только об этом и говорили», - записывала свои
впечатления побывавшая там З.Н. Гиппиус. Особенно, на ее взгляд, при
этом «выделялся и прямо потрясал там культурностью» Немирович-
Данченко - директор не государственного, а Художественного
театра. «Заседание тянулось, неприятно и бесцельно. Уже смотрели друг
на друга глазами волков»1.
А вечером того же дня у Мережковских состоялось «тайное»
совещание с руководителем государственных театров Головиным,
его ближайшим помощником П.М. Макаровым, а также Бенуа и
Немировичем. Последнего убеждали идти в помощники к Головину,
быть, в сущности, настоящим директором театров:
- Ведь в таком виде - все это рухнет.
«Головину очень этого хотелось. Немирович и так, и сяк...
Казалось, устроено, нет: Немерович хочет "выждать". В самом деле,
уж очень бурно, шатко, неверно, валко. Останется ли и Головин? На
следующий день Немирович опять был у нас, долго сидел, пояснял,
почему хочет "годить":
- Пусть театры "поавтономят"»2.
1 Гиппиус З.Н. Дневники. Воспоминания. Мемуары. Минск: Харвест (серия
•«Воспоминания»), 2004. С. 142.
2 Там же.
178

И «автономили». Месяц спустя в Большом театре перед
собравшейся на «Игоря» публикой после поднятия занавеса была
прочитана резолюция, принятая всеми артистами, техниками, рабочими
и оркестром об однодневной забастовке против недоверия к своему
самоуправлению и к своему избраннику Л.В. Собинову1.
Но еще задолго до этого, 31 марта, Ф. Сологуб в докладе,
прочитанном в Академии художеств, назвал вредной «идею об учреждении
Министерства изящных искусств»:
«Мы теперь для себя должны требовать вольности полной и взять
на себя выработку устава Союза деятелей искусств, чтобы никакой
опеки государства над искусством не было (только государственные
заказы). В области человеческого духа соглашения между людьми
быть не может... с государством мне делать нечего. Никакой охраны,
никакой организации и никакого покровительства я не хочу и
выносить не буду». Народ сумеет сам защитить музейные ценности, а
«если при этом погибнут какие-то предметы в начале, от непривычки,
что же делать - это очень печально, но с этим надо мириться...»
Доклад был встречен продолжительными аплодисментами2.
«Кажется, Горький согласился быть министром изящных
искусств», - записывал 3 апреля Пришвин. К замыслам этого
маститого писателя он относился скептически: «Рассказывают о письме
одного солдата, избранного в офицеры, к жене, он пишет ей, чтобы
она, как жена офицера, теперь ходила к офицершам, купила бы себе
"саку и еспри". <...> Представительство избранных (религиозных
искателей), по которым мы судим о народе своем, теперь, при "четырех-
хвостке", должно неминуемо замениться представительством "еспри
и саков". Профессор Прянишников сказал: "Я не понимаю, как самый
отсталый из европейских народов может дать миру нечто такое
высшее, чего там нет еще". <...> Петров-Водкин ходит в восторге от
народа, от солдат, и когда его в тревоге спросишь, что же дальше будет,
он говорит: "Буржуазная республика!" <...> Все, что он принимает от
Горького, это ему радостно - и городок науки, и храмы искусства, и
что народ учиться будет, жить хорошо - все это прекрасно. Все это
буржуазная республика»3.
Возвращение в Россию эмигрантов, принадлежавших к разным
течениям «революционной демократии» и привнесшим в
политическую атмосферу свойственную им нетерпимость, отнюдь не
способствовало попыткам Горького объединить вокруг себя интелли-
1 См: Однодневная забастовка в Большом театре // Русские ведомости. 29.04.17.
№ 95. С. 6.
2 De Visu. 1994. № 1-2. С. 41-43.
3 Пришвин М.М. Дневники. Кн. 1:1914-1917. С. 267.
179

генцию. В ее среде тоже усиливались противостоящие друг другу
центры притяжения, объединяемые вокруг признанных авторитетов.
Многие оказывались настолько растерянными, что теряли всякие
ориентиры, впадали в беспросветный пессимизм. Но были и такие,
кто увидел в ленинских словах о диктатуре пролетариата и
крестьянства стимул для ускорения процесса классового самоопределения
интеллигенции.
«Декларацией пионеров объединения умственного труда»
назвали свой манифест Алексей Боровой, А. Солонович и Б. Черный.
Признав современную им эпоху капиталистической, они сетовали на
то, что интеллектуальный пролетариат - в отличие от батрацкого и
промышленного - все еще «не осознал себя вполне», не занял в
жизни определенных позиций и доныне еще остается «неразгаданным
сфинксом», о классовой природе которого ведутся лишь
беспорядочные ссоры. Между тем он растет как сказочный богатырь, ибо «сама
природа социально-экономического развития требует все большей
интеллектуализации труда». Поэтому пришло время призвать
распыленных умственных работников объединиться в рядах великой
пролетарской семьи. «Пора бросить некритический взгляд на
умственный труд, как на группы "внеклассовых интеллигентов", "выходцев",
"приживальщиков", "кающихся дворян", не имеющих собственного
экономического быта, живущих отбросами чужой идеологии. Разве
не находятся в руках капитала "фабрики" интеллигентов - школы,
больницы, театры, редакции? Разве не в руках капитала их "орудия и
средства производства" - книги, инструменты, бумага, печать? Разве
продукт их труда не переходит в собственность капитала, который
вместо эквивалента выдает им "корм раба" в виде заработной платы?
Наконец, если современное общество немыслимо без
фабрично-заводского рабочего, мыслимо ли оно без инженера, учителя, врача?
Кто может оценить - чьи усилия, чья деятельность приближает нас
более к концу пролетарских мечтаний - социальной революции -
физического или интеллектуального пролетария?»
Декларация заканчивалась призывом организоваться, слить все
общества умственных работников Москвы в единую федерацию:
«Пусть спаяет она огромную аморфную массу, выдвинет ее
классовые лозунги, поведет ее сквозь Учредительное Собрание для защиты
ее классовых интересов»1.
11 апреля в переполненной физической аудитории Московского
университета собрались те, кто откликнулся на этот призыв. За недо-
1 Боровой А. и др. Декларация пионеров объединения умственного труда // Клич.
1917. № 1.С. 7-8.
180

статком места не все смогли туда войти. Избрали президиум
(председателем - Борового, его товарищем - члена Совета солдатских
депутатов H.A. Лежнева, секретарем - Е.Е. Святловскую). Боровой
огласил «Декларацию пионеров объединения умственного труда» и,
комментируя ее, разобрал положения, которые обычно выдвигают
против характеристики умственного труда как классового, указав на
необходимость пересмотреть господствующие понятия
общественного класса. Назвав проектируемую организацию революционной, но
аполитичной, он сказал, что методы ее действия должны быть
аналогичны тем, к коим прибегает промышленный пролетариат. Затем Лев
Черный дал краткий очерк эволюции интеллектаульного
пролетариата, раскритиковал господствующие теории общественного класса и
«ходячее воззрение на знание, как на капитал». В прениях
выступили Муралевич, Туркельтауб (И. Сурский), Хлебников, Соловецкий,
Асикритов, Кучинский, Ройзман, Дробышевский. Большинство
отмечало чрезвычайную своевременность выступления
инициативной группы. Единодушно решено признать Федерацию работников
умственного труда необходимой, поручив комиссии выработать ее
устав и структуру, а также установить формы связи с отдельными
профессиональными организациями *.
Но работа этой комиссии шла ни шатко ни валко. Среди уже
существовавших профессиональных организаций (учителей,
врачей и т. п.) не наблюдалось желания сотрудничать с ней, особенно
учитывая анархизм ее организаторов. После доклада Солоновича
постановили присоединиться к федерации и избрали делегаткой
в нее Горбенко художники-учителя московских городских школ.
15 апреля, выслушав доклад В.М. Куликова, выразила сочувствие
новой организации и избрала докладчика делегатом общестуденческая
сходка в Техническом училище. В тот же день то же сделал (от имени
250 своих членов) комитет Союза служащих текстильной
промышленности при фабрике товарищества Даниловской мануфактуры.
Для привлечения масс пришлось организовать ряд специальных мер.
28 апреля Боровой в цирке Саломонского прочитал для городских
служащих лекцию «Класс, партия и интеллектуальный
пролетариат». В прениях приняли участие профессор М.Д. Загряцков, Карцев,
Мицинский, Солонович, Рындзюн, Соловецкий, Успенский. Удалось
и провести резолюцию: «Организованный пролетариат умственного
труда должен идти совместно с промышленным и крестьянским
пролетариатом в их великой борьбе за новый социальный строй, осно-
1 См.: Учредительное собрание Федерации работников умственного труда //
Клич. 1917. № 1.С. 46-47.
181

ванный на началах свободы и социальной справедливости». 29 апреля
Солонович в большой физической аудитории Московского
университета прочел лекцию «Право на творчество. (Ближайшие задачи
интеллектуального пролетариата)», после которой провел беседу о
создании непартийной Федерации союзов работников умственного
труда. Одобрительно об идее такой федерации высказался на общем
собрании служащих Всероссийского союза городов Б.И. Лилеев1.
Вполне возможно, что именно всплеск этой активности
известных анархистов заставил так называемую «демократическую
группу» Комитета московских общественных организаций, включавшую
в себя представителей от адвокатуры, прессы, художников, земских и
торговых служащих, Пироговского общества врачей, Академического
союза, библиотечного общества, Совета студенческих депутатов,
Совета депутатов служащих в предприятиях и учреждениях, 28
апреля решить создать Совет депутатов трудовой интеллигенции и
избрать временное бюро в составе ЯМ. Арманд, Л.Д. Брюхатова,
Р.Я. Дорф, С.Д. Кирпичникова, Н.П. Ночевкина, A.C. Орлова,
Ф.К. Рындина, С.А. Студеницкого, Г.В. Филатьева, Ф.З. Чембу-
лова2.
4 мая группа обсудила и одобрила схему организации этого Совета:
профессиональные и профессионально-политические организации
лиц, занимающихся умственным трудом, посылают своих депутатов
(из расчета 1 от каждых 250-500 человек) в Совет для обсуждения в
нем способов участия трудовой интеллигенции в строительстве
новой России на основе раскрепощения труда и для защиты ее
интересов. Помимо них, в Совет входят члены КМОО (временно, пока
он не заменен демократически избранной городской Думой), по два
представителя от политических партий и, с совещательным голосом,
представители советов рабочих, солдатских и офицерских депутатов.
На первоначальные расходы Совета все входящие в него
организации выделяют по 25 рублей на депутата. Была также выражена
надежда, что подобные советы станут создаваться и в других местах, а в
будущем появится и мощный всероссийский орган3.
СДТИ должен объединить профессиональные и
профессионально-политические организации лиц, живущих умственным трудом
(общее число их членов 200 000 человек). Его задача - «организовать
участие трудовой интеллигенции в строительстве новой России на
основании раскрепощения труда и защиты профессиональных инте-
1 См.: Хроника // Клич. 1917. № 2. С. 54.
2 См.: Известия Комитета московских общественных организаций. 14.05.17.
3 См.: Там же.
182

ресов». Бюро поручено обратиться к этим организациям с
декларацией и предложить им выбрать депутатов в совет1.
А работу организационной комиссии Федерации союзов
работников умственного труда (ФСРУТ) парализовали и появившиеся в ней
разногласия. Почему в основу федерации берутся профессиональные
организации? Ведь они объединяют далеко не всю массу трудовой
интеллигенции, территориально часто сильно разбросанной и численно
в них слабо представленной. И вот группа лиц взяла на себя задачу
восполнить создавшийся пробел «параллельною с ФСРУТ
организацией Лиги интеллигентного труда» с индивидуальным членством.
Это произошло 14 мая2.
Первыми же ее шагами стали делегирование своих
представителей не только в Федерацию, но и в Московский Совет депутатов
трудовой интеллигенции (МСДТИ), а также в нарождающийся
Московский совет депутатов служащих в фабрично-заводских и
торгово-промышленных предприятиях и в государственных и
общественных учреждениях (МСДС), который уже представлял интересы
свыше 300 000 человек3.
Представители Лиги интеллигентного труда в СДТИ призывали
интеллигенцию утвердить свое влияние на другие слои населения
и признавали, в принципе, возможность для взаимного соглашения
между антагонистическими классами, но из двух этих классов
предпочтение все же отдавали трудовому пролетариату. Возглавивший ее
И.С. Туркельтауб критиковал СДТИ за аполитичность и сетовал на
его пестрый состав4.
11 мая профессор М.М. Богословский много говорил с A.A. Ки-
зеветтером о «товарищах», коих он изучил в совершенстве:
- Государство мне всегда не казалось привлекательным
учреждением, всегда я видел в нем необходимое зло; в моем представлении
оно неразрывно соединялось с казармой и тюрьмой. Теперь тюрьма
раскрыта, казарма пустует или буйствует, и государство обратилось в
какой-то грязный трактир И-го разряда без крепких напитков. Было
бы ужасно, если б было с крепкими напитками5.
13 мая Богословский продолжал размышлять о русской
интеллигенции: «В особенности, например, так называемый "третий эле-
1 См.: Моск. вести: Демократическая группа // Русские ведомости. 6.05.17. № 101.
Сб.
2 См.: Русские ведомости. 11.05.17. № 105. С. 1.
3 См.: Лига интеллигентного труда // Клич. 1917. № 4. С. 32-33.
4 См.: Смирнова Л.И. О совете депутатов трудовой интеллигенции // Из истории
советской интеллигенции: Сб. статей. М.: Мысль, 1966. С. 207.
5 Богословский М.М. Дневники. 1913-1919. С. 182.
183

мент" - разного рода служащие в земствах - отличались большим
идеализмом: делать для народа, служить народу и т. д. Только и
слышалось. И вот теперь этот самый народ, ради которого она
отрекалась от собственных благ, ругает ее "буржуями" и преисполнен к ней
самых враждебных чувств. Крестьяне и слышать не хотят о земстве
и требуют уничтожения земств уездных и губернских. Где границы
между идеализмом и близорукою глупостью?»1
14 мая общее собрание московских присяжных поверенных
под председательством Н.В. Тесленко выразило полное доверие
Временному правительству как единственной власти в стране,
распоряжения которой должны всеми исполняться. В той же резолюции
внимание правительства обращено на необходимость борьбы со
всеми проявлениями анархии и самоуправного посягательства на
личность и имущество граждан, кем бы они ни совершались и какими бы
убеждениями ни прикрывались. Решено также приветствовать
доблестную армию в лице военного министра Керенского. Произведена
подписка на заем свободы - на 100 000 рублей2.
17 мая состоялось совместное заседание «демократической
группы» КМОО и Совета депутатов трудовой интеллигенции. На нем
присутствовали депутаты от Лиги интеллигентного труда,
адвокатуры, Союза инженеров, Комитета военно-технической помощи (его
представитель С.Д. Кирпичников председательствовал на
заседании), Политехнического общества, Союза зодчих, Союза техников и
чертежников, Общества сельского хозяйства, Пироговского общества
врачей и др. По инициативе нескольких членов бюро был поставлен
вопрос о целесообразности выработки определенной платформы, но
большинство высказалось за то, чтобы СДТИ оставался
беспартийным, а ориентиром для него должен быть путь, по которому следуют
СРД и ССД3.
Для связи с политическими партиями СДТИ ввел в свой состав
по четыре представителя от следующих политических партий: ПСР,
РСДРП, народных социалистов, трудовиков, сионистской трудовой
партии и ПНС4. Правда, последнему в избрании в Исполком было
отказано5.
21-23 мая в Москве проходил Всероссийский съезд инженеров.
Свыше 200 делегатов из 50 отделений представляли 10 000
инженеров. Среди обсуждавшихся вопросов - положение в промышленно-
1 Богословский М.М. Дневники. 1913-1919. С. 183.
2 См.: Московские вести: У адвокатов // Русские ведомости. 16.05.17. № 108. С. 6.
3 См.: Смирнова Л.И. О совете депутатов трудовой интеллигенции. С. 202.
4 См.: Там же. С. 203.
5 См.: Там же. С. 218.
184

сти, задачи и тактика союза. Выработан устав и выбран ЦК
(председатель - профессор Д .С. Зернов из Петрограда, среди членов - москвичи
П.П. Юренев, В.И. Гринецкий, А.Н. Долгов, С.Д. Кирпичников),
местопребывание которого определено в Петрограде. В
общеполитической резолюции выражено полное доверие ВП. «Съезд, не допуская и
мысли о сепаратном мире, признает необходимым довести войну до
успешного конца»1.
26 мая у бывшего ректора Московского университета М.К. Лю-
бавского собралась правая группы историко-филологического
факультета по поводу выборов декана. Подсчитали, что ныне
действующий A.A. Грушка может рассчитывать на 9 верных голосов против
8, и потому решили просить его отложить свой уход до осени, на что
он (по телефону) согласился. Были: Богословский, Готье, Лопатин,
Мальмберг, Новосадский, Розанов, Соболевский и Челпанов. Потом
много говорили о современном положении. Любавский еще раз и с
большими подробностями передавал свой разговор с Гучковым об
ожидающих страну перспективах. «Это прямо какая-то мрачная,
потрясающая симфония, - делился с дневником своими
впечатлениями Богословский. - Гибель промышленности, финансовый крах,
армия в виде гигантского трупа, сепаратный мир, развал России на
отдельные части, возвращение войск при демобилизации - бурное,
беспорядочное, стремительное, перед которым побледнеют все
ужасы великого переселения народов и т. д. и т. д. Тяжко»2.
10 июня 4-й делегатский съезд Всероссийского академического
союза - полупрофессионального объединения деятелей науки и
высшей школы, созданного в 1905 г., - закончил свои заседания, приняв
резолюцию по текущему моменту с призывом ко всему населению
России к наибольшей взаимной уступчивости и единению: «Во имя
любви к родине, ради общего блага, ради сохранения целостности
государства все граждане обязаны употребить все свои силы к
устранению всяких попыток самовольного решения и проведения в жизнь
захватными способами того, что может составлять право всего лишь
народа в лице Учредительного Собрания. Только сохраняя
всеобщий мир внутри, мы можем бороться за мир во всем мире»3.
В целях установления контакта с революционными и другими
общественными организациями Совет депутатов трудовой
интеллигенции предложил Комитету общественных организаций, а также
советам рабочих, солдатских, офицерских депутатов, а также советам
депутатов фабрично-заводских и торгово-промышленных служа-
Съезд инженеров // Русские ведомости. 25.05.17. № 116. С. 4.
2 Богословский М.М. Дневники. 1913-1919. С. 186.
3 Академический съезд // Русские ведомости. 11.06.17. N° 131. С. 5.
185

щих созвать объединенное совещание. Президиум СРД отказался от
участия в нем, ссылаясь на то, что контакт с ССД уже существует, а
соглашение и единство действий с другими революционными
организациями возможно только, если они занимают определенную
позицию и опираются на определенные слои населения. Узнав об этом
решении, последовал его примеру Совет депутатов
фабрично-заводских служащих. От ССД никакого ответа не поступило. Таким
образом, на совещании 19 июля присутствовали только представители
офицерства и торгово-промышленных служащих. Причем от имени
последних было заявлено, что, прежде чем говорить о контактах,
необходимо выяснить, возможны ли они ввиду неопределившейся еще
политической физиономии СДТИ. В ответ Туркельтауб ссылался на
то, что почти все резолюции СДТИ сходны с резолюциями СРД, а
«если этого не было, то только потому, что Совет рабочих депутатов
не высказывался по некоторым вопросам». И добавлял:
- В Исполнительном комитете - ни одного кадета, самый правый
элемент - народные социалисты. Разве этого мало для определения
физиономии?
Не так однозначно звучал ответ Мелыунова: утверждая, что
революция окончилась и надо все силы направить для спасения страны
от грозящих ей опасностей, он в то же время высказал
предположение, что для этого лучше всего было бы разбрестись по политическим
партиям1.
19 июля профессор Богословский, посетив Алексеевское
училище - верстах в двух от Острова, неподалеку от Рыбинска - записывал
в свой дневник: «Наша интеллигенция - всегда была
нигилистической: не знала ни веры в Бога, ни патриотизма. У нее не было ни одной
из этих двух положительных сил. Теперь она и принуждена
расплачиваться за атеизм и космополитизм; она оказалась дряблым,
бессильным сбродом, который разлетается от разыгравшейся бури. Эти
ее свойства способны разлагать и разрушать, а не создавать что-либо
положительное. В 1612 г. нас спасли горячая вера и все же имевшийся
запас национального чувства, хотя и тогда верхи общества не прочь
были сблизиться с поляками. Теперь что нас спасет? Исполнилось
3 года войны. И какой позор к концу третьего года!»2
29 представителей Московского СДТИ участвовали в
Государственном совещании, состоявшемся 12-15 августа в Москве.
Были там и представители от таких же советов Петрограда, Киева,
Харькова, Казани и других городов. От их имени речь там держал
один из руководителей Пироговского общества врачей Д .Н. Жбанков.
1 См.: Смирнова Л.И. О совете депутатов трудовой интеллигенции. С. 203.
2 Богословский М.М. Дневники. 1913-1919. С. 198.
186

- Трудовая интеллигенция, - говорил он, - является той
действенной силой, без которой не могут функционировать ни органы
власти, ни армия, ни сельское хозяйство, ни промышленность, ни
просвещение.
Как и многие другие ораторы, он говорил о необходимости
установить боеспособность и дух армии, порядок в тылу, обеспечить подъем
производительных сил страны, сохранение культуры1.
К этому времени стал организовываться и Петроградский совет
депутатов трудовой интеллигенции. Соответствующую инициативу
взяли на себя 15 организаций с 75 000 членов. Среди них были: Союз
писателей, Кино-Свет, Союз инженеров, ИК Совета офицерских
депутатов, Республиканский демократический союз солдат и
офицеров, ИК просветительских организаций армии и флота при СРиСД
и агитационный отдел СРиСД. 30 августа состоялось его первое
заседание, на котором присутствовали депутаты от врачей, юристов,
научных обществ, служащих государственных, общественных и
частных учреждений. Каждый из них представлял от 251 до 500 человек2.
Был поставлен вопрос о созыве Всероссийского съезда СДТИ.
Он состоялся 16-18 сентября в Москве. Но большого мероприятия
из него не получилось. Удалось собрать всего лишь около 40
делегатов из разных мест. Один из его организаторов и руководителей
И.С. Туркельтауб отмечал, что до сих пор власть была у советов
рабочих депутатов, но близится время, когда значительная часть ее
перейдет к интеллигенции.
- Это неизбежно, - говорил он. - Поэтому необходимо, чтобы
новая ситуация не застала врасплох интеллигенцию3.
Однако на съезде звучали жалобы на то, что «образованнейшая
часть народа - трудовая интеллигенция - обойдена, унижена,
оскорблена». В то же время инженер Кирпичников отмечал, что, так как
рабочие мало работают, «надо их заставить, принудить столько,
сколько необходимо стране».
Туркельтауб соглашался с ним, называя пролетарских
революционеров беспочвенными мечтателями и слепыми фанатиками.
- Достаточно поводов, - говорил он, - ненавидеть красное знамя
и тех, кто его носит4.
Доклад о роли СДТИ при подготовке и проведении выборов в
Учредительное собрание сделал Мельгунов. Он настаивал на под-
1 См.: Государственное совещание: Стенографический отчет. М.: Центрархив,
1930. С. 148.
2 См.: Смирнова Л.И. О совете депутатов трудовой интеллигенции. С. 211-212.
3 Свобода и жизнь. 25.09.17. № 11.
4 Там же.
187

держке или даже участии в демократическом блоке. Возражая ему,
Туркельтауб ссылался на беспартийный характер СДТИ. Сошлись
на том, чтобы не выдвигать самостоятельных списков, но «единую
революционную демократию» поддерживать. А вообще-то съезд был не
только малолюден, но и проходил пассивно. «Серо, скучно, - делился
своими впечатлениями один из делегатов, А. Черкасский. - Как этот
съезд символизирует положение русской интеллигенции! Печать
прибитости, пришибленности лежит почти на всех делегатах. Их так
мало, всего около 40, и оттого так жутко. Первый съезд, в первый раз
за все время собрались для провозглашения своих прав на участие в
строительстве страны, а никакого подъема...»1
Съезд наглядно продемонстрировал состояние разброда и
шатаний, в котором находилась интеллигенция осенью 1917 г., ее
политическую раздробленность и беспомощность.
Свобода и жизнь. 25.09.17. №11.

Глава 2
КОРЕННЫЕ ВОПРОСЫ РЕВОЛЮЦИИ И
ОТНОШЕНИЕ К НИМ ИНТЕЛЛИГЕНЦИИ
§2.1. Война: противоречие между неприятием ее в низах
и национальным чувством, патриотизмом у людей умственного
труда
Особую остроту чаяниям новой эры придавало то
обстоятельство, что революция произошла на третьем году мировой войны.
Уставшее от нее российское население с надеждой внимало
социалистам, считавшим, что эта «бойня народов» означает конец буржуазной
эпохи и открывает путь к счастью и всемирному братству. Чудесное
избавление от всех невзгод казалось совсем близким. Единственной
помехой тому было отсутствие революции в Германии, войну с
которой России пришлось продолжить и после Февраля. Поэтому
львиная доля усилий российских социалистов в 1917 г. была направлена
на призывы «к народам мира» свергнуть по примеру России свои
«эксплуататорские» режимы, а значит, закончить войну и
приступить к построению нового, более справедливого миропорядка. Выход
из мировой войны посредством мировой революции, которую,
казалось, уже начала Россия, - такой революционный мессианизм был
весьма распространенным1.
Передовая статья в газете «Утро России» от 3 марта говорила об
уверенности в том, что «первое ответственное правительство»,
которое «верховная власть народного представительства дала России»,
поведет страну «к победе твердою рукою». В вопросе «о
коренном переустройстве государственного строя» орган Коновалова и
Рябушинских высказал мнение, что его немыслимо разрешить, пока
продолжается война с грозной коалицией внешних врагов. «И мы по-
Жданова И. «Семя свободы, упавшее на камень» // Неприкосновенней запас.
2002. № 2 (22).
189

лагаем, что этот колоссальной важности вопрос возможно разрешить
лишь по победном окончании войны»1.
На сей раз страшным показалось Бенуа «сборище не Бог знает
сколь талантливых, далеко не очень умных и чудовищно близоруких
людей, в то же время беспредельно самоуверенных, самодовольных
и изворотливых» в редакции газеты «Речь». «Всех их сплотила
дьявольская идея войны, они эту идею приняли в себя, сделали ее своей.
<...> И говорят они не только из-под дирижерской палочки своего
принципиала Милюкова, это они так действительно ныне веруют.
Особенно, впрочем, их подстрекнуло известие, принесенное из
редакции конкурирующего органа - из "Дня". Там-де бывшее
"пораженческое" настроение сменилось "патриотическим энтузиазмом". Как же
в такой момент устоять? Сейчас же возникла новая формула для
выражения позиции газеты: рухнуло-де гнилое царское правительство,
которое только и повинно в военной разрухе, и да здравствет
молодое думское правительство, опирающееся на народные массы (ведь
эти господа мнят себя знатоками народных масс и их устремлений
и способное повести "истинно отечественную" войну. <...> Тотчас и
начались нотки обоснования "обновленной" войны - вспомнилась
Франция, "одолевшая в 1792 году гидру реакции". Послышались
фразы и цитаты из школьных французских учебников - как будто
нынешнее положение России, изнуренной тремя годами самой
нелепой войны, может идти в сравнение с положением Франции в первые
годы революции, как будто вся нынешняя ложь похожа на те порывы,
которые бодрили народный дух того времени?»2
Бенуа просидел все заседание молча, но закипал злобой, слушая
излияния К.Н. Соколова, Изгоева и других «краснобаев». Лишь
«грузовик» М.И. Туган-Барановский произнес покаянные слова о войне:
- А я думаю, что теперь настало время пересмотреть наше
отношение к войне, ибо до сих пор оно в значительной степени было
построено на лжи.
К его мнению, прервав свое молчание, присоединился Бенуа.
Это совершенно вывело из себя Соколова, который заявил:
- Я никогда, говоря о войне, не лгал. Но не знаю, как мне
относиться к людям, которые выступали на тех же страницах, где
помещались мои слова, - а теперь выясняется, что они придерживались
абсолютно иного миросозерцания.
- Константин Николаевич прав, бросая мне упрек во лжи, -
ответил Бенуа. - Да, я лгал, я брал грех на себя, участвуя в газете, взы-
1 Москва, 3 марта // Утро России. 3.03.17. N° 60. С. 1.
2 Бенуа А.Н. Мой дневник: 1916-1917-1918. С. 132-133.
190

вавшей к войне, ко всем мерзостям войны. Отныне же я этого больше
делать не буду и потому прошу меня не поминать лихом.
С этими словами Бенуа бросился к дверям, а за ним двинулся
Туган. Однако им не дали и до дверей дойти, а дружными
усилиями стали толкать обратно, стаскивать пальто, уговаривать. Особенно
в этом усердствовали Гессен и Каминька. В конце концов, все снова
очутились в кабинете редактора, и тотчас же состоялось примирение1.
Прочтя в газетах о том, что в церковных службах уже приняты
новые выражения: «О державе Российской и ее правителях» или
«О великой державе Российской», М.М. Богословский размышлял
4 марта: «Да, опасно наше положение, и как бы нам не оказаться не
великой, а второстепенной державой, слабой республикой между
двумя военными империями: германской и японской. К чему
приводили перестройки государства по теориям, мы видим по примеру
Франции в течение XIX века. Не дай нам Боже только последовать
примеру Польской республики!»2
Сотруднику московской газеты «Русское слово» В.А.
Амфитеатрову-Кадашеву очень не понравилась антивоенная резолюция,
которую провели в Обществе деятелей периодической печати два
большевика, Фриче и Подбельский, а еще более - открытый призыв
к пораженчеству со страниц вышедшей на следующий день газеты
большевиков «Социал-демократ»3.
Вечером 5 марта московские литераторы собрались в
Художественном театре. Председательствовал В.И. Немирович-Данченко.
Разговор коснулся уже аннулированной резолюции Общества
деятелей периодической печати. Фриче весьма подробно объяснил, что
ничего тут страшного нет, что резолюцию, им предложенную,
неправильно поняли, и когда князь E.H. Трубецкой крайне резко
высказался о невозможности допускать таких выходок, ничего
вразумительного возразить не мог4.
5 марта главный врач 7-го Сибирского корпуса В.П. Кравков,
констатируя, что «офицерство во всех падежах ликующе склоняет
слова "свобода" и "гражданин"», в то же время писал: «Каждый теперь
должен ближе чувствовать интересы своей родины [и иметь] больше
готовности жертвовать собой ради только [н]ее, а не каких-то
идолищ поганых. То, чего добилась теперь, наконец, исстрадавшаяся,
измученная наша Русь, даже если бы и проиграна была кампания, -
1 Там же. С. 133-134.
2 Богословский М.М. Дневники. 1913-1919. С. 162.
3 Амфитеатров-Кадашев В. Страницы из дневника / Публ. СВ. Шумихина //
Минувшее. Исторический альманах. Вып. 20. С. 445-446.
4 См.: Русские ведомости. 7.03.17.
191

все же останется выше всяких побед на поле брани: лучше не
владеть Константинополем, да иметь приличный образ правления, чем
с Константинополем, да остаться при бухарском "самодержавии"!
Земли у нас и без того много, неисчерпаемы источники природных
богатств - дайте теперь только свободу жить каждому!»1
Несмотря на его, как стали выражаться впоследствии, «приятие
революции», прапорщик-артиллерист Ф.А. Степун из того же 7-го
Сибирского корпуса не испытывал ни малейшего желания принять
в ней деятельного участия. Не соберись соседний стрелковый полк
самовольно уходить из окопов, грозя повесить командира, если тот
на то не даст своего «приказу», быть может, он так до конца и
остался бы в стороне от революционных событий. Один хорошо знакомый
ему ротный поручик из прапорщиков попросил его немедленно
приехать и поговорить с бунтовщиками, которые чужого, быть может,
скорее послушают, чем своего. Переговорив в штабе полка с
растерянным командиром, Степун двинулся к окопам, где кипел митинг.
Встретили его «заговорщики» безо всякой вражды.
«Увидев их простые и скорее растерянные, чем угрожающие лица,
я даже устыдился, что зарядил револьвер. С первого же взгляда было
ясно, что передо мною не злонамеренные бунтовщики, а
заупрямившиеся самодумы.
- В чем дело, ребята? Говори открыто.
Вместо ответа - типично мужицкое недоверчивое молчание. Я
повторил свой вопрос, обращаясь на этот раз не ко всем, а к стоявшему
недалеко от меня солдату с умным, серьезным лицом и весьма
независимым видом. Явно ошеломленный моим вопросом в упор, он
сначала было растерялся, но через секунду собрался с духом и,
встряхнув головой, заявил:
- Как же так, ваше благородие, - вышла свобода. В Питере,
слышно, вышел приказ о замирении, потому нам чужого добра не нужно.
Замирение - значит вертай домой: нас там жены и дети ждут. А его
высокоблагородие говорит: "Ничего подобного: свобода - говорит -
после войны будет тем, кто в живых останется. А пока надо защищать
родину". Мы, ваше благородие, так понимаем, что наш полковник
ослушник новой власти и самовольно над нами куражится, потому
порешили исполнить новый закон и сниматься с позиции.
- Это он правильно говорит, - отозвался поблизости спокойный
голос.
Затем из глубины толпы послышались уже иные, взволнованные
и озлобленные голоса:
Кравков В.П. Великая война без ретуши: Записки корпусного врача. С. 295-296.
192

- К чему нам напоследок в Галиции пропадать, когда дома землю
делить будут?.. На кой черт нам еще сопку брать, когда и под сопкой
замириться можно?.. Командиру за сопку Егория дадут, а тебя за его
Егория в могилу уложат!..
- Довольно, ребята, - громко оборвал я расходившихся
мужиков, - я приехал поговорить по душам с боевыми товарищами, со
славными сибиряками, а с забастовщиками и бунтарями мне
говорить не приходится. Таким в армии не место. Бунтовать против
начальства вам и новая власть не позволит. Без дисциплины нет армии,
а власть без армии - все равно, что человек без рук. Безрукому же,
будь он хоть семи пядей во лбу, всякий, кому не лень, а не то что
немец, почем зря морду набить может... Поняли?
- Так точно, ваше благородие, поняли, как не понять.
- Поняли, так слушай дальше: я понимаю, что вам по простоте
вашей, а может, и по доброте вашей, непонятно, как это так -
объявилась свобода, а вас домой не пускают. В Петрограде говорят о мире, а
вам приказ и дальше подставлять лоб под неприятельские пули.
- Правильно, ваше благородие, в самую точку.
- Я знаю, что правильно, но я еще не всю правду сказал. Правда,
известно, палка о двух концах. Так вот, поверни ее другим концом - а
другой конец - немец, его-то вы и забыли. У немца свобода не
объявлена, и мира он у нас не просит. Он притаился и только того и ждет,
чтобы русская армия, забыв долг и присягу, вышла из окопов и, как
стадо баранов, шарахнулось бы домой. И что же вы думаете? Так он
и будет смотреть вам вслед? Как бы не так! Знайте, что он так
двинет вам в спину, что вы и опомниться не успеете, как все костьми
ляжете... Опять подумайте: немец от чужой земли не отказался, у него
своей мало, ему наша нужна; а не защищенную он ее голыми руками
возьмет. И вот еще что сообразите: война немцу много денег стоит,
эти деньги ему надо вернуть. Кто будет расплачиваться? Никто, как
вы, русские крестьяне. Завоевав нашу землю, он заставит вас
задарма работать на ней, потечет русский хлеб в немецкие закрома, а вы
будете ремень на голодном брюхе подтягивать, да пот со лба отирать.
А потому, ребята, выкиньте дурь из головы, заткните горлодерам рты
и слушайтесь начальства. Временное правительство только и думает,
что о народе, зря вас в атаку не подымет и лишнего часа на позиции
не продержит. Обещайте же мне слушаться вашего командира, а если
понадобится, то и сбить немца с сопки. Пахать чужую землю мы не
собираемся, но на чужой земле нам надо сейчас отстоять свою землю
и свою свободу, иначе мы пропадем. Обещайте же мне, сибиряки, что
отстоите.
- Отстоим! - раздались со всех сторон радостные и уверенные
голоса.
193

- Обещаем! - подтверждали просветлевшие лица.
- Благодарю, стрелки, вашему слову верю.
Я с подчеркнутою, непринятою на фронте между офицерами,
отчетливостью откозырял ротному, старшему производством
кадровому поручику, который, подняв на меня грустный, но благодарный
взор, крепко пожал мне руку, и в очень сложных и смутных чувствах
поехал обратно.
Что в том, думалось мне, что мне удалось уговорить первую роту
и что пока еще не надо уговаривать вторую. Завтра не уговоришь
третью, или четвертую, зараза мигом облетит весь полк и он, вопреки
разуму и совести лучших солдат, хлынет в тыл. Разве можно воевать
на уговорах? Конечно, нельзя. Но что же делать, когда воевать без
уговоров еще менее возможно?»1
А В.П. Кравков записывает 6 марта: «Россия теперь сделалась
для меня вдвойне дорогим отечеством, не хочу я теперь
экспатриироваться; теперь я искренне и от всей души желаю ей всяких побед и
одолений над германцами, и буду в этом видеть торжество
демократизма над абсолютизмом. С нами Бог! Самый могучий и страшный
внутренний враг России сражен, остается - лишь внешний; борьба
значительно облегчилась. Ура!» Его революционное оборончество
можно принять и за плод чистой фатазии: «Теперь против
германцев можно сорганизовать могучую ударную группу человек эдак в
200-300 тысяч из оставшихся для внутренней России в
ненадобности всяких урядников, стражников, полициантов, охранников,
жандармерии. Не будет теперь в России "крамольников"; разве только
поползет придавленная теперь гидра черносотенников, да и она,
пожалуй, увидевши, что ей некому теперь служить, - сгинет, Бог даст,
естественной смертью. Ура! Ура! Ура!»2
В то же время, отмечает он 7 марта, «офицерство из кадровых
держиморд и военной аристократии с плохо скрываемой злобой взирает
на предстоящую необходимость обращения с солдатами как с
людьми», тогда как «настроение солдат - превосходное; многие из
лежащих в лечебных заведениях просятся на выписку, говоря, что они
теперь знают, ради чего им придется жертвовать собой»3.
8 марта комиссар Временного правительства по бывшему
дворцовому ведомству Макаров ездил с художником Бенуа в Петергоф.
Поезд отошел без опоздания, но в вагоне 1-го класса и туда, и обратно
пришлось стоять - все сидячие места оказались занятые солдатами и
1 Степун Ф.А. Бывшее и несбывшееся. Т. 2. С. 249-251.
2 Кравков В.П. Великая война без ретуши: Записки корпусного врача. С. 296-297.
3 Там же. С. 298.
194

их поклажей1. Макаров вел среди них агитацию за войну:
вмешивался в разговоры между ними, взвинчиваясь, говорил о «ненависти к
врагу» и активной воле к победе. «Разумеется, случайные
собеседники либо благоразумно отмалчивались, либо с усердием соглашались,
а то и старались перещеголять агитатора. Кто разберет задние
мысли этих с виду простоватых и добродушных людей? Судя, во всяком
случае, по тому апломбу, с которым солдаты продолжали, развалясь,
сидеть перед хорохорившимся (но не нашедшем себе места) барином,
видно было, что они себя отныне чувствуют хозяевами положения
и что это для них главное». Впрочем, для Бенуа доминирующим
ощущением оставалось, что сколько бы ни старался барин, а войне
теперь крышка! «Вот только поймет ли это вовремя барин, а поняв,
уймется?»2
Самая радикальная часть тогдашней российской
интеллигенции - студенчество - демонстрирует завидные оборонческие
настроения. На мартовской сходке студентов Московского коммерческого
института антивоенный лозунг поддержал только сам выдвинувший
его большевик. Тогда же в Петроградском университете студенты
освистали своего коллегу, призвавшего немедленно покончить с
войной. Студенты-медики, еще недавно готовившиеся к
антивоенной забастовке, изъявили готовность отложить до лучших времен
выпускные экзамены, с тем, чтобы, не откладывая, отправиться на
фронт для клинических занятий»3.
9 марта Гиппиус в своих дневниковых записях, после фиксации
звонка французского посла Палеолога, впервые подходит «к
самому главному, чего до селе почти намеренно не касалась», к самому
острому вопросу - о войне. «Длить умолчаний дольше нельзя. Завтра
в Совете он, кажется, будет обсуждаться решительно. В Совете? А в
Правительстве? Оно будет молчать». Для нее самой, для ее
«человеческого здравого смысла» тут все ясно: «Я за войну. То есть: за
ее наискорейший и достойный КОНЕЦ». Война должна изменить
свой лик. Она должна теперь стать действительной войной за
свободу: «Мы будем защищать нашу Россию от Вильгельма, пока он идет
на нее». Насколько она понимает, этой же линии придерживается и
Керенский. «Война, как таковая, - горькое наследие, но именно
потому, что мы так рабски приняли ее и так долго сидели в рабах, - мы
виноваты в войне. И теперь надо принять ее, как свой же грех,
поднять ее, как подвиг искупленья, и с не прежней, новой, силой донести
1 Бенуа А.Н. Мой дневник: 1916-1917-1918. С. 162.
2 Там же. С. 164.
3 Сизова А.Ю. Российская высшая школа в революционных событиях 1917 г.
Дисс.... канд. ист.наук. М.: РГГУ, 2007. С. 180.
195

до настоящего конца». Победительство она отвергает. Безумным и
преступным ребячеством считает прокламации за «немедленное
прекращение кровавой бойни», ибо войне не будет настоящего конца,
если сейчас отвернуться от нее. «Мы отвернемся - она застигнет и
задавит»1.
Итак, следует изменить лик войны. Но как? И что нужно и можно
сделать для этого уже сейчас? «Нужно, не медля ни дня, объявить,
именно от нового русского, нашего правительства, русское новое
военное "во имя"». Это должна быть «абсолютно ясная и совершенно
твердая декларация насчет наших целей войны». Каковы эти цели,
она не раскрывает, только оговаривается, что этот документ должен
быть чужд «всякому победительству». Некоторую ясность дают
строки, где начертан «долг» Керенского: «Ему надо действовать обеими
руками (одной - за мир, другой - за утверждение защитной силыУ
Но левая рука его схвачена "глупцами или изменниками", а правую
руку крепко держит Милюков с "победным концом"»2.
В тот же день, 9 марта, член Государственной думы Герасимов
предпринимает попытку мобилизовать видных литераторов на
публичные выступления (в виде печатания отдельных выпусков для
массового распространения) по вопросу о необходимости «внешней
победы для свободной России» и о настоятельной необходимости
скорей уладить несогласия и брожения в войсковых массах по
отношению к офицерскому составу: «Волнами от Петрограда идет
брожение в умах солдат в связи с выпущенным Советом рабочих
депутатов приказом номер первый. Смущает единовременное появление
приказов двух властей. Недостаточна ясна в сознании масс мысль о
необходимости соглашения впредь до созыва Учредит. Собрания».
Положительно отнесясь к этому призыву, Короленко
телеграфировал ему текст соответствующей статьи, которую при печатании в
«Русских ведомостях» 14 марта озаглавили «Отечество в опасности».
Суть ее заключалась в следующем: считая войну «великим
преступлением всех народов», в той трагической ситуации, в которой
оказались русские люди, у них есть право и обязанность, защищая свою
родину, «отразить силу силой»3.
12 марта в Литературно-художественном кружке собрались около
200 московских журналистов и писателей, входящих в 10
организаций. Председательствовал Ю.А. Бунин. Прибывший с Юго-Западного
фронта уполномоченный Земсоюза СП. Ордынский доложил о по-
1 Гиппиус 3. Дневники. Т. 1. С. 486-487.
2 Там же. С. 488.
3 Короленко В. Дневник. Письма. 1917-1921. С. 17.
196

ложении там. Затем выступил представитель офицерского
республиканского клуба К.А. Домашевский. Ораторы обвиняли СРД, а также
газеты «Социал-демократ» и «Вперед!» в том, что они поддерживают
лозунг «Долой войну». В.М. Фриче и В.Н. Подбельский утверждали,
что эти обвинения основаны на полном недоразумении, что в Москве
нет ни одной политической партии, которая держалась бы этого
лозунга. Им указывали на лозунги в «Социал-демократе» и «Вперед!»,
настолько туманные и неясные, что заставляют народ понимать их
как требование прекратить войну в настоящий момент. После долгих
и горячих прений собрание единогласно высказалось за
необходимость продолжения войны1.
А в Петрограде Союз деятелей искусств устроил в Михайловском
театре 12 марта концер-митинг, в котором участвовали И. Бунин,
М. Горький, Ф. Шаляпин. Среди выступавших преобладали
«левые» ниспровергатели. Чудовищную чепуху, по мнению Бенуа,
«несли также всякие Зданевичи, Маяковские и прочие архигении
русского футуризма». Наконец, «озадачил всех какой-то
"независимый футурист", обозвавший всех присутствующих "божественными
идиотами"». Однако как раз он же тронул Бенуа тем, что
единственный из всех говоривших высказал какую-то мысль - в пользу мира.
Напротив, Маяковский и все его сподвижники голосовали за войну»2.
Такой же разнобой наблюдался и на собрании московских
писателей 14 марта, состоявшемся под председательством В.И.
Немировича-Данченко в фойе Художественного театра для обсуждения
переживаемого момента. H.A. Бердяев, В.Я. Брюсов, М. Волошин,
Гершензон, E.H. Трубецкой и В.А. Фриче прочли свои проекты
обращения писателей к обществу, которые затем подверглись
обсуждению. И на этот раз ни одна из предложенных резолюций не была
одобрена, а потому собрание решило поручить комиссии, в состав
которой вошли авторы этих обращений, выработать такой текст,
который бы всех удовлетворил. Единственно, на чем они сошлись,
чтобы в его основу было положено указание на необходимость довести
войну до конца, так как этого требуют честь и достоинство России3.
14 марта редактор «Известий Московского СРиСД» И.И.
Скворцов-Степанов возмущался тем, что «еще никогда широкие круги
обывателей не знали с такой точностью, что на фронте делается и что
готовится», и тем не менее они до паники перепуганы всеми
слухами, которые по большей части они же сами и фабрикуют. «Они бе-
1 Собрание журналистов // Русские ведомости. 14.03.17. № 58. С. 5.
2 Бенуа А.Н. Мой дневник: 1916-1917-1918. С. 176-177.
3 См.: Митинги и собрания // Раннее утро. 15.03.17. № 59; Московские писатели и
революция // Утро России. 15.03.17. № 71. С. 5.
197

гают и суетятся, они собираются устраивать митинги протеста, они
готовятся выступать на собраниях с пламенными обличениями. Не
разбираясь в идеях рабочего класса, совершенно не осведомленные
о том, какие цели волнуют рабочую массу. Они кричат и
воображают, что своим криком спасают отечество, подобно древним гусям
Капитолия». Три с лишним месяца спустя, уже уйдя из редакции
советских «Известий», Скворцов-Степанов в большевистском журнале
«Спартак» об этом писал как о настоящей лихорадке, которая
охватила учреждения Земского и Городского союзов. «Служащие
устраивали собрания за собраниями. Особо доверенные союзнические
заправила делали на этих собраниях особо доверительные сообщения о
положении на нашем фронте и о планах германского штаба. И все эти
сообщения заканчивались резолюциями, которые в высоко
патриотическом стиле убеждали рабочих не прекращать работ по
снабжению армии и не разрушать ее дисциплины»1.
15 марта. Среда. Заведующий историческим отделом Морского
архива Г.А. Князев записывает в дневник:
«По улицам Петрограда двигаются полки с плакатами "Война до
конца", "Все для победы" и "Готовьте снаряды". Слава Богу,
пропаганда большевистской "Правды" делается все меньше и
недействительнее. Сегодня газетчица, продавая "Правду", сказала:
- Да ее скоро закроют. Больно за немцев стоит.
И в низах поняли зло этой газеты.
Короленко обращается к народу с призывом довести войну до
конца. Со всех сторон раздаются эти призывы. Дело не в Царьграде, а
в Петрограде. Все понимают, что торжество Вильгельма - гибель
завоеванной свободы. Вчера произошло соглашение между офицерами
и солдатами. Принят проект "Декларации прав солдата". Верится, что
врагу не удастся теперь разгромить нас и погубить родину»2.
16 марта Гиппиус приветствовала декларацию «К народам всего
мира», принятую Петроградским Советом рабочих и солдатских
депутатов, несмотря на некоторые места, которые можно истолковать
как «подозрительные», и на корявый, чисто «эсдечный язык». В
сущности, в этой декларации она увидела приближение к знаменитому
заявлению американского президента Вильсона. «Эти "без аннексий
и контрибуций" и есть ведь его "мир без победы". Общий тон отнюдь
не "долой войну" немедленно, а напротив, "защищать свободу своей
земли до последней капли крови". Лозунг "долой Вильгельма" очень...
как бы сказать, "симпатичен" и понятен, только грешит наивностью».
1 Скворцов-Степанов И.И. Где правда? // Его же. Избранные произведения.
Т. П. С. 92.
2 Князев Г.А. Из записной книжки русского интеллигента (1915-1917).
198

Единственное, что ее огорчает, так это молчание Временного
правительства: «Ему надо бы тут перескакать Совет, а оно молчит, и дни
идут, и даже неизвестно, что и когда оно скажет. Непростительная
ошибка. Теперь если и надумают что-нибудь, все будет с
запозданием, в хвосте»1.
А вот архивисту Князеву казалось, что «вдруг какая-то тяжесть
легла всем на сердце». 16 марта он записывал: «Слишком тяжелое
время мы переживаем. Враг в 20 переходах от столицы, и, конечно,
не дремлет. В наших социалистических кругах - самая беспочвенная
демагогия и доктринерство. "Правда" - без колебания требует
прекращения войны сейчас же. Совет рабочих депутатов требует
прекращения войны при первой возможности. <...> Многие, не скрывая
опасности создавшегося положения, все-таки верят, что мы выйдем
из этого испытания с честью. Родзянко и правительство чуть не
ежедневно обращаются с воззваниями к народу и армии... И
везде чувствуется этот страх перед неизвестностью. Никто не ликует.
Замечают, что нет совсем радостных лиц кругом. Или злые, или
растерянные... А может быть, это случайное впечатление. Многих
удручает неясность создавшегося положения. <...> Неизвестно, что будет
на фронте, с Петроградом. Многие говорят о неизбежной эвакуации.
Не надеются, что можно будет сдержать отчаянный и последний
напор немцев... Дисциплина нашей армии до сих пор еще не
восстановилась вполне. И что ждет в будущем Россию? <...> И гнетет порою,
гнетет... Страшно становится: справится ли Родина с поставленными
перед нею задачами или зашатается и погибнет. Разделится, ослабеет
и ничего не останется от ее величия...
Так думают многие. Но есть и другие. Эти верят в великую
будущность Родины. Их ничто не пугает. Это - революционеры.
Большинство из них, правда, верят не в Родину, а в человечество
вообще и готовы поступиться родиной ради своей отвлеченной идеи.
У многих из них совсем не развито чувство родины. Я не хочу
упрекать их, но мне кажется, что это происходит от недостаточности
понимания момента, от политической близорукости... Ради журавля в
небе они выпускают синицу из рук. Ну, разве не доктринерство
призывать сейчас к братанию с врагом! Больше, разве не глупость
провозглашать под свист немецких пуль и удушающий газ их
отравленных снарядов эту формулу: "Пролетарии всех стран, соединяйтесь".
Может быть, они прозреют. Но не поздно ли только тогда будет?
И есть третья категория: им все не так, все худо, они все
критикуют только еще хуже: предъявляют крайние требования, тихо, но мето-
Гиппиус 3. Дневники. Т. 1. С. 496.
199

дично вселяют подозрения, недоверие ко всему. Это кроты. Их много.
Они ископали всю землю. Если они сейчас не заявляют своего
протеста (наоборот, многие сделались республиканцами), то только до
поры до времени. Случись завтра реставрация - и они, сегодняшние
республиканцы, - опять будут на своем месте - царскими холопами.
Между этой третьей группой невольно ставших республиканцами
есть разновидность - "обыватели". Это самый несносный элемент.
Им все не так. И если в трамвае наступят на мозоль, то, конечно, и в
этом, если не повинен новый строй, то они не преминут сказать, что
чем же он лучше старого. Этих сычей "обывателей" - много, очень
много. Они страшны своей тупой серой массой»1.
17 марта у Ремизова побывала художница-график Е.С.Кругликова
и говорила: «Бегут с фронта. Добра не будет».2
«Газеты почти все - панические, - записывает 18 марта
Гиппиус. - И так чрезмерно говорят за войну (без нового голоса,
главное), что вредно действуют. Долбят "демократию", как глупые дятлы.
Та, пока что, обещает (кроме "Правды", да и "Правда" завертелась) - а
они долбят. <...> Нет, верные вещи надо уметь верно сказать, притом
чисто и "власть имеюще". А правительство (Керенский) молчит»3.
Сытин, появившись у Мережковских, «по-сытински цинично и
по-мужицки вкусно» толковал им:
- Никогда вятский мужик на фронте не усидит, коли прослышал,
что дома будут делить «землю».
И, улыбаясь, успокаивал:
- Ну, что ж, у нас есть Волга, Сибирь... Эка если Питер возьмут!4
Полагая, что «крикуны, вожаки, интеллигенция» в недавно
прошедшие мятежные дни «были безвуксны, и глупы, и преступны
(приказ № 1)», Ариадна Тыркова постоянно слышит голоса тех, кто, как
и она, страстно влюблен в свободу, в свободную Россию. И
ссылается на виденное ею в Екатерининском зале Таврического дворца,
когда после нелепых воплей какого-то противного доктора перед
Измайловским полком выступил молодой полковник и «красиво,
просто, умно и точно пользуясь словами, говорил о свободе и порядке:
- Вот видите эту сестрицу? Разве наша матерь Россия не такая же
сестра милосердия, которая принесет всему миру ласку "исцеления"?
Но чтобы она могла бы это сделать, мы должны победить немцев.
- Ура, ура, ура!
1 Князев Г.А. Из записной книжки русского интеллигента (1915-1917).
2 Ремизов А.М. Дневник 1917-1921 гг. С. 432.
3 Гиппиус 3. Дневники. Т. 1. С. 499.
4 Там же. С. 502.
200

И солдаты подняли его на руки и понесли. Он улыбался,
приветливый и уверенный. А говорил, что те же солдаты чуть не убили его.
В первые дни они ворвались в его квартиру. Он, раненый, приехал с
фронта. Запасной полк его не знал. Когда они вошли, он заявил: "Вы
ищете у меня пулемет? Ищите. Если найдете, вы расстреляете меня.
Если не найдете, я застрелю вон этого штатского, который пришел с
вами". Штатский сразу исчез, а полковник стал любимцем полка и
выборным командиром»1.
Комментируя воскресную манифестацию 19 марта к
Государственной думе, Князев записывал на следующий день:
«Лучшего ответа на новые германские предложения о мире
русский народ не мог дать. - Война до победного конца. Вот лозунг всех
вчерашних манифестаций, не исключая и грандиозной женской. Да,
было так плохо, что мы шли к неизбежной гибели. Если мы
погибнем теперь, после революции, то мы все равно погибли бы. Все шло
к пропасти. Потому и случилась революция. Может быть, она
спасет родину. Это - отчаянный шаг. Последние усилия погибающего.
Может быть, мы и не погибнем теперь... "Безумству храбрых поем
мы песню". Устали многие за эти дни. Изнервничались. Особенно те,
которые органически чувствуют отвращение к новым началам. "Как
же жить-то будем?" "Солдат и мастеровой распоряжаются нами..."
И такие испуганные, усталые глаза, неуверенные слова: "Нет, я
абсолютно не способна быть республиканкой", - говорила мне В.А. Ей
очень трудно примириться со многим. Весь уклад жизни меняется.
И сколько сейчас таких растерянных, затаившихся людей»2.
21 марта старший хранитель Исторического музея A.B. Орешников
записывает: «Все обозреватели военных действий предупреждают о
близких боях с немцами, которые стянули большие свежие силы к
Северному фронту. По частным сведениям, между солдатами в армии
злоумышленники распространяют слухи, что будут "делить землю";
будто бы около 100 000 человек дезертировало для этого "дележа".
К сожалению, военное время не позволяет печатать об этом
факте, хотя намеки на дезертирство имеются. Проклятые немцы не
дремлют»3.
Иного мнения о тогдашних намерениях немцев был большевик
Сквоцов-Степанов. Он был убежден, что после революции
«серьезное наступление немцев на русском фронте было бы сопряжено для
Германии с серьезными неудобствами: оно повело бы к тому, что аги-
1 Тыркова A.B. Дневник от 23.03.17 // Наследие Ариадны Владимировны Тырко-
вой: Дневники. Письма. С. 174.
2 Князев Г.А. Из записной книжки русского интеллигента (1915-1917).
3 Орешников A.B. Дневник. Кн. 1.1915-1924. С. 111.
201

тация последовательных интернационалистов Карла Либкнехта и др.
внутри Германии развернулась бы с новой силой, раз русская армия
сама не переходила к решительным действиям. К наступлению вся
стратегическая и политическая обстановка в марте-мае была
такова, что германский штаб не имел никаких оснований по собственной
инициативе переходить здесь в наступление. Угроза этого
наступления существовала только в воображении русских захватчиков,
пускалась в ход только для того, чтобы удержать свое ускользающее
влияние на массы, только для того, чтобы связать свои захватнические
стремления и дела с делом народа, - представить наступление,
которое диктовалось их захватническими планами, в виде вынужденной
самообороны российской революции»1. Да, они кричали о подготовке
немецкого «кулака» против Кронштадта, Пскова и Бологого, о
неминуемом захвате германцами Двинска, Ревеля и Петербурга. Однако
им было известно нечто иное: «Им было известно, что ко многим
пунктам нашего фронта из Германии действительно идут поезда, - но
порожние поезда. А от этого фронта на запад они увозят полки,
дивизии и целые корпуса». Чтобы отразить развернувшееся там «новое и,
быть может, еще небывалое по энергии наступление
англо-французской армии»2.
22 марта у Мережковских был А. Блок, приехавший с фронта, и
говорил, что там тускло, радости революционной не ощущается, а
будни войны невыносимы. В связи с этим Гиппиус не без ехидства
замечала в скобках: «В начале-то на войну как на "праздник" смотрел,
прямо ужасал меня: "весело"! Абсолютно ни в чем он никогда не
отдает себе отчета. Не может. Хочет ли?»
А растерянный Блок беспомощно спрашивал:
- Что же мне теперь делать, чтобы послужить демократии?3
В эти же дни Блок навестил Ремезова, который вспоминал: «Блок,
для меня необычно, в защитном френче, отяжелевший, рассказывал
о войне:
- Какая это бестолочь идиотская - война!
И за несколько месяцев - служил он в земском отряде -
навидался, знать, и дослышался вдосталь»4.
22 марта Брюсов пишет уже четвертое стихотворение на тему
дня - «Свобода и война». Само название говорит, о чем оно: «Россия
свободна! Лазурь голубее, / живительней воздух, бурливей река... /
1 Скворцов-Степанов И.И. Где правда? // Его же. Избранные произведения. Т. И.
С. 94-95.
2 Там же. С. 96.
3 Гиппиус 3. Дневники. Т. 1. С. 502-503.
4 Ремизов А. Взвихренная Русь. Париж, 1927. С. 74-75.
202

И в новую жизнь бесконечной аллеей / пред нами, приветно,
раскрылись века. / Но разве сознанье не мучит, не давит, / что в радости марта,
на празднике верб, / весны и свободы не видит, не славит / поляк,
армянин, и бельгиец, и серб? / <...> Довольно! Не кончено дело свободы, /
не праздник пред нами, а подвиг и труд, / покуда, в оковах, другие
народы / с надеждой на нас избавления ждут!»1
Тревожные вести пришли с фронта: немцы прорвались у Стохода,
отразив там попытку наступать на Вильно, у нас тяжелые потери.
«Общее отношение к этому - еще не разобрать, - записывала 23
марта Гиппиус. - А ведь это начинается экзамен революции. Еще хуже:
правительство о войне молчит»2. А тут еще союзные посольства
тревожат. «Лучше бы подумали, что нет декларации правительственной
до сих пор. И боюсь, что пр-во терроризировано союзниками в этом
отношении. О, Господи! Не понимают они, на свою голову, нашего
момента»3.
«Каждый № газет что-нибудь неприятное мне приносит, - сетует
в тот же день М.М. Богословский. - Сегодня официальное известие
о нашей тяжелой неудаче на реке Стоходе. Само сообщение
признает наши тяжелые потери. Грустно! Что за причина? Неужели упадок
дисциплины в армии?»4
Касаясь заявления Милюкова корреспондентам о том, что России
нужны проливы и Константинополь, Гиппиус явно в сердцах
записывала 25 марта: «Я и секунды не останавливаюсь на том, что нужны ли
эти чертовы проливы нам или не нужны. Если они во сто раз нужнее,
чем это кажется Милюкову, - во сто раз непростимее его фатальная
бестактность. Почти хочется разорвать на себе одежды. Роковое
непонимание момента, на свою же голову! (И хотя бы только на свою)»5.
25 марта в газете «Русские ведомости» опубликована статья
Н. Сперанского «Соблазн», автор которой присоединялся к горячему
призыву Короленко в отношении разговоров о сепаратном мире)6.
Утром того же дня Керенский у себя в Министерстве юстиции
беседовал с Д.С. Мережковским по поводу заказанной им и
напечатанной в газете «День» («Речь» отказалась) статьи «14 декабря» и
содержавшегося в ней указания на то, что правительство должно
высказаться о целях войны.
1 Брюсов В. Свобода и война // Его же. Избранные сочинения в двух томах.
С. 381-382.
2 Гиппиус 3. Дневники. Т. 1. С. 502.
3 Там же. С. 503.
4 Богословский М.М. Дневники. 1913-1919. С. 169.
5 Гиппиус 3. Дневники. Т. 1. С. 503.
6 Сперанский М.Н. Соблазн // Русские ведомости. 25.03.17. № 68. С. 3.
203

- Согласен, что правительственная декларация необходима, -
говорил он. - Однако не согласен с советским манифестом от 15 марта,
ибо там есть предавание западной демократии.
(«Там есть кое-что похуже, но кто мешает взять только
хорошее?» - замечала, выслушав рассказ мужа, Гиппиус.)
О СРиСД министр говорил, что это - «кучка фанатиков», а
вовсе не вся Россия, что нет «двоевластия» и правительство одно. Но
в то же время весьма волновался по поводу этой «кучки» и уверял,
что она делает серьезный нажим в смысле мира сепаратного. Что же
касается декларации, то она правительством вырабатывается, но вряд
ли понравится «дозорщикам» из Совета и что, пожалуй, всему
правительству придется уйти.
25 марта в Большом театре был проведен концерт СВ.
Рахманинова при участии театрального оркестра - исполнялись его 2-й
концерт, а также концерты Чайковского и Листа. Цены на билеты были
от 1 р. 50 к. до 64 р. Весь чистый сбор - 5785 рублей - он передал на
нужды русской армии в распоряжение военного министра1.
26 марта Пришвин задавался вопросом: «К чему ведет великая
война?» Это никому не известно, разве лишь социал-демократам,
и, «вероятно, в этом их сила»2.
Главного врача 7-го Сибирского армейского корпуса В.П. Кравко-
ва смущала попытка в условиях «атакующего нас противника
радикально ломать установившиеся формы внутренней организации
армии, коренным образом перестраивать сложную организацию
внутренних отношений и самые принципы дисциплины!». Смущает
его и «поведение Совета рабочих депутатов, явившегося каким-то
государством в государстве и держащегося довольно обособленно
от "благоверного" Временного правительства: уж больно парфорсно
он тянет весы на почти исключительно интересы одного только
пролетариата, совершенно игнорируя интересы других классов, чем не
может не вносить в общее дело любви и свободы смуту раздора и не
содействовать поправению (хотя и не в прежнем, конечно, смысле!)
большой группы лиц прогрессивного направления; боюсь я
"грядущего хама"». И в то же время он признается: «Не стыдно мне в
настоящее время всероссийского возрождения смотреть прямо в глаза
действительности: во мне всегда сидел плебей и демократ, да еще
злющий-презлющий в отношении всех приспешников и холуев
деспотической власти»3.
1 См.: Русские ведомости. 22.03.17. С. 1; От конторы «Русских ведомостей» //
Русские ведомости. 8.04.17. № 77. С. 6.
2 Пришвин М.М. Дневники. Кн. 1.1914-1917. С. 260.
3 Кравков В.П. Великая война без ретуши: Записки корпусного врача. С. 306.
204

«Не у меня одного, но и у нек[ото]рых из штабных ощущается
какое-то мучительное щемление сердца в предчувствии могущей
совершиться ужасной катастрофы, - делится с дневником
своими тревогами главный врач 7-го Сибирского армейского корпуса
В.П. Кравков. - 14 марта выпущено было Совет[ом] рабоч[их]
депутатов прекрасное воззвание "К народам всего мира" с призывом
пролетариев всех стран к решительной и совместной борьбе за
прекращение позорящей человечество войны, но с твердым намерением
не отступать перед штыками кайзеровской армии, если бы она
двинулась отнимать у нас завоеванную народом свободу!»1
Его смущает то, что проведение в жизнь нового правопорядка в
нек[ото]рых войсковых частях происходит не без конфликтов. Так,
группа офицеров 12-й дивизии послала телеграмму Гучкову с
жалобой на «начдива» Архиповича, «предпочитающего будто бы
повиноваться Вильгельму, чем нашему Временному правительству.
Разбитый нервами начдив генерал-майор Н.Г. Архипович 20 марта
«свидетельствовался на предмет эвакуации, а как боевик он молодец!
Не меньший молодец в этом отношении "начдив" 13-й дивизии
генерал-майор П.С. Оссовский подает прошение об отставке по
расстроенному здоровью». Зато командир 288-й ополченческой дружины,
«из ископаемых, страшно тоскует по самодержавию и всячески чинит
обструкцию делу объединения офицеров с солдатами»2.
25 марта на большом собрании-митинге офицеров и солдат при
штабе 7-го Сибирского армейского корпуса с музыкой, игравшей все
время «Марсельезу», прекрасную речь произнес артиллерийский
офицер Степун, - «прапорщик, "в миру" - литератор и философ,
сравнивший революционный русский народ с женихом, а свободу - с
невестой. Из этого образного сравнения его гибкий ум строил целый
ряд поучительных выводов»3.
26 марта В.П. Кравков записывал, что командиру корпуса
генерал-лейтенанту Г.В. Ступину пришлось уговаривать солдат 74-го
полка 19-й дивизии идти на смену 12-й дивизии в окопы. Те
требуют, чтобы из России пришли более молодые и свежие люди, чем они.
Между тем в Подгайцы прибыли уже три члена Государ[ственной]
Думы - П.П. Тройский, A.B. Демидов и В.М. Дубов, для беседы с
войсками. «Комкор» очень надеется, что с их помощью «удастся
пропереть в окопы непокорных "граждан"; а таковых оказалось и в других
полках дивизии очень много. Если такие явления имеют место и в
1 Там же. С. 308.
2 Там же.
3 Там же. С. 309.
205

других корпусах, то - увы! - армии у нас нет! Надо кончать скорее
войну, ч[то]б[ы] не случилось у нас чего-н[и]б[удь] еще хуже. Смена
частей в ожидании членов Государственной думы пока задержана.
Офицерство все очень озлоблено против "второго" нашего
правительства - Совета рабочих и солдатск[их] депутатов; у всех почти
страстное желание уйти вовсе со службы»1.
27 марта думские депутаты ездили увещивать "свободных
граждан" быть столь любезными, ч[то]б[ы] отправиться в окопы и не дать
врагам прорвать фронт. «А "свободные граждане" самочинно уже
распорядились поставить от себя часовых при кухнях, дабы не
позволяли последним по приказанию начальства трогаться к позициям.
Теперь уже и 13-й дивизия заявила, что если 12-я будет сменена, то
должна быть сменена и она, а иначе солдаты безо всяких-де
дальнейших разговоров оставят окопы и уйдут в тыл. Положение претраги-
ческое! Недаром "начдив" 13-й дивизии подал прошение об отставке,
ч[то]б[ы] заблаговременно уйти из грязной истории. В Подгайцы
приехал командующий армией (7-й. - Авт.) Щербачев в связи с
происшедшими у нас скандалами».
В оправдание поведения солдат главный врач корпуса все же
вынужден признать, что «они адски изморились от беспрерывного
почти пребывания в окопах с самого начала осени; происходившие же
за это время "смены" были по существу бутафорскими: отходивших
в резерв еще более угнетали непосильной работой. Здесь сказалась
язва нашей традиционной бессистемной системы: необученность и
невоспитанность командного состава в деле умения маневрировать
людскими силами так, ч[то]б[ы] в значительной своей пропорции
последние расходовались не на трение и бесплодное дерганье, а на
продуктивную работу. Да будут и в этом отношении нашими
образцовыми учителями все те же немцы! Так у скверных кучеров тройка
лошадей живо садится на задние ноги, выбившись из сил не
проехавши и малого количества верст, когда у хороших возниц те же
лошадки побежали бы и гораздо большее расстояние без утомления. Обо
всех этих азбучных истинах я всегда вел проповедь, но безо всяких
результатов - мои слова оставались ударами по воздуху. Нам во
многом надо непременно онемечиться и в отношении методики труда и
проч.»2.
Членам Государственной думы с большим трудом удалось-таки
убедить полки (особенно 73-й) 19-й Сибирской дивизии пойти на
смену в окопы. «Картина была трогательно-потрясающая, сопрово-
1 Кравков В.П. Великая война без ретуши: Записки корпусного врача. С. 309-310.
2 Там же. С. 310.
206

ждалась чуть ли не всеобщим плачем и истерикой; думские депутаты
пустили последний аргумент в дело: заявили перед строптивыми
солдатиками о своем решении идти с ними вместе на позиции в качестве
добровольцев, чем наконец-таки их устыдили, и они все,
преклонивши колена вместе с командующим перед депутатами, стали со
слезами на глазах умолять их не идти с ними, а продолжать свое думское
дело...
Вечером при штабе собрались все команды с красными
революционными знаменами и музыкой. Перед ними держали речи
члены Государственной думы, нек[ото]рые из офицеров и солдат. Наш
почтеннейший "комкор" произнес сильную речь, закончивши ее
словами:
- Я - первый в корпусе солдат, готовый лечь костьми за свободу!..
Затем прошли мимо членов Государственной] думы батальоны
73-го полка по направлению к позициям; все эти толпы во главе со
стариком-командиром представляли собой весьма истрепанный вид,
но возбужденно-радостно кричали "ура!", нек[ото]рые выходили из
рядов и перед представителями Государственной думы, снимая
фуражки, низко кланялись в пояс и целовались с ними. Все порывы да
экзальтация, но могут ли они ex tempore - вот теперь же - скоро
создать из ничего что-либо материально необходимое и ценное, чем мы
могли бы победить стройно организованный механизм германцев?!
Увы! При создавшейся невероятной общей разрухе нашего
государственного хозяйства безумными романтиками мне представляются
призывающие российских граждан продолжать войну "до победного
конца". Ради сохранения ниспосланной нам небом свободы надо
теперь умудриться, как бы только ликвидировать войну, выбравши для
себя наименьшее зло из нависших над нами еще больших зол»1.
28 марта члены Государственной думы отправились в другие
дивизии 7-го Сибирского армейского корпуса. «Общая офицерская
жалоба, что с солдатами теперь нет сладу и нет никакой среди них
дисциплины. Многими из них проявляется плохо скрываемое
злобно-мстительное отношение к своему начальству. Психологически все
понятно: посеяли ветер - пожинайте теперь бурю!»2
Закончив 29 марта объезд частей 7-го Сибирского армейского
корпуса, члены Государственной думы вынесли такое впечатление: «Это
глубокое отчуждение офицерства от солдат и солдат от офицерства.
<...> Либеральная прогрессивная интеллигенция в благородных
своих побуждениях сотворила себе кумира в лице обездоленного по ее
1 Там же. С. 310.
2 Там же.
207

масштабу народа - как нежные, сердобольные родители делают себе
кумиром своих детишек, желая всячески их сделать счастливыми. Но
всегда ли родительская забота делает их таковыми?! И всегда ли
родители получают от них справедливую к себе оценку и заслуженную
признательность?! Не рискуют ли дети от широко предоставленной
им свободы искалечить и себя, и родителей?! Боюсь, что
"православные", в конце концов, как лягушки в крыловской басне, запросят себе
царя»1.
Как вспоминал прапорщик Степун, кадровые офицеры ждали
встречи с Тройским, числившимся, кстати, приват-доцентом
Петроградского университета, и Демидовым не без волнения: одно дело
в своей среде будировать против начальства и высшей власти,
другое - официально приветствовать революционеров. «В их охрипших,
перетруженных, все еще не могущих успокоиться голосах, мы
впервые услышали радостный и устрашающий гул петербургских
событий, судьбоносных в своей неожиданности и неотвратимых в своей
последовательности»2.
Депутаты выступали и в новых армейских организациях -
выборных комитетах. В солдатских речах, косноязычных и
нескладных, они иной раз слышали какой-то почти священный восторг.
«В их безыскусственных, часто даже бессвязных словах разом
звучали все наболевшие вопросы их крестьянской и солдатской жизни.
Они говорили <...> о замирении, о том, что отстоят животами
свободу; они воинственно грозили Вильгельму и миролюбиво
жалели немецких солдат, таких же, небось, подневольных мужиков, как
и они сами. Они трогательно благодарили думцев за весть об
отречении царя, но, в противоположность нахлынувшим вскоре на
фронт агитаторам, никакой хулы на отрекшегося государя не
возводили».
Депутаты выглядели вполне удовлетворенными всем виденным
и слышанным. Они верили в патриотизм революции и в
возможность полной победы над центральными державами. Вслушиваясь
в их бодрые речи, всматриваясь в оживленные лица, вспоминая все
впечатления проведенного с ними длинного дня, Степун невольно
спрашивал себя: «Откуда у них, помещиков и дворян, такое, как
будто бы беспечальное, во всяком случае безусловно положительное
отношение к событиям? Неужели нет в их душах острой жалости к той,
приговоренной к смерти России, в которой они выросли? Или уже
они так героически справедливы, что безоговорочно приветствуют
Кравков В.П. Великая война без ретуши: Записки корпусного врача. С. 310.
Степун Ф.А. Бывшее и несбывшееся. Т. 2. С. 13-14.
208

революцию, которая грозит разрушить все, чем они жили и что
любили? Неужели они совсем не чувствуют неприязни ко грядущей на
смену старому миру красной нови? "Чувствуют, - отвечал я себе, -
но скрывают". Вечером, когда Тройский, снимая сапог, вдруг грустно
запел: "Чего-то нет, чего-то жаль, / куда-то сердце мчится вдаль...",
я окончательно понял, что мои предположения верны. Да, нам всем
было "чего-то жаль", но мы полусознательно подавляли в себе это
чувство, не признавались в нем ни себе, ни другим и потому громко
трубили на весь мир лишь вторую крылатую строчку: "куда-то сердце
мчится вдаль"».
Трубил и Степун. И потом не мог без угрызений совести
вспоминать свои фронтовые речи, которые часто оканчивал эффектной
фразой:
- Петербург дал нам свободу, мы дадим России победу!
Откуда эти угрызения совести? Ведь, в конце концов, он и
тридцать лет спустя думал, что, служа революционному оборончеству,
делал на фронте единственно возможное и нужное дело1.
А вот врач и литератор В.Н. Унковский не скрывал, что имеет
«опечаленный взгляд на будущее». Приехав в Петроград из Румынии
и побывав 29 марта у Ремизова, он говорил, что видел на фронте
«разное», и в том числе «много равнодушия»2.
Приходилось приспосабливаться к новой обстановке и другим.
Выписавшись из госпиталя, А.Л. Толстая вернулась в свой
санитарный отряд. Дело было в самую распутицу, в марте.
- Вас ждут санитары, - сказал начальник летучки, - когда вы
можете пойти к ним?
«Этого никогда не было. Но теперь все было по-иному, я вступила
в исполнение своей роли.
- Хорошо, соберите команду! - сказала я.
- Здравствуйте, санитары! - поздоровалась я, входя.
- Здравия желаем, - ответили они, - господин... госпожа
уполномоченный.
- Граждане! - сказала я. - За это короткое время Россия
пережила великие события. Русский народ отряхнул с себя старое царское
правительство...
Слова были как будто "самые настоящие", но было мучительно
стыдно. Я продолжала и, когда не хватило слов, крикнула:
- Урра! Да здравствует свободная Россия!
- Уррааа! - подхватили солдаты.
1 Степун Ф.А. Бывшее и несбывшееся. Т. 2. С. 18-19.
2 Ремизов А.М. Дневник 1917-1921 гг. С. 433.
209

Меня окружили, хотели качать. Я в ужасе схватилась за больной
бок. Начальник летучки спас, качали его»1.
30 марта. Великий четверг. Горестные известия в газетах
фиксирует в дневнике М.М. Богословский: «Ген. Брусилов жалуется на
бегство солдат с фронта. Солдаты переполняют поезда, врываются в
вагоны без билетов, чинят насилия над железнодорожными
служащими. Ген. Алексеев - верховный главнокомандующий - отрядил
кавалерийские полки на большие узловые станции для ловли таких
солдат и возвращения их на фронт. Разве это армия? Это просто
толпы крестьян в серых шинелях, разбегающихся домой на праздники»2.
Касаясь заявлений Милюкова по поводу вступления США в
войну, сделанных им представителям русской прессы, а также на съезде
Партии народной свободы, И.И. Скворцов-Степанов на страницах
редактируемых им «Известий Московского совета рабочих
депутатов» возмущался 28 марта:
«Г-н Милюков решительным образом перекраивает всю карту
Европы. Он создает чехо-словацкое и сербско-хорватское
государства, одни области, входящие теперь в состав Австро-Венгрии, он
передает румынскому королю, другие - королю итальянскому,
украинские земли Австро-Венгрии он соединяет с Россией. Россия же
проглатывает у него Константинополь с проливами и, конечно,
прилегающими к этим проливам землями. А в дальнейшем он угрожает
также "освободить" нетурецкие национальности Азиатской Турции:
арабов, сирийцев и армян, т. е. поделить их между Англией, Францией
и, вероятно, еще некоторыми союзниками России. И все это он
делает, не спрашивая мнения национальностей, подвергающихся
переделу, и не обещая хотя бы просто для соблюдения приличий опросить
их в будущем»3.
Допустимо ли, чтобы гг. Милюковы и те, кто стоят за ними,
распоряжались народами, как в свое время Александр I и Меттерних?
«Народ не может терпеть, чтобы от его имени произносились
такие речи, угрожающие усилить и затянуть до бесконечности
преступное кровопролитие». Статья завершалась таким пожеланием:
«У г. Милюкова слишком много собственных взглядов, которые
могут принести несказанный вред народу, пока он остается членом
Временного правительства. Г-ну Милюкову пора уйти из министер-
1 Толстая А.Л. Проблески во тьме. С. 259.
2 Богословский М.М. Дневники. 1913-1919. С. 171.
3 Скворцов-Степанов И.И. Этому надо положить конец! // Известия
Московского совета рабочих депутатов. 28.03.17. № 21 // Его же. Избранные произведения. Т. II.
С. 16.
210

ства и избрать другое поле для деятельности, где его собственные
взгляды не будут причинять такого вреда»1.
Статья Короленко «Отечество в опасности», опубликованная в
московских газетах 14 марта, вызвала разные отклики, в том числе
от непротивленцев, которые почему-то считали его «продолжателем
Л.Н. Толстого». Ответ одному из них, от 29 марта, «как материал», он
занес в свой дневник. Суть его в следующем: «Вопрос очень сложный.
Я много над ним думал, и думал с болью, и пришел к тому выводу,
который изложен в моем воззвании. Как я и сказал в начале этого
воззвания, - я считаю войну великим преступлением всех народов, но
в этой трагической свалке моя родина имеет право отстаивать свою
жизнь и свободу, а значит, мы, дети своей родины, имеем обязанность
помогать ей в этом, в пределах защиты во всяком случае»2.
Касаясь опубликованной накануне декларации Временного
правительства о целях войны, Скворцов-Степанов 29 марта отмечает
на страницах «Известий Московского СРД», что она «отличается
какими угодно достоинствами, но только не определенностью и не
прямотой». Итак, для Временного правительства остаются в силе все
«обязательства, принятые в отношении наших союзников». А кому
теперь не известно, какой отвратительный торг велся с Италией и
Румынией, чтобы склонить их на сторону союзников? «Но тогда не
говорите о неуклонном проведении воли народной! Говорите тогда,
что вы, - министры, место для которых расчищено народным
восстанием, - намерены до конца творить волю царских министров и
правительств, вступивших с ними в союз. Мы никогда не
сомневались в верности большинства теперешнего министерства тем
обязательствам, которые приняли на себя министры Николая Романова.
Мы никогда не сомневались в их полной готовности "самоопреде-
лить" судьбы Турции, захватив Константинополь с проливами и
предоставив господствующим классам Англии, Франции и Италии
утолять свой голод захватами в турецких областях Малой Азии и
Мессопотамии»3.
В конце Страстной недели (30 марта - 1 апреля) Иван Бунин по
пути из Москвы в Петроград делился со своим спутником по купе
1 Скворцов-Степанов И.И. Временное правительство о целях войны // Известия
Московского совета рабочих депутатов. 29.03.17. № 22 // Его же. Избранные
произведения. Т. П. Лг., 1931. С. 18-19.
2 Короленко В. Дневник. Письма. 1917-1921. С. 9-10.
3 Скворцов-Степанов И.И. Временное правительство о целях войны // Известия
Московского совета рабочих депутатов. 29.03.17. № 22 // Его же. Избранные
произведения. Т. П. С. 20-23.
211

международного спального вагона наблюдениями над крестьянским
отношением к войне:
- С первого дня они у нас, в Орловской губернии, смотрели на
войну с нескрываемым отвращением и мечтали лишь о мире.
И поэтому на будущее сам смотрел «страшно мрачно»1.
Еще в Москве, в конце марта, его чуть не убил солдат, когда он
позволил себе на Арбатской площади некоторую «свободу слова»,
послав к черту газету «Социал-демократ», которую навязывал ему
газетчик. «Мерзавец солдат прекрасно понял, что он может сделать со
мной все, что угодно, совершенно безнаказанно, - толпа, окружавшая
нас, и газетчик сразу же оказались на его стороне:
- В самом деле, товарищ, вы что же это брезгуете народной
газетой в интересах трудящихся масс? Вы, значит,
контрреволюционер?»
И, вспоминая об этом эпизоде год спустя в Одессе, восклицал:
«Как они одинаковы, все эти революции! <...> Все это повторяется
потому прежде всего, что одна из самых отличительных черт
революций - бешенная жажда игры, лицедейства, позы, балагана. В человеке
просыпается обезьяна»2.
И еще он вспоминал Москву конца марта 1917 г., когда философ
князь E.H. Трубецкой - «большой, толстый» - кричал, «театрально
сжимая свои маленькие кулачки»:
- Помните, господа: пгусский сапог безжалостно газдавит нежные
гостки гусской свободы! Все на защиту ее!
«Устами князя говорили тогда сотни тысяч уст. Нечего сказать,
нашли для кого защищать "русскую свободу"»3.
31 марта среди множества записей, сделанных Пришвиным, есть
и такая: «Гинденбург очень точно определил свои надежды:
рабочие займутся миром, крестьяне - помещичьей землей, без рабочих
на фронте не будет снарядов, без крестьян - продовольствия»4. Но
в то же время, полагая, что за формулу «Война до полной победы»
(«с тайным хвостиком: "А тогда разберемся!"») в стране большинство,
самому ему больше по душе был советский лозунг «Мир без
аннексий и контрибуций» (также «с хвостиком: ну, а если они не хотят, то
воевать!»). Причины же того, почему этот призыв многим непонятен,
он объясняет тем, что эти многие считают его признаком слабости, а
1 Амфитеатров-Кадашев В. Страницы из дневника / Публ. СВ. Шумихина //
Минувшее. Исторический альманах. Вып. 20. С. 455.
2 Бунин И. Окаянные дни: Одесса, 1919 г. С. 4.
3 Там же. С. 54.
4 Пришвин М.М. Дневники. Кн. 1.1914-1917. С. 264.
212

также тем, что воззвание отвлеченно и выражено языком (аннексий и
контрибуций), мало понятным для простого народа1.
Примерно в эти же дни с военным министром Гучковым добилась
встречи делегация Юго-Западного фронта на Всероссийском
совещании советов. Вот что вспоминал об этом один из ее членов
прапорщик Федор Степун:
«Прием произвел на всех членов делегации безрадостное и даже
тяжелое впечатление. Наш революционно-патриотический
энтузиазм не встретил в Гучкове ни малейшего отклика. Мою речь, которую
накануне мы тщательно обсуждали, он слушал с усталым, тяжелым
и хмурым лицом, выражавшим, как сформулировал молчаливый
Звездич (еще один делегат, в чине штабс-капитана. - Авт.), скорее
недоверие ко всем человеческим словам в мире, чем внимание к тем,
с которыми к нему обращались его солдаты. По окончании речи,
которую я формально закончил прочтением привезенного нами наказа,
Гучков отпустил нас не без любезности и благодарности, но все же
без тех особых живых слов поощрения и обнадеживания, которые
были так нужны солдатам, гордым тем, что они привезли в
революционный Петроград свою безоговорочную преданность Временному
правительству, свою готовность до конца защищать Россию и
революцию как от внешнего, так и от внутреннего врага.
Недюжинный человек, горячий патриот и монархист, доведенный
горьким опытом до сознания необходимости заговорщического
низложения Николая Н-го, неутомимый работник, блестящий
организатор и настоящий специалист по военным вопросам, бесспорно много
сделавший для усиления боеспособности армии, Гучков с первого же
взгляда показался мне человеком совершенно непригодным на роль
революционного военного министра.
Время прибытия нашей делегации в Петроград <...> было
временем резкого перелома в настроении фронта и даже петроградского
гарнизона. Поначалу, смятая большевистской пропагандой, армия
начала быстро справляться с подступившим к ней соблазном и стала
все энергичнее протестовать, по крайней мере в лице сознательных
комитетских элементов, против петроградского двоевластия,
самоуправства Петроградского совета депутатов в духе приказа № 1-й и
преждевременных пораженческих разговоров о мире. Лозунг "вся
власть Временному правительству" становился главным
требованием армии. Если бы в это время Военное министерство возглавлял
человек открытой, веселой души, боевой выправки и того особого,
непередаваемого очарования, за которое солдаты спокон веков имену-
1 Там же. С. 265.
213

ют любимых начальников "орлами", то начавшийся в армии процесс
оздоровления, быть может, и мог бы быть организационно закреплен.
Гучков "орлом" не был. По своей внешности он был скорее
нахохлившимся петухом. Покидая Военное министерство, я с тревогою думал,
что если приемы у Львова и Керенского пройдут в том же духе, то
мне не удержать в нашей делегации того патриотического подъема, с
которым мы прибыли с фронта. Тем более что этому подъему грозила
большая опасность со стороны "Совета", в котором в то время
безраздельно царили циммервальдские настроения»1.
Степун собирался огласить письменный протест фронтового
комитета против приказа № 1 Петроградского совета, хотя и боялся,
что ему не позволят этого сделать, сославшись на то, что уже 4 марта
за подписями Чхеидзе и Керенского было расклеено объявление, что
этот приказ исходит не только от Совета. В конце концов, ему
предоставили слово в военной секции.
«Я решил начать с приказа № 1-й, но как можно быстрее
перейти к вопросу принципиального отношения Совета к фронту и миру.
Будучи лично с самого начала уверенным, что благополучная
ликвидация революционного развала России возможна только на основе
быстрого заключения, если и не почетного, то все же приличного мира,
я этого своего положения по тактическим соображениям
высказывать не мог. Как фронтовик, я во всех своих выступлениях упорно
отстаивал положение, что сохранение боеспособности армии
одинаково необходимо как для продолжения войны, так и для заключения
мира. Эту линию я решил вести и в Совете. Она не раздражала
солдат, жаждавших замирения и не оскорбляла той части офицерства,
которая мечтала о победоносном окончании войны»2.
Руководил заседанием Н.Д. Соколов, внефракционный социал-
демократ, один из авторов злосчастного приказа, по иронии судьбы
убежденный оборонец. Объяснение с ним приняло довольно резкий
характер. «Не чувствуя духа фронта и не учитывая, что его
архибуржуазный вид и адвокатский апломб подрывают его авторитет у
солдат, он говорил с нами уж очень по-штатски, грубо вбивая клин
классовой ненависти между господами офицерами и нижними
чинами». Защищая приказ, он стал рассказывать о роли, сыгранной
петроградским гарнизоном в революции. «У него выходило, что вольности
приказа были дарованы гарнизону как бы в награду за его особые
заслуги. Это раздражало солдат-фронтовиков, среди которых уже
давно росло возмущение постановлением Совета о невыводимости
1 Степун Ф.А. Бывшее и несбывшееся. Т. 2. С. 257-258.
2 Там же. С. 262.
214

петроградского гарнизона из столицы. При таком подходе к вопросу
и таком настроении солдат, мне было нетрудно вызвать к себе их
сочувствие указанием на то, что в Петрограде защищать революцию не
от кого, так как на внутреннем фронте у свободной России врагов нет,
но что ее необходимо защищать на фронте против германского
империализма, который, соблазняя малодушных братанием, готовится к
решительному наступлению».
- И мы, - говорил Степун, - благодарны петроградскому
гарнизону за его мощную поддержку восстания, но нам непонятно его
желание вознаградить себя за это тыловою безопасностью и
дезертирством с главного фронта революции, который находится в окопах.
Уставшим фронтовикам нужны сейчас более, чем когда-либо, свежие
войска для борьбы против неприятеля и сознательные
солдаты-революционеры для борьбы против темных и отсталых элементов фронта.
Протестовал он в своих препирательствах с Соколовым и против
его попытки поссорить офицерство с солдатами.
- Власть командующего армией над полковым командиром, -
доказывал он, - ничуть не меньше, чем власть ротного над простым
солдатом. Деление армии на приказывающих офицеров-буржуев и
безоговорочно повинующихся нижних чинов-крестьян и рабочих
не выдерживает потому ни малейшей критики. Среди прапорщиков,
правда, много буржуев, но кадровые офицеры в сущности все
пролетарии, живущие продажею государству своей рабочей силы, причем
по столь низкой цене, что для них совершенно невозможна покупка
пролетарского труда в виде акций и рент. Как и пролетарии, они
поставлены в обществе так, что их детям ничего не остается, как из
поколения в поколение оставаться как социально, так и материально в
тяжелом положении своих отцов и дедов.
Наряду с этой мыслью, Степун особенно горячо развивал свое
любимое соображение о том, что в армии все солдаты, независимо от
чина, уравнены постоянным стоянием перед смертью, причем
процент павших среди офицеров скорее больше, чем среди солдат.
- Если бы товарищ Соколов по собственному опыту знал, как это
знают собравшиеся здесь товарищи делегаты, какую объединяющую
силу представляет собою боевое крещение, он, как штатский адвокат,
отказался бы от попытки ненавистнически-партийною агитацией
поссорить тех, которых братски объединила сверхпартийная, боевая
жизнь. Смысл переживаемого нами момента не в том, чтобы нести
в армию ту рознь, которая до войны господствовала в обществе, а в
том, чтобы преобразовать новое общество по образу того единства,
которое выковывается между людьми в действующей армии.
Солдаты дружно аплодировали ему: «Аппеляция к
фронтовому переживанию всегда производила большое впечатление. Я знал,
215

что действующая армия своим, как бы классовым врагом, ощущала
не столько буржуя и помещика, сколько тыловика. Признаюсь, что я
пользовался этою враждою к тылу иногда не без некоторой
демагогии. Но вполне честная борьба была невозможна»1.
Собирая вечером у себя в номере делегатов от Юго-Западного
фронта, Степун был почти уверен в общем одобрении своего
выступления в военной секции. Но вот большевик Макаров стал убежденно
доказывать, что из того, что буржуй и оборонец Соколов,
поддерживающий во внешней политике Милюкова, глупо защищал классовую
точку зрения, совсем еще не следует, что сама эта точка зрения не
верна. Он довольно аргументированно упрекал Степуна в том, что
отрицание классовой борьбы на фронте таит в себе желание обуздать
революцию, только что начинающую развертывать свои великие
возможности. Его явная марксистская начитанность, главным же образом
то классическое презрение, с которым он говорил о мелкобуржуазной
тенденции ликвидаторов классовой борьбы, и поражала, и
раздражала других членов делегации, особенно обоих штабс-капитанов, и
Степуну было нелегко бороться с их желанием «заговорить с
товарищем Макаровым "настоящим" русским языком». Так в малой капле
революционного океана, какую представляла собою эта делегация,
отражались полностью все трудности того «объединения всех живых
сил революции», которое было и пафосом, и целью Керенского. «Не
мудрено, что когда за спиною бесчисленных Макаровых поднялась
грандиозная фигура Ленина, а за спиною Булюбашей и Звездичей
встал на защиту России прямолинейно-честный, доблестный, но
неискушенный в вопросах политики генерал Корнилов, то "Февралю"
пришел трагически-бесславный конец». Рассуждая так три десятка
лет спустя, Степун считал отнюдь не праздным вопрос (как думают
фаталисты) о том, можно ли было избежать этого конца. И,
ссылаясь на то, что наряду с категорией "необходимости", категория
"возможности", как писал еще Н.К. Михайловский, имеет свое вполне
законное место в социологии, писал: «Лишь ответом на вопрос, почему
и кем были загублены великие возможности "Февраля", можем мы
себе выяснить стоящие перед Россией задачи. Последний же смысл
всякого историоведения не в невозможном по существу
академически-бесстрастном восстановлении картины прошлого, а в покаянном
отыскании творческих путей в будущее»2.
Социалистические идеи классовой борьбы в мировом масштабе
были привлекательны не только для рабочих и крестьян в солдатских
1 Степун Ф.А. Бывшее и несбывшееся. Т. 2. С. 263-264.
2 Там же. С. 264-265.
216

шинелях. Их разделяли и многие левоориентированные
интеллигенты. В их глазах Россия теперь встала во главе всего прогрессивного
человечества, указывая ему путь к светлому будущему. Восход
«звезды с востока» с восторгом встречали многие люди,
придерживавшиеся совершенно разных политических взглядов. Особый путь России,
ее особая духовность - все эти порождения комплекса
неполноценности российской культурной элиты перед лицом процветающего
Запада - вдруг, с победой Февральской революции, стали казаться
сбывающимся пророчеством1.
Иногда провозглашались совершенно фантастические цели.
Активно вкючившийся в общественную дискуссию по политическим
вопросам начальник политического кабинета министра иностранных
дел, карьерный дипломат Валерий Муравьев, утверждал: «Наша
революция не может пройти бесследно ни для одной страны... Русский
революционный мессианизм должен провозгласить Великую
мечту - Религиозную Политику». Россия должна была дать миру идею
«Государства-Церкви»2. По его мысли, чаемый марксистами
вечный мир на основе создания всемирной федерации народов не
может быть ничем иным, как «Великой Общечеловеческой империей».
И именно освобожденная от самодержавия Россия призвана
положить начало этой новой мировой империи. «На нашей родине
зажегся великий свет». На Россию будут смотреть с надеждой славянские
народы и народы Востока: «Встает образ новой Византии, Четвертого
Рима. Стены его спаяны не кровью и железом, а свободной волей
народов»3.
Скептически относясь к либеральной пропаганде
западноевропейского опыта в качестве образца для демократии в России,
В. Муравьев считал, что страна пойдет по пути социализма, но
совершенно особого. «Отсталость России по отношению к Европе и
своеобразные ее условия ставят ее в чрезвычайно выгодное положение
для искания новых путей». В.Н. Муравьев призывал не бояться
провозглашать утопии: «Утопии вообще страшны, пока они утопии.
Когда их пытаются наполнить реальным содержанием, они
обыкновенно теряют свой колоссальный и ужасающий облик... Не будем же
бояться смелых политических мечтаний! Дадим в них разгуляться
шири русского духа, многообразию воображения, глубине разума»4.
1 См.: Жданова И. «Семя свободы, упавшее на камень» // Неприкосновенный
запас. 2002. № 2 (22). С. 70-71.
2 Муравьев В. Русский революционный мессианизм // Русская свобода. 1917.
№ 1. С. 18-22.
3 Муравьев В. Рим четвертый // Русская свобода. 26.04.1917. N° 2. С. 8-11.
4 Муравьев В. В защиту утопий // Русская свобода. 12.05.1917. № 3. С. 15-20.
217

Как мы знаем из дальнейшей истории, большевики действительно
создали новую великую империю с претензией на всемирность. Их
государство было действительно государством-церковью, и их
политика была основана на новой религии, однако сгоняли они в свою
империю народы именно кровью и железом. Но это было позже. Но и
тогда, весной 1917 г. такого рода мечтателей было не так уж и много.
Зато разочарования возрастали день ото дня.
5 апреля историк М.М. Богословский записывает в дневник:
«Появились газеты и с горькими пилюлями: ряд телеграмм о
буйствах и бесчинствах солдат по Московско-Казанской дороге. В поезд
влезает их человек по 500-600, бьют железнодорожных служащих,
сами распоряжаются движением поездов и т. д. Есть и воззвание
Временного правительства к солдатам о прекращении таких
беспорядков. Но что толку в таком воззвании. Главнокомандующий Гурко
взывает против болтливости в письмах с фронта, открывающей
неприятельским шпионам сведения о наших формированиях»1.
8 апреля Богословский, уже третий день чувствуя боль в животе,
весь день пролежал на диване: «Боль увеличивалась, конечно, еще от
прочтенных в газетах известий о стремлении наших
социал-демократов во что бы то ни стало заключить мир, хотя бы и сепаратный, без
всяких проливов и т. д.»2.
9 апреля «грозные вести в газетах о движении сильных отрядов
немецкого флота из Киля и Либавы куда-то в наши воды и
воззвание Гучкова о дезертирстве, разрушающем нашу армию» -
фиксирует М.М. Богословский. А.П. Басистов, по его словам, «сбавил тон и
предвидит, что нам сильно, как он говорит, "накостыляют". Я тоже
этого очень боюсь, как боялся и с самого начала революции. "О
русская земля!" Вся ты от жара поднявшихся и разыгравшихся страстей
пришла в расплавленное состояние, а в какие формы вновь
выльешься, кто может теперь предсказать это? Неужели же будет отливать
тебя немец по своим образцам?»3
9 апреля A.B. Орешников записывал: «Положение тревожное,
солдаты на поездах железных дорог бесчинствуют, настроение
общества неспокойное»4.
А Федора Степуна, ставшего членом Петроградского Совета
рабочих и солдатских депутатов, волнует, что подсознательная ненависть
его лидеров к офицерству сыграла в разложении армии более
отрицательную роль, чем политически непродуманные меры Временного
1 Богословский М.М. Дневники. 1913-1919. С. 172.
2 Там же.
3 Там же. С. 172-173.
4 Орешников A.B. Дневник. Кн. 1.1915-1924. С. ИЗ.
218

правительства. Ну как могли реагировать в армии на речи Стеклова,
с пеною у рта требовавшего вызова из Ставки контрреволюционных
генералов и объявления их вне закона, «чтобы каждый мог их раньше
убить, чем они занесут свою руку для смертельного удара по
революции»? Ну разве могут такие люди понять офицерство? Со словами
доблесть, честь, верноподданничество, присяга, подвиг, боевое
крещение - они не связывали никаких положительных представлений.
Для них это были не только пустые, но и кощунственно-лживые
слова. Там, где офицерство переживало величайшую трагедию, вожди
пролетариата видели всего только притворство и ложь. Им и в голову
не приходило, что офицер, выняньченный денщиком и просидевший
всю войну вместе с солдатами в окопах, способен любить своих
солдат с такою глубиною и нежностью, о которой им, чуждым народу
специалистам по классовой борьбе, трудно создать себе хотя бы
приблизительное представление»1.
Встретив 13 апреля историка-медиевиста А.Н. Савина на улице у
церкви св. Бориса и Глеба, Богословский обратил внимание на
надвигавшееся на них по проезду Тверского бульвара войско. «Во главе
ехали начальники на конях, затем двигался хор музыки, за ним шли
солдаты в походной форме, заново одетые, но часть шла рядами,
другие валили гурьбами по мостовой и по тротуарам, заполняя собою
всю мостовую и тротуары по обеим сторонам, в беспорядке,
вперемешку с офицерами. Несли красные какие-то флаги с надписями. За
воинством двигались обозы с амуницией. Мне стало стыдно и
больно при виде этой картины, да и Савин глядел на нее в недоумении.
Воинство двинулось через Арбатскую площадь и затем по Арбату,
запружая беспорядочной массой весь Арбат и оба тротуара. Спасаясь
от дождя, я сел в тихо проходивший трамвай и медленно двигался за
этой массой. Войско шло, по-видимому, на Брянский вокзал. С
музыкой, и без рядов, в беспорядке. Уж хоть бы все валили толпой! Хуже
всего, что часть шла рядами, часть толпою. Тяжело!»2
«Для лучшего понимания событий», происходивших тогда на
фронте, К.Н. Финне - начальник медицинской части Эскадры
воздушных кораблей, штаб которой размещался тогда в Виннице, -
упоминал впоследствии приезд туда 31 марта 1917 г. члена
Государственной думы 2-го созыва трудовика А.И. Семенова «Многочисленным
гарнизонным частям Винницы было приказано явиться вместе с
оружием на плац 73-го Крымского пехотного полка. В мирное время
казармы рядом с плацем занимал пехотный полк, но сейчас они служили
1 Степун Ф.А. Бывшее и несбывшееся. Т. 2. С. 272.
2 Богословский М.М. Дневники. 1913-1919. С. 173-174.
219

в качестве госпиталя и здесь же размещался личный состав 15-го
резервного полка». Приехавший обратился к собравшимся с речью от
имени Совета рабочих и солдатских депутатов, что не мудрено,
учитывая, что он был из крестььян и трудовиком. «Его речь была
типичной для того времени, в ней он упомянул, впрочем, по непонятным
причинам, и Наполеона, который пришел в Россию, чтобы дать ей
"землю и свободу". Помимо этого, любопытного замечания я больше
ничего не могу из нее вспомнить. Что общего имел Наполеон с
"завоеваниями пролетариев", аудитория не очень хорошо понимала, как,
похоже, и сам оратор. Тем не менее это смущение не помешало
толпе качать оратора под звуки "Марсельезы". Командующий
гарнизоном - и некоторые офицеры - полные благоговения - также
присоединились к толпе, качавшей депутата, видя в этом жесте способ
выразить свою солидарность с советами»1.
15 апреля в письме к матери Александр Блок, делясь с ней
своими впечатлениями о пребывании в Москве, добавляет: «Все-таки мне
нельзя отказать в некоторой прозорливости и в том, что я чувствую
современность. То, что происходит, - происходит в духе моей
тревоги. Недаром же министр финансов, отправляясь на первое собрание
СР. и С.Д., открыл наугад мою книгу и нашел слова "Свергни, о,
свергни". Отчего же до сих пор никто мне еще не верит (и ты в том числе),
что мировая война есть вздор (просто, полный знак равенства; или
еще: "немецкая пошлость"). Когда-нибудь и это поймут. Я это говорю
не только потому, что сам гнию в этом вздоре»2.
В совершенно иных тонах представлялось настоящее и будущее
поэтам и художникам футуристам.
В законченной 17 апреля «поэтохронике» «Революция» В.
Маяковского некий мессианский пафос можно было истолковать и как
антивоенный: «Чья злоба надвое землю сломала? / Кто вздыбил
дымы над заревом боен? / Или солнца / одного / на всех мало? / Или
небо над нами мало голубое?! / Последние пушки грохочут в
кровавых спорах, / последний штык заводы гранят. / Мы всех заставим
рассыпать порох. / Мы детям раздадим мячи гранат. / <...> Это над
взбитой битвами пылью, / над всеми, кто грызся, в любви изверясь, /
днесь / небывалой сбывается былью / социалистов великая ересь!»3
«Маяковский был счастлив, - свидетельствовал художник Юрий
Анненков. - Идеи Интернационала воодушевляли нас. Война, то
есть массовое убийство, прекратится. Мы, художники, поэты, арти-
1 Финне К.Н. Русские воздушные богатыри И.И. Сикорского. С. 125.
2 Блок A.A. Собрание сочинений в восьми томах. Т. 8. С. 483-484.
3 Маяковский В. Революция. Поэтохроника // Новая жизнь. 27.05.17 // Его же.
Собрание сочинений: в 12 т. Т. 1. М.: Правда, 1978. С. 158,161-162.
220

сты всех видов искусства, протягивали руки нашим товарищам всего
мира. Мы стремились слить наши общие искания»1.
А вот граф А.Н. Толстой получает 18 апреля письмо от
A.C. Ященко с упреками по поводу согласия сотрудничать с газетой
М. Горького «Новая жизнь», как проболыпевистской, и отказывается
от этого сотрудничества.
18 апреля генерал-майор Шидловский собрал пилотов-муромцев
и старших офицеров Эскадры воздушных кораблей и объявил им о
решении Гучкова и о своей отставке. Шидловский призвал офицеров
продолжать начатую борьбу и не забывать то дело, которому они
отдавали свою энергию. Во время прощальной речи генерал Шидловский
не мог скрыть своего волнения и сдержать обуревавшие его эмоции.
Человек, известный силой своего характера, командир ЭВК был
потрясен и глубоко переживал эти события. Во время прощальной речи
на его глазах выступили слезы. Одновременно с Шидловским
эскадру покинул и Игорь Сикорский2.
Отвечая одному из своих многочисленных корреспондентов,
Короленко писал 19 апреля: «Разве вы не видите, что наряду с
величайшей войной идет и величайший протест против войны? Он не
смог остановить свалки, и она разразилась <...> но то огромное
движение протеста против нее, даже при невозможности на этот раз от
нее устраниться и не принять в ней участия, - является предвестием,
что этому общему и длительному преступлению народов будет все-
таки положен конец»3.
Этот протест вылился после опубликования ноты Милюкова
в стихийные уличные демонстрации, сопровождаемые
вооруженными столкновениями между противниками и сторонниками
правительства.
19 апреля Ремизов записывал: «Опять на Невском демонстрация
с ружьями и бронированными авто. "Долой Милюкова!" Какие-то
голодранцы кричат со своим грязнокрасным флагом»4
«Россия гибнет от того, что не держат слова», - сетовал он 21
апреля. - «Сказал - сделай. Сколько обмана, сколько путаницы. Опять
слезы и раздражение»5.
В Москве М.М. Богословский 21 апреля так комментровал
разразившийся в столице конфликт: «Правительство грозит кол-
1 Анненков Ю. Дневник моих встреч. Цикл трагедий. Т. 1. М.: Художественная
литература, 1991. С. 184.
2 Финне К.Н. Русские воздушные богатыри И.И. Сикорского.
3 Короленко В. Дневник. Письма. 1917-1921. С. 18.
4 Ремизов А.М. Дневник 1917-1921 гг. С. 434.
5 Там же. С. 435.
221

лективнои отставкой, на что не имеет права, потому что оно пока не
ответственное министерство, а верховная власть. Если оно уйдет в
отставку и передаст власть Совету рабочих и солдатских депутатов,
мы ввергнемся в бездну и хаос! Мне временами кажется, что Россия
обратилась в грандиозный сумасшедший дом, в необъятных
размеров Бедлам, или, может быть, я теряю рассудок. <...> Грушка
говорил, что будто бы английский посол [Д. Бьюкенен] заявил, что, если
Россия нарушит союзные договоры, он немедленно ее покинет, она
будет объявлена вне закона как изменник, и будут предприняты
карательные экспедиции со стороны японцев на Восточную Сибирь, а
со стороны англичан - на Мурман и Белое море. Если это правда, -
каково было выслушивать подобное заявление! Можно ли дойти до
большего унижения! Временное правительство - все же некоторый
последний устой и символ порядка. Но оно власть без власти. Его
никто не слушает и знать не хочет. Милюков, обращаясь к толпе с
балкона Мариинского дворца, называл ее "народом" и говорил, что
правительство сильно его, "народа", доверием. Но где же этот
таинственный народ? Не случайная же это толпа перед балконом?»1
В стихотворении «21 апреля» Владимир Пруссак так описывал
события того дня: «Злобные толпы, покрыв перекрестки, / кипели в
глухой борьбе; / женщины шли, бежали подростки, / кричали: "Убей,
убей!" / Свободный город волна затопила / враждебных, чужих
племен! / Пылали злобой и дикой силой / кровавые сгустки знамен. /
Песни вздымались и падали тотчас, / шли солдаты за рядом ряд, /
и никто не молился: "Будь милостив, отче, / не ведают, что творят".
/ Но было смятенье и скорбный ужас. / и ненависть была; /
столкнулись толпы, и вскинуты ружья, / на землю пали тела! / Свободным
людям кричали: "Убийцы!" / В ответ глумились штыки... / Какие
печальные, строгие лица / у погибших от братской руки!»2
Вспыхнувший конфликт между Временным правительством и
Советом оказался настолько серьезным, что генерал Корнилов,
командовавший в то время Петроградским военным округом, решил
вызвать кавалерийские части для защиты Мариинского дворца, в
котором заседало правительство. Эта мера вызвала страшное
негодование весьма амбициозного во всех отношениях Совета. Его
Исполнительный комитет тут же постановил запретить солдатам
гарнизона выходить на улицу с оружием в руках без
соответствующего его распоряжения. После принципиального принятия этого
бессмысленного решения, была, по обыкновению, назначена редак-
1 Богословский М.М. Дневники. 1913-1919. С. 176.
2 Пруссак В. 21 апреля // Новый сатирикон. 1917. Mb 19. С. 15.
222

ционная комиссия для окончательной выработки текста воззвания к
гражданам и солдатам. В эту комиссию попали большевики Стеклов
и Каменев и, по предложению спешившего куда-то эсера Года, в
качестве его заместителя, Степун. Тот пытался было протестовать, но Год
уговорил его: речь-де идет только о литературном оформлении уже
принятого решения.
«Будь я в то время искушеннее в политической борьбе,
осмотрительнее и энергичнее, я, быть может, и сумел бы добиться более
осторожной формулировки воззвания, чем та, которая была
принята при моем участии, - вспоминал Степун. - Но я был не
только малоопытен, но и исполнен того, сковывавшего мою волю
уныния, которое всегда наводил на меня шумный Совет». И глядя на
своих соредакторов-интернационалистов, он вспомнил разбитую в
Галиции под Горлицею, Корниловскую дивизию, защищавшуюся с
предельным героизмом и, чувствуя, что спит наяву, «тщетно
силился проснуться, чтобы освободиться от жгучего стыда за все
происходящее».
Как известно, генерал Корнилов, несмотря на разъяснение
Временного правительства, что воззвание Исполнительного комитета
имело, по-видимому, целью предупредить и обезвредить попытки
вызова войск отдельными людьми и группами и отнюдь не посягало
на умаление власти командующего округом, все же вышел в
отставку и отправился в действующую армию. «Да и как он мог поступить
иначе, раз постановление Совета, что каждое распоряжение о
выходе воинской части на улицу (кроме обычных нарядов) должно быть
выдано на бланках Исполнительного комитета, закреплено его
печатью и подписано не менее, чем двумя его членами, оставалось и после
разъяснения не отмененным?»1
Прочтя 22 апреля в газетах два «весьма неутешительных
известия» - речь Гучкова в соединенном заседании правительства с
рабочими депутатами (о развале в армии) и совещание послов в Петрограде,
а потом их визит в МИД, - Богословский записывал: «Так
делается только в Константинополе, да разве еще в Афинах! Какая чаша
унижения! Все же можно было вздохнуть свободно, что конфликт
уладился». Вечером этого дня он был с Любавским, Белокуровым и
Н.В. Рождественским у старика Д.И. Иловайского. Обсуждали отзыв
на одну книгу. «Затем говорили о событиях дня. Все чувствуют
крайнюю опасность положения»2.
1 Степун Ф.А. Бывшее и несбывшееся. Т. 2. С. 266-267.
2 Богословский М.М. Дневники. 1913-1919. С. 176-177.
223

Служащие Министерства народного просвещения, в полном
составе собравшись 22 апреля, приветствовали своего министра
Мануйлова и в его лице Временное правительство1.
22 апреля совет Московского университета на первом
заседании своего обновленного состава решил послать приветствия князю
Львову и Мануйлову2. И как бы в пику своим профессорам
студенческий художественно-драматический кружок устроил 24 апреля
концерт, 50 % чистого сбора от которого обещали отдать на нужды
СРД. В нем сочли возможным участвовать: заслуженный артист
O.A. Правдин, A.A. Яблочкина, А.И. Добровольская, О.В. Гзовская,
В.В. Лужский, исполнительница русских песен Е.К. Протасова и
А.Н. Вертинский3. Кстати, сразу же после этого Гзовская вернулась
в труппу Малого театра, с нею был подписан контракт4. Случайное
ли это совпадение, или между двумя этими событиями была какая-то
связь?
В статье «Об убийстве» Горький, оговорившись с самого начала,
что он не знает, кто стрелял в людей на Невском, называет их
людьми злыми и глупыми, отравленными ядами гнилого старого режима.
«Преступно и гнусно убивать друг друга теперь, когда все мы имеем
прекрасное право честно спорить, честно не соглашаться друг с
другом. Те, кто думает иначе, не способны чувствовать и сознавать себя
свободными людьми». Назвав убийство и насилие - подлыми
аргументами деспотизма, причем бессильными, «ибо изнасиловать чужую
волю, убить человека не значит, никогда не значит убить идею,
доказать неправоту мысли, ошибочность мнения», автор предупреждал:
«Великое счастье свободы не должно быть омрачаемо
преступлениями против личности, иначе - мы убьем свободу своими же
руками». Призывая понять, что «самый страшный враг свободы и
права - внутри нас; это наша глупость, наша жестокость и весь тот хаос
темных, анархических чувств, который воспитан в душе нашей
бесстыдным гниением монархии, ее циничной жестокостью», Горький
спрашивал: «Способны ли мы понять это?» И еще раз предупреждал:
«Если не способны, если не можем отказаться от грубейших насилий
над человеком - у нас нет свободы»5.
1 См.: В Министерстве народного просвещения // Русские ведомости. 23.04.17.
С. 4.
2 См.: Заседание совета университета // Русские ведомости. 23.04.17. С. 6.
3 См.: Русские ведомости. 22.04.17. № 89. С. 1.
4 См.: Театр и музыка // Русские ведомости. 3.05.17. № 98. С. 6.
5 Горький М. Об убийстве // Новая жизнь. 23.04.17. № 2 // Его же.
Несвоевременные мысли и рассуждения о революции и культуре. (1917-1918 гг.). С. 23-24.
224

Очевидно, успокаивая сам себя, записывал Блок: «Все будет
хорошо, Россия будет великой. Но как долго ждать и как трудно
дождаться»1. А в письме к жене разражался угрозами: «Если эта
война будет еще продолжаться, я им сумею отомстить»2.
Находившаяся в Кисловодске Гиппиус записывала 23 апреля:
«Буча из-за войны разгорается. Иностранная "нота", как бы от всего
пр-ва, но явно составленная Милюковым (голову даю на отсечение)
возбудила совершенно ненужным образом. Было соединенное
заседание пр-ва и Сов.Р. и С.Д., после чего пр-во дало "разъяснение",
весьма жалкое. Кажется, положение острое (Издали)»3.
25 апреля старший хранитель Исторического музея A.B.
Орешников записывал: «Говорят, японский флот у Владивостока, на
случай нашей измены союзникам; неужели Россия доживет до такого
позора?»4
А Валерий Брюсов 26 апреля закончил стихотворение «Тридцатый
месяц», начатое еще в январе-феврале и свидетельствующее о том,
что его мартовские высказывания были всего лишь данью времени:
«Достались в жертву суесловью / мечты порабощенных стран: / тот
опьянел бездонной кровью, / тот золотом безмерным пьян... /
борьба за право стала бойней; / унижен, Идеал поник... / И все нелепей,
все нестройней / крик о победе, дикий крик! / А Некто темный,
Некто властный, / событий нити ухватив, / с улыбкой дьявольски-
бесстрастной / длит обескрыленный порыв. / О горе! Будет! будет!
будет! / Мы хаос развязали. Кто ж / решеньем роковым
рассудит / весь этот ужас, эту ложь? Пора отвергнуть призрак мнимый, /
понять, что подменили цель... О, счастье - под напев любимый /
родную зыблить колыбель!»5
М.М. Богословский, накануне единогласно переизбранный
профессором историко-филологического факультета Московского
университета, 26 апреля, после бесед на политические темы с
посетителями, записал: «У нас есть правительство, но без власти. <...>
Петроградский главнокомандующий вызвал войска, но Совет
солдатских депутатов предписал им оставаться в казармах, и
главнокомандующий должен вести переговоры с делегатами Совета. Общество
занято разговорами и разговорами. Россия обратилась в какую-то
1 Блок А. Записные книжки. 1901-1920. С. 318.
2 Блок А. Письмо к жене от 23.04.17 // Литературное наследство. Т. 89. Блок А.
Письма к жене. С. 368.
3 Гиппиус З.Н. Дневники. Воспоминания. Мемуары. С. 143.
4 Орешников A.B. Дневник. Кн. 1.1915-1924. С. 115.
5 Брюсов В. Тринадцатый месяц // Его же. Мировое состязание. Политические
комментарии 1902-1924. С. 156.
225

гигантскую говорильню. Немцы нам грозят завоеванием, отхватили
громадную территорию, а у нас все еще "определяют свое отношение
к войне"· Не все ли это равно, как "определять" свое отношение к
пожару, когда дом уже объят пламенем? Ведь такую говорильню немцы
без выстрела раздавят!»1
26 апреля A.B. Орешников записал: «Временное правительство
опубликовало воззвание, чувствуется, что оно теряет власть; что
будет с Россией?»2
«Кризис в Петрограде, кажется, накануне своего сравнительно
благоприятного разрешения, - делает вывод 26 апреля В.П. Крав-
ков. - Временное наше правительство, слава Богу, еще держится.
Пошли, Господи, ч[то]б[ы] наша великая революция не была бы
последним днем Помпеи!» Тем более что на позициях происходит уже
во всю братание с неприятелем. «В усталом моем мозгу копошатся
сомнения и в нашей благороднейшей революции. Я вижу все-таки
много лжи. В то время как в отношении готтентотов есть
тенденция водворить порядок среди них на основании силы убеждения и
воздействия на совесть, в отношении нашего же Времен[ного]
правительства пресловутый Совет рабочих и солдатских (батрацких и
босяцких еще?) депутатов старается удержать его в своем
повиновении при помощи штыков. Что за игра слов - "воля народа"; как ее
отличить от "воли толпы"?! От охлократии - "недократии"?! Неужели
тысячи дуболобых ослов могут быть умнее одного человека
аристократического ума?! Еще слово - "закон"... Да всегда ли закон, как
сухая догма, в отношении больших гарантий справедливости при своем
приложении независимо от объективных данных обстановки может
стать выше усмотрения - взгляда отдельного лица с чуткой совестью
и лучшим, многообъемлющим умом?»3
Продолжая на следующий день свои рассуждения, В.П. Кравков
писал: «Нянчились-нянчились целые поколения благородной нашей
интеллигенции с своим фетишем "народ", жертвуя за его интересы
своими жизнями, а теперь высвободившееся при помощи нашей от
цепей рабства это возлюбленное ими детище уже кричит чуть ли не
"Смерть интеллигентной буржуазии!". Выпущенные на волю рабы
уже спешат зажить по-барски, а "буржуев" сделать для себя рабами!
Вспоминаются слова басни: "Когда могла б поднять ты рыло, то
видно б было, что желуди на мне растут..."
1 Богословский М.М. Дневники. 1913-1919. С. 178.
2 Орешников A.B. Дневник. Кн. 1.1915-1924. С. 115.
3 Кравков В.П. Великая война без ретуши: Записки корпусного врача. С. 319.
226

От "Социал-демократа", "Гражданина солдата", "Правды" так и
несет зловонием хулиганства. Временное правительство ими нагло
топчется в грязь, людская же масса призывается к анархии. Можно
ли детям давать такую свободу, ч[то]б[ы] они были совершенно
предоставлены самим себе? А уж тем менее позволительно
инспирировать их односторонними идеями антиобщественности!»1
27 апреля М.М. Богословский так комментировал скверные
известия в газетах: «Отчислен из главнокомандующих Рузский,
неизвестно почему. Уж не по требованию ли Совета солдатских депутатов?
В Москве возмутительнейшие разбои. В несколько квартир
врывались вооруженные в солдатских шинелях, одна шайка грабила даже
под предводительством одетого в офицерскую форму. Шайка,
пытавшаяся ограбить квартиру на углу Кузнецкого и Лубянки, была
изловлена, и собравшаяся толпа чуть не растерзала ее членов. Оказались
солдаты из "батальона 1-го марта", сформировавшегося из
каторжников, амнистированных нашими сентиментальными адвокатами. Вот
и результаты, и очень быстрые»2.
В разгар правительственного кризиса, 27 апреля, со страниц
крайне консервативного «Нового времени» некий Обыватель (все тот же
В.В. Розанов) выступил против клеветы, бьющей «в одну цель - во
Временное правительство», утверждая, что его состав хоть и «все
суть люди своего класса и все односторонни», но их
«односторонность выражена минимально вследствие лично сделанного шага» в
те страшные дни, когда они рисковали головой, пока не состоялось
отрешение от престола бывшего государя. «Сделали ли они хоть
один шаг, чтобы возбудить подозрение иных классов населения?
Они ничего такого не сделали. Все их действия суть только действия
людей с широким умственным и политическим горизонтом, т. е.
людей образованных. <...> Никому даже на ум не приходит, и здравому
смыслу не приходит на ум, чтобы Милюков, Гучков или Шингарев
руководствовались в своих государственных соображениях какими-
нибудь другими побуждениями, кроме одного: как спасти Россию и
сохранить для нее то положение, какое она завоевала
совершившимся переворотом»3.
Эта точка зрения разделялась многими интеллигентами.
Открывшийся 28 апреля в Петрограде Съезд инженеров путей сообщения
постановил обратиться к министру-председателю с выражением пол-
1 Там же.
2 Богословский М.М. Дневники. 1913-1919. С. 178.
3 Обыватель. В наши тревожные дни // Новое время. 27.04.17; Розанов В.В.
В наши тревожные дни // Его же. Собрание сочинений. Мимолетное. С. 356-357.
227

ного доверия плодотворной работы В Π для устроительства новой
жизни России1.
Побывав 29 апреля у народоволки Веры Фигнер со сборником
стихов Я. Купалы «Гусляр», Ремизов записывал в дневник: «Стара
очень она, трудно ей. Думал о нашей жизни: России удел страдание.
Захотели свергнуть, захотели счастья. И за то, может, получат в
десятеро муку»2.
Мучился страшной болью за судьбу России Леонид Андреев.
В статье «Гибель», вышедшей 30 апреля в газете «Русская воля» и
эпиграфом к которой были взяты не совсем точно переданные слова
из думской речи депутата А.И. Гучкова «Россия стоит на краю
гибели», он с горечью и ужасом писал, что Россия теряет свои прежние
территории, оказывается в полной изоляции: «Решительно и резко
отмежевалась Финляндия. <...> О чем-то большем, нежели
автономия, говорит Украина. Странно смотрит Сибирь. <...> Кто еще? Кому
еще так ненавистна Россия, что ни одной минуты не хотят быть
вместе, требуют развода - от умирающей? Идите и бейте, рвите на
клочки немощную дуру, тащите ключи из-под подушки, тащите все, что
можно. Возвеселитесь, мародеры, скупщики краденного, обиратели
трупов <...> революционные ханжи и двоеперстники! Чего ее жалеть,
когда она сама себя не жалеет! Чего ее хранить и навязывать ей какое-
то спасение, когда она сама себя не хранит и слепо лезет в могилу,
сама себе на тысячу голосов поет отходную!» Заканчивается статья
следующим знаменательным пассажем: «Россию долго били справа, а
теперь, перевернув, добивают слева, и если я тоже удостоюсь побоев,
это только сблизит меня с Россией. Единственное, чего я хочу: <...>
Спасите Россию! Спасите ее живые и уже мертвые души!»3
Едва ли этот призыв можно назвать «казенным патриотизмом»,
как то делали в свое время оппоненты и недоброжелатели Андреева,
а также и некоторые позднейшие исследователи. Это - крик души,
вопль отчаяния писателя и гражданина, на глазах которого рушилась
и погибала от неразрешимых противоречий его родная страна. Но о
том, что ожидало ее дальше, он, конечно же, в точности знать не мог.
Хотя, по мнению некоторых, и обладал неким даром пророчества и
предвидения4.
1 Политические известия Съезд инженеров путей сообщения // Русские
ведомости. 29.04.17. № 95. С. 5.
2 Ремизов А.М. Дневник 1917-12921 гг. С. 435.
3 Андреев Л. Гибель // Русская воля. 30.04.1917. № 89. Утренний выпуск.
Вскоре статья эта отпечатана отделной брошюрой. (Библиотека «Солнце свободы». № 1.
П.: изд. «Кн. Поставщик», 1917.16 с: портр. на обл.).
4 URL: gazeta-slovo.ru
228

30 апреля в Главном комитете Союза земств и городов член Гос.
думы И.П. Демидов, побывавший у верховного главнокомандующего
Алексеева по вопросу об эвакуации раненых, передавал его слова, что
раненых не будет, ибо наступление невозможно, хотя с начала войны
не было такой благоприятной для наступления обстановки, как
сейчас, так как немцы перевезли очень много сил на Запад (оставили,
по словам также приехавшего с фронта Хрикунова, ровно столько,
сколько нужно для братания с нашими солдатами). Иначе говоря,
«положение безнадежное и катастрофа почти неизбежна». В связи с
этим приват-доцент Веселовский констатировал: «Россия
неуклонно идет к тому, чтобы стать среди других народов на один уровень с
Турцией и Персией»1.
«Маниловщина Временного правительства дает свои богатые
плоды и вызывает реакцию, - записывал 2 мая тот же Веселовский. -
В ответ на попытки образовать так называемое коалиционное
министерство, Гучков подал в отставку. Между прочим, он указал глубоко
верно, что бесполезно, к сожалению, призывать к власти настоящих
вождей Совета рабочих и солдатских депутатов, т. к. масса, на
которую они якобы опираются, не организована, а сами они не
пользуются у нее авторитетом. При таких условиях какие бы то ни было
перестановки в министерстве тех или иных лиц ничего не решат и
нисколько не помогут. Главная беда - в неорганизованности и
некультурности масс, в крайней слабости национального чувства и в
отсутствии правовых понятий и привычек. Революционные партии
понимают организацию масс очень упрощенно: собрать толпу,
«поднять» ее настроение хлесткими речами и игрой на низменных
инстинктах, вынести резолюции и выкрикнуть депутатов»2.
Верно описывая механизм воздействия революционных партий
на массы, специалист по истории Московской Руси XIV-XVII вв.,
тем не менее, плохо представлял себе, как теперь, в начале XX века,
осуществляется связь между «верхами» и «низами». Поэтому с его
утверждением, что «такие депутаты никого и ничего не
представляют», согласиться трудно. Другое дело, что они «совершенно негодны
для организации государственной власти», но на то они и
революционеры, то есть разрушители. И тут Веселовский по своему был прав,
отвечая на вопрос, как быть и что делать: «Мне представляется, что
путь один - бросить маниловщину и политику компромиссов,
которые ведут только к замедлению неизбежного процесса разложения».
Анархию и полное разложение он считал неизбежными, независимо
1 Веселовский СБ. Страницы из дневника. 1917-1923. С. 21.
2 Там же.
229

от того, удастся ли их замедлить или нет. «Едва ли это может быть
защищаемо и с точки зрения гуманности. Можно сильно сомневаться,
что оттяжка кризиса сделает его менее кровавым». Между тем не
сомневался он, «за это время блужданий и колебаний» будут сметены
нужные и в будущем остатки старого строя и обрывки прежних
организационных связей. «Бегство солдат с фронта и из тыловых
запасных частей принимает стихийный неудержимый характер и
огромные размеры»1.
Отставка Гучкова, а также известия об уходе Брусилова и Гурко
следующим образом комментировались 2 мая М.М. Богосоловским:
«Итак, мы без войска. Мы обращаемся в обширную немецкую
колонию. До поры немцы будут поддерживать у нас анархию, чтобы мы
еще больше разлагались и гнили»2.
Из хаоса сведений, доходящих до Гиппиус в Кисловодск, она
2 мая делала вывод, что дела ухудшаются: «Гучков и Грузинов ушли,
в армии плохо, развал самый беспардонный везде. Пожалуй, уж и все
пр-во ушло во славу ленинцев и черносотенцев. Тревожно и
страшно - вдали. Гораздо хуже, чем там, когда в тот же момент все знаешь и
видишь. Тут точно оглох»3.
Несколько иные акценты были расставлены в письме, которое за
подписями Станиславского, Немировича-Данченко и всех артистов и
рабочих Художественного театра 2 мая было отправлено Керенскому
по поводу его выступления перед делегатами от фронтов. «Когда вы
говорите о ваших товарищах - членах Временного правительства, нет
достаточно ярких слов благодарности за то, что вы своим властным
голосом внушаете гражданам России оценить по достоинству этих
страстотерпцев, этих чистых людей, составляющих гордость России,
самоотверженно отдающих свою жизнь до последней капли
истекающих сил на благо родины, на завоевания революции, на счастье
демократии». А далее в письме следовал настоящий панегирик: «В вашем
лице перед нами воплощается идеал свободного гражданина, какого
дума человечества лелеет на протяжении веков, а поэты и
художники мира передают из поколения в поколение. Когда вы с тоскою
восклицаете: "Мне жаль, что я не умер два месяца назад", нам хочется
послать вам не только наши слезы, наше умиление, но и нашу
горячую веру, что ваш благородный, самоотверженный пафос не потонет
в вихре гибельной смуты, что силы правящих и мудрость русского
гения победят гражданскую разруху, что чудесные мечты обратятся
1 Веселовский СБ. Страницы из дневника. 1917-1923. С. 21-22.
2 Богословский М.М. Дневники. 1913-1919. С. 180.
3 Гиппиус З.Н. Дневники. Воспоминания. Мемуары. С. 146.
230

в действительность и венцом вашей жизни будет прекрасное, гордое
величие России»1.
Призывал свою мать спокойно и оптимистично смотреть на
текущие события Блок. «Если даже меня возьмут в солдаты (срок его
отпуска уже давно закончился. - Авт.), и это, может быть, не
потрясающе. Во всяком случае, всем нужно помнить, что каждый день
приносит новое, и все может повернуться совершенно неожиданно.
Жалеть-то не о чем, изолгавшийся мир вступил, во всяком случае, в
ЛУЧШУЮ эпоху. Сейчас самые большие врали (англичане, а также
французы и японцы) угрожают нам, пожалуй, больше, чем немцы.
Это признак, что мы устали от вранья. Нам надоело, этого Европа
не осмыслит, ибо это просто, а в ее запутанных мозгах - темно. Но,
презирая нас более, чем когда-либо, они смертельно нас боятся, я
думаю; потому что мы, если уж на то пошло, с легкостью пропустили
сквозь себя желтых и затопили ими не один Реймский собор, но и все
остальные их святые магазины. Мы ведь плотина, в плотине - шлюз,
и никому отныне не заказано приоткрыть этот шлюз "в сознании
своей революционной силы"»2.
Успокаивая жену, также озабоченную угрозами ленинцев, Блок
писал 3 мая из Петрограда в Псков: «Неужели ты не понимаешь, что
ленинцы не страшны, что все по-новому, что ужасна только старая
пошлость, которая еще гнездится во многих стенах?»3
4 мая Гиппиус так комментировала отставку Милюкова:
«достукался», а о заменившем его Терещенко отзывалась следующим
образом: «Это фигура... никакая, "меценат" и купчик-модерн. Очевидно,
его взяли за то, что по-английски хорошо говорит. Вместо Гучкова -
сам Керенский. Это похоже на хорошее. Одна рука у него
освободилась. Теперь он может поднять свой голос. "Побединцы" в унынии
и панике. Но я далеко еще не в унынии и от войны. Весь вопрос,
будет ли Керенский действовать обеими руками. И найдет ли он себе
необходимых помощников в этом деле. Он один в верной линии, но
он - один»4.
А вот у Ремизова с утра 5 мая были «крики и муки»: «К России:
неужели конец? Посадили свиней за стол, загадили стол. Нет, не
спасут и самые благороднейшие министры»5.
1 Московские вести: Художественный театр А.Ф. Керенскому // Русские
ведомости. 3.05.17. К» 8. С. 5.
2 Блок A.A. Письмо матери от 2.05.17 // Его же. Собрание сочинений в 8 томах.
Т. 8. С. 486-487.
3 Блок А. Письмо к жене от 3.05.17 // Его же. Собрание сочинений в 8 томах. Т. 8.
С. 488-489 // Литературное наследство. Т. 89. Блок А. Письма к жене. С. 370.
4 Гиппиус З.Н. Дневники. Воспоминания. Мемуары. С. 146.
5 Ремизов А.М. Дневник 1917-1921 гг. С. 435-436.
231

Милюков, по мнению Степуна, был, конечно, гораздо более
искушенным политиком, чем Гучков, и гораздо более твердым
человеком, чем князь Львов, но в вожди революции так же мало годился:
«Хороший скрипач-любитель, Милюков оказался весьма тугим на
ухо министром иностранных дел». И на этом посту сыграл
довольно роковую роль в революции, ибо «не расслышал отнюдь не
только шкурнической, но по существу праведной тоски русского народа
по замирению. Этою глухотою, связанной с безрелигиозностью
всего русского западничества только и объясняется, по его глубокому
убеждению, то доктринерское упрямство, с которым Милюков
проводил свою верную союзническим договорам империалистическую
политику. «Надо ли говорить, что настойчивость Милюкова,
пытавшегося и после взрыва революции направить Россию по тому пути,
который был им выработан в предположении, что в России
произойдет не низовая революция, а дворцовый переворот, не имела ничего
общего с тою твердою волею, которая, в связи с даром быстрого учета
переменившейся обстановки, отличает прирожденных вождей масс.
Таких вождей среди членов Временного правительства не было. Все
это были во многих отношениях замечательные люди: честные,
жертвенные и талантливые, которых ни один разумный и справедливый
историк не сможет упрекнуть в корыстной защите своих классовых
интересов - но не вожди». Гучков, Милюков покинули свои посты,
не считая для себя возможным нести ответственность за потакание
Совету, а оставшиеся министры пошли по пути сговора с ним, «не
понимая того, что всякой, не парламентарно-условной, а
революционно-безусловной оппозиции и надлежит бороться не за победу своих
взглядов во вражьем стане, а за уничтожение власти своего
политического врага»1.
Декларацию Временного правительства, опубликованную в связи
с его первым преобразованием, вернее, с его развалом в начале мая,
Степун считал лучшим подтверждением правильности своей
характеристики: «Основою политического управления страной Временное
правительство избрало не принуждение и насилие, но добровольное
подчинение свободных граждан суверенитету свободно избранной
ими парламентской корпорации. Никогда оно не искало себе
поддержки в физической, а всегда только в моральной силе. С тех пор
как оно существует, Временное правительство ни разу не изменило
этим принципам, а потому оно торжественно слагает с себя
ответственность за пролитую кровь. Им не было пролито ни капли
народной крови».
1 Степун Ф.А. Бывшее и несбывшееся. Т. 2. С. 277.
232

Нет спору, утверждал Степун, - прекрасные слова, но все же вряд
ли уместные в устах революционной власти в момент наступления
на нее «безответственных элементов», стремящихся - как это
прекрасно понимали не только уходившие, но и остававшиеся члены
Временного правительства, - «разгромить родину и революцию».
«Моей душе, - признавался он, - мало что так претит, как
мракобесное издевательство над "либеральною близорукостью",
"интеллигентской мягкотелостью" и "красноречивым празднословием нашей
интеллигенции", в котором с первых же дней революции состязались
наши, только что бездарно выпустившие из своих рук "историческую
власть" монархисты с большевиками, без стеснения разжигавшими,
ради захвата власти, анархически-шкурнические инстинкты
революционных масс. Осуждая бессилие и безволие Временного
правительства, я осуждаю его не за то, что оно до конца пыталось защитить
свободу, которую ненавидели его враги, а за то, что оно
недостаточно энергично защищало ее от всех свободоненавистников. То, что
Временное правительство не считало возможным осуществления
образа будущей свободной России насилием, с моей точки зрения,
только правильно. Образ истины тем и отличается от доктринерских
выдумок, что истина не осуществима без доверия к свободе. Но одно
дело не принуждать людей к осуществлению добра и совсем
другое - не сопротивляться силою тому злу, которое всеми средствами
борется против его осуществления»1.
Поскольку с Временного правительства не может быть снята
ответственность за то, что оно своею мягкостью и нерешительностью
потакало наступающему злу, - полагал Степун, - постольку с него,
«вопреки его воззванию, не может быть снята и ответственность за
пролитую в революцию кровь»2.
Одной из причин разложения армии приват-доцент Веселовский
считал ту, что «у нее, как и у большинства русских, была уже
давно утрачена вера в свои силы, в возможность победить». Но главной
причиной «настоящей смуты в умах и разложения армии», не
сомневался он, являлось то, что «огромное большинство населения России
с самого начала не понимало ее смысла, не уяснило его в течение
войны и теперь не может уяснить». И выхода из этого он не видел.
«Здравый смысл говорит, что нельзя побросать ружья и побежать
домой, но смысла в стоянии на месте или, вернее, уверенности, что
нельзя не стоять - нет». Ведь немцы не тревожат. «И делают правильно
и умно, так как через месяц возьмут нас голыми руками, без всяких
1 Там же. С. 277-278.
2 Там же. С. 278.
233

жертв, при помощи одних шпионов и наемных агитаторов». И
вспомнив, как в 1905 г. говорил Ключевскому, что Российское государство
в том виде, в каком оно существует, «есть историческое
недоразумение, которое вскоре рассеется в международной борьбе», восклицал:
«Вот уж подлинно навоз для культуры, а не нация и не государство!»1
«Нет, вероятно, еще можно было спастись, - думал об этом
времени два года спустя Бунин. - Разврат тогда охватил только главным
образом города. В деревне был еще некотрый разум, стыд». И в
доказательство ссылается на свою запись от 5 мая 1917 г. о разговоре с
мужиками во время посещении им с племянником сельской
мельницы. Один из них, внимательно выслушав сетования Коли на то, что
солдаты никого не признают и уходят с фронта, вдруг встрепенулся
и яростно заговорил:
- Вот, вот! Вот они, сукины дети! Кто их распустил? Кому они
здесь нужны? Их, сукиных детей, арестовать надо.
И накинулся на подъехавщего молодого солдата в хаки и стеганых
штанах:
- Вот он! Видишь, катается! Кто его пустил? Зачем его собирали,
зачем обряжали?
И продолжил, обращаясь уже к нему:
- Что ж мало навоевал? Ты что ж, казенную шапку, казенные
портки надел дома сидеть?.. Сволочь ты этакая! Возьму вот, сдеру с
тебя портки и сапоги, да головой об стену! Рад, что теперь начальства
у вас нету, подлец! Зачем тебя отец с матерью кормили?
Мужики подхватили, подняли общий негодующий крик. А солдат,
только пожимал плечами, но как ни старался презрительно
улыбаться, выглядел неловко.
Итак, Бунин какое-то время полагал, что еще можно спастись. Но
очень скоро им овладело разочарование, и скепсис вновь берет верх2.
Съезд инженеров и техников путей сообщения 9 мая обратился
к Петроградскому гарнизону с призывом образумить менее
сознательных солдат, прекратить праздную, недостойную воина жизнь,
прекратить злоупотребления и произвол на железных дорогах,
нередко сопровождающиеся насилием над служащими и подрывающие
окончательно и без того расстроенный транспорт. «Если вы сами не
восстановите порядка, то придет и восстановит его немецкий
фельдфебель. Станьте стальною стеною вокруг ВП и приготовтесь по его
приказу вынуть меч и опустить его на голову тех, кто роет могилу
нашему отечеству»3.
1 Веселовский СБ. Страницы из дневника. 1917-1923. С. 23-24.
2 Бунин И. Окаянные дни: Одесса, 1919 г. С. 62-63.
3 Политические известия: Воззвание союза инженеров // Русские ведомости.
11.05.17. № 105. С. 4.
234

10 мая М.М. Богословский делился с дневником печальными
вестями об армии: «Московские солдаты не хотят выходить в лагерь,
ссылаясь на то, что там они будут лишены возможности "вести
культурно-просветительную работу". Как будто государство держит их,
кормит, поит, одевает и обувает не для военного дела, а для
культурно-просветительной работы! Идут дебаты по этому вопросу в ротных
и прочих комитетах и в Совете солдатских депутатов, - и это
называется «армия»! Да, революция хороша, когда она сменяет старый
порядок новым, лучшим; но хороша ли она, когда сменяет старый
порядок полным беспорядком, полнейшим хаосом и развалом! Верховный
главнокомандующий Алексеев произнес речь на каком-то, уж не
знаю на каком, съезде офицерских делегатов - и речь эта прозвучала
совсем уже похоронным звоном. Было войско, и нет его!»1
Находившийся в Харькове поэт Константин Бальмонт написал
10 мая и отнес в местную газету очерок «Солнечная угроза». Там к
нему отнеслись чрезвычайно сочувственно, но редакция побоялась,
что будут раздражены местные демократические организации. Чем
же именно? В возвращенном месяца четыре спустя автору тексте
оказались подчеркнутыми такие места: «Лишь через нашу победу -
укрепление свободы, война войне, скорый и прочный мир. НЕ
довершив одного, не совершишь другого. Довершим достойно войну, и мы
будем тогда в строительстве мира самым великим народом»2.
Генерал Жиркевич возмущался отношением Симбирского
гарнизона к воинскому кладбищу, коего попечителем он был: «Не могу
добиться рабочих. Во рву солдаты продолжают гадить, приходится
восемь верст идти пешком (туда и обратно), т. к. обещанной
лошади не дают. Если и назначают для работы солдат, то без офицеров,
без лопат. И они слоняются по кладбищу без дела. Мужики, а не
солдаты. Животные, а не люди. Говори им сколько хочешь о великих
покойниках, лежащих на кладбище, о значении кладбища вообще, о
гарнизонном в частности. Они слушают зло, сонно, бессмысленно и
продолжают ничего не делать, гадить во рву и ломать деревья... Все
эти солдаты в большинстве, несомненно, добрые, хорошие, чистые
люди, которые способны в личной жизни на многое хорошее, но в
массе, в кучке явно - стадо баранов, ждущее пастуха, с окликом,
палкой и сноровкой управлять стадом. Такова вся Россия». И записывал
16 мая свой вывод из этих и подобных наблюдений: «На мой взгляд,
интеллигенция, в лучшем смысле этого слова, в отношении Родины
1 Богословский М.М. Дневники. 1913-1919. С. 182.
2 Бальмонт К. Солнечная угроза. // Его же. Революционер я или нет. М.: Верфь,
1918. С. 42.
235

совершила одно из величайших преступлений, дав свободы народу,
не доросшему»1.
16 мая «Обыватель» Розанов со страниц «Нового времени»
обращал внимание на то, что мирный пацифизм ленинцев в отношении
внешнего врага, «этого мучителя всей Европы», сменяется тактикой
наступления и угроз, «как только дело касается Временного
правительства, которое никакою физической силою не обладает, и все
очень хорошо знают, что такой силы у него нет». Угроза сменить это
правительство уже была выговорена вслух, но без оглядки на Россию,
которая, может быть, и не желает этого. «Классовые вожделения
вообще неприятны. Но они вообще неприятны, потому что угрожают
всей России попасть в обладание какого-нибудь одного класса,
тогда как она была и есть совокупность классов». Ведь Россия отнюдь
не социалистическая, и таковой себя не объявляла. «Социализм есть
одно из интеллигентных течений, допустим даже - самое лучшее,
самое высшее. Но сама-то интеллигенция есть всего только один класс,
а социализм есть даже и не класс, а умственное течение в одном из
классов. Допустить, чтобы он овладел Россиею, значит встать в
рабство менее чем одному классу: всего-навсего одной группе класса.
И нужно решительно сказать, что Россия этого не хочет. Может быть,
можно добавить и то, что мы этого не допустим». Но раньше этого
следует произнести слово, что это было бы несправедливо. Ведь если
социализм и имеет какое-нибудь основание и власть над массами
людей, то только по доверию масс, что в нем скрыта справедливость.
Но в данную историческую минуту он проявляется как
несправедливость. «Ибо какая же это справедливость, не спросив народ, о себе
говорить, что он низвергнет его правительство, когда захочет, не
обращая внимания на то, хочет ли еще народ, чтобы его правительство
было низвергнуто. Совершенно ясно, что социализм, одно из
интеллигентских течений, узурпирует себе власть над всею Россиею, не
спросясь России»2.
16 мая М.М. Богословский делится с дневником новой
тревогой: «В Севастополе столкновение между главнокомандующим
Черноморским флотом адмиралом Колчаком и Советом рабочих
и солдатских депутатов. Адмирал - гордость русского флота -
просит об отставке! За последнее время мелькала надежда, что
Черноморский флот будет зерном, из которого вырастет дисциплина
в армии. Никогда Русская земля не терзалась так, как сейчас
терзается, на границе бездны и позора. Был на Курсах, видел там каких-то
1 Симбирский дневник генерала A.B. Жиркевича 1917 г. С. 106.
2 Обыватель. Физическая сила и власть идей // Новое время. 16.05.17;
Розанов В.В. Собрание сочинений: Мимолетное. С. 359-360.
236

косматых, волосатых и пейсатых молодых людей, делегатов от
большевиков и меньшевиков, устраивающих там свои собрания»1.
17 мая выпускник Петроградского университета Юрий
Никольский писал писательнице Л.Я. Гуревич: «Умные люди со всех сторон
судачат, что пришел конец России». Особенно волновал его вопрос
об армии: «Пойдет ли она? Или Керенский будет, обессиленный,
падать на стул, а за ним большевик будет сеять смуту в темных, не
привыкших к воле, головах?» Страшась гибели революции и нового
удушения свободы, он задавался вопросом: «И что это за несчастный
народ такой природно коммунистический, что у него нет чувства
собственности и, прежде всего, собственности на отечество, вечно
мечтающий в какой-то мечте?»2
18 мая Горький на страницах «Новой жизни» в полемике с
«Речью» утверждал, что в «пораженчестве» он совершенно
неповинен: «Порицать кулачную расправу, дуэль, войну, как мерзости,
позорнейшие для всех людей, как действия, неспособные разрешить
спор и углубляющие вражду, - порицать все это еще не значит быть
"пораженцем" и "непротивленцем". Особенно это не свойственно
мне, человеку, который проповедует активное отношение к жизни».
Возвращаясь к мыслям, изложенным два года назад в статье «Две
души», он писал: «Порицая наш народ за его склонность к анархизму,
нелюбовь к труду, за всяческую его дикость и невежество, я помню:
иным он не мог быть. Условия, среди которых он жил, не могли
воспитать в нем ни уважения к личности, ни сознания прав гражданина,
ни чувства справедливости. <...> И надо только удивляться, что при
всех этих условиях народ все-таки сохранил в себе немало
человеческих чувств и некоторое количество здорового разума»3.
Прочтя в газетах статьи об английской и французской нотах
русскому правительству, в которых «на нас смотрят уже как почти на
отпавших от союза», М.М. Богословский 28 мая пишет в дневнике:
«Позор! Там же статьи о возможной железнодорожной забастовке.
Это обозначает два дальнейших факта: голод и сепаратный мир. Вот
приятные известия, которые приносят газеты - и так каждый день.
И все еще живем, завтракаем, обедаем, шутим, острим, собираемся на
заседания и т. д.»4.
1 Богословский М.М. Дневники. 1913-1919. С. 183.
2 Судьба Юрия Никольского. (Из писем Ю.А. Никольского к семье Гуревич и
Б.А. Саловскому. 1917-1921) // Минувшее. Исторический альманах. [Вып.] 19. М.:
Atheneum; СПб.: Феникс, 1996. С. 143.
3 Горький М. Несвоевременные мысли // Новая жизнь. 18.05.17. № 26 // Его же.
Несвоевременные мысли и рассуждения о революции и культуре. (1917-1918 гг.).
С. 42-43.
4 Богословский М.М. Дневники. 1913-1919. С. 187.
237

30 мая тот же Богословский снова фиксирует тяжкие известия из
армии о бунтах, происшедших в полках, которые за неповиновение
предназначены были к раскассированию: «Бунт, что особенно горько,
возбуждался несколькими офицерами-большевиками. В Петрограде
пулеметный полк насильно освободил офицера, посаженного под
арест за пропаганду "пораженческих" идей, и сделал демонстрацию,
выражая сочувствие кронштадтцам за их неповиновение Временному
правительству. Вот новости, которые почерпнешь утром, чтобы
переваривать их в продолжение дня»1.
2 июня Богословский комментирует неприятные газетные новости
об оставлении своих должностей главнокомандующими Юденичем и
Драгомировым. «Особенно жаль первого, которому принадлежат все
наши успехи на Кавказе»2.
6 июня профессор М.М. Богословский записывал свои
впечатления от проведенной без сна ночи и в большой тесноте на палубе
пароходе, плывшего между Савеловым и Рыбинском: «Ехало много
солдат, и здесь и там раздавались речи в духе последнего времени:
большевики, меньшевики, капиталисты, буржуи и т. д. Были
большие наглецы, нагло горланившие наскоро нахватанные, но уже
достаточно опошлившие фразы. Особенно нахально кричал один
молоденький солдат, с наглой физиономией, на ту тему, что уже будет,
три года повоевали за капиталистов, нарастивших себе животы,
и т. д., а сам, по всей вероятности, и на фронте не был, да и с
запахом пороху едва ли знаком - тип нахала рабочего, работающего хуже
всех, но умеющего нагло горланить»3.
После того как 7 июня «большинство демократической публики
слезло в Калязине» и на пароходе стало просторно, а палубы вымели
от подсолнухов, «в колоссальных размерах поедаемых нашей
демократией, загрязняющей их скорлупой все места, где она находится»,
В.М. Богословский продолжал делиться с дневником своими
наблюдениями: «При грызении подсолнухов выражение лица
делается необычайно тупым и бессмысленным, а челюсти в непрестанном
движении и работе. В зерне подсолнуха, должно быть, зерно нашей
"свободы". В Угличе, церквами которого мы любовались с берега,
опять село много солдат, крайне грязно одетых. Некоторые
вызывающе нагло держат себя перед офицерами. Непременно надо подойти к
офицеру не иначе, как с папироской в зубах, заложив руки в карманы.
Чести, разумеется, никто уже не отдает. Под вечер двое солдат, один
1 Богословский М.М. Дневники. 1913-1919. С. 187.
2 Там же.
3 Там же. С. 188.
238

из которых очень молодой, заспорили с капитаном по поводу того,
что помощник капитана обещал им доставить их на берег на лодке,
за 15 верст не доезжая Мологи, а капитан, сменивший помощника на
вахте, этого не исполнил, как он говорил, по вине самих же солдат,
прозевавших свою деревню. Молодой солдат говорил капитану:
- Мы рассчитывали, что вы поступите с нами как товарищ, а вы
поступили как буржуй...
Молодой солдат был еще наглее и громко кричал, что "надо
смахнуть", на что капитан, очень почтенного вида человек, также повысив
голос, заявил, что он сам солдат, что никаких угроз не боится, в глаза
смерти смотрел, а "смахнуть" и сам сумеет в лучшем виде.
Да, если таких солдат на фронте много, наше дело проиграно, -
заключал профессор Богословский. - Вид этой разнузданности и
наглости отравил все путешествие, всю красоту верхней, чисто
великоруской Волги, с ее тихими берегами, с белыми церквями
расположившихся на берегах сел. В малом виде в этих противных сценах
отражался тот великий развал, который происходит теперь в нашей
громадной армии»1.
Комментируя смещение солдатами Колчака и обезоруживание
ими офицеров (в Севастополе), старший хранитель Исторического
музея A.B. Орешников записывал в дневник: «Полная анархия на
Руси!»2
Съездив на почту в Песочное (под Рыбинском) и, привезя четыре
номера газет, содержащих «целый букет мерзостей»: вооруженная
демонстрация большевиков в Петрограде, заражение Севастопольского
флота большевизмом и т. д., Богословский записывал в дневник:
«Итак, все лучшие командиры с уходом Колчака отстранились от
разлагающейся армии. Правительство же наше мудро взирает на
совершающиеся безобразия, исповедуя теорию непротивления злу.
Даже Милюков в речи на казацком съезде начинает над
правительством издеваться»3.
§ 2.2. Земельный передел: экономическая целесообразность
и социальная необходимость. Поместье или дача?
Прочитав в «Речи» депешу товарища министра внутренних дел
по поводу просьб с мест «срочно командировать войска для
поддержания порядка», отставной генерал и помещик Ф.Я. Ростковский за-
1 Богословский М.М. Дневники. 1913-1919. С. 188-189.
2 Орешников A.B. Дневник. Кн. 1.1915-1924. С. 119.
3 Богословский М.М. Дневники. 1913-1919. С. 189.
239

писал 9 марта на полях: «Не указывает ли это на опасное брожение в
некоторых местностях? Возможно, что это провокаторство, но
возможно, что тут кроется и вопрос о захвате земли от крупных
землевладельцев, а может быть и результат недоразумений»1.
10 марта главный врач 7-го Сибирского армейского корпуса
В.П. Кравков записывал: «Солдатики наши ("кобылка", как их
называет офицерство) в своем понимании нового режима связывают его
неразрывно с нарезкой им землицы, да с замирением»2.
25 марта в газете «Русские ведомости» опубликовано
воззвание «К гражданам-земледельцам» (за подписями председателя
Всероссийского крестьянского союза В.П. Мазуренко,
президента Вольного экономического общества Н.В. Чайковского, двух
банкиров, председателя продовольственной комиссии Комитета
Государственной думы и СРиСД, министра земледелия А.И. Шин-
гарева). Его суть - «Земельные непорядки недопустимы»3.
Аграрный вопрос, вернее то в нем, что многие считают
возможным решить сплеча, не копаясь в статистике и аграрной науке,
начинает беспокоить Пришвина. Факт революции, свергшей
монарха, - отмечает он в дневнике 25 марта, уже устранил значение
земли в качестве подножия политической власти земельного класса. Но
вот как сделать, чтобы земля перестала быть предметом
спекуляции, предстоит решить Учредительному собранию. Его собственный
взгляд на этот предмет был таков: «Невозможно землю отобрать у
частных владельцев, но возможно запретить продавать ее иначе как
государству. Причем для мелкого землевладения и среднего можно
сделать облегченные налоги, для крупного - такие большие, что
продать ее государству будет необходимостью»4.
Иванов-Разумник говорил Пришвину, что будто бы невозможно
удержать крестьян, которые вернутся с фронта, от захвата земли, а
«значит, вместе с тем от огромного понижения производительности,
сопряженной с разорением городов»5. «Страшно мрачно» смотрел
на будущее Иван Бунин. В конце Страстной недели (30 марта -
1 апреля) он ехал из Москвы в Петроград и в купе
международного спального вагона оказался с молодым журналистом Владимиром
Амфитеатровым-Кадашевым - сыном плодовитого и популярного
писателя. Говорил, по свидетельству того, интересно, выпукло,
красочно, умно:
1 Ростковский Ф.Я. Дневник для записывания... (1917-й глазами отставного
генерала). С. 77.
2 Кравков В.П. Великая война без ретуши: Записки корпусного врача. С. 300.
3 Воззвание к гражданам-земледельцам // Русские ведомости. 25.03.17. № 68. С. 4.
4 Пришвин М.М. Дневники. Кн. 1.1914-1917. С. 260.
5 Там же. С. 266.
240

- Зная превосходно мужика, думаю, что теперешнее
подхалимство перед ним приведет к самым пагубным последствиям: голова
закружится, если уже не закружилась, - и проснутся все бесы
жадности, зависти, ненависти, коих в нашем богоносце - легион1.
И уже очень скоро, в апреле, будучи у своей двоюродной
сестры Софии Николаевны Пушечниковой в имении Васильевское в
Орловской губернии, прибежав на пожар в соседнюю усадьбу, Бунин
чуть ли не был брошен мужиками, запалившими ее, в огонь, в
горевший вместе с живой скотиной скотный двор: «Огромный пьяный
солдат дезертир, бывший в толпе мужиков и баб возле этого пожара,
стал орать, что это я зажег скотный двор, чтобы сгорела вся деревня,
прилегавшая к усадьбе, - вспоминал Бунин 30 лет спустя, - и меня
спасло только то, что я стал еще бешеней орать на этого мерзавца
матерщиной, и он растерялся, а за ним растерялась и вся толпа, уже
наседавшая на меня, и я, собрав все силы, чтобы не обернуться, вышел
из толпы и ушел от нее»2·
За сохранение и лесов, и образцовых хозяйств, и всех
имеющихся там земледельческих орудий, а также рабочего и молочного
скота выступал большевистский экономист, переводчик «Капитала»
К. Маркса на русский язык, а теперь редактор «Известий Московского
СРД» И.И. Скворцов-Степанов· «Раздробление этих хозяйств,
расхищение скота и орудий отбросило бы нас назад, - писал он. -
Сохранение их как крупных образцовых хозяйств и общественное
заведование ими только и даст возможность крестьянской
бедноте укрепить свое положение; только тогда она и сделается борцом
за все политические и экономические завоевания демократической
революции»3·
16 апреля М.М. Богословский, прочитав в газетах циркуляр князя
Львова к губернским комиссарам, чтобы пресекли начавшиеся
самовольные экспроприации земель, причем немедленно, энергичнейшим
образом под своей ответственностью, так его комментировал: «Но
что они могут сделать, и где у них средства? Это выстрел, сделанный
в воздух»4.
20 апреля в газете «Русские ведомости» статья «Отрывки вестей
из деревни» А. Петрищева: Из большинства губерний сообщают, что
в деревнях спокойно. Но есть и тревожные известия. В Тамбовском
1 Амфитеатров-Кадашев В. Страницы из дневника / публ. СВ. Шумихина //
Минувшее. Исторический альманах. Вып. 20. С. 455.
2 Бунин И. Третий Толстой // Его же. Воспоминания. URL: bunin.niv.ru/bunin/.../
tretiy-tolstoy.htm
3 Скворцов-Степанов И.И. Деревенские вопросы // Известия Московского
совета рабочих депутатов. 8.04.18. № 29 // Его же. Избранные произведения. Т. И. С. 94-95.
4 Богословский М.М. Дневники. 1913-1919. С. 174.
241

уезде наблюдается "печальное явление недоверия к сельской
интеллигенции: учителям, агрономам, служащим почтового ведомства
и т. п.; во многих местах крестьяне думают, что эти лица -
приверженцы старого строя, так как назначены старым правительством".
Это недоверие кое-где проявляется и в действиях. В селе Большая
Лазовка по требованию прибывших прапорщика и рабочего,
представившихся представителями от Тамбовского СРиСД, начались аресты
и насилия над теми, кто возражал гостям. В Корсаковской волости
Рославльского уезда крестьяне отстранили земских служащих и
кооператоров от выборов в волостной комитет1.
Совсем иными глазами виделось положение в деревне
большевистски настроенной интеллигенции. Посетовав на то, что «"Русские
ведомости" - увы - стали самой правой газетой и даже несколько раз
были уличены в извращении истины», Е.И. Перимова пишет своей
дочери в Пермскую губернию: «Здесь пишут, что помещичьи земли
просто-напросто и даже без особых эксцессов переходят к
крестьянам и они ее вспахивают инвентарем помещика. Очень интересно, в
какие же формы выльется землевладение»2.
28 апреля на собрании русских историков, преподающих в
Московском университете, после обсуждения плана на будущий
год заговорили о политике, и приват-доцент Ал.Ив. Яковлев
возвестил, что у них в Симбирской губернии повсюду крестьяне отняли
земли у помещиков, разрушают всякие хозяйственные
сооружения и т. п.3
10 мая в газете «Новая жизнь» напечатана корреспонденция
М. Пришвина «От земли и городов. (Письмо землевольцу)» из
Елецкого уезда Орловской губернии, где у него было небольшое
именьице. В ней содержались любопытные наблюдения над тем, как
проходят учредительные собрания только что избранных волостных
комитетов. Вот на первом заседании выдвигаются две кандидатуры
для сегодняшнего председательствования. Писаря и учителя, хоть и
крестьянского сына, не хотят - сам не пахал! Зато рабочего,
назвавшегося членом партии «Земля и воля», за нее отсидевшего половину
жизни в тюрьме, принимают благосклонно:
- Крестьяне и рабочие из одной утробы, ничего!
И единогласно его избирают. Затем следуют выступления.
Особенно понравился «землеволец».
«Эта речь оратора легла на крестьянские сердца, будто
обмолоченная и провеянная рожь в закрома. Я нарочно потом спрашивал,
Петрищев А. Отрывки вестей из деревни // Русские ведомости. 20.04.17.
2 Письма весны семнадцатого // Факел 1989. Историко-революционный
альманах. М.: Политиздат, 1989. С. 220-221.
3 См.: Богословский М.М. Дневники. 1913-1919. С. 178-179.
242

имеет ли кто-нибудь хотя малейшее представление о политических
партиях и о партии социалистов-революционеров, и убедился, что
никто не имеет понятия. Но "Земля и Воля" - это так же понятно
крестьянину, как мир без аннексий и контрибуций столичному
фабричному».
Признавая стремление крестьянской массы захватить
частновладельческую землю и разделить ее между собой, автор, тем не менее,
утверждал, что «вообще крестьяне теперь стоят в понимании
реальных государственных интересов неизмеримо выше, чем помещики».
Так ли Пришвин считал на самом деле? Весьма сомнительно. Во
всяком случае, свою корреспонденцию он заканчивает изложением
сна, приснившегося ему в одном из соседних поместий: «Будто бы
человек какой-то весьма страшного вида, по фамилии Сиромахин, в
доказательство своей сверхъестественной силы дает мне леденцовую
конфетку, и от этого по телу моему пробегает электрическая дрожь.
И говорит мне: "В скором времени обещаю вам Всероссийскую
Сиромаху". Показывает веревку: "Всех перевешаю!"»1.
О подлинных настроениях Пришвина того времени, которые он
не считал нужным выносить на суд, свидетельствовали его
дневниковые записи. Они им не датированы, но, несомненно, относятся к маю
1917 г. Три дня бушевал тогда на востоке Орловской губернии ураган
с метелью, замело все поля, завалило снегом сады и крыши. Затопив
печи, Пришвин и его семья три дня пили чай и сидели без работы. Но
появилось много времени для записей.
Вот одна из них: «Барин из прогоревших», то есть из бывших, как
называют теперь его мужики: «Моя дача в старой усадьбе в
революцию стала моим большим нервом, который мужики вечно
задевают, вечно раздирают, и так, что не рад этой революции, лишившей
меня пристанища. Недавно лишили меня запаса ржи и раздали его
бессмысленно крестьянам, которые богаче меня, на днях лишили
запаса дров, поговаривают о том, чтобы перевести в мой дом волость.
Никому нет дела, что семена клевера я купил за деньги, заработанные
в социалистической газете, что жалованье моему единственному
рабочему идет тем же путем. <...> Не только сад, посаженый моей
матерью, объявили общим, но и мое личное дарование. <...> Земля
поколебалась, но этот сад, мной выстраданный, насаженный из деревьев,
взятых на небе, неужели и это есть предмет революции?»2
1 Пришвин М.М. Цвет и крест. Неизданные произведения / сост., вступ., коммент.
В.А. Фатеева. СПб.: Росток (серия «Неизвестный XX век»), 2004. С. 65-67.
2 Пришвин М.М. Дневники. Кн. 1:1914-1917. С. 274.
243

Весть о вхождении социалистов в правительство Пришвин
встретил положительно, ибо вместе с ней появилась надежда на
«откровенное», по его выражению, решение вопроса о земле:
«Нет ничего подлее современности: по внешности порядок "ввиду
необходимости дружного обсеменения земли", а внутри напряжение
хаоса. Про себя решено землю помещика отобрать, про себя каждый
тащит из именья, что может, а снаружи сельский комитет дает
ручательство, что сучка не возьмут, делают смешные выступления
ревности: помещик будто бы плохо следит за собственностью, ему делают
замечания.
- Вы пускаете корову в свой лес! - замечает комиссар.
А ночью сам пускает в молодой лес свою лошадь, и деревня
пускает все стадо. Эта маска порядка во имя грабежа пришлась очень
к лицу русскому мужику. И поистине великое дело сделает
правительство, заставив снять эту маску, объявив землю государственной
собственностью. Боюсь только, что земля - собственность народа -
будет новой маской. <...> Нужно чрезвычайное напряжение
созидательной деятельности волостных комитетов, милиции и т. д. Но
невозможно это все ввести под давлением войны, голода, постепенного
захвата голью, как буря, и потому самое вероятное, что в ближайшем
будущем начнется новая полоса разрухи»1.
В газете «Речь» от 6 мая помещено письмо «Деревенские
настроения» А.Н. Попова из Симбирского уезда:
«Я - не помещик, в обычном представлении этого слова, но у меня
есть полторы сотни десятин земли, из которых половина неудобной,
не имеющей ценности... У меня плохенькая усадьба, десяток лошадей,
десяток коров, два десятка овец... Летом я нанимаю четверых рабочих,
и сам без работы не сижу... Первые дни свободы в деревне прошли
спокойно. Но с началом ярового сева крестьяне настойчиво уверяли, что
у всех землевладельцев следует разогнать служащих... Кое-где и
разогнали... Необходимость заставила землевладельцев согласиться сдать
земли через посредство волостных комитетов и начать
распродажу сельскохозяйственного инвентаря. Земля шла в аренду на
очевидно невозможных условиях: 13 руб. за две десятины, паровую и
яровую, таких денег не хватит на уплату поземельных и жалованье
самым необходимым рабочим: сторожу, старосте, стряпке...
Арендованная крестьянами земля засеяна поздно. "Святую" попраздничали.
На 6 р. 50 к. уродится с десятины и травы, если хлеба не будет и
совсем. Да и что стоят современные 6 р.? Довоенную рублевку? Я,
сравнительно благополучно, засеял все свои 24 десятины ярового, но в
конце сева пришли и ко мне сельские депутаты с предложением сдать
1 Пришвин М.М. Дневники. Кн. 1:1914-1917. С. 274-275.
244

паровую землю·., пришли-то по поручению сельского схода
ликвидировать все хозяйство, но ко мне много и давно ходят окрестные
жители за разного рода советами, юридического и медицинского характера
и... депутаты посовестились обидеть меня. Поговорили дружелюбно,
по душе. Я дал им случайно полученный номер "Русского слова"
от 16 апреля, в котором помещен "циркуляр" министра президента
кн. Львова губернским комиссарам, по поводу самоуправства
крестьян, аграрных беспорядков, ареста землевладельцев и пр.
Прочитали, задумались и откровенно сознались, что плохо
разбираются в современных сложных обстоятельствах. Я простым и
понятным языком объяснил крестьянам, что, если по России широко
распространятся аграрные беспорядки, Временное правительство
окажется не в состоянии собрать Учредительное собрание, сложит с
себя власть и тогда будет анархия и поножовщина.
- Нельзя, - говорил я, - верить россказням неизвестных лиц.
Помните, как всего два месяца назад все в деревне, в един голос,
пророчили восстановление барщины и крепостного права, а теперь вы
пользуетесь самой подлинной свободой...
- Нет! - убежденно отвечали крестьяне, - и теперь солдаты с
фронта говорят все то же: через неделю, через месяц крепостное
право будет восстановлено.
- Да что же похожего хоть немного на это? - почти в отчаянии
возражал я.
- Да мы и сами не знаем, а только говорят со всех сторон! -
уверяли крестьяне.
На этот раз распростились мирно, но на деревне, из прочитанного
в газете циркуляра министра-президента сделали уже совсем
неожиданные заключения. Читали отдельные предложения, не связывая
их логическими в целые периоды. Говорили о необходимости ареста
землевладельцев и об ответственности новой власти за
противодействие трудовому крестьянству...
Пока жизнь в деревне - самая подлинная и ужасная
нравственная пытка. И многие из малочисленной деревенской интеллигенции,
даже крайне левые, искренне желающие добра народу, такой пытки
не выдержат... Отмечу некоторую границу в общественном
настроении, сравнительно с 1905 годом. Тогда, после первого 4-6
недельного забастовочного периода, в деревню хлынул поток газет, брошюр,
книг. Теперь газет совсем не видать, новых народных изданий не
распространяется... Кроме того, я с глубочайшим уважением отношусь
к великой и трудной миссии Временного правительства, но... писать
циркуляры о деревне и для деревни таким языком, каким написан
упомянутый мною циркуляр министра-президента о самоуправстве
крестьян, невозможно. Это канцелярский язык старого режима! Для
деревни - это тарабарщина... В таких исключительных случаях надо
245

обращаться к кому-нибудь из писателей, владеющих народным
языком, и просить составить, для образца, два-три обращения к народу»1.
Отталкиваясь от того, что «завистливый раб не работает,
лишенный всякого общественного чувства», Пришвин высказывает такую
мысль: «Человек, называемый мужиком, и нетрудоспособный,
малообразованный негосударственный человек-разумитель
(интеллигент) образовали союз для моментального устройства
социалистической республики на глазах у иностранцев. Блудный сын выгнал
из дома отца своего и взял в свои руки дела, которые делали отцы и
деды, а он не касался»2.
Записи Пришвина от 11 мая посвящены двум местным жителям.
Один из них - приехавший из Москвы солдат Мишуков, одно время
сидевший за кражу, но теперь за смелые речи избранный от деревни
Морево в волостной комитет.
- Нужно землю господскую переводить в крестьянские руки, но
хладнокровно и планомерно, через волостные комитеты, и не затем,
чтобы им хорошо, - говорит он, указывая на местного богатея.
А тот, Иван Михайлович, «ходит на собрания, чтобы найти точку
опоры: ему хочется сохранить свой сад с пчельником, несколько
десятков земли возле сада и молодой лес с сенокосом». Все это он купил
в свое время, продав свой дом в городе, посеял клевер, завел скотину.
Пару лошадей, овец, несколько свиней. И теперь он в тревоге. Ведь
не позволил ему Мишуков на Пасху стрельнуть утку на своем пруду,
спугнув ее камнем и заявив ему:
- Утка не твоя! И земля не твоя, общая, как вода и воздух.
Конфликт разбирался на сельском сходе. Мужики признали, что
земля действительно общая, оговорившись, правда, что напрасно
утку пугал, а своему соседу сказали, что она еще прилетит
обязательно. «И отпустили с миром врагов в разные стороны»3.
14 мая на выгоне против церкви в селе Хрущево крестьяне
устроили испытательный молебен священнику, который неделю назад во
время службы, забывшись, по тридцатилетней привычке,
провозгласил «победы благоверному императору державы Российской». То же
самое случилось с батюшкой - старым человеком - и сейчас. Чтобы
«предупредить безобразие неминуемое», Пришвин взял слово и стал
говорить все, что наболело у него на душе. Смысл его слов был таким:
- Россия погибнет, и мы теперь точим друг на друга ножи.
В ужасе от его слов бабы закричали:
- Научите, что делать?
1 См.: Попов А.Н. Деревенские настроения (Из Симбирского уезда) // Речь.
№ 105.6.05.17. С. 7.
2 Пришвин М.М. Дневники. Кн. 1:1914-1917. С. 276.
3 Там же. С. 278-279.
246

Тогда вышел солдат и сказал:
- Я научу вас, что делать... Этот помещик вас пугает!
- У меня шестнадцать десятин.
- Все равно... Снимите у него рабочего, пусть пашет...
«Сразу видно, что настроение всех в пользу солдата».
- Если вас моя собственность смущает, и вы не верите мне, то я
от нее отказываюсь. Примите ее от меня сейчас же. Но только с
условием: не делить. Все берите: и огород, и сад, и дом, и лошадь, и скот,
и землю. Но не делите: обрабатывайте сообща и сохраните так, как я
устроил, потому что, если вы будете делить, то соседняя деревня тоже
захочет часть, вы не дадите, и будет беда.
- Будет беда! - соглашаются с ним, как будто подавленные его
решением и готовые встать на его сторону.
- Не принимайте! - убеждает солдат. - Я его мысли вижу: вы
примите землю, а он потом предъявит вам убытки. Вот что он хочет.
- Вот что он хочет! - вторят ему. - Вишь он!
- У него, товарищи, еж по пузу бегает, а голова хитрая.
- Еж по пузу! - хохочут мужики.
Хохочет заодно и Пришвин, «потому что как ни плохо, а от своей
слабости к хорошему русскому языку не могу отделаться ни при
каких обстоятельствах».
- У вас, - говорит, - у самого еж на пузе, потому вы и не доверяете.
Задело это его, обозлился.
- Товарищи, - кричит, - не доверяйте интеллигентам, людям
образованным. Пусть он и не помещик, а земля ему не нужна: он вас
своим образованием кругом обведет!
- Известно, обведет!
- А мы, солдаты Московского гарнизона, теперь все хорошо
понимаем... Мы даже знаем теперь слова иностранные...
И спрашивает своего оппонента:
- Что значит мир без аннексий и контрибуций?
- Это значит, о мире всего мира, - отвечает тот.
- Слышите: он вас опять к долгогривым ведет, к жеребцам. А мы,
солдаты, понимаем из этого, что немцы нам не враги.
И стал рассказывать о братании на фронте. Мужики слушали его с
умилением, и доверие к нему росло с каждой минутой. С изумлением
слушал его часовую речь и Пришвин.
- Товарищи, земной шар создан для борьбы, - продолжал оратор.
- Конечно, для борьбы, - восторженно вторят ему.
- Помните, что не Германия нам враг, а первый нам враг Англия.
- Если уж так хочется мириться с немцами всем, то пусть, но
зачем же нам создавать еще нового врага Англию? - не выдерживает
Пришвин.
247

- Зачем? А вот зачем, товарищи: в подчинении у Англии есть
страна Индия, которая еще больше России, и вот если мы против Англии
будем, то с нами будет Индия.
«Опять удивительное наблюдение: эта Индия, о которой здесь
никто никогда не слыхал, понятна всем. Скажи я: "Индия!" - никто не
поверит в нее. А вот говорит солдат - и все верят в Индию. Словом,
песенка моя как делегата Временного комитета спета»1.
Итак, придя к выводу, что крестьяне его «уже совершенно не
слушают», потому что он собственник и держит сторону правительства.
Пришвин, тем не менее, отмечает некоторую особенность сельского
мира:
«Все имеют видимость полного единодушия, полного
единогласия, но вы не думайте, что это изнутри, в этом и горе, что это только
снаружи: внутри напряженное состояние раздора. Тут же, прямо с
собрания по пути со мной идущие крестьяне, которые голосовали все
время со всеми, говорят мне потихоньку:
- Начали вы так хорошо. Почему же под конец смялись?
- Что же, - говорю, - лезть на рожон? Меня бы арестовали или
избили.
- Избили-то бы, конечно, избили. А почему же правительство не
дает вам казаков?
- Казаков? Господи ты Боже мой: да я же вам целый месяц
толкую, что все дело теперь построено на добровольном согласии.
- Это невозможно: паралич нашего брата смирит!»2
Изменившееся отношение к нему мужиков той волости, в которой
находились его 32 десятины, Пришвин излагал в письме к другому
писателю, П.С. Романову, от 15 мая: «Из этих 32 десятин под пашней
находится только 16, разделенные на 8 полей по 2 десятины, и каждое
с посевом клевера. Остальные десятины находятся под вырубленным
лесом, под садом, насаженным руками моей покойной матери, и
огородом. Дети мои маленькие, и в помощь жене моей нанимаю я
работника, которому плачу в месяц 50 руб. В общем, содержание хутора
приносит мне убыток значительный, но я заинтересован не в
доходе, а так, нравится мне это простое житье в деревне, в саду, который
насадила моя мать. Я никогда не думал, что эта маленькая
собственность сделает меня врагом народа, тем более что крестьяне местные
<...> слышали, что я в тюрьме сидел, некоторые читали мои статьи и
книги. Тут-то, в своем краю и надеялся я найти себе дорогое мое
призвание. И оказалось, что я ошибался, и вот почему: я не учел, что мой
клочок земли есть только небольшая часть разделенного между мо-
1 Пришвин М.М. Дневники. Кн. 1:1914-1917. С. 285-286.
2 Там же.
248

ими родственниками имения, мы-то его разделили, но в
представлении крестьян оно целое. А потом, что имение это куплено было отцом
моим у дворян-крепостников, и теперь, в момент борьбы народа за
землю и волю, прошлое сего мира должно всей тяжестью обрушиться
на мое бытие»1.
А на другой день прислуга заявляет, что ее снимают. Горюет и
снятый работник:
- Как мне быть? Я безлошадный.
Приходят и другие безлошадные и причитывают:
- Тяжело, теперь берут с нас за вспашку десятины 30-40 рублей.
- Что же будет, когда вся власть перейдет к мужикам? - задает
вопрос Пришвин.
- Не нужно земли! - кричат они. - Долой землю!2
Сообщая в Петроград о сложении с себя полномочий делегата
Временного комитета Государственной Думы в Орловской
губернии, Пришвин писал 20 мая: «Эта деятельность для меня теперь
невозможна: я - пленник Соловьевской волостной республики».
И объяснял: «Губерния эта, давшая свету столько знаменитых
писателей, чуть ли не самая малоземельная и, наверно, самая истощенная
в смысле социальных связей. Елецкий уезд - самый малоземельный
в Орловской губернии, Соловьевская волость - самая
малоземельная в Елецком уезде, и в Соловьевской волости мой хутор
находится между двумя деревнями, самыми малоземельными. Обе деревни,
Шибаевка и Кибаевка, находятся между собою в вечной вражде:
Шибай барские, Кибаи государственные. Шибай и Кибаи имеют
одинаковую претензию на мой кусок земли, и если какой-нибудь Кибай
припашет хоть одну борозду моей земли, Шибай спустит его в овраг,
и то же самое сделает Кибай, если припашет Шибай». В последние
дни эта подозрительность стала проявляться и к нему, как делегату
из центра, призванного организовать их для нормальной
политической деятельности, для борьбы за общие интересы3.
И вот, как обыкновенный собственник-фермер, Пришвин
собирается вести двухлемешным плугом длинную борозду от сада до леса
и представляет себе: «Изумленные смотрят на меня с этой и с той
стороны оврага Шибай и Кибаи. Они думали, что это невозможно и
очень будет смешно. Но невозможное случилось, и смешного нет
ничего: веду борозду и веду»4.
1 Пришвин М.М. Дневники. Кн. 1:1914-1917. С. 291-292.
2 Там же. С. 292.
3 Там же. С. 289.
4 Там же. С. 292.
249

24 мая он записывал: «Чувствую себя фермером в прериях, а эти
негры Шибаи-Кибаи злобствуют на меня за то, что я хочу ввести
закон и порядок в этот хаос. Внутренний немец: они видят его в
помещике (перенесли на меня), а я его вижу в них, в этом солдате-ленинце,
который посеял дух раздора между Кибаями и Шибаями. Я потому и
чувствую себя военнопленным у этого внутреннего немца»1.
А 26 мая в Большом театре на концерте-митинге с участием
министров-социалистов, министр земледелия В.М. Чернов говорил о
значении деревни как русской первоосновы, о том, что теперь, после
своего съезда, крестьянство выступает на русскую арену как
организованная сила:
- На этом съезде выковалась коллективная мысль и
коллективная воля крестьянской России. И великое половодье, которое кое-где
снесло и пласты черноземных берегов, теперь входит в правильное
могучее русло. Крестьянство не должно остаться одно. Оно должно
встретиться в общей работе русского устроения с
интеллигенцией, должно быть оплодотворено всем, что накопили русская мысль,
русское знание. И тогда создастся единая великая нация в
современном смысле слова, потому что нет нации, если она разорвана между
идейными верхами и трудовыми низами. К народному "дичку"
должна быть произведена культурная прививка. И тогда будет совершен
еще один небывалый исторический шаг... Тогда выполним мы роль
застрельщика в Европе, носителей начала великого социального
творчества2.
К.Д. Бальмонт прочитал свое стихотворение «Слово
крестьянину», а также стихотворение из написанной после 1905 г. книги «Песни
мстителя», хотя сам тут же признал, что от тех мыслей и мстительных
призывов, которыми полны были те песни, теперь отказывается и
рад, что великий русский народ не повторил и не повторит
сделанного французами в 1792 г.3
Пришвин же между тем 28 мая задавался вопросом: «Как лучше:
бросить усадьбу, купить домик в городе? Там в городе хуже насчет
продовольствия, а здесь в деревне, как среди эскимосов, и какая-то
черта неумолимая, непереходимая»4. 3 июня он сетовал: «Обнаглели
бабы: сначала дрова разобрали в лесу, потом траву, потом к саду
подвинулись, забрались во двор за дровами (самогон гнать и вот уже в
доме стали показываться: разрешите на вашем огороде рассаду
посеять, разрешите под вашу курицу яички подложить»5. Эти сетования
1 Пришвин М.М. Дневники. Кн. 1:1914-1917. С. 298.
2 На митинге в Большом театре // Русские ведомости. 27.05.17. № 118. С. 4.
3 Там же.
4 Пришвин М.М. Дневники. Кн. 1:1914-1917. С. 299.
5 Там же. С. 299.
250

были продолжены 6 июня: «Вопят о необходимости власти, и в то
же время никто не хочет ей добровольно подчиняться. Нет, власти
не хотят, палки хотят для ближнего, а для себя хотят власти, чтобы
властвовать. <...> Вот у меня в овраге был выращен лес. Оврагов у
нас всюду очень много, каждая деревня могла бы приставить к своему
оврагу сторожа для охраны насаждений, и все бы вокруг лесами были
бы очень богаты, и не было бы оврагов. Десятки лет мы оплачивали
лесного сторожа, и ему жилось в лесу хорошо: он откармливал в лесу
коров, продавал их, держал свиней, овец. Теперь наша Соловьевская
республика запрещает мне пользоваться лесом: лес объявляется
собственностью государства»1.
Делясь с дневником своими первыми впечатлениями о
пребывании в селе Берестовец (Черниговской губернии), Ремизов
записывал 1 июня: «На селе проезжали мимо собрания, агитатор разъяснял,
что надо говорить не буржуа, а буржуаз. Рассказывают, поп,
перепуганный переворотом - первого будут громить попа, - собрал народ
и все, что досужие люди насочинили - и правду и неправду, -
сдабривал еще и собственными бурсацкими анекдотами, под конец речи
своей сообщил и о Кшесинской, о ее дворце. Сказать балерина, - не
понятно. Сказал: "певичка". А певица превратилась у слушателей в
теличку, для к[оторой] дворец построен. И пошла эта "теличка" по
селу гулять». Не прошло мимо его внимания и заявление от
учителей и учительниц: кто не вступит в Учительский союз, того
исключать из учителей. Заинтересовали его и выступление в самом начале
переворота солдата из Петрограда - «тут все из Петербурга» -
которое «закончил он словом историческим "долой царя, да
здравствует самодержавие!"», и «замечание мудрого человека: "равноправие
женщинам дано, пока бунт не кончится"». Что касается реквизиции
хлеба, то «некоторые заявляли: "дайте нам царя, дадим и хлеба"».
А в скобках замечает: «Да, по пути мне показалось, что поля
пустоваты»2.
Отдыхая от городской суеты в дерене, Ремизов имел возможность
не только записывать свои сны, но порою и соображения общего
порядка. Так, 11 июня он записал:
«Иногда на меня приходит уныние, что русское дело пропало, что
тушинцы, увлекая за собой чернь пряниками, сотрут нас, погибнет и
литература русская: спрос пойдет на потаковнические мазки и
кинематографическую легкость. Но я утешаю себя метлою: чую всей
душой, что еще один захват, еще одна боль и метла подымется и сметет
самоизбранников»3.
1 Там же.
2 Ремизов A.M. Дневник 1917-1921 гг. С. 438-439.
3 Там же. С. 447-448.
251

Или запись, сделанная 14 июня по поводу заявления, чтоб
травы не мяли: «Нехорошие люди! А вот когда обвиняют всех простых
людей только в разбое, только в корысти, хочется наперекор обелить
даже ту тьму, которая есть· И эти обвинители обвиняют от
корысти своей. Только чистый суд во имя другого чего-то большого суд
праведный нам теперь права дайте - ответ на заявление, чтоб
травы не мяли. Ведь он дерево, по [1 нрзб.] - ответ: из-за вас деревом
сделался»1.
14 июня Пришвин записывал: «Скосили сад - своими руками.
Чай пьем в скошенном саду, а с другого конца скошенное тащут бабы.
Идем пугать с собакой, а на овсе телята деревенские. Раньше бы
обратился за помощью к уряднику. Теперь вместо него - милиционер,
а его звать бесполезно». Он свой деревенский человек, делает свое
дело, пашет или возит навоз, кум и сват всей деревне и против нее ему
идти нельзя»2. И собственный опыт, и то, что ему приходилось
видеть вокруг, убеждали в том, что не прав был Толстой, когда
утверждал, что трудящегося человека не может коснутся «анархия», потому
что не даст его в обиду большинство, состоящее из таких же людей:
«У нас в Хрущеве единственный настоящий труженик дворовый
человек Иван Митров. У него не было аршина земли. Снял кусочек в
аренду под огород. Из года в год стал разделывать и торговать
овощами. За десятки лет нажил денег, стал арендовать пахотную землю,
купил 10 десятин. Уверен я, что и его обидит так же, как помещика,
то самое толстовское большинство, если один только большевик
приедет и скажет против него на митинге»3.
16 июня Блок присутствовал на Всероссийском съезде Советов
рабочих и солдатских депутатов и в тот же день писал матери о
своем разговоре там с солдатом-преображенцем, в том числе, конечно, о
земле, «о помещиках Ряжского уезда, как барин у крестьянина жену
купил, как помещичьи черкесы загоняли скотину за потраву, о че-
резполосице, хлебе и прочем»4. Таких порядков в клинском имении
Блоков вроде бы прежде не было. Но как там сейчас? Вопрос этот не
мог его не волновать. К сожалению, мы не располагаем письмами к
нему его матери оттуда: в мае она отдыхала там в санатории и
собиралась на лето поехать в Шахматово, но вот выполнила свое
намерение - трудно судить.
1 Ремизов А.М. Дневник 1917-1921 гг. С. 447-448.
2 Пришвин М.М. Дневники. Кн. 1:1914-1917. С. 304-305.
3 Там же. С. 305-306.
4 Цит. по: Литературное наследство. Т. 89. Александр Блок: Письма к жене. М.:
Наука, 1978. С. 377. Примечание.
252

21 июня Пришвин докладывал в Петроград, что собрания
уездных и волостных комитетов принимают в настоящее время
деловой характер в значительной мере потому, что жизнь теперь там, где
землю делят. «Вот уже третью неделю крестьяне, забросив
вспашку пара и возку навоза, делят по живым душам пары помещиков и
сгоняют арендаторов». Причем делают это они довольно варварски.
Например, в имении Стаховича сначала стравили 90 десятин
клевера, затем разделили клеверище и вспахали его - кто своими сохами,
кто плугами, полученными в экономии1.
Вред, причиняемый этим способом захвата, заключался в
следующем: «Известно, что при полном отсутствии у нас пастбищных
угодий хозяйство с посевом клевера является единственным выходом
из земледельческого тупика и до сих пор не достижимым для
крестьян идеалом. Кроме того, нынешнее лето вышло засушливое, овес
едва-едва дышит. Спрашивается, почему крестьяне не обратились в
земельный комитет, который мог бы взять имение Стаховича в свои
руки и, сохранив план культурного хозяйства, дал бы крестьянам и
сено и заработки? Потому что в то время земельного комитета еще не
существовало»2.
Но гораздо серьезнее, по мнению Пришвина, последствия захвата
земли у арендаторов, которые, помимо хуторянина "столыпинского
типа", в немалом количестве существуют в каждом селе Елецкого
уезда. «Арендуют не малоземельные, как принято думать, а более
хозяйственные, более сильные крестьяне. У них обыкновенно есть
1 -2 десятины купленной, 1-2 надельной и 2-3 им достается от аренды
товариществом из таких же 5-10 хозяйственных лиц у помещика»3.
Это позволяет им иметь из живого инвентаря пару лошадей, пару
коров, десятка два овец, из мертвого инвентаря плуг, иногда жатку.
«И вот этих хозяйственных крестьян теперь устраняют от аренды и
их землю делят на мельчайшие части. Безлошадные, которые никогда
не имели "никакой скотности", получают тоже свою часть и, не
будучи в силах и такие части обработать, вступают в разные сделки с
соседями. Есть указания на признаки спекуляции в этой области»4.
Пришвиным предпринимались многочисленные попытки
остановить крестьян от междоусобного дележа и предложить им
общественную запашку. «Но все эти попытки разбивались о глубоко
буржуазную природу сельского пролетария. Такой человек только на
1 Пришвин М.М. Дневники. Кн. 1:1914-1917. С. 315.
2 Там же. С. 320.
3 Там же. С. 320.
4 Там же. С. 315.
253

митингах и других народных собраниях признает, что земля "ничья",
у себя в деревне он говорит: "Земля моя"»1.
Само сельское население он делил на три части: «Аникин,
Филипп и другие арендаторы похожи на кадетов, на министров-
"буржуазов", словом, на людей эволюции, однолошадные - вся
неопределенная масса деревни, и безлошадные - смесь большевизма и
черносотенства»2.
Мало чем отличались разговоры солдат-мужиков о земле,
слышанные в поезде Ф. Крюковым и описанные им в очерке «Речи»,
опубликованном газетой «Русские ведомости»3.
На вечернем 23 и дневном 24 июня заседаниях Всероссийского
съезда Лиги аграрных реформ заслушан ряд докладов о постановке
аграрного вопроса в России. Самым правильным способом
использования земельного фонда, по мнению товарища министра
продовольствия энеса В.И. Анисимова, являлась бы не раздача земли
отдельным хозяйствам и общинное распределение, а предоставление
во временное пользование отдельным хозяевам или - лучше того -
земледельческим товариществам, свободным трудовым
коллективам. Член Главного земельного комитета, член президиума ИК
Всероссийского Совета крестьянских депутатов и кандидат в члены
ЦК ПСР Н.Я. Быховский, говорил, что идея социализации земли
вполне соответствует современному народному правосознанию,
которое подсказывает, что земля должна принадлежать трудящимся.
Товарищ министра почт и телеграфа левый меньшевик H.A. Рожков
утверждал, что прочность решений по аграрному вопросу, как
нераздельной части проблемы замены капиталистического хозяйства
социалистическим, обеспечится только судьбами социалистической
революции и ее успехом на Западе. Согласовывать аграрную
реформу с интересами народного хозяйства призывал В.Д. Бруцкус:
- Передача земли в руки трудящихся путем принудительного ее
отчуждения у нетрудовых классов является средством для
моментального облегчения кризиса, и, проведенная в надлежащих формах,
она может послужить исходным пунктом для поднятия
производительных сил сельского хозяйства. Но во всяком случае
принудительное отчуждение земли должно быть совершено возмездно и
согласовано с основами капиталистического строя4.
1 Пришвин М.М. Дневники. Кн. 1:1914-1917. С. 316.
2 Там же. С. 317-318.
3 См.: Крюков Ф. Новым строем. III - Речи // Русские ведомости. 30.06.17.
№ 147. С. 3.
4 Всероссийский съезд лиги аграрных реформ // Русские ведомости. 25.06.17.
№ 143. С. 3.
254

В итоге закрывшийся 26 июня съезд Лиги аграрных реформ
пришел к необходимости следующих мер: 1) уничтожение
свободного товарообмена на землю; 2) прогрессивное налогообложение
хозяйственных сверхтрудовых излишков; 3) отчуждение крупных
владений; 4) национализация лесов и переселенческого фонда; 5)
передача культурных имений земству или государству; 6) широкое
землеустройство; 7) финансирование крестьянских хозяйств1.
Но таково было мнение специалистов. Деревне до всего этого не
было дела. Она с завистью и растущим нетерпением взирала на
соседние помещичьи владения.
Побывав в усадьбе бывшего директора императорских театров
Теляковского неподалеку от Рыбинска и осмотрев этот старинный
барский дом, в трех поколениях принадлежавший его семье,
профессор М.М. Богословский делился 24 июня с дневником своими
впечатлениями: «Сколько вкуса, тонкого и изящного! И неужели все эти
уголки теперь должны исчезнуть перед пропотелым "спинжаком"
товарища Семена и все должно быть заплевано подсолнечной
скорлупой? У барина в усадьбе, у священника в его домике, у мужика в его
избе есть своя, ему именно свойственная и им созданная обстановка,
его именно отражающая. А "товарищ" в этом отношении ничего пока
не создал»2.
27 июня Иван Бунин пишет стихотворение «Пожары»:
«Наполовину вырубленный лес, / высокие дрожащие осины / и розовая
облачность небес: / ночной порой из сумрачной лощины / въезжаю
на отлогий косогор / и вижу заалевшие вершины, / с таинственною
нежностью. В упор / далеким озаренные пожаром. / Остановясь,
оглядываюсь: да, / пожар! Но где? Опять у нас, - недаром / вчера был
сход! И крепко повода / натягиваю, слушая неясный, / на дождь
похожий, лепет в вышине, / такой дремотно-сладкий и бесстрастный /
к тому, что там и что так страшно мне»3.
Прочитав в газетах известия о выборах в Московскую городскую
думу, профессор Богословский писал 30 июня: «Выборы с точки
зрения муниципальной довольно дикие: какое отношение имеет
проблема социализации земли, с которой носятся эти утописты социалисты[-
революционеры], мне совершенно непонятно. Из 116 имен - никто
не известен. Пролезло много евреев»4.
2 июля, прочтя в «Деле народа», как «какой-то Ланшевич <.„>
упрекает Крюкова за пессимизм, Пришвин записывал: «Я думаю, что
1 См.: Съезд Лиги аграрных реформ // Русские ведомости. 28.06.17. № 145. С. 5.
2 Богословский М.М. Дневники. 1913-1919. С. 191.
3 Бунин И.А. Семнадцатый год // Его же. Полное собрание сочинений. Т. 2. С. 105.
4 Богословский М.М. Дневники. 1913-1919. С. 192.
255

светлого пока нет ничего, ровно как не следует подводить и пессе-
мистические итоги и вообще итоги». Изменилась ли материальная и
нравственная жизнь крестьян за время революции? В краю его
собственных наблюдений у них от дележа помещичьей земли
прибавилось по восьминнику (четверти десятины, 25 соток), «но ссор, обид
через этот дележ вышло столько, что восьминнику этому не
радуются, словом, зла явно больше, чем добра». Ничего другого от «Черного
передела» он не ожидал, но и делать из этого какой-нибудь вывод
относительно революции ему и в голову не приходило. «У меня есть
досада на партийных деятелей социализма, что они увлекаются только
политикой и часто не отдают себе отчета в ответственности за
сказанное, обещанное». Было у него и «состояние подавленности от того,
что невежество народных масс стало действенным»1.
14 июля профессор Богословский, проводивший лето на даче
неподалеку от Рыбинска, разговаривал с местным священником и
почтенного вида крестьянином, что-то относившим на пристань и
затем вернувшимся. «Он стоит за "поравнение" земли, но не знает,
что такое "социализация", и думает, что это значит "правда на
земле". Вот ведь, как эти понятия преломляются в крестьянских
головах, а наш собеседник зарекомендовал себя весьма неглупым и
начитанным в Святом писании человеком. Он очень восставал против
уездных и губернских земств, которые обходятся очень дорого и
разоряют крестьян, и проектирует "окружные" земства для округа из
4-5 волостей»2.
Суммируя безотрадные впечатления от пребывания у себя в
имении Новое Загранье и общении с местными крестьянами в
Сушигорецкой волости Весьегонского уездаТверской губернии,
профессор Готье писал 23 июля: «Более чем когда-либо я убеждаюсь, что
русская деревня есть царство анархии. Когда она спокойна, то жить
хорошо: когда она приходит в кинетическое состояние, то - спасайся,
кто может. Так как здесь крестьяне почти все снабжены купленными
землями, то общее состояние... спокойное, но есть отдельные очаги -
например Мокей-Гора. Очаг поддерживается мужиками -
вздорными хулиганами, сбитыми с толку и потерявшими равновесие людьми,
считающими себя членами партии, не то с.-д., не то с.-р.
(разобраться они сами не могут), рабочими, пишущими письма из Питера, и,
наконец, вздорными, жадными и глупыми людьми... Отношения
обострились перед севом и сенокосом, когда был сделан натиск на
Загранье»3.
1 Пришвин М.М. Дневники. Кн. 1:1914-1917. С. 322.
2 Богословский М.М. Дневники. 1913-1919. С. 196.
3 Там же. С. 20.
256

А Богословский предавался 25 июля размышлениям более
широкого порядка: «Партия Социалистов]-революционеров] возникла в
70-х гг. вскоре после освобождения крестьян. Когда вся земля была
в руках помещиков, а очень много крестьян находились еще во
временнообязанном состоянии и вообще еще и вышедшие на волю были
в большой зависимости от помещиков, имел смысл лозунг партии на
ее знамени: "Земля и Воля". Но теперь, когда громадный % земель
находится в руках крестьян, а за помещиками остается всего 35
миллионов десятин (что-то на 200 м[иллионов] дес[ятин] крестьянских)
и когда крестьянство с отменой круговой поруки стало совершенно
свободным - какой смысл имеет помахивание старой изветшавшей
тряпочкой с полинялыми словами "Земля и Воля", которые, однако,
дразнят аппетиты несбыточными надеждами и обещаниями, которые
нельзя осуществить? Ибо что можно сделать с этими 35
миллионами десятин? Разве хватит хоть по */10 дес[ятины] на нуждающуюся
в земле душу, если их разделить? <...> А между тем какое разорение
культурно-хозяйственных центров повлечет за собой отобрание
помещичьих земель! Какое оскудение в скоте, молочных продуктах,
хороших семенах и пр.! И какое подлое шарлатанство выступать теперь
с девизами 70-х годов, которые уже выдохлись!»1
Заметьте, что пишет это вовсе не помещик, даже такой мелкий,
как Пришвин. Да, дворянином он был потомственным: его отец
дослужился до чина действительного статского советника. Но
землевладельцами ни он, ни его дети так и не стали, жили они полностью на
жаловании.
А вот марксисты и оторвавшиеся от своей народнической базы
левые эсеры смотрели на крестьянство, с точки зрения Ф.А. Степу на,
как на «некое сырье, подлежащее переработке в социологически пер-
вокачественный, т. е. в интернационалистически настроенный
пролетариат». И дабы эти его слова не показались кому-то
несправедливым преувеличением, отсылал к интересным, умным и по-своему
даже справедливым высказываниям по этому поводу Суханова:
«Жадное до одной земли, направив все свои государственные мысли
к укреплению собственного корыта, а все свои гражданские чувства к
избавлению от земского и урядника, крестьянство, будучи
большинством населения, имело все шансы пройти стороной, соблюсти
нейтралитет, никому не помешать в главной драме на основном фронте
революции. Пошумев где-то в глубине, подпаливши немного усадеб,
поразгромив немного добра, крестьянство получило бы свои
клочки земли и утихомирилось бы в своем идиотизме сельской жизни.
Гегемония пролетариата в революции не встретила бы конкурен-
1 Там же. С. 200.
257

ции и единственно революционный и социалистический по природе
класс довел бы революцию до желанных пределов»1.
1 августа Бунин фиксировал в дневнике слухи о том, что «на
деревне говорили, что надо вырезать всех помещиков», и даже «на
сходке толковали об "Архаламеевской ночи" - будто должна быть откуда-
то телеграмма - перебить всех "буржуев"»2.
Правда, вспоминая полгода спустя, как «распоясалась деревня»
тем летом и как «жутко было жить в Васильевском», он не без
злорадства припоминал и такое: «И вдруг слух: Корнилов ввел
смертную казнь - и почти весь июль Васильевское было тише воды, ниже
травы. А в мае, июне по улицам было страшно пройти, каждую ночь
то там, то здесь красное зарево пожара на черном горизонте. У нас
зажгли однажды на рассвете гумно и, сбежавшись всей деревней, орали,
что это мы сами зажгли, чтобы сжечь деревню. А в полдень в тот же
день запылал скотный двор соседа, и опять сбежались со всего села,
крича, что это я поджог, и меня спасло только бешенство, с которым я
кинулся на орущую толпу»3.
Внешне не без успеха приспособляясь к демократически-правовой
аргументации Временного правительства и управляющего Военным
министерством Савинкова, лично представляя его в ЦИКе СРиСД,
начальник Политического управления этого министерства Степун
про себя отчетливо сознавал, что защищает смертную казнь не на
основании весьма шатких правовых положений, а потому, что не хочет
и не смеет без боя уступить большевикам своей России, о которой
сердцем знал, что «только она и есть Россия подлинная». Именно
от этой подлинной России он ждал «расцвета религиозной жизни в
освобожденной от синодального омирщения патриаршей церкви,
сохранения при деревнях и селах помещичьих усадеб в качестве
рассадников культуры, что мне казалось совместимым с передачей
большей части помещичьей земли трудящимся, сращения воедино долго
враждовавших у нас между собой культурных традиций и
политических тенденций и превращения русской интеллигенции из ордена
революционной борьбы в созидательную национальную силу»4.
Но в то же время в Политическом управлении Военного
министерства и его начальнику Степуну было хорошо известно, что в Ставке
наряду со списками будущего правительства во главе с Корниловым,
ходили обращение этого правительства к солдатам и даже какая-то
аграрная программа, обещавшая каждому солдату, который поддер-
1 Цит. по: Степун Ф.А. Бывшее и несбывшееся. Т. 2. С. 271-272.
2 Бунин И.А. Лишь слову жизнь дана. С. 83.
3 Бунин И. Окаянные дни: Москва, 1918 г. // Неуслышанные голоса / сост.
А. Нежный. Т. 1. М.: Пик, 2003 С. 32.
4 Степун Ф.А. Бывшее и несбывшееся. Т. 2. С. 323.
258

жит будущего диктатора, по восьми десятин земли. «Все эти
разговоры велись не при Корнилове, но вокруг него. И вряд ли возможно
сомнение, что какою-то частью своей души он им хотя бы
бессознательно сочувствовал»1.
Как известно, диктатура Корнилова не состоялась, а его
возможная аграрная программа пропала в туне.
26 августа Бунин, зайдя накануне к соседнему крестьянину,
записывал: «Он ничего, но подошли бабы. Разговор стал противный,
злобный донельзя и идиотский, все на тему, как господа их кровь пьют.
Самоуверенность, глупость и невежество непреоборимые -
разговаривать бесполезно»2.
Летом этого года, был убежден Бунин, осуществилось полностью
то, что предчувствовалось им, как, вероятно, и многими другими,
жившими в деревне, в близости с народом: «Хозяин умер, дом
забит, / цветет на стеклах купорос, / сарай крапивою зарос, / варок,
давно пустой, раскрыт, / и по хлевам чадит навоз... / Жара, страда...
Куда летит / через усадьбу шалый пес? Вот рожь горит, зерно течет, /
а кто же будет жать, вязать? Вот дым валит, набат гудёт, / да кто ж
решится заливать? Вот встанет бесноватых рать / и как Мамай всю
Русь пройдет...»
И спустя полгода, в брестские дни, просматривая эти стихи,
предназначенные им для горьковского издательства «Парус», с
удивлением записывал: «До сих пор не понимаю, как решились мы просидеть
все лето 17 года в деревне, почему уцелели наши головы»3.
§ 2.3. Настроения неприязни к людям умственного труда
После возвращения Плеханова в Россию в дневнике часто
встречавшей его за границей З.Н. Гиппиус появилась запись: «Совсем
европеец, культурный, образованный, серьезный, марксист несколько
академического типа. Кажется мне, что не придется он по мерке
нашей революции, ни она ему. Пока - восторгов его приезд, будто, не
вызвал»4.
«Вот Ленин... - записывала она 5 апреля. - Да, приехал-таки
этот "Тришка" наконец! Встреча была помпезная, с прожекторами.
Но... он приехал через Германию. Немцы набрали целую кучу таких
"вредных" тришек, дали целый поезд, запломбировали его (чтоб дух
на немецкую землю не прошел) и отправили нам: получайте. Ленин
1 Там же. С. 348-349.
2 Бунин И.А. Лишь слову жизнь дана. С. 90.
3 Бунин И. Окаянные дни: Москва, 1918 г. С. 21.
4 Гиппиус З.Н. Дневники. Воспоминания. Мемуары. С. 142-143.
259

немедленно, в тот же вечер, задействовал: объявил, что отрекается
от социал-демократии (даже большевизма), а называет себя отныне
"социал-коммунистом"»1.
Даже близкий к большевикам Горький подумал, что
провозглашенный Лениным лозунг коммуны «приносит всю ничтожную
количественно, героическую качественно рать политически воспитанных
рабочих и всю искренно революционную интеллигенцию в жертву
русскому крестьянству», в разум которого он слабо верил2.
6 апреля в газете «Утро России» напечатана статья Н. Устрялова
«Вождь подполья. (Н. Ленин - В.И. Ульянов)». Считая
вернувшихся из-за границы большевиков и их вождя невежественными и мало
воспитанными догматиками и утопистами, автор указывал не только
на то, что их антипатриотические настроения представляют «крайне
уродливое явление русской жизни», но и на то, что выдвигаемые ими
предательские лозунги антивоенного характера «гибельны для
государственно-национального дела России»3.
Поэт и переводчик В.А. Зоргенфрей сетовал в письме Розанову
6 апреля: «Не легок для меня пьяный воздух нашей свободы». Иное
дело Блок, с которым у него 2 апреля состоялся разговор по
телефону: он «в тяжелом восторге от всего, говорит, что непередаваемо все
прекрасно»; а ему «приходится верить», ибо «он лучше нас видит
начала и концы»4.
8 апреля Ремизов записывал: «Нет таких могил, ч[то]б живых
клали, а то бы лег»5.
Многое в новой революционной России было не по душе
генералу Жиркевичу. Сын симбирского художника Пузыревского, через
несколько недель оканчивающий Морской корпус, приходил к нему
прощаться перед отъездом в Петроград. «Несчастный юноша ждет не
без тревоги производства в офицеры и выпуск во флот, где, по его
словам, распущенность матросов после переворота приняла
ужасающие размеры, особенно в Кронштадте, - записывал 8 апреля генерал
свои впечатления. - Он рассказал потрясающие душу подробности
о том, как был убит адмирал Вирен. Он гулял с каким-то мальчиком
по Кронштадту, когда его подстерегла толпа убийц. Мальчика отве-
1 Гиппиус З.Н. Дневники. Воспоминания. Мемуары. С. 143.
2 Горький М. В.И. Ленин. (Первая редакция) // Его же. Книга о русских людях.
С. 419.
3 Устрялов Н. Вождь подполья. (Н. Ленин - В.И. Ульянов) // Утро России.
6.04.17.
4 Зоргенфрейд В.А. Письмо В.В. Розанову от 6.04.17 // Литературное
наследство. Т. 92. Александр Блок: Новые материалы и исследования. Кн. 3. М.: Наука, 1982.
С. 472.
5 Ремизов A.M. Взвихренная Русь: мой дневник 1917 г. С. 434.
260

ли домой. Вирена же, прежде чем убить, истязали: сначала живому
выкололи глаза, потом отрубили ему руки и ноги. Затем навалили
на тело камни и сожгли. Так же убивают (конечно, с вариантами) и
других начальственных лиц. Офицеров живыми бросали в проруби, а
когда кто-нибудь выплывал, то били по голове до смерти»1.
10 апреля Жиркевич продолжал изливать на бумаге свои чувства:
«Чем более развивается весна, тем отвратительнее то, что
совершается в России и на всем свете... К газетам по-прежнему не тянет, и
даже то, что печатается в похвалу совершающегося, только
возмущает и ужасает за Родину... Немцы двинули в Балтийское море из
Либавы и Киля огромный флот с десантом. Неужели Бог даст им
занять преступный, развратный Петербург и тем положит конец
похождениям этого современного Содома и Гоморры? Если бы я мог
молиться, то не молился бы за это гнездо бюрократизма - и старого и
нового, революционного... Мне жаль художественных, исторических
памятников и сокровищ, собиравшихся веками, готовых попасть в
руки врагов внешних - из рук врагов внутренних, не умеющих их
ценить... Жестоко покарает Господь мою Родину за то, что она забыла
Бога. Христа. Даже такая болотная лужа, как Симбирск, не отстает
от остальной России, охваченной безумством анархии, произвола»2.
«Идет второй месяц после переворота, а положение все еще
остается неясным, - констатировал 10 апреля приват-доцент Московского
университета историк СБ. Веселовский. - В общем, как мне кажется,
разложение быстро прогрессирует. Новые власти и новая форма
жизни понемногу налаживаются. Но зато разрушительное начало
продолжает действовать. <...> Реакция против крайностей, несомненно,
нарастает, но слишком медленно. А товарищи тем временем
готовятся к диктатуре пролетариата, гражданской войне и, конечно, к
неизбежному террору. Газеты каждый день приносят известия одно хуже
другого»3.
16 апреля Жиркевич продолжал: «Не могу понять, как многие не
видят того, что ясно мне рисуется в нашем политико-общественном
состоянии... На мой взгляд, ничто у нас в России с воцарением
революционных элементов не изменилось. К бюрократии, прочно
осевшей в штабах и канцеляриях, продолжающей здравствовать и при
Временном правительстве (лишь верхи ее выброшены, да и то не
везде), присоединилась еще бюрократия революционная, по-моему, еще
более отвратительная, т. к. от нее веет невоспитанностью и хамством,
что мне всегда было противно»4.
1 Симбирский дневник генерала A.B. Жиркевича 1917 г. С. 103.
2 Там же. С. 103-104.
3 Веселовский СБ. Страницы из дневника. 1917-1923. С. 20.
4 Симбирский дневник генерала A.B. Жиркевича 1917 г. С. 104.
261

18 апреля усилиями M. Горького в Петрограде начала выходить
газета «Новая жизнь». Сам он опубликовал в ее первом номере
статью принципиального характера «Революция и культура», в которой
констатировалось, что монархическая власть в своем стремлении
духовно обезглавить Русь добилась почти полного успеха, но не
следует думать, что революция, низвергшая монархию, духовно излечила
страну. Нет, она только вогнала кожную болезнь внутрь организма.
«Старая, неглупая поговорка гласит: "Болезнь входит пудами, а
выходит золотниками", процесс интеллектуального обогащения
страны - процесс крайне медленный. Тем более он необходим для нас.
И революция в лице ее руководящих сил должна сейчас же,
немедля, взять на себя обязанность создания таких условий, учреждений,
организаций, которые упорно и безотлагательно занялись бы
развитием интеллектуальных сил страны». При этом Горький счел
необходимым выделить следующую мысль: «Интеллектуальная сила - это
первейшая, по качеству, производительная сила, и забота о
скорейшем росте ее должна быть пламенной заботой всех классов»1.
Но сама эта интеллектуальная сила не только не ощущала заботы
о себе со стороны других классов, но, напротив, все более и более
предавалась мрачным предчувствиям.
В журнале «Новый сатирикон» Аркадий Аверченко, обыгрывая
ставшее обычным ругательство «буржуй» по адресу любого
прилично одетого человека, особенно в накрахмаленной рубашке и пенсне,
утешал себя тем, что, приди сейчас человек, кричащий «Довольно вы
попили нашей кровушки!», и забери он все деньги (20 000 рублей),
выгони из 4-х комнатной квартиры, сними «крахмалэ», человек
интеллигентной профессии не потеряется, ибо сумеет, используя свои
знания и свой опыт, очень скоро заработать себе деньги на комнату
и на новую крахмальную рубашку, через месяц принять
сторонника равенства «в своей новой, уютно обставленной квартире», а через
год - показать ему «довольно симпатичную чековую книжку». И о
каком равенстве может идти речь? Ведь «я - умнее тебя». И как в
этом с умным человеком справиться? «Есть один способ: каждый
день, перед завтраком, что ли, ты должен приходить ко мне, и
ударом крепкой палки о мою голову затуманивать и понижать
дееспособность моего мозга до такого уровня, чтобы он, мозг, сравнялся с
твоим. Но хорошо ли это?..»2
1 Горький М. Революция и культура // Новая жизнь. 18.04.17. Mb 1 // Его же.
Несвоевременные мысли и рассуждения о революции и культуре. (1917-1918 гг.). М.:
Интерконтакт, 1990. С. 17.
2 Аверченко А. Мое самоопределение. Автобиографический фельетон // Аркадий
Аверченко в «Новом сатириконе» 1917 г. - 1918 г. Рассказы и фельетоны. М.: Круг,
1994. С. 6.
262

Уезжая из Петрограда в Псков, Любовь Дмитриевна Блок писала
мужу: «Мне очень беспокойно, и я хотела бы с тобою быть, помочь
тебе в головоломное время... Теперь я уже боюсь, чтобы ты
оставался здесь - ведь грозят ленинскими действиями многие рабочие. Если
тебя убьют...»1
Итак, часть столичной интеллигенции под «ленинскими
действиями» подразумевала непременные погромы, направленные против
людей «богатых», ну и, конечно, «образованных», тех, кто в шляпах
и, не дай бог, в пенсне. Большее волнение в ее среде вызвало
решение батальонного комитета Измайловского полка послать на фронт
маршевую роту, включив в нее, наряду с бывшими жандармами,
«актерский взвод» из 36 человек, в том числе тенора Александровича,
баритона Музыкальной драмы Иванова, артиста Курихина и
художника Судейкина2.
Горький в своей газете «Новая жизнь» 20 апреля начинает
печатать цикл статей «Несвоевременные мысли». Признавая всесторонне
и глубоко обоснованным «право пролетариата на вражду с другими
классами, он в то же время призывает его отбросить, как негодные
для него, старые навыки отношения к человеку, и особенно
настойчиво стремиться к расширению и углублению души, признать дары
искусства и науки высшей ценностью, ибо они - «не праздная забава,
а пути углубления в тайны жизни». А потому ему странно видеть, как
равнодушно и безразлично СРиСД относится к отсылке на фронт,
на бойню, солдат - музыкантов, художников, артистов. «Ведь
посылая на убой свои таланты, страна истощает сердце свое, народ
отрывает от плоти лучшие куски. И - для чего? <...> Подумайте, какая
это нелепость, какая страшная насмешка над народом! Подумайте
и над тем, какую массу энергии затрачивает народ для того, чтобы
создать талантливого выразителя своих чувств, мыслей своей души.
Неужели эта проклятая бойня превратит и людей искусства, дорогих
нам, в убийц и трупы?»3
Работавший тогда над подготовкой к печати сборника «Скифы»
Иванов-Разумник писал 29 апреля Белому: «На арену мира впервые
выходит народ, - руки завалены у него черной и спешной работой
("ликвидация войны", "социализация земли" и т. п.); он смывает с
лица страны искусство, науку, все. Ему не до того. Но разве искусство
перестает жить?» Для Разумника роман А. Белого «Котик Летаев»
1 Блок Л.Д. Письмо к мужу от 3.05.17 // Литературное наследство. Т. 89: Блок А.
Письма к жене. М.: Наука, 1978. С. 371. Примечание.
2 См.: Измайловские досуги // Новый сатирикон. 1917. № 18. С. 7.
3 Горький М. Несвоевременные мысли // Новая жизнь. 20.04.17. № 2 // Его же.
Несвоевременные мысли и рассуждения о революции и культуре (1917-1918 гг.).
С. 18-19.
263

и сейчас нужнее тысячи томов революционных рассказов. «А с
другой стороны - где же поэты, где художники? Как резко откликались
на войну Брюсов, Бальмонт и им подобные, - а кто же поверит их
революционному энтузиазму?» А молчавшие тогда (Блок, Белый и
еще немногие) - где же их революционный энтузиазм? Вчера
получил от Блока письмо с жалобами на «ужасную душевную слабость».
А сегодня - ваше письмо... Разве это не характерно?» И с
сожалением констатировал, что «сердце былых "декадентов", былых
"символистов" не лежит к революции»1. А между тем грядет «мировая
революция», и «через год или через век, но от этой искры вспыхнет
мировой пожар». Так что «дух этот испепеляющий - есть дух
созидающий»2.
Но как бы в пику ему приват-доцент Веселовский отмечал, что
«революционный мессианизм» возрождается в формах еще
более грубых и наивных, чем в 1905 г.: «Хлестаковы революции
употребляют выражения о России: самая передовая демократия мира
и т. п. и с удивительной наивной наглостью обещаются навязать свою
демократическую волю сему миру. И это в то время, когда Россия
неуклонно идет к тому, чтобы стать среди других народов на один
уровень с Турцией и Персией»3.
Печать (буржуазная, в первую очередь) между тем печатала
списки лиц, подписавшихся на заем свободы. Среди них были не
только видные представители торгово-промышленных и финансовых
кругов. В общем собрании клуба торгово-промышленных служащих
решено открыть подписку и тут же внесено 1100 рублей. 500 000
рублей выложил В.Д. Набоков, 100 000 - И.Ф. Шаляпин4. Последний
факт навряд ли пришелся по сердцу его старому приятелю Горькому.
Когда Федор Сологуб просил Блока принять участие в
однодневной газете для популяризации займа свободы, тому это показалось
«ненужным»5. А вот 23 мая Ремизовы взяли билетов займа на 135
рублей 30 копеек6.
1 июня Блок разговаривал и слушал разговоры солдат в
Петропавловской крепости: «Стрелки убили сапера за противуленинизм
1 Иванов-Разумник Р.В. Письмо А. Белому от 29.04.17 // Литературное
наследство. Т. 92: Александр Блок: Новые материалы и исследования. Кн. 3. С. 473.
2 Цит. по: Лавров A.B. Переписка A.A. Блока с Р.В. Ивановым-Разумником //
Литературное наследство. Т. 92. Александр Блок: Новые материалы и исследования.
Кн. 2. С. 377.
3 Веселовский СБ. Страницы из дневника. 1917-1923. С. 21.
4 См.: Заем свободы // Русские ведомости. 30.04.17. № 96. С. 5-6.
5 Блок А. Записные книжки. 1901-1920 / сост., подготовка текста, предисловие и
примечания Вл. Орлова. М.: Художественная литература, 1965. С. 329.
6 Ремизов А.М. Взвихренная Русь: мой дневник 1917 г. С. 436.
264

(на днях в крепости), всячески противятся выдаче еды заключенным.
Не большевизм, а темнота»1.
10 июня Блок присутствовал при разборе одного конфликта в
солдатском комитете гарнизона Петропавловской крепости и записывал:
«В крепости гарнизон 5000, из них 2000 - большевики (есть и
офицеры). Муравьев сказал большую речь, требуя власти и доверия к своим
действиям. Столкновение с доктором. В ответ - просили контроля.
Муравьев остроумно доказал необходимость разделения труда (если
каждый захочет контролировать, то автомобиль с заключенными не
переедет и Невы). <...> Говорил Морозов (бывший заключенный
Алексеевского раввелина. - Авт.). Морозову аплодировали. Митинг
очень хороший»2.
25 июня жена чувашского просветителя И.Я. Яковлева
жаловалась знакомым на то, что делают на дворе в саду Симбирской
чувашской школы расквартированные в части ее помещений солдаты:
- У церкви они устроили себе на вольном воздухе отхожие места
так, что, выйдя из дома, рискуешь попасть ногою в человеческие
испражнения. Теперь идет чувашский съезд, почему на днях в церкви
при школе было торжественное богослужение. И что же? Солдаты
под открытыми окнами храма, точно в насмешку, устроили игру в
орлянку. В храм, во время богослужения, доносились звуки гармошки,
ругательства играющих, пение и нецензурная брань. Мы пробовали
разыскать начальство, чтобы образумить их. Но начальство
отсутствует. Солдаты проломили забор и завладели садом, где гадят и все
ломают. Последние призывы влили в гарнизон какие-то оборванные,
дикие, необузданные отбросы населения с каторжными
физиономиями и ухватками. Говорить с ними бесполезно. И мы живем в
постоянной тревоге3.
Признавая наличие признаков все более заметного уклонения
интеллигенции от работы в массах и возникающих среди нее
попыток создать самостоятельные, чисто интеллигентские организации
(Совет депутатов трудовой интеллигенции в Москве, призыв создать
такой же совет в Харькове), Горький на страницах «Новой жизни»
27 июня писал: «Очевидно, что есть причины, которые отталкивают
интеллигента от массы. И очень вероятно, что одной из них является
то скептическое, а часто и враждебное отношение темных людей к
интеллигенту, которое изо дня в день внушается массе различными
демагогами». Ему самому приходилось слышать, как у цирка «Модерн»
солдат говорил студенту:
1 Блок A.A. Собрание сочинений в восьми томах. Т. 7. С. 244.
2 Там же. С. 245.
3 Цит. по: Симбирский дневник генерала A.B. Жиркевича 1917 г. С. 107.
265

- Чему ты меня можешь научить?.. Теперь - наше время, а вас
пора долой, буржуазию!
Его горячо поддерживают:
- Это верно, товарищи! Довольно командовала нами
интеллигенция! Теперь, при свободе прав, мы и без нее обойдемся.
Так что этот раскол может быть очень полезен трудовой
интеллигенции - она объединится в организацию весьма внушительную
и способную совершить много культурной работы. «Но, отходя
постепенно от массы, увлекаясь собственными интересами, задачами и
настроениями, она еще более углубит и расширит разрыв между
инстинктом и интеллектом, а этот разрыв - наше несчастье, в нем
источник нашей неработоспособности, наших неудач в творчестве новых
форм жизни. Оставаясь без руководителей, в атмосфере буйной
демагогии, масса еще более нелепо начнет искать различия между
рабочими и социализмом и общности между "буржуазией" и трудовой
интеллигенцией»1.
13 июля Блок, констатитируя, казалось бы, для всех очевидное
явление, когда «буржуем называется всякий, кто накопил какие бы то
ни было ценности, хотя бы духовные», пытался дать этому догмату
такое объяснение: «Его явление знаменует собой высокий подъем,
взлет доски качелей, когда она вот-вот перевернется вокруг верхней
перекладины. Пока доска не перевернулась, - это минута,
захватывающая дух, если она перевернулась, - это уже гибель. Потому догмат
о буржуа есть один из самых крайних и страшных в революции - ее
высшее напряжение, когда она готова победить самою себя». Отсюда
задача всякого временного правительства ему виделась в том, чтобы,
удерживая качели от перевертывания, следить за тем, чтобы и
размах не уменьшался. «То есть довести закочевавшую страну до того
места, где она найдет нужным избрать оседлость, и вести ее все время
по краю пропасти, не давая ей ни упасть в пропасть, ни отступить на
безопасную и необрывистую дорогу, где страна затоскует в пути и где
Дух Революции отлетит от нее»2.
К сожалению, о дальнейшем развитии этих интересных мыслей,
нам неизвестно, ибо записные книжки поэта № 54 и 55, которые
велись им с августа по декабрь 1917 г., не сохранились.
Комментируя решение Временного правительства созвать в
Москве Государственное совещание для ознакомления
общественности со своими взглядами и намерениями, профессор Готье писал
20 июля: «Единственно практически путное, что они могли бы нам
1 Горький М. Несвоевременные мысли // Новая жизнь. 27.06.17. № 59 // Его же.
Несвоевременные мысли и рассуждения о революции и культуре. (1917-1918 гг.).
С. 59.
2 Блок А. Записные книжки. 1901-1920. С. 377-378.
266

сказать, - это, что надо кончать войну. Но Керенский едва ли это
скажет, по крайней мере сейчас. Керенский - искренний и сильный
человек, но я его считаю величайшим злым гением России»1.
Ссылаясь на летописи, «Слово о полку...», песни про царя Ивана
и о смуте, а также на то, что «более всего наша военная слава
говорит о поражениях и неудачах - Нарва, Бородино, швейцарский поход
Суворова и т. д.», он предается таким рассуждениям: «Русский
народ - народ-пораженец; оттого и возможно такое чудовищное
явление, как наличность среди чисто русских людей - людей, страстно
желающих поражения России... Русскому всегда кого-нибудь
жалко - поэтому он предпочитает жалеть себя и любить свое горе, чем
жалеть другого, причинив ему зло = эгоизм наизнанку»2.
Занимаясь сугубо физическим трудом на сенокосе вместо
загулявших работников, профессор Готье, естественно, думал и о
природе русской лени и никчемности, в значительной мере характерной
и для интеллигенции. «Все время неотвязная мысль: почему сметен
событиями цвет русской деловой интеллигенции, например земские
деятели, дельцы земского и городского союзов, из которых, конечно,
вышли бы наилучшие деятели на первое время русской свободы?»
И приходил к мысли, что это следствие разинского и пугачевского
характера, который приобретает всякое русское политическое
движение: «Разрушительные лозунги, которыми фанатики и провокаторы
полвека поднимали народ против преступного и глупого
правительства, не могли дать иных результатов, когда сто миллионов
взбешенных собак, сидевших на цепи, были спущены. Все люди, культурно
более высокие, чем народная темнота, и сбитые совершенно с толку
полуинтеллигенты, независимо от того, есть у них деньги или же они
такие же трудовые бедняки, как 99 % русского народа, были
объявлены врагами народа - буржуями; к ним такое же отношение, как
прежде к барам. В отдельных же случаях это доходило весной до
выгонки врачей, земских служащих, т. е. пресловутого третьего элемента
(это было в Поволжье, где дух Разина и поныне витает)»3.
1 Готье Ю.В. Мои заметки. С. 15.
2 Там же. С. 16.
3 Там же. С. 18.

Глава 3
В ПОИСКАХ АЛЬТЕРНАТИВЫ РАСПАДУ·
ГДЕ ВЗЯТЬ НАПОЛЕОНА?
§3.1. Спасение в наступлении? Культ Керенского
Под лозунгом: «Граждане, берегите Керенского!» выходит
газета «Свободная Россия» под редакцией А.И. Куприна и
П.М. Пильского. На ее страницах появляется цикл сатирических
стихов «Об - извините - большевиках»1.
В вышедшем 13 мая 1917 г. № 19 журнала «Нива» помещен
написанный В.В. Кирьяковым биографический очерк «А.Ф. Керенский»
(с. 287-289, окончание в № 20, с. 294-297), начинающийся с якобы
слышанного в трамвае разговора:
- Чем вы объясняете такую горячую любовь России к
Керенскому?
- Взаимностью: Россия полюбила того, кто уже давно пылко
полюбил Россию, полюбил почтительной, сыновней, действенной
любовью2.
Подвергая критическому разбору первый послереволюционный
номер журнала «Русская мысль» с обширными цитатами из
рассказа Ф. Крюкова «Обвал» о виденных им уличных сценках в
революционном Петрограде и делясь собственными воспоминаниями о тех
днях, когда много «разбитого стекла» было, Розанов в газете «Новое
время» от 19 мая задавался вопросом, как же теперь строить? Ведь
«это неизмеримо с часом разрушения, и тут все "в горку",
"ноженьки устают", под ногами и песок, и галька, местами - тяжелая глина».
И вот какая «странная мысль» у него «скользит»: Собственно
почти 100 последних лет Россия была вся революционна, а ее
литература - только революционна. «Русские были самые чистые
социалисты-энтузиасты. И конечно "падала монархия" весь этот век, и
только в феврале "это кончилось"». Так вот какая странная мысль у него
1 Об - извините - большевиках // Свободная Россия. 1917. № 2.
2 Кирьяков В.В. А.Ф. Керенский // Нива. 1917. № 19. С. 287.
268

с этим концом сплеталась: «Кончился социализм в России. Он был
преддверием мести, он был результатом мести, он был орудием
мести. Но "все совершив, что нужно", - он сейчас или завтра уже начнет
умирать. Умирать столь же неодолимо, как доселе неодолимо рос.
И Россия действительно вошла в новый цвет. Не бойтесь и не
страшитесь, други, сегодняшнего дня»1.
Кого успокаивал Розанов? Публику или себя самого?
Не чувствовал удовлетворения от своей агитационной работы на
фронте с мандатом члена Петроградского совета рабочих и
солдатских депутатов и прапорщик Федор Степун.
«Неустанно носясь по фронту, защищая в армейских комитетах
свои резолюции, произнося речи в окопах и тылу, призывая к защите
родины и революции и разоблачая большевиков, я впервые за всю
свою жизнь не чувствовал себя тем, кем я на самом деле был. Месяцы
"Февраля", время величайшего напряжения и даже расцвета моей
жизни, остались у меня в памяти временем предельного ущемления
моего "я", так как, вместо меня, во мне все время жил некий, не во
всем сливающийся со мною "субъект действия". Вынужденный
ежедневно и даже ежечасно добиваться каких-то необходимых для дела
конкретных результатов, этот субъект неустанно требовал от меня,
чтобы я подавлял в себе свои сомнения и пристрастия».
Проводя чуть ли не все время в разъездах, он выступал всюду с
разъяснениями оборонческого курса Временного правительства и с
разоблачениями бессмысленности и преступности большевистских
призывов к немедленному миру2.
И сотни раз повторяя формулу "за родину и революцию", должен
был «приглушать в себе ощущение несочетаемости этих слов, из
которых первое означало святыню, а второе, смотря по точке зрения,
преступление, болезнь или тяжелую операцию». Ибо, «требуя
наступления в защиту "земли и воли", опять-таки должен был кривить душою,
так как ни минуты не верил в то, что наступление действительно
необходимо для проведения в жизнь эсеровской аграрной программы:
землю крестьяне могли получить и от большевиков, бывших против
наступления». Доказывая фронтовикам, что большевики -
ставленники немецкого Генерального штаба, издающие свои газеты на
немецкие деньги, Степун знал, что говорит неправду, «потому что говорю
лишь полуправду, умалчиваю о глубоко народных корнях
большевистского пораженчества». Ложась во время армейских съездов спать
вместе с солдатами, он не смел подать и виду, что ему было бы много
1 Обыватель. Социализм в теории и натуре // Новое время. 19.05.17; Розанов В.В.
Собрание сочинений. Мимолетное. С. 369-370.
2 Степун Ф.А. Бывшее и несбывшееся. Т. 2. С. 61-62.
269

приятнее переночевать в офицерском собрании. «В этом упрощении и
снижении своих чувств и мыслей, в этом утаивании своего
подлинного "я" не только от окружающих, но и от себя самого, в этом отказе от
"независимости сердца" <...> была не только мука, которую я всегда
чувствовал, но была, как я сейчас понимаю, и ложь»1.
Поскольку его не просили члены армейских комитетов, Степун
старался не собирать больших митингов, а воздействовать на
солдат по-ротною и по-батарейною беседою. «Сидя в окопе и угощая
товарищей сибиряков папироской, я обстоятельно рассказывал им о
петроградских делах, главным образом о борьбе Керенского против
старорежимной внешней политики Милюкова и об уходе
последнего. Вызвав к себе доверие, я осторожно переходил к доказательству,
что миролюбивая политика Керенского и Церетели должна
неминуемо сорваться, если в распоряжении свободной России не окажется
крепко спаянной, послушной своим начальникам и всегда! готовой к
отпору врагу армии.
- Поймите, товарищи, - твердил я своим слушателям, - мира
без силы не добиться. Почувствовав, что Россия обессилена, наши
враги и наши союзники быстро сговорятся друг с другом, поделят
промеж себя русские земли с их несметными богатствами и
заставят обнищавший русский народ еще тяжелее работать на Западную
Европу, чем он до войны и революции работал на царя, помещиков и
капиталистов.
Соглашаясь на войну, солдаты всегда протестовали против
наступления, которое им казалось нарушением миролюбивой
политики. Выяснение мысли, что наступление есть не политическое, а лишь
военно-тактическое понятие, стоило мне больших трудов и никогда
вполне не удавалось. Быть может, солдаты и были правы, связывая
мысль о наступлении с продолжением
союзнически-империалистической политики Милюкова»2.
Представитель солдатской тоски по миру в ее низшем,
шкурнически-бунтарском аспекте, большевик прапорщик Н.В. Крыленко
дважды выступал на открывшемся 7 мая в Кременце съезде воинских
комитетов Юго-Западного фронта. Первая же его гневная речь,
призывавшая к немедленному осуществлению всех народных
требований в тылу и к смелому разрыву с грабительскими началами старой
международной политики ради немедленного мира, имела
громадный успех. Не только большевики, но и солдаты-оборонцы слушали
32-летнего прапорщика с напряженным вниманием и безусловным
1 Степун Ф.А. Бывшее и несбывшееся. Т. 2. С. 20.
2 Там же. С. 66.
270

сочувствием. Прося слова для возражения, Степун не был уверен, что
ему удастся завладеть вниманием съезда. «К моему удивлению, это
оказалось гораздо легче, чем я думал. За исключением большевиков,
все делегаты сразу же перестроили свои души и пошли за мною, как
за своим человеком. Я кончил свою речь под еще более шумные
аплодисменты, чем Крыленко». После перерыва с официальным ответом
лидеру большевиков от имени Петроградского Совета и высших
учреждений революционной демократии был выпущен начальник
кабинета нового военного министра В.Б. Станкевич - магистр
уголовного права до войны, а теперь военный инженер. «Произнесенная
без малейшей демагогии и излишних риторических украшений,
сдержанная по тону, но решительная по существу речь Станкевича
была кульминационного точкою первого дня съезда. Чуть ли не
каждая фраза оратора прерывалась дружными аплодисментами».
Когда он закончил, ему была устроена настоящая овация, в которой
участвовало и все офицерство с главнокомандующим Брусиловым
во главе. Предложенная Станкевичем оборонческая резолюция
собрала, несмотря на «непобедимого» Крыленко, девять десятых
голосов.
«Не думаю, - впоминал Степун, - чтобы эта победа линии
Временного правительства была случайностью, объясняющеюся
предельной неустойчивостью массовой психологии. Верно как раз
обратное. Резолюция Станкевича только потому и собрала почти
абсолютное большинство, что психология съезда еще не была массовой
психологией. Будь она таковой, ни мне, ни Станкевичу не дали бы
и рта открыть. Там, где толпа борется сама с собою, еще нет массы.
Крыленке принадлежали на съезде Юго-Западного фронта только
солдатские ладони, но не голоса: открыто рукоплеща Крыленко,
толпа отдавалась своим мечтам, корыстям и соблазнам, голосуя же
против него, она мужественно возвращалась в разум истины и трезвость
своей совести»1.
А затем на съезд нагрянул сам Керенский. Он прибыл на фронт,
ощущая себя не просто военным министром и товарищем министра-
председателя, но фактическогим лидером Временного правительства,
на котором, как в фокусе, сходятся все лучи исторических событий.
«Радостное и даже восторженное ощущение себя как избранника
судьбы и ставленника народа в нем бесспорно чувствовалось, но
"хвастовства" и "замашек бонапартеныша", в чем его постоянно обвиняли
враги как слева, так и справа, в нем не было», - утверждал Степун.
Степун Ф.А. Бывшее и несбывшееся. Т. 2. С. 76.
271

Появился Керенский на трибуне все в том же черном френче
полувоенного образца, в котором Степун видел его больше месяца
назад в Таврическом дворце. «Движения его были как будто еще
стремительнее, жесты еще повелительнее и страстный, резкий на верхах
голос еще необъятнее. Говорил новоизбранный военный министр с
громадным подъемом. В его речи чувствовалась живая, всеприми-
ряющая вера в Россию, в революцию, в справедливый мир и даже в
возможность наступления. Главным же образом в нем чувствовалась
святая, но и наивная русско-либеральная вера в слово, в возможность
все разъяснить, всех убедить и всех примирить»1.
Успех Керенский имел на фронте потрясающий, причем не только
перед делегатами, но и в отдельных частях, объезд которых он начал
сейчас же по окончании съезда. К нему тянулись не только солдаты,
но и многие офицеры.
«Как сейчас вижу Керенского, стоящего спиною к шоферу в
своем шестиместном автомобиле, - вспоминал Степун. - В
раскатах его взволнованного голоса уже слышны столь характерные для
него исступленные всплески. Заклиная армию отстоять Россию и
революцию, землю и волю, Керенский требует, чтобы и ему дали
винтовку, что он сам пойдет впереди, чтобы победить или умереть.
Я вижу, как однорукий поручик, нервно подергиваясь лицом и
телом, прихрамывая стремительно подходит к Керенскому и, сорвав
с себя георгиевский крест, нацепляет его на френч военного
министра. Керенский жмет руку восторженному офицеру и передает крест
своему адъютанту: в благотворительный военный фонд. Приливная
волна жертвенного настроения вздымается все выше: одна за
другой тянутся к Керенскому руки, один за другим летят в автомобиль
георгиевские кресты, солдатские, офицерские. Бушуют
рукоплескания. Восторженно взвиваются ликующие возгласы "за землю и
волю", "за Россию и революцию", "за мир всему миру". Где-то
подымаются и, ширясь, надвигаются на автомобиль торжественные звуки
"Марсельезы"»2.
Так начинался культ Керенского.
Для Степуна лично наиболее важным событием тех дней стало
знакомство с только что верувшимся из эмиграции и назначенным
политическим комиссаром в его 7-ю армию Борисом Савинковым.
«С первой минуты он поразил меня своей абсолютной отличностью
ото всех окружавших его людей, в том числе и от меня самого»3.
1 Степун Ф.А. Бывшее и несбывшееся. Т. 2. С. 77.
2 Там же.
3 Там же. С. 78-79.
272

Офицеры встретили это назначение с очень сложными и,
понятно, мало дружелюбными чувствами. «Подчинение долголетнему
сотруднику провокатора Азефа, знаменитому террористу,
приберегавшемуся партией для убийства самого государя, казалось, даже и
принявшим революцию офицерам, делом несовместимым с
воинскою честью. Легкость, с которой прибывшему в армию Савинкову
удалось в кратчайший срок преодолеть враждебное к нему
отношение, достойна величайшего удивления. Работая вместе с ним, я видел,
как он, не отказываясь от революционных лозунгов своей партии и
не становясь на сторону офицеров против солдат, не только внешне
входил в офицерскую среду, но и усвоялся ею; все в нем: военная
подтянутость внешнего облика, отчетливость жеста и походки,
немногословная дельность распоряжений, пристрастие к шелковому белью и
английскому мылу, главным же образом, прирожденный и развитой в
подпольной работе дар распоряжения людьми, делало его
стилистически настолько близким офицерству, что оно быстро теряло
ощущение органической неприязни к нему»1.
А Керенский между тем большую часть своего времени
продолжал проводить в поездках на фронт, агитируя, разъясняя, призывая
к совести и разуму, готовя таким образом армию к предстоящему
наступлению. А печать подробно освещала эти поездки, создавая ему
ореол героя, кандидата на роль спасителя России. В этой кампании
активно участвовали даже кадетские газеты. Вот, например, как в
«Русских ведомостях» преподносилось посещение им передовых
позиций на Балдонском шоссе перед Ригой:
- При наступлении мы погибнем, а мертвым не надо свободы и
земли, - сказал ему один солдат. - Правительство должно заключить
мир.
- Свобода не означает своевольства, - решительно прервал его
министр. - Лучшие люди гибли на виселицах, воздвигнутых
самодержавием не для того, чтобы первый встречный трус ставил свои
интересы выше народных. Кто дрожит за свою шкуру, тот не достоин
свободы.
И велел отдать приказ об изъятии этого солдата из рядов армии:
- Пусть идет домой! Все узнают, что он трус, отказавшийся
защищать свою землю.
Остальные солдаты заявили:
- Мы все умрем, если нужно2.
Степун Ф.А. Бывшее и несбывшееся. Т. 2. С. 79-80.
А.Ф. Керенский на фронте // Русские ведомости. 26.05.17. № 117. С. 5.
273

Такое начало деятельности Керенского Гиппиус, все еще
находившаяся в Кисловодске, 20 мая оценивала так: «Пока что - он
действует отлично. Не совсем так, как я себе рисовала, отчетливых действий
"обеими руками" я не вижу (может быть, отсюда не вижу?), но
говорит он о войне прекрасно. <...> Во всяком случае, он имеет право
говорить о войне, за войну - именно потому, что он против войны
(как таковой). Он был "пораженцем" - по глупой терминологии "по-
бединцев". (И меня звали "пораженкой".)»1.
Иначе оценивал первые шаги нового военного министра
Аверченко. Отвечая на отказ Керенского арестовать того, кто
встречал на вокзале вторую партию эмигрантов с плакатом «Да
здравствует Германия!», ибо этот «немцелюбивый плакатоносец» член
Исполнительного комитета СРиСД, он бросал со страниц «Нового
сатирикона» гневные слова в лицо Временному правительству и
советскому Исполкому: «Стыдитесь! Вам народ вручил власть - во что
вы ее превратили?! Всякий хам, всякий мерзавец топчет ногами
русское достоинство и русскую честь, - что вы делаете для того, чтобы
прекратить это?! Вы боитесь как черт ладана насилия над врагами
порядка, над чертовой анархией, так знайте, что эта анархия не
боится насилия над вами, и она сама пожрет вас. <...> Власти! Власти!
Дайте нам сильную власть!»2
Была ли исторически дана хотя бы отдаленная возможность
повести революцию путями, не требующими упрощения и
предательства - вопрос очень трудный. Лично Степун, например, был уверен,
что «память о прошлом и порыв в даль будущего могли бы одинаково
сильно звучать в политическом творчестве Временного
правительства, если бы оно оказалось независимым и достаточно
дальновидным». Уж слишком легко отказываясь от прошлого и слишком бурно
стремясь в будущее, оно, «не задумываясь требовало от
сочувствующих ему кругов, прежде всего от офицерства и цензовой России,
непосильного для них разрыва с прошлым, ставя себя тем самым в
маловыгодное для борьбы с большевиками положение», ибо
конкурировать с ними по линии их упрощенного представления о
будущем ему было невозможно, а опираться на те круги, которым,
«несмотря на сознательное приятие революции, было все же жаль старой
России, было ему непосильно»3.
Раздражение и тревога росли и у Блока. На Духов день, 22 мая он
записывал: «Это проклятое, кадетское, европейское, еврейское "ни-
1 Гиппиус З.Н. Дневники. Воспоминания. Мемуары. С. 147.
2 Аверченко А. Как мы это понимаем // Аркадий Аверченко в «Новом
Сатириконе» 1917 г. - 1918 г. Рассказы и фельетоны. С. 11-12.
3 Степун Ф.А. Бывшее и несбывшееся. Т. 2. С. 253.
274

чего нет и ничего не будет" - лейтмотив "Речи" и Милюкова· Умные
бескрылые люди»1. И если месяц назад он звал жену вернуться из
Пскова в Петроград, всячески успокаивая ее, то теперь, 23 мая,
приводил в пользу этого уже противоположные доводы: «В стране так
тревожно. Сейчас - никакие неожиданности не исключены»2.
23 мая в газете «Русские ведомости» 80-летний земский деятель,
недавний редактор «Вестника Европы» К. Арсентьев констатировал,
что «роковой вопрос о войне, о способах ее ведения, об условиях ее
прекращения» становиться «яблоком раздора не только между
партиями, но и между группами одной и той же партии, между лицами,
связанными общностью задач и трудов». Получается так, что
«энтузиазм одних, способный зажечь большое пламя, охлаждается
скептицизмом других; расчету на собственные силы, уже пробуждающиеся
и крепнущие, противопоставляется неопределенная надежда на
благоразумие других или на возвращение к лозунгам давно забытым».
Проводя параллели и утверждая, что в отличие от Французской
революции 1848 г. для так называемого «непосредственного действия»
(actiondirecte) для социализма нет ни повода, ни оправдания,
указывал в то же время на то, что министры-социалисты не находят
единодушной поддержки в той среде, из которой они вышли и от которой
ни на минуту не отделялись: «В партиях, к которым они принадлежат,
обостряется раскол; осуждаемая во внешних делах "захватная
политика" все больше и больше находит сторонников в делах внутренних.
Все более частыми и резкими становятся нарушения свободы,
завоевание которой было первым из великих дел революции. Готовится,
по-видимому, еще более опасный шаг: изменение состава той
революционной организации, которой принадлежал и принадлежит
контроль над Временным правительством, которая сыграла решающую
роль в обновлении его состава. Обращение к силе, всегда
рискованное и опасное, может казаться законным и неизбежным, когда нет
других средств достигнуть цели, когда другая сторона также
выдвигает вперед силу, отвергая уступки и соглашения; но чем оправдать
его, когда открыты все дороги, свободны все начинания, и в
ближайшем будущем виднеется спасительная гавань Учредительного
Собрания?»3
Всероссийский съезд инженеров, проходивший в Москве, от
имени 10 000 своих членов постановил 23 мая: «Не допуская и мысли о
1 Блок А. Записные книжки. 1901-1920. С. 342.
2 Блок А. Письмо к жене от 23.05.17 // Литературное наследство. Т. 89. Блок А.
Письма к жене. С. 374.
3 Арсеньев К. Исторические параллели. II // Русские ведомости. 23.05.17. № 114.
С. 1.
275

сепаратном мире, признать необходимым довести войну до
успешного конца»1.
В четверг 25 мая в Петрограде Союз деятелей искусств устроил
День займа свободы. В 12 часов дня от Академии художеств
двинулось шествие, во главе которого шли юнкера Николаевского училища
с хором, донские казаки, бойскауты и пр. В автомобилях и экипажах
следовали писатели Л. Андреев и Ф. Сологуб, юмористы Теффи и
Аверченко, живописец И.Е. Репин, артисты государственных
театров, в том числе Ю.М. Юрьев из Александринки, а также москвич
Южин. Публика на тротуарах охотно жертвовала деньги и
раскупала облигации, а также специальную газету, выпущенную союзом,
со статьями Андреева, Сологуба, Милюкова, Плеханова, Чернова,
Корабчевского, Вандервельде, Лабриолы, Бьюкенена и др. С
аукциона продавали георгиевские медали и ордена. На многих
площадях были устроены трибуны, вокруг которых проводились митинги.
Процессия прошла по набережным, мимо Мариинского дворца, через
Невский проспект и к 3 часам дня подошла к Таврическому дворцу,
где был устроен большой митинг. После этого шествие
возвратилось на Невский проспект. Вечером в Мариинском театре
состоялся концерт-митинг с участием артистов и выступлениями Родичева,
Шингарева, Милюкова, Плеханова и др.2
Ремизову это мероприятие не понравилось: «Бедно очень. А
призывы как-то бездушны». Народ, указывая на выступавших артистов
и литераторов, говорил:
- Ишь, нарядились!
Когда Ремизов обратил на это внимание Савинкова, тот сказал:
- Какой же тут народ? Тут фабричные!
А Розанов бурчал:
- Россия в руках псевдонимов! И солдаты и народ темный. Само
правительство под арестом3.
26 мая после вечерней прогулки по жаркому и полному праздных
обывателей Петрограду, Блок, среди прочего, глубокомысленно
замечал: «Если бы не было революции, т. е. то, что было, не было
революцией, если революционный народ действительно только расселся
у того же пирога, у которого сидела бюрократия, то это только
углубляет русскую трагедию. Что вы ждете от жизни? Того, что, разрушив
обветшалое, люди примутся планомерно за постройку нового? Так
бывает только в газете или у Кареева в истории, а люди - создания
1 Съезд инженеров // Русские ведомости. 25.05.17. № 116. С. 4.
2 См.: День «займа свободы» // Русские ведомости. 26.05.17. Mb 117. С. 4.
3 Ремизов A.M. Взвихренная Русь: мой дневник 1917 г. С. 436.
276

живые и чудесные прежде всего»1. А в письме к матери в тот же день
он писал по другому поводу: «Вообще все правы - и кадеты правы,
и Горький с "двумя душами" прав, и в большевизме есть страшная
правда. Ничего впереди не вижу, хотя оптимизм теряю не всегда. Все,
все они, "старые" и "новые", сидят в нас самих; во мне по крайней
мере. Я же - вишу, в воздухе; ни земли сейчас нет, ни неба. При всем
том Петербург опять необыкновенно красив»2.
В первопрестольной же 26 мая был устроен концерт-митинг в
Большом театре с участием министров-социалистов. «Его ждали в
Москве с обостренным интересом и нетерпением, - сообщалось в
газетах. - Никакая входная плата (митинг был с благотворительно-
просветительной целью) не казалась чрезмерно высокою и не могла
остановить. Рассказывают, что барышники, умудрившиеся раздобыть
несколько билетов, брали за ложу тысячи. Влекло главным образом
желание увидеть и услышать того, кто с первых дней революции
встал в центре русского внимания, среди всех смен в общественном
настроении сохранил это центральное место и теперь вознесен на
самую вершину всероссийской популярности»3.
Так уж получилось, что в этот день «Русские ведомости» среди
прочей информации напечатали обзор новых книг по вопросам
современности, а именно о войне и мире. Для самого широкого
пользования рекомендовалась брошюра Т.А. Богданович «Почему мы
воюем?», изданная Временным комитетом Государственной думы.
Указывалось, что специально для деревни написана 8-страничная
брошюра приват-доцента А. Беликова «Почему нам надо победить
немцев», вышедшая в издательстве преподавателей Московского
университета. Отмечалось, что автор брошюры «Война и
демократия» профессор М. Рейснер излагает оборонческую классовую точку
зрения на войну, как на результат столкновения интересов
господствующих классов. А вот брошюра П. Сорокина «Основы будущего
мира» рассчитана на читателя, привыкшего к серьезному чтению и
излагает его план реорганизации международных отношений, в том
числе создания сверхгосударственного союза с международным
судом4.
В самом же Большом театре после Чернова и Гоца слово дали
поэту К.Д. Бальмонту. Он прочитал стихотворение «Слово
крестьянину», а также стихотворение из написанной после 1905 г. книги «Песни
1 Блок А. Записные книжки. 1901-1920. С. 347.
2 Блок A.A. Собрание сочинений в восьми томах. Т. 8. С. 495-496.
3 На митинге в Большом театре // Русские ведомости. 27.05.17. № 118. С. 4.
4 Львов Л. Новые книги по вопросам современности: Война и мир // Русские
ведомости. 26.05.17. № 117. С. 2.
277

мстителя», хотя сам тут же признал, что от тех мыслей и мстительных
призывов, которыми полны эти песни, теперь отказывается и рад, что
великий русский народ не повторил и не повторит сделанного
французами в 1792 г.1
А.Ф. Керенский говорил последним. Все его выступление, -
отмечалось в газетах, - состояло из коротких фраз, «и каждая как удар
набата, то призывающего, то угрожающего, то торжествующего».
Ударив короткою фразою, «напоенную страстным чувством,
раздавшеюся из глубины потрясенной души», он делает паузу, а потом с
такою же силою ударяет следующей короткою фразою. И так до конца
с неистощимым пафосом.
Сказав, что он всегда был оптимистом и признав, что его часто
называли наивным человеком, Керенский утверждал, что его оптимизм
оправдывается, а пессимистам специально в вопросе о войне сказал:
- Многие думают, что на фронте - великое разложение. Пусть
они молчат! Пусть не оскорбляют великого народа! Я - военный
министр, обладающий достаточной властью, - я говорю им: Наше
революционное войско исполнит свой революционный долг, свой долг
перед родиной. Не смейте осуждать тех, которые там, на фронте,
падают духом, вы, сидящие здесь среди всякого довольства. Они там -
голодные, холодные, они уже годы не знают семейного уюта. Вам ли
их осуждать? Они имеют право сказать: если страна действительно
хочет, чтобы мы отстояли ее и свободу, пусть же она покажет это не
словами, а делом!.. Так пусть же тыл стряхнет с себя уныние и
апатию, пусть перестанет сосредоточивать все свое внимание на темных
явлениях русской революции. И пусть каждый отдаст на спасение
родины все, что у него есть лучшего: богач - свое золото, богатый
духом - свой дух, зажжет его как светильник. Исполните свой долг, и
тогда правда, свобода, Россия будут, будут спасены!
Вся зала зажглась его энтузиазмом и загремела восторженной
овацией. На трибуну, с которой Керенский посылал свои суровые укоры
и свои пламенные призывы, посыпались цветы2.
Так случилось, что в толпе, ожидавшей его выхода перед театром,
оказался Борис Пастернак со своей возлюбленной. И свои
впечатления от увиденного и услышанного он изложил в стихотворении
«Весенний дождь». Описание того, как этот дождь «усмехнулся
черемухе» и, всхлипнув, «смочил лак экипажей» и «деревьев трепет»,
а луна осветила и граждан в цепи, и лужи на камне. «Мокрый нах-
лест / счастья - на них, на ресницах, на тучах. / Впервые луна эти
1 На митинге в Большом театре // Русские ведомости. 27.05.17. № 118. С. 4.
2 Там же.
278

цепи и трепет / платьев и власть восхищенных уст / гипсовою эпо-
пеею лепит, / лепит никем не лепленный бюст· / В чьем это сердце
вся кровь его быстро / хлынула к славе, схлынув со щек? / Вон она
бьется: руки министра / рты и аорты сжали в пучок. / Это не ночь,
не дождь и не хором / рвущееся: "Керенский, ура!", / это слепящий
выход на форум / из катакомб, безысходных вчера. / Это не розы, не
рты, не ропот / толп, это здесь, пред театром - прибой /
заколебавшейся ночи Европы, / гордой на наших асфальтах собой»1.
Когда Керенский на следующий день побывал в Александровском
военном училище, один из юнкеров, приветствуя его, выразил
уверенность, что москвичи, гордящиеся памятником Минину и
Пожарскому, будут также гордиться и памятником Керенскому, и
заявил, что его товарищи просят назвать их выпуск его именем2.
Далеко не все разделяли подобное восхищение. А.Л. Толстая
вспоминала, как однажды ей с персоналом одного из ее летучих
санитарных отрядов пришлось присутствовать на выступлении Керенского в
одной из частей 10-й армии:
«Собралась громадная толпа солдат. На высокой трибуне худой
человек среднего роста в солдатской шинели охрипшим голосом
выкрикивал какие-то слова, которые трудно было разобрать. Мне
показалось, что не было простоты, убежденности в речах оратора, в его
призывах объединиться для спасения России. Когда мы
возвращались в свой отряд и доктора восторженно переговаривались и
восхищались речью Керенского, я молчала, мне было не по себе. "Неужели
они верят, - думала я, - что этот человек может спасти Россию?"»3
27 мая газета «Новая жизнь» опубликовала довольно большую
«поэтохронику» В. Маяковского «Революция», написанную за месяц
до этого. В ней было более 200 строк, проникнутых антивоенным и
неким мессианским пафосом: «Граждане! / Сегодня рушится
тысячелетнее "Прежде" / Сегодня пересматривается миров основа. / Сегодня /
до последней пуговицы в одежде / жизнь переделаем снова. /
Граждане! / Это первый день рабочего потопа. / Идем /
запутавшемуся миру на выручку! / Пусть толпы в небо вбивают топот! / Пусть
1 Пастернак Б.Л. Весенний дождь // Его же. Полное собрание сочинений в И
томах. Т. 1. СПб.: Слово/Slovo, 2005. С. 128. Составитель и комментатор этого собрания,
сын писателя Е.Б. Пастернак, цитируя это стихотворение своего отца в его биографии,
написанной еще в советское время, отдавая дань этому времени, нашел нужным
заметить, что «одухотворенный, обнадеживающий ход истории мешал» поэту тогда «видеть
растущие внутренние противоречия» (Пастернак Е.Б. Борис Пастернак: Биография.
Гл. 4. С. 1. URL: http://pasternak.niv.ru/pasternak/bio/pasternak-e-b/biografiya-4-l.htm
2 А.Ф. Керенский в Москве: Выпуск прапорщиков // Русские ведомости. 28.05.17.
№119. С. 5.
3 Толстая А.Л. Проблески во тьме. С. 263.
279

флоты ярость сиренами вырычут! / <...> Пока на оружии рук не
разжали, / повелевается воля иная. / Новые несем земле скрижали /
с нашего серого Синая. / <...> И мы никогда, / никогда! / никому, /
никому не позволим ! / землю нашу ядрами рвать, / воздух наш
раздирать остриями отточенных копий. / <...> Это над взбитой битвами
пылью, / над всеми, кто грызся, в любви изверясь, / днесь /
небывалой сбывается былью / социалистов великая ересь!»1
«Маяковский был счастлив, - свидетельствовал художник Юрий
Анненков. - Мы все были вдохновлены, так как многие стороны
тысячелетнего Прежде представлялись нам отжившими и
обреченными на уничтожение. Мы мечтали о новых формах в искусстве». Поэт
Зданевич, блуждая с ним по весеннему и уже республиканскому
Петрограду, сказал:
- Надо бы издать сборник, посвященный Керенскому, как
первому вождю футуристического государства2.
28 мая состоялись выборы в Петроградскую городскую думу.
А. Блок «долго думал и опустил в урну список № 3 (с.-р. с
меньшевиками)». Узнав об этом, швейцар остался доволен. «Кажется, и я
поступил справедливо. Жить - так жить. И надо о них, бедных и
могучих, всегда помнить»3. Социалистический блок, кстати, получил
наибольшее количество голосов на этих выборах.
А жене, продолжая их заочный дискурс, Блок писал в этот день:
«Я не склонен особенно оспаривать то, что ты пишешь. Могу сказать
только одно: если это действительно правда (а в этом много правды,
но есть и другие), это только усугубляет трагедию России. Есть своя
страшная правда и в том, что носит название "большевизма". Если бы
ты видела и знала то, что я знаю, ты бы отнеслась все-таки иначе: твоя
точка зрения - несколько обывательская, надо подняться выше»4.
30 мая только что избранный профессором Московского униве-
ситета историк Веселовский писал: «Теперь для меня несомненно,
что роль России, как великой Европейской державы, окончена. Из
войны она выйдет разоренной, истощенной, урезанной и
опозоренной. Колосс, как говорили немцы, действительно оказался колоссом
на глиняных ногах! Упадок уже наметился и стал для меня ясным в
последнее пятилетие перед русско-японской войной. Уже эта война
1 Маяковский В. Революция. Поэтохроника // Новая жизнь. 27.05.17 // Его же.
Собрание сочинений: в 12 т. Т. 1. С. 158,161-162.
2 Анненков Ю. Дневник моих встреч. Цикл трагедий. Т. 1. С. 184.
3 Блок A.A. Собрание сочинений в восьми томах. Т. 8. С. 497; Записные книжки.
С. 350-351.
4 Блок А. Письмо к жене от 28.05.17 // Его же. Собрание сочинений в восьми
томах. Т. 8. С. 496-497 // Литературное наследство. Т. 89. Блок А. Письма к жене. С. 376.
280

подорвала положение России. Испытания последней войны она не
вынесла. То, что происходит сейчас, не дает возможности определить
ту бездну позора, разорения и унижений, которая ожидает нас»1.
Пясту же, проделавшему в Кунгур неблизкий путь на самолетах и
лошадях, перспектива войны виделась не такой мрачной. 2 июня он
писал оттуда Блоку: «Россия велика, богата, умна необычайно,
деятельна и не унывает, а рвется в бой с врагом»2.
А вот Степуну, чем дальше он работал на фронте, тем очевиднее
становилось, что все наши усилия напрасны, если армия не
почувствует, что и для Временного правительства высший смысл
революции заключается в замирении. «Хотя Савинков, Станкевич, я и
другие представители Временного правительства и Исполнительного
комитета Всероссийского совета все еще одерживали верх над
большевиками, меня одолевало предчувствие, что этому благополучию
скоро придет конец, что армия неизбежно перекинется на сторону
большевиков, защищающих правду, смысл и возможность
немедленного мира». Для того чтобы этого не случилось, ему казалось
совершенно необходимым, чтобы Временное правительство немедленно
взяло под свою защиту идею скорого заключения мира. «Прекрасно
понимая все политические трудности своего плана, я согласно своей
сверхполитической установке в политике, все же не считал его
окончательно неисполнимым. Как неверно, думалось мне, что история
спокон веков и до наших дней творилась не миротворческим словом,
а воинствующим мечом, нельзя не видеть и того, что меч всегда
искал себе оправдания в слове и побеждал лишь там, где за ним стояла
идея. Какой же идеей, - спрашивал я себя, - можно защитить в глазах
русского народа продолжение войны после провозглашения
революционной свободы?»3
Чем глубже Степун думал над создавшимся положением, тем
определеннее приходил к заключению, что «перед лицом
всенародной совести возможно лишь религиозное оправдание войны, которое
ей давали наши святые (святой Сергий Радонежский) и
религиозные мыслители (Владимир Соловьев). «Но найти такое оправдание
дальнейшему наступлению на немцев и внушить его армии,
настойчиво требовавшей прекращения начавшейся в 1914-м году явно
безрелигиозной бойни, было совершенно невозможно. Исходя из этих
размышлений, я начал все определеннее склоняться к идее
сепаратного мира, которую, не видя в этом внутреннего противоречия,
1 Веселовский СБ. Страницы из дневника. 1917-1923. С. 24.
2 Пяст В. Письмо Блоку от 2.06.17 // Литературное наследство. Т. 92. Александр
Блок: Новые материалы и исследования. Кн. 2. С. 226.
3 Степун Ф.А. Бывшее и несбывшееся. Т. 2. С. 86-87.
281

во всех своих речах продолжал со страстью оспаривать, поскольку
она исходила из большевистских кругов. Мне было ясно, что одна
и та же мысль может фактически означать весьма разные вещи, в
зависимости от того, кем она провозглашается и как проводится в
жизнь»1.
К этой идее его, впрочем, подводили и другие соображения.
«В связи с грозившими политическими осложнениями, то есть с
возможными попытками захвата власти реакционно-монархическими
или анархо-большевистскими кругами, мне казалось весьма
важным сохранить в руках Временного правительства, вплоть до созыва
Учредительного собрания, преданную ему и дисциплинированную
армию. Закрепить же за собою армию, всеми помыслами рвущуюся к
миру, не гарантируя ей его близкого заключения, мне, ввиду бешеной
агитации большевиков, казалось решительно невозможным. <...> На
постоянно задаваемый солдатами вопрос: "Что же нам до тех пор и
воевать, пока немцы с союзниками не сговорятся?" - у нас,
фронтовых деятелей, не было удовлетворяющего солдат точного ответа.
Убедить солдат в серьезном ("без подвоха") стремлении Временного
правительства к миру, могли только две вещи: отказ от наступления
и указание срока прекращения войны»2.
Под влиянием этих размышлений у Степуна как-то сам собою
сложился следующий план правительственных действий: «1)
объяснение союзникам, что Россия, принципиально отказываясь от
наступления, держит фронт еще некоторое время (3-4 месяца), после
чего, в случае неоткрытия общих мирных переговоров, обращается
непосредственно к центральным державам с предложением
сепаратного мира; 2) срочный созыв Учредительного собрания, хотя бы и без
достаточной юридической подготовки (быстрое осуществление
революционной правды мне представлялось, ввиду положения на фронте
и в стране, гораздо важнее тщательной разработки выборного права,
тем более что солдатски-крестьянская масса жила страхом, как бы ей
под крики "земля и воля" не прозевать своей земли); 3)
мужественная и быстрая ликвидация большевизма путем ареста, а при каких-
либо неожиданных осложнениях применение и более строгих мер».
Вполне достаточным для принятия таких крутых мер основанием
ему представлялось то, что «стреляя, к тому же из засады по
правительственным комиссарам и штурмовым батальонам, большевики
сами переводили себя из лагеря политических противников власти,
которым гарантировалось свободное высказывание мнения, в лагерь
1 Степун Ф.А. Бывшее и несбывшееся. Т. 2. С. 87.
2 Там же. С. 88.
282

вооруженных врагов, с которыми, в условиях гражданской войны,
расправляются по-военному»1.
Об этом своем плане действий он впервые обстоятельно говорил
в Кременце с кем-то из членов Исполнительного комитета,
выступавшим на съезде с докладом о власти, и полагал, что содержание
этой беседы стало известным Станкевичу, благодаря чему он и был
вызван последним в Петроград в связи с его назначением на
должность начальника Политического отделения в кабинете военного
министра. Было это, вероятно, в конце мая, или первых числах июня.
Переговорив с ним, Степун не без некоторых колебаний решил
принять должность заведующего культурно-просветительным
отделом Политического отделения. К этой должности присоединилась
и вторая. 2 июня его назначают редактором политического отдела
«Инвалида», который ему, «ввиду несоответствия этого названия той
новой роли, которую почтенный бюрократический орган Военного
министерства должен был играть в жизни армии, представлялось
правильным переименовать в "Армию и флот свободной России"»2.
Приступив к своим новым обязанностям и старясь их наивозмож-
но добросовестно исполнять, Степун все же очень тяготился ими.
«Находясь вне службы, я дни и ночи думал не о
культурно-просветительных брошюрах, а исключительно о подготовлявшемся
наступлении и его неминуемой неудаче, которая, по моему мнению,
должна была обернуться страшным усилением большевиков в тылу и на
фронте». Тревога о возможном срыве наступления мучила, конечно,
всех, кто словом, делом и сочувствием участвовал в его подготовке.
Но убеждение, что оно даже и в случае неожиданного успеха будет
на руку большевикам, победа над которыми ему представлялась
возможной лишь при заключении немедленного, хотя бы даже и
сепаратного мира, не разделялась в близких ему кругах решительно никем.
«Идея "замирения" казалась правительственным партиям настолько
чудовищной, утопичной и преступной, что, постоянно мучаясь ею, я
говорил о ней лишь с самыми близкими друзьями; официально же и
прежде всего на страницах "Армии и флота свободной России" я
твердо защищал оборонческую линию Временного правительства. Это
было очень тяжело, но иного выхода, за исключением подачи в
отставку, я для себя не видел. Трагедия всякой практической, в
особенности же политической деятельности в том ведь и заключается, что в
ней возможно лишь присоединение к одному из борющихся станов,
1 Там же. С. 88-89.
2 Там же. С. 89.
283

но невозможна борьба за правильную идею, не имеющую под ногами
никакой реальной почвы»1.
Возглавляемые профессором Милюковым умные,
образованные и деятельные кадеты были слишком определенными
западниками-позитивистами, чтобы считаться в своей реальной политике с
таким невесомым фактором, как нравственно-религиозное
убеждение простого народа, - считал хорошо знавший эту среду Степун.
«Всенародную мечту о мире они сразу же взяли под подозрение,
объявив ее печальным следствием успешного воздействия немецкой
провокации и большевистской пропаганды на шкурнические
инстинкты солдатской темноты». На той же точке зрения стояли и
социалисты-оборонцы, среди которых было сильно желание разбить вслед
за «кнутогерманской» монархией Романовых и «оплот реакции» в
Европе, монархию Гогенцоллернов. В результате такого отношения к
миру российских либералов и социалистов, идеей мира, естественно,
завладели большевики. «Теряя в большевистском освещении свою
чистоту и совесть, она все же сохраняла в нем не только свою
горячность, действенность, но даже приобретала и некую раскрещенную и
тем демонизированную религиозность»2.
Ближе всех других к народной идее революции находился, по
мнению Степуна, конечно, Керенский: «Его ощущение революции,
как общенародного дела, его бесспорный нравственный пафос, его
лишенный шовинистического острия живой патриотизм, его
внутренняя свобода, если не от интернационалистических организаций,
то все же от тезисов Интернационала, как будто бы предопределяли
его к услышанию народных чаяний и исполнению народной воли».
И если он этой воли - и прежде всего воли к миру - все же не
исполнил, то объяснял это Степун тем, что Керенский был «слишком
убежденным либерал-демократом, в русском смысле этого термина,
то есть общественным деятелем, до мозга костей проникнутым
убеждением, что "общая воля народа" не может быть явлена иначе, как на
путях свободного волеизъявления свободно выбранных
представителей всех слоев и партий». Тратя бесконечное количество времени
и почти все свои силы на создание той
партийно-правительственной комбинации, в которой «предносящаяся ему общая воля
народа ("volonté générale") по возможности полно сливалась бы с волею
его представителей во Всероссийском совете ("volonté de tous"),
Керенский с каждым днем все очевиднее отставал от темпа событий
1 Степун Ф.А. Бывшее и несбывшееся. Т. 2. С. 96.
2 Там же. С. 96-97.
284

и все безвозвратнее терял возможность стать настоящим вождем
народной революции»1.
Убеждение, что в случае дальнейшей отсрочки заключения мира
Ленин одержит легкую победу над Керенским, сложилось у Степуна
уже на первом Всероссийском съезде советов, где военный министр
как будто бы одержал блестящую победу над большевиками2.
Искренне защищая советы рабочих и солдатских депутатов, как
необходимый при создавшихся условиях базис власти, Степун
приходил в полное отчаяние при виде того, что творилось на его
заседаниях: бесконечно многословные доклады и бесконечные прения по
ним, ни малейшего чувства эпохи и темпа событий, болезненный
интерес к тончайшим оттенкам отвлеченных точек зрения и полное
отсутствие серьезной озабоченности фактическим состоянием России.
Во время немногих деловых докладов - полупустующий зал и зевки
на всех скамьях. «Общее впечатление то, что для "товарищей" Россия
труп, на котором они со страстью изучают анатомию революции».
Занятый организацией своего культурно-просветительного отдела,
он не очень часто заглядывал в Кадетский корпус, где проходил съезд,
и ничего, кроме общего удручающего впечатления, не выносил3.
Ярким пятном в памяти у Степуна осталось лишь появление
Ленина. «Небрежно одетый, приземистый, квадратный, он, говоря, то
наступал на аудиторию, близко подходя к краю эстрады, то пятился
вглубь. При этом он часто, как семафор, вскидывал вверх прямую,
несгибающуюся в локте правую руку. В его хмуром, мелко умятом под
двухэтажным лбом руссейшем, с монгольским оттенком лице, тускло
освещенном небольшими, глубоко сидящими глазами, не было
никакого очарования; было в нем даже что-то отталкивающее. Особенно
неприятен был жестокий, под небольшими подстриженными усами
брезгливо-презрительный рот. Говорил Ленин не музыкально,
отрывисто, словно топором обтесывая мысль. Преподносил он свою
серьезную марксистскую ученость в лубочно-упрощенном стиле.
В этом снижении теоретической идеи надо, думается, искать главную
причину его неизменного успеха у масс. Не владея даром образной
речи, Ленин говорил все же очень пластично, не теряя
своеобразной убедительности даже при провозглашении явных нелепостей.
Избегая всякой картинности слова, он лишь четко врезал в сознание
слушателей схематический чертеж своего понимания событий. Был
в его распоряжении и юмор, не тонкий, но злой. <...> Содержание
1 Там же. С. 97.
2 Там же. С. 98.
3 Там же. С. 101-102.
285

ленинской речи произвело на всех присутствующих, не исключая и
некоторых большевиков, впечатление какой-то грандиозной
нелепицы. Тем не менее его выступление всех напрягло и захватило. Прежде
всего Ленин заявил, что, вопреки мнению господина министра почт
и телеграфов гражданина Церетели, будто бы в России нет партии,
готовой принять всю власть целиком, такая партия в России
имеется. Большевики не только в принципе готовы принять всю власть, но
готовы сделать это завтра же. <...> По вопросу о внешней
политике прославленный вождь отделался заявлением, что после принятия
власти его партия немедленно выступит с предложением всеобщего
мира. Нового в этом ничего не было, так как предложения о
заключении мира уже не раз делались, как Временным правительством,
так и Советом. О сепаратном мире не было сказано ни слова». Ему
«с большим ораторским подъемом и искренним нравственным
негодованием» возражал сам Керенский. «С легкостью разбив
детски-примитивные положения Ленина, он все же не уничтожил
громадного впечатления от речи своего противника, смысл которой
заключался не в программе построения новой жизни, а в пафосе
разрушения старой»1.
Многочисленные враги Ленина чаще всего рисуют его начетчиком
марксизма, схоластом, талмудистом, не замечая того, что, кроме
марксистской схоластики, в Ленине было и много бакунинской мистики
разрушения. Степун с ними не согласен: «Быть может, Ленин был на
съезде единственным человеком, не боявшимся никаких последствий
революции и ничего не требовавшим от нее, кроме дальнейшего
углубления. Этою открытостью души навстречу всем вихрям революции,
Ленин до конца сливался с самыми темными, разрушительными
инстинктами народных масс. Не буди Ленин самой ухваткой своих
выступлений того разбойничьего присвиста, которым часто обрывается
скорбная народная песнь, его марксистская идеология никогда не
полонила бы русской души с такою силою, как оно, что греха таить, все
же случилось»2.
7 июня супруги Кокошкины и В.Д. Набоков собрали в
кадетском клубе нескольких литераторов для решения разных
предварительных вопросов о подготовке к Учредительному собранию. М-те
Кокошкина, приглашая туда Блока, говорила по телефону о прелести
его стихов и о его любви к России. Он же старался внушить ей, что
склоняется к эсерам, а втайне - и к большевизму:
- По моему мнению, сейчас именно любовь к России клонит меня
к интернациональной точке зрения.
1 Степун Ф.А. Бывшее и несбывшееся. Т. 2. С. 102-103.
2 Там же. С. 103-104.
286

И заступился за травимого всеми Горького1.
8 июня в газете «Русские ведомости» была напечатана
корреспонденция Белоруссова (псевдоним писателя и публициста Алексея
Станиславовича Белевского) «Способность к самоограничению» о
впечатлениях на Западе от русской революции.
- Итак, вы нам изменяете, - делают презрительный вывод в
английских войсках на фронте. - Очевидно, вас надо списать со счета и
рассчитывать на собственные выводы. Вас заменит Америка, и это к
лучшему, так как со старой американской демократией у нас
найдется и общий язык, и взаимное понимание.
- Мы ввязались в войну из верности нашим обязательствам к
России, - напоминают в Париже. - И теперь, когда у нас нет семьи
без траура, когда наши богатства растаяли, культурнейшие наши
департаменты в развалинах и нет числа нашим жертвам, - вы же нас
бросаете и начинаете брататься с нашим врагом. Как это назвать?
И англичане, и французы говорят автору, что у них социалисты
составляют ничтожную частицу нации и что не может быть иначе и у
русских. Но Россия бесхарактерно и безвольно подчинилась
выкрикам партийных горсточек, потому что правительство следует не воле
народа, а демагогии столицы. И прочности коалиционного кабинета
они не доверяют.
- Ваш режим непрочен, - слышит от них русский журналист2.
10 июня в газете «Новое время» помещен отклик на эту
корреспонденцию: «Силы и постоянства - вот требование момента,
требование и для России, требование и международное. Удивительно,
что в самом Петрограде правительство почему-то не слушает
голосов порядка и борьбы с анархией, а находится под каким-то
гипнозом голосов анархических. Сколько в апреле ходили толпы народа с
криками и плакатами "Доверие Временному правительству", сколько
в мае месяце кричали на улицах: "Долой Ленина". Но все эти
народные воззвания ничего не сделали. Правительство почему-то само не
берет той силы, какую ему вкладывают в руку, - и все стряхивает с
себя всякие остатки значительности. В Петрограде распоряжается
Берлин, вот в чем дело. Мы ничего не можем делать с Берлином на
своих улицах, как с ним ничего не могли сделать в Варшаве перед
первым разделом Польши. В Польше тоже из каждого угла, улицы,
дома кричали изменники: "Не позволям". И наша теперешняя
свобода и теперешние уличные митинги похожи на погубившие польскую
"Речь Посполитую" liberum veto. Неужели Россия перелицовывается
1 Блок A.A. Письмо матери от 7.06.18 // Его же. Собрание сочинений. Т. 8.
С. 499-500.
2 Белоруссов. Способность к самоограничению // Русские ведомости. 8.06.17.
287

в Польшу последних лет ее истории и судьбы? Где же русский
человек? Где же русский дух?»1
«Чувство страшного возмущения» ощутил Иван Бунин, своими
глазами увидев, что значит «революционный порядок» на железной
дороге: на станции Измалково - «грязь, все засыпано подсолнухами,
не зажигают огня», в поезде на Елец - мешки и солдаты в сенях вагона
1-го класса. И записывал 11 июня: «Никаких законов - и все власть,
все, за исключением, конечно, нас. Волю "свободной" России почему-
то выражают только солдаты, мужики, рабочие. Почему, напр., нет
совета дворянских, интеллигентских, обывательских?»2
11 июня A.M. Ремизов, находившийся в гостях у семьи своей
жены в селе Берестовец Борзненского уезда Черниговской
губернии, записывал: «Иногда на меня приходит уныние, что дело
пропало, что тушинцы, увлекая за собой чернь, сотрут нас, погибнет и
литература русская: спрос пойдет на потаковнические мазки и
кинематографическую легкость. Но я утешаю себя метлою: чую всей
душой, что еще один захват, еще одна боль и метла подымется и сметет
самоизбранников»3.
В середине июня Разумник, случайно встретив Блока, шутя
напомнил ему его собственные стихи «А вот у поэта всемирный запой,
и мало ему конституций», добавив, что и ныне «всемирный запой» не
излечивается никакими конституциями, даже если они и носят имя
политической революции... Блок улыбнулся, но тут же согнал
улыбку с лица и сказал:
- Да, знаете, - душно!
«Душно потому, - комментировал эти слова Разумник, - что
пытаются стиснуть, оковать стихию революции, которая ворвалась
в жизнь, но еще не весь сор смела с лица земли. И мы поняли, что
незачем нам говорить о партиях, о направлениях, но лишь о тоне и
ощущении подлинной революции; где она, там и был Блок. В
"керенщине" он задыхался»4.
Насколько справедливы эти слова, сказанные уже после смерти
Блока? На этот вопрос исследователи отвечают так: безраздельная
устремленность «скифов» к грядущему, к «революции духа»,
видимой ими за реальностью революции социальной, к «духовному
преображению» глубоко импонировали Блоку, воспринимавшему рево-
1 Обыватель. Что говорят англичане о русской революции и русском союзе //
Новое время. 10.06.17; Розанов В.В. Собрание сочинений. Мимолетное. С. 372.
2 Бунин И.А. Лишь слову жизнь дана. С. 79.
3 Ремизов А.М. Дневник 1917-1921 гг. С. 448.
4 Иванов-Разумник. Вершины: Александр Блок. Андрей Белый. Пг.: Колос, 1923.
С. 223.
288

люцию не столько в общественно-политическом аспекте, сколько в
духовном, «музыкальном», отчасти даже эсхатологическом,
узревшему в ней грядущую мятежную бурю, стихийный «мировой пожар»;
не менее близки ему были и «отрицающие» моменты в «скифстве»:
неприятие буржуазного уклада жизни, мещанства, «благоразумия»
(в самом широком смысле). «Идея духовного максимализма, ката-
строфизма, динамизма - была для Блока тождественна со
стихийностью мирового процесса», - утверждал не без оснований Разумник,
объясняя отсутствие его имени в «Скифах» тем, что сборник
готовился к печати спешно, а Блока в то время (в начале 1917 г.) в Петрограде
не было1.
Тем временем Всероссийский съезд Советов стал обсуждать
вопрос о войне. Снова в многодневных прениях выступали все
ораторы от Керенского до Ленина. И во всех речах повторялись все те же
мысли и даже те же обороты, что и в предыдущих. Следившему за
прениями Степуну казалось, что перед ним вертится какая-то
словесная карусель. «Было и безнадежно скучно, и предельно страшно: как
раз в эти дни на Юго-Западном фронте шли последние
подготовления к наступлению, а по Петрограду расползались слухи о
готовящемся выступлении большевиков в целях свержения Временного
правительства»2.
Большевики проповедовали священную войну русской
революции против всех европейских империализмов за освобождение всех
попранных народностей Азии и Африки. По сравнению с этими
беспредметными программами, правительственный план:
восстановление боеспособности революционной армии и оказание дальнейшего
давления на европейскую демократию, а через нее и на союзнические
правительства, в целях прекращения войны, казался Степуну верхом
политической разумности. Полагал он, что и Керенский в эту
разумность верит. «В июне 1917-го года мало кому было ясно, насколько
легче революции входят в логику своего безумия, чем в разум своей
истины»3.
В день наступления 18-го июня работа в Политическом отделе
Военного министерства ни у кого не клеилась. Все в страшном
волнении ждали первых вестей с фронта. Перед зданием на Мойке с утра
начала собираться большая и много лучше, чем в те дни было
привычно, одетая толпа. «На ярком солнце веселого июньского утра
живописно пестрели дамские шляпы, светлые зонтики и офицерские пого-
1 Там же. С. 223-224.
2 Степун Ф.А. Бывшее и несбывшееся. Т. 2. С. 104-105.
3 Там же. С. 306.
289

ны. В толпе чувствовались праздничное волнение и патриотический
подъем. Около полудня к собравшимся вышел товарищ военного
министра, генерал Якубович и прочел телеграмму из Ставки, в которой
сообщалось, что "ударники" увлекли за собою полки доблестной 7-й
армии, одержавшей блестящую победу над немцами. В толпе
поднялось непередаваемое ликование, раздалось, давно неслышанное на
петроградских улицах дореволюционное "ура", где-то неподалеку
бодро и звонко грянул военный оркестр. Стоявший у подъезда извозчик
и несколько простолюдинов обнажили головы и перекрестились. За
завтраком в Политическом управлении царило всеобщее оживление.
Если и не все верили в дальнейший успех нашего оружия, то все
делали вид, что верят». После окончания занятий в Политическом
отделении Степун долго бродил по улицам. «Все они были запружены
тою же взволнованною буржуазною толпою, которую
социалистические газеты презрительно именовали "публикой". Часто попадались
на глаза еще за несколько дней перед тем немыслимые на улицах
столицы плакаты в честь Керенского и Временного правительства».
Вечером всюду шли патриотические митинги. Согласно своему
решению всемерно поддерживать Временное правительство, несмотря
на расхождение с ним в вопросе о войне, Степун и сам выступал в
тот день на каком-то митинге. «Говорил я, как и все, уверенно и
горячо, хотя сердце холодело от страха, что успешно начатое наступление
очень скоро обернется неслыханным поражением1.
Вечером 16 июня Блок посетил Всероссийский съезд рабочих
и солдатских депутатов и перед докладом Н.К. Муравьева о работе
Чрезвычайной следственной комиссии слушал приветствие
представителя от Американской федерации труда. «Речь была полна
общих мест, обещаний "помочь", некоторого высокомерия и полезных
советов, преподаваемых с высоты успокоенной. Съезд ответил на
все это шорохом невнимания, смешками (один только раз сердито
выкрикнул что-то сзади матрос) и сдержанными аплодисментами.
Слушая его, Блок думал: давно у них революции не было. Отвечая
на приветствие, Чхеидзе сказал, что первое, в чем должна нам помочь
Америка, - это скорейшая ликвидация войны, что было покрыто
несколько раз громом аплодисментов»2.
Потом Блок долго сидел в столовой, пил чай (черный хлеб и белые
кружки) и говорил с молодым солдатом Преображенского полка,
который «хорошо, просто и доверчиво» рассказал ему о боевой жизни
и еще - о земле: «Конечно, о помещиках Рижского уезда, как барин у
1 Степун Ф.А. Бывшее и несбывшееся. Т. 2. С. 307.
2 Блок A.A. Дневник от 16.06.1917 и письмо матери от 19.06.1917. // Его же.
Собрание сочинений в восьми томах. Т. 7. С. 263 и Т. 8. С. 503.
290

крестьянина жену купил, как помещичьи черкесы загоняли скотину
за потраву, о чересполосице, хлебе, сахаре и прочем. Хорошо очень»1.
В далеком Кисловодске тревожным размышлениям о судьбах
России предавалась (18 июня) З.Н. Гиппиус. Главную причину
тяжелого положения она видела в том, что на фоне всеобщей разрухи,
развала и распущенности коалиционное правительство «так же, как и
первое, власти не имеет». Правда, Керенский неутомимо разъезжает
по фронту и подправляет дела то там, то здесь. Но сколько можно?
«Ведь он должен создать систему, ведь его не хватит, и никого
одного не может хватить. <...> Против тупого и животного бунта нельзя
долго держаться увещеваниями. А бунт подымается именно
бессмысленный и тупой»2. Между тем вожаки большевиков, полагала она,
серьезно намерены привести ничего не понимающих из
пассивно-бунтовского состояния в активно-бунтовское. «Какие у них, собственно,
цели, для чего должна послужить им эта акция - с полной
отчетливостью я не вижу. Не знаю, как они сами это определяют. Даже неясно,
в чьих интересах действуют. Наиболее ясен тут интерес германский,
конечно. Очень стараются большевики "литературные", из
окружения Горького. Но перед ними я подчас вовсе теряюсь. Не верится как-
то, что они сознательно жаждали слепых кровопролитий, неминучих;
чтобы они действительно не понимали, что говорят». Что же
касается главных большевистских вожаков, то они, по мнению Гиппиус,
к России никакого отношения не имеют и о ней меньше всего
заботятся: «Но они нащупывают инстинкты, чтобы их использовать в
интересах... право, не знаю точно, своих или германских, только не в
интересах русского народа. Это - наверно»3.
К этим инстинктам она относила «цинично-наивный эгоизм
дезертиров, тупо-невежественныый ("я молодой, мне пожить хочется,
не хочу войны")», вскрывающий животное отсутствие совести. «Не
милосердна эта тяжесть "свободы", навалившаяся на вчерашних
ребят. Совесть их еще не просыпалась, ни проблеска сознания нет, одни
инстинкты: есть, пить, гулять... да еще шевелится темный инстинкт
широкой русской "вольницы" (не "воли")»4.
«Хочется взывать к милосердию», - признавалась 18 июня
Гиппиус. Но кто способен дать его сейчас России? Ведь под
милосердием она подразумевала создание власти, причем настоящей,
суровой, быть может, жесткой. Кто на такое способен? Временное
правительство - Церетели, Пешехонов, Скобелев? «Не смешно, а
1 Там же. С. 246.
2 Гиппиус З.Н. Дневники. Воспоминания. Мемуары. С. 148.
3 Там же. С. 149.
4 Там же. С. 149-150.
291

невольно улыбаюсь. Они только умели "страдать" от "власти" и всю
жизнь ее ненавидели. (Не говорю уже о личных их способностях)».
Керенский? «Я убеждена, что он понимает момент, знает, что именно
это нужно: "взять на себя и дать им", но... я далеко не убеждена, что
он: 1) сможет взять на себя и 2) что, если бы смог взять, - тяжесть
не раздавила бы слабых плеч. Не сможет потому уже, что хотя и
понимает, - но и в нем сидит то же впитанное отвращение к власти, к
ее непременно внешним, обязательно насильническим приемам. Не
сможет. Остановится. Испугается»1.
И снова и снова предавалась горестным сетованиям: «Нет сейчас в
мире народа более безгосударственного, бессовестного и безбожного,
чем мы. Свалились лохмотья почти сами, и вот под ними голый
человек, первобытный - но слабый, так как измученный, истощенный.
Война выела последнее. И война тут. Ее надо кончить». Но
«оконченная без достоинства - не простится». Вот в чем проблема. Отчего же
такая безнадежная ситуация? В чем ее коренные причины? «А что,
если слишком долго стыла Россия в рабстве? Что, если застыла, и
теперь, оттаяв, не оживает, - а разлагается? Не могу, не хочу,
нельзя верить, что это так»2. И единственный выход в это «единственное
по тяжести» время ей виделся в том, чтобы обратить все силы «на
войну, на ее поднятие на плечи, на ее напряженное заканчивание».
Ибо война - не только «последнее испытание» и единственное
«средство опомниться», единственное «возможное искупление прошлого»,
но и «сохранение будущего»3.
Так получилось, что именно в этот день, 18 июня, русские
войска начали наступление на Юго-Западном фронте, а в Петрограде
состоялась массовая демонстрация, формально устроенная в честь
Всероссийского съезда Советов рабочих и солдатских депутатов, а
фактически прошедшая под большевистскими лозунгами.
Получив от матери «очень милые "кадетские" стишки (к m-lle
Лурье)», Бдок сообщает ей 19 июня, что его «ужасно беспокоит все
кадетское и многое еврейское, беспокоит благополучием,
неуменьем и нежеланьем радикально перестроить строй души и головы».
В Петрограде, «у сердца Революции, это, конечно, особенно
заметно: вечные слухи и вечная паника (у кадетов она выражается в умной
иронии, а у домовладельцев и мелких мещан, вроде прислуги,
чиновников и пр., - в отъездах на дачу, запирании подъездов и пр.; но, по
существу, разницы нет)». На деле же, - подчеркивает он, - «город
1 Гиппиус З.Н. Дневники. Воспоминания. Мемуары. С. 150.
2 Там же.
3 Там же.
292

все время находится в состоянии такого образцового порядка, в
каком никогда не был (мелкие беспорядки только подчеркивают общий
порядок), и охраняется ежечасно всем революционным народом, как
никогда не охранялся». Этот факт - сам по себе - приводит его
иногда «просто в страшное волнение, вселяет особый род беспокойства».
Тем более что он чувствует страшное одиночество, ибо «ни один
интеллигентный человек - умнее ли он или глупее меня - не может
этого понять (но крайней мере, я встречаюсь с такими). Поэтому
он нисколько не удивится, «если (хотя и не очень скоро) народ,
умный, спокойный и понимающий то, чего интеллигенции не понять
(а именно - с социалистической психологией, совершенно,
диаметрально другой), начнет так же спокойно и величаво вешать и грабить
интеллигентов (для водворения порядка, для того, чтобы очистить от
мусора мозг страны)»1.
«Двадцатого июня на улицах Петрограда поднялся шум и
оживление, пошли толпы со знаменами - русские войска перешли в
наступление, - записывал С. Прокофьев. - Я радуюсь, что так. Можно
хоть французам и англичанам в глаза взглянуть!»2
На лугу в Рогатове крестьяне радостно выслушали сообщение
Пришвина о наступлении. Но подошел «большевик» (молодой
солдат) и начал:
- А сколько наших легло-то!.. И неправда, что Германия не хочет
мириться.
- Это старое правительство, - слабо возразил один. - А новое?
- Ну что же новое: у нас десять министров от буржуазии.
И все замолчали и, помолчав, взялись за косы. И Пришвин уехал,
ничего не сказав3.
Но неделю спустя Пришвин отвечал телеграммой на запрос из ГД
об отношении населения к наступлению: «Масса населения
наступление поддерживает - по деревням начали сбор на заем свободы»4.
А вот как оценивал советскую демонстрацию в воскресенье
18 июня на улицах Петрограда в еженедельнике «Бич» А.
Амфитеатров: «К удовольствию кайзера Вильгельма, товарища Гримма и
других аггелов, демонстрировалась русская глупость, тупость,
бесхарактерность, легкомыслие, безотцовщина, безответственность. Было бы
отчего прийти в отчаяние». Что же касается развернувшейся в этот
же самый день на Юго-Западном фронте другой демонстрации, «от
которой кайзер, Гримм, Бетман-Гольвег и прочие аггелы запели со-
1 Блок A.A. Собрание сочинений в восьми томах. Т. 8. С. 502.
2 Прокофьев С. Дневник. Т. 1. С. 657.
3 Пришвин М.М. Дневники. Кн. 1:1914- 1917. С. 317.
4 Там же. С. 320.
293

всем на иной глас. Ибо демонстрировала она здравый смысл, боевую
мощь и волю, веру в отечество», то она, «продиктованная товарищами
Керенским и Брусиловым, столь выразительна, что товарищи немцы
тоже немедленно стали демонстрировать спины»1.
Автор этих строк обращал внимание и на то, что оживление у
народа на заплеванных семечками тротуарах вызвал, кажется, только
один плакат: «Долой 10 министров-капиталистов!» Против обруга-
ния «буржуйных грабителей» толпа ничего не имела. Но вот кого-то
засмущало то, что даже с ушедшим в отставку Коноваловым
«буржуйных» министров во Временном правительстве только... девять!
Но десятый-то кто же?
- Товарищи! Граждане! Да ведь это они... Керенского к буржуям
пристегнули! В Керенского метят! Керенского грабителем обзывают!
«Ну и зашумело сине море, разгулялся грозный вал»2.
О том же в «Новом сатириконе» писал Аверченко3.
19 июня Блок записывает: «Слухи о вчерашних страхах и о
сегодняшних манифестациях на Невском, и будто наши прорвали в трех
местах немецкий фронт. Письмо маме (нервное). Ненависть к
интеллигенции и прочему, одиночество. Никто не понимает, что никогда
не было такого образцового порядка и что этот порядок величаво и
спокойно оберегается ВСЕМ революционным народом. Какое право
имеем мы (мозг страны) нашим дрянным буржуазным недоверием
оскорблять умный, спокойный и много знающий революционный
народ?
Нервы расстроены. Нет, я не удивлюсь еще раз, если нас
перережут, во имя ПОРЯДКА. "Нервы" оправдались отчасти. Когда я
вечером вышел на улицу, оказалось, что началось наступление, наши
прорвали фронт и взяли 9000 пленных, а "Новое время"», рот которого до
сих пор не зажат (страшное русское добродушие!), обливает в своей
вечерке русские войска грязью своих похвал. Обливает Керенского
помоями своего восхищения. Улица возбуждена немного. В первый
раз за время Революции появились какие-то верховые солдаты с
красными шнурками, осаживающие кучки людей крупом лошади»4.
Приветствуя «начало наступления нашей свободной армии,
доказавшей всему миру мощь своего народного духа и беззаветную
любовь к родине», для образования фонда оказания помощи
семьям павших героев и инвалидам «полков 18 июня», пожертвовали:
1000 рублей князь В. Трубецкой, 1000 рублей Николай Чупров,
1 Амфитеатров А. За днями дни // Бич. 1917. № 24/14. С. 3.
2 Там же.
3 См.: Аверченко А. 10 миллионеров // Новый сатирикон. 1917. № 26. С. 10.
4 Блок A.A. Собрание сочинений в восьми томах. Т. 7. С. 247.
294

500 рублей Л· Большаков. «Для начала» 580 рублей были собраны
среди служащих Московского купеческого банка1.
Приветствуя известие о победе под Ковелем и взятии в плен
10 000 австрийцев, М.М. Богословский записывал 20 июня:
«Отлично; может быть, это начало нашего отрезвления»2.
21 июня Блок писал жене: «Нового личного ничего нет, а если б
оно и было, его невозможно было бы почувствовать, потому что
содержанием всей жизни становится всемирная Революция, во главе
которой стоит Россия. Мы так молоды, что в течение нескольких
месяцев можем совершенно оправиться от 300-летней болезни. Наша
демократия в эту минуту действительно "опоясана бурей" и обладает
непреклонной волей, что можно видеть и в крупном и мелком
каждый день. Я был на Съезде советов С. и Р.Д. и, вообще вижу
много будущего, хотя и погружен в работу над прошлым - бесследно
прошедшем»3. Оговариваясь, что «все это - только обобщения,
сводка бесконечных мыслей и впечатлений, которые каждый день трутся
и шлифуются о другие мысли и впечатления, увы, часто
противоположные моим», поэт признавался, что в результате вынужден
постоянно злиться, нервничать, иногда - просто ненавидеть
"интеллигенцию". «Если "мозг страны" будет продолжать питаться все теми же
ирониями, рабскими страхами, рабским опытом усталых наций, то
он и перестанет быть мозгом, и его вышвырнут - скоро, жестоко и
величаво, как делается все, что действительно делается теперь. Какое
мы имеем право боятся своего великого, умного и доброго народа?»4
Вместе с Блоком «скифское» мироощущение, наиболее ярко
выражаемое тогда Ивановым-Разумником, разделяли Андрей Белый и
Клюев. Высокую оценку Разумнику давал и Есенин, также
причислявший себя к «скифам»5.
Но интеллигенция в подавляющем своем большинстве была
настроена иначе. Ее политические симпатии склонялись к более
умеренным социалистам. Об этом свидетельствовали 25 июня выборы
в Московскую городскую думу. Из 200 ее новых гласных рабочими
были 39 человек, 19 врачами, 18 присяжными поверенными и их
1 Московские вести: Отклики на наступление // Русские ведомости. 22.06.17.
№ 140. С. 4.
2 Богословский М.М. Дневники. 1913-1919. С. 191.
3 Блок А. Письмо к жене от 21.06.17 // Его же. Собрание сочинений в восьми
томах. Т. 8. С. 504 // Литературное наследство. Т. 89. Блок А. Письма к жене. С. 376.
4 Блок А. Письмо к жене от 21.06.17 // Его же. Собрание сочинений. Т. 8. С. 504 //
Литературное наследство. Т. 89. Блок А. Письма к жене. С. 377.
5 См.: Есенин С. Письмо к А.В.Ширяеву от 24.06.19127 // Его же. Собрание
сочинений в 5 томах. Т. 5. М., 1968. С. 75.
295

помощниками, 16 публицистами, 13 профессорами, 8
фабрикантами и коммерсантами, 8 инженерами, 5 агрономами, 5 педагогами; у
29 гласных профессия не была обозначена1. Таким образом,
значительное их большинство (120) принадлежали к лицам так
называемых интеллигентных профессий. Партийный же состав Думы был
таков: 116 социалистов-революционеров, 34 кадета, 24 меньшевика,
23 большевика и 3 энеса. Либерально-демократический союз и плеха-
новцы не получили ни одного места2. Кадетка Тыркова считала, что
за эсеров голосавали «благодаря Керенскому». Побывав на заседании
ЦК ПНС, она констатировала, что там все повесили нос из-за
провала в Москве. «Начинаю думать, что неизбежен и наш провал на
выборах в Учредительное Собрание»3.
Между тем наступление русских войск вроде бы продолжалось.
A.B. Туркул, штабс-капитан 75-го пехотного Севастопольского
полка, прикомандированный к 654-му пехотному Рогатинскому полку,
25 июня в бою у Станиславова, командуя штурмовым батальоном
164-й пехотной дивизии и наступая по совершенно открытой
местности, «под сильнейшим артиллерийским, пулеметным и ружейным
огнем все время находясь впереди батальона, воодушевляя и увлекая за
собой своих подчиненных могучим натиском, первым прорвал
сильно укрепленную позицию противника» и, не давая ему
опомниться, на его плечах ворвался во вторую и третью линии окопов, «все
время умело распоряжаясь действиями своего батальона и подавая
ему высокий образец беззаветного мужества и храбрости». Когда же
противник пытался перейти в контратаку, Туркул, опять-таки
находясь впереди своих солдат, смял его жестокой штыковой схваткой и
продолжал преследовать, не давая задержаться в четвертой линии,
выбил штыками и бомбами из пятой линии, а затем атаковал
прикрытие артиллерии, переколов большую его часть штыками, взяв с
боя батальоном 5 действовавших до последнего момента орудий.
В этом бою батальоном было взято 5 орудий, 6 пулеметов и 1142
пленных солдата с 14 офицерами. Батальон потерял убитыми 1 офицера и
61 солдата, ранеными 7 офицеров и 217 солдат»4.
27 июня для обсуждения вопросов, связанных с поддержкой
наступления армии, члены Московского отделения Всероссийского
1 См.: Московские вести: Состав городских гласных новой Думы // Русские
ведомости. 29.06.17. № 146. С. 5.
2 Выборы в городскую думу. Результаты выборов // Московский листок.
28.06.17. № 144. С. 3.
3 Тыркова A.B. Дневник от 29.06.17 // Наследие Ариадны Владимировны Тырко-
вой: Дневники. Письма. С. 183.
4 Там же.
296

союза инженеров были созваны на экстренное собрание. Программа:
В.Н. Образцов (преподаватель Московского инженерного
училища) - «Создание фонда для поддержки наступления» и
«Приближение техники к армии»; Певцов - «Наступление армии и займ
свободы»; Н.И. Поддубный - «Утилизация технических сил для
творческой работы в тылу»1.
27 июня Тыркова была у П.А. Кропоткина - теоретика
анархизма, только что вернувшегося после длительной эмиграции на родину.
«Очаровательный русский барин, приветливый, ясный,
благосклонный, - делилась она с дневником своими впечатлениями о нем. - Он
за проливы.
- Я стою на Милюковской точке зрения. Я думал, что их можно
сделать нейтральными. Но раз Босфор так узок, что стоит поставить
две батареи и готово, тогда Константинополь должен быть русским»2.
Но гладко было на бумаге, а на фронте дела пошли вдруг совсем
плохо.
Выслушав в ЦК ПСР рассказ Милюкова о том, как в Двинске, где
на 27-е было назначено наступление, в армейских частях произошло
смятение и пришлось пехоту окружать казаками и артиллеристами
(а вообще-то, речь шла о Финляндии, о возможности ввести туда
«надежные войска», чтобы пустить их в ход в случае открытого
выступления против России), Тыркова записывает 29 июня: «Стыдно
слушать, как три казака гонят пятьдесят русских солдат, точно
военнопленных»3.
В Двинске готовилось вспомогательное наступление части
войск Северного фронта на Вильно, а в Молодечно, где
располагался штаб 10-й армии Западного фронта, - еще один вспомогательный
удар в том же направлении. Там 30 июня взбунтовавшимися
солдатами 2-й Кавказской гренадерской дивизии были избиты делегаты
ЦИК СРиСД, попытавшиеся убедить их не нарушать дисциплину,
а их глава, оборонец присяжный поверенный Н.Д. Соколов - один
из составителей приказа 1 - без сознания несколько дней пролежал
в больнице, и долго затем лечился. Советские руководители,
равнодушно взиравшие на избиение и убийства десятков и сотен
заслуженных боевых офицеров, бывших для них чужими, теперь, когда
пострадал свой, захотели примерно наказать виновных. Затронутым
себя посчитал и военный министр Керенский, обязанный Соколову
1 См.: Русские ведомости. 27.06.17. № 144. С. 1.
2 Тыркова A.B. Дневник от 29.06.17 // Наследие Ариадны Владимировны Тырко-
вой: Дневники. Письма. С. 183-184.
3 Наградной лист на штабс-капитана 654-го пехотного Рогатинского полка
Антона Туркула // Википедия: Турткул A.B.
297

началом своей адвокатской карьеры на политическом поприще.
Он потребовал смещения командовавшего армией Кисилевского.
Верховный главнокомандующий Брусилов счел нужным исполнить
это требование и, таким образом, обезглавил армию накануне
наступления. Но на этом беспорядки в 10-й армии не закончились. Ее
правофланговый 2-й Кавказский корпус отказался наступать. Пришлось
его сменять 20-м армейским корпусом, включив в него боеспособные
части кавказцев1.
Отвечая на сетования матери, 30 июня Блок разъясняет ей: «Во
всех ведомствах, и у Церетели (т. е. в МВД. - Авт.), приблизительно
одно: выгнали много "опытных" чиновников, которые штрафовали,
были строги и т. д. Я на это, как на многое подобное, не склонен
раздражаться, так как это - революция. Если пролетариат будет иметь
власть, то нам придется долго ждать "порядка", а может быть, нам и
не дождаться; но пусть будет у пролетариата власть, потому что
сделать эту старую игрушку новой и занимательной могут только дети.
(Увы, на деле будет компромисс, взрослые, как всегда, отнимут у
детей часть игрушек, урежут детей.)» Что касается самой работы Блока,
тут вступает иногда его «личная» жизнь. «Так что вообще музыка
усложняется. Но ведь вся жизнь наших поколений, жизнь Европы
бабочка около свечи; я с тех пор, как сознаю себя, другого не видел,
не знаю середины между прострацией и лихорадкой; этой серединой
будет только старческая одышка, особый род головокружения от
полета, предчувствие которого у меня уже давно есть»2.
В конце июня Московская просветительская комиссии при ВК
ГД стала выпускать еженедельный журнал «Народоправство» ценою
30 копеек. Его редактором стал Георгий Иванович Чулков - автор
прославивших его романов «Сатана» и «Метель». Он привлек к
сотрудничеству литераторов Бориса Зайцева, Вячеслава Иванова,
Ивана Новикова, Алексея Ремизова и Алексея Толстого,
отказавшегося от сотрудничества с горьковской «Новой жизнью», а главное -
доцента Московского университета Николая Бердяева - философа,
вырабатывавшего тогда свой собственный религиозно-либеральный
вариант русского национализма.
Бердяев продолжал сотрудничать в пока еще выходящем журнале
«Русская мысль» и в приложенной к нему газете «Наша свобода». Но
именно в новом элитном «Народоправстве» его голос зазвучал
наиболее остро.
1 См.: Керсновский А. История Русской армии. С. 83.
2 Блок A.A. Собрание сочинений в восьми томах. Т. 8. С. 505.
298

Первый номер журнала открывался статьей H.A. Бердяева
«Свободный народ». Она представляла собой назидательную
лекцию о том, что такое свободный человек, чем он отличается от раба
и что и ради чего должен делать, выйдя из подневольного состояния.
«Целью, во имя которой русский человек должен научиться
управлять собой и управлять другими, не может быть корыстный интерес
отдельных людей или классов. Такой целью может быть лишь
благо целого, благо России, благо всего народа, подъем народа до более
высокой жизни в правде и истине». Ссылаясь на мысль Монтескье
о доблести, о любви к общему делу, как основе демократии, автор
предупреждал: «Если этой доблести нет в душе народа, если нет
любви к общему делу, то демократия вырождается в деспотию. И русский
народ ныне держит экзамен на демократию, история испытывает его
"доблесть", его гражданскую зрелость»1.
Выдержать этот экзамен не так просто. «Если народ в массе своей
состоит из рабьих душ, полных рабьих склонностей к насилью,
неуважению к человеческому достоинству, к свободе и правам личности,
то он еще не подготовлен и неспособен к демократии и ему грозит
неизбежное восстановление деспотизма, возвращение к какой-нибудь
форме цезаризма. Насилия, совершаемые незрелой революционной
демократией, всегда готовят тиранию. Насилующий будет
изнасилован - таков закон природы». Чтобы избежать такой печальной
перспективы вырождения демократии, надо народ воспитывать,
повышать его сознание, просвещать, внедрять в народную массу культуру.
В этом Бердяев видел основную задачу, поставленную
превращением России в демократическое государство: «Демократия может быть
лишь особого рода культурой человеческого духа, или она будет
худшим из рабств, худшей из деспотий»2.
По убеждению Бердяева, для того чтобы узнать лицо русского
народа и его судьбу в истории, нужно присмотреться не к крестьянину
и помещику, не к рабочему и промышленнику, не к купцу или
интеллигенту, а к «скрытому в них русскому человеку, к душе его, которая
глубже всех этих внешних социальных оболочек» и которая нашла
себе выражение в великой русской литературе, у Пушкина и Гоголя,
у Достоевского и Толстого. Мало того, еще нужно помнить, что само
существование каждого русского человека и каждого класса зависит
от существования и благополучия всей России, от ее силы и величия.
«Россия - мать, питающая своих сынов. Русские рабочие и крестьяне
могут вести лишь национальное существование, в материнском лоне.
1 Бердяев H.A. Свободный народ // Народоправство. 1917. № 1. С. 2.
2 Там же. С. 3.
299

Если бы было уничтожено русское государство и ослаблена русская
промышленность, то уничтожены и ослаблены были бы все русские,
все классы, все крестьяне и рабочие»1.
Выступая против того, чтобы противопоставлять демократию
буржуазии, «как это теперь у нас делают по невежеству», Бердяев
утверждал, что демократию нельзя понимать, как господство рабочего
класса или крестьянства. «Диктатура пролетариата была бы
насилием меньшинства над большинством, и она по существу враждебна
демократии, антидемократична, она посягает на суверенитет народа,
устраивает против него заговор. Свободный народ не может
потерпеть диктатуры какого-нибудь класса»2.
Вот почему и социальная борьба классов должна быть подчинена
сознанию целостности и единства. «Народ должен поскорее
определить свое свободно-гражданское отношение к единству своего
государства и к войне. Время не терпит. Каждый день стихийного
нарастания анархии и разложения влечет Россию в бездну и готовит
ей рабство, рабство чужеземное и рабство у собственных темных сил,
которые одинаково есть и с крайне правой, и с крайне левой
стороны». Между «черносотенниками» и «большевиками» Бердяев не
видел никакой разницы: в них действовала одна и та же стихия
насилия и порабощения, одно и то же надругательство над достоинством
и правами человеческой личности: «Диктатура большевиков может
опираться лишь на те же темные элементы народа, которые
устраивали еврейские погромы и совершали грабежи и экспроприации. Это
одна и та же черно-красная, восточно-азиатская стихия мракобесия,
остаток дикости и варварства в русском народе»3.
Для него было постыдно думать, что «русский народ лишь до тех
пор составлял единое и великое государство, пока он жил в рабстве и
принуждении, а едва став свободным, перешел к анархии и
распадению». И еще постыднее было думать, что «русский народ лишь до тех
пор составлял доблестную армию и исполнял свой долг перед
родиной, пока его принуждали к этому как раба». Ведь если бы оказалось,
что для русского народа возможны либо на рабскую покорность и
принуждение из-под кнута, либо на рабский бунт и анархию, то народ
этот был бы обречен на гибель. «Тогда народ распадется и
превратится в беспорядочные орды, которым вновь придется призывать варяг.
Произойдет возвращение к истокам русской истории и вновь нужно
будет собирать великую Россию». Чтобы этого не случилось, «нужно
1 Бердяев H.A. Свободный народ // Народоправство. 1917. № 1. С. 2-3.
2 Там же.
3 Там же. С. 3.
300

открыто говорить и кричать о том, что те, которые сейчас толкают
народ на путь анархии и распадения, толкают его на путь рабства и
унижения и убивают душу народа»1.
Более оптимистично выглядела заметка Георгия Чулкова
«Хмель», в которой утверждалось, что странно вовсе не то, что
русский народ, «опьянев от счастья, нескладно и буйно запел песни,
загулял и пошел брататься с немцами», а то чудесно и дивно, что он
«уже одолел свой хмель и чутко прислушивается к мудрым и
суровым голосам, зовущим его на боевую страду». А если сравнить
нынешние революционные события с тем, как в свое время англичане и
французы казнили своих королей, то начинаешь понимать, что
русский народ не любит крови, не хочет беспорядка и стыдится буйства.
«Это звучит как парадокс для обывательского уха, напуганного
маревом анархии и демагогов. Но разве народ уже не перестал слушать
непрошенных советчиков, которые зовут его из наших окопов в
окопы немецкие пить немецкое пиво? Разве в ответ на провокацию
германских разведчиков не раздаются призывы к подвигам великим? Не
торопитесь хоронить Россию. Она еще жива, и наши земляки знают
крепко, что измена - позор, позор на век»2.
На модном слове «буржуазия» фокусируется профессор права
H.H. Алексеев, пытаясь определить, чему в русской реальности
соответствует это слово. Его вывод: буржуазия - это миф, ее в России
не было и нет, буржуй - это тот, кто читает книжки и носит белые
воротнички, то есть учитель, врач, агроном, - и если власть мифа не
прекратится, культуре будет нанесен смертельный удар3.
Против того, чтобы прискорбные события и явления (Кронш-
тадская республика, дезертирство и пр.), с которыми надо сурово и
решительно бороться, заслоняли от глаз идею революции,
выступил и граф А.Н. Толстой. Ему страшны слишком ярые призывы к
"порядку во что бы то ни стало". «Это также страшно, как если бы
доктор, принимая роженицу, стал бороться с родовыми схватками».
Ведь уже начался процесс собирания, который должен закончиться
Учредительным собранием. «В сознании порядка наша
действительность кажется нам кошмаром и болезнью. В сознании свободы все
происходящее сейчас - закономерно, грозно и радостно, как
рождение жизни»4.
1 Бердяев H.A. Свободный народ // Народоправство. 1917. № 1. С. 3-4.
2 Чулков Г. Хмель // Народоправство. 1917. № 1. С. 4.
3 См.: Толстая Е. «Деготь или мед». Алексей Н. Толстой как неизвестный
писатель (1917-1923). М.: РГГУ, 2006. С. 71; Алексеев Н. // Народоправство. 1917.
№1.
4 Толстой А.Н. Из записной книжки // Народоправство. 1917. № 1. С. 14-15.
301

0 заметном «переломе» в жизни страны говорил в своем
внутреннем обозрении и Н. Иорданский: «Всюду наступление встретило
живой отклик и влило бодрость и силы. Разрушительная проповедь
явно пошла на ущерб. Эксцессы, выступления и разные "захваты"
анархистов ликвидируются. Революционное правительство
заговорило властным языком». Правда, это только первые проявления
происходящего сдвига, только начало перемены, долженствующей
привести к осязательным результатам. «Но надо приложить все силы,
чтобы закрепить эту новую "победу революции" защитить и
обезвредить ее от новых посягательств темных сил. От этого зависит все
наше будущее»1.
И в этом, и в последующих номерах журнал «Народоправство»,
несмотря на свою элитарность, осмеливаясь утверждать такое едва
ли не табуированное тогда понятие, как национальное чувство,
выглядел явно правее центра, а потому ему удавалось привлекать к
сотрудничеству с собой лишь очень немногих из охваченных
революционной лихорадкой писателей.
В сходном положении находилась и горьковская газета «Новая
жизнь».
1 июля Пришвин, получив телеграмму ее редактора А.Н. Тихонова
с просьбой присылать материалы для газеты, отвечал: «Рад бы, да
не могу. Во-первых, потому, что рабочего с моего хутора сняли и я
должен работать целый день на поле, а не за столом. Во-вторых,
признаюсь, не располагает меня к писанию и "Новая жизнь": газета для
умственных людей с "позициями" и платформами, но никак не для
нас, шатунов. Но я даже и с умственностью с этой не согласен, потому
что эта умственность у нас в России совершенно проваливает дело
социализма в народе. Всю эту социал-демократическую и эсеровскую
умственность оплодотворяет не искусство, а простое дело, практика,
мудрость. И когда ясно представляешь себе это дело, то охота
заниматься искусством разлетается в прах». Сравнив войну с тюрьмой
народов, из которой освобождаются или побегом или находя выход в
свободе духа, и вспомнив, как в юности, будучи марксистом, сначала
пользовался пилкой, а потом спасался посредством писания, он
заключал: «Теперь наступает время освобождения делом, а все кругом
во главе с вашей "Новой жизнью" стараются освободиться пилкой.
Пилят со скрежетом зубовным. Занятие почетное, но пережитое,
испробованное мною»2.
2 июля Милюков поставил в ЦК ПСР вопрос о разрыве с
Временным правительством из-за целого ряда конфликтов: Украина
1 Иорданский Н.М. Внутреннее обозрение // Народоправство. 1917. Mb 1. С. 18.
2 Пришвин М.М. Дневники. Кн. 1:1914-1917. С. 321-322.
302

(соглашение с Радой об автономии), спешное внесение Черновым
земельной программы, поход на министра просвещения Мануйлова.
И предложил выяснить:
- На чем нам выгодно принять бой?
Председатель Особого совещания по изготовлению проекта
«Положения о выборах в Учредительное Собрание» Ф.Ф. Кокош-
кин - сторонник широкой национально-культурной автономии, а
до недавнего времени преподаватель ряда московских вузов -
видит в Раде своего рода «парламентское представительство - один
из главнейших признаков широчайшей автономии». Правда, это -
«предрешение будущего конституционного строя России» и т. о.
превысит полномочия Временного правительства, противоречит
тексту его присяги, т. к. оно «не сможет передать всю полноту власти
Учредительному Собранию». К тому же признание Рады, никем не
избранной, есть «нарушение прав и украинского населения». Еще
сложнее вопрос военный.
- Нас обвинят, что мы раскалываем страну в момент наступления.
Но остаться в кабинете, значит показать свою прикованность к
социалистам, пособничество им.
- Нам придется отойти и предоставить социалистам самим вести.
Правда, у них нет деловых и творческих сил.
- Но надо ли нам их давать?
Со сказанным Кокошкиным согласился профессор философии
Московского университета П.И. Новгородцев1.
Несвоевременным для боя считает ультиматум бывший министр
по делам Финляндии Ф.И. Родичев:
- Уйти - значит признать, что мы бессильны остановить лавину,
дать революции погибнуть. А если мы победим? Как можем мы
отойти (когда идет наступление на фронте. - Авт.)2.
Не бояться маленьких формальных уступок призвал Н.В.
Некрасов, в прошлом инженер-мостовик, профессор Томского
технологического института. Он был в Киеве по просьбе Церетели. Никто его
на это не уполномачивал, он это сделал неофициально. Но в
выработке соглашения с Радой принимал участие и считал себя морально
связанным.
- По-моему, этот акт не больше умаляет права Учредительного
Собрания, чем акт о Польше или Финляндии. Мы вообще должны
стоять не на правовой, а на точке зрения целесообразности. Убьем
1 Тыркова A.B. Дневник от 2.07.17 // Наследие Ариадны Владимировны Тырко-
вой: Дневники. Письма. С. 185.
2 Там же. С. 186.
303

существо ради формы, если перенесем этот вопрос в Учредительное
Собрание.
А ведь положение очень острое.
- Украинский вопрос создаст в тылу нашей армии такое
осложнение, при котором активность ее невозможна.
И призвал не повторять ошибку царского правительства, которое
считало интеллигентов кучкой бунтарей.
- Пора признать волю граждан. И чего тут бояться? Возведя на
престол волю демократии, мы должны признать движение, которое
тоже определяется вождями народа. Во всяком случае, в этом
документе нельзя изменить ни одного слова. Его надо или целиком
принять, или отвергнуть.
Ему кричат:
- А территория?
Но сказав все это, Некрасов исчезает.
«А мы до того вежливы, - замечает в связи с этим Тыркова, - что
дали ему сбежать. Только с усмешкой переглянулись. И у всех
поднялось брезгливое чувство к перебежчику и предателю, кот[орый] так
ловко карабкается на спине партии и потом постарается выставить
к[а]д[етов] из кабинета.
- Он просто политический мошенник, - сказал мне на том же
заседании Шингарев. - И вообще, я думаю, что мы, кадеты, не годимся
для политики. Мы слишком честные люди»1.
А прения продолжились.
- Уходить нельзя, - считал и профессор административного
права Петроградского университета П.П. Гронский. Это нож [в спину]
армии.
Не отводить своих сил от творческого потенциала революции
призывал И.П. Демидов, вице-президент Московского общества
сельского хозяйства, короткое время занимавший пост товарища
министра земледелия.
- Документ подписать нельзя, - считал и министр народного
просвещения Мануйлов. - Как ни тяжело наше положение в
министерстве, но надо оставаться2.
- Нельзя уходить из-за украинства, - полагал и академик В.И.
Вернадский, председатель Комиссии по изучению естественных
производительных сил России.
1 Тыркова A.B. Дневники от 2 и 5.07.17 // Наследие Ариадны Владимировны
Тырковой: Дневники. Письма. С. 186-187,190.
2 Тыркова A.B. Дневник от 2.07.17 // Наследие Ариадны Владимировны
Тырковой: Дневники. Письма. С. 187.
304

Председатель Русской группы Международного союза
криминалистов, профессор В.Д. Набоков в отличие от апрельских дней, когда
был за то, чтобы остаться, теперь считает иначе. О каком
гражданском мире может быть речь?
- Мы пожинаем то, что сеяли, - говорит В.А. Маклаков. -
Большевиков надо было арестовать. "С анархией сверху не могу
совладать", говорил Колчак... Уйти нам надо. Революции больше нет, а
есть безобразие, и мы с этим боремся.
И добавиил:
- Князь Львов уйдет, если мы уйдем.
Согласившись, что политическая революция окончена,
предшественник Чернова на посту министра земледелия, а теперь министр
финансов А.И. Шингарев в то же время указал на революцию
экономическую (земельный вопрос) и национальную. Да и отсутствие
людей, повинующихся власти, слабость правительства есть
показатель продолжающейся революции. Отсутствие гражданской опоры у
правительства представляет большую опасность, чем положение на
фронте. Поэтому ультиматум ему подписывать нельзя.
«Письмом запорожцев» назвал этот документ недавний
московский городской голова Н.И. Астров. По его мнению, чтобы стана
поддерживала правительство, нужно, чтобы оно показало, на чем стоит.
И напомнил партийную программу-минимум: ничего общего с
аграрным обманом, решительная борьба с противогосударственным
течением, национальный вопрос.
Выйти из правительства, чтобы быть ближе к революции, считал
нужным агроном H.H. Черенков1.
Комментируя эти дебаты, Тыркова записывала на следующий
день: «Очень тревожно и невесело. Находят, что похоже на Выборг.
И так же вредно. Другие, напротив, считают, что правильно». И
продолжает приводить аргументы одних и других. Так, кандидат
математических наук и товарищ министра финансов А. Г. Хрущев «находит,
что мы уходим в бездействие и не привлечем к себе колеблющуюся
демократию». Астров предлагает принять предложение Львова и
выработать общую политическую платформу. Керенский, со слов
Шингарева, сказал ему:
- Как можно уходить во время наступления?
- Об этом надо было раньше думать, - ответил Шингарев.
- Я говорю не вам, а Временному правительству, - уточнил
Керенский.
1 Там же. С. 188.
305

«Ну, а мы уже не Вр[еменное] правительство]», - заключала
Тыркова. И приводила мнение князя В.А. Оболенского -
председателя Петроградского комитета ВСГ:
- Критика так сильна, что нет права призывать к поддержке1.
Сама Тыркова, фиксировавшая в своем дневнике эти прения,
была согласна с тем, что кадетские министры не сумели поставить
себя, занять достаточно веское положение в кабинете, заставить с
собой считаться. «Надо было систематически требовать мер против
анархии, бороться с Черновым, а м. б. и со Скобелевым. Но все это
затруднялось интригами Львова, который потихоньку стряпал свои
делишки против к[а]д[етов]. Некрасов ему помогал и Керенский.
Из-за киевского шулерского документа нельзя было не уйти. Этого
требовала государств[енная] честь партии. Нельзя было
допустить насилия над собой. Нельзя было принять документ целиком.
Противоположная сторона так все обставила, ч[то]бы выхода не
было. Поздно ночью приехали из М[ариинского] дв[орца] Шинга-
рев, Шаховской, Мануйлов и Степанов. Они уже не были
министрами»2.
3 июля Пришвин описывает выборы избирательной комиссии в
волостном комитете и Совете крестьянских депутатов. Вот как,
например, обсуждалась кандидатура одного из них, обвиненного в том,
что сидел раньше за уголовное преступление.
- Я девять лет назад был судим, - признался тот. - А теперь я
оправдал себя политикой. По новому закону все прощается.
- Верно! - подтвердили в толпе.
И полезли вперед защищать его:
- Ежели нам не избирать Мешкова, то кого нам избирать? Мешков
человек весь тут: и штаны его, и рубашка, и стоптанные сапоги - все
тут! Одно слово, человек-оратор. И нет у него ни лошади, ни коровы,
ни сохи, ни бороны, и живет он из милости у дяди на загуменье, а
жена побирается. Не выбирайте высокого, у высокого много скота,
земля, хозяйство, ему некогда. Он - буржуаз. Выбирайте маленького.
А Мешков у нас самый маленький.
И вот «самый маленький», поблагодарив товарищей за доверие,
затем просвещает их насчет того, «что есть избирательная урна»:
1 Тыркова A.B. Дневник от 3.07.17 // Наследие Ариадны Владимировны Тырко-
вой: Дневники. Письма. С. 189.
2 Тыркова A.B. Дневник от 5.07.17 // Наследие Ариадны Владимировны Тырко-
вой: Дневники. Письма. С. 190. В этой публикации составителем Мариинский дворец
неверно расшифрован как Малахитовый. Такого в Петрограде не было. А была
малахитовая комната в Зимнем дворце, где действительно заседало Временное
правительство, но уже возглавляемое Керенским.
306

- Это есть секретный вопрос и совпадает с какой-нибудь тайной.
Эту самую тайну нужно вам нести очень тщательно и очень вежливо
и даже под строгим караулом.
При таком понимании тайного голосования не было ничего
удивительного и в том, как этот «человек-оратор» призывал к выборам:
- Выбирайте, однако, только социалистов-революционеров, а
которого если выберете из партии народной свободы, из буржуазов, то
мы все равно все смешаем и все сметем!1
Кое-где уже и начали сметать.
«По слухам, сегодня вышел вооруженный Московский полк, -
записывал 3 июля Блок. - По слухам же, германские деньги и агитация
громадны». Его возлюбленная Дельмас, воротясь домой, сообщила:
«На улице говорят: "Долой Временное правительство!", хвалят
Ленина. Через Николаевский мост идут рабочие и Финляндский
полк под командой офицеров, с плакатами: "Долой Временное
правительство". Стреляют (будто бы пулеметы). Также идет Московский
полк и пулеметная рота (рассказывают на улице).
Я слышу где-то далеко "ура". На дворе - тоскливые обрывки
сплетен прислуг. Не спит город. Как я устал и слаб. Второй час ночи,
опять подкатывают автомобили, ура и крики. <...>
Еще выбежал желтый грузовик из почтового сарая с людьми
(солдаты и рабочие, у заднего видно ружье)»2.
Вечером 3 июля 1917 г. композитор С. Прокофьев оказался
свидетелем неожиданных явлений: «На улицах было шумно, маршировали
солдаты с ружьями, шли толпы с плакатами "долой
министров-капиталистов", на наших глазах останавливали частные автомобили,
владельцам предлагали выйти и вместо них устанавливали пулеметы.
Словом, как по мановению волшебного жезла, улицы в один момент
приняли вид первых дней революции. Началось выступление
большевиков, кронштадтцев, рабочих и некоторых военных частей против
Временного правительства». Едва он с приятелем Борисом Вериным
пришел в карточный клуб, как на Невском поднялась стрельба. «Как
только выстрелы стихли - их было немного и говорили, что они
провокационного характера, - я решил, пользуясь затишьем и темнотой,
отправиться домой. Собственно, влипнуть в перестрелку можно было
только на Невском, да где-нибудь около правительственных зданий,
на прочих же улицах было тихо и не было поводов к стрельбе. И как
только я свернул с Невского, я почувствовал себя вполне спокойно.
Лишь на Садовой я встретил густую черную толпу: шел Путиловский
1 Пришвин М.М. Дневники. Кн. 1:1914-1917. С. 324.
2 Блок A.A. Собрание сочинений в восьми томах. Т. 7. С. 248.
307

завод на помощь большевикам. А у меня на 1-й Роте была тишь и
гладь»1.
На другой день утром Прокофьев по телефону узнал, что на
Невском сейчас тихо: «Большевики, продемонстрировав до
поздней ночи, отдыхали. Я решил использовать их отдых и отправился
на Невский. Некоторые магазины были открыты. Я купил
английских папирос, омаров, книгу Куно Фишера о Канте и отправился на
Николаевский вокзал. Впоследствии выяснилось, что я уехал в час,
а полвторого большевики проснулись и по всему Невскому пошла
оживленная перепалка. Между тем я благополучно приехал в мое
Саблино, которое прямо очаровало»2.
4 июля Блок шел на службу в Зимний пешком («трамваев нет»).
«Улица довольно пуста и спокойна». Но уже во дворце услышал
стрельбу залпами. «Говорят, стреляли в Преображенские казармы и
из окон отвечали». Возвращался в 6-м часу домой - опять пешком.
«На улицах - кучки народа. Я заходил в кофейню на Вознесенском.
Вечерняя "Биржевка" вышла. Будто бы побили на Невском крон-
штадцев. Две стихии. <...> По городу носятся автомобили, набитые
солдатами, торчат штыки. Дворцовый слух: Петербург на осадном
положении, Половцеву предоставлены все полномочия. Присяжный
поверенный Гольдштайн, когда у него сегодня отобрали автомобиль,
показал удостоверение Керенского на право служебных поездок. Ему
сказали: "Керенский давно арестован. Вы бы еще показали
удостоверение Николая IIй. Один автомобиль был очень красив сегодня
(маленький, несется, огромное красное знамя, и сзади пулемет). Много
пулеметов на грузовиках. Красные плакаты. Слух швейцарихи Вари
о пулеметах на крышах и о бывших городовых. Я думаю о немецких
деньгах. Остальное - в газетах».
«А затем, зафиксировав последний слух, что (ночью) на Литейный
выписано 20 карет скорой помощи и что солдаты (кроме нескольких
полков) будто бы готовы "подавить восстание", восклицал: "Как я
устал от государства, от его бедных перспектив, от этого отбывания
воинской повинности в разных видах. Неужели долго или никогда
уже не, вернуться к искусству?"»3
«На всю жизнь останутся в памяти отвратительные картины
безумия, охватившие днем 4 июля Петроград», - писал М. Горький,
ставший очевидцем бешенной езды ощетинившихся штыками и
пулеметами грузовых автомобилей и панической перестрелки на углу
1 Прокофьев С. Дневник. Т. 1. С. 659.
2 Там же. С. 659.
3 Блок A.A. Собрание сочинений в восьми томах. Т. 7. С. 248.
308

Невского и Литейного проспектов. «Стреляли, конечно, не "буржуи",
стрелял не страх перед революцией, а страх за революцию. Слишком
много у нас этого страха. Он чувствовался всюду - и в руках солдат,
лежащих на рогатках пулеметов, и в дрожащих руках рабочих,
держащих заряженные винтовки и револьверы со взведенными
предохранителями, и в напряженном взгляде вытаращенных глаз. Было ясно,
что эти люди не верят в свою силу да едва ли и понимают, зачем они
вышли на улицу с оружием... Я не впервые видел панику толпы, это
всегда противно, но - никогда не испытывал я такого удручающего,
убийственного впечатления. Вот это и есть тот самый "свободный"
русский народ, который за час перед тем, как испугаться самого себя,
"отрекался от старого мира" и отрясал "его прах" с ног своих?»
«Третий день смуты, - записывала 5 июля Тыркова. - Все то,
что левые вызывали, поднялось. Хулиганы большевики, немцы, все
хозяйничают». И, сославшись на сегодняшний правительственный
указ «сидеть по домам, ч[то]б[ы] дать им возможность "очистить
Петроград"», так его комментирует: «Слава Богу. Пусть очищают.
Мы законопослушно сидим и только по телефону узнаем друг от
друга - нет ли событий. Льет дождь. Он всегда против толпы. Даже
нельзя сказать, что против революции. Кто теперь пониманет, где
революция?»1
5 июля Блок продолжал записывать: «Пришло чулковское
"Народоправство", № 1. "Русская воля" полна событий; оказывается,
вчера много убитых и раненых»2.
5 июля 1918 г. старший хранитель Исторического музея A.B.
Орешников записывал: «Были, судя по газетам, вчера попытки и в Москве
со стороны большевиков произвести смуту, но потерпели неудачу;
митинги и демонстрации запрещены»3.
«Неужели правда, что Горький оказался таким
негодяем-изменником? - реагировал он на обличительное письмо Бурцева. - Кому
же верить? В Петрограде опять стрельба»4.
6 июля Блок фиксировал в дневнике: Утром - миноносец
«Орфей» у Английской набережной, патрули у мостов, разведенный
Николаевский, пустоту в Зимнем дворце, где в течение нескольких
часов продолжались заседания Чрезвычайной следственной
комиссии, прерываемые разговорами о событиях дня и приездом членов
ЦИК. «Муравьев зовет меня в крепость, мы едем на автомобилях
Тыркова A.B. Дневник от 5.07.17 // Наследие Ариадны Владимировны Тырко-
вой: Дневники. Письма. С. 189.
2 Блок A.A. Собрание сочинений в восьми томах. Т. 7. С. 248.
3 Орешников A.B. Дневник. Кн. 1.1915-1924. С. 121.
4 Там же. С. 122.
309

большой компанией; цель - узнать у бывших чинов департамента
полиции имена главнейших провокаторов из большевиков
(присутствующие меньшевики - Следственная комиссия, расследующая
немецкие деньги на последние события). <...> Крепость внутри пуста,
комендант рассказывает о сегодняшней осаде, мы доезжаем только
до ворот, которые заперты, мост полон кучек солдат, в обоих
воротах - большие караулы. <...> Когда мы вышли из крепости (в 8-м часу
вечера), сияло солнце, мирные кучки толпились, дворец Кшесинской
завоеван, побежали трамваи. Я долго гулял... Газеты празднуют
победу. Ночью на сегодня с фронта пришла целая дивизия. Казаки. <...>
Слухи об отправке взбунтовавшихся на фронт. Распорядительность
Половцева. <...> Слух об аресте Ленина»1.
Знакомясь с потрясающими газетными известиями
(министерский кризис и военный бунт в Петрограде), профессор М.М.
Богословский записывал: «Из министерства ушли кадеты, не соглашаясь -
и это делает им большую честь - на отделение Украины, на которое
согласились ездившие в Киев для переговоров с гетманом Михайлой
Грушевским министры-социалисты Церетели и Керенский и на все
соглашающийся Терещенко. Кадеты, конечно, ушли и по другим
причинам, между которыми не последнее место занимает Финляндия.
Все время они оставались во Временном правительстве в
меньшинстве. Всегда участь кадетов - уходить и оставаться в меньшинстве!
Большевики воспользовались кризисом, чтобы выступить с
оружием, что предполагалось еще 18 июня. Возмутилось несколько полков,
подлежавших расформированию. Есть слух, что Львов (вот обер-
колпак!) сидит уже под арестом, Керенский избег ареста, удрав за
20 минут до него, вероятно, в Ставку. Комитет Государственной думы
(Родзянко и пр.) разогнан. На улицах стрельба. Волна докатывается
до своего левого берега, ударившись о который, неизбежно должна
будет отхлынуть вправо»2.
Гнетущее впечатление эта «репетиция» произвела на художника
А.Н. Бенуа: «Это совпало с моим вообще разочарованием в
революции и с горьким сожалением, зачем я покинул свою "хату с краю" и
примкнул к людям, совершенно мне чуждым. А тут оказалось, что
эти люди вовсе не собираются мирным сооружением чего-то
нового (все возможности для них как будто были открыты), а намерены
сеять дальнейшие смуты, дальнейшее разорение. Они уже наверняка
не принесут того успокоения, в котором так нуждается страна, и едва
ли принесут мир с соседями. И тогда я решил никаким убеждениям
1 Блок A.A. Собрание сочинений в восьми томах. Т. 7. С. 248.
2 Богословский М.М. Дневники. 1913-1919. С. 193.
310

Горького не уступать и бесповоротно выйти из "Новой жизни",
вернуться в свое "независимое одиночество"». Уже 6 июля он
покидает Петроград и оказывается на даче у своей семьи в Новгородской
губернии1.
Несмотря на то что Временное правительство действовало
весьма неэнергично, восстание кончилось полным поражением. Перелом
настроения наступил в связи с молниеносно распространившимися
слухами о том, что Временное правительство перехватило какие-то
документы, неоспоримо доказывающие, что Ленин получает деньги
от немецкого Генерального штаба. Говорили, что министру юстиции
Переверзеву стало даже известно, через кого идут деньги и в каком
количестве. Эти детали произвели впечатление. Степун прекрасно
помнил, как всюду поднялся злой шопот и угрожающие
большевикам речи: «Дворники, лавочники, извозчики, парикмахеры, вся
мещанская толща Петрограда только и ждала того, чтобы начать бить
"товарищей, жидов и изменников". В иной тональности, но не менее
страстно, волновались круги патриотически настроенной буржуазии
и либеральной интеллигенции: наконец-то можно будет с фактами
в руках доказать другим то, в чем для в сущности зрячих людей не
могло быть ни малейшего сомнения». Но важнее всего было,
однако, то впечатление, которое попавшие в руки Временного
правительства документы произвели на воинские части, соблюдавшие
нейтралитет в развернувшейся борьбе. Ознакомившиеся с материалами
Переверзева, преображенцы сразу же заявили, что они немедленно
выйдут на подавление мятежа, что они и исполнили. Их примеру
последовали и другие части. Прибывшим на следующий день, то есть
5-го июля, с фронта правительственным войскам было уже нетрудно
окончательно и почти бескровно подавить восстание. Вернувшийся с
фронта Керенский мог с гордостью заявить из открытого окна Штаба
округа собравшейся толпе, что русская революционная демократия
не допустит никаких посягательств, откуда бы они ни исходили, на ее
священные завоевания:
- Да здравствует земля и воля, да здравствует Учредительное
Собрание2.
Директор нескольких заводов, реквизированных на время войны у
немецкой фирмы Сименса и один из руководителей Всероссийского
союза инженеров Л.Б. Красин писал жене: «Ну, болыневики-таки
заварили кашу, или, вернее, пожалуй, заварили не столько они, сколько
агенты германского штаба и, может быть, кое-кто из черной сотни,
1 Бенуа А.Н. Мой дневник: 1916-1917-1918. С. 194.
2 Степун Ф.А. Бывшее и несбывшееся. Т. 2. С. 114-115.
311

"Правда" же и иже с ней дали свою фирму и сами оказались на
другой день после выступления в классически глупом положении». Как
бывший руководитель большевистской боевой организации, он так
судил о событиях 3-4 июля в Петрограде: «Если правдисты хотели
осуществить какой-либо "план", вроде захвата власти, смены
правительства и т. п., то, конечно, они себе самим обязаны провалом.
Большей организационной беспомощности и убожества, отсутствия
намека на какую-либо осознанную и поставленную себе цель
трудно себе представить. При малейшем руководительстве в первые два
дня, когда вся многоголовая "власть" была тоже в состоянии полной
растерянности, можно было сделать что угодно, но болтуны остались
болтунами, и когда вместо вынесения резолюции или писания
громовых статей потребовалось проведение лозунга в жизнь, грозные
вожди и руководители всемирного пролетариата оказались попросту
в нетях и не сделали даже попытки извлечь из разыгравшихся
событий и пролитой уже нелепым и бесцельным образом крови хоть что-
либо для осуществления своих тактических программ. Несчастные
же "массы", в лице главным образом солдат и некоторого процента
хулиганья, совершенно бессмысленно толкались два дня по улицам,
стреляя с перепуга друг в друга, шарахаясь в стороны от малейшего
слуха или тревоги»1.
Ф.А. Степун вопрос об отношении большевиков к немецкому
Генеральному штабу считает весьма сложным, но разбираться в его
деталях у него нет ни малейшего основания: «Мне важно лишь
подчеркнуть, что, никогда не сомневаясь в том, что большевики
получали крупные субсидии от немцев, я все же никогда не считал их
"продажными агентами немецкого правительства", как их именовала
правая и либеральная пресса. Мне они всегда представлялись столь
же честными и идейно стойкими, сколь и предельно аморальными
революционерами, которые и на немецкие деньги продолжали
делать свое собственное дело. К ненавистному мне
аморально-фанатическому облику Ленина-революционера сообщенный прапорщиком
Ермоленко факт получения большевиками немецких денег через
Стокгольм, решительно ничего не прибавлял, а потому и не
вызывал во мне особого возмущения. Для меня он был важен лишь тем,
что давал Временному правительству возможность принять против
большевиков те меры, дальнейшее откладывание которых было
действительно смерти подобно. С этой точки зрения я безоговорочно
приветствовал намерение Переверзева опубликовать документы и
1 Красин Л.Б. Письма жене и детям 1917-1926 / Под ред. Ю. Фелынтинского и
др. // Вопросы истории. 2001. № 1. С. 87-88.
312

отдать приказ об аресте большевистских главарей. В этом смысле я и
выступал на большом митинге в цирке Чинезелли»1.
Стихийные бунты произошли и в провинции· 4 июля в Ельце был
совершен погром. По описанию Пришвина, узнавшего об этом из
рассказов очевидцев на следующий день, уличная толпа, в основном
из вооруженных солдат местного гарнизона, подстрекаемая лицами,
которые называли себя «большевиками», избила до полусмерти
воинского начальника, председателя продовольственной управы и
многих крупных торговцев, а потом произвела повальные обыски в
частных квартирах, расхищая при этом имущество. «Расправа с лицами
из проскрипционного списка была совершена с азиатской
жестокостью, их вели по городу босыми, сзади и со стороны били, впереди
плясали со свистом и диким пением. В истязании принимали участие
многие слободские женщины с неистовым визгом». Среди
арестованных по мере восстановления порядка «большевиков» оказался
и бывший председатель местного отделения Союза русского народа
Д.Д. Руднев. Характерно, что деревня восприняла эту дикую
расправу над бюрократами и купцами «как акт должного возмездия»2.
Мрачные предчувствия овладевают Константином Бальмонтом.
«Мне тяжело все, что творится в России, - пишет он 5 июля из
Тифлиса А.Н. Ивановой. - Много еще будет злого - целое море»3.
«Народные массы у нас недалеко ушли от времени
пугачевщины, - писал жене 6 июля из Минска "шлиссельбуржец" В.О. Лихтен-
штадт, - и если б не организующая сила интеллигенции, у нас
пугачевщина и повторилась бы. Хватит ли сил? Сказать с уверенностью
нельзя»4.
Вечером 6 июля, прочитав с своими дачными соседями на
скамеечке на берегу Волги газету о петроградских происшествиях,
Богословский записывал: «5-го идет еще бойня, а колпаки (так он
называл Львова с Керенским. - Авт.) совещаются и вырабатывают текст
"декларации". Диктатура нужна в таких случаях, а не декларации»5.
«Дни ужаса» - так назвала дни петербургского мятежа 3-5 июля
Гиппиус, когда до нее, находившейся в Кисловодске, дошли вести о
них.
1 Степун Ф.А. Бывшее и несбывшееся. Т. 2. С. 114.
2 Пришвин М.М. Дневники. Кн. 1:1914-1917. С. 325-326.
3 Куприяновский П.В., Молчанова H.A. Бальмонт. М.: Молодая гвардия (серия
«Жизнь замечательных людей»), 2014. Гл. 8.
4 «К тебе и о тебе мое последнее слово». Письма В.О. Лихтенштадта к М.М.
Тушинской // Минувшее. Исторический альманах. 20. М.; СПб.: Atheneum; Феникс,
1996. С. 139.
5 Богословский М.М. Дневники. 1913-1919. С. 193.
313

Получив известие об уходе князя Г. Львова, Тыркова записывает
7 июля: «Чувствуется, что все колеблется под ногами. Тут и анархия, и
юдофобство. На фронте прорыв. Значит, рассчитали сразу оба удара,
прорвали фронт и тут и там. Поддерживать Керенского придется. Но
надолго ли? Можно ли его считать серьезным, сильным человеком?»
- Керенский сам себя не чувствует большим человеком, - говорит
Милюков.
- Они (левые) думают, поскорее украсть 100 рублей и убежать, -
уверен Маклаков.
Были и другие мнения:
- Керенский связан с армией и наступлением, мы обязаны его
поддерживать.
- Но можно ли заставить Совет разорвать с большевиками?
Навряд ли.
Сама Тыркова тоже задается вопросом: «Как они могут бороться с
большевизм [ом], опираясь на программу] большевизма?»1
7 июля Дельмас принесла Блоку слух, что Терещенко тоже ушел
из правительства. «Сырая, душная ночь»2.
7 июля Богословский продолжает комментировать газетные
известия о связях большевиков и анархистов с Германией, о
переведении на их счета 2 млн руб., о посредничестве в этих сношениях евреев
и т. п. «Сам Ленин, конечно, скрылся. Колпаки, разумеется, все
проглядели и не знали того, что было ясно как день. Советы разных
депутатов паскудно стараются прикрыть попавшихся, потому что у
многих из их членов, разных Цедербаумов и Апфельбаумов,
выступающих под чужими именами, рыла в пуху. <...> Разглядеть
большевиков было нетрудно с самого начала, и тогда же, пока еще они не
успели растлить армию, надо было принять против них меры. Наши
незлобивые голуби правители все прозевали и сколько вреда
принесли этим России! Вся их правительственная энергия была направлена
на месть деятелям старого порядка»3.
7 июля находившийся в деревне в Елецком уезде Бунин
записывал: «О бунте в Птб мы узнали еще позавчера вечером из "Раннего
утра", нынче вести еще более оглушающие. Боль, обида, бессильная
злоба, злорадство. Бунт киевский, нижегородский, бунт в Ельце.
8 Ельце воинского начальника били, водили босого по битому
стеклу»4.
1 Тыркова A.B. Дневник от 7.07.17 // Наследие Ариадны Владимировны Тырко-
вой: Дневники. Письма. С. 192-193.
2 Блок A.A. Собрание сочинений в восьми томах. Т. 7. С. 248.
3 Богословский М.М. Дневники. 1913-1919. С. 194.
4 Бунин И.А. Лишь слову жизнь дана. С. 80.
314

7 июля главный врач 7-го Сибирского армейского корпуса,
действовавшего в составе 7-й армии, В.П. Кравков записывал в дневник:
«Довоевались с "доблестными революционными" войсками: в 11-й
армии (что справа нашей) немцы прорвали фронт на 12 верст, армия
отступает; эвакуируется Тарнополъ. Галич у нас был, да теперь сплыл!
Тлавкоюз" Гутор смещен, и на его место назначен Корнилов, а на
место Корнилова - Черемисин. Все - герои до первой еще более
крупной неудачи нашей»1.
«В Тарнополе - паника. Идет спешная переброска частей нашего
района в 11-ю армию, - продолжает он свои записи на следующий
день. - Получено потрясающее сенсационное известие, что Ленин
с К° оказались несомненными агентами Германии! Сплошной
кошмар!» Между тем, получив из оперативного отдела по телефону
приказание - приготовиться с часу на час к отходу, «публика
заволновалась. 49-й полк ушел с позиций, из 48-го пошло лишь 130 чел[овек]
на смену 46-го, к[ото]рый предупреждал "товарищей", что больше
не пойдет защищать свободную родину. Все та же картина полного
разложения войск и на прочих участках других корпусов. Прибыло в
Подгайцы несколько сотен без ружей "товарищей", не желающих
воевать; нек[ото]рые из них искренне, чуть не плача, ссылаются на
бесплодность всяких действий, так как-де нет надежды, что поддержат
в нужный момент прочие "товарищи"; нек[ото]рые прямо заявляют,
что не хотят проливать крови, т[а]к к[а]к-де при Николае II их лучше
кормили, чем теперь; а на вопрос:
- Неужели вы предпочитаете прежний режим мордобойства
теперешнему?
Отвечают:
- Нас Николай не бил, а били лишь офицеры!»2
9 июля В.П. Кравков продолжает свои записи: «Отходящая
самовольно с позиций вооруженная банда с папиросками в зубах,
обезумевшая, прет "туда, куда идет остальной народ".
- Идем, - говорят "товарищи", - разбирать банки в российских
городах.
Какое торжество теперь должно быть у мошенников, то бишь
"большевиков", и какое глубокое разочарование наших идеалистов,
так веривших в своего идола, - "святой народ"!»3
Бердяев в № 3 журнала «Народоправство» полемически
замечает, что, поскольку в отсутствии любого положительного социального
Кравков В.П. Великая война без ретуши: Записки корпусного врача. С. 344.
2 Там же.
3 Там же. С. 345.
315

строительства социализм стал условным лозунгом революционного
максимализма, этот лозунг сейчас не нужен, и призывает «от
развития революции, неизвестно против кого направленной <...> перейти
к социальному творчеству». Ему вторит в № 4 Алексеев, спрашивая,
нужно ли спасать такую «революцию», которая ничего не создала, а
только разрушает, - и отвечает: «Нужно спасать родину». Об
идолопоклонстве перед революцией говорит там же и Бердяев, в статье
«Правда и ложь в общественной жизни», его он рассматривает как
рабство у лжи - говорить о буржуазии, которой нет, о войне как
империалистической и т. д.1
«Утром 9 июля наша 10-я армия перешла в наступление
своей ударной группой (7 дивизий) против правого фланга 10-й
германской армии. Левофланговый 38-й корпус генерала Довбор-
Мусницкого дошел до неприятельской артиллерии, взял ее, но стал
митинговать и без всякого давления неприятеля возвратился в свои
окопы2». Характерный случай описывает в своих воспоминаниях
А.Л. Толстая, чей санитарный отряд находился в составе 10-й армии:
«За Молодечно, под Крево, был сосредоточен кулак против немцев.
Яблоку негде было упасть. В каждом перелеске - батареи, войска.
<...> Я никогда не видала такого артиллерийского боя. Разговаривать
нельзя было, в ушах стоял гул. Подвозили все новые и новые
снаряды, лопались орудия. Раненых было немного. Большинство
инвалиды, офицеры, солдат было мало, с пустяшными ранениями.
- Ну, перевязывай, тебе говорят! - и солдат тыкал сестру в нос
обрубком пальца.
- Подождите, товарищ, есть раненые в живот...
- А я тебе говорю, перевязывай.
- Не могу, распоряжение...
- Ах ты, сволочь этакая! Б...ь офицерская! Перевязывай, тебе
говорят!
- Что за шум? В чем дело? - с поднятыми кверху чистыми руками
спрашивал врач, выходя из перевязочной. - Раненых в голову и
живот в первую очередь.
И снова скрывался за дверью. А солдат с пальцем долго и
нехорошо ругался.
Говорили, что семь рядов проволочных заграждений, окопы, - все
было сметено артиллерийским огнем. Немцы бежали».
Однако кто-то, завидя удирающих с передками, кричит:
- Немцы, товарищи! Немецкая кавалерия!
1 См.: Толстая Е. «Деготь или мед». Алексей Н. Толстой как неизвестный писатель
(1917-1923. С. 71; Алексеев Н. // Народоправство. 1917. № 4.
2 См.: Керсновскицй А. История Русской армии. С. 83.
316

И солдаты бегут.
«Вечером, после боев, когда русские продвинулись и снова заняли
прежние позиции, в персональной столовой сидел
мальчик-прапорщик и, закрыв лицо руками, плакал.
- Солдаты! Какие мерзавцы! Я никогда не думал, что они
такие мерзавцы, - бормотал он сквозь слезы, - вы знаете? Мой
лучший друг убит. <...> И как убит! Мерзавцы! Бросили пулемет,
бежали. Он был ранен в ногу, подполз, нажал кнопку, продолжал
стрелять. Вторым снарядом его убило. Какова смерть? А? А вы
знаете, что они говорят? Я слышал: "Вот, - говорят, - как офицерству
война выгодна. Раненый и то полез опять стрелять, наемник
буржуазии". О, мерзавцы!
И мальчик-прапорщик снова горько заплакал»1.
Между прочим, правый фланг 525-го Кюрюк-Дарьинского
пехотного полка 132-й пехотной дивизии 2-го Сибирского
корпуса в этих боях с 9 по 10 июля удерживали ударницы батальона
М.Л. Бочкаревой. Было отражено 14 атак германцев. Доброволицы
несколько раз переходили в контратаки. Однако главная цель
использования женских частей достигнута не была. Военное
командование рассчитывало вдохновить солдат-фронтовиков следовать
их примеру, а получилось так, что во время атаки у деревни Белая
фронтовики не поддержали атаку женщин, соседние части остались в
окопах. Где-то здесь, под Молодечно, воевал тогда и будущий маршал
Советского Союза - подполковник Б.Н. Шапошников (в Кавказской
гренадерской дивизии), но о подробностях, как он вел себя там,
история умалчивает.
«Плохие слухи о прорыве в 100 верст» на Юго-Западном
фронте фиксирует 10 июля Блок2. В этот день, едва он пришел в Зимний
дворец, как «вся здравомыслящая обывательщина мнений его
аборигенов» накинулась на него: «Все наперерыв: арестовать большевиков
давно надо было, Россия гибнет, прорыв и бегство, какого никогда
не было, и так далее, измена и прочее. Кадеты приняли резко
националистическую окраску». В перерывах допроса бывшего министра
внутренних дел и государственного секретаря СЕ. Крыжановского
между членами Чрезвычайной следственной комиссии
возникали ожесточенные споры. Так Ф.И. Родичев (думец, автор
метафоры «столыпинские галстуки») «испускал какие-то
риторические вопли и плакал». С ним сцеплялся меньшевик Неведомский
(М.П. Миклашевский) «и тоже плакал (все, разумеется, касалось
"ленинцев" - здесь и на фронте)». Последний «слабо защищается против
1 Толстая А.Л. Проблески во тьме. С. 362-363.
2 Блок А. Записные книжки. 1901-1920. С. 374.
317

риторического жара Родичева, потому что правда Миклашевского -
пьяненькая, хорошая, бесшабашная, русская правда». Слезы на
глазах у обоих. «Слезы Миклашевского лучше». Председатель комиссии
«холодный Муравьев против ареста Ленина и старается
ликвидировать спор». Редактор-издатель журнала «Былое» П.Е. Щеголев
приносит «"хорошие ужасные вести": наши наступают на севере, Галич и
Тарнополь еще в наших руках, остатки 11-й армии расстреляны
своими же, французы и англичане начинают наступление»1.
Констатируя, что буржуазные вечерние газеты заполнены
лихорадкой истерического ужаса, злобы, угрожающих криков, травли,
Блок так реагирует на это: «А русский народ "бяжит" добродушно,
тупо, подловато, себе на уме. Вот наша пьяненькая правда: "окопная
правда". За что нам верить? За что верить государству? Господа
всегда обманывали. Господа хоть и хорошие, да чужие. Если это
возобладает, будет полный государственный крах, но - разве я смею их за это
травить? Глупый, озлобленный, корыстный, тупой, наглый, а каким
же ему еще, господи, быть? Толпившиеся на днях вечером с криками
у "Луна-Парка" (когда оттуда выходит офицерье со своими
блядями, - ей-богу, хочется побить) арестовывали, оказывается, редактора
"Окопной правды", поручика Хаустова. Какая мерзость - "средний"
человек, особенно военный - "в отпуску"»2.
Накануне Временным правительством была получена сводная
телеграмма председателя Исполнительного комитета Юго-Западного
фронта и председателя Исполнительного комитета одной из его
армий, превзошедшая своим содержанием самые мрачные
предчувствия: «В настроении частей, двинутых недавно вперед
героическими усилиями сознательного меньшинства, определился резкий
и гибельный перелом. Наступательный порыв быстро исчерпался.
Большинство частей находится в состоянии все возрастающего
разложения. О власти и повиновении нет уже и речи. Уговоры и
убеждения потеряли силу, на них отвечают угрозами, а иногда и стрельбой.
Некоторые части самовольно уходят с позиций, даже не дожидаясь
подхода противника. <...> Члены армейского и фронтового
комитетов и комиссары единодушно признают, что положение требует
самых крайних мер и усилий, ибо нельзя останавливаться ни перед чем,
чтобы спасти революцию от гибели».
Почти тождественные по содержанию телеграммы были двумя
днями позднее присланы Временному правительству, Центральному
исполнительному комитету и верховному главнокомандующему ко-
1 Блок A.A. Дневник от 10.07.17 // Его же. Собрание сочинений. Т. 7. С. 249;
Блок A.A. Письмо матери от 12.07.17 // Его же. Собрание сочинений. Т. 8. С. 506.
2 Блок A.A. Собрание сочинений в восьми томах. Т. 7. С. 249.
318

миссарами 7-й и 8-й армий Савинковым и Филоненко. Обе
телеграммы кончались требованием немедленного введения смертной казни1.
Касаясь слухов, будто в Петрограде уже объявлен диктатор -
адмирал Колчак, и комментируя приказ главкома ЮЗФ Корнилова
воспретить всякие митинги и расправляться с бегущими
воинами жестокими, вплоть до расстрела, средствами, главный врач
7-го Сибирского армейского корпуса В.П. Кравков писал 10 июля:
«Уже - увы - поздно! Старые слуги царского режима, видно, больше
понимали психологию своего народа, чем революционные утописты-
демагоги теперешнего анархического режима. До окончания войны
не надо было разлагать армию! Народу же еще нужна палка;
желательно только, ч[то]6[ы] она была палкой мудрой и любящей!»2
«Они не хотят воевать, они могут воевать только из-под палки, -
продолжал 11 июля развивать тему организующей роли
интеллигенции для предотвращения пугачевщины "шлиссельбуржец"
В.О. Лихтенштадт в письме из госпиталя Красного Креста в Минске. -
Они хотят домой, "на родину", а родина для них - своя деревня,
волость, уезд, в лучшем случае губерния. "До нас далеко, немец не
дойдет", - говорит один пермяк. "Россия" для них пустой звук. И мы
говорим на разных языках с ними». Кроме палки, полагал этот агитатор,
посланный месяц назад на фронт Петроградским Советом, на этих
людей действует еще гипноз, «и если б гипнотизеров было больше,
можно бы на время оттянуть развал». Но откуда взять их? «Их
должен был дать "город", революционный город, который один может
мобилизовать распыленную, индивидуалистическую, средневековую
по психологии "деревню"». Но город - это прежде всего рабочая
масса, мало чем отличающаяся от крестьянской по отношению к войне.
Да и «интеллигенция (не вся, но значительная часть) до сих пор
психологически не может выйти из подполья, из тюрьмы, не может стать
на государственную точку зрения». Она «трезвеет скорее, но ее так
мало. Хорошо еще, что ей удалось восторжествовать в руководящих
органах, на периферию ее не хватает, тем более что правое крыло ее,
кадеты и К0, вычеркнули себя из работников. Это большая потеря»3.
11 июля Пришвин записывал: «Разбежались министры. Бегут
войска. Бегут части государства, отрываются клоками. Разделяются
деревни и села, соседи, члены семьи - все в какой-то напряженной
тяготе и злобе. Россия погибает. Боже мой, да ее уже и нет. Разве
Россия эта с чувством христианского всепрощения, эта страна со
1 Степун Ф.А. Бывшее и несбывшееся. Т. 2. С. 307-308.
2 Кравков В.П. Великая война без ретуши: Записки корпусного врача. С. 345.
3 «К тебе и о тебе мое последнее слово». Письма В.О. Лихтенштадта к М.М.
Тушинской // Минувшее. Исторический альманах. 20. С. 139.
319

сказочными пространствами, с богатствами неизмеримыми? <...>
Постыдным становится, непонятным себе это странное промедление:
кончается. Умирает родина, а с нею же и я весь, ее сын, а я только жду
и смотрю, и не знаю, верю я в погибель или в воскресение. Холодно,
официально говорю: "Россия не погибнет", а не знаю, чем это
доказать - почему не погибнет?»1
Комментируя приказ «бесцеремонно расстреливать "товарищей"
за бесчинства и неисполнение приказаний начальствующих лиц»,
В.П. Кравков 11 июля выражал надежду, что «эта строгость должна
произвести нек[ото]рый переворот и хоть несколько обуздать наши
вооруженные орды». Ибо людская масса может подчиняться не
голосу совести, а страху перед физической силой. Предоставленная же
сама себе душа серых людей томится, ища оглушения от кулака и
палки. «Руководители нашей революции должн[ы] быть очень
сконфуженными, что поторопились предоставить все свободы темной массе.
Нужен и для настоящего времени свой Щедрин, к[ото]рый описал
бы, как русские пошехонцы делали и "углубляли" революцию и
наслаждались свободами! Все больше ценю я Столыпина, проявившего
истинный государственный ум. Революция наша, принявшая
анархический характер, слишком затянулась, и требует, как нек[ото]рые
хронические б[олезн]и, обостренного метода лечения»2.
«Сегодня в городе неприятно - висит объявление Церетели
(от Министерства внутренних дел), масса команд, солдатских конных
и пеших патрулей, - пишет 12 июля Блок своей матери. - Вообще
поворот направо. На фронте - тоже неприятно». Он довольно много
говорит с Ольденбургом, «который очень милый и простой человек,
хотя и совсем другого склада». Опять он не видит будущего,
«потому что проклятая война затягивается, опять воняет ей». Многое его
очень смущает, то есть он не может понять, в чем дело. «Всякая
вечерняя газетная сволочь теперь взбесилась, ушаты помой выливаются.
Сейчас я прочел в вечерней газетке (прежде всего - во французской
"L'Entente"): "Le rétablissement de la peine de mort" (восстановление
смертной казни. - Авт.). Хотя и "на фронте", "принципиально", в
"случае бегства", но все-таки это меня как-то поразило»3.
12 июля Блок записывает:
«Когда стреляют по своим, то обыкновенно стремятся
произвести главным образом моральное действие, стреляют поверху. Однако
(как теперь, по 11-й армии) перестреляли и совершенно невинных,
1 Пришвин М.М. Дневники. Кн. 1:1914-1917. С. 329.
2 Кравков В.П. Великая война без ретуши: Записки корпусного врача. С. 345-346.
3 Блок A.A. Собрание сочинений в восьми томах. Т. 8. С. 506.
320

случайно попадавшихся». И при этом ссылается на Ольденбурга.
«Отделение» Финляндии и Украины сегодня вдруг испугало Блока:
«Я начинаю бояться за "Великую Россию". Вчера мне пришлось
высказать Ольденбургу, что, в сущности, национализм, даже кадетизм -
мое по крови, и что стыдно любить "свое", и что "буржуа" всякий,
накопивший какие бы то ни было ценности, даже и духовные (такова
психология lanterne'a и всех предельных "бессмысленных"
возмущений; Киприанович, поддержавший меня, внес поправку, что все это
имеет экономическую предпосылку, но я думаю, что она выпадает
сама собой, и ум, нравственность, а особенно уж искусство - и суть
предмет ненависти. Это - один из самых страшных языков
революционного пламени, но это - так, и русским это свойственно больше,
чем кому-либо).
Если распылится Россия? Распылится ли и весь "старый мир"
и замкнется исторический процесс, уступая место новому (или -
иному); или Россия будет "служанкой" сильных государственных
организмов?»1
Далее Блок записывает (наверно, со слов Ольденбурга), что один
документ еще щегловитовских времен прямо указывает на
деятельность униатского архиепископа Шептицкого как результат
австрийской работы. «Подозрения на Грушевского». «Украинский
сепаратизм - австрийская работа»". Указания Белецкого на связь Ленина
с Австрией. Юридическая квалификация измены и шпионства
различна. «Пораженчество в данный момент - измена» (СВ. Иванов).
Да еще «на фронте, по-видимому, очень неблагополучно».
Сам же Блок по-прежнему «не может выбрать». «Для выбора
нужно действие воли. Опоры для нее я могу искать только в небе, но небо -
сейчас пустое для меня (вся моя жизнь под этим углом, и как это
случилось). То есть, утвердив себя как художника, я поплатился тем, что
узаконил, констатировал середину жизни - "пустую" (естественно),
потому что - слишком полную содержанием преходящим. Это - еще
не "мастер" (Мастер)»2.
13 июля Блок записывает: «Швейцар Степан хорошо
рассказывает о прелестях братанья, которые нарушил Керенский. <...> Я
никогда не возьму в руки власть, я никогда не пойду в партию, никогда не
сделаю выбора, мне нечем гордиться, я ничего не понимаю. Я могу
шептать, а иногда - кричать: оставьте в покое, не мое дело, как за
революцией наступает реакция, как люди, не умеющие жить, утратившие
вкус жизни, сначала уступают, потом пугаются, потом начинают пу-
1 Там же. С. 249.
2 Там же. С. 250.
321

гать и запугивают людей, еще не потерявших вкуса, еще не "живших"
"цивилизацией", которым страшно хочется пожить, как богатые»1.
13 июля Лихтенштадт высказывает мысль, что «если не удастся
привлечь лидеров большевизма к суду и обвинить на основании
фактов, то ордер об аресте их окажется большой ошибкой, последствия
которой еще скажутся». Излагая свой взгляд из Минска на события в
Петрограде и на фронте, он обращал внимание на то, что ленинский
лозунг «Долой войну!» двулик: «Ленин всегда подразумевал (и
постоянно разъяснял это) - долой войну, ведущуюся в интересах
капиталистов, и да здравствует война во имя социализма, а для этого
нужен захват власти социалистами (ленинцами) в России и "сепаратная
война" до победы социализма (в Европе. - Авт.). Масса пришла бы в
ужас от такого плана, но она принимала только первую его половину,
только мир во что бы то ни стало». Бросая двусмысленные лозунги
в неорганизованные массы, Ленин, по убеждению Лихтенштадта,
совершал политическое преступление. «На карту поставлено все, а
исход зависит от стихийных сил. И кто будет подписывать мир,
продиктованный нам гордым и милостивым победителем? Керенский,
кажется, скорее себе пулю в лоб пустит. Я предложил бы Ленину. Так
и написал бы в правительственном сообщении: так как фактически
осуществилась программа большевиков, то им временно вручается
власть для завершения этой программы - заключения мира»2.
Комментируя обсуждение в ЦК ПНС доклада Кишкина о
переговорах с Керенским об условиях возвращения кадетов в
правительство, Тыркова записывает вечером 14 июля: «Вообще, похоже, что
ничего не выходит. Кишкин уже заражен гипнозом власти и ее
атрибутов. Он там явно гнет на оправдание Керенского во всем». И
приводит слова Кокошкина:
- Меня все это не удовлетворяет: опять советы, никкакой
программы, фраза о международной политике слаба и неприемлема.
К тому же Керенский компрометирует себя перед командным
составом, отказываясь от генерала (Брусилова. - Авт.)3.
14 июля Константин Бальмонт пишет из Тифлиса жене в Миасс:
«События на фронте, то есть позор наш и бегство предателей,
отступление без боя этих подлых, обезумевших трусов, меняют
все, и более ничего нельзя знать даже о ближайших днях. Россия,
Россия! Много бурь она знала. Может быть, вынесет и этот грязный
1 Блок A.A. Собрание сочинений в восьми томах. Т. 8. С. 250.
2 «К тебе и о тебе мое последнее слово». Письма В.О. Лихтенштадта к М.М.
Тушинской // Минувшее. Исторический альманах. Вып. 20. С. 141-142.
3 Тыркова A.B. Дневник от 14.07.17 // Наследие Ариадны Владимировны Тырко-
вой: Дневники. Письма. С. 198.
322

смерч, этот ураган сумасшествия. Но вот, написав дважды это слово
"Россия", я почувствовал что-то серое, уродливое, тяжелое, безглазое.
Да придет беспощадная кара на всех предателей»1.
14 июля Горький в «Несвоевременных мыслях» выражал
уверенность, что «если б та часть интеллигенции, которая, убоясь
ответственности, избегая опасностей, попряталась где-то и
бездельничает, услаждаясь критикой происходящего, если б эта интеллигенция
с первых же дней свободы попыталась ввести в хаос возбужденных
инстинктов иные начала, попробовала возбудить чувства иного
порядка, - мы все не пережили бы множества тех гадостей, которые
переживаем». Что же касается воплей различных бесстыдников о роли
ленинцев в событиях 4 июля, он писал: «Я - не сыщик, я не знаю,
кто из людей повинен в мерзостной драме. Я не намерен оправдывать
авантюристов, мне ненавистны и противны люди, возбуждающие
темные инстинкты масс, какие бы имена эти люди ни носили и как бы
ни были солидны в прошлом их заслуги перед Россией». Соглашаясь
с тем, что иностранная провокация тут была возможна, Горький тем
не менее обращал внимание на то, что и обнаруженная некоторыми
злая радость - тоже крайне подозрительна. «Есть люди, которые так
много говорят о свободе, о революции и о своей любви к ним, что речи
их часто напоминают сладкие речи купцов, желающих продать товар
возможно выгоднее». Но главнейшим возбудителем драмы он считал
не «ленинцев», не немцев, не провокаторов и
контрреволюционеров, а более злого и сильного врага - тяжкую российскую глупость:
«В драме 4-го июля больше всех других сил, создавших драму,
виновата именно наша российская глупость, назовите ее
некультурностью, отсутствием исторического чутья, - как хотите»2.
14 июля Блок возвращается к вчерашнему рассказу швейцара и
записывает его содержание: «Государство не может обойтись без
смертной казни (Керенский!). Государство не может обойтись без
секретных агентов, т. е. провокаторов. Государство не может обойтись
без контршпионажа, между прочим, заключающегося в "добывании
языка". Братание кончилось тем, что батальонный командир
потребовал "добыть языка". С немцами давно жили дружно, всем делились.
Посовещались и не добыли. На следующий день командир повторил
приказание с угрозой выслать весь батальон в дозор. Батальонные
и ротные комитеты на фронте бессильны. Ослушаться нельзя. Двух
немцев, пришедших, по обыкновению, брататься (там - тоже не слу-
1 Бальмонт К. Письмо к Е.А. Андреевой от 14.07.17 // Андреева-Бальмонт Е.А.
Воспоминания. М.: Изд-во им. Сабашникова, 1997. С. 124.
2 Горький М. Несвоевременные мысли // Новая жизнь. 14.07.17 // Его же.
Несвоевременные мысли и рассуждения о революции и культуре. С. 67.
323

шались начальства, и немцы тоже отказывались наступать), забрали
и отправили в штаб дивизии (что с ними там делали - неизвестно, но
обыкновенно "языки" подвергаются пытке и пр.). Немцы вывесили
у проволочных заграждений плакат: верните наших двух товарищей,
иначе вам будет плохо. Стали совещаться, что поступили подло, но
вернуть уже не могли. Немцы вывесили второй плакат: пришлите
нам одного из ваших, мы его отпустим. Смельчак нашелся, пошел к
немцам. И вернулся обратно, цел. Немцы вывесили третий плакат:
верните нам наших, как мы вернули вам вашего, иначе вам будет
плохо. Когда это не подействовало, открыли огонь но нашим окопам.
Два дня свирепствовала немецкая артиллерия (к нашим окопам уже
наверняка пристрелялись, - что наши окопы?), и выбили из каждой
роты по 60 человек (вчера рассказал мне швейцар). Какая страшная
трагедия. Его же рассказы: Керенского бранят, зачем начал
наступление, когда одни согласны, а другие - нет. Без наступления и с
братанием война бы кончилась. Что отравляли братающиеся немцы, -
газетное вранье. Еще бранят Керенского за то, что никуда не годных
белобилетников и стариков берут и держат, даром тратя казенные
деньги, а молодых рабочих с заводов, которые пошли бы в бой,
будучи уже обучены, если их смешать с другими, не берут»1.
A.M. Ремизов 15 июля недоумевал:
«Республику еще никто не установил, а республиканские войска
бегут: тут напрасно одних большевиков] обвиняют, ведь жизнь-то
одна, мало кому охота помирать. А есть, может, и такие, в прежнее
время пошли бы, а теперь... слушаться-то кого нынче. Ведь коли бы
правда была... На власть революционной] демократии]
посягнули не безумные, а сама власть революционной] демократии. Легко
сказать: в подъяремных рабов и "темные силы"! Терзает родину
неумелость, недуманье о родине, и все равно наше, а главное, узость и
замкнутость партий. И уж правду сказать, потерзали порядочно и
доканают. А подъяремные рабы рабами и остались. Откуда же рабу
и измениться. И ведь вот, палкой опять загнали в окопы. За эти
месяцы столько было совершено насилия и не "темными силами", а
партиями. Вспоминаю выборы у нас, ведь это один сплошной культ от
спасителей революц[ии]. Был порядок, да сплыл, и ужасы позорного
строя все время перед лицом нашим. И никто на Руси ни в чем не
уверен.
Да уж худшего, что есть, едва ли и было когда. Реки крови
льются; убийства, насилия, грабежи, тюрьма, каторга, все есть, все, все.
Промышленность остановилась, голод, свободное слово задавлено, о
1 Блок A.A. Собрание сочинений в восьми томах. Т. 7. С. 250.
324

совести что говорить, ее нынче никто не признает, да и нет ее. Такая
"русская" свобода не дорога. И никто не дорожит ею»1.
Изначально считая Брусиловское наступление политически
бессмысленным и военно-технически безнадежным, Степун оказался
прав в том, что оно «похоронит последние возможности спасения
армии, как послушного орудия Временного правительства в борьбе на
внешнем и, что гораздо важнее, на внутреннем фронтах»2.
Итак, надежды на то, что успешное наступление на фронте
поднимет дух патриотизма и сплотит общество вокруг правительства,
оказались несостоятельными.
§ 3*2. Обращение к силе
Перепуганные стихийным волеизъявлением народных низов,
советские руководители обратились за помощью к военным.
Еще месяц назад литературный критик К.И. Чуковский
недоумевал, каким образом буржуазия получит на свою сторону войска и
власть. Ему казалось, что Россия после векового самодержавия вдруг
сразу становится государством социалистическим. «Но нет-с,
история своего никому не подарит, - с удовлетворением, если не со
злорадством, записывал он 10 июля. - Вдруг, одним мановением руки,
она отняла у передовых кучек крайнего социализма власть и дала ее
умеренным социалистам; у социалистов отнимет и передаст
кадетам - не позднее, чем через 3 недели. Теперь это быстро. Ускорили
исторический прогресс»3.
Вполне понятно, как мог реагировать на подавление выступления
солдат, матросов и рабочих Д. Бедный: «Связь погромная готова. /
Разгромили "Правду" снова! / Был приказ властей таков: / - "Не
щадить большевиков! / Уничтожить их всех сразу, / как зловредную
заразу. / Главарей арестовать, / чтоб не смели бунтовать!" / Написать
приказ не шутка, / да искать попробуй, ну-ка!»4
По мнению Федора Степуна, князь Львов возлагавшихся на него
надежд не оправдал, тяжести павшей на него ответственности не
вынес, «поддавшись внезапно нахлынувшему на него чувству, что "мы
ничего не можем", "мы обречены", "мы щепки, которые несет поток",
и еще страшнее, что "мы погребенные"». Чего же при всех его поло-
1 Ремизов A.M. Дневник 1917-1921 гг. С. 467-468.
2 Степун Ф.А. Бывшее и несбывшееся. Т. 2. С. 289.
3 Чуковский К.И. Дневник 1901-1969. Т. 1. С. 91.
4 Бедный Д. Про землю, про волю, про рабочую долю // Его же. Полное собрание
сочинений. Т. 2. М.; Л.: Госиздат, 1925. С. 288.
325

жительных качествах ему не хватало, чтобы справиться с
возложенною на него историей задачей? «Кроме "умного пессимизма", не
хватало Львову и той любви к власти, без наличия которой историей,
к сожалению, не вырабатываются крупные политические деятели, в
особенности деятели революционных эпох. Быть может, в еще
большей степени, чем недостающие ему черты, помешали Львову в его
политической деятельности свойственные ему особенности характера
и миросозерцания: его славянофильское народолюбие, толстовское
непротивленчество и несколько анархическое понимание свободы:
"Свобода, пусть в тебе отчаятся иные, я никогда в тебе не усомнюсь".
Ослепленный своею верою в мудрость русского народа, Львов
поначалу прекраснодушно принимал разрушительную стихию
революции за подъем народного творчества и делал одну ошибку за другой».
Эта характеристика первого министра-председателя Временного
правительства не обвинение его, - оговаривался Степун. «Обвинять
Львова было бы уже потому неуместно, что, не в пример многим
другим, он до самого своего конца во всем винил главным образом
себя: "Ведь это я сделал революцию, я убил царя и всех... все я"...
говорил он в Париже другу своего детства Екатерине Михайловне
Лопатиной-Ельцовой»1.
9 июля Богословский узнает от соседей, получивших номер
«Рыбинского листка» с рядом первостепенной важности известий:
немцы прорвали наш фронт под Тарнополем и на 30 верст нас
прогнали. «Это, я боюсь, создает опасность для наших у Галича. Ушел из
правительства князь Львов, разойдясь с социалистами, и премьером
сделался Керенский, сильно, кстати сказать, изменившийся за
последнее время. Он прибегает теперь к самым крутым и строгим мерам
для восстановления дисциплины, которую сам же расшатал своими
нелепыми декларациями. Итак, власть всецело перешла к
социалистам, и теперь надо ждать опытов осуществления незрелых
социалистических идей вроде социализации земли в правительственной
практике. Посмотрим, что может из этого выйти. Пусть социализм,
который так много обещал, маня в неведомые туманные дали,
покажет себя на деле. Если это ему удастся, он упрочится и построит свой,
хотя и чуждый нам порядок. Если он провалится - а провалиться
может он с самыми злыми и несчастными последствиями, с разорением
страны, междоусобиями, немецким игом, - он будет проклят страною
так, что и само имя социалиста станет ненавистным для нескольких
будущих поколений. Это учение у нас должно себя исчерпать; иначе
оно все будет тлеть в подполье, противодействовать всякому порядку
1 Степун Ф.А. Бывшее и несбывшееся. Т. 2. С. 259-260.
326

и постоянно угрожать пожаром. Итак, пусть делают опыт, и, может
быть, страшно горький опыт. Либеральные элементы отодвинулись
совсем от дел»1.
В записных книжках Блока начало июля никак не отражено.
Только 10 июля появляется запись: «Плохие слухи о прорыве в
100 верст»2.
10 июля Богословский под впечатлением прочитанной статьи
«Катастрофа под Тарнополем» в «Русском слове» пишет: «Все
усилия наших генералов ликвидировать прорыв немцев были тщетны.
Полки, развращенные большевиками, собирались на митинги и
дебатировали вопрос, выступать им или не выступать, и затем
разлетались, как воробьи, или сдавались целыми отрядами в плен. Немцы нас
разгоняли, действительно, как воробьев, или брали живыми. Позор.
Вот, г. Керенский, плоды вашей "Декларации прав солдата" и вашего
"демократического устройства армии", которыми вы хотели удивить
всю Европу. <...> Вы сами теперь начинаете понимать, до чего вы
довели дело, но, кажется, уже поздно! Керенский, впрочем, честный
лично человек и вреден только как крайний доктринер и идеолог.
А сколько всплыло наверх теперь людей и с уголовным прошлым! и
прямо недобросовестных прохвостов. <...> Отмежевавшись от
преступников слева, русский социализм получит полную свободу
творчества осуществления своей программы. Лучшего, более выгодного
положения нельзя для него и представить. Поживем - увидим»3.
Позорное поражение и бегство 11-й армии в Галиции в начале
июля 1917 г. наполнило «стыдом и тревогой за будущее России»
только что кончившего историко-филологический факультет
Харьковского университета С.Г. Пушкарева. «Я решил, что прошло
время изучать русскую историю и настало время ее делать, сколь бы
ни скромны были мои силы. Чтобы защитить Российскую
республику, я поступил в армию добровольцем - решение, озадачившее как
моих друзей, так и военное начальство»4.
12 июля Богословский так комментировал новый состав
Временного правительства во главе с Керенским: «Либеральная
часть общества, та, которая отстаивает принцип свободы,
индивидуализм, собственность, осталась у нас в меньшинстве. Что ж делать!
Приходится лояльно подчиняться правящему большинству - пусть
правят, проводя свои принципы на благо России. Мешать
фактически это либеральное общество социалистам не будет. Им открыта
1 Богословский М.М. Дневники. 1913-1919. С. 194.
2 Блок А. Записные книжки. 1901-1920. С. 374.
3 Богословский М.М. Дневники. 1913-1919. С. 195.
4 Пушкарев С.Г. Воспоминания историка. 1905-1945. С. 50.
327

широкая дорога. Единственный случай во всей Европейской
истории. Итак, в добрый час! С отделением от нас Финляндии, Польши,
Литвы и Украины и, может быть, с широкой автономией Остзейских
провинций немцы добились осуществления своего плана: создать
между собою и Россией группу мелких государств - буферов,
всецело от них зависимых, а конечно, и Финляндия, и Польша, и даже
Украина будут в их руках - Украина в австрийских. Неужели таково
будет начало наших социалистов во внешней политике? Катастрофа
под Тарнополем получила большие размеры, чем казалось. Фронт
прорван на 120 верст шириною. Пришлось очистить не только Тар-
нополь, но и недавно завоеванный Галич. В руки неприятеля
досталась громадная добыча из всяких запасов, до 600 вагонов,
санитарные поезда и т. д. Все наше продовольствие сосредоточено теперь на
фронте, оттого мы и голодаем - и вот все это без выстрела отдается
немцам. Доблестно сдавались в плен целые полки с красными
знаменами, на которых было написано: "Смерть буржуям", "Земля и воля",
"Долой войну" и т. д., т. е. то же, что и в Петрограде 3 и 4 июля. Что,
если по всему фронту так будет? Председатель Московской думы
иудей Минор произнес наглую и пошлую речь о стоне и слезах народа,
ведущего войну из-за капиталистов и империалистов, о голодании и
нищете деревни (!!) и пр. Тяжко»1.
13 июля Гиппиус, фиксируя дошедшие до Кисловодска сведения
о бунте в Петрограде и о самовольном бегстве войск с фронта, так их
комментировала: «Они - трусы даже на улицах Петрограда;
ложились и сдавались безоружным. Ведь они так же не знали, "во имя"
чего бунтуют, как (до сих пор!) не знают, во имя чего воевать. <...>
Я еще говорила о совести. Какая совесть там, где нет первого
проблеска сознания?» Пытаясь найти смысл в плакатах бунтовщиков -
«Долой министров-капиталистов!» и «Вся власть советам!» - и не
находя его, она возмущалась: «Какие это министры-капиталисты?
Кадеты?.. Но и они уже ушли. "Советов" же бунтовщики знать не
хотели». И прибавляла по поводу слов правительства о
"решительных действиях": «Опять слова. Кто-то арестован, кто-то освобожден...
Окровавленные камни, и те вопиют против большевиков, но они пока
безнаказанны. Пока?» И как заклятие повторяла: «Я все-таки верю,
что будет, будет когда-нибудь хорошо. Будет свобода. Будет Россия.
Будет мир»2.
Гнать солдат пулеметами в наступление на защиту родины и
свободы Федор Степун считал не только нравственно недопустимым, но
Богословский М.М. Дневники. 1913-1919. С. 195-196.
Гиппиус З.Н. Дневники. Воспоминания. Мемуары. С. 152.
328

и практически бессмысленным: они все равно разбегутся. «Но при
случае, если нет иного выхода, то расстреливать трусов и шкурников,
стреляющих в спину наступающим по приказу правительства
добровольцам, не только целесообразно, но и нравственно допустимо»1.
13 июля Богословский, приветствуя то, что Керенский «взялся
за ум и согласился на меры Корнилова», так излагал свои
соображения о ближайших и более отдаленных перспективах: «Положение
безнадежное; слишком поздно это оздоровление приходит. Все же у
меня в глубине души теплится луч надежды на воскрешение армии.
Неужели же нам после трех лет войны жить лет полтораста под
немецким игом? Луч, правда, слабый»2.
Генерал Жиркевич записывал 14 июля: «Как существует Россия,
армия ее не покрывала себя таким позором! От двух рот немцев бегут
целые дивизии... А Керенский и С0 продолжают испражняться
воззваниями, призывами, увещеваниями». Касаясь же появившегося в
газетах заявления нового верховного главнокомандующего генерала
Корнилова о введении смертной казни на фронте за неисполнение
боевых приказов, он с грустью писал: «Да здравствует Революция,
обещавшая России свободу, равенство, братство, запретившая
смертную казнь и телесные наказания. Давно ли все это было дано?.. И уже
отнято у народа. Можно ли более основательно сесть в лужу с
громкими фразами и глупыми обещаниями?»3
«Войска перестали быть войсками, - констатировал и
профессор истории Московского университета, директор Румянцевского
музея Ю.В. Готье. - Россия потеряла возможность защищать самое
себя». Основная причина этого ему виделась в столетнем растлении
старого режима: «Он вызвал своим падением отклонение маятника
влево - и господство сил, развившихся в подполье и годных только
для разрушения». Россию он считал уже выкинутой из
международной игры и расчетов: «Германцам открывается случай, жданный
ими, - достигнуть всех намеченных целей на востоке.
Восстановление смертной казни - мера запоздалая и вряд ли принесет пользу и
толк». Ближайшее время, казалось ему, сложится так: «В течение
месяца закончится поражение остатков русской армии, а осенью
пойдут погромы внутри. Кто будет защищать нас от них? Может быть,
германцы?»4
Не менее пессимистично был настроен A.M. Ремизов. «Республику
еще никто не установил, а республиканские войска бегут, - записы-
1 Степун Ф.А. Бывшее и несбывшееся. Т. 2. С. 130-131.
2 Богословский М.М. Дневники. 1913-1919. С. 196.
3 Симбирский дневник генерала A.B. Жиркевича 1917 г. С. 107.
4 Готье Ю.В. Мои заметки. С. 13.
329

вал он 12 июля. - Терзают родину неумелость, недуманье о родине
и "все равно" наше, а главное, узость и замкнутость партий. И уж
правду сказать, потерзали порядочно и доконают. А подъяремные
рабы рабами и остались. Откуда же рабу и измениться? И ведь вот,
палкой загнали в окопы. За эти месяцы столько совершено насилия
и не "темными силами", а партиями. Вспоминаю выборы у нас, ведь
один сплошной культ от спасителей революц[ии]. Был порядок, да
сплыл, и ужасы позорного строя все время перед нашим лицом. И
никто на Руси ни в чем не уверен. Да уж худшего, что есть, едва ли и
было когда»1.
14 июля Военный союз офицеров, чиновников и врачей при
Штабе верховного главнокомандующего выступил с энергичным
требованием, а главком ЮЗФ Корнилов добавил к нему свой
ультиматум к Временному правительству: ввиду исключительной
серьезности момента, - возвратить все отнятые права командующего
состава и восстановить прежнюю дисциплину в войсках; в противном
случае Корнилов слагает с себя всю ответственность за гибельные
последствия «революцонной» свистопляски и разложения в
армиях. «Давно бы пора было выступить всем военачальствующим с
такими категорическими предложениями! - комментировал 15 июля
эти документы главный врач 7-го Сибирского армейского корпуса
В.П. Кравков. - Армия - и не папуасская-готтентотская, а армия из
вполне сознательных культурных граждан составленная, не может
быть армией без железной дисциплины кулака и страха перед
наказанием смертью! Солдаты из здравомыслящих теперь и сами убедились
в необходимости жестокой палки для своих товарищей, совсем
обалдевших от избытка дарованных им свобод!»2
15 июля в Петрограде состоялись торжественные похороны
восьми казаков-донцов, защищавших порядок на улицах города 3-5
числа. Отпевание происходило в Исакиевском соборе· «Та кучка, которая
стояла у амвона, смесь лиц, евреи из Исполнительного] Комитета
(Советов. - Авт.)у баре из Думы, министры, - посчитала нужным
отметить Тыркова, добавив: - Эти люди сговориться не могут». На
заполненной войсками гарнизона площади перед собором произнес
речь Керенский. Затем траурный кортеж направился в Александро-
Невскую лавру. На ленте венка от ПНС значилось: «Верным сынам
свободной России, павшим в бою с предателями своей страны»· А в
толпе на тротуарах та же Тыркова обращает внимание на услышанное:
- Ну вот это по-настоящему, по-русски. Не то что когда-то
хулиганов с заводов хоронили.
1 Ремизов A.M. Дневник 1917-1921 гг. С. 467-468.
2 Кравков В.П. Великая война без ретуши: Записки корпусного врача. С. 346-347.
330

И еще одна ее запись: «Опять появился Струве. Его рыжая борода
появляется, когда государство в опасности»1.
В статье «О положении момента», опубликованной 16 июля
газетой «Утро России», Н. Устрялов с сожалением констатировал, что к
позору распутинщины и выродившегося царизма прибавился позор
ленинщины, гиммеровщины и взбунтовавшегося плебейства. И
добавлял, что «если старый режим называли «тимократией»,
правлением худших, то теперешнее положение есть своего рода "хамокра-
тия" - засилье хама»2.
Вспоминая лето 1917 г. в Москве, А.Н. Толстой писал:
«Знойные, покрытые мусором улицы. Неряшливые
любопытствующие, - "где, что говорят?", "где, что продают?", - толпы людей.
Митинги - сборища лентяев, зевак, обывателей, тоскующих по
неизвестному будущему, и над задранными головами - "оратель" с
надутыми жилами. И у магазинов длинные очереди ленивых солдат за
табаком и мануфактурой. Помню чувство медленного отвращения,
понемногу проникавшее в меня. Ведь это - заря свободы. Это -
народ, призванный к власти. Помню чувство бессмысленного отчаяния,
когда приходили дурные вести с фронта. Помню, как в дыму
заполыхавших усадеб и деревень почудился страшный призрак:
раскосое, ухмыляющееся лицо Змея Тугарина, вдохновителя черного
передела.
Было ясно, - не хотелось только верить, - в России - не
революция, а - ленивый бунт. <...> Было чувство гибели, стыда, отчаяния.
И все это поливалось сверху потоками слов, ливнями трескучих
фраз, проскакивающих через сознание без следа. Над Москвой
трепался воткнутый бронзовому Пушкину в руку красный лоскут.
Такой Россия не могла жить. Она была не великой, не просто
государством, а - табором, хаосом»3.
Очень важным результатом июльских дней Ф. Степун видел то,
что кадеты окончательно разошлись с Керенским и поддерживавшим
его советским большинством. Если они, несмотря на это
расхождение, все же вошли в новое, образованное 15-го июля и возглавляемое
уже не князем Львовым, а Керенским коалиционное министерство,
то, конечно, не затем, чтобы поддерживать окончательно
скомпрометировавшую себя в их глазах коалицию, а лишь в расчете на новый
1 Тыркова A.B. Дневник от 15.07.17 // Наследие Ариадны Владимировны Тырко-
вой: Дневники. Письма. С. 198-199.
2 Устрялов Н. О положении момента // Утро России. 16.07.17.
3 Толстой А. Левиафан // Накануне возрождения России. Приложение к № 227
газеты «Одесский листок» от 27/14.10.18. (цит. по: Толстая Е. «Деготь или мед».
Алексей Н. Толстой как неизвестный писатель (1917-1923). С. 289.
331

кризис власти, в результате которого им скорее всего мечталась
военно-буржуазная диктатура1.
На старых позициях, по мнению Степуна, оставался, в сущности,
один только Керенский: «Чувствуя, что дорогая его сердцу единая,
свободолюбивая, всенародная революция с каждым днем все
безнадежнее распадается на две партийные, крайне-фланговые
контрреволюции, он продолжал настаивать на том, что единственным выходом
из трагического положения все еще остается сплочение всех живых
сил страны в сильном, коалиционно-надпартийном правительстве,
поддерживаемом государственно-мыслящими элементами
организованных во Всероссийском совете демократических масс». И хотя, в
конце концов, Керенский проиграл революцию, Степун, тем не
менее, продолжал и двадцать с лишком лет спустя настаивать на том,
что линия Керенского была единственно правильной2.
К.Д. Бальмонт, находившийся вторые сутки в пути между
Тифлисом и Кисловодском, был далек от подобных соображений.
«Я чувствую себя в какой-то фантастической пустоте, - писал он
жене 16 июля. - Изумительные вести с фронта, похожие на
дьявольскую сарабанду, заставляют чувствовать себя висящим в воздухе. Это
уже что-то, похожее на пришествие Батыя. Но в душе моей глубокое
равнодушие. Я более не чувствую никакой связи с этими людьми. Ни
жалости к ним, ни какого-либо интереса. Одно спокойное презрение.
Это стадо бегущих свиней да будет скорей истреблено. Кем - все
равно. В честной жизни им не должно быть места. <...> Вся земля
стала тесной от совершающихся низостей. Не знаю, что сотрет срам
с опозоренного имени "Русский". Во мне, русском, слово "русский"
вызывает трепет отвращения. Но и все другие народы тем самым
становятся чужими»3.
16 июля 1917 г. Блок записывал в дневник: «Как всегда бывает,
после нескольких месяцев пребывания напряженного в одной
полосе я притупился, перестал расчленять, события пестрят в глазах,
противоречивы; т. е. это утрата некоторая пафоса, в данном случае
революционного. Я уже не могу бунтовать против кадет и
почитываю прежде непонятное в "Русской свободе". Это временно, надеюсь.
Я ведь люблю кадет по крови, я ниже их во многом (в морали прежде
всего, в культурности потом), но мне стыдно было бы быть с ними.
Письмо маме (длинное)»4.
1 Степун Ф.А. Бывшее и несбывшееся. Т. 2. С. 115.
2 Там же. С. 115-116.
3 Бальмонт К. Письмо к Е.А. Андреевой от 16.07.17 // Андреева-Бальмонт Е.А.
Воспоминания. М.: Изд-во им. Сабашникова, 1997. С. 124.
4 Блок A.A. Собрание сочинений в восьми томах. Т. 7. С. 251.
332

В этом длинном письме он повторяет, что, несколько
притупился к событиям, утратил способность расчленять, в глазах пестрит.
«Это - постоянное следствие утраты пафоса, в данном случае
революционного (закон столь же общий, сколько личный). Поэтому я не
умею бунтовать против кадет и с удовольствием почитываю иногда
"Русскую свободу", которой прежде совсем не понимал». Однако тут
же оговоривается, что это - временно, что никогда не пойдет с ними.
Да, «отупев к событиям», он не в состоянии сейчас «"осветить" их,
"внедриться" в революцию - термины деп. полиции», он ищет
постоянно нечто рациональное и читает социалистические газеты. «Но,
так как качания маятника во мне медленнее, он не добрасывается эти
дни до стихии большевизма (или добрасывается случайно и редко);
и я несколько "отдыхаю", работая и гуляя. На будущей неделе
предстоит много дела. <...> Правые (кадеты и беспартийные) пророчат
Наполеона (одни первого, другие третьего). В городе, однако, больше
(восхитительных для меня) признаков русской лени и лишь
немногие парижские сценки. Свергавшие правительство частью удрали,
частью попрятались. Бабы в хвостах дерутся. Кронштадтцы,
приезжавшие сюда 4 июля, в знак высшего нахальства имели ружья на
веревках. Когда их арестовывали, они, главное, просили не отбирать
ружей, потому что стыдно вернуться в Кронштадт не только не
свергнув правительства, но и без оружия. И много такого. Когда устанешь
волноваться, начинаешь видеть эту восхитительную добродушную
сторону всех великих событий»1.
16 июля В.П. Кравков записывает: «Только что почувствовалась
оздоровляющая струя приказа Корнилова об отмене митингов на
фронте, как получена телеграмма Брусилова, разрешающего эту
балаганщину на фронте, но лишь в период позиционной войны, и не
ближе линии дивизионных обозов! Хитрый и лукавый царедворец!»2
17 июля профессор Богословский, узнав о приглашении кадетов
во Временное правительство и выставленных ими семи условиях,
пишет, что этим условиям нельзя не сочувствовать. «Я все же никак не
ожидал, что социализм обанкротится так скоро, как это случилось.
А каковы результаты этого опыта - ужасно сказать. <...> Кадеты
теперь, разумеется, войдут в министерство властно - да и давно пора
власти быть властью». Что же касается приятелей Ленина,
продолжающих заседать в «советах депутатов» и править Россией, то о них он
отзывается так: «Всегда мне казались уродливыми и
отвратительными эти самозваные собрания неизвестных, темных людей, на четверть
Блок A.A. Собрание сочинений в восьми томах. Т. 8. С. 507-509.
Кравков В.П. Великая война без ретуши: Записки корпусного врача. С. 347.
333

жидов, на четверть агентов бывшей охранки; а теперь я слышать о
них не могу равнодушно. Впрочем, что ж! Россия в начале XVII в.
видала единоличных самозванцев, в начале XX в. увидела самозванцев
коллективных и столь же темных. За три века мы не исправились.
У нас все то же тяготение к самозванщине»1.
17 июля корпусной врач В.П. Кравков делает такую запись,
связанную с 3-годичным юбилеем текущей войны:
«Было ли в истории человеческих революций что-нибудь
подобное нашей революции, чтобы свобода превращалась в безумный
разврат, и воины "революционной" армии теряли чувство чести,
совести и любви к родине?! "Гони природу в дверь - она влезет в окно".
Вожаки нашей революции забыли непреложный закон природы, что
массовой человеческой натуре присуща потребность быть под
властью и иметь всегда чарующий своей силой слепую массу объект
подчинения»2.
18 июля М.М. Богословский делится с дневником своими
мыслями, отрываясь от написания деталей путешествия молодого Петра в
Голландию: «Голова Керенского наполнена была исключительно
теорией и доктриной; но, соприкоснувшись с действительностью, он стал
поворачивать на государственно-практический путь, и это уже не тот
социалист, которым он начал, хотя все-таки выкрики бывают. В
прочих головах членов советов рабочих, "батрацких" и прочих депутатов,
т. е. в головах той шайки, которая ими руководит, одни узенькие
теории, у иных даже простые шаблоны и никакого практического
смысла, никакой способности видеть действительность. Просидев много
лет в подполье, где они учились по плохоньким переводам с
немецких брошюрок, они разучились присматриваться к настоящему миру
Божьему и его понимать»3.
19 июля Тыркова фиксирует в своем дневнике приезд в Петроград
московской части ЦК ПСР. «Новгородцев правильно указывает, что
мы чувствуем, как обществ[енное] мнение толкает нас на
выступление. Тут и Московский] унивеситет. Очень важные вещи
рассказывает Степанов (горный инженер, двоюродный брат З.Н.
Гиппиус. - Лет.) о разговоре Савинкова с Керенским, где было сказано,
что армию можно спасти, только давши права храброму
меньшинству над чернью. Надо, по его мнению, арестовать советы».
И еще стало известно, что Керенский накануне ночью звонил
Кишкину, разбудил его и требовал сразу ответа, и что Кишкин, уже
1 Богословский М.М. Дневники. 1913-1919. С. 197-198.
2 Кравков В.П. Великая война без ретуши: Записки корпусного врача. С. 347.
3 Богословский М.М. Дневники. 1913-1919. С. 198.
334

днем, признался ему, что ничего не выходит, после чего Керенский
заявил:
- Ну, значит, мне надо уходить, раз я не могу составить кабинет.
Криком отчаяния назвал это заявление Новгородцев:
- Надо входить сейчас же, потому что разруха идет так быстро,
что еще немного и мы будем в такой пропасти, где уже не может
быть органического дела, так как в бездне останутся только стоны и
расстрелы.
Снова всплыли слова Савинкова: да, катастрофа, но есть
герои, их в армии и надо противопоставить стаду трусов и баранов.
Меньшинство не хочет ни гибели России, ни своей. Оно все сметет.
С одним полком все сметет1.
В дальнейшем обсуждении, судя по записям Тырковой, принял
участие сам Керенский:
- Линия правительства неизменна, - заверил он. - Я как глава
правительства получил вчера особые полномочия. Войдя в
правительство, кадеты <обрыв текста>
- Вы хотите, чтобы ваши условия стали бы нашими?
- Да, ведь вы согласны?
- А если другие министры не примут?
- Я этого не признаю, - категорически ответил Керенский. - Или
я, или они. Забудьте, что у нас есть партии. Я механизм, который еще
может быть использован. Пользуйтесь мною2.
19 июля профессор Готье, проклиная руководителей из
«социалистов», не исключая из них ни Керенского, ни Церетели («хотя они,
несомненно, лучше других»), склонялся к мнению, что для
отрезвления мало одной катастрофы: «Нельзя делать революцию и вести
войну одновременно, надо от чего-то отказаться; так как революция
выше России, то, значит, надо выходить из войны, губить Россию и
спасать революцию»3.
Узнав 20 июля новость, что верховным главнокомандующим
вместо Брусилова назначается Корнилов, Богословский записывает:
«Итак, за 5 месяцев сменилось 4 верховных главнокомандующих.
Корнилов - это последняя надежда. Может быть, как-нибудь ему
удастся возродить армию, положить конец всем этим бредням в
военном деле и повернуть колесо военного счастья. Честь и слава ему
и за то, что он единственный на всю Россию крикнул слово правды.
Уже это одно - его большая заслуга»4.
1 Тыркова A.B. Дневник от 19.07.17 // Наследие Ариадны Владимировны
Тырковой: Дневники. Письма. С. 200-201.
2 Там же. С. 201.
3 Готье Ю.В. Мои заметки. С. 15.
4 Богословский М.М. Дневники. 1913-1919. С. 198-199.
335

В том, что политический маятник в стране резко качнулся вправо,
не сомневался Иванов-Разумник. Сообщая А. Белому о предстоящем
выходе сборника «Скифы», он 20 июля писал: «Революция
(подлинная) - кончается; впереди - победа "разума" (малого, "кадетского" и
т. п.), победа Кокошкиных и Бердяевых. Бороться еще есть за что, но
ближайшее будущее - ясно. Мещане (социалистические и иные)
победят по всей линии»1.
Совершенно иначе такую перспективу оценивал В. Маяковский.
Суть его стихотворной «Сказки о красной шапочке», напечатанной
в газете «Новая жизнь», выражали уже первые четыре строки: «Жил
да был на свете кадет. / В красную шапочку кадет был одет. / Кроме
этой шапочки, доставшейся кадету, / ни черта в нем красного не было
и нету». Ну и по закону жанра закончилась сказка тем, что волки
революции сцапали кадета и: «Известно, какая у волков диета. / Вместе
с манжетами сожрали кадета»2.
А вот Пришвин увидел а этих левацких словесах другую
подкладку: «Разумник в "Скифах" проповедует попросту побег вперед
от Мещан. Ла-та-та, побег одинокого, быстрого, вечно бегущего,
спасающегося от настоящего: забегание - забеги подальше, как можно
подальше, рано или поздно и все туда прибегут, приползут и скажут:
"Правильный был человек Разумник Васильевич"»3.
Но такие «забегающие вперед» были «одиноки». Их,
разделяющих идеи крайне левых партий, было не много, и число их
сокращалось. «Отлив интеллигенции из рядов пролетарской партии,
начавшийся в 1905 г., стал массовым после Февральской революции, когда
классовое содержание деятельности нашей партии неизбежно
определило отношение к ней непролетарских элементов», - отмечалось в
решениях VI съезда РСДРП(б)4.
Комментируя решение Временного правительства созвать в
Москве Государственное совещание для ознакомления
общественности со своими взглядами и намерениями, профессор Готье писал
20 июля: «Единственно практически путное, что они могли бы нам
сказать, - это, что надо кончать войну. Но Керенский едва ли это
скажет, по крайней мере сейчас. Керенский - искренний и сильный
человек, но я его считаю величайшим злым гением России»5.
1 Андрей Белый и Иванов Разумник: Переписка. СПб.: Atheneum; Феникс, 1998.
С. 122.
2 Маяковский В. Сказка о красной шапочке // Новая жизнь. 30.07.17 // Его же.
Собрание сочинений в 15 томах. Т. 1. М.: Правда, 1978. С. 165.
3 Пришвин М.М. Цвет и крест. Неизданные произведения... С. 351.
4 КПСС в резолюциях и решениях съездов, конференций и пленумов ЦК. Т. 1. М.:
Политиздат, 1970. С. 490.
5 Готье Ю.В. Мои заметки. С. 15.
336

Проведя несколько восхитительных минут около вечерних
деревьев на Каменном острове, а потом выслушав ужасные рассказы
Дельмас («Между прочим: юнкера Николаевского
кавалерийского училища с офицерами пили за здоровье царя»), а затем рассказы
щвейцара об офицерском хамстве, Блок записывал 23 июля: «Отчего
же после этого хулить большевиков, ужасаться перед нашим
отступлением, перед дороговизной, и пр., и пр., и пр.? Ничтожная кучка
хамья может провонять на всю Россию»1.
«Что же? - спрашивал сам себя Блок 24 июля. - В России все
опять черно и будет чернее прежнего?» Правда, неизвестно,
относились ли эти слова к положению в стране вообще, или к полученому в
Зимнем известию об уходе Ольденбурга на пост министра народного
просвещения и разговору с Тарле2.
26 июля М.М. Богословский с удовлетворением констатирует
достижение соглашения между Керенским, Корниловым и кадетами:
«У нас есть правительство и верховный главнокомандующий. В
правительство вошли кадеты - второго сорта, один Кокошкин из
перворазрядных. Трое - между прочим, обер-прокурор Карташев - из
сотрудников "Русского слова" (газета в его глазах неплохая. - Авт.),
также и Бернацкий - управляющий Министерством финансов. Его
статьи мне очень нравились и казались дельными»3.
Новое правительство, составленное Керенским, Гиппиус 26 июля
оценивала как «неожиданное и (боюсь) мертворожденное», ибо «не
видно его принципа». Правда, ее удивило то, что управляющим
военным ведомством в качестве фактического товарища министра
стал «наш Борис Савинков (как? когда? откуда?). Но это очень
хорошо». По-прежнему угнетало то, что на фронте «то же уродство и
бегство», а в тылу «крах полный» и то, что Ленин с Зиновьевым
«прозрачно скрываются», а Троцкий действует в Совете и ухом не ведет.
«Несчастная страна. Бог, действительно, наказал ее: отнял разум».
Собираясь покинуть Кисловодск и вернуться в Петроград, она
делилась своими сомнениями: «И куда мы едем? Только ли в голод, или
еще в немцев... Какие перспективы? <...> Мы видели медовый месяц
революции и не видели ее "в грязи, во прахе и в крови". Но что мы
еще увидим!»4
28 июля генерал Жиркевич вновь вернулся к своим дневниковым
записям: «Миллионы брошены на изображение Керенского, других
губителей Родины. И это в то время, когда Временное правительство
1 Блок A.A. Собрание сочинений в восьми томах. Т. 7. С. 251.
2 Там же. С. 252.
3 Богословский М.М. Дневники. 1913-1919. С. 201.
4 Гиппиус З.Н. Дневники. Воспоминания. Мемуары. С. 154-155.
337

кричит о том, что у него нет средств на войну, а в тылу надвигается
денежный крах. Не могу видеть этой противной рожи Керенского,
торчащей в окнах магазинчиков, киосках... А как обрадовало меня когда-
то Временное правительство. Как много я ждал и от него, и от нового
курса! И вот вышел не только мыльный пузырь, но гнойный нарыв на
больном, худосочном теле исстрадавшейся России, который никак не
может прорваться и грозит всему организму русского народа
заражением крови, т. е. смертью»1.
К «мобилизации патриотического духа» стала призывать Лига
русской культуры, возникшая тогда в Петрограде. Ее идеолог и один
из руководителей П.Б. Струве видел ее задачу в том, чтобы «в дни
великого томления и великого соблазна» всеми силами способствовать
переходу от революции космополитической к «революции
патриотической, народной, верной союзникам, гордо блюдущей честь и гордое
имя нации» и тем самым преодолению кризиса «идеи народничества
и государственного сотрудничества русской души»2. Лига открыла
свои отделения в Москве и Нижнем Новгороде. Но никого из
значительных представителей литературы и искусства ей в свои ряды
привлечь не удалось. Вполне возможно, что в этом сказалось и то, что
ее возглавлял М. Родзянко, за которым прочно утвердилась слава не
просто монархиста, но чуть ли не черносотенца3.
Во всяком случае Блок, получив от Струве приглашение вступить
в Лигу и принять участие в ее первом публичном собрании (с
приложением 9-го номера «Русской воли»), 30 июля воспринял его
неоднозначно, как вопрос, с одной стороны, конкретный («1. Горький,
Горького нет, а Родзянко есть (связано с бурцевскими
нападениями), 2. укрепление государственности (из воззвания учредителей -
"К русским гражданам"), 3. отношение к еврейскому вопросу, 4.
присутствие правых и москвичей), а с другой - общий,
заключающийся в тяготении его к туманам большевизма и анархизма (стихия,
"гибель", ускорять "лики роз над черной глыбой")». А после
прихода Е. Иванова и небольшой беседы с ним, продолжил излагать свои
аргументы «за» и в области конкретики («Лига русской культуры -
1 - объединение не классовое, не политическое, над политическими
формами и течениями, 2 - просветительная деятельность, 3 -
присутствие Струве и Ольденбурга среди учредителей» и в области
общей: «Зацепка за жизнь, участие в жизни, которое пока мне нужно
("железный день"; нельзя ускорить "вечер")). Знаменательнейшая
1 Симбирский дневник генерала A.B. Жиркевича 1917 г. С. 107.
2 Борьба за русскую культуру // Свободное слово. 2.09.17. № 27.
3 См.: Лапшин В.П. Художественная жизнь Москвы и Петрограда в 1917 году.
С. 181-182.
338

"выноска" Булгакова (найти). Булгаков упрощает (большевизм и
Распутин). Цепом молотили медовый клевер, жирную кашку,
которой поросли великорусские поля». Большевистская стихия, в его
глазах, - нечто близкое к «вечному покою». «Это ведь только
сначала - кровь, насилие, зверство, а потом - клевер, розовая кашка. Туда
же - и чувственность (Распутин). Буйство идет от вечного покоя и
завершается им». И, сославшись на свои статьи «Народ и
интеллигенция», «Стихия и культура», продолжал развивать мысль: «Сковывая
железом, не потерять этого драгоценного буйства, этой неусталости.
Да, не так страшно. "Тяжкий млат, дробя стекло, кует булат". Эта
последовательность метаний, способность жить в вечном разногласии с
собой... Лава под корой...»1
В результате этих размышлений появляется письменный ответ:
«Глубокоуважаемый Петр Бернгардович. Тщательно взвесив
для себя ваше предложение вступить в число членов "Лиги русской
культуры", я пришел к заключению, что только одно
обстоятельство могло бы служить для меня препятствием: это обстоятельство
выражается и конкретно и символически в отсутствии среди
учредителей имени Горького, или, говоря еще больнее и острее: есть
М.В. Родзянко и нет Горького. Понимая всю фактическую
невозможность [их] совмещения, принимая во внимание всю полемику
июльских дней, не принадлежа ни к какой партии, я, тем не менее,
воспринимаю это болезненно и остро, имею потребность сказать, что нужно
изыскать какие-то чрезвычайные средства для обретения Горького,
хотя бы для того, чтобы его имя прошло через "Лигу русской
культуры" (по-человечески, что ли, как это делается, избрать "почетным
членом", а потом - пусть отказывается и ругается). Ведь
первоначально нужно, чтобы родился звук, который потом может
оформиться, облечься в плоть "слова" или "дела", или не оформиться, остаться
звуком и отлететь; но дело в том, что всякий скажет, что в истории
русской культуры имя автора "Исповеди" и "Детства"
знаменательнее, чем имя председателя IV Думы, что бы ни произошло. Знаю, что
эта боль - не только моя, личная, и что она выразилась, например,
еще на днях в письме С.Ф. Ольденбурга, одного из учредителей Лиги;
и потому, зная это, я с благодарностью принимаю ваше приглашение
и прошу вас передать мою глубокую благодарность временному
комитету Лиги. Что касается вопроса об участии моем в первом
публичном собрании, то я хочу этого, думаю об этом серьезно и буду думать,
но боюсь, что, кроме моих постоянных занятий (я редактирую
стенографические отчеты Чрезвычайной следственной комиссии), у меня
Блок A.A. Собрание сочинений в восьми томах. Т. 7. С. 253.
339

могут теперь как раз явиться еще более спешные и ответственные
(в той же комиссии); так что (в этом случае и при том разъединении,
которое существует в моей собственной душе) я не сумею ничего
обдумать и написать без ущерба для служебной работы»1.
«Мутные волны разбойничьего и предательского большевизма»,
которые начали тогда «захлестывать освободительное движение и
совершенно извратили его», покончили с увлечением революцией
К. Бальмонта. 30 июля в Пятигорске он написал строки: «Не собрал
я этим летом Божьей жатвы, / не писал благовествующих стихов,
/ видел низость, суесловье, лживость клятвы, / миллионы
обезумевших рабов. / Не дышал я этим летом духом луга, / ни единого не
встретил я цветка, / видел руку, что заносит брат на друга. / Знал,
что радость, хоть близка, но далека. / Не узнал я этим летом
поцелуя, / слышал только тот позорный поцелуй, / что предатели
предателям, ликуя, / раздавали столько, сколько в море струй. / Этим
летом - униженье нашей воли, / этим летом - расточенье наших
сил, / этим летом - я один в пустынной доле, / этим летом - я Россию
разлюбил».
И вспоминал четыре года спустя: «Только совершенно неумный
или совершенно злостный человек может увидеть в этих стихах что-
нибудь иное, кроме вопля измученного сердца, которое мучается
именно любовью, терзается тем, что любимая, единственно-любимая,
вечно-любимая, поступает не так, как ей свойственно, и искажает
свой лик. Только слепой или сознательно-злостный человек может
понимать такой возглас в букве, а не в духе его»2.
«Русские дела все те же, - записывала 1 августа Гиппиус. - Как
будто меньше удирание от немцев со времени восстановления
смертной казни на фронте. Но только "меньше", ибо восстановили-то
слепо, слабо, неуверенно, точно крадучись». Она считала это
преступным: «Или не восстанавливай, или так, чтобы каждый солдат знал с
полной несомненностью: если идешь вперед, - может быть, умрешь,
может быть, нет, на войне не всех убивают; если идешь назад,
самовольно, - умрешь наверно. Только так». И, тем не менее, снова и снова
уговаривала саму себя верить в хороший исход: «Ведь "хорошее" или
"дурное" - не предопределено заранее, не написано; ведь это наши
человеческие дела; ведь от нас (в громадной доле) зависит, куда мы
пойдем: к хорошему, или дурному. Если не так, то жить напрасно»3.
1 Блок A.A. Собрание сочинений в восьми томах. Т. 8. С. 509-510.
2 Бальмонт К. Кровавые лгуны // Воля России. 22.05.1921. № 209. С. 4-5 //
Русская литература. 2004. № 3.
3 Гиппиус З.Н. Дневники. Воспоминания. Мемуары. С. 155-156.
340

2 августа Блок записывает: «Письмо от мамы. Видно, что ее
беспокойство все больше питается глушью Шахматова»1.
3 августа выпускник Петроградского университета Юрий
Никольский писал писательнице Л.Я. Гуревич: «Каждый божий день
встаешь утром и спрашиваешь себя, цела ли еще Россия, а она гибнет
и гибнет, как-то фатально». И, упомянув о безрезультатных спорах
со своим другом литературоведом Б.М. Эйхенбаумом и его старшим
братом анархистом В.М. Эйхенбаумом-Волиным, сообщал о своем
решении после сдачи государственных экзаменов не оставаться для
подготовки к профессорскому званию, а поступить в артиллерию.
«Я давно думал об этом, что не нравственно так говорить о войне,
будучи в тылу. Посмеет кто-нибудь остановить меня, когда я буду в
солдатской форме»2.
3 августа Иван Бунин после разговора о русском народе с братом
Юлием и племянником Николаем записывал: «Какой ужас! В такое
небывалое время не выделил из себя никого, управляется Гоцами,
Данами, каким-то Авксентьевым, каким-то Керенским и т. д.!»3 На
следующий день, ознакомившись с пришедшими из столиц газетами,
делился с дневником своими впечатлениями от прочитанного (бунт
в Егорьевске, во время которого пьяные солдаты убили городского
голову, «наглое» письмо Троцкого из "Крестов" и т. п.): «Снова боль,
кровная обида, бессильная ярость!»4
3 августа Блок записывает в дневник: «Происходит ужасное:
смертная казнь на фронте, организация боеспособности, казаки,
цензура, запрещение собраний. Это - общие слова, которые тысячью
дробных фактов во всем населении и в каждой душе пылят. Я пошел
в Лигу русской культуры, я буду читать "Русскую волю" (попробую;
у "социалистов" уже не хватает информации, они вышли из центра
и не захватывают тех областей, в которых уверенно и спокойно
ориентируются уже "буржуа"; "их" день), я, как всякий, тоже игрушка
истории, обыватель. Но какой полынью, болью до сладости все это
ложится на наши измученные войной души!»5
Отговаривая мать от намерения покинуть Шахматово и приехать
в Петроград, Блок 4 августа пишет ей: «Теперь здесь уже, так сказать,
"неинтересно", в смысле революции. Россия опять вступила в свою
трагическую (с вечной водевильной примесью) полосу, все тащат
1 Блок A.A. Собрание сочинений в восьми томах. Т. 7. С. 253.
2 Судьба Юрия Никольского. (Из писем Ю.А. Никольского к семье Гуревич и
Б.А. Саловскому. 1917-1921) // Минувшее. Исторический альманах. [Вып.] 19. С. 144.
3 Бунин И.А. Лишь слову жизнь дана. С. 84.
4 Там же.
5 Блок A.A. Собрание сочинений в восьми томах. Т. 7. С. 253.
341

"тягостный ярем". Другими словами, так тошно, что даже не хочется
говорить. Спасает только работа, спасает тем, что, организуя,
утомляет, утомляя, организует. Люба и работа - больше я ничего сейчас не
вижу <...> Могу прибавить, что я уже читаю "Русскую волю"; да и
вообще - "рожденный ползать - летать не может"!»1. А в свой дневник
записывает: «Мысли как будто растут, но все не принимают
окончательной формы, все находятся в стадии дум. Следует, кажется,
наложить на себя запрещение - не записывать этих обрывков, пока не
найдешь формы»2.
6 августа Блок после большого разговора с Пястом по
телефону и очень нервного и больного письма от мамы, между двух снов
(«"Спасайте, спасайте!" - "Что спасать?" - "Россию", "Родину",
"Отечество", - не знаю, что и как назвать, чтобы не стало больно и
горько и стыдно перед бедными, озлобленными, темными,
обиженными. Но - спасайте!») записывает:
«Желто-бурые клубы дыма уже подходят к деревням,
широкими полосами вспыхивают кусты и травы, а дождя бог не посылает,
и хлеба нет, и то, что есть, сгорит. Такие же желто-бурые клубы, за
которыми - тление и горение (как под Парголовым и Шуваловым,
отчего по ночам весь город всегда окутан гарью), стелются в
миллионах душ, - пламя вражды, дикости, татарщины, злобы, унижения,
забитости, недоверия, мести - то там, то здесь вспыхивает; русский
большевизм гуляет, а дождя нет, и бог не посылает его! Боже, в какой
мы страшной зависимости от Твоего хлеба! <...> Мы зависим от
колосьев, которые Ты можешь смять грозой, истоптать засухой и сжечь.
Грозный Лик Твой, такой, как на древней иконе, теперь неумолим
перед нами!»3
7 августа, проснувшись, Блок пишет в дневнике: «И вот задача
русской культуры - направить этот огонь на то, что нужно сжечь;
буйство Стеньки и Емельки превратить в волевую музыкальную
волну; поставить разрушению такие преграды, которые не ослабят
напора огня, но организуют этот напор; организовать буйную волю;
ленивое тление, в котором тоже таится возможность вспышки
буйства, направить в распутинские углы души и там раздуть его в костер
до неба, чтобы сгорела хитрая, ленивая, рабская похоть. - Один из
способов организации - промышленность ("грубость", лапидарность,
жестокость первоначальных способов)»4.
1 Блок A.A. Собрание сочинений в восьми томах. Т. 8. С. 510-511.
2 Там же. Т. 7. С. 253.
3 Там же. С. 254.
4 Там же.
342

В который раз, делясь с дневником своими сетованиями по поводу
потрав, совершаемых бабами из окрестных деревень на восьми
десятинах лесной вырубки на овраге, еще весной объявленной волостным
комитетом государственной собственностью, Пришвин писал 7
августа: «Корень беды в том, что в основе своей, во всей своей
глубине наша революция самая буржуазная в мире, это даже не
революция собственников, а людей, желающих быть собственниками. Эти
собственники будущего взяли напрокат формулы социализма и так
забили ими собственников настоящего, что эти собственники,
уязвленные до конца, загнанные в подполье, уже не могут оправиться,
взглянуть на свет божий живыми глазами. <...> В газетах все ложь и
поверхность... Жизнь теперь общества похожа на бегство во время
войны: все бегут. Спасаются. А правительство взывает к объединению.
Как на фронте остановили бегущих пулеметами, так неминуемо и
здесь, в тылу нужно грубо остановить бегущих. Неизбежна диктатура
самая жестокая, и ее ждут почти с наслаждением. <...> Почти
сладострастно ожидает матушка Русь, когда, наконец, начнут ее сечь»1.
При чтении записок Бисмарка и воспоминаний графа Витте Бенуа
невольно приходили в голову такие мысли: «Вот бы нам таких людей
получить в настоящий момент! Их до цинизма трезвые взгляды, их
"государственный" ум. Их политическая находчивость и
изворотливость, наверное, оказали бы спасительные услуги. Увы, ничего, кроме
тупых доктринеров или бездарных дилетантов, нельзя было найти ни
в России, ни в других странах!»2
Когда недавний эмигрант Б. Савинков назначается управляющим
Военным министерством (вступил в должность 27 июля 1917 г.), то
М. Волошин просто ликует. 7 августа поэт пишет A.M. Петровой:
«Наши внешние дела меня стали меньше волновать, вероятно,
благодаря составу нового правительства, в которое вошли люди, которых я
знаю так близко и которым верю: Авксентьев, Савинков... Особенно
последний. В нем есть все данные созидающей государственной воли.
Я писал ему на днях: "Ваша судьба глубоко волнует меня. В
революциях меня всегда пленяла сказочность неожиданных превращений:
человеческих взлетов и падений. Только они выявляют на мгновение
скрытые лики руководящих сил. Вся остальная обыденность
революции, или муть растревоженных душ и вожделений, только
естественный физиологический процесс, простой, как разложение трупа. Не
прошло еще двадцати месяцев, как вы, собираясь идти волонтером
во Франции, говорили мне, что к концу войны будете квартирмей-
1 Пришвин М.М. Цвет и крест. Неизданные произведения. С. 344.
2 Бенуа А.Н. Мой дневник... С. 195.
343

стером от кавалерии и не помиритесь на меньшем. И вот вы во главе
русского военного министерства! Это головокружительно и логично:
конечно, не обыденной, но "звездной" логикой планет, руководящих
ходом истории и судьбами отдельных избранных. Человеку даны две
творческих силы: по отношению к будущему - Вера (обличение
вещей невидимых), по отношению к настоящему - Разум (критицизм,
скептицизм). Их субъективная окраска - энтузиазм и презрение.
Силы эти противоположны и полярны, и соединение их в одном
лице рождает взрыв, молнию - действие. Но обычно их стараются
обезопасить, соединить в устойчивой химической комбинации в виде
политической] теории или партийной программы: целлулоид,
приготовляемый из нитроглицерина! Отсюда ненависть к "идеологиям",
отличающая носителей молний, создававших великие
государственные сплавы - Цезарей и Наполеонов. Из всех людей, выдвинутых
революцией и являющихся, в большинстве случаев, микробами
разложения, я только в вас вижу настоящего] "литейщика", действенное и
молниеносное сочетание религиозной веры с безнадежным знанием
людей"»1.
В письме к P.M. Гольдовской (Хин) 8 августа Волошин повторяет:
«В составе нового правительства я невольно возлагаю большие
надежды на Савинкова, зная его презрение к партийным программам,
его практическую волю и его "удачу", которую древние недаром
причисляли к добродетелям человека»2.
Во вторник 8 августа в Петроград из Кисловодска вернулись
Мережковские, и в тот же вечер у них побывал Борис Савинков.
Положение он им обрисовал крайне острое:
- У нас ожидаются территориальные потери, на севере - Рига и
далее до Нарвы, на юге - Молдавия и Бессарабия. Внутренний
развал экономический и политический - полный. Дорога каждая
минута, ибо эти минуты - предпоследние. Необходимо ввести военное
положение по всей России. Должен приехать (послезавтра) из Ставки
Корнилов, чтобы предложить вместе со мной Керенскому принятие
серьезных мер. На предполагающееся через несколько дней
московское совещание правительство должно явиться не с пустыми руками,
а с определенной программой ближайших действий. Нужна твердая
власть3.
- Дело, конечно, ясное и неизбежное, - соглашалась Гиппиус.
1 Волошин М. Избранное: Стихотворения. Воспоминания. Переписка. Минск,
1993. С. 364-365.
2 Там же. С. 365.
3 Цит. по: Гиппиус З.Н. Дневники. Воспоминания. Мемуары. С. 156-157.
344

И в то же время недоумевала: «Что случилось? Где Керенский?
Что тут произошло? Керенского ли подменили, мы ли его ранее не
видели (т. е. не разглядели. - Авт.)? Разрослось ли в нем вот это, -
останавливающееся перед прямой необходимостью "взять власть",
начало, я еще не вижу. Надо больше узнать. Факт, что Керенский
боится. Чего? Кого?»1
В обсуждении корниловски-савинковской программы
принимал живое участие начальник Политического управления Военного
министерства Федор Степун. «Разделяя в общем планы Савинкова,
я, - вспоминал он, - отнюдь не разделял его
презрительно-вызывающего отношения ко "Всероссийскому совету", а потому настойчиво
убеждал его не растрачивать своего последнего авторитета в кругах
демократии, не бравировать во всеуслышание своим презрением
к "Совету рачьих, собачьих и курячьих депутатов", как он называл
Центрально-исполнительный комитет Совета рабочих, солдатских
и крестьянских депутатов. Но все мои доводы не производили на
Бориса Викторовича ни малейшего впечатления». Да и Керенский
с преданными ему люди, в частности Зензиновым, очевидно,
чувствовали, что в Военном министерстве создается глубоко-чуждая
интеллигентски-социалистическому пониманию революции
атмосфера. Кто-то из ближайшего окружения Керенского так прямо и
сказал Степуну, что «Савинков был бы весьма уместен в Италии при
дворе возрожденских тиранов, но ему совершенно нечего делать в
Петрограде». Не доверяя Савинкову, Керенский и его советчики не
решались на то, что, по убеждению Степуна, одно только и могло
внести нравственное и политическое оздоровление в отношениях между
правительством и ставкой. «Вместо того чтобы мужественно взять в
свои руки инициативу сближения с Корниловым, программа
которого, за исключением сложного вопроса о милитаризации железных
дорог и заводов, вполне совпадала с планами Временного
правительства, Керенский упорно уклонялся от изучения "записки"
главнокомандующего и обсуждения ее во Временном правительстве»2.
«Затишье бессилия, временный роздых перед следующей
схваткой, а именно бессилие всех партий, групп, сословий и т. п.» видел в
политическом положении профессор истории Московского
университета СБ. Веселовский. 8 августа он записывал: «Высказано и
высказывается так много верных и хороших мыслей, что кажется, что
больше нечего сказать. Если не все, то очень многое - ясно. Все видят
сильный упадок производительности труда, расстройство транспор-
1 Там же. С. 157.
2 Степун Ф.А. Бывшее и несбывшееся. Т. 2. С. 337.
345

та, гибельность анархии и т. д., но никто ничего не делает. Все как
будто ждут импульса, толчка извне и от него, а не от своих усилий
ожидают сдвига. Машина попала на мертвую точку и стала. В
наиболее опасных местах, как в армии, полумеры»1.
Совершенно иначе оценивал политическую обстановку в стране
другой профессор Московского университета - ботаник К.А.
Тимирязев. Снова и снова повторяя Некрасова: «Были времена и хуже,
не было подлее», он пишет М. Горькому: «Кажется, мерзавцы
торжествуют по всей линии - и не сегодня-завтра господа
Корниловы, Милюковы-Дарданельские и Родзянки-болванские восстановят
"столыпинское успокоение" или что еще хуже. Голова идет кругом,
дело валится из рук. Если теперь мы не дошли "до конца", то не знаю,
какого еще ждать другого!»2
Вопрос о войне продолжал раскалывать интеллигенцию и все
общество, держа его в нарастающем напряжении. Горьковская «Новая
жизнь» поместила 9 августа антивоенное стихотворение «К ответу!»
В. Маяковского: «Гремит и гремит войны барабан. / Зовет железо
в живых втыкать. / Из каждой страны / за рабом раба / бросают на
сталь штыка. / За что? / <...> Сцепилась злость человеческих свор, /
падает на мир за ударом удар / только для того, / чтоб бесплатно /
Босфор / проходили чьи-то суда. / Скоро / у мира / не останется не-
поломанного ребра. / И душу вытащат. / И растопчут там ее / только
для того, / чтоб кто-то / к рукам прибрал / Месопотамию. / Во имя
чего / сапог / землю растаптывает, скрипящ и груб? / Кто над небом
боев - / свобода? / бог? / Рубль! / Когда же встанешь во весь свой
рост / ты, / отдающий жизнь свою им? / Когда же в лицо им бросишь
вопрос: / за что воюем?»3 Публикация эта, в свою очередь, вызвала
возмущенный отклик в плехановском «Единстве».
В среду 9 августа Савинков снова побывал у Мережковских и
рассказал, что ночью очень серьезно беседовал с Керенским и подал в
отставку:
- Все дело висит на волоске. Завтра должен быть Корнилов.
Думаю, что он, пожалуй, вовсе не приедет.
- Что же сталось с Керенским? По рассказам близких, - он
неузнаваем и невменяем.
Савинков изложил свою идею:
- Настоятельно нужно, чтобы явилась, наконец, действительная
власть, вполне осуществимая в обстановке сегодняшнего дня при та-
1 Веселовский СБ. Страницы из дневника. 1917-1923. С. 24.
2 Тимирязев К.А. Сочинения в 10 томах. Т. IX. М.: Сельхозиздат, 1940. С. 465.
3 Маяковский В. К ответу! // Новая жизнь. 9.08.17 // Его же. Собрание сочинений
в 15 томах. Т. 1. С. 167-168.
346

кой комбинации: Керенский остается во главе (это непременно), его
ближайшие помощники-сотрудники - Корнилов и я. Корнилов - это
значит опора войск, защита России, реальное возрождение армии;
Керенский и я - защита свободы. При определенной и ясной
тактической программе, на которой должны согласиться Керенский и
Корнилов, нежелательные элементы в правительстве вроде Чернова
выпадают автоматически1.
«Савинков понимает и положение дел, - и вообще все, самым
блистательным образом, - записывала Гиппиус. - И я должна тут
же сразу сказать: при всей моей к нему зрячести я не вижу, чтобы
Савинковым двигало сейчас его огромное честолюбие. Напротив, я
утверждаю, что главный двигатель его во всем этом деле -
подлинная, умная любовь к России и к ее свободе. Его честолюбие - на
втором плане, где его присутствие даже требуется»2.
- На Корнилова я смотрю очень трезво, - говорил Савинков. - Он
честный и прямой солдат. Он главным образом хочет спасти Россию...
Он любит свободу, я это знаю совершенно твердо. Но Россия для него
первое, свобода - второе. Как для Керенского (поймите, это факт, и
естественный) свобода, революция - первое, Россия - второе. Для
меня же (может быть, я ошибаюсь), для меня эти оба сливаются в
одно, нет первого и второго места, неразделимы. Вот потому-то я
хочу непременно соединить сейчас Керенского и Корнилова3.
- Останетесь ли вы действовать с Корниловым или Керенским,
если их пути разделятся?
- Я представляю себе, что Корнилов не захочет быть с Керенским,
захочет против него, один, спасать Россию. В ставке есть темные
элементы; они, к счастью, ни малейшего влияния на Корнилова не
имеют. Но допустим... Я, конечно, не останусь с Корниловым. Я в него
без Керенского не верю. Я это в лицо говорил самому Корнилову.
Говорил прямо: тогда мы будем врагами, тогда и я буду в вас
стрелять, и вы в меня. Он, как солдат, понял меня тотчас, согласился.
Керенского же я признаю сейчас как главу возможного русского
правительства необходимым. Я служу Керенскому, а не Корнилову. Но
я не верю, что и Керенский один спасет Россию и свободу. Ничего он
не спасет. И я не представляю себе, как я буду служить Керенскому,
если он сам захочет оставаться один и вести далее ту колеблющуюся
политику, которую ведет сейчас. Сегодня в нашем ночном разговоре
с ним мною подчеркнулись эти колебания, и я счел своим долгом по-
1 Гиппиус З.Н. Дневники. Воспоминания. Мемуары. С. 157.
2 Там же. С. 157.
3 Там же. С. 158.
347

дать в отставку. Он ее не то принял, не то не принял. Но дело нельзя
замазывать, завтра я ее повторю решительно1.
Из всех этих слов Гиппиус начала «кое-что улавливать». И первое,
что ей показалось поразительным: «Керенский точно лишился
всякого понимания. <...> Он никогда не был умен, но, кажется, и
гениальная интуиция покинула его, когда прошли праздничные, медовые дни
прекраснодушия и наступили суровые (ой, какие суровые!) будни.
И опьянел он... не от власти, а от "успеха" в смысле шаляпинском. А
тут еще, вероятно, и чувство, что "идет книзу". <...> Он и Савинкова
принял за "верного и преданно ему душой и телом слугу" - только.
Как такого "слугу" и вывез его скоропалительно с собой, - с фронта.
(Кажется, они были вместе во время июньского наступления.) И
заволновался, забоялся, когда приметил, что Савинков не без остроты...
Стал подозревать его... В чем? А тут еще миленькие "товарищи" с-ры,
ненавидящие Савинкова-Ропшина... А Керенский их боится»2.
Отставка Савинкова возмутила его друзей, в том числе и Степуна.
«Да, - признавался он потом, - я, конечно, жаловался Станкевичу
на Керенского, обвиняя его в нерешительности и в тех вечных
колебаниях, которыми он мешал более сильным людям делать нужное
дело. Тем не менее я не был глух и к доводам Станкевича, который
доказывал мне, что необходимая, корниловски-савинковская
реформа должна проводиться под высшим руководством Керенского,
который шире и всестороннее понимает русскую жизнь, чем Ставка и
Савинков. В конце концов, мы порешили, что я буду стараться
"демократизировать" Савинкова, а он, Станкевич, попытается убедить
Керенского вернуть Савинкова на его пост»3.
10 августа газета «Новое время», по собственному признанию, с
некоторым запозданием, ополчилась на русскую интеллигенцию за
ее пренебрежение к патриотизму. Напомнив о том, что
собравшиеся четыре месяца назад в Михайловском театре представители
революционной интеллигенции - причем «из людей высочайше
достойных» - так и не произнесли этого слова, автор статьи теперь уверен,
что могли бы сказать следующее:
- Какое было безрассудство, что мы сорок лет боролись и страдали
в Шлиссельбурге и в изгнании собственно не за Россию, а за Европу,
что мы все время боролись под знаком европеизма, избегая всякой
национальной окраски, считая эту национальную окраску
односторонностью, суеверием, затхлостью, отсталостью и даже прилагая к
1 Гиппиус З.Н. Дневники. Воспоминания. Мемуары. С. 158-159.
2 Там же. С. 159.
3 Степун Ф.А. Бывшее и несбывшееся. Т. 2. С. 337.
348

национальности выражение, очень милое, Владимира Соловьева, -
«звериный национализм».
«И вот, когда разразился гром, русский мужичок поздно почесал
затылок и все же не снял шапки и смиренно не перекрестился. Мы и
до сих пор говорим о любви к родине бегущим русским войскам, но
все-таки нам страшно произнести слово "патриотизм": до того оно
заплевано, загнано, до того это слово "патриотизм" омерзло всем».
Другое дело, в Германии, хотя и там не обошлось без Маркса и
Лассаля. «Там действительное отечество и действительный поэтому
вкус к отечеству. Там отечество и гражданин в обоюдном договоре
и честном условии, тогда как у нас все в "славянофильской любви",
т. е. «ты мне послужи и за меня умри», а я тебе "шиш" и плюну "на
твоих потомков". Словом, дело все в том, что там действительно
оригинальная и самостоятельная культура, но не только
государственная, не одна политическая и экономическая, но и прежде всего это
культура гениального и гениально-честного общества, помогавшего
из всех сил государству, отчего они и поют глуповато и пошловато
"Deutschlandueberalles", а мы поем "На реках вавилонских" и
прометеевски отсиживаемся в Шлиссельбурге. Русские прогуляли свое
отечество, этого нечего скрывать».
Но признать это и сказать об этом ясно и просто никому из
представителей революционной интеллигенции не удалось. Они по-
прежнему судят и осуждают, тогда как никто не был так исторически
осужден, как они. Автор (а им был Розанов) ставил им вину «40 лет
полной германской службы, проповеди совершенно того же, что и
"Циммервальден", т. е. что отечество не нужно, ибо есть всемирное
братство и единство народов, что история есть вся борьба
классовых интересов, а потому "пролетарии, собирайтесь", а окаянные суть
буржуи». И в итоге «Иуды, продавшие свое отечество за
чечевичную похлебку заграничной похвалы», вполне заслуживают от своих
хвалителей такой приговор, выраженный окаянным, гениальным
гоголевским словом: «Я взяла от вас все, рабы, - взяла и выжала; и
теперь обращаю в свиной навоз страну, о каковой и всегда видела,
что это просто свиной навоз, а не какая-нибудь культура. Культуру
делают не такие люди. Ее делают чистым сердцем, Лютеры и мудрые,
осторожные Гёте. А у вас было только одно болото вашей
ругающейся литературы, в которой лучшее произведение - целомудренные
"Записки сумасшедшего"»1.
10 августа газета «Утро России» напечатала статью П. Сурмина
(псевдоним Н. Устрялова) с характерным названием «Революция
1 Обыватель. Запоздалое горе... // Новое время. 10.08.17 // Розанов В.В. Собрание
сочинений. Минувшее. С. 406-409.
349

на распутье», в которой констатировалось, что революция «не
разрешила еще ни одной из великих творческих задач, стоявших перед
нею», и что «нарастание бедствий не прекращается, чем дальше -
тем хуже»1. В это время в политическом сознании многих (причем
не только либералов) происходит серьезный сдвиг вправо. Спасение
России они начинают искать не в народоправстве, а в сильной
диктаторской власти.
Поиски эти уже интенсивно велись.
10 августа в Петроград прибыл верховный главнокомандующий.
«Во всем городе чувствовалось, - свидетельствовал Степун, - что вся
внесоветская Россия ждет от Корнилова не сговора со Временным
правительством, а замены скрытой диктатуры Совета открытой
диктатурой Корнилова. В Москве эти реакционные настроения были,
вероятно, еще сильнее»2.
Вечером того же дня Савинков прочел Мережковским и Карташеву
программную записку, только что подписанную Корниловым. Но
подтвердил еще раз, что Керенский не верит ему и боится Корнилова.
Отметив 11 августа в своем дневнике это обстоятельство и то, с какой
головокружительной быстротой все меняется, Гиппиус посчитала
нужным уточнить: «Керенский мечется, словно в мышеловке»3.
10 августа 1917 г. идеолог черносотенства Борис Никольский
записывал в свой дневник: «Бедная Россия! Безумие рабочих, тупоумие
правительства, наглое хулиганство собачьих депутатов, нарастающая
продовольственная катастрофа в Петрограде и озлобление мирных
и спокойных элементов населения достигают высшего напряжения.
Мне думается, что взрыв недалек. Резолюции казаков, лиги
георгиевских кавалеров - это пустяки, но они могут явиться искрами в порох.
Немецкий нажим на Ригу поторапливает Россию»4.
10 августа, комментируя предстоящую поездку Муравьева на
московское совещание и слухи о каких-то будущих бомбах с чьих-
то аэропланов и о выступлениях, в связи с отъездом всех в Москву,
а также тревожный тон газет «Биржевка» и «Русская воля», Блок
фиксирует у себя страшно взвинченное и нервное состояние: «Я не
жду добра от ближайших дней. Может быть, все это - одни нервы».
И задается вопросом: «Что такое московское совещание? О чем?
Если оно не оправдает тех громадных надежд, которые на него
возлагаются, это будет большим ударом прежде всего по Временному
правительству»5.
1 Сурмин П. Революция на распутье // Утро России. 10.08.17.
2 Степун Ф.А. Бывшее и несбывшееся. Т. 2. С. 337-338.
3 Гиппиус З.Н. Дневники. Воспоминания. Мемуары. С. 165.
4 Никольский Б.В. Сокрушить крамолу. С. 120.
5 Блок A.A. Собрание сочинений в восьми томах. Т. 7. С. 254.
350

11 августа, получив от некоего подпоручика 400 рублей, которые
тот одолжил в Пскове у его жены, Блок записывал: «Если вычесть его
хамское происхождение, военные кастовые точки зрения,
жульническую натуру, страшную хвастливость, актерский нигилизм, то
останется все-таки нечто "ценное", что можно назвать "современностью",
неприкаянностью. (А главное - по-своему любит Россию и узнал о
ней довольно много.)»1
12 августа газета «Утро России» в передовой статье «Перед
совещанием», подписанной П. Сурминым, красной нитью проводила
мысль о том, что русской демократии после шести месяцев
управления Россией приходится если и не поклониться буржуазии, то пойти
на союз с ней: «Несомненно, созыв Московского совещания и его
состав - это уступка имущим классам. Но в силу исторической
необходимости не обойтись демократии без уступок и без буржуазных
союзников. Отказ от союза равносилен содействию роста анархии, за
которым могла бы последовать и реакция с ее монархическим героем»2.
Нововременскому Обывателю, то бишь Розанову, не понравилась
эта мысль о необходимости союза демократии с буржуазией. В статье
«Не те слова, не те думы» он печалился не только от употребления
классовых, не русских слов: «Нет русской буржуазии и нет русских
рабочих, а есть правильное русское сердце и открытая русская душа».
А им, правильному русскому сердцу и открытой русской душе,
претит установившееся в России понятие демократии: «Дело в том, что,
слюнявя в "классовых интересах" по указке берлинского Маркса,
"рабочие" и, увы, "солдаты" сами же себя и свою "демократию", можно
сказать, выронили, уронили в грязь, в бессмыслицу; и их самих, этих
рабочих, приходится вытаскивать из какого-то тупоумия
демократии, а не из прекрасного смысла демократии, который, конечно, тоже
есть». И нужно совершенно не так рассуждать, как «Утро России»,
теоретически планируя, что «без буржуазии не обойтись», без
«золотого мешка делу не сладиться», а извлечь уроки из
безраздельного управления Россиею советами рабочих и солдатских депутатов,
то есть «единосоставных нижних ярусов демократии», не закрывая
глаза на то, что «рабочие оставили Россию без работы, погнавшись
за удесятеренными барышами, погнавшись эгоистически, без
всякого чувства России, забыв, что она им - "матушка"», а солдаты,
«забыв вовсе, что они воюют, побросали ружья и начали пить немецкий
"шнапс"». И тогда станет ясно, что дело не в отношениях между
"демократией" и "буржуазией", а в том, что именно русская "демокра-
Блок A.A. Собрание сочинений в восьми томах. Т. 7. С. 254.
Сурмин П. Перед совещанием // Утро России. 12.08.17.
351

тия" повалила кормилицу свою набок, обобрала у нее карманы и
бросила ее на потраву врагу». Отсюда сам собою напрашивается и вывод:
«Демократия обманула Россию, и Россия теперь оставляет
демократию. А если это больно, то надо было думать не теперь, когда
больно, а когда плакала Россия, когда кричал Керенский и тоже плакал;
когда "ребятушки" наши братались, братались и потом сдавались, а
"рабочие" оставляли Россию без паровозов, без вагонов, без ремонта,
"очень хорошо зарабатывая на общественном бедствии"»1.
Итак, устами Розанова «Новое время» изложило еще один
схожий вариант программы вывода страны из кризиса.
12 августа Блок записывает: «Сегодня - первый день
московского совещания (?). Здесь ожидались волнения, но их не было <...>
Письмо маме»2.
«Идиоты! - негодует 12 августа старший хранитель Исторического
музея A.B. Орешников на трамваи, не вышедшие на линии в знак
протеста против открывающегося в Москве Государственного
совещания. - Пришлось ходить на службу и обратно пешком»3.
12 августа приехавшая в Москву на Государственное совещание
Тыркова фиксирует общую неопределенность: «Никто не знает. Все
яснее, что дело в физической силе». Однако «Керенский очень
раздражен требованиями Корнилова». У него «очень много личного
против Корнилова и Савинкова». Он «думает, что они под него
подкапывают». Кокошкин указал ему, что для успеха Московского совещания
нужен уход Чернова и принятие тезисов Корнилова. Последнему
предоставлено выступить там с некотрыми пунктами. Заместитель
министра-председателя Некрасов (теперь не кадет, а
радикальный республиканец) и министр юстиции A.C. Зарудный (энес) за
смерт[ную] казнь в тылу»4.
На следующий день, 13 августа, Тыркова делает запись о
собрании кадетов у Мазино, где Милюков снова резко поставил вопрос о
разрыве с правительством: «Он хочет выставить объединенный
несоциалистический фронт. Родичев горячо против. <...> Он еще верит в
национальное] объединение:
- Не наше дело вызывать демона реставрации».
Да, резкая вражда продолжается. Но «без честных социалистов
нельзя».
1 Обыватель. Не те слова, не те думы // Новое время. 16.08.17; Розанов В.В.
Собрание сочинений. Мимолетное. С. 409-410.
2 Блок A.A. Собрание сочинений в восьми томах. Т. 7. С. 254.
3 Орешников A.B. Дневник. Кн. 1.1915-1924. С. 127.
4 Тыркова A.B. Дневник от 12.02.17 // Наследие Ариадны Владимировны Тырко-
вой: Дневники. Письма. С. 203.
352

Кокошкин утверждал, что после ухода Церетели «нет прямого
влияния советов». Правда, ПСР поставила Керенскому ультиматум:
или Чернов остается, или партия уходит с ним. И отметил, что в речи
Керенского нет ни слова о роли советов, и что говорил он не о мире,
а о союзниках, приветствуя их послов, а не мировую демократию.
Критика Временного правительства необходима, но не злостная. Что
же касается большевиков, то, так как они ищут опору в
несознательной части рабочих и крестьянских масс, бороться с ними лучше
идеями, напирая на то, что их лозунги помогают контрреволюционерам
и даже немцам. По большевикам нанесены уже существенные удары.
На насилие с их стороны мы и дальше будем отвечать силой. Но
загонять их в подполье мы не хотим. Путь политических репрессий
вреден, ибо питает их обаяние1.
13 августа Блок, получив письмо от мамы (опять «очень
нервное»), и от тети к Любе, что мама перестала поправляться,
записывал свои впечатления об открывшемся вчера московском совещании:
«О речи Керенского, полной лирики, слез, пафоса, - всякий может
сказать: зачем еще и еще? Некрасов сообщил страшные цифры»2.
«Кажется, одна из самых вредных фигур - Керенский, - замечал
и Бунин 13 августа. - И направо и налево. А его произвели в герои»3.
Судя по всему, Бальмонт во время своих выступлений на
Северном Кавказе продолжает заражать любовью к родине и
ненавистью к ее врагам своих слушателей. Так он сообщает жене, что
13 августа в Екатеринодаре читал обличительную речь,
встреченную рукоплесканиями, и отмечает: «Большой поворот в настроениях
всех» (письмо от 14 августа 1917 г.)4.
Закончив озимый сев («с пудом семян на шее, простуженный и
потный, в грубых стоптанных сапогах») и зяблевую пахоту на своем
хуторе, Пришвин сетовал на свой удел, обрекший его,
непримиримого к мещанству, к мелочному домашнему хозяйству, на то, чтобы
«бросить свое истинное положение и хозяйствовать», а в большом
плане «вместо мятежа скифского» учить народ буржуазным
добродетелям. Но от «мятежа скифского» деваться некуда. Взять хотя бы
грядущие выборы в Елецкую городскую думу: «Везде расклеили
список № 1 ("Земли и воли", то есть эсеровский. - Авт.), а все другие или
не посмели клеить, или их сорвали. Солдаты обещались, если № 1-й
не пройдет, разнести весь город». Лицо провинции исчезло и полиня-
1 Тыркова A.B. Дневник от 19.07.17 // Наследие Ариадны Владимировны Тырко-
вой: Дневники. Письма. С. 204.
2 Блок A.A. Собрание сочинений в восьми томах. Т. 7. С. 254.
3 Бунин И.А. Лишь слову жизнь дана. С. 85.
4 Куприяновский П.В., Молчанова H.A. Бальмонт. Гл. 8.
353

ло и стало теперь «общим лицом завоеванного города». Не по одному
тому, что много военных и мало продуктов и много закрытых
магазинов, а потому что «легла тревога и выражение стремления на каждое
лицо». Что же касается Московского совещания, созванного «с
заранее обдуманным намерением», то путного из него, считал Пришвин,
ничего не выйдет: «Встретятся там те, кто считает, что революция
продолжается, и те, кто за то, что[бы] она кончилась. Я думаю, что она
кончилась и существует исключительно самопожиранием. Правда, из
какой демократической почвы ей питаться? Землю крестьяне от
помещиков отобрали, рабочие ввели себе короткие дни, насчет мира все
попробавано и ничего не выходит, идеи на голодный желудок не идут
совершенно - спрашивается, чем питаться революции? Единственно
внутренним раздором, расщеплением различных партий»1.
Прочтя в «Раннем утре» то, что там сообщалось о первом дне
Государственного совещания, Бунин записывал 14 августа: «Царские
почести Керенскому, его речь - сильно, здорово, но что из этого
выйдет? Опять хвастливое красноречие, "я", "я" - и опять и направо и
налево. Этого совместить, вероятно, нельзя. Городской голова -
Руднев! до сих пор не могу примириться! - приветствует совещание,
а управские курьеры хулиганят в знак протеста против этого
"контрреволюционного" совещания - вылили чернила из всех
чернильниц - и управа не работала! Зайчик (солдат наш), "как капля солнца",
отражает в себе все главное русской демократии (тот, что прогнал
девиц из Ельца, переписывавших хозяйство мужиков, и кричал, чтобы
мужики, выбиравшие представителей на выборы в церковный собор,
не подписывались - "вас в крепостное право хотят обратить")»2.
14 августа Тыркова делится с дневником своими впечатлениями
о виденном и слышанном на Государственном совещании. Набокова
страшит «контрреволюция в сердцах». В речи Ф. А. Головина она
выделяет «смелое место о Столыпине». Алексинского встретило шиканье
социал-демократов. Зато ему «аплодируют правые», когда он говорит
о необходимости не допустить «победы четырех хищных монархий
над семью передовыми демократиями мира» и об опасности утопизма.
О речи Корнилова записано следующее: «Тот, кого Керенский назвал
вождь погибающей армии, последняя ставка поруганной России. (То,
что солдаты из советов сидят, лучший ответ на их... Встаньте.) <...>
(Как пощечина Русской революции.)». Чхеидзе не сказал ни слова о
своих ошибках. «Все та же безответствен[ная] игра словами. О
предательстве большевиков ни слова. (Кощунственно звучали слова об
Пришвин М.М. Цвет и крест. Неизданные произведения. С. 348-349.
Бунин И.А. Лишь слову жизнь дана. С. 86.
354

обороне из уст того, кто заставляет сидеть солдат, когда
приветствуют их вождя)». А сам он «все-таки похож на нетопыря»1.
14 августа Гиппиус так комментировала сведения и слухи о том,
что происходило на Государственном совещании и вокруг него:
«Факт тот, что Корнилов торжественно явился в Москве, не
встреченный Керенским и даже, будто бы, вопреки категорическому
приказу Керенского не являться»2. Керенский представлялся ей вагоном,
сошедшим с рельс: «Вихляется, качается, болезненно, и без красоты
малейшей». Он близок к концу, «и самое горькое, если конец будет
без достоинства», - пророчествовала она. «Я его любила прежним
(и не отрекаюсь), я понимаю его трудное положение и помню, как в
первые дни свободы "клялся" перед Советами быть всегда
"демократией", как он одним взмахом пера «навсегда» уничтожил смертную
казнь»3. Да, теперь у него, вероятно, «двойной ужас, и праведный и
неправедный, когда он читает ядовитые стишки в поднимающей
голове "Правде": Плачет, смеется, / в любви клянется, / но кто
поверит - / тот ошибется»4.
Но для него она сейчас видела только два достойных выхода:
«Или впредь вместе с Корниловым, Савинковым и знаменитой
программой, или, если не можешь, нет нужной силы, объяви тихо и
открыто: вот какой момент, вот что требуется, но я этого не вмещаю и
потому ухожу». Правда, Гиппиус боялась, что оба эти пути
«слишком героичны... для Керенского», а потому он «ищет третьего пути,
хочет что-то удержать, замазать, длить дленье». Но так как третьего
не дано, то «Керенский найдет "беспутность", найдет бесславную
гибель... и хорошо, если только свою»5.
Ознакомившись 14 августа с газетными известиями о первом дне
Московского совещания («речи, речи и речи, а в речах слова, слова и
слова»), Богословский обращает внимание на то, что хотя Керенский
и «поносил старую власть, сваливая на нее все происходящие
безобразия», но тем не менее «выкрикивал много важных и
торжественных слов» о верховной власти, государственной мощи, самом себе
как верховном главе верховной власти, и обещал, что Временное
правительство будет действовать железом и т. д. «Он начинает, на-
1 Тыркова A.B. Дневник от 14.08.17 // Наследие Ариадны Владимировны Тыр-
ковой: Дневники. Письма. С. 205. Позже, уже в эмиграции, Тыркова после встречи с
Керенским в Лондоне писала ему, что считает для России большой бедой то, что он в
августе 1917 года не сумел сговориться с Корниловым. (Там же. С. 227.)
2 Гиппиус З.Н. Запись от 14.08.17 // Ее же. Дневники. С. 167.
3 Гиппиус 3. Дневники. Т. 1. С. 536.
4 Гиппиус З.Н. Запись от 14.08.17 // Ее же. Дневники. С. 167.
5 Там же. С. 168.
355

конец, понимать, что такое государство и что правительство - не
ученое собрание, воодушевленное идеей непротивления злу. Но ведь
все это слова! Все только и твердят о необходимости власти, ее
прямо жаждут, как воды в пустыне. Но где же она? Слова - громкие и
высокие - а все мы видим, что у правительства все, что угодно есть,
кроме только власти. Кто же его слушается? Армия, которая бежит?
Рабочие, которые не работают? Украинская рада, которая созывает
украинское Учредительное собрание? Финляндия, собирающая
распущенный Сейм? Плательщики налогов, не платящие их? И Москва
забастовкой трамваев, трактиров и других заведений в знак протеста
против совещания показала, каким авторитетом пользуется в ее
глазах верховная власть Временного правительства. <...> Хуже нельзя
себе ничего представить. Дорого обошлась России свобода, и при
такой дороговизне по карману ли она нам?»1
На следующий день, 15 августа, Богословский опять
возвращается к речи Керенского на Государственном совещании: она произвела
на него «впечатление танца, исполненного канатным плясуном,
жонглировавшим в то же время высокими государственными
понятиями». «Где же были ваши дела за пять месяцев? Была ли у вас хоть
капля той власти, о которой вы говорите, когда вы ходили на задних
лапках перед Советом рабочих и разных других депутатов?»2
«Какая бедность у Керенского, и пустота у Авксентьева, -
комментировал 15 августа в Ессентуках A.M. Ремизов речи в
Государственном совещании. - Россию забыли. <...> Да, Гриша убиенный нашел
бы слова»3.
«На Государственном совещании много горькой правды сказал
Корнилов», - записывал 15 августа старший хранитель
Исторического музея A.B. Орешников4.
Ничего хорошего не видел в Демократическом совещании и
Д. Бедный. Но фигуры для осмеяния он выбрал другие: «Съезд в
Москве прошел на диво! / Богачи весьма ретиво / повели свои дела. /
Вот комедия была! / Перед их враждебным станом распинались
Либер с Даном, / меньшевистские "вожди". / От козла удою жди!.. /
Видно птицу по полету. / Буржуазному помету, / лебезя и так и сяк, /
тож поклонится не всяк. / И эсеров брали корчи, / но, как зуб от
давней порчи, / стыд у них пропал давно: / пели с Даном заодно!»5 Эту
1 Богословский М.М. Дневники. 1913-1919. С. 206.
2 Там же.
3 Ремизов А.М. Дневник 1917-1921 гг. С. 471.
4 Орешников A.B. Дневник. Кн. 1.1915-1924. С. 128.
5 Бедный Д. Про землю, про волю, про рабочую долю // Его же. Полное собрание
сочинений. Т. 2. С. 289.
356

тему большевистский баснописец развивал тогда же в
стихотворении «"Либердан". Подхалимский танец», напечатанном московской
газетой «Социал-демократ»: «Пред военным барабаном, / мастера
на штучки, / танцевали Либер с Данном, / взявшися за ручки. / -
"Либердан!" - "Либердан!" / Счету нет коленцам. / Если стыд кому
и дан, / то не отщепенцам! / <...> "Либердан!" - "Либердан!" /
рассуждая здраво, / самый лучший будет план: / танцевать направо!»1
Данное в этом стихотворении словообразование приобрело широкую
известность и, как кличка, стало нарицательным. Особенно любил
использовать это словцо Ленин2.
15 августа Блок записывает, что В.Д. Кузьмин-Караваев,
занимающий важный пост около Савинкова в политическом отделе
Военного министерства (на самом деле он был назначен как юрист в
присутствие 1-го департамента Сената и, кроме того, только что
избран в Совет общественных деятелей. - Авт.), рассказал жене кое-
что «не подлежащее оглашению» (о борьбе против существующего
заговора черносотенцев, об отношении к Керенскому). «Смысл всего,
с моей точки зрения, - крупная и талантливая игра. Пустота никогда
не остается незаполненной». И вспомнил свое вовлечение «в серый
пурпур, серебряные звезды, перламутры и аметисты метели» пятого
года, за которой «открылась железная пустота дня, продолжавшего,
однако, грозить новой вьюгой, таить в себе обещания ее». Таковы
были межреволюционные годы, «утомившие и истрепавшие душу и
тело». «Теперь - опять налетевший шквал (цвета и запаха еще
определить не могу)». И в памяти всплыл клюквенный сок при описании
Савинковым в «Коне Бледе» убийства московского
генерал-губернатора великого князя Сергея Александровича. «Компания театра
Коммиссаржевской, Зинаида Николаевна (близость с Керенским),
сологубье, териокская компания, Военное министерство нового
режима, "Балаганчик" - произведение, вышедшее из недр
департамента полиции моей собственной души, Распутин (рядом - скука),
Вяч. Иванов, Аблеухов, Ремизов и эсеровщина - вот весь этот вихрь
атомов космической революции. Когда, куда и какими мы выйдем из
него, мы ли с Любой выйдем?»3
16 августа, зайдя к соседу по даче и послушав чтение речей
Корнилова и Каледина на Государственном совещании, Богословский
записывал: «Обе очень сильно и решительно сказаны; особенно
последняя, возбудившая целую бурю в совещании. В Москве, кажется,
1 Там же. С. 289-290.
2 См.: Бразуль И. Демьян Бедный. М.: Молодая гвардия (серия «Жизнь
замечательных людей»), 1967. С. 153.
3 Блок A.A. Собрание сочинений в восьми томах. Т. 7. С. 254-255.
357

стало несколько крупных фабрик, в том числе и Прохоровская, так
что, оказывается, уже много безработных. На безработице и вернется
к нам монархия, когда эти голодные и измученные люди потребуют
от своих вождей, как евреи от Моисея, чтобы вели их назад в Египет,
где они были в рабстве, но ели лук и чеснок»1.
Несмотря на внешний оптимизм, завершивший двухдневные
прения на Государственном совещании, все его участники, по мнению
бывшего там Степуна, разошлись с чувством, что настоящего
примирения между правым и левым секторами не состоялось и что
события в ближайшем же будущем примут новый и скорее всего
катастрофический оборот. Объяснял он это противоречие тем, что почти
все вожди совещания ощущали свою примирительную тактику не
как ведущий в счастливое будущее путь, а как канат над бездной, уже
разделившей Россию на два непримиримых лагеря. «Может быть,
один только Керенский верил еще в то, что канат, по которому он,
балансируя, скользит над бездной, есть тот путь, по которому пойдет
революция»2.
Степун согласен, что в эти дни в Керенском чувствовалось
желание убедить всех в том, что власть возглавляемого им
правительства и есть та, сильная, всенародная власть, которой жаждет страна.
«Некоторое уподобление себя "сильному человеку" в жестах,
интонациях и терминологии Керенского, безусловно, чувствовалось. Но
говорить о заученной позе актера <...> и неверно и несправедливо.
Признаюсь, что нападки правой оппозиции на главу Временного
правительства не производили на меня убедительного впечатления; как
нерешителен ни был Керенский, он был все же решительнее и
сильнее своих оппонентов»3.
Защищая министра-председателя, Степун отнюдь не отрицал его
серьезных недостатков как главы революции. «На Московском
совещании раздвоение между голосом совести и сознанием
необходимости идти ради спасения России на самые крутые меры достигло в
Керенском наибольшего напряжения. Этою глубокою трагедией
раздвоения личности объясняется, как мне кажется, и содержание, и тон
заключительной речи Керенского, которою как-то неудачно
оборвалось Московское совещание»4.
Начал Керенский свою речь сравнительно спокойно. Совещание-
де выслушало массу противоречивых мнений. Он, Керенский,
надеется, что каждый присутствующий понял, что он понимал не все, а
1 Богословский М.М. Дневники. 1913-1919. С. 206.
2 Степун Ф.А. Бывшее и несбывшееся. Т. 2. С. 337-338.
3 Там же. С. 341.
4 Там же.
358

правительство, представляющее собою большинство страны, знает и
видит все. Оно и решит, как примирить непримиримое и какие
пожелания исполнить. Пусть только его не принуждают к исполнению
бессмысленных и преступных замыслов: насильники почувствуют
силу власти, которая только кажется бессильной.
Зал слушал с напряженным вниманием, но и с недоумением.
Степун, сидевший на эстраде совсем близко от стола президиума,
видел по его лицу, до чего он замучен. «И, тем не менее, в его позе
и в стиле его речи чувствовалась некоторая нарочитость; несколько
театрально прозвучали слова о цветах, которые он вырвет из своей
души, и о камне, в который он превратит свое сердце... Но вдруг тон
Керенского снова изменился, и до меня донеслись на всю жизнь
запомнившиеся слова:
- Какая мука все видеть, все понимать, знать, что надо делать, и
сделать этого не сметь!
Более точно определить раздвоенную душу «Февраля»
невозможно.
Керенский говорил долго, гораздо дольше, чем то было нужно и
возможно. К самому концу в его речи слышалась не только агония
его воли, но и его личности. Словно желая прекратить эту муку, зал
на какой-то случайной точке оборвал оратора бурными
аплодисментами. Керенский почти замертво упал в кресло»1.
А впереди его ждало еще одно испытание·
«В так называемом Государственном совещании все тоскуют,
можно сказать, стонут по власти, все взывают к власти сильной,
внепартийной, неответственной перед партиями и независимой от них,
одинаковой и равной для всех партий - а что ж это такое за власть,
как не монархическая? - писал в своем дневнике 17 августа
Богословский. - Каким образом партии могут создать внепартийную и над
партиями стоящую власть? Самое большее, что могут создать партии, -
это власть, основанную на соглашении, на коалиции; а может ли быть
соглашение прочно и длительно, это зависит от взаимоотношения
партий. Власть надпартийная и явиться должна не из партий. Он
может быть Божиею милостию или Божиею милостию и волею народа,
но стихийною волею всего народа, а не искусственных и мелких,
прямо микроскопических групп, каковы у нас партии. Государственное
совещание показывает, что взаимоотношение наших озлобленных
и раздраженных партий таково, что ни о каком прочном и
длительном соглашении между ними не может быть и речи. Мне яснее ста-
Степун Ф.А. Бывшее и несбывшееся. Т. 2. С. 342-343.
359

новится теперь, что мы именно вследствие этого раздора идем к
монархии»1.
Между тем Савинков стал говорить в своем окружении о
необходимости преобразования центральной власти. По его замыслу
Корнилов, которого он, как утверждает Степун, не без задней мысли
выдвинул на пост главнокомандующего, должен был сыграть
решающую роль в деле освобождения Временного правительства и
прежде всего самого Керенского из-под власти ЦИКа, который
представлялся ему «огромною губкою, неустанно впитывающей в себя
и разбрызгивающей по всей стране смертельный яд большевизма».
Относительно безболезненное проведение этой оздоравливающей
операции представлялось Савинкову возможным лишь в том
случае, если она будет осуществлена не в порядке военной
контрреволюции, а в порядке самообуздания революционной демократии.
В конце концов, дело сводилось к осуществлению военной
директории - Керенского, Корникова и Савинкова.
Ф.А. Степун не знает, был ли Савинков всегда и во всем с ним
вполне откровенен, беседуя о своих планах, но хорошо запомнил
то, что в их разговорах тот всегда защищал мысль, что обойтись без
Керенского нельзя, не скрывая, однако, своей боязни, что Керенский
и при новом положении будет большой помехой энергичному и
последовательному проведению необходимых мероприятий. Корнилов
относился к Керенскому, по словам Савинкова, еще отрицательнее
и высказывался решительно против него, но, в конце концов, все
же примирился с печальной необходимостью идти рука об руку
с министром-председателем. Состоялся ли между Савинковым и
Корниловым окончательный сговор о составе директории, Степун
сказать не мог, но ручался за то, что в одном из их частых
разговоров с Борисом Викторовичем речь шла о комбинации: Корнилов,
Керенский, Савинков и Фелоненко. «Этот разговор отчетливо
остался у меня в памяти, потому что я не мог не рассмеяться, когда
Савинков выдвинул кандидатуру Фелоненко на пост министра
иностранных дел. Мой смех явно обидел Бориса Викторовича, и между
нами произошла легкая размолвка. Вызволение Керенского из-под
власти советов должно было по плану Савинкова совершиться
следующим образом: надлежало вызвать с фронта надежную конную
часть, объявить Петроград на военном положении, в два счета
ликвидировать большевиков, провозгласить диктатуру директории и
немедленно же приступить к проведению намеченных оздоравлива-
ющих мер. Вопрос о том, как поступить со Всероссийским советом
1 Богословский М.М. Дневники. 1913-1919. С. 206.
360

и его Центральным исполнительным комитетом, оставался, как мне
представляется, для Савинкова не вполне ясным. Думаю, что то или
другое решение ставилось им в зависимости от поведения самого
Совета»1.
Своими планами Савинков делился и с Керенским. Рассказывая
17 августа Мережковским о том, что сегодня было в Зимнем, и,
соглашаясь, что Керенский будет еще «торговаться», что многое еще
предстоит, он, тем не менее, утверждал:
- Первая линия окопов взята.
- Их четыре, - возражала Гиппиус осторожно. - Записка
Корнилова ведь еще не подписана.
- Если не ждать вопиющих непоследовательностей, - должна
быть подписана2.
18 августа Савинков сообщил Мережковским:
- Сегодня Керенский лично говорил генералу Лебедеву, что
хочет быть министром без портфеля, что так все складывается, что так
лучше.
«Конечно, так всего лучше - естественнее для совести
Керенского, - соглашалась Гиппиус. - Это - принятие "первого" пути,
конечно (власть К.К.С.), но это смягчение форм, которые для Керенского
и не свойственны. Пусть он отдает себя на делание нужное,
положит на него свою душу. Такая душа спасается и спасет, ибо это тоже
"героизм"»3.
Только что закончившая гимназию москвичка, дочь врача
Наталия Власова писала своему приятелю подпоручику: «Вчера
(т. е. 18 августа. - Авт.) в первый раз стояла в хвосте на Родичева,
приехала туда за 2 часа, места заняла очень хорошие, в партере.
Миша, если бы вы слышали, как Родичев говорил! Особенно под
конец, я никогда ничего подобного не слыхала. И как тяжело было
слушать все, что он говорил. Скольким он открыл глаза! Александр]
Дмитриевич] (давний знакомый Власовых, офицер. - Авт.), до того
преклонявшийся перед Керенским, и тот увидел, что Керенский -
это уже далеко не то, что о нем все думали. Как он позорно себя вел по
отношению к генералу Каледину! Но вы знаете, Родичев, несмотря на
то что стал глубоким пессимистом, верит еще в Россию, он говорит,
что все гибнет, что спасения нет, и каждое утро, когда он
просыпается, в нем снова воскресает надежда на что-то, и он верит, что Россия
не погибнет. Если бы видели, какой измученный вид вот у него и еще
1 Степун Ф.А. Бывшее и несбывшееся. Т. 2. С. 344-345.
2 Гиппиус З.Н. Дневники. Воспоминания. Мемуары. С. 171.
3 Там же. С. 172-173.
361

у Милюкова; да, Ник[олай] Александрович] (прапорщик, знакомый
Власовых. - Авт.) говорит, что и Керенский выглядит совершенно
мертвецом»1.
«Много времени, как всегда, ушло на газеты, - замечал 20 августа
Бунин. - Керенский невыносим. Что сделал, в сущности, этот
выскочка, делающийся все большим наглецом? Как он смел крикнуть
на Сахарова "трус"?»2
Узнав, что ЦК ПСР призвал Савинкова к ответу, «очевидно, за
корниловскую записку», Гиппиус записывала негодующе: «Тот
самый ЦК, где "громадное большинство или немецкие агенты, или
ничтожество". (Между прочим, там - чуть ли не председателем или
вроде - подозрительный старикашка Натансон, приехавший через
Германию.)»3 В том, что позиция партии эсеров преступна, она не
сомневалась. Но продолжала не понимать «самых честных, самых
чистых» из них: «Младенчество какое-то, и не знаешь, что с этим
делать... Что они думают о "комбинации" и о принципе "записки"?
О, какие детски искренние, преступно-путанные речи! Они сами
не против "серьезных мер". Даже так: если Каледин с казаками
спасет Россию, - пусть. И тут же комбинация Керенский-Корнилов-
Савинков - пуф, авантюра, вводить военное положение в тылу -
нельзя, "репрессивные" меры невозможны, милитаризация
железных дорог - невводима; нельзя "превращать страну в казарму" и
грозить смертной казнью. Наконец, "если только эта «записка» будет
Керенским подписана, - министерство взорвется, все социалисты
уйдут или будут отозваны, и мы сами, первые (наша партия), пойдем
ПОДЫМАТЬ ВОССТАНИЕ". За точность слов ручаюсь». Воочию
наблюдая «полную картину слепого "партийного" плена», силу
«гипноза, очарования "большинства"», Гиппиус замечала в связи с этим:
«Партия эсеров сейчас вся как-то болезненно распухла, раздалась
вширь ("землица!"), у них (у лучших) наивное торжество: вся Россия
стала эсеровской! все "массы" с нами! Торжествуя, "большинство" и
максимальничает, максимализм лучшего меньшинства - только от
невозможности не быть со "всеми". Кое-кто, самоутешаясь, наивно
мечтает изнутри "править" ЦК, а через него направлять и стихийную
часть партии»4.
20 августа Тыркова, побывав в ЦК ПНС, переписывает в свой
дневник услышанные ею отклики на Государственное совещание:
1 «Тебя убивает не враг, а... брат!» Письма гимназистки Н. Власовой. Лето - осень
1917 г. // Отечественные архивы. 2007. № 2.
2 Бунин И.А. Лишь слову жизнь дана. С. 88.
3 См.: Гиппиус З.Н. Запись от 20.08.17 // Ее же. Дневники. С. 173.
4 Там же. С. 173-174.
362

Профессор богословия Высших (Бестужевских) женских
курсов и обер-прокурор Святейшего синода Антон Карташев назвал его
«всероссийской достоевщиной», а Керенского - Гамлетом.
- В стране начинается обратный распад, она не получила того, чего
ждала от власти, опять и рабские и бунтовские инстинкты. Гнием на
корню. Скоро понадобятся такие сильные средства, что психология
ПНС уже не подойдет... Иначе дождемся диктатуры».
- Вылезает социальное чудовище, - вещал Шингарев, - и на него
всегда приходится отвечать выстрелами. В этой ошибке красных и
черных мы будем раздавлены1.
20 августа Блок пишет в дневнике: «Мама приехала с тетей,
Аннушкой и Тиной. Доехали недурно (сидя в первом классе),
коридоры набиты любезными солдатами. <...> Выборы в городскую думу
(центральную). Мой "абсентеизм". Люба подала список № 1
(трудовой партии)»2.
21 августа Блок записывал со слов жены, посетившей ночью
«Бродячую собаку», называемую теперь «Привал комедиантов», что
за кулисы прошел Савинков, привезенный из Музыкальной драмы,
и что он «производит энергичное впечатление». Что же касается
«Бродячей собаки», то там «выступали покойники: Кузмин и Олечка
Глебова, дилетант Евреинов, плохой танцор Ростовцев».
Во дворце - упорный слух о сдаче Риги. «На улицах
возбуждение (на углах кучки, в трамвае дамы разводят панику, всюду
говорится, что немцы придут сюда, слышны голоса: "Все равно
голодная смерть". К вечеру как будто возбуждение улеглось на улице
(но воображаю, как работает телефон!), потому что пошел тихий
дождь»3.
21 августа Бунин записывал: «Газеты. Большевики опять подняли
голову. Мартов... требует отмены смертной казни»4. А Гиппиус по
дороге домой, запутавшаяся в казарменных переулках, делилась такими
о них впечатлениями: «Они страшны даже: грязь, мусор, разваленные
кучи "гарнизона", толстомордые солдаты на панели и подоконниках,
семечки, гогот и гармоника. Какая тебе еще Рига! Мы не
"империалисты", чтоб о Риге думать. Погуляем и здесь. А потом домой, чтоб
"землицу"»5. А в конце дня, имея в виду не только этих солдат, но и
«немытого» Чернова и даже присяжного поверенного Керенского, за-
Тыркова A.B. Дневник от 20.08.17 // Наследие Ариадны Владимировны Тырко-
вой: Дневники. Письма. С. 208-2091.
2 Блок A.A. Собрание сочинений в восьми томах. Т. 7. С. 255.
3 Там же.
4 Бунин И.А. Лишь слову жизнь дана. С. 89.
5 Гиппиус З.Н. Запись от 21.08.17 // Ее же. Дневники. С. 175.
363

давалась вопросом: «Отчего свобода, такая сама по себе прекрасная,
так безобразит людей? И неужели это уродство обязательно?»1
Ознакомившись с сообщением о контрреволюционном Союзе
георгиевских кавалеров, Ремизов записывает: «Тут дело не без
подтасовки, чую. После чтения речей Государственного] совещания]. До
чего у социалистов], оберегающ[их] революц[ию], погашение духа.
До чего характерна речь Брешк[о-Брешковской] по злости и лжи,
злопыхательству и ненависти. Забывают о духе, - стыдно и грех, за
рукав тащут, не поступишь в союз, тебя господа мешком накроют,
готовы шкуру содрать совсем»2.
Мощный разлив народной стихии, выступившей из берегов
прежней жизни, видел закономерным Блок. Говоря о «пламени вражды,
дикости, татарщины, злобы, унижения, забитости, недоверия, мести»,
вспыхивающем в «миллионах душ», он задачу русской культуры
видел в том, чтобы «направить этот огонь на то, что нужно сжечь», а
«буйство Стеньки и Емельяна превратить в волевую музыкальную
волну»3.
«Разнесся слух, что Рига взята немцами (чем хуже, тем
лучше!)», - записывал 21 августа старший хранитель Исторического
музея A.B. Орешников4.
«Двадцать второго пришли тревожные вести, - записывал
Прокофьев: Рига взята немцами. Бронированный кулак занесен над
самим Петроградом. И хотя до него еще не близко, но неизвестно,
крепки ли революционные войска, и никто не знает, что будет за
картина, когда три миллиона петрограждан кинутся врассыпную из
города. А цепелинчики могут заглянуть в любой день. Я рад, что мама
на Кавказе, я сам себя чувствую гораздо спокойней, а то увозить ее
во время сутолоки была бы чистая возня. Остались у меня на руках
еще мои рукописи, дневники, письма, которые я совсем не намерен
был отдавать немцам, но когда я сложил их в чемодан, то он оказался
набитым как железом, и весил пуда два. Бежать с таким чемоданом
не слишком легко. Я решил воспользоваться отъездом Кусевицкого в
Москву, который каким-то чудом имел отдельное купе
международного общества, и вручил ему этот драгоценный чемодан для хранения
в Москве, в подвале Российского музыкального издательства. На
вокзале была давка, и битком набитые поезда увозили испуганных
жителей на юг. Но мой чемодан уехал в отдельном купе и таким образом
1 Гиппиус З.Н. Запись от 21.08.17 // Ее же. Дневники. С. 176.
2 Ремизов А.М. Дневник 1917-1921 гг. С. 472.
3 Цит. по: Турков А. Александр Блок. С. 278.
4 Орешников A.B. Дневник. Кн. 1.1915-1924. С. 128.
364

я остался один, свободный, избавленный от забот. Особенную
нежность я питал к уехавшей огромной пачке тетрадей моего дневника»1.
«По дворцовым слухам, Венден уже взят, т. е. немцы прошли
80 верст», - записывал 23 августа Блок2.
24-го Прокофьев уезжает на дачу в Саблино3. Это в то время,
когда другие с дач возвращаются в город.
Падение Риги заставило Савинкова удвоить свои усилия по
«реорганизации власти». Причем Степун с полною определенностью
говорит, что разговоры с Савинковым не оставляли в нем ни
малейшего сомнения, что предстоящий переворот подготовляется с ведома
и согласия министра-председателя: «Зная Керенского, я, конечно,
понимал, каких мук должно было ему стоить согласие на задуманное
дело, но загипнотизированный твердою уверенностью Савинкова,
что Керенский наконец-то понял, что, кроме сговора с Корниловым,
ему никакого выхода не остается, я выезжал в Ставку с доброй
надеждой на благополучный исход». В Ставке ему надо было доложить
законопроект о военных организациях на совещании комиссаров и
комитетчиков. Но неожиданное выступление там Корнилова сразу же
нанесло тяжелый удар по его оптимизму. «Начав говорить, он прежде
всего высказал свое неудовольствие по поводу того, что мы, несмотря
на падение Риги и угрозу Петрограду, занимаемся бесплодными
разговорами. Перейдя затем к предмету наших занятий, он
безапелляционно заявил, что некоторые положения выработанного
законопроекта о военных организациях противоречат духу воинской дисциплины
и допущены быть не могут. Не пожелав выслушать объяснений, он
без одного слова привета и пожелания успеха дальнейшей работе
быстро покинул собрание, отнюдь не как союзник Керенского, а как его
явный противник»4.
Просидев весь день 24 августа у члена Государственной думы
графа H.A. Ростовцева, Пришвин записывал: «Керенский и Робеспьер.
Керенский - интеллигент с "бабушкой", в лице его суд над всей
интеллигенцией: грех всей интеллигенции лег на последнего в роду...
Страшный суд всей интеллигенции»5.
«Речами Керенского кричит умирающая бессильная
революция», - замечал 24 августа и Ремизов6.
1 Прокофьев С. Дневник. Т. 1. С. 668.
2 Блок A.A. Собрание сочинений в восьми томах. Т. 7. С. 255.
3 Прокофьев С. Дневник. Т. 1. С. 668.
4 Степун Ф.А. Бывшее и несбывшееся. Т. 2. С. 345.
5 Пришвин М.М. Цвет и крест. Неизданные произведения. С. 356-357.
6 Ремизов А.М. Дневник 1917-1921 гг. С. 473.
365

После многочисленных бесед с коллегами и знакомыми
вернувшийся в Москву из деревни профессор Готье записывал 25 августа:
«Везде то же чувство недовольства Керенским и К" и чувство
совершившейся гибели России. Долгая борьба между царизмом и
революцией за обладание Россией заканчивается на наших глазах
разрушением и гибелью цели и объекта борьбы»1.
Что дела плохи, согласен был и Разумник. Но плохо было для
него не то, что Питер того и гляди окажется под немецким ударом.
«Все мы уже думаем о свидании в Москве», - писал он туда Белому
26 августа. «Плохо то, что революция гибнет в болоте; и не одна эта
революция, внешняя, видимая, а и другая, более глубокая, внутренняя,
духовная. Обыватель сожрет мечтателя, - так тому и быть надлежит.
И восторжествуют рано или поздно в этой революции Кокошкины и
Бердяевы - вот что гнусно». И все же, полагал он, надо идти до конца.
К тому же на этом пути, еще до победы Кокошкиных и Бердяевых,
всякие еще могут встретиться повороты. Ну, например, такой, как в
Париже весной 1871 г. при подходе к нему немцев. «Пережили мы с
вами начало революции, переживем и коммуну в Петербурге. Я уже
с марта пророчил (не трудно!), что быть Питеру - Парижем, а
Москве - Версалем. От вас пойдет усмирять нас славное казачество: во
имя "государственной мощи", во имя "родины". Где-то будете вы?»2
26 августа 17-летняя дочь московского врача Наталия Власова
пишет: «Сегодня у нас наша замечательная "революционная
демократия" празднует, радуется и веселится тому, что исполнилась
полугодовщина революции. На улицах опять бесконечные толпы с
[знаменами] в руках. Ожидают беспорядков на заводах. Когда мы
возвращались от тети, то около нашего Горшановского завода
(братьев Бромлей в Замоскворечье. - Авт.) был выстроен караул от 3-й
школы прапорщиков. <...> Теперь эти несчастные юнкера и учебные
команды только и делают, что всюду несут караулы, т. к. остальное
воинство теперь абсолютно ни к чему не пригодно. Боже мой, какой у
нас вчера спор был!» Одни яро защищали кадетов, но нашелся один,
озлобленный против кадетов, кто говорил, что без рабочих и
солдатских советов все пошло вверх дном. «Нет, вы подумайте, какую
ерунду он говорит! Точно теперь с этими советами все идет как по
маслу. Ну, да Бог с ними, уж эти споры надоели, ведь ими мы родине
не поможем»3.
1 Готье Ю.В. Мои заметки. С. 31.
2 Андрей Белый и Иванов-Разумник. Переписка. С. 128-129.
3 «Тебя убивает не враг, а... брат!» Письма гимназистки Н. Власовой. Лето - осень
1917 г. // Отечественные архивы. 2007. № 2.
366

«В Петрограде паника, слышал, на Знаменской площади целый
лагерь беженцев, ожидающих поездов», - записывал 26 августа
старший хранитель Исторического музея A.B. Орешников1.
«Разве могу я за что-нибудь поручиться? - спрашивал
Аверченко. - Вот сегодня, 27 августа, сижу я спокойно у себя на Троицкой,
а, может быть, через две недели, когда должен бы появиться в
Петрограде мой фельетон, это уже будет не Троицкая, а какое-нибудь
Дрейштрассе. <...> Вы скажете: "С ума ты сошел! Это не может так
скоро случиться!" В России-то? Ого-го. Сколько угодно. Ну, не
немцы придут. Вынырнут большевики и, улучив удобную минуту,
перережут нас всех. Черт вас знает, готтентотов. Чего от вас ожидать?!»
И вспомнив восклицание Керенского на Государственном
совещании («Где же найти мне те огненные, те настоящие слова, которые
дошли бы до сердца, до ума русского народа»), отвечает: «Не будьте
ребенком, Александр Федорович, - таких слов нет». Что же
остается делать? Как заставить работать народ, ставший со времени
революции безбожником, атеистом, но успевшим за полгода отметить
20 религиозных праздников, обошедшихся стране в 5 миллиардов
рублей? «Хочется отбросить ко всем чертям бессильное маленькое
перо и завыть в горе и ужасе: "Почему это перо не доска, утыканная
гвоздями, которой можно пробить ваши каменные, налитые свинцом
головы?"»2
27 августа Блок делает несколько записей в дневнике:
«Ожидавшееся на сегодня выступление большевиков до 12 часов
дня не подтверждается»3.
Вместо большевиков, но под предлогом их подавления на
Петроград, двинулись казаки.
«Экстренные выпуски газет о Корниловском заговоре, аресте
В. Львова и многом другом, вопрос о директории (пять человек, в
их числе - М.И. Терещенко и Савинков), о движении на Петербург
кавалерии». Из разговора с побывавшей в городе женой, Блоку
становится ясно, что такое «контрреволюция»: «Ход мыслей таков:
я - чухонка, но с казачьей кровью, Корнилов - казак, m-me Апраксина,
удобства, хвосты, булки, именье сохранится. Из этой схемы ясно, что
Корнилов есть символ; на знамени его написано: "продовольствие,
частная собственность, конституция: не без надежды на монархию,
ежовые рукавицы". Слух, что Корнилов идет на Петербург. Свежая,
1 Орешников A.B. Дневник. Кн. 1.1915-1924. С. 128.
2 Аверченко А. Доской по голове // Аркадий Аверченко в «Новом сатириконе»
1917 г. - 1918 г. Рассказы и фельетоны. С. 36-38.
3 Блок A.A. Собрание сочинений в восьми томах. Т. 7. С. 256.
367

ветряная, то с ярким солнцем, то с грозой и ливнем, погода обличает
новый взмах крыльев революции».
«Вечерние газеты жутковаты. На углу Английского проспекта -
маленькая кучка. Солдат веско и спокойно заступается за Корнилова,
дивизия которого находится уже между Петербургом и Лугой, а
рабочий кричит ему: "Товарищ № 9!" (9-й номер - выборного списка
кадетской партии). <...> Швейцар Степан радуется происходящему;
мудро радуется тому, что Рига есть дело, может быть, этой кучки
контрреволюционеров, а не солдат, которые много виноваты, но на
которых все валят»1.
28 августа экстренные выпуски газет сообщили об
антиправительственном выступлении генерала Корнилова.
- Что случилось? - спрашивала утром 28 августа Гиппиус,
выбегая в столовую. - А то, - разъяснил Д.В. Философов, - что генерал
Корнилов потерял терпение и повел войска на Петербург.
В течение трех дней загадочная картина то прояснялась, то
запутывалась, но главное-то для Гиппиус стало явно через 2-3 часа:
«Лопнул нарыв вражды Керенского к Корнилову (не обратно). Что
нападающая сторона Керенский, а не Корнилов. И, наконец, третье:
что сейчас перетянет Керенский, а не Корнилов, не ожидавший
прямого удара»2.
28-го, когда Прокофьев сходил на далекую станцию «Саблино» за
газетами и, вернувшись домой, удобно расположился на диване, он
был поражен следующей вестью: войска главнокомандующего
генерала Корнилова двигались с юга на Петроград свергать Керенского,
а войска премьера Керенского выступили из Петрограда навстречу
для подавления Корнилова. «Междуусобная война, и я неожиданно в
центре событий. Что за история?»3
Прочтя в сборнике «Скифы» статью Иванова-Разумника
«Испытание огнем», написанную в конце 1914 г., А. Белый писал автору
28 августа: «Да, ваше предсказание 1914 г. сбылось: мы пришли от
гуманизма через национализм к бестиализму»4.
28 августа 1917 г. упоминавшийся уже идеолог черносотенства
Борис Никольский записывал в свой дневник: «Наконец, никакому
сомнению не подлежало, что только военные могут совершить
переворот и возвести нас из этого маразма, к которому вело пребывание
невежественных дикарей у кормила власти. Теперь вызов брошен.
Что Керенские, Чхеидзе и прочие полетят как пух, я в этом не со-
1 Блок A.A. Собрание сочинений в восьми томах. Т. 7. С. 256.
2 Гиппиус З.Н. Запись от 31.08.17 // Ее же. Дневники. С. 180-181.
3 Прокофьев С. Дневник. Т. 1. С. 669.
4 Андрей Белый и Иванов-Разумник. Переписка. С. 131.
368

мневаюсь, что центр переворота, в смысле объекта нападения,
Петроград - несомненно, что большевики фактически единственная сила в
Петрограде - несомненно, что сделать они ничего решительного не в
состоянии - очевидно, что Керенский и Ленин фактически связаны
сейчас, как Мазепа и Карл, - очевидно, и что весь вопрос в армии и
железных дорогах - несомненно. <...> Если удержится армия и
средства сообщения, диктатура Корнилова обеспечена вплоть до первой
крупной боевой неудачи»1.
Солидаризуясь с выступлением Корнилова, но в то же время не
испытывая особой надежды на его победу, Н. Устрялов записывал
в дневнике: «Он хочет стать диктатором, и он тысячу раз прав. Но
есть ли у него реальная сила? Дай ему Бог успеха, давно пора взять
Россию в руки. Дай Бог, чтобы в нем Россия нашла своего Наполеона
Бонапарта. Но что-то мало верится. Он непопулярен в войсках»2.
Сомнения эти вскоре оправдались.
Ф.А. Степун считал, что обращение Корнилова к русскому
народу, в котором он заявлял, что Временное правительство отрешило его
от должности под давлением большевиков и в полном соответствии с
планами германского Генерального штаба, при всей его
несправедливости, не было ложью. «Отрешение его от должности он не мог
объяснить иначе, как новою победою Совета над Керенским. Совет же он
привык считать за сборище изменников отечеству»3.
Впрочем, Степун отдал справедливость и Савинкову: «Он не
сразу отошел от Корнилова. Даже и после отставки
главнокомандующего Савинков страстно боролся за примирение. Он при мне
дважды говорил по прямому проводу с Корниловым, пытаясь вернуть
его на путь подчинения, но все было тщетно. Тогда, поставленный
перед необходимостью выбора между Керенским и Корниловым,
Савинков, скрепя сердце, выбрал Керенского. Иначе поступить он
не мог. Выбор Корнилова, восставшего на демократа и социалиста
Керенского, означал бы для него отказ от всей прожитой жизни.
К тому же Савинков не мог быть уверенным, будет ли ему в правом
лагере предоставлена роль достаточно значительная для
спасения правды революции. Безусловного доверия к нему в Ставке не
было. Было уже пущено крылатое слово, что еще неизвестно, кому
Савинков хочет воткнуть нож в спину: Керенскому или Корнилову.
Решив идти против Корнилова, Савинков предложил Керенскому
свои услуги в качестве генерал-губернатора Петрограда, а тем самым
1 Никольский Б.В. Сокрушить крамолу. С. 120.
2 Устрялов Н. Былое - Революция 1917 г. (1890-е - 1919 гг.) Воспоминания и
дневниковые записи. М., 2000. С. 140,142.
3 Степун Ф.А. Бывшее и несбывшееся. Т. 2. С. 351.
369

и главнокомандующего всеми антикорниловскими силами». Первым
актом нового генерал-губернатора и было воззвание. К сожалению,
того же нельзя сказать о воззвании Савинкова. Но, полагал Степун,
«называя Корнилова "изменником отечества", он, конечно,
прекрасно понимал, что клевещет на горячего патриота»1.
Когда же уже ночью Станкевич сообщил ему о планах, в случае
согласия Корнилова, заменить Керенского Савинковым, он сразу же
отверг их. «Вопрос заключался ведь не в том, чтобы безболезненно
удалить Керенского, а в том, чтобы примирить Корнилова с
антибольшевистской демократией и, что было еще важнее, - демократию
с Корниловым. На эту роль Савинков был непригоден, так как его
имя даже и в право-демократических кругах было одиознее имени
Корнилова. Корнилова считали только врагом, Савинкова,
выдвинувшего Корнилова, еще и предателем. Замена Керенского Савинковым
и оставление у власти "мятежного генерала" не могло не создать
впечатления, что Временное правительство в лице Савинкова
сознательно подготовило выдачу демократии на разгром военной
контрреволюции. Такой поворот вещей означал бы усиление политической
позиции большевиков, давно уже кричавших, что "церетеливщина"
только и мечтает, как бы задушить рабочего генеральской пятерней».
Сколько Степун ни думал, он приходил все к тому же выводу: «Раз
оздоровление революции с помощью Корнилова не удалось, надо, как
бы это ни было трудно, осуществлять его иными путями. В том, что за
Корниловым нет никаких реальных сил, я был твердо уверен. Угроза
справа была исключена: и штыки, и пушки - все находилось в
рабочих и крестьянских руках»2.
29 августа газета московских промышленников «Утро России» в
редакционной статье написала: «Гражданская война началась»3.
Утром 29-го Прокофьев отправился в Петроград. «В поезде
народу было мало, шли тревожные разговоры, входили какие-то солдаты
проверять зачем-то документы. Я приехал в Петроград в довольно
беспокойном настроении. Я боялся, что город сделается центром
побоища или что железнодорожные линии будут перерезаны
наступающими и поведется целая осада. Элеонора, которая уже снеслась с
Керенским, телефонировала, что ничего, он бодр и хотя положение,
конечно, серьезное, но он полон решимости и уверен в победе над
Корниловым. Я рассудил за лучше немедленно уехать назад в имение
и там ждать событий, и, несмотря на протесты Элеоноры, отменил
1 Степун Ф.А. Бывшее и несбывшееся. Т. 2. С. 348-349.
2 Там же. С. 352-353.
3 Россия IX-XX вв.: Хроника основных событий. М., 2000. С. 334; Хроника
России. XX век. М., 2002. С. 219.
370

обед у нее, отправившись немедля на вокзал. Сидя в вагоне, я
поглядывал на запад, на черневшее вдали Царское и на Павловск, где
должны были встретиться войска, и было немного жутко· А в Саблине та
же тишь и невозмутимость, хотя на некоторых станциях, через
которые я проезжал, были расставлены отряды солдат с пулеметами.
Вернувшись на дачу, я разложил карту окрестностей Петрограда и с
газетой в руках стал расставлять флажки - войск Керенского и войск
Корнилова. Центром столкновения оказывались Павловск и Царское.
Правое крыло Корнилова доходило до Тосны, левое Керенского - до
Колпина. Саблино лежало как раз между ними. Моя высокая дача,
стоящая одиноко в стороне, могла быть недурным наблюдательным
пунктом. Это называется с размаху влипнуть в кашу. В этот день я
не инструментовал и ночью просыпался, прислушиваясь, нет ли
выстрелов»1.
29 августа 1917 года Борис Никольский записывал в свой
дневник: «Население совершенно безучастно. У всех на устах одно: нам
безразлично, Керенский или Корнилов, был бы порядок, было бы
спокойствие и было бы продовольствие. Но, с другой стороны,
настроение запуганное, тревожное и нервное. Тяжело стоять часа по
три в день в хвостах, чтобы добыть свои 3 фунта хлеба или ситного в
сутки (на четырех номинально, фактически на трех), но еще тяжелее,
простояв 3 Уг часа, ничего не получить. А это бывает»2.
Погуляв по Невскому и увидев настроение публики, особенно
кронштадтцев, Блок записывает 29 августа: «Если бы исторические
события не были так крупны, было бы очень заметно событие
сегодняшнего дня, которое заставляет меня решительно видеть будущее во
Временном правительстве и мрачное прошлое в генерале Корнилове
и прочих». И разъясняет не без некоторого сарказма: «Событие
это - закрытие газеты "Новое время". Если бы не все, надо бы
устроить праздник по этому поводу. Я бы выслал еще всех Сувориных,
разобрал бы типографию, а здание в Эртелевом переулке опечатал и
приставил к нему комиссара: это - второй департамент полиции. <...>
Во всяком случае, уничтожено место, где несколько десятков лет
развращалась русская молодежь и русская государственная мысль»3.
29 августа только что вернувшийся в Москву из отпуска
профессор Богословский ехал домой с вокзала в трамвае, его сосед держал
газету «Русское слово». Заглянув в нее, он заметил тревожные
заголовки «Конфликт Временного правительства с Корниловым. Отказ
Корнилова от должности». И понял, что Корнилов вышел в отставку,
1 Прокофьев С. Дневник. Т. 1. С. 669.
2 Никольский Б.В. Сокрушить крамолу. С. 120-121.
3 Блок A.A. Собрание сочинений в восьми томах. Т. 7. С. 256.
371

и у него «опять появилось жуткое, тревожное чувство за нашу
судьбу, когда немец взял уже Ригу». Разобрав дома вещи, вышел с сыном
прогуляться, купил газету и прочитал потрясающие известия, что
дело идет не об отставке Корнилова, а происходит открытое и
вооруженное столкновение верховного главнокомандующего с
правительством. «Известия крайне сбивчивы, и в газетах тон выжидательный».
Зашедший к вечеру Д.Н. Егоров «убежден в успехе Корнилова, я
этого не разделяю»1.
«Избежим ли мы междоусобия? - задается вопросом 29
августа A.B. Орешников, узнав, что генералы Клембовский, которому
Керенский поручил принять должность от Корнилова, и Деникин
перешли на сторону Корнилова. - Положение сумбурное. <...> Правда,
для меня еще в тумане. Многие из москвичей (монархического
образа мысли) стоят за Корнилова»2.
30 августа газеты сообщили, что сражений не было, что войска,
сойдясь, обменялись не снарядами, а словами, и войска Корнилова
сдаются, ибо не знали, куда и зачем их вели. «Таким образом,
"инцидент Ка-Ка" был исчерпан, - констатировал Прокофьев и
заключал: - Я не контрреволюционер и не революционер и не стою ни на той
стороне, ни на другой. Но мне было жаль, что корниловское
предприятие так растаяло ни во что: от него веяло каким-то романтизмом»3.
«Я оказался прав, - записывал Богословский в среду 30 августа. -
Восстание Корнилова не имело успеха и оказалось авантюрой. Если
это так, то как можно было затевать подобное предприятие? Русский
Кромвель или Наполеон не удался и только понапрасну потряс
государством, и без того истерзанным. В Москве объявлено военное
положение; введена военная цензура, и газеты выходят с пустыми
столбцами, точно в последние месяцы старого порядка. Корнилов,
вероятно, смог бы восстановить армию, ввести дисциплину. Кто
сделает это теперь и будут ли это делать? Разного рода советы, выйдя
победителями из столкновения, сильно поднимут голову. Нашими
раздорами воспользуются, конечно, немцы. Дело, думается,
безнадежно проиграно!»4
«Волновался ужасно» Бунин. 30 августа он специально поехал на
станцию Измалково. «На почте видел только "Орловский вестник"
29-го. Дерзкое объявление Керенского и еще более - социалистов-
революционеров и социал-демократов - "Корнилов изменник"»5.
1 Богословский М.М. Дневники. 1913-1919. С. 210.
2 Орешников A.B. Дневник. Кн. 1.1915-1924. С. 129.
3 Прокофьев С. Дневник. Т. 1. С. 669.
4 Богословский М.М. Дневники. 1913-1919. С. 210.
5 Бунин И.А. Лишь слову жизнь дана. С. 91.
372

Уму вообще лето 1917 г. запомнилось как «начало какой-то
тяжкой болезни, когда уже чувствуешь, что болен, что голова горит,
мысли путаются, окружающее приобретает какую-то жуткую сущность,
но когда еще держишься на ногах и чего-то еще ждешь в горячечном
напряжении всех последних телесных и душевных сил». А в конце
этого лета, «развертывая однажды утром газету, как всегда,
прыгающими руками», он вдруг ощутил, что бледнеет: «У меня пустеет темя,
как перед обмороком: огромными буквами ударил в глаза
истерический крик: "Всем, всем, всем!" - крик о том, что Корнилов -
"мятежник, предатель революции и родины"»1.
«Одуревшая, озверевшая бывшая Россия, конечно, и теперь не
найдет в себе здравого смысла, и все пойдет так, чтобы было как
можно хуже, а для Германии полезнее», - записывал 30 августа Готье.
А после того как выступление Корнилова потерпело несомненное и
безвозвратное поражение, он с горечью замечал 31 августа: «Вместо
того чтобы ждать, пока Керенский и К° со всеми ангелами падут как
зрелый плод, неумные, но решительные генералы, младенчески
неопытные в политике и ранее всегда пренебрежительно
относившиеся к политике, выступили вождями предприятия, не имевшего под
собой почвы. В результате Керенский укрепится и произойдет сдвиг
влево, а может быть, начнется и террор слева»2.
31 августа профессор Богословский побывал в гостях у епископа
Сергея Сухумского, с которым не видался года четыре, и тот в
оживленной беседе о текущих событиях рассказал ему, что Корнилов
обратился за поддержкой к Церковному Собору, но Собор колеблется
и хочет благословить обе враждующие стороны. «Так всегда было у
наших иерархов в критические минуты»3.
«Воззвание Корнилова удивительно», - записывал 31 августа
Бунин, ознакомившись с газетами «Новое время» и «Утро России».
Они привели его в такое волнение, что «просто прошибло». «Нынче
весь день угнетен, как не запомню».
А тут еще неприятная встреча в потребительской кооперации
в Жилых, куда он ездил за рисом: «Молодой малый с гармонией,
солдат, гнусная тварь, дезертир, ошалевший, уставший от шата-
нья и пьянства. Молчал, потом мне кратко, тоном, не допускающим
возражений:
- Покурить!
Мужиков это возмутило:
1 Бунин И. Окаянные дни: Одесса, 1919 г. С. 111.
2 Готье Ю.В. Мои заметки. С. 32-33.
3 Богословский М.М. Дневники. 1913-1919. С. 210-211.
373

- Всякий свой должен курить!
Он:
- Тут легкий.
Я молча дал».
Когда дезертир ушел, «барину» рассказали:
- Мы его не смеем отправить: пять раз сходку собирали - и без
результату.
- Нынче спички дешевы... Сожжет, окрадет.
«Вечером газеты, руки дрожат»1.
«Все шло плохо, но теперь совсем скверно - пятнисто, -
суммировал 31 августа в Ессентуках свои впечатления от чтения
вчерашнего номера газеты "Приазовский край" Ремизов»2. Россия, по его
мнению, разделилась на две половины: «Одни за Россию, другие за
революцию»3.
Ближе находившаяся к эпицентру событий и больше знавшая
Гиппиус записывала 31 августа: «Ведь уже с первого момента всем
видно было, что НЕТ НИКАКОГО КОРНИЛОВСКОГО МЯТЕЖА.
<...> Я почти убеждена, что знаменитые дивизии шли в Петербург
для Керенского, - с его полного ведома или по его форменному
распоряжению»4. Несколько иначе она оценивала и перспективы,
ожидающие Керенского. Комментируя отставку Савинкова со всех
постов (управляющего Военным министерством и
генерал-губернатора Петрограда - на этой должности он пробыл три дня), она писала:
«Предполагаю, что его не пожелала всесильная теперь советская
"демократия". Такая удача привалила - "корниловщина"! - да чтоб тут
сразу и ненавистного Савинкова не сбросить? Но и Керенский теперь
всецело в руках максималистов и большевиков. Кончен бал. Они уже
не "поднимают голову", они сидят. Завтра, конечно, подымутся и на
ноги. Во весь рост»5.
Когда Пришвина позже, два с лишним месяца спустя,
спрашивали, кто виноват в этом конфликте, приведшем Россию на край
пропасти, - Керенский или Корнилов, - он отвечал:
- Никто не виноват. Один хотел спасти Россию, опираясь на
демократию, которая вся в трещинах, и провалился в трещину, другой
сказал: «Я спасу Россию!» - и запутался в сетях, всюду
расставленных на случай появления чуда и возникновения неожиданного «я»6.
1 Бунин И.А. Лишь слову жизнь дана. С. 91.
2 Ремизов А.М. Дневник 1917-1921 гг. С. 474.
3 Там же. С. 475.
4 Гиппиус З.Н. Запись от 31.08.17 // Ее же. Дневники. С. 184.
5 Там же. С. 186.
6 Пришвин М. Посещение фараона (Из дневника) // Воля народа. 17.11.17. № 175.
С. 2.
374

Комментируя поведение Керенского (на всю Россию, не
уставая, громит «изменника», сделался главнокомандующим, назначил
Алексеева под себя), Гиппиус вспоминала 1 сентября Николая II:
«Не похоже - и странно соединено в каком-то таинственном
аккорде». И добавляла: «Последние акты всех трагедий почти всегда
похожи, сходствуют - при разности. Последние акты»1.
На что опирается Керенский? «На свое бывшее имя, на свою
репутацию в прошлом? Оседает опора - дело идет к террору. В газетах
появились белые места, особенно в "Речи" (кадеты ведь тоже
считаются "изменниками"). "Новое время" вовсе закрыли. Ни секунды я не
была "на стороне Корнилова" уже потому, что этой "стороны" вовсе
не было. Но и с Керенским - рабом большевиков, я бы тоже не
осталась. Последнее - потому, что я уже совершенно не верю в полезность
каких-либо действий около него». А поступок Савинкова,
оставшегося у Керенского (и лишь через три дня удаленного), Гиппиус
объясняла себе двояко: «Может быть, он еще верил в действие, а если
верить - то, конечно, оставаться здесь, у истока происшествия, на месте
преступления; быть может, также, Борис, учитывая всеобщую силу
гипноза "корниловщины", сотворения бывшим небывшего, увидел
себя (если б сразу ушел) в положении "сторонника Корнилова" -
против Керенского»2.
- Что же теперь делать? - спрашивала себя и других Гиппиус. -
Ничего или свергать Керенского?
- Свергать? - возражал ей Манухин. - А кого же на его место? Об
этом надо раньше подумать.
Она соглашалась, что нет «готового» и «желанного» ответа.
«Однако эдак и Николая нельзя было свергать. Да всякий лучше
теперь». Так что, «пожалуй, все-таки лучше без Керенского»3.
Беспочвенность военно-буржуазной диктатуры Степун видел в
том, с какою легкостью «малоэнергичным и безвольным» Керенским
было в три дня раздавлено корниловское восстание, а спустя годы
также и в неудаче Белого движения. Но победа Керенского над
Корниловым оказалась для него Пирровой победой: «Разбив, правда,
не без непрошенной помощи большевиков, Корнилова, Керенский
вышел из борьбы "корниловцем". То, что его работа над
восстановлением боеспособности революционной армии кончилась походом
главнокомандующего на Петроград в целях разгона Временного пра-
1 Гиппиус З.Н. Запись от 1.09.17 // Ее же Дневники... С. 186.
2 Там же. С. 187.
3 Там же. С. 188.
375

вительства и советов, нанесло престижу демократа Керенского такой
удар, от которого ему уже не суждено было оправиться»1.
По московским разговорам 1 сентября Ю.В. Готье все более
выяснял, что «в основе авантюры Корнилова лежит провокация, в
которой замешаны, по-видимому, Керенский и Савинков». Россия, по его
мнению, становится похожа на Мексику. Интересный разговор у него
произошел с Яковлевым. «Он был в Могилеве и готовил аграрную
программу для Корнилова, состоящую в наделении землей солдат в
собственность. Он указывает на Завойко и, быть может, Аладьина как
на главных авторов дела. Корнилов, по его впечатлению,
привлекательный солдат, но не политик, а младенец в политике. В военную
и политическую часть замысла он не был посвящен и уехал за день
до выступления. По его мнению, В.Н. Львов сыграл здесь темную и
глупую роль»2.
«Страшно видеть, как в народе, в армии, обществе замирают
последние вспышки патриотизма, - записывал 1 сентября генерал
Жиркевич. - Все заменено ужасом ожидания только дурного,
неотвратимого рокового. Опять в ходу спиритизм, книги мистического
содержания. Хотят забыться, заглянуть в будущее, поторговаться с
судьбою. Нанесен безумный удар интеллигенции в сферах культуры,
религии, патриотизма, нравственности семейной, общественной
жизни... Иными словами, убивается дух нации. В этом отношении мы
быстро шагаем назад к временам Николая I, если не глубже... Не вижу,
не вижу нигде Бога... Не могу ему молиться»3.
«Думаю, вы, Миша, конечно, знаете о всех ужасных событиях в
нашей несчастной стране, - пишет Наташа Власова своему
приятелю. - Хотела я вам писать как раз в тот день, когда мы узнали обо
всем происшедшем, еще только через знакомых, а не через газеты, но
в этот вечер все были до того удручены происшедшим». Потом «весь
вечер проговорили», а на другой день Наташа писать уже не могла,
т. к. лежала весь день в кровати с высокой температурой. «Все эти
дни какая-то необыкновенная тяжесть на душе. Ведь все гибнет. Все в
один голос, кто еще что-нибудь видит и понимает, говорят, что все не
только гибнет, но уже погибло. <...> Да, Миша, о всем том, что сейчас
происходит в нашей стране, я писать не буду. Вы все знаете, тяжело
это ужасно, а если напишешь, может быть, письмо и не дойдет. Если
бы я писала в первые дни всего происшедшего, я бы, наверное,
написала многое, что мы узнали не через газеты и что действительно
1 Степун Ф.А. Бывшее и несбывшееся. Т. 2. С. 180-181.
2 Готье Ю.В. Мои заметки. С. 34-35.
3 Симбирский дневник генерала A.B. Жиркевича 1917 г. С. 108.
376

правда, и письмо, скорее всего, не дошло, т. к. оказывается, в первые
дни была строгая цензура»1.
2 сентября в газете московских эсеров «Труд» помещено
стихотворение «Прежде и теперь» товарища Петра (П. Бунакова-
Реформатского): «Буржуазный строчкоплет / мог творить и
чудеса: / совершал в мечтах полет / в небеса... / И за тон, довольно
едкий, / был и в "клетке". / Он по тюрьмам бился в дверь, / за
свободу рвался в бой... / Это прежде... А теперь / бьет отбой. / И вопит:
"Стеклов-Нахамкес, / лезьте в рамки-с!" То воспой, а то ругни... /
Нос по ветру - трудный путь... / Перед гнусом спину гни, / верным
будь... / Гнус споткнулся - к делу палка! / Бей, не жалко! Буржуазный
журналист, / где восторги? Где мечты? / Как осенний желтый лист /
жалок ты... / Жизнь твоя, что день - нелепей, - / душат цепи!»2
Продолжение неразберихи в политике и неумолкающие слухи о
провокации продолжает 2 сентября фиксировать Ю.В. Готье: «Ясно,
что среди лиц, захвативших власть, так же мало честных людей, как и
среди народа и общества. Совет Университета; у всех, с кем пришлось
говорить, - настроение, подобное моему. Выясняется, что часть
студенчества решает сорвать учебный год. Воздержание от дела
остается главным занятием русского человека; как-то придется с ними
бороться»3.
«Живется нам неважно, - писал 3 сентября К.А. Сомов, - и не от
голоду и лишений, а от постоянного нервного состояния за
ближайшее будущее, которое рисуется воображению очень мрачным. Все
время у нас говорят о голоде и об эвакуации и в связи с ней
приходится думать, куда ехать и т. п.»4.
М.К. Любавский, побеседовав в университетском коридоре с
М.М. Богословским, «махнул рукою, и мы оба сошлись на том, что
погибаем. Он сильно похудел и как-то осунулся. Да и все мы
похудели и постарели. Во время осады города месяц службы идет за год.
И мы теперь живем день за месяц, а месяц за год»5.
3 сентября Богословского раздражает все: мытарства с трамваем,
салдаты без билетов в вагоне II класса по дороге в Сергиев Посад на
заседание совета Духовной академии, теснота в тамошней гостинице,
маленький и очень грязный номер, где он писал: «Прежде поездки в
1 «Тебя убивает не враг, а... брат!» Письма гимназистки Н. Власовой. Лето - осень
1917 г.// Отечественные архивы. 2007. № 2.
2 Товарищ Петр. Прежде и теперь: Стих // Труд. 3.09.17. № 135. С. 3.
3 Готье Ю.В. Мои заметки. С. 33.
4 Сомов К.А. Письмо Е.С. Михайлову от 3.09.17 // Его же. Письма. Дневники.
Суждения современников. М., 1979. С. 181.
5 Богословский М.М. Дневники. 1913-1919. С. 211.
377

Посад доставляли мне большое удовольствие; теперь это - страдание.
Все же за заседанием, в котором академические профессора с
необыкновенной горячностью барахтались в академических мелочах, можно
было забыться - как будто в России за академическими стенами
ничего не происходит. А между тем, как вспомнишь, что делается -
мороз подирает по коже. В Выборге солдатами убито 15 офицеров и в
Гельсингфорсе - четверо. Прямо кошмар какой-то! Видимо, немцы
решили выбить таким способом через наших же большевиков
офицерский состав, а куда же годится такая обезглавленная армия! Дело
наше проиграно»1.
«Как у постели умирающих», прожил эти дни в Ессентуках
Ремизов, много думал, и теперь (запись от 3 сентября, сделанная,
кстати, при свете огарка, ибо сгорела электростанция) ему стало
ясно: «Россия погибнет. Она должна искупить грехи свои». Грехи эти
в том, что «все ценности не переоценены, а подмены». И первая из
них: «Свобода - какая это насмешка России - какое издевательство!»
И во всем ее пути к унижению ему виделся чей-то промысел: «Люди
не видят, как их тащат на муку. Последняя отчаянная попытка за
Россию. Но против суда Божьего не уйти». Так что Россия будет
побеждена, «и русское царство затаится», а «русским людям остается
одно - молитва»2. И еще одно замечание - о Савинкове: «Роковой
человек и к гибели нашей он положил свою руку»3.
4 сентября И. Туркельтауб известил ИК Совета депутатов
трудовой интеллигенции о невозможности своего дальнейшего
пребывания в нем, «насчитывающем в своей среде нескольких монархистов,
наличие которых я обнаружил лишь в дни корниловского мятежа»4.
«Объявление республики и директории из Керенского, двух
военных с сомнительным прошлым - Верховского и Вердеревского,
беспринципного Терещенки, дурака Никитина, - Ю.В. Готье назвал
4 сентября не то опереткой, не то сказкой. «Провокация
становится все яснее; так же, как и месть кадетам со стороны г. Чернова. Не
играет ли г. Керенский в руку своему другу Чернову, устроив всю
историю с коалиционным министерством и потом резко изменив
его в диктатуру пяти, - не есть ли Государственное совещание плюс
1 Богословский М.М. Дневники. 1913-1919. С. 211.
2 Ремизов А.М. Дневник 1917-1921 гг. С. 475-476.
3 Там же. С. 476. У Савинкова, по убеждению Ремизова, не было никакой
подготовки и никаких знаний, нужных для государственного деятеля, ибо вся его жизнь
ушла на организацию истребления. « Очутившись у власти, он ничего бы не выдумал,
ничего бы не изобрел: истребительный зуд истощил все его силы. <.„> Савинков
чувствовал себя роковым - да он и был роковым» (Там же. С. 626. Примечание).
4 Туркельтрауб И. Письмо в редакцию // Труд. 5.09.17. № 136. С. 3.
378

пров[ал?] Корнилова, плюс кризис правительства 2-3 сентября -
сознательная политика Керенского и К°, основанная на провокации и
ведущая к диктатуре крайних левых? Керенский и Азеф ближе, чем
принято думать. Состояние духа ниже всякой критики»1.
5 сентября 1917 г. в газете «Труд» маленький стихотворный
фельетон Льва Никулина «Отечество в опсности», посвященный газетам
«Речь» и «Русское слово»: 1) «Россия - вечное пожарище, / тевтон
готовит нам оковы. - / Так уступите нам, товарищи, / и возвратите
Милюкова. / Во имя мудрости и гласности / мы бодро заявляем
снова, - / Кадеты! Родина в опасности! / А потому... Долой Чернова!»
2) «Да, от правительства немилого / не будет пользы для России, - /
вчера мы были за Корнилова /ив нем мы видели Мессию. / Во имя
мудрости и ясности / мы все сегодня против драки: / когда отечество
в опасности, / быть может, выручат казаки»2.
С кем было тогда подавляющее большинство российской
интеллигенции - с Любавским и Ремизовым или с эсеровскими
журналистами, - сказать трудно. Но вот генерал М.В. Алексеев, в тот день, когда
он, посчитав свое дальнейшее пребывание в Ставке бессмысленным,
подал рапорт об отставке с должности начальника Штаба верховного
главнокомандующего, в письме к Милюкову, давая принципиальную
оценку действиям Корнилова («Цель движения - не изменить
существующий государственный строй, а переменить только людей,
найти таких, которые могли бы спасти Россию»), в частности, указывал:
«Дело Корнилова не было делом кучки авантюристов. Оно опиралось
на сочувствие и помощь широких кругов нашей интеллигенции»3.
Итак, после июльских событий среди интеллигенции
наблюдались растерянность и упадок сил. В прессе и в частных разговорах
много обсуждались резкое снижение производительности труда и
расстройство транспорта, гибельность анархии и т. д., но никаких
мер и усилий для того, чтобы воспрепятствовать этой тенденции, не
наблюдалось.
В политическом сознании многих (причем не только либералов)
происходил серьезный сдвиг вправо. Спасение России они начинали
искать не в народоправстве, а в сильной диктаторской власти. Но
вчерашний герой Керенский на такую роль не годился. Даже его
сторонники все более и более в нем разочаровывались. Чувство
недовольства правительством, им возглавляемым, и совершившейся гибели
России стали чуть ли не всеобщими.
1 Готье Ю.В. Мои заметки. С. 35.
2 Никулин Л. «Отечество в опасности»: Маленький стих, фельетон // Труд.
5.09.17. №136. С. 3.
3 Наш век. 13.12.17. №12.
379

Мерам, предложенным для исправления ситуации генералом
Корниловым, сочувствовали многие, хотя мало кто верил в его успех.
Так и случилось. Неудавшееся выступление Корнилова резко
качнуло политический маятник влево.
§ 3.3. Демократический паллиатив - не выход
Крах движения, получившего название «корниловщина», вызвал
заметные перемены в соотношении политических сил. Это не
могло не усилить тревоги и неуверенности в настроении большинства
интеллигенции.
Проведя ночь с 1 на 2 сентября в Смольном, где советские
руководители лихорадочно обсуждали, что им дальше делать и как
делить власть, Пришвин записывал: «Историческое заседание.
Большевики - это люди обреченные, они ищут момента дружно
умереть и в ожидании этого в будничной жизни бесчинствуют»1.
А вот какие характеристики давал он выступавшим:
«Чернов - маленький человек, это видно и по его ужимкам, и
улыбочкам, и пространным, хитросплетенным речам без всякого
содержания. "Деревня" - слово он произносит с французским акцентом и
называет себя "селянским министром". Видно, что у него ничего за
душой, как, впрочем, и у большинства настоящих "селянских
министров", которых теперь деревня посылает в волость, волость в уезд,
уезд в столицу. Эти посланники деревенские выбираются часто
крестьянами из уголовных, потому что они пострадали, они несчастные,
хозяйства у них нет, свободные люди, и им можно потому без всякого
личного ущерба стоять за крестьян. Они выучивают наскоро
необходимую азбуку политики, смешно выговаривают иностранные слова,
так же, как посланник из интеллигенции Чернов смешно
выговаривает слова деревенские с французским de». По мнению Пришвина,
агронома по образованию, близкого по своим взглядам к эсерам,
«"селянский министр" и деревенские делегаты психологически
противоположны настоящему русскому мужику»2.
А вот меньшевик Либер, считает он, - «хороший еврей»· Да и
вообще, «все эти евреи, участвующие в деле, грозящем неминуемой
петлей, люди чудесные, куда лучше русских, цвет подлинной Иудеи»3.
Вне же стен Смольного, среди простых жителей Петрограда,
Пришвин обнаруживал совсем иное отношение к недавним бурным
1 Пришвин М.М. Дневники. Кн. 1:1914-1917. С. 357.
2 Там же. С. 358.
3 Там же.
380

событиям. «В какой дом не пойдешь - везде сочувствие
Корнилову. <...> Теперь Керенский склоняется к большевикам, и "казаки"
[на н]его нападают, и вдруг слышишь на улицах, как ругают
Керенского»1.
Среди прочих уличных сценок, запечатленных им в тот день, есть
и такая:
«В трамвае пьяный солдат затеял спор и ругается по-матерному,
все возмущены, комиссар [милицейский] подходит к нему,
уговаривает, а он комиссару:
- И разговаривать с тобой не хочу. <...>
Тут же сидят бессловесные офицеры, и вся публика в бессилии
ничего не может ответить пьяному бесчиннику»2.
И вот к какому грустному выводу приходил писатель: «Мы теперь
все дальше и дальше убегаем от нашей России для того, чтобы рано
или поздно оглянуться и увидеть ее. Она слишком близка нам была,
и мы годами ее не видели. Теперь, когда убежим, то вернемся к ней с
небывалой любовью»3.
2 сентября газета «Утро России» публикует вызвавшее бурную
полемику стихотворение Бальмонта: «Этим летом - я Россию
разлюбил» (см. выше). А на следующий день там же напечатана его статья
«Народная воля», в которой содержался призыв создать
«правительство сильных личностей»4.
«Опять подлая игра в смену кабинета, - выражал недовольство
3 сентября Бунин. - Где Корнилов?»5
Разочарованием в революции и в деятельности Временного
правительства, предчувствием страшного конца навеяно стихотворение
3. Гиппиус «Гибель», написанное 4 сентября: «Близки / кровавые
зрачки, / дымящаяся пеной пасть... / Погибнуть? Пасть? / Что -
мы? / Вот хруст костей... вот молния сознанья / перед чертою
тьмы... /И - перехлест страданья... / Что мы! Но - Ты? Твой образ
гибнет... Где Ты? / В сияние одетый, / бессильно смотришь с
высоты? / Пускай мы тень. / Но тень от Твоего Лица! / Ты вдунул Дух - и
вынул? / Но мы придем в последний день, / мы спросим в день
конца, - / за что Ты нас покинул?»6
4 сентября Бунин записывал: «Государственный переворот!
Объявлена республика. Мы ошеломлены. - Корнилов арестован.
1 Пришвин М.М. Дневники. Кн. 1:1914-1917. С. 359.
2 Там же. С. 359-360.
3 Там же. С. 360.
4 Бальмонт К. Народная воля // Утро России. 3.09.17.
5 Бунин И.А. Лишь слову жизнь дана. С. 92.
6 Гиппиус 3. Опыт свободы. С. 82.
381

Воля Года, Дана, Либера и т. д. восторжествовала - Россия в их
руках! <...> Заснул почти в два часа»1.
В журнале «Народоправство» от 7 октября Н. Бердяев сетовал на
то, что мало кто решается в эти кошмарные дни свободно и
независимо выражать свои мысли в слове, что печать находится в тисках и ей
приходится держаться условной лжи, навязанной господствующими
силами. «Тирания толпы страшнее, чем тирания одного или
нескольких». Надругательство над свободой и достоинством слова достигло
своего крайнего выражения, когда разыгралась корниловская
трагедия. «Сразу же тьма объяла русское общество, и никто не смел
пикнуть. Печать была терроризована и вела себя без достаточного
достоинства, она не решалась потребовать прежде всего выяснения правды
и приняла условную правительственную ложь о "мятеже" генерала
Корнилова. Начался сыск, и над Россией навис страшный призрак
красного террора». Испуг охватил несчастное русское общество. «Со
страхом шептались о провокации, породившей корниловскую
трагедию. Права свободно защищать генерала Корнилова, военного
героя, страстного патриота и несомненного демократа, не было дано.
И лишь постепенно проникли в печать разоблачения, пролившие свет
на эту темную и роковую историю. Но эти кошмарные дни
окончательно обнаружили у нас отсутствие свободы слова, приниженность
мысли, подавленность духа. Ход революции развил у нас трусость»2.
Слишком многие русские писатели, полагает Бердяев, оказались
придавленными уличными криками о "буржуазности" всех
образованных, всех творцов культуры. «У них не оказалось достаточной силы
сопротивления перед разбушевавшейся стихией, они растерялись и
сами начали произносить слова, не истекающие из глубины их
существа. У слишком многих русских писателей не оказалось собственной
идеи, которую они призваны вносить в жизнь народную, они ищут
идеи у того самого народа, который находится во тьме и нуждается
в свете»3.
Касаясь бесповоротного ухода Чернова из правительства и
открытой им кампании против Керенского, Гиппиус записывала в 7
сентября: «Он хочет одного: сам быть премьером. Но в
"социалистическом министерстве", конечно: в коалиции с... большевиками. После
съедения Керенского. Я сказала, что теперь "всякий будет лучше
Керенского". Да, "всякий" лучше для борьбы с контрреволюцией, т. е.
1 Бунин И.А. Лишь слову жизнь дана. С. 92.
2 Бердяев Н. О свободе и достоинстве слова // Народоправство. 1917. № 11. С. 5.
3 Там же. С. 7.
382

с большевиками. Чернов - объект [этой] борьбы: он сам -
контрреволюция, как бы сам большевик»1.
Посетив клуб «Земля и воля» на Бассейной улице, где
бессловесная масса, особенно солдаты, впитывала в себя то, что говорила ей
лидер левых эсеров Мария Спиридонова - «Маруся, страдающая душа,
настоящая, как в святцах, мученица нетленная» - в окружении
других освобожденных из заключения (особенно «лезет в глаза какой-то
Фишман, самодовольная морда, гордая своей плюшевой шляпой»; из
района лезет в ЦК, «а там 800 руб.!»), Пришвин делился своими
впечатлениями с Разумником:
- Да, это какая-то вера...
- Царство Божье на земле! - отвечал тот.
- Не соблазняете ли вы малых сих?
- Мало ли что: кто подлежит соблазну, тот соблазняется, а кто не
подлежит, того не соблазнишь. Вот как женщины...
- Выходит, возьми любую «подлежащую» и соблазняй? Нет,
почему-то неловко...
- Это пожалуй2.
«С "республикой" вышел какой-то конфуз, - записывал 10
сентября генерал Жиркевич. - Керенский ее провозгласил и ею точно
подавился. Революция, хотя и проходит у нас сумбурно, принесла и
много пользы - в том отношении, что, сметя Двор, высшую
бюрократию, сразу же обнажила наши язвы. Кто знает, не сыграет ли Россия
огромную роль в человечестве (как народ) именно с того момента,
когда перестанет быть государством? Быть может, России
действительно суждено воскреснуть в Христе, когда она совершенно будет
развалена и уничтожена как государство и нация· Все истинно
русское, истинно национальное сказано в прошлом. И мы от этого
прошлого неотделимы. Я нарочно перечитываю наших знаменитых
стариков, их сочинения, биографии. Оттуда глядит на меня настоящая
Русь... Иногда губы говорят: "Россия погибла", а в душе живет иное,
т. е. что она, имея такое прошлое, не погибнет. И веруешь, и теряешь
веру, и вновь ею загораешься. Так жизнь и проходит. Суждено
умереть, не дождавшись конца светопреставления»3.
«Всюду люди ссорятся, разрываются многие связи, -
констатировал Пришвин. - События велики, но чем они больше, тем причины
ссор меньше. Так и должно быть, потому что становится жить под
нависшей тяжестью все теснее и теснее». И в качестве примера приво-
1 Гиппиус З.Н. Запись от 7.09.17 // Ее же Дневники.
2 Пришвин М.М. Дневники. Кн. 1:1914-1917. С. 360.
3 Симбирский дневник генерала A.B. Жиркевича 1917 г. С. 109.
383

дил разрыв отношений с Разумником: сказал ему, что не может
подписывать своим именем в черновской газете и попросил разобрать
свой рассказ, а тот ответил:
- Разобрать нельзя, потому что он сверстан.
Тогда Пришвин поменял заглавие рассказа и подписал другим
именем. Рассказ, однако, за его спиной был восстанавлен и
напечатан за его подписью. «Сущие пустяки, но отношения разрываются»1.
Речь шла о рассказе «Восстановление Соловьевской республики»,
напечатанном 10 сентября в эсеровской газете «Дело народа»2.
10 сентября Бенуа сообщал Горькому о своем уходе из газеты
«Новая жизнь», в которой он работал с апреля. Причем признавался,
что уходит «по малодушию», и так объяснял причины: «С первого
же дня все близкие люди не давали мне покоя за то, что я участвую в
большевистском органе. <...> Ко всему этому, вероятно,
прибавляется и то, что я, все более и более отходя от того круга, в котором провел
всю жизнь, так и не оказался способным примкнуть к новым
товарищам». Высказав сожаление, что Горького сейчас нет рядом (тот
отдыхал в это время в Коктебеле) и нет возможности найти с его
помощью «большую устойчивость», он в результате, «предоставленный
себе, лишенный всякой поддержки какой-либо группы или партии»,
покидаемый всеми теми, кого видит ежедневно и кого «несмотря ни
на что по застарелой привычке» любит, он «не устоял» и прощается с
«Новой жизнью».
Но дело не только в силе привычек и личных связей. Его
беспокоило и то, что грядущие трагические события могут «прямо вырвать
всю культуру с корнями, развея ее служителей по ветру, загубить
накопленное и воспитанное». Ссылаясь на то, что уже начата эвакуация
Эрмитажа и дворцов, Бенуа писал: «Все это самоубийство безумное и
нелепое, это выражение той накипи, которая охватила все наше
напуганное общество перед призраком большевизма и именно
большевизма, а не немцев, ибо вошло теперь в общую поговорку - мы-де немцев
не боимся, а боимся своих». Видя в этом близкий к осуществлению
«заговор против Петербурга», «заговор против мозга России»,
художник спрашивал писателя: нельзя ли «сердечным словом»
остановить надвигающиеся события? «Ведь гибнет все, во что они (то есть
интеллигенты. - Авт.) верили»3.
Письмо примечательное. В нем нашли выражение и душевное
смятение художника в связи с переживаемым им временем, и пред-
1 Пришвин М.М. Дневники. Кн. 1:1914-1917. С. 364.
2 Там же. С. 100.
3 Цит. по: Лапшин В.П. Художественная жизнь Москвы и Петрограда в 1917 году.
Л.: Сов. художник, 1983. С. 179-180.
384

чувствие неотвратимо приближающихся событий, несущих гибель
старого мира, и боязнь их наступления, и непонимание того, почему
же «запуганное общество» стало таковым.
Вернувшийся из Ессентуков в Петоград Ремизов записывал
12 сентября: «Вчера приходил Пришвин. Он еще верит, что не
погибла Россия:
- Она не уступает, отбрыкивается»1.
12 сентября Блок, у которого «давно нет желания записывать»,
тем не менее, берется за перо: «Все разлагается. В людях какая-то
хилость, а большею частью - недобросовестность. Я скриплю под
заботой и работой. Просветов нет. Наступает голод и холод. Война
не кончается, но ходят многие слухи. <...> С Любой на днях была
ссора. Я очень ясно определил для себя худшую сторону положения.
Настолько ясно, что коротко и ярко мучился, а потом опять забыл
главное, погрузившись в эту чужую работу»2.
На горизонье России все явственнее вырисовывался новый
деспотизм. Новая политическая элита, которой стала бывшая радикальная
социалистическая оппозиция, была пропитана ядами
самодержавного правления в сочетании с ядами революционного подполья, что
давало поистине адскую смесь. «Мы идем к новому самодержавию,
к новому деспотизму и, по-видимому, к новому террору», - писал
12 сентября Н.В. Устрялов. После революции появились новые
правители, но со старыми замашками - «заставить, арестовать, сослать,
казнить». Народ же находится в пассивности: казалось, он «послушно
и лениво» стерпит «любой эксперимент над собой». Поэтому Россия
может вернуться к режиму абсолютизма со всеми его атрибутами, но
«только с красным террором вместо черного». Ненависть
радикальных революционеров, в первую очередь большевиков, к свергнутому
Николаю II - это только «ненависть соперников» в борьбе за
деспотическую власть3.
14 сентября «Утро России» напечатало очередную филиппику
Бальмонта, направленную на сей раз против разлагающейся армии:
«Покачнулась. В решеньи неправом / опозорилась злость знамен. /
И с штыком от предательства ржавым / не достигнешь до славы
времен»4.
Своеобразным ответом на подобные инвективы против России
стала статья публициста Вл. Аксенова «О нелюбви к отечеству» в том
же номере газеты. Процитировав опубликованные ранее бальмонтов-
Ремизов А.М. Дневник 1917-1921 гг. С. 478-479.
Блок A.A. Собрание сочинений в восьми томах. Т. 7. С. 257.
Устрялов Н. Народ и власть // Утро России. 12.09.1917. С. 1.
Бальмонт К. На обезумевшей // Утро России. 14.09.17.
385

ские слова о том, что он «Россию разлюбил», рецензент отмечал, что
при всем протесте, который у него вызывают такие слова, он делает
все-таки различие между этой «любовью-ненавистью» и той
настоящей ненавистью к России, которая видна у «иностранцев»,
вернувшихся сюда из-за границы, чтобы разжечь ненависть1.
14 сентября 1917 г. Борис Никольский записывал в свой дневник:
«Молитве моей, / благодатью Твоей, / исполнение посылая, Царь
Царей, / славься! / Я верю и жду / и беспрестанно иду, / словно в
полдень, темной ночью да приду / к чуду / И жду, и терплю, / и о чуде не
молю, / но любви Твоей неведомой люблю Тайну. / Да будет Твоя, /
Промыслитель бытия, / как на небе, на земле, взываю я, / воля»2.
Ушедший из Политического управления Военного министерства,
но оставшийся редактором его газеты «Армия и флот» Ф.А. Степун,
диктуя по утрам передовые статьи, отдавал себе ясный отчет в их
полной бессмысленности, а потому и ненужности: «Революция,
очевидно, вступала в период, когда слова, независимо от их
правильности и талантливости, теряли не только всякую власть над жизнью, но
и вообще всякий смысл. Наступало время рассекающих решений и
решающих действий. Это отвлеченно понимала буржуазия, которая,
не действуя, настойчиво требовала действий от "главноуговариваю-
щего" Керенского. Лучше буржуазии это понимали большевики, с
бешеною энергией рвавшиеся к своей цели. Правда, в Петроградском
совете, в их главной цитадели, так же днями и ночами лились
многословные речи, как и во всех других учреждениях, но здесь они лились
как масло в огонь действия - были настоящим действием»3.
14 сентября Пришвин побывал на открытии Демократического
совещания. Для него - человека, длительное время пребывавшего в
провинции, Керенский все еще «действительно выдающийся
человек». И потому непривычно слышать, как на улице перед театром, где
открывается совещание, какой-то офицер говорит:
- Чего толчетесь? Керенского смотреть? Вот не видели добра!4
Выступление премьера произвело на Пришвина сильное
впечатление. Но поделившись им с журналистами, вместе с ним сидящими
в оркестровой яме, он обнаружил, что они смотрят на него как на
провинциала: они сотни раз слышали премьера и на них его слова уже не
действуют. Мало-помалу и им овладевает «то же странное состояние:
это не жизнь, это слова в театре, хорошие слова, которые останутся
словами театра». А Керенский продолжал говорить о необходимости
1 См.: Аксенов Вл. О нелюбви к отечеству // Утро России. 14.09.17.
2 Никольский Б.В. Сокрушить крамолу. С. 120-121.
3 Степун Ф.А. Бывшее и несбывшееся. Т. 2. С. 184.
4 Пришвин М.М. Дневники. Кн. 1:1914-1917. С. 365.
386

обороны, о готовности пойти на фронт и положить свою голову за
родину· И вопрошал:
- Все ли тут согласны? Я не могу здесь говорить, если не
уверен, что тут присутствуют люди, которые готовы назвать мои слова
ложью!
- Есть такие! - хором закричали большевики.
И вот в Александрийском драматическом театре происходит
драматическая сцена: возмущенная публика требует показаться тех, кто
так ведет себя, и, кажется, готова разорвать возмутителей.
- Это не я! - испуганно кричит кто-то.
Но находится некто, кто поднимается и вызывающе смотрит
на орущих и требующих распять его. Постепенно шум стихает.
Большевик садится. А глава правительства продолжает говорить о
защите родины. Пришвин же записывает: «Керенский большой
человек, он кажется головой выше всех, но только если забываешь, что
сидишь в театре»1.
А потом на трибуну выходит Чернов, «как будто лукавый дьячок
XVI века, плетет хитрую речь про аграрные дела, но неожиданные
выкрики слов "категорический императив аграрного дела!" выдают его
истинную эмигрантско-политическую природу русского
интеллигента, и оказывается, что просто кабинетный человек в Александрийском
театре, плохой актер изображал из себя дьяка, мужицкого министра,
что это все неправда и слова его никогда не будут жизнью»2.
Что же такое не понравилось Пришвину в Чернове? «Заигрывание
с народом». Нет, мошенником он его не считал. Во всяком случае, не
таким крупным мошенником, как большевик Каменев. Это «просто
маленький человек от литературы, - раз он с пафосом может кричать
о категорическом императиве»3.
А что же такое большевики? - задавался вопросом Пришвин.
Их «настоящая живая Россия всюду проклинает, и все-таки по
всей России жизнь совершается под их давлением». В чем их сила?
«Несомненно, в них есть какая-то идейная сила. В них есть
величайшее напряжение воли, которое позволяет им подниматься
высоковысоко и с презрением смотреть на гибель тысяч своих же родных
людей, на забвение, на какие-то вторые похороны наших родителей,
на опустошение родной страны. Мы, живущие чувством
обыкновенных сынов родной земли, не можем понять, оправдать, вынести всю
1 Пришвин М.М. Дневники. Кн. 1:1914-1917. С. 365-366.
2 Там же. С. 366.
3 Там же. С. 365.
387

эту низость человеческой звериной природы. Они могут, они это не
замечают, они презирают»1.
Люди, вроде Пришвина, говорят:
- Это не революция, а смута, потому что революция есть этап
мировой истории, а смута - это дело домашнее, это китайская революция.
Но большевик, настоящий, идейный, «он только и держится этой
особой верой, что наша революция есть факт мировой» и потому
считает себя новым строителем всей мировой жизни. А так как вера эта,
как вера Наполеона в некое мировое единство, воплощена не в
личность, а в интернационал, то и воцаряется на земле русской «новый, в
миллион более страшный Наполеон, страшный своей безликостью»,
и нет ему имени собственного - «он большевик».
Ему говорят:
- Это смута, потому что мы ничего не достигаем и все теряем.
Но его не страшит потеря, даже полная гибель страны. «Энтузиазм
большевика идет мимо обороны, и горе тем, кто противопоставит
этому энтузиазму интернационала энтузиазм обороны: это мещане,
которые материальность ставят своей конечной целью»2.
Если Пришвин еще пытался разобраться в происходящих
событиях и иметь суждение о действующих в них лицах, то многие
другие вообще перестали что-либо понимать. «Я ничего не буду писать
вам о политике, - сообщал 14 сентября художник Д. Стеллецкий
В. Аргутинскому-Долгорукову, - я в ней ничего не понимаю, и у меня
от современных русских событий все умерло внутри; меня можно
резать, истязать - я буду бесчувственным»3.
15 сентября 1917 г. Леонид Андреев в газете «Русская воля»
констатировал, что левые разрушители уже почти добились своего и что
теперь ничего не остается, как приветствовать Ленина как
победителя. В конце статьи он писал: «Где моя Россия? Мне страшно. Я не
могу жить без России. Я на коленях молю вас, укравших мою Россию:
отдайте мне мою Россию, верните, верните!»4
«Наступят прозрачные, золотые, сентябрьские дни, - вспоминал
Дон Аминадо. - В доме Перцова, у Храма Христа Спасителя, какие-
то последние римляне будут читать друг другу какие-то последние
стихи, допивать чай вприкуску, не в пример Петронию, и кто-то
вспомнит пророчество Достоевского, что "все начнется с буквы ять",
которую росчерком пера отменил профессор Мануйлов. Появится
1 Пришвин М.М. Дневники. Кн. 1:1914-1917. С. 366-367.
2 Там же. С. 367.
3 Цит. по: Лапшин В.П. Художественная жизнь Москвы и Петрограда в 1917 году.
С. 174.
4 Андреев Л. Veni, creator! // Русская воля. 15.09.17. С. 2.
388

приехавший из Петербурга А.И. Куприн, в сопровождении своего
неизменного Санчо-Панчо, алкоголика и поводыря, Маныча. На столе
появится реквизированная водка, и нездоровой, внезапной и
надрывной веселостью оживится вечерняя беседа. Куприн скажет, что
большевизм надо вырвать с корнем, пока еще не поздно··. На тихий и
почтительный вопрос Койранского: "А как именно, дорогой Александр
Иваныч, вы это мыслите и понимаете?" - Александр Иваныч, слегка
охмелев и размякнув, вместо ответа процитирует Гумилева, которого
он обожает:
- Или бунт на борту обнаружив, / из-за пояса рвет пистолет, / так
что сыплется золото с кружев / драгоценных брабантских манжет...
- Чувствуете вы, как это сказано? - "Из-за пояса рвет
пистолет!.." - продолжает смаковать и восторгаться Куприн.
Четырехугольный Маныч предлагает выпить за талант Гумилева,
и хриплым голосом затягивает "Аллаверды".
- Всем ясно, что борьба с большевизмом становится реальностью»1.
15 сентября Бунин записывал после ознакомления с газетами, в
том числе с разъяснениями Савинкова по делу Корнилова: «Да,
"совершена великая провокация". Керенского следовало бы повесить.
Бессильная злоба»2.
Причины этой бессильной злобы культурная элита видела в том,
что страна была экономически отсталой, с бедным и неграмотным
населением, с отсутствовавшими правовыми традициями. Приходило
понимание того, что за короткое время ничего здесь измениться не
могло. «Законы на бумаге изменить легко· Но не так скоро можно
отменить веками воспитанные в режиме несвободы взгляды,
привычки, навыки и жизнь самих масс», - повторяла кусковская «Воля
народа» 16 сентября выводы, сделанные еще летом на страницах
«Народоправства»3.
И тем не менее не все еще казалось таким беспросветным.
Всероссийский съезд Советов депутатов трудовой интеллигенции,
состоявшийся 16-18 сентября в Москве, осудил «корниловщину» и тех
«испугавшихся интеллигентов», которые связывали свои надежды с
мятежниками4. В адрес Демократического совещания была
отправлена телеграмма, в которой говорилось о необходимости немедленного
создания «твердой государственной власти на началах широкой коа-
1 Дон Аминадо (Шполянский А.П.) Поезд на третьем пути // Его же. Наша
маленькая жизнь. Стихотворения. Политическиий памфлет. Воспоминания. М., 1994.
С. 612.
2 Бунин И.А. Лишь слову жизнь дана. С. 93.
3 Что дала коалиционная власть? // Воля народа. (Пг.). 16.09.1917. С. 1.
4 Свобода и жизнь. 25.09.17. № 11.
389

лиции всех общественных групп», ибо только такая власть «способна
довести страну до Учредительного Собрания и предупредить
неизбежность при иных условиях гражданской войны»1.
17 сентября Пришвин записывал свои впечатления о говорильне
на Демократическом совещании: «Весь этот словесный блуд вертится
вокруг земли мужикам и мира солдатам: по отношению к земле
говорят, что политика нашего правительства недостаточно определенна,
а по отношению мира недостаточно настойчива». Всех ораторов он
делил на две части: благоразумных (потому что были у дела,
например, дельцы, городские деятели, кооператоры, или соприкоснулись с
живым делом, вернувшись из эмиграции и став министрами) и им
противоположных людей митинговых (украинцы, большевики),
отмечая в их выступлениях «налет хлестаковщины (товарищ Абрам)».
И замечал еще одну особенность прений: «Над буржуазией висит, как
меч, требование: будь социалистом!»2
«Демократия», утвердившаяся в стране, была весьма
своеобразной. 20 сентября в газете бывшего дебошира-черносотенного
депутата Государственной думы, российского националиста В.М. Пу-
ришкевича высмеивалось намерение США подарить России копию
Статуи Свободы, о котором стало известно еще весной. Куда их
американской свободе до нашей! В качестве национальной статуи
Свободы Пуришкевич предлагал два проекта. Например: бронзовое
изображение инженера, на котором верхом сидит рабочий, а в
качестве пьедестала - испорченный паровоз. Или: солдат-витязь в
шинели, правая рука протянута вперед, в ней - огромный подсолнух. На
пьедестале - бронзовые семечки, и выгравирована надпись: «Семя
свободы, упавшее на камень»3. Эти образы для правых политиков
действительно стали символами нового строя в России. Рабочие
сажали начальство в тачку и вывозили за заводские ворота. Петроград
был заполнен праздношатающимися солдатами, единственными
занятиями которых, по мнению горожан, были лузганье семечек и
посещение многочисленных митингов. Смысл иронии Пуришкевича в
том, что никакого «свободного строя» в России после революции не
появилось, не говоря уже о самом передовом в мире, а есть просто
«анархия» - расстройство старого государства и отсутствие нового.
Вернувшийся в Москву из Двинска И.А. Акопиан рассказывал,
что в армии полный развал и солдаты Двинск защищать не будут,
немцы его могут взять в три часа. «Странно, отчего немцы бездей-
1 Свобода и жизнь. 25.09.17. № 11.
2 Пришвин М.М. Дневники. Кн. 1:1914-1917. С. 367-368.
3 Стекламкисс А. Статуя свободы // Народный трибун. (Пг.). 20.09.1917. № 12.
С.З.
390

ствуют? - записывал, услышав это, 21 сентября старший хранитель
Исторического музея A.B. Орешников. - Им, несомненно, хорошо
известно наше положение. Должно быть, и у них не сладко, все
устали, изголодались»1.
21 сентября 1917 г. Борис Никольский записывл в свой дневник:
«Жидов громят везде, и это худой признак. Они могут отвлечь
народную злобу от главного. Теперь люди ничто, теперь воля Божия
совершается, и людям остается только ждать, когда она совершится
до конца. Тогда настанет время воссоздавать жизнь из развалин. Но
это далеко еще - страшно далеко...»2
Сущность основного разногласия на Демократическом
совещании Пришвин так определял для себя 21 сентября: требование
коалиции было для него «знаком согласия и стремления к единству
цели государства», а требование однородного правительства значило
бунт - не дальнейшее развитие революции, а именно бунт. «Какой
великий соблазн для бродячего обитателя Скифии бросить вызов
всему миру против войны за всеобщий мир. Был у нас домашний
деревенский бунт - Стенька Разин <...>, а здесь мировой город Петербург
против всего мира! Какому-то дикарю-разбойнику сочинили не то
принцессу, не то княжну, с которой во имя бунта расстается и
бросает в Волгу. А тут бородачи-кооператоры и земцы соблазняют
мирового бунтаря любовью к отечеству и предлагают с собой коалицию!»
Указав на тот факт, что громадная масса людей, в особенности
крестьяне, была вовлечена в этот бунт прямым обманом, обещанием
земли и воли и всяких радостей царства божьего, Пришвин утверждал,
что теперь «эти обманутые люди начинают понимать положение» и
потому Демократическое совещание показывает, как «треснул этот
бунт пополам», и что держится он лишь созданным им «ситом бунта,
этими всевозможными организациями, в которых выборным людям
в момент подъема бунта отступать нельзя под страхом наказания». Да
и «вообще набедокурили так много, что назад вернуться никак
невозможно». Потому и не удалось выступление Корнилова. И еще одну
черту русского бунта отмечал писатель: не имея в сущности ничего
общего с социал-демократией, он «носит все внешние черты ее и
систему строительства: это принципиальное умаление личности»3.
Получив для редактирования «воззвание» против большевиков,
Гиппиус записывала 21 сентября: «Длинные, скучные страницы...
А по-моему, - следовало бы манифест, резкий и краткий, от молча-
1 Орешников A.B. Дневник. Кн. 1.1915-1924. С. 131.
2 Никольский Б.В. Сокрушить крамолу. С. 121.
3 Пришвин М.М. Дневники. Кн. 1:1914-1917. С. 368.
391

ливой интеллигенции. "Ввиду преступного слабоволия
правительства..." Но, конечно, я понимаю: ведь это опять лишь слова. И даже на
слова, такие определенные, уже не способна интеллигенция. Какой у
нее "меч духа!" Ни черта не выйдет»1.
Констанин Бальмонт 21 сентября пишет из Москвы жене в Миасс,
что продолжает писать стихи и будет «правильно», то есть
регулярно, печатать - и стихи, и прозу в «Русском слове». «Для меня в этом
радость. Душевное спокойствие и настоящая потребность. Видаю
людей мало. Видел Маргорю (М. Шагинян? - Авт.). Она мне
показалась жалким обломком, утратившим какую-либо способность
понимать Россию и русское. Да и ничего она вообще не понимает. Видел
Вячеслава Иванова. Очарован им. Но он мудрый Лис с пушистым
хвостом»2.
Начав чтение лекций в Народном университете Шанявского,
профессор Готье записывал 22 сентября свои впечатления от тамошней
аудитории: «Гориллы, самцы и самки, с тупым интересом внимали
моему монологу о Смутном времени. Когда я был на улицах и
отчасти там, у Шанявского, мною несколько раз овладевало чувство
жгучего желания перестать быть русским»3.
Не все были так пессимистично настроены. «Очень оптимистично
и светло» смотрел на будущее граф Алексей Толстой, продолжавший
верить, что «Россия найдет свой какой-то в высшей степени
оригинальный политический и общественный строй, очевидно
демократический». Во второй половине сентября он писал из Москвы тестю
A.A. Вострому в Самару: «То, что у нас делается сейчас, - экзамен на
первом курсе в мировом университете. Учиться нам нужно (главным
образом на практике, по своему разумению, а не по книжкам) долго
и трудно. И пока ученье идет хорошо, правильно и уже сейчас можно
указать на несколько присущих нам свойств: русский народ не
кровожаден и крови не жаждет, русский народ - не буржуазен, т. е.
собственность, как идея, не составляет для него фетиша, и русский народ
в высшей степени приспособлен быть носителем идей социально-
анархических, т. е. грядущей абсолютной мировой свободы и т. д.».
Все, что делается плохого, все это им объяснялось невежеством
народа и гнетом войны: «Нужно удивляться, как еще мало делается у нас
злого и страшного. Теоретически нужно было бы предположить, что
к 7-му месяцу революции Россия представляла бы собой груду
дымящихся окровавленных развалин. А мы еще живем, бунты подавляют-
1 Гиппиус З.Н. Запись от 21.09.17 // Ее же. Дневники. С. 202.
2 Бальмонт К. Письмо к Е.А. Андреевой от 16.07.17 // Андреева-Бальмонт Е.А.
Воспоминания. С. 125.
3 Готье Ю.В. Мои заметки. С. 36.
392

ся без крови, армия защищает города, партии борются словами, а не
топором, фонари предназначены пока еще только для освещения»1.
В «Рассказе проезжего человека» он утверждал даже: «Рождается
новая Россия, невидимая, единая, белая, как Китеж выходит с
озерного дна. Что это - глупо? Да. Смешно? Конечно. Но когда две
тысячи неграмотных мужиков, забрав пленных, под шрапнелью болтают
еловыми языками о мировой справедливости, - я не скажу: мы
погибли, Россия кончилась. Здесь что-то выше моего понимания. Быть
может, я слышу, как "истина глаголет устами младенца"». Резюмируя
свой рассказ, автор заявляет: «Страшно и жадно душе. Хорошо»2.
Будучи и оптимистичнее, и явно левее своих коллег по журналу
«Народоправство», граф Алексей Толстой после публикации этого
рассказа там перестает в нем сотрудничать, хотя и продолжает его
читать. А свою искреннюю восторженность он сохраняет еще довольно
долго3.
Но таких, как этот вечно жизнерадостный граф, людей все-таки
было не так уж и много.
Высылая 23 сентября жене свой очерк «Вращение Колеса»,
К. Бальмонт ссылается на мнение, что «это очень нужно именно
теперь, когда мы забыли, что мы - русские». Сам он не думает больше,
что нужно что-нибудь говорить и печатать, - не думает, что это
может оказать какое-нибудь заметное влияние, - но писать и печатать,
это, кажется, одна из последних зацепок, удерживающих его в жизни,
во всяком случае, удерживающих его в России. «Без этого завтра же
уехал бы в Японию. Впрочем, я, верно, туда и уеду в недалеком
будущем. Последняя связь моя с Россией, чувствую, порывается. Эта
связь - лишь в силе воспоминания и в моей великой любви к
русскому языку. Но мне неистово тяжко жить в России. Я, по видимости,
прочно устраиваюсь в "Утре России" в смысле правильного
сотрудничества. Редактор газеты Гарвей, ирландец родом, чувствующий
большую ко мне нежность, хочет, чтоб я заведовал составлением
еженедельных "субботников" (литературных). Думаю, что я возьмусь за
это. Я буду, кроме того, раза два в неделю печатать небольшие очерки
и стихи. Собираюсь даже посещать театры и писать заметки. Но из
этого вряд ли что выйдет»4.
1 Переписка А.Н. Толстого в двух томах. Т. 1. М.: Художественная литература,
1989. С. 270.
2 Толстой А.Н., граф. Рассказ проезжего человека // Народоправство. 7.10.17. № 11.
3 См.: Толстая Е. «Деготь или мед». Алексей Н. Толстой как неизвестный
писатель. 1917-1923. С. 78.
4 Бальмонт К. Письмо к Е.А. Андреевой от 23.09.17 // Андреева-Бальмонт Е.А.
Воспоминания. С. 125-126.
393

Касаясь объявленной железнодорожниками забастовки,
профессор Готье записывал 24 сентября: «Что-то из нее выйдет, и как она
повлияет на русских дерьмократов? Это выражение я слышал вчера,
и оно мне понравилось»1.
26 сентября Ариадна Тыркова, потолковав со своим
доктором и старшим братом Аркадием о войне, писала мужу в Петроград:
«Я снова пережила свои военные впечатления, вспомнила постыдные
беспорядки, недобросовестность, глупость, наглость начальства. Вот
еще откуда ползет солдатская озлобленность против командующего
состава. Вспомни, как они без ножниц лезли на проволоку и без
винтовок сидели в окопах. Не хочу об этом говорить. Я до конца
постараюсь отсидеться за курортной осторжностью»2.
26 сентября Бунин записывал: «Был на мельнице. Злобой тайно
мужики полны. Разговаривать бесполезно»3.
Злобой были переполнены не только мужики. На
бумагопрядильной и ткацкой фабрике сыновей П. Малютина в Раменском 30
сентября рабочие «поколотили» своего директора В.В. Зотикова, что
вызвало большую панику среди инженеров и управляющего
персонала - они все в ту же ночь сбежали в Москву4. Три недели спустя на
станции «Москва» Северных железных дорог рабочие избили
инженера И.К. Бороницкого, посадили на тачку и сбросили в мусорную
яму. В ответ на это служащие дороги пригрозили забастовкой, если
виновные в этом не будут наказаны в судебном порядке5.
Либералов возмущал безнаказанный произвол, не только
творимый рабочими и солдатами, но и их советами, которые могли
арестовывать, обыскивать, конфисковывать, запрещать и закрывать в
объеме, сравнимом разве с тем, что творили дореволюционные
погромщики и царские «сатрапы». Разница была лишь в том, что
прежде гонениям подвергались революционеры, а теперь в бесправное
положение по отношению к революционерам попали
«контрреволюционеры», - категория чрезвычайно широкая и произвольная.
В недрах петроградских «верхов» родился даже в конце сентября
совместный советско-правительственный проект создания для борьбы
с «контрреволюцией» при Министерстве внутренних дел Главного
управления политической полиции с разветвленной сетью на местах
1 Готье Ю.В. Мои заметки. С. 36.
2 Тыркова A.B. Письмо мужу Г. Вильямсу в Петроград от 26.09.17 // Наследие
Ариадны Владимировны Тырковой: Дневники. Письма. С. 322.
3 Бунин И.А. Лишь слову жизнь дана. С. 95.
4 См.: Раменское насилие // Коммерсант. 5.10.17. № 2258; Войцекян М. Вехи
Октября. М., 1926. С. 81; Повесть от трех. М., 1936. С. 136.
5 См.: Насилие над инженером И.К. Бороницким // Коммерсант. 21.10.17. № 2272.
394

и с агентами-осведомителями. Либеральная печать ужаснулась,
насколько даже в отношении ведомственного подчинения этот орган
являлся копией охранных отделений при самодержавии. Подобно
царскому политическому сыску, этот «новый» институт
предполагалось наделить «неограниченными полномочиями» по части обысков
и арестов. Газета «Русские ведомости» пришла в отчаяние: неужели
затем свергли самодержавие, чтобы на место одного жандарма
посадить другого?1 А по мнению «Русского слова», проектируемое
учреждение все же отличалось от соответствующего царского - «большей
смелостью» по части беззакония, поскольку прежнему режиму
приходилось имитировать хоть какие-то законные основания для
политического сыска2.
30 сентября Гиппиус подводила итоги «позорного»
Демократического совещания: «На днях откроется этот "предпарламент" -
водевиль для разъезда. "Дохлая" правительственная коалиция всем
одинаково претит. <...> Сохранившие остаток разума и зрения видят,
как все это кончится. Все - вплоть до "Дня" - грезят о штыке ("да
будет он благословен"), но - поздно! Поздно! <...> <...> <...> Керенский
продолжает свое падение, а большевики уже бесповоротно овладели
советами». И в качестве доказательства этого указывала на тот факт,
что Троцкий стал председателем Петроградского СРиСД. «Когда
именно будет резня, пальба, восстание, погром в Петербурге - еще не
определено. Будет»3.
Бывавший на заседаниях Петроградского совета в качестве
журналиста Степун отмечал, что там господствовала совершенно другая
атмосфера, чем во ВЦИКе, где все еще коноводили Церетелли и его
единомышленники. «Это была какая-то адская кузница. Вспоминая
свои частые заезды в Смольный, я до сих пор чувствую жар у лица
и помутнение взора от едкого смрада кругом. Воля, чувство и мысли
массовой души находились здесь в раскаленном состоянии. С
подиума эстрады точно и злостно, словно удары молота на наковальню,
падали упрощенные формулы и страстные призывы вождей
международного пролетариата. Особенно блестящ, надменен и горяч был
в те дни Троцкий, особенно отвратителен, нагл и пошл - Зиновьев.
Первому хотелось пустить пулю в лоб, второго - растереть сапогом.
Унижало чувство бессильной злобы и черной зависти к тому
стихийно-великолепному мужеству, с которым большевики открыто
издевались над правительством, раздавали купленные на немецкие
1 Ордынский С. В революции жандармствующие // Русские ведомости.
29.09.1917. С. 3.
2 Варшавский С. Новые охранные отделения // Русское слово. 4.10.1917. С. 1.
3 Гиппиус З.Н. Запись от 30.09.17 // Ее же. Дневники. С. 203.
395

деньги винтовки рабочим и подчиняли себе полки петроградского
гарнизона. Конечно, задача большевиков облегчалась тем, что заодно
с ними действовали и все низменные силы революции: ее
нигилистическая метафизика, ее народно-бунтарская психология, требующая
замирения на фронте и разгрома имущих классов, ее марксистская
идеология, согласно которой задача пролетариата заключалась не в
овладении государственным строем, а в окончательном разрушении
его. Все это так, но надо все же признать, что в искусстве восстания,
изучением которого особенно увлекался Ленин, большевики
показали себя настоящими мастерами»1.
Два раза (в начале июля и в начале сентября) съездив к Е. Виноград
в Балашов, где та работала в качестве общественного организатора
муниципальных выборов, Б.Л. Пастернак свои дорожные
впечатления изложил в стихотворении, которое при публикации спустя
четыре года назвал «Распадом». Там, «где привык сдаваться глаз / на
милость засухи степной, / она, туманная, взвилась / революционною
копной. / По элеваторам, вдали, / в пакгаузах, очумив крысят, /
пылают балки и кули, / и кровли гаснут и росят. / У звезд немой и жаркий
спор: / Куда девался Балашов? / В скольких верстах? И где Хопер? /
И воздух степи всполошен: / Он чует, он впивает дух / солдатских
бунтов и зарниц. / Он замер, обращаясь в слух. / Ложится - слышит:
обернись! / Там - гул. Ни лечь, ни прикорнуть. / По площадям летает
трут. / Там ночь, шатаясь на корню, / целует уголь поутру»2.
О каких сгоревших элеваторах и пакгаузах идет речь? Навряд ли
о тех, что стали жертвами степных пожаров. Более вероятно, что они
подверглись разгрому во время солдатских бунтов, неоднократно
вспыхивавших в Саратовской и Тамбовской губерниях. Однако эти
тяжелые дорожные впечатления, осложняемые невыясненностью
отношений с любимой девушкой, не очень-то сильно отразились на
общем самочувствии поэта. Он продолжает витать в облаках. В его
лирике не было ощущения беды, в ней звучала вера в бесконечность
и абсолютность бытия: «В кашне, ладонью заслонясь, / сквозь
фортку крикну детворе: / Какое, милые, у нас / тысячелетье на дворе?»3
И вполне возможно, что следствием подобного радужного
мировосприятия стала публикация 1 октября в журнале «Путь
освобождения» написанного им четыре месяца назад стихотворения «Весенний
1 Степун Ф.А. Бывшее и несбывшееся. Т. 2. С. 185.
2 Пастернак Б.Л. Распад // Его же. Полное собрание сочинений в 11 томах. Т. 1.
СПб.: Слово/Slovo, 2005. С. 139.
3 Пастернак Б.Л. «Про эти стихи» // Его же. Полное собрание сочинений в 11
томах. Т. 1. СПб.: Слово, 2005.
396

дождь», в котором речь шла о восторженной встрече Керенского в
Москве (см. выше).
3 октября Бунин записывал после поездки в окрестную деревню
и разговора там с двумя местными стариками: «Правительство
"твердо решило подавить погромы". Смешно. Уговорами? Нет, это не ему
сделать!»1 А далее изливал свое раздражение по адресу народа: «Даже
едя и пья, не преследуют вкуса - лишь бы нажраться. Бабы готовят
еду с раздражением. А как, в сущности, не терпят власти,
принуждения! Попробуй-ка введи обязательное обучение! <...> А как
пользуются всяким стихийным бедствием, когда все сходит с рук, - сейчас
убивать докторов (холерные бунты), хотя не настолько идиоты,
чтобы верить, что отравляют колодцы. Злой народ! Участвовать в
общественной жизни, в управлении государством - не могут, не хотят за
всю историю». Не щадил Бунин и интеллигенцию: «Не знала народа.
Молодежь Эрфуртскую программу учила!»2
Побывав в «любимице петербургских эстетов» - «Бродячей
собаке», Г.И. Чулков сетует 4 октября на то, что кафе изменило ныне свое
лицо. Например, один из его завсегдатаев, М.А. Кузмин возвещает,
что он «большевик»:
- Ленин мне больше нравится, чем все эти наши либералы,
которые кричат о защите отечества3.
Е. Чириков в «Русских ведомостях» 6 октября призывает
правительство к решительным действиям против «горстки политических
фантазеров, демагогов и шарлатанов» (Ленина, Троцкого и др.),
готовых «захватить власть и... заткнуть рот всему русскому народу»4.
К. Бальмонт пишет ряд стихотворений о надвигающихся
революционных событиях. Первое из них, «Звук из пожара», публикуется в
газете «Утро России» 6 октября: «Дьяволы, лихим колдуя сглазом, /
напекут блинов нам на сто лет...»5
«Голова кружится от событий, - записывал 7 октября A.B.
Орешников, прочтя известия о высадке немцев на острове Даго. - Россия
гибнет»6.
Касаясь морского боя в Рижском заливе и в Моонзундском
проливе, профессор Готье писал 6 октября по сути дела то же, что и
Бунин: «А этот народ - вор, предатель, трус и анархист - и в ус себе
не дует; везде равнодушие, рознь, ненависть и грабеж. Собачьи депу-
1 Бунин И.А. Лишь слову жизнь дана. С. 97.
2 Там же. С. 98.
3 Чулков Г.И. Вчера и сегодня // Народоправство. 16.10.17. № 12.
4 Чириков Е. Что вы молчите! // Русские ведомости. 6.10.17.
5 Бальмонт К. Звук из пожара // Утро России. 6.10.17.
6 Орешников A.B. Дневник. Кн. 1.1915-1924. С. 133.
397

таты в Петрограде заявляют, что если безвременное правительство
уедет в Москву, то они создадут свое правительство в Петрограде. Их
глупость превосходит даже их нахальство и преступность»1.
7 октября в письме к жене Бальмонт размышляет над тем, как
приедет к ней на Урал к середине ноября. «Сейчас я все еще не
устроился хорошенько со своими делами, все шатко. "Утро России" меня
печатает, но реже, чем я хотел бы. Впрочем, печатает и "Русское
слово", и очень просит о сотрудничестве "Русская воля", в лице Леонида
Андреева. Вскорости и издательские дела выяснятся и в том или ином
смысле все равно перестанут меня связывать размышлениями»2.
Н. Бердяев в статье «О свободе и достоинстве слова», помещенной
в журнале «Народоправство» 7 октября, сетует на то, что вместо
свободы слова, печати, мысли в России воцарилась самочинная
«диктатура пролетариата», которая грозит «красным террором, самочинной
расправой над подозреваемыми в сочувствии ген. Корнилову»,
«военному герою, страстному патриоту и несомненному демократу»)3.
Полную противоположность Петроградскому Совету
представлял собою в глазах Степуна открытый Керенским 7 октября Совет
Республики, так называемый Предпарламент. «В Мариинском
дворце, отведенном под новосозданное учреждение, был собран весь цвет
русской интеллигенции. Направо сидели либеральные профессора,
адвокаты, наиболее просвещенные промышленники, военные и
духовные лица, кооператоры; налево - представители "государственно
мыслящего социализма", правые эсеры и меньшевики-оборонцы -
старые советские знакомые: Церетелли, Дан, Либер, Авксентьев, Гоц
и др. Все эти люди отдавали себе ясный отчет в том, что происходит
в России, и прекрасно понимали, что нужно сделать, чтобы спасти
ее. Но никто из них не знал, как сделать то, что сделать нужно, как
найти точку приложения своей, направленной против большевиков,
воли. Программные вопросы не вызывали больших разногласий, но
вопросы тактики, раскалывая Предпарламент надвое, не давали ни
одной из частей устойчивого большинства. Все были согласны, что
надо предупредить захват власти большевиками. Но в то время, как
цензовая Россия требовала вооруженной борьбы, социалисты все же
надеялись сговориться. Большевики же, открыто готовя восстание
против буржуазии и "лакействующего" социализма, не отказывались
от переговоров с "лакеями", но, как господа положения,
сознательно затягивали их. Так пропускались последние сроки для разрыва с
1 Готье Ю.В. Мои заметки. С. 38.
2 Бальмонт К. Письмо к Е.А. Андреевой от 7.10.17 // Андреева-Бальмонт Е.А.
Воспоминания. С. 126.
3 Бердяев Н. О свободе и достоинстве слова // Народоправство. 7.10.17. № 11.
398

большевиками, с которыми социалистов Предпарламента ничего не
объединяло, и для соединения с либеральной буржуазией, от которой
их, кроме марксистской идеологии, мало что отделяло.
Предпарламент - мое последнее впечатление от скорбной памяти "Февральской
революции". Все дальнейшее - непонятный хаос, в котором я не
участвовал, который я только претерпевал»1.
«До выработки типа настоящих "граждан" долго еще нам
блуждать от ярма к ярму, - писал 7 октября генерал Жиркевич. - Без ярма
же, как показал опыт нашей революции, мы существовать не можем.
Мы поспешили сунуть рабскую шею в ярмо ига революционного.
Многие уже мечтают об иге немецком. Некоторые готовы идти
навстречу старому самодержавию - бюрократическому произволу.
Русский человек тоскует по порядку, ласке и начальству. Мы были
рабами всегда, в лучшие эпохи расцвета нашего политического,
общественного существования. Теперь мы более чем рабы. Мы "лакеи
обстоятельств" и жаждем повыгоднее устроиться»2.
Весьма характерный инцидент произошел 8 октября в
Александрийском театре при возобновлении пьесы «Смерть Иоанна
Грозного» А.К. Толстого. В первом же акте, когда боярин Борис
Годунов (в исполнении актера Г.Г. Ге) произнес фразу, и при
подготовке к постановке вызывавшую у некоторых опасение («Единое
спасенье нам, бояре, идти к царю всей Думой и вновь молить его, да
не оставит престол он и да поддержит Русь»), из партера раздались
аплодисменты, заглушаемые шиканьем и свистом с верхних ярусов.
«Во время антракта, - сообщал репортер, - возбужденная публика
собиралась в отдельные группы, местами довольно грозно
настроенные. В одном фойе дело чуть было не дошло до драки»3.
«Нужно иметь недюжинные силы, чтобы не пасть духом», -
писала 8 октября З.Н. Гиппиус. «Внешнее положение - самое
угрожающее. Весь Рижский залив взят, с островами. Но вряд ли до весны
немцы и при теперешнем положении двинутся на Петербург. Или разве,
если Керенский отъездом пр-ва ускорит дело. Отдаст Петербург
сначала на бойню большевистскую, а потом и немцам. Уж очень хочется
ему улепетнуть от своих августовских "спасителей". Еще выпустят
ли? Они уже начали возмущаться»4.
Заглядывая в далекое будущее, «когда история преломит
перспективы» и, быть может, «кто-нибудь попробует надеть венок героя на
Керенского», Гиппиус высказывала желание, чтобы зачелся и ее го-
1 Степун Ф.А. Бывшее и несбывшееся. Т. 2. С. 185-186.
2 Симбирский дневник генерала A.B. Жиркевича 1917 г. С. 109.
3 День. 11.10.17.
4 Гиппиус З.Н. Запись от 8.10.17 // Ее же. Дневники. С. 203-204.
399

л ос: «И я умею смотреть на близкое издали, не увлекаясь. Керенский
был тем, чем был в начале революции. И Керенский сейчас -
малодушный и несознательный человек, а так как фактически он стоит
наверху - то в падении России на дно кровавого рва повинен - он. Он.
Пусть это помнят. Жить становится невмоготу»1.
- Приходится держаться Керенского faute de mieux (за
неимением лучшего. - Авт.), - разъяснял непременный секретарь Академии
наук и член Предпарламента от кадетов С.Ф. Ольденбург своему
давнему другу, единомышленнику и соратнику Вернадскому.
- Думаю, это настроение ошибочное, - не соглашался тот.
И записывал в дневнике: «Из разговора с Сергеем выясняется
страх многих»2.
Этот «страх многих» парализовывал активные политические
действия одних, заставлял их замыкаться в надежде, что грядущая новая
революционная буря их лично в таком случае не тронет, но он же
заставлял других предпринять определенные действия, направленные
или на предотвращение этой бури или же, напротив, на то, чтобы
попытаться использовать ее энергию в своих личных целях.
Этим страхом перед возможностью гражданской войны в России
(«прольется братская кровь в отчем доме») проникнута статья
Л. Андреева «Вопрос», опубликованная 10 октября газетой «Русская
воля».
10 октября Бунину исполнилось 47 лет. Он ездил в этот день в
Ефремов - постричься и за покупками. Там ему «рассказали, что уже
начался погром, которого уже давно ждали». Слух оказался
«вздорный, хотя действительно ждут с часу на час»3.
По инициативе Манухина у крупного дельца Глазберга на
Васильевском острове собрались представители интеллигенции,
чтобы посовещаться о возможности коллективного протеста
против большевиков. Правда, самого Манухина не было: он уехал в
Новгород лекции читать, так что его доклад пришлось зачитывать
другим. «Ни малейшей тени "коллективизма" не вышло, конечно», -
замечала потом Гиппиус. По ее словам, о предмете, то есть о
большевиках, говорил только Савинков, предлагавший как можно скорее
собрать полуоткрытый митинг, да Мережковские, зачитавшие свой
резкий манифест и вообще стоявшие хоть за какое-нибудь
определенное реагирование.
- Завтра в нас из пушек запалят, и мы по углам попрячемся, -
заявила Гиппиус. - Знаю, что от этих пушек никакие манифесты ин-
1 Гиппиус З.Н. Запись от 8.10.17 // Ее же. Дневники. С. 204.
2 Вернадский В.И. Дневники 1917-1921. С. 13-14.
3 Бунин И.А. Лишь слову жизнь дана. С. 102.
400

теллигентские не спасут, но чувство чести обязывает нас вовремя
поднять голос, чтобы знали, на стороне каких пушек, когда они будут
стрелять друг в друга, отвечать за одни пушки, как за свои, как за свое
дело.
Карташов предлагал заняться созданием национальной
партии во главе со Струве. Длинно-предлинно говорила член Совета
Республики Кускова, смысл ее речи заключался в том, что «ничего не
нужно», а следует продолжать убеждать и вразумлять солдатские и
другие массы, то есть делать то, чем всегда занималась интеллигенция.
На последовавшем за дебатами ужине вышел чуть не скандал.
Мережковский стал говорить о Керенском все, что думал. Князь
Андроников почти разрыдался и вышел из-за стола:
- Не могу, не могу слышать этого о светлом человеке!
Подвозя назад в министерском автомобиле Мережковских,
Кускова сказала:
- Может быть, и нужна борьба с большевиками, но это дело не
наше, не интеллигентское, это дело солдатское, может быть, и Бориса
Викторовича (Савинкова. - Лет.) дело, только не наше.
Главное впечатление от этого вечера у Гиппиус было такое: «Точно
располагаются на кипящем вулкане строить дачу»1.
11 октября старший хранитель Исторического музея A.B.
Орешников записывал: «По-видимому, наше правительство не надеется
сохранить Петроград, который усиленно эвакуируется; к нам в музей
начинают доставлять ящики с эрмитажными коллекциями»2.
Всегда утверждавший, что социализм дает дисциплину
казармы, Вернадский замечал в своем блокноте 12 октября: «Всюду рост
"корниловщины" и падение авторитета социалистов. Среди
молодежи гимназической рост к-д; связано с симпатией к корниловскому
движению»3.
Может быть, этот рост и наблюдался, но только людьми с
определенным политическим мировоззрением - Вернадский был членом
ЦК ПНС, - и в таких кругах интеллигенции, как академическая,
инженерно-техническая или военная.
Между тем до выборов в Учредительное собрание оставался
всего месяц с небольшим, и в борьбе за избирателей все политические
партии мобилизовывали имеющиеся у них в наличии силы. Так,
12 октября в газете московских эсеров «Труд» публикуются два
предвыборных стихотворения Л. Никулина: «Ка-де. Граждане!.. Заранее.../
1 Гиппиус З.Н. Запись от 19.10.17 // Ее же. Дневники. С. 206-207.
2 Орешников A.B. Дневник. Кн. 1.1915-1924. С. 134.
3 Вернадский В.И. Дневники 1917-1921. С. 16.
401

к Учредительному Собранию - / вот список!.· / День близок!.. / Кто
против анархии / и слегка за монархию, - / выбирайте Милюкова: /
гнет подковы; / вне критики / во внешней политике <...> / Следите
оком / за нашим блоком, / кто держится идей его, - / выбирай
Алексеева, / выбирай спозаранку / камергера Родзянку... / Все сжато,
все съедено, / выбирайте Каледина - / сыт и гладок, / введет порядок. /
Вот они!.. - Сила!.. / Недалеко и до Михаила...» И - «Большевики.
Товарищи!.. Смело, / с нами за дело... / Кто не с нами, / держитесь
сами... / Мы народ пылкий - / урной по затылку... / Кто нас краше?.. /
Клади за наших - / за товарища Троцкого, / за Рошаля флотского... /
Держись за братский / совет Кронштадтский! / Остальные советы - /
буржуа и кадеты... / Чего там "собрание"?.. / Мы за восстание / и без
программ - / вся власть - нам!»1
«Вот-вот выборы в Учредительное Собрание, - записывал 13
октября Бунин. - У нас ни единая душа не интересуется этим». Так же
как и проходящим сейчас церковным собором. Русский народ
взывает к Богу только в горе великом. Сейчас счастлив - где эта
религиозность! А в каком жалком положении и как жалко наше духовенство!
Слышно ли его в наше, такое ужасное время? <...> Ах.
Мережковские м...!»2
14 октября в газете «Русская воля» печатается стихотворение
«Ворожба месяца» К. Бальмонта: «Разум всей страны глубоко
занемог. Будет черным цвет, что был чрезмерно ал...»3
14 октября М. Пришвин записывал, как он спрашивал
«обманщиков» из газеты «Новая жизнь», кем они себя считают - большевиками?
- Мы большевики, - отвечали они.
- Чем же вы отличаетесь от большевиков «Рабочего пути»?
- Те головотяпы, а мы культурные большевики4.
14 октября Пришвин записал: «Охранительный человек Д.В.
Философов смутил меня предложением войти в новую газету
Савинкова "Час". Савинков один из зачинателей того, что
называется Корниловщина... На службе в газете принимают участие
старые закоренелые индивидуалисты-аристократы от литературы -
Мережковский, Гиппиус. Это все
революционеры-индивидуалисты, ищущие пути к соборности через отечество Града Невидимого...
Это будет очень интересная газета, и пугает только скандальность
Савинкова... Одно из сит демократии - «Воля народа», в которой я те-
1 Маленький фельетон: Никулин Л. Перед Учредительным Собранием // Труд.
12.10.17. № 165. С. 3.
2 Бунин И.А. Лишь слову жизнь дана. С. 103.
3 Бальмонт К. Ворожба месяца // Русская воля. 14.10.17.
4 Пришвин М.М. Дневники. Кн. 1:1914-1917. С. 371.
402

перь по недоразумению пребываю, исповедует чистую, наивную веру
в русскую демократию... Андрей Белый остановился на Разумнике»1.
14 октября старший хранитель Исторического музея A.B.
Орешников был в домовом комитете при обсуждении вопроса, какие меры
следует принять жильцам 20 октября, в день обещанного
выступления большевиков: «Ввиду ожидающейся бездеятельности милиции и
отсутствия достаточного количества надежных войск, решили, чтобы
каждый домо- и квартирохозяин защищался своими средствами»2.
Развитие событий, неспособность Временного правительства
преодолеть глубокий кризис в стране подтвердили худшие опасения
Бальмонта. «Россия вся охвачена <...> судорожной дрожью
внутренних сил», - отмечал он в статье «Вращенье колеса». В его стихах
звучит горечь разочарования в родном народе, поэту даже кажется, что
в нем «человек в человеке умолк» (стихотворение «Маятник»): «Ты
ошибся во всем. Твой родимый народ / он не тот, что мечтал ты. Не
тот».
В еще более резкой форме разочарование выражено в
стихотворении «Этим летом». В это же время он создает стихотворение
«Прощание», которое соотносится с цитировавшимися письмами
Екатерине Алексеевне и Анне Николаевне Ивановой. Вместе эти
стихотворения составили микроцикл «В России», проникнутый
горестным чувством боли за Россию.
Патриотическое чувство Бальмонта было оскорблено. В отличие
от многих, зараженных капитулянтскими настроениями, он стоял за
продолжение войны и защиту отечества. Осенью 1917 г. поэта
преследовало ощущение надвигающейся катастрофы. Этим предчувствием
проникнуто стихотворение «Российская держава» (написано в
октябре). Спасти державу, надеялся он, может лишь «твердая рука» - так
появилось стихотворение, обращенное к генералу Лавру Георгиевичу
Корнилову, появившееся в газете «Утро России» 15 октября:
«...Перед тобой склонен в восторге я...» «Твой лик твердит: "Нам
нужно твердости, / любовь к России нам нужна"»3.
Н. Бердяев в статье «Демократия и иерархия», помещенной в
журнале «Свободная Россия» (№ 24-25 от 15 октября), утверждает,
что, несмотря на «нравственное и эстетическое безобразие», Русская
революция имеет «огромное значение»: она изобличила ложь
«эгалитарно-нигилистической страсти» русской интеллигенции
(толстовства, народничества). Да, «на этой почве нация пришла к само-
1 Пришвин М.М. Дневники. Кн. 1:1914-1917. С. 375.
2 Орешников A.B. Дневник. Кн. 1.1915-1924. С. 134.
3 Бальмонт К. Генералу Л.Г. Корнилову // Утро России.15.10.17; Куприянов-
ский П.В., Молчанова H.A. Бальмонт. Гл. 8.
403

убийству», лишний раз доказав, что «творчество - иерархично, а не
демократично»1.
Директор геологической комиссии Финляндии Я,И. Седерхольм
15 октября был у академика Вернадского и завел с ним разговор о
своей стране:
- Мы, финляндцы, не верим в прочность свободы в России, и
думаем, что у вас вернется режим деспотизма.
Вернадский ссылался на трудности для государственных людей
России найти устойчивое положение при независимости Финляндии
из-за близости столицы к границе:
- Для меня выход видится в следующем: или цельная Финляндия,
соединенная с Россией, или независимая Финляндия, но без
Выборгской губернии2.
Министр народного просвещения С.С. Салазкин передавал
отзыв левых кругов, что, ввиду возможной высадки немецкого десанта
в Финляндии, флот будет спасаться из Гельсингфорса в Кронштадт:
- Но неизвестно, что лучше - чтобы «эти молодцы» потопили его,
или их иметь в Кронштадте.
«Это то же самое настроение, как у обывателя: готовы
"радостно" встретить немцев, - реагировал на это его заместитель
Вернадский. - Своих боятся больше». Ему казалось, что правительство не
учитывает необходимости ярких выступлений:
- Они создают силу. А что у социалистов? Бессилие воли? Другое
племя, чем народовольцы? Сейчас время людей воли. Их жаждут.
В этом смысле он и пытался настроить своего министра. Но,
«несмотря на его энергию, этого элемента и у него недостаточно»3.
15 октября Блок записывает: «Два телефона с З.Н. Гиппиус
(и Мережковским). Я отказался от савинковской газеты ("Час")».
Впоследствии 3. Гиппиус вспоминала, что спросила Блока:
- Уж вы, пожалуй, не с большевиками ли?...
- Да, если хотите, я, скорее, с большевиками4.
15 октября Бунин так описывал выборы в волостное земство,
проходившие в местной школе:
«Два списка - № 1 и № 2. Какая между ними разница - ни едина
душа не знает, только некоторые говорят, что разница в том, что № 1
"больше за нас"».
Когда он спросил про эту разницу, на него злобно закричали:
- Да что вы его слушаете? Что он дурака валяет!
1 Бердяев Н. Демократия и иерархия // Русская свобода. 15.10.17. № 24-25.
2 Вернадский В.И. Дневники 1917-1921. С. 19-20.
3 Там же.
4 Блок A.A. Собрание сочинений в восьми томах. Т. 7. С. 257, 311-312,505.
404

«Гурьбой идут девки, бабы, мужики, староста сует им номер
первый, и они его несут к "урне". <...> В головах дичь, тьма, - ужас
вообще!»1
Эта дневниковая запись могла бы послужить яркой
иллюстрацией к мыслям, высказанным Н. Устряловым в статье «Строитель
государства», опубликованной газетой «Утро России» 16 октября, о том,
что в нынешних реалиях у Учредительного собрания не будет
возможностей стать творческой государственной силой, способной
изменить жизнь страны· Так как избирательное право в России не было
«результатом сложной культуры», органического развития общества,
на приближающихся выборах «будет лежать печать исторической
случайности», ибо трудно утверждать, что 70 или 80 миллионам
избирательных бюллетеней «будет соответствовать такое же
количество политически грамотных граждан». В подавляющем
большинстве случаев «опускание бюллетеня в урну будет не политическим
актом, а физиологическим». Но можно ли в таком случае, спрашивал
автор, считать грядущее Учредительное Собрание выразителем
коллективной собирательной воли? И заключал: «Власть тьмы - не есть
власть демократии»2.
Тот же Устрялов на страницах «Народоправства» пессимистично
рассуждал: «Мы стояли внизу, на низшей ступеньке. Мы были
поданными, рабами. Мы захотели стать не гражданами свободного
государства, а сразу товарищами, братьями всемирного братства. И в
результате остались рабами»3.
Об истинной и ложной народной воле в лице Учредительного
собрания рассуждал там же Н. Бердяев4.
Однако на эти предупреждения мало кто из читающей публики
обратил внимание. Ее больше заботили слухи о предстоящем
выступлении большевиков с целью захвата власти. Называлось даже
конкретное число - 20 октября.
«Нельзя молчать!» - так озаглавил Горький свою статью в «Новой
жизни» от 18 октября по поводу этих слухов. Он считал уместным
спросить: «Неужели есть авантюристы, которые, видя упадок
революционной энергии сознательной части пролетариата, думают
возбудить эту энергию путем обильного кровопускания?» И предлагал
молчащему ЦК большевиков опровергнуть эти слухи: «Он должен
сделать это, если он действительно является сильным и свободно дей-
1 Бунин И.А. Лишь слову жизнь дана. С. 104-105.
2 Устрялов Н. Строитель государства // Утро России. 18.10.17.
3 Устрялов Н. «Товарищ» и «гражданин» // Народоправство. № 12. С. 15.
4 См: Бердяев Н. Об истинной и народной воле // Народоправство. 1917. № 14.
С. 4-6.
405

ствующим политическим органом, способным управлять массами, а
не безвольной игрушкой настроений одичавшей толпы, не орудием в
руках бесстыднейших авантюристов или обезумевших фанатиков»1.
18 октября у Вернадского был выдающийся ихтиолог В.К.
Бражников, «изменившийся, нервный». Сказал, что берет на полгода
отпуск и едет работать в Японию, а семью оставляет в Швеции. «Он,
как и многие, в Россию верит - но считает, что сейчас здесь жить
невозможно. Сознает, что неправильно, но не может:
- Жить, ожидая, что зарежут, как барина, тебя или близких, - не
могу.
Вчера нечто аналогичное говорила сестра»2.
«Печатают меня в газетах: "Утро России", "Республика", "Русская
воля", - не без некоторой доли хвастовства сообщал жене 18 октября
К. Бальмонт. - Мне надоело печататься в газетах, и я пишу теперь
меньше, а скоро, верно, исполнятся твои предсказания, что совсем
замолчу. Я слишком глубоко презираю все, что делается теперь в
России. Уезжать из России, однако, не хочу еще, хотя сейчас мог бы:
Катаками мне сказал, что Токийский университет, конечно, был бы
рад дать мне кафедру с полной свободой выбора тем. Может, позднее
я этим воспользуюсь. О Норвегии сейчас трудно решить. Вероятно,
и она скоро будет втянута в мировую войну, которая перед концом
своим обнимет весь земной шар. Я думаю, что она кончится этой
весной»3.
Восторженно-эмоциональный порыв и надежды на Февральскую
революцию как «чашу пьянящего счастья» («Вольный стих») у
Бальмонта к этому времени выветрились. Это видно по
публицистическим статьям и стихам, которые тогда печатались в газетах «Утро
России», «Русское слово», «Республика», «Русская воля» (основана
Л. Андреевым). Так, в статье «Три меры» он говорит о трех ошибках
Февральской революции: во-первых, она «лишена свойств
всенародности», разожгла ненависть и вызвала распрю сословий и
общественных групп; во-вторых, она затоптала воинскую честь и долг, привела
армию к разложению; в-третьих, «власть не чувствовала себя
властью», пассивно относилась к тем, кто сеял смуту в стране и тем самым
подстрекал к гражданской войне. В статье «Воля народа» Бальмонт
писал, что революция должна выражать народную волю, а не
интересы отдельных классов в ущерб другим, ибо воля народа - «сложное
1 Горький М. Нельзя молчать! // Новая жизнь. 18.10.17. № 156 // Его же.
Несвоевременные мысли и рассуждения о революции и культуре. (1917-1918 гг.). С. 75-76.
2 Вернадский В.И. Дневники 1917-1921. С. 24.
3 Бальмонт К. Письмо к Е.А. Андреевой от 18.10.17 // Андреева-Бальмонт Е.А.
Воспоминания. С. 126.
406

единство», включающее в себя «не только крестьян и не только
рабочих». Он против тех, кто преследовал в революции корыстные или
классовые интересы, кто натравливал русских людей друг на друга,
сеял вражду между ними. Призыв к единению («Скрепись за Россию,
о русский народ»), выраженный в стихотворении «К русскому
народу», сменяется у него нотами сомнения, так как народ может быть
обманут и развращен насилием, ложью и кровью: «Когда напоишь его
кровью и ложью, / он низкий и алчный распутный дракон. / Но
светит он силой пшеничной и рожью / и любит он подвиг и радостный
звон, / когда благовестью в душе озарен»1.
Но эти его выступления не всем понравились в демократическом
лагере. 19 октября в газете московских эсеров «Труд» напечатаны
«Комментарии к Бальмонту» Г. Зарницына. Речь шла о трех
стихотворениях Бальмонта, опубликованных в газете «Утро России».
В первом из них развенчивается «Говоритель»: «Кем ты был? Что
ты стал? / Погляди на себя <...> / Ты не воля народа, не цвет, не
зерно. / Ты - вознесшийся колос бесплодный, / на картине времен ты
всего лишь пятно, / только присказка в сказке народной».
Нетрудно догадаться, о ком здесь идет речь. И уже сам поэт не
скрывает, кто должен заменить Говорителя и стать «сказкой
народной». Потому что следующее стихотворение прямо посвящает
«Генералу Л.Г. Корнилову»: «В тебе спокойный дух крестьянина /
и дух бесстрашный казака... / Твоя рука в бою прострелена, / а дух
уходит в твердь... / Своим достойным выступлением / напомнил ты,
что пробил час. / Перед тобой склонен в восторге я. / Он -
предрешенный твой удел: / ведь имя Лавра и Георгия / герою битв и смелых
дел...» Поэт приходит к заключению, что Корнилову, «чтобы ни
промолвил суд, / поколения венец лавровый принесут».
В третьем стихотворении Бальмонт объясняет, почему он пошел
по этой стезе - осуждения Говорителя и оправдывания Корнилова,
бичевания трусов и предателей. Хотя и признает, что это ему не
совсем к лицу: «Сладкопевец я, создатель дум, не воин, / штык не
поднимал, в окопах не сидел...»
«Что ж, - заключает рецензент, - талантливый поэт не смущался
этим обстоятельством, и когда пел про Дарданеллы и крест на святой
Софии»2.
19 октября Блок записывал:
«Утром мама хорошо говорила о необходимости кончать
войну: пошлость слова "позор". У нас - богатство, на Западе - уменье.
1 Куприяновский П.В., Молчанова H.A. Бальмонт. Гл. 8. Многие из этих
публикаций войдут в его публицистическую брошюру «Революционер я или нет?» (М., 1918).
2 Цит. по: Зарницын Г. Комментарии к Бальмонту//Труд. 19.10.17. № 171. С. 1-2.
407

Терещенко - во сне. Она сказала и Ремизову, который отказался от
савинковской газеты (сказал, что посмотрит)».
«Вчера - в Совете рабочих и солдатских депутатов произошел
крупный раскол среди большевиков. Зиновьев, Троцкий и пр.
считали, что выступление 20-го нужно, каковы бы ни были его
результаты, и смотрели на эти результаты пессимистически. Один только
Ленин верит, что захват власти демократией действительно
ликвидирует войну и наладит все в стране. Таким образом, те и другие -
сторонники выступления, но одни - с отчаянья, а Ленин - с
предвиденьем доброго. Некоторые полагают, что выступления не надо, так
как оно подорвет голоса в Учредительном собрании и в партии
большевиков, которая сейчас сильна. <...> Выступление может, однако,
состояться совершенно независимо от большевиков - независимо от
всех стихийно».
И приводил доводы в пользу успеха предстоящего выступления:
«Рабочие говорят: "Это для буржуазных газет мы работаем за такую
цену, а для социалистической надо 25 % надбавки". <...> Крестьяне не
дают городам хлеба, считая, что в городах все сыты. <...> У немцев нет
никаких сил распространяться на широком фронте - нет лошадей»1.
«Вот уже две недели, - записывала 19 октября Гиппиус, - как
большевики, отъединившись от всех других партий (их опора -
темные стада гарнизона, матросов и всяких отшибленных людей,
плюс - анархисты и погромщики просто), - держат город в трепете,
обещая генеральное выступление, погром для цели: "вся власть
советам" (т. е. большевикам)»2.
А профессор истории Московского университета СБ. Веселов-
ский вспоминал полгода спустя, как он «в октябре, до
большевистского переворота» сказал издателю И.Д. Сытину:
- Народ и вообще все русское общество никогда не простит
революционной интеллигенции и особенно интернационалистам то, что
разоружили, и предадут Россию на растерзание.
Тот «горячо возражал, утверждая, что революция не разрушит
армию и не предаст Россию»3.
20 октября П.Б. Струве, представлявший в Совете Республики
группу гражданских общественных деятелей, сетовал на то, что
«Русское государство превратилось в какой-то аукцион, на котором
народные души предлагаются тому, кто, не справляясь ни со своим
карманом, ни со своею совестью, готов дать наибольшую цену, вы-
1 Блок A.A. Собрание сочинений в восьми томах. Т. 7. С. 258.
2 Гиппиус З.Н. Запись от 19.10.17 // Ее же. Дневники. С. 205.
3 Веселовский СБ. Страницы из дневника. 1917-1923. С. 34.
408

дать какие угодно векселя для того, чтобы убежать от всякого
платежа». Указывая на крайне левых, подстрекающих массы против
власти, он говорил:
- Мы живем в каком-то сумасшедшем государстве, где здоровые,
честные и нормальные люди исходят в борьбе с буйными больными.
Большевики были охарактеризованы им как «смесь
интернационалистского яда с русской сивухой», которой «опаивают русский
народ несколько неисправимых изуверов, подкрепляемых кучкой
германских агентов»1.
Мрачные и трагичные ноты звучат у Бердяева: «Произвольное
расковывание греховного хаоса не есть освобождение, в нем тонет и
погибает человек, образ и подобие Божие в нем. И поскольку
революция расковывает греховный хаос и отрицает правду закона, в ней есть
безбожное начало, начало темное и злое». Путь к свободе лежит через
закон, - заключает автор, имея в виду под законом «правду Ветхого
Завета»2. Для радикального религиозного идеолога, ранее
приветствовавшего революцию именно как «благодать»,
противопоставленную «закону», это был важный вывод.
20 октября вольноопределяющийся Юрий Никольский писал
из 40-й артиллерийской бригады на Румынском фронте: «Так я
понимаю, что войны нам этой для себя хоть как-нибудь прилично не
кончить. Разве что чудо придет, но уже вне законов естественных.
Армия заражена социальным стрептококком. Горит в лихорадке от
нового этого своего Эроса, везде видит буржуазные козни. И все с
чистотой и неопытностью только начавшего жить сердца. <...> Просто
дитя тянется к печке, не зная, что горячо. Нет воли к войне, потому
что у большинства нет идеи родины, да и неоткуда ей было особенно
появиться»3.
Что же делать с этим нежеланием воевать? Никольский убежден
был в необходимости того, чтобы во имя «хотя бы будущих, не
родившихся еще людей и национального нашего лица» меньшинство, став
«просвещенным абсолютом», должно подчинить себе большинство:
«Просвещенный абсолютизм всегда силен организацией, которая
дается идеей (просвещением) и которая противопоставляется
неорганизованной темной массе, о которой слишком часто можно сказать:
"Паситесь, добрые народы, вас не разбудит чести клич". У кого есть
1 Речь. 21.10.17.
2 Бердяев Н. Объективные начала общественности // Народоправство. 22.10.17.
№ 13. С. 9.
3 Судьба Юрия Никольского. (Из писем Ю.А. Никольского к семье Гуревич и
Б.А. Саловскому. 1917-1921) // Минувшее. Исторический альманах. [Вып.] 19.
С. 150.
409

воля к войне, она должна быть столь сильной, чтобы заставить с
револьвером в руках идти другого вперед. Да, именно с револьвером в
руках. Здесь смешно, больно и стыдно, когда следуют по неудачному
пути Керенского, пути убеждения. Надо же понять, что так войны не
ведутся»1.
«В большевизме есть идейная сторона, - записывал 20 октября
Вернадский, - но она так чужда сознательно действенным силам,
что, в конце концов, чувствуется ими только как дикая разрушающая
сила»2. Но что ей противопоставить?
- Может явиться сильная группа организованных войск с
фронта для наведения порядка при сочувствии населения? - задавался он
вопросом в беседах с братом Георгием и Ольденбургом. - Ведь кроме
некоторых групп фанатизированных рабочих, отсталая подавляющая
масса солдат - труслива или действует при недоверии к вожакам3.
Гиппиус записывала 21 октября: «Я не знаю, когда - завтра или не
завтра - начнется прорезывание нарыва. Не знаю, чем оно кончится,
я не смею желать, чтобы оно началось скорее... И все-таки желаю. Так
жить нельзя»4.
В статье «Диктатура пролетариата», опубликованной 21 октября
газетой «Утро России», Н. Устрялов предупреждал, что диктатура
многомиллионной толпы есть «лишь путь к диктатуре немногих,
может быть, одного»5.
Наконец «Последний клич» К. Бальмонта публикуется в
газете «Утро России» 22 октября: «Войскам - вожди, вождям -
достоинство»6.
Наблюдая повсеместную гибель уюта, Пришвин записывал 22
октября: «Нет ничего уютнее мечты о Земле и Воле. Тот, кто сидит на
земле, не имеет уюта, а кто оставил землю, вспоминает ее как уют, и
его тянет туда. Ленинский дух революционный сродни духу
бюрократическому: и то и другое оторвано от жизни и разрушает уют»7.
22 октября к Бунину прискакал верхом пленный австриец:
- Громят Глотово!
Тот ждал этого праздника Казанской иконы Богоматери: слух
о выступлении большевиков 20-го, самогонка - «все предвеща-
1 Судьба Юрия Никольского. (Из писем Ю.А. Никольского к семье Гуревич и
Б.А. Саловскому. 1917-1921) // Минувшее. Исторический альманах. [Вып.] 19.
С. 151.
2 Вернадский В.И. Дневники 1917-1921. С. 24.
3 Там же. С. 26.
4 Гиппиус З.Н. Запись от 21.10.17 // Ее же. Дневники. С. 210.
5 Устрялов Н. Диктатура пролетариата // Утро России. 21.10.17.
6 Бальмонт К. Последний клич // Утро России. 22.10.17.
7 Пришвин М.М. Дневники. Кн. 1:1914-1917. С. 378.
410

ло, что многое может быть». Через час заявился пьяный мужик из
Предтечева:
- Там все бьют, там громят, мельницу Селезневского разнесли...
Уезжайте скорее!
До глубокой ночи Бунины (Иван Алексеевич, его жена Вера
Николаевна и племянник Николай) собирались и перед рассветом
23-го выехали на станцию. Сделав остановку, стали закусывать.
Мимо шли баб тридцать в Становую что-то получать («солдатки,
кажется»). Завязался разговор, обычный для тех дней:
- Вы, буржуи, капиталисты, войну затеяли.
Злоба охватила писателя. И уж совсем он потерял контроль над
собой, когда услышал насмешку:
- А плохо вам теперь!
Он был выпимши - «иначе такой глупости не сделал бы» и сказал:
- Погоди, через месяц и вам будет плохо.
- Ах, вот как! Значит, ты знаешь! Почему же это нам будет плохо?
Говори!
Подошел кто-то, «что-то "товарищеское", хотя мужик (молодой)».
- Что? Плохо? Вы почему же это знаете?
Причем очень строго. Испытывая «жуткое чувство» позора,
Бунин «вильнул»:
- Через месяц Учредительное Собрание.
Собрал вожжи и поскорее ехать. Возле шлагбаума колесо
рассыпалось. До Ельца пришлось идти пешком: «Тяжело! Жутко! Остановят,
могут убить»1.
23 октября в журнале «Народоправство» помещена
примечательная статья Н. Бердяева «Объективные основы общественности», в
которой признается, что в России «возможен и желателен частичный
социализм», подчиненный «объективным началам государственного,
национального, культурного бытия», но победа большевизма создаст
«звериную жизнь», а не социализм2.
23 октября служащий культурно-просветительской комиссии
Рождественской районной управы Петрограда В.О. Лихтенштадт
писал в Геленджик: «Сегодня понедельник - день сенсационных слухов:
выступают большевики, подступает немец, бежит армия, без хлеба...
И хуже всего то, что все это уже почти в действительности, что ничем
уже не удивишь. О большевиках мне трудно сейчас судить - я стою в
стороне от всей этой толчеи. Думаю только, что если бы они серьезно
захотели захватить власть, им не нужно было бы готовиться к восста-
1 Бунин И.А. Лишь слову жизнь дана. С. 108-109.
2 Бердяев Н. Объективные основы общественности // Народоправство. 23.10.17.
№13.
411

нию - серьезного сопротивления они бы не встретили (во имя чего
стали бы защищать нынешнее правительство широкие массы?) и
легко захватили бы власть. Думаю, что в Питере при их диктатуре стало
бы не хуже, а кое в чем даже лучше, чем сейчас. Но что они сделают с
Россией? <...> Если бы знать, что страна сохранится, этот опыт был
бы даже желателен. Но как знать?..»1
23 октября уехал обратно в Москву Андрей Белый. Вел он себя
в Петрограде, по мнению Гиппиус, «невменяемо, безответственно»,
возился с «этим большевиком» Ивановым-Разумником («да, вот
куда метнуло!») и с «провокатором» Масловским.
- Я только литературно! - отвечал он на ее упреки.
- Это теперь, несчастный! Бедное «потерянное дитя»!
Когда она говорила «про Борю» Блоку, тот признался:
- И я такое же потерянное дитя.
Она звала его в газету, которую собирался делать Савинков, а он и
понес ей «потерянные вещи»:
- Я не могу... Я имею определенную склонность к большевикам...
Я ненавижу Англию и люблю Германию... Нужен немедленный мир
назло английским империалистам...
Слово «отечество» он уже не признавал. И все время оговаривался:
- Хоть я теперь и такой, но вы меня ведь не разлюбите, ведь вы же
ко мне по-прежнему?
Спорить с ним Гиппиус находила бесполезным: «Он ходит "по
ступеням вечности", а в "вечности" мы все "большевики" (но там, в
той вечности, Троцким не пахнет, нет!). С Блоком и с Борей
(много у нас таких самородков!) можно говорить лишь в четвертом
измерении. Но они этого не понимают, и поэтому произносят слова, в
3-х измерениях прегнусно звучащие»2.
Бороться с большевиками, не без оснований считала Гиппиус,
хотят многие, но никто не хочет защищать Керенского и пустое
место - Временное правительство. «И нет - нигде - элемента
борьбы, - подводила она итог 24 октября. - Разве лишь у тех горит
"вдохновение", кто работает на Германию. Возмущаться ими - не стоит.
Одураченной темнотой нельзя. Защищать Керенского - нет охоты.
Бороться с ордой за свою жизнь - бесполезно. В эту секунду нет
стана, в котором надо быть. И я определенно вне этой унизительной...
"борьбы". Это пока что не революция и не контрреволюция, это
просто - "блевотина войны"»3.
1 «К тебе и о тебе мое последнее слово». Письма В.О. Лихтенштадта к М.М.
Тушинской // Минувшее. Исторический альманах. Вып. 20. С. 146.
2 Гиппиус З.Н. Запись от 24.10.17 // Ее же. Дневники. С. 214.
3 Там же. С. 213-214.
412

«Обстановка заставляла нервничать» академика К.И. Скрябина.
«Впервые в жизни» с ним 24 октября произошло такое: «Пытался
работать, но не получилось»1.
Весь день 24 октября Бунин провел в Ельце: «Отовсюду слухи о
погромах имений. <...> Все Анненское разгромили. Жгут хлеб,
скотину, свиней жарят и пьют самогонку. (Опять!) У Ростовцева всем
павлинам голову свернули. (Опять!)»2.
Отставной генерал Ф.Я. Ростковский, приехавший из деревни
в Петроград и увидев, как на Невском продавали и раздавали
воззвания большевиков, записывал во вторник 24 октября: «Прочитав
ловко написанные воззвания, темная толпа несомненно притянется
к ним - они ведь прямо проповедуют самые приятные перспективы,
а в сущности призывают к захватам, погромам помещичьих и всяких
частновладельческих земель, обещают мир и землю»3.
25 октября Лев Шестов писал A.M. Ремизову из Москвы, еще не
зная о случившемся в Петрограде: «Будущего видеть и
предчувствовать не умеем, а настоящее отвратительно. Все обозлились, ходят,
точно цепные псы, друг друга хотят в клочья рвать. И что день, то хуже»4.
25 октября 1917 г. один из идеологов черносотенства Борис
Никольский писал В.В. Женутьеву: «Завтра у нас уже будет новое
правительство, причем переворот совершается еще спокойней и
легче, нежели в феврале. Петроградский гарнизон снимает Временное
правительство, как горничная тряпкою пыльную паутину. Чем этот
паралич народной воли кончится - мудрено и гадать, но хорошего
конца никто не ждет. Счастье ваше, что вы больны, хотя не знаю,
каково-то будет в деревне при аграрной программе большевиков»5.
В конце октября в Коктебель приезжает (из Ялты) Эренбург и
много рассказывает о своих встречах с Савинковым, а Волошин, в свою
очередь, спешит поделиться этим с друзьями. 27 октября он,
естественно, не ведая еще, что творится в Петрограде, пишет Петровой:
«Мне хочется все же рассказать вам кое-что о Савинкове (Эренбург
с ним очень дружен). Савинков относится к Корнилову с большим
уважением и любовью, но считает его человеком политически
неумным, которым воспользовались, как силой, скрытые
контрреволюционные течения. Сперва они друг друга долго осматривали и пытали.
Когда еще Савинков был комиссаром, а Корнилов - командующим
1 Скрябин К.И. Моя жизнь в науке. М., 1969. С. 109.
2 Бунин И.А. Лишь слову жизнь дана. С. 109.
3 Ростковский Ф.Я. Дневник для записывания... (1917-й глазами отставного
генерала). С. 312.
4 Русская литература. 1992. № 4. С. 195.
5 Никольский Б.В. Сокрушить крамолу. С. 121.
413

7-й арм[ией], Корнилов сказал ему однажды неожиданно: "Борис
Викторович, а что, если я вас повешу?" - "Я постараюсь Вас
предупредить, Лавр Георгиевич". На следующий день Корнилов сказал ему:
"Знаете, Борис Викторович, я со вчерашнего дня начал уважать вас".
Потом между ними возникла настоящая дружба. Но Савинков,
человек, обладающий высшей степенью холодного мужества, говорит,
что ему иногда в присутствии Корнилова бывало жутко. И ставши во
главе министерства, он имел всегда около Корнилова человека,
который должен был его убить в случае измены. Керенский Савинкова
боялся, но цеплялся за него. После того как С[авинков] и К[орнилов]
вырвали у Керенского согласие на восстановление смертной казни
и проект закона был на следующий день составлен Савинковым],
Кер[енский] стал прятаться от него, как ребенок. Наконец
через неделю Сав[инков] поймал его в пустой комнате, запер двери
на ключ и сказал: "Александр Федорович, если бы на вашем месте
был другой, я бы его застрелил, но вас я умоляю подписать этот
закон". И не отпустил его, пока закон не был подписан. Отставку он
получил от Кер[енского] по телефону в таких выражениях: "Б[орис]
Викторович, я назначил военным министром Верховского, что вы об
этом думаете?" - "Что даже при старом режиме отставка министра не
совершалась подобным образом..." и повесил трубку. На следующий
день они встретились, и Б[орис] Викторович] сказал Кер[енскому]:
"А[лександр] Федорович], я вас раньше любил и уважал, а теперь
не люблю и не уважаю". К[еренский] в ответ закрыл лицо руками и
расплакался»1.
31 октября газета «Воля народа» публикует стихотворный отклик
Вл. Пяста - «Зимний дворец (Ночь на 26 октября)»: «Мы умираем,
предать неспособные право / в руки захватчиков. Вам же, о трусы,
проклятье! / Вы не пришли защищать нас, о Каина братья, / нас,
беззащитных, предавшие слева и справа»2.
Итак, и призрачные надежды на демократическую альтернативу
несостоявшейся ранее ставки на силу генералов, обнаружили свою
несостоятельность, не оправдали себя, и интеллигенция оказалась
перед лицом неминуемого прихода к власти большевиков, к
которым у подавляющего ее большинства не было никакой симпатии.
«Антибуржуазная» (а в тех условиях - так уж выходило -
антиинтеллигентская) направленность грядущего переворота внушала ужас
и парализовала остатки политической воли к сопротивлению одних,
но и заставляла других предпринять определенные действия, на-
1 Максимилиан Волошин. Избранное: Стихотворения. Воспоминания.
Переписка. Минск, 1993. С. 366-367.
2 Пяст Вл. Зимний дворец. (Ночь на 26 октября) // Воля народа. 31.10.17.
414

правленные или на предотвращение приближающейся бури или же,
напротив, на то, чтобы попытаться использовать ее энергию в своих
личных целях.
Сознавая, что в большевизме есть идейная сила, хоть и чувствуя
ее только как дикую и разрушающую силу, некоторые из «высоколо-
бых» интеллигентов задумывались над тем, что ей противопоставить.
Но оказывалось, что нечего: не было понимания и сочувствия со
стороны народа, не было и достаточной воли, чтобы можно было
противопоставить ее величайшему напряжению воли большевиков,
которое позволяло им идти на величайшие жертвы (жизни собственной и
других) ради того, что они считали своей высшей целью. А среди тех,
кто не только считал необходимым преградить большевикам дорогу к
власти, но и обладал для этого достаточной волей (это были в первую
очередь офицеры), почти никто не хотел защищать Керенского и
возглавляемое им Временное правительство.

Глава 4
ТОТ САМЫЙ «ГРЯДУЩИЙ ХАМ» или новый
МЕССИЯ?
§ 4.1. Ленинская программа использования интеллигенции
и ее саботаж
В .И. Ленин отводил интеллигенции немалое место в своих планах
социально-экономических преобразований. В большой
полемической статье «Удержат ли большевики государственную власть?»,
опубликованной как раз в это время в журнале «Просвещение», он
признавал, что одной из самых серьезных, самых трудных, задач,
которые встанут перед «победоносным пролетариатом», будет
техническое овладение государственным аппаратом. Подразумевая под
государственным аппаратом прежде всего армию, полицию,
чиновничество, вождь большевиков, ссылаясь на Маркса, соглашался, что
«пролетариат не может просто овладеть государственной машиной
и пустить ее в ход для своих целей», а потому ему надлежит
«разбить эту машину и заменить ее новой»1. Эту новую машину он видел
в Советах рабочих, солдатских и крестьянских депутатов2. Главная
же трудность пролетарской, то есть социалистической, революции
(и, соответственно, главная ее задача) виделись ему в осуществлении
рабочего контроля за производством и распределением продуктов3.
Чтобы справиться с этой главной трудностью и решить задачу
«всемирно-исторической важности», следует, полагал он, сохранить
ту часть государственного аппарата, которая особенно тесно связана
с банками и синдикатами и которая выполняет массу учетно-реги-
страционной работы. «Этого аппарата разбивать нельзя и не надо.
Его надо вырвать из подчинения капиталистам, от него надо отрезать.
1 Ленин В.И. Удержат ли большевики государственную власть? // Его же. Полное
собрание сочинений. Т. 34. С. 302.
2 См.: Там же. С. 303.
3 См.: Там же. С. 305-306.
416

отсечь, отрубить капиталистов с их нитями влияния, его надо
подчинить пролетарским советам». Этот аппарат, предполагал он, можно
будет «взять» и «привести в движение» одним ударом, одним указом,
«ибо фактическую работу счетоводства, контроля, учета и счета
выполняют здесь служащие, большинство которых сами находятся в
пролетарском или полупролетарском положении»1.
При этом предполагалось, что сопротивление новой власти,
«которое надо будет сломить», окажут, наряду с капиталистами, лишь
высшие служащие, «которых очень немного, но которые тянут к
капиталистам». И только с ними придется поступить, как с
капиталистами, «по строгости». Причем особое внимание обращалось на то,
что «речь идет о сламывании сопротивления ничтожного
меньшинства населения, буквально горстки людей»2. Не исключалось даже,
что, так как их всего несколько сотен, самое большее - «несколько
тысяч на всю Россию», то, приставив к каждому из них по десятку и
по сотне контролеров от советского аппарата, союза служащих и т. п.,
удастся «сделать какое бы то ни было сопротивление невозможным»3.
Это средство контроля и принуждения к труду вождь большевиков
считал посильнее законов якобинского Конвента и его гильотины.
«Нам этого мало, - повторял Ленин. - Нам надо не только
"запугать" капиталистов в том смысле, чтобы они чувствовали всесилие
пролетарского государства и забыли думать об активном
сопротивлении ему. Нам надо сломать и пассивное, несомненно еще более
опасное и вредное сопротивление. Нам надо не только сломить какое
бы то ни было сопротивление. Нам надо заставить работать в новых
организационно-государственных рамках... Это относится и к
капиталистам и к известному верхнему слою буржуазной интеллигенции,
служащих и т. д.»4.
Заставить же работать на победивший пролетариат позволят
хлебная монополия, хлебная карточка, всеобщая трудовая повинность.
«"Кто не работает, тот не должен есть" - вот основное, первейшее и
главнейшее правило, которое могут ввести в жизнь и введут советы
рабочих депутатов, когда они станут властью»5.
Речь, таким образом, шла не о массе интеллигенции, служащих и
т. д. Программным можно считать следующее высказывание Ленина
об отношении победившего пролетариата к работникам умственного
1 Ленин В.И. Удержат ли большевики государственную власть? // Его же. Полное
собрание сочинений. Т. 34. С. 307-308.
2 Там же. С. 308.
3 Там же. С. 309.
4 Там же. С. 310-311.
5 Там же. С. 311.
417

труда: «Нам нужны в большем и большем, против прежнего, числе
инженеры, агрономы, техники, научно-образованные специалисты
всякого рода, - скажет пролетарское государство. Мы всем таким
работникам дадим посильный и привычный им труд, мы, вероятно,
лишь с постепенностью будем вводить равенство платы в полном
его размере, оставляя на время перехода более высокую плату для
таких специалистов, но мы поставим их под всесторонний рабочий
контроль, мы добьемся полного и безусловного проведения в жизнь
правила: "кто не работает, тот не ест"»1.
Сейчас, конечно, можно задать вопрос, действительно ли Ленин
надеялся на то, что активное сопротивление окажут лишь верхушки
служащих, но нельзя сомневаться в его решимости не только
сломить какое бы то ни было сопротивление (активное или пассивное,
которое, не сомневался он, более опасно и вредно, ибо будет
массовым и продолжительным во времени), но и заставить работать на
новую власть как капиталистов, так и интеллигенцию, служащих.
Небезынтересно отметить, что, говоря о «буржуазной
интеллигенции», он имел в виду лишь ее служилую часть («инженеры, агрономы,
техники, научно-образованные специалисты всякого рода»). Между
тем абсолютно нельзя себе представить, чтобы он не знал, какую роль
в революционном движении России играла и продолжает играть та
часть интеллигенции, которая не служила ни в государственном, ни в
народнохозяйственном аппарате, а причислялась к людям свободных
профессий, находила применение своим способностям в литературе,
театре, живописи, музыке, наконец, в адвокатуре. Именно эти люди в
решающей мере формировали общественное мнение, игнорирование
которого так дорого обошлось царизму. Но о них в статье Ленина -
ни слова! Почему же?
Ответ на этот вопрос может быть дан только в рамках
предположения. В такие поворотные в мировой истории моменты, как тогда
переживала Россия, когда власть, по его словам, валялась на
мостовой, конечное слово принадлежало всколыхнувшимся к
небывалой активности низам, настроенным сугубо антибуржуазно, то есть
антиинтеллигентски, и никакое «общественное мнение» им не было
указом. Мало того, умело манипулируя этими низами, их можно
направить против этого самого «общественного мнения», чтобы
разгромить его и подчинить себе.
Но такую печальную для себя перспективу хорошо представляла
и интеллигенция. Вот почему она в большинстве своем так
страшилась «грядущего Хама». Считая себя выразителем коренных интере-
1 Ленин В.И. Удержат ли большевики государственную власть? // Его же. Полное
собрание сочинений. Т. 34. С. 312.
418

сов народа и колоссально много сделав для поднятия его культурного
да и материального уровня, она в то же время остро ощущала свою
социальную самость и уж ни в коем случае не причисляла себя к тем,
кто находится «в пролетарском или полупролетарском положении».
Начиная с 1905 г. немалая ее часть с испугом взирала на то, как
неграмотные, темные массы, поднимаясь к активной жизни, обрушивают
накопленные ими за века горы ненависти не только на
эксплуататорские классы, но и на интеллигенцию.
Правда, не обошел молчанием высказывания той части
интеллигенции, которая, по словам Бенуа, была «запугана призраком
большевизма», видный большевистский литератор A.B. Луначарский. В
целой серии своих лекций, прочитанных тогда в Петрограде («Кризис
современного искусства и выход из него» - так называлась первая
из них, 3 октября; «Пролетариат и культура» - вторая, 5 октября, и
третья, 7 октября; «Задачи пролетарского искусства» - последняя,
24 октября) он говорил о критическом, но бережном отношении к
культурному наследию прошлого и о необходимости в борьбе за
новую культуру соединить усилия интеллигенции и пролетариата. А на
совещании по внешкольному образованию 18 октября, утверждая,
что есть «общее здание», в возведении которого могут совместно
участвовать как интеллигенция, делящаяся своими знаниями, так и
пролетариат, этими знаниями овладевающий, в то же время сказал:
- В том водоразделе, который намечается теперь между
интеллигенцией и пролетариатом, виноват не пролетариат, а
интеллигенция, которая распространяется против его вождей в последнее время.
Пролетариат замечает, что значительная часть интеллигенции
принимает горячее участие в той клевете, которая распространяется в
последнее время1.
При этом, несомненно, подразумевалось, что пролетариат не даст
в обиду своих вождей.
Интеллигенция думала совершенно иначе.
К вечеру 25 октября Ф.А. Степун, бывший в полдень свидетелем
разгона Совета Республики, решил пойти в Городскую думу, где, по
слухам, организовывалось какое-то сопротивление «захватчикам
власти». «Пришли и увидали, что оппозиционеров много, а
организации никакой - одна суета, растерянность и безголовость. Кому-то
пришла в голову нелепая мысль двинуться к Зимнему дворцу, в
котором, охраняемое юнкерами, но уже окруженное большевистскими
отрядами, находилось Временное правительство. Бессмысленность
предложения была всем ясна, но так как оно давало выход общему
Новая жизнь. 24.10.17.
419

волнению и жажде действия, то оно было принято. Шли по старой
революционной привычке шеренгами, подцепив друг друга под руки.
<...> На Невском безоружную демонстрацию остановил
большевистский патруль и потребовал, чтобы мы разошлись. В ответ на
требование кто-то обратился к матросам с укоризненной речью, неужели-
де они не понимают, что позорят революцию и предают свободу.
В ответ раздалась грубая брань и угроза, что будут стрелять. Солдаты
для острастки вскинули ружья. Тогда тот же голос, что стыдил
товарищей, с достоинством произнес ту трафаретно-сакраментальную
формулу: "мы уступаем физической силе", которая была сказана и в
Предпарламенте. После этого все покорно повернули обратно. Было
бесконечно стыдно, точно тебя высекли»1.
Смутные чувства, охватившие многих представителей средних
слоев в момент падения Временного правительства в ночь с 25 на
26 октября 1917 года, довольно точно отразил в своем дневнике
писатель Леонид Андреев: «Страшно было смотреть на арестованных
офицеров, которых куда-то вели и вели солдаты под нашими окнами.
Потом эта загадочная канонада. Где Керенский? Где правительство?
Кто нападает и кто защищается? А отрывочные сведения по
телефону, что все главнейшее: Государственный банк, вокзал, телеграф,
телефон уже во власти Ленина». И когда уже в темноте он сидел,
закрыв глаза, и слушал стрельбу, «был совсем жуткий момент»: вошла
кухарка и сказала:
- Уже во дворе что-то делается...
Оказалось, что она ошиблась. А к ночи пришли другие сведения,
вернее даже не сведения, а что-то, отвечающее собственным
желаниям: «Будто у тех раскол. И что Керенский идет с войсками, и что в
Зимнем три министра, юнкера и еще кое-кто решили умереть, но не
сдаваться. Что будет? Жутко и холодно». Болела голова, давало знать
о себе сердце, так что приходила мысль: «А пожалуй, неплохо, если
убьют, хороший конец. Слишком много мучений будет и для тела и
для души, если победят большевики. И почти невозможно
вообразить, что это значит: победа этих людей, их власть, их правление»2.
Офицеры Политического управления Военного министерства,
желая хоть что-нибудь предпринять, решили ночью проверить
большевистские посты у мостов на Неве, а затем пришли к своему
бывшему начальнику Степуну. «По их рассказам, на постах стояли совсем
еще неотесанные молокососы, которых им ничего бы не стоило снять
с дежурства. Рассказывая это, всегда спокойный Балашевский взвол-
1 Степун Ф.А. Бывшее и несбывшееся. Т. 2. С. 191-192.
2 Андреев Л. S.O.S. Дневники (1914-1919). Письма (1917-1919). Статьи и
интервью (1919). Воспоминания современников (1918-1919). С. 31-32.
420

нованно требовал от меня, чтобы я как-нибудь пристроил его с
товарищами к какому-нибудь настоящему делу: нельзя же, будучи при
оружии, сложа руки смотреть, как большевики захватывают власть.
Я от души сочувствовал Евгению, но ничего другого предложить ему
не мог, как отправиться в только что организованный Комитет
спасения родины и революции, рассказать там о своих впечатлениях и
попросить у председателя Авксентьева немедленно же дать ему и его
друзьям какое-нибудь ответственное задание. Полные негодования и
недоумения вернулись Балашевский с товарищами из Комитета
спасения. От Авксентьева, этого "барана с львиной головой", им
ничего не удалось добиться, кроме как предложения оставить на всякий
случай свои адреса в секретариате: в случае нужды офицеры будут
немедленно вызваны. Мне Авксентьев просил передать просьбу как
можно скорее зайти в Комитет для составления какого-то воззвания.
Воззваний было и так довольно, и я не пошел. Этот рассказ - не
обвинение Авксентьева. Я и сам в те решающие часы абсолютно ничего не
делал. Антибольшевистских сил в Петрограде было довольно, но
возможности их применения, благодаря политике Временного
правительства, ни у кого не было и быть не могло. Деятельный Станкевич
попытался было с ротою юнкеров отбить у большевиков
телеграфную станцию, но это предприятие кончилось полною неудачею»1.
Отмечая «торжество победителей», 26 октября 3. Гиппиус
записывала в дневник: «Кажется, большевики быстро обнажатся от всех, кто
не они. Уже почти обнажились. Под ними... вовсе не "большевики", а
вся беспросветно-глупая чернь и дезертиры, пойманные прежде
всего на слово "мир". Но хотя - черт их знает, эти "партии", Черновцы,
например, или новожизненцы (интернационалисты)... Ведь и они о
той же, большевицкой, дорожке мечтали. Не злятся ли теперь и
потому, что "не они", что у них-то пороху не хватило (демагогически)?»
Касаясь же непрерывных слухов об идущих на Петроград
правительственных войсках, она отмечала: «Они очень похожи на легенду,
необходимую притихшим жителям завоеванного города. Я боюсь, что
ни один полк уже не откликнется на зов Керенского - уже поздно»2.
В Московской городской думе 26 ноября среди побывавших
представителей множества организаций, предлагавших свою поддержку,
были и от университетской организации. Последняя после
студенческой сходки образовала Исполнительный комитет, который
обратился с призывом ко всем вузам. Студенческая и
торгово-промышленная организации, а также союз служащих Московского губернского
1 Степун Ф.А. Бывшее и несбывшееся. Т. 2. С. 361.
2 Гиппиус 3. Дневники. 1917 год. М.: Захаров, 2002. С. 143-144.
421

земства вынесли резолюции с энергичным протестом против
захватнических попыток большевиков, угрожающих Учредительному
собранию1.
Короленко записывал 26 октября, что и «Полтава рисковала
проснуться в огне междоусобия» в результате конфликта, вызванного
тем, что юнкера, у которых солдаты отобрали 20 пачек с патронами,
грозились пойти на Совет рабочих и солдатских депутатов с пушкой.
Подоплеку солдатского недоверия к офицерам он видел в тактике
большевиков, определяемой им как «довольно низкая»: они
агитируют на фронте против наступления, разрушая таким образом
боеспособность армии, а затем объясняют, пользуются чувствами, которые
вызывают наши позорные поражения и объясняют неудачи изменой
буржуев-офицеров. «Ловко, но подло»2.
Леонид Андреев, убедившись 27 октября в том, что большевики
все-таки стали правительством России, властью, предпочел с женой
и сыном на время уехать в деревню (в Териоки, то есть в Финляндию,
вскоре отделившуюся от России), откуда писал в Москву: «Это -
переворот, но переворот с ног на голову. Все - кверху ногами... И так,
говорят, надо жить. Бессмысленное, не воображаемое даже
воображением, становится единственно реальным и сущим... Они будут
управлять Академией наук, университетами, издавать законы, они,
безграмотные. Ясно, что этого не может быть, но это есть, существует, это
факт! И я ничего не могу понять... Конечно, это скоро кончится - но
когда, но как? Этого в истории еще не бывало... Восстание тьмы
против знания, глупости против ума»3.
Некоторые подробности захвата министров в Зимнем дворце
фиксировала 27 октября 3. Гиппиус: «Нет, слишком стыдно
писать... Но надо все знать: женский батальон, израненный, затащили
в Павловские казармы и там поголовно изнасиловали»4. Слухи об
этих и других безобразиях и гнусностях, допущенных при штурме
Зимнего дворца, переполнили город. И вполне понятно, почему.
Когда 27 октября около 3 часов дня в Министерстве иностранных
дел появился Л.Д. Троцкий и, собрав сотрудников, даже машинисток
и курьеров, объявил им о своем назначении на пост народного
комиссара по иностранным делам и высказал пожелание, чтобы ему
предоставили секретные договоры, а также перевели на иностранные
языки только что принятый Съездом Советов «Декрет о мире». Возникла
1 См.: В Москве: В городской Думе // Труд. 27.10.17. № 178. С. 2.
2 Короленко В. Дневник. Письма. 1917-1921. С. 20-21.
3 Андреев Л. S.O.S. Дневники (1914-1919). Письма (1917-1919). Статьи и
интервью (1919). Воспоминания современников (1918-1919). С. 196.
4 Гиппиус 3. Дневники. 1917 год. С. 145.
422

словесная перепалка, после которой все старшие работники, а вместе
с ними и их подчиненные отказались с ним сотрудничать и заявили
о своей отставке1. Уходя, они не без ядовитости говорили, что
тексты договоров с союзниками находятся в разных отделах и пусть
Троцкий попробует найти их сам, когда познакомится с работой
отделов. Вспоминая позже в своих «Записках» это событие, бывший
руководящий сотрудник российского МИД Г.Н. Михайловский
писал: «Вид Троцкого, напомаженного и завитого, бледного,
небольшого роста, скорее худощавого, чем полного, с тонкими ногами, вызывал
трудно передаваемую реакцию в этом, бесспорно, самом
аристократическом ведомстве Петрограда... Никакие резолюции... абстрактные
рассуждения не доказывали с такой очевидностью, что
большевистский переворот есть катастрофа»2.
Подобные истории происходили и в других министерствах,
ведомствах и учреждениях. «Замечательно, что этих министров (то есть
народных комиссаров. - Лет.) в соответствующих министерствах не
принимают и не признают, - записывал 27 октября отставной
генерал Ф.Я. Ростковский. - Все центральные учреждения и главные
управления приостановили работы»3.
Большевики объявили чиновников саботажниками и начали
репрессии.
После того как Троцкий ушел из МИДа, по собственным словам,
«несолоно хлебавши», оставленные им матросы во главе с Маркиным
арестовали двух ведущих чиновников - заведующего общей
канцелярией Бориса Татищева и барона Таубе, - привезли их в Смольный,
посадили в комнату и приставили часового. А через пару дней этот
Татищев провел Маркина по всем комнатам, показал, где какой ключ,
как его вертеть и т. д. «Когда мы спросили его, - вспоминал три года
спустя Троцкий, - а где же секретные документы, он сказал, что наше
представление о них страдает, так сказать, некоторым фетишизмом,
будто они обязательно должны быть написаны на пергаменте и т. д.
Эти секретные документы создавались просто путем шифрованной
телеграфной передачи, и копии их лежали в довольно прозаичном
виде, спрятанные в шкафах»4.
1 См.: Революционный Петроград глазами французского дипломата / Дневник
Л. де Робьена // За рубежом. 1991. М» 46. С. 15.
2 Михайловский Г.Н. Записки. Из истории российского внешнеполитического
ведомства. 1914-1920. М., 1993. С. 512.
3 Ростковский Ф.Я. Дневник для записывания... (1917-й глазами отставного
генерала). С. 319.
4 Троцкий Л. Воспоминания об Октябрьском перевороте. Выступление на вечере
воспоминаний в Испарте 7.11.20 // Пролетарская революция. 1922. № 10. С. 52-64.
423

27 октября во всех вузах Москвы состоялись
многочисленные сходки, на которых принимались резолюции протеста
против авантюры большевиков и избирались делегаты в студенческий
Исполнительный комитетет. В Коммерческом институте
студенты-большевики вызвали красную гвардию, которая открыла по
студентам пальбу. В результате два студента были убиты и 16 ранены.
Избранный Центральный студенческий исполнительный комитет
выработал воззвание: «Объединенное заседание представителей
исполнительных комитетов высших учебных заведений констатирует
присоединение всего студенчества к резолюции Московской
городской Думы. Студенчество отдает все свои силы в распоряжение
Комитета общественной безопасности и считает своей ближайшей
задачей обеспечение порядка и беспощадную борьбу с попытками
погромов. Центральный исполнительный комитет просит товарищей
студентов не верить провокационным слухам и действовать в полном
согласии с комитетом. Комитет просит студентов, не приславших
еще представителей, присоединиться. Запись в дружины
производится по учебным заведениям. Отряды по сформировании поступают
в распоряжении Комитета безопасности». Сам ЦИК располагался в
новом здании университета, его отделения: в Коммерческом
институте, Высшем техническом училище, Институте путей сообщения,
Лазаревском институте. Организовавшиеся в тот же день дружины
уже несли караульную службу в городе1. Считать мятеж
большевиков «преступлением перед родиной и народом», а «лиц, находящихся
во главе этого движения, изменниками родины и революции»
постановила на общем собрании 27 октября Московская школа авиации2.
Исполком Московского отделения Всероссийского союза
инженеров посчитал своим гражданским долгом «определенно и громко
сказать, что преступная попытка большевиков свергнуть Временное
правительство приведет страну к окончательному военному развалу
и ввергнет ее во все ужасы гражданской войны со всеми
последствиями в виде анархии, голода, грабежей и убийств»3.
На вопросы «когда и как?» профессор Московского
университета Ю.В. Готье 27 октября отвечал следующим образом: «Теперь надо
ждать близкого позорного мира, если только большевики сумеют
удержаться; а я думаю, что удержаться им, по крайней мере
некоторое время, не будет трудно, и свой долг перед немцами они исполнить
успеют»4.
1 В Москве: Побоище в коммерческом институте // Труд. 30.10.17. № 180. С. 2.
2 В Москве: Авиаторы о событиях // Труд. 28.10.17. М» 179. С. 2.
3 В Москве: В союзе инженеров // Труд. 28.10.17. № 179. С. 3.
4 Готье Ю.В. Мои заметки. С. 43.
424

В ночь на 28 октября в Петрограде распространились
слухи о подходе к городу войск, верных Временному правительству.
«Трагикомедия, кажется, подходит к концу, хотя конец-то и может
быть страшным», - сообщал 28 октября из Петрограда в Геленджик
В.О. Лихтенштадт1. Описав свои впечатления о пребывании в
Смольном и о вождях большевиков, он делился со своим
корреспондентом «мучительным» вопросом: что делать, когда откроется
война между двумя станами: большевиками и корниловцами. С
моральной точки зрения вроде бы все ясно: «Большевики ведь все-таки
свои, родные даже в своих ошибках и безумствах (я говорю о
большевистских массах). Как поднимется на них рука?» А вот с
утилитарной, политической стороны все выглядело иначе: «Если борьба
с большевиками примет острые формы, если победа над ними будет
решительной и жестокой, если реакция против большевизма зайдет
далеко, волна захлестнет и всех нас, и всю революцию». А между тем
смотреть на это единоборство, сложив руки, нельзя. «Необходимо
сплотиться и бороться с захватчиками, оказывая им и пассивное, и
активное сопротивление»2.
Сопротивление это - и пассивное и активное - вроде бы
началось.
В защиту Временного правительства согласились вступить
юнкера. Им даже удалось захватить телефонную станцию на Морской
улице. Отбив ее, солдаты и красногвардейцы устроили настоящую
охоту на учащихся военных школ. «Перед нашей военной миссией
на улице Гоголя несколько юнкеров пытались скрыться от
красногвардейцев, - фиксировал в своем дневнике французский дипломат
Л. де Робьен. - Обезображенные трупы оставались на тротуаре
несколько часов»3.
В Москве к юнкерам присоединился прапорщик 56-го запасного
пехотного полка Сергей Эфрон. А его жена, Марина Цветаева, в это
время пытавшаяся выехать из Феодосии, так описывала увиденное
там: «Ночь. - Норд-Ост. - Рев солдат. - Рев волн. / Разгромили
винный склад. - Вдоль стен / по канавам - драгоценный поток, / и
кровавая в нем пляшет луна. / Гавань пьет, казармы пьют. Мир - наш! /
Наше в княжеских подвалах вино! / Целый город, топча как бык, / к
мутной луже припадая - пьет. / В винном облаке - луна. - Кто здесь? /
1 «К тебе и о тебе мое последнее слово». Письма В.О. Лихтенштадта к М.М.
Тушинской // Минувшее. Исторический альманах. Вып. 20. С. 147.
2 Там же. С. 148.
3 Революционный Петроград глазами французского дипломата / Дневник
Л. де Робьена // За рубежом. 1991. № 46. С. 15.
425

Будь товарищем, красотка, пей! / А по городу веселый слух: / где-то
двое потонули в вине»1.
Московским юнкерам удалось войти в Кремль, и когда они,
вытолкав из Арсенала на прилегающую площадь солдат 56-го
запасного полка, стали строить их и проверять документы, чтобы отделить
от них красногвардейцев, приехавших сюда за оружием, в числе
последних неожиданно обнаружился гимназист Анатолий Попов - сын
писателя А. Серафимовича. По воспоминаниям его отца, юнкера
вытаскивали револьверы, подносили к лицу его и товарища, долго
держали и злорадно смеялись.
- Ну, что, приятно издыхать?..
- Ты откуда? - спросил его подошедший донской офицер.
- Я с Дону, донской казак...
И в ответ был сшиблен кулаком. Увидив проходившего
молоденького прапорщика, в котором узнал окончившего на год раньше его
гимназию, сына директораа гимназии, Стрельцова, недавно
произведенного в офицеры, Попов обратился к нему с просьбой подтвердить,
что он гимназист из гимназии Адольфа.
А тот поворачивается к юнкерам и говорит:
- Этого первого надо расстрелять: он - большевик, и отец
его - большевик.
И тут внезапно затрещали пулеметы, и выстроившиеся стали
падать, корчась в стонах и крови, а незадетые бросились бежать и
рассыпались, прячась, куда попало. Попов с товарищем забились за одну
из наполеоновских пушек, стоящих перед фасадом Арсенала, «все
стараясь почему-то одну голову спрятать между спицами колес».
Юнкерам удалось прикладами и штыками опять согнать всех. Попов
остался живым и, мало того, скоро оказался дома2.
28-29 октября поэтесса Зинаида Гиппиус так описывала свое
сожаление неосуществившихся идеалах Февральской революции:
«Тли по мартовским алым зорям прошли в гвоздевых сапогах. Душа
на ключе, на тяжком запоре. Отврат... тошнота... но не страх»3. 29 ок-
1 Цветаева М. «Долг повелевает петь»: Стихотворения и поэмы (1908-1941). М.:
Вагриус, 2005. С. 135-136.
2 Серафимович А. Осиное гнездо // Известия Московского совета рабочих и
солдатских депутатов. 23(10).02.17 // Его же. Собрание сочинений. Т. VIII. М.: ГИХЛ,
1948. С. 25-26, 427; Его же. Собрание сочинений в 4 томах. Т. 4. М.: Правда, 1987.
С. 348-449. История открывшейся в то утра стрелбы в Кремле до сих окончательно не
прояснена. Одни утверждали и продолжают винить в ней юнкеров, другие полагали и
полагают, что первыми начали стрелять красногвардейцы и солдаты, когда
обнаружили, что их, несколько сотен человек, пленили два-три десятка юнкеров.
3 Гиппиус 3. Тли // Ее же. Опыт свободы / подготовка текста, составление,
примечания Н.В. Королевой. М.: Панорама, 1996 (серия «Русская литература. XX век»).
С. 82.
426

тября она развивала эту тему, бросая гневные упреки народу,
свершившему политическую революцию и в этом процессе засекшему
кнутом свою свободу: «Блевотина войны - октябрьское веселье! /
От этого зловонного вина / как было омерзительно твое похмелье, /
о бедная, о грешная страна! / Какому дьяволу, какому псу в угоду, /
каким кошмарным обуянный сном, / народ, безумствуя, убил свою
свободу, / и даже не убил - засек кнутом? / Смеются дьяволы и псы
над рабьей свалкой, / смеются пушки, разевая рты... / И скоро в
старый хлев ты будешь загнан палкой, / народ, не уважающий святынь!»1
Думая «о происхожденьи века связующих тягот», в наброске
стихотворения «Русская революция», Борис Пастернак сравнивал
мартовское начало со всем последующим:
«Как было хорошо дышать тобою в марте / и слышать во дворе, со
снегом и хвоей / на солнце, поутру. Вне лиц, имен и партий /
ломающее лед дыхание твое! / И теплая капель, буравя спозаранку / песок у
желобов, грачи, и звон тепла / гремели о тебе, о том, что, иностранка, /
ты по сердцу себе прием у нас нашла. / Что эта, изо всех великих
революций / светлейшая, не станет крови лить; что ей / и кремль люб,
и то, что чай тут пьют из блюдца. / Как было хорошо дышать красой
твой! <...> Меж тем, свинец к вагонным дверцам / (Сиял апрельский
день) - вдали, в чужих краях / навешивался вспех ганноверцем, ланд-
верцем. / Дышал локомотив. День пел, пчелой роясь. / А здесь стояла
тишь, как в сердце катакомбы. / Был слышан бой сердец. И в этой
тишине / почудилось: вдали курьерский несся, пломбы / тряслись, и
взвод курков мерещился стране. Он, - "С Богом, - крикнул, сев; и стал
горланить, - к черту - / отчизну увидав, черт с ней, чего глядеть! /
Мы у себя, эй, жги, здесь Русь, да будет стерта! / Еще не все сплылось;
лей рельсы из людей! / Лети на всех парах! Дыми, дави и мимо! /
Покуда целы мы, покуда держит ось. / Здесь не чужбина нам, дави,
здесь край родимый. / Здесь так знакомо все, дави, стесненья брось!"
Теперь ты - бунт. Теперь ты - топки полыханье. / И чад
котельной, где на головы котлов / пред взрывом плещет ад Балтийскою
лоханью / людскую кровь, мозги и пьяный флотский блев»2.
29 октября в газете «Воля народа» можно было прочитать
заметки Пришвина «Смех обезьяны (Из дневника)». После расстрела
Зимнего дворца, где «обитали представители русской демократии»,
и витающих «сказаний об умученных женщинах батальона смерти»,
защищавших Временное правительство, писателю совершенно ясно:
«Мы завоеваны, последнее оружие, принятое нами, русской демокра-
1 Гиппиус 3. Веселье // Там же. С. 83.
2 «Русская революция». Неизвестные стихи Бориса Пастернака / публикация и
комментарий Е.Б. Пастернака // Новый мир. 1989. № 4. С. 132-133.
427

тией, от наших великих учителей, отвращение к насилию, к смертной
казни, находится в руках Троцкого: после его слов о "бескровности"
переворота, нельзя без чувства гадливости употреблять это слово.
Бессильно всякое слово, потому что, произнося его, мы смешим хор
обезьян. <...> Счастье наше, что слово "женщина" не попало в
демагогический лексикон и женщин мучили не принципиально. Так и
нужно записать, что путь к Интернационалу лежит через труп
опозоренной русской женщины. Чистенькие интернационалисты, конечно,
теперь, не с большевиками, они теперь моют руки»1.
Утром 29 октября A.B. Орешникову сообщили по телефону, что
был убит его родственник прапорщик Дмитрий Бруни. «Бедный
юноша и бедный отец, как перенесет он горе»2.
29 октября, Андреев называл сложившееся положение вещей не
иначе как «небывалое торжество глупости», выражающееся в
противопоставлении демократии и нации: «Призови сейчас Минин -
половина России ответит: не верим, торгово-промышленник! Призови
сейчас Пожарский, тоже: аграрий, цензовый элемент! Сейчас почти
вся демократия отвернулась от большевиков, но стоит это немногого.
И попробуй Керенский принять действительно решительные меры,
эта же демократия снова станет на сторону большевиков»3.
Констатируя, что в столице уже льется кровь, и что в Полтаве
большевики тоже попробовали захватить почту и телеграф и даже
на время ввели цензуру, Короленко с удовлетворением отмечал
29 октября, что почтовые служащие «единогласно отказались этому
подчиниться», и с надеждой фиксировал приходившие среди дня
известия, которые говорили о ликвидации восстания: все остальные
партии высказались за Временное правительство, фронт тоже и
посылает отряды в столицу. Правда, железнодорожники решили не
пропускать этих войск, «но едва ли помешают». А в вечерних
телеграммах сообщалось, что и в Петрограде части гарнизона уже
раскаялись. Комментарий писателя был таков: «Жалкое малодушное стадо,
действительно человеческая пыль, взметаемая любым ветром!»4
Чувством и разумом выступая против решения спора оружием,
боясь еще худших последствий «кровавого подавления
большевистской авантюры», Лихтенштадт приходил 29 октября к выводу, что
«единственно правильный метод - это полная изоляция болыневиз-
1 Пришвин М.М. Цвет и крест. Неизвестные произведения 1906-1924 годов.
С. 105-106.
2 Орешников A.B. Дневник. Кн. 1.1915-1924. С. 136.
3 Андреев Л. S.O.S. Дневники (1914-1919). Письма (1917-1919). Статьи и
интервью (1919). Воспоминания современников (1918-1919). С. 196-197.
4 Короленко В. Дневник. Письма. 1917-1921. С. 25.
428

ма, лишение его той атмосферы государственно-общественного
сотрудничества и сочувствия, без которой он должен задохнуться». Но
в «мирный исход» почти не верилось, он казался чудом. А «если бы
он пришел, мы извлекли бы много пользы из большевистского
эксперимента: он надолго отшил бы охоту у масс идти за
безответственными крикунами, обещаниями на завтра»1.
30 октября в Москве вышел очередной № 14 журнала
«Народоправство». В нем особое место заняла удивительная статья
Вячеслава Иванова «Революция и самоопределение России»,
посвященная духовному сопротивлению захлестнувшей страну всеобщей
ненависти. Перенося решение этой проблемы внутрь, в психологию
личности, понимаемую в духе Юнга, автор задает в ней такие уровни
постижения реальности, которые для русской литературы выглядели
тогда откровением: он писал о страже порога, отделяющего человека
от духовного перерождения, и который является его двойником,
собравшим в своем обличий все то низшее и темное, что мрачит в нем
образ и подобие Божье:
«Нельзя ни оттолкнуть, ни обойти, ни уговорить стража: нужно
узнать в нем своего же двойника, не устрашившись своего живого
зеркала и не утратив веры в свое истинное Я: только тогда можно
двинуться навстречу двойнику и пройти через него - к тому, что за
ним, - кто за ним... Если я найду в себе сосредоточенную силу
прильнуть к тому, кто во мне во истину Я Сам, если сольюсь в своем
сознании со своим во мне вечно живущим и всечастно забвенным ангелом,
который не кто иной, как Я истинный, Я изначала и впервые сущий,
тогда, светлый и мощный, могу я сказать своему двойнику: "Ты - я", и
свет мой вспыхнет в нем и сожжет темную личину, и, открывая
передо мной ослепительный путь, он скажет мне, проходя, благодарный,
мимо: "Ты - путь"»2.
Так метафорически Вячеслав Иванов изобразил Россию: она
стоит у порога своего инобытия, и видит Бог, как она алчет, а страж
порога, представший перед нею в диком искажении - ее же
собственный образ. Кто говорит: "Это не Россия!" - бессознательно тянет ее
вниз, в бездну. Кто говорит: "Отступим назад, вернемся к старому,
сделаем случившееся не бывшим", - толкает ее в пропасть
сознательно. Кто хочет пронзить и умертвить свое живое подобие, умертвляет
самого себя.
Иванов предлагал решение, альтернативное отрицанию,
проповедуемому Бердяевым и Чулковым: приятие, самоотождествление,
1 Минувшее. Исторический альманах. Вып. 20. С. 148-149.
2 Иванов Вяч. Революция и самоопределение России // Народоправство. 30.10.17.
№ 14. С. 8-9.
429

бесстрашное слияние с Россией в ее страшной ипостаси. Причем это
решение, считал он, наиболее трудное.
30 октября - в день перемирия в первопрестольной - A.B.
Орешников навестил живших неподалеку знакомых, у церкви встретил
протопопа, беседовавшего с каким-то человеком, ходившим по
городу. «По его мнению, Москва в руках большевиков; по-видимому, у
нас мало войска, хотя и организация у большевиков плохая»1.
М. Пришвин, сбегав 30 октября на 14-ю линию Васильевского
острова к писателю А.М. Ремизову и встретив там знаменитого
географа П.П. Семенова-Тяньшаньского, записывал: «Сейчас
множество ученых, философов, художников и всяких мыслящих людей
сидят в крепостях своих домов и думают, думают»2. Сам он видел свой
долг в оказании захватчикам власти активного сопротивления тем
оружием, которым владел, то есть словом.
30 октября, после беседы с A.M. Коллонтай, Ленин вручил ей
удостоверение в том, что Совет народных комиссаров
уполномочивает ее народным комиссаром общественного призрения3. Почему
это не было сделано им раньше, 27-го, когда назначались все другие
наркомы? По некоторым сведениям, вождь большевиков
собирался видеть на этом посту не агитатора, а специалиста и послал мужа
своей сестры М.Т. Елизарова (кстати, директора-распорядителя
пароходного общества «По Волге») к своему самарскому знакомому
П.С. Анненкову - некогда народовольцу, а теперь директору одного
из самых крупных страховых обществ - с предложением возглавить
ведомство социального страхования. Тот, однако, ответил
категорическим отказом, заявив:
- Я являюсь противником произведенного вооруженного
переворота, свергнувшего демократический строй, противником всякой
диктатуры - личной или классовой (в данном случае пролетарской),
и не считаю для себя возможным вступать в сотрудничество с
ленинским правительством4.
А в центре Москвы продолжались бои. Обе сражающиеся стороны
во избежание выстрелов в спину осматривали жилые дома, обращая
особое внимание на чердаки.
Живший на углу Пречистенки и Зубовского бульвара
композитор А.Т. Гречанинов писал все главнейшие песнопения литургии,
дав своему произведению древнее название «Демественная», т. е.
домашняя. «Горьковатость музыки "аллилуйя" в запричастном стихе,
1 Орешников A.B. Дневник. Кн. 1.1915-1924. С. 136.
2 Пришвин М.М. Дневники. Кн. 1. С. 381.
3 См.: Исторический архив. 1957. № 5. С. 5.
4 Цит. по: Анненков Ю. Дневник моих встреч. Цикл трагедий. Т. 2. С. 264.
430

несоответствующая, может быть, значению этого слова», он объяснял
ужасными переживаниями, связанными с той эпохой.
«Каждый раз, когда мне приходится слышать эту литургию,
передо мной встают картины пережитых жутких дней. Мирные жители,
не принимавшие участия в борьбе, все засели по домам. На улице
никакого движения. Окопы около нашего дома. Среди зловещей
тишины то щелкнут ружейные выстрелы, то раздастся
оглушительный пушечный удар. Того гляди шальное ядро попадет в наш дом.
И среди этих ужасов я пишу свою музыку. Общения с внешним
миром никакого. Мы находились как раз посередине двух враждующих
сторон. Большевикам показалось, что из нашего дома по ним
стреляют. Оглушительный звонок в квартиру, другой, третий. Я открываю
дверь. Передо мной солдат с безумными глазами.
- Из вашего дома стреляют, сейчас у вас будет обыск, - каким-то
задыхающимся голосом быстро произносит он.
- Хорошо, - говорю я, - но зачем же эта паника, этот трезвон?
- Что? Ты разговаривать? Пять шагов назад!
Становится на одно колено и направляет на меня дуло ружья.
К счастью, я успеваю скрыться за дверью. После обыска у всех
жильцов нашего дома запечатываются комнаты, выходящие на улицу.
Я лишаюсь, таким образом, своего рояля и письменного стола, и
вместе с ними возможности работать, в чем было единственное средство
забыться от ужасов.
Днем мы с Марией Григорьевной выходили, как арестанты, на
прогулку по двору, где встречались с жильцами всего дома. По вечерам
до одури играли в шахматы. После ночного тревожного сна под
звуки почти непрекращающейся пушечной пальбы выходили утром из
дома, чтобы купить хлеба, молока и пр. По молчаливому соглашению
сторон, пальба по утрам на час-полтора прекращалась. Появлялись
откуда-то молочницы. Люди с лихорадочной поспешностью
запасались необходимым и скрывались. Улицы вновь принимали зловеще
пустынный вид и вновь начинали доноситься звуки междоусобной
бойни»1.
Профессор Готье, живший в Большом Знаменском переулке у
самого Кремля, записывал 30 октября: «Среди
офицеров-добровольцев - Федя и Андрей Арманды; первый искупает
мамашу-большевичку; угощали их завтраком»2.
Таковы законы гражданской войны: брат на брата, сын на отца и
мать.
1 Гречанинов А.Т. Моя жизнь. СПб., 2009. С. 129.
2 Готье Ю.В. Мои заметки. С. 44.
431

31 октября в газете «Воля народа» напечатана очередная
заметка из дневника Пришвина «Убивец!». Таковым автор считал
вождя большевиков: «Дворянин-Ленин затеял в крестьянской стране
пролетарскую республику, и нет ничего ненавистнее ему, наверно,
Учредительного Собрания, которое он называет мещанским». Войной
«дворянской затеи» с «мещанской республикой» виделось ему и
нынешнее столкновение: «Пролетариат, я думаю, тут ни при чем, разве
лишь постольку поскольку он введен в заблуждение. Не нужно быть
большим художником, чтобы заметить в первые же дни выступления
на лицах простых людей, солдат, матросов, рабочих какого-то
смущения, будто венчик преступности окружал их лица, будто каждый из
этих людей смущенно созерцал видение Раскольникова, этого
таинственного мещанина, который каждому из них говорил: "Убивец!"»1.
Пришвин спрашивал для проверки себя множество знакомых,
«между прочим, и одного из лучших живописцев-художников» (по
всей видимости, речь шла о К.С. Петрове-Водкине), «и все они в
один голос отвечали, что видели также этот венчик преступления
и наказания вокруг лиц простых, закруженных дворянской затеей
людей»2.
Конечно, оговаривался писатель, он не в сословном смысле
употреблял это слово - «дворянская затея», и мещанство тоже принимал
не по Марксу. И тем не менее, «чтобы там ни говорили настоящие
ученые люди и дворянские записи, а преступление Ленина
дворянское и наказывать его будет мещанин».
- Убийца! - скажет мещанин.
Чем ответит Ленин, автор не знал: «Может быть, бросится на свой
меч, или перекочует в Европу, или поймает его наш Порфирий». Как
видим, Пришвин оставлял вождю большевиков мало шансов. И вот,
наверное, почему: «С первого же дня его выступления мы
почувствовали, что это вор.
- Вор! - первые сказали чиновники.
Государственные учреждения перестали работать, и все увидели,
что это не министр, а вор, голый вор. С этого момента все эти
сочиненные классовые перегородки упали, все партии закричали:
- Убивец!
И все, от черносотенцев до интернационалистов, стали
мещанами»3.
1 Пришвин М.М. Цвет и крест. Неизвестные произведения 1906-1924 годов.,
С. 106.
2 Там же. С. 106-107.
3 Там же. С. 107.
432

31 октября, понаблюдав из окна за безуспешными попытками
вооруженных большевиков завести реквизированный ими автомобиль,
A.B. Орешников записывал в дневник: «Впечатление от банды
(солдаты и статские с ружьями) неприятное»1.
«Керенский подошел с войсками к Гатчине, кажется, уже вошел
в Петроград, а там с восстанием покончено, - записывал 31 октября
Короленко дошедшие до Полтавы известия. - В Москве очищен
от большевиков Кремль, но они держатся еще на вокзалах. "Идут
переговоры"»2.
1 ноября 1917 г. главный инженер технической конторы Бари в
Москве Владимир Григорьевич Шухов, живший в ампирном
особняке на углу Смоленского бульвара и 1-го Неопалимовского переулка,
записал в рабочей тетради: «Трехдюймовый снаряд разрушил
фисгармонию, аквариум, вылетели стекла. После зала через стену
снаряд пролетел (с деревом стены) в гостиную и из передней вкатился в
большой кабинет. Семья спряталась в подвале. В комнатах оставался
я один»3.
1 ноября Короленко с сожалением записывал в свой дневник:
«Если бы здесь было 3-4 решительных представителя власти, стоило
бы только сказать слово - и все кончилось бы мирно. Но все
охвачено каким-то параличом, и большевизм расползается, как пятно на
протечной бумаге. Полтава пассивно отдается во власть самозваных
диктаторов»4.
На заседании членов Временного правительства,
состоявшемся 2 ноября на квартире управляющего Министерством юстиции
A.A. Демьянова, тяжелое впечатление произвела мрачная картина
положения в Москве, нарисованная товарищем министра
внутренних дел В.В. Хижняковым:
- В сущности, массы за большевиков. Защищают офицеры,
студенты, юнкера, добровольцы. Эсеры переживают трагедию - они
очутились без солдат и оказались под защитой буржуазии -
вооруженных юнкеров и офицеров.
- Неужели погибнет Кремль с его вековыми сокровищами от
тяжелой артиллерии большевиков? - спрашивали его.
И сетовали:
- В Москве студент опять «враг народа»5.
1 Орешников A.B. Дневник. Кн. 1.1915-1924. С. 137.
2 Короленко В. Дневник. Письма. 1917-1921. С. 25.
3 Шухова Е. Труды и дни В.Г. Шухова // Наше наследие. URL: http://www.
nasledie-rus.ru/podshivka/7009.php
4 Короленко В. Дневник. Письма. 1917-1921. С. 29.
5 См.: Вернадский В.И. Дневники 1917-1921 / сост. М.Ю. Соколов и др. Киев: На-
укова думка, 1991. С. 29-30.
433

По-прежнему Петроград полнился рассказами о кощунствах в
Зимнем дворце: комнаты Николая I и Александра II, а также
дворцовая церковь превращены в нужники, в последней обоссано
евангелие· «Кощунство и гадость сознательные, - записывал
академик Вернадский. - Любопытно, что когда я рассказывал об этом
Модзалевскому - он говорит - евреи! Я думаю, что это русские. Как
и убийство царскосельского священника - очень порядочного
человека. Какое-то безумие!»1
К непременному секретарю Академии наук С.Ф. Ольденбургу
явился приват-доцент Поливанов и потребовал определенных
сведений для Народного комиссариата иностранных дел. Тот ответил,
что не признает такового. Академики одобрили его образ действий, а
Вернадский не без удивления записывал: «Поливанов хороший
лингвист, приват-доцент университета, маленький человек в
нравственном отношении, обычно заискивающий, тут был нахален»2.
«Мы, слава Богу, живы и здоровы, - писала своему приятелю в
Саратов 17-летняя дочь московского врача Наталья Власова. - <...>
Мне не хочется описывать весь этот ужас, хочется хоть на неделю
забыть эту кошмарную действительность. Ведь всю эту неделю ни о
чем другом не то что не говорим, и не думаем ни о чем другом. Боже
мой, сейчас опять началась артиллерийская стрельба! А говорят, что
сегодня все кончится, где же этот конец? Что-то с Юрой (юнкером
Александровского училища Игнатовым. - Авт.)? Даже вспомнить
страшно, в каком он теперь должен быть состоянии, если еще жив.
Вы только подумайте, Миша, какое это безумие! Мы теперь про Юру
говорим "если еще жив", а если убит?! и от кого же убит! от своих
же, и все эти мученики убиты своими же! Вот это-то и есть весь ужас
этой гражданской войны, что тебя убивает не враг, а свой же брат!
Вот он наш великий, хваленый, добрый русский народ, показал он
теперь свои хорошие стороны! Какое варварство, если бы вы знали,
как они издеваются над пленными юнкерами и белогвардейцами. Вот
Варв[ара] Серг[еевна] (мать юнекра Игнатова. - Авт.) больше
всего боится, чтобы Юра не попал к ним в руки, пускай тогда, говорит,
лучше быть убитым; бедная, как ей тяжело, как она изменилась за это
время. <...> Боже мой, какой сейчас страшный выстрел был,
очевидно, где-нибудь совсем близко3.
2 ноября A.B. Орешников, возвратившись с улицы, где он узнал
от идущих с Таганки людей, что стреляют из пушек, по-видимому,
1 Вернадский В.И. Дневники 1917-1921 /сост. М.Ю. Соколов и др. Киев: Наукова
думка, 1991. С. 31.
2 Там же.
3 «Тебя убивает не враг, а... брат!» Письма гимназистки Н. Власовой. Лето - осень
1917 г. // Отечественные архивы. 2007. № 2.
434

от Симонова монастыря по Кремлю, записывал: «Какой ужас
междоусобие! Сегодня 6-й день, что Москва в руках большевиков, помощи
не подают ниоткуда. Вечная память тем героям, которые пали,
сопротивляясь, и слава защитникам»1.
«Бои шли до третьего ноября, когда большевики завоевали
Москву», - продолжал свои записи В.Г. Шухов. Если идеи,
провозглашенные Февральской революцией, он во многом
разделял, то Октябрьскую, посягавшую на главные для него
ценности - свободу и человеческое достоинство, - принять никак не
мог2.
«А потом было 3-е ноября, - вспоминал Бунин полтора года
спустя. - Каин России, с радостно-безумным остервенением бросивший
за тридцать сребреников всю свою душу под ноги дьявола,
восторжествовал полностью. Москва, целую неделю защищаемая горстью
юнкеров, целую неделю горевшая и сотрясавшаяся от канонады,
сдалась, смирилась. Все стихло, все преграды, все заставы божеские
и человеческие пали - победители свободно овладели ею, каждой
ее улицей, каждым ее жилищем, и уже водружали свой стяг над ее
оплотом и святыней, над Кремлем. И не было дня во всей моей жизни
страшнее этого дня, - видит Бог, воистину так!»3
После недельного плена в четырех стенах, без воздуха, почти без
сна и пищи, с забаррикадированными стенами и окнами, он,
«шатаясь, вышел из дому, куда, наотмашь швыряя двери, уже три раза
врывались, в поисках врагов и оружия, ватаги "борцов за светлое
будущее", совершенно шальных от победы, самогонки и архискотской
ненависти, с пересохшими губами и дикими взглядами, с тем
балаганным излишеством всяческого оружия на себе, каковое освящено
традициями всех "великих революций". Вечерел темный, короткий,
ледяной и мокрый день поздней осени, хрипло кричали вороны.
Москва, жалкая, грязная, обесчещенная, расстрелянная и уже
покорная, принимала будничный вид. Поехали извозчики, потекла по
улицам торжествующая московская чернь. Какая-то паскудная
старушонка с яростно-зелеными глазами и надутыми на шее жилами
стояла и кричала на всю улицу:
- Товарищи, любезные! Бейте их, казните их, топите их!
Я постоял, поглядел - и побрел домой. А ночью, оставшись один,
будучи от природы весьма не склонен к слезам, наконец заплакал и
1 Орешников A.B. Дневник. Кн. 1.1915-1924. С. 137.
2 Шухова Е. Труды и дни В.Г. Шухова // Наше наследие. URL: http://www.
nasledie-rus.ru/podshivka/7009.php
3 Бунин И. Окаянные дни: Одесса, 1919 г. С. 111-112.
435

плакал такими страшными и обильными слезами, которых я даже и
представить себе не мог»1.
Отрицательно отнесся к установлению большевистского режима
приват-доцент Московского университета Устрялов. Но в его
дневниковых записях это негативное отношение проявляется не столь
однозначно, как в публицистических статьях. Так, на полную
победу ленинцев в Москве он 3 ноября откликнулся следующим
образом: «Конечно, большевики не хуже меньшевиков. Даже лучше: они
энергичнее, прямее, тверже. Но... их программа на деле безумна»2.
В статье «Еще о революции», опубликованной 6 ноября 1917 г. в
газете «Утро России» под псевдонимом П. Сурмин, он, соглашаясь с тем,
что большевики - «демагоги» и что их сила и мощь - «призрачны», в
то же время отмечал, что приход их во власть есть «шутка
исторического календаря», революция, совершенная «на волне голода и
страха»: «Во имя питания творили ее городские петроградские толпы, во
имя сохранения ее поддержали солдаты». А потому, делал он вывод,
революция эта - вовсе «не политическая, не буржуазная, не
социалистическая», а «биологическая»3.
4 ноября, побывав в городе и возвратившись к себе в Замоскворечье,
Наташа Власова пишет приятелю в Саратов: «Какое ужасное
разрушение на Поварской и Кудринской, нет ни одного дома,
который бы эти негодяи пощадили. Но говорят, что самый ужас - это на
Никитской площади, где от этого дивного углового дома в начале
Тверского бульвара остался один остов, все сгорело, и когда
приехали пожарные, то их пулеметами расстреливали, чтобы они не смели
тушить. <...> Юры все еще нет, и никаких известий о нем. Мы
узнали от Гладковых, что в Купеческом клубе дают сведения о
пропавших. Варв[ара] Серг[еевна] и Ник[олай] Александрович], кажется,
пойдут туда узнавать сегодня. <...> Весь этот ужас, как говорят все,
еще далеко не кончился, да это так и кажется, как будто это какое-то
временное затишье, точно все опять разразится еще более ужасной
грозой. Господи, неужели опять повторятся эти ужасы, неужели не
конец! Да это видно, что не конец, т. к. царство большевиков, конечно,
долго не может длиться»4.
Тяжелые переживания и предчувствия Бальмонта усилились
после октябрьских боев в Москве. 6 ноября он сообщал жене: «Все мы
1 Бунин И. Окаянные дни: Одесса, 1919 г. С. 112.
2 Устрялов Н.В. Былое - Революция 1917 г. (1890-е - 1919 гг.) Воспоминания и
дневниковые записи. С. 154.
3 Сурмин П. Еще о революции // Утро России. 6.11.17. С. 1.
4 «Тебя убивает не враг, а... брат!» Письма гимназистки Н. Власовой. Лето - осень
1917 г. // Отечественные архивы. 2007. № 2. С. 97-98.
436

живы, хотя эту истекшую неделю ежеминутно могли быть
расстреляны или, по крайней мере, застрелены. Стрельба была чудовищная,
бессмысленная и беспрерывная. Первые сутки событий я был здесь,
в Николопесковском. Вторые начались, я пошел на Покровку и там
застрял на пять дней, прохода на Арбат не было. 1 ноября
стосковался и во что бы то ни стало хотел прийти сюда. Исходил верст 25-30
(с 12 ч. у. до 7 ч. в.), но везде натыкался на полосу огня. Наконец, я
уже третьи сутки здесь. Я не в силах ничего говорить, да и что
говорить? Все очевидно. Я читаю "Историю России" Сергея Соловьева,
прочел о начальных временах Руси, Стеньке Разине, о Смутном
времени, о начале царствования Петра. Русские всегда были
одинаковы, и подлость их родной воздух». А в пост-скриптуме сообщает об
издателе М.С. Сабашникове: «Миша Сабашников погорел целиком,
лишь сам жив и семья. Они пережили обстрел гранатами, от снарядов
и загорелось. Весь исполинский дом сгорел»1.
Такова была реакция Бальмонта на события Октябрьской
революции. Он ее явно не принял, хотя сдерживался в оценках, открыто
против новой власти не выступал. Внешне, в условиях развязанного
террора, он сохранял лояльность, печатно о происшедших событиях
не высказывался, к тому же газеты, с которыми он сотрудничал, были
вскоре закрыты. Правда, моментами во всем свершившемся поэт
усматривал акт справедливого возмездия «грабителям сверху» и
выражал веру «в преобразующую силу времени и творческие
способности русского народа». Он хотел верить «лучшему, а не худшему».
Однако действительность опрокидывала эти надежды. В письмах
жене Бальмонт не раз пишет о «красном ужасе», «мертвой петле»,
наброшенной на Россию, о голоде и холоде, о преследованиях и
нравственном унижении, творимых новыми хозяевами жизни2.
Положение в Москве профессору Готье напоминало положение в
Риме при Марии и Сулле. «По-видимому, победители не исполняют
заключенного договора, изгоняют юнкеров и кадетов, заключают их
в тюрьму с разными измывательствами со стороны озверевших
солдат, которые чуют, что сила на их стороне». В то же время роспуск
большевиками городской думы комментировался им так: «Поделом
болванам с.-р., с Рудневым и дедушкой Минором во главе». Но всех, с
кем ему в этот день приходилось встречаться, занимал вопрос: что же
дальше? «Разговоров много; некоторые переоценивают, некоторые
недооценивают положение; я не разделяю оптимистических настро-
1 Бальмонт К. Письмо к Е.А. Андреевой от 6.11.17 // Андреева-Бальмонт Е.А.
Воспоминания. С. 127.
2 Куприяновский П.В., Молчанова H.A. Бальмонт. Гл. 8.
437

ений и думаю, что нам предстоит полоса очень тяжелых испытаний,
перед которыми бледнеют прошедшие три года»1.
«Очень смутно и тревожно за будущее» было на душе у
Вернадского: «Сейчас ярко проявляется анархизм русской народной
массы и еврейских вождей, которые играют такую роль в этом
движении... Очень ясно падение идейное социализма и народничества.
Очень любопытно будет изменение русской интеллигенции». Вместе
с тем он ясно чувствовал силу русской нации, несмотря на ее
движение в антигосударственном направлении, и ссылался на пример
Польши, где расцвет нации начался после падения ее
государственности в XVIII в. «Чтобы ни случилось в формах государственной
жизни, великий народ будет жить»2.
«Разруха, безвластие, полный бойкот большевиков указывают,
что они не долговечны, - полагал 6 ноября Ф.Я. Ростковский. - Но
что затем последует? Бог один знает. Большевиков никто не хочет,
все от них отворачиваются, работать с ними никто не хочет... Да они и
сами себе надоели, надо думать»3.
7 ноября «Новая жизнь» поместила обращение Горького «К
демократии» по поводу того, что после освобождения из Петропавловской
крепости министров-социалистов там, «во власти людей, не имеющих
никакого представления о свободе личности, о правах человека»,
остаются их товарищи М.В. Бернацкий, А.И. Коновалов, М.И. Терещенко
и другие, с требованием немедленно освободить их. «Ленин, Троцкий
и сопутствующие им уже отравились гнилым ядом власти, о чем
свидетельствует их позорное отношение к свободе слова, личности и
ко всей сумме тех прав, за торжество которых боролась демократия.
Слепые фанатики и бессовестные авантюристы сломя голову мчатся.
Якобы по пути "социальной революции" - на самом деле это путь к
анархии, к гибели пролетариата и революции. На этом пути Ленин и
соратники его считают возможным совершать все преступления,
вроде бойни под Петроградом, разгрома Москвы, уничтожения свободы
слова, бессмысленных арестов - все мерзости, которые делали Плеве
и Столыпин». Правда, за Лениным, признает Горький, идет
довольно значительная - пока - часть рабочих, но он, Горький, верил, что
разум рабочего класса, его сознание своих исторических задач
скоро откроют пролетариату глаза на всю несбыточность обещаний
Ленина, на всю глубину его безумия и его нечаевско-бакунинский
анархизм. «Рабочий класс не может не понять, что Ленин на его
шкуре, на его крови производит только некий опыт, стремится донести
1 Готье Ю.В. Мои заметки. С. 47.
2 Вернадский В.И. Дневники 1917-1921. С. 32.
3 Ростковский Ф.Я. Дневник для записывания... (1917-й глазами отставного
генерала). С. 336.
438

революционное настроение до последней крайности и посмотреть, -
что из этого выйдет?» Но чудес не бывает. Впереди только голод,
полное расстройство промышленности, разгром транспорта. Длительная
кровавая анархия, а за нею - не менее кровавая и мрачная реакция.
«Вот куда ведет пролетариат его сегодняшний вождь, и надо понять,
что Ленин не всемогущий чародей, а хладнокровный фокусник, не
жалеющий ни чести, ни жизни пролетариата. Рабочие не должны
позволять авантюристам и безумцам взваливать на голову
пролетариата позорные, бессмысленные и кровавые преступления, за которые
будет расплачиваться не Ленин, а сам же пролетариат»1.
«Служащие по-прежнему не являются в министерства», -
записывал в своем дневнике в 7/19 ноября французский дипломат
Л. де Робьен2. На заседании товарищей министров 7 ноября долго
спорили о возможности и характере забастовки почтовиков и
телеграфистов. Очень против был министр земледелия С.Л. Маслов, за -
министр труда К.А. Гвоздев. Признали возможной забастовку «в
случае грабежа». Но, как отмечал Вернадский, «ясно, что она будет
недолго»3.
«Кровавым избиением младенцев» назвал московскую бойню
Горький в своей «Новой жизни» 8 ноября: «С одной стороны,
юноши красногвардейцы, не умеющие держать ружья в руках. И солдаты,
почти не отдающие себе отчета - кого ради они идут на смерть, чего
ради убивают? С другой - ничтожная количественно кучка юнкеров,
мужественно исполняющая свой "долг", как это было внушено им.
Разумеется, - это наглая ложь, что все юнкера "дети буржуев и
помещиков", а потому и подлежат истреблению, это ложь авантюристов и
бешенных догматиков. И если бы принадлежность к тому или иному
классу решала бы поведение человека, тогда симбирский дворянин
Ульянов-Ленин должен стоять в рядах российских аграриев, бок о
бок с Пуришкевичем, а Бронштейн-Троцкий - заниматься комми-
вояжерством. Ужасно положение юношества в этой проклятой
стране!» Положение юношества «в этой проклятой стране», по мнению
Горького, ужасно: начиная с 60-х годов его головами пытались
пробить стену самодержавия, 50 лет оно истреблялось в тюрьмах,
каторге, ссылке; самодержавие истощило духовную мощь страны, война
физически истребила сотни тысяч юношей, а революция, мало того
что, развиваясь без энтузиазма, не может воспитать сильных духом,
1 Горький М.К демократии // Новая жизнь. 7.11.17. № 174 // Его же.
Несвоевременные мысли и рассуждения о революции и культуре. (1917-1918 гг.). С. 76-77.
2 Революционный Петроград глазами французского дипломата / Дневник
Л. де Робьена // За рубежом. 1991. № 46. С. 15.
3 Вернадский В.И. Дневники 1917-1921. С. 33-34.
439

так еще и продолжает процесс истребления юношества. «И - вот
налицо трагический результат этой "политики": в России нет
талантливых людей, нет людей, даже просто способных работать».
Статья Горького заканчивается таким горьким пассажем: «Я знаю,
что сумасшедшим догматикам безразлично будущее народа, они
смотрят на него как на материал для социальных опытов; я знаю, что для
них недоступны те мысли и чувства, которые терзают душу всякого
искреннего человека, - и я не для них говорю. Но - неужели
обезумела вся демократия, неужели нет людей, которые, почувствовав ужас
происходящего, вышвырнули бы обезумевших сектантов прочь из
своей среды?»1
8 ноября в Москве впервые после боев вышли газеты,
окрещенные победителями позорным именем буржуазных. Из них профессор
Готье выяснил, что бывшая Россия уже разделилась на
анархический центр, казачьи земли, Кавказ, Украину, может быть и Сибирь,
что отпала Финляндия, а немцы провозглашают отделение Литвы и
Курляндии. Полагая, что анархия будет все ухудшаться и от нее
смогут избавить «не мифические Каледины, а самоистребление наших
крайних доктринеров или какие-нибудь еще неведомые варяги», он
констатировал сильную тягу уехать из Москвы всех, кто может это
сделать и продолжал: «С какой бы радостью я бросил бы этот
ненавистный город, если бы только были средства и возможность порвать
со всем и вывезти семью. Не только квартира, не только Москва,
но и вся Россия становится для меня клеткой, в которой можно
задохнуться»2.
«Мысль о полной или временной эмиграции сейчас очень
сильна у отдельных людей», - свидетельствовал 8 ноября и академик
В.И. Вернадский.
8 ноября М.М. Пришвин записывал в своем дневнике: «В церкви
много народа, священник молится:
- Господи, умили сердце!
А я молюсь за церковной оградой:
- Господи, помоги все понять, все вынести, и не забыть, и не
простить!»3
10 ноября в Москве вышел первый номер «Луча правды» -
газеты, как она себя определила, внепартийной,
общественно-политической и литературной, органа Союза солдатского и крестьянского
просвещения. Главными ее сотрудниками стали эсер М.А. Осоргин
1 Горький М. В Москве // Новая жизнь. 8.11.17. № 175 // Его же.
Несвоевременные мысли и рассуждения о революции и культуре. (1917-1918 гг.). С. 82-83.
2 Готье Ю.В. Мои заметки. С. 48.
3 Пришвин М.М. Дневники. Кн. 1. С. 390.
440

и кадетка Е.Д. Кускова. Сотрудничать в ней выразили согласие
Вяч. Иванов, А. Толстой, И. Новиков, С. Булгаков, А. Соболь и др.
Номер призывал всех участвовать в выборах в Учредительное
собрание, но не голосовать за большевиков.
Но сам Осоргин не в Учредительном собрании видит
спасение, а в культурной работе. «Единый путь» - так названа
написанная им передовая статья. «Кто вступил на него, того не страшит ни
разгром Москвы, ни самодержавие большевиков, ни подтасовка
Учредительного Собрания, ни разгон его штыками темных солдат».
Аргументирует он эту необычную для того времени позицию тем, что
«в современной разрухе жизни есть и творческие элементы», и тем,
что при выборе между рабом смиренным и рабом бунтующим он бы,
«например, выбрал последнего»1.
Еще более странную позицию занял автор другой передовой -
епископ Иосаф (скорее всего, настоятель Богоявленского монастыря
в Москве, временно исполнявший обязанности московского
митрополита). Теократическими аргументами, достойными крайне правого
издания, он так увещевал взбунтовавшихся солдат: «Вы верите, что
власть в ваших руках. Неужели Зиновьев-Радомысльский, Троцкий-
Бронштейн и Ленин-Ульянов, люди, не знающие России, не
жившие ее скорбями, неужели это "ваши руки"? Опомнитесь, поймите,
с кем вы имеете дело». Автор выражал надежду, что, подобно тому
как Польша в тяжелейших условиях сохранилась, сплотившись
вокруг костела, Русская православная церковь поможет объединить
Россию2.
Все остальные авторы номера безоговорочно ратовали за
Учредительное собрание. Иван Новиков называл его «единственной
для России возможностью приступить, наконец, к собиранию сил.
Строительству, к творчеству»3.
Схожей линии придерживается Алексей Толстой. Он призывает
вспомнить, как «Савл, ослепленный по пути в Дамаск, поднялся с
земли, приняв имя Павла», как «сластолюбивая, изнеженная,
грешная Франция не раз выходила из кровавого тумана с искаженным,
но суровым и помраченным лицом». Правда, России до этого
«грядущего страшного часа» еще далеко. То, что происходит с ней
сейчас, - это не революция, которая «всегда изменяет качественно нацию
во всей сложности ее духа». Да, берет на себя смелость утверждать
1 Единый путь // Луч правды. 1917. Ноябрь. № 1. С. 1.
2 Цит. по: Толстая Е. «Деготь или мед». Алексей Н. Толстой как неизвестный
писатель (1917-1923). С. 80.
3 Новиков И. Всероссийский суд присяжных (Учредительное Собрание) // Луч
правды. 1917. Ноябрь. № 1.
441

автор, то, что началось 1 марта, - не революция, а военный и
голодный бунт как реакция на трехлетнюю войну. Хотя по видимости все
походит на классическую революцию: переход власти ко все более и
более крайним партиям, от большинства к меньшинству, заговорами,
восстаниями предместий, грабежами и поджогами дворянских
владений, исчезновением съестных припасов. «Появился, наконец, новый
Марат, журналист по профессии, начетчик по происхождению, и,
может быть, завтра он потребует 200 тысяч голов». Да, все до мелочей
похоже, и все же это не революция, «потому что нация во всей своей
массе осталась нема и бесстрастна, не подняла сонных век, не
выразила иной вещи, кроме желания скорого мира и сытого покоя». Но
«ураган крови и ужаса», пролетевший по стране в октябрьские дни,
думалось автору, «потревожил, наконец, нашу дремоту, и,
пробуждаясь, мы ужаснулись греху; мы приготовились, мы должны быть
готовы к покаянию, к последней муке».
И возмездие, которое приходится теперь терпеть за грех, за лень
и совсем невысокое благодушие, - оно заслуженно: «Мы много
смеялись над тем, что достойно стыда и отчаяния. Мы обладали всеми
пороками, и наш гений слишком часто сходит в подполье, в банную
сырость для задушевной беседы с чертом». Так что спросится много.
И спросилось. «Сейчас мы должны отвечать. Судья - весь мир. С
закрученными назад руками, потупив глаза, ответим за наше воровство.
Вот сущность той правды, что встанет в Учредительном Собрании».
Автор не знает, «что будет с нами - порабощение, раздел и последнее
унижение, германское рабство, или останемся целы как-нибудь - не
в земле, не в границах и договорах сейчас наше чаяние». Но он верит,
что Учредительное собрание будет не говорильней, не театром, где
правые и левые будут до хрипоты кричать друг на друга, а средством
помирить их компромиссным предложением. «Потому что слишком
обнажены сердца, потому что слишком страдает родина, потому что в
высоком страдании говорит лишь голос добра и справедливости <...>
потому, наконец, что сейчас началась революция, сумасшествие всей
нации, прохождение через огонь»1.
В этой статье «На костре» граф А. Толстой говорил о
«порабощении, разделе, последнем унижении, германском рабстве», правда,
все же оговариваясь, что не верит в эти ужасы: «Или останемся целы
как-нибудь»2.
Гораздо жестче, горше, отчаянней звучит помещенная на тех
же страницах статья «Слишком ясно» начинающего журналиста
В. Рындзюна:
1 Толстой А.Н. граф. На костре // Луч правды. 1917. Ноябрь. № 1.
2 Там же. С. 1.
442

«Черти повенчают, попы не разведут. Так запутались мы в
собственных прекраснодушии, порочной вертлявости зыбкого сознания,
что теперь никакие публичные исповеди "на коленках", никакие
героические решения и нечеловеческие слова нисколько не помогут.
Тошнит и под ложкой сосет, как вспомнишь, какой вялый вздор
тянули мы целых полгода, изо дня в день, из собрания в собрание:
наступать-то нужно, да только "стратегически", воевать-то нужно, да
без "империалистических планов" <...>. Пока мы уверяли самих себя,
что с большевиками нужно мирком да ладком, а то революцию-де
можно сгубить, тем временем Ленины и К0 не зевали и уверенно шли
к своей цели. Излишне говорить и каждому понятно, что эта цель -
установление диктатуры даже не пролетариата, а просто кучки, что в
сломанные двери нашей государственности настойчиво стучится
замаскированный монархизм. Важно одно: монархия Ленина тем
существенно отличается от монархии Романова, что опирается на вполне
реальную силу пушек и штыков. О них-то и стоит поговорить.
<...> В стане Ленина - немного мыслей и четкая разрушительная
программа: все что есть, скверно и подлежит разрушению, все
существующие духовные ценности - дрянь. Но они за это выстоят до
конца. Такой <...> договоренности нет в нашем стане.
Мы таим внутри светлый лик Марии, "единое на потребу", а
извне прикидываемся только о порядке пекущимися Марфами. <...>
Сорвем же жалкую косноязычную надпись и скажем открыто: мы
боремся за всю Россию, не бичуем ее за грехи, принимаем всю, как
есть, порочную и святую, Демонову и Божью, убивающую и
распинаемую. От тех, кто с нами, мы требуем одного, сразу
открывающего лицо жертвы и такой же любви к страданиям Матери. Любовь к
России - наша последняя, твердо верим мы, беспроигрышная
ставка». И ради стойкости духа напоминал о том, что в ее тысячелетней
истории бывало всякое: приходилось страдать и от татарских шапок,
и посоха Иоанна. Было и «смутное время, столь похожее в эпизоде
с тушинским вором на ленинские дни». Но ведь тогда «свершилось:
вспыхнувшая любовь к России собрала со всех ее концов
объединенных одним порывом рядовых простых людей, деловых,
уравновешенных, тех, кто, казалось, так был прикован к обычным условиям
повседневной жизни, так был далек от подвига»1.
В ожидании выборов и созыва Учредительного собрания
продолжали бойкотировать народных комиссаров чиновники.
В бывшем 10 ноября совещании все начальники управлений и
частей Военного ведомства большинством 100 с лишним против четы-
Рындзюн В. Слишком ясно //Луч правды. 1.11.17. № 1. С. 1.
443

рех приняли программу работ, основанную на непризнании
законности власти большевиков. Народный комиссар - член Комитета по
военным и морским делам прапорщик Н.В. Крыленко, назначенный
накануне верховным главнокомандующим, принял только первый пункт
(об обороне) и ушел с заседания1.
На заседании в Академии наук 10 ноября после доклада В.Н. Бе-
нешевича о принятии мер к спасению памятников древности и
искусства, главным образом в Москве предложили сформировать для этого
некую «белую гвардию». Художнику Бенуа при помощи Ростовцева
и Ольденбурга (первый весь пылал ненавистью к большевикам,
второй в очень «симпатичных» тонах, недалеких от «христианского все-
приятия и всепрощения») удалось удержать расходившийся ареопаг
от такого предприятия М.И. Ростовцев прямо заявил, что
большевикам такая мера была бы в руку, «ибо они поставили себе задачей
извести интеллигенцию»2. Кстати, именно как призывы к разгрому
интеллигенции, некоторыми были расценены расклеенные по
городу угрозы В.Р.К. по адресу саботирующих чиновников. «Мне
кажется, - замечал в связи с этим Бенуа, - что покамест это больше "игра в
террор" и расчет на то, что напуганные смирятся и явятся на службу.
Однако могут и не прийти»3.
Наташа Власова продолжает 10 ноября извещать своего
саратовского приятеля о московской жизни: «Ей-богу, даже не знаю, что и
писать, так много тяжелого, хоть бы одно ясное пятнышко было в
теперешней жизни - нет. Какое-то безотрадное прозябание со страшной
жаждой узнать, что будет дальше, и ничего не знаешь, не то что будет
и ожидает нас впереди, а не знаешь даже, что творится именно теперь.
<...> Юра жив, слава Богу, но как он выглядит! Знаете, он даже не
может говорить обо всем, что там с ним произошло, да в общем его
никто и не расспрашивает. Он жив, больше Варв[аре] Серг[еевне]
ничего не нужно было, теперь его настроение лучше, ходит он в штатском.
Ник[олая] Александровича] положение очень плачевное, тяжелое и
безотрадное, как и всех офицеров. В полку их принимают ужасно,
издевательства страшные, просят отпуск - им, конечно, не дают, между
тем как все солдаты получают; действует это на человека ужасно,
быть до того оскорбленным и униженным, как теперь офицер, ведь
трудно себе представить еще большее унижение»4.
1 См.: Вернадский В.И. Дневники 1917-1921. С. 40.
2 Для Бенуа, только что имевшего длительную беседу с наркомом Луначарским,
оказалось неожиданным, что тот - двоюродный брат Ростовцева и что последний уже
пять лет как не подает ему руки.
3 Бенуа А.Н. Мой дневник. С. 229.
4 «Тебя убивает не враг, а... брат!» Письма гимназистки Н. Власовой. Лето - осень
1917 г. // Отечественные архивы. 2007. N° 2.
444

10 ноября отправился в Крым бывший заведующий Московским
отделением общего архива Министерства двора, видный историк
русского дворянства Леонид Савелов с семьей, еще до переворота
собиравшийся уехать в Японию и даже заручившийся рекомендацией
от японского консула, но не встретивший сочувствия у своих
дочерей, особенно старшей Надежды, не пожелавшей бросать своего
госпиталя, где она работала сестрой милосердия, а тем более уезжать
так далеко. Но именно она чуть не стала причиной их ареста на
вокзале: когда «товарищи» велели им убраться из купе, она вспылила:
- Вот еще, всякая сволочь будет тут еще распоряжаться.
Поднялся страшный гвалт:
- Тащи ее к комиссару, это переодетая буржуйка.
Пришлось оправдываться:
- Я не вас, а так вообще.
Это их успокоило. «Видимо, одному было обидно получить
точное определение своей личности, но раз это касается всех, то все с
этим примирились». Но пришлось и Савеловым примириться с тем,
что в их 4-местное купе втиснулось 17 человек, а коридор был набит
до отказа «нашими "серыми героями", бежавшими с фронта»1.
Академик А.Е. Ферсман перед отъездом на несколько дней к
себе в Крым зашел 12 ноября к Вернадскому и стал сетовать на то,
что Крыленко, Подвойский и К° разрушают военную
организацию обороны - Военно-технический комитет, Комитет сырья и т. д.
Характеризуя его и многих других настроение, Вернадский писал:
«Считает невозможным пассивную политику. Ищут центра
сопротивления. Говорят, такой образуется в Воронеже. Туда съезжаются
отовсюду офицеры... Каледин понемногу созывает к себе техников»2.
Между тем, по мнению Вернадского, и в народном образовании
«разгром может быть аналогичен тому, какой произведен в армии».
Но ему казалось, что «возможности разгрома, какие могут
произвести большевики в бюрократической машине, еще не
осознаются чиновничеством». Об этом свидетельствовало обсуждение в
Министерстве народного просвещения вопроса о забастовке, вернее,
о необходимости ее прекращения. Решили добиваться того, чтобы
был объявлен срок ее окончания: конец выборов в Учредительное
собрание. Говорили о выдаче жалования 20-го или раньше. Сетовали на
враждебное отношение курьеров и низших служащих, проявляемое,
как и всюду, в стремлении не к равенству, а к господству («диктатура
пролетариата» )3.
1 Савелов Л.М. Воспоминания. М.: Старая Басманная, 2015. С. 347-348.
2 Вернадский В.И. Дневники 1917-1921. С. 40.
3 Там же. С. 40-41.
445

13 ноября профессор Готье ходил почтить память погибших
студентов, которых еще раз отпевали, на сей раз в церкви Большого
Вознесения у Никитских ворот. «Служил, кажется, сам новый
российский патриарх; я был в начале церемонии, которая заняла целый
день; эти толпы людей, исключительно интеллигентных, вернее
цивилизованных, прибывали с каждой минутой. При мне привозили
тела с пением "Вечной памяти". Сознаюсь, что я плакал, потому что
"Вечную память" пели не только этим несчастным молодым людям,
неведомо за что отдавшим жизнь, а всей несчастной,
многострадальной России. То, что я видел, было контрманифестацией красным
похоронам горилл 10-го; там была чернь; здесь - цивилизованные
русские»1.
А вот как реагировал на эту церемонию поэт Осип Мандельштам:
«Кто знает! Может быть, не хватит мне свечи - / и среди бела дня
останусь я в ночи; / и, зернами дыша рассыпанного мака, / на
голову мою надену митру мрака: / как поздний патриарх в разрушенной
Москве, / неосвещенный мир неся на голове - / чреватый слепотой и
муками раздора; / как Тихон, ставленник последнего собора...»2
14 ноября у Вернадского перебывала масса людей. «Всюду и все
время разговор об одном и том же. Тревожное и тяжелое настроение».
- Единственная надежда - на юг, - высказывался член совета
КЕПС, председатель подкомиссии по использованию силы ветра и
член бюро гидрологического отдела М.А. Рыкачев3.
- Ожидалась уже третьего дня капитуляция чиновников банка,
что и произошло, - говорил Ольденбург, в числе четырех
представителей Министерства финансов числившийся в главном стачечном
чиновничьем комитете4.
14 ноября Бальмонт пишет жене из Москвы: «Эти дни я много
писал стихов и даже написал небольшую поэму "Воздушный остров".
Все это не имеет ни малейшей связи с Россией, и я рад своему
духовному освобождению. Я думаю, что, поставив себя в рамки
правильных чтений по естествознанию и одновременно по истории великих
народных религиозных движений, я избрал верный путь. Один из
моих вчерашних стихов, "Противоборство", гласит: «Сломалась
возвышенность башни, / разбились напевные воды, / сгорели
высокие свечи, / порвалась священная связь. / Прекрасен был праздник
вчерашний, / но горько похмелье свободы, / с бедою избегнешь ли
встречи, / весь в черное дом свой укрась. / Я буду по-прежнему стро-
1 Готье Ю.В. Мои заметки. С. 49.
2 Мандельштам О.Э. Стихотворения. М., 1996. С. 109-110.
3 Цит. по: Вернадский В.И. Дневники 1917-1921. С. 43.
4 Цит. по: Там же. С. 43-44.
446

ить, / Я верю в безбрежное море, / я вылеплю свечи длиннее, / я узел
сложней завяжу. / Лишь стоит стремленье удвоить, / лишь кликни
дремотные зори, / и небо, как чаша, синея, / зальет васильками межу.
Это настроение - всего во мне сильнее. <...>
Видаюсь мало с кем. Больше всего с Юргисом в том квартале и
с Цейтлиным и Гольдовским в этом. Мне как-то пришло в голову:
кто мои единственные друзья в Москве? Балтрушайтис, Цейтлины,
Гольдовские, Фельдштейны, Ирэна, то есть литвин, евреи, полька.
Воистину, должно быть, я мало русский. Я забыл Скрябину. Но она
тоже не русская. Впрочем, посылаю тебе стих Вяч. Иванова»1.
15 ноября опубликовано распоряжение советского комиссара
Государственного банка В.В. Оболенского: «По дошедшим до меня
сведениям, часть служащих Государственного банка решила 15
ноября не явиться на занятия в банк... Неявившиеся до 12 часов дня
будут уволены со службы и лишены пенсии... Директора отделов и их
помощники в случае неявки... будут подвергнуты аресту и
препровождены в Кронштадт»2.
15 ноября было опубликовано воззвание народного комиссара
по просвещению A.B. Луначарского «Ко всем учащим» с упреками в
адрес интеллигенции в том, что она ненавистью встретила попытку
пролетариата создать сильную, глубоко народную власть,
организовать страну, покончить с войной. «С отравленным злорадством
констатирует она слабость штаба обездоленного класса, у которого во
всех областях так мало верных ему офицеров». Под этими
офицерами, естественно, подразумевались большевики: «На них одних легла
непомерная задача представлять собой всю интеллигенцию нового
народного государства». А что же остальные? «Неужели вы могли
отдавать труд, мысль, жизнь за народ, но только пока вы могли опекать
его, и ничего, кроме злобных софизмов, не нашли для пролетариата
в страшный час его рискованного и вынужденного... восстания и
похода к власти?»
В этом развернутом вопросе уже содержалась немалая часть
ответа. Да, интеллигенция видела свою основную задачу в том, чтобы
двигать общество, народ в определенном ею же направлении, а когда
рабочие и солдаты выбрали другой путь, причем рискованный, и
начали поход к власти, уже занятой ею, она, понятно, одобрить его не
могла. Причина такой ее позиции виделась Луначарскому в том, что
«интеллигенция - мелкобуржуазна в массе». Но в то же время он
вынужден был признать, что «она также - носительница особых функ-
1 Бальмонт К. Письмо к Е.А. Андреевой от 15.12.17 // Андреева-Бальмонт Е.А.
Воспоминания. С. 127.
2 Известия ВЦИК и Петроградского совета. 15.11.17. С. 6.
447

ций в обществе, служительница и орган общественного познания и
чувства». И в этом качестве он к ней и обращался: «Ведь учитель...
подлинный учитель, учитель, каким он должен быть, - должен
прежде всего быть с народом во всех его переживаниях и даже
блужданиях. Идите к нему на помощь... Народ зовет вас работать вместе»1.
Однако трагичность ситуации заключалась в том, что
прорвавшийся к власти «народ» видел в образованных людях лишь чуждых ему
богатых людей и не желал их слушать, хотел сам вершить историю, а
интеллигенция, сама только-только вкусившая власти, не просто не
имела намерений делить ее с кем бы то ни было, но и осознавала всю
пагубность подобных намерений. Вот почему она упорствовала в
своем стремлении не признавать правительство народных комиссаров.
15 ноября было собрание чинов Министерства народного
просвещения. «В общем настроение за забастовку, против той уступки,
которую делает Госбанк, - записывал Вернадский. - Говорили и об
общем ответе в случае личного обращения большевиков к отдельным
старшим чинам M H Пр. Ответ однообразный: неприятие власти,
отказ с ними говорить и работать. Выдержат ли?»2
А у Вернадского затеплилась надежда, что к забастовке
чиновников присоединится и Министерство земледелия: товарищ министра
эсер П.А. Вихляев, всячески противившийся прекращению занятий,
полагая, что комиссар к нему не явится, когда это случилось,
отказался с ним видеться3.
15 ноября юная москвичка Наташа Власова пишет в Саратов:
«Телефоны у нас раньше чем через полгода не заработают. Неудобств
от этого, конечно, масса. Наружно у нас как будто успокоилось, но это
именно наружно, т. к. всюду раздается все больший и больший ропот
против большевиков: вот ждут опять больших беспорядков в
воскресенье, когда будут выборы (в Учредительное собрание. - Авт.).
Вчера, когда я шла с курсов по Тверскому бульвару, рухнул этот
огромный обгорелый дом, какой это был ужас! Говорят, что погибли
там пожарные, отыскивавшие трупы после пожара, там из подвалов
каждый день находили новые жертвы. Но нет, я больше не буду об
этом писать и Вас зря расстраивать и самой все снова припоминать.
Занятия начались, но не всюду, некоторые гимназии все еще чего-то
ждут»4.
1 От народного комиссара по просвещению: Ко всем учащим // Известия ВЦИК и
Петроградского совета. 15.11.17. С. 3.
2 Вернадский В.И. Дневники 1917-1921. С. 44.
3 Там же. С. 45-46.
4 «Тебя убивает не враг, а... брат!» Письма гимназистки Н. Власовой. Лето - осень
1917 г. // Отечественные архивы. 2007. № 2.
448

16 ноября Борис Зайцев направил открытое письмо Луначарскому
по поводу выпущенного им циркуляра с угрозой, что учителя,
бойкотирующие учителей-большевиков и вовлекающие в это учащихся,
будут подвергнуты аресту. Полагая, что эти действия хуже действий
покойного Кассо, Зайцев, вспоминая свои встречи и беседы с
будущим наркомом, писал: «Нельзя быть писателем и дружить с
полицейским. Сколь ни печально и ни тяжело это, все же должен признать,
что с такими "литераторами", как вы, - мы, настоящие русские
писатели, годами работающие под стягом искусства, просвещения,
поэзии - общего ничего иметь не можем. <...> За вами - штыки и
солдаты, могущие арестовать любого из нас, без суда и следствия держать
в тюрьме. За нами - традиция великой русской литературы, дух
истинной свободы и правды»1.
Бердяев, имея в виду большевистский переворот, заявляет в
№ 15 «Народоправства», что никакой революции в России не было:
«Ничто не изменилось. Никакой новой жизни, те же рабьи души. Под
личинами свободных людей - то же звериное хрюканье. Та же тьма.
Большевиков не отличить от черносотенцев. Это не революция, а
катастрофа, смутное время. При этом большевизм царит с самого
начала "революции" - ничего нового нет в его торжестве»2. Еще резче
судит Чулков: «То, что происходит у нас сейчас, это, конечно, самая
подлинная и мрачная контрреволюция, не имеющая ничего общего с
социализмом, ни даже с демократизмом»3.
17 ноября «Новая жизнь» не без некоторого злорадства
констатировала, что у большевиков нет пока ничего, кроме солдат и
пулеметов: «Без государственного механизма, без аппарата власти вся
деятельность нового правительства похожа на машину без приводных
ремней: вертится, вертится, но работы не производит»4.
На 12 часов 18 ноября народный комиссар A.B. Луначарский
назначил встречу с чиновниками Министерства народного
просвещения. Всем им были разосланы повестки. Печатали и доставляли их
курьеры, которыми непосредственно руководили
прикомандированный к министерству инспектор труда («кажется, владелец магазина
кружев») и учитель Лященко («кажется, секретарь Луначарского»)5.
1 Зайцев Б. Открытое письмо A.B. Луначарскому // Народоправство. 1917. № 17.
С. 16.
2 Бердяев Н. Была ли в России революция? // Народоправство. 19.11.17. № 15.
С. 8.
3 Чулков Г. Вчера и сегодня: Листки из дневника // Народоправство. 19.11.17.
№ 15. С. 9.
4 Новая жизнь. 17.11.17.
5 Вернадский В.И. Дневники 1917-1921. С. 50.
449

Генерал A.A. Маниковский, бывший в последнем составе
Временного правительства товарищем военного министра и теперь
исполнявший обязанности технического руководителя по
снабжению армии отдал распоряжение по Московскому военному округу
не заменять назначенных ранее командиров новыми, выборными.
А начальник Генерального штаба генерал В.В. Марушевский не
только отличился тем, что сел вести переговоры с Духониным против
СНК, но и попытался саботировать организацию делегации для
переговоров о перемирии. Троцкий сообщил об этом Ленину. И 19 ноября
Совет народных комиссаров принял написанное ими постановление:
«1) Маниковского и Марушевского немедленно арестовать и не
выпускать без разрешения Совета народных комиссаров; 2)
немедленно начать самую энергичную чистку Военного министерства и
произвести удаление ненадежных элементов высшего командного
состава; 3) выписать немедленно надежные элементы из командного
состава латышских стрелковых полков в Петроград; 4) немедленно
выписать в Петроград один латышский стрелковый полк; 5)
ежедневно докладывать в СНК о действительном выполнении указанных
мер. Настоящего постановления не публиковать»1.
Открытие в Брест-Литовске мирных переговоров Ф. Степун на
страницах «Воли России» комментировал так: «Что за дело
некоронованным самодержцам революционной России, наезжим
эмигрантам и тыловым прапорщикам до священной мечты русского солдата
о светлом и великом дне замирения. Что им за дело до того, что наша
родина уже превращается для многих из нас из родины в чужбину.
Что им за дело до того, что час замирения с врагом превращается в час
народного раздора, что он восходит над Россией не в благообразии, а
в безобразии, не как торжество правды, а как торжество насилия и что
он ведет за собою со связанными за спиной руками тех оплеванных и
избитых офицеров, что после тяжелых ранений добровольно
возвращались на фронт, чтобы защищать родину? Что им за дело, наконец,
до того, что вестниками и глашатаями своего мира они вынуждены
посылать предателей, убийц и громил, что лицо их мира восходит над
Россией с каиновой печатью на лбу, озаренное зловещим заревом
пылающих городов и поместий? Я знаю, до всего этого им дела нет, но
пусть они потому и не говорят, что русский народ с ними»2.
Отказ от союзнических обязательств России с возмущением
восприняла профессура, и без того однозначно встретившая
большевистский переворот как узурпацию власти. 20 ноября совет Харьковского
1 Цит. по: Ленин В.И. Полное собрание сочинений. Т. 54. М.: Политиздат, 1978.
С. 382.
2 Степун Ф.А. Бывшее и несбывшееся. Т. 2. С. 377-378.
450

университета заявил: «Нам невыносима мысль, что в муках
рожденная русская свобода в сознании нашего потомства будет соединена
с воспоминаниями об отвратительном предательстве»1. Что
сепаратный мир «отторгнет Россию от семьи народов, создающих общим
трудом науки, искусства и промышленность, т. е. духовные и
материальные ценности, которые составляют жизнь народов и без которых
этой жизни нет», посчитали и профессора Казанского университета2.
21 ноября в Академию наук явился некий «т. Иван Васильевич
Егоров» с удостоверением о том, что на заседании Государственной
комиссии по просвещению он «избран комиссаром Академии наук»3.
На эту должность его, недоучившегося магистра Петроградского
университета, назначили, по его собственному предположению, по
рекомендации его однокашника Абрама - ныне народного комиссара
по военным делам и верховного главнокомандующего прапорщика
Н.В. Крыленко4. В тот же день академики, заслушав на своем общем
собрании A.C. Лаппо-Данилевского, приняли обращение: «Великое
бедствие постигло Россию; под гнетом насильников, захвативших
власть, русский народ теряет сознание своей личности и своего
достоинства; он продает свою душу и ценою постыдного непрочного
сепаратного мира готов изменить союзникам и предать себя в руки
врагов. Что готовят России те, которые забывают о ее культурном
призвании и о чести народной? - внутреннюю слабость, жестокое
разочарование и презрение к ней со стороны союзников и врагов.
Россия не заслужила такого позора: всенародная воля вручает
ответственное решение ее судеб Учредительному Собранию; оно должно
охранить ее от внутреннего и внешнего насилия; оно призвано
обеспечить рост ее культуры и упрочить ее положение в среде
просвещенных государств. В твердом единении верных сынов России
служители науки и просвещения сознают ее мощь и преклоняются перед
ее волей: они готовы всеми своими знаниями и всеми своими силами
содействовать той великой творческой работе, которую свободная
Россия возлагает на Учредительное собрание»5.
1 Сизова А.Ю. Российская высшая школа в революционных событиях 1917 г.
Дисс.... канд. ист. наук. М.: РГГУ, 2007. С. 57.
2 Литвин А.Л. Ученые Казанского университета во время смены политических
режимов // Власть и наука. Ученые и власть. 1880-е - начало 1920-х годов. Материалы
международного научного коллоквиума. СПб.: Дм. Буланин, 2003. С. 125.
3 Цит. по: Кумок Я.Н. Карпинский. М.: Молодая гвардия (серия «Жизнь
замечательных людей»), 1978. С. 177.
4 См.: «Надо уделить первостепенное внимание изучению прошлого
университета»: Петроградскиий / Ленинградский унивеситет 1918-1931 гг. в воспоминаниях
И.В. Егорова // Новейшая история России. 2014. № 2. С. 237.
5 Протоколы РАН. 1917. 21 ноября. § 307.
451

Очень тяжело переживал последние события лауреат Нобелевской
премии заведующий физиологической лабораторией Академии наук
И.П. Павлов: он считал, что родина погибнет, что воюющие державы
раздерут ее на части1.
Захват власти большевиками резко осудило 22 ноября правление
Пироговского общества врачей, обратившись к медицинским
работникам с призывом саботировать мероприятия советской власти в
области здравоохранения2. Резолюции с призывами не вступать в
деловые отношения с большевиками принимались правлениями союзов
фармацевтов, фельдшеров, сестер милосердия.
24 ноября старший хранитель Исторического музея A.B.
Орешников, прочитав известие о соединении на Дону бежавшего из-под
ареста Корнилова с Калединым, записывал: «От души желаю ему
успеха»3.
Профессор экономики Московского университета, бывший его
ректор и бывший министр народного просвещения в первом и втором
составах Временного правительства, член ЦК ПНС A.A. Мануйлов в
разговоре с профессором Готье 25 ноября говорил:
- С захватом власти шайкой людей можно было бы
бороться. Но что делать с народом, который отдал им свои голоса в таком
количестве?
А затем спрашивал:
- Понимаете ли вы таких людей, как Покровский?4
Речь шла о старом знакомом и однокашнике Готье -
профессоре истории М.Н. Покровском, ставшем еще в 1905 г. большевиком,
а теперь возглавившем Московский Совет рабочих и солдатских
депутатов.
Но Покровский был исключением. Подавляющее большинство
профессоров было против «захватчиков власти».
К этому времени Василий Розанов начал печатать в Сергиевом
Посаде свой «Апокалипсис нашего времени», в котором вся вина за
то, что «Русь слиняла в два дня, самое большее - в три» и что от нее
не осталось ничего («остался подлый народ»), возлагалась им на
интеллигенцию, а точнее - на писателей, на литературу: «В большом
Царстве, с большою силою, при народе трудолюбивом, смышленом,
покорном, что она сделала? Она не выучила и не внушила
выучить, - чтобы народ хотя бы научили гвоздь выковывать, серп
исполнить, косу для косьбы сделать ("вывозим косы из Австрии" -
1 См.: Орбели Л.А. Воспоминания. Л.: Наука, 1990.
2 См.: Общественный врач. 1917. № 9/10. С. 79-80.
3 Орешников A.B. Дневник. Кн. 1.1915-1924. С. 138.
4 Готье Ю.В. Мои заметки. С. 51.
452

география). Народ жил совершенно первобытно с Петра Великого.
А литература занималась только, "как они любили" и "о чем
разговаривали"». И вот результат: в России нет ни одного
аптекарского магазина, сделанного и торгуемого русским человеком, не умеет
он извлекать йод из морских трав, не умеет даже намазать горчицы
разведенной на бумаге с закреплением ее «крепости» и «духа». Зато
мы умеем «любить» как толстовский Вронский чужую жену Анну.
Отрицание христианских ценностей, нигилизм бездушно и
бесплодно. «Мы не уважали себя. Суть Руси. Что она не уважает себя. Это
понятно. Можно уважать труд и пот, а мы не потели и не трудились.
И то, что мы не трудились и не потели, и есть источник, что земля
сбросила нас, планета сбросила. По заслугам ли? Слишком»1.
Кое-что из здесь изложенного Розанов слышал, часто
наведываясь в Москву к своим друзьям С.Н. Булгакову, H.A. Бердяеву,
М.О. Гершензону, слушая их лекции в Религиозно-философском
обществе, бывая у искусствоведа A.A. Смирнова. Полгода спустя такого
рода мысли и выводы были более четко и развернуто
сформулированы теми же Бердяевым и Булгаковым в сборнике «Из глубины». Но
сейчас именно Розанов совершил акт высокого мужества, в одиночку,
почти без помощи со стороны, начав печатать и рассылать по своим
адресатам эти сборники.
26 ноября в газете «Утро России» напечатана статья «Русский
бунт», в которой Н. Устрялов признавал, что большевистская стадия
русской революции «истинно народна», стихийна, что в ней
проявились подлинность и закономерности, свойственные народному бунту.
Души большевиков оказались родственны «русской душе», и в этом
заключается опасность и непредсказуемость дальнейшего развития
революции. Вождь пролетариата Ленин «братается с мужиком»,
страсть к разрушению объединяет их. Среди тех, кто обосновался в
Смольном, немало «наших национальных типов», известных из
русской литературы. Именно они - Молчалины, Хлестаковы, Рудины,
Верховенские, Смердяковы - «выдвинулись на авансцену русской
жизни». Поэтому советские вожди со всеми своими нелепыми и
безграмотными декретами «подлинно народны». Да, сам большевизм
порожден русской интеллигенцией, но бессознательно подхвачен
русским народом, который, сбросив с него идейную
интернационалистическую оболочку, с радостью оценил «его разрушительный
пафос»2. Устряловскую мысль о «национальных типах»,
выдвинувшихся в результате революции на авансцену русской жизни, полгода
спустя почти дословно повторит философ H.A. Бердяев.
Розанов В.В. Апокалипсис. Вып. № 1 // Его же. Мимолетное. С. 414-415.
Устрялов Н. Русский бунт // Утро России. 26.11.17.
453

Но русская душа, по мнению Устрялова, по своей природе
двойственна, и в ней присутствуют не только разрушительные, но и
созидательные начала. В большевизме «как в фокусе сконцентрировались
пороки русской души, послужившие источником и основой
нынешней катастрофы». Поэтому борьба с большевистской властью есть
борьба с бунтарской, анархической частью русской души той ее
другой части, которая создала Великую Россию и способна
предотвратить ее разрушение, преодолеть «исконно русский хаос». Эта борьба
отражает дилемму: или путь анархического бунта, или путь великого
государства1.
В воскресенье 26 ноября в Петрограде, в кинотеатре «Солейль»
состоялся митинг-протест против преследования печати. Среди
его участников наряду с известными меньшевиками и эсерами
(В. Базаровым, Ф.И. Даном, А.Н. Потресовым, A.B. Пешехоновым)
были и беспартийные литераторы. «Горький не приехал,
сославшись на болезнь, - записывала 3. Гиппиус. - А на подъезде мы его
встретили идущим к Манухину (врачу, от имени Красного Креста
хлопотавшему за арестованных членов Временного правительства. -
Авт.) - угрюмого, враждебного, черного, но здорового. Не
преминули попрекнуть. Но, я думаю, он боится. Боится как-то внутренне и
внешне»2.
Союз русских писателей приурочил к этому мероприятию выпуск
однодневной «Газеты-протеста». Среди прочих опубликованных
в ней материалов под характерными заголовками «Насильники»,
«О бурбонах», «Осквернение идеала», «Слуги дьявола»,
написанных Е. Замятиным, П. Сорокиным и др., особо выделялась статья
3. Гиппиус «Красная стена».
27 ноября вышел второй номер газеты «Луч правды». Вячеслав
Иванов опубликовал в нем гневную филиппику против зависимости
России от Германии. Называлась она «Социал-маккиавелизм и куль-
тур-мазохизм»: немецкая азефщина мечтает поджечь Германию, а
для этого ей сперва надо сжечь Россию и сделать предместьем
немецкого города; навстречу этому пожеланию идет русский самородный
«культур-мазохизм», который, войдя в состояние истерики,
возжаждет быть изнасилованным. И не мудрено: женственное славянство
влюблено в мужскую силу, воплощенную в германстве. А союзники
готовы предоставить нас нашему суженому- ЗмеюТорынычу3.
1 Устрялов Н. Русский 63шт // Утро России. 26.11.17.
2 Гиппиус 3. Дневники в 2-х книгах. СП.
3 Иванов Вяч. Социал-маккиавелизм и культур-мазохизм // Луч правды. 27.11.17.
№2.
454

Не менее резка и другая его статья - «Предательство». Говоря о
спешке разорвать всякое дружеское общение с союзниками и отдать
родину в распряжение Германии и сделать Россию ее сообщницей,
он писал, перекликаясь с Достоевским и цитируя его: «Когда я вижу
торопливость нынешних вершителей нашей народной судьбы и
насильников над нашею народною совестью, отвечать перед которою
будем мы сами, и дети и внуки наши, - мне кажется, что это бред - их
бред, торопливость одержимого преступною волею, которому уже не
под силу терпеть далее ни малейшей задержки и отсрочки в
исполнении умышленного им злодеяния. "Только бы покончить дело", - вот
все, что они способны думать в своем исступлении: "После будь что
будет"»1.
Но если Иванов уже видит Россию подчиненной Германии, то
А. Ветлугин (псевдоним Владимира Рындзюна) пытается
заглянуть дальше: он уверен, что торжество немецкого духа, диктатура
немецкого купца и немецкой души вызовут такую реакцию,
которая излечит Россию от паралича воли, от «губительной
дряблости». Земля и воля - эта сладкая сказка быстро минет, как только
немецкий купец даст орудие труда и увезет русский хлеб. Но
когда Россия увидит эту картинку, «быть может, ее дети поймут, что
они мнимо больные, что поражения нет и не может быть, что
отчаяние поражения в тысячу крат смертельнее усталости
победы. От усталости не умирают». Другими словами, «мы не
побеждены»2.
В помещенном в том же номере фельетоне графа А.Н. Толстого
«Власть трехдюймовых», помимо описания самочувствия обывателя
Собачей площадки и Молчановки во время недавних боев в Москве,
дается такой портрет кадета: это человек, «усвоивший программу
класса, не существующего нигде, кажется, кроме России, - класса
собственных отвлеченных орудий производства, т. е. своих
собственных голов, одетых, к несчастью, в каракулевые шапки»3.
27 ноября в Петроградской городской думе председатель Комитета
в защиту Учредительного собрания инженер-лейтенант флота
В.Н. Филипповский торжественно докладывал, какие заводы и
фабрики согласились выйти завтра на манифестацию. Присоединился
Семеновский полк. Есть даже план, что если большевики не пустят
1 Иванов Вяч. Предательство // Луч правды. 27.11.17. № 2.
2 Рындзюн В. / Луч правды. 27.11.17. № 2.
3 Толстой А.Н. граф. Власть трехдюймовки // Луч правды. 27.11.17. № 2;
Толстая Е. «Деготь или мед». Алексей Н. Толстой как неизвестный писатель (1917-1923).
С. 87.
455

членов УС в Таврический дворец, семеновцы окружат их и введут1.
На улицах полупразднично. По Таврической проманифестировали
районные думы, потом рабочие Обуховского завода. На углах
митинги: спорят, но без ожесточения. «Но в общем все довольны. Давно не
манифестировали». Солдаты в трамваях скалят зубы:
- Берегите Учредительное Собрание!
«По-видимому, по казармам дан был приказ не путаться по улицам
и не скандалить. <...> Разгонять не надо, разве дать кулаком в ухо...
Ишь ты, несут плакаты... Кажись, все жиды несут...» Для Тырковой
было очевидно, что сегодня может обойтись и без драки. «Но она все
равно будет. Я не могу ни писать, ни говорить об Учредительном]
Собрании. Я не верю в него. Никакие парламентские пути не
выведут теперь Россию на дорогу. Слишком все спутано, слишком темно.
И силы темные лезут, собрались, душат»2.
27 ноября М. Волошин писал И. Эренбургу: «Да, мы в аду - ты
прав. С тою лишь разницей, что в настоящем - церковном аду гораздо
больше порядка, логики и системы. Наш страшнее. В Коктебеле пока
тихо, но уж в Симферополе выбирают хана, собираются
присоединяться к Турции... так что я, может быть, скорее тебя окажусь за
границей... Похоже на то, что перед этим еще будет война между севером
и югом»3.
27 ноября известный историк М.К. Любавский, увидевший в
насилии «толпы» над старым миром личную катастрофу, писал
другому историку, С.Ф. Платонову: «Считаю, что все происходящее есть
кара Божия нашей буржуазии и интеллигенции: буржуазии - за
то, что временем войны воспользовалась для наживы,
интеллигенции - за ее легкомыслие, с которым она расшатывала институт
монархии, смешивая его с личностью монарха»4. Профессора Платонов,
Кизеветтер, Стратонов, Костицын и другие бойкотировали тех
профессоров и преподавателей, которые встали на путь сотрудничества
с советской властью5.
Также враждебно в большинстве своем встретило
большевистский переворот и студенчество.
Тот же И.В. Егоров, назначенный к тому еще и комиссаром над
всеми высшими учебными заведениями, сетовал, что ни один пред-
1 Тыркова A.B. Дневник от 28.11.17 // Наследие Ариадны Владимировны
Тырковой: Дневники. Письма. С. 209.
2 Там же. С. 210.
3 «Я слышу все». Почта Ильи Эренбурга. 1916-1967. М.: Аграф, 2006. С. 38-39.
4 Цит. по: Алексеева Г.Д. Октябрьская революция и историческая наука. 1917-
1923 гг. М., 1968. С. 7.
5 См.: Федюкин С.А. Великий Октябрь и интеллигенция. М.: Наука, 1972. С. 44.
456

ставитель университетского студенчества не счел возможным
связаться с Наркоматом просвещения, ни один студент не пришел туда с
какими-то хотя бы личными просьбами. А когда он сам явился в
университет, чтобы прочесть перед личным составом доклад о политике
советской власти в области народного просвещения, то ни один
студент, не говоря уже о преподавателях, не явился, хотя в газете об этом
мероприятии было объявлено. Пришли 20-30 сторожей, да его жена
Немчинова - дочь черносотенного литератора Иеронима Ясинского1.
Жуткое впечатление от посещения в те дни одной из вузовских
аудиторий получилось у Луначарского: «Правда, чье-то
предупреждение, написанное карандашом на серой бумаге, что меня встретят
химической обструкцией, не оправдалось, но вокруг меня были
буквально какие-то волчьи глаза. Молодые люди и девушки,
переполнявшие аудиторию, смотрели на меня, как на врага»2.
И даже через месяц после свержения Временного правительства
общее собрание артистов Александрийского театра заявляло, что
признает только это правительство в лице его главноуполномочен-
ного Батюшкова, и постановило «прекратить спектакли впредь до
выяснения общего положения в государстве». Среди непримиримых
оказались корифеи труппы В.Н. Давыдов и Ю.М. Юрьев. В конце
ноября александрийцы разыграли на сцене Михайловского театра
торжественный «Апофеоз Учредительного Собрания». Декорации
изображали стены и золотые купола Кремля, артист Г. Ге выступил
с речью о значении «единственного законного хозяина земли
русской - Учредительного Собрания»3.
Народный комиссар просвещения Луначарский
решился-таки отстранить от руководства Александрийским театром одного из
вдохновителей саботажа Ф.Д. Батюшкова. В ответ 35 человек
заявили о своем уходе. Среди них были ведущие артисты В.Д. Давыдов,
Ю.М. Юрьев и E.H. Рощина-Инсарова. Просмотрев список
уходящих, нарком заметил:
- Ну, друзья мои, без них нам Александрийский театр не нужен.
Однако решения своего не изменил4.
Во вторник 28 ноября - день, назначенный Временным
правительством для открытия Учредительного собрания, - в Петрограде
1 См.: «Надо уделить первостепенное внимание изучению прошлого
университета»: Петроградскиий/Ленинградский унивеситет 1918-1931 гг. в воспоминаниях
И.В. Егорова. С. 237.
2 Цит. по: Там же. С. 45.
3 Цит. по: Федюкин С.А. Великий Октябрь и интеллигенция. С. 46.
4 См.: Альтшуллер А.Я. К истории академического театра драмы им. Пушкина в
первые годы советской власти // Ученые записки Гос. НИИ театра и музыки. Т. 1. Л.,
1958. С. 32; Федюкин С.А. Великий Октябрь и интеллигенция. С. 56-57.
457

должна была состояться демонстрация его сторонников. Но рано
утром солдаты заняли редакцию кадетской газеты «Речь» и
арестовали графиню СВ. Панину - товарища министра народного
просвещения. В доме у нее устроили засаду и стали хватать являвшихся туда
кадетских депутатов Учредительного собрания. Среди них оказались
А.И. Шингарев, Ф.Ф. Кокошкин и князь П.Д. Долгоруков. «Как по
программе: выследили по известным адресам (теперь у них много
кадровых сыщиков)»1.
В этих условиях далеко не каждый, сочувствовавший
Учредительному собранию, посмел откликнуться на призыв распущенной
городской думы и явиться на демонстрацию. «Мы нейдем,
конечно, к думе: это тебе не март!» - записывала 3. Гиппиус2. В шествии
от городской думы к Таврическому дворцу участвовало не более
10 тысяч человек - в основном активисты небольшевистских партий,
студенты и чиновники. «Поразительно не военная и даже не
пролетарская, - фиксировала свои впечатления 3. Гиппиус от виденного
ею из окна своей квартиры. - Трудовая демократия шла»3. Что же
касается перспектив «Хозяина Земли Русской», даже насильственно
лишенного правого кадетского крыла, то они ей рисовались
следующим образом: «Я не думаю, чтобы все-таки удалось им, посредством
арестов, репрессий и т. д. подменить Учр. Собрание, т. е. успеть
подтасовать под себя так, чтобы заставить одобрить и свой "похабный
мир", и свои декреты. И самих себя. А потому я думаю, что они его
обязательно разгонят (если соберут)»4.
28 ноября Ремизов записывал: «Сегодня Учредительное]
Собрание]. Вчера было очень напряженно. (Прих[одил] Пришв[ин]).
Были блины по случаю открытия Учредительного] Соб[рания]:
были Пришв[ин], Шишков [?]»5.
Комментируя 29 ноября речь Чернова на конференции
Петроградской конференции ПСР с угрозой «вспомнить о старых
методах борьбы с насильниками», Короленко возмущался: «Этого еще
не доставало! Чернов человек способный, но весь ушел без остатка в
кружковую психологию. За границей доводил до нелепости
антиоборончество и в России не мог отказать себе в удовольствии, несмотря
на это, войти в оборонческое министерство, наделал немало
глупостей, вел некрасивую кампанию против Керенского и теперь с легким
сердцем декларирует возврат к террору, т. е. к убийству из-за угла...
1 Гиппиус 3. Дневники в 2-х книгах. Кн. 2. С. 16.
2 Там же. С. 15.
3 Там же.
4 Там же. С. 17.
5 Ремизов А.М. Дневник 1917-1921 гг. С. 487.
458

Трудно проявить более попугайский автоматизм и отсутствие
чувства действительности! Сделать из Лениных и Троцких мучеников
пролетариата, оправдать заугольным насилием открытые насилия
красногвардейцев... Идея! А ведь - чего доброго. Мы и после
революции остаемся рабами»1.
29 ноября в Бресте покончил с собой военный консультант
советской делегации на переговорах о перемирии генерал В.Е. Скалой,
служивший в Генеральном штабе. По утверждению газеты «Киевская
мысль», в письме к жене покойный писал, что дальше жить и
переносить настоящий позор России и тот еще более ужасный позор,
который ожидает ее в ближайшем будущем, он не может, а потому уходит
из жизни2.
30 ноября 1917 г. 20-летняя студентка Вера Берсенева пишет из
Москвы своей петроградской подруге М. Борисяк: «Мы сидим
теперь совсем без денег. У меня теперь слепая ненависть и презрение
к теперешней господствующей партии. Эта ненависть меня мучает
очень, как болезнь. Мир кажется таким отвратительным, все
происходящее - сплошным кошмаром. Хочется уснуть и больше не
просыпаться, потому что все равно ничего хорошего больше не
увидишь»3.
В этом письме отчаяние от того, что она, дочь морского
офицера-артиллериста, не может найти работу, что вокруг разруха и голод.
Ушел в прошлое мир до 1917 г. Но как ни велико отчаяние, на
активный протест она не способна.
На манифестацию в защиту Учредительного собрания 3 декабря в
Москве призвали выйти Союз инженеров и Исполком Совета
депутатов трудовой интеллигенции4.
2 декабря Пришвин фиксирует в дневнике характерный финал
спора о роли ученых людей во внезапно остановившемся трамвае:
«Спор, конечно, был не о науке, а просто чиновник уже кое-что
понимал о себе и, может быть, о личном подвиге и хотел быть самим
собой, а солдатик был каплей, которой непременно нужно слиться с
другою каплей и стать бушующей водой. Серый солдатик и чиновник
завязли в споре, и тут один "сознательный" солдат все разрешил.
- Вы рабочий? - спросил он чиновника.
1 Короленко В. Дневник. Письма. 1917-1921. С. 46.
2 См.: Киевская мысль. 1.12.17. Заменивший Скалона после его самоубийства
другой генерал - А. Самойло указывал на иной мотив - личный - этой трагедии (Самой-
ло А. Две жизни. Л., 1963. С. 213).
3 Вера Федоровна Берсенева: Судьба в письмах: в 2 т. Т. 1. Череповец, 2008. URL:
urokiistorii.ru/2399
4 См.: Русские ведомости. 3.12.17. № 265. С. 5.
459

- Конечно, рабочий, я еще меньше рабочего получаю и целый день
на службе.
- Ежели вы настоящий рабочий, почему же вы не подчиняетесь
пролетарской партии? Банки бастуют, трамваи вот остановили...
- Партии большевиков мы не хотим.
- А почему же народных комиссаров?
- Какие они народные?
- Стало быть, и советы рабочих и солдат, по-вашему, не народ?
"Не народ, конечно, не народ!" - так думал, наверно, чиновник, но
сказать вслух это побоялся, стих и смялся.
- Залоханился! - сказали в толпе.
И пошло.
- Ах вы, буржуи, рыла нетертые!
И пошло, и пошло, а чиновник пропал, и голос его в защиту
личности, которая больше народ, чем все народные советы, потонул <...>
как в море полушка.
- Усе и усем (все и всем. - Авт.), - бушевало море над
потонувшим чиновником»1.
2 декабря учащие Москвы по призыву Всероссийского
учительского союза (ВУСа) присоединились к забастовке служащих
Московской городской управы: из 4000 учителей немного нашлось
таких, которые в течение трехмесячной стачки продолжали вести
занятия в школах. Забастовали учащие и в Петрограде. Тамошний
временный совет ВУСа так объяснял населению города
причины прекращения учителями работы: «Мы громко заявляем, что мы
не с теми насильниками народной воли, которые накануне созыва
Учредительного Собрания силой штыков и пулеметов захватили
правительственную власть и преступно не хотят передать эту власть
в руки законного народного хозяина - Учредительного Собрания,
которые, обманно обещая всем народам свободу и демократический
мир, несут русскому народу невыносимый гнет, кровь и меч,
разорение и гибель»2.
«Правда» реагировала на это следующим образом: «Руководимые
кадетами и оборонцами педагоги уже давно ведут в школах
черносотенную агитацию, не стыдясь в классах проповедовать о
"большевиках" в духе худших черносотенных листков. Эти деятели
интеллигентной "гуманитарной" профессии в целях поддержки борьбы за
власть буржуазии над рабочими и крестьянами отбросили все
понятия, когда-то господствовавшие среди учителей народной школы, о
1 Пришвин М. Хождение в народ. (Из дневника). 2 декабря // Воля народа.
5.12.17. №185. С. 1.
2 Известия Всероссийского учительского союза. 1918. № 2. С. 5.
460

"служении народу" и не стесняются растлевать детские души ложью
и обманом»1.
Учительские забастовки, правда, кратковременные, произошли
также в Уфе, Екатеринбурге и Астрахани2.
Бастовать решило 3 декабря общее собрание городских врачей
Москвы (137 голосами против 98)3.
3 декабря «Русские ведомости» (а потом и другие газеты)
опубликовали статью Короленко «Торжество победителей» как отклик
на статью Луначарского «Сретенье». В ней содержались резкие
высказывания против жестко вводимых большевиками ограничений
для выражения мнений, не совпадающих с их точкой зрения: «Мысль
народа, его литература - вся против вас. Ваше торжество зловеще
и страшно. В минуту этого торжества даже ваше сердце, гражданин
Луначарский, поскольку вы тоже были русским писателем, дрогнуло
от тоски, ужаса и отвращения перед тем, что сделано»4.
4 декабря 1917 г. один из идеологов черносотенства Борис
Никольский записывал в свой дневник: «Прожить 47 лет в
незабываемом убеждении, что Россия - незыблема, нерушима, что перед
нею - сияющая вечность, бесконечные победы, что все личное вздор
перед этим будущим, питать эту веру до конца, до сей минуты непо-
колебленной и видеть Россию поруганной, оплеванною, преданною,
битою, ведомою на позорное распятие и быть бессильным помочь ей
хотя бы гибелью своей и всей семьи своей»5.
Побывав на московской демонстрации 3 декабря, профессор
права Московского университета Николай Николаевич Алексеев так
описывал сторонников Учредительного собрания: «Самые
настоящие "цензовики", не ниже четырехклассного городского училища.
А все остальные - имя им миллион - они с народными комиссарами
и с настоящей "народной властью"». И вообще во взгляде на
сложившуюся в стране ситуацию он оказывается зорче своих коллег,
поделившись таким «лукавым» политическим прозрением, часто
возникающем у него в последнее время: «Мне начинает казаться, что так
называемый большевистский режим субстанционально есть более
органическая вещь, чем нам это в ослеплении нашем кажется». Автор
находит поистине трогательной веру, с какой темный народ русский
принимает большевистскую хирургию: «Он глубоко верит, что
нынешний режим есть режим заправский, в котором правда-истина со-
1 Правда. 16.12.17.
2 См.: Федюкин С.А. Великий Октябрь и интеллигенция. С. 43.
3 См.: Там же. С. 43-44.
4 Короленко В. Торжество победителей // Русские ведомости. 3.12.17.
5 Никольский Б.В. Сокрушить крамолу. С. 121-122.
461

единилась с правдой-справдливостью». И ничего тут не могут
изменить ссылки на победу эсеров на выборах в Учредительное собрание:
эту победу Алексеев объяснял в значительной мере тем, что на
"местах" еще не успели дойти до большевизма. «Если бы дошли,
голосовали бы за большевиков, ибо это куда ближе и куда доступнее». И
вывод отсюда надлежит сделать такой: большевизм, пожалуй, прочнее,
чем думают некоторые его противники. Касаясь разговоров о том,
что народ обманули, ввели в заблуждение, этот будущий эмигрант
писал: «Конечно, обманули, но есть обман и обман. Большевистский
обман на руку самым дурным чувствам и инстинктам русского
народа. На этих инстинктах, конечно, не построишь государства,
однако на них довольно продолжительное время может держаться
политическое бытие революционной эпохи». Какой же может быть эта
продолжительность? Алексеев давал поразительно точный прогноз:
«Большевистская хирургия в ее временном бытии может кончиться
или тогда, когда воры перережут друг друга, или тогда, когда "цензо-
вики" сумеют противопоставить большевизму физическую силу. Но
в плане "нуменальном" большевизм кончится тогда, когда вся Россия
получит образование не ниже городского училища и превратится в
государство тех "цензовиков", представители которых дефилировали
по Тверской 3-го декабря»1.
В этом же № 17 журнала «Народоправство» от 7 декабря
Н. Бердяев призвал собрать все силы духа и все остатки
национальной воли, чтобы противиться «сатанинскому напору германизма
извне и изнутри»: «Пусть русские люди, сохранившие верность своей
идее, своей вере, своим великим заветам, уйдут в катакомбы, если зло
окончательно восторжествует на поверхности земли, и там готовятся
ко дню воскресения России»2.
Но этому призыву «уйти в катакомбы» мало кто внял.
«Предполагавшаяся с завтрашнего дня всероссийская
забастовка всех учреждений и управлений на всем пространстве России, по-
видимому, не состоится», - записывал 6 декабря Ф.Я. Ростковский3.
В тех уездных городах, где рабочих и солдат было мало и где было
много ремесленников, торговцев, чиновников, интеллигенции, а
таких уездных городов в России было большинство, большевикам было
особенно трудно овладевать государственным аппаратом. По
примеру Петрограда и Москвы сопротивление там порою доходило до
забастовок. И также как в столицах, центрами этого сопротивления ока-
1 Алексеев H.H. Современный кризис // Народоправство. 1917. Mb 17. С. 13.
2 Бердяев Н. Германизация России // Народоправство. 1917. Mb 17. С. 4.
3 Ростковский Ф.Я. Дневник для записывания... (1917-й глазами отставного
генерала). С. 399.
462

зывались, как правило, городские думы. Так, в Сызрани по призыву
городской думы объявили забастовку служащие местного отделения
Государственного банка, почтово-телеграфной конторы и уездной
земской управы, а также члены союза торгово-промышленных
служащих, требуя немедленно отозвать советских комиссаров из всех
местных ведомств и учреждений. Чтобы сломить сопротивление,
большевикам пришлось прибегнуть к силе. В банк с вооруженным
отрядом явился комиссар М.С. Першин. После ареста управляющего
и других чиновников банк подчинился совету1.
9 декабря 1917 г. Борис Никольский записывал в свой дневник:
«Всю Россию предстоит нашим детям созидать сызнова. Конечно, не
оживет, аще не умрет; но каково жить в умирающей, хотя бы к
будущему воскресению, среде народной, не зная, дано ли будет
кому-либо из нас дожить до молитвы Симеона Богоприимца? Какова скорбь
наша, отцов, воспитывающих детей своих среди таких условий и
событий?»2
В ответ на декрет о печати, изданный 8 декабря президиумом
Московского Совета, Клуб московских писателей издал 10 декабря
однодневную газету «Слову - свобода!». Первая ее страница
пестрела лозунгами: «Без свободы слова и печати нет демократии!»,
«Истинный социализм не душит, а творит свободу!», «Да здравствует
Учредительное Собрание!».
«Российская республика быстро сняла свой подвенечный наряд, -
констатировалось в передовой статье без подписи. - Торжественные
дни ее побед сменились днями незабываемых ужасов, днями
кровавого пира, насилий, гражданской войны и развала всей страны. Великие
заповеди свободы подвергаются сомнению. И ненавистнее всех
других свобод становится для новых властителей над землей русской
свобода слова, свобода печати. <...> Мы, писатели русские, больше
всех других граждан русских чувствуем на себе ответственность за
сохранение завоеваний русской революции. На нашей обязанности
лежит разоблачение деятельности насильников и гасителей свободы
света»3.
Рядом с этой передовой статьей помещена статья «"Социализация"
печати». Подписана она Амори - под этим поэтическим псевдонимом
печатался Михаил Осипович Цетлин - эсер, литератор и меценат, его
дом в Москве был сосредоточием литературной жизни. По всей
вероятности, он и профинансировал издание, начав тем самым противо-
1 См.: Очерки истории Ульяновской организации КПСС. Ульяновск, 1977. С. 125.
2 Никольский Б.В. Сокрушить крамолу. С. 122.
3 Да здравствует культурная демократия! // Слову - свобода! (Москва), 10.12.17.
С. 1.
463

стояние советской литературной политике, вначале в самой России,
а потом и за рубежом («Современные записки» в Париже и «Новый
журнал» в Нью-Йорке).
«Большевики закрывают газеты, захватывают бумагу и
типографии - словом, осуществляют ту "социализацию в розницу", над
которой смеялся Бебель и которая так похожа на "социализацию" наших
шуб и кошельков. <...> Но, что выдавали за социализм его
ожесточенные противники, эту злую карикатуру тщатся положить в основу
своих действий слепые, ограниченные, выросшие в атмосфере
самодержавия и всуе называющие себя социалистами люди»1.
Газету украшали стихи Бальмонта, Балтрушайтиса, Бунина
(знаменитое «Молчание»), Иванова, Новикова, Эренбурга.
«Ругаясь над старою славой, / одно сберегли мы - бесславье; /
покончив с родимой державой, / оставили - самодержавье, - подводил
итог Вячеслав Иванов. - Позор! Выступает писатель, / как встарь, -
за свободное слово!.. / Так водит нас демон-каратель / в безвыходном
круге былого»2.
В номере помещены статьи Ю. Айхенвальда, М. Арцыбашева,
А. Баха, А. Борового, Н.В. Валентинова, В. Вересаева, Алексея
Веселовского (о Радищеве и его требованиии свободы печати,
которое вновь стало актуальным), В. Волькенштейна, Бориса Воронова,
А.П. Гельфгота, М. Гершензона, А. Грушинского, Н. Давыдова,
И. Жилкина, Георгия Зайцева, Н. Иорданского, Вл. Каллаша,
А. Кизеветтера, Л. Козловского, Н. Кольцова, Анастасии Крандиев-
ской (тещи А.Н. Толстого), Е.Д. Кусковой, Вл. Ладыженского,
Вл. Лидина, А. Мануйлова, М. Мензбира, О.С. Минора, К.К.
Муравьева, П. Новгородцева, Сергея Ордынского, М.А. Осоргина,
С.Н. Прокоповича, Г. Рагинского, Владимира Розенберга, Андрея
Соболя, Е. Смирнова (Э.Л. Гуревича), князя А. Сумбатова (Южина),
Н.Д. Телешова, Алексея Толстого, В. Устинова, В.В. Хижнякова,
Евгения Чирикова, В.В. Черткова, Льва Шестова, И. Шмелева,
Александра Яблонского и Л.Б. Яффе.
Текст А. Толстого короткий, без названия: «Слово - свет во тьме,
и тьма не может объять его. Те, кто посягают на слово, безумны и
прокляты, как посягающие тьмою на свет, как слуги тьмы, дьяволы.
Странно и больно, что об этом приходится говорить "представителям
Российской социал-демократической рабочей партии -
большевикам". И тем хуже для них».
Амори. «Социализация» печати // Слову - свобода! (Москва), 10.12.17. С. 1.
2 Иванов В. Ругаясь над старою славой... // Слову - свобода! (Москва), 10.12.17.
С. 1.
464

10 декабря состоялся «народный» суд над графиней СВ.
Паниной - «с истериками и овациями публики, с полной безграмотностью
обвинителей и трогательными защитниками». Приговор был
вынесен еще накануне в Смольном:
- Пусть сидит, пока министерские деньги 92 тысячи не возьмет от
тех, кому отдала, и не передаст нам.
Панина оставалась тверда:
- Народные деньги следует отдать народу, то есть Учредительному
Собранию, а не вам.
И ушла опять в тюрьму. А судьи за то, что она не признала Совет
народных комиссаров, ей еще постановили выразить порицание1.
Обращаясь в стихах к первопрестольной, откуда она сбежала с
мужем-белогвардейцем и детьми к Волошину в Крым, М. Цветаева
10 декабря писала: «Гришка-Вор тебя не ополячил. / Петр-Царь тебя
не онемечил. / Что же делаешь, голубка? - Плачу. / Где же спесь твоя,
Москва? - Далече. / - Голубочки где твои? - Нет корму. / Кто унес
его? - Да ворон черный. / Где кресты твои святые? - Сбиты. / Где
сыны твои, Москва? - Убиты»2.
11 декабря старший хранитель Исторического музея A.B.
Орешников не без злорадства записывал в дневнике: «Прошел в первый
раз мимо могил погребенных у Кремлевской стены большевиков;
неопрятно, занесено снегом, около изгороди писсуары!». Посмотрел и
на полуразрушенную снарядом надвратную икону Никольских
ворот: «Совсем уничтожен ангел справа от зрителя, левый ангел цел,
изображение св. Николая Можайского (с мечом) немного
повреждено справа»3.
11 декабря официально заявили о своем отказе представлять свои
материалы в военную цензуру 14 московских газет, как партийных
(«Власть народа», «Вперед», «Земля и воля», «Русские ведомости»,
«Труд»), так и беспартийных («Вечерние новости», Время», «Газета
друг», «Луч правды», «Московский листок», «Раннее утро», «Русское
слово», «Трудовая копейка», «Утро России»)4.
14 декабря в газете «Вечерний звон» была напечатана юбилейная
статья Дмитрия Мережковского «1825-1917», в которой говорилось
о «святых тенях» декабристов и их наследниках - русских
интеллигентах, «декабристах вечных», «вечных стражах
революционного сознания, революционной свободы и революционной личности».
1 См.: Гиппиус 3. Дневники в 2-х книгах. Кн. 2. С. 26.
2 Цветаева М. «Долг повелевает петь»: Стихотворения и поэмы (1908-1941).
С. 137.
3 Орешников A.B. Дневник. Кн. 1.1915-1924. С. 138-139.
4 См.: Луч правды. 11.11.17. № 4.
465

В этом же номере было опубликовано тоже юбилейное
стихотворение «Им» 3. Гиппиус: «Простят ли чистые герои? / Мы их завет не
сберегли. / Мы потеряли все святое: / и стыд души, и честь земли. /
Мы были с ними, были вместе, / когда надвинулась гроза. / Пришла
Невеста. / И Невесте солдатский штык проткнул глаза. / Мы
утопили, с визгом споря, / ее в чану Дворца, на дне, / в незабываемом
позоре /ив наворованном вине. / Ночная стая свищет, рыщет, / лед на
Неве кровав и пьян... / О, петли Николая чище, / чем пальцы серых
обезьян!»
Характерно, что две последние строчки оказались выкинуты
редакторами как «нецензурные»1. Тем самым как бы оправдывались
другие строки из этого стихотворения, в которых Гиппиус
высказывала мнение, что интеллигенция оказалась во рву, «где по дну вьется
рабий дым».
16 декабря Устрялов отмечал в дневнике: «Большевики крепятся.
Нельзя не признать, - их энергия изумительна. Положительно, они
занятны, эти якобинцы двадцатого века, они любопытны»2.
18 декабря Пришвин записывал в свой дневник: «Некуда убежать:
вся Россия теперь такая же завоеванная страна, и люди ее повсюду
одинаково, как мыши, заняты поеданием каких-то припасенных крох,
живут в ожидании последней, окончательной перемены, все равно
какой. Мы больше не воюем не только с немцами, но и с шайкой
негодяев, занявшей трон, - все равно: и зачем жертвовать собой, когда то,
из-за чего жертвуют, все попрано, нельзя пожертвовать собой,
потому что это значит отдать себя на растерзание»3.
И тем не менее иногда в каком-то неизъяснимом порыве
протест выражался публично и громко. Так, произошло например, в
Александрийском театре, когда публика с позором заставила
народных комиссаров удалиться из бывшей царской ложи4.
Вполне возможно, что именно подобный скандал имел в виду
Ф.И. Шаляпин, когда вспоминал о людях, ставших «с ночи на утро»
властителями России». Тогда он о них имел весьма слабое понятие.
В частности, он не знал, кто такой Ленин. Ему вообще казалось, что
«исторические "фигуры" складываются либо тогда, когда их везут на
эшафот, либо тогда, когда они посылают на эшафот других людей».
А так как «в то время расстрелы производились еще в частном по-
1 См.: Гиппиус 3. Дневники в 2-х книгах. Кн. 2. С. 28-29.
2 Устрялов Н.В. Былое - Революция 1917 г. (1890-е - 1919 гг.) Воспоминания и
дневниковые записи. С. 157.
3 Пришвин М. Крест и цвет. (Из дневника) // Воля народа. 9.12.17. № 189. С. 1 //
Его же. Цвет и крест. С. 142.
4 См.: Луначарский А. К инциденту в Александрийском театре // Известия В ЦИК
и Петроградского СРиСД. 19.12.17. № 249. С. 8.
466

рядке, так что гений Ленина был мне, абсолютно невежественному
политику, мало еще заметен». Вот уже о Троцком певец знал больше:
«Он ходил по театрам и то с галерки, то из ложи грозил кулаками и
говорил публике презрительным тоном:
- На улицах льется народная кровь, а вы, бесчувственные буржуи,
ведете себя так низко, что слушаете ничтожные пошлости, которые
вам выплевывают бездарные актеришки.
Насчет Ленина же я был совершенно невежественным и потому
встречать его на Финляндский вокзал я не поехал, хотя его встречал
Горький. <...> Первым божьим наказанием мне - вероятно, именно
за этот поступок - была реквизиция какими-то молодыми людьми
моего автомобиля. Зачем, в самом деле, нужна российскому
гражданину машина, если он не воспользовался ею для верноподданного
акта встречи вождя мирового пролетариата? Я рассудил, что мой
автомобиль нужен "народу", и весьма легко утешился. В эти первые дни
господства новых людей столица еще не отдавала себе ясного отчета
в том, чем на практике будет для России большевистский режим».
Комментируя убийство начальника полтавского гарнизона
штабс-капитана Ластовченко, Короленко записывал в своем
дневнике: «Таким образом, как будто не остается сомнений: террор, которым
Чернов так легкомысленно грозил большевизму, теперь применен
другой стороной и "поднял свой лик". Нужно сказать, что лик
отвратительный: какой-то получеловек, что-то вроде центавра,
олицетворение анархического насилия, соединенного с кабацким
дебоширством». Под последним он имел в виду ответ содат-украинцев: они
«приволокли пулемет и глубокой ночью стали жарить по бывшему
губернаторскому дому, где заседал "совет", перебили окна,
уничтожили всю обстановку и арестовали несколько человек». Как бы там ни
было, все это напомнило ему сцены из щедринской истории города
Глупова. «Солдаты, по-видимому, действовали без приказа, по
вдохновению, по внушению той "революционной совести", которую так
приветствуют большевики. Город объявлен на военном положении.
На улицах обыскивают и отбирают оружие, а изредка и кошельки.
Обыскивают, а отчасти и громят магазины»1.
Продолжают интересовать Короленко и события, происходящие
в Петрограде. Вот, например, недавняя беседа В.Э. Мейерхольда в
обществе «Искусство для всех», где он очень удивлялся, почему
солдаты не приходят в театр и молча не освобождают его от «партерной»
1 Короленко В.Г. Из дневников 1917-1919 гг. / публ. Т. Тиля [П.И. Негретова] //
Память. Исторический сборник. Вып. 2. Париж, 1979. С. 374-42 (52-53). Имеется в
виду ссылка в газете «Наш век» (6.12.17) на его беседу 14 апреля с сотрудником
журнала «Театр и искусство».
467

публики. "Довольно партера! Интеллигенцию выгонят туда, где
процветают эпигоны Островского", - восклицал при этом Мейерхольд.
«Интересно, - замечал в связи с этим Короленко, - что Мейерхольд
рассчитывает, будто демократические вкусы совпадают с его
футуристическими кривляньями»1.
22 декабря 3. Гиппиус записывала: «Петербург занесен
снегом, как деревня. Ведь снега теперь не счищают, дворники - на
ответственных постах, в министерствах, директорами, инспекторами
и т. д. Я не преувеличиваю, это факт. Министерша Коллонтай
назначила инспектором Екатерининского института именно дворника
этого же самого женского учебного заведения... Трамваи едва двигаются,
тока мало... Хлеба выдают 3/8 фунта на два дня. Мы все более и более
изолируемся... О Россия, моя Россия! Ты кончена?»2
Положительный ответ на этот вопрос давал поэт и художник
Максимилиан Волошин: «С Россией кончено... На последях / ее мы
прогалдели, проболтали, / пролузгали, пропили, проплевали, /
замызгали на грязных площадях. / Распродали на улицах: не надо ль /
кому земли, республик да свобод, / гражданских прав? И родину
народ / сам выволок на гноище, как падаль». Но вина и
ответственность за эту непоправимую утрату ему виделась совсем иначе, чем
Мережковским, и гнев божий он зовет на свою голову и головы себе
подобных: «О, Господи, разверзни, расточи, / пошли на нас огнь, язвы
и бичи: / германцев с запада, монгол с востока. / Отдай нас в рабство
вновь и навсегда, / чтоб искупить смиренно и глубоко/ Иудин грех
до Страшного Суда»3.
В декабрьском номере петроградского юмористического
журнала «Бич» была помещена сказка «Красная шапочка» Н. Агнивцева:
«У мамочки и у папочки / в начале 17-го года - / появилась вдруг
"Красная Шапочка" - / свобода!.. / Были очень рады и мамочка и
папочка / и радовались довольно долго. / Пока не встретила "Красная
Шапочка" - / волка!.. / Разобрал тут страх и мамочку и папочку /
И сама "Красная Шапочка" стала белей чем береста... / - Ох, скушает
волк "Красную Шапочку" / и даже очень просто!»4
Некоторой новизной по сравнению с другими кадетскими
публицистами, стремлением уйти от упрощенного толкования
происходящих в России событий отличались размышления о большевизме
и русской интеллигенции в статье Н.В. Устрялова «В
рождественскую ночь», опубликованной 24 декабря газетой «Утро России».
1 Короленко В.Г. Из дневников 1917-1919 гг. /Память. Исторический сборник.
Вып. 2. Париж, 1979. С. 53.
2 Гиппиус 3. Дневники в 2-х книгах. Кн. 2. С. 32.
3 Волошин М. Избранное. Минск, 1991. С. 106.
4 Агнивцев Н. Красная Шапочка // Бич. 1917. № 43 от окончания цензуры. С. 14.
468

Свидетельствуя о весьма серьезной переоценке им своих прежних
толкований, эти размышления во многом были созвучны идеям
будущего сменовеховства. Если пару месяцев назад то, что совершили
рабочие и солдаты Петрограда, казалось ему шуткой исторического
календаря и революцией отнюдь не политической, а сугубо
биологической, то теперь он видит перед собою настоящую, подлинную
русскую революцию, развернувшуюся во всю ширь. «Нужно
пройти через большевизм. Нужно испытать все искушения этой тяжелой
кары». Конечно, «хаос в душе народа» - «древний, подлинный» -
должен быть изжит, преодолен. Но интеллигенция должна
почувствовать «нравственную ответственность за случившееся», за разрушение
русского государства, ибо большевистская власть «не с неба слетела,
а органически из жизни выросла», а Ленин и Троцкий - «подлинные
русские интеллигенты». Да, их программа - «бред... но ведь нужно же
признать что это - бред больной родины, больной России».
Несмотря на очевидные разрушительные последствия
революции, Устрялов обращал внимание на ее огромный созидательный
потенциал. «Реализуется известный комплекс идей, пусть ошибочных,
пусть ложных, пусть диких, но все же издавна присущих нашему
национальному самосознанию... Идет процесс отбора крепких,
жизнеспособных, здоровых идей». И когда в обществе произойдет большая
переоценка ценностей, а интеллигенция отречется от многих
увлечений и привычек, и, умудренная опытом горя и крови, «пересмотрит
свою историю и покается», тогда вслед за эпохой разрушения
наступит творческая эпоха и в муках возродится «новая Россия, новая
нация, новая культура», а эта последняя, «закаленная революционным
пламенем, <...> будет достойна великого народа»1.
В этих размышлениях историки усматривают влияние идей
Н.Я. Данилевского2.
Но содержащиеся в них оценки явно противоречили тому, что
высказывалось в то время представителями либеральной мысли.
Например, Бердяев не видел в происходящем в стране
«существенных признаков революции в западно-европейском смысле этого
слова», а потому считал, что все это ее «чистейший призрак», лишь
отражение разрушительного процесса, вызванного распадом
монархической власти. «Вот эти процессы гниения старой России и
принимают у нас за "развитие и углубление" революции». Старая власть
пала, а новой нет. Наступила анархия - бесплодная и нетворческая.
1 Устрялов Н.В. В рождественскую ночь // Утро России. 25.12.17. С. 1.
2 См.: Романовский В.К. Н.В. Устрялов о русской революции (по его
публикациям 1917-1918 гг.) // Вопросы истории. 2005. № 1. С. 156.
469

«Катастрофу, происходящую в России, также неверно называть
революцией, как неверно было бы называть революцией пугачевщину»1.
«Сегодня Сочельник, - записывал в свой дневник 24 декабря
1917 г. один из идеологов черносотенства Борис Никольский. -
Вместо елки две лампады перед четырьмя иконами. Наши ходили в
церковь, а я топил три печи и ходил по столовой, загасив
электричество. Точно в часовне. Тихо, пусто, темно, четыре большие иконы,
две лампадки на большую длинную столовую с темными дубовыми
обоями, и я в ней один. Все это вместо елки, подарков детям, гостей,
друзей... А за окном жестокая снежная буря, воющая в трубе и
заметающая стекла... А по всей России - кромешная тьма и темное
разрушение... Да будет имя Божие благословенно, ибо все совершается по
Его премудрой воле»2.
24 декабря 1917 г., воспользовавшись приглашением на
гастроли, в Швецию уезжает композитор Сергей Рахманинов. Правда, не
один, а прихватив с собой всю семью. В Россию он больше уже не
вернулся3.
Мыслями об эмиграции была полна и голова Сергея Прокофьева.
Он писал на Рождество 1917 г. в Кисловодске, после того как
очередная пассия Лина Коллини его бросила, что надо ей уезжать в
Америку, да и ему нечего сидеть в России: «Эта крошечная искра,
казалось, уплыла в застывшей болтовне, но на самом деле то, что
казалось мне болтовней, оказалось горючим веществом и вмиг запылал
пожар. Ехать в Америку! Конечно! Здесь - закисание, там - жизнь
ключом, здесь - резня и дичь, там - культурная жизнь, здесь -
жалкие концерты в Кисловодске, там - Нью-Йорк, Чикаго. Колебаний
нет. Весной я еду. Лишь бы Америка не чувствовала вражды к
сепаратным русским!» Вот под этим флагом он и встретил Новый год,
спрашивая: «Неужели он провалит мои желания?»4
Зиму 1917-1918 гг. вчерашний выпускник
историко-филологического факультета Харьковского университета С.Г. Пушкарев провел
в имении своей матери (село Прохоровка, Корочского уезда Курской
губернии). Землю - 230 десятин - у него отобрали. Но жить в 6-ком-
натном доме разрешили, несмотря на настояния комиссара-матроса:
- Эх, товарищи! До што тут долго разговаривать! Вы только
посмотрите кругом себя! Вот мы все, сколько нас тут есть - все тру-
1 Бердяев Н. Была ли в России революция? // Народоправство. 1917. № 15. С. 5.
2 Никольский Б.В. Сокрушить крамолу. С. 122.
3 См.: Борисова Е.Ю., Погорелова Н.Ю. СВ. Рахманинов - крупнейший
композитор, пианист и дирижер конца XIX - начала XX века // Вестник Костром, гос. ун-та
им. Некрасова. 2012. № 1. С. 192.
4 Прокофьев С. Дневник. Т. 1. С. 678.
470

дящиеся пролетарии... А вот тут один нашелся в очках, ето господин
Пушкарь!
Здравый мужицкий разум тут восторжествовал над одним из
предрассудков революционного времени, и мужики дружно «загудели»:
- Ето ничаво, што он носит очки! Ето можно! Нехай носить!
«Итак, народное собрание разрешило нам жить в нашем доме, а
мне сверх того позволило носить очки»1. Это произошло 26 декабря
1917 г.2
Приехав в Москву и побывав 26 декабря у адвоката Н.К. Муравьева,
близкого к социал-демократическому движению, Ариадна Тыркова
записывала в свой дневник: «Это собрание быших людей. Задает тон
Ек.Дм. Кускова. Ее муж (С.Н. Прокопович. - Авт.) бродит с видом
рассеяного юноши, сочиняющего поэму. А ведь он, если логически
не признавать большевиков, есть законная глава законного
правительства. У меня кипела горечь против Муравьева] и Малянтовича
(министра юстиции в последнем составе Временного
правительства. - Авт.). Ведь это их сентиментальность или трусость дала
возможность большевикам развернуться». Пришедшие с Тырковой
два других кадета, Новгородцев и Котляревский, «обходительно,
по-московски их охаживают»: поставили вопрос о мире с немцами.
«К счастью, среди присутствующих все признали, что и никакие,
самые осторожные переговоры с немцами недопустимы»3.
«Наконец - "оно" пришло, - записывал Короленко 28 декабря. -
Полтава три дня пьянствует и громит винные склады». Началось с
того, что украинский штаб, подчинявшийся киевской Центральной
раде, постановил угостить своих солдат на праздники
интендантским вином, и в сочельник к вечеру к гастрономическому магазину
Скрыньки явились с мандатом люди и стали наливать вино, стоявшее
у него в погребе на хранении. К ним присоединились люди
посторонние. Им тоже "благодушно" наливали в посудины. Толпа
увеличивалась, начался разгром, который вскоре раскинулся по всему городу.
«Около нас, на Петровской, тоже есть склад, и потому на нашей
улице то и дело таскают ведрами, бутылками, кувшинами красное вино.
Я прошел туда. Зрелище отвратительное, хотя и без особенного
"исступления". <...> Много пьяных, в том числе есть и мальчишки.
Никто не стыдится нести по улицам ограбленное вино: обыватели,
даже и осуждая, не могут воздержаться, чтобы не получить
"даровщину". Наша няня слышала, как молодой человек стыдил другого:
1 Пушкарев С.Г. Воспоминания историка. 1905-1945. С. 58.
2 Там же. С. 63.
3 Тыркова A.B. Дневник от 27.12.17 // Наследие Ариадны Владимировны
Тырковой: Дневники. Письма. С. 211.
471

- И ты, Нефед, с ведром... Да ты же "партийный", ты с нами
работал в укр[аинской] партии.
- Я заплатил три рубля.
- Хоть бы и триста! Как тебе не стыдно!
- Все наше, - кричат солдаты. - Буржуи попили довольно. Теперь
мы...
При всякой подлости выдвигается этот мотив. <...> Нашей няне за
то, что она одета "по-городскому", пьяный солдат тоже грозил саблей:
- А, - в черном платье... Буржуйка... Будем бить буржуек...
От Скрыньки слышны то и дело выстрелы. Говорят, стреляют и
пулеметы, но никто их не боится. Охрана тоже ненадежна. От складов
погром уже перекинулся на магазины. Разгромили экономическую
лавку чиновников, Губского и еще несколько. Тротуары засыпаны
мукой. Действует 40-й полк и славне украинське вшсько. Только на
третий день собралась дума, и решено принять меры. Есть основание
думать, что "совет", пожалуй, не допустил бы этого разгрома, так как
при всем своем убожестве в людях все-таки пользовался авторитетом
в солд[атской] массе»1.
Провожая 31 декабря «последний день ужасного года», старший
хранитель Исторического музея A.B. Орешников записывал в
дневник: «Авось в том году над бедной Россией просияет более радостное
солнце!»2
31 декабря академик В. Вернадский, скрывшийся от
преследования народных комиссаров в Полтаве, писал оттуда историку и
товарищу по партии A.A. Корнилову: «Не знаю, когда удастся уехать, но
думаю, что едва ли долго продержатся большевики в Петрограде»3.
А вот оказавшийся еще дальше от революционных центров, в
крымском Коктебеле М. Волошин в стихотворении «Святая Русь»
так пронзительно и точно выражал свои переживания по поводу того,
что случилось со страной: «Быть Царевой ты не захотела: / уж такое
подвернулось дело. / Враг шептал: "Развей да растопчи... / Ты отдай
свою казну богатым, / власть - холопам, силу - супостатам, /
смердам - честь, изменникам - ключи". / Поддалась лихому подговору, /
отдалась разбойнику и вору, / подожгла посады и хлеба, / разорила
древнее жилище / и пошла поруганной и нищей / и рабой
последнего раба». Но в отличие от той же Гиппиус, слов осуждения у него не
нашлось: «Я ль в тебя посмею бросить камень? / Осужу ль
страстной и буйный пламень? / В грязь лицом тебе ль не поклонюсь, / след
1 Короленко Β.Γ. Из дневников 1917-1919 гг. С. 56-57.
2 Орешников A.B. Дневник. Кн. 1.1915-1924. С. 141.
3 Вернадский В.И. Дневники 1917-1921. С. 229.
472

босой ноги благословляя, - / ты - бездомная, гулящая, хмельная, /
во Христе юродивая Русь!»1
В таком подавленном настроении большая часть интеллигенции
провожала 1917 г. и строила мрачные предположения на будущий
1918 г.
«Кончился проклятый год, - записывал 1 января Иван Бунин. -
Но что дальше? Может, нечто еще более ужасное. Даже наверное
так». А поражает его то, что кругом «почти все почему-то веселы, -
кого не встетишь на улице, просто сияние от лица исходит:
- Да полно вам, батенька! Через две-три недели самому же
совестно будет...
Бодро, с веселой нежностью (от сожаления ко мне, глупому)
тиснет руку и бежит дальше».
Такая же встреча в тот день у него состоялась и со М.Н. Сперанским
из «Русских ведомостей». А после него в Мерзляковском переулке
увидел старуху, которая, остановившись и опершись руками на
костыль, плакала:
- Батюшка, возьми ты меня на воспитание! Куда ж нам теперь
деваться? Пропала Россия, на 13 лет, говорят, пропала!2
1-2 января 1918 г. Гиппиус пишет манифест для лидера эсеров
В.М. Чернова, который, предполагалось, будет избран
председателем Учредительного собрания и зачитает его сразу же после этого:
У.С. объявляет, что приняло всю власть в свои руки и принимает
постановления о мире, о земле, о воле и т. д. и т. п. В ее дневнике за эти
дни записано: «Теперь, однако, пора здесь сказать кое-что с ясностью,
спросить себя (и ответить), почему я помогаю эсерам, почему сижу до
8 ч. утра над их "манифестами" для Учредительного Собрания, над их
"нотами", "прокламациями" и т. д.». Илья Фондаминский приносил
поздно ночью, уже с заднего крыльца, «свою отчаянную демагогию
и вранье (в суконных словах)», а она все это переписывала, предавая
«живую форму»3. Сама она не верила, что Учредительное собрание
сумеет отстранить большевистские советы от власти, так как доверие
народа к эсерам и самой идее Учредительного собрания
основательно подорвано не только большевиками, но и их собственным
поведением с апреля, которое она считала преступным. Не верила она и
Чернову, который «мало чем лучше Ленина». Но все же 1 %
возможности успеха, по ее мнению, был. 4 января Гиппиус дорабатывала
текст манифеста, чтобы «кое-где прибавить, кое-где убавить, кое-что
1 Волошин М. Избранное. С. 105-106.
2 Бунин И. Окаянные дни: Москва, 1918 г. С. 15.
3 Гиппиус 3. Дневники. Т. 2. М., 1999. С. 36.
473

иначе сказать», понимая, что «никакой победы над большевиками
завтра не будет», и все же («Душа в тисках. Сжата болью все
нарастающей») на что-то надеясь: «Но если бы хоть надлом?»1
2 января в 3 часа дня красная гвардия совершила налет на
редакцию правоэсеровской газеты «Воля народа», арестовав всех там
находившихся. Член Учредительного собрания А.И. Гуковский,
недавно выпущенный из заключения в Смольном, пытался объяснить, кто
он такой, заговорил о «Хозяине Земли Русской» и о собственной
неприкосновенности. Комиссар ВЧК ответил ему:
- С 25-го октября это не считается.
Редактор литературного отдела М.М. Пришвин сказал, что он
писатель. Его спросили:
- Вы, товарищ, пишите в «Воле народа»?
- Я вам, сударь, не товарищ, - ответил он. - Люди,
производящие такие безобразия, чинящие насилия, не могут быть моими
товарищами.
А потом, немного успокоившись, сказал:
- Если бы в России был хоть ценз 4-классного городского
училища, этих безобразий бы не было. Вы сами не понимаете, что делаете.
Они ответили:
- Так мы и знали, что вы настоящий буржуй2.
«В этом и ужас: мы не понимаем друг друга», - записывал уже в
камере Пришвин3.
Арестованы и увезены зашедшие в редакцию еще два члена
Учредительного собрания: A.A. Аргунов и П.А. Сорокин4.
Среди других заключенных вместе с Пришвиным в ВЧК
оказался один сельский учитель, привезенный из Псковской губернии за
отказ сдать дела школы. Отталкиваясь от этого, писатель
записывал: «Лучшие представители 70-тысячной организации служилой
интеллигенции Петербурга, которые называются у большевиков
"саботажники"»5.
Во время мирной манифестации в поддержку Учредительного
собрания 5 января среди расстрелянных большевиками на Литейном
проспекте была убита Леночка Горбачевская, которую с детства знал
1 Гиппиус 3. Дневники. М., 1999. Т. 2. С. 39.
2 От редакции // Воля страны. 5.01.18. № 1. С. 1; Пришвин М.М. Дневники. Кн. 2.
1918-1919. С. 22.
3 Пришвин М.М. Дневники. Кн. 2. 1918-1919. С. 7. Его освободили 17 января по
поручительству С.Д. Мстиславского (см.: Новая жизнь. 18.01.18).
4 Пришвин М. Крест и цвет. (Из дневника) // Воля народа. 9.12.17. № 189. С. 1 //
Его же. Цвет и крест. С. 154.
5 Пришвин М.М. Дневники. Кн. 2.1918-1919. С. 7-8.
474

Короленко. Вот как потом удивительно просто описывала это ему
ее двоюродная сестра Леля Селихова. Они оказались впереди,
когда упал рабочий, державший знамя. Девушки взяли знамя (для этого
нужно было трое). Какой-то красногвардеец, очевидно
прицелившись, попал прямо в сердце. Девушка упала сразу... Одному латышу-
красногвардейцу сказали:
- Зачем вы убиваете рабочих?
- Рабочим было приказано сидеть дома.
«Также было "приказано" и 9 января, - замечал в связи с этим
Короленко. - Чем эта солдатчина отличается от солдатчины
9 января?»1
Отпраздновав в родительском доме Рождество, С.Г. Пушкарев все
же предпочитает в самом начале января отправить в Харьков свою
больную мать и своего брата - бывшего мирового судью. Почему и
зачем он сам решил остаться? «Потому что я, как и многие
интеллигенты тогда, не верил, в долговечность ленинской власти и ожидал,
что скоро большевики падут и настанет нормальная человеческая
жизнь». И затем чтобы сохранить свой дом и свою усадьбу от
расхищения: «Крестьянские моральные и правовые взгляды на этот вопрос
были таковы: если бывшие помещики остались жить в своем доме,
нехай живут; если помещик или его сыновья пожелают обрабатывать
землю своими руками, то им надлежит отвести земельные наделы,
сколько полагается на душу. Если же помещичья семья убежала или
уехала и дом остался пустой, то дом и усадьба становятся (в
терминах римского права) "ничьими", и их можно и следует разобрать
(заметьте: не разграбить, а разобрать!). В самом деле: можно ли назвать
грабителем человека, который поднял на дороге и взял себе чемодан,
потерянный каким-то проезжим?»2
4 января 1918 г. Борис Никольский записывал в свой дневник:
«Застыло сердце, ум во тьме... / О, Родина моя!.. / Душа, душа моя в
тюрьме, / хоть сам на воле я. / Бояться поздно, и помочь / никто не
может нам. / И эта тьма, и эта ночь - / неведомы звездам»3.
5 января было созвано и в ту же ночь разогнано Учредительное
собрание.
Не зная еще о таком его конце, Ариадна Тыркова
записывала в дневник: «Не хочется никуда идти и не потому что стреляют,
а п[отому], ч[то] не понять в кого, кто и зачем стреляет. Вчера все
говорили, что будет борьба. Зачем? Ведь большевики разрешили
Короленко В.Г. Из дневников 1917-1919 гг. С. 80.
Пушкарев С.Г. Воспоминания историка. 1905-1945. С. 59-60.
Никольский Б.В. Сокрушить крамолу. С. 122-123.
475

открытие, значит [э]с[е]рам некуда прорываться. Или они хотят их
свергнуть? Но ведь для этого нужна военная подготовка и
организация, сомневаюсь, ч[то]б они были у [э]с[е]ров. Они раскисли, теряют
почву, в своих декларациях повторяют слова большевиков. Кому из
них хотеть победы? Меня тошнит от политики. Я презираю
социалистов и вижу бессилие, неподвижность своих друзей. Россия должна
выдвинуть какие-то совсем новые силы или погибнуть. Или нет уже
для нее спасения? Ведь глубоко-глубоко вошел в нее яд безвластия,
безгосударственности и самочинности. Чем это вытравить и можно
ли? Хочу думать только о Пушкине. Если Россия возродится - он ей
нужен. Если нет - пусть книга о нем будет посильным памятником,
пусть она говорит о том, какие возможности были в русской
культуре, что похоронили "товарищи"»1.
«Сегодня ожидается демонстрация по случаю Учредительного
Собрания; учреждения, магазины закрыты, - записывал 5 января
1918 г. хранитель Исторического музея A.B. Орешников. - <...>
Газеты не выпущены. <...> Говорят, где-то в городе слышна стрельба из
ружей. Мороз 8°, тихая погода»2.
На следующий день, 6 января, после завтрака он приехал на
работу, чтобы узнать, как прошел вчерашний день. По рассказу
служителя, красногвардейцы препятствовали демонстрации, стреляя около
магазина Каптелина (он находился в здании музея и торговал
свечами и ладаном) в воздух; у торговых рядов стояли пулеметы. «Вообще,
большевики приняли меры. Ходят слухи, что им готовится отпор, но
кем? Герои, по-видимому, вывелись на Руси. <...> Газет нет, но есть
те, которые не привык читать»3.
Когда Пришвину в тюрьме стало известно об обстоятельствах,
предшествовавших роспуску Учредительного собрания, он записал:
«Историческая фраза: "Караул устал!" - как осуждение говорящей
интеллигенции»4.
Не возлагая на Учредительное собрание никаких надежд, Валерий
Брюсов, тем не менее, при получении известий о его разгоне
окончательно уверился в том, что новая власть стремится разрешить
политические проблемы исключительно насильственным путем. 6 января
он писал: «Страшных зрелищ зрителями мы / в буре дней
поставлены; безвольно / никнут гордые умы, / для борьбы нет сил, и сердцу
больно. / Черным клубом ужас родился / из надежд великих, - спрут
1 Тыркова A.B. Дневник от 27.12.17 // Наследие Ариадны Владимировны Тырко-
вой: Дневники. Письма. С. 212.
2 Орешников A.B. Дневник. Кн. 1.1915-1924. С. 142.
3 Там же.
4 Пришвин М.М. Дневники. Кн. 2.1918-1919. С. 12.
476

огромный; / щупальцами жизнь зажата вся, / впереди - провал,
бездонно-темный. / Где давно ль на алых знаменах / мы читали
светлый клич свободы, / против брата брат, вздымая прах, / рать ведет,
и эта рать - народы. / Встать и грудью смертный путь закрыть, /
что-то прокричать, чтоб все сознали, / шепчет мысль... Но тщетно
говорить, / умер слух, и все сердца - из стали! / Падаешь бессильно...
Грозный спрут / восемь лап неимоверных тянет... / Гибель жизни кто
переживут? / Для кого счастливый день настанет? / Все равно! Вам,
будущим, привет! Вспомните, что мы, дрожа во мраке, / ждали, скоро
ль брызнет первый свет... / Голос умер... Этот стих - лишь знаки»1.
Видевший его в этот день на собрании в Книгоиздательстве
писателей Бунин записывает о нем в дневник: «Все левеет, "почти
уже форменный большевик". Не удивительно. В 1904 году
превозносил самодержца, требовал (совсем Тютчев!) немедленного
взятия Константинополя. В 1905 появился с "Кинжалом" в "Борьбе"
Горького. С началом войны с немцами стал ура-патриотом. Теперь
большевик»2.
Но были и люди, приветствовавшие этот шаг большевиков. 6
января 1918 г. один из идеологов черносотенства Борис Никольский
записывал в свой дневник: «Слава Богу. Эти люди по крайней мере
имеют энергию, пропорциональную их идиотизму, и топят и себя, и
весь наш подлый бунт, и заодно социализм».
И излагает свой разговор с историком Тарле о скорбных событиях.
«Да что вы, - восклицает он, - вы можете только указывать на все
совершающееся и восклицать: вот против чего я боролся! А я-то, я!
Ведь я всю жизнь в это верил!..
- Да, - говорю я, - Французская революция похоронила идею
общественного договора как реальную политическую мысль, а наша,
с позволения сказать, революция хоронит социализм!
- Да уж какой теперь социализм! - с горечью воскликнул он и
рукою махнул.
Я постепенно его начинаю прямо любить. Это ограниченный,
легкомысленный, недостоверный ученый, но не лишенный ни ума, ни
способностей, и по душе - добрый и хороший человек. Жид,
конечно, - но уж этого ничем не поправишь... А в душе у него много и не
жидовского»3.
6 января Короленко, наконец, констатирует прекращение
сплошного скотского пьянства в Полтаве. «В думе было решено уничто-
Брюсов В. Неизданное и несобранное. С. 68-69.
Бунин И. Окаянные дни: Москва, 1918 г. С. 15.
Никольский Б.В. Сокрушить крамолу. С. 123.
477

жить все вино и спирт. Спирту, говорят, выпущено на 2 млн рублей.
Винные бочки разбивали, вино лилось в погреба. К нему лили еще
воду и прибавляли навоз. Навоз вынимали руками, отжимали из него
вино в ведра, чтобы "не пропадало добро", и ПИЛИ эту гадость. Вино
выливалось на улицы или в овраги. Текло по сточным канавам мимо
больницы. Эти "люди" ложились и лакали по-собачьи из канав...
Привели украинских казаков из Кобеляк. Оказалось эта команда
дисциплинированна и энергична. До тех пор украинцы, как и
большевики, не могли ничего поделать: спивались сами. <...> Казаки, не
вступая в препирательство, прямо приступили решительно к толчкам
и нагайкам, и все успокоилось, хотя то и дело еще слышатся
выстрелы. Говорят, в больницу доставлено что-то около 17 трупов
(несколько утонули в вине) и человек 20 раненых. Солдаты озлоблены: "наше
народное вино выливают"»1.
А в Петрограде началась охота уже не только за кадетствующи-
ми членами и сторонниками Учредительного собрания, но и за
эсеровскими. Охота в буквальном смысле этого слова. В Мариинской
больнице были убиты матросами Шингарев и Кокошкин, только что
переведенные туда из Петропавловской крепости. И все же подавить
сопротивление сразу же не получалось.
Утром 7 января один из сотрудников кадетской газеты «Речь»
М.И. Ганфман услышал на улице, что в Мариинской больнице убиты
какие-то министры. Он пошел туда и спросил дворника. Тот
посоветовал посмотреть в покойницкой. Там на полу, покрытым холстом,
лежали трупы. И подняв покрывало, увидел обезображенные лица
Шингарева и Кокошкина2.
«Мутится мозг, - такова была первая реакция Б. Пастернака на
убийство Шингарева и Кокошкина. - Вот так? В палате? / В
отсутствие сестер? / Ложились спать, снимали платье. / Курок упал и
стер?» Разум отказывался признавать, что этот бесчеловечный акт
совершен людьми - твореньями всевышнего: «Кем были созданы
матросы, / кем - город в пол-окна, / кем - ночь творцов; кем - ночь
отбросов, / кем - дух, кем - имена? / Один ли Ты, с одною страстью, /
бессмертный, крепкий дух, / надмирный, принимал участье / в тво-
реньи двух и двух?» Для Пастернака «два этих - пара синих блузок, /
ничто, кровоподтек». Тут все вроде бы ясно. Но где логика в
выборе их жертв? Ведь «если тем не "мир стал узок", / зачем их жить
завлек?» Не в силах понять, зачем понадобилось Творцу давать жизнь
людям, приговоренным им к такому страшному концу, поэт изливает
1 Короленко В.Г. Из дневников 1917-1919. С. 74.
2 См.: Тыркова A.B. Дневник от 27.01.18 // Наследие Ариадны Владимировны
Тырковой: Дневники. Письма. С. 212.
478

свой «сарказм на Маркса» и его последователей, для которых все в
этом мире имеет объяснение и оправдание: «О, тупицы! / Явитесь в
чем своем. / Блесните! Дайте нам упиться! / Чем? Кровью? - Мы не
пьем. / Так вас не жизнь парить просила? / Не жизнь к верхам
звала? / Пред срывом пахнут кровью жилы / в усильях лжи и зла»1.
По вспоминаниям Ф.И. Шаляпина, потрясенный Горький
предложил ему пойти с ним в Народный комиссариат юстиции хлопотать
об освобождении других арестованных членов Временного
правительства. Их принял нарком И.З. Штейнберг, левый эсер.
«В начавшейся беседе я занимал скромную позицию манекена, -
говорил один Горький. Взволнованный, бледный, он говорил, что
такое отношение к людям омерзительно.
- Я настаиваю на том, чтобы члены Временного правительства
были выпущены на свободу немедленно. А то с ними случится то, что
случилось с Шингаревым и Кокошкиным. Это позор для революции.
Штейнберг отнесся к словам Горького очень сочувственно и
обещал сделать все, что может, возможно скорее. Помимо нас, с
подобными настояниями обращались к власти, кажется, и другие лица,
возглавлявшие политический Красный Крест. Через некоторое время
министры были освобождены. В роли заступника за невинно
арестовываемых Горький выступал в то время очень часто»2.
Что же касается дошедшего до Полтавы известия об
убийстве Шингарева и Кокошина «только потому, что они кадеты», то
Короленко отреагировал на него 7 января так: «Подлое кровавое
обезьянство французского террора... Низкое науськивание на
буржуазию, в котором повинны не одни большевики, приносит свои плоды»3.
В панихидах по Кокошкину и Шигареву, когда интеллигенция
пришла в покинутые народом храмы, которые прежде ей были не
нужны, священнику Сергею Соловьеву показалось определенное
знаменье. С сожалением констатируя, что до сего дня «народ и
интеллигенция стеной стояли друг против друга», он выражал
надежду, что это обращение ее ко Христу с избытком искупит ужасы
последних лет. «День убийства Кокошкина и Шингарева был сигналом
1 «Русская революция». Неизвестные стихи Бориса Пастернака / публ. и
комментарий Е.Б. Пастернака// Новый мир. 1989. № 4. С. 133-134.
2 Шаляпин Ф.И. Маска и душа. СПб.: Книжная палата, 1997. С. 69.
3 Короленко В.Г. Из дневника 1917-1919 гг. С. 76-77. Комментируя вступление
большевистских войск в Полтаву, он записывал в этот день: «Одно безобразие
сменяется другим. "Армия", легко отступавшая от фронта, не собирается расходиться по
домам. Не очень трудно захватывать свои города. "Жалованье" за это приличное и пока
выдается исправно. С большевиками - Муравьев, воевавший с Керенским. Он уже
принялся за разрешение «социального» вопроса по примеру Харькова. Там захватили
несколько капиталистов и потребовали с них миллионные "реквизиции"» (Там же).
479

террора. Но в Москве, кишащей наемными убийцами, на красном от
крови снегу, интеллигенция безмолвно и строго сомкнула свои ряды,
и тысячи людей потянулись в Кафедральный храм - почтить память
дорогих мучеников народной свободы. И невольно является
надежда, что "разгромленная" интеллигенция готова стать "прозревающей"
интеллигенцией. Пройдя сквозь очистительный огонь страданий,
русская интеллигенция станет более вдумчивой, сознает свои
исторические грехи перед народом, сознает неполноту своего
материалистического мировоззрения. Перед ней неизбежно встанут вопросы:
почему из порыва свободы вырос новый, неслыханный деспотизм,
кулачное право? почему, когда убито было тело Распутина, его
торжествующий дух - дух мужичонки-хлыста - окончательно овладел
Россией? отчего бунт и анархия привели Россию к рабству, а
дисциплина и лояльность европейских народов верным, хотя и медленным,
путем ведет их к свободе? От углубления в эти вопросы, от
разрешения их в духе Христа, - зависит многое»1.
Побывавшая на похоронах в Александро-Невской лавре Ариадна
Тыркова чуть позже делилась с дневником своими впечатлениями:
«Пели хорошо, как умеют петь в лавре. Чем дальше я стояла, чем
дольше смотрела на знакомые черты, тем становилось на душе тише.
Это не были мысли, не разум вел меня по острым, кровью залитым
русским дорогам. Ни оправданья их гибели, ни трагического
утешения, что жертвой спасется родина, никаких иных, логикой
подсказанных расчетов не давал мне рассудок. И даже про них не думала
я - так тяжело кругом, что блаженны ушедшие. Не пряталась я ни за
какие самоутешения. Но помимо меня, помимо моей воли волна
спокойствия шла от них, мертвых, ко мне, живой. <...> Не могу
объяснить почему и как, но после этого отпевания мне стало менее страшно
жить»2.
Свой гневный отклик на убийство Шингарева и Кокошкина
помещает 11 января 1918 г. в газете «Новая жизнь» Евгений Замятин,
недавно вернувшийся из Англии, где он участвовал в строительстве
ледоколов для России: «Если Дыбенко и прочие комиссары по
совести хотят найти убийц, - найти их проще простого. Не надо
разыскивать ни матросов, ни красногвардейцев, какие кололи сонных в
Мариинской больнице: матросы и красногвардейцы не виноваты.
Надо просто взять и почитать "Правду". Это в "Правде" был
напечатан призыв: "Все рабочие, все солдаты, все сознательные крестьяне
скажут: да здравствует красный террор против наймитов буржуа-
1 Народоправство. 21.01.1918. № 21-22. С. 16 (?).
2 Тыркова A.B. Дневник от 27.01.18 // Наследие Ариадны Владимировны Тырко-
вой: Дневники. Письма. С. 212-213.
480

зии". Это "Правда" использовала, по меньшей мере - недоказанное,
покушение на Ленина для погромных призывов. Это товарищи из
"Правды" проводили резолюции: "За каждую нашу голову - сотня
ваших". Это "Правда" внедряла в массы по дикости
непревзойденное постановление гарнизонного совета Петропавловской крепости:
"В борьбе против врагов советской власти мы не остановимся
перед зверством... Мы ставим на вид необходимость провозглашения
кровавого террора". Что же, ведь случилось только то, что призывы
"Правды" услышаны кем-то из ее темных читателей: "зверство"
действительно пущено в ход. И теперь, когда это случилось, "Правда"
с меднолобостью неподражаемой пишет: "Мы не скрываем, мы не
замалчиваем. Мы боремся с такими поступками, мы искореняем".
И в той же самой статье "искореняет": "Мы можем ответить только
массовым организованным террором... Но убийство отдельных
врагов - это преступление против революции"... Что за стальная
логика? - убить двух безоружных - преступно, убить тысячу
безоружных - добродетельно. Способ "искоренения" довольно старый: так
при Романовых искоренялись еврейские погромы. А народные
комиссары, а Петроградский СР. и С.Д., - где же было их
благородное негодование, когда преступление подготовлялось на страницах
"Правды"? И что они думали о продолжающейся проповеди террора?
Или тоже ждут, пока дело будет сделано, чтобы негодовать тогда?
Нет, господа, теперь негодовать вам уже не к лицу. И не вам судить
тех темных людей, какие убили Шингарева и Кокошкина»1.
«Новую жизнь» считали газетой полуменьшевистской,
полубольшевистской. А вот чисто кадетская «Речь» не осмелилась сделать
такой вызов Смольному.
- Вы не знаете, какое нам надо делать усилие над собой, чтобы
работать, - с тоской в глазах говорили в ее редакции Ариадне Тырковой.
«Это уже не обычная поденная газетчина, а точно послушание.
Противно бороться словами, когда все слова сказаны. А за слово
висит над ними угроза ежеминутной расправы. Пришел № южной
газеты с документами о Ленине. "Мы не можем этого напечатать.
Матросы придут и разможжат голову и нам, и наборщикам"»2.
В числе «саботажников» оказалась труппа Мариинского театра:
артисты, хор, оркестр и выбранный ими после Февраля
руководитель - пианист и дирижер Александр Ильич Зилоти - двоюродный
брат и учитель Рахманинова. Луначарскому показалось, что вся сила
1 Замятин Е. Елизавета Английская // Его же. Собрание сочинений: в 4 т. Т. 4.
Беседы еретика. М.: Республика, 2011. С. 281.
2 Тыркова A.B. Дневник от 27.01.18 // Наследие Ариадны Владимировны
Тырковой: Дневники. Письма. С. 213.
481

сопротивления исходит именно от него, и, не долго думая, он посадил
его в «Кресты»1. Это случилось в ночь на 13 января 1918 г.2
Узнав об этом, к Луначарскому в Зимний дворец бросился
хлопотать врач Горького и Политического Красного Креста И.И. Манухин,
который позже вспоминал, как взволнованный, расстроенный, какой-
то растерянный, нарком шагал из угла в угол комнаты, жалуясь на
невероятные трудности, которые встречает новая власть, на саботаж.
«Об освобождении Зилоти не хотел и слышать: он держит всю оперу
под своим влиянием, он виновник, что театр бастует.
- И вы увидите, - решительно заявил Луначарский, - без него
опера откроется.
После долгих переговоров и настойчивых увещаний и
упрашиваний, Луначарский, в конце концов, пошел на компромисс: из
"Крестов" он Зилоти выпустит, но при условии, что я перевезу его к
себе на квартиру, а у меня он должен сидеть, не выходя на улицу и не
пользуясь телефоном. Ответственность за исполнение этих условий
возлагается на меня. С какою радостью помчался я в "Кресты" с
документом об освобождении в руках!»
А.И. Зилоти он застал в маленькой тесной камере с грязными
обшарпанными стенами и тусклым от грязи оконцем. «Трудно было
вообразить большего несоответствия своеобразно-изящного облика
А. И., его тонкой музыкальной души с окружавшей его обстановкой!
Со свойственной ему непринужденной веселостью встретил он весть
о свободе и, прежде чем я успел опомниться, со смехом <...> указал
на надпись на грязной стене. Там значилось: "Здесь сидел вор Яшка
Куликов".
- А вот я сейчас и продолжу, - сказал Александр Ильич.
И четко выписал карандашом "и ученик Листа Александр
Зилоти"».
Через два-три дня до них добежала весть, показавшаяся в первую
минуту невероятной: Шаляпин, Федор Иванович, Федор, давний
приятель Зилоти, с которым он был на «ты»... уже поет в опере и
увлек за собою всех саботажников Мариинского театра!
1 Манухин И.И. Воспоминания о 1917-1918 гг. // Новый журнал. (Нью-Йорк),
1958. № 54. С. 104-116. В защищавшейся в 2014 г. в Ростовской консерватории
кандидатской диссертации по искусствоведению Е.Г. Мальцева «Александр Ильич
Зилоти: пианист, педагог, организатор концертной жизни» нет ни слова о том периоде в
деятельности Зилоти, когда он был выбранным управляющим труппой Мариинского
театра и в этом качестве, отказавшись подчиняться Луначарскому, был по его
распоряжению арестован и какое-то время провел в «Крестах».
2 Горобец СВ. Петербургский период творчества Александра Золоти // Вестник
СПб ГУКИ. 2014. № 4. С. 123-124.
482

При таком внезапном и крутом повороте Шаляпина «налево»,
ничего не было удивительного, когда позже на резко высказанное ему
суждение Манухина об его поведении по отношению к Зилоти, он
ответил:
- Что поделать? Мне нужна мука...
С тех пор знакомство Манухина с Шаляпиным оборвалось1.
13 января 1918 г. в газете «Дело народа» статья М. Осоргина
«Писатель Серафимович», в которой среди прочего интеллигенция
призывалась к тотальному бойкоту всех правительственных
мероприятий и разъяснению массам «бандитского характера власти»,
доказывая, что «большевики - враги трудовых классов»2.
«Теперь сомнений нет, - записывал в дневник Короленко 15
января, комментируя посылку Муравьевым красногвардейцев из
Полтавы на Рамодан. - Война с немцами заменена войной с
соотечественниками». Что же касается полученных из Питера оказией
дополнительных известий об убийстве Шингарева и Кокошкина,
он писал: «Два чистых и умных человека, очень МНОГО сделавших
для русской свободы... Ленин приказом требует разыскать убийц...
Конечно, приказ дается не для исполнения»3.
18 января 1918 г. Борис Никольский записывал в свой дневник:
«Когда на стогнах Петрограда / мороз и голод в грозный год /
людского гибнущего сада / застали трепетный разброд, / когда в
безбрежном море стонов, / безумств, насильства и вражды / без власти, права
и законов, / без очагов и без еды, / во мраке ночи беспросветной, /
деснице Бога предана, / терзалась мукой беззаветной / моя
несчастная страна, / когда былые злодеянья / гордыней блещущих веков /
в немую бездну воздаянья / Россию свергли с облаков, / когда
ужасный жребий вышел / и я слова его читал, / о, что я видел, что я
слышал, / что пережил, перестрадал!..»4
Комментируя принятое накануне Полтавским советом
решение ввести революционный трибунал и витийствование там по
этому поводу «г-жи Робсман», Короленко записывал 24 января:
«Будет следственная] власть, будут обвинители, защиты не
будет. Будут охотники из публики. Г-жа Робсман приветствует
уничтожение института защитников, от которых никогда не встречали
защиты бедняки, а только богатые. Беззастенчивая, лживая де-
1 Манухин И.И. Воспоминания о 1917-1918 гг. // Новый журнал. (Нью-Йорк),
1958. №54. С. 104-116.
2 Осоргин М. Писатель Серафимович //Дело народа. 13.01.18. С. 1-2.
3 Короленко В.Г. Из дневников 1917-1919 гг. С. 79-80.
4 Никольский Б.В. Сокрушить крамолу. С. 123-124.
483

магогия и приветствующее ее бессознательное собрание
"советчиков"»1.
Надежда, что вот-вот весь этот кашмар кончится, не иссякала.
28 января 1918 года хранитель Исторического музея A.B.
Орешников записывал: «"Русские ведомости" опровергают, к
сожалению, вчерашнее сообщение "Нового слова" ("Русское слово") о
взятии Алексеевым Воронежа. Сегодня был большой крестный ход
из церквей на Красную площадь, по-видимому, прошедший без
инцидентов»2.
Став очевидцем грандиозного крестного хода со всей Москвы на
Красную площадь, явившегося своего рода протестом против
декрета об отделении церки от государства, Тыркова записывала 28
января: «Большевики добрались кровавыми руками до дна народного.
Вызвали духов. Мы и сами не знали, что церковь нам близка. Или
боялись знать. Война и революция всю душу изранили. А кто исцелит?
Не социализм же, особенно этот»3.
Касаясь оглашенной накануне в Бресте декларации об отказе
подписать мирный договор и об одностороннем прекращении
войны с Германией и ее союзниками, Лихтенштадт писал 29 января
из Петрограда в Геленджик: «Что-то совершенно неслыханное в
летописях истории, противное и смыслу человеческому. <...> И тем
не менее - это лучше подписания мира, это менее позорно и это лучше
для будущего России. Конечно, немцы "со своей стороны" могут не
прекращать войны. <...> Едва ли они пойдут слишком далеко в глубь
страны, едва ли им нужен голодающий Петроград. Словом, ужасно
и противно, но на фоне всего ужасного и противного и на фоне все
еще худших возможностей этот оригинальный мир еще не худшее.
Строят разные предположения, говорят: теперь уже несомненно, что
большевики получили от немцев хороший куш и писали этот акт под
их диктовку. Я не верю. Не верю вообще в этот "куш" и не допускаю
даже мысли, чтобы здесь была хоть капелька немецкой инспирации.
Это - вполне самобытное творчество, здесь все - российское, это -
всеобщее, равное, прямое и явное дезертирство, санкционированное
властью. И я думаю, у этой власти примерно такой расчет: захотят
немцы прихватить еще десяток-другой городов - все равно захватят,
позору для бегущей армии прибавится, лучше скорее разогнать этот
сброд, если удастся сорганизовать "Красную армию" (что она сейчас
боеспособнее солдатской армии, это несомненно), если под влиянием
1 Короленко В.Г. Из дневников 1917-1918 гг. С. 80.
2 Орешников A.B. Дневник. Кн. 1.1915-1924. С. 145.
3 Там же. С. 216.
484

нового немецкого вторжения скуется хоть какой-нибудь патриотизм
(как странно сейчас звучит это слово, словно века прошли с тех пор,
как мы брали его в кавычки и произносили "патриотизм"), можно
вновь объявить войну, никакими договорами мы не связаны· Такова,
я думаю, большевистская логика»1.
30 января 1918 г. Орешников записывал: «Большевики,
отказываясь от подписания мирного договора, объявили прекращение войны
с воюющими державами. Ничего не понимаю. Судя по газетам,
большевистские войска внутри России всюду побеждают»2.
30 января Пришвин писал о том же в своем дневнике: «Теперь
стало совсем ясно, что выходить во имя человеческой личности
против большевиков невозможно: чан кипит и будет кипеть до конца.
Самое большее, что можно, - это подойти к этому краю чана и
подумать: "Что, если и я брошусь в этот чан?"». Ему однажды пришлось
наблюдать, как в одной хлыстовской секте личность растворялась и
разворачивалась в массу, превращаясь из европейского «Я» в
азиатское «Мы». И было членам секты это бремя рабства сладко, «потому
что им всем хотелось жертвовать и страдать без конца». Блок, по его
мнению, в подобном состоянии находился задолго до революции, а
теперь, если судить по его статьям, «собирается броситься или уже
бросился в чан»3.
30 января Короленко записывает в далекой от столицы Полтаве:
«Сегодня торжество и парад - большевики празднуют победу: Киев
разгромлен, окровавлен, во многих местах обращен в развалины
и приведен под власть советов... Таковы плоды замены внешней
войны внутренней. Точно смертельная болезнь, вогнанная внутрь
организма»4.
В своем дневнике он уже не раз обращал внимание на активное
участие детей в этой внутренней войне. Вот и сегодня его волнует,
насколько достоверно услышанное им о 12-летнем ученике
местного коммерческого училища, который записался в красную
гвардию и, придя в класс вооруженным, закуривает папиросу,
вынимает револьвер и наводит его на "буржуя" учителя. «Неужели правда?
Рассказывают со слов других учеников. Непременно проверю и
узнаю фамилию». А вот что ему стало известно совершенно
достоверно. Во время одного из обысков в семье его знакомых Семенченко
(их было целых 4, большею частью вызванных личным
нерасположением одного из власть имущих) один из них обратил внимание на
1 Минувшее. Исторический альманах. Вып. 20. С. 153.
2 Орешников A.B. Дневник. Кн. 1.1915-1924. С. 145.
3 Пришвин М.М. Дневники. Кн. 2.1918-1919. С. 26-27.
4 Короленко В.Г. Из дневников 1917-1919 гг. С. 80-81.
485

мальчика-красногвардейца (лет 12-13 на вид). И на снисходительно
насмешливый вопрос: как он, такой юный, попал в вояки? - другие
красногвардейцы ответили:
- О, он у нас молодец: застрелил двух офицеров, которые хотели
бежать, в Петрограде.
Короленко всегда возмущало слишком раннее вовлечение
юношества в "политику". «А между тем - несколько поколений прошло эту
школу скороспелок. И за это Россия теперь платится. Общее
негодование русского общества изливалось только в словах, не имея
действительного исхода. И это словоизлияние было непрестанной
пропагандой, обращенной к юношеству. За этот грех долгого подавления
русской активности Россия расплачивается ужасной ценой: дети и
умирают, и убивают, не имея понятия за что. <...> "Революция",
вербующая детей, и убийцы "буржуев", может быть, вроде Шингаревых
и Кокошкиных, далеко превзошли ужас этой вербовки... Ах, если бы
наконец поняли, что русская душа нуждается теперь в
разностороннем покаянии, что партии будущего повинны тоже во многом, в чем
справедливо винят прошлое!.. Только в этом разрешение
ужасного узла, завязанного темным и гнусным произволом царей и теперь
разрубаемого по живому телу столь же темным произволом новых
владык...»1
А день спустя, 31 января, он с недоумением читает Декрет о
прекращении войны: «Так беспримерно закончила Россия эту войну...
В первый еще раз страна, в сущности еще не побежденная, но с
совершенно обессиленной волей, отказывается просто формально
признать себя побежденной и, как собачка, подымает лапки кверху,
сдаваясь на милость и немилость... Случай во всемирной истории
беспримерный, своеобразный и во многих отношениях
знаменательный... Все традиции "войны" и "мира" нарушены без сомнения,
могущественные "победители" озадачены. Что же теперь? Вступит ли
в силу вечный закон «горе побежденным»? Или
социал-демократическая организация германского народа, наиболее серьезная сила из
всех существующих в Европе, окажется настолько внушительной, что
герм[анский] империалистический бульдог не решится кинуться на
Россию, так жалостно поднявшую лапки и обнажающую беспомощно
свои чувствительные места... Изумленный мир ждет ответа на этот
вопрос, еще впервые поставленный в такой изумительной форме»2.
После посещения 15 (2) февраля ограбленной Патриаршей
ризницы хранитель Исторического музея A.B. Орешников до 6 часов ве-
1 Короленко В.Г. Из дневников 1917-1918 гг. С. 81-82.
2 Там же. С. 82-83.
486

чера сидел со стаканом вина с купцом и любителем искусств,
благотворителем A.A. Карзинкиным, беседуя о текущих событиях. «Газеты
сообщают ужасные новости: убит киевский митрополит Владимир,
умер (или убит?) генерал Н.И. Иванов, застрелился (впрочем,
подтверждения нет) Каледин. Прямо чувства притуплены, с
равнодушием читаешь о таких ужасах»1.
Московские писатели продолжали собираться на «Средах» у
Н.Д. Телешова. 17 (4) февраля в присутствии Маяковского, в общем-
то державшегося «довольно пристойно, хотя все время с какой-то
хамской независимостю» щеголявшего «стоеросовой прямотой
суждений», читали свои произведения Эренбург и Вера Инбер.
«Стоеросовая прямота суждений» вполне вероятно относилась
именно к услышанному им от них. А вот Бунину явно пришлось по
вкусу то, что сказал про них еще один еврей - Койранский: «Завывает
Эренбург, / жадно ловит Инбер клич его, - / ни Москва, ни
Петербург / не заменят им Бердичев»2.
Много что вокруг вызывает недовольство Бунина. Вот что
фиксирует он в своем дневнике 6 февраля:
«Походив по Лубянке и послушав, о чем толкуют собравшиеся
там люди, заприметил, как одна дама жалуется, что она теперь без
куска хлеба: имела раньше школу, а теперь всех учениц распустили, так
как их нечем кормить. Перебивая ее, вмешивается "какая-то
намазанная сучка", которая начинает говорить, что "вот-де немцы придут, и
всем придется расплачиваться за то, что натворили".
- Раньше, чем немцы придут, мы вас всех перережем, - холодно
сказал рабочий и пошел прочь.
Солдаты подтвердили:
- Вот это верно! - и тоже отошли».
В другой толпе внимание Бунина привлек спор о том же между
рабочим и прапорщиком. Последний «старался говорить как можно
мягче, подбирая самые безобидные выражения, стараясь
воздействовать логикой», он «почти заискивал». И все-таки рабочий кричал на
него:
- Молчать побольше вашему брату надо, вот что! Нечего
пропаганду по народу распускать!3
И переписывает несколько фраз из горьковской «Новой жизни» о
том, что теперь даже для самого наивного простеца становится ясно:
применительно к политике народных комиссаров не приходится го-
1 Орешников A.B. Дневник. Кн. 1.1915-1924. С. 146.
2 Бунин И. Окаянные дни: Москва, 1918 г. С. 16.
3 Там же. С. 16-17.
487

ворить о каком-либо мужестве и революционном достоинстве, но
даже о самой элементарной честности. «Перед нами компания
авантюристов, которые ради собственных интересов, ради продления еще
на несколько недель агонии своего гибнущего самодержавия, готовы
на самое постыдное предательство интересов родины и революции,
интересов российского пролетариата, именем которого они
бесчинствуют на вакантном троне Романовых»1.
И вот надо же, к ним присоединился Блок. «Напечатал статью,
которой восхищается Коган (П.С.). Я еще не читал, но
предположительно рассказал ее содержание Оренбургу (так в тексте. - Авт.) - и
оказалось, очень верно. Песенка-то вообще нехитрая. А Блок человек
глупый»2.
В феврале 1918 г. Сергей Малышев писал Короленко, что у него
соседи-крестьяне забрали все до кур и запаса солонины. Из этого
запаса назначили ему самому и няне-старухе, по 4 фунта. На старика
Жебунева, живущего у него, не отпустили ничего, не говоря уже о
рабочих-военнопленных. «Взяли все, оставили только дом с домашним
хламом». Но теперь «углубление» приостановилось. «Сегодня
приходил сельский комитет и объявил, что мне назначены две лошади и
две коровы. И на том спасибо. Хлеба оставили 120 пуд[ов] и пока -
право жить в доме. Я этому обрадовался, т. к. с течением времени
можно будет отправить деда (С.А. Жебунева) в Харьков по железной
дороге. Его положение меня смущает: он такой слабый и
беспомощный... Повинностей граждане не желают платить. Больницы и школы
предположено закрыть»3.
Вторник 19 (6) февраля Орешников записывает: «Германцы
возобновили против нас военные действия. Что-то будет?»4
«Сегодня день особенный» для Ремизова: «Немцы вступают в
Россию. Сегодня я видел, как на немецк[ого] солдата крестились
бабы. (В суб[боту] получены были известия из Киева о убийстве
митроп[олита] Владимира)5.
21 февраля в газете «Утро России» статья П. Сурмина «Немцы
и мы», в которой утверждалось, что власть Германии над Россией
страшнее всякой советской власти. «Можно ненавидеть красный
флаг, но нельзя изменять национальному знамени»6.
И были такие, кто разделял эти настроения.
1 Бунин И. Окаянные дни: Москва, 1918 г. С. 16-17.
2 Там же. С. 17.
3 Короленко В.Г. Из дневников 1917-1919 гг. С. 85.
4 Орешников A.B. Дневник. Кн. 1.1915-1924. С. 146.
5 Ремизов А.М. Дневник 1917-1921 гг. С. 490.
6 Сурмин П. Немцы и мы // Утро России. 21.02.17.
488

Один офицер, дворянской фамилии говорил:
- Сейчас иду в комиссариат записываться инструктором. Как же
реагировать на немцев? Я же не пораженец.
- Бросьте! - стал уговаривать его Пришвин. - У вас дом отобрали,
лишили погон, чинов, орденов. Неужели вам мало?
Тот смутился:
- А как же тут жить?
- Мышкой, мышкой. Поверьте, одна бутафория: никто отечество
защищать не будет. Оно давно уже кончилось.
Через два часа они встречаются, и офицер рассказывает:
- Я не утерпел: пошел записываться в комиссариат. Думал,
очередь большая. Прихожу: пусто, вещи складывают. "После, -
говорят, - приходите, мы сейчас заняты: переезжаем в другое помещение,
более удобное". Правду вы сказали: буду жить мышкой1.
«Несмотря на униженные просьбы большевиков, наступление
неприятеля по всему фронту началось», - свидетельствует 21 (8)
февраля Орешников2.
Приехавший из Петрограда в Москву П.П. Покрыкин на вопрос
Орешникова - велико ли бегство оттуда ввиду приближения немцев,
ответил:
- Напротив, мы их ждем, как избавителей, ибо положение хуже
быть не может.
«Несчастная родина!» - записывал в связи с этим 23 (10) февраля
A.B. Орешников3.
На ту же болезненную тему, но с другой стороны и по другому
поводу делился с бумагой 21 февраля размышлял в Полтаве Короленко.
Ему прислали гонорар за издание его брошюры, но получать его
оказалось возможным лишь по частям: большевики «социализируют»
капиталы. В утешение один из крупных служащих банка сообщил,
будто получены достоверные известия, что австрийцы предъявили
ультиматум большевикам: в десятидневный срок очистить Украину,
мы, дескать, заключили с Украиной мир и обеспечим его
действительность. «Это говорилось с радостью: дескать, безобразиям
большевиков над банками и карманами состоятельных людей будет положен
конец. Но во мне повернулось больное сердце: вот оно, настоящее ма-
зепинство! Россия беспомощна, и Украина будет кромсать ее вместе
с австрияком! Теперь они, конечно, разинут рот уже и на Одессу...
Вот истинно буржуазное (пожалуй, карикатурно буржуазное) от-
1 Пришвин М.М. Дневники. Кн. 2.1918-1919. С. 31.
2 Орешников A.B. Дневник. Кн. 1.1915-1924. С. 147.
3 Там же.
489

ношение к войне: пусть кромсают по живому телу Россию - лишь
бы не трогали наших денег. На противоположном полюсе такой же
карикатурный "социализм". Пусть пропадет отечество, пусть его
захватывают немцы, - и да здравствует война за "классовые интересы".
Конечно, ни умный социализм, ни умная буржуазия за эти
карикатуры не ответственны»1.
- Немцы, слава Богу, продвигаются, взяли Смоленск и Бологое, -
говорили все в один голос у некоего Б., где в этот день собралось
много народу, в том числе Бунин.
А приехавший из Симферополя Д. говорил, что там «неописуемый
ужас»: солдаты и рабочие «ходят прямо по колено в крови», а какого-
то старика-полковника «живьем зажарили в паровозной топке»2.
«Косная душа, - записывал Пришвин 22 февраля. - Вчера солдат
ребенка в колясочке - ничего себе - по физиономии.
- Ты, - говорит, - буржуй!
- Нет, - кричит, - я не буржуй!
И заплакал»3.
22 (9) февраля Тыркова фиксирует в дневнике уличные
митинги в Петрограде: «Летучие, маленькие и серьезные. Сплошная брань
против большевизма.
- Ну да, пойдем мы драться, нашли дураков.
На Вы6[оргской] стороне, где нельзя было слова сказать против
них, теперь та же злоба».
Как гласная городской Думы, она приняла участие в ее заседании,
на котором была принята резолюция протеста. «Старые слова, старые
лозунги. Я спросила социалистов, с которыми сидела в комиссии:
- Вы говорите: сплотитесь вокруг Учредительного] Собр[ания].
Вы сами во что верите?
Переглянулись, замялись.
- Ничего другого нет... Массам нужен лозунг... С правовой точки
зрения другого ничего нет...
Я не стала спорить. Кое-что смягчила, и затем единогласно
приняли. Все равно. Трупы они и больше ничего.
Ну а живое где?
Город как призрак. Туманно, смутно. Люди копошатся. А надо
всем точно черные крылья».
По поводу обращения Троцого во французское посольство за
помощью Тыркова посчитала нужным записать: «Глупее всего, что это
1 Короленко Β.Γ. Из дневников 1917-1919 гг. С. 84.
2 Бунин И. Окаянные дни: Москва, 1918 г. С. 20.
3 Пришвин М.М. Дневники. Кн. 2.1918-1919. С. 30.
490

вызвало какое-то движение среди ошалевшей дипломатии. Сегодня
даже собрались составлять какой-то memorandum о том, чем
союзники могут им помочь. К счастью, кажется, поняли всю ридикюльность
(смехотворность. - Лет.)»1.
23 (10) февраля в газете «Раннее утро» напечатан очерк Пришвина
«Последний ответ», основанный на уличных впечатлениях:
«Молчали, молчали, и вдруг какая-то ликующая злоба вырвалась
из сырого темного подвала.
- Последние денечки танцуете!
- Три дня подряд.
Попик радостно говорит:
- До весны все кончится!
А спросить бы: что кончится? Россия? А прощай вся Россия, лишь
бы кончились большевики, - пусть немцы, японцы. <...>
Вот еду теперь на трамвае по Невскому, смотрю, слушаю, как
ведут себя русские люди в последние деньки, и думаю о последнем дне
Суда. Ну, ничего нет у нас, армия разбежалась, офицеры и студенты
очищают улицы, курсистки торгуют газетами, которые дышат на
ладан, дети разрушают правописание, - ничего не делаем.
- Кто же вы такие? - спросят нас на суде.
И в последний час на страшном судилище Господнем мы ответим:
- Мы, Господи, ничего, мы так себе, русские люди,
специалисты-революционеры»2.
В тот же день Пришвин записывал: «Вся-то пыль земная, весь
мусор, хлам мчится в хвосте кометы Ленина. <...> Вожди - это ядро
кометы, в котором нет ничего: раскаленные камни, светящийся туман, в
их обманчивом свете сияет весь хвост кометы, вся эта пыль земная и
мусор мчащийся»3.
23 (10) февраля «Известия Московского совета» публикуют
статью «Осиное гнездо», автор которой А. Серафимович сводит в ней
счеты с «саботажниками». Правда, весьма своеобразно. Объектом его
нападок являются не объявившие ему бойкот литераторы, теперь
обнимающиеся и целующиеся с Маяковским (ведь он не замечен пока
в сотрудничестве с большевистскими газетами!), а те, кто в
гимназиях, реальных училищах, институтах, университетах,
политехникумах создают отряды, обслуживающие буржуазный строй,
буржуазную жизнь. «Инженеры, доктора, писатели, журналисты, адвокаты,
1 Тыркова A.B. Дневник от 9(22).02.18 // Наследие Ариадны Владимировны Тыр-
ковой: Дневники. Письма. С. 217-218.
2 Пришвин М.М. Цвет и крест. Неизвестные произведения 1906-1924 годов.
С. 175-177.
3 Пришвин М.М. Дневники. Кн. 2.1918-1919. С. 32.
491

учителя, чиновники, судьи, профессора, всякого рода служащие
выращиваются в этих гнездах и идут в жизнь строить и поддерживать
господство имущих. У них с детских лет создается своя собственная
психология неотрывности их жизни от жизни имущих классов. Даже
пролетарские дети, попадая в эти ядовитые гнезда, часто забывают,
откуда они пришли, и, как все, становятся янычарами». В будничные
дни такое воспитание детей буржуазией ускользает от глаза. «В дни
же громадных политических потрясений, в дни общественных
катаклизмов, система, вылепившая их разум и сердце, проявляется в
страшной наготе».
И в качестве типичного образчика такого ядовитого гнезда
приводит мужскую гимназию Адольфа на Малой Никитской. Учатся в ней
«дети докторов, учителей, чиновников, купцов, фабрикантов,
заводчиков, землевладельцев, нефтепромышленников. «Внутренне - это
типичнейшее осиное гнездо по воспитанию самых непримиримых
янычар имущего класса. Трудно найти другое место, откуда бы
выходили более злые, более беспощадные ненавистники трудящихся.
Перед учениками - молчаливая заповедь: "Делай, что хочешь,
испытывай все подлые грязные мерзости жизни, но лишь при одном
условии, - соблюдай внешнюю благопристойность и приличие". И
гимназия все знает: пьянство, подлый разврат, картежную игру, секретные
болезни и такие вещи, о которых и говорить не хочется. Знали ли
об этом педагоги с директором во главе? Великолепно. Но ведь для
них одна заповедь: "Утопай в какой угодно грязи, лишь бы внешне
прилично"»1.
И вот надо же, в эту среду попал сын автора Анатолий Попов.
Разумеется, «случайно», а не потому что родители хотели дать ему
образование в учебном заведении, в основу работы которого его
учредителем, известным педагогом A.B. Адольфом (кстати, автором
стихотворного перевода сатир Ювенала) был положен принцип
свободы, а девизом для гимназистов стали «самодеятельность и
самовоспитание». Все бы ничего, окончило бы успешно чадо выпускной
8-й класс, да вот из-за своего отношения к революционным событиям
сделался он изгоем.
Поведав о том, что произошло с ним, когда юнкера занимали
Кремль (см. выше), Серафимович жалуется на то, что как только
узнали в гимназии о случившемся, «началась дикая невероятная
ежедневная, в самых подлых формах травля». Ученики его класса
поголовно сыпали на своего товарища:
- Шпион, провокатор, продавшийся за немецкие деньги.
1 Серафимович А. Осиное гнездо. С. 346.
492

Говорили, что изобьют, свернут шею. От имени всего класса
заявляли на уроках учителям:
- Немедленно уйдем все, если в классе будет оставаться он.
«Что же педагоги? Они всячески, во главе с директором,
подогревали эту травлю и сами травили, как могли. Застрельщиком
выступал господин Адольф (сын учредителя. - Авт.), владелец гимназии,
он же - преподаватель латинского языка». Но так как, несмотря на
все его подсиживания «нетерпимого им ученика на своем
предмете - [тот] хорошо учился», то стал науськивать на него учеников.
«Каждый урок господин Адольф неизменно начинал одной и той же
речью против большевиков, отборно ругая их и обливая ушатами
грязи и клеветы». А преподаватель истории Сыроечковский сказал:
- Зачем вы пришли в гимназию? Разве между гимназией и вами
не легла кровь? Вам здесь не место.
А ведь этот господин забыл об одном сказать, что ««и одно учебное
заведение не дало столько белогвардейцев, сколько гимназия Адольфа»,
которые «усердно расстреливали солдат и рабочих <...> и потом
хвалившиеся учителям и товарищам числом убитых». Забыл он
сказать, и почему это многие ученики этой гимназии после
Октябрьской революции скрылись из Москвы и гурьбой отправились
на Дон. «Отдохнуть, что ли? Господин Сыроечковский, господин
Адольф, и вы, господин директор Стрельцов, не скажете ли нам? Что
же вы? Да, забыл еще упомянуть, что господин Сыроечковский -
народный социалист»1. То есть, чуть ли не кадет!
Отметив, что, «не смея прямо выкинуть ненавидимого ученика»,
но стремясь вместе с остальными учениками сделать пребывание его
невозможным в гимназии, ее директор Стрельцов грозит считать
незаконным его отсутствие во время боев в городе, Серафимович
восклицает: «Ну, не Иудушка ли! А отсутствие ученика Маргулиеса
(папаша - крупный купец), явившегося только после Рождества?
Маргулиес все время был во втором батальоне ударников. Его
отсутствие как находите - законным? А отсутствие тех, что отправились
на Дон? Что же, за ними за всеми аттестаты обеспечены!»
Справедливости ради сказав, что «среди захлебывающихся
черносотенством учителей нашелся один, который, отбросив всякую
политику, требовал одного - знаний (это - преподаватель физики и
математики)», Серафимович заключает: «Эта история является
другим концом саботажа школы: тысячи пролетарских детей выброшены
учителями-саботажниками на улицу, а дети купцов, банкиров,
спекулянтов, нефтепромышленников, заводчиков преспокойно учатся,
Серафимович А. Осиное гнездо. С. 347-348.
493

получают аттестаты с тем, чтоб разлететься из осиного гнезда по всей
России лютыми врагами трудового народа. Справедливо ли? И
почему осиные ядовитые гнезда должны быть терпимы?»1
Как теперь, спустя 100 лет, можно оценивать это печатное
произведение? Сам автор рассматривал его как вклад в борьбу за лучшее
будущее человечества. Недаром не забывал включать во все собрания
своих сочинений. Пусть так. Наверняка иначе думали об этом те, кого
он с такой легкостью клеймил.
Например, Викентий Андреевич Адольф, благополучно
скончавшийся в 1966 году в возрасте 81 года. Кстати, владельцем гимназии
был не он, а его мать, дочь главного архитектора Исторического
музея и автора памятника героям Плевны В.И. Шервуда. Продолжал
учительствовать еще несколько лет. Потом преподавал теорию
стихосложения, был неплохим поэтом, в частности написал свой
вариант утраченной 10-й главы «Евгения Онегина». Преподавал также
географию, в частности в училище Большого театра. Репрессиям не
подвергался. Зато исчез без следа «по каким-то партийным делам» в
30-е годы его брат Владимир2.
Директор гимназии Алексей Александрович Стрельцов жил
в доме 3 по Ваганьковскому переулку3. Это между Знаменкой и
Воздвиженкой, так что его сын вполне мог оказаться в распоряжении
штаба белогвардейцев, размещавшегося совсем рядом - в
кинотеатре «Аре» на Арбатской площади. О дальнейшей судьбе их ничего не
известно.
Борис Евгеньевич Сыроечковский (12.IV.1881-12.VI.1961) до
1922 года учительствовал. В 1926-1957 гг. преподавал в различных
московских вузах. Главной областью его научных исследований
была история декабризма. Опубликовал много ценных архивных
материалов4.
А что касается упоминаемого Маргулиеса, то такового в 1917 году
среди жителей Москвы не было. Был только Михаил Семенович
Маргулис, но не «крупный купец», а врач, доктор медицины, приват-
доцент Московского университета, ординатор
Старо-Екатерининской городской больницы и преподаватель в училище для
фельдшериц в память М.К. Клейн, проживавший на Садово-Сухаревской,
Д. б5.
1 Серафимович А. Осиное гнездо. С. 346-350.
2 Адольф Викентий Андреевич, http://baza.vgdru.eom/l/324/
3 Вся Москва: Адресная и справочная книга на 1917 г. Разд. III (алфавитный
указатель адресов жителей). С. 475.
4 Сыроечковский Борис Евгеньевич // Советская историческая энциклопедия.
Т. 13. М.: Советская энциклопедия, 1971. Стлб. 1004.
5 Вся Москва: Адресная и справочная книга на 1917 г. Разд. III. С. 316.
494

Навряд ли и ученики гимназии Адольфа как-то сильно
отличались по своим настроениям от учеников других учебных заведений.
Вот, например, что происходило тогда же в училище при евангели-
ческо-лютеранской святых Петра и Павла церкви в Москве. Его
педагогический совет, ознакомившись с очередным постановлением
комиссара по просвещению Луначарского о досрочном окончании
занятий в выпускных классах, и «выслушав пожелания учащихся»,
после всестороннего обсуждения, пришел к следующему: исходя из
основного принципа, что «школа должна стоять вне всякой политики
и служить одним культурно-просветительным целям», а также
исходя из соображений, что курсы в выпускных классах никоим образом
не могут быть оборваны в конце января, налаженную сейчас работу
в них «довести до надлежащего конца»1. А «пожелания учащихся»
выражались и в таком заявлении 12 восьмиклассников: «Несмотря
на то, что учащиеся не признают власти народных комиссаров», тем
не менее, хотя они и искреннейше желают «по возможности
полнее пройти курс учебного года», они, «под давлением обстоятельств
принуждены просить о возможно скором окончании». В числе этих
обстоятельств и «трудности и препятствия, связанные с настоящим
тяжелым политическим и экономическим положением страны»,
которые «лишают учащихся возможности всецело посвятить себя
своим занятиям», и, между прочим, то, что «неподчинение декрету
народных комиссаров грозит крайне неприятными последствиями не
только для нас, кончающих, но и для учащихся других классов и для
администрации нашего училища»2.
Одними из подписантов были Евгний Рар и Николай Коновалов.
Дядя первого из них, подполковник Владимир Рар возглавлял
оборону 1-го кадетского корпуса в Лефортове, а в 1919 году умер от
тифа, будучи начальником по строевой части отряда князя Ливена,
освобождавшего от красных Курляндию. А его внучатый племянник
Александр Глебович Рар - видная фигура в медийном пространстве
ФРГ, автор нескольких книг о современной России и В.В. Путине.
О судьбе самого Евгения Papa ничего не известно. Что же касается
Николая Коновалова, то он со временем стал директором Института
неврологии Академии медицинских наук СССР и в этом качестве
присутствовал при последних днях жизни И.В. Сталина на его Ближней
даче в Кунцеве. В числе выпускников 1918 года был и барон Максим
фон Штраух, но подписи его под выше цитируемым заявлением нет.
1 Центральный архив г. Москвы (ЦАГМ). Ф. 148 (Петропавловское училище).
Оп. 1. Д. 15. Л. 88. Черновик машиной.
2 Там же. Л. 90-91. Подлинник рукоп.
495

Вполне возможно, что этот будущий киноартист, прославившийся
ролями Ленина, уже тогда числил себя в рядах революционеров1.
Паника, по словам Тырковой, царила в «Речи»: «Они боятся
резни, насилий, не знаю чего еще. Слишком боятся». На этом фоне
лучиком надежды для них было известие, будто Троцкий звонил во
французское посольство и просил поддержать его в священной
войне2. Быв вечером около вокзала, Тыркова видела, как подъезжали
возы с вещами, а за ними шли матросы. «Распродали все на судах.
Теперь домой. И солдаты валили валом. Красногвардейцы устроили
в дверях заставу, не пускали безбилетных. Все равно все поезда
полны солдатами»3.
Возбужденная «швейцариха» говорит Тырковой:
- Приходил милиционер. Говорит, чтобы всех женщин от 18 до
45 лет представили. Окопы рыть.
Та ей ответила:
- Не пойду. Можете меня расстрелять, а я вас защищать не пойду.
А в дневнике оставила такую запись: «Мы даже не знаем, кто кого
будет защищать. Живем темнее, чем при Романовых. Газеты закрыты.
За каждое слово грозят смертью. Никто не знает немецкого ответа.
В Смольный, говорят, почти не пускают. И там при закрытых дверях
решают, что делать с суверенным русским народом». И добавляет:
«Со всех сторон ползет чисто рабская надежда - авось немцы, авось
немцы. Что немцы? Неужели они должны освобождать и устраивать
Россию? Гадость и мерзость...»4
23 (10) февраля 1918 г. один из идеологов черносотенства Борис
Никольский записывал в свой дневник: «Мучительно было для меня
прочесть о Киевских событиях и мучительной кончине праведного
митрополита Владимира: 70-летний больной старик - мой хороший
личный знакомый - был выведен на холод, раздет и растерзан
озверелою чернью. Да помилует Бог нашего Антония...»5
Приехавший из Петрограда в Москву преподаватель
начертательной геометрии Высшего художественного училища и реставратор
1 Цитируемые выше документы - это, пожалуй, все что сохранилось в архивном
фонде Петропавловского училища о выпускниках 1918 года, в отличие от
выпускников других годов. Куда они делись, можно только гадать. Но не будет ничего
удивительного, если вдруг они обнаружатся в бездонном архиве ФСБ.
2 Тыркова A.B. Дневник от 5.02.18 // Наследие Ариадны Владимировны
Тырковой: Дневники. Письма. С. 216-217.
3 Тыркова A.B. Дневник от 11(24).02.18 // Наследие Ариадны Владимировны
Тырковой: Дневники. Письма. С. 218.
4 Тыркова A.B. Дневник от 10(23).02.18 // Наследие Ариадны Владимировны
Тырковой: Дневники. Письма. С. 218.
5 Никольский Б.В. Сокрушить крамолу. С. 124.
496

Петр Покрышкин на вопрос Орешникова - велико ли бегство оттуда
ввиду приближения немцев, ответил:
- Напротив, мы их ждем как избавителей, ибо положение хуже
быть не может.
«Несчастная родина!» - записывал в связи с этим 23 (10) февраля
A.B. Орешников1.
24 (11) февраля газета московских эсеров «Труд» публикует
стихотворение своего редактора Осипа Минора, члена Учредительного
собрания, только что выпущенного большевиками на
свободу. Называлось оно «В тюрьме»: «Кто б ты ни был, жертва
свинства,/ меньшевик, с.-р., с.-н., / рыцарь Маркса из "Единства" / иль
из "Речи" джентльмен, / или Дона сын мятежный, / или польский
кавалер, / иль с Украины зарубежной / контрреволюционер, /
забастовщик из "Потеля", / саботер из "Земсоюз", / правый фланг из ех
"Викжеля", / - помни сей Hôtel de Luxe!»2
24 (11) февраля Тыркова хватается то за одно, то за другое, - все
валится из рук. «И стыдно, стыдно. Точно все мы предатели и рабы».
Некая Шурка (возможно, кухарка или горничная. - Авт.)
рассказывает, как ее брат бежал из Двинска, где он служил в автомобильной
роте:
- Немцы сбросили с аэроплана бумажки, что через полчаса
придут, ну все и побежали.
- Автомобили взяли?
- Нет, какой толк. Все бросили. Только брат все жалел, что белого
хлеба не взял, у них там страсть сколько было.
И смеется. Тыркова не выдержала: «Вот и все их отечество».
- Свиньи вы...3
«В Смольном, во всяком случае, беспомощная паника или
безумное по наглости жульничество разбойников, грабящих в последнюю
минуту», - записывал 12 (25) февраля 1918 г. Борис Никольский4.
И в то же время как ни в чем не бывало продолжает свои
заседания литературный кружок «Среда». В воскресенье 24 февраля там
граф А.Н. Толстой прочел свою новую сказку, поэтическое сказание
о подвиге княгини Натальи во время свирепого набега «белоглазой
чуди». Свои стихи читали его жена Н. Крандиевская и А. Журин.
В оживленных и горячих прениях участвовали И. Бунин, Б. Зайцев,
А. Койранский, А. Соболь, В. Ходасевич, И. Эренбург5. А Бунин по-
1 Орешников A.B. Дневник. Кн. 1.1915-1924. С. 147.
2 Минор О. В тюрьме. // Труд. 24. (И). 02.1918. № 255. С. 1.
3 Тыркова A.B. Дневник от 11(24).02.18 // Наследие Ариадны Владимировны
Тырковой: Дневники. Письма. С. 218-219.
4 Никольский Б.В. Сокрушить крамолу. С. 124.
5 Новости: Среды // Понедельник «Власти народа». 4.03.18. № 2. С. 4.
497

еле этого вечера, где пришлось слушать стихи С.А. Ауслендера («что-
то крайне убогое, под Оскара Уайльда»), делится с дневником
своими впечатлениями о текущих событиях: «Немцы будто бы не идут,
как обычно идут на войне, сражаясь, завоевывая, а "просто едут по
железной дороге" - занимать Петербург. И совершится это будто бы
через 48 часов, ни более ни менее. В "Известиях" статья, где "советы"
сравниваются с Кутузовым. Более наглых жуликов мир не видел»1.
Тыркова фиксирует слух о том, что союзные послы были уже
накануне признания большевиков после того, как те отказались
подписать мир, и 19 февраля на совещании уже вырабатывали формулу
этого признания, когда по телефону им дали знать, что в Смольном
приняты все условия немцев. «Так они и уйдут из истории, как
большевики, не став Правительством. <...> Застыли мысли. Неужели
впереди все рабство и рабство?»2
«Развертывается предпоследние действие всероссийского
балагана пролетарской революции», - записывал в свой дневник
26 (13) февраля Веселовский. «Сбываются мои самые мрачные
предсказания - что разложение дойдет до таких пределов, что отряды
шуцманов займут без сопротивления всю Россию. Социалистическая
пресса достигает крайних пределов лжи. Когда она учила солдат
брататься с немцами, то обвиняла буржуазию в желании вести с ними
войну, а теперь, вынужденная на отчаянную и безнадежную оборону,
обвиняет ту же буржуазию в сочувствии немцам. Издыхающая
гадина перед смертью еще нагадит»3.
Как раз к этому времени становилось все более и более
очевидным, что открытое и пассивное сопротивление советской власти на
исходе. Добровольческая армия Корнилова вынуждена была
покинуть Дон. Покончил с собой атаман Всевеликого войска Донского
Каледин. А тут еще прекращение перемирия и немецкое наступление.
Все более бесперспективным на этом фоне выглядел саботаж
государственных служащих. В феврале прекратилась забастовка врачей.
Из 1305 московских учителей, принявших участие в референдуме,
проведенном среди них в конце февраля, 1289 человек высказалось
за прекращение стачки4. Стало ясно, что забастовка 4 тысяч
московских учителей проиграна, Союз союзов родительских комитетов взял
1 Бунин И. Окаянные дни: Москва, 1918. С. 22.
2 Тыркова A.B. Дневник от 7(20).02.18 // Наследие Ариадны Владимировны Тыр-
ковой: Дневники. Письма. С. 217.
3 Веселовский СБ. Страницы из дневника. 1917-1923. С. 26.
4 См.: Федюкин С.А. Великий Октябрь и интеллигенция. С. 56.
498

на себя посредничество в переговорах с большевистской властью и
предъявил ей требование возвратить всех учителей на свои места,
оградить их профессиональные права, а управление школами
передать школьным комитетам. Но большевики, упивавшиеся полнотой
своей власти, отказались вести с ним переговоры. Германское
наступление ускорило ликвидацию забастовки. И опять родители взяли на
себя повседневную борьбу за возвращение учителей на свои места:
собирались многолюдные родительские собрания, на которых почти
поголовно все подписывали просьбы о возращении прежних
учителей и отправляли депутации в районные думы и Совет районных дум.
Ответа не было несмотря то, что родители твердо стояли на своем,
грозя опять взять детей из школ1.
27 февраля, занося в дневник увиденное и услышанное, Пришвин
особо выделяет слова Пяста:
- Два негодяя сцепились - мое дело сторона. Только про немцев
мы давно знали и ждали их и предсказывали это, а большевики
должны быть свергнуты2.
В статье «Конец большевизма», опубликованной 28 февраля в
газете «Утро России», Н. Устрялов подходил к этому вопросу
несколько иначе: гибель большевизма он приветствовал бы только при
одном условии: «если бы он пал от русской руки, под ударами здоровой
разумной национальной реакции»3.
28 (15) февраля 1918 г. Борис Никольский записывал в свой
дневник окончание стихотворения от 18 января: «Игра, балы, театры,
встречи, / в казармах рынки, в школе мгла, / растленного холопства
речи, / растленно-рабские дела, / измена, ставшая гражданством, /
изменой верность, долгом ложь, / и ложью долг, и мудрость пьянством, /
и подлость подвигом... / И все ж / тоска сознанья не затмила, /
что есть над нами небосвод / и незакатные светила - / Бог, Царь,
Отчизна и народ!»
И комментируя эти стихи, делился впечатлениями от хождения
по городу, когда он, бродя по нему, отлеплял сотнями афиши для
коллекции сына: «Что за гнусность, что за смрад эти балы, кабаре,
танцульки, маскарады, похабства, паскудства... Гной, гной
невыносимый и нестерпимый... Банкротство всего враждебного прежнему
правительству - полное. Все они разрушали, разрушали, разрушали,
1 Попова Н. Итоги: К ликвидации московской учительской забастовки //
Народный учитель. Март 1918. N° 10. С. 4-5.
2 Пришвин М.М. Дневники. Кн. 2.1918-1919. С. 46.
3 Устрялов Н. Конец большевизма // Утро России. 28.02.18.
499

наконец - разрушили и оказываются в пустом пространстве. А кто,
когда и как будет создавать? Да, государство и право держатся не
властью, не силою, не страхом, но мнением - да, мнением народным, то
есть убежденною готовностью народа чтить установленное право и
подчиняться государственной власти. Принуждение ничто, пока его
не признало подчинение. И в этом смысл моего учения, что
государство есть публично - обязательственное отношение... Государство
есть учреждение нравственное, ибо без готовности граждан к жертве
за государство оно остается ничем»1.
Совсем иные впечатления об увиденном на улицах Москвы у
Ивана Бунина. Да, «мы отдаем немцам 35 губерний»... И тем не
менее, какая красота и радость, смотреть на гимназисток, облепленных
опять несущимся мокрым снегом: «Особенно была хороша одна -
прелестные синие глаза из-за поднятой к лицу меховой муфты... Что
ждет эту молодость?»2
А вечером Бунин был у Т. «Разговор, конечно, все о том же, - том,
что творится. Все ужались. Один Шмелев не сдавался, все восклицал:
- Нет, я верю в русский народ»3.
Рассуждая над тем, уезжать ли из Петрограда или оставаться в
нем, несмотря на предстоящий приход немцев, Пришвин записывал
1 марта: «Кажется, единственный человек, который что-нибудь
выводит (логически думает), - это Ленин, его статьи в "Правде" - образцы
логического безумия. Я не знаю, существует ли такая болезнь -
логическое безумие, но летописец русский не назовет наше время другим
именем»4.
В Москве 1 марта для выработки протеста против
большевистской цензуры в Художественном кружке собрались журналисты.
Председательствовал Мельгунов. Все горячо уверяли друг друга, что
большевики доживают последние часы. Уже вывозят свои семьи. Так
поступил, например, В.М. Фриче. Совсем не выпускать газет
призывала Кускова. «Подумаешь, - замечал в связи с этим Бунин, - как это
будет страшно большевикам!» Возвращался он с E.H. Чириковым, и
тот выкладывал ему «самые достоверные сведения»: что застрелился
генерал (на самом деле полковник. - Лет.) Каменев, что на Поварской
находится главный штаб немцев и жить там поэтому опасно в виду
ожидаемого самого жаркого боя, что у большевиков контакт с
монархистами и тузами из куцов и что решено избрать на царство члена
1 Никольский Б.В. Сокрушить крамолу. С. 124-125.
2 Бунин И. Окаянные дни: Москва, 1918 г. С. 23.
3 Там же.
4 Пришвин М.М. Дневники. Кн. 2.1918-1919. С. 37.
500

Священного собора РПЦ Самарина. «С кем же в таком случае будет
жаркий бой?» - резонно интересовался Бунин1.
В ночь на 2 марта в Петрограде были убиты семь юношей. Сделано
это было по приказу комиссара 1-го партизанского
рабоче-крестьянского отряда при ВЦИКе В.Л. Панюшкина2. Расправа эта
произвела очень тяжелое впечатление на петроградскую интеллигенцию.
Побывав 2 марта у своего коллеги по делам Учительского союза и
попив там чай со всякими сладостями, В.О. Лихтенштадт писал на
следующий день жене: «Пили и хоронили Россию (чем иным могут
сейчас заниматься 5-6 интеллигентов за чайным столом?»)3.
Весть о расстреле красногвардейцами заложников снова
заставляет Пастернака взывать к Всевышнему: «Боже, Ты создал быстрой
касатку. / Жжется зарей, щебечет, летит / низясь, - Зачем ты вдохнул
десятку / приговоренных свой аппетит? / Чем утолю? Как заставлю
зардеться / утром ужасным, когда - Ничто / идол и доля
красногвардейца, / в это ужасное утро - То? Стал забываться за красным
желтый / Твой луговой, вдохновенный рассвет. / Где Ты? На чьи небеса
перешел ТЫ? / Здесь, над русскими, здесь Тебя нет»4.
6 марта в газете «Вечерняя звезда» напечатано стихотворение
О. Маделыптама: «На страшной высоте блуждающий огонь, / но разве
так звезда мерцает? / Прозрачная звезда, блуждающий огонь, / твой
брат, Петрополь, умирает. / На страшной высоте земные сны горят, /
зеленая звезда летает. / О, если ты звезда, - воды и неба брат, / твой
брат, Петрополь, умирает. / Чудовищный корабль на страшной
высоте / несется, крылья расправляет, зеленая звезда, в прекрасной
нищете, / твой брат, Петрополь, умирает. / Прозрачная весна над
черною Невой / сломалась, воск бесмертья тает. / О, если ты
звезда, - Петрополь, город твой, / твой брат, Петрополь, умирает»5.
6 марта (21 февраля) 1918 г. Борис Никольский записывал в свой
дневник: «Если идиоты те, кто прилаживает свое поведение и свои
расчеты к большевикам, то еще большие идиоты те, кто их
прилаживает к немцам. <...> Улицы чудовищны: горы грязи, ямы, ухабы,
все начинает уже течь, еще несколько дней - и Петроград потонет в
1 Бунин И. Окаянные дни: Москва, 1918 г. С. 23.
2 См.: «Черные тетради» Зинаиды Гиппиус / публ. М.М. Павловой и Д.И.
Зубарева // Звенья. Вып. 2. М.; СПб., 1992. С. 84,215.
3 Минувшее. Исторический альманах. Вып. 20. С. 154.
4 «Русская революция». Неизвестные стихи Бориса Пастернака / публ. и
комментарий Е.Б. Пастернака // Новый мир. 1989. № 4. С. 132.
5 Мандельштам О. Стихотворения / сост., подгот. текста и прим. Н.И. Харджиева.
Л.: Сов. писатель (большая серия «Библиотека поэта»), 1978. С. 108,275.
501

грязи, станет огромною чумною лужею. <...> Федеративная (на деле
федерастическая) Россия»1.
«У всех, кого встречаешь, подавленное состояние духа, -
свидетельствовал 6 марта профессор Веселовский. - Катастрофа
настолько велика и скоротечна, что сейчас невозможно окинуть ее одним
взглядом и отнестись к ней определенно. Все происходящее так
подавляет, что оценка и отношение к нему меняется, иногда несколько
раз в день2.
«Какой нам позор! - записывал A.B. Орешников 7-8 марта
(22-23 февраля), прочитав напечатанный в «Русских ведомостях»
мирный договор. - Неужели Россия погибла?» От крымского
археолога и этнографа А.И. Маркевича из Симферополя он получил
письмо: «Пишет, что А.Л. Бертье-Делагард жив; убиты Гидалевич в
Севастополе, Дашков в Симферополе и Колли в Феодосии. Прямо
ужас!»3
8 марта Пришвин записывал: «"Передышка" уже сказывается:
Петербург пустеет, и вообще прежний страстный интерес к событиям
в России не мог бы теперь оправдаться с общей точки зрения: наше
отходит на второй план, судьбу мировой войны теперь не мы будем
решать, мы теперь провинциалы от интернационала. Деспотизм и
дитя его большевизм - вот формула всей России»4.
В эти тяжелые дни, сразу же после подписания Брестского мира,
обнаружив, что отсутствует хоть какое-то сопротивление им,
большевики разрешают вдруг выпуск газет. «Опять стали выходить
"буржуазные" газеты, - с большими пустыми местами», - записал 8 марта
(23 февраля) Бунин и делился с дневником все тем же тревожным,
нудным, не разрешающимся ожиданием. «Встретил К.
- Немцы будут в Москве через несколько дней. Но страшно:
говорят, будут отправлять русских на фронт против союзников.
Да, все то же. <...> Все говорим о том, куда уехать»5.
10 марта (25 февраля) Бунин изливает на страницы дневника
свою желчь:
«Юрка Саблин, - командующий войсками! 20-летний мальчишка,
специалист по кэк-уоку (танец американских негров,
предшественник регтайма. - Авт.), конфектно-хорошенький.
Слух: союзники - теперь уже союзники вошли в соглашение с
немцами, поручили им навести порядок в России.
1 Никольский Б.В. Сокрушить крамолу. С. 125.
2 Из старых тетрадей. Итог революции и гражданской войны... С. 26.
3 Орешников A.B. Дневник. Кн. 1.1915-1924. С. 148.
4 Пришвин М.М. Дневники. Кн. 2.1918-1919. С. 43.
5 Бунин И. Окаянные дни: Москва, 1918 г. С. 28-29.
502

Опять какая-то манифестация, знамена, плакаты, музыка - и кто
в лес, кто по дрова, в сотни глоток: "Вставай, поднимайся рабочий
народ!" Голоса утробные, первобытные. Лица у женщин чувашские,
мордовские, у мужчин, как на подбор, преступные, иные прямо
сахалинские. Римляне ставили на лица своих каторжников клейма: "Cave
furem" ("осторжно, вор". - Ред.). На эти лица ничего не надо
ставить, - и без всякого клейма все видно. И причем тут Марсельеза,
гимн тех самых французов, которым только что изменили самым
подлым образом!»1
10 марта Веселовский недоумевал, почему наступление немцев на
север, то есть на Петроград, по-видимому, остановлено, и что это
значит. «Надежды на спасение своими силами нет никакой. В это никто
не верит. Все беспомощно разводят руками и фаталистически ждут -
будь что будет. Между тем своевольство черни становится день ото
дня гнуснее и безобразнее». Колоссальное расхищение
государственного и частного достояния, которое сейчас происходит, «самое
пылкое воображение не могло представить себе». Даже народные
комиссары вынуждены признать, что не в силах предотвратить
«безобразное расхищение убегающими со службы солдатами и матросами
казенного имущества». Недовольство «таким» строем растет в
широких кругах населения. «Но что может сравниться с
беспомощностью и рабской покорностью русского мужика и мелкого городского
собственника? К тому же он догладывает кости, которые ему бросила
революция»2.
По слухам, фиксирует Гиппиус, в условиях Брестского мирного
договора есть «тайные пункты», по которым Петроград будет сдан
немцам без боя. А Ахматова пишет злые, наполненные возмущением
строки, близкие к яростным стихотворениям Гиппиус о «блевотине
войны - Октябрьском веселье» и прочим: «Когда в тоске
самоубийства / народ гостей немецких ждал / и дух суровый византийства / от
русской церкви отлетал, / когда приневская столица, / забыв величие
свое, / как опьяненная блудница, / не знала, кто берет ее»3.
12 марта (27 февраля) хранитель Исторического музея A.B.
Орешников записывал: «Сегодня годовщина революции, поэтому я решил
из дома не выходить. Музей закрыт, и на сегодняшний день все входы
в залы запечатаны. Вот какой радостный юбилей! Большевики пере-
1 Там же. С. 30.
2 Из старых тетрадей. Итог революции и гражданской войны. С. 27.
3 Ахматова А. Собрание сочинений: в б т. Т. 1. М., 1998. С. 316.
503

носят столицу из Петрограда в Москву, и все "правительство"
переезжает сюда»1.
12 марта (27 февраля) у Бунина весь день звонит, не умолкая,
телефон, и «из него сыплется огонь», «какая-то дикая и жуткая ерунда»:
- Разбегаются! Карахан назначен послом в Константинополь,
Каменев - в Берлин»2.
На самом-то деле в Москву сбежали народные комиссары, а
вызванное этим массовое движение машин в центре города вполне
могло стать источником подобных слухов.
13 марта (28 февраля) 1918 г. товарищ председателя правления
Исторического музея и его многолетний сотрудник князь Николай
Сергеевич Щербатов сообщил Орешникову, что мужа его сестры
графа A.A. Безбородова чуть не растерзали в Новочеркасске, «он хотел
себя застрелить, к счастью, рана не опасна»3.
13 марта (28 февраля) Бунин фиксирует в дневнике возвращение
зимы («много снегу, солнечно, стекла домов блестят») и телефонные
сплетни: «Вести со Сретенки - немецкие солдаты заняли Спасские
казармы. В Петербург будто бы вошел немецкий корпус. Завтра
[будет] декрет о денационализации банков. Думаю, что опять-таки это
все сами большевики нас дурачат»4.
14 (1) марта Бунин выслушивает рассказ о сведениях,
полученных из Ростова о творимых там большевиками ужасающих зверствах:
- Могилу Каледина разрыли, расстреляли 600 сестер милосердия.
«Ну, если не шестьсот, то все-таки, вероятно порядочно, -
записывает он в дневник. - Не первый раз нашему христолюбивому
мужичку, о котором сами же эти сестры распустили столько легенд,
избивать их, насиловать»5.
И продолжает фиксировать слышанное на улицах и по телефону.
Повор из «Яра» говорил ему, что сам видел телеграмму, присланную
своим мужикам Орловым-Давыдовым (речь, наверно, шла о
бывшем депутате Государственной думы, графе Алексее Анатольевиче
Орлове-Давыдове, владевшим 100 000 десятин в Калужской,
Московской, Орловской и других губерниях. - Авт.):
- Жгите, говорит, дом, режьте скот, рубите леса, оставьте только
одну березку, - на розги, - или елку, чтобы было на чем вас вешать.
Явно не без удовольствия записав эти слова, Бунин заносит в
дневник и вести из своей деревни: «Мужики возвращают помещикам на-
1 Орешников A.B. Дневник. Кн. 1.1915-1924. С. 149.
2 Бунин И. Окаянные дни: Москва, 1918 г. С. 31.
3 Орешников A.B. Дневник. Кн. 1.1915-1924. С. 149.
4 Бунин И. Окаянные дни: Москва, 1918 г. С. 31.
5 Там же. С. 31-32.
504

грабленное. В последнем, верно, есть правда». И, предавшись тяжким
воспоминанием о прошлогоднем лете в Васильевском, продолжает:
«Да, если бы в самом деле повеяло чем-нибудь "серьезным", живо бы
эта "стихийность великой русской революции" присмирела»1.
§ 4.2. Штрейкбрехеры или певцы революции?
Этим немецким словом, буквально означающим «стачколом», в
России революционеры называли людей, которые продолжали
работать во время забастовок и тем самым использовались
предпринимателями и властями для их срыва. Теперь эту позорную кличку стали
применять и люди умственного труда к тем из своей среды, кто
отказывался принять участие в бойкоте большевиков и советской власти
и по тем или иным соображениям соглашался с ними сотрудничать.
Принимать или не принимать? Такого вопроса не было для
Маяковского: «Моя революция!» - говорил он2. «Бейте в площади
бунтов топот! / Выше, гордых голов гряда! / Мы разливом второго
потопа / Перемоем миров города». - Так, например, начинался «Наш
марш», сочиненный им сразу же после Октябрьского переворота3.
27 октября Ремизов записывал, что в 12 часов ночи
разговаривал с A.A. Блоком: «Ему кажется все таким мирным». Говорил и с
Р.В. Ивановым-Разумником: «Смешение тьмы и пожеланий благих.
Но в душе какая-то вера и бодрость. Тогда была легкость и тревога:
рушилась вековая стена, а теперь - даже весело»4.
Иванов-Разумник, примыкавший к левым эсерам, по
собственному признанию, с 26 по 28 октября «был безвыходно в Смольном»5.
Вспоминая два года спустя эти «трудные - но радостные - дни и
месяцы», он писал Белому: «Только в вас и еще в Блоке нашел я
поддержку, сочувствие, единомыслие»6.
К этой группе примыкал и С. Есенин, который не без гордости
вспоминал позже, что «был всецело на стороне Октября, но
принимал все по-своему, с крестьянским уклоном»7.
1 Там же. С. 32.
2 Маяковский В.В. Собрание сочинений: в 13 томах. Т. 1. М., 1955. С. 25.
3 Маяковский В.В. Собрание сочинений: в 15 томах. Т. 1. М.: Правда, 1978. С. 170.
4 Ремизов А.М. Дневник 1917-1921 гг. С. 484-485.
5 Цит. по: Литературное наследство. Т. 92. Александр Блок: Новые материалы и
исследования. Кн. 2. С. 377.
6 Там же.
7 Есенин С. Собрание сочинений. Т. 5. М., 1962. С. 22.
505

Подобные люди находились и в артистической среде.
- Ветер сдул Временное правительство, как гнилые груши с
дерева, - говорил своим коллегам Л.В. Собинов1·
Некоторые представители художественной интеллигенции
полагали, что революция облегчит им творчество в поиске новых форм.
Таким был, например, Всеволод Мейерхольд. Много лет спустя
руководитель Камерного театра А.Я. Таиров вспоминал: «Как мы
рассуждали? Революция разрушает старые формы жизни. А мы разрушаем
старые формы искусства. Следовательно, мы - революционеры и
можем идти с революцией»2.
- Выставьте окна! - призывал своих студийцев Евгений
Вахтангов. - Пусть войдет сюда свежий воздух. Пусть войдет сюда жизнь.
Не нужно бояться жизни. Мы должны идти вместе с жизнью3.
Для него «революция красной линией разделила мир на "старое"
и "новое"»4.
(В скобках необходимо заметить, что обо всех этих разговорах и
призывах вспоминалось несколько позже, когда сомнений в победе
большевиков уже не оставалось, а в те дни конца октября - начала
ноября многие из выше названных или еще не определились с
позицией в отношении переворота, или занимали нарочито двойственную
позицию.)
28 октября в газете левых эсеров «Знамя труда» Разумник
опубликовал статью «Свое лицо», в которой следующим образом
формулировал свою политическую позицию: «"Большевики" -
победили; они у власти. И если в дни торжеств серого социалистического
центра, в дни власти бескрылой социалистической серости, в дни
пошлых издевательств над "запломбированными" деятелями левого
социализма, если в те дни не было нравственной возможности стать
на сторону горе-победителей, увязнувших в реакционном болоте, то
в нынешние дни победы "большевиков", в дни их торжества силы, -
каждый из нас может и должен прямо и смело наметить свой путь,
не идя за колесницей победителей». И вот почему: ему совсем не по
сердцу уже начавшиеся «смертная казнь свободного слова»,
диктатура одной партии, террор. Понимая, что, будучи изолированными от
страны, в чем, кстати, ему больше всего виделась вина именно
социалистического «большинства», он знал также, что «дорога внешнего
1 Цит. по: Федюкин С.А. Великий Октябрь и интеллигенция. Из истории
вовлечения старой интеллигенции в строительство социализма. С. 36.
2 Цит. по: Там же.
3 Цит. по: Там же.
4 Вахтангов Е. Материалы и статьи. М., 1959. С. 166.
506

и внутреннего террора» - не его путь. И делал отсюда практический
вывод: «Надо резко отмежеваться на обе стороны, чтобы сохранить
свое лицо. Ибо свое липо - самое дорогое, самое святое, что только
может быть у человека»1.
Такая двойственность не нашла признания даже в близкой ему
писательской среде.
28 октября Луначарскому удалось собрать в Зимнем дворце
значительную группу людей, которые еще со времен Горьковской
комиссии находились во главе разных дворцовых комиссий (князь
В.Н. Долгоруков-Аргутинский, П.П. Вейнер, заведующий
библиотекой, бывший статс-секретарь Государственного совета В.П.
Верещагин, основатель Института истории искусств граф В.П. Зубов,
A.A. Половцев), а также художник А.Н. Бенуа, которому было
передано, будто Ленин хочет его видеть во главе нового Министерства
искусств, и бывший «богомаз» Г.С. Ятманов. Обозрев бельэтаж, они
нашли, что «последствия того страшного испытания, которому
подвергся дворец, оказались не столь значительными, как можно было
ожидать», если не считать комнат Николая I и Александра II,
которые представляли собою мерзость запустения: «Очевидно,
солдаты искали здесь золото, воображая в своей наивности, что царь, не
иначе как в своей комнате, должен был прятать свои баснословные
драгоценности»2.
Бенуа пошел на сотрудничество с Луначарским, исходя из заботы
о сохранении памятников культуры. Но не все знавшие и дружившие
с ним одобрили это. Так, график Г.С. Верейский писал ему: «Я не
стану говорить об общих муках, общих у меня в данный момент с
миллионами людей, у к-рых переворачивается душа от того неслыханного
торжества насилия, обмана и лжи, что принесла с собой победа
большевиков. <...> С вами я хочу сейчас говорить о другом. Меня мучает
вопрос о том, как отнеслись вы, Александр Николаевич, к
большевистскому погрому с самого его начала? Я знаю, что вы питали
симпатии к большевикам. Но разве может быть вопрос о тех или иных
политических симпатиях там, где возможно лишь одно отношение -
"по человечеству"?»3
Полон сомнений был Максим Горький. «Жестокость,
сопровождавшая "бескровный" переворот, глубоко его потрясла, -
свидетельствовал художник Ю. Анненков. - <...> Пробоину в куполе со-
1 Разумник. Свое лицо // Знамя труда. 28.10.17. № 56 // Его же. Год революции.
Статьи 1917 года. Пг., 1918. С. 78-79.
2 Бенуа А.Н. Мой дневник. С. 204.
3 Цит. по: Там же. С. 213-214.
507

бора Василия Блаженного он ощутил как рану в собственном теле.
В эти трагические дни он был не один в таком состоянии. Я видел
Анатолия Луначарского, только что назначенного народным
комиссаром просвещения, дошедшим до истерики и пославшим в партию
отказ от какой-либо политической деятельности»1.
И действительно, 2 ноября народный комиссар просвещения
A.B. Луначарский сделал такое заявление:
- Я только что услышал от очевидцев то, что произошло в Москве:
собор Василия Блаженного, Успенский собор разрушаются, Кремль,
где собраны сейчас все художественные сокровища Петрограда и
Москвы, бомбардируется. Жертв тысячи. Борьба ожесточается до
звериной злобы. Что еще будет? Куда идти дальше? Вынести этого
я не могу. Моя мера переполнена. Остановить этот ужас я бессилен.
Работать под гнетом этих мыслей, сводящих с ума, нельзя. Вот
почему я выхожу в отставку из Совета народных комиссаров. Я сознаю
всю тяжесть этого решения. Но я больше не могу2.
Правда, в тот же день он, по собственному признанию, «подвергся
по этому поводу весьма серьезной "обработке" со стороны великого
вождя». Между прочим, ему были сказаны такие слова:
- Как вы можете придавать такое значение тому или иному
старому зданию, как бы оно ни было хорошо, когда дело идет об открытии
дверей перед таким общественным строем, который способен создать
красоту. Безмерно превосходящую все, о чем могли только мечтать в
прошлом?
И Луначарский переменил свое решение. Уже 3 ноября он, в
качестве народного комиссара, написал обращение «Берегите народное
достояние!», в котором просил, умолял «товарищей» поддержать его,
помочь ему, несущему ответственность за охрану художественного
имущества народа, и выражал надежду, что «скоро и самые темные,
которых гнет так долго держал в невежестве, просветятся и поймут,
каким источником радости, силы, мудрости являются
художественные произведения»3. На следующий день оно было напечатано в
«Известиях ВЦИКа», «Новой жизни» и других газетах.
После своего неудачного визита в здание МИДа на Дворцовой
площади, Троцкий там больше не появлялся. Ключи от так
называемых "бронированных комнат" пришлось добывать матросам
во главе с его секретарем членом Центробалта и комиссаром ВРК
1 Анненков Ю. Дневник моих встреч. Цикл трагедий. Т. 1. С. 32.
2 Отставка A.B. Луначарского // Новая жизнь. 3.11.17. № 171 // Литературное
наследство. Т. 80: В.И. Ленин и A.B. Луначарский. М.: Наука, 1971. С. 46.
3 Луначарский A.B. Берегите народное достояние (от народного комиссара по
просвещению) // Литературное наследство. Т. 80: В.И. Ленин и A.B. Луначарский. С. 48.
508

Маркиным. Но задание Троцкого было выполнено. Немалую роль
в этом сыграли и те немногие российские дипломаты, которые
перешли на службу новой власти - заведующий правовым отделом
А.И. Доливо-Добровольский, Ф.Н. Петров из отдела личного
состава, А.Н. Вознесенский из Восточного отдела. Отказался участвовать
в саботаже, устроенном коллегами, и заведующий отделом печати
Министерства иностранных дел Д.Е. Поливанов - приват-доцент
восточного факультета Петроградского университета. Для
обнародования секретных договоров царского МИДа ему пришлось
заниматься выявлением необходимых документов, переводить тайную
переписку с самых экзотических языков, но и вскрыть мидовские
шифры1. Услуга была оценена по достоинству: Троцкий назначил его
одним из двух своих заместителей.
«Так легко начать "громить большевиков" за "разгром
Москвы" - точно в них тут дело! - писал Разумник 9 ноября Белому,
оказавшемуся в Москве в разгар боев между юнкерами и красной
гвардией. - Точно без глубочайших внутренних причин толпы народные
пошли бы убивать друг друга». А вот партии для него были
омерзительными. Фракционные раздоры (между эсерами) и диктатура
одного человека (Керенского), - «искреннего, но недалекого», - по его
мнению, погубили революцию. «Теперь такие же люди хотят вывести
из тупика - и все дальше и дальше заходят в него. Вожди
"большевистские" - все то же самое политическое болото; но масса
большевистская - лучшие и самоотверженнейшие люди». И советовал
прочитать свою статью «Свое лицо» в «Знамени труда», чтобы уяснить,
почему он «не с Лениным, но и не с теми, кто хочет обрушить громы
на его голову»2.
А тому было в то время не до таких тонкостей: после 6-дневной
бомбардировки его дома он уехал в свое Дедово на станции Гучково:
«В квартире выбиты стекла, стоит адский холод. Вообще, у меня что-
то вроде презрительного бойкота города. Где мирные граждане - ни
юнкера и контрреволюционеры, ни большевики - рискуют жизнью»3.
Нелегко было и Блоку. В некрологе, посвященном ему,
Маяковский вспоминал, как проходил мимо худой, согнутой
солдатской фигуры, греющейся у разложенного перед Зимним костра.
«Меня окликнули. Это был Блок. Мы дошли до Детского подъезда.
Спрашиваю:
1 См.: Нахамкин С. Экий, однако, типаж. Гениальный лингвист, наркоман,
комиссар. URL: http://www.argumenti.ru/publications/5859
2 Андрей Белый и Иванов-Разумник. Переписка. СПб.: Atheneum; Феникс, 1998.
С. 137-138.
3 Там же. С. 141.
509

- Нравится?
- Хорошо, - сказал Блок, а потом прибавил: - У меня в деревне
библиотеку сожгли.
Вот это "хорошо" и это "библиотеку сожгли" было два ощущения
революции, фантастически связанные в его поэме "Двенадцать"»1.
Эта легенда получила большое распространение, ее с радостью
подхватили советские блоковеды. Но вот комментарий к этому
мифу СМ. Алянского - основателя и руководителя издательства
«Алконост», в котором выходили книги Ахматовой, Белого, Блока,
других авторов, в основном символистского лагеря. В письме к
К. Чуковскому от И декабря 1960 года он записал рассказ
близко знавшей поэта оперной певицы Л.А. Дельмас: «Встреча Ал.Ал. с
Маяковским у костра была при мне. Мы вечером проходили вместе
через площадь. Ал.Ал. издали увидел Маяковского, показал его мне,
и мы вместе подошли к нему. Блок сказал Маяковскому:
- А ведь мою библиотеку в деревне всю сожгли.
На что Маяковский сказал что-то невнятное, и мы с Ал.Ал. сразу
отошли. Больше ничего не было сказано, а теперь Бог знает что
придумали. Зачем врать?»
Все это было очень живо рассказано, и Алянский поверил ей. «Да
и рассказ ее больше похож на правду, чем рассказ Маяковского»2.
Зная то огромное место, которое занимало Шахматово в жизни
всей бекетовской семьи, зная, что именно здесь прошли детство и
юность Блока, что Шахматово было в его жизни единственным
имением, которое он мог бы называть своим (ведь не случайно, получив
наследство отца, он выкупил у сестры матери - Софьи Андреевны
принадлежавшую ей часть имения и стал его единственным
фактическим хозяином), - зная все это, как-то трудно поверить в подобную
легенду.
Недавно литературоведы, занимающиеся Блоком,
обнаружили письмо Николая Лапина, служившего управляющим имением с
1910 года. Оно было написано 10 ноября 1917 года, по горячим
следам разгрома Шахматова: «Ваше превосходительство, милостливая
государыня Александра Андреевна (Бектова - тетка поэта. - Авт.).
Именье описали. Ключи у меня отобрали, хлеб увезли, остави-
1 Маяковский В. Умер Александр Блок // Его же. Полное собрание сочинений в
12 томах. Т. 2. М.: Художественая литература, 1939. С. 473-474.
2 Грякалова Н., Иванова Е. Записные книжки Александра Блока без купюр //
Наше наследие. 2013. М» 105. С. 102. Что характерно для того времени, так то, что этот
рассказ, разумеется, не был включен в книгу воспоминаний Алянского о его встречах
с Блоком.
510

ли мне муки не много, пудов 15 или 18. В доме произвели разруху.
Письменный стол Александра] Александровича открывали
топором, все перерыли. Безобразие хулиганства не описать. У
библиотеки дверь выломали. Это не свободные граждане, а дикари челове-
ки звери. Отныне я моим чувством перехожу в непартийные ряды,
пусть будут прокляты все 13 номеров, борющихся дураков. Лошадь
я продал за 230 руб. Я наверно скоро уеду. Если вы приедете, то,
пожалуйста, мне сообщите заранее, потому что от меня требуют,
чтобы я доложил о вашем приезде, но я не желаю на вас доносу и
боюсь народного гнева. Есть люди, которые вас жалеют и есть
ненавидящие». На отдельном листке добавлено: «На рояли играли,
курили, плевали, надевали бариновы кепки, взяли бинокли, кинжал,
ножи, деньги, медали, а еще не знаю, что было. Мне стало дурно, я
ушел»1.
Из этого письма семья Блока и узнала подробности о разгроме
Шахматова.
А 21 ноября 1917 года в газете «Утро России» и в вечернем
выпуске «Петроградского вестника» появилось сообщение: «В Клинском
уезде, Московской губ. разгромлено и разграблено имение поэта
A.A. Блока Шахматово. Грабители изрубили всю мебель и
уничтожили все рукописи, найденные в кабинете поэта. Передают, что с
окрестным населением у обитателей имения были всегда
исключительно хорошие отношения. Разгром объясняется анархическими
настроениями среди крестьянства»2.
Так что, вероятнее всего, встреча Блока у костра с Маяковским
произошла не в дни переворота, как может сложиться впечатление из
рассказа последнего, а несколько недель спустя.
15 ноября народный комиссар просвещения Луначарский
выступил от имени Советского правительства с обращением, в коем
призвал интеллигенцию помочь трудовому народу: «Идите к нему на
помощь. Он полон сил, но окружен бедою. Слава тем, кто в тяжкий час
испытания огнем - окажется с народом... Позор тем, кто покидает его.
И знайте, бунт, безобразный бунт интеллигенции против трудового
народа, если бы он продолжался, усеял бы и без того
многострадальный путь его новыми терниями, - но колесницы его не остановил бы.
Народ зовет вас работать... Возврата к прежнему нет»3.
1 Грякалова Н., Иванова Е. Записные книжки Александра Блока без купюр. С. 102.
2 Там же.
3 Собрание узаконений и распоряжений Рабочего и крестьянского правительства.
1918. № 5. Приложение 1-е. С. 79-80.
511

Но так случилось, что первым, кто откликнулся на этот
призыв и поспешил за славой, оказался заматеревший монархист
И.И. Ясинский - кстати сказать, зять уже известного нам Поливанова.
Нарком, наверное, решил, что для начала и рак сгодится за рыбу, и
поспешил оповестить об этом общественность и 17 ноября в газете
«Известия ВЦИК и Петроградского СР. и С.Д.» опубликовал статью
«Сретенье», в которой с восторгом рассказывал о приходе этого
«известного литератора» к нему в Зимний дворец с приветствием новой
власти1. Статья эта вызвала довольно негативные и довольно
язвительные отклики. Короленко не без горечи писал по этому поводу:
«Горький уходит, приходит Ясинский... Я поздравляю вас, бывший
писатель, а теперь министр-комиссар, гражданин Луначарский, с
этой воистину символической заменой»2.
В связи с этим несколько странной кажется позиция Луначарского,
не предавшего гласности письмо от такого несомненно уважаемого
всеми человека, как знаменитый юрист и общественный деятель,
сенатор, академик и член Государственного совета А.Ф. Кони, человека,
некогда посмевшего бросить вызов самодержавию и добиться в суде
присяжных оправдания Веры Засулич, которой грозила смертная
казнь. «Ваши цели колоссальны, - писал он наркому, - ваши идеи
кажутся настолько широкими, что мне - большому оппортунисту,
который всегда соразмерял шаги соответственно духу медлительной
эпохи, в которую я жил, - все это кажется гигантским!»3
Среди тех, кто предлагал большевикам свои услуги, оказалось
немало вчерашних черносотенцев и провокаторов. 18 ноября 3. Гиппиус
записывала циркулирующие в Петрограде новости (разгон
городской думы и новое закрытие всех газет) и слухи (столом обысков и
арестов в Смольном заведует А. Орлов - в недавнем прошлом член
Союза русского народа и личный секретарь министра внутренних
дел Протопопова): «Трудно привыкнуть, трудно терпеть этот стыд...
С каждым днем большевицкое "правительство", состоящее из просто
уголовной швали (исключая главарей-мерзавцев и оглашенных) все
больше втягивает в себя и рвань охранническую. Погромщик Орлов-
киевский уже комиссар... Лестница Смольного вся залита красным
вином и так заледенела. А ведь это резиденц-палас!»4
1 См.: Луначарский А. Сретенье // Известия ВЦИК и Петроградского СР. и
С.Д. 17.11.17. №228. С. 3.
2 Короленко В. Торжество победителей // Русские ведомости. 3.12.17.
3 Цит. по: Федюкин С.А. Великий Октябрь и интеллигенция... С. 37.
Опубликовано оно было только в 1927 г. (Огонек. 1927. Nb 40. С. 4.)
4 Гиппиус 3. Дневники в 2-х книгах. Кн. 2. С. 10-11.
512

Курьезным было и для профессора Готье «встречать среди болыне-
вически настроенных людей большие и крупные умы - или, по
крайней мере, людей, которые такими считались, - вроде Тимирязева»1.
А того, судя по всему, толкал к ним его пацифизм.
27 ноября газета «Свобода и жизнь» («орган демократической
интеллигенции», издаваемый в Москве кружком писателей)
опубликовала письмо студента Льва Резцова, озаглавленное редакцией «Вопль
отчаяния». Месяца три назад он записался в кадеты, в октябрьско-
ноябрьские дни всей душой тоже стоял на стороне белой гвардии, а
теперь вышел не только из партии, но и зовет к большевикам, ибо
на их стороне сила. «Большинство, способное штыком и пулеметом
защищать свои идеи, это большинство, несомненно, на стороне
большевиков». И пусть те поступают бесчестно, «скрывая от масс, какую
страшную игру они ведут, - игру на всемирную революцию». Но
кто знает? «Они уверены в успехе, следовательно, есть еще надежда,
<...> Может быть, загорится действительно и на Западе великая
революция». И прибегая к сравнению, когда-то употребленному одним
из лидеров кадетов Маклаковым (Россия - автомобиль,
управляемый безумно смелым шофером, и катится он с горы, а впереди
пропасть), призывает не мешать безумно смелому прыжку: авось
перепрыгнет2.
Нелегко было тем, кто сотрудничал с Советами. На одном из
заседаний общества беллетристов «Среда» один из 60 присутствовавших,
Орлов, сказал:
- Среди нас, господа, находится в данное время писатель, которому
быть здесь не место. Мы его все знаем, это - господин Серафимович.
Он принял на себя заведование литературно-художественным
отделом в московских «Известиях СриСД». Тем самым он
присоединился к теперешним захватчикам власти, и места ему среди нас не
должно быть.
Его поддержал Евгений Чириков:
- Я буду говорить против господина Серафимовича, хотя он мой
бывший товарищ по работе в «Знании». Я не могу быть с ним
вместе... Я не могу подать ему руки...3
Делая 5 декабря выписки из письма упомянутого выше студента
Резцова, Короленко высказывает мнение, что этот интересный
документ указывает на самое страшное, что есть в нашей революции:
«Наша психология - психология всех русских людей - это организм
без костяка, мягкотелый и неустойчивый. <...> У нас нет веры, устой-
1 Готье Ю.В. Мои заметки. С. 50.
2 Цит. по: Короленко В. Дневник. Письма. 1917-1921. С. 47.
3 Известия Московского совета рабочих и солдатских депутатов. 6.12.17.
513

чивой, крепкой, светящей свыше временных неудач и успехов. Для
нас "нет греха" в участии в любой преуспевающей в данное время
лжи.·. Мы готовы вкусить от идоложертвенного мяса с любым
торжествующим насильником. Не все это делают с такой обнаженной
низостью, как Ясинский <...>, но многие это все-таки делают из
соображений бескорыстно практических, т. е. все-таки малодушных и
психологически-корыстных. И оттого наша интеллигенция, вместо
того, чтобы мужественно и до конца сказать правду "владыке
народу", когда он явно заблуждается и дает увлечь себя на путь лжи и
бесчестья, - прикрывает отступление сравнениями и софизмами и
изменяет истине»1.
Именно из-за отсутствия глубокой веры и увлечения, из
малодушия, считал Короленко, революционная интеллигенция в массе
своей способствует теперь гибели России. «Быть может, самой типичной
в этом смысле является "модернистская" фигура большевистского
министра Луначарского. Он сам закричал от ужаса после
московского большевистского погромного подвига... Он даже вышел из состава
правительства. Но это тоже было бесскелетно. Вернулся опять и
пожимает руку перебежчика-Ясинского и... вкушает с ним "идоложерт-
венное мясо" без дальнейших оглядок в сторону проснувшейся на
мгновение совести... Да, русская душа какая-то бесскелетная»2.
8 декабря в газете «Вечерний звон» появился литературный
фельетон Антона Крайнего (псевдоним 3. Гиппиус), в котором Блок
вместе с Белым, Бенуа, Горьким и другими деятелями литературы
и искусства, проявляющими ту или иную степень лояльности по
отношению к новому режиму, а также Л. Андреев, отстраняющийся от
политики, отнесены к разряду «не людей», то есть тех, кто не умеет
делать выбор, не способен на жертву ради выбора: «Наши русские
современные писатели и художники, вообще всякие "искуственники",
все - "варвары" и "не люди еще"»3.
«Так мало кругом отклика, так все кругом враждебно, - сетовал в
связи с этим 8 декабря Разумник в письме к Белому. - В политике -
сплошь sale besogne (мерзкое дело. - Авт.), в литературе - мелкая
злоба и ненависть». Радовали, правда, такие исключения, как две
последние поэмы Есенина «Пришествие» и «Октоих». Что же касается
ремизовского «Слова о погибели земли Русской», то он собирался
дать на нее ответ в таком духе: «Удивительное, но внутренне
построено на "злости лютой" и на призыве к мести, к расправе. Не на этих пу-
1 Короленко В. Дневник. Письма. 1917-1921. С. 48.
2 Там же. С. 49.
3 Крайний А. Литературный фельетон // Вечерний звон. 8.12.17. № 30. С. 3 (цит.
по: Литературное наследство. Т. 92. Кн. 5. М., 1993. С. 752. Публ. В.И. Якубовича).
514

тях победа - чья бы то ни было, справа или слева. А я верю в великую
духовную победу после предстоящего нам великого поражения»1·
20 декабря совет Румянцевского музея обсуждал вопрос об
отношениях с Комиссией по охране памятников Московского Совета
рабочих и солдатских депутатов. Хранитель отдела изящных
искусств Н.И. Романов призывал отказаться от каких-либо контактов
с «собачьими» депутатами, тогда как заведующий музеем профессор
Ю.В. Готье, оставаясь ярым противником новой власти, тем не менее,
высказывался за деловое соглашение с нею:
- Культурные работники могут идти на конфликт только по очень
веским соображениям, а я полагаю, что таковых не имеется. Я не
понимаю и не могу помириться с этим типичным миросозерцанием
русского интеллигента: или ты сделай по-моему, или будет нарушен
принцип, и тогда погибай все. Не могу я видеть и подчинения
«собачьим» депутатам в том, что мы будем иметь в комиссии по охране
памятников старины назначенного ими председателя. Какой черт в
председателе, когда все равно в данный момент сила в руках этих
господ? А если они зовут помочь в деле не политическом, а культурном,
то мы, как во имя дела, так и во имя блага нашего учреждения и его
прямых целей, не должны без веских причин и без крайней нужды
обострять положения. Назначенный председатель даже лучше, так
как на нас в этом случае меньше ответственности.
Хоть и не без борьбы, ему удалось отстоять свою точку зрения2.
Такими же мотивами руководствовался и В.Я. Брюсов,
возглавлявший тогда московское отделение Книжной палаты, когда в конце
1917 г. «предложил свои силы советскому правительству», как он
отмечал пять лет спустя в связи с празднованием своего 50-летия3.
Принимая на хранение библиотеку Александровского военного
училища, заведующий Румянцевским музеем Готье записывал
впечатления от увиденного там 22 декабря: «Ее уже начали расхищать;
училище разделено на 6 частей: в нем расположены 6 учреждений
и частей новой власти, в том числе красная гвардия; эта последняя
дрыхнет, пьянствует, трехэтажно ругает своих начальников, дезерти-
1 Андрей Белый и Иванов-Разумник. Переписка. С. 145.
2 Готье Ю.В. Мои заметки. С. 56-57.
3 Цит. по: Брюсов В.Я. Неизданное и несобранное / сост., подготовка текста и
комментарии В. Молодякова. М.: Ключ; Книга и бизнес, 1998. С. 316. Автор этого
комментария, ссылаясь на откровенно антибольшевистские стихотворения Брюсова января
1918 г., относит начало его сотрудничества с Наркомпросом к лету 1918 г. По нашему
мнению, как и в случае с Готье, несогласие с «диктатурой пролетариата» не мешало ему
идти с ней на деловое сотрудничество.
515

рует, ворует; в самом училище происходит иногда стрельба и война
одних горилл с другими»1.
«Чуть не поссорилась» с автором трудов о Чаадаеве Михаилом
Гершензоном побывавшая у него 26 декабря Ариадна Тыркова,
писавшая тогда биографию Пушкина: «Он нагнал на меня тоску
нескладным и нежизненным рассуждением о том, что большевизм
есть выпрямление народной души. Все бормотал о воле народной.
Я рассердилась и заявила, что если эта воля ко злу, то я просто не
желаю ей подчиняться. Спасибо Шестов пришел. Тот от жизни, ярче
и даровитее»2.
Делегатское собрание Союза инженеров, состоявшееся в декабре
в Петрограде, приняло решение, гласившее, что русское инженерство
не разделяет идеи саботажа и включается в дело восстановления
народного хозяйства3. Инженеры в отличие от учителей и врачей не
бастовали, но новые властители на местах зачастую и в них видели
таких же саботажников и контрреволюционеров. Серпуховский ВРК
арестовал на ситценабивной фабрике H.H. Коншина товарища
председателя Серпуховского отдела Союза инженеров Панкова, вскоре,
правда, освободив его - с тем, чтобы он в течение 24-х часов
предстал перед военно-революционным трибуналом. Однако его взял под
свою защиту фабричный рабочий комитет, настояв на том, что он не
подлежит суду4. Спустя два месяца там же произошел новый
конфликт между ВРК и директором фабрики Штейнбергом. Но и на сей
раз на состоявшемся многолюдном собрании рабочих был выражен
протест против вмешательства ВРК в дела фабрики и вынесено
постановление «о немедленном освобождении директора»5.
В вышедшем в Москве 24 декабря первом номере журнала
«Соловей» можно было прочесть двустишие Маяковского,
сочиненное им еще в период между Февралем и Октябрем и ставшим к этому
времени фольклорным: «Ешь ананасы, рябчиков жуй. / День твой
последний приходит, буржуй»6.
1 Готье Ю.В. Мои заметки. С. 57.
2 Тыркова A.B. Дневник от 27.12.17 // Наследие Ариадны Владимировны Тырко-
вой: Дневники. Письма. С. 211-212.
3 См.: ГА РФ. Ф. 5548. Оп. 1. Д. 2. Л. 1. Вопреки этому решению, Московский
областной делегатский съезд Союза инженеров 4-6 февраля 1918 г. по докладу Э. Сателя
принял тактическую резолюцию, в которой запретил членам союза не только входить
в организации, политика которых содействует развалу промышленности, но и
поддерживать их своими знаниями и опытом. См.: Занятия 1-го Московского областного
делегатского съезда Союза инженеров 4-6.01.18. М., 1918. С. 47-48).
4 См.: Русские ведомости. 22.12.17. № 274. С. 4.
5 Известия ЦИК и Петроград. СР и СД. 17.02.18. № 27. С. 6.
6 Маяковский В. Собрание сочинений: в 15 т. Т. 1. С. 169.
516

В журнале «Народоправство» от 25 декабря опубликованы
«Песни смутного времени» Вяч. Иванова, которые при некотором
желании можно рассматривать как своего рода эсхатологическое
оправдание происходящего: «Может быть, это смутное время /
очищает распутное племя? / Может быть, эти лютые дни - / человечней
пред Богом они, / чем былое с его благочинной / и нечестья и злобы
личиной? / Землю саваном крыли сугробы; / красовались, повален-
ны, гробы; / растопилась снегов белизна, / и размыла погосты весна: /
и всплывает, - не в омутах ада ль? - / в половодье стремительном
падаль... / Если ярость одержит сердца / и не видишь Христова лица /
в человеке за мглой Вельзевула, - / не весна ли подполья пахнула? /
не Судьи ль разомкнула труба / замурованных душ погреба?»1
28 декабря в газете «Известия ВЦИК» напечатана заметка
«Интеллигенция и пролетариат». Вот ее содержание: «Несколько
выдающихся представителей интеллигенции признало необходимым
работать под руководством советской власти. Между ними известный
поэт А. Блок и художник Петров-Водкин. Они поставили свою
задачу борьбы с позорным для интеллигенции саботажем и привлечения
к общественной деятельности широких ее кругов. С этой целью вчера
был организован митинг с участием тт. Луначарского и Коллонтай»2.
Понятно, что Новый 1918 год левые встречали с совершенно
другим настроением, чем совсем приунывшие «саботажники». В
дневнике А.Н. Толстого сохранилась газетная вырезка с объявлением,
что в субботу 30 декабря в большой аудитории Политехнического
музея состоится елка футуристов: «Вечер-буфф молодецкого
разгула поэзо-творчества. Под председательством знаменитостей: Давида
Бурлюка, Владимира Гольдшмидта, Василия Каменского, Владимира
Маяковского и других. Вакханалия. Стихи. Речи. Парадоксы.
Открытия. Возможности. Качания. Предсказания. Засада гениев.
Карнавал. Ливень идей. Хохот. Рычания. Политика»3.
Полное оптимизма стихотворение сочинил под Новый 1918 год
Брюсов: «Канут годы в вечность. Наше время / станет сказкой,
бредом страшных дней. / Сгинет, словно призрачное племя, / наше
поколенье в мгле теней. / Но с лазури будут звезды те же / снег
декабрьский светом осыпать; / те же звоны резать воздух свежий, / храмов
посылая благодать. / И опять запенится в бокалах, / сея искры,
светлое вино; / в скромных комнатах и пышных залах / прозвучит
приветствие одно: / "С новым годом! С новым счастьем!" Дружно / гря-
1 Иванов Вяч. Песни смутного времени. II // Народоправство. 1917. № 18. С. 2.
2 Интеллигенция и пролетариат. // Известия ВЦИК. 28.12.1917.
3 А.Н. Толстой. Материалы и исследования / отв. ред. A.M. Крюкова. М., 1985.
С. 355-356,386.
517

нет хор веселых голосов. / Будет жизнь, как пена вин, жемчужной, /
год грядущий - как любовный зов!»1
К концу 1917 г. В.Д. Ходасевичем овладела мысль, от которой
он впоследствии отказался, но которая потом вновь показалась
правильной: «Первоначальный инстинкт меня не обманул: я был
вполне убежден, что при большевиках литературная деятельность
невозможна. Решив перестать печататься и писать разве лишь для
себя, я вознамерился поступить на советскую службу. В январе 1918
года покойный мой брат, присяжный поверенный, предложил мне
стать секретарем только что учрежденных третейских судов при
Комиссариате труда Московской области. Я согласился»2.
Новый год Блок встретил с женой Любой. В его записной книжке
отмечено, что он «сочинил ответ на анкету Пильского (отмена
литературного наследства, для "Вечернего Часа")» и выслушал «телефон
от Р. Ивнева». Предметом их разговора стала «заваренная им каша:
"Известия" о нас с Петровым-Водкиным, "Дело народа" "утешает",
завтрашний митинг)»3.
Речь шла об уже цитируемой нами анонимной заметке в советских
«Известиях», а также о заметке «Очередное сретение» в эсеровской
газете «Дело народа» от 31 декабря, где выражалось недоумение по
поводу возможности для Блока выступать одновременно с Коллонтай.
2 января Блок записал: «Митинг "Народ и интеллигенция" в Зале
армии и флота (Луначарский, Коллонтай, Иванов-Разумник - не
будет, Петров-Водкин - не будет, я - не буду, Камков, Ивнев, Гуро,
М. Спиридонова)»4.
3 января в газете «Новый вечерний час» появилась заметка
С. Ипполитова «Несостоявшееся сретение», где перечислялись
обещанные, но не пришедшие на митинг ораторы, среди которых,
помимо названных Блоком, был еще Сергей Есенин. Выступление
Р. Ивнева, пришедшего с большим опозданием, передавалось следу-
1 Брюсов В. Под Новый 1918 год // Его же. Мировое состязание. Политические
комментарии 1902-1924 / сост., вступление, подготовка текста и примечания В.Э. Мо-
лодякова. М.: АИРО-ХХ, 2003. С. 157.
2 Ходасевич В.Ф. Законодатель // День. 21.02.1926; Грякалова Н., Иванова Е.
Записные книжки Александра Блока без купюр. С. 99. Авторы уточняют, что
телефонный разговор был не с Р. Ивановым, как ошибочно указывал публикатор блоковских
«Записных книжек» В.Н. Орлов, а именно Р. Ивнев.
3 Грякалова Н., Иванова Е. Записные книжки Александра Блока без купюр.
С. 99. Авторы уточняют, что телефонный разговор был не с Р. Ивановым, как
ошибочно указывал публикатор блоковских «Записных книжек» В.Н. Орлов, а именно
Р. Ивнев.
4 Блок A.A. Записные книжки / под ред. В.Н. Орлова и др. М.: Художественная
литература, 1965. С. 381.
518

ющим образом: «Г-н Р. Ивнев, между прочим, по доверенности
сообщил, что г. Ал. Блок весьма удовлетворен "октябрьским
переворотом", однако, от выступления на митингах отказывается». В этой
истории Блоку приписали без его согласия готовность выступать на
митинге в поддержку большевиков, с этого начала складываться его
«проболыневистская» репутация. История с митингом продолжала
развиваться. 5 января 1918 года в «Известиях» появилось письмо в
редакцию Р. Ивнева «По поводу митинга "Интеллигенция и народ"»,
где, продолжая утверждать, что вел переговоры со всеми
обозначенными на афише участниками, тем не менее признавал (явно по их
настоянию): «Ни о какой "работе под руководством советской власти" в
настоящем случае не может быть и речи, так как, если поэты и
художники признают какое-нибудь "руководство", то только руководство
собственного поэтического и художественного вкуса». Мало того,
он приносил извинение «A.A. Блоку и К.С. Петрову-Водкину, если
причинил им некоторую неприятность». Но извинения не смягчили
удара, пережитого тогда Блоком, об этом эпизоде он вспоминал в
одной из неопубликованных предсмертных дневниковых записей
незадолго до смерти. Приведя свои записи тех дней, он заключал их
следующими словами: «Впрочем, неужели хватит места на перечисление
мелких гадостей, которые делали в жизни? И зачем? - Мне трудно
дышать, сердце заняло полгруди»1.
4 января Блок записывал, о чем накануне говорил Есенин у него:
Кольцова тот называл своим старшим братом (правда, «его уж
очень вымуштровали, Белинский не давал свободы»), Клюева -
средним - "и так и сяк" (изограф, слова собирает).
- А я младший (слова дороги - только "проткнутые яйца"). Я
выплевываю Причастие (не из кощунства, а не хочу страдания,
смирения, сораспятия).
Интеллигент, по его мнению, - как птица в клетке:
- К нему протягивается рука здоровая, жилистая (народ); он
бьется, кричит от страха. А его возьмут... и выпустят.
И делает жест наверх; «вообще - напев А. Белого - при чтении
стихов и в жестах, и в разговоре», замечает Блок.
- Вы, - обращается он к Блоку, - западник. Щит между людьми.
Революция должна снять эти щиты. Я не чувствую щита между нами.
Далее Блок фиксирует, что Есенин из богатой старообрядческой
крестьянской семьи, рязанец, а Клюев в молодости жил в Рязанской
губернии несколько лет. «Старообрядчество связано с текучими
сектами (и с хлыстовством). Отсюда - о творчестве (опять ответ на мои
Грякалова Н., Иванова Е. Записные книжки Александра Блока без купюр. С. 100.
519

мысли - о потоке). Ненависть к православию». Старообрядчество
московских купцов считает не настоящим, застывшим. «Никогда не
нуждался».
- Есть всякие (хулиганы), но нельзя в них винить народ.
Люба заметила:
- Народ талантливый, но жулик.
Есенин стоит на своем:
- Разрушают церкви, Кремль? Да только из озорства.
Впрочем, Кремль ему не жаль.
Блок спросил, нет ли таких, которые разрушают во имя высших
ценностей.
«Он говорит, что нет (т. е. моя мысль тут впереди?). Как
разрушают статуи (голая женщина) и как легко от этого отговорить почти
всякого (как детей от озорства). Клюев - черносотенный (как Ремизов).
Это - не творчество, а подражание (природе, а нужно, чтобы
творчество было природой; но слово - не предмет и не дерево; это - другая
природа; тут мы общими силами выяснили). [Ремизов (по словам
Разумника) не может слышать о Клюеве - за его революционность.]
Есенин теперь женат. Привыкает к собственности. Служить не
хочет (мешает свободе). Образ творчества: схватить, прокусить.
Налимы, видя отражение луны на льду, присасываются ко льду снизу
и сосут: прососали, а луна убежала на небо. Налиму выплеснуться до
луны. Жадный окунь с плотвой: плотва во рту больше его ростом, он
не может проглотить, она уж его тащит за собой, не он ее»1.
5 января Блок записывал, явно имея в виду готовящуюся в тот же
день демонстрацию в защиту Учредительного собрания:
«Любимое занятие интеллигенции - выражать протесты: займут
театр, закроют газету, разрушат церковь - протест. Верный признак
малокровия: значит, не особенно любили свою газету и свою церковь.
Протестовать против насилия - метафора (бледная немочь).
Ненавидеть интернационализм - не знать и не чуять силы
национальной.
Ко всему надо как-то иначе, лучше, чище отнестись. О, сволочь,
родимая сволочь!
Почему «Учредилка»! Потому что - как выбираю я, как все?
Втемную выбираем, не понимаем. И почему другой может за меня
быть? Я один за себя. Ложь выборная (не говоря о подкупах на
выборах, которыми прогремели все их американцы и французы)».
В этом абзаце можно явно увидеть агумент против
парламентаризма, развитый затем Блоком в его статье «Революция и культура».
Инстинктивная ненависть к парламентам, учредительным собраниям
1 Блок A.A. Собрание сочинений в восьми томах. Т. 7. С. 258.
520

и пр. объясняется им тем, что «рано или поздно некий Милюков
произнесет: "Законопроект в третьем чтении отвергнут большинством".
Это ватерклозет, грязный снег, старуха в автомобиле, Мережковский
в Таврическом саду, собака подняла ногу на тумбу, m-lle Врангель
тренькает на рояле (блядь буржуазная), и все кончено».
Бойкот со стороны Ф.Д. Батюшкова в его глазах не что иное, как
«Немецкая демонстрация». Он объясняет это так: «Медведь на ухо.
Музыка где у вас, тушинцы проклятые?» И недоумевает: «Если бы
это - банкиры, чиновники, буржуа! А ведь это - интеллигенция!»
А затем следует заочное продолжение полемики с Ольденбургом,
утверждавшим, что великая культура может быть только в
великом государстве. «Так БЫЛО всегда. О, это БЫЛО, БЫЛО,
проклятая историческая инерция. А должно ли так быть всегда?» Надо,
«чтобы маленькое было село, свой сход, своя церковь (одна, малая,
белая), свое кладбище - маленькое. <...> Культура ихняя должна
переслоиться».
Что же касается того, что некоторые «разочаровались в своем
народе» - как заявляют историк С.Ф. Платонов («так мне говорила его
дочь!») и литераторша и переводчица Е.П. Султанова (Леткова), то,
возражая им, Блок пробует прибегнуть к этическим аргументам:
«Или и духовные ценности - буржуазны? Ваши - да. Но
"государство" (ваши учредилки) _ НЕ ВСЕ. Есть еще воздух. "И ты,
огневая стихия, / безумствуй, сжигая меня: / Россия, Россия, Россия, /
Мессия грядущего дня!" Чувство неблагополучия (музыкальное
чувство, ЭТИЧЕСКОЕ - на вашем языке) - где оно у вас? Как буржуи,
дрожите над своим карманом».
Слушая постоянно голос пробующей петь некой барышни за
стеной своей квартиры, он выходит из себя: «Какая тупость, какая скука:
домового ли хоронят, ведьму ль замуж выдают. Когда она наконец
ожеребится? Ходит же туда какой-то корнет. Ожеребится эта -
другая падаль поселится за переборкой, и также будет ныть, в
ожидании уланского жеребца. К черту бы все, к черту! Забыть, вспомнить
другое»1.
6 января М.А. Кузьмин отмечает в своем дневнике: «Слились с
Ивановым-Разумником и Луначарским в "Знамени труда" Ивнев,
Есенин, Клюев, Блок, Ремизов, Чернявский, Ляндау. Завидно ли
мне? Я не бандитский и не пролетарский. Ни в тех, ни в сих, - и
никто меня не хочет»2.
1 Блок A.A. Собрание сочинений в восьми томах. Т. 7. С. 258.
2 Из дневников М.А. Кузьмина // Литературное наследство. Т. 92. Александр
Блок: Новые материалы и исследования. Кн. 2. С. 162.
521

Ремизов, как мы увидим чуть ниже, прекратил сотрудничать с
этой газетой.
Начавший к этому времени работать с новой властью и теперь
окончательно уверившись в том, что она стремится разрешить
политические проблемы исключительно насильственным путем, Валерий
Брюсов писал 6 января: «Страшных зрелищ зрителями мы / в буре
дней поставлены; безвольно / никнут гордые умы, / для борьбы нет
сил, и сердцу больно. / Черным клубом ужас родился / из надежд
великих, - спрут огромный; / щупальцами жизнь зажата вся, /
впереди - провал, бездонно-темный. / Где давно ль на алых знаменах / мы
читали светлый клич свободы, / против брата брат, вздымая прах, /
рать ведет, и эта рать - народы. / Встать и грудью смертный путь
закрыть, / что-то прокричать, чтобы все сознали, / шепчет мысль... Но
тщетно говорить, / умер слух, и все сердца - из стали! / Падаешь
бессильно... Грозный спрут / восемь лап неимоверных тянет... / Гибель
жизни кто переживут? / Для кого счастливый день настанет? / Все
равно! Вам, будущим, привет! Вспомните, что мы, дрожа во мраке, /
ждали, скоро ль брызнет первый свет... / Голос умер... Этот стих -
лишь знаки»1.
7 января Блок продолжает раздумывать над аргументами своей
статьи о революции и культуре: «Для художника идея народного
представительства, как всякое "отвлечение", может быть интересна
только по внезапному капризу, а по существу - ненавистна». И, судя
по всему, обсуждает с женой начало некоего нового произведения
(пьесы?) на евангельские темы:
«Жара (синее и желтое). Кактусы жирные. Дурак Симон с
отвисшей губой удит. Разговор про то, как всякую рыбу поймать.
(Как окуня, как налима). Входит Иисус (не мужчина, не женщина).
Грешный Иисус. Красавица Магдалина. Фома (неверный) -
"контролирует". Пришлось уверовать - заставили - и надули (как
большевики). Вложил персты - и стал распространителем: а распространять
ЗАСТАВИЛИ - инквизицию, папство, икающих попов, учредилки.
Андрей (Первозванный) - слоняется (не сидится на месте): был в
России (искал необыкновенного). Апостолы воровали для Иисуса
(вишни, пшеницу). Их стыдили. Grande style. Мать (мати) говорит
сыну: неприлично (брак в Кане)».
И написав: «Читать Ренана», продолжает:
«Мария и Марфа. Если бы Люба почитала "Vie de Jesus" и по
карте отметила это маленькое место, где он ходил. А воскресает как?
Загаженность, безотрадность форм, труд, χαλεπά τα καλά Иисус -
художник. Он все получает от народа (женственная восприимчивость).
1 Брюсов В. Неизданное и несобранное. С. 68-69.
522

"Апостол" брякнет, а Иисус разовьет. Нагорная проповедь -
митинг. Власти беспокоятся. Иисуса арестовали. Ученики, конечно,
улизнули. Правда того, что они улизнули (больше ничего и не надо,
остальное - судебная комедия). Большая правда: кто-то остался.
У Иуды - лоб, нос и перья бороды, как у Троцкого. Жулик (то есть
великая нежность в душе, великая требовательность). "Симон"
ссорится с мещанами, обывателями и односельчанами. Уходит к
Иисусу. Около Иисуса оказывается уже несколько других (тоже с
кем-то поругались и не поладили; бубнят что-то, разговоры
недовольных). Между ними Иисус - задумчивый и рассеянный, пропускает
их разговоры сквозь уши: что надо, то в художнике застрянет. Тут
же - проститутки»1.
После убийства Шингарева и Кокошкина Блок говорил с
Ремизовым по телефону и сказал ему, что над всеми
событиями, над всем ужасом слышит - музыку и пробует писать. «Это он
"Двенадцать" писал», - вспоминал Ремизов2.
Под впечатлением «зверского убийства» Шингарева и Кокошкина
находился и Разумник: «Подлинно - "Демоны вышли из адской
норы" не только в войне, но и в революции. И их надо одолеть, не
поступаясь революцией, или погибнуть. Гибель - участь всех нас. Но с
радостью предвижу я это»3.
Своеобразным откликом на разговор с Блоком о музыке и
Мстиславским об арестованном Пришвине, а также на убийство
Шингарева и Кокошкина стала 9 января такая запись в дневнике
A.M. Ремизова: «Европа! Старая Европа первая же расплюется с нами
за то, что нет самой и первобытной чести. Россия, хочешь
осчастливить Европу, хочешь поднять бурю и смести и на западе всякие вехи
старой жизни. И если так было бы, я не хочу твоего цветущего сада,
который насадили окровавленные руки. Последняя Мурка,
задушенная в канаве, отравит мне все твои розы». При этом он явно фиксирует
часть своего им возражения: «Понимаете ли вы, что значит Голгофа?
Голгофа свою проливает кровь, а не расстреливает другог[о]»4.
На следующий день у Ремизова была «битва под Петров[ым]-
Водкин[ым]», которую сопровождала «ликвидация [сотрудничества]
с Разумн[иковским] "Знаменем [труда]"». А весь пассаж завершался
фразой: «С убитого Шингарева стянули куртку»5.
1 Блок A.A. Собрание сочинений в восьми томах. Т. 7. С. 258.
2 Воспоминания А.М. Ремизова о Блоке // Литературное наследство. Т. 92.
Александр Блок: Новые материалы и исследования. Кн. 2. С. 132.
3 Андрей Белый и Иванов-Разумник. Переписка. С. 151.
4 Ремизов А.М. Дневник 1917-1921 гг. С. 489-490.
5 Там же. С. 487.
523

11 января Разумник сообщал Белому, что был у Блока: «Радостно
было видеть в дни обывательской растерянности спокойную и
бодрую веру в будущее. Я взял у A.A. стихи для "Знамени труда" и
статьи о России и интеллигенции»1.
11 января Блок - «под влиянием сегодняшней самодовольной
"Новой жизни" (самая европейская газета сейчас; "Речь" давно
"отстала", с "Петербургским листком" ведь не поговоришь)» - записывает:
«В чем тайна Ренана? Почему не плоски его "плоскости"? -
В искусстве: в языке и музыке. Европа (ее тема) - искусство и
смерть. Россия - жизнь». А жизнь не замажешь. «То, что
замазывает Европа, замазывает тонко, нежно (Ренан; дух науки; дух
образованности; esprit gaulois; английская комедия), мы (русские
профессора, беллетристы, общественные деятели) умеем только размазать
серо и грязно, расквасить. Руками своей интеллигенции (пока она
столь не музыкальна, она - пушечное мясо, благодарное орудие
варварства). Мы выполняем свою историческую миссию
(интеллигенция - при этом - чернорабочие, выполняющие черную работу):
вскрыть Правду. Последние арийцы - мы».
Что касается текущего момента, то есть мирных переговоров
в Бресте, то их «результат», «т. е. никакого результата, по словам
"Новой жизни", которая на большевиков негодует)», то Блок
полагает, что это хорошо. «Но позор 3,5 лет ("война", "патриотизм")
надо смыть. Тычь, тычь в карту, рвань немецкая, подлый буржуй.
Артачься, Англия и Франция. Мы свою историческую миссию
выполним. Если вы хоть "демократическим миром" не смоете позор
вашего военного патриотизма, если нашу революцию погубите, значит
вы уже не арийцы больше. И мы широко откроем ворота на Восток.
Мы на вас смотрели глазами арийцев, пока у вас было лицо. А на
морду вашу мы взглянем нашим косящим, лукавым, быстрым
взглядом; мы скинемся азиатами, и на вас прольется Восток. Ваши шкуры
пойдут на китайские тамбурины. Опозоривший себя, так
изолгавшийся, - уже не ариец. Мы - варвары? Хорошо же. Мы и покажем
вам, что такое варвары. И наш жестокий ответ, страшный ответ -
будет единственно достойным человека. А эволюции, прогрессы,
учредилки - стара штука. Яд ваш мы поняли лучше вас. (Ренан.)» И опять
ссылается на то, что умирающей культурной Европе противостоит
жизнь России, и хотя эта жизнь «безграмотна», но за нею - «правда
(Правда). Оболганная... обо... но она - Правда - и колет глаза, как
газета "Правда", на всех углах»2.
Андрей Белый и Иванов-Разумник. Переписка. С. 151.
Блок A.A. Собрание сочинений в восьми томах. Т. 7. С. 258.
524

1 февраля (19 января по ст.ст.) в левоэсеровской газете «Знамя
труда» печатается статья А. Блока «Интеллигенция и революция».
Специально оговорившись, что тема эта, занимающая его уже десять
лет, никогда не рассматривалась им с социологической стороны, а,
«если так можно выразиться», музыкальной, причем в таком
противопоставлении: волею истории интеллигенция (понятие
антимузыкальное) вступила в отношения борьбы с народом, народной душой,
стихией (каждое из этих понятий не исчерпывает всего
музыкального смысла слова «Россия»), автор говорил об обязанности художника
«видеть то, что задумано, слушать ту музыку, которую гремит
"разорванный ветром воздух"»1.
Что же задумано? «Переделать все. Устроить так, чтобы все
стало новым; чтобы лживая, грязная, скучная, безобразная наша жизнь
стала справедливой, чистой, веселой и прекрасной жизнью». (Ну чем,
заметим в скобках, не желание Разумника убежать от Мещанина,
забежать далеко вперед?) Но Блок называет это революцией, «когда
такие замыслы, искони таящиеся в человеческой душе, в душе
народной, раскрывают сковывающие их путы и бросаются бурным потоком,
доламывая плотины, обсыпая лишние куски берегов». Она сродни
природе, и горе тем, кто думает найти в ней исполнение только своих
желаний, как бы высоки и благородны они ни были. «Революция, как
грозный вихрь, как снежный буран, всегда несет новое и
неожиданное, она жестоко обманывает многих; она легко калечит в своем
водовороте достойного; она часто выносит на сушу невредимыми
недостойных; но это - ее частности, это не меняет ни общего направления
потока, ни того оглушительного гула, который издает поток. Гул этот,
все равно, всегда - о великом»2.
Блок, как известно, не был марксистом. Оправдывая большевизм
как политическое течение, наиболее верно, по его мнению,
выражающее «музыку революции», он в то же время симпатизировал
скорее не большевикам, а их тогдашним союзникам - левым эсерам.
Они в его глазах были ближе к разбушевавшейся народной стихии,
чем склонные к рассудочности Ленин и его сторонники. Не чужды
были ему и некоторые их идеи, позаимствованные у Ницше. Поэтому
нет ничего удивительного в том, что он задавался вопросом: «Зачем
жить тому народу или тому человеку, который втайне разуверился
во всем? который разочаровался в жизни, живет у нее "на подаянии",
"из милости"? который думает, что жить "не особенно хорошо, но и не
очень плохо", ибо "все идет своим путем", путем... эволюционным».
1 Блок А. Россия и интеллигенция // Знамя труда. 1.02.(19.01). 18.
2 Там же.
525

И повторял: «Тем, кто так думает, ведь и жить не стоит. <...> Жить
стоит только так, чтобы предъявлять безмерные требования к жизни:
все или ничего; ждать нежданного; верить - не в "то, чего нет на
свете", а в то, что должно быть на свете; пусть сейчас этого нет, и долго
не будет»1.
При таком максимализме, что может значить какая-то
«учредилка»? Тем более что «самые цивилизованные страны (Америка,
Франция) сейчас захлебываются в выборном мошенничестве,
выборном взяточничестве». Да и самому ему, Блоку, все хочется
«проконтролировать»: «Сам все хочу, не желаю, чтобы меня "представляли"».
И, наконец: «Бог один ведает как выбирала, кого выбирала, куда
выбирала неграмотная Россия сегодняшнего дня, Россия, которой
нельзя втолковать, что Учредительное Собрание - не царь»2.
И что значат в этих условиях вопли по поводу требований народа
«долой суды», почему дырявят древний собор, валят столетние
парки, грабят в барских усадьбах? По поводу последнего владелец
любезного сердцу поэта подмосковного Шахматова отвечал: «Потому
что там насиловали и пороли девок: не у того барина, так у соседа».
И подчеркивал, что знает, что говорит. «Я не сомневаюсь ни в чьем
личном благородстве, ни в чьей личной скорби; но ведь за прошлое -
отвечаем мы? Мы - звенья единой цепи. Или на нас не лежат грехи
отцов? Если этого не чувствуют все, то это должны чувствовать
"лучшие"». И, вступая в полемику с ревнителями культуры, призывал не
бояться разрушения кремлей, дворцов, картин, книг. Беречь их надо,
но потеряв их, народ не все потеряет. «Что же вы думали? Что
революция - идиллия? Что творчество ничего не разрушает на своем
пути? Что народ - паинька? Что сотни обыкновенных жуликов,
провокаторов, черносотенцев, людей, любящих погреть руки, не
постараются ухватить то, что плохо лежит? И, наконец, что так "бескровно" и
так "безболезненно" и разрешится вековая распря между "черной" и
"белой костью", между "образованными" и "необразованными",
между интеллигенцией и народом?»3
И уж если кого и будить от «векового сна», так разве не «лучших
людей», которые говорят: «Мы разочаровались в своем народе»,
ехидничают, злобствуют, не видят вокруг ничего, кроме хамства и
зверства (а человек тут, рядом)? «Ибо вы мало любили, а с вас много
спрашивается, больше, чем с кого-нибудь. В вас не было этого
хрустального звона, этой музыки любви. <...> Любовь творит чудеса,
Блок А. Россия и интеллигенция // Знамя труда. 1.02.(19.01).18.
Там же.
Там же.
526

музыка завораживает зверей. А вы (все мы) жили без музыки и без
любви. Лучше уж молчать сейчас, если нет музыки, если не слышать
музыки». Ибо все, что без музыки, сейчас только разбудит и озлит
зверя. «Не знаю, что страшнее: красный петух и самосуды в одном
стане, или давящая немузыкальность - в другом»1.
Пусть «брюшное дело», сбережение добра и шкуры заботит
«буржуа», у которого почва под ногами определенная: семья, капитал,
служебное положение, орден, чин, Бог на иконе, царь на троне. Вытащи
это - и все полетит вверх тормашками. Другое дело интеллигент.
Ведь он всегда хвастался, что такой почвы у него никогда не было,
что его ценности невещественны. «Его царя можно снять только с
головой вместе. Умение, знание, методы, навыки, таланты - имущество
кочевое и крылатое. Мы бездомны, бессемейны, бесчинны, нищи -
что же нам терять?»2
Свою статью Блок заканчивал двумя выводами. Прежде всего,
стыдно сейчас ухмыляться, плакать, ломать руки, ахать над Россией,
над которой пролетает циклон. И потом, если уж говорить о
писателях, то их обязанность, полагал он, состоит в том, чтобы «слушать
ту великую музыку будущего, звуками которой наполнен воздух, и
не выискивать отдельных визгливых и фальшивых нот в величавом
реве и звоне мирового оркестра». И, повторив упрек в том, что
«русской интеллигенции точно медведь на ухо наступил: мелкие страхи,
мелкие словечки», призвал: «Всем телом, всем сердцем, всем
сознанием - слушайте Революцию»3.
Статья эта вызвала разноречивые отклики и споры в печати.
В разговоре с Г.В. Вильямсом - мужем A.B. Тырковой - очень
злобно бранил кадетов за то, что они, выступая против декрета об
отделении церкви от государства, «делают из религии орудие
политической борьбы», Гершензон. Он по-прежнему был во всем
снисходителен к большевикам и даже спрашивал, почему бы их не признать.
- Целиком? С убийствами? - вышла из себя Тыркова.
Его передернуло.
- Зачем с убийствами...
- А как же иначе?
Он не ответил, а Тыркова ушла. «Тошно стало и тяжело. Мы все
изранены позором России, а эти политические младенцы сосут
философский леденец»4.
1 Там же.
2 Там же.
3 Там же.
4 Тыркова A.B. Дневник от 27.01.18 // Наследие Ариадны Владимировны
Тырковой: Дневники. Письма. С. 216.
527

29-30 января Блок пишет стихотворение «Скифы» и относит его
Разумнику в редакцию газеты «Знамя труда»1.
16 (3) февраля в эсеровской газете «Воля страны»
опубликована статья М. Пришвина «Большевик из "Балаганчика" (Ответ
Александру Блоку)». Начиналась она с констатации того факта, что
выходить на борьбу во имя человеческой личности против
насильников невозможно: чан стихии кипит. А затем следовал призыв: «Идите
же, кто близок этой стихии, танцевать на ее бал-маскарад, а кому это
противно, сидите в тюрьме: бал и тюрьма - это подлинность». Блок
обвинялся автором в том, что он «с чувством кающегося барина
подходит на самый край этого чана» и «приглашает нас, интеллигентов,
слушать музыку революции, потому что нам терять нечего: мы самые
настоящие пролетарии». Этот призыв видится ему легкомысленным:
«Разве не видит Блок, что для слияния с тем, что он называет
"пролетарием", нужно последнее отдать, наше слово, чего мы не можем
отдать и не в нашей это власти?» А его уже отнимают. «Свой зов поэт
печатает в газете, которая силой нынешнего правительства
уничтожила другу газету, воспользовалась ее средствами и пустила по миру
работников пера и поставила к себе караул из красногвардейцев.
Хорошо слушать музыку революции в этой редакции». Предупредив,
что стоять у нынешнего революционного чана в ожидании ответа
о смысле бытия и грядущего бесполезно, «потому что там варится
Бессловесное», Пришвин заканчивает свою статью таким пассажем:
«Это видимость Бессловесного теперь танцует, а под этим вся беда
наша русская, какой Блок не знает, не испытал. В конце концов, на
большом Суде простится Бессловесное, оно очистится и предстанет
в чистых ризах своей родины, но у тех, кто владеет словом, - спросят
ответ огненный, и слово скучающего барина там не примется»2.
Как видим, тон статьи довольно резкий. И можно согласиться с
выводами литературных комментаторов и толкователей Пришвина о
том, что он отвергал блоковский революционный романтизм, а за
органической концепцией культуры, связывающей дух со стихией,
узнавал знакомое стремление русского интеллигента к слиянию с
народом. Пафос поэта, услышавшего в разрушительном движении стихии
музыку, был для него неприемлем. Он увидел дистанцию между
пророчествующим голосом Блока, принявшего революцию за подлинное
преображение мира, и реальностью, и услышал в этом голосе нотки
1 См.: Литературное наследие. Т. 92. Александр Блок: Новые материалы и
исследования. Кн. 2. С. 377.
2 Пришвин М. Большевик из «Балаганчика» (Ответ Александру Блоку) // Воля
страны. 16.02.18.
528

«кающегося барина», от почвы оторванного, а потому смахивающего
на балаганного большевика. Протестуя против стремления
эстетически оправдать революцию, Пришвин показывал, что «дух музыки»,
то есть эстетическая форма, в которую Блок облек революцию, не
соответствует внелитературному, внехудожественному контексту
бытия. Можно согласиться и с тем, что эстетически в этом споре друг
другу противостояли музыка и слово. Но трудно согласиться с их
утверждением, будто «диалог скорее носил философский характер:
речь шла о таких понятиях, как природа, культура, цивилизация»1.
Об этом же свидетельствует и ответное письмо Блока, написанное
им в тот же день: «Долго мы с вами были в одном литературном
лагере, но ни один журнальный враг, злейший, даже Буренин, не сумел
подобрать такого количества личной брани. <...> Я на это не
обижаюсь, но уж очень все это - мимо цели: статья личная и злая против
статьи неличной и доброй. По существу спорить не буду, я на правду
вашу (Пришвина, а не "Воли страны") не нападал: но у нас - слишком
разные языки»2.
Пришвин не оставил это письмо без ответа. Отвергая обвинение в
том, что его статья злая, он сослался на мнение Ремизова, которому
ее прочел, прежде чем нести в типографию и который сказал: "Ответ
кроткий", хотя в ней не передана и сотая часть того негодования,
испытанного как им, Ремизовым, так и Гиппиус, а также Пястом. «Да, я
русский кроткий, незлобивый человек, но я, кажется, теперь подхожу
к последней черте и молюсь по-новому: Боже, дай мне все понять,
ничего не забыть и ничего не простить»3.
20 февраля в левоэсеровской газете «Знамя труда» печатается
стихотворение А. Блока «Скифы».
«Мильоны - вас. Нас - тьмы, и тьмы, и тьмы. / Попробуйте
сразиться с нами! / Да, скифы мы! Да, азиаты - мы / с раскосыми и
жадными очами! / Вы сотни лет глядели на Восток, / копя и плавя наши
перла, / и вы, глумясь, считали только срок, / когда наставить пушек
жерла! / Да, так любить, как любит наша кровь, / никто из вас давно
не любит! / Забыли вы, что в мире есть любовь, / которая и жжет и
губит. / Мы любим плоть - и вкус ее, и цвет, / и душный, смертный,
плоти запах... / Виновны ль мы, коль хрустнет ваш скелет / в
тяжелых, нежных наших лапах? / Привыкли мы, хватая под узцы /
играющих коней ретивых, / ломать коням тяжелые крестцы / и усмирять
рабынь строптивых».
1 Пришвин М.М. Дневники. Кн. 2.1918-1919. С. 347. Комментарий.
2 Там же.
3 Там же.
529

В дни, когда немцы, сочтя бессмысленными дальнейшие мирные
переговоры в Бресте, возобновили наступление против демобилизи-
ющейся русской армии и без какого бы то ни было сопротивления
продвигались на восток, стихотворение это можно рассматривать
как отчаянный патриотический вызов, как своего рода пророчество,
которое, правда, осуществилось не тогда, а в другую зиму, 25 лет
спустя.
Среди большевистсих поэтов тоже нашелся человек,
попробовавший свой голос на ту же тему, - не такой трубный, но часто
довольно задиристый. Правда, сегодня он звучал не очень-то возбуждающе.
28 февраля в большевистской «Правде» зазвучал «Революционный
гудок» - так Демьян Бедный назвал свое стихотворное обращение к
рабочим, дополнивший ленинский декрет «Социалистическое
отечество в опасности!» в дни, когда германские войска, казалось,
приближались к Петрограду: «Глубокою ночью воздух морозный / прорезал
призыв твой тревожный и грозный: / "Вставай, поднимайся, рабочий
народ! / Смертельный твой враг - у ворот !" / Твой голос, стозвучным
подхваченный гудом, / звучал, как набат, над трудящимся людом: /
"Вставай, поднимайся, рабочий народ! / Насильник стоит у ворот!" /
Твой клич повторил пролетарий всесветный, / доносится к нам его
голос ответный: / "Проклятье злодеям, творящим разбой! / К
оружью, народ трудовой!" / Услышав твою боевую тревогу, / к нам рать
трудовая спешит на подмогу, / и, слыша ее сокрушительный шаг, /
трепещет зарвавшийся враг»1.
Владимир Маяковский стихов в те дни не писал, тем
более призывных. Однако он, как вспоминал потом Дон Аминадо
(А.П. Шполянский), взобравшись на памятник Скобелеву против
дома Московского совета (бывшего генерал-губернатора), потный от
воодушевления, кричал истошным голосом:
- Теперь война не та! Теперь она наша! И я требую клятвы в
верности! Требую от всех и сам ее даю! Даю и говорю - шелковым
бельем венских кокоток вытереть кровь на наших саблях! Уррра!
Уррра! Уррра!
А неподалеку от Скобелевской площади, в «Музыкальной
табакерке», на углу Петровки и Кузнецкого Моста, какие-то дамы,
искавшие забвения, отрыва, ухода от прозы жизни, внимали Александру
Вертинскому, певшему:
- Ваши пальцы пахнут ладаном, / а в ресницах спит печаль.
1 Мужик Вредный. Революционный гудок // Правда. 28.02.1918. № 37 //
Бедный Д. Собрание сочинений в 5 томах. Т. 2. М.: Гослитиздат, 1954. С. 51.
530

Но так как одним ладаном жив не будешь, то для душевного
отдохновения читали «Новый Сатирикон» и потом собственными словами
пересказывали то, что написал там Аверченко1.
А 3 марта в той же левоэсеровской газете «Знамя труда»
печатается поэма А. Блока «Двенадцать».
Автору в тот же день звонили: переводчица А.Н. Чеботаревская -
благодарила за «Двенадцать», и Всеволод Мейерхольд - он в
восторге!2 Все эти дни он чувствовал себя плохо. Сказывались
известия о подписании в Бресте позорного мира, письма о том, что
творится в Шахматове, квартирный декрет и угроза выселения
матери. 4 марта он записывает: «Одиночество. Что-то тяжелое
делается. Ничего, кроме музыки, не спасает». А тут еще № 23/24
журнала «Народоправства»: «Г. Чулков "прощает" меня за статью
"Интеллигенция и революция"». На следующий день в записях
появляется короткая фраза: «Потеряна почва»3.
Последние два слова, как нам думается, вызваны были не
шквалом критики (ему еще время не поспело), а неясностью дел на
военно-дипломатическом поприще. Проходит еще несколько дней.
- Отвратительный - социалистически-мещанско-болыневист-
ский рай! - негодует по телефону 7 марта Иванов-Разумник. А Блок
не может скрыть от самого себя даже минуты довольства. Еще бы:
ведь еще вчера в Петрограде ждали немцев. А теперь - передышка.
И все же, и вс же! Ведь передышка есть лишь некий шанс на то, что
наступит коренной поворот. И вот что еще: «Совершенно особое
чувство: нашей малости, гипербореи; потеря великодержавия»4.
Власть, конечно, приветствовала его, но с оглядкой. О.Д. Каменева,
комиссарившая в театральном отделе Наркомата просвещения,
говорила Любови Дмиртиевне Менделеевой, вступившей в коллегию
этого отдела:
- Стихи Александра Александровича - очень талантливые, почти
гениальное изображение действительности. Анатолий Васильевич
будет о них писать. Но читать (вслух) их не надо, потому что в них
восхваляется то, чего мы, старые социалисты, больше всего боимся.
Услышав от жены этот отзыв, Блок 9 марта записывал:
«Марксисты умные - может быть, и правы. Но где же опять художник и его
бесприютное дело?»5
Дон Аминадо (Шполянский А.П.) Поезд на третьем пути. // Его же. Наша
маленькая жизнь: Стихотворения. Политическиий памфлет. Воспоминания. - М., 1994.
С. 611.
2 Блок А. Записные книжки. 1901-1921. С. 392.
3 Там же. С. 393.
4 Там же.
5 Там же. С. 394.
531

С позиции художника встретил поэму Ремизов. Он
восторженно приветствовал удачу другого художника: воплощение мира в
словесно-музыкальной стихии, адекватной стихии революционной,
«взвихренной» России. Спустя много лет, возвращаясь к тем
историческим дням, он вновь обращал внимание на непосредственное
выражение «музыки» русской истории в блоковском слове: «Когда
я прочитал "Двенадцать", меня поразила словесная материя -
музыка уличных слов и выражений - подскреб слов неожиданных. <...>
В "Двенадцать" всего несколько книжных слов! Вот она какая
музыка, подумал я. Какая выпала Блоку удача: по-другому передать улицу
я не представляю возможным! Тут Блок оказался на высоте
словесного выражения»1.
Вспоминая потом, незадолго до смерти, этот период своей жизни
и называя его «романтикой на Галерной», где тогда находились
издательские и партийные центры левых эсеров и где их литературными
отделами руководиол Иванов-Разумник, особо заботившийся о
дистанцировании от победителей-ленинцев, Блок почему-то вдруг
припоминает «тусклые глаза большевиков - потом ясно - глаза убийц»2.
Между тем полемика вокруг статьи и поэмы Блока набирала
обороты. 10 марта в кадетской газете «Наш век» (бывшая «Речь»)
помещена статья «Безмолвная Русь» Тырковой:
«За последнее время Блок написал целый ряд стихов в
большевистском духе, напоминающих солдатские песни в провинциальных
гарнизонах. То, что Блок сочувствует большевикам, - его личное
дело. В своих убеждениях писатель должен быть свободен, и честь
и слава тому, кто во имя этих убеждений смело идет против
течения. Но зачем же писать скверные стихи? Когда любят девушку -
ей несут в виде подарка золото и цветы, и никто не несет кожуру от
картофеля»3.
Приходит письма с укорами за статью от Ольги Кауфман и от его
корреспонденток Веры Германович и Натальи Минич, в грубой
форме обличавших его за поэму4.
В письме, полученном Блоком 12 марта, востоковед и
непременный секретарь Академии наук С.Ф. Ольденбург, познакомившийся с
ним во время совместной работы в Чрезвычайной следственной
комиссии Временного правительства, так отзывался о его поэме: «По
праву читающего, сотворца пишущему, я ее понял по-своему и, по-
видимому, как мне говорят, не так, как вы. Мне было бы очень жаль,
1 Цит. по: Кодрянская Н. Алексей Ремизов. Париж, 1959. С. 103.
2 Грякалова Н., Иванова Е. Записные книжки Александра Блока без купюр. С. 99.
3 Цит. по: Блок А. Записные книжки. 1901-1921. С. 395.
4 Там же. С. 394. См. его текст в № 11 «Нового мира» за I960 г.
532

если бы мое понимание, вернее, чувствование и переживание, было
бы другое, чем у автора, но это не остановило бы меня. Только
ничтожное может быть понято единообразно, а где даже только две
грани, уже, по крайней мере, два понимания. А то, что создали вы, так
удивительно, так дивно прекрасно, что мой глаз не может
перечислить этих граней, которые блещут, сверкают, так их много. Чувством
чувствую, что вы писали не то, что написано, но, кажется мне,
прочесть вы сможете то, что написано в том, что писали вы»1.
12 марта Андрей Белый пишет Иванову-Разумнику: «Огромны
"Скифы" Блока; и признаться, его стихи "12" - уже слишком; с ними
я не согласен»2.
Вечер Блока в Москве, назначенный на 13 марта, не состоялся.
О причинах этого он два месяца спустя писал следующее: «Почему
я не мог приехать (из Петрограда. - Авт.) вы, я думаю, знаете. Тогда
было не до вечеров, комиссары переезжали в Москву»3.
Андрей Белый решил объясниться с самим Блоком. Но начал
издалека: «Какая странная судьба. Мы вот опять перекликнулись.
Читаю с трепетом тебя. "Скифы" (стихи) - огромны и эпохальны, как
"Куликово поле"». Все то, что Блок пишет, «взмывает в душе» Белого
«вещие те же ноты», с коими он когда-то участвовал в возведении,
по мысли Р. Штайнера, международного антропософского центра
Гётеанум в Дорнахе - пригороде Базеля. «Я это знаю. То же, что ты
пишешь о России, для меня расширяется до Европы. Там назревает
крах такой же, как и у нас: я это знаю... наверное... Еще многое будет».
Там, в горах Швейцарии, он «давно уже распрощался со старым
миром». И в то же время предостерегает: «По-моему, ты слишком
неосторожно берешь иные ноты. Помни - тебе не простят "никогда"...
Кое-чем из твоих фельетонов в "Знамени труда" и не сочувствую, но
поражаюсь отвагой и мужеством твоим... Помни: Ты всем нам нужен
в... еще более трудном будущем нашем... Будь мудр: соединяй с
отвагой и осторожность»4. Получив это письмо 18 марта, Блок так
охарактеризовал его: «Сочувственное и остерегающее»5.
24 (И) марта Бунин слушал в Книгоиздательстве писателей
рассказ о том, как Шаляпин битый час ждал театрального комиссара
Е.К. Малиновскую у какого-то подъезда, а когда она, наконец-то,
1 Цит. по: Литературное наследство. Т. 92. Александр Блок: Новые материалы и
исследования. Кн. 3. С. 110-111.
2 Андрей Белый и Иванов-Разумник. Переписка. С. 159.
3 Там же. Кн. 2. М.: Наука, 1981. С. 328.
4 Андрей Белый и Александр Блок. Переписка 1903-1919 / публ. A.B. Лаврова.
М.: Прогресс-Плеяда, 2001. С. 513.
5 Блок А. Записные книжки. 1901-1921. С. 395.
533

подъехала на автомобиле, кинулся высаживать ее с истинно
холопским подобострастием. Филолог и переводчик А.Е. Грузинский
отозвался на этот рассказ так:
- Я теперь всеми силами избегаю выходить без особой нужды на
улицу. И совсем не из страха, что кто-нибудь даст по шее, а из страха
видеть теперешние уличные лица.
«Понимаю его как нельзя больше, испытываю то же самое,
только, думаю, еще острее», - записывал Бунин. А про заведующую
театральным отделом (ТЕО) Народного комиссариата просвещения
Малиновскую писал так: «Тупая, лобастая, за всю свою жизнь не
имевшая ни малейшего отношения к театру, теперь комиссар театров:
только потому, что они с мужем друзья Горького по Нижнему»1.
Е.К. Малиновская действительно в 1903 г. организовывала там
строительство Народного дома на деньги, собранные Горьким и ее
мужем - архитектором. Но комиссаром над московскими театрами
она стала не поэтому. Главным было то, что с 1905 г. она числилась в
рядах большевистской партии.
В конце марта в Петрограде эсеры выпустили сборник статей и эссе
«Мысль». В нем по Блоку и другим «скифам» прошлись А. Гизетти2
и М. Платонов (псевдоним Евгения Замятина)3. Последний 31
марта в газете «Дело народа» еще и комментрует выпущенную в Москве
15 марта Бурлюком, Каменским и Маяковским «Газету футуристов»,
называя ее «подзатыльником инерции»: «Тот же подзатыльник,
какой заставлял большевиков так долго красть почтенное имя
социалистов и демократов, пока уж им не стало вовсе неприлично носить
это имя». И высказывает предположение, что футуристы соберут
скоро футуро-съезд футуро-советов и объявят: «Отныне мы - пре-
зентисты». Ведь из газеты бывших футуристов явствует непреложно:
для них futurum (будуще) - стало praesensW (настоящим),
будущее - настоящим: «Их прекрасная Где-то-тамия найдена, и это...
теперешняя наша могучая, славная, благородная Республика Советов»,
в которой «добродушно-простецки, как комаров, расхлопывают
людей; добродушно-простецки, как от сдобного пирога, отваливают от
России ломтины: только бы осталась где-то, хоть на собачьем кутке,
счастливая, свободная Где-то-тамия». Сравнивая бывших
футуристов с нынешними презентистами, Замятин в конце статьи
вопрошает: «Неужто мы так быстро живем, что футуристы уже состарились,
1 Бунин И. Окаянные дни: Москва, 1918 г. С. 35.
2 См.: Гизетти А. Стихи и творчество // Мысль. Сб. 1. Пг.: Рев. мысль, 1918. С. 242,
244, 246-247.
3 См.: Платонов М. Скифы ли? // Мысль. Сб. 1. С. 286, 292.
534

уже притомились быть особенными, уже обымпотентились к буйству
и тлеют старческой страстью урнингов к объятиям Луначарского?
Неужто футуристы разделяют судьбу российских скифов, заживших
мирной, оседлой жизнью? Неужто льстит футуристам хлебать из
одной чашки со сретенным старцем Иеронимом Ясинским?»1
Получив приглашение Мейерхольда на беседу с театральной
коллегией во главе с Каменевой в бывшем кабинете директора
императорских театров, Блок записывал 30 марта: «Нет, уж я не пойду,
слишком много разговоров, отказываюсь разговаривать»2.
5 апреля Иванов-Разумник читал Блоку свою статью о нем,
сравнивая «Двенадцать» с «Медным всадником», а «Скифы» - с
«Клеветниками России»3.
9 апреля Александр Блок пишет ответ Андрею Белому:
«Твое письмо очень поддержало меня, и Твое предостережение я
очень оценил. Было (в январе и феврале) такое напряжение, что я
начинал слышать сильный шум внутри и кругом себя и ощущать
частую физическую дрожь. Для себя назвал это Erdgeist'oM (духом
земли. - нем.). Потом (ко времени Твоего письма) наступил упадок сил,
и только вот теперь становится как будто легче. А то - было очень
трудно: растерянность, при которой всякий может уловить». Что же
касается предупреждения, то Блоку хотелось бы, чтобы Белый не
пугался «Двенадцати»: «Не потому, чтобы там не было чего-нибудь
"соблазнительного" (может быть, и есть), а потому, что мы слишком
давно знаем друг друга, а мне показалось, что ты "испугался" как
одиннадцать лет назад - "Снежной маски" (тоже - январь и снег).
Хочу, чтобы письмо передал Тебе Разумник Васильевич, с которым
мне часто бывает хорошо и "особенно" (уютно и тревожно вместе)»4.
10 апреля (28 марта) в вечерней газете «Новые ведомости»
появился литературный фельетон Антона Крайнего (псевдоним
Зинаиды Гиппиус) «Люди и нелюди», в котором о представителях
художественной интеллигенции (в прошлом Розанов, теперь Бенуа,
Блок, Есенин), сотрудничающих с советской властью, идущих, «куда
влечет поток, его не замечая», говорилось: «Они не ответственны.
Они - не люди»5. Ознакомившись с ним, Блок меланхолично
замечает: «А З.Н. Гиппиус меня и за человека не считает»6.
1 Платонов М. Презентисты // Дело народа. 31.03.18 // Замятин Е. Сочинения: в
5 т. Т. 4. Беседы еретика. М.: Республика, 2011. С. 283-284.
2 Блок А. Записные книжки. 1901-1921. С. 397.
3 Там же. С. 399.
4 Блок A.A. Собрание сочинений в восьми томах. Т. 8. С. 512.
5 Цит. по: Литературное наследство. Т. 92. Кн. 5. М., 1993. С. 762.
6 Блок А. Записные книжки. 1901-1920. С. 399.
535

11 апреля Ольденбург послал Блоку свой краткий и написанный в
патетических тонах этюд о «Двенадцати» под заглавием «Мертвые».
Согласно его трактовке, содержание поэмы составляет уход Христа
из «мертвого» мира в неведомый и еще не созданный «живой». В
приложенном к этюду письме академик формулирует свое понимание
поэмы в следующих словах: «Мне кажется, что она скажет будущим
поколениям о внутренней смерти того, что многим казалось живым и
в чем жизни не было и нет»1.
Будучи извещен о получении тетей письма от Муси Менделеевой
(сестры его жены), из коего ему стало ясно, что на менделеевское
Боблово наложили контрибуцию в 15 000 рублей, а сына
великого ученого Ивана Менделеева посадили в клинскую тюрьму, Блок
14 апреля записывает: «Потом ночью - сны: Шахматове даль с
балкона, наша семья, немецкое наступление от Глухова, мы выбираем
минуту, когда уйти и что взять (еда, полотенца!)»2.
После очередного содержательного разговора с
Ивановым-Разумником у него на Лиговке Блок записывал 15 апреля: «"Огонь"
революции (?) сушит во мне "воду" гетевских сирен». И пояснял в
скобках: «Ohne Wasser ist kein Heil» - Без воды нет здоровья3.
16 апреля Блок, снова отказавшись идти на заседание
теоретической группы репертуарной секции Театрального отдела Наркомпроса,
записывал: «Дайте дело, я буду делать»4.
17 апреля К.И. Чуковский и З.Н. Гиппиус позвонили Блоку,
чтобы позвать «на решительное заседание в Зимнем сегодня», а
В.Э. Мейерхольд - «на решительное заседание завтра». Свою
реакцию на эти предложения он записал так: «Я уже стар, мне и так
трудно добывать хлеб; слушать разговоры умных и глупых, молодых и
старых людей я больше не могу: умру с голоду»5.
18 апреля через жену Блока (сам он к телефону не подходил)
Чуковский опять требовал его присутствия на заседании о Некрасове,
а Мейерхольд - первомайских стихов для массового
(«полуамериканского, полуогоньковского») еженедельного иллюстрированного
журнала «Пламя», редактируемого Луначарским (Мейерхольд там
заведовал литературно-художественным отделом)6.
1 Блок А. Записные книжки. 1901-1920. С. 399.
2 Там же. С. 400.
3 Там же.
4 Там же.
5 Там же. С. 401,533.
6 См.: Там же. С. 401.
536

Из слов В.H. Соловьева жена Блока выяснила, что он будет
получать 500 рублей, работая в одной из секций театрального отдела.
«Надо, значит, работать», - записывал он 24 апреля1.
Приступая в это время к написанию очерка о Люции Сергеи
Катилине, коего со времен Древнего Рима считали воплощением всех
пороков и абсолютного зла, но романтики последнего века пытались
как-то очеловечить его, Блок, находясь под влиянием событий своего
времени, вздумал приписать ему стремление разрушить старый мир
и уничтожить рабство. Мало того, в самом Катилине он захотел
увидеть римского большевика, а действия против него Цицерона
сравнивал с белым террором2. 25 апреля поэт записывал: «Какой близкий,
знакомый, печальный мир! - И сразу - горечь падения. Как скучно,
известно. Ну что ж, Христос придет. Катилина захотел нескучного,
непышного, некрасивого, недосягаемого. И это тоже скучно»3.
Многие представители искусства, особенно молодые, тем более
левого направления, были привлечены к работам по сносу и замене
памятников. В Москве комиссия Н.Д. Виноградова руководствовалась в
этом деле мотивами двоякого рода: политическими и эстетическими.
Поэтому никаких вопросов не возникло при решении снять памятник
великому князю Сергею Александровичу в Кремле. За снятие
памятников Александру III и Скобелеву высказались и на совместном
заседании с отделом пластических искусств при Московском совдепе.
А вот относительно памятника Александру II мнения художников
разделились: часть стояла за полный снос, часть - за сохранение.
Совдеп и СНК высказались за то, чтобы убрать статую и снять
портреты, но портик оставить. Памятник Скобелеву предполагалось
передать в военный музей, фигуру Александра II - тоже в
какой-нибудь музей. Предлагалось превратить Большой Кремлевский дворец
в музей дурного вкуса, поместив туда такие «антихудожественные»
памятники, как обоим Николаям4.
1 мая Г.Е. Зиновьев, A.B. Луначарский, В. Володарский
выступали с речами на Марсовом поле и многочисленных митингах и
концертах в Петрограде. На Театральной площади было размещено панно,
исполненное К.С. Петровым-Водкиным. Прориси к нему исполнил
А.Н. Бенуа5.
1 Там же. С. 402.
2 Харченко А. А. Образ и биография Луция Сергия Катилины: от мифа к мифу //
Автор и биография, письмо и чтение. М.: ВШЭ, 2013. С. 93-94.
3 Блок А. Записные книжки. 1901-1920. С. 402.
4 Снятие памятников // Известия ЦИК и Моск. совета. 8.08.18. № 168. С. 7.
5 См.: Ростовцева И. Участие художников в организации и проведении
праздников 1 мая и 7 ноября в Петрограде в 1918 году // Агитационно-массовое искусство
537

«Сегодня 1 Мая, революционный праздник, улицы украшены
футуристическими плакатами и картинами, - делился с
дневником композитор Прокофьев. - И, казалось бы, я должен бы
радоваться им, а между тем на них неприятно было смотреть. Просто
писали плохие футуристы. Праздник был не всенародный, а
официально-государственный» *.
«Сегодня какие-то тупоумцы затеивают жалкий маскарад», -
писал Бальмонт 1 мая жене из Москвы в Миасс, сообщая, что на почте
не приняли посылку, «в которой, между прочим, от меня тебе
следуют сласти», - посылки в Оренбургскую губернию не брали, ибо
«очевидно, у вас происходят какие-нибудь бои. Мы ничего точного ни о
чем не знаем. Это круговая порука лжи, убогое нежелание и
неспособность взглянуть суровой правде в глаза». И пророчил: «К России
идут еще более грозные дни, еще более черные, еще более кровавые»2.
Власть делала многое, чтобы в это трудное время поддержать тех,
кто не отвергал сотрудничества с нею.
2 мая приехавшие из Москвы Иванов-Разумник и Чеботаревская
рассказывают Блоку о планах и новых предложениях. Среди них
«1) чтение курса лекций в "Социалистической академии
общественных наук" в Москве (курс - полгода); 1000 руб. в месяц и билет
1 класса; во главе: три большевика и три левых с-р; 2) издание моих
книг в новом издательстве»3.
Но предъявляла эта власть и требования, которые творческому
человеку казались или сугубо бюрократическими или даже
сомнительными с моральной точки зрения. «Треплют», - записывал Блок
8 мая по поводу полученных двух повесток от театрального отдела и
извещения, зовущего его «выгонять актеров Александрийского
театра», а также телефонного звонка от Каменевой с сообщением, что
он утвержден членом редакции журнала «Пламя», и последующего
телефонного разговора с Мейерхолдом по этому поводу. -
«Паника моя (от Каменевой и пр.)»4.
Но и судьба страны волновала сильно. Касаясь слухов о новых
немецких требованиях и ожиданий прибытия Штейнера (так он
называет немцев и Германию) среди его петербургских поклонников
(О.Д. Форш, Б.А. Леман), Блок 10 мая уверенно замечает: «Кораблей
первых лет Октября: Материалы и исследования / под ред. Е.А. Сперанской. М., 1971.
С. 56.
1 Прокофьев С. Дневник. Т. 1. С. 698-699.
2 Бальмонт К. Письмо к Е.А. Андреевой от 18.04(1.05).18 //
Андреева-Бальмонт Е.А. Воспоминания. С. 129.
3 Блок А. Записные книжки. 1901-1920. С. 404.
4 Блок А. Записные книжки. 1901-1920. С. 405.
538

не взорвать»· Что же качается начавшихся крестных ходов (вчера -
«"детский" с идолами и кулаками», сегодня ночью организует
местный священник Веньямин), то после этого «утром всякая Каменева
покажется святой»1·
Но удары продолжают сыпаться на Блока. Одни из них удается
отражать. Например, «удалось полуотказаться» от участия в погроме
Александрийского театра. Но другие разили больно. 10 мая в
эсеровской газете «Дело народа» В. Пяст и А. Ахматова объявляют о своем
отказе участвовать в литературном вечере кружка «Арзамас»,
назначенном на 13 мая, поскольку в программе вечера стоит исполнение
поэмы «Двенадцать»2.
Узнав об этом от Иванова-Разумника, Блок, только что было
отбоярившийся от Пашковского («удалось полуотказаться»),
записывает это «поразительное известие» и добавляет: «Сологуб
тоже»3.
13 мая вечер «Арзамаса» в Тенишевском училище состоялся. Блок
читал свои старые стихи, его жена - поэму «Двенадцать»4.
Каждый день приносил что-нибудь новое. «Люба в ярости, -
писал Блок 16 мая о состоянии своей жены. - Кроме того, что с
большевиками плохо, - Кузьмин-Караваев быстро перестраивает ее на
меньшевистский лад. Кажется, не без успеха»5.
Получив из Москвы от H.A. Нолле-Коган письмо с предложением
организовать присылку с оказией продовольственных посылок, Блок
отвечал ей 16 мая: «С продовольствием дело обстоит действительно
плохо, так что это иногда мешает писать, а так как писать приходится
для того же продовольствия, то и получается заколдованный круг»6.
С мая 1918 года стал работать за 500 рублей в месяц в Театральном
отделе Наркомпроса A.M. Ремизов7.
24 мая в газете «Знамя труда» печатается стихотворение «Гимн»
(другое название «Сумерки свободы» - свободы буржуазной,
конечно) О. Мандельштама: «Прославим, братья, сумерки свободы, / -
великий сумеречный год. / В кипящие ночные воды / опущен грозный
лес тенет. / Восходишь ты в глухие годы, / о, солнце, судия, народ! /
1 Там же. С. 406.
2 См.: Тоска по «сретенью» // Дело народа. 10.05.18. № 38.
3 Блок А. Записные книжки. 1901-1921. С. 406.
4 См. подробнее: Рождественский Вс. Страницы жизни. М.; Л., 1962. С. 219-222.
Или журнал «Звезда» за 1959 г.
5 Блок А. Записные книжки. 1901-1920. С. 407.
6 Блок А. Письмо H.A. Нолле-Коган от 16.05.18 // Литературное наследство. Т. 92.
Александр Блок: Новые материалы и исследования. Кн. 2. С. 327.
7 Ремизов A.M. Дневник 1917-1921 гг. С. 503.
539

Прославим роковое бремя, / которое в слезах народный вождь
берет, / прославим власти сумеречное бремя, / ее невыносимый гнет. /
В ком сердце есть, тот должен слышать время, / как твой корабль
ко дну идет. / Мы в легионы боевые / связали ласточек, - и вот /
не видно солнца, вся стихия / щебечет, движется, живет; / сквозь
сети - сумерки густые - / не видно солнца и земля плывет. / Ну, что
ж, попробуем: огромный, неуклюжий, / скрипучий поворот руля. /
Земля плывет, мужайтесь, мужи, / как плугом океан деля. / Мы будем
помнить и в летейской стуже, / что десяти небес нам стоила земля»1.
Вернувшийся в это время в Москву, О.Э. Мандельштам, то ли по
рекомендации левых эсеров, то ли самого Луначарского, поступает
на работу в отдел реформы школы Наркомпроса, и его поселяют в
гостинице «Метрополь». Он возобновляет знакомство с чекистом-
левым эсером Блюмкиным и во время одного из застолий в каком-
то кафе (может быть, в том же «Метрополе», услышав, как тот
расхваливает «красный террор» и ежедневные расстрелы «буржуйских
гадов», то ли оттого, что он сильно выпил, то ли еще отчего страшно
обозлился, и когда Блюмкин достал пачку ордеров на арест целого
ряда контрреволюционеров и стал потрясать ею, не выдержал,
вскочил со своего места, выхватил эту пачку и порвал ордера на мелкие
части, а затем в каком-то беспамятстве выбежал из зала и долго
бродил по ночным московским улицам, боясь погони. На другой день он
поведал о происшедшем своей начальнице О.Д. Каменевой - сестре
Троцкого, которая сразу же повела его на Лубянку, в ВЧК. Их принял
сам Дзержинский, внимательно выслушал и сказал:
- Вы поступили так, как должен поступить всякий честный
человек.
И заверил, что Блюмкин в тот же день будет расстрелян.
Мандельштам ужаснулся и попробовал уговорить не делать этого, но
Каменева поспешила увести его, чтобы гнев «Железного Феликса»
не обратился на него. После этого Мандельштам уехал в Грузию. Так,
во всяком случае, рассказывал об поэт Георгий Иванов2.
Ф.Э. Дзержинский некоторое время спустя в своих показаниях об
убийстве Блюмкиным германского посла Мирбаха, также упоминал
об этом эпизоде, признавая, что Блюмкин позволял себе говорить
такие вещи: «Жизнь людей в моих руках, подпишу бумажку -
через два часа нет человеческой жизни. Вот у меня сидит гражданин
Пусловский (Владимир Алексеевич Пестовский, публиковавшийся
под псевдонимом «Пяст»), поэт, большая культурная ценность, под-
1 Мандельштам О. Стихотворения. С. 109-110,275.
2 Иванов Г. Стихотворения. Третий Рим. Петербургские зимы. Китайские тени.
М.: Книга, 1989. С. 358; Баевский В. Три сюжета о Мандельштаме // Знамя. 2007. № 2.
540

пишу ему смертный приговор»... Но, если собеседнику нужна эта
жизнь, он ее оставит. И когда Мандельштам возмущенно
запротестовал, Блюмкин стал ему угрожать, что, если он кому-нибудь скажет о
нем, он будет мстить всеми силами1.
6 июня (26 мая) переводчица H.A. Нолле-Коган писала Блоку из
Москвы: «В обществе "Среда" было заседание, на котором Дерман
читал доклад о вас. <...> Он хвалил вас за творчество дореволюционное
и разносил за творчество революционное, хотя поэму "Двенадцать"
назвал талантливой. Тут все на стену полезли, особенно негодовал
Ив. Бунин, а т. к. он "генерал", то слушали с почтительным
молчанием и сочувствием»· Наконец, она сама не вытерпела и сказала:
- Я очарования Блока знаю, а половина здесь присутствующих,
уверена, не знает. Но если, читая, переживать всем сердцем, всей
кровью, что читаешь, то из-под власти гения не уйти. Я хочу доказать
это, и, если собрание разрешит, прочту несколько его стихотворений.
И я верю, что-то неуловимо враждебное, что витает сейчас в воздухе
к поэту, пройдет и сменится большой к нему нежностью.
И стала читать, в том числе "Грешить бесстыдно" и "Скифы".
И стали просить еще... Затем подошел и Бунин со словами:
- Вы победили, Надежда Александровна.
- Да, гений поэта победил, - ответила она радостно.
Он усмехнулся и с поклоном подал ей ветку сирени2.
10 июня те же «Новые ведомости» печатают своеобразный отклик
на этот вечер - стихотворение 3. Гиппиус «Идущий», посвященное
«потерянным детям» - Белому, Блоку и «всем, всем, всем»3.
Довольно оригинальный отклик на поэму А. Блока «Двенадцать»
поступил с совершенно неожиданной для ее автора стороны. Как
рассказал ему 13 июня 1918 г. Иванов-Разумник, священник Введенской
церкви Егоров говорил в проповеди после службы о поэме:
- Христос там, где его не ждут4.
Отвечая на письмо Ноле-Коган, Блок признавался 13 июня:
«Я чувствую временами глухую травлю; чувствую, что есть люди,
которые никогда не простят мне "Двенадцати", но с другой стороны,
есть люди, которые (совершенно неожиданно для меня) отнеслись
сочувственно и поняли, что я ничему не изменял»5.
1 Из истории Всероссийской чрезвычайной комиссии: 1917-1921. М.: Госполит-
издат, 1958. С. 154-155; Баевский В. Три сюжета о Мандельштаме // Знамя. 2007.
№2. С. 132-138.
2 Блок А. Из письма H.A. Нолле-Коган Блоку от 6.06.18 // Литературное
наследство. Т. 92. Александр Блок: Новые материалы и исследования. Кн. 2. С. 329.
3 Гиппиус 3. Идущий... // Новые ведомости. 10.06.18 (веч. выпуск).
4 Блок А. Записные книжки. 1901-1920. С. 411.
5 Блок А. Письмо H.A. Нолле-Коган от 13.06.18 // Литературное наследство. Т. 92.
Александр Блок: Новые материалы и исследования. Кн. 2. С. 329.
541

В июне 1918 г. в московском журнале «Знамя труда» (№ 1)
Николай Клюев печатает стихотворение апологетическое, но с ав-
вакумовской интонацией: «Есть в Ленине керженский дух, /
игуменский окрик в декретах, / как будто истоки разрух / он ищет в
"Поморских ответах"»·
Ссылка поэта на одно из главных произведений
старообрядцев всех согласий - «Ответы пустынножителей на вопросы
иеромонаха Неофита», - опубликованное в 1723 г., позволяет ему, как и в
давней дореволюционной переписке с А. Блоком, опять примерив на
себя мессианскую роль, наставлять и пророчествовать, очерчивая в
стихах свое предназначение на этой земле:
«Я - посвященный от народа, / на мне великая Печать, / и на чело
свое природа / мою прияла благодать».
Под видом «красной молви» Клюев обозначил суть новой
наступившей советской власти:
«Есть в Смольном потемки трущоб / и привкус хвои с
костяникой, / там нищий колодовый гроб / с останками Руси великой».
Пропев отходную былой Руси, поэт еще пытается приподнять
ленинскую тему бодрым «глаголом краснозвонным»:
«Мужицкая ныне земля, / и церковь - не наймит казенный, /
народный испод шевеля, / несется глагол краснозвонный. / Нам
красная молвь по уму: / в ней пламя, цветенье сафьяна, - / то Черной
Неволи басму / попрала стопа Иоанна. / Борис, златоордный мурза, /
трезвонит Иваном Великим, / а Лениным - вихрь и гроза /
причислены к ангельским ликам».
Но правда жизни выше плакатных рифм:
«"Куда схоронить мертвеца", - / толкует удалых ватага. / Поземкой
пылит с Коневца, / и плещется взморье-баклага. / Спросить бы у
тучки, у звезд, / у зорь, что румянят ракиты... / Зловещ и пустынен
погост, / где царские бармы зарыты. / Их ворон-судьба стережет /
в глухих преисподних могилах... / О чем же тоскует народ / в напевах
татарско-унылых?»1
Пока выходили неправительственные газеты, 3. Гиппиус под
псевдонимом Антон Крайний могла позволить себе в «Современном
слове» обозвать Разумника «фон Зоном», а о Блоке сказать, что он
занимается саморекламой и неприлично печатается и в советских, и
в буржуазных изданиях. «Простая и мелкая злоба», - замечает Блок
22 июня, узнав об этом от Иванова-Разумника2.
1 Клюев Н. Из цикла «Ленин» // Строфы века: Антология русской поэзии / сост.
Е. Евтушенко. М.; Минск: Полифакт, 1995.
2 Блок А. Записные книжки. 1901-1921. С. 413.
542

Конечно, это его обижало. Вот что он приписал позже в скобках
к записи от 29 июня: «Встреча с Пястом, который "не подал руки"»1.
На следующий день остро нуждающийся, голодающий Пяст в знак
полного разрыва прежних дружеских отношений возвращает ему с
холодно вежливой запиской 50 рублей, занятые им два года назад2.
Как и для других людей, близких к левым эсером, все, что было
связано с убийством германского посла Мирбаха, явилось для Блока
шоком. Прочитав вечером 7 июля после длившейся весь день в
Петрограде пальбы «Красную газету», он записывал: «Я одичал и не
чувствую политики окончательно»3.
После этого в его записных книжках не найти каких-либо оценок
событий, происходивших в стране, одна их констатация: «Известие
о расстреле Николая II (16 июля)»4. «Аресты офицеров (Апушкин).
"Заложники в Кронштадте"» - эта запись сделана 2 августа5. «Все
буржуазные газеты закрыты», - 5 августа6.
Лишь получив от художника Ю.П. Анненкова иллюстрации к
свой поэме «Двенадцать», Блок 12 августа 1918 года пишет ему:
«Рисунков к "Двенадцати" я страшно боялся и даже говорить с
вами боялся. Сейчас, насмотревшись на них, хочу сказать вам, что
разные углы, части, художественные мысли - мне невыразимо
близки и дороги, а общее - более чем приемлемо, - т. е. просто я ничего
подобного не ждал, почти вас не зная». Но чем более для него
приемлемо все вместе и чем дороже отдельные части, тем решительнее
он должен поспорить с двумя вещами: 1) Катька - «Великолепный
рисунок сам по себе, наименее оригинальный вообще, думаю, что и
наиболее "не ваш". Это - не Катька вовсе: Катька - здоровая,
толстомордая, страстная, курносая русская девка; свежая, простая,
добрая - здорово ругается, проливает слезы над романами, отчаянно
целуется». И хорошо, что крестик выпал, а рот свежий, «масса зубов»,
чувственный «"Толстомордость" очень важна (здоровая и чистая,
даже - до детскости). Папироски лучше не надо (может быть, она не
курит)». 2) О Христе: «Он совсем не такой: маленький, согнулся, как
пес сзади, аккуратно несет флаг и уходит. "Христос с флагом" - это
ведь - "и так и не так". Знаете ли вы (у меня - через всю жизнь), что,
когда флаг бьется под ветром (за дождем или за снегом и главное -
1 Там же. С. 414.
2 См.: Пяст В. Письмо Блоку от 30.06.18 // Литературное наследство. Т. 92.
Александр Блок: Новые материалы и исследования. Кн. 2. С. 222.
3 Блок А. Записные книжки. 1901-1921. С. 415.
4 Там же. С. 417.
5 Там же. С. 419.
6 Там же.
543

за ночной темнотой), то под этим мыслится кто-то огромный, как-то
к нему относящийся (не держит, не несет, а как - не умею сказать).
Вообще это самое трудное, можно только найти, но сказать я не умею,
как, может быть, хуже всего сумел сказать и в «Двенадцати» (по
существу, однако, не отказываюсь, несмотря на все критики). Если бы
из левого верхнего угла "убийства Катьки" дохнуло густым снегом
и сквозь него - Христом, - это была бы исчерпывающая обложка.
Еще так могу сказать». А вообще-то «убийство Катьки» - «настолько
grande style, что может быть увеличено еще хоть до размеров плаката
и все-таки не потеряет от того»1.
24 августа Белый стал редактором стихотворного отдела
альманаха, посвященного революции. Издательство «Змий», взявшееся за
этот проект, для привлечения видных имен обещало щедрый
гонорар - 3 рубля за строчку. Сообщая об этом Вячеславу Иванову, он
подчеркивал, что «предприятие глубоко беспартийное; в альманахе
слово будет принадлежать только «Аполлону». Об этой же
немаловажной стороне проекта он сообщал 31 августа и Блоку: «Если у
тебя найдутся стихи, связанные с революцией: совершенно не важна
тенденция: важна органическая (пусть внутренняя) связь с
переживаемым революционным] периодом времени». Что же касается
отказа от профессуры, то причиной тому послужил «эконом[ический]
материализм, насаждаемый ими». А вот в архиве «было хорошо, да
"профессора" не утвердили; теперь всякими правдами и неправдами
приходится зарабатывать: редактирование - заработок»2.
30 августа Блок, сетуя, что «дневники Любы, где все наше,
пропали в Шахматове», записывает также: «Убит Урицкий (на приеме,
студентом Канегиссером). В "Красной газете" - передовая статья
"Смерть буржуям"»3. А на следующий день продолжает: «Ленин
ранен»4.
Следующие две записи сделаны лишь почти месяц спустя.
22 сентября: «Снилось Шахматово - а-а-а...»5. «Встреча в трамвае с
З.Н. Гиппиус» - 3 октября6. И «Боблово сгорело (дом, Ефимова изба,
флигель)» - 18 октября7.
21 сентября Блок фиксирует слух: «Всеобщий мир и оккупация
России на 9 лет французами и англичанами для водворения поряд-
1 Блок A.A. Собрание сочинений в восьми томах. Т. 8. С. 513-515.
2 Андрей Белый и Александр Блок. Переписка 1903-1919. С. 516.
3 Блок А. Записные книжки. 1901-1921. С. 424.
4 Там же. С. 424.
5 Там же. С. 428.
6 Там же. С. 430.
7 Там же. С. 432.
544

ка». 22 сентября: «Гулял днем. - Тоска. Какие-то всеобщие
военные обучения, занятия квартир, сбор теплых вещей... а ужас старого
мира налезает. - Снилось Шахматово - а-а-а...» Но уже 24 сентября
возвращается к теме террора: «Расстреляли в Валдае Меньшикова
( нововременца) »1.
В сентябре 1918 г. М. Горький, примирившись с Лениным и
простив ему закрытие своей газеты «Новая жизнь», решил вплотную
приступить к осуществлению идеи, которую вынашивал уже лет 15:
изданию серии великих произведений культуры прошлого,
переводы которых (в том числе и упрощенные) способствовали бы
образованию масс, а ученым и писателям, включенным в проект, дали
бы возможность получить продовольственные карточки высшей
категории и не умереть с голоду. Для этого предстояло создать
издательство «Всемирная литература», подчиненное Народному
комиссариату просвещения. Договорное письмо о его организации
Горький в конце 1918 г. подписал с издателями З.И. Гржебиным,
И.П. Ладыжниковым и А.Н. Тихоновым, которых он давно знал и с
которыми имел близкие отношения. Заведующим издательства стал
последний из них.
К перечисленнным выше лицам и фактам выделяется, пожалуй,
запись, сделанная Блоком 7 ноября: «Празднование Октябрьской
годовщины. Вечером с Любой - на мистерию-буфф Маяковского
в Музыкальной драме (к 6 часам с артистического подъезда).
Исторический день - для нас с Любой - полный. Днем в городе
вдвоем: украшения, процессии, дождь, у могил. Праздник. Вечером -
хриплая и скорбная речь Луначарского, Маяковский, многое. Никогда
этого дня не забыть»2.
Друг А. Белого и Вс. Иванова Георгий Кнорре в связи с этим
отмечал в своем дневнике:
«Вот футуристы кричат, что они:
- Революционеры! Революционеры!!
Правительство занято и не слушает их болтовню:
- Да, да... Революционеры? Ну - красьте забор.
И эти - с восторгом красят, довольные своими "успехами". Но
вот: Эти борзые молодцы, кстати сказать, перехитрили самих
комиссаров. Им позволили красить заборы, тогда они вооружились
пожарными трубами и эдак из-за заборов ухитрились-таки облить из них
цветочные кусты на Театральной площади. Развели синьку с мелом
1 Блок А. Записные книжки. 1901-1920. С. 428.
2 Там же. С. 434-435.
545

и закрасили их цветом автомобильного дыма. Каковы-то они будут
весною?»1
После праздников возвращаются опостылевшие будни.
И тот же Кнорре, являвшийся посредником между Белым и
петроградским издательством СМ. Алянского «Алкност», отправив
туда рукопись его «Записок», отмечал 10 ноября:
«Андрей Белый - витает в теориях, планах, увлекается
строительством нового искусства в общегосударственном масштабе и, вместе,
горько сетует на необходимость служить и отвлекаться от основной
работы жизни своей - "Записок чудака", перед которой, по словам
его, - "Петербург" - лишь эскиз. "Записки чудака" это "Петербург",
но в мировом масштабе. Витает, говорит, воспламеняется и вдруг -
восплачет о бедственном своем положении, о жене, сидящей без денег
в Швейцарии. Но ничего не просит». Раздраженный невозможностью
спокойно творить, Белый собирался даже подать докладную записку,
«куда следует, о том, что признаются ли писатели - художники
самоценными или они для получения прав гражданства должны идти в
дворники, грузчики, подметальщики». И восклицал:
- В государстве Платона - поэты изгонялись. Как же думает
нынешнее государство?
Вместе с Пастернаком Белый думал создать какую-то частную
коллегию писателей и художников и предложить государству до-
говорно-коллективные отношения. Но все это - планы. Сейчас же
он с Всеволодом Ивановым занят созданием громадного журнала
«Вопросы искусства», который будет помещать в себе все самое
ценное из новых произведений.
- Если бы Микеланджело не пригласили создать Сикстинскую
капеллу - человечество не имело бы этого гениального творения. Но
в это самое время он собирался изваивать горы и пейзажи. Какую
потерю надо было бы считать для человечества более значительной?
Эта мысль сидела в Андрее Белом, пока он бегал от Театрального
отдела Наркомпроса к Пролеткульту и обратно, вместо того, чтобы
творить свои 70-листные «Записки Чудака»2.
Но Белый был недоволен отсутствием денег и свободного
времени, то есть условий для свободного творчества.
Несколько иной толк приобретает и запись Блока от И ноября.
С одной стороны: «Революция в Германии - полная». А с другой:
1 Лекманов А. Андрей Белый и Вячеслав Иванов в дневнике Георгия Кнорре 1918—
1919 гг. // Toronto Slavic Quarterly. URL: sites.utoronto.ca//tsg//19//lekxmanovl9.
shtme
2 Лекманов А. Андрей Белый и Вячеслав Иванов в дневнике Георгия Кнорре
1918-1919 гг.
546

«Вл. Гиппиус принес известие, что, кроме А. Столыпина и т. п.
расстрелян В.В. Розанов (за брошюру о Николае II?)»1. Правда, второе
известие оказалось ложным. А что касается «А. Столыпина и т. п.»,
то вряд ли сердце Блока дрогнуло при этом известии: хоть этот брат
премьер-министра и слыл поэтом и журналистом (работал в «Новом
времени», но был октябристом, да и не числился среди знакомых.
И все же, может быть, есть какая-то связь с записью, сделанной через
несколько дней, 15 ноября: «Серый вечер. Нервы (жесткость,
политика, озабоченность, дело, деньги)»2.
В понедельник 18 ноября 1918 г. из Москвы на Южный фронт
отправилась только что организованная труппа артистов
Государственных театров во главе с Маханаидзе. Турне должно было
продлиться месяц. Репертуар (концерты из пения, музыки, декламаций и
балета) ее составлен в Театральном отделе Наркомата просвещения3.
Между тем большевики и им сочувствующие ликуют: в Германии
наступила долгожданная революция.
19 ноября «Вечерние известия Московского совета» печатают
стихотворение Рюрика Ивнева «Немецким рабочим»: «Германский люд!
Униженный, разбитый, / рабочий люд - Россия ждет тебя. / Сердца
измученных к измученным летят. / Мы связаны на смерть одною
горькой долей, / и радостью мы связаны одной: / мы мир забытых
вырвем из неволи, / или погибнем под одной волной. / Германский люд!
Ты видишь наше зданье, оно - твое. Ты слышишь братский глас. /
Скорей! Скорей к великому слиянью / от жадных стен,
разъединявших нас!»4
В записи от 21 ноября Блок поверх перечня дел по театральному
отделу Наркомпроса начертал: «Ужас! Неужели я не имею простого
права писательского?»5 Посылая редактору Центрального
кооперативного издательства и журнала «Артель» B.C. Миролюбову свои
«Ямбы», Блок писал: «Если напечатаете их, буду очень рад, так как
мне они кажутся одними из лучших моих стихов. <...> Денег хорошо
бы больше, сколько - установите сами. Строк во всех стихах вместе -
217. Если можно сейчас получить деньги, хорошо бы»6.
В воскресенье 24 ноября в Москве проходил День красного
офицера. На Красной площади состоялся парад. На Советской площа-
1 Там же. С. 436.
2 Там же. С. 436.
3 Москва: Театр на фронте // Вечерние известия Московского совета. 19.11.18.
№ 102. С. 3.
4 Ивнев Р. Немецким рабочим // Вечерние известия Московского совета. 19.11.18.
№ 102. С. 3.
5 Блок А. Записные книжки. 1901-1920. С. 434-435.
6 Блок A.A. Собрание сочинений в восьми томах. Т. 8. С. 517-518.
547

ди выступал Ленин· Свои впечатления Рюрик Ивнев отразил так:
«В глазах его, разгоряченных / речами пламенных вождей, / встает
надежда угнетенных / и обездоленных людей. / В глазах его - России
новой / горят мятежные огни,/ в глазах его - борьбы суровой /
неувядаемые дни»1.
Маяковскому было легче, чем Блоку: он и моложе, и не о чем ему
жалеть в прошлом, да и работы много, в том числе в кино. А 17
декабря он впервые читал со сцены Матросского театра стихи свои
«Левый марш».
Еще вольготнее было Луначарскому: в Московском театре драмы и
комедии готовилась к премьере его драма «Королевский брадобрей»,
написанная им еще до революции во время сидения в «Крестах».
Наркомат просвещения утвердил положение о своем
Библиотечном отделе. Его Московское отделение возглавил В. Брюсов2.
Что касается Блока, то хотя он и продолжал быть востребованным
новой властью, тем не менее огонь революции иссушил его душу. Так
что худо-бедно смог он просуществовать в голоде и холоде три с
половиной года, но на то, чтобы творить, времени не оставалось. Не был он
в восторге и от большевиков. Они в его глазах были своего рода бичом
божьим, посланным на интеллигенцию за грехи ее предков. «Ночные
сны - такие, что на границе отчаяния и безумия, - записывал он
10 декабря. - Сколько людей свихнулось в наши дни»3. А тут еще
неотступные, навязчивые воспоминания о родных пенатах: «12
декабря. Отчего я сегодня так обливался слезами в снах о Шахматове?»4
Слово «тоска» если и употреблялось часто, то подразумевалось в
записях, фиксирующих слухи, «двухнедельную бабью ссору» в
театральном отделе Наркомпроса в изложении Мейерхольда,
«клянченье дров» и, как некий итог: 20 декабря 1918 г.: «Ужас мороза.
Жру - деньги плывут. Жизнь становится чудовищной,
уродливой, бессмысленной. Грабят везде»5. Прочти тогда последние слова
Михаил Пришвин, что бы он смог сказать ему?
«С тяжелым сердцем» держа 31 декабря корректуру очерка о
Катилине, Блок записывал: «Слух о закрытии всех лавок (из лавки).
Нет предметов первой необходимости. Что есть - сумасшедшая цена.
1 Ивнев Р. Красный офицер (Впечатления) // Вечерние известия Московского
совета. 27.11.18. № 109. С. 2.
2 См.: Культурно-просветительская деятельность: Библиотечное дело. // Правда.
3.01.1919. №2. С. 3.
3 Блок А. Записные книжки. 1901-1920. С. 439.
4 Там же.
5 Там же. С. 440-441.
548

Мороз. Какие-то мешки несут прохожие. Почти полный мрак. Какой-
то старик кричит, умирая от голоду. Светит одна ясная и большая
звезда»1.
Да, смысл жизни для него в почти полном мраке под ясной и
большой звездой все больше сводился к проблеме физиологического
выживания.
15 февраля 1919 г. Блок арестован. Его подозревают в
причастности к партии левых эсеров, а ведь он год назад публиковался в их
газете. ВЧК ему пришлось провести около двух суток.
Трагичной была судьба и других революционных поэтов и
художников: застрелились Есенин и Маяковский, расстрелян Мейерхольд,
у немцев оказался во время Великой Отечественной войны Разумник.
Благополучно скончались у себя в постели лишь циничные
приспособленцы вроде Брюсова, Чуковского, Толстого, Эренбурга. Революция
пожирает своих детей, а чужие ей, наверно, не по вкусу.
§ 4.3. Неактивное большинство.
Соблазнение технократов и колеблющихся
Отнюдь не сочувствовал тем интеллигентам, которые собрались
«защищать несуществующий всенародный кабак», московский
профессор Готье. Он посчитал эту затею новой смесью «безумия,
демагогической жестокости, глупости и той неизъяснимой маниловщиной,
на которую способны только русские». Но не по нраву пришлось ему
и то, что университетский совет «более часа толковал об отдельных
словах в редакции отклика на имевшее не состояться открытие
всенародного кабака»2.
Между тем, продолжая занимать жесткую позицию по
отношению к саботажникам, советская власть стала предпринимать
определенные шаги навстречу тем, кто, по ее мнению, мог на определенных
условиях пойти на сотрудничество с нею. Вскоре после Нового года
один из видных работников Народного комиссариата по
просвещению Л.Г. Шапиро посетил Академию наук и имел длительную беседу
с ее руководителями - президентом А.П. Карпинским, непременным
секретарем С.Ф. Ольденбургом и академиком В.А. Стекловым. Речь
шла «о возможной научной работе Академии в связи с различными
1 Там же. С. 443.
2 Готье Ю.В. Мои заметки. С. 51-52.
549

государственными задачами настоящего времени». 24 января на
экстраординарном собрании академиков решено было уполномочить
непременного секретаря, передать, что «ответ Академии может быть
дан по каждому отдельному вопросу в зависимости от научной
сущности вопроса по пониманию Академии и от наличности тех сил,
которыми она располагает». Академик В.А. Стеклов так пояснял в
своей записной книжке эту нарочито расплывчатую формулировку:
«Отказываться априори нет оснований, но в каждом частном случае
Академия в зависимости от мнения о том, стоит или нет
разрабатывать предлагаемый вопрос, находит ли она его достаточно
заслуживающим научного интереса, имеет ли подходящие научные силы, может
согласиться или отказаться, единственно по научным соображениям,
но принципиально не отказывается и не может отказаться»1.
Что же такого предложил академикам Шапиро, от чего они
отказаться не могли? А вот что: «широкое и всестороннее исследование
народнохозяйственного труда в основных его отраслях (сельское
хозяйство, промышленность, транспорт, организация потребления,
финансы и т. д.». Причем к участию в нем на соответствующей
стадии работы предполагалось привлечение «рассыпанных в стране
научных сил разнообразнейших уровней». Здесь имелись в виду такие
организации, как Вольное экономическое общество, Техническое
общество, общество имени Чупрова, общество Московского научного
института и т. п. И вся эта работа должна была финансироваться не
из скромного бюджета Академии, а государственной казной!
А Шапиро едет в Москву и делает подобные же предложения
тамошним ученым. И его предложение, и ссылка на положительный
ответ Академии настолько невероятны, что председатель Московского
общества сельского хозяйства А.И. Стебут спешит сообщить об
этом Ольденбургу и поинтересоваться, правда ли, что «Академия
наук дала свое принципиальное согласие работать в контакте с
Комиссариатом», заверяя, что и возглавляемое им общество не
замедлит дать свое согласие, «если работа будет вестись под общим
руководством Академии наук»2.
Не все соблазняются такими масштабами. Академик А.Е.
Ферсман, в отсутствие уехавшего на юг Вернадского возглавивший
Комиссию по изучению естественных производительных сил России
(КЕПС) ссылался на то, что предложенная задача по своей широте и
сложности лежит вне круга Академии и «практически трудно
осуществима в ее стенах». Да и вообще «в тяжелые моменты русской дей-
1 Цит. по: Кумок Я.Н. Карпинский. М.: Молодая гвардия (серия «Жизнь
замечательных людей»), 1978. С. 176.
2 Цит. по: Там же. С. 180.
550

ствительности задача об охране того, что есть, должна доминировать
над идеей нового строительства». Поэтому, полагал он, пока следует
ограничиться взятием на учет «распыленных научных сил» и
расширить КЕПС1. А это можно сделать и своими силами, не прибегая к
посторонней помощи и избегая контактов с власть придержащими,
не только нарушающими всякие демократические нормы, но и
готовыми отдать страну на растерзание иностранцам.
А художестенная интеллигенция, оказавшись вне такого интреса и
внимания власть придержащих, продолжала вариться в собственном
соку. В начале 1918 г. на квартире поэта и мецената М.О. Цетлина
состоялся литературный вечер, который запомнился многим, но вполне
своеобразно. Так, в газетной хронике сообщалось: «В квартире поэта
А. недавно имел место интересный поэтический вечер, на котором
присутствовали как представители состарившихся уже течений -
Бальмонт, Иванов, Белый и др., так и "дерзатели", срывающие покров
с будущего, - футуристы Маяковский и др. Следует отметить, что
столкновение двух указанных крайностей привело к неожиданным
результатам - к признанию "стариками" футуриста Маяковского
крупным талантом»2. И самые знаменитые мемуаристы - Пастернак
и Эренбург, писавшие о вечере, - говорили только о Маяковском и
о восторге Белого по поводу прочитанной поэмы «Человек». То же
(плюс рассказ о сонете Бальмонта) находим в раннем, еще 1919 г.,
интервью Д. Бурлюка3.
«Брюсова почему-то не было, - вспоминал П. Антакольский. -
Близко к полночи, когда уже было прочитано изрядное
количество стихов, с опозданием явились трое: Маяковский, Каменский,
Бурлюк. <...> Все слушали Маяковского, затаив дыхание, а многие, -
затаив свое отношение к нему. Но слушали одинаково все - и
старики и молодые. Алексей Толстой бросился обнимать Маяковского,
как только тот кончил. Ходасевич был зол. Маленькое, кошачье лицо
его щерилось в гримасу и подергивалось. Но особенно заметным
было восторженное внимание Андрея Белого. Он буквально впился
в чтеца. Синие, сапфирные глаза Белого сияли. <...> После первой
же стопки поднялся Бальмонт. Он очень легко пьянел. В руке у него
была маленькая книжка. Он прочитал только что, тут же за столом
написанный посвященный Маяковскому сонет. <...> С приветом, со
словами дружбы и признания обратился Маяковский к Пастернаку,
1 Цит. по: Там же. С. 179.
2 Мысль. 28.01.1918. Цит. по: Катанян В. Указ. соч. С. 138.
3 Катанян В. Указ. соч. С. 138-139.
551

обменивался шутливо незначащими репликами с Цветаевой. <...>
Это было торжество жизни, молодости, удачи и силы»1.
На «вторниках» в доме С.Г. Кара-Мурзы, как отмечали некоторые
хроникеры, «не насыщенных, к счастью, тлетворным духом
"кружковщины", но отмеченных некоей хорошей интимностью, сближающей
и объединяющей лишь людей действительно дорожащих вечными
ценностями своего "святого ремесла", - читал историческую повесть
"День Петра" гр. А.Н. Толстой». Два последних «вторника» были
отданы: один раз - прозе (Вл. Лидин читал свой рассказ «Звездная
буря» о бедной и скорбной душе, опаленной неразделимой
любовью и отравленной слишком ранней опустошенностью), другой -
стихам (читали Амори, А. Журин, Вера Инбер, Н. Крандиевская,
A. Липскеров, Л. Никулин, В. Ходасевич и И. Эренбург)2.
Продолжал заседать и литературный кружок «Среда». В
воскресенье 24 февраля там все тот же А.Н. Толстой прочел свою новую
сказку, поэтическое сказание о подвиге княгини Натальи во время
свирепого набега «белоглазой чуди». Свои стихи читали его жена
Н. Крандиевская и А. Журин. В оживленных и горячих
прениях участвовали И. Бунин, Б. Зайцев, А. Койранский, А. Соболь,
B. Ходасевич, И. Эренбург3.
Издававшая эсеровскую газету «Дело народа» Е.Д. Кускова вместе
с М.А. Осоргиным начинают с 25 февраля выпускать своеобразное
литературное приложение к ней - «Понедельник "Власти народа"».
Но тон ее отнюдь не правоэсеровский. Ее сравнивают с левоэсеров-
ской газетой «Знамя труда». Автор передовицы «О завтрашней
поэзии» В.Ф. Ходасевич решительно приветствует новую эпоху как
творческую, «с деятельной и бодрящей атмосферой»: «Знаю только
одно: спасение поэзии нашей - в революции. Даже если бы и на этот
раз суждено было ей смениться реакцией - эта революция не так
будет гибельна для поэзии, как минувшая: ибо все же помолодеют,
поздоровеют те, кто сейчас дышит электрическим воздухом грозы. Но
повторяю: из русских поэтов хорошее будущее можно предсказать
только тем, кто приемлет эту грозу, и в известном смысле - всю,
целиком. Ибо, как не связан поэт со своей страной, все же он - не
политик, не строитель реальных форм будущего, а порой то, что
неприемлемо для политика - живительно для поэта»4.
1 Антокольский П. Две встречи // В. Маяковский в воспоминаниях
современников. [М.], 1963. С. 148-150. Среди присутствовавших другими мемуаристами
назывались также Ю.К. Балтрушайтис, М.В. Сабашникова и индийский поэт Сураварди.
2 Новости: Вторники // Понедельник «Власти народа». 4.03.18. № 2. С. 4.
3 Новости: Среды // Понедельник «Власти народа». 4.03.18. № 2. С. 4.
4 Ходасевич В.Ф. О завтрашней поэзии // Понедельник «Власти народа». 25.02.18.
№1.С. 1.
552

М.А. Осоргин в статье «Страх и надежды» также, несмотря на
«страх гуннов», выражает оптимизм и веру в революцию: «Старые
боги умерли. <...> И поскольку мы не поддаемся общему
гражданскому унынию, поскольку готовы гореть верой по-прежнему и ярче
прежнего, - постольку мы полны надежд на будущее творчество»1.
В сходном обнадеживающем тоне А. Соболь в статье «Он жив»
говорит о русском читателе, а И. Новиков, сетуя на отсутствие богатой
«медлительной» прозы о войне, предчувствует ее появление. Тут же
печатается объявление о предстоящем сегодня, 25/12 февраля,
вечере писателей в театре Я. Южного на Тверском бульваре2.
Между тем двухмесячные переговоры между Народным
комиссариатом просвещения и Академией наук завершились в конце
марта согласием последней на предложение работать в области
исследования естественных рессурсов страны. В связи с этим 12 апреля
Совет народных комиссаров принял постановление поставить перед
Академией наук «неотложную задачу систематического разрешения
проблем правильного распределения в стране промышленности и
наиболее рационального использования ее хозяйственных сил»,
признав необходимым финансирование соответствующих работ.·
Иначе сложились переговоры с группой предпринимателей о
создании треста предприятий черной металлургии и транспортного
машиностроения. Вели их с конца 1917 года член президиума
только что образованного Высшего совета народного хозяйства (ВСНХ),
Юрий Ларин (М.А. Лурье, племянник издателей братьев Гранат) и
председатель правления общества паровозостроительных заводов
«Сормово-Коломна» Алексей Павлович Мещерский. Первый из них
еще совсем недавно был меньшевиком-интернационалистом, а
теперь слыл сторонником немедленной отмены денежного обращения.
Второй, хоть и дворянин, но из рода, давно утратившего княжеский
титул, выпускник Горного института, прославившийся среди
русских инженеров тем, что сделал карьеру топ-менеджера и стал
руководителем мощнейшего объединения машиностроительных заводов,
получивший почетное прозвище - «русский Форд». Была у него еще
одна характеристика - «архижулик», данная ему Лениным.
Октябрь Мещерского не испугал. Он считал возможным
сотрудничество предпринимательских организаций с советской властью,
но отвергал введение рабочего контроля на предприятиях. И уже в
ноябре начал переговоры с народными комиссарами, предлагая
создать государственно-капиталистический трест на базе объединения
«Коломна-Сормово» с участием старых «спецов». Предполагалось
Осоргин М. Страх и надежды // Понедельник «Власти народа». 25.02.18. № 1.
См.: Понедельник «Власти народа». 25.02.18. № 1.
553

устроить смешанные общества с участием собственников
предприятий, с одной стороны, и представителей советской власти - с
другой. Мещерский надеялся, что советская власть долго не
продержится, и считал необходимым сделать все, чтобы на какое-то время
сохранить status quo. Он ждал появления нового, не большевистского
правительства.
По его плану предполагалось, что в состав треста войдет ряд
крупнейших предприятий данной отрасли производства: Коломенский,
Сормовский, Брянский и Харьковский паровозостроительные,
Мальцевский. Выксунский и Юзовский металлургические, а также
другие заводы; к ним будут присоединены угольные шахты и
железные рудники, так что в результате образуется громадное
комбинированное предприятие, само обеспечивающее себя нужным ему
топливом и сырьем. Трест должен был объединить в конечном счете
15 предприятий с 250-300 тыс. рабочих-металлистов, не считая
других, и представлять 70 % всего российского паровозостроения, 60 %
вагоностроения и 30 % черной металлургии. Его должны были
обслуживать 40 % всех технических сил, имеющихся в данной
отрасли, а его капитал долджен был равняться 1,5 млрд рублей. Для
обеспечения занятых в тресте рабочих Мещерский просил отвести в его
распоряжение 1 млн. десятин земли, где он мог бы организовать
рациональное продовольственное хозяйство. Что касается финансовой
стороны, то она рисовалась Мещерскому в следующем виде: трест
выпускает 60 млн акций по 25 рублей каждая (на сумму 1,5 млрд
рублей), а государство оказывает тресту субсидию в размере 35 % всей
нужной суммы путем хотя бы покупки соответствующего количества
акций. В свою очередь, трест соглашался подчиниться какому угодно
контролю со стороны государства1.
Главный пункт разногласий касался вопроса о том, кто будет
владельцем всего грандиозного предприятия. Мещерский мыслил себе
трест как частно-капиталистическую компанию, в которую вступает
пайщиком и государство. Большевики же думали о полной
национализации всех трестируемых заводов, предлагая Мещерскому с
компанией пойти на службу к государству в качестве руководителей и
организаторов производства, причем относительно окладов, тантьем и
т. д. они обещали не скупиться. В самой последней стадии спор
свелся к следующему: большевики настаивали на том, чтобы все 100 %
акций треста принадлежали государству, а Мещерский предлагал
80 % акций государству и 20 % акций членам его группы. По другим
сведениям, государству он предлагал 33 % первоначального капитала,
1 Майский В. Проект Мещерского // Вперед! 11.04.18. № 60. С. 3.
554

причем оно должно было оплатить их наличными, т. е. фактически
профинансировать трест1.
Проект Мещерского предусматривал создание правления треста
из представителей правительственных учреждений, а также
представителей от капитала.
В ВСНХ этот проект встретил различное отношение.
Существовало предположение, что за кулисами скрываются немецкие
капиталисты2. На заседании Президиума ВСНХ 27 марта, во время
обсуждения проекта Мещерского создать трест из 14 наиболее крупных
металлургических, паровозо- и вагоностроительных заводов, Ленин
сделал следующие заметки:
1. «Трест Мещерского (урбанизация заводов). Едва ли пройдет».
2. «Внутренняя организация техническо-административного
управления. Крупнейшим - собственные «блага жизни».
3. «Схема управления».
А на обороте этой заметки пишет записку, возможно, для
заместителя председателя ВСНХ В.П. Милютина: «Не повести ли дело
к тому, чтобы данное собрание наметило (или даже выбрало)
комиссию для обсуждения плана треста или его организации»3.
К этому времени Мещерский, маневрируя, уже соглашался на
создание правления треста исключительно из представителей советской
власти4. Обсуждение проекта было отложено5.
Вопрос об использовании старых специалистов обсуждался в ЦК
РКП(б) 31 марта 1918 года6. Подробности его нам не ведомы. Но
известно, что, ввиду возникших в ВСНХ сомнений относительно
дальнейшего курса политики в отношении проекта Мещерского, в начале
апреля, было устроено совместное заседание президиума ВСНХ с ЦК
Всероссийского союза металлистов и президиумом Всероссийского
центрального совета профессиональных союзов. На заседании
присутствовал также Ленин. Обсуждение сконцентрировалось главным
образом около вопроса о том, должно ли государство иметь все 100 %
акций в своих руках или оно может уступить 20 % из них частным
лицам. В прениях, носивших весьма оживленный характер,
приняли участие председатель ВСНХ В.П. Милютин, лидер профсоюза
1 Майский В. Переговоры Ю. Ларина и Мещерского // Вперед! 11.04.18. N° 60.
С.З.
2 Новая жизнь. 7.04.18. №61. С.З.
3 В полном собрании сочинений (ни в т. 36, ни в т. 50) нет.
4 См.: Народное хозяйство. 1918. № 2. С. 21-22.
5 Маслов К.П. «Красное Сормово» на великом рубеже. Горький, 1964. С. 192.
6 См.: Ленин В.И. Полное собрание сочинений. Т. 36. С. 687. Даты жизни и
деятельности.
555

металлистов А.З. Гольцман, активный участник профсоюзного
движения меньшевик-интернационалист В.Г. Чиркин, секретарь ЦК
союза рабочих-металлистов А.К. Гастев, ответственный редактор
журнала «Профессиональный вестник» М.П. Томский и др. Ленин
также выступил с речью и отстаивал точку зрения полной
национализации, с тем чтобы Мещерский и К0 являлись только служащими
государства.
- А если они заупрямятся, - сказал глава народных комиссаров, -
мы найдем себе организаторов и инженеров за границей.
Говоривший затем Гастев горячо убеждал его пойти на
соглашение с Мещерским, так как собственными своими силами советская
власть может создать только разруху, но не национализацию.
- Ведь вы, товарищ Ленин, - закончил Гастев свою речь, -
величайший оппортунист, докажите это еще раз и устройте нам
индустриальную «передышку»1.
В конце концов, совещание решило подавляющим большинством
голосов, что государству должны принадлежать все 100 % акций.
Впрочем, как предусмотрительно было заявлено при закрытии
заседания, вотум совещания не имеет обязательного значения... За
президиумом ВСНХ остается последнее решающее слово. Каково оно
будет, покажет ближайшее будущее. Может статься, что и в пользу
"передышки"»2.
11 апреляв гостинице «Метрополь» проект Мещерского
обсуждался на объединенном заседании представителей ВСНХ, ВЦСПС,
ЦК ВСМ, морского ведомства, некоторых заводов и инженерных сил.
В заседании участвовали: Председатель СНК Н. Ленин, народный
комиссар Рыков, адмирал Максимов, Милютин, Павлович, Гастев,
Гольцман, Левинг, Майский, Томский и др.3
Прения обнаружили большое разномыслие присутствующих4.
Металлисты высказались за принятие проекта полностью,
усматривая в концентрации лучшее средство развития производительных
сил страны5.
1 Майский В. Национализация металлической промышленности // Вперед!
11.04.18. №60. С. 3.
2 Там же.
3 Трестирование металлургической промышленности. // Известия ВЦИК.
12.04.18. № 72. С. 4.
4 К вопросу о национализации металлургической промышленности. // Знамя
труда. 12.04.18. № 178. С. 4.
5 Трестирование металлургической промышленности // Известия ВЦИК.
12.04.18. N° 72. С. 4; К вопросу о национализации металлургической
промышленности // Знамя труда. 12.04.18. М» 178. С. 4.
556

Ленин «настаивал на полной национализации всех трестируемых
предприятий, с тем чтобы группа капиталистов, выдвинувшая
проект, оказалась на службе государству»1.
Среднюю позицию занял Милютин, предложивший не отвергать
проекта, а внести в него соответствующие коррективы...2
После долгих прений собрание высказалось за принятие проекта
с некоторыми поправками. Милютину поручено дальнейшее ведение
переговоров на следующем основании: «владельцем вновь
создаваемого предприятия является государство, которому и принадлежат все
100 % выпускаемых акций». Что касается вопроса «о формах участия
в правлении нарождающегося комбинированного треста, то этот
вопрос, равно как и последнее решающее слово по поводу
окончательных форм соглашения, предоставляется на рассмотрение президиума
Высш[его] совета нар[одного] хозяйства]»3.
Однако 14 апреля ВСНХ принял решение о прекращении
переговоров с Мещерским. Решено созвать пленум для обсуждения этого
вопроса4. При обсуждении этого вопроса Ларин указал на полную
несостоятельность утверждений Мещерского о том, что с образованием
треста им будет привлечен в Россию иностранный капитал и что без
него советская власть этот капитал не получит.
- В настоящее время советская власть в этом не нуждается.
Вторым доводом Мещерского был тот, что группа капиталистов,
им возглавляемая, даст деньги на финансирование заводов в размере
300 м. р.
- В настоящий момент этот довод Мещерского также не
представляет особой ценности, так как правительство решило финансировать
всю металлообрабатывающую промышленность.
Кроме того, Ларин указал, что предложение Мещерского
образовать трест в виде акционерного предприятия передало бы все дело в
руки немецкого капитала.
«Собрание, заслушав доклад Ларина, согласилось с его мнением,
так что, по-видимому, Мещерского можно считать ликвидирован-
1 К вопросу о национализации металлургической промышленности // Знамя
труда. 12.04.18. № 178. С. 4; Трестирование металлургической промышленности //
Известия ВЦИК. 12.04.18. № 72. С. 4; Ленин В.И. Полное собрание сочинений. Т. 36.
С. 222.
2 Трестирование металлургической промышленности//Известия ВЦИК. 12.04.18.
№ 72. С. 4.
3 Трестирование металлургической промышленности // Известия ВЦИК.
12.04.18. № 72. С. 4; К вопросу о национализации металлургической
промышленности // Знамя труда. 12.04.18. № 178. С. 4.
4 Прекращение переговоров с Мещерским // Новая жизнь. 16.04.18. № 68. С. 3.
Собкор из Москвы.
557

ным. Впрочем, нам передают из осведомленных кругов, что проект
Мещерского передан в комиссию для детального рассмотрения»1.
15 апреля в Москве состоялось объединенное заседание
представителей Сормовского, Коломенского и Кулебакского заводов, на
котором заслушано сообщение о состоянии переговоров с Мещерским.
С докладом о положении на Сормовском заводе выступили
председатель и член общезаводского комитета СИ. Коршунов и инженер
М.Я. Каминер. Единодушно принята резолюция: Признав
деятельность правления и правительственных директоров «вредной»,
собравшиеся постановили «немедленно разъехаться по местам с целью
освещения создавшегося положения и указать на необходимость
национализации всех наших предприятий, как на единственный выход
для спасения этих заводов»2.
18 апреля СНК отверг проект Мещерского и решил провести
национализацию трестируемых заводов.
Тем временем рассуждениям о так называемом «третьем
элементе» в городском управлении: инженерах и техниках, части
учительского персонала, врачах и управских служащих - предался Скворцов-
Степанов, завершая 17 апреля в «Правде» серию статей о рабочем
контроле и перспективах национализации промышленности. Хотя
эти люди «непосредственно и прямо не премыкали к кадетам», но все
же сделались представителями «либеральных тенденций» в рабочем
движении и, кроме верхушек рабочего класса, опирались на торгово-
промышленных служащих, - утверждал он. И «меньшевизм сыграл
для этой интеллигенции такую же роль, как для третьего элемента
в земствах народничество». Решительному сражению
предшествовали авангардные стычки: конфликты высших городских и земских
служащих с низшими служащими и рабочими. «Борьба велась с тем
большим раздражением, что обе стороны за частными поводами не
видали того вопроса, который близился к разрешению. А общий
вопрос заключался в том, суждено ли и в новой России рабочему классу
остаться нерассуждающим исполнителем велений господствующих
классов, передаваемых через "третий элемент", - или же он сам
начнет строить свой мир, в котором ему принадлежит роль организатора.
Вопрос заключался в том, будут ли все эти служащие, весь
технический и бухгалтерский персонал, весь этот "третий элемент"
капиталистических предприятий и общественных учреждений исполнителем
1 Ликвидация металлургического треста // Новая жизнь. 19.04.18. № 71. С. 3.
Собкор из Москвы по телефону.
2 Маслов К.П. «Красное Сормово» на великом рубеже. Горький, 1964. С.194.
558

предначертаний господ старой России, - или же ему придется
творить волю рабочего класса»1.
Своим саботажем, а начиная с ноября - своей забастовкой,
«третий элемент» ясно сказал, что он против второго решения и стал
бороться против него. В этом столкновении он представлял
серьезную силу. «Но еще больше преувеличивал ее значение. Начиная
забастовку, господа Рудневы грозили Москве всеми десятью казнями
египетскими и даже еще некоторыми дополнителььными, которые не
могли грозить Египту вследствие его экономического младенчества.
Они кричали, что вследствие отказа в больничной и ветеринарной
помощи начнут падать скот и люди. Они грозили, что, вследствие
остановки газового завода и пр., тьма покроет Москву. Они
потирали руки от сладостного предвкушения мести, пророчествуя, что
через какую-нибудь пару недель трамвай будет уничтожен и сокрушен
рабочими, оставшимися без руководителей. Они уже видели, как на
улицах Москвы начинают бить фонтаны от лопнувших
водопроводных труб, как взрывы светильного газа разрушают дома, как
канализационные нечистоты затопляют Москву... Пара недель, - всего одна
пара недель, - и взбунтовавшиеся рабы, ниже прежнего согнув спину,
покаянно придут на поклон к Рудневу и рудневцам»2.
Действительно, - признавался Скворцов-Степанов, - тяжелая
задача обрушилась тогда на плечи городских рабочих Москвы и «на
ту маленькую группу интеллигенции, которая в те дни осталась с
нами». Были моменты, когда «подавленные тяжестью этой задачи,
со всех сторон окруженные открытыми и в особенности скрытыми
врагами, товарищи, поставленные в центр, охватывались отчаянием,
поддавались малодушию»3. Интересно, не себя ли самого имел в виду
автор? Ведь ему, одному из переводчиков «Капитала» К. Маркса,
было предложено занять пост народного комиссара финансов в
первом советском правительстве. Но он отказался покинуть Москву.
Не потому ли, что предвидел, с чем может столкнуться, явившись в
Министерство финансов?
А теперь он приветствует победу городских рабочих Москвы.
«К ним теперь возвращаются бывшие забастовщики - служащие».
Рабочий класс подчинил их своим задачам. Но подчинил так,
утверждает автор, что «разом отошли в сторону нескончаемые конфликты»,
«исчезло то раздражающее личное, что вносило постоянную отраву в
1 Скворцов-Степанов И.И. От рабочего контроля к рабочему управлению //
Правда. 17.04.18. № 74. С. 1 // Его же. Избранные произведения. Т. И. С. 203-204.
2 Там же. С. 204-205.
3 Там же. С. 205.
559

отношения между служащими и рабочими». Не стало ничего
мелкого, ничего личного, «нет никакого следа пошлого торжества
победителей в отношениях между двумя сторонами, все более
приобретающих характер отношений сотрудничества»1.
Тут нельзя не заметить, что Скворцов-Степанов желаемое
принимал за действительное. Возвращение забастовщиков на работу
происходило не так уж безмятежно. Сказывались антиинтеллигентские
предубеждения рабочих и их большевистских предводителей.
Саботаж большевистской власти закончился поражением
служащих. Но это не значит, что отношения между интеллигенцией и
большевиками нормализовались. Но последние не переставали выдвигать
перед научно-техническими кадрами заманчивые обещания
государственной помощи, если те станут просить их об этом.
Между 18 и 25 апреля Ленин пишет набросок плана технических
работ, в котором излагает такое мнение:
«Академии наук, начавшей систематическое изучение и
обследование естественных производительных сил России, следует
немедленно дать от Высшего совета народного хозяйства поручение
образовать ряд комиссий из специалистов для возможно более быстрого
составления плана реорганизации промышленности и
экономического подъема России».
В этот план, по его мнению, должно входить:
«Рациональное размещение промышленности в России с точки
зрения близости сырья и возможности наименьшей потери труда при
переходе от обработки сырья ко всем последовательным стадиям
обработки полуфабрикатов вплоть до получения готового продукта.
Рациональное с точки зрения новейшей наиболее крупной
промышленности и особенно трестов слияние и сосредоточение
производства в немногих крупнейших предприятиях.
Наибольшее обеспечение теперешней Российской Советской
республике (без Украины и без занятых немцами областей)
возможности самостоятельно снабдить себя всеми главнейшими видами сырья
и промышленности. Обращение особого внимания на
электрификацию промышленности и транспорта и применение электричества к
земледелию. Использование непервоклассных сортов топлива (торф,
уголь худших сортов) для получения электрической энергии с
наименьшими затратами на добычу и перевоз горючего. Водные силы и
ветряные двигатели вообще и в применении к земледелию»2.
1 Скворцов-Степанов И.И. От рабочего контроля к рабочему управлению //
Правда. 17.04.18. № 74. С. 1 // Его же. Избранные произведения. T. IL С. 205.
2 Ленин В.И. Набросок плана научно-технических работ // Его же. Полное
собрание сочинений. Т. 36. М.: Политиздат, 1969. С. 228-231.
560

Торф с углем низких сортов, а также гидроэнергия и ветряные
двигатели должны были заменить высококачественный уголь
(особенно коксующийся) украинского Донбасса.
В примечании к этому документу Ленин дает указание
«ускорить издание этих материалов изо всех сил», послав об этом
бумажки в Наркоматы народного просвещения, труда и Союз рабочих-
печатников1.
8 печати сообщалось, что в ближайшем будущем в Москве при
областном комиссариате по военным делам начнет функционировать
первая в мире летучая лаборатория под руководством профессора
Н.Е. Жуковского. Цель лаборатории - постановка широких опытов
и научных исследований для решения многих теоретических
вопросов авиации опытным путем. Начальником ее назначен известный
авиатор Б.И. Российский. Лаборатория уже утверждена приказом по
Московскому военному округу за № 83 и на днях начинает работу2.
Профессор Московского высшего технического училища и
Московского государственного университета Николай Егорович
Жуковский - удачно объединял в себе глубокие познания в высшей
математике и инженерных науках. Не удивительно, что вокруг этого
человека сплотился коллектив студентов, одержимых идеей
практического воздухоплавания. Его теоретические работы в области
авиации, практический опыт создания аэродинамических труб в МГУ,
МТУ и Кучино у Рябушинского и проводившиеся в этих
лабораториях исследования послужили фундаментом для развития
авиационной науки в России. В 1918 г. студенты и ученики Н.Е. Жуковского
сумели убедить своего учителя обратиться к новым властям с
предложением о создании комплексного научного центра.
Николай Егорович пишет письмо-обращение в Высший совет
народного хозяйства о разрешении занять дом для работ Научно-
технического отдела аэрогидродинамической секции. В этом доме на
углу Немецкой и Вознесенской (ныне Бауманской и Радио) улиц
помещалось общежитие летчиков с курсов аэродинамического кружка,
который вел Жуковский, и тогда же он начинает разработку
практического проекта учреждения Центрального аэрогидродинамического
института, проекта положения о нем и порядка развертывания его
работы.
9 мая президиум ВСНХ одобрил состава учрежденного им
Комитета государственных сооружений. 10 июня Совет народных
комиссаров заслушал доклады М.П. Павловича и А.И. Рыкова о
1 См.: Ленин В.И. Полное собрание сочинений. Т. 36. М.: Политиздат, 1969.
С. 599. Примечание 94.
2 Москва: Первая в мире летучая лаборатория // Новости дня. 29.03.18. № 3. С. 2.
561

его утверждении и принял соответствующее постановление, пункт
2-й которого был написан Лениным: «СНК поручает т. Рыкову или
президиуму ВСНХ опубликовать принципиальные основы нашей
политики в деле привлечения инженеров как для работы в комиссиях
специалистов, так и на административных постах, условия гласности,
критики со стороны рабочих организаций и т. д.»1.
В одном из майских номеров газеты «Современное слово» была
помещена статья известного популяризатора, бывшего служащего
Особого совещания по топливу Якова Перельмана под заглавием
«Научные беседы о белом угле». В ней разъяснялась важность
использования такого источника энергии, как течение рек и со ссылкой
на решение Совета народного хозяйства Северной трудовой коммуны
утверждалось, что «Россия приступает к практическому
осуществлению грандиозной задачи, к промышленному использованию энергии
падающих вод наших северных рек», сначала Волхова, а затем и
других. Известный инженер и начинающий писатель Евгений Замятин
весьма скептически отнесся к такого рода грандиозным замыслам,
опубликовав статью в газете «Новая жизнь» 30 мая 1918 г. Его
пугает: не будет ли это немного поздно? Ведь нужны и огромные средства,
и времени немало придется затратить на предварительные работы.
«За такое дело, по-моему, нельзя браться, когда финансы,
промышленность и вся наша государственность, равно как уверенность в
завтрашнем дне и спокойствие духа, - все это рухнуло в бездонную
пропасть, и неизвестно, где и в каком виде мы очутимся при падении
на дно. Зацепиться и задержаться теперь за что-либо не только уже
нельзя, но и не может быть речи о том; это понимает всякий неосле-
пленный человек. <...> Можно ли серьезно рассчитывать закончить
подобную постройку в такое время, когда мы не можем справиться
с починкою вагонов и паровозов, когда остановились почти все
фабрики и заводы и мы бессильны при всем своем желании их вновь
вернуть к былой жизни? Я понимаю. Совет народного хозяйства
озабочен подысканием огромному количеству безработных подходящих
работ, но не лучше ли грандиозные задачи разрешать в более удобное,
более спокойное время, а теперь заняться мелкими, но насущными
задачами - восстановлением разрушенных дорог, увеличением
засеянных хлебом площадей и производством и починкой
сельскохозяйственных машин, и вообще такими делами, которые могут быть
при современных условиях доведены до конца. При наличии
большого желания заняться получением "белого угля" не следует ли
испробовать свои силы в более скромном масштабе - в делах, каковые
1 Ленин В.И. Полное собрание сочинений. Т. 54. С. 399.
562

даже и теперь могут быть с успехом завершены? Есть много городов,
больших и малых, близ которых расположены примитивно
устроенные водяные мукомольные мельницы, утилизирующие только
жалкую часть имеющейся энергии. Хозяева, опасаясь полного разгрома и
разорения, с охотою продадут свое право на них, если оно еще не
получено более упрощенным порядком по принципу национализации.
Возьмитесь, господа устроители новой жизни, сначала за эту
скромную задачу, используйте рационально всю энергию этих мельниц,
ведь ее достаточно в большинстве случаев будет и для мукомольного
дела, и для освещения, и на продажу мелким производствам данного
пункта. Нет надобности даже искать мельниц вблизи городов;
сколько есть верстами тянущихся сел и деревень в Центральной России -
используйте их мельницы; но поставьте дело как следует, замените
допотопные лопастные колеса и самодельные турбины хорошими,
изготовленными специальными заводами, дающими высокий
коэффициент полезного действия, системы Френсиса или другой, подобной
ей по совершенству. <...> Такими начинаниями, сравнительно
немного стоящими, можно внести новый светлый луч в однообразную
деревенскую жизнь; пробудить жажду знания в пытливых натурах
деревенской молодежи; дать в длинные осенние и зимние вечера свет
более культурный - вместо исчезнувшего керосина. <...> В
результате за использованную таким образом почти даровую энергию
можно получить от деревни драгоценное зерно, мясо и масло... Вместе с
тем, устроив целую сеть мелких силовых станций, применительно к
различным местным условиям, можно создать целый кадр богатых
опытом лиц и этим значительно облегчить и удешевить создание в
будущем крупных силовых установок наподобие тех, за которые, по
словам г-на Перельмана, предполагают браться сейчас»1.
Навряд ли Ленин читал эту статью, но, выдвигая свой
знаменитый план электрификации России, вполне возможно косвенно, через
Кржижановского был ознакомлен с ее основными идеями.
23 июня 2-й Всероссийский авиационный съезд принял решение
о необходимости учреждения при МВТУ высшего авиационного
института и среднего авиационного техникума. Организация этих
учреждений поручена Н.Е. Жуковскому в соответствии с
разработанным им проектом. Инициатива эта была поддержана руководителем
научно-технического отдела ВСНХ Н.П. Горбуновым, и 1 декабря
1918 г. Центральный аэрогидродинамический институт,
сокращенно - ЦАГИ, начал работу.
1 Замятин Е. О белом угле // Новая жизнь. 30.05.18 // Его же. Сочинения: в
5 томах. Т. 4. - М.: Дм. Сечин и Республика, 2010. С. 302-303.
563

Увлекательными были проекты освоения Дальнего Севера. Летом
комиссией при Наркомпросе под председательством профессора
Анучина был рассмотрен проект начальника научно-полярной
экспедиции капитана И. Эльпорта по осуществлению Великого северного
морского пути. Проект имел целью соединить Сибирь и весь
азиатский Север морским путем с Западной Европой. Предполагалось
соединить реку Турухан (приток Енисея) каналом с рекой Таз, а
Обскую систему - каналом через Ямал с Карским морем. Для
осуществления этого плана Эльпорт еще в 1916 г. осуществил на
собственные средства большую экспедицию на Ямал. Ему удалось дойти
водою до города Березов. Там он из-за замерзания оставил свою
флотилию на зимовку, а сам на оленях двинулся по льду через Обдорск
к Ямальской тундре. Комиссия признала проект весьма ценным, но
указала, что для осуществления его необходимо получить еще ряд
географических данных, так как места эти совершенно не
обследованы. На карту следует нанести Тазовскую губу, реки Пур и Таз, а
также Тазовскую тундру. В новую экспедицию капитан Эльпорт обещал
пригласить лучшие силы науки, в ее распоряжении будет его
флотилия из 4 судов, хорошо технически оборудованных. Расходы на
возобновление экспедиции исчислены в 400 000 рублей, половину этой
суммы он обещал покрыть из личных средств1.
Но проекты - проектами, а продолжающаяся война не только не
позволяла найти средства на их осуществление, но и буквально
обескровливала страну. А еще красный террор.
Осенью 1918 года ВЧК арестовала Мещерского и несколько
недель продержала его в Бутырской тюрьме, откуда ему удалось
освободиться, подкупив охранников. Затем были нелегальный переход
русско-финской границы и эмиграция во Францию. Там гению
российского капитализма удалось устроиться на должность ingénieur-
conseil (инженера-консультанта) и хотя с трудом, но сводить концы
с концами.
Той же осенью в Москву из Северо-Двинской губернии
приезжает художник Александр Борисов - ученик Шишкина и Куинджи,
известный как «певец Арктики». Помимо художественного таланта,
он обладал и великолепными организационными способностями,
которые проявились не только в успешно проведенных им выставках
своих картин в Вене, Праге, Берлине, Гамбурге, Париже, Лондоне,
Нью-Йорке, Вашингтоне, но и в не менее успешной и громкой
экспедиции 1900-1901 годов на Новую Землю. А еще он умел нравиться
1 Научно-полярная экспедиция // Известия ЦИК и Моск. совета. 8.08.18. № 168.
С. 7.
564

влиятельным людям: СЮ. Витте брал его в качестве рисовальщика,
когда искал надежное пристанище для будущего Северного флота на
Мурманском побережье, а Ф. Нансен стал инициатором награждения
его, уже имевшего ленточку французского Почетного легиона,
шведско-норвежским орденом св. Олафа.
А в 1912 году он представил руссскому правительству проект
строительства Великого северного железнодорожного пути, который
должен был начаться от села Атлынского на Оби (ниже впадения
Иртыша), дальше переваливал через Урал, подходил к Якишинской
пристани на Печоре и затем направлялся к городу Усть-Сысольску
(ныне Сыктывкар) и станции Котлас. Оттуда дорога шла на северо-
запад к станции Плесецкая (на дороге Архангельск - Вологда) и
дальше на Сороку (ныне Беломорск), примкнув в этом пункте к
намеченной строительством Мурманской железной дороге. Финансирование
изыскательских работ по всей трассе взял на себя норвежец Эвард
Ганневик, который, возглавляя тогда солидную пароходную,
судостроительную и банковскую фирму, рассчитывал получить в
концессию не только строительство и эксплуатацию дороги, но и тяготеющие
к ней лесные массивы. В 1916 году состоявшееся Межведомственное
совещание по выработке плана железнодорожного строительства в
России отнесло Обь-Мурманскую железную дорогу к дорогам
первой очереди. Вдохновленные этим будущие концессионеры провели
необходимые изыскания, составили соответствующую
документацию и 4 января 1917 года представили в Министерство путей
сообщения на рассмотрение1.
Однако начавшая вскоре революция отодвинула в сторону
проект концессии. И вот теперь кажется, что наступает подходящее
время для его осуществления. Борисов неоднократно встречается
с видными большевиками. Его непоколебимая убежденность в
необходимости Северного железнодорожного пути, личное обаяние,
неоднократные встречи с видными деятелями государства
способствовали тому, что проект стал и в Советском правительстве
рассматриваться в числе важных задач. Он обращается с личным письмом к
Ленину:
«Обстоятельства переживаемого времени, стратегические и
экономические условия, крайняя необходимость использовать лесные
богатства Севера и заставляют меня срочно приступить к
исполнению дела, давно задуманного мною, как уроженца и местного деятеля
Севера. Эксплуатация северных лесов требует соединения в одном
1 См.: Булатов В. Проект Борисова // Его же. Русский Север. Кн. 5. Ворота в
Арктику. Архангельск, 2001. С. 108-109,112.
565

предприятии трех промышленных задач: доставка леса по рекам к
железной дороге, перевозка его по железной дороге к портам и
внутренним рынкам и, наконец, экспорт леса из приморских портов в
иностранные порты. Исполнение этой задачи потребует не только
постройки железной дороги, но и создания речного и морского флота.
Для осуществления всего предприятия в полном объеме мною
привлечены норвежские и американские капиталы, представителем
которых является Эдвард Ганневик, известный совладелец пароход-
но-владельческой фирмы «Братья Ганневик», имеющей два своих
банка в Нью-Йорке, один в Лондоне и несколько судостроительных
верфей с ежегодной постройкой до 200 тысяч тонн водоизмещения.
Ввиду того что со стороны Министерства путей сообщения не
было сделано каких-либо шагов, а соединение систем сибирских рек
с системами рек Европейской России железной дорогой крайне
необходимо для поднятия экономического благосостояния страны,
настоящим прошу рассмотреть мое ходатайство в экстренном порядке,
как равно и все проекты по означенному выше вопросу»1.
Соблазны мнократного увеличения поставок лесоматериалов на
экспорт и для внутреннего потребления были весьма велики. Правда,
Архангельск и Мурманск находились тогда под контролем
антантовских войск и антибольшевистских сил. Но ведь по одному из
предусмотренных проектом ответвлений, южная ( Котлас-Званка),
заканчивалась не так уж далеко от Петрограда. Дело закрутилось. Борисов
старался, как мог. К ссылкам на экономические и стратегические
выгоды России добавились специфические аргументы личного порядка.
В одном из книжных шкафов на квартире вождя появилась изданная
им в 1915 году брошюра «Обь-Мурманская железная дорога», а на
одной из стен - его картина «Льды» (она теперь находится в доме-
музее Ленина в Горках).
9 декабря 1918 года специальная комиссия ВСНХ по
рассмотрению концессий под председательством Г.И. Ломова единогласно
утвердила проект Борисова, затем 12 декабря положительное решение
о нем вынес президиум ВСНХ2. Уже на следующий день в газете
Совета труда и обороны «Экономическая жизнь» появилась беседа
с Ломовым, который отметил, что при обсуждении проекта в первую
очередь встал принципиальный вопрос о возможности соглашения с
представителями мирового капитала и что после известной борьбы
взглядов победило течение, которое высказывалось в пользу такого
1 Булатов В. Проект Борисова // Его же. Русский Север. Кн. 5. Ворота в Арктику.
Архангельск, 2001. С. 111-112.
2 Там же. С. 113.
566

соглашения, руководствуясь не отвлеченными принципами, а чисто
деловыми соображениями1.
В прессе появились статьи о Великом Северном пути. Та же
«Экономическая жизнь» и «Известия ВЦИК» выражали надежду,
что концессия пробьет брешь в блокаде, что благодаря ей страна
сможет получить необходимые ей десятки миллионов пудов рельсов,
тысячи паровозов, десятки тысяч вагонов, разные заводы и машины, что
дорога будет впоследствии выкуплена и «все это выгодно России»2.
29 января 1919 года В.И. Ленин, председательствуя на заседании
Совнаркома, просмотрев повестку дня, против пункта о преоставле-
нии концессии A.A. Борисову и Э. Ганневигу на «Великий Северный
железнодорожный путь» делает на ней пометку: «На субботу».
А проект решено передать для ознакомления наркомам
государственного контроля и финансов К.И. Ландеру и H.H. Крестинскому3.
В ожидании его обсуждения на следующем заседании Ленин
просматривает материалы комиссии ВСНХ, созданной для
рассмотрения этого вопроса, а также литературу о Севере, беседует с самим
Борисовым, пишет проект постановления СНК и направляет его
члену президиума - ВСНХ Г.И. Ломову и наркому торговли и
промышленности Л.Б. Красину с надписью: «С точки зрения купеческой
(и дипломатической) что вы думаете о такой резолюции?»4
В нем направление дороги и общий план признаются
приемлемыми, концессии представителям иностранного капитала -
вообще - допустимыми, а данная признана «желательной и
осуществление ее практически необходимым». Для ускорения практического
и окончательного решения инициаторам предложено «представить
доказательства их ссылок на связи с солидными
капиталистическими фирмами, способными выполнить дело и подвести материалы».
Окончательный проект договора решено поручить представить в
2-недельный срок особой комиссии. В этот же срок Наркомвоену
поручено дать заключение с военной и стратегических точек зрения5.
1 февраля газета «Известия ВЦИК» писала: «Вопрос о Великом
Северном пути возбудил к себе живой интерес. Вряд ли требуется
особенно долго доказывать то огромное значение, какое имеет для
нас проектируемая дорога. Великий Северный путь, который даст
1 См.: Экономическая жизнь. 13.12.1918.
2 Булатов В. Проект Борисова. С. 114.
3 Владимир Ильич Ленин. Биографическая хроника. Т. 6. М.: Политиздат, 1975.
С. 494; Ленин В.И. Полное собрание сочинений. Т. 37. С. 482-483.
4 См.: Владимир Ильич Ленин. Биографическая хроника. Т. 6. М.: Политиздат,
1975. С. 492.
5 Ленин В.И. Полное собрание сочинений. Т. 37. С. 473.
567

возможность эксплуатировать до 40 млн десятин леса Европейской и
до 60 млн Азиатской России, открывает доступ к Ухтинскому
нефтяному району, Кузнецкому каменноугольному бассейну, от которого в
значительной степени зависит развитие нашей Уральской
промышленности, позволит использовать огромные запасы рыбы, дичи,
пушнины Севера, даст возможность развивать земледелие и скотоводство
на нашем Севере, соединит важнейшие реки Севера с реками Сибири,
даст нам выход к незамерзающим портам, - безусловно явится
могущественным рычагом в поднятии производительных сил России»1.
Наконец, 4 февраля после обсуждения и внесения некоторых
поправок Совнарком принимает написанное Лениным постановление2.
Но с поправками, казалось бы, мелкими, но характерными: удалено
указание представить окончательный проект в 2-недельный срок.
Сама же комиссия при ВСНХ должна была быть пополнена
представителями от наркоматов финансов, земледелия, юстиции, военных
дел, а также ВЦСПС3.
Но одновременно в Петрограде президиум Совета народного
хозяйства Северного района рассматривая план железнодорожного
строительства на 1919-1920 годы, принципиально утвердил
представленную Комитетом государственных сооружений программу
технических изысканий на 1919 год. «Из предположенных
изысканий новых железных дорог, - сообщал журнал «Гудок», -
наибольший интерес представляет линия Сорока - Котлас, протяжением в
735 верст, так как с постройкой ее получается сплошной, хотя и не
совершенный железнодорожный путь для сибирских грузов (через
Вятку - Котлас) на Архангельск и Муром. Далее намечено
изыскание перевального участка Чердынь - Надеждинский завод [на]
линии Котлас - Тюмень»4.
Согласована ли была эта программа с обсуждаемым в Москве
проектом Борисова или нет, остается неизвестным. Однако думается,
что параллельное рассмотрение схожих (а может быть, и
абсолютно одинаковых) вопросов навряд ли способствовало их успешному
решению.
12 марта 1919 года Ленин выступил с докладом о советской
внешней и внутренней политике на заседании Петроградского Совета, в
котором, касаясь возмущения некоторых большевиков тем, что во
1 Экономическая жизнь: Великий Северный путь // Известия ВЦИК. 1.02.1919.
№ 23. С. 4.
2 См.: Владимир Ильич Ленин. Биографическая хроника. Т. 6. М.: Политиздат,
1975. С. 494; Ленин В.И. Полное собрание сочинений. Т. 37. С. 492.
3 См.: Декреты советской власти. Т. 1У. М.: Политиздат, 1968. С. 618-619.
4 Гудок. 1919. № 2 (февраль). С. 23-24.
568

главе Красной армии стоят царские слуги и старое офицерство,
признал необходимым поставить вопрос о специалистах шире:
- Мы ими должны пользоваться во всех областях строительства,
где, естественно, не имеем за собой опыта и научной подготовки
старых буржуазных специалистов, сами своими силами не справимся.
Мы не утописты, думающие, что дело строительства
социалистической России может быть выполнено какими-то новыми людьми, мы
пользуемся тем материалом, который нам оставил старый
капиталистический мир. Старых людей мы ставим в новые условия, окружаем
их соответствующим контролем, подвергаем их бдительному надзору
пролетариата и заставляем их выполнять необходимую нам работу.
Только так и можно строить. Если вы не можете построить здание
из оставленного нам буржуазным миром материала, то вы вообще его
не построите, и вы не коммунисты, а простые фразеры. Для
социалистического строительства необходимо использовать полностью
науку, технику и вообще все, что нам оставила капиталистическая
Россия. Конечно, на этом пути мы встретимся с большими
трудностями. Неизбежны ошибки. Всюду есть перебежчики и злостные
саботажники. Тут необходимо было насилие прежде всего. Но после
него мы должны использовать моральный вес пролетариата, сильную
организацию и дисциплину. Совершенно незачем выкидывать
полезных нам специалистов. Но их надо поставить в определенные рамки,
предоставляющие пролетариату возможность контролировать их.
Им надо поручить работу, но вместе с тем бдительно следить за ними,
ставя над ними комиссаров и пресекая их контрреволюционные
замыслы. Одновременно необходимо учиться у них. При всем этом -
ни малейшей политической уступки этим господам.
Переход от подавления капиталистов к их использованию он
назвал самым важным завоеванием большевиков за год внутреннего
строительства1.
А затем, отвечая на записки, остановился на концессиях вообще
и на «Великом северном железнодорожном пути» в особенности,
заявил:
- Говорят, что это значит давать хищникам на разграбление
народное богатство. На это я отвечу, что здесь вопрос стоит в
значительной связи с буржуазными специалистами и вопросом о мировом
империализме. Можем ли мы сейчас свергнуть мировой империализм?
<...> Вы знаете, что мы сейчас этого сделать не можем, как в марте
1917 года не могли сбросить Керенского и должны были дожидаться
развития советских организаций. <...> Точно также и теперь, возмож-
Ленин В.И. Полное собрание сочинений. Т. 38. С. 6-7.
569

но ли наступательная война против всемирного империализма? Нет,
конечно. Если бы мы были более сильны, завтра получили бы много
хлеба, имели технические приспособления и прочее, мы не
позволили бы Шейдеманам косить спартаковцев, а скинули бы их. Но сейчас
это неуместная фантазия <...> поэтому приходится делать уступки
империалистам1.
Мало того, эти уступки неизбежны и в области внутреннего
строительства.
- Мы сейчас строить железные дороги в большом масштабе не
можем, да дай бог сладить с существующими. У нас не хватает хлеба,
топлива, недостаток в паровозах.
На Волго-Бугульминской железной дороге ссыпано несколько
миллионов пудов хлеба, а чтобы вывезти его в голодающие Петроград
и Москву, не хватает ни паровозов, ни топлива для них.
- И мы говорим, что лучше заплатить дань иностранным
капиталистам, а железные дороги построить. От этой дани мы не погибнем,
а если не сладим с железнодорожным движением, мы можем
погибнуть потому, что народ голодает, как ни вынослив русский рабочий,
но есть предел выносливости. Поэтому принять меры к улучшению
железнодорожного движения наша обязанность, хотя бы ценою дани
капитализму. Хорошо ли это или плохо, но пока выбора другого
нет2.
Отвечая еще на одну записку о высоких тарифных ставках
специалисту, который, тем не менее, «ходит с места на место и найти его
трудно», Ленин снова вернулся к вопросу о необходимых уступках,
но в другой плоскости:
- Иного средства поставить дело мы не видим для того, чтобы они
работали не из-под палки, и пока специалистов мало, мы
принуждены не отказываться от высоких ставок.
Но разрыв между оплатой чернорабочего и хорошего
специалиста сокращается, заверил он. Как на днях ему сообщил нарком труда
В.В. Шмидт, если раньше она была 20-кратной (25 и 500 рублей в
месяц), то теперь стала 5-кратной (600 и 3000 рублей)3.
Что же касается концессии «Великий Северный
железнодорожный путь», то она так и не состоялась. Причин тому было немало.
Одной из главных называют некредитоспособность Э. Ганневика4.
Но нам кажется, что были и существеннее. Чтобы начать
строительство, следовало установить советскую власть и на Урале, и по обе сто-
1 Ленин В.И. Полное собрание сочинений. Т. 38. С. 12-13.
2 Там же. С. 13-14.
3 Там же.
4 См.: Булатов В. Проект Борисова. С. 115.
570

роны от него, а также снять блокаду, в которой оказалась РСФСР.
Могли сказаться и чисто бюрократические коллизии, нередкие тогда
в отношениях между Москвой и Петроградом.
Ухватив своим гениальным умом всю экономическую и
стратегическую значимость создания нового Северного широтного пути,
вложив в реализацию этого проекта и свою личную энергию. Два года
спустя он увлекся еще одной технологической новинкой - перейти от
сохи, минуя конный и тракторный плуги, к электропахоте. Но перед
создаваемой им небывалой доселе в мире военно-мобилизационной
системой стояли другие, гораздо более важные задачи. Обе эти идеи
нашли отражение и в его плане электрификации России (ГОЭЛРО).
Но так и остались на бумаге. Свернуть человеческую цивилизацию с
эволюционного пути развития и попытаться совершить модерниза-
ционный рывок ему удалось, но лишь на одной шестой земного шара
и то на время. Гонясь за военно-стратегическим равновесием в
противостоянии с «мировым империализмом», его наследники так и не
могли найти себе и своей стране место в новой, постиндустриальной,
информационной эпохе. Да, Сталин в 30-х годах приступил к
прокладке железной дороги, параллельной Транссибирской магистрали
и продолжил ее после войны. Да, заканчивал ее восточный участок
(БАМ) уже Брежнев. Но Уральский хребет в его северной части до
сих пор остается непроходимым, не позволяя соединить бассейны
Северной Двины и Оби.

Глава 5
«ИЗ ГЛУБИНЫ ВЗЫВАЮ... »
§ 5.1. «За что?» Мучительные вопросы и поиски ответов на них
Полагая, что у каждого народа есть два лика - святой и грешный,
ангельский и дьявольский, С. Соловьев в статье «Демон
сентиментализма и бесчестия» утверждал, что «Русский демон -
женственный и лукавый - это демон лжи, бесчестия и сентиментализма».
И вполне в духе протестантизма продолжал: «"Нет Бога в истине, нет
Бога в чести, в верности", - гласит катехизис русского народа, - "Бог
только в эмоции сострадания, Бог - в посте и молитвенном
подвиге", а честность, верность, истина - все это европейская, гордая собой
добродетель, которую мы презираем»1.
По Соловьеву, революция была взрывом славянофильства. Он
писал о ложном отношении к народу и в интеллигентском слое, и в
православии: оба низкопоклонствовали перед ним, оба не
способствовали развитию личного начала, поклоняясь не личности, а
народу, массе.
Николай Бердяев, в свою очередь, в статье «Духовный и
материальный труд в русской революции» призывал видеть основной
конфликт русской революции не там, где он обычно видится, не в
столкновении классов трудящихся с классами имущих, не в борьбе
пролетариата с буржуазией, а прежде всего в столкновении
жизненных интересов и в противоположности жизнеощущений между
представителями труда материального и труда духовного: «Это очень
глубокий конфликт труда количественного с трудом качественным,
это - трагическое для России столкновение "народа" с "культурой".
Народ восстал против дела Петра и Пушкина». Причины такого
характера «нашей несчастной революции» виделись ему очень глубоко
в прошлом2.
1 Соловьев С. Демон сентиментализма и бесчестия // Народоправство. 1918.
№ 20. С. 6.
2 Бердяев Н. Духовный и материальный труд в русской революции //
Народоправство. 1918. № 21/22. С. 3.
572

Своеобразие разыгравшейся в стране трагедии, по его мнению,
заключалось «в развержении зияющей бездны», разделяющей и
противополагающей мир труда духовного, умственного, творческого, мир
созидателей ценностей культуры и благ государства и мира труда
материального, бескачественного и к тому же «варварски
враждебного» всякой культуре и всякому государству. «В России
столкнулось варварство и культура, огромное по объему варварство с очень
небольшой по объему культурой. Революция не пробудила в народе
жажды света, движения вверх. Наоборот, темная стихия народная
тянет верхи культурные вниз, требуя понижения их качественного
уровня. Труд материальный заявляет исключительные притязания
господствовать над трудом духовным. Вся умственная и духовная
работа многих поколений, выковывавших все ценности и блага
цивилизованного существования, объявляется "буржуазной" и ненужной»1.
Многое свидетельствовало о том, что эти выводы были не так уж
и безосновательны.
Брюсов 14 января был занят сочинением стихотворения «Джины»,
в котором изображал коммунистические миражи и революционных
бесов: «Мы, странник, знаем, как играют джины / тем, кто в пустыне
потерял свой путь, / вдали меняя лживые картины; / коварно манят
к пальмам отдохнуть, / влекут к ручьям хрустально-светлой влаги /
и все скрывают, насылая жуть. <...> / Скача, кривясь, как демоны
чумы, / они мелькают в знойных струйках пыли, / в лучах заката и в
разливах тьмы. / Хохочут, зная тщетность всех усилий / бороться с
ними, но зовут на бой, / крича беззвучно вслух: "Мы победили!"»2
Примечательно, что некоторые образы и мотивы тут совпадают
с поэмой Блока «Двенадцать», писавшейся практически
одновременно, хотя оба автора об этих произведениях друг друга ничего не
знали, один жил в Москве, другой - в Петрограде, а переписки тогда
между ними не было. Да и вдохновлялись они разными мотивами.
Среди антибольшевистских публикаций того периода, когда
советская власть триумфально шествовала по стране, следует отметить
еще одно стихотворение В. Брюсова - «За что?», помещенное в газете
«Мысль» 15 января, а написанное 2 января. Оно представляло собой
преисполненное горечи размышление об обрушившихся на
интеллигенцию гонениях и о том, по какой причине их приходится терпеть.
«"За что?" - стенали в Мицраиме / евреи, руки ввысь воздев... / Но
с каждым днем неумолимей / порабощал их Божий гнев. / "За что?
Грех наших своеволий / казнишь иль за отцов-детей?" / И длился
1 Там же. С. 3-4.
2 Брюсов В. Джины // Его же. Неизданное и несобранное. С. 69-70.
573

вопль года, доколе / не встал Воитель-Моисей. / И тот же стон над
нами ныне / стоит: «За что?» - Ответа нет... / Но, может быть, и к
нам в пустыне / с Синая прогремит ответ. / "За что? - За то, что вы
терпели, / дрожа, насилие и гнет; / не научили - к высшей цели /
стремиться свой родной народ; / что под бичом самодержавья / вы
пригибались пять веков; / пред миром, не стыдясь бесславья, /
сносили прозвища рабов; / что не сомкнулись вы в едином / порыве - за
свободу пасть, / а победив, с чутьем звериным / свою, в добыче, рвали
часть: / за ужас долгого позора, / за дни презренья к малым сим, / за
грех безволья и раздора - / сегодня целый край казним! / Бьет срок -
сплотиться, чтобы новый / вождь, тот, пред коим где-нибудь / теперь
пылает куст терновый, / обрел готовых в трудный путь"»1.
Узнав о том, что в Харькове тотчас же после переворота 13
большевиками были выпущены прокламации с лозунгами: «Долой
войну!» и «Да здравствует гражданская война!», Короленко принялся
стыдить молодого большевика:
- Неужели вам не стыдно? - спросил я.
Тот стал объяснять это «недосмотром» и прибавил, что под
гражданской войной разумеется лишь «классовая борьба».
«Третьего дня говорили у нас о возрождени блока, - записывала
27 января в Москве кадетка Тыркова. - П.И. [Новгородцев], очень
осторожно разбирая наши ошибки, сказал:
- Мы слишком поверили, что народ может вынести всю
полноту реформы. Мы не проявили никакого консерватизма. Виноват не
столько народ, сколько мы, что как юнцы поплыли по течению. Мы
считали достаточной государственную мысль и забыли, что нужен
еще государственный опыт. И у нас не было достаточно воли к
власти. Надо считаться с тем, что у управления всегда есть некоторые
нелюбезные подробности».
Очень интересный вечер, по мнению Тырковой, прошел у
Екатерины Кусковой. Ее муж Прокопович находит, что большевикам
надо еще поцарствовать:
- Пусть 10 % погибнут, а остальные поймут.
«Оба они многому научились. Он хочет через кооперацию
проповедовать принцип частной собственности»2.
1 Брюсов В. За что? // Мысль. 15.01.18. № 3 // Его же. Неизданное и
несобранное. С. 67-68. Характерно, что при первой публикации этого стихотворения в 1928 г.
вдова Брюсова, как она позже признавалась, по цензурным соображениям отнесла его
к 1915 г. (см.: Там же. С. 287. Комментарий).
2 Тыркова A.B. Дневник от 27.01.18 // Наследие Ариадны Владимировны
Тырковой: Дневники. Письма. М., 2012. С. 215.
574

Сама же Тыркова в то время была сильно озабочена
внешнеполитическим будущим России.
- Вы знаете, что мы вас боимся, боимся, что нам грозит судьба
Турции с ее государственным долгом? - спрашивала она незадолго
до этого французского посла Ж. Нуланса.
- Нет, что вы, мы друзья, - смеясь ответил он, а потом серьезно
добавил: - Но, конечно, нам нужны какие-то гарантии.
А приведший ее в посольство директор Французского института в
Петрограде славист Ж. Патюйе прибавил:
- И, возможно, вам понадобилась бы некоторая защита
(protection).
«По их лицам, по тому, что между ними промелькнуло, мне
показалось, что это и есть главная задача, цель, способ спасения интересов
Франции. Но я не хочу быть под чьим бы то ни было протекторатом,
même des allies (даже союзников)».
Посмеялся над ее страхами, что США съедят Россию, и
профессор Йельского университета Генри Эмери, уже второй год
путешествовавший по стране с целью изучения промышленности и
финансов - «не авантюрист, не хищник, не невежда», а «умный,
привлекательный, международный интеллигент», что «много для американца»:
- Уверяю вас, что мы ничего не покупаем. Как мы можем
вкладывать капиталы, когда вы отменили право собственности. Надо
сначала создать силу, которая его защитит.
«Но и он сознался, что если американцы начнут заниматься здесь
делами, то вначале будут добиваться строгого контроля над
предприятиями. Но не большевистского рабочего контроля, а американского]
капиталистического»1.
Очевидным ответом на «Родину и вселенское» Вячеслава Иванова
и на произведшую фурор статью «Интеллигенция и революция»
Александра Блока стала статья «Красный призрак» Георгия Чулков
в последнем номере 23/24 журнала «Народоправство», вышедшем
1 февраля 1918 года. Вспоминая декадентство и свое участие в нем,
автор пишет: «Тогда дьяволы сеяли бури, а теперь мы собираем
дьявольскую жатву». Пропагандируемое декадентами своеволие,
обособление, эгоизм - все это стало вдруг характернейшей чертой
русского человека, преобразившись в овладевшую всеми «идею бунта и
своеволия». Большинство этот этап преодолело, но вот Блок остался
верен «анархическому мистицизму»: «Только - безответственным
лиризмом можно объяснить интонации его статьи. Какая это старая
песня! Какая монотонная в своем барском "со стороны"! Но знает ли
поэт, что такое революция? Вряд ли»2.
1 Тыркова A.B. Дневник от 27.01.18 // Наследие Ариадны Владимировны Тырко-
вой: Дневники. Письма. М., 2012. С. 214-215.
2 Чулков Г. Красный призрак // Народовластие. 1.02.18. № 23/24. С. 14-15.
575

Речь в этом номере вообще идет уже не только и не столько о
разгоне Учредительного собрания и начинающейся травле интеллигенции,
сколько об ответственности самой интеллигенции за случившееся.
Именно здесь начинается возврат к тематике «Вех», отразившийся
затем в сборнике «Из глубины». Бердяев предлагает пересмотреть
традиционное самоуничижительное преклонение перед народом и
перед лицом гибели всего культурного, говорит о необходимости
анализа причин произошедшего в России.
Этот номер «Народоправства» оказался последним: вместе с
другими «буржуазными» изданиями «пролетарская диктатура» закрыла
его.
Оказавшись в редакции газеты «Власть народа», редактируемой
Е. Кусковой, A.B. Тыркова стала свидетельницей толков о
завтрашней России. Молодой социал-демократ, «знающий, приобщившийся
к государственной машине», сказал:
- Россия не созрела не только для социализма, но даже для
демократизма.
- Вы говорите о всеобщем избирательном праве?
- Ну конечно.
А когда Тыркова рассказала об этом в заседании ЦК ПНС, на нее
в священной ярости набросился Дмитрий Шаховской, крича, что
нечего осуждать народ, ибо он «доказал свою государственность».
- Чем же?
- Тем, что заставил интеллигенцию дать ему все, что только
захотел.
Тогда Тыркова поделилась другими соображениями, которые ей
передали, ссылаясь на слова одного умного бывшего сановника: по
его теории самодержавие в лице Петра, Екатерины и Александра
было выше народа и насильно тащило его в культуру: школы,
университеты, Пушкин, земство - все это совсем не нужно было народу,
оттого-то он сейчас так охотно ломает все и крушит. А
интеллигенция не понимала этой культурной роли самодержавия. «Кое-что в
этом верно, - замечала Тыркова. - Но ведь и царизм делал все это
для того, чтобы не привыкал к культуре, даже не чуял ее»1.
Тут Шаховской заговорил о полезности большевиков, потому что
они борются с казенщиной, с мечтательностью, с барством.
- Надо усвоить правду большевиков и тогда активно бороться с
ними.
- Учителя, которых они выгнали, тоже баре?
Тыркова A.B. Дневник от 5.02.18 // Наследие Ариадны Владимировны Тырко-
вой: Дневники. Письма. С. 216.
576

- Тоже баре! - опять в экстазе завопил он.
Все засмеялись.
Возник любопытный спор: инженер-механик Л.А. Кроль -
депутат Учредительного собрания от Урала, перешедший теперь на
нелегальное положение и погрузившийся в организацию
антибольшевистского Союза возрождения России, - стал разносить кадетских
руководителей за то, что они «все думают». Профессор Московского
университета A.A. Кизеветтер дал отпор:
- Да, это и есть наша главная обязанность1.
5 февраля К.Д. Бальмонт в письме к жене из Москвы излагал свои
соображения о том, что то положение, которое создалось в России и
на всем земном шаре, продолжаться не может и в самые ближайшие
сроки должно вылиться в совсем иную форму: «В марте и апреле,
самое позднее в мае, или англичане, американцы, французы и,
вероятно, японцы побьют немцев, или наоборот, и мир будет заключен.
Я полагаю, что побитыми будут немцы. И в том, и в другом случае
русские, хотят они этого или не хотят, будут еще раз втянуты в вихрь
войны, и их международное положение совершенно изменится, хочу
думать, - к лучшему. Изменится вполне и наше внутреннее
положение - начнется правильная, в каком-либо смысле правильная, жизнь,
возможность работы, заработка и прочее. Нам нужно скрепиться и
перетерпеть еще временное обострение положения, голод, полное
расстройство всех условий жизни, красный дым и красный ужас,
которые придут в начале весны. За этим будет поворот к отрезвлению.
Как только установятся хоть малые основы нового нашего бытия,
мы сможем, и мы должны уехать из России, и единственное
достойное для нас - меня, тебя, всех наших близких - место на земном
шаре - это Париж. Я не хочу жить в России и не хочу жить, например, в
Японии, куда я мог бы уехать хоть сейчас. Мы все хотим Парижа и
будем там. Прекращать наш очаг там - безумие. Все переменится очень
скоро. А раз мы, русские, волей исторических обстоятельств сможем
невольно оказать две-три услуги Франции, и отношение к русским в
Париже опять станет сносным. Если бы мы и думали прекращать наш
теперешний, уже готовый и для нас душевно дорогой приют, в
данную минуту все равно было бы бессмысленно это делать. Наш курс
равняется нулю. Он так плох, что должен измениться и может
измениться только в лучшую сторону, в худшую сторону он уже меняться
не может. Итак, подождем. Как только можно будет печататься и
выступать - а ведь это придет, не может не прийти, - я смогу в самое
короткое время заработать много денег, несколько десятков тысяч
1 Там же. С. 216-217.
577

рублей, и наш нарастающий квартирный долг, столь ничтожный,
берусь погасить без затруднений. <...> Твои мысли о большевиках и
всем русском я читал с радостным торжеством. Мы опять буквально
совпали. Я теперь много спокойнее и вижу во всем, что свершается,
не только одни отрицательные черты. Я верю в преобразующую силу
времени и в творческие способности русского народа. Три четверти
безобразий суть лишь горькая, запоздавшая расплата за ужасы
крепостного права. И если ужасны грабители снизу, грабители сверху
имеют еще менее извинений. А грабители сверху, зажиточные люди,
все еще не могут и не хотят понять, что это не только Пугачевщина, но
и Революция, кроме того, которая еще идет и придет во всех грозовых
светах и страхах. Лик Земли должен быть пересоздан. Нельзя больше
делить людей на светлых и темных. Всем должен быть обеспечен путь
к Светлому. За диким упоением вещественностью и явностью придет
новая эра совершенной духовной ясности и всеобъемной ценности
для всех сынов человеческих»1.
Более пессимистично была настроена Ариадна Тыркова. Ее
тревожила не только перспектива занятия немцами Петрограда, но и
нетерпеливое ожидание их низах и среди образованных слоев
населения. Ей рассказывали о жене офицера, которая всегда была
патриоткой, а теперь вдруг говорит:
- Пусть придут поскорее.
- Но как же так, разве вы хотите власти иностранцев?
- Но разве Смольный не иностранцы? Разве они русские? Если
бы я была под властью китайцев, я могла бы желать власти
европейцев? Ну вот и теперь также2.
Все утро 23 (10) февраля Бунин читал Библию и, изумленный,
сделал выписку из проповеди пророка Иеремии о том, как народ его
любит попадаться в ловушки, расставляемые нечестивыми, а потому
он, пророк грозит, что приведет «на народ сей пагубу, плод помыслов
их». И, возражая против звучащего теперь поминутно утверждения,
будто не настало еще время разбираться в Русской революции
беспристрастно, объективно, пишет: «Настоящей беспристрастности все
равно никогда не будет. А главное: наша "пристрастность" будет ведь
очень дорога для будущего историка. Разве важна "страсть" только
"революционного народа"? А мы-то что ж, не люди, что ли?»3
1 Бальмонт К. Письмо к Е.А. Андреевой от 5.02.18 // Андреева-Бальмонт Е.А.
Воспоминания. С. 128.
2 Тыркова A.B. Дневник от 7(20).02.18 // Наследие Ариадны Владимировны Тыр-
ковой: Дневники. Письма. С. 217.
3 Бунин И. Окаянные дни: Москва, 1918 г. С. 21.
578

На фоне нарастающего гражданского противостояния несколько
необычным было выдвижение Устряловым тезиса об объединении
общественных сил и нации для выхода из кризиса. В статье «Классы
и нация в революционной России», напечатанной в газете «Утро
России» от 3 марта, он заявлял, что оздоровление страны - это дело
не одного класса (пролетариата или буржуазии), а всех классов и
слоев русского общества, всей русской нации. Ни у одной
социальной группы страны, по его мнению, нет реальных сил для того, чтобы
справиться с кризисом, а классовая борьба лишь довершает наш
государственно-экономический развал. Так что «возрождение возможно
только на почве внеклассовой, вернее, сверхклассовой
солидарности» и «может быть только национальным возрождением»1.
7 марта Веселовский пророчествовал: «В гражданской войне,
провозглашаемой и углубляемой революционерами, погибнет, вероятно,
больше людей, чем за время войны от боевых действий и болезней.
Те самые люди, которые полгода назад кричали истерично: долой
смертную казнь, теперь применяют ее повсюду; чуть не каждый
декрет кончается угрозами "вплоть до расстрела включительно". Это
готтентотская мораль: если ты меня съешь, это - зло, а если я тебя
съем, это - хорошо. Революционная демократия типа Керенского-
Церетели теперь может видеть, к чему ведет мнимая гуманность и
во что она обойдется народу. Революционная демократия, вернее -
революционная интеллигенция, молчит, подавлена и совершенно,
по-видимому, разбита большевиками. Уличная толпа относится к
возможному приходу немцев тупо-равнодушно. Не заметно ни
оживления, ни печали и не слышно почти разговоров. С Брянского
вокзала по Арбату непрерывно проходят солдаты, бегущие с фронта»2.
У Бунина «читали статейку Ленина». Он находит, что она
«ничтожная и жульническая - то интернационал, то "русский
национальный подъем"»3.
Если речь идет об опубликованной в этот день, 12 марта, в
«Известиях В ЦИК» статье «Главная задача наших дней», то
приведенная выше характеристика явно не адекватна. Злоба и слепое
отчаяние не позволили разгледеть ее основной пафос. Конечно, Бунин
все равно не согласился бы с изложенными в ней объяснениями,
почему большевики принуждены были подписать «невероятно
тяжелый и унизительный» «Тильзитский мир». Навряд ли пришелся ему
по душе и призыв отбросить прочь всякое уныние и всякую фразу,
1 Устрялов Н. Классы и нация в революционной России // Утро России. 3.03.17.
2 Там же С. 26-27.
3 Там же.
579

и, стиснув зубы, собрать все силы, напрячь каждый нерв, натянуть
каждый мускул, - «чтобы создать действительно могучую и
обильную Русь», при этом поняв, что «спасение возможно только на том
пути международной социалистической революции, на который мы
вступили»1.
Ясно, что призыв «идти вперед по этому пути» выглядел для него
вполне жульническим. Да, пример Тильзитского мира, когда
«историю творили горстки дворян и кучка буржуазных интеллигентов»,
мог быть ему понятен. Но утверждение, что теперь ее творят
«самостоятельно миллионы и десятки миллионов людей»2, выглядело
для него если и не кощунственным, то явно демагогическим, то есть
опять-таки жульническим. Ничего, кроме раздражения, не могли
вызвать у него и ленинское понятие патриотизма: «Учись у немца!
Оставайся верен братскому союзу с немецкими рабочими. Они
запоздали прийти на помощь к нам. Мы выиграем время, мы подождем
их, они придут на помощь к нам». И вполне возможно, что это
раздражение не позволило ему не только проникнуться смыслом
последних двух абзацев, в коих и заключалась соль статьи, но, может
быть, даже вчитаться в них или же просто прочесть их. А они и теперь
довольно актуальны:
«Да, учись у немца! История идет зигзагами и кружными
путями. Вышло так, что именно немец (с американцами ему пока еще не
приходилось встречаться. - Авт.) воплощает теперь, наряду со
зверским империализмом, начало дисциплины, организации, стройного
сотрудничества на основе новейшей машинной индустрии,
строжайшего учета и контроля.
А это как раз то, чего нам недостает. Это как раз то, чему нам надо
научиться. <...> Это как раз то, что требуется Российской Советской
Социалистической Республике, чтобы перестать быть убогой и
бессильной, чтобы бесповоротно стать могучей и обильной»3.
16 марта в газете «Утро России» напечатана статья Устрялова
«Уроки революции», в которой обнаружилось расхождение с
либералами уже не только в оценке революции, но и по вопросу о
демократии и ее судьбе в России. В ней открыто заявлялось, что
провозглашенная на начальном этапе революции идея демократии («чрезмерно
широко и несколько бестолково понятого демократизма») оказалась
скомпрометированной, почему от нее и следует отказаться. Ее
невозможно навязать той нации, которая исторически не достигла необ-
1 Ленин В.И. Главная задача наших дней // Его же. Полное собрание сочинений.
Т. 36. С. 80.
2 Там же. С. 81.
3 Там же. С. 82.
580

ходимого социального и культурного уровня развития. А ведь
государственный строй страны «должен соответствовать правосознанию
и уровню культурного развития ее народа». Плохо, когда по каким-то
причинам сдерживается это развитие, но не менее опасно, «когда
неразвитому, незрелому и отсталому народу навязывают совершенный
политический строй, абсолютно ему чуждый». Политические формы
жизни, подчеркивал Устрялов, «создаются не логикой, а историей».
Поэтому следует заботиться не о том, как бы «перегнать Запад»,
«удивить собою мир», а о том, «чтобы дать русскому народу тот
политический строй, который соответствует переживаемому периоду
русской истории и отвечает реальным интересам русского государства»1.
«Где искать опоры? - вопрошал академик Вернадский в Полтаве
16 марта 1918 г. и отвечал самому себе: - Искать в бесконечном, в
творческом акте, в бесконечной силе духа... Надо, чтобы в народе
имелись значительные группы людей, которые не ломаются бурей, но
творят и созидают». Он признавал необходимость «прямо смотреть в
глаза происшедшему» и «пересмотреть все устои своего
общественного верования, подвергнуть все критике, ни перед чем не
останавливаясь». Причем сделать все это искренно. «Нет ничего хуже апатии,
нет ничего вреднее и ужаснее безразличия, серой будничной жизни
в такой момент надо не оставить ни одного фетиша, ни одного
идеала. И в своем несчастии есть черты великого и большого в русском
народе»2.
Касаясь фетишизации народа интеллигенцией, он (уже, правда, не
первый) указывал ей на огромную рознь между тем, как понимаются
ею и народом важнейшие задачи нации: «Народ все время
стремился не к тому, к чему стремилось государство. Сейчас народ потерял,
и думаю, навсегда, великую свою многовековую веру: землицу. Он
не понял - и не поняли его руководители, что они могут ему ее дать
только тогда, когда народ свободен, и когда его воля не ограничена
внешним игом. Сейчас катастрофа наступила так неожиданно, что
не понимают окружающие, что расчленение, может быть, временное
России произошло». Слабая разбитая страна должна и будет
расплачиваться всем состоянием, в том числе главным - землею. «Земля
должна принадлежать тому, кто может извлечь из нее максимум
продуктов в наиболее короткий срок. Это связано с мировым
положением. Чернозем захвачен русским племенем целиком, но его
продукты важны для всех. Сейчас нельзя допустить получение с десятины
1 Устрялов Н. Уроки революции // Утро России. 16.03.18.
2 Вернадский В. Из дневников 1918-1943 гг. // Его же. Жизнеописание.
Избранные труды. М.: Современник, 1993. С. 204.
581

40-80 пудов, когда можно и нужно получать 140-160 пудов. Пищи не
хватит для всего населения»1·
Да, может быть, правы большевики - идет борьба между
капитализмом и социализмом? Но лучше ли социализм капитализма? «Что
он может дать народным массам? Социализм неизбежно является
врагом свободы, культуры, свободы духа, науки»2.
Русская интеллигенция заражена маразмом социализма. А народ,
в который она несет его, невежественный: «Идеалы чисто
материалистические. Стал решать как слепой сложные мировые вопросы с
миропониманием XVII века. Результаты такого решения мы сейчас
видим».
Надо в корне разобрать и основы, и идеалы социализма. Они не
научны, - уверен Вернадский, - и противоречат свободе человеческой
личности. «Идеалы жизни Тит Титычей. У лучших людей были
идеалом любовь к человеку и к страждущему. Во имя этого вырос
социализм. Проповедь его проводилась среди тех, которые страдали. Для
них элемента любви не было. Осталась только схема лучшей жизни,
т. е. такой, которая была недоступна этим людям. <...> Социализм
основан на известном состоянии техники. Ученый стремится зайти за
ее пределы, овладеть источниками энергии, сделать их доступными
всем людям, избавить их от элементарного голода и холода можно
иным путем»3.
Но не то же ли самое имел в виду Ленин, стремясь привлечь к
осуществлению своих коммунистических утопий технократов вроде
Красина и Кржижановского? И точно также сетовал на неумение
подойти к практическому делу, на увлечение болтовней, на отсутствие
дисциплины.
Невежество русского народа - одна причина, другая аморализм.
Если первого не дало государство - монархи, то второго не дали
духовные и умственные вожди. В этом грех русской интеллигенции4.
«Дряблость и слабость», - вот какое впечатление производили
на Вернадского и русский народ, и русская интеллигенция. - «И
нетронутые силы. Все серо. Нет личностей». Может, не случайно такую
огромную роль сыграли инородцы? «На полном маразматическом
субстрате выдвинулись евреи - чуждые и враждебные всей старой
России»5.
1 Вернадский В. Из дневников 1918-1943 гг. // Его же. Жизнеописание.
Избранные труды. М.: Современник, 1993. С. 204-295.
2 Там же. С. 204.
3 Вернадский В. Из дневников 1918-1943 гг. // Его же. Жизнеописание.
Избранные труды. С. 206.
4 Там же.
5 Там же.
582

17 марта «шлиссельбуржец» и работник Учительского союза
В.О. Лихтенштадт писал из Петрограда в Геленджик: «Вот Горький -
умело и метко - и много прежнего Горького, но есть и новое для всей
русской интеллигенции: конец народничества. Но нужно ли
повторять все это, мы так хорошо это знаем и так давно знаем, и так
безнадежно знаем». Сообщая, что попытается найти «рассказ о шести
расстрелянных» (т. е. газетную вырезку о бессудном убийстве,
имевшем место две недели назад), он продолжал: «Но ты, наверно, знаешь.
И это было вчера, а сегодня - рассказ о пятистах убитых (в Глухове)1,
а завтра о пяти тысячах... Страшны не цифры, страшна даже не
психология этих зверей. Страшно то, что, кроме этой психологии, не
осталось ничего активного, общественно-активного. Изо всех пор
лезет человек-зверь - грязное насекомое, знающее только свои
грязные инстинкты, и иной раз становится так тошно, что думаешь: пусть
большевики, пусть немцы - так им (Им!) и надо: все равно ничего
не спасешь»2. Пожаловавшись на то, что стало «тяжело работать
сейчас в какой бы то ни было общественной организации», Лихтенштадт
так развивал эту мысль: «На пространстве того, что было когда-то
Россией, идет колоссальный дезорганизаторский процесс,
распадаются не только скороспелые связи, завязавшиеся во время
революции, распадаются и прежние связи, разрушаются все общественные
ячейки, и этому процессу суждено, видимо, завершиться лишь тогда,
когда останется человеческая пыль: клочок земли - изба, человек;
рядом другой клочок - снова изба - снова человек, и каждый тащит
все, что можно в свою избу. <...> Какой-нибудь местный, чисто
хозяйственный орган из крепких мужичков, какая-нибудь шаткая
политическая власть в центре областей, наконец, "верховная" власть в
центре - игрушка международной игры, международной политики и
торговли»3.
17 марта Веселовский излагал в дневнике такие мысли: «Творцы
и люди вообще высокой культуры должны думать о создании своего
интернационала! Как ни велико и многообразно национальное
различие между представителями разных народов, как ни несомненны
различия и противоречия классовых интересов, они прямо ничтожны
в сравнении с бездной, которая отделяет меня от дикаря - от
крестьянина, который режет дорогой племенной скот на мясо, портит слож-
1 На самом деле при отступлении из Глухова подразделениями Красной армии во
время еврейского погрома было убито «всего лишь» немногим больше 100 человек.
(См.: Евреи Украины в 1914-1920 гг. // Краткая еврейская энциклопедия. Т. 8.
Иерусалим, 1996. Стлб. 1211-1228).
2 Минувшее. Исторический альманах. Вып. 20. С. 154-155.
3 Там же. С. 155.
583

ные и дорогие машины для того, чтобы утащить несколько нужных
ему гаек или кусков меди, делит по душам или просто сжигает
библиотеки книг, которые он никогда не прочтет и не поймет; от солдата,
который разбивает винный склад и гибнет от опоя; от
хулигана-горожанина, который портит и расхищает всякое не принадлежащее ему
имущество, как казенное или городское, или частное»1.
19 (6) марта академик Вернадский, записывает:
«Вчера в полном распространении слух о полном поражении
большевиков у Ромодана, о том, что они уходят и бегут и что они
выпустили из тюрем воров и анархистов. Самоохраны взволновались и
усиленно собрались. В действительности все преувеличено - но ясно,
что их дни кончаются. В общем, они здесь встречают очень
озлобленное отношение.
Однако за ними есть люди, малознающие, невежественные,
верящие им и страстно желающие того, что они обещают. Переводят это
все на более реальный вид, дать от более имущего менее имущему,
который будет жить так, как более имущий. Вместо одного буржуя
будет несколько более мелких и еще худших. Печальная роль
социализма, который исчезнет при этой перестановке.
Обыватель начинает задумываться и о немце. Он ему
обеспечит безопасность от убийств, насилий, явных грабежей - но затем?
Тяжелое придется переживать и в связи с украинизацией. Корней
идейного сочувствия нет; традиция прервана; будет связана с такой
же изменой родине, как и большевик, и чувствоваться как насилие.
Русская культура, если она, как мне кажется, будет развиваться
интенсивно - может не бояться насильственной украинизации. Едва ли
можно сейчас создать здесь что-нибудь очень прочное»2.
20 (7) марта Бунин, реагируя на идущие в Москве разговоры о
том, будто бы «они решили перерезать всех поголовно, всех до
семилетнего возраста, чтобы потом ни одна душа не помнила нашего
времени», спрашивает дворника:
- Как думаешь, правда?
Тот вздыхает:
- Все может быть, все может быть.
- И ужели народ допустит.
- Допустит, дорогой барин, еще как допустит-то! Да и что ж с ними
сделаешь? Татары, говорят, двести лет нами владали, а ведь тогда
разве такой жидкий народ был?
1 Из старых тетрадей. Итог революции и гражданской войны. С. 28.
2 Вернадский В.И. Дневники 1917-1921 (октябрь 1917 - январь 1920). Киев, 1996.
С. 60-61.
584

«Шли ночью по Тверскому бульвару: горестно и низко клонит
голову Пушкин под облачным с просветами небом, точно опять
говорит: "Боже, как грустна моя Россия !" И ни души кругом, только
изредка солдаты и 6-и»1.
Наблюдая, как вывозят мебель, ковры, картины, цветы, растения
из реквизируемых под какие-то «правительственные учреждения»
великолепных домов на Поварской и привозят туда мебель новую,
конторскую, Бунин 21 (8) марта недоумевает: «Неужели так уверены
в своем долгом и прочном существовании? "Поношение сокрушило
сердце мое"»2.
22 (9) марта Бунин, которому «уже совершенно осточертело
читать и слушать», что Россию погубила косная, своекорысная власть,
не считавшаяся с народными желаниями, надеждами, чаяниями, и
что революция в силу этого была неизбежна, так отвечал на подобные
рассуждения некоего В.В.В.:
- Не народ начал революцию, а вы. Народу было совершенно
наплевать на все, чего мы хотели, чем мы были недовольны. Я не о
революции с вами говорю, - пусть она и неизбежна, прекрасна, все, что
угодно. Но не врите на народ - ему ваши ответственные
министерства, замены Щегловитова Малянтовичем и отмены всяческих
цензур были нужны, как летошний снег, и он это доказал твердо и
жестоко, сбросивши к черту и Временное правительство, и Учредительное
Собрание, и "все, за что гибли поколения лучших русских людей",
как вы выражаетесь, и ваше "до победного конца"3.
23 марта у Короленко в Полтаве был его знакомый по Бухаресту,
Х.Г. Раковский. Еще не так давно он писал о нем в «Русских
ведомостях», защищая его от обвинений королевского правительства в
шпионаже в пользу немцев. А вот теперь перед ним ярый большевик,
недавно в Одессе публично целовавшийся с Муравьевым, а теперь
здесь, в Полтаве громящий меньшевиков и кричащий, чтобы не
доверяли рабочим, продавшимся «оборонцам». Встречая гостя, Короленко
удержался от объятий с ним, а его жена Прасковья Семеновна и
вовсе не подала ему руки. И оба гневно нападали на него· «Его тоже
жаль: исхудал, облысел, глаза усталые, жалкие, горящие... Но -
необходимо было указать на скверную фальшь его позиции». Особенно,
когда тот «предостерегает против... "оборонцев"». Что касается
антиоборонцев, так называемых (неправильно) "интернационалистов",
то у Короленко такое мнение: «Самый талантливый из них Мартов.
1 Бунин И. Окаянные дни: Москва, 1918 г. С. 33-34.
2 Там же. С. 34.
3 Там же. С. 34-35.
585

Теперь громит большевиков за тягостный и позорный мир. Но еще
недавно восставал против «оборонцев» и «соглашателей», как будто
можно было защитить Россию иначе, как дружным сплочением всех
на защиту отечества! Великую задачу защиты родины они сделали
задачей узкопартийной. Внушили народу, что война дело
исключительно капиталистов и буржуев, а для рабочего народа она
безразлична. Теперь, оказывается, не безразлична... И они винят одних
большевиков, когда и для них кличка "оборонца" была позорной»1.
«Вчера ожидали, что придут немцы - но большевики не ушли
еще, - записывал Короленко. - Город полон слухами. Увезли деньги
из банка. По Полтаве ездили вчера и сегодня автомобили и
наполненные Красной гвардией извозчики и увозили добро. Перед
уходом непрерывно идут грабежи. <...> В населении растет ненависть
к большевикам. И в то же время берет ужас, когда подумаешь, что
они сделали с Россией! Нельзя было и представить себе, чтобы было
возможно то, что случилось и пришлось пережить России: попала во
власть людей из Мертвого Дома Достоевского...
Ужасно, что город ждет немцев как избавителей. Нет суда,
полный произвол, не обеспечена честь близких, жизнь. Живешь как
илот. Ведь "советская" власть означает неравенство для
несоциалистов. Ненависть растет. А тут позорный мир, гибель России и
ужасы убийств из-за угла - там, где это безопасно, и позорное бегство
и отступление перед немцами. Некоторые даже считают, что и
сейчас борьба с немцами в Украине - сговор большевиков, т. к. немцам
выгодно прийти - иначе по договору они бы здесь не были. И
измученные люди здесь с ужасом видят, что они ждут немцев без того
негодования, как думали раньше, даже как людей, которые дадут
возможность передохнуть.
Ужасы Глухова, Севастополя, Симферополя, Ростова и
Новочеркасска, Кронштадта и Свеаборга, и Кунгура и тысячи мест. Масса
замученных и разбитых, истерзанных людей... Какой ужас и какое
преступление. И какая без героев и каторжная русская революция.
Сразу погибла не только вековая историческая задача русского
государства - конституционность, еще недавно казалась близкой. Но
погибла и народная вековая задача - земля. Сейчас ясно, что это
немыслимо. Это может сделать могучее независимое государство, а не
раздробленная Россия, попавшая в кабалу немцу. Земля помещиков
попадает теперь в немецкие руки и дешево»2.
1 Короленко Β.Γ. Из дневников 1017-1919 гг. С. 90.
2 Вернадский В.И. Дневники 1917-1921 (октябрь 1917 - январь 1920). С. 61-63.
586

24 марта M. Цветаева написала стихотворение «Дон»,
которое можно рассматривать как своеобразный заупокойный гимн
Добровольческой армии: «Белая гвардия, путь твой высок: / черному
дулу - грудь и висок, / белое тело твое - в песок. / Не лебедей это
в небе стая: / белогвардейская рать святая / белым видением тает,
тает... / Старого мира - последний сон: / Молодость - Доблесть -
Вандея - Дон»1.
А бывший министр Временного правительства адвокат П.Н. Ма-
лянтович, встретив Бунина, оживленно уговаривал его:
- Нет, вы не волнуйтесь. Россия погибнуть не может уж хотя бы
по одному тому, что Европа этого не допустит: не забывайте, что
необходимо европейское равновесие.
«И таким до сих пор празник», - записывал 27 (12) марта в
дневник Бунин2.
В этот и следующий день Бунин виделся с А.Н. Тихоновым -
редактором горьковской газеты «Новая жизнь» и издательства
«Парус» - в гостинице «Националь» и у Е.П. Пешковой - первой
жены Горького. Его интересовало: «Зачем понадобилось завести
этот "Парус" и за весь год издать только книжечку Маяковского?
Зачем Горький купил меня, заплатил 17 тысяч вперед и до сих пор
не выпустил ни одного тома? Что скрывается под вывеской "Парус"?
И, особенно, в каких же отношениях с большевиками вся этаи
компания - Горький, Тихонов, Гиммер-Суханов? "Борются" якобы с ними,
а вот Тихонов и Гиммер приехали и остановились в
реквизированной большевиками "Национальной гостинице", куда я вошел через
целую цепь солдат, сидящих на площадках лестниц с винтовками,
после того как получил пропуск от большевистского "коменданта". <...>
Насчет дела Тихонов вертелся:
- Вот-вот начнем печатать, не беспокойтесь».
Зато много рассказывал о большевистских вождях, о том, что они
до сих пор изумлены, что им удалось захватить власть и что они все
еще держатся. А держать Россию в накале гражданской войны и не
прекращать террор Ленин с Троцким намериваются до момента
выступления на сцену европейского пролетариата.
- Их принадлежность к немецкому штабу? Нет, это вздор. Они
фанатики, верят в мировой пожар. И всего боятся, как огня, везде им
снятся заговоры. До сих пор трепещут и за свою власть, и за свою
жизнь. Они, повторяю, никак не ожидали своей победы в октябре...
1 Цветаева М. Дон // Ее же. Долг повелевает петь. Стихотворения и поэмы (1903-
1941) / подг. Л.А. Мнухина. М.: Вагриус, 2005. С. 143
2 Бунин И. Окаянные дни: Москва, 1918 г. С. 36.
587

После того как пала Москва, страшно растерялись, прибежали к нам в
"Новую жизнь", умоляли быть министрами, предлагали портфели...1
28 (15) марта Бунин записывает в дневнике: «Закрыты "Русские
ведомости" из-за статьи Савинкова. Многим кажется, что Савинков
убьет Ленина. "Комиссар по делам печати" Подбельский закрыл и
привлек к суду "Факел" - "за печатание статей, вносящих в народ
тревогу и панику". Какая забота о населении, поминутно
ограбляемом, убиваемом!»2
30 марта Цветаева пишет новое стихотворение на больную для нее
тему: «Кто уцелел - умрет, кто мертв - воскреснет. / И вот потомки,
вспомнив старину: / - Где были вы? - вопрос как громом грянет, /
ответ как громом грянет: - На Дону! / - Что делали? - Да принимали
муки, / потом устали и легли на сон. /Ив словаре задумчивые внуки /
за словом "долг" напишут слово "Дон"»3.
В конце марта М.А. Осоргин во «Власти народа» напечатал яркий
протест против насилия над «Русскими ведомостями»: Даже царское
правительство, 82 раза прибегавшее за 50 лет существования этой
газеты к мерам судебного и административного воздействия, лишь
однажды (при Дубасове, после декабрьского восстания 1905 г.)
решилось закрыть «патриарха московской печати». Но
большевистская смелость пределов не знает! «Ибо власть пьянит человека. В
былое время г. Подбельский был бы счастлив свою заметку в хронике
"Русских ведомостей". А сейчас он полный хозяин во всех редакциях!
Его "заметки", - как правило, весьма однообразные, - всеми
газетами печатаются и перепечатываются в хронике насилий дней наших».
Свою статью Осоргин заканчивает язвительным вопросом: «Меня,
например, очень интересует, с каким чувством прочел (если раньше
не знал) о закрытии "Русских ведомостей" г. Ларин, он же Лурье, до
дней революции посылавший чуть не ежедневно весьма интересные
корреспонденции в "Русские ведомости" из Стокгольма?»4
А Я. Тугендхольд там же посвящает пламенные и трогательные
строки союзникам России: «Мы хотим верить в новое чудо святой
Женевьевы, которая обережет его (Париж. - Авт.), город светоч,
столицу свободы, вторую нашу отчизну. Но тревога не покидает нас...
Там, на дальних полях, где германское железо косит юные
английские жизни, - последняя наша надежда! Там борются и умирают за
свою и нашу свободу. И никогда еще не были мы так трепетно связа-
1 Бунин И. Окаянные дни: Москва, 1918 г. С. 36-37.
2 Там же. С. 37.
3 Цветаева М. Кто уцелел, умрет... // Ее же. Долг повелевает петь. Стихотворения
и поэмы (1903-1941) / подг. Л.А. Мнухина. С. 144.
4 Цит. по: Толки печати: За свободу печати // Новости дня. 29.03.18. № 3. С. 2.
588

ны с Францией, как ныне, блудные ее сыны, отрекшиеся от своей
духовной матери и забывшие жертвенный урок ее "страшного года"»1.
«Все читаю, все читаю, чуть не плача от какого-то злорадного
наслаждения, газеты, - записывал в дневник 5 апреля (22 марта) Иван
Бунин. - Вообще этот последний год будет стоить мне, верно, не
меньше десяти лет жизни»2. Теперь же он и другие несчастные
говорят «о выступлении уже Японии на помощь России, о десанте на
Дальнем Встоке»3.
7 апреля (25 марта) в Москве начинает выходить еще одна
газета - «Родина». Редактирует ее все тот же М.А. Осоргин, а передовицы
пишет Е.Д. Кускова, явно не удовлетворенные своей работой в сугубо
нейтральном «Понедельнике "Власти народа"». В числе ее
сотрудников были объявлены Ю. Бунин, А. Дживилегов, И.П. Прокопович,
Л. Пумпянский, А. Соболь, А. Чаянов, И. Шмелев, А. Яковлев.
Первый номер открывался статьей Кусковой «Многострадальная»,
посвященной судьбе русской печати: «"Закрыть!", "Конфисковать!",
"Посадить!", "Закрыть навсегда!" Под градом репрессий приходится
работать русским журналистам. Дорогое дело - печать - каждую
минуту подвергается опасности»4.
8 этот день, который отмечался как праздник Благовещенья,
М. Цветаева возвращается к наболевшему и пишет еще одно, уже
третье стихотворение, навеяное печальными известиями с Юга:
«Волны и молодость - вне закона! / Тронулся Дон. - Погибаем. -
Тонем. / Ветру веков доверяем снесть / внукам - лихую весть: / Да!
Проломилась донская глыба! / Белая гвардия - да! - погибла. / Но
покидая детей и жен, / но уходя на Дон, / белою стаей летя на плаху, /
мы за одно умирали: хаты! / Перекрестясь на последний храм, /
белогвардейская рать - векам»5.
Сотрудникам ВЧК удалось выйти на кое-какие следы
действительного антибольшевистского сопротивления. Ими был арестован
14 апреля американский гражданин В.А. Бари, владевший в Москве
котельным заводом и инжиниринговой конторой, главным
инженером в которой, кстати, был Шухов. При обыске у Бари были найдены
переписка и счета на уплату денег ударникам и офицерам, желающим
ехать на Дон к Каледину. В других счетах у Бари отмечено
существование большого прихода, по-видимому пожертвований от лиц, скры-
1 Толки печати: Последняя надежда // Новости дня. 29.03.18. № 3. С. 2.
2 Бунин И. Окаянные дни: Москва, 1918 г. С. 37.
3 Там же. С. 38.
4 Кускова Е. Многострадальная // Родина. 7.04/25.03.18. М» 1. С. 1.
5 Цветаева М. Кто уцелел, умрет... // Ее же. Долг повелевает петь. Стихотворения
и поэмы (1903-1941) / подг. Л.А. Мнухина. С. 145.
589

тых инициалами. Специальное лицо занято было формированием
значительного отряда в 1500 человек для отправки его под видом
красногвардейцев в распоряжение генерала Алексеева. Это лицо
имело связь с Савинковым1.
Своих сыновей В.Г. Шухов благословил на участие в Белом
движении. А сам, несмотря на настойчивые приглашения из Америки и
Германии, уехать за границу наотрез отказался. Мысль, двигавшая
им, как и многими его коллегами, оставшимися на родине, была
простой и ясной, хотя утопической, как показала дальнейшая история.
Большевизм возник на развале страны и этим развалом держится,
полагали они. Поэтому, чтобы победить большевизм, нужно прежде
всего ликвидировать развал. Творческую, культурную работу в России
нужно сохранить во что бы то ни стало. «Мы должны работать и
работать независимо от политики. Башни, котлы и стропила нужны, и мы
будем нужны», - записал Владимир Григорьевич в дневнике2.
Как вспоминал Ф.А. Степун, проживавший в то время в Москве,
с Савинковым, появившимся тогда там в качестве представителя
Добровольческой армии, он решил не встречаться, хотя его и очень
тянуло к нему. «Быть может, я инстинктивно боялся влияния
этого обаятельного для меня человека, боялся того, что он поколеблет
во мне решение уйти от активной политической борьбы. Избегая
Савинкова, я охотно встречался с его помощниками, моими
товарищами по фронту, которые часто заходили к нам поесть, переодеться,
выспаться. От них я знал, что Савинков держит себя в Москве с
вызывающею храбростью: ходит по улицам в черном френче и желтых
сапогах, утверждая, что это не очень опасно, так как любой
большевистский чекист при встрече с ним первый постарается скрыться».
Сам же Степун не то, чтобы отрицал возможность всякой борьбы,
возможность как будто была (усиливались слухи, что избалованный
большевиками петроградский гарнизон не надежен, что кронштад-
тцы требуют отставки ленинского правительства, что
петроградская конференция рабочих вынесла резолюцию с постановлением
передачи власти Учредительному собранию, что на юге крепнет
Добровольческая армия), но «уже не верил ни в себя, как
политического деятеля, ни в политические способности разогнанных
большевиками сил». Ему казалось, что люди, не сумевшие удержать так
легко доставшуюся им власть, вряд ли смогут вернуть себе ее при
гораздо более сложных обстоятельствах. «В те дни мною владела уве-
1 Заговор против советской власти // Известия ВЦИК. 28.04.1918. № 85. С. 4.
2 Шухова Е. Труды и дни В.Г. Шухова // Наше наследие. URL: http://www.
nasledie-rus.ru/podshivka/7009.php
590

ренность, что чашу большевистского яда России придется выпить до
дна»1·
Савинкова тогда схватить не удалось. Не стало известным
чекистам и о том, что оба сына Шухова с его согласия подались в
добровольцы - один на юг, другой на восток. Но был арестован и находился
полтора месяца под следствием в тюрьме приват-доцент Московского
университета Иван Ильин.
В условиях нового всплеска репрессий не отходить далеко от
умеренной линии «Понедельника "Власти народа"» стараются издатели
и редакторы «Родины». 19 апреля в статье «Ответ на обе стороны»
Осоргин заявляет: «Либо сидеть и плакать на развалинах
старого Иерусалима, либо взяться за строительство нового, памятуя, что
сами разрушители ничего решительно построить не способны, и они
это прекрасно знают»2.
21 (8) апреля 1918 г. один из идеологов черносотенства Б.В.
Никольский писал Б.А. Садовскому: «Царствовавшая династия
кончена, и на меня ее представителям рассчитывать не приходится. Та
монархия, к которой мы летим, должна быть цезаризмом, т. е. таким же
отрицанием монархической идеи, как революция. До настоящей же
монархии, неизбежной, благодатной и воскресной, дожить я не
надеюсь. До нее далеко, и путь наш тернист, ужасен и мучителен, а наша
ночь так темна, что утро мне даже не снится.·.»3
23 апреля у профессора истории Московского университета
СБ. Веселовского был его французский коллега Андре Мазон.
Говорили о современном положении, главным образом об отношении
различных слое в русского общества к тому, что получило название
«немецкая ориентация».
- Противники немецкой ориентации надеются уцелеть от анархии
и общего грабежа и частью из национальной чести, частью из ясного
предвидения результатов немецкого протектората, хотят бороться
до последних сил. - говорил Веселовский. - Дворянство, по крайней
мере в лице своих наиболее культурных представителей, никогда не
пойдет на бесчестие, навстречу германскому игу, хотя бы ему было
обещано возвращение его земель и хозяйств4.
- А интеллигенция?
- Об интеллигенции говорить нечего. Она оказалась самым
дурным слоем русского общества и в настоящее время совершенно
разбита морально и политически. Все ее мировоззрение потерпело так-
Степун Ф.А. Бывшее и несбывшееся. Т. 2. С. 210.
Осоргин М. Ответ на обе стороны // Родина. 19/6.04.18. № 10. С. 1.
Никольский Б.В. Сокрушить крамолу. С. 126.
Из старых тетрадей. Итог революции и гражданской войны. С. 32.
591

же крушение, в сравнении с которым разруха промышленности и
торговли и разгром частного землевладения - внешние факты. Вся ее
«правда», все, чем она жила за последние 50 лет, уничтожены. Ореол
мученичества сменился на клеймо предательства своей родины и
частью на клеймо лживого насильника. Вместо высоких слов об
альтруизме и самопожертвовании на благо народа - трусость, двоедушие и
неутомимая злоба вчерашнего раба. Вместо высоких принципов
народовластия - на деле демагогия и сплошной обман - самообман,
обман низов и отказ от своих же принципов. Среди них много
неисправимых идиотов, которые и после всего, когда итоги будут всем
ясны, будут говорить, что их принципы и все мировоззрение хороши,
не нуждаются даже в поправках и что все дело неудачи в том, что не
так поступали, как говорили, что ГоцЛиберДан сделал то-то, когда
ему следовало не делать ничего, что вся беда, что N и X вовремя не
голосовали вместе с Ζ и так далее1.
Объяснение резкое, даже запальчивое, а потому и недостаточно
объективное.
28 (15) апреля 1918 г. газета «Родина» публикует материалы
организованного ею форума «Что делать?». В редакционной заметке его
цели объяснялись так: «Перед лицом национального унижения в
условиях распада страны и внешнего политического и экономического
порабощения, ее фактической беззащитности - остается ли для нас
непризрачная надежда на возрождение и на искупление духовное и
материальное? Куда идти? Что делать? Чем убить неверие и
окрылить веру? С этими жгучими, спешными, сегодняшними вопросами
мы обратились к ряду общественных деятелей и культурных
представителей Москвы»2.
Их ответы газета и приводила на своих страницах.
В форуме приняли участие 16 человек: литературовед Ю.И. Айхен-
вальд, И.А. Бунин, Борис Воронов, М.О. Гершензон, А.К. Дживилегов,
Л. Козловский, Ек. Кускова, Я.И. Мазэ, С.Л. Маслов, бывший
председатель Московской городской думы эсер О.С. Минор, профессор
П.И. Новгородцев, Н.П. Огановский, М. Осоргин, граф А.Н. Толстой,
E.H. Чириков, И.З. Штейнберг.
Алексей Толстой полагал, что ни речами, ни статьями, ни личным
примером героического подвига нельзя сейчас сплотить народные
массы, рассеянные на миллионы осиротевших людей. «Стадо
разбежалось и бродит в страхе и тоске. Какой рожок соберет его? От какого
голоса оживут сердца? Во имя чего начнется собирание?» Ради роди-
1 Веселовский СБ. Страницы из дневника. 1917-1923. С. 32-33.
2 Что делать? // Родина. 28/15.04.18. № 10. С. 1.
592

ны, отечества, государства? Но что значат эти слова теперь? Где их
прежняя, магическая сила? «Мы присутствуем при поразительном
явлении, когда действительность (живая идея государства)
превратилась в отвлеченное понятие, лишенное силы». Всех
многочисленных причин этого автор охватить не готов. Но некоторые называет.
Механическая: «Тело государства было лишено охватывающей его
формы и расплылось, как медуза». Психологическая: «Огромная
усталость от войны и революции каждого отдельного человека и
равнодушие к смерти, к дальнейшей своей судьбе». Социальная:
«Численная, количественная слабость победившего в борьбе
пролетариата, его нравственная неподготовка к власти, и роковая
ошибка - начать социальную борьбу, не имея ни экономической, ни
военной мощи». Экономическая: «Стремительное разрушение
права собственности и классовая борьба, глубокое недоверие к новым
формам собственности общественной, непрочность и
неприспособленность этих форм и неуверенность в них, а от этого всего -
растерянность, бездеятельность и цинизм». Общественная: «Устранение
от государственной работы двух классов: интеллигенции, любящей
Россию метафизически, и крестьянства, любящего Россию
физически». Оговариваясь, что берет эти причины поверхностно, наспех, «из
тысячи, гораздо более глубоких и страшных», Толстой в то же время
говорит, что верит и чувствует:
- Возродит нас, уничтожит все эти роковые причины,
умиротворит и даст крепость то, чего все жаждем всею силою духа:
напряженная созидающая работа, строительство. Только тогда полюблю землю,
когда коснусь ее руками, и тогда умру за нее. Только через мой пот и
труд неустанный верну живую кровь в иссохшее понятие - отечество.
Он верит, что распад и кажущаяся гибель страны недолговечны:
- Распад и гибель в самих нас, в нашей апатии и
бездеятельности; сейчас должна быть одна, единая для всех воля - к созидающему
труду1.
Другие литераторы говорили о необходимости особой «духовной
самообороны», «нравственного фронта» (Айхенвальд). Бунин
требовал не обольщаться «нас возвышающим обманом, видеть подлинную
жизнь». Гершензон предложил «действовать в направлении своего
идеала и не действовать, когда внешние обстоятельства отклоняют
личную деятельность от этого идеала или же искажают ее <...> а паче
всего ограждать свое человеческое достоинство, ибо если личность
будет унижена, если свободный дух в человеке подавлен, личная ра-
1 Родина. 28/15.04.18. № 18. С. 6; Толстая Е. «Деготь или мед». Алексей Н.
Толстой как неизвестный писатель (1917-1923). С. 103-104.
593

бота его искажается, творчество бесплодно для достижения высшего
жизненного идеала»1.
29 (16) апреля 1918 г. Б.В. Никольский писал в дневнике: «Мой
идеал - те герои, которые властно и грозно спасали Отечество, вос-
становляли страх, закон и порядок и уходили сами со сцены, ничего
для себя не требуя, готовые собрать на себя все электричество злобы
и вражды, чтобы унести их в могилу от венценосной главы, как
громоотвод сводит в землю громы разрушения от куполов и крестов
храмов Божиих. Суждена мне такая роль - исполню ее до конца, не
дрогнув и не смутясь душою. Пусть я пропаду, жила бы Россия. Аминь»2.
В связи с дискуссией в петроградской печати, посвященной
проблеме сноса памятников старой России на основании декрета "О
памятниках республики" и отказом Юрия Анненкова принять участие
в оформлении первомайского праздника, во время которого
предполагалось "торжественно свергнуть" "коронованных болванов", в
органе ЦК ПСР «Дело народа» 30 апреля помещено письмо Евгения
Замятина «О служебном искусстве» по поводу осуждения этого
шага другими молодыми художниками. Центр тяжести выступления
Анненкова ему видится не в том, что его никто не приглашал на
обсуждение, «а в том, что он, по-видимому, правильно понял цель
предполагавшегося сноса памятников: это - акт, мотивированный не
художественными соображениями, а политическими. Освобождающиеся
пьедесталы коронованных болванов должны укрепить треснувшие
пьедесталы болванов некоронованных: легкая победа над
бронзовыми царями должна замазать глаза на тяжкие унижения перед живыми
Карло-Вильгельмами; нет хлеба - так по крайней мере будет
зрелище, рассчитанное на удовлетворение зубодробительных инстинктов.
Снос памятников делается не во имя украшения нашей жизни - до
того ли? - а во имя украшения увядающих наших помпадуров
новыми лаврами. Можно ли верить, что заботятся об украшении жизни
те, кто из Кремля, цитадели красоты, сделал красногвардейскую
цитадель? Какое дело до красоты принципиальным бегемотам и какое
дело красоте до них? Тяжелее всего унизительная, прислужническая
роль, какую навязывают искусству правящие архангелы, позванивая
серебрениками. И прав тот художник, которому траурно в эти дни»3.
4 мая 1918 г. в газете «Дело народа» помещен еще один отклик
Евгения Замятина, на сей раз о Блоке, о его статье про
интеллигенцию: «Былой Блок с нелепым бесстрашием самосожженца поднимал
1 Родина. 28/15.04.18. № 18. С. 6.
2 Никольский Б.В. Сокрушить крамолу. С. 126.
3 М.П. Письмо в редакцию: О служебном искусстве // Дело народа. 30/17.04.18 //
Замятин Е. Сочинения: в 5 т. Т. 4. С. 295.
594

у Незнакомки вуаль - и сгорал: не Она. Умудренный годами Блок
знает: уютней и спокойней поверить, что это - Она, и не сгорать, а
греться. <...> Поэт приземлился. Поэт хочет жить, а не мечтать. И его
дар, немножко видоизмененный и практически приспособленный,
становится уже не бременем неудобоносимым, как раньше, а
полезным и приятным. Это - явление закономерное и глубоко
жизненное. Это - поэтический фагоцитоз: верой и фантазией, как тельцами
фагоцитов, облекается инородное, сомнительной чистоты тело - и
поэт прекрасно с ним уживается. Блок сумел фагоцитировать своих
"двенадцать" с бубновым тузом на спине; сумел принять и воспеть
рабовладельческие способности правителей наших: "Ломать коням
тяжелые крестцы и усмирять рабынь строптивых"; сумел обмечтать
и плевки на могилу Толстого: это плевки "Божьи" (статья Блока в
"Нашем пути"). Нет, что бы ни говорили злые языки, талант Блока
вырос: какую огнепальную фантазию надо иметь, чтобы
восторгаться оркестром с фальшивящей скрипкой, усмирением строптивых
рабынь и плевками на могилу Толстого!"»1 Спустя 14 лет Евгений
Замятин вспоминал, как однажды Блок (это было по поводу «12»)
сказал ему: «Ненавидящая любовь (к России) - это самое
правильное определение»2.
Плакал на Страстной неделе Иван Бунин: «Уже не один, а
вместе со многими и многими, собиравшимися в темные вечера, среди
темной Москвы, с ее наглухо запертым Кремлем, по темным старым
церквам, скудно озаренным красными огоньками свечей, и
плакавшими под горькое страстное пение:
- Волною морскою... гонителя, мучителя под водою скры-
ша...
Сколько стояло тогда в этих церквах людей, прежде никогда не
бывавших в них, сколько плакало никогда не плакавших!»3
4 мая (21 апреля) 1918 г. Б.В. Никольский писал в дневнике:
«Скудея сном, тощея телом, / души тоскующей печаль / я
расточаю властным делом / и проверяю воли сталь. / Она звенит, как и
звенела, / она по-прежнему крепка, / как прежде, гнется без
предела, / и с ней дружна моя рука. / Я буду ждать, я верить буду, /
я все готов перенести, / зане лишь воле, а не чуду / мое Отечество
спасти»4.
1 Платонов М. Домашние и дикие // Дело народа. 4.05.18 // Замятин Е.
Сочинения: в 5 т. Т. 4. С. 298.
2 Замятин Е. Борис Григорьев // Его же. Сочинения: в 5 т. Т. 4. С. 341.
3 Бунин И. Окаянные дни: Одесса, 1919 г. С. 112.
4 Никольский Б.В. Сокрушить крамолу. С. 126.
595

5 мая (22 апреля) 1918 г.: «Я стою на своем: Германия приговорена
к смерти, но это так дорого обойдется Англии и Америке, что им нас
не слопать...»1
В апреле-мае в распоряжении Струве свою статью представил
Сергей Булгаков. Другими авторами сборника стали H.A. Бердяев,
Вячеслав Иванов, член ЦК ПНС(к-д) публицист A.C. Изгоев,
доктор государственного права С.А. Котляревский, бывший работник
МИДа В.Н. Муравьев, П.И. Новгородцев и профессор Московского
университета, автор только что изданных «Основных проблем
гражданского права» И.А. Покровский. За недостатком места, желающих
получить более подробные сведения об огромной интеллектуальной
силы, сконцентрированной в этом сборнике, ставшем крупной вехой
в истории умственного и политического развития русской
интеллигенции, мы отсылаем к уже существующей литературе2.
Некоторые из этих статей Струве тут же публикует в журнале
«Накануне».
Так, в одном из двух майских номеров его печатается
отрывок из непроизнесенной речи Булгакова, который был назван им
«Накануне».
Ему, как человеку церкви, ясны чужие вины, ясна «вся
гибельность того духовного рака, который разъедает нашу родину». Да,
интеллигенция наша своим нигилизмом отравила народ; Россия теперь
чуть ли не самая безбожная страна в мире. И однако же он считает
прямо сказать, что «вся эта воистину загадочная сила нигилизма есть
и некое бессилие исторической церкви». Каким образом «бездушные,
тупые, неумные учения могли заслонить в сердцах величественное,
светлое, радостное православие»? И призывает крепко задуматься
над загадкой его паралича, его исторического бессилия, «ибо этого
требует действенное покаяние - смотреть правде в лицо, как бы ни
была она тягостна». Собственная мысль Булгакова идет дальше ныне
уже ликвидированного синодального строя, бессилия иерархов пред
Гр. Распутиным и вообще «сферами». «И вся теперешняя разруха, и
разложение священной исторической власти, и интеллигентский
нигилизм, и народный большевизм - все это только разные симптомы
единой внутренней болезни. «Распутинская кровь разлилась по рус-
1 Никольский Б.В. Сокрушить крамолу. С. 127.
2 См.: Колеров М.А., Плотников Н.С. Вступительная статья и комментарии // Из
глубины. Сборник статей о русской революции. М.: изд. МГУ, 1990; Колеров М.
К истории «пореволюционных» идей: H.A. Бердяев редактирует «Из глубины» (1918);
Паршин А.Н. «Вехи», «Из глубины», «Из-под глыб» как религиозные манифесты
русской интеллигенции // Сборник «Вехи» в контексте русской культуры. М., 2007.
С. 272-277.
596

ской земле большевизмом с безумной его оргией, многоликое и
многообразное распутинство отовсюду обступило нас. И вовсе не о вине
отдельных лиц, дерзавших или не дерзавших обличать скомороха, мы
думаем здесь, но о том, что православие, блистая подвигами святых и
изобилуя благодатию, ему вверенною, оказалось исторически столь
малосильно».
Ссылаясь на Апокалипсис, в коем «нам приоткрываются
внутренние тайны истории», Булгаков ведет речь «про те времена и сроки, с
которыми связываются разные эпохи в жизни церкви, в ее духовном
созревании». Да, «оскудело пророческое воодушевление», да, «страх
осаждает», а «смятение испуга оковывает», - таково самочувствие.
Но разве это мало радостное буйство и безумие, это попущенное
изнеможение не являются лишь приготовлением к грядущему
торжеству брачного часа, как тьма, сгущающаяся пред зарею? «Ведь и
Ветхий Завет сверху донизу покрылся кожурой фарисейского закон-
ничества и, казалось, омертвел именно тогда, когда в недрах его зрело
откровение Нового, и кризис ветхозаветной религии
свидетельствовал лишь об ее силе и жизненности, и пред лицом новых упований
кризис старого, обуяние соли, может чувствоваться не как неполнота
и слабость, но как повеление и зов». Не то ли происходит с
православием, испытывающем кризис в своем росте? «Бодрствуйте, близ
есть, вот о чем говорит нам эта ощущаемая ныне тревога кризиса, о
радости новых откровений и озарений говорит нам она».
Видя в изобилии творческих дум и задач источник радости
духовной, Булгаков напоминает, «в какое мы радостное время живем». И,
призывая не дать себя «запугивать безвкусием и буффонадой
религиозного дилетантизма, столь распространенного теперь», не вымогать
«пророчества, ребячески, развертывая нераспустившиеся бутоны»,
брать пример с того, как болели и горели наболевшими вопросами
тайновидцы, - и Даниил, и Иоанн на о. Патмосе. «Вопрошания своей
эпохи мы должны слышать. Ибо православие не есть вата для
затыкания ушей, чтобы не чувствовать запросов жизни. <...> Православие
есть источник блаженств, но оно не есть средство для духовного
комфорта и никогда не бывает им в своих напряжениях. Оно есть
горение и непрестанная боль прорезающихся крыльев, утоляемая
безумной радостью». Современная эпоха представлялась Булгакову как
«тучная и разрыхленная почва, соответствующая особой зрелости
духа», причем настолько «насыщенной догматическими запросами»
и «жаждою церковного осознания мировых судеб», чего, пожалуй, не
было со времени вселенских соборов. «Сама история вынудит нас к
творчеству».
Касаясь же обвинений «нового религиозного сознания»,
Булгаков, сославшись на блаженного Августина, пред глазами которого
597

произошло падение вечного города под ударами варваров и который
не мог не поставить пред своим религиозным сознанием этой
проблемы, дав ответ в трактате «О граде Божием», «или о путях и о
смысле всемирной истории», что было для своего времени, несомненно,
проблемой «нового религиозного сознания», не существовавшей для
предыдущих поколений христиан, утверждал: «И пред нами теперь
стоят проблемы "Града Божия", но в новой, дальнейшей их
постановке. Разве же мы не являемся свидетелями событий тоже
потрясающих и мировых, как и блаж. Августин: мировая война, эта
европейская катастрофа не то к гибели, не то к спасению, и совершившееся
падение русской монархии, имеющее не только политическое, но и
религиозное значение для православия».
Между тем и совершившийся переворот, и развертывающиеся
перспективы люди церкви осмыслили для себя оппортунистически, с
кажущимся безразличием и благодушием. Булгаков же полагает, что,
«если мы хотим духовно быть современниками своей современности,
нам не уйти от религиозной проблемы власти в новой России, также
как и от других, связанных с этой проблемой: об отношении к
культуре, к искусству, к социализму», что в свою очередь влечет за собою
и постановку «коренного вопроса церковной жизни, - о разделении
и воссоединении церквей». Но не слишком ли дерзновенно касаться
этих великих и превеликих вопросов? На это у него только один
ответ: «Во мраке уныния, в глубине печали народной, в горечи
разочарований, среди глубочайших сомнений в народе русском должны
мы утверждать пред лицом православия эту новую надвигающуюся
эпоху. Да смоет же, да очистит и приуготовит себя Невеста Христова
к брачному часу, коего ждет человечество чрез всю историю. Да
грядет же скорей этот час!»1
Став весной 1918 г. сотрудником вечерней газеты «Петроградское
эхо», известный публицист П.М. Пильский 9 мая публикует в ней
роковую для своей судьбы статью «Смирительную рубаху!». Описывая
события городской жизни, он давал резко критические оценки
победившим массам: «Из всех публичных выступлений наибольший
успех имели те, которые были лишены всякой логики. Побеждали на
митингах неизменно какие-то истерики». Почему душевнобольные
имели успех у народных масс, - этот вопрос, оказывается, не был
понятен и врачам-психиатрам. Используя собранные ими фактические
материалы, Пильский, по словам Куприна, «с научной серьезностью,
опираясь на последние данные психиатрии», классифицировал «всех
1 Булгаков С.Н. Накануне (отрывок из непроизнесенной речи) // Накануне. 1918.
№ 6. С. 2.
598

главных проповедников большевизма по видам их буйного
сумасшествия» и настаивал «на заключении их в изолированные камеры
сумасшедшего дома, с применением горячечной рубашки». В самый
день появления статьи, в которой с вызовом говорилось, что «по
крайней мере, двузначное число комиссаров лишено здравого
рассудка и место для этих новаторов должно быть приготовлено в
лечебницах и они настоятельно нуждаются не только в броме, не только в
душах, но и в крепкой смирительной рубахе, столь полезной для
неистовствующих галлюцинатов», Пильский был арестован и
отправлен в следственную комиссию при революционном трибунале. Дабы
ослабить действенность статьи и оспорить ее выводы, большевики
перенесли обвинения Пильского на него самого, прибегли к
довольно оригинальному и, надо сказать, остроумному способу, объявив его
самого сумасшедшим. Следствие длилось почти полгода, на допросы
вызывали коллег, знакомых Пильского, пытаясь избежать скандала.
До суда дело так и не дошло: Пильский был выпущен на поруки и,
хотя и не сразу, но не дожидаясь дня суда, покинул Петроград,
возможно, оправдав надежды властей на исчезновение самого предмета
разбирательства1.
13 мая (30 апреля) 1918 г. Б.В. Никольский писал в дневнике:
«А хлеба, говорят, завтра вовсе не будет. Великолепно. Красную
гвардию здесь разоружат, и постепенно остаются одни семеновцы. А
жидов повсюду собираются бить. Так везде их и кроют - в трамваях,
хвостах, на службе, на улице - везде...»2
В вышедшей в мае 1918 г. брошюре «Революционер я или нет?»
Константин Бальмонт не только решительно пересматривает свое
отношение к революционным методам борьбы, но также свое
прошлое, опыт революций 1917 г. В ней нет ни слова об Октябрьском
перевороте и действиях советской власти (ведь в основу ее легли его
предоктябрьские статьи), а есть раздумья о себе и своем пути. Но
начинается брошюра с чисто памфлетных строк о том, во что
превращаются те, кого только что освободили от цепей: «И вот уж не псы они
больше, они волки, они бешенные собаки, рвущие своими,
обрызганными слюной зубами ту руку, которая их освободила. Оборотни,
претворяющиеся перед собой и пред миром, начинающим их ненавидеть
мировою ненавистью, говорят о свободе - и замыкают своих братьев
в тюрьму. Говорят: "Мы преобразуем", а только разрушают красивое,
созданное, бессильные в своем уродстве что-нибудь создать. Зовут
себя освободителями - и удушают вольность человеческого слова.
1 Меймре А. Из Совдепии в чужеземную Россиию: Бегство П.М. Пильского //
Новый исторический вестник. 2001. № 1 (3).
2 Никольский Б.В. Сокрушить крамолу. С. 127.
599

Называют себя неимущими, а сами, беря плату за кровь, беря
плату за лень, оценивая на монету свои убеждения, утопают в
ростовщичестве, вымогательстве и взятках. И говорят о братстве и в то же
время режут чужое горло. И будучи маленькими летучими мышами
и косокрылыми тяжелыми вампирами, говорят: "Это мы - умеем
летать, мы - птицы". Но нет. Ни прыгающая по воздуху,
приплясывающая в пустоте и дурно пахнущая летучая мышь, ни
поднимающийся на некоторую высоту для ночного мародерства косокрылый
вампир не завоюют воздух и не станут птицами. Не им царствовать в
синеве, какие бы полчища их не сгромоздились волею
исторического Апокалипсиса, - их грязно-серые тени пройдут, как проходят все
тени, а белый лебедь будет жить, неприкосновенный в своем лесном
затоне, и солнечный жаворонок будет звенеть, взлетая к Небесному
Костру все выше и выше. Вот [и] придет весна»1.
Рассказывая о своей жизни, былом увлечении революционными
идеями, Бальмонт утверждает, что настоящие революционеры не те,
кто с помощью оружия и насилия совершают перевороты, а
великие умы науки и культуры, которые своими открытиями и
мыслями совершенствуют и преображают мир. К ним он относит святую
Ольгу, боярыню Морозову, Петра Великого, а также царя Дмитрия,
который - «доселе еще не разгаданный и неисчерпанный, навсегда
шатнул преступный царский трон, показав, что смелый
самовенчанный человек, если он хочет, может быть увенчан целым народом».
Бальмонт сравнивает революцию с грозой в природе как явлением
освежающим и обновляющим, но в природе гроза приходит и уходит,
а превращение «грозы-революции», предупреждает поэт, в
непрерывную становится «сатанинским вихрем разрушения, дьявольским
театром». И тогда «правда становится безгласной или превращается
в ложь», а «толпами овладевает стихийное безумие, подражательное
сумасшествие, все слова утрачивают свое содержание и свою
убедительность». Если такая беда овладевает народом, «он неизбежно
возвращается к притче о бесах, вошедших в стадо свиней»2.
Задаваясь вопросом, «долго ли История прощает великому
народу, упорствующему в своих заблуждениях и в своей некрасивой
слепоте?», - Бальмонт указывает на три «страшные ошибки»,
совершенные после свержения самодержавия. Первая из них заключалась
в том, что «пасхальную радость всеобщего освобождения лишили
свойств всенародности и превратили в частичную распрю сословий
и отдельных кучек, извратили праздник свободы, лишив его чувства
1 Бальмонт К. Революционер я или нет. М.: изд. Верфь, 1918. С. 3-4.
2 Там же. С. 7.
600

любви и зажегши ненависть». И вместо того чтобы внутри охранять
любовь, а ненависть направить острием лишь во вне, «к
несомненному врагу, идущему с насилием, внутри поселили злую вражду».
Вторая ошибка состояла в том, что «ту святыню, которая называется
воинской честью, воинской дисциплиной, воинским долгом,
искусали, затмили, развратили, затоптали». Солдат, которые были людьми
темными, «наполнили ложью и злобой», а офицеров, которые
«продолжали опираться на чувства чести и хотели защищать родину»,
разъединили с солдатами и оклеветали. В результате «войско
превратилось в стадо». Наконец, власть не чувствовала себя таковой. «Не
убежденная в себе, эта кажущаяся власть уговаривала там, где нужно
приказывать, медлила там, где нужно безотложно действовать,
дозволяла злому предпринимать и осуществлять злое и злейшее» *.
В книжке ничего не говориться о большевиках. Но все
включенные в нее очерки и стихотворения, хоть и написаны до октября
1917 г., звучали очень и очень актуально и в мае 1918 г.
И частным образом и публично продолжал критиковать
большевиков лауреат Нобелевской премии академик Иван Петрович
Павлов. В одном из писем 1918 года он писал: «Если то, что делают
большевики с Россией, есть эксперимент, то для такого эксперимента
я пожалел бы дать даже лягушку». 20 мая 1918 года им была
прочитана публичная лекция в концертном зале Тенишевского училища, в
которой он призвал русскую интеллигенцию, «то есть мозг родины»,
в гнетущее время сохранять единственно оставшееся ей достоинство:
«смотреть на самих себя и окружающее без самообмана»2.
Побуждаемый этим мотивом, Павлов почел своим долгом и
позволил себе привлечь внимание аудитории к своим жизненным
впечатлениям и наблюдениям относительно русского ума.
- Так что происшедшее в России не есть случайность, а имеет свои
осязательные причины. И эти причины лежат в нас самих, в наших
свойствах. Мне кажется, что то, что произошло сейчас в России, есть,
безусловно, дело интеллигентского ума, массы же сыграли совершен-
1 Бальмонт К. Революционер я или нет. М.: изд. Верфь, 1918. С. 36-37.
2 Павлов И.П. О русском уме. Лекция 14(28).05.1918 // Русский
физиологический журнал им. И.М. Сеченова. Т. 85. СПб., 1999. № 9-10. С. 1140. Текст,
помещенный в книге 1998 года «И.П. Павлов. Pro et contra», имеет существенные изъяны и
потому нами не используется. А вообще-то, публикаторы этого теста, предоставленного в
их распоряжение библиотекой Гувера (США), утверждают, что он является
конспектом, сделанным неизвестным лицом, но просмотренным и отредактированным женой
академика. (См.: Павлов И. Об уме вообще, о русском уме в частности // Литературная
газета. 31.07.1991. С. 7.) Некоторые историки называют ее Нобелевской, а потому
относят к осени 1918 года. Но таковой можно считать только ту, что была прочитана им
12 декабря 1904 года в Стокгольме и называлась «Физиология пищеварения».
601

но пассивную роль, они восприняли то движение, по которому ее
направляла интеллигенция. Отказываться от этого, я полагаю, было бы
несправедливо, недостойно. Ведь если реакционная мысль стояла на
принципе власти и порядка и его только и проводила в жизнь, а
вместе с тем отсутствием законности и просвещения держала народные
массы в диком состоянии, то, с другой стороны, следует признать, что
прогрессивная мысль не столько старалась о просвещении и
культивировании народа, сколько о его революционировании. Я думаю, что
мы с вами достаточно образованы, чтобы признать, что то, что
произошло, не есть случайность, а имеет свои осязательные причины и
эти причины лежат в нас самих, в наших свойствах1.
Призывая русскую интеллигенцию «смотреть на самих себя и
окружающее без самообмана», академик Иван Павлов указывал на
такие свойства русского ума, как несклонность и даже нелюбовь к
сосредоточенности. Это касается и чрезвычайной расплывчатости
наших споров, бесплодности многочасовых заседаний и
подозрительности к человеку, который спорам предпочитает сидение над книгой,
а если уж вступил в разговор, то расспрашивает, переспрашивает,
допытывается, а на поставленный вопрос отвечает прямо.
- Очевидно, у нас рекомендующими чертами являются не
сосредоточенность, а натиск, быстрота, налет. Это, очевидно, мы и
считаем признаком талантливости; кропотливость же и усидчивость для
нас плохо вяжутся с представлением о даровитости. А между тем для
настоящего ума эта вдумчивость, остановка на одном предмете есть
нормальная вещь2.
Беда еще и в том, что русская мысль совершенно не применяет
критики метода, т. е. нисколько не проверяет смысла слов, не идет
за его кулисы, не любит смотреть на подлинную действительность,
а предпочитает «красивую словесную гимнастику, фейерверк слов».
Обратил внимание Павлов и на такой факт, особенно
поразительный в то время, - факт распространяемости слухов.
- Мы знаем, конечно, у каждого есть слабость производить
сенсацию, каждый любит что-нибудь прибавить, но все-таки нужна же
когда-нибудь и критика, проверка. А этого у нас не полагается. Мы
главным образом интересуемся и оперируем словами, мало заботясь
о том, какова действительность3.
- Мы занимаемся коллекционированием слов, а не изучением
жизни.
1 Павлов И.П. О русском уме. Лекция 14(28).05.1918. С. 1142.
2 Там же. С. 1143.
3 Там же. С. 1145.
602

Явно имея в виду сетования по поводу новых стеснений свободы
и признавая, что ее теперь опять нет, Павлов напомнил, как вели себя
«наши представители в Государственной Думе, словно это были не
политические противники, а именно враги.
- Стоит кому-нибудь заговорить не так, как думаете вы, сразу же
предполагаются какие-то грязные мотивы, подкуп и так далее. Какая
же это свобода?1
Важным качеством ума Павлов считал привязанность мысли к
той идее, на которой человек остановился. Если нет
привязанности - нет и энергии, нет и успеха, нет любви, нет и старательности ради
ее оправдания. Но любя, вы должны оставаться беспристрастным.
И вполне возможно наступление такого критического момента,
когда оказывается слишком много против вашей идеи и вам
приходится долго и мучительно решать: должны ли вы ее принести в жертву,
должны ли от нее отказаться, смерть вашей идее или она уцелела?
Посмотрим, что в этом отношении у нас. С привязанностью к
определенной идее в России людей много. Но абсолютного
беспристрастия - его нет.
- Мы глухи к возражениям не только со стороны иначе
думающих, но и со стороны действительности. В настоящий, переживаемый
нами момент я не знаю даже, стоит ли и приводить примеры2.
И действительно, наверно каждому из слушавших сразу же
пришли на ум Ленин с Троцким. Те же имена могли прийти на память,
когда Павлов заговорил об обстоятельности, детальности мысли.
- Все дело в детальной оценке подробностей, условий. Это
основная черта ума. Что же? Как эта черта в русском уме? Очень плохо.
Мы оперируем насквозь общими положениями, мы не хотим знаться
ни с мерой, ни с числом. Мы все достоинство полагаем в том, чтобы
гнать до предела, не считаясь ни с какими условиями. Это наша
основная черта3.
Здесь уже Павлов не смог обойтись без примера, который им
самим был назван животрепещущим. И сослался на российскую
социал-демократию:
- Она содержит известную правду, конечно, не полную правду,
ибо никто не может претендовать на правду абсолютную. Для тех
стран, где заводская промышленность начинает стягивать огромные
массы, для этих стран, конечно выступает большой вопрос: сохранить
энергию, уберечь жизнь и здоровье рабочего... И конечно, в этой борь-
1 Там же. С. 1145-1146.
2 Там же. С. 1146.
3 Там же.
603

бе между трудом и капиталом государство должно стать на охрану
рабочего. Но это совершенно частный вопрос, и он имеет большое
значение там, где сильно развилась промышленная деятельность.
А что же у нас? Что сделали из этого мы? Мы загнали эту идею до
диктатуры пролетариата. Мозг, голову поставили вниз, а ноги вверх.
То, что составляет культуру, умственную силу нации, то обесценено,
а то, что пока является еще грубой силой, которую можно заменить и
машиной, то выдвинули на первый план. И все это, конечно, обречено
на гибель, как слепое отрицание действительности1.
И, разойдясь, закончил эту мысль, по-новому истолковав
пословицу «Что русскому здорово, то немцу - смерть», в которой чуть ли
не заключается похвальба своей дикостью.
- Я думаю, что гораздо справедливее было бы сказать наоборот:
«То, что здорово немцу, то русскому - смерть». Я верю, что
социал-демократы немцы приобретут еще новую силу, а мы из-за нашей
русской социал-демократии, быть может, кончим наше политическое
существование2.
Не дает ему покоя то, что русский человек уже давно млеет перед
революцией.
- Как же! У французов была революция, а у нас нет!.. Но я скажу,
что нам было бы гораздо полезнее читать не историю французской
революции, а историю конца Польши. Мы были бы больше
поражены сходством того, что происходит у нас, с историей Польши, чем
сходством с французской революцией.
И с горечью констатировал:
- В настоящее время этот пункт уже стал достоянием
лабораторных опытов. Это поучительно3.
Перейдя к последней черте ума, Павлов заявил:
- Так как достижение истины сопряжено с большим трудом и
муками, то понятно, что человек, в конце концов, постоянно живет в
покорности истине, научается глубокому смирению, ибо он знает, что
стоит истина. Так ли у нас? У нас этого нет, у нас наоборот.
И прямо обратился к крупным примерам.
- Возьмите вы наших славянофилов. Что в то время Россия
сделала для культуры? Какие образцы она показала миру? А ведь люди
верили, что Россия протрет глаза гнилому Западу. Откуда эта
гордость и уверенность? И вы думаете, что жизнь изменила наши
взгляды? Нисколько! Разве мы теперь не читаем чуть ли не каждый день,
1 Павлов И.П. О русском уме. Лекция 14(28).05.1918. С. 1146-1147.
2 Там же. С. 1147.
3 Там же.
604

что мы авангард человечества? И не свидетельствует ли это, до какой
степени мы не знаем действительности, до какой степени мы живем
фантастически?1
Или вера в нашу революцию:
- Разве здесь было соответствие, разве это было ясное видение
действительности со стороны тех, кто создавал революцию во время
войны? Разве не ясно было, что война сама по себе страшное и
большое дело? Дай Бог, провести одно его. Разве были какие-либо шансы,
что мы сможем сделать два огромных дела сразу - и войну и
революцию? Разве не сочинил сам русский народ пословицу о двух зайцах?
А взять Государственную Думу:
- Как только она собиралась, то поднимала в обществе
негодование против правительства. Что у нас на троне сидел вырожденец, что
правительство было плохое, это мы все знали. Но вы произносите
зажигательные фразы, вы поднимаете бурю негодования, вы волнуете
общество. Вы хотите этого? И вот вы оказались перед двумя вещами -
и пред войной, и пред революцией, которых вы одновременно
сделать не могли. И вы погибли сами. Разве это видение
действительности?2
Дав довольно мрачную характеристику русского ума и
нарисовав не менее мрачную картину переживаемого Россией, академик
И.П. Павлов напомнил:
- Мы не можем сказать, что все произошло без нашего участия.
Вы спросите, для чего я читал эту лекцию, какой в ней толк. Что, я
наслаждаюсь несчастьем русского народа? Нет, здесь есть
жизненный расчет. Во-первых, это есть долг нашего достоинства - сознать
то, что есть. А другое, вот что. Ну хорошо, мы, быть может, лишимся
политической независимости, мы подойдем под пяту одного, другого,
третьего. Но мы жить все-таки будем! Следовательно, для будущего
нам полезно иметь о себе представление. Нам важно отчетливо
сознавать, что мы такое. Вы понимаете, что если я родился с сердечным
пороком и этого не знаю, то я начну вести себя как здоровый
человек и это вскоре даст себя знать... Значит, всегда полезно знать, кто я
такой.
Наконец ум есть орган развивающийся.
- Следовательно, хотя бы у нас и были дефекты, они могут быть
изменены. Это научный факт. А тогда и над нашим народом моя
характеристика не будет абсолютным приговором. У нас могут быть и
надежды, некоторые шансы. Я говорю, что это основывается уже на
1 Там же. С. 1147.
2 Там же. С. 1149.
605

научных фактах... Значит, не взирая на то, что произошло, все-таки
надежды мы терять не должны1.
30 июня закончил работать над книгой «Послевоенные
перспективы русской промышленности» и подписал предисловие ректор
Московского технического училища В.И. Гриневецкий. Вскоре он
уехал в Ростов-на-Дону по командировке Всероссийского союза
потребительских обществ и откуда летом прислал заявление об отказе
от должности ректора. И то и другое можно рассматривать как
протест против политики большевиков, гонений на интеллигенцию
вообще и вузовскую в частности2.
«Пробужденные войной и революцией стремления масс к
просвещению и организованности» он считал «совершенно реальным
и очень существенным фактором будущей русской культуры». Но
большевикам и их действиям в введении к книге им дается
убийственная оценка: «В мировой войне, где нет еще полных победителей,
уже есть побежденные, в том числе - Россия. Мы побеждены, однако
не силой оружия, не мощью врага, а собственной политической
незрелостью, некультурностью и духовной слабостью. Та идеология,
которая строила пышные воздушные замки социального
благополучия и с этой высоты смотрела на мещанский запад, на деле
оказалась не в состоянии построить самого бедного здания
государственности»3.
Этот человек, с авторитетом которого считалась
инженерно-техническая среда дореволюционной Москвы, не ограничиваясь
профессурой, разрабатывал практические проблемы теплотехники, проявил
себя талантливым конструктором в области локомотивостроения и
двигателей внутреннего сгорания. Одновременно основательным
образом изучал общее положение русской индустрии, ее развитие,
русский капитал и его нужды. Являясь сторонником широкого
социального законодательства в пользу рабочих, марксизма тем не менее
не выносил.
- У нас марксисты больше, чем кто-либо, болтают о
капитализме, капитале, технике, а даже отдаленного понятия не имеют о
действительном ходе индустрии, о ее задачах, трудностях. Среди них
горсточка инженеров-марксистов эти вопросы не всегда глубоко все-
1 Павлов И.П. О русском уме // Русский физиологический журнал им. И.М.
Сеченова. Т. 85. СПб., 1999. № 9-10. С. 1150.
2 См.: Кропачев С.А. Дворянин. Ученый. Патриот. Василий Игнатьевич
Гриневецкий. (1871-1919) // Надежность и безопасность энергетики. Научно-технический
журнал. URL: http://sigma08.ru/2010/12/08
3 Гриневецкий В.И. Послевоенные перспективы русской промышленности. М.:
Инженер, 2010 (репринт издания 1922 г.).
606

таки знает не потому, что они марксисты, а потому, что прошли
школу, где марксизмом и не пахло.
Нескрываемо враждебно относясь к Ленину, он верил, что
коммунистическое правление - зло преходящее и существовать долго не
будет, был убежден, что возвращение от коммунизма к «нормальной»
жизни не будет только восстановлением хозяйства, потрясенного
войной и большевизмом, а даст место новому, чисто американскому,
огромному хозяйственному развитию, многие признаки которого, по
его мнению, уже имелись в годы, предшествовавшие войне1.
Но тяжесть обстановки не позволяет думать о самоисцелении
промышленности, об автоматичности процесса ее восстановления.
Ни этого, ни тесно связанных с ним и взаимоподчиненных подъема
сельского хозяйства и финансового оздоровления «нельзя ожидать
без развития путей сообщения, без ослабления иностранного ввоза,
без притока иностранных капиталов, без восстановления
городского потребительского рынка». Поэтому экономическая политика в
условиях настоящего крушения России может вести к цели, «если
ее созидательные задачи сильнее тех разрушительных элементов,
которые действуют и еще будут продолжать действовать в нашей
экономической обстановке». Первым и основным условием ему
виделось «направление этой политики не теми или иными
беспочвенными социально-политическими устремлениями, а лишь реальной
обстановкой и теми социально-политическими планами, которые в
нее укладываются». Вторым условием, по его убеждению, должно
явиться «координирование всей экономической политики в
направлении производства, а не распределения, ибо при продолжающемся
разрушении нашей экономики скоро уже нечего будет
распределять»2.
В июне, в последнем номере «Накануне» Струве помещает свою
статью о государстве и культуре, которая заканчивается так: «Когда-
то говорили о долге русской интеллигенции перед народом. Это была,
как показала пережитая нами история распада русского государства,
двусмысленная и опасная формула. За идеалистическим обличием
она таила в себе опасности похотливой погони за властью и
близорукого разнуздывания материалистических устремлений, слепых
и разрушительных. Теперь перед русской "интеллигенцией", если
под ней понимать совокупность людей образованных и разумеющих
смысл событий, стоит одна великая задача, есть один большой исто-
1 Валентинов Н. Новая экономическая политика и кризис партии. Воспоминания.
Нью-Йорк: Телекс, 1991. С. 175.
2 Гриневецкий В.И. Послевоенные перспективы русской промышленности. С. 53.
607

рический долг во всех смыслах этого слова: долг перед государством,
которое разрушено просочившимися в народ и отравившими его
противогосударственными интеллигентскими ядами». Долг этот,
считает автор, заключается в претворении сознания того, что соотношение
между государственностью и культурой, «веками существовавшее в
русской истории, перевернулось в ту огромную Катастрофу,
которая нас постигла», и для ее преодоления необходима упорная работа,
«которая должна быть двуединым деланием: творчеством культуры и
возрождением государства»1.
Глубже разобраться, в чем же ошибки и вина российской
интеллигенции, пытались в это время философ Сергей Аскольдов,
работавший в Казани над статьей «Религиозный смысл русской революции»,
его московские коллеги Н. Бердяев, С. Булгаков, С. Франк и другие
будущие соавторы сборника «Из глубины», размышлявших о
трагических поворотах и тупиках в судьбах интеллигенции и страны, об их
удивительной повторяемости.
В доживавшем свои последние дни журнале «Русская мысль»
(№ 3/6) Бердяев публикует свои «Откровения о человеке и
творчестве Достоевского».
5.2. Проблема физиологического выживания
Большевистская монополия на средства массовой информации
лишила творческую интеллигенцию, прежде всего литераторов, не
только доступа к читающей аудитории, но значительной части
прежних доходов.
15 (2) марта Бунин возмущается своими коллегами, которые в
поисках заработка не брезгуют выступать в низкопробных
заведениях. Ранее они не вылезали из «Медведя» и «Бродячей собаки».
А теперь «новая литературная низость, ниже которой падать, кажется,
уже некуда: открылась в гнуснейшем кабаке какая-то "Музыкальная
табакерка" - сидят спекулянты, шулера, публичные девки и лопают
пирожки по сто целковых штука, пьют ханжу из чайников, а поэты и
беллетристы (Алешка Толстой, Брюсов и так далее) читают им свои и
чужие произведения, выбирая наиболее похабные. Брюсов, говорят,
читал Тавриилиаду", произнося все, что заменено многоточиями,
полностью. Алешка осмелился предложить читать и мне, - большой
гонорар, говорит, дадим». Возмущение его понятно: Ленин на съезде
Советов оправдывает похабный мир («О, какое это животное!»), а в
Струве П. Государственность и культура // Накануне. 1918. № 7. С. 2.
608

газетах приходится читать «о стоящих на дне моря трупах, - убитые,
утопленные офицеры! А тут "Музыкальная табакерка"»1.
С целью организации публичных выступлений - вечеров, на
которых бы читались неизданные произведения и проходили
собеседования по вопросам искусства и литературы, в первопрестольной было
создано Товарищество московских писателей, обязавшееся от всех
этих вечеров отчислять определенный процент в фонд по
организации касс взаимопомощи. Первый такой вечер был устроен 22 марта
по новому стилю в театре «Летучая мышь».
Приехавший из Кисловодска в Москву для того, чтобы
выхлопотать документы на выезд в Америку, композитор Сергей Прокофьев
немало времени провел здесь в обществе Нины Павловны Ко-
шиц - певицы театра Московского совета (бывшей оперы Зимина),
обладавшей лирико-драматическим сопрано совершенно
необыкновенного, волнующего, горячего тембра (ее называли «Шаляпиным в
юбке»). На шумном обеде у нее 26 марта, где чествовали Бальмонта,
на вопрос, почему он не уезжает из России, ответил:
- Я останусь ждать конца этой нелепости».
Вечером Прокофьев был у футуристов. «Впечатления от
второго слушания "Человека" Маяковского (первое на Кузнецком
мосту). <...> Среди нарочитости, неотесанности и растерянности много
яркого»2.
30 марта Пришвин записывал: «Все или почти все я могу понять,
забыть и простить, когда начнется настоящее, искреннее стремление
к возрождению России, но никогда я не забуду, что один большой
писатель, очень большой, Ремизов, страдающий язвами желудка, во
время русской беды получал по восьмушке в день соломенного
хлеба, а сам диктатор Ленин, наверно, мог себе заказывать в Смольном,
что только угодно. И пусть диктатор - спаситель России, но я
подсмотрел в щелку истории, как жил "спаситель" человечества и как
жил простой человек, и пусть составляют святцы спасения истории,
я остаюсь при своем: человека в это время держали по-свински и путь
спасения был посредством свиньи»3.
- Вы что читаете? - спросили Пришвина.
- "Когда боги жаждут" Анатоля Франса, - ответил он. - Вы не
читали? Удивительно: роман из эпохи великой революции, а наши
хвосты и очереди все с точностью описаны, и в тюрьмах сидят
невинные, художники и мудрецы, как мы с вами4.
1 Бунин И. Окаянные дни: Москва, 1918 г. С. 32-33.
2 Прокофьев С. Дневник. Т. 1. С. 692.
3 Пришвин М.М. Дневники. Кн. 2.1918-1919. С. 52.
4 Там же. С. 54.
609

13 апреля (31 марта) 1918 года один из идеологов черносотенства
Борис Никольский, услышав уверения сына, будто «канальи желают
судить государя», записывал в свой дневник: «Сомневаюсь. Им не до
того. Пожалуй, еще их раньше ухлопают всех. Голод все невыносимей
и нужда все острей»1.
13 апреля Пришвин бежит от ужасов умирающего Петрограда и
большевиков к себе на родину в Елецкий уезд. Бунин, с трудом
сбежавший оттуда в октябре, возвращаться туда и не думает, но мысли
оказаться как-нибудь за пределами Совдепии не оставляет.
Ничего обнадеживающего не было и в письмах из деревни от
Менделеевых. 14 апреля Блок записывал: «На Боблово наложили
контрибуцию в 15 000, а Ваня (брат жены. - Авт.) сидит в Клинской
тюрьме». А ночью были сны: «Шахматово, даль с балкона, наша
семья, немецкое наступление от Глухова. Мы выбираем минуту,
когда уйти и что взять (еда, полотенца!)»2. Сон оказался вещим: и на
Шахматово наложили контрибуцию - 5000 рублей3.
Когда Прокофьев пришел в Зимний дворец узнать по поводу
выдачи ему иностранного паспорта, то оказалось, что его желает видеть
Луначарский. Нарком принял его чрезвычайно любезно. Сказал:
- Оставайтесь. Зачем вам ехать в Америку?
- Я проработал год, а теперь хочу глотнуть свежего воздуха.
- У нас в России и так много свежего воздуха.
- Это в моральном отношении, а я сейчас гонюсь чисто за
физическим воздухом. Подумайте, пересечь великий океан по
диагонали!
- Хорошо, напишите на бумажке, мы дадим вам необходимые
документы.
В ожидании этих документов композитор сидел в кабинете
наркома, а прием продолжался. Была делегация от писателей во главе с
Сологубом, была делегация от молодых поэтов, от трудовой
интеллигенции о предоставлении им бесплатного проезда.
«Луначарский вел прием весело, шутил, но терял много времени
на пустяки. Лицо невзрачное, говорит немного картавя, вроде детей.
В половину третьего я вскочил, говоря, что надо идти. Луначарский
подумал, что я обиделся, что меня заставляют долго ждать и сказал:
- Сейчас, сейчас вам выдадут.
Но я объяснил, что через полчаса публичная генеральная
репетиция моей новой симфонии. Он очень заинтересовался и сказал:
1 Никольский Б.В. Сокрушить крамолу. С. 126.
2 Блок А. Записные книжки. 1901-1920. С. 400.
3 Там же. С. 405.
610

- Как жаль, что у меня назначено заседание, я бы с удовольствием
приехал послушать.
Я ответил:
- Но вы можете опоздать на заседание, симфония идет пятнадцать
минут. Приезжайте!
Он сказал:
- А и вправду, я приду.
Когда я пришел к капелле, его автомобиль стоял перед ней. Я
дирижировал хорошо, и оркестр играл, хотя не безукоризненно тонко,
но живо и чисто. Когда я стал за пульт, то из верхнего окна луч солнца
упал мне на голову. У меня пошли лиловые круги в глазах, но мой
поклон говорил, что это было приветствие солнца солнечной симфонии
и мне»1.
Упомянутая Прокофьевым встреча A.B. Луначарского с
представителями Союза деятелей искусств действительно состоялась
19 апреля. Нарком просвещения в своем выступлении защищал
предполагаемые снесение памятников и упразднение Академии
художеств, довольно снисходительно и иронически отнесся к
решительной критике деятельность его ведомства со стороны Ф.К. Сологуба.
- Значит, вы объявляете нам войну? - спросили его.
Он ответил:
- Ну, зачем же войну? Можно еще собраться и обсудить2.
Гонорары за публикации были все же многим
предпочтительнее. И вот почему: «Голод наступает настоящий, - записывал Блок
21 апреля. - В комиссариате просвещения продолжается болтовня.
Набережная Невы запружена людьми. А Нева загромождена
военными кораблями, начиная с дредноутов, кончая миноносцами и
подводными лодками. Посредине стоит яхта "Штандарт". Магазины
ломятся от провизии и цветов, недоступных по цене»3. К тому же,
его жене - актрисе дали понять в Театральном отделе, что он будет
получать 500 рублей, работая в одной из его секций. «Надо, значит,
работать там», - записывает он 24 апреля.
Наверное, по той же причине Ф.И. Шаляпин согласился петь на
концерте в Народном доме, организованном меньшевиками и
посвященном памяти К. Маркса, о чем заранее сообщала 20 апреля газета
«Новая жизнь».
Леонид Андреев, уже 10 лет живший с семьей в деревушке
Ваммельсуу, что на финской стороне границы, а потому весьма да-
1 Прокофьев С. Дневник. Запись от 20/7.04.18. Т. 1. С. 696.
2 Новая жизнь. 21.04.18. С. 4; Наш век. 23.04.18. С. 3.
3 Блок А. Записные книжки. 1901-1920. С. 401-402.
611

лекий от проблем, обрушившихся на голодных петроградцев,
записывал 21 апреля в свой дневник: «Слегка отравлен нынешними
газетами. Как недостойно и жульнически мелко ведут себя
писатели и компания. Не говорю о Горьком, который внушает
отвращение и служит образцом того, до чего может доходить глупость,
лицемерие и несправедливость. Но Шаляпин, который выступает на
вечере "памяти К. Маркса"! Но Куприн, который участвует на
совещании с Луначарским! Блок, печатающий гадости "под
редакцией Б. Камкова"! Сологуб, допустивший себя до разговоров с тем же
Луначарским!»1.
О беседе Луначарского с Прокофьевым в газетах ничего не
сообщалось. А между тем композитор через два-три дня снова посетил
наркома. Замолвил словечко о выдаче ему валюты Бенуа? «Или
симфония произвела эффект?»2. 23 апреля в дневнике композитора
появляется такая запись: «Второй визит к Луначарскому. Насчет
долларов я немного смущался, но он сказал, что "всемерно" поддерживает
это. На мой вопрос Луначарскому, как ему понравилась симфония,
он ответил:
- Очень. Я узнаю в вас то, что, в то время, когда все занимаются
разрушением, вы созидаете».
Провожая на вокзале Сибирский экспресс, Прокофьев корчился
от зависти, что сам уедет только через неделю, а не теперь. «Нарядный
поезд. Совсем Европа, а не скрежещущая зубами "демократия"».
Правда, оказалось, что это чуть ли не последний Симбирский
экспресс из Петрограда и теперь им следовало отправляться из Москвы,
новой столицы3.
«Это верно, что я "в вате", - пишет Блок матери 26 апреля, - но
мне не менее трудно жить, чем тебе, и физически, и душевно, и ма-
терьяльно; кроме того, я с утра до вечера пишу, сосредоточиваясь
на одной теме, очень мучающей меня и трудной для меня. У Любы
тоже большие затруднения, и она не в духе. Оттого у нас в
квартире такая тяжелая атмосфера. Потому не будем ссориться»4. Правда
Л.Д. Менделеева заключила контракт с жалованием 500 рублей, но
пока «ни пищи, ни денег», - записывал он 30 апреля. И, видимо,
поэтому соизволил побывать в бюро исторической и репертуарной
комиссий, где обсуждалась подготовка к завтрашнему празднику.
А потом записывает: «Сулят 550 руб. и за апрель, когда я ничего
1 Андреев Л. S.O.S. Дневники (1914-1919). Письма (1917-1919). Статьи и
интервью (1919). Воспоминания современников (1918-1919). С. 42.
2 Прокофьев С. Дневник. Т. 1. С. 696.
3 Там же. С. 697.
4 Блок A.A. Собрание сочинений в восьми томах. Т. 8. С. 513.
612

не делал, и дали 10 руб. за заседание, где я молчал. Как тут не быть
польщенным ! »1
А далее описывает увиденное и услышанное по дороге домой:
«Нева загромождена судами, говорят, их на днях будут топить в
Кронштадте. Пока - прожектора. Фейерверк - ракеты - и салюты из
пушек»2.
30 апреля немцы вступили в Ялту. «Странные чувства пришлось
испытывать при виде наших врагов», - вспоминал бывший
заведующий Московским отделением общего архива Министерства двора,
историк русского дворянства Леонид Савелов. Ведь накануне там
говорили, что большевики намерены на прощание устроить резню
буржуазии, но «наткнулись на погреба княгини Барятинской и
легли костьми, что и спасло ялтинцев». Так что выходит, что
враги-немцы «спасли нас от убийц и грабителей». К тому же вели они себя в
Крыму «весьма корректно, порядок был образцовый, и цена марки
была установлена в 75 копеек и только ненадолго поднималась до 90.
<...> Мы взхдохнули с облегчением, наша жизнь была в безопасности
и под охраной, увы, наших врагов. Так зло насмеялась судьба над
русским человеком»3. То лето было последним, которое семья Савелова
провела по-человечески и о котором остались хорошие
воспоминания. Сам он поигрывал в бридж и кое-что писал, а его дочери массу
времени посвящали теннису в соседнем Мисхоре, который там очень
процветал: вокруг теннисной площадки собиралось все местное
население: великий князь Александр Михайлович, дочери великого
князя Петра Николаевича, бывший депутат Государственной
думы (фракция прогрессистов) и бывший помощник и шофер
Керенского граф Алексей Орлов-Давыдов, генерал-майор граф
Федор Нирод4.
23 мая Бальмонт пишет жене в Миасс: «Вообще, жизнь в Москве
превратилась в какой-то зловещий балаган. Неунывающие россияне
все еще не отдают себе отчета в том, что на Россию наброшена мертвая
петля. Голод уже устрашающе идет, уже в точности наступил. Вчера
через Петю я купил пуд ржаной муки за 200 рублей. Собираюсь
купить еще 2 пуда. Верно, на днях она уже будет по 300 руб., а там и
вовсе исчезнет. Я зарабатываю по 2000 руб. в месяц, которые все уходят
на жизнь, отнюдь не роскошную, а, напротив, часто полуголодную.
1 Блок А. Записные книжки. 1901-1921. С. 403.
2 Там же. С. 403-404.
3 Савелов Л.М. Воспоминания. М.: Старая Басманная, 2015. С. 352.
4 См.: Там же.
613

Это Бедлам. Впрочем, я ухитряюсь создать себе досуги для чтения и
пишу стихи»1.
Драматические переживания общественных событий в России
соединились у Бальмонта с неменьшим драматизмом в его личной
судьбе· И дело не только в голоде, болезнях, унижении, которые
пережили поэт и его близкие, о чем можно прочесть в его письмах к жене,
в воспоминаниях, которые вошли в книгу «Где мой дом» (Прага,
1924), в «Слове о Бальмонте» Марины Цветаевой, где она
рассказывает о дружбе с ним и совместных переживаниях бед. Дело и в том,
что драматично складывалась семейная жизнь поэта. Из-за
обстоятельств смутного времени жена и дочь Ниника не могли
возвратиться с Урала в Москву2.
Застрявший на несколько дней во Владивостоке в ожидании
японской визы Прокофьев записывал 27 мая: «Сегодня день
тринадцатилетия Цусимской битвы. И странно во владивостокском порту
видеть рядом стоящими "Асахи" и плененного им "Орла", оба теперь
в качестве японских стационеров (и не будущих ли оккупаторов
Владивостока?)»3. 29 мая, получив по протекции на японском
пароходе место второго класса, «чему был очень рад, так как готов был
ехать даже в третьем», он обменял половину своих 5000 долларов на
йены («остальное в шляпу», хотя и боялся, что на пароходе его
обыщут и арестуют). «Но ничуть - даже не открыли чемодан и не
спросили ничего. Так что я еще не верил, что уже прошел через все игольные
уши, когда пароход отчалил от берега. <...> Итак, прощайте,
большевики! Прощайте, "товарищи"! Отныне не стыдно ходить в галстуке, и
никто не наступит на ногу»4.
В далекой от центра политической и художественной жизни
Казани первокурсница Милица Нечкина 28 мая 1918 г. так пишет о
наставшем ужасном времени: «Я тщательно изгоняю все
касающееся до этого из своего дневника, но сейчас должна записать, что уже
давно мы едим почти одну картошку, воблу и черный хлеб: уже не
помню, когда мы видели сахар, мяса почти не видим». Угнетают ее и
постоянные разговоры в семье о том, что «на будущий год уже совсем
нечего будет есть», что «ежеминутно могут выгнать с квартиры и
лишить службы». И каждую минуту приходится слышать о тех
унижениях, которые приходится терпеть ее отцу (директору промышлен-
1 Бальмонт К. Письмо к Е.А. Андреевой от 23/10.05.18 // Андреева-Бальмонт Е.А.
Воспоминания. С. 129.
2 См.: Куприяновский П.В., Молчанова H.A. Бальмонт. Гл. 8.
3 Прокофьев С. Дневник. Т. 1. С. 704.
4 Там же. С. 705.
614

ного училища) на службе - он их терпит, «потому что у него на руках
семья и приходится дорожить местом»1.
Не собиравшийся прославлять ни сумеречное время, ни тем
более бремя невыносимого гнета власти Иван Бунин - и тот ради хлеба
насущного вынужден был согласиться на сотрудничество с большой
ежедневной политической (эсеровского толка) и литературной
газетой «Возрождение», начавшей было выходить в Москве 29 (16) мая.
В дневнике его по этому поводу сохранились любопытные
размышления (с выразительным цензурным пропуском):
«Был Цетлин, приглашал в эсеровскую газету (Бунаков, Вишняк
и т. д.). Литературный отдел - все та же очень сплачивающаяся за
последнее время... (явно прпущено при публикации слово
«еврейская». - Авт.) компания - Гершензон, Шестов, Эренбург, В. Инбер
и т. д. Дал согласие - что делать! Где же печататься, чем жить?
Спрашиваю:
- Отчего нет Бальмонта?
- Да он, видите ли, настроен очень социалистически»2.
Не сразу, однако, Бунин примет предложение. Правда, газета
«Возрождение», как, впрочем, и все другие, была вскоре закрыта.
Но именно здесь началось его многолетнее сотрудничество с
правыми эсерами, закончившееся постоянным участием в эмигрантских
«Современных записках».
Кстати, заведовать культурно-философским отделом этой газеты
И.И. Бунаков-Фундаминский пригласил своего старого гейдельберг-
ского знакомого Федора Степуна, на что тот с радостью согласился.
«Дело окультуривания русского демократичекого социализма было
мне близко и дорого. <...> К тому же предложение газеты и с внешней
стороны устраивало мою жизнь. Идти на службу в какое-нибудь
большевистское учреждение было для меня неприемлемо. Зарабатывание
же пропитания случайной публицистической работой было крайне
трудно. Вполне достаточное месячное вознаграждение за интересную
работу сразу же разрешало все трудности практической жизни»3.
Вспоминая о своем сотрудничестве в «Возрождении», Степун с
недоумением останавливался перед тем фактом, что из его памяти
почти бесследно исчезли политический образ и политическая
борьба газеты. А ведь тогда на всех фронтах революции и во всех
концах России происходили исключительно значительные события4.
Объяснить себе этот непростительный провал памяти он мог лишь
1 «...И мучилась, и работала невероятно». Дневники М.В. Нечкиной. С. 91.
2 Бунин И.А. Окаянные дни: Москва, 1918 г. С. 60.
3 Степун Ф.А. Бывшее и несбывшееся. Т. 2. С. 219-220.
4 Там же. С. 220.
615

тем, что вместе с «Февралем» в нем почти совсем погас живой
интерес к чисто политическим сторонам революции. Подтверждение
этому он находит и в случайно сохранившихся у него статьях. «Чисто
политической активности в этих статьях нет. Происходящими
событиями они не занимаются, на вопрос - как быть и что делать - не
дают никакого ответа. Кое-где в них вспыхивает надежда, что
большевистская власть падет, но нигде не чувствуется веры в то, что она
может быть свергнута: их центр - в анализе прошлого, но не в
построении образа будущего. Они с горечью нападают на безрелигиозность
русского освободительного движения, объясняя этою безрелигиоз-
ностью тот царствовавший в левом стане идеологический утопизм,
который привел к победе Ленина. Они призывают к покаянию, к
трезвости и конкретности, к тому, чтобы широко раскрыть глаза на
мир Божий и отказаться от произвола своих собственных точек
зрения. (Первая статья так и называлась: "Глаза и точки зрения".) Весь
этот строй моих мыслей и чувств был глубоко чужд эсеровской
идеологии. Тому, что мои статьи безоговорочно печатались, я,
вероятно, обязан Бунакову, который, судя по тому, к чему он впоследствии
пришел, должен был уже и в 1918-м году двигаться в том же
направлении, что и я. Сам он в "Возрождении" писал редко, но, что он писал,
было веско, просто, четко и очень нравилось мне»1.
Заметим от себя, что подобными же попытками анализа
прошлого и призывами к покаянию были заняты тогда многие русские
мыслители.
Среди своих постоянных сотрудников наиболее интересным
человеком Степун считал Илью Эренбурга и, вспоминания о нем,
тогдашнем, и сравнивая его с последующим славословием Советского
Союза и Сталина, предавался таким рассуждениям: «Что толкнуло
бесспорно талантливого и очень умного Эренбурга на этот тяжелый
и бесславный путь, мне не ясно. Может быть, обида на то, что его
"Еврейских колыбельных песен" русская читающая публика как-то
не заметила, а "Молитвам о России", несмотря на его
добровольчество, не поверила»2.
9 июня 1918 г. с благословения патриарха был посвящен в
священнический чин профессор С.Н. Булгаков, что посчитал необходимым
отметить в своих записных книжках Блок3.
10 июня (28 мая) в Исторический музей заходил
литературовед A.C. Орлов, просил какого-нибудь занятия ради куска хлеба.
1 Степун Ф.А. Бывшее и несбывшееся. Т. 2. С. 222-223.
2 Там же. С. 224
3 См.: Блок А. Записные книжки. 1901-1920. С. 414.
616

«Вот наступают ужасы! - записывал хранитель музея A.B.
Орешников. - Ведь это приват-доцент и бывший управляющий Синодальной
типографии»1.
18 июня в газете «Дело народа» помещен фельетон «Они
правы» о подавлении свободы слова большевиками за подписью Мих.
Платонов (псевдоним Евгения Замятина).
«Жалкие "интеллигентские" и "лжесоциалистические" газетки.
Против них - коммунистические штыки и пулеметы. От жалких
газеток трепещут повелители пулеметов: жалким газеткам нещадно
затыкают рот. И они правы: те, кто поил цикутой Сократа; те, кто
распинал Галилеянина; те, кто гнал в каторгу революционеров; те, кто
теперь заткнул рот печати. Они правы: свободное слово сильней
тяжеловооруженных, сильней легионов, сильней жандармов, сильней
пулеметов. И это знают теперешние, временно исполняющие
обязанности. Они знают: свободное слово прорвет, смоет жандармскую
коросту с лика русской революции, и она пойдет вольная, как
Волга, - без них. Ночная нечисть права, что боится петушиного крика.
Они правы, что боятся свободного слова»2.
В этой заметке, как и в напечатанной ранее сказке «Четверг»,
Замятин выступает как борец за свободу печати. На этой позиции он
оставался всегда на протяжении всей своей жизни. Подтверждением
тому могут служить его чуть ли не ежедневные фельетоны и заметки
конца июня 1918 г.
20 июня в той же газете «Дело народа» помещена его заметка
«Бунт капиталистов»:
«Тысячи капиталистов, работающих у станков в Нижнем, и в
Сормове, и во Владимирской губернии, забастовали. Капиталисты,
собравшись 18 июня на митинг в Обуховском заводе, потребовали,
чтобы Совет народных комиссаров сложил полномочия и уступил
место Учредительному собранию. Голодные капиталисты в Колпине
нарочно, чтобы подорвать незапятнанную репутацию советской
власти, - полезли на комиссарские пулеметы. Капиталисты, потеющие
за сохой в поле, с дрекольями и винтовками встречают комиссарских
посланцев, отбирающих хлеб. Капиталисты-железнодорожники;
капиталисты-печатники; капиталисты, объединившиеся в собраниях
уполномоченных фабрик и заводов, требуют свобод. Капиталисты-
матросы минной дивизии хотят Учредительного собрания. Только
две группы капиталистов, не работающих ни за станками, ни за
сохой, - против всеобщего избирательного права, против свободы,
1 Орешников A.B. Дневник. Кн. 1.1915-1924. С. 161.
2 Платонов М. Они правы // Дело народа. 18/5.06.18 // Замятин Е. Сочинения: в
5 т. С. 308.
617

против Учредительного собрания: это - черносотенцы и...
представители рабоче-крестьянского правительства. Представители
рабоче-крестьянского правительства ради свободы и блага русских
рабочих и русских крестьян готовы пожертвовать всем - даже
русскими рабочими и крестьянами. И не могут пожертвовать
только одним: собою, своей властью, властью бесчисленных
комиссаров»1.
21 июня в том же «Деле народа» напечатан фельетон того же
автора «Великий Ассенизатор». Явно имея в виду того, кто «получил
теперь в управление не губернию, а Россию», Евгений Замятин писал:
«Самоотверженный ассенизатор все глубже пропитывается запахом
ассенизационного материала, и все слышней знакомый дух охранки
и жандарма. <...> Спору нет: ассенизация нужна. И может быть, был
исторически нужен России сумасшедший ассенизационный поэт.
И может быть, кое-что из нелепых дел Великого Ассенизатора
войдет не только в юмористические истории <империи> Российской.
Но сумасшедшие ассенизационные помпы слепы: мобилизацией для
Гражданской войны выкачиваются последние соки из голодных
рабочих; высасываются из слабых остатки веры в возможность
устроить жизнь без пришествия варягов. И все нестерпимей несет от
ассенизаторов знакомым жандармско-охранным букетом - и все, не
совсем безносые, бегут вон, зажавши остатки носов. Для Великого
Ассенизатора близка Фомина неделя»2.
Наконец, 23 июня печатается его «Последняя страница»,
посвященная возвращению смертной казни в советское
судопроизводство: «Воля революции явно и твердо сказала: в свободной России
нет больше смертной казни. И сказала это в самые первые дни, в дни
подъема, когда можно было говорить о воле народа, а не диктаторов,
выезжающих верхом на народной усталости. И эта твердая воля
революции бесстыдно нарушена. <...> Московский революционный
трибунал вынес смертный приговор. Неважно, что это Щастный;
неважно, виноват он или нет: это уже не самосуд и не расправа Муравьева,
или Дзержинского, или Скоропадского, и не постановление какого-
нибудь царево-кокшайского совета, а суд. Суд Российской Советской
Республики в советской столице - Москве - вынес смертный
приговор. Много звериного, пещерного будет записано историей в
последний период российской революции. Но одна эта человеческая,
1 Платонов М. Бунт капиталистов // Дело народа. 20/7.06.18 // Замятин Е.
Сочинения: в 5 т. Т. 4. С. 309.
2 Платонов М. Великий Ассенизатор // Дело народа. 21/8.06.18 // Замятин Е.
Сочинения: в 5 т. Т. 4. С. 310.
618

великая страница - отмена смертной казни - покрывала собою,
может быть, все. И эта страница теперь разорвана»1.
«Лепешки по 3 руб. два раза укусить», - сетовал 7 июля (25 июня)
A.M. Ремизов. И мороке этой не видно конца: «Крепкие мои калоши
оказались такие рваные, что страшно и взглянуть. Откуда, что,
ничего не понимаю»2.
В ночь на 1 июля на своей даче в Гатчине арестован А.И. Куприн -
по постановлению следственной комиссии в революционном
трибунале за опубликованный в № 15 газеты «Молва» от 22 июня
фельетон, в котором писатель высказал чисто человеческое сочувствие
великому князю Михаилу Александровичу, сосланному
большевиками в Пермь и там сгинувшему (впоследствии выяснилось, что его
там убили). Но советские власти увидели тут «публичное
восхваление личности Михаила Александровича» и явную тенденцию к
подготовке почвы «для восстановления в России монархии» в его лице,
что «является прямым вызовом революционной демократии и актом
контрреволюции»3.
За Куприна взялся хлопотать редактор газеты «Вольность»
Амфитеатров: «Лично писатель не был знаком с князем Михаилом
Александровичем - единственная связь, существовавшая между ним
и б. князем, заключалась в том, что детям А.И. Куприна и детям М.А.
преподавала французский язык француженка Барм. В
восстановление монархии Куприн абсолютно не верит и лично является
противником всякой власти. Власть одного человека над другим - это
духовное нищенство»4.
Арест Куприна длился недолго, всего три дня. Повлияло ли
заступничество Амфитеатрова, или что-то другое, например
задушевные беседы со следователем, но его выпустили. Осталась, правда,
моральная травма, как свидетельствовал потом его сын5. Сказалась
ли эта травма, или что еще, но первым печатным выступлением
Куприна после этого был очерк «У могилы» памяти видного
большевика М.М. Володарского, убитого эсером. Советские литературоведы
потом ссылались на него как свидетельство определенных сдвигов,
произошедших якобы в его общественной позиции, несмотря на
приверженность прежним идеям о несвоевременности грандиозной
программы преображения старой России, предложенной болыневика-
1 Платонов М. Последняя страница // Дело народа. 23.06.18 // Замятин Е.
Сочинения: в 5 т. Т. 4. С. 312.
2 Ремизов A.M. Дневник 1917-1921 гг. С. 492.
3 Наш Век. 2.07.18.
4 Амфитеатров. Освобождение Куприна // Вольность. 4.07.18. С. 1.
5 Куприна К.А. Куприн - мой отец. М., 1979. С. 90-95.
619

ми1. На самом же деле, это, скорее всего, угодливый экивок в сторону
власть придержащих, навряд ли отражавший его подлинные
настроения: «Володарский, - утверждал он, - ведя войну с оппозиционной
печатью, выступал ее публичным обвинителем, не ища личных выгод
и не имея в виду личных целей. Он весь был во власти горевшей в
нем идеи. Он знал, что противник его искуснее в бою и вооружен
лучше. Но он твердо верил в то, что на его стороне - огромная и святая
правда. Большевизм в обнаженной основе своей представляет
бескорыстное, чистое, великое и неизбежное для человечества учение»2. И
мало того, имея в виду нападки своих коллег на покойного комиссара
по делам печати, пропаганды и агитации, Куприн пробует провести
грань между отношением к печати со стороны самодержавной
цензуры и пролетарской власти3.
Статья Куприна была перепечатана некоторыми советскими
газетами, а «Известия Симбирского совета» поместили ее под
редакционным заголовком «Интеллигенты, прочтите!»4.
А гражданская война и сопровождавшие ее террористические
акты ширились.
3 июля (20 июня) 1918 г. Б.В. Никольский писал в дневнике:
«Россия посажена в клетку и окружена своею судьбою. Невежество,
дикость, непредусмотрительность, бессмыслие, косное прозябание
сил вместо государственного существования, тупое упорство
вперемешку с истерическими судорогами вместо политики, авось, небось
и как-нибудь - все это застигнуто катастрофическими событиями и
вылилось в полный маразм»5.
«Тяжелые материальные обстоятельства русской интеллигенции
заставляют продавать все лишнее; мой сослуживец М.Н. Покровский
сегодня вынужден был продать часть своих книг музею за 200 р.;
ужасное время», - записывал он же 6 июля (23 июня) 1918 г.6
«Я одичал и не чувствую политики окончательно», -
констатировал Блок 7 июля, получив известие об убийстве Мирбаха в Москве и
пальбе в центре Петрограда, обстреле Пажеского корпуса, в котором
он недавно выступал перед левоэсеровскими дружинниками7.
16 июля 1918 г. прекратила свое существование газета М. Горького
«Новая жизнь». Считалось, что Ленин отдал распоряжение об ее за-
1 Михайлов О. Куприн. М.: Молодая гвардия, 1981. С. 203.
2 Куприн А. У могилы // Эра. Петроград, 1918. № 11.
3 Вержбицкий Н. Встречи с Куприным. Пенза, 1961. С. 140-141.
4 Известия. Симбирск, 1918. № 143.
5 Никольский Б.В. Сокрушить крамолу. С. 127.
6 Орешников A.B. Дневник. Кн. 1.1915-1924. С. 164.
7 Блок А. Записные книжки. 1901-1920. С. 415.
620

крытии по настоянию Зиновьева. Это было тяжелым ударом для
Горького1.
Еще несколько дней большевики терпели существование
нескольких несерьезных, а потому вроде бы не опасных газеток. И в одной из
них Ф.А. Степун пробовал вещать 18-го июля по поводу недавно
состоявшегося 5-го Всероссийского съезда Советов: «У смертного одра
(а кто может сомневаться, что Россия при смерти) допустимы, в
конце концов, и фигура идиота, т. е. безответственного утописта, и
фигура палача. Но решительно невыносимы пустословие, перебранка и те
краснозвонные шутовские бубенцы, которыми Троцкий цинически
пытается развлечь умирающую Россию»2.
Говоря о жалком остатке свободы, которым интеллигенты первое
время пользовались в большевистской Москве, Степун сознательно
не касался вопроса о свободе печати. «Этой свободы беспорядком не
объяснишь: ведь газеты и журналы не прятались в подполье, а
открыто выходили с разрешения, или, по крайней мере, с попущения
власти. Казалось бы, чего проще: взять и запретить всю
антибольшевистскую печать. Большевики этого не сделали. Почему?» Ответа
на этот вопрос, по его мысли, следовало искать в том, что такие
мероприятия, как отмена частной собственности, расширение права
наций на самоопределение вплоть до выделения из состава России,
и демобилизация армии в самый разгар германского наступления,
с передачей защиты русской революции немецкому пролетариату,
ощущались большевиками подлинным революционным
творчеством, мужественным «отречением от старого мира». «В удушении
же печати не было ничего нового, ничего революционного и
парадоксального. Закрывая газеты, большевики не могли не чувствовать,
что они возвращаются в ненавистный им старый мир, и это в глубине
души было им, быть может, все же неприятно. Дух творческого
радикализма и рассекающей жестокости был им исконно свойственен,
скудный же дух реакции завладевал ими лишь постепенно». Степун
и 30 лет спустя считал социологически неверным утверждение
русских либералов и социалистов, что дух большевизма с самого
начала был духом реакции. «Несомненно, большевики войдут в историю
наследниками Великой французской революции, а не наследниками
романтически-националистической реакции против нее, как
властители фашистской Италии и национал-социалистической Германии.
В том, что большевики во Второй мировой войне оказались на сторо-
1 См.: Берберова Н. Железная женщина. Рассказ о жизни М.И. Закревской-Бен-
кендорф-Будберг, о ней самой и о ее друзьях // Дружба народов. 1989. № 9. С. 130.
2 Степун Ф.А. Бывшее и несбывшееся. Т. 2. С. 122.
621

не западных демократий, есть безусловно своеобразная историческая
логика» *.
«Известие о смерти Николая II», - кратко и без комментариев
записывает Блок 19 июля. Зато дает волю чувствам 21 июля,
побывав в петроградских пригордных селениях Шувалово и Парголово:
«Печать смерти подтверждается. В деревнях умирает с голоду по
1-2 человека в доме. Хлеба нет с Пасхи. Не сеют (съели).
Красноармейцы говорят, что то, что есть, будут делить (но нет почти
ничего). Едят тухлую капусту и тухлую соленую рыбу. - Красноармеец,
его морда, штаны, семечки. Но - все еще лучше Шульмана». (Судя
по контексту, под именем популярного в довоенном Петербурге
мистика-рационалиста Ф.А. фон Шульмана поэт подразумевал все
немецкое, Германию, наконец.) И затем пишет нечто такое, что было
для него на грани откровения: «Так и будет (вымирание и т. д.), пока
все будут тянуть на государство, церковь, цивилизацию, "культуру",
национальность и т. д. и т. д. Очень тяжело. Безвыходно ли?»2
Огородничеством занялся у себя на даче Куприн. Чтобы как-то
прокормить семью, он вместе с художником Щербовым и
некоторыми другими гатчинцами организовал некое подобие артели.
Совместно они добывали семена, обрабатывали землю, сажали на
месте цветников картошку. На творчество уже не хватало сил. Да и что
он мог сказать сейчас русскому читателю? И каким образом дойти
до него? Ведь все газеты, кроме большевистских, были окончательно
закрыты3.
29 июля Андрей Белый был зачислен помощником архивариуса
в Единый государственный архивный фонд и проработал там с 3 по
24 августа. 9 августа в «Известиях ВЦИК» появилось извещение, что
он «избран» профессором Социалистической академии
общественных наук по художественно-литературному факультету. В связи с
этим он писал 10 августа Блоку: «Левые "эсеры" во всех
отношениях путаники: запутали меня с академией, сами из нее вышли, а меня
подвели - тем, что в "Известиях" появилось извещение, что я выбран
"профессором". Я, разумеется, отказался». А вот служба в архиве его
«очень занимает»4.
«В обществе разговоры, что Москва подвергнется
бомбардировке со стороны наступающих! - записывал хранитель Исторического
1 Степун Ф.А. Бывшее и несбывшееся. Т. 2. С. 121.
2 Блок А. Записные книжки. 1901-1920. С. 417.
3 См.: Михайлов О. Куприн. М., 1981. С. 193.
4 Андрей Белый и Александр Блок. Переписка 1903-1919. С. 515.
622

музея A.B. Орешников 3 августа (21 июля) 1918 г. - Вот будет
ужас!»1
Воскресенье 4 августа (22 июля ) A.M. Ремизову, отдыхавшему и
подлечивавшемуся с женой у своего друга И.С. Соколова-Микитова
под Вязьмой, приснился такой сон. «В Петер [бурге]
совершился переворот, свергнута советская] власть. Вижу генералов, все в
новеньк[их] золотых погонах»2.
Комментируя публикуемые в «Известиях В ЦИК» выдержки из
дневника Николая II тех дней, когда его вынудили отречься от
престола, A.B. Орешников пишет в своем дневнике 10 августа (28 июля)
1918 г.: если это «не есть подделка (многие в этом уверены), то
бывший царь был прямо глупый человек» и «надобно удивляться, как
могла быть вверена власть в России такому ничтожеству». А касаясь
сегодняшнего дня, Орешников отмечает, «много слухов и разговоров
о падении большевиков», а «задержанные при регистрации Городцов,
Малицкий и Руднев вчера вечером выпущены, но многие еще не
освобождены»3.
12 августа (30 июля) 1918 г. Б.В. Никольский писал в дневнике:
«Вообще же великие катастрофы для отдельных людей и семей в
огромном большинстве сходят даром. Гибнут обреченные, по закону
большого числа, а массы живут себе да живут. Катастрофичность
катастрофы не в катастрофе, но в паниках мечущейся твари двуногой,
в ее нытье, стонах, глупости, трусости и пр. А сами по себе
катастрофы - те же будни, только с повышенными коэффициентами
статистических явлений. Надо быть философом...»4
12 августа (30 июля) A.B. Орешников записывал: «Говорят, что
под Казанью Алексеев (чехословаки) разбил большевиков и захватил
вывезенное ими из Москвы золото 150 миллионов. <...> Вчерашний
смотр большевистской гражданской армии был комичен, среди
мужчин было до 10-12 женщин с ружьями (!)»5. А 13-го дополняет
эту запись: «Судя по газетам, большевики отнимут у чехословаков
Казань». Но вот беда: «Настоящих газет не выходит более месяца,
поэтому верных сведений о внутренней жизни нет»6.
«Благодаря отсутствию газет мы отрезаны от мира, - продолжал
Орешников эту тему 18 (5) августа. - По-видимому, в "Известиях"
много лжи о внутренних делах и много замалчивания о внешних»7.
1 Там же. С. 167.
2 Ремизов A.M. Дневник 1917-1921 гг. С. 496.
3 Орешников A.B. Дневник. Кн. 1.1915-1924. С. 168.
4 Никольский Б.В. Сокрушить крамолу. С. 127.
5 Там же. С. 168-169.
6 Там же. С. 169.
7 Там же.
623

«Рассказывают, что немцы потерпели большое поражение, -
фиксирует он 26 (13) августа, - миллионная армия разбита; говорят о
каких-то зеркалах, изобретения якобы Эдисона, которыми временно
ослепляют немецкие войска. Но все это только рассказывают, газет,
которым можно верить, большевики не позволяют печатать»1.
27 (14) августа Орешников записывал: «Прочел в газетах, что
Белобородов, подписавший смертный приговор Николаю II, убит
народом в Екатеринбурге. Говорят, что положение советской власти
упрочилось благодаря уступкам немцев»2.
5 сентября (23 августа) 1918 г. Б.В. Никольский писал в дневнике:
«Отпустив сестру и дочь восвояси, просмотрел безумные и
безграмотные брошюры большевиков - какой-то убогий бред, рыбьи стоны,
истерические выклики, вопли Видоплясова...»3
Эсеры свергли советскую власть в Архангельске, и там тут же
высадились английские войска. Народная армия и Чехословацкий
корпус ворвались в Казань.
«Слух о том, что Англия и Франция объявили войну советской
власти, которая - в союзе с немцами», - записывал 23 августа Блок4.
29 (16) августа 1918 г. Б.В. Никольский писал в дневнике: «Да мы
есть хотим, вот вам и все отражение. Тоска, тюрьма, пустыня, гибель
культуры - каждый из нас на голом голодном острове и не знает,
когда и как с него сойдет, где заснет, что поест, кого увидит. И у меня все
это еще яснее, сознательнее, чем у других»5.
На войне - как на войне. И студент Петроградского университета
Леонид Каннегиссер, известный еще и как поэт, писавший стихи о
своем герое - Керенском на белом коне, утром 30 августа 1918 г. убил
главу местных чекистов Моисея Урицкого, когда тот входил в свое
учреждение6.
30 августа Блок записывал: «Пятнадцать лет нашей свадьбы...
Начал воспоминания... Дневники Любы, где все наше, пропали в
Шахматове. - Убит Урицкий (на приеме, студентом Канегиссером).
В "Красной газете" - передовая "Смерть буржуям"»7.
1 Никольский Б.В. Сокрушить крамолу. С. 169.
2 Там же. Председатель исполкома Уральского областного совета А.Г.
Белобородов после падения 25 июля Екатеринбурга благополучно перебрался в Пермь
(Примеч. авт.).
3 Никольский Б.В. Сокрушить крамолу. С. 127.
4 Блок А. Записные книжки. 1901-1920. С. 422.
5 Никольский Б.В. Сокрушить крамолу. С. 127.
6 См.: Берберова Н. Железная женщина. Рассказ о жизни М.И. Закревской-Бен-
кендорф-Будберг, о ней самой и о ее друзьях // Дружба народов. 1989. № 9. С. 114.
7 Блок А. Записные книжки. 1901-1920. С. 424.
624

Умонастроения части интеллигенции нашли отражение в
написанных в августе 1918 г. «Стансах» Веры Меркурьевой, которую
в близком ей круге Вячеслава Иванова звали Кассандрой: «У
двери - каменные гости - / к нам Смерть и Страх на последях. / И
люди-тени, люди-трости / на непомерных площадях <...> / Мы молча
ждем, могилу вырыв, / удару шеи обнажа - / как раб на плахе ждет
секиры, / как вол на бойне ждет ножа. / Как вол на бойне, раб на
плахе - / связали нас, зажали рот, /ив горьком прахе, в смертном
страхе / молчит поэт и нем народ? / Не будет так. Клянусь гробами, /
уже раскрытыми для нас: / порабощенные рабами, / мы им споем в
последний раз. / Споем, что прав державный лапоть, / венцы сегодня
свергший ниц, / но завтра слезы будут капать / на сгибы пушкинских
страниц. / Споем, что ветхи краски партий, / и сквозь поблекшие
листы / проступят вечных знаки хартий - / все те же звезды и
цветы. / Споем, что слово правды - с нами, / что слова жизни - страшен
гнев, / что тот, кто бросил в слово камень, - / не оживет, окаменев. /
На лобном месте, веку злого / лихие вины искупив, / мы верно
сдержим наше слово, / не изменив, не отступив. / Совьем лирические
бредни / в созвучий вольных коловерть - / и кончим ямб, свой ямб
последний, / прощальной рифмой к слову: смерть»1.
Попытка убить Ленина нашла такой отклик в дневнике М.
Цветаевой:
«Стук в дверь. Слетаю, отпираю. Чужой человек в папахе. Из
кофейного загара - белые глаза. (Потом рассмотрела: голубые.)
Задыхается.
- Вы Марина Ивановна Цветаева?
-Я.
- Ленин убит.
-О!!!
- Я к вам с Дону.
Ленин убит и Сережа жив!
Кидаюсь на грудь».
А вечером того же дня, «квартирант-коммунист 3[ак]с», забегая в
кухню, интересуется:
- Ну что, довольны?
Цветаева тупит глаза - «Не по робости, конечно: боюсь
слишком явной радостью оскорбить. (Ленин убит, Белая гвардия вошла,
все коммунисты повешены, 3[ак]с - первый)... Уже - великодушье
победителя.
- А вы - очень огорчены?
Меркурьева В. Из литературного наследия // Октябрь. 1989. № 5. С. 153.
625

- Я? - (Передергиванье плеч.) - Для нас, марксистов, не
признающих личности в истории, это, вообще, не важно, - Ленин или еще
кто-нибудь. Это вы, представители буржуазной культуры... (Новая
судорога)... с вашими Наполеонами и Цезарями... (сатанинская
усмешка)... а для масс, знаете. Нынче Ленин, а завтра...
Оскорбленная за Ленина (!!!) молчу. Недоуменная пауза.
И быстро-быстро:
- Марина Ивановна, я тут сахар получил, три четверти фунта мне
не нужно, я с сахарином пью, может быть возьмете для Али?»1
А вот запись Блока от 31 августа: «Ленин ранен. - Франц
(отчим Ф.Ф. Кублицкий-Пиоттух. - Авт.) арестован в 4 часа утра. Мы
с мамой в совете. Любе удалось передать еду для Франца. Справок
не дают. Около 5 часов Франц возвратился домой»2. На следующий
день, 1 сентября: «Глубоко и... тоскливо... - Ленину лучше. Похороны
Урицкого»3.
Отчего же тоскливо? От выбора, сделанного восемь месяцев
назад? Вроде бы нет. 5 сентября Блок посылает Белому для альманаха
семь стихов «На рубеже двух веков», посвященного революции, и
ответ Зинаиде Гиппиус на ее «Последние стихи»4.
5 сентября (23 августа) главный хранитель Исторического музея
A.B. Орешников записывал: «Террор большевиков продолжается;
рассказывают о расстрелянных контрреволюционерах, произведены
здесь многочисленные аресты. Заходивший к нему историк-краевед
П.Н. Миллер, некогда заведывавший экспедицией «Русского
слова», а теперь заведующий секцией в отделе почтовых сношений в H К
почт и телеграфов, и в этом, наверно, качестве побывавший в Киеве,
рассказывал:
- Настроение на Украине не может быть сравнимо с нашиим: там
тишина, но немцы - господа положения. Цены дешевле здешних, но
все-таки высоки5.
В тот же день A.B. Орешников, поев блинов с паюсной икрой и
выпив вишневку-запеканку у фабриканта и коллекционера Сергея
Прохорова, записывал: «Это в такие ужасные дни, когда кругом
голодают! <...> Разговоров много, но всему верить трудно. A.A. Карзинкин
(еще один фабрикант и коллекционер. - Авт.) должен очистить свою
квартиру в 7-дневный срок, ее займет Тлавсахар"»6.
1 Цветаева М. Из дневника: Покушение на Ленина // Литературная газета:
«Досье» 1992. № 9. С. 12.
2 Блок А. Записные книжки. 1901-1920. С. 424.
3 Там же.
4 Там же. С. 425.
5 Орешников A.B. Дневник. Кн. 1.1915-1924. С. 169-170.
6 Там же. С. 170.
626

Красный террор занял определенное место и в записях Блока.
9 сентября: «Расстреляны Протопопов и Маклаков»1 - два
царских министра, которых он не раз допрашивал в прошлом году.
10 сентября: «Тот офицер, о котором я, по просьбе Зоргенфрея,
писал Луначарскому, оказался заложником (сегодняшний список в
"Красной газете"). - Начинается призыв интеллигенции. - Дождь.
Не выхожу из дому (отчасти - ни сапог, ни калош)»2.
10 сентября: «Утром был в конторе Н.Е. Орлова (своего соседа,
совладельца фирмы, торговавшей кожевенным товаром. - Ред.) взял
взаймы 1000 р., его выселили из особняка в Введенском переулке»3.
11 сентября: «Советские войска взяли Казань. Барон Дризен, по
словам Морозова, обвинен в спекуляции, и хлопотать за него не стоит
(кроме того, инцидент с Каменевой)»4.
Самая техника массовых арестов в Петрограде, по описанию
генерала Глобачева, выглядела так: «Исполнение поручалось районным
советам, которые производили обыски в своих районах. Данными для
этого служили регистрационные сведения относительно офицеров,
домовые книги и опросы швейцаров и дворников. Квартал
окружался красноармейцами, и каждый дом обходился чекистами, причем
все бывшие офицеры и подозрительные буржуи арестовывались. Эта
мера сразу дала несколько тысяч арестованных, заполнивших
тюрьмы Петрограда и Кронштадта, не давши, впрочем, ничего
существенного в смысле обвинения задержанных в каких-либо преступлениях.
Но с другой стороны, она совершенно парализовала работу
контрреволюционных организаций, выхватив из их среды многих серьезных
работников и порвав имевшиеся связи. Той же мере были
подвергнуты и пригороды Петрограда, так что скрыться, особенно бывшему
офицеру, было чрезвычайно трудно»5.
Террор должен был удовлетворить низменные инстинкты
отчаявшихся масс, а переселение их из фабрично-заводских пригородов
в центральные городские кварталы за счет «уплотнения буржуев»,
предоставляло большевистским властям право говорить о заботе,
проявляемой ими по отношению к рабочим. В очередную волну
такого «уплотнения» попал В.Г. Шухов. Вот запись в его дневнике:
«Сентябрь, 11,1918 г. получил приказ выехать из дома к 20 сентября
нового стиля. Переехал в контору (в дом № 11/13 по Кривоколенному
переулку. - Е. Ш.) 19 сентября. При разборке старых документов
1 Блок А. Записные книжки. 1901-1920. С. 426.
2 Там же.
3 Орешников A.B. Дневник. Кн. 1.1915-1924. С. 172.
4 Блок А. Записные книжки. 1901-1920. С. 426.
5 Глобачев К.И. Правда о русской революции. С. 174-175.
627

уничтожил черновики по разработке ряда проектов по ранее
осуществленным работам конторы Бари, форсунки Шухова и т. д.». При этом
и последующих переездах-уплотнениях погибла значительная часть
архива инженера. Сын Шухова, Сергей Владимирович, вспоминал:
«Отец жил при советской власти не сладко. Он был противник одно-
властия и не мирился с ним в сталинскую эпоху, которую предвидел
задолго до ее начала. С Лениным близко знаком не был, но любви к
нему не имел. Мне он не раз говорил:
- Пойми, все, что мы делаем, никому и ни для чего не нужно.
Нашими действиями управляют невежественные люди с красными
книжками, преследующие непонятные цели1.
12 сентября (30 августа) главный хранитель Исторического музея
A.B. Орешников записывал: «Тяжелые дни, страшно жить». Слова
эти относились не только к голоду и террору, но и к надежде
избавиться от них: «Сегодня расклеены телеграммы большевиков о
взятии советскими войсками Казани»2.
16 (3) сентября: «Окружающая нас действительность ужасна,
сердце холодеет; расстреляли в Орехово-Зуеве брата С.С. Игнатова
(театрального критика. - Ред.), инженера»3.
24 (11) сентября A.B. Орешников записывал: «В Москве
много больных гриппом, почему-то называемым испанкой». И среди
перечисленных им князь Щербатов. Температура доходит до 40°.
«Рассказывают, что союзниками до тех пор не будут приняты мирные
предложения Германии, пока она не прекратит поддержку
большевизма; правда ли - не знаю. Погода солнечная, свежая»4.
27 (14) сентября: «Странное впечатление производят улицы
торговой части Москвы - Ильинки, Варварки: движения нет, масса
магазинов закрыта, переулки поросли около тротуаров травой! Полное
разрушение жизни. К чему приведет теперешний большевистский
режим несчастную родину? Сегодня 33 года, что схоронил отца;
счастлив он, что не видит ужасов»5.
27 сентября Блока пригласили на учредительное собрание
Вольной философской ассоциации (Скифской академии - в
противоположность московской Социалистической). Не пошел. Не
отозвался и на приглашение Маяковского послушать его пьесу. «Нет
воли, нет меня»6. А на разного рода заседания и собрания, за кото-
1 Шухова Е. Труды и дни В.Г. Шухова // Наше наследие. 2004. № 70. С. 99-107.
2 Орешников A.B. Дневник. Кн. 1.1915-1924. С. 172.
3 Там же. С. 173.
4 Там же. С. 174.
5 Там же.
6 Блок А. Записные книжки. 1901-1920. С. 429.
628

рые получаешь жалование, являться надо. И после одного из них
2 октября записывает: «Отчаянье, головная боль; я не чиновник, а
писатель». Даже встречу с Гиппиус в трамвае 3 октября никак не
прокомментировал. Сил не было? Только отчеркнул дату и слова об этой
встрече1. Сама же Гиппиус потом говорила, что встретилась с ним не
«как с поэтом», а как с «политическим деятелем» - незнакома2.
1 октября (18 сентября) 1918 г. главный хранитель Исторического
музея A.B. Орешников записывал: «По газетным сведениям и по
слухам, нам нанесены крупные поражения; турки разбиты в Палестине,
болгары заключают перемирие с союзниками; по-видимому,
Германия скоро будет просить пощады. С падением Германии надобно
ожидать изменения нашего внутреннего положения»3.
6 октября (23 сентября) 1918 г.: «В Болшеве, под Москвой,
зверски убита вдова дрогиста (торговца аптекарским и москательным
товаром. - Ред.) Кёлера и инженер Микини. Большевики в газетах об
этих фактах не сообщают»4.
8 октября (25 сентября) 1918 г. Орешников так комментирует
просьбу немцев о перемирии на основе 14 пунктов Вильсона и
публикацию этих пунктов в «Известиях ВЦИК» под заглавием «14
заповедей Моисея Вильсона»: «В них большевики видят
расплывчатую программу политического мошенничества. По-видимому, мир
близок. Но что будет на Руси? Избавимся ли мы от междоусобицы?
6-й пункт программы (относительно России) туманен и не изложен в
конкретной форме, как, например, относительно других бывших
наших союзников»5.
9 октября (27 сентября) 1918 г. A.B. Орешников записывал:
«Большевики взяли Самару, трубят о своих успехах. О мире еще не
слыхать, но слухов всяких (вступление Англии в Дарданеллы,
высадка их в Крыму и проч.!) не оберешься»6.
«Революция в Германии», конечно, отмечена Блоком в записной
книжке 9 октября. Так же, как и оказавшееся ложным «известие об
убийстве Гучкова»7.
10 октября (28 сентября) 1918 г. Орешников так
прокомментировал смерть генерала Алексеева: «Жаль его». Что же касается
международного положения, то как не радоваться: «Большевистские вечерние
1 См.: Там же. С. 430.
2 Цит. по: Там же. С. 445.
3 Орешников A.B. Дневник. Кн. 1.1915-1924. С. 175.
4 Там же.
5 Там же. С. 176.
6 Там же.
7 См.: Блок А. Записные книжки. 1901-1920. С. 430.
629

газеты сообщают, что Воронеж в опасности: идет Краснов! Турция
через Дарданеллы пропускает большой флот союзников! Болгария
оккупирована союзниками!»1
14 (1) октября 1918 года он же записывал: «По слухам, Воронеж
взят Красновым. Судя по "Утру Москвы", на всех фронтах у
советских войск неудача; в военных телеграммах много цензурных
пропусков. Германия согласна на все предложения Вильсона! Ура!!!»2
Уж так сложилось, что в Клинском уезде красный террор
превзошел все мыслимые и немыслимые формы. 18 октября Блок отмечает,
что послал письмо Луначарскому, чтобы защитил книги его и Белого.
И записывает: «Боблово сгорело (дом, Ефимова изба, флигель).
Письмо от Муси к Любе»3.
21 (8) октября 1918 г. главный хранитель Исторического музея
A.B. Орешников записывал: «Частные политические телеграммы и
устные рассказы подают надежду на лучшее будущее. Но страшно
верить всему»4.
23 (10) октября 1918 г. от воспаления легких, которое не смог
перенести из-за истощения от недоедания, умер Яков Иванович
Смирнов - византолог, академик, старший хранитель Эрмитажа. «Вот одна
из жертв революции! - записывал в дневник, узнав об этом
Орешников. - Чудный был человек, честный, превосходный ученый»5.
24 (11) октября 1918 г. Орешников отмечал: «В речи Ленина,
напечатанной вчера в "Известиях", также и других ораторов, ясно видна
боязнь за падение их власти»6.
4 ноября (22 октября) 1918 г.: «Сегодня праздник [иконы] Божьей
Матери Казанской; утром шел по Красной площади, крестный ход
двигался почти по пустой площади, 3/4 встречных не обнажали голов,
архиерей с Лобного места благословлял пустую площадь... грустно!
Сегодня в 10 Уг утра ждали в музей комиссара М.Н. Покровского,
князь (директор музея Н.С. Щербатов. - Авт.) суетился и
волновался, как перед приездом царя! По-видимому, "лежать то пред тем, то
пред этим на брюхе на вчерашнем основано духе". Покровский,
однако, не приехал. Погода свежая, ясная, + 2,3°»7.
А обстановка в мире начинает коренным образом меняться. 3
ноября Блок записывал: «Карл Австрийский бежал. Тисса пойман и
расстрелян. Город полон народом (серые волны - съезд комитетов
1 Орешников A.B. Дневник. Кн. 1.1915-1924. С. 176.
2 Там же. С. 177.
3 Блок А. Записные книжки. 1901-1920. С. 432.
4 Орешников A.B. Дневник. Кн. 1.1915-1924. С. 178.
5 Там же.
6 Там же.
7 Там же. С. 180.
630

бедноты». На следующий день: «Новые слухи о формировании
белогвардейского корпуса в Пскове, о том, что матросы в Кронштадте
бунтуются и т. д. Город застраивают скелетами будущих декораций»1.
Проходя Александровским садом 5 ноября (23 октября) 1918 г.,
главный хранитель Исторического музея A.B. Орешников видел
статую Робеспьера: «Издали недурна»2. «Центр города безобразно
разукрашен плакатами, стены нашего музея также увешаны черт знает
какими намалеванными кусками полотен, - делится он впечатлениями
на следующий день. - Австрия заключила перемирие с Италией на
позорных условиях. Русский большевистский посланник в Берлине
жид Иоффе выслан немцами за невыдачу убийц Мирбаха и за
пропаганду большевизма в 24 часа. Какой позор для советской власти!
Троцкий взывает к армии защищаться против белогвардейцев,
ожидаемых с Запада. Положение большевиков критическое. Ходят
слухи, что ответ на ноту Чичерина от Вильсона получен. Якобы
иронический»3.
6 ноября Блок констатирует: «К вечеру прошел дождь, он
испортит украшения города»4. Годовщина же большевистского
переворота 7 ноября отмечается им так: «Исторический день для нас
с Любой. Днем - в городе вдвоем: украшения, процессии, дождь, у
могил (на Марсовом поле. - Авт.). Праздник». А вечером они были
на мистерии-буфф Маяковского в Музыкальной драме,
поставленной Мейерхольдом: «Хриплая и скорбная речь Луначарского,
Маяковский (в роли Человека. - Авт.), многое. Никогда этого дня
не забыть»5.
Широко и «шикарно» идет празднование первой годовщины
октябрьской революции и в Москве. В процессе подготовки к
празднику левые искали новые декоративные приемы. У Лентулова и Клюна
возникла идея оформления на Театральной площади красочными
агитплакатами и сиреневой кисеей, шаром окутывающей кусты.
Внутри таких шаров вечером зажигали огни. Деревья того же сквера
были выкрашены синей и желтой краской, а неизвестный автор
покрасил деревья Александровского сада в красный цвет6.
Утром 8 ноября (26 октября) 1918 г. главный хранитель
Исторического музея A.B. Орешников, пройдя на службу пешком от
Страстной площади, видел «безобразные украшения и надписи на
1 Блок А. Записные книжки. 1901-1920. С. 434.
2 Орешников A.B. Дневник. Кн. 1.1915-1924. С. 180.
3 Там же.
4 Блок А. Записные книжки. 1901-1920. С. 434.
5 Там же. С. 434-435.
6 Крусанов А. Русский авангард. Т. П. Кн. 1. М., 2003. С. 79.
631

плакатах; на Думе, против Иверской часовни, где была прежде икона,
красуется надпись "Религия - опиум для народа"!! Стены домов
имеют вид окрашенных в кровь от массы материй. <...> Есть слух, что на
юге Красная армия в 35 000 человек отрезана. В ночь на четверг кто-
то уничтожил в Александровском саду статую Робеспьера. События
назревают»1.
«Если в телеграммах (об отречении Вильгельма. - Авт.) нет
обычного преувеличения, то дело скверное», - отмечал он И ноября
(29 октября) 1918 г.2
Комментируя заключение перемирия между союзниками и
Германией, он же записывал 11 ноября (29 октября) 1918 г.: «Слава
Богу, перестала литься человеческая кровь, только не у нас.
Большевистские представители в Швейцарии выгнаны, хотя большевики это
смягчают. Началась национализация торговли, все пассажи и
торговые ряды закрыты. Когда же кончится тирания?!»3
«Политических "новостей" не рассказывали», - записывает
24 (11) ноября 1918 г. A.B. Орешников, общавшийся в этот день с
директором музея князем Щербатовым (от него узнал, что вся семья
графов Шереметьевых, кроме больного старика, арестована),
комиссией «Старой Москвы», архитектором Ивановым-Терентьевым и
комендантом Кремля Мальковым. Кстати, с последним и на его
автомобиле ездили к патриарху Тихону (по поводу ценностей, забранных по
его указанию из закрытых Чудова и Воскресенского монастырей), но
тот «служил всенощную, и комендант решил уехать». Три дня спустя
Орешникову сказали, будто патриарха арестовали именно в тот
вечер. «Удивляться теперь ничему не следует»4.
30 (17) ноября 1918 г., узнав, что нумизмата и сотрудника Бах-
рушинского театрального музея СВ. Прохорова выселяют, он
пришел к нему на квартиру и был потрясен картиной: «Вся семья, в
том числе его дочь с мужем, упаковывают пожитки! Бедные мы все!
Всякая неприкосновенность личности, имущества не существует.
СВ. с большим самообладанием напоил меня кофе, даже выпил с
ним рюмку водки с икрой и белым хлебом (sic). Слезы меня душили.
Когда прекратятся все эти ужасы? "Известия" печатают другие
ужасы: расстреляны генералы Рузский, Радко-Дмитриев, бывшие
министры Рухлов и Добровольский... страшно записывать. За свою жизнь
никто поручиться не может. Голод дает себя чувствовать. Провизии
нет. <...> Дров тоже нет, топлю досками»5.
1 Орешников A.B. Дневник. Кн. 1.1915-1924. С. 180-181.
2 Там же. С. 181.
3 Там же. С. 181-182.
4 Орешников A.B. Дневник. Кн. 1.1915-1924. С. 182.
5 Там же. С. 184.
632

I декабря (18 ноября) 1918 г.: «Рассказы ходят невероятные:
якобы Троцкий арестовал Ленина (!)»*.
Революция на Западе, а также успехи на фронтах Гражданской
войны позволили большевистскому руководству несколько
ослабить вожжи и снова обратить свое внимание на людские и прочие
рессурсы, необходимые для прекращения разрухи. 1 декабря на
первом заседании Совета труда и обороны Ленин, набросывая
порядок дня этого заседания, включил в него пункты 4 и 5 -
мобилизация интеллигенции и технических сил, а затем предложил поручить
Л.Б. Красину составить соответствующий проект постановления2.
3 декабря (20 ноября) 1918 г. A.B. Орешников записывал:
«Благоприятных известий нет, настроение унылое. "Известия"
трубят о своих успехах; сведений из другого политического лагеря нет,
так что правды мы не знаем. Завтра праздник Введения, музейные
служители возмущены, что будут работать, но князь (директор
Н.С. Щербатов. - Авт.) не решился идти против декрета»3.
Побывав 4 декабря (21 ноября) в доме Московского страхового
общества на Большой Лубянке у A.A. Карзинкина, Орешников был
потрясен: «У него сломано заднее ребро, еле двигается и вдобавок
Московская чрезвычайная комиссия всех их выселяет; что-то
кошмарное делается. <...> В последнее воскресенье его посетил
приехавший из Петербурга Шаляпин, которого A.A. назвал балалайкой,
играющей на все тоны; по словам Шаляпина, союзный флот зимой в
Петербург не войдет. <...> Положение наше очень печальное; когда
вздохнем свободно - не знаю. Лишь бы не умереть насильственной
смертью или с голоду»4.
II декабря (28 ноября) 1918 г. главный хранитель Исторического
музея A.B. Орешников встретил в комиссии по приемке
кремлевских церковных ценностей хранителя Оружейной палаты В.К. Тру-
товского, который «сообщил подробности о столкновениях между
Троцким и Лениным; последний, видя, что его замыслы
безуспешны, готов сдаться союзникам, но Троцкий непримирим; на стороне
Троцкого - Свердлов и Радек; к Ленину примыкает Луначарский,
Курский. По словам Трутовского, месяца через полтора все кончится;
латышские полки уходят, красноармейцы сдаются»5.
15 (2) декабря Орешников посетил О.О. Садовскую, чтобы
осмотреть коллекцию монет покойного Михаила Прохоровича. «Великая
1 Там же.
2 См.: Ленин В.И. Полное собрание сочинений. Т. 54. С. 406-407.
3 Орешников A.B. Дневник. Кн. 1.1915-1924. С. 184.
4 Там же. С. 184-185.
5 Там же. С. 186.
633

артистка живет все там же (Трехпрудный переулок, собственный
дом); квартира ее не топлена, холод, как у меня; сидел в ее спальне
в шапке; она очень страдает от современного положения; говорила о
театре; про театрального комиссара Малиновскую отозвалась:
- Это просто прачка»1.
1 января 1919 г. (19 декабря 1918 г.) A.B. Орешников записывал:
«О наступлении с юга идут разговоры; наша кухарка слышала от
шофера Ленина, ее земляка, что большевикам существовать не более
месяца»2.
Будучи 4 января 1919 г. по музейным делам в Кремле (закрытие
Чудова монастыря), Орешников обратил внимание, что «площадь
перед казармами полна военных парных повозок с имуществом
уезжающих латышей». Завтракал там в советской столовой: «Похлебка
с воблой и чечевичная каша за 3 р. 50 к.». Стрижка в цирюльне
обошлась ему в 4 р., проезд на трамвае от 1 р. 20 к. до 1 р. 80 к.3
Рождество 7 января 1919 г. (25 декабря 1918 г. по ст. ст.)
A.B. Орешников отметил завтраком у СВ. Прохорова «(суп,
великолепная курица и пшенная каша на воде) и выпили 1 бутылку коньяку
(!) с кофе». А дома он застал другого коллекционера -
нефтепромышленника Льва Львововича Зубалова, «принесшего сахару, 1 бутылку
красного вина». По рассказу ночевавшего у него на кухне (!) зятя -
ботаника Н.М. Гайдукова, «Петербург обречен на голодную смерть;
продуктов нет». Да и в Москве было не лучше. Но не для всех. 8
января Орешников пошел к A.A. Карзинкину и там «ел сытный завтрак
(кулебяка с капустой, чечевица, великолепная жаренная телятина с
картофелем, пшенник, кофе!!)»4.
17 января он фиксирует «слухи, что английская военная
квартира уже в Териоках под Петербургом и что якобы 15 января истек
срок ультиматума союзников к большевикам об очищении Москвы и
Петербурга и сдачи власти. Правда ли все это?»5
23 января A.B. Орешников записывал: «Вчера, говорят, 3
поезда военных с Троцким поехали брать Нарву. Ходят слухи, что в
Петербурге паника вследствие наступления на большевиков»6.
25 января: «По слухам, белогвардейцы в 35 верстах от Петербурга
со стороны Финляндии. В Москве появилась шайка бандитов, разъ-
1 Орешников A.B. Дневник. Кн. 1.1915-1924. С. 187.
2 Там же. С. 189-190.
3 Там же. С. 190.
4 Там же.
5 Там же. С. 192.
6 Там же. С. 193.
634

езжающая на автомобиле; грабит, убивает милицию, врывается в
дома»1.
1 февраля (19 января): «Передавали слух, что Колчак двигается на
Пермь; армия его якобы в 200 тысяч человек»2.
7 февраля (25 января): «Достоверных политических новостей
давно не слышно; сообщениям "газет" трудно доверять»3.
13 февраля (31 января) 1919 г. A.B. Орешников переписывает в
дневник из «Известий» слова французского капитана Фуке,
обращенные им к белогвардейским полкам в Ростове-на-Дону: «Гордо и
победоносно вы войдете в Москву и восстановите вашу великую и
прекрасную родину»4.
15 (2) февраля Орешников обедал у Прохорова: «Пустые щи
без мяса, жареный картофель на льняном масле и кофе»5. Не то, что
месяц назад. Изменились дела и у A.A. Карзинкина: зайдя к нему
16 (3) февраля, Орешников узнал, что «его удалили большевики из
директоров фабрики (Большая Ярославская мануфактура»6. А
когда на следующий день Карзинкин пришел в Исторический музей,
Орешников обещал ему дать работу. И тот, день спустя, приступил
к разбору доставленных из политического архива старообрядческих
книг и рукописей. А еще день спустя они с Прохоровым, вскрыв ящик
с фарфором князя Вяземского из Суханова, определили, что там
лишь несколько порядочных вещей, а «большинство хлам»7.
Неожиданная легализация (правда, оказавшаяся недолгой)
меньшевиков и части эсеров для таких людей, как Замятин
промелькнула зведой надежды если и не на призрак свободы, то на возможность
прокричать то, что нестерпимо мучило. И он начал писать для
возрождающейся, казалось, газеты «Дело народа» цикл «Беседы
еретика», первая часть которого им названа «О червях»:
«И вот России уже нет, и нет ее трупа. От России остался один
только жирный перегной - жирная, неоплодотворенная, незасеянная
земля. Работа разрушения кончена: время творить. Кто-то должен
прийти, вспахать и засеять то пустынное черноземное поле, которое
было Россией. Но кто же? Мы знаем одно: эта работа не для червей.
Эта работа под силу только народу. Не оперному большевистскому
"народу", насвистанному для вынесения бесчисленных резолюций о
1 Там же.
2 Там же. С. 194. Армия Колчака заняла Пермь еще 25 декабря 1918 года.
3 Там же.
4 Там же. С. 195.
5 Там же.
6 Там же.
7 Там же. С. 196.
635

переименовании деревни Ленивки в деревню Ленинку, а подлинному
Микуле Селяниновичу, который лежит сейчас связан, с заткнутым
ртом».
Замятин считал, что идеология тех, кому история дала задачу
разложить труп, естественно должна быть идеологией разложения.
А вдохновлять на эту разрушительную работу способна только
ненависть - голодная, огромная. Но по самой своей сути - это чувство со
знаком минус, и творческой силы в ней нет и не может быть. Ждать
этого от нее так же нелепо, как ждать творческой работы от
двенадцатидюймового орудия: сила-то мощная, но не может вспахать ни
одной межи. Вот почему партия организованной ненависти, партия
организованного разрушения, сделав свое дело, окончательно
истребив труп старой России, - эта партия, по самой своей природе, к
созидательной работе органически не способна.
«К чему бы она ни подходила, за что бы она ни бралась,
вероятно, с самыми искренними и лучшими намерениями, все обращалось в
труп, все разлагалось. Взяли в свои руки промышленность, развеяли
по ветру прах капиталистов, выкинули "саботажников", и уже не на
кого больше сваливать вину. Но промышленности нет, заводские
трубы перестали дымить одна за другой, и уже официальные газеты
заводят речь о концессиях, о приглашении иностранных капиталистов
и иностранных "саботажников", чтобы организовать
социалистическую российскую промышленность. Национализировали торговлю,
издали строжайший декрет о том, что магазины при национализации
будут закрыты не больше недели. Но вот уже месяцы, а окна
магазинов по-прежнему забиты досками, торгуют одни только
спекулянты. Поставили казенных комиссаров над домами, и в одну зиму дома
обратились в клоаки, в мерзлые, залитые водой сараи. Взяли
продовольствие, взяли транспорт, и еле ползут издыхающие пароходы;
полна затонувших барж Нева; слагаются сказки о том, что когда-то
ходили трамваи. Проникли в деревню и допустили здесь маленькую
"ошибку", как недавно назвал это Луначарский. И в деревне из
страха реквизиций съеден весь скот, съедены лошади, съедены семена.
После веселой коммунистической игры на "деревенскую бедноту",
конечно, уже никто не станет сеять "излишков": выгодней быть
записанным в привилегированное сословие "бедноты"... Правда, создали
Красную армию и ежедневно выдают себе за это похвальные листы.
Но создание армии - только лишнее доказательство неспособности
к подлинной созидательной работе. Потому что сама по себе армия -
орудие разрушения. Потому что создание армии - работа
производительная не более, чем производство пушек и бомб. Потому что всякая
армия - это голодный миллионный рот, это многоголовый
потребитель, который не производит ни единой нитки.
636

Пока ясно одно: для созидания материальной оболочки, для
созидания тыла новой России разрушители непригодны. Пулеметом
нельзя пахать. А пахать давно уже пора»1.
Легальное существование социалистической оппозиции
продолжалось не долго. Да и во время оной никто не мог быть гарантирован
от репрессий.
Тот же Замятин 15 февраля оказался в Петроградской ЧК
вместе с Блоком, Петровым-Водкиным и Ремизовым - всеми теми, кто
упоминался в записной книжке Иванова-Разумника, арестованного
раньше. Для их освобождения пришлось прибегнуть к
вмешательству Горького. И среди объяснений его Зиновьеву было и такое:
обнаруженные в бумагах Ремизова фигурки - не шифр, не криптография,
тайнопись, а глаголица, «буквы нашей первой азбуки»2.
5.3. По ту сторону фронта гражданской войны
Ужасы советского режима волей-неволей заставляли многих
интеллигентов искать спасения для России и для себя лично в какой-то
внешней силе.
На той стороне в разодранной войной стране оказывались
по-разному.
Кадетка A.B. Тыркова 24 (11) марта записывала в поезде,
застрявшем в снегу где-то верст за 180 от Мурманска (она уезжала в
Англию вместе с мужем Г. Вильямсом, корреспондентом газеты "The
Daily Chronicle"): «Пока были люди и были разговоры, всюду одно -
хоть бы англичане пришли. Так я слышала от Ло[дейного] Поля и до
Полярного круга»3.
Другой кадет, академик В.И. Вернадский был в Полтаве, когда ее
заняли немцы, а после установления там гетманства получил
приглашение поработать над организацией Украинской академии наук.
И сразу же дал согласие: этот план совпадал с его стремлением
укреплять и развивать культуру, невзирая на обстоятельства, ибо
только ее можно было противопоставить наступившему разгулу
примитивных страстей. В конце мая он уже поселяется в Киеве. В июле в
Симферополь перебрался из Перми его сын Георгий, приглашенный
на кафедру истории Таврического университета.
1 М.П. Беседы еретика: 1. О червях // Дело народа. 20.03.19 // Его же. Собрание
сочинений: в 5 т. Т. 5. С. 312-314.
2 Ремизов A.M. Петербургский буерак // Его же. Собрание сочинений. Т. 10. М.,
2002. С. 256.
3 Тыркова A.B. Дневник от 11(24).03.18 // Наследие Ариадны Владимровны Тыр-
ковой: Дневники. Письма. С. 219.
637

В пространной записи от 31 (18) марта он обращает внимание на
два обстоятельства: 1) что «обыватель и город приняли пришествие
немцев с облегчением и ожидают, очевидно, от них порядка,
спокойствия» и 2) что «много идет офицеров и интеллигентов в
гайдамаки». Это прежде всего помещики и хлеборобы, для которых борьба с
большевиками, т. е. дело социальное - главное. Есть и безработные.
Для многих из них решение это трудное и тяжелое, ибо «вдруг
армия Украины будет направлена и на союзников? и на Россию?» С
другой стороны, это войско может быть правее Рады, т. е.
украинских большевиков. Разве это плохо? И, наконец, разве не важно,
что у украинского правительства будет армия «для защиты русских
(пусть в украинской окраске) интересов от немцев». Наконец,
может быть, «образуется-таки и общерусская армия в Сибири при
оккупации союзников и Японии, и, м. б., еще удержатся остатки войск
Корнилова»1. Но кто тогда только из прокадетски ориентированных
об этом не мечтал?
Утром 22 апреля Л. Андреев, предполагая, что белофинны заняли
уже Териоки и отрезали таким образом путь на Петроград,
записывал: «Это благополучно решает и вопрос о том, становиться ли нам
беженцами или на авось. Будем на авось». И опять стал делать
заметки о писателях: «Вечер "памяти Маркса" - и ни Потресова, ни
Плеханова, ни одного видного и настоящего марксиста. Да и как
им? - живут в подполье. Плеханов, единственный из них вполне
благородный, честный и смелый человек, умирает в одиночестве,
больной и нищий. Зато на вечере этот Шаляпин, Горький и Вольф-
Израэль... Как им не стыдно?»2
Особенно досталось от него новым властителям России:
«Большевики не только опоганили революцию, они сделали
больше: быть может, навсегда убили религию революции. Сто с
лишним лет революция была религией Европы, революционер -
святым... Вдруг оказалась невероятная вещь: пришел Николай Угодник
к болящему (сам, с сиянием!), болящему не помог, а золотые часы
унес... Ясно, что там, где святые воруют, там Бог не живет, и ушел
Бог из революции, и перестала она быть религией для мира. И
превратилась она - в занятие, дурное занятие, судя опять-таки по
большевиками их кощунственно-ужасным совдепам. Синонимом
дурака или мерзавца (по откровенному слову Троцкого) стал
революционер»3.
1 Вернадский В.И. Дневники 1917-1921. С. 65.
2 Там же.
3 Там же. С. 42-43.
638

23 апреля тот же Л. Андреев записывал: «Боже мой, как все мы
устали! И что может быть страшнее и безумнее гражданской войны,
когда перепутались наши и ваши, тишина и пушки, жизнь и смерть.
Эти несчастные финны, так яростно истребляющие друг друга, этот
маленький народ, пустивший себе кровь, как богач... Горе вам,
соблазнители одного из малых сих! - и горе всем этим честным и беспечным
вождям, ввалившим в яму столько народу»1.
Очень любопытным, заслуживающим размышления Андреев
нашел то, что те финны, что еще недавно ненавидели
красногвардейцев, теперь кормят их, спасающихся от преследования победивших
белогвардейцев, и дают им приют. 24 апреля он заносил в дневник:
«Удивительно, как этим финнам удалось сохранить невинность при
сожительстве с нашими большевиками. Условия всей России и
большевизма таковы, что личность почти неизбежно разлагается и
внутренний непрочный закон падает - а эти, за редкими исключениями,
совсем как институтки»2.
27 апреля он продолжал свои размышления: «По самому трупу
России можно видеть, что тут орудовал не разъяренный и слепой
убийца, который лупит топором без толку и смысла, а работал
внимательный и знающий свое дело мясник, у которого каждый удар
топором анатомически правильно разделяет тушу. Не труп, а туша, не
убийца Ленин, а мясник Ленин. Черновы и Горькие - только глупцы
и бесчестные и корыстные люди... Нет только Ленин (и еще кто-то,
но, конечно, не какой-нибудь болван Луначарский) знал твердо и
ясно, и каждый удар наносил наверняка, с гениальным
провидением гениального мерзавца, или холодным бесстрастием равнодушного
мясника»3.
Какого наказания заслуживает Ленин за гибель
великодержавной России? - думал во время бессонницы Андреев. «И нашел: нет
такого наказания, которое могло бы искупить меру его вины. Для
мелкого "героя" или преступника есть Георгий или каторга, расстрел.
Есть двухгривенный и арестантские роты. - Но для такого? Для
Иуды человечество придумало угрызения совести и самоубийство. -
Ну а если у Иуды нет совести? Что делать с Иудой, у которого нет
совести?»4
27 апреля Ариадна Тыркова записывает свои впечатления от
визита с мужем к лидеру британских либералов и премьер-мини-
1 Там же. С. 47.
2 Там же.
3 Андреев Л. S.O.S. Дневники (1914-1919). Письма (1917-1919). Статьи и
интервью (1919). Воспоминания современников (1918-1919). С. 54-55.
4 Там же. С. 55-56.
639

стру Дэвиду Ллойд-Джоржу, который говорил им о необходимости
помириться с Троцким: «Верит, что тот создаст оборону. Другого
правительства] нет. Надо считаться с тем, что есть». Ее муж,
корреспондент Гарольд Вильяме, доказывал ему, что на Троцкого нельзя
полагаться. «Посмотрим, удастся ли ему переубедить. Англичане не
понимают уголовной стороны большевизма. Они избалованные дети
богатых родителей и согласны ради забавы поиграть в новую игру,
кот[орая] зовется рус[ской] революцией»1.
28 (15) апреля через Мариуполь с Румынского фронта на Дон
двигался добровольческий отряд полковника М. Дроздовского. «Масса
против нас, сказываются фабрики, - записывал Дроздовский... -
Интеллигенция, конечно, - за, но ее мало»2.
29 (16) апреля Л. Андреев записывал в дневник: «Если у нас с
приходом белых наступило такое для всех душевное облегчение, то
что же должен был чувствовать Киев, Одесса и другие? Ведь здесь
была хоть и относительная, но законность, не грабили, не убивали,
только порой грозили. А Там? Мы лично только теперь за шесть
месяцев впервые ощутили чувство безопасности, той простецкой
наивной безопасности, с какою давно свыкся весь цивилизованный мир
и считает нормальным условием существования». И вспомнив «пары
и кучки чрезвычайно веселых молодых людей» на сумеречных
улицах Петрограда, продолжал: «То, что пугает европейца, - темнота,
заброшенность, свободные выстрелы, - им, вероятно, очень
нравилось. Они же господа положения, это у них ружья и свобода убивать,
и каждый темный угол принадлежит им. "В зубах цыгарка - примят
картуз - на спину надо б - бубновый туз" (Блок). И еще лучше: "Бери
винтовку - иди, не трусь - пальнем-ка пулей - в святую Русь!"...
И понятно, что Киевы и Одессы так обрадовались врагу своему
немцу. Пришел хоть и дурной, но закон, можно жить. А с этими?»3
Утром 30 (17) апреля Андреев снова предавался
пессимистическим размышлениям по поводу такой ужасной вещи в России, как
отсутствие внутреннего чувства иерархии - наряду с хамским
низкопоклонством. «Отсюда такая легкая и самодовольная расправа
с офицерством. С интеллигенцией, всему "лучшими": я сам хорош!
И тут же пропадает от глупости и невежества, потому что сам и
высморкаться не умеет, считает только до десяти. Я не знаю глубины
народа и не могу сказать с уверенностью, что он весь таков. Но ин-
1 Тыркова A.B. Дневник от 27.04.1918 // Наследие Ариадны Владимировны Тыр-
ковой: Дневники. Письма. С. 221.
2 Цит. по: Левин Л. Записки о гражданской войне. Чикаго, 2007. URL: zhurnal.lib.
ru/l/lewin_leonid/zapis
3 Андреев Л. S.O.S. Дневники (1914-1919). С. 60-61.
640

теллигенция - такова, и это она всей своей "писаревщиной"
положила начало Великому Российскому Хамству. Ведь не из народа,
который только ждал и был готов как на хорошее, так и на плохое, а
из всех этих "Правд", "Новых жизней" и "Дел народа" раздался
призыв: бей ученого! Неужели Горькому даже во сне не снится, что кровь
Шингарева, юнкеросков и прочих, имена коих ты, Господи, веси, - и
на его руках? Нет, должно быть, не снится»1.
30 (17) апреля в Ялту вступили немцы. «Странное чувство
пришлось испытать при виде наших врагов, - вспоминал потом
оказавшийся там с семьей видный генеалог и архивист Л.М. Савелов, - с
одной стороны, это действительно были наши враги, но с другой -
они спасли нас от убийц и грабителей. И нужно сказать, что немцы в
Крыму вели себя весьма корректно, порядок был образцовый, и цена
марки была установлена в 75 копеек»2.
В записи от 1 мая (18 апреля) Вернадский так комментирует
coupd'etate в Киеве: «Все-таки шовинистического украинства от
новой власти не ожидают, и, в конце концов, у них есть русское чувство.
Наконец, они и более образованы, и более умны»3.
3 мая (20 апреля) Короленко тоже откликнулся на этот
переворот: «Дурацкая "социализация земли" должна привести к реакции.
Вопрос лишь в том, где эта реакция остановится. Декоративная
"гетманщина" может подкупить интеллигенцию, а
хлеборобы-собственники в крестьянстве имеют значение: это казаки и
зажиточные крестьяне, которых затеснили, собрания их разгоняли (как в
Миргороде) и участников убивали (как председателя Коваленка в
Константинограде). Теперь они внесут свою ненависть к
"революции" и свои справедливые и несправедливые к ней претензии. <...>
Самое плохое в этом - поддержка переворота немцами, без которых
он, очевидно, совершиться не мог, а значит - может ли и устоять?
Немцы в глазах большинства народа остаются врагами... Нашу
внутреннюю болезнь - большевизм всякого рода, в том числе и
земельный, - нам надо и пережить внутренне. Иначе он только будет вогнан
внутрь плохими средствами»4.
Невольный эмигрант Л. Андреев не может сдерживать свои
чувства при получении известий из вроде бы близкого, но теперь
ставшего таким далеким Петрограда об организации там первомайских
торжеств «по Луначарскому» с участием Бенуа и Гржебина: «Совести
у этих мерзавцев нет, и то, что под боком гибнут провоцированные
1 Там же. С. 65.
2 Савелов Л.М. Воспоминания. С. 352.
3 Вернадский В.И. Дневники 1917-1921. С. 77-78.
4 Короленко В.Г. Из дневников 1917-1919 гг. С. 111.
641

ими финны, соблазненные и обманутые, не мешает им
соответственно украситься. Этот ничтожный и нечестный Луначарский - давний
приятель и соратник Горького; много раз они, вероятно, целовались,
и много раз Горький смотрел на него теми влюбленными глазами,
которые он так хорошо умеет делать людям»1.
3 мая (20 апреля) 1918 г. Леонид Андреев записывал в своем
дневнике: «И Пасху слопали социал-идиоты. Одни совдепы. Кровь и
шаляпинская кантата в честь К. Маркса. Ликуй ныне, Маркс, зря на
российское головотяпство!»2
Поздравляя А.М. Петрову с праздником Пасхи и посылая ей свои
стихи «Европа», М. Волошин писал около 4 мая (21 апреля) о
приходе немцев в Крым: «Считаю, что для полуострова его занятие
немцами в чистом виде (не Укр[аиной] и не Австр[ией]) - выгодно. И надо
тщательно различать здесь интересы (Крыма) от интересов русских
и России»3.
10 мая (27 апреля) в другом письме Петровой же Волошин так
описывал свое впечатление от увиденных немцев и от разговора с
ними:
«Как будто я воочию увидал римских солдат, вступивших в
Митридатово царство. Конкретно ощутился исторический размах
германского предприятия. В факте присутствия германцев в Крыму
для меня нет ничего оскорбительного, как это, вероятно, было бы,
если бы я встретился с ними в Москве». Смотря с точки зрения того
«Армагеддона», который, по его убеждению, разразится в ближайшие
годы между Европой и монголами на всем пространстве Европейской
России (и, согласно концепции С. Словьева, должен предшествовать
Страшному Суду), Крым он видит в роли крепости, убежища на
правом фланге Европейско-Германского фронта. «Вы ведь знаете, что
для меня ничего не будет удивительного, если через несколько лет
Германия окажется крестоносной защитницей Европы от Монголов.
Я думаю, что Германия заняла Крым крепко и надолго, и что это
завоевание для Крыма будет полезнее русского. Гораздо сложнее вопрос
психологический для нас, русских, связанных всеми корнями своей
души с Киммерией. Наша физическая земная родина хирургически
отделяется сейчас от родины духовной (Св. Русь), но даже
изгнанничество, эмиграция невозможны, потому что России вообще теперь
нет. И родина духовная - Русь - Славия - не имеет больше государ-
1 Андреев Л. S.O.S. Дневники (1914-1919). Письма (1917-1919). Статьи и
интервью (1919). Воспоминания современников (1918-1919). С. 67.
2 Там же. С. 69.
3 Волошин М. Собрание сочинений. Т. 12. Письма 1918-1924. С. 95.
642

ственного, пространственного выражения. Она для нас остается
ценностью духовной, какой в сущности была и раньше»1.
В написанном в те же дни стихотворении «Европа» эти
соображения им излагались так: после слов о зачатом от Ислама Русью
третем Риме - слепом и страстном плоде, который, зачатый в
пламени и в гневе «собой Восток и Запад сопряжет!», а также о том,
что «роковым охвачен нетерпеньем, / все исказил неистовый
Хирург, / что кесаревым вылущил сеченьем / незрелый плод
Славянства - Петербург», поэт возвращается к необходимости понять великое
предназначенье Славянством затаенного огня: «В нем брезжит
солнце завтрашнего дня, / и крест его - всемирное служенье. / Двойным
путем ведет его судьба - / она и в имени его двуглава: / пусть
SCLAVUS - раб, но Славия есть СЛАВА: / победный нимб над
головой раба! / В тисках войны сейчас еще томится / все, что живет, и все,
что будет жить: / Как солнца бег нельзя предотвратить - / зачатое
не может не родиться. / В крушеньях царств, в самосожженьях зла /
душа народов ширилась и крепла: / России нет - она себя сожгла, но
Славия воссветится из пепла!»2
19 мая Ариадна Тыркова с удовлетворением констатирует
определенный сдвиг в позиции британской прессы по отношению к России,
а также военного кабинета, преодолевшего сопротивление
дипломатического ведомства, где, как говорили, сказывались интриги
еврейских кругов, особенно друга Троцкого Ф.А. Ротштейна -
германофила, написавшего книгу против англичан. За вмешательство
высказались и собравшиеся у нее третьего дня русские, в том числе
лондонский корреспондент «Русских ведомостей» и «Русского
богатства» И.В. Шкловский, преподаватель русского языка и русской
литературы в Манчестерском университете М.В. Трофимов, помощник
бывшего морского агента России в Великобритании старший
лейтенант A.A. Абаза. Исключением были сионист P.M. Бланк и
экономист Ю.А. Павловский: первый утверждал, что в России этого никто
не хочет («чисто еврейско-левая точка зрения»), а второй («бывший
офицер, патриот») боится, что появление союзников в России усилит
большевиков. Обсуждали и как повлиять на американского
президента Вудро Вильсона, который против вмешательства, ибо не видит,
как можно сделать это с опорой на русское общественное мнение.
«Значит, мы должны (1) создать такие точки опоры. М[ожет] б[ыть],
послать ему заявление? Затем (2) надо создать здесь <...> маленький
комитет. <...> (3) Установить связь с Россией. (4) Выработать общий
1 Там же. С. 97-98.
2 Волошин М. Собрание сочинений. Т. 1. С. 30-31.
643

план, вроде платформы, на случай, если его англичане потребуют».
Последний пункт для Тырковой был очень спорным: «Это, скорее,
дело тех, кто в России. Они видят, какие возможности и
необходимости выдвигает жизнь»1.
24 (12) мая 1918 г. A.B. Орешников записывал, что арестованы
академик Алексей Соболевский и его брат профессор филологии
Московского университета Сергей Соболевский2. Оба ученых были
известны как монархисты и черносотенцы, но вот принимали ли они
активное участие в деятельности подпольных антисоветских
организаций, - не ясно.
В конце мая власти раскрывают новый контрреволюционный
заговор, на этот раз савинковского «Союза борьбы за родину и свободу»
и подвергают бессудной казни его участников. Одним из откликов на
официальное сообщение об этом в находящейся при последнем
издыхании, придушенной прессы на эту бессудную расправу явилась
4 июня статья Рындзюна «Возвращение билета» в издававшейся
Сытиным газете «Жизнь»:
«Нет! Миллион раз нет! Великолепные пророки
социалистического рая. Никакими "беднейшими крестьянами", никакими
отвратительно истертыми кличками вам не прикрыть истинной сущности
ваших инквизиционных застенков. Если смертная казнь есть
необходимое условие мирового оазиса, тогда остается немедля, наперед,
сказать словами того, кто был уж во всяком случае свободолюбивее
Ленина и Троцкого: "Слишком дорого оценили гармонию, не по
карману нашему вовсе платить за вход, а поэтому свой билет на вход
спешу возвратить обратно" ("Братья Карамазовы")»3.
Как вспоминал позже генерал Глобачев, использовавший свой
опыт работы в охранке для сбора информации в одной из тайных
организаций и имевший свою агентуру в некоторых учреждениях
советской власти, в том числе и в Петроградской ЧК, тогда во многие
советские, в том числе военные, учреждения проникли в качестве
служащих агенты белого движения, приносившие ему
колоссальную пользу. В то же время он знал, что «многие тайные организации,
особенно офицерские, были ликвидированы путем внедрения в них
советских агентов, в свое время уважаемых кадровых офицеров,
соблазненных крупным денежным подкупом»4.
1 Тыркова A.B. Дневник от 19.05.18 // Наследие Ариадны Владимировны
Тырковой: Дневники. Письма. С. 222-223.
2 Орешников A.B. Дневник. Кн. 1.1915-1924. С. 160.
3 Рындзюн В. Возвращение билета // Жизнь. 4.06.18. № 33. С. 1.
4 Глобачев К.И. Правда о русской революции. С. 172-173.
644

Дело в том, что в среде офицерства, выброшенного на улицу,
начался вырабатываться «весьма недостойный тип агента
политического и уголовного розыска», который, в большинстве случаев не имея
под собой никакой идейной подкладки, являлся просто профессией.
«Впоследствии этот тип перерабатывается в контрразведчика для
белого движения и чекиста - для красного. Многим из такого рода
агентов полная беспринципность позволяет в равной степени
служить обеим сторонам и продавать ту, которая в данный момент
менее опасна и выгодна. Это так называемые дублеры. Таким образом,
создались целые контингенты офицеров-контрразведчиков, которые
своим поведением только позорили контрразведывательные органы
белого движения во время Гражданской войны»1.
Несмотря на массовость репрессий, полностью покончить с
тайными антисоветскими организациями не удалось. Уцелели ячейки
тайной офицерской организации, входившей в состав савинковского
Союза борьбы за родину и свободу, в Калуге, Владимире, Муроме,
Арзамасе. Сам ее начальник полковник А.П. Перхуров перебрался в
Ярославль. Как раз в это время, в конце мая, в Царицын из Москвы
приехала группа военных специалистов во главе с назначенным
начальником штаба формируемого там Северо-Кавказского округа
полковником А.Л. Носовичем, «с секретной миссией», о которой
считал не время говорить и много позже, но, благодаря которой «имел
возможность проникнуть во все тайники царицынского управления
и мог не только наблюдать всю жизнь «красного Царицына, но и сам
мог влиять в желательную для нас сторону»2.
3 июня (21 мая) М. Волошин, приглашая С. Эфрона в Коктебель,
пишет ему: «Какие твои дальнейшие планы, Сережа? Борьба с
оружием в руках не твое дело. И за что бороться теперь? Единственный
враг была и есть (слово в тексте вымарано,
предположительно «Германия». - Ред.). Но сейчас с ней бороться и
бессмысленно, и вредно. И единственное оружие России теперь - это дух и
внутреннее просветление». Ни целей, ни намерений остатков
белогвардейских отрядов он не видит. «Физически мы разбиты и отданы
на милость победителя, а в дальнейшем на оспаривание клочков
нашей плоти между бывшими врагами и бывшими союзниками. Нам
остается одно: национальное самосознание в духе усвоить урок всех
наших ошибок и преступлений»3.
1 Там же. С. 173-174.
2 Носович А. Л. Красный Царицын. Взгляд изнутри. Записки белого
разведчика. М.: АИРО-ХХ1, 2010. С. 24.
3 Волошин М. Собрание сочинений. Т. 12. Письма 1918-1924. С. 121.
645

Плохие вести 3 июня (22 мая) A.B. Тыркова: «Вильсон
боится японцев. Он так же презирает большевиков, как мы, но не видит
возможности открыто идти против них. Он боится вмешательства,
п[отому] ч[то] оно может быть таким же неудачным, как прежние
далекие походы англичан, напр[имер, в] Галиполи. Наконец последний
аргумент - японцы просят за вмешательство денег, теперь главная
касса у американцев. Они колеблются, тратить ли на это деньги». А в
Лондоне, «не знаешь, куда ткнуться». Англичане заняты своими
делами: немцы опять наступают и уже в 40 верстах от Парижа. «Где им
думать о чем-нибудь другом?» К тому же значения русских не
понимают и не знают, как за них приняться. «Советников много, а
поступков нет»1.
4 июня (23 мая) A.B. Орешников записывал: «Рассказывают, что
расстреляно в Москве 400 (?!) офицеров, участников заговора против
советской власти. Правда ли? Вообще слухов много, не знаешь, чему
верить. Неопределенны и сбивчивы и известия о внутренней
междоусобице. Судя по газетам, Сибирь от большевиков отрезана чехосло-
ваками. Великая битва на Западе идет, окончательного результата
еще нет».
10 июня (28 мая) Сергей Эфрон пишет из Новочеркасска в
Коктебель Максимилиану Волошину: «Не разделяю вашего
мрачного взгляда на будущее России. Сейчас намечается ее выздоровление
и воссоединение и в ближайшем будущем (два-три года) она будет
снова великодержавной и необъятной. Никто ее не сможет ни
разделить, ни растоптать»2.
14 (1) июня в Исторический музей заходил историк Н.П.
Лихачев - член-корреспондент Академии наук. «Как всегда, с жалобами
на все, говорил, что арестован большевиками фон Мекк»3.
15 (2) июня Волошин, ссылаясь на свой опыт общения с
большевиками в Феодосии «(и не только для украшения города), а для того,
чтобы смягчать и ослаблять остроту политических нетерпимостей»,
вразумляет жалующуюся ему на «обормотов» Ю.Л. Оболенскую:
«Неужели в Москве еще не понимают, что большевики вовсе не
партия, а особое психологическое состояние всей страны, от которого
1 Тыркова A.B. Дневник от 3.065.18 // Наследие Ариадны Владимировны Тырко-
вой: Дневники. Письма. С. 223-224.
2 Цит. по: Цветаева М. Неизданное: Семья. История в письмах. М., 1999. С. 272;
Волошин М. Собрание сочинений. Т. 12. Письма 1918-1924. С. 121. Примечание.
3 Орешников A.B. Дневник. Кн. 1.1915-1924. С. 161. Если речь идет о
председателе правления Общества Московско-Казанской железной дороги бароне Николае
Карловиче фон Мекке, то его в первый раз арестовали в 1919 г. Вполне вероятно, что это
мог быть его сын Марк, расстрелянный в 1918 г.
646

надо лечить именно постоянным общением, а вовсе не
равносильной нетерпимостью. Я тут, конечно, уж не об обормотах думаю, а об
том общем настроении, которое я вдруг почувствовал сквозь их эту
обиду»1·
20 (7) июня: «Слухи, что советские войска разбиты чехослова-
ками, взят ими Екатеринбург и будто императором провозглашен
Михаил. Настроение в обществе тревожное, в ожидании каких-то
событий»2.
В ночь на 30 (17) июня у 65-летнего князя Николая Сергеевича
Щербатова был произведен обыск: во дворе или в подвале
возглавляемого им Исторического музея трое детей нашли ручную гранату,
очевидно, оброненную в октябрьские дни, патрон разорвало, и их
ранило. Ничего найдено не было3.
6 июня (23 мая) из Москвы на Украину уехали Бунин с женой.
Причем довольно законно, ибо, как он вспоминал потом, еще до
революции ему случилось оказать большую услугу приват-доценту
В.М. Фриче, ходатайством перед московским градоначальником
спасти его от высылки из Москвы за подпольные революционные
брошюрки. «И вот, при большевиках, этот Фриче стал кем-то вроде
министра иностранных дел, и я, явившись однажды к нему, потребовал,
чтобы он немедленно дал нам пропуск из Москвы (до станции Орша,
за которой находились области оккупированные), и он,
растерявшись, не только поспешил дать этот пропуск, но предложил доехать
до Орши в каком-то санитарном поезде, шедшем зачем-то туда. Так
мы и уехали из Москвы, - навсегда, как оказалось, - и какое это было
все-таки ужасное путешествие! Поезд шел с вооруженной охраной, -
на случай нападения на него последних удиравших с фронта скифов -
по ночам проходил в темноте и весь затемненный станции, и что
только было на вокзалах этих, залитых рвотой и нечистотами,
оглашаемых дикими, надрывными, пьяными воплями и песнями, то есть
"музыкой революции"! <...> В тот год власть большевиков простиралась
еще на небольшую часть России, все остальное было или свободно,
или занято немцами, австрийцами, и с их согласия и при их
поддержке управлялось самостоятельно. В тот год уже шло великое бегство из
Великороссии людей всех чинов и званий, всякого пола и возраста -
всякий, кто мог, бежал в еще свободную и неголодающую Россию»4.
1 Волошин М. Собрание сочинений. Т. 12. Письма 1918-1924. С. 131.
2 Там же. С. 162.
3 Там же. С. 163.
4 Бунин И. Третий Толстой // Его же. Воспоминания. Нью-Йорк. 1950. URL:
bunin.niv.ru/bunin/.../tretiy-tolstoy.htm
647

Год спустя он вспоминал, как «плакал слезами и лютого горя и
какого-то болезненного восторга, оставив за собой и Россию и всю
свою прежнюю жизнь, перешагнув новую русскую границу,
границу в Орше, вырвавшись из этого разливанного моря страшных,
несчастных, потерявших всякий образ человеческий, буйно и с
какой-то надрывной страстью орущих дикарей, которыми были
затоплены буквально все станции, начиная от самой Москвы и до самой
Орши, где все платформы и пути были буквально залиты рвотой и
испражнениями»1.
А Алексей Толстой, которого Бунин называл «полубольшевиком»,
в это время в своих беседах с И. Эренбургом, с которым он тогда
дружил и чуть ли не ежедневно общался, говорил ему, что «нужно уехать
в Париж». И, судя по всему, сговорился уехать вместе с Цетлиными,
коих советская власть лишила своей собственности (товарищество
чайной торговли и развески «В. Высоцкий и К°» с фабриками в
Москве и Петрограде, а также особняк в Москве), но у которых
оставалась еще фабрика в Одессе и была недвижимость во Франции, в
Биарице2. О намерении Толстого уехать на Украину 18 июня
сообщалось в газете «Великая Россия»3. Официально отъезд оформляли
как турне литературной бригады по городам Украины с целью
проведения там литературных вечеров. Бригада состояла из двух
человек: писателя А.Н. Толстого и поэта Амори (М.О. Цейтлина). С ними
должны были ехать их семьи. Антрепренером у них вызвался быть
известный кинодеятель А.П. Левитов4.
В Самаре, после того как она была взята восставшим против
советской власти Чехословацким корпусом и стала местопребыванием
Комитета членов Учредительного собрания (Комуча), возобновили
свой выход закрытые большевиками газеты. В одной и них («Наша
жизнь») 27 июня напечатано стихотворение некоего Земляка «Вы
должны отомстить!» (в подражание Бальмонту) по поводу призыва
Троцкого к Красной армии расправиться с изменившей Самарой:
«Хочу быть страшным, / хочу быть зверем / и дерзких чехов / хочу
карать... / Кто зубоскалит / моим потерям? / Всех смертной казни /
хочу предать. / Хочу хаоса / я разрушений, / стальной шрапнелью /
терзать тела... / Не я ли, Троцкий, / безумья гений? / Не я ль
кровавый / вершитель зла?! / Вся власть советам!.. / Молчать, скотина! /
1 Бунин И. Окаянные дни: Одесса, 1919 г. С. 112.
2 См.: Эренбург И. Указ. соч. С. 199, 277; Фабрично-заводские предприятия
Российской империи. Пг., 1914. Д-8377.
3 См.: Великая Россия. 18.06.18.
4 См.: Толстая Е. «Деготь или мед». Алексей Н. Толстой как неизвестный писатель
(1917-1923). С. 206.
648

Об "Учредилке" / не смей мечтать! / Прибудет скоро / для вас
машина, / и вам придется короче стать. / Пускай бросает / вас в жар
и холод! / Все грады, веси / отдам мечу. / Я буду счастлив, / я буду
молод, / я буду страшен, / я так хочу!»1
В первые же дни после взятия Самары в ряды Народной армии
КОМУЧа записалось 800 офицеров. Гордостью ее стал отряд
подполковника В.О. Каппеля, уже 11 июня занявший Сызрань на другом
берегу Волги. Но социалистический Комуч не очень-то доверял этим
людям, да и они не испытывали к нему особой любви.
Только что назначенный начальником Уфимского полевого
штаба и командующим 2-й армией подполковник Генерального штаба
Ф.Е. Махин 3 июля 1918 г. выехал из Уфы со своим адъютантом,
якобы на рекогносцировку, а наделе - навстречу командиру Поволжской
группы Чехословацкого корпуса полковнику С. Чечеку и заявил ему:
- Я начальник штаба красных войск в Уфе. Зная о вашем
приближении, я разослал все части так, что вы можете войти в город
беспрепятственно. Дальнейшее мое личное пребывание в городе -
невозможно. Возвратиться туда мне нельзя... Идите на эту крепость смело,
не раздумывайте, достаточно одной части, чтобы забрать город»2.
Кстати, на сторону противника позднее перешел и его преемник
на посту командарма А.И. Харченко.
5 июля советская власть спешно оставила Уфу.
6 июля М. Волошин, находившийся в Коктебеле в Крыму,
интересуется у М.С. Цетлин, не знает ли она, что с Савинковым и
Эренбургом3. Не уехали ли они. Б. Савинков в этот день пытался
свергнуть советскую власть в Рыбинске. А в Ярославле его людям
удалось захватить власть и удерживать ее целых 16 дней. К ним сразу
же присоединились конная милиция и штаб военного округа.
Где-то в это время уехал на Украину по командировке
Всероссийского союза потребительских обществ и откуда прислал
заявление об отказе от должности ректора МВТУ В.И. Гриневецкий.
И то, и другое можно рассматривать как его протест против
политики большевиков, гонений на интеллигенцию вообще и вузовскую в
частности4.
6 и 7 июля A.B. Тыркова была у Герберта Уэллса и побранилась
с ним из-за России: «Он был против интервенции - нельзя вмеши-
1 Земляк. Вы должны отомстить! (По Бальмонту) // Наш день. 27.06.18. № 4. С. 4.
2 Ганин A.B. «...От мысли, что рядом со мною в казачьей форме сидит эсер, я
был далек». Жизнь и удивительные приключения генерального штаба полковника
Ф.Е. Махина. URL: www.mil.ru/files/9(06).doc
3 Волошин M. Избранное. Стихотворения. Воспоминания. Переписка. С. 367.
4 См.: Кропачев С.А. Дворянин. Ученый. Патриот. Василий Игнатьевич
Гриневецкий. (1871-1919). URL: http://sigma08.ru/2010/12/08
649

ваться в чужие дела: "Кто зовет? <...> Россия в состоянии мира с
Германией". - Я сказала: "Конечно, мы и без вас справимся. Но какой
ценой?" - А наутро известие об убийстве Мирбаха. Во всяком случае,
теперь интервенция решена»1.
В клубе «Русско-Британского 1917 года братства» лейборист
Филипп Сноужен поздравил Ариадну Тыркову с тем, что Милюков в
Берлине. Та очень резко ответила:
- Это не путь Милюкова, это путь Ленина. Он уехал в Россию с
милостивого разрешения Вильгельма.
Имея в виду ее призывы к интервенции, он сказал:
- Ну вот, добились... Ваше правительство объявило Антанте
войну...
- Что ж тут нового? Они всегда были в дружбе с немцами и во
вражде с Антантой.
Ее муж Гарольд Вильяме сказал ей:
- А вот Литвинов!
Она поспешила уйти из клуба, а потом записывала: «Бритое лицо
молодого еврейского адвоката». Ей стало противно видеть, как тот
же Сноуден, журналист Генои Вуд Невинсон, «дамы декад[ентского]
вида, молодые люди вроде наших горе-поэтиков вертелись там,
любезно с ним болтая». В это утро было напечатано сообщение Чичерина
в Берлин о том, что большевики застрелили 200 левых эсеров. «Это
за одного нем[ецкого] графа столько своих вчерашних товарищей
отдали. Никто из здешних левых снобов не потрудился спросить у
Литвинова, принимает ли он ответственность и за этот расстрел»2.
В среду 24 июля у A.B. Тырковой в Лондоне побывал французский
депутат, социалист-оборонец, секретарь редакции газеты «Юманитэ»
А.К. Варен, попросив дать ему аргументы против большевиков и за
интервенцию. Главную трудность он видел в том, что не видно, кого
признавать вместо большевиков.
- Ну, а если позовем членов Учредительного собрания?
Тыркова и собравшиеся у нее русские высказались против:
- Оно выбрано ради террора. Дискредитировано. Территориально
не представляет Россию. В нем много большевиков.
«Varenne, кажется, не был убежден. Он, между прочим, высказал
опасение, что немцы поторопятся предложить мир, пока в России
нет правительства] и что трудно будет справиться с пацифистами
справа и слева. Полупацифист[ская] резолюция на конференции]
1 Тыркова A.B. Дневник от 27.06(10.07). 18 // Наследие Ариадны Владимировны
Тырковой: Дневники. Письма. С. 223-225.
2 Тыркова A.B. Дневник от 2.08.18 // Наследие Ариадны Владимировны
Тырковой: Дневники. Письма. С. 223-225.
650

социалистов] в Париже показала, что это действительно трудно.
Наши аргументы не помогли Varenne и их majorité превратилось в
minorité. Говорят, этому помогли деньги наших большевиков,
положенные в швейц[арских] банках. Во время конференции] левое
крыло социалистов] издавало в Paris 6 газет»1.
А в России, на Урале назначенный 23 июля командующим 3-й
армией РККА генерал-майор Б.П. Богословский уже 25 июля остался в
занятом белыми Екатеринбурге (вместе со значительной частью
своего штаба и большой группой слушателей Академии Генерального
штаба) и перешел на их сторону. В результате те получили ценные
сведения о состоянии войск Восточного фронта РККА, обстановке
в тылу, военно-хозяйственных и мобилизационных мероприятиях
советского руководства, а сам он с 28 июля возглавил штаб Средне-
Сибирского корпуса2.
Через Украину в Крым перебирается отец Сергий (С.Н. Булгаков)
с семьей, чтобы там, в Симферополе стать профессором
политической экономии только что созданного Таврического унрверситета.
С тем, что во Франции наступает большевизм, был согласен и
Керенский, 1 августа рассказывавший Тырковой, как он ругался
с премьер-министром этой страны Ж. Клемансо, заявившем, что
Россия нейтральная страна. На этот раз он произвел на нее более
серьезное впечатление, хотя она по-прежнему продолжала считать
необходимым «разобрать его историю с Корниловым». Не по
сердцу ей пришлось и его трудно скрываемое злорадство по поводу того,
что Милюков перешел к немцам. «А я все еще не верю. Телеграмма
Астрова к Маклакову требует, чтобы у нас были развязаны руки. Это
не переход. Это страх, что союзники слишком дорого возьмут. Я хочу
тоже понять»3. А на следующий день послала Керенскому письмо, в
коем подтвердила, что считает для России большой бедой то, что год
назад Керенский не сумел сговориться с Корниловым, и высказала
пожелание все же договориться о Корнилове. «Посмотрю, ответит
ли». Касаясь напечтанного в популярном бостонском еженедельнике
«Крисчен сайенс монитор» ее частного письма к чикагскому
профессору С. Хаперу, главному консультанту американской
администрации по русскому вопросу, от 6 июля, «где я, в сущности, обращаюсь
1 Там же. С. 225-226.
2 Волков Е.В., Егоров Н.Д., Купцов И.В. Белые генералы Восточного фронта
Гражданской войны: Биографический справочник. - М.: Русский путь, 2003. http://
militera.lib.ru/bio/belye_generaly/index.html
3 Тыркова A.B. Дневник от 2.08.18 // Наследие Ариадны Владимировны
Тырковой: Дневники. Письма.С. 226-227.
651

к Вильсону, она записывает, что «могла прямо сказать свое мнение
самому сильному в Entente человеку»1.
Тем временем вмешательство Антанты в дела России
становится реальностью, англичане высаживаются в Архангельске. 5 августа
Тыркова фиксирует в своем лондонском дневнике, что это город
«освободился от большевизма». А накануне у нее побывал депутат
финляндского Сейма Рудольф Холсти, и с ним велись долгие разговоры о
Финляндии. Признавая, что Германия несет рабство, он хотел бы,
чтобы его родина «освободилась от немцев, но к России не хочет, России
боится». Главное, «чтобы Англия признала их независимость»2.
Одним из центров антибольшевистского движения стал
Европейский Север России. 2 августа 1918 г. в результате
вооруженного выступления военных была свергнута власть большевиков в
Архангельске. По предварительной договоренности лидеров и
вдохновителей антибольшевистского движения с представителями стран
Антанты выступление военных было подкреплено высадкой
иностранного десанта. В тот же день в городе была провозглашена власть
Верховного управления Северной области (ВУСО). Ее полномочия
распространялись на большую часть Архангельской губернии.
«По слухам, "Совнарком" (Совет народных комиссаров)
переезжает в Петербург; по-видимому, положение советских властей
неважно, - продолжает свои записи 6 августа (24 июля) 1918 г.
A.B. Орешников. - Вчера произведено много арестов среди
французов и англичан». Арестован, но потом отпущен французский археолог
барон Жозеф де Бай. «Состояние в обществе напряженное, -
записывал он 7 августа (25 июля). - В музее большевики ревизовали архив
московского дворянства». Сегодня регистрация бывших офицеров;
говорят, многие не пошли, боясь ареста»3.
Вопрос - идти ли на регистрацию или нет - был самым
трудным для штабс-капитана Федора Степуна в его советской жизни:
«Было ясно, что большевики заинтересованы не в пополнении рядов
Красной армии контрреволюционным элементом, а в прекращении
его просачивания в ряды Добровольческой армии и савинковского
Союза защиты родины и свободы. В то, что явившиеся будут
расстреляны, тогда еще не верилось, но в том, что все явившиеся будут
арестованы, сомневаться не приходилось. Не идя, можно было
проскочить, но в случае ареста приходилось считаться с расстрелом за
1 Тыркова A.B. Дневник от 3.08.18 // Наследие Ариадны Владимировны Тырко-
вой: Дневники. Письма. С. 227.
2 Тыркова A.B. Дневник от 6.08.18 // Наследие Ариадны Владимировны Тырко-
вой: Дневники. Письма. С. 227.
3 Там же. С. 168.
652

неявку, особенно мне, ввиду той активной роли, которую я играл в
министерстве Керенского. Прийти к какому-нибудь решению на
основе рациональных соображений было невозможно. Но идти было до
того противно и стыдно, что я, недолго думая, решил не идти, будь
что будет. Наташина (жены Степуна. - Авт.) интуиция не
оспаривала моего решения, а, скорее, присоединялась к нему. Наше решение
оказалось правильным: ни один из пошедших на регистрацию
знакомых офицеров не вернулся обратно. Я же в сутолоке событий был
забыт. Были ли забыты и другие не явившиеся, мне неизвестно. В то
время все жили и действовали в одиночку, на свой личный риск и
страх»1.
Гонения против офицеров, по мнению генерала Глобачева,
начались после того, как обнаружилось массовое их участие в заговорах
и восстаниях. «После неудачного ярославского восстания, поднятого
Савинковым, советская власть поняла, что все кадровое офицерство
является тем материалом, на котором базируются силы эсеров, и что
это офицерство настроено к ней так же враждебно, как и то, которое
открыто выступает на Юге России под начальством Корнилова, а
потому советская власть решила одним ударом покончить с этой
внутренней опасностью. Начались, сначала в столицах, а потом и в
провинциальных городах, регистрации офицеров и массовые их аресты.
Арестованных частью расстреливали, а частью рассаживали по
тюрьмам, но смертные казни пока еще не носили массового характера2.
В числе бежавших из Советской России оказывается и А.Н.
Толстой. 5 августа он объявился в Харькове, перед этим одолев 30-40 верст
на подводах в демаркационной зоне между Курском и Белгородом.
И в беседе с корреспондентом газеты «Южный край» живописует
душераздирающие подробности, не отраженные, кстати, в более
поздних свидетельствах, например о том, как «по пустячному поводу» на
границе его едва не увели «для объяснений» в поле. В Харькове его
резко поразило выражение лиц жителей:
- У вас - спокойные лица, неторопливая походка, медленные
взгляды; у нас, в Москве, - похудевшие лица, напряженные взоры,
настороженный шаг. В Москве человеческие лики почти не
одухотворены, и их одухотворяет дыхание смерти. Москва к смерти
привыкла и смерти не боится.
Еще более экспансивно и нервно отзывался о Москве Иван
Шмелев, прибывший в Харьков несколькими днями раньше:
Степун Ф.А. Бывшее и несбывшееся. Т. II. С. 210-211.
Глобачев К.И. Правда о русской революции. С. 174.
653

- Там жить невозможно, пока не кончится большевизм, я в
Москву ни ногой.
Толстой говорил более спокойно и уравновешенно:
- Я верю в революцию. Она очистила воздух как гроза. Большевики
в конечном счете дали страшно сильный сдвиг для русской жизни.
Теперь пойдут люди только двух типов: или слабые, обреченные на
умирание, или сильные, которые, если выживут, возьмут жизнь за
горло мертвой хваткой. Я верю, что Россия подымется1.
Характер взаимоотношений интеллигенции с
антибольшевистскими режимами, один за другим появлявшимися на окраинах
России, в каждом регионе имел свое специфическое преломление и
претерпел свою эволюцию. Динамика изменения настроений и
поведения интеллигенции зависела от многих факторов:
социокультурных традиций региона, хода гражданской войны, характера
политических режимов и социально-экономической ситуации в данном
районе. Оно не было статичным и видоизменялось по мере
трансформации политической ситуации в конкретном регионе2.
На момент установления антибольшевистского режима на Севере
социальные установки местной интеллигенции были чрезвычайно
разнородны. Значительная часть интеллигенции пришла к твердому
убеждению, что дальнейшее развертывание гражданской войны
может обернуться невосполнимыми потерями для экономики и
культуры, отстаивала идею стабилизации в стране и регионе, стремилась
найти консенсус между различными политическими течениями, была
противницей крайних политических позиций. Другие стремились
дистанцироваться от общегражданских проблем. Их помыслы были
направлены на обеспечение сносных материальных условий для себя
и своей семьи. Третьи первостепенной признавали
партийно-политическую деятельность. При этом симпатии политизированной части
северной интеллигенции склонялись к прокадетским и
умеренно-демократическим лозунгам. Влияние большевиков на интеллигенцию
было незначительным.
Социальные установки и политические интересы местной
интеллигенции предопределили различие в ее отношении к ВУСО.
Значительная часть сельской интеллигенции заняла
нейтрально-выжидательную позицию, поскольку не верила в прочность
установившегося режима и боялась опалы в случае восстановления советской
1 Цит. по.: Толстая Е. «Деготь или мед». Алексей Н. Толстой как неизвестный
писатель (1917-1923). С. 209.
2 См.: Федюкин С.А. Октябрь и интеллигенция // Интеллигенция и революция.
XX век. С. 21.
654

власти. Оценки ситуации разнились от восторженного отношения до
полного неприятия.
Полную поддержку ВУСО получило от интеллигентов,
настроенных проэсеровски. Их устраивал состав органов местной власти
(шесть эсеров и один народный социалист), включение в нее бывших
членов Учредительного собрания. Более осторожную позицию
заняли интеллигенты, придерживавшиеся меньшевистской ориентации.
Позицию активного неприятия ВУСО заняли представители правых
течений, офицерство. К ним примыкала часть прокадетской
городской интеллигенции, высшие церковные иерархи.
Разнились взгляды на установившуюся власть и среди неполи-
тизированной части интеллигенции. Но представители ее массовых
профессиональных групп были склонны поддержать начинания
ВУСО. С первых дней своего существования Верховное управление
возобновило деятельность местных органов самоуправления,
восстановило социальный статус духовенства. Это позволило новой власти
заручиться поддержкой бывших чиновников губернской и уездных
земств, многих деятелей городских самоуправлений, служителей
клира. Готовность к сотрудничеству с ВУСО выразили учителя,
средний медицинский персонал, ветеринары, лесные ревизоры и
техники, специалисты сельского хозяйства1.
Многообещающая программа деятельности Верховного
управления Северной области, изложенная в первых десяти постановлениях
и «Обращении к гражданам Архангельска и Архангельской области»
вызывала симпатии интеллигентов. Им импонировало обещание
восстановить единство и целостность России, воссоздать
демократические порядки 1917 г., обеспечить реальные свободы, стабилизировать
политическую и экономическую ситуацию в регионе, учитывая
интересы местного населения. Немаловажным фактором,
способствовавшим росту доверия к ВУСО, было обещание членов управления
проводить политику «средней линии», «третьего пути», основанную
на отказе как от леворадикальных замыслов большевизма, так и от
военно-диктаторских устремлений правых кругов. Мысль об
отрешении от «узкоэгоистичных партийных интересов», от насилия,
как механизма реализации властных полномочий, призыв к
консолидации всех сил антибольшевизма «во имя спасения Родины и
Революции», прозвучавший из уст главы ВУСО Н.В. Чайковского
на торжественном заседании членов Архангельского общества
изучения Русского Севера, соответствовала социально-психологиче-
1 Соколова Ф.Х. Власть и интеллигенция Северной области в годы гражданской
войны // Вопросы истории. 2003. № 12. С. 116.
655

ским установкам многих региональных деятелей культуры и
просвещения1.
Несколько сдержаннее отнеслись к ВУСО
высококвалифицированные интеллигенты в Архангельске: врачи, юристы, преподаватели
гимназий и профессиональных школ. Среди них были сильны
традиции западного либерализма. Программные положения Верховного
управления вызывали у них большие сомнения. Попытки членов
управления и их сторонников в точности воспроизводить
политику Временного правительства весны-лета 1917 г., реализовать
программные положения партии социалистов-революционеров,
признанные квалифицированными интеллигентами утопичными и
идеалистичными, не вписывались в их концепцию модернизации
России. Критика власти с их стороны была вполне справедливой.
Наивно было полагать, что в новых условиях, в иное время удастся
вернуться к сценарию февраля 1917 г. Изменились общественная
психология, настроение масс. Кроме того, было ясно и то, что Временное
правительство своими ошибками в практической политике отчасти
само спровоцировало последующий ход событий. Не соотносилось
с суровой реальностью, с условиями военного противостояния и
намерение неуклонно следовать демократическим принципам, строить
свою политику на основе народного «волеизъявления». Заведомо
были обречены на провал попытки укомплектовать Белую армию по
добровольческому принципу, как того хотели члены ВУСО. Народ,
уставший от войны, не хотел воевать ни за красных, ни за белых.
Уровень его общественного самосознания не был так высок, как это
пытались изобразить умеренные социалисты.
Острая идейно-политическая вражда и рознь, инициируемые
лидерами различных политических партий; эволюция
антибольшевистских режимов в направлении военных диктатур; насилие, белый
террор отталкивали массовые профессиональные группы
интеллигенции от антибольшевизма. «Отсутствие "положительной идеи",
идеи созидания, активная пропаганда идеи борьбы и разрушения не
могли консолидировать общество, привлечь в союзники тех, кто по
долгу службы перед отчеством стремился не допустить уничтожения
культурных ценностей страны».
Во всяком случае, антибольшевистские режимы не смогли
заручиться поддержкой широких кругов интеллигенции.
Однако возможность компромисса власти с образованными
слоями города существовала. В настроениях этой части интеллигенции со-
1 Соколова Ф.Х. Власть и интеллигенция Северной области в годы гражданской
войны. С. 117.
656

циально-экономическая и культурная составляющие доминировали
над политическими интересами. Ожидания городских
интеллигентов от новой власти очень точно отразил в выступлении на заседании
АОИРС 19 августа 1918 г. председатель общества В.В. Шипчин-
ский.
- Предстоит колоссальная работа: надо в кратчайшее время
воссоздать разрушенный государственный механизм, воскресить
сокрушенную национализированием промышленность, найти новые
прочные основы финансового обеспечения и оборота, наладить уже давно
разрушенный транспорт, обеспечить население хотя бы минимумом
необходимого продовольствия, наладить убитый торговый аппарат,
создать сколько-нибудь нормальные условия народного
образования и воспитания, озаботиться обеспечением народного здравия и
на первых порах ликвидировать распространение эпидемических
заболеваний.
Эти задачи Верховного управления, по его мнению, являлись
приоритетными1.
6 августа Народная армия Комуча и части Чехословацкого
корпуса вошли в Казань. Студенты и профессура встретили их с
ликованием. 12 августа в аудитории № 1 Казанского университета по
инициативе особоуполномоченного Комуча В.И. Лебедева состоялась
общестуденческая сходка. Присутствовали и некоторые профессора.
В своей речи Лебедев призвал учащуюся молодежь встать на защиту
свободы и родины:
- Меньше слов, больше дела, - сказал он. - Надо идти в ряды
Народной армии. Интеллигенции надо встать плечо о плечо с
добровольцами из простых солдат и рабочих, чтобы не заслужить
справедливых упреков... Наше движение на Москву не будет задержано, ибо
там теперь - «советская пустыня»2.
Союз инженеров и техников 14 августа постановил, что все
инженеры и техники должны записаться и пройти курс военного
строя в рядах дружины, образованной при Казанском округе путей
сообщения3.
16 августа совет университета практически единогласно (при
одном воздержавшемся) принял резолюцию, предложенную
профессором Н.Д. Бушмакиным - заведующим кафедрой анатомии человека.
В ней он приветствовал Комуч и заявлял о готовности «принести все
силы, средства и саму жизнь своих членов на пользу строительства
нашей истерзанной родины», объявлялась подписка на доброволь-
1 Там же. С. 118.
2 Общестуденческая сходка // Новое казанское слово. 14(1).08.18. № 5. С. 2.
3 См.: Объявления // Новое казанское слово. 16.08.18. № 7. С. 2.
657

ное единовременное денежное пожертвование на нужды народной
армии1. Принявшие эту резолюцию думали о возврате к принципам
демократии, которую, по их мнению, олицетворяло Учредительное
собрание. Начался сбор средств на нужды Народной армии. Большие
суммы жертвовали многие жители города, в том числе и
сотрудники университета. Кампания по сбору денег подогревалась
выступлениями известных профессоров как в аудиториях, так и в печатных
изданиях2.
Профессор университета H.H. Фирсов выступил в однодневной
газете «Народная армия» со статьей «Народное войско». В ней он
пытался показать, что только сам народ способен защитить
«добытую свободу от прежнего векового правительственного деспотизма»
и что нужно поддержать Народную армию Комуча, ибо ее
«поддерживает весь народ, стремящийся к воссозданию единой свободной
России». С подобными же статьями там выступили, профессора
H.H. Парфентьев, М.В. Бречкевич и А.Я. Богородский3. Помощник
управляющего Военным ведомством Лебедев, благодаря совету
университета за выраженное доверие новой власти, сказал, что это
доверие ей очень дорого, «как исходящее из высокого рассадника
света». Сообщив, что в Самаре торжественно открыт университет, он
призвал профессуру совместно со студенчеством «прийти власти на
помощь, выясняя массам значение освобождения России от
большевизма»4.
В Казани находилось около тридцати тысяч офицеров. В
своем большинстве эти люди, уставшие и измученные после четырех
лет неудачной войны, предпочитали выжидать или ехать в тыл, в
Сибирь. Да и не вдохновлял их красный флаг, под которым
сражалась Народная армия. А приведший сюда их части подполковник
В.О. Каппель на собрании офицеров Генерального штаба настаивал
на немедленном продвижении на Нижний Новгород, а потом и
дальше. Он доказывал, что в гражданской войне побеждает тот, кто нахо-
1 Лацис. Интеллигенция и советская власть (Казанская профессура во время
власти Учредилки) // Известия ВЦИК. 1.03.1919. № 47. С. 1.
2 Там же; Литвин А.Л. Ученые Казанского университета во время смены
политических режимов // Власть и наука, ученые и власть: 1880-е - начало 1920-х годов.
СПб.: Дмитрий Буланин, 2003. С. 124-132; Малышева СВ. «Великий исход»
казанских университариев в сентябре 1918 г. // Гасырлар авазы=Эхо веков (Казань), 2003.
№ 1/2. С. 87-92.
3 Там же; Ермолаев И.П., Литвин А.Л. Профессор H.H. Фирсов. Очерк жизни и
деятелоьности. Казань, 1978. С. 66-67.
4 День Народной армии: III. Митинг в Университете // Народная жизнь. 23.08.18.
№1.С.2.
658

дится в движении вперед, а не тот, кто обороняется. Но комучевское
начальство и союзников-чехов убедить ему не удалось1.
То, что произошло в Казани, заставило большевиков
предпринять целый ряд чрезвычайных мер, чтобы подобное не случилось
в Нижнем Новгороде, Саратове и других городах, ставших вдруг
прифронтовыми. В Царицыне 17-24 августа чекистам удалось
ликвидировать тайную антисоветскую организацию,
намеривавшуюся с помощью Сербского батальона захватить власть и передать ее
Комучу. Однако в этом батальоне оказалось много
«интернационалистов», а руководитель организации - присланный из Москвы
инженер Алексеев проявил излишнюю доверчивость к помощнику
коменданта города, который «прикинулся контрреволюционно
настроенным, заслужил доверие и выдал всех, а также выдал место,
где были спрятаны деньги организации в количестве 9 миллионов».
А этому предшествовал арест всего артиллерийского управления
Северо-Кавказского военного округа со всеми письмоводителями и
самыми мелкими служащими, а затем и всех ответственных чинов
штаба округа. Их заключили первоначально под стражу при ЧК, а
некоторое время спустя посадили на баржу, которую поместили на
середине Волги. Лишь вмешательство из Москвы заставило Сталина
освободить бывшего военрука СКВО А.Е. Снесарева и начальника
его штаба А.Л. Носовича. Оба они отправились за новыми
назначениями в Арзамас, где разместил свою ставку И.И. Вацетис, только что
назначенный главнокомандующим всеми Вооруженными Силами
РСФСР. И там последний из них встретился и разговорился со
своим знакомым по довоенной службе в Петербургском военном округе
бывшим полковником С.С. Камневым. «Я, как лицо, задача которого
главным образом состояла в проведении секретных целей моей
организации, попробовал прозондировать причины его службы у
большевиков и взгляды вообще, из которых, конечно, я в этом был уверен
тогда, первые - граничили с ошибкой или принуждением, а вторые
были совершенно «контрреволюционны». Разговор был прерван
вызовом Каменева к Вацетису, но из того, что Носович успел услышать,
а особенно из последней заключительной фразы, что
«обстоятельства сильнее его самого и... тут последовал столь безнадежный взмах
рукой», что «не оставалось никакого сомнения в том, что сердцем и
душой генерал Каменев в том месте России, где свободно и гордо
развевается наше национальное трехцветное знамя»2.
1 Павлов Б. Генерал В.О. Каппель и его «каппелевцы» // Белое дело. URL: http://
www.xxl3.ru/kadeti/kappel.htm
2 Носович А.Л. Красный Царицын. Взгляд изнутри. Записки белого разведчика.
М.: АИРО-ХХ1,2010. С. 35-53.
659

В конце августа в Одессе обосновывается Алексей Толстой и,
встретившись с Иваном Буниным, как ни в чем не бывало, кричит
уже с полной искренностью и с такой запальчивостью, какой еще его
собеседник и не знал в нем:
- Вы не поверите, до чего я счастлив, что удрал, наконец, от этих
негодяев, засевших в Кремле. Вы, надеюсь, отлично понимали, что
орал я на вас на этом собрании по поводу идиотских «Двенадцати»
и потом все время подличал только потому, что уже давно решил
удрать и при том как можно удобнее и выгоднее. Думаю, что зимой
будем, Бог даст, опять в Москве. Как ни оскотинел русский народ,
он не может не понимать, что творится! Я слышал по дороге сюда, на
остановках в разных городах и в поездах, такие речи хороших,
бородатых мужиков насчет не только всех этих Свердловых и Троцких,
но и самого Ленина, что меня мороз по коже драл! Погоди, погоди,
говорят, доберемся и до них! И доберутся! Бог свидетель, я бы сапоги
теперь целовал у всякого царя! У меня самого рука бы не дрогнула
ржавым шилом выколоть глаза Ленину или Троцкому, попадись они
мне, - вот как мужики выкалывали глаза заводским жеребцам и
маткам в помещичьих усадьбах, когда жгли и грабили их!1
5 сентября (23 августа) Волошин пишет Ю.Л. Оболенской:
«Событий в Крыму нет: живут как под стеклянным колпаком,
живут дикими слухами и страхами возможного. Больше всего боятся
ухода немцев и новой анархии, и почему-то это всем кажется
наиболее вероятным, хотя явно, что Крым попал в глубокие руки. Сережа
[Эфрон] здесь уже почти два месяца - ждет со дня на день приезда
Марины и ничего об ней не знает»2.
В силу ряда причин и факторов союз между интеллигенцией и
антибольшевистскими правительствами не состоялся. 5-6 сентября
1918 г. в Архангельсе произошел переворот, организованный
военными, практически весь состав ВУСО, за исключением двух его членов,
был арестован и отправлен на Соловецкие острова. Показательно, что
в его защиту прозвучали голоса немногих интеллигентов: земских
чиновников и членов губернского правления Учительского союза.
Реакции же со стороны других профессиональных групп
интеллигенции не последовало. Эта индифферентность позволяет утверждать,
что интеллигенция очень быстро разочаровалась в политике власти и
дистанцировалась от нее.
Таким образом, антибольшевистский фронт, объединявший
разнородные социально-политические силы на Севере, обнаружил
1 Бунин И. Третий Толстой // Его же. Воспоминания. Нью-Йорк. 1950. URL:
bunin.niv.ru/bunin/.../tretiy-tolstoy.htm
2 Волошин M. Собрание сочинений. Т. 12. Письма 1918-1924. С. 163.
660

тенденцию к рассогласованию. Усиливались политические
противоречия между различными общественными группами, нарастали
разногласия между гражданской и военной, русской и иностранной
военной администрациями. Надежды на примирение всех
социальных групп и стабилизацию политической ситуации не сбывались и,
соответственно, авторитет ВУСО в глазах интеллигенции падал.
Схожие процессы протекали и в других местностях, где на время
удавалось избавиться от советской власти.
6 сентября Милица Нечкина в Казани фиксирует в дневнике и
похоронный звон, и грохот пушек, и то, что «часто над городом летают
аэропланы и бросают бомбы»1. «По улицам бежит народ, носятся
автомобили, массою идут военные, - пишет она 7 сентября, только что
побывав в городе. - Мама что-то складывает на случай бегства. Куда
бежать? Что взять с собою? Некуда и нечего. Из вещей для меня
самое дорогое дневник, я взяла сейчас его в руки, желая забрать хоть
его»2.
В общей толпе поддавшихся панике людей, кинувшихся вон из
Казани, после того как она вечером 9 сентября (27 августа)
подверглась ожесточенной бомбежке, оказалась местная общественная
деятельница Наталья Петровна Куприянова, двоюродная сестра Веры
Фигнер, член (или даже глава) городской Управы. Вот запись из ее
дневника о заседании городской Думы в полдесятого вечера:
«Собрание было бурным, страсти накалялись. Никто не хотел
друг друга слушать. Кричали:
- Большевики снова разгонят Думу!
- Всех нас в кутузку!
- Что кутузка? К стенке!
- Лучше сейчас уехать и вернуться, когда все успокоится...
К этой мысли присоединилась и я, да и кругом - люди, с которыми
работала бок о бок многие годы... Никогда не забуду этого ночного
путешествия: полный мрак, безмолвно отступающие войска,
повозки, орудия. В конце Суконной слободы к этому потоку армии начали
примыкать служащие казанской Управы, банка. Ехать пришлось
шагом, и скоро мы попали в густую, еле двигавшуюся массу»3.
В ужасном переполохе, связанном с распускаемыми слухами о
предстоящих расправах со всеми, кто поддерживал Комуч, в ночь с 9
на 10 сентября вместе с отрядами Народной армии и Чехословацким
корпусом в спешке бежали из Казани не менее 30 тысяч мирных жи-
1 «...И мучилась, и работала невероятно». Дневники М.В. Нечкиной. С. 92.
2 Там же. С. 93.
3 «Сама себя ссылаю» / публ. Е.Д. Жуковой // Факел. Историко-революционный
альманах. 1989. М.: Политиздат, 1989. С. 214-215.
661

телей, в основном местной интеллигенции: ученые, учителя, врачи,
священнослужители, студенты и другие· Из работавших в
университете 81 профессора и приват-доцента осталось 42 человека· Часть
ученых, предвидя подобное развитие событий, воспользовались
приглашениями на работу в Сибирские университеты, некоторые
запаслись командировочными удостоверениями. Другая часть из Казани
перебрались в Уфу или в Самару и там получили направления на
работу в Сибирь - в Иркутск, в Томск1.
По каким-то причинам, в отличие от большинства других
интеллигентов, не бежала семья Нечкиных. Ночь на 10 сентября она
провела в подвале. «Большевики вступили в город около 9 ч[асов] утра,
хотя город был оставлен в полночь»2. Остались в родном
университете и некторые его профессора (в том числе ректор Фирсов), еще
пару недель назад ратовавшие за комучевскую армию. Признав свои
ошибки, они последующей добросовестной работой стремились
заслужить уважение не только новых студентов из рабочих и крестьян,
но и органов Советской власти3.
Да и упомянутая выше Куприянова, оказавшись утром 10
сентября (28 августа) в Столбищах, в 19 верстах от города, «со стесненным
сердцем, волнуясь, бранила себя, что не осталась дома». И если бы
шла не одна, «то повернула бы обратно». Но встретившись с другими
членами Управы и гласными Думы, «поддалась общему потоку», за
что потом казнила себя4. А ее племянник A.B. Перимов, избранный
месяц спустя членом Казанского губисполкома, возмущался:
- Никогда не думал, что тетка сморозит такую глупость...5
А а Казани уже 11 сентября председатель ЧК Восточного
фронта М.И. Лацис вызвал на допрос членов университетского Совета.
Допрос кончился достаточно неожиданно. Выудив у них, кто был
автором вышеупомянутой резолюции в поддержку Комуча, и выяснив,
что он уехал (всего город покинуло 39 из 81 профессора и
приват-доцента), Лацис отпустил всех, обязав сдать деньги на нужды Красной
армии в сумме в 10 раз больше той, которую каждый из них
пожертвовал на Народную армию. Под арестом остался только
исполнявший обязанности ректора Д.А. Гольдгаммер6. Профессора таким об-
1 Литвин А.Л. Ученые Казанского университета во время смены политических
режимов. С. 124-132; Малышева СВ. «Великий исход» казанских университариев в
сентябре 1918 г. С. 87-92.
2 «...И мучилась, и работала невероятно». Дневники М.В. Нечкиной. С. 93.
3 Ермолаев И.П., Литвин А.Л. Профессор H.H. Фирсов. С. 67.
4 «Сама себя ссылаю». С. 215.
5 Там же. С. 215-216.
6 Лацис. Интеллигенция и советская власть (Казанская профессура во время
власти Учредилки). С. 1.
662

разом отделались, что называется, легким испугом. Да и Гольдгаммер
через месяц был выпущен из тюрьмы, заплатив штраф в 10 000
рублей. Крупным репрессиям не подверглись и другие жители города.
«Казань пуста, - телеграфировал Лацис в Москву, - ни одного попа,
ни одного монаха, ни буржуя. Некого и расстрелять. Вынесено всего
6 смертных приговоров». Новым ректором университета был
назначен Е.А. Болотов. Видя огромные трудности с преподаванием, в
октябре 1918 г. совет университета обратился в губернский комиссариат
просвещения с просьбой «гарантировать» свободу возвращения
преподавателей, покинувших Университет в сентябре, «без всяких для
них неблагоприятных последствий»1.
Сохранилось относящееся к этому времени письмо
интенданта войск Народной армии Хвалынского района В. Ушакова брату
в Омск, в котором говорилось: «Нас теснят. В руках Народной
армии осталась на правом берегу Волги одна Сызрань. Причина наших
неудач - нежелание мобилизованных сражаться с большевиками,
несмотря на все усилия со стороны последних по части грабежей,
насилий и разбоя. 75 проц. мобилизованных дезертировали; держимся
только офицерами и добровольцами; происходит уничтожение всего
интеллигентного, отважного и патриотического. Положение не
безнадежное; еще месяц продержимся. К великому своему огорчению,
должен признаться, что своими силами нам не стать на ноги, до того
мы исподлились и ослабли под влиянием большевизма. <...> Надеюсь
на Сибирь и на союзников»2.
Как и свергнутая им советская власть, Комуч увлекался
политической демагогией, не стремился особо вникнуть в проблемы края,
привлекать интеллигенцию к участию в разработке политической
стратегии и к практической деятельности в значимых властных
структурах. Все ответственные посты в правительственных
учреждениях занимали люди пришлые. Они не знали и не пытались
понять насущные проблемы местных жителей, вникнуть в специфику
их жизни, разобраться в своеобразии психологии. Многие из них не
обладали достаточным опытом административно-управленческой
работы и были всецело охвачены всепоглощающей борьбой с
большевизмом, с одной стороны, и полны страха перед военными и
буржуазией, с другой. Вскоре и городская интеллигенция начала осозна-
1 Созинов A.C., Менделевич Д.М. Один год и вся жизнь (профессор H.A. Вырубов
в Казани) // Медицинская психология в России: электрон, науч. журн. 2013. № 6 (23).
URL: http://mprj.ru.
2 Ганин A.B. «...От мысли, что рядом со мною в казачьей форме сидит эсер, я
был далек». Жизнь и удивительные приключения генерального штаба полковника
Ф.Е. Махина. URL: www.mil.ru/files/9(06).doc
663

вать, что приезжие, которым нет дела до социально-экономических и
культурных проблем региона, «хлынут обратно при первой
возможности». Разочарование ее во власти усилилось.
Длившиеся несколько месяцев переговоры между Комучем и
обладавшим своей собственной армией Сибирским правительством
завершились на Государственном совещании в Уфе образованием
23 сентября Всероссийского временного правительства
(«директории») во главе с эсером Н.Д. Авксентьевым. Одним из пяти его членов
и главнокомандующим вооруженными силами стал
генерал-лейтенант В.Г. Болдырев, а скончавшийся 8 октября в Екатеринодаре
главнокомандующий добровольческой армией генерал от инфантерии
М.В. Алексеев числился его заместителем в ранге заместителя члена
правительства. Формально в нем числились также энес Чайковский,
возглавлявший ВУСО и кадет Астров, находившийся на Юге России.
Интеллигенция в своей массе приветствовала «Уфимскую
директорию». Но вот что записывала в своем дневнике от 13 (26)
сентября оказавшаяся в Уфе после бегства из Казани Н.П. Куприянова:
«Здесь было избрано Всероссийское правительство - пять членов
Директории, составлена нота, оповещающая население страны об
этом. Кто эту ноту будет читать? Население явно симпатизирует
большевикам»1.
В воскресенье 6 октября (23 сентября) вслед за Директорией из
Уфы в Омск отправилась Н.П. Куприянова. Она долго колебалась,
ехать ли туда? Но о возвращении домой думать было нельзя: фронт
отделял ее от Казани, а там «всюду - аресты, расстрелы». Скрепя
сердце пришлось согласиться ехать в Сибирь: «"Сама себя ссылаю", -
пронеслось в мысли»2.
Не все так считали. При наступлении 7-й Уральской дивизии
горных стрелков генерал-майора В.В. Голицына на Алапаевск на ее
сторону перебежал целый полк РККА, сформированный из местных
заводских (алапаевских, Синячихи и других) заводов. Командовавший
им инженер Ф.А. Масленников еле унес ноги3. Алапаевск был занят
белыми 28 сентября (ст. ст.).
Под давлением местного населения были восстановлены в своих
полномочиях арестованные члены Верховного управления Северной
области, но вскоре ВУСО, лишенное поддержки правых кругов и
иностранной военной администрации, а также части интеллигенции,
ушло в отставку. 7 октября (28 сентября) 1918 г. Н.В. Чайковский
1 «Сама себя ссылаю». С. 216.
2 Там же.
3 См.: Пичугов С. Неизведанными путями. Воспоминания о гражданской войне на
Урале. М.: Воениздат, 1958. С. 51-53.
664

сформировал Временное правительство Северной области (ВПСО),
состоящее из представителей правых кругов и кадетов. Новый
политический режим просуществовал вплоть до ликвидации белого
Северного фронта в феврале 1920 г. На фоне обострения
политической борьбы и перегруппировки политических сил в настроениях
значительной части земских чиновников, учителей, среднего
медицинского персонала, агрономов проявились две тенденции: с одной
стороны, росла оппозиционность новому режиму, с другой -
формировался индифферентизм к власти и ко всему происходящему. В
период функционирования ВПСО наиболее реален был диалог власти
с более образованной частью городской интеллигенции. Но и этот
шанс остался не реализованным.
Политическая вражда и рознь усилили трения не только между
антисоветски настроенными общественными группами, но и внутри
их, проникли во все властные структуры. Все это мешало
конструктивной созидательной деятельности, не способствовало росту
авторитета правительства среди квалифицированных интеллигентов.
Нечто подобное наблюдалось и в Поволжье, на территории
Комитета членов Учредительного собрания, не говоря уж о таких
областях, как Дон или Сибирь.
10 октября (27 сентября) 1918 года Максимилиан Волошин
пишет Ю.Л. Оболенской, что ее и его бывшей жены письма немного
успокоили коктебельцев за судьбу москвичей, «хотя, кажется, самые
худшие времена наступили уже после августа». «Мы все ждали
приездов из Москвы. Больше всех ждет Сережа приезда Марины. И даже
не знает, осведомлена ли она о том, что он уже три месяца в Коктебеле
дожидается ее. Ваше сведение о том, что она приняла пост ректора
Московского университета, совершенно его обескуражило»1.
А исход из Совдепии тем временем всеми возможными способами
продолжался.
«Началась сильная тяга на Дон и Украину, - вспоминал генерал
Глобачев. - Оставаться в советской России человеку, не
признающему власти, почти не было возможным. Кроме того, и другая причина
заставляла здравомыслящего бежать из советской России - это
надвигающийся голод». Чтобы получить пищевой паек, надо было идти
на советскую службу. Принцип, что имеет право на существование
только тот, кто приносит свой труд на пользу рабоче-крестьянской
республики, всех остальных поставил почти вне закона, и они
должны были так или иначе погибнуть. И прежде всего это относилось к
1 Волошин М. Собрание сочинений. Т. 12. Письма 1918-1924. С. 181. Слухи о
ректорстве М. Цветаевой оказались неверными.
665

интеллигенции и бывшим офицерам. «Но и тут большевики, не
желая усиливать ряды белого движения, постарались всеми мерами
затруднить выезд из столиц. Кто желал выехать на Украину, должен
был доказать свое украинское происхождение, что было чрезвычайно
затруднительно, так как не каждому удалось сохранить нужные
документы, да кроме того, на это уходило очень много времени. Выезд
из столиц, помимо этого, требовал представления различного рода
удостоверений от разных советских учреждений, и от Чека в
особенности. Понятно, что при таких условиях только незначительный
процент после долгих мытарств выезжал легальным образом, а
большинство - с фальшивыми документами или совсем без документов».
Лично Глобачев на легальный способ выезда из Петрограда не
рассчитывал, хотя и имел право, как екатеринославский уроженец, на
украинское подданство. «Это было и долго, и могло повлечь к
задержанию в пути, несмотря на всю законность документов, что со
многими и случалось. В общем, у меня, кроме удостоверения об увольнении
из резерва штаба Петроградского военного округа на мою
собственную фамилию и удостоверения на чужую фамилию о командировке,
якобы с секретным поручением от Центральной следственной
комиссии, в город Оршу, других документов не было. Последний
документ мне удалось получить благодаря связи с председателем этого
учреждения, тайно работавшим в пользу белых; но я решил этого
документа не предъявлять без крайней нужды, так как опасался, что не
сыграю достаточно удачно в таком случае свою роль; лучше было
избежать вообще предъявления каких-либо документов в пути. Выехал
я из Петрограда как-то случайно, благодаря тому, что мне удалось
перекупить железнодорожный билет у одного молодого человека в
Оршу, полученный им по всем правилам, установленным советской
властью для выезжающих из Петрограда»1.
Не имея возможности печататься и зарабатывать, а также
опасаясь ареста, И. Эренбург и В. Инбер всеми правдами и неправдами
(много сил и времени отнимала необходимость добывать пропуска и
билеты) перебрались в Киев. И уже оттуда, из спокойного, как им
казалось, далека, грозили большевикам всяческими бедами. Эренбург
выпустил там несколько поэтических книжек (в том числе переиздал
сборник стихов «В смертный час. / Молитва о России/»), печатался
в местной прессе, выступал на собраниях литераторов в творческих
клубах. По выражению писателя, «Киев напоминал обшарпанный
курорт, переполненный до отказа»2.
1 Глобачев К.И. Правда о русской революции. С. 175-176.
2 Кальницкий М. Илья Эренбург о жизни в Киеве // Комсомольская правда.
26.01.2016.
666

11 октября, прихватив секретные документы, перешел на
сторону донских казаков в районе станции Лиски советник командующего
Южным фронтом РККА бывший полковник АЛ. Носович1· В числе
этих секретных документов были сведения о только что
обсуждавшихся с Вацетисом и Троцким планах наступательных и
оборонительных действиях, а также подробные характеристики
руководителей обороны Царицына (прежде всего Сталина и Ворошилова),
начальников действующих против донских казаков дивизий, а также
командующих Южным, Восточным и Северным фронтами2.
Выпущенный на поруки журналист Петр Пильский, получив
от германского консула в Петрограде бумагу о том, что ему надо в
Берлине заручиться помощью для издания альманаха с участием
Амфитеатрова (италофила), Мережковского (франкофила),
Ремизова и Куприна, не дожидаясь нового вызова в революционный
трибунал, выехал 20 октября из Петрограда через Москву и Орел на
Украину, и уже 1 ноября ему удалось осесть в Киеве, где стал
сотрудничать в ежедневной газете «Наш путь», редактором которой был
бывший адвокат Ф.Н. Зейлингер3.
12 ноября (30 октября) в газете «Киевская мысль» напечатано
стихотворение «Из книги пророка Исайи» Бунина: «Возьмет Господь
у вас / всю вашу мощь, - отнимет трость и посох, / питье и хлеб,
пророка и судью, / вельможу и советника. Возьмет / Господь у вас
ученых и мудрейших, / художников и искушенных в слове. <...> И
народы / восстанут друг на друга, дабы каждый / был нищ и угнетаем.
И над старцем / глумиться будет юноша, а смерд - / над прежним
царедворцем. И падет / Сион во прах, зане язык его / и всякое деянье -
срам и мерзость / пред Господом. И выраженье лиц / свидетельствует
против них, и смело, / как некогда в Содоме, величают / они свой
грех. - Народ мой! На погибель / вели тебя твои поводыри!»4
Осень, а затем зиму, очень тревожную, со сменой властей, а иногда
и с уличными боями, Бунины и Толстые прожили в Одессе все-таки
более или менее сносно, кое-что продавали разным то и дело возни-
1 Шехаев Б. Боевая жизнь 16-й стрелковой... М.: Госвоениздат, 1926. С. 20. Как
утверждал потом сам Носович, он вступил в РККАв мае 1918 года по рекомендации
московской подпольной организации белогвардейцев (Носович А.И. Красный
Царицын. Взгляд изнутри. Записки белого разведчика. М.: АИРО-ХХ1, 2010).
2 Носович А.Л. Красный Царицын. Взгляд изнутри. Записки белого разведчика.
М.: АИРО-ХХ1, 2010. С. 35-62.
3 Меймре А. Из Совдепии в чужеземную Россиию: Бегство П.М. Пильского //
Новый исторический вестник. 2001. № 1 (3).
4 Бунин И.А. Из книги пророка Исайи // Киевская мысль. 30.10.18 // Его же.
Полное собрание сочинений: в 13 т. Т. 2 / сост. и коммент. И.И. Жукова. М.: Воскресенье,
2005. С. 171.
667

кавшим по югу России книгоиздательствам, - Толстой, кроме того,
получал неплохое жалованье в одном игорном клубе, будучи там
старшиной1. И, естественно, активно участвуют в
общественно-политической жизни.
27 (14) октября кадетский «Одесский листок» публикует
специальное приложение «Накануне возрождения России», а в нем -
стихотворение из цикла «Русь» И.А. Бунина, а также большую статью
А.Н. Толстого «Левиафан». В ней утверждалось, что «исторические
события складываются только под влиянием бессознательной
психологии огромных масс» и что это становится особенно очевидным
во время революции, когда «отдельные народы захватываются
воображением, как отдельные организмы, как полуразумно-трагические
существа - Левиафаны, с предопределенной судьбой».
Большевизм, по мнению автора, был той болью и отчаянием
России, которые таились в ее недрах со времен бунта Стеньки Разина:
«Болезнь, изнурительная и долгая, застилала глаза народу, не давала
ему осознать государственности, заставляла интеллигенцию лгать и
бездействовать, вызвала непонятную тоску, больные мечты по какой-
то блаженной анархии, о воле в безволии, о государстве без
государства. И вот болезнь прорвалась и потекла по всем суставам кровавым
гноем. Россия распалась». Но в отпавших от нее частях начали
борьбу с болезнью и победили ее у себя.
И ближайшая задача этих отпавших окраин теперь видится
Толстому в том, чтобы со свежими оздоровленными силами начать
очищение Великороссии: «Москва должна быть занята русскими
войсками. Этого требует история, логика, гордость, порыв
изболевшегося сердца. И там, в Москве, все те, кому дорого великое, а не малое,
кому дорога свобода и мила, должны соединить в единый организм -
в тело прозревшего Левиафана - все временно отторгнутые части.
Россия была большой, теперь должна стать великой»2.
14 ноября Ариадна Тыркова фиксирует в своем лондонском
дневнике вопросы, которые волнуют ее в связи с окончанием войны в
Европе и началом подготовки мирного конгресса в Париже. Среди
них: «Цель интервенции. Ее смысл и размеры»; представительство
на конгрессе; «Надежда на сговор Сибири с Югом. Если нет, тогда
пусть съедутся, но не из Москвы, представители и здесь сговорятся».
Надо бы сговориться и с национальностями: «Что такое федерация?
1 Бунин И. Третий Толстой // Его же. Воспоминания. URL: bunin.niv.ru/bunin/.../
tretiy-tolstoy.htm
2 Толстой А. Левиафан // Накануне возрождения России. Приложение к № 227
газеты «Одесский листок» от 27/14.10.18 (Цит. по: Толстая Е. «Деготь или мед».
Алексей Н. Толстой как неизвестный писатель (1917-1923). С. 288-290.
668

Финляндия, Украина должны сговориться с Москвой, и тогда только
Галиция» и «границы Польши»1.
Психология масс продолжает вызывать пристальный интерес у
А.Н. Толстого. В следующей своей статье, «Не я, но ты»,
опубликованной в «Одесском листке» 22 (9) ноября, то есть почти сразу же
после революций в державах Четвертого союза, он рассуждает о
законе детонации: «Достаточно где-нибудь стащить с трона короля - на
следующий день таким точно манером, без признаков
индивидуальности, в двух-трех местах тащут с трона и своего короля. Уверен, что
где-нибудь в Таити или на островах Содружества уже заседает совдеп
и что через недельку явно себе во вред швейцарский штат Ури <...>
объявит гражданскую войну и прочее и прочее».
Констатируя, что вожди социалистов в восторге от этих событий,
он в то же время выражает боязнь (правда, отнюдь не первый) - «не
очутились ли бы мы через год приблизительно в XVIII веке». А
чтобы не допустить этого, следует разобраться, что двигает
разъяренными людьми.
Мировая война кончилась. «Но состояние войны еще
продолжается. Безгласные, серые, слепые, ослепшие, оглушенные толпы
продолжают стоять на границах государств. Безгласные, серые,
оглушенные, приниженные жители городов и деревень, умеющие только
мычать, - ворочают ослепшими глазами - ища - где же свет молнии,
прорезавшей все небо. И вот в этих безликих людей начинает
проникать сознание, - его первоначальная форма, образующая особи, - это
гнев. Он принимает форму и силу инстинкта и обращается на то, что
собрало эти толпы и оглушило их».
Больше всего Толстого занимает то, что в расходящихся
кругами политических катастрофах вовсе не участвует индивидуальный
фактор. Именно в массовидности происходящих процессов он
усматривает черты темного Средневековья с его разгулом безличных
толп. И отсюда напрашивается вывод, как итог всей тогдашней его
публицистики, - требование прекратить состояние ненависти, в
котором пребывает Россия. И вот какие слова одного своего приятеля
он приводит:
- Сейчас, в непогоду революции, сильным и правым окажется тот,
кто бросит семена не зла и мщения, а любви к человеку. Кто утвердит
свободную личность. Кто даст моему огню разгореться, но не в
гипертрофированное "я", а в согласное, светлое, всечеловеческое "ты".
И следующим образом расшифровывает это понятие:
1 Тыркова A.B. Дневник от 14.11.18 // Наследие Ариадны Владимировны Тырко-
вой: Дневники. Письма. С. 227-228.
669

- Любовь, наполняющая меня, - "ты" в моем сознании, - и есть
моя истинная личность. Любовь к моей земле. Любовь к народу,
породившему меня. Ведь это так просто и так мало. Хотя бы найти в
себе только эту любовь. Найти, а в ней сгорит вся паутина
абстракций и формул, опутавших сознание. И только тогда наступит
успокоение, начнется строительство новой жизни. А до тех пор мрак, кровь
и пыль до самого неба»1.
18 ноября 1918 года в Омске произошел государственный
переворот, два члена образованной в Уфе Директории эсеры Авксентьев и
Зензинов были арестованы, а военный министр адмирал Колчак был
провозглашен верховным правителем России.
Это вызвало большое возбуждение против русских в Лондоне.
Ариадна Тыркова попросила британского дипломата Р. Липера,
повторявшего точку зрения бывшего лондонского
корреспондента «Русского слова» С.Л. Полякова, что переворот и аресты - это
очень-очень опасно реакцией, «поступить совершенно
по-английски - ждать и наблюдать». И вынуждена была сесть за написание
чего-то вроде меморандума для него2.
25 ноября она сообщает мужу в Женеву из Лондона, что были у нее и
британские дипломаты Локкард с Липером, но главное, понятно,
русские Набоков, Ростовцев, сотрудник русского посольства Нордман.
«Стараемся добиться, чтобы Париж двинул дипломатическое]
совещание (по органиации мирной конференции. - Авт.) поскорее.
<...> Сегодня я совсем повеселела, увидав в "Times" мелкий шрифт,
что союзные суда пошли в Новороссийск. Вообще я нахожу, что
русские дела там, в России, куда лучше, чем были. А это главное»3. А уже
1 декабря она призывает мужа осуществить их план: «Вернись сюда и
едем на юг России». Тем более что в Лондоне «не весело», «в русских
делах царит хаос»: на митингах «кричат против интервенции», а в
министерствах «шушукаются об окраинных национальностях», есть
даже забавный слух, что британские политики хотят осуществить
программу Бисмарка, создав Балтийский союз. «Будто бы это
встречает большую поддержку в дном office'e, а в другом, где всегда думали
умнее, злятся»4.
1 Толстой А. Не я, но ты // Одесский листок. 22/9.11.18. № 251. (Цит. по:
Толстая Е. «Деготь или мед». Алексей Н. Толстой как неизвестный писатель (1917-1923).
С. 297-300.
2 Тыркова A.B. Письмо мужу Г. Вильмсу из Лондона от 23.11.18 // Наследие
Ариадны Владимировны Тырковой: Дневники. Письма. С. 324-325.
3 Тыркова A.B. Письмо мужу Г. Вильямсу из Лондона от 25.11.18 // Наследие
Ариадны Владимировны Тырковой: Дневники. Письма. С. 325-326.
4 Тыркова A.B. Письмо мужу Г. Вильямсу в Женеву из Лондона от 1.12.18 //
Наследие Ариадны Владимировны Тырковой: Дневники. Письма. С. 325-326.
670

А вот находившаяся в Омске Н.П. Куприянова 9 декабря (26
ноября) записывала: «Жизнь идет заведенным порядком. Кругом все-
таки не очень спокойно. Если у некоторых замечается склонность
вправо, то в массах - к большевизму. <...> Эсеры издали воззвание,
призывающее к защите завоеваний революции. Эта так называемая
"грамота Чернова" вызвала возмущение у многих»1.
В декабре 1918 г., в день, когда в Одессе высадились французские
войска 17 (4) декабря, но только в порту и на прилегающих к нему
улицах, в последующие день-два офицерские дружины прогнали
из города петлюровцев - банды Григорьва), «Одесский листок»
напечатал приветственное стихотворение Бунина, на которое так
откликнулся меньшевистский «Южный рабочий» (Ростов-на-Дону):
«Испуган ты и с похвальбой сумбурной / согнулся вдруг холопски
пред варягом...» Обнаружив эту газетную вырезку уже летом
следующего года, Бунин посчитал нужным записать: «Какими
националистами, патриотами становятся эти интернационалисты, когда это
им надобно! И с каким высокомерием глумятся над "испуганными
интеллигентами", точно решительно нет никаких причин пугаться, -
или над "испуганными обывателями", точно у них есть какие-то
великие преимущества перед "обывателями". Да и кто, собственно, эти
"обыватели", "благополучные мещане"? И о ком и о чем заботятся,
вообще, революционеры, если они так презирают среднего человека
и его благополучие?»2
24 (11) декабря Н.П. Куприянова записывала: «По газетам и
слухам, которые до нас (в Омске. - Авт.) доходят, Владимир Ильич
пользуется большим авторитетом. Верочка (ее двоюродная сестра
В. Фигнер. - Авт.) всегда говорила, что среди большевиков он -
самая светлая голова. Так что в Москве все мобилизуют для борьбы с
Всероссийским правительством Колчака. А разговоры в его
канцелярии послушаешь - такие пустые!»3
28 (15) декабря она фиксировала в своем дневнике, что «за эту
неделю фронт продвинулся к Перми, взят Лысьвенский завод». Но
жизнь в Омске «идет нужно»: несмотря на то что «базары завалены
мясом, маслом и хлебом» и «все сравнительно недорого: французская
булка - 60-70 коп.» И все же: «Смотрю на это изобилие и думаю: а
там, в России, голодают, особенно в Петрограде. Как живется моим в
Казани?»4
1 «Сама себя ссылаю». С. 216-217.
2 Цит. по: Бунин И. Окаянные дни: Одесса, 1919 г. С. 93-94
3 «Сама себя ссылаю». С. 217.
4 Там же.
671

Приват-доцент Пермского университета Н.В. Устрялов в декабре,
после захвата Перми войсками Колчака, переехал в Омск, где стал
юрисконсультом при Управлении делами правительства Колчака и
председателем Восточного отделения ЦК ПНС (к-д).
Комментируя газетные сообщения о высадке войск Антанты
в Севастополе и Одессе, а также появление британского флота в
Балтийском море, Н.П. Куприянова записывала 2 января (20
декабря): «Бедная Россия! По кусочкам ее хотят растащить. Напрасно
Колчак и Деникин надеются на англичан и французов. За помощь
они с них три шкуры спустят»1.
И на севере, и на востоке, и на юге, как и в других зонах
антибольшевистского движения, интеллектуальный потенциал
оказался невостребованным. Неумение, а, главное, нежелание заручиться
поддержкой интеллигенции не позволило лидерам и руководителям
Белого дела выработать единую идеологию и стратегию движения,
перевести декларируемые ими призывы и лозунги в практику,
мобилизовать на свою сторону общественность. Все это в конечном счете
способствовало его поражению и краху.
В течение сравнительно короткого времени существенно
трансформировались социально-политические взгляды интеллигенции
занятых антибольшевистскими силами регионов. Многие
представители массовых групп интеллигенции стали связывать будущее
страны и своего края с большевиками. В ее среде возрос их авторитет.
Немало интеллигентов выразили готовность сотрудничать с
советской властью.
Как и предсказывали видные деятели региональной
интеллигенции, приезжие «борцы за идею» и сменившие их генералы пришли и
ушли. Вернулись в Москву, Петроград и Казань некоторые из
прежде ярых противников большевизма. Одни сразу же после победы
последних в Гражданской войне, другие несколько позже из
эмиграции. Но оставались и такие, кто продолжал борьбу, очутившись за
границей.
В последующем судьбы интеллигентов, оставшихся на родине,
складывались по-разному. Некоторые были поистине трагичны. Та
же Н.П. Куприянова, вернувшись из Иркутска в Казань, была
арестована в 1921 г. за «созыв нелегального собрания Комитета помощи
голодающим», через полтора месяца выпущена на свободу, но вскоре
скончалась2. Неоднократным репрессиям «за эсерство» подвергался
сын П.Л. Драверта, да и сам он не избежал почти двухлетнего ареста
1 «Сама себя ссылаю». С. 217.
2 См.: Куприянова Н.П. // Книга памяти жертв политических репрессий.
Республика Татарстан. Т. 6 («И-К»). Казань, 2002.
672

в 1930-1931 гг.1 В 30-х годах не простили уже не только участия в
антибольшевистском движении, но и само присутствие, проживание
и профессиональную деятельность на некогда занятых
противниками большевиков территориях.
Получив вечером 22 января 1919 г. из редакции газеты «Дейли
кроникл» решение британского премьера Ллойд-Джорджа
заставить противоборствующих русских сесть за стол переговоров на
Принцевых островах в Мраморном море, Ариадна Тыркова
фиксирует в своем дневнике слова Милюкова:
- Я все-таки не думал, что они такие идиоты.
Британский политолог А.Э. Зиммерн говорил, что
международная дипломатия более циничного документа давно не видела. Сама
Тыркова видела в этом «несомненное желание отделаться от этой
скучной, всем опостылевшей России, но отделаться прилично,
прикрывшись лицемерной маской friendshih and allies (дружбы и
союзничества. - Ред.). Очевидно, мы можем рассчитывать только на самих
себя. Но что будут переживать в России те, кто, обливаясь кровью, в
муках, пытается создать действительно новую Россию и освободить
ее прежде всего от большевиков?»2
Леонид Андреев пишет 6 февраля 1919 года статью «Спасите наши
души» и печатает ее в одной из русских газет Гельсингфорса. В ней
он клеймит позором руководителей Антанты, пославших в Москву
приглашение большевикам обсудить с их противниками проблемы
установления мира в России. Ему отсыл России на Принцевы
острова напоминает хождения Христа по честным судьям с веревкою на
шее. «Ходи и ты, Россия, пока доходишься до креста! Не повинны в
крови твоей ни г. Вильсон, ни г. Л. Джордж - разве весь мир не видел,
как они умывали руки? Все видели и многие услужливо подавали
полотенце»3.
И он спрашивает: «Стоило ли в начале кричать так громко, чтобы
кончить - Пилатовым фальцетом? Стоило ли вступаться за
нейтралитет Бельгии, защищать Сербию, поднимать миллионы людей на
миллионы, проливать моря крови, грозить Германии Страшным Судом
за ее бесчеловечность <...>, пять лет истово бить себя кулаком в грудь
перед богом Человечности - и кончить умывальником!» А ведь «люди
1 См.: Архивы России. URL: www.rusarchives.ru/publication/lefts.shtml;
Сталинские списки. URL: stalin.memo.ru
2 Тыркова A.B. Дневник от 23.01.19 // Наследие Ариадны Владимировны Тырко-
вой: Дневники. Письма. С. 228.
3 Андреев Л. Спасите наши души! SOS! // Его же. SOS! Дневник (1914-1919).
письма, статьи и интервью (1919). Воспоминания современников (1918-1919) / Под
ред. Р. Дэвиса и Б. Хеллмана. М.; СПб.: Atheneum-Феникс, 1994. С. 337-338.
673

верили, что с победою этих хороших господ, которые так хорошо
говорят о добре и зле, на землю вступит сама Справедливость». И когда
над окровавленной землею прозвучал колокол победы - «Сколько
бледных лиц озарилось улыбкой надежды и счастья - как почернели
и исказились зловещие лица убийц, ужаснувшихся перед лицом
воскресшего Закона! Это были сказочно-прекрасные, фантастические
дни, когда улыбнулся измученный, мрачный Петроград и поверил в
англичанина как в Бога; это были страшные и счастливые сны, грезы
мученического безумия, когда в каждом выстреле угадывали
английскую пушку и бегали на Неву, чтобы посмотреть на английский флот,
"прибывший ночью". И дрожали убийцы, и достаточно было показать
только чучело англичанина, чтобы вся эта Каинада обратилась в
паническое бегство. И.·, что вышло?»
Обмануты и живые, и мертвые. «С нелепым упорством вы
гоняетесь за старым, жалким, бессильным Вильгельмом, чтобы судить его
за грехи народа - и дружески протягиваете руку здоровенным
молодым убийцам и ворам, чудовищам и уродам, которые продолжают
проливать кровь невинных. <...> И воспрянул духом обласканный
убийца, и уже не хочет бежать, а насмехается над вами и не боится
даже живого англичанина, так как принимает его только за чучело».
И вместо окончания войны и прекращения убийств, которых ждали
люди от Согласия и его силы, увенчанной победою, - «вместо того -
тихое шипение выдохшейся гуманности, которою г. Вильсон
обрызгивает раскаленные угли... и кровь, кровь, кровь!» Нерешительность
и внутренняя двойственность вождей «мировой политики»,
помешавшая им сразу и определенно стать на ту или иную сторону, «все
дальше вовлекает их в смертоносные объятия Бунта, который уже
удушил Революцию в России, душит ее в Германии и не нынче завтра
всю Европу (а за нею и Америку) превратит в арену повальной резни
и разбоя, войны всех против всех»1.
Так мстит Судьба за нарушение клятв перед богом Человечности.
«Да, они были нарушены всенародно и громко в тот роковой момент,
когда Эйфелева башня с высоты своей начала рассылать
приглашения убийцам и жертвам - и это подтвердили те честные русские
деятели, что с презрением и ужасом отвергли лицемерное, малодушное и
губительное приглашение»2.
Что можно этому противопоставть? Андреев свой «молитвенный
вопль» обращает к каждому французу, англичанину, американцу.
«Пусть или слабосильны, или ошибаются твои вожди - исправь их
1 Андреев Л. Спасите наши души! SOS!.. С. 341.
2 Там же. С. 349.
674

ошибки и твоею силою умножь и подкрепи их силу», - говорит он.
Ибо настало время, когда не за кусок земли, не за господство и
деньги, а за человека, за его победу над зверем должны бороться люди
всей земли. «Поймите, что это не революция то, что происходит в
России, уже началось в Германии и оттуда идет дальше - это Хаос и
Тьма, вызванные войною из своих черных подполий и тою же войною
вооруженные для разрушения мира!» Малыми силами, которые ныне
разрозненно и одиноко вступают в борьбу с большевиками, только
затягивается борьба и проливается лишняя человеческая кровь.
«Голый Разум не властен над ними: что значит сам Сократ против
пулемета? Они знают только силу и только силе способны они
подчиняться. Всякая слабость, хотя бы слабость ребенка или женщины,
укрепляет их, в крови они черпают ярость и веселье. Но перед
организованной и твердой силой они падут бесшумно - без выстрела, без
того сопротивления, которое вызывает неизбежное убийство и кровь.
Их просто не станет, они исчезнут, растают, как тает тьма перед
светом - кто убивал когда-нибудь темноту? Не надо будет убивать - и
этого великого счастья вы достигнете силой. Организуйтесь!»1
Статья Андреева была затем издана отдельной брошюрой, в
подготовке которой принял участие его друг Н.К. Рерих, давший для ее
обложки свой рисунок «Меч мужества» с изображением Ангела,
который пришел разбудить русских воинов, уснувших на дозоре и
допустивших в город врага. В газете «Русская жизнь», издававшейся
в Хельсинки, стали появляться его очерки с антибольшевистскими
высказываниями. По стилю они отличались от острой политической
публицистики Андреева, но свою позицию Николай Константинович
все же определил: «Не входите в ряды правителей большевизма.
Оттуда нет возврата». Рерих был солидарен с Андреевым, что
большевики не имеют отношения ни к социализму, ни к народу: «Что
общего имеют с социализмом орды "большевиков" и им присных с
ярким тяготением к грабежу и насилию? ...Документы их
подкупности хранятся. И мы знаем, что ни народ, ни нация, а банда негодяев
была предателями»2.
От созыва конференции на Принцевых островах, как известно,
ее инициаторы вынуждены были отказаться. Мало того,
британский военный министр Уинстон Черчилль стал грозить Ленину и
Троцкому интервенцией аж 14 государств. Ничего у него не
получилось. Большевики оказались победителями и правили страной 70 с
лишним лет. Причем не без помощи не любимой ими и не любящей
их интеллигенции.
1 Андреев Л. Спасите наши души! SOS!.. С. 349.
2 Сойни Е. Северный лик Николая Рериха. Самара: Агни, 2001. С. 61-63.
675

ЗАКЛЮЧЕНИЕ
Подводя итоги исследования, можно сделать следующие
выводы.
Российская интеллигенция в лице лучших своих представителей
давно желала политических перемен, сея недоверие в народе к
монархической власти, указывая на ее неспособность править, особенно
в условиях войны, когда же эти перемены, наконец, наступили и
самодержавие силами петроградских рабочих и солдат было свергнуто,
приветствовала в подавляющем своем большинстве переворот, хотя
от революционных методов, обеспечивших победу, была далеко не в
восторге, ибо плоды этой победы пришлось делить с теми, кого она
считала не способными должным образом решать проблемы
демократизации, социально-экономической модернизации и внешней
политики (войны и мира).
Парадоксальность ситуации, сложившейся в России после
свержения самодержавия, заключалась в двоевластии: легитимное
Временное правительство, многие министры которого были
выходцами из интеллигенции и представляли в нем ее интересы,
находились под жестким контролем Совета рабочих и солдатских депутатов
и фактически проводили в жизнь его программу, отнюдь не всегда
отвечавшую ее пониманию интересов страны. Это особенно наглядно
проявилось в подходах к внешней и аграрной политики. В этих
условиях интеллигенция не смогла овладеть революционным
движением, дать ему лидеров и была обречена на усиливающуюся неприязнь
к себе со стороны народных низов, принимавших ее за буржуазию.
Безрезультатными оказались и попытки как-то самоорганизоваться,
создать собственное политическое представительство в лице советов
депутатов трудовой интеллигенции, и поиски русского Наполеона,
который сумел бы ограничить разрушительные тенденции
революционной стихии и направить ее энергию в созидательное русло.
Также безуспешными оказались усилия, направленные на то, чтобы
не допустить к власти крайних революционеров - большевиков и
левых эсеров.
Тем не менее именно она, интеллигенция, а не буржуазия и
помещики (вопреки широко распространенному мнению), первой встала
676

на путь сопротивления большевистскому режиму. В силу ряда
объективных и субъективных причин это сопротивление не имело и, как
представляется, не могло иметь успеха, что поставило интеллигенцию
перед мучительной альтернативой: либо продолжить сопротивление,
но уже не в качестве самостоятельной силы, а в роли не очень-то
желанной союзницы других антисоветских сил, либо пойти на отнюдь
не равноправное, можно сказать, даже подневольное сотрудничество
с новыми властителями, либо эмигрировать. Все эти тенденции уже
стали проявляться сразу же после Октября 1917 г.
Изучение темы «Революционные события в России 1917 - начала
1918 г. глазами интеллигентов» позволяет определить проблемы,
которые требуют более тщательного и глубокого исследования. К ним
относятся:
- во-первых, разработка теоретико-методических основ
исследования общественно-политических настроений российской
интеллигенции в революционные годы, ее роли в то время и особенно ее
отношений с властью, с одной стороны, и с массами, с другой;
- во-вторых, тщательный сбор и отбор массовых источников,
включая материалы прессы и документы личного происхождения;
- в-третьих, более критичное отношение к таким источникам, как
мемуары и переработанные, подвергнутые цензуре или, наоборот,
дополненные дневники;
- в-четвертых, массовое введение в научный оборот материалов,
освещавших работу различных организаций интеллигенции, как
документальных протокольного порядка, так и газетно-журнальных;
- в-пятых, создание полной эвристической системы,
опирающейся на новейшие информационные технологии и позволяющей
отыскивать сведения о событиях и лицах в различных видах
опубликованных и архивных источников, относящихся как к самой теме, так и
к истории революции и гражданской войны в России.
Массовый анализ взглядов и высказываний самых различных
представителей интеллигенции того времени способен вывести
изучение недавнего (не только революционного) прошлого нашей
страны на новый качественный уровень, помочь усовершенствовать
методологические и гносеологические основы познания истории.

список источников И ЛИТЕРАТУРЫ
Источники
Аверченко А. Мое самоопределение. Автобиографический фельетон //
Аркадий Аверченко в «Новом сатириконе» 1917 г. - 1918 г. Рассказы и фельетоны. М.:
Круг, 1994. С. 6.
Аверченко А. Как мы это понимаем // Аркадий Аверченко в «Новом
сатириконе» 1917 г. - 1918 г. Рассказы и фельетоны. С. 11-12.
Аверченко А. 10 миллионеров// Новый сатирикон. 1917. № 26. С. 10.
Аверченко А. Доской по голове // Аркадий Аверченко в «Новом сатириконе»
1917 г. -1918 г. Рассказы и фельетоны. С. 36-38.
Агнивцев Н. Красная Шапочка // Бич. 1917. № 43 от окончания цензуры.
С. 14.
Аксенов Вл. О нелюбви к отечеству // Утро России. 14.09.17.
Алексеев Н. Буржуазия // Народоправство. 1917. № 1. С. 6-7.
Алексеев H.H. Современный кризис // Народоправство. 1917. № 17.
С. 13.
Амори. «Социализация» печати // Слову - свобода! (Москва), 10.12.17. С. 1.
Амфитеатров А. Этюды // Русская воля. 22.01.17. № 21.
Амфитеатров А. Идол самодержавия // Русская воля. 22.03.17. № 28; Он же.
Жизнь человека, неудобного для себя и для многих. Т. 1 и 2. М.: НЛО, 2004.
(серия «Россия в мемуарах»).
Амфитеатров А. За днями дни // Бич. 1917. № 24/14. С. 3.
Амфитеатров-Кадашев В. Страницы из дневника / публ. СВ. Шумихина //
Минувшее. Исторический альманах. Вып. 20. М.; СПб.: Atheneum; Феникс, 1996.
С. 435-657.
Андреев Л. Veni, creator! // Русская воля. 15.09.17. С. 2.
Андреев Л. S.O.S. Дневники (1914-1919). Письма (1917-1919). Статьи и
интервью (1919). Воспоминания современников (1918-1919) / вступ. статья,
составление и примечания Р. Дэвиса и Б. Хеллмана. М.; СПб.: Atheneum; Феникс,
1994.
Андреева-Бальмонт Е.А. Воспоминания. М.: Изд-во им. Сабашникова, 1997.
Анненков Ю. Дневник моих встреч: Цикл трагедий. Т. 1-2. М.:
Художественная литература, 1991.
Антокольский П. Две встречи // В. Маяковский в воспоминаниях
современников. [М.], 1963. С. 148-150.
Арсеньев К. Исторические параллели. II // Русские ведомости. 23.05.17.
№114. С. 1.
Ахматова А. Когда в тоске самоубийства народ гостей немецких ждал... // Ее
же. Собрание сочинений: в 6 т. Т. 1. М., 1998. С. 316.
Бальмонт К. Москва, 2-го марта 1917 года // Утро России. 3.03.17.
678

Бальмонт К. Солнечная угроза // Его же. Революционер я или нет. М.: Верфь,
1918. С. 42.
Бальмонт К. Кровавые лгуны // Воля России. 22.05.1921. № 209. С. 4-5 //
Русская литература. 2004. № 3.
Бальмонт К. Этим летом я Россию разлюбил...// Утро России. 2.09.1917;
Он же. На обезумевшей // Утро России. 14.09.1917; Он же. Звук из
пожара // Утро России. 6.10.1917; Он же. Ворожба месяца // Русская воля. 14.10.17;
Он же. Генералу Л.Г. Корнилову // Утро России.15.10.17 (Цит. по: Куприянов-
ский П.В., Молчанова H.A. Бальмонт. Гл. 8).
Бальмонт К. Последний клич // Утро России. 22.10.17.
Бальмонт К. Революционер я или нет. М.: Верфь, 1918. С. 3-4,7,36-37.
Бедный Д. Полное собрание сочинений. Т. 2. М.; Л.: Госиздат, 1925.
Андрей Белый и Иванов-Разумник. Переписка / подготовка текста, вступ.
статья и комментарии A.B. Лаврова и Дж. Мальмстада. СПб.: Atheneum; Феникс,
1998.
Белоруссов. Способность к самоограничению // Русские ведомости. 8.06.17.
С. 1.
Бенуа А.Н. Мой дневник: 1916-1917-1918 / подготовка текста и
комментарии Н.И. Александровой и др. М.: Русский путь (серия «Наше недавнее», вып.
10), 2003.
Берберова Н. Железная женщина. Рассказ о жизни М.И. Закревской-Бенкен-
дорф-Будберг, о ней самой и о ее друзьях // Дружба народов. 1989. № 9. С. 130
и др.
Бердников Я. Свобода // Правда. 9.03.17. № 4. С. 9.
Бердяев H.A. Свободный народ // Народоправство. 1917. № 1. С. 2-4.
Бердяев Н. О свободе и достоинстве слова // Народоправство. 1917. №11.
С. 5-7.
Бердяев Н. Демократия и иерархия // Русская свобода. 15.10.17. № 24-25.
Бердяев Н. Объективные начала общественности // Народоправство.
22.10.17. № 13. С. 9.
Бердяев Н. Об истинной и народной воле // Народоправство. 1917.
№ 14. С. 4-6.
Бердяев Н. Была ли в России революция? // Народоправство. 19.11.17. № 15.
С. 8.
Бердяев Н. Германизация России // Народоправство. 1917. № 17. С. 4.
Бердяев Н. Духовный и материальный труд в русской революции //
Народоправство. 1918. № 21/22. С. 3.
Бердяев H.A. Истоки и смысл русского коммунизма. М.: Наука,1990.
Берсенева Ф.Ф. Судьба в письмах: в 2 т. Т. 1. Череповец, 2008.
Блок А. Возмездие // Русская мысль. 1917. № 1 // Его же. И невозможное
возможно... Стихотворения, поэмы, театр, проза. М.: Молодая гвардия. 1980.
С. 6-7,9.
Блок A.A. Собрание сочинений: в 8 т. Т. 7 (дневниковые записи) и 8 (письма).
М.; Л.: ГИХЛ, 1962-1963; Он же. Дневники. М., 1989; Он же Записные книжки.
1901-1920 / сост., подготовка текста, предисловие и примечания Вл. Орлова. М.:
Художественная литература, 1965; Он же. Письма к жене // Литературное
наследство. Т. 89. М.: Наука, 1978.
Блок А. Россия и интеллигенция // Знамя труда. 1.02.(19.01).18.
679

Боборыкин П.Д. Русская интеллигенция // Рус. мысль. 1904. № 2.
С. 80-81; Он же. Погнившие «вехи» // В защиту интеллигенции: Сб. статей. М.,
1909. С. 29.
Богословский М.М. Дневники. 1913-1919: Из собрания Государственного
Исторического музея. М.: Время, 2011.
Боровой А. и др. Декларация пионеров объединения умственного труда //
Клич. 1917. № 1. С. 7-8.
Брюсов В. Освобожденная Россия // Русские ведомости. 3.03.17. № 49.
С. 1; Его же. Избранные сочинения в двух томах / ред. и примеч. И.М. Брюсовой.
Т. 1. М.: Художественная литература, 1955. С. 379.
Брюсов В. На улицах. (Февраль 1917) // Русские ведомости. 5.03.17. № 51.
С.З.
Брюсов В. Свобода и война // Его же. Избранные сочинения в двух томах.
С. 381-382.
Брюсов В.Я. Неизданное и несобранное / сост. и комментарии В. Молодяко-
ва. М.: Ключ; Книга бизнес, 1998.
Брюсов В. Мировое состязание. Политические комментарии 1902-1924 /
сост., вступление, подготовка текста и примечания В.Э. Молодякова. М.:
АИРО-ХХ, 2003. С. 156.
Брюсов В. Под Новый 1918 год // Его же. Мировое состязание. Политические
комментарии 1902-1924 / сост., вступление, подготовка текста и примечания
В.Э. Молодякова. М.: АИРО-ХХ, 2003. С. 157.
Брюсов В. Страшных зрелищ зрителями мы в буре дней поставлены;
безвольно... // Его же. Неизданное и несобранное. С. 68-69.
Брюсов В. Джины // Его же. Неизданное и несобранное. С. 69-70.
Брюсов В. За что? // Мысль. 15.01.18. № 3 // Его же. Неизданное и
несобранное. С. 67-68.
Булгаков С.Н. Накануне (отрывок из непроизнесенной речи) // Накануне.
1918. № 6. С. 2.
Бунаков-Реформатский П. (Товарищ Петр). Прежде и теперь: Стих // Труд.
3.09.17.№ 135. С.З.
Бунин И.А. Из книги пророка Исайи // Киевская мысль. 30.10.18 // Его же.
Полное собрание сочинений: в 13 т. Т. 2 / сост. и коммент. И.И. Жукова. М.:
Воскресенье, 2005. С. 171.
Бунин И. Третий Толстой // Его же. Воспоминания. Нью-Йорк, 1950.
С. 214-221.
Бунин И.А. Лишь слову жизнь дана... / сост., вступл., примеч. и имен. указ.
О.Н. Михайлова. М.: Сов. Россия (серия «Русские дневники»), 1990.
Бунин И. Окаянные дни // Его же. Окаянные дни. Горький М.
Несвоевременные мысли / предисл. и примечания О. Михайлова. М.: Айрис-пресс. 2004.
С. 50-172.
Валентинов Н. Новая экономическая политика и кризис партии.
Воспоминания. Нью-Йорк: Телекс, 1991. С. 175.
Вахтангов Е. Из дневников 1915-1917 // Его же. Материалы и статьи. М.,
1959.
Вернадский В.И. Дневники 1917-1921. Киев, 1991.
Веселовский СБ. Дневники 1915-1923,1944 годов // Вопросы истории. 2000,
№3,6,8-10.
Власова Н. «Тебя убивает не враг, а... брат!» Письма гимназистки. Лето -
осень 1917 г. // Отечественные архивы. 2007. № 2. С. 88-90.
680

Воззвание союза инженеров // Русские ведомости. 11.05.17. № 105. С. 4.
Волошин М. Москва (Март 1917) // Его же. Избранное: Стихотворения.
Воспоминания. Переписка. Минск: Мастацкая лггаратура, 1993. С. 104.
Волошин М. Собрание сочинений. Т. 1. Стихи (М.: Эллис-Лак, 2003);
Т. 11-12. Письма (М.: Эллис-Лак, 2013).
Волошин М. Собрание сочинений. Т. 12. Письма 1918-1924 / сост.
A.B. Лавров. М.: Элис-Лак, 2013. С. 95 и др.
Гиппиус 3. Живые лица. Воспоминания. Т. 2. Тбилиси, 1991.
Гиппиус 3. История моего дневника // Ее же. Петербургский дневник. М.:
Сов. Писатель; Олимп, 1991.
Гиппиус 3. Гибель. // Ее же. Опыт свободы / подготовка текста, составление,
примечания Н.В. Королевой. М.: Панорама, 1996 (серия «Русская литература.
XX век»). С. 82; Тли // Там же; Веселье // Там же. С. 83.
Глобачев К.И. Правда о русской революции: Воспоминания бывшего
начальника Петроградского охранного отделения. М., 2009.
Горький М. Нельзя молчать! // Новая жизнь. 18.10.17. № 156 // Его же.
Несвоевременные мысли и рассуждения о революции и культуре. (1917-1918 гг.).
С. 75-76.
Горький М. К демократии // Новая жизнь. 7.11.17. № 174 // Его же.
Несвоевременные мысли и рассуждения о революции и культуре. (1917-
1918 гг.). С. 76-77.
Горький М. В Москве // Новая жизнь. 8.11.17. № 175 // Его же.
Несвоевременные мысли и рассуждения о революции и культуре. (1917-1918 гг.). С. 82-83.
Горький М. Несвоевременные мысли / предисл. и примечания О. Михайлова.
М.: Айрис-пресс, 2004. С. 175-380.
Горький М. Письмо Е.П. Пешковой от 1 марта 1917 г. // Архив A.M. Горького.
Т. IX. С. 194.
Горький и русская журналистика начала XX века: Неизданная переписка //
Литературное наследство. Т. 95. М.: Наука, 1988.
Государственное совещание: Стенографический отчет. М.; Л.: Центрархив,
1930.
Готье Ю.В. Мои заметки. М.: Терра (серия «Тайны истории. Век XX»), 1997.
Гречанинов А.Т. Моя жизнь. СПб., 2009.
Гриневецкий В.И. Послевоенные перспективы русской промышленности. М.:
Инженер, 2010 (репринт издания 1922 г.).
Гумилев Н. Гондла // Русская мысль. 1917. № 1.
Гумилев Н. Канцоны // Его же. В огненном стане / сост., вступ. и коммент.
В.Л. Полунин. М.: Сов. Россия (серия «Русские дневники»), 1991. С. 269.
Декларация петроградских писателей // Русские ведомости. 11.03.17. № 56.
С.З.
Дневник гимназиста о событиях в Петрограде (23 февраля - 1 марта
1917 г.) // Российский Архив: История Отечества в свидетельствах и документах
XVIII-XX вв.: Альманах. [Т.] IX. М.: Студия ТРИТЭ, 1999. С. 529-530 и др.
Дон Аминадо (Шполянский А.П.). Поезд на третьем пути // Его же. Наша
маленькая жизнь. Стихотворения. Политическиий памфлет. Воспоминания. М.,
1994.
Есенин С. Собрание сочинений. Т. 5. М., 1962. С. 22.
Жевахов Н.Д. Воспоминания товарища обер-прокурора Св. Синода. Т. 1.
СПб.: Родник, 1993.
Жиркевич A.B. Симбирский дневник 1917 г. // Волга. 1992. № 6/7.
681

Зайцев Б. Открытое письмо A.B. Луначарскому // Народоправство. 1917.
№ 17. С. 16.
Замятин Е. Елизавета Английская // Его же. Собрание сочинений: в 4 т. Т. 4.
Беседы еретика. М.: Республика, 2011. С. 281.
Платонов М. Презентисты//Дело народа. 31.03.18// Замятин Е. Сочинения:
в 5 т. Т. 4. Беседы еретика. М.: Республика, 2011. С. 283-284.
Платонов М. Скифы ли? // Мысль. Сб. 1. С. 286,292.
Замятин Е. О белом угле // Новая жизнь. 30.05.18 // Его же. Сочинения:
в 5 томах. Т. 4. М.: Дм. Сечин и Республика, 2010. С. 302-303.
М.П. Письмо в редакцию: О служебном искусстве // Дело народа. 30/
17.04.18 // Замятин Е. Сочинения: в 5 т. Т. 4. С. 295.
Платонов М. Домашние и дикие // Дело народа. 4.05.18 // Замятин Е.
Сочинения: в 5 т. Т. 4. С, 298.
Замятин Е. Борис Григорьев // Его же. Сочинения: в 5 т. Т. 4. С. 341.
Платонов М. Они правы // Дело народа. 18/5.06.18 // Замятин Е. Сочинения:
в 5 т. Т. 4. С. 308.
Платонов М. Бунт капиталистов // Дело народа. 20/7.06.18 // Замятин Е.
Сочинения: в 5 т. Т. 4. С. 309.
Платонов М. Великий Ассенизатор // Дело народа. 21/8.06.18 // Замятин Е.
Сочинения: в 5 т. Т. 4. С. 310.
Платонов М. Последняя страница // Дело народа. 23.06.18 // Замятин Е.
Сочинения: в 5 т. Т. 4. С. 312.
М.П. Беседы еретика: 1. О червях // Дело народа. 20.03.19 // Его же.
Собрание сочинений: в 5 т. Т. 5. С. 312-314.
Злобин В. Тяжелая душа. Беркли; Лос-Анджелес, 1980.
Зоргенфрейд В.А. Письмо В.В. Розанову от 6.04.17 // Литературное
наследство. Т. 92. Александр Блок: Новые материалы и исследования. Кн. 3. М.: Наука,
1982. С. 472.
Иванов-Разумник. История русской общественной мысли. Индивидуализм
и мещанство в русской литературе и жизни XIX века. Т. 1. СПб., 1907: Он же.
Вольга и Микула // Дело народа. 27.03.17 // Его же. Год революции. Статьи
1917 года. Пг., 1918.
Иванов-Разумник Р.В. Письмо А. Белому от 29.04.17 // Литературное
наследство. Т. 92: Александр Блок: Новые материалы и исследования. Кн. 3. С. 473.
Разумник. Свое лицо // Знамя труда. 28.10.17. № 56 // Его же. Год
революции. Статьи 1917 года. Пг., 1918. С. 78-79.
Иванов Вяч. Революция и самоопределение России // Народоправство.
30.10.17. № 14. С. 8-9.
Иванов Вяч. Социал-маккиавелизм и культур-мазохизм // Луч правды.
27.11.17. № 2.
Иванов Вяч. Предательство // Луч правды. 27.11.17. № 2.
Иванов В. Ругаясь над старою славой... // Слову - свобода! (Москва), 10.12.17.
С. 1.
Иванов Вяч. Песни смутного времени. II // Народоправство. 1917. № 18. С. 2.
Иванов Г. Германии // Нива. 1917. № 3. С. 45.
Ивнев Р. Немецким рабочим // Вечерние известия Московского совета.
19.11.18. № 102. С. 3.
Ивнев Р. Жар прожитых лет. СПб.: Искусство, 2007.
Кирьяков В.В. А.Ф. Керенский // Нива. 1917. № 19. С. 287.
682

Ивнев Р. Красный офицер (Впечатления) // Вечерние известия Московского
совета. 27.11.18. №109. С. 2.
Клопов A.A. Письма чиновника царской семье / Вступительная статья
В.И. Старцева, примечание В.И. Старцева и Б.Д. Гальпериной // Вопросы
истории. 1991. № 2-3. С. 209-210 и др.
Клюев Н. Из «Красной газеты» // Его же. Избранное. М.: Сов. Россия, 1981;
Из цикла «Ленин» // Строфы века: Антология русской поэзии / сост. Е.
Евтушенко. М.; Минск: Полифакт, 1995.
Князев Г.А. Из записной книжки русского интеллигента (1915-1917) / Публ.
A.B. Смолина // Русское прошлое. Историко-документальный альманах. Кн. 2.
СПб.: Logos, 1993.
Короленко В. Дневник. Письма. 1917-1921 / сост., подготовка текста, ком-
мент. В.И. Лосева. М.: Сов. писатель, 2001.
КПСС в резолюциях и решениях съездов, конференций и пленумов ЦК. Т. 1.
М.: Политиздат, 1970. С. 490.
Кравков В.П. Великая война без ретуши: Записки корпусного врача. М.: Вече,
2014.
Красин Л.Б. Письма жене и детям 1917-1926 / Под ред. Ю. Фелыптинского и
др. // Вопросы истории. 2001. № 1. С. 87-88.
Крюков Ф. Новым строем. III - Речи // Русские ведомости. 30.06.17. № 147.
С.З.
«К тебе и о тебе мое последнее слово». Письма В.О. Лихтенштадта к М.М.
Тушинской// Минувшее. Исторический альманах. 20. М.; СПб.: Atheneum; Феникс,
1996. С. 129-165.
Кузьмин М. Русская революция // Нива. 1917. № 15. С. 215.
Кузьмин М.А. Из дневников // Литературное наследство. Т. 92. Александр
Блок: Новые материалы и исследования. Кн. 2. М.: Наука, 1981.
Куприн А. У могилы // Эра. Петроград, 1918. № И.
Кустодиев Б.М. Письма. Статьи. Заметки. Интервью. Л., 1967.
Лацис. Интеллигенция и советская власть (Казанская профессура во время
власти Учредилки) // Известия ВЦИК. 1.03.1919. № 47. С. 1.
Ленин В.И. Удержат ли большевики государственную власть? // Поли,
собр. соч. Т. 34. С. 302 и др. Он же. Главная задача наших дней // Там же. Т. 36.
С. 80-82; Он же. Набросок плана научно-технических работ // Там же. Т. 36. М.:
Политиздат, 1969. С. 228-231.
В.И. Ленин и A.B. Луначарский // Литературное наследство. Т. 80. М.: Наука,
1971.
Лихтенштадт В.О. «К тебе и о тебе мое последнее слово». Письма к
М.М. Тушинской // Минувшее. Исторический альманах. 20. М.; СПб.: Atheneum;
Феникс, 1996. С. 139-142 и др.
Луначарский A.B. Берегите народное достояние (от народного комиссара по
просвещению) // Литературное наследство. Т. 80: В.И. Ленин и A.B.
Луначарский. С. 48.
Луначарский А. Сретенье // Известия ВЦИК и Петроградского СР. и
С.Д. 17.11.17. № 228. С.З.
Луначарский А. К инциденту в Александрийском театре // Известия ВЦИК и
Петроградского СРиСД. 19.12.17. № 249. С. 8.
Луначарский A.B. Неизданные материалы // Литературное наследство. Т. 82.
М.: Наука, 1970.
683

Мандельштам О. Гимн. (Прославим, братья, сумерки свободы) // Его же.
Стихотворения. Проза / сост., вступ., комментарии М.Л. Гаспарова. М.; Харьков:
ACT; Фолио, 2001. С. 109-110,275.
Манухин И.И. Воспоминания о 1917-1918 гг. // Новый журнал. (Нью-Йорк),
1958. №54. С. 104-116.
Маяковский В. Революция. Поэтохроника // Новая жизнь. 27.05.17 // Его же.
Собрание сочинений: в 12 т. Т. 1. М.: Правда, 1978. С. 158,161-162.
Маяковский В. Сказка о красной шапочке // Новая жизнь. 30.07.17 // Его же.
Собрание сочинений в 15 томах. Т. 1. М.: Правда, 1978. С. 165.
Маяковский В. К ответу! // Новая жизнь. 9.08.17 // Его же. Собрание
сочинений в 15 томах. Т. 1. С. 167-168.
Маяковский В.В. Наш марш. // Его же. Собрание сочинений: в 15 омах. Т. 1.
М.: Правда, 1978. С. 170.
Маяковский В. Умер Александр Блок // Его же. Полное собрание сочинений
в 12 томах. Т. 2. М.: Художественая литература, 1939. С. 473-474.
Маяковский В.В. Собрание сочинений: в 12 т. / под ред. Ф.Ф. Кузнецова и др.
Т. 1. М.: Правда, 1978.
Меньшиков М.О. Дневник 1918 года // Российский архив (История
Отечества в свидетельствах и документах XVIH-XX вв.). Выпуск IV: М.О. Меньшиков.
Материалы к биографии. М.: Тритэ; Российский архив, 1993.
Мережковский Д.С. Записная книжка. 1920-1920 // Его же. Царство
антихриста. Статьи периода эмиграции / под общей ред. А.Н. Николюкина. СПб.:
Русский христ. гуманитар, ин-т, 2001. С. 61.
Меркурьева В. Из литературного наследия // Октябрь. 1989. № 5. С. 153 и др.
Минор О. В тюрьме // Труд. 24(11).02.1918. № 255. С. 1
Михайловский Г.Н. Записки. Из истории российского внешнеполитического
ведомства. 1914-1920. М., 1993.
Муравьев В. Русский революционный мессианизм // Русская свобода. 1917.
№ 1. С. 18-22.
Муравьев В. Рим четвертый // Русская свобода. 26.04.1917. № 2 С. 8-11.
Муравьев В. В защиту утопий // Русская свобода. 12,05.1917. № 3. С. 15-20.
Нечкина М.В. «...И мучилась, и работала невероятно». Дневники / сост.
Е.Р. Курапова. М., 2013.
Никольский Б.В. Сокрушить крамолу. М.: Ин-т рус. цивилизации (серия
«Русское сопротивление»), 2008.
Судьба Юрия Никольского. (Из писем Ю.А. Никольского к семье Гуревич и
Б.А. Саловскому. 1917-1921) // Минувшее. Исторический альманах. [Вып.] 19.
M.: Atheneum; СПб.: Феникс, 1996. С. 143.
Никулин Л. «Отечество в опасности»: Маленький стих, фельетон // Труд.
5.09.17. №136. С. 3.
Никулин Л. Маленький фельетон: Перед Учредительным Собранием //
Труд. 12.10.17. № 165. С. 3.
Новиков И. Всероссийский суд присяжных (Учредительное Собрание) // Луч
правды. 1917. Ноябрь. № 1.
Носович А.Л. Красный Царицын. Взгляд изнутри. Записки белого
разведчика. М.: АИРО-ХХ1,2010. С. 35-53.
Осинский Н. Интеллигенция и рабочая революция // Правда. 14.11.17.
№ 189.
Осоргин М. Писатель Серафимович // Дело народа. 13.01.18. С. 1-2.
Осоргин М. Страх и надежды // Понедельник «Власти народа». 25.02.18. № 1.
684

Осоргин M. Ответ на обе стороны // Родина. 19/6.04.18. № 10. С. 1.
Орешников A.B. Дневник. Кн. 1.1915-1924 / сост. П.Г. Гайдуков и др. М.:
Наука (серия «Памятное наследство» т. 34), 2010.
Павлов И.П. О русском уме. Лекция 14(28).05.1918 // Русский
физиологический журнал им. И.М. Сеченова. Т. 85. СПб., 1999. № 9-10. С. 1140-1150.
Павлович Н, Воспоминания об Александре Блоке // Прометей. Историко-
библиографический альманах серии «Жизнь замечательных людей». Т. 11. М.:
Молодая гвардия, 1977. С. 242.
Пастернак Б.Л. Весенний дождь // Его же. Полное собрание сочинений в
11 томах. Т. 1. СПб.: Слово/Slovo, 2005. С. 128.
Пастернак Б.Л. Распад // Его же. Полное собрание сочинений в 11 томах. Т. 1.
СПб.: Слово/Slovo, 2005. С. 139.
«Русская революция». Неизвестные стихи Бориса Пастернака / публикация
и комментарий Е.Б. Пастернака // Новый мир. 1989. № 4. С. 132-133.
Письма весны семнадцатого // Факел 1989. Историко-революционный
альманах. М.: Политиздат, 1989. С. 219.
Попов А.Н. Деревенские настроения (Из Симбирского уезда) // Речь. № 105.
6.05.17. С. 7.
Попова Н. Итоги: К ликвидации московской учительской забастовки //
Народный учитель. Март 1918. № 10. С. 4-5.
Пришвин М.М. Дневники. Кн. 1:1914-1917. М.: Моск. рабочий, 1991; Он же.
Цвет и крест. Неизданные произведения / сост., вступ., коммент. В.А. Фатеева.
СПб.: Росток (серия «Неизвестный XX век»), 2004.
Пришвин М. Большевик из «Балаганчика» (Ответ Александру Блоку) //
Воля страны. 16.02.18.
Прокофьев С. Дневник. Т. 1. Париж, 2002.
Пруссак В. 21 апреля // Новый сатирикон. 1917. № 19. С. 15.
Пуришкевич В.М. (Стекламкисс А.) Статуя свободы // Народный трибун.
(Пг.). 20.09.1917. №12. С. 3.
Пушкарев С.Г. Воспоминания историка. 1905-1945. М: Посев, 1999.
Пяст В. Письмо Блоку от 3.01.17 // Литературное наследство. Т. 92.
Александр Блок: Новые материалы и исследования. Кн. 2. М.: Наука, 1981. С. 222.
Пяст Вл. Зимний дворец. (Ночь на 26 октября) // Воля народа. 31.10.17.
Ремизов А.М. Взвихренная Русь. Публицистика и дневники 1917 года // Его
же. Собрание сочинений. Т. 5. М., 2000.
Революционный Петроград глазами французского дипломата / Дневник Л. де
Робьена // За рубежом. 1991. № 46. С. 15.
Розанов В.В. Апокалипсис нашего времени // Его же. Мимолетное. Собрание
сочинений / под общей ред. А.Н. Николюкина. М.: Республика, 1994. С. 413-472;
Он же. Черный огонь. 1917 год // Там же. С. 337-412.
Ростковский Ф.Я. Дневник для записывания... (1917-й глазами отставного
генерала). М.: РОССПЭН, 2001.
Сабанеев Л. Воспоминания о России / сост. и предисл. Т. Масловской,
коммент. С. Грохотова. М.: Классика-ХХ1,2005. С. 89.
Савелов Л.М. Воспоминания. М.: Старая Басманная, 2015. С. 346-348,352.
Самойло А. Две жизни. Л., 1963.
Серафимович A.C. Осиное гнездо // Его же. Собрание сочинений. Т. VIII. М.:
ГИХЛ, 1948. С. 25-26 и 427; Его же. Собрание сочинений в 4 т. Т. 4. М.: Правда,
1987. С. 348-449.
685

Скворцов-Степанов И.И. Революция 1917 года // Его же. Избранные
произведения. Т. П. Л.: Гос. соц.-эк. изд-во, 1931. С. 3-166; Он же. На Дону // Там же.
С. 194-195,204-205.
Скрябин К.И. Моя жизнь в науке. М., 1969.
Советский театр: Документы и материалы. Л., 1968.
Соловьев С. Демон сентиментализма и бесчестия // Народоправство. 1918.
№ 20. С. 6.
Сомов ΚΛ. Письма. Дневники. Суждения современников. М., 1979.
Сперанский Н. Соблазн // Русские ведомости. 25.03.17. № 68. С. 3.
Степун Ф.А. Бывшее и несбывшееся. Т. 1-2. Нью-Йорк: Изд-во им. Чехова,
1956.
Степун Ф.А. (Н. Лугин). Из писем прапорщика-артиллериста. Томск:
Водолей, 2000.
Суханов Н. Записки о революции. Т. 1. М.: Политиздат, 1991. С. 64.
Тимирязев К.А. Сочинения в 10 томах. Т. IX. М.: Сельхозиздат, 1940. С. 465.
Толстая А.Л. Дочь. Воспоминания. М.: Вагриус (серия «Мой XX век»), 2001.
Толстая А.Л. Проблески во тьме // Ее же. Дочь. Воспоминания. М.: Вагриус
(серия «Мой XX век»), 2001.
Толстой А. Первого марта// Русские ведомости. 14.03.1917. № 58. С. 3.
Толстой Α., гр. 12-го марта // Русские ведомости. 17.03.17. № 61. С. 3.
Толстой А.Н. Из записной книжки // Народоправство. 1917. № 1. С. 14-15.
Толстой А.Н., граф. Рассказ проезжего человека // Народоправство. 7.10.17.
№11.
Толстой А.Н. граф. На костре // Луч правды. 1917. Ноябрь. № 1.
Толстой А.Н. граф. Власть трехдюймовки // Луч правды. 27.11.17. № 2;
Толстая Е. «Деготь или мед». Алексей Н. Толстой как неизвестный писатель (1917-
1923). С. 87.
Толстой А. Левиафан // Накануне возрождения России. Приложение к
№ 227 газеты «Одесский листок» от 27/14.10.18 (Цит. по: Толстая Е. «Деготь или
мед». Алексей Н. Толстой как неизвестный писатель (1917-1923). С. 288-290.
Переписка А.Н. Толстого в двух томах. Т. 1. М.: Художественная литература,
1989.
Троцкий Л. Воспоминания об Октябрьском перевороте. Выступление на
вечере воспоминаний в Испарте 7.11.20 // Пролетарская революция. 1922. № 10.
С. 52-64.
Тыркова A.B. Дневники. Письма // Из наследия Ариадны Владимировны
Тырковой / сост. Н.И. Канищева. М.: РОССПЭН, 2014. С. 175-212,322-330.
Устрялов Н. Вождь подполья. (Н. Ленин - В.И. Ульянов) // Утро России.
6.04.17.
Устрялов Н. Народ и власть // Утро России. 12.09.1917. С. 1.
Устрялов Н. «Товарищ» и «гражданин» // Народоправство. № 12. С. 15
Устрялов Н. Диктатура пролетариата // Утро России. 21.10.17.
Устрялов Н. Русский бунт // Утро России. 26.11.17.
Устрялов Н.В. В рождественскую ночь // Утро России. 25.12.17. С. 1.
Устрялов Н. Конец большевизма // Утро России. 28.02.18.
Устрялов Н. Уроки революции // Утро России. 16.03.18.
Устрялов H.H. Былое - Революция 1917 г. (1890-1919 гг.). Воспоминания и
дневниковые записи. М., 2000.
Философов Д.В. Дневник / Публикация и примечания Б. Колоницкого //
Звезда. 1992. № ι (С. 193-205), 2 (С. 188-204) и 3 (С. 147-166).
686

Франк С. О даре свободы // Русская свобода. 29.04.17. № 2.
Хин-Гольдовская P.M. Из дневников 1913-1917 // Минувшее. Исторический
альманах [Вып.] 21. СПб.: Atheneum-Феникс, 1997. С. 572-578.
Цветаева М. Дон // Ее же. Долг повелевает петь. Стихотворения и поэмы
(1903-1941) / подг. Л.А. Мнухина. М.: Вагриус, 2005. С. 143.
Цветаева М. Кто уцелел, умрет... // Ее же. Долг повелевает петь.
Стихотворения и поэмы (1903-1941) / подг. Л.А. Мнухина. С. 144.
Цветаева М. «Долг повелевает петь»: Стихотворения и поэмы (1908-1941).
М.: Вагриус, 2005.
Цветаева М. Из дневника: Покушение на Ленина // Литературная газета:
«Досье» 1992. № 9. С. 12.
Чуковский К.И. Дневник. 1901-1969. Т. 1 / подготовка текста и коммент.
Е.Ц. Чуковской. М.: Олма-пресс (серия «Эпохи и судьбы»), 2003. С. 84.
Чулков Г. Хмель // Народоправство. 1917. № 1. С. 4.
Чулков Г. Красный призрак // Народовластие. 1.02.18. № 23/24. С. 14-15.
Шаляпин Ф.И. Маска и душа. СПб.: Книжная палата, 1997.
Шляпников А.Г. Семнадцатый год. Кн. 1-2. М.: Республика, 1992. С. 58-59.
Ясинский H.H. Роман моей жизни. Книга воспоминаний. М., 1926.
Газеты
Биржевые ведомости. (Петроград), 1917.
Вольность. (Петроград), 1918.
Дело народа. (Петроград, орган ПСР), 1917.
День, (орган меньшевиков-оборонцев, редактируемый А.Н. Потресовым,
Петроград), 1917.
Знамя труда. (Орган левых эсеров, Петроград), 1917-1918.
Известия ВЦИК и Петроградского совета. 1917-1918.
Известия Московского совета рабочих депутатов, 1917-1918.
Коммерсант. (Москва), 1917.
Луч правды. (Петроград, газета в защиту свободы слова). 1917 ноябрь.
Молва. (Петроград), 1918.
Народная жизнь. (Казань). 1918.
Наш век. (Петроград, вместо «Речи»), Конец 1917 - 1918.
Новая жизнь. (Петроград), 1917-1918.
Новое время. (Петроград), 1917.
Новое казанское слово. 1918
Новости дня. Вечерняя газета. (Москва), 1918.
Новые ведомости. (Москва), 1918.
Петроградская газета. 1917.
Петроградский голос. 1918.
Петроградское эхо. 1918.
Понедельник «Власти народа». 1918.
Понедельник «Народного слова». 1918.
Правда (Петроград-Москва, орган ЦК РСДРП / РКП большевиков), 1917-
1918.
Раннее утро. (Москва), 1917.
Речь. (Петроград, орган ЦК ПНС), 1917.
Родина. 1918.
Русская воля. (Петроград), 1917.
Русская свобода. (Москва), 1917.
687

Русские ведомости. (Орган Московского отделения ЦК ПНС), 1917-1918.
Русское слово. (Москва), 1917.
Свобода и жизнь. (Орган Совета депутатов трудовой интеллигенции,
Москва), 1917. Позже называлась «Мысль».
Свободное слово. (Петроград), 1917.
Утро России. (Москва), 1917
Эра. (Петроград), 1918.
Еженедельники
Народоправство. (Москва), 1917-1918.
Журналы
Бич. (Петроград), 1917.
Известия Всероссийского учительского союза. 1918.
Искры. (Москва), 1917.
Народный учитель. 1917-1918.
Клич. (Орган Лиги интеллигентного труда, Москва), 1917.
Нива. (Петроград), 1917.
Новый сатирикон. (Петроград), 1917.
Общественный врач. 1917.
Пламя. (Петроград), 1918.
Русская воля. (Москва), 1917
Русская мысль. (Петроград), 1917.
Спартак. (Орган большевиков, Москва), 1917.
Фельдшерский вестник. (Москва), 1917.
Литература
Аверинцев С.С. «Скворешниц вольный гражданин...» Вячеслав Иванов: путь
поэта между мирами. СПб.: Алетейя, 2002. С. 164.
Аврус А.И. Российские университеты и власть в переломный период
(революция 1917 г. и гражданская война) // Интеллигенция России и Запада в XX-
XXI вв.: выбор и реализация путей общественного развития: Материалы науч.
конф., 28-30 мая 2004 г. Екатеринбург, 2004. С. 53-54.
Агейчева Т.В. Концепция интеллигенции и истории русской общественной
мысли в трудах В.Р. Иванова-Разумника: Дис.... канд. ист. наук. М., 2001.
Аксютин Ю.В., Волобуев О.В. Русская интеллигенция и большевистская
революция: в хаосе событий и в смятении чувств (25 октября - 7 декабря 1917 года) //
Вестник Московского государственного областного университета. 2008. № 1.
Аксютин Ю.В. Между отчаянием и восторгом: Русская интеллигенция после
революции 1917 года. М.: изд. МГОУ, 2017.
Аксютин Ю.В. Начало Великой русской революции: свидетельства
участников и очевидцев // Актуальные проблемы истории России: Сборник научных
статей. М.: изд. МГОУ, 2017. С. 26-67.
Алексеев П.В. Философы России XIX-XX столетий: Биографии, идеи,
труды. М., 2002. С. 125-126,242-243,316.
Алексеева Г.Д. Октябрьская революция и историческая наука (1917-
1923 гг.). М., 1968.
Амелин П.П. Интеллигенция и социализм. Л., 1970.
Аннинский Л. Наши старики // Дружба народов. 1989. № 5. С. 236-246.
Ахлюстина М.А. История российской интеллигенции. Ч. 2. Интеллигенция и
1917 год: Пособие для студентов. Челябинск: ЮУрГУ, 2000.
688

Бабореко А. Бунин. Жизнеописание. M.: Молодая гвардия (серия «Жизнь
замечательных людей»), 2004.
Берлявский Л.Г. Власть и отечественная наука: формирование
государственной политики. 1917-1941 гг.: Дис. докт. ист. наук. Новочеркасск, 2002.
Бойко СИ. Деятельность Казанского губернского жандармского управления
по сбору и анализу информации о ситуации в губернии в годы Первой мировой
войны // История государства и права. 2012. № 6. С. 36-38; Его же. Губернское
жандармское в годы Первой мировой войны: о некоторых новых направлениях
деятельности. // Запад-Восток. Научно-практический ежегодник (Йошкар-
Ола). Вып. № 7. 2014; Январь 1917 года. (Предреволюционный). URL: http://
www.agitclub.ru Д^б^Э 17fevr/fevral01 .htm
Борисова Е.Ю., Погорелова Н.Ю. СВ. Рахманинов - крупнейший
композитор, пианист и дирижер конца XIX - начала XX века // Вестник Костром, гос.
ун-та им. Некрасова. 2012. № 1. С. 192.
Бразуль И. Демьян Бедный. М.: Молодая гвардия (серия «Жизнь
замечательных людей»), 1967.
Быков В.Ф. Медицинские работники в Октябрьской революции // Труды Се-
веро-Осетинского мед. ин-та. Вып. 8, ч. 2. Орджоникидзе, 1958.
Варламов А. Красные и алые паруса. (A.C. Грин и русская революция) //
Подъем (Воронеж). 2005. № 2. С. 191-226.
Валаамов А. Александр Грин. М.: Молодая гвардия (серия «Жизнь
замечательных людей»), 2005.
Винокуров A.B. Проблемы использования военных специалистов в Красной
армии (1917-1920 гг.) // Из истории борьбы Коммунистической партии за
победу буржуазно-демократической и социалистической революции и построение
социализма в СССР. М., 1968.
Власов И.И. В.И. Ленин и строительство Красной армии. М., 1968.
Волин Б. Октябрьская революция и интеллигенция // Исторический журнал.
1938. № И.
Волков В.А., Куликова М.В. Российская профессура: «под колпаком у
власти» // Вопросы истории естествознания и техники. 1994. № 2. С. 65-75.
Волков B.C. Вовлечение буржуазной технической интеллигенции в
социалистическое строительство (Письма В.И. Ленина как источник изучения
проблемы) // Ученые записки кафедр общ. наук Ленинграда. История КПСС. Вып. 10.
Л., 1970.
Волков B.C. Ленинский анализ социальной психологии интеллигенции как
составная часть научного обоснования политики партии по отношению к старым
специалистам после победы Великого Октября // Роль интеллигенции в
построении и дальнейшем строительстве социалистического общества. Л., 1978. Вып. 2.
С. 3-11.
Волков B.C. Русская интеллигенция в Гражданской войне: позиции,
функции, роль // Происхождение и начальный этап гражданской войны. 1918 год.
Ч. 1. М., 1994.
Волошина В.Ю. Об эволюции отношения интеллигенции к «белому»
движению// История «белой» Сибири. Кемерово, 1995. С. 114-115.
Вольфсон С.Я. Интеллигенция как социально-экономическая категория. М.;
Л., 1926.
Галин С. А. Исторический опыт культурного строительства в первые годы
Советской власти (1917-1925). М., 1990.
Генкин Э.Б. О ленинских методах вовлечения интеллигенции в
социалистическое строительство // Вопросы истории. 1965. № 4.
689

Гердт Н.Е. Февраль 1917-го глазами поэтов и писателей // Наше отечество.
Страницы истории: Сб. науч. статей / Моск. гос. обл. ун-т. Вып. 4. М., 2005.
С. 75-89.
Гердт Н.Е. Июльские дни в Петрограде глазами литераторов // Проблемы
отечественной и зарубежной истории: Сб. статей по итогам ежегодной научно-
теоретической конференции студентов, аспирантов и преподавателей МГОУ. М.,
2005. С. 45-50.
Герд Н.Е. Октябрь 1917 года глазами интеллигенции // Наше отечество.
Страницы истории: Сб. науч. статей // Моск. гос. обл. ун-т. Вып. 3. М., 2005.
С. 86-100.
Гиринис Е. Ленин о специалистах науки и техники. Пг., 1924.
Горобец СВ. Петербургский период творчества Александра Золоти //
Вестник СПб ГУКИ. 2014. № 4. С. 123-124.
Городецкий E.H. К истории ленинского плана научно-технических
работ // Из истории революционной и государственной деятельности В.И. Ленина.
М., 1960.
Грякалова Н., Иванова Е. Записные книжки Александра Блока без купюр //
Наше наследие. 2013. № 105. С. 102.
Гуров И. Ленин о перевоспитании учительских кадров в первые годы
советской власти (1917-1920) // Некоторые вопросы теоретического наследия
В.И. Ленина. Труды Моск. гос. пед. ин-та им. Ленина. М., 1960.
Далматов И.П. Формирование советской социалистической интеллигенции и
ее роль в развитии советского общества // Ученые записки МГПИ им. В.И.
Ленина. Т. 128. Вып. 3. М., 1957.
Демидов Н.И. Некоторые вопросы борьбы партии за привлечение
литературно-творческих сил на сторону советской власти (1917-1925 гг.) // Труды кафедр
общ. наук Московского инженерно-строит. ин-та. № 28. М., 1957.
Добрускин И.Е. Об участии непролетарской интеллигенции в строительстве
социализма // Научный коммунизм. 1974. № 6. С. 50-59.
Ермаков В.Т. Исторический опыт культурной революции в СССР. М.: Мысль,
1968.
Ерман Л.К. Интеллигенция в первой русской революции. М., 1968.
Ерман Л.К. Ленин о роли интеллигенции в демократической и
социалистической революции, в строительстве социализма и коммунизма. М., 1970.
Ермолаев И.П., Литвин А.Л. Профессор H.H. Фирсов. Казань, 1976. С. 66-67.
Жданова И. «Семя свободы, упавшее на камень» // Неприкосновенней запас.
2002. № 2 (22).
Зак Л.М. История изучения советской культуры. М., 1981.
Заузолков Ф.Н. Об опыте СССР по сближению умственного и физического
труда // Вопросы философии. 1956. № 5. С. 32-45.
Заузолков Ф.Н. Формирование и рост социалистической интеллигенции в
СССР // Коммунист. 1958. № 11. С. 52-62.
Зимина В.Д., Гражданов Ю.Д. Интеллигенция в политических процессах
России начала XX века. Волгоград, 1999.
Знаменский О.Н. Интеллигенция накануне Великого Октября
(февраль - октябрь 1917 г.). Л.: Наука, 1988.
Зосимский В. Профессиональные союзы театральных работников в
период Великой Октябрьской революции и гражданской войны (1917-1921 гг.) //
Ученые записки Высшей школы профдвижения ВЦСПС. Вып. 3. М., 1968.
690

Иванов Ан. Наука и высшая школа России в период первой мировой войны и
революций // Российская история. 1914. № 5. С. 147-164.
Иванов-Разумник. Вершины: Александр Блок. Андрей Белый. Пг.: Колос,
1923. С. 223.
Интеллигенция // Большая советская энциклопедия. Изд. 3-е. Т. 10. М.: Сов.
энциклопедия, 1972. С. 311.
Интеллигенция и революция: XX век: Сб. статей. М., 1985.
Интеллигенция современной России: Духов, процессы, исторические
традиции и идеалы: Тез. докл. XIII Междунар. научно-теорет. конф. 26-28 сент. 2002 г.
Иваново: ИвГУ, 2002.
Иовлев А.М. Разработка и осуществление ленинской политики в отношении
специалистов старой армии (1917-1920 гг.) // Вопросы истории КПСС. 1968. № 4.
Историография культуры и интеллигенции советской Сибири. Новосибирск,
1978.
История Всесоюзной Коммунистической партии (большевиков). Краткий
курс / под ред. комиссии ЦК ВКП(б). Одобрен ЦК ВКП(б). 1938 г. М., 1951.
С. 205.
История российской интеллигенции: Мат. тез. науч. конф.: в 2 ч. М., 1995.
Очерки истории Ульяновской организации КПСС. Ульяновск, 1977.
Кантор В.К. Существует ли свободное пространство для русского
образованного общества? Ответ Милюкова «Вехам» // Вопросы литературы. 2006. № 1.
С. 74-91.
Карапетян P.O. Становление и развитие интеллигенции как социального
слоя. М., 1974.
Карпов Г.Г. О советской культуре и культурной революции в СССР. М.: Гос-
культпросветиздат, 1954.
Катанян В. Маяковский. Литературная хроника. М., 1956.
Квакин A.B. Октябрьская революция и идейно-политическое размежевание
российской интеллигенции. Саратов, 1989.
Квакин A.B. «Смутное время» в России и интеллигенция // Историки
размышляют. Сб. статей. Т. 9. М.: Изд-во МГУ, 2001. С. 166-206.
Квакин A.B. Выбор политической позиции российской интеллигенцией
осенью 1917 года: историографическая ситуация и использование математических
методов // Russian History/Histoire Russe. T. 29.2002. № 1. С. 43-46.
Квакин A.B. Русская интеллигенция и советская повседневность
пореволюционной России (1917-1927 гг.) // Интеллигенция и мир. 2008. № 3.
С. 45-59 и № 4. С. 7-19.
Квакин Α., Постников Е. Профессорско-преподавательские коллективы и
студенчество России в пореволюционное время. Саарбрюккен, 2013.
Кейрим-Маркус М.Б. Государственная комиссия по просвещению (1917-
1920) // История СССР. 1969. № 12.
Келлер Б.А. Пролетарская революция и советская интеллигенция. М., 1937.
Кива A. Intelligentsia в час испытаний // Новый мир. 1993. № 8.
Ким М.П. 40 лет советской культуры. М.: Госполитиздат, 1957.
Князев Г.А., Кольцов A.B. Краткий очерк истории Академии наук СССР. М.;
Л., 1960.
Колеров М. Самоанализ интеллигенции как политическая философия.
Наследство и наследники «Вех» // Новый мир. 1993. № 8. С. 161-171.
Колеров М. «Народоправство» (1917-1918) // Исследования по истории
русской мысли. Ежегодник за 1997 год. СПб., 1997. С. 277-286.
691

Колеров M. К истории «пореволюционных» идей: Н. Бердяев редактирует
«Из глубины» (1918) // Исследования по истории русской мысли. Ежегодник за
1998 год. М., 1998. С. 319-333; Он же. «Накануне» (1918) // Там же. С. 536-539.
Колосницкий Б.А. Керенский и Мережковские в 1917 году // Литературное
обозрение. 1991. № 3. С. 102-104.
Кольцов A.B. Ленин и становление Академии наук как центра советской
науки. Л., 1969.
Комков Г.Д. и др. Академия наук - штаб советской науки. М., 1968.
Кондаков И. «Басня, так сказать», или «Смерть автора» в литературе
сталинской эпохи // Вопросы литературы. 2006. № 1. С. 223-275.
Кондрашева М.И., Главацкий М.Е. Научные конференции по исследованию
проблем интеллигентоведения как историографический факт // Культура и
интеллигенция России в переломные эпохи (XX в.): Тез. докл. Всероссийской науч.
конф. Омск, 24-25 ноября 1993 г. Омск: ОмГУ, 1993. С. 35.
Константинов Ф. Советская интеллигенция // Коммунист. 1959. № 15.
С. 48-65.
Кораблев Ю.И. В.И. Ленин и создание Красной армии. М., 1970.
Королев. Очерки по истории советской школы и педагогики (1917-1920). М.,
1958.
Котов А.Т. Победа Великой Октябрьской социалистической революции и
проблема использования старой интеллигенции // Ученые записки
Белорусского ин-та физкультуры. Вып. 2. Минск, 1958.
Кошарный В. П. Февральская революция 1917 г. в религиозно-философской
публицистике (философско-социологический анализ) // Известия высших
учебных заведений. Поволжский регион. Гуманитарные науки. 2012. № 1 (21).
С. 32-39.
Краморенко Л.Н. Против фальсификации некоторых принципов
деятельности КПСС по формированию технической интеллигенции (1917-1937 гг.) //
Ученые записки Ленинград, гос. пед. ин-та. Т. 424. Вып. 1. Л., 1969.
Красильников CA., Соскин В.Л. Интеллигенция Сибири в период борьбы за
победу и утверждение советской власти: 1917 - лето 1918. Новосибирск, 1985.
Красильников С.А. Социально-политическое развитие интеллигенции
Сибири в 1917 - середине 1930-х гг. / Дисс.... д. ист. н. Новосибирск, 1995.
Красникова A.B. Из истории разработки В.И. Лениным политики
привлечения буржуазной интеллигенции на службу советской власти // Вестник
Ленинградского ун-та. 1970. № 8 (Серия истории, языка и литературы. Вып. 2).
Красникова A.B. В.И. Ленин и А.М. Горький в 1917-1918 гг. (Из истории
взаимоотношений Коммунистической партии с интеллигенцией в первый год
советской власти) // Ученые записки Института истории партии Л К КПСС. Т. 1.
Л., 1970.
Краснова Т.И. Эмигрантский газетный дискурс эпохи революционного
кризиса: типы источников известий (1917-1919) // Медиаскоп. Ф-т журналистики
Московского гос. ун-та. 2010. Вып. 4.
Краснова Т.И. Российский дискурс эпохи кризиса: историко-ментальный
фон и «ответные черты» словесной культуры // Вестник Санкт-Петербургского
госуд. ун-та. 2011. Серия 9: Филология. Востоковедение. Журналистика. № 4.
С. 101-108.
Кропачев С.А. Дворянин. Ученый. Патриот. Василий Игнатьевич
Гриневецкий. (1871-1919) // Надежность и безопасность энергетики.
Научно-технический журнал. URL: http://sigma08.ru/2010/12/08
692

Крусанов А. Русский авангард. T. IL Кн. 1. М., 2003. С. 79 и др.
Круцко И.Е. Обоснование В.И. Лениным политики привлечения буржуазной
интеллигенции к социалистическому строительству (1917-1920 гг.) // Ученые
записки Волгоградского гос. пед. ин-та. Вып. 22. Волгоград, 1967.
Кузнецов Ю.С. В.И. Ленин о вовлечении интеллигенции в социалистическое
строительство // В.И. Ленин - великий теоретик, организатор и вождь
Коммунистической партии и Советского государства. Могилев, 1970.
Кумок Я.Н. Карпинский. М.: Молодая гвардия (серия «Жизнь замечательных
людей»), 1978.
Куняев Ст., Куняев Срг. Сергей Есенин. М.: Молодая гвардия (серия «Жизнь
замечательных людей»), 2005.
Куприяновский ILB., Молчанова H.A. Бальмонт. М.: Молодая гвардия (серия
«Жизнь замечательных людей»), 2014.
Лавров A.B. Переписка A.A. Блока с Р.В. Ивановым-Разумником //
Литературное наследство. Т. 92. Александр Блок: Новые материалы и исследования.
Кн. 2. С. 377.
Лапшин В.П. Художественная жизнь Москвы и Петрограда в 1917 году. М.:
Советский художник, 1983.
Ларин Ю. Интеллигенция и советы: хозяйство, буржуазия, госаппарат. М.,
[6.Г.].
Лашин В.П. Художественная жизнь Москвы и Петрограда в 1917 году. М.:
Советский художник, 1983.
Лебедев В. Судьба русской интеллигенции // Литературное обозрение. 1990.
№ 9. С. 3-10.
Ледер В.Л. Специалисты и их роль на производстве. М., 1926.
Лейкина-Свирская В.Р. Русская интеллигенция в 1900-1917 годах. М.:
Мысль, 1966.
Лекманов А. Андрей Белый и Вячеслав Иванов в дневнике Георгия
Кнорре 1918-1919 гг. // Toronto Slavic Quarterly. URL: sites.utoronto.ca//tsg//19//
lekxmano ν 19 .shtme
Леонтьева О.Б. Властители дум: Интеллектуальная история России от
Великих реформ до революции 1917 г. Самара, 2000.
Литвин А.Л. Ученые Казанского университета во время смены политических
режимов // Власть и наука, ученые и власть. СПб., 2003. С. 124-132.
Лихачев Д.С. О русской интеллигенции // Новый мир. 1993. № 2. С. 3-10.
Лотова Е.И. Первые шаги советской власти по привлечению медицинской
интеллигенции к социалистическому строительству // Советское здравоохранение.
1971. № 4.
Лукьянов С. Жизнь A.C. Голубкиной. М., 1965.
Луначарский A.B. Смена вех интеллигентской общественности // Культура
и жизнь. 1922. №1.
Луначарский A.B. Об интеллигенции. М., 1923.
Луначарский A.B. Интеллигенция в прошлом, настоящем и будущем. М.,
1924.
Луначарский A.B. Интеллигенция и ее место в социалистическом
строительстве // Революция и культура. 1927. № 1.
Луппол И. Интеллигенция и революция // Новый мир. 1939. № 7.
Люкс Л. Интеллигенция и революция. Летопись триумфального поражения //
Вопросы философии. 1991. № И. С. 3.
693

Малышева СВ. «Великий исход» казанских университариев в сентябре
1918 г. // Гасырлар авазы=Эхо веков ( Казань), 2003. № 1/2. С. 87-92.
Мамаева К.И. Великая Октябрьская социалистическая революция и
интеллигенция. Рига, 1967.
Меерович Б. Из истории борьбы Коммунистической партии за привлечение
учительства на сторону советской власти // Вопросы истории КПСС и
философии: Сб. статей кафедр общ. наук Свердловского гос. пед. ин-та. Свердловск,
1965.
Меймре А. Из Совдепии в чужеземную Россиию: Бегство П.М. Пильского //
Новый исторический вестник. 2001. № 1 (3).
Меметов B.C., Будник Г.А., Садина С.С. Интеллигентоведение: из опыта
становления вузовского научно-методического курса // Интеллигентоведение:
проблемы становления нового вузовского курса: Материалы межгосудар. заоч. на-
учно-методич. конф. Июнь 1999. Иваново, 2000. С. 3-13.
Меметов B.C., Данилов A.A. Интеллигенция России: Уроки истории и
современность (Попытка историографического анализа проблемы) // Интеллигенция
России: Уроки истории и современность: Межвузов, сб. науч. трудов. Иваново:
ИвГУ,1996.С.З-15.
Меметов B.C. К первым итогам становления «интеллигентоведения» как
самостоятельной отрасли научного знания // Актуальные проблемы
историографии отечественной интеллигенции: Межвузов, респ. сб. науч. тр. Иваново, 1996.
С. З-Федюкин С.А. Партия и интеллигенция. М.: Политиздат, 1983.
Федюкин С.А. Советская власть и буржуазные специалисты. М., 1965.
Федюкин С.А. Советская интеллигенция на новом этапе развития
социалистического строительств (1959-1965) // Советская интеллигенция. М.: Мысль,
1968.
Федюкин С.А. Интеллигенция и белое движение (1918-1920 гг.) //
Советская культура. 70 лет развития. М., 1987.
Финне К.Н. Русские воздушные богатыри И.И. Сикорского. Белград, 1930.
Хренов Н.И. Из истории борьбы Коммунистической партии за
интеллигенцию в Октябрьской революции // Сб. трудов Ульяновского политехи, ин-та. Т. 6.
Вып. 1. Ульяновск, 1968. С. 20-46.
Хренов Н.И. О вовлечении буржуазных специалистов в социалистическое
строительство // Сб. трудов Ульяновского политехи, ин-та. Т. 6. Вып. 2.
Ульяновск, 1970.
Черноуцан И.С. Ленинские принципы политики партии в области
литературы и искусства. М.: Знание, 1958.
Ширяев П. Борьба Коммунистической партии за использование буржуазной
производственно-технической интеллигенции в период с 1917 по 1928 год //
Ученые записки Вологодского гос. пед. ин-та. Т. 19. Вологда, 1957.
Шлихтер А.Г. Октябрь и наука. Харьков, 1933.
Шмидт СО. Вступительное слово // Российская провинция XVIII- XX вв.:
реалии культурной жизни. Кн. 1. Пенза, 1995. С. 10-24.
Шмидт СО. К истории слова «интеллигенция» // Россия, Запад, Восток:
встречные течения: К 100-летию со дня рождения акад. М.П. Алексеева. СПб.,
1996. С. 409-417.
Шухова Е. Труды и дни В.Г. Шухова // Наше наследие. URL: http://www.
nasledie-rus.ru/podshivka/7009.php

ИМЕННОЙ УКАЗАТЕЛЬ
Аверинцев С.С. - 28
Аверченко А. - 262,274,276,294,367,
531
Авксентьев Н.Д. - 341,343,356,398,
421,670
Аврус А.И. - 27
Агейчева Т.В. - 28
Агнивцев Н. - 468
Адольф A.B. - 492
Адольф В.А. - 493,494
Акопиан И.А. - 390
Аксёнов В. - 385,386
Алексеев H.H. - 301,316,461,462
Алексеев М.В. - 379,664
Алексеев П.В. - 20,28,
Алексинский Г.А. - 354
Амфитеатров-Кадашев В. А. - 30,120,
121,125,164,191,212,240,241
Андреев Л.Н. - 31,44-46,84,99,100,
115,151,164,228,276,388,398,
400,406,420,422,428,514,611,
612,638-642,673-675
Андреева М.Ф. -118
Анисимов В.И. - 254
Анненков П.С. - 430
Анненков Ю.П. - 220,221,280,430,
507,508,543,594
Аннинский Л. - 22
Аргунов A.A. - 474
Аргутинский-Долгоруков В. - 388
Арсентьев К. - 275
Архипович Н.Г. - 205
Аскольдов С. - 608
Астров Н.И. - 305
Ахлюстина М.А. - 27
Ахматова A.A. - 503,510,539
Балтрушайтис Ю. - 143,447,464,552
Бальмонт К.Д. - 54,108,109,121,150,
235,250,264,277,313,322,323,
332,340,353,381,385,392,393,
397,398,402,403,406,407,410,
436,437,446,447,464,538,551,
577,578,599,600,601,609,613,
614,615,648
Басистое АЛ. - 57,75,126,158,218
Батюшков Ф.Д. - 457,521
Бебель А. - 464
Бедный Д. (Придворов Е.А.) - 151,
325,356,530
Белевский A.C. - 287
Беликов А. - 277
Белый А. (Бугаев Б.Н.) - 93,96,97,
136,143,169,263,264,295,336,
366,368,403,412,505,509,510,
514,515,519,523,524,533,535,
541,544,545,546,551,622,626,630
Бенешевич В.Н. - 444
Бенуа А.Н. - 32,45,59-61,65,74,85,
89-92,109,111,118,119,122-124,
129-131,133-135,139-142,148,
149,168,178,190,191,194,195,
197,310,311,343,384,419,444,
507,514,535,537,612,641
Бердников Я. -137
Бердяев H.A. - 8,23,33,143,144,152,
197,298,299-301,315,316,336,
366,382,398,403,404,405,409,
411,429,449,453,462,469,470,
572,576,596,608
Бернацкий М.В. - 337,438
Бетман-Гольвег Т. - 40,293
Билибин И.Я. -124
Бисмарк О. фон - 84,343,670
Бистром Н.С. - 68
Бисторм Р.Ф. - 68
Блок A.A. - 30,35,49,51,154-156,166,
170,171,174,175,202,220,225,
231,252,260,263-266,274-277,
280,281,286-290,293-295,298,
695

307-310,314,317,318,320,321,
323,324,327,332,333,337-342,
350-353,357,363-365,367,371,
385,404,407,408,412,485,488,
505,509-511,514,517-529,
531-539,541-545,547-549,573,
575,594,595,610-613,616,620,
622,624,626-631,637,640
Блок Л.Д- - 225,231,263,275,280,295,
367,518,522,537,539,611
Блюмкин Я. Г. - 540,541
Боборыкин П.Д. - 6
Богданович Т.А. - 277
Богородский А.Я. - 658
Богословский Б.П. - 651
Богословский М.М. - 30,48,49,50,53,
56,57-59,75,103-106,119,120,
125,126,134,136,139,140,147,
148,157,158,159,166,169-171,
183,185,186,191,203,210,218,
219,221-223,225-227,230,235-
239,241,242,255,256,257,295,
310,313,314,326-329,333-335,
337,355,356,357,358,359,360,
371-373,377
Борисов A.A. - 564-568
Бражников В. К. - 406
Бречкевич М.В. - 658
Брусилов А.Н. - 40,78,98,210,230,
271,294,298,322,333,335
Бруцкус В.Д. - 254
Брюсов В.Я. - 31,44,108,112,122,130,
136,143,152,197,202,203,225,
264,476,477,515,517,518,522,
548,549,551,573,574,608
Булгаков С.Н. - 23,44,143,339,441,
453,596,597,598,608,616,
651
Бунаков-Реформаторский П. - 377
Бунин И.А. - 31,35,75,143,144,148,
150,156,157,167-169,197,211,
212,234,240,241,255,258,259,
288,314,341,353,354,362,363,
372,373,374,381,382,389,394,
397,400,402,404,405,410,411,
413,435,464,473,477,487,488,
490,498,500,501,502,504,533,
534,541,552,578,579,584,585,
587-589,592,593,595,608-610,
615,647,648,660,667,668,671
Бунин Ю.А. - 196,589
Быховский Н.Я. - 254
Вандалковская М.Г. - 20
Васильчикова С.Н. - 40
Вахтангов Е. - 506
Вацетис И.И. - 659,667
Вейнер П.П. - 507
Венгеров С.А. - 5,139
Верейский Г.С. - 507
Верещагин В.П. - 507
Вернадский В.И. - 31,304,400,401,
404,406,410,433,434,438,439,
440,444-446,448,449,472,550,
581,582,584,586,637,638,641
Вертинский А.Н. - 224,530
Веселовский СБ. - 30,75,84,103,152,
153,229,233,234,261,264,280,
281,345,346,408,498,502,503,
579,583,591,592
Вирен Р.Н. - 260,261
Витте СЮ. - 343,565
Вихляев П.А. - 448
Вознесенский А.Н. - 509
Вознесенский H.H. - 157
Волков B.C. - 15,20-22
Володарский В. - 537
Волошин М. - 33,146,147,152,197,
343,344,413,414,456,465,468,
472,473,642,643,645-647, 649,
660,665
Ганневик Эдвард - 565,566,567,570
Гастев А.К. - 556
Гвоздев К.А. - 98,439
Ге Г. - 399,457
Гензель П. - 33
Уэллс Герберт Д. - 649
Гершензон М.О. - 152,197,453,464,
516,527,592,593,615
Гессен И.В. - 59,87,191
Гзовская О.В. - 224
Гидулянов П.В. - 104,105
Гизетти АА.. - 534
Гиппиус З.Н. (псевд. Антон Крайний) -
8,9,30,31,34,35,38-40,42,61,
62,69,70,73,74,77,78,80-86,89,
91-94,96,98,102,110,117,118,
122,128-130,132-136,141-143,
151,152,155,158,178,195,196,
696

198,199,200,202-204,225,230,
231,259,274,291,313,328,334,
337,340,344,347,348,350,355,
361-363,368,374,375,381-383,
391,392,395,399-402,404,408,
410,412,421,422,426,427,454,
458,465,466,468,472-474,501,
503,512,514,529,535,536,541,
542,544,626,629
Глобачёв К.И. - 43,66,627,644,653,
665,666
Голицын И.Д. - 48,50
Головин Ф.А. - 140,149,150,178,354
Гольдгаммер Д.А. - 662,663
Гольдовская Р.Д. - 54,344
Гольцман А.З. - 556
Горький М. (Пешков А.М.) - 22,31,
33,49,73,74,78,79,88,90,97,
100,111,116,118,119,122,124,
129-134,140,141,143,148,149,
151,153,155,159,164,168,174,
177,179,197,221,224,237,260,
262-266,277,287,291,308,309,
311,323,338,339,346,384,405,
406,438-440,454, 467,477,479,
482,507,512,514,534,545,583,
587,612,620,621,637,638,641,642
Готье Ю.В. - 30,105,126,134,139,185,
256,266,267,329,335,336,366,
373,376-379,392,394,397,398,
424,431,437,438,440,446,452,
513,515,516,549
Гржебин 3. - 111,122,134,141,545,
641
Гревс И.М. - 20
Гречанинов А.Т. - 121,131,150,430,
431
Грибоедов A.C. - 5,150
Гриневецкий В.И. - 185,606,607,649
Гронский П.П. - 205,208,209,304
Гуковский А.И. - 474
Гумилев Н. - 52,60,142,143,389
Гучков А.И. - 77,98,110,114,128,136,
162,163,185,205,213,214,218,
221,223,227-232,629
Давыдов В.Н. - 457
Дан Ф.И. - 356,357,382,398,454
Данилевский Н.Я. - 469
Демидов A.B. - 205,208
Демидов И.П. - 229,304
Демьянов A.A. - 433
Деникин А.И. - 36,372,672
Державин Г.Р. - 5
Дзержинский Ф.Э. - 540,618
Добровольская А.И. - 224
Добужинский М.В. - 74,118,122
Добычина Н.Е. - 131,167,169
Долгоруков П.Д. - 458
Долгоруков-Аргутинский В.Н. -
507
Доливо-Добровольский А.И. - 509
Домашевский К.А. -197
Дубов В.М. - 205
Дыбенко П.Е. - 480
Егоров Д.Н. - 372
Егоров И.В. - 451,456
Елизаров М.Т. - 430
Ермаков В.Т. - 14
ЕрманЛ.К.-10,17
Есенин С.А. - 295,506,514,518,519,
520,521,535,549
Жданова И. - 27,144,189,217
Жевахов Н.Д. - 41,65,67,70,71,94
Жиркевич A.B. - 32,35,106,235,260,
261,329,337,376,383,399
Жуковский В.А. - 5,6
Жуковский Н.Е. - 561,563
Зайцев Б. - 298,449,497,552
Замятин Е.И. (псевд. М. Платонов)
- 454,480,481,534,535,562,563,
594,595,617-619,635-637
Зарудный A.C. - 352
Засулич В. - 512
Зданевич И.М. - 280
Зензинов В. - 101,143,345,670
Зиновьев (Радомысльский) Г.Е. - 337,
395,408,441,537,621,637
Знаменский О.Н. - И, 20,21,32
Зилоти А.И. - 66,149,481-483
Зоргенфрей В.А. - 260,627
ЗубаловЛ.Л.-634
Зубов В.П. - 507
Иванов Вяч. - 28,44,298,357,392,429,
441,447,454,455,464,517,544,
546,551,575,596,625
697

Иванов Г. - 53,54,541
Иванов СВ. - 321
Иванов-Разумник Р.В. - 8,28,32,97,
155,159,169,170,240,263,264,
288,295,336,368,412,505,515,
518,521,523,524 531-533,535,536,
538,539,541,542,637
Ивнев Рюрик (Ковалёв МЛ.) - 518,
519,521,547,548
Изгоев А. - 190,596
Ильин И.А. - 23,591
Инбер В.М. - 487,552,615,666
Иорданский Н.И. - 302,464
Каблуков СП. - 20
Каледин А.М. - 357,362,402,445,452,
487,498,504,589
Каменев Л.Б. 223,387,504
Каменев С.С. -500,659
Каменева О.Д. - 531,535,538,539,540,
627
Каминер М.Я. - 558
Каннесигер Л.М. - 624
Каппель О.В. - 649,658
Карамзин Н.М. - 6,40
Кара-Мурза СГ. - 552
Карапетян P.O. -19
Карпинский А.П. - 549
Карпов Г.Г. - 14
Карташев A.B. - 44,69,135,337,363,
401
Карцев A.A. - 49,181
Квакин A.B. - 21,23,24,27
Керенский А.Ф. - 29,58,80,89,95-98,
101,102,105,110,114,117,118,
123-125,132-135,141-143,145,
151,158,162,184,195,196,200,
203,214,216,230,231,237,267,
268,270-274,278-280,284,285,
286,289,290,291,292,294,296,
297,305,306,308,310,311,313,
314,321,322,323,324,326,327,
329-332,334-338,341,344-348,
350,352-363,365-376,378,
379,381-383,386,387,389,395,
397-401,410,412,414,415,420,
421,428,433,458,479,509,569,
579,613,624,651,653
Кизеветтер A.A. - 147,456,464,577
Кирьяков В.В. - 268
Кисилевский Н.М. - 298
Клопов A.A. - 55-58
Клюев Н. - 33,171,295,519,520,521,
542
Кнорре Г.Ф. - 545
Князев Г.А. - 16,137,138,198-201
Кокошкин Ф.Ф. - 286,303,322,337,
352,353,458,478-481,483,523
Колеров М.А. - 23,24,596
Коллонтай А.М. - 430,468,517,518
Колчак A.B. - 36,236,239,305,319,
635,670-672
Кони А.Ф. - 512
Коновалов А.И. - 114,189,294,438.
Коновалов Н.В. - 495
Корзинкин A.A. - 634
Корнилов Л.Г. - 216,222,223,258,
259,315,319,329,330,333,335,
337,344-347,350,352,354-357,
360-362,365,367-376,379-382,
389,391,398,403,407,413,414,
452,472,498,638,651,653
Короленко В.Г. - 22,31,35,49,75,112,
178,196,198,203,211,221,422,
428,433,458,459,461,467,468,
471,472,475,477-479,483-486,
488-490,512-514,574,585,586,
641
Коршунов СИ. - 558
Костицын В.А. - 14,456
Костычев СП. - 178
Котляревский СА. - 104,105,471,596
Кравков В.П. - 32,40,41,43,44,50,51,
93,99,107,114,127,131,132,136,
137,140,145,153,154,170,173,
174,191,192,194,204-206,208,
226,240,315,319,320,330,333,
334
Крандиевская Н.В. - 464,497,552
Красин Л.Б. - 178,311,312,567,582,
633
Краснов П.Н. - 630
Краснова Т.И. - 24
Крестинский H.H. - 567
Кропоткин П.А. - 297
Кругликова Е.С - 200
Крыленко Н.В. - 270,271,444,445,
451
Крюков Ф. - 254,255,268
Кузьмин М.А. - 31,521
698

Кузьмин-Караваев В.Д. - 357, 539
Кузьмина M. - 113
Куприн А.И. - 44,268,389,598,612,
619,620,622,667
Куприянова Н.П. - 661,662,664,671,
672
Кускова Е.Д. - 101,401,441,464,471,
500,552,574,576,589,592
Кшесинская М.Ф. - 251,310
Ладыжников И.П. - 545
Ландер К.И. - 567
Лансере Е. - 135
Лаппо-Данилевский A.C. - 451
Лапшин В.П. - 17,338,384,388
Ларин Ю. (Лурье М.А.) - 12,553,557,
588
Лахтин Л.К. - 105
Лацис М.И. - 33,658,662,663
Лебедев СВ. - 89,90
Левитов А.П. - 648
Ленин-Ульянов В.И. - 7,14,15,29,34,
85,129,135,158,167,169,170,173,
174,216,259,260,285-287,289,
307,310-312,314,315,318,321,
322,333,337,357,369,388,396,
397,408,416-418,420,430,432,
438,439,441,443,450,453,459,
466,467,469,473,481,483,491,
496,500,507,509,525,542,544,
545,548,553,554-557,560-563,
565-570,579,580,582,587,588,
603,607-609,616,620,625,626,
628,630,633,634,639,644,650,
660,675
Лихачёв Н.П. - 646
Лихтенштадт В.О. - 313,319,322,411,
425,428,484,501,583
Ломов Г.И. - 566,567
Ломоносов Ю.В. - 20
Лосев А.Ф. - 9,24
Лужский В.В. - 224
Луначарская Т. - 146
Луначарский A.B. - 12,22, 75,419,444,
447,449,457,461,466,482,495,
507,508,511,512,514,517,518,
521,535,536,537,540,545,548,
610-612,627,630,631,633,636,
639,641,642
Львов В.Н. - 376
Львов Г.Е. - 95,104,108,114,122,141,
144,162,214,224,232,241,245,
305,306,310,313,314,325,326,331
Львов-Рогачевский В.Л. - 143
Любавский М.К. - 14,104,125,139,
185,223,377,379,456
Мазуренко В.П. - 240
Макаров П.М. - 123,124,127,129,133,
135,178,194,195,216
Маклаков В.А. - 305,314,513,627,651
Маковский С.К. - 118
Малиновская Е.К. - 533,534,634
Малянтович П.Н. - 471,585
Мандельштам О.Э. - 446,501,539,
540,541
Маниковский A.A. - 450
Мануйлов A.A. - 104,105,114,120,
126,147,166,224,303,304,306,
388,452,464
Манухин И.И. - 90,122,375,400,454,
482,483
Мартынов A.B. -105
Марушевский В.В. - 450
Масленников Ф.А. - 664
Маслов С.Л. - 160,439,592
Махин Ф.Е. - 649
Машков И.И. - 60
Маяковский В.В. - 118,168,169,197,
220,279,280,336,346,487,491,
505,510,511,516,517,530,534,
545,548,549,551,552,587,609,
628,631
Мейерхольд В.Э. - 74,94,140,148,
149,467,468,506,531,535,536,
538,548,549,631
Меньшиков М.О. - 30,545
Мережковский Д.С. - 8,30,93,94,96,
97,141,151,158,203,350,361,401,
402,404,465,468,521,667
Меркурьева В.А. - 625
Мещерский А.П. - 553-558,564
Мещерский В.П. - 40
Милюков П.Н. - 39,43,45,58,59,60,
77,89,92,96,97,102,105, НО, 114,
118,124,128,162,163,190,196,
203,210,216,221,222,225,227,
231,232,239,270,275,276,284,
297,302,314,352,362,379,402,
521,650,651,673
699

Милютин В.П. - 555-557
Михайловский Г.Н. - 423
МоорД.-136
Муравьёв В.Н. - 217,596,618
Муравьев М.А. - 479,483,585
Муравьёв Н.К. - 265,290,309,318,
350,471
Мушкетов Д.И. - 20
Набоков В.Д. - 116,118,148,149,264,
286,305,670
Неведомский (Миклашевский М.П.)
-317
Некрасов Ф.И. - 102,114,150,303,
304,306,346,352,353,536
Немирович-Данченко В.И. - 151,152,
178,191,197,230
Нератов A.A. - не найден
Нестеров Α.- 121
Никольский Б.В. - 30,350,368,369,
371,386,391,413,461,463,470,
475,477,483,496,497,499,500,
501,502,591,594,595,599,610,
620,623,624
Никольский Ю. - 237,341,409
Никулин Л. - 379,401,552
Новгородцев П.И. - 303,334,335,464,
471,574,592,596
Новиков И.А. - 144,298,441,464,553
Нолле-Коган H.A. - 539,541
Носович А.Л. - 645,659,667
Оболенский В.В. - 447
Ольденбург С.Ф. - 20,320,321,
337-339,400,410,434,444,446,
521,532,536,549,550
Ордынский СП. - 196,395,464
Орешников A.B. - 42,43,48-50,56,
58,70,121,122,155,201,218,
225,226,239,309,352,356,364,
367,372,391,397,401,403,428,
430,433-435,452,465,472,476,
484-489,497,502,504,617,620,
623,624,626-635,644,646,
652
Орлов A.C. - 182,616
Орлов-Давыдов A.A. - 504,613
Осоргин М.А. - 33,440,441,464,483,
552,553,588,589,591,592
Оссовский П.С. - 205
Павлов И.П. - 178,452,601-606
Панина СВ. - 77,458,465
Панюшкин В.Л. - 501
Парфентьев H.H. - 658
Пастернак Б.Л. - 28,278,279,396,
427,478,501,546,551,552
Пастернак Ю.Б. - 28
Перимов A.B. - 146,662
Перимова Е.И. - 75,92,242
Перхуров А.П. - 645
Перцев П.П. - 121
Першин М.С - 463
Петрищев А. - 241,242
Петров Ф.Н. - 509
Петров-Водкин К. - 111,118,122,155,
179,432,517-519,523,537,637
Петровский Л.А. - 178,
Пешехонов A.B. - 291,454
Пешкова Е.П. - 97,587
Пильский П.М. - 268,518,598,599,
667
Пинегина Л.А. - 19
Платонов С.Ф. - 14,170,456,521
Плеве В.К. - 438
Плеханов Г.В. - 8,259,276,638
Подбельский В.Н. - 191,197,588
Покровский И.А. - 596
Покровский М.Н. - 452,620,630
Покрыкин П.П. - 489
Поливанов Д.Е. - 434,509,512
Половцев A.A. - 308,310,507
Попов А.Н. - 244,246
Правдин O.A. - 224
Пржевальсий Е.М. -158
Пришвин М.М. - 31,35,61,66,73,75,
84,92,111,152,153,155,158-160,
179,204,212,240,242-244,
246-250,252,253,255,256,257,
293,302,306,307,313,319,320,
336,343,353,354,365,374,380,
381,383-388,390,391,402,403,
410,427,428,430,432,440,459,
460,466,474,476,485,489-491,
499,500,502,523,528,529,548,
609,610
Прокопович С.Н. - 464,471,574
Прокофьев С. - 32,60,62,64,66,72,
80-87,91,100,101,103,131,140,
149-151,293,307,308,364,365,
700

368,370-372,470,538,609-612,
614
Протасова Е.К. - 224
Протопопов А.Д. - 49,55,68,69,75,77,
78,88,107,115,142,512,627
Прохоров СВ. - 626,632,634,635
Процько М.А. - 13
Пруссак В.В. - 222
Пузыревский П.И. - 260
Пуришкевич В.М. - 42,56,58,390,439
Пушкарев С.Г. - 34,106,327,470,471,
475
Пушкин A.C. - 5
Пяст (Пестковский В.А.) - 49,281,
342,414,499,529,539,540,543
Раковский Х.Г. - 585
РарА.Г.495
Pap Е. 495
Распутин Г. - 35,40,41,43,59,51,89,
132,142,375,480,596
Рахманов Н.М. - 13
Рахманинов СВ. - 204,470,481
Рацкий С.С. - 150
Рейснер М. - 277
Ремизов А.М. - 31,61,84,90,93,101,
102,116,122,130,133,136,151,
153,155,170,171,200,202,209,
221,228,231,251,260,264,276,
288,298,324,325,329,330,356,
357,364,365,374,378,379,385,
408,413,430,458,488,505,520,
521-523,529,532,539,609,619,
623,637,667
Репин И.Е. - 164,276
Репников A.B. - 24,33
Рерих Н.К.-118,675
Рогозинский В.А. - 147
Родзянко М.В. - 46,48,49,77,78,79,
80,82,85,89,91,95,98,100,105,
107,112,163,199,310,338,339,402
Родичев Ф.И. - 75,276,303,317,318,
352,361
Рожков H.A. - 254
Розанов В.В. - 31,44,90,109,116,117,
121,130,134,135,154,162-166,
185,227,236,260,268,269,276,
288,349,351,352,452,453,536,547
Романов Н.И. - 515
Романовский СИ. - 24,27
Ростковский Ф.Я. - 32,55,66,86,239,
240,413,423,438,462
Ростовцев М.И. - 413,444,670
Рощина-Инсарова E.H. - 457
Руднев Л.В. - 139,354,437,559,623
Рыкачев М.А. - 446
Рындзюн В. (псевд. Ветлугин А.) -
181,442,443,455,644
Рязановский И. А. - 170
Савёлов Л.М. - 34,238,445,613,
641
Савин А.Н.-126,219,224
Савинков Б. - 258,272,273,276,
281,319,334,335,337,343-348,
350,352,355,357,360-363,365,
367,369,370,374-376,378,389,
400-402,412-414,588,590,591,
649,653
Салазкин СС. - 404
Салтыков-Щедрин М.Е. - 5
Седерхольм Я.И. - 404
Семёнов А.И. - 219
Семенов-Тяныпаньский П.П. - 430
Серафимович A.C. - 33,144,426,491,
492,493,513
Скалой В.Е. - 459
Скворцов-Степанов И.И. - 33,197,
198,202,210,211,241,558,559,560
Скобелев М.И. - 77,102,105,291,306
Скрябин К.И. - 413
Смирнов A.A. - 453
Смирнов И.С - 14,15
Смирнов Я.И. - 630
Смирнова Л.И. - 14,183,184,186,187,
Снесарёв А.Е. - 659
Собинов Л.В. - 179,506
Соколов Н.Д. - 127-129,214-216,297
Соколов-Микитов И.С. - 171,623
Соловьев B.C. - 281,349
Соловьёв С. - 437,479,572
Сологуб Ф.К. - 44,116,121,140,149,
150,179,264,276,539,610,611,612
Сомов К.А.- 168,377
Сорокин П.А. - 277,454,474
Сперанский М.Н. - 139,203,473
Спиридонова М. - 383,518
Сталин И.В. - 12,495,571,616,659,
667
Станиславский A.B. - 230
701

Станкевич В.Б. - 271,281,283,348,
370,421
Стебут А.И. - 550
Стеклов В.А. - 20,178,550
Стеклов Ю.М. (Нахамкес О.М.) - 152,
162,164,223
Стеллецкий Д. - 388
Степанов В.А. - 306
Столыпин П.А. - 320,354,438,547
Стратонов И. А. - 14,456
Стрельцов A.A. - 493,494
Степун Ф.А. - 28,31,33,34,46-48,
52,53,114,115,139,161,162,
167,171-173,192,194,205,208,
209,213-216,218,219,223,232,
233,257,258,269-274,281-286,
289,290,311-313,319,325,326,
328,329,331,332,345,348,350,
358-361,365,369,370,375,376,
386,395,396,398,399,419-421,
450,590,591,615,616,621,622,
652,653
Струве П.Б. - 23,331,338,401,408,
596,607,608
Сувчинский П.П. - 91
Суханов (Гиммер) H.H. - 73,74,78,
79,88,91,127,151,173,257,587,
635
Сыроечковский Б.Е. - 493,494
Сытин И.Д. - 143,151,200,408,644
Таиров А.Я. - 506
Тарле Е. - 337,477
Тахо-Годи Е. - 24
Телешов Н.Д. - 464,487
Терещенко М.И. - 77,114,123,125,
141,163,174,231,310,314,367,
378,408,438
Теффи (Лохвицкая H.A.) - 276
Тимирязев К. А. - 346,513
Тихомиров Л. - 32
Тихонов А.Н. (Серебров) - 78,79,129,
130,141,302,545,587
Толстая А.Л. - 34,53,111,209,210,
279,316,317
Толстая Е.Д. - 28,301,316,331,393,
441,455,593,648,654,668,670
Толстой А.Н. - 28,35,144,145,221,
298,301,331,392,393,441,442,
455,464,497,517,549,551,552,
592,593,608,648,653,654,660,
668-670
Томский М.П. - 556
Троцкий (Бронштейн) Л.Д. - 12,337,
341,395,397,402,408,412,422,
423,428,438,439,441,450,459,
467,469,496,508,509,523,540,
587,603,621,631,633,634,638,
640,643,644,648,660,667,675
Трубецкой E.H. - 143,144,152,191,
197,212
Трутовский В.К. - 633
Туган-Барановский М.И. - 94,96,190
Тугендхольд ЯЛ. - 588
Туркельтауб И.С. - 181,183,186,187,
188,378
Тыркова-Вильяме A.B. - 32,40,41,
76,77,79,94-96,102,156,200,201,
296,297,303-306,309,314,322,
330,331,334,335,352-355,362,
363,394,456,471,475,476,478,
480,481,484,490,491,496-498,
516,527,532,574-576,578,637,
639,640,643,644,646,649-652,
668-670,673
Тютчев Ф. И. - 5
Унковский В.Н. - 209
Урицкий М.С. - 544,624,626
Устрялов Н.В. (псевд. П. Сурмин) -
31,33,99,260,331,349,369,385,
405,410,436,453,454,466,468,
469,499,579,580,581,672
Федюкин С.А. - 10,14-19,456,457,
461,498,506,512,654
Ферсман А.Е. - 178,445,550
Филипповский В.Н. - 455
Философов Д.В. - 20,32,44,96,97,
98,101,102, ПО, 118,125,129,134,
135,141,368,402
Финне К.Н.-45,219-221
Филоненко М.М. - 319
Фирсов H.H. - 658,662
Флоренский П. - 44,109
Фомин И.А.-118,139
Фондаминский И.И. (псевд. Буна-
ков) - 473
Франк С. - 23,153,608
Фриче В.А. - 152,191,197,500,647
702

Харченко А.И. - 537,649
Хижняков В.В. - 433,464
Ходасевич В.Д. - 518,551,552
Хрущёв А.Г. - 305
Хрущёв Н.С. -13
Цветаева М. - 142,425,426,465,552,
587,588,589,614,625,626,646,665
Церетели И.Г. - 270,286,291,298,303,
310,320,335,353,395,398,579
Цетлин М.О. (псевд. Амори) - 463,
551,615,648,649
Чайковский Н.В. - 240,655,664
Черенков H.H. - 305
Чернов В.М. - 250,276,277,303,305,
306,347,352,353,363,378,379,
380,382,383,387,458,467,473
Черчилль Уинстон Л. - 675
Чечек С. - 649
Чириков Е. - 397,464,500,513,592
Чиркин В.Г. - 556
Чугаев Л.А. - 178
Чуковский К.И. - 116,325,510,536,
549
Чулков Г.И. - 33,298,301,397,429,
449,531,575
Чупров Н. - 294
Чхеидзе Н.С. - 79,89,100,105,132,
152,214,290,354,368
Шаляпин Ф.И. - 118,119,122,124,
133,134,141,148,197,264,466,
479,482,483,533,609,611,612,
633,638
Шапиро Л.Г.-549,550
Шаховской В.Н. - 306
Шаховской Д.Н. - 576
Шидловский СИ. - 105,119,122,
221
Шингарев А.И. - 75,95,114,227,240,
276,304,305,306,363,458,478,
479-481,483,523,641
Шипчинский В.В. - 657
Шляпников А.Г. - 49,78,79
Шмелёв И.С. - 144,464,500,589,653
Штейнберг И.З. - 479,592
Штраух М.М. - 495
Шухов В.Г. - 433,435,589,590,591,
627,628
Щегловитов И.Г. - 48
Щёголев П.Е. - 318
Щербатов Н.С. - 504,628,630,632,
633,647
Эдварде Л. -18
Эйхенбаум Б.М. - 341
Эйхенбаум-Волин В.М. - 341
Эльпорт И. - 564
Эренбург И.Г. - 35,413,456,464,487,
497,549,551,552,615,616,648,
649,666
Эфрон С. - 425,645,646,660
Южин-Сумбатов А.И. - 144,276,464
Юрьев Ю.М. - 276,457
Яблочкина A.A. - 224
Яковлев А.И. - 242
Яковлев A.C. 589
Яковлев И.Я. - 265
Якубович Г.А. - 94,290
Ясинский И.И. - 457,512,514,535
Ятманов Г.С. - 507
ЯщенкоА.С-221

Научное издание
Аксютин Юрий Васильевич
Гердт Наталья Евгеньевна
сская интеллигенция и революция 1917 года:
в хаосе событий и в смятении чувств
Ведущий редактор Я. А. Волынчик
Редактор M. А. Айламазян
Художественный редактор А. К. Сорокин
Художественное оформление А. Ю. Никулин
Технический редактор M. М. Ветрова
Выпускающий редактор Я. Я. Доломанова
Компьютерная верстка M. M. Ветрова
Л Ρ No 066009 от 22.07.1998. Подписано в печать 30.08.2017
Формат 60x90/16. Печать офсетная. Усл. печ. л. 44.
Тираж 1000 экз. Заказ
Издательство «Политическая энциклопедия»
127018, Москва, 3-й проезд Марьиной Рощи, д. 40, стр. 1
Тел.: 8 (499) 685-15-75 (общий, факс),
8 (499) 672-03-95 (отдел реализации)