Автор: Цветаева М.И.  

Теги: язык   языкознание   лингвистика   литература   художественная литература  

ISBN: 5-264-00219-3

Год: 2000

Похожие

Мемуарная проза

Цветаева М. Избранные произведения

Марина Цветаева

Художественный перевод и сравнительное литературоведение. Сборник IV

Текст
                    М
а
р
и
н
а
Ц
в
е
т
а
е
в
а


МАРИНА
ЦВЕТАЕВА
Господин
мой-
ВРЕ МЯ
ВАГРИУС


МАРИНА
ЦВЕТАЕВА
Господин
мой-
ВРЕМЯ
МО СКВА
ВАГРИУС
2000


УДК
882-94
ББК
84.Р 7
Ц27
В
книге
использованы
фотоматериалы
из
собраний
Л.
А.
Мнухина
и
Е.
С.
Ливитина
Дизайн
серии
Е.
Вельчинского
Х удожни к
Н.
Вельчинская
ISBN 5-264-00219-3
© Издательство «В АГ РИУ С», 2000
©Е.
Толк аче ва,
составление,2000
©А.
Саакянц,
предисловие,2000
©А.
Саакянц,Л.
Мнухин,
примечания,2000


ПОЭЗИЯ
И
ПРАВДА
МАРИНЫ
ЦВЕТАЕВОЙ
«Быть современником
—
творить
св ое
время,
а
не
отражать
е го»
—
в
э том
Марина
Цветаева
ви дела
главную
цель
своих
про­
из ве дени й.
Но
творить
сво е
время
не
означает
выполнять
«соци ­
альный
заказ»,—
напротив:
творить—
вопреки
зак азам
и
ука­
зам.
И
чтобы
мы
ни
взяли
—
стихи,
прозу,
кри тиче ски е
статьи,
эссе,
—
ее
стиль
свободен
от
вся ких
литературных
течений
и
на­
правлений,
не
подчинен
требованиям
врем ени.
С
са мых
перв ых
дн ей
и
до
конца
она
шла
с
ним
в
ногу,
но
не
тольк о
как
собесед­
ни к,
а
как
сторонний
наблюдатель,
мыслящий,
думающий,
ана­
л изи рую щи й, «творящий», и оттого смогла точно запечатлеть на
бумаге
происходящие
события.
Время
неслось
стремительно
—
и
в
ее
произведениях
это
пе­
ре дает
на пря жен ный,
динамичный,
сил ьно
экспрессивный,
пере­
ходящий
в
афористичный,
стиль.
Может
быть,
даже
в
большей
степени
это
относится
именно
к
прозе,
чем
к
стихотворениям,
ко­
торую
Цветаева,
кстати
сказать,
назы в ала
лирической,
я вно
ука­
зывая
на
корни
ее
происхождения.
Сам а
цв етаевск ая
проза
—
явл ени е
в
о т еч ествен ной
литерату­
ре
уникальное.
Она
не
писала
ра сск азо в,
повестей,
романов.
У
нее
был
некий
собственный
сп лав
нескольких
жанр о в.
Здесь
никогда
не
встретить
вымышленных
гер оев ,
вымышленного
сю­
жета.
Цв етаев а
рассказывала
исключительно
о
том,
что
сама
ви­
дела,
помнила,
п ереж ивала.
О
тех,
с
кем
встречалась,
о
то м,
что
сильно
запало
в
душу.
И
в
это м
смысле
вся
ее
проза
автобиогра­
фична.
Одновременно
—
высокохудожественна.
Достаточно
на­
чат ь
читать
любую
вещь
—
и
сразу
зазвучат
живы е
го ло са,
пред­
станут
перед
глазами
различные
ситу а ции
—
бытовые
и
фи ло­
софские,
жит ейск ие
и
поэтические.
Проза
Цветаевой
—
не
что
иное,
как
биография
д уши
худож ни ка ,
творца.
И
к
героям
своих
произведений
она
подх одил а
так
же : «Люблю не людей,
но
ду ши,
не
события,
а
судьбы».
5


Проза
как
жанр
(если не принимать во внимание дневники и
письма)
начин ает
занимать
главное
место
в
творчестве
Марины
Цветаевой
лишь
в
1930- е
го ды
и
пр ич иной
эт ому
бы ла
совокуп­
ность
многих
обстоятельств, «бытовых»
и
«бытийных», внешних
и
внутренних.
Сама
она
несколько
раз
з а явл яла : «Эмиграция де­
ла ет
меня
прозаиком», имея в виду,
что
ст их отво рные
произведе­
ния
труднее
уст роит ь
в
печать
(«Стихи не кормят,
кормит
про­
за »).
С
другой
стороны,
не
раз
пр изн ава лась ,
что
у
нее
о с тается
все
меньше
душевного
времени;
про з аич еская
же
вещь
создается
быстрее.
Но
гл авно е
не
в
этом:
уйдя
«в себя,
в
единоличье
чувств», Цветаева хотела «воскресить
весь
тот
ми р», канувший в
небытие,
мил ый
ее
сердцу
на
р ассто ян ии
прошедших
лет
ми р,
к оторы й
создал
ее
—
человека
и
поэта.
В
данной
книг е
произведения
р аспо л ожены
так им
образом,
чт обы
читатель
мог
следовать
за
по этом
по
ве хам
его
вн ут р енней
жи зни,
а
не
по
хронологии
их
создания.
Открывается
сборник
оче рком
«Мать и музыка», где явствен ­
но
звучит
тема
рождения
призвания—
воп рек и
материнскому
желанию.
Психологический
«экскурс»
в
детскую
ду шу
—
в
душу
будущего
поэта,
к ото рый
уже
в
пя ть
лет
не
в
силах
полностью
растворяться
в
навязываемых
ему
обстоятельствах.
Девочку,
по
настоянию
ма те ри,
учат
играть
на
рояле,
у
нее
данные:
с лух,
му­
зыкальность.
Но
природа,
тв орческа я
ее
природа
восстает.
Мать
ошиблась,
задумав
сделать
из
дочери
музыканта.
Но
он а,
сама
того
не
ведая,
сделала
из
нее
поэта;
она
поила
сво их
д етей
«из
вскрытой
жилы
Л ири к и», торопилась передать им как можно
ск орее,
как
можно
бо ль ше, «заливала и забивала с верхом
—
вп е­
чатление
на
впечатление
и
воспоминание
на
воспоминание...
И
как ое
счастье,
что
все
это
б ыло
не
на ука,
а
Лир ика ».
Образ
ма­
тер и
поэта,
Ма рии
Александровны
Мейн,
романтичный,
драма­
тичн ый ,
печальный
и
суровый,
вырастает
до
символа.
Жар
ее
души
таился
под
об олочк ой
сугубой
сдержанности,
скрытнос­
ти,
—
что
не
всегда,
вероятно,
понимала
маленькая
Марина,
по­
рою
думавшая,
что
ма ть
л юбит
ее
меньше,
нежели
младшую
сес­
тр у.
Однако
не
нужно
художественное
творение
по ним ать
бу к­
ва ль но.
Цветаевой
важно
нарисовать
о браз
матери
бу дуще го
по­
эта
—
поэта
од ин оког о,
с
юных
лет
прикоснувшегося
к
др амати з­
му
жизни.
Эту-то
тоску
и
одиночество
по эт
Марина
Цвет аев а
унаследовала
им енно
от
матери,
о
чем
не
раз
писала.
И
в
своей
прозе
дала,
на
осно ван ии
были,
фактов
—
поэзию,
то
ест ь
худо­
жественное
обобщение.
«Фактов я не трогаю никогда,
я
их
толь­
6


ко—
то лк ую»,—
д евиз
всей
ее
прозы.
Читатель,
ка зал ось
бы,
вправе
ожидать
от
автора
более
или
менее
точной
правды
фак­
та—
не
вымышленные
имена
подталкивают
к
этом у
в
первую
оче ре дь.
Но
не з,
та кой
илл юз ии
поддаваться
нельзя:
самая
боль­
шая
ошибка
—
п ола га ться
на
прозу
Цветаевой
как
на
мемуарный
источник.
Потому
что
правда
фактов
постоянно
и
неукоснитель­
но
подвергается
у
Цветаевой
творческому
переосмыслению
и
ст ан ови тся
«поэзией».
Поэзия
и
пр авда —
на
нерушимом
един­
стве
этих
дв ух
по нят ий
и
основана
автобиографическая
и
ме му­
арная
проза
Цветаевой.
Наравне
с
му зыко й
с
самого
детства
будущего
поэт а
создавала
литература,
о
чем
она
писала
в
1937 году,
откликаясь
на
100-л ет -
нюю
годовщину
со
дня
смерти
А.
С.
Пушкина
в
оче рке
«Мой
Пушк и н».
О
великом
поэт е
ее
младенчества,
о
творце
ее
души ,
когда
каждое
его
слово,
пон а чалу
не
всегда
понятное,
с
неотврати­
мостью
судьбы
давало
св ои
«всходы», лепило характер девочки.
И
первым
таким
словом
было
—
любовь.
«Пушкин меня заразил
любов ь ю.
Словом
—
любов ь...
Когда
жарко
в
груди,
в
с амой
груд­
ной
ям ке
(всякий знает!) и никому не говоришь —
любовь.
Мне
всегда
бы ло
жарко
в
груди,
но
я
не
знала,
что
это
—
любовь». Лю­
бо вь
в
ее
обреченности,
любовь
в
ее
гордости :
цветаевская
герои­
ня
первая
идет
на
объяснение
и
первая
—
на
разрыв,
голов ы
не
обернув:
так
научила
ее
Татьяна
Ларина.
И
—
«свободная стихия»
пушкинского
«К морю», отождествившаяся со свободной стихией
сти ха.
И
еще
бл агода ря
Пушкину,
по
каким-то
неведомым
причи­
н ам,
с
самых
ранних
лет
вош ло
в
реб е нка
ощущение
кануна,
за
ко­
торым
н ико гда
не
наступит
день;
ожидание
—
за
которым
нико г да
не
наступит
свершение.
И
еще
—
с
че го
и
начинается
очерк:
Пуш­
кин
был
первым
ее
поэ том ,
и
ее
п ерв ого
поэта
—
убили.
Поэт ов
всегда
убивают,
бу дь
то
пуля,
са м оуб ийс тво,—
убивает
сама
жизнь,
которая
для
поэта
—
непереносима.
Это
прозрение
дарова­
но
бы ло
Цветаевой
тоже
Пушкиным.
И
кто
знае т,
тогда ,
в
1941
году,
в
Елабуге,
не
дума ла
ли
она
об
этом...
О тдав ая
да нь
труду
своего
отца,
Цветаева
создает
ци кл
очерков
о
вел ик ом
русском
про св ет ител е,
подвижнике
и
труже­
нике,
о
его
грандиозном
детище
—
Музее
изящных
искусств
на
Волхонке.
В
д опо лнение
к
э тим
воспоминаниям
был
напи­
сан
«Жених», где под фамилией Тихонравов выведен студент
Анатолий
Виноградов,
позже—
д ире ктор
Румянцевского
му­
зея,
писатель,
а
в
ту
по ру
отрочества
сестер
Цветаевых
потен­
7


циальный
жени х
обеих
одновременно
и
ни
одн ой
конкретно.
Казалось
бы,
юмористическая
ситуация,
к отор ую
мо жно
о быг­
рать.
Она
и
обыграна,
но
дело,
однако,
обстоит
серьезнее.
В
этом
маленьком
очерке
Цветаева
да ла
беспощадный
кл асси ч ес­
кий
обра з
доносчика,
так
ск азать ,
от
рождения,
способного
на
любую
под л ость.
Доносчика
выдают
глаза:
нестерпимо-чест­
ные
и
нестерпимо-голубые.
С
такими
глазами
«проходят
—
в
первые
ученики,
и
в
зятья ,
и
в
ди рект ора».
Можно
только
изумляться
яс новиде нию
Цв ет аев ой,
угадавшей
в
этом
челове­
ке
того,
кем
он
в
действительности
станет.
Рисуя
образ
облада­
те ля
э тих
лжечестных
глаз,
она
словно
знала,
что
на
арен у
вы­
ходит
целая
«плеяда»
таких
людей,
обученных
и
тренирован­
ных,
и
что
через
несколько
лет
Сергей
Эфрон,
позволив
се бя
опутать
и
об манут ь,
станет
на
св оей
родине
жертвой
таких
же
вот
точно
гла з.
И
он,
и
Аля...
Печальные
события
—
кончины
современников,
которых
Цв етаев а
любила
и
чт ила,
—
служили
другими
поводами,
вдох­
новившими
ее
на
очерки-реквиемы.
Первый
значительный
«мемуарный портрет»
она
созд ае т
в
1925 году .
Это—
«Герой труда», записи о Валерии Брюсове.
Произведение
многоплановое,
в
кот ором
и
собственные
первые
шаги
в
литературе,
и
«поэзия революционной Москвы», и,
конеч­
но,
г ла вный
герой:
нез ау р ядная,
противоречивая
личн ость
Вал е­
рия
Брюсова,
поставившего
себ е
сверхзадачу
—
внедрить
в
бы­
тие
масс
Поэзию
как
Реме сло . ..
С месь
противоречивых
оттен ­
ков
—
восхищения
и
сострадания,
возмущения
и
уважения,
не­
зл ой
иронии
и,
в
конечном
счете,
сочувствия,
—
вот
что
движет
ее
пе ром.
Сама
Марина
Цветаева
выступает
скорее
защ итн иц ей
Бр юсов а,
нежел и
су дьей ...
«Судить,
не
осудив»
—
так
объясняла
она
св ой
замы сел
в
письме
к
А.
А.
Тесковой
—
«вопреки оттал­
к ива нию ...
д ать
идею
его
сво еобра зн ог о
величия».
Но
в
1920-е
го ды
час
цветаевской
мемуарной
прозы
еще
не
пробил.
Этот
час
наст ал
в
1931 году.
Весной
Цветаева
случайно
наткнулась
на
опубликованные
год
наза д
воспоминания
Г еорг ия
Иванова
об
Осип е
Ма ндел ь штам е,
в
кот оры х
факты
б ыли
иска­
жены ,
а
сам
Мандельштам
выглядел
иным,
чем
был
на
самом
деле.
Цвет аев а,
которую
связывала
с
поэтом
в
мо лод ые
годы
не­
долгая
р о ман тичес кая
дружба,
вознегодовала.
Так
появилась
ее
«История одного посвящения»
с
обаятельным
образом
поэта,
до
тог о
достоверным,
что
на
вечере,
когда
Ма рина
И вано вна
читала
S


этот
оче рк,
по
зал у
раздался
вос х ище нный
шепо т : «Он!
Он!
Жи­
вой!
Как
похоже!»
«Живым»
и
«похожим»
Мандельштам
получился
отт ого,
что
это
был
не
фотографический
или
списанный
«с натуры»
портрет,
а
художественный,
пр еоб р аженный
творческой
ф антази ей
образ
поэта.
В
прозе
Цв етаево й
непременно
присутствует
это
«поэти­
ческое
вымышление».
При
том ,
что
она
нико г да
не
сочиняет
сю­
жеты
и
не
выдумывает
действующих
лиц .
Так
и
зд есь
—
сохра­
не ны
все
имена,
место
действия,
события,
но
единственный
при ­
езд
(и всего на один день)
Мандельштама
в
Александров
расши­
рен
во
времени,
и
создается
впечатление,
что
гостил
поэт
на
вла­
димирской
земле
долго,
одним
словом,
он
там
жи л.
Малопоэтич­
ный
ви зит
капризного,
моментами
даже
«неприятного человека»,
преобразился
в
«житие»
поэта,
пребывающего
в
состоянии
тв ор­
ческой
паузы,
а
сам
поэ т
предстал
взрослым
ребенком,
бе ззабо т­
ным,
своенравным
—
и
обаятельным.
Именно
с
«Истории одного
посвящения»
берет
начало
настоящая
художественная
проза
Ма­
рины
Ц вет аев ой:
сочетание
мемуарного,
эссеистского,
дневнико­
вого,
философского
жа нро в.
Оттого
что
Цвет аев а
з аос трял а,
а
точнее—
в ы пря мляла
«во весь рост»
наиболее
выразительные
сво йст ва
чел овек а,
о
ко­
тором
пи са ла,
его
образ
становился
то лько
живее,
убедительнее
и
масш т аб нее.
И,
пожа лу й,
в
это м
см ысле
наиб о лее
яркими
явля­
ются
воспоминания
«Живое о живом», посвященные памяти на ­
дежнейшего
из
друзей
Максимилиана
Волошина.
Счастье,
по да­
ренное
окружающим,
освещенное
гар м онич ны м, «великим,
муд ­
рым
и
добрым
человеком».
Именно
т аким
нарисовала
Цветаева
Волошина,
наделила
его
универсальными,
вселенскими
ка че­
ст вами ,
уподобила
нек оем у
космическому
творению:
вроде
зем­
ного
ша ра,
со
всей
его
загадкой.
«Макс был знающий», хранив­
ший
тайну
бытия,
предвидевший
судьбы
—
людей
и
стран.
А по­
логия
Человека,
каким
он
долженствовал
бы
быть,
—
вот
что
та­
кое
цвет аев ск ое
«Живое о живом» .
Подобные
портреты,
созданные
ею,
заставляли
верить
в
их
пра вд ивос ть
и
подлинность
не
только
обычных
чита тел ей ,
но
и
самых
строгих
критиков.
Так,
В.
Ходасевич
пис а л: «Воспомина ­
ния
Цветаевой
о
Волошине
неизмеримо
значительней
самого
Во­
лошина...»
Через
год
п о яв ляется
очерк
Цветаевой
об
Андрее
Бе лом
(«Пленный дух»), еще через два—
о
Михаиле
Кузмине
(«Не­
здешн ий
вечер»).
Подобно
«летучему голландцу»
п ронос ит ся
9


Андрей
Белый
по
ст р аницам
се
во спо м инани й,
ни
на
минуту
не
застывая,
ни
на
минуту
нс
умолкая;
в змах
руки,
тр ост и, «крыль ­
ев»
одежды:
пелерина
плаща—
и
вот
он
уже
в
друг ом
месте,
с
другими
со бесе дни ка ми,
—
а
вот
отг олоском :
в
рассказах
оче­
вид ц ев,
ошеломленных,
не
ус пев ших
разглядеть,
не
у спевш их
допонять
—
понять
—
разделить
его
беду...
А
Поэт
всегда
в
беде,
если
не
в
беде,
то
в
тревоге:
мятущийся,
одинокий
неприкаянный
дух,
что-то
бормочущий,
для
о б ыват елей
—
невня тно е,
для
пони­
мающих
—
гениальное.
Эт от
монолог
Цв етаев а
—
при
том,
что
видела
она
поэта
считан ное
число
ра з,
—
передала
поистине
во л­
шебно,
словно
расшифровала
сделанную
не когда
стенограмму.
Очер к
охватывает
все
вст р ечи
с
Андреем
Белым:
снач ала
в
дет ­
стве,
когда
она
услышала
из
ч ужих
уст
его
имя,
затем
мимол ет ­
ное
знакомство
с
поэтом
в
отрочестве,
короткое
общение
в
голод­
ной
послереволюционной
Мо скв е,
и
н ако нец
встреча
в
Берлине
летом
1922 года.
Но
мы
не
найд ем
здесь
упорядоченной
хр оник и
встреч.
Марина
Ц вет аева
следует
собственным
ассоциациям,
пе­
ребегает
из
одн ого
времени
в
другое,
поч ти
постоянно
передове­
ряет
авторское
повествование
диалогу.
А
сколько
в
очерке
дей­
ствующих
лиц
и
сам их
мест
действия!
И
над
всем
и
всеми
—
го­
лос
Белого,
его
исповеди,
жалобы,
радости,
негодования
—
испо­
ве дь
пле нно го
ду ха.
В
«Нездешнем вечере»
образ
М ихаи ла
Кузмина
о живает
спу­
стя
дв адца ть
лет
со
дня
встречи
поэтов
вь юж ной
петроградской
ночью
1916 года.
Свои
вп ечат лени я
она
занесла
в
тетрадь
еще
в
1921 году,
в
черновике
письма
к
Кузмину,
написанного
после
того,
как
Цв етаев а
увидела
только
что
вышедшую
книгу
поэта
«Нездешние вечера» .
И
вот
на
страницах
воспоминаний
воскре­
сает
этот
образ
благородной,
и зящн ой
и
грустной
«птицы», за
чьей
в нешн ей
изысканностью,
чутким
с ерд цем
угадывается
выс­
шая
простота,
—
между
тем
как
о
Кузмине,
вспоминает
Цветае­
ва,
хо дили
л егенд ы.
И
защ ища я
поэта,
она
пишет
знаменатель­
ные
сл ова,
—
сло вно
предвидя,
с кол ько
зла
накопится
в
бу дущем
ли те ратурн ом
м ире : «О каждом поэте идут легенды,
и
слагают
их
все
те
же
зависть
и
злостность».
Последним
произведением
Цветаевой
в
жанре
прозы
б ыла
«Повесть о Сонечке»
—
о
та ла нтливо й
ак трисе
теа тра
Е.
Б.
Вах­
та нг ова
С.
Е.
Голлидэй.
Т епер ь,
почти
дв адц ать
лет
с пу стя,
Ц ве­
таевой
кажется,
что
Сонечка
была
чуть
ли
не
сам ой
сильной
и
нежной
се
привя за ннос ть ю
в
жизни...
впрочем,
речь
и дет
о
худож ес тве н ном
творении,
о
повести.
О
др у жбе,
любви
и
радости.
10


ко то рые
лю ди
дарили
др у1
другу
в
страшные,
нечеловеческие
послереволюционные
годы.
Под
пером
Цветаевой
з апе чатл ены
мгновенья,
отданные
искусству,
взаимной
поддержке,
ра зго во­
рам
о
любви...
«Целая минута блаженства!
Да
разве
этого
мало
хо ть
бы
и
на
всю
жизнь
человеческую?..»—
такими
словами
Дос тоев ског о
за канч ив аетс я
«Повесть» .
И
это
не
случайно:
вес,
относящееся
к
главной
героине,
на пи сано
в
ду хе
и
стиле
ранне­
го
Дост оев ског о: «Неточки Незвановой»
и
«Белый ночей», —
именно
«Белые ночи»
Сонечка
читала
со
сцены
с
огромным
не­
изменным
усп е хом.
Да,
Сонечка
и
впрямь
увиделась
поэту
геро­
иней
классика
XIX века:
она
созд ала
литературный
образ
—
не
«книжный», а именно литературный,
художественный,
живой.
И
не
только
о на.
П ыл кий,
тем пер амен тны й
«Павлик»
—
Ан­
токольский,
со б ират ель ный
образ
поэта.
Выс ок ий
«мрачный кра­
са вец »— « Юра»: Завадский,
безн аде жна я
любовь
Со нечк и ...
и
автора.
Володя
Ал ек сеев
—
благородный
рыцарь,
м ужч ина
на
старинный
л ад...
«И все они умерли.. .»
Именно
все,
даже
те,
кто
еще
ж ил.
Потому
что
тех
«Павлика»
и
«Юру»
не
вернуть,
так
же,
как
Сонечку
и
Володю...
Нет:
вернуть.
В
во ле
поэта
ост ан ови ть
те
мгн ове нья : «Чем больше я вас оживляю,
тем
больше
сама
уми­
р аю,
отмираю
для
жизни,
—
к
в ам,
в
вас
—
уми ра ю.
Чем
больше
вы
—
здесь,
тем
больше
я
—
та м.
Точно
уже
сн ят
барьер
между
живыми
и
мертвыми,
и
те
и
другие
свободно
ходят
во
вре м ени
и
в
пространстве
—
и
в
их
об ра тном.
Моя
смерть
—
плат а
за
в ашу
жиз нь ...»
Страшные,
ген иаль ные,
вещие
сл ов а...
В
1939 году Марина Цветаева вместе с сыном Георгием воз ­
вра тил ась
на
родину
(два года назад сюда вернулись дочь и муж) .
И
здесь
ее
жд ало
печальное
событие:
А р иадна,
а
затем
и
Сергей
бы ли
ар ест ов аны.
Чу вст во
беспокойства
и
неведения,
что
с
н ими
со
всеми
бу дет,
ни
на
минуту
не
оставляло
ее.
Она
уже
п очти
ни­
чего
не
писала:
душа
шла
на
убы ль.
Ив
1941 году,
находясь
в ме­
сте
с
сы ном
в
эвакуации
в
Елабуге,
она
кончила
жиз нь
самоубий­
ством,
ос тав ив
в
одной
из
предсмертных
записок
«простите
—
не
выне сл а».
Марина
Цветаева
ушла,
успев
запечатлеть
портреты
тех ,
ко го
любила,
кого
хорошо
знала,
ко му
был а
обязана
сво им
становле­
ние м
как
поэта
и
прозаика.
И
пусть
Москва
не
приняла
ее,
отвер­
гл а,
отбросила,
словно
неродное
дит я,
но
во
многих
прозаиче­
ск их
вещах
Цветаева
дала
сс
яркий
дос тов ерны й
образ,
сдел ав
Москву
не
просто
фоном,
а
своей
полноправной
героиней.
//


«ВОСКРЕСИТЬ.
Ув и деть
са мой
и
дать
увидеть
друшм»
—
таку ю
це ль
преследовала
Марина
Цвет аев а,
создавая
с вои
оче р­
ки.
И
со
всей
пол нот ой
и
широт ой
своего
тал ан та
она
смогла
до­
биться
ее
воплощения.
«Мои вещи
—
моя
авт обио гр афи я», —
писал а
Цветаева
в
од­
ном
из
писем,
и
эту
фразу
впо лне
правомерно
будет
прод олжи ть:
«...и
мой
XX век» .
И
действительно,
во
всех
оче рка х,
посвящен­
ных
современникам,
очень
явс твен но
в стает
образ
самого
ав то­
ра
—
ли чн ости
гени аль но й
и
трагической,
ощущающей
се бя
вне
вр ем ени
и
прос транс тва,
во сс тающе й
против
вс ех
и
всяческих
гр аниц,
безусловно
свободного,
но
подчиненного
обстояте ль ­
ствам,
ко торы е
в
коне чн ом
сче те
берут
верх
над
поэтом.
Анна
Саакянц


Через
снега,
снега
—
Слышишь
голос,
звучавший
еще
в
Эдеме?
Это
тв ой
слуга
С
тоб ой
говорит,
Гос поди н
мой
—
Время.
(1916)


АВТОБИОГРАФИЯ
Мар ина
Ивановна
Цветаева.
Родилась
26 сентября 1892 г.,
в
Москве.
От ец
—
Иван
Владимирович
Ц вет аев
—
пр оф ессор
Москов­
ского
университета,
о снов ат ель
и
соб и рат ель
Музея
и зящн ых
искусств
(ныне Музея изобразительных
и ску сс тв), выдающийся филолог .
Мать—
Мария
Александровна
Мейн
—
страстная
музыкантша,
страстно
любит
стихи
и
са ма
их
пишет.
С тра сть
к
стихам
—
от
ма те ри,
ст ра сть
к
работе
и
к
п риро­
де
—
от
об оих
родителей.
Первые
языки:
немецкий
и
русский,
к
семи
го­
дам
—
французский.
Материнское
чт ение
вслух
и
музыка.
Ундина,
Рустем
и
Зораб,
Цар е вна
в
зеле­
ни
—
из
самостоятельно
про ч итан ног о.
Нелл о
и
Па тра ш.
Любим о е
занятие
с
четырех
лет
—
чтение,
с
пят и
лет
—
писание.
Все,
что
любила,
—
любила
до
семи
лет,
и
больше
не
полюбила
ничего.
Сорока
сем и
лет
от
роду
скажу,
что
все,
что
мне
су жден о
было
узнать,
—
узнала
до
семи
ле т,
а
все
последую­
щие
сорок
—
о соз навал а.
Ма ть
—
сама
лирическая
стихия.
Я
у
своей
м ате­
ри
с тар шая
дочь,
но
любимая
—
не
я.
Мно ю
она
гордится,
вторую
—
любит.
Ранняя
об ида
на
недо­
статочность
любви.
Детство
до
де сяти
ле т—
старый
дом
в
Трех­
пруд ном
п ере улке
(Москва)
и
одинокая
дача
Песо ч­
ная,
на
Оке,
бл из
гор ода
Тарусы
Калужской
губер­
нии.
Первая
школа
—
музыкальная
школа
Зограф-
15


Плаксиной
в
Мерзляковском
переулке,
ку да
посту­
паю
самой
младшей
у ч еницей,
неполных
шести
лет .
Следующая
—
IV гимназия,
ку да
поступаю
в
пр иго­
товительный
класс.
Осенью
1902 г.
уезжаю
с
боль­
ной
мат ер ью
на
Итальянскую
Ривьеру,
в
г ородок
Nervi, близ Генуи,
где
впервые
знакомлюсь
с
рус­
скими
революционерами
и
понятием
Ре в ол юции.
Пиш у
Революционные
стихи,
кот орые
печатают
в
Женеве.
Весной
1902 г.
поступаю
во
французский
интернат
в
Лозанне,
где
ос таю сь
по лт ора
года.
Пи шу
французские
стихи.
Летом
1904 г.
еду
с
м ате­
рью
в
Германию,
в
Шварцвальд,
где
осенью
посту­
паю
в
интернат
во
Фрейбурге.
Пиш у
н емецк ие
с ти­
хи.
Самая
лю бима я
книга
тех
времен
—
«Лихтен­
штейн»
В.
Гауфа.
Летом
1906 г.
возвращаюсь
с
мат е­
рью
в
Россию.
Мать,
не
доехав
до
Мос к вы,
умирает
на
даче
Песочная,
бли з
гор ода
Тарусы.
Осенью
1906 г.
пос ту паю
в
инт ер нат
московской
гимназии
Фон-Дервиз.
Пиш у
Революционные
с ти­
хи.
После
инт ерн ата
Фон-Дервиз
—
интернат
Алфе-
ровской
гимназии,
после
которого
VIиVII
класс
в
гимназии
Брюхон ен ко
(приходящей) . Лета
—
за
гра­
ниц ей,
в
Париже
и
в
Дрездене.
Дружба
с
поэтом
Эл­
лисом
и
филологом
Нил ендер ом .
В
1910 г.,
еще
в
г имн азии,
издаю
свою
первую
книгу
стихов
—
«Ве­
черний
Альбом»
—
стихи
15, 16, 17 лет
—
и
знаком­
люсь
с
поэтом
М.
Волошиным,
написавшим
обо
мне
перв ую
(если не ошибаюсь)
большую
с та тью.
Летом
1911 г.
еду
к
не му
в
Коктебель
и
знакомлюсь
там
со
своим
б удущи м
мужем
—
Се р геем
Эф рон ом,
которому
17 лет и с которым уже не расстаюсь.
За­
муж
за
не го
выхожу
в
1912 г.
В
1912 г.
выходит
моя
вторая
к нига
сти хов
«Волшебный фонарь»
и
рожда­
ет ся
моя
первая
дочь—
Ариадна.
В
1913 г. —
смерть
отца.
С
1912 по 1922 г.
п ишу
непрерывно,
но
книг
не
печатаю.
Из
периодической
прессы
печатаюсь
не­
сколько
раз
в
жу рна ле
«Северные записки».
16


С
начала
революции
по
1922 г.
живу
в
Мос кв е.
В
1920 г.
умирает
в
приюте
моя
вторая
дочь,
Ир ина,
т рех
лет
от
роду
В
1922 г.
уезжаю
за
границу,
где
ос­
т аюсь
17 лет,
из
котор ых
3 с половиной года в Че ­
хии
и
14 лет во Франции.
В
1939 г.
во зв р ащаюсь
в
Советский
Союз—
вслед
за
семьей
и
чтобы
дать
сын у
Гео ргию
(родился в 1925 г.)
род ин у.
Из
писа тел ей
любимые:
Сельма
Лагерлеф,
Зи г-
рид
Ундсет,
Мэри
В ебб.
С
1922 г.
по
1928 г.
появляются
в
печати
сл е дую­
щие
мои
книги:
в
Госиздате
«Царь -Дев иц а», «Вер­
сты» 1916г.
и
сборник
«Версты»; в Берлине,
в
раз­
личных
издательствах,
—
поэм а
«Царь -Дев иц а»,
кни ги
стихов
«Разлука», «Стихи к Блоку», «Ремес ­
ло»
и
«Психея», в которые далеко не входит все на ­
писанное
с
1912 по 1922 г.
В
Праге,
в
1924 г.,
издаю
поэ му
«Молодец», в Париже,
в
1928 г.,
кни гу
стихов
«После России» .
Больше
отдельных
к ниг
у
ме ня
нет .
В
пер иод и ческ ой
прессе
за
границей
у
меня
по­
являются:
лирические
пь есы,
написанные
еще
в
Мо ск ве : «Фортуна», «Приключение», «Конец Каза­
но вы», «Метель».
По эмы : «Поэма Горы», «Поэма
ко нца », «Лестница», «С Моря», «Попытка комна­
т ы», «Поэма Воздуха», две части трилогии « Т ез ей»:
Iч.
«Ариадна», II ч.
«Федра», «Новогоднее», «Крас­
ный
бычок», поэма «Сибирь».
Перев од ы
на
фра н­
цузский
язы к: «Le Gars» (перевод моей поэмы « Мо ­
лодец»
размером
подлинника)
с
иллюстрациями
Н.
Гончаровой,
переводы
р яда
сти хо т во рений
Пу ш­
к ина,
переводы
русских
и
немецких
р е волю цион­
ны х,
а
также
и
советских
песен.
Уже
по
возвр ащ е­
нии
в
Москву
перевела
ряд
стихотворений
Лермон­
това.
Больше
моих
переводов
не
и зда но.
П роз а: «Герой труда» (встреча с В.
Брюсовым),
«Живое о живом» (встреча с М.
Волошиным),
«Пленный Дух» (встреча с Андреем Белым), «Ната ­
лья
Г о нча ро ва » (жизнь и творчество), повести из
/7


детс тва: «Дом у Старого Пимена», «Мать и Музы­
ка», «Черт»
и
т.
д.
Ст атьи : «Искусство при свете со­
в ест и», «Лесной
царь».
Рас с к а з ы: «Хлыстовки»,
«Открытие Музея», «Башня в плюще», «Жених»,
«Китаец», «Сказка матери»
и
многое
др уг ое.
Вся
моя
проза
—
автобиографическая.
<Январь 1940, Голицыне»


Я
ЖАЖДУ
СРАЗУ-
В СЕХ
ДОРОГ


МАТЬ
И
МУЗЫКА
Когда
вместо
желанного,
предрешенного,
почти
приказанного
сына
Александра
родилась
только
всего
я,
мать,
сам о люби во
про­
глот ив
вздох,
сказала: «По крайней мере,
будет
музыкантша».
Когда
же
моим
первым,
явно-бессмысленным
и
вполне
отчетли­
вым
догодовалым
словом
оказалась
«гамма», мать только под ­
твердила: «Ятакизнала»,—
и
тут
же
пр иня лась
у чить
ме ня
му­
зыке,
без
конц а
напевая
мне
эту
самую
гамму: «До,
Му ся,
до,
а
это
—
ре,
до
—
ре...»
Это
до
—
ре
вскоре
обернулось
у
ме ня
ог­
ро мно й,
в
пол ов ину
всей
меня,
книгой
—
«кингой», как я говори­
ла,
пока
что
только
ее, «кинги», крышкой,
но
с
такой
сил ы
и
ж ути
прорезающимся
из
э той
лиловизны
золо том,
что
у
м еня
до
сих
пор
в
каком-то
определенном
уе дин енн ом
ундинном
месте
серд­
ца
—
жар
и
жуть,
точн о
это
мрачное
зол ото,
раст оп ивш ись ,
осело
на
самое
сердечное
дно
и
отту да,
при
м алейш ем
прикосновении,
встает
и
ме ня
всю
заливает
по
край
глаз,
выжи гая
—
слезы.
Это
до—
ре
(Дорэ), а ре-м и- Рем и,
мальчик
Реми
из
«Sans Famille»*,
счастливый
м альчи к,
кот орого
злой
муж
к о рмилицы
(estopié**, с
точно
спиленной
ног о й: pied) калека Père Barberin сразу превра ­
щ ает
в
несчастного,
сна чал а
не
дав
блинам
стать
блинами,
а
на
другой
де нь
продав
самого
Реми
бродячему
музыканту
Виталису,
ему
и
его
тр ем
соб а кам:
Капи,
З ерб ино
и
Дольче,
и
единственной
его
обезьяне
—
Жо ли
Кё р,
ужасной
пь янице ,
пото м
умирающей
у
Реми
за
пазухой
от
чахотки.
Это
ре -ми.
Взятые
же
отдельно:
до
—
явн о
белое,
пустое,
до
всего,
ре
—
голубое,
ми
—
желтое
(может быть
—
midi?***), фа
—
коричневое
(может быть,
фаевое
выходное
платье
матери,
а
ре
—
голубое
—
река?)—
и
так
Далее,
и
все
эти
«далее»
—
есть,
я
то лько
не
хочу
загромождать
чит ате ­
ля,
у
к оторого
св ои
цвета
и
свои,
на
них,
ре з оны.
Слуху
моему
ма ть
радовалась
и
не вол ьно
за
него
хвалила,
тут
* «Без семьи» (фр .) .
** Искалеченный ( фр .).
*** Полдень (фр .) .
21


же,
по сле
каждою
сорвавшегося
«молодец!», холодно прибавля­
ла : «Впрочем,
ты
ни
при
чем.
Слу х—
01 Бога» .
Так
это
у
м еня
навсегда
и
осталось,
что
я
—
ни
при
чем ,
что
сл ух
—
от
Бога.
Это
м еня
охранило
и
от
самомнения,
и
от
само-сомнения,
от
всякого,
в
искусстве,
самолюбия,
—
раз
слу х
от
Бога.
«Твое
—
тол ько
ст а­
рание,
потому
что
каждый
Божи й
дар
можно
загубить», —
гово­
ри ла
ма ть
поверх
уоей
четырехлетней
гол ов ы,
я вно
не
понимаю­
щей
и
уже
из-за
это го
запоминающей
так,
что
потом
уже
ничем
не
выбьешь.
И
если
я
этого
своего
слуха
не
загубила,
не
т олько
сама
не
загубила,
но
и
жизни
не
дала
загубить
и
забить
(а как ста­
ралась!), я этим опять-таки
обязана
матери.
Есл и
бы
ма тери
по ча­
ще
говорили
своим
детям
непонятные
вещи,
эти
дети,
выросши,
не
то лько
бы
больше
пони мали,
но
и
тверже
поступали.
Ра з ъяс­
н ять
ребенку
ничего
не
нужно,
ребенка
нужно
—
заклясть.
И
чем
темн ее
слова
заклятия
—
тем
глубж е
они
в
ребенка
врастают,
тем
непреложнее
в
нем
действуют:«Отченаш,
иже
еси
на
н еб есех ...»
С
роялем
—
до-ре-ми
—
клавишным
—
я
тоже
сошлась
сра­
зу.
У
меня
оказалась
на
уди в ительн ост ь
ра стяж имая
ру ка? «Пять
лет,
а
уже
почти
берет
октаву,
чу-уточку
дотянуться!
—
го вори ­
ла
мать,
голосом
вытягивая
недостающее
расстояние,
и,
чтобы
я
не
возомнила:
—
Впрочем,
у
нее
и
но ги
такие!»—
вызывая
у
м еня
этими
«ногами»
смутный
и
остры й
соблазн
когда-нибудь
и
ногой
п опы т аться
взять
октаву
(тем более что я одна из всех де ­
тей
у мею
расставлять
на
ней
пальцы
веером!), чего,
однако,
ни­
к огда
не
посмела
не
только
сделать,
но
даж е
додумать,
ибо
«ро­
яль
—
с вятын я », и на него ничего нельзя класть,
не
только
ног,
но
и
книг.
Га зеты
же
мат ь,
с
ка ким- то
высокомерным
упорством
мучен и ка,
ежеутренне,
ни
слова
не
говоря
отцу,
неизменно
и
не­
винно
туда
их
клавшему,
с
роя ля
снимала—
сметала—
и,
кто
знает,
не
из
этого
ли
сопоставления
рояльн ой
зе рк ал ьной
пр е­
дельной
чис тоты
и
черноты
с
бес п оряд очн ым
и
бесцветным
га­
зетным
ворохом,
и
не
из
это го
ли
одн овре мен но
широкого
и
пе­
дантического
материнского
жеста
расправы
и
выросла
моя
ни­
чем
не
вытравимая,
аксиомная
во
мне
убежденность:
газеты
—
нечисть,
и
вся
моя
к
ним
ненависть,
и
вся
мне
газетного
мира
—
месть.
И
если
я
когда-нибудь
умру
под
забором,
я,
по
крайней
мере,
бу ду
зна ть
о тче го.
Кроме
большой
руки,
у
меня
о казал ся
еще
«полный,
сил ьны й
уда р»
и
«для такой маленькой девочки удивительно -о ду ш евл ен ­
ное
туше».
Одушевленное
ту ше
звучало
как
бар х ат,
и
бы ло
ко­
р ичн евое,
а
так
как
toucher —
трогать,
выходило,
что
я
роя ль
тро­
22


гаю,
как
ба рхат:
ба рхат ом:
коричневым
б архат ом:
кошкой: patte
de velours*.
Но
о
нога х
я
нс
кончила.
Когда,
два
год а
спустя
по сле
Але к­
сандра
—
меня,
родилась
заведомый
Кирилл
—
Ас я,
мать,
за
о дин
раз
—
приученная,
сказала: «Ну,
что
ж,
бу дет
вторая
музы­
кантша».
Но
ког да
пе рвы м,
уже
впо лне
осмысленным
словом
этой
Аси,
зап ут авш ейся
в
гол уб ой
сетке
кров ат и,
оказалось
«ран ­
г а» (нога), мать не только огорчилась,
но
вознегодовала: «Нога?
Значит—
балерина?
У
ме ня—
до чь
балерина?
У
д еду шки
—
внучка
балерина?
У
нас,
сл ава
бо гу,
в
семь е
никто
не
тан ц ев ал!»
(В чем ошиблась:
был
оди н
роковой,
в
жиз ни
ее
мат ери ,
бал
и
та­
н ец,
с
которого
все
и
пошло:
и
ее
музыка,
и
мои
стихи,
вся
наша
общ ая
лирическая
неизбывная
беда.
Но
она
это го
не
узнала
—
никогда.
Узнала
—
я,
без
малого
сорок
лет
спустя
эт ого
ее
горде­
ливого
утверждения,
в
Русском
Доме
Св.
Женевьевы
—
как,
ра с­
скажу
в
свой
с рок.)
Годы
шл и.
«Нога», как будто,
сбывалась.
Во
всяком
сл уч ае,
Ася,
очень
легкая
на
ногу,
на
рояле
играла
ужасно
—
со вер ш енно
фальшиво,
но,
к
счастью,
так
слабо,
что
уже
из
смежной
гос ти­
ной
ничего
не
б ыло
слышно.
Боюсь
теп ерь
ошибиться,
но
навряд
ли
она ,
доброс ове стн о,
до
предела
растянув
руку,
брала
больше
чем
от
до
до
фа.
Рука
(как и нога)
была
к рохот на я,
удар
—
мим о-
вой,
а
туш е
—
мушиное.
Все
же
вмест е,
ко гда
доходило
до
уха ,
резало
его,
как
бритвой
(мочку).
—
З на чит,
в
Ив ана
Владимировича,
—
сокрушенно,
но
уже
смирившись,
говорила
мать,
—
у
него
на
редкость
никакого
слу­
ха.
Впрочем,
у
Асеньки
как
будто
слух
—
есть,
и
есл и
бы
можно
б ыло
расслышать,
что
она
поет,
—
может
бы ть,
и
б ыло
бы
верно?
Но
почему
она
на
рояле
так
фальшивит?
Мать
не
понимала,
что
Ася
за
роялем,
по
ма лолет ств у,
просто
невыносимо
ску ч ает
и
только
от
собственного
засыпания
б ерет
мимо
(нот!), как слепой щенок—
мимо
блюдц а .
А
мо жет
быть,
сразу
брала
по
две
ноты,
думая,
что
так
скорее
возьмет
—
все
по­
ложенные?
А
может
быть
(по две), как муха,
по
не до ста тку
веса
не
могущая
нац ел итьс я
на
им енно
эту
клавишу?
Так
или
иначе,
игр а
был а
не
только
п лач евная ,
но
—
слезная,
с
ручьями
мелких
грязных
слез
с
нудным
ко ма риным:
и
—
и,
и
—
и,
и
—
и,
от
кото­
р ого
все
в
доме,
д аже
дворник,
хватались
за
голов у
с
безнадеж­
ным
в озгла сом: «Ну,
зав ел а!» И именно потому,
что
Ася
играть
продолжала,
мать
внутри
себя
от
ее
музыкальной
карьеры
с
каж-
* Бархатной лапкой (фр .) .
23


дым
днем
все
безн аде жн ее
отказывалась,
всю
св ою
надежду
вы­
мещая
на
большерукой
и
бесслезной
мне.
—
Нога ,
нога,
—
го вор ила
она
задумчиво,
идя
с
нами,
уже
подросшими
и
то же
стрижеными,
по
стриженому
осен н ему
ка­
лужскому
лугу,
—
ну
что
ж,
в
конце
концов
балерина
тож е
может
быт ь
порядочной
женщ ино й.
Я
знала
од ну,
в
Сок о льник ах
—
у
нее
даже
было
шесть
человек
детей,
и
она
была
отличная
мать,
настолько
образцовая,
что
да же
дедушка
однажды
отпустил
меня
к
цей
на
крестины...
—
И
уже
я вно
ш утя
(и мы это понимали): —
М уся
—
зн ам ени той
пианисткой,
Ася
(как бы проглатывая) ...
зна­
менитой
балериной,
а
у
меня
от
гордости
вы раст ет
вт орой
подбо­
родок.
—
И,
вовсе
уже
не
шу тя,
а
с
глуб окой
сердечной
радостью
и
горестью:
—
Вот
мои
дочери
и
будут
«свободные художники»,
то,
чем
я
так
хоте ла
бы ть.
(Ее отец стоял за домашнее воспитание
и
пребывание,
и
на
э стр аде
она
стояла
только
раз,
вместе
со
ст а­
ри ком
Поссартом,
за
год
до
его
и
сво ей
кончины.)
...Н о
с
нот ам и,
сначала,
со всем
не
пошло.
Клав иш у
нажмешь,
а
ноту?
Клавиша
есть,
здесь,
вот
она ,
черная
или
белая,
а
ноты
нет,
нот а
на
линейке
(на какой?).
Кроме
того,
клавишу
—
слыш­
но,
а
ноту
—
нет.
Клавиша
—
есть ,
а
ноты
—
не т.
И
зачем
нота,
к огда
ест ь
клавиша?
И
не
понимала
я
ничего,
пока
однажды,
на
заголовке
поздравительного
листа,
данного
мне
Августой
Ива­
новной
для
Glückwunsch’a* матери,
не
увидела
сидящих
на
но т­
ной
строке
вм есто
но т—
воробушков!
То гда
я
по ня ла,
что
но ты
жив ут
на
ветках,
каждая
на
своей,
и
отт уда
на
клавиши
спрыгива­
ют,
каж дая
на
свою.
Тог да
она
—
звучит.
Некоторые
же,
запоздав­
шие
(как девочка Катя из « Ве че рни х
досугов»: поезд,
маша,
ухо­
дит,
а
оп озда вш ие
Ка тя
с
ня ней
—
плачут...) —
запоздавшие,
го­
ворю,
живу т
над
ветками,
на
каких-то
воздушных
ветках,
но
все-
та ки
тоже
спрыгивают
(и не всегда впопад,
тогда—
фаль ш ь).
Когда
же
я
перестаю
играть,
ноты
на
ветки
возвращаются
и
та к,
как
птицы,
сп ят
и
тож е,
как
птицы,
н и когда
не
п адают .
Лет
два д­
цать
пят ь
спустя
они
у
меня
все
же
упали
и
да же
—
рину лис ь:
Все
нот ы
ринулись
с
листа,
Все
откровенья
с
уст...
Но
нот
я,
хотя
вскоре
и
ст ала
отлично
читать
с
листа
(лучше,
чем
с
л ица,
где
долго,
долго
читала
—
тольк о
лучшее!), —
ник ог­
да
не
полюбила.
Ноты
мн е—
меш али:
мешали
глядеть,
верней
’Позлравления ( не м ).
24


не-глядеть
на
клавиши,
сб ивали
с
напева,
сбивали
с
знанья,
сби­
вал и
с
тайны,
как
с
ног
сбивают,
так
—
сбивали
с
рук ,
мешали
ру­
кам
знать
самим,
влезали
третьим,
тем
«вечным третьим в люб ­
ви»
из
моей
поэмы
(которой по простоте
—
ее,
или
сложности
—
моей,
никто
не
пон ял)
—
и
я
нико г да
так
надежно
не
игр ала ,
как
наизусть.
Но
помимо
вс его
сказанного,
ве рно го
не
тол ько
для
меня,
но
для
каждого
начинающего,
теперь
вижу,
что
мне
для
нот
бы ло
просто
сли шком
ра но.
О,
как
мать
торопилась,
с
нотами,
с
буква­
ми,
с
«Ундинами», с «Д ж эн
Эйрами», е «Антонами
Горемыками»,
с
п рез р ением
к
физической
боли,
со
Св.
Еле но й,
с
одним
против
всех,
с
одним
—
без
вс ех,
точно
знала,
что
не
ус пе ет,
все
равно
не
успеет
всего,
все
равно
ничего
не
усп ее т,
так
вот
—
хотя
бы
это,
и
хотя
бы
еще
это ,
и
еще
это,
и
это
еще...
Чтобы
б ыло
чем
помя­
нуть!
Чтобы
сразу
накормить
—
на
всю
жизнь!
Как
с
первой
до
последней
мину ты
давала
и
да же
давила!
—
не
да вая
уле чьс я,
умять ся
(нам
—
у сп о ко ить с я), заливала и забивала с верхом
—
впечатление
на
впечатление
и
воспоминание
на
воспоминание
—
как
в
уже
не
вмещающий
сундук
(кстати,
оказавшийся
без дон ­
н ым ), нечаянно или нарочно?
Заб ив ая
вглубь
—
самое
ценное
—
для
дольшей
со хр анно сти
от
глаз,
про
запас,
на
тот
крайний
с лу­
чай,
ко гда
уже
«все продано», и за последним
—
ныр ок
в
сундук,
где,
оказывается,
еще
—
всё.
Чтобы
дно,
в
последнюю
м ин уту,
са мо
подавало.
(О,
неистощимость
материнского
дна,
непрестан­
ность
п од ач и!) Мать точно заживо похоронила себя внутри
нас
—
на
вечную
жизнь.
Как
уплотняла
нас
невидимостями
и
не­
весомостями,
эт им
навсег д а
вытесняя
из
нас
всю
весомость
и
ви­
димость.
И
какое
счастье,
что
все
это
был о
не
наука,
а
Лирика,
—
то,
чего
всегда
ма ло,
два жды
—
мало :
как
мало
голодному
всего
в
ми ре
х леба,
и
в
мире
мало
—
как
радия,
то,
что
само
е сть
—
не­
дохват
всего,
сам
недохват,
только
потому
и
хватающий
звез­
ды!
—
то,
че го
не
может
бы ть
слишком,
потому
что
оно
—
само
слишком,
в есь
из лиш ек
т оски
и
сил ы,
изл и шек
силы ,
идущий
в
тос ку,
гор ами
двигающую.
Мать
не
воспитывала
—
испы ты вала:
с илу
сопротивления,
—
по да стся
ли
грудная
клетка?
Нет,
не
под ал ась,
а
так
раздалась,
что
п отом
—
теперь
—
уже
нич ем
не
накормишь,
не
на по лниш ь.
Мать
поила
нас
из
вскрытой
ж илы
Лирики,
как
и
мы
потом,
бес­
по щ адно
вскрыв
свою,
пытались
поит ь
своих
де тей
кровью
соб ­
ств енно й
тоски.
Их
счастье—
что
не
удалось,
наше—
что
уд а­
лось!
25


После
такой
матери
мне
ост ав алось
только
одно:
стать
по­
этом.
Чтобы
избыть
ее
да р—
мн е,
который
бы
за душ ил
или
пр е­
вра тил
меня
в
прест у пит еля
в сех
человеческих
законов.
Знала
ли
мат ь
(обо мне
—
поэте)?Нет,
она
шла
va banque, ста­
вила
на
неизвестное,
на
себя
—
тайную,
на
себя
—
дальше,
на
не-
сбывшсгося
сына
Александра,
который
не
мог
вс его
не
мочь.
Но
все-таки
для
нот
б ыло
слишком
рано.
Ес ли
неп олные
пят ь
лет
вовсе
не
ран о
для
букв,
—
я
свободно
читала
ч еты рех,
и
много
таки х
детей
знаю,
—
то
для
нот
то
же
неполное
пятилетие
бе с­
спорно
и
злотворно
—
ран о.
Нотно-клавишный
проц ес с
насто ль ко
сло жнее
буквенно-голосового,
насколько
с ложн ее
сам
клавиш
—
собственного
г олоса .
Образно
говоря:
можно
не
попасть
с
но ты
на
клавишу,
нельзя
не
п опа сть
с
букв ы
—
на
голос.
И,
совсем
просто
говоря:
если
между
м ной
и
клавиатурой
вставали
—
нот ы,
то
м еж­
ду
нотой
и
мн ой
—
вставала
клавиатура,
постоянно
теряемая
—
из-за
нотного
листа.
Не
говоря
уже
о
пр ост ом
очевидном
смысле
читаемого
сл ова
и
вполне-гадательном
смысле
играемого
такта.
Читая,
перевожу
на
смысл,
игр ая,
перевожу
на
звук,
который,
в
свою
очередь,
должен
бы ть
на
что-то
переведен,
иначе—
звук
пу ст.
Но
когда
же
мне ,
пятилетней,
чув ств ов ать
и
это
чувство
выра­
жа ть,
когда
я
уже
опять
ищу:
сначала
глазами,
на
линейке,
знака ,
потом,
в
уме ,
соответствующей
эт ому
знаку
—
н оты
гаммы,
по­
том
—
п аль цем
—
соответствующей
э той
ноте
клавиши?
Вы ход ит
иг ра
с
т ремя
неизвестными,
а
для
пятилетнего
достаточно
—
одно­
го,
за
к оторы м
еще,
всег д а,
друго е,
которое
ес ть
только
вв од
в
бо ль­
шее
неиз вестно е,
которое
за
всяким
с мыс лом
и
звуком,
в
огромн ое
н еиз вест ное
—
души .
Или
уж
—
на до
бы ть
Моцартом!
Но
клавиши
—
я
любила:
за
черноту
и
бе лиз ну
(чуть желтиз­
н у!), за черноту,
такую
явно,
—
за
бел и зну
(чуть желтизну!), та ­
кую
тайно-грустную,
за
то,
что
од ни
широкие,
а
другие
узкие
(обиженные!), за то,
что
по
ним,
не
сдв иг аясь
с
мест а,
можн о,
как
по
лестнице,
что
эта
лестница
—
из -под
рук!
—
и
что
от
эт ой
лес­
тницы
ср азу
ледян ы е
ручьи
—
ледяные
ле стни цы
ручьев
в доль
спины
—
и
жар
в
глазах
—
тот
самый
жар
в
долине
Дагестана
из
Ан дрю ши ной
хрестоматии.
И
за
то,
что
белые,
при
нажиме,
явн о
веселые,
а
черные
—
сразу
грустные,
верно
—
грустные,
настолько
верно,
что,
если
на­
жму
—
точно
себе
на
гла за
нажму,
сразу
выжму
из
гл аз
—
слезы.
И
за
самы й
нажим:
за
возможность,
только
нажав,
ср азу
на­
ча ть
тонуть,
и,
п ока
не
отпустишь,
тонуть
без
ко нца,
без
дна,
—
и
да же
когда
от пу сти шь!
26


За
то,
что
с
виду
гладь,
а
под
гладью
—
глубь,
как
в
воде,
как
в
Ок е,
но
глаже
и
глубже
Оки,
за
то,
что
под
рукой
—
пропасть,
за
то,
что
эта
пропасть
—
из-под
ру к,
за
то,
чт о,
с
места
не
сходя,
—
падаешь
вечно.
За
вероломство
эт ой
клавишной
глади,
готов ой
раздаться
при
первом
прикосновении
—
и
п огл оти ть.
За
страсть
—
нажать,
за
страх
—
н ажа ть:
нажав,
разбудить
—
в се.
(То же самое чувствовал,
в
1918 году,
каждый
солдат
в
усадь­
бе .)
И
за
то,
что
это
—
тра ур:
материнская,
в
полоску
блузка
т ого
конца
лета,
когда
следом
за
тел ег р аммо й : «Дедушка тихо скон­
чался»
—
явилась
и
она
сама,
заплаканная
и
все
же
у л ыба ющая­
ся,
с
пер вым
сл овом
ко
мн е; «Муся,
тебя
дедушка
очень
люб ил» .
За
прохладное
«ivoire»*, мерцающее «Elfenbein»** басно­
словное
«слоновая кость» (как слона и эльфа
—
со вмест ит ь?).
(И
—
детское
открытие:
ведь
ес ли
нео жидан но
забы ть ,
что
это
—
рояль,
это
просто
—
зубы,
огромные
зуб ы
в
огромном
хо­
лодном
рту
—
до
ушей.
И
это
рояль
—
зубоскал,
а
вовсе
не
Ан д­
рюшин
репетитор
Александр
Павлович
Гуляев,
кот орого
так
зо­
вет
мать
за
вечное
хохотание.
И
зубоскал
совсем
не
веселая,
а
страшная
вещь.)
За
«клавиатуру»
—
слово
такое
мощное,
что
ны не
мо гу
его
сравнить
тольк о
с
вполне
раскрытым
крылом
орла,
а
тогда
не
сравнивала
ни
с
чем.
За
«хроматическую гамму»—
слово,
звучавшее
водопадом
горн ого
хрусталя,
за
хроматическую
гамму,
к оторую
я
настолько
лучше
понимала,
чем
грамматическое
—
что
бы
ни
было,
которо­
го
и
сейчас
не
по ним аю,
с
которого-то
и
перестаю
понимать.
За
хроматическую,
кот орую
я
сразу
предпочла
простой:
тупой:
сы­
той:
какой-то
нянькиной
и
Ванькиной.
За
хроматическую,
к ото­
рая
тут
же,
никуда
не
уходя,
ни
вп раво
ни
влево,
а
только
вверх,
настолько
дл ин нее
и
волшебнее
простой,
насколько
длиннее
и
волшебнее
наш а
тарусская
«большая дорога», где можно про­
пасть
за
каждым
деревом—
Тверского
бульвара
от
па мятн ика
Пуш кин а
—
до
памятника
Пушкина.
За
то,
что
—
это
я
сей час
говорю
—
Хроматика
ест ь
цел ый
ду­
шевный
строй,
и
э тот
строй
—
мой.
За
то,
что
Хроматика
—
са­
мое
обратное,
что
есть
грамматике,
—
Романтика.
И
Драматика.
Эта
Хроматика
так
и
осталась
у
меня
в
спине.
*Слоновая кость (ф р.) .
**Слоновая кость (нем .) .
27


Больше
скажу:
хроматическая
гамма
есть
мой
с пинн ой
хр е­
бет,
жива я
лестница,
по
которой
все
имеющее
во
мне
разыграть­
ся
—
разыгрывается.
И
когда
игр ают
—
по
мо им
позвонкам
игра -
ют<
...За с лов о
—
кла в иш.
За
т ело
—
клавиш.
За
дело
—
клавиш.
И
слово
любила
«бемоль», такое лиловое и прохладное и не­
множко
граненое,
как
Валериины
флаконы,
и
рифмовавшее
во
мне
с
желтофиоль,
н ик огда
не
виденным
мат ери нским
мо ги ль­
ным
цветком,
с
первой
ст р аницы
«Истории маленькой девочки» .
И
«диез», такое прямое и резкое,
как
мой
соб ст венный
нос
в
зер­
кале.
Labemol же было для меня пределом лиловизны:
лиловее
тарусских
ир исо в,
лиловее
страховской
тучи,
лиловее
сегюров-
ск ой
«Forêt des Lilas»*.
Бемоль
же,
начертанный,
мне
всегда
казался
тайный
знак:
точ­
но
мать,
при
г ост ях,
подымет
бровь
и
тут
же
опустит,
эти м
за гоня я
что -то
мое
в
самую
глубину.
Спу ско м
брови
над
знаком
глаза.
Бэкар
же
был
просто
—
пус т:
знак,
что
не
в
сче т,
олицетворен­
ное
как
не
бывало,
и
он
сам
был
не
в
счет,
и
его
самого
не
было,
и
я
к
не му
относилась
снисходительно,
как
к
пустому
дур ак у.
Кро­
ме
то го,
он
был
женат
на
Бэккере.
Вначале
еще
сму щ али
верх
и
низ,
ве рх,
который
я
неиз менно
ощущала
басами,
левым,
—
а
низ
—
дискантом,
тонизной,
пр а­
вым
концом
клавиатуры,
беззву ч н ым
уже
дребезгом,
концом
зву­
ка
и
началом
лака.
(Наверху
—
г оры
и
гром,
в низу
—
букашки,
мухи,
например,
бубенчики,
одуванчики,
ком ар ы,
пискари,
—
та­
кое...)
Тепер ь
вижу,
что
была
права,
ибо
читаем
мы
сл ева
напра­
во,
то
есть
с
нач ала
к
концу,
а
начало
никак
не
мож ет
быть
низом,
который
сам
по
себе
есть
схождение
на
н ет». (Тонкий звук
сходит
на
нет,
а
г лухой ,
басовый
—
ins АН** .
В
рояльный
ла к.
В
гулы.)
Клавишно-вокальное
определение
верха
и
низ а
соответствовало
бы
еврейскому
письму.
Но
больше
всего,
из
всего
ранне-рояльного,
я
любила
—
скри­
пичный
ключ.
Слово
—
такое
чудное
и
протяжное
и
им енно
не­
понятностью
своей
(почему скрипичный,
когда—
рояль?)вне­
дряв ше еся,
как
ключом
отмыкавшее
весь
запретный
скрипичный
мир ,
в
к оторо м,
из
пол ной
его
темноты,
уже
занывало
имя
Пага­
нин и
и
горным
хрусталем
сверкало
и
грохотало
имя
Сарразаты,
*«Сиреневой рощи» (фр . ).
**В бесконечность ( н ем. ).
28


мир,
—
я
это
уже
знал а!
—
где
за
иг ру
п рода ют
черту
—
душу!
—
слово,
сразу
де ла вшее
меня
п очти
скрипачом.
И
еще
др угой
ключ:
Вогп,
ключ
Oheim Kühibom: Дядя Струй,
из
жемчужной
струи
разрастающийся
в
смертоносный
пот ок...
И
еще
ключ
—
другой :
...холодный ключ забвенья,
Он
лучше
вс ех
жар
сердца
утолит!
—
из
Андрюшиной
хрестоматии,
с
двумя
н еи зв е ст ным и: «забвенье»
и
«утолит», и двумя известными: «жар»
и
«сердце», которые
ест ь
—
о дно.
Сл ово
и
вид
—
лебе дин ы й,
вид,
к оторы й
я
так
любовно
вос ­
производила
на
нотной
бумаге,
с
чувством,
что
саж аю
лебедя
на
телеграфные
провода.
Басовый
же
мне
ничего
не
гов ори л:
ни
вид,
ни
звук,
и
я
его
втайне
пр ез ирал а.
Во-первых,
—
ухо,
про ст ое
грубое
ухо
с
дв умя
дырками,
но
проткнутыми,
—
о
глуп ос ть!
не
в
нем,
а
рядом
—
и
дв умя
вместо
одной,
точно
можно
в
одном
ухе
носить
две
серьги
и
точно,
вообще,
бывает
одн о
ухо.
(Ушной вопрос меня очень ин ­
тересов ал ,
ибо
ма ть,
у
к оторой
уши
были
проткнуты
и
серьги
—
висели,
называла
это
варварством,
а
ее
падчерица,
институтка
Ва­
лерия,
к отора я
считала
это
красотой,
никак
не
могла
этого
п ро­
ткнутая
добиться:
то
запухали,
то
за ра стал и,—
так
и
ходила
злая,
с
шелковинкой.)
Сл ово
же
«басовый»
—
просто
бар абан ,
бас:
Шаляпин.
А
одн а
полоумная
поклонница
(у нее пол -у ма,
и
она
все
время
кл аня ется !) ставит в двенадцать часов ночи своего
трехлетнего
Саш у
на
с тол
и
заставляет
его
пе ть, «как Шаляпин».
И
от
это го
у
него
к руги
под
глазами
и
он
совершенно
не
ра сте т.
Нет ,
бог
с
басовым!
И
уже
для
собственного
удовольствия,
долбя
ко лен ями
стул,
лок тя ми
—
стол,
ряд
чудесных
скрипичных,
один
другого
вниз у
—
полнее,
вверху
—
стройнее,
—
цел ая
вереница
скр ип ичн ых
ле бед ей!
Но
это
б ыло
пись м енно е,
писецкое,
писатель ск ое
рве ние .
Му­
зыкального
рвения
—
и
пор а
об
этом
сказать
—
у
ме ня
не
бы ло.
Вино й,
верней
при чин ой
б ыло
излишнее
усердие
м оей
матери,
тре бова в шей
с
ме ня
не
в
ме ру
м оих
сил
и
сп особ н осте й,
а
всей
св е рхмерн ости
и
б езв озрас тнос ти
настоящего
рожденного
при ­
звания.
С
меня
требовавшей—
себя!
С
меня,
уже
писателя
—
мен я,
ни ког да
не
музыканта.
«Отсидишь свои два часа
—
и
р ада!
Мен я,
когда
мне
бы ло
четыре
года ,
от
рояля
не
могли
оттащить!
29


«Noch cin wcnig!»* Хотя бы ты раз,
раз
у
меня
этого
попросила!»
Не
попросила
—
нико гда.
Бы ла
ч ест на,
и
никакая
се
заведомая
радость
и
похвала
не
могли
меня
заста вить
попросить
того,
что
сам о
нс
просилось
с
губ .
(Мать меня музыкой
—
з аму ч ила.)
Но
и
в
игр е
бы ла
ч ест на,
играла
без
обману
два
своих
положенных
ут­
ренних
часа,
два
веч ерних
(до музыкальной школы,
то
ес ть
до
ше сти
л ет!), и даже не часто оглядываясь на спасительный круг
часов
(которых я,
впрочем,
лет
до
д есяти
совершенно
не
понима­
ла,
—
с
тем
же
успехом
могла
бы
оглядываться
на
«Смерть Цеза­
ря»
над
нотной
эт аж е рк о й), но как их глубокому зову
—
рад уясь !
Играла
без
мат ери
так
же,
как
при
матери,
играла,
несмотря
на
соблазны
враждовавшей
с
матерью
немк и
и
сердобольной
нянь­
ки
(«совсем дитя замучили»!) и даже дворника,
топившего
печку
в
з але: «Пойди- ка,
Мусенька,
пробегись!»—
и
даже,
ин огда ,
са­
мо го
отц а,
появлявшегося
из
кабинета,
и,
не
без
робости: «Акак
буд то
два
ч аса
уже
про ш ли?
Я
тебя
точно
уж
полных
три
сл ы­
ш у...»
Бедный
папа!
В
том-то
и
дело ,
что
не
слышал,
ни
нас,
ни
наш их
гамм,
ганонов
и
гал опо в,
ни
материнских
руч ье в,
ни
Вале­
рииных
(пела)
рулад.
До
то го
не
сл ышал ,
что
даже
дверь
из
каби­
не та
не
закрывал!
Ведь
когда
не
играла
я
—
играла
Ася,
ког да
не
играла
Ася
—
подбирала
Валерия,
и,
пок р ывая
и
зал и вая
всех
нас—
м ать—
целый
де нь
и
поч ти
что
це лую
ночь!
Азнал
он
только
всего
оди н
мотив
—
из
«Аиды»
—
наслед ие
первой
жены,
певчей
и
рано
умолкшей
пт ицы.
«Даже “Бо же,
царя
храни”
не
умеешь
спеть!»—
мать
ему,
с
шутливой
ук ор из ной, «как не
могу?
Могу! (и,
с
пол ной
готовностью)
Б о-о -же!» Но до « царя»
не
доходило
никогда,
ибо
мать,
с
во все
уже
не
шутли в о,
—
ас
ис-
тинно-страдальчески-искаженным
лицом
тут
же
прижимала
к
ушам
руки,
и
о тец
переставал.
Го лос
у
него
был
сильный.
Позже,
после
ее
см ер ти,
он
ча сто
—
Ас е: «Что ты,
Асенька,
как
будто
фа льш ивиш ь?» —
для
очис тки
совести,
—
заменяя
мать.
Нет ,
не смот ря
ни
на
какие
соблазны,
соболезнования
и
зовы
—
играла.
Играла
твердокаменно.
Жара.
С ине ва.
Мушиная
музыка
и
мук а.
Рояль
у
самого
окна,
точно
безнадежно
пы та ясь
в
не го
всем
своим
слоновым
непово-
ротом
—
выйти,
и
в
самое
окно,
уже
наполовину
в
не го
войд я,
как
живо й
человек—
жасмин.
Пот
льет,
пальцы
кр асн ые
—
иг­
раю
вс ем
телом,
всей
своей
немалой
силой,
всем
весом,
всем
на­
жимом
и,
главное,
всем
своим
отвращением
к
игре.
Смотрю
на
кисть,
ко торую
в
де тс тве
матери
ну жно
был о
дер ж ать
на
одной
*Еыс немножко! (нем. )
30


линии
(напряжения!) с локтем и первым пальцевым суставом и
так
неподвижно,
чтобы
не
расплеск ать
поставленной
на
нее
(оце ­
ните
ков а рств о!) севрской чашки с кипящим кофе или не скатить
серебряного
руб ля,
а
ныне,
в
м оем
—
держать
в
непр ер ыв ном
движении
свободы,
в
чередовании
поклона
и
заброса,
чтобы
иг­
рающая
рук а,
в
совокупности
локт я,
кисти
и
концов
пальцев,
да­
вала
пьющего
лебедя,
и
на
обороте
к оторой
(кисти)
голубые
жи лы,
у
меня,
ес ли
нажать,
д ают
явную
бу кву
Н
—
тог о
Ни к олая,
за
кот орого,
по
толкованию
немки,
я
через
двенадцать
лет
вый ду
замуж,
—
по
француженке
же:Henri.
Все
на
во ле:
Андр юша
с
па­
пой
пошли
купаться,
мама
с
Асей
«на пеньки», Валерия в Тарусу
на
почту,
толь ко
ку харк а
о дна
стучит
котле тн ым
нож ом
—
и
я
—
по
клавишам.
Или,
осень:
Андрюша
строгает
палку,
Ася,
в ысуну в
язык,
рисует
до ма,
ма ма
чи тает
«Eckerhardt», Валерия пишет
письмо
Вере
Муромцевой,
я
одна
—
«играю». (З а ч ем??)
—
Нет ,
ты
не
любишь
музыку!—
сердилась
мать
(именно
сердцем—
с ер ди л ась !) в ответ на мой бесстыдно-от кров е нн ый
блаженный,
после
двухчасового
сид ен ия,
прыжок
с
табу р ета.
—
Не т,
ты
музыку
—
не
лю биш ь!
Нет
—
любила.
Музыку
—
лю б ила.
Я
то лько
не
любила
—
свою.
Для
ребенка
будущ е го
не т,
есть
тольк о
сейчас
(которое для
него
—
всегда).
К
сей час
были
гаммы,
и
г ано ны,
и
нич т о жные,
оскорблявшие
мен я
своей
малюточностью
«пьески» .
И
моя
буду­
щая
виртуозность
была
для
ме ня
со верш енн о
тем
мужем
Никола­
ем
или
Henri.
Хорошо
ей
бы ло,
ей,
котора я
на
рояле
могла
все,
ей,
на
к лавиат у ру
сходившей,
как
лебедь
на
воду,
ей,
на
моей
памяти
в
три
урока
н ауч ивш ейся
на
гитаре
и
игравшей
на
ней
концерт­
ные
вещи,
ей,
с
н от ного
листа
читавшей,
как
я
с
кн ижног о,
хоро­
шо
ей
бы ло
«любить музыку».
В
ней
две
музыкальных
крови,
от­
цовская
и
материнская,
сл ил ись
в
одн у,
эти
две-то
ее
всю
и
да ли!
И
она
не
у чит ы вала,
что
собственной,
певучей,
лирической,
одно­
сти хий ной ,
она
сам а
же
противопоставила
во
мне
браком
—
дру­
гую,
филологическую
и
явно-континентальную,
с
ее
кровью,
—
неслиянную
—
и
неслившуюся.
Мать
—
залила
нас
музыкой.
(Из этой Музыки,
обернувшейся
Л ирик ой,
мы
уже
н иког да
не
в ыпл ыли
—
на
свет
дня!) Мать зато­
п ила
нас
как
наводнение.
Ее
дети,
как
те
бараки
н ищих
на
берегу
всех
в ели ких
ре к,
отродясь
бы ли
обречены.
Ма ть
за лила
нас
всей
горечью
своего
несбывшегося
призвания,
своей
несбывшейся
жиз ни,
музыкой
залила
на с,
как
кровью,
кровью
в то рого
рожде­
ния .
Мо гу
сказать,
что
я
родилась
не
ins Leben, a in die Musik
31


hinein*.
Все
л учше е,
что
можно
бы ло
слышать,
я
отродясь
сл ы­
шала
(будущее включая!).
Каково
же
мне
было,
после
невыноси­
мого
во л ше бства
тех
еж евечер них
ручьев
(тех самых ундинных,
л ес ноц а рев ы х, «жемчужны струи»), слышать свое честное,
уны­
лое,
из
кожи
вон
л езу щее,
под
со бст ве нный
с чет
и
ще лк
м етроно ­
ма
«игранье»? И как я могла не чувствовать к нему отвращенья?
Рожденный
музы кан т
бы
переборол.
Но
я
не
родилась
музыкан­
том .
(Помню,
кстати,
что
одна
из
ее
самых
любимых
русских
к ниг
была
«Слепой музыкант», которым она меня постоянно по ­
прекала,
как
и
трехл етн и м
Моцартом,
и
четырехлетней
собой,
а
позже
—
Му сей
Потаповой,
которая
ме ня
обскакивала,
и
кем
еще
не,
и
кем
то лько
не !..}
Щел к
метронома.
Есть
в
мое й
жиз ни
несколько
незыблемых
радостей:
не
ид ти
в
гимназию,
проснуться
не
в
Москве
19-г о
года
и
не
слышать
метронома.
Как
это
музыкальные
уши
его
п ерен о­
ся т? (Или музыкальные уши другое,
чем
музыкальные
души?)
Метроном
я,
до
четырех
л ет,
да же
лю бил а,
почти
так
же,
как
ч асы
с
кукушкой,
и
за
то
же:
за
то,
что
в
нем
то же
кто-то
живет,
причем
кто
—
неизвестно,
потому
что
я
его,
в
доме,
обновила.
Это
был
до м,
в
кот ором
я
сама
хотела
жить.
(Дети всегда хотят в
чем-нибудь
немы слим ом
жить,
—
так
мой
сын,
ше сти
ле т,
мечтал
жи ть
в
ули чн ом
фон аре :
св етло ,
тепло,
в ысо ко,
все
видн о.
«А если
в
тв ой
дом
бросят
камнем?»— «Тогда
я
в
них
буду
бросаться
ог н ем!») Но как только я под его методический щелк подпала,
я
его
стала
ненавидеть
и
бояться
до
се рдц еби ен ия,
до
обмирания,
до
похолодания,
как
и
сейчас
боюсь
по
ноч ам
будильника,
всяко­
го
равномерного,
в
ночи,
звука.
Точ но
по
мою
душу
идет
это т
зву к!
Кто-то
стоит
над
твоей
душой,
и
те бя
тор опи т,
и
тебя
удер­
живает,
не
дает
те бе
ни
дохнуть,
ни
глотн ут ь,
и
так
же
буд ет
тебя
торопить
и
удерживать,
когда
ты
уйдешь,
—
од ин
в
пустой
за ле,
над
пустым
табуретом,
над
закрытой
рояльной
кры шко й,
—
пот о­
му
что
его
забыли
закр ы ть
—
и
доколе
не
выйдет
завод.
Нежи­
вой
—
живо го ,
тот,
которог о
не т,
—
того,
кото рый
ес ть.
А
вдруг
завод
ни когд а
не
выйдет,
а
вд руг
я
с
таб урета
—
н ик огда
не
в ста­
ну,
никогда
не
выйду
из-под
ти к-так,
тик-так...
Это
б ыла
именно
Смер т ь,
сто ящ ая
над
душою,
живой
душою,
кот ора я
может
уме­
р еть
—
бессмертная
(уже мертвая)
Смерть.
Метроном
был
—
гроб,
и
жила
в
нем
—
сме рть.
За
у жасом
звука
я
д аже
забывала
у жас
вида:
стальная
палка,
вылезающая,
как
палец,
и
с
ман иа­
кальной
т упос тью
к ач ающ аяся
за
жи вой
с пиной.
Это
была
моя
*Не в жизнь,
а
в
музыку
(нем.) .
32


первая
встреча
с
техникой
и
предрешившая
все
остальные,
тех­
н ика
во
вс ей
ее
свежести,
ее
стальной
букет,
ее
пе р вый,
мне,
ст аль ной
бутон.
О,
я
н иког да
не
от ст авала
от
метронома!
Он
мен я
дер жал
—
нс
тольк о
в
такте,
но
физически
приковывал
к
та бур е­
ту.
Открытый
метроном
был
лучшей
гарантией,
что
я
не
оглянусь
на
ча сы.
Но
ма ть,
к
счаст ь ю,
иногда
забыв ал а,
и
никакая
моя
—
ее!
—
пр о тестан тс кая
чес тно сть
не
могла
заставить
мен я
напоми­
нанием
обречь
себя
на
эту
м уку.
Ес ли
я
когда-нибудь
к ого- ни будь
хотела
убить
—
так
метроном.
И
не
пер е стал
еще
ид ти
из
глаз
моих
тот
вз гляд
сладострастной
мести,
кот орым
я,
отыграв
и
с
са­
мым
непринужденным
видом
п роходя
мимо
этажерки,
ег о,
через
все
высокомерие
плеча,
дарила:«Я
—
иду,
а
ты
—
стоишь!»
Но
ми мо
этажерки
я
не
тольк о
п рох одила ,
я
у
нее
под ол гу
ст о­
яла .
Эта жер ка
бы ла
та
же
библиотека,
но
—
немая,
—
точно
я
вдруг
ослеп ла
или
одурела.
Или
та
же
стена
отцовских
ла тин­
ских,
м атер инск их
английских
книг,
именно
стена
—
непроница­
емая:
чи таю
буквы
и
не
пони маю .
Настолько
ума
у
меня
было,
чтобы
соз нав ать ,
что
здесь,
в
эт их
коричневых,
вожделенно-тол­
сте нн ых
и
громадных
тетрадочных
томах—
все
«жемчужны
струи»
и
мор я
материнской
игры.
Но
не
слышу
—
глухо!
Видит
око
—
да
зуб
неймет!
Тогда,
отказавшись,
на ч инаю
читать
слова:
Opus — Moll — Rubinstein —
Ну вел л ист...
Нотная
этажерка
делилась
на
«мамино»
и
«Лерино».
Мамино:
Бетховен,
Шуман,
о пу сы, Dur’bi, МоП’и,
Со нат ы,
Симфонии,
Allegro non troppo, и Лерино
—
Н ув еллис т.
Нувеллист
+ Романсы
(через французское ап).
И
я,
ко не чно,
предпочитала
«ансы» .
Во-
первых,
в
них
вдвое
больше
слов,
чем
нот
(на одну нотную строч­
ку
—
две
буквенные), во-вторых,
я
всю
Лерину
библиотеку
могу
прочесть
под стр очн о,
ми нуя
но ты.
(Когда я потом,
вынужденная
необходимостью
своей
ритмики,
стала
разбивать,
разрывать
с ло­
ва
на
слога
путем
непри выч ног о
в
стихах
тире,
и
все
мен я
за
это,
годами,
ру г али,
а
редкие
—
хвалили
(итеидругиеза «современ­
но сть ») и я ничего не умела сказать,
к ром е: «так нужно», —
я
вд руг
однажды
глазами
увидела
те,
мл аден честв а
своего,
ро ман с­
ные
текс ты
в
сплошных
законных
т ире
—
и
почув с твов ал а
себя
ом ыт ой:
в сей
Музыкой
от
всякой
«современности»: омытой,
под­
держанной,
подтвержденной
и
узаконенной
—
как
реб енок
по
тайному
зн аку
рода
оказавшийся
—
родным,
в
праве
на
жизнь,
наконец!
Но,
может
быть,
пр ав
и
Бальмонт,
укоризненно-восхи­
щенно
говоря
мн е: «Ты требуешь от стихов того,
что
может
да ть
—
только
м уз ык а !») Романсы были те же книги,
т олько
с
но­
2—3257
33


тами.
Под
видом
нот—
книги.
Толь ко
жа ль,
что
такие
короткие.
Р асп ахн ешь
—
и
конец.
Вот
Дивный
Терем,
с
нар исо ванно й
зеленой
вроде-дачей
на
ход улях
и
таинственной,
колышками,
вк ось,
надписью: «Посвя­
щается
Ее
Высочеству
В ели кой
Княжне
(не помню какой)
ко
дню
возвращения
(а может быть,
и
отбытия)
Ее
Августейшего
Жен и­
ха,
Принца
(забыла
—
ка ког о )». «Дивный терем
стоит
—
И
хором
мн ого
в
нем...»
Помню
ожигавший
и
заливавший
мен я
ликовани­
ем
воз гл а с: «Он вернется,
ж ених !»—
точно
все
сп асе ние
мира
бы ло
в
том,
чтобы
же них
—
вернулся,
обещание,
от
музыки
ста­
новившееся
обет ов анием ,
звучавшее
совсем
ка к : «Благословен
грядый
во
имя
Г осп о дне!»—
и,
одновременно
заливавшее
ме ня
тоскою
—
так ,
точно
не
вернется
жених .
Э тот
маг ичес ки й
удар
по
мне
Дивного
Терема
—
те
же
острые
в ерхи
тоски!
—
я
потом
узнала
в
Н иб елу нгах
и,
це лую
жиз нь
спустя,
в
бессм ер тно м
эпосе
Зигрид
У ндсет.
Это
бы ла
моя
первая
встреча
с
Скандинавским
Севером.
«Жених»
же
мне
почему-то
представлялся
л етящи м
на
ковре-самолете,
или
просто
Змеем-Горынычем;
во
всяком
случае
чем-то
воздушным,
с
неба
падающим
на
ту
самую
гору.
И
—
как
продолжение
э той
г оры
—
в
другом
уже
романсе: «Милые го-
ор ы,
мы
во зв р ати -и мся...»
Что
это
значило?
И
кто
со чи нил
эти
страш ны е
слова,
кроме
к оторы х
ничего
не
помню ,
да,
к ажет ся,
ничего
и
не
было.
Кто
(да еще мы,
во
мн о же ствен но м !) утешает
горы,
что
—
возвратится?
Мож ет
быть,
те
самые
Ее
Высочество
с
З меем- Го ры ныч ем,
улетающие
со
сво ей
горы
—
царствовать?
Во
всяком
случае,
для
романса
—
слова
стр анны е,
и
как
Святополк-
Мирский
говорил,
«теряюсь в догадках» .
Дос тов ерн о
одно:
страс ть
моя
к
горам
и
тос ка
на
ровном
месте,
дикие
для
ср ед не-
россиянки,—
о тту да.
Г оры
во
мне
нач али сь
с
то ски
по
ним
и
даже
с
тоски
—
их
—
по
мне:
ведь
я
же
им
в
утешение
пела,
что
—
«возвратимся»!
А
вот
еще,
и
то же
с
картинкой.,
кот орую
Вал ерия
по
мно гу
раз
перерисовывала
акварелью
в
альбомы
св оим
институтским
под­
ругам:
темно-коричневая
с таруха
с
одн ой
серьгой,
в
большом
клетчатом,
как
у
нашей
матери,
платке,
а
нос
и
подборбдок
схо­
дятся
так,
что
как
раз
еще
у сп еешь
просунуть
нож ,
—
Ворожея.
Погадай-ка
мне,
старушка,
Я
д авно
те бя
жд ала.
И
косматая,
в
лохмотьях.
К
ней
цыганка
подошла.
34


-Лохматая,
в
ко см от ьях!
—
как
во
все
горло
пел
Андрюша,
тольк о
и
ждавший,
чт обы
пе вица
попала
на
эту
строку.
Пение
кончалось
погоней,
а
песня
—
что
любит.
«Да,
сказал
цветок
ей
т емны м,
сердцу
вня тным
язы ком .
На
устах
ее—
улыбка,
в
серд­
це
—
ра до сть
и
гроз а ...»
Всю
эту
Лерину
полку
я
с
полным
упоением
и
сов е ршенн о
всухую
целый
д ень
повторяла
наизусть,
даже
ино г да,
заб ы вш ись,
при
матери.
«Что это ты опять говоришь?
Повтори-ка,
повто­
р и!»— «В
сердце
радос ть
и
гроза».—
«Что это значит?» —
Я,
уже
ти хо: «Что в сердце радость и гроза». —
«Что?
Что?»—
мать,
наст уп ая.
Я,
уже
совсем
т ихо
(но твердо): «Гроза —
и
ра­
до сть ».
—
«Какая гроза?
Что
значит—
гроза?»— «Потому
что
ей
страшно». —
«Кому ей?» — «Которая
подошла
к
старушке,
потому
что
старушка
—
ст раш ная.
Не т,
это
старушка
—
подо­
шла».—
«Какая старушка?
Ты
с
ума
сошла!»— «Из
Л ери ной
песни.
Од на
барышня
об ди рала
мар г ар итку
и
вдруг
вид ит:
ст а­
рушка
—
с
па лкой ...
Это
называется
«Ворожея» (ударяю на пред­
последнем
слоге).
Мать,
так
ж е : «А что значит Ворожея?» —
«Я не знаю».
Мать,
торжествующе: «А,
вот,
вид иш ь,
не
знае шь ,
а
говоришь!
Я
тебе
ты сячу
раз
говорила,
чтобы
ты
не
смела
читать
Лериных
нот.
Не
могу
же
я,
наконец,
от
нее
и
этажерку
запирать
на
ключ!»—
мать,
торопливо
проходящему
с
портфелем
в
пере­
днюю,
внимательно-непонимающему
отц у.
Пользуясь
отводом,
скрываюсь
в
недосягаемость
лестницы,
но
уже
с
половины
ее:
«На устах ее улыбка,
в
сердце
радость
и
гроза...
Та -та,
та-та,
та-
та,
та-та...
Он
глядит
в
ее
глаза...» —
Та к,
из-под
самого
метроно­
ма,
из-под
самого
его,
полированного,
н оса
лил ись
на
м еня
п ото­
ки
самой
бестактной
лир ик и.
А
иногда
я,
застигнутая,
просто
—
врала.
(До четырех лет я,
по
свидетельству
м атери,
говорила
то лько
п рав ду,
потом,
очевидно,
спохватилась...) «Что ты опять
тут
делаешь?»— «Я
смотрю
на
метроном». —
«Что значит
«смотрю на метроном»?» Я,
с
противоестественным
восторгом:
«Он такой красивый! (Пауза и,
ничего
не
н ай д я): Желтый!» Мать,
уже
смяг ченн ая : «На метроном нужно не смотреть,
а
слушать».
Я,
уже
на
верху
спасательной
лестницы,
разрываясь
меж ду
жела­
нием
и
ужасом
быть
услышанной,
громким,
но
ше по том: «Мама,
а
я
в
Лериных
нотах
рылась!
А
метроном
—
урод!»
К
Лери н ому
репертуару
относились
еще
все
н оты
ее
матери,
все
эти
оперы,
и
арии,
и
аранжировки,
тож е
со
словами,
но
неп о­
ня тн ыми
(пению училась в Неаполе)
и
с
подавлявшим
м еня
ко­
личеством
ненавистных
мне
надлинейных
трижды
и
четырежды
35


перечеркнутых
нот .
«Нувеллист»
же
я,
за
детскую
простоту
н оч­
ного
начертания,
пол ную
его
доступность
мо ей
детской
несосто­
ятельн ости
—
през ир ал а:
сто льк о
белых
и
ник ак их
переч ер-
к ов,
—
то чно
взяли
оди н
материнский
нотный
лист
и
рассыпали
(как кур кормят!) на целый год « Ну в ел ли ста», —
та к,
чтобы
на
каждую
страницу
хоть
немножко
попа ло ,
—
п очти
что
мой
«Ле -
б ерт
и
Штар к», —
только
с
педалью.
Педаль
мне ,
кстати,
была
строго
воспрещена.
«От земли не видать,
а
уже
пе да ль!
Чем
ты
хочешь
быть:
музыкантом
или
(проглатывая « Лёр у»)...
барыш­
ней,
которая,
кроме
педали
да
закаченных
гл аз ...
Н ет,
ты
сумей
рукой
дать
пед ал ь !» Давала
—
ногой,
но
то лько
в
отсутствие
ма­
тери,
но
зат о
так
подолгу,
что
уже
не
понимала:
уже
я
(гужу)
или
еще
пе дал ь ? (представлявшаяся мне,
кстати,
зо ло той
туфель­
к ой—
Plattfuss*—
Золушки!).
Но
у
пед али
была
еще
одна
—
словесная
родня:
пе дел ь,
педель
студенческих
с ходок ,
п ед ель,
забравший
на
сходке
нашего
с
Асей
до
собачьего
вою
любимого
Ар ка дия
Але кса нд ров ича
(Аркаэксаныча), Андрюшиного репе­
титора.
Педел ем
выз ва но
второе
мое
в
жиз ни
стихотворение:
Все
бегут
на
сходку:
Сходка
гд е?
Сходка
—
где?
Сходка
будет
на
дворе.
Педель,
мн ивши йся
мне
огромным,
выше
всего
этого
двора,
и
забирающий
студентов
(Аркаэксанычей)
свыше,
огромной
раско­
рячен ной
лапой,
как
Людоед—
мальчиков
с
пальчиков.
Людо­
ед
—
но
так
как
это
все-таки
университетский
служитель
—то
весь
в
медалях.
И,
кон ечн о,
такой
же
один,
как
п едали
—
две.
Но,
назвав
п едел я,
не
мо гу
не
упомянуть
его
словесной
родни:
пуде­
ля,
белого
ученого
Капи
из
«Sans Famille», который рвет педеля
за
панталоны.
—
тогд а
педель
Аркаэксаныча
выпускает,
—
и
их
общей,
педеля
и
педали,
словесной
родни,
двоюродной
сестры
падали,
той
пад ал и,
которой
пахнет
—
одну
секунду
—
и
каждый
раз
—
и
безумно
сильно
—
в
бузине,
у
самого
под сту па
к
нашей
та русск ой
дач е,
падали,
от
детства
и
Тар усы
такой
родной
и
м ной -самой ,
что
каждый
раз ,
как
это
слово
слышу
—
оборачива­
юсь.
Но
возвратимся
на
мой
мученический
табурет.
Табурет
б ыл,
как
все,
должно
быть,
но
я-то
тогда
не
знала,
что
все
такие,
и
даже
не
знала,
что
есть
еще
такие,
это
был
табурет,
вещь
в
доме
♦Плоскостопия ( не м ).
36


без
себ е
подобных,
м аг иче ская,
ибо
из
вс ех
вещей
им енно
она
требовала,
чтобы
я
сидела
см ирно ,
а
сама
—
ве рт елас ь!
На
своей
р убчат ой
ше е,
так
напоминавшей
ощипанную
индюшачью.
Вы­
вер неш ь
ее
до
предела
и
ждешь
не
без
волнения,
что
вот
«голо ­
в а», ослабнув,
качнется
и
совсем
отвалится.
Но
помню
и
отвал
другой
голов ы
—
собственной,
когда,
вжавшись
руками
в
сиде­
ние
и
ногами
помогая,
о бмир ая
от
близящейся
сладкой
тошноты,
не
раз,
не
два,
а
весь
ви нт
ввысь
и
затем
вниз
—
до
отрыва
голо­
вы,
р ву щейся
с
шеи,
как
шар
с
крутимой
палки.
«А-а-а!
опять
за­
в ерт елась !
—
ти хо
вошедший
и
безмолвно
на блюда вший
Анд­
рюша,
с
злорадством
гля дя
на
мое
зеленое
лицо .
—
Дав ай
перо­
чинный
нож ,
а
то
маме
скажу ,
как
ты
тут
без
нее
своих
Лебертов
и
Штарков
играешь.
(Пауза .)
Да шь
нож?»—«Нет». —
«Так вот
тебе
Л ебе рт!
—
Так
вот
теб е
Штарк!»И,
у веря ю,
у дар
был
вовсе
не
staccat’Hbift.
Андрюша
на
рояле
не
учился,
потому
что
был
от
другой
ма те­
ри,
ко тора я
пела,
и
вышло
бы
вро де
измены:
дом
был
начисто
по­
делен
на
пенье
(первый брак отца)
и
рояль
(второй), которые
иногда
тарусскими
поздними
вечерами
и
пол ями
в
двухголосом
пен ии,
Валер ии
и
нашей
матери
—
сли вал ись .
Но
как
сейчас
сл ы­
шу
м атер инск ое
сдавленно-исступленное
«ох»
в
ответ
на
Валери­
ино ,
ч асам и, «подбиранье»
и
«напеванье», как сейчас вижу иска­
же ние
всего
ее
лица
и
рук
на
каком-нибудь
особенно-выразитель­
ном ,
при
помо щи
педали,
аккорде,
или
на
о собенно -вы со ко й,
при
помощи
полузакрытых
гл аз
и
верт ик аль ног о
подбородка,
ноте,
за
ко торой
вот - вот
начнется
тот
ужасный
б ез го лосый
сухо-горловой
крик,
сравнимый
по
нестерпимости
то лько
с
внезапно
о живш им
и
заигравшим
под
языком
зубным
нервом,
—
крик,
за
к отор ый
можно
убить.
Но,
возвращаясь
к
сов ерш енн о
непричемному,
непевшему
и
неигравшему
Андрюше:
Андрюшиному
роялю
воспротивился
сам
его
дед
Иловайский,
заяви вши й,
что
«Ивану Владимировичу
в
до ме
и
так
довольно
музыки».
Бедный
Ан др юша,
затертый
между
двумя
браками,
двумя
роками:
петь
ма льчи ков
не
учат,
а
рояль
—
мейновское
(второ-женин о).
Бедный
Андрюша,
на
кот о­
рого
не
хватило:
—
ушей?
св обо дной
клавиатуры?
п ол учаса
вре ­
ме ни?
просто
здравого
смы сла ?
чего?
—
в сего
и
больше
всего
—
слуха.
Но
вышло
как
по-писаному:
ни
из
Валерииных
горловых
полосканий,
ни
из
моего
душевного
туше,
ни
из
Асиных
«тили-
тили»
—
ничего
не
вышло,
из
всех
наших
дарований,
мучений,
уч ений
—
ни че го.
Вышло
из
Андр юши ,
отродясь
не
взятого
на
37


наш
горделивый
музыкальный
корабль,
попавшего
в
нашем
доме
в
некое
меж дум узы ка льн ос
пространство,
чтобы
было
гостям
и
слугам,
а
может
быть,
и
городовому
за
окн ом
—
на
чем
отдох­
н уть:
на
его
немоте.
Но
по-особому
вышло,
и
двойной
запрет
сб ылся :
ни
петь,
ни
игра ть
на
роя ле
он
не
стал,
но,
из
Андрюши
став
Андреем,
сам,
самоучкой,
саморучно
и
самоушно,
научился
играть
сначала
на
гармонике,
п отом
на
балалайке,
пот ом
на
ман ­
долине,
п отом
на
гитаре,
подбирая
по
слуху
—
все,
и
не
только
сам
научился,
а
еще
и
Асю
научил
на
бал ал ай ке,
и
с
большим
ус­
пехом,
чем
мать
на
рояле:
играла
гром ко
и
верно.
И
последней
ра­
достью
матери
была
радость
этому
большому
красивому,
сму­
щен но
улыбающемуся
неаполитанцу-пасынку
(оставленному ею
с
гимназическим
боб ри ком), с ее гитарой в руках,
на
кот орой
он,
присев
на
край
ее
смертной
постели,
смущенно
и
уверенно
играл
ей
все
песни,
котор ые
знал,
а
зн ал
—
вс е.
Гитару
с вою
она
ему
за­
вещ ала,
передала
из
рук
в
ру ки : «Ты так хорошо играешь,
и
тебе
так
и де т...»
И,
кто
з нает,
не
пож алела
ли
она
тогда ,
что
тогда
по­
слушалась
старого
деда
Ил ов айско го
и
своего
молодого
второ­
жени ног о
такта,
а
не
своего
у мног о,
безумного
сердца,
то
ест ь
за­
бывши
всех
дедо в
и
ж ен:
ту,
первую,
себя,
вт орую,
нашего
с
Ас ей
музыкального
де да
и
Андрюшиного
исторического,
не
усадила:
меня
—
за
письменный
с тол,
Асю
—
за
геркулес,
а
Андрюшу
—
за
рояль: «До,
Андрюша,
до,
а
это
ре,
до
—
ре...» (изкоторогоу
меня
ни к огда
ничего
не
вышло,
кром е
Doré, Gustav’a...).
Но
зам еч аю,
что
я
еще
ничего
не
сказ ала
о
главном
действую­
щем
лице
моего
детства—
само м
рояле.
(Золотыми буквами
«Бэккер», — Royale à queue.)
Но
рояль
не
о дин.
В
каждом
играю­
щем
де тстве :
раз,
два,
три
—
четыре
рояля.
Во-пер вы х,
—
тот,
за
которым
сидишь
(томишься и так редко гордишься!).
Во- вт о­
р ых,
—
тот ,
за
к оторы м
сидят
—
мать
сид ит
—
значит:
гордишься
и
наслаждаешься.
Не
«как сейчас вижу», —
так
сейчас
уже
не
вижу!
—
как
тогда
вижу
ее
коротковолосую,
чуть
волнистую,
никогда
не
склоненную,
даже
в
письме
и
в
игр е
отброшенную
го­
лову,
на
высо к ом
стержне
шеи
между
двух
таки х
же
непреклон­
ных
свеч
на
выдвижных
боковых
досочках.
И
еще
раз
ту
же
голо­
ву
—
в
одном
из
парных
стоячих
зальных
зеркал,
в
зеркальной
его
вертикали
над
рояльной
горизонталью,
ту
же
гол ову ,
но
с
не­
видимой
нам
стороны
(тайна зеркала,
усугубленная
тайной
п ро­
филя!)—
в
отвесном
зеркальном
пролете,
отдаляющем
ее
от
нас
на
всю
непостижимость
и
н едости ж имость
зеркала,
голову
м ате­
ри,
межд у
свеч
от
зеркала
де ла ющую ся
—
почти
елкой!
38


Третий
и,
может
быть,
еамый
до лгий.
—
го т,
под
которым
си­
ди шь:
рояль
и знизу ,
весь
подводный,
подрояльный
мир.
Подвод­
ный
не
тольк о
из-за
музы ки ,
лившей
на
гол ову:
за
нашим,
между
ним
и
окнами,
заставленные
его
черной
гл ыбо й,
о тд ел енные
и
от­
р аженны е
им
как
черным
озером,
стояли
цветы,
пальмы
и
фило­
дендроны,
подрояльный
паркет
прев ра щавш ие
в
настоящее
вод­
ное
д но,
с
зеленым,
на
лицах
и
на
па льц ах,
св етом ,
и
настоящими
корнями,
к оторы е
можно
б ыло
руками
трогать,
где
как
огромные
чуда
беззвучно
двигались
материнские
но ги
и
педали.
Трезвый
во про с:
почему
цветы
с тояли
за
роялем?
Чт обы
не­
удобнее
по лива т ь? (С матери,
при
ее
нраве,
бы
сталось!)Ноот
этого
со еди не ния:
рояльной
вод ы,
и
воды
лееч но й,
рук
мат ери ,
играющих,
и
рук ,
поливающих,
по пер еменно
льющих
то
воду,
то
музыку,
рояль
для
ме ня
навсегда
отождествлен
с
водою,
с
в одой
и
зеленью:
лиственным
и
водным
шумом.
Это—
материнские
руки,
а
вот—
материнские
ноги.
Но ги
матери
были
отдельные
жив ые
су щ ества,
вне
всякой
связи
с
кр а­
ем
ее
длинной
черной
юбки.
Вижу
их,
вернее,
одну,
ту,
что
на
пе­
дали,
узкую,
но
большую,
в
черном,
бескаблучном
башм аке
на
пуговках,
ко торы е
мы
зовем
гла за ми
мопс а.
Потому
они
и
прюне­
левые
(prunelle des yeux* —
мопса).
Нога
ч ерн ая,
а
педаль
золо­
т ая,
и
почему
это
для
матери
она
пра ва я,
а
для
мен я
левая?
Как
это
она
сразу
—
правая
и
левая?
Ведь
если
бы
нажать
отс юда ,
то
ест ь
из-под
рояля,
лицо м
к
коленям
матери,
она
бы
оказалась
ле­
во й,
то
ест ь
короткой
(по звуку) .
Почему
же
у
матери
она
выхо д ит
пра ва я,
то
ес ть
звук
—
тянет?
А
ч то,
если
я
одновременно
с
ма те­
ринской
ногой
наж му
ее
—
рукой ?
Может
быть,
получится
дл ин­
но-короткая?
Но
длинно-короткая
значит
никакая,
значи т
—
ни­
че го
не
получится?
Но
тро ну ть
ногу
матери
я
не
см ею,
это
мне,
собст венно ,
и
в
голов у
не
мог ло
прийти.
«Еще доказательство твоей немузыкальности!» —
восклицала
мать,
после
цело го
часа
и гры
(из которой выходила потерянная,
как
пловец
из
слишком
долгой
и
бурной
воды,
никого
и
ничего
не
у зн ав ая), после часовой игры,
наконец,
обнаружившая,
что
мы
весь
час
сид ели
под
роялем:
Ася
—
вы р езая
из
картонного
листа
теле сны х
девочек
и
их
поштучное
приданое,
я
—
думая
про
пра­
вую
и
левую,
а
ча ще
ничего
не
дум ая,
как
в
Ок е.
Анд рюш а
под
роялем
скоро
перестал
сидеть;
у
н его
вдруг
так
выросли
но ги,
что
он
непременно
попадал
ими
в
но ги
матери,
к ото рая
тогда
вставала
и
усаживала
его
за
книгу,
кот орые
он
ненавид ел ,
потому
‘Зрачки ( фр.).
39


что
ему
только
их
и
дарили
—
име нно
потому,
что
ненавидел
—
для
того
чт обы
люби л.
И
еще
потому,
что
у
не го
от
чтения
сразу
шла
кровь
носом.
Так
что,
из
инстинкта
самосохранения,
под
ро­
яль
нс
л ез,
а
непо движ но
сидел
на
своем
штскснпферде*
в
арке
зал ы,
показывая
нам
с
Асей
кула ки
и
языки.
«Музыкальное ухо
не
может
вынести
такого
грома!
—
уже
гремела
мать,
совершен­
но
мен я
оглушая.—
Ведь
оглохнуть
мо жно!» (Молча: «Это -т о
мне
и
н ра вит ся!» Вслух же:) «Так лучше слышно!»— « Л уч ш е
слышно!
Бар аба нн ая
перепонка
тре сн уть
может!»—«А
я,
мама,
ничего
не
слышала,
честн ое
слово!
—
торопливо
и
хвастливо,
Ася.
—
Я
все
думала
про
этот
маленький,
маленький,
ма-алень-
кий
зубчик!»—
в
полном
чистосердечии
суя
матери
под
нос
безу­
коризненной
резки
кукольные
панталонные
фестоны.
—
«Как,
ты
вд оба вок
еще
ост рыми
ножницами
резала!
—
мать,
совсем
ср а­
женная .
—
Fraulein, где вы?
Одной
лучше
слышно,
а
другая
ниче­
го
не
слышала,
и
это
дедушкины
внучки,
мои
дочери...
О,
госпо­
ди !..—
И,
за меча я
уже
дрожащие
губ ы
своей
любимицы:
—
Асеньке—
еще
простительно...
Асенька
еще
маленькая...
Но
ты,
ты,
которой
на
Ио анна
Богослова
шесть
лет
стукнуло!»
Бедная
мать,
как
я
ее
огорчала
и
как
она
никогда
не
узнала,
что
вся
моя
«немузыкальность»
бы ла
—
всего
ли шь
другая
музы ­
ка!
Четвертый
роя ль:
то т,
над
ко торы м
стоишь:
глядишь
и,
гляд я,
входишь,
и
который,
в
постепенности
годо в,
обратно
вхождению
в
реку
и
всякому
закону
глубины,
тебе
сна чал а
выш е
гол ов ы,
по­
том
по
гор ло
(и как начисто срезая голову своим черным краем
холодней
но жа!), потом по грудь,
а
пот ом
уже
и
по
пояс.
Глядишь
и,
глядя,
глядишься,
постепенно
сводя
сначала
кончик
носа,
по­
том
рот,
п отом
лоб
с
его
черным
и
твердым
хол одом .
(Почему он
такой
глубокий
и
такой
твердый?
Т акая
вода
и
такой
л ед?
Такой
да
и
т акой
нет ?) Но,
к роме
попытки
войти
в
рояль
лицом,
бы ла
еще
простая
детс ка я
шалость:
надышать,
как
на
оконное
стек л о,
и
на
матовом,
уже
сбегающем
серебряном
овале
дыхания
успеть
отпечатать
нос
и
р от,
которые:
нос
—
вых од ит
пятачком,
а
рот
—
совершенно
распухшим,
точно
пчела
всюду
укусила!
—
в
глубо­
ких
продольных
полосках,
как
цветок,
и
вдвое
короч е,
чем
в
жиз­
ни,
и
вдвое
ш ире
и
к оторы й
ср азу
исчезает,
сливаясь
с
чернотой
рояля,
точно
рояль
мой
рот
—
про глот ил.
А
иногда
я,
за
н едо стат­
ком
времени,
с
огля дк ой
на
все
выходы
залы:
в
переднюю
—
раз .
в
столовую
—
два,
в
гостиную
—
т ри,
в
мез он ин
—
четыре,
отку-
‘Деревянной лошадке на палочке ( н ем.).
40


да,
из
всех
сразу,
могла
выйти
мать,
прос то
р ояль
цело вала
—
для
холода
гу б.
Н ет,
можно
войти
дважды
в
ту
же
реку.
И
вот ,
с
само­
го
темного
дна,
идет
на
меня
кругл ое
пятилетнее
пыт ливо е
л ицо,
без
всякой
улыбки,
розовое
даже
сквозь
чер но ту
—
вроде
негра,
окунутого
в
зарю,
или
роз ы
—
в
ч ерни ль ный
пруд.
Рояль
был
моим
первым
зеркалом,
и
перв ое
мо е,
своего
л ица,
осознание
б ыло
сквозь
черноту,
переведением
его
на
че рноту,
как
на
язы к
темный,
но
вня т ный.
Так
мне
всю
жизнь,
чтобы
понять
самую
простую
вещь,
нужно
окунуть
ее
в
стихи,
оттуда
увидеть.
И,
наконец,
последний
роя ль
—
то т,
в
кот орый
заглядываешь:
рояль
нутра,
нутро
рояля,
струн н ое
его
нутро,
как
всякое
н ут­
ро
—
тайное,
рояль
Пандориного: «А чтотамвнутри?»—
то т,
о
к отором
Фет,
во
вня т ной
только
поэт у
и
музыканту,
потрясающей
своей
зрительностью
ст роке :
Роя ль
был
весь
раскрыт,
и
струны
в
нем
дрожали...
Не
те
аллегорические
«струны души», а настоящие,
рукой
ма­
стера
протянутые
и
ко торы е
рук ой
можно
тронуть,
проследить
от
серебряных
закре п ок
до
обутых
в
к р асный
бархат
молоточков,
Hâmmerlein im Kammerlein*, чем- то
—
гриммовских,
чем-то
г но-
мовских.
Роя ль
торжественных
дней,
карет,
ротон д .
Великого
Со­
зв езди я
Люс тры ,
рояль
бо льш их
четырехручных
состязаний,
римской
квадриги
—
рояль!
—
редкостный
его
л ик,
когда
он,
по­
ставленный
дыбом
крышкой,
сразу
обращался
в
арфу,
а
озерная
его
н есом утима я
гла дь
в
струнную,
бурей
или
богатырем
низло­
жен ную
изгородь
Жар-Птицы
—
тольк о
задень,
и
что
пойдет!
Ро­
ял ь,
от
кот орог о
утром,
как
от
всякого
но чно го
чуд а,
не
о ст ава­
ло сь
ни
след у!
Но
чтобы
ничего
не
о бид еть
в
моем
стар ом
друге-недруге:
Notenpult, нотный пюпитр,
та
изгородь
из
неживых
цветов
—
меж ду
волей
и
мно й,
—
черные
дере вян ны е
лакированные
цв е­
ты,
в
шмелиные,
змеиные,
малинные
дни
заменявшие
мне ,
у вы,
цветы
полевые!
Нотный
пюп итр ,
котор ый
мо жно
класть
так,
что ­
бы
нотная
тетр а дь
лежала,
как
в
обмороке,
—
и
ста ви ть
так,
что ­
бы
висела
над
тобой,
как
утес,
ежесекундно
грозя
раз рази тьс я
ужасающей
клавишной
кашей.
Ро яль ный
пюп итр
с
освободи­
тельным
треском
его
окончательного
закрытия.
И
еще
—
са ма
фигура
рояля,
в
д етст ве
мнившаяся
мне
ока ме­
нелым
звериным
чудовищем,
гиппопотамом,
помнится,
не
из-за
♦Молоточка в каморочке ( нем. ) .
41


вида,
—
я
их
ни когд а
не
видала!
—
а
из-за
зву ка:
гиппо но
(само
тулово), а хвост
—
там.
А
пото м,
с
переводом
вещей
на
ч елове ­
чес кое—
по жил ой
му жско й
фиг ур ой
тридцатых
годов:
тучный,
но
bien pris dans la taille*, несмотря на громоздкость
—
грация,
тот
опытный,
немолодой,
непременно—
фра чн ый
танцор,
кот о­
рого
дев у шки,
тольк о
взглянув,
предпочитают
самому
воздушно­
му
и
военному.
А
еще
лучше
—
дирижер!
ярко-черный,
пла вный,
без
л ица,
потому
что
всегда
с пино й,
—
и
полный
чар.
Поставь
ро­
яль
дыбом,
и
бу дет
дирижер!
И,
оставив
и
та нцора ,
и
дирижера:
ведь
рояль
только
вблизи
неповоротлив
на
вес
—
н епом ерен .
Но
отойди
в
гл уби ну,
поло жи
межд у
ним
и
собой
все
необходимое
для
звучания
пространство,
дай
ему,
как
всякой
большой
вещи,
место
ста ть
собой,
и
рояль
выйдет
не
менее
изящным,
чем
стрекоза
в
пол ет е.
Горы
тольк о
на
тебя
давят,
и
еди нст ве нная
воз­
можность
их
с
себя
снять
—
либо
отойти,
либ о
взойти.
Взойди
на
рояль.
Руками
вз ойд и.
Как
м ать
всходила.
Чтобы
дать,
хоть
немножко,
ее
и гру
— три
случая.
Когда
мы
с
ней,
в
самый
разгар
ее
пе рв ого
туберкулезного
приступа,
приеха­
ли
в
Нерви,
была
уже
ночь
и
играть
нельзя
было.
Так
мы
и
засну­
ли,
мы
с
Асей
не
увидев
моря,
она
—
не
испробовав
рояля.
Зато
с
утра
она ,
совсем
больная,
всю
дорог у
лежавшая,
сразу
встала
—
и
села.
Через
несколько
м инут
—
с тук
в
дверь.
На
пороге
черный
сладкий
брюнет
в
ко телк е.
«Позвольте представиться:
д-р
Ман -
жини.
А
вы,
если
не
ошибаюсь,
—
синьора
такая-то,
моя
б уд ущая
п ац иент ка? (речь шла на затрудненном французском) . Я
прох одил
мимо
и
слышал
вашу
игру.
И
должен
предупредить
в ас,
что
если
вы
буд ете
так
продолжать,
вы
не
только
сам а
сгорите,
но
весь
наш
Pension Russe —
сож жет е».
И,
с
неизъяснимой
усладой,
уже
п о- и та ль ян ск и : «Géniale... Géniale...»
Играть
он
ей,
конечно,
на­
долго
зап рет ил.
Второй
случай
—
уже
на
возвратном
пути
в
Россию
—
уми­
ра ть.
Гд е- то,
кажется
в
Мюнхене,
она
—
все
то
же,
куда
бы
мы
ни
прибывали,
—
только
умывшись
с
дорог и
и
даже
не
переодев­
шись,
сраз у
пошла
к
роялю.
И
во т,
ви дим
с
Асей,
как
какой-то
мальчик,
старш е
на с,
должно
быть,
лет
ч ет ырн адцат и,
ярко-розо­
вый
и
вес ь
отливающий
волосяным
золотом,
все
подъезжает
к
ней
на
стуле,
к
ней:
к
се
рукам
и
ки пящ им
из-под
них
зв ук ам,
пока,
наконец,
нел овк им
движением,
как
совершенно
сонный,
не
св алилс я
ей
под
н оги
вместе
со
стулом,
то
ест ь
попросту
—
под
рояль.
Ма ть,
ничего
не
замечавшая,
тут
сразу
все
пон яла :
без
вся-
*3лссь:
изящный
/фр.).
42


кой
улыбки
помогла
ему
выбраться
и.
опустив
ему
на
голову
руку,
гу
г
же
не
отводя
се,
чуть
погладила
ему
лоб,
то чно
вчи тыв аясь.
(С ын Александр .)
Нужно
сказать,
что
из
всех
присутствующих,
а
присутствовали
—
вес
тс
же,
куда
бы
мы
ни
прибывали
—
все,
никто
не
з асмея лся .
(Ибо мальчик так же просто
—
с
тем
же
по­
луоткрытым
ртом
—
ис
тем
же
стулом
—
мог
бы
свалиться
на
горячую
пе чь
—
или
в
ль виный
ров.)
Мы
же
с
Ас ей
отродясь
з на­
ли,
что
г лупо
смеяться,
когда
другой
падает:
ведь
Н апо леон
—
тоже
упал!(Ядаже,
в
своем
мак сим ализ м е,
шла
дальше:
глуп о,
когда
не
па дает .
Идет
и
нс
пад ает
—
вот
д у рак !) Никогда не забу­
ду
сво ей
матери
с
ч ужим
мальчиком.
Это
был
самый
глубокий,
за
всю
мою
жизнь,
покл он .
—
Мама
(это было ее последнее лето,
последний
месяц
пос­
леднего
лета)
—
почему
у
тебя
«Warum»* выходит совсем по- др у­
гому?
—
Warum — «Warum»? —
пошутила
с
подушек
мать.
И,
см ы­
вая
с
лица
улы б ку:
—
Вот
когда
вы раст ешь
и
о гл янеш ься
и
спро­
сишь
себя, warumвсетаквышло
—
как
в ы шло, warum ничего не
вышло,
не
тольк о
у
тебя,
но
у
всех,
к ого
ты
любила,
кого
ты
игра­
ла,
—
ничего
ни
у
к ого
—
тогда
и
сумеешь
играть
«Warum».
А
по­
ка
—
старайся.
Последнее
—
смертное.
И юнь
1906 года.
До
Москвы
не
д ое­
хали,
остановились
на
ст анц ии
«Тарусская».
Всю
дорогу
из
Ялты
в
Тарусу
мать
переносили.
(«Села пассажирским,
а
доеду
това р­
ным», —
шутила
он а.)
На
руках
же
посадили
в
та ран тас.
Но
в
дом
она
себя
вн ести
не
дала.
Встала
и,
отклонив
поддержку,
сама
прошла
м имо
замерших
нас
эти
несколько
шагов
с
крыльца
до
рояля,
неузнаваемая
и
огромная
после
нескольких
ме сяц ев
гори­
зонтали,
в
бежевой
дорожной
пел ери не,
кот орую
пелериной
зака­
за ла,
чтобы
не
мерить
рукавов.
—
Ну
посмотрим,
к уда
я
еще
гожусь?
—
усмехаясь
и
я вно
—
себ е
сказала
он а.
Она
села.
Все
ст о яли.
И
вот
из -под
отвычных
уже
рук
—
но
мне
еще
не
хочется
называть
вещи,
это
еще
моя
тайна
с
н ею...
Это
бы ла
ее
последняя
игра.
Последние
ее
слова,
в
то й,
свеже­
го
сос нов ого
тесу,
затемненной
тем
сам ым
жасмином
прис тр ой­
ке,
были:
—
Мне
жа лко
тольк о
музыки
и
солн ц а.
После
смерти
матери
я
перестала
играть.
Не
перестала,
а
по-
‘«Почему» (нем.) .
43


ст епенн о
св ела
на
нет.
Приходили
еще
учительницы.
Но
те
вещи,
которы е
я
при
ней
игр ала ,
остались
последними.
Дальше
при
ней
достигнутого
я
нс
п ошла.
Старалась-то
я
при
ней
из
стр аху
и
для
ее
радости.
Радовать
своей
и грой
мне
уже
б ыло
некого—
всем
б ыло
все
равно,
верней:
только
ей
одн ой
мое
н еста р ание
б ыло
бы
с трада ние м
—
а
страх,
стр ах
исчез
от
сознания,
что
ей
оттуда
(меня всю)
видней...
что
она
мне
мен я—
такую,
как
я
есть
—
простит?
Учительницы
мо их
многочисленных
шко л,
сначал а
ахавшие,
вскоре
ахать
пе рестал и,
а
потом
уж
и
по-другому
ахали.
Я
же
молчаливо
и
упо рно
с вод ила
свою
музыку
на
нет.
Так
море,
ухо­
дя,
оставляет
я мы,
снач ала
глубокие,
п отом
мелеющие,
пото м
чуть
вл ажные.
Эти
музыкальные
ямы
—
следы
материнских
мо­
рей
—
во
мне
навсегда
остались.
Жила
бы
ма ть
дальше
—
я
бы,
наверное,
ко нчил а
Ко нсерв ат о­
рию
и
вышла
бы
непл ох им
пианистом
—
ибо
данные
бы ли.
Но
б ыло
д руго е:
зад анное ,
с
му зы кой
несравненное
и
возвышающее
ее
на
ее
настоящее
во
мне
место:
общей
музыкальности
и
«недю­
ж и нн ых » (как мало!) способностей.
Ес ть
сил ы,
кото рых
не
может
даже
в
таком
р е бенке
оси лить
да же
така я
мат ь.
1934


МОИ
ПУШКИН
Нач ина ет ся
как
глава
настольного
романа
вс ех
наших
бабушек
и
матерей
—
«Jane Еуге»
—
Та йна
красной
комнаты.
В
красной
комнате
был
тайный
шкаф.
Но
до
тайного
шкафа
бы ло
другое,
была
картина
в
спал ьне
ма­
тери
—
«Дуэль».
Снег ,
черные
прутья
деревец,
двое
черных
людей
проводят
тре­
тьего,
под
мышки,
к
са ням
—
а
еще
один,
другой,
спин ой
отходит.
Уводимый
—
Пушкин,
отходящий
—Да нт ес.
Дантес
вызвал
Пуш­
к ина
на
дуэль,
то
ест ь
заманил
его
на
снег
и
та м,
меж ду
черных
безл и стны х
де рев ец,
уби л.
Пер во е,
что
я
узнала
о
Пушкине,
это
—
что
его
убили.
Потом
я
узн ала ,
что
Пушкин
—
поэт,
а
Дантес
—
француз.
Дан тес
вознена­
видел
Пушкина,
потому
что
сам
не
мог
писать
стихи,
и
вызвал
его
на
дуэль,
то
ес ть
замацил
на
сн ег
и
там
уб ил
его
из
пистолета
в
живот.
Так
я
тр ех
лет
твердо
у з нала,
что
у
поэта
есть
живот,
и,
—
вспоминаю
всех
поэтов,
с
которыми
ко гда -ли бо
встречалась,
—
об
э том
животе
поэта,
кото рый
так
часто
н е-сыт
и
в
к ото рый
Пу ш­
кин
был
убит,
пек л ась
не
мень ш е,
чем
о
его
душе.
С
пушкинской
дуэли
во
мне
началась
с е стра.
Больше
скажу
—
в
слове
живот
для
ме ня
что-то
св ященн о е,
—
да же
простое
«болит живот»
меня
зали в ает
волной
содрогающегося
соч ув ствия ,
исключающего
в ся­
кий
юм ор
Нас
эти м
выстрелом
всех
в
живо т
ра ни ли.
О
Го нча ро вой
не
упоминалось
вовсе,
и
я
о
ней
узнала
то лько
взрослой.
Жизнь
спустя
горячо
пр ивет ств ую
такое
умолчание
ма­
тери.
Мещанская
трагедия
обретала
вел ич ие
мифа.
Да,
по
суще­
ству,
третьего
в
э той
дуэли
не
бы ло.
Бы ло
двое:
любой
и
о дин.
То
е сть
вечные
действующие
лица
пушкинской
лирики:
поэт—
и
чернь.
Чернь,
на
это т
раз
в
мундире
кавалергарда,
убила
—
поэта.
А
Гончарова,
как
и
Николай
I,—
всегда
найдется.
—
Нет,
не т,
нет,
ты
только
пре дст авь
себе!
—
говорила
мать,
с ове рш енно
не
представляя
себе
этого
ты.
—
См е рте льно
ра­
ненный,
в
снегу,
а
не
отказался
от
выст р ела!
Прицелился,
попа л
45


и
еще
сам
се бе
сказал :
браво!
—
тоном
такого
восхищения,
ка­
ким
ей,
христианке,
естественно
б ы: «Смертельно раненный,
в
крови,
а
простил
вр аг у !» Отшвырнул пистолет,
протянул
руку,
—
этим ,
со
всеми
на ми,
явно
возвращая
Пушкина
в
его
родную
Аф­
р ику
мес ти
и
стр а сти
и
не
подозревая,
какой
ур ок
—
есл и
не
ме­
сти,
так
страсти
—
на
всю
жизнь
дает
четырехлетней,
еле
гра­
мотной
мне.
Черная
с
белым,
без
е дин ого
цветно го
пятна,
мат ер инск ая
спальня,
черное
с
белым
окн о:
снег
и
прутья
тех
деревец,
черная
и
бе лая
картина
«Дуэль», где на белизне снега совершается черное
дело:
вечное
черное
дел о
уб ийст ва
поэта
—
че рн ью.
Пушкин
был
мой
первый
поэт,
и
моего
пе рво го
поэта
—
убили.
С
тех
п ор,
да,
с
тех
п ор,
как
Пушкина
на
мо их
глазах
на
кар т ине
Наумова
—
убили,
ежедневно,
ежеча сно ,
непрерывно
убивали
все
мое
младенчество,
де тс тво,
юность,
—
я
поделила
мир
на
поэт а
—
и
вс ех
и
выбрала
—
поэта,
в
подзащитные
в ыб рала
поэта:
за щи щать
—
п оэта
—
от
всех,
как
бы
эти
все
ни
одевались
и
ни
назы вали сь .
Три
таки х
картины
б ыли
в
нашем
трехпрудном
доме:
в
столовой
—
«Явление Христа народу», с никогда не разре­
шен ной
загадкой
совсем
мал еньк о го
и
непонятно-близкого,
со­
в сем
близкого
и
непонятно-маленького
Хр ист а;
вторая,
над
но т­
ной
этажеркой
в
зал е
—
«Татары»
—
татар ы
в
белых
б ал ахо нах,
в
каменном
доме
без
око н,
меж ду
белых
столбов
убивающие
гл ав­
ного
татари н а
(«Убийство Цезаря») и
—
в
спал ьне
матери
—
«Ду­
эль ».
Два
убийства
и
о дно
явл ение .
И
все
три
б ыли
страшные,
не­
понятные,
угрожающие,
и
к рещ ение
с
ни когд а
не
виденными
ч ер­
ными
кудрявыми
орлоносыми
голыми
людьми
и
детьми,
так
за­
полнившими
реку,
что
капли
в оды
не
осталось,
б ыло
не
м енее
страшное
тех
двух,
—
и
все
они
от л ично
готовили
ре бенка
к
пр ед­
назначенному
ему
страшному
веку.
Пушкин
был
негр.
У
Пушкина
бы ли
бакенбарды
(NB! только у
негров
и
у
старых
генералов), у Пушкина были волосы вверх и
губы
наружу,
и
черные,
с
синими
белками,
как
у
щенка,
глаза,
—
черные
вопреки
явной
светлоглазости
его
многочисленных
порт­
ретов.
(Раз негр
—
черные*.)
Пушкин
был
такой
же
негр,
как
тот
негр
в
Александровском
пассаже,
рядом
с
белым
стоячим
медведем,
над
вечно-сухим
ф он­
таном,
куда
мы
с
матерью
ходили
посмотреть:
не
забил
ли?
Фонта-
‘Пушкин был светловолос и светлоглаз.
—
П риме ч.
М.
Цв ет аев ой.
46


ны
никогда
не
б ьют
(да как это они бы делали?), русский поэт-
негр,
поэ т-не гр ,
и
по эта
—
убили.
(Боже,
как
сбылось!
Ка кой
по эт
из
бывших
и
сущих
не
негр,
и
какого
п оэта
—
не
уб или ?)
Но
и
до
«Дуэли»
На умов а
—
ибо
у
каж дого
восп ом ин ания
ест ь
свое
до-воспоминание,
предок-воспоминание,
пращур-воспоми­
нание,
точно
пожарная
лестница,
по
которой
спускаешься
с пи ной,
не
зная,
буд ет
ли
еще
ступ ен ь
—
которая
всегда
оказывается
—
или
внезапное
ночное
небо,
на
котором
открываешь
все
новые
и
новые
вы соч айш ие
и
далечайшие
звезды,
—
но
до
«Дуэли»
На­
умова
был
друг ой
Пушкин,
Пуш к ин,
—
когда
я
еще
не
знала,
что
Пушкин
—
Пушк и н.
Пушкин
не
воспоминание,
а
состояние,
Пу ш­
кин
—
всегда
и
отвсегда,
—
до
«Дуэли»
Наумова
была
заря,
и,
из
нее
вырастая,
в
нее
уход я,
ее
пле ча ми
рассекая,
как
пловец
—
реку,
—
черный
ч ело век
вы ше
всех
и
чернее
всех
—
с
наклонен­
ной
го ло вой
и
шляпой
в
руке .
Пам ятни к
Пушкина
был
не
памя т ник
Пу шк ина
(родительный
пад еж ), а просто Памятник-Пу шк ин а,
в
од но
слово,
с
одинаково
непонятными
и
порознь
не
существующими
понятиями
памятни­
ка
и
Пушкина.
То,
что
вечно,
под
дождем
и
под
снегом,
—
о,
как
я
в ижу
эти
н агр ужен ные
снегом
плечи,
вс еми
российскими
снегам и
наг ру женн ые
и
осиленные
африканские
плечи!
—п ле чами
в
зарю
или
в
метель,
п ри хожу
я
или
ухожу,
убегаю
или
добегаю,
стоит
с
вечной
шляпой
в
рук е,
н азы вается
«Памятник-Пу шки на» .
Памятник
Пушкина
был
цель
и
предел
прог улк и:
от
памятника
Пушкина
—
до
памятника
Пушкина.
Пам ятни к
Пушкина
был
и
цель
б ега:
кто
скорей
добежит
до
Памятник-Пушкина.
Только
Асина
нянька
и ногд а,
по
простоте,
со кр ащ ала: «А у Пушкина
—
посидим», —
чем
неизменно
вызывала
мою
педантическую
по­
правку:«НеуПушкина,
а
у
Памятник-Пушкина».
П амятни к
Пушкина
был
и
моя
первая
прос тран ст ве нна я
мера:
от
Ник итс ких
Ворот
до
п амятни ка
Пушкина
—
верста,
та
самая
вечная
пушкинская
вер ст а,
верста
«Бесов», верста « З и м ней
до ро­
ги », верста всей пушкинской жизни и наших детских хрестома­
тий,
полосатая
и
торчащая,
непонятная
и
пр инят а я*.
*Там верстою небывалой
Он
торчал
передо
мно ю... («Бесы»)
Пушкин
здесь
г овор ит
о
верстовом
столбе.
Ни
огня,
ни
черн ой
хаты...
Глушь
и
снег...
Навстречу
мне
Только
версты
пол осат ы
Попадаются
одне ...
(«Зимняя дорога»).
Примеч.
М.
Цветаевой.
47


Памятник
Пушкина
был
—
об их од,
такое
же
действующее
л ицо
детской
жизни,
как
роя ль
или
за
окном
городовой
Игн ать­
ев,
—
кстати,
стоявший
почти
так
же
непрел о жно,
только
не
так
высоко,
—
памятник
Пушкина
был
одн а
из
двух
(третьей не было)
еж еднев н ых
н еиз бежны х
прогулок
—
на
Патриаршие
П руды
—
или
к
Памятник-Пушкину.
И
я
предпочитала
—
к
П амятни к- Пуш ­
кину,
потому
что
мне
нравилось,
раскрывая
и
да же
разрывая
на
бегу
мою
белую
дедуш ки ну
карлсбадскую
удавочную
«кофточ ­
ку», к нему бежать и,
добежав,
об ходи ть,
а
потом,
подняв
г оло ву,
смотреть
на
чернолицего
и
чернорукого
великана,
на
меня
не
гля ­
дя щег о,
ни
на
кого
и
ни
на
что
в
моей
жиз ни
не
похожего.
А
иногда
просто
на
одной
н оге
обскакивать.
А
бегала
я,
несмотря
на
Анд­
рюшину
долговязость
и
Асину
н ев есомос ть
и
собств ен ную
тол-
стоватость
—
лучше
их,
лучше
всех:
от
чистого
чувства
чести:
до­
бежать,
а
п отом
уж
ло пну ть.
Мне
прия т но,
что
именн о
памятник
Пушкина
был
первой
поб е дой
моего
бега.
С
памят ни ко м
Пушкина
бы ла
и
отдельная
игра,
моя
игра,
а
им е нно:
приставлять
к
его
под но жью
мизинную,
с
детски й
мизи­
нец,
белую
фарф ор ов ую
к уколку
—
они
про д авались
в
посудных
лавках,
кто
в
конце
прошлого
века
в
Москве
рос
—
знает,
б ыли
гномы
под
грибами,
бы ли
д ети
под
зонтами,
—
п ри став лять
к
ги-
гантову
подножью
такую
фигурку
и,
постепенно
п роход я
взгля­
дом
снизу
вверх
в есь
гранитный
отвес,
пока
голов а
не
отвалива­
лась,
рос т
—
сравнивать.
Памятник
Пу шки на
был
и
моей
первой
встречей
с
черным
и
белым:
такой
черный!
так ая
бе лая!
—
и
так
как
черный
был
явлен
гигантом,
а
белый
—
к омич ес кой
фигуркой,
и
так
как
непременно
н ужно
выбрать,
я
тогд а
же
и
нав сегд а
выбрала
черного,
а
не
бел о­
го,
черное,
а
не
белое:
черную
думу,
черную
долю,
черную
жизнь.
Памятник
Пу шки на
был
и
моей
первой
встр е чей
с
числом:
с к олько
таких
фигурок
нужно
поставить
од на
на
другую,
чтобы
получился
памятник
Пушкина.
И
ответ
был
уже
то т,
что
и
сейчас:
«Сколько ни ставь ...»—
с
горделиво-скромным
добавлением:
«Вот если бы сто меня,
тогда
—
может,
потому
что
я
вед ь
еще
вырасту...»
И,
одновременно: «А если одна на другую сто фигу­
рок,
выйду
—
я ?» И ответ: «Нет,
не
потому,
что
я
большая,
а
пото­
му,
что
я
живая,
а
они
фарфоровые».
Так
что
Памятник-Пушкина
был
и
моей
первой
встр ечей
с
ма­
териалом:
чугуном,
фа рфо ром,
гранитом
—
и
своим.
Памятник
Пушкина
со
м ной
под
ним
и
фигуркой
п одо
мн ой
был
и
моим
первым
наглядным
уроком
иерархии:
я
перед
фиг ур­
48


кой
великан,
но
я
пе ред
Пушкиным
—
я.
То
есть
маленькая
де воч­
ка.
Но
которая
вырастет.
Я
для
фигурки
-то,
что
П амятни к- Пуш ­
ки на
—
для
меня.
Но
что
же
тогд а
для
фи гурк и
—
Па мятн ик -Пу ш­
кина?
И
посл е
мучительного
думанья
—
внез апн ое
озарение:
а
он
для
нее
такой
боль шой ,
что
она
его
просто
не
в идиз.
Она
думает
—
дом .
Или
—
гром.
А
она
для
н его
—
такая
уж
маленькая,
что
он
ее
тож е
—
просто
не
видит.
Он
думает
—
просто
блоха.
А
ме ня
—
видит.
Потому
что
я
б ольша я
и
тол стая .
И
скоро
еще
подрасту.
Первый
уро к
числа,
пер вый
у рок
масштаба,
пе рвый
урок
м ате­
р иала,
первый
урок
иерар х ии,
первый
урок
мысли
и,
главное,
на­
глядное
подтверждение
всег о
моего
последующего
опыта:
из
ты­
с ячи
фигурок,
даж е
од на
на
друг ую
поставленных,
не
сделаешь
Пушкина.
...Потому
что
мне
нра в илось
от
не го
вниз
по
песчаной
или
снежной
аллее
и дти
и
к
нему,
по
песчаной
или
с не жной
аллее,
в оз­
вращаться,
—
к
его
спине
с
рукой,
к
его
руке
за»
с пино й,
пот ому
что
стоял
он
всегда
спиной,
от
н его
—
спиной
и
к
нему
—
с пино й,
спин ой
ко
всем
и
вс ему,
и
гуля ли
мы
всегда
ему
в
спину ,
так
же
как
сам
буль в ар
всеми
тремя
ал л еями
шел
ему
в
спину,
и
прогулка
б ыла
так ая
д ол гая,
что
каждый
раз
мы
с
буль ва ром
забывали,
ка­
кое
у
не го
лиц о,
и
каждый
раз
лиц о
бы ло
новое,
хотя
такое
же
че р­
н ое.
(С грустью думаю,
что
последние
дер евь я
до
нег о
так
и
не
узнали,
ка кое
у
н его
лицо.)
Памятник
Пушкина
я
любила
за
черноту
—
обратную
белизне
наших
домашних
бого в.
У
тех
глаза
б ыли
совсем
б елые,
а
у
Па­
мятник-Пушкина—
совсем
черные,
сов сем
пол ные .
Па мятн ик
Пушкина
был
совсем
че рны й,
как
собака,
еще
черней
соб ак и,
по­
то му
что
у
самой
черной
из
них
всегда
над
глаз ам и
что-то
желтое
или
под
шеей
что
то
белое.
П амятни к
Пушкина
был
черный,
как
рояль
И
если
бы
мне
пот ом
совсем
не
сказали,
что
Пушкин
—
н егр,
я
бы
знала,
что
Пушкин
—
негр.
От
памятника
Пушкина
у
ме ня
и
моя
безумная
любовь
к
чер­
ным,
пронесенная
через
всю
жизнь,
по
сей
ден ь
полыценность
всего
существа,
когда
случайно,
в
вагоне
тр амв ая
или
ином,
ока­
жусь
с
черным
—
рядом .
Мое
белое
убожество
бок
о
бок
с
черным
божеством.
В
каждом
не гре
я
люблю
Пушкина
и
узнаю
Пушки­
на,
—
черный
пам ят ник
Пушкина
моего
до-грамотного
младенче­
ства
и
в сея
России.
...Потому
что
мне
нр ави ло сь,
что
уходи м
мы
или
приходим,
а
он
—
всегда
стоит.
Под
снегом,
под
летящими
листьями,
в
заре,
в
синеве,
в
мутном
молоке
зимы
—
всегда
стоит.
Наших
бо гов
и н огда,
хоть
редко,
но
пер естав ля ли.
Наших
бо­
49


гов,
под
Рождество
и
под
Пасху,
тря п кой
обмахивали.
Э тою
же
мыли
дожди
и
сушили
ветра.
Этот
—
всегда
стоял.
Памятник
Пу шк ина
был
первым
моим
видением
неприкосно­
венност и
и
непреложности.
—
На
Патриаршие
Пр уды
и ли..?
—
К
Памятник-Пушкину!
На
Патриарших
Пр удах
—
патриархов
не
было .
Чудная
мысль
—
ги гант а
поставить
среди
детей.
Черно го
ги­
ганта
—
среди
белых
детей.
Чудная
мысль
белых
детей
на
черное
родство
—
обре чь.
Под
памятником
Пушк ин а
росшие
не
будут
пре дп очи тать
белой
расы,
а
я
—
так
явно
предпочитаю
—
че рную .
Памятник
Пушкина,
опережая
события,
—
памятник
против
расизма,
за
равенство
в сех
ра с,
за
перв енст в о
каждой—
лишь
бы
давала
гения.
Памятник
Пу шк ина
ест ь
пам ят ник
черной
кров и,
влившейся
в
белую,
памят­
ник
сл иян ия
кровей,
как
бывает
—
с ли янию
р ек,
живой
па м ятник
с ли яния
кровей,
смешения
народных
душ
—
самых
далеких
и
как
будт о
бы
—
самых
неслиянных.
Памятник
Пушкина
есть
живое
до­
казательство
низости
и
мертвости
расистской
те ори и,
живое
до ка­
зательство
—
ее
обратного.
Пушки н
е сть
факт,
опрокидывающий
те ори ю.
Расизм
до
своего
зарождения
Пушкиным
опро к инут
в
са­
мую
минуту
его
рожден ия .
Но
нет
—
раньше:
в
день
бракосочета­
ния
сы на
арапа
Петра
Великого,
Оси па
Абрамовича
Ганнибала
с
Марь ей
А лек сеевно й
Пушкиной.
Но
нет,
еще
ран ьше :
в
неизвест­
ный
нам
ден ь
и
ч ас,
к огда
Пе тр
впе р вые
остановил
на
абиссинском
мальчике
Ибрагиме
че рн ый,
светлый,
веселый
и
страшный
вз гл яд.
Этот
взгляд
был
приказ
Пушкину
быть.
Так
что
дети,
под
петербур­
гским
Фальконетовым
Медным
Всадником
росшие,
тоже
росли
под
памятником
против
расизма
—
за
ге ния.
Чудная
мысль
Ибрагимова
правнука
сделать
че р ным.
Отлить
его
в
чугуне,
как
природа
п р адеда
отлила
в
черной
плоти .
Чер ный
Пушкин
—
с им вол.
Чудная
мысль
—
чернотой
из ваян ия
дать
Москве
лоскут
абиссинского
неба.
Ибо
па мятни к
Пу шки на
я вно
стоит
«под небом Африки моей». Чу д ная м ысл ь
—
наклоном
голо­
вы,
выступом
ноги,
снятой
с
головы
и
зав еден ной
за
с пину
шляпой
пок лона
—
дать
Мос кв е,
под
ногами
поэта,
море.
Ибо
Пушкин
не
над
песчаным
бульваром
стоит,
а
над
Черным
морем.
Над
морем
свободной
стихии
—
Пушкин
свободной
стихии.
Мрачная
мысль
—
гиганта
поставить
сре ди
цепей.
Ибо
стоит
50


Пушкин
сре ди
цепей,
о круж ен
(«огражден») его пьедестал камня­
ми
и
цепями:
камень
—
цепь,
камень
—
цепь,
камень
—
цепь,
все
вместе
—
круг.
Кр уг
николаевских
р ук,
никог да
не
обнявших
по­
эта,
ни ког да
и
нс
выпустивших.
Круг,
начавшийся
словом:«Тыте­
перь
не
п ре жний
Пуш к ин,
ты
—м ой
Пуш к ин»
и
разомкнувшийся
тольк о
Дантесовым
в ыстр елом
На
эт их
цепях
я,
со
всей
детской
Москвой
прошлой,
сущей,
б удуще й,
качалась
—
не
подозревая,
на
чем.
Это
был и
очень
низ ­
кие
кач ели ,
оче нь
твердые,
очень
железные.
—
«Ампир»? —
Ам­
пир.
—
Empire —
Николая
I Империя.
Но
с
це пями
и
с
камнями
—
чудный
памятник.
Памятник
св о­
б оде
—
неволе
—
сти хии
—
судьбе
—
и
кон еч ной
победе
ге ния:
Пушкину,
в осста вше му
из
цепей.
Мы
это
можем
ска зат ь
теперь,
когда
человечески-постыдная
и
поэтически-бездарная
подмена
Жуковского:
И
долго
буду
тем
народу
я
любезен,
Что
чув ства
добрые
я
лирой
про буж д ал,
Что
прелестью
живой
стихов
я
был
поле з е н...
—
с
таким
не-пушкинским,
антипушкинским
введением
пользы
в
по­
эзию
—
подмена,
позорившая
Ж уков с кого
и
Николая
I без малого
век
и
им еющ ая
их
позорить
во
веки
веко в,
пушкинское
же
подно­
жье
пятн ав шая
с
1884 года
—
уста нов ки
памятника,
—
наконец
за мен ена
словами
пушкинского
«Памятника»:
И
долго
буду
тем
люб езе н
я
народу,
Что
чувства
добрые
я
лирой
пробуждал,
Что
в
мой
жестокий
век
восславил
я
свободу
И
мило сть
к
падшим
пр и зывал.
И
ес ли
я
до
сих
пор
не
на звал а
скульптора
Опек уш ин а,
то
толь­
ко
потому,
что
есть
слава
большая
—
безымянная.
Кто
в
Москве
зн ал,
что
Пушкин
—
Опекушина?
Но
опекушинского
Пушкина
никто
не
за был
нико г да.
Мним ая
неблагодарность
наша
—
ваяте­
лю
лучшая
благодарность.
И
я
счастлива,
что
мне,
в
од них
мои х
юношеских
ст их ах,
уда ­
ло сь
еще
раз
дать
его
черное
де тище
—
в
слов е:
А
там,
в
полях
необозримых
Сл ужа
небесному
царю
—
51


4yi унный правнук Ибрагимов
Зажег
зарю.
А
вот
как
памятник
Пушкина
однажды
пришел
к
нам
в
гости.
Я
играла
в
нашей
холод н ой
б елой
зале.
Иг рал а,
значит
—
либо
сидела
под
роялем,
затылком
в
уровень
кадке
с
филодендроном,
либо
безмолвно
бегала
от
лар я
к
зе рк алу,
лбом
в
уровень
подзер­
кальнику.
Позвонили,
и
залой
прошел
господин.
Из
гостиной,
к уда
он
прошел,
сраз у
вышла
мать,
и
мне,
т ихо: «Муся!
Ты
видела
э того
господина?»—«Да». —
«Так это
—
сын
Пушкина.
Ты
ведь
зна­
ешь
памятник
Пушкина?
Так
это
его
сын .
Почетный
опекун.
Не
уход и
и
не
шуми,
а
ко гда
пройдет
обратно
—
гляди.
Он
очень
по­
хож
на
отца.
Ты
ве дь
знаешь
его
от ца?»
Время
шло.
Господин
не
выходил.
Я
сидела
и
не
шумела
и
гля­
дела.
Одна
на
ве нс ком
сту ле,
в
холо дн ой
зале,
не
см ея
встать,
пото­
му
что
вдруг
—
пройдет.
Прошел
он
—
и
именно
вдруг
—
но
не
оди н,
а
с
отц ом
и
с
мате­
рью,
и
я
не
зн ала,
ку да
гляде ть,
и
глядела
на
мать,
но
она ,
перехва­
тив
мой
взгляд,
гневно
от ш выр нула
его
на
господина,
и
я
успела
увидеть,
что
у
него
на
груди
—
звезда.
—
Ну,
Муся,
видела
с ына
Пуш кин а?
—
Ви дел а.
—
Ну,
какой
же
он?
—
У
него
на
груди
—
звезда.
—
Зв ез да!
Мало
ли
у
ког о
на
груди
звезда!
У
тебя
какой-то
осо­
бенный
дар
смотреть
не
туда
и
не
на
то...
—
Так
смотри,
Мус я,
запомни,
—
продолжал
уже
оте ц,
—
что
ты
нынче,
четы р ех
лет
от
р оду,
видела
сы на
Пушкина.
Потом
вну­
кам
своим
будешь
рассказывать.
Внукам
я
р ас ска зала
сразу.
Не
своим,
а
единс твен ном у
внуку,
к оторог о
я
знала,
—
няниному:
Ване,
работа вш ему
па
оловянном
заводе
и
однажды
принесшему
мне
в
под ар ок
собственноручного
серебряного
голубя.
Ваня
этот ,
приходивший
по
воскресеньям,
за
чистоту
и
тихоту,
а
еще
и
из
уважения
к
высокому
са ну
ня ни,
был
допускаем
в
детскую,
где
долго
пил
чай
с
бар анк ам и,
а
я
от
любви
к
нему
и
его
птичке
от
нег о
не
отходила,
ничего
не
говорила
и
за
не го
глотала.
«Ваня,
а
у
нас
был
сын
Памятник-Пушкина». — «Что,
барыш­
ня?» — «У
нас
был
сын
Памятник-Пушкина,
и
папа
сказал,
чт обы
52


я
это
те бе
сказала». —
«Ну,
значи т,
что- ни будь
от
папаши
нужно
было,
раз
пр иш ли. ..»
—
неоп ред елен но
отозвался
Ваня.
«Ничего
не
нужно
бы ло,
просто
с
визитом
к
нашему
бар ину ,
—
вмеш алась
няня.
—
Небось
сами
—
полн ый
ен ер ал.
Ты
Пушкина-то
на
Твер­
с ком
знаешь?» — «Знаю».
—
«Ну,
сынок
их,
значит.
Уже
в
летах,
вся
борода
седая,
надвое
р асчесана.
Ваш е
высокопревосходитель­
ство ».
Та к,
от
материнской
обмолвки
и
нянино й
скороговорки
и
от
родительского
прик а за
смотреть
и
помнить
—
свя зан но го
у
меня
только
с
пр едм етам и
—
белый
медведь
в
пассаже,
не гр
над
фонта­
но м,
Мини н
и
Пожарский
и
т.
д.
—
а
никак
не
с
чел ов екам и,
ибо
царь
и
И оанн
Кронштадтский,
которых
м не,
во з неся
ме ня
над
то л­
по й,
показывали,
относились
не
к
человекам,
а
к
св ященн ым
п ред­
метам
—
так
это
у
меня
и
осталось:
к
нам
в
гости
приходил
сын
Пам ят н ик-Пу шки на.
Но
с коро
и
неопределенная
принадлежность
с ына
стерлась:
сын
Пам ятн ик- Пу шки на
превратился
в
сам
Памят­
ник-Пушкина.
К
нам
в
гости
приходил
сам
Пам ятн ик- Пуш кин а.
И
чем
старше
я
становилась,
тем
бо лее
это
во
мне,
со зн анием ,
укреплялось:
сын
П ушк ина—
тем,
что
был
сын
Пушкина,
был
уже
памятник.
Двойной
памятник
его
славы
и
его
крови.
Жи вой
памя тник .
Так
что
сейч ас,
целую
жиз нь
спустя,
я
спокойно
могу
сказать,
что
в
наш
трехпрудный
д ом,
в
конце
века,
в
од но
холод но е
белое
утро
пришел
Памятник-Пушкина.
Так
у
меня,
до
Пушкина,
до
Д он- Жу ана,
был
св ой
Командор.
Так
и
у
ме ня
был
св ой
Командор.
А
шел,
вер ней,
е хал
в
наш
трехпрудный
дом
сын
Пушкина
мимо
д ома
Гончаровых,
где
ро д илась
и
росла
будуща я
х уд ожница
Наталья
Сергеевна
Гон ча ров а,
двоюродная
внучка
Натальи
Нико­
л аевны.
Родной
сын
Пушкина
мим о
двоюродной
внучки
Натальи
Г он­
чаровой,
кот ора я,
може т
быть,
на
н его
—
не
зная,
не
у зна вая,
не
подозревая,
—
в
ту
минуту
из
ок на
г ляде ла.
Наши
дома
с
Го нча ров ой
—
узнала
это
т олько
в
Париже,
в
1928
г оду
—
оказались
соседними,
наш
дом
был
вось м ой,
своего
номе­
ра
она
не
пом нит .
Но
что
же
та йна
красной
комнаты?
Ах,
весь
дом
был
тайный,
весь
дом
был
—
тайна!
53


Запретный
ш каф.
Запретный
плод.
Этот
п лод
—
том.
огр ом­
ный
сине-лиловый
том
с
з олотой
надписью
в кось
—
Собрание
со­
чинений
А.
С.
Пушки н а.
В
шкафу
у
старшей
сестры
Валерии
живет
Пушкин,
тот
самый
не гр
с
к удря ми
и
сверкающими
белками.
Но
до
белков
—
другое
сверкание:
собственных
зел ены х
глаз
в
зеркале,
потому
что
шкаф
—
обманный,
зеркальный,
в
две
створки,
в
каждой
—
я,
а
если
удачно
поместиться
—
нос ом
прот ив
зеркального
водоразде­
ла,
то
получается
не
то
два
носа,
не
то
од ин
—
неузнаваемый.
Т ол стого
Пуш кин а
я
читаю
в
шкафу,
но сом
в
книгу
и
в
полку,
почти
в
темноте
и
п очти
вплоть
и
немножко
даже
удушенная
его
весо м,
приходящимся
пря мо
в
горло,
и
п очти
ослепленная
бл и зос­
тью
мелких
букв .
Пушкина
читаю
прямо
в
грудь
и
пря мо
в
мозг.
Мой
первый
Пушкин
—
«Цыганы» .
Таких
имен
я
ни когд а
не
слышала:
Алеко,
Земфира,
и
еще
—
Стар ик .
Я
стариков
знала
только
од ного
—
с ухорук ого
Осипа
в
тарусской
богадельне,
у
ко­
торого
рука
отсохла
—
потому
что
убил
брата
огурцом.
Потому
что
мой
дедушка,
А.
Д.
Ме йн
—
не
ста р ик,
потому
что
стар ик и
чужие
и
живут
на
улице.
Живых
ц ыган
я
не
видела
н ик огда,
за то
отродясь
слышала
про
цыганку,
мою
корм и ли цу,
так
любившую
з олото ,
ч то,
когда
ей
по­
дарили
серьги
и
она
поня ла ,
что
они
нс
золотые,
а
п оз о лоч енные,
она
вырвала
их
из
уш ей
с
мясом
и
тут
же
втоптала
в
паркет.
Но
вот
совсем
новое
слово
—
любовь.
Когда
жарко
в
груди,
в
сам ой
грудной
ям ке
(всякий знает!) и никому не говоришь
—
лю­
бовь.
Мне
всегда
было
жарко
в
груди,
но
я
не
зн ала,
что
это
—
любовь.
Я
думала
—
у
всех
так,
всегда
—
так.
О казы в ается
—
только
у
цыган.
Ал еко
в любле н
в
Земфиру.
А
я
влюблена
—
в
«Цыган»: в Алеко,
и
в
Зем ф иру,
и
в
ту
Мари-
у лу,
и
в
того
цыг ана,
и
в
медведя,
и
в
могилу,
и
в
странные
слова,
которыми
все
это
расс каз ано .
И
не
могу
сказать
об
э том
ни
слов ом :
взрослым
—
потому
что
краденое,
детям
—
потому
что
я
их
п ре­
зир аю,
а
гл а вное
—
потому
что
тайна :
моя
—
с
красной
комнатой,
моя
—
с
син им
томом,
моя
—
с
грудной
ямкой.
Но
в
конце
концов
любить
и
не
говорить
—
разорваться,
и
я
на шла
себе
слушательницу,
и
да же
дву х
—
в
лице
Асиной
няньки
Александры
Мухиной
и
ее
приятельницы
—
швеи,
приходившей
к
ней,
когда
мать
заведомо
уезжала
в
концерт,
а
нев инная
Ася
—
спала.
—
А
у
нас
Мусенька
—
у мница ,
грамотная,
—
го вор ила
ня нь­
ка,
мен я
не
любившая,
но
при
случае
мною
хв ас тавш аяс я,
когда
54


исчерпаны
был и
все
разговоры
о
гос под ах
и
выпиты
б ыли
все
по­
лагающиеся
чашки.
—
А
ну-ка.
Мусенька,
расскажи
про
в олка
и
овечку.
Или
про
того
(барабанщика) .
(Господи,
как
каждому
положена
судьба!
Я
уже
п яти
лет
б ыла
чьим-то
духовным
ресурсом.
Говорю
это
не
с
гордостью,
а
с
горе­
чью.
)
И
вот
однажды,
наб р авши сь
духу,
с
обмирающим
сер д цем,
гл у­
бок о
глотнув:
—
Я
могу
р асска зать
про
«Цыган» .
—
Цы-ган?
—
нянька,
недоверчиво.
—
Про
каких
та ких
цы­
га н?
Да
кто
ж
про
них
книжки-то
писать
будет,
про
по бир ох
этих,
руки
их
загребущие?
—
Это
не
такие.
Это
—
другие.
Это
—
табор.
—
Ну,
так
и
есть
табор.
Всегда
возле
усадьбы
табором
стоят,
а
п отом
гадать
приходит
—
молодая
че рто вка : «Дай,
барынька,
по­
г адаю
о
твоем
талане...», —
а
старая
чертовка
—
белье
с
вер евк и
али
уж
прямо
—
бриллиантовую
брошь
с
барынина
т уал ета. ..
—
Не
так ие
цыгане.
Это
—
другие
цыгане.
—
Ну,
пущай,
пущай
расскажет!
—
приятельница,
чуя
в
моем
голосе
слезы.
—
Может,
и
впр авд у
другие
какие...
Пущай
расска­
жет,
а
мы
—
послушаем.
—
Ну,
был
од ин
молодой
человек.
Не т,
был
од ин
ста ри к,
и
у
н его
была
до чь.
Не т,
я
лучше
ст их ами
скажу.
Цыгане
шумною
то л­
пой
—
По
Бес сараби и
кочуют
—
Они
сего д ня
над
рекой
—
В
ша т­
рах
изодранных
ночуют
—
Как
вольность
весел
их
ночлег
—
и
так
да лее
—
без
передышки
и
без
сер ед инны х
зап яты х
—
до:
звон
по­
ходной
наковальни,
которую,
может
быть,
пр иним аю
за
музыкаль­
ный
инструмент,
а
может
быть,
просто
—
принимаю.
—
А
ск л адно
говорит!
как
по
писаному!
—
восклицает
швея,
т айно
ме ня
любившая,
но
не
смеющая,
потому
что
нянька
— Ас ина.
—
М ед-в е-едь . ..
—
осуждающе
произносит
нянька,
повторяя
единственное
дош ед шее
до
ее
сознания
слово.
—
А
вправду
—
медведь.
Маленькая
была,
ста ри ки
рассказывали
—
завсегда
цы­
ган е
медведя
водили.
«А ты,
Миша,
попляши!» И пляса-ал.
—
Ну,
а
дальше-то,
дальше-то
что
б ыл о? (Швея.)
—
И
вот,
к
этому
старику
приходит
дочь
и
гов ори т,
что
это го
молодого
человека
зовут
Алэко.
Нянька:
—
Ка-ак?
—
Алэко!
—
Ну
уж
и
зовут!
И
име ни
такого
нет.
Ка к,
говоришь,
зовут?
55


—
Алэко.
—
Ну
и
А лека
—
кал ека!
—
А
ты
—
дура.
Не
Алека,
а
Алэко!
—
Я
и
говорю:
Алека.
—
Это
ты
гов ори шь:
Алека,
я
говорю:
Алэ ко:
э-э-э!
о-о-о!!
—
Ну,
ладно:
Алека
—
так
Алека.
—
Алеша,—
зна ч ит,
по-нашему
(приятельница,
примиряю­
ще). —
Да
дай
ей,
дура,
сказать,
—
она
ве дь
сказывает,
не
ты.
Не
серчай,
Мусенька,
на
няньку,
она
дура,
неученая,
а
ты
грамотная,
т ебе
и
зна ть.
—
Ну,
эту
до чь
звали
Земфира.
(Грозно и громко:) Земфира
—
эта
дочь
го во рит
с тари ку,
что
Алеко
бу дет
жи ть
с
ними,
потому
что
она
его
нашла
в
пустыне:
Его
в
пу сты не
я
нашла
И
в
табо р
на
ночь
заз вал а.
А
старик
обрадовался
и
сказал,
что
мы
все
по едем
в
одной
телеге:
«В одной телеге мы поедем
—
та-та-та-та,
та-та-та-та
—
И
се ла
обходить
с
медведем...»
—
С
медве-едем,
—
нянька,
эхом.
—
И
вот
они
поехали,
и
п отом
очень
хорошо
все
жили,
и
ослы
носили
детей
в
корзинах...
—
Кто
это
—
в
корзинах?..
—
Т ак: «Ослы в перекидных корзинах
—
Д етей
играющих
не­
сут
—
Мужья
и
братья,
же ны,
дев ы
—
И
ста р
и
млад
вослед
идут
—
Крик,
шум,
цыганские
припевы
—
Медведя
рев,
его
це­
пе й».
Нянька:
—
Да
уж
бу дет
про
медведя!
Со
стариком-то
—
что?
—
Со
стариком
—
ни че го,
у
не го
молодая
жена
Мариула,
кото ­
рая
от
нег о
ушла
с
цыга но м,
и
э та,
тоже,
Земфира
—
у шла.
Снача­
ла
все
п ела: «Старый муж,
грозный
муж!
Не
боюсь
я
тебя!»—
это
она
про
него,
про
отц а
св ое го,
пела,
а
п отом
ушла
и
сел а
с
цыга ном
на
могилу,
а
Алек о
спал
и
стр аш но
х рипел ,
а
потом
встал
и
тож е
по шел
на
могилу,
и
п отом
зар езал
цыгана
ножом,
а
Земфира
упала
и
то же
уме рла .
Обе
в
голо с:
—
Ай -а-ай !
Ну
и
душегуб!
Так
и
зар езал
нож ом?
А
старик-
то
—
чт о?
—
Старик
—
н иче го,
старик
ск аз ал : «Оставь нас,
гордый
чело­
56


век!»—
и
у ехал,
и
все
уехали,
и
весь
ia6op уехал,
а
Але ко
о дин
о ста лся.
Обе
в
голос:
—
Так
ему
и
на до.
Не
побивши
—
убивать!
А
вот
у
нас
в
дерев­
не
один
то же
жену
зарезал,
—
да
ты,
Мусенька,
не
слу шай
(гром ­
ким
шепотом)
—
застал
с
полюбовником.
И
его
вра з,
и
ее.
Потом
на
ка то ргу
пошел.
Василь ем
зв али ...
Да-а-а...
Какой
на
свете
бед ы
не
быв ает .
А
все
о на,
лю бо вь.
Пушкин
меня
заразил
любовью.
Словом
—
лю б овь.
Ведь
ра з­
ное:
вещ ь,
которую
никак
не
зовут,
—
и
вещь,
которую
так
зовут.
Когда
горничная
походя
сн яла
с
чужой
форточки
рыжего
кота,
ко­
торый
си дел
и
зевал,
и
он
потом
три
дня
жил
у
нас
в
зале
под
пал ь­
мами,
а
пот ом
ушел
и
никогда
не
верн ул ся
—
это
любовь.
Когда
Августа
И вано вна
говорит,
что
она
от
нас
уед ет
в
Риг у
и
н и когда
не
вернется
—
это
любовь.
Ко гда
бар аба нщи к
уходи л
на
вой ну
и
потом
никогда
не
вер ну лся
—
это
любовь.
Когда
розовогазовых
нафталинных
пари жск их
кук ол
весной
после
п ере тряск и
опять
убирают
в
сун д ук,
а
я
стою
и
смотрю
и
зн аю,
что
я
их
больше
ни­
когда
не
увижу
—
это
любовь.
То
есть
это
—
от
рыжего
кота,
Ав­
густы
Ивановны,
барабанщика
и
кукол
так
же
и
там
же
жжет,
как
от
Зем фир ы
и
Алеко
и
Мар иу лы
и
мог илы .
А
вот
во лк
и
ягненок
—
не
любовь,
хот я
мать
ме ня
и
убе жда ет,
что
это
очень
грус тн о.
—
Подумай,
такой
белый,
неви нный
ягненок,
ко торы й
никакой
воды
не
мут ил ...
—
Но
в олк
—
тож е
хороши й !
Все
дело
бы ло
в
то м,
что
я
от
природы
любила
волка,
а
не
яг­
ненка,
а
в
данном
слу чае
волка
было
любить
нельзя,
пот ому
что
он
съел
яг не нка,
а
ягненка
я
любить
—
хоть
и
съеденного
и
б елого
—
не
могл а,
вот
и
не
выходила
любовь,
как
ни когд а
ничего
у
меня
не
вышло
с
ягнятами.
«Сказал и в темный лес ягненка поволок».
Сказав
волк,
я
наз вал а
Вожатого.
Назвав
Вожатого
—
я
назв ал а
Пугачева:
волка,
на
эт от
раз
яг не нка
пощадившего,
волка,
в
т ем­
ный
лес
ягненка
поволокшего
—
любить.
Но
о
себе
и
Вожатом,
о
Пу шки не
и
Пугачеве
ск ажу
отдельно,
потому
что
Вож ат ый
заведе т
нас
далёко,
може т
быть,
еще
дальше,
57


чем
подпоручика
Гринева,
в
самые
дебри
добра
и
зл а,
в
то
место
дебрей,
где
они
нераз р ыв но
скручены
и,
ск рути сь,
образуют
жи­
вую
жизнь.
Пока
же
скажу,
что
В ожа того
я
любила
боль ше
всех
родных
и
незнакомых,
больше
всех
л юби мых
собак,
больше
всех
зак ачен­
ных
в
подвал
мяч ей
и
по те р янных
перочинных
ножиков,
больше
всего
мое го
тай ног о
красного
шкафа,
где
он
был
—
гл авн ая
тайна.
Больше
«Цыган», потому что он был
—
черней
цыган,
темн ей
цы­
ган.
И
е сли
я
пол ным
го лос ом
могла
сказать,
что
в
тайном
шка фу
жил
—
Пушкин,
то
сейч ас
тольк о
шеп от ом
мо гу
сказать:
в
тайном
шкафу
жи л...
Вожатый.
Под
вли янием
непрерывного
воровского
ч те ния,
есте ствен но ,
обогащался
и
с лова рь.
—
Тебе
какая
кукла
больше
нравится:
тетин а
нюренбергская
или
крестнина
парижская?
—
Парижская.
—
Почему?
—
Потому
что
у
нее
гла за
стр аст ные.
Мать
угрожающе:
—
Чт о-о -о?
—
Я,
—
спохватываясь:
—
Я
хотела
сказать:
страшные.
Ма ть
еще
более
угрожающе:
—
То-то
же!
Ма ть
не
по нял а,
ма ть
услышала
смы сл
и,
может
быть,
вознего­
довала
правильно.
Но
поняла
—
непр авил ьно .
Не
гла за
—
с тра ст­
ные ,
а
я
чувство
страсти,
вы з ываемо е
во
мне
эт ими
глазами
(и ро­
зовым
газом,
и
нафталином,
и
словом
Париж,
и
делом
сундук,
и
не доступн ост ь ю
для
мен я
ку к лы), приписала
—
глаз ам .
Не
я
одна.
Все
поэты.
(А потом стреляются —
что
к укла
не
стр астн ая!) Все
поэты,
и
Пушкин
первый.
Немножко
позже
—
мне
б ыло
ше сть
лет,
и
это
был
мой
первый
музыкальный
год
—
в
музыкальной
школе
Зограф-Плаксиной,
в
Мерзляковском
переулке,
был,
как
это
тогда
называлось,
публич­
ный
вечер
—
рождественский.
Д авали
сц ену
из
«Русалки», потом
«Рогнеду»
—
и:
Теперь
мы
в
сад
пер елет им ,
Где
встретилась
Татьяна
с
ним.
58


Скамейка.
На
скамейке—
Татьяна.
Потом
приходит
О не гин,
но
нс
сад ит ся,
а
она
вс та ет.
Оба
ст оя
г
И
говорит
только
он,
все
время,
долго,
а
она
нс
гов ори т
ни
слова.
И
тут
я
поним аю ,
что
ры­
жий
к от.
Авг у ста
Ивановна,
к уклы
не
лю бо вь,
что
это
—
любовь:
когда
скамейка,
на
скамейке
—
он а,
потом
приходит
он
и
все
вре­
мя
говорит,
а
она
не
го во рит
ни
слова.
—
Что
же,
Мус я,
те бе
больше
всего
понравилось?
—
мать,
по
ок онч ании.
—
Татьяна
и
Онегин.
—
Чт о?
Не
«Русалка», где мельница,
и
князь,
и
леший?
Не
«Рогнеда»?
—
Татьяна
и
Онегин.
—
Но
как
же
это
может
быть?
Ты
же
там
ничего
не
поняла?
Ну,
что
ты
там
могла
поня ть ?
Молчу.
Мать,
торжествующе:
—
Ага,
ни
слова
не
поняла,
как
я
и
думала.
В
шесть
ле т!
Но
что
же
тебе
там
могло
понравиться?
—
Татьяна
и
Онегин.
—
Ты
совершенная
дура
и
упрямее
де сяти
ос л ов! (Оборачива­
ясь
к
по до ш едшему
ди ректору
школы,
Ал екса ндр у
Леонтьевичу
Зографу.) Я ее
знаю,
теперь
буд ет
всю
дорогу
на
извозчике
на
все
мои
вопросы
п ов т орять : «Татьяна и Онегин!» Прямо не рада,
что
взяла.
Ни
одному
ребенку
ми ра
из
всего
виденного
бы
не
понрави­
лос ь
«Татьяна и Онегин», все бы предпочли «Р уса лку», потому
что
—
сказка,
понятное.
Прямо
не
зн аю,
что
мне
с
ней
делать!!!
—
Но
почему,
Мусенька, «Татьяна и Онегин»?—
с
большой
добротой
директор.
(Я,
молча,
пол ным и
сл о вам и:) «Потому что
—
любовь».
—
Она
наверное
уже
седьмой
сон
видит!
—
п одхо дящая
Надеж­
да
Яковлевна
Брюс ов а*, наша лучшая и старшая ученица,
—
и
тут
я
впе р вые
узнаю,
что
есть
седьмой
со н,
как
мера
глубины
сна
и
ночи.
—
А
это ,
Муся,
чт о?
—
говорит
директор,
вынимая
из
моей
муфты
вл ож енный
туда
мандарин,
и
вновь
незаметно
(заметно!)
вк л ады вая,
и
вновь
вын има я,
и
«вновь,
и
вн ов ь...
Но
я
уже
сов е ршенн о
онемела,
о ка мене ла,
и
ни как ие
манда­
ринные
улыбки,
его
и
Брюсовой,
и
никакие
страшные
вз гля ды
ма­
тери
не
могут
выз ват ь
с
мо их
губ
—
улыбки
благодарности.
На
обратном
п ути
—
тихом,
позднем
санном,
—
мать
ругается:
—
Опозорила!!
Не
поблагодарила
за
манд ари н!
Как
д ура
—
шести
лет
—:
влюбилась
в
Онегина!
*Сестра Валерия Брюсова.
-
При меч .
М.
И.
Цв ета ев ой.
59


Ма ть
ошиблась.
Я
нс
в
О не гина
влюбилась,
а
в
О не гина
и
Тать­
яну
(и,
може т
быть,
в
Татьяну
немножко
б ольше ), в них обоих вме­
сте,
в
любовь. *И
ни
одн ой
своей
вещи
я
потом
не
писал а,
не
влю ­
бив ши сь
одновременно
в
двух
(в нее
—
немножко
больше), не в
них
двух,
а
в
их
лю б овь.
В
лю бо вь.
Скамейка,
на
которой
они
не
сидели,
оказалась
предопределя­
юще й.
Я
ни
тогда ,
ни
потом,
ни когда
не
л юб ила,
когда
це лов алис ь,
всегда
—
когда
расставались.
Ни ко гда
—
когда
садились,
вс е­
гда
—
расх од и лись.
Моя
первая
любовная
сцен а
была
нелюбов­
ная :
он
не
любил
(это я поняла), потому и не сел,
любила
она,
по­
тому
и
вст ала,
они
ни
минуты
не
были
в мест е,
ничего
вмест е
не
дел ал и,
делали
совер ш енно
обратное:
он
гов ори л,
она
молчала,
он
не
любил,
она
любила,
он
уш ел,
она
осталась,
так
что
есл и
под­
нять
зана вес
—
она
одн а
стоит,
а
может
б ыть,
опя ть
сидит ,
потому
что
стояла
она
тольк о
потому,
что
он
с тоял,
а
п отом
ру хну ла
и
так
будет
сидеть
вечно.
Татьяна
на
той
скамейке
сидит
вечно.
Эта
пер вая
моя
любовная
сц ена
предопределила
все
мои
по с­
ледующие,
всю
стр асть
во
мне
несчастной,
невзаимной,
невоз­
можной
любви.
Я
с
той
само й
минуты
не
захотела
быть
счастли­
вой
и
эт им
себя
на
нелюбовь
—
обрекла.
В
том-то
и
все
дело
было,
что
он
ее
не
любил,
и
только
потому
она
его
—
т ак,
и
только
для
т ого
его ,
а
не
другого,
в
любовь
выбрала,
что
втайне
знала,
что
он
ее
не
сможет
лю бит ь.
(Это я сейчас говорю,
но
зна ла
уже
тогда,
з нала,
а
сейчас
нау ч илась
говорить.) У людей с этим
роковым
даром
несчастной—
единоличной—
всей
на
себ я
вз я­
той
—
люб ви
—
пря мо
гений
на
неподходящие
пр едмет ы.
Но
еще
од но,
не
одн о,
а
многое,
предопределил
во
мне
«Евге­
ний
О не гин».
Если
я
потом
всю
жиз нь
по
сей
последний
д ень
вс е­
гда
первая
писала,
первая
протягивала
руку
—
и
руки,
не
стр аша сь
су да
—то
только
по том у,
что
на
заре
мо их
дн ей
лежащая
Татьяна
в
книге,
при
свечке,
с
растрепанной
и
переброшенной
через
г рудь
косой,
это
на
мо их
глазах
—
сдел ала.
И
есл и
я
потом,
когда
уходи­
ли
(всегда
—
ух од или), не только не протягивала вслед рук,
а
голо­
вы
не
оборачивала,
то
тол ько
потому,
что
тогда ,
в
сад у,
Татьяна
за­
сты ла
статуей.
Урок
смелости.
Урок
гордости.
Урок
верности.
Урок
су дьбы .
Урок
одиночества.
У
ког о
из
наро д ов
—
та кая
любовная
героиня:
смелая
—
и
достой­
ная ,
влюбленная
—
и
неп рек ло нна я,
ясновидящая
—
и
любящая.
60


Ведь
в
отповеди
Татьяны
—
ни
т ени
мстительности.
Потому
и
получается
п олн ота
возмездия,
поэтому-то
Онегин
и
стоит
«как
гром ом
по ра же нный».
Все
ко зыри
были
у
нее
в
рук ах,
чтобы
отметить
и
свести
его
с
ума,
все
козы ри
—
чтоб ы
унизить,
втоптать
в
землю
той
скамьи,
сровнять
с
п арк етом
той
залы,
она
все
это
у нич т ожила
одн ой
тол ь­
ко
обмолвкой: «Яваслюблю,
—
к
чему
лу к авит ь?»
К
чему
лукавить?
Да
к
тому,
что бы
торжествовать!
А
то рже­
ствовать
—
к
чему?
А
вот
на
это,
действительно,
нет
ответа
для
Та тьяны —
внятного,
и
опять
она
стоит,
в
зачарованном
кругу
залы,
как
то гда
—
в
зачарованном
к ругу
сада,
—
в
зачарованном
кругу
своего
любовного
одиночества,
тогда
—
непонадобившая-
ся,
сейчас
—
во жд еленн ая,
и
тогда
и
ныне
—
л юбящая
и
лю бимо й
бы ть
не
могущая.
Все
козыри
бы ли
у
нее
в
руках,
но
она
—
не
играла.
Да,
да,
девушки,
признавайтесь
—
первые,
и
пот ом
слушайте
отповеди,
и
пото м
вых од ите
замуж
за
почетных
ранен ых,
и
п отом
слушайте
признания
и
не
снисходите
до
них
—
и
вы
будет е
в
тыся­
чу
раз
сч аст ли вее
нашей
другой
ге ро ини,
то й,
у
которой
от
испол­
не ния
всех
же л аний
ничего
другого
не
осталось,
как
л ечь
на
р ель­
сы.
Между
пол нот ой
желания
и
исполнением
желаний,
между
полнотой
страдания
и
пустотой
счастья
мой
выбор
был
сделан
от­
родясь
—
и
дородясь.
Ибо
Татьяна
до
м еня
повлияла
еще
на
мою
мать.
Когда
мой
дед,
А.
Д.
Мейн,
поставил
ее
межд у
любимым
и
собой,
она
выбра­
ла
отца,
а
не
любимого,
и
замуж
потом
выш ла
лучше,
чем
по-тать-
яни нск и,
ибо
«для бедной Тани все были жребии равны»
—
а
моя
мать
вы б рала
самый
тя жел ый
жребий
—
вдвое
старшего
вдовца
с
двумя
деть ми ,
влюбленного
в
покойницу,
—
на
дет ей
и
на
чужую
беду
вышла
замуж,
люб я
и
продолжая
любить
—
того,
с
кот оры м
потом
н и когда
не
искала
встречи
и
которому,
впер вы е
и
не ча янно
встретившись
с
ним
на
лекции
мужа,
на
вопрос
о
жизни,
счаст ье
и
т.
д.,
о т вет ила: «Моей дочери год,
она
оче нь
крупная
и
умная,
я
сов е ршенн о
с част лив а. .. » (Боже,
как
в
эту
минуту
она
должна
была
мен я,
ум ную
и
крупную,
нен ав ид еть
за
то,
что
я
—
не
его
дочь!)
Так,
Татьяна
не
только
на
всю
мою
жизнь
повлияла,
но
на
са­
мый
ф акт
моей
жизни:
не
бы ло
бы
пушкинской
Татьяны—
не
было
бы
меня.
Ибо
же нщины
так
читают
поэт ов ,
а
не
ина че.
61


Показательно,
одна ко,
что
мат ь
меня
Татьяной
не
назвала
—
должно
быть,
всс-таки
—
пожал ела
девочку...
С
младенчества
посейчас,
весь
«Евгений Онегин»
для
ме ня
сво д ится
к
тр ем
сценам:
той
свечи
—
той
скамьи
—
того
паркета.
И ные
из
мо их
современников
усмотрели
в
«Евгении Онегине»
бл и стател ь ную
шутку,
почти
сат ир у.
Может
быть,
они
прав ы,
и
может
быть,
не
прочти
я
его
до
сем и
лет...
но
я
про чла
его
в
том
возрасте,
когда
ни
шуток ,
ни
сатиры
нет:
ест ь
темные
сады
(как у
нас
в
Тар ус е), есть развороченная постель со свечой ( к а к
у
нас
в
детско й ), есть блистательные паркеты (к а к
у
нас
в
зал е)
и
есть
любовь
(как у меня в грудной ямке).
Быт? («Быт русского дворянства в первой половине XIX
ве­
ка».)
Н ужно
же,
чтобы
люд и
бы ли
как-нибудь
одеты.
После
тайного
сине-лилового
Пу шки на
у
мен я
поя ви лся
др у­
гой
Пушкин
—
уже
не
к рад еный,
а
дарёный,
не
тай ный,
а
я вный,
не
толсто-синий,
а
тонко-синий,
—
обезвреженный,
приручённый
Пушкин
изд ани я
для
городских
учили щ
с
нег рск им
мальчиком,
подпирающим
кулачком
скулу.
В
эт ом
Пушкине
я
любила
тол ько
негрского
ма льчик а.
Кстати,
эт от
детский
негрский
портрет
по
сей
день
считаю
лучшим
из
пор­
третов
Пушкина,
портретом
далекой
африканской
души
его
и
еще
спящей
—
поэтической.
Портрет
в
две
дал и
—
наз ад
и
вперед,
портрет
его
крови
и
его
грядущего
гения.
Такого
ма льч ика
вторич­
но
избрал
бы
Петр ,
так ого
мальчика
тогда
и
изб р ал.
Книж ку
я
не
любила,
это
был
другой
Пушкин,
в
нем
и
«Цыга -
ны»
были
другие,
без
Алеко,
без
Зем фир ы,
с
од ним
тольк о
медве­
дем.
Это
была
тайная
любовь,
ста вш ая
явн ой.
Но,
помимо
содер­
жания,
отвращало
уже
само
название:
для
городских
училищ,
вы­
зывавшее
что-то
злобное,
тощее
и
унылое,
а
им енно
—
лица
уче­
ни ков
городских
училищ,
—
бедные
л ица:
некормленые,
грязные,
посиневшие
от
мороза,
как
сам
Пу шки н,
лица
—
внушавшие
бы
жалость,
есл и
бы
не
п ара
угрожающих
кула ков
классовой
ненави­
сти,
лица,
несмотря
на
эти
кула ки ,
навер но е,
ком у- ни будь
жалость
вну ш авш ие,
но
любви
внуш ит ь
не
могшие.
Тощие,
сини е
и
зл об­
ные.
Два
кула ка .
По пер ек
запавшего
живота
—
с
огромной
желтой
бляхой ,
городских
уч илищ ,
ремень.
62


Птичка
бож ия
не
зн ает
Ни
заботы,
ни
труда,
Хлоп отл иво
не
сви вает
Долговечного
гнезда.
Так
что
же
она
тогд а
дел ает?
И
кто
же
тогда
вьет
гнездо?
И
ест ь
ли
вообще
такие
птички,
кром е
кукушки,
котора я
не
п тич­
ка,
а
ц елая
птичища?
Эти
стихи
явн о
написаны
про
бабоч ку .
Но
такова
си ла
поэтического
напева,
что
никому,
кажется,
за
больше
чем
сто
лет,
в
голову
не
пришло
эту
птичку
проверить
—
и
меньше
всего
—
шес тил етн ей
тогдашней
—
мне.
Раз
сказано,
так —
màK.
В
стихах—
так.
Эта
птич ка —
поэтическая
воль­
ность.
Инт ер есн о,
что
думают
об
эт ой
птичке
трезв ые
школьники
Советской
Ро ссии?
«Зима,
крестьянин
торжествуя»
на
в торой
ст ран ице
городских
училищ
Пу шки на
я
средне-любила,
любила
(раз стихи!), но по-
домашнему,
как
Августу
Ивановну,
когда
не
г рози тся
уехать
в
Ригу.
С ли шком
уж
все
было
пох ож е.
«В тулупе,
в
красном
кушач­
ке»
—
это
Андрюша,
а
«крестьянин торжествуя»
—
это
дворник,
а
дровни
—
это
дрова,
а
ма ть
—
наша
мать,
когда
мы,
поджидая
ня ню
на
прог ул ку
к
Памятник-Пушкину,
едим
сн ег
или
л ижем
ле д.
Еще
стихи
возбуждали
зависть,
потому
что
мы
во
дворе
никогда
не
играли
—
только
им
проводили
—
потому
что
вдруг
у
андреев­
ских
детей
(семьи,
снимавшей
флиг ель)
ок ажет ся
скар л атина ?
И
жучку
в
сал азк и
не
садил и ,
а
сал азк и
—
бы ли,
синие,
бар х ат­
ные,
с
темно-золотыми
гвоздями
(глазами).
И,
помимо
высказан­
ного, «Зима,
кр ест ья нин
торжествуя», под видом стихов были бас­
ня,
которые,
под
видом
стихов
—
проза
и
к оторы е
я
в
каждой
но­
вой
хрестоматии
неи зм енно
читала'—
последними.
Сейчас
же
с ка жу: «Зима,
кр есть ян ин
торжествуя»
б ыли
—
идиллия,
то
ест ь
та
сам ая
счастливая
любовь,
ни
смысла,
ни
цели,
ни
наполнения
которой
я
так
ни ког да
и
не
пон ял а.
Чтобы
кончить
о
синем,
городских
уч или щ,
Пушкине:
он
для
любви
был
с лиш ком
худ,
—
ни
с
трудом
поднять,
ни,
тяжело
вздохнув,
обнять,
прижать
к
неиз м енно -ш вейцар ск ом у
и
н еи змен­
но-темному
фартуку,
—
ни
в
руках
ничего,
ни
для
гл аз
нич его ,
точ ­
но
уже
п роч ел.
Я
вещи
и
книги,
а
п отом
и
св оих
детей,
и
вообще
детей,
неиз­
ме нно
любила
и
люблю
—
еще
и
на
в ес.
И
понын е ,
слушая
р ас хва­
ли в аемую
новую
в ещь : «А длинная?» — « Нет,
маленькая
по­
весть». — «Ну,
т огда
читать
не
буду».
63


Андрюшина
хрестоматия
бы ла
несомненно-толстая,
ее
распи­
рало
Багровым-внуком
и
Багровым-дедом,
и
лихорадящей
мате­
рь ю,
ды шаще й
пря мо
в
грудь
ребенку,
и
в сей
безумной
любовью
э того
ре бен ка,
и
ведрами
рыб ы,
ловимой
дурашливым
молод ы м
отцом,
и
«Ты опять не спишь?» —
Николенькой,
и
всеми
теми
гон ­
чими
и
борзыми,
и
всеми
лирическими
поэт а ми
России.
Андрюшиной
хрестоматией
я
завладела
сразу:
он
читать
не
любил,
и
да же
не
терпел,
а
тут
нужно
бы ло
не
только
чи тать ,
а
учить,
и
списывать,
и
изл аг ать
своими
словами,
я
же
была
не­
школьная,
вольная,
и
для
ме ня
х рест омати я
была
—
только
лю­
бовь.
М ать
не
отнимала:
раз
хр ест омати я
—
ничего
преждевре­
менного.
Вся
литература
для
ре бе нка
преждевременна,
ибо
вся
говорит
о
вещах,
ко то рых
он
не
зна ет
и
не
м ожет
знать.
Напри­
мер:
Кто
при
зв езд ах
и
при
луне
Так
поздно
едет
на
коне?
(Андрюша,
на
вопрос
м ат ери : «А я почем знаю?»)
...Зачем он шапкой дорожит?
Затем,
что
в
ней
донбе
зашит.
Донос
на
Гетмана-злодея
Царю-Петру
от
Кочубея.
Не
знаю,
как
другие
дети:
так
как
я
из
всего
четверостишия
по­
нимала
только
злодея
и
так
как
злодей
здесь
в
окружении
трех
им ен,
то
у
меня
злодея
получалось
—
три:
Гетман,
Царь-Петр
и
Кочубей,
и
я
долго
по том
не
могла
понять
(и сейчас не совсем еще
понимаю), что злодей
—
оди н
и
кто
име нно .
Гетм ан
для
м еня
по
сей
день
—
К очубе й
и
Цар ь -Петр ,
а
Кочу бе й
—
по
сей
де нь
Гет­
ман,
и
т.
д ., и три стало одно,
и
это
од но
—
злод ей .
Донос
я,
конеч­
но,
то же
не
понимала,
и
объяснили
бы
—
не
поняла
бы,
внутренне
не
поняла
бы,
как
и
сейч ас
не
пон им аю
—
возможности
написать
донос.
Так
и
осталось:
летит
к азак
под
не сущ ес твующ е- ярк им
(сновиденным!) небом,
где
одновременно
(никогда не бывает!) и
зве зды ,
и
луна,
летит
казак,
осыпанный
звездами
и
об л итый
лу­
ною
—
точно
чтоб ы
его
лучше
вид е ли!
—
а
на
голо ве
шап ка,
а
в
шапке
неи зв ес тная
вещь
донос
—
донос
на
Гетмана-злодея
Царю-
Петру
от
Кочубея .
Это
была
моя
первая
встреча
с
ист ор ией,
и
эта
первая
истори­
64


ческая
и ст ория
была
—
злоде йс тв о.
Бо льше
скажу :
когда
я
во
вр е­
мя
Гражданской
войны
слышала
Гетман
(с добавлением:
Скоро­
па д с к ий), я сразу видела того казака,
который
—
падает.
Но
с
Царем-злодеем
у
меня
бы ла
еще
другая
хре стом ати чес -
кая
вст р еч а: «Кто он?» И опять мать Андрюше: «Ну,
Андр юша,
кто
же
был
—
о н?» И опять Андрюша,
ч естн о,
тоскливо
и
д аже
возмущенно:«Аяпочемзнаю?»(Чтозастранныймир
—
стихи,
где
в з рослые
спр аш ивают ,
а
де ти
отв ечаю т!) «Ну,
а
ты,
Муся?
Кто
же
был —
он?»— «Великан».—
«Почему великан?» —
«Потому что он сразу все починил» .'— « А
что
значит
“И на счас­
тие
Петрово7’?»— «Не
з наю».
—
«Ну,
что
зн ачит
Петрово?»
(В голове ничего,
кроме
начертания
слова:
Петров о.) «Ты не зна­
еш ь,
что
та кое
Петр ово?» — «Н ет».
—
«А Андрюшино
—
зна­
ешь?»—«Да.
Андр юш ин
штекенпферд,
Андрюшин
велосипед,
Андрюшины
салазки...»— «Довольно,
довольно.
Ну
и
П етров о
то
же
самое.
Петрово
—
понимаешь?
Сч ас тье
—
понимаешь?
(Молчу. )
Сч аст ья
не
понимаешь?»— «Понимаю.
Счастье,
это
когда
мы
пришли
с
прогулки
и
вдруг
дедушка
приехал,
и
еще
ког­
да
я
нашла
у
себ я
в
кровати...» — «Достаточно.
На
счастие
Пет­
рово
значит
на
Петрово
счастье.
А
кто
эт от
Пе тр?» — «Это. ..» —
«Кто он?
Что?»—«То
ес ть
чудесный
гость.
См отри т
долго
в
ту
с торон ку
—
Где
чудесный
гость
исчез...» —«А
как
этого
чудес­
но го
гостя
зовут?»Я,
роб ко : «Может быть
—
Петр?»— «Ну,
сла­
ва
бог у!.. (С
внезапной
под о зр ител ьнос тью .)
Но
П етров
много.
Какой
же
это
был
Пе т р? (И отчаявшись в ответе:) Это был тот са­
мый
Петр ,
кот оры й. ..
Донос
на
Гет ман а-зло дея
Царю-Петру
от
Кочубея.
Поняла?»
Еще
бы!
Но
и
ув ы!
Только
было
нач авши й
проясняться
Петр
опять
был
ввергнут
в
ту
мрачно-сверкающую,
звездно-лунную
ка-
зачье-скачущую
шапочно-доносную
но щь
и,
что
еще
хуж е,
это т
Петр,
который
починил
стар ик у
челн,
значит,
как
будто
бы
сделал
д оброе
дело,
оказался
тем
са мым
зл о деем
Ко чуб еем
и
Гетманом.
И
опять
встал
под
гиг ант ск ий
—
в
новый
месяц!
—
вопроситель­
ный
з на к: «Кто?» Когда Петр
—
то
вс е гда:
кто?
Петр,
это
когда
ника к
нельзя
догадаться.
Но
и
обратное:
как
только
в
стихах
звучал
вопрос,
сразу
яв ля­
лось
подозрение
на
Петра.
3—3257
65


Отче го
пальба
и
к лики
В
Петербурге-городке?
От вет : «Понятно,
П е тр!» Но что же он именно сделал,
ибо
раз
подсказывают
—
не
то,
все,
что
подсказывают
—
не
то.
Особенно
же
и
до
смеш но го
не
то:
Родила
ль
Ек атер ин а,
Им енинниц а
ль
она,
Чудотворца-исполина
Чернобровая
жена?
Родила
я
не
по ним ала,
понимала
тольк о
родилась,
ни
о
како й
Екатерине,
же не
Петра,
я
ни когда
не
слышала,
а
чудотворец
был
Николай
Чудотворец,
то
есть
с тарик
и
святой,
у
кот орого
нет
жены.
А
в
стихах
—
есть.
Ну,
женатый
чудот во рец.
Но,
Боже,
какое
облегчение,
когда
посл е
стольких
отчего
и
стольких
я вно
ло жных
подсказок,
—
наконец,
блаженное
оттого!
«Оттого-т о
шум
и
клики
—
в
Петербурге-городке».
Только
сейч ас,
проходя
пядь
за
пядью
Пушкина
моег о
мл аде н­
че ств а,
вижу,
до
че го
Пушкин
л юбил
прием
вопроса: «Отчего
пальба
и
клики?
—
Кто
он?
—
Кто
при
звездах
и
при
л уне?
—
Чер­
ногорцы,
что
такое?»—
и
т.
д.
Ес ли
бы
мне
тогда
со всем
поверить,,
что
он
дей стви те ль но
не
знает,
можн о
бы ло
бы
под ума ть,
что
поэт
из
всех
людей
то т,
кто
ничего
не
знае т,
раз
да же
у
меня,
ребенка,
спрашивает.
Но
раздраженный
ребенок
ч уял,
что
это
—
нарочно,
что
он
не
спрашивает,
а
знает,
и
чуя,
что
он
меня
ловит,
и
ни
одной
подсказке
не
веря,
я
каждую,
невольно,
видела,
—
строка
за
стро­
кой,
как
уме ла,
по-своему,
стихи
—
видела.
Историческому
Пуш­
к ину
своего
младенчества
я
обязана
незабвенными
вид е ниям и.
Но
не
мо гу
от
своего
тогдашнего
и
своего
тепер еш него
л ица
не
сказать,
что
вопрос,
в
стихах,
—
при ем
раздражительный,
хотя
бы
потому,
что
каждое
отчего
требует
и
сули т
оттого
и
эт им
ослаб­
ляет
самоценность
в сего
про цесса,
все
стихотворение
ббращает
в
промежуток,
приковывая
наше
внимание
к
конечной
внеш ней
цели,
к оторой
у
сти хов
бы ть
не
должно.
Настойчивый
вопрос
с ти­
хи
обращ ает
в
загадку
и
задачу,
и
есл и
каждое
стихотворение
само
есть
заг адка
и
задача,
то
не
та
заг адка,
на
к оторую
готовая
отгадка,
и
не
та
задача,
на
которую
ответ
в
задачнике.
З ато
в
«Утопленнике»
—
ни
од ного
вопр ос а.
Зато
—
сюрпри­
зы.
Во-первых,
эти
дети,
то
ест ь
мы
играем
од ни
на
реке ,
во-вто­
66


рых ,
мы
противно
зовем
от ца:
тя тя!
а
в- трс тьих ,
—мы
не
боимся
мертвеца.
Потому
что
кричат
они
не
страшно,
а
весел о ,
вот
так ,
даже
подпевают: «Тятя!
Тятя!
Наши
сети!
Пр ита щ или!
Мертве­
ца!» — «Врите,
врите,
бесенята,
—
заворчал
на
них
отец.
—
Ох,
уж
эти
мне
реб ят а!
Будет
в ам,
ужо,
мертвец!» Этотужо-мертвец
бы л,
коне чн о,
немножко
уж,
уж,
которого,
потому
что
ст ихи,
зовут
у жо.
Я
говорю:
немножко
—
уж,
уж,
которого
я
ни ког да
не
доду­
мывала
и,
из- за
его
не
совсем-определенности,
особенно
гром ко
выкрикивала,
произнося
так : «Будет вам!
Ужо-мертвец!»Еслибы
мен я
то гда
спросили,
картина
получилась
бы
приблизительно
та­
кая:
в
зем ле
живут
ужи
—
мертвецы,
а
этого
мер тв еца
зовут
Ужо,
потому
что
он
немножко
у жиный,
ужовый,
с
ужом
ряд ом
лежал.
Ужей
я
знала
по
Та рус е,
по
Тар усе
и
утопленников.
Осенью
мы
до лго,
долго,
до
ранних
черных
ве чер ов
и
поздних
темных
утр
за­
жив ались
в
Тарусе,
на
своей
одинокой
—
в
двух
верстах
от
всякого
жил ья
— даче,
в
единственном
соседстве
(нам
—
минуту
сбежать,
тем
—
минуту
взойти)
ре ки
—
Оки
(«Рыбы мало ли в реке!»), —
но
не
только
рыбы,
п отому
что
летом
всегда
кто-нибудь
тонул,
ч аще
мальчишки
—
опять
затянуло
под
пл от,
—
но
часто
и
пь я­
ные,
а
часто
и
трезвые,
—
и
однажды
з ат онул
це лый
плотогон,
а
тут
еще
де ду шка
Александр
Данилович
ум ер,
и
мать
с
отцом
уеха­
ли
на
сороковой
д ень
и
потом
остались
из-за
зав ещан ия,
и
хотя
я
знал а,
что
это
гр ех
—
потому
что
деду шк а
любил
м еня
больше
Аси ,
и
глупость
—
потому
что
дедушка
совсем
не
у т онул,
а
умер
от
рака
—
от
рака?
Но
ведь:
И
в
распухнувшее
т ело
Ра ки
черные
впились!
...словом,
сквозь
стеклянную
дверь
столовой—
привиденские
столбы
балкона,
а
под
ним и,
со
в сей
рекой ,
притащившейся
по
пятам:
Уж
с
утра
п огода
зли т ся,
Н очью
бур я
настает,
И
у то плен ник
стучится
Под
окном
и
у
ворот
—
Ужо-мертвец
с
неопределенным
двоящимся
л ицом
дедушки
Ал ексан дра
Даниловича
и
затонувшего
п лотогон а.
Зато
другие
страшные
с т ихи, «Вурдалак», были совсем нс
страшные,
хот я
бы
по том у,
что
Ваня
сразу
оказывается
трусоват
и
67


с
первой
строки
—
св оим
потом
и
от
страху
бледностью
—
воз­
буждает
презрение,
которое,
как
известно,
ле чит
от
всех
страстей,
вплоть
до
сильнейшей
из
них
(во мне) —
страсти
страха.
«Это,
верно,
кости
гложет
красногубый
в урд ала к».
К то,
вообще,
гложет
кости?
Собака.
Вурдалак
—
собака,
с
красными
губами.
Чер ная
(потому что
—
ночь)
собака
с
красными
г убам и.
А
дурак
(бедняк)
испу гал ся.
Весь
эф фект
страха
пропадал
от
этих
глодаемых
ко с­
тей,
к оторы е
ребенок
не
мбжет
не
при писат ь
с оба ке.
Страшили­
ще- ву рд алак
сразу
о казы в ается
той
собакой,
которой
у
Пушкина
оказывается
тольк о
в
по след ней
строке,
то
есть
ни
секунды
не
пре ­
бывает
вурдалаком.
Так
что
от
всего
страха
остается
тольк о
слово
вурдалак,
то
ес ть
название
стихотворения.
Конечно,
слово
вурда­
лак
—
неп р иятно е
(немножко лакающее), и та самая собака
—
не
со всем
собачья,
иначе
бы
не
н аз ывал ась
вурдалак,
и
красные
губы
ее,
видные
д аже
н очью,
сомнительны,
и
зан ят ие
ее
—
приносить
св ою
кость
име нно
на
могилу
—
несколько
гадостное,
но
все
это
отнюдь
не
опр авд ы вало
в
моих
глаз ах
Ва нино го
стр ах а.
Вот
если
бы
Ваня
шел
через
кладбище
без
всякой
собаки
—
тогда
было
бы
страшно.
Ат ак
собака,
н аоб орот,
оживляет.
(То же,
что
в
«Вие»,
где
стр а шно
только
одиночество
Хомы
с
покойницей
и
где
страх
—
яв лени ем
Вия ,
и
п отом
и
виев
—
разряжается.
Когда
м но­
го
—
всегда
весело.)
Ну,
стр анн ая,
подозрительная
собака,
а
Ваня
—
явный
бессом-
нительный
д урак
—
и
бедняк
—
и
трус.
И
еще
—
зло й: «Вы пред ­
ставьте
Ва ни
злость!»И
—
представляем:
то
есть
Ваня
м гно венно
дает
собаке
са по гом.
Пот ому
что
—
злой...
Ибо
для
правильного
ребенка
большего
злодейства
нет,
чем
побить
соба ку:
лучше
убить
гувернантку.
Злой
м а льчик
и
собака
—
действие
эти м
сосед ст во м
предуказано.
И
кончалось,
как
всегда
со
всем
любимым,
—
сл еза ми:
такая
хорошая
серо-коричневая,
немножко
чер ная
собака
с
немножко
красными
губами
украла
на
кухне
кость
и
уш ла
с
ней
на
могилу,
чтобы
кухарка
не
о тн яла,
и
вдруг
какой-то
трус
Ваня
шел
ми мо
и
дал
ей
сапогом.
В
ее
чуд ную
мокрую
морду.
У-у-у...
Но
самое
любимое
из
страшных,
самое
по-родному
страшное
и
по-страшному
родное
были
—
«Бесы». «Мчатся
тучи,
вьются
тучи
—
Невидимкою
л уна. ..»
Все
страшно
—
с
самого
начала:
лу ны
не
видно,
а
она
—
есть,
луна
—
невидимка,
лу на
в
шап ке- нев ид имк е,
чтобы
все
видеть
и
ч тобы
ее
не
видели.
Странное
сти хо т вор ение
(состояние), где сра­
зу
можно
быть
(нельзя не быть)
всем:
луной,
ездоком,
шарахаю­
68


щимся
конем
и
—
о,
с лад кое
обмирание
—
ими !
Ибо
нет
читателя,
который
одновременно
бы
не
сидел
в
санях
и
не
пролетал
над
са­
нями,
там,
в
беспредельной
выш ине ,
на
разные
голоса
не
выл
и
там,
в
санях,
от
этого
воя
не
обмирал.
Два
полета:
саней
и
т уч,
и
в
каждом
ты
—
лет ишь.
Но
помимо
едущего
и
летящих,
я
была
еще
третьим:
луною,
—
той,
что,
невид им ая,
видит:
Пушкина,
над
ним
—
Бесов,
и
над
Пу шк иным
и
Бесами
—
сам а
летит.
Страх
и
жалость
(еще гнев,
еще
тоска,
еще
защита)
были
гла в­
ные
страсти
моег о
детства,
и
там,
где
им
пищи
не
б ыло
—
ме ня
не
бы ло.
Но
какая
иная
жалость,
нежели
к
в урд ала ку,
заливала
меня
в
«Бесах»
и
к
бесам!
Собаку
я
жалела
—
утробно:
низкой
и
жа ркой
сочувственной
жалостью
чрева,
жалостью—
защитой:
убить
Ваню,
убить
куха рк у
и
отдать
собаке
всю
плиту
со
сковородками
и
кастрюльками,
а
может
быть,
и
самого
Ва ню
на
съедение.
Бесов
же
—
жалостью
высокой,
жалостью
—
восторгом
и
восх ищ ением ,
как
п отом
жалела
Наполеона
на
Св.
Елене
и
Гет е
в
Веймаре.
Я
зна­
ла,
что
«...домового
ли
хоронят?
Ведьму
ль
замуж
выдают?»—
только
та к,
что
никого
они
не
похо ро ни,
не
выдай
зам уж
—
все
равно
будут
жало вать ся ,
что
де ду шку -то
они
хоронят
и
девушку
зам уж
выдают
—
чтобы
лучше
жаловаться.
Что
жалуются
они
не
потому,
что,
—
а
потому
что
они
—
они
и
н ико гда
другими
не
бу­
дут
и
быт ь
не
могут.
(Шепотом: «Потому что Бог их проклял!»)
Любовь
к
прок л ятом у.
И
е ще:
я
ведь
знала,
что
они
—
тучи !
Что
они
—
сер ые,
мягкие,
что
их
даже
как-то
не т,
что
их
тронуть
нельзя,
обнять
нельзя,
что
между
ними,
с
ними,
ими—
можно
только
мча тьс я!
Что
это
—
воздух,
кот орый
воет!
Что
их
—
нет.
«Сквозь волнистые туманы пробирается луна. .. » —
опять
про­
бирается,
как
кошка,
как
воровка,
как
огромная
волчица
в
с тадо
спящих
баранов
(бараны. ..
ту ман ы...). «На печальные поляны льет
печа ль ный
свет
о на ...»
О,
Гос под и,
как
печально,
как
дважды
пе­
чально,
как
безысходно,
безн аде жно
печ аль но,
как
н авсегд а
при­
печатан о
—
печалью,
точно
Пушкин
эт им
повторением
печаль
лу­
ною
как
печатью
к
по ляне
п рип ечат ал.
Когда
же
я
доходила
до:
«Что- т о
сл ыш ится
родное
в
вольных
песня х
ямщика», —
то
сразу
попадала
в:
Вы,
оч и,
очи
голубые,
Зачем
сгубили
молодца?
О
люди,
л юди,
л юди
злые,
Зач ем
раз ро знил и
сер дц а?
69


И
эти
очи
го лу бые
—
опять
были
луною,
точно
л уна
на
нот
раз
в
два
раза
вз глянула ,
и
одновременно
я
знала,
что
они
под
чер ны ми
бров ям и
у
дсвицы-души,
можст
б ыть,
той
самой,
по
которой
пл а­
чут
бесы,
пото му
что
ее
замуж
выдают.
Чи тате ль!
Я
знаю,
что
«Вы,
очи,
очи
голубые»
—
нс
Пушк и н,
а
песня,
а
может
быть,
и
рома н с,
но
тог да
я
этого
не
знала
и
сейч ас
внутри
себя,
где
все
—
еще
все,
этого
не
зн аю,
потому
что
«разры ­
вая
сердце
мн е»
и
«сердечная тоска», молодая бесовка и девица -
душа,
дорога
и
дорога,
разлука
и
разлука,
любовь
и
любовь
—
одно.
Все
это
называется
Росси я
и
мое
младенчество,
и
если
вы
меня
взрежете,
вы,
кроме
бесов,
мчащихся
тучами,
и
туч,
мчащих­
ся
б есам и,
обнаружите
во
мне
еще
и
те
гол убы х
два
глаза.
Вошли
в
состав.
«Подруга дней моих суровых
—
Гол у бка
дряхлая
моя!»—
как
это
не
п оход ило
на
Асину
няню,
не
старую
и
не
мо лод ую,
с
п ро­
тив ной
фамилией
Мухина,
как
это
походило
на
мою
няню,
кот орая
бы
у
меня
бы ла
и
к оторой
у
меня
не
бы ло.
И
как
это
поход ил о
на
наш
клюющий
и
воркующий,
клюющий
и
рокоч ущи й,
сизо-голу­
бой
голубиный
двор.
(Моя няня была бы
—
голу бка,
а
Аси на
—
Мухина.)
Голубка
я
слово
знала,
так
от ец
всегда
назы в ал
мою
мать
—
(«А не думаешь ли,
голубка?
—
А
не
полагаешь
ли,
голубка?
—
А
Бог
с
ними,
голубка!»)—
к роме
как
гол убк а
не
наз ыв ал
никак,
но
подруга
бы ло
новое,
мы
с
Асей
росли
одиноко,
и
подруг
у
нас
не
было.
Сло во
подруга
—
самое
любов ное
из
всех
—
впервые
прозвучало
мн е,
обращенное
к
ст ару хе.
«Подруга дней моих суро­
вых —
Г олуб ка
дряхлая
м о я!» Дряхлая голубка —
знач ит ,
очень
пушистая,
пыш ная ,
поч ти
ме хов ая
голубка,
п очти
муф та
—
голуб­
ка,
в роде
м амино й
кот иков ой
муфты,
к отора я
бы ла
бы
г олуб ою,
и
так
Пушкин
называл
с вою
няню,
потому
что
ее
любил.
Скажу:
подруга,
скажу:
голубка
—
и
заболит.
Ко го
я
жалела?
Не
няню.
Пушкина.
Его
тоска
по
нян е
превра­
щалась
в
тоску
по
нему,
т ос кую щему.
И
потом,
все-таки
няня
си­
дит,
вяжет,
мы
ее
видим,
а
он
—
что?
А
он
—
где?«Однавглуши
лесов
сосновых
—
Дав но,
д авно
ты
ждешь
меня».
Она
—
одн а,
а
его
сов сем
нет!
Леса
сосновые
я
тож е
зн ала,
у
нас
в
Тарусе,
есл и
ид ти
пачевской
ивовой
доли н ой
—
к ото рую
мать
называла
Шо т­
ландией
—
к
Оке,
вдруг—
целый
к р асный
остров:
сосны!
С
шу­
мо м,
с
треском,
с
краской,
с
запахом,
после
ивового
однообразия
и
волнообразия
—
ц елый
пожар!
Мама
из
ко ры
уме ет
делать
лодочки,
и
даже
с
па рус ом,
я
же
70


уме ю
т олько
есть
смолу
и
обнимав
сосну.
В
этих
соснах
никто
не
живет.
В
этих
соснах,
в
таких
же
соснах,
живет
пушкинская
няня.
«Ты под окном своей светлицы... »
—
у
нее
очень
светлое
ок но,
она
его
все
время
протирает
(как мы в зале,
ког да
ждем
дедушкиного
экипажа)
—
чтобы
видеть,
не
едет
ли
Пушкин.
А
он
все
не
е дет.
Не
пр иед ет
никогда.
Но
любимое
во
все м
стихотворении
место
было
—
«Горюешь
будто
на
часах», причем «на
часах», конечно,
не
вы зы вало
во
мне
образа
часового,
которог о
я
никогда
не
видела,
а
именно
часов,
кот орые
всегда
видела,
везде
видела...
Соответствующих
часовых
видений
—
множе с тв о.
Сидит
ня ня
и
горюет,
а
над
ней
—
часы.
Либо
горюет
и
вяжет
и
все
время
смо тр ит
на
час ы.
Ли бо
—
так
горюет,
что
даже
час ы
остановились.
На
ч асах
было
и
под
часами,
и
на
часы,
—
дет и
к
падежам
нетребовательны.
Некая
же,
все
же,
см утн ость
э того
на
часах
открывала
все
часовые
возможности,
впл оть
до
одного,
уже
совершенно
туманного
видения:
есть
часы
зальные,
в
ящике,
с
маятником,
есть
ча сы
над
ларем
—
л у нные,
и
есть
в
материнской
спальне
кукушка,
с
д оми ком,
—
с
кукушкой,
выглядывающей
из
домика.
Кук ушка ,
из
окна
выглядывающая,
точно
кого- то
ждущая...
А
няня
ведь
с
первой
строки
—
голу бк а.. .
Т ак,
на
часах
был о
и
под
часами ,
и
на
часы
и
в
конц е
концов
немножко
и
в
часах,
и
все
эти
ч асы
еще
подтверждались
последу­
юще й
строкою,
а
и менно ,—
спица ми,
эт ими
стальными
близнеца­
ми
стрелок.
Этими
спицами
в
нам ор щ енных
руках
няни
и
конча­
лось
мое
хрестоматическое
«К няне».
Составитель
хрестоматии,
очевидно,
усумнился
в
дос туп нос ти
младшему
возрасту
пон ят ий
тоски,
предчувствия,
за бот ы,
тесне­
ния
и
всеч астно ст и.
К оне чно,
я,
кроме
сво ей
тоски,
из
дв ух
после­
дних
строк
не
поняла
бы
н иче го.
Не
поняла
бы,
но
—
запомнила.
И
—
з апо мни ла.
А
так
у
мен я
до
сих
пор
между
наморщенными
руками
и
забытыми
воротами
—
секундная
заминка,
точно
это
пушкинский
конец
к
это му
хрестоматичеркому
—
приращен.
Да,
что
зна ешь
в
детс тве
—
знаешь
на
всю
жизнь,
но
и:
чего
не
знаешь
в
де тстве
—
не
знаешь
на
всю
жизнь.
Из
з наем ого
же
с
детства:
Пушкин
из
всех
женщ ин
на
свете
больше
всего
любил
свою
няню ,
кот орая
была
нё
женщ ина.
Из
«К няне»
Пу шки на
я
на
всю
жиз нь
узнала,
что
старую
жен щи ну
—
потому
что
родная
—
можно
лю бить
больше,
чем
молодую
—
по­
тому
что
м олодая
и
да же
п отому
что
—
любимая.
Такой
нежности
с лов
у
Пу шк ина
не
наш ло сь
ни
к
одной.
Тако й
нежности
слов а
к
старухе
нашлись
тольк о
у
нед авно
ум­
71


чавшегося
от
нас
ген ия
—
Марселя
Пр уста .
Пушкин.
Пруст.
Два
памятника
сыно вно сти .
Гл ядя
назад,
теперь
вижу,
что
стихи
Пушкина,
и
вообще
стихи,
за
редкими
исключениями
чистой
лирики,
которой
в
моей
хре сто­
м атии
было
мало,
для
ме ня
до-семилетней
и
семилетней
бы ли
—
ряд
загадочных
картинок,
—
загадочных
только
от
материнских
вопросов,
ибо
в
стихах,
как
в
чувствах,
тольк о
вопрос
по ро ждает
непонятность,
выводя
яв ление
из
его
состояния
данности.
Когда
мать
не
спрашивала
—
я
отл ич но
по ним ала,
то
есть
и
понимать
не
думала,
а
просто
—
видела.
Но,
к
счастью,
ма ть
не
всегда
спраши­
вала,
и
некоторые
стихи
оставались
поня т ными.
Делибаш.
«Перестрелка за холмами
—
Смотрит
лагерь
их
и
наш
—
На
ход ме
пред
казаками
—
Вьет ся
красный
делибаш».
Де­
либаш
—
бе с.
Потому
и
красный.
Потому
и
вьется.
Бьются
—
ка­
зак
с
бесом.
Каково
же
бы ло
мое
из ум ление
—
и
огорчение,
когда
в
Праг е,
в
1924 году,
сн ачал а
от
одного
рус с кого
студента,
потом
от
д ругог о,
п отом
от
третьего
услышала,
что
дел иба ш
—
черкесское
знамя,
а
вов се
не
сам
черкес
(бес). « По милу йт е,
ведь
у
Пу шки на
“Вьется красный делибаш!” Как же черкес может виться?
Зна ­
мя
—
вьется!» — «Отлично
может
виться.
Весь
черкес
со
своей
одеждой». — «Ну,
уж
это
моде рн и зм.
Пушкин
от
модернистов
от­
личается
тем ,
что
пишет
просто,
в
эт ом
и
вся
его
гениальность.
Что
может
ви ть ся?
Знамя». — «Я
всегда
понимала
“Делибаш уже
на
пике,
а
казак
без
го ло вы”
—
что
оба
одновременно
др уг
друга
унич то жили.
Это-то
мне
и
нр авило сь ».
—
«Чистейшая поэтичес­
кая
фантазия!
Бедный
Пушкин
в
гробу
бы
перевернулся! «Дели­
баш
уже
на
пике»
значит
—
знамя
уже
на
пике,
а
казак
в
эту
мину­
ту
зн амен осце м
обезглавлен». — «Ну
так
мне
что-то
об ид но:
по че­
му
ка зак
обезглавлен,
а
черкес
жив ?
И
как
знамя
может
быть
на
пике??
Мне
по-моему
больше
нрав ил ось ».—
«Уж это как вам
угод н о,
а
Пушкин
так
написал.
Не
буде те
же
вы
испр ав лят ь
Пуш­
кина,
как
большевики».
Так
я
и
оста л ась
в
ого рче н ном
убеждении,
что
д ели баш
—
зна­
мя,
а
я
всю
ту
молниеносную
сцену
взаимоуничтожения
—
выд у­
мала ,
и
вдруг
—
в
1936 году
—
сейч ас
вот
—
глаз ам и
стихи
пере­
чла
и
—
о,
радость!
Эй,
казак,
не
рвися
к
бою!
Делибаш
на
всем
скаку
72


Срежет
саб лею
кривою
С
плеч
удалую
башку!
Это
знамя-пю
срежет
саблею
кривою
казаку
с
плеч
башку?
Так
бедный
семилетний
варвар
прав иль нее
понял
умнейшего
му жа
Ро сс ии,
нежели
в
четырежды
его
стар ши е
воспитанники
Пражского
университета.
Но
спл ош ная
загадка
б ыло
стихотворение
«Черногорцы?
Кто
такое?
—
Бонапарте
вопросил»
—
с
двумя
неизвестными,
по
од­
ному
на
каждую
стр оку:
Черногорцами
и
Бонапарте,
Черногорца­
ми,
усугубленно-неизвестными
своей
неизвестностью
вт ор ому
неизвестному
—
Бонапарте.
«А Бонапарте
—
что
такое?»—
не т,
я
э того
у
матери
не
сп роси ­
ла,
сли шк ом
па мяту я
одн у
с
ней
на шу
для
ме ня
злосчастную
п ро­
гулку
«на пеньки»: мою первую и единственную за все детство
по пы тку
вопроса: «Мама,
что
такое
Наполеон?»—«Как?
Ты
не
знае шь ,
что
такое
Наполеон?» — «Нет,
мне
никто
не
сказал».
—
«Да ведь это же
—
в
в оз духе
носится!»
Ник ог да
не
забуду
ч ув ство
своей
глубочайшей
безнадежней­
шей
опозоренности:
я
не
знала
того
—
что
в
во зд ухе
носится!
При ­
чем
«в воздухе носится»
я,
ко не чно,
не
по нял а,
а
увидела:
что- то,
что
н азы вае тся
Наполеоном
и
что
в
воздухе
носится,
что
очень
вскоре
б ыло
подтверждено
т еми
же
хрестоматическими
«Воздуш ­
ным
кораблем»
и
«Ночным смотром».
Чер ног о рцев
я
себе,
конечно,
представляла
сов ерш енно
черны­
ми:
неграми—
представляла,
Пушкиным—
представляла,
и
горы ,
на
к оторы х
живет
это
племя
злое,
—
совершенно
черные:
черные
люди
в
черных
горах:
на
каждом
зубце
горы
—
по
крохо т­
ном у
злому
черному
черногорчику
(лросто -ч е р тику ).
А
Бонапар­
те,
наверное,
красный.
И
страшный.
И
оди н
на
одной
горе.
(Что
Бонапарте
—
тот
же
Наполеон,
к оторы й
в
воздухе
носится,
я
и
не
подозревала,
потому
что
мать,
потрясенная
возможностью
такого
вопроса,
от ветит ь
—
заб ыл а.)
Не
мать
и
никто
др уг ой.
Мне
на
вопрос,
что
такое
Напо ле он,
ответил
сам
Пушки н .
—
Ася!
Муся!
А
что
я
вам
се йчас
ск ажу- у-у!
—
это
длинный,
быстрый,
с
не мно жк о-волч ьей
—
быстрой
и
смущ енн ой
—
улыбкой
Андрюша,
гремя
всей
лест ниц ей,
ворв ал ся
в
дет­
скую.
—
У
мамы
се йчас
был
доктор
Ярх о
—
и
ска зал ,
что
у
нее
73


ча хот ка
—
и
теп ерь
она
умрет
—
и
оудез
нам
пок аз ыват ься
вся
в
белом!
Ася
зап л ака ла,
Андрюша
запрыгал,
я
—
я
ничего
нс
ус п ела,
по­
тому
что
сле дом
за
Андрюшей
уже
в ходи ла
мать.
—
Дети !
Сейчас
у
меня
был
доктор
Ярхо
и
сказал,
что
у
меня
ча хотк а,
и
мы
все
поедем
к
морю.
Вы
рады,
что
мы
едем
к
мо рю?
—
Нет!
—
уже
всхлипывала
Ася .
—
Потому
что
Андрюша
ск а­
зал,
что
ты
умрешь
и
будешь
нам
показываться...
—
Врет!
врет!
врет!
—
...вся
в
белом.
Правда,
Мус я,
он
говорил?
—
Правда,
Мус я,
что
я
не
го вор ил?
Что
это
она
сказала?
—
Во
всяком
случае
—
кто
бы
ни
сказал,
—
а
сказал,
кон еч но,
ты,
Андрюша,
потому
что
Ася
еще
сли шком
м ала
для
так ой
глу по­
сти ,
—
сказал
глупость.
Так
сразу
умереть
и
показываться?
Со­
всем
я
не
умру,
а
наоборот,
мы
все
поедем
к
морю.
К
М орю.
Все
предшествовавшее
л ето
1902 года я переписывала его из
хрестоматии
в
самосшивную
книж ку .
Зачем
в
книжку,
раз
ест ь
в
хрестоматии?
Чтобы
всегда
носить
с
собой
в
кармане,
чтобы
с
Морем
гулять
в
Пачёво
и
на
пеньк и,
чтобы
мо ёе
было,
чтобы
я
с ама
напи сала.
Все
на
вол е:
я
одн а
си жу
в
нашей
верхней
балконной
клетке
и,
обливаясь
потом,
—
от
июля,
полд н я,
че рда чного
верха,
а
главное
от
позапрошлогоднего
предсмертного
дедушкиного
ка рлс бадс ког о
добереженого
до
неносимости
и
невыносимости
платья
—
обли в а­
ясь
потом
и
разрываясь
от
в ост орга,
а
немножко
и
от
всю ду
врезаю­
щегос я
пикея,
переписываю
черным
отвесным
круглым,
крупным
и
все
же
тесны м
почерком
в
самосшивную
книжку
—
«К морю». Тет­
рад ка
для
любви
худа,
да
у
м еня
их
и
нет:
ма ть
мне
на
писание
бума­
ги
нс
дает,
д ает
на
рисование.
Книжка
—
десть
писчей
бумаги,
сл о­
женной
ввосьмеро,
где
нужно
разрезанной
и
про шит ой
посредине
только
ра з,
отчего
книжка
топырится,
р аспад ает ся,
распирается,
раз р ывает ся
—
в роде
меня
в
моих
пикеях
и
шевиотах
—
как
я
ни
пытаюсь
ее
сдвинуть,
все
свободное
от
писания
вре мя
си дя
на
ней
вс ем
весом
и
напором,
а
на
но чь
кладя
на
нее
мой
лю бим ый
булыж­
ник
—
с
искрами.
Не
на
нее,
а
на
них ,
ибо
за
ле то
—
которая?
Пе репи шу
и
вдруг
увижу,
что
строки
к
кон цу
немножко
кл о­
нятся,
либо,
переписывая,
пропущу
слово,
л ибо
кля ксу
посажу,
ли бо
рукавом
смажу
коне ц
ст ран ицы
—
и
кончено:
этой
книжки
я
уже
любить
не
буду,
это
не
книжка,
а
самая
обыкновенная
детская
мазня.
Ли ст
вы рыв ается ,
но
книга
с
вырв анным
листом
—
гадкая
74


кнша,
берется
н овая
(Асина или Андрюшина)
деоь
—
и
те рп ели­
во,
не ум ело,
ог ромн ой
выш ива ль ной
иглой
(другой у меня нет)
шьется
новая
кн ижк а,
в
которую-c
новым
ус е рд ие м: «Прощай,
сво­
бодная
стихия!»
Стихия,
конечно,
—
стихи,
и
ни
в
одном
дру гом
стихотворении
это
так
ясно
не
сказано.
А
почему
прощай?
Потому
чт о,
когда
лю­
бишь,
всегда
прощаешься.
Только
и
любишь,
ког да
прощаешься.
А
«моей души предел желаний»
—
п ре дел,
это
что-то
твердое,
ка­
менное,
очень
прочное,
наверное,
его
любимый
камень,
на
кото ­
ром
он
всегда
си дел.
Но
самое
любимое
слово
и
место
стихотворения:
Вот ще
рвалась
д уша
мо я!
В отще
—
это
туда.
Куда?
Туд а, куда
и
я.
На
тот
берег
Оки,
ку да
я
никак
не
мо гу
попасть,
п отому
что
между
на ми
Ока,
еще
в
La
Chaux de Fonds, в тетино детство,
где
по
ноча м
ходи т
ст орож
с
до с­
кой
и
по ет : «Gué, bon gué! II a frappé dix heures!»* —
и
все
тушат
огни,
а
ес ли
не
тушат,
то
прихо дит
доктор
или
сажаю т
в
тюрьму;
вотще
—
это
в
чуждую
семью,
где
я
буду
од на
без
Аси
и
самая
любимая
дочь,
с
другой
м атерь ю
и
с
другим
именем—
может
б ыть,
Катя,
а
может
бы ть,
Рогнеда,
а
може т
быть,
сын
Александр.
Ты
жДа л,
ты
звал.
Я
был
окован.
Во тще
рвалась
ду ша
моя !
Мо гуч ей
страстью
оча рова н
У
бер егов
остался
я.
Вотще
—
это
туд а,
а
могучей
страстью
—
к
морю,
кон е чно.
Получалось,
что
именн о
из -за
такого
желания
туда
Пу шкин
и
остался
у
бе регов .
Почему
же
он
не
поехал?
Да
потому,
что
могучей
страстью
оча­
рован,
так
хочет
—
что
п рир ос! (В этом меня утверждал весь мой
о пыт
с
моим и
д етск ими
желаниями,
то
ест ь
по лный
ф изи чес кий
столбняк.)
И,
со
всем
весом
с удьбы
и
от ка за:
У
бер егов
остался
я.
(Боже мой!
Как
ч ело век
теряет
с
обретением
пола,
когда
во т­
ще,
туда,
то,
там
н ачи нает
наз ы вать ся
именем,
из
всей
синевы
тоски
и
реки
становится
лиц ом,
с
носом,
с
глазами,
а
в
моем
дет-
*Стража не спит!
Пробило
де ся ть! (фр.)
75


с гвс
и
с
пе нсне ,
и
с
у сам и...
И
как
мы
лю то
ошибаемся,
на зы вая
это
—
тем ,
и
как
не
о шибал ись
—
тогда!)
Но
вот
имя
—
без
отчества,
имя ,
к
которому
на
могильной
пл и­
те
последние
верные
с
непо гр еш имым
чутье м
малых
сил
отказа­
лись
приставить
фам илию
(у этого человека было два имени,
фа­
милии
не
б ыло)
—
и
плита
о стал ась
пустой.
Одна
ск ала,
гробница
с ла вы...
Там
погружались
в
хладный
сон
В оспо минанья
величавы:
Там
угасал
Наполеон...
О,
прочти
я
эти
строки
р аньш е,
я
бы
не
спросила: «Мама,
что
такое
Н апол еон ?» Наполеон
—
то т,
кто
пог иб
среди
мучений,
тот,
к ого
замучили.
Разве
м ало
—
чтоб ы
полюбить
на
всю
жизнь?
...И вслед за ним,
как
бу ри
шум,
Другой
от
нас
умчался
гений,
Другой
властитель
наших
ду м.
Виж у
звездочку
и
внизу
сноску:
Ба й рон.
Но
уже
не
вижу
зв е здочки ;
вижу:
над
чем-то,
что
ес ть
—
море,
с
головой
из
лучей,
с
те лом
из
туч и,
мчится
гений.
Его
зовут
Ба йро н.
Это
был
апогей
вдохновения.
С
«Прощай же,
мор е ...»
начи на ­
лись
слез ы.
«Прощай же,
море!
Не
забуду...»—
ведь
он
же
это
мор ю
—
обещает,
как
я
—
моей
березе,
моему
ореш ни ку,
моей
елке,
когда
уезжаю
из
Та рус ы.
А
море ,
может
бы ть,
не
верит
и
ду­
мает,
что
—
забудет,
то гда
он
опя ть
обещает:«Идолго,
д олго
сл ы­
ш ать
буду
—
Твой
гул
в
ве чер ние
ч а сы. ..» (Не забуду
—
буду
—
)
В
л еса,
в
пустыни
молчаливы
Перенесу,
тобою
полн,
Тво и
ск алы,
т вои
заливы,
И
блеск,
и
т ень,
и
г овор
волн.
И
вот
—
видение:
Пушкин,
переносящий,
проносящий
над
го­
ловой
—
все
море ,
к оторое
еще
и
внутри
не го
(тобою полн), так
что
и
внутри
у
не го
все
голубое
—
точно
он
весь
в
огромном
до
не ба
хрустальном
п родо льн ом
яйце,
которое
еще
и
в
нем
(Морес-
во д).
Как
тот
Пушкин
на
Тверском
бульваре
держит
на
се бе
все
не бо,
так
этот
перенесет
на
себе
—
все
м оре
—
в
пус т ыню
и
там
про льет
его
—
и
стан ет
море.
76


В
леса,
в
пустыни
молчаливы
11еренесу,
тобою
по лн,
Тв ои
скалы,
т вои
заливы,
И
блеск,
и
тень,
и
говор
волн.
Когда
я
говорила
волн,
слезы
уже
л илис ь,
каждый
раз
ли лис ь,
и
от
этого
тож е
иногда
приходилось
начинать
нов ую
де сть.
Об
эт ой
любви
моей,
име нно
из-за
я вно сти
ее,
никто
не
знал,
и
когда
в
ноябре
1902 года мать,
войд я
в
на шу
детск ую ,
сказала:
к
мо рю
—
она
не
подозревала,
что
произносит
магическое
слово,
что
произносит
К
Морю,
то
есть
да ет
обещание,
кот орое
не
может
сдержать.
С
этой
минуты
я
ехала
К
М орю,
весь
эт от
предотъездный,
уже
внешкольный
и
бездельный,
бесконечный
м есяц
оди нок о
и
непре­
р ывно
ехала
К
Морю.
По
сей
день
слы шу
свое
настойчивое
и
ну дно е,
всем
и
каждому:
«Давай помечтаем!» Под бред,
кашель
и
задыхание
матери,
под
гулы
и
скрипы
сотрясаемого
отъездом
дома
—
уп орно е
—
сомнам­
булическое—
и
ди кт ат орско е,
и
н и щен ское : «Давай помечтаем!»
Ибо
прежде,
чем
поймешь,
что
мечта
и
один
—
одно,
что
ме чта
—
уже
вещ ест венно е
доказательство
одиночества,
и
источник
его,
и
единственное
за
н его
возмещение,
равно
как
одиночество
—
драко­
нов
ее
закон
и
единственное
поле
действия
—
по ка
с
эт им
смиришь­
ся
—
жизнь
должна
пройти,
а
я
была
еще
очень
маленькая
девочка.
—
Ася,
давай
п оме чта ем!
Дав ай
немножко
п оме чта ем!
Совсем
немножко
помечтаем!
—
Мы
уже
с егодн я
меч т али,
и
мне
надоело.
Я
хочу
рисовать.
—
Ася!
Я
тебе
дам
то,
Сергей-Семеныча,
яич ко.
—
Ты
его
треснула.
—
Я
его
внутри
треснула,
а
снаружи
оно
целое.
—
Тогда
давай.
Только
очень
с коро
давай
—
пом ечт аем ,
пото­
му
что
я
хоч у
рисовать.
Яичко
давалось,
но
тут
же
и
отбиралось,
потому
что
у
Аси,
кро­
ме
камешков
и
ракушек,
в
р езер ве
морской
мечты
не
было
н иче го.
Иногда
я
ее,
за
эти
ракушки,
била.
С
Ас ей
К
Морю
дробилось
на
гр ав ий,
со
старшей
сестр о й
Ва­
лерией,
мо ре
з навш ей
по
Крыму,
превращалось
в
татарские
ту ф­
ли
—
и
дач и
—
и
глицинии
—
в
скалу
Деву
и
в
скалу
Монах,
во
все
что
угодн о
превращалось
—
кроме
самого
себ я,
и
от
моего
м оря
77


после
таких
«давай помечтаем»
не
оставалось
ничего,
кроме
мое ­
го
т оск лив ого
неузнавания.
Чего
же
я
от
них
—
А си,
Ва л ерии,
гувернантки
Марии
Ге нри­
ховны,
горничной
Ариш и,
то же
ехавшей,
—
хотела?
Мож ет
бы ть
—
памятника
Пу шки на
на
Тверском
бульваре,
а
под
ним
—
говора
волн?
Но
нет
—
даже
не
этого.
Ничего
зритель­
н ого
и
предметного
в
мое м
К
Морю
не
б ыло,
бы ли
шум ы
—
той
ро зо вой
австралийской
раковины,
прижатой
к
ух у,
и
сму тные
ви­
дения
—
того
Байрона
и
тог о
Наполеона,
которых
я
даже
не
знала
лиц,
и,
гла вное ,
зв уки
слов,
и
—
самое
гла вн ое
—
тоска:
пуш­
кинского
призвания
и
прощания.
И
если
А ся,
ке м-то
наученная,
гов ор ила
«камешки,
ракушки»,
если
Валерия,
крымским
опытом
нау че нна я,
наз ывал а
глицинии
и
Симеиз,
я,
при
всем
св оем
желании,
не
могла
сказать
—
назвать
—
ни чего.
Но
в
самую
последнюю
минуту
пришла
подмога:
первая
и
единственная
морская
достоверность:
синяя
открытка
от
Нади
Иловайской
из
то го
самого
Nervi, куда ехали
—
мы.
Вся
—
си няя:
таких
сплошных
с иних
ме ст
и
открыток
я
еще
не
ви дела
и
не
зна­
ла,
что
они
есть.
Черно-синие
сосны
—
светло-синяя
луна
—
черно-синие
ту чи
—
светло-синий
ст олб
от
лу ны
—
и
по
бокам
э того
столба
—
такой
уж
черной
синевы,
что
ничего
не
вид но
—
море.
Маленькое,
огромное,
совсем
ч ерно е,
сов сем
невидное
—
море.
А
с
краю,
на
тучах,
которыми
другой
от
нас
умчался
гений,
немножко
задевая
око
луны
—
лиловым
чернилом,
кудрявыми,
как
собственные
во­
ло сы,
б ук в ами : «Приезжайте скорее.
Здесь
чуд есн о».
Э той
открыткой
я
завладела.
Эту
открытку
я
у
Валерии
сразу
украла.
Укр ала
и
зарыла
на
дне
своей
черной
парты,
немножко
как
девушки
дитя
любви
бросают
в
коло дец
—
со
вс ей
любовью!
Эту
открытку
я,
дер жа
лбом
крышку
парты,
постоянно
молниеносно
глядела,
прямо
жгла
и
жрала
ее
глазами.
С
этой
открыткой
я
жила
—
как
та
же
девушка
с
любимым
—
тайно,
опасно,
запретно,
блаженно.
На
дне
черного
ф оба
и
грота
п арты
у
меня
лежало
сокровище.
На
дне
ч ерно го
гроба
и
гро та
парты
у
меня
лежало
—
море.
Мое
море,
совсем
черное
от
черноты
парты
—
и
дела.
Ибо
украла
я
его
—
чтобы
не
видели
другие,
чтобы
другие,
вид евш ие
—
забы­
ли.
Что бы
я
о дна.
Чтобы
—
мое.
7S


Так.
с
глубоко-
и
жарко-розовой
австралийской
раковиной
у
уха ,
с
сине-черной
откры ткой
у
гла з
я
кор отал а
этот
самый
длин­
н ый,
самый
пустынный,
самый
полный
м есяц
моей
жизни ,
мой
великий
канун,
за
которым
нико г да
не
наступил
—
ден ь.
—
Ася!
Му ся!
Глядите!
Море!
—
Где?
Где?
—
Да
—
во т!
Вот
—
частый
лысый
лес ,
весь
из
палок
и
веревок,
и
где-то
внизу
—
плоская
серая,
белая
вода,
водица,
которой
так
же
мало,
как
той,
на
ка рти не
я вле ния
Хрис та
на род у.
Это
—
море?
И,
переглянувшись
с
Асей,
откровенно
и
презри­
тельно
фыркаем.
Но
—
мать
объяснила,
и
мы
поверили:
это
Генуэзский
залив,
а
когда
Генуэзский
залив
—
всегда
так.
То
м оре
—
завтра.
Но
завтра
и
много,
мн ого
завтр
опять
не
оказалось
мо ря,
о ка­
зался
отвес
генуэзской
гостиницы
в
ущелье
узкой
улицы,
с
та кой
тесноты
домами,
что
мо ре,
есл и
и
б ыло
бы
—
отступило
бы.
Про­
гулк и
с
отц ом
в
п орт
бы ли
не
в
сч ет.
На
то
«море»
я
и
не
гля дел а,
я
ведь
знала,
что
это
—
залив.
Словом,
я
все
еще
К
Морю
ехала,
и
чем
бли же
п од ъезж ала
—
тем
меньше
в
не го
верила,
а
в
последний
св ой
г енуэ з ский
день
и
совсем
из вер ил ась
и
да же
мало
обрадовалась,
ког да
отец,
повесе­
лев
от
ч уть
подавшейся
ртути
в
градуснике
матери,
нам
—
утром:
«Ну,
дети!
Нынче
в еч ером
увидите
море !» Но море
—
все
отступа­
ло,
иб о,
когда
мы
наконец
после
всех
этих
гостиниц,
перронов,
вагонов,
Модан
и
Викторов-Эммануилов
«нынче вечером»
со
все­
ми
нашими
сундуками
и
тюками
ввалил ись
в
нервийский
«Pension
Russe» —
бы ла
ночь
и
страшным
глаз ом
гор ел
и
мигал
н и когда
не
виданный
газ,
и
м ать
опять
горела
как
в
огне,
и
я
бы
лучше
у мерл а,
чем
осмелилась
попроситься
«к морю».
Но
будь
моя
мат ь
со всем
здорова
и
так
же
проста
со
мной,
как
другие
матери
с
другими
девочками,
я
бы
все
рав но
к
нему
не
по­
просилась.
Море
бы ло
здесь,
и
я
была
здесь,
и
между
нами
—
ночь,
вся
че рнота
н очи
и
ч ужой
комнаты,
и
эта
чернота
неизбежно
п рой­
дет
—
и
будут
наши
оба
здесь.
Мо ре
было
здесь,
и
я
б ыла
здесь,
и
между
нами
—
все
бл аж ен­
с тво
отт яжк и.
О,
как
я
в
ну
ночь
к
мор ю
—
е хал а! (К кому потом так
—
ког­
79


да?)Нонстолькоякнему,
и
оно
ко
мне
в
эту
ночь
через
всю
че рн оту
н очи
—
ехало:
ко
мне
одной
—
вс ем
собой.
М орс
бы ло
здесь,
и
завтра
я
его
увижу.
Здесь
и
завтра.
Та кой
п олн оты
владения
и
такого
покоя
владения
я
уже
не
ощ ут ила
ни­
когда.
Это
м оре
б ыло
в
мою
меру.
Мо ре
здесь,
но
я
не
зна ю
г де,
а
так
как
я
его
не
вижу
—
то
оно
совсем
везде,
нет
места,
где
его
нет,
я
просто
в
нем,
как
та
открыт­
ка
в
черном
гробу
парты.
Это
был
сам ый
великий
канун
мое й
жизни.
Море
—
здесь,
и
его
—
нет.
Утром,
по
дороге
к
морю,
Валерия:
—
Чувствуешь,
как
пахнет ?
Отсюда
—
пахнет!
Еще
бы
не
почувствовать!
Отсюда
п ахн ет,
и
повсюду
пахнет,
но...
в
том-то
и
дело,
что
не
узнаю:
свободная
стихия
так
не
пахла,
и
с иняя
открытка
так
не
п ахла.
Н аст ор аживаю сь.
Море.
Гляжу
во
все
гл аза.
(Так я,
во семнад цат ь
лет
спустя,
во
все
глаз а
впер вые
глядела
на
Блока.)
Черная
приземистая
ск ала
с
вы сок им
торчк ом
железной
палки.
—
Это
скала
на зы вается
лягушка,
—
торопливо
знакомит
ры­
жий
хозяйский
сын
Воло дя.
—
Это
—
наша
лягушка.
От
меня
до
лягушки
—
немножко:
немножко
очень
чистой,
очень
светлой
во ды:
на
дне
камешки
и
стеклышки
(Асины).
—
А
это
—
гро т,
—
п оя сняет
В олод я,
глядя
себе
под
ноги,
—
тоже
наш
гро т,
здесь
все
наше,
—
хоче шь ,
полезем!
Только
ты
про­
валишься!
Ле зу
и
проваливаюсь,
в
своих
тяж елы х
р усск их
башм ака х,
в
тяжелом
буром ,
в роде
как
войл оч ном ,
платье
сразу
падаю
в
воду
(в воду,
а
не
в
мо ре ), а рыжий Володя меня вытаскивает и вылива ­
ет
в оду
из
башмаков,
а
п отом
я
рядом
с
башмаками
сижу
и
в
платье
сох ну
—
чтобы
ма ть
не
узнала.
Ася
с
Володей,
сухие
и
уже
презрительные,
лезут
на
«пласти­
ну », гладкую шиферную стену скалы,
и
оттуда
из-под
сосен
ш вы­
ряют
ос ко лки
и
шишки.
Я
сохну
и
смотрю:
теперь
я
вижу,
что
за
скалой
Лягуш ка
—
еще
вода,
много,
чем
дальше
—
тем
бледней,
и
что
кончается
она
бе лой
блестящей
линеечной
че ртою
—
того
же
серебра,
что
все
эти
точки
на
маленьких
волнах.
Я
вся
соленая
—
и
башмаки
со л еные.
да


Море
голуб ое
—
и
соленое.
И,
внезапно
повернувшись
к
нему
спиной,
пишу
обломком
с ка­
лы
на
скале:
Прощай,
свободная
ст их ия!
Стихи
д лин ные,
и
начала
я
высоко,
сколько
р уки
до ста ло,
но
стихи,
по
опыту
знаю,
такие
длинные,
что
ни како й
ск алы
не
хв а­
тит,
а
другой,
та кой
же
гла дкой ,
рядом
—
не т,
и
все
же
мельчу
и
мельчу
буквы,
тесню
и
тесню
строки,
и
по след ние
уже
бисер,
и
я
зн аю,
что
сей час
придет
волна
и
не
да ст
дописать,
и
тогд а
же л ание
не
сбудется
—
какое
ж елание?
—
ах,
К
Морю!
—
но,
знач ит ,
уже
никакого
же ла ния
н ет?
но
все
равно
—
даже
без
же лан ия!
я
долж ­
на
дописать
до
во лны,
все
дописать
до
волны,
а
вол на
уже
идет,
и
я
как
раз
еще
успеваю
подписаться:
Александр
Сергеевич
Пушкин
—
и
все
смыто,
как
языком
слизано,
и
опять
вся
мокрая,
и
опять
глад­
кий
шифер,
сейчас
уже
ч е рный,
как
тот
гранит...
Моря
я
с
той
первой
встречи
н и когда
не
полюбила,
я
постепен­
но,
как
все,
научилась
им
пользоваться
и
играть
в
него:
собирать
камешки
и
в
нем
пл ескат ь ся
—
точь-в-точь
как
юноша,
м ечта ю­
щий
о
большой
любви,
постепенно
научается
пользоваться
сл уча­
ем.
Т еперь ,
тридцать
с
лишним
лет-спустя,
вижу:
мое
К
Морю
бы ло
—
пушкинская
грудь,
что
ехала
я
в
пушкинскую
грудь,
с
На­
полеоном,
с
Байроном,
с
шумом,
и
плеском,
и
говором
волн
его
души,
и
естественно,
что
я
в
Средиземном
м оре
со
с ка лой-ляг уш ­
кой,
а
п отом
и
в
Черном,
а
пот ом
в
Атлантическом,
э той
груд и
—
не
уз нал а.
В
пушкинскую
грудь
—
в
ту
синю ю
открытку,
всю
синеву
ми ра
и
моря
вобравшую.
(А вернее всего
—
в
ту
раковину,
шумевшую
м оим
собствен­
ным
слухом.)
К,Мор ю
было:
мор е
+ любовь к нему Пушкина,
море
+ поэт,
н ет!
—
по эт
+ море,
две
с тих ии,
о
ко торы х
так
нез аб венно
—
Бо­
рис
Пастернак:
81


Стихия
свободной
Clихии
С
свободной
стихией
стиха,
—
опустив
или
подразумсв
третью
и
единственную:
лирическую.
Но
К
Мо рю
б ыло
еще
и
любовь
моря
к
Пушкину:
м оре
—
друг,
м орс
—
зовущее
и
жд у щее,
море,
которое
боится,
что
Пушкин
—
забудет,
и
которому,
как
живому,
Пушкин
обещает,
и
вновь
обеща­
ет.
М оре
—
взаимное,
тот
единственный
случай
вз аимн ост и
—
до
кра ев
и
ч ерез
м орс кой
кра й
на по лне нной,
а
не
пус той ,
как
счастли­
вая
любов ь .
Такое
мо ре
—
мое
мо ре
—
мо ре
моего
и
пушкинского
К
Мор ю
могло
быть
только
на
листк е
бумаги
—
и
внутри.
И
еще
одно:
пушкинское
мор е
был о
—
море
прощания.
Так
—
с
морями
и
людьми
—
не
встречаются.
Так
—
прощаются.
Как
же
я
могла,
с
морем
впе рв ые
здороваясь,
ощутить
от
нег о
то,
что
ощ у­
щал
Пушкин
—
навсегда
с
ним
прощаясь.
Ибо
с тоял
над
ним
Пушкин
тогда
в
посл едн ий
р аз.
Мое
мо ре
—
пушкинской
свободной
стихии
—
бы ло
м оре
пос­
леднего
раза,
последнего
глаза.
Отт ого
ли,
что
я
маленьким
ребенком
с тольк о
раз
своею
рук ой
пис а ла : «Прощай,
свободная
с тих ия!»—
или
без
в с якого
о тто­
го
—
я
все
вещи
своей
жиз ни
полюбила
и
пролюбила
прощанием,
а
не
встречей,
разрывом,
а
не
слиянием,
не
на
жизнь—
а
на
см ерть .
И,
в
совсем
уже
и ном
смысле,
моя
вст реч а
с
морем
име нно
ока ­
залась
прощанием
с
ним,
двойным
прощанием
—
с
морем
свобод­
ной
с т ихии,
которого
передо
мн ой
не
было
и
которое
я,
только
по­
вер ну вш ись
к
наст оя щ ему
мор ю
сп иной ,
восстановила
—
белым
по
серому
—
шифером
по
шиферу
—
и
прощанием
с
тем
настоя­
щим
морем,
к ото рое
передо
мной
было
и
к оторое
я,
из-за
т ого
пер­
вого,
уже
не
м огла
полюбить.
И
—
больше
скажу:
бе зг рамотнос ть
моего
младенческого
отождествления
стих ии
со
ст их ами
оказалась—
прозрением:
«свободная стихия»
оказалась
стихами,
а
не
морем,
ст их ами,
то
есть
единственной
стихией,
с
кот орой
не
прощаются
—
н ико гда.
1937


МУЗЕИ
АЛЕ КСАН ДР А
III
«Звонили колокола по скончавшемуся императору Александ­
ру
III, и в то же время отходила одна московская старушка.
И,
слушая
колокола,
сказала: «Хочу,
чтобы
ост ав ш ееся
п осле
меня
состояние
п ошло
на
б огоуго дн ое
з авед ение
памяти
поч ивше го
го­
с уда ря».
Состояние
бы ло
небольшое:
всего
только
два дцать
ты­
с яч.
С
этих-то
двадцати
старушкиных
тыс яч
и
начался
музей».
Вот
в
точности,
слово
в
слово,
постоянно,
с
де тства
м ною
с лы­
шанный
расск аз
моего
отца,
Ивана
Владимировича
Цветаева,
о
происхождении
Музея
и зящны х
искусств
име ни
императора
Александра
III.
Но
ме чта
о
музее
началась
раньше,
намного
ран ь ше,
в
те
времена,
ког да
мой
отец,
сын
бедного
сельского
священника
села
Талицы,
Шуйского
уезда,
Владимирской
губернии,
от ко­
ма нди рова нн ый
Киевским
ун ив е рси тетом
за
границу,
двадцати­
шестилетним
филологом
впервые
вст у пил
ного й
на
римский
ка­
мень.
Но
я
ошибаюсь:
в
эту
секунду
создалось
р е шение
к
бы­
тию
такого
муз ея,
мечта
о
музее
началась,
конечно,
до
Рима
—
еще
в
ра зл ива нных
са дах
Киева,
а
может
быть,
еще
и
в
глухих
Талицах,
Шуйского
у езда,
где
он
за
лучиной
изучал
латынь
и
греческий.
«Вот бы глазами взглянуть!» Позже же,
узрев: «Вот
бы
др угие
(такие же,
как
он,
босоногие
и
«лучинные») могли
глазами
взглянуть!»
Мечта
о
рус ск ом
музее
скульптуры
была,
могу
смело
сказать,
с
отц ом
сорожденная.
Год
р ожде ния
моего
от ца
—
1846 г.
Город
Таруса,
Калужской
губернии.
Дача
«Песочная» . ( Ст а ­
рый
бар ский
дом
исчезнувшего
и мени я,
пошедший
под
«дачу» .)
Да ча
Песочная
в
двух
в ерст ах
от
Тарусы,
совсем
о дна,
в
л есу,
на
высоком
берегу
Оки,—
с
такими
бер езам и. ..
Осень.
После­
дние—
ярко
и
мелко-розовые,
безы мянн ые ,
с
чудным
запахом,
узн ав аемы е
потом
везде
и
всегда,—
цветочки
в
кол еях.
Папа
и
83


мам а
уех али
на
Ура л
за
мрамором
для
музея.
Малолетняя
Ася
—
бо нне : «Августа Ивановна,
а
что
такое
—
музей?»— «Это
та кой
дом,
где
будут
разный
рыб
и
змей,
засушенный». —
«Зачем?» —
«Чтоб студент мог учить».
И,
радуясь
бу ду щей
учености
«студен ­
т а», а может быть,
просто
пользуясь
отсутствием
родителей,
нео­
ж ид анно
ра зраж ае тся
ослепительным
тирольским
«йодль».
Пи­
шем
па пе
и
маме
письма,
пишу
—
я,
неграмотная
Ася
рисует
му­
зеи
и
Уралы,
на
каждом
Урале
—
по
музе ю.
«А вот еще Урал,
а
вот
еще
Урал,
а
вот
еще
Урал», —
и,
заведя
от
рвения
язык
почти
за
край
ще ки : «А вот еще музей,
а
вот
еще
музей,
а
вот
еще
му­
зе й.. .»
Я
же,
с
то же
высунутым
языком,
ч естно
и
мощно
вы в ожу:
«Нашли ли мрамор для музея и крепкий ли?
У
нас
в
Тарусе
тоже
ес ть
мрамор,
только
не
крепкий...»
Мысл енно
же:
«Нашли ли для нас кота
—
и
уральский
ли?
У
нас
в
Тарусе
то же
есть
кот ы,
только
не
уральские».
Но
написать,
по
кодексу
нашего
дома ,
не
решаюсь.
В
одн о
прекрасное
утро
вся
дача
П есоч ная
заполняется
куска­
ми
разноцветного
камня:
голубого,
розового,
лилового,
с
ручьями
и
реками,
с
целыми
видами...
Ес ть
оди н
—
как
лом оть
ростбифа,
а
вот
этот,
пузырчатый,
точно
синий
в ски пе вший
кофе.
На
боль­
шой
правильный
квадрат
белого,
чуть
серого,
чуть
м ерца ющ его
камня
мы
даже
и
не
смотрим.
Это-то
и
ест ь
мрамор
для
музея.
Но
уральского
кота ,
обещанного,
родители
не
привезли.
Од но
из
первых
мо их
впечатлений
о
музее
—
закладка.
Сло ­
во
—
закладка,
вошедшее
в
на шу
жизнь,
как
многие
другие
сл о­
ва,
и
утвердившееся
в
ней
самостоятельно,
вне
см ысло во го
на­
пол нения ,
либо
с
иносмысловым.
Мам а
и
Лёра
ш ьют
платья
к
закладке.
Дедушка
пр иед ет
на
закладку
из
Кар лсб ад а.
Дай
бог,
чт обы
в
ден ь
за кла дки
была
хорошая
п огода .
На
закладке
буде т
государь
и
обе
государыни.
В
конце
к о нцов,
кто-то
из
нас
(не я,
всегда
отличавшаяся
об ратным
любознательности,
то
есть
абсо­
лютным
фат ализ мо м ): «Мама,
а
что
тако е
за клад ка ?»— «Буд ет
моле бен ,
п отом
гос уда рь
положит
под
камень
мо нету ,
и
музей
бу­
дет
зал ожен» .
—
«А зачем монету?» — «Н а
счастье». —
«А по­
том
ее
опять
возьмет?»— «Нет,
оставит». —
«Зачем?» — «О т­
ст ан ь ». (Монету
—
под
кам е нь.
Так
мы
в
Тарусе
хор он или
птиц,
з аеде нных
Васькой.
Сверху
—
крестик).
На
закладку
нас,
конеч­
но,
не
взяли,
но
день
был
сияющий,
мама
и
Лера
поехали
наряд­
н ые,
и
государь
положил
монету.
Музей
был
заложен.
От ец
же
84


i ри дня подряд навевал свой единственный за жизнь мотив:
три
первых
такта
како й -то
а рии
Верди.
Первое
мое
видение
музея
—
леса.
По
лесам,
—
как
птицы
по
жердям,
как
козы
по
уступам,
в
полной
свободе,
высоте,
п ус тоте,
в
полном
сне...
«Да не скачи же ты так!
Осторожней,
коз а!» Эту
«козу»
прошу
запомнить,
ибо
она
промелькнула
и
в
мое м
после­
дн ем
вид ении
музея.
Мы
с
Асей
впереди,
взрослые—
оте ц,
ма ть,
архитектор
Клейн,
еще
какие-то
господа
—
с ледом .
Спо к ой но-рад ост ный
по­
вествующий
голос
о т ца: «Здесь будет это,
тут
в ста нет
то-то,
от­
с юда
—
туда-то...» (Это «то-то», «Туда-то»
—
где
это
от ец
все
ви­
дит ?
А
как
ясно
видит,
даже
рукой
показывает!)Внизу,
сквозь
пе­
реплеты
пер екл адин
—
черная
земля,
ввер ху ,
сквозь
те
же
пере­
плеты
—
г олуб ое
неб о.
Кажется,
отсюда
так
легко
упасть
наверх,
как
вниз.
Муз ейн ые
леса.
Мой
пе рвый
отрыв
от
земли.
А
вот,
другое
видение.
Во
дворе
буд ущ его
музея,
в
сам ый
мо­
роз,
веселые
черноокие
люд и
перекатывают
огромные,
выш е
се бя
ростом,
квадраты
мрамора,
похожие
на
гигантские
куски
са­
хар а,
под
раскатистую
ре чь,
сплошь
на
р,
крупную
и
громкую,
как
тот
же
мра мор.
«А это итальянцы,
они
пр иехал и
из
И тал ии,
чт обы
строить
музей.
Скажи
им : «Buon giorno, corne sta?»* В от­
вет
на
прив ет
—
зубы,
белей
всех
сахаров
и
мраморов,
в
живой
оправе
благодарнейшей
из
улы б ок.
Г оды
(хочется сказать столе­
тия)
спустя,
чит ая
на
листке
почтовой
бумаги
посвященную
мне
О.
Мандельштамом
«Флоренцию в Москве»
—
я
не
вспомнила,
а
увидела
тех
итальянских
каменщиков
на
В олхон ке.
Сло во
«музей»
мы,
д ети,
неизменно
сл ыш али
в
окружении
имен:
ве лик ий
князь
Сергей
Александрович,
Нечаев-Мальцев,
Роман
И вано вич
Кле йн
и
еще
Гусев-Хрустальный.
Первое
пон ят­
но,
ибо
в елик ий
князь
был
покровителем
искусств,
архитектор
Клейн
пон ят но
т оже
(он же строил Драгомиловский мост через
Моск ва-р ск у), но Нечаева-Ма ль ц ева
и
Гусева-Хрустального
нуж­
но
объяснить.
Нечаев-Мальцев
был
крупнейший
хрус тал еза вод -
чик
в
городе
Гусеве,
п отому
и
ставше м
Хрустальным.
Не
знаю
* Доброе утро,
как
п ож ива ете? (ит.)
85


почему,
по
непосредственной
ли
люб ви
к
искусству
или
просто
«для души»
и
даж е
для
се
спасен ия
(сознание неправды денег в
рус ск ой
душе
невытравимо). —
во
всяком
случае,
под
неустан­
ным
и
страстным
воздействием
моего
отц а
(можно сказать,
что
от ец
Мальцева
о брабат ыва л,
как
тс
итальянцы
—
мрамор)
Неч а­
ев-Мальцев
ст ал
главным,
широко
говоря
—
единственным
жерт­
вов ателем
музея,
таким
же
его
ф изи ческ им
создателем,
как
отец
—
духовным.
(Даже такая шутка по Москве ходила: «Цвета ­
ев- Мал ьце в» .)
Нечаев -М ал ьц ев
в
Москве
не
жи л,
и
мы
в
раннем
де тстве
его
ни ког да
не
ви дел и,
за то
постоянно
слышали.
Для
нас
Н ечаев -
Мальцев
был
почти
что
обиходом.
«Телеграмма от Нечаева-
М а льце в а». «Завтракать с Нечаевым-Мал ьц е вы м». «Ехать к
Неча­
еву -Мал ь цеву
в
Петербург».
Почти
что
оби ход ом
и
немножко
ка-
нитферштаном,
к оторог о,
пр иб авлю
в
скобках,
ни
о дин
ребенок,
к
чес ти
де тст ва,
не
понимает
в
его
настоящем
юмористическом
см ысл е,
то
есть
именно
в
самом
настоящем:
чел ов еческ ом
(бед­
ный,
бедный
Канитферштан!).
—
Что
мне
делать
с
Нечаевым-Мальцевым?—
жаловался
от ец
матери
после
каждого
из
так их
завтраков,
—
опять
всякие
пулярды
и
устрицы...
Да
я
устриц
в
рот
не
бе ру,
не
говоря
уже
о
всяких
шабли.
Ну,
зачем
мне,
с ыну
сельского
священника
—
уст­
риц ы?
А
зас тав ляет,
злодей,
заставляет! «Нет уж,
голубчик
вы
мо й,
соблаговолите!» Он,
может
быть,
дум а ет,
что
я—
стесня­
юс ь,
что
ли?
Да
какое
ст есняю сь ,
когда
сердце
разрывается
от
жа­
лости:
ведь
на
эту
сторублевку
—
что
мо жно
для
музея
сд ела ть!
Из-за
каждой
дверной
задвижки
торг уется,
—
что,
да
зачем
—
а
на
чрево
свое,
на
этих
негодных
устриц
ста
рублей
не
жал е ет.
Вы­
кинутые
де нь ги!
Что
бы
мн е—
на
музей!
И
завтра
с
ним
зав тра ­
кать,
и
п осл езав тра,
так
на
целые
пя ть
сотен
и
назавтракаем.
Хоть
бы
мне
мою
долю
на
руки
выдал!
Вед ь
само е
обидное,
что
я
сам
музей
объедаю...
С
течен ие м
времени
принципом
моего
отц а
с
Нечаевым-
Мальцевым
стало
—
ставить
его
пер ед
гот ов ым
ф ак том,
то
ест ь
с чет ом.
Р асчет
был
верный:
счет—
надо
платить,
предложе­
ние
—
ну жно
отказывать.
Сче т
для
делового
чело ве ка
—
с удьб а.
Сче т
—
рок.
Прос ьба
—
полная
свобода
воли
и
даже
простор
сво ­
е волию .
Все
расстояние
о т: «Нельзя же не»
до: «Раз можно не».
Это
мой
отец,
самый
непрактичный
из
н еделов ых
люде й,
учел.
Так
Нечаев-Мальцев
кормил
мое го
отца
трюфелями,
а
оте ц
Н еча­
ева-Мальцева—
сч ет ами.
И
всегда
к
концу
завтрака,
под
ю
са­
86


мое
насильное
шабли.
«Человек ему—
свои
счет,
а
я
свой,
свои...» — «И
что
же?» — «Ничего.
Только
пом ыча л».
Но
ког да
мой
отец,
увлекшись
и
заб ы вш ись,
события
(конец завтрака и
сверш ив ши йся
факт
заказа)
опережал: «Ахорошобы нам,
Юрий
Ст епано вич ,
выписать
из-за
границы...» —
настороженный
жерт ­
вователь,
не
дав
дог ов ори ть : «Не могу.
Разорен.
Ра боч ие ...
Что
вы
меня
—
вконец
разорить
хотите?
Да
это
же
какая-то
п рорв а,
нако­
нец!
Пусть
государь
дае т,
его
же
ро дит еля—
имени...»
И
чем
меньше*
предполагалась
затрата
—
тем
окончательное
отказывал­
ся
жертвователь.
Так,
некоторых
пустяков
он
по
старческому
и
миллионщикову
упорству
не
утвердил
никогда.
Но
когда
в
1905
году
его
заводы
стали,
тем
нанося
ему
несметные
убытки,
он
ни
р убля
не
урезал
у
музея.
Нечаев-Мальцев
на
музей
дал
три
ми л­
лиона,
покойный
государь
триста
тысяч.
Эти
цифры
помню
д ос­
товерно.
Музей
Александра
III есть четырнадцатилетний бес-
ср ебр еный
тр уд
мое го
от ца
и
три
мальцевских,
таких
же
бесср еб-
реных
м ил лиона.
Где
те
пу ды
цветаевско-мальцевской
перепис­
ки,
кот орую
оте ц,
чтоб ы
да ть
заработать,
дал
одной
из
св оих
пл е­
мя нниц,
кр уг лолице й
по пов не
и
курсистке
Тоне,
переп исыват ь
от
рук и
в
ог ро мный
фолиант»
котор ый
бедная
Тоня,
сопя
и
корпя
и
ничего
не
поним а я
(была медичка!), тоскливо называла « м оя
пле ш ь»? Помню,
что
за
тре хмесячн ую
работу
девушка
получила
тридцать
рублей .
Таковы
б ыли
цены.
Но
такова
еще
была
осо­
бая
—
музейная!
—
бережливость
отца.
«И тридцать рублей зара­
ботает,
и,
по
крайней
мере ,
знать
будет,
что
такое
музей
и
как
он
строится.
Лучше
—
чем
с
подружками
чаи
распивать!»
Ближайшим
сотрудником
моего
от ца
бы ла
моя
мат ь,
Мари я
Александровна
Цветаева,
рожденная
М ейн.
Она
вела
всю
его
об­
ширную
иностранную
переписку
и,
часто,
зао ч ным
крас н оречи ­
ем
своим,
какой-то
особой
грацией
шутки
или
лести
(с францу­
зо м), строкой из поэта ( с
а нглич а нином ), каким- ни буд ь
вопросом
о
дет ях
и
сад е
(с немцем)
—
той
человеческой
н отой
в
деловом
письме,
личной—
в
официальном,
иногда
же
просто
удачным
словесным
оборотом,
сразу
добивалась
тог о,
че го
бы
толь ко
с
трудом
и
со всем
иначе
д оби лся
мой
оте ц.
Главной
же
та йной
ее
успеха
б ыли,
кон ечн о,
не
словесные
обороты,
кот орые
есть
толь­
ко
слуги,
а
тот
сердечный
ж ар,
без
к оторо го
словесный
дар
—
ничто.
И,
гов оря
о
ее
помо щи
отцу,
я
прежде
всего
гов орю
о
нео­
слабности
ес
духовного
учас тия,
ч уде
женской
п рича стнос ти
вхождения
во
все
и
вых ожд е ния
из
всего—
поб ед ит елем.
Помо­
гать
музею
б ыло
прежде
всего
духовно
помогать
отц у:
верить
в
87


него,
а
когда
нуж но,
и
за
него.
Так ,
от
дверных
руч ек
упирающе­
гося
жертвователя
до
завитков
кол онн ,
музей
—
весь
ст оит
на
женском
уч аст ии.
Это
я,
детски й
свидетель
тех
лет,
должна
с ка­
за ть,
ибо
за
меня
э того
не
скажет
(ибо так глубоко не знасТ)
—
никто.
Когда
она
в
1902 году заболела туберкулезом и выехала с
младшими
деть ми
за
границу,
ее
участие
нс
только
не
ослабло,
но
еще
усугубилось
—
вс ей
силой
тоски.
Из
Москвы
то
в
ген уэ зс кое
Нерви,
то
в
Лозанну,
то
во
Фрейбург
шли
подробные
отчеты
о
каждом
вершковом
приросте
ширящегося
и
вы сящ его ся
музе я.
(Так родители,
радуясь,
отмечают
рост
ребенка
на
д вери
и
в
днев­
нике.)
И
такие
Эке
из
Нерви,
Лозанны
и
т.
д.
любовные
опросные
листы.
Когда
дозволяло
здоровье,
верней
болезнь,
он а,
по
поруче­
нию
отца,
езди ла
по
старым
городкам
Германии,
с
ко торой
был
особенно
связан
мой
отец ,
выбирая
и
направляя,
торопя
и
горяча ,
добиваясь
и
сбавок
и
улы бок .
(А у делового немца добиться
у лыб к и...).
Не
забывали
и
мы
с
Асей
нашего
гигантского
мл адш е­
го
брата.
В
каждом
письме
—
то
из
Лозанны,
то
из
Фрейбурга,
после
описания
какого-нибудь
tour du lac* или восхождения на
очередной
шварцвальдский
холм,
приписка,
сначала,
по
малолет­
ству,
совсем
гл упа я: «Как Васька?
Как
музей?»—
но
со
временем
и
более
просвещенные.
К
од иннад ц ати
год ам
и
я
втянулась
в
ра­
боту,
а
именно,
по
летам,
когда
мы
все
съезжались,
писала
от цу
его
немецкие
пись ма.
(Отец языки знал отлично,
но,
как
самоучка,
и
пиша
и
говоря,
именно
пе ревод ил
с
русского.
Кроме
итальянско­
го,
кото р ый
знал
как
родн ой
и
на
котором
долгие
годы
молодости
читал
в
Болон ском
у ниве рс ите те .) Как сейчас
помню
«Hildesheimer
Silberfund»** и «Professor Freu».
Зато
какое
сияние
гордос ти ,
когда
в
ответном
письме
за
таким-то
No
в
ко нце
приписка: «GrüssenSie
mir ihr liebenswuerdiges und pflichttreues Tôchterlein»***.
Немецкую
переписку
отца
я
вел а
до
самой
его
ко нч ины
(1913 г.).
Теперь
расскажу
о
страшном
его
и
матери,
всех
н ас,
горе,
к ог­
да
зимой
1904—1905 года сгорела часть коллекций музея (оче­
вид но,
та
де ре вян ная
скульптура,
котор ую
и
заказывали
в
Герма­
ни и).
Мне
к ажет ся,
это
б ыло
на
Рождество,
потому
что
от ец
был
с
на ми
во
Фрейбурге.
Т ел егр амма.
От ец
молча
п ер едает
мат ери .
По мню
ее
задохнувшийся,
захлебнувшийся
голос,
без
слова,
ка­
же тс я : «А-ах !» И отцовское—
она
тогда
бы ла
уже
очень
б оль­
на
—
умиротворяющее,
см ирен ное ,
б еск онеч но -р азб ит ое: «Ниче-
* Прогулки по озеру (фр. ) .
♦♦Гильдссгеймский серебряный клад (на м .).
♦♦♦Передайте от меня привет Вашей милой и добросовестной дочурке
(нем. ).
88


го.
Даст
Бог.
К ак- нибу дь». (Телеграмма,
сго ряча,
был а:
музей
го­
рит.)
И
его
бе з мо лвные
слезы,
от
которых
мы
с
Асей ,
ник ог да
не
вид ев шие
его
плачущим,
в
како м-т о
ужасе
отвернулись.
Ма ть
до
последней
секунды
пом нила
музей
и,
уми ра я,
пос ле­
д ним
голосом,
из
последних
легких
по жел ала
отц у
счастливого
з ав ерш ения
его
(да и ее!) детища.
Думаю,
что
не
одних
на с,
вы­
росшими,
видела
она
предсмертным
оком.
Говоря
о
матери,
не
мо гу
не
упомянуть
ее
отц а,
мое го
деда,
Александра
Даниловича
Мейна,
еще
до
старушкиных
ты сяч,
до
клейновского
плана,
до
всякой
зримости
и
осязаемости,
в
отцов­
скую
мечту
—
поверившего,
его
в
ней,
уже
совсем
бо льн ым,
не­
устанно
поддерживавшего
и
оставившего
на
музей
часть
своего
состояния.
Так
что
спокойно
тио гу
сказать,
что
по-настоящему
за­
ложен
был
муз ей
в
доме
моего
деда,
А.
Д.
Мейна,
в
Неопалимов­
ско м
переулке,
на
Москве-реке.
Все
они
ум е рли,
и
я
должна
с ка­
зать.
Август
1933


лавровый
ве нок
ПАМЯТИ
ПРОФ.
И.
В.
ЦВЕТАЕВА
Го да
за
два
до
открытия
музея
отцу
предложили
переехать
на
казенную
директорскую
квартиру,
тольк о
что
отстроенную.
«По­
думайте,
Иван
Владимирович,
—
с о бла зняла
наша
старая
эк о­
номка
Олимпиевна,
—
просторная,
покойная,
все
комнаты
в
ряд,
кухня
тут
же
—
и
ч ерез
двор
носить
не
нуж но,
электричество
—
и
ламп
наливать
не
нужно ,
и
ванн а
—
ив
баню
ходить
не
нуж­
но—
все
под
рукой...
А
это т—
с да ть...»— «Сдать,
сдать!
—
с
неожиданным
раздражением
отозвался
отец.
—
Я
всю
жизнь
пров ел
на
высокой
ноте!
—
И,
уже
самому
се бе,
отъединенно:
—
В
это м
доме
родились
все
мои
д ет и...
Сам
тополя
саж ал. ..
—
И
совсем
уже
ти хо,
п очти
неслышно,
а
для
экономки
и
вовсе
не­
поня тно :
—
Я
на
это
дело
положил
четырнадцать
лет
жизни...
За­
чем
мне
электричество?!
А
квартиру
отда ть
семейным
служа­
щим,
как
раз
четыре
квартирки
выйдут,
отличные...
Две
комнаты
и
по
кухонке...» —
Так
и
было
сделано.
В
эту
же
ве сну
от ец
из
Германии
пр ивез
от
се бя
музею
—
оче­
редной
подарок:
маш ин ку
для
стрижки
га зон а.
—
«А таможне не
плат ил,
ни-ни.
Упаковал
ее
в
ящичек,
сверху
заложил
книжками
и
поставил
в
ноги.
—
А
это
что
у
вас
здесь?
—
Эт о?
—
Гр еческ ие
кн ижк и.
—
Ну,
видят
—
профессор,
человек
пожилой,
одет
скромно,
врать
не
бу дет.
Что
такому
и
возить,
как
не
греческие
книжки!
Не
парфюмерию
же.
Так
и
провез
без
по шл ины.
Поми ­
луйте!
Да
на
пошлину
вт орую
такую
стрижку
купить
мож но ».
(Никогда не забуду,
как
он
на
само сеян ом
газоне
перед
музеем
—
первый
—
ревниво,
почтительно,
старательно
и
неу ме ло,
ее
про­
бо ва л.)
Думаю,
что
это
был
единственный
за
жиз нь
противозаконный
поступок
моего
от ца.
Впрочем,
он
для
музея
был
готов
на
несрав­
не нно
—
большее,
во
вс яком
случае
—
дольшее.
Сидит
он
у
ка­
кой -н и будь
москворецкой
купчихи,
потягивает
ча ек
и
уле щает :
—
«Таким -то
образом,
матушка,
вс ем
и
радость,
и
польза
бу дет.
А
что
племянник?
Племянник
вес
рав но
про мота ет ».
Старушка:
—
90


«Нсужли?» -- « Ка к
Бог
свят—
п ром отас г.
Пр опье т
или
в
карты
про пус т ит».
Старушка,
у павш им
голос ом :
—
«Пропустит» .
Отец:
—
«А покойник их,
небо сь,
по
по лт инник у
собирал.
Пле­
мянник
пусть
сам
наработает.
Я
ве дь
тоже
в
дет ст ве
бос ик ом
бе­
га л...»
Помню,
что
таким
способом,
тольк о
на
этот
раз
у
ст аруш ­
ки
высокопоставленной,
отец,
в
конце
очень
долгих
концов,
от­
ст оял
для
музея
прек р асный
под л инник :
мраморную
голов у
им­
пе ра тора
Тита,
которая
и
по ныне
украшает
музей.
Отношение
к
строящемуся
музею
был о
р азно е.
Помню
извест­
н ого
московского
педагога
Вахтерова,
в
1909 году говорившего
мн е,
тогд а
—
гимназистке:
—
«Зачем музей?
Сейчас
нужны
лабо­
ратории,
а
не
музеи,
родильные
д ома,
а
не
музеи,
городские
шк о­
лы,
а
не
музеи.
Ничего!
ПустЬ
с троя т!
Придет
рев ол ю ция,
и
мы,
вместо
всех
этих
статуй,
поставим
койки.
И
парты.
А
что
с тро­
ят
—
н иче го.
Стены
нам
пригодятся».
В
общем,
и нт елл иг енция
и
молодежь
о тн осил ись
равнодушно,
и
отец
в
св оем
д елё
(как каж­
дый
любящий—
в
сво е м !) был одинок.
Но
он
эт ого
не
заме­
чал
—
или
миновал.
Зато,
как
же
он
радовался
малейшему
сочув­
ствию,
малейшему
«музейному»
в опрос у,
как
ох отно
сам
путево-
дил
—
шестидесятипятилетний
стар ик
и
безумно
занятый
ч ело­
век
—
наших
сверстников,
мальчишек
и
девчонок,
сам
показывая
и
рассказывая,
обстоятельно
отвечая
на
самые
наив ные
вопросы.
Убеждена,
что
не
более
ревностно
—
раз
от
всей
души,
знач ит ,
боль ше
не льз я!
—
он
потом
показывал
музей
верхам
России.
Ра з­
ница
между
путеводимыми
тонула,
и
даже
сгорала,
в
неизменно­
сти
вдохновения.
Ус или ть
это
вдохновение
м огло
только
чужое
вдохновение.
Оно
р едко
—
везде.
Не
могу
не
рассказать
об
одном
его
путевождении.
Поступил
к
нам
дворник,
прямо
из
деревни,
семн адца ти
лет,
круглоли­
цый,
кар ег лаз ый,
с
щеками
пышущими,
как
те
печи,
к оторы е
он
так
жарко
и
с
так им
жаром
топил,
—
по
име ни
Ал ексей ,
и,
де й­
ствител ь н о,
Божий
человек,
да же
Божие
дитя:
не
пил,
не
курил,
тол ько
спал.
Зато
—
сп ал
непробудно.
И
вот,
это
самое
«Божие дитя», однажды,
мн е:
—
«Барышня,
как
бы
мне
посмотреть
нашего
барина
за вед ени е?
Говорят,
сам
государь
на
освящение
пожалует,
так
как
бы
мне
уж
заодно...»
За
утренним
чаем
я,
отц у:
—
«Папа,
ты
не
можешь
показать
А лек сею
музей?»— «С
удовольствием.
Кто
такой
Алексей?»—
«А это наш дворник .
Он
очень
интересуется...» — «Гмм...
навряд
ли
он...
А
впрочем,
пусть
посмотрит...» —
За
вечерним
чаем
того
же
дня:— «Водил,
папа,
Алексея?»— «А
как
же!»— «Ну,
9/


как?» — «Да
видишь
ли,
как
человек
непр ос вещ енн ый
и
да же
придурковатый,
он,
завидев
вс ех
мо их
Гераклов
и
Венер,
так
з ас­
ты ди лся
—
и
д аже
испу гался ,
что,
представь
себе,
всю
дорогу
шел
с ле пой.
Да,
да,
да.
Закрылся
локтем
и
таким
манером
п ро­
шел
по
всему
музею.
—
Да
ты,
Алексей,
гляди!
Сейчас
ничего
та­
ко го
нет!
—
Куда
т ам!
Красный,
как
р ак,
взглянет
на
секунду
из-
под
локтя
и,
как
ошпаренный,
опять
зажмурится.
Тут
я
его
и
от­
пу с тил».
Утром
А лек сей
прихо дит
топить
печку.
—
«Ну,
что,
Ал ек сей,
по нр авил ся
тебе
музей?»—«Здание
хорош е е». —
«По­
че му
же
ты
все
время
шел
слепой?»—
Алексей,
шеп от ом:
—
«Женщины голые .. .» —
На
кухне
же
объяснялся
вол ьнее :
—
«Ко­
не чно,
барину
вид не й,
и
мед али
у
них
все,
а
я
человек
деревенс­
кий,
а
все
—
чудно!
На
старости
лет ,
а
чем
занялись!
Баб
гол ых
понаставили
да
мужиков!
Да
еще
освящать
задумали...
Да
поп
—
увидит
—
как
плюн е т!
Му-зей!»
За
какой-то
срок
до
открытия
музея
в
до ме
прошел
слух,
что
отц у
«за музей»
дают
«почетного опекуна».
С лух
подтвердился,
и
начались
разговоры
о
мундире.
—
«Шить настоящим золотом,
—
гов ори л
оте ц
сокрушенно,
—
и
подумать
страшно,
во
что
это
зо­
лот о
об ойде тся. ..» — «Ничего,
папа,
не
поделаешь!
Дал и
опеку­
на
—
давай
мундир!»—«Я
не
против
мундира,
но
есть
мундир
и
мундир...
За чем
мне,
старому
человеку,
золото?» — «Папа,
но
это
форма!» — «Знаю,
знаю,
но
когда
подумаешь,
что
на
этот
мундир
такого
же,
как
я
когда-то,
босоногого,
—
в
Рим
отправить
мож­
но....
Семьсот
целковых!(И,
уже
с
улыбкой:)—
Да
весь
опекун
того
не
стоит!»—
Мундир,
кон ечн о,
был
сшит.
Был
в
нашем
зал е
впервые
на дет
и
обозрен.
Чудесный,
древесный,
весь
в
каких-то
цветочках.—
«Папа,
не
огорчайся!
Ведь
это
же
для
м уз ея!»
(С доброй улыбкой,
но
все
же
со
вздохом:)—«Вот,
разве
уж,
для
музея!»—
Сшили
от цу
мундир,
стали
шить
дочерям
платья
(«дамы в белых городских,
закр ы тых »).
Нечего
говорить,
что
отец
за
материей
отправился
сам,
—
в
какой-то
свой
магазин, «к
одному
моему
знакомцу,
с
к ото рым
я
уже
тридцать
лет
торгу­
юсь...» — «Материю
нужно,
прежде
всего,
прочную,
—
музей
от­
крывается
раз,
а
белое
платье
всегда
пригодится,
а
фасоном
сове­
тую
шит ь
сам ым
простым,
две
прямые
п олы,
например,
и
схв а­
ти ть
лентой,
а
с зади
пустим
клин». (В
спасительность
кл ина
во
всех
да мски х
ту ал етах
оте ц
верил
с в ято.)
Шила
нам
на ша
вечная
Олимпиевна,
по
при зв анию
домашняя
портниха.
Нечего
гово­
рить,
что
отец
на
вс ех
примерках
присутствовал.
—
«Только не
обтягивайте,
Ал ек санд ра
Олимпиевна,
не
обтягивайте!
Материи
92


за
глаза,
а
Марина
и
1ак худая,
—
уж
не
знаю,
с
чего,
—
чтоб
не
вышло,
как
кость.
Припустите,
припустите!»—
О лим пиев на
же,
во
всем
с
отцом
соглашаясь,
под
машинный
шумок,
ш ила
по-сво-
сму,
то
ест ь
п о- нашему .
Самое
трогательное,
что,
ко гда
от ец
уви­
дел
нас
в
готовом,
то
есть,
по
существу,
для
нег о
неу з наваемо м,
он,
гордясь
и
восхищаясь,
св ой
покрой
и
клин
узнал!
Поверят
мне
или
нет,
если
скаж у,
что
от ец
несколько
вечеров
до
открытия
муз ея,
в
наш ей
бывшей
детской,
сам,
самолично,
уч ил
нас
с
Асей
делать
прид в ор ный
реверанс?!
—
«Я сколько раз
видал
на
приемах
и
о тл ично
знаю.
(Приподымая полы пиджака и
приседая:)—
Ногу
за
ног у,
колено
согнуть,
в
т алии
согнуться,
за­
сты ть ,—
и...
не т,
уж,
пожалуйста,
без
козьих
скачков!—
вот
та к.
Конечно,
ваша
мама
вам
бы
лу чше
показала...»
—
«Говорила я вам,
не
сп еш ите
замуж,
—
нашептывала
О ли мпи евна,
выдергивая
последнюю
на метку ,
—
пригодится
вам
ваше
девичество...
Вот
и
вышло
по-моему.
Б ыли
бы
барышня­
ми
—
б ыли
бы
сейчас
фрей лин ами,
каждый
ден ь
бы
видели
госу­
даря
с
государыней.
Ато,—
вышли
замуж
за
мальчишек!»—
«Александра Олимпиевна!» — «А
я
бы
на
вас
ши ла
—
все
такое
тонкое,
воздушное,
де ви чес кое,
пр идв ор но е...
А
вот
теперь,
за
гимназистами-то
замужем,
всю
жизнь
и
будет е
ходи ть
в
простом
суконном...
Эх !»
За
ден ь
до
открытия^
музея,
рано
утром,
за
отцом
из
музея
спеш но
прие ха л
к урье р.
—
«Что такое?» — «Не
могу
знать,
то ль­
ко
пр оси ли
поскорее
и
во
в сем
обычном...» —
Отец
сразу
отпра­
вился.
Вернулся
довольно
скоро.
—
«Зачем вызывали?» — «А
по­
казать
мо лод ой
государыне
музей». —
«Одной?» — «Да.
Она,
бедняжка,
ст р адает
нервами,
не
выносит
скопления
людей,
вот
и
решила
посмотреть
з ар анее». —
«Как же это было?» — «Слуга
вез
кресло
на
ко леса х,
я
шел
рядом». — «Она
что- н и будь
спраши­
вала?»— «Нет,
н иче го.
Так
и
проехались
молча
по
вс ем
за­
лам». —
«И даже не сказала,
что
понравилось?»— «Нет.
Он а,
должно
быть,
бедняжка,
совсем
больная:
лихорадочные
щеки,
взгляд
отсутствующий...
Я
сначал а,
было,
называл
залы,
а
п отом
и
перестал:
вижу
—
не
до
меня.
Ни
ра зу
не
в зг лянула
ни
направо,
ни
налево,
так
и
проглядела
в
одн у
точку.
Но
под
конец
все-таки
ск аз ала:
—
“Благодарю вас,
п ро фе сс ор”...
Бедная
же нщина !
Бе д­
ная
женщ ина!»
Так
это
у
меня
и
осталось,
н евид анн ым
м ною
видением:
в
ра нний
час
ут ра,
в
катящемся
кр ес ле,
по
пустым
залам,
между
бе­
лых
статуй...
93


В
ден ь
открытия
музея
—
майский,
синий
и
жаркий
—
ра но
утр ом
—
звонок.
Звонок
—
и
венок
—
лавровый!
Это
наша
ста­
рая
семейная
приятельница,
обрусевшая
неаполитанка,
приехала
поздравить
отц а
с
великим
днем.
Никогда
не
забуду.
Отец
в
ст а­
ром
ха лате ,
перед
ним
седая
огнеокая
красавица,
между
ними
ве­
нок,
ко торы й
та
упорно
стара ется,
а
тот
никак
не
да ет
надеть.
Мягк о
и
твердо
отбиваясь:
—
«Помилуйте,
голуб уш ка !
Старый
профессор
в
халат е—
и
вдруг
венок!
Это
вам
нужно
надеть,
увенчать
красоту!
Нет
уж,
голу бушк а ,
увольте!
Сердечно
вам
бла­
годарен,
тол ько
разрешите
мне
эт от
венок...
Э кая
вы,
одн ак о,
прыт к а я !» Итальянка,
сверкая
глазами
и
слезами,
а
венок
для
в ер­
ности
над
го ло вой
отц а
придерживая:
—
«От лица моей родины ...
Здесь
не
умеют
чтить
вел и ких
люд е й...
Иван
Владимирович,
вы
сдел ал и
ве лик ое
д ело!»— «П ол нот е,
полноте,
голубка,
что
вы
меня
конфузите!
Просто
осуществил
свою
давнишнюю
мечту.
Бог
дал
—
и
люди
помогли».
Вторым
подарком
был
на ш,
детский,
на
него
и
был
положен
венок,
ибо
это
был
—
поднос.
Подарок
не
такой
без дар ны й,
как
може т
показаться
сразу.
Во-первых,
па па
постоянно
пь ет
чай
у
себя
в
кабинете.
Во-вторых,
п ока
чт о,
на
подносе
б удут
лежать
ви зитны е
карточки
всех
предстоящих
посетителей.
(Усердная
Олимпиевна:
—
«Письма буду носить Ивану Владимировичу на
серебря но м
по дно се,
как
гра фу
или
князю!
Чем
он
хуже!(и,
уже
начало
ле г енд ы): Сам царицу в кресле катал!») В-тр е ть их ,
и,
в- гла вных :
ес ть
место
для
да ты,
а
дата
—
все.
Поднос
по д несен,
и
опять
изв е чный
припе в.
—
«Зачем мне,
стар о му
человеку,
сереб­
ряный
поднос?
Это
вам
с
Ас ей
нужно,
вы
теперь
замужем,
гостей
принимать
будете...
Спасибо,
спасиб о .
Пр екр асны й
поднос,
ма с­
сивны й,
хлебниковский...
Только
жаль,
что
так
на
ме ня
потрати­
л ись ...»
Ни к огда
не
забу ду :
под
перв ым
лучом
того
майского
с олнца ,
в
белом
зале,
на
ломберном
столике,
на
серебряном
подносе
—
лавровый
венок.
Сентябрь
1933


ОТКРЫТИЕ
МУЗЕЯ
Белое
вид ени е
музе я
на
щедрой
сине ве
неба.
По
сторонам
входа
двойные
ряды
лицеистов,
от
долгого
ст о яния
прислонив­
шихс я
ряд
к
р яду
спинами
и
тем
каждую
шеренгу
являющих
многолико-двуликим
—
но
ка ким
младоликим!
—
Янусом.
Пе р­
вое
при
входе—
старик
в
долгополой
шубе
(май!) «А где тут у
вас
раздеваются?»— «Пожалуйте,
в аше
превосходительство». —
«А нумера даете?
А
то
шуба-то
небось
бобровая,
как
бы
при
тор-
жес тв е-т о...» Тесть моего
отц а,
древний
историк
И< л овай ск ий>.
Белое
видение
лестницы,
владычествующей
над
всем
и
всеми.
У
п рав ого
кры ла
—
как
страж
—
в
нечеловеческий
и
даже
не
в
бо­
жес т ве нный:
в
героический
рост—
микеланджеловский
Давид.
Гости,
в
ожидании
гос уда ря,
разбредаются
по
залам.
В друг
—
зво н,
грох от ,
испуг,
от ск ок,
сер еб рян ые
ос ко лки
и
потоки:
это
во­
семнадцатилетний
зя ть
моего
отц а
задел
поднос
с
кавказскими
во­
дами,
побежавшими
и
засверкавшими,
как
породившие
их
источ­
ник и.
Старички,
удостоверившись,
что
не
бо мба,
успокаиваются.
Ста р ики,
старики,
старики.
Ор ден а,
ордена,
ордена.
Ни
лба
без
рытвин,
ни
груди
без
звездЪг
Мой
брат
и
муж
здес ь
един­
ств енно-м о лод ые.
Группа
мо ло дых
великих
князей
не
в
счет,
ибо
это
именно
груп п а:
мраморный
барельеф.
Мн итс я,
что
сегодня
вся
старость
Росси и
притекла
сюда
на
поклон
вечной
юности
Гр еции.
Живой
урок
истории
и
ф ило со фии:
вот
что
время
делает
с
людьми,
вот
что
—
с
богами.
Вот
что
врем я
делае т
с
человеком,
вот
что
(взгляд на статуи)
—
с
человеком
дел ает
искусство.
И,
последний
урок:
вот
что
время
делает
с
чел ов еком,
вот
что
че­
ловек
делает
со
временем.
Но
я
об
этом,
по
молодости
лет,
не
думаю,
я
тольк о
чувствую
ж уть.
Старос ть ,
в
ее
гла в ной
примете:
обе сцв е ченн ость,
пер ес или­
вает
даже
удар,
по
гл азам ,
золота,
ибо
вся
эта
старость
залита
зо­
лотом:
чем
старее,
тем
золо че,
чем
дряхлее
—
тем
блистательнее,
чем
тус клее
око
—
тем
ослепительнее
грудь.
То же
статуи,
по
иным.
Если
великокняжеское
юношество
статуи
по
форме:
жи­
95


вой
мрамор,
сановники—
стат уи
по
ма те риа лу:
гипсу
Rigidité*
(русского точного слова нет)
ст ары х,
полых,
з а полне нных
смерт­
ной
известью
кос те й.
Ни ко гда
не
забуду,
как
о дин
такой
стари­
чок,
споткнувшись
на
лестнице,
так
и
о ст ался
лежать,
только
во­
роча я
головой,
пока
мой
м уж,
сбежав
к
не му
св ерху ,
осторожно,
но
наст о йчиво
не
поставил
его
на
ног и
—
как
ку клу.
Сказав
«кук ­
ла », я назвала дам.
Белые,
одинаковые,
с
одинаково-длинными
шеями,
особенно
длинные
от
высоких,
стягивающих
горло,
во­
ротников,
в
одинаково-высоких
корсетах,
с
одинаково-высокими
«подъездами»
причесок,
может
быть,
молодые,
может
быть,
ст а­
рые ,
если
и
молодые,
так
старые,
не
старые-пожилые,
—
ка ког о-
то
возраста,
кот орого
нет
в
жиз ни,
собирательного
возраста,
со­
здаваемого
дне м,
местом
и
туалетом
—
а
может
быть,
и
ровным
в ерх ним
рассеянным
фотографическим
стереоскопическим,
му­
зей ным
светом...
Ку клы
во
всей
торж ес тве нн ости ,
устрашитель-
ности
и
притягательности
эт ой
вовсе
не
детской
вещи.
Т р ойная
белизна:
стен,
седин,
дам
—
тольк о
фон,
тольк о
берега
эт ому
зо­
лотому
неустанно
ползущему
старческому
Па кт олу
галунов
и
ор­
денов.
И
еще
од но
раз ите льн ое
про т иво реч ие:
между
новизной
здания
—
и
бесконечной
ветхостью
зр и теля,
между
нетронутос­
тью
полов
и
бе ск онеч ной
изношенностью
идущих
по
ним
ног.
Ви ден ия
(статуи), привидения (с ан ов н ик и), сновидения (т о т
жи­
вой
мраморный
цветник)
и
ку клы ...
См ело
скажу,
что
статуи
в
тот
первый
день
музейного
бытия
казались
жив ее
людей,
не
только
казались,
но
—
б ыли,
ибо
каждую
из
ни х,
с
живо й
заботой
от ли­
тую
мастером,
со
всей
заботой
живо й
любви
собственноручно
вы нима л
из
стр у жек
мой
отец ,
каждую,
с
помощью
таких
же
лю­
бящих,
приученных
к
любви
простых
рук ,
устанавливал
на
уго ­
то ва нном
ей
месте,
на
каждую,
отступив: «Хороша!» Этих же са­
новников
и
дам,
казалось,
никто
уже,
а
может
бы ть,
и
никто
ни ког­
да
не
любил,
как
и
они
—
никого
и
ничего...
На стоя щий
музей,
во
всем
холоде
эт ого
слов а,
был
не
вок руг ,
а
в
них ,
б ыл—
он и,
был и
—
они.
Но
стой:
что-то
живое!
Сре ди
общего
белого
дамско­
го
облака
совер ш енно
неожиданно
и
даже
невероятно—
совер­
шенно
отд ельн ая,
самостоятельная
рябая
юбка!
Именно
юбка,
над
которой
блузка
«с напуском».
Закоренелая
«шестидесятница»?
Обедневшая
знатная?
Не т,
богатейшая
и
консервативнейшая
жена
консервативнейшего
из
историков,
консерватизм
сво й
распростра­
нившая
и
на
сундуки,
то
е сть
решившая,
в опре ки
предписанию
(«дамы в белых городских закрытых»), лишние пять аршин белого
•Одеревенелость (фр.).
96


фая
—
сохранить.
И
в
удовлетворении
выполненного
долга,
в
за ча­
ров ан ном
кругу
одиночества
сво ей
ряб ой
ю бки,
еще
выше
во зно­
сит
сво ю
тщательно
прибранную,
надменную,
молодую
еще
голов­
ку
м ар кизы
с
двумя
природными
accroche-cœur’ами
*.
И
так
сил ьно
во
мне
тяготение
ко
всякому
одинокому
мужеству,
чт о,
отл ич но
зн ая
мутные
источники
этого,
не
м огу
—
любуюсь!
Но
це ре м оний­
мейстер
не
люб ует ся.
Кидая
быс тр ые
и
час тые
взг ля ды
на
оск орб ­
ляю щий
его
предмет
и
явно
озабоченный,
куд а
бы
его
и
как
бы
его
подальше
убрать,
он
забывает
о
нем
только
под
наплывом
дру гой
за бо ты:
ни кто
не
становится
в
ряд ,
кроме
купеческих
старшин
с
б ород ами
и
с
медалями,
как
вошедших—
так
выстроившихся.
«Господа, Mesdames...
Их
величества
сейчас
бу ду т...
Прошу...
Про ­
шу...
Дамы
—
на пра во,
гос по да
:—
на ле во.. .»
Но
никт о
его
не
сл у­
ша ет.
Слушают
грузного,
массивного,
с
умным
лицом,
сановника,
который
с
плавными
и
вескими
жест ам и
что-то
гов ори т
—
од но­
му
—
для
вс ех
(Витте). Старшины глядят на Белого Орла на Нечае­
ве-Маль цеве,
полученного
им
«за музей». «Го спо да. ..
Госп ода. ..
Прошу...
Их
в ели чес тв а...»
Все
мы
уже
наверху,
в
том
зал е,
где
буд ет
молебен.
Красная
дорожка
для
царя,
по
к оторой
ног и
с ами
не
идут.
Духовенство
в
сборе.
Ждем.
И
что-то
близится,
чт о- то,
должно
бы ть,
сейч ас
бу­
дет,
потому
что
на
лицах,
подобием
волны,
волнение,
в
тусклых
глазах
—
тре пе т,
то чно
от
быстро
проносимых
свеч.
«Сейчас бу­
дут...
Приехали...
Ид ут!.. Идут!..» «И
как
по
мановению
жезла»
—
выражение
здес ь
не
только
уме стное ,
но
незаменимое
—
сами,
сам о
—
дам ы
вправо,
му жч ины
влево,
кр асн ая
дорожка
—
од на,
и
ясно,
что
по
ней
сейчас
пой де т,
п рой де т...
Бодры м
ровным
скорым
шагом,
с
добрым
радостным
выраже­
нием
больших
голубых
гла з,
вот-вот
го т овых
рас смеяться ,
и
вдруг
—
взгляд
—
прямо
на
меня,
в
мои .
В
эту
сек унд у
я
эти
гла­
за
увидела:
не
просто
голубые,
а
совершенно
прозрачные,
чис ­
тые,
льдистые,
со вер ш енно
дет ские .
Глубокий
plongeon
**
д ам,
живо е
и
пл авно е
опу ск ание
волны.
За
государем
—
ни
наследника,
ни
государыни
нет
—
Сонм
белых
девочек...
Раз...
две ...
четыре...
Сонм
белых
дев о чек?
Да
нет
—
в
эфире
Сонм
белых
бабочек?
Прелестный
сонм
Великих
маленьких
княжен...
* Локонами на висках (фр. ).
**Ныряние (фр .).
4—3257
97


И дут
непр ину жд енн о
и
так
же
быстро,
как
отец,
кив ая
и
у лы­
баясь
направо
и
налево...
Младшие
с
распущенными
волосами,
у
одной
над
высокими
бровками
золотая
челка .
Все
в
одинаковых,
бо льш их,
с
изогнутыми
полями,
мелкодонных
белых
шляпах,
тож е
бабочек!
вот-вот
готов ы
у лет еть ...
За
д еть ми,
тож е
ки вая
и
тож е
улыбаясь,
то же
в
белом,
но
не
сп еша
уже,
с
обаятельной
улыб кой
на
фарфоровом
л ице
государыня
Мария
Федоровна.
Пр ошли.
Наша
жива я
стена
распрямляется.
Благослови,
Владыко!
Молебен
кончен.
Вот
государь
говорит
с
отцом,
и
отец,
как
всегда,
чут ь
склонив
голову
набок,
отвечает.
Вот
государь,
огля­
ну вш ись
на
дочер ей ,
улыбнулся.
Улыбнулись
о ба.
Церемоний­
мейст ер
подводит
государыне
Марии
Федоровне
московских
дам.
Нырок,
кивок.
Нырок,
кивок.
В
эт их
нырках
что-то
подв од ­
но е.
Так
водоросли
ныряют
на
дне
Китежа...
Государь,
сопровож­
даемый
от цом,
последовал
дал ь ше,
за
ним ,
как
по
волшебной
ду дке
Крысо ло ва,
галуны,
медали,
ордена...
Воздух,
после
молебна,
р аз реж еннее.
Оборот
некоторых
голов
на
ст атуи .
Называют
имена
бого в
и
бо гинь ...
Одобрительные
воз­
гласы...
Старая
отцова
поклонница,
обрусевшая
ит ал ьян ка,
все
врем я
скромно
держ ав шая ся
в
тени,
—
если
можно
сказать
«тень»
о
ме­
сте,
где
все
све т,
—
выступив
и,
с
отчаянием
великих
решений,
схватив
от ца
за
рук ав : «Иван Владимирович,
вы
должны
выйт и!»
И,
как
зак лин ат ельни ц а,
т риж д ы: «Выйти
—
и
встать,
выйти
и
встать,
выйти
и
в стать !» И,
ст ран но,
без
малейшего
спору,
точно
не
прослышав
смысла
слов
и
повинуясь
толь ко
инт онац ии,
мой
отец,
как
в
глубоком
с не,
вышел
и
встал.
Чуть
склонив
набок
св ою
небольшую
седую
кр уг лую
голову
—
как
всегда,
когда
чи­
тал
или
слушал
(в эту минуту читал он прошлое,
а
слушал
буду­
ще е), явно не видя всех на него глядящих,
с тоял
он
у
главного
входа,
о дин
среди
белых
ко ло нн,
под
сам ым
фронтоном
музея,
в
зените
св оей
жизни,
на
вершине
своего
дела.
Это
бы ло
в иден ие
совер ш енно го
покоя.
—
Пап а,
а
что
гос уда рь
с
тобо й
гов ори л?
—
«А скажите,
про­
фессо р ,
что
за
красивая
зала,
где
мы
сл уш али
молебен,
такая
светлая,
просторная?» — «Греческий
дворик.
Ваше
Всличе-
98


ство».
—
«А почему он,
собственно,
греческий,
когда
все
здесь
г реч еск ое?» Ну,
я
начинаю
объяснять,
а
государь
дочерям: «Ма­
р ья!
Настасья!
Идите
сюда
и
слушайте,
что
говорит
п ро фессо р!»
Тут
я
ему :
—
«Помилуйте,
Ваше
Величество,
разве
таким
к озам
может
быть
интересно,
что
гов о рит
старый
п ро фессо р ?..»
—
Папа,
а
на
меня
государь
посм о тр ел!
—
Так
на
тебя
и
по­
смотрел?
—
Че стн ое
слов о!
—
Отец
философски:
—
Все
может
быть,
нуж но
же
куд а-н и будь
смотреть.
—
И
перенося
взгляд
с
м еня
на
последний
портрет
матери,
где
она
так
похожа
на
Байро­
на:
—
Вот
и
открыл
Музей.
И
оглядываясь
еще
дальше
—
на
д ругого
путеводного
женск о ­
го
гения,
замыкая
назад
арку
духовной
пре емст венно сти ,
со
всей
с илой
творческой
и
старческой
благодарности:
—
Думала
ли
красавица,
ме ценат к а,
европейски-известная
ум ница ,
в осп етая
поэтами
и
прославленная
художниками,
княги­
ня
Зинаида
Волконская,
что
ее
ме чту
о
русс к ом
музее
скульптуры
суждено
б удет
унаследовать
сын у
бе дн ого
сель ск ого
священника,
к оторы й
до
д венад цати
лет
и
сапогов-то
не
видал...
1933


ЖЕНИХ
Не
мой
и
не
Асин:
общий.
А
в
общем
—
ничей,
потому
что
ни
одн а
не
захотела.
Была
еще
старшая,
но
она
уже
бы ла
заму­
же м.
Но
ес ли
бы
и
не
был а
—
т оже
бы
не
за хоте ла.
Кто
захотел
бы?
Впрочем,
в сякая,
без
чутья.
Молодой,
ес ли
не
красивый,
то
благообразный,
им енно
благообразный
(вообще все,
что
угод но
от
блага:
благоприличный,
благоразумный,
благонамеренный,
все,
все,
кроме
—
родный,
этого
не
было,
и
из-за
этого-то...), как
го во ри тся , «умный», «образованный», «культурный», из прилич­
ной
семь и,
с
хорошим
бу дущим ...
В
э том
будущем-то
все
дел о
и
было,
ибо
осуществить
его
должны
были
мы,
одн а
из
двух
неза­
му жних
до чер ей
нашего
отца.
Из-за
него
и
сват ал ся,
не т,
не
св а­
тался,
даже
не
ухаживал:
охаживал.
И
как!
—
кругами,
как
кот
—
мясника.
Кот ,
впрочем,
был
сытый,
немножко
даже
слиш­
ко м.
Рослый
и
плотный,
и,
у вы,
в есь
какой-то
пот ный,
неулови­
мо,
точно
каким-то
подкожным
потом,
как
бывает
подпочвенная
во да.
Вообще,
с
водой
он
был
связан
целиком.
Во-пер вы х,
глаза:
совершенная
в ода
без
ничего,
кроме
первого
впечатления
ч ест­
ности.
Честная
голубая
вода.
Н естер п имо -че стна я.
На
вас
гляде­
ли
два
честных
пустых
места.
В
де тс тве
так ие
глаза
именуются
небесными,
позже
—
ч ест ными.
Почему
у
женщ ин
такие
глаза
именуются
рус алочьим и,
а
у
мужчин
—
честн ыми ?
Приводятся
как
гарантия
честности,
а
принадлежат
они,
обыкновенно,
са­
мым
пройдохам.
Этими
глазами-то
они
и
проходят
—
в
первые
ученики,
и
в
зят ья,
и
в
директора.
«Человек с такими глазами не
мож е т...»
Нет,
че л овек
с
такими
глаз ам и
име нно
может,
и
мо­
жет
—
в се.
Свойство
этих
гла з
гля де ть
пря мо
в
ваши,
не
мин уя
и
не
мигая,
с би вать
ваш
в згл яд,
как
кеглю,
вас
непременно
пере­
смотреть.
Второе
ощущение:
губы
говорят
од но,
а
гла за
другое:
сво е
и
непременно
н ех ороше е.
—
«А я знаю!» —
что?
—
да
ка­
кую-то
про
тебя
гадость,
такую
гадость,
кот орую
ты
и
сам
про
се бя
не
знаешь.
И
вот,
в
смятении,
начинаешь
искать.
Если
ч ело­
век
слаб,
он
не преме нно
найд е т.
Так
или
иначе,
вы
этими
глаза­
100


ми
побиты
заранее.
Ибо
сво йст во
эт их
гла з
—
вла сть.
Глаза
су­
дьи .
Точные
глаза
допроса.
Допроса,
значит
—
внушения.
За с­
тавлю
признаться!
—
В
чем?!
—
Да
в
том ,
что
ты
так ой
же,
как
я.
(Как если бы вчерашний каторжанин допрашивал бывшего то ­
варища.)
Глаза
сообщничества,
от
которого
вы
тщетно
отбивае­
тесь.
Е сли
вы
их
п рочл и,
вы
еще
более
про па ли,
чем
если
вы
им
поверили.
И,
ст р анная
вещь,
именно
их,
у
инте лл иг е нции
слыву­
щих
«честными», простолюдин неизменно назовет бесстыжими.
Слово,
кот орого,
кстати,
вы
н ик огда
не
услышите
о
чер ных ,
не т,
тольк о
о
светлых,
и
из
светлых
—
то лько
о
голубы х.
И
о
голу бы х
с
непременно
черными
ресницами,
которыми
правда
то чно
чер­
ным
по
белому
напи сана,
и
гл асит
она :
—
Берегись!
И,
чтобы
все
сказать:
че стн ые,
как
репная
вода.
С
в одой
жених
еще
был
связан,
местом
нашей
встречи:
Окой.
Там
у
жениховых
родителей
в
городке
Тарусе
бы ла
дач ка.
Как
только
мы
с
Ас ей
в пе рвые
в
нее
вошли,
мы
сра зу
по чув с твова ли
подозрительность:
сли ш ком
уж...
—
что?
Да
благостно!
Женихов
от ец
с
толстым
те м но-с иним
сатиновым
животом,
еле
удерживае­
мым
крученым,
с
кистями,
п оясом ,
медовым
голос ом
приглашаю­
щий
нас
«испить чайку с медком», и даже,
ка же тс я, «почтить»;
женихова
мат ь
—
с
те ми
же
гл аза ми,
только
разбавленными
и
ра с­
слабленными
«бабьей долей», с теми же,
но
разведенными:
вс е,
что
бы ло
голубого,
слила
сыну,
себе
же
опо лос ну ла
—
с
каким-то
зазыванием
страшных
с нов
влекшая
нас
к
с толу
и
варенье
есть
убеждавшая
так ,
точн о
в
в аз очке
не
крыжовник,
а
живой
ж е мчуг;
са ма
обстановка,
—
именно
обстановка:
то,
как
вещи
человека
об­
с тавал и:
стулья
—
прислоняли,
диванчики
—
з асасывал и,
с толы
(засада)
засаживали,
все
же
вместе
ввергало
в
глубочайший
столб­
няк
непротивления,
не
гов оря
уже
о
явном,
стол ь
чуждом
нашему
простому,
как
тр ава
раст ет ,
дом у , «русском стиле»
соло но к
ковша­
ми,
рамок
теремками,
пепельниц
ла птя ми,
—
и
самой
речи:
ка­
кой-то
я мщ ицк и-елейно й,
сплошь
из
в озгл асов
«эхма»
да
«ух»,
разделяемых
«сподобил господь»
и
«все под Богом ходим», и,
те­
пе рь
я
назову
глав н ое
—
почет.
Почет,
сра зу
наведший
нас
с
Асей
на
верный
след
—
Толиных
чест ных
глаз.
—
Ис
чего
э то,
—
говорили
мы,
спускаясь
и
под ы мая сь,
как
по
во лна м,
по
холма м,
в едшим
из
Тарусы
в
наше
Песочное,
—
добро
бы
мы
были
княгини,
или
старухи,
или
какие-нибудь
з на­
менитые
актрисы...
Ведь
не
можем
же
мы
им,
с
нашими
в ихр ами
101


и
локтями,
нравиться...
Ведь,
по
существу,
они
должны
нас
н ена­
видеть.
—
Просто
вы гнат ь
—
за
один
вид .
—■
А
заметила,
как
одобряли,
как
на
каждое
слово
хи хик ал и?..
—
Осо бен но
отец.
—
Осо бе нно
мать.
—
А
Толя
сид ел
и
обливался
ма с лом.
Ася,
клянусь,
что
он
облизывался.
Да:
на
тебя!
—
Г адо сти
говоришь.
Е сли
облизывался,
так
уж
конечно
на
тебя,
потому
что
мен я
ему
по
крайней
мере,
по
самой
крайней
ме ре
еще
три
год а
ждать.
А
теб я
только
год.
Третья
его
связь
с
водою
б ыла
баня.
В
Тарусе
ли,
в
Москве
ли,
при д ешь
в
зв аные
гости,
его
сестра
Ни на
еще
с
поро га:
—
А
Толи
еще
не т.
(Шепотом на ушко.)
Он
в
бане.
Просил
вам
не
говорить,
но
я
уж
по
дружбе
скажу.
И
ко гда
пос ле
бани,
явно-распаренный
и
недаром
распарен­
ным
голосом:
—
«У вас голова Антиноя. .. » —
сам ое
мягкое,
что
можно
бы ло
отрезать:
—
«Не говорите глупости!»
—
Наст оящи й
банный
мужик,
—
говорила
Ася
с
негодовани­
ем,
—
хотя
я
банных
мужиков
н ик огда
не
ви д ела.
Ему
бы
мочал­
кой
купцов
ск рес ти,
а
не
писат ь
стихи
про
нереид.
Недаром
его
отец
всегда
хв ас таетс я,
что
из
простых
мещан,
а
вот
ст ал
клас­
сн ым
н адз ир ател ем.
Я,
конечно,
за
ра вен ство ,
—
продолжала
т ретье класс ни ц а,
горячась,
—
но
только
не
в
зам уж еств е.
Лучше
за
не люб имог о
цар я,
чем
за
любимого
пономаря.
А
этот
еще
и
нел ю бим ый.
Эти
завтраки
дн ей
рождений!
В
нашей
большой
белой
зале,
через
раздвинутый
парадный
стол,
оглавляемый
сед овласо й
не м­
кой ,
ср еди
других
лиц,
милых,
молодых,
румяных—
бедное
рус о-бородое
и
-усое
лицо
Анатолия
с
неустанно-вперенным
в
од ну
из
нас
вз глядом .
—
Марина!
За
ваш у
тайную
мечту!
Ася ,
—
за
нашу !
—
Что-о-о?!
—
Um Gottes Willen, Kind, schrei doch nicht so furchtbar!
*
—
Хороший
молодой
человек,
—
резюмировала
немк а
после
каждого
его
посещения.
—
Тихий,
почтительный,
с
х ороши й
ма­
нер .
Т ольк о, schade
**
,
что
у
нег о
тако е
Kasegesicht
***
.
Ему
бы
над о
делать
гимнастик
и
ку шать
побольше
компот
с
чер носл ив.
*Ради бога,
дитя
мое,
нс
кричи
так
ужасно!(нем.)
**Жаль (нем .)
***3десь: «непропеченное лицо ( не м).
102


Прислуга
же,
всем
живо т ным
чутьем
простолюдина,
Анато­
лия
не
выносила.
—
Ни
за
чт о,
Асенька,
не
ид ите
за
них
замуж!
Они
хот я
и
полн ые
и
белые
и
как
будто
даж е
голубоглазые,
а
какие-то
(ше­
по то м)...
поганые.
Оче нь
уж
тихие.
Б еспр еменно
би ть
будут .
Или
щипать
с
вывертом.
Или
даже
булавки
вкалывать.
Потому
что
душа
у
них
самая
змеиная.
Точным
разлетом
маятника
от
мл адше й
к
старш ей
жених
прокол е бал ся
ровно
го д.
Именно,
от
младшей
к
старшей,
ибо
с
перв ой
минуты
было
ясно ,
что
предпочитает
он
из
двух
зол
мен ь шее,
то
е сть
Асю,
м ен ьшую
ростом
и
с
большими
волоса­
ми
и
надеждами,
и
от де ляе мую
от
не го
только
живой
и
посто­
ян но
сменяющейся
стеной,
ле том
—
крестьянских
мальчишек
и
девчонок,
зимой
—
мальчишек
и
девчонок
городских.
Ме жду
ним
же
и
мн ой
стоял
непреложный
ут ес
Св.
Елены.
Ибо
толь­
ко
он:
—
«Марина,
у
вас
глаза
совсем
как
у
дриады...» —
я,
по
совершенно
чистосердечной
ассоциации:
—
«А какой ужас,
что
на
Св.
Елене
не
было
ни
одного
д ерев а,
то
ес ть
были,
но
как
раз
не
та м,
где
был
Наполеон.
Вы
бы,
есл и
бы
жили
тогда,
убили
бы
Hudson Low’a?» Как же тут было продолжать о дриа­
дах?
Дриаду
я
назвала
не
случайно,
ибо
жених
был
имй
—
дриадами,
н аядами ,
русалками
и
весталками
—
начинен.
Пере­
проб ова в
на
мне
всех
героинь
древности
и
Мережковского
и
отчаявшись
ко гд а-ли бо
что-либо
в
ответ
услышать,
кроме
про ­
кл ятий
М ари и-Л уизе
и
восхвалений
гр.
Валевской,
приехавшей
к
н ему
на
Эльбу,
жених,
наконец,
от стал :
отвалился.
Шли
еще
четырехстраничные
стихотворные
посвящения,
шли
еще
чест­
ные ,
в
уп ор,
взгляды,
заставлявшие
мен я
(ибо для того и шли!)
опускать
глаза,
но
все
это
было'
уже
на
авось,
про
запас,
«впрок»—
на
случай,
е сли
Ася ,
действительно,
не ...
А
Ася
—
лю блю
девическое
тр ина дца тиле тие !
—
действительно
не—
и
ни
за
что.
—
Когда
же
вы,
Ася,
оставите
все
эти
сеновалы
и
костры
в
унижающем
вас
обще стве
всяких
Миш ек
и
Гришек?
Когда
же
вы,
Ася ,
наконец,
вы раст ете?
—
Для
вас
—
н ико гда.
—
Наконец,
прозреете?
—
На
вас
—
никогда.
—
Как
вы
еще
молоды!
Сл ишк ом
мо ло ды!
—
Для
вас
—
навсегда.
В
Москве
же
Толины
де ла
еще
ухудшились,
ибо
в
Тарусе
103


земля
слух ом
полнилась:
слухи
до ходи ли
водою,
сама
Ока
рас­
сказывала
жениху,
с
кем
вчера
на
дырявой
лодке
каталась
его
тринадцатилетняя
невеста,
с
кем
на
песках
до
трех
часов
утра
и
полной
хрипоты
ор ал а : «Трансваль,
Трансваль,
страна
м оя»...
В
Москве
же
все
следы
заливали
ли вни
и
заметала
ме те ль.
Впрочем,
первая
обо
всем
извещала
сама
Ася.
—
А
я
с
одним
реалистом
познакомилась.
То ля,
у
нег о
вот
та­
кие
глаза!
Че р ные,
как
у
Пушкина.
—
У
Пушкина
гла за
были
голуб ые .
(Цитата . )
—
Врет е,
Толя,
это
у
вас
гол уб ые.
Зов ут
его
Па ша,
а
я
зов у
паша.
—
И
т.
д.,
и
т.
д.
Нужно
сказать,
что
Ася
был а
очень
хоро­
шенькая
—
милой,
особой,
своеобразной
г раци и,
и
есл и
не
к ру­
шила
сер д ец,
то
по
своей,
безмерной
уже
тогда,
человеческой
и
женской
доброте,
прекращавшейся
только
на
Анатолии.
—
Если
бы
вы
еще
по ход или
на
Анатоля
из
«Войны и
мира», —
задумчиво
говорила
он а,
глядя
на
не го
то
с
пра во го
бо ка,
то
с
левого,
—
но
так
как
вы
п охожи
на
Л евин а,
и
д аже
не
на
Ле ви на,
а. ..
—
Вам
слишком
ра но
дают
читать
серьезные
к ниги. ..
—
пе­
р ебивал
жених,
чтобы
не
услышать,
на
кого
похож.
—
А
такая
кн ига,
как
вы,
—
не
рано?
Так ие
к ниги
лучше
не
читать
нико г да.
—
Папа,
как
теб е
нр авит ся
Ана т олий?
—
Наш
новый
дворник?
—
Не т,
папа!
Наш
дворник
—
Ант он,
а
это
—
студент,
Тихо­
нравов.
—
А-а-а.. .
Он,
как
будто,
не
особенно
далекий?—(И,
когда
мы
уже
думали,
что
вопрос
исчер пан. )
И
от
нег о
какой-то
стран­
ный
запах...
И
эта
атт ест ация —
в
ответ
на
«petits soins»*, которыми он
окружил
отц а,
на
пост о я нные,
в
бесед е,
латинские
и
греческие
цит аты ,
на
в есь
тр уд
по
будущему
состоянию
зятя,
состояние,
кото рое
отцу,
по
его
простодушию
и
нашим
с
Ас ей
годам
и
глав­
ное
—
с кла ду,
и
в
голову
не
могло
прийти.
Год ы
ш ли,
не
много,
но
полные.
Под ым ал ись
на
столько-то
наш и
име нн ые
орешники,
поднимались
на
д вери
наш и
прошло-
летние
зарубки
роста.
Мы
перешли
в
последние
сужденные
нам
к лассы.
И
вдруг
из
Тару сы
к
нам
в
Песочное,
с
посыльным,
*3десь:
подобострастие
(фр .).
104


письмо.
Асе.
Рука
То л ина.
Открываем:
посреди
мелкого
бисера
п оче рка
—
жирная
раздавленная
гусеница.
—
Дурак,
—
сказала
Ася
холодно.
—
Ав т опорт рет,
—
ут о чнила
я.
Под
гусеницей
фр аз а: «Берегите себя для себя и для меня».
—
Наг л ец.
Он
пишет,
точн о
я
уже
в
таком
положении!
И
тут
же,
одн им
махом,
на
об орот е: «Возвращаю вам ваше
имущество
и
извещаю,
что
у
ме ня
ничего
в аш его,
ни
от
вас
не
о ст ало сь».
—
Берегись,
Ася!
Он
тебе
эту
гусеницу
попомнит!
Гусеница
(случайная,
конечно)
оказалась
роковой,
ибо
она
как
бы
жир ным
шри ф том
подчеркнула
Ан ат олию
всю
невозмож­
ность
этого
с оюза.
Это
был
последний
штри х
и
посл ед няя
черта.
В
ту
же
зи му
Ася
познакомилась
на
катк е
с
Борисом
Т.,
за
к ото­
рого
вскоре
вышла
замуж.
Большое
тире.
1921 год,
весна.
Ася
толь ко
что
вернулась
из
Феодосии,
где
з аст ряла
с
1917 года.
Последний
год
варили
мох.
Худая,
оборванная,
но
неиз мен но- живая
и
живучая.
—
Ма рина ,
по йду
сл ужит ь
в
Музей.
—
С
ума
сошла!
Там
теперь
Анатолий
—
директором.
—
Анатолий
—
директором?!
И
даже
не
жен ясь
на
нас?
Ну
и
счастливец!
—
Не
только
не
женясь
на
нас ,
но
женя сь
на
самой
обыкно­
ве нно й,
как
н адо,
барышне.
—
Как
н адо
—
барышне?
Нынче
же
иду
в
Музей!
Во звр ат
и
рассказ:
—
Прихожу.
Сидит
за
папиным’
с то лом,
не
встает.
—
«Вы
дав но
при ехал и?» — « Вче ра».
—
«Что вам угодно?» — «Ме ст о
в
Музее». —
«Свободных мест нет».
Тогда
я
ему ,
очень
к ротк о,
но
четк о : «Может быть,
для
м еня
найдется?
Вы
в се-так и,
Толя,
по­
думайте». —
«Подумаю,
но
—
если
что-нибудь
и
н ай дется,
то
не...»— «Я
и
не
претендую».
И
тут,
Мари на,
входит
жена,
без
стука,
как
к
себе
в
комнату.
Молоденькая,
хорошенькая
—
ку да
нам
д аже
тогд а!
—
по -н асто яще му
хорошенькая:
кук олк а,
с
но­
готками,
с
локотками,
и
в
белом
платье
с
воланами.
Впорхнула,
что-то
щебетнула
и
выпорхнула.
Он
нас
да же
не
познакомил.
Не
гов оря
уже
о
том ,
что
он
мне
не
предложил
сесть,
и
я
все
время,
в
ка ком -то
упо е нии
происходящим,
простояла.
Чер ез
неделю
на
машинке
за
директорской
подписью
извеще-
105


ннс,
что
Ася
принята
сверхштатным
помощником
библиотекаря
на
жалование...
но
боюсь
ошибиться,
зн аю
только,
что
ж ал ова­
ние
бы ло
жалобное.
Та к,
сверхштатным
служащим
в
учрежден­
ном
отц ом
музее
Ася
прослужила
десять
лет,
на
девять
с
полови­
ной
пересидев
директора
Анатолия,
которого
неизвестно
почему,
но
в
спеш но м
порядке
попросили
освободить
директорское
к рес ло.
Но
он
в
нем
все-таки
посидел.
Ны не
Анатолий
стал
писателем.
Книги
его
выходят
на
пре ­
красной
б умаг е,
с
красным
обрезом,
в
полотняных
переп лет ах.
Темы
его
кни г
—
заграничные,
метод
писан ия
—
соби рат ел ь­
ный .
Так
он,
д аже
не
женясь
на
мне,
стал
писателем.
Только
вот
—
каким?
Сентя б рь
1933


Я
НА РИСУ Ю
Т ВОЙ
ПОРТРЕТ


ГЕРОИ
ТРУДА
ЗА ПИСИ
О
В АЛ ЕРИИ
БРЮСОВЕ
Ча сть
первая
ПОЭТ
И
с
тайным
вос торг ом
гл яжу
я
в
лицо
врагу.
Бальмонт
L <Поэт>
Стихи
Брюсова
я
любила
с
16 л< ет>
по
17 л<ет>—
страст­
ной
и
краткой
любовью.
В
Брюсове
я
ухитрилась
лю бить
самое
небрюсовское,
то,
чего
он
был
так
до
дна ,
дотла
лишен
—
песню,
песенное
н ача ло.
Б ольше
же
стихов
его
—
и
эта
любовь
живет
и
поны не
—
его
«Огненного Ангела», тогда
—
ив
замысле
и
в
ис­
по лне нии,
нынче
только
в
замысле
и
в
вос п омина ни и, «Огненно ­
го
Ангела»
—
в
неосуществлении.
Помн ю,
однако,
что
уже
тог да,
16-т и
лет,
ме ня
хлестнуло
на
какой-то
из
пате тиче ски х
стр ан иц
слов о
«интересный», рыночное и расценочное,
немыслимое
ни
в
веке
Ренаты,
ни
в
п ов еств овании
об
Ан ге ле,
ни
в
общей
патетике
вещи.
Мастер—
и
такой
пром а х!
Да,
ибо
мастерство—
не
в се.
Нужен
слух.
Его
не
б ыло
у
Брюсова.
Ант имуз ык ал ьн ость
Брюсова,
во пр еки
внешней
(местной)
музы к ал ьн ости
целого
ряда
стихотворений
—
ант иму зы ка ль­
но сть
сущности,
с ушь,
отсутствие
реки.
Вспоминаю
слово
нед ав­
но
скончавшейся
своеобразной
и
глубок ой
п оэ тессы
Аделаиды
Герцык
о
Максе
Волошине
и
мне,
тогда
17-л етне й: «В вас больше
реки,
чем
берегов,
в
нем—
берегов,
чем
реки».
Брюсов
же
был
сплошным
берегом,
гранитным.
Сопровождающий
и
сдерживаю­
щий
(в пределах города)
городской
береговой
гранит
—
вот
взаи­
моотношение
Брюсова
с
современной
ему
живо й
ре кой
по эз ии.
За-городом
набережная
теряет
власть.
Так,
не
предотвратил
ни
окраинного
Маяковского,
ни
ржаного
Е сени на,
ни
ге роя
своей
последней
и
жесто ч ай шей
ревности
—
небывалого,
как
первый
день
творения,
Пастернака.
Все
же,
что
город,
кабинет,
цех,
если
нс
иссякло
от
него,
то
пр иня ло
его
очертания.
109


Вслушиваясь
в
неумолчное
слово
1ère: «In der Bcschrankung
zeigt sich erst der Mcister»
*
—
слово,
направленное
на
пре одол е­
ние
в
себе
безмерности
(колыбели всякого творчества и,
именно
как
колыбель,
преодоленной
бы ть
долженствующей),
ну жно
сказать,
что
в
эт ом
смысле
Брюсову
нечего
было
преодолевать:
он
родился
ограниченным.
Безграничность
преодолевается
гр а­
ницей,
преодолеть
же
в
себ е
границы
никому
не
дано .
Брюсов
был
бы
мастером
в
гетевском
смысле
слова
только,
есл и
бы
пре­
одолел
в
се бе
п рирод ную
границу,
раздвинул,
а
м ожет
быть,
и
—
разб ил
себя.
Брюсов,
в
ответ
на
Моисеев
жезл,
нем от ст во­
вал.
Он
о ст ался
invulnérable
**
(во всем объеме непереводимо),
вне
лирического
потока.
Но,
утв ерж да ю,
матерьялом
его
был
гранит,
а
не
картон.
(Гетевское слово
—
охрана
от
демонов:
может
быть,
самой
крайней,
тайной,
безнадежной
страсти
Брюсова.)
Брюсов
был
рим лянин ом .
Только
в
та ком
подходе
—
разгадка
и
справедливость.
За
его
с пиной ,
яв ствен но ,
Ка пи то лий,
а
не
Олим п.
Боги
его
ни ког да
не
вмешивались
в
Троянские
бои,
—
вспомните
ран ен ую
Аф род иту!
молящую
Фетиду!
омраченно­
го
—
не ми нуе мой
гибелью
Ахилла
—
З евеса.
Брюсовские
бо ги
высились
и
восседали,
окончательно
покончившие
с
з ао блачь ем
и
осевшие
на
земл е
бо ги.
Но,
настаиваю,
матерьялом
их
был
м ра­
мор,
а
не
гипс.
Не
хочу
лжи
о
Брюсове,
не
хочу
посмертного
л я гания
Брюсо­
ва.
Бр юсов
не
был
quantité négligeable
***
,
еще
меньше
gualité
****
.
По
рожденью
русский
целиком,
он
являет
собою
за­
гадку.
Такого
вт орого
случая
в
рус ск ой
лирике
не
бы ло:
застегну­
тый
н а глухо
поэт.
Тютчев?
Но
это
—
в
жизни:
в
черновике,
в
под­
строчнике
лир ы.
Брюсов
же
именно
в
творении
своем
был
застег­
нут
(а не забит ли?) наглухо,
забронирован
без
возможности
п ро­
рыва.
Какой
же
это
р осс?
И
какой
же
это
поэт?
Русский
—
досто­
*Мастер сказывается прежде всего в ограничении (н ем .) .
**Непроницаем (фр .).
* ^Незначительная величина (ф р ).
♦ ♦♦♦Качество ( фр . ).
НО


верно,
ном
—
достоверно
тоже:
в
пре дел ах
вол и
человеческой
-
поэт.
По эт
пр едел а.
Ест ь
т акие
дома,
первые,
когда
подъезжаешь
к
б ольшо му
городу:
многоокие
(многооконные), но
—
слепые
ка­
кие-то,
с
полной
немыслимостыо
в
них
жизни.
Казенные
(и,
уже
л ир и чес ки), казненные.
Таким
домом
мне
мерещится
творчество
Брюсова.
А
в
выс ших
его
достижениях
гранитным
кори д ором,
выход
которого
—
тупик.
Б рюсов :
поэт
входов
без
вы ходов .
Ч тобы
нс
зв уча ло
голословно,
читатель,
проверь:
хотелось
ли
тебе
х оть
раз
продлить
стихотворение
Б р юсо ва? (Гетевское:
«Verwcile doch! du bist so schôn!»*) Было ли y
тебя
хоть
раз
чу в­
ство
о б ор ван ноеTM (вел и бросил!), разверзлась ли хоть раз на не -
уч тимо сть
сердечного
обмирания
за
строками—
стр ан а,
ку да
стихи
то лько
ход:
в
сам ой
дальней
дали
—
на
самую
дальную
даль
—
распахнутые
врата.
Душу,
как
Музыка,
срывал
тебе
Брю­
с ов ? («Всё?
Уж е ?») Душа,
как
после
музыки,
взмаливалась
к
Б рю сов у: «Уже?
Е ще !» Выходил ли ты хоть раз из этой встре­
чи
—
неудовлетворенным?
Нет,
Брюсов
удовлетворяет
впо л не,
дает
все
и
р овно
то,
что
обещал,
из
его
книги
выходишь,
как
из
выгодной
сделки
(показа­
тельно:
с
другими
поэтами
—
книга
ушла,
ты
вслед,
с
Брюсовым:
ты
ушел,
к нига
—
осталась)
—
и,
если
чего-нибудь
не
хватает,
то
им енно
—
неудовлетворенности.
Под
каждым
стихотворением
Брюсова
невидимо
проставлен­
ное
«конец».
Брюс ов ,
для
цельности,
должен
был
бы
проставлять
его
и
графически
(типографически).
Творение
Брюсова
больше
творца.
На
пе рвый
взгляд
—
лест ­
но,
на
вт орой
—
грустно.
Тв ор ец,
это
все
завтрашние
творения,
все
Будущее,
вся
неизбывность
возможности:
неосуществленное,
но
не
не осущес тви мое
—
неучтимое
—
в
неучтимости
своей
не­
победимое:
зав тр аш ний
день.
Дописывайте
до
конца,
из
жил
бейт есь ,
чтобы
дописать
до
конца,
но
если
я,
читая,
это т
конец
почувствую,
тогд а
—
конец
—
Вам.
И
—
странное
чудо:
чем
больше
творение
(Фауст), тем мень­
ше
оно
по
ср авнени ю
с
творцом
(Гете).
Откуда
мы
знаем
Гете?
По
♦Остановись!
Ты
так
п рек расн о! (нем.)
111


Фаусту.
Кто
же
нам
сказал,
что
Ге те—
больш е
Фауста?
Сам
Фа­
уст
—
совершенством
своим.
Возьмем
подобие:
—
«Как велик Бог,
создавший
такое
солнце!» И,
забы в ая
о
солнце,
ребенок
думает
о
Боге.
Творение,
сов ершен ств ом
св о­
им,
отводит
нас
к
творцу.
Что
же
солнце,
как
не
пов од
к
Богу?
Что
же
Фауст,
как
не
пово д
к
Ге те?
Что
же
Гет е,
как
не
повод
к
божеству?
Со вер шенс тво
не
е сть
завершенность,
совершается
здесь,
вер шитс я
—
Там.
Где
Гет е
ставит
точку
—
там
только
и
начинается!
Первая
п римета
сов е ршен н ости
творения
(абсолю­
та)
—
возбужденное
в
нас
чу вств о
с ра вните льно ст и.
Высота
то лько
тем
и
высота,
что
она
выше
—
чего?
—
предшествующе­
го
«выше», а это уже поглощено последующим .
Гора
выше
лба,
облако
выш е
горы,
Бог
выш е
облака
—
и
уже
беспредельное
по­
вышение
идеи
Бога.
Совершенство
(состояние)
я
бы
заменила
совершаемостью
(непрерывностью) .
Прорыв
в
божество,
на­
столько
же
несравненно
большее
Гете,
как
Ге те
—
Фау ста ,
вот
что
делает
и
Гет е
и
Фау ста
бессме р тн ы ми:
мало сть
их,
величай­
ших,
по
сравнению
с
без
сравнения
в ысш им.
Единственная
воз­
мож нос ть
во спр ия тия
н ами
высоты
—
непрерывное
перемеще­
ние
по
вертикали
то чек
измерения
ее.
Единственная
во зм ож­
ность
на
земле
вели чи я
—
да ть
чувст во
высоты
над
собствен­
ной
головой.
—
«Но Гете умер,
Фауст
остался»! Анетлиутебя,
читатель,
ч ув ства,
что
где-то
—
в
гер цог ст ве
несравненно
просторнейшем
Веймарского
—
совершается
—
третья
часть?
Обещание:
завтра
лучш е!
завтра
больш е !
завтра
вы ше!
обеща­
ние,
на
к ото ром
вся
поэзия
—
и
не что
высшее
поэзии
—
держит­
ся:
ч уда
над
тобой
и,
посему,
твоего
над
другими
—
эт ого
обеща­
ния
нет
ни
в
одной
строке
Брюсова:
Быть
может,
все
в
жизни
лиш ь
сред ст во
Для
ярких
пев уч их
стихов,
И
ты
с
беспечального
детства
Ищи
сочетания
слов.
Сло в
вместо
смыслов,
рифм
вместо
чу вст в...
Точно
слова
из
слов,
риф мы
из
риф м,
стихи
из
стихов
рожд аютс я!
112


Задание,
овеществленное
пятнадцать
лет
спустя
«брюсовским
И нс ти тутом
По эзии» .
Наисовсршсннсйшее
творение,
спроси
худ ожн ик а,
толь ко
у мысел :
то,
что
я
хотел
—
и
не
смог.
Чем
со вер шен нее
для
на с,
тем
несовершеннее
для
него.
Под
каждой
же
ст рокой
Брюсова:
все,
что
я
см ог.
И
большее,
вообще,
невозможно.
Как
малого
же
он
хотел,
е сли
ст олько
смог!
Знать
свои
возможности
—
знать
свои
невозможности.
(Воз ­
можность
без
невозможностей
—
всемощность.)
Пушки н
не
знал
своих
возможностей,
Брюсов
—
свои
невозможности
—
знал.
Пушкин
писал
на
авось
(«ри наичернейших черновиках—
эле­
мент
ч у да), Брюсов
—
наверняка
(статут,
Ин с ти тут).
Волей
чуда
—
ве сь
Пушк ин .
Чудо
воли
—
весь
Брюсов.
Меньшего
не
мо гу
(Пушкин.
Всемо щ но сть ).
Большего
не
мо гу
(Брюсов.
Возможности).
Раз
сегодня
не
смог,
завтра
смогу
(Пушкин.
Чудо).
Раз
се год ня
не
смог,
н ик огда
не
смогу
(Брюсов.
Во ля).
Но
се год ня
он
—
всегда
мо г.
Дописанные
Брюсовым
«Египетские ночи».
С
г од ными
или
негодными
ср ед ст вами
покушение
—
что
его
вызвало?
Страсть
к
пр едел у,
к
смысловому
и
графическому
тире.
Чу жд ый,
всей
при­
родой
сво ей,
т айне,
он
не
чтит
и
не
чует
ее
в
нео к онч енно еTM
тв о­
рения.
Не
довелось
Пу шки ну
—
доведу
(до конца)
я.
Ж ест
варвара.
Иб о,
в
иных
случаях,
довершать
не
меньшее,
есл и
не
большее,
варварство,
чем
разрушать.
Говорить
чисто,
все
покушение
Брюсова
на
поэзию
—
п оку­
ше ние
с
негодными
средствами.
У
не го
не
бы ло
данных
стать
по­
этом
(данные
—
ро ж ден ие), он им стал.
Преодоление
невозмож­
ного.
Kraftsprobe*.
А
избрание
самого
себ е
обратного:
поэзии
(почему не естественных наук?
нс
математики?
нс
ар хеоло ­
гии?)—
нс
что
иное ,
как
единственный
вы ход
силы:
самобор-
ств о.
‘Проба сил (нем).
113


И,
уточняя:
Брюсов
нс
с
рифм ой
сражался,
а
со
своей
нс-
р а спол ожс ннос тью
к
ней.
По эз ия,
как
поприще
для
самоборс-
ния.
Поэт
ли
Бр юсов
по сле
вс его
сказанного?
Да,
но
не
Божье й
ми­
лостью.
Стихотворец,
творец
с ти хов,
и,
что
г ораз до
важнее,
т во­
рец
творца
в
себе.
Не
евангельский
человек,
не
зарывший
своего
таланта
в
землю,
—
человек,
волей
своей,
из
зе мли
его
вынудив­
ши й.
Нечто
создавший
из
ничто.
Вп еред ,
мечта,
мой
верный
во л!
О,
не
случайно,
не
для
р ифмы
этот
клич,
более
п охожи й
на
вздох .
Если
Брюсов
когда-нибудь
был
правдив—
до
д на,
то
именно
в
это м
в зд охе.
Из
сил,
из
ж ил,
как
вол
—
что
это,
тр уд
по­
эта?
не т,
мечта
е го!
Вдохновение
+ воловий труд,
вот
поэт,
воло­
вий
тр уд
+ воловий труд,
вот
Б рюсов :
вол ,
везущий
воз.
Эт от
вол
не
лишен
величия.
У
кого,
кроме
Брюсова,
могло
возникнуть
уподобление
м еч­
ты
—
волу?
Всп ом ним
Бальмонта,
Вя чеслава,
Блок а,
Сологуба
—
говорю
лишь
о
поэтах
его
поколения
(почему выпадает Бе ­
лый?)—
кто
бы,
в
ка кой
час
по след нег о
изнеможения,
произнес
это
«мечта
—
в ол».
Если
бы
вместо
мечты
—
в оля,
стих
был
бы
ф ормуло й.
Поэ т
воли.
Действие
воли,
пусть
кра тко ,
в
данный
час
бе сп ре­
дельно.
В оля
от
мира
с его,
вся
здесь,
вся
сейчас.
Кто
так
властво­
вал
над
живыми
людьми
и
судьбами,
как
Брюсов?
Бальмонт?
К
нем у
влеклись.
Блок ?
Им
бо лели .
Вячеслав?
Ему
вним али.
Со­
логуб?
О
нем
га дал и.
И
вс ех
—
заслушивались.
Брюсова
же
—
слушались.
Нечто
от
каменного
гостя
б ыло
в
его
появлениях
на
пирах
молодой
поэзии
—
Жуана.
Вино
оледеневало
в
стаканах.
Под
дланью
Б рюсов а
гн улис ь,
не
любя,
и
иго
его
б ыло
тяжко.
«Маг», «Чародей», —
ни
о
зачаровывающем
Бальмонте,
ни
о
ма­
гическом
Блок е,
ни
о
рожденном
чернокнижнике
—
В яче слав е,
ни
о
н енаше м
Сологубе,
—
только
о
Брюсове,
об
этом
бесстраст­
ном
маст ере
строк.
В
чем
же
сила?
Что
за
чары?
Нерусская
и
не­
ру сск ие:
воля,
непривычная
на
Рус и,
св ерхъе стеств ен ная,
чуде с­
ная
в
тридевятом
царстве,
где,
как
во
сне,
все
возможно.
Все,
кр о-
П4


мс
голой
воли.
И
на
эту
гол ую
волю
чуде сн ое
тридевятое
царство
Душ и
—
Россия
—
польстилась,
ей
поклонилась,
под
ней
погну*
лась.*
На
ри мск ую
волю
московского
купеческого
сына
отк уда- то
с
Трубной
площади.
Сказка?
Мне
кажется,
Брюсов
ни ког да
не
должен
был
видеть
снов,
но,
зная,
что
поэ ты
их
видят,
заменял
невид енные
—
выд ум анн ыми.
Не
отс юда
ли
—
от
невозможности
просто
увидеть
сон
—
г ру­
стная
страсть
к
наркотикам?
Брюсов.
Брюс.
(Московский чернокнижник 18-го
века.)
Мо­
жет
бы ть,
уже
отме чен о.
(Зная,
что
бу ду
писать,
своих
предше­
ственников
в
Брюсове
не
читала,
—
не
из
страха
совпадения,
из
страха,
в
случае
перехулы,
собственного
пер ех ва ла.)
Брюс ов .
Бр юс.
Соз ву чие
не
случайное.
Рационалисты,
принимаемые
со­
временниками
за
че р нок нижник ов.
{Просвещенность,
превраща­
ющаяся
на
Р уси
в
чернокнижие.)
Судьба
и
сущность
Брюсова
трагичны.
Трагедия
одиночества?
Тв ор има
всеми
поэтами.
...Und sind ihr ganzes Leben so allein...**
(Рильке о поэтах)
Трагедия
поже л анно го
о дино чест ва,
искусственной
пропасти
м ежду
тобою
и
всем
живым,
роковое
по жел ание
быт ь
при
жиз­
ни
—
пам ят нико м.
Трагедия
гордеца
с
тем
грус тн ым
удовлетво­
р ением ,
что,
по
к рай ней
мере,
сам
вино ват .
За
этот
памятник
при
жиз ни
он
всю
жиз нь
напролом
боролся:
не
долюбить,
не
пере­
дать,
не
снизойти.
Хоте л
бы
я
не
быть
Вал ери й
Брюсов
—
только
доказательство,
что
всю
жизнь
свою
он
ничего
иного
не
хотел.
И
вот,
в
1922 г.
пустой
пьедестал,
окруженный
свистопляс­
кой
ничевоков,
никудыков,
наплеваков.
Лучшие
—
отпали,
отвра-
*Поколение поэтов ведь та же Россия,
и
не
худшая...
-
П римеч.
М.
Цвета­
евой.
**...И всю свою жизнь они так одиноки... (нем.).
115


тились.
Подонки,
к
которым
он
тщетно
клонился,
непогрешимым
инстинктом
низости
чуя—
величие,
оп ле выва ли
(«не наш!
хо­
ро ш !»).
Брюсов
был
один .
Не
один
над
(мечта честолюбца),
оди н
—
вн е.
«Хочу писать по- ново му , —
не
мог у!» Это признание я соб ­
ственными
ушами
слышала
в
Москве,
в
1920 г.
с
эст р ады
Б оль­
шого
за ла
Консерватории.
(Об этом вечере
—
после.)
Не
могу!
Брюсов,
весь
смысл
которого
был
в
«могу», Брюсов,
который,
на­
конец,
не
смог!
В
этом
возгласе
был
—
волк.
Не
человек,
а
волк .
Че ло век
—
Брюсов
всегда
на
ме ня
производил
вп ечатл ен ие
волка.
Так
д ол­
го—
безнаказанного!
С
1918 г.
по
1922 г. —
затравленного.
К ем?
Да
той
же
поэ ти чес кой
нечистью,
к отора я
вопила
ум ир аю­
ще му
(умер месяц спустя)
Блок у: «Да разве вы не видите,
что
вы
мертвы?
Вы
мертвец!
Вы
смер д ите!
В
м о г ил у !» Поэтической
нечистью:
кокаинистами,
спекулянтами
скандала
и
сахарина,
с
которой
он,
мэ тр,
парнасец,
сила,
чары,
бр ата лся.
Которой,
по­
добострастно
и
жал обн о,
подавал
—
в
передней
св оей
ква рт и­
ры
—
пальто.
Оттол кн уть
друзей,
соратников,
с овре ме нников
Брюсов
—
смог.
Час
не
был
их.
Дел а
привязанностей
—
чер ез
них
он
пере­
ступил.
Но
без
этих,
именующих
себя
«новой поэзией», он обой ­
тись
не
смог:
их
был
—
час!
Стр асть
к
славе.
И
это
—
Ри м.
Кто
из
уже
назв анных
—
Ба ль­
монт,
Блок,
Вячеслав,
Сологуб
—
хотел
славы?
Бальмонт?
Слиш­
ком
в любл ен
в
себ я
и
мир.
Б лок?
Эта
сплошная
совесть?
Вячес­
л ав?
На
ты сяче ле тия
перерос.
Сологуб?
Не
ся ду
в
сан и
при
луне,
—
И
ник уда
я
не
поеду!
Сологуб
с
его
великолепным
презрением?
Ру сс кий
стремление
к
прижизненной
славе
сч ит ает
либо
пре­
зренным,
ли бо
см ешн ым.
Славолюбие:
себ ял юб ие.
Славу
рус­
ск ий
п оэт
искони
предоставляет
военным
и
этой
славе
преклоня­
116


ется .
—
А
«Памятник»
Пушкина?
*
Прозрение
—
ничсю
другого.
О
славе
же
прижизненной:
Хвалу
и
клевету
п рие мли
равнодушно
И
не
оспоривай
глупца,
—
важнейшую:
количественную
ба зу
—
славы.
Не
удержусь,
чтобы
не
привести
вопль
лучшего
р усс кого
поэта
современности: «О,
с
какой
бы
радостью
я
сам
во
всеуслышанье
о бъ явил
о
своей
по­
средственности,
только
бы
д али
по с р едствен но
существовать
и
работать!»
Вопл ь
ка жд ого
поэ та,
особенно
—
рус ск ого,
чем
больше
—
тем
гром че.
Только
Брюсов
оди н
в ос хотел
славы.
Шепота
за
сп и­
ной: «Брюсов!», опущенных или вперенных глаз: «Брюсов!», по ­
холодания
рук и
в
ру ке: «Брюсов!» Этот каменный гость был
—
славо лю б цем.
Не
наше
вел ичи е,
для
н ас—
смешное
вел ичи е,
скажи
я
это
по-русски,
звучало
бы
переводом
une petitesse qui ne
manque pas de grandeur
**
.
«Первым был Брюсов,
Анненский
не
был
пер вым » (слова
т ого
же
п оэт а).
Да,
несравненный
поэт,
вы
правы:
ед инств енн ый
не
бы вает
первым.
Пе р вый,
это
ведь
степень,
последняя
ст уп ень
лестницы,
первая
с ту пень
к отор ой
—
по сле д ний.
Первый
—
ус­
ловность,
зависимость,
в
лини и.
Единственный
—
вне.
У
непов­
торимого
нет
второго.
Два
род а
поэзии.
Общее
дело,
творимое
порознь:-
(Творчество уединенных .
А ннен ск ий.)
Ча стное
дело,
творимое
совместно.
(Кружковщина .
Брюсовский
Ин с ти тут.)
Одного
порока
у
Брюсова
не
было:
мелкости
их.
Все
его
поро­
ки,
с
той
же
мелкости
начиная, engrand
***
.
В
Риме ,
хочется
ве­
рит ь,
они
был и
бы
до бродет еля ми.
*Есть и у Брюсова « Па мятн ик». Кто читал
—
помнит.
-
П рим еч.
М.
Цв е­
таев ой.
**Малость .
не
лишенная
величия
(фр.).
***Масштабны (фр .) .
117


Слава?
Любовь
к
тебе
—
бил лионо в.
В лас ть?
Перед
то бой
—
биллионов
—
страх.
Брюс ов
не
славу
любил,
а
власть.
У
ка ж дого
—
с вой
глагол,
дающий
его
деяния.
Брюсовский
—
домогаться.
Есть
некая
ни зо сть
в
т ом,
чтобы
раскрывать
карты
поэта
так,
перед
всеми.
Кружковщины
нет
(презренна!), круговая порука
—
ес ть.
Суди ть
о
художнике
могут
—
так,
по
крайней
мер е,
принято
думать
и
делать
—
в се.
Судить
художника
—
утверждаю
—
толь­
ко
худож ни ки .
Художник
должен
быть
су дим
су дом
либ о
товари­
щ еск им,
либо
верховным,
—
собратьями
по
ремеслу,
или
Богом .
Толь ко
им
да
Богу
из вест но,
что
это
зна ч ит:
творить
мир
тот
—
в
мирах
си л.
Обы вател ь
поэту,
како в
бы
он
в
жиз ни
ни
бы л,
—
не
судья.
Его
грехи
—
не
твои.
И
его
пороки
уже
предпочтены
тво­
им
добродетелям.
Avoir les rieurs de son côté* —
вещь
с лишк ом
ле гк ая,
эффект
сли шк ом
грошовый.
Я , de mon côté**, хочу иметь не les rieurs***,
a les penseurs****.
И
единственная
це ль
эт их
записей—
заст а­
вить
друзей
задуматься.
Цель
прих од а
В.
Я.
Брюсова
на
землю
—
доказать
людям,
что
может
и
че го
не
может,
а
главное
все- так и
что
может
—
воля.
Три
слова
являют
нам
Брюсова:
воля,
в ол,
волк.
Триединство
не
только
звуковое—
смысловое:
и
воля—
Рим,
и
во л—
Рим,
и
волк
—
Рим.
Трижды
р имля нино м
был
Валерий
Брю с ов:
волей
и
волом
—
в
поэ зии,
волком
(homo homini lupus est*****) в жизни .
И
не
успокоится
мое
несправедливое,
но
жаждущее
спр авед лив ос­
ти
сердце,
покамест
в
Ри ме
—
хо тя
бы
в
отдаленнейшем
из
приго­
родов
его
—
не
встанет
—
в
чем ,
е сли
не
в
мраморе?
—
изв ая ние:
СКИФС КОМУ
РИМЛЯНИНУ
РИМ
*Поставить противника в смешное положение (ф р .).
**Со своей стороны (фр .) .
***Насмешники (ф р).
****Мыслители (ф р .).
*****Человск человеку
вол к
118


П.
Первая
в стреч а
Первая
встреча
моя
с
Брюсовым
была
заочная.
Мне
б ыло
6 лет.
Я
только
что
поступила
в
музыкальную
школу
Зогра ф-П л ак син ой
(старинный белый особнячок в Мерзляковском пер< еулк е>, на Ни ­
китской). В день,
о
котором
я
гово рю ,
бы ло
мое
первое
эстрадное
вы­
ст уп лен ие,
пьеса
в
чет ыре
рук и
(первая в сборнике Леберт и Штарк),
па ртнер
—
Е вг ения
Яковлевна
Брюсова,
жемчужина
школы
и
моя
любовь.
Старшая
ученица
и
младшая.
Все
музыкальные
иску сы
пройденные
—
и
белый
ли ст.
После
триумфа
(забавного свойства)
иду
к
матери.
Она
в
публике,
с
чужой
пожилой
дамой.
И
разговор
ма­
тер и
и
дамы
о
музыке,
о
детях,
р асс каз
дамы
о
своем
с ыне
Ва лер ии
(а
у
ме ня
сестра
была
Валерия;
п оэтом у
запо мн ило сь ), «таком талантли ­
вом
и
у вл екаю щем ся », пишущем стихи и имеющем недоразумения с
по лицией.
(Очевидно,
ст у денч еская
история
98—99
гг.? Был ли в это
время
Брюсов
студентом,
и
к акие
это
был и
недоразумения—
не
зна ю,
рассказываю,
как
запомнилось.)
Помню,
мать
соболезновала
(стихам?
ибо
напас т ь
не
меньшая,
чем
не дор азу ме ния
с
по л ицие й).
Что-то
о
горячей
молодежи.
М ать
соболезновала,
другая
мать
жа лова ­
лась
и
хвалила.
—
«Такой талантливый и увлекающийся» . — « П от о ­
му
и
увлекающийся,
что
талантливый».
Беседа
длилась.
(Был ант ­
р акт .) Обе матери жаловались и хвалили.
Я
слушала.
По ли ция
—
за чем
з ани мат ься
по литик ой
—
п отому
и
увлека­
ющ ийс я.
Так
я
впе рвые
вст р ет илась
с
звуком
этого
имени.
III. Письмо
Первая
заочная
вст реч а
—
6-ти
ле т,
первая
очная
—
16-т и.
Я
покупала
книги
у
Вольфа,
на
Кузнецком»
—
ростановского
«Chanteclair’a»*, которого не оказалось .
Неполученная
книга,
за
которой
ш ел,
это
в
16 лет то же,
что
неполученное,
до
востребо­
вания,
пи с ьмо:
жда л
—
и
нету,
нес
бы
—
пустота.
Сто ю,
уже
ища
зам е ны,
но
Ростан—
в
16 лет?
нет,
и
сейчас
в
иные
часы
жиз ­
ни
—
н езамен им ,
стою
уже
не
ища
з ам ены,
как
вдру г,
за
ле вым
п леч ом,
где
ангелу
быть
полагается,
—
от рыв истый
ла й,
н ик огда
нс
сл ыш анны й,
тотчас
же
узнанный:
—
«Lettres de Femmes»**—
Прево.
«Fleurs du mal»*** —
*«Певец зари» (фр . ).
**«Г1и сьм а
женщины»(фр.).
***« Цветы зла» (фр. ).
119


Бодле ра,
и
«Chantcclair'a», пожалуй,
х отя
я
и
нс
поклонник
Р ос­
та на.
Подымаю
глаза,
уд ар
в
сердце:
Брюсов!
Стою ,
уже
найдя
замену,
перебираю
книги,
сердце
в
горл е,
за
такие
минуты
—
и
се й час!
—
жиз нь
отдам.
И
Брюсов,
настойчи­
вым
методическим
лаем,
откусывая
и
отбрасывая
слова: «Хотяя
и
не
поклонник
Ростана».
Сердце
в
гор ле—
и
дв а жды.
Сам
Брю с ов!
Брюсов
Черной
мессы,
Брюсов
Ренаты,
Брюсов
Антония!
—
И
—
не
поклонник
Ростана:
Ростана—
L’Aiglon*, Ростана—
Мелизанды,
Роста­
на
—
Романтизма!
По ка
дочувствовывала
последнее
слово,
дочув ст в ов ать
которо­
го
не л ьзя,
ибо
оно
—
душа ,
Брюсов ,
сухо
ще лкн ув
дв ер ью,
вышел.
Вышла
и
я
—
не
вслед,
а
навстречу:
домой,
пи сать
ему
письмо.
Дорогой
В алер ий
Яковлевич,
(Восстанавливаю по памяти.)
Сегодня,
в
Магазине
Вол ь фа,
Вы,
заказы вая
приказчику
Chanteclair’a, добавили: «хотя я и не поклонник Ростана» .
И
не
раз
утверждали,
а
дважды.
Три
вопроса:
Как
м огли
Вы,
поэт,
объявлять
о
своей
нел ю бви
к
другому
по­
эту
—
приказчику?
Второе:
как
можете
Вы,
напи савш ий
Ренату,
не
любить
Роста­
на,
нап исавш ег о
Мелизанду?
Третье:
—
и
как
смогли
предпочесть
Ростану
—
М арсе ля
Прево?
Не
подошла
тогда
же,
в
магазине,
из
ст р аха,
что
Вы
пр и мете
это
за
че столюб ив ое
жел ание
«поговорить с Брюсовым».
На
письмо
же
Вы
вольны
не
ответить.
Марина
Цветаева
Адреса
—
чтобы
не
облегчать
ответа
—
не
п рил о жила.
(Я была тогда в VI
кл.
гимназии,
моя
первая
к нига
вышла
лишь
год
спуст я,
Брюсов
мен я
не
знал,
но
имя
моего
отц а
зн ал
досто­
верно
и,
при
жел ании,
ответить
мог).
Дня
чер ез
два,
не
ошибаюсь
—
на
адрес
Рум ян цевск о го
Му­
зея,
директором
кот орого
состоял
мой
от ец
(жили мы в своем
доме,
в
Трехпрудном)
—
закрытка.
Не
открытка
—
недостаточно
* Орленка (ф р. ).
120


внимательно,
нс
письмо—
вним ат ел ьно
с лиш ком , die goldene
Mille*, выход из положения—
закрытка.
(Брюсовское « нс
пере­
д а ть».)
Вскрываю:
«Милостивая Государыня,
г-жа
Цветаева»,
(NB! Я ему—
дорогой
Валер ий
Яковлевич,
и
был
он
меня
старше
лет
на
двадцать!)
Вст упл ения
не
помню.
Отв ета
на
поэта
и
приказчика
просто
не
бы ло.
Мар сель
Прево
испари лся.
О
Ростане
же
дословно
сле­
дующее:
«Ростан прогрессивен в продвижении от XIX
в.
к
XX в.
и
рег ­
рессивен
от
XX в.
к
нашим
д ня м» (дело было в 1910 г.). «Ростана
же
я
не
полюбил,
потому-что
мне
не
случилось
его
полюбить.
Ибо
любовь
—
случ ай но ст ь» (подчеркнуто) .
Еще
несколько
слов,
указывающих,
на
ж елан ие
не
то
вс тре­
титься,
не
то
д аль нейш ей
п ереп иск и,
но
неявно,
иначе
бы
запом­
нила.
И
—
подпись.
На
это
пис ьмо
я,
есте ствен но
(ибо страстно хотелось!), не от ­
ветила.
Ибо
любовь
—
случайность.
Письмо
это
живо,
хранится
с
мо ими
п рочи ми
бумагами
у
дру­
зе й,
в
Москве.
Первое
письмо
ост алос ь
по след ним .
IV. Два стишка
Первая
моя
книга
«Вечерний альбом»
вышла,
когда
мне
бы ло
17 лет,
—
стихи
15-ти, 16-ти
и
17- ти
лет.
Изда ла
я
ее
по
причи­
нам ,
литературе
посторонним,
поэзии
же
родственным,
—
взамен
пись ма
к
человеку,
с
к ото рым
б ыла
лишена
возможности
сно­
ситься
иначе.
Литератором
я
так
нико гд а
и
не
сделалась,
начало
б ыло
знаменательно.
Книгу
из дать
в
то
в ремя
б ыло
п рост о:
с обрать
стихи,
снести
в
т ипог ра фию,
в ы брать
вне ш ност ь,
заплатить
по
счету,
—
все.
Так
я
и
сделала,
никому
не
сказав,
гимназисткой
VII кл.
По
окончании
печа­
тания
свезла
все
500 книжек на склад,
в
богом
забытый
магазин
Спир ид оно ва
и
Михайлова
(почему?) и успокоилась .
Ни
одного
эк-
‘Золотая середина ( нем).
121


зе мп ляра
на
отзы в
мн ою
отос ла но
нс
было,
я
да же
нс
знала,
что
так
де лают ,
а
зн ала
бы
—
не
с де лала
бы:
напрашиваться
на
рецензию!
Кн иги
моей,
кро ме
как
у
Спиридонова
и
Михайлова,
нигде
нельзя
был о
достать,
отзывы,
тем
не
ме нее,
появились
—
и
б лагож е лат ель­
ные:
бо льшая
с татья
Макса
Волошина,
положившая
нач ало
наш ей
дружбы,
статья
Марьстты
Шагинян
(говорю о,
для
себя ,
ценных)
и,
нако не ц,
заметка
Брюсова.
Вот
что
мне
из
нее
запал о:
«Стихи г-ж и
Цветаевой
обладают
какой-то
жуткой
интимно­
ст ью,
от
ко торой
врем енам и
ст ано вит ся
не лов ко,
точн о
нечаянно
заглянул
в
ок но
чуж ой
квартиры...» (Я,
мысленно:
дома,
а
не
квартиры!)
Середину,
о
пол ном
овладении
фо рмо й,
об
о тсу тств ии
вли я­
ний,
о
редкой
для
начинающего
самобытности
тем
и
яв лен ия
их
—
как
незапомнившуюся
в
словах
—
опускаю.
И,
в
конце:
«Не скроем,
однако,
что
бывают
чувства
более
острые
и
мысли
более
нужн ые ,
чем :
Не т!
не навис тна
мне
надме нно сть
фарисея!
Но,
ког да
мы
узнаем,
что
автору
вс его
се м надц ать
лет,
у
нас
опускаются
р ук и»...
Для
Брюсова
такой
п одход
был
необычаен.
С
отзывом,
повто­
ря ю,
поздравляли.
Я
же,
из
вс ех
приятностей
запомнив,
есте­
ственно,
не при ятн ость,
отшучивалась: «Мысли болеенужные и
чувства
более
острые?
Пог оди
ж е!»
Чер ез
год
вышла
моя
вторая
книга
«Волшебный фонарь»
(1912 г.
затем
перерыв
по
1922 г.,
пи сал а,
но
не
печатала)
—
ив
ней
стишок
—
В.
Я.
БРЮСОВУ
Улыбнись
в
мое
«окно»,
Иль
к
шутам
ме ня
причисли,
—
Не
изменишь,
все
равно!
«Острых чувств»
и
«нужных мыслей»
Мне
от
Бога
не
дано.
Нужно
петь,
что
все
темно,
Что
над
миром
сны
н ави сли ...
—
Так
теперь
заведено.
—
Этих
чувств
и
эт их
мыслей
Мне
от
Бо га
не
дано!*
*«Волшебный фонарь», с 111 .
Приме ч.
М.
Цветаевой
122


( ловом,
войска
перешли
границу.
Такого-то
числа,
такого-то
год а
я,
никто,
открывала
вое нные
д ейст вия
прот ив
—
Брюс ов а.
Стишок
не
из
блестящих,
но
дел о
не
в
нем,
а
в
отклике
на
н его
Бр юсов а.
«Вторая книга г-ж и
Цветаевой
‘‘Волшебный фонарь”,
к
сожале­
нию,
не
оправдала
наших
надежд.
Чрезмерная,
губительная
ле г­
кость
с ти ха...» (ряд неприятностей,
которых
я
не
помню,
и,
в
кон­
це :) «Чего же,
в проч ем,
можно
ждать
от
поэта,
который
сам
пр и­
знается,
что
острых
чувств
и
нужных
мыслей
ему
от
Бога
не
дан о».
Сл ова
из
его
пе рв ого
отзыва,
взятые
мн ою
в
кавычки,
как
его
слова,
были
я влены
без
кавычек.
Я
получалась
—
дурой.
(Вале ­
рий
Брюсов
«Далекие и близкие», книга критических статей.)
Рипост
был
мг нов енный.
П очти
вслед
за
«Волшебным фона ­
рем»
мно ю
был
вы пущ ен
маленький
сборник
из
двух
перв ых
кни г,
так
и
называвшийся
«Из двух книг», и в этом сборнике,
чер ­
ным
по
б ело му:
В.
Я.
Б РЮ СОВУ
Я
заб ыла,
что
сердце
в
Вас
—
только
но чник ,
Не
звезда!
Я
забыла
об
этом!
Что
поэзия
ваша
из
книг
И
из
зави ст и
—
критика.
Ранний
старик,
Вы
опять
мне
на
миг
П ок азал ись
великим
поэ том.
Любопытно,
что
эт от
ст их
возник
у
меня
не
после
рецензии,
а
посл е
сна
о
н ем,
с
Ренатой,
волшебного,
которог о
он
никогда
не
узнал.
Упо р
стихотворения
—
конец
его,
и
я
бы
на
ме сте
Брюсова
н ич его,
к роме
двух
последних
слов,
не
вычитала.
Но
Брюсов
был
плохой
читатель
(душ).
Отзыва,
на
сей
ра з,
в
печати
не
последовало,
но
«в горах» (его
круто й
души)«отзыв»
длился
—
всю
жизнь.
Не
обольщаюсь.
Брюсов
в
опы те
мо их
чувств,
точн е е:
в
моло­
дом
опы те
вражды
значил
для
ме ня
несравненно
больше,
чем
я
—
в
его
утомленном
опыте.
Во-первых,
он
для
меня
был
Бр ю­
123


сов
(твердая величина), меня не любящий,
я
же
для
него
—
X, его
не
любящий
и
значущий
только
потому
и
тем,
что
его
не
любя­
щий.
Я
не
любила
Бр юсов а,
он
не
любил
кого-то
из
м олоды х
по­
этов,
да
еще
женщину,
которых,
в ообще ,
презирал.
Этого
у
меня
к
нему
не
было
—
презрения,
ни
тог да,
на
ве р шине
его
славы,
ни
спустя,
под
обломками
ее.
Знаю
это
по
волнению,
с
которым
сей­
час
пишу
эти
строки,
непогрешимому
волнению,
сообщаемому
нам
тольк о
величием.
Де рзал а
—
да,
дерзила
—
да,
презирала
—
нет.
И,
может
быть,
и
дерзала-то
и
дерзила
т олько
потому,
что
не
умела
(не хотела?) иначе выявить своего,
сильнейшего
во
мн е,
чувства
р анга.
Словом,
есл и
п ер енести
нашу
в ст речу
в
ст ены
школы,
де рз ила
директору,
ректору,
а
не
классному
наставнику.
В
моем
дерзании
б ыло
благоговение,
в
его
задетости
—
раздра­
жение.
Значительность
же
вражды
в
прямой
зависимости
от
зн а­
чительности
объекта.
Посему
в
э том
романе
н ел юбви
в
выигры-'
ше
(ибо единственный выигрыш всякого нашего чувства
—
со б­
ст венны й
максимум
его)
—
в
выигрыше
б ыла
я.
V. «Семья поэтов»
Той
же
зимой
1911г .
—
1912 г. ,
между
од ним
моим
рифмован­
ным
вы пад ом
и
дру ги м,
меня
куда-то
п риг ласи ли
читать
—
ка­
жется,
в
«О- во
Свободной
Э стет ик и». (Должны
были
читать
все
молодые
поэ ты
Москвы.)
По мню
какую-то
зеленую
комнату,
но
не
гла в ную,
а
ту,
в
кот орой
ждут
вых о да.
Чер ная
густая
мужская
группа
поэтов
и,
г оловой
превышая,
действительно
ог лав ляя
—
Брюсов .
Вхожу
и
о стан авл ив аюсь,
выжи дая
чьего-нибудь
пе рв ого
шага.
Он
был
сд елан
тотчас
же
—
Брюсовым.
—
А
это
—
поэтесса
Марина
Цветаева.
Но
так
как
«все друзья
в
семье
поэтов», то можно (поворот
ко
мне )
без
рукопожатий.
(Не предвосхищенное ли советское «р у ко по жат ия
отменяют­
ся », но у советских
—
из-за
чесотки,
а
у
Брюсова
из-за
чего ?)
Нацелившись
на
из
всей
группы
единственного
мне
знакомо­
го
—
Рубановича,
подхожу
и
здороваюсь
за
руку,
затем
с
ближай­
шим
его
с о се д ом : «Цветаева», затем с соседом соседа,
затем
с
со­
се дом
соседа
соседа,
и
так
на
к ругов ую,
пока
не
перездоровалась
со
всеми
—
всеми,
к роме
Брюсова.
Это
—
ч ело век
бы ло
около
д ва дцати
—
все-таки
заняло
известное
время,
тем
более
что
я,
природно-быстрая,
пре вр ат ила
проформу
в
чувство,
обычай
—
в
обря д.
В
комнате
«царило молчание».
Я
представлялась: «Цветае­
124


ва ».
Ьрюсов
ждал.
Пожав
двадцатую
руку,
я
скромно
вышла
из
круга
и
стала
в
сторонке,
не винно ,
чуть
нс
по-институтски.
И,
од­
нов ре ме нно,
отрывистый,
вс ей
пастью,
лай
Брюсова:
—
А
теперь,
гос под а,
можно
и
начинать?
Чего
хо тел
Брюсов
св оей
«семьей поэтов»? Настолько -д е
дру­
з ья,
что
и
здороваться
не
стоит?
Избавить
меня
от
дв адца ти
чу­
жих
рук
в
одной
моей?
Себя
—
от
пят и
мину т
бездействия?
Ща­
дил
ли
предполагаемую
зас тен чив о сть
начинающего?
Может
бы ть,
о дно
из
пер ечи сленных ,
может
б ыть,
все
вместе,
а
вернее
всего
подсознательное
нежелание
бли зк ого,
че лове че с­
к ого
(и,
посему,
о бяз ыв ающег о ), через ладонь,
знакомства.
От­
скок
во лка
при
виде
чужой
п ород ы.
Чутье
на
чужесть.
Инстинкт.
Так
это
и
пошло
с
тех
п ор,
обмен
кивками.
С
каждым
разом
становилось
все
позднее
и
по здн ее
для
руки .
Согласитесь,
что
проздоровавшись
десять
лет
подряд
всухую,
неловко
к ак -то,
не­
прил ично
как-то,
вдруг
ни
с
то го
ни
с
сег о
—
за
руку.
Так
я
и
не
узнала,
какая
у
Брюсова
ладо нь .
VI. Премированный щенок
II faut d chacun donner son joujou.
E. Rostand*
Был
сочельник
1911 г.
—
московский,
метельный,
со
звездами
в
глазах
и
на
глазах.
Утром
т ого
дня
я
узнала
от
Сергея
Яковлеви­
ча
Эфрона,
за
которог о
вскоре
вышла
замуж,
что
Брюсовым
об ъя влен
кон кур с
на
следующие
две
строки
Пушкина:
Но
Эдмонда
не
по к инет
Дженни
да же
в
небесах.
—
Вот
бы
Вам
взять
приз -з аб авно !
Представляю
себе
умиле­
ние
Брюсова!
Допустим,
что
Брюсов
—
Сальери,
з нает е,
кто
его
Моцарт?
—
Бальмонт?
—
Пушкин!
Приз,
данный
мне
Брюсовым
за
стихи,
представленные
в
пос-
♦Каждому нужно дать его игрушку .
Э.
Рост ан
(фр.) .
125


ледний
час
по след нег о
дня
(предельный срок был Сочельник)
—
ид ея
бы ла
соблазнительной!
Но
—
сти х
на
те му!* Стих
—
по
за­
казу!
Стих
—
по
мановению
Брюсова!
И
второй
камень
преткно­
вения,
острейший,
—
я
совсем
не
знала,
кто
Эдмонда,
мужчи на
или
женщина,
друг
или
п одруга .
Если
родительный
падеж:
кого-
чего?—
то
Эдмонд
выходил
му жчино й,
и
Дженни
его
не
поки­
н ет,
если
же
именительный
падеж:
кто-что?
—
то
Э дм онда
—
же нщ ина
и
не
покинет
св ою
под ругу
Д ж енни.
Камень
устранился
легко.
Кто-то,
рассмеявшись
и
не
поверив
моему
невежеству,
ра с­
крыл
мне
Пушкина
на
«Пире во время чумы»
и
удостоверил
му­
жественность
Эдмонда.
Но
вре мя
б ыло
упущено:
над
Москвой,
в
звездах
и
хлопьях,
оползал
Соч ельн ик .
К
темноте,
п еред
сам ым
зажжением
е лок,
я
стояла
на
углу
Ар­
батской
площади
и
передавала
седому
посыльному
в
красной
шапке
конверт,
в
котором
еще
конверт,
в
котором
еще
конверт.
На
внешнем
был
ад рес
Брюс ов а,
на
втором
(со стихами)
девиз
(кон­
к урс
был
тайный,
с
обнаружением
автора
л ишь
по
пр ису жд ении
п ри з а), на третьем
—
тот
же
девиз;
с
пометкой:
имя
и
адрес.
Не­
что
вро де
моря-окияна,
острова
Буя на
и
Кащеевой
сме рти
в
яйце.
«Письмецо»
я
Брюсову
посылала
на
дом,
на
Цветной
бульвар,
в
виде
подарка
на
елку.
Ка ков
же
был
девиз?
Из
Ростана,
конечно:
II faut a chacun donner son joujou.**
E. Rostand
Каков
же
был
стих?
Не
на
тему,
конечно,
стих,
написанный
вовс е
не
на
Эдмонда,
за
полгода
до,
своему
Эдмонду,
ст их
не
только
не
на
тему,
а
обратный
ей
и,
обратностью
своей,
подошед­
ш ий.
Вот
он:
«Но Эдмонда не покинет
Дженни
д аже
в
небесах».
Во споминань е
слишком
дав ит
плечи,
Я
о
земном
заплачу
и
в
ра ю,
Я
старых
с лов
при
нашей
новой
встрече
Не
утаю***.
*Тсперь думаю иначе .
Примеч.
М.
Цветаевой
**NB! Брюсову .
нап р<и мер>, конкурс.
П римеч.
М.
Цветаевой
***Лучше бы:
не
п овт орю.
Примеч.
М
Цветаевой
126


Где
сонмы
ангелов
лет аю!
стройно,
1 де арфы,
ли лии
и
дет ск ий
хо р,
Где
все
—
покой,
я
б уду
беспокойно
Лов ить
т вой
взо р.
В иде нья
райские
с
усмешкой
провожая,
Од на
в
к ругу
невинно-строгих
дев,
Я
буд у
петь,
земная
и
чужая,
Земной
напев!
Воспоминанье
слишком
да вит
плечи,
Настанет
миг
—
я
слез
не
утаю...
Ни
здесь,
ни
там
—
нигде
не
на до
встречи,
И
не
для
встреч
про снемс я
мы
в
ра ю!
Стих
этот
я
взяла
из
уже
набиравшегося
тогда
«Волшебного
фо на ря», вышедшего раньше выдачи,
но
уже
после
присуждения
премий.
(«Волшебный фонарь», с .
75.)
С
ме сяц
спуст я
—
я
только
что
вышла
замуж
—
как-то
захо­
дим
с
мужем
к
издателю
Кожебаткину.
—
Поздравляю
Вас,
Марина
Ивановна!
Я,
думая
о
замужестве:
—
Спасибо.
—
Вы
взяли
перв ый
приз,
но
Брюсов,
узнав,
что
это
вы,
ре­
шил
в ам,
за
молодос тью/ п рисуд ит ь
первый
из
двух
вторых.
Я
рассмеялась.
Получать
призы
нужно
было
в
«О- ве
Свободной
Эстетики».
Подробности
стерлись.
Помню
то льк о,
что
когда
Брюсов
объя­
вил : «Первого не получил никто,
пер вый
же
из
двух
вторых
—
г-жа
Ц вет аева», —
по
зал у
прошло
недоумение,
а
по
моему
лицу
усмешка.
Затем
читались,
к аж ется
Брюсовым
же,
стихи,
по сле
«премированных» (Ходасевич,
Рафало вич ,
я)
—
«удостоившиеся
одобрения», не помню чьи.
Выдача
самих
призов
производилась
не
на
эстраде,
а
у
в ходн ого
столика,
за
которым
что-то
вписывала
и
выписывала
милая,
застенчивая,
всегда
все
по
возможности
сглаживавшая
и
так
выигрывавшая
на
фоне
брюсовской
жестоко­
сти
—
же на
ег о,
Жанна
Матвеевна.
При з
—
име нно й
золотой
жетон
с
черным
Пегасом
—
непос­
редственно
Брюсовым
—
из
руки
в
ру ку
—
вручен.
Хотя
не
в
ру­
коп ож ати и,
но
рук и
встретились!
И
я,
продевая
его
сквозь
цепо ч­
ку
браслета,
громко
и
весело:
—
Значит,
я
теперь
—
пре мир о ванн ый
щенок?
127


Ответный
см ех
за лы
и
—
добрая
—
внезапная
—
волчья
—
улыбка
Брюсова.
«Улыбка»
—
условность,
просто
вне зап ное
об­
наружение
и
тако е
же
исчезновение
зубов.
Не
улыб к а?
Улыбка!
Толь ко
не
наша,
во лчья.
(Оскал,
осклаб,
още р.)
Тут
я
в пер вые
догадалась,
что
Брюсов
—
волк.
Ес ли
не
ошибаюсь,
в
тот
же
вечер
я
в
первый
(и единствен ­
ный)
раз
увидела
по э тессу
Львову.
Невысокого
роста,
в
синем,
скромном,
черно-глазо-брово-головая,
яркий
румянец,
очень
кур­
сист ка ,
очень
девушка.
Встречный,
к
брюсовскому
наклону,
подъем.
Совершенное
вид е ние
му жч ины
и
женщины:
к
запроки­
нут
гости
гордости
им
—
снисхождение
гордос ти
собой.
С
тр у­
дом
сдерживаемая
к ругом
о счастл ивленно сть .
Он
—
охаживал.
Ч асть
вторая
РЕВОЛЮЦИЯ
L Лито
Премированным
щен ком
за кан чи в ается
мой
юношеский
э пи­
зод
с
Брюсовым.
С
1912 г.
по
1920 г.
мы
—
я
жил а
вне
л ите рат ур­
ной
жизни
—
не
встречались.
Был
1919 г. —
самый
ч ум ный,
самый
черный,
сам ый
смерт­
ный
из
всех
тех
годов
Москвы.
Не
пом ню
кто,
к аж ется
Хо да се­
вич,
надоумил
ме ня
снести
книгу
стихов
в
Лит о*. «Лито
ничего
не
печатает,
но
все
покупает». Я: «Чудесно». — «Отделом
за вед у­
ет
Брюсов».
Я : «Чудесно,
но
менее.
Он
м еня
не
выносит». —
«Вас,
но
не
ваши
ст ихи.
Ручаюсь,
что
купит.
Все-таки
—
пя ть
д ней
хлеба».
Переписала
«Юношеские стихи» (1913 г .— 1916 г .,
до
сих
пор
не издан ны е)
и
«Версты» I (изданы в 1922 г.
Госиздатом)
и,
взяв
в
правую
—
пятилетнюю
то гда
ручку
сво ей
дочери
Ал и,
в
ле­
вую
—
рукопись,
пошла
пытать
счастья
в
Ли то.
Н ики тс кая,
ка­
же тся?
Брюсова
не
было,
был
кто- то,
ко му
я
рукописи
вручила.
Вручила
и
кануло
—
и
ст ихи
и
я.
Прошло
око ло
года.
Я
жила,
стихи
л ежали.
Вспо м инала
о
них
* Литературный отдел .
Примеч.
М.
Ц ветаев ой.
/28


с
неизменной
неприязнью,
как
о
в ещи
од о лже нной,
в овр емя
не
спрошенной
и
потому
уже—
не
моей.
Все
же
как-то
собралась.
П ри хожу
в
Лито:
пус тот а:
Буданцев.
«Я пришла узнать про две
книг и
сти хов ,
сданных
около
г оду
н аз ад».
Легкое
смущение,
и
я,
в ыр учая: «Я бы очень хотела получить обратно рукописи,
—
ведь
нич е го,
оч евид но,
нс
выш л о?» Буданцев,
радостно: «Не вышло,
не
вышло,
между
нами
—
Валерий
Яковлевич
очень
против
вас». —
«Здесь и малого достаточно.
Но
рукописи
—
живы?»—
«Живы,
живы,
сейч ас
верну». —
«Чудесно.
Это
больше,
чем
в
н аши
дни
может
требовать
поэт».
Итак,
домой
с
рукописями.
Дома
раскрываю,
листаю,
и
—
о
сюрприз
—
в торой
в
жизни
автограф
Брюсова!
В
целых
три
строчки
отзыв
—
его
рукой?
«Стихи М .
Цветаевой,
как
ненап ечат анные
своевременно
и
не
отражающие
соответственной
со вр еменно ст и,
б еспо лез ны».
Нет ,
еще
что-то
было,
з апо мни ла,
как
всегда,
высшую
но ту
—
ко нец.
Зрительное
же
впечатление
именно
тр ех
строк
брюсовского
сж а­
тог о,
скупого,
озабоченного
почерка.
Что
могло
бы ть
в
тех
полу­
тора?
Не
знаю,
но
ху же
не
было.
Отзыв
сей,
вмест е
с
пр оч ими
моими
бумагами,
хранится
у
друзей,
в
Москве.
Развитием
рим ­
ской
формулировки
Брюсова
—
российски-пространная
(на сей
раз
машинная)
отпись
его
поклонника,
последователя
и
ревните­
ля
—
С.
Боброва.
«До тошноты размазанные разглагольствования
по
поводу
собственной
смерти...»
Это
о
«Юношеских стихах», о
«Верстах»
же
помню
всего
одно
слово,
да
и
то
не
точно,
вижу
его
написан ным ,
но
прочесть
не
могу,
вроде
«гносеологические», но
о зн ачаю щие
что-то,
касающееся
ритмики.
«Стихи написаны тя ­
желым,
неудобоваримым,
“гносеологическим ямбом”»...
Брюсов
дал
тему,
Бобров
про вар иир овал ,
в
ит оге
—
рукописи
на
руках.
Госиз д ат
в
1922 г.,
в
лице
цензора
коммуниста
Мещерякова,
ок азался
и
сговорчивее
и
великодушнее.
(Написав слово « ц ен зо р», вдруг осознала:
до
чег о
сам о
ри м­
ск ое
звучание
соответствовало
Бр юсов у!
Цензор,
ментор,
дикта­
то р,
директор,
цербер...)
Потом
Буданцев,
при
встрече,
горячо
и
трог а тельно
просил
отзывы
вернуть:
* Принцип чести (фр .).
5—3257
129


—
Вам
нс
полагалось
их
чшаль.
ио
мой
недосмотр,
с
ме ня
взыщ ут !
—
Помилуйте,
да
ведь
это
мой
titre de noblesse*, тютчевский
патент
на
благородство,
почетный
билет
всюду,
где
чтят
поэзию!
—
Перепишите
и
ве р ните
подлинники!
—
Ка к?
Я
—
от дать
автограф
Брюсова?
Автограф
автора
«Ог ­
нен ног о
Ан ге л а»? (Пауза .)
О тд ать,
когда
можно
—
п рода ть?
Уе ду
за
г рани цу
и
там
п род ам,
так
и
передайте
Брюсову!
—
А
отзыв
Боброва?
Ну,
хоть
Боброва
верните!
—
А
Боброва
за
к омп анию.
Три
с троки
Бр юсов а
—
столько-то,
в
при д ачу
четыре
страницы
Боброва.
Так
и
пе ред айте
Боброву.
Отш учи вал ась
и
оставалась
непреклонной.
П.
Ве чер
в
Консерватории
(Запись .моей,
тогда
сем и летней ,
доч ери
Али)*
Никитская, 8.
Вечер
в
Б.
За ле
Консерватории
Темная
ночь.
Идем
по
Никитской
в
Бо льш ой
Зал
Консервато­
рии.
Там
будет
читать
Марина
и
еще
мн ого
п оэтов .
Наконец,
при­
шл и.
Долго
бродим
и
ищем
поэтика
В.
Г.
Шершеневича.
Наконец,
ма ме
попадается
знакомый,
кот орый
прив од ит
нас
в
маленькую
комнатку,
где
уже
сид ели
все,
кто
бу дет
чит ать.
Там
сидел
старик
Брюсов
с
кам енн ым
лицо м
(после вечера я спала под его пальто).
Я
прос ила
Марину
поиграть
на
рояле,
но
она
нс
решается.
Ск оро
после
то го
как
мы
вошли,
я
начала
говорить
стихи
мамы
к
Б рю­
сову,
но
она
удержала
меня.
К
м аме
подошел
какой-то
человек
с
зав иты ми
в олоса ми
и
в
синей
рубахе.
Вид
был
наглеца.
Он
ска­
зал: «Мне передали,
что
вы
собираетесь
в ыйти
замуж». — «Пере­
дайте
тем ,
кто
так
х орошо
осведомлен,
что
я
сплю
и
во
сне
вижу
увидеться
с
Сер ежей,
Алиным
папой»**.
Тот
отош е л.
Скоро
стал
зв они ть
пер вый
зв он ок.
К
маме
п одо шел
Буданцсв
и
пошел
с
ней
на
эстраду.
Я
пошла
с
ней.
Эстрада
похожа
на
сцену.
Там
сто ит
ряд
стульев.
Там
сидели
Марина,
я
и
еще
м ного
народу.
Пе рвый
раз
выш ел
Брюсов.
Он
прочел
вступительное
слово,
но
я
там
ни­
чего
нс
слуш ала,
потому
что
не
понимала.
Зате м
вышел
имажи­
нист
Шершснсвич.
Он
читал
про
голову,
на
гол ове
стоит
ботани-
*3апись,
нс
и змен енн ая
ни
в
одном
знаке.
Примеч.
М.
Цветаевой.
**Муж с декабря 1917 1. б ы л
в
армии.
Примеч.
М.
Цв етаев ой.
130


чс ский
сад,
на
ботаническом
саду
стоит
цирковой
купол,
а
на
нем
сижу
я
и
с мотрю
в
чр ево
женщины
как
в
чашу.
Бедные
ма ши ны,
они
похожи
на
стадо
гусей,
то
ес ть
на
трехугольник.
В есна,
в есна,
ей
радуются
автомобили.
И
все
вроде
этого.
Потом
ст ал
читать
стихи
Брюсов.
После
н его
вышла
маленькая
женщина
с
дугова ты -
ми
зу бами.
Она
была
в
рваной
фуфайке,
с
кр от ким
лицом.
У
нее
точно
не
б ыло
ни
крыльев,
ни
шерс ти ,
ни
даж е
шкуры.
Она
держа­
ла
в
руках
св ое
тоще е
те ло
и
не
может
ни
приручить
его
к
себе,
ни
расстаться
с
ним.
Наконец
выз ва ли
маму.
Она
посад ила
мен я
на
с вое
место ,
а
сама
п ошла
к
читальному
столу.
Г лядя
на
нее ,
все
за­
смеялись.
(Наверное оттого,
что
она
была
с
сумкой*.)
Она
читала
стихи
про
Стеньку
Раз ина .
Она
читала
яс но,
без
всяких
иностран­
ных
слов.
Она
стояла
как
ангел.
Весь
народ
в
зале
так
смоТрел
на
читающего,
как
ястреб
или
сова
на
беззащитную
птицу.
Какой-то
имажинист
ска зал: «Посмотри -к а.
На
верхних
ложах
сидят
“одино­
кие”.
Они
держатся
стаей».
Она
читала
не
очен ь
громко.
Один
мужчина
даже
встал
и
п одошел
ближе
к
эст рад е.
Стенька
Разин,
три
с тиха
о
то м,
как
он
л юбил
персианочку.
Потом
его
сон,
как
она
пришла
к
нему
за
баш мач ком ,
который
уро ни ла
на
корабле.
Потом
она,
ког да
кончила,
поклонилась**, чего никто не делал.
Ей
рук о­
плескали
коротко,
но
вс е.
Мар ина
сел а
опять
на
с вое
место,
пос а­
див
м еня
на
колени.
После
нее
стал
чита ть
драму
какой-то
моло дой
черный
человек,
кот о рый
сидел
бок
о
бок
с
нам и.
На чал о:
под
по­
толком
в
цирке
на
тоненькой
веревочке
вис ит
тан цов щ ица,
а
под
ней
на
арене
стоит
горбач
и
х валит
ее.
«Аля!
Уйдем
от сю да!
Это
б удет
долго
длиться». —
«Нет,
Марина,
посмотрим,
как
будет».
Марина
просила,
и
я
на кон ец
с огласи лас ь.
Мы
вышли
и
про шли
в
потайную
ко мнату.
Там
не
был о
нико г о,
кро ме
како й-т о
женщины,
кот ора я
недавно
приехала
из
деревни.
Я
с
совершенно
осоловелым
видом
сел а
на
стул,
и
ма ма
пр е дл ожила
мне
лечь ,
пока
никто
не
пришел.
Я
согласилась
с
удовольствием.
Я
легла.
Дер евенск ая
же нщ ина
пре д ло жила
меня
покрыть,
и
Марина
накрыла
чьим-то
пальто.
Вс коре
пос ле
того,
как
я
ле гла,
ввалилась
вся
то лпа
поэтов.
В
комнатке
бы ло
только
четыре
стула.
Люди
садились
на
столы,
на
подоконники,
а
я,
хо ть
и
слыхала
смутно,
что
они
садил и сь
даже
на
рояль,
тол ько
протягивала
ноги.
Около
самой
распертой
ручки
примостилась
ма ма
с
тоще й
поэтессой.
«Она спит» .
—
«Нет,
у
ней
глаза
отк рыт ы». —
«Аля,
ты
спишь?» — «Ннет».
Белые
точки,
го­
ловки,
лошадки,
мужики,
дети,
дома,
сн ег ...
Круглый
сад
с
серыми
*Офицсрской походной.
—
Пр име ч.
М.
Цв етае во й.
**Подчеркнуто в подлиннике.
-
П рим еч.
М.
Цв етаев ой.
131


i рядками.
Ре шетка
черная.
Сер ый
цирковой
куп ол
с
крестом.
А
под
ботаническим
сад ом
красная
тре хугольн ая
чаша.
Это
мне
пр иснил ис ь
сти хи
сумасшедшего
Шершеневича.
Очнувшись,
сбрасываю
с
себя
оде яло
из
пальто
на
волчьем
меху.
Мама
совсем
задушена
моими
но га ми.
Поэты
ходят,
сидят
на
п олу.
Я
села
на
ди­
ване.
Ма ма
обрадовалась,
что
я
м огу
дать
место
другим.
У
с тола
стоят
два
человека.
О дин
в
летнем
кор от ком
пальто,
д ругой
в
зи м­
ней
до хе.
Вд руг
короткий
понесся
к
дв ери,
откуда
во шел
худ ой
че­
ловек
с
дл инны ми
уша м и*. «Сережа,
милый
дорого й
Сережа,
от­
ку да
ты?»—«Я
восемь
дней
ничего
не
ел». — «А
где
ты
был ,
наш
Сереженька?»—«Мне
д али
п ол-яб лока
там.
Да же
воскресенья
не
празднуют.
Ни
кус очка
хлеба
там
не
было.
Едва-едва
вырвался.
Хо­
лодн о.
Восемь
д ней
белья
не
снимал.
Ох,
есть
хочется!» — «Бед­
ный ,
а
как
же
ты
выр ва лс я?» — «Вы хлоп ота ли».
—
Все
обступили
и
ст али
расспрашивать.
Скоро
мама
получила
10 советских и мы
стали
собираться
в
п оход.
Я
стала
ис кать
с вои
варежки
и
капор.
На кон ец
мы
снар я д ились
и
пошли.
Мы
вышли
каким-то
извилис­
тым
черным
ходом
в
темный
двор
Больш ой
Консерватории.
Мы
вышли.
По
в сей
Никитской
стоят**
ф она ри.
Горит
примус
где-то
в
о кне.
Лает
соб ак а.
Я
все
время
па даю,
и
мы
ид ем
разговариваем
о
Брюсове.
Освещены
витрины
с
куклами,
с
книгами***.
Я
сказала:
«Брюсов
—
камень.
Он
похож
на
дедушку
Лорда
Фаунтельроя.
Его
мож ет
полю бит ь
только
та кое
существо,
как
Фаунтельрой.
Ес ли
бы
его
повели
на
су д,
он
бы
ложь
говорил
как
правду,
а
правду
как
ложь».
Моск в а,
начало
декабря
1920 г.
Несколько
дн ей
спустя,
читая
«Джунгли».
—
Марина!
Вы
знаете—
кто
Шер-Хан?—
Брюсов!—
Т оже
хром ой
и
одинокий,
и
у
него
там
тоже
А д али с. (Приводит:) «А ста­
рый
Шер-Хан
ходил
и
о ткр ыто
принимал
ле сть»...
Я
так
в
этом
уз­
н ала
Брюсова!
А
Ада лис
—
при блу да,
из
моло ды х
волков.
Восполню
пробелы.
Войдя
со
мной
в
комнату
и
сразу,
по
мое­
му
описанию,
распознав
Брюсова,
Аля
уже
жил а
исключительно
им.
Та к,
все
предложения
поиграть
на
рояле—
исключительно
*Ссргей Есенин .
Примеч.
М.
Цветаевой.
**Но нс горят.
Примеч.
М.
Цветае вой.
***По ночам
-
-
от
воров
комиссионных
ма газин ов
Приме ч.
М.
Цве­
таевой.
132


для
него,
продержать
в
с трах е:
а
что
—
заиграю?
Брюсов
усилен­
но
нс
глядел,
явно
насторожась,
чуя ,
что
неспр ост а,
и
нс
зная ,
во
что
разыграется
(telle mère, telle fille*).
В
случае
че го
положение
вы ход ило
нелепейшее:
с
ссмилотними
(а выглядела она,
по
совет­
скому
х удо соч ию,
пятилетней)
не
связываются.
(Убеждена,
что
сч ит ался
и
с
двухлетними!)
П р им ечание
вт орое.
Де кла маци я
моих
стихов
к
Брюсову
—
Бр юс ову
же
—
экспромт,
от
к оторого
я
п охолод ела.
Чув ст во,
что
в
ком на те
сразу
стало
тесно,
—
не
ком нат а,
а
кле тка ,
и
не
только
в олк
в
ней
—
яс
ним!
Точное
чувство
совместной
зап ерт о сти
с
волком,
с
той
же,
первых
секунд,
неловкостью
и
зверя
и
человека.
Но
было
и
дру гое .
Здесь,
в
это й
спер т ост и,
почти
лоб
в
лоб,
при
стольких
свидетелях!
усл ыш ать
от
сёмилетнего,
с
таким и
чудес­
ным и
глазами!
ребенк а
—
браваду
ег о,
так
еще
недавно
семна­
дцатилетней,
матери.
Ушами
услышать!
Воуши ю!
Был
бы
Б рю­
сов
глуб ок,
буд ь
у
не го
чувства
более
острые,
чем:
Брюсов ! (нуж­
ных
мыслей
у
него
бы ло
вдоволь)
—
перешагни
он
через
себя,
он
бы
оценил
эту
неповторяемость
я вл ений. ..
Я
заб ыла,
что
сердце
в
Вас
—
толь ко
н очник ,
Не
звезда!
Я
забыла
об
этом!
Что
поэзия
Ва ша
—
из
к ниг ...
«г
Остановилась
на
пер во й,
остановилась
на
тре ть ей
строке.
Но
была,
в
этом
вызове,
кроме
ме сти
за
ме ня,
унаследованная
от
меня
и
тотчас
мно ю
узнанная
—
влюбленность
вражд ы .
И,
если
сти х
внезапно
не
окончился
поцелуем
—
то
тольк о
из
застен чи в о­
ст и.
(Такой породы в ласке робки,
не
в
уд аре.)
Что
думал?
Невоспитанная
девочка?
Нет,
во спи тан ная.
По ду­
ченная
мно ю?
Я вно
—
нет,
он
же
видел
чистоту
моего
испуга.
Не
понр авит ь ся
—
внешне
—
то же
не
могла
(Вячеслав Иванов: «Рас­
к ры вает
сердце
и
входит»).
Думаю,
что
ед и нст венно е,
что
он
ду­
мал: «Скорей бы!» И —
о
ужас!—
он
на
эстраду,
она
(со
мной)
—
за
ним!
Сид им
чу ть
ли
не
рядом .
Что
еще
ждет?
Ка кой
«экспромт»?
К
его
чести
скаж у,
что
вол чь ей
ш убы
своей
с
не е,
спя щ ей,
он
не
снял,
хот я
с пе шил.
Покашливал
и
покашливал.
Во
оправдание
же
свое
скажу,
что
именно
его
шубы
не
выбирала.
Просто
—
ме-
*Какова мать,
такова
дочь
(фр .).
133


ховая!
Хорошо
под
мехом!
Аля
может
сказ ать : «Я спала под шку ­
рой
в рага».
О
руке
же,
не
снявшей:
Есл и
умру
я,
и
сп ро сят
меня:
«В чем твое доброе дело?»
,
Молв лю
я : «Мысль моя майского дня
Ба бо чке
зла
не
хотела».
(Бальмонт)
III. Вечер поэтесс
Не
очень
много
шил и
там,
И
не
в
шитье
была
там
сила...
Летом
1920 г.,
как-то
поздно
вечером
ко
мне
не ожид а нно
вош­
ла...
вошел...
женский
го лос
в
огромной
шляпе.
(Света не было,
лица
то же
не
было.)
Привыкшая
к
н еожид ан ным
посещениям
—
в ход ная
дверь
не
запиралась
—
привыкшая
ко
всему
на
св ете
и
выработавшая
за
советские
год ы
привычку
н и когда
не
начинать
первой,
я,
в пол­
оборота,
ждала.
«Вы Марина Цветаева?» — «Да». —
«Вы так и живете без
све та?» — «Да».
—
«Почему же вы не велите починить?» — «Н е
умею».
—
«Чинить или велеть?» — «Н и
то го,
ни
другого». —
«Что же вы делаете по ночам?» — « Жд у».
—
«Когда зажжет­
ся?» — «Когда
большевики
уйдут».
—
«Они не уйдут никог­
да». — «Никогда».
В
комнате
легкий
взрыв
двойного
смеха.
Голос
в
реч и
был
протяжен,
почти
что
пенье.
Смех
явствовал
ум.
«А я Адалис .
Вы
обо
мне
не
слыхали?»— «Нет». — «Вся
Мос­
ква
знает». — «Я
всей
Москвы
не
знаю». — «Адалис,
с
которой
—
которая...
Мне
посвящены
все
последние
стихи
Валерия
Яковлеви­
ча.
Вы
ве дь
очень
его
не
любите?»—«Как
он
меня». — «Он
вас
не
выносит». —
«Это мне нравится». —
«И мне.
Я
вам
бесконечно
благодарна
за
то,
что
вы
ему
никогда
не
нравились». — «Никогда».
Но вый
смех.
Волна
обоюдн ой
приязни
растет.
«Я пришла спросить вас,
буде те
ли
вы
читать
на
вечере
по­
эт есс».
—
«Нет».
—
«Я так и знала и сразу сказала В .
Я.
Ну,
а
со
мн ой
одной
будете?»— «С
ва ми
одной,
да ».
—
«Почему?
Вы
ведь
моих
стихов
не
знаете». —
«Вы умны и остры и не можете
134


писать
плохих
стихов.
Еще
меньше---
чи та ть». (Голос
вкрадчи­
во:) -~ «Со мной и с Радловой?» — «Коммунистка?» — «Ну,
жен­
ски й
коммунизм...»— «Согласна,
что
му жс кой
монархизм
—
лучше .
(Пауза .)
Донской.
Но,
шутки
в
сторону,
партийная
или
нет?»—«Нет,
да
нет
же!»—«И
вечер
совершенно
вне?»—«Со­
вер ш енно
в не».
—
«Вы,
Рад ло ва
и
я».
—
«Вы,
Радлова
и
я». —
«Платить будут?»— «В ам
за пл атят».—
«О,
не
скажите!
Ме ня
любят,
но
мне
нс
платят». —
«Брюсов вас не любит и вам запла­
тит». — «Хорошо,
что
Брюсов
ме ня
нс
любит!» — «Повторяю,
не
выносит.
Знаете,
что
он
сказал,
полу чи в
в аши
рукописи? “Я высо­
ко
ценю
ее,
как
поэта,
но
как
женщину
я
ее
не
выношу,
и
она
у
меня
ни ког да
не
пройдет!”»— «Но
ведь
стихи
предлагал
поэт,
а
не
женщина!» — «Знаю,
говорила
—гов ори ли
—
непереубедим.
Что
у
в ас,
собственно,
с
ним
было?»
Расск аз ываю ,
с ме ясь,
то,
что
читатель
уже
знает.
Адалис:«Он
мстителен
и
злопамятен». — «Я
ни ко гда
не
счи тала
его
ни
хрис­
тианином,
ни
сл авя нино м».
—
«И,
вр ем енам и,
непо мер но
ме­
лок».
—
«За “непомерно”
пр оща ю».
С
поэтессой
Адалис
мы,
если
не
подружились,
приятельство­
ва ли.
Она
часто
забегала
ко
мне,
чаще
ночью,
всегда
взволнован­
ная ,
всегда
голодная,
всегда
нео жид анная ,
неизменно-острая.
«В.
Я.
ме ня
к
вам
ревнует,
я
постоянно
говорю
о
ва с».
—
«С це­
лью
или
без
цели?»—«И
так
и
так.
От
одного
звука
вашего
имени
у
него
лицо
темнеет». — «Зачем
темнить?
И
так
не
из
светлых».
Внешность
Брю сов а.
Первое:
негибкость,
негнущесть,
вплоть
до
щетиной
брызжущих
из
черепа
вол ос
(«бобрик»).
Невозмож­
ность
изгиба
(невозможность юмора,
при чу ды , imprévu*, —
вс е­
го,
что
относится
к
душевной
грации).
Усы
—
как
клыки,
ха рак­
терн ое
французское
en croc**.
Усы
нал адч и ка,
шевелящиеся
в
гневе.
Форма
головы
—
конус,
п о садка
чуть
кверху,
взирание
и
вызов,
неизменное
свысока.
Во лево й,
наполеоновский,
есте­
ственнейший
—
сосредоточенной
воли
жест!
—
скрещивать
руки .
Рук и
вд оль
т ела—
не
Брюсов.
Ли бо
перо,
ли бо
крест.
В
раскосости
и
скуластости
—
перекличка
с
Ле ниным .
Топо рна я
вн ешно ст ь,
то пор ом,
а
нс
резцом,
не
крепко,
но
метко.
При
негод­
ности
дан ных
—
сильнейшее
данное
(не дано,
да л).
Здесь,
как
в
творчестве,
Брюсов
явил
из
се бя
все,
что
мог .
* Неожиданного (фр. ).
**3акрученные кверху (ф р.).
135


А
глаза
кар е-жел тые,
волчьи.
(Уже по написании этих строк.
Од на
моя
знакомая,
на
мой
вопр ос,
как ое
у
него
был о
лицо,
с
гениальностью
же нс кой
непос­
редст венно ст и: «Нс знаю,
к ак ое- то...
обутое».)
У
Адалис
же
лиц о
было
светлое,
рассмотрела
белым
днем
в
ее
св етл ейш ей
светелке
во
Дворце
Искусств
(уг<о л>
Поварской
и
Куд рин ск ой,
д<ом>
гр.
С ол ог уб а ). Чудесный лоб,
чудесные
глаз а,
весь
верх
из
свет а.
И
стихи
хороши е ,
совсем
не
брюсовские,
ско­
рее
мандельштамовские,
явно-петербургские.
(Брюсов совершен­
но
вне
элементарного,
но
в
чем-то
прав иль ног о
деления
русской
поэзии
на
Москву
и
Петербург.)
«Все говорят,
что
Брюсов
мне
их
выправляет,
—
ж алов алас ь
она ,
—
но,
уверяю
вас...» —«Вам
не чего
уверять.
Брюсову
на
по­
э тесс
везет,
и
если
выправлять,
то,
во
всяком
случае,
не
ему
в
дан ­
ный
ча с,
ва ши». —«Что
вы
думаете
о
его
стихах?» — «Думаю?
многое.
Чувствую?
ничего». —
«Но большой мастер». —
«Но
большой
мастер».
Вот
один
из
рассказов
Адалис
о
Брюсове.
Рассказ,
от
которого
у
ме ня
сердце
щемит.
«У В.
Я.
е сть
приемыш,
четырехлетний
ма льчи к,
он
его
не жно
и
трогательно
любит ,
сам
водит
гулять
и
особенно
любит
все
ему
объяснять
по
дороге.
“Вот это называется фронтон.
По вт ори:
фрон тон ”. —
“Фронтон”.
—
“А эта вот колонна—
дори ческа я.
По вт ори:
дорическая”. —
“Дорическая”. — “А
эта
во т,
завитком,
ионический
стиль.
Повтори!”— “Ионический”.
Ит.
д.
и
т.
д.
И
во т,
нед авно,
—
он
мне
сам
рассказывал
—
собачка
навстречу,
с
особенным
каким-то
хв ос том,
за корю чк ой.
И
м а льчик
Бр юсов у:
“А эта собачка
—
ка кого
стиля?
Ионийского
или
Дорийско­
го ?”»
Наше
со вм естн ое
вы ст упле ние
с
Адал ис
состоялось
больше
полугода
спустя,
кажется
в
фе вра ле
1921 г Нельзя сказать,
чт обы
ме ня
особен но
вдохновили
го лу бые
афиши
«Вечер поэтесс»
—
/56


перечень
девяти
имен
—
со
вс т упите льны м
словом
Валерия
Брю­
сова.
Речь
шла
о
тре х,
здесь
трижды
три,
вместо
выступления
—
выставка.
От
одного
такого
же нс кого
смотра
я
в
1916 г.
уже
отка­
залась,
считая,
что
ест ь
в
поэзии
признаки
деления
более
с уще­
ственные,
чем
принадлежность
к
мужскому
или
женскому
п олу,
и
отродясь
брезгуя
всем,
носящим
какое-либо
клеймо
женской
(массовой)
отдельности,
ка к- то:
женск ими
курсами,
суфражиз­
мом,
феминизмом,
армией
спасения,
всем
пресловутым
жен ск им
вопросом,
за
исключением
военного
его
разрешения:
сказочных
цар ств
Пе нфе зил еи
—
Брунгильды
—
Мар ьи
Мор е вны
—
и
не
менее
сказочного
петроградского
женского
батальона.
(За школы
кройки,
впрочем,
стою.)
Же нс кого
вопроса
в
творчестве
нет :
есть
женские,
на
ч ело веч еский
вопрос,
ответы,
к ак-то :
Са фо
—
Иоа н­
на
д’Арк—
Св.
Тереза—
Беттина
Брентано.
Ес ть
восхититель­
ные
женск ие
вопли
(«Lettres de M-elle de Lespinasse»*), есть жен­
ская
мысль
(Мария Башкирцева),
ест ь
женск ая
кисть
(Rosa
Bonheur), но все это
—
у единенны е,
о
женском
во про се
и
не
по­
дозревавшие,
его
этим
непо д о зр ением
—
уничтожавшие
(уничто­
жи вшие ).
Но
Брюсов,
эт от
м уж чина
в
поэзии
par excellence**, этот лю­
битель
по ла
вне
человеческого,
э тот
нел юби тел ь
душ,
э тот:
пр а­
вое
—
лево е,
черное
—
белое,
му жч ина
—
женщина,
на
такие
де­
ления
и
эффекты,
естественно,
льстился.
Только
вспомнить
его
«Стихи Нелли», —
анонимную
книгу
от
лица
женщ ин ы,
выда в­
шую
автора
именно
бездушностью
св оей,
—
и
удивительное
по
скудосердию
предисловие
к
стихам
Каро ли ны
Павл ово й.
И
не
то лько
на
деление
мужчина
—
женщина
льстился,
—
на
всякие
деления,
раз г рани чения ,
разъятия,
на
все,
что
подлежало
ци фре
и
графе.
Ст раж
при
сорокачетырехразрядном
кл адб ище
—
вот
тол ­
кование
Брюсовым
в ольн ого
бр атст ва
поэзии
и
его
роль
при
нем.
Для
Брюсова
поэт
без
«ист»
не
был
поэтом.
Т ак,
в
1920 г.
кажет­
ся,
на
вопрос,
поч ему
на
вечер
всех
поэтических
направлений
(«кадриль литературы») не были приглашены ни Ходасевич,
ни
я,
его
ответ
был : «Они
—
никто.
Под
како й
же
я
их
проставлю
ру б­
р ик ой?» (Думаю,
что
для
Ходасевича,
как
для
меня,
только
такое
«никто»
—
лишний
titre de noblesse***).
Брюсов
всю
жиз нь
любопытствовал
женщ инам .
Влекся,
лю­
бопытствовал
и
не
любил.
И
тайна
его
разительного
неусп еха
во
*«Письма мадемуазель де Леспинас» (фр .) .
**По преимуществу (фр .).
***Благородное звание (ф р.) .
137


вс ем,
что
касается
жен ско й
Психеи,
именно
в
и
ом
излишнем
лю-
бопытствовании,
в
этом
да ль ней шем
развитии
и
так
уже
траги­
чес ки
разъятого,
в
изъятии
же нщ ины
и*
круга
человеческого,
в
этом
искусственном
обособлении,
в
этом
им
самим
созданном
за­
чарованном
се
кругу.
Волей
здесь
нс
возьмешь,
и
невольно
всп о­
минается
прекрасный
перевод
из
весьма
посредственного
поэта:
Спр о сили
о н и : «Как красавиц привлечь,
Чтоб
сами,
без
чары,
на
страстную
реч ь
Оне
нам
в
объ ят ия
пали?»-
«Любите!» —
оне
отвечали.
Бы ло
у
Брюсова
вс е:
и
чары,
и
воля,
и
страстная
реч ь,
одн ого
не
б ыло
—
любви.
И
Психея
—
не
гов орю
о
живых
ж енщ инах
—
поэта
миновала.
Вечер
поэтесс
был
объявлен
в
Большом
за ле
Политехническо­
го
Музея.
Помню
ожидальню,
бетонную,
с
одной-единственной
скамейкой
и
пустотой
от
—
точ но
только
что
вынесенно й
—
ван­
ны.
Поэтесс,
по
афиш е
соответствовавших
числу
де вять
(только
сейч ас
догадалась
—
де вять
Муз!
Ах,
л о жн о -кл ассик !), казалось
нс
девять,
а
трижды
с тол ько.
Под
нап оро м
волнения,
духов,
по­
вышенных
темп ер ату р
(многие кашляли), сплетен и кокаина,
промерзлый
бетон
поддался
и
потек.
В
каморке
с тоял
пар .
Сквозь
пар
белесые
же
пятна
—
лица ,
к рас ные
кляксы
—
губ ы,
черные
circonflex’w* —
брови.
Поэтессы,
при
всей
разномастности,
уди­
вительно
походили
друг
на
друга.
Поименно
и
полично
помн ю
Адали с,
Бенар,
поэ тессу
Мальвину
и
Поплавскую.
Пятая
—
я.
Остальные,
в
пару,
испарились.
От
одной,
впрочем,
у целел
мали­
новый
берет,
в
полете
от
виска
до
предельно
спу щен но го
с
одно­
го
плеча
вы рез а,
срезавший
ровно
пол-лица.
В
этой
параллельной
ас имметри и
бе рета
и
выреза
бы ла
неприятная
симметрия:
сим ­
метрия
двух
кривизн.
Одеты
были
поэтессы,
кроме
Адал ис
(в закрытом темном), соответственно темам и размерам своих про­
изведений
—
вольно
и,
по
времени
1921 г.,
роскошно.
Ви жу
од ну,
высокую,
лихорадочную,
сплошь
танцующую,
—
туфелькой,
пальцами,
кольцами,
соболиными
хвостиками,
жемч уг ами ,
зу ба­
ми,
кокаином
в
зрачках.
Она
была
страшна
и
очаровательна,
тем
десятого
сорта
очарованиём.
на
котор ое
нельзя
не
л ь стить ся,
сты-
*3нак над французской буквой с.
138


дятся
льсипься.
на
к оторое
б ессты дно ,
во
всеуслышанье
—
льщу сь.
Из
зрительных
впечатлений,
кроме
красного
берета
и
ча­
хоточн ы х
мехов,
уцелел
еще
г амено вск ий
очерк
п о этессы
Бе­
нар
—
г олов ка
Гавроша
на
в ольн ом
стволе
шеи
—
и,
тридцатых
год ов,
подчеркнуто
—
неуместно
—
нестерпимо-невинное
виде­
ние
поэтессы
Мальвины,
—
«стильной»
вплоть
до
гол уб ых
ст ек­
лянных
бус
под
безоблачным
полушарием
л ба.
Выставка,
внешне,
обе щала
бы ть
удачной,
Брюсов
не
прога дал .
Не
упомянуть
о
себе,
перебрав,
приблизительно,
вс ех,
б ыло
бы
л ицем ер ием,
и так:
я
в
тот
ден ь
бы ла
явлена
«Риму и Миру»
в
зеленом,
вроде
подрясника,
—
платьем
не
назовешь
(перефрази­
ровка
лучших
времен
п а льто), честно (т о
есть
—
тесно)
стянутом
не
офицерским
даже,
а
юнкерским, 1-ой
Петергофской
школы
прапорщиков,
р емнем .
Через
плечо,
офицерская
уж е,
сумка
(ко­
ричневая,
кожаная,
для
полевого
бинокля
или
папирос), снять ко­
торую
сочла
бы
изм е ной
и
снял а
то лько
на
тр етий
ден ь
по
приез­
де
(1922 г .)
в
Берлин,
да
и
то
по
горячим
просьбам
поэта
Эрен­
бурга.
Н оги
в
сер ых
валенках,
хотя
и
не
мужских,
по
ноге ,
в
окру­
жении
лакированных
лодочек,
глядели
сто лп ами
слона.
В есь
же
т уалет ,
в
си лу
именн о
чудовищности
своей,
снимал
с
мен я
всякое
подозрение
в
нароч ит ост и
(«ne peut pas qui veut»*).
Хв алили
тон ­
кость
тальи,
о
ремне
молчали.
Вообще
скажу,
что
в
чуждом
мне
м ире
профессионалок
наркотической
поэзии
ме ня
встретили
с
добротой.
Женщины,
вообще,
добрей.
Мужчины
ни
голодных
де­
тей,
ни
валенок
не
прощают.
Та
же
П<оплав>ская,
уб ежден а,
тот­
час
же
сняла
бы
с
плеч
свои
соболя,
е сли
бы
я
ей
сказала ,
что
у
ме ня
голодает
ребенок.
Жест?
Да.
И
цельнее
же ста
Св.
Март ин а,
царственно
с
высоты
коня
роняющего
нищему
половину
(оиро­
н ия !) плаща.
(Самый бездарный,
самый
мизерный,
самый
позор­
ный
из
всех
жест ов
даян ия!)
Бер ёт
соболя, 30-х
годов
пробор,
Гаврош,
мой
подрясник
(об Адалис особо), —
если
не
прогадал
Брюсов,
не
прогадал
и
зал.
Вспом нила ,
в
процессе
переписки,
еще
дв ух:
грузинскую
кн яж ну,
красивую,
с,
каж етс я,
непло х ими
стихами,
и
некую
Су­
санну
—
красавицу
—
совсем
без
с тихов .
*«Не всякий может,
кто
хоч ет » (фр.).
139


Эстрада.
Эстрада
место
явное.
Явленность
же
и
в
самом
зв у­
ке : «Здравствуй!
раду йте сь!» Эстрада:
поднятая
от
земли
п ло­
щадь,
и
самочувствие
на
ней
—
самочувствие
на
плацдарме,
пе­
ред
ликом
то лп,
конного.
С трас ти
эстрады
—
боевые.
Уж
одн о
то,
что
ты
ф акти че ски
—
физически
—
выш е
всех,
создает
друзей
и
врагов.
То,
что
терпимо
и
даже
мило
в
к омн ате
(«нет техники,
но
е сть
ч ув ств о», «нет размера,
но
есть
чу вст во », «нет голоса,
но
есть
ч у вст во »), на эстраде
—
преступно.
Превысив
—
хо тя
бы
на
три
пяди!
—
средний
уровень
паркета,
ты
эти м
обязался
на
три
сажени
превысить
с ре дний
(салонный)
ур о вень
в
твоем
и скусс т­
ве.
У
эстрады
св ой
масштаб:
беспощадный.
Место,
где
нет
полу­
мер.
Один
против
всех
(первый Скрябин,
на прим е р), или один за
всех
(последний Блок,
напр им ер), в этих двух формулах
—
ф ор­
м ула
эстрады.
С
остальными
нужно
сидеть
дома
и
увеселять
зна ­
комых.
Эстрада
Политехнического
Музея
—
не
эстрада.
Место,
от­
куда
читают
—
дно
морей.
Выступающий
—
утопленник
(утопающий), на которого давит все людское море,
или
же
жер­
т ва,
удушенная
кольцевыми
движениями
удава
(амфитеатр).
Зритель
на
являе мо го
—
наваливается.
Голос
являемого
—
гла с
из
глубины
морей,
вопль
о
помощи,
не
поб ед ы.
Если
освис­
тан
—
конец,
ибо
даже
того,
ч исто
физически
встающего
уте­
шения
нет,
что
снизу.
Освистанный
на
подмостках
проваливает­
ся
только
до
среднего
уровня
(зрителя), освистанный в Поли­
те хни че ском
Музее
—
ниже
можного,
в
та ртар ар ы.
Тебя
освис­
тывает
вес ь
человеческий
ве рх,
вся
идея
верха.
Эмпиреи,
освис­
тывающие
Тар тар .
И
не
только
освистывающие.
Притяжение
ли
бе зд ны,
выявление
ли
чувс тв а
власти
и
легкости,
но
высота
о со­
бен но
рас по лаг ает
к
швырянию
пр ед мето в.
Стадное
чувс тво
безнаказанности,
единоличное
чув ство
иерархически-топогра-
фического
превосходства,
тут
же
п ерех одящ ее
в
превышение
прав.
Политехнический
Муз ей
—
незаменимое
мест о
для
с тад­
ной
наглости
и
убийственное
—
для
авторской
робости.
Макс
Волошин
однажды
(доклад о Репине)
героически
с
ним
совла­
дал.
И,
догадалась,
эст р ада
По лит ех ническ о го
Музея
—
просто
арена,
с
той
разницей,
что
тигры
и
льв ы
—
с ве рху.
Итак,
арена.
Мороз.
И
пост епенны м
повышением
взгляда
—
точн о
молясь
на
зр ит еля!
—
по лу цепи,
ожерелья,
лампионные
гир ля нды
—
лиц.
(Кстати,
почему
лица,
в
наш
век
бескровные,
в
140


1920 же году явно зеленые,
с
эст рад ы
—
неизменно
розовые?)
Гляжу
на
поэтесс:
синие.
Зал
—
три
градуса
ниже
нуля,
ни
о дна
нс
накинет
пальто.
Вот
он,
героизм
кра с оты.
По
грубоватости
гула
и
си льн ому
за паху
го ле нищ
заключаю,
что
зал
молодой
и
во­
енный.
Пок а
Брюсов
пережидает
—
так
и
не
наступающую
ти ши ну,
вч ув ство выв аюсь
в
мысль,
что
отс юда ,
с
этого
самого
мест а,
где
с тою
(посмешищем), со дна того же колодца так недавно еще по­
ды ма лся
голос
Блока.
И
как
весь
за л,
задержав
дыхание,
ждал.
И
как
весь
зал,
опережая
зап и нку,
подсказывал.
И
как
весь
зал
—
отпустив
дыхание—
взрывался!
И
эту
прорванную
плотину
—
стремнину
—
лавину
—
всех
к
одному,
—
которы й
оди н
за
вс ех!
—
любви.
—
Товарищи,
я
начинаю.
Женщина.
Любовь.
Страсть.
Женщина,
с
начал а
веков,
ум ела
п еть
только
о
любви
и
страсти.
Единственная
стр асть
женщи­
ны
—
любовь.
Каждая
любовь
ж енщ ины
—
страсть.
Вне
любви
дс енщ ина,
в
творчестве,
ничто.
Отнимите
у
женщ ины
стр асть .. .
Же нщ ина ...
Любовь...
Страсть...
Эти
три
слова,
все
в
той
же
последовательности,
возвраща­
ли сь
ч ерез
каждые
иные
три,
возвращались
жданно
и
неожидан­
но,
как
цифр ы
в ыс какив ают
на
так соме тр е
мотора,
с
той
разни­
цей,
что
цифры
новые,
слова
ж
все
те
ж.
Уши
мои,
уже
уставшие
от
механики,
под
волосами
нав ост р яли сь.
Что
до
зала,
он
был
бе­
зобразен,
непрерывностью
гула
вынуждая
лектора
к
все
большей
и
большей
смысловой
и
звуковой
отрывистости.
Казалось
—
зал
читает
лекцию,
которую
Брюсов
прерывает
отдельными
выкри­
ками.
Ст ыд
во
мне
в ста вал
двойной:
таким
читать!
такое
чи­
тать!
с
такими
чи тать!
Трой но й.
Итак:
женщина:
любовь:
страсть.
Были,
конечно,
и
иные
по­
пытки,
—
поэтесса
Ада
Негри
с
ее
гуманитарными
запросами.
Но
это
иск л ю чение
и
не
в
счет.
(Даю почти дословно .)
Лучший
пример
такой
одн ост оронн ости
женского
тв орче ст ва
являет
со­
бой...
являет
собой...
—
Пауза—
...Являет
собой...
товарищи,
вы
все
знаете...
Являет
со бой
известная
поэтесса...
(с раздраженной
мольбой:)—
Товарищи,
самая
известная
поэтесса
наших
дней...
Я в ляется
собой
по эт есса...
Я,
за
его
спи ной,
вполголоса,
явственно:
—
Ль вов а?
Передерг
плечей
и
—
п очти
что
выкриком:
—
Ахматова!
Явл яет
собой
п оэтес са
—
Анна
—
Ахма тов а ...
141


...Будем
надеяться,
чю
совершающийся
по
вс ему
ми ру
и
уже
со­
вершившийся
в
Рос сии
социальный
переворот
отразится
и
на
женс­
ком
творчестве.
Но
пока,
утверждаю,
он
еще
не
отразился,
и
женщи­
ны
все
еще
пишут
о
любви
и
о
страсти.
О
л юбви
и
о
страсти...
Уши,
под
волосами,
определенно
—
встали.
То ро пливо
л ис­
таю
и
закладываю
спичками
черную
конторскую
книжечку
сти ­
хов.
—
Тепер ь
же,
товарищи,
вы
услышите
девять
русских
по­
этесс,
может
быть,
разнящихся
в
оттенках,
но
по
существу
одина­
ковых,
иб о,
повторяю,
женщ ина
еще
не
умеет
петь
ни
о
чем,
к ро­
ме
любви
и
ст раст и.
Выст уп лени я
бу дут
в
ал фав ит ном
п оря дк е...
(Кончил
—
как
оторвал,
и,
вполоборота,
к
девяти
музам:)—
То­
варищ
Адал и с?
Т ихий
голос
Ад ал ис: «Валерий Яковлевич,
я
не
на ч ну».
—
«Но».. . —
«Бесполезно,
я
не
начну.
Пусть
начинает
Бе на р».
Бр ю­
сов,
к
Бенар,
ти хо: «Товарищ Бенар»? И звонкий гаменовский го­
л о с о чек : «Товарищ Брюсов,
я
не
хочу
пер вая ». ..
В
з але
смешки.
Брюсов
к
третьей,
к
четвертой,
ответ,
с
варьянтами,
оди н: «Не
нач ну ». (В ар ь ян ты: «боюсь», «невыгодно», «не привыкла пер­
в ой », «стихи забыла»
и
пр .).
Положение
—
крайнее.
Пер его во ры
длятся.
Зал
уже
грохочет.
И
я,
до жд авш ись
т ого,
чего
с
первой
се­
кунды
знала,
что
дождусь:
од ной
м илл иардн ой
миллиметра
пов о­
рота
в
мою
сторону
Брюсова,
опережая
п рос ьбу,
просто
и
др у­
жески:«В.
Я.,
хотите
на чн у?» Чудесная волчья улыбка ( в то ра я
—
мне
—
за
жизнь!)и,
освобожденным
ла ем:
—
Товарищи,
первый
выступит
(подчеркнутая пауза)
поэ т
Цветаева.
Стою,
как
всегда
на
эст рад е,
опустив
близорукие
глаз а
к
высо­
ко
поднятой
тетр ад ке,
—
спокойная
—
переж ид аю
(тотчас же на ­
сту па ющу ю)
ти шин у.
И
явственнейшей
из
д ик ций,
убедительней­
шим
из
голосов:
Кто
уцелел
—
умрет,
кто
мертв
—
воспрянет...
И
вот
потомки,
вспомнив
старину:
—
Где
б ыли
вы?
—
Во пр ос,
как
громом,
грянет,
Ответ,
как
громом
грянет:
на
Дону!
—
Что
дел а ли?
—
Да
пр иним али
мук и,
Пото м
устали
и
легли
на
сон...
И
в
словаре
за д умч ивые
в нуки
За
с лово м:
до лг
напиш у т
с лово:
До н.
142


Секунда
пережидания
и
—
рукоплещут.
Я,
чуть
останавливая
рук ой, —
дальше.
За
Доном—
Москва
(«кремлевские бока»
и
«Гришка -Во р»), за Москвой
—
Андрей
Шенье
(«Андрей Шенье
взошел
на
эш а фо т»), за Андреем Шенье—
Яр осл авна,
за
Ярос­
лавной
—
Лебединый
стан,
так
(о седьмом особо)
семь
стихов
подр яд.
Нужно
сказать,
что
после
к аж дого
стиха
наставала
недо­
ум енная
секунда
тишины
(то ли слышу?) и (о че ви дно,
не
то!)
прорвалась
—
рукоплещут.
Эти
рукоплескания
ме ня
каждый
раз,
как
Конек-Горбунок
—
царевича,
в ынос или.
Кро ме
того,
подтвер­
ждали
мое
глубочайшее
убеждение
в
том ,
что
с
первого
раза,
да
еще
с
голосу,
смысл
стихов,
вообще,
не
доходит,
—
ск ажу
боль­
ше:
что
для
большинства
в
стихах
де ло
вовсе
не
в
смысле,
и
—
не
сл ишк ом
много
скажу,
—
что
на
вечере
поэтесс
дело
уже
вовсе
не
в
с ти хах.
Здесь
же,
по сле
пр ед исло вия
Брюсова
(пусть не слуша­
ли—
сл ы ша л и!) я могла разрешить себе решительно все,—
le pavillon (Брюсов с его любовью и страстью) couvre la mar­
chandise* (меня,
например,
с
моей
Бе лой
Гвардией).
Де лая
такое
яв ное
безумие,
я
преследовала
две,
не т,
т ри,
четыре
цели: 1)семь
жен ских
стихов
без
лю бви
и
местоимения
«я», 2) проверка бес ­
смысленности
стихов
для
пу блик и, 3) перекличка с каким- н иб уд ь
одним,
понявшим
(хоть бы курсантом!), 4) и главная:
испо лнен ие
здесь,
в
Москве
1921 г. ,
долг а
чести.
И
вне
целей,
бесцельное
—
пуще
целей!
—
простое
и
крайнее
чув ств о:
—
а
ну?
Произнося,
вернее,
с оби раясь
произнести
некоторые
строки:
(«Да,
ура!
За
царя!
У р а!») я как с горы летела.
Не
произнесла,
но
сейчас
—
уже
волей
не
мо ей,
а
стиха
—
произнесу.
Прои зн ошу.
Неотвратимость.
Стих,
о казав ши йся
последним,
был
и
мое й,
в
тот
час,
перед
красноармейцами
—
коммунистами
—
ку р сан тами
—
моей,
жены
белого
офицера,
последней
правдой:
Кричали
жен щин ы
ура
Ив
воздух
че пч ики
бросали...
Ру ку
на
сердце
положа:
Я
не
зн ат ная
госпожа!
Я
—
мяте жни ца
л бом
и
чревом.
Каждый
встречный,
вся
пл ощад ь
—
все!
—
Подтвердят,
что
в
дурном
родстве
Я
с
своим
родословным
древом
* Здесь:
пол
его
маркой
мог
пройти
любой
то вар
(фр. ).
143


Кремль!
Черн а
чернотой
твоей!
Но
не
скрою,
что
в сех
мощей
Преценнее
мне
--
пе пел
Гришкин!
Ес ли
ж
чепчик
кидаю
вверх,
—
Ах!
не
так
же
ль
кричат
на
в сех
Мировых
площадях
--
мальчишки?!
Да,
ур а!
—
За
ца ря!
—
Ура!
Восхитительные
у тра
Всех,
с
начала
вселенной,
въездов!
Выше
башен
л етит
чепец!
Но
—
минуя
лит ой
венец
На
челе
истукана
—
к
звездам!
В
эт ом
стихе
был
мой
с оюз
с
за лом,
со
всеми
залами
и
площа­
дям и
м ира,
мое
последнее
—
все
ро зни
покрывающее
—
дове­
рие ,
взле т
всех
колп а ков
—
фр иг ийск их
ли,
с еме йств енны х
ли
—
поверх
вс ех
крепостей
и
тюрем
—
я
сама
—
самая
я.
—
Г-ж а
Цве таев а,
достаточно,
—
повелительно-просящий
ше­
пот
Брюсова.
Вполоборота
Брюс ов у: «Более чем», поклон залу
—
и
в
сторонку,
давая
дорогу
—
—
Сейчас
выступит
товарищ
Адалис.
Товарищу
Адалис
в
тот
вечер,
точнее
в
тот
месяц
ее
жизни,
выступать
совсем
не
следовало,
и
выступление
ее,
как
всякое
пренебрежение
возможными,
неминуемыми
у сме шками
—
ге ро­
изм.
Усмешки
бы ли,
бы ли
и,
явственно,
смеш к и.
Но
голос,
как
всегда
(а есть он не всегда), сделал свое:
зал
втянулся,
всл у шался .
(Не в голосовых средствах дело: «on a toujours assez de voix pour
être entendu»*.) A—
А дали с,
Б—
Бенар.
Стихи
Бенар,
помню,
показались
мне
у ль т расо врем енным и,
с
зл о бодневн ой
дешевкой:
мир
—
мы,
мг ла
—
глаз,
туч
—
стучу,
рифмовкой
и ск усст венно й,
зрительной,
ничего
не
дающей
слух у
и
звучащей
только
у
(впер­
вые
ее
вв едш ей)
Ахмат ов ой
—
у
к оторой
все
звучит.
Темы
и
срав­
не ния
из
мира
железобетонного,
ос трота
звуков
без
остроты
смыслов,
не
думаю,
что бы
це нные
—
уж
оче нь
со вр еменн ые!
—
стихи.
Бе нар,
кивком
откланявшись,
у стр анил ась.
‘«Всегда хватает голоса,
чт обы
быть
услышанным»(фр.)
144


На
смену
Бенар—
элегическое
появление
Ма львины.
У
нее
был
аль б ом,
и
поэты
вписывали
в
него
стихи,
—
нс
какие-нибудь,
и
не
ка кое - ни будь,
—
мне
посчастливилось
отк ры ть
его
на
изы с­
канно-простом
посвящении
Вячеслава.
(«Вячеслав»
не
из
корот­
кости
с
поэтом
и
не
из
заглазной
фамильярности,
—
из
той
же
не­
нужности
этому
имени
фамилии,
по
которой
фам илия
Бальмонт
обходится
без
имени.
Вячеслав
покрывает
Иванова,
как
Бальмонт
Константина.
Иванов
вслед
за
Вя ч еславом
—
то
же,
что
Романов
вслед
за
монархом—
революционный
прот окол.)
Итак,
перед
входящим
во
вкус
залом
элегическая
ру чь евая
ивовая
Ма льви ­
на.
—
О
чем?
—
О
ручьях
и
об
ивах,
кажется,
о
беспредметной
тоске
весны.
(Брюсов,
Брюсов,
где
же
пресловутые
любовь
и
страсть?
Я
—
Белую
Гв ард ию,
Адалис
—
о писат ельно е,
Бе нар
—
машины,
Маль ви на
—
ручейки
(причем все,
к роме
меня,
не­
у м ыш ленно!).
Уж
не
есть
ли
ты
сам
—
та
женщ ина
в
единствен­
ном
числе,
и
не
придется
ли
тебе,
во
оправдание
с лов
твоих,
выс­
тупать
по сле
девяти
муз
—
десятой?)
Стихов
лихо радочн ой
меховой
красавицы
мне
услышать
не
до­
велось—
не
думаю,
чтобы
кока ин
располагал
к
любовному
—
дослушав
воркование
Мальвининых
струй,
п ошла
проведать
тотчас
же
по
выступлении
исчезнувшую
Адалис.
Когда
я
вошла,
товарищ
Адалис
л ежала
на
скамейке,
с
вострия
лакированной
туфельки
по
вострие
под бород ка
укутанная
в
подобие
шу бы.
Вид
был
дро глый
и
невеселый.
«Ну,
как»?— «Всё
чит ают». —
«А В<але ри й>
Я<ковлевич>?» — «Слушает». — «А
зал?» — «Смотрит». — «По­
зор?» —«Смотрины».
Закурили.
З убы
тов .
Адалис
лязгали.
И
внезапно,
сбрасывая
шубу: «Вызнаете,
Ц <вет ае> ва,
мне .каж ется,
что
у
м еня
начина­
ется». —
«Воображение» . —
«Говорю вам,
что
у
меня
начинает­
ся». —
«А я говорю,
что
к ажет ся».
—
«Откуда вы знаете»? —
«Слишком эффектно:
вечер
п оэтесс—
и...
Вроде
пап ес сы
Жан ­
ны.
Это
бывает
в
ис то рии,
в
жизни
так
не
бывает». —
См еем ся.
И
чер ез
минуту
Ад алис
певуче: «Ц<ветае>ва,
я
не
знаю,
нач ина­
ет ся
или
нет,
но
можете
вы
мне
оказать
большую
услуг у?» —
Я,
что-то
чуя: «Да!»—«Так
подите
скажите
В<алерию>
Яковле­
вичу,
что
я
его
зо ву
—
срочно». —
«Прервав чтение»? — «Это
уж
—
как
хотите». —
«Адалис,
он
рассвирепеет». —
«Не посме ­
ет,
он
вас
бо итс я,
особенно
после
сегодняшнего».
—
«Это ваше
серьезное
ж елани е»? — «Sérieux comme la mort»*.
Вхожу
в
п ерер ыв
рукоплеска
собольехвостой,
от з ываю
в
с то-
♦Серьезное,
как
см ерть
(фр.).
145


рону
Брюсова
и,
тихо
и
внятно,
глаза
в
гл а за : «Товарищ Брюсов,
товарищ
Адалис
пр осит
передать
вам ,
что
у
нее,
кажется,
н ачи на­
ется».
Брюсов,
бровями: «?»— «Что—
нс
знаю,
передаю,
как
сказано,
просит
немедленно
зайти:
с рочн о».
Брюсов
отрывисто
выходит,
вслед
нс
ид у,
слушаю
следую­
щую,
од ну
из
тех,
что
испарились.
(Кстати,
нерусскость
име н
и
фа м илий:
Ада ли с,
Бенар,
Сусанн а,
Мальвина,
полька
Поплав­
ск ая,
грузинская
княжна
на
«или»
или
«идзс».
Нерусскость,
на
этот
раз
совпавшая
с
неорганичностью
поэзии.
Со впад ение
дале­
ко
не
заведомое:
Мандельштам,
например,
не
тольк о
русский,
но
опр еделен ной
ро ссийск о й
поэтической
традиции
—
поэт.
Дер жа­
виным
я
в
1916 г.
его
окрестила
пе рв ая:
Что
Ва м,
мо лодой
Державин,
Мой
невоспитанный
стих!
И
тот
же
Брюсов,
к упеч еск ий
сын,
москвич,
ни
Москвы,
ни
Ро ссии
ни
краем
не
от раз ивш ий.
Национальность
не
ничто,
но
не
все.)
Через
четыре
четверостишия
явление
Брюсова,
на
эт от
раз
он
—
ко
м не : «Г<о спо>жа
Цветаева,
товарищ
Адалис
просит
вас
зай ти. ..» —
т оже
ти хо
и
внятно,
то же
глаза
в
глаза.
Вхожу:
А да­
лис
пер ед
зеркалом
пудрит
нос .
«Это ужасный человек,
н ичему
не
ве р ит».
—
Я : «Особенно,
е сли
каждый
д ень
“начинается”».
А д алис,
ка пр изно : «Почему я знаю?
Ведь
может
же,
ведь
нач нет­
ся
же
когда-нибудь!..
Я
его
посылаю
за
извозчиком—
не
идет:
“Мое место на эстраде”. À м ое
—
над». —
«Давайте,
схожу?»—
«Цветаева,
мил ень к ая,
но
у
меня
ни
копейки
на
извозчика,
и
мне,
действительно,
скверно». —
«Взять у Брюсова?» Она испуганно:
«Нет,
не т,
сохрани
Бог !»
Вытрясаем,
о бе,
со д ержание
наших
кошельков,
—
безнадеж­
но,
не
хватит
и
на
четверть
извозчика.
Вдруг
—
порыв
ветра,
надушенного,
многоречивого
и
тр ево ж­
ного.
Это
собольехвостая
влетает,
в
со про во жд ении
моло дого
че­
ловека
в
куртке
и
шап ке
с
ушами.
Жем чу га
на
струнной
шее
гре ­
мят,
соболиные
хвосты
летят,
летят
и
оленьи
уш и: «Je vous assure,
je vous assure, je vous jure...»* Чистейшая французская речь с ее
несравненным
—
в
горле
или
в
небе?
не т,
в
веках
и
в
кров и
гнез­
дящ им ся
—
жемчужным,
всю
славянскую
душу
переворачиваю­
щим
—
эр.
«Mais ce que je voudrais bien savoir, Madame, это уши
*«Я уверяю вас .
я
уверяю
вас,
я
к лян ус ь ...» (фр.)
146


задыхаются,
—
si c’est vous ou votre mari qui m’avez vendu?»* Как
слепые,
как
одержимые,
нс
сл ыш ат,
не
видят.
Молодой
человек
в
по след ней
ст епени
неист о вст ва,
женщ ина
сд ерж ив ает ся,
только
пристук
лак а
о
бетон.
(Была бы змея,
стучал
бы
самый
хвостик.)
«Это N, —
уже
забыв
об
извозчике,
нашептывает
мне
в
ухо
Ад а­
ли с,
—
она
—
бар о н есса,
нед ав но
вышла
замуж
за
бар о на,
а
мо­
л одой
чел ов ек. ..»
Молодой
чел о век
и
женщина
уже
говорят
одн овре мен н о,
не
слуш ая,
не
о тв ечая,
не
прерывая,
—
сплошные
рулады
р,
каж­
дый
од но,
каждый
свое:
—
«Je vous assure, je vous assure, je vous
jure...»— «Je le sauria, Madame!»** Частят слова: «Tchéka,
fusillé, perquisition»***.
Ж емчуг а
в
край ней
опасности:
вот-вот
оборвет,
посыплются,
рас к атя тся
те ми
же
россыпями
горловых
рулад: «Je vous assure, je vous assure, je...»
Глаза
y героини светлые,
нев идящ ие,
прев ыш ающ ие
собесед­
ник а
и
жизнь.
На
лунатическом
лице
толь ко
рот
оди н
живет,
не
смыкающийся,
неу ст анно
выбрасывающий
рулад ы ,
каскады,
ми­
риады
р.
От
эт их
р
у
ме ня
уже
глаза
смыкаются,
со нная
одурь,
как
от
тысячи
грохочущих
ручьев.
Сцен а
из
романа?
Да.
Из
б уль­
варного?
Да.
Равна
бу льва ру
по
кровавости
только
застава.
Но
по­
ложение
изменилось,
теперь
уже
женщина
наступает,
настигает,
швыряет
в
лицо
оскорбление
за
оскорблением,
а
мужчина
вес ь
сжал ся ,
как
собственные
уши
под
меховыми,
сползся,
ссохся
—
со всем
на
нет
—
нет!
Загнала
собольехвостая
—
оленьеушего!
—
А
черт
бы
ее
взял—
женскую
по эз ыю!
Никакого
сб ора!
Одни
курсанты
да
экскурсанты.
Гов оры л
я
В<а лер ию>
Ясковле-
ви>чу,
а
о н : «женская лырыка,
женская
лырыка...»
Вот
тебе
и
лы-
рыка,
—
помещение
да
осв ещ ение!
Это
физический
имп ре сари о
вошел,
устроитель
вечер а,
во с­
точный,
на
«идзе». (Ему,
кс та ти,
принадлежит
всю
Москву
об ле­
тевшая
тогда
оценка
ныне
покойного
писат еля
Гершензона,
после
одн ого ,
убыточного
для
него,
идзе,
выступления
последнего:
«Как мог я думать,
что
Со юз
Пис ател ей
выпустит
такого
ду ра­
ка? !»)
Я:
—
При
Людовике
XIV поэт Жильбер от лирики с ума сошел и
кл юч
от
рукописей
пр ог лот ил,
в
XVIII в.
анг лич анин
Чэ ттер-
*«Вот что я хотел бы знать,
сударыня,
—
вы
или
ваш
муж
предали
меня?»
(ФР)
** «Я уверяю вас,
я
уверяю
вас,
я
клян ус ь ...»
—
«Я это знаю,
сударыня!»
(фр)
*** Чека,
расстрелян,
обыск
(фр.).
147


тон
—
уже
нс
помню,
чгб
—
но
от
нее
же,
Андрей
Шенье
—-
го­
лов у
обронил.
Вредная
вещь
лирика.
Радуйтесь,
что
так
дешево
отделались.
—
Это
вы
про
господ
ноэюв
говорите,
—
их
дело,
что
такую
профессию
выбирают,
—
ну
а
я.
i оспожа поэтесса,
при
чем ?
—
Воз ле
лирики
околачиваетесь.
Нажить
—
с
лирики!
—
И
напр асно
дума ете !
Кто,
вы
думаете,
устраивал
вечер
Иго­
ря
Северянина?
Ваш
покорный
слуга.
И
о тл ично
на
эт ом
Игоре
заработал,
и
он
в
обиде
не
остался.
Дел о
не
в
поэзии,
а
в.. .
—
В
бабах.
Вот
Вам
и
м ораль:
нс
связывайся
с
бабой,
—
все­
гда
на
бобах.
—
Вам,
г оспо жа
поэтесса,
смешно...
—
Смеш но .
Жен ск ие
души
продавать!
Вроде
Чичикова!
Вы
бы
телами
занялись!
«Идзе», не слушая:
—
Получите
свой
го нор ар
и
(внезапно прерывая:) что там за
катастрофа?
Выбегаем
все:
импресарио,
враждующие
любовники, N, Ада­
л ис,
я.
Пло ти на
прорвалась.
Потолок
не
выдержал?
Политехни­
чес кий
Муз ей
воз о мнил
се бя
Везувием?
Или
Москва
провалива­
ет ся
—
за
грехи?
На
эстраде,
с
мил ейш ей,
явнейшей,
малиновейшей
из
улы­
бок
—
к р асный
берет!
Легкое
отступление.
Рукоплескали
нам
всем,
А д алис,
Бенар,
по э тессе
в
жемчугах,
М аль вине,
мне
—
приблизительно
равно:
в
пр ед елах
вполне
удовлетворенного
любопытства.
Это
же,
это
же
был
—
успех.
(Успех наперед и в кредит,
ибо
не
успела
произнес­
ти
еще
ни
слова,
но
—
разве
д ело
в
словах?)
И
вот,
все
еще
безмолвное,
постепенное,
как
солнце
в сходи т,
освещая
гряду
за
гря дой ,
ознакомление
красного
бе рета
с
амфи­
театром.
Должно
быть,
к ого- то
узнала
в
первом
ряду
—
кивок
п ерв ому
ряду,
и
в
третьем,
должно
бы ть,
тоже
узнала,
потому
что
и
в
третий
кивок,
и
в
пяты й,
и
в
пятнадцатый,
и
всем
р аз­
ные,
вс ем
от д ельны е,
не
вообще
—
кивок,
—
кивок
лукавый,
кивок
короткий,
кивок
с
внезапным
перебросом
берета
с
уха
на
ухо,
кивок
пове рх нос т ный,
кивок
памятливый...
Как
она
бы ла
прелестна,
как
проста
в
своей
радости,
как
скромна
в
своем
т риум фе.
Рук опл ес ка нья
упорствовали,
за л,
не
д оволь ст вуяс ь
приве т ств ием
рук,
уже
пуст ил
в
ход
ног и,
—
скоро
пр едме ты
начнут
швырять!
А
улыбка
ши рила сь,
уходила
в
безбрежность,
переходила
границы
возможности
и
гу б,
малиновый
берет
за ла­
мывался
все
глубже
и
гл убже ,
совсем
в
поднебесье,
в
ра й,
в
148


р аек.
И
ci ранно:
зал
нс
тяготился
о жид ан ием,
зал
нс
торопил
событий^
зал
не
торопил,
зал
нс
хотел
стихов,
зал
был
счаст­
лив
—
так.
—
Товарищ
X, начинайте!
—
Но
товарищ
—
Берст
нс
слышит,
у
нею
своя
дав но сть
с
за лом.
—
Да
начинайте
же,
товарищ
X!—
В
голосе
Брюсова
почти
р азд р ажение.
И,
естественно,
из
всей
фатаморганы,
видеть
то лько
с пину
да
м ак ушку
заломленного
бе­
рета!
По
соседст ву
возглас
«идзе»:
—
Вот
бы
се
—
одну
выпу с тить !
Такая
вечера
не
пров а лит!
Стихи?
Да
бы ли
ли?
Не
помню
ни
с лов,
ни
смыслов.
И
смы с­
лы
и
сло ва
растворялись,
терялись,
растекались
в
улыбке,
мали­
нов ой
и
широкой,
как
заря.
Да
будь
она
хо ть
гением
в
женском
ес теств е,
больше
о
н ем,
чем
этой
улыбкой
своей,
она
бы
не
ск аза­
ла.
Это
не
бы ло
улыбающееся
л ицо
—
их
мн ого,
они
забываются,
это
не
был
рот
—
он
в
улыбке
т ер ялся,
ничего
не
было,
кроме
у лыбк и:
непрерывной
раздвигаемости—
губ,
уже
смытых
ею!
Улыбка
—
и
ничего
кроме,
раствор
мира
в
улыб ке ,
сам а
улы бк а:
улыбка.
И
если
спросят
ме ня
о
земле
—
на
другой
план ете
—
что
я
там
видела,
что
запомнила
там,
пер еб рав
и
отбросив
мно гое
—
улыбнусь.
Но,
с
планеты
на
эстраду.
Это
выступление
было
решитель­
ным
торжеством
красного,
не
флагового
кровавого
товарищеско­
го,
но
с
поправкой
на
женское
(цвет лица,
масть,
ту ал ет ), красно­
го
не
площадного
—
уличного,
боевого
—
но
женски-боевого.
Так,
если
не
в
творчестве,
то
х оть
в
личности
поэтессы,
Б рю­
сов
в
своих
утверждениях
касательно
и ст оков
женского
твор че­
ств а
утвержден
—
был.
Выступление
красного
бер ета
затягивается.
Сидим
с
неуго­
мо нной
Адалис
в
бетонной
каморке,
ждем
суд ьбы
(деньги) . «Зап ­
латят
или
нет?»— «Заплатят,
но
вот—
ск оль ко.
Обеща ли
по
тридцати».
—
«Значит по десяти» . — « Зн ач ит
по
тр и».
Но вый
звуковой
обвал
Вави лонск о й
башни,
—
очевидно,
Бе­
рет
покидает
пост.
Вавил он
валится,
в али тся,
валится...
Крики,
проникающие
даже
и
в
наш
бетонный
гроб:
—
Красный
д ьяв ол!
Красный
дья-авол!
Дья-а-вола!
Я
к
Адалис,
ис пуг анно : «Неужели это ее они так?» Та,
смеясь:
149


«Да нс г,
эго
у
нес
стихи
такие,
пр ощ ание
с
публикой,
коро нн ый
номер.
Кончит
—
и
конец.
Идемте».
Заст аем
последний
взмах
малинового
берета.
Все
эффе кт ы
к
конц у!
И
еще
од ин
взмах
(эффект)
непредвиденный
—
широкий
же ст,
коим
поэтесса,
про ходя,
во
мгновение
и
на
мгновение
ока
—
чи стосе рдечно,
от
избытка
чувств
—
запахивает
Брюсова
в
св ою
в есел ую
полосатую
широкошумную
гостеприимную
юбку.
Этот
пре де ль ный
ж ест
кладет
и
предел
вечеру.
На
эстраде,
опо­
ясанный
дев я тью
Музами
—
скашиваю
для
лада
и
склада
о дну
из
нас
—
«восемь девок,
оди н
я».
Последние,
уже
животным
воем,
вызовы,
ответные
укороченные
предстоящими
верстами
домой,
поклоны,
гром
виноградной
грозд ью
осы п ающе гос я,
расходящего­
ся
амфитеатра,
барьер
снят,
зал
к
барьеру,
эстрада
в
зал.
Итог
дня:
не
тридцать,
не
десять ,
но
и
не
три
—
девять.
И
це п­
кая
ручка
ивов ой
ручьевой
Мальвины,
въевшаяся
в
ст альную
мою.
Но жки
30- х
годов,
ошибившись
ст о лет ием,
не
до жд ав шись
кареты,
не
сп равл яю тся
с
советской
гололедицей,
и
прих о ди тся
мне,
за
отсутс тв ие м
более
приятной
опоры,
направлять
их
по
тротуарным
глетчерам
начала
фев раля
Москвы
1921 года .
Вот
и
вся
дос тове рнос ть
моих
встреч
с
Брюсовым.
—
И
то ль-
ко-то?
—
Да,
жизнь
меня
достоверностями
вообще
не
задаривает.
Блока
—
два
раза.
Кузмина
—
ра з,
Сологуба
—
ра з.
Пастерна­
ка
—
мн ого
—
пять,
с толь ко
же
—
Маяковского,
Ахма то ву
—
ни­
когда,
Гу мил ева
—
никогда.
С
Вячеславом
од на
настоящая
беседа
за
жизнь.
(Были и везе­
ни я,
но
п еред
гор е чью
всего
невзятого...)
Больших
я
в
жиз ни
всегда
обходила,
окружала,
как
планета
планету.
Прибавлять
к
их
житейской
и
душевной
обремененнос­
ти
еще
гору
своей
любви?
Ибо,
ес ли
не
для
любви
—
для
чего
же
в стр ечать ся?
На
другое
есть
книги.
И
если
не
гора
(беру во всех
ее
измерениях)
—
то
какая
же
любовь?
В
этой
см еси
бережения
и
гордости,
в
это м
естес твен не йш ем
шаге
наза д
при
виде
вели­
чия
—
разгадка
к
многим
(не только моим,
вообще
людским,
по­
этом у
упоминаю)
разминовениям.
Беречь
себя?
От
того,
для
чего
в
мир
пришел?
Не т,
в
м оем
сл о­
ва ре
«бережение»
всегда
—
другого.
150


А
может
бьпь,
так
и
нужно—
дальше.
Дальше
ви д еть,
чтоб
б ольше
видеть,
чтоб
б ольши м
видеть.
И
моя
доля
—
д али
меж ду
мн ой
и
солнцами
—
благая.
Так,
на
вопрос:
и
тольк о- т о?
мой
ответ: «да
—
но
как!»
И
обращаясь
к
наиполярнейшему
из
солнц,
мне
полярному
солнцу
—
Брюсову,
вижу.
Брюсова
я
могл а
бы
любить,
есл и
не
как
в с якого
другого
поэта
—
Брюсов
не
в
поэз ии,
а
в
воле
к
ней
был
я влен
—
то
как
всякую
другую
силу.
И,
окончательно
вслу­
шавшись,
доказываю:
Брюсова
я
под
искренним
видом
ненависти
просто
лю б ила,
тольк о
в
э том
виде
люб ви
(оттолкновении)
силь­
нее,
чем
любила
бы
его
в
ее
пр о стей шем
виде
—
притяжении.
Брюсов
же
это го,
тугой
на
сер д це,
не
расслышал
и
чистосер­
дечно
не
вы но сил
сначала
«девчонки», потом
—
«женщины»,
весь
смысл
и
назначение
которой
—
утверждаю
—
в
лю бви,
а
не
в
ненависти,
в
гимне,
а
не
в
эпиграмме.
Если
Брюсов
это,
с
высот
ли
низко г о
своего
римского
неба,
из
г лубин
ли
готической
своей
выс ок ой
пр еиспо д ни
слышит,
я
с
меньшей
болью
бу ду
слы ш ать
зв ук- его
им ени.
IV. Брюсов и Бальмонт
Но
я
не
размышляю
над
стихом
И,
правда,
никогда
не
сочиняю!
Бальмонт
И
ты
с
беспечального
детства
Ищи
сочетания
с лов.
Брюсов
Бальмонт
и
Брюсов.
Об
э том
бы
цел ую
книгу,
—
поэ ма
уже
написана:
М оца рт,
Сальери.
Обращено
ли,
кстати,
внимание
хотя
бы
одним
критиком
на
упорное
главенство
буквы
Б
в
поколении
так
наз ыв аемых
симво­
листов?
—
Ба льмон т,
Брюсов,
Белый,
Блок,
Бал т ру ш айтис.
Ба льмон т,
Брюсов.
Росшие
в
те
годы
ни ког да
не
называли
од­
но го
из
ни х,
не
назвав
(хотя бы мысленно)
друг ого.
Б ыли
и
др у­
гие
поэты,
не
меньшие,
их
наз ыв али
поодиночке.
На
эт их
же
двух
—
как
сг ово рилис ь.
Эти
имена
ходили
в
паре .
Парные
имена
не
новость:
Гете
и
Шиллер,
Байрон
и
Шелли,
Пушк ин
и
Лермонтов.
Братств сн ность
двух
си л,
дв ух
вершин.
151


И
в
этой
парности
та йны
ник ако й.
Но
«Бальмонт и Брюсов»
—
в
чем
тайна?
В
полярности
этих
дв ух
имен
—
дарований
—
темперамен­
тов,
в
предельной
выя вленн оеTM, в каждом,
одного
из
двух
основ­
ных
родов
творчества,
в
са мой
с обой
встающей
сопоставляемос-
ти,
во
взаимоисключаемости
их.
Все,
что
не
Б альмон т
—
Брюсов,
и
вс е,
что
не
Брюсов
—
Бальмонт.
Не
два
имени
—
два
лагеря,
две
особи,
две
расы.
Бальмонт*.
Брюсов.
Только
прислушаться
к
звуку
име н.
Б аль­
монт:
открытость,
н ас тежь
—
распахнутость.
Брюсов:
сжат о сть
(ю
—
пол у гл асная,
в роде
его,
мн е,
тог да
з ак ры тк и), скупость,
са­
мость
в
себе.
В
Брюсове
тесно,
в
Бальмонте
—
про с тор но.
Брюсов
гл ухо,
Бальмонт:
зво нко .
Бальмонт:
раскрытая
ладонь
—
швы р яющ ая,
в
Брюсове
—
скрип
ключа.
Бальмонт.
Брюсов.
Царствовали,
тогд а,
оба.
В
мирах
иных,
как
ви дит е,
двоевластие,
обратно
миру
нашему,
возможно.
Боль­
ше
скажу:
единственная
примета
принадлежности
вещи
к
ми ру
ино му
ее
невозможность
—
н ес терп и мость
—
н едо пусти ­
мость
—
здесь.
Бальмонто-Брюсовское
же
д воев ласт ие
являет
нам
неслыханный
и
немысл им ый
в
истории
пример
бл аг ого
дво ­
евл аст ия
не
только
не
друзей
—
врагов.
Как
видите,
учиться
мож­
но
не
тольк о
на
стихах
поэтов.
Бальмонт.
Брюсов.
Два
полюса
тво р чес тва.
Творец-ребенок
(Бальмонт)
и
творец-рабочий
(Брюсов). (Ребенок,
как
der Spieler,
иг ру н.)
Ничего
от
рабочего
—
Бальмонт,
ничего
от
ре бен ка
—
Брюсов.
Творчество
игр ы
и
творчество
жил ы.
Почти
что
б асня
«Стрекоза и муравей», да в 1919 г.
она
и
осуществилась,
с
той
раз ни цей,
что
стрекоза
м оей
басни
и
тогд а,
умирая
с
голо ду ,
жа­
лела
муравья.
Сох ра ни
Бо же
нас,
пишущих,
от
ху лы
на
ремесло.
К
одн ой
*Прошу читателя,
со гласн о
носителю,
произносить
с
ударением
на
кон­
це.
—
При ме ч.
М.
Цв етаев ой.
152


ciроке словесно-неровного
Интернационала
да
никт о
не
будет
глух .
Но
еще
более
сохранят
нас
боги
от
брюсовских
институтов,
короче:
ремесло
да
ста нет
вдохновением,
а
не
вдохновение
ре­
ме слом .
Плюсы
обоих
полюсов
ясны.
Рассмотрим
минусы.
Творчество
ребенка.
Его
минус
—
случайность,
непроизвольность, «как рука
пойдет».
Тво р чест во
рабочего.
Его
минус
—
от су тств ие
случай­
ности,
н е про из во льно с т и, «как рука пойдет», то есть:
м инус
в то­
рого
—
отсутствие
минуса
п ерв ого.
Бальмонт
и
Брюсов
то чно
по­
делили
меж
собой
п огов о рку : «На Бога надейся» (Бальмонт), «а
сам
не
пл ош а й» (Брюсов) .
Бальмонт
не
зря
надеялся,
а
Брюсов
в
своем
«не плошании»
—
не
сплоховал.
Оговорюсь:
гов оря
о
т вор­
чес кой
игре
Бальмонта,
эт им
вовсе
не
г ов орю,
что
он
над
творе­
нием
с воим
не
работал.
Без
работы
и
ребенок
не
возведет
своей
песочной
крепости.
Но
тай на
работы
и
ребенка
и
Бальмонта
в
ее
(работы)
скрытости
от
них,
в
их
и
непо д оз р евании
о
ней .
Гора
щебня,
кирпичей,
глины.
«Работаешь?» — « Нет,
игр аю» .
П ро цесс
работы
скрыт
в
иг ре.
Пот
прев ращ ен
в
упоение.
Труд-благословение
(Бальмонт)
и
труд-проклятие
(Брюсов).
Труд
Бога
в
раю
(Бальмонт,
не ви нн ос т ь), труд человека на земле
(Брюсов,
виновность).
Никто
не
наз о вет
Бальмонта
вино вным
и
Брюсова
н евинным ,
Бальмонта
ведающим
и
Брюсова
неведающим.
Бальмон т
—
не-
насытимость
всеми
яблоками,
кроме
добра
и
з ла,
Брюсов
—
ос­
комина
от
вс ех,
кром е
змиева.
Для
Бальмонта
—
змея,
для
Брю­
сова
—
змий.
Бальмонт
змеей
любуется,
Брюсов
у
змия
учится.
И
пусть
Бальмонт
хоть
в
десяти
тысячах
строк
воспевает
зми я,
в
родстве
с
ним
не
он,
а
Бр юсов .
Брюсов
греховен
насквозь.
От
эт ого
чувства
греховности
его
никак
не
от дел атьс я.
И
поскольку
чтение
соу ча стие,
чтение
Брю­
сова
—
сопреступленчество.
Грешен,
п отому
что
зна ет,
зн ает,
по­
тому
что
гре шен .
Н еоб ыч айно
ощутимый
в
нем
гр ех
(прах) .
И
тя­
жесть
стиха
его
—
тяж есть
греха
(праха).
При
о тсу тств ии
аскетизма
—
полное
чувство
греховности
ми ра
и
себя.
Гре х
без
радости,
без
гордости,
без
горе чи ,
без
выхо­
да.
Грех,
как
обычное
состояние.
Гре х
—
пребывание.
Гр ех
—
ту­
пик .
И
—
может
быть,
худшее
в
г рехе
—
скука
гре ха.
(Таких в ад
не
берут,
не
жгут.)
153


Грех
—
любовь,
грех
—
радость,
грех
—
красота,
гре х
—
ма­
теринство.
Только
пр ипомнит ь
омерзительное
стихотворение
его
«Девушкам», открывающееся:
Я
в идел
же нщин у.
Кривясь
от
мук,
Она
бесстыдно
открывала
тело,
И
каждый
сто н
ее
был
дикий
звук...
и
кончающееся:
О
девушки!
о
мотыльки
на
воле!
Вас
на
ба лу
звен я щий
вальс
вл ечет ,
Вы
в
нашей
жизни,
как
цветы
магнолий...
Но
каждая
узнает
с вой
че ред
И
будет,
корчась,
припадать
на
ложе...
Все
стан ете
зверями!
тоже!
тоже!
Это
о
м ат ерин стве,
смывающем
все !
К
Брюсову,
как
ни
к
кому
другому,
пристало
слово
«блудник» .
Унылое
и
безысходное,
как
вой
вол ка
на
большой
д ороге .
И,
оз ар ение:
ведь
блудник-то
среди
зверей
—
волк!
Бальмонт
—
бражник.
Брюсов
—
блудник.
Вес е лье
бражничества
—
Бальмонт.
Уныние
блудника
—
Брюсов.
И
не
чаро-дей
он,
а
б лудо- д ей.
Но,
возвращаясь
к
работе
его,
очищению
его:
Тр уд
Бога
в
раю
(Бальмонт)
и
труд
чело ве ка
на
земле
(Брю ­
сов).
Восхищаясь
первым,
преклонимся
перед
в торым .
Да,
как
де ти
играют
и
как
сол ов ьи
п оют
—
упоенно!
Брюсов
же
—
в
природе
подобия
нс
подберешь,
хот я
и
напр аши вал ся
дя­
т ел,
как
каменщик
молотит—
сведенно.
Счаст ь е
повиновенья
(Бальмонт).
С часть е
преодоленья
(Брюсов).
С часть е
отдачи
(Бальмонт).
С часть е
захвата
(Брюсов) .
По
т еч ению
собственного
дара
—
Ба льмон т.
Против
те че ния
соб ст венно й
нео д аренно ст и
—
Брюс ов .
154


(Ошибочность последнего уподобления.
Неодарснность.
отсут­
ст вие,
не
мож ет
быт ь
течением,
наличностью.
Кроме
того,
само
по­
нятие
н еод арен н ости
в
явном
несоответствии
с
понятием
тек уч ес­
ти.
Неодарснность:
стена,
пр едел ,
косность.
Косное
нс
может
течь.
Скорей
уж
—
л бом
об
стену
собственной
неодаренности:
Бр юсо в.
Ошибку
ост ав ляю,
как
полезную
для
чит ающи х
и
пи шущи х.)
И,
фо рму лой:
Ба льмон т,
как
ребенок,
и
работая
—
игр а ет,
Брюс ов ,
как
гувернер,
и
играя
—
раб отае т.
(Тягостность его рон ­
до,
родел ей,
ритурнелей,
—
всех
поэтических
игр
пера.)
Брюсов :
заведомо-исключенный
экспромт.
Побе дон осн ость
Бальмонта—победоносность
восходящего
с олн ца : «есмь и тем побеждаю», победоносность Брюсова
—
в
прир од е
подобия
не
подберешь
—
победоносность
во ина,
в
це­
лях
своих
и
в олей
своей,
останавливающего
солнце.
Как
фигуры
(вне поэтической оценки)
од на
стоит
дру гой .
Бальмонт.
Брюсов.
Их
еди нств енн ая
связь
—
чужестранность.
Поколением
пр авил и
два
чуже зе мны х
ц аря.
Не
врем я
вд ават ь ся,
дам
в ехи
(пусть пашет —
читатель!).
После
«наируссейшего»
Чехова
и
наи-русско-интеллигентнейшего
.На дсо на
(упаси
Боже—
пр ира внива ть !
в
соцарствовании
их
повинно
поколе­
ние)
—
посл е
настроений
—
н естроен ий
—
расслоений
—
посл е
зад ушен н остей
—
задушевностей
—
вдруг
—
«Будем как солн ­
ц е!» Бальмонт, «Риму и Миру»
—
Брюсов.
Нет,
не
русский
Бальмонт,
вопреки
Владимирской
губернии,
«есть в русской природе усталая нежность» (определение,
имен­
но
точностью
сво ей
в ыд ающее
и но стр анц а), русским заговорам и
ворожбам,
вс ей
убедительности
тем
и
чу вс тв,
—
нерусский
Ба ль­
монт,
заморский
Бальмонт.
В
ру сск ой
сказке
Ба льмонт
не
Иван-
Цар евич ,
а
заморский
гость,
рассыпающий
перед
царск о й
доче­
рью
все
да ры
жар ы
и
морей.
Не
последнее
л ицо
в
сказке
—
за­
морский
гос ть!
Но
—
спрашиваю,
а
не
утверждаю
—
не
ес ть
ли
сам а
нерусскость
Б альм онта
—
примета
и менно
русскости
его ?
До- росс ий ск ая,
сказочная,
былинная
тоска
Рус и
—
по
морю,
по
заморью.
Тя га
Рус и
—
из
Руси
во н.
И,
вслу ш ивая сь,
—
нет.
Тогда
его
тоска
говорила
бы
по-русски.
У
ме ня
же
всегда
чувство,
что
Бал ь монт
г ово рит
на
каком-то
иностранном
языке,
каком,
нс
знаю,
—
бальмонтовском.
155


Здесь
мы
сталкиваемся
с
т айно й.
Органическая
поэзия
на
не­
органическом
языке.
Ибо .
утверждаю,
яз ык
Бальмонта,
в
смысле
народности,
неорганичен.
Как
с иль на,
должно
быть,
органич­
ность
внутренняя
и
личная
(единоличная), чтобы вопреки неор­
ганичности
словесной
—
словами
же
—
дох оди ть!
О
нем
бы
я
ска за ла
как
один
преподаватель
в
Парижском
Alliance française* в
ответ
на
одн у
мою
французскую
п оэ м у: «Vous êtes sûrement poète
dans votre langue»**.
Бальмонт,
родившись,
открыл
четвертое
измерение:
Баль­
монт!
пятую
стихию:
Бальмонт!
шестое
чувство
и
шестую
часть
света:
Бальмонт!
В
них
он
и
жи л.
Его
любовь
к
Ро ссии
—
влюбленность
ч уж естр анца.
Нацио­
нал ьн ым
поэ том ,
при
вс ей
любви
к
нему,
его
никак
не
назовешь.
Бсспоследственным
(разовым)
новатором
русской
реч и
—
да.
Хо­
чется
сказать:
Бальмонт—
явл ение ,
но
не
в
России.
Поэт
в
мире
по эз ии,
а
не
в
ст ране.
Воздух
—
в
воздухе.
Нац ия
—
в
плоти,
бесплотным
национальный
поэт
бы ть
не
может
(просто-по э т—
да ).
А
Бальмонт,
громозди
хот ь
он
Ги ма­
лаи
на
Анд ы
и
слонов
на
ихтиозавров
—
всегд а
—
зав едом о
—
пленительно
нев есо м.
Я
вселенной
гость,
Мне
повсюду
пир...
Порок
или
преимущество?
Стра на
больше,
чем
дом,
земля
больше,
чем
страна,
вселенная
больше,
чем
земля.
Н е-рус ск ость
(русскость,
как
со ст авно е)
и
русскость
Бальмонта
—
вселен-
скость
его.
Не
в
России
роди л ся,
а
в
мире.
Только
в
е дин ствен­
ном
русс ком
поэтическом
ген ии
—
Пушкине
(гений,
второй
после
ди апаз о на,
вопрос
р авн овес ия
и
—
действия
си л.
Вне
упомянутого
Лермонтов
не
меньше
Пушкина)
—
ит ак,
только
в
Пушкине
мир
не
пошел
в
ущерб
дому
(и обратно).
В
Бальмонте
же
одолел
—
мир .
Зачарованный
с тр анник
нико гд а
не
вернулся
домой,
в
дом,
из
к оторо го
ушел
—
как
только
в
мир
вошел!
Все
его
возвраты
домой—
налеты.
Говоря
«Бальмонт», мы говорим:
вода,
ветер,
с олн це.
(Меньше или больше России?) Говоря
«Бальмонт», мы ( гео гра фиче ск и
и
грубо)
говорим:
Таити
—
Це йлон
—
Сиерра
и,
м ожет
быть,
больше
всего :
Атлантида,
и,
может
быть,
меньше
всего
—
Ро сс ия.
«Москва»
его
—
тоска
*Курсы французского языка для иностранцев в Париже.
**«Вы,
не сом ненно ,
п оэт
на
своем
язы ке » (фр.).
156


eio.
Тоска
по
том у,
чем
не
быть,
где
не
жи ть.
Недо сяг аема я
меч­
та
чужестранца.
И,
в
конце
к онцо в,
каждый
вправе
выбирать
се бе
родину.
Пушкин—
Бальмонт—
непосредственной
связи
нет.
Пуш­
ки н—
Бло к—
прямая.
(Неслучайность последнего стихотворе­
ния
Блок а,
посвященного
Пушкину.)
Не
о
внутреннем
родстве
Пушкина
и
Блока
говорю ,
а
о
роднящей
их
одинаковости
нашей
любви.
Теб я
как-первую
любовь
России
сердце
не
забу дет .. .
Это
—
после
Пушкина
—
вся
Россия
могла
сказ ат ь
то лько
Блоку.
Де ло
не
в
даре
—
и
у
Бальмонта
дар,
дело
не
в
смерти
—
и
Гумилев
погиб,
дело
в
воплощенной
тоске
—
мечте
—
б еде
—
не
целого
поколения
(ужасающий пример Надсона), а целой пятой
стихии
—
России.
(Меньше или больше,
чем
мир?)
Линия
Пушкин
—
Блок
минует
остров
Бальмонта.
И,
соеди­
няющее
и
заморскость,
и
океанскость,
и
райскость,
и
неприкреп-
ленность
Бальмонта:
плавучий
остров!
—
наконец,
слово
ес ть.
Где
же
поэтическое
родство
Бальмонта?
В
мире.
Брат
тем,
ко го
переводил
и
люби л.
Как
сам
Бальмонт
—
то ска
Руси
по
заморью,
так
и
на ша
лю­
бов ь
к
нем у
—
тоска
той
же
по
тому
же.
Неспособность
ни
Бальмонта,
ни
Брюсова
на
русскую
песню.
Для
того,
чтобы
по эт
сложил
народную
песню,
нужно,
чтобы
на­
род
вселился
в
поэта.
Народная
песня:
нс
отказ,
а
орг ан и ческое
совпадение,
сращ ени е,
созвучие
данного
«я»
с
народным.
(Всо­
временности,
утверждаю,
не
Е сенин,
а
Блок.)
Для
народной
п ес­
ни
Бальмонт
—
слишком
Бальмонт,
пусть
по след ним
словом
по с­
леднего
слова
—
он
се
обальмонтит!..
Неспособность
не
по
недо­
статку
органичности
(сплошь органичен!)—
по
св оеоб разию
этого
организма.
157


О
Брюсове
же
и
русс к ой
песне...
Если
Бальмонт—
с лишк ом
Бальмонт,
то
Брюсов
—
никак
не
нар о д*.
(Соблазнительное сопоставление Бальмонта и Гумилева.
Эк­
зотика
одного
и
экзотика
другог о.
Наличность
у
Бальмонта
и,
за
редкими
и ск лю чен иями,
отсутствие
у
Гумилева
темы
«Россия» .
Нерусскость
Бальмонта
и
целиком
русскость
Г у миле ва.)
Так
и
оста не тся
Бальмонт
в
русской
поэзии
—
заморским
гос­
тем,
задарившим,
заговорившим,
заворожившим
ее
—
с
нале­
ту
—
и
так
же
канувшим.
Бальмонт
о
Брюс ов е.
12- го
русского
и юня
1920 г.
уезжал
из
Б.
Николо-Песковского
пер<еулка>
на
грузовике
за
границу
Бальмонт.
Ес ть
у
меня
об
этом
от ъезд е—
от л ете!
—
отдельная
запись,
ограничусь
двумя
воз гл а­
сами,
предп осле дним
—
имажинисту
Кусикову: «С Брюсовым не
дружите!»—
и
пос ле д ним,
с
уже
отъезжающего
грузовика
—
мне:
—
А
вы,
Марина,
пер еда йте
Валерию
Брюсов у,
что
я
ему
не
кланяюсь!
(Не-п окл он а
—
Брюсов
сильно
седел
—
не
пер ед ала.)
Запало
еще
одн о
словечко
Бальмонта
о
Брюсове.
Мы
возвр а­
щались
домо й,
уже
не
помню
с
чег о,
советского
увеселения
ли,
мытарства
ли.
(С Бальмонтом мы,
игр ой
случая,
чаще
де лили
тя­
гости,
нежели
радости
жиз ни,
—
может
быть,
для
то го,
чтобы
превратить
их
в
радость?)
Гов ори м
о
Брюсове,
о
его
«летучих альманахах» (иначе:
в ече­
рах
экспромтов).
Об
Институте
брюсовской
поэзии
(иначе:
з ак­
рытом
распределителе
ее ), о всечасных выступлениях ( с
кем!)и
вступлениях
(к чему!)—
я
—
да
прос тит
мне
Бальмонт
перв ое
место,
но
этого
тр ебу ет
ход
фразы,
я
—
о
трагичности
так их
ун и­
жений,
Ба льмо нт
—
о
низости
такой
трагедии.
Предпосылки
не
помню,
но
явственно
звучит
в
моих
ушах
возглас:
—
Поэтому
я
ему
не
прощаю!
*Язык Бальмонта,
для
русского,
слишком
личен
(единоличен) . Яз ык Б р юс о­
ва,
для
русского,
слитком
общ
(национально-б ез л ич ен). —
Примеч.
М.
Цветае­
вой.
158


-
Ты
потому
ему
нс
прощаешь,
что
принимаешь
его
за
ч ело­
века,
а
пойми,
что
он
во лк
—
бедный,
лезущий,
седеющий
волк.
—
Во лк
нс
только
жалок:
он
гнусен!
Нужно
знать
зо лотое
сердце
Бальмонта,
чтобы
оценить,
в
его
ус тах,
та кой
во зг лас.
Бальмонт,
узнав
о
выпуске
Брюсовым
п олно го
собрания
сочи­
нен ий
с
примечаниями
и
библиографией:
—
Брюсов
вообразил,
что
он
классик
и
что
он
помер.
Я
—
Бальмонту:
—
Ба льмонт ,
знаешь
слово
Койранского
о
Брюсове? «Брюсов
образец
преодоленной
бездарностиж
Бальмонт,
молниеносно:
—
Непреодоленной!
Заключение
н апраш ив ается.
Если
Брюсов
образец
непреодоленной
бе здарн о сти
(то есть
необретения
в
себе,
никаким
т ру д ом, «рожденна,
не
сотворен-
на»
—
да р а), то Бальмонт
—
пример
непреодоленного
да ра.
Брюсов
демона
не
вызвал.
Бальмонт
с
ним
не
совладал.
V. Последние слова
Как
Брюсов
сразу
умер,
и
привыкать
не
пришлось.
Я
не
знаю,
отчего
умер
Бр юс ов.
И
не
странно,
что
и
не
попы­
та лась
узнать.
В
человеческий
конец
жиз ни,
не
в
человеческом
проведенной,
заглядывать
—
грубость.
Посмертное
насилие,
доз ­
воленное
тольк о
репортерам.
Хоч у
думать,
что
без
борения
от ош ел.
З аво евател и
умирают
тихо.
Знаю
только,
что
смерт ь
эта
никого
не
у дивил а
—
не
огорчила
—
не
смягчила.
Пословица
«de mortuis aut bene aut nihil»* поверхност­
на,
или
л юди,
ее
со здавш ие,
не
ч ета
нам.
Пословица
«de mortuis aut
bene aut nihil» создана Римом, a нс Россией.
У
нас
наоборот,
раз
ум ер
—
прав,
раз
умер
—
св ят,
обратно
римскому
предостереже-
*«О мертвых
--
либо
хор ош о,
либо
н ичего »
159


нию—
ру сско е
ут в ер ж де ние: «лежачею не бьют». (А
кто
ти ше
и
ниже
лежит
—
м ер тв ого ?) Бесчеловечность,
с
которой
нами,
рус ск и­
ми,
там
и
здесь,
встречена
эта
смерть,
только
доказательство
нечело-
вечности
это го
человека.
Не
время
и
не
место
о
Блоке,
но:
в
лице
Блока
вся
наша
чел о­
вечность
оплакивала
его,
в
лице
Брюсова
—
о пл ак ивать
—
и
ос­
танавливаюсь,
сраженная
несоответствием
собственного
име ни
и
глагола.
Брюсова
можно
жале ть
двумя
жалостями: 1)каксломан­
ный
п ерв оразряд ны й
мозговой
механизм
(не его,
о
нем),2)как
волка.
Жалостью-досадой
и
жа л ость ю-ра страв ой,
то
есть
двумя
состав н ыми
чувствами,
не
дающими
прос т ого
одного.
Этог о
простого
од ного:
любви
со
всеми
ее
включаемыми,
Брюсов
не
иск ал
и
не
снискал.
Смерть
Блока
—
громовой
удар
по
сердцу;
смерть
Брюсова
—
тишина
от
внезапно
остановившегося
станка.
Ча сто
сталкиваешься
с
об в инения ми
Брюсова
в
продаже
пера
советской
в ласт и.
А
я
скаж у,
что
из
всех
пер е шедш их
или
пере­
шедших
—
полу,
Брюсов,
может
быть,
единственный
не
пред ал
и
не
про да л.
М есто
Брюсова
—
име нно
в
СССР.
Какой
строй
и
какое
миросозерцание
мо гли
более
соответ­
ств оват ь
этому
герою
тр уда
и
воли,
неж ели
миросозерцание,
во лю
краеугольным
камнем
своим
поставившее,
и
строй,
не
толь­
ко
бросивший
—
в
гимне
—
лоз унг:
«Владыкой мира станет труд»,
но
как
Бонапарт
—
орден
героев
чест и,
осно вав ший
—
орден
ге­
р оев
труда.
А
вспомнить
отвлеченность
Брюсова,
его
страсть
к
схематиза­
ции,
к
механизации,
к
систем ати заци и,
к
стабилизации,
вспом­
нить
—
так
задолго
до
большевизма
—
его
утопию
«Город буду­
щ его».
Его
иск онн ую
арелигиозность,
наконец.
Нет,
нет
и
нет.
Сл уж ение
Брюсова
коммунистической
идее
не
подневольное:
по­
любовное,
Брюсову
в
СССР,
как
студенту
на
картине
Репина
—
«какой простор!». ( Ши р ь—
его
узостям,
теснотам
его—
про­
ст ор.)
Просто:
св оя
своих
познаша.
И
не
Маяковский,
с
его
б ул ыжными,
явн о-рос сий ск ими
гро­
мами ,
не
Есен и н,
е сли
не
«последний певец деревни», то
—
нс
по след ний
ее
певец,
и
уж,
конечно,
не
Борис
П астер нак ,
нов а тор,
160


Господин мои ~ ВРЕМЯ
«Мои родители:
Мария
Александровна
Мейн
—
выдающаяся
музыкантша,
Иван
Владимирович
Цветаев
—
европейс кой
известности
фил оло г».
«Вместо желанного сына Александра родилась
только
всего
я».


Марина
Цветаева
Анастасия
Цвет аева.
«После Александра
—
м еня,
родилась
заведомый
Кирилл
—
Ася ».
Св о дные
сестра
Валерия
и
брат
Андрей.


Господин мой - ВР ЕМ Я
«Вся моя «не муз ы к аль ноеTM»
была
—
всего
ли шь
другая
музыка».
Гимназия
фон
Д ервиз,
к ото рую
Марина
посещала
в
1906 г.


Марина
Цветаева
«Кто так властвовал
над
живыми
людьми
и
судьбами,
как
Б рюсов ?»


Марина
Цветаева
«Ю.
С.
Н ечаев-Маль цев
стал
главным,
широко
говоря
—
единст венны м
жертвователем
музея,
таким
же
его
физ иче ск им
создателем,
как
отец
—
духовным».
И.
В.
Цветаев.
На
цере монии
закладки
Музея
присутствовали
члены
ц арской
семьи.


Господин мои - ВР ЕМ Я


Марина
Цветаева
В
волошинской
библиотеке.
«Одно из жизненных
приз ван ий
Макса
было
сводить
людей,
творить
встречи
и
суд ьбы» .
Слева
направо:
Н.
Беляев,
С.
Э фрон,
М.
Цветаева,
А.
Цветаева,
В.
Эфрон,
М.
Волошин,
Л.
Эфрон,
Б.
Фейнберг,
М.
Гехтман,
Е.
Волошина,
М.
Лямин.
1911 г.


Господин мои - ВР ЕМ Я
«В его лице я рыцарству верна.
—
Всем
ва м,
кто
жил
и
умирал
без
стра ху.
—
Такие
—
в
роковые
времена
—
Слагают
стансы
—
и
ид ут
на
пла ху ».
Ж
Ù « Cepïe"


Марина
Цветаева
Ариадна
и
Ирина.
«Старшую у тьмы выхватывая
—
Младшей
не
убе регла».
«Желание Сергея
было
назвать
его
Георгием
—
и
я
уст упил а.
Георгий
же
в
честь
Москвы
и
несбывшейся
Победы.
Но
Георгием
все-т ак и
не
з ову,
зову
Мур
—
от
кота».


Господин мои - ВР ЕМЯ
Театр-студия
Е.
Б.
В ахтанг ова.


Марина
Цветаева


Господин мои - ВР ЕМЯ
Студийцы-вахтанговцы.
«Друзья мои!
Родное
триединство!
Роднее
чем
в
родстве!
Друзья
мои
в
советской
—
якобинской
—
Маратовой
Мо с кве!»
«Володя ...
приходил
из
тьмы
зимней
тогдашней
ночи
и
в
нее,
еще
б олее
потемневшую
за
ча сы
и
ча сы
сид ения,
—
уходил».
«Юрий.. .
Моей
целью
было
одарить
его
возможно
больше,
больше
—
для
а ктера ».
«Павлик.. .
с
которым
я
могла
только
совместно
пр авит ь
ми ром».
Владимир
Алексеев.
Павел
Антокольский.
Юрий
Завадский.


Марина
Цветаева
Сонечка
Голлидэй.
«Передо мной
—
жив ой
пож ар.
Горит
все,
горит
—
вся.
Горят
щеки,
горят
губы,
горят
глаза,
несгораемо
горят
в
костре
рта
белые
зубы,
го рят
—
точ но
от
пламени
вьются!
—
косы,
две
черных
косы,
одна
на
спине,
другая
на
груди,
точно
од ну
костром
отбросило».


Господин мои - ВР ЕМ Я


но
в
царстве
Духа,
останутся
пока
мюльными
для
новой,
насиль­
ственной
на
Ру си,
бездушной
коммунистической
души,
которой
гак
страшился
Блок.
Все
вышепоименованные
выше
(а может
быть
—-
ши ре,
а
может
бы ть—
глубже)
коммунистической
ид еи.
Брюс ов
оди н
ей
—
бр овь
в
бров ь,
ров ь
в
р овь.
(Говорю о коммунистической идее,
не
о
большевизме.
Больше ­
виков
у
нас
в
поэзии
достаточно,
то
же
—
не
знаю
их
пол ит ич ес­
ких
убеждений—
Маяковский
и
Есенин.
Боль шеви зм
и
комму­
низм.
Здесь,
более
чем
где -ли бо,
нужно
с мотр еть
в
корень
(болып
—
comm — ).
Смысловая
и
племенная
разность
корней,
оп­
ределяющая
разницу
понятий-
Из
второго
уже
вы шел
III Интерна ­
ционал,
из
первого,
быт ь
может,
еще
выйдет
национал-Россия.)
И
окажись
Брюсов,
как
слух
о
том
прошел,
по
посмертным
б ума гам
своим
не
тол ько
не
коммун и ст ом,
а
распромонархистом,
монархизм
и
контрреволюционность
его
—
бумажные.
От
контр,
от
революционера
в
революции
—
монархиста
—
в
Бр юсо ве
не
б ыло
ни че го.
Как
истый
властолюбец,
он
охотн о
и
ср азу
подчи­
нилс я
строю,
кот оры й
в
той
или
иной
области
обещал
ему
в лас ть.
(На какой - то
точк е
бонапартизм
с
идеальным
коммуниз­
мом
с хо д я тс я: «la carrière, ouverte aux talents»* —
Напо л еон. )
«Брюсовский Институт»
в
цар с тве
Смольных
и
Екатеринин­
ских
—
бо лее
чем
г ад атёлен .
Коммунизм
же,
царство
спецов,
с
его
принципом
использования
всего
и
вс я,
его
(Брюсовский Ин ­
ститут)
оценил
и
осуществил.
Коммунистичность
Брюсова
и
анархичность
Ба льм он та.
Пле-
беистичность
Брюсова
и
аристократичность
Бальмонта
(Брюсов,
как
Б он апарт
—
плебей,
а
не
демократ).
Царственность
(острови­
тянская)
Бальмонта
и
цез ариз м
Брюсова.
Бальмонт,
как
истый
революционер,
час
спустя
революции,
в
первый
час
stabilité** ее,
оказался
против.
Брюсов,
тот
же
час
спу стя
и
по
той
же
пр ич ине
оказался
—
за.
Здесь,
как
во
всем,
кроме
чужестранноеTM, еще раз друг друга
ис к люч или.
Бальмонт
—
ес ли
не
мона рхи с т,
то
по
революционности
при­
роды.
Брюсов
—
е сли
монархист,
то
по
личной
обойденноеTM
ком­
му нис та ми.
*«Карьера,
открытая
талантам»(фр.).
**Устойчивость (фр .) .
6—3257
161


Монархизм
Брюсова
—
аракчеевские
поселения.
Монархизм
Бальмонта
—
людвиго-вагнеровский
дворец.
Баль мо нт
—
ненавист ь
к
коммунизму,
зат ем
к
коммунистам.
Брюсов
—
возможность
ненависти
к
коммунистам,
нико г да
—
к
ко мму низм у.
Бюрократ-коммунист
—
Брюс ов .
Революционер-монархист
—
Бальмонт.
Революции
дел аются
Бальмонтами
и
держатся
Бр юс о выми.
(Первая примета страсти к власти
—
о хотн ое
подчинение
ей.
Чтение
самой
идеи
власти,
ран га.
Власто лю б цы
не
бывают
ре во­
люционерами,
как
революционеры,
в
большинстве,
не
бывают
властолюбцами.
Мара т,
Сен-Жюст,
по
гор ло
в
крови,
от
коры с ти
чисты.
Пусть
личные
ст расти ,
дело
их
—
на д лично е.
Только
в
чи­
стоте
ме чты
та
устрашающая
сила,
обрекающая
им
сер дца
толп
и
ум
единиц.
«Во имя мое», несмотря на все чудовищное превыше ­
ние
пра в,
не
скажет
Марат,
как
«во имя твое», несмотря на всю
жертвенность
сл ужен ия
идее
власти,
не
ска жет
Бонапарт.
Сра жа­
ющая
сил а
«во имя твое».
У
молодого
Бонапарта
отвращение
к
ре во лю ции.
Глядя
с
вы­
соты
ка кого- то
э тажа
на
казнь
Людовика
XVI, он не из мягкосер­
д ечия
в о ск л иц ает: «Et dire qu’il ne faudrait que deux compagnies
pour balayer toute cette canaille-lâ»
*.
Орудие
властолюбца—
пра ­
вильная
война.
Революция
лишь
как
крайнее
и
не
этически-от-
вратительное
средство.
Посему,
властолюбцы
менее
стр аш ны
го­
с уд арст ву,
нежели
мечтатели.
Только
суметь
использовать.
В
к райн ем
же
случае
—
властолюбия
нечеловеческого,
б онап ар-
товского
—
нова я
в ла сть.
Ид ея
государственности
в
рук ах
в ла сто­
любца
—
в
хороших
руках.
Я
бы
на
мес те
коммунистов,
несмотря
ни
на
какие
пос ме рт­
ные
бумажные
откровения,
сопричислила
Брюсова
к
лику
уже
имеющихся
святых.)
*NB.
Отвращение
к
револ юц ии
в
нем .
в
э тот
миг ,
равно
только
отвращению
к
королю,
так
потерявшему
г ол ову.
Примеч.
М.
Цв ет аевой.
«Подумать только,
что
понадобилось
бы
всего
два
батальона,
чтобы
вымес­
ти
всю
эту
НС1!петь»(фр.).
162


Два
слова
еще
о
глубоч айше м
анаци онализ м е
(тоже соответ­
с твие
с
советской
властью)
Брю сов а.
Именно
об
анационализме,
мировоззрении,
а
нс
о
безродности,
русском
родинно—
чув­
ствии,
кот орого
у
Брюсова
нет
и
сле да *.
Безроден
Блок,
Брюсов
анационален.
Сыновность
или
сиротство
—
чувствами
Брюсов
не
жил
(в крайнем случае
—
«эмоциями»).
Любовь
к
своей
стра­
не
он
зам е нил
любопытствованием
чужим,
не
только
странам:
землям:
пл анетам .
И
не
только
планетам:
муравейнику
—
ул ью
—
инфуз о рно му
ки шени ю
в
капле
воды .
Люб лю
с вой
острый
мозг
и
б леск
св оих
очей,
Стук
сердца
сво его
и
кровь
св оих
артерий.
Люблю
себя
и
ми р.
Хочу
при роде
все й
И
ч елов ечест ву
отдаться
в
полной
ме ре .**
(Какое прохладное люблю и какое прохладное хочу.
Х отени я
и
лю бви
ровно
на
четыре
хорошо
срифмованные
стр оки .
От да ться
—
не
брюсовский
гла г ол.
Если
бы
вместо
отдаться—
домочься
—
о,
по-иному
бы
зву ча ло!
Брюсов
не
так
хотел
—
ког да
хо т ел!)
Но
микроскоп
или
телескоп,
инфузорное
ки шен ие
или
к ипя­
щая
мирами
вселенная—
все
тот
же
бе сстр астн ы й,
оцениваю­
щий,
любопытствующий
вз гляд.
Микроскоп
или
телескоп,
—
простого
человеческого
(простым глазом)
взгляда
у
Брюсова
не
было:
Брюсову
не
дан
был.
В
подтверждение
же
мо их
сло в
об
анациональности
отношу
читателя
к
раннему
его
—
и
тем
ху же,
что
раннему!
—
стихотво­
р ению
«Москва», в памяти не уцелевшему .
(«Москва», сборник,
составленный
М.
Ковал енск им,
из<да>ние «Универсальной
биб ­
л и о т еки », последняя страница.
Мож ет
быть,
им еет ся
в
«Юноше­
с ких
стихах».
Дата
написания
1899 г.)
Брюсов
в
мир е
останется,
но
не
как
поэт,
а
как
герой
поэмы.
Так
же
как
Сальери
о ст ался—
творческой
волей
Пушкина.
На
* Безрадостность,
безысходность,
безраздельность,
безмерность,
бескрай­
ность.
бессрочность,
безвозвратность,
бсзглядность
-
вся
Россия
в
без.
-
При­
меч
М.
Цв ет аево й.
**Все цитаты по памяти .
Но
есл и
и
е сть
обмолвки,
словарь
их
-
брю с ов­
ский.
Примеч.
М.
Ц ве таев ой.
163


Брюсове
не
буду т
уч ит ься
писать
стихи
(есть лучшие источники,
ч ем—
х отя
бы
даж е
Пушкин!
Вся
мир ова я,
еще
не
подслушан­
на я,
подслушанной
бы ть
долженствующая,
музыка), на нем будут
учиться
хоте ть
—
че го?
—
без
определения
объекта:
всего.
И,
мо­
жет
бы ть,
меньше
всего
—
писать
стихи.
Брюсов
в
хрестоматии
войдет,
но
нс
в
отд ел
«Лирика»
—
в
от­
дел ,
и
та кой
в
сов етск их
хрестоматиях
б уд е т: «Воля».
В
этом
от­
деле
(пролагателей,
преодолевателей,
превозмогателей)
имя
его,
среди
русских
имен,
хочу
ве ри ть,
вст анет
одн им
из
первых.
И
не
успокоится
мое
несправедливое,
но
жаждущее
справед­
ливости
сер д це,
п ока
в
Москве,
на
самой
видной
ее
площади,
не
вс тан ет
—
в
граните
—
в
неч ело веч еск ий
рост
—
изваяние:
ГЕРОЮ
Т РУДА
С.С.С.Р.
П рага,
август
1925


ИСТ ОР ИЯ
ОДНОГО
ПОСВЯЩЕНИЯ
Дорогому
дру гу
Е.
А.
И.
—
зап озда лый
свадебный
подарок
М.
Ц.
1. УНИЧТОЖЕНИЕ ЦЕННОСТЕЙ
Уезжала
моя
прия тел ьница
в
дальний
путь,
замуж
за
море.
Цел ые
дни
и
вечера
рвали
с
ней
и
жгли ,
днем
рвали,
вечером
ж гли,
тонны
писем
и
рукоп и сей .
Беловики
писем.
Черновики
рукоп и сей .
«Это беречь?»— «Н ет,
же ч ь».—
«Это жечь?» —
«Нет,
б ер ечь ». «Ж е чь», естественно,
принадлежало
е й, «бе­
речь»
—
мне ,
—
ведь
уезжала
она .
К огда
самой
не
жглось,
давала
мне .
Тогда
защитник
с т ано вился
исполнителем
приго­
вора.
Гори,
гори
ясно,
Чтобы
не
погасло!
Глянь-ка
на
небо:
Птички
ле тят!
Не бо
—
черный
св од
к ам ина,
птички
—
чер ные
лохмы
ис­
т левш ей
бум аг и.
Адовы
птички.
Небосвод,
в
ад у,
огнесвод.
Трещит
очередной
ко мок
до во енно й,
что
то
же
—
на веч ной:
и
огонь
не
бер ет!
—
прохладной,
как
холст,
скрипучей,
как
шелк,
бумаги
в
кулаке,
сначал а
в
ку лак е,
потом
в
огне,
еще
вы ше
ра с­
тет,
еще
ниже
оседает
над
и
под
каминной
решеткой
лохматая
го ра
пепла.
—
А
какая
разница:
пепел
и
зола?
Что
чище?
Что
(сравни­
тел ьн ая
степень)
по сле днее ?
—
Пепел,
кон ечн о,
—
золой
еще
удобряют.
—
Так
из
это го,
видите,
черное?
и
видите,
серое?
что
—
пе­
пе л?
и
что
—
зола?
В
горсти,
черным
по
белому
пустого
бланка,
—
«Министер­
ств о
иностранных
де л».
—
Мы
с
вами
сейчас
министерство
не
иностранных
дел ,
а
—
вну т ре нних.
—
Не
иностранных,
а
ог ненных !
А
еще
по мни те
в
Москве:
о гне вая
сушка
Пр ох ор овых?
165


С
у ши,
су ши
сухо.
Чтобы
не
потухло!
Рвем.
Жжем.
Вес
круче
комки,
все
шиб че
швырки,
диалог
усыхает.
Беречь?
Ж ечь?
Зна ю,
что
мое
беречь
уже
пустая
при-
молвка
губ,
знаю,
что
сожгу,
жгу,
не
дождавшись:
жечь!
Что
это
я,
ее
или
свое,
ее
или
се бя
—
жгу?
И
—
кто
замуж
вых од ит
за
море?
Через
красное
море
сожженного,
сжигаемого,
—
сожжен­
ным
быт ь
—
должного.
Тих ий
оке ан
—
что ? Canadian Pacific?
С
места
не
встав:
—
Вы
к
жениху
чер ез
огненное
мо ре
еде те!
«Когда ее подруги выходили замуж,
она
оплакивала
их
в
сва ­
дебных
пе сн ях»
—
так
я
впервые
услышала
о
то й,
первой,
от
своего
пер во го
взрослого
друга,
переводчика
Гераклита
—
рек-
шег о: «В начале был огонь» .
Брак—
огонь—
подруга—
песня—
бы ло—
будет—
бу­
дет
—
бу дет.
Рраз!
как
по
команде,
пово р от
всего
тел а
и
д аже
кр есл а:
за­
ме чтав шись ,
вовремя
не
отвела
колен.
Руки
знали
свое,
но ги
—
забыли,
и
в от,
ошпаренная
ог нем,
пр иню х иваюсь ,
пр ожг ла
или
нет
то,
что
дороже
кожи!
Папки,
ящики,
корзины,
портфели,
плак ар ы,
полк и.
Клочья,
клочья,
клочья,
клочья,
клоч ья.
Сначала
белые,
потом
черные.
По сер едке
р еше тки
кавказское,
с
чернью,
серебро:
зола.
Бр ала
истлевшие
листы
И
странно
так
на
них
гляде ла,
Как
души
смо тря т
с
высоты
На
ими
брошенное
тело.
Тело
писателя—
рукописи.
Горят
годы
работы.
Та
только
письма
—
чужое
остывшее
сердце,
мы
—
рукописи,
восемнадца­
тилетний
труд
своих
рук
—
жжем!
Но
—
то
ли
германское
воспитание,
то
ли
советское
—
чего
не
могу
жечь,
так
это
—
б елой
бумаги.
Чтобы
понять
(меня
—
д р уг ом у ), нужно только этому другому себе представить,
что
эта
бумажка
—
денежный
зна к.
И
дарю
я
белую
бумагу
так
же
скре-
пя
сердце,
как
иные
—
деньги.
Точно
не
тетрадк у
дарю,
а
все
в
ней
написавшееся
бы.
Точно
не
пустую
те трад ку
дар ю,
а
пол­
ную
—
б росаю
в
огонь!
Точно
име нно
от
эт ой
т етр адки
з ави се­
ла
—
ни когда
уже
не
име ющая
быть
—
вещь.
«Вот деньги,
пойди
166


и
купи
себе.
а
мою
нс
трогай!» —
пол
этот
припев
выр осл а
моя
дочь
и
вырастет
сын.
Впрочем,
голод
на
бе лую
бумагу
у
меня
до-
германский
и
до-совстский:
все
мое
детство,
до-школьное,
до-се-
милетнее,
все
мое
мл аденч ест во
—
сплошной
кр ик
о
бе лой
бу ма­
ге.
Утаенный
кр ик.
Больше
взгляд,
чем
крик.
Почему
нс
д авал и?
Пот ому
что
мать,
музыкантша,
хотела
и
меня
такой
же.
По тому
что
считалось
(шесть лет!), что я пишу плохо
—
«и Пушкин пи­
сал
вольными
размерами,
но
у
нее
же
никакого
размера
н ет!».
(NB! не предвосхищение ли всей эмигрантской критики?)
Круглый
стол.
Семейный
кру г.
На
синем
сервизном
блюде
воскресные
пирожки
от
Бартельса.
По
одному
на
ка жд ого.
—
Дети:
берите
же!
Хоч у
безе
и
беру
эклер.
Смущенная
яснозрящим
в з глядом
ма­
тери,
опускаю
глаз а
и
со всем
проваливаю
их,
при:
Ты
лет и,
мой
к онь
ретивый,
Чре з
моря
и
чрез
лу га
И,
потряхивая
гри вой ,
Отнеси
меня
туда!
—
Куда
—
туда?
—
Смеются:
мать
(торжествующе:
не
вый дет
из
ме ня
по э та!), отец ( до бр о ду ш но), репетитор брата,
студент-
уралец
(го- го-г о!), смеется на два года старший брат (в след
за
ре­
петитором)
и
на
два
год а
мл а дшая
сестра
(вслед за матерью); не
с меется
только
с тар шая
се стра ,
семнадцатилетняя
ин сти ту тка
Валерия
—
в
пи ку
мачехе
(моей матери).
А
я
—
я,
кр ас ная,
как
пион,
оглушенная
и
ослепленная
ударившей
и
забившейся
в
вис­
ках
кровью,
сквозь
закипающие,
еще
не
проливающиеся
с ле­
зы
—
сначала
молчу,
пото м
—
ор у:
—
Ту да—
далёко!
Туда—
туда!
И
очень
стыдно
воровать
мою
тетрадку
и
п отом
смеяться!
(Кстати,
пр ивед енный
отрывок,
явно ,
отзвук
пушкинского:
«Что ты ржешь,
мой
ко нь
р ети в ый », с несомненным
—
моря
и
л уга—
ко пыт ным
следом
сршовского
Конька-Горбунка.
Что
в
нем
мое ?
Туда.)
А
вот
образец
безразмерных
стихов:
Ока
ушла ,
бросая
мне
холодный
в згл яд,
Ни
слезы
не
п роли ла.
О
я
несчастный,
Что
верил
я
пустым
ее
словам!
167


Она
пак
сл адо стно
см еялась,
Она
так
нежно
говорила,
что
я
ге бя
люблю.
Ее
го лосо к
звучал
так
звонко.
Так
нежно
звучал
ее
голосок.
Кто
бы
ск азал,
что
она
не
исполнит
Сердца
зав ет ный
зарок?
Да,
она
мне
о б ещала
Меня
одного
любит ь ,
А
на
дру гог о
променяла.
Так
ли
должно
б ыло
быт ь?
А
это
—
от куд а?
Сме сь
раннего
Пуш кин а
и
фельетона
—
как
сейчас
вижу
на
черном
зеркале
роя ля
—
газеты
«Курьер».
Из-за
таки х
стихов
(мать,
кроме
всего,
ужасалась
содержанию,
почти
неизменно
люб ов н ому)
и
не
давали
(бумаги) .
Не
будет
бума­
ги
—
не
будет
писать.
Глав ное
же
—
то,
что
я
потом
д елала
с
собой
всю
жизн ь
—
не
давали
потому,
что
очень
хот е лось.
Как
колба­
сы,
на
которую
стоило
нам
тол ько
вз гляну ть,
чтобы
заведомо
не
получить.
Пр ава
на
п рось бу
в
нашем
дом е
не
был о.
Даже
на
прос ьб у
глаз.
Никогда
не
забуду,
впрочем,
единственного
—
пото­
му
и
не
забыла!
—
небывалого
случая
просьбы
мо ей
четырехлет­
ней
сестры
—
матери,
печатными
буквами
во
ве сь
ли ст
рисоваль­
ной
тетради
(рисовать
—
д озв о лялос ь): «Мама!
Сухи х
плод ов
по-
жал ист а!» —
просьбы,
безмолвно
подсунутой
ей
под
дверь
запер­
того
кабинета.
Умиленная
то
ли
орфографией,
то
ли
карамзинским
звучанием
(сухие плоды), то ли точностью перевода с французско­
го
(fruits secs), а скорее всего не умиленная,
а
потрясенная
неслы-
ханностью
дерзания,
—
как-то
сробевши
—
мать
—
«плоды»
—
д ала.
И
да ла
не
только
просительнице
(любимице, Nesthâckchen*),
но
всем:
нелюбимице
—
мне
и
л одырю - брату.
Как
сейчас
помню:
сухи е
гру ши.
По
половинке
(половинки)
на
жаждущего
(un quart
de poire pour la soif**).
Моя
м ать
умерла
в
моем
нынешнем
возрасте.
Узнаю,
во
всем,
кроме
чужих
просьб,
—
ее
в
себ е,
в
каждом
движении
души
и
руки .
Так
же
хочу,
чтобы
дочь
была
поэт ом ,
а
не
худож ни к ом
(мать
—
музыкантом,
а
не
п оэтом ), так же всего требую от своих
и
ничего
от
чужих,
так
же
—
е сли
бы
я
была
книга,
все
строки
бы
со вп адали .
Не
мо гу
не
закончить
заключительным
(трагическим!) сти-
*3дссь:
птенчик
(нем.) .
♦♦Четверть груши,
чтобы
ут олит ь
жажду
(фр.).
168


хо!ворснисм
моей
де тс кой
тетради.
Рисунок:
я
*а письменным
столом.
Ли цо
—
лун а,
в
р уке
пе ро
(гусиное)
—
и
не
п еро,
а
це лое
крыло!
—
лин ия
стола
под
самым
под бородк ом ,
зато
из-под
сто­
ла
аистовой
длины
и
то низ ны
ноги
в
коз лов ых
(реализм!) сапо­
гах
с
ушами.
Под
ри сун ком
под пи сь: «Марина Цветаева за сочи­
неньями».
Конец
мо им
ми лым
сочиненьям
Едв а
ли
сн ова
их
начну
Я
буду
помнить
их
с
забвеньем
Я
их
люб лю
—
Вы
никогда
не
писали
плохих
стихов?
—
Нет,
п иса ла,
толь ко
—
все
мои
плохие
стихи
написаны
в
дошкольном
возрасте.
Плохие
стихи
—
ве дь
это
кор ь.
Лучше
отболеть
в
младенче­
ств е.
Пу стая
тетрадь!
Оду
пустой
тетради!
Бе лый
ли ст
без
ничего
е ще,
с
еще
—
уже
—
всем!
Е сть
у
нем цев
слово
Scheu, с частым эпитетом heilige —
вро­
де
св ященн о го
трепета—
непереводимое.
Так
им енно
эту
с вя­
щен ную
Scheu я по сей день испытываю при виде пустого лис­
та.
—
Несмо тр я
на
пуды
исписанных?
—
Да.
—
С
к аждой
но вой
тетрадью
—
я
заново.
Будет
тетрадь
—
будут
стихи.
Мало
того,
каждая
еще
пустая
тетрадь—
живо й
укор,
больше:
приказ.
(Я-то
—
есть,
а
т ы?) Хотите больших вещей
—
дарите
большие
тетради.
Но
—
бумажный
г олод
м л аден честв а!
—
по
сей
де нь
не
ре ша­
юсь
писать
в
красивых,
кожаных
и
цветочных,
даримых
знако­
мы ми
для
«черновиков» . (Сво и-т о
—
з на ю т!) Сколько у меня их,
одних
пражских,
по
старинным
образцам,
из
драгоценной,
с
рва­
ным
краем,
бумаги.
Первое
чувство:
недостойна!
Вт орое:
в
такой
тетради
ничего
не
напишу,
—
страх
дурного
глазу,
паралича
рос коши;
третье,,
уже
вполне
мысленное:
писать
в
сафь ян е
то
же
самое,
что
пахать
в
атласе
—
не
дело,
иг ра
в
дело,
дилетантизм,
безвкусие.
(Пари держу,
что
большинство
плохих
стихов
нап исаны
в
са­
фья но вых
тетрадях,
купленных
—
имущественное
пол оже ние
ни
при
че м—
может
быть,
на
последние
деньги,
равно
как
и
пе р­
сид ск ий
халат,
в
кот ором
это
св ященн о де йств ие
совершается
—
169


чтобы
хоть
чем-нибудь
восп ол нит ь
сплошную
проре ху
дара.
А
Пушкин
писал
в
бане,
на
некрашеном
столе.
—
Да.
—
И
испи­
са нные
листы
швырял
под
ст ол.
Но
—
буд ь
у
вас
и
баня
и
некра­
шеный
с тол,
под
который
швырять,—
и
это
не
поможет.
Придет
Время
и
сме тет
ме тлой .)
Словом,
либо
сафьян
—
ли бо
я.
Тот
же
от ск ок,
что
—
от
ни
ра зу
не
надетых
и
еще
до
Революции
неиз вест но
ку да
девавших­
ся
бриллиантов.
Так
и
лежат
(сафьяны)
в
ожидании
дня,
ког да
я
бу ду
не
я.
А
стопа
синих,
конторских,
весом
в
пуд—
рас те т.
В
Ро ссии,
до
Ре во люц ии,
у
меня
бы ли
почтальонские,
из
сурово­
го
холста,
с
завязками
(для расписок).
В
Ре волю цию
—
само -
сшивные,
из
краденой
(со службы)
бумаги,
красным
а нгл ийс ким
чернилом
—
т оже
краденым.
Не
знаю,
как
другие
пишущие,
—
мен я
советский
бумажный
голо д
не
потряс:
как
в
мл ад енчест во :
вожделела
—
и
воровала.
Но
—
из
колыбели
в
г орящи й
камин
(именно в) .
В
начале
со­
жжени я
—
ожес то ченн ый
торг.
—
Как
—
это
—
жечь?
—
Ну,
конечно:
первый
черновик
перев од а
«Обломова»?
—
Да
я
не
о
написанном,
я
о
белой
бумаге
говорю!
—
На
что
она
вам?
Я,
по
кратчайшей
правдоподобия:
—
Рисовать
—
Муру.
Словом,
к
стыду
—
или
не
к
стыду?
—
пишущего
в
себе,
не
рукописи
вы руч ала
—
руками
—
из
огня,
а
белую
бумагу.
Во з­
можность
рукописи.
Снач ал а,
приятельница,
прин имая
за
шутку,
оспаривала,
но
поня в
наконец—
по
непривычной
грубости
мои х
инт о наций:
«Сожгли?!», что никакой тут игры нет—
присмирев—
и
из
де­
ликатности
не
вы яс няя
—
п око рно
стал а
откладывать
в
мою
сто­
р ону
все
более
или
менее
белое.
—
Жечь.
Ж ечь.
А
вот
это
—
вам.
—
Иногда
с
сомнением:
—
И
ч ек овую
книжку
вам?
—
Да,
если
пустая.
—
Но
е сли
каждый
листок
разбирать,
мы
никогда
не
ко н­
чим
—
ия
ни ко гда
не
выйд у
замуж!
Я,
с
равнодушием
выше дш ей:
—
Каждый
листок.
Та к,
на
живо м
опыте
Е.
А.
И.
—
какая
помеха
иногда
чужая
п омощ ь!
Какой
тормоз
брачному
паровозу
—
руки
др ужбы !
ПО


Гс зь,
впрочем,
в
эюм
бума!опоклонстве
еще
нечто,
кроме
личной
обиды
дет ства.
Простонародное:
такому
добру
—
да
да­
ром
пропадать?
Кто-то
эту
бума!у
делал,
над
ней
старался,
этой
бумаги
не
б ыло
—
она
стала.
Для
чего?
Чтобы
чер ез
дерзкий
швырок
рук
—
опять,
вспят ь
—
не
бы ть?
Кроме
крестьянского,
чисто
потребительского
ценсния
вещи
—
рабочий,
творческий
вопль
против
уничтожения
ценностей.
Защита
—
не т:
самозащи­
та
труда.
И
надо
всем
—
не
было,
стала,
опять
не
быт ь?!
—
исконный
бой
поэта
—
небытию.
Я
—
страница
твоему
перу,
Все
приму,
я
—
бел ая
страница.
Я
—
хранитель
твоему
добру:
Во звращ у
и
воз вр ащу
сторицей.
Я
деревня,
черная
земля.
Ты
мне
луч
и
дождевая
влага.
Ты
—
Г оспод ь
и
Господин,
а
я
—
Чер но зем
—
и
белая
бумага.
Сознавала
ли
я
тогда,
в
18-м
году,
что,
уподобляя
себя
самому
смиренному
(чернозем и. бе лая
б ума га ), я называла—
самое
ве­
ликое:
недра
(чернозем)
и
все
возможности
белого
листа?
Что
я,
в
полной
бе схи трос тн ости
л юбяще й,
уподобляла
себя
просто
—
всему?
Сознавала
ли
я
и
—
со зн авал
ли
он?
1918 год—
1931 год.
Одн а
поправка:
так
говорить
должно
то лько
к
Богу .
Ведь
это
же
моли тв а!
Люд ям
не
молятся.
13 лет
назад
я
этого
еще
—
не т,
знала!
—-
упорно
не
хотела
знать.
И
—
раз
навсегда
—
все
мои
такие
стихи,
все
вообще
таки е
стихи
об­
ращены
к
Бог у.
(Недаром я
—
вовсе
не
из
посмертной
женской
гордости,
а
из
какой-то
последней
чи с тоты
со вест и
—
ни ко гда
не
проставляла
посвящений.)—
Поверх
голов—
к
Богу!
По
край­
ней
мере
—
к
ангелам.
Хотя
бы
по
одному
тому,
что
ни
одн о
из
этих
лиц
их
не
приняло,
—
не
пр исво ил о,
к
себе
не
отнесло,
в
по­
лучке
не
расписалось.
Так :
все
мои
ст ихи
—
к
Богу
есл и
не
обращены,
то:
возвращены.
В
конце
концов
—
до пи шеш ься
до
Бога!
Бог
(тот свет)
—
наш
опыт
с
этим.
Всё
отшвыривает.
171


—
Ну.
уж
э того
я
вам
хранить
нс
да м!
На
что
бу дет
похож
веки
дом ,
если
каждую
бумажку...
Это
моя
кроткая
приятельница
вознегодовала,
и,
разом
п ол­
ный
передник...
(мы обе в передниках,
она—
полугерманского
происхождения,
я
вполне
германского
во с пита ния).
—
Мо е?
Мое?!
—
Да
не
в аше
вовсе
—
и
не
мое
—
соч инения
одного
с тарич ­
ка,
кот оры й
пр исл ал
мне
их,
умоляя
напечатать,
—
читала:
ужас­
но!
—
и
тут
же
умер...
—
Ка-ак?
Вы
мертвого
старичка
жжете?
—
Я
де сять
лет
их
берегла,
наследников
не т,
не
везти
же
с
со­
бой
замуж!
И
уверяю
в ас,
Марина
Ивановна,
что
даже
белые
л ис­
ты
из
его
со чи нений
vous porteraient malheur!*
—
Ну,
Бог
со
ста ри чком !
Если
явится
—
так
Вам .
А
это
что
—
жжет е?
—
А
это
старушки
одн ой,
генеральши,
пе ре вод
—
для
соб­
ственного
удовольствия—
лермонтовского
«Демона»
в
прозе.
То же
«напечатать». ..
—
Тоже
померла?
—
Нет,
жива ,
но
совсем
впала
в
детство...
—
Же чь
старушку!
—
Передохнём?
А
то
—
пожар!
—
Пусть
дом
сгорит
—
вашим
св адебны м
факел ом !
Дом
—
зна мени ты й
в
русс кой
эмиграции, 1,Avenue dela
Gare, всеэмигрантские казармы,
по
ночам
св етящи ес я,
как
бал
или
больница,
каждое
окн о
сво ей
бессонницей,
до м,
со
всех
семи
этажей
кото рого
позднему
прохожему
на
плечи
—
как
ли­
ве нь—
музыка,
из
каждого
окна
своя
(vous ne dormez donc
jamais?**) —
струнная
—
духовая
—
хоровая
—
рояльная
—
со­
пранная
—
младенческая
—
р у сская
разн ог ол осиц а
тоски.
До м,
где
каждый
день
умирают
старые
и
рождаются
новые,
весь
в
кре­
стинах
и
похоронах,
с
невыходящим
священником
и
невыходя­
щим
почтальоном
(и кому это вы все пишете?).
Дом ,
где
нико г да
никого
не
за ста не шь,
пот ому
что
все
в
гостях
—
в
доме
же,
где
Иванов
никогда
не
з аст ает
Петрова,
потому
что
Петров
у
Ивано­
ва,
дом
с
живы ми
ступеньками
ног,
лестницами
шагов.
Дом
—
с
*Припссли бы вам несчастье’ (фр.)
**Вы что же .
так
никогда
и
не
епте 4 (фр .)
172


Рождесч
вом ,
сияющим
до
масленицы,
и
с
масленицей,
расплес­
к иваю щ ейся
до
Пасхи,—
ибо
всег да
кто-то
(болезнь,
бездене­
жье)
зап азд ыва ет
и
допраздновывает—
сплошной
Новый
го д,
сплошное
христосованье;
на
последнюю
(1931 год)
Пасх у
весь
разом
сня вш ийся
—
по
трем
мсдонским,
одной
кламарской,
пяти
парижским
церквам
(хоть одному Богу
—
да
врозь!)и,
несмотря
на
разность
расстояний
и
ве ро ва ний,
весь
разом
ввалившийся
со
свечами
и
поцелуями—
за
по зд ним
час ом
не
спав ший
вовсе,
дом,
на
следующее
ут ро
весь
в
за писк ах—
«Христос Воскресе!
Мы
у
вас
—»
Дом,
где
по
одн ой
лестнице
так
спешат
друг
к
д ругу,
что
ни­
когда
не
встречаются.
Неодушевленный
предмет,
одушевленный
русскими
душами.
Фор т,
где
до
утра
не
закрываются
двери.
Кр е­
пость
—
настежь!
По ющ ий,
вопиющий,
взывающий
и
глаголя­
щ ий,
ст ав ший
русским
дом
1, авеню де ля Гар.
С к олько
жжем?
Ча с?
Три?
На
ломберном
(от карточной игры
1 ’hombre) столе стынет чай в серебряных кувшинчиках.
До
воды
ли,
ко гда
—
огон ь.
А
с
огнем
нел адн ое:
рв ет
из
рук,
не
до­
жидаясь
подачи,
как
не
дождались
ее
те
поволжские
дикари,
со­
жравшие
прежде
американского
пшена
самого
американца
с
са­
погами
и
с
курткой
—
и
жесты
те
ж,
присядочные,
пр ипляс ыва ­
ющие,
предвкушающие.
Американец,
ничего
не
под озрев ая ,
улы ба лся
во
вес ь
рот
и
рос т,
не
зн ая,
что
радуются
ему,
а
не
пшен у.
И
с
на ми
неладное
—
уже
никаких
беречь
и
ник ак их
жечь
—
просто
жж ем
не
разбирая,
даж е
не
разрывая,
полными
г орстя ­
ми
и
листами.
Секундами
—
у крлы
того,
что
бы ло
совестью:
«А вдруг
—
нужное?»Нои уколамконец.
Непроницаемость
ка­
минно го
мрамора.
Гляжу
на
ее
лицо ,
пляшущее
к расны ми
языка­
ми,
как
и
собственное
мое.
И
слышу
рассказ
владимирской
н янь­
ки
Нади:
—
У
нас,
б ар ыня,
в
дере в не
мужик
бы л,
все
жег.
Режут
хлеб
—
счи стит
со
стола
крошки
—
и
жгет.
К уру
щиплют
—
жгет.
И
в сякий
сор.
А
ког да
и
нс
с ор,
когда
очень
даже
нужное.
Все
—
жег.
Богу
—
слава.
...Ес ли
ого нь
дикарь,
то
и
мы
дикари.
Ог онь
огнепоклонника
упо до бляе т
себе.
173


Нс
зна ю
—
она ,
я
—
цинически
жг у.
«Глядите,
Е.
А.,
красота
какая!
В ен ец ия?» И нс дав ей взглянуть
—
в
печь.
Це лые
связки
писем,
в
лентах
(«faveurs»).
А
счетов!
А
чековых
кни жек!
А
кор­
ректур,
тщательных,
где
каждое
слово
значило,
где
в
данную
се­
кун ду
зна ч ило
тольк о
оно.
—
Да
мы
с
вами
сейчас,
Е.
А.,
знаете
кт о?
—
Варвар ы?
В андал ы?
—
Куда
та м!
Семн адцат о го
год а
со лдат ы
в
наших
собствен­
ных
усадьбах.
—
Нет,
—
ее
спокойный
голос ,
—
просто
парсы.
—
Проще
парсов
есть:
те,
что
в
скитах
горят!
Рывки,
швырки,
сине-красная
свистопляска
пл амени,
ныр ок
вниз,
за
очередным
довольством
Бога,
пустеющие
папки,
невме­
щающая
решетка
и
—
—
Который
ча с?
Как?
Да
ведь
мне
год
как
нужно
быть
дома!
Наси лу
оторвавшись
(тот же дикарь от миссионера), бегу,
ог­
ненных
дел
маст ер
—
нет,
с
вертела
со рв авш аяся
ди чь!
—
копче­
но-оленьими
коленями
и
лососинными
ладонями,
в
дыму,
пламе­
ни,
золе
и
пеп ле
чуж ой
—
чужих
жизней
—
ибо
три
поколения
жже м
(здесь—
ж гем !)—
сл епая
от
о гня
и
ликующая,
как
он
сам
—
б егу
по
—
когда
бе лому ,
когда
черн ом у,
был
де нь
по
лун­
но
—
за тменн о му
—
Медону
—
домой,
к
тетрадя м,
к
детям
—
к
строительству
жизни.
Но—
чего-то
я вно
не
хватает.
Рукам
не
хва та ет.
(И глазам!
И
ноздрям!)Что-то
нужно
сделать,
скорей
сделать,
сейчас
сде­
ла ть.
Пис ать ?
Отскок
от
стола.
Обед
варить?
Тот
же
отскок
от
ст ола
друг ого.
И
—
знаю!
Ибо
не
да но
б езн ака занно
жечь
чужую
жизн ь.
Ибо
—
чу жой
жиз ни
—
нет .
Мои
папки,
ящики,
связки,
корзинки,
полки.
То
на
п олу,
на
ко­
ле нях
й
локтях,
то
на
ст оле,
на
но ск ах, «пуантах» .
Р уки
то
вгре-
баются,
то,
вы тяну ты е,
удерживают
неудержимо
ползущее
в
них
с вер ху.
Держу
п од бород ком
и
коленом,
потяжелевшая
на
пуд
бу­
маг и
со скак ив аю
с
двухаршинной
высоты
как
в
пропасть.
/74


Мой
советник,
мой
тайный
советник
-
дочь.
—
Мама,
не
жгите!
—
Пусть,
пусть
горит!
—
Ма ма,
вы
что- то
ну жное
жжете.
Вырезка
какая-то.
Может
быть,
о
вас?
—
О
мне
так
до лго
не
пишут.
Ф ел ьетон
целый.
Что
это
может
быть?
Подношу
к
глазам.
Двустишие.
Губ ы,
опережая
глаза,
произ­
н осят:
Где
обрывается
Россия
Над
мор ем
черным
и
глу хим .
2. ГОРОД АЛЕКСАНДРОВ
ВЛАДИМИРСКОЙ
ГУБЕРНИИ
Александров.
1916 год.
Лето.
Город
Александров
Владимирской
губернии,
он
же
Ал екса нд­
ровская
Слобода,
где
Грозный
убил
сына.
Красные
овр аги ,
зеленые
косогоры,
с
к р асными
на
них
те ля­
тами.
Г ородок
в
черемухе,
в
плетнях,
в
шинелях.
Шестнадцатый
год.
Народ
идет
на
войну.
Гор од
Александров
Владимирской
губернии,
моей
губернии,
Ильи
Муромца
губернии.
Отту да
—
из
села
Т а лицы,
б лиз
город а
Шу и,
наш
цв етаев ский
род.
Священнический.
Оттуда
—
Музей
Александра
III на Волхонке (де нь ги
Мальцев а,
з ам ысел
и
четыр­
надцатилетний
бе зво з мездны й
труд
о тц а), оттуда мои поэмы по
две
тысячи
строк
и
черновики
к
ним
—
в
д вадц ать
тысяч,
оттуд а
у
мое го
сына
голов а,
не
вмещающаяся
ни
в
од ин
головной
убор.
Большеголовые
в се.
На ша
примета.
Оттуда
—
лучше,
больше
чем
стихи
(стихи от матери,
как
и
остальные
мои
беды)
—
воля
к
ним
и
ко
всему
другому
—
от
чет­
веростишия
до
четырехпудового
мешка,
кото рый
нуж но
по д­
нят ь
—
что !
—
донесть.
Оттуда
—
сердце,
не
алл егор ия ,
а
анатомия,
орган,
сплошной
муск ул,
сердце,
несущее
меня
вскачь
в
го ру
две
версты
подряд
—
и
больше,
есл и
нужно,
оно
же,
п адающе е
и
опрокидывающее
175


м еня
при
первом
вираже
автомобиля.
Сердце
не
поэта,
а
пешехо­
да.
Пешее
сердце
т олько
потому
нс
мрущее
на
катящихся
лестни­
цах
и
лифтах,
что
их
обскакивающее.
Пешее
сердце
всех
мои х
лесных
пре дк ов
от
деда
о.
Владимира
до
прапращура
Иль и.
Отту да
—
ног и,
но
зд есь
свидетельство
очевидца.
Вандея,
рыбный
рынок,
я
с
рыбного
рынка,
две
рыбачки.
«Comme elle
court, mais comme elle court, cette dame» — «Laisse-la donc courir,
elle finira bien par s’arrêter!»*
—
С
сердцем.
—
Оттуда
(село Талицы Владимирской губернии,
где
я
никогда
не
б ыла ), оттуда
—
всё.
Гор од
Александров
Владимирской
губернии.
Домок
на
закр а­
ине,
лицом,
крыльцом
в
овраг.
Домок
деревянный,
ба бь -яги н-
ский.
Зимой—
сплошная
п ечь
(с ухватами,
с
шестками!), ле­
том
—
спл ош ная
дичь:
зелени,
прущей
в
окна.
Балкон
(так напоминающий плетень!), на балконе на розовой
скат ер ти
—
скатерке
—
громадное
блюдо
клубники
и
т етра дь
с
двумя
локтями.
Клубника,
тетрадь,
локти
—
мо и.
1916 год.
Лето.
Пишу
стихи
к
Блоку
и
впервые
читаю
Ахма ­
то ву.
Перед
домом,
за
лохмами
сада,
площадка.
На
ней
солдаты
уча тся
—
стрельбе.
Вот
ст ихи
того
ле та:
Белое
солнце
и
низкие,
низкие
тучи,
Вд оль
огородов
—
за
белой
стеною
—
погост.
И
на
песк е
вереницы
соломенных
чуче л
Под
пе ре кл адинам и
в
человеческий
рост.
И,
перевесившись
через
заборные
колья,
Вижу:
дороги,
деревья,
солдаты
вразброд.
Старая
ба ба
—
посыпанный
крупною
с олью
Черный
ломо ть
у
калитки
жует
и
жует...
Чем
прогневили
т ебя
эти
серые
ха ты,
Господи!
—
и
для
чего
стольким
простреливать
грудь?
Поезд
прошел
и
завыл,
и
за выли
солдаты,
И
запылил,
запылил
отступающий
путь...
*«Нст,
ты
толь ко
посмотри,
как
б ежит
эта
лама!» - «Пусть
себе
бежит,
ко г­
да-нибудь
да
ост ано вит ся ’» (фр.)
176


Нет,
умереть!
Никогда
не
родиться
бы
луч ше.
Чем
нот
жалобный,
жалостный,
каторжный
вой
О
че р ноб ровых
красавицах.
--
Ох,
и
по ют
же
Нынче
солдаты!
О,
господи
бо же
ты
мой!
(Александров, 3 июля 1916 года)
Т ак,
с
тем
же
чувством,
другая
женщина,
пол тора
го да
спустя,
с
высоты
собственного
сердца
и
де тск ой
лед яно й
горк и,
прово­
ж ала
на род
на
войну.
Мах али,
мы
—
платками,
нам
—
фуражками.
Песен ны й
вой
с
дымом
паровоза
у да ряли
в
лицо,
когда
по след ний
вагон
давно
уже
скр ыл ся
из
глаз..
Пом ню,
меньше
чем
год
спустя
(март 1917 года), в том же
Ал екса ндр о ве,
денщик
—
мне :
—
Чи тал
я
вашу
книжку,
барыня.
Все
про
ал леи
да
про
лю­
бовь,
а
вы
бы
про
нашу
жиз нь
написали.
Солдатскую.
Кре с тьян­
скую.
—
Но
я
не
солдат
и
не
кр ест ь янин.
Я
пишу
про
что
знаю,
и
вы
пиш ите
—
про
что
знаете.
Сами
живете,
сами
и
пи ши те.
Денщик
Павел
—
из
молодых,
да
ранний.
(«Про аллеи да про
любовь»
—
не
весь
ли
со циал ьн ый
упрек
Советов?)
А
я
тогда
ск азал а
глупость
—
не
мужик
был
Некрасов,
а
Ко­
робушку
по
сей
ден ь
поют.
Просто
огрызнулась—
отгрызну­
л ась
—
на
угрозу
заказа.
Кстати
и
вкратце.
Социальный
заказ.
И
социальный
заказ
не
беда,
и
заказ
нс
б еда.
Беда
социального
заказа
в
том,
что
он
всегда
приказ.
В
том
же
Александрове
мен я
зас тал а
весть
об
убийстве
Рас­
пут ин а.
Не: «два слова о Распутине», а:
в
двух
словах
—
Распутин.
Ес ть
у
Гу мил ева
стих
—
«Мужик»
—
благополучно
просмотрен­
ный
в
свое
в ремя
царской
цензурой
—
с
таким
четверостишием:
В
гор дую
н ашу
столицу
Входит
он
—
Бож е
спа си!
—
Обворожает
Царицу
Необозримой
Руси...
Во т,
в
дв ух
словах,
четырех
строках,
вес
о
Распу т ине,
Царице,
вс ей
той
туче.
Что
в
э том
четверостишии?
Любовь?
Нет .
Нена­
висть?
Н ет.
Суд?
Нет.
Опр авдани е?
Нет.
С удь ба.
Шаг
судьбы.
/77


Вчи тай тесь ,
вчитайтесь
внимательно.
Здесь
каждое
сл ово
па
вес
—
крови.
В
горд ую
на шу
столицу
(две славных,
одна
гордая:
нс
Пе тер­
бург
встать
нс
может)
входит
он
(пешая и лсшая судьба Рос­
сии !)—
Бож е
спаси!
—
(знает:
не
сп асе т!), обворожаст Царицу
(не обвораживает,
а
им е нно,
по-деревенски:
обворожает)
необоз­
рим ой
Рус и
—
не
знаю,
как
других,
ме ня
это
«необозримой» (со
всеми
звенящими
в
нем
зорями)
пронзает
—
ножом.
Еще
одно:
эта
заг лавн ая
буква
Царицы.
Не
раболепство,
нет!
(писать другого с большой еще не значит быть маленьким), ибо
вы зв ана
величием
страны,
здесь
страна
да рует
титул,
з агл авное
Ц
—
силой
вещей
и
верст.
Четыре
строки
—
и
все
дано:
и
суд ьба,
и
ча ра,
и
кара.
Объяснять
сти хи?
Ра ств орят ь
(убивать)
фор му лу,
мнить
у
сво е­
го
прос т ого
слова
силу
большую,
чем
у
певчего
—
си ль нее
кото­
рого
с илы
нет,
описывать
—
песню! (Как в школе: «своими слова­
ми », лермонтовского «А н гела», да чтоб именно своими,
без
ни
од­
ного
лермонтовского
—
и
что
пол уча лос ь,
Господи!
до
че го
ничего
не
получалось,
кроме
несомненности:
иными
словами—
нельзя.
Что
по эт
хотел
ска зать
этими
стихами?
Да
именно
то,
что
сказал.)
Не
объясняю,
а
славословлю,
не
доказую,
а
указую:
указа­
тельным
на
страницу
под
наз в анием
«Мужик», стихотворение,
чи тат елем
и
печатью,
как
тогд а
цензурой
и
по
той
же
пр ич ине
—
незамеченное.
А
если
ест ь
в
стихах
су дьба
—
так
именн о
в
этих,
ч ара
—
так
им енно
в
этих.
История,
на
к отор ой
и
«сверху» (пра­
вительство)
и
«сбоку» (попутчики)
так
на стаи ваю т
сейчас
в
Со­
ветской
л и те ратуре
—
так
именно
в
эти х.
Ведь
это
и
Гум ил ева
судьба
в
тот
ден ь
и
час
в ходи ла
—
в
сапогах
или
вал енк ах
(крас ­
ных
сиби рск их
«пимах»), пешая и неслышная по пыли или снегу.
Надпиши
«Распутин», все бы знали ( на из ус т ь), а «М у жик»
—
ну,
еще
один
мужик.
Кстати,
заметила:
лучшие
поэты
(особенно
не мцы:
вообще-лучшие
из
по эт ов)
ча сто,
бе ря
эпиграф,
не
про­
ставляют
от ку да,
живописуя
—
не
проставляют
—
кого,
чтобы,
помимо
исконной
сокровенности
любви
и
говорения
вещи
самой
за
себ я,
дать
л учш ему
чит ат елю
эту
—
по
с ебе
зн аю!
—
несрав­
ненную
радость:
в
сокрытии
—
открытия.
Дорогой
Гумилев,
поро д ивш ий
своими
теориями
стихосложе­
ния
ряд
разлагающихся
стихотворцев,
своими
стихами
о
тропи­
ках
—
ряд
тропических
последователей
—
/78


Дорогой
Гумилев,
бессмертные
поп уга и
которого
с
маниа­
кальной,
то
ес ть
неразумной,
то
ест ь
име нно
по пу гайно й
неиз­
менностью,
повторяют
ваши
—
двадцать
лет
н азад!
—
моло дого
«мэтра»
сентенции,
так
бесследно
р азл ет евши еся
под
колесами
вашего
же
«Трамвая»
—
Дорогой
Гумилев,
ес ть
тот
св ет
или
не т,
услышьте
мою,
от
л ица
в сей
Поэ зи и,
благодарность
за
д во йной
урок :
поэтам
—
как
писать
стихи,
историкам
—
как
писать
историю.
Чу вст во
Ис тори и
—
тольк о
чувство
Судьбы.
Не
«мэтр»
был
Гумилев,
а
мастер:
бо го вд ох нове нный
и
в
эт их
стихах
уже
безымянный
мастер,
скошенный
в
самое
утро
своего
м астерств а-уч ен ичес тва,
до
ко торог о
в
«Костре»
и
окружающем
костре
России
так
чудесно
—
древесно!
—
дорос.
Город
Александров.
1916 год.
Ле то.
Наискосок
от
дома,
под
гору,
кладбище.
Любимая
прогулка
детей,
трехлетних
Али
и
Ан­
дрюши.
Точка
прит я жени я
—
про ва ле нный
ск леп
из
земли
глядя­
щими
иконами.
—
Хочу
в
ту
яму,
где
Боженька
живет!
Любимая
дете й
и
нелюбимая—
О сипа
Мандельштама.
От
этого
склепа
так
скоро
из
Александрова
и
уе хал.
(Хотел
—
«всю
ж изн ь!»)
—
Зачем
вы
мен я
с юда
пр ивел и?
Мне
страшно.
Мандельштам
—
мой
гость,
но
я
и
сама
гость.
Гощ у
у
сестр ы ,
у ехав шей
в
Москву,
пасу
ее
сына.
Муж
сестры
ве сь
день
на
сл ужб е,
семья
—
я,
А ля,
Анд рю ша,
нянька
Над я
и
Оси п
Ман­
дельштам.
Мандельштаму
в
А л екса ндров е,
после
первых
восторгов,
не
можется.
Петербуржец
и
крымец
—
к
мо им
косогорам
не
п ри­
вык.
Слишком
много
коров
(дважды в день мимо -и дущ их ,
мимо-
мы чащ их ), слишком много крестов ( с лиш ко м
ве чно
стоящих).
Корова
мо жет
забодать.
Мертвец
встать.
—
Взбеситься.
—
П ри­
сниться.
—
На
кладбище
я,
по
его
сл ов ам , «рассеянная какая - то »,
заб ыв аю
о
н ем,
Мандельштаме,
и
думаю
о
покойниках,
чит аю
надписи
(вместо стихов!), высчитываю,
ско ль ко
лет—
лежащим
и
над
ними
растущим;
с лово м:
гляжу
либо
вверх,
либо
вн и з...
но
неи зм енно
от.
Отвлекаюсь.
—
Х орошо
л еж ать!
—
Совсем
не
хорош о:
вы
будете
лежать,
а
я
по
вас
хо дит ь.
—
А
при
жиз ни
не
ходили?
179


—
Метафора!
я
о
ногах,
да же
сапогах
говорю.
—
Да
нс
по
вас
же!
Вы
будет е
—
душа.
—
Этого-то
и
боюсь!
Из
двух:
голой
ду ши
и
разлагающегося
тела
еще
неи звест н о
что
страшней.
—
Че го
же
вы
хот ите ?
Жи ть
вечно?
Даже
без
надежды
на
ко­
не ц?
—
Ах,
я
нс
знаю!
Зн аю
тол ько,
что
мне
страшно
и
что
хочу
домой.
Бедные
мертвые!
Никто
о
вас
не
ду ма ет!
Думают
о
себе,
кото­
рый'
бы
мог
лежать
з десь
и
буд ет
лежать
там .
О
с ебе,
лежащем
здесь.
Мало,
что
у
вас
Богом
отнята
жизнь,
л юдьми
—
Мандель­
штамом
с
его
«страшно»
и
мн ою
с
м оим
«хорошо»
—
отнимается
еще
и
с ме рть!
Мало
т ого,
что
Богом
—
вся
земля,
нами
еще
и
три
ваших
последних
ее
аршина.
Одни
на
кладбище
прихо дят —
учиться,
дру гие —
б оятьс я,
третьи
(я)
—
утешаться.
Все
—
п ри ме рять.
Мало
нам
вс ей
земли
со
всеми
ее
холмами
и
д омами ,
нуж ен
еще
и
ваш
холм,
ваш
дом.
Свыкаться,
учиться,
боятьс я,
спасаться...
Bcé—
примерять.
А
по­
том
невинно
див имс я,
ког да
на
п ов ороте
доро ги
или
коридора...
Ес ли
ч ему -нибу дь
дивиться,
так
это
редкости
ва ших
посеще­
ний ,
скромности
их,
совестливости
их...
Бу дь
я
на
вашем
месте...
Т ихий
отв е т: «Будь мы на твоем ...»
Вспоминаю
другое
слово,
то же
поэта,
тоже
с
Востока,
т оже
впервые
видевшего
со
мною
Москву
—
на
кладбище
Нов одев и­
чьего
монастыря,
под
б ожест венны м
его
сводом:
—
Стоит
умереть,
чт обы
быть
пог реб енны м
здесь.
Дома
—
ча й,
пр ив етств енн ый
в изг
Али
и
Андрюши.
Монаш­
ка
пришла
—
с
рубашками.
Мандельштам
шепотом:
—
Почему
она
такая
черная?
Я,
так
же:
—
Потому
что
они
такие
бел ые!
Кажд ый
раз,
когда
вижу
монашку
(монаха,
свя щ енник а,
како е
бы
то
ни
было
духовное
л ицо)
—
стыжусь.
Стихов,
вих ро в,
окур­
ко в,
обручального
кольца
—
с ебя.
Собственной
низости
(мирско-
ст и).
И
не
монах,
а
я
опус к аю
глаза.
У
Мандельштама
глаза
всегда
опущены:
роб ость ?
величие?
тяж есть
век?
веков?
Глаза
опущены,
а
голов а
отброшена.
Учиты­
вая
длину
шеи,
го ло вная
посадка
в е рблюда.
Трехлетний
Андрю­
ша—
ем у: «Дядя Ося,
кто
теб е
так
голову
от ве рн ул?» А хозяйка
180


од ного
д ома,
ку да
в пер вые
его
привела,
м не : «Бедный молодой
человек!
Такой
молодой
и
уже
осл еп?»
Но
на
монашку
(у страха глаза велики!) покашивает.
Даже,
пользуясь
се
наклоном
над
руба ше чно й
гладью,
глаза
распахива­
ет.
Распахнутые
глаза
у
Мандельштама
—
звезды,
с
завитками
ресни ц,
д оход ящи ми
до
бровей.
—
А
ско ро
она
уйдет?
Ве дь
это
неуютно,
наконец.
Я
совер­
шенно
достоверно
ощущаю
запах
лад ан а.
—
Мандельштам,
это
вам
кажется!
—
И
обвалившийся
склеп
с
к ост ями
—
кажется?
Я,
наконец,
хочу
просто
выпит ь
ч аю!
Монашка
над
рубашкой,
как
над
по ко йнико м:
—
А
эту
—
венчиком...
Мандельштам
за
спиной
монашки
шипящим
шепотом:
—
А
вам
не
страшно
буде т
йосить
эти
рубашки?
—
Подождите,
дру жоче к!
Вот
помру
и
именно
в
этой
—
бл аго
что
ночная
—
к
вам
и
явлюсь!
За
чаем
Мандельштам
оттаивал.
—
Может
бы ть,
это
совсем
уже
не
так
стр аш но?
Может
бы ть,
если
каждый
ден ь
ходи ть
—
привыкнешь?
Но
лучше
завтра
т уда
не
пойдем...
Но
завтра
неотвратимо
шли
оп ять.
А
од на жды
за
нами
погнался
теленок.
На
косогоре.
К расн ый
бычок.
Гуляли:
дети,
Мандельштам,
я.
Я
вела
Алю
и
А н дрюшу,
М ан­
дельштам
шел
с ам.
Сначала
все
бы ло
хорош о,
лежали
на
траве,
копали
глину.
Норы .
Прокапывались
друг
к
другу
и,
когда
рук и
сходились
—
х охота ли,
—
собственно,
он
один .
Я,
как
вс е гда,
иг­
р ала
для
него.
Солнце
выедало
у
м еня
—
русость,
у
не го
—
темность.
—
Солнце,
единственная
краска,
для
волос
мною
признаваемая!
—
Дети,
пользуясь
игро й
взрослых,
стягивали
с
голов
полотняные
гри бы
и
устраивали
ими
ветер.
Андр юш а
з аез жал
в
лицо
Але.
Аля
тихонько
ныла.
Тогда
Андр юш а,
жел ая
загладить,
размазы­
вал
глиняными
руками
у
нее
по
щекам
голубоглазые
слезы.
Я,
нахлобучив
шапки,
рассаживала.
Мандельштам
ост ерве не ло
рыл
очередной
ту нн ель
и
возмущался,
что
я
не
играю.
Солнце
жгло.
—
До-о-мой!
18!


Н ужно
сказать,
что
Мандельштаму,
с
кладбища
ли,
с
прогул­
ки
ли,
с
ярмарки
ли,
всегда
отов с юду
хотелось
домой.
И
всегда
раньше,
чем
другому
(мне) .
А
из
дом у—
непрел о жно
—
гулять.
Думаю,
юм ор
в
сторону,
что
ко гда
нс
писал
(анс-писал
—
всегда,
то
есть
раз
в
три
ме сяца
по
стиху)
—
томился.
Мандельштаму,
без
ст ихо в,
на
св ете
не
сиделось,
нс
ходилось
—
не
жилось.
Итак,
домой.
И
вдруг—
галоп.
Оглядываюсь—
бычок.
Крас­
ный.
Хвост
—
молнией,
бе лая
звезда
во
лбу .
На
нас.
Страх
быков
—
древний
страх.
Быков
и
коров,
без
различия,
боюсь
дико,
за
остановившуюся
кротость
глаз.
И
все-т ак и,
тоже,
за
рога.
«Возьмет да поднимет тебя на рога!» —
кто
из
нас
этим
при­
певом
не
баюкан?
А
р ассказ ы
про
мальчи к а
—
или
мужика
—
или
чьего-то
де да
—
которого
бык
вз ял
да
и
под ня л?
Р усск ая
ко­
лыбель
—
под
бычьим
рогом!
Но
у
ме ня
сейчас
на
рука х
две
колыбели!
Дети
не
и спу гал ись
вовсе,
принимают
за
игру,
летят
на
мо их
вытянутых
руках,
как
на
канатах
гигантских
шагов,
не
по
земле,
а
на д.
Скок
усиливается,
близится,
настигает.
Не
вынеся
—
оглядываюсь.
Это
Мандельш­
там
ск аче т.
Бы чок
д авно
отс т ал.
Мож ет
—
не
гнался
вовсе?
Теперь
знаю:
в есь
мой
«Красный бычок»
от туда,
с
той
пого­
ни.
Спал
во
мне
с
мая
1916 года и воскрес в 1929 году в Париже в
предсмертном
бреду
добровольца.
Знаю,
что
его
бычок
был
именно
мой
—
наш
—
александровский.
И
с мех,
к оторы м
он,
умирающий,
бычку
смеялся
—
тот
же
смех
Али
и
Андрюши:
чи­
ста я
радо сть
бегу,
и гре,
быку.
Смеясь,
не
зн ал,
что
сме рть .
И
не
30-л етн им
оск олком
несу ­
ществ у ющ ей
Ар мии,
гражданином
несуществующего
государ­
ств а,
не
на
чужой
земле
сто лиц ы
ми ра—
нет!
на
своей,
моей!
—
под
всей
защитой
матери
и
родины
—
смеясь!
—
тре хлетни м
—
на
бе гу
—
умер.
—
Барыня!
че го
это
у
нас
Оси п
Емельич
такие
чудные?
Корм­
лю
ны нче
Ан др юшу
кашей,
а
они
мне: «Счастливый у вас,
Надя,
Андрюша,
завсегда
ему
каша
готова,
и
все
дырки
на
носках
пере­
шт опан ы.
А
меня
—
г ов орят
—
никто
кашей
не
кормит,
а
мне
—
гово ря т
—
никто
носков
не
штопает».
И
так
тяжело-о
вздохнули,
сир ота
гор ька я.
Это
Надя
говорит,
Андрюшина
няня,
т оже
вл адими рск ая .
Об
этой
Наде
над о
бы
целую
книгу,
п ока
же
от
сестр ы ,
уехавшей
и
не
взяв шей,
пе решл а
ко
мне
и
ушла
от
меня
т олько
в
1920 году,
ушла
насильно,
кровохаркая
от
голод а
(преданность)
и
о б воро­
182


выв ая
(традиция), заочно звала сестру Асей,
мен я
Мариной,
гор­
дилась
на ми,
ни
у
кого
больше
служить
нс
могла.
Приручившая­
ся
в олчих а.
К
мужчинам,
независимо
от
сословия,
относилась
с
высокомерной
жалостью,
все
у
нес
бы ли
«жа-алкие
ка ки е -то».
Восемнадцать
лет,
волчий
оскал,
бров и
углом,
глаза
угли.
Се­
стру,
из-за
этого
и
не
вынесшую,
любила
с
такой
страстью
ревно­
с ти,
что
нарочно
выдумывала
у
Андрюши
всякие
болезни,
чт обы
удержать
дома.
«Надя,
я
сейчас
иду ,
вернусь
поздно».
—
«Хоро ­
шо,
барыня,
а
что
Андрюше
д ать,
ес ли
опя ть
гр адусник
подымет­
ся?»—«Как
подымется?
Почему?»—«А
разве
я
вам
не
говори­
ла,
он
всю
прог ул ку
на
головку
жаловался...»
И
т.
д.
Ася,
е сте­
ст вен но,
о ста ется.
На дя
т=ержествует.
И
не
благородная,
часто
бывающая
ревность
няни
к
благополучию
ребенка
(«что за бары ­
ня
такая,
ребенка
бр осает »
и
т.
R)г самая неблагородная преступ­
ная
рев нос ть
же нщины
—
к
тому,
кого
любит.
Исступление,
пос­
ледний
шаг
к оторого
—
преступление.
Врала
или
нет
(врала
—
всегда,
бесполезно
и
исступленно), но уходя от меня (все
ра в­
но—
т ерять
нечего!
третьей
сес тры
не
б ыл о!), призналась,
что
часто
кормила
Андрюшу
толченым
стеклом
(!) и нарочно,
в
Кры­
му,
в
эпидемию,
поила
сырой
водой,
чтобы
заб о лел
и
э тим
Асю
прикрепил.
Асю,
говоря
со
мной,
всегда
зв ала
«наша барыня»,
колола
мне
ею
глаза,
—«а
у
нашей
барыни»
то-то
так-то
делает­
ся,
иногда
т ольк о,
в
порыве
умиления: «Ба-а-рыня!
Я
од ну
вещь
заметила:
как
ст ират ь—
вы
все
с
се бя
сымаете!
Акку р ат
н аша
бар ыня !» Ко мне,
на
яв ный
г олод
и
холод,
вопреки
моим
остере­
ж ениям
(ни дров
—
ни
хлеба
—
н и-ни
—
) поступила исключи ­
тельно
из
любви
к
сестр е.
Так
вдовцы,
не
любя,
лю бя
ту,
на
сес­
тре
покойной
жен ят ся.
И
п отом
—
всю
жиз нь
—
пока
в
гр об
не
вгонят
—
на
не-той
вымещают.
В
з акл ючен ие
—
картинка.
Тот
же
Александров.
Сижу,
после
купанья,
на
песке.
Рядом
огромный
неправдоподобно
лохматый
пес.
На дя: «Барыня,
чуд но
на
вас
смотреть:
на
одном
как
будто
слишком
много
надето,
а
другому
нс
хватает!»
Даровитость
—
то,
за
что
ничего
прощать
не
следовало
бы,
то,
за
что
прощаешь
вс е.
—
...А
я
им:
а
вы
бы,
Ос ип
Емельич,
женились.
Ведь
любая
за
вас
барышня
замуж
пой дет .
Х оти те,
со сват аю?
Поп овну
одну.
Я:
—
И
вы
серь ез но,
Над я,
думаете,
что
любая
ба р ышн я?..
—
Да
что
вы,
б а рыня,
это
я
им
для
утехи,
уж
очень
меня
раз­
183


жалобили.
Нс
тольк о
что
любая,
а
ни
од на
даже,
разве
уж
сухо­
руч ка
какая.
Ч уден
больно!
—
Что
это
у
вас
за
Надя
такая? (Это Мандельштам говорит.)
Няня,
а
глаза
в олчьи .
Я
бы
ей
ни
за
что
—
не
только
ребенка,
ко­
тенка
бы
не
доверил!
Стирает,
а
с ама
хохочет,
о дна
в
пустой
кух­
не.
Попросил
ее
чаю
—
вы
тог да
уход или
с
Але й
—
говорит,
весь
вышел.
«Купите!»— «Нс
м огу
от
Андрюши
от ойти».—
«Со
мно й
о став ьт е».
—
«С ва -а ми?» И этот оскорбительный хохот .
Глаза
—
ще ли,
зуб ы
громадные!
—
Вол к!
—
Налила
я
им
тогда ,
барыня,
стакан
типятку,
и
несу.
А
они
мне
так
ж а-ало бно: «Надя!
А
шоколадику
нет?» — «Нет,
—
гово­
рю,—
варенье
ест ь».
А
они
как
з аст ону т : «Варенье,
вар ень е,
весь
де нь
варенье
ем,
не
хоч у
я
вашего
варенья.
Что
за
дом
та­
кой
—
шоколада
нет!»—«Есть,
Осип
Емельич,
плиточка,
только
Анд р юши на».
—
«Андрюшина!
Андрюшина!
Печенье
—
Анд­
рюшино,
шоколад
—
Андрюшин,
вчера
хотел
в
кресло
сес ть
—
тоже
Андрюшино!..
А
вы
отломите». —
«Отломить не отломлю,
а
вар ень ица
при несу» .
Так
и
выпили
типятку
—
с
вареньем.
Отъ езд
произошел
нео жид ан но
—
если
не
для
ме ня
с
мо им
четырехмесячным
опытом
—
с
ф евр аля
по
ию нь
—
ман дельшта ­
мо вск их
приездов
и
отъездов
(наездов и бегств), то для него,
с
его
детской
тоской
по
дому,
от
которого
всегда
бежал.
Есл и
чело­
век
говорит
на век
мес ту
или
другому
смертному
—
это
то лько
зн ачи т,
что
ему
зд есь
—
или
со
мно й,
например
—
сей час
очень
хорошо .
Т ак,
а
не
иначе,
до лжно
слушать
обеты.
Так,
а
не
иначе,
по
ним
взыскивать.
Словом,
в
одн о—
именно
прек р асно е!
—
утро
к
чаю
вы шел
—
готовый.
Ломая
ба ран ку,
барственно:
—
А
когда
у
нас
поезд?
—
Поезд?
У
нас?
Куда?
—
В
Кр ым.
Необходимо
се год ня
же.
—
Почему?
—
Я -я-я
з десь
больше
не
могу.
И
вообще
пора
все
это
пре кра ­
тит ь.
Зная
отъезжающего,
уговаривать
не
стала.
Помогла
со брать ­
ся:
бритва
и
пустая
тетрадка,
кажется.
—
Осип
Емельич!
Как
же
вы
поедете?
Белье
сырое!
С
великолепной
беспеч но ст ью
отъезжающего:
—
Высохнет
на
крымском
солнце!—
Мне:—
Вы,
конечно,
проводите
ме ня
на
вокзал?
184


Вокзал.
Слева,
у
ме ня
над
ухом,
на
ве рблю жь ей
шее
взволно­
ванный
кадык—
А лександ р ово м
под а вилс я,
как
яб локом .
Анд­
рюша
из
рук
Нади
рвется
под
паровоз—
«колесики».
Лиричес­
кая
Аля,
видя,
что
уезжают,
тер пел иво
кати т
слезы.
—
Он
вернется?
Он
не
насовсем
уезжает?
Он
только
так?
Нянька
Надя,
блеща
слезами
и
зубами,
причитает:
—
Ска зал и
бы
с
вечера,
Осип
Емельич,
я
бы
вам
на
дорогу
нос ки
выштопала...
пиро г
спекла...
Зво нок .
Перв ы й.
Второй .
Третий.
Н ога
на
подножке.
Оборот.
—
Марина
Ивановна!
Я,
может
бы ть,
глупость
делаю,
что
уезжаю?
—
Конечно
(спохватившись)...
конечно—
нет!
Подумайте:
Макс,
Карадаг,
Пра...
И
вы
всегда
же
може те
вернуться...
—
Мари на
Ив а н ов на ! (паровоз уже трогается)
—
я,
наве рное ,
глупость
делаю!
Мне
зд есь
(идуадоль движущихся колес), мне у
вас
был о
так,
так...
(вагон прибавляет ходу,
при бавля ю
и
я)
—
мне
никогда
ни
с.. .
Бросив
М ан дел ь штама,
бегу ,
опережая
ход
поезда
и
фразы.
Кон ец
платформы.
Сто лб.
Сто лб енею
и
я.
Мимовые
вагоны:
не
он,
не
он,
—
он.
Маш у
—
как
вч ера
еще
с
ним
сол дат ам.
Машет.
Не
одной
—
двумя.
Отмахивается!
С
паровозной
гривой
относи­
мый
крик:
—
Мне
так
не
хоче тс я
в
Крым!
На
другом
кон це
платформы
сир от л ивая
кучка:
плач ущ ая
Ал я: «Я знала,
что
он
не
ве р нется!» —
плач ущ ая
сквозь
улыбку
На дя—
так
и
не
выштопала
ему
нос ков !
—
ревущий
Андрю­
ша
—
уехали
его
колесики!
3. ЗАЩИТА БЫВШЕГО
Медон.
1931 год .
Весна.
Разбор
бумаг.
В
рук е
чу ть
было
не
уни чт о женная
газетная
вырезка.
...Где обрывается
Россия
Над
море м
черным
и
чужим.
То
ест ь
как
—
чужим?
Гл ух им!
Мне
ли
не
знать.
И,
закрыв
гл аза:
Не
вер я
воскресенья
чуду,
На
кладбище
гул яли
мы.
1S5


Ты
знаешь,
мне
земля
повсюду
Напоминает
те
холмы.
(Выпадают две строки)
Где
об р ывает ся
Россия
Над
морем
черн ым
и
глухим.
От
монастырских
косогоров
Ш ирок ий
убегает
луг.
Мне
от
владимирских
просторов
Так
не
хот елос я
на
юг.
Но
в
эт ой
темной,
деревянной
И
юро диво й
сло бо де
С
такой
монашкою
туманной
Остаться
—
значит
б ыть
беде.
Целую
локоть
заго рел ый
И
лба
кусочек
восковой.
Я
знаю,
он
остался
б елый
Под
см угло й
прядью
золотой.
От
б ир юзо вого
браслета*
Еще
бел еет
поло са .
Тавриды
о г ненное
лето
Твори т
такие
чудеса.
Как
ско ро
ты
см угля нк ой
стала
И
к
Спасу
бедному
при шла .
Не
отрываясь
цел овала,
А
гор дою
в
Москве
была!
Нам
остается
только
им я,
Чудесный
звук,
на
долгий
срок.
П рими
ж
ладонями
моими
Пересыпаемый
песок.
Сти хи
ко
мне
Мандельштама,
то
есть
первое
от
не го
посл е
тех
проводов.
*Впослсдствии неудачно замененное: «Целую кисть,
где
от
браслета».
Приме ч.
М.
Цв етае в ой.
1S6


Ciоль памятный моим ладоням песок Коктебеля!
Не
песок
даже
—
радужные
камешки,
между
которыми
и
аметист,
и
сердо­
ли к,
—
так
что
не
так ов
уж
нищ
подарок!
Коктебельские
камеш­
ки,
целый
мешок
котор ых
хранится
здесь
в
сем ье
Кедровых,
тоже
коктебельцев.
1911 год.
Я
после
кори
стр ижена я.
Ле жу
на
бере гу,
рою,
ря­
дом
роет
Во л ошин
Ма кс.
—
Макс,
я
выйду
замуж
только
за
т ого,
кто
из
всего
п обере ­
жья
угадает,
како й
мой
любимый
камень .
—
Ма ри на ! (вкрадчивый голос Макса)—
влюбленные,
как
теб е,
может
быть,
уже
известно,
—
глупе ют.
И
когда
тот,
кого
ты
полюбишь,
принесет
те бе
(сладчайшим голосом). ..
булыж­
ник,
ты
сов ерше нн о
искренно
поверишь,
что
это
твой
любимый
камень!
—
Мак с!
Я
от
всего
умнею!
Даж е
от
любви!
А
с
камешком
—
сбылось,
ибо
С.
Я.
Эфрон,
за
к от орого
я,
дождавшись
его
восемнадцатилетия,
через
полгода
вышла
за­
муж,
чуть
ли
не
в
первый
д ень
знакомства
отры л
и
вручил
мне
—
вел ич айш ая
редкость!
—
генуэзскую
сердоликовую
бус у,
кот орая
и
по
сей
д ень
со
мной.
А
с
Мандельштамом
мы
впервые
встретились
летом
1915
г ода
в
том
же
Коктебеле,
то
ес ть
за
год
до
описанной
мно ю
го-
стьбы.
Я
шла
к
морю,»он с
моря.
В
калитке
Волошинского
са да
—
разминулись.
Чи таю
дальше: «Так вот
—
это
на пи сано
в
Крыму,
написано
до
бесп амятств а
вл юб ленн ым
поэтом».
До
б есп амятства ?
Не
сказала
бы.
«Но поклонники Мандельштама,
вообразив
по
эти м
данным
(Крым,
море,
любовь,
поэзия)
картину,
достойную
ки сти
Айва­
зовского
(есть,
кстати,
у
Айвазовского
такая
картина,
и
пресквер­
н а я, «Пушкин прощается с морем») —
поклонники
эти
несколь­
ко
о ши бут ся».
Настороженная
«влюбленным до беспамятства», читаю даль­
ше:
«Мандельштам жил в Крыму.
И
так
как
он
не
платил
за
пансион
и
несмотря
на
требования
хозяев
съ ех ать
или
упла­
тить...»
Стой!
Стой!
Это
как их
хо зя ев—
требования,
к огда
хоз яе­
вами
был и
Макс
Волошин
и
его
мать,
замечательная
старуха
с
профилем
Ге те,
в
дет ст ве
любимица
ссыльного
Шамиля.
187


И
какие
тре б ов ания,
когда
с дава ли
за
гроши
и
им
годами
дол­
жали?
«...несмотря
на
требования
хозяе в
съехать
или
заплатить,
вы­
езжать
тоже
нс
желал,
то
к
нему
п рим еня лась
особого
рода
п ыт­
ка,
возможная
только
в
этом
жив оп исно м
уголке
Крыма
—
ему
не
давали
в од ы». (Макс
и
Елен а
Оттобальдовна—
кому-нибудь
не
давали
воды?
Да
еще
поэту?!)
«Вода в Коктебель привозилась издалека и продавалась боч­
к ами
—
ни
реки,
ни
ко ло дца
не
было
—>
и
Мандельштам
хит ро с­
тя ми
и
угрозами
с
труд ом
добивался
от
суро в ого
хозяина
или
ме­
геры-служанки ...»
—
Да
в
Коктебеле,
жил а
в
нем
с
11-го
года
по
17-й
год ,
отро­
дяс ь
служанки
не
было,
был
полоумный
сухорукий
слуга,
соб­
ственник
дырявой
лодки
«Сократ», по ней и звавшийся,
—
всю
д ачу
бы
по
первому
требованию
отд ав ши й!..
«Кормили его объедками...»
Кто?
Мак с?
Макс
вообще
никого
не
корм ил ,
сам
где
мог
под ­
кармливался,
ко рм ила
добродушнейшая
жен щи на
в
мире,
дер ­
жав шая
за
две
вер сты
от
дач и
на
пус т ыре
с то ловую.
Что
же
каса­
е тся
«объедков»
—
в
Коктебеле
б ыло
только
од но
блюдо :
баран,
природный
объ едо к
и
даже
оглод ок.
Так
что
мо жно
ск аза ть:
в
Коктебеле
не-объедков
не
было.
Коктебель,
до
всяких
рев ол ю­
ци й,
—
голодное
место,
там
и
объ ед ков
не
оставалось
из-за
угро­
жающего
количества
бродячих
собак.
Есл и
же
«объедками»
—
так
всех.
«Когда на воскресенье в Коктебель приезжали гости,
М ан­
дельштама
выселяли
из
его
комнаты
—
он
ноч ев ал
в
чула не ...»
Не
в
чулане,
а
в
мастерской
у
М акса
с
ч удесам и
со
всех
сто­
рон
свет а,
то
ес ть
месте,
о
котором
иные
и
м ечт ать
не
смели!
«Простудившись однажды на такой ночевке . ..»
Это
в
Коктебеле-то,
с
его
к ипя щим
морем
и
трескающейся
от
жары
землей!
В
Кокт еб еле,
где
все
спал и
на
воле,
а
чаще
вовсе
не
спали:
смо трел и
на
красный
ст олб
в стающег о
Юп итер а
в
в оде
или
на
башне
у
М акса
читали
стихи.
От
восхода
Юп ите ра
до
за­
хода
В енеры ...
«...н а
такой
ночевке
он
схватил
ужасный
ф люс
и
ходил
весь
обвязанный,
вы маз анный
йодом,
сопровождаемый
улюлюканьем
местны х
мальчишек
и
улыбками
остального
населения
“живо­
писно го
уголка”...»
188


Живописный—
да.
ес ли
вести
от
живопис це в:
худ ожн ико в,
друзей
Макса,
там
жив ших
(Богаевский.
Лентулов,
Кандауров,
Нахман,
Лев
Бруни.
Оболенская).
Но
живописный
в
кавычках
—
нет.
Голые
скалы,
морена
берега,
ни
кус тка ,
ни
ростка,
зел ень
только
высоко
в
горах
(огромные,
с
детскую
го лову,
пио ны), а
так —
ков ы ль,
пол ынь ,
море,
пус т ыня.
Пус ты рь.
Автор,
очевид­
но,
Коктебель
(Восточный Крым,
Киммерия,
родина
амазонок,
вторая
Г рец ия)
принял
за
Ал упк у,
дачу
поэт а
Волошина,
за
«про ­
фессорский
уг ол ок », где по вечерам Вяльцева в граммофон:
«Наш уголок я убрала цветами .. .»
Коктебель
—
ни каки х
цветов.
И
сплошной
острый
угол
скалы.
(Там,
по
преданию,
в
одн ой
из
скал,
дося гае мой
тольк о
впл авь,
—
вход
в
Аид.
Подплывала.
Вход ила. )
«Особенно,
кстати,
п от еш алась
над
ним
“она”,
та,
котор ой
он
предлагал
пр иня ть
в
залог
вечной
любви
“ладонями моими пере­
сы паемы й
пе сок ”».
Потешалась?
Я?
Над
поэто м
—
я?
Я,
к оторой
и
в
Коктебеле-
то
не
б ыло,
от
которой
он
уе хал
в
Крым!
«Она,
оче нь
хорошенькая
(что?), немного вульгарная (ч т о??),
брюнетка
(???), по профессии женщина - вра ч » (что-о-о? ? ?)...
«...в р яд ли
б ыла
расположена
принимать
под а рки
такого
рода:
в
Коктебель
привез
ее
содержатель,
армянский
купец,
жир ны й,
масл яный,
черномазый.
Привез
и
был
очень
до воле н:
наконец-то
нашел
место,
где
ее
б ыло
не
к
кому,
кроме
Мандельштама,
рев­
нов а ть...»
Женщина-врач
на
содержании
у
а рмян ск ого
к упца
—
(помимо
то го,
что
э той
данной
женщины
ни ко гда
не
было)—
не
наши
нравы\
Еврейская,
то
ест ь
русская,
женщина-врач,
то
е сть
интел­
лигентка,
сама
зарабатывающая.
У
нас
не
так -то
ле гко
шли
на
со­
держание,
особенно
врачи!
Да
еще
в
1916 году,
в
войну...
Вот
что
зна ч ит—
10 лет эмиграции.
Не
тол ько
Мандельштама
забыл,
но
и
Россию.
«С флюсом,
обиженный,
некормленый
Мандельштам
выхо­
дил
из
дому,
стараясь
не
попасться
лишний
раз
на
глаза
хозяину
или
злой
служанке.
Всклокоченный,
в
сандалиях
на
босу
ногу,
он
шел
по
берегу,
встречные
мальчишки
фыркали
ему
в
лицо
и
де­
лали
из
п олы
свиное
у хо. ..»
Кстати,
забав ная
ассоциация:
пол а—
свиное
ухо.
Еврей
в
долгополом
сюртуке,
ко торо му
показывают
свиное
ух о.
Но
у
ав­
то ра
воспоминаний
мальчишки
из
полы
делают
свиное
ух о.
Из
какой
это
полы?
Мальчишки
—
в
рубашках,
а
у
рубашки
пол ы
189


нет,
ес ть
подол.
Пола
у
сюртука,
у
п альт о,
у
чего-то
длинного,
что
распахивается.
Пола—
это
половина.
Автор
и
крымских
мальчи ше к,
и
крымское
(50 градусов)
лето,
и
просто
м а льчише к,
и
просто
лето
—
забы л!
«Он шел к ларьку,
где
стар у шка -евр е йка
торговала
спичками,
папир осам и,
булками,
м олоко м.. .» (которое,
в
ск обк ах,
в
Коктебе­
ле,
как
по
все му
Крыму,
б ыло
величайшей
редкостью.
Б узой
—
да,
ситро
—
да, «паша-тепе»
—
да,
мо лок ом
—5
не т). «Эта
ст а­
рушка...»
И
не
старушка-еврейка,
а
цветущих
лет
грек
—
ед ин ственн ая
во
всем
Коктебеле
кофейня:
барак
«Бубны», расписанный приез­
жи ми
художниками'И
поэтами
—
да же
стишок
помню
—
изобра­
жен
белоштанный
дачник
с
тростью
и
моноклем
и
мы
вс е:
кто
в
чем,
а
кто
и
ни
в
чем
—
Я
скромный
дачник,
дру г
п риро ды,
Стыдитесь,
голые
уроды!
Бубны,
нищ ая
кофейня
«Бубны», с великодержавной,
над
бре­
венчатой
дверью
надписью:
Сл авны
Бубны
за
горами!
С
Коктебелем-местом
у
автора
воспоминаний
произошло
то
же,
что
у
Игоря
Северянина
с
Коктебелем-словом:
И горь
С еве ря­
нин
в
дни
молодости,
прочтя
у
Волошина
под
стихами
подпись:
Коктебель,
—
принял
н аз вание
места
за
на зва ние
стихотворного
ра зме ра
(рондо,
газель,
ритурнель)
и
произвел
от
н его
«коктеб-
л и», нечто среднее между коктейлем и констеблем.
Автор
воспо­
м инаний
дикий
Коктебель
подменяет
то
дачной
Алупкой,
то
мес­
течком
Западного
края
с
его
лотками,
старушками,
долгополыми
мальчишками
и
т.
д.
«Эта старушка,
единственное
су ществ о
во
всем
Коктебеле,
относилась
к
нем у
по -ч ело веч ески.. .»
Позвольте,
а
мы
вс е?
Всегда
уступавшие
ему
главное
место
на
арбе
и
последний
глоток
из
фляжки?
Ма кс
и
его
мать,
я,
сестра
Ас я,
поэтесса
Ма йя
—
что
ни
женщина,
то
нянь к а,
что
ни
муж­
чина,
то
дядь ка
—
все
же нщ ины,
жалевшие,
все
му жч ины,
во с­
хищавшиеся,
—
все
мы
и
жалевшие
w восхищавшиеся,
с
утра
до
ноч и
нянчившиеся
и
дядьчившиеся...
Мандельштам
в
Коктебеле
был
общим
баловнем,
может
быть,
единственный,
может
быть,
190


раз
в
жиз ни,
ко гда
поэ ту
повезло,
ибо
он
был
окружен
ушами
—
на
ст ихи
и
сердцами
—
на
слабости.
«Старушка ( мо же т
быть,
он
ей
напоминал
собственного
вну ­
ка,
к ак ого- ни будь
Янксля
или
Осипа)
по
доброте
сердечной
ок а­
зывала
Мандельштаму
«кредит»: разрешала брать каждое утро
б улочку
и
стакан
молока
«на книжку» .
Она
знала,
конечно,
что
ни
коп ей ки
не
по лу чит
—
но
н адо
же
поддержать
м олод ого
чел о­
века
—
та кой
симпатичный,
и
должно
быть,
больной:
на
про­
шл ой
неделе
все
кашлял
и
теперь
вот—
фл юс.
Иногда
Мандель­
шта м
получал
от
нее
и
пачку
п апир ос
2-г о
сорта,
сп ичек ,
почто­
вую
марку.
Есл и
же
он,
потеряв
чувствительность,
рассеянно
тя­
н улся
к
чему-нибудь
более
ценном у—
ко робк е
печ ень я
или
плитке
шоколада—
д обра я-
старушка,
ве жл иво
отстранив
его
руку,
говорила
грустно,
но
т ве р д о: «Извините,
господин
М ан­
дельштам,
это
вам
не
по
средствам».
А
вот
мой
вариант,
оч евид но
неизвестный
повествователю.
Поздней
осенью
1915 года Мандельштам выехал из Коктебеля в
собственном
пал ьто
хозяина
«Бубен», ибо по беспечности или
ино му
чему
заложил
или
потерял
св ое.
И
ког да
год
спустя,
в
тех
же
«Бубнах»
гр ек
—
поэ т у: «А помните,
господин
Мандельштам,
когда
вы
уез жал и,
шел
дождь
и
я
вам
предложил
сво е
п а льто»,
по эт
—
г р еку : «Вы можете быть счастливы,
в аше
пальто
весь
год
с лу жило
п оэт у».
Не
говоря
уже
о
непрерывном
шоко лад е
в
кредит
—
шокола­
де
баснословном.
Так
одн ого
из
лучших
р усск их
поэтов
любило
од но
из
лучших
м ест
на
земле:
от
поэта
Максимилиана
Волоши­
на
до
полуграмотного
х оз яина
нищей
кофе йни .
«Мандельштам шел по берегу,
выжже нно му
со лнц ем
и
выме­
те нн ому
постоянным
унылым
коктебельским
ветром.
Недоволь­
ный,
голодный,
гордый,
смешной,
безн адежн о
влюбленный
в
женщину-врача,
под ругу
арм я нина,
которая
сидит
теперь
на
сво ­
ей
вер анд е
в
розовом
п рел ест ном
капоте
и
пьет
кофе
—
вк ус ный
жирный
кофе,
—
и
ест
горячие
домашние
булки,
ск олько
угодно
бу лок...»
Товарищ
пиш ущ ий,
я
никогда
не
ходила
в
розовых
прелест­
ных
капотах,
я
н ик огда
нс
была
ни
оче нь
хорошенькой,
ни
п ро­
сто
хорошенькой,
ни
немного,
ни
много
вульгарной,
я
никогда
не
бы ла
женщиной-врачом,
ни ко гда
ме ня
не
содержал
черномазый
ар мя нин,
в
такую
«меня»
никогда
не
был
до
бесп амятств а
влюб ­
лен
поэт
Осип
Манд ельш т ам.
Кроме
т ого,
повторяю,
Коктебель—
место
пусто,
в
нем
ни­
191


когда
нс
бы ло
жирных
сливок,
только
худосочное
(с ковыля!) и
горьк ов а тое
(с полыни!) козье молоко,
нико г да
в
нем
не
было
и
го ря чих
домашних
булок ,
вовсе
не
бы ло
булок,
од ни
только
су­
хие
турецкие
бублики,
да
и
то
не
с кол ько
уг одн о.
И
если
по эт
был
г олоде н
—
вин ова т
нс
«злой хозяин»
Максимилиан
Воло­
шин,
а
наша
общая
хоз яй ка
—
земля.
Зде сь
—
земля
Восточного
Крыма,
где
ваша,
автора
во с пом ина ний,
н ога
нико гда
не
бы ла.
Вы,
провозгласив
эти
стихи
Мандельштама
одними
из
луч­
ших
в
русской
литературе,
в
них
ничего
не
поняли.
«Крымские»
сти хи
нап ис аны
в
Крым у,
да,
но
по
существу
своему
—
Влади­
мирские.
Какие
же
в
Крыму
—
«темные деревянные юродивые
сло б од ы»? Какие
—
«туманные монашки»? Стихи написаны фак­
тически
в
Крыму,
по
существу
же
—
изнутри
владимирских
про­
ст оров .
Д авайт е
по
строкам:
Не
веря
воскресенья
чуду,
На
кладбище
гуляли
мы.
Ты
зн аеш ь,
мне
зем ля
повс юду
Напоминает
те
холмы.
Каки е
холмы?
Так
как
две
последующие
строки
выпадают
—
в
т ексте
просто
зам е нены
точками—
два
возможных
случая:
либо
он
и
з десь,
на
русском
кладбище,
вспоминает
—
с
натяж­
кой
—
х олмы
Крыма,
либ о
—
что
гораздо
вероятнее—
и
здесь,
в
Крыму,
не
может
забыть
хол мы
Александрова.
(За последнюю
догадку
двойная
холмистость
Александрова:
хол мы
почвы
и
хол­
мы
кл адби ща. )
Дальше,
черным
по
бе лому :
От
монастырских
косогоров
Широкий
убегает
л уг.
Мне
от
владимирских
просторов
Так
не
хотелося
на
юг.
Но
в
эт ой
темной,
деревянной
И
юро ди вой
сл об оде
С
такой
монашкою
туманной
Ост ат ься
—
значит
быть
бе де.
Мо нашк а,
думается
мне,
с о став ная:
нянька
Надя
с
ее
юроди­
вым
с ме хом,
настоящая
монашка
с
рубашками
и,
наконец,
я
с
мо­
192


ими
вождениями
на
кладбище.
От
троящегося
лица
—
туман.
Но
так
или
ина че
—
от
эт ой
монашки
и
уезжает
в
Крым.
Целую
локоть
загорелый
И
лба
кусочек
восковой.
Я
знаю,
он
о ста лся
белый
Под
с муг лой
прядью
золотой.
От
бирюзового
браслета
Еще
белеет
по лос а.
Тавриды
огненное
лето
Тво рит
та кие
чудеса.
Еще
бе леет
пол о са,
то
ест ь
от
про ш лого
лета
в
Коктебеле
(1915 год).
Таково
солнце
Крыма,
мто
жж ет
на
цел ый
год .
Ес ли
бы
говорилось
о
крымской
руке
—
при
чем
тут
еще
и
какое
бы
чудо?
Как
скоро
ты
смуглянкой
стала
И
к
Спасу
бе дн ому
приш ла ,
Не
отрываясь
ц ело вала,
А
строгою
в
Москве
была.
Не
«строгою», а гордою ( см.
«Tristia»).
Не
отрываясь
целова­
ла
—
что?
—
ра спяти е,
конечно,
пер ед
ко торы м
в
Мо ск ве,
пр ед­
по ло жим,
гордилась.
Гордой
по
мо лод ой
глупости
п еред
Богом
еще
мо жно
быть,
но
строгой?
Всякая
монашка
строга.
В
данной
транскрипции
получается,
что
«она»
целовала
не
икону,
а
че ло ве­
ка,
что
совершенно
обессмысливает
упоминание
о
Спасе
и
все
четверостишие.
Точно
достаточно
прийти
к
Богу,
чтобы
не
отры­
ваясь
зацеловать
человека.
Нам
остается
толь ко
имя,
Блаженный
звук,
короткий
срок.
Не
«блаженный звук,
коротк и й
срок», а (см.
книгу
«Tristia»):
Чудесный
звук,
на
долгий
срок.
Автор
воспоминаний,
очевидно,
вместо
«на долгий»
прочел
«недолгий»
и
сд елал
из
н его
«короткий».
У
поэт ов
не
та к-то
ко­
7—3257
193


ротк а
п ам ять!
—
Но
можно
ли
так
цитир ова ть ,
когда
«Tristia»
продается
в
каждом
книжном
магазине?
Кончается
ф елье тон
ци­
татой:
Где
обрывается
Россия
Над
морем
черным
и
чужим.
Это
пишущему,
очевидно,
—
чужим,
нам
с
Мандельштамом
род ны м.
Коктебель
для
вс ех,
кто
в
нем
жил ,
—
вторая
ро д ина,
для
мн огих
—
мес то ро жд ение
ду ха.
В
данном
же
стихотворении:
Где
обрывается
Россия
Над
морем
черным
и
глухим,
—
глухо-шумящим,
тем
же
из
ге ниа льно го
стихотворения
Мандель­
штама:
Б ессо нница,
Гомер,
тугие
паруса.
Я
список
кораблей
прочел
до
середины:
Сей
длинный
вы водок ,
сей
п оезд
журавлиный,
Что
над
Элладою
ко гда -то
поднялся
—
Как
журавлиный
клин
в
чужие
рубежи!
На
головах
царей
б ож ест венная
пена
—
К уда
плыве т е
вы?
Когда
бы
не
Елена,
Что
Троя
вам
од на,
ахейские
мужи!
И
море
и
Го мер
—
все
движется
люб овь ю.
Кого
же
слушать
мне?
И
вот,
Гомер
м ол чит,
И
море
Черное,
витийствуя,
шумит
И
с
тяжким
грохотом
подход ит
к
из голов ью.
Во
избежание
мо гу щих
повториться
недоразумений
опове­
щаю
автора
фельетона,
что
в
книге
«Tristia» стихи «В
разноголо­
сице
девического
хо р а», «Не веря воскресенья чуду. . .» («Нам ос­
тается
тольк о
имя
—
чудес н ый
зв ук,
на
долгий
с ро к!»), «На роз­
вальнях,
уложенных
соломой»
принадлежат
мне,
стихи
же
«Со­
ломинка»
и
ряд
последующих
—
Сал ом ее
Николаевне
Гальперн,
рожденной
кн.
Андрониковой,
ныне
здравствующей
в
Париже
и
столь
же
похожей
на
ту
женщину-врача,
как
и
я.
Что
весь
тот
период
—
от
Германско-Славянского
льн а
до
194


«На кладбище гуляли мы»
—
мо й,
чудесные
дни
с
февраля
по
и юнь
1916 года,
дни,
когда
я
Мандельштаму
дарила
Мо скву .
Не
так
мно го
мне
в
жизни
писали
хороших
стихов,
а
гл авное:
не
гак
част о
поэ т
вдохновляется
поэт ом ,
чт обы
так
даром
зря
усту­
п ать
это
вдо х но вение
первой
неб ывш ей
п одр уге
небывшего
ар­
мя нина .
Эту
со б ствен ност ь
—
отстаиваю.
Но
не
о
мне
одной
речь,
мне
—
чт о;
что
эта
брюнетка
с
армя­
нином—
я—
никто
не
поверит.
Что
эти
стихи
ей,
а
не
мне
—
если
даже
поверят—
мне
чт о!
В
конце-то
концов!
Знает
Ман­
дельштам,
и
знаю
я.
И
к асайся
это
только
меня,
я
бы
только
смеялась.
А
сейч ас
не
см еюсь
вовсе.
Ибо
дело,
во-первых
—
в
дру ге
(моем и,
как
выя с­
няется
из
фель ет она,
и
ав т ора.
NB! Если так помнят друзья,
то
как
же
помнят
враги?), во-вторых,
в
б ольшо м
поэте,
которого
вы­
водят
пошляком
(Мандельштам не только данной женщины не
любил,
но
любить
не
мог), в-третьих,
в
другом
п оэте
—
Волоши­
не
—
ко торого
выв од ят
скр яг ой
и
извергом
(не давать воды), и
в-четвертых,
—
в
том ,
что
все
это
преподносится
в
ви де
поуче­
ния
мол оды м
п оэта м.
Закончим
началом
фельетона,
вскрывающим
повод,
причину
и
це ль
его
написания:
«На одном из собраний парижской литературной молодежи я
слышал
по
своему
адресу
упр е к : “Зачем вы искажаете образ
М ан дел ь штама,
нашего
любимого
поэта?
За чем
вы
представляе­
те
его
в
своих
воспоминаниях
каким-то
комическим
чудаком?
Разве
он
мог
быть
т аки м?”
Именно
таким
он
и
был.
Ни
одн ого
слова
о
Мандельштаме
я
не
выд у мы вал ...»
В
данном
фельетоне,
как
доказано,
выд ума ны
в се.
«Я очень рад за Мандельштама,
что
молоды е
парижские
ст и­
хотв ор цы
его
любят
и
еще
больше
рад
за
них :
эта
любовь
мн огих
из
них
больше
пр ибл ижает
к
поэзии,
чем
их
собственные
стихи.
Но
и
я,
право,
чрезвычайно
люблю
поэзию
Мандельштама,
и,
кр оме
тог о,
на
мое й
с т ороне
ест ь
еще
то
преимущество,
что
и
его
само го ,
чуд ак ов а того,
смешного,
странного
—
неотделимого
от
его
стихов
—
люблю
не
меньше
и
очень
давно,
очень
близко
знаю.
Были
времена,
когда
мы
бы ли
на сто лько
неразлучны,
что
у
195


нас
имелась,
должно
оы ть,
единственная
в
мире
виз итна я
карточ­
ка:
такой-то*
и
О.
Мандельштам.
И
разве
не
сл ыш али
наш и
"молодые поэты",
что
высокое
и
смешное,
самое
высокое
и
самое
смеш но е,
час то
бывают
пере­
пле т ены
так,
что
не
разобрать,
где
начинается
о дно
и
кончается
дру гое».
Высокое
и
смеш но е
—
да,
высокое
и
пошлое
—
никогда.
«...Приведу,
для
наглядности,
пример
из
жизни
того
же
“чуда­
ка ",
“ангела", “комического
персонажа"
—
из
жизни
поэта
Ман­
дельштама...»
Цен у
пр имер у
—
мы
знаем.
Большой
фельетон
у
литераторов
з ов ется
подвал.
З десь
—
пр ав иль но.
Киммерийские
ут есы
и
мои
Александровские
холмы,
весь
Коктебель
с
его
высоким
ладом,
вес ь
Мандельштам
с
его
вы с окой
тоской
здесь
низведены
до
под в ала
—
быта
(никогда не
бы в шег о!).
Не
знаю,
ну жны
ли
вообще
бытовые
подстрочники
к
с ти хам:
кто
—
когда
—
где
—
с
кем
—
при
каких
обстоятельствах
—
и
т.
д.,
как
во
всем
известной
гим на зи че ской
игре.
Стихи
быт
перемололи
и
отбросили,
и
вот
из
уцелевших
отсевков,
за
которыми
ползает
в ро­
де
как
на
коленках,
биограф
тщится
в ос созд ать
бы вшее.
К
чем у?
Приблизить
к
нам
живого
поэта.
Да
разв е
он
не
знает,
что
поэт
в
ст ихах
—
живой,
по
существу
—
далекий?
Но
—
спорить
не
буду
—
официальное
право
у
биографа
на
б ыль
(протокол)
ест ь.
И
уж
н аше
дело
извлечь
из
этого
протокола
соответствующий
урок .
Важно
од но:
чтобы
пр отокол
был
бы
именно
п рот околом .
Если
хочешь
писать
бы ль,
зна й
ее,
если
хоч ешь
писат ь
паск­
виль
—
меняй
имена
или
жди
сто
лет.
Не
померли
же
мы
все
на
самом
деле!
Живи
автор
фельетона
на
одной
территории
со
с во­
им
героем—
фельетона
не
было
бы.
А так ...
за
тридевять
зе­
мель...
да,
может,
никог да
больше
и
еще
не
встретимся...
А
тут
—
соблазн
ан екдо та,
легкого
успеха
у
те х,
кто
чтению
стихов
поэта
предпочитает
—
с пле тни
о
нем.
Безответственность
раз лук и
и
бе знаказ анно ст ь
расстояния.
—
А
за чем
же,
не
признавая
бытового
подстрочника,
взяли
да
все
это
нам
и
рассказали?
Зачем
нам
знать,
как
великий
поэ т
М ан­
дельштам
по
зе лен ому
кос о гору
скакал
от
невинного
теленка?
*Имя автора воспоминаний.
Примеч.
М.
Цв етаев ой.
196


На
это
отвечу:
На
быль
о
Мандельштаме
летом
1916 года я была вызвана вы ­
мыслом
о
Мандельштаме
лет ом
1916 года.
На
свой
подстрочник
к
стихотворению—
под с троч ни ком
те м.
Ведь
никогда
(1916—
1931 годы)
я
не
утверждала
этой
собственности,
пок а
на
нее
не
на па ли.
—
Оборона!
—
Когда
у
меня
в
Ре вол юцию
отняли
ден ь­
ги
в
банке,
я
их
не
оспаривала,
ибо
не
чувствовала
их
своими.
—
Ограбили
дедов!
—
Эти
стихи
я
—
хот я
бы
од ной
своей
заботой
о
поэте
—
заработала.
Еще
одно:
ограничившись
одним
опр о вер жен ием
вымысла,
то
есть
просто
ул ичив,
я
бы
оказалась
в
самой
ненавистной
мне
р оли
—
прокурора.
Противопоставив
вым ыслу
—
живую
жизнь,—
и
не
об аятел ен
ди
мой
Мандельштам,
несмотря
на
страх
покойников
и
страсть
к
шоколаду,
а
быть
может,
и
благода­
ря
им?
—
утвердив
жизнь,
ко торая
сама
ес ть
утверждение,
я
не
выхожу
из
ро жде нн ого
состояния
поэта
—
защитника.
Медон,
апре ль
—
май
1931


ЖИВОЕ
О
ЖИВОМ
ВОЛОШИН
...Ия,
Лозэн,
рукой
белей
чем
с нег,
Я
поды м ал
за
чернь
бокал
заздравный!
И
я,
Лозэ н,
вещал,
что
по лноп равны
Под
солнцем
—
дв оря нин
и
дровосек!
Одиннадцатого
августа
—
в
Коктебеле
—
в
двенадцат ь
часов
попо лу дни
—
скончался
по эт
Максимилиан
Волоши н .
Пер во е,
что
я
поч у вст вов ала,
про чтя
эти
строки,
бы ло,
после
естественного
уд ара
смерти
—
удовлетворенность:
в
полдень:
в
св ой
ч ас.
Жиз ни
ли?
Не
знаю.
П оэту
всегда
пора
и
всегда
ра но
уми ра ть,
и
с
возрастными
годами
жиз ни
он
связан
меньше,
чем
с
времена­
ми
года
и
часами
дн я.
Но,
во
всяком
случае,
в
свой
час
суток
и
прир од ы.
В
полдень,
когда
солнце
в
сам ом
з енит е,
то
ест ь
на
са­
мом
т ем ени,
в
ча с,
когда
тень
побеждена
телом,
а
тело
рас тв оре­
но
в
тел е
мира
—
в
свой
час,
в
волошинский
ч ас.
И
достоверно
—
в
св ой
любимый
час
природы,
ибо
11 августа
(по-новому,
то
есть
по-ст ар ом у
конец
июл я), —
я вно
по лд ень
го да,
самое
сердце
ле та.
И
достоверно
—
в
самый
свой
час
Коктебеля,
из
вс ех
своих
бе ссчетн ы х
обликов
запечатлевающегося
в
нас
в
облике
того
со лнца,
которое
как
Бог
глядит
на
тебя
неустанно
и
на
к оторое
гля де ть
нельзя.
Эта
печать
кок те бельс ко го
полдневного
солнца
—
на
лбу
каж­
до го,
кто
когда-нибудь
подставил
ему
л об.
Со лнца
такого
си льно ­
го,
что
загар
от
него
не
смывался
никакими
московскими
зимами
и
земляничными
м ыла ми,
и
такого
доброго,
чт о,
нев зи рая
на
все
свои
пятьдесят
градусов
—
от
пер во го
дня
до
посл ед него
дня
—
десятилетиями
позволяло
поэт у
сей
двойной
символ:
высшей
свободы
от
всего
и
высшего
уважения:
непокрытую
голову.
Как
в
храме.
Пиш у
и
вижу:
голов а
Зевеса
на
могучих
плечах,
а
на
дрему­
ч их,
невероятного
завива
кудрях,
узенький
пол ынн ый
веночек,
насущная
необходимость,
принимаемая
дураками
за
стилизацию,
р авно
как
его
белый
парусиновый
балахон,
о
котором
так
до лго
и
жарко
спо рили
(особенно дамы), есть ли или нет под ним штаны .
198


Пар уси на,
полы нь ,
сандалии
—
что
чи ще
и
ве чн ес,
и
почему
че лове к
нс
вправе
предпочитать
чистое
(стирающееся,
как
пару­
сина,
и
сменяющееся,
о
неиз м енно е,
как
сан д алии
и
п ол ынь)
—
чистое
и
вечное
—
грязному
(городскому)
и
случайному
(модно­
му)? И что убийственнее
—
город ск ого
и
м одн ого
—
на
берегу
мор я,
да
еще
та кого
м оря,
да
еще
на
та ком
бере гу !
Моя
форм ула
одежды:
то,
что
не
красиво
на
ветру,
есть
уродливо.
Волошин­
ский
балахон
и
полы нный
ве ноч ек
бы ли
хороши
на
ветру.
И
так
в
свой
час
—
в
две на дц ать
часов
по полу дни,
кстати,
слово,
к ото рое
он
бы
с
удовольствием
отметил,
ибо
любил
архаи­
ку
и
весомость
слов,
в
св ой
час
сут ок,
п ри роды
и
Коктебеля.
Ос та ется
четвертое
и
гл а вное
—
в
свой
час
сущности.
Ибо
сущ­
ност ь
Волошина
—
полдневная,
а
полдень
из
всех
часов
суток
—
самый
телесный,
вещественный,
с
телами
без
тене й
и
с
телами,
спящи м и
без
снов,
а
есл и
их
и
видящими
—
то
оди н
сплошной
сон
земли.
И,
о дн ов ремен но,
самый
магический,
ми фи чески й
и
ми стичес ки й
час
суто к,
такой
же
маго-мифо-мистический,
как
п олночь .
Час
Ве лик ого
П а на , Démon de Midi*, и нашего скромно ­
го
русского
полуденного,
о
котором
я
в
детстве,
в
Калужской
гу­
бе рнии,
своими
уша ми: «Лёнка,
идем
купаться!»—«Не
пойду-у:
пол уд ен ный
утащит». —
Ма гия,
мифика
и
мистика
само й
земли,
самого
зе м ного
состава.
Таково
и
творчество
Волошина,
в
котором,
по-женски-гени-
ал ь н о-не посре дств енн ому
слову
поэтессы
Аде лаи ды
Герцык,
меньше
моря,
чем
материка,
и
больше
берегов,
чем
реки.
Творче­
ст во
Волошина
—
пло тное ,
в есомо е,
почти
что
творчество
самой
материи,
с
силами,
не
нисходящими
свы ше,
а.
подаваемыми
той
—
ма ло
насквозь
прогретой,
—
со жжен ной,
сухой,
как
кре­
мень,
з емл ей,
по
которой
он
так
много
х одил
и
под
котор ой
ныне
лежит.
Ибо
этот
грузный,
п очти
баснословно
грузный
человек
(«семь пудов мужской красоты», как он скромно оповещал)
был
необычайный
ход ок,
и
жилистые
н оги
в
сандалиях
носили
его
так
же
ле гко
и
заносили
так
же
вы с око,
как
коз ьи
нож ки
—
козо­
чек.
Неут о мим ый
ходок.
Н енасыт ный
ходок.
Сколько
раз
—
он
и
я
—
по
зве нящ им
от
засухи
тропкам,
или
вовсе
без
троп ок,
по
хребтам,
в
самый
полдень,
с
непокрытыми
головами,
без
палок,
без
помощи
рук ,
с
камнем
во
рту
(говорят,
отбивает
жажду,
но
жажд у
беседы
он
у
нас
не
отбивал), итак,
с
камнем
во
рт у,
но,
не­
смотря
на
кам ень
во
рту
и
несмотря
на
постоянную
совмест­
нос ть
—
как
тольк о
свидевшиеся
друзья
—
в
непрерывности
бе-
* Демон Полудня ( фр) .
199


седы
и
ходьбы
—
часами
—
летами
—
все
вверх,
все
вве рх.
Пот
лил
и
высыхал,
нет ,
вы сых ал,
не
ус пев
пролиться,
беседа
нс
пере­
сыхала
—
он
был
неутомимый
собеседник,
то
е сть
тот
же
ходок
по
до рога м
мысли
и
слов а.
Рожденный
пешеход.
И
такой
же
лазун.
Не
таки м
он
мне
предстал
впер вы е,
в
дверях
за лы
нашего
московского
дома
в
Трехпрудном,
о,
со всем
не
таким!
Зв онок .
Открываю.
На
пороге
цилиндр.
Из-под
цилиндра
безмерное
ли цо
в
опр аве
вьющейся
не д линной
б ороды .
Вкрадчивый
голос : «Можно мне видеть Марину Цветае ­
ву?»— «Я».
—
«Ая
—
Макс
Волошин.
К
вам
можно?»—
«Очень!»
Прошли
наверх,
в
детские
комнаты.
«Вы читали мою статью о
вас?» — «Не т». —
«Я так и думал и потому вам ее принес.
Она
уже
месяц,
как
появилась».
Помню
имена:
Марселина
Де борд -Ва л ьмор,
Ларю-Мардрюс,
Ноайль
—
вступление.
П отом
об
одн ой
мне
—
первая
статья
за
жиз нь
(и,
кажется,
последняя
большая)
о
моей
первой
книге
«Ве­
черний
альбом».
Помню
о
романтике
сущности
вне
рома нт иче ­
с кой
традиции
—
такую
фр а зу : «Герцог Рейхштадтский,
Княжна
Джаваха,
Маргарита
Готье
—
геро и
очень
ю ных
л ет ...», цитату:
Если
думать
—
то
где
же
игра?
—
и
утверждение:
Цв етае ва
не
дум а ет,
она
в
стихах—
жив ет,
и
гл ав ный
у пор
статьи,
стихи
«Молитва»:
Ты
дал
мне
детство
лучше
сказки,
И
дай
мне
смерть
—
в
се мна дц ать
л ет!
Вся
статья
—
сам ый
беззаветный
гим н
женскому
творчеству
и
семнадцатилетью.
«Она давно появилась,
больше
м есяца
назад,
неужели
вам
никто
не
сказал?»— «Я
газет
не
читаю
и
никого
не
ви жу.
Мой
о тец
до
сих
пор
не
зна ет,
что
я
выпустила
книгу.
Мож ет
быть,
знае т,
но
молчит.
И
в
гимназии
молчат», — «А
вы
—
в
гим на зии?
Да,
вы
ведь
в
форме.
А
что
вы
делаете
в
гимназии?»— «Пишу
ст их и».
Некоторое
молчание,
смо т рит
так
пристально,
что
можно
бы
сказать,
бессовестно,
если
бы
не
широкая,
все
ширеющая
улыбка
явного
распо л ожения
—
явно
р аспо лаг ающ ая.
—
А
вы
всегда
носите
это?..
200


—
Чепец?
В сегд а,
я
бри та я.
—
Всегда
бритая?
—
Всегда.
—
А
нельзя
ли
бы ло
бы. ..
это...
снять,
чтобы
я
мог
увидеть
форм у
вашей
головы.
Ничт о
так
не
дает
человека,
как
форм а
его
головы.
—
Пожалуйста.
Но
я
еще
рук и
поднять
не
успела,
как
он
уже
—
осторожно
—
по-мужски
и
по-медвежьи,
обеими
руками
—
снял.
—
У
вас
отличная
голов а,
самой
прав ильно й
формы,
я
сов ер­
шенно
не
пон и ма ю...
Смотрит
в згляд ом
ваятеля
или
да же
резчика
по
де реву
—
на
чурбан
—
кстати,
глаза
точв-в-точь
как
у
Врубелевского
Пан а:
две
свет ящ иеся
точки
—
и,
просительно:
—
А
нельзя
ли
бы ло
бы
уж
зар аз
снять
и...
Я:
—
Очки?
Он,
радостно:
—
Да,
да,
очки,
потому
что,
знаете,
ничто
так
не
скр ыв ает
че­
ловека,
как
очки.
Я,
на
этот
раз
оп ережая
жес т:
—
Но
предупреждаю
ва с,
что
я
без
очков
ничего
не
виж у.
Он
спокойно:
—
Вам
видеть
не
надо,
это
мне
нужно
видеть.
Отступает
на
шаг
и,
созерцательно:
—
Вы
удивительно
похожи
на
римского
семинариста.
Вам,
на вер но,
это
часто
гов оря т?
—
Никогда,
потому
что
никто
не
видел
меня
бри той .
—
Но
зачем
же
вы
тог да
бреетесь?
—
Чтобы
носить
чепец.
—
И
вы...
вы
всегда
будете
бриться?
—
Вс егда .
Он,
с
негодованием:
—
И
неужели
никто
ни когд а
не
полюбопытствовал
узнать,
ка­
кая
у
вас
гол ов а?
Голова,
ведь
это
—
у
поэта
—
гл а вное !..
А
те­
пер ь
да вайт е
беседовать.
И
вот
бе седа
—
о
том,
что
пишу,
как
пиш у,
что
люблю,
как
люблю
—
полная
отд ача
другому,
вникание,
проникновение,
глаз
не
св одя
с
лица
и
души
другого
—
и
каких
глаз:
свет лых
п очти
добела,
острых
п очти
до
боли
(так слезы выступают,
когда
гл я­
дишь
на
сил ьны й
свет,
только
здесь
свет
гля дит
на
тебя), не глаз.
201


а
сверл,
гл аз
действительно—
пр оз ор ливых.
И
от того,
что
нс
больших,
то лько
больше
вид ящ их
—
и
видных.
Внешне
же:
две
капли
м орск ой
воды,
в
которой
бы
прожгли
зра чок,
за
которой
бы
за жгли
—
что?
н и чего,
такие
брызги
остаются
на
рука х,
когда
по
н очн ому
волошинскому
саду
нес ут ся
с
криками:
ск ор ей!
ск о рей!
м оре
светится!
Нс
две
кап ли
м орс кой
в оды,
а
две
ис кры
морского
живого
фосфора,
две
капл и
живой
воды .
Под
дозором
этих
глаз,
я
то гда
очень
дикая,
еще
дичаю,
не
молчу,
а
не
с молка ю:
сплошь
—
лич но е,
сплошь
—
лиш не е:
о
Н апо лео не,
любимом
с
детства,
о
Наполеоне
II, с Ростановс -
ког о
«Aiglon»*, о Саре Бернар,
к
кот орой
год
назад
сорвалась
в
Париж,
ко торой
там
не
зас тал а
и
кроме
кот орой
там
все-таки
ни­
чег о
не
вид ела ,
о
том
Париже
—
с
N majuscule повсюду
—
с
заг­
л авным
N на взлобьях зданий
—
о
Его
Париже,
о
мо ем
Париже.
Улыбаясь
губами,
а
глаз ам и
сверл я,
слушае т,
изредка,
в
пер е­
рывы
мое го
д ыхан ия,
вставляя:
—
А
Б одлер а
вы
н ик огда
не
любили?
А
Артюра
Рембо
—
вы
знает е?
—
Знаю,
не
любила,
н и когда
не
б уду
лю бит ь,
люблю
толь ко
Р оста на
и
Наполеона
I и Наполеона II
—
и
ка кое
горе ,
что
я
не
му жчина
и
не
тогд а
жила,
что бы
пойти
с
Первым
на
св.
Елену
и
с
Вторым
в
Шенбрунн.
Наконец,
в
секунду,
когда
я
совсем
захлебнулась:
—
Вы
здесь
живете?
—
Да,
то
е сть
не
здесь,
конечно,
а...
—
Я
понимаю:
в
Шенбрунне.
И
на
св.
Елене.
Но
я
спраши­
ваю :
это
ва ша
комната?
—
Это
—
де тская ,
бывшая,
конечно,
а
теперь
Асина,
это
моя
сестра
—
А ся.
—
Я
бы
хоте л
посмотреть
вашу.
Провожу.
Комната
с
каюту,
по
красному
п олю
золотые
звезды
(мой выбор обоев:
хотелось
с
наполеоновскими
пче лами,
но
так
как
в
Москве
таковых
не
оказалось,
примирилась
на
звездах)
—
зве здах ,
к
сч аст ью,
п очти
сплошь
скрытых
портретами
От ца
и
Сына
—
Жерара,
Д авид а,
Гр о,
Лавре нса ,
Мейссонь е,
Верещаги­
на
—
вплоть
до
киота,
в
котором
богоматерь
зас тав лен а
Наполео­
но м,
глядящим
на
г орящу ю
Москву.
Узенький
диван,
к
котор ому
вплотную
пись м енный
стол.
И
все.
Макс,
даже
не
попробовавший
протиснуться:
—
Как
зд есь
—
тесно!
*«Орленка» (фр) .
202


Кс та ти,
особенность
его
т ол щины,
вошедшей
в
погов орку.
Н ико гда
нс
ощущала
ее
избытком
жира,
всегда
—
избытком
жи з­
ни,
как
оно
и
бы ло,
ибо
он
ее
лег ко
носил
(хочется сказать:
она-то
его
и
но си л а!) и со своими семью пудами никогда не возбуждал
смеха,
всегда
серьезные
чувства,
как
в
женщинах
любовь,
в
муж­
чинах
—
дружбу,
в
тех
и
других
—
н екий
священный
трепет,
ни­
ког да
не
дававший
сходиться
с
ним
ок он чат ельн о,
вплотную,
ве­
лик ий
барьер
божественного
уважения,
то
есть
его
божественно­
го
происхождения,
дан ный
еще
и
физ ич еск и,
в
вид е
его
чуд ного
котового
живота.
—
Как
здесь
тесно!
Действительно,
не
только
все
пространство,
несуществую­
ще е,
а
весь
воздух
вы т есне#
его
зевесовым
я влени ем.
Одной
бы
его
головы
хватило,
чт обы
нич ему
не
уместиться.
Так
как
сесть,
то
есть
пролезть,
ему
невозможно,
беседуем
стоя.
Вкрадчивый
голос:
—
А
Франси
Жамма
вы
ни ко гда
не
читали?
А
Кло д еля
вы...
В
ответ
с амо ут вер ждаюс ь,
то
есть
утверждаю
свою
любовь
к
со всем
не
Фр анси
Жа мму
и
Клоделю,
а
—
к
Ростану,
к
Ростану,
к
Ро стану .
Et maintenant il faut que Ton Altesse dorme...
*
—
Вы
по ним ает е?
Тон
(любовь)
—
и
все-таки
Altesse!
Ame pour qui la mort fût une guérison...
**
—
A для кого
—
не?
Dôme dans le tombeau de sa double prison,
De son cercueil de bronze et de son unifome ***
.
—
Вы
понимаете,
что
Римского
короля
похо ронил и
в
австрий­
ском!
Слушает
ист ово ,
теперь
вижу,
что
меня,
а
не
Ростана,
мое
се м­
надцатилетнее
во
всей
чистоте
его
самосожжения
—
не
ос па ри­
вает
—
тольк о
от
вр е мени
до
вре ме ни
—
робко:
* А теперь нужно,
чтобы
твое
сиятельство
усн уло... (фр.)
**Душа,
лля
которой
сме рть
б ыла
и сце лени ем
(фр. ).
***Пусть спит в гробнице своей двойной тюрьмы.
Сво его
бронзового
гроб а
и
мунд ир а
(фр .)
203


—
А
Анри
дс
Рень е
вы
не
чит али
—
«La double maîtresse»*?
А
Стефана
Малл арм е
вы
не...
И
внезапно
—
au beau milieu Victor Hugo’cKofi оды**
На пол е­
ону
Il—
уже
не
вкрадчиво,
а
срочно:
—
А
нельзя
ли
бу дет
по йти
куда-нибудь
в
другое
место?
—
Можно,
конечно,
вниз
тогда,
но
там
с емь
градусов
и
боль­
ше
не
бывает.
Он,
уже
совсем
сд авл енны м
гол ос ом:
—
У
ме ня
астма,
и
я
совсем
не
переношу
низких
потолков,
—
знаете...
задыхаюсь.
Осторожно
свожу
по
узкой
м езо нин ной
лестнице.
В
зал е
—
совсем
пустой
и
ледяной
—
вздыхает
всей
душой
и
телом
и
с
лас­
ковой
улыбкой,
нежнейше:
—
У
мен я
как-то
в
глазах
зарябило
—
от
звезд.
Каб инет
от ца
с
бюсто м
Зевеса
на
вышке
шкафа.
Сид им,
он
на
ди ване,
я
на
валике
(я
—
в ыше ), гадаем,
то
ес ть
гляд им :
он
мне
в
л адонь ,
я
ему
в
темя,
в
самый
в одов орот :
в оло-
соворот.
Из
га да ния,
не
слукавя,
помню
т олько
одно:
—
К огда
вы
любите
человека,
вам
всегда
хочется,
чтобы
он
ушел,
чтобы
о
нем
п ом ечта ть.
У шел
подальше,
что бы
помечтать,
подольше.
Кстати,
я
должен
идти,
до
свиданья,
спасибо
вам .
—
Как?
Уже?
—
А
вы
знае те,
ско лько
мы
с
вами
пробеседовали?
Пять
ча­
сов ,
я
пришел
в
два,
а
тепер ь
с емь.
Я
скоро
опять
приду.
Пу стая
пер едн яя,
скрип
парадного,
скрип
мостков
под
шага­
ми,
калитка...
Когда
вы
люби те
человека,
вам
всегда
хочется,
чтобы
он
ушел,
чтобы
о
нем
п ом ечт ать.
—
Барышня,
а
гос ть- то
ваш
—
никак,
ушли?
—
Только
что
п ров од ила.
—
Да
неужто
вам ,
барышня,
не
стыдно
—
с
голой
голово й
—
при
та ком
полном
барине,
да
еще
кудре ва том
таком!
А
в
цилинд­
ре
пришли
—
ай
жених?
—
Не
жених ,
а
пи са тель.
А
ч епец
снять
—
сам
велел.
—
А-а-а...
Ну.
еж ели
писатель—
им
вид не е.
Очень
они
мне
♦«Дважды любовница» (фр. )
*'* Посреди оды Виктора Гюго (фр.).
204


но нд равил ись,
как
я
вам
чай
подавала:
полные,
румяные,
солид­
ные
и
улыбчивые.
И
бо родат ые.
А
вы
уж,
барышня,
не
сердитесь,
а
вы
им,
видать
—
ух!
—
пондравились:
уж
так
на
вас
г лядел,
уж
гак
на
вас
глядел:
в
са-амый
рот
вам!
А
может,
барышня,
еще
пойд е те
за
них
замуж?
Только
поскорей
бы
ко се
отрос ть!
Чер ез
д ень
письмо,
открываю:
сти хи:
К
вам
душа
так
р адо стно
влек ом а!
О,
кака я
веет
благодать
От
страниц
В ечерн его
Ал ьбо ма!
(Почему альбом,
а
не
тетрадь?)
Отчего
скрывает
чепчик
черный
Чистый
лоб ,
а
на
глазах-очки?
Я
отметил
только
вз гляд
покорный
И
мл ад енч еский
о вал
щеки.
Я
л ежу
сегодня
—
невралгия,
Боль,
как
тихая
ви ол он чель. ..
Ваших
сло в
к асани я
благие
И
стихи,
крылатый
взм ах
качель,
Уб аюк ив ают
боль:
скитальцы,
Мы
живем
для
трепета
то ски ...
Чьи
прохладно-ласковые
пальцы
В
темноте
мне
тр ог ают
виски?
Ваш а
книга
—
это
в есть
оттуда,
Утренняя
благостная
весть.
Я
давно
уж
не
пр иемл ю
чу да,
Но
как
сладко
слышать:
чудо
—
есть!
Ра зр ы ваясь
от
восторга
(первые хорошие стихи за жизнь,
по­
св яща ли
мн ого,
но
п лохи е)
и
то лько
с
б ол ьшим
тр удом
заби р ая
в
себ я
у лыбку ,
—
домашним,
конечно,
ни
слова!
—
к
концу
дня
иду
к
сво ей
единственной
приятельнице,
стар ше й
ме ня
на
двадц ат ь
лет
и
кот орой
я
уже,
естественно,
ра сска зал а
первую
встречу.
Еще
в
передней
молча
протягиваю
стихи.
Чит ает :
—
«К вам душа так радостно влекома
—
О,
какая
веет
благо­
дать
—
От
страниц
Вечер нег о
Альбома
—
Почему
альбом,
а
не
тетрадь?»
Прерывая:
205


—
Почему
—
альбом?
На
это
вы
ему
ответите,
что
в
тетрадку
вы
пишете
в
гим наз ии,
а
в
альбом
—
дома.
У
нас
в
См оль ном
у
всех
были
альбомы
для
стихов.
Почему
ск ры вает
чепчик
черный
Чистый
ло б,
а
на
глазах
—
оч ки?
А,
вот
видите,
он
тож е
заметил
и,
действительно,
странно:
та­
кая
мол ода я
девушка,
и
вдруг—
в
чеп це ! (Впрочем,
бритая
б ыло
бы
еще
хуж е !) И эти ужасные очки!
Я
всегда
вам
говорила...
—
«Я отметил только взгляд покорный и младенческий овал
щеки».
—
А
вот
это
очень
хорош о!
М ладен ч еский !
То
ест ь
на
редкость
м ла ден че ски й! «Я лежу сегодня—
невралгия—
Бо ль
как
тихая
виолончель
—
Ваших
с лов
касания
благие
—
И
стихи,
крылатый
взмах
ка чель
—
Убаюкивают
боль.
Скитальцы,
—
Мы
жи вем
для
трепета
тоски...» —
Да!
Вот
им енно
для
т реп ета
тос­
ки ! (И вдруг,
от
сло га
к
сло гу
все
более
и
б олее
омрачневая
и
на
последнем,
как
туча):
Чьи
прохладно-ласковые
пальцы
В
темноте
мне
тр о гают
виски?
Ну
вот
видите
—
пальцы...
Фу,
какая
гадость!
Я
говорю
ва м:
он
просто
пользуется,
что
вашего
от ца
нет
дома ...
Это
всегда
так
начинается:
пальцы ...
Мой
дру г,
верните
ему
это
письмо
с
под­
черк нуты ми
строками
и
пр ипиш ит е: «Я из порядочного дома и
вообще...»
Он
в се-так и
должен
знать,
что
вы
дочь
вашего
о тца ...
Вот
что
значит
ра сти
без
матери!
А
вы
(заминка), может быть,
действительно,
от
избытка
чу вст в,
в
полной
невинности,
погла­
дили
ег о...
по...
виску?
Предупреждаю
вас,
что
они
этого
совсем
не
понимают,
со всем
не
так
понимают.
—
Но
—
во-первых,
я
его
не
гладила,
а
во-вторых,
—
есл и
бы
даже
—
он
поэт!
—
Тем
ху же.
В
ме ня
тож е
был
влюблен
оди н
поэт,
так
его
пришлось
—
Ю лию
Сергеевичу
—
сб росит ь
с
лестни цы.
Так
и
ушла
с
эти м
неуютным
в ид ением
б удущ его:
массивного
Максимилиана
Волошина,
лет яще го
с
нашей
узкой
мез о нинно й
лестницы
—
к
нам
же
в
залу.
Дальше
—
хуже.
То
есть
через
день:
бандер о ль,
вскрываю:
Henri de Régnier, «Les rencontres de Monsieur de Bréot»*.
*Анри дс Ренье, «Встречи господина дс Брэо» (фр).
206


Во семнад цат ый
ве к.
Приличный
господин,
но
превращаю­
щийся,
временами,
в
фавна.
Праздник
в
его
зам ке.
Две
дамы
—
маркизы,
конечно,
—
гуля ющ ие
по
мно голюдн ому
саду
и
ищу­
щие
уединения.
Грот.
Тут
выясняется,
что
маркизы
искали
уеди­
нения
вовсе
не
для
ду ши,
а
потому,
что
с
утра
нс
переставая
пью т
лимонад.
Стало
быть
—
уединяются.
Подымают
глаза:
у
входа
в
грот,
заслоняя
солнце
и
выход,
огр омны й
фавн,
то
есть
тот
самый
Monsieur de Bréot.
В
негодовании
захлопываю
книгу.
Эту
—
дрянь,
эту
—
м ер­
зость
—
мн е?
С
книгой
в
руках
и
с
неизъяснимым
чувством
брез­
гливости
к
этим
рукам
за
то,
что
такую
дрянь
держат,
иду
к
своей
приятельнице
и
ввожу
ее
непосредственно
в
грот.
Вскакивает,
ве рне й,
выскакивает,
как
ожЯсенна*.
—
Милый
друг,
это
просто
—
п ор ног ра фи я! (Пауза.)
За
э то,
собственно,
следовало
бы
сс ылат ь'в
Сибирь,
а
этого...
поэта,
во
вс яком
сл уч ае,
ни
в
коем
сл уч ае,
не
пускайте
через
порог!(Пау­
з а.)
Нечего
сказать
—
маркизы!
Вы
видите,
как
я
была
права!
Ми­
лый
друг,
выбросьте
эту
у жасну ю
книгу,
а
самого
его,
с
эт ими
(брезгливо)
холодными
вис к ам и...
спу стит е
с
лестницы!
Я
вам
го­
в орю,
как
ма ть,
и
это
же
бы
вам
сказал
ваш
оте ц—
если
бы
зн ал...
Бедный
Иван
Владимирович!
Тотчас
же
садит ес ь
и
п иши те : «Милостивый государь»
—
нет,
како й
же
он
гос уда рь!
—
просто
без
обращения:
М оск ва,
чис­
ло.
—
После
про исш едш его
между
нами
—
не т,
не
надо
между
нами,
а
то
он
еще
будет
хвастаться
—
тогда
так: «Ставлю вас в из­
в ес тнос ть,
что
по сле
нанесенного
мне
оскорбления
в
вид е
при­
сланного
мне
порнографического
французского
романа
вы
на­
всегда
лишились
права
преступить
порог
моег о
дома .
Подпись».
В се.
—
П о-мое му
—
слишком
торжественно.
Он
будет
смеяться.
И
я
совсем
не
хочу,
чтобы
он
больше
ко
мне
никогда
не
пр ише л.
—
Ну,
как
зн аете,
но
предупреждаю
в ас,
что:
те
стихи,
эта
книга—
а
третье
будет...
словом,
он
по вед ет
се бя
как
тот
Monsieur —
как
е го?
—
в
том ...
нечего
сказать !
—
гроте.
Мое
пись мо
вышло
проще,
но
не
кро тче.
«Совершенно не по­
нимаю,
как
вы,
зная
книги,
кот оры е
я
люб лю,
решились
прислать
мне
таку ю
мерзость,
которую
вам
тут
же,
без
благодарности,
воз­
вращаю».
На
следующий
ден ь
—
явление
самого
Макса,
с
большим
па­
кетом
под
м ышко й.
—
Вы
очень
на
м еня
сердитесь?
207


—
Да.
я
оче нь
на
вас
сердилась.
—
Я
не
знал,
что
вам
нс
понр авит ся ,
вернее,
я
не
знал ,
что
вам
пон равит ся ,
вернее,
я
так
и
знал,
что
вам
не
понр а витс я
—
а
тепер ь
я
знаю,
что
вам
понравится.
И
книга
за
книгой
—
все
п ять
то мов
Жозефа
Бальзамо
Дюм а,
ко торого,
прибавлю,
люблю
по
ныне ш ний
день,
а
перечитывала
всего
только
прошлой
зимой
—
все
пять
томов,
ни
страницы
не
про пус т ив.
На
этот
раз
Ма кс
знал,
что
мне
понравится.
(Выкладывая пятый том:
—
Марина
Ивановна!
Как
хорошо,
что
вы
не
так
пишете,
как
те,
ког о
вы
любите!
—
Максимилиан
Александрович!
Как
хорошо ,
что
вы
не
так
се бя
ведете,
как
г ерои
тех
книг,
которые
вы
любите!)
Чтобы
не
оставлять
ни
тени
на
безупречном
друге
стольких
жен ски х
душ
и
бескорыстном
созерцателе,
а
когда
и
строителе
стольких
суде б,
чтобы
не
о став лять
ни
пятнышка
на
том
со лнце ,
кот орым
был
и
ест ь
для
меня
Макс,
установлю,
что
вопреки
опа­
сен иям
моей
заботливой
и
опы т ной
в
поэтах
приятельницы
—
зде сь
и
тени
не
б ыло
«развращения малолетних» .
Дело
несрав­
не нно
проще
и
чище.
Макс
всегда
был
под
уд аром
какого-нибудь
писателя,
с
кот оры м
уже
тогда,
жив ым
или
мертвым,
ни
на
миг
не
расставался
и
которого
внушал
—
всем.
В
данный
час
его
жиз ни
эти м
жив ым
или
ме ртвы м
был
Ан ри
де
Ренье,
которого
он
мне
с
первой
встречи
и
подарил
—
как
са мое
дорогое,
очередное
самое
дорогое.
Не
вышло.
П очти
что
наоборот
—
вышло.
Не
только
я
ни
романов
А нри
де
Ренье,
ни
др ам
Клоделя,
ни
стихов
Франси
Жа мма
тог да
не
пр инял а,
а
пришлось
ему,
на
два дцат ил ет ие
стар­
шему,
матерому,
бывалому,
пр ов алив аться
со
мн ой
в
бессмертное
младенчество
од
Виктора
Гю го
и
в
мое
бренное
собственное
и
бродить
со
м ною
рук а
об
руку
по
пяти
томам
Бальзамо,
ше сти
Мизераблей
и
еще
шести
Консуэлы
и
Графини
Рудольштадт
Ж орж
Зан д.
Что
он
и
делал
—
с
неиз б ывным
т ерп ением
и
вын ос­
ливостью,
и
с
тольк о,
ин огда ,
очень
тяжелыми
вздохами,
как
только
собаки
и
очень
т учные
лю ди
вздыхают:
вздохом
всего
те ла
и
всей
души.
Первое
недоразумение
оказалось
последним,
ибо
первый
же
том
Мемуаров
Каз ано вы,
с
первой
же
открывшейся
ст ран ицы,
был
ему
возвращен
без
всякой
обиды,
а
п рост о:
—
Спасибо:
гроты ,
вроде
твоего
маркиза,
возьми,
пож ал уй­
ста,
—
в
чем
ме ня
оче нь
под д ер жала
мать
Максимилиана
Вол о­
шина,
Елена
Оттобальдовна.
«В семнадцать лет
—
Мемуары
Казановы,
Ма кс,
ты
просто
208


дурак!»— «Но.
мама,
э поха
га
же,
что
в
Жозефе
Бальзамо
и
в
Консуэле,
к оторы е
ей
так
нравятся...
Мне
казалось...»
—
«Тебе
казалось,
а
ей
не
показалось.
Ни
одной
пор яд очно й
девушке
в
семнад цат ь
лет
не
могут
показаться
Мемуары
Казановы!»—
«Но сам Казанова,
м ама,
нравился
каждой
семнадцатилетней
де­
вушке!»— «Дурам,
а
Марина
умная,
итальянкам,
а
Марина
—
русская.
А
теперь,
М акс,
точ ка ».
Кажд ая
встреча
нач инаетс я
с
ощупи,
люди
идут
вслепую,
и
не т,
по
мне,
худших
времен
—
любви,
д ружбы ,
брака
—
чем
пре­
словутых
первых
времен.
Не
худших
времен,
а
более
трудных
вр еме н,
более
см утных
времен.
Очередной
подарок
Мак са,
кроме
Консуэлы,
Жозефа
Ба ль за­
мо
и
Ми зер абл ей
—
не
забыть
восхитительной
женской
книги
«Трагический зверинец»
и
прекрасного
Акселя
—
был
подарок
мне
живо й
гер оин и
и
живо го
поэта,
гер оин и
соб ст венно й
поэмы:
по э тессы
Черубины
де
Габриак.
Знаю,
что
мно гие
это
имя
знают,
для
тех
же,
кто
не
знает,
в
дв ух
словах:
Жила-была
молод ая
девушка,
скр о мная
школ ьн ая
учительни­
ца,
Елизавета
Ивановна
Димитриева,
с
маленьким
физическим
дефектом
—
поскольку
помню
—
хро мала .
Из
ее
преподавательс­
кой
жизни
знаю
оди н
то лько
случай,
а
именно
вопрос
школьни­
кам
попечителя
ок руга:
—
Ну
кто
же,
дети,
ваш
любимый
русский
цар ь?
—
и
едино­
гласный
ответ
школьников:
—
Гришка
Отрепьев!
В
эт ой
молодо й
школьн ой
девушке,
кот орая
хромала,
жил
не­
скромный,
нешкольный,
жесто к ий
да р,
которы й
не
только
не
хро ­
мал,
а,
как
Пегас,
земли
не
знал.
Жил
вну тр и,
оди н,
сжирая
и
сжиг ая.
Мак сим илиан
Волошин
этому
дару
дал
землю,
то
ес ть
поприще,
этой
безымянной
—
им я,
этой
обездоленной
—
су дьбу .
Как
он
это
сд ел ал?
Прежде
всего
он
понял,
что
школьная
учи­
тельница
т акая-т о
и
ее
стихи
—
к они,
плащи,
шпаги,
—
не
совпа­
дают
и
не
совпадут
нико гд а.
Что
бо ги,
да вшие
ей
ее
сущность,
дал и
ей
этой
сущности
обратное
—
внеш но сть :
лица
и
жизни .
Что
здесь,
перед
лицо м
его
—
всегда
трагический,
здесь
же
к ата­
строфический
со юз
души
и
тела.
Не
союз,
а
разрыв.
Ра зр ыв,
к ото­
рог о
она
не
может
не
сознавать
и
от
кот орого
она
не
м ожет
не
страдать,
как
непрерывно
страдали:
Джордж
Элиот,
Шарлотта
Бронте,
Жюл и
де
Л ссп инас,
Мэр и
Веб б
и
другие,
и
другие,
и
дру­
гие
некрасивые
любимицы
богов.
Некрасивость
лица
и
жиз ни,
которая
не
может
нс
мешать
ей
в
даре:
в
свободном
са морас кры ­
209


тии
души.
Очная
ставка
дву х
зеркал:
тетради,
где
се
душа,
и
зе р­
кал а,
где
ее
л ицо
и
л ицо
ее
быта.
Тетради,
где
она
похожа,
и
зе р­
кала,
где
она
нс
похожа.
Жестокий
само суд
у ма,
сводящийся
к
дву м
раскрытым
глазам.
Я
та кую
се бя
не
мог у
любить,
я
с
такой
соб ой
—
не
м огу
жи ть.
Эта
—
не
я.
Это
о
Елизавете
Ивановне
Димитриевой
между
дву х
зеркал:
настольным
и
настенным,
Елизавета
И ван овна
Димитриева
на­
смерть
обиженная
бы
—
даже
на
острове,
без
единого
человека,
Елизавета
Ивановна
Димитриева
наедине
сама
с
собой.
Но
ес ть
еще
Елизавета
И вано вна
Димитриева—
с
людь ми.
Максимилиан
Волошин
знал
людей,
то
ест ь
знал
всю
их
беспо­
щадность,
ту
—
людскую,
—
и,
особенно,
мужскую
—
ничем
не
опр авд анну ю
требовательность,
ту
жесточайшую
неправедность,
не
ищущую
в
красавице
души ,
но
с
умницы
непременно
тре бую­
щую
красоты,
—
умные
и
глупые,
старые
и
молодые,
красивые
и
уроды,
но
ничего
не
требующие
от
женщ ин ы,
кром е
красоты.
Кр асот ы
же
—
непр ел ожно .
Любят
красивых,
нек раси вых
—
не
любят.
Таков
закон
в
последней’
самоедской
ю рте,
за
которой
не­
посредственно
полюс,
и
в
эстетской
приемной
петербургского
«Аполлона».
Ру ку
на
сердце
п оложа,
—
может
шко льна я,
скром­
ная,
хром а я,
мо жет
Е.
И.
Д.
опл ат ить
по
счету
свои
стихи?
Мож ет
Е.
И.
Д.
на деять ся
на
любовь,
ко торую
не
может
не
вызвать
ее
ду ша
и
дар?
Стали
бы,
л юбя
ее
ту,
любить
такую?
На
это
отвечу:
да.
Женщины
и
большие,
совсем
большие
поэты,
да
и
то
—
боль­
шие
поэты!
—
вс пом ним
Пушкина,
любившего
неодушевленный
предмет
—
Гончарову.
Стало
быть,
только
же нщины .
Но
думает
ли
молодая
девушка
о
женской
дружбе,
когда
думает
о
лю бви,
и
думает
ли
молодая
девушка
о
чем-либо
другом
кром е
любви?
Та­
кая
девушка,
с
такими
стихами...
Следовательно,
надежды
на
любовь
к
ней
в
э том
ее
теле
—
не т,
больше
скажу:
это
ее
физическое
яв лен ие
равняется
безна­
дежности
на
любовь.
Напечатай
Е.
И.
Д.
завтра
же
свои
стихи,
то
ест ь
влю бис ь
в
них,
то
есть
в
нее ,
весь
«Аполлон»
—
и
приди
она
завтра
в
редакцию
«Аполлона»
самолично—
так ая,
как
есть,
прихрамывая,
в
шап очке ,
с
муфточкой
—
весь
«Аполлон»
почув­
ствует
себя
обокраденным,
и
мало
разлюбит,
ее
возненавидит
весь
«Аполлон».
От
оскорбленного: «А я-то
жда л,
что...»—
до
снисходительного:«Какжаль,
что...» Ни этого«ждал», ни «жаль»
Е.
И.
Д.
не
должна
про слыш ат ь.
Как
же
бы ть?
Во-первых
и
в-главных:
дать
ей
самой
перед
со­
бой
быть,
и
быть
целиком.
Освободить
ее
от
э того
среднего
210


те ла
—
физического
и
бы тово го,
—
дат ь
другое
тело:
се.
Д ать
ей
бы ть
ею!
Той
самой,
что
в
ст иха х,
душе
дать
другую
плот ь,
да ть
ей
те ло
эт ой
ду ши.
Ка кое
же
у
эт ой
д уши
должно
быть
тело?
Кто,
кака я
же нщ ина
должна,
по
существу,
писать
эти
стихи,
по
суще­
ству,
эти
стихи
писала?
Нерусская,
явно.
Красавица,
явно.
Кат олич ка ,
явно.
Богатая,
о,
несметно
богатая,
я вно
(Байрон в женском обличии,
но
даже
без
хр омо т ы), то есть внешне счастливая,
явно,
чтобы
в
полной
бес­
корыстности
и
чи с тоте
бы ть
н есчаст но й
по- св ое му.
Роскошь
чис­
то
внутренней,
чисто
поэтовой
несчастности
—
красоте,
богат­
ству,
дару
вопреки.
Торжество
самой
субстанции
поэта:
вопреки
все му,
через
все,
ни
из-за
че го
—
несчастность.
И
главное
забы­
ла:
свободная
—
явно:
от
страха
своего
отражения
в
зеркале
п ри­
емн ой
«Аполлона»
и
в
глаз ах
его
редакторов.
Как
же
ее
будут
звать?
Черубина
рождалась
в
Коктебеле,
где
тогда
гостила
Е.
И.
Д.
Однажды,
год
спу ст я,
де ржу
у
Ма кса
на
башне
какой-то
о к аменел ый
коре нь ,
принесенный
приливом,
ос­
тавленный
отливом.
«Л это,
что
у
тебя
се йчас
в
руках,
это
—
Габриак.
Его
на
пе с­
ке,
прямо
из
волны,
взяла
Черубина.
И
мы
сразу
поняли,
что
это —
Га бри ак ».—
«А Габриак—
что?»— «Да
тот
самы й
ко­
рень,
что
ты
держишь.
По
н ему
и
стал а
зваться
Черубина». —
«А
Черубина
откуда?»— «Керубина,
то
ес ть
женское
от
Херувим,
толь ко
мы
К
зам енили
Ч,
что бы
не
совсем
от
Херувима».
Я,
впа­
д ая: «Понимаю.
От
черного
Херувима».
Ита к,
Черубина
де
Габриак.
Француженка
с
итальянским
име ­
нем,
либо
итальянка
с
французской
фам илией.
Единственная
дочь,
живет
в
строгой
католической
семь е,
где
дев у шки
одн и
не
ход ят
и
стихов
не
пишут,
а
если
Пишут
—
то
уж,
ко не чно,
не
пе­
ч атают.
Гонорара
никакого
не
нужно.
В
«Аполлон»
никогда
не
придет.
Пусть
и
не
пытаются
выследить
—
не
выследят
никогда,
ес ли
же
выследят—
беда
и
ей,
и
им.
Единственная
достовер­
нос ть:
по
воскресеньям
б ывает
в
костеле,
но
невидима,
ибо
поет
в
хоре.
В се.
Как
же
все
это
—
«Аполлону», то есть людям,
то
е сть
всему
внешнему
миру
внушить?
Как
вообще
вещи
внушают:
в
нее
по ве­
рив .
Как
в
себя
таку ю
поверить?
Заставить
других
поверить.
Круг.
И
в
э том
круге,
бла гом
на
этот
раз,
постепенное
превраще­
ние
Е.
И.
Д.
в
Черубину
де
Габриак.
Написала,
—
поверила
уже
буквам
нового
п оче рка
—
виду
бу кв
и
смыслу
с лов
пов е рил
адре­
са т,
—
ответу
ад ре сата,
то
есть
вере
ад р есата
—
мн ого лик ого
ад­
211


р еса та,
единству
веры
многих
—
поверила
Е.
И.
Д.
и
в
какую-1о
секунду
—
полное
превращение
Елизаветы
Ивановны
Димитрие­
вой
в
Че ру бину
дс
Га бри ак.
—
Начнемте,
Елизавета
Ивановна?
—
Начнемте,
Максимилиан
Александрович!
В
редакцию
«Аполлона»
пришло
пис ьм о.
Острый
отвесный
почерк.
Стихи.
Женские.
В
листк е
зал о жен
не
цветок,
п ахуч ий
лист о к,
в
бумажном
листке
—
древесный
лис то к.
Адрес
«До вос­
требования
Ч.
де
Г .».
В
редакцию
«Аполлона»
чере з
не ск олько
дней
пришло
другое
письмо
—
опять
со
стихами,
и
так
про д олжа ли
приходить,
пере­
ложенные
то
листком
м асли ны,
то
та мар ис ка,
а
редакторы
и
со­
трудники
«Аполлона»
—
как
начали,
так
и
продолжали
ходить
как
безумные,
влю б ленные
в
дар,
в
п очерк ,
в
имя
—
неизвестной,
скр ы вшей
лиц о.
Где-то
в
Петербурге,
че рез
ров
рода ,
богатства,
католичества,
девичества,
гения ,
в
непр исту пно м ,
как
крепость,
но
достовер­
ном
—
стоит
же
где-то!
—
особняке
жив ет
девушка.
Эта
девушка
присылает
стихи,
ей
отвечают
цветами,
эта
дев у шка
по
воскресе­
нья м
по ет
в
ко ст еле
—
ее
слушают.
Ув иде ть
ее
нельзя,
но
не
ув и­
де ть
ее
—
умереть.
И
вот
началась
эпо ха
Черубины
де
Габриак.
Влюбился
в есь
«Аполлон» —
им ен
не
надо,
ибо
носи тел и
иных
уже
под
землей
—
будем
бра ть
«Аполлон»
как
единство,
ка­
ковым
он
и
был
—
пер е стал
сп ать
весь
«Аполлон», стал жить от
письма
к
письму
весь
«Аполлон», захотел увидеть весь «Ап ол­
ло н».
Их
бы ло
мног о,
он а—
одн а.
Они
хотели
видеть,
она
—
скрыться.
И
вот
—
ув ид ели,
то
ест ь
высл ед и ли,
то
ест ь
изобличи­
ли.
Как
лунатика
—
окликнули
и
окликом
сбро си ли
с
башни
ее
собств ен ног о
Черубининого
замка—
на
мостовую
пр ежнег о
быта,
о
кот орую
разбилась
вдребезги.
—
Елизавета
Ивановна
Димитриева
—
Вы?
—
Я.
Одно
имя
назову—
Сергея
Маковского,
поведшего
с ебя,
по
словам
М.
Волошина,
безупречным
рыцарем,
то
ес ть
не
только
не
удивившегося
ей,
такой,
а
сумевшего
убедить
ее,
что
все
давно
знал,
а
если
не
показывал,
то
только
з атем,
чтобы
дат ь
ей,
Е.
И.
Д.,
самораскрыть
себя
в
Черубине
до
конца.
За
этот
кровный
жест
—
Сергею
Мак овск ом у
сп асибо .
Это
был
конец
Че ру бины.
Б ольше
она
не
писала.
Мож ет
бы ть,
п иса ла,
но
больше
ее
никто
не
читал,
больше
се
голоса
никт о
нс
212


слыхал.
Но
знаю,
что
ее
дружбе
с
М
В.
конца
не
было.
Из
стихов
ее
помню
только
у цел евшие
за
двадцатилетие
жизни
и
памяти
—
строки:
В
небе
вьется
красный
плащ,
-
-
Я
лица
не
ув ида ла!
И
еще:
Даж е
Ро нсара
сонеты
Не
ра з омкн ули
мне
грусть.
Вс е,
что
сказал и
поэ ты,
Знаю
давно
наизусть!
И
—
в
от вет
на
какой-то
букет:
И
лик
бесстыдных
орх ид ей
Я
ненавижу
в
светских
лицах!
—
образ
ахматовский,
уда р
—
мой,
стихи,
написанные
и
до
Ах­
ма т овой,
и
до
м еня
—
до
того
правильно
мое
утверждение,
что
все
стихи,
бывшие,
сущие
и
буд ущи е,
на пи саны
одной
женщи­
ной
—
безымянной.
И
по сл едн ее,
что
помню:
О,
суждено
ль,
чтоб
я
узнала
Лю бовь
и
смерть
в
тр инад цать
лет !
—
магически
и
есте ствен но
перекликающееся
с
моим:
Ты
дал
мне
д етс тво
лучше
сказки
И
дай
мне
смерть
—
в
се мнад цать
ле т!
С
той
разницей,
что
у
нее
суждено
(смерть), а у меня
—
да й.
Так
же
странно
и
естест вен но
б ыло,
что
Черубина,
кот орой
я,
под
непосредственным
уда ром
ее
судьбы
и
ст их ов,
сразу
пос лала
свои,
из
вс ех
ни х,
в
своем
ответном
пис ьм е,
отметила
имен но
эти,
име нно
эти
две
строки.
Помн ю
узкий
лил о вый
конверт
с
ос т­
рым
п очерк ом
и
с ил ьным
запахом
духов,
Черубинины
конверт
и
почерк,
ме ня
в
моей
рожденной
простоте
скорее
оттолкнувшие,
чем
привлекшие.
Ибо
я-то,
и
трижды:
как
женщ ин а,
как
пои
и
213


как
н сэ стет
любила
не
гордую
иностранку
в
хора х
и
на
хорах
жиз ни,
а
име нно
шк ольн ую
уч ит ель ницу
Д ими тр иеву
—
с
д ушой
Черубины.
Но
дел о -то
ведь
для
Черубины
б ыло—
не
в
мо ей
любви.
Чсрубина
дс
Габриак
уме рла
два
года
назад
в
Туркестане.
Нс
знаю,
зн ал
ли
о
ее
смерти
М акс.
Почему
я
так
долго
на
эт ом
слу чае
остановилась?
Во-первых,
пот о му,
что
Черубина
в
жизни
Макса
бы ла
не
случаем,
а
собы ти ­
ем,
то
есть
он
сам
на
ней
долго,
навсегда
остановился.
Во- вто ­
р ых,
что бы
дать
Макса
в
его
ис той
сфере
—
женских
и
по эт овых
душ
и
су деб.
Ма кс
в
жиз ни
же нщин
и
поэтов
был
providentiel*,
когда
же
эт о,
как
в
случае
Черубины,
Аделаиды
Герцык
и
моем,
сли в алось,
когда
жен щин а
оказывалась
поэтом
и ли,
что
вернее,
п оэт—
женщиной,
его
дружбе,
бережности,
терпению,
внима­
нию,
поклонению
и
сотворчеству
не
б ыло
конц а.
Это
был
прежде
вс его
человек
со-бытийный.
Как
вся
его
ду ша
—
прежде
всего
—
сосуществование,
которое
иные ,
не
глуб око
глядящие,
называли
мозаикой,
а
любители
ученых
терминов
—
эклектизмом.
То
единство,
в
котором
б ыло
все,
и
то
все,
к оторое
бы ло
един­
ством.
Еще
два
слова
о
Черубине,
последних.
Часто
слышала,
когда
называла
ее
имя:
«Да ведь,
собственно,
это
не
она
писал а,
а
Вол оши н,
то
ест ь
он
все
вы пр авл ял».
Другие
ж е : «Неужели вы верите в эту мисти ­
фикацию?
Это
просто
Волошин
писал
—
под
женск им
и,
нужно
сказать,
очень
неудачным
пс е вдо нимо м».
И
сколько
я
ни
оспари­
вала,
ни
вскипала,
ни
ск ре жетал а
—
«Нет,
не т,
никакой
такой
по­
этессы
Черубины
не
бы ло.
Был
Максимилиан
Волошин
—
под
псев до ним ом ».
Нет
обратнее
стихов,
чем
Волошина
и
Черубины.
Ибо
он,
та­
кой
женственный
в
жизни,
в
поэзии
своей
—
це ли ком
мужестве­
нен,
то
е сть
гол ова
и
пя ть
чувств,
из
ко торых
больше
всего
—
зр ени е.
Поэт—
живописец
и
ваятель,
поэт—
миросозерцатель,
никогда
не
лирик
как
строй
души.
И
он
так
же
не
мог
н ап исать
стихов
Черубины,
как
Чер убина
—
его .
Но
факт,
что
л юди
бы ли
знакомы,
что
оди н
из
них
писа л
и
п ечатался
давно,
второй
никог­
да,
что
оди н
—
мужчина,
др угой
—
женщина,
даже
факт
одн ой
и
той
же
полыни
в
сти хах
—
неизбежно
заста вл ял и
л юдей
ут ве рж-
"Ниспосланным провидением,
провидцем
(фр.).
214


дать
невозможность
ку да
большую,
чем
со сущ ест во вание
поэта
и
поэта,
р авен ство
известного
с
безвестным,
несущественность
в
д еле
поэтической
силы
—
мужского
и
жен с кого,
ес те стве ннос ть
одн ой
и
той
же
полыни
в
стихах
при
одно м
и
том
же
полы нном
местопребывании
—
Кок те бе ле,
право
вся ко го
на
одн у
полын ь,
лишь
бы
полынь
выходила
р аз ная,
и,
наконец,
самостоятельный
Бож ий
дар,
ни
в
каких
поправках,
кром е
собственного
опыта,
не
нуждающийся.
«Я бы очень хотел так писать,
как
Черубина,
но
я
так
не
умею», —
вот
точные
слова
М.
В.
о
своем
предполагаемом
авторстве.
Ма кс
больше
сд елал,
чем
нап исал
Ч е ру бинины
стихи,
он
со­
зда л
живу ю
Черубину,
миф
самой
Черубины.
Не
мистификация,
а
мифотворчество,
и
не
псевд они м,
а
велик ий
ано ним
народа,
мифы
творящего.
Макс,
Черубину
создав,
остался
в
тени,
—
из
кот орой
его
ныне,
за
руку,
выво жу
на
белый
с вет
своей
любви
и
благодарности
—
за
Черубину,
себя,
вс ех
те х,
чьих
имен
не
зна ю
—
благодарности.
А
вот
листочки,
кото рым и
Черубина
перекладывала
стихи,
—
маслина,
тамариск,
полынь
—
действительно
волошинские,
ибо
бы ли
сорваны
в
Кок те беле.
Эта
страсть
М.
В.
к
мифотворчеству
было
ска зал ась
и
на
мн е.
—
Марина!
Ты
с ама
себ е
вр е дишь
избытком.
В
тебе
материал
десяти
поэтов
и
сплош ь —
з ам ечат ель ных !..
Аты
не
хоче шь
(вкрадчиво)
все
св ои
сти хи
о
России,
например,
напеч атат ь
от
лица
ка кого- н иб удь
его,
ну
хоть
Петухова?
Ты
увидишь
(разгора­
яс ь ), как их через десять дней вся Москва и весь Петербург будут
знать
наизусть.
Брюсов
нап иш ет
статью.
Яблоновский
н апи шет
статью.
А
я
напишу
предисловие.
И
ты
нико г да
(подымает палец,
глаз а
страшные), ни-ког-да
не
скажешь,
что
это
ты,
Марина
(умо­
л яющ е), ты не понимаешь,
как
это
будет
чуде сн о!
Те бя
—
Брю­
сов ,
напри мер ,
—
бу дет
к олоть
стихами
Пе тухо ва : «Вот,
если
бы
г- жа
Цветаева,
вместо
того
что бы
воспевать
собственные
з ел еные
глаза,
обратилась
к
родимым
зел ен ым
полям,
как
г.
Петухов,
ко­
торому
то же
семнадцать
л ет...»
П е тухов
стан ет
твоей
bête noire*,
Марина,
тебя
им
за м учат,
М арина,
и
ты
никогда
—
понимаешь?
Нико г да!
—
уже
не
сможешь
написать
ничего
о
России
под
своим
им енем ,
о
Росси и
будет
писат ь
только
Петухов,
—
Марина!
ты
под
конец
во з ненав иди шь
Петухова!
А
потом
(совсем уж захлеб­
нувшись)
нет!
зачем
пот ом,
сейчас
же,
одновременно
с
Пету х о­
вым
мы
создадим
еще
поэта,
—
поэ тессу
или
поэта?
—
и
поэтес-
♦Наваждением ( фр) .
215


су
и
поэта,
это
будут
близнецы,
по эт ич еские
близнецы,
Крюковы,
скажем,
бра т
и
сест ра.
Мы
создадим
то,
чего
еще
не
бы ло,
то
есть
гениал ьны х
близнецов.
Они
будут
писать
твои
романтические
стихи.
—
Макс !
—
а
мне
что
останется?
—
Тебе?
Все,
Мари н а.
Все,
чем
ты
еще
будешь!
Как
ум олял!
Как
обольщал!
Как
соблазнительно
расписывал
ано ним ат
та кой
славы,
с лаву
та кого
анонимата!
—
Ты
будешь,
как
тот
король,
Марина,
во
владениях
которого
ни ког да
не
заходило
солн ц е.
Кром е
тебя,
в
р усс кой
поэзии
нико го
не
о стан ется.
Ты
свои ми
Петуховыми
и
б лиз нец ами
выживешь
всех,
Марина,
и
Ахматову,
и
Гумилева,
и
Кузмина...
—
И
тебя,
Макс!
—
И
меня,
конечно.
От
нас
ничего
не
о ст анет ся.
Ты
будешь
—
все,
ты
будешь
—
вс ё.
И
(глаза белые,
шепот)
тебя
самой
не
оста­
нется.
Ты
будешь
—
те.
Но
М ак сино
мифотворчество
ро ко вым
образом
преткнулось
о
скал у
м оей
немецкой
протестантской
честн о сти ,
губительной
гордыни
все,
что
пишу,
—
подписывать.
А
хороший
был
бы
Пе­
тухов
поэ т!
А
тех
поэтических
близнецов
по
сей
ден ь
оплакиваю.
Сосуществование
поэта
с
поэтом
—
равенство
изв естно г о
с
безвес тн ым .
Я
сам а
то му
живо й
пример,
ибо
никто
н ик огда
с
та­
кой
благоговейной
бережностью
не
относился
к
мо им
так
назы­
ваемым
зрелым
стихам,
как
тридцатишестилетний
М.
В.
к
моим
шес тнад цати л етни м.
Так
люд и
счита ются
только
с
патентован­
ным,
для
них
—
из-за
большинства
голосов
сл авы
—
несомнен­
ным.
Ни
в
чем
и
нико г да
М.
В.
не
дал
мне
почувствовать
пре им у-
{цеств своего опыта,
не
говоря
уже
об
имени.
Он
ме ня
любил
и
за
мои
про мах и.
Как
вс якого,
кто
чем -то
был.
Ничего
от
мэтра
(а
времена
были
сильно
м эт ро вые!), все от спутника .
Могу
сказать,
что
он
стих и
любил
совершенно
так,
как
я,
то
е сть
как
ес ли
бы
сам
их
ни ког да
не
писал,
всей
силой
без н адежн ой
любви
к
недо­
ступной
силе.
И,
одновременно,
всякий
хо ро ший
ст их
слушал,
как
свой.
Вс якая
хороша я
строка
была
ему
личным
даром,
как
любящему
природу
—
солнечный
луч .
(«Было,
б ыло,
было», —
а
как
это
бывшее
неср ав нен но
больше
есть,
чем
с ущее!
Как
есть
навсег д а
е сть!
Как
бывшего
—
нет !) Помню одну только одну его
поправку
попытку
поправки
—
за
весь
толстый
«Вечерний аль­
бом»
в
самом
начале
знакомства:
216


И
мы
со
вздохом,
в
темных
лапах.
Со ж жем,
тос к уя,
корабли...
—
А
вы
нс
думаете,
Ма рина
(пауза,
выжидательные
гл аза )...
Ивановна,
что
это
немножко
трудно
—
и
сложно
—
сжиг ат ь
ко­
рабли
—
в
темных
лапах?
что
для
э того
—
в
лап ах
—
как
будто
ма ло
мес та?
При че м,
несомненно,
в
медвежьих,
то
есть
очень
сильных
лапах ,
кот орые
сильно
жмут.
В едь
ко раб ли
как
будто
пр иня то
сжигать
на
море,
а
здесь
—
медвежьи
лапы
—
явн о
—
лес,
дремучий.
Трудно
же
предположить,
что
мед вед ь
расп оло ­
жилс я
с
ва ми
на
берегу
м оря,
на
котором
—
тут
же
—
горя т
в аши
кор абл и.
Так
это
у
меня
и
осталось
в
пам ят и:
коктебельский
пустын­
ный
берег,
на
нем
медведь,
то
е сть
Макс,
со
мн ой,
а
тут
же
у
бере г а,
чтобы
у добнее,
це лая
флотилия
кораблей,
которые
го­
ря т.
Еще
одно,
тож е
полушуточное,
но
здесь
скобка
о
шутке.
Я
о
Максе
расск аз ыв аю
со вер ш енно
так
же,
как
Макс
о
те х,
кого
лю­
би л,
и
я
о
Максе
—
нынче ,
совершенно
так
же,
как
о
Мак се
—
вч ера,
то
есть
с
живой
любовью,
улыбки
не
только
не
боящейся,
но
часто
ее
ищущей
—
как
отвода
и
ра зря да.
Итак,
из
все х
изустных
стихов
одного
его
посещения
мне
больше
всего,
до
тоски,
понравилось
такое
двустишие:
Вместе
в
один
водоем
поглядим
ли
мы
осенью
темной.
Сблизятся
две
головы
—
три
отразятся
в
воде.
—
Максимилиан
Александрович,
а
почему
не
четы р е,
ведь
каждый
вспоминает
своего!
—
Четыре
голов ы
—
это
б ыло
бы
две
пары,
две
пары
голов
скота,
и
никаких
стихов
бы
не
бы ло,
—
вежливо,
но
сдержанно
от вет ил
Макс.
Сраженная
доводом,
а
еще
больше
видени ем
четы р ех
рогас­
тых
гол ов
в
глуби не
версальского
в одое ма,
от
поправки
отказыва­
юсь .
В
следующий
при ход,
пр от ягива я
ему
его
же
в
первый
при­
ход
п одар енну ю
книг у:
—
Впишите
мне
в
нее
те,
ну
самые
ч удные ,
мои
лю бим ые:
«Вместе в один водоем забредем ли мы осенью темной. .. »
Он
н ег одую ще:
—
То
ест ь
как
—
з аб ред ем ? (убежденно) —
заглянем!(спох­
в аты в аясь)—
заглядим!
—
то
ес ть
поглядим,
конечно,
вы
ме ня
217


совсем
сби ли! (Пауза.
Задумчиво.)
А
вы
знаете,
это
то же
хорошо
забредем,
так,
каж етс я,
еще
лу чше ...
Я:
—
Да,
как
две
кор овы ,
которы е
забрели
и
пою т
(с озарени ­
ем)
—
Мак сими лиан
Александрович!
Да
ведь
это
же
тс
сам ые
и
ес ть!
Две
пары
г олов
рога того
скота!
Помн ю
е ще,
из
сра зу
пол юб ле нных
стихов
М акса:
Теперь
я
мертв,
я
стал
л ист ами
кн иги,
И
можешь
ты
меня
перелистать...
Послушно
и
внимательно
перел исты ваю
и
—
какая-то
помет­
ка,
вглядываюсь:
(Демон)
Я,
как
ты,
тяжелый,
темный,
И
безрылый,
как
и
т ы...
Над
безрылым,
чернил ом,
увесистое
К., то
есть
бе ск рылый.
Макс
эт ой
сво ей
опечаткой
всегда
хвастался.
Максина
книга
сти хов .
В ижу
ее,
тут
же
отданную
в
ярко-крас­
ный
переплет,
в
один
том
—
в
оди н
дом
—
со
стихами
Ад елаид ы
Гер цык.
Не
царевич
я,
похожий
На
н его
—
я
был
иной .
Ты
ведь
зн аеш ь,
я
—
прохож ий,
Близ ки й
всем,
все му
чужой .
Мы
друг
друга
не
забудем,
И,
целу я
дольний
прах,
Понесу
я
сказку
людям
О
цар евне
Таиах.
Эти
стихи
я
слушала
двойною
болью:
ост авл е нной
и
уходя­
щего,
не т,
еще
третьей
б олью:
ост авш ей ся
в
стороне:
не
м не!
А
эту
царевну
Таиах
воочию
вскоре
увидела
в
мастерской
Макса
в
Коктебеле:
огромное
каменное
египетское
улыбающееся
же нс­
кое
ли цо,
в
память
которого
и
бы ла
названа
та,
мне
неизвестная,
любимая
и
оставленная
земная
женщина.
218


Но
тут
уместен
один
рассказ
матери
М акса:
—
Макс
тог да
тольк о
что
женился
и
вот,
пр иез жает
в
Кокте­
б ель
с
Маргаритой,
а
у
нас
жи ла
о дна
дама
с
маленькой
девочкой.
Сидим
в се,
обедаем.
Девочка
смотрит,
с мо трит
на
мо лоды х,
то
на
Макса,
то
на
Маргариту,
то
опя ть
на
Маргариту,
то
опя ть
на
Мак ­
са,
и
гро мк им
шепотом—
ма те ри: «Мама!
Почему
эта
царевна
вышла
замуж
за
э того
дв о р ни ка?» А Маргарита,
действительно,
походила
на
царевну,
во
Флоренции
ее
на
ули це
просто
звали:
Ангел!
—
И
никто
не
обиделся?
—
Никто,
Маргарита
смеялась,
а
М акс
сиял.
От
себ я
прибавлю,
что
дворник
в
гла зах
трехлетней
девочки
существо
мифическое
и
нартах
трехлетней
девочки
с лово
мис ­
тическое.
Дворник
рубит
дрова
ог ро мным
ко лун ом,
на
ко торы й
страшно
и
смотреть.
Дворник
*«ах спине приносит целый лес,
дворник
топит
печ и,
то
ест ь
играет
с
огнем
огромной
ж елез ин ой,
которая
наз ывает ся
кочерга.
А
коче рга
—
это
Яга .
Дворник
стоит
по
шею
в
снег у
и
не
замерзает,
лопаты
у
дворника
в десятеро
больше
девочкиной,
а
сапог
выш е
самой
девочки.
Дворник
и
в
воде
не
тонет,
и
в
ог не
не
горит.
Дворник
может
сд ел ать
то,
на
чем
кататься,
и
то,
с
чего
кататься,
сал азки
и
гору.
Дворник,
в
кон­
це
концов,
единственное
в ид ение
мужественности
в
гла зах
девоч­
ки
того
времени.
Папа
ничего
не
может,
а
дворник
—
все.
Значит,
дворник
—
великан.
А
может
быть,
если
рас серди тся
—
и
людо­
ед.
Так,
один
трехлетний
мальчик,
пришедший
к
нам
в
гости
и
упорно
не
желающий
играть
в
ниж них
ко мн ат ах : «Убери того бе­
лог о
людоеда!»—«Но
какого?»—«С
боро дой !
На
ме ня
со
шк а­
фа
с мотри т!
Гла за
бел ые!
Убе ри
тог о
страшного
дворника!»
Страшный
дворник
—
Зевес.
Я
сказ ал а,
что
стихи
Мак са
я
переплела
со
стихами
А.
Ге р-
цык.
Сказать
о
ней
—
мой
отдельный
живой
дол г,
ибо
она
в
мое й
жизни
тако е
же
событие,
как
Макс,
а
я
в
ее
жи зни
событие,
мо­
жет
быть,
больше,
чем
в
жиз ни
Макса.
Пока
же
—
Од но
из
жизненных
призваний
Мак са
было
сво ди ть
людей,
творить
встречи
и
су дь бы.
Бескорыстно,
ибо
случалось,
что
двое,
им
сведенные,
ско ро
и
надолго
забывали
его.
К
его
собственному
определению
себя
как
коробейника
идей
мог у
прибавить
и
коро­
бейника
друзей.
Убедившись
се йча с,
за
жизнь,
как
лю ди
на
дру­
зей
скупы
(почти как на деньги:
убудет!
мне
меньше
о ста нется!),
насколько
все
и
в сех
хотят
для
с ебя,
ни чего
для
д ругог о,
насколь­
219


ко
страх
потерять
в
людях
сил ь нее
радости
дать,
не
могу
нс
на­
ст аиват ь
на
эт ом
рожденном
Максином
свойстве:
щедрости
на
самое
дорогое,
прямо
обратной
ревности.
Люди,
как
Плюшки н
ржавый
гвоздь,
и
самого
завалящего
знакомого
от
гл аз
берегут
—
а
вд руг
в
хозяйстве
пригодится?
Да,
ревности
в
нем
не
бы ло
ни­
како й
—
никогда,
кром е
рвения
к
богатству
ближнего
—
бывше­
го
вс е гда.
Он
так
же
давал,
как
другие
берут.
С
ж адно сть ю.
Да­
ва л,
как
отдавал.
Он
и
свой
коктебельский
до м,
так им
т рудом
добытый,
так
вык о ло че нный,
такой
заслуженный,
такой
его
по
духовному
праву,
к ро вный,
вну тр енне
свой,
как
бы
с
ним
сорож-
д енный,
п охожи й
на
нег о
боль ше,
чем
его
гипсовый
слепок,
—
не
ощущал
своим,
физически
своим.
Ком н аты
(по смехотворной
цене )
сдавала
Ел ена
Оттобальдовна.
Ма кс
физически
не
мог
сда­
вать
комнат
друзьям.
Еще
меньше
—
чужим.
Эт от
человек,
ни­
когда
ни
пер ед
кем
ни
за
что
ни
в
чем
не
стесня вш и йся,
в
челове­
ческ их
отношениях
—
пл ававш ий,
с тоял
перед
вами,
как
малый
реб енок
или
как
бы к,
опу ст ив
голову.
—
Марина!
Я
правда
не
м огу.
Это
невыносимо.
Поговори
с
мамой...
Я...
—
И
топот
убегающих
сандал ий
по
лестнице.
За то
мо ре,
степь,
горы
—
три
коктебельских
стихии
и
соби ра­
тельную
четвертую
—
пространство,
он
ощущал
так
с в оими,
как
никакой
кламарский
рантье
св ой
«павильон».
Полынь
он
произ­
носи л
как:
моя.
А
Карад аг
(название горы)
просто
как:
я.
Но
одн а
ф изи чес кая
собственность,
то
есть
соб ств ен н ость
признания
и
фи зи чески ,
у
не го
была:
книги.
Здесь
он
был
лют.
И
здесь,
и
еди нс твен но
здесь
—
капризен,
давал,
что
хотел,
а
не
то,
что
хо­
тел
—
ты.
«Макс,
можно?..»— «Можно,
Марина,
тольк о
уверяю,
что
тебе
не
по нр авит ся ...
Возьми
лучше...» —«Нет,
не
не
по нрав ит ся,
а
ты
боишься,
что
с лишк ом
понравится
и
что
я,
как
кончу,
буду
оп ять
сначала,
и
так
до
конца
л ета». —
«Марина,
уверяю
тебя,
что...»— «Или
что
замажу
в
черешнях.
Макс,
я
очень
аккурат­
на». —
«Я знаю,
и
дел о
не
в
т ом,
а
в
том,
что
теб е
гораздо
буде т
ин тер е сней
Ка пита н
Фракасс». —
«Но я не хочу Фракасс,
я
хочу
Жа нлис .
Макс,
милый
Ма кс,
дорогой
Макс,
Плюшкин-Макс,
ве дь
ты
же
ее
сей час
не
читаешь!»—«Но
ты
мне
обещаешь,
что
ник о­
му
не
даш ь
из
рук ,
даже
под ер жат ь?
Что
ты
вернешь
ее
мне
не
поз же
как
через
неделю,
здесь
же,
из
рук
в
руки
и
в
том
же
виде...» — «Нет,
на
три
секунды
раньше
и
на
три
страницы
то л­
ще!
Макс,
я
ее
уд лин ю!»
Дав ал,
голубчик,
но
со
вздохом,
вздохом,
который
был
еще
220


слышен
на
последней
ступеньке
лестницы.
Давал—
все,
да­
вал
—
всем.
Но
сколько
в ыпущ е нных
из
рук
книг
—
стол ьк о
по­
бед
над
этой
единственной
из
ст раст ей
со бств енн и честв а,
для
ме ня
с вящ ен ной:
страстью
к
со б ственн ой
книге.
Святая
жа д­
ность.
Возвратимся
к
Аделаиде
Гер цык.
В
первую
горячую
голову
нашего
с
ним
схождения
он
ж иво писал
мне
ее:
глу хая,
некраси­
вая,
немолодая,
неотразимая.
Лю бит
мои
стихи,
ж дет
меня
к
себе.
Пришла
и
увидела—
только
неотразимую.
По дру жи лись
страстно.
Кстати,
одна
опечатка—
и
везло
же
на
них
Максу!
В
статье
обо
мне,
говоря
о
мо их
старших
предшественницах:
«древние заплатки Аделаиды Герцык»... «Но,
М.
А.,
я
не
совсем
понимаю,
почему
у
э той
по эт есс ы-—
зап латк и?
И
почему
еще
и
др ев ние ?» Макс,
с ия я: «А это не заплатки,
это
заплачки,
женск ие
народные
пе сни
такие,
от
пл ача».
А
пот ом
А.
Герцык
мне ,
фило­
софски:
«Милая,
в
опечатках
иногда
глубокая
муд рос ть:
каждые
стихи
в
конце
ко нцов
—
заплата
на
прорехах
жизни.
Осо бе нно
—
мои.
Сл ава
богу
еще,
что
древние!
Ничего
нет
плачевнее
—
но вых
зап­
лат!»
И
вот,
может
быть
год
спустя
нашего
с
А,.
Г.
схождения,
Ма кс
мн е: «Марина! (мы давно уже были на « ты»), а ты знаешь,
что
я
тебя
тогда
Аделаиде
Казимировне
—
подарил».
—
«То есть
как?»—«Разве
ты
не
знаешь
(глубоко серьезно), что можно да­
рит ь
людей
—
без
их
ведома
и
что
это
неизменно
удается,
то
ест ь
что
то т,
кого
ты
даришь,
стан о ви тся
нео тъ емлем ой
духовной
соб­
ственностью
тог о,
кому
даришь.
Но
я
те бя
в
хорош ие
руки
пода­
рил». —
«Макс,
а
сл уч айно
—
не
продал?»Он,
сов ерш енно
серь­
ез но: «Нет.
А
мог
бы.
Потому
что
А.
Г.
очень
жадна
на
душ и,
она
тебя
у
ме ня
целый
веч ер
выпрашивала
и
очень
мног их
предлага­
ла
взамен:
и
Булга ков а ,
и
Бе рдяев а,
и
какую-то
переводчицу
с
п ольск ого.
Но
он и,
во- пе рвых ,
мне
б ыли
не
нужны,
а
во-вторых,
я
друзьям
друзей
тольк о
да рю ...
В
конце
вечера
она
те бя
получила.
Ты
довольна?»
Мол ч ание.
Он,
з аиск иваю ще : «Я ведь знал,
ко му
теб я
дарю.
Как
породистого
щенка
—
в
хо ро шие
руки ». —
«Макс,
а
те бе
не
жаль?»—«Нет.
Мне
ни ког да
не
жаль
и
ни ког да
не
мен ьше .
(Пау­
за. )
М арина,
а
тебе
—
жаль?» — «Макс,
я
теперь
собака
—
д руго­
го
садовника!»
221


А
как
был о
жал ь,
как
сердце
сжалось—
от
такой
свободы,
св оей
от
него,
его
от
меня,
его
от
всех .
Хотя
и
расширилось
радо­
с тью,
что
А.
Г.,
кот орая
мне
так
н рав илась ,
меня
целый
ве чер
в ыпр аш ивала.
Сжалось—
расширилось—
в
это м
его ,
сердца,
и
жизнь.
При
первом
св иданй и
с
Аделаидой
Казимировной: «А я те­
пе рь
знаю,
почему
вы
меня
так
особенно
л юби те!
Не т,
нет ,
не
за
стихи,
не
за
Германию,
не
за
с ходст во
с
собой
—
и
за
это,
конеч­
но,
—
но
я
говорю
особенно
любите...» — «Говорите!» — «Пото­
му
что
Макс
вам
меня
подарил.
Не
гляд ит е,
пожал у йста,
такими
невинн ым и
глаз ам и!
Он
мне
сам
рассказал». —
«Марина! (Мол­
чи т,
переводя
д ы хан ие.) Марина!
Мак с
Александрович
вас
мне
не
подарил,
он
вас
мне
прои гра л ».
—
«Что-о-о?»— «Да,
милая.
К ог­
да
он
мне
принес
в ашу
книгу,
я
сразу
об нар у жила
пол ное
отсут­
ствие
литературных
влия ний,
а
М.
А.
н астаи вал
на
необнаружен­
ном.
Мы
целый
вечер
про спо р или
и
в
конце
держали
пари:
если
М.
А.
в
теч ен ие
месяца
это го
влия ния
не
обн а руж ит,
он
мне
вас
проигрывает,
как
самую
любимую
вещь.
Потому
что
он
вас
очень
любил,
Мар ина,
и
еще
любит ,
но
тольк о
так
и
поскольку
разре­
шаю
—
я.
Никакого
влияния,
кром е
Напо ле о на,
к оторы й
не
ест ь
вл ия ние
литературное,
он
обнаружить
не
мог
—
потому
что,
я
это
сразу
знала,
никакого
литературного
вл ияния
и
не
бы ло
—
и
я
вас
через
месяц,
де нь
в
день,
час
в
час
—
получила.
О,
он
очень'ста­
рался
вас
отстоять,
то
ест ь
вашего
духовного
от ца
изобличить,
он
даже
пытался
представить
Наполеона,
как
писателя,
ссылаясь
на
его
воззвания
к
со лд а т ам : «Soldats, du haut de ces pyramides
quarante siècles vous regardent...*
Но
тут
я
его
изо б лич ила
и
заста­
вила
замолчать.
Так,
милая,
вы
и
сделались
моей
собственнос­
тью .
(С неподдельным негодованием:) А сам теперь ходит и хвас­
тае тся,
что
под а ри л...
это
оче нь
некрасиво».
Ма кс
стоял
на
своем.
Аделаида
Казимировна
ст ояла
на
своем.
Совместно
я
их
спр оси ть
как-то
не
решилась.
Мож ет
быть,
тайно
боясь,
что
вдруг
—
в
пор ыве
великодушия
—
начнут
меня
друг
другу
передаривать,
то
е сть
откажутся
оба,
и
опя ть
останусь
со­
ба ка
бёз
хозяина
либ о,
по
сказке
Кипл инг а,
ко шка,
которая
гуляет
сам а
по
себе.
Так
правды
я
и
не
узнала,
кр оме
единственной
правды
своей
к
ним
обои м
любви
и
благодарности.
Но
—
проиг­
рал
или
подарил
—
«Передайте Марине,
—
писала
она
в
после­
дн ем
пись ме
тому,
кто
мне
эти
сло ва
перед ал
—
что
ее
кн ига
“Версты”,
к ото рую
она
нам
оставила,
уезжая,
—
лучшее,
что
ос-
♦Солдаты,
с
э тих
пи рамид
с орок
веков
смотрят
на
вас... (фр.)
222


тал ось
от
России».
Это
ответственное
напу тст вие
я
пр ивожу
не
из
самохвальства,
а
чтобы
показать,
что
она
Максиным
подар­
ком
—
или
пр оигр ыш ем
—
до
конца
осталась
дов ольн а.
Так
они
и
остались
—
Максимилиан
Волошин
и
Аделаида
Герцык
—
как
тогд а
сопереплетенные
в
од ну
книгу
(моей моло­
до с ти), так ныне и навсегда сплетенные в единстве моей благо­
дарности
и
любви.
КОКТ ЕБЕЛ Ь
Пят ого
мая
1911 года,
после
чуд есн ого
меся ца
одиночества
на
развалинах
генуэзской
крепости
в
Гурзуфе,
в
ве ском
обществе
пятитомного
Калиостро
и
шеститомной
Консуэлы,
после
целого
дня
певучей
арбы
по
дебр ям
вос т очно го
Крыма,
я
впер вы е
всту­
пил а
на
коктебельскую
землю,
п еред
самым
Максиным
домом,
из
которого
уже
огромными
прыжками,
по
бе лой
вне шне й
л естни це,
не сся
мне
навстречу
—
со вер ш енно
но вый,
неуз н авае мый
Макс.
Ма кс
легенды,
а
чаще
сплетни
(злостной!), Макс,
в
кавычках,
«хитона», то есть попросту длинной полотняной рубашки,
Ма кс
сандалий,
почему-то
признаваемых
об ыв ател ем
тольк о
в
виде
иносказания
«не достоин развязать ремни его сандалий»
и
не из­
вест но
почему
страстно
отвергаемых
в
быту
—
хо тя
земля
та
же,
да
и
быт
приблизительно'
тот
же,
быт,
диктуемый
прежде
всего
природой,
—
Макс
по лынно го
веночка
и
цвет но й
подпояски.
Мак с
широченной
улыб ки
г ост епр иимст ва,
Макс
—
Ко кте б еля.
—
А
теперь
я
вас
познакомлю
с
мамой.
Елена
Оттобальдовна
Волошина
—
Марина
Ивановна
Цветаева.
Мама:
седые
отброшенные
назад
волосы,
о рли ный
профиль
с
го лу бым
гла зом ,
белый,
серебром
шитый,
длинный
кафтан,
си­
ние,
по
щи колотк у,
шаровары,
каза нские
сапоги.
Переложив
из
правой
в
ле вую
ды мящу юся
па п ир осу: «Здравствуйте!»
Е.
О.
Волошина,
рожденная
—
я вно
немецкая
фамилия,
кот о­
рую
сейчас
забыла*.
Внешность
явно
ге рма нск ого
—
говорю
ге р­
манского,
а
не
немецкого
—
происхождения:
Зигфрида,
ес ли
бы
прожил
до
старости,
та
внеш ност ь,
о
к оторой
я
в
каких-то
с ти хах:
—
Длинноволосым
я
и
пр ямо нос ым
Германцем
славила
богов.
*Нотабене!
Вспо м нила!
Тип.
(5 апреля 1938 года,
при
окончательной
правке
пять
лет
спустя!) -
Примеч.
М.
Цв етаево й.
223


(Что для женщины короткие волосы
—
то
для
германца
длин­
ные.)
Или
же,
то
же,
но
ближе,
лицо
старого
Ге те,
явно
германс­
кое
и
я вно
божественное.
Первое
впечатление
—
осанка.
Ц ар­
стве нн о сть
осанки.
Дв ин ется
—
рублем
подарит.
Чу вс тво
возве-
личенности
от
од ного
ее
милостивого
взгляда.
Вто рое ,
ес те ствен ­
но
вы т екающее
из
пе рво го:
опаска.
Так ая
не
спустит.
Чег о?
Да
ни чего.
В ели чест ве нн ость
при
маленьком
росте,
вел ич ие
—
из­
низу,
наше
поклонение
—
сверху.
Впрочем,
был
уже
такой
слу­
чай
—
Наполеон.
Глубочайшая
простота,
костюм
как
прирос,
в
другом
немыс­
ли ма
и,
должно
быть,
неузнаваема:
сама
не
своя,
как
и
оказа­
лось,
два
год а
спустя
на
крестинах
моей
дочери:
Е.
О.,
из
уваже­
ния
к
куму
—
моему
отцу
—
и
снисхождения
к
лю дски м
н авы­
кам,
была
в
юб ке,
а
юбк а
не
сп асл а.
Никогда
не
за буду ,
как
ко­
сил ся
старый
замоскворецкий
б атюшк а
на
эту
крестную
мать,
подушку
с
младенцем
державшую,
как
ларец
с
ре га лия ми,
и
вокруг
купели
выступавшую
как
бы
церемониальным
маршем.
Но
вернемся
назад,
в
начало.
Все:
самокрутка
в
серебряном
мундштуке,
спичечница
из
цельного
сердолика,
серебряный
об­
ш лаг
кафтана,
н ога
в
сказочном
казанском
сап ожк е,
сере брян ая
прядь
от б роше нных
ветром
волос
—
единство.
Это
б ыло
т ело
им енно
ее
души.
Не
знаю,
почему
—
и
знаю,
почему
—
сухость
земли,
стая
не
то
диких,
не
то
домашних
собак,
лиловое
мор е
прямо
перед
до­
мо м,
си ль ный
з апах
жареного
барана,
—
эт от
Макс,
эта
мать
—
чу вст во,
что
входишь
в
Одиссею.
Елена
Оттобальдовна
Волошина.
В
детств е
любимица
Шами­
ля,
доживавшего
в
Калуге
последние
дни.
«Ты бы у нас первая
красавица
была,
на
Кавказе,
есл и
бы
у
теб я
б ыли
чер ные
гл аза ».
(Уже сказала
—
голубые.)
Напо м и нает
ему
его
младшего
люби­
мого
сына,
насильную
чу жую
Калугу
превращает
в
родной
Кав­
каз.
Младенчество
на
коле ня х
побежденного
Шамиля
—
как
тут
не
сдел атьс я
Кавалером
Надеждой
Дуровой
ил и,
по
кр айней
мере,
не
породить
поэта!
Итак,
Ш а миль.
Но
следующий
жизнен­
ный
шаг
—
институт.
Красавица,
все
о бо жают.
«Поцелуй
меня!»—«Дашь
третье
за
обедом—
по цел ую ». (Целоваться
не
любила
никогда.)
К
ко нцу
обеда
перед
корыстной
бесстрастной
красавицей
десять
порций
пир ож ног о,
то
есть
де сять
любящих
сердец.
Съ ев
пять,
остальными,
царственным
жестом,
одаривала:
не
тех ,
кто
дали,
а
тех,
кто
не
дали.
Каникулы
д ома,
где
уже
ход ит
в
мужском,
в
ма льчи шес ком
—
224


пижам
в
те
вре ме на
(шестьдесят лет назад!) не было,
а
для
пид ­
жака,
кроме
его
куц его
уродства,
бы ла
молода.
О
ее
тогдашней
красоте.
В озг лас
м атр оса,
видевшего
ее
с
одесского
мола,
купающейся: «И где же этовы,
такие
красивые,
р од и тесь?!»—
самая
со вер ш енная
за
всю
мою
жиз нь
словесная
да нь
красоте,
д рев ний
в озгл ас
рыбака
при
вид е
Афродиты,
воз­
глас
—
п очти
что
отч аяни я!
—
перекликающийся
во
мне
с
нед ав­
ними
строками
пролетарского
поэта
Петра
Орешина,
идущего
полем:
Да
ра зве
можно,
чтоб
фуражки
Пред
красотой
такой
не
снять?
Странно,
о
родителях
Е.
О.
не
помню
ни
слов а,
точно
их
и
не
было,
не
знаю
даже,
слышала
ли
что-нибудь.
И
отец,
и
ма ть
для
меня
покрыты
ор лины м
крылом
Ш ами ля.
Его
сы н,
не
их
дочь.
После
института
сразу,
шестнадцати
ле т,
з аму жество .
Почему
так
сразу
и
име нно
за
этого,
то
есть
больше
чем
вдвое
старшего
и
со всем
не
подходящего?
Мож ет
быть,
здесь
впер вые
обнаружива­
ется
наличность
родителей.
Так
или
иначе,
выходит
зам уж
и
в
за­
мужестве
продолжает
ход ить
—
тонкая,
как
тростинка
—
в
маль ­
чишеском,
удивляя
и
з абавл яя
сос ед ей
по
сад у.
Дел о
в
Киеве,
и
са ды
безмерные.
Вот
ее
изустный
рассказ:
—
Стою
на
ле сен ке
в
зал е
и
бе лю
пот олок
—
я
очень
любила
белить
сам а
—
чтобы
не
зам азать ся,
в
похуже
—
штанах,
конеч­
но,
и
в
поху же
—
руб ашке .
Зв он ок.
Кого-то
вводят.
Не
оборачивая
г олов ы,
бел ю
себ е
дальше.
К
Максиному
от цу
мно го
ходили,
не
на
вс ех
же
смотреть.
«Молодой человек!» —
не
оборачиваюсь.
—
«А молодой че­
л о в ек ?» Оборачиваюсь .
Какой-то
господин,
уже
в
летах.
Гля жу
на
н его
с
лестницы
и
жду,
что
дал ь ше.
«Соблаговолите передать па­
па ше...
то-то
и
то -то...»— «С
удовольствием».
Это
он
меня
не
за
жену,
а
за
сы на
прин ял .
П отом
рассказываю
Максиному
отцу
—
оказался
его
добрым
знакомым.
«Какой у вас сынок шустрый,
и
все
мое
к
вам
дел о
передал
толково,
и
б елит
так
сл ав но».
Максин
о тец
—
нич е го.
«Да,
—
гов орит ,
—
ничего
себ е
пар енек ». (Кста­
ти,
н ик огда
не
го вор ила
муж,
всегда
—
Максин
оте ц,
точно
эти м
указывая
точное
его
знач ение
в
своей
жиз ни
—
и
назначение.)
Скол ько-т о
там
времени
прошло
—
у
нас
пар адный
обе д,
первый
за
мою
бытность
замужем,
все
Максиного
отца
сослуживцы.
8—3257
225


Я.
понятно:
уже
нс
в
штанах,
а
настоящей
хозяйкой
дома:
и
рюши,
и
буф ы,
и
турнюр
на
заду—
все
честь
че с тью.
Один
за
другим
подходят
к
ручке.
Макс ин
отец
подводит
какого-то
госпо­
дина: «Узнаешь?» Я-то,
конечно,
узнаю
—
тот
самый,
которого
я
ч уть
б ыло
заодно
не
побелила,
а
тот : «Разрешите представиться» .
А
Максин
оте ц
ем у: «Да что ты,
что
ты!
Давно
знако м ы».
—
«Ни­
когда
не
имел
че с ти».
—
«А сынишку моего на лестнице по ­
мнишь,
потолок
белил?
Он а—
сам ый» .
Тот
то лько
рот
раскрыл,
не
дышит,
вот-вот
задохнется.
«Да я,
да
он е,
да
простите
вы
меня,
сударыня,
ра ди
бога,
где
у
мен я
глаза
были?» — «Ничего,
—
го­
в орю,
—
там
где
следует».
Це лый
вечер
отд ыша ть ся
не
мог!
Из
э той
истории
заключаю,
что
ро жд енная
ст раст ь
к
мис тиф и­
к ации
у
Ма кса
бы ла
от
обоих
ро д ит елей.
Языковой
же
дар
—
явно
от
матери.
Помню,
в
пер вое
коктебельское
ле то,
на
веранде,
ее
возмущенный
голос:
—
Как
у жасно
нынч е
стали
говорить!
Вот
Лиля
и
Вера,—
ведь
не
больше,
как
на
двести
слов
словарь,
да
еще
как
они
эти
сло ва
употребляют!
Ра ссказы вает
недавно
Ли ля
о
каком -т о
своем
знакомом,
ссыл ь ном
ка ком -т о : «И такой большой,
пе ч ал ьный,
ин­
теллигентный
глаз...»
Ну,
как
глаз
може т
бы ть
интеллигентным?
И
все
у
них
интеллигентное,
и
грудной
ребенок
с
интеллигент­
ным
выражением,
и
собака
с
инт елл иген тн ой
мо рдой ,
и
жандарм­
ский
полковник,
с
интеллигентными
усами...
Од но
слово
на
вс е,
да
и
то
не
ру сск ое,
не
только
не
русское,
а
никаковское,
ве дь
по-
фран цу зск и
intelligent —
умный.
Ну,
вы,
Мар ина,
знаете,
что
это
такое?
—
Футляр
для
очков.
—
И
во все
не
фут л яр!
Зачем
вам
немецкое
иска жен но е
Futteral, когда есть прекрасное настоящее русское слово
—
оче ш-
ник.
А
еще
пишете
стихи!
На
како м
языке?
Но
вернемся
к
молодой
Е.
О.
Потеряв
первого
ребенка
—
обожаемую,
с вою,
т оже
девочку-мальчика,
четырехлетнюю
до ч­
ку
Надю,
по
которой
тосковала
до
седых
и
белых
волос,
Е.
О.,
за брав
двухлетнего
Макса,
уходит
от
мужа
и
селится
с
сыном
—
кажется,
в
Кишиневе.
Служит
на
те лег ра фе.
Макс
дома,
с
ба­
бушк ой
—
ее
матерью.
По мню
карточку
в
коктебельской
комна­
те
Е.
О.,
на
видном
месте:
ст ари нный
мальчик
или
очень
м олода я
ж енщ ина
являют
миру
стоящего
на
столе
маленького
Гер ак ла
или
Зевсса
—
как
хот ит е,
во
всяком
случае
нечто
совсем
голое
и
оче нь
кудряв ое.
226


Два
случ ая
из
детского
М акса.
(Каждая мать сына,
даж е
ес ли
он
не
пишет
стихов,
немного
мать
Гете,
то
ест ь
вся
ее
жиз нь
о
нем,
том ,
рассказы:
и
каждая
молодая
девушка,
да же
если
в
этого
Гете
не
влюблена,
при
ней
—
Беттина
на
скамеечке.)
Жил и
бедно,
игрушек
не
было,
разные
ры ноч ные.
Ж или
—
нищенски.
Вокруг,
то
ест ь
в
городск ом
сад у,
где
гулял
с
бабуш­
к ой,
—
богатые,
счастливые,
с
ружьями,
ло шадк ам и,
повозками,
мячиками,
кнутиками,
вечными
игрушками
всех
времен.
И
неи з­
ме нный
вопрос
дома:
—
Мам а,
почему
у
других
мальчиков
есть
лошадки,
а
у
меня
не т,
ест ь
вожжи
с
бубенчиками,
а
у
ме ня
не т?
На
котор ый
неизменный
ответ:
—
Потому
что
у
них
есть
пап а,
ау
те бя
нет.
И
вот
после
одного
такого
папы,
кот орого
нет,
—
длительная
пауза
и
со вер ше нно
о тче тлив о:
—
Женитесь.
Другой
случай.
Зе л еный
двор,
во
дворе
трехлетний
Ма кс
с
ма­
терью.
—
Мама,
станьте,
по жал уйст а,
носом
в
угол
и
не
обо рач ивай ­
тесь.
—
Зачем?
—
Это
буд ет
сюрприз.
Когда
я
скажу
можно,
вы
обернетесь!
Покорная
ма ма
ор л иным
носом
в
каменную
стену.
Жд ет,
ждет:
—
Макс,
ты
с коро?
Ато
мне
надоело!
—
Сейчас,
ма ма!
Еще
минутка,
еще
две.
—
Наконец:
—
Мо ж­
но!
Оборачивается.
Плывущая
улы бк ой
и
толщиной
тре хле тн яя
упоительная
морда.
—
А
где
же
сюрприз?
—
А
я
(задохновение восторга,
так
у
него
и
остав шеес я)
к
ко­
лодцу
подходил
—
д о-о лго
глядел
—
ничего
не
увидел.
—
Ты
просто
га дкий
непослушный
мальчик!
А
где
же
сюрп­
ри з?
—
А
что
я
туд а
не
упа л.
Колодец,
как
ча сто
на
юге,
просто
че тыр ехугольн ое
отверстие
в
земле,
без
всякой
загородки,
квадрат
провала.
В
так ой
колодец,
как
и
в
тот
наш
совместный
во доем ,
д ейст вит ель но
можно
за бре сти.
Еще
случай.
Мать
при
пятилетием
Максе
читает
длинное
ст их от­
ворение,
каж ет ся,
М айко ва,
от
лица
девушки,
перечисляющей
ве с,
чего
не
скажет
л юби мому: «Я нс скажу тебе,
как
я
те бя
люб лю,
я
227


нс
скажу
тсос,
как
тогда
св ети ли
зв е зды,
освещая
мои
слез ы,
я
нс
скажу
те бе,
как
об мир ало
мое
сер дце,
при
звуке
шагов
—
каж дый
раз
не
твоих,
я
нс
с кажу
тебе,
как
потом
взошла
заря», и г.
д.
и
т.
д.
Нако не ц
—
конец.
И
пятилетний,
глубоким
вздохом:
—
Ах,
какая!
Обещала
ни чего
не
с ка зать,
а
сама
все
взяла
да
и
рассказала!
Последний
случай
дам
с
конца.
У тро.
Мать,
уд ивле нна я
до л­
гим
неприходом
сына,
входит
в
детскую
и
обнаруживает
его
сп я­
щим
на
подоконнике.
—
Макс,
что
это
значит?
Макс,
рыдая
и
зевая:
—
Я,
я
не
спал!
Я
—
ждал !
Она
не
прилетала!
—
Кто ?
—
Жа р- пт ица!
Вы
забыли,
вы
мне
обещали,
е сли
я
б уду
хор о­
шо
вести
с ебя...
—
Ладно,
Ма кс,
завтра
она
непр ем енно
прилетит,
а
теперь
—
идем
чай
пить.
На
следующее
утро
—
до-утро,
ранний
или
оче нь
по зд ний
прохожий
мог
бы
видеть
в
окн е
одного
из
белых
домов
Ки шин е­
ва,
стойком,
как
на
ц околе
—
лбом
в
за рю
—
младенческого
Зеве-
са
в
одеяле,
с
прильнувшей
у
изножья,
другой
голов ой ,
т оже
куд­
рявой.
И
мог
бы
услышать
—
про хожи й
—
но
в
такие
в рем ена,
по
слову
писат еля ,
не
прох оди т
никто:
«Si quelqu’un était venu à passer... Mais il ne passe jamais
personne...»*
И
мог
бы
услышать
прохожий:
—
Ма-а-ма!
Что
эт о?
—
Твоя
Жа р-пт ица ,
Макс,
—
солнце!
Читатель,
наверное,
уже
отметил
прелестное
старинное
Ма к-
с ино
«Вы»
матери
—
перенятое
им
у
нее,
из
ее
о бращ ения
к
ее
мат ери .
Сын
и
мать
уже
при
мне
выпили
на
брудершафт:
тр ид ца­
тишестилетний
с
пяти дес яти шес тил етн ей
—
чокнулись,
как
сей­
час
вижу,
коктебельским
напитком
ситро,
то
есть
попр о сту
лим о­
надом.
Е.
О.
при
эт ом
пел а
свою
ед инст венну ю
пес ню
—
венгер­
ск ий
мар ш,
сплошь
из
согласных.
Думаю,
что
те
из
читателей,
знавшие
Мак са
и
Е.
О.
лично,
жду т
от
ме ня
еще
одного
ее
име ни,
ко торое
сейчас
произнесу:
Пра
—
от
прабабушки,
а
прабабушка
не
от
возраста
—
ей
тог­
да
было
пятьдесят
шесть
ле т,
—
а
и з-за
одной
грандиозной
мис-
*«Если бы кто-ниб удь
прошел
мим о...
Но
никто
ник ог да
не
пр ох одит
здесь...»(фр.)
228


тиф ик ации,
в
которой
она
исполняла
рол ь
нашей
общей
пр аб аб­
ки,
Кава лерст вснно й
Дамы
Кириенко
(первая часть их с Максом
фам илии)
—
о
которой,
мистификации,
как
вообще
о
ц елом
ми ре
коктебельского
п ерв ого
лета,
когда-нибудь
отд е льно,
обстоятель­
но
и
увлекательно
расскажу.
Но
б ыло
у
с лова
Пра
другое
происхождение,
вовсе
не
шутли­
вое
—
Праматерь,
Мат ерь
здешних
мест,
ее
ор лин ым
оком
откры­
тых
и
ее
трудовыми
боками
обжитых.
Верховод
всей
нашей
мо­
лодости.
Прародительница
Р ода
—
так
и
не
осуще ств ив ше г ося,
Праматерь
—
Матриарх
—
Пра .
Никогда
не
забуду,
как
она
на
мое й
свадьбе,
в
большой
п ри­
ходской
книге,
в
гра фе
свидетели,
неожиданно
и
неудержимо
че­
рез
весь
лист
—
по дма хн ула;
«Неутешная вдова Кириенко- В ол ош ина ».
В
ней
неизбывно
играло
то^
что
не мцы
называют
Einfall
(«в голову пришло»), и этим она походила,
на
эт от
раз ,
уже
на
мать
Гете,
с
которым
вмест е
Ма кс
любовно
мог
сказать:
Von Mütterchen — die Frohnatur
Und Lust zum Fabulieren.*
A сколького я еще не рассказала!
О
ней
бы
целую
книгу,
ибо
она
этой
целой
книгой
—
была,
цел ым
настоящим
Bilderbuch’oM** для детей и поэтов .
Но
помим о
ее
человеческой
и
всяческой
исключительности,
самоценности,
неповторимос­
ти—
каждая
женщина,
вырастившая
сына
одна,
з аслужи вает ,
чтобы
о
ней
рассказали,
независимо
д аже
от
удачности
или
не­
удачноеTM
этого
ра ще ния.
Важна
сумм а
у силий ,
то
есть
одинокий
подвиг
одн ой
—
без
всех,
стал о
быть
—
против
вс ех.
Когда
же
эта
одинокая
ма ть
оказывается
мат ер ью
поэ та,
то
есть
высшего,
что
е сть
после
монаха
—
поч ти
пу сты н ника
и
всегд а
мученика,
всякой
х валы
—
ма ло,
даже
моей.
На
какие-то
день г и,
уж
не
знаю,
какие,
во
всяком
сл у чае,
ни­
щ енск ие,
и менно
на
гроши,
Е.
О.
покупает
в
Коктебеле
кусок
земли,
и
даж е
не
земли,
а
взморья.
Ма кс
на
велосипеде
езди т
в
феодосийскую
гимназию,
восемнадцать
верст
туд а,
во сем н адцать
обратно.
Коктебель
—
пустыня.
На
берегу
только
оди н
дом
—
во­
ло ш инск ий.
Сам
Коктебель,
то
ест ь
болгарско-татарская
деревня
э того
наим еновани я,
за
две
версты,
на
шоссе.
Е.
О.
ставит
редким
*От матушки
вес ел ый
н рав
и
стр ас ть
к
сочинительству
(нем. ) .
**Книгой с иллюстрациями ( нем. ).
229


проезжающим
сам ов ары
и
по
вечерам,
от
неизбывного
одиноче­
ства,
вы ходи т
на
пустынный
бе рег
и
воет.
М акс
уже
печатается
в
феодосийском
листке,
за
ним
уже
слава
поэ та
и
хвост
феодосийс­
ких
гимназисток:
—
Поэт,
скаж ит е
экспромт!
Е.
О.
В.
ни ко гда
больше
не
вышла
замуж.
Это
не
значит,
что
она
никого
не
любила,
это
знач ит,
что
она
очень
любила
Макса,
больше
любимого
и
больше
себя
тоже .
От няв
у
с ына
отца
—
д ать
ему
вотчима,
сына
обратить
в
пасынка,
собственного
сы на
в
чу­
жо го
пасынк а,
да
еще
такого
сы на,
без
когт ей
и
со
стихами...
Были
наезды
какого-то
стройного
высокого
в сад ника,
бы ли
со­
вместные
и,
ну жно
думать,
очень
выс о кие
верховые
прогулки
в
гор ы.
Был,
очевидно,
последний
раз: «Да?»— «Нет!»—
посл е
ко торого
высокий
верховой
навсегда
исчез
за
пов орот ом .
Это
мне
рассказывали
феодосийские
стар о жилы
и
даже
наз ывали
имя
ка­
к ого- то
иностранца.
Уве з
бы
в
свою
страну,
б ыла
бы
—
кто
зна­
ет—
счастливой...
но
—
Максимилиан
Александрович
т ого
при­
езжего
те рпеть
не
мо г,
—
это
говорит
старожил,
от
ко торого
все
это
слышала,
—
всех
любил,
ко
всем
был
приве т лив,
а
с
эт им
го с­
подином
сраз у
не
пошло.
И
господин
эт от
его
тож е
не
любил,
даж е
презирал
за
то,
что
м ужс кого
в
нем
мало:
и
вина
не
пь ет,
и
верхом
не
ездит,
разве
что
на
вело сипед е.. .
А
к
стихам
этот
госпо­
дин
был
совсем
равнодушен,
он
и
по-русски
нев аж но
гов ори л,
не
то
нем ец,
не
то
чех.
Красавец
зато!
Так
и
остались
М.
А.
с
мама ­
шей,
од ни
без
немца,
а
за то
в
полном
согласии
и
без
всяк их
не­
приятностей.
Это
был а
неразрывная
пара,
и
вовсе
не
дружная
п ара.
Вся
му­
жественность,
данная
на
двоих,
пошла
на
ма ть,
вся
женствен­
ность
—
на
сына,
ибо
элементарной
мужественности
в
Максе
не
было
никогда,
как
в
Е.
О.
элементарной
женственности.
Если
Макс
позже
являл
чудеса
бес стра ши я
и
самоотверженности,
то
являл
их
человек
и
поэт,
отн юдь
не
муж
(воин) .
Являл
в
делах
мира
(примирения), а не в делах войны.
Единственное
исключе­
ние
—
его
дуэль
с
Гу миле вым
из -за
Черубины
де
Габриак,
чистая
дуэль
защиты.
Во ина
в
нем
не
было
нико г да,
что
особенно
огор­
ч ало
воительницу
душой
и
телом
—
Е.
О.
—
Погляди,
Мак с,
на
Се реж у,
вот—
настоящий
мужчина!
М уж.
Во йна
—
д ерет ся.
Аты ?
Что
ты,
Ма кс,
делаешь?
—
Мама,
не
могу
же
я
влезть
в
гимнастерку
и
стр ел ять
в
жи­
вых
людей
только
потому,
что
они
дум ают ,
что
думают
иначе,
чем
я.
230


—
Дум аю т,
дум ают .
Есть
времена,
Макс,
когда
нужно
не
ду­
мать,
а
де лать .
Не
дум ая
—
делать.
—
Такие
времена,
м ама,
всегда
у
зверей
—
это
называется
жи­
вотные
инстинкты.
На стол ько
нс
вои н,
что
ни
ра зу
не
рассо рил ся
ни
с
одни м
че­
ловеком
из-за
др угого.
Про
не го
можно
с к а за т ь, «qu’il n’épousait
pas les querelles de ses amis»*.
В
начале
дружбы
я
часто
на
это м
с
ним
сш ибалась ,
расшиба­
л ась
—
о
его
неуязвимую
мягкость.
Уже
без
улыбки
и
как
в сегда ,
ког да
был
взволнован,
подымая
указательный
палец,
даже
им
грозя:
—
Ты
не
понимаешь,
Марина.
Это
со всем
другой
чел овек ,
чем
ты,
у
него
и
для
него
иная
мера.
И
по-св оему
он
со вер ше нно
прав
—
так
же,
как
ты
—
по-своему.
Вот
это
«прав по-своему»
была
первоосновой
его
жиз ни
с
людьми.
Это
не
было
ни
мало-
ни
равно-душие,
утверждаю.
Не
мал од уш ие,
потому
что
всего,
что
в
нем
было,
было
мн ого
—
или
со всем
не
бы ло,
и
не
равнодушие,
потому
что
у
н его
в
миг
такого
средостояния
душа
раздваивалась
на
целых
и
цельных
две,
он
был
одновременно
тобою
и
твоим
пр от ивник ом
и
еще
собою,
и
все
это
страстно,
это
бы ло
не
двоедушие,
а
вседу ш ие,
и
не
равно­
душие,
а
некое
р авно денст вие
всего
существа,
то
с олнце
полдня,
ко торому
все
иначе
и
верно
видно.
О
расчете
гов ор ить
н ечег о.
Не
ст ав
ни
на
чью
сто рону ,
или ,
что
то
же,
став
на
обе ,
ч ело век
чаще
осу жд ен
об еим и.
Ведь
из
до­
во да: «он так же прав,
как
ты»
—
мы,
кто
бы
мы
ни
были,
с лы­
шим
тол ьк о:
он
прав
и
даже:
он
прав,
н а стольк о,
когда
д ело
идет
о
н ас,
равенства
в
правоте
нету.
Не
стано в ясь
на
сторону
мою
или
моего
обидчика,
или,
что
то
же,
становясь
на
сторону
и
его,
и
мо ю,
он
просто
оставался
на
своей,
кото рая
был а
вне
(поля дей­
ствия
и
нашего
зрения)
—
внутри
него
и
au-dessus de la mêlée**.
Ни
од ин
человек
еще
не
судил
солнце
за
то,
что
оно
светит
и
д ругому ,
и
даже
Иисус
Навин,
остановивший
со л нце,
остан ови л
его
и
для
врага.
Чело век
и
его
в раг
для
М акса
составляли
целое:
мой
враг
для
него
был
час ть
меня.
Враж ду
он
ощущал
с оюзо м.
Так
он
видел
и
германскую
войну,
и
Гражданскую
войну,
и
меня
с
моим
неизбывным
врагом—
всеми.
Так
можно
ви деть
только
сверх у ,
никогда
сбоку,
ни когд а
из
гущи.
Атак
он
видел
не
тольк о
чужую
в раж ду,
но
и
себя
с
тем,
кто
его
м нил
своим
врагом,
*Что он нс ввязывался в ссоры своих друзей ( фр. ).
**Над схваткой ( фр. ).
231


себя
—
его
враюм.
В раж да,
как
дружба,
требует
с огласи я
(взаим ­
н ости ).
Ма кс
на
вражду
своего
согласия
не
давал
и
этим
человека
разоружал.
Он
мог
только
п роти в о-с шояшь
человеку,
только
пред­
стоянием
своим
он
и
мог
противостоять
человеку:
зл у,
шедшему
на
него.
Думаю,
что
М акс
просто
не
верил
в
зло ,
не
доверял
его
якобы
простоте
и
у бед и тель но ст и: «Не все так просто,
друг
Гора ци о...»
Зло
для
нег о
было
тьмой,
бедой,
напастью,
гигантским
недоразу­
мением
—
du bien mal entendu* —
чь им -то
извечным
и
нашим
ежечасны м
недосмотром,
часто
—
просто
глупостью
(в которую
он
верил}
—
прежде
всего
и
по сле
вс его
—
сл епост ь ю,
но
никог­
да
—
злом.
В
э том
смы сле
он
был
настоящим
просветителем,
ге­
ниал ьн ым
окулистом.
Зло
—
б ельмо,
под
ним
—
доб ро.
Всяку ю
занесенную
для
удара
руку
он,
из у мл ением
своим,
превращал
в
опущенную,
а
бы вало ,
и
в
протянутую.
Так
он
в
о дно
мгновение
ока
разоружил
злопыхавшего
на
нег о
стар ик а
Ре­
пина,
отошедшего
от
н его
со
с лова м и: «Такой образованный и
приятный
господин
—
удивительно,
что
он
не
любит
моего
Иоанна
Гр оз но го !» И будь то данный несостоявшийся наскок на
не го
Ре пина ,
или
мой
ст акан
—
чере з
всю
террасу
—
в
дерзкую
актрису,
осмелившуюся
обозвать
Са ру
Бер нар
старой
кривлякой,
или,
позже,
распря
русских
с
немцами,
или,
еще
позже,
белых
с
к расны ми.
Макс
неиз менно
стоял
вне:
за
каждого
и
ни
против
кого.
Он
умел
дружить
с
человеком
и
с
его
врагом,
пр ичем
никто
никогда
не
почувствовал
его
предателем,
с ебя—
преданным,
причем
каждый
(вместе,
как
порознь)
неизменно
чувствовал
всю
исключительную
его,
М.
В.,
п редан но сть
ему,
ибо
эт о—
было.
Его
дело
в
жизн и
б ыло
—
сводить,
а
не
разводить,
и
знаю,
от
оч е­
вид цев ,
что
он
не
одн ого
красного
с
белым
чел о ве чески
свел,
хотя
бы
на
том,
что
ка жд ого,
в
свой
ч ас,
от
другого
спас.
Но
об
этом
позже
и
гро мче.
Миротворчество
М.
В.
в ходи ло
в
его
мифотворчество:
м ифа
о
великом,
му дром
и
добром
человеке.
Если
каждого
ч еловек а
мо жно
дать
пластически,
Макс
—
ша р,
совершенное
вид е ние
шара:
шар
универсума,
шар
вечности,
шар
по лд ня,
шар
планет ы,
шар
мяча,
к оторы м
он
от пр ыг ивал
от
земли
(походка)
и
от
собеседника,
чтобы
сно ва
даться
ему
в
руки,
шар
ша ра
живо т а,
и
молния,
в
минуты
гнева,
вылетавшая
из
его
белых
гл аз,
была,
сама
видела,
шаровая.
Раз б ейся
о
шар.
Поссорься
с
Максом.
•Плохо понятым добром ( фр ).
232


Да,
земной
шар,
на
котором,
как
известно,
горы,
и
высокие,
бездны,
и
глубокие,
и
который
всс-таки
шар.
И
крут илс я
он<
бес ­
спорно,
вокруг
какого-то
солнца,
от
которого
и
бр ал
свой
свет,
и
давал
свой
св ет.
Спутничество:
эти м
продолжительным,
протяж­
ным
словом
дан
весь
Ма кс
с
людьм и
—
и
весь
без
людей.
Спут­
ник
каждого
встречного
и,
отрываясь
от
самого
близкого,
—
спу т ник
неизвестного
нам
светила.
Отдал ен но сть
и
неуклонность
спутника.
То
что-то,
вечно
стоя вш ее
между
его
ближайшим
дру­
гом
и
им
и
ощущаемое
нами
почти
как
ф и зич еская
преграда,
б ыло
только—
пространство
между
светилом
и
спутником,
то
уменьшавшееся,
то
увеличивавшееся,
но
неуклонно
уменьшав­
шееся
и
увеличивавшееся, m на пядь ближе,
ни
на
пядь
дальше,
а
в
общем
все
то
же.
То
рав енст во
пр итя же ния
и
отдаления,
к ото­
рое,
обрекая
друг
на
друга
два
небесных
тел а,
их
неизменно
и
прек р асно
рознит.
Пом ню,
относительно
его
планетарности,
в
начале
вст р ечи
—
разминовение.
В
ответ
на
мое
извещение
о
моей
свад ьб е
с
Се ре­
жей
Эфроном
Макс
п рисл ал
мне
из
Парижа,
вместо
одобрения
или ,
по
к ра йней
мере,
ободрения
—
самые
настоящие
соболез но ­
вания,
полагая
нас
обоих
слишком
настоящими
для
такой
лжив ой
фор мы
общей
жизни,
как
бра к.
Я,
нов оо б ращ енная
жена,
вскипе­
ла:
либо
признавай
ме ня
в сю,
со
всем,
что
я
дел аю
и
сдел аю
(и не
то
еще
сделаю!)—
л ибо. ..
Него
ответ:
с пок о йный,
лю бящ ий,
бесконечно-отрешенный,
непоколебимо-уверенный,
кончавшийся
с л ова ми: «Итак,
до
свид ания
—
до
след у ющ его
перекрестка!»—
то
ест ь
когда
снова
попаду
в
сферу
его
вл иян ия,
из
которой
мне
только
ка жется
—
выш ла,
то
ес ть
совершенно
как
светило
—
спутнику.
Причем
—
умилительная
наив ност ь !
—
в
полной
чис­
тоте
сердца
неиз ме нно
воображал,
что
спутник
в
человеческих
жизнях
—
он.
Сказанного,
думаю,
достаточно,
чтобы
не
об ъяс­
нят ь,
почему
он
ни ко гда
не
смог
стат ь
попутчиком
—
ни
тамош­
н им,
ни
здешним.
Ма кс
п рин адл ежал
другому
зако ну ,
чем
человеческому,
и
мы,
попадая
в
его
орбиту,
неизменно
по пад али
в
его
зако н.
Макс
сам
был
планета.
И
мы,
крутившиеся
вокруг
него,
в
каком-то
д ругом,
большем
круге,
крутились
совместно
с
ним
вокруг
светила,
к ото­
рого
мы
не
знали.
Макс
был
знающий.
У
н его
был а
тайна,
к оторой
он
не
гово­
рил .
Это
знали
все,
этой
та йны
не
узнал
никто.
Она
была
в
его
бе­
233


лых,
без
у лыбк и,
глазах,
всегда
без
улыбки
—
при
неиз м енно й
улыбке
губ.
Она
был а
в
нем ,
жила
в
нем,
как
пост о ро ннее
для
нас,
однородное
ему
—
те ло.
Не
знаю,
сумел
ли
бы
он
сам
ее
на­
звать.
Его
поднятый
указательный
палец:
это
не
та к!
—
с
такой
силой
являл
это
та к,
что
никто,
так
и
не
узнав
этого
так ,
в
суще­
ствовании
его
нс
со мнев ался.
Объяснять
эту
тай ну
принадлеж­
ностью
к
антропософии
или
занятиями
магией
—
не
глубоко.
Я
много
штейнерианцев
и
несколько
магов
знала,
и
всегда
впе­
чатление:
человек—
и
то,
что
он
знает;
здесь
же
было
единство.
Макс
сам
был
эда
тайна,
как
сам
Руд оль ф
Ш тейнер
—
своя
с об­
ст венн ая
тайна
(тайна собственной силы), не оставшаяся у Штей­
не ра
ни
в
писаниях,
ни
в
учениках,
у
М.
В.
—
ни
в
стихах,
ни
в
друзьях,
—
самотайна,
унесенная
каждым
в
землю.
—
Ес ть
духи
огня,
Ма р ина,
духи
во ды , Mapnnà, духи воздуха,
Ма рина ,
и
есть,
Марина,
духи
земли.
Ид ем
по
пустынному
у сту пу,
в
самый
полдень,
и
у
меня
т оч­
ное
чувство,
что
я
иду—
вот
с
та ким
духом
земли.
Ибо
каким
(дух,
но
з е мл и), кроме как вот таким,
кем ,
кроме
как
вот
этим,
дух
земли
еще
мог
быт ь!
Ма кс
был
настоящим
чадом,
порождением,
исч ад ием
земли.
Раскрылась
земля
и
породила:
та к ого,
сов сем
готов ого,
огромно­
го
гнома,
дремуч ег о
вел икан а,
немножко
бы ка,
немножко
Бога,
на
коренастых,
точеных
как
кегли,
как
ста ль
упругих,
как
столбы
устойчивых
ногах,
с
аквамаринами
вместо
глаз,
с
дремучим
ле­
сом
вмест о
волос,
со
всеми
морскими
и
з емны ми
сол ями
в
крови
(«А ты знаешь,
Марина,
что
на ша
кровь
—
это
др евн ее
мо ре . ..»),
со
всем,
что
внутри
земли
кипело
и
остыло,
кипело
и
не
остыло.
Нутро
Макса,
чувствовалось,
был о
им енно
нут ром
земли.
Ма кс
был
и менно
земнородным,
и
все
пр ит яжен ие
его
к
не бу
бы ло
именно
при тя жен ием
к
небу
—
небесного
тела.
В
Мак се
жила
ч етве р тая,
всеми
з аб ы ваемая
сти хия
—
земли.
Стихия
ко н­
ти нента:
сушь.
В
Максе
ж ила
масса,
можно
сказать,
что
это
еди­
ноличное
явл ен ие
б ыло
им енно
явлен и ем
земной
массы,
гущи,
толщи .
О
нем,
как
о
горах,
можно
б ыло
сказать:
массив.
Даже
фи­
зи ческ ая
его
масса
была
массивом,
чем-то
непрорубным
и
н ераз­
ры вным .
Есть
аэролиты
небесные.
Ма кс
был
—
земной
монолит,
Макс
был
именно
обратным
мозаике,
то
ес ть
м оно лито м.
Не
со­
ставленным,
а
сорожденным.
Это
од но
было
создано
из
всего.
По -н асто яще му
сказать
о
Мак се
мог
бы
только
геолог.
Да же
че­
репная
к ороб ка
его,
с
этой
неистовой,
неистощимой
растительно­
с тью,
которую
даже
волосами
трудно
назвать,
физически
ощуща­
234


лась
как
поверхность
земного
шара,
отчего-то
и
имен но
здесь
раз р аз ивш аяся
таким
обилием.
Никогда
волосы
так
явн о
нс
явл я­
ли
при надл ежно ст и
к
растительному
царству.
Так,
как
эти
в олосы
росли,
растет
из
трав
только
мята,
полынь,
ромашка,
вес
густое,
сплошное,
пру ж инное ,
и
никогда
не
растут
в олос ы.
Растут,
но
не
у
обитателей
нашей
сред ней
полосы,
растут
у
целых
народов,
а
не
у
индивидуумов,
растут,
но
чер ны е,
нико г да
—
светлые.
(Рос­
ли
светлые,
но
т олько
у
б огов .)
И
тот
по лынный
жгут
на
водосах,
о
котором
уже
сказано,
был
толь ко
естественным
про д олжен ием
э той
шевелюры,
ее
природным
завершением
и
пределом.
—
Три
вещи,
Марина,
вьются:
волосы,
вод а,
листва.
Чет ыр е,
Ма рина ,
—
пламя.
О
пла ме ни.
Рассказ.
Кто-то
из
страстных
поклонников
Макса,
в
пер вый
год
моего
с
Максом
знакомства,
рассказал
мне
поч ти
шепотом,
чт о:
...в
и ные
минуты
его
силь но й
сосредоточенности
от
него,
из
не го
—
концов
пальцев
и
концов
волос
—
бы ло
пламя,
нас то я­
щее,
жг ущ ее.
Так,
однажды
за
его
спино й,
ког да
он
сид ел
и
пи­
сал,
загорелся
занавес.
Возможно.
Стоял
же
над
Екатериной
Второй
целый
столб
искр,
когда
ей
чесали
г ол ову.
А
у
М акса
бы ла
шевелюра
—
к уда
екатерининской!
Но
я
этого
о гня
не
видала
никогда,
потому
не
настаив аю,
к роме
того,
такой
огонь,
от
к оторого
з аг ор ается
зана­
вес,
для
ме ня
не
в
цене,
хотя
бы
потому,
что
вместо
и
вм есте
с
за­
нав ес ом
может
нео ж иданн о
спалить
тетрадь
с
тем
огнем,
кото­
рый
для
меня
только
оди н
и
в
це не.
На
о гне
не
наст аиваю,
на
ог-
неиспускаемости
Мак са
не
наст аиваю ,
но
легенды
этой
не
упус ­
ка ю,
ибо
каждая
—
даже
б асня
о
нас.—
есть
басня
именно
о
нас,
а
не
о
с оседе.
(Низкая же ложь
—
автопортрет
самого
л ж еца.)
Вы ска ки вал
или
не
выскакивал
из
него
огонь,
эт от
огонь
в
нем
был
—,так
же
достоверно,
как
ог онь
внутри
земли.
Это
был
огромный
очаг
тепла,
физического
теп ла,
такой
же
до стов ерны й
тепловой
очаг,
как
печь,
костер,
солн ц е.
От
не го
всегда
бы ло
ж ар­
ко
—
как
от
к ост ра,
и
волосы
ег о,
казалось,
так
же
тихонько,
в
кон ца х,
трещали,
как
трещ ит
хвоя
на
огне.
Потому,
казалось,
так
и
вил ис ь,
что
горе ли
(crépitement*).
Не
мо гу
достаточно
передать
очарования
эт ой
физик и,
явл яв ше йся
цел ой
половиной
его
пс и­
хики,
и,
что
важнее
очарования,
а
в
жизни
—
о ч аро ванию
прямо
обратно
—
доверия,
вну ш аемо го
этой
физикой.
О
него
всегда
хотелось
потереться,
его
погладить,
как
огром-
*Треск ( фр.).
235


ною
кота,
или
даже
медведя,
и
с
той
же
опаской,
гак
хотелось,
чт о,
несмотря
на
всю
мою
сем над ц ати летн юю
робость
и
дикость,
я
однажды
все-таки
нс
вытерпела:«М.
А.,
мне
очен ь
хочется
сде­
лать
одн у
вещь...» — «Какую
вещь?» — «Погладить
вас
по
голо­
ве .. .»—
Но
я
и
договорить
не
успела,
как
уже
огромная
голов а
была
доброс овес тно
подставлена
мое й
ладо ни .
Провожу
раз,
про­
в ожу
дв а,
сначал а
од ной
рукой,
потом
обеими
—
и
изнизу
сияю­
щее
лиц о: «Ну что,
понравилось?»—«Очень!»И,
оче нь
вежливо
и
сер д ечно : «Вы,
пожалуйста,
не
спр аш ивайте.
Когда
вам
з ахо­
чется
—
всегда.
Я
знаю,
что
многим
нравится», —
объективно,
как
о
чуж ой
гол ове .
У
ме ня
же
б ыло
точное
чувство,
что
я
погла­
дила
вот
этой
ладонью
—
гору.
Взлобье
горы.
Взлобье
горы .
П ишу
и
вижу:
сп рава,
ограничивая
огромный
коктебельский
залив,
скорее
разлив,
чем
залив,
—
каменный
п ро­
филь,
уходящий
в
море.
Максин
профиль.
Так
его
и
звали.
Чужие
дачники,
впр очем ,
попробовали
было
пр иписат ь
этот
про фил ь
Пушк и ну,
но
ничего
не
вы шло,
из-за
явного
наличия
широченной
боро ды ,
к ото рой
пр оф иль
и
уход ил
в
м оре.
Кроме
т ого,
у
Пушки­
на
головка
была
маленькая,
эта
же
голова
я вно
принадлежала
ог­
ромному
телу,
скрытому
под
вс ем
Че рным
морем.
Голова
спяще­
го
великана
или
божества.
Вечного
купальщика,
как
залезшего,
так
и
не
вылезшего,
а
вылезшего
бы
—
пустившего
бы
волну,
смывшую
бы
все
побережье.
Пусть
лучше
такой
лежит.
Так
про ­
ф иль
за
Максом
и
остался.
СКОБКА
О
РУКЕ
Когда
я
писала
о
том,
как
гладила
Макса,
я
невольно
погляде­
ла
на
сво ю
руку
и
вс по мнила ,
как,
в
одно
из
наших
первых
п ро­
щаний,
Макс
—
мне:
—
М.
И.,
почему
вы
дает е
рук у
так,
точно
подкидываете
мерт­
вого
м ладенца?
Я,
с
негодованием:
—
То
есть?
Он,
спокойно:
—
Да,
да,
имен но
мертвого
младенца
—
без
всякого
пож ат ия,
как
посторонний
предмет.
Рук у
ну жно
давать
открыто,
прижи­
мат ь
в п лоть,
всей
ладонью
к
ладони,
в
этом
и
весь
смысл
рукопо­
жатия.
потому
что
ладонь
—
жизнь.
А
не
подсовывать
как-то
бо­
ком,
как
какую-то
гадость,
нену жну ю
ни
вам,
ни
другому.
В
ва-
236


шсм
рукопожатии
отсуювис
доверия,
просто
обидеться
можно.
Ну
дай те
мне
руку,
как
сл еду ет!
Руку
дайте,
а
не...
Я,
подавая:
—
Так?
Он
сияя:
—
Так!
Мак су
я
обязана
крепостью
и
открытостью
моего
рукопожа­
тия
и
с
ними
пришедшему
доверию
к
людям.
Жил а
бы,
как
преж­
де,
—
не
доверяла
бы,
как
пр ежд е,
может
быть,
лучше
был о
бы
—
но
хуже.
И,
чтобы
кончить
о
руке ,
оди н
Мак син
возглас,
да­
ю щий
ве сь
тон
наших
отношений:
—
Марина!
Почему
у
тебя
рука
так
удивительно
пох ожа
на
заднюю
н огу
Одноглаза?!
Ма кс
с
миф ом
был
связан
и
через
коктебельскую
зе млю
—
киммерийскую,
родину
амазонок.
Недаром
его
вечная
мечта
о
матриархате.
Вот,
со
слов
очевидца,
разговор
в
1920 году,
нак ан у­
не
разгрома
Крыма.
Феодосийский
обыватель: «М.
А.,
вы,
к ото­
рый
все
знаете,
чем
же
все
это
кончится?»Макс,
спокойно:«Мат­
риархатом».
Фео до сие й,
исп у га нн о : «Как?» Макс невозмутимо:
«Просто,
вместо
патриарха
б удет
м ат риа рх».
Шутка,
кон еч но,
ибо
что
же
иное
ответить,
когда
к
тебе
идут,
как
к
гадалке,
но,
как
та
л еге нда
о
сгоревшем
зана весе,
—
не
случайная
шутка.
О
же н ском
владычестве
слышала
от
Ма кса
еще
в
1911 году,
до
всяких
гер­
манских
и
г ражд анск их
войн.
Кимм е рия.
Земля
входа
в
Аид
Орфея.
Когда
Ма кс,
полдневны­
ми
походами,
рассказывал
мне
о
земле,
по
кот орой
мы,
идем,
мне
казалось,
что
рядом
со
мно й
идет
—
д аже
не
Геродот,
ибо
Ге ро­
дот
рассказывал
по
сл ух ам,
шедший
же
рядом
повествовал,
как
свой
о
своем.
Тайновидчество
поэта
ест ь
прежде
вс его
о чев ид чест во:
внут­
ренним
оком
—
вс ех
вре ме н.
Очевидец
всех
вр емен
есть
тай но-
видец.
И
никакой
тут
«тайны»
нет.
Этому,
по
полицейским
и
литературным
паспо рт ам ,
тридцати­
ше стил етн ему
французскому
модернисту
в
русской
поэзии
было,
по
существу,
много
ты сяч
ле т,
те
много
тысяч
лет
назад,
когда
прир од а,
создав
человека
и
коня,
ж енщ ину
и
рыбу,
не
окончатель­
но
еще
решила,
где
конец
человеку,
где
коню,
где
ж енщ ине,
где
рыбе,
—
своих
творений
не
ог ран ичи ла.
Макс
мифу
принадлежал
душой
и
телом
к уда
больше,
чем
стихами,
которые
скорее
явля­
ли сь
принадлежностью
его
сознания.
М акс
сам
был
миф.
237


Ма кс,
я.
На
веслах
турки-контрабандисты.
Лодка
острая
и
бы стр ая:
рыба-пила.
Коктебель
за
много
миль.
Е дем
ч ас.
Спр ава
(Максино определение,—
счас тли ва ,
что
сохранила)
рей мски е
и
шартрские
соборы
скал,
чт обы
увидеть
ве рш ины
кот оры х,
не­
обходимо
свести
затылок
с
уровн е м
моря,
то
е сть
опрокинуть
лодку
—
что
бы
и
с лучилос ь,
ес ли
бы
нс
противовес
Макса:
он
на
нос у,
я
на
корме.
Дес ят иса же нный
грот:
в
глубокую
грудь
скалы.
—
А
это,
Марина,
вход
в
Аи д.
Сюд а
Орфей
входил
за
Эвриди-
ко й.
—
Входим
и
мы.
Св ета
не т,
как
не
было
и
тогда ,
только
ис­
кры
морс ко й
вод ы,
заб расы в аем ой
нашими
в еслам и
на
на седаю ­
щи е,
наседающие
и
в с е-таки
расступающиеся
—
как
расступи­
лись
и
то гда
—
базальтовые
стены
входа.
Конца
гр оту,
то
есть
вы­
хо да
входу,
не
помню;
прорезали
ли
мы
скал у
насквозь,
то
есть
ок азался
ли
в ход
воротами,
и ли,
повернув
на
каком-нибудь
мор с­
ком
озерце
св ою
рыбу-пилу,
вернулись
по
своим,
уже
сглажен­
ным
следам,
—
не
знаю.
И сч езло.
Помню
тол ьк о:
вход
в
А ид.
Об
Ор фее
я
впервые,
ушами
души,
а
не
головы ,
услышала
от
человека,
которого
—
как
тогд а
решила
—
пе рво го
любила,
ибо
надо
же
установить
первого,
чтобы
не
быть
пото м
в
печальной
необходимости
признаться,
что
люб ила
всегда
или
никогда.
Это
был
пе рев одчи к
Гераклита
и
гимнов
Орфея.
От
не го
я
тогда
и
уехала
в
Коктебель,
не
«любить другого», а не любить
—
этого.
И
уже
перестрадав,
отбыв
—
вдр уг
это т
в ход
в
Аид,
не
с
ним!
И
в
ответ
на
мое
молчание
о
нем
—
так
издалека
—
точно
не
с
того
кон ца
лодки,
а
с
конца
моря:
—
В
Айд,
Марина,
нужно
входить
одному.
И
ты
одн а
вошла,
Мар ина,
я
—
как
эти
турки,
я
не
в
счет,
я
тольк о
средство,
Мари­
на,
как
эти
в есла ...
Забыла
я
или
не
з абыла
переводчика
гимнов
Орфея
—
сама
не
зн аю.
Но
Макса,
введшего
меня
в
Аид
на
д еле,
введшего
с
собой
и
без
себя
—
мне
н ик огда
не
забыть.
И
каждый
раз ,
б удь
то
в
с об­
ственных
стиха х
или
на
«Орфее»
Глюка,
или
просто
слово
Ор­
фей
—
десятисаженная
ще ль
в
ска ле,
серебро
морс ко й
вод ы
на
скалах,
с мех
турок
при
каждом
удачном
весло во м
зан осе
—
такой
же
высокий,
как
всплеск...
Сколькие
водили
ме ня
по
черным
ходам
жиз ни,
заводили
и
брос ал и,
—
выбирайся
как
знаешь.
Что
я
в
жизни
видела,
кроме
черного
хода?
и
чернейших
людских
ходов ?
А
вот
что:
в ход
в
Аид!
238


Еще
од но
ко кте б ель ское
воспоминание.
Больш ой
поход,
на
эт от
раз
многолюдный.
По
при чуд е
бесед
и
т роп
и
по
закону
вся­
кой
русс кой
со вм естно ст и,
отбились,
разбрелись,
и
вот
мы
с
Мак ­
сом,
после
мног оча с ов ого
восхождения
—
неизвестно
на
какой
высоте
над
ур овн ем
моря,
но
под
самым
ур овне м
неба,
с
которого
непосредственно
нам
на
головы
льет
с иль ный
от весн ый
дождь,
на
п ороге
бе лой
хат ы,
первой
в
р яду
таки х
же
белых.
—
Можно
вой ти
переждать
грозу?
—
Можно,
можно.
—
Но
мы
совершенно
мокрые.
—
Можно
ошаг
посушить
Так
как
снят ь
нам
нечего:
Мак с
в
балахоне,
а
я
в
ш аро вар ах,
сад имся
мокрые
в
са мый
огонь
нескромно
ждем,
что
во т -вот
его
заг асим .
Но
старушка
в
бе лом
ч епце
подбрасывает
еще
кизяку.
Ог онь
дымит,
мы
дым имся .
—
Как
барышня
похош
на
свой
пап аш! (Старичок .)
Макс,
авторски-скромно:
—
Все
говорят.
—
А
папаш
(старушка)
ошень
п охош
на
свой
дочк .
У
вас
м но­
го
дочк?
Макс
уклончиво:
—
Она
у
меня
старшая.
—
А
папаш
и
дочк
оше нь
похош
на
св ой
царь.
Сл едим
за
направлением
пальца
и
сквозь
дым
очага
и
пар
одежд
различаем
Ал ек сандр а
III, голубого и розового,
во
всю
с те­
ну.
Макс:
..
•
—
Эт от
ц арь
то же
папаш:
нынешнего
царя
и
д едуш ка
будуще­
го.
Старичок:
—
Как
вы
хоро шо
сказаль:
дэдушк
буду щий!
Дай
Бог
здорофь
и
царь,
и
папаш,
и
дочк!
Старушка,
созерцательно:
—
А
д очк
ф
панталон.
Мак с:
—
Так
удобнее
лазить
по
горам.
Старичок,
созерцательно:
—
А
папаш
в
камизоль.
Ма кс,
о переж ая
вопр ос
о
штанах:
—
А
давн о
вы
здесь
жив ете?
239


Старички
(в один голос):
—
Дафно.
Сто
и
двадцать
лет.
Колонисты
времен
Екатерины.
Полдневных
похо дов
б ыло
много,
больше
чем
пол уноч ных.
По лно чные
были
п ри ходы
—
по сле
дня
работы
и,
ча ще
уед ин ен­
ных,
восхождений
на
К ар адаг
или
другую
г ору—
полночные
приходы
к
друзьям,
рассеянным
по
всему
саду.
Я
жила
в
самой
глубине.
Но
тут
не
миновать
коктебельских
собак.
Их
бы ло
мно­
го,
когда
я
приехала,
когда
я
пожи ла ,
то
ес ть
обжилась,
их
с та­
ло
—
с лиш ком
м ного.
Их
ст ало
—
стаи .
Из
именных
помн ю
Лап-
ко,
Одноглаза
и
Шок ола да.
Лапко
—
ор фо гр афия
двойная:
Лапко
от
лапы
и
Лобко
от
лоб,
о прав д ывал
только
последнюю,
от
лба,
ибо
шел
на
тебя
лбо м,
а
ла пы
не
давал.
Сплошное:
иду
на
вы.
Это
был
крымский
овчар,
что
то
же,
огромный
волк,
по рода ,
кот орую
только
в
издевку
мо жно
приставлять
к
сторожбе
овец.
Но,
слава
б огу,
овец
ник ак их
не
было.
Был
огромный
красавец-волк,
ничего
и
ни кого
не
стороживший
и
наводивший
страх
не
на
овец,
а
на
людей.
Не
на
меня.
Я
ср азу,
при
первом
его
над виж ении
лбом,
взяла
его
обеими
руками
за
содрогающиеся
от
рычания
ч елю сти
и
поцеловала
в
тот
самый
л об,
с
чувством,
что
целую,
по
крайней
мере,
Этну.
К
само му
концу
ле та
я
уже
целовала
его
без
рук
и
в
ответ
получала
лапу.
Но
каждый
следующий
приезд
—
та
же
гре­
мящая
морда
под
гу ба ми,
—
Лапко
меня
за
зиму
забывал
н аглухо ,
и
приходилось
всю
науку
дру жбы
вб ива ть
—
вцеловывать
ему
сызнова.
Таков
был
Лапко.
Вторым,
к уда
м енее
казистым,
был
Одн огла з,
су щес тво
со вер ш енно
розовое
от
парши
и
без
никаких
душевных
свойств,
кроме
стр ах а,
который
ес ть
свойство
физи­
ческое.
Третий
был
сын
Одноглаза
(оказавшегося Одноглаз­
кой )
—
Шоколад,
в
дет ст ве
дивный
щенок,
поз же
—
дикий
урод.
Остальных
никак
не
звали,
потому
что
они
появлялись
толь ко
но­
чью
и
и счезал и
с
зарей.
Таких
были
—
сонмы.
Но
—
им енны е
и
безымянные—
все
они
ж или
непосредственно
у
моего
дома,
даже
непосредственно
у
порога.
И
вот
о дна жды
утром,
на
бо ль­
шой
террасе,
за
стаканом
светлого
чая
с
б убли ком
и
да же
без
буб­
ли ка
(в Коктебеле ели плохо,
быстро
и
мал о,
так
же,
как
с па ли).
Ма кс
мн е: «Марина!
Ты
знаешь,
что
я
к
тебе
в еч ером
ше л» (вече­
ром
на
коктебельском
языке
означало
от
полуночи
до
тр ех).
—
«Как
—
шел?» — «Да,
шел
и
не
дошел.
Ты
р аспло д ила
такое
не­
вероятное
количество...
псо в,
что
я
всю
дорогу
шел
по
живому,
то
240


сеч ь
но
каким-то
мертвым
телам,
которые
очен ь
гнусно
и
грозн о
рыч али.
Ког да
же
я
наконец
протолкался
че рез
эгу
гущу
и
за хоте л
ступить
к
тебе
на
кры ль цо,
эта
гуща
встала
и
разом,
очень
ти хо,
оскалила
зубы.
Ты
понимаешь,
что
после
эт ого...»
Нико г да
не
забуду,
как
я
в
пол ной
чер но те
ночи,
со
всего
ра з­
мах у
кинувшись
на
раскинутое
плетеное
кресло,
оказалась
лежа­
щей
не
на
раскидном
к р есле,
а
на
огр ом ной
собаке,
которой
тут
же
была
сброшена
—
и
с
нее
и
с
шезлонга.
Ма кс
собак
не
то
чт обы
любил.
Не
любил,
но
убеждена,
что
без
людей
с
собакой,
с
тем
же
Лап ко' ,
беседовал
совершенно
как
со
мной,
вовсе
не
инто на ция ми,
а
словами,
и
не
пропуская
ни
од­
ного.
К
примеру,
выгоняя
Одноглаза
с
пл а нт ажа : «Одноглаз!
Я
те­
бе
советую
убираться,
п ока
те бя
не
ви дела
мама», —
так
же
под­
няв
палец,
не
повышая
го ло са,
холодно,
как
когда
выг оня л
с
плантажа
мальчишку.
И
Од ног лаз
так
же
слушался,
как
маль чиш ­
ка:
не
от
страха
мамы,
а
от
священного
страха
Макса.
Для
Макса
собака
бы ла
человеком,
сам
же
Макс
был
больше
чем
человек.
И
Одноглаз
Мак са
слушался
не
как
родного
Бога,
а
как
чужого
Бога.
Ни к огда
не
помню,
чтобы
Ма кс
собаку
гла дил,
для
него
по­
гладить
собаку
было
так
же
от вет ств енно ,
как
погладить
че л ове­
ка,
особенно
чужого!
Лапко,
сам ая
надменная,
хмурая
и
нес об а­
чья
из
коктебельских
собак,
ибо
был
волк,
нехотя,
за
верст у
на­
зад,
но
за
Максом
—
ходил.
В
горах
высоко
ж или
дикие
овчары,
разрывавшие
на
части
велосипедиста
и
его
велосипед.
Когда
Ма кс
был
вдвое
моложе
и
тоньше,
он
тож е
был
велосипедист
с
велосипедом.
И
вот
однажды
—
нападение:
стая
овчаров
на
вело­
сипед
с
велосипедистом.
А
пасту х
где-то
на
тре тье м
холму,
про­
фил ем,
в
синей
пустоте,
и зв аян и ем,.как
коза.
Овец
—
ни
следу...
«Как же ты,
Макс,
отбился?»— «Не
буду
же
я,
в
сам ом
дел е,
драться
с
собаками!
А
я
с
ними
п огов ор ил».
Ес ли
Керенского
когда-то,
в
незлую
шутку,
звали
Главноугова-
ривающим,
то
настоящим
главноуговаривающим
был
Ма кс
—
и
всегда
успешным,
ибо
имел
дел о
не
с
толпами,
а
с
человеком,
всегда
одним,
всегда
с
глазу
на
глаз:
с
единственной
совестью
или
тщес л ави ем
одного.
И
б удь
то
комиссар,
предводитель
отря­
да
или
крымский
овчар,
вожак
стаи,
—
успех
был
обеспечен.
Уговоры,
по лаг аю,
пр оис хо дили
вот
как:
Макс,
отведя
самого
лютого
в
ст орон у:
—
Ты,
как
самый
ум ный
и
сильный,
ска жи,
пожалуйста,
им,
что
вело сипед ,
во-первых,
невк у сен,
во- вто рых ,
мне
нужен,
а
им
нет
Скажи
еще,
что
очен ь
неприлично
нападать
на
безоружного
24!


и
одинокою.
II еще непременно напомни им,
что
они
овчары,
то
есть
должны
стеречь
ове ц,
а
не
волки,
—
то
е сть
не
нападать
на
людей.
Теперь
поз во ль
мне
пожа ть
твою
благородную
лапу
и
по­
благодарить
за
сочувствие
(которое,
п ока
чт о,
вож ак
изъявил
то лько
рыч а ние м).
Так
ли
уж
уб ежд ен
был
Ма кс
в
человечности
овч ара
или
озв е­
р евш его
красного
или
бе лого
командира,
во
всяком
случае
он
их
в
ней
убеждал.
Не
сомневаюсь,
что,
когда,
годы
спустя,
к
его
мир­
ной
мифи ческ ой
д аче
под ходи ли
те
или
иные
банды,
первым
его
делом,
поя вив шис ь
на
выз ов ы,
б ыло
длительное
молчание,
а
пер ­
вым
с лов ом : «Я бы хотел поговорить с кем- н иб удь
одн им», —
же­
лание
всегда
лес тн ое
и
требование
всегда
удовлетворимое,
ибо
во
всякой
толпе
ес ть
некий
(а иногда даже несколько), ощущающий
себя
именно
тем
одним.
Успех
его
уговоров
масс
был
только
взы­
ванием
к
ед инст венно сти .
Чтобы
кончить
о
собаках.
Два
года
спустя
—
я
ту
з иму
жи ла
в
Феодосии
—
редкий
праздник
я влени я
Макса,
во
всем
тирольс­
ком
руб чат ом
—
как
мельник,
или
сын
мельника,
или
Кот
в
сапо­
гах.
—
Марина!
Аяк
теб е
гостей
привел.
Уг ад ай!
Скоре й ,
ско р ей!
Они
очень
волнуются.
Выб ег аю.
За
спиной
М акса
—
от
крыльца
до
калитки,
в
три
сторожевых
поста,
в
порядке
старшинства
и
красоты:
Лапко
—
Одноглаз
—
Шок олад.
—
Марина!
Ты
очень
рада?
Ты
ве дь
по
ним
соскучилась?
Ну жно
знать
всю
непонятность
для
Макса
такого
моего
скуча-
нья
и
степень
уродства
Шоколада
и
Одноглаза,
с
кот орым и
ему
пришлось
идти
чер ез
весь
город ,
чтобы
по
достоинству
о ценит ь
этот
при ход
и
привод.
В
революцию,
в
г олод,
всех
мо их
собак
пришлось
отравить,
чтобы
не
съели
болгары
или
т атар ы,
евшие
похуже.
Лапко
участи
избежал,
ибо
у шел
в
горы
—
сам
умирать.
Это
я
зна ю
из
после­
дн его
в
Москве
письма
Макса,
тог о,
с
ко торы м
ход ила
в
Кр е мль,
по
вызову
Луначарского,
доложить
о
голодающих
писателях
Крыма.
К
зим е
эт ого
собачьего
привода
относится
ед инст венная
наша
ново го д няя
встреча
с
Максом
за
всю
нашу
дру жб у.
Выехали
в
ме­
тель,
Сережа
Эфрон,
моя
сестр а
Ася
и
я.
В
такой
норд-ост
никто
бы
не
повез,
а
пе шком
восемнадцать
вер ст
и
думать
нечего
—
242


сплошной
сногосшиб.
И
так
бы
Макс
нас
и
не
дождался
ес ли
бы
не
извозчик
Ад ам,
знавший
и
возивший
Макса
еще
в
дни
его
без-
бородости
и
по лов инно го
веса
и
с
тех
пор,
несмотря
на
удвоен­
ный
вес
и
цены
на
феодосийском
базаре,
так
и
не
над б авивш ий
цены.
Возил,
можно
сказать,
даром
—
и
с
жаром.
Взгромозди­
лись
в
податливый
разлатый
рыдван,
Адам
накрыл*
чем
мог
—
по­
ехали.
Поехали
и
стали.
Лошади
на
свежем
сн егу
скользили,
ко­
леса
не
с к ользи ли,
но
чего
не
могут
древнее
имя
А дам,
па ра
ста­
рых
кон ей
и
тр ое
неудержимых
седоков,
кот оры м
всем
вмест е
п ятьдес ят
четыре
года?
Так
или
иначе,
до
заставы
доехали.
Но
тут-то
и
нач ина лис ь
те
во семнад ц ать
верст
пространства
—
м еж­
ду
на ми
и
Максиной
башней,
на ми
и
нов ым
1914 годом .
Метель
мела ,
заб и вала
глаз а
и
з аб ивал ась
не
тольк о
под
кожаный
фа ртук ,
но
и
под
со б ственн ую
нашу
кожу,
даже
ф арт уком
не
ощущаемую.
Норд-ост,
ударив
в
грудь,
вы лет ал
между
лопаток,
ни
т ела,
ни
до­
роги ,
никакой
достоверности
не
было:
был о
по прищ е
норд-оста.
Не т,
о дна
достоверность
бы ла:
достоверная
снеговая
стена
спины
Адама,
с
появлявшейся
временами
черно-белой
бородой: «Что,
как,
панычи,
жи вы?»
Холодн о
не
б ыло,
нечему
бы ло,
ничего
не
было,
ехали
голы е
веселые
души,
которым
не
ст раш но
вывалиться,
ко торы м
ничего
не
делается.
«Ася!» — «Да,
Мар ина,
так
будем
ех ать
посл е
сме р­
т и!» Ехала,
впрочем,
еще
веская
достоверная
корзина,
с
кот орой
все
делается
и
кот орой
есть
чем
вывалиться.
Е сли
мы
тогда
—
все
с
к оня ми,
с
повозкой,
с
Адамом
—
не
сорвались
в
небо,
то
только
из-за
новогоднего
фрахта
Максйного
любимого
рислинга,
кото рый
нужно
было
довезти.
А
этот
смех!
Как
метель—
мела,
так
мы
от
смеха—
мота­
лись,
как
норд-ост
—
налетал,
так
смех
из
нас
—
вылетал.
Ме­
т ель
Вожатого
из
«Капитанской дочки».
И
у
Ада ма
та
же
борода!
Не
выва лил
норд-ост,
не
выд ал
Адам.
Д ом.
Огонь.
Макс.
—
Сережа!
Ася!
Марина!
Это
—
невозможно.
Это
—
неверо­
ят но.
—
Макс,
а
разве
ты
забыл:
Я
давно
уж
не
при емл ю
чу да,
Но
как
сладко
видеть:
чудо
—
ес ть!
Тр ойн ым
чудом,
то
есть
тремя
мокрыми
чудами
выпрастыва­
емс я
из
повозки,
метели,
корзины,
вожжей,
стоим
в
жаркой
Ма к­
245


синой
мастерской,
обтекаем
лужами.
По им
рислингом
Адама
так
же
ще дро,
как
он
нынч е
в еч ером
бу дет
поить
коней.
Ма кс
совсем
о дин,
Е.
О.
в
Моск в е.
Дом
не т опле ный,
лед яно й
и
нежилой
—
что
мрачнее
летних
мест
зимою,
прохладных
синих
от
лета
белых
с тен
—
в
мороз ?
—
Морс
еще
ближ е,
чем
бы ло,
во­
рочается
у
изн ожь я
башни,
как
зверь.
Мы
на
башне.
Башня
—
м аяк.
Но
нужно
сказать
о
башне.
Б ыла
большая
просторная
ком ­
ната,
со
вр ем енем
М акс
надстроил
верх,
а
потолок
снял,
—
полу­
чилась
высота
в
два
э тажа
и
в
два
света.
Внизу
б ыла
мастерская,
из
кот орой
по
вн ут р енней
ле стни це
наверх,
в
библи отеку ,
расп о­
ложенную
галереей.
Там
же
Ма кс
на
че м-то
рыжем,
цвет а
песк а
и
л ьва,
спал.
На
вышке
башни,
ши рок ой
площадке
с
перилами,
днем,
по
зав ист ливо му
выр а жению
д ачн и ко в , «поклонялись солн­
ц у», то есть попросту лежали в купальных костюмах,
му жч ины
и
дамы
отдельно,
а
по
ночам,
в
той
же
передаче
да чн ик ов , «покло­
нялись
л у н е», то есть беседовали и читали стихи.
М ас терск ая
пу с тая,
толь ко
мольберт
и
хол ст ы,
верх,
с
подав­
ляющей
го лов ою
египтянки
Таиах,
пол он
до
разрыва.
Мн ого
ты­
сяч
томов
книг,
чуд а
и
див а
из
всех
Ма к синых
путешествий
—
скромные
ежедневные
чуда
тех
стран,
где
ж ил:
б аскск ий
но ж,
бретонская
чашка,
самаркандские
четки,
севильские
кастанье­
ты
—
чуж ой
о би ход,
в
своей
стране
де лаю щий ся
чудом,
—
но
не
только
людской
об их од,
и
морской,
и
лесной,
и
гор ный,
—
куст
бе лых
кораллов,
мо рск ая
ока мене лос ть ,
связка
ф азань их
перьев,
природная
горка
горн ого
хрусталя...
В
башне
жара.
Огромный
Макс
но си тся
вверх
и
вниз
с
ч ашка­
ми
без
ручек
и
с
ножами
без
черенков.
—
Мама,
уезжая,
все
заперла,
чтобы
не
р астащ ил и,
а
ком у
ра­
стаскивать?
—
собаки
вилками
не
едят .
—
Макс,
а
где
же...
—
Все
на
даче
Юнге,
потому
ч то,
ты
знаешь,
от
ме ня
и
объед­
ков
не
ос тае тся
(делая страшные глаза): Je mange tout*.
Пожили,
пожил и
со
м ною
недели
две
и,
видя,
что
это
верная
голодная
смерть,
ушли
к
Юн ге.
Про сы паюс ь
—
ни
одной.
К рас ное
жерло
и
вой
чугунной
печки.
Но
об
э той
печке
—
расск аз .
До
м оего
знакомства
с
Волошиными
Е.
О.
и
Ма ксу
по
ле­
т ам,
когда
съе зжал ис ь,
прислуживала
пар а:
татарин
и
его
жена,
с
татарским
им енем ,
в
Максином
пер ево де
Животея.
Животея
эта
бы ла
ста р ая,
тощая
и
стр аш ная:
татарин
решил
женит ь ся
на
мо­
лодой.
Некоторые
ан троп ософ ск ие
девушки,
гостившие
тогд а
у
*Я ем все (фр.).
244


Макса,
стали
i ai арина уговаривать: «Как тебе нс сзыдно!
Она
тебе
так
предана,
ты
всю
жиз нь
с
нею
п рожи л,
и
теперь
хочеш ь
жени ть ся
на
м олодой .
Разве
молодость
важна?
Красота
важна?
Важна
душа.
Се лим,
понимаешь.
Душа,
которая
всегда
полн а
и
всег да
м ол ода!» Татарин слушал,
слу шал
и,
поняв,
что
они
указы­
вают
ему
на
то,
что
он
нс
может
внести
калыма
за
невесту: «Твоя
пра в да,
баришня,
бедному
человеку
и
с
душой
жить
приходится».
Эта
самая
душа,
с
кот орой
бедному
человеку
прих од итс я
жить,
была
ст раш ная
воровка,
по-научному
сказали
бы:
клепто­
манка,
по-народному
—
с орок а.
Мак с
задумал
ставить
печь.
Сам
купил,
сам
принес,
сам
стал
ставить.
Поставил.
Зажег.
Весь
дым
в
дом .
Нич его ,
в
первый
раз ,
обживется.
Но
в торой
и
третий
день,
—
дымит,
как
па ров оз!
Думал,
гадал,
главное
нюхал,
прове­
рил
трубы,
к оле на—
ра зга дки
нет.
И
вдруг
оз арение:
Животея!
Бежит,
бычьи
опустив
гол ову ,
в
ее
ка м ору;
лезет
под
кровать,
в
самую
ее
гра би лов ку,
—
ив
самой
глубине
—
колено,
к рохот но е,
не
к олен о,
а
коленце,
самое
необходимое,
то.
«Зачем же ты взяла,
Жив от ея?
—
Молчит.
—
Зач ем
оно
тебе?
—
Мол чит ,
—
Ты
пони­
мае шь,
что
я
из-за
тебя
мог
уго рет ь.
У-ме-реть».
Та
молча
пер е ка­
тывает
на
желтом
л ице
черные
бусы-глаза.
Рассказывают,
что
Ма кс
от
обиды
—
п ла кал.
Глядим
в
красное
жерло
чугуна,
заг ады в аем
по
Мак син ой
многочитанной
Биб лии
на
Но вый, 1914 год.
За
трехгранником
ок на
—
норд-ост.
Море
бушует
и
вое т.
Печка
бушует
и
воет.
Мы
на
острове.
Башня
—
маяк.
У
Макса
под
гигантской
гол ов ой
Таиах
его
мал еньк ие
преданные
часики.
Что
бы
они
ни
показыва­
ли
—
правильно,
ибо
других
часов
нет.
Еще
двадцать
минут,
еще
пят над цат ь
минут.
«Давай погадаем,
до ехал
Адам
или
нет».
С
не­
ко торой
на тяж кой
и
в
несколько
иносказательной
форм е
выходит,
что
до ехал .
Еще
десять
минут.
Еще
пять.
Напо л няем
и
сдвигаем
три
с такан а
и
од ну
чашку
и
пь ем
за
Новый—
1914- й —
тогда
еще
не
знали,
какой
—
первый
из
каких
год ов
—
го д.
И
Ас я:
«Макс,
ты
не
находишь,
что
странно
пахнет?» — «Здесь
всегда
так
пахнет,
когда
нор д -ост».
Читаем
стихи.
Макс,
я.
Стихов,
как
всегда,
много,
особенно
у
меня.
И
—
что
э то?
Из-под
пола,
на
аршин
от
печки,
струечка
дыма.
Сн ача ла
д ум аем,
что
заметает
из
печки.
Нет,
струечка
местная,
им енно
из
дан ног о
места
п ола
—
и
странная
какая-то,
легкими
взрывами,
точн о
кто-то,
зас ев
под
полом ,
п уск ает
дымные
пузы­
ри.
Следим.
Переглядываемся
и,
Сережа,
внезапно
срываясь:
—
Мак с,
да
это
пожар!
Башня
горит!
245


Н ик огда
нс
забуду
от ве тно го,
отсутствующего
ли ца
Макса,
ли ца,
с
которого
схлынула
всякая
возможность
у лы бки,
его
непо-
н имаю щ их-по ним аю щих
г лаз,
сделавшихся
вдруг
большими.
—
Внизу
ведро?
Од но?
—
Не уж ели
же
ты
думаешь,
Сережа,
что
можно
затушить
в ед­
рами?
Мчимся
—
Сере жа,
Ас я,
я
—
вниз,
до с таем
два
ведра
и
один
к у вшин,
летим,
гремя
жестью
в
руках
и
камнями
из-под
ног,
к
морю,
врываемся,
зал ив ая
лестницу
—
и
опять
к
морю,
и
опять
на
башню...
Дым
ра сте т,
уже
два
жерла,
уже
три .
М акс,
как
сидел,
так
и
не
дв ину лся.
Внимательно
смотрит
в
огон ь,
всем
телом
и
всей
ду­
шо й.
Эт от
по жар
—
конец
всему.
В
секундный
перерыв
между
д вумя
прибегами,
кто- то
из
нас :
—
Да
неужели
ты
не
понимаешь,
что
с горе ть
не
может.
Ну??
И—
в
ответ—
перв ый
проблеск
жиз ни
в
глаз ах.
Очнулся!
Прос н улс я.
—
Мы
—
водой,
а
ты ...
Да
ну
же!
И
опять
вниз ,
в
норд-ост,
гремя
и
спотыкаясь,
в
явно м
созна­
ни и,
что
раз
мы
—
тольк о
водой,
так
эта
вод а
быть
—
должна.
И
на
этот
раз,
взбежав—
молниеносное
ви д ение
Мак са,
вставшего
и
с
поднятой
—
воздетой
рукой,
что-то
неслышно
и
раздельно
говорящего
в
огонь.
Пожар
—
по тух.
Дым
отк уда
пр иш ел,
туда
и
ушел.
Д вумя
ве д­
рами
и
одним
кувшином,
конечно,
затушить
нельзя
бы ло.
Вед ь
горело
подполье!
И
давно
горело,
ибо
запах,
о
котором
сказала
Ас я,
мы
все
чувствовали
давно,
только
за
радостью
при езд а,
встречи,
года,
осознать
не
успели.
Ничего
не
сгорело:
ни
любимые
картины
Богаевского,
ни
чу­
деса
со
всех
сторон
свет а,
ни
египтянка
Таиах,
не
зав ил ась
от
пламени
ни
одн а
страничка
тысячетомной
библиотеки.
Ми р,
во с­
ставленный
любовью
и
во лей
одного
человека,
уцелел
весь.
Хо­
зя ин
зде шн их
мест,
не
по жел авш ий
сп асти
од но
и
оставить
дру­
гое,
Максимилиан
Вол ош ин,
и
здесь
не
пож елавш ий
выбрать
и
нс
смогший
предпочесть,
до
то го
он
сам
был
это
все,
и
весь
в
каждой
данной
вещи,
Максимилиан
Вол ош ин
сохранил
все.
Что
наши
ведра?
Только
добрая
в оля
те х,
кто
знает,
что
он
огн я
не
остановит
подъятием
рук и,
что
ему
руки
даны
—
носить.
Только
выход
энергии:
когда
горит
—
не
сидеть
руки
сложа.
Пожар
был
о ст анов лен
—
с лов ом.
Самое
замечательное
в
э той
примечательной
новогодней
246


ночи,
чю
мы
с
Ас ей,
принеся
очередное,
уже
явно
не нужно е
ве д­
ро,
внезапно
и
каменно
заснули.
Ка ж дая,
где
стояла.
Так
по тих о­
нечку
и
сползли.
И
до
того
засп али сь ,
что,
увидев
над
соб ой
ши­
роченную
во
все
лиц о
улыб ку
Макса
—
в
эту
секунду
ли цо
ра в­
нялось
улыбке
и
улы бка
—
лиц у,
—
невольно
зажмурились
от
него,
как
от
полдневного
солнца.
МАКС
И
СКАЗКА
Чем
глубже
я
гл яжус ь
в
бездонный
колодец
па мя ти,
тем
резче
встают
мне
навстречу
два
облика
Макса:
греческого
мифа
и
гер­
манской
сказки.
Гри ммов ск ой
сказки.
Добрый
людоед,
ручной
медведь,
домовитый
гн ом
и,
шире:
дремучий
ле с,
котор ым
при­
рученный
медведь
иде т
за
девушкой.
Мак с
был
не
только
дей­
ствующим
лицом,
но
местом
действия
сказки
Гри мм а.
Мед вед ь-
Ма кс
за
Р оз очкой
и
Беляночкой
пробирался
по
за росл ям
соб­
ст венн ых
кудрей.
Помню
картинку
над
своей
детской
кр ов атью:
в
л есу,
от
роста
лежащего
каж ущ емся
мхом ,
в
мелком
и
курчавом,
как
м ох,
лесу,
на
боку
горы ,
как
на
собственном,
сп ит
великан.
Когд а
я
де сять
лет
спустя
встретила
Мак са,
я
этого
великана
и
эт от
лес
узнала.
Эт от
лес
был
Макс,
этот
вел ик ан
был
М акс.
Так,
через
случай­
ность
детской
картинки
над
кроватью,
таи нств енно
восстанавли­
вается
таин ств енна я
принадлежность
Макса
к
германскому
миру,
м оим
тем
у зна ван ием
в
нем
Гримма
—
по дтв ер жд ается.
О
гер­
манской
крови
Макса
я
за
всю
мою
дружбу
с
ним
не
ду ма ла,
те­
перь,
идя
наза д
к
истокам
его
прародины
и
моего
младенче­
ства
—
я
эту
кров ь
в
нем
знаю
и
утверждаю.
В
его
физике
не
было
ничего
р усск ого.
Даже
курчавые
волосы
(в конце концов не занимать стать:
у
нас
все
добры е
молодцы
и
кучера
курчавые)
за
кучерские
не
сошли.
(Свойство русского во ­
лоса
—
под ат ливо ст ь,
вьются
как-то
от
всего,
у
М акса
же
волос
был
неукротимый.)
И
такие
ледяные
голубо-зеленые
глаз а
никог­
да
не
сиял и
под
соболиными
бровями
ни
одн ого
доброго
молод­
ца.
Никому
и
в
голову
не
прих од ило
нагр адит ь
его
«богатырем».
Богатырь
прежде
в сего
тяж есть
(равно как великан прежде всего
скорость).
Т яжест ь
даже
не
ф изи чес кая,
а
духовная.
Физика,
с тав шая
психикой.
Ве лик ан—
шаг,
богатырь—
вес.
Богатырь
и
по
земле
ступить
нс
может,
потому
что
провалится,
ее,
землю,
провалит.
Богатырю
ничего
не
ос таетс я,
кроме
как
сидеть
на
коне
247


и
на
печке
сиднем.
(Один даже от собственной силы,
то
есть
тя­
жести,
ушел
в
землю,
сначала
по
ко лен о,
потом
по
пояс,
а
потом
со всем. )
Сила
богатыря
есть
с ила
и не рции,
то
есть
тяжесть.
В
Максе
ни
сидня,
ни
тя жести,
ни
богатыря.
Он
сам
был
конь!
Помню,
как
на
скамейке
перед
калиткой
—
я
си д ела,
он
с тоял
—
он,
читая
мне
свой
сти х,
кончающийся
названием
греческих
ост­
ров ов,
неожиданно:
На ксос
—
п рыж ок,
Делос
—
прыжок
и
Ми-
кэн
—
до
неб а
прыжок!
Его
веское
те ло
так
же
не
давило
землю,
как
его
веская
друж­
ба
—
ду ши
друзей.
А
по
скалам
он
лазил,
как
самая
отчаянная
коза.
Его
широкая
ступня
в
сандалии
держалась
на
уступе
скалы
толь ко
на
честном
слове
доверия
к
этой
скале,
ед инст ве
с
это й
с калой .
Еще
особенность
наших
сказок:
пол ное
о тсу тств ие
уюта:
страшные
—
скрызь.
Макс
же
в
быту
был
ве сь
ую т.
И
чувство,
кот орое
он
вызывал
д аже
в
минуты
гнева,
был
тот
страх
с
улыб­
кой ,
со з нание,
что
хорошо
кончится,
кот орое
неизменно
во збу ж­
да ют
в
нас
все
гриммовские
великаны
и
н ик огда
не
возбудит
Ка-
щей
или
другое
ка кое
родное
чудовище.
Ибо
гне в
Макса
—
как
гне в
божества
и
р е бенка
—
мог
неожиданно
кончиться
смехом
—
дугой
ра ду ги!
Гнев
же
богатыря
неи зм енно
кончается
ударом
по
ба шке,
то
е сть
смертью.
Ма кс
был
сказка
с
хоро шим
ко нцо м.
Про
Макса,
как
про
своего
сына,
—
кстати,
в
дет ст ве
они
оче нь
похо­
жи,
—
мо гу
сказать,
чт о:
...славянской скуки
—
Ни
те ни
в
красоте
твоей!
Позднеславянской,
то
есть
интеллигентской.
Физика
Макса
бы ла
широкими
ворот ами
в
его
сущность,
физическая
об шир ност ь
—
только
введением
в
обширность
ду­
ховную,
физ ич ес кий
жар
его
то лсто го
тела
только
излу че нием
т ого
све товог о
и
теплового
очага
ду ха,
у
которого
все
грелись,
от
которого
все
горели;
вся
физическая
сказочность
его
—
только
входом
и
вводом
в
тот
миф,
который
был
им
и
которым
он
б ыл.
Но
эт им
Макс
и
сказка
не
исчерпаны.
Это
д ейству ю щее
лиц о
и
м есто
действия
сказки
бы ло
еще
и
сказочник:
мифотворец.
О,
сказочник
прежде
всего.
Не
скази тел ь ,
а
сла гат ел ь.
Отношение
его
к
люд ям
было
сплошное
мифотворчество,
то
е сть
изв ле ч ение
из
человека
основы
и
в ывед ение
ее
на
свет.
Уси лен ие
основы
за
248


с чет
«условий», сужденное!
и
за
сч ет
случайности,
судьбы
за
сче з
жизни.
Ге роев
Гомера
мы
потому
видим,
что
они
гоме ри чн ы.
Ми­
фот ворч ес тв о:
то,
что
бы ть
могло
и
б ыть
до лж но,
обратно
чехов-
щин е:
тому,
что
есть,
а
чего,
по
мне,
вовсе
и
нет.
Ус илен ие
основ­
ных
чер т
в
человеке
вплоть
до
вид ени я
—
Ма ксо м,
человеком
и
на ми
—
т олько
их.
Все
остальное:
ме лкое ,
пришлое,
случайное,
отметалось.
То
ест ь
тот
же
творческий
принцип
пам ят и,
о
кот о­
рой ,
от
того
же
Макса
слышала: «Lamémoireabongoût»*, то есть
несущественное,
то
есть
де вяно сто
сотых
—
забывает.
Макс
о
событиях
расск аз ывал,
как
народ,
а
об
отдельных
лю­
дях,
как
о
народах.
Точ нос ть
его
живописания
для
м еня
всегда
была
вне
сом нения ,
как
несомненна
точность
в сяк ого
эпоса.
Ахилл
не
может
б ыть
не
таки м,
иначе
он
не
Ахилл.
В
каждом
из
нас
живет
божественное
мерило
правды,
тольк о
перед
кое й
пре­
грешив
ч ело век
яв ляет ся
лжецом.
Мистификаторство,
в
ин ых
ус­
тах,
уже
начало
пра в ды,
когда
же
оно
дорастает
до
мифотворче­
ства,
оно
—
вся
правда.
Так
б ыло
у
Макса
в
том
же
случае
Черу­
бины.
Что
не
насущно
—
лишне.
Так
и
получаются
боги
и
герои .
Только
в
Максиных
р асска зах
люди
и
являлись
похожими,
более
похожими,
чем
в
жизн и,
где
их
в ст реч аешь
не
так
и
не
там,
где
встр ечаеш ь
не
их,
где
они
просто
сами-не-свои
и
—
неузнаваемы.
По мню
из
уст
М акса
такое
слово
маленькой
девочки.
(Девочка
впе р вые
была
в
зве р ин це’и
п ишет
письмо
отцу:)
—
Видела
льва
—
совсем
не
похож.
У
Макса
лев
был
всегда
похож.
Кстати,
чтобы
не
забыть.
У
ме ня
здесь,
в
Кла марс ,
на
столе,
на
котором
пишу,
под
черниль­
ницей,
из
которой
пишу,
тарелка.
Столы
и
ч ер нил ьницы
мен яют ­
ся,
таре л ка
пребывает,
вы вез ла
ее
в
1913 году из Феодосии и с тех
пор
не
ра сставал ась .
В
моих
руках
она
стала
еще
на
двадц ат ь
лет
старше.
Тарелка
страшно
тяж ел ая,
фая нсо вая,
старинная,
анг ли й­
ск ая,
с
коричневым
побелу
бордюром
из
греческих
героев
и
анг­
лийских
полководцев.
В
центре
лицо,
да же
лик:
лев.
С обст венно ,
весь
л ев,
но
от
величины
гол овы
тел о
просто
исчезло.
Грива,
пе­
реходящая
в
бо ро ду,
а
из-под
гр ивы
мал еньк ие
белые
сверла
глаз.
Этот
лев
сам ый
по хо жий
из
всех
портретов
Макса.
Эт от
лев
—
Ма кс,
весь
Ма кс,
более
Макс,
чем
Ма кс.
На
этот
раз
жизнь
заня­
лась
мифотворчеством.
О д ин-сд инс твенны й
пример
на
живо й
мне.
В
первый
же
д ень
приезда
в
Коктебель
—
о
драгоценных
камнях
его
побережья
вс я­
кий
знает—
есть
даже
б ухта
т акая:
Сердоликовая,—
в
первый
*У памяти хороший вкус (фр .) .
249


день
приез д а
в
Коктебель
я
Макс\: «М.
А.,
как
вы
д у маете,
вы
могли
бы
отгадать,
какой
мой
са мый
любимый
камень
на
в сем
побережье?» Иужечасспустя,
сама
о
с ебе
слышу:
—
«Мама!
Ты
з наеш ь,
что
мне
зак азал а
М.
И.?
Найти
и
пр инест и
ей
ее
люби­
мый
камень
на
всем
побережье!» Ну.
нс
лу чше
ли
так
и
не
боль­
ше
ли
я?
Я
была
тот
черновик,
кото р ый
Макс
мгновенно
вып ра­
ви л.
Острый
гл аз
Макса
на
человека
был
собирательным
стеклом,
собирательным
—
зн ачит
з ажиг ат ельны м.
Вс е,
что
б ыло
своего,
то
ест ь
творческого,
в
человеке,
разгоралось
и
разрасталось
в
по­
си ль ный
костер
и
са д.
Ни
одного
человека
Макс
—
знанием,
опы­
том ,
дарованием
—
не
зад авил .
Он,
ненасытностью
на
н а стоя­
щее,
зас тавл ял
человека
быть
сам им
собой.
«Когда мне нужен
я
—
я
ухожу,
ес ли
я
к
тебе
прихожу—
знач ит,
мне
нужен
ты» .
Хотела
б ыло
написать
«ненасытность на подлинное», но тут же
вспомнила,
да же
ушами
усл ыш ала: «Марина!
Никогда
не
упо т­
ребляй
с лово
«подлинное» . —
«Почему?
Потому
что
похож е
на
подлое?»—«Оно
и
есть
подл ое .
Во-пер вы х,
не
подлинное,
а
по­
длинное,
подлинная
правда,
та
правда,
ко тора я
под
линьками,
а
линьки
—
те
ремни,
ко торы е
п алач
вырезает
из
с пины
жертвы,
добиваясь
при зн ания ,
лжеп риз нания .
Подлинная
правда
—
прав­
да
з астен ка» .
Все,
че му
меня
Ма кс
учил,
я
запомнила
навсегда.
Итак,
Макс,
ненасытностью
на
настоящее,
заставлял
человека
быть
самим
собой.
Знаю,
что
для
молодых
поэтов,
со
своим,
он
был
неза мен им ,
как
и
для
моло ды х
поэтов
—
без
св ое го.
Помню,
в
сам ом
начале
знакомства,
у
Ал ек сея
Толстого
литературный
ве­
чер .
Читает
какой-то
титулованный
гвардеец:
луна,
лодка,
сирень,
де вуш ка. ..
В
отве т
на
это
общее
место—
тяжкое
общее
молча­
ни е.
И
Ма кс
вкрадчиво,
точно
го ло сом
ступая
по
горячему: «У
вас
удивительно
приятный
баритон.
Вы
—
поете?» — «Никак
нет».
—
«Вам надо петь,
вам
неп р емен но
на до
петь».
Кля нусь ,
что
ни
мал ейш ей
иронии
в
э тих
словах
не
было;
баритону,
дей­
ствительно,
над о
петь.
А
вот
еще
рассказ
о
по э тессе
Ма рии
Паппер.
—
М.
И.,
к
вам
еще
не
приходила
Ма рия
Па ппе р?
—
Нет.
—
Значит,
пр идет.
Она
ко
вс ем
поэтам
ходит:
и
к
Ходасевичу,
и
к
Борису
Николаевичу,
и
к
Брюсову.
—
А
кто
это?
—
Одна
поэтесса.
Самос
отличительное:
огромные,
во
вс якое
250


время
года,
калоши.
Обыкновенные
мужские
калоши,
а
из
кало ш
на
тоненькой
шейке,
как
на
спич к е,
огромные
темные
глаза,
на
ниточках,
как
у
лягушки.
Она
всегда
приходит
с
чер но го
хода,
еще
до
свету,
и
прямо
на
кухню.
«Что вам угодно,
барышня?»—
«Я к барину».
—
«Барин еще спят» .
—
«А я подожду».
Семь
ча­
со в,
восемь
часов,
девять
часов.
Поэты,
как
вы
знаете,
встают
по­
здно .
Иногда,
к уха рка,
с жал ив ши сь: «Может,
разбудить
бар ина?
Если
де ло
ваше
уж
очень
сп ешн ое,
а
то
наш
барин
иногда
т олько
к
часу
выходят.
А
то
и
вовсе
не
встают». — «Нет,
зачем,
мне
и
так
хорошо».
Нак он ец
куха рка ,
не
вы тер пев,
докладывает:«Квамба­
рыш ни
одни,
гимназистки
или
курсистки,
с
седьмого
ч аса
у
меня
на
кухне
сидя т,
дожидаются»,— «Так
че го
ж
ты,
дура,
в
гос ти­
ную
не
провела?»—«Я
бы ло
хот ела,
а
оне:
мне,
мо л,
и
здеся
хо­
рош о.
Я
их
и
чаем
напоила
—
и
сам а
пил а,
и
им
на лил а,
обиды
не
было».
Наконец
встречаются:«барин»
и
«барышня» .
Глядят:
Ходасе­
вич
на
Марию
Паппер,
Мария
П аппер
на
Ходасевича.
«С кем
име ю
че сть ?» Мышиный голос,
как-то
всё
на
и:«Ая
—
Мария
Па-аппер». — «Чем
мо гу
служить?»—«А
я
с т ихи-и
пи-ишу...»
И,
н еи звес тно
откуда,
огромный
портфель,
деп ар тамен тск ий .
Ходасевич
са дитс я
к
столу,
Мария
Паппер
на
диван.
Десять
ча­
со в,
одиннадцать
часов,
две над цать
часов.
Мария
Паппер
чи тает.
Ходасевич
с лушае т.
Слушает—
как
зачарованный!
Но
где-то
внутри
—
пищевода
или
души,
во
всяком
случ ае,
в
месте,
для
че­
сания
н ед осяг аемо м,
зу д.
Зуд
все
ра стет ,
Мари я
Паппер
все
чита­
ет.
Вдруг,
первый
зевок,
из
последних
сил
пры жок ,
хватаясь
за
час ы: «Вы меня—
извините—
я
очень
занят—
ме ня
сей час
жде т
издатель
—
а
я
—
я
сей час
жду
приятеля». —
«Так я пой-
ду-у,
я
еще
при-иду-у».
Освобожденный,
внезапно
поласковевший
Ходасевич:
—
У
вас,
кон ечн о,
есть
дан ны е,
но
надо
больше
работать
над
сти хом ...
—
Я
и
так
все
время
пи-ишу...
—
Над о
писать
не
все
время,
а
над о
писать
иначе...
—
А
я
мо гу
и
иначе...
У
меня
есть...
Ходасевич,
понима я ,
что
ему
гро зи т:
—
Ну
конечно,
вы
еще
моло ды
и
ус пе ете. ..
Не т,
не т,
вы
не
туда,
позвольте
я
провожу
вас
с
парадного...
Вход н ая
дверь
защ ел к нута,
хозяин
блаженно
выхрустывает
суст ав ы
рук
и
н ог,
и
вдруг
—
бу рей
—
пронося
над
голов ой
обу­
тые
рук и
—
из
кухни
в
переднюю
—
кухарка:
251


.
—
Ба - а рышни!
Ба-арышни!
Ай,
бе да -то
какая!
К алошки
забы­
ли!
...Вы
знаете,
М.
И.,
не
всегда
так
хорошо
кон ча ет ся,
иног да
ей
зги
калоши
летят
вс лед ...
Иногда,
особенно
е сли
с
верхнего
эт а­
жа,
п оп адают
прямо
на
голову,
но
на
голову
или
на
ноги,
Ходасе­
вич
или
(скромно)
со
мной
тоже
б ыло—
словом:
неделю
спустя
сидит
поэт,
пишет
сонет...
«Барин,
а
барин?»— «Что
тебе?»—
«Там к вам одне барышни пришли,
с
семи
часов
дожидаются...
Мы
с
ни ми
уже
два
р аза
чайку
по пил и...
Всю
мне
свою
жиз нь
р асск азал и...
(Конфузливо .) П ис а т ель ницы» .
Так
некоторых
людей
Макс
возводил
в
ранг
химер.
Книжку
ее
мне
Макс
принес.
Н аз ывалась
«Парус».
Из
стихов
помню
одни:
Во
мне
к ипит,
бурлит
волна
Горячей
кр ови
семитической,
Я
вся
дрожу,
я
вся
полна
Заветной
т айны
эстетической.
Иду
я
вверх,
иду
я
в низ.
Я
слы шу
пень е
разнотонное,
—
Род ной
сес тро й
мне
стала
рысь,
А
братом
о зеро
бездонное.
И
еще
такое
четверостишие:
Я
великого,
нежданного,
Невозм ож но го
прошу,
И
од ной
струей
желанного
Вечный
мрамор
орошу.
Ск азка
была
у
н его
на
всякий
случай
жиз ни,
с ка зкой
он
отве­
чал
на
любой
вопрос.
Вот
о дна,
на
какой-то
—
мой:
Жил-был
юноша,
царский
сын.
У
него
был
воспитатель,
кото­
рый,
полагая,
что
все
зло
в
мире
от
же нщ ины,
решил
ему
не
пока­
зывать
ни
одной
до
его
совер ш енно лети я.
(«Ты,
конечно,
знаешь,
М арин а,
что
на
Афоне
нет
ни
одного
животного
женского
пола ,
одн и
самцы».)
И
вот
в
д ень
его
ше стна дца тил етия
воспитатель,
взяв
его
за
руку,
повел
его
по
залам
д вор ца,
где
бы ли
собраны
все
чудеса
мира.
В
одн ой
зале
—
все
драгоценные
ткани,
в
другой
—
все
ор уж ие,
в
тр еть ей
—
все
музыкальные
инструменты,
в
че т­
252


вертой
—
все
др аг оцен ные
ткани,
в
п ятой,
шестой
(ехидно)
-
и
гак
до
тридцатой
—
все
изречения
муд ре цов
в
пергаментных
свитках,
а
в
тридцать
первой
—
все
редкостные
растения
и,
на ко­
нец,
в
каком-то
сотом
з але—
сидела
женщина.
«А это что?» —
спросил
царский
сын
своего
воспитателя.
«А это,
—
ответил
во­
спитатель,
—
зл ые
де м оны,
кото р ые
губят
л юдей ».
Осмотрев
весь
дворец
со
всеми
его
чудесами,
к
ко нцу
седьмо­
го
дня
во спит ат ель
спр ос ил
у
юноши : «Так что же тебе,
сын
мо й,
из
в сего
виденного
б ольше
всего
понравилось?
—
А,
конечно,
те
зл ые
демоны,
которы е
губят
люд ей !»
—
Марина!
Марина!
с луша й!
Когда
же
вырос
Такой,
Ему
дал
цар ство
Бог,
Но
песни
той
никак
он
Забыть
уже
не
мо г:
Шибче,
шибче,
ма льчи к
мой!
Би анк ой
ко нь
зов ет ся
тв ой!
Сейчас
пыт аю сь
восстановить:
что?
отк уда ?
Явно ,
раз
Та­
кой
—
норвежское,
явно,
раз
«шибче,
шибче,
ма льч ик
мой »
—
ко­
лыбельная
или
скаковая
песня
мальчику
—
матери,
некоей
вдов­
ствующей
Бианки—
обездоленному
Гако ну ,
к отор ый
в се-т аки
потом
добился
престола.
Начало
песенк и
ушло,
нуж но
ду ма ть:
о
врагах,
от няв ших
престол
и
отцовского
коня,
ничего
не
оставив­
ши х,
к роме
престола
и
кон я
м атер инск их
колен.
Перевод
—
Мак­
са.
Вижу,
как
сиял.
Так
си яют
только
от
осуществленного
ч уда
перевода.
А
вот
еще
песенк а
из
какой-то
детской
книж ки
Кнебеля:
У
Мороза-старика
Дочь
—
Снегурочка.
Полюбился
ей
слег ка
Ма льч ик
Юрочк а ...
—
Ма р ина,
нравится?
—
Очень.
—
К
сожалению,
не
я
написал.
И
еще
одна,
уже
совсем
ум илит ель ная,
которую
пел
—
мне:
253


Баю-бай-бай,
Медведевы
детки.
Косо
—
лапы,
Да
лох
—
маты...
Вес,
что
мо гло
тогда
понравиться
м не.
Ма кс
мне
приволаки­
вал
как
добы чу.
В
зубах.
Как
медведь
медвежонку.
У
Макса
для
всякого
возраста
был
свой
обл ик.
Моему,
тогда ,
почти
детству
он
предстал
волшебником
и
медведем,
мо ей,
ныне
—
зрелости
или
как
это
назы в ает ся
—
он
предстает
мифотворцем,
миротворцем
и
м!ротворцем.
Все
Ма кс
давал
своим
друзьям,
кроме
непрерывно­
сти
своего
присутствия,
которое ,
при
несчетности
его
дружб,
уже
было
бы
ве здесу щ им,
то
е сть
физ ич еск ой
невозможностью.
Из
сказок,
мне
помнится,
Макс
больше
всего
любил
звериные,
са­
мые
старые,
сказки
пра ро д ины,
ин ос казани я
—
пр итч и.
Но
об
от­
дельной
любви
к
сказке
мо жно
говорить
в
случае,
ког да
суще­
ствует
не-сказка.
Для
Макса
не-сказки
не
бы ло,
и
он
из
какой-ни­
буд ь
лисьей
истории
так
же
легко
переходил
к
случаю
из
со б­
ст венно й
жиз ни,
как
та
же
ли са
из
лесу
в
нору.
Одним
он
не
бы л:
сказочником
письменным.
Ни
его
ск азоч ­
ность,
ни
сказочничество
в
его
т ворче стве
не
перешли.
Эт ого
себ я,
эт их
двух
себя
он
в
своем
творчестве
—
очень
большом
по
охвату
—
не
дал .
Будь
это
я,
я
бы
так
на
его
сказочности
не
наста­
ивала.
Он
сам
был
из
сказки,
сам
был
сказка,
са ма
сказка,
и,
за­
крепляя
это т
его
облик,
я
делаю
то
же,
что
все
собиратели
сказок,
с
той
разницей,
что
собиратели
зап ис ыв ают
слышанную,
я
же
ви­
денную
и
совместно
с
Максом:
жи т у ю: vécue*.
На
этом
французском
нез аменим ом
и
несуществующем
слове
(vie vécue —
житая
жиз нь,
так
у
нас
не
гов орят,
а
прожитая
—
уже
в
окончательном
п рошло м,
не
перед ает )
остановлюсь,
чтобы
сказать
о
Максе
и
Франции.
Явным
источником
его
тв орчест ва
в
первые
г оды
наш ей
вст реч и,
бывшие
последними
до
во йны,
была
бесспорно
и
яв но
Франция.
Уже
хотя
бы
по
тем
книгам,
кот оры е
он
д авал
друзьям,
той
же
мне:
Казанова
или
Клодель,
Аксел ь
или
Консуэла
—
ни
одной,
за
год ы
и
годы,
ни
немецкой,
ни
русской
книг и
никто,
из
его
рук
не
получал.
Ни
одного
рассказа,
кром е
как
из
жиз ни
французов
—
писа тел ей
или
и сториче ски х
лиц
—
никто
из
его
* Пережитую (фр . ).
254


уст
тогд а
не
с лы шал.
Ссылка
его
всегда
б ыла
на
Францию.
О бо­
рот
головы
всегда
на
Францию.
Он
так
и
жи л,
головой,
обе рн утой
на
Париж.
Париж
XIII века или нашего нынешнего,
Париж
улиц
и
Париж
времен
был
им
равно
исхожен.
В
каждом
Париже
он
был
дома ,
и
нигде,
кроме
Парижа,
в
тот
час
своей
жизни
и
той
ча­
с тью
своего
существа,
дома
не
бы л.
(Не говорю о вечном Кокте ­
беле,
из
которого
потом
разрослось
—
все.)
Его
нош е ние
по
Мос­
кве
и
Пе терб ургу ,
его
вс еп рис утст вие
и
всеместность
везде,
где
читал и сь
стихи
и
встречались
умы,
бы ло
то лько
воссозданием
Парижа.
Как
некоторые
из
н ас,
во
всяком
случае,
р усск ие
ня ни.
Arc de Triomphe* превращают в Триумфальные или даже Трух-
ма льны е
ворота
и
Пасси
в
Арбат,
так
и
Макс
в
те
г оды
прев ращал
Арбат
в
П асси
и
Москва-реку
в
Сен у.
Париж
прошлого,
Париж
нынешний,
Париж
писат ел ей ,
Париж
бродяг,
Париж
музеев,
Па­
риж
рынков,
Париж
парижан,
Па риж
—
калужан
(был и тогда та ­
ко й!), Париж первой о нем письменности и Париж последней пе­
сенк и
Мистенгетт,
—
весь
Париж,
со
всей
его,
Пар ижа,
вмести­
мостью,
был
в
него
вме щен .
(Вмещался ли в него весь Макс?)
Одн ого,
впрочем.
Ма кс
в
Париже
не
вместил.
Сейчас
увидите,
чего.
«М.
А.,
что
вам
больше
вс его
нравится
в
П ариж е?» Макс,
мо лние нос н о: «Эйфелева башня» . —
«Неужели?» — « Да,
потому
что
это
единственное
место,
отк уда
ее
не
видать».
Мак с
Эйфеле­
ву
ненавидел
так ,
как
ни ко гда
не
мог
нен ав идеть
живо е
лицо.
«Знаешь,
Мар ина,
какая
рифма
к
Эйфелевой?
—
И,
боясь,
что
опережу:
—
Те йфе ле ва !» (То есть чертова. )
У
м еня
нет
его
первой
к ниги,
но
помню,
ч то,
где
ни
раскро­
еш ь,
везде
Париж.
Редкая
страница
нас
не
о бдаст
Парижем,
если
не
прямым
Парижем,
то
Пар ижем
иносказанным.
Первая
книга
его ,
на
добрую
половину,
чужестранная.
В
э том
он
сходится
с
большинством
довоенных
по эт ов:
Бальмонт—
заморье,
Брю­
сов
—
все
истории,
кроме
русской,
ранний
Бло к
—
Незнакомка,
запад;
Золото
в
лазури
Белого
—
готика
и
романтика.
И,
поз же:
Гумилев
—
Африка,
Кузмин
—
Франция,
д аже
первая
Ахматова,
Ахматова
первой
книжк и,
если
упоминает
Россию,
то
как
го­
сть я
—
из
страны
Любви,
котор ая
в
России
то же
экзотика.
Только
иноземность
М акса
(кроме «экзотики»
Ахматовой)
бы ла
скром­
нее
и
сосредоточеннее.
Теперь
ого во рюсь .
Как
все
предшествующее:
о
Максе
и
мире,
о
Мак се
и
людя х,
о
Максе
и
мифе
—
достоверность,
то
есть
безо­
говорочно,
то
ест ь
как
бы
им
подп исано
или
даже
напи сано ,
так
•Триумфальную арку (фр.).
255


последующее—
тольк о
мои
домыслы,
неоп ро вер жимы е
только
для
меня.
Справиться,
ув ы,
мне
не
у
кого,
ибо
только
ему
одному
поверила
бы
больше,
чем
себе.
Я
сказала:
явным
и сто чни ком
его
творчества,
но
есть
ист оч ни­
ки
и
скрытые,
скрытые
ро дни ки,
под
землей
идущие
д олго,
все
питающие
по
дороге
и
про ры ваю щ иеся
—
в
сво й
ч ас.
Этих
скры­
тых
родников
у
Мак са
б ыло
два:
Германия,
ни ког да
не
став шая
я вным,
и
Россия,
явным
ставшая
—
и
име нно
в
свой
час .
О
физи­
ческом
р одст ве
М акса
с
Германией,
то
есть
простой
наличности
гер ман ск ой
крови,
я
уже
сказала.
Но
бы ло,
по
мн е,
и
родство
ду­
ховное,
глуб окое ,
даже
глу бинно е,
которого
—
тут-то
и
нач инает ­
ся
оп асна я
и
очень
ответственная
часть
мое го
утверждения
—
с
Ф ран цией
не
бы ло.
Да
простит
мне
Макс,
есл и
я
ош ибаюс ь,
но
умолчать
не
мо гу.
Возьмем
шире:
у
нас
с
Францией
н ико гда
не
было
родства.
Мы
—
р азн ые.
У
нас
к
Ф ран ции
была
и
ест ь
любовь,
была,
мо­
жет
быть,
еще
есть,
а
есл и
сейчас
не т,
то,
может
быть,
пот ом
опять
будет
—
вл ю бл енно сть,
на ше
взаимоотношение
с
Франци­
ей
—
о чар ов ание
при
непо ним ании ,
да,
не
т олько
ее
—
н ас,
но
и
нашем
ее,
ибо
понять
другого
—
значит
эт им
другим
хотя
бы
на
час
с тать.
Мы
же
и
на
час
не
можем
стать
французами.
Вся
с ила
очарования,
в есь
исток
его
—
в
чуждости.
Расш ир им
подход,
подойдем
надлично.
Мы
Франции
обязаны
многим
—
обязан
был
и
Макс,
мы
от
этого
не
отказываемся
—
не
отказываюсь
и
за
Макса,
какими-то
боками
истории
мы
совпада­
ем,
больше
скажу:
какие-то
бока
французской
ист о рии
мы
ощ у­
ща ем
своими
боками.
И
больше
с воим и,
чем
сво и.
Воз ьме м
то лько
последние
полтора
столетия.
Французская
ре­
во л юция
во
всем
ее
охв ате :
от
Тер ро ра
и
до
Тампля
(кто за Тер­
ро р,
кто
за
Тампль,
но
всякий
русский
во
французской
рев олю ­
ции
свою
любовь
н а йд ет ), вся Наполеониада, 48- й
год ,
с
русским
Руд ины м
на
баррикадах,
вся
вечерняя
жертва
Коммуны,
да же
ка­
та с трофа
70- го
года.
Vous avez pris l’Alsace et la Lorraine.
Mais notre coeur vous ne l’aurez jamais...* —
все
это
наш а
родная
история,
с
м олок ом
ма тери
всосанная.
Гюго,
Дюма,
Бал ь зак,
Ж орж
Занд,
и
мн ог ие,
и
многие—
наши
*Вы захватили Эльзас и Лотарингию,
Но
сердец
н аших
не
завоюете
никогда...
(фр. ).
256 .


родные
писа те ли,
не
менее,
чем
им
со врем ен ные
русс ки е.
Все
это
знаю,
во
всем
этом
р асписы ваюсь ,
но
—
все
это
только
до
из вестно й
глубины,
то
есть
все-таки
на
по­
верхности,
т олько
ниже
к оторой
и
начинается
наша
с уть,
Фран­
ция
чужд ая.
На
поверхности
кожи,
ниже
которой
начинается
кровь.
Наше
родство,
наш а
родн я
—
наш
скромный
и
неказистый
со­
сед
Германия,
в
которую
мы
—
е сли
когда-то
дав но
ее
в
л ице
лу ч­
ших
голов
и
сердец
нашей
страны
и
любили,
—
никогда
не
был и
влюблены.
Как
не
бываешь
влюблен
в
себя .
Д ело
не
в
ис торич ес ­
ком
моменте:«ВXVIII
веке
мы
любили
Францию,
а
в
первой
по­
лов ине
XIX-г о
Ге рма н ию », дело не в истории,
а
в
др-истории,
не
в
моментах,
преходящих,
а
в
наш ей
с
Германией
общей
кр ови,
одн ой
прародине,
в
том
вине,
о
кот ором
русский
поэт
Осип
Ман­
дельштам,
в
самый
разгар
войны?
А
я
пою
ви но
времен
—
Источник
речи
италийской,
И
в
к олыбе ли
пр аари йск ой
Славянский
и
германский
лен.
Гениальная
фо рмул а
нашего
с
Германией
отродясь
и
навек
со­
юза.
Вернемся
к
Максу.
Голословным
утверждением
его
герман-
ства,
равно
как
ссылкой
хотя
бы
на
оче нь
си льну ю
вещь:
кровь
—
я
и
сама
не
удовлетворюсь.
З наю
одн о:
г ерм анств о
бы ло.
Надо
дознаться:
в
чем .
В
жизни?
На
первый
в згляд
нет.
Ни
его
жи­
вость,
ни
жив опи сь,
ни
живописность,
ни
его
—
по
образу
много­
любия:
многодружие,
ни
бы с трота
его
схождения
с
людьми,
ни
весь
его
вне ш ний
темп
германскими
не
были.
Уж
скорее
бургун­
дец,
чем
германец.
(Кстати,
Ма кс
вина,
кроме
как
под
Но вый
го д,
в
рот
не
бр ал:
не
нужно
было!)
Но
—
нач нем
с
самого
простого
бытового
—
аккуратность,
даже
педантичность
навык о в, «это у меня стоит там,
а
это
з десь,
и
будет
с то ять», но
—
страсть
к
утренней
работе:
функ ци я
ут­
ренней
работы,
но
культура
книги,
но
культ
книжной
собствен­
ности,
но
страсть
к
солнцу
и
отвращение
к
лишним
одеждам
(Luftbad, Sonnenbad!*), но
—
его
пеш ех о дчест во
и,
мы
на
поро­
ге
больших
вещей
—
его
оди н очество:
вос емь
месяцев
в
году
од ин
в
Коктебеле
со
св оим
ревущим
морем
и
собственными
*Ro пушная ванна,
солнечная
ва нна
(нем. ) .
9—3257
257


мыслями,
—
но
действенная
стр асть
к
природе,
вне
которой
фи­
зи чес ки
задыхался,
равенство
усидчивости
за
рабочим
столом
(своего Аввакума,
по
его
выражению,
переплавил
семь
раз)
и
устойчивости
на
го рных
подъемах,
—
Ма кс
не
жил
на
большой
д орог е,
как
русские,
он
не
был
ни
бродягой,
ни,
в
народном
смысле,
странником,
ни
променером,
он
был
им енно
Wanderer*,
тем,
кто
выходит
с
определенною
целью:
взять
та кую- то
гору,
и
к
к онцу
дня,
или
лета,
очищенный
и
обогащенный,
домой
—
возвращается.
Но
—
прочн ость
его
дружб,
без
сносу,
срок
его
дружб,
бессрочных,
его
глубочайшая
человеческая
верность,
тщательность
изучения
ду ши
другого
б ыли
яв но
г ерман ск ие.
Друг
он
был
из
Страны
Друзей,
то
есть
Германии.
Для
ясн о сти:
при
яв но
французской
общ ите льно сти
—
германская
качествен­
нос ть
дружбы,
сразу,
как
бургундец,
но
раз
навсегда,
как
герма­
нец.
Здесь
д е йств ител ьно
ум естно
помянуть
достоверную
и
ле­
гендарную
deutsche Treue**, верность,
к
к от орой
ни
оди н
народ,
кроме
германского,
не
может
приставить
присвоительного
при ­
лагательного.
Это
о
жиз ни
бытовой
и
с
людьми,
самой
я вной.
Но
важнее
и
неисследимее
жиз ни
с
людьми
жиз нь
человека
без
людей
—
с
миро м,
с
собой,
с
Богом,
жиз нь
внут р и.
Тут
я
смел о
утверждаю
ге рм анст во
Макса.
Глубочайший
его
пантеизм:
в себо ж естве н-
ность,
всебожие,
всюдубожие,
—
шедший
от
нег о
лучами
с
такой
силой,
что
самого
его,
а
по
соседству
и
нас
с
ним,
включал
в
с онм
—
хо тя
бы
младших
бо гов,
—
глубочайший,
рожденнейший
его
пант еиз м
был
явн о
германским,
—
прагерманским
и
гетеянс-
ким .
Макс,
знал
или
не
знал
об
этом,
был
гетеянцем,
и
здесь,
я
думаю,
мос т
к
его
штейнерианству,
самой
та йной
его
области,
о
кот орой
ничего
не
знаю,
к роме
того ,
что
она
в
нем
была,
и
бы ла
сильнее
всего.
Это
был
—
скрытый
мистик,
то
есть
истый
мист ик ,
тайный
ученик
тайного
учения
о
та йно м.
Мистик
—
ма ло
скрытый
—
за­
рытый.
Никогда
ни
одн ого
сло ва
через
порог
его
ст оль
щедрых,
от
избытка
сер дца
глаголящих
уст.
Из
этого
заключаю,
что
он
был
посвященный.
Эта
его
сущность,
действительно,
зарыта
вместе
с
ним.
И,
может
бы ть,
когда-нибудь
там,
на
коктебельской
горе,
где
он
лежит,
еще
окажется
—
неизвестно
кем
положен­
ная
—
мантия
розенкрейцеров.
*Путником ( нем .) .
**Немецкую верность (не м ).
258


Знаю,
что
ге рма нст ва
я
его
не
доказала,
но
зн аю
и
почему.
Гсрманством
в
нем
бы ли
род ник
его
кро ви
и
родник
его
мистики,
родн ик и,
скрытые
из
скрытых
и
тайные
из
тайных.
Француз
кул ьтурой ,
русский
душо й
и
слов ом ,
г ерм анец—
ду­
хом
и
кров ью .
Та к,
думаю,
никт о
не
буде т
обижен.
В
другой
сво й
дом ,
Р оссию ,
М акс
явно
вернулся.
Э тот
фран­
цузский,
нерусский
по эт
н ач ала—
ст ал
и
останется
русским
по­
этом.
Этим
мы
обязаны
русской
революции.
Ду ма ли,
нищие
мы,
нету
у
нас
ничего...
Дей стви е
нашей
встречи
длилось: 1911 год—
1917 год
—
ш есть
лет.
1917 год.
Только
что
отгремевший
Московский
О кт ябрь.
Кок­
тебель.
Взлохмаченные
седины
м оря.
Макс,
Пра,
я
и
двое,
вч е­
р ашн его
выпуска,
офицеров,
только
что
живыми
выпущенных
большевиками
из
Московского
Александровского
училища,
где
о тб ив ались
до
последнего
часа.
Од ин
из
них
тот
Сережа,
который
с
таким
рвен ием
в
ту
новогоднюю
н очь
з али вал
пожар
дырявым
ведром.
Вот
живые
записи
тех
дней:
Москва, 4 ноября1917года.
Вечером
тог о
же
дня
у езж аем:
С.,
его
др уг
Голь це в
и
я,
в
Кры м.
Гольцев
успевает
получить
в
Кремле
свое
офицерское
жа­
ло ванье
(200 р.).
Не
забыть
этого
ж еста
большевиков.
Приезд
в
бешеную
снеговую
бу рю
в
Коктебель.
Седое
море.
Огромная,
почт и
ф изи ч еская
жгущая
радость
Мак са
В.
при
виде
живого
Сережи.
Огромные
бе лые
хлеба .
Ви ден ие
Мак са
на
приступочке
башни,
с
Тье ром
на
ко лен ях,
жаря щ его
лук.
И,
пок а
лук
жарится,
чтение
вслух,
С.
и
мне,
завт­
рашних
и
послезавтрашних
с удеб
России.
—
А
тепер ь ,
Сережа,
буде т
то- то.. .
И
вкрадчиво,
почти
радуясь,
как
добрый
колдун
детям,
карти­
ну
за
картиной
—
всю
ру сск ую
революцию
на
пять
лет
вперед:
террор,
Гражданская
война,
рас стрел ы ,
заставы,
В анд ея,
озверс-
259


нис ,
потеря
лика,
раскрепощенные
д ухи
ст ихий ,
кровь,
кровь,
кровь...
25 ноября 1917 года я выехала в Москву за детьми,
с
к оторы ­
ми
должна
бы ла
тотчас
же
вернуться
в
Кок тебе л ь,
где
решила
—
жит ь
или
ум ерет ь,
там
видно
бу дет,
но
с
Ма ксом
и
Пр а,
вблизи
от
Сережи,
ко то рый
на
днях
должен
был
из
Коктебеля
выехать
на
Дон .
Адам.
Рыдван.
Те
самые
кони.
Обнимаемся
с
Пра.
—
Только
вы
торопитесь,
М арина,
тотчас
же
по ез жайт е,
б ро­
сайте
все,
что
там
вещи,
только
тетради
и
детей,
бу дем
с
вами
зи­
мовать...
—
Ма рина !
—
Мак сина
н ога
на
подножке
рыдвана.
—
Только
очень
торопись,
помни,
что
теперь
бу дет
две
страны:
Сев ер
и
Юг.
Это
были
его
последние
слова.
Ни
Макса,
ни
Пра
я
уже
боль­
ше
не
ви дал а.
В
ноябре
1920 года,
тотчас
же
после
разгрома
Крыма,
я
полу­
чила
письмо
от
Макса,
первое
за
три
года,
и
первое,
что
про ­
чла,
—
б ыла
смерть
Пр а.
Восстанавливаю
по
памяти:
«Такого - то
числа
умерла
от
эмфиземы
легких
мама.
Она
за
последний
год
очень
постарела,
но
бо дри лась
и
д аже
иногда
по-
прежнему
напевала
свой
венгерский
марш.
Главной
ее
радостью
все
эти
последние
г оды
был
Сер ежа ,
в
кот ором
она
нашла
(под­
черкнуто)
настоящего
сына—
воина.
О чень
обрадовало
ее
и
Ал ино
пис ьм о,
ходила
и
вс ем
хва ста ла
—
ты
ведь
знаешь,
как
она
любила
х васт ат ь: “Ну и крестница!
Всем
крестн иц ам
крест­
ниц а!
Ты,
Ма кс
—
поэт,
а
такого
письма
не
напишешь!”»
Описание
феодосийского
и
коктебельского
г олода ,
трупов,
по­
едаемых
не
собаками,
а
людьми,
и
дальше,
о
Пра : «Последние
м есяцы
своей
жиз ни
она
ела
орлов,
которы х
старуха
Антонида
—
ты,
наверное,
ее
пом ниш ь
—
ловила
для
нее
на
Карадаге,
накрыв
юбкой.
Последнее,
что
она
ела,
б ыла
о рл ят ина».
И
дальше: «О
Сереже
ты
не
тревожься.
Я
знаю,
что
он
жив
и
будет
жив,
как
знал
это
с
первой
мину ты
все
эти
годы».
11 августа 1932 года я,
в
лавчонке
в с якого
б ар ахла
в озле
кла-
ма рс кого
леса,
вижу
пять
том ов
Жозефа
Бальзамо.
Восем ь
фра н­
260


ко в.
вес
ня
I ь в переплете .
Но
у
меня
только
два
франка,
на
кото­
рые
покупаю
Жанну
д’ Арк
англичанина
Андрью
Ла нга
—
кстати
(и естественно)
лучшую
книгу
о
Жанне
д’Арк.
И,
под
бой
полдня
в
мэрии,
иду
домой,
раздираясь
между
чувством
предатель­
ства
—
не
выз во лила
Бальзамо,
то
есть
Макса,
то
есть
собствен­
ной
молодости
—
и
радости:
вызволила
из
хлама
Жанну
д’Арк.
Ве чером
т ого
же
дн я,
в
гостях
у
А.
И.
Андреевой,
я
о
больше­
вика х
и
писателях:
—
Во лош ин,
например,
ведь
с
их
точк и
зрения
—
явный
контрреволюционер,
а
д али
ему
пе нс ию , 240 рублей в месяц,
и,
убеждена,
без
вс якой
его
просьбы.
А.
И.:
—
Но
разве
Волошин
не
умер?
Я,
в
каком-то
ужасе:
—
Как
умер!
Жив
и
здоров,
слава
богу!
У
н его
был
припадок
астмы,
но
потом
он
совсем
поправился,
я
отли чн о
знаю.
16августачитаюв«Правде»:
11 августа,
в
12 часов пополудни скончался в Коктебеле поэт
Максимилиан
Волошин,
—
то
ес ть
как
раз
в
тот
час,
когда
я
в
кламарской
лав чо нке
торговала
Бальзамо.
А
вот
строки
из
пис ьма
моей
сестры
Ас и : «Макса похоронили
на
гор е
Янычары,
высоко
—
как
раз
над
ней
вс тает
солнце.
Это
продолжение
горы
Х амелео н,
которая
падает
в
м оре,
левый
кр ай
бухты.
Так
он
хотел,
и
это
ис пол нили.
Он
получал
пенсию
и
был
окружен
за ботой .
Так
пр оф илем
в
море
по
оди н
бок
и
мо ги лой
по
другой
—
Ма кс
обнял
свой
Кок те бе ль».
А
вот
строки
из
письма,
полученного
о.
Сер ги ем
Булгак ов ым :
«Месяца за полтора был сильный припадок астмы,
такой
тя же­
лый,
что
после
нег о
ждали
в тор ого
и
на
благополучный
исход
не
над ея лись .
Страдал
сильно,
но
поражал
кротостью.
Завещал
по­
хоронить
его
на
самом
высоком
месте.
Самое
высокое
место
там
—
так
называемая
Св ятая
го ра
{моя скобка:
там
похоронен
татарский
святой), —
на
котор ую
подъем
очень
труден
и
в
одном
месте
исключительно
труд ен ».
А
вот
еще
строки
из
письма
Екатерины
А лек сеевн ы
Бальмонт
(Москва):
«... Зим ой
ему
б ыло
очень
плохо,
он
страшно
задыхался.
К
вес­
не
ста ло
еще
хуже.
Пр ип адки
астмы
учащались.
Летом
решили
его
везти
в
Ессентуки.
Но
у
н его
сделался
грипп,
осложненный
261


эмфиземой
легких,
от
чего
он
и
ум ер
в
б оль ших
страданиях.
Он
был
оч ень
кроток
и
терпелив,
знал,
что
умирает.
О чень
муже­
ственно
жд ал
конца.
Вок руг
него
бы ло
много
друзей,
все
по
оче­
р еди
дежурили
при
нем
и
все
удивлялись
ем у.
Л ицо
его
через
д ень
стал о
замеча тель н о
красиво
и
торжественно.
Я
себе
это
очень
хорошо
пр едстав ляю .
По хо ро нили
его,
по
его
жел анию ,
в
скале,
к отор ая
очертанием
так
нап ом инал а
голову
Макса
в
п ро­
филь.
Вид
оттуда
изумительной
красоты
на
море.
Его
дом
и
би бл ио тека
им
уже
давно
были
отданы
Союзу
пи­
сателей.
Остав ши еся
бумаги
и
рукописи
разбирают
его
друзья».
Ася
пишет
Янычары,
по
другим
источникам
—
на
Святой
горе,
по
третьим
в
скале
«собственного профиля»...
Вот
уже
нача­
ло
мифа ,
и,
в
кон це
концов,
Макс
окажется
похороненным
на
всех
горах
своего
род н ого
К окте беля.
Как
бы
он
это му
радовался!
Макса
Волошина
в
Революцию
дам
двумя
словами:
он
спасал
к р асных
от
белых
и
белых
от
красных,
вернее,
красного
от
белых
и
белого
от
красных,
то
есть
человека
от
своры,
одн ого
от
всех,
побежденного
от
победителей.
З наю
е ще,
что
его
стихи
«Мат­
рос »
ходили
в
правительственных
листовках
на
обоих
фронтах,
из
чего
вывод,
что
матрос
его
был
не
красный
матрос
и
не
белый
матрос,
а
морской
матрос,
черноморский
матрос.
И
как
матрос
его
—
настоящий
матрос,
так
поэ т
он
—
н асто я­
щий
поэт,
и
чело в ек
—
наст оящ ий
человек,
по
всем
счетам,
то
е сть
по
единственному
счету
внутренней
необходимости
—
пла­
тивший.
За
любовь
к
одиночеству
—
платившийся
восемью
ме­
сяцами
в
год
одиночества
абсолютного,
а
с
17-го
год а
и
вс еми
двенадцатью,
за
любовь
к
совместности
—
неослабностью
вн ут­
реннего
общения,
за
любовь
к
стихам
—
сл уш анием
их,
часами
и
томами,
за
любовь
к
душ ам
—
не
двухчасовыми,
а
дв адц ати
и
тридцатилетними
б еседам и,
кончавшимися
тольк о
со
см ерт ью
собеседника,
а
может
б ыть,
не
кончившимися
вовсе?
За
любовь
к
друзьям
—
делом,
то
е сть
всем
собой,
за
любовь
к
врагам
—
тем
же.
Этого
человека
чудесно
хватило
на
вс е,
все
само е
обратное,
все
вз аи мно-и ск люча ющ еес я,
как:
отшельничество
—
о бщен ие,
р адо сть
жизни
—
по дви жнич еств о.
Ска жу
образно:
он
был
тот
самый
святой,
к
кот орому
на
скалу ,
кот орая
была
им
же,
прибегал
полечить
лапу
больной
кентавр,
к оторы й
был
им
же,
под
солн­
це м,
к оторо е
было
им
же.
262


На
одн о
голь ко
его
не
хватило,
ве рн ее,
од но
только
его
не
зах­
ват ил о:
партийность,
вещь
заведомо
нс
человеческая,
не
живот­
ная
и
нс
божественная,
уничтожающая
в
человеке
и
человека,
и
животное,
и
божество.
Не
политические
убеждения,
а
мироубежденность,
не
миро­
во з зр ение,
а
миротворчество.
Мифотворчество
—
миротворче­
ство,
и,
в
последние
го ды
своей
жиз ни
и
лиры,
м!ротворчество
—
творение
мира
за н ово.
Бы тов ой
фа кт
его
пенсии
в
240 рублей,
п енсии
врагов,
как
бы
казалось,
врагу
—
вовсе
не
б ыто вой
и
вовсе
не
факт,
а
духовный
акт
победы
над
с амой
идеей
вражды,
самой
идеей
зла.
Т ак,
окольными
путями
мистики,
мудрости,
дара,
и
пря мым
во з действ ием
примера.
Макс,
ко торого
как-то
ст р анно
называть
х рист ианино м,
настолько
он
был
всё,
еще
всё,
заставил
те х,
к ото­
рые
его
мнили
своим
врагом,
не
только
простить
врагу,
но
по­
чтить
врага.
Поэтому
в се,
без
различия
пар т ий,
которых
он
не
различал,
преклонимся
перед
тем
оча гом
Добра,
к оторы й
ест ь
его
да л екая
горн ая
могила,
а
затем,
сведя
затылок
с
лопатками,
нахмурив­
шис ь
и
все
же
улыбнувшись,
взглянем
на
его
любимое
полднев­
ное
солнце
—
и
вейомним
ег о.
ПОСЛЕДНЕЕ
ВИДЕНИЕ
И ризу
ветхую
мою
Сушу
на
солнце
под
скалою.
«...В стр е тивш ис ь
с
остальными
под
скалой,
мы
заговорились
и
незаметно
забрели
в
восточную
част ь
бухты.
Знакомая,
дав но
примелькавшаяся
фигура
ст ари ка,
в
длинной
толстовке,
с
длин­
ной
ши роко й
и
б елой
бор одой ,
в
широких
про с тых
брюках,
в
раз­
ва лив ш ихся
допотопных
туфлях,
вышла
навстречу
нам
из-за
по­
ворота
дороги,
осторожно
ощупывая
дорогу
пал кой .
—
Это
что
за
мух омо р
такой?
—
спр оси л
я
шедшего
с
нами
ж урна л иста
И.
Грозного.
Мне
никто
не
ответил,
но
«Клара Цеткин» (особа блудная и
неразборчивая,
охотно
принимавшая
у ч астие
во
всех
зас еда ни ях
Ц.
К.,
что
буквально
о зн ачает
«целую крепко») уже тарахтела,
об­
ращаясь
к
старику.
—
А,
премудрый
старец
Волошин,
наше
вам
пролетарское,
скол ько
ле т,
скол ь ко
зим!
263


Грозн ы й
цыкнул
на
нее
и
ополкнул.
а
сам.
склонившись
над
ух ом
ст арик а,
почтительно
отрекомендовался:
—
Здравствуйте,
М аксим илиан
Максимилианович!
Это
я,
Гр озн ый.
С
тарик
прищурился,
сложил
ру ку
труб очк ой
у
уха
и
остано­
ви лся,
держа
в
другой
руке
корзинку
с. ..
камн ям и.
Журналист,
заметя
мое
недоумение,
раздраженно
шепнул:
—
Вы
не
знаете
Волошина?
Когда-то
гремел
на
всю
Россию,
поэт...
—
Не т,
не
слыхал.
Что
это
они
моро ча т
мне
голов у,
что
ли?
Но
стар ик
тем
вр еменем
п родо лж ал:
—
Лит ературой
сей час
не
зан им аюсь .
Не
печатают.
Говорят,
выжил
из
ума.
Рисованием
занимаюсь,
ин огда
курортники
чт о-
нибу дь
купят,
тем
и
живу.
Да
вот
камешки
собираем.
Ва с.
Вас.
Зевнул
с
хру ст ом
в
челюстях
и
ска зал:
—
Поехали!
Что
с
ним
разговаривать...»
(Перепечатано из « По сле дни х
Новостей».
Мо скв ин : «Хождение по ВУЗам».)
Милый
Макс,
тебе
б ыло
тольк о
пятьдесят
семь
лет,
ты
же
дан
ст арцем ,
ты
был
Александрович,
тебя
да ли
Мак сим ил иано вич ем,
ты
был
чуток
как
лис
—
те бя
дал и
глухарем,
ты
был
зорок
как
рысь
—
теб я
дали
слепцом,
ты
был
Макс
—
тебя
дали
Кузьми­
чом,
ты—
вчитайся
внимательно!
—
ничего
не
говорил,
тебя
за­
став или
«продолжать», ты до последнего вздоха давал
—
те бя
за­
ставил и
«продавать» ...
Не
останови
автор
руки,
ты
бы
вот-вот,
на­
став ив
ухо
щитком,
сказал
бы:
—
Ась?
И
в се-та ки
ты
похож.
Величием.
Го вори л
или
не
гов ори л
ты
приписываемых
теб е
слов,
так
ли
го вор ил
то,
что
го вор ил,
или
иначе,
смеялся
ли
ты
в
последний
раз
над
глупостью,
вживаясь
в
ро ль
выжи вш его
из
ума
старика,
или
просто
о тм ах ивался
от
наз о йл ивых
вторженцев
(«э!
да
что
с
ними
го во рит ь ...»)
—
рой
вихревых
видений:
Мельник—
Юродивый—
Мор­
ск ой
Дед
—
Лир
—
Нерей
—
—
мистификация
или
самооборона,
послед ня я
игр а
или
в
по­
следний
раз
мифотворчество.
264


Скал а.
Из-з а
скалы
—
один.
На
этого
одного
—
вес.
Меж
трех
пус т ынь:
морской,
зе м ной,
небесной
—
твое
по сл еднее
перед
нам и,
за
нас
предстояние,
с
посохом
странника
в
одной,
с
уло вом
радужной
иг ры
в
д ругой ,
с
п осохом ,
чтоб ы
нас
миновать,
с
раду­
гой ,
что бы
нас
одарить.
И
последнее
мое
о
тебе,
от
тебя,
озаре­
ние:
те
сердолики,
котор ые
ты
так
тщательно
из
груды
пр ост ых
к а мней,
де сятил еть ями
подряд
вылавливал,
—
каждый
зная
в
лицо
и
каждый
любя
больше
всех,
—
Ма кс,
разве
не
то
ты,
деся­
тилетия
под ряд ,
дел ал
с
нами,
из
каждой
груды
—
серой
груды
пр ост ых
камней
—
неизбежно
извлекая
то т,
ко тором у
цены
нет!
И
по след нее
о
тебе
откровение:
лик
твоего
сердца:
сердолик!
Та
ор ава,
кот орая
на
тебя
тог да
наскочила,
тебе
послужила,
ибо
нашелся
в
ней
оди н
грамотей,
который,
з аписав
тебя,
как
мог ,
неизбежно
стал
тво им
рапсодом.
Седобородый
и
седогривый
<ак море,
с
корзиной
в
руках,
в
шир ок их
ш т анах,
ко торы е
так
легко
могли
быть,
да
и
были
хла­
мид ой
—
полдень,
посох,
пес ок
—
Макс,
это
могло
быть
—
тог­
да,
было
—
всегда,
б удет
—
вс ег да.
Так
ты,
рукой
безве стн о го
бытописца
(проходимца)
*
еще
до
во ссо един ен ия
своего
со
стихиями,
заживо
в зят
в
миф.
1932
*3аменено по требованию В .
В.
Руд нева
-
даб ы
не
о биде ть
ав тора
зап и­
си.
Пр имеч .
М.
Ц ветаев ой.
265


пленный
дух
МОЯ
ВС Т РЕЧА
С
АНДР ЕЕ М
БЕЛЫМ
По св яща ется
Владиславу
Фелициановичу
Ходасевичу
1. ПРЕДШЕСТВУЮЩАЯ ЛЕГЕНДА
Лег кий
огнь,
над
куд ря ми
пляшущий,
Дуновение
—
вдохновения!
—
Спаси,
Го сп оди,
и
пом ил уй
папу,
маму,
няню,
Асю ,
Андрю­
шу,
Нат ашу ,
Машу
и
Андрея
Белого...
—
Ну,
по мо ли лась
за
Андрея
Бе лого,
теперь
за
Сашу
Че рно го
п ом олись!
Самое
забавное,
что
нянька
и
не
подозревала
о
су ще с твова­
нии
Саш и
Черного
(а существовал ли он уже тогда,
как
детс ки й
поэт?
1916 год), что она его в противовес:
в
противоцвет
Ан д­
рею
Белому
—
сама
сочинила,
по
женскому
деревенскому
добро­
сердечию
см ягч ив
полно е
имя
на
уменьшительное.
Почему
молилась
о
нем
сама
тр ех ле тняя
Аля?
Б елый
у
нас
в
доме
не
бывал.
Но
книгу
его
«Серебряный голубь»
час то
называ­
ли.
Серебряный
голубь
Андрея
Бе лог о.
Какой-то
Андрей,
у
кот о­
ро го
есть
серебряный
голубь ,
а
эт от
Андрей
еще
и
белый.
У
к ого
же
может
быть
серебряный
голубь,
как
не
у
ангела,
и
кто
же
ещ е,
кроме
анг ел а,
может
называться—
Белый?
Все
Ивановичи,
Александровичи,
Петровичи,
а
этот
просто
—
Белый.
Белый
ан­
гел
с
серебряным
голубем
на
руках.
За
него
и
молилась
трехлет­
няя
девочка,
помещая
ег о,
как
сам ое
любимое
—
или
само е
ва ж­
ное
—
на
самый
поел едок
молитвы.
(Об ангелах тоже нужно мо­
ли ть ся,
особенно
когда
на
земле.
Вспом ним
бе дн ого
уэльсовско-
го
ангела,
которы й
в
земном
бытовом
окружении
был
просто
не­
пристоен!)
Но
имя
Белого
прозвучало
в
нашем
доме
еще
до
Ал иной
мо­
литвы,
задолго
до
с амой
Али,
и
со всем
не
в
этом
доме,
и
совсем
иначе,
ибо
произнесено
оно
был о
далеко
не
тр ех лет ним
ангелом,
а
им е нно:
мое й
теткой,
жен ой
моего
дяди,
историка,
профессора
Димитрия
Владимировича
Цветаева,
и
с
далеко
не
молитвенной
инт она цие й.
—
Последние
вре м ена
п ришли !
—
кипела
она
и
пенилась
на
266


моего
ти хон ько
отсаживавшегося
от ца.
—
Вот
еще
како й- то
Ан д­
рей
Белый
завелся,
завтра
читает
лекцию.
М ало
им
Горького
—
Максима,
Белый—
Андрей
понадобился!
Ато
еще
какой-то
Александр
Блок
(что за фамилия такая?
Из
жидов,
должно
быть!)
сочинил
«Прекрасную Даму», уж одно название чего стоит,
ст ы­
да
нет!
Раньше
то же
про
дам
писали,
только
не
печатали,
а
в
стол
прятали,
—
ра зве
что
в
приятельской
компании.
А
всего
хуже,
что
из
пр или чной
семьи,
профессорский
сы н,
Ни кол ая
Димитри­
евича
Бугаева
сын.
Почему
не
Бугаев
—
Борис,
а
Белый
—
Анд­
рей?
От
от ца
отрекаться?
Видно,
уж
такого
насочинил,
что
под­
писать
ст ыдн о?
Что
за
Б елый
такой?
Ангел
или
в
нижнем
белье
сумасшедший
на
ули цу
выскочил?
—
разорялась
он а,
вся
тр ясясь
бриллиантами,
крючковатым
но сом
и
непрестанно
моргающими
(нервный тик)
желтыми
глазами.
—
Молодость,
Елизавета
Евграфовна,
моло д ос ть!
—
кр отко
отвечал
мой
отец.
—
А
о
чем
лекц ия?
—
О
сим волиз м е,
из во лите
ли
видеть!
То-т о
символизм
какой-
то
выдумали,
что
символа
ве ры
не
знают!
—
Ну,
ничего
такого
особо
вредного
я
в
этом
еще
не
вижу...
—
осторожно
(так по неизбежности просовывают руку в
клетку
к
злом у
попугаю)
вставлял
мой
отец,
о пасавши йся
раздра­
жать
людей,
а
особенно
—
д ам,
а
особенно
—
родственных,
а
особенно—
родственных
с
нервным
тик ом
(всегда—
вся
—
тр ясла сь,
как
ненадежно
поставленная,
неосторожно
задетая,
пе­
регруженная
свечами
и
мелочами
зажженная
елк а,
ежесекундно
угрожающая
рухнуть,
загореться
и
сжечь). —
Все
лучше,
чем
хо­
дить
на
сходки...
—
Ст уден т!
—
уже
кричала
Какаду
(прозвище из-за
крюч ко-
ватости
носа
и
желтизны
птичьих
глаз). —
Учит ь ся
надо,
а
не
лекции
читать,
отц а
поз ори ть!
—
Ну,
по лно,
полно,
голубушка,
—
ввязался
вовремя
подо­
спев ши й
добродушнейший
мой
д ядя
Митя,
заслуженный
пр о­
фессо р ,
автор
капитального
труда
о
ск у чней шем
из
царей
—
Ва­
сили и
Шуйском
и
директор
Коммерческого
учил и ща
на
Осто­
женке,
воспитанниками
кото рого
за
малый
рост ,
огромную
чер­
ную
бор оду,
прыть
и
ч ерн осоте н ство
был
прозван
Черномор.
—
Что
ты
так
разволновалась?
Од ни
в
юности
за
хорошенькими
женщинами
ухаживают,
другие
—
про
символизм
докладывают,
ха- ха -ха!
Отец—
по чт е нный,
может
б ыть,
еще
и
из
сы на
выйдет
прок.
—
А
ты
как
думаешь,
Мари на?
Что
лучше:
на
балах
отпля­
сывать
или
про
символизм
докладывать?
Впрочем,
тебе
еще
267


ра н о...
—
неиз в естно
к
ч ему
относя
это
«рано», к балам или сим­
волизму...
И
не
мы
одни
бы ли
такая
семья.
Так
встречало
м ол одой
с им­
волизм,
за
редчайшими
иск лю чен иями ,
все
старое
поколение
Москвы.
Так
я
и
унесла
из
розовых
стен
Коммерческого
училища
на
Остоженке
в
шоколадные
стены
нашего
до ма
в
Тр ехп рудн ом
имя
Андрея
Белого,
где
оно
и
оста лось
до
п оры
до
сроку,
заглохло,
пр ит аил ось,
лег ло
спать.
Разбудил
ег о,
года
два
с п устя,
поэт
Эллис
(Лев Львович Кобы-
линский,
сын
педагога
Поливанова,
переводчик
Бо дле ра,
од ин
из
самых
стр астны х
ранних
символистов,
разбросанный
п оэт,
ге ни­
альный
человек).
—
Вчера
Борис
Николаевич...
Лот
вас
к
Борису
Нико л аев и­
чу...
Как
бы
это
понравилось
Бори су
Николаевичу...
Естественно,
что
мы
с
Асей,
сгоравшие
от
жел ания
его
ув и­
деть,
никогда
не
попросили
Эллиса
нас
с
ним
познакомить
и
—
естественно,
а
мо жет
быть,
не
естественно?
—
что
Эллис,
доро­
живший
на шим
домом,
всем
мир ом
нашего
дома :
тополиным
двором,
мез он ино м,
мо ими
никем
не
слышанными
стихами,
пол­
новластным
царством
над
двумя
д етски ми
душа ми—
никогда
нам
это го
не
предложил.
Андрей
Белый—
та бу.
Видеть
его
нельзя,
только
о
нем
слы ша ть.
Почему?
Потому
что
он
—
знаме­
нитый
п оэт,
а
мы
средних
классов
гимназистки.
Ру сск их
—
и
де тей
—
и
поэт ов
—
фатализм.
Э ллис
жил
в
м еб лир ов анных
комнатах
«Дон», с синей трак­
тирной
вывеской,
на
Смоленском
рынке.
Од наж ды
мы
с
Асей,
зай дя
к
не му
вместо
г имн азии,
застал и
по ср еди
его
темн о й,
с
ут ра
те мно й,
всегда
т е мной,
с
опущенными
шт ора ми
—
не
выно­
сил
дн я!
—
и
двумя
свечами
перед
бюстом
Да нте
—
комнаты
—
что- то
летящее,
разлетающееся,
явно
на
отлете
—
уход а.
И,
преж­
де
чем
мы
опомниться
могли,
Эллис :
—
Борис
Н ик о лаевич
Бу гае в.
А
это
—
Цв етаев ы,
Марина
и
Ася.
По во рот,
почти
пируэт,
тут
же
повторенный
на
стене
его
ог­
ромной
от
свечей
тенью,
острый
взгляд,
даже
укол,
глаз,
конец
перебитой
нашим
входом
фразы,
—
человек
уход ил ,
и
ничто
уже
его
не
могло
остановить,
и,
с
поклоном,
п охож им
на
па
как ого-то
балетного
отступления:
268


Вс его
хорошего,
—
Вс его
лучш е го.
Дома,
ложась
спать:
—
А
все-таки
ув иде ли
Андрея
Белого.
Он
мне
ска за л: «Всего
лучш его».
—
Не т,
мне
—
вс его
лучше го.
Т ебе
—
всего
хорошего.
—
Не т,
именно
те бе
—
всего
хорошего,
а
мне...
—
Ну,
т ебе
—
лучшего!(Просебя:
са ма
знаешь,
что
—
мне!)
«Хорошего»
или
«лучшего»—
осущ еств и лось
оно
не
чер ез
него.
Встр е ча
не
повторилась.
Стр анно ,
чт о,
в р ащаясь
в
самом
бли зко м
его
кругу:
Эллис,
его
др уг
Нилендер,
К.
П.
Христофоро­
ва,
сес тры
Тургеневы,
Сережа
Соловьев,
брат
и
сестра
Виногра­
довы
—
я
его
в
той
м оей
дозамужней
юности
б ольше
не
вс тре ти­
ла.
Никогда
и
не
искала.
Дала
судьба
раз
—
не
на до
просить
вто­
ро го.
Слава
бо гу,
что
—
р аз.
Могло
бы
и
не
быть.
Впрочем,
видела
его
часто,
года
два
спустя,
в
«Мусагете», но
име нно
—
видела,
и
чаще
—
спиной*
с
бе лым
мелком
в
рук е
об-
танцовывающего
черную
доску,
тут
же
испещряемую
—
как
из
рукава
сыпались!
—
запятыми,
полулуниями
и
зигзагами
ритми­
ческих
схем,
так
напоминавших
гимназические
геометрические,
что
я,
по
естеств ен ному
чу в ству
самосохранения
(а вдруг обер­
не тся
и
вызовет
к
до с к е ?), с танцующей спины Белого переходи­
ла
на
недвижные
фасы
тайного
советника
Гете
и
доктора
Штей ­
н ера,
во
все
св ои
ог ром ные
глаз а
глядевшие
или
не
глядевшие
на
нас
со
стены.
Так
это
у
ме ня
и
осталось:
перв ый
Белый,
танцующий
пер ед
Гете
и
Штейнером,
как
не ко гда
Давид
перед
ковчегом.
В
жиз ни
симв ол ист а
все
—
символ, //е-символов
—
нет.
...Но
есть
у
меня
еще
одн о,
более
раннее,
до
знакомства,
во с­
по ми нание,
незначительное,
но
расска за
стоящее,
хотя
бы
уже
из-з а
тургеневских
мест,
с
которыми
Белый
вд во йне
связан:
как
писатель
и
как
страдатель.
Тульская
губерния,
р аз ъезд
«Толстое», тут же город Чермь,
где
Иван
беседовал
с
че рто м,
тут
же
Бе жин
Луг .
И
вот ,
на
каких-
то
именинах,
в
сно вид енно м
белом
доме
с
сно вид ен ным
черным
парком
—
—
Какая
вы
розовая,
здоровая,
наверное
рассудительная,
—
пост,
охая
от
жары
и
жиру,
хозяйка-помещица—
мне,—
а
вот
мои
—
сухие,
как
козы,
и
совсем
сумасшедшие.
Особенно
Би-
269


шетка—
это
ее
бабушка
так
назвала,
за
глаза
и
за
прыжки.
Ну,
подумайте,
голубушка,
сижу
я,
это,
у
нас
в
Москве
в
столовой
и
слышу,
Бишетка
в
передней
по
т еле фо н у: «Позовите,
пожалуй­
ст а,
к
телефону
А ндрея
Бе лог о».
Ну,
тут
я
сразу
насторожилась,
уж
странно
очень
—
ведь
либ о
Андрей,
либо
Андрей
Петрович,
скажем,
а
то
что
же
это
за
«Андрей Белый»
такой,
точн о
кат о рж­
ник
или
дворник?
Стоит,
ждет,
д олго
ждет,
должно
быть,
не
идет,
и
вд руг,
голу­
бушка
моя,
уш ам
своим
не
верю: «Вы
—
Андрей
Белый?
Будьте
так
любезны,
скажите,
пожалуйста,
какие
у
вас
глаза?
Мы
с
сест­
р ами
де рж али
пари...»
Тут
м ол чание
н аста ло
долгое,—
ну,
ду­
маю,
наверное,
ее
отчитывает—
бог
з нает
за
ког о
принял!
—
уж
встать
хочу,
объяснить
тому
господину,
что
она
—
по
молодости,
и
без
от ца
росла,
и
без
всякого
там,
скажем,
какого-нибудь
умыс­
ла ...
с ловом :
ду ра
—
что...
и
вд руг,
опять
за г ово ри ла : «Значит,
се­
рые?
Правда,
серые?
Нет,
вовсе
не
как
у
всех
людей,
а
как
ни
у
ко го
в
Москве
и
на
всем
св ете!
Я
на
лекции
была
и
с ама
видела,
т олько
не
зн ала,
серые
или
зеленые...
Вот
и
вы игр ала
п ари ...
Ур а!
Ур а!
Ур а!
Спаси бо
ва м,
Андрей
Белый,
за
серые!»
Влетает
ко
мне: «Ма-ама!
Серые!»—«Да
уж
слышу,
что
се­
рые ,
а
отдала
бы
я
тебя
лучше
в
Е катер ин ин ский
институт,
как
мне
Ан на
Семеновна
советовала...»— «Да
какие
там
Екатери­
нинс к ие
инст иту т ы?
Ты
знаешь,
с
кем
я
сейчас
по
телеф о ну
гово­
ри л а? (А сама скачет вверх -в низ ,
вверх-вниз,
под
самый
пото­
лок,
—
вы
ве дь
видите,
какая
она
у
меня
высокая,
а
потолки-то
у
нас
в
Москве
низ кие ,
сейчас
люстру
ба шкой
с ши бе т!) С Андреем
Белым,
с
самым
зн ам ени тым
писателем
России!
Аты
з наешь ,
что
он
мне
о твети л? «Совсем не знаю,
сейчас
посмотрю».
И
по­
шел
см отреться
в
зеркало,
от того
так
долго.
И,
конечно,
оказа­
лись
—
серые.
Ты
понимаешь,
мама:
Андрей
Белый,
т от,
что
чи­
тал
лекцию,
еще
ск анд ал
б ыл,
стр а шно
свистели...
Я
те перь
и
с
Блоком
познакомлюсь...»
Рассказчица
переводит
дух
и,
у павш им
голосом :
—
Уж
какой
он
там
самый
великий
писатель
—
не
знаю.
Мы
Тургенева
чит а ли,
бла го
и
места
н аши ...
Ну,
великий
или
не
вели­
ки й,
писатель
или
не
писатель,
а
все
же
человек
порядочный,
не
выругал,
не
заподозрил,
а
сра зу
поня л
—
дура...
и
пошел
в
зерк а­
ло
смотреться...
как
дурак...
По том
я
ее
спрашиваю: «А не спро­
сил
он,
Бишетка,
какие
у
теб я
глаза?»—«Да
что
ты,
м ама,
очень
ему
и нтере сн о,
какие
у
меня
глаза?
Разве
я
зна мен ито сть
какая-
нибудь?»
270


Милый
Бо рис
Николаевич,
ко гда
я
четырнадцать
лет
спустя
в
берлинской
«Pragcrdiele» вам это рассказала,
ваш
первый
вопрос
бы л:
—
А
к акие
у
нее
бы ли?
Бишет?
Bichette*? Козочка?
Серые,
наверное?
И
вот
та к ие ? (перерезает воздух вкось)
—
как
у
насто­
ящ ей
козы?
Скольк о
ей
тогд а
бы ло
лет?
Семнадцать?
Такая,
та­
кая ,
так ая
высокая?
Пепельно-русая?
И
прыгала
непо д ви жно
(чуть не опрокидывает стол)
—
вот
так,
вот
так,
вот
так?
(«Борис Николаевич показывает Марине Ивановне эврит­
мию», —
шепот
с
соседнего
ст олик а.)
—
Почему
же
она
мне
н и когда
не
написала?
Р одн ая,
гол уб уш­
ка,
ее
нельзя
б ыло
бы
нацт и?
Нельзя
—
нигде?
Она ,
кон еч но,
умерла.
Все,
все
они
умирают—
или
уходят
(вызывающий
взгляд
на
круговую)—
вы
не
понимаете!
Абра м
Григорьевич,
и
вы
слушайте!
Девушка
с
козьими
глаз ам и, Bichette, которая была
на
моем
чтении...
Издатель,
вяло:
—
На
котором
ч тен ии?
Уже
здесь?
Он,
впе ря сь:
—
Кон еч но,
здесь,
потому
что
я
сейчас
там,
потому
что
там
сейчас
здесь,
и
никакого
здесь,
кроме
та м!
Никакого
сейчас,
кр о­
ме
тогда,
потому
что
тогда
вечно,
вечно,
ве чно! ..
Это
и
есть
фе­
товское
т е перь.
(Подходит и другой его издатель.)
Белый
моляще:
—
Соломон
Гитманович,
слушайте
и
вы.
Девушка.
Четырнад­
ца ть
лет
назад.
Bichette, с козьими глазами,
которая
вот
так
от
радости,
что
я
ей
от вет ил
по
телефону,
какие
у
ме ня
глаза...
Че­
тырнадцать
лет
назад.
Она
сейч ас —
Валькирия...
Ве р нее,
она
была
бы
Валькирия...
Я
зн аю,
что
она
уме рла ...
(Почтительное,
сочувственно-недоуменное
и
чуть-чуть
коми­
ческое
молча н ие.
Так
молчат,
когда
вне за пно
узнают
о
смерти
че­
ловека,
о
котором
вп ерв ые
сл ыш ат,
и
о
котором
тут
же
уб ив ается
оди н
из
присутствующих.)
Белый,
с
внезапным
поворотом
всего
тела,
хо тя
ст р анно
о
нем
говорить
все го
и
тела,
по
того
этого
все­
го
б ыло
мало,
и
до
то го
это
б ыло
не
тело,
—
напуская
на
ме ня
всю
птицу
своего
тела:
—
А
эта
Bichette —
действительно
была?
Вы
это
не...
сочини­
ли? (Подозрительно и агрессивно. )
Потому
что
я
ничего
не
по­
мню,
никаких
глаз
по
телефону...
Я
вам,
кон еч но,
верю,
но...
(Окружающим .)
Потому
что
это
чрезвычайно
важно.
Потому
что,
* Козочка (фр .) .
271


ес ли
она
была
—
то
это
бы ла
моя
судьба.
Моя
не -с удьб а.
Потому
у
меня
и
не
бы ло
судьбы.
И
я
только
теперь
знаю,
отче го
я
погиб.
До
чег о
я
погиб!
Не
зная,
что
сказать,
и
чувствуя,
что
де ву шка
уже
исчерпана,
что
ос тае тся
одно
беловское
бесно вание,
издатели
с
женами
и
писатели
с
ж енами
незаметно
и
молниеносно...
даж е
не:
и сче за­
ют:
их
—
н ет.
Белый,
изучающий
т ис нение
скатерти,
точн о
ища
в
ней
рун,
письмен,
след ов
—
внез апно
вскинув
голову
и
заливая
меня
светом
—
каких
угодно,
толь ко
не
серых
глаз,
явно
меня
не
видящих:
—
Bichette... Bichette...
Я
что-то,
чт о- то,
что-то
помню.
Но...
не
совпадает!
Я
тогда
был
совсем
маленьким,
ме ня
почти
еще
нс
был о,
ме ня
просто
не
было...
Не
зная
и
я,
что
сказать
в
ответ
на
такое
полное
небытие,
жду,
что
чер ез
се ку нду
он
уже
опя ть
будет.
Меня
не
было,
был о:
я,
оно .
Вы,
кон е чно,
меня
по ни м аете?
(Вечный вопрос всех,
на
по нима ние
до
того
не
рассчитывающих,
что
да же
не
пережидают
ответа.)
Одну
се кун ду...
Стойте!
Сейчас
всплывет.
(Властный жест мага .)
Сейчас
появится!
Но
почему
Bichette, когда
—
Biquette! Потому что
—
на
эшафот
готов
взой­
ти,
что
—
Biquette! Но почему Biquette, когда Bichette?
—
Борис
Николаевич,
теперь
уж
вы
—
стойте!
(и,
напевом)
Ah, tu sortiras, Biquette, Biquette,
Ah, tu sortiras de ce chou là!*
Потому
что
вам
в
младенчестве,
ко гда
вас
еще
не
было,
это
вам
пел а
ваша
французская
—
нет,
швейцарская
М-1 1е,
ко торая
у
вас
была.
Пауза.
Сижу,
буквально
зал ит ая
восторгом
из
его
г лаз,
одетая
им,
как
пла що м,
как
лучом,
как
дождем,
вся,
от
т емени
до
подола
мое го
пока
еще
нов ого,
пока
еще
синего,
по ка
еще
единственно­
го
берлинского
пла тья .
Б еря
через
с тол
мою
руку,
н еся
ее
к
гу­
бам,
не
донеся
до
губ:
—
Вы,
вы
мне
поверьте,
что
я
за
эту
Biquette —
заметьте,
что
я
сейчас
о
Biquette —
капустной
козе
говорю,
что
я
за
эту
швейцар­
с кую
молочную
капустную
младенческую
козу
готов
для
вас
де­
ся ть
лет
подряд
с
утра
до
п озд ней
ноч и
таскать
на
се бе
бул ыж ники.
*Ах,
ты
выйдешь,
Бикетта,
Бикетга.
Ах,
ты
выйдешь
из
этог о
кочна!(фр.).
272


Я.
потрясенная:
—
Господи!
Он,
императивно:
—
Булыжники.
(Пауза.)
И
должен
сказать
вам ,
что
я
н ико гда
никого
в
жи зни
еще
гак
не
уважал,
как
вас
в
эту
ми ну ту.
Милая
Bichette, может быть,
вы
все-таки
еще
живы
и
это
про­
чте те?
А
мож ет
бы ть,
уже
сейчас,
через
плечо,
п ока
пишу,
нет,
до
написанного
—
читаете?
А
чт о,
если
вы
первая
вст рет или
его
у
входа
и
взяли
за
р уку
и
по ве ли,
сероглазая
—
с ер огла зого,
вечно­
юная
—
вечно-юного,
по
рощам
блаженных,
его
настоящей
роди­
не...
Из
Берлина
1922 года в Москву 1910 года.
Стр а нно,
то лько
сейчас
замечаю,
что
имя
Б елого
до
встречи
с
ним
дважды
представало
мне
в
окружении
трех
сестер.
В
первый
раз
—
в
к ругу
тр ех
се стер ,
из
кот орых
стар ш ая
была
Bichette, во
второй
раз
в
трехсестринском
к ругу
Тургеневых.
О
се стра х
Тургеневых
шла
св оя
отдельная
легенда.
Двоюрод­
ные
внучки
Тургенева,
в
одну
влюблен
по эт
Сережа
Соловьев,
племянник
Владимира,
д
друг ую—
Андрей
Бел ый,
в
тр еть ю,
пок а,
никто,
потому
что
двенадцать
ле т,
но
с коро
влюбятся
все.
Первая
Наташа,
вторая
Ас я,
т ретья
Таня.
Гов орю
—
легенда,
ибо
при
знакомстве
оказалось,
что
Наташа
—
уже
замужем,
что
Та ня
пока
что
самая
обыкновенная
гимназистка,
а
что
в
Асю
—
и
Анд ­
рей
Белый,
и
Сережа
Соловьев.
Асю
Тургеневу
я
впервые
увидела
в
«Мусагете», куда привел
меня
М акс.
Пряменькая,
с
от
пр иро ды
зан есен но й
голов кой
в
об­
рамлении
гравюрных
лам арти н овск их
«anglaises»*, с вечно-д ы-
мящей
из
точеных
пал ь цев
папироской,
в
вечном
сизом
облаке
своего
и
мусагетского
д ыма,
из
которого
тольк о
еще
точнее
и
то-
ченей
выступала
ее
прямизна.
Красивее
из
рук
не
ви д ала.
Ку дри
и
шейка
и
ру ки,
—
вся
она
была
с
английской
гравюры,
и
сама
бы ла
гравер,
и
уже
сделала
обложку
для
к ниги
стихов
Эллиса
«Stigmata», с каким-то
храмом.
С
анг лийс к ой
гравюры
—
брюс­
се льск ой
школы
гравер,
а
главное,
Ася
Тургенева
—
тургеневская
А ся,
любовь
т ого
Сергея
Соловьева
с
гла зам и
Владимира, «Жем­
чужная
головка»
его
сказок,
не ве ста
Андрея
Белого
и
Катя
его
‘Локонов (фр.).
273


«Серебряного голубя», Дарьяльский которого
—
Сережа
Соловь­
ев.
(Все это,
горд яс ь
за
вс ех
действующих
лиц,
а
немножечко
и
за
себя,
захлебываясь
сообщил
мне
Влад им ир
Оттонович
Нилсн-
дер,
должно
быть,
сам
безнадежно
вл юб ле нный
в
Ас ю.
Да
нс
влюбиться
б ыло
нельзя.)
Не
говорила
она
в
«Мусагете»
никогда,
разве
что
—
«да»,
впрочем,
как
раз
не
«да», а «нет», и это «нет»
звучало
так
же
вес­
ко,
как
первая
капля
дождя
пе ред
грозой .
Только
гляд ела
и
дыми­
ла,
и
пот ом
вн езапн о
вста ва ла
и
исчезала,
раз вев ая
за
собой
пе­
пел
локонов
и
дымок
папиросы.
Помню,
как
я
в
общей
сизой
туче
вс ех
дым я щих
па пир ос
всегда
ловила
ее
отдельную
струйку,
следя
ее
от
исхода
губ
до
м оря
—
мо рей
—
п отолка .
На
лек ци ях
«Мусагета», честно говоря,
я
ничего
не
слушала,
потому
что
ни­
че го
не
понимала,
а
може т
бы ть,
и
не
понимала,
по тому
что
не
слуш ал а,
вся
зан ятая
неуловимо-вскользнувшей
Асей,
вл ета ю­
щим
Белым,
недвижным
Штейнером,
чер ным
оком
цар я щим
со
стены,
гримасой
его
бод леров с ко го
рта.
Только
слышала:
гн ос ео­
логия
и
гностики,
значения
кот о рых
не
понимала
и,
отвращенная
носовым
звучанием
к отор ых,
никогда
не
спросила.
В
гимна­
зии
—
геометрия,
в
«Мусагете»
—
гносеология.
А
это,
что
сей­
час
вот
как-то
коварно
изнизу,
а
уж
через
секунду,
ч уть
повернув­
шись
(как осколок в калейдоскопе!), уже отвесно сверху Гершен­
зону
возражает,
эт о—
Андрей
Белый,
тот
самы й,
который
—
вечность!
уже
две
зим ы
назад—
сказал
нам
тогд а
с
Асей,
мне
(утверждаю и сейчас,
а
в едь
как
не
сбылось!)— «Всего
лучше­
го», —
ей
—
«Всего доброго!» Со мной он не говорил никогда,
тол ько,
случайно
присев
на
смежный
с тул,
с
буйной
и
несказан­
н о-из у мл енной
радостью:«Ах!
Это
—
вы?» —
за
кот орым
никог­
да
ничего
не
след ов ало,
ибо
я- то
зн ала,
что
это
—
он.
В
«Мусагете»
я,
как
Ася
Тургенева,
н ик огда
ничего
не
говори­
ла,
только
она
от
прев осх о дст ва
своего
над
всеми,
я
—
всех
над
собой.
Она
—
от
торжествующей,
я
от
непрерывно-ранимой
гор­
дости.
Не
говорила,
коне чн о,
и
с
не й,
к оторую
я
с
первой
встречи
ощутила
«царицей здешних мест».
Каки м
чуд ом
о сущ еств и лось
на ше
сближение?
Кто
наст оя л?
Думаю
—
никто,
а
нечто:
простой
голый
факт,
та
срочная
дел о­
вая
необходимость,
сл ужащ ая
нам
несравненно
больше
ч ужой
доброй
в оли
и
нашего
собственного
страстного
жел ания ,
когда
нуж но
—
горы
сводящая!
В
данном
случае
предполагавшееся
из­
дание
«Мусагстом»
мо ей
второй
книги
и
поручение
Асе
для
нее
обложки.
274


Помню,
что
первая
пришла
я
—
к
ней.
В
какие-то
переулоч­
ные
снега.
Кажется
—
на
Арбат.
Из
каких-то
неосвещенных
глубин
на
слабый
ламп ов ый
ис-
подлобный
свет
Ася
в
барсовой
шкур е
на
п ле чах,
в
дыму
«anglaises» и папиросы,
к л аняюща яся
—
исподлобья,
ру ку
ж му­
щая
по-мужски.
Пр ел есть
ее
б ыла
именн о
в
это й
смеси
мужских,
юн о шеских
повадок,
я
бы
д аже
ска зала
—
м ужс кой
деловитости,
с
крайней
лиричностью,
девичеством,
де вчо н честв ом
чер т
и
оч ерт аний .
Когда
огромная
женщина
рук у
жмет
по-мужски
—
одно,
но
—
так ой
рукою!
С
гра в юры!
От
та кой
рук и
—
такое
пожатье!
На
д иване
ст арш ая
сестра
Наташа,
и
вбег
Тани,
трепаной,
ро­
зовой,
гимназической
и
кот орую
я
в
свой
культ
включила
я вно
в
придачу,
для
ро вно го
счет а,
дос тов ерн о
зна я
от
моей
Аси ,
учи в­
шейся
с
ней
в
гимназии,
что
она
са мая
обыкновенная
девчонка,
без
никакого
ни
отношения,
ни
интереса
к
литературе,
читать
со­
всем
не
любящая,
и
с
которой
моя
Ася ,
н ес мотря
ни
на
какие
мои
просьбы,
не
со гл аша лась
дружить.
«Очень нужно,
дружи
сама,
что
мне
от
ее
тургеневства,
только
и
говорит,
что
о
пирогах
и
о
грудных
детях—
как
н азл о !» (Может быть,
дей с тви тельн о
—
назло?
Зна я,
что
от
нее
ждут
«поэзии»? Вернее же
—
просто
на­
стоящая
четыр н ад цати ле тняя
девчонка,
помещичья
дочка,
ди тя
природы.)
Во дяная
д иванн ая
гладь
Наташи,
самостоятельный
г ром
Тани
и
зоркое
безмолвие
застывшей
передо
м ной
Аси
—
в
барсовом
пл еде.
—
Какая
киса
чудная!
—
Ба рс.
—
Ба рс,
это
с
кистями
на
уш ах?
—
Рысь.
(Не поговоришь!) Оттянув к себе барсью полу,
глажу,
счастли­
вая,
что
на шла
себе
безмолвное
ув лек ате льн ое
занятие.
И
вдруг,
со
вс ей
б ез удерж но стью
на стоя ще го
откровения:
—
Да
вы
сама,
Ася,
барс !
Это
вы
с
себя
шк уру
сняли:
надели.
Чуд ный
смех,
взб л еск
чудных
глаз,
—
во л шебная
смена
из
«Цве­
тов
маленькой
Иды»
—
хватая
мою
ру ку,
другой
с
лампы
кол пак:
—
А
у
вас
какие?
Ну,
конечно,
з елен ые,
я
так
и
знала!
Дитя
символистической
эпох и,
ее
героиня,
что
же
для
нее
м огло
быть
важней
—
цвета
глаз?
И
что
больше
ц енило сь
—
зеленых,
откры­
тых
Ба ль монто м
и
к ано низ ир ован ных
его
по след ов ател ям и?
—
И
ка кое
у
вас
чудное
имя .
(Испытующе:) А вы действи-
275


тсльно
Мари на,
а
нс
Мария?
Марина:
м орс кая.
Вы
курите?(Мол­
ча
протягиваю
портсигар.)
И
курит,
и
глаза
з ел еные,
и
мо рс­
кая,
—
Ас я,
тон ом
счетовода
—
се ст рам.
Сидим
уже
на
див ане,
уже
стихи,
под
неугомонный
гр ом
Тани
—
так ая
тонкая
девочка,
а
как
грем и т!
—
разнообразимый
дребезгом
со
всего
размаху
ставимых
на
стол
чашек,
блю дец ,
ва­
зочек.
Ни
слова
не
помню
про
обложку.
(Так кончались все мои де­
ловые
св ид ан и я!) Зато все помню про барса,
этого
вот
б арсенк а:
бе сен ка
с
собственной
ш курой
на
плечах,
зябкого,
зн обкого ...
Ни
слова
и
про
Андр ея
Бе лого.
(Слово «ж е них»
тогда
ощущ ал ось
неприличным,
а
«муж» (и слово и вещь)
просто
не во зм ож ным.)
И,
ст ран но
(впрочем,
здесь
все
странно
или
ничего), уже на­
чало
какой-то
ревности,
уже
яв ное
занывание,
уже
пер вый
укол
Zahnschmerzen im Herzen*, что вот
—
уедет,
меня
—
разлюбит,
и
чувство
более
благородное,
более
г лубок ое:
тоска
за
всю
рас у,
плач
а маз онок
по
уходящей,
пе ре ходя щей
на
тот
берег,
тем
от­
ходя ще й
—
сест ре.
—
Чудный
барс.
В
следующий
раз
в
«Мусагет»
приходите
в
барсе.
Приводите
барса,
чтобы
бы ло
на
чем
отвести
душу.
(Молча: «Ася!
Ася!
Ас я!
Не
выходите
замуж,
хотя
бы
за
Анд ­
рея
Белого!»)
Вслух:
—
Я
не
пони ма ю,
что
такое
гносеология
и
почему
все
вр емя
о
ней
говорят.
И
по чему
все
—
раз но е,
когда
она
—
одна.
(Молча: «Ася!
Ведь
вы—
Mignon**, не из оперы,
а
из
Гете.
Mignon не должна выходить замуж
—
даже
за
м олодого
Ге те ...»)
Вслух:
—
Я
не
л юблю
Вячеслава
Иванова,
потому
что
он
мне
сказал,
что
мои
стихи
—
выжатый
лимон.
Чтобы
посмотреть,
что
я
на
это
скажу.
А
я
с ка за ла: «Совершенно верно».
Тог да
на
меня
оче нь
рассердился,
сразу
раз ъя р ился
—
Гершензон.
(Молча: «О lasst mich scheinen, bis ich werde! Zieht mir das
weisse Kleid nicht aus!*** Ася!
ведь
это
измена
этом у
же,
вашему
же
—
Белому!
Вы
должны
быть
умнее,
сильнее,
потому
что
вы
же нщ ина. ..
За
не го
понять!»)
Вслух:
—
Вы
отлично
знаете,
что
ваши
стихи
—
не
выжа т ый
лимон!
*3убной боли в сердце (н е м.).
**Миньона ( фр .).
***Какой кажусь,
такой
я
стану!
// Не троньте белый мой убор! (нем .)
276


За чем
же
вы
см еет есь
над
Вячеславом
Ивановичем
—
и
всеми
нами ?
(Молча: «Ася,
у
меня,
конечно,
квадратные
пальцы,
совсем
не
художественные,
и
я
вся
не
ст ою
вашего
мизинца
и
ног гя
Белого,
но,
Ас я,
я
все-таки
пи шу
стихи
и
сама
не
знаю,
чем
еще
буду
—
знаю,
что
б уду!
—
так
вот,
Ася,
не
выходите
замуж
за
Бе лог о,
пус ть
он
од ин
едет
в
Сицилию
и
в
Ег ипе т,
оставайтесь
одна,
оставайтесь
с
ба рс ом,
о ста вай тесь
—
барсом».)
—
Марина,
о
чем
вы
д ум аете?
За мечаю ,
что
я
совсем
забыла
говорить
про
Гершензона.
(О,
потрясение
человека,
который
вдруг
осознал,
что
молчит
и
совсем
не
знает,
с коль ко.)
—
Бойтесь
меня,
я
умею
чит ать
мысли .
И
об орот ом
головы
на
сестер:
—
Почему
у
Цветаевых
таки е
красные
губы ?
И
у
Мар ины
и
у
Аси.
Они
—
не
ва мпир ы?
Может
бы ть,
мне
ва с,
Марина,
надо
бо­
яться?
Вы
не
придете
ко
мне
ночью?
Вы
не
будете
пить
мою
кровь?
—
А
ваш
ба рс
на
что?
Ночью
он
спит
у
вашей
п остел и,
и
у
нег о
—
клыки!
Другое
я влен ие
—
ви д ение
—
А си,
з но бкой
и
зябкой,
без
ба р­
са,
но
незримо—
в
нем,
на
границе
на шей
залы
и
гостиной
в
Трехпрудном,
с
потолками
та кими
высокими,
что
всякому
дыму
ест ь
к уда
у йти.
Ме жду
н ами
уже
простота
любви,
смени в шая
во
мне
верев­
ку
—
удавку
—
влюбленности.
Я
знаю,
что
она
знает,
что
мы
одно й
породы.
Влюбляешься
ве дь
только
в
чужое,
родное
—
любишь.
Про
ее
отъезд
не
говорим,
его
не
называем,
не
называ­
ем
никогда.
Это
еще
пок а
—
девичество,
вольница,
по
сю
ст о­
рону
той
реки.
Ей
нуж но
ухо дит ь,
ей
не
хоч ет ся
уходить,
стягивает,
натягива­
ет,
пе реб расы в ает
с
плеча
на
плеч о
невидимого
б арса.
Не
удер­
живаю,
ибо
в
жизни
с вое
место
знаю,
и
ес ли
оно
не
по след нее,
то
только
потому,
что
вовсе
не
стан овл ю сь
в
ря д...
(А со мной,
в
мое й
простой
любви
(а есть
—
п ростая?) —
в
мо ем
вес ело м
де­
вичьем
дружестве,
в
Трехпрудном
переулке,
дом
No
8, шоколад­
ны й,
со
став ням и,
ты
бы
все-таки
бы ла
счастливее,
чем
с
ним
в
Сицилии,
с
ним,
которого
ты
неизбежно
потеряешь...)
.
—
Ася,
вы
скор о
ед ете?
277


—
Скоро
еду ,
а
сейчас
иду .
Простившись
с
ней
совсем
в
нашем
полосатом,
в
винно-бе­
лую
полоску,
матрасном
парадном,
естественным
сл едст вие м
всех
последних
прощаний,
влезаю
в
своего
гимназического
сине­
го
барана
(мне—
баран,
те бе—
барс,
все
как
следует,
и
они
б ар (ан)
и
бар(с)
в се-т аки
родня)
и
иду
с
ней
в доль
снежн ог о
пе­
реулка—
ряда
пер еу л ков—
до
какого-то
белого
до ма
(может
быть
—
ее,
может
бы ть,
ег о,
может
быть
—
н и чьего), который зо ­
вется
«здесь» .
Здесь
—
прощаемся.
—
А
завтра
Ася
с
Борисом
Николаевичем
у езж ают
в
Сици­
лию!
Это
Владимир
Оттонович
Нилендер,
тоже
мятущаяся
и
сме­
щенн ая
разом
со
всех
земных
м ест
душа,
âme en peine —
d’éternité*, уже с порога,
во з неся
над
г ол овой
ру ки,
точно
моля
ими
зальную
Афродиту
отвести
от
это й
головы
беду .
(Теперь за ­
мечаю,
что
и
у
Нилендера
и
у
Эллиса
был и
белов ск ие
жесты.
Подвлиянность?
Сродство?)
—
Вы
можете
пе реда ть
от
меня
Асе
стихи?
—
А
вы
на
вокзале
не
бу дете ?
—
Нет.
В
руки.
В
рук у.
После
третьего
звонка,
конечно,
что ­
бы ...
—
Понял.
По нял.
—
Нет.
Не
поня ли
и
не
посл е
третьего,
пот ому
что
посл е
тре­
тьего
все
сразу
лезут
на
подножку
опять
п рощ ат ься.
Так
вот ,
пос­
ле
последней
п одн ожки
и
последней
руки.
Ей,
в
м ашу щую...
День
сп ус тя,
выпр аст ывая
шею
из
седого
и
от
снег а
бобра.
(Барс,
баран,
бобер...
Бобром
он
э тим
по том
тушил
свой
филоло­
гический
пожар.
Бобер
сгорел,
но
з ато
б ыли
сп асе ны
все
к ниги
филолога!)
—
Мар ина!
Уехали!
Это
бы ло
растравительно.
Она,
бе дняж ­
ка,
хр аб ри лась,
не
пл ак ала,
но
вся
сжалась,
скрутилась
в
жгут,
как
собственный
пла точе к
—
и
ни
слезы!
(Точно в Нерчинск!
А
ведь ,
каж ется ,
—
в
Мо нр еале,
да
еще
с
любимым,
да
еще
эт от
любимый
—
Андрей
Белый!
Но
таковы
тогд а
бы ли
души
и
чув ст ва.)
—
А
он?
—
Он,
каж ется,
был
(с величайшим недоумением)
—
просто
счастлив?
От
него
шло
сия н ие!
*Душа,
смятенная
вечностью
(фр) .
27S


-
От
него
всегда
ид ет
сияние.
-
Вы
правы.
Но
вчера
—
о соб ен ное.
Он
нс
уезжал
—
отле-
Iал!
Точно
нс
пар ом
дв инулис ь
вагоны,
а
его...
Я:
—
Вдохновением.
—
Счастливая
Ася.
Бедная
Ася.
И
я,
вторя:
Никому,
с
уч аст ьем
или
гневно,
Не
п оз воль
в
былое
заглянуть.
Доб рый
путь,
погибшая
царевна.
Доб рый
пут ь!
—
Мари на,
какое
безумие,
какое
преступление—
бра к!
Это
го во рит
—
мне
говорит!
В
гла за
говорит!
—
человек,
к оторог о...
который...—
и
ве сь
р ас сказ
об
Асе
и
Белом—
о
нас
рассказ,
если
бы
оди н
из
нас
был
хот ь
чуточку
безумнее
или
преступнее
другого
из
на с.
Но
зато—
и
ка кое
в
этом
несравненное
с ия­
ние!
—
зн аю,
что
если
я,
сей ча с,
ст ольк о
лет
спустя,
или
еще
через
десять
лет,
или
через
все
двадцать,
войду
в
его
филологи­
ческую
берлогу,
в
грот
Орфея,
в
пещеру
С ивил лы,
он
правой
от­
толкнет
молодую
жену,
левой
обвалит
мне
же
на
голову
подпото­
лочную
стопу
старых
книг—
и
к инет ся
ко
мне ,
раскрывши
рук и,
которые
будут
—
кры лья.
Это
нам
и
всем
подобным
нам
награда
за
все
на ми
отвергну­
тые
Монреале.
От
Аси,
год
спустя,
уже
не
зна ю
о тку да,
прилетело
письмо:
разумное,
точное ,
деловое.
С
адресами
и
с
ц ен ами.
В
ответ
на
мой
так ой
же
зап р ос:
куда
ехат ь
в
Сицилию.
И
мое
свадеб­
ное
путешествие,
год
спустя,
было
только
хождение
по
ее
—
Аси,
Кати,
Психеи
—
сл ед ам.
И
та
глухонемая
сиракузская
де­
воч ка
в
черном
диком
л а вровом
саду,
в
дикий
полдневный,
си­
ний
дочерна
ч ас,
от
которого
у
меня
и
сейчас
в
глазах
сине
и
черно,
бежавшая
передо
мною
по
краю
обрыва
и
внезапно
ос­
тановившаяся
с
поднятым
па л ьчик о м: «вот!»—
а
«вот»
была
статуя
благороднейшего
из
поэтов
Гр.
А вгус та
Платена
—
August von Platen — seine Freunde* —
та
глухонемая
девочка,
са м ово зник шая
из
чащи,
была,
конечно,
душа
Аси,
или
хоть
‘Августу фон Платену
-
его
друзья
(нем).
279


маленький
се
мой
отрез!
—
стерегшая
ме ня
в
этом
черном
саду.
Бо льше
я
Аси
н иког да
не
видала.
Девочка...
козочка...
Bichette...
ах;
это
вы , Bichette?
1920 год .
В
филологической
б ерло ге
Нилендера
встречаю
свя ­
щенника
с
страшными
глазами:
синими
поднебесными
безднами.
Я
эти
глаза
—
знаю.
Только
это
глаза
со
стены,
и
не
подобает
им
гляд ет ь
на
меня
через
советский
при м ус.
—
Вы
ме ня
не
узнаете?
Неузнаваем?
Соловьев.
Сер ежа
Соло­
вь ев; (Да,
да,
н ужно
было
именно
сказать:
Сер ежа,
чтобы
не
по­
думала
—
сре ди
бел а
дня,
в
гостях
Владимир!
Но
куда
же
девал­
ся
чудный,
розового
мра мора ,
круг
лица ?
Священник
—
ку да
с ти­
хи ?)
«Как Таня?» — « Та ня
в
дер евн е.
У
Та ни
три
девочки».
—
«Опять
—
три?» — «Опять
—
тр и».
—
«Тургеневской поро­
ды?» — «Тургеневской.
И
од на
очень
похожа
на
Асю». —
«Спа­
си бо».
Для
пояснения
нужно
при бавит ь ,
что
Таня
Тургенева,
прельщенная
примером
мо ей
Ас и,
вышла
замуж
из
т ого
же
ш ес­
того
класса
гимназии
—
за
Сережу
С ол ов ьева.
Так
что
разговор
шел
о
соловьевско-тургеневских
девочках.
По
выходе
э того
прекрасно-
и
страшноглазого
священника,
Нил енд ер
—
мн е:
—
Мечтает
о
воссоединении
церквей.
Сн ачал а
был
право­
славным,
п отом
перешел
в
католичество,
а
теперь
—
униат.
Сн а­
чал а
был
поэт!
Знают,
стр ой но
и
напевно
В
полночь
вставшие
снега,
Что
сверш ае т
путь
царевна,
Вз яв
оленя
за
р ога.. .
—
О,
это
давно...
Это
бы л—
другой
ч ело век ...
Это
было
в
Ас ины
времена...
—
с
той
особенной
отраженной
нежностью
мужчины,
самого
не
бывшего
влюбленным
—
не
решавшего­
ся!
—
но
возле
вл юблен н ого,
в люб ле нных
с тоящ его
и
их
нежнос­
тью
кормившегося...
У
—
ни
—
ат ...
К акая
сосущая
гимназическая
жуть :
рас св е т...
в одов оз ...
вставать...
жить...
отвечать
про
п ольс кую
Унию...
280


Но
не
сб ыл ись
вто рично
сестры
Тургеневы.
В
1922 году,
на
Воздвиженке,
меня
окликнула
молод ая
женщ ина
с
той
обычной
советской
присыпкой
пепла
на
лиц е,
серьезной
заботы
и
зол ы,
уравнивающей
и
пол
и
возраст,
молодость
з ар авниваю щ ей
как
лопа той .
—
Таня.
Тан я
Тургенева.
Но
вы
то же
очень
изменились.
А
у
меня
(все еще те глаза внезапно и до краев наливаются слеза ­
ми)
—
умерла
дочк а.
Вт орая.
Цот
карточка,
где
они
еще
т ри.
На
меня
с
дешево й ,
уже
посеревшей,
как
Та нино
и
мое
лицо ,
открытки
глядят
три
маленьких
Тургеневы,
три
Леди
Джен.
Таня,
тыча
все
еще
точеным
пальчиком
с
черным
ногтем
в
одну
из
голов ок:
—
Эта
умерла.
Эта,
кон ечн о, «Ася» .
Аси
я
больше
н и когда
не
вид ала.
Есть
встречи,
е сть
чувства,
когда
дается
сразу
все
и
продолжения
не
нужно.
Продолжать,
ве дь
это
—
проверять.
Они
даж е
не
оставляют
тоски.
То ска
(зарез), когда не додано,
тем
или
мною,
нами.
Пустота,
когда
—
недостойному
—
пере­
даю .
(Достойному не передашь!) Асю я с первой секунды ощути ­
ла
—
уезжающей,
для
себя,
в
дли тельн ости
—
потерянной.
Так
л юбят
умирающего:
ра зом
—
все,
все
слов а
последние,
или
ник а­
ких
сл ов.
Встр е ча
н ачал ась
с
моего
безусловного,
на
доверии,
подчинения,
с
п олн ого
признания
ее
превосходства.
Я
ср азу
внутренне
уступила
ей
все
места,
на
которых
мы
когд а- ли бо
мог ­
ли
столкнуться.
Так
же
естественно,
как
уступают
м есто
виде­
нию,
прив ид е нию:
ве дь
все
равно
пройдет
насквозь.
Уже
шестн ад цати
лет
я
по ня ла,
что
внушать
ст ихи
больше,
чем
писать
стихи,
больше
«дар Божий», большая богоизбран ­
ность,
что
не
бу дь
в
мире
«Ась»
—
не
бы ло
бы
в
м ире
поэм.
Проще
же
говоря,
я
поступила,
как
все
ме ня
окружавшие
м ужск ие
друзья:
я
просто
в
нее
вл юби лась ,
душевно
ей
преда­
ла сь,
со
всей
безз авет но ст ью
и
бескорыстностью
поэта.
Не
хочешь
ревности,
обиды,
ра не ния,
ущерба—
не
тягай­
ся
—
предайся,
р аств ор ись
всем,
что
в
тебе
растворимо,
из
ос тав­
шег ося
же
создай
вид е ние,
бессмертное.
Вот
мой
зав ет
какой-ни­
б удь
мое й
дальн ей
преем ниц е,
поэту,
возникшему
в
женском
об­
разе.
281


Белого
пос ле
его
возвращения
из
Дорнаха
я
просто
не
по мню.
Помню
тол ько,
что
он
сразу
с тал
нал етат ь
на
ме ня
со
вс ех
лест­
ниц
Тео
и
Наркомпроса:
редких
лестниц,
ибо
я
присутственные
места
всегда
огибала,
редких,
но
всех.
Два
крыла,
оре ол
кудре й ,
сияние.
—
Вы?
Вы?
Вы?
Как
всегда
прия т но
вас
видеть!
Вы
всегда
улыбаетесь!
И
обежав
как
цирковая
лошадка
по
кру гу,
овеяв
как
птица
шу­
мом
рассекаемого
воздуха,
оставляя
в
гла зах
сиян ие,
в
у шах
и
в
волосах
—
вея ние,
—
ку да- то
трещащими
от
ма ш инок
коридора­
ми,
на
бегу
уже
об ве ши ваемый
слушателями,
сл у шат ел ьницам и.
В
та кие
минуты
он
напоминал
совет ск ий
перегруженный,
не
вс е­
гда
б езо пасный
трамвай.
Ил и,
во
Дворце
искусств
(дом Ростовых на Поварской)
на
зе­
леной
лужайке.
Что
э то?
Воб лу
выдают?
Нет,
хвоста
нет,
и
хвос­
тов
нет,
что-то
беспорядочнее
и
праздничнее
и
во блы
вдохнови­
тельнее,
ибо
даже
рыжебородый
лежебок,
поэт
Рукавишников,
встал
и,
рук и
в
карманы,
прислонился
к
бере зе.
Я,
какой-то
барышне:
—
Что
это ?
—
Борис
Николаевич.
—
Лекцию
ч ит ает?
—
Не т,
слушает
ничевоков.
—
Ничего
—
что ?
(Барышня,
делов ит о:)
—
Это
новое
н аправл ение,
группа.
Они
говорят,
что
нич его
не т.
Подхожу.
То
ест ь
как
же
слушает,
когда
го вор ит?
Говорит,
не
закрывая
рта,
а
обступившие
его
мо лод ые
люди ,
эти
самы е
ни че­
вок и,
только
свои
раскрыли.
И,
должно
быть,
д авно
гов ори т,
по­
то му
что,
вот ,
вытер
с
сияющего
лба
п от.
—
Н ич его:
чего:
черно.
Ч
—
о,
ч
—
чернота
—
о
—
пустота:
zéro*.
К руг
пустоты
и
черноты.
Заме тьт е,
что
ч
—
с амо
черно:
ч:
ночь,
черт,
ча ра.
Ничевоки...
а
ки
—
ваша
множественность,
засе­
ленность
э той
чер ной
ды ры
ме лочью:
чь ю,
мелкой
черной
мело ­
чью:
меле нь кой ,
меленькой,
меленькой...
Ничевоки,
это
блохи
в
опустелом
доме,
из
кот орог о
хоз яе ва
вые ха ли
на
лето.
А
хозяева
(подымая палец и медленно его устремляя в землю и следя за ним
и
заставляя
вс ех
с лед ить)
—
выехали!
Выбыли!
Пу стая
дача:
ча,
и
*Нуль (фр .) .
282


в
ней
ничего,
и
еще
ки,
ничего,
ра зроди в ше еся.. .
ки...
Дач а!
Не
та
бревенчатая
дача
в
Сок ольн ик ах,
а
дача
—
дар ,
чей-то
да р,
и
вот,
рус ска я
лит ера тура
бы ла
чьи м -то
таким
даром,
дачей,
но...
(палец
к
губам,
таин ств енно )
хо-зя-е-ва
вы-е-ха-ли.
И
не
осталось—
ни­
че го.
Одно
ничего
осталось,
поселилось.
Но
это
еще
не
вся
беда,
совсем
не
бе да,
когда
одно
нич ег о,
оно
—
нич ег о,
сам о
—
ничего,
беда,
когда
—
ки...
Ки,
ведь
это,
кхи...
Пр и-ше л
сме-шок.
При-тан-
це- вал
на
тонких
ножках
сме-шок,
кхи-шок.
Кхи...
И
от
всег о
о ста­
л ось ...
кхи.
От
в сего
осталось
не
ни чего,
а
кхи,
хи...
На
черных
ножках—
блошки...
И
как
они
колются!
Язвят!
Как
они
неуязви­
мы...
как
вы
неуязвимы,
господа,
в
своем
ничего-ше-стве!
По
краю
черной
дыры,
проваленной^дары,
где
погребена
русская
литерату­
ра
(таинственно) ...
и
еще
что-то...
на
спичеч ных
ножках—
ниче-
гошки.
А
д етки
ваши
будут
—
ниче г ош ен ьки.
Блок
оборвался,
потому
что
Блок
—
чего,
и
если
у
Блока
—
черно,
то
это
черно—
чего,
в есь
плюс
черноты,
чернота,
как
присутствие,
наличность,
данность.'
В
ком на те,
из
к оторо й
ун ес­
ли
свет
—
темно,
но
ночь,
в
которую
ты
вышел
из
комнаты,
есть
сам а
чернота,
она.
...Не потому,
что
от
нее
светло,
А
потому, .что с ней
—
не
надо
света...
С
но чью
—
не
надо
света.
И
Бло к,
не
выйдя
с
лампой
в
ночь
—
мудрец,
такой
же
муд ­
рец,
как
Ди ог ен,
вышедший
с
ф онар ем
—
днем,
в
белый
де нь
—
с
фонарем.
Од ин
св ета
прибавил,
другой
—
ть мы.
Блок,
отдав­
ши
себ я
ноч и,
растворивший
себ я
в
ней
—
прав.
Он
к
черноте
прибавил,
он
ее
сгустил,
усугубил,
углубил,
учернил,
он
сд елал
ноч ь
еще
черней
—
обогатил
стихию...
а
вы
—
хи-х и?
По
краю,
не
срываясь,
хи-хи-хи...
Не
пла тя
—
хи -х и...
Сти-хи?..
...Н о
если
вы
мне
ск ажет е,
ч то...
—
тогда
я
вам
скажу,
что...
А
если
вы
мне
на
это
ответите,
что...
—
я
вам
уже
заранее
объяв­
ляю,
чт о...
Заметьте,
что
—
сей час,
в
данную
минуту,
когда
вы
еще
ничего
не
сказали.
«Не сказали». ..
А
по ди
—
с кажи!
Скажешь
тут...
Но
это
не
просто
вдохновение
словесное,
это
—
танец.
Ба­
рыш ня
с
таким
же
успехом
могла
бы
ск аз ать : «Это Белый
übertanzt* ничевоков.. .»
Ровная
лу жайк а,
утыканная
желтыми
‘Перетанцовывает (н ем.).
283


цветочками,
стала
ковриком
под
его
ногами
—
и
сквозь
кружав-
шсгося,
приподымающегося,
вспархивающего,
припадающего,
уклоняющегося,
вот-вот
имеющею
отделиться
от
земли
—
виде­
ние
девушки
с
козочкой,
на
тол ько
что
развернутом
ков р ике,
под
двубашенным
вид ение м
веков...
—
Эсмеральда!
Джали!
То
с
перил,
то
с
кафедры,
то
с
зеленой
ладони
вместе
с
ним
улетевшей
лужайки,
всегда
обступленный,
всегда
свободный,
ра сступ аться
не
н ужн о, ich überflieg euch!* в вечном сопроводи ­
тельном
танце
сюртучных
фалд
(пиджачных?
все
ра вно
—
сюр­
ту чн ых !), старинный,
изя щ ный,
изысканный,
птичий—
смесь
м аг истра
с
фокусником,
в
двойном,
тройном,
ч етв ертн ом
танце:
смыслов,
слов,
сюрту чн ых.
ласточкиных
фалд,
ног,
—
о,
не
ног!
—
всего
тела,
всей
второй
души,
еще-души
своего
тела,
с
от­
де л ьной
жизнью
своей
дирижерской
с пины,
за
кот орой
—
в
два
крыла,
в
две
восходящих
л естн ицы
оркестр
бесплотных
духов ...
—
о,
таким
теб я
видели
все,
от
швейцарского
тайновидца
до
цоссенской
хозяйки,
о,
т аким
ты
останешься,
пре б уде шь,
легкий
дух,
одинокий
друг!
Прелесть
—
вот
тебе
слов о:
прельститель,
и,
как
все
говорят,
вп ро чем,
с
нежнейшей
улыбкой—
предатель!
О,
в
высоком
смысле,
как
все
—
здесь,
з авед ет
тебя
в
дебри,
занесет
за
облака
и
там,
одн ого,
внезапно
уклонившись,
ныр нув
в
сосед ню ю
смеж­
ную
родную
бездн у —
бросит:
за ду мается,
воззрится;
забудем
тебя,
к оторо го
только
что,
с
мольбой
и
надеждой
(«Мы никогда
не
расстанемся?
Мы
н иког да
не
ра сс тан емс я?») звал своим луч­
шим
др угом .
Не
верь,
не
верь
поэту,
дева,
Его
своим
ты
не
зови...
О,
не
только
«дева»,—
дева—
чт о!
а
лучший
др уг,
потому,
что
у
поэта
над
сам ым
лучшим
другом
—
друг
еще
лучший,
еще
б ли жайши й,
кото ром у
он
не
из ме нит
ни когд а
и
ради
которого
из­
менит
всем,
кот орому
он
предан
—
не
в
переводном
смысл е
в ер­
ности,
а
в
первичном
страшном
страдательном
преданности:
кем-нибудь
кому-нибудь
в
руки:
предан
—
как
прод ан ,
предан
—
как
пригвожден.
—
Бисер
перед
свиньями...—
шепчет
милая
ч ело веч ная
по­
этесса
Ада
Чумаченко,
тамошняя
служащая,
—
я
и
то
расстраи-
*Я перелетаю через вас! (нем )
284


ваю сь,
когда
он
передо
мной
начинает..
Стыдно...
Точно—
раз­
брасывает,
а
я
п одб ира ю...
—
А
эти
не
расстраиваются.
....Потому
что
нс
пони мают ,
кто
—
он.
—
И
кто
—
он и.
Но
кром е
Ады
Чумаченки,
да
меня,
случайной
редкой
гос ть и,
нс
смевшей
и
бл изко
подойти,
да
такого
же
редкого
и
роб кого
го­
стя
Бориса
Пастернака
—
никто
Бе лого
нс
жалел,
о
нем
не
боле л,
все
его
использовывали,
лениво,
в яло,
как
сыты е
кошки
слив­
ки
—
по д лиз ывали,
по лиз ыва ли,
иные
даже
полеживая
на
лужку,
беловский
жемчуг
прикарманивая
—
лежа.
«Что это?» — «Да
оп ять
Белый
из
с ебя
выходит».
Не
входя
в
вас.
Ибо
когда
на ше
кходит,
доходит,
растраты
нет,
пустоты
не т—
ест ь
разгрузка
и
по пол нение,
обмен,
о бщен ие,
в з аимо пр они кн овение,
гармония.
А
так...
Бедный,
бедный,
бедный
Белый,
из
«Дворцов искусств»
ше д­
ший
домой,
в
грязную
нору,
с
ду бя щим
топором
справа,
визжа­
щей
пило й
слева,
сапожищами
над
голов ой
и
грязищей
под
нога­
ми,
в
то
ужасное
одиночество
совместности,
с толь
обратное
бл а­
гословенному
уединению.
В
1921 году,
вс коре
после
смер ти
Бло ка,
в
мою
последнюю
советскую
зи му
я
подружилась
с
последними
друз ьями
Блок а,
Коганами,
им
и
ею.
Коган
не да вно
умер,
и
е сли
я
раньше
не
ск а­
зала
всего
того
доброго,
что
о
нем
з наю
и
к
нему
чувствую,
то
только
потому,
что
не
пришлось.
П.
С.
Коган
ни
по эт ов,
ни
стихов
не
понимал,
но
любил
и
чт ил
и
делал
для
тех
и
других,
что
мог:
и
те х,
и
других
—
ус траи ­
ва л.
И
между
пониманием,
пальцем
не
шевелящим,
и
непонима­
нием,
руками
и
ногами
помогающим
(да,
и
н ог ами,
ибо
в
те
годы,
чтобы
устроить
человека—
ход или!), каждый поэт и вся
поэзия,
конечно,
выберет
непонимание.
Восхищаться
стихами
—
и
не
помочь
поэту!
Пи ть
воду
и
да­
ват ь
источнику
засоряться
гряз ью,
не
вызволить
его
из
земной
тины,
смотреть
руки
сложа
и
да же
любуя сь
его
«поэтичной»
з еле­
нь ю.
Слушать
Бе лого
и
не
пойти
ему
вслед,
не
затопить
ему
печь,
не
вы мест и
ему
со р,
не
отблагодарить
его
за
то,
что
он
—
есть.
Если
я
не
шла
вс лед,
то
только
пото му
же,
почему
и
бл изко
подой­
ти
нс
смела:
по
устоявшему
бла гогов ен ию
моих
четырнадцати
лет.
285


Помочь
ве дь
тоже
—
посметь.
И
еще
потому,
что
как-то
с
рожде­
ния
решила
(и тем,
может
быть,
в
своей
жи зни
и
предрешила), что
все
места
возле
несчастного
величия,
все
бертрановские
по сты
преданности
уже
з анят ы.
От
священной
робос ти
—
помехи.
—
А
еще
писат ел ь,
большой
человек,
скандал!..
—
вяло,
без
малейшей
инто на ции
негодования,
надр ывает ся
Петр
Семенович
Коган,
ероша
и
волосы,
и
усы
(одни у него ввысь,
другие
вниз ).
—
Кт о?
Ч то?
—
Да
Белый.
Настоящий
скандал.
Думали
—
доклад
о
Блоке,
литературные
во спом инания ,
оценка.
И
вдр уг : «С голоду!
С
голо­
ду!
С
гол оду!
Г олодн ая
подагра,
как
бывает—
сытая !
Душевная
астма!»
—
Вы
же
сам и
посылали
Б локу
мороженую
картошку
из
Москвы
в
Петербург.
—
Но
я
об
эт ом
не
кричу.
Не
время.
Но
это
еще
не
все.
И
вдруг
—
с
Блок а
—
на
себя.
«У меня нет комнаты!
Я
—
пи са тель
р усс кой
земли
(так и сказал!), а у меня нет камня,
где
бы
я
мог
пре ­
клон и ть
св ою
голову,
то
ес ть
именно
кам е нь,
камень
—
есть,
но
—
позвольте—
мы
не
в
каменной
Галилее,
мы
в
ре во лю ционной
Москве,
где
писателю
должно
бы ть
оказано
содействие.
Я
написал
«Петербург»! Я провидел крушение царской России,
я
ви дел
во
сне
кон ец
царя,
в
1905 еще году видел,
—
слева
пил а,
справа
топ ор.. .»
Я:
—
Такой
со н?
Коган,
с
гримасой:
—
Да
нет
же!
Это
уже
не
сон,
это
у
н его
рядом:
один
пилит,
другой
рубит.
«Я не могу писать!
Это
позор!
Я
должен
стоять
в
оч еред и
за
в обл ой!
Я
писать
х очу!
Но
я
и
есть
хоч у!
Я
—
не
дух!
Вам
я
не
дух !
Я
хочу
есть
на
чистой
тарелке,
се ле дку
на
мелкой
таре лке ,
и
чтобы
не
я
ее
мыл .
Я
засл у жил!
Я
с
детства
работал!
Я
вижу
здесь
же
в
за ле
лентяев,
дармоедов
(так и сказал!), у кото­
рых
по
две,
по
три
комнаты
—
под
различными
предлогами,
да:
по
комнате
на
предлог
—
да,
и
они
ничего
не
пишут,
тольк о
под ­
писывают.
Спекулянтов!
Паразитов!
А
я—
пр олет ар иат:
Lumpenproletariat! Потому что на мне лохмотья.
Потому
что
умо­
ри ли
Блока
и
ме ня
хотя т!
Я
не
дамся!
Я
буду
кричать,
п ока
меня
ус лы шат : «А- а- а-а!» Бледный,
красный,
пот
градом,
и
такие
страшные
глаз а,
еще
страшнее,
чем
всегда,
вид но,
что
ничего
нс
видят.
А
еще
—
интеллигент,
культурный
человек,
сер ьез ный
пи­
сатель.
Вот
так
почтил
память
вставанием...
—
А
по -ваш ему
—
все
это
неправда?
2S6


- Пр авда,
кон ечн о.
Должна
бьпь
у
нег о
комната,
в о-п ер­
вых
—
потому
что
у
всех
должна
быт ь,
во-вторых
—
потому
что
он
писатель,
и
нам
писатель
нс
враждебный.
И,
вообще,
мы
вс я­
чес ки ...
Но
нельзя
же
—
та к.
Вслух.
Криком.
При
всех.
Точно
на
эшафоте
п еред
казнью.
И
ес ли
Блок
дей стви те ль но
уме р
от
по­
сл едств ий
недоедания,
то
—
кто
же
его
бли же
знал,
чем
я?
—
тольк о
потому,
что
был
настоящий
великий
человек,
скромный,
о
себе
не
то лько
не
кричал,
но
пог нал и
его
разгружать
баржу
—
пошел,
с ебя
не
назвал.
Это
—
д ейст вит ель но
величие.
—
Но
так
ведь
мо жет
не
остаться
писателей...
—
И
это
—
верно.
Писатели
нужны.
И
не
тольк о
обществен­
ные .
Вы,
м ожет
быть,
у д ивит есь,
что
это
слышите
от
старого
убежденного
м арк сист а,
но
я,
например,
сам
люблю
поваляться
на
д иване
и
почитать
Бальмонта
—
потребность
в
красоте
ест ь
и
у
н ас,
и
он а,
с
улучшением
экономического
положения,
все
буд ет
расти—
и
потребность,
и
красота...
Писатели
нужны,
и
мы
для
них
все
готовы
сделать—
дали
же
вам
паек
и
берем
же
вашу
«Царь-Д еви ц у»
—
но
при
условии
—
как
бы
сказать?
—
сдер­
жанности.
Как
же
тепе р ь,
после
происшедшего,
да ть
ему
комна­
ту?
Ве дь
выйде т ,
что
мы
его...
испугались?
—
Дад ите?
—
Дадим,
конечно.
Свою
бы
отдал,
чт обы
тол ько
не
произош­
ло
—
то,
что
произошло..За
него
не прия т но:
подумают
—
эгоист.
А
я
в едь
знаю,
что
это
не
эгоизм,
что
он
из-за
Блок а
себе
ком наты
требует,
во
имя
Блока,
Блоку
—
комнату,
Блока
лю бя
—
и
нас
любя
(потому что он нас все-так и
как-то
чем-то
любит
—
как
и
вы)
—
чтобы
опять
чего-нибудь
не
произошло,
за
что
бы
нам
пришлось
отвечать.
Но,
позвольте,
не
можем
же
мы
доп усти ть ,
чтобы
писатели
на
нас...
кричали?
Это
уж
(с добрым вопроси­
тельным
выр ажен ием
близоруких
г ла з)...
сли шк ом?
Жилье
Белому
устроил
мгновенно,
и
не
страха
людс ког о
ради,
а
страха
Божия,
из
у важения
к
человеку,
а
так же
и
потому,
что
вдруг
как-то
особенно
ясно
по нял,
что
писателю
комната
—
нужна.
Хороший
был
человек,
серд ечн ый
человек.
Все
мог
по­
нять
и
принять
—
всякое
сумасбродство
поэта
и
всякое
т емней­
шее
мест о
поэмы,
—
только
ему
нужно
было
хорошо
объяснить.
Но
шут ок
он
не
понимал.
Когд а
на
одн ой
его
вечеринке
—
празд­
новали
его
све жее
университетское
ректорство
—
ж ена
одн ого
писателя,
с
раз ма ху
хлопнув
его
не
то
по
плечу,
не
то
по
животу
(хлопала кого попало,
куда
поп ало
—
и
все гда
попадало)
—
«Да
ну
их
всех,
П.
С.,
пускай
их
домой
с дут,
если
спать
хотят.
А
мы
с
287


вами
здесь—
а?—
вдвоем—
за кос
раз д елаем—
на едине -т о!
А?» —
он,
не
пон яв
шут к и: «С удовольствием,
но
я,
собственно,
нынче
ночью
долже н
еще
работать,
статью
кончать...»
На
что
она:
«А уж испугался!
Эх
ты,
Иосиф
Прекрасный,
хотя
ты
и
Петр,
Се­
менов
с ын.
А
все-таки
—
а,
Маринушка?
—
хор оши й
он,
наш
Петр
С емено вич -т о?
Красавец
бы
мужчина,
ес ли
бы
не
очки,
а?
И
т ебе
нравится?
Впрочем,
все
они
хорошие.
Пло хих
—
не т.. .»
С
чем
он,
ввид у
г ум анност и
вывода,
а
главное
поня в,
что
—
пронесло,
почтительно
и
радостно
с огла силс я.
Н ыне,
двенадцать
лет
спустя,
не
мо гу
без
благодарности
вспомнить
этого
очкастого
и
усатого
ан г ел а-хра нит еля
писате­
лей,
ходатая
по
их
земным
делам.
Ко гда
буду
когда-нибудь
рас­
сказывать
о
Блок е,
вспомяну
его
еще.
Это
был
мой
последний
московский
зао ч ный
Белый,
изуст­
ный
Белый,
как
ни
упрощаемый
—
всегда
узнаваемый.
Белый
ле­
генды,
длившейся
1908 год—
1922 год
—
четырнадцать
лет.
Тепер ь
—
наш а
встреча.
II. ВСТРЕЧА
(Geister aufdem Gange)
Drinnen gefangen ist Einer!*
Бер л ин.
«Pragerdiele» на Pragerplatz’e.
Столик
Эренбурга,
об­
растающий
знакомыми
и
незнакомыми.
Оживление
из д ат елей,
окрыление
писателей.
Обмен
гонорарами
и
рукописями.
(Страх,
что
и
то,
и
другое
с коро
падет
в
цене.)
Сижу
частью
кр уга,
окру­
жающего.
И
вдруг
чер ез
все
—
ч ерез
в сех
—
протянутые
руки
—
куд ­
ри—
сияние:
—
Вы?
Вы? (Он так и не знал,
как
ме ня
зов ут .)
Здесь?
Как
я
счастлив!
Давно
прие ха ли?
Навсегда
приехали?
А
за
вами,
по
до­
роге ,
не
следили?
Не
б ыло
та кого...
(скашивает глаза)...
брюнета?
Продвижения
за
вами
брюнета
по
вагонному
ущелью,
по
в ок­
за льны м
сталактитовым
пространствам...
Пристукиванья
тр ос­
точкой...
не
было?
Заглядывания
в
к уп е: «Виноват,
о ши бся!»
И
через
час
опять
«виноват», а на третий раз уж вы
—
ему : «Ви­
но ва ты:
ошиблись!»Нет?
Не
было?
Вы...
хорош о
помните,
что
не
было?
*(Духи в сенях)
Оди н
из
нас
в
ловушке!(нем.)
288


—
Я
очень
близорука.
—
А
он
в
очках.
Да -с.
В
том-то
и
с уть,
что
вы,
которая
не
ви­
дит,
без
очк ов,
а
он,
ко то рый
видит,
—
в
очках.
Угадываете?
—
Значит,
он
тоже
ничего
не
видит.
—
Видит.
Ибо
стекла
не
для
видения,
а
для
вид о из менени я...
видимости.
Простые.
Или
даже
—
пустые.
Вы
понимаете
э тот
у жас:
пустые
стекла,
не ча янно
ткнешь
пальцем
—
и
теплый
глаз,
как
то лько
что
о чищ енно е,
облупленное
подрагивающее
крутое
яйцо.
И
такими
глазами
—
вкрутую
сваренными
—
он
осмелива­
ет ся
глядеть
в
ваши:
ясные,
свет л ые,
с
жив ым
зра чком .
Уди ви­
тельной
чистоты
ц вет.
Где
я
такие
видел?
Когда?
...Почему
мы
с
ва ми
так
ма ло
встречались
в
Москве,
так
ми­
молетно?
Я
все
детс тв о
о
вас
сЛЬШГал;
все
в аше
де тство ,
конеч­
но,
—
но
вы
б ыли
невидимы.
Все
ваше
детс тв о
я
сл ышал
о
вас.
У
нас
с
вами
был
общий
др уг:
Эллис,
он
мне
всегда
ра сс казыв ал
о
вас
и
о
ваш ей
сестре
—
Асе:
Марине
и
А се.
Но
в
последнюю
минуту,
когда
нужно
б ыло
вдвоем
идти
к
вам,
он
—
уклонялся.
—
А
мы
с
Асей
так
мечтали
когда-нибудь
вас
увидеть!
И
как
мы
бы ли
счастливы
тогда,
в
«Доне», когда случайно.. .
—
Вы?
Вы?
Это
были
—
вы!
Не уже ли
та
—
вы?
Но
где
же
тот
румянец?!
Я
тог да
так
залюбовался!
Восхитился!
Сам ая
ру мя ная
и
серь езн ая
девочка
на
свете.
Я
тогда
всем
рассказывал: «Я се­
годня
видел
самую
ру мя ную
и
серьезную
девочку
на
свете!»
—
Еще
бы!
Мор оз,
владимирская
кров ь
—
и
вы!
—
А
вы...
в л адими р ска я? (Интонация:
из
Рюриковичей?)Из
тех
лесов
дремучи-их?
—
Мало,
из
тех
лесов !
А
еще
из
города
Тарусы
Калужской
гу­
бернии,
где
на
каждой
могиле
серебряный
голуб ь.
Хлыстовское
гнездо
—
Таруса.
—
Тар уса?
Ро дная ! («Таруса»
он
про изне с
как
бы
«Маруся», а
«родную»
нам
с
Тарусой
пришлось
поделить.)
В едь
с
Тарусы
и
начался
Се ребрян ы й
Го лу бь.
С
рассказов
Сережи
Соловьева
—
про
те
могилы...
(Наш стол уже давно опустел,
растолкнутый
явным
лиризмом
встречи:
скукой
ее
чистоты.
Те пе рь,
при
двукратном
упоминании
могил,
уходит
и
по сл едний .)
—
Так
вы
—
родная?
Я
всегда
знал,
что
вы
родная.
Вы
—
дочь
проф е ссора
Цвет аев а.
А
я
—
сын
п роф есс ора
Бугаева.
Вы
—
дочь
профессора,
и
я
сын
профессора.
Вы
—
дочь,
я
—
сын.
Ср аженн ая
неопровержимостью,
молчу.
10—3257
289


—
Мы
—
про фессо р ск ие
де ти.
Вы
понимаете,
что
это
зна чи т:
п рофе сс орски е
де ти?
Это
ведь
целый
круг,
целое
Credo. ( Углуб­
л яющая
пауза.)
Вы
не
можете
поня ть ,
как
вы
меня
обрадовали.
Я
ведь
всю
жизнь,
не
знаю
почему,
один
был
профессорский
сын,
и
это
на
мне
было,
как
кл е ймо,
—
о,
я
ничего
не
хочу
дурного
сказать
о
про фессо р ах,
я
иногда
думаю,
что
я
сам
пр оф ессор ,
са­
мый
насто ящи й
пр офе ссор—
но,
в се-так и
оди н око? schick-
salschwer*? Если уж непременно нужно быть чьим-то
сыном,
я
бы
предпочел,
как
А ндер сен,
бы ть
сыном
гробовщика.
Или
на­
борщика...
Чест н ое
слово.
Чи ст ота
и
уют
р емесла .
Вы
этого
не
ощущаете
клеймом?
Не т,
конечно,
вы
же—
дочь.
Вы
не
нес ете
на
себ е
тяж ест и
преемственности.
Вы
—
просто
вышли
замуж,
сразу
замуж
—
да.
А
сын
мож ет
только
жениться,
и
это
совсем
не
то,
тогда
его
жена
—
жен а
сына
профессора
Бугаева.
(Шепотом:)
А
бугай,
это
—
бык.
(И,
уже
гром к о,
с
обворожительной
улыб­
кой :) Производитель.
Но
оставим
п р офессо р ских
детей,
оста ви м
т олько
од них
де­
те й.
Мы
с
ва ми,
как
оказалось,
де ти
(вызывающе:) —
все
равно
чьи!
И
наши
от цы
—
умерли.
Мы
с
вами
—
сироты,
и
—
вы
ве дь
т оже
пишете
стихи?
—
сироты
и
поэты.
Вот!
И
ка кое
счастье,
что
это
за
одним
ст олом,
что
мы
можем
оба
заказать
коф е
и
что
нам
обоим
дадут
—
тот
же
сам ый,
из
одного
кофейника,
в
две
од ина к овых
чашки.
Ве дь
это
ро д нит?
Это
уже
—
связь?(Неудив­
ляйтесь:
я
оче нь
оди н ок,
и
мне
грозит
страшная,
страшная,
ст раш ная
беда .
Я
—
под
уд а ром.)
Вы
ведь
м огли
ок азать ся
—
в
Сиб ир и?
А
я
—
в
Сербии.
Е сть
еще
такое
простое
счастье.
На
другое
ут ро
издатель,
живший
в
том
же
пансионе
и
у
кото­
рого
ноче ва л
Белый,
ког да
запаздывал
в
свой
загород,
передал
мне
большой
песочный
конверт
с
императивным
латинским
Б
(В), над­
писанный
вершковыми
буквами,
от
ве личины
казавшимися
нар и­
сованными.
—
Белы й
уе хал.
Я
дал
ему
на
н очь
ва шу
«Разлуку».
Он
всю
ноч ь
чит ал
и
страшно
взволновался.
Просил
вам
передать.
Читаю:
«Zossen, 16 мая 22
г.
Глубокоуважаемая
Мар ина
Ивановна.
Позвольте
мне
высказать
глубокое
восхищение
перед**
со­
вершенно
крылатой
ме лоди ей
Ваш ей
кни ги
“Разлука” .
*Роковой,
фатальный
(нем .).
**«Перед»
вс тавле но
пото м
-
Примеч.
М.
Цв ета евой.
290


Я
весь
вечер
читаю—
почти
вслух;
и
—
почти
распеваю.
Дав­
но
я
не
имел
такого
эст ети че ск ого
наслаждения.
А
в
от нош ении
к
мелодике
стиха,
столь
нужной
после
рас хля ­
банности
Москвичей
и
мертвенности
Акмеистов,
ваша
книг а
пе рвая
(это
—
безусловно).
Пиш у
—
и
спрашиваю
себя,
не
перео цени ваю
ли
я
свое
впе­
чатление?
Не
пр ис нилас ь
ли
мне
Ме лоди я?
И
—
не т,
нет ;
я
с
большой
с кукой
развертываю
все
но вые
кн иги
сти хов .
Со
скукой
развернул
и
с егодн я
“Разлуку”.
И
вот
—
ве сь
ве чер
под
властью
чар
ее.
Простите
за
неподдельное
выра­
жение
моего
восхищения
и
примите
уверения
в
совершенном
уважении
и
преданности.
Борис
Буга ев».
Письмо
это
нап иса но
та кой
величины
буквами,
что
каждый
из
тех
немногих,
ко торы м
я
после
беловской
смерти
его
показыва­
л а: «Так не пишут.
Это
письмо
сумасшедшего».
Нет,
не
сум ас­
ше дше го,
а
человека,
желающего
остаться
в
границах,
вел ичин ой
бук в
занять
все
то
место,
о став шее ся
бы
безмерности
и
беспред­
метн ости ,
во- вто рых
же,
в неш ней
вескостью
выявить
веск ост ь
внутреннюю.
Так
ребенок,
например,
в
обычном
тек сте
письма,
вдруг,
до
су ст ава
обмакнув
и
от
пле ча
нажав: «Мама,
я
очень
вы­
р о с!» Или: «Мама,
я
страшно
тебя
люб лю» .
Так-то,
го спод а,
мы
в
поэте
объявляем
сумасшествием
в ещи
самые
разумные,
пер­
вич ные
и
законные.
Я
сразу
ответила
—
про
мелодию.
По мню
образ
рек и,
несу­
щей
на
хребте
—
вс е.
Именно
на
хребте,
мощн ом
и
ги бком
хре б­
те
реки:
рыбы,
русалки.
Ре ку,
данную
в
образе
пловца,
расталки­
вающего
пл ечам и
берега,
плечами
пролагающего
се бе
русло,
движением
создающего
течение.
Мелодию
—
в
образе
э той
реки.
Он
о тв етил
—
пись ма
этого
у
меня
з десь
нет,
мне
—
письмом,
себ е
самому
статьей
(в «Д нях», кажется)
о
м оей
«Разлуке».
По­
мню,
что
тр ех
четвертей
статьи
я
не
по ня ла,
а
именно
всего
р ит­
мического
исс ледо в ан ия,
всех
его
до каза тел ь ств.
Вечером
опять
вст р етил ись.
—
Вы
прочли?
Не
очень
неграмотно?
—
Так
грамотно,
что
я
не
пон яла.
—
Значит,
плохо.
—
Зн ачи т,
я
—
неграмотная.
Я,
честн ое
слово,
никогда
нс
м огла
поня т ь,
когда
мне
пытались
объяснить,
что
я
де лаю.
Про ­
291


сто,
сра зу
теряю
связь,
как
в
геометрии.
«Понимаете?» — «Пони ­
маю», —
и
тольк о
оди н
страх,
как
бы
не
начали
пр ов ер ять.
Если
бы
для
писан ия
приш л ось
понимать,
я
бы
н и когда
ничего
не
смогла.
Просто
от
страху.
—
Значит,
вы
—
чудо?
Наст оящ ее
чудо
поэта?
И
это
дается
—
мне ?
За
что ?
Вы
знаете,
что
ваша
книга
изумительна,
что
у
мен я
от
нее
физическое
с ерд цеб иени е.
Вы
з нает е,
что
это
не
книга,
а
песня:
голо с,
самый
чистый
из
в сех,
которые
я
когд а-л иб о
слы­
ша л.
Гол ос
самой
то с к и: Sehnsucht. (Я
должен,
я
д ол жен,
я
дол­
жен
написать
об
этом
исследование!)Ведь—
никакого
искусст­
ва,
и
рифмы
в
конце
концов
бедные...
Руки
—
разлуки
—
кто
не
рифмовал?
Ведь
каждый...
ублюд ок
лучше
срифмует...
Но
разве
де ло
в
этом?
Как
же
я
мог
до
сих
пор
вас
не
знать?
Ибо
я
должен
вам
признаться,
что
я
до
сих
п ор,
до
той
н очи,
не
читал
ни
одн ой
вашей
строки.
Скучно
—
читать.
Ве дь
в еры
нет
в
стихи.
Изолга­
лись
стихи.
Стихи
изолгались
или
поэты?
Когда
стали
их
писать
без
нужд ы,
они
ск аз али
нет.
Когда
стал и
их
писать,
составлять,
они
уклонились.
Я
никогда
не
читаю
ст ихо в.
И
никогда
их
уже
не
пишу.
Раз
в
три
года—
разве
это
поэт?
Стихи
должны
быть
единственной
возможностью
выражения
и
постоянной
насущной
потребнос­
ть ю,
человек
дол жен
быть
на
сти хи
обречен,
как
в олк
на
во й.
Тогда—
поэт.
А
вы,
вы
—
птица!
Вы
поете!
Вы
во
мне
каждой
строкой
поете,
я
пою
вас
дальше,
вы
во
мне
поет е
дальше,
я
вас
остановить
в
себ е
не
могу.
С
этого
уже
два
дня
прошло...
Ду­
мал
—
разделаюсь
пис ьм ом,
с тать ей
—
нет !
И
боюсь
(хотя не
на до
этого
б о ят ь ся ), что теперь скоро сам...
Ста ть ей
и
устной
хва лой
не
ограничился.
Измученный,
ничего
для
себя
не
умеющий,
сам ,
без
всякой
мо ей
п рос ьбы
ус тр оил
две
моих
рукописи: «Царь-Девицу»
в
«Эпоху»
и
«Вер­
сты »
в
«Огоньки», подробно оговорив все мои права и преиму­
щес тв а.
Для
се бя
не
умею щи й
—
для
другого
смог.
С
сму щен­
ной
и
все
же
удовлетворенной
ул ыбк ой
(а глаза у него все-т ак и
были
самые
неверные,
в
которые
я
когда-либо
глядела,
гляде­
лась):
—
Вы
меня
пр ости те,
это
вас
ни
к
чему
не
обязывает,
но
я
по­
дум ал,
это,
может
быть,
так —
проще,
что
другому,
со
сторо ­
ны
—
л егче ...
Не
примите
это
за
вмешательство
в
вашу
личную
жизнь ...
Та кого
другого,
с
той
стороны,
с
которой
—
легче,
в сей
той
стороны,
с
которой
легче
—
у
Бе лого
в
жизни
не
оказалось.
292


Так
мы
опять
просидели
дотемна.
Так
он
опять
пропустил
свой
последний
поезд,
и
на
этот
раз
с
утра
в
дв ер ную
щель
(вле­
зал
всегда,
как
зверь,
голо в ой,
причем
глядел
не
на
ва с,
а
вкось,
точ но
чего-то
на
стене
или
на
полу
ища
или
оп ас аясь ), итак,
в
две рн ую
щель
его
робк ое
сияющее
лиц о
в
рассеянии
серебря­
щихся
во лос.
(И,
вдруг,
озарение:
да
ве дь
он
сам
был
серебряный
гол убь,
хлыстовский,
грозный,
но
все
же
робкий,
но
все
же
го­
лубь,
серебряный
голубь.
А
ко
мне
прир уч илс я
потому,
что
я
его
не
пугала
—
и
не
боялась.)
—
Встали?
Кофе
пил и?
Можно
еще
раз
вм ест е?
Хорошо?
—
И
захватывая
в
один
круговой
взгляд:
балконную
синь,
лу жу
со л­
нца
на
полу,
собственный
букет
на
с толе,
серый
с
ремнями
чем о­
да н,
меня
в
синем
пл ать е:
—
Х орошо? (Всё. )
В
одн у
из
таких
ночевок,
на
это т
раз
решенную
за ранее
(за ­
чем
уезжать,
когда
с
утра
опять
приезжать?
и
зачем
бояться
про­
пустить
последний
поезд,
на
кот ором
все
равно
не
по е дешь ?),
бедный
Б елый
сильно
пострадал
от
моей
восьмилетней
дочери
и
пятилетнего
сына
издателя,
объединившихся.
Гадкие
дети
дога­
дались,
что
с
Белым
можно
то,
че го
нельзя
ни
с
кем ,
потому
что
сам
он
с
ними
таков,
как
никто,
потихоньку,
никому
не
сказав,
п оло жили
ему
в
по ст ель
всех
своих
резиновых
зверей,
наполнен­
ных
водой.
Утром
к
сто лу
Б елый
с
ви дом
настоящего
Победонос­
ца.
У
де тей
лица
вытягиваются.
И
Белый,
радостно:
—
На шел!
Наш ел!
Об на ру жил,
лож а сь,
и
выбросил
—
полны­
ми.
Я
на
них
не
лег ,
я
только
чего-то .толстого
и
х олод ног о...
кос­
нулся...
Как ого-то...
живота.
(Шепотом:) Это был живот свиньи .
Сын
издателя:
—
Моя
свинья.
—
В аша?
И
вы
ее ...
люб и те?
Вы
в
нее...
играете?
Вы
е е...
бе­
рете
в
ру ки ? (Уже осуждающе:)—
Вы
можете
взять
ее
в
руки :
холодную,
вялую,
трясущуюся,
или
еще
хуже:
страшную,
разду­
тую?
Это
наз ывает ся.. .
играть?
Что
же
вы
с
ней
делаете,
когда
вы
в
нее
играете?
Ошеломленный
«Вы», выкатив чудные карие глаза,
явно
и
спешно
глотает.
Белый,
отор в ав
ст
него
невидящие
(свиным ви ­
дением
заполненные)
гла за
и
скосив
их
в
пол ,
как
Георгий
на
дракона,
со
с тра хом
и
угр озо й:
—
Я...
не
люблю
свинью...
Я
—
боюсь
свинью!..
293


Эт им
ю
как
п ерс том
или
даже
копьем
упйраясь
в
сви нор ыль -
ный
пятак.
Перерыв,
который
лучше
всего
бы
заполнить
графически
—
тире;
у езж ал,
писал,
тосковал,
—
не
знаю.
Просто
пропал
на
не­
де лю
или
десять
дней.
И
вдруг
возник,
днем,
в
кафе
«Pragerdiele».
Я
сидела
с
одним
писат елем
и
двумя
издателями,
столик
был
крохотный
и
в есь
загроможденный
пос уд ой
и
локтями,
и
еще
ру­
кописями,
и
еще
рукопожатиями
непрерывно
под хо дя щих
и
здо­
ровающихся.
И
вдруг
—
две
руки.
Чер ез
головы
и
чашки
и
лок ти
две
руки,
хватающие
мо и.
—
Вы!
Я
по
вас
соскучился!
Стосковался!
Я
все
вр емя
чув­
ствовал,
что
мне
чего-то
не
хва та ет,
главного
не
хватает,
только
не
мог
догадаться,
как
курильщик,
к оторы й
забыл,
что
можно
курить,
и,
не
з ная
чего,
все
врем я
ище т:
п ер емещ ает
предметы,
заглядывает
под
вешалку,
под
бю в ар...
Кто- то
ставит
стул,
расчищает
стол.
—
Нет ,
нет,
я
хо чу
ря дом
с...
ней.
Г олубушка ,
родная,
я
—
по­
гибший
чел ов ек!
Вы,
конечно,
знаете?
Все
—
уже
знают!
И
все
знают,
п очем у,
а
я
—
нет !
Но
не
на до
об
этом,
не
спрашивайте,
да йте
мне
просто
бы ть
счастливым.
Потому
что
сейч ас
я
—
счас­
тлив,
потому
что
от
нее
—
всегда
сияние.
Господа,
вы
видите,
что
от
нее
иде т
сия ние?
Пис ател ь
вытряс
труб ку,
од ин
издатель
полупоклонился
в
мою
с торон у,
а
другой,
Бе лого
отечески
любивший
и
опекавший,
отчетливо
сказал:
—
Конечно,
вид им
все.
—
Сияние
и
успокоение.
Мне
с
ней
сразу
спокойно,
п окой но.
Мне
даж е
сейчас,
в от,
вн езап но
захотелось
спать,
я
бы
мог
сей­
час
заснуть.
А
вед ь
эт о,
господа,
высш ее
доверие
—
спать
при
человеке.
Еще
большее,
чем
ра зде ться
донага.
Потому
что
спя­
щий
—
сугубо
наг:
весь
обнажен
вражде
и
суду.
Пот ому
что
спя­
ще го
—
так
легко
убить!
Так
—
соблазнительно
уби т ь! (В себе,
в
себе,
в
себ е
убить,
в
себе
уничтожить,
развенчать,
изобличать,
по йма ть
с
поличным,
заклеймить,
закатать
в
Сибирь!)
Кто-то:
—
Борис
Николаевич,
вам ,
может
быть,
ко фе?
—
Да.
Потому
что
на
лбу
у
спящего,
как
тен и
облаков,
про­
ход ят
самые
тайные
мысли.
Гляд я щий
на
спящ ег о
читает
тайну.
294


I lo i ому гак страшно спать при человеке .
Я
со всем
не
м огу
спать
при
другом.
Иногда,
в
России
(оборот головы на Россию),
я
этим
страшно
мучился,
среди
ночи
в ст авал
и
ухо д ил.
За­
снешь,
а
тот
прос не тся
—
и
взглянет.
Слишком
пристально
по­
смотрит
—
и
сг лазит .
Да же
не
от
з ла,
просто
—
от
глаз.
Я
бо ль­
ше
всего
боялся,
когда
еха л
из
России,
что
очнусь
—
под
взгля­
дом .
Я
просто
боялся
спать,
стара л ся
не
спать,
стоял
в
коридоре
и
глядел
на
звезды...
(К одному из издателей:) Вы говорите во
сне?
Я
—
кричу.
... А
при
ней
—
могу...
Она
на
меня
наводит
сон.
Я
бу ду
спать,
спать,
спать.
Ну
дайте
вашу
рук у,
ну,
дайте
мне
р уку
и
не
берите
об ратн о,
совершенно
все
ра вно,
что
они
все
здесь...
Смущенная,
все
ж
руку
даю,
обратно
не
бе ру,
улы б кой
на
шут ку
не
свожу,
на
окружающие
улыбки
—
не
ид у.
И
он,
должно
быть,
по
напряженности
моей
руки ,
внезапно
поняв:
—
Простите!
Я,
может
быть,
не
так
себя
вел.
Я
ведь
от лич но
знаю,
что
нельзя
сред и
бе ла
дня,
в
кафе,
гов ори ть
вещи
—
раз
на­
в сег да!
Но
я
—
всегда
в
кафе!
Я
—
обречен
на
кафе!
Я,
как
бес­
призорный
пес,
шляюсь
по
чужим
местам.
У
мен я
нет
дома,
св о­
его
места.
(Будка есть,
но
я
не
пе с !) Я всегда должен пить кофе. . .
или
пиво...
эту
гадость!.,
весь
д ень
что-то
пи ть,
маленькими
пор­
циями,
и
потом
зв енет ь
ложк ой
о
кружку
или
чашку
и
вынимать
бумажку...
Не
может
человек
весь
д ень
пить!
Вот
опять
кофе . ..
Я
дол жен
его
вы пит ь,
а
я
не
хо чу:
я
не
бег емот ,
наконец,
чтобы
ве сь
день
глотать,
с
утра
до
вечера
и
д аже
ночью,
потому
что
в
Бе рл ине
ноч и
нет .
Ро дная !
Голубушка!
Уйд ем
отсюда,
пусть
они
сами
пьют...
Не
забыв
заплатить
за
ко фе
(таких вещей не забывал никог ­
д а ), выводит меня,
п очти
бегом,
но
ни ког да
и
ничего
не
задев,
за
р уку
между
столиками.
—
Тепер ь
куда?
Хоти те
—
просто
к
вам?
Но
у
вас
дочь,
обя­
занности...
А
нельзя
же,
чтобы
маленькая
дево чк а
сейчас
знал а,
как
поступить
через
дв адцать
лет,
когда
чело в ек
отдаст
ей
всю
свою
жизн ь,
а
она
на
нее
наступит...
хуже!
Пер еш аг нет
—
как
че­
рез
лужу.
...Как
чист
Берлин!
Я
иногд а
у стаю
от
его
чистоты...
Хотите
просто
ходить?
Но
ходить
это
ведь
(лукаво)
заходить:
и
опять
пит ь,
а
я
от
эт ого
бе гу ...
—
Можно
просто
на
ска мейку .
—
А
вы
зна ете
такую
скамейку?
Без
глаз?
Потому
чт о,
если
д аже
шутцман
—
как
это
у
них
изде вател ьс ки:
муж
защиты!
—
295


если
да же
та кой
муж
защиты,
так
м ало
похожий
на
человека,
так
сильно
похожий
на
столб
—
вдруг,
вперит,
н ет,
вопрет,
сво е
ок о,
не
обернув
голов ы :
только
око,
оловянное
око—
как,
знаете,
бы ли
в
детстве
такие
прима нк и
в
ко фе йных
витринах,
на
Не­
глин н ой:
неподвижная
рожа,
с
вращающимися
глазами.
Точ но
прозревший
голландский
сыр ...
Я
в
д етс тве
так
боялся.
Мамочка
думала
развлечь,
а
я
из
деликатности
д елал
вид
—
устарелое
сл о­
во
«деликатность»
—
из
дел и катно с ти,
го вор ю,
д елал
вид ,
что
страшно
весело,
а
сам
дрожал,
др ож ал...
Рож а
не
дви га ет ся,
а
гла за
вот
так,
вот
так,
ни
разу
—
э дак.
Как
я
тогд а
молча
молил:
«Сломайся!»
Значит,
вы
знаете
такую
скамейку?
Как
на
Никитском
бу ль ва­
ре,
подойдет
со бака ,
погладишь,
опять
уйд ет ...
Желтая,
с
жел ты­
ми
глазами...
Здесь
нет
та кой
собаки,
я
уже
смотрел,
зде сь
все
—
чьи-нибудь,
всё
—
чье-нибудь,
здесь
тол ько
л юди
—
нич ьи,
а
мо­
жет
быть,
я
од ин
—
нич ей?
Потому
что
самое
гл а вное
—
быть
чьи м,
о,
чьим
бы
ни
было!
Мне
совершенно
все
равно—
вам
тоже?
—
чей
я,
лишь
бы
тот
знал,
что
я
—
его ,
лиш ь
бы
м еня
не
«забыл», как я в кафе забываю палку.
Я
тогда
бы
и
кафе
любил.
Вот
Икс,
Игрек,
вс е,
что
с
нами
сидят,
ве дь
у
них,
кроме
н ас,
есть
еще
что-то
—
неважно,
что
у
них
есть
(и неважно,
что
у
них
—
есть ), но каждый из них
чей-то,
принадлежность.
Они
могут
и дти
в
кафе,
потому
что
могут
из
не го
уйти
не
в
ка ф е...
В
кафе
—
всё
вам
это
уже
рассказали,
а
теп ерь
я
скажу
—
три
дня
наза д
кончилась
моя
жизн ь.
—
Но
вы
г де-то
все-таки...
—
По-ка-жу.
Са ми
увидите,
что
это
за
«где-то»
и
какое
это
«все-т аки » .
Именно
—
все-таки.
Вы
ге ниал ьно
сказали:
все-таки.
О,
я
бы
вас
сейчас
с
собой
повез,
н но...
это
ужасно
далеко:
снача­
ла
на
трамвае,
пот ом
по
железной
дороге,
и
гораздо
дольше
и
дальше,
это
уже
за
краем
всех...
возможностей.
Это
—
без
адре­
с а...
Удивительно,
что
туда
доходят
письма,
ваши
письма,
потому
что
другие
—
вполне
естественно,
нельзя
более
естественно.
По
существу,
т уда
бы
должны
д оход ить
тольк о
одни
счета
—
за
шля­
пу
в
английском
магазине
«Жак»
двадц ат ь
лет
наз ад
или
за
мою
б удущ ую
могилу
на
Ва га ньков е ...
А
знаете?
Мы
туда
возьмем
дочь,
вы
приед ет е
с
не й,
мы
бу­
дем
втроем,
ребенок—
это
всегда
и ммане нтн о сть
мгновению,
это
разгоняет
всякие
видения...
—
А
теперь
я
пое ду,
не т,
не т,
не
провожайте,
я
вас
уже
и зму­
ч ил,
я
вам
бесконечно
бла годаре н ...
Видите?
Наш
трамвай!
296


Привычным
движением—
сына,
отродясь
подсаживавшего
мать
в
карету
—
подсаживает.
Вскакивает
следом.
Стоим
на
л етя­
щей
площадке,
плечо
к
плечу.
Бер я
мою
руку:
—
Я
б ольше
вс его
на
свете
хотел
бы
сейчас
поло жи ть
вам
го­
лов у
на
плечо...
И
спать
ст оя.
Лошади
ст оя
ведь
спят.
Перед
зданием
вокзала,
отпустив
наконец
руку
(держал ее все
время
у
сердца,
вжимал
в
него):
—
Не т.
С его дня
—
нет.
Я
ведь
знаю,
сколько
я
бе ру
сил .
Бер е­
гит е
на
когда
со всем
задохнусь.
Сейчас
я
—
счастлив,
со всем
ус­
пок оен .
Приеду
домой
и
буду
писать
вам
пис ьм о.
—
Как
Б елый
се год ня
к
вам
ки нул ся!
Ведь
—-
на
глазах
заг о­
релся!
Это
был
настоящий
coup de foudre*! —
сказал
мне
за
ужи­
ном
издатель.
—
Человек,
гро мом
пораженный,
может
упасть
и
на
ч е лове­
ка,
—
был
мой
ответ.
Coup de foudre? Нет.
Не
так
они
п роис ходят.
Это
было
обще­
ние
с
мо им
покоем,
основным
здоровьем,
всей
моей
неиз б ывно й
жизненностью.
Больше
—
ниче го .
Но
так ая
мал о сть
в
такие
ми­
ну ты
—
много.
Всё.
А
минута
бы ла
тяжелая.
Полный
п ер елом
хреб та.
Держа
в
руках
подробнейший
трогательнейший
рукописный
и
рисованный
ма ршру т—
в
мужчинах
т ого
поколения
всегда
был о
что-то
отеческое,
ст ари нный
ст рах,
что
заблудимся,
испуга­
емся,
где -ни буд ь
на
повороте
буде м
сидеть
и
п лак ать,
—
маршрут
ма ло
в
стрелках
и
в
крестиках,
но
с
трамваями
в
виде
трамваев,
с
нарисованным
вокзалом
и,
уж
конечно,
собственным,
как
де ти
ри су ют,
домиком:
вот
д ом,
вот
труба,
вот
дым
ид ет
из
трубы,
а
вот
я
стою.
—
Я
бы
с
вел ичай ш им
счасть е м
сам
за
вами
заехал
и
довез
бы,
но
—
вы
не
сердитесь,
я
знаю,
что
это
бессовестнейший
гот ­
тентотский
эгоизм
—
мне
так
хоче тся
завидеть
вас
изд а ли,
синей
точк ой
на
бе лом
шоссе
—
так
хорошо,
что
вы
носите
синее,
ка­
кая
в
эт ом
бла гост ь!
—
сна чал а
точкой
синей,
потом
тень ю
си­
ней,
такой
же
синей,
как
ваша
собственная,
вашей
же
тенью,
длинной
утренней
тенью,
в ста вшей
с
земли
и
на
ме ня
идущей...
Знаете,
синяя
тень,
напоенная
небесной
ла зурью...
*Удар молнии Здесь:
любовь
с
перво го
взгляда
(фр) .
297


—
Золото
в
ла зури !
—
по
ассоциации
говорю
я.
Он,
хватая
мою
руку:
—
Вы
не
з нает е,
что
вы
сейчас
сказали!—
Вы—
назвали.
Я
об
этом
все
время
думаю—
и
боюсь.
Боюсь—
начать.
Бо­
ю сь—
все
выйдет
по—
д ругом у...
Для
ни х—
«переиздать». ..
Для
них
—
«стихи».
Но
теперь,
ког да
вы
это
слово
сказали,
я
нач ­
н у...
Я
со
всем
усердием
примусь,
это
будет
ваша
лазурь.
.. .Выйд я
с
вокзала—
прямо,
потом
(переводя меня через на­
р исов анный
шлях)
п ерейти
ш оссе
(умоляюще:) только раз перей­
ти!
Не
се рди тес ь,
не
сердитесь,
родн ая !
Но
мне
так
безумно
хо­
чется
вас
ждать,
вас
наверное
жда ть.
Завидеть
вас
издали,
в
си­
нем
платье,
ведущей
дочь
за
руку...
Не
отрываясь
от
маршрута,
тщательностью
которог о
больше
см ущ ена,
чем
пр осв ещена:
столько
нарисовал
и
написал,
так
кр е­
стиками
и
стрелками
пут ь
к
себе
заст ави л,
что,
кажется,
добрать­
ся
невозможно;
устрашенная
силой
его
ожидания
—
когда
так
жду т,
всегда
что-нибудь
сл уч ается ,
ясно
сознавая,
что
дело
не
во
мне,
а
в
моей
синеве
—
сначала
еду ,
потом
еще
еду,
а
затем,
нако­
нец,
иду ,
держа
дочь
за
руку,
по
тому
белому
шоссе,
на
котором
должна
возникнуть
синей
тенью.
Пустынно.
Неуют
новорожденного
поселка.
Новосотворенно-
го,
а
не
рожденного.
Ве сь
неуют
му ницип ально й
преднамеренно­
сти .
Бы ла
равнина,
решили
—
стройтесь.
И
построились,
как
солда ты .
Дома
одинаковые,
заселе нн о-н ежи лы е.
Постройки,
а
не
д ома.
Сюда
мо жно
приез жат ь
и
отсюда
можно—
нужн о!
—
уе з­
жать,
жит ь
здесь
нельзя.
И
ст ран ное
нас ел ени е.
Странное,
во-
первых,
чернотою;
в
т акую
жару
—
все
в
че рно м.
(Впрочем,
эту
же
черноту
отметила
уже
в
в агон е,
и
слез ла
она
вся
на
моей
ста н­
ции. )
В
черном
суконном,
душном,
непродышанном.
То
и
дел о
обгоняют
повозки
с
оче нь
краснолицыми
господами
в
цилиндрах
и
такими
же
краснолицыми
да мами,
очень
толстыми,
с
бу кет а­
ми
—
и,
кажется,
венками?
—
на
толстых
животах.
Цве ты
—
ли­
ловые.
Наконец
—
до м,
все
тот
же
первый
ув ид енный
и
сопровождав­
ший
нас
слева
и
справа
вдоль
всего
шос се.
Барак,
а
не
до м.
Между
насестом
и
будкой.
С
крыльцом.
А
на
кры льц е,
с
крыльца:
—
Вы?
Вы?
Ро д ная!
Родная!
Ве дет
вверх
по
но вейш ей
и
отзывчивейшей
л есен ке,
явно
для
пожара—
уж
и
спички
готов ы :
перила!
—
вводит
в
совершенно
голую
ком нат у
с
белым
некрашеным
с толом
посредине,
усажива­
ет.
298


—
Как
вам
здесь
нравится?
Мне...
не
нравится.
Не
знаю
поче­
му.
но
не
нравится...
Не
понравилось
сразу,
как
вош е л...
Уже
ког­
да
е хал
—
не
понравилось...
Говорили,
у
Бе рлин а
чудные
окре ст­
ности...
Я
ждал...
в роде
Звенигорода...
А
здесь...
как - то...
голо?
Вы
заметили
де рев ь я? (Не заметила никаких,
ибо
нельзя
же
счес ть
деревьями
тончайшие
пр утья ,
обнесенные
т ол ст енными
решетками.)
Без
тени!
Это
человек
был
без
тени—
в
каком-то
немецком
предании,
но
это
был
—
чел овек ,
деревья
—
обязаны
отбрасывать
те нь!
И
птицы
не
по ют—
понятно:
в
так их
де р евь­
ях!
У
меня
в
Москве
по
утрам
—
всегда
пел и,
даже
в
двадцатом
году
—
пел и,
д аже
в
б оль нице
—
пели,
даже
в
ти фу
—
пели...
И
население
противное.
Подозрительно-тихое.
Ступ а ют,
т оч­
но
на
во йло чных
подошвах.
Вы
не
заметили?
И
—
может
бы ть,
это
под
Берлином
м ода
такая?
—
все
в
черном,
ни
одного
д аже
коричневого
и
се рого,
все
че рн ое,
да же
же нщ ины
—
в
черном.
(Я,
мысленно: «А,
милый,
вот
отку да
тв оя
стр а сть
к
моей
си­
нев е !»)
—
А
мебель
—
белая,
и
пахнет
св ежим
тесо м.
В
это м
что-то
(отрясаясь). ..
зловещее?
Может
быть,
это
какой-нибудь
особ ен ­
ный
поселок?
Я,
быстро
отводя:
—
Нет,
не т,
после
войны
—
везде
та к.
Он,
яв но
облегченно/
—
Ах!
Значит—
вдовы
и
вдовцы!
Отдельный
поселок
для
вдо в
и
вд ов цов ...
Как
это
по -не ме цк и...
по-прусски...
И
как
по-не­
мецки,
что
они
не
до г адаютс я
пережениться
и
одеться
во
что- ни ­
буд ь
другое...
Теперь
я
пони ма ю
и
венки,
это
обилие
венков
и
бу­
кетов—
совершенно
необъяснимое
при
отсутствии
цветов, —
потому
что
цветов,
вы
заметили,
не т,
потому
что
—
садов
нет,
только
сухие
дворы.
Здесь,
наверное,
где-нибудь
близко
кладби­
ще?
Гигантское
кладбище!
Они
просто
построились
на
кладби­
ще,
теп ерь
я
по ним аю
однородность
построек...
Но
вот
что
изу ­
мительно:
вид
у
них ,
при
всем
их
вдовстве,
цветущий,
я
нигде
не
вид ал
та ких
кр асны х
лиц. ..
Впрочем,
понятно:
постоянные
по­
минки...
Как
с
кладбища,
так
поминать—
сосисками
и
пивом,
помянули—
опять
на
кладбище!
Но
так
ведь
поправиться
м ож­
но!
Ожир е ние
сердца
нажить
—
с
тоски!
Теперь
я
и
цили ндр ы
понимаю.
Когда
он
и дет
на
могилу
к
жене,
он
н ад евает
цилинд р,
который
перед
могилой
снимает,
—
в
э том
же сте
весь
об ряд.
Но,
знаете,
странно,
они
на
могилу
ездят
целыми
фурами,
фур го нами. ..
Вы
таковых
не
вст р ечал и?
Пол ные
299


фурго ны
черных
люде й...
Немецкий
корпорационный
дух:
и
сле­
зы
вместе,
и
рас ход ы
вместе...
Вдовье
место,
вдовцово
место,
противное
м ест о...
И
слово
не
нр а вит с я: Zossen.
Острое
и
какое
—
то
плоское,
точ но
клецка.
Простите,
что
я
вас
сю да
по зв ал!
Но
мы
ведь
ничем
не
с вяз а ны? (Наклоняясь к моему уху:) Мы
ведь
може м
уехать?
Сн ач ала
—
посидеть,
а
потом
—
у еха ть?
Провести
чудн ый
день?
Я
толь ко
что
сам
прие ха л.
Вы
з н аете,
ве дь
я
вчера
туда
—
сюда!
—
не
по ехал ,
я
тотчас
же
свернул
вам
вслед,
следующим
же
трамваем
—
в
«Pragerdiele», но...
устыдился...
В есь
вечер
хо­
дил
по
ка фе
и
в
од ном
вст р етил
(называет язвящее его имя).
Что
вы
об
это м
думаете?
Мож ет
она
его
любить?
Я,
твердо:
—
Не т.
—
Не
правда
ли:
не т?
Так
что
же
все
это
значит?
Инсцениров­
ка?
Чтобы
сделать
больно
—
мне ?
Но
ве дь
она
же
меня
не
любит,
зач ем
же
ей
тогда
мне
делать
больно?
Но
ведь
это
же
прежде
все­
го
—
делать
больно
с ебе.
Вы
его
знаете?
Ра ссказы ваю .
—
Значит,
неплохой
ч ело век ...
Я
пробовал
читать
его
стихи,
но...
ничего
не
чувствую:
слова.
Может
быть,
я—
ус тарел?
Я
оч ень
усердно
читал,
в сяческ и
пытался
что-нибудь
вычитать,
почувствовать,
обрести.
Так
мне
было
бы
легче.
... М ожно
любить
и
совершенно
даже
ес те стве нно
полюбить
после
пи сате ля
человека
совсем
простого,
дикаря...
Но
эт от
ди­
кар ь
не
должен
писать
теоретических
стихов!
(Взрывом .)
О,
вы
не
знаете,
как
она
з ла!
Вы
думаете
—
он
ей
нужен,
дикарь
ей
нужен,
ей,
ко торой
(отлет головы) ...
тысячеле­
тия...
Ей
нужно
(шепотом)
ранить
ме ня
в
сам ое
сердце,
ей
нуж но
бы ло
убить
прошлое,
убить
себя
—
ту,
сделать,
чтобы
той
—
ни ко гда
не
было.
Это
—
месть.
Месть ,
к ото рую
оц енил
я
один .
Потому
что
для
других
это
просто
у вле че ние.
Так...
естественно.
По сле
с орока летн ег о
лысеющего
нел епо го
—
дв адцат ил етн ий
черноволосый,
с
кинжалом
и
так
далее.
Ну,
вл ю билась
и
забы­
лась:
ра зби ла
всю
жизненную
форму.
О,
есл и
бы
это
б ыло
так !
Но
вы
ее
не
зн ает е:
она
холод на ,
как
нож.
Все
это
—
голы й
рас­
че т.
Она
к
не му
ничего
не
чувствует.
Я
даже
убежден,
что
она
его
ненавидит...
О,
вы
не
знаете,
как
она
умеет
молчать,
вот
так:
сесть
—
и
молчать,
стать
—
и
мол чать,
гл ядет ь
—
и
молчать.
300


—
Месть?
Но
за
что?
—
За
Си цилию .
За
«Офейру» . « Я
вам
больше
не
жена».
—
Но—
прочтите
мою
книгу!
Где
же
я
гов о рю,
что
она
мне
—
жена?
Она
мне
—
он а...
Мер ца ющее
вид е ние ...
К озочк а
на
ус ту­
пе...
Нелли .
Что
же
я
такого
о
ней
сказал?
Да
и
к нига
уже
бы ла
о тп ечат ана...
Где
она
увидела
«интимность», «собственниче­
ство», печать (недоуменно)
мужа?
Гордость
демона,
а
поступок
маленькой
девочки.
Я
т ебе
на­
с тольк о
не
жена,
что,
вот...
жен а
другого.
Точно
я
без
это го
не
ощутил.
Точно
я
вс егда
этого
не
знал.
И
в от,
из
сложнейших
ду­
шевных
источников,
грубейший
факт,
к оторы м
оскорблены
в се,
к роме
меня.
...Мне
ее
так
жаль.
Вы
ее
вид ел и?
Она
пр е кр асна.
Она
за
эти
год ы
разл уки
так
выросла,
так
возмужала.
Была
Психея,
стала
Вальк и рия .
В
ней
—
сила!
Сила,
да нная
ей
ее
одиночеством.
О,
если
бы
она
по-человечески,
не
проездом
с
группой,
с
труппой,
п олчас а
в
кафе,
а
дружески,
по-ч ело веч еск и,
по-глубокому,
по-высокому
—
я
бы,
обливаясь
к ров ью,
перв ый
приветствовал
и
порадовался...
Вы
не
знаете,
как
я
ее
любил,
как
ждал!
Все
эти
годы
—
ужа­
са,
смерти,
ть мы
—
как
ждал.
Как
она
на
меня
сияла...
И
его
мне
жал ь.
Если
он
человек
с
сердцем,
он
за
это
жестоко
поплатится.
Она
зальет
его
презрением...
«Мавр сделал свое
де ло.
Ма вр
може т
уйти».
А
он,
должно
быть,
ее
бе зумн о
любит!
(«Как у тебя все по-высокому,
говорю
я
внутри
рта,
вот
он
уже
у
тебя
и
Ма в р...
И
как
с
мужской,
по
кр айней
мере,
с то роны
все
несравненно
проще,
—
той
простотой,
к ото рой
теб е
не
дано
понять.
А
“безумная любовь”
—
сидит
в
“Pragerdiele”, угрюмый,
как
сыч,
и,
заглатывая
зевоту: “Ну и скучища же с ней!
Молчи т,
не
разговаривает,
н ик огда
не
улыбнется.
Точно
сова
как ая-то. .. ”
Но
этого
ты
не
узнаешь
н и когда ».)
—
Простите,
я
вас
измучил!
Так ое
солнце,
а
я
вас
изм уч ил!
Только
пр иехал и,
а
я
вас
уже
измучил.
Не
над о
больше
о
ней .
Ведь
—
кончено.
В едь
я
—
стихи
пишу.
Ве дь
я
после
вашей
«Раз­
луки»
опять
стихи
пишу .
Я
думаю
—
я
не
поэт.
Я
могу
—
годами
не
писать
с ти хов.
Значит,
не
поэт.
А
тут,
после
ваш ей
«Разлу­
ки»
—
хлы н уло.
Остановить
не
могу.
Я
пиш у
вас
—
дальше.
Это
бу дет
целая
кни га : «После Разлуки», —
после
разлуки
—
с
нею,
и
«Разлуки»
—
вашей.
Я
мысленно
по свя щаю
ее
вам
и
есл и
не
прос тавл яю
посвящения,
то
только
потому,
что
она
ваша,
из
ва с,
я
не
могу
дарить
вам
вашего,
это
б ыло
бы
—
н ес к ромно.
301


Можно
вам
прочесть?
Когда
устанете,
остановите,
я
сам
нс
остановлюсь,
я
ни ког да
не
остановлюсь...
И
вот
над
уныние м
цоссенского
ландшафта:
Ты,
вставая,
сказала,
что
—
нет!
И
какие-то
призраки
мы.
Не
осиливает
—
свет.
Не
осиливает
—
ть мы.
Ты
ушла.
Межд у
нами
год а
—
Проливаемая
—
куда
Проливаемая
—
вода?
Не
увижу
те бя
никогда.
Пробегает
л и стки,
как
клавиши.
Да,
ты
в ыс пр енней
ложью
обво дишь
Злой
круг
вкр уг
се бя.
И
ты
с
искренней
дрожью
уходишь
Навеки,
зл ой
дру г,
от
ме ня
Без
ответа.
И
я
н иког да
не
уви жу
теб я
И
—
себя
—
ненавижу
за
это !
—
И
еще
это!
—
В
его
рук е
листки,
как
стайка
белых,
гото­
вых
сорваться,
крыльев.
—
Ты
—
тень
теней,
тебя
не
на зов у,
Твое
лицо
холо дн ое
и
злое...
Плы ву
туда,
за
дымку
дней,
зову
За
дымку
дней,
—
не т,
не
те бя:
былое,
К ото рое
я
рву
(в который раз!),
Которое
в
который
раз
восходит,
К оторое
в
который
раз,
алмаз,
Алмаз
звезды,
звезд ы
любви,
низводит...
И,
точн о
уд ив ивш ись
внезапно
проступившей
тишине:
—
А
какая
ти хая
дочь.
Ничего
не
говорит.
(Зажмурившись:)
При ят но!
Вы
знаете,
я
ведь
боюсь
дет ей.
(Глядя из всех глаз и
эти м
их
безмерно
расширяя:) Я бе-зум-но
их
бою сь.
О,
с
детства!
302


С'
Пречистенского
бульвара.
С
каждой
елки,
с
каждого
дня
рож­
дения.
(Шепотом,
как
жалуются
на
могущественного
вр ага :) Они
у
меня
все
лома ли ,
их
при ход
был
нашествие...
(Вскипая:) Анге­
лы?
Я
и
сейч ас
еще
слышу
тр еск
ст рани цы:
лис тае т
та кой
ангел
любимую
к нигу
и
пер ерв ет
вкось—
точн о
рв аная
рана...
И
нс
скажите
—
нечаянно,
редко
—
нечаянно,
всегда
—
нарочно,
все
нарочно,
назло,
ис кос а,
исподлобья
—
скажу
или
нет.
О,
он и,
как
звери,
не
выносят
чужого
и
чуют
с лабо го.
Все
дело
тольк о
—
не
показать
страха,
не
дрогнуть...
Б оль ной
волк
ведь,
когда
заб ол еет,
наступает
на
больную
лапу...
Знает,
что
раз орв ут.
О,
как
я
их
бо­
юс ь!
А
вы
—
не
боитесь?
—
Своих
—
нет .
—
А
у
мен я
своих
—
нет .
И,
наверное,
уже
не
будет.
Может
быть
—
жаль?
Может
быть,
лучше
б ыло
бы,
если
бы
—
были?
Я
иногда
жалею.
Мож ет
быть,
я
как-то...
прочнее
был
бы
на
зе м­
ле?..
Аля,
дав но
уже
хму ро
и
многозначительно
на
меня
погляды­
ва в шая:
—
Ма-ама!
Я,
с
самонасильственной
про ст отой :
—
Бо рис
Николаевич,
где
у
вас
здесь,
а
то
девочке
нужно.
—
Конечно,
девочке
н ужно.
Девочке
нужно,
нужно,
нужно.
Убедившись,
что
другог о
ответа
не
будет,
настойчивее:
—
Ей
в
о дно
местечко
нуж но.
—
А-ах!
Этого
у
нас
не т.
М естеч ка
у
нас
не т,
но
ме сто
ест ь,
сколько
угодно
—
все
место,
котор ое
вы
вид ите
из
окна.
На
лоне
прир од ы,
везде,
везде,
везд е!
Это
на зыв ает ся
—
Запад
(шипя,
как
зме я:) цивилизация .
—
Но
кто
же
вас
здесь...
п осел ил ? (Сказав это,
понимаю,
что
он
здесь
име нно
на
посел ении. )
—
Друзья.
Не
знаю.
Уложили.
Привезли.
Оч евидно —
так
нужно.
Очевидно,
это
кому-то
нужно.
—
И,
уже
как
узаконен­
ный
припев:
—
Дев очк е
нужно,
нужно,
нужно.
—
Аля,
как
тебе
не
ст ыд но!
Пря мо
перед
окном!
—
Во-первых,
вы
слишком
долго
с
ним
разговаривали,
во-
вторых,
он
все
равно
ничего
не
видит.
—
Как
не
видит?
Ты
думаешь,
он
с ле пой?
—
Нс
сл е пой,
а
сумасшедший.
Очень
тихий,
очень
вежливый,
303


но
настоящий
сумасшедший.
Ра зве
вы
не
видите.
что
он
все
вр е­
мя
гляди т
на
не вид имо го
врага?
Чтобы
ко нчи ть
о
«девочке,
которой
нужно»
и
Белом.
Несколь­
ко
д ней
спустя
приехал
из
Праги
ее
о тец
и
ужаснулся
ее
страсти
к
пиву.
—
Бездонная
бо чка
какая-то!
В
восемь
лет!
Не т,
этому
нужно
положить
конец.
Сегодня
я
ей
дам
столько
пива,
сколько
она
за­
хоч ет
—
чтобы
навсегда
отуч ит ь.
И
в от,
после
которой-то
кружки,
Аля,
внезапно:
—
А
те перь
я
иду
спать,
а
то
я
уже
чувствую,
что
с коро
начну
говорить
так ие
туп ости,
как
Андрей
Белый.
—
Конечно,
Пушкин
писал
своего
«Годунова»
в
бане,
—
гово­
рит
Белый,
обозревая
со
мной
из
окна
свои
цоссенские
просто­
ры.
—
Но
разве
это
сравнимо
с
баней?
О,
я
бы
дорого
дал
за
б ан ю! (Шепотом,
стыдливо
у л ы баясь :) Я же ведь здесь совер­
ш енно
перестал
мыться.
В оды
нет,
таза
нет —
разве
это
та з?
Ведь
сюда
—
только
но с!
Так
и
не
моюсь,
п ока
не
попаду
в
Бе р­
ли н,
отт ого
я
так
часто
и
езжу
в
Берлин
и
в
конце
концов
ничего
не
пиш у.
(Уже угрожающе:) Чтобы вымыть лицо,
мне
ну жно
е хать
в
Бе рлин !
А
теперь...
(дверь без стука,
но
с
треском
открывается,
впус­
кая
снач ала
по дно с,
п отом
же нск ий
клетчатый
живот)
—
чем
бо­
гаты,
тем
и
рады!
Не
ос удит е:
я
обречен
на
по лное
отсутствие
ку­
линарной
фантазии
м оей
хозяйки.
Суп
безмолвно
и
отрывисто
рбзлит
по
тарелкам.
После
хозяй­
киного
ухода
Белый,
у павш им
голос ом :
—
Haferbrühe...
*
Овсянка...
Я
так
и
зн а л...
Сидим,
браво
х леб аем
не
то
су п,
не
то
кашу,
для
гущ и
—
жид­
ко е,
для
жидкости
—
густое...
—
Haferbrühe, Haferbrühe, Haferbrühe. —
бормочет
Белый.
—
Brühe... brüten...
точно
она
эт от
ов ес
выс ижива е т,
в
жа ру
со б­
ственного
те ла
его
размаривает,
собой
его
морит...
Milchsuppe —
Haferbrühe, Haferbrühe — Milchsuppe
**
...
И
дохлебав
последнюю
ложк у,
просияв,
как
больной,
у
к ото­
рого
вырвали
зуб:
—
А
теперь
едемте
обедать!
*Овсяная похлебка (н ем . ).
**Brühe
п ох лебк а, brüten
высиживать
(птенцов), Milchsuppe -
молоч­
ный
суп
(нем . ).
304


Берлин.
Ресторан
«Медведь»: «zum Вагеп» .
—
Никаких
супов,
да?
Супы
мы
уже
ел и!
Мы
будем
есть
мяс о,
мясо,
мясо!
Два
мясных
блюда!
Т ри? (С любопытством и
даже
л юбо зн ател ь но сть ю :) А дочь сможет съесть три мясных
бл юда?
.—
Пива,
—
флегматический
ответ.
—
Как
она
у
вас
хорош о
говорит
—
лаконически.
Конечно,
пива.
А
мы
—
вина .
А
д очь
не
пье т
в ина?
Первое
из
трех
мя сных
блюд.
(Потом Аля,
мне : «Мама,
он
ел
совершенно
как
волк.
С
улыб к ой
и
кос я...
Он
точно
н апад ал
на
мясо...»)
По
окончании
второго
и
в
нетерпении
третьего
Бе лый,
мн е:
—
Не
п рим ите
меня
за
волка!
Я
три
дня
на
овсе.
Од ин
—
я
не
смею:
некрасиво
как-то
и
предательство
по
отношению
к
хозяй­
ке.
Она
ве дь
то
же
ест
и
в
Берлин
не
ездит...
Но
сегодня
я
себе
разрешил,
по тому
что
вы-то
с
мо ей
хозя йк ой
никакими
узами
со­
вместной
беды
не
связаны.
За
что
же
вы
будете
тер п еть?
Да
еще
с
дочерью.
А
я
уж
к
вам
—
присоседился.
И,
по
явной
ассоциации
с
волком:
—
А
теперь
—
еде м
в
Zoo*.
В
Zoo, перед клеткой огромного льва,
львам
—
льва,
Аля:
—
М ама,
смотрите!
Совершенный
Лев
Толстой!
Такие
же
брови,
такой
же
шир ок ий
нос
и
такие
же
серые
маленькие
злые
глаза
—
точ но
все
врут.
—
Не
скажите!
—
учтиво
и
агрессивно
сорокалетний
—
вос ь­
милетней.
—
Лев
Толстой,
это
едийственный
человек,
к оторы й
сам
себя
посадил
под
стек л янны й
колпак
и
проделал
над
собой
вивисекцию.
По гл ощ енная
спутником,
кро ме
льва,
из
всего
Zoo на этот раз
помню
только
бегемота,
и
то
и з-за
сл еду ющ его
беловского
при­
ме ча ния:
—
В
прошлый
раз
я
попал
сюда
на
свадьбу
бегемотов.
За
это
ины е
люби тели
деньги
пла тят!
Я
не
расслышал,
что
говорит
смотритель,
и
пошел
за
ним,
потому
что
он
шел.
Это
был
такой
уж ас!
Я
чу ть
в
об морок
не
упал...
Помню
е ще,
что
с
тигром
он
Поздоровался
по-тигрячьи:
ка к-
то
«иау», между лаем и мяуканьем,
сопровождаемым
изворотом
‘Зоопарк ( нем ).
305


вс ею
тела,
с
которою,
как
водопад,
хлынул
плане
(Ходил он в
пелерине,
которая
в
просторечье
зо вет ся
размахайкой,
а
на
нем
выглядела
крылаткой.
Отт ого,
может
быть,
я
так
остро
помн ю
его
руки,
совсем
свободные
и
бедные,
точно
голые
без
верх них
рукавов,
веро л ом ным
покроем
якобы
освобожденные,
на
самом
же
д еле
—
свя з анн ые.
Оттого
он
так
и
ме тал ся,
что
пелер ина
за
ним
повторяла,
усугубляла
каждый
его
жест,
как
разбухшая
и
разбушевавшаяся
тень.
Пелерина
бы ла
его
ж ивым
фоном,
антич­
ным
хором.
Из
Kaufhaus des Westens* или еще старинная москов­
ская
—
не
знаю.
Се ра я.)
Простоявши
поклеточно
весь
сад :
—
Я
очень
л юблю
зверей.
Но
вы
не
находите,
что
их
здесь...
с лиш ком
много?
Почему
я
на
них
должен
смотреть,
а
они
на
ме ня
—
не т?
Отворачиваются!
Сидим
на
каком-то
бр евн е,
невозможном
бы
в
Германской
империи,
—
совсем
пресненском!
—
друг
с
другом
и
без
з вер ей,
и
вдруг,
как
в
прорвавшуюся
плотину—
по вес ть
о
молодом
Блоке,
его
молодой
же не
и
о
молодом
нем-самом.
Лихорадочная
повесть,
с ло жнейша я
бесфабульная
п ове сть
сердца,
восстано­
вить
которую
совершенно
не
мог у
и
оставшаяся
в
мо их
ушах
и
жилах
как им- то
малярийным
хинным
звоном,
с
обрывочными
видениями
какой-то
ржи
—
каких-то
кос
—
чьего-то
шелкового
пояса
—
ранний
Блок
у
не го
вставал
добрым
молодцем
из
не­
кра сов ской
«Коробушки», иконописным ямщиком с лукутинс -
кой
т а ба керки—
чем- то
спл ошь- цве тны м,
совсем
без
белого,
и
—
сцена
меняется
—
Петербург,
метель,
синий
плащ...
вступ­
ление
в
игру
юного
гения,
дем он а,
со юз
трех,
смущенный
со юз
двух,
неосуществившийся
союз
новых
двух
—
о тъ езды
—
п ри-
езды
—
точн ое
чувство,
что
о тъе здов
в
эт ой
встрече
бы ло
боль­
ше,
чем
приездов,
мо жет
быть,
от то го,
что
пр ие зды
были
корот­
кие,
а
отъ езд ы
—
таки е
длинные,
начинавшиеся
с
само й
секу н­
ды
приезда
и
все
оттяг и ва емы е,
откладываемые
до
мгновения
внезапного
бегства...
Узе л
стягивается,
все
в
пет ле,
нс
развя­
зать,
не
разрубить.
И
последнее,
отчетливо
м ною
помн и мое
слово:
—
Я
очень
плохо
с
ней
встретился
в
по след ний
р аз.
В
ней
ни­
чего
от
пре жн ей
не
осталось.
Н иче го.
П уст ота.
Тут
же
я
впервые
узнала
о
сы не
Любо ви
Димитриевны,
ее
собственном,
не
блоковском,
не
беловском
—
Митьке,
о
кот ором
так
пекся
Б л ок : «Как мы Митьку будем воспитывать?» —
и
кото-
♦Название торговой фирмы (н ем ).
306


рого
так
сердечно
оплакивал
в
стихах,
кончающихся
обращением
к
Бо гу:
Н ет,
над
младенцем,
над
блаженным
Стоять
я
буд у
без
тебя!
Строки,
которых
я
ник ог да
не
читаю
без
однозвучащих
во
мне
строк
пушкинской
эпитафии
пер венцу
Марии
Раевской:
С
у лыб кой
он
гл ядит
в
изгнание
земное,
Бл аг о слов ляет
мать
и
молит
за
о тца.
По мню
еще
одно:
что
с лово
«любовь»
в
это й
сложнейшей
лю­
бовной
по вест и
не
б ыло
названо
ни
разу,
—
только
подразумева­
лось,
каждый
раз
благополучно
м ино вал ось,
в
последнюю
секун­
ду
за мен ялось
—
ближайшим
и
отдаляющим,
так
что
я
несколь­
ко
раз
в
течение
рас ск аза
ловила
себ я
на
мысли: «Что ж это
было ?» —
им енно
на
мысли,
ибо
чувством
знала:
то.
Убеждена,
что
так
же
обходилось,
миновалось,
за мен ял ось,
не
называлось
оно
героями
и
в
жизни.
Такова
была
эп оха.
Таковы
были
тогда
души.
Лучшие
из
душ.
Символизм
меньше
всег о
литературное
течение.
И
—
еще
одно.
Если,
нынешние
не
говорят
«люблю», то от
страха,
во-первых
—
себя
связать,
во-вторых
—
передать:
с ни­
з ить
себ е
цену.
Из
чистейшего
себялюбия.
Те
—
мы
—
не
говори­
ли
«люблю»
из
мистического
страха,
на звав ,
убить
любовь,
и
еще
от
глубокой
ув ерен нос ти,
что
е сть
нечто
высшее
любви,
от
страха
это
высшее
—
снизить,
сказав
«люблю»
—
недодать.
Отт ого
нас
так
мало
и
л юб или.
Тог да
же,
в
Zoo, я узнала,
что
«Синий плащ», всей Россией до
тос ки
любимый...
Я
звал
тебя,
но
ты
не
оглянулась,
Я
слезы
ли л,
но
ты
не
снизошла,
Ты
в
синий
п лащ
п ечаль но
завернулась,
В
сырую
ночь
ты
из
дому
ушла...
—
синий
пл ащ
Любови
Димитриевны.
«О,
он
всю
жиз нь
о
ней
за бо­
тился,
как
о
больной,
ее
комната
всегда
была
гот ов а,
она
всегда
307


могла
вернуться...
отдо хну ть...
но
то
было
разбито;
жизни
шли
вр озь
и
нико г да
боль ше
не
сошлись».
Zoo закончилось очередным Алиным пивом в длинном сквоз­
ном
бревенчатом
строении,
тож е
п охожем
на
клетку.
Никогда
не
забу ду
Белого,
загоревшего
за
эт от
де нь
до
какого-то
чай н ого,
са­
мов арно го
цвета,
от
кот орого
еще
синей
син ели
его
я вно
азиатс­
кие
глаза,
на
фон е
сквозь
брусья
клетки
зеленью
и
солнцем
брыз­
жущей
лужайки.
Откидывая
серебро
во лос
над
медью
л ба:
—
Хоро шо
ведь?
Как
я
все
это
люблю.
Трава,
вдалеке
б оль­
шие
звери,
вы,
так ая
простая...
И
дочь
тихая,
разумная,
ничего
не
говорит...
(И,
уже
как
пр ипев :) Приятно!
Оттого
ли,
что
было
лето,
оттого
ли,
что
он
всегда
был
взвол­
нован,
отт ого
ли,
что
в
нем
уже
сидела
его
смертная
бо ле знь
—
сосудов,
я
нико гд а
не
видела
его
бледным,
вс е гда—
розовым,
желто-ярко-розовым,
медным.
От
розовости
эт ой
усугублялась
и
син ева
глаз,
и
сереб ро
волос.
От
с ере бра
же
волос
и
серый
ко с­
тюм
каз ал ся
се ребрян ы м,
мерцающим.
Серебро,
медь,
лазурь
—
вот
в
каких
цветах
у
ме ня
остался
Белый,
летний
Белый,
берлин­
ск ий
Белый,
Бел ый
бедового
своего
тысяча
девятьсот
дв адц ать
вт орого
лета.
В
перв ый
раз
войдя
в
мою
ком н ату
в
Pragerpension’e, Белый
на
с толе
увидел
—
в ерн ее,
стола
не
увидел,
ибо
весь
он
был
по­
крыт
фотографиями
царской
семьи:
нас ледн ика
вс ех
возрастов,
ч еты рех
вел и ких
княжон,
различно
сгруппированных,
как
цветы
в
дворцовых
вазах,
матери,
отца...
И
он
наклонясь:
—
Вы
это...
любите?
Бе ря
в
руки
вел ик их
кн яж он:
—
Какие
ми лы е!..
Милые,
милые,
милые!
И
с
каким-то
отчаянием:
—
Люблю
тот
мир!
Стоим
с
ним
на
какой-то
вышке,
где
—
не
пом ню,
только
о чень-о ч ень
высоко.
И
он,
с
разлету
бе ря
м еня
за
ру ку,
точ но
от­
крывая
со
мно й
мазу рку :
308


—
Вас
тянет
броситься?Boi чак(младенческая
ул ы бка) ...
ку­
в ырн утьс я!
Честно
отвечаю,
что
нс
только
не
тянет,
а
от
одной
мысли
му­
тит.
—
Ах!
Как
с тран но!
А
я,
я
оторв ат ь
своих
ног
не
мо гу
от
пус­
тоты!
Вот
так
(сгибается под прямым углом,
распластывая
р ук и)...
Или
еще
лу чше
(обратный загиб,
отлив
волос)—
вот
так...
Через
несколько
дней
после
Zoo и Zossen’a приехал из Праги
мой
муж—
по сле
многих
лет
бо ев
пр ажск ий
сту ден т
—
филолог.
По мню
особую
усиленную
внимательность
к
н ему
Белого,
вн имани е
к
каждому
слову,
вн иман ие
каждому
слову,
ту
особую
жадность
поэта
к
миру
действия,
жадность,
даже
с
искоркой
за­
висти...
(Не забудем,
что
все
поэты
мира
любили
военных.)
—
Ка кой
хороший
ваш
му ж,
—
говорил
он
мне
потом,
—
ка­
кой
выдержанный,
спокойный,
безукоризненный.
Таким
и
до л­
жен
быть
воин.
Как
я
хоте л
бы
быть
офицером!(Быстросбав­
л яя:) Даже солдатом!
Противник,
свои,
ч ер ное,
белое—
какой
покой.
Ведь
я
этого
искал
у
Докт ора,
этого
не
нашел.
Выдержанность
во ина
с коро
была
в зята
на
испытание,
и
вот
как:
Белый
пот ер ял
рукопись.
Рукопись
своего
«Золота в лазури»,
о
которой
его
издатель
мне
с
ужас ом :
—
Мила я
Мар ина
Ивановна,
пов лия йте
на
Бориса
Николаеви­
ча.
Убе ди те
его,
что
раньше
—
т оже
б ыло
хорошо.
Ведь
против
первоначального
тек ста—
камня
на
камне
не
оставил.
Был
раз­
говор
о
переиздании,
а
это
—
новая
книга,
неуз на ваем ая!
Да
я
против
ново го
ничего
не
имею,
но
зачем
тогда
было
наб ир ать
старую?
Ведь
каждая
его
корректура
—
целая
новая
книг а!
Книга
неудержимо
и
неостановимо
нов е ет,
у
наборщиков
руки
опуска­
ются...
И
вот,
эту
новизну,
этот
весь
в орох
новизн
—
огромную,
уже
не
вмещающую
папку
—
Белый
вдр уг
поте рял.
—
Потерял
рукопись!
—
с
этим
криком
он
ворвался
ко
мне
в
комнату.
—
Рукопись
п оте рял!
Золото
по теря л!
В
Лазури
—
пот е­
ря л!
Потер ял,
обронил,
оставил,
провалил!
В
каком-то
из
п рокл я­
тых
кафе,
на
кото р ые
я
обречен,
б удь
они
трекляты’
Я
шел
к
в ам,
но
потом
ре шил
—
я
хо ть
пог иб ший
человек,
но
я
пр илич ный
че­
ло век
—
что
сей час
вам
не
до
меня,
нс
хотел
омрачать
радости
309


вашей
встречи
—
вы
же
дети
по
ср ав нению
со
мно й!
вы
еще
в
Парадизе!
а
я
горю
в
аду!
—
не
хотел
внос ит ь
этого
серного
Ада
с
дирижирующим
в
нем
Докт ором—
в
ваш
Парадиз,
решил:
с ве рну,
оди н
ввергнусь,
словом
—
зашел
в
кафе:
то,
или
другое,
или
третье
(с язвительной усмешкой): сначала в то,
потом
в
др у­
г ое,
потом
в
третье...
И
после
—
кот орого?
—
удар
по
ногам:
нет
рукописи!
Слишком
уж
стало
легк о
идти,
лев ая
рук а
слишком
за­
жила
сво ей
жизнью
—
точно
в
э том
суть:
зажить
своей
жи з­
нь ю!
—
в
правой
тр о сть,
а
в
левой
—
н ич его...
И
это
«ничего»
—
моя
рукопись,
труд
трех
месяцев,
чт о—
трех
месяцев!
это
—
сплав
тогда
и
тепе рь,
я
двадцат ь
лет
своей
ж изни
ост авил
в
ка­
ба ке ...
В
каком
из
семи?
На
п ороге
—
недоуменное
явление
Сергея
Яковлевича.
—
Борис
Н ик ол аевич
рукопись
потерял,
—
говорю
я
спешно,
о б ъясняя
кр ик.
—
Вы
меня
простите!
—
Белый
к
нем у
навстречу.
—
Я
сам
временами
с лышу,
как
я
ужасно
кричу.
Но
—
перед
вами
погиб­
ший
человек.
—
Бор ис
Николаевич,
дорогой,
успокойтесь,
найдем,
от ыще м,
обойдем
все
места,
где
вы
сидели,
—
вы
же,
наверное,
куда-ни­
б удь
заходили?
Вы
ее,
наверное,
где-нибудь
оставили,
не
могли
же
вы
потерять
ее
на
улице
Бе лый,
упавшим
голо сом :
—
Боюсь,
что
мог.
—
Не
могли.
Это
же
вещь,
у
котор ой
есть
ве с.
Вы
где-нибудь
ее
уже
искали?
—
Не т,
я
пря мо
ки н улся
с юда.
—
Так
идем.
И
—
пошли.
И
—
п ошло!
Во-первых,
не
мог
точно
сказать,
в
которое
кафе
заходил,
в
к оторое
—
нет .
То
выходило,
во
все
захо­
дил,
то
—
ни
в
одно.
Подходим
—
то,
войдем
—
не
то.
И,
ничего
не
спросив,
только
обозрев,
ни
слова
не
с каз ав—
во н.
«Die
Herrschaften wünschen? (Господа желают?)».
Белый,
агрессивно
«Nichts! Nichts! (Ничего,
ниче г о!)».
Легкое
пожатие
кельнсрских
пле ч ей,
—
и
мы
опять
на
улице.
Но,
выйдя: «Авдруг
—
это?
Там
еще
вторая
з ала,
я
туда
не
заглянул».
Сережа,
великодушно.
«Зай­
дем
опя т ь?» Но и вторая зала
—
неузнаваема.
В
другом
ка фе
—
обратное:
убежден,
что
был,
—
и
стол
то т,
и
ок но
так ,
и
у
кассирши
та
же
брошь,
все
совпадает,
только
руко­
писи
нет.
«Aber der Негг war ja gar nicht bei uns (Но господин к
нам
во все
не
заходил), —
сдержанно-раздраженно
—
об ер.
—
310


П олчас а
назад?
За
эт им
ст олом?
Я
бы
помнил».(В
чем
не
сомне­
в ае мся,
ибо
Белый
—
красный,
с
взлетевшей
ш ля пой,
с
в злетев ­
шим и
волосами,
с
взлетевшей
тростью
—
действи те льн о
н езаб ы­
ва е м .) «Ich habe hier meine Handschrift vergessen! Manusknpt,
verstehen Sie? Hier, auf diesem Stuhl! Eine schwarze Pappe: Маррс!
(Я здесь забыл свою рукопись!
Манускрипт,
понимаете?
Зд есь
на
этом
стуле!
Черную
па пку!* —
кричит
все
бо лее
и
более
раскрас-
неваю щи йся
Бе лый,
стуча
па лкой .
—
Ich bin Schriftsteller,
russischer Schriftsteller! Meine Handschrift ist ailes für mich! (Я
—
писатель,
русский
писатель,
моя
рукопись
для
меня
—
вс ё!)»
—
Бо рис
Николаевич,
посмотрим
в
со сед нем,
—
спокойно
со­
ветует
Сережа,
мягко,
но
твердо
увлекая
его
за
пор ог,
—
тут
в едь
ряд ом
еще
о дно
есть.
Вы
ле гко
могли
перепутать.
—
Э то?
Ч тобы
я
в
эт ом
с идел ? (Ехидно:) Не -ет,
я
в
эт ом
не
си дел!
Эт о—
я вно
нерасполагающее,
я
бы
в
тако е
и
не
зашел.
(Упираясь палкой в асфальт.)
И
сейчас
не
зайду.
Сер ежа,
облегч ен н о:
—
Ну,
тогда
зайду
—
я.
А
вы
с
Мариной
здесь
постойте.
Стоим.
В ыход ит
с
пус т ыми
руками.
Белый,
торжествующе:
—
Вот
видите?
Разве
я
мог
в
такое
зайти?
Да
в
таком
кафе
не
то
что
рукопись,
—
руки-ноги
оставишь.
Разве
вы
не
вид ит е,
что
это
—
кокаин??w
Очередное
по
м ар шруту
—
просто
минуем.
Несмотря
на
на ши
увещевания,
даже
не
оборачивает
головы
и
явно
уско ряе т
шаг.
—
Но
почему
же
вы
даже
поглядеть
не
хо ти те?
—
Вы
не
заметили,
что
там
сидит
брюнет?
Я
не
говорю
вам,
что
тот
самый,
но,
во
всяком
сл уч ае,
—
из
тех .
Крашеных.
Пото­
му
что
так их
черных
вол ос
нет.
Ес ть
тол ько
так ая
черная
кра с ка.
Они
все
—
крашеные.
Это
их
тавро.
И,
о ста навлив аясь
посреди
тротуара,
с
страшной
у лыбко й:
—
А
не
проделки
ли
это
—
Доктора?
Не
п ов елел
ли
он
оттуда
моей
рукописи
пропасть:
упасть
со
стула
и
провалиться
сквозь
по л?
Чтобы
я
больше
н ик огда
не
писал
стихов,
потому
что
те­
пе рь
—
кончено,
я
уже
ни
строки
не
напи шу .
Вы
не
знаете
этого
человека.
Это
—
Д ьяв ол.
И,
под ним ая
трость,
в
такт,
ею
—
по
чем
попал о :
по
торцам,
прямым
берлинским
стволам,
по
решеткам,
и
вдруг
—
со
всего
размаху
ярости
—
по
огромному
желт о му
догу,
за
к отор ым,
во
весь
рос т
своего
самодовольства,
вырастает
лейтенант.
*Папка .
по -н емец ки
М арре,
а
Ра рре
бессмыслица.
Примеч
М.
Цве­
тае вой.
311


«Verzcihen Sic, Herr Leutnant, ich habe meine Handschrift
vcrloren. (Пр о стит е,
го с подин
лейтенант,
я
потерял
св ою
ру­
коп ись )».
—
«Ja was? (Что такое?)» — «Der Негг—
ist Dichter, ein
grosser russischer Dichter. ( Э то т
господин
—
поэт,
большой
р ус­
ский
поэ т)», —
спеш но
и
с
мольбою
опо вещ аю
я.
«Ja was?
Dichter? (Что такое?
Поэ т?)» —
и
—
не
снизойдя
до
обиды,
залив
со
всего
высока
своего
прусского
рос та
вс ем
своим
лейтенантс­
ким
п рез рени ем
этого
штатского
—
да
еще
русского,
да
еще
Dichter’а,
от тяну в
собаку
—
минует.
—
Д ьявол!
Д ьяв ол!
—
вопит
Белый,
бия
и
биясь.
—
Ради
бога,
Борис
Ник о лаевич ,
ведь
лейтенант
подумает,
что
вы
—
о
нем!
—
О
не м?
Пусть
успокоится.
Есть
толь ко
о дин
дьявол
—
Док­
тор
Штейнер.
И,
выпустив
эт от
последний
заряд,
совершенно
сп окой но:
—
Больше
не
буде м
искат ь .
Пропала.
И,
может
быть,
лучше,
что
пропала.
Вед ь
я,
по
существу,
не
поэт,
я
го ды
мо гу
не
писать,
а
кто
мож ет
не
писать
—
писать
не
смеет.
Зам еча ю,
что
в
м оем
повествовании
нет
никакого
crescendo.
Нет
в
повествовании,
потому
что
не
б ыло
в
жизни.
Наши
отно­
шен ия
не
развивались.
Мы
ср азу
н ачали
с
лучшего.
На
нем
и
простояли
—
весь
наш
недолгий
с рок.
Лично
он
меня
никогда
не
разглядел,
но,
может
бы ть,
больше
ощутил
меня,
мое
цело е,
живое
цел ое
моей
с илы,
чем
самый
вним ател ьны й
ценит ель
и
толкователь,
и,
мож ет
б ыть,
никому
я
в
жиз ни,
со
все й
и
всей
моей
любовью,
не
дала
с тольк о,
с кольк о
ему
—
прос ты м
присутствием
др ужб ы.
Пр исут ст вием
в
комнате.
Сопутствием
на
улице.
Возле.
Рядом
с
ним
я
се бя
всегда
чувствовала
в
сохранности
пол но го
анонимата.
Он
не
собой
был
занят,
а
своей
бе дой,
не
тольк о
данной,
а
от-
ро жде нно й:
бедой
своего
рождения
в
мир .
Не
э гои ст,
а
эгоцентрик
бол и,
неизлечимой
болезни
—
жиз ни,
от
котор ой
вот
тольк о
8 января 1934 года излечился.
Чтобы
не
забыть.
К
моему
имени-отчеству
он
приб ег ал
тол ь­
ко
в
крайних
случаях,
с
третьими
л ицам и,
и
всегда
в
третье м
лице ,
гов оря
обо
мн е,
не
м не,
со
мной
же
—
Вы,
просто
—
Вы,
312


только
—
Вы.
Мое
имя -о тч ество
для
нег о
б ыло
что- то
посторон­
нее,
для
посторонних,
со
м ной
нс
св яза нн ое,
с
той
мной,
с
ко то­
рой
так
сра зу
связал
себя
он,
условное
наименование,
кот орое
он
сра зу
забывал
наедине.
Я
у
него
звалась
Вы.
(Как у Каспара Гау-
зсра
сторож
звался
«der Du»*.)
И,
в
нашем
случае,
он
был
пра в.
Имя,
ведь,
остан ав л ива ет
на
человеке,
другом,
именно
—
этом.
Вы
—
включает
всех,
включа­
ет
вс е.
И
еще:
имя
разграничивает,
имя
это
яв но
—
не-я.
Вы
(как
и
ты)
это
тот
же
я.
(«Вы не думаете,
чт о? ..»
Чит а й: «Я думаю,
что...») Вы—
включительное
и
собирательное,
и мя-о тчеств о
—
отграничительное
и
исключительное.
И
еще:
что
ему
б ыло
«Марина Ивановна»
и
даж е
Мар ина,
когда
он
даже
со бствен ны м
ни
Борисом,
ни
Андр еем
себя
не
ощутил,
ни
с
одним
из
них
себ я
не
отождествил,
ни
в
одном
из
них
себя
не
узнал,
так
и
прокачался
всю
жизнь
между
наречен­
ным
Борисом
и
сотворенным
Андреем,
отзываясь
только
на
я.
Так
я
и
о стал ась
для
н его
«Вы», та Вы,
ко торая
в
Б ерл ине,
Вы
—
неизбежно-второго
лица.
Вы
—
присутствия,
наличности,
очности,
потому
что
он
ме ня
так
скоро
и
забыл,
иб о,
р асск азы вая
обо
мн е,
он
должен
был
неминуемо
говорить
«Марина Иванов ­
на», а с Мариной Ивановной он никогда никакого дела не имел.
Ед инс тв енный
ра з,
когда
он
меня
назвал
по
имени,
было,
к ог­
да
он
за
мной
в
нашу
первую
«Pragerdiele» повторил слово « Т а­
руса».
Меня
назвал
и
позвал.
Двойственность
его
не
только
сказалась
на
Борисе
Николае­
вич е
Бугаеве
и
Андрее
Белом,
она
бы ла
вы зв ана
и ми.
—
С
кем
говорите?
Со
мной,
Бо рис ом
Николаевичем,
или
со
мной,
Андре­
ем
Белым?
Конечно,
и
каждый
пиш ущ ий,
и
я,
например,
могу
сказать:
с
кем
говорите,
со
мно й, «Мариной Цветаевой», или
м ной
—
мно й
(я,
Марина
Ив анов на,
для
себя
так
же
не
суще­
ствую,
как
для
Андрея
Белого);ноиМарина
—
я,
и
Ц ветаев а
—
я,
знач ит ,
и
«Марина Цветаева»
—
я.
А
Бе лый
должен
был
разры­
ваться
меж ду
нар е чен ным
Борисом
и
самовольно-осозданным
Андреем.
Разорвался
—
навек.
Каждый
литературный
псевд о ним
прежде
в сего
отка з
от
отче­
ства,
ибо
отц а
не
включает,
исключает.
Максим
Горький,
Андрей
Белый
—
кто
им
оте ц?
Каждый
псевдоним,
подсознательно,
—
отка з
от
преемствен­
ности,
потомственности,
сыновнести.
Отказ
от
отца.
Но
не
тол ь­
ко
от
о тца
отказ,
но
и
от
святого,
под
защиту
которого
п ост ав лен,
*Ты (н ем.).
313


и
от
веры,
в
к оторую
был
крещен,
и
от
собственного
младенче­
ств а,
и
01 матери,
звавшей
Бор я
и
ника ког о
«Андрея»
нс
знавшей,
отказ
от
вс ех
кор не й,
то
ли
церковных,
то
ли
кровных.
Avant moi
le déluge!* Я
—
сам!
Полная
и
страшная
свобода
маски:
л ичи ны:
не-св оего
ли ца.
Полная
безответственность
и
полная
беззащитность.
Не
это го
ли
искал
Андрей
Белый
у
доктора
Штейнера,
не
отца
ли,
со еди няя
в
нем
и
за щитн ика
земного,
и
заступника
не­
бесного,
от
кот орых ,
обоих,
на
за ре
своих
дне й
с толь
вдохновен­
но
и
дерзновенно
отрекся?
Безотчесть
и
б еспоч венн ость ,
ибо,
как
почва,
Россия
сл ишк ом
все
без
исключения,
чтоб ы
т олько
собою,
на
се бе,
продержать
че­
ловека.
«Родился в России», это почти что
—
родился
везде,
роди л­
ся
—
нигде.
Ничего
о дино че
его
вечной
обступленности,
обсмотренности,
обслушанности
я
не
знала.
На
него
смотрели,
верней:
его
см от­
рели,
как
спектакль,
сразу,
после
за нав еса
бросая
его
одн ого,
как
огромный
Императорский
театр,
где
остаются
одн и
мыши.
А
смотреть
было
на
чт о.
Всякая
земля
под
его
ногою
станови­
ла сь
теннисной
площадкой:
ракеткой:
ладонью.
Земля
его
как
будто
отдавала
—
туда,
откуда
бросили,
а
то
—
опя ть
возвраща­
ло.
Просто,
им
небо
и
земля
играли
в
мяч.
Мы
—
смотрели.
Его
дов ерчи во сть
равнялась
только
его
недоверчивости.
Он
до ве рял
—
вверялся!
—
первому
встречному,
но
что-то
в
нем
не
доверяло
—
лучшему
дру гу.
Потому
их
и
не
было.
Как
он
всегда
боя лся:
задеть,
помешать,
оказаться
лиш ним!
Как
даже
не
вовремя,
а
раньше
вре м ени
—
исчезал,
тут
же,
по
мнительности
своей,
выдумав
себе
срочное
дело,
кот орое
оказы­
валось
сидением
в
первом
встречном
осточертелом
каф е.
Ка­
ко й—
опе реж ающи й
вход—
опережающий
вз гляд ,
сами
гла за
опе реж ающи й
ст рах
из
гл аз,
страх,
которым
он
как
щупальцами
ощупывал,
как
рукой
об ш аривал
и,
в
нетерпении
придя,
как
мет-
*После меня
-
потоп!(фр.).
314


лой
обмахивал
пол
и
стены
—
всю
почву,
весь
воздух,
всю
атмос­
ф еру
данной
комнаты,
страх
—
меня
бы
первую
ввергший
в
стол­
бняк,
есл и
бы
я
разом,
вс кочив
на
обе
ноги,
не
дав
себе
поня ть
и
подпасть
—
на
его
страх,
как
Дуров
на
зл ого
дога : «Борис Нико­
лаевич!
Господи,
как
я
вам
рада!»
Страх,
сменявшийся
—
каким
сиянием!
Не
зн аю
его
жизни
до
меня,
знаю,
что
передо
мно ю
был
за т­
р авлен ный
человек.
Затравленность
и
умученность
ве дь
вовсе
не
тр ебую т
тр авит елей
и
му чи тел ей,
для
них
достаточно
самых
пр о­
с тых
нас,
если
тол ько
перед
на ми
—
не-свой:
негр,
дикий
зверь,
марсианин,
п оэт,
призрак.
Не-свой
рожден
затравленным.
О
Белом
всегда
говорили
с
интонацией
«бедный». «Ну,
как
вч ера
Белый?» — «Ничего.
Как
будто
немножко
лучше».
Ил и:
«А Белый нынче был совсем хорош» .
Как
о
трудно-больном.
Безнадежно-больном.
С
тем
пус ть
к рохот ны м,
пусть
йот ов ым,
но
непременным
оттенком
превосходства:
здоровья
над
болезнью,
здравого
смысла
над
безу ми ем », нормы —
хот я
бы
над
сам ым
прек р асным
казусом.
Остаетс я
последнее:
веч ерн е-ноч ная
поездка
с
ним
в
Шарлот­
тенбург.
И
это
последнее
ост ал ось
во
мне
совер ш енны м
сновиде­
нием.
Просто
—
как
схватило
дух,
так
до
самого
по дъез да
и
не
отпустило,
как
я
до
самого
подъезда
не
отпустила
его
рук и,
ко то­
рую
на
э тот
раз
—
сама
взяла.
Помню
тол ько
расступающиеся
ст ат уи,
рассекаемые
перекре­
стки,
кру то
огибаемые
площади
—■
се ризн у
—
розовизну
—
гол у­
бизну...
Сл ов
не
помню,
кроме
от р ывист ог о: «Weiter! Weiter!»* —
зву­
чащего
совсем
не
за
пр ед елы
Берлина,
а
за
пределы
земли.
Думаю,
что
в
этой
поездке
я
впе р вые
уви де ла
Белого
в
его
ос­
новной
ст их ии:
по лет е,
в
родной
и
ст рашн ой
его
стихии
—
пустых
пространств,
потому
и
руку
взяла,
чтобы
еще
удержать
на
земле.
Ря дом
со
мн ой
сидел
пле нны й
дух .
Как
это
б ыло?
Этого
вовсе
не
бы ло.
Прощания
вовсе
не
было .
Было
—
исчезновение.
‘Дальше!
Д альш е! (мм.)
315


Думаю,
его
просто
увезли
—
друзья,
так
же
прос тор а
неуют­
ное
немецкое
мор е,
как
раньше
в
то
сам ое
Zossen, и он так же
просто
дал
себя
увезти.
Белый
всякого
встречного
при ним ал
за
судьбу
и
всякое
случайное
жилище
за
сужденное.
Од но
зн аю,
—
что
я
его
не
провожала,
а
не
проводить
я
его
не
мог ла
тольк о
потому,
что
не
знала,
что
он
едет.
Думаю,
он
и
сам
до
последней
секунды
не
зн ал.
А
дальше
уже
нач инает ся
—
танцующий
Белый,
каким
я
его
не
видела
ни
р азу
и,
наверное,
не
увидела
бы,
миф
танцующего
Бе лого,
о
котором
так
глуб око
ска зал
Ходасевич,
вообще
о
нем
сказавший
лучше
нел ьз я,
и
к
чьему
толкованию
танцующего
Бе­
лого
я
прибавлю
только
одн о:
фокстрот
Белого—
чи стей шее
хлыстовство:
даже
не
свистопляска,
а
(мое слово)
—
христопляс-
ка,
то
е сть
оп ять -так и
«Серебряный голубь», до которого он,
к
сорока
годам,
физически
д о танц евался .
Со
своего
моря
он
мне
не
писал.
Но
был
еще
од ин
привет
—
по след н ий.
И
про щ ание
в се-т аки
бы ло
—
и
какое
бел ов ск ое!
В
ноябре
1923 года—
вопль,
письменный
вопль
в
четыре
страницы,
из
Берлина
в
Пр агу: «Голубушка!
Родная!
Только
Вы!
Только
к
Вам !
Най дит е
комнату
рядом,
где
бы
Вы
ни
были
—
ря­
дом,
я
не
буд у
мешать,
я
не
буду
заходить,
мне
тольк о
нуж но
знать,
что
за
стеной
—
живо е
—
живое
те пло!
—
Вы.
Я
измучен!
Я
истерзан!
К
Вам
—
под
крыло!»(Итакдалее,
и
так
далее,
пол­
ные
четыре
страницы
лирического
вопл я
вперемежку
с
мла ден-
чески-беспомощными
практическими
указаниями
и
даже
описа­
ниям и
вожделенной
комнаты:
чтобы
был
стол,
чтоб ы
это т
стол
сто ял,
чтобы
было
окно,
куда
глядеть,
и,
ес ли
возможно,
—
не
в
стену
квартирного
дом а,
но
если
мое
—
в
такую
ст ену,
то
пусть
и
его ,
ниче го ,
лишь
бы
рядом .) «Моя жизнь этот год
—
кошмар.
Вы
мое
единственное
сп асени е.
Сд ела йте
чуд о!
Устройте!
Ук ро йте!
Найдите,
на йди те
комнату».
Тотчас
же
ответила
ему ,
что
комната
имеется:
ряд ом
со
мной,
на
высоком
пражском
холму
—
Смих ов е,
что
из
ок на
дере вь я
и
316


просторы?косогоры,
ов раги ,
старики
и
ребята
пускают
змеев,
что
и
мы
будем
п ус кат ь...
Что
М.
Л.
Слоним
почти
наверное
устроит
ему
чешскую
стипендию
в
тысячу
крон
ежемесячно,
что
об еда ть
будем
вместе
и
нико г да
не
будем
ес ть
овса,
что
заходить
буд ет,
когда
захочет,
и
даже,
ес ли
захочет,
нс
выходить,
ибо
он
мне
до­
рож е
дорогого
и
роднее
родного,
что
в
Праге
археологическое
светило
—
восьмидесятилстний
Кондаков,
что
у
меня,
кроме
Кондакова,
есть
друзья,
кот орых
я
ему
пода рю
и
даже,
ес ли
ну ж­
но,
отд ам
в
ра б ств о...
Ч его
не
написала!
Всё
написала!
К омн ата
жд ала,
чеш ск ая
стипендия
ждала.
И
че хи
ждали.
И
друзья,
обреченные
на
рабство»
ждали.
Ия
—
ждала.
Чер ез
несколько
дней,
раскрывши
«Руль», читаю в отделе
хр оник и,
что
такого-то
ноября
1923 года отбыл в Советскую Рос­
сию
писатель
Андрей
Белый.
Такое-то
ноября
б ыло
так им-то
ноября
его
во пля
ко
м не.
То
есть
уехал
он
име нно
в
тот
день,
ко гда
писал
ко
мне
то
пись мо
в
Прагу.
Может
бы ть,
в
веч ер
того
же
дня .
—
А
ме ня
он
все-таки
когда-нибудь
в с поми нал?
—
спросила
я
в
1924 году одного из последних очевидцев Белого в Берлине,
приехавшего
в
Прагу.
Тот,
с
заминкой...
—
Д а...
но
странно
как-т о .
—
То
ест ь
как
—
ст ранно ?
—
А
—
так : «Конечно,
я
люблю
Цветаеву,
как
же
мне
не
лю­
бить
Цветаеву:
когда
она
т оже
дочь
профессора...»
Са ми
посу­
дите,
что...
Но
я,
мо лча,
посудила
—
иначе.
Больш е
я
о
нем
ничего
не
слыхала.
Ни че го,
кро ме
с му тных
слух ов ,
что
живе т
он
г де-то
под
Мос­
кв ой,
не
то
в
Серебряном
Бо ру,
не
то
в
Зве ниго род е
(еще порадо ­
валась
ч удн ому
н аз в ан ию!), пишет много,
печатает
ма ло,
в
совре­
менности
нс
участвует
и
порядочно-таки
—
забыт.
317


(Geister au f déni Gange)
. . . Und er hat sich losgemacht!*
10-го
января
1934 года мой восьмилетний сын Мур,
хватая
запретные
«Последние новости»:
—
Мама!
У мер
Андрей
Белый!
—
Что???
—
Н ет,
не
там,
где
покойники.
Вот
зде сь.
Между
эти м
возгласом
моего
восьмилетнего
сына
и
тог да ш­
ней
молитвой
моей
трехл е тн ей
дочери
—
вся
моя
молодость,
быть
может,
—
вся
моя
жизнь.
Умер
Андрей
Белый
«от солнечных стрел», согласно своему
пророчеству
1907 года .
Зо лот ому
блеску
верил,
А
умер
от
солнечных
стрел...
—
то
есть
от
последствий
солнечного
удара,
случившегося
с
ним
в
Ко к теб еле,
на
бывшей
да че
Волошина,
ныне
писательском
доме.
Перед
смер т ью
Белый
просил
кого-то
из
друзей
прочесть
ему
эти
стихи,
эт им
в
последний
раз
опережая
события:
наше
посмерт­
ное,
эт их
его
солнц,
со пост авл ение:
свое
посмертье.
Господа,
вглядитесь
в
два
посл ед них
портрета
Андрея
Белого
в
«Последних новостях».
Вот
на
вас
по
к аки м-то
мосткам,
отделяясь
от
какого-то
зд а­
ния,
с
тро ст ью
в
руке ,
в
застывшей
позе
полета
—
и дет
человек.
Че ло век?
А
не
та
последняя
форма
человека,
ко тора я
остается
п осле
со жж ения:
дохнешь—
ра ссы п ется.
Не
чистый
дух?
Да,
дух
в
пальто,
и
на
пальто
шес ть
пуговиц—
считала,
но
ка кой
счет,
како й
вес
когд а- либо
к ого- либо
убе ди л?
разубедил?
Случайная
фотография?
Прогулка?
Не
знаю,
как
другие,
я,
толь ко
взглянув
на
этот
сни мок ,
сразу
наз вал а
его :
переход.
Та к,
а
це
инач е,
тем
же
шагом,
в
той
же
старой
шляпе,
с
той
же
трос ­
ть ю,
оттолкнувшись
от
т ого
же
здания,
по
тем
же
мо стк ам
и
так
же
перехода
не
заметив,
перешел
Андрей
Белый
на
тот
свет.
Этот
снимок
—
астральный
снимок.
'*(Духи в сенях)
И
он
осв об оди лся ! (нем.)
318


Другой:
одно
лицо.
Чело веч ес кое ?
О
нет.
Глаза-
челове­
ческие?
Вы
у
чел о века
видали
такие
глаза?
Нс
ссылайтесь
на
неясность
отпечатка,
плохость
га зетн ой
бумаги,
и
т.
д.
Все
это,
все
эти
газетные
из ъя ны,
на
этот
раз,
на
этот
редкий
раз
по­
эту
—
по слу жи ло.
На
нас
со
страницы
«Последних новостей»
глядит
ли цо
духа,
с
просквоженным
тем
светом
глазами.
На
нас
—
сквозит.
На
панихиде
по
нем
в
Сергиевском
Подворье,
—
православ­
ных
проводах
сожженного,
которыми
мы
об яза ны
заботе
Ходасе­
вича
и
христианской
шир оте
о.
Сергия
Булгакова,
—
на
панихиде
по
Белом
был о
всего
семнадцать
человек—
сч ит ала
по
с ве­
чам
—
с
де сято к
из
пишущего
мира,
остальные
завсегдатаи.
Ни­
к ого
из
писателей,
связанных
с
ним
не
тольк о
временем
и
ремес­
лом,
но
долгой
личной
дружбой,
кроме
Хо д асевич а,
не
было.
Зато
с
умилением
обнаружила
сред и
стоявших
Соломона
Гитма-
новича
Капл уна,
издателя,
пришедшего
в
последний
раз
прово­
дить
своего
трудного,
неуловимого,
подчас
невын оси мо го
опека­
ем ого
и
писателя.
Убеждена,
что
не
ме нь ше,
чем
я,
и
бо ль ше,
чем
всем
нам,
порадовался
ему
и
сам
Белый.
Странно,
я
все
вр емя
забывала,
в ер нее,
я
ни
разу
не
осозна­
ла,
что
гроба
—
нет,
что
его
—
нет:
казалось
—
о.
Сергий
его
только
заст ит ,
отой де т
о.
Сергий
—
и
я
увижу
—•
увидим
—
и
настолько
сильно
было
во
мне
это
чув ств о,
что
я
несколько
раз
ло вила
се бя
на
м ыс ли: «Сначала все,
потом—
я.
Прощусь
по­
следняя...»
До
то го,
должно
быть,
эта
панихида
была
ему
необходима
и
до
т ого
сильно
он
на
ней
присутствовал.
И
ни когд а
еще ,
может
быть,
я
за
всю
св ою
жиз нь
с
так им
рве ­
нием
и
о соз нан ием
не
повторяла
за
священником,
как
в
э той
тем­
но й,
от
пустоты
огромной
церкви
Сергиевского
Подворья,
над
мер ещащ имся
гробом
за
тридевять
земель
с ожж енн ого:
—
Упокой,
Гос поди,
душу
новопреставленного
раба
твоего
—
Б ори са.
Post Scriptum.
Я
иногда
думаю,
что
конца
—
нет.
Так
у
меня
бы ло
с
Ма ксом ,
когда,
много
спустя
по
окончании
мое й
рукописи,
все
еще
доле­
та ли
о
нем
какие-то
в ести,
как
последние
от
него
приветы.
319


В ч ер а, 26 февраля,
Сергей
Яковлевич,
вечером,
мне:
—
До стал
«После Разлуки».
Прочел
ст ихи
—
ва м.
—
Как
—
мне?
Вы
ш ути те!
—
Это
вы
—
шутите,
нс
можете
же
вы
не
пом нит ь
эт их
с ти­
хов .
Последние
стихи
в
книге.
Единственное
посв ящ ение.
Бо ль­
ше
никому
нет.
Все
еще
не
веря,
бе ру
в
руки
и
на
последней
странице,
в
по­
ст епенност и
уз нава ния ,
читаю:
М.
И.
Цветаевой
Неисчисляемы
Орбиты
серебряного
прискорбия.
Где
праздномыслия
По ви сли
тучи.
Среди
них
—
Тих о
пою
стих
В
неосязаемые
угодия
Ваших
образов.
Ваши
молитвы
—
Малиновые
мелодии
И
—
Неп об ед имые
Ритмы.
Цоссен, 1922года
1934


НЕЗДЕШНИМ
ВЕЧЕР
Над
Петербургом
стояла
вьюга.
Именно
—
с тояла :
как
кружа­
щийся
волчок
—
или
кружащийся
ребен ок
—
или
пожар.
Белая
сила
—
уносила.
Унесла
она
из
памяти
и
ул ицу
и
дом,
а
меня
до не сла
—
поста­
вила
и
оставила
—
прямо
по ср еди
за лы
—
размеров
вокзальных,
бальных,
музейных,
сновиденных.
Та к,
из
вь юги
в
залу,
из
белой
пу ст ыни
вьюги
—
в
желтую
пу­
стыню
залы,
без
промежуточных
инстанций
подъездов
и
ввод­
ных
предложений
слуг.
И
в от,
с
конца
зал ы,
далекой
—
как
в
обратную
сторону
би­
нокля,
огромные
—
как
в
настоящую
его
сто р ону
—
во
весь
глаз
воображаемого
бинокля
—
глаза.
Над
Петербургом
стояла
вью га
и
в
э той
вьюге
—
не под вижно
как
две
планеты
—
сто яли
глаза.
Ст ояли ?
Н ет,
шли.
Завороженная,
не
за ме чаю,
что
сопутствую­
щее
им
тело
тронулось,
и
осознаю
это
только
по
бе зумн ой
ре зи
в
глазах,
точно
мне
в
глазницы
в огн али
в есь
бин окл ь,
к раем
в
край.
С
того
ко нца
залы
—
неподвижно-как
две
планеты
—
на
ме ня
шли
глаза.
Глаза
были
—
здесь.
Передо
мной
с тоял
—
Кузмин.
Гл аза
—
и
боль ше
ни чего.
Г лаза
—
и
все
ост аль но е.
Этого
ос­
тального
б ыло
мало:
п очти
н и чего.
Но
голос
не
был
здесь.
Голос
точно
не
поспел
за
глазами,
го­
лос
шел
еще
с
того
кон ца
залы
—
и
жиз ни,
—
а,
может
быть,
я,
поглощенная
глазами,
не
поспевала?—
первое
чувство
от
э того
голо са:
со
мной
го во рит
человек—
через
ре ку,
а
я,
как
во
с не,
11—3257
321


все-таки
слышу,
как
во
сне
---
потому
что
эго
нужно
все-таки
слышу.
...Мы
все
читали
ваш и
стихи
в
«Северных Записках».. .
Это
была
такая
радость.
Когда
видишь
ново е
имя,
дум а ешь:
еще
с ти­
хи,
вообще
стихи,
устное
изложение
чув с тв.
И
большею
час­
тью
—
чу жих.
Или
сл ова
—
чужие.
А
тут
сразу,
с
первой
стро­
ки—
св ое,
сила.
«Я знаю правду!
Все
п ре жние
правды
—
п рочь!»...
И
это
мы
почувствовали
—
все.
—
А
я
пятнадцати
лет
читала
в аше
«Зарыта шпагой
—
не
лопа­
той
—
Манон
Л е ско!».
Даже
не
чи та ла,
мне
это
говорил
наизусть
мой
вроде
как
жених,
за
кот оро го
я
потом
не
вышла
замуж,
именно
потому,
что
он
был
—
лопата:
и
боро да
ло пато й,
и
вообще...
Кузмин,
ис пуг анно :
—
Бо -р о-да?
Бородатый
жених?
Я,
со зн авая,
что
пугаю:
—
Лопатный
кв адр ат,
оклад,
а
из
оклада
бессо в ес тно -чес тны е
гол убы е
глаза.
Да.
И
ког да
я
от
не го
же
у зн ала,
что
есть
такие,
ко­
торых
зарывают
ш паг ой,
таки е,
которые
зарывают
шпагой
—
«А меня лопатой
—
ну
не т!»...
И
како й
в
э том
восхитительный,
всего
старого
мира
—
вызов,
в сего
того
ве ка
—
формула: «Зары­
та
шпагой
—
не
лопатой
—
Мано н
Леско!».
Ведь
все
ра ди
это й
строки
написано?
—
Как
всякие
стихи
—
ради
по след ней
с трок и.
—
Кот орая
прихо дит
пе рв ой.
—
О,
вы
и
это
знаете!
О
К уз мине
в
Москве
шли
лег енды .
О
каждом
поэте
идут
ле­
генды,
и
слагают
их
все
та
же
зав ист ь
и
злостность.
Припев
к
слову
Кузмин
был
«жеманный,
мазаный».
Жеманности
не
было:
б ыло
природное
изящество
чужой
особи,
особое
изящество
костяка
(ведь и скелет неравен скеле­
ту,
не
только
ду ши !), был отлетающий мизинец чаепития
—
так
в
XVIII веке держал шоколадную чашку освободитель Америки
Лафайет,
таК
в
Консьержерии
из
оловянной
кружки
пил
наиму ­
же ств ен нейший
п оэт
Андрей
Шенье
—
были,
кроме
личного
изя щес тва
кост яка—
физическая
традиция,
физический
пере­
жито к , «манерность»
—
ро жд енная .
Была
—
севр ска я
чашка.
Был
в
Петербурге
XX века
—
француз
с
Мартиники
—
XVIIl-ro.
322


О
«мази»
же.
Мазь—
была.
Ровная,
прочная,
темно-коричне­
в ая,
маврова,
мулатова,
Господо-Богова.
Только
не
«намазан»
был ,
а
—
вымазан,
и
даже
—
выварен:
в
адовом
ли
ко фе
лириче­
ской
бессонницы,
в
оре хов ом
ли
настое
всех
сказок,
в
наслед­
ственной
ли
чужеземной
прикрови
—
не
знаю.
Зна ю
толь ко,
что
ровнее
и
коричневое,
ко р ичн евее
—
и
ровнее
—
и
роднее
—
я
крас ки
на
лице
не
вид ела .
Разв е
на
лице
нашего
шоколадного
до ма
в
Трехпрудном.
Но
из
это го
кофейного
цыганского
навара,
за г ара,
иде т
на
ме ня
другое
родное
си ян ие:
серебро.
Костюм
был
серебряный,
окруж ен ие
сновиденно-невесомых
и
с новид е нно-с воб о дных
движений
было
—
серебряное,
рукав ,
из
которого
цыганская
рука—
серебряный.
А
может,
и
серебряным-то
был
(простой
серый
скучный)
рукав
—
от
цыга нс тва
руки?
А
может
быт ь
—
от
серебряного
Петербурга—
серебро?
Так
или
иначе—
в
два
цвета,
в
две
краски
—
ореховую
и
серебряную
—
и
третьей
не
было.
Но
что
было
—
к ольц а.
Не
ручные
(наперстные), если и
б ыли
—
не
по мню
и
не
о
них
говорю,
и
не
ушные
—
хотя
к
это­
му
лицу
пристали
бы
как
припа янны е,
были
—
в олосяны е .
С
гладкой
небольшой
д ра го ценной
головы,
от
уха
к
виску,
два
волосяных
начеса,
дававших
на
висках
по
полукольцу,
почти
кольцу
—
как
у
Карм ен
или
у
Тучкова
IV, или у человека,
за­
стигнутого
бурей.
Вот
он
закурил
папиросу,
и
ореховое
л ицо
его
с
малиновой
змейкой
улы бк и—
как
сквозь
г олуб ую
за ве су...
(А где -то
зав е­
са
—
дымовая.
Январь
1916 года .
Война.)
Занеся
голову
на
низкую
спинк у
див ана
и
природно,
как
лань,
красуясь...
Но
вд руг
к р асован ию
конец:
—
Вы,
вы
ме ня
простите...
Я
все
время
здесь
кого-то
видел
—
и
я
его
не
вижу
—
уже
не
вижу
—
он
тол ько
что
был
—
я
его
ви­
дел
—
а
теперь...
Исч ез но вение
видения.
—
Как
вам
пон рав ился
Миха ил
Ал ек се евич?
—
мне
—
моло­
дой
хозя ин ,
верней
—
оди н
из
молодых
хоз яев ,
потому
что
их
—
двое:
Сережа
и
Лёня.
Лёня
—
поэт,
Сережа
—
путешественник,
и
дружу
я
с
Сережей.
Л ёня
—
поэтичен,
Сережа
—
нез,
и
дружу
я
с
Сереж ей.
Сер еже
я
р асска зыв аю
про
свою
маленькую
дочь,
оставшуюся
в
Москве
(первое расставание)
и
которой
я.
как
ку-
525


псц
в
сказке,
об еща ла
привезти
красные
башмаки,
а
он
мне
—
про
верблюдов
своих
пустынь.
Ле ня
для
меня
сли шк ом
хр упо к,
нежен...
цветок.
Старинный
томик
«Медного всадника»
держит
в
р уке
—
как
цветок,
слегка
отставив
р уку
—
саму,
как
цветок.
Что
можно
сделать
такими
руками?
Кро ме
тог о,
я
Лёне
я вно
должна
не
нравиться
—
он
все
время
р ав няет
мен я,
мою
простоту
и
прямоту,
по
ахматовскому
(тогда!)
излому
—
и
все
не
сходится,
а
Сережа
меня
ни
по
чем у
не
ра вня­
ет
—
и
все
сходится,
то
есть
сошлись
—
он
и
я
—
с
первой
мину­
ты:
на
его
пустыне
и
моей
дочери,
на
самом
любимом.
Лё ню
чи сто
физически
должен
разд раж ать
мой
моско вс ки й
говор:
—
с па сибо
—
ладно
—
т акое,
которое
он
неизменно
от­
ме ча е т: «Настоящая москвичка!»—
что
меня
уже
начинает
злить
и
уже
заставляет
эту
московскость
—
усиливать,
так
что
с
Л ёней,
гладкоголовым,
точным,
точеным
—
я,
в ь ющаяся
в
скоб­
ку,
со
своим
«пуще»
и
«гуще»
—
немножко
вроде
московского
ямщика.
Сейчас
мы
с
Сер е жей
ушли
в
кабинет
его
отца
и
там
беседу ем .
—
Как
вам
нравится
Кузмин?
—
Лучше
нель з я:
про ще
н ельз я.
—
Ну,
это
для
Кузмина
—
редкий
комплимент...
Сижу
на
шкуре
белого
медведя,
он
стоит.
—
А,
так
вот
вы
где?
—
важный
пож ил ой
голос.
О тец
Сережи
и
Л ёни,
известный
строитель
знаменитого
брон ен осц а
—
высо­
кий ,
важный ,
иронический,
ласковый,
неотразимый
—
кот орого
про
себя
зо ву
—
лорд .
—
Почему
поэты
и
п оэ тессы
всегда
садят ся
на
п ол?
Разве
это
удо бн о?
Мне
ка жется,
в
кресле
гора з до
приятнее...
—
Так
ближе
к
огн ю.
И
к
медведю.
—
Но
медведь
—
белый,
а
платье
—
т емн ое:
вы
вся
будете
в
в олос ах.
—
Если
вам
н епри ят но,
что
я
с ижу
на
п олу,
то
я
могу
се сть
на
стул!
—
я,
уже
ж естким
г олосом
и
с
уже
жаркими
от
близких
слез
глазами
(Сережа,
укоризненно:«Ах,
п а па !..»).
—
Что
вы!
Что
вы!
Я
очень
рад,
ес ли
вам
та к—
прия т но.. .
(Пауза .)
И
по
эт ой
шкуре
же
все
ходят...
—
Crime de lèse-Majesté! То же самое,
что
ходить
по
лилия м.
—
Когда
вы
до стато чн о
изъ явит е
ему
св ое
сочувствие,
мы
пройдем
в
гостиную
и
вы
нам
почитаете.
Вас
очень
хочет
видеть
Есенин
—
он
только
что
приехал.
А
вы
знаете,
что
сейч ас
пр о­
и зошл о?
Но
это
н ес кольк о...
вольно.
Вы
нс
рассердитесь?
324


Испуганно
молчу.
—
Нс
бойтесь,
это
просто—
смешной
случай.
Я
тол ько
что
в ерн улся
домой,
вхожу
в
гостиную
и
вижу:
на
банкетке
—
п осре­
ди
комнаты
—
вы
с
Лё ней,
обнявшись.
Я:
—
Ч то- о-о?!
Он,
невозмутимо:
—
Да,
обняв
друг
друга
за
пле чи
и
сд вину в
го ло вы:
Л ёнин
черный
затылок
и
ваш
светлый,
кудрявый.
Много
я
вид ел
по­
это в
—
и
поэтесс
—
но
все
же,
приз нат ь ся,
удивился...
Я:
—
Это
был
Есенин!
—
Да,
это
был
Е сенин,
что
я
и
выяснил,
обогнув
б анкетку .
У
вас
со вер шен но
одинаковые
затылки.
—
Да,
но
Есенин
в
г олуб ой
рубашке,
а
я...
—
Этого,
признаться,
я
не
разглядел,
да
из-за
волос
и
рук
ни­
чего
и
вид но
не
было.
Лён я.
Есенин.
Неразрывные,
неразливные
друзья.
В
их
лице ,
в
с толь
разительно
—
разных
лицах
их
со ш лись,
сл илис ь
две
расы,
два
класса,
два
мира.
Сошлись
—
через
все
и
вся
—
поэты.
Лёня
ездил
к
Есенину
в
деревню,
Есени н
в
Петербурге
от
Лён и
не
выходил.
Так
и
ви жу
их
две
сдви нут ые
голов ы
—
на
гос­
т иной
банкетке,
в
хорошую
мальчишескую
обнимку,
ср азу
пре­
вращавшую
банкетку
в
шк ольн ую
парту...
(Мысленно и медленно
обхожу
ее :) Лёнина черная головная гладь,
Есенинская
сплошная
кудря,
курча,
Есенинские
васильки,
Лёнины
карие
м инд али ны.
Приятно,
когда
обратно
—
и
так
б ли зко.
Удовлетворение,
как
от
редк ой
и
полной
рифмы.
По сле
Лё ни
о стал ась
книжечка
стихов
—
таких
простых,
что
у
меня
серд це
сжалось:
как
я
ничего
не
по няла
в
этом
эст ете,
как
эт ой
внешности
—
поверила.
С ижу
в
той
желтой
за льной —
может
быть,
от
Сережиных
верблюдов
—
пустыне
и
читаю
стихи,
не
читаю
—
говорю
наизусть.
Читать
по
тетрадке
я
стала
т ольк о,
когда
перестала
их
знат ь
наизусть,
а
знать
пе р естала,
когда
говорить
п ер ест ала,
а
го­
ворить
перестала
—
ког да
пр осит ь
пер ест ал и,
а
про с ить
переста­
ли
с
1922 года
—
моего
отъезда
из
России.
Из
мира,
где
мои
сти ­
325


хи
кому-то
нужны
были,
как
хлеб,
я
попала
в
мир,
где
ст ихи
—
нико му
не
нужны,
ни
мои
ст ихи,
ни
вообще
стихи,
нуж ны
—
как
десерт:
ес ли
десерт
кому-нибудь
—
нужен...
Читаю
в
первую
голову
св ою
боевую
Германию:
Ты
ми ру
отдана
на
травлю,
И
сч ета
нет
твоим
врагам.
Ну,
как
же
я
те бя
оставлю?
Ну,
как
же
я
те бя
предам?
И
где
возьму
благоразумье:
«За око
—
око,
кр овь
—
за
кр ов ь»?
Германия,
мое
безумье!
Германия,
моя
любовь!
Ну
как
же
я
те бя
отвергну,
Мой
столь
гонимый
Vaterland,
Где
все
еще
по
Кёнигсбергу
Проходит
узколицый
Кант.
Где
Фауста
н ового
л елея
В
другом
заб ыт ом
городке
—
Geheimrat Goethe по аллее
Проходит
с
веточкой
в
руке.
Ну
как
же
я
тебя
о трину ,
Моя
г е рманск ая
зве зда ,
Когда
л юбить
наполовину
Я
не
научена,
когд а
От
песенок
твоих
в
восторге
Не
слышу
л ейтен антск их
ш пор,
Ког да
мне
свя т
Святой
Георгий
Во
Фрейбурге,
на
Schwabentor,
Ко гда
меня
не
ду шит
зл оба
На
Кай зе ра
взлет евш и й
ус,
—
Когда
в
влюбленности
до
гроба
Тебе,
Герма н ия,
клянусь!
326


Нет
ни
волшебней,
ни
премудрей
Тебя,
благоуханный
край.
Где
чеш ет
золо ты е
кудри
Над
вечным
Рейном
—
Лорелей.
Эти
сти хи
Германии
—
мой
первый
от вет
на
войн у.
В
Москве
эти
стихи
успеха
не
имеют,
им еют
обратный
успех.
Но
здесь,
—
чувствую
—
поп ад ают
в
точку,
в
единственную
ц ель
всех
ст и­
хов
—
се рд це.
Вот
сам ое
се рь езное
из
возражений:
—
Волшебный,
премудрый
—
да,
я
бы
только
не
сказал
—
благоуханный:
благоуханны
—
Италия,
Сицилия...
—
А
—
лип ы?
А
—
едки
Шварцвальда?
О
Tannenbaum, о
Tannenbaum*! А целая область—
Harz, потому что Harz—
см о­
ла.
А
слово
Harz, в котором уже треск сосны под солнцем ...
—
Браво,
браво,
М.
И.,
это
назы в ается
—
защита!
Читаю
ещ е:
Я
зн аю
правду!
Все
прежние
правды
—
прочь!
Не
надо
людям
с
людьми
на
земле
бороться!
Смотрите:
веч ер!
Смотрите:
уж
скоро
ночь!
О
чем
—
поэты,
л юбо вник и,
полководцы?
Уж
ветер
стелется,
уже
земля
в
росе,
Уж
скоро
звездная
в
небе
застынет
вьюга ,
И
под
землею
скоро
усн ем
мы
в се,
Кто
на
зем ле
не
давали
уснуть
др уг
другу.
Читаю
весь
свой
стихотворный
1915 год—
а
все
мало,
а
все
—
еще
хотят.
Я сно
чувствую,
что
чит аю
от
лица
Москвы
и
что
этим
лиц ом
в
грязь
—
не
уд аряю,
что
во зно шу
его
на
уровень
лица—
ахматовского.
Ахматова!
—
Слово
сказано.
Всем
своим
существом
чую
нап ря женн ое
—
неиз б ежно е
—
при
каждой
моей
строке
—
ср авн ивание
нас
(авкоми
—
ст р авл ива ние ): не только
Ахматовой
и
меня,
а
петербургской
поэзии
и
московской,
Петер­
бурга
и
Москвы.
Но,
ес ли
некоторые
ахматовские
ревнители
ме ня
против
меня
с лушают,
то
я-то
читаю
не
прот ив
Ахматовой,
а
—
к
Ахматовой.
Читаю,
—
как
если
бы
в
комнате
была
Ахмато­
ва,
одн а
Ахматова.
Читаю
для
отсутствующей
Ах ма то вой.
Мне
мой
успех
нужен,
как
прямой
провод
к
Ахма тов о й.
И
ес ли
я
в
*Ель ( нем.)
327


данную
минуту
х очу
явить
с обой
Москву
—
лучше
н ель зя,
то
нс
для
того,
чтобы
Петербург—
победить,
а
для
того,
чтобы
эту
Москву
—
Петербургу
—
подарить,
Ахматовой
эту
Москву
в
себе,
в
своей
любви,
подарить,
п еред
Ахматовой
—
преклонить.
Поклониться
ей
с амой
По к лонной
Горой
с
самой
нспоклонной
из
голов
на
вершине.
Что
я
и
сделала,
в
июн е
1916 года,
простыми
словами:
В
п еву чем
граде
мо ем
купола
горят,
И
Спаса
Светлого
славит
сл епец
бродячий,
И
я
дар ю
теб е
свой
колокольный
гра д
—
Ахматова!
—
и
сердце
св ое
в
придачу.
Чтобы
все
сказать:
последовавшими
за
моим
петербургским
приездом
стихами
о
Мос кве
я
об язан а
Ахматовой,
св оей
любви
к
ней,
своему
желанию
ей
подарить
что -то
вечнее
любви,
то
под арит ь
—
что
вечнее
любви.
Если
бы
я
могла
просто
под а­
рить
ей
—
Кремль,
я
бы
наверное
этих
стихов
не
написала.
Так
что
со ре внова ние ,
в
каком-то
смы сле ,
у
м еня
с
Ахма тов ой
—
было,
но
не
«сделать лучше нее», а
—
лучше
н ель зя,
и
это
луч­
ше
нельзя
—
положить
к
ногам.
Соревнование?
Рвение.
Знаю,
что
А хмат ова
потом
в
1916—17
го ду
с
моими
рукописными
стихами
к
ней
не
расставалась
и
до
то го
доносила
их
в
сумоч­
ке,
что
одни
складки
и
трещины
остались.
Этот
рассказ
Осипа
М андель ш тама
—
о дна
из
самы х
мо их
больших
радостей
за
жизнь.
Потом
—
читают
вс е.
Е сенин
читает
Марфу
Пос а дницу ,
пр и­
нят ую
Горьким
в
«Летопись»
и
запрещенную
цензурой.
Помню
сизые
тучи
голубей
и
черную
—
народного
гнева.
—
«Как Мос­
ковский
царь
—
на
кровавой
гульбе
—
продал
ду шу
свою
—
Ан­
тихристу»...
Слушаю
всеми
корнями
во лос.
Неужели
этот
херу­
вим,
это
Milchgesicht*, это оперное «От опр ит е!
Отоприте!»—
э тот
—
это
написал?
—
по ч увс тв овал ? (С Есениным я никогда
не
перестала
этому
див и ть ся.)
Потом
частушки
под
гармонику,
с
точно
из
короба,
точн о
из
ее
кузова
сыплющимся
горохом
говор­
ка:
Играй,
играй,
гармонь
мо я!
Сегодня
тихая
заря.
* Мальчишка,
молок о сос
(нем .) .
328


Сегодня
тихая
заря.
—
Услышит
милая
мо я.
Осип
Мандельштам,
полузакрыв
верблюжьи
гл аза,
вещает:
Поедем
в
Ца-арское
С е-ел о,
Свободны,
веселы
и
пьяны,
Там
улыбаются
уланы,
В ск очив
на
крепкое
седло.
Пьяны
ему
цензура
переменила
на
рьяны,
ибо
в
Царском
Селе
пь яных
улан ов
не
бывает
—
тол ько
рьяные!
Критик
Гри гори й
Ландау
читает
св ои
афоризмы.
И
еще
дру ­
гой
критик,
которого
зовут
Лу ар саб
Николаевич.
Помню
из
чи­
тавших
еще
Константина
Лан дау
из-за
его
категорического
обо
мне,
потом,
отзыва
—
Ах ма то вой.
Ахматова:«Какаяона?»—«О,
заме чате ль на я!» Ахматова,
нетерпеливо: «Но можно в нее влю­
биться??»—«Нельзя
не
вл ю б ит ь ся». (Понимающие
мою
любовь
к
Ахматовой
—
поймут.)
Читают
Лён я,
И ва нов,
Оцу п,
И внев,
кажется
—
Городецкий.
Мно гих
—
забыла.
Но
знаю ,
что
читал
весь
Петербург,
кроме
Ах­
матовой,
которая
была
в
Крыму,
и
Гумилева
—
на
войне.
Читал
вес ь
Петербург
и
одн а
Москва.
.. .А
вью га
за
огромными
окнами
недвижно
б ушуе т.
А
время
летит.
А
м не,
кажется,
пор а
домой,
потому
что
больна
моя
ми­
лейшая
хозяйка,
редакторша
«Северных Записок», которая и
вы вод ит
меня
в
св ет:
сначала
на
с вет
страниц
журналов
(пер ­
вого,
в
котором
я
печатаюсь), а сейчас
—
на
све т
этих
люстр
и
лиц.
Соф ья
Исааковна
Чайкина
и
Яков
Львович
Сакер,
так
полю­
бившие
мои
стихи,
полюбившие
и
принявшие
ме ня
как
родную,
подарившие
мне
три
тома
Афанасьевских
сказок
и
двух
ры жих
лис иц
(одну
—
лежач ую
круговую,
другую
—
стоячую:
г он ора­
ров
я
не
хотела)
—
и
духи
Jasmin de Corse —
почтить
мою
лю­
бов ь
к
Корсиканцу,
—
воз ивш ие
меня
в
Пе терб ург е
на
острова,
в
Москве
к
цыганам,
все
минуты
нашей
совместности
меня
празд­
новавшие...
Софь я
Исааковна
Чайкина
и
Як ов
Ль вов ич
Сакер,
спасиб о
за
праздник
—
у
меня
его
было
мало.
Дом
«Северных Записок»
был
д ивный
дом :
сплошной
не­
здешний
веч ер.
Стены
книг ,
с
только
по
верхам
приметными
тем­
329


но-синими
дорожками
обоев,
точно
вы рез анны ми
из
ночн ого
неба,
бе лые
медведи
на
полу,
д ень
и
н очь
камин,
и
д ень
и
ночь
стихи,
особенно
—
«ночь» .
Два
ч аса.
Звонок
по
телефону:«Квам
не
поздно?» — «Конечно,
нет!
Мы
как
раз
читаем
стихи».
—
Это
«как раз»
б ыло
—
всегда.
Так
к
ней
тороплюсь,
к
Софье
Исааковне,
которая,
навер но е,
с
н етер пен ием
жд ет
меня
—
услышать
про
мой
(а этим и свой)
ус­
пех.
—
Михаил
Алексеевич!
Ум оляю—
почитайте
сейчас!
Ато
мне
—
уход ить .
Певуче:
—
Куда-а?
Объясняю.
Он,
не
слушая:
—
За-че-ем?
Здесь
х орош о.
Здесь
очень
хорошо.
Нам
всем
—
д авно
пор а
ухо ди ть.
(О как мы скоро потом
—
все
ушли !
В
ту
самую
вьюгу,
нас
грозно
и
верно
стерегшую...)
Продолжаю
умо лят ь.
Он:
—
Я
прочту
—
последнее.
(Начало о зеркалах .
Потом:)
Вы
так
близки
мн е,
так
родны,
Чт о,
будто,
вы
и
не
любимы.
Должно
быть,
так
же
холодны
В
раю
—
друг
к
другу
—
серафимы...
И
воль но
я
взд ых аю
вновь.
Я
—
детски! —
в ерю
в
сов ерш енст в о.
Быть
может...
это
не
любовь...
Но
т £к...
(непомерная пауза и
—
mit Nachdruck* всего существа!)
—
пох оже
—
(почти без голоса)
...на блаженство...
*Порыв ( нем. ) .
330


Стихи,
собственно,
кончаются
здесь,
но
как
в
жизни,
вюрым
прощанием:
А
ваша
синяя
тетр адь
С
ст и ха ми...
б ыло
все
—
так
ново!
И
понял
я,
что,
вот
—
страдать
—
И
значит
—
полюбить
другого.
Незабвенное
на
похоже
и
так
уда рен ие,
это
было
имен но
так
похоже...
на
блаженство!
Так
толь ко
дети
говорят:
так
хочется!
Так
от
вс ей
душ и
—
и
груди.
Так
нестерпимо-безоружно
и
обнаженно
и
да же
кровоточаще
сред и
вс ех
—
одетых
и
бронированных.
Кузминского
пенья
я
не
дождалась^
ушла,
верная
обещанью.
Теперь
—
жалею.
(Жалела уже тогда,
жалела
и
уход я,
жалела
и
выйдя
—
и
до йдя
—
и
войдя.
Тем
более
что
моя
больная,
не
дож­
давш ис ь
меня,
то
ест ь
не
пов ерив
обещанию,
ко торое
я
сдержа­
ла,
—
спокойно
спала,
и
жертва,
как
в се,
была
на пра с ной.)
Вс е:
—
Но
Михаил
Алексеевич
еще
бу дет
чи тать!
Я,
твердо:
—
Ноя
обе щала!
—
Но
Михаил
А л ексеевич ,
может
б ыть,
бу дет
петь!
Я,
жалобно:
—
Ноя
обе щала!
Под ход ит
мой
милый
верблюжий
Се ре жа.
Подходит
сам
Куз­
мин,
чье
присутствие
я
весь
ве чер
непр ер ывн о
всеминутно
неослабно
на
себе,
как
определенное
д авление,
чувствовала.
—
Остан ь тесь
же,
вы
так
ма ло
п обы ли ! (И последний невин ­
ный
неотразимый
довод:)Я,
может
быть,
б уду
пет ь.
(Шепот и волнение голов,
как
ржи
под
ве тро м: «Будет петь.. .
Будет
петь...
Будет
петь...»).
—
Но
разве
можно
уй ти
после
первой
песни?
Я
тогда
просто
не
уйду
—
никогда.
Потому
—
ух ожу
се й час.
—
Какая
вы,
одн ак о,
твердая!—
во схищ енно
и
не мно го
ошельмованно
—
К у змин.
—
Ein Mann — ein Wort!
—
Но
вы
в едь
—
Frau!
—
Не т!
Mensch! Mensch! Mensch!*
*«Человек
-
сло во!» - «Но
вы
ве дь
—
женщи на!»
«Нет’
Человек!
Человек!
Че лов ек!» (нем. )
33!


По след нее,
что
помню
—
последним
оборот ом
голов ы
—
Куз -
мина,
уже
п одх одяще го
к
роялю.
И
все
они
уме р ли,
уме рли ,
уме рли ...
Ум ерли
братья:
Сережа
и
Л ёня,
умерли
друзья:
Л ёня
и
Ес е­
нин,
умерли
мои
дорогие
редакторы
«Северных Записок», Софья
Исааковна
и
Як ов
Львович,
умер
позже
всех,
в
Варшаве,
—
Лорд ,
и
теперь
ум ер
Кузмин.
Остальные
—
тени.
К уз мина
я
больше
не
видала.
Но
встреча
с
ним
у
ме ня
еще
был а.
Вот
конец
моего
письма
к
нему,
в
ию не
1921 года,
письма,
сгоряча
написанного
к
себе
в
тет рад ку
и
потому
уцелевшего.
(Первая половина письма
—
живописание
ему
нашей
встречи,
тол ько
что
читат ел ем
про чит а нно й.)
...«Вхож у
в
Лавку
писателей,
единственный
слабый
источник
мое го
существования.
Роб ко,
кассирше: “Вы не знаете,
как
идут
мои
кн и жк и?” (Переписываю стихи,
сшиваю
в
тетрадочки
и
про ­
да ю.
Это
у
нас
называется—
преодолевать
Гу тен б ер га*.)
Пока
она
ос ве домляе тся ,
я , pour me donner une contenance**, перелис­
ты ваю
книги
на
прилавке.
Кузмин.
“Нездешние вечера” .
Р аскры ­
ва ю:
копьем
в
серд це—
Георгий!
Белый
Георгий!
Мой
Георгий,
кото рого
пишу
уже
два
ме сяц а—
житие.
Ревность
и
радос ть ,
двойное
о стр ие,
ч итаю
—
радость
ра сте т,
кончаю
—
змей
ревно­
сти
пр онз ен,
пригвожден.
Встает
из
глуб и ны
памяти
моя
встреча.
Открываю
дальше:
Пушкин
—
мой
Пушк и н,
то,
что
всегда
го­
во рю
о
нем
—
я.
И,
третье
—
Гете,
мой
Гете,
мой,
с
шестнадцати
ле т,
Гете
—
старый!
тайный!
—
то т,
о
ком
гов орю ,
судя
современ­
но ст ь: “Перед лицом Гете... ”
Прочла
только
эти
три
стиха.
Ушла,
ун ося
боль,
радость,
вос­
торг ,
—
вс е,
кроме
кни жки,
к оторую
не
м огла
к упит ь,
так
как
ничто
мое
не
продалось.
И
чувство:
—
раз
есть
еще
таки е
стихи...
Что
мне
еще
ос тае тся
сказать
Вам,
кроме:
—
Вы
так
близки
мне ,
так
родн ы...
Вне ш ний
пово д,
доро гой
Михаил
Алексеевич,
к
этом у
моему
письму
—
пр ив ет,
переданный
мне
госп ожой
Вол к ов ой».
*Слово,
принадлежащее
Б.
К.
Зайцеву.
-
Примеч.
М.
Цветаевой.
**Чтобы занять себя (ф р.) .
332


Aboi—
те
глаза:
Два
зарева!
—
не т,
зеркала!
Нет
—
два
неду га!
Два
вулканических
жерла,
Два
черн ых
круг а
Обугленных
—
из
льда
зеркал,
С
пли т
тротуарных
Через
тысячеверстья
зал
—
Дымят
—
п оляр ных.
Ужа сные!
П л амень
и
мрак !
Две
черных
ямы.
Бессонные
мальчишки
—
так
—
В
больницах:
—
Мама!
—
Страх
и
укор,
ах
и
аминь...
Взмах
величавый
—
Над
ка меннос тию
простынь
—
Две
черных
славы.
Так
знайте
же,
что
реки
—
вспять!
Что
камни
—
помн ят!
Что
уж
опять
они ,
опять
В
лу чах
огромных
Встают
—
два
сол нц а,
два
жерла,
Нет
—
два
алмаза
—
Подземной
бездны
зеркала:
Два
смертных
глаза.
(Написано и отослано ему в июне’1921 года с письмом.)
Я
эту
вещь
наз вал а
«Нездешний вечер» .
Начало
января
1916 года,
начало
п осл ед него
года
ст аро го
мир а.
Раз гар
войны.
Темные
силы.
Сидели
и
читали
стихи.
Последние
стихи
на
последних
шку­
рах
у
последних
каминов.
Никем
за
весь
в ечер
не
было
произне­
сено
сл ово
фронт,
не
б ыло
произнесено
—
в
таком
б лиз ком
физи­
ческом
соседстве
—
имя
Распутин.
Завтра
же
С ережа
и
Лё ня
кончали
жизнь,
послезавтра
уже
Со­
фья
Исааковна
Ч айк ина
бродила
по
Москве,
как
т ень
ища
при­
юта,
и
коченела
—
он а,
которой
в сех
каминов
бы ло
м ало,
у
мос­
ков ски х
привиденских
печ ек.
333


Завтра
Ахматова
теряла
всех,
Гумилев
—
жизнь.
Но
сегодня
вечер
был
наш!
Пир
во
время
Чумы?
Да.
Но
те
пировали
—
вином
и
розами,
мы
же
—
бесплотно,
чудесно,
как
чистые
духи
—
уже
призраки
Аид а
—
словами:
звуком
слов
и
живой
кровью
чув ств .
Раскаиваюсь?
Нет .
Единственная
обяза ннос ть
на
земле
чело­
века
—
правда
всего
существа.
Я
бы
в
тот
вечер,
честно,
р уку
на
серд це
положа,
весь
Петербург
и
всю
Москву
бы
отдала
за
ку з-
ми нс к ое: «так похоже ...
на
б ла же нс тв о», само блаженство бы от­
да ла
за
«так похоже».. .
Одни
душу
продают
—
за
розовые
щеки,
другие
ду шу
отдают
—
за
неб есны е
звуки.
И
—
все
зап лат или.
Сережа
и
Лёня
—
жизнью,
Г ум илев
—
жизнью,
Есенин
—
жи знь ю,
Куз мин ,
Ахматова,
я
—
пожизнен­
ным
закл юче ние м
в
сам их
себе,
в
э той
крепости
—
вернее
Петро­
павловской.
И
как
бы
ни
побеждали
здешние
ут ра
и
вечера,
и
как
бы
по-
разному
—
всеисторически
или
бесшу м но
—
мы,
участники
т ого
незд ешн ег о
вечера,
ни
умирали
—
последним
звучанием
наш их
уст
было
и
буде т:
И
звуков
неб ес
за менить
не
могли
Ей
скучные
песни
земли.
1936


ПОВЕСТЬ
О
СОНЕЧКЕ
Часть
первая
ПАВЛИК
И
ЮРА
Elle était pâle - - et pourtant rose,
Petite — avec de grands cheveux... *
Н ет,
бледности
в
ней
не
было
никакой,
ни
в
чем,
все
в
ней
было—
обратное
бледности,
а
все -таки
она
была—
pourtant
rose**, и это своеместно будет доказано и показано.
Б ыла
зим а
1918—1919 года,
пока
еще
зима
1918 года,
де­
кабрь.
Я
чи тала
в
каком-то
театр е ,
на
какой-то
сцене,
ученикам
Третьей
студии
свою
пьесу
«Метель».
В
пустом
т еатр е,
на
пол­
ной
сцене.
«Метель»
моя
посвящалась: «Юрию и Вере 3.,
их
дружбе
—
моя
любовь».
Юр ий
и
Вер а
бы ли
бр ат
и
с естр а,
Вера
в
послед­
ней
из
всех
мои х
гимназий
—
моя
соученица:
не
одноклассница,
я
бы ла
классом
старше,
и
я
видела
ее
только
на
перемене:
худого
кудрявого
девического
щенка,
и
особенно
помню
ее
длинную
с пину
с
полуразвитым
жгутом
волос,
а
из
встречного
видения,
особенно
—
ро т,
от
пр ирод ы
—
презрительный,
углами
вниз,
и
глаза
—
обратные
этому
р ту,
от
пр ирод ы
с мею щ иеся,
то
есть
уг­
лам и
вверх.
Это
р асхо жд ение
линий
отдавалось
во
мне
неизъяс­
нимым
волнением,
которое
я
перев од ил а
ее
красотою,
чем
оче нь
удивляла
других,
ничего
такого
в
ней
не
находивших,
чем
без­
мерно
уд ив ляли
—
меня .
Тут
же
скажу,
что
я
оказалась
права,
что
она
пот ом
красавицей
—
оказалась
и
д аже
настолько,
что
ее
в
1927 году,
в
Париже,
труднобольную,
из
посл ед них
ее
жил
тя ну­
ли
на
экран.
С
Верой
этой,
Вере
э той
я
никогда
не
ск аз ала
ни
слова
и
те­
п ерь,
девять
лет
спустя
школы,
надписывая
ей
«Метель», со стра­
хом
думала,
что
она
во
вс ем
эт ом
ничего
не
пой м ет,
потому
что
меня,
наверное,
не
по мнит ,
может
бы ть,
никогда
и
не
заметила.
(Но почему Вера,
когда
Сонечка?
А
Вера
—
корни,
доистория,
сам ое
да внее
Сонечкино
н ач ало.
Очень
коротенькая
история
—
с
очень
долгой
доисторией.
И
поисторией.)
*()на была бледной
и
вс е-так и
ро зовой .
Малют кой
с
п ышны ми
волосами
(фр.) .
**Всс-так и
розовой
(фр .).
335


Как
Сонечка
началась?
В
мо ей
жизни,
живая,
началась?
Был
октябрь
1917 года .
Да , loi самый.
Самый
по след ний
его
день ,
то
есть
первый
по
окончании
(заставы еще догромыхива -
ли ).
Я
ехала
в
те мном
вагоне
из
Москвы
в
Крым.
Над
головой,
на
верхней
полке,
молодой
мужс к ой
го лос
говорил
сти хи.
Вот
о ни:
И
вот
она ,
о
ком
мечтали
деды
И
шумно
спо ри ли
за
коньяком,
В
пл аще
Жиронды,
сквозь
сне га
и
беды,
К
нам
во рвал ась
—
с
опущенным
штыком!
И
призраки
гвардейцев-декабристов
Над
снеговой,
над
пуш к инс кой
Невой
Ведут
полки
под
переклик
гор нис тов ,
Под
зычный
вой
музыки
боевой.
Сам
Император
в
бронзовых
ботфортах
Позвал
тебя,
Преображенский
полк,
Ко гда
в
зали вах
улиц
распростертых
Лихой
кларнет
—
сорвался
и
умолк...
И
вспомнил
он.
Строитель
Чудот во рны й,
Внимая
петропавловской
па льбе
—
Тот
сумасшедший
—
странный
—
непокорный,
—
Тот
голос
памятный:«УжоТебе!»
—
Да
что
же
это,
да
чье
же
это
такое,
наконец?
—
Автору
—
семна дцат ь
ле т,
он
еще
в
гимназии.
Это
мой
то­
варищ
Павлик
А.
Юнкер,
гордящийся,
что
у
него
товарищ
—
поэт.
Боевой
юн­
кер ,
пять
дней
дравшийся.
От
поражения
отыгрывающийся
—
стихами.
Па хну ло
Пушкиным:
теми
дружбами.
И
сверху
—
отве­
том:
—
Он
о чень
похож
на
Пушкина:
маленький,
юркий,
курча­
вый,
с
бачками,
даж е
мальчишки
в
Пу шки не
зовут
его:
Пу ш кин.
Он
все
время
пишет.
Каждое
утро
—
новые
стихи.
И нф анта,
зна й:
я
на
любой
костер
готов
вз о йти,
Лишь
только
бы
мне
знать,
чю
будут
на
ме ня
гл ядет ь
Твои
глаза...
336


—
А
это
—
из
«Куклы Инфанты», это у него пьеса такая.
Это
Карлик
говорит
Инфанте.
Карлик
лю бит
Инф ант у.
Ка рлик
—
он.
Он,
правда,
маленький,
но
совсем
не
карлик.
...Единая—
под
множеством
име н.. .
Первое,
наипервейшее,
что
я
сделала,
вернувшись
из
Кры­
ма,
—
разыскала
Павлика.
Павлик
жил
где- то
у
Храма
Христа
Спасителя,
и
я
почему-то
попала
к
нему
с
че рног о
хода,
и
встреча
произошла
на
кухне.
Павлик
был
в
гимназическом,
с
пуговица­
ми,
что
еще
больше
усиливало
его
сход ств о
с
Пушкиным-лицеи­
сто м.
Маленький
Пушкин,
только
—
черноглазый:
Пушкин
—
легенды.
Ни
он,
ни
я
ничуть
не
смутились
кухни,
нас
толкнуло
друг
к
другу
через
все
кастрюльки
и
котлы
—
так,
что
мы
—
вн утр ен­
не
—
звякнули,
не
хуже
этих
чанов
и
котлов.
Встреча
была
вроде
земл етр ясен и я.
По
тому,
как
я
поняла,
кто
он,
он
понял,
кто
я.
(Не о стихах говорю,
я
даж е
не
знаю,
з нал
ли
он
тогда
мои
сти­
хи.)
Простояв
в
магическом
столбняке
—
не
зна ю
сколько,
мы
оба
вы шли
—
тем
же
черным
ходом,
и
заливаясь
стихами
и
речам и ...
Словом,
Павлик
пошел
—
и
пропал.
Пропал
у
меня,
в
Бори­
согл еб ском
переулке,
на
долгий
с рок.
Сидел
д ни,
сидел
утра,
си­
дел
н очи ...
Как
образец
такого
си д ения
приведу
только
оди н
диа­
лог.
Я,
робко:
—
Пав ли к,
как
вы
думаете—можно
назвать—
то,
что
мы
сейч ас
дел аем
—
мыслью?
Павлик,
еще
более
робко:
—
Это
называется
—
сидеть
в
облаках
и
пр а вить
миром.
У
Пав л ика
был
друг,
о
кото ром
он
мне
всегда
рассказывал:
Юра
3. «Мы
с
Ю рой. ..
Когда
я
прочел
это
Юр е...
Юра
ме ня
все
спрашивает...
Вчера
мы
с
Юр ой
нар оч но
гром ко
целов ались,
что­
бы
подумали,
что
Юр а,
наконец,
влюбился...
И
подумайте:
ст у­
дийцы
выскакивают,
а
вместо
барышни
—
я!!!»
В
один
прекрасный
вечер
он
мне
«Юру»
—
пр ив ел.
—
А
вот
это,
Мар ина,
мой
д руг—
Юра
3.,
—
с
одинаковым
на пором
на
каждое
слово,
с
одинаковым
переполнением
ег о.
337


Подн яв
глаза
—
на
это
ушло
много
времени,
ибо
Юра
не
кон ­
чалс я,
—
обнаружила
Верины
глаза
и
рот.
—
Господи,
да
нс
бр ат
ли
вы...
Да,
конечно,
вы
—
брат...
У
вас
не
может
нс
быть
сестр ы
Ве ры!
—
Он
ее
любит
боль ше
в сего
на
свете!
Ст али
го вор ить
Юр ий
и
я.
Говорили
Ю рий
и
я,
Павлик
мол ­
чал
и
молча
глотал
нас
—
вместе
и
нас
—
порознь
—
своими
ог­
ро мным и
тяжелыми
жаркими
глазами.
В
тот
же
вечер,
к оторы й
был
—
глубокая
н очь,
котора я
бы ла
—
ранн ее
утро,
расст авш ись
с
н ими
под
моими
тополями,
я
написала
им
стихи,
им
вместе:
Спят,
не
разнимая
рук
—
С
братом
—
брат,
с
другом
—
друг,
Вм есте ,
на
одной
постели...
Вместе
пил и,
вместе
пели...
Я
укутала
их
в
плед,
Полюбила
их
навеки,
Я
сквозь
сомкнутые
ве ки
Странные
читаю
вести:
Р аду га:
двойная
слава
За ре во:
двойная
смерть.
Этих
рук
не
разведу!
Луч ше
буду,
л учше
бу ду
По лыме м
пылать
в
аду!
Но
вместо
полы мя
получилась
—
«Метель» .
Чтобы
с держ ать
св ое
с лово
—
не
разводить
этих
рук
—
мне
нужно
было
све сти
в
своей
любви
—
другие
рук и:
брата
и
се ст­
ры.
Еще
проще:
чтоб ы
не
любить
одного
Юри я
и
этим
не
обез до ­
лит ь
Павлика,
с
кот орым
я
могла
тольк о
«совместно править ми ­
ром», мне нужно было любить Юрия плюс еще что- т о,
но
это
что-то
не
могло
быть
Павликом,
потому
что
Юр ий
плю с
Павлик
бы ли
уже
данное,
—
мне
пришлось
любить
Юр ия
плю с
Ве ру,
эти м
Юр ия
как
бы
ра ссеив ая,
а
на
са мом
де ле
—
усиливая,
со­
средоточивая,
ибо
вс е,
че го
нет
в
бра те,
мы
находим
в
сестре
и
в се,
чег о
нет
в
сес тре,
мы
находим
в
брате.
Мне
досталась
на
долю
ужасно
полная,
невыносимо
полная
любовь.
(Что Вера,
боль на я,
в
Крыму
и
ничего
ни
о
чем
не
знает
—
дела
не
ме н яло.)
Отношение
с
самого
нач ала
—
п ало.
338


Бы ло
молча
условлено
и
установлено,
что
они
всегда
буду т
приходить
вместе—
и
вместе
уходи ть.
Но
так
как
ни
одн о
отно­
шен ие
сразу
стать
не
может,
в
одно
прекрасное
у тро
телефон:
—
Вы?
—
Я.
—
А
н ельзя
ли
мне
ког да -ни будь
прийти
к
вам
без
Павлика?
—
Когда?
—
Се год ня.
(Но где же Сонечка?
Сонечка—
уже
близко,
уже
п очти
за
дверью,
хот я
по
времени
—
еще
го д.)
Но
преступление
тут
же
было
покарано:
нам
с
3.
наед ине
бы ло
просто
ск учн о,
ибо
Q главном,
то
есть
мне
и
нем ,
нем
и
мн е,
на с,
мы
говорить
не
решались
(мы еще лучше вели себя с ним
наедине,
чем
при
П а влик е !), все же остальное —
не
удавалось.
Он
перетрагивал
на
мо ем
ст оле
какие-то
маленькие
вещи,
спра­
шивал
про
портреты,
а
я
—
даж е
про
Веру
ему
говорить
не
см е­
ла,
до
то го
Вера
бы ла
—
он.
Так
и
сидели,
неизвестно
что
выси­
живая,
в ысижи вая
единст венн ую
минуту
прощания,
когда
я,
про­
води в
его
с
черного
хо да
по
винтовой
лестнице
и
на
последней
ступеньке
остановившись,
причем
он
все-таки
оставался
в ыше
меня
на
целую
голову,
—
да
нич е го,
толь ко
вз гля д:
—
да?
—
нет
—
может
бы ть
да?
—
пока
еще
—
нет
—
и
дв ойная
улыбка:
его
во ст ор женно го
изумления,
моя
—
нелегкого
то рж еств а.
(Еще
одн а
так ая
победа,
и
мы
разбиты.)
Так
длилось
го д.
Сво ей
«Метели»
я
ему
тогда,
в
январе
1918 года,
не
прочла.
Одарить
од ин око
можно
только
оче нь
бо гат ого,
а
так
как
он
мне
за
н аши
долгие
сид ени я
таким
не
по к азалс я,
Павлик
же
—
ока­
зался,
то
я
и
одарила
ею
Павлика
—
в
благодарственную
отмест­
ку
за
«Инфанту», тоже посвященную не мне,
—
для
Юрия
же
выбрала,
вы ждал а
самое
для
се бя
трудное
(и для себя бы
—
бед­
ное )
чтение
ему
вещи
пер ед
лицом
всей
Третьей
студии
(все они
б ыли
—
с ту дийцы
В ахт анг ова,
и
Юр ий,
и
Павлик,
и
т от,
в
те м­
ном
вагоне
читавший
«Свободу»
и
потом
сразу
убитый
в
Армии)
и,
главное,
перед
лиц ом
Вахтангова,
их
всех
—
бо га
и
отца-ко­
мандира.
Ве дь
моей
цел ью
б ыло
одарить
его
возможно
больше,
боль­
ше—
для
актера—
ког да
людей
больше,
ушей
больше,
оче й
больше...
И
вот ,
больше
года
спустя
знакомства
с
гер о ем,
и
год
спустя
написания
«Метели», —
та
самая
полная
сцена
и
пустой
за л.
339


(Моя точность скучна,
зна ю.
Чи тат елю
безразличны
да ты,
и
я
ими
вреж у
художественности
вещи.
Для
меня
же
они
насущны
и
даже
священны,
для
меня
каждый
год
и
даже
каждое
время
го да
тех
лет
явлен
—
ли цом : 1917 год
—
Павлик
А.,
зим а
1918 года
—
Юрий
3.,
весна
1919 года—
Сонечка...
Просто
не
вижу
ее
вне
э той
де вятки ,
двойной
ед иницы
и
двойной
де вятки ,
перемежаю­
щи хся
ед иницы
и
девятки...
Моя
точность
—
моя
последняя,
по­
смертная
верность.)
Итак
—
та
са мая
полная
сц ена
и
пустой
за л.
Яркая
сцена
и
черный
за л.
С
первой
секунды
чтения
у
меня
запылало
лицо,
но
—
так ,
что
я
бо ялась
—
волосы
загорятся,
я
даже
чувствовала
их
тонкий
треск,
как
костра
перед
разгаром.
Читала
—
мо гу
сказать
—
в
алом
ту м ане,
не
видя
тетради,
не
вид я
строк,
наизусть,
на
аво сь
чи та ла,
единым
духом—
как
пьют!
—
но
и
как
поют!
—
самым
певу ч им,
за
сердце
бер ущ им
из
своих
голосов.
...И будет плыть в пустыне графских комнат
Высокая
луна.
Ты
—
женщина,
ты
ничего
не
по мниш ь.
Не
пом ни шь...
(настойчиво)
не
должна.
Страннице
—
сон .
Страннику
—
путь.
Помни!
—
За будь .
(Она спит.
За
ок ном
звон
безвозвратно
удаляющихся
бубен­
цов.)
Когда
я
кончила
—
все
ср азу
заговорили.
Так
же
полн о
заг ов о­
р или,
как
я
—
замолчала.
«Великолепно» .
—
«Необычайно».
—
«Гениально».
—
«Театрально»
и
т.
д.
«Юра будет играть Господи­
на» .
—
«А Лиля Ш.
—
старуху».
—
«А Юра С.
—
купца». —
«А музыку
—
те
самые
безвозвратные
колокольчики
—
н апи шет
Юра
Н.
Вот
только
—
кто
будет
играть
Дам у
в
плаще?»
И
самы е
б есц еремон ны е
оценк и ,
тут
же,
в
глаза: «Ты
—
не
можешь:
у
те бя
бюст
в елик». (Вариант:
н оги
коротки.)
(Я,
молч а: «Дама в плаще
—
моя
душа,
ее
ни кто
не
может
иг­
рат ь».)
340


Все
говорили,
а
я
пылала.
Отговорив
—
заблагодарили.
«За
огромное
удовольствие...
За
редкую
радость...»
Все
чужие
лиц а,
чужие,
то
ест ь
не нужные .
Наконец
—
он:
Господин
в
плаще.
Не
подошел,
а
отошел,
высотою,
как
пла що м,
отъединяя
меня
от
всех,
вместе
со
мною,
к
к раю
с це ны: «Даму в плаще может иг­
рать
только
Верочка.
Будет
играть
только
Верочка».
Их
друж­
бе
—
моя
любовь?
—
А
э то,
М арина,
—
низк ий
торжественный
г олос
Павли­
ка,
—
Софья
Евгеньевна
Голлидэй,
—
совершенно
так
же,
как
год
назад: «Аэто,
Марина,
мой
друг
—
Юра
3.» .
Только
на
м есте
мой
друг—
что-то—
пр оглоч ен о.
(В ту самую секунду,
пле чом
чувствую,
Ю.
3.
отходит.)
Передо
мн ой
маленькая
девочка.
Знаю,
что
Павликина
Ин­
фанта!
С
двумя
черными
косами,
с
д вумя
огромными
ч ерны ми
глазами,
с
пылающими
щеками.
Передо
мною
—
живо й
пожар.
Г орит
вс е,
горит
—
вся.
Горят
щеки,
горят
губы,
горят
глаза,
несгораемо
горят
в
костре
рта
бе­
лые
зуб ы,
гор ят—
точно
от
плам ени
в ьют ся!
—
косы,
две
чер­
ных
ко сы,
одна
на
спине,
другая
на
груди,
точн о
одн у
ко стр ом
от­
бросило.
И
взгляд
из
э того
пожара
—
такого
восхищения,
такого
отчаяния,
такое:
боюсь!
такое:
люблю!
—
Разв е
это
бывает?
Такие
ха рчев ни ...
метели...
люб ови. ..
Та­
кие
Господины
в
п лаще,
которые
н арочн о
приезжают,
чтобы
уехать
навсегда?
Я
всегда
зн ала,
что
это
—
было,
теперь
я
знаю,
что
это
—
ес ть.
Пот ому
что
это
—
правда
—
было:
вы,
действительно,
так
стояли.
Потому
что
это
вы
стояли.
А
Ст аруха
—
с ид ела.
И
все
зн а­
ла.
А
Метель
шум е ла.
А
Метель
приметала
его
к
п оро гу.
А
по­
том—
отметала...
заметала
с л ед...
А
что
было,
когда
она
завтра
вс та ла?
Нет ,
она
завтра
не
встала...
Ее
завтра
нашли
в
поле...
О,
по­
чем у
он
не
в зял
ее
с
собой
в
сани?
Не
в зял
ее
с
соб ой
в
шуб у ?..
Бор моче т,
как
со нна я.
С
раскрытыми
—
дальше
н ел ьзя!
—
глазами
—
спит ,
спит
наяву.
Точно
мы
с
ней
одни,
точно
никого
нет,
точно
и
мен я
—
не т.
И
когда
я,
чем-то
от пу щен ная,
наконец,
ог ля ну лась
—
действительно,
на
сц ене
ни кого
не
бы ло:
все
по­
чувствовали
ил и,
воспользовавшись,
бесшумно,
беззвучно
—
вышли.
Сцен а
была
—
наша.
И
только
тут
я
заметила,
что
все
еще
держу
в
ру ке
ее
ручку.
—
О,
Ма рина !
Я
тогд а
так
испугалась!
Так
по том
плакала...
Когд а
я
вас
у вид ела,
услышала,
так
сразу,
так
безумно
по люби ла,
341


я
поняла,
что
вас
нельзя
не
полюбить
безумно
—
я
сама
вас
так
полюбила
сразу...
—
А
он
не
полю бил.
—
Да,
и
тепе рь
кончено.
Я
его
больше
не
люблю.
Я
вас
люб­
лю.
А
его
я
презираю
—
за
то,
что
не
любит
вас
—
на
коленях.
—
Сонечка!
А
вы
заметили,
как
у
меня
тог да
лицо
пылало?
—
Пылало?
Н ет.
Я
еще
подумала:
какой
нежный
рум ян е ц...
—
Зн а чит,
внутри
п ылал о,
а
я
бо ял ась
—
всю
сцену
—
ве сь
театр
—
всю
Москву
сожгу.
Я
тогд а
думала
—
и з-за
не го,
что
ем у—
его—
себя,
себя
к
нему—
читаю—
пер ед
всеми—
в
первый
раз .
Теперь
я
поня ла :
оно
навстречу
вам
пы лало ,
Сонеч­
ка...
Ни
меня,
ни
ва с.
А
любовь
все-таки
вышла.
Наша.
Это
был
мой
последний
румянец,
в
декабре
1918 года .
Вся
Сонечка
—
мой
последний
румянец.
С
тех
приблизительно
пор
у
ме ня
начался
тот
цвет
—
нецвет
—
лица ,
с
которым
мало
ве­
ро ят ия,
что
уже
когда-нибудь
р асст ану сь
—
до
последнего
не-
цв ета.
П ылан ие
ли
ей
н авст ре чу?
Отсвет
ли
ее
короткого
бессменно­
го
пожара?
... Я
счастлива,
что
мой
последний
румянец
пришелся
на
Со­
нечку.
—
Сонечка,
откуд а
—
при
вашей
безумной
жиз ни
—
не
спите,
не
едите,
п лачет е,
любите
—
у
вас
эт от
румянец?
—
О,
Марина!
Да
ве дь
это
же
—
из
последних
сил!
Тут-то
и
опр авд ы вает ся
первая
част ь
мое го
эпиграфа:
Elle était pâle — et pourtant rose.
То
есть
бледной
—
от
в сей
бе ды
—
она
бы
бы ть
должна
была,
но,
собрав
последние
силы,
—
нет!
—
пыл ала.
Сонечкин
румя­
нец
был
румянец
героя .
Человека,
решившего
гореть
и
греть.
Я
часто
видала
ее
по
утрам,
пос ле
бессонной
со
мною
ночи,
в
тот
ранний,
р анний
час,
после
поздней,
поздней
б еседы ,
когда
все
ли ца
—
даже
самые
мо ло дые
—
цвета
зеленого
неба
в
окне,
цве­
та
расс ве та.
Но
нет!
Сонечкино
маленькое
темноглазое
л ицо
го­
рело,
как
непогашенный
розовый
фонарь
в
портовой
улочк е,
—
да,
конечно,
это
был
—
порт,
и
она
—
фонарь,
а
все
мы
—
тог
342


бедный,
бедный
матрос,
ко тором у
уже
опять
по ра
на
корабль:
м ыть
па луб у,
глотать
волну...
Сонечка,
пи шу
те бя
на
Океане.
(О если бы это могло звучать:
«Пишу тебе с Оксана», но нет:) —
Пишу
теб я
на
океане,
на
кото­
ром
ты
ни ког да
не
бы ла
и
не
будеш ь.
По
краям
его,
а
главное
на
островах
его,
живет
много
черных
глаз.
Мор яки
знают.
Elle avait le rire si près des larmes et les larmes si prés du rire —
quoique je ne me souvienne pas de les avoir vues couler. On aurait dit
que ses yeux étaient trop chauds-pour les laisser couler, qu’ils
séchaient lors même de leur apparition. C’est pour cela que ces beaux
yeux, toujours prêts à pleurer, n’étaient,pas des yeux humides, au
contraire — des yeux qui, tout en brillant de larmes, donnaient chaud,
donnaient l’image, la sensation de la chaleur— et non de
l’humidité, puisqu’avec toute sa bonne volonté— mauvaise volonté
des autres — elle ne parvenait pas à en laisser couler une seule.
Et pourtant— si!
Belles, belles, telles des raisins égrénés, et je vous Jure qu’elles
étaient brûlantes, et qu’en la vojant pleurer— on riait de plaisir!
C’est peut-être cela qu’on appelle «pleurer à chaudes larmes?» Alors
j’en ai vu, moi, une humaine qui les avait vraiment chaudes. Toutes
les autres, les miennes, comme celles des autres, sont froides ou
tièdes, les siennes étaient brûlantes, et tant le feu de ses joues était
puissant qu’on les voyait tomber— roses. Chaudes comme le sang,
rondes comme les perles, salées comme la mer.
. . . On aurait qu’elle pleurait du Mozart*.
*Ee смех был так близок к слезам
—
а
слез ы
так
близки
к
смеху,
--
хотя
я
не
пом ню,
чт обы
видела
их
льющимися.
Можн о
б ыло
бы
сказать:
ее
г лаза
б ыли
сл ишк ом
горячими,
чтобы
дать
слезам
пролиться,
что
они
сразу
высушивали
их.
И
потому
эти
прекрасные
глаза,
всегда
готовые
плакать,
не
б ыли
влажными,
напротив:
блестя
слезами,
они
излучали
жар,
являли
собой
образ,
излучение
тепла,
а
не
влажности,
ибо ,
при
всем
своем
доброжелательстве
(недоброжела­
тель стве
-
д ру ги х), она ухитрялась не пролить ни единой слезинки.
И
все
же!
Прекрасные,
прекрасные,
подобные
виноградинам;
и
уверяю
ва с,
они
были
обжигающими,
и
при
в иде
се
хот ело сь
смея ть ся
от
нас лажде ния !
Это
и
есть ,
вероятно,
-
«плакать жаркими слезами»? Значит,
я
видела
человеческое
суще­
ство,
у
кот орог о
слезы
были
действительно
жарк ими.
У
всех
прочих
-
у
меня ,
у
остальных
они
холод ные
или
теплые,
а
у
нее
был и
обжигающие,
и
так
си­
лен
был
жар
ее
ще к,
что
они
казались
роз овы ми.
Горячие,
как
кровь,
круглые,
как
же мчу г,
соленые,
как
мо ре.
Можно
было
сказать,
что
она
плак ала
по-мопартовски
(фр).
343


А
вот
что
о
Сонечкиных
глазах
говорит
Edmond About в своем
ч уде сном
«Roi des Montagnes»:
—
Quels yeux elle avait, mon cher Monsieur! Je souhaite pour
votre repos que vous n’en rencétriez jamais de pareils. Ils n’étaient ni
noirs, mais d’une couleur spéciale et presonnelle faite exprès pour
eux. C’était un brun ardent et velouté qui ne se rencontre que dans le
grenat de Sibérie et dans certaines fleurs des jardins. Je vous
montrerai une scabieuse et une variété de rose trémière presque noire
qui rappellent, sans la rendre, la nuance merveilleuse de ses yeux. Si
vous avez jamais visité les forges à minuit, vous avez du remarquer la
lueur étrange que projette une plaque d’acier chauffée au rouge brun:
voila tout justement la couleur de ses régards. Toute la schience de la
femme et toute l’innocence de l’enfant s’y lisaient comme dans un
livre; mais ce livre, on serait devenu aveugle a le lire longtemps. Son
regard brûlait, aussi vrai que je m’appelle, Hermann. II aurait fait
mûrir les pêches de votre espalier*.
Понятен
теперь
возглас
Павлика?
Знай,
что
готов
я
на
любой
костер
взойти,
Лишь
только
бы
мне
знать,
что
будут
на
ме ня
гля де ть
—
Твои
глаза...
Мое
же,
скромное:
Глаза
карие,
цвета
кон с кого
каштана,
с
чем-то
золотым
на
дне,
темно-карие
с
—
на
дне
—
янтарем:
не
б алт ийски м:
восточ­
ным:
красным.
По чти
черные,
с—
на
д не—
кр асным
золотом,
ко то рое
временами
вс плыва ло :
ян та рь—
растапливался:
глаза
с
—
на
дне
—
топленым,
пот опл ен ным
янтарем.
*Эдмон Абу ...
в
«Горном короле»:
—
Какие
у
нее
были
глаза,
любезный
господин!
Рад и
ва шего
же
спокой­
стви я
ж елаю
вам
никогда
не
повстречать
п одоб ных!
Они
не
бы ли
ни
синими,
ни
черными,
но
цвета
особенного,
единственного,
нарочно
для
них
созданного.
Они
были
темными,
пламенными
и
бархатистыми,
т акой
цв ет
встр ечае тся
лиш ь
в
сибирских
гранатах
и
в
не кот орых
садовых
ц ветах .
Я
вам
покажу
скабиозу
и
со рт
штокрозы,
почти
черной,
кот оры е
нап оми нают ,
хо тя
и
не
передают
точ но,
чуд есн ый
о ттен ок
ее
глаз .
Если
вы
ко гда -нибу дь
бывали
в
кузнице
в
пол н очь,
вы
должны
были
заметить
тот
странный
коричневый
блеск,
к от орый
отбрасывает
с тал ьная
пластина,
раскаленная
докрасна,
вот
это
будет
точно
ц вет
ее
глаз.
Вся
мудрость
женщины
и
вся
невинность
ребенка
ч итал ись
в
них ,
как
в
кн иге;
но
это
была
такая
кни га,
оз
д ол гого
чтения
которой
м ожно
бы ло
ослепнуть.
Ее
взор
сжигал
—
это
так
же
верно,
как
то,
что
м еня
зовут
Герман.
Пол
таки м
взглядом
могли
бы
соз рет ь
персики
в
вашем
сад у
(фр.).
344


Еще
скажу:
глаза
немножко
жмур ыс :
с лишк ом
много
б ыло
ресниц,
казал ось
—
они
ей
мешали
глядет ь,
но
гак
же
ма ло
ме­
шали
нам
их,
глаза,
видеть,
как
луч и
мешают
видеть
з везду .
И
еще
одно:
да же
когда
они
плакали
—
эти
глаза
см еялис ь.
По­
эт ому
их
слез ам
нс
верили.
Москва
слезам
не
верит.
Та
Моск­
ва
—
тем
слезам
—
не
поверила.
Поверила
я
одна.
Ей,
вообще,
не
доверяли.
О
ней,
вообще,
на
мои
бьющие
по
всем
площадям
восторги,
отзывались...
сдержанно,
да
и
сдержан-
но-то
—
из
почтения
ко
мн е,
сдерживая
явный
суд
и
осуждение.
—
Да,
очень
талантливая...
Да,
но
знаете,
ак тр иса
только
на
св ои
роли:
на
самое
себя.
Ведь
она
с ебя
игр а ет,
зна чит —
не
иг­
ра ет
вовсе.
Она
—
просто
живет.
В едь
Сонечка
в
комнате
—
и
Сонечка
на
сцене...
Сонеч к а
на
сцене:.
Выходит
маленькая,
в
б елом
платьице,
с
двумя
чер ны ми
коса­
ми,
берется
за
спинку
с тула
и
рассказывает:
—
Жи ли
мы
с
бабушкой...
Квартирку
сним али. ..
Жи лец. ..
Книжки...
Бабушка
булавкой
к
платью
пришпиливала...
А
мне
—
с ты-ыд но ...
Свою
жизнь,
свою
ба бушку,
свое
детство,
свою
«глупость» . ..
Свои
белые
ночи.
Сонечку
зна л
весь
город.
На
Сонечку
—
ходили.
Ходили
—
на
Сонечку.
«А вы видали?
Так ая
маленькая,
в
бе лом
платьице,
с
косами...
Ну,
пре лест ь!» Имени ее никто не знал: «такая малень­
кая ...»
«Белые ночи»
б ыли
—
событие.
.
Спектакль
был
с остав н ой,
трехгранный.
Первое:
Тургенев,
«История лейтенанта Ергунова»: молодая чертовка,
морока,
где -
то
в
слободской
трущобе
завораживающая,
обморачивающая
мо­
лодо го
л ейт енант а.
Пос ле
всех
обещаний
и
обольщений
ис чеза ю­
щая
—
как
ды м.
С
его
коше льк ом.
Пом ню,
в
самом
нач але
она
его
ждет,
наводит
красоту
—
на
себя
и
жили ще .
Посреди
огром­
ного
сар ая
—
туфля.
Одинокая,
стоптанная.
И
вот
—
размахом
ног и
—
через
всю
сцену.
Н авела
красоту!
Но
это
—
не
Сонечка.
Это
к
Сонечке
—
введение.
Второе?
Мне
кажется
—
что-то
морс ко е,
что-то
портовое,
матросское,
—
мож ет
быть,
Мопассан:
бр ат
и
с естр а?
Исч езло .
А
тр етье —
занав ес
р азд ви г ается:
стул.
И
за
с тулом,
держась
за
спинку
—
Сонечка.
И
вот
рассказывает,
робея
и
улыбаясь,
про
345


ба буш ку,
про
жиль ца,
про
бедную
их
жизнь,
про
де ви чью
свою
любовь.
Так
же
робея
и
улыбаясь
и
сверкая
глазами
и
слезами,
как
у
меня
в
Борисоглебском
рассказывая
об
Юро чке
—
или
об
Евгении
Багратионовиче,
—
так
же
нс
играя
или
так
же
всер ьез ,
насмерть
играя,
а
больше
всего
игра я
—
концами
ко с,
кстати
ни­
когда
не
перевязанных
лентами,
самопсрсвязанных,
с амопе рс-
крученных
природно,
или
прядями
у
висков
играя,
отстраняя
их
от
р есниц,
заб авл яя
ими
руки,
ког да
те
ск уч али
от
стула.
Вот
эти
ко нцы
кос
и
пряди
у
висков
—
вся
и
Сонечкина
игра.
Думаю,
что
да же
платьице
на
ней
бы ло
не
театральное,
нс
на-
рочное,
а
собственное,
летн ее,
—
ше стн адца тил етн ее,
може т
быть?
—
Хо дил
на
спектакль
Вт орой
студии.
Видал
вашу
Сонечку...
Так
она
для
всех
сразу
и
стала
мое й
Сонечкой,
—
так ая
же
моя ,
как
мои
се реб ряны е
кольца
и
браслеты
—
или
пер е дник
с
монистами
—
к оторы х
никому
в
г олову
не
могло
при йти
у
мен я
оспаривать
—
за
никому,
кром е
меня,
не-нужностью.
З десь
уме ст но
буд ет
сказать,
потому
что
п отом
это
встанет
вживе,
что
я
к
Сонечке
сразу
отнеслась
еще
и
как
к
любимой
вещи,
подарку,
с
тем
чувством
радостной
собственности,
которо­
го
у
меня
ни
до,
ни
пос ле
к
человеку
не
был о
—
никогда,
к
люби­
мым
вещам
—
в сегд а.
Даже
не
как
к
любимой
книге,
а
именно
—
как
кольцу,
наконец,
попавшему
на
нуж ную
руку,
вопиюще
—
моему,
еще
в
том
кургане
—
моему,
у
то го
цыгана
—
моему,
кольцу
так
же
мне
радующемуся,
как
я—
ему,
так
же
за
ме ня
держащемуся,
как
я
за
него
—
са моде рж ащ ему ся,
неотъемлемо­
му.
Или
уж—
вместе
с
пальцем!
Отношения
э тим
не
исчерпы­
ваю:
п люс
вся
любовь,
только
мыслимая,
еще
и
эт о.
Еще
одно:
ме ня
почему-то
задевало,
раздражало,
оскорбляло,
когда
о
ней
говорили
Софь я
Евгеньевна
(точно она взрослая!),
или
просто
Голлидэй
(точно она мужчина!), или даже Соня
—
точно
на
Сонечку
не
могут
разориться!
—
я
в
этом
вид ела
равн о­
ду шие
и
даже
бездушие.
И
даже
бездарность.
Не уже ли
они
(они
и
оне )
не
понимают,
что
она—
им енно
Сонечка,
что
ина че
о
ней
—
грубость,
что
ее
нельзя
—
не
ласкательно.
Из-за
того,
что
Павлик
о
ней
говорил
Голлидэй
(начав с Инфанты!), я к нему ох ­
ладела.
Ибо
не
то лько
Сонечку,
а
вообще
любую
же нщ ину
(кото­
рая
не
общественный
деятел ь )
звать
за
гла за
по
ф ами лии
—
фа­
мильярность,
злоупотребление
отсутствием,
снижение,
об ра ще­
ние
ее
в
м ужчи ну,
зват ь
же
за
гл аза
—
се
детским
именем
—
при ­
знак
близости
и
нежности,
нс
могу щи й
задеть
материнского
чув -
346


сгва
—
даже
императрицы.
(Смешно?
Я
бы ла
на
два,
на
три
год а
старше
Сонечки,
а
об иж алась
за
нее
—
как
ма гь.)
Н ет,
все
любившие
меня:
читавшие
во
мне
назы вали
ее
мне
—
Сонечка.
С
почтительным
добавлением
—
ва ша.
Но
пок а
она
еще
стоит
перед
нами,
взявшись
за
спинку
стула,
настоим
здесь
на
ее
внешности
—
во
избежание
недоразумений:
На
поверхностный
взгляд
она ,
со
своими
ресн и цами
и
ко са­
ми,
со
в сем
своим
ал ым
и
каштановым,
могла
по к азат ься
хох­
лушкой,
малороссияночкой.
Но
—
тольк о
на
п ов ерх ност ный:
ни­
че го
типичного,
национального
в
э том
личике
не
бы ло
—
слиш­
ком
тон ка
б ыла
работа
лица :
раб ота—
мастера.
Еще
скажу:
в
э том
лице
было
что- то
от
раковины
—
так
рак о вину
работает
океан
—
от
раковинного
завитка:
И
загиб
ноздрей,
и
выг иб
г уб,
и
общ ий
завиток
ресниц
—
и
ушко!
—
все
бы ло
резное,
точеное
—
и
одновременно
льющееся—
точно
эту
ве щь
работали
и
ею
же
—
играли:
не
т олько
Океан
работал,
но
и
во лна
—
играла.
Je
n’ai jamais vu de perle rose, mais je soutient que son visage était plus
perle et plus rose*.
Как
она
приш ла ?
Когда?
Зи мой
ее
в
моей
жизни
не
бы ло.
Зн а­
чит —
ве с ной.
Весно й
1919 года,
и
не
самой
ра нне й,
а
вернее
—
апрельской,
потому
что
с’нею
у
ме ня
св яз аны
уже
оперенные
то­
п оля
перед
домом.
В
пору
первых
зеленых
лис ти ков.
Первое
ее
вид ени е
у
м еня
—
на
диване,
поджав
ноги ,
еще
без
свет а,
с
еще
—
зарей
в
окне,
и
первое
ее
с лово
в
моих
уша х
—
жалоба:
—
Как
я
вас
тогда
испугалась!
Как
я
б о ялась,
что
вы
его
у
ме ня
отымете!
Потому
что
не
пол юб ить—
в ас,
Мари на,
не
по­
лю бить
ва с—
на
коленях—
немыслимо,
несбыточно,
просто
(удивленные глаза)
—
глу по?
Пото му
я
к
вам
так
д олго
и
не
шла,
по тому
что
знала,
что
вас
так
полюблю,
ва с,
кот орую
лю бит
он,
из-за
кот орой
он
меня
не
любит,
и
не
знала,
что
мне
делать
с
этой
своей
любовью,
п отому
что
я
вас
уже
любила,
с
первой
минуты
тогда ,
на
сцене,
когда
вы
только
опустили
г лаза
—
читать.
А
по­
том
—
о,
какой
нож
в
сердце!
как ой
нож!
—
когда
он
к
вам
по­
сл едний
подошел,
и
вы
с
ним
рядом
стоя ли
на
кра ю
сцены,
отго­
родившись
от
всего,
о дни,
и
он
вам
что-то
тихон ько
гов ори л,
а
вы
так
и
не
под нял и
глаз,—
так
что
он
со всем
в
вас
го во рил ...
*Я никогда не видела розового жемчуга,
но
утверждаю,
что
се
л ицо
было
еще
роз овее
и
еще
жемнужнее
(фр. ).
347


Я,
Мар ина,
правда
не
хот ела
вас
люб ит ь!
А
теперь
—
мне
все
равно,
потому
что
теперь
для
мен я
его
нет,
е сть
вы,
Ма ри на,
и
те­
п ерь
я
сама
вижу,
что
он
не
мог
вас
любить,
потому
что
—
е сли
бы
мог
вас
любить
—
он
бы
не
репетировал
без
конца
«Святого
Ант о ния », а Святым Антонием бы
—
б ыл,
или
не
Антонием,
а
вообще
святым...
—
Юрием.
—
Да,
да,
и
вообще
бы
н и когда
бы
не
обедал
и
не
завтракал.
И
ушел
бы
в
Армию.
—
Святым
Георгием.
—
Да.
О,
Марина!
Именно
Святым
Георгием,
с
копьем,
как
на
кремлевских
в оротах!
Или
про сто
бы
ум ер
от
любви.
И
по
тому,
как
она
произносила
это
ум ер
от
любви,
вид но
было,
что
она
са ма
—
от
любви
к
не му
—
и
ко
мне
—
и
ко
вс е­
му
—
ум ир ает;
революция
—
не
революция,
пайки
—
не
пайки,
большевики
—
не
большевики
—
все
рав но
умрет
от
любви,
по­
том у
что
это
ее
призвание
—
и
назначение.
—
Марина,
вы
мен я
всегда
будете
любить?
Мар ина,
вы
м еня
вс егда
бу дете
любить,
потому
что
я
скоро
ум ру,
я
совсем
не
зн аю
отчего,
я
так
люблю
жизнь,
но
я
знаю,
что
скоро
ум ру,
и
потому,
потому
все
так
бе зумн о,
безнадежно
люблю...
К огда
я
гов о рю:
Ю ра—
вы
не
верьте.
Потому
что
я
зн аю,
что
в
других
горо­
дах...
—
Только
ва с,
Мар ина,
нет
в
других
городах,
а
—
их!.. —
Мар ина,
вы
когда-нибудь
думали,
что
вот
сейчас,
в
эту
самую
ми нут у,
в
эту
самую
сию-минуточку,
где -т о,
в
портовом
город е,
может
бы ть
на
каком-нибудь
острове,
всходит
на
корабль
—
то т,
к ого
вы
мог ли
бы
лю бить ?
А
мо жет
быть
—
сходит
с
кора бл я
—
у
меня
это
почему-то
всегда
матрос,
вообще
моряк,
офицер
или
матрос—
все
рав но ...
сходит
с
корабля
и
бродит
по
городу
и
ищ ет
в ас,
которая
здесь,
в
Борисоглебском
переулке.
А
мо жет
бы ть
просто
проходит
по
Т рет ьей
Мещанской
(сейчас в Москве
ужасн о
много
матросов,
вы
заметили?
За
пя ть
минут
—
все
гла за
р астер яеш ь !), но Третья Мещанская,
это
так
же
далеко
от
Бо ри­
сог леб ск ого
переулка,
как
Сингапур...
(Пауза .)
Я
в
школе
любила
только
географию
—
конечно,
не
все
эти
шир оты
и
долготы
и
гр ад усы
(меридианы —
любила),—
имена
лю бил а,
н аз вания ...
И
са мое
ужасное,
Марина,
что
городов
и
островов
мно го,
по л­
ный
земной
ша р!
—
и
что
на
каждой
точке
этого
земного
шара
(у
вас
е сть
гло бус ?
Я
бы
показала)
—
на
каждой
точ ке
этого
земн о­
го
ша ра
—
пот ому
что
шар
только
на
вид
такой
маленький
и
то ч­
ка
только
на
вид
—
точк а,
—
тыс я чи,
тысячи
тех ,
к ого
я
могла
бы
348


лю би чь...
(И я это всегда говорю Юре,
в
iy самую минуту,
ког да
говорю
ем у,
что
кром е
него
нс
люблю
никого,
говорю,
Марина,
как
бы
сказать,
тем
самым
рюм,
тем
самым
полным
ртом,
тем
са­
мым
пол ным
им
ртом!
потому
что
и
это
пра в да,
пот ому
что
оба
—
правда,
потому
что
это
од но
и
то
же,
я
это
знаю,
но
ко гда
я
хочу
это
доказать
—
у
меня
ч его -то
не
хва та ет,
ну—
как
не
мо­
жешь
дотянуться
до
верхней
ветки,
потому
что
вершка
не
хвата­
ет!
И
мне
тогд а
кажется,
что
я
схожу
с
ума...)
М арин а,
кто
изобрел
г лобус ?
Не
зн ает е?
Я
то же
ничего
не
знаю
—
ни
кто
глобус,
ни
кто
карты,
ни
кто
ча сы.
—
Чему
нас
в
школе
уча т? ?!
—
Благословляю
тог о,
кто
изобрел
гл обус
(навер­
ное
какой-нибудь
старик
с
длинной
бе лой
бородой...)—
за
то,
что
я
могу
сразу
этими
двумя
руками
обнять
весь
земной
шар
—
со
всеми
мои ми
любимыми!
«...Ни
кто
—
ча с ы...»
О д нажды
она
у
ме ня
на
с толе
играла
песочными
ч асами,
дет ­
скими
пятиминутными:
стекл ян ная
стопочка
в
деревянных
жер­
дочках
с
пер ехв ато м-т ал ией
—
и
во т,
сквозь
эту
«талию»
—
тон­
чайшей
струечкой
—
п есок
—
в
пятиминутный
срок.
—
Вот
еще
пять
минуточек
прошло...
(Потом безмолвие,
точ­
но
никакой
Со нечк и
в
комнате
нет,
и
уже
совсем
неожиданно,
неж да нн о :) Сейчас будет последняя,
после-едняя
песчиночка!
Все!
Так
она
играла—
долго,
нахмурив
бровки,
вся
уйдя
в
эту
струечку.
(Я
—
в
нее).
И
вдруг
—
от чая нный
вопль:
—
О,
Марина!
Я
про пу ст ила!
Я
—
вдруг
—
г лубок о
—
з аду­
малась
и
не
перевернула
вовремя,
й
теперь
я
н и когда
не
бу ду
знать,
к отор ый
ч ас.
Потому
что
—
представьте
себе,
что
мы
на
острове,
кто
нам
скажет,
откуда
нам
знать?!
—
А
кора бл ь,
Сонечка,
пр ие зжаю щий
к
нам
за
кораллами?
За
коралловым
ломом?
—
Пиратский
ко рабль,
где
у
ка жд ого
м атро­
са
по
трое
часов
и
по
шести
цепей!
Или
—
про ще:
с
нами
посл е
кораблекрушения
спасся
—
кот.
А
я
еще
с
детства
—
и
—
отроче­
с тва
знаю,
что
«Les Chinois voient 1 ’heure dans 1 ’oeil des chats»*.
У
одн ого
миссионера
стали
часы,
тогда
он
спросил
у
китайского
мальчика
на
улице,
который
ч ас.
Мальчик
быстро
куд а- то
сб егал ,
верн улся
с
огромным
котом
на
руках,
поглядел
ему
в
глаз а
и
от­
в ет ил: «Полдень».
*Кп гайцы узнают время по кошачьим глазам (фр .) .
349


—
Да,
но
я
про
эту
струечку,
которая
о дна
знала
сро к
и
ждала,
ч тобы
я
се—
перевернула.
О,
Марина,
у
ме ня
чувство,
что
я
кого-то
убила!
—
Вы
в ремя
убили,
Сонечка:
«Который час?» —
его
спросили
здесь,
А
он
ответил
любоп ытн ым : «Вечность».
—
О,
как
это
чуде сн о!
Что
эт о?
Кто
эт от
он
и
это
правда
—
было?
—
Он,
это
с
ума
сшедший
поэт
Ба тюшков ,
и
это,
правда,
бы ло.
—
Глуп о
у
поэта
спр аш иват ь
вр емя.
Б ез-дар н о.
Потому
он
и
сошел
с
ума
—
от
таких
глуп ых
вопросов.
Нашли
себе
ч асы!
Ему
нужно
гов ор ить
время,
а
не
у
него
—
спрашивать.
—
Не
то:
он
уже
был
на
подозрении
безумия
и
хотел и
прове­
рить.
—
И
опозорились,
потому
что
это
ответ
—
гения,
чистого
духа.
А
вопрос
—
сту д ент а-мед ик а.
Д ур ака.
(Поглаживая указа ­
тельным
па льчи ком
круглы е
бок а
с то поч к и.)...
Но,
Ма рина ,
пр ед­
ставьте
себе,
что
я
была
бы
—
Бог...
н ет,
не
так:
что
вместо
меня
Бог
бы
держал
часы
и
забыл
бы
перевернуть.
Ну,
заду мал ся
на
секундочку
—
и
—
кончено
время.
...Какая
страшная,
какая
чудн ая
игрушка,
Марина.
Я
бы
хоте­
ла
с
ней
спать . ..
Струечка...
Секундочка...
Все
у
нее
б ыло
уменьшительное
(умалительное,
умолительное,
у милитель н ое. ..), вся речь.
Точн о
ее
маленькость
пе р едала сь
ее
речи .
Б ыли
слова,
словца
в
ее
сл о­
варе
—
м ожет
быть
и
актерские,
ак тр исин ск ие,
но,
Боже ,
до
чего
это
инач е
звучало
из
ее
уст!
Например
—
ман еро чка .
«Как я люб­
лю
ва шу
А лю:
у
нее
такие
особенные
манерочки...»
Манерочка
(ведь шаг,
з нак
до
«машерочка»!) —
не т,
не
актри-
синское,
а
институтское,
и
недаром
мне
все
время
чудится,
уша­
ми
сл ы ш ится: «Когда я училась в институте ... »
Не
мо гла
гимна­
зия
не
то лько
да ть
ей,
но
не
вз ять
у
нее
э той
—
старинности,
ста­
ромодности,
эт ого
старинного,
век
назад,
ка кого- то
осьмнадцато-
го
века,
девичества,
этой
насущ но ст и
обожания
и
коленопрекло­
нения,
это й
страсти
к
несчастной
любви.
350


Инсчитузка,
пот ом
—
aKipnca. ( С
мутно
по мня тся
какие-то
чу­
жие
д ети.. .)
-
Когда
Аля
вчера
про сил а
еще
посидеть,
сразу
не
идти
спать,
у
нее
бы ла
такая
трогательная
гримасочка...
Манерочка...
гримасочка...
секундочка...
струечка...
а
сама
был а.. .
девочка,
которая
в едь
тоже
—
уменьшительное.
—
Мой
от ец
был
скрипач,
Марина.
Бедный
скрипач.
Он
умер
в
больнице,
и
я
каждый
день
к
нему
ходи ла ,
ни
минуточки
от
н его
не
отходила
—
он
то лько
мне
одн ой
рад о вался .
Я
вообще
была
его
лю би миц ей.
(Обманывает меня или нет
—
память,
ког­
да
я
слышу:
прид в ор ный
скрипач?
Но
какого
двора
—
придвор­
ны й?
Английского?
Русского?
Потому
что
—
я
забыла
сказать
—
Голли дэй
есть
английское
Holiday —
воск р есень е,
праздник.
Сонечка
Г оллид эй:
это
имя
б ыло
к
ней
привязано
—
как
бубе­
не ц!)
—
Мои
сестры,
Ма рина ,
красавицы.
У
меня
две
сестры
и
обе
кр асави цы.
Высокие,
белокурые,
голубоглазые
—
настоящие
леди.
Это
я
—
так ая
дурнушка,
че рн ушка ...
Почему
они
не
ж или
вместе?
Не
знаю.
Зна ю
только,
что
она
непрерывно
б ыла
озабочена
их
с удьбою
—
и
делом
заботилась.
—
Ну жно
много
денег,
Марина,
нужно,
чтобы
у
них
бы ли
хо­
рош ие
пла тья
и
обув ь,
по тому
что
они
(с глубоким придыханием
восторга)
—
кр асави цы.
Они
высокие,
Мари на,
строй ны е
—
это
я
о дна
так ая
маленькая.
—
И
вы,
так ая
маленькая,
младшая,
должны...
—
Именно
потому,
что
так ая
маленькая.
Мне ,
некрасавице,
ма ло
нужно ,
а
красавицам
—
всегда
—
во
вс ех
сказках
—
много
нужно.
Не
могут
же
они
одеваться
—
как
я!
(Белая блузка,
черная
юбка
или
бе лое
платьице
—
в
д ругом
ее
не
п омн ю.)
Од нажд ы
в
какой-то
столовой
(воблиный суп с перловой кру ­
пой ,
второе
сама
вобла,
хлеба
не
б ыло,
Сонечка
отдала
Але
свой)
она
мне
их
по к азала
—
сидели
за
столиком,
ей
с
высоты
англий­
ских
шей
к ивнул и
(потом она к ним побежала)
—
голубоглазые,
фарфоровые,
златоволосые,
в
белых,
с
выг иб ом,
вел ик ок н яжнин-
ских
шля пах ...
—
Гляди,
Ал ечк а,
види ш ь—
эти
две
дамы.
Это
мои
сестры.
Правда,
обе
—
кр асавиц ы?
—
Вы
—
лучше.
351


—
Ах
ты.
дитя
мое
д орог ое!
Это
тебе
лучше,
потому
что
1ы
меня
любишь.
—
Я
потому
вас
люблю,
что
вы
луч ше
всех.
Ребенок,
обезоруженный
ребенком,
смолк.
Повинуясь,
очевидно,
закону
сказки
—
иначе
эт ого,
с
мо ей
страстью
к
именам,
не
объяснишь
—
я
так
и
не
спросила
у
нее
их
имен.
Так
они
у
меня
и
остались
—
сестры.
Сестры
—
Золуш­
ки.
Ма ть
по мню
как
Сонечкину
заботу.
Написать
маме.
Послать
маме.
Должно
быть,
ос талас ь
в
Петербурге,
откуда
родом
была
сама
Сонечка.
Недаром
ее
«Белые нрчи» .
—
Я
же
зн аю,
Мар ина,
я
сам а
так
хо д ила,
са ма
так
любила...
Когда
я
в
первый
раз
их
прочла...
Я
никогда
не
читала
их
в
пе р­
вый
раз!
Только
я
в
«Белых ночах», не только она,
но
еще
и
он,
тот
самы й
мечтате л ь,
так
нико г да
и
не
выбравшийся
из
белой
н очи ...
Я
ве дь
всегда
двоюсь,
Марина,
не
я
—
двоюсь,
а
ме ня
—
две,
двое:
да же
в
любви
к
Юре:
я
—
я,
и
я
—
еще
и
он,
Юра:
все
его
мысли
думаю,
еще
не
сказал
—
зн аю
(оттого и не жду ниче ­
г о !), мне смешно сказать:
когда
я
—
он,
мне
самой
л ень
меня
лю­
би ть. ..
Только
с
вами,
Марина,
я
—
я,
и
—
еще
я.
А
верней
всего,
Марина,
я
—
все,
кто
белой
н очью
так
любят,
и
ход ят,
и
бродят...
Я
сама
—
белая
ночь...
Обнаружила
я
ее
Петербург
сразу ,
по
ее
«худо»
вмест о
мо с­
ковского
«плохо».
—
А
это
очень
худ о?
—
Что?
—
Гов ори ть
«худо», —
и
сама
смеется.
—
Для
вашего
худ а,
Соне чк а,
од на
риф ма
—
чуд о.
Кто
и
откуда
Ми лое
чудо?
Так
возникла
Розанэтта
из
моей
«Фортуны» (Лозэна), так воз ­
ник ла
вся
последняя
сцена
«Фортуны», ибо в этом: «Кто и отку ­
да?»—
уже
весь
приказ
Розанэтте
(Сонечке)
быть,
Роз анэ т те,
дочк е
привратника,
которая:
352


Господин мои - ВР ЕМЯ
Александр
Блок
(рис .
К.
Сомова).
«Мимо окон моих
—
бесстрастный
—
Ты
пройдешь
в
снеговой
т иши,
Бо жий
праведни к
мой
прекрасный,
Свете
тихий
моей
души».
Анна
Ахматова
(рис .
К.
Пе тро ва- Вод кина) .
«Ты солнце в выси мне застишь,
Все
звезды
в
твоей
горсти!
Ах,
ес ли
бы
—
двери
наст ежь!
—
Как
ветер
к
тебе
войти!»


Ма рина
Цветаева
Автограф
стихотворения
М.
Цветаевой
«Никто ничего не отнял ... »,
обращенного
к
О.
Мандельштаму.
О сип
Мандельштам
(рис .
А.
Зельмановой).


Господин мои - ВРЕ МЯ
«Как я хотела,
чт обы
каждый
цвел
В
ве ках
со
мной!
Под
пальцами
мо ими!»
Андрей
Белый
(рис .
А.
Тургеневой).
Михаил
Кузмин
Владимир
Маяк о вски й
(рис .
В.
Милаилевского).
(рис.
М.
Ларионова).


Ма рина
Цветаева


Господин мои - ВР ЕМЯ
«Из равных себе по силе
я
встретила
только
Рильке
и
Пастернака».
Борис
Пастернак
(рис .
Н.
Вышеславцева).
«О по каким морям и городам
Тебя
ис к ать ? (Незримого
—
нез ря ч ей!)
Я
проводы
вверяю
проводам,
И
в
телеграфный
ст олб
упершись
—
плачу».
Райнер
Мария
Рильке.
«—
До
свиданья!
До
знакомства!
Свидимся
—
не
знаю,
но
—
споем ся !
С
м не-сам ой
неведомой
землею
—
С
целым
морем,
Райнер,
с
целой
мн ою!»


Ма рина
Цветаева
«Гончарова и Ларионов не только живые,
а
надолго
живые.
Не
только
среди
нас,
но
нем нож ко
дальше
на с.
Дальше
и
дольше
н ас».


Господин мой - ВР ЕМЯ
1937 г.
1960-е
гг.


Марина
Цветаева
«Дочь очень талантливая художница».


Господин мой -ВР ЕМ Я


Ма рина
Цветаева
«Очень одарен,
но
ничего
от
Wunderkind’a, никакого уродства,
просто
—
вы со кая
но рма ».


Госл од кмо н
- ВРЕМЯ
В
1937 г Ариадна с отцом
ве рнул ись
в
Р оссию.
Через
два
го да
их
ж дал
арест.


Марина
Цветаева


Господин мой - ВР ЕМ Я
Такой
Марину
Цветаеву
видели
со вр ем енники .
Б.
Родзевич.
Н.
Крандиевская.


Марина
Цветаева


Господин мой - ВР ЕМ Я


...Я
за
последней
волею
прислана.
Может,
письмо
вам
угодно
оставить
р о дным,
Может
быть,
лок он
угодно
отрезать
на
память.
В се,
что
хо тите
—
просите!
Так ой
уж
де нь:
Все
вам
позволено
нынче!
О,
какая
это
б ыла
живая
Сонечка,
в
эт ом
—
все,
говоримом
за
час
перед
казнью,
в
э том
часе,
даримом
и
творимом,
в
э том
пос­
леднем
любовном
и
посл едн ем
жизненном
часе,
в
предсмертном
часе,
вмещающем
всю
люб ов ь.
В
этом
—
Розанэтта
—
имени.
(Сонечка!
Я
бы
хот ела,
чтобы
посл е
моей
п овест и
в
теб я
влю ­
бились
—
все
му жч ины,
изревновались
к
те бе
—
все
жены,
ис­
стр ада ли сь
по
теб е
—
все
по эт ы...)
Нач ал ась
Сонечка
в
моих
тетра дях
с
ее
жалобного,
в
первый
при ход
ко
мн е,
возгласа:
—
О,
Мар ин а ! (Эта умница ни разу не назвала меня «И ва нов ­
на», как с «Белыми
н оч а ми», сразу
—
в торой
(тысячный)
р аз.
—
Как
я
бы
ва шу
Да му
в
«Метели»
—
сыграла.
Как
я
знаю
каждое
движение,
каждую
интонацию,
каждый
перерыв
го ло са,
каждую
пау зу
—
каждое
дыхание...
Т ак,
Марина,
как
я
бы
—
ее
никто
не
сыг ра ет.
Но
я
не
могу
—
я
такая
маленькая...
Не
ростом—
не
только
ростом—
мало
ли
ма леньк их !
—
и
маленькость
ее
бы ла
са мая
обыкновенная—
четырнадцатилет­
ней
девочки
—
ее
беда
и
п реле сть
бы ли
в
том ,
что
она
этой
че­
тырнадцатилетней
девочкой
—
бы ла.
А
год
был
—
Девятнадца­
тый.
Ско л ько
раз
—
и
не
стыжусь
этого
сказать
—
я
за
наш
с
ней
короткий
век
жалела,
что
у
нее
нет
стар ог о
любящего
пр ос ве­
щенного
покровителя,
который
бы
ее
в
св оих
старых
руках
д ер­
жа л,
как
в
серебряной
оправе...
Иодновременно
бы
ею,
как
опытный
штурман,
прав ил ...
Моей
маленькой
лодочкой
—
боль­
ш ого
пл аванья .. .
Но
таких
в
Москве
Девятнадцатого
го да—
не
бы ло.
(Знаю,
знаю,
что
своей
любовью
«эффект» « о сл абл яю», что
читатель
хоч ет
сам
любить,
но
я
тоже,
как
читатель,
хочу
сама
любить,
я,
как
Сонечка,
хочу
«сама любить», как собака
—
хочу
12—3257
353


сама
любить...
Да
разве
вы
еще
не
поняли,,
что
мой
хозяин
уме р
и
что
я
за
тридевять
земель
и
двудевять
лет—
просто
--
вою?!)
... Ни
малейшего
женского
кокетства.
Задор
—
мальчишки
(при предельно - же нств ен но й ,
дев ич еско й,
девчончсской
внеш­
н ост и), лукавство
—
lutin*.
Вся
—
что
немцы
называют
—
«Einfall»**.
(Сонечка,
я
для
тебя
три
словаря
г раб лю!
Жаль,
английского
не
зн аю
—
там
бы
я
много
для
те бя
наш ла.
А
—
в
испанском!..)
Ряд
вид е ний:
Наташа
Ростова
на
цветочной
кадке: «Поцелуй­
те
к у к лу!»...
Наташа
Ростова,
охв ат ив
кол ен а,
как
индус,
как
пес,
поющая
на
луну,
пением
уносимая
с
подоконника...
Ог арев ск ая
Консуэла,
прощающаяся
с
герценовской
Наташей
у
дилижанса...
Козета
с
куклой
и
Фантина
с
К озе то й...
Все
девические
ви д ения
Диккенса...
Джульетта...
Ми рэй ...
Минь о на,
наконец,
не т,
даже
он: Mignon, —
тот
ма ль чик
арф ис т,
потом
ставший
Миньоной,
которо го
с
какой-то
своей
Wanderung*** привел домой к матери
юноша,
ставш ий
—
Гет е.
(Знаю,
что
опять
ничего
не
даю
(и много
—
б е ру ), однажды
даже
вычеркнула
это
место
из
рукописи,
но
они
ме ня
так
теснят,
обс туп аю т,
так
хо тят
через
Сонечку
еще
раз
—
быть...)
Но
главное
имя
—
у таи ваю.
И
прозвучит
оно
только
в
ст и­
хах
—
или
ниг де.
И
вот,
потому
что
ни
одн ой
моей
взрослой
героиней
быть
нс
могла
—
«такая маленькая»
—
мне
пришлось
писать
малень к их .
Маленьких
девочек.
Розанэтта
в
«Фортуне», девчонка в «При ­
ключении», Франческа в «Конце
Казановы»
—
и
все
это
Сонеч­
ка,
она ,
живая,
—
не
вс я,
конечно,
и
попроще,
конечно,
и бо,
по
слову
Г ейне,
поэт
неблагоприятен
для
театра
и
театр
неблагопри­
я тен
для
поэта,
—
но
всегда
жи вая,
есл и
не
вся
—
она,
то
вс е­
гда
—
она ,
никогда:
не -он а.
А
оди н
свой
сти х
я
в се-так и
у
нее
—
украла:
у
нее,
их
не
пи­
сав шей ,
в
жиз ни
не
нап исавш ей
ни
строки,
—
я,
при
всей
мое й
безмерной,
беспримерной
чес тнос ти
—
да,
украла.
Это
мой
единственный
в
жизни
плагиат.
Однажды
он а,
рассказывая
мне
о
какой-то
своей
обиде:
—
О,
Ма рина !
И
у
меня
бы ли
такие
большие
сл езы
—
круп­
нее
гл аз!
*Шаловливость (ф р. ).
**Причуда (н е м. ).
♦ ♦♦Поездка (н ем. ).
354


—
А
вы
з на ете,
Сонечка,
я
когда-нибудь
это
у
вас
украду
в
ст и­
хи,
потому
что
это
совершенно
замечательно
—
по
т очнос ти
и...
—
О,
берите,
Марина!
Ве с,
что
хотите
—
бер ит е!
Все
мое
бе­
ри те
в
стихи,
всю
бе ри те!
Потому
что
в
ваших
руках
все
бу дет
жить
—
вечно!
А
что
от
мен я
о стан ется ?
Несколько
поц е луе в...
И
вот,
три
года
спустя
(может быть,
кто
знает,
ден ь
в
день)
стих:
В
ч ас,
когда
мой
милый
бр ат
Миновал
последний
вяз
(Вздохов мысленных: «Назад»),
Был и
слезы
—
больше
гл аз.
В
час,
когда
мой
милый
друг
Огибал
последний
мыс
(Вздохов мысленных: «Вернись!»),
Бы ли
взмахи
—
бол ьше
рук.
Ру ки
прочь
хо тят
—
от
плеч!
Губы
вслед
х отят
—
заклясть!
Звуки
растеряла
ре чь
Пальцы
растеряла
пяс ть.
В
час,
когда
мой
милый
гость...
—
Господи,
взгляни
на
нас!
Были
слезы
больше
глаз
Человеческих
—
и
звезд
Атлантических...
(А атлантические звезды горят над местечком Lacanau-Océan,
где
я
свою
Сонеч к у
—
пишу,
и
я,
глядя
на
них
вчера,
в
первом
часу
ночи,
эти
строки
вспо м нила
—
наоборот:
что
на
океане
зве з­
ды
больше
гла з!
Вот
и
со шелся
круг.)
Эти
стихи
написаны
и
посланы
Борису
Пастернаку,
но
автор
и
адр есат
их
—
Сон еч ка.
И
последний
отблеск,
отзвук
Сонечки
в
мо их
писаниях
—
когда
мы
уже
давно,
давно
расстались—
в
припеве
к
мо ему
«Молодцу»: «А Маруся лучше всех! (краше всех,
жарче
вс е х ...)»—
в
сам ой
Марусе,
к оторая ,
цв е тком
восстав,
пережила
с амое
смерть,
но
и
бесс мерть е
свое
отдас т,
чтобы
вместе
пр о­
пасть
—
с
любимым.
355


—
Марина,
вы
думаете,
м еня
Бог
простит
—
что
я
п
ак
многих
цело вала?
—
А
вы
думаете
—
Бог
считал?
—
Я
—
т оже
нс
с чита ла.
...А
главное
я
всегда
це лую
—
первая,
так
же
просто,
как
жму
руку,
только—
неудержимее.
Просто
никак
не
мо гу
дождаться!
Потом ,
каждый
р !аз: «Ну,
кто
тебя
тянул?
Сама
виновата!»Яведь
знаю,
что
это
никому
не
нрав ит ся,
что
все
они
любят
кланяться,
клянчить,
искать
сл у чая,
добиваться,
охотиться...
А
главное—
я
те рпе ть
не
могу,
когда
другой
цел ует
—
первый.
Так
я
по
кра й­
ней
мере
знаю,
что
я
этого
хочу.
—
Марина,
я
никогда
не
мог ла
понять
(и себя не понимаю),
как
мо жно
—
только
что
цел ова вш ись
—
говорить
молитву.
Теми
же
губами...
Не т,
не
теми!
Я,
когда
м олюсь—
н ик огда
не
целова­
лась
и
когда
целуюсь
—
нико г да
не
молилась.
—
Сонечка!
Сонечка!
От
избытка
сердца
целуют
уста
ваши.
Мы
с
ней
н ик огда
не
целовались:
только
здороваясь
и
проща­
яс ь.
Но
я
часто
обнимала
ее
за
плечи,
жестом
защиты,
ох ра ны,
старшинства.
(Я была тогда на три года старше,
по
су щест ву
жена
всю
себ я.
Во
мне
никогда
ни чего
не
бы ло
от
«маленькой» .)
Бр ат ски
обнимала.
Нет,
это
был
с ухой
огон ь,
чистое
вдохновение,
без
попытки
р азряди ть,
растратить,
осуществить.
Бе да
без
попытки
помочь.
Вот
об
этом
мой
французский
рассказ
одному
моему
французско­
му
другу,
пят надц ать
лет
спустя.
Друг
прошел,
ра ссказ
ос тал ся.
П усть
ост анет ся .
—
Je ne me souviens pas de l’avoir embrassée hors le baiser
usuel, presque machinal du bonjour et de 1 ’adieu. Ce n’était pas de la
mauvaise — ou bonne — honte, c’était — mais la tete chose qu’avec
le tu: je 1 ’amais trop, tout était mouns.
Car un baiser, quand on n’aime pas — dit tellement plus, et quand
on aime— dit tellement moins, est tellement moins. Boire pour
reboire encore..Le baiser en amour c’est l’eau de mer dans la soif.
356


(Eau de mer ou sang — bon pour les naufragés!) Si cela a dégà été
dit — je le redis. L’important, ce n’est pas de duc du neuf, c’est de
trouver seui et de dire vrai.
J’aimais mieux garder ta soif entière.
Et — une chose qui n’a sûrement, par sa simplicité même, jamais
été écrite: le baiser en amour c’est le mauvais chemin menant à
l’oubli de l’autre. De l’aimné, non à l’aimé. Commençant par
baiser — le baiser. Anéantissement.
Mais je l’embrassais souvent de mes bras, fraternellement,
protectionnellément, pour la cacher un peu à la vie, au froid àla nuit.
C’était la Révolution, donc pour la femme: vie, froid, nuit.
...Ma petite enfant que je n’ai jamais laissée rentrer seule.
Et simplement je n’y avafs jamais pensé — qu’il y avait— ça,
cette possibilité entre gens comme nous (Cette impasse.) Ce n’est que
maintenant, quinze ans après que j’y pensé, pleine de gratitude de n’y
avoir alors pas même pensé*.
Сонечка
жил а
в
кр есле .
Гл убоком ,
др ему чем,
з елено м.
В
ог­
ромном
з елен ом
кресле,
окружавшем,
обступавшем,
обнимав­
шем
ее,
как
лес.
Сонечка
жил а
в
зел ено м
кус ту
кр ес ла.
Кресло
стояло
у
окна,
на
Мо ск ва-р еке,
окруженное
пустырями
—
про­
сторами.
В
нем
она
утешалась
от
Юры,
в
нем
она
читала
мои
записоч­
ки,
в
нем
писала
мне
свои,
в
нем
уч ила
свои
монологи,
в
нем
за­
думч ив о
грызла
корочку,
в
нем
неожи данн о,
после
всех
слез
и
*Не помню,
чтобы
я
ее
целовала,
кроме
поцелуев
обычных,
по чти
маши­
нал ьных ,
при
встре че
и
прощании.
И
во все
не
из-за
дурной
—
или
хо ро шей
—
стыдливости;
это
было
-
-
так
же,
как
с
«ты»: я слишком любила ее,
все
прочее
было
м ень ше.
Ибо
когда
не
любят,
поцелуй
говорит
настолько
больше,
а
когда
любя т
—
настолько
м еньш е;
сам
по
себ е
он
н едо стато чен.
Пить,
чт обы
пить
вновь.
Поце­
луй
в
любви
—
это
мо рск ая
вода
во
вре мя
жажды.
(Морская вода ила кровь
—
хо роши
для
потерпевших
ко р аб ле кр уш е ни е!) Если это уже было сказано--
по­
вто рю.
Потому
что
главн ое
-
не
новое
сказать,
а
найти
единственно
верное
с лово.
Я
предпочитала
не
утолять
жажду
в ообщ е.
И
еще
одна
вещь ,
о
к от орой
никогда
не
писали,
несмотря
на
ее
очевид­
ность.
поцелуй
в
любв и
дурной
путь,
вед ущий
к
забвению.
От
любимого,
но
не
к
люб имому.
Нач ин ают
с
по целу я
души,
пр одо лж ают
п оцел уем
уст
и
конча­
ют
поцелуем
-
поцелуя.
Уничтожением.
Но
я
част о
обнимала
ее
братски,
по­
кровительственно,
чтобы
немн ого
оградить
от
быта,
от
холода,
от
ночи.
...Моя
малютка,
которой
я
не
позволяла
возвращаться
одной.
Да
я
просто
не
думала
об
этом
ибо
оно
б ыло
эта
реальность
межд у
такими,
как
мы.
(Эта
безысходность.)
То лько
т еперь ,
спустя
пят над ц ать
ле т,
я
вспоминаю
обо
всем ,
испо лн енна я
б лагод ар нос ти
за
то.
что
тогда
все
это
нс
приходило
мне
в
голову
(фр>-
357


записочек—
засыпала,
просыпала
в
нем
вс ех
Юр,
и
Вахтангов,
и
Вахтанговых...
C’était son lit, son nid, sa niche...*
К
Сонеч к е
идти
б ыло
немножко
под
гору,
под
шум
пло тины ,
мимо
кос ого
забора
с
косее
его
бревен
на д пис ь ю: «Исправляю
п оче рк»... (В 1919 году!
Точно
друг ой
заботы
не
было!
Да
еще
—
такими
буквами!)
Стоит
д ом.
В
д оме—
кресло.
В
кр есле —
Сонечка.
Поджав
ноги,
как
от
высящейся
во ды
прилива.
(Еще немножко
—
за льет .)
Ножки
спрыгивают,
ручк и
—
н ав ст речу:
—
Марина!
Ка кое
счастье!
Заботливо
разг руж а ет
меня
от
кошелки
и
черезплечной
с ум­
ки.
Сонечку
не
н ужно
убеждать
не-сажать
меня
в
кр есл о:
знает
твердость
моего
нрава—
и
навыков.
Сажу сь
на
окно.
Подокон­
ник
низкий
и
широкий.
За
ним
—
воля.
За
спиной
—
воля,
перед
глазами
—
любовь.
—
Мар ина !
Я
нынч е
бы ла
у
ранне й
обедни
и
опять
так
плака­
ла
(деловито,
загибая
в
ладонь
паль чи к и:) Юра меня не любит,
Вахтанг
Леванович
ме ня
не
любит,
Е вге ний
Баг р ат ионо вич
меня
не
люби т.. .
А
мог
бы!
хотя
бы,
как
до чь,
пот ому
что
я—
Евгень­
евна,
—
в
Студии
меня
не
любят.
—
А
—я? !
—
О
—
вы?
Марина,
вы
ме ня
всегда
будете
любить,
не
пото­
му
что
я
такая
хорошая,
а
потому
что
не
у сп еете
ме ня
разлю­
бить...
А
Ю ра—
уже
успел,
потому
что
я
сама
не
успела...
ум е­
ре ть.
(Любить,
любить...
Что
она
думала,
когда
все
так
говорила:
любить,
любить?..
Это
напоминает
мне
од ин
мой
собственный,
то гда
же,
вопрос
со лдат у
бы вше го
полка
Нас л едни ка,
рассказывавшему,
как
сп а­
сал
знамя:
—
Что
вы
чувствовали,
ко гда
спасали
знамя?
—
А
нич его
не
чувствовал:
е сть
знамя—
ест ь
полк ,
нет
з на­
мени
—
нет
полка.
(Есть любовь
—
е сть
жизнь,
нет
любви...)
Сонечкино
любить
б ыло
—
быть:
небыть
в
другом:
сбыться.)
Сжалась
в
комочек,
маленькая,
лица
не
вид но
из-за
волос,
рук ,
сл ез,
п рячется
сама
в
с ебя
—
от
всего
(как владимирская
нянька
Надя
про
мою
дочь
Ирину:)—
угнежживается...
А
вокруг
и
над
и
под
—
лес,
сво д,
прилив
кр ес ла.
*Оно было сс постелью,
ее
гнездом,
ее
конурой...
(фр)
358


Но
гому,
как
она
в
нег о
вгрсбалась,
вжималась,
видно
б ыло,
до
ч его
нужно
бы ло,
чтобы
кто- н иб удь
держал
ее
в
с иль ных
ши­
роких
любящих
с тарш их
руках.
(Ведь кресло
—
всегда
старик.)
По
Сонечке
в
кресле
вид на
была
вся
любяшесть
ее
натуры.
(Натура
—
слово
ее
словаря,
ст ран но-ст ари нно го ,
точ но
перевод­
ног о
из
Дик кен са. )
Ибо
вжималась
в
нег о
не
как
кош ка
в
бархат,
а
как
живой
в
живое.
Поняла:
она
у
н его
просто
сидела
на
коленях!
Чт обы
немножко
развлечь
ее,
отвлечь
ее
от
Юры,
рассказы­
ва ю,
на сказы ваю
ей,
как
мы
вчера
ходили
с
Алей
пешком
на
Во­
робьевы
горы ,
как
я
п оср еди
железнодорожного
моста,
з авид ев
сквозь
железные
перекладины
—
воду,
от
ст раха
—
сел а,
как
Аля
заговаривала
моему
страху
зубы
тут
же
изобретенной
историей:
как
мост
тут
же
раздался,
и
мы
с
ней
тут
же
упали
в
воду,
но
не
пото нули ,
пото му
что
нас
в
посл ед нюю
минуту
поддержали
анге­
лы,
а
поддержали
—
потому
что
в
последнюю
минуту
узнали,
что
«эта дама с солдатской сумкой через плечо»
—
поэт,
а
эта
де­
в очка
с
офи церск им и
пу гов ица ми
—:
ее
д очь,
и
как
ангелы
на
ру­
ках
отнесли
нас
на
ярм а рку,
и
п отом
с
нами
катались
на
карусе­
ли : «Вы,
Марина,
со
своим
ангелом
на
льв е,
а
я
со
своим
на
бар а­
не ...», и как потом эти ангелы отнесли нас в Борисоглебский пе ­
ре улок,
и
остались
с
нами
жить,
и
топили
нам
плиту,
и
воровали
нам
дрова...
«потому что эти ангелы были нс ангелы,
а...
вы
сами,
Марина,
з нает е,
какие
это
бы ли
ангел ы... »
И
как
мы,
с
Алиной
и
ангел ьск ой
помощью,
действительно,
пер ешл и
мо ст
и,
действительно,
катал ись
на
карусели:
я
—
на
льве,
он а—
на
баране...
и
как
я
ей
тут
же,
за
хор ош ий
пер ево д
ч ерез
мо ст,
пок упа ю
на
лотке
какую-то
малиновую
желатиновую
трясучк у,
и
как
она
ее
и стов о,
наподобие
просфоры,
ес т,
и
как
по­
том
нас
перевозят
через
рек у
не
ангел ы,
а
двое
му жик ов
в
кр ас­
ных
рубахах,
в
одн ом
из
которых
она
узнает
своего
обожаемого
Вожатого
из
«Капитанской дочки»
—
и
так
д алее
—
и
так
да­
лее—
и
так
далее...—
до
Сонечкиного
просветления—
пот ом
см еяния
—
потом
сияния...
—
Мари на,
я
тогд а
игр ала
в
пр ов инции.
А
летом
в
провин­
ции
—
всегда
ярмарки.
А
я
до
страсти
люблю
всякое
веселье.
Бедное.
С
розовыми
петухами
и
деревянными
кузнецами.
И
сама
ходила
в
платочке.
Розовом.
Как
н адела —
ну,
просто
чувство,
что
в
нем
родилась.
Но
у
меня
во
всем
это
чувство,
от
всего:
и
в
косынке
и
в
огр ом ной
белой
шляпе
моих
сестер...
я
иногда
ду­
ма ю:
хо ть
корон у
надень!
—
но
нет,
провалится:
ведь
у
меня
359


ужасно
маленькая
голова:
смехотворная
—
нет ,
нет ,
не
говорите!
Это
—
волосы,
а
попробуйте
меня
обри ть!
Говорю
вам :
ничего
нс
остан ет ся! ..
Мар ина,
вы
бы
мен я
любили
бритую?
Впрочем,
вы
уже
меня
любите
—
бритую,
потому
что
перед
в ами
всякий
—
бр ит ый,
перед
вами
да же
Юрочка—
бр ит ый,
не т,
полубритый:
арест ант !
—
М арин а,
я
страшно-много
гов ор ю?
Неприлично­
много,
и
сразу
обо
всем,
и
обо
вс ем
—
все
сразу?
Вы
знаете,
нет
минуты,
когда
бы
мне
не
хотелось
говорить,
даже
когда
плачу:
плачу—
навз р ыд,
а
сам а
гов орю .
Я
и
во
сне
все
время
гов орю:
спорю,
рассказываю,
доказываю,
а
в
общем
—
как
ручей
по
кам ­
ням—
бессмыслица.—
Марина!
Ме ня
же
никто
не
слушает.
Только
вы.
Ах,
Марина!
Первый
человек,
кот орого
я
любила
—
он
был
гораздо
стар ше
меня,
больше
чем
вдвое,
и
у
не го
уже
б ыли
взрослые
дети
—
за
это
и
любила
—
и
он
был
оче нь
снис­
ходительный,
никогда
не
серд ил ся,
даж е
он
мне,
часто,
шутя,
с
упреком: «Ах,
Соня!
Неужели
вы
не
понимаете,
что
есть
мину­
ты
—
когда
не
ну жно
гов ори ть?»
А
я
—
продолжала
—
не
переставала
—
не
п ереста вая
го во­
р ила
—
мне
все
время
все
при ход ит
в
г олов у,
все
сразу
—
и
такое
р аз ное.
Я
иногда
жалею,
что
у
меня
то лько
од ин
голос
зараз...
Ой,
Марина,
вот
я
и
договорилась
до
чревовещателя!
(Да,
она
«страшно -мн о г о»
говорила.
О
ней
цар ицы но
люби­
мое
слово
в
тобольских
пис ьм ах : «Дети болтают,
как
водопа­
д ы ...»)
.. .Т ак—
про
ту
ярмарку.
Раз
иду
в
своем
платочке
и
из-под
платочка
—
вижу:
громадная
жен щин а,
даж е
баба,
бабища
в
ко­
ротк ой
малиновой
ю бке
с
блестками
под
шар манк у
—
танцует.
А
шарманку
вер тит
—
чино вник .
Немолодой
уже ,
зеленый,
с
кр ас ным
носом,
с
кокардой.
(Нос сам вроде кокарды .)
Тут
я
его
стр аш но
по жалела:
бедный !
должно
быть
с
должности
прогнали
за
пьянство,
так
он
—
с
голоду...
А
оказалось,
Ма рина ,
от
любви.
Он
десять
лет
то му
назад,
где-то
в
своем
город е,
увидел
ее
на
яр­
марке,
и
она
тогда
была
молоденькая
и
тоненькая
и,
должно
быть,
страшно
трогательная.
И
он
сразу
в
нее
влюбился
(аонав
н его
—
нет ,
потому
что
была
уже
за му жем
—
за
чревовещате­
ле м), и с утра стал пропадать на ярмарке,
а
когда
ярмарка
уех ала ,
он
тож е
уехал,
и
ездил
за
ней
всюду,
и
его
прогнали
с
должности,
и
он
стал
крутить
ша рм анку,
и
так
де сять
лет
и
крутит,
и
не
заме­
тил ,
ч то‘о на
раз жир ела—
и
уже
не
красивая,
а
страшная...
Мне
кажется,
если
бы
он
к рутит ь—
перестал,
он
бы
сразу
все
по­
нял
—
и
умер.
360


—
Марина,
я
сделала
ужасную
вещь:
ведь
ею
ia женщйна ни
р азу
не
по це лова ла
—
потому
что,
ес ли
бы
она
его
х оть
раз
поце­
ловала,
он
бы
крутить
перестал:
он
ведь
этот
поцелуй
вы кр учи­
в ал!
—
Марина!
я
перед
всем
на родом ...
Подхожу
к
нему,
сердце
к о лот итс я : «Не сердитесь,
пожалуйста,
я
знаю
вашу
историю:
как
вы
все
бросили
из-за
любви,
а
так
как
я
са ма
такая
же...» —
и
п еред
всем
н а родом
его
поце ло ва ла.
В
губы.
Вы
не
думайте,
Ма рина ,
я
себя
—
з аст авил а,
мне
оче нь
не
хо­
тел ось ,
и
неловко,
и
страшно:
и
его
страшно,
и
ее
страшно,
и...
просто
не
хотелось!
Но
я
тут
же
себе
сказала: «Завтра ярмарка
уезжает,
—
раз .
Сегодня
последний
срок,
—
два.
Его
никто
в
жизни
не
целовал,
—
тр и.
И
уже
не
поцелует,
—
четыре.
А
ты
всегда
говоришь,
что
длячжбя
выше
любви
нет
ниче го ,
—
пять.
Докажи,—
шесть».
И—
есть ,
Марина,
поцеловала!
Это
был
мой
единственный
трудный
поцелуй
за
всю
жизнь.
Но
не
поце­
луй
я
его,
я
бы
уж
н ико гда
не
по смел а
играть
Джульетту.
—
Ну,
а
он?
—
Он ? (с веселым смехом):
Стоит
как
громом
по раж енный
—
Евгений...
Да
я
и
не
смотрела.
Пошла,
не
оглядываясь.
Должно
быть
—
до
сих
пор
с тои т...
Десять
лет,
десять
лет
пыльных
площадей
и
пья ных
мужиков,
а
поцеловала
—
все-т ак и
не
та!
А
вот
еще,
Марина,
история
—
про
моряка
Пашу...
Где
ис то рия
про
моряка
Пашу,
о
котором
у
мен я
в
записной
книжке
весны
1919 года только запись: «Рассказ Сонечки Голли-
дэй
про
моряка
Пашу»
—
а
рядом
свободный
листок
для
вписания
так
и
не
вписанного.
Пропал
мо ряк
Паша!
Заплыл
моряк
Паша!
О,
кресло
историй,
испо вед ей,
пр из на ний,
терзаний,
успокое­
ний...
Вторым
действующим
лицом
Сонечкиной
комнаты
был
—
сундук,
рыж ий,
кожаный,
еще
тех
вре м ен,
ког да
Сонечкин
от ец
был
при дв ор ным
музыкантом.
—
Сонечка,
что
в
нем?
—
Мое
приданое!(Какое
—
п отом
узнаем.)
Пот ому
что
я
по­
том
когда-нибудь
непр ем енно
выйд у
замуж!
По
самому
серьезно­
му:
с
пр ед л ожением ,
с
отказом,
с
сог лась ем ,
с
белым
плат ь ем,
с
флердоранжем,
с
ф ат ою...
Я
ненавижу
венчаться...
в
шта тс ком!
Вот
так
взять
и
зайти,
только
зубы
наспех
почистив,
а
п отом
че­
361


рез
м есяц
об ъя ви ть: «Мы уже год как женаты» .
Это
без-дарно.
Потому
что
—
и
смущаться
нуж но,
и
чокаться
нужно,
и
ша мпа н­
ско е
проливать,
и
я
хо чу,
что бы
меня
поздравляли
—
и
чтоб ы
по­
дарки
были—
а
главное—
чт обы
плакали!
О,
как
я
бу ду
пла ­
кать,
Марина!
По
моему
Юрочк е,
по
Евг ению
Багратионычу,
по
Театру,
по
всему,
всему
тому,
потому
что
тогд а
уже
—
кончено:
я
бу ду
любить
толь ко
ег о.
Тр ет ьим
действующим
лицо м
Сонечкиной
комнаты
был
—
порядок.
Немыслимый,
несбыточный
в
Рево лю ци и.
Точно
з десь
три
горничных
работали,
сметая
и
сдувая.
Ни
пыл инк и,
ни
со­
ринк и,
ничего
сдвинутого.
Ни
одной
(моей или Юриной)
запи­
сочк и.
Или
все
—
под
подушкой?
Это
бы ла
комната
ин ститу тки
на
каникулах,
гувернантки
на
ко нд иция х,
комната
—
сто ,
нет
—
дв ести
лет
назад.
Или
еще
проще
—
матр о с ская
каюта:
порядок,
не
как
отсутствие,
а
как
присутствие.
В
эт ой
ком нате
живет
поря­
до к.
Так
гардемарин
стоит
навытяжку.
И
никто
на
нее
не
работал.
Ма рь юшка
весь
день
стояла
по
оче ре дям
за
воблой
и
по с тным
маслом
(и еще одной вещью,
о
ко­
торой
—
п от ом!).
А
вернувшись,
эту
воблу
—
об
стенку
—
била.
Все
—
Сонечка,
самолично,
са мо руч но.
Поэтому
ме ня
особенно
умиляла
ее
дружба
со
мною,
ее
ис­
к рен нее
восхищение
моим
ст ранн ым
и
д аже
страшным
домом
—
где
все
б ыло
сдвинуто
—
раз
навсегда,
то
ес ть
не пре р ывно
и
нео­
становимо
сдвигалось,
все
дальше
и
дальше
—
пока
не
уходило
за
пределы
стен:
в
подарок?
в
покражу?
в
продажу?
Но
прибавлю,
что
вс ем
детям,
особенно
из
хороших
домов,
всегда
нравился
мой
дом
(все тот же по нынешний день), его без ­
мер ная
свобода
и...
сюрпризность:
вот
уже
boîte à surprises*, с
возникающими
из-под
ног
чудесами
—
г иг ан тская
boîte, с без­
дно й
вместо
дн а,
неустанно
подающей
все
но вые
и
но вые
пред­
меты,
зачастую
—
sans not**...
Сонечке
мой
дом
детски
нравился,
как
четырнадцатилетнему
ре бенку ,
кот орым
она
была .
Чтобы
совсем
все
сказать
о
мое м
доме:
мой
дом
был
—
ди к­
к енсо вск ий:
из
«Лавки древностей», где спали на сваях,
а
не­
множко
из
«Оливера Твиста»
—
на
мешках,
Сонечка
же
сама
—
вся
—
была
из
Диккенса:
и
Крошка
Доррит—
в
долговой
тюрь­
ме,
и
Копперфильдова
Дора
со
счетной
книг ой
и
с
собачьей
паго ­
д ой,
и
Флоренса,
с
Домби-братом
на
руках,
и
та
странная
девочка
*Коробка сюрпризов (фр. ).
**Безымянныс ( фр .) .
362


из
«Общего друга», зазывающая старика -евр ея
на
крышу
—
не
б ыть: «Montez! Montez! Soyez mort! Soyez mort!»*—
и
та,
из
«Двух городов», под раздуваемой грозой кисеею играющая на
клавесине
и
в
стуке
перв ых
капель
ливн я
сл ы шащая
топот
толп
Революции...
Ди ккен сов ски е
девочки
—
все
—
были.
Потому
что
я
вс тре­
тил а
Сонечку.
Сонечкина
любовь
к
моему
дому
был
гол ос
крови:
атавизм.
(Диккенс в транскрипции раннего Достоевского,
когда
Досто­
евский
был
еще
и
Гоголем:
вот
моя
Со не чка.
У
«Белых ночей»
—
три
автора.
Мою
Сонечку-иисали —
три
автора.
Как
ей
б ыло
не
суметь
—
«Белых ночей»?!)
Приходила
я
к
ней
всегда
утром,
—
заходила,
забегала
одн а,
без
детей.
Поэтому
ее
к омна ту
по мню
всегда
в
сиян ии
—
точно
ночи
у
э той
комнаты
не
было.
Золото
солнца
на
зелени
кресла
и
зелень
кресла
в
темном
золоте
паркета.
—
Ах,
Сонечка,
взять
бы
вас
вместе
с
креслом
и
п ерен ести
в
другую
жизнь.
Опустить,
так
с
него
и
не
сняв,
посреди
Осьмнад-
цатого
века
—
вашего
века,
когда
от
же нщ ины
не
требовали
муж­
ских
принципов,
а
дов ол ьств овал и сь
—
женскими
добродетеля­
ми,
не
требовали
ид ей,
а
радовались—
чувствам,
и
во
всяком
случае
—
радов ал и сь
поцелуям,
которыми
вы
в
Девятнадцатом
го ду
всех
т олько
п угае те.
Что бы
с
вашего
кресла
свешивались
не
эти
вот
две
кв адр ат­
ных
железных
необходимости,
а
—
туфельки,
и
чт обы-
ступали
они
не
по
мос ков ск ому
булы жн и ку,
а
—
вов се
не
ст у пали,
чтоб ы
их
подошвы
бы ли
—
как
у, еще
не
ходивших
де тей.
Ибо
вы
(все искала вам подходящего слова
—
драгоценность?
со кр о ви ще? joyau? bijou?) — Kleinod!** и никто этого в Москве
Девятнадцатого
года
—
не
видит,
к роме
мен я,
которая
для
вас
ни­
чего
не
может.
—
Ах,
Марина!
Мне
так
сты дно
бы ло
перед
ним
своих
низ­
ких
квадратных
тупоносых
но г!
*Поднимайтесь!
Поднимайтесь!
Умр и те!
Умрите!(фр.)
**Сокровище (фр .
и
не м.).
363


Перед
«ним»—
на
это т
раз
нс
перед
Юр ой.
Сонечка
в
мою
жиз нь
в ошла
вместе
с
моим
огромн ы м
горе м:
смертью
Алексея
Александровича
Стаховича,
в
первые
дни
его
посмертья.
Кто
для
меня
был
Алексей
Александрович
Стахович
—
я
уже
где-то
к ог­
д а-то
ра сска зы вал а,
здесь
дам
т олько
св ои
неиз д ан ные
стихи
к
нему:
Х оть
сто
мозолей
—
трех
век ов
не
скроешь!
Рук
не
исп рави шь
—
топором
рубя!
О,
сокровеннейшее
из
с ок ровищ:
Пор од а!
—
узнаю
тебя.
Как
ни
коптись
над
черной
сковородкой
—
Все
вкр уг
тебя
твоих
Версалей
—
т ишь.
Нет,
самою
кос ой
косовороткой
Ты
шеи
не
укоротишь!
Над
снежной
грудой
иль
над
трубной
сажей
Другой
согбен
—
все
ж
гордая
спина!
Не
окриком,
—
все
той
же
ба рс кой
блажью
Теб е
работа
задана.
Выменивай
по
нищему
Ар бату
Дря нную
сельдь
на
пачку
папирос
—
Все
рав енст во
н ару шит—
нос
горбатый:
Ты
—
горбонос,
а
он
—
к урнос .
Но
если
вдруг,
утомлено
получкой,
Т ебе
д итя
цветок
протянет
—
в
дань,
Ты
так
же
поцелуешь
эту
ручк у,
Как
не ко гда
—
царицы
ддднь.
(Один из слушателей,
тогда
же : «Что это значит:
утомлено
получкой?» — «Когда
чел ов ек,
прод авщ и к,
устает
получать.
(Непонимающие глаза. )
Устает
п ол учать
д ен ьги,
ну—
прода­
вать
у ста ет».
—
«Разве это бывает?» (Я,
резв о:) «Еще как .
Вот
с
Львом
Толстым
случилось:
устал
получать
доходы
с
Ясно й
По­
л яны
и
за
сочинения
графа
Л.
Н.
Толстого—
и
выш ел
в
поле».
—
«Но эю—
исключительный
случай,
гений,
у
вас
же
рэчь
(мой собеседник—
п оляк )—
о
“дитя”».
—
«Мое дитя
--
женщина,
а
получать
ведь
вопрос
терпенья,
а
ж енщ ины
еще
бо­
364


лес
ю рпе ливы,
чем
ге нии.
Вог
мое
“дитя”
сразу
и
подарило
р озу
С
таховичу...»)
Второе:
Не
от
запертых
на
семь
замков
пекарен
И
не
от
зал ед енелы х
печек
-
-
Барским
шагом,
распрямляя
плечи.
Ты
сошел
в
мо ги лу,
рус ск ий
барин.
Старый
мир
пылал
—
судьба
свершалась.
«Дворянин,
дорогу
—
др ово сек у!»
Чернь
цвела,
а
вблизь
те бя
дышалось
Воздухом
Осьмнадцатого
века.
И
по ка,
с
дворцов
с рывая
крыши,
Чернь
рв алась
к
добыче
вожделенной
—
Вы
«bon ton, maintien, tenue»* мальчишек
Обучали
—
под
р аз гром
вселенной.
Вы
не
вышли
к
черни
с
хле бо м-с олью ,
И
скрестились
—
от
дв оря нс кой
ск уки!
—
В
черном
царстве
тру дов ых
мозолей
Ваши
восхитительные
руки.
(Не мне презирать мозоли
—
тогда
бы
я
должна
был а
прези­
ра ть
с ебя
первую
—
но
тогда
эти
мозоли
б ыли
в
любовь
нав яза­
ны
и
вменены
в
обязанность.
Отсюда
и
нен авис т ь.)
Прибавлю
е ще,
что
Сонечка
со
Стаховичем
бы ли
в
од ной
сту­
дии
—
Второй,
где
шли
и
Сонечкины
«Белые ночи»
с
ед ин ств ен­
ным
действующим
л ицом
—
Сонечкой,
и
«Зеленое кольцо»
с
единственным
действующим
ли цом
—
Стаховичем
(кольцо
—
молодежь).
Вот
об
этих-то
leçons «bon ton, maintien, tenue» Сонечка мне и
р асск аз ывала ,
говоря
о
своих
тупоносых
башмаках.
—
Это
был
так ой
ст ыд,
Мари н а!
Каждый
раз
сг орала!
Он,
на-
♦Хорошим манерам,
умению
держаться,
п овед ению
(фр.).
365


при м ер,
объясняет,
как
женщ ине
нужно
кланяться,
подавать
руку,
отпускать
человека
или,
наоборот,
принимать.
«Поняли?
Ну,
пусть
кт о-н и будь
покажет.
Никто
не
может?
Ну,
вы
—
Голлидэй,
Соня».
И
выхожу,
М арина,
сгорая
со
стыда
за
св ои
грубые
низкие
уж асные
башмаки
с
бы чь ими
мордами.
В
таки х
башмаках
прохо­
дить
чер ез
весь
зал
—
перед
ним,
танцевавшим
на
всех
при дв ор­
ных
балах
мира,
привыкшим
к
таким
уж
туфелькам...
ножкам...
О
ножки,
ножки,
где
вы
ны не,
Где
мнете
вешние
цветы?
Но
выхожу,
Мари на,
пот ому
что
другому
—
неко му ,
по тому
что
другие
—
еще
ху же,
не
хуже
одеты,
а...
ну,
еще
меньше
ум е­
ют...
да ть
руку,
отпустить
гостя.
О,
как
я
бы
все
это
умела,
Мари­
на,
—
если
бы
не
башмаки!
Как
я
все
это
глубоко,
гл убоко,
отро­
дясь
все
умею,
знаю !
Как
все
—
ср азу
—
узнаю!
И
он
всегд а
м еня
хвалил,
—
может
бы ть,
чт обы
утешить
меня
в
этих
ужасных
башмаках?— «Так,
так,
им ен но—
так .. .»—
и
никогда
на
них
не
смотрел,
точно
и
не
видел,
как
они
меня
—
жгут.
И
я
не
глядела,
я
ве дь
только
до
боялась,
до
того,
как
он
скажет: «Ну,
вы—
Голлидэй,
С оня !» А когда уже сказал —
ко­
нечно,
я
свободно
шла ,
я
о
них
и
не
думала,
—
о,
Марина!
я
до
них
ни
снисходила.
Но
он
их—
отлично
замечал,
потому
чт о,
когда
однажды
одна
наша
ученица
пожаловалась,
что
не
ум еет , «потому что
башмаки
т я желые».
—
«Какова бы ни была обувь
—
ос тае тся
по­
ступь.
Посмотрите
на
Со фью
Евгеньевну:
кто
с каж ет,
что
у
нее
на
каждой
ножке
—
по
пу ду
железа,
как
у
узника
Бо нивар а ?»
—
Сонечка,
а
знаете
ли
вы
сказку
о
маленькой
Русалочке?
—
Которая
танцевала
на
ножах?
Но
ве дь
это
в
тысячу
раз
л ег­
че,
чем
на
утюгах!
Потому
что
это
име нно
утюги...
битюги...
Это
моя
самая
любимая
сказка,
Марина!
Всякий
раз,
когда
я
ее
чи­
т аю,
я
ч увс твую
се бя
—
ею.
Как
ей
хотелось
всплыть
—
и
как
всплыла,
и
увидела
верхний
м ир,
и
т ого
мраморного
мальчика,
к ото рый
оказ алс я
мертвым...
и
принцем,
и
как
п отом
его
оживи­
ла
—
и
онемела
—
и
как
потом
немая
танцевала
перед
ним
на
но­
ж ах...
О,
Марина,
ведь
это
высшее
блаженство—
так
любить,
так
любить...
Я
бы
душу
отдала
—
чтобы
душу
отдать!
—
Ах,
Марина!
Как
я
люблю
—
лю бит ь!
Как
я
безумно
л юб­
лю—
сама
любить!
С
ут ра,
н ет,
до
ут ра,
в
то
самое
до- утро
—
366


еще
спать
и
уже
знать,
что
опять...
Вы
когда-нибудь
з абывает е,
когда
люб ит е—
что
л юбите ?
Я—
нико г да.
Это
как
зубная
б оль
—
только
наоборот,
наоборотная
зубная
боль ,
только
там
ноет,
а
здесь—
и
слова
нет.
(Подумав:
поет?)Ну,
как
сахар
об­
ратное
со ли,
но
той
же
силы.
Ах,
Ма рин а!
Мар ина !
Марина!
Ка­
кие
они
ди кие
дураки.
(Я,
все
же
из ум ленна я : «Кто?») Да те,
кто
не
любят,
сами
не
любят,
точно
в
том
дело,
чтобы
те бя
лю б или.
Я
не
гов орю...
конечно...
—
у стаеш ь
—
как
в
стену.
Но
вы
знаете,
Марина
(таинственно), нет такой стены,
которую
бы
я
не
проби­
ла!
Ведь
и
Юрочка...
минуточками...
у
него
почт и
любящие
г ла­
за!
Но
у
н его
—
у
ме ня
так ое
чувство
—
нет
сил
сказать
э то,
ему
легче
гору
поднять,
чем
сказать
это
слово.
Потому
что
ему
нечем
его
поддержать,
а
у
меня
за
горо ю
—
еще
гора,
и
еще
гора ,
и
еще
гора...
—
целые
Гима л аи
любви,
Марина!
Вы
з амеч аете,
Мар ина,
как
все
он и,
даже
самы е
целующие,
даж е
самые
как
будто
лю бя­
щие ,
боятся
сказать
это
слово,
как
они
его
ник огд а
не
говорят?!
Мне
один
объяснял,
что
это...
грубо...
(фыркает). ..
отстало,
что:
зачем
слова,
когда
—
дел а? (То есТь поцелуи и так далее . )
А
я
ему: «Э-э!
нет!
Дело
еще
ничего
не
доказывает,
а
слово
—
все».
Мне
ве дь
тольк о
этого
от
человека
нужно:
лю-блю,
и
больше
ни­
чег о,
пусть
потом
что
угодно
делают,
как
угодно
не
люб ят,
я
де­
лам
не
поверю,
потому
что
сл ово
—
бы ло.
Я
тольк о
эти м
словом
ко рми лас ь,
Марина,
потому
так
и
отоща ла.
О,
какие
они
ск уп ые,
расчетливые,
опасливые,
Мар ина !
Мне
всегда
хочется
с ка за ть: «Ты только
—
скажи.
Я
проверять
—
не
буду.
Но
не
говорят,
пото му
что
думают,
что
это
—
жениться,
свя ­
за тьс я,
не
развязаться.
Ес ли
я
пер вым
скажу,
то
никогда
уже
пер­
вым
не
смогу
уйт и». ( Они
и
вторым
не
говорят,
Марина,
ник от о­
рым.)
Точ но
со
мно й
мож но
не-первому
уйти!
Марина!
Я
—
в
жизни!
—
не
ух од ила
первая.
И
в
жизни
—
ск олько
мне
ее
еще
Бог
отпу ст ит—
первая
не
уй ду.
Я
просто
не
могу.
Я
всегда
жду,
чтоб ы
другой
ушел,
все
делаю,
чт обы
другой
ушел,
потому
что
мне
перв ой
уй ти
—
легче
пер ейт и
чер ез
соб­
ств енный
тр уп.
(Какое страшное слово.
Совсем
мертвое.
Ах,
по­
няла:
это
тот
мертвый,
кот орого
никто
н ико гда
не
любил.
Но
для
м еня
и
так ого
мертвого
не т,
Мар ина!) Я и вйутри себя никогда не
уходила
первая.
Никогда
первая
не
переставала
лю бить .
Все­
гда
—
до
п осл едней
возможности,
до
самой
последней
капель­
ки
—
как
когда
в
детств е
пьешь.
И
уж
жа рко
от
пустого
стака­
на
—
а
все
еще
тя н ешь,
и
тол ько
собственный
пар!
Ах,
знаете,
вы
б удете
смеяться
—
это
бы ла
совсем
короткая
367


вст реч а
—
в
одном
турне
—
неважно,
кто
—
совсем
молод ой ,
—
и
я
безумно
в
не го
влюбилась,
потому
что
он
все
вечера
садился
в
первый
ряд
—
и
бедно
одетый,
М ар ина!
не
по
д ень гам
садился,
а
по
глазам,
и
на
третий
вечер
так
на
меня
смотрел,
что
—
ли бо
глаза
выскочат,
либо
сам
—
вскочит
на
сцену.
(Говорю,
двигаюсь,
а
сама
все
кошус ь:
ну,
как?
не т,
еще
с ид ит.)
Только
это
нужно
по­
нять!
Потому
что
это
не
был
обычный
влю бле н ный
мужской
е дя­
щий
взгляд
(он был почти мальчик)
—
это
был
пьющий
вз гл яд,
Марина,
он
глядел
как
завороженный,
точно
я
его
каждым
слоа
вом
и
движением
—
как
на
нитке
—
как
на
канате
—
притяги­
ваю,
наматываю
—
это
чу вст во
должны
знать
русалки
—
и
еще
скрипачи,
верней,
смычки—
и
ре к и...
И
п ожар ы,
Мар ина !..
Что
вот-вот
вскочит
в
меня
—
как
в
к ост ер.
Я
просто
не
знаю,
как
до­
играла.
Потому
что
у
меня,
Марина,
все
время
был о
чувство,
что
в
него,
в
эти
глаза
—
ос туп люс ь.
И
ко гда
я
с
ни м,
наконец,
за
кулисами
(знаю,
что
это
ужасн ая
пошлость,
но
все
пошлость,
как
только
оно
где,
и
скалы,
на
к ото­
рых
сидели
девы
д ’Аннунцио —
ничуть
не
л у чше!)...
за
эт ими
несчастными
кулисами
поцеловалась,
я
ничего
не
чувствовала,
кроме
одн ого:
спасена!
...Это
длилось
ст раш но
коротко.
Говорить
нам
было
не
о
чем.
Сначала
я
все
говорила,
говорила,
говорила,
а
потом
—
за молча­
ла.
Потому
что
нел ьз я,
я
—
не
могу,
чтобы
в
ответ
на
мои
с ло­
ва—
толь ко
глаза,
тольк о
по це луи!
И
вот
лежу
утром,
до-утром,
еще
сплю,
уже
не
сплю,
и
вдруг
замечаю,
что
все
врем я
что-то
повторяю,
да,
—
гу б ами,
сл ова м и...
Вслуш алась —
и
зн ает е,
что
это
бы ло: «Еще понравься!
Еще
чуточку,
м ин уто чку,
секундочку
понравься!»
—
Ну,
и?
—
Не т.
Он
не
смог.
—
Чего ?
—
Ещ е- понра в ить ся.
Не
смог
бы
—
да же
есл и
бы
услышал.
Потому
что
вы
не
думайте:
я
не
ег о,
спящего,
просила—
мы
ж или
в
разных
местах,
и
вообще...
—
я
в
воздух
просила,
может
быть
—
Бога
просила,
я
просто
заклинала,
М арина,
я
сама
себ я
заклинала,
чтобы
еще
немножко
вытянуть.
—
Ну,
и?
(С сияющими глазами:)
—
Вытянула.
Он
—
не
смог,
я
—
с могла .
Никогда
не
узнал.
Все
чес ть
че сть ю.
И
с тр огий
отец
—
г енер ал
в
Москве,
который
д аже
не
знает,
что
я
играю:
я
будто
бы
у
п одруги
(а то вдруг
368


вслед
поедет,
ламповщиком
сдел аетс я?) —
и
нико г да
не
заб уду
(это не наврала), и когда уже поезд трогался
—
потому
что
я
на
людях
никогда
не
целуюсь
—
поцеловала
его
ро зы
в
ок не ...
Пото­
му
что,
Ма р ина,
любовь
—
любовью,
а
справедливость
—
спра­
ведливостью.
Он
не
виноват,
что
он
мне
больше
не
нравится.
Это
не
вина,
а
беда.
Не
его
вина,
а
моя
беда:
бездарность.
Все
равно,
что
разбить
сервиз
и
злиться,
что
не
железный.
А
пьеса—
ког да
мы
так
друг
в
друга
влюбились—
была
Юри я
Слезкина.
Смеш но е
имя ?
Как
раз
для
меня.
Мне
даже
наш
антрепренер
ск аз ал: «Маленькая Сонечка,
вы
все
плачете,
вот
бы
вам
замуж
за
Юрия
С лезки на ». (Деловито:) А он,
вы
не
знаете,
Марина,
—
старик?
(Знаю,
что
разбиваю
единст во
повествования,
но
честь
—
вы ше
художества.
Это
«еще понравься!» —
мой
вт орой
плагиат.
Как
та
чахоточная,
что
в
но чь
Стонала:
еще
понравься!
И,
да льш е:
Как
та,
чахоточная,
что
всех
Прос ила :
еще
немножко
По нр авь ся!..
И,
наконец:
Как
та
с
матросом
—
с
тобой,
о
жизнь,
Торгуюсь:
еще
минутку
Понравься!..
Так,
в
постепенности,
дана
и
сох ран ена,
пронесена
сквозь
ст ихи
и
доп роизн есе на
вся
Сонечкина
просьба.
Ибо,
бу дь
Сонеч­
ка
старше,
она
бы
именно
так
—
кон чи ла.)
—
Ну,
Сонечка,
дальше
про
Стаховича.
Кр оме
поклонов,
о
чем
еще
бы ли
эти
урок и?
—
Обо
всем.
Например
—
как
надо
причесываться.
«Женская
прическа
должна
давать
—
сохранять
—
охранять
форму
голов ы .
369


Никаких
на дстр о ек,
волосы
должны
то лько
—
и
точно
—
обрам­
лять
ли цо,
чт обы
ли цо
оставалось
—
главным.
Прям ой
пробор
и
гладкие
зачесы
назад,
на по ло вину
прикрывающие
ух о:
как
у
ва с—
Голлидэй,
Со н я».—
«Алексей Александрович!
А
ведь
у
мен я...
нс
очень
гладк о!» —
я,
смеясь.
«Да,
но
это—
природные
завитки,
потому
что
у
вас
природная
волна,
и
рама
остается,
толь ко
—
немножко
—
рококо...
Я
говорю
об
об щей
лини и:
она
у
вас
проста
и
пр ек расна,
просто
—
прекрасна». (О,
Марина,
как
я
в
эти
минуты
гордилась!
Потому
что
я
чувствовала:
он
ме ня
не
только
из
тех,
что
перед
ним,
а
из
всех,
что
за
ним
—
выде ля­
е т!)...
Еще
о
т ом,
как
с ебя
вести,
когда,
например,
на
улице
пада­
ет
чулок
или
что-нибудь
развяжется: «С кем бы вы ни шли
—
спокойно
отой ти
и
не
торопясь,
без
всякой
суеты,
поп ра вить ,
ис­
править
непорядок...
Ничего
не
рвать,
ничего
не
торопить,
д аже
не
особенно
прятаться:
спо-койно,
спо-койно...
Покажите
вы,
Голлидэй!
Мы
ид ем
с
вами
вместе
по
Арбату,
и
вы
чувствуете,
что
у
вас
спускается
чул ок,
что
еще
три
ша га
и
со всем
упадет...
Что
вы
делаете?»
И
—
по казы в аю.
Отхож у
от
него
нем нож ко
вбок,
наг и баюсь ,
нащ уп ываю
рез инк у
и
спо-койно,
спо-койно...
«Браво,
браво—
Голлидэй,
Соня!
Ес ли
вы,
действительно,
с
любы м
спутником,
а
не
тольк о
со
м ной
(и у него тут такая чудес­
но-жалкая,
насмешливая
улы бка ,
Марина!)...
старым
у чите лем. ..
сохраните
такое
хладнокровие...»
Одн аж ды
я
не
удержалась,
сп р ос ила : «Алексей Александро­
ви ч,
откуда
вы
все
это
знаете:
про
па дающи е
чулк и,
тесемки,
наш и
ч ув ства,
г олов ы ?...
Откуда
вы
нас
так
знаете
—
с
голов ы
до
но г?
И
он,
се рь езно
(ровно настолько серьезно,
чтоб ы
все
пове­
рили ,
а
я
—
н ет): «Что я все знаю
—
неудивительно;
я
старый
че­
ловек,
а
вот
откуда
у
ва с,
маленькой
девочки,
такие
вопросы?»
Но
всегда,
всегда
я
показывала,
всегда
на
мне
показывали,
на
других
—
как
не
надо,
на
мне
—
как
на до,
ме ня
ма льчи шки
так
и
звали:
Стаховичев
показ.
—
А
девчонки
—
завидовали?
Он а,
торжествующе:
—
Лопались!!
Это
ве дь
была
такая
честь!
Его
все
у
нас
страш­
но
любили,
и
ес ли
бы
вы
знал и,
каки е
у
нас
мат р ешки.
И
вдобавок
нах аль ны е,
напыженные!
И
—
в
каких
ло кона х! (Фыркает.)
У
них
настоящие
туфли,
дамские.
—
Но
почему
вы,
Сонечка,
неужели
вы
так
мало
зарабатывае­
те?
370


Она ,
кротко:
—
У
других
мужья,
Мари на.
У
к ого
по
одно м у,
а
у
кого
и
по
дв а.
А
у
меня
—
тольк о
Юра.
И
мама.
И
две
сест ры .
Они
ведь
у
м ен я...
—
Кр асавиц ы.
Зна ю
и
ви д ела.
А
вы
—
Золушка,
котора я
дол­
жна
з олу
золи ть,
по ка
другие
танцуют.
Но
актриса-то
—
вы.
—
А
зат о
они
—
старшие.
Не т,
Марина,
после
па пино й
смер­
ти
я
сра зу
поняла
—
и
решила.
А
их
(показывает ножку)
я
вс е-та ки
ненавижу.
Ско лько
они
мне
вна ча ле
слез
стоили!
Никак
не
могл а
привыкнуть.
—
Марина!
Это
б ыло
ужасно.
Он
вп ервые
пришел
в
Х удо же­
ственный
театр
после
тифа—
и
его
никто
не
узнал.
Просто
—
проходили
и
не
узнавали,
так
он
изменился,
постарел.
Потом
он
сказал
одному
нашему
ст уд ийцу: «Я никому не нужный ста­
р ик. ..»
...А
как
он
пел,
Мари н а!
Какой
у
нег о
был
чудесный
голос!
(Сидим наверху в нашей пустынной деревянной кухне,
дет и
спят,
лу на... )
—
Да,
то
был
вальс
—
старинный,
томный...
Да,
то
был
див-ный
(обрывая,
как
став ят
точку)
—
вальс!
Когд а
бы
мо-лод
был, *
Как
бы
я
вас
лю-бил!
«Алексей Александрович!
Это—
уж
вы
сами!
Э того
в
песне
нет!»—
мы
е му,
с м еясь.
«В моей
—
е сть».
Почему
вы,
Алексей
Александрович,
—
же нщи нам
—
и
жем­
ч уж инам
—
и
душам
—
з навш ий
цену,
в
мою
Сонечку
не
влюби­
лись,
не
полюбили
ее
пу ще
души?
Ведь
и
вокруг
нее
дышалось
«воздухом Осьмнадцатого века» .
Ч его
вам
не
хватило,
чт обы
пе­
режить
то
стр аш ное
марта?
Без
чего
вы
не
вынесли
—
еще
одно­
го
часа?
371


А
она
бы ла
ряд ом
—
живая,
прелестная,
готовая
любить
и
умереть
за
вас
—
и
ум ир ающая
без
любви.
Вы,
може т
быть,
думали:
у
нее
свои,
мол оды е. ..
Видала
я
их!
Да
и
вы
—
видали.
Как
вы
м огли
ее
оставить—
всем,
ка ждо му,
любому
из
тех
ма льч ише к,
к оторы х
вы
так
бесплодно
обуча ли.
Бы л,
впр оч ем,
о дин
сре ди
них...
Но
о
нем
ре чь
—
впереди.
В
теа тре
ее
не
лю бил и:
ее
—
обносили.
Я
част о
жаловалась
на
это
мо ему
другу
Вахтангу
Ле ван ов ичу
Мчеделову
(ее режис ­
серу,
которы й
Сонечку
для
Москвы
и
отк ры л).
—
Марина
Ивановна,
вы
не
думайте:
она
очень
тр удна .
Она
не
то
что
капризна,
а
как- то
неучтива.
Никогда
не
зн ае шь,
как
она
в стрети т
зам еча ни е.
И
иногда
—
неуместно
смешлива
(сам
был
—
глубоким
ме лан холи ком)
—
ей
говоришь,
а
она
смотрит
в
глаза
—
и
с меется.
Да
так
сме ется
—
что
сам
улыбнешься.
И
уроку
—
конец.
И
престижу
—
кон ец.
Как
с
э тим
быть?
И
—
не
честолюбива,
о,
совсем
нет,
но
—
властолюбива,
само вл аст на:
она
знает,
что
нуж но
—
та к,
и
—
никаких.
—
А
мо жет
быть,
она
действительно
знает,
и
действительно
нужно
—
так?
—
Но
тогда
ей
нуж ен
сво й
театр,
у
нас
же
—
с туд ия,
совмест­
ная
работа,
ряд
попыток...
Мы
вместе
добиваемся.
—
А
ес ли
она
уже
отрод ясь
добилась?
—
Гм...
В
«Белых ночах»
—
да.
Она
вообще
актр и са
на
самое
себя;
на
сво й
рос т,
на
свой
г олос,
на
свой
смех,
на
свои
слезы,
на
свои
кос ы ...
Она
исключительно
одарена,
но
я
все
еще
не
знаю,
од арен нос ть
ли
это
—
актерская
—
или
человеческая
—
или
ж ен ская. ..
Он а—
вся—
сл ишк ом
исключительна,
сли шк ом
—
исключение,
ее
нельзя
употреблять
в
ансам б ле:
т олько
ее
и
вид­
но!
—
Дав айте
ей
главные
роли !
—
Это
всегда
делать
не воз мо жно.
Да
она
и
не
для
всякой
роли
годится
—
по
чисто
внешним
прич ина м
—
такая
маленькая.
Для
нее
ну жно
бы
специально—
ставить:
ст авит ь
ее
среди
с це­
ны
—
и
все
тут.
Как
в
«Белых ночах».
Все
знае т,
все
хоче т
и
все
может
—
сама.
Что
тут
делать
режиссеру?(Я,
мысленно: «Скло­
нит ься ».)
И,
кроме
того,
мы
же
студия,
есть
эл емент ар ная
спра­
372


вед ливо ст ь,
нужно
да ть
показать
себя
—
др уi
им.
Это
ак т риса
за­
падного
театр а,
а
нс
ру сс кого.
Для
нее
бы
нужн о
писать
отдел ь ­
ные
пье сы ...
—
Вахтанг
Леванович,
у
вас
в
руках
—
чу до.
—
Но
что
мне
де лать ,
когда
не
это
—
нужно?
—
Нс
нужно
самому
—
о тдай те
в
хорошие
рук и!
—
Но
—
где
они ?
—
А
я
вам
скажу:
из
вашего
же
обвинительного
акт а
—
ск а­
жу:
эти
руки
—
в
Осьмнадцатом
веке,
руки
м ол одого
англичани­
на-меланхолика
и
мецената
—
руки,
на
кот орых
бы
он
ее
но­
сил
—
в
те
часы,
когда
бы
не
сто ял
перед
ней
на
коленях.
Че го
ей
не
хватает?
Только
двух
ве ков
на зад
и
двух
любящих,
могущих
рук
—
и
то лько
собственного
розового
театра
—
раковины.
Разве
вы
не
вид ит е,
что
это
—
ди тя-ак тр иса,
актриса
в
золотой
карете,
актриса-птица?
Malibran, Аделина Патти, oiseau-mouche*, а со ­
всем
не
студийка
вашей
Второй
или
Тре тье й
студии?
Что
ее
обо­
жат ь
нужно,
а
не
обижать ?
—
Да
ее
никто
и
не
обижает—
сама
обидит!
Вы
не
з нает е,
ка кая
она
зу баст ая,
е жи стая,
неудобная,
н епо рт ати вная
какая-
то...
Может
быть—
прекрасная
ду ша,
но—
у жасн ый
характер.
Мари на
Ивановна,
не
се рди тес ь,
но
вы
все-так и
ее
—
не
з нает е,
вы
ее
знаете
поэтически,
человечески,
у
себя,
с
собой ,
а
ес ть
про­
фессиональная
жизнь,
товарищеская.
Я
не
скажу,
чт обы
она
бы ла
плох им
то ва ри щем,
она
просто
—
никакой
товарищ,
с ама
по
себе.
Знаете
стан исл авск ое
«вхождение в круг»? Так наша с вами
Сонечка—
сплошное
выхождение
из
круга .
Или,
что
то
же
—
сплошной
це нтр.
И—
удивительно
зл ой
я зы к! À чуть над ней пошутить
—
плачет.
Плачет
и
тут
же
—
что-н и буд ь
такое
уж
ядовитое...
Иног­
да
не
знаешь:
ребенок?
женщина?
черт?
Пот ому
что
она
может
бы ть
настоящим
чертом!
(На секундочку меня озарило:
так
о
нелюбимых
не
гов оря т!
так
говорят
о
лю б имых:
о
тщетно,
о
прежде
лю б имых!
Но
никто
о
ней
не
го во рил
—
иначе,
и
во
вс ех
она
осталась
—
загвоздкой:
не
любили
—
с
загвоздкой.)
—
Ма рин а!
У
меня
сегодня
ужа с ное
горе!
—
Опять
наш
с
ва ми
ангел?
*Колибри (фр.).
373


—
Не т.
на
этот
раз
не
он,
а
как
раз
наоборот!
У
нас
решили
ст авит ь
«Четыре черта», и мне нс дали ни одного,
да же
четверто­
го!
даже
самого
ма л ен ького!
самого
пятого!
(Тут -то
она
и
ск аз ала
свое
незабвенное:
—
И
у
мен я
бы ли
такие
боль шие
слезы
—
крупнее
глаз!)
Да,
ее
сч ит али
злой.
Не
высказывали
мне
эт ого
прямо,
потому
что
меня
счи тал и
—
еще
злей,
но
в
ответ
на
мое
умиление
ее
добротой
—
мо лча ли
—
или
мычали.
Я
никогда
не
видела
более
простой,
явной,
вопиющей
доброты
всего
существа.
Она
все
от­
да вал а,
все
понимала,
всех
жалела.
А
—
«злоба»? —
как
у
нас
с
Ходасевичем,
иногда
толь ко
вопрос,
верней
отве т,
еще
верней
ри-
пос т
языковой
одаренности,
языковая
сдача.
Либ о
рипост
—
ко­
шачьей
лап ы.
Petite fille modèle — et bon petit Diable. Toute ma petite Сонеч­
ка—
immense— tenue dans la C-tesse de Ségur. On n’est compa­
triotes pour rien!
*
(Графиня де Сегюр
—
большая
писательница,
имевшая
гл у­
пост ь
вообразить
себя
б абушк ой
и
писать
тольк о
для
детей.
Про­
шу
о бр атить
внимание
на
ее
сказки
«Nouveaux Contes de Fées»
(Bibliothèque Rose)
**
—
лучшее
и
на имен ее
известное
из
всего
ею
написанного
—
сказки
со вер шен но
исключительные,
потому
что
совершенно
единоличные
(без ни единого заимствования
—
х отя
бы
из
народных
сказок).
Сказки,
которым
я
верна
уже
ч ет­
вертый
десяток,
сказки,
к оторы е
я
уже
зде сь
в
Париже
четыреж­
ды
да рила
и
трижды
сохранила,
ибо
ув ид еть
их
в
ви тр ине
для
ме ня
—
не избеж но
—
куп и ть.)
Два
завершительных
слова
о
Вахтанге
Лева нов и че
Мчедело-
ве
—
чтобы
не
б ыло
несправедливости^
Он
глубоко
любил
стихи
и
был
мне
настоящим
д ругом
и
настоящей
человечности
чел о ве­
ком,
и
я
бесконечно
предпочитала
его
блистательному
Вахтанго­
ву
(Сонечкиному « Евг е нию
Б аг рат ио ныч у»), от которого на меня
ве яло
и
д аже
дуло—
холодом
гол ов ы:
то го,
что
обыватель
назы­
вает
«фантазией» .
Х олод ом
и
бесплодием
самого
слова
«фанта­
*Примерная маленькая девочка и милый чертенок.
Вся
моя
мале ньк ая
Со­
нечк а
-
безмерно
похожа
на
г рафи ню
де
Сегюр.
Недар ом
они
соотечествен­
н иц ы! (фр.)
**«Волшебныс сказки» (Розовая библиотека) ( фр .).
374


з и я». (Театрально
я,
может
быть,
ошибаюсь,
человечески
—
не т.)
И
ес ли
Ва хт анг
Леванович
чего-нибудь
для
моей
Сонечки
нс
смог,
потому
что
это
что
было
в се,
то
есть
п олное
его
самоунич­
тожение,
всеуничтожение,
небытие,
любов ь.
То
есть,
обществен­
но,
вопиющая
несправедливость.
В ахт анг
Леванович
бесспорно
был
лучше
мен я,
но
я
Сонечку
любила
бо ль ше,
Ва хт анг
Л еван о­
вич
больше
любил
Театр,
я
бо льше
любила
Сонечку.
А
почему
не
дал
ей
«хотя бы самого маленького,
самого
пятого»
—
да
может
бы ть
и
черти-то
бы ли
не
настоящие,
а
аллегорические,
то
е сть
не
чер ти
во все? (Сомнительно,
чт обы
на
сцене,
четыре
де йств ия
ср яду
—
четыре
хвостатых.)
Я
э той
пьесы
не
знаю,
мнится
мне
—
из
циркового
романа
Германа
Банга
«Четыре черта».
Мне
тол ько
б ыло
обидно
за
слове.
И—
слезы.
Нет,
мою
Сонечку
не
л юбил и.
Же нщины
—
за
красоту,
муж­
чин ы
—
за
ум,
актеры
(mâles et femelles
*)
—
за
дар ,
и
те,
и
дру­
ги е,
и
третьи
—
за
особость:
опасность
особости.
Toutes les femmes la trouvent laide,
Mais tous les hommes en sont fous...
**
Первое
—
да
(то есть как в стихах,
как
раз
наоборот), вто­
рое
—
нет .
Ее
в
самый
расцвет
ее
красоты
и
дара
и
жара
—
ни
о дин
не
любил,
о т з ывались
о
ней
с
усмешкой...
и
опаской.
Для
мужчин
она
бы ла
о пасный ...
ребенок.
Существо,
а
не
женщ ина.
Они
не
знали,
как
с
ней...
Не
умели...
(Ум у Сонечки
н ик огда
не
ложился
спать.
«Спи,
глаз ок,
спи,
другой...», а тре­
тий
—
не
спал.)
Они
все
боялись,
что
она
(когда слезами плачет!)
над
ними—
смеется.
Когда
я
всп ом ина ю,
кого
мо ей
Сонечке
предпочитали,
какую
фальшь,
какую
п одде лку,
какую
лже-жен-
ств енно ст ь
—
от
л же-Беат р ич
до
лже-Кармен
(не забудем,
что
мы
в
самом
сердце
фа ль ши:
театре).
К
слову
сказать,
она
гора з до
больше
была
испаночка,
чем
анг-
личаночка,
и
если
я
сказала,
что
в
ней
ни чего
не
бы ло
националь­
ного,
то
чт обы
оберечь
ее
от
первого
в
ее
случае
—
напраши­
ваю щег ося
—
малороссийского-национального,
самого
типично-
го -наци она льно г о.
И спанск и
же
женское
лицо—
само е
нена-
*Самиы и самки ( фр.).
**Всс женщины находили ее безобразной .
Во
все
мужчины
были
от
нее
без
ума...
375


циональнос
из
на цио на льных ,
представляющее
на иб ол ьший
про­
сто р
для
человеческого
лица
в
его
общности
и
еди нств енн о сти:
от
портрета
—
до
аллег ор ии,
испанское
женское
лицо
е сть
че ло­
веческое
женское
лицо
во
всех
его
возможностях
страдания
и
страсти,
есть
—
Сонечкино
лицо.
Только
—
географическая
испаночка,
не
опе рна я.
Уличная
ис-
паночка,
работница
на
сигарной
фабрике.
Заверти
ее
волчком
по­
среди
севильской
пл о щади
—
и
станет
—
своя.
Недаром
я
тогда
же,
ни
о
чем
этом
не
думая,
о
чем
сей час
пишу ,
сгоряча
и
сразу
назвала
ее
в
одних
из
первых
стихов
к
н е й: «Маленькая сигаре-
ра!» Идаже
—
бли же:
Консуэла
—
или
Кончита
—
Конча.
Concha, —
ведь
это
почти
что
Сонечка! «О,
да,
Марина!
Ой
нет,
Ма рина !
Конча
—
ведь
это :
сейчас
кончится,
только
еще
коро­
че!»
И
недаром
пер во е,
что
я
о
ней
услышала
—
Инфанта.
(От ин­
фанты
до
сигареры—
испанское
женск о е
ли цо
е сть
сам ое
а-классовое
л ицо.)
Теперь,
ког да
к
нам
И спани я
ближе,
Испан ия
придвинулась,
а
лже-Испания
отодвинулась,
ког да
мы
каждый
день
ви дим
мерт­
вые
и
живые
жен ски е
и
д етски е
л ица,
мы
и
на
Соне чк ино
мож ем
напаст ь :
только
искать
надо
—
среди
четырнадцатилетних.
С
поправкой
—
неповторимости.
Еще
од но
скажу:
такие
личики
иногда
расцветают
в
мещан­
стве.
В
русском
м ещанс тве.
Р асцв ет али
в
русском
мещанстве
—
в
тургеневские
вр ем ена.
(Весь последний Тургенев—
под
их
ударом.)
Кисейная
зан аве ска
и
за
ней
—
огромные
черные
глаза.
(«В кого уродилась?
Вся
родня
—
белая».)
Такие
личики
бывали
У
мл ад ших
с естер
—
седьмой
после
шести,
последний.
«У почт­
мейстера
шес ть
дочерей,
се дь мая
—
красавица...»
На
слободках...
На
задворках...
На
окраинах...
Там,
где
ко нцы
с
концами
—
расходятся.
Это му
личику
шли
бы
—
сережки.
И
еще
—
орешки.
Сонечка
до
с тра сти
любила
орехи
и
боль­
ше
всего,
из
всего
про д оволь ст венно- выб ывше го,
скучала
по
ним.
И
в
се
см ехе,
и
в
зубах,
и
в
са мой
ре чи
бы ло
что-то
от
раз­
грызаемых
и
раскатывающихся
ор ехо в,
точно
целые
бел ки ны
закрома
покатились.
—
«Такие зеленые и если зубами
—
ки с­
лые,
это
самое
кислое,
что
ес ть:
кислей
лим о на!
кислей
зелено­
го
яблока!
И
вдруг—
сам
оре х:
кремовый,
сниз у
чуть
загоре­
376


л ый,
и
скок!
пополам,
точно
н ожом
разрезали—
ядро!
такое
круглое,
тако е
крепкое,
это
са мое
крепкое,
что
есть!
две
по ло­
винк и:
од на
—
вам ,
другая
—
мн е.
Но
я
нс
только
лесные
л юб­
лю
(а их брать,
Марина!
когда
наверху
—
целая
гроздь,
и
еще,
и
еще,
и
ник ак
не
можешь
дотянуться,
гнешь,
гнешь
в етку
и
—
вдруг!
—
вырвалась,
и
опять
вверху
качается
—
в
синеве
—
та­
кой
синей,
что
глаз а
горят !
такие
зеленые,
что
глаз а
болят!
Ведь
они
—
как
звезды,
Мар ина!
Шелуха—
как
лучи!)...
я
и
горо дс­
кие
люблю,
и
грецкие,
и
американские,
и
кедровые
—
такие
чудные
негрские
м ал ютки !.,
целый
мешок!
и
чи тать
«Войну и
мир», я Мир
—
люблю,
Марина,
а
Во йну
—
не т,
всегда
—
н еча­
ян но
—
целые
страницы
п роп уска ю.
Потому
что
это
мужское,
Марина,
не
наш е... »
...От раскатываемых
орехов,
и
от
ручья
по
камням
—
и
стру­
ек
по
камням
и
камн ей
под
струйками
—
и
от
лепета
листвы
(«Ветер листья на березе перелистывает». . .), и от тихо сжимае ­
мых
в
горсти
жемчугов
—
и
от
зеденоватых
ландышевых
—
и
да же
от
слез
градом!
—
в сем,
что
в
природе
ес ть
круглого
и
движ уще гос я,
всем,
что
в
природе
с мее тся,
чем
при рода
смеет­
ся
—
смеял ась
Сонечка,
но,
так
как
всем
сразу:
и
листвою,
и
во­
до ю,
и
горошинами,
и
о ре шинам и,
и
еще
—
белыми
зубами
и
че рн ыми
глазами,
—
то
получалось
несравненно-богаче,
чем
в
природе...
—
слов ом :
Все
бы
я
слушал
это т
лепет,
Все
б
эти
ножки
целовал...
Му жчи ны
ее
не
любили.
Женщины—
тоже.
Дети
лю били .
Старики.
Слуги.
Животные.
Совсем
юные
девушки.
Все,
все
ей
было
дано,
чтобы
быть
без
ума,
без
души,
на
к оле­
нях
—
любимой:
и
да р,
и
жа р,
и
красота,
и
ум,
и
неизъяснимая
прелесть,
и
безым я н ная
слава
—
лучше
имени
(«та,
что
—
“Бе­
лые
ноч и”...»), и все это в ее руках было
—
прах,
потому
что
она
хотела
—
сама
люби т ь.
Сама
лю бил а.
На
Сонечку
нуж ен
был
поэт.
Большой
поэт,
то
есть:
такой
же
большой
чело век ,
как
поэт.
Такого
она
не
встретила.
А
может,
оди н
из
первых
двухсот
добровольцев
в
Новочеркасске
18- го
года.
Любой
из
двухсот.
Но
их
в
Москве
Девятнадцатого
года
—
нс
было .
Их
уже
—
нигде
не
было .
377


—
О.
Марина!
Как
я
их
люб ила !
Как
я
о
них
тогд а
плакала!
Как
за
них
м оли лась!
Вы
знаете,
Марина,
когда
я
люблю
—
я
ни­
чего
нс
боюсь,
земли
под
собой
пс
чувствую!
Мне
вс е: «Куда ты!
убьют!
там
—
са мая
пальба!»
И
я
каждый
де нь
к
ним
приходила,
приносила
им
обе д
в
кор ­
зи ноч ке,
потому
что
в едь
есть
—
надо?
И
сквозь
всех
красногвардейцев
п роход ила .
«Ты куда идешь,
красавица?» — «Больной
ма ме
об ед
несу,
она
у
меня
за
Москва-
рек ой
осталась».
—
«Знаем мы эту больную маму!
С
усами
и
с
бородой!»—«Ой,
нет,
я
усатых-бородатых
не
люб лю:
усатый
—
кот,
а
бородатый
—
козел!
Я,
правда,
к
м аме!» (И уже плачу.) —
«Ну ежели правда —
к
маме,
п роходи ,
прохо ди ,
да
только
в
оба
гляд и,
а
то
неровен
час
—
убьют,
наша,
что
ли,
али
юнкерская
пу ля
—
и
ост анет ся
старая
мама
без
обе ду».
Я
всегда
с
осо б енным
чувством
гл яжу
на
Храм
Христа
Спаси­
те ля,
ведь
я
туда
им
обед
но сила ,
моим
голубчикам.
—
Марина!
Я
иногда
ужасно
вру !
И
са ма
верю.
Вот
вчера,
я
в
очереди
стояла,
разговорились
мы
с
одним
с олда том
—
хоро­
ши м:
того.же
ж дет,
что
и
мы,
—
сначала
о
ценах,
а
п отом
о
более
важном,
сериозном
(ее произношение). « Ка ка я
вы,
барышня,
мо­
лоденькая
буд ете ,
а
разумная.
Обо
всем-то
знаете,
обо
вс ем
прав ­
ду
з нает е...»
—
«Да я и не барышня совсем!
Мой
муж
идет
с
К ол­
чак ом!» И рассказываю,
и
наск азы ваю,
и
сам а
слезами
плач у
—
отт ого
что
я
его
так
люблю
и
за
не го
боюсь—
и
оттог о
что
я
знаю,
что
он
не
дойдет
до
Москвы
—
оттого
что
у
м еня
нет
муж а,
кот орый
ид ет
с
Колчаком...
Сонечка
обожала
моих
детей:
ше сти лет нюю
Алю
и
двухлет­
нюю
Ирину.
Пер во е,
как
войдет
—
сразу
вынет
Ирину
из
ее
ре­
шетчатой
кров а ти.
—
Ну
как,
моя
девочка?
У знала
с вою
Галлиду?
Как
это
ты
про
меня
поешь?
Галли-да,
Галли-да!
Да?
Ирину
на
коле н и,
Алю
под
крыло
—
правую,
свободную
от
Ирины
руку .
(«Я всегда ношу детей на левой,
вы
тоже?
Чтобы
правой
защищать.
И
—
обнимать».)
Так
и
вижу
их
втроем:
зас­
тывшую
в
недвижном
б л аженст ве
группу
трех
голов:
Иринину,
крутолобую,
чу ть
было
нс
сказала
—
круторогую,
с
к руты ми
378


крупными
бараньими
ярко-золотыми
завитками
над
выступом
лба,
Алину,
бледно-золотую,
куполком,
р ыцар енк а,
и
между
ними
—
Сонечкину,
гладко-вьющуюся,
каштановую,
то
застыв­
шую
в
бл аженст ве
совершенного
объятья,
то
н ыр яющую—
от
од ной
к
др угой.
И
смеш но
—
взрослая
Сонечкина
казалась
то ль­
ко
ненамного
больше
эт их
детских:
Мать,
что
тебя
породила,
Раннею
розой
был а:
Она
лепесток
обронила
—
Когда
те бя
родила...
(Только когда я вспоминаю Сонечку,
я
по ним аю
все
эти
срав­
не ния
жен щи ны
с
цветами,
гл аз
с
зве здам и,
губ
с
леп ес тка ми
и
так
далее
—
в
глубь
времен.
Не
поним аю ,
а
заново
создаю.)
...Так
они
у
мен я
и
остал ис ь
—
груп п ой.
Точно
это
тогда
уже
был
—
снимок.
Когда
же
Ир ина
спала
и
Сонечка
сидела
с
уже-Алей
на
коле­
н ях,
это
было
совершенное
видение
Флорексы
с
Домби-братом:
Диккенс
бы
обмер,
увидев
обеих!
Сонечка
с
моими
дет ьми
бы ла
самое
совершенное
видение
материнства,
девического
материнства,
материнского
девичества:
девушки,
нет
—
девочки-Богородицы:
Над
первенцем
—
Богородицы:
Да
это
ж
—
не
переводится!
—
Ну,
теперь
довольно
про
Г аллид у,
а
то
я
зазнаюсь!
Теперь
«Ай ду-д у»
давай
(вполголоса нам с Алей
—
п очти
что
то
же
са­
мое!)—
как
это
ты
поешь,
ну?
—
Ай
ду-ду,
Ай
ду-ду,
С идит
во ен
на
дубу.
379


Он
'i aei во тубу.
Во
ту-бу.
Во
ту-бу.
—
Та к,
та к,
моя
хорош а я!
Только
еще
продолжение
есть:
«Труба точеная,
позолоченная...» —
но
это
тебе
еще
трудно,
это
когд а
ты
постарше
будешь.
И
так
далее
—
часами,
нико г да
не
уставая,
не
скучая,
не
ис ся­
к ая.
—
Марина,
у
меня
нико г да
не
бу дет
детей.
—
Почему?
—
Не
знаю,
мне
доктор
сказал
и
даже
объяснил,
но
это
так
сложно
—
все
эти
внутренности...
С ерье зн ая,
как
большая,
с
ресницами,
уже
мерцающими
как
зубцы
звезды.
И
большего
горя
для
нее
не
б ыло,
чем
прийти
к
мо им
детям
с
пустыми
руками.
—
Ничего
нет,
ничего
нет
сего дн я,
моя
девочка!
—
он а,
на
во­
пиюще-вопрошающие
глаза
Ирины.
—
Я,
понимаешь,
до
п осле д­
ней
мину ты
жда ла,
все
надеялась,
что
выдадут...
А
не
д али
—
по­
то му
что
они
гадкие
—
и
ц аря
убили,
и
мою
Ир ину
голодную
по­
садили...
Но
зато
обещаю
тебе,
понимаешь,
непр емен но
обещаю,
что
в
следующий
раз
принесу
тебе
еще
и
сахару...
—
Сахай
давай!
—
И рина
—
радостно-повелительно.
—
Ирина,
как
тебе
не
стыдно!
—
Аля,
негодующе,
гот ов ая
от
сму ще ния
просто
зажать
Ирине
р укою
рот.
И
Сонечкино
подробное
разъяснение
—
ничего
кроме
«са­
хар»
не
понимающей
Ир ине
—
что
сахар
—
завтра,
а
завтра
—
когда
Ирина
ляж ет
совсем-спать,
и
п отом
проснется,
и
м ама
ей
вымоет
ли цо
и
ручки ,
и
даст
ей
к арт ошечк и,
и...
—
Кайтошка
давай !
—
Ах,
моя
девочка,
у
меня
сегодня
и
картошечки
нет,
я
про
завтра
гов орю.. .
—
Сонечка,
с
искренним
смущением.
—
Сонечка!(Аля,
взволнованно)
с
Ириной
ни ко гда
нельзя
го­
ворить
про
съедобное,
п отому
что
она
это
от лично
понимает,
только
это
и
понимает,
и
теперь
уже
все
время
будет
п роси ть!
—
О,
Марина!
Ведь
ско льк о
я
у б ивал ась,
что
у
меня
не
бу дет
детей,
а
сейчас
—
кажется
—
счастлива:
ве дь
это
такой
ужа с,
та­
кой
ужас,
я
бы
просто
с
ума
сошла,
е сли
бы
мой
реб ено к
пр ос ил,
а
мне
бы
нечего
б ыло
дать...
Впрочем,
остаю т ся
все
чуж ие ...
Чужих
для
нее
нс
бы ло.
Ни
детей,
ни
людей.
380


Две
зап иси
из
Алиной
тетради
весны
1919года(шесть
л ет).
«Пришел вечер,
я
стала
уже
м ыть ся.
Вдруг
по сл ышал ся
стук .
Я
еще
с
мокроватым
лицом,
накинув
на
себя
М а ринину
шел ко­
вую
шал ь,
быстро
спу сти л ась
и
сп ро сил а: «Кто там?» (Марина
зн ала
ту
полудевочку—
актрису
Соф ью
Евгеньевну
Г ол лид эй.)
Там
за
дверью
посл ыш ал ись
слова:
—
Это
я,
Ал я,
это
Соня!
Я
быстро
от кр ыла
дверь,
сказав:
—
Софья
Евгеньевна!
—
Душенька!
Д итя
мое
дорогое!
Девочка
мо я!
—
воскликну­
ла
Голлидэй,
я
же
быстро
взошла
че рез
л естницу
к
Марине
и
в ос­
торженно
сказала:
—
Голлидэй!
—
но
Мар ины
не
было,
потому
что
она
ушла
с
Юро й
Н.
на
че рдак.
Я
стал а
мыт ь
ноги.
Вдруг
слышу
с тук
в
кухонную
дверь.
От­
воряю.
Входит
Софья
Ев гень ев на.
Она
сад ится
на
с тул,
бер ет
мен я
на
колени
и
говорит:
—
Моего
мило го
ребенка
ост ави ли!
Я
думаю—
нуж но
вс ех
гостей
с юда
позвать.
—
Но
как
же
я
бу ду
мыть
ног и?
—
Ах,
да,
это
худо.
Я
си дел а,
положив
ли цо
на
мягкое
пле чо
Голлидэй.
Голли дэй
еле-еле
касалась
мое й
шали.
Она
ушла,
обещав
прийти
простить­
ся,
я
же
ви жу,
что
ее
не т,
и
в
од ной
рубашке,
накинув
на
с ебя
шаль,
вхожу
к
Г оллид эй
и
сажусь
к
ней
на
кол ен и.
Там
бы ли
Юра
С.,
еще
один
студиец,
и
Голлидэй,
а
Марина
еще
раньше
ушла
с
Юро й
Н.
на
ч ерд ак.
Я
пришла
совсем
без
башмаков
и
сан­
далий,
т олько
в
одни х
черных
чулк ах.
Трогательно!
Юра
С.
пода­
рил
мне
белый
пи рожок .
Г оллид эй
была
весела
и
гла д ила
мои
за­
путанные
волосы.
Пришла
знакомая
Голлидэй,
послышались
чьи-то
шаги
на
крыше.
О казал ось ,
что
Марина
с
Ю рой
Н.
чер ез
чердачное
окн о
вместе
у шли
на
крышу.
Юра
С.
вл ез
на
крышу
со
свечой,
воскликнув:
—
Дайте
мне
освещение
для
спасения
хозяйки!
Я
сидела
на
под ок онник е
комнаты,
слегка
пододвигаясь
к
крыше.
Голл ид эй
звала
св ою
зн ак омую
и
говорила:
—
Ой,
дитя
иде т
на
крышу!
Возьмите
безумного
реб енк а!
По­
до шла
барышня,
ч тобы
взять
ме ня,
но
я
билась.
Наконец,
сам а
Голлидэй
сня ла
меня
и
ст ала
не сти
в
кровать.
Я
не
билась
и
го во­
рила:
381


—
Галлида
гадкая!
Галлиду
я
не
люблю!
Она
полусмеялась
и
дала
мен я
С<еро>ву,
гов оря,
что
я
с лиш­
ком
тяжела
для
ее
рук .
Только
что
они
у сади ли
меня,
как
вдруг
я
увидала
Ма рин у,
кот ор ая
сходила
с
че рдак а.
(Голлидэй,
когда
не­
сла
меня ,
то
все
говорила: «Аля,
успокойся!
Ты
первая
увидишь
Ма рину !») Марина держала в руках толстую свечу в медном под ­
свечнике.
Гол лид эй
сказала
Марине:
—
М арин а,
Алечка
сказала,
что
она
меня
не
любит!
Марина
очень
удивилась
—
как
я
ду маю».
«У нас была актриса Сонечка Голлидэй.
Мы
сидели
в
кухне.
Бы ло
темно.
Она
ск аз ала
мн е:
—
Знаешь,
Алечка,
мне
Юра
написал
записочку: «Милаяде­
вочка
Сонечка!
Я
очень
ра д,
что
вы
ме ня
не
любите.
Я
очень
гад­
кий
человек.
Ме ня
не
нужно
любить.
Не
любите
меня».
А
я
подумала,
что
он
это
нарочно
пишет,
чтобы
его
больше
любили.
А
не
презирали.
Но
я
ей
ничего
не
сказала.
У
Сонечки
Голлидэй
маленькое
розовое
лицо
и
темные
глаза.
Она
маленько­
го
рост а,
и
у
нее
тонкие
руки.
Я
все
время
думала
о
нем
и
дума­
л а : «Он зовет эту женщину,
чтобы
она
его
лю б ила.
Он
на р очно
пи шет
ей
эти
записочки.
Если
бы
он
думал,
что
он,
правда,
г ад­
кий
человек,
он
бы
э того
не
п ис ал».
...Не
гадкий.
Только—
слабый.
Бесс тр астны й .
С
ни
одной
с трас тью
кроме
тщеславия,
так
.обильно
—
и
обидно
—
питае­
мой
его
красотой.
Что
я
помню
из
его
в ыск аз ывани й?
На
каждый
мой
резкий,
в
упор,
вопр ос
о
предпочтении,
том
или
ин ом
выбо­
ре
—
хо тя
бы
между
красными
и
белыми
—
«Не знаю. ..
Все
это
так
сл о ж но . ..» (Вариант: «так далеко-н е-пр о сто»...
по
существу
же
«мне так безразлично» . ..)
З ажиг ался
тольк о
от
театра,
помню,
однажды
больше
часу
рассказывал
мне
о
том ,
как
бы
он
сд елал
(руками сделал?) маленький театр и разделил бы его на бесчис­
ленное
ко л иче ство
клеток,
и
в
каждой
—
ч ело вечк и,
действую­
щие
лица
своей
пьесы,
и
междуклеточной
—
общ е й...
—
А
что
это
б ыли
бы
за
пьесы?..
В
чем ,
собственно,
был о
бы
де ло ?.. (Он,
таи нств енн о:)
—
Не
зн аю. ..
Это го
я
еще
пока
не
знаю...
Но
я
все
это
пр е­
красно
вижу...
(Блаженно:)—
Такие
маленькие,
почти
совсем
не
видать...
382


Иногда
—
н еопр ед елен ные
меч ты
об
Италии:
—
Во т,
у едем
с
Павликом
в
Италию...
будем
ходи ть
по
фло­
рент ий ск им
холмам,
сет ь
соленый,
жгу т ами,
хлеб,
пить
кьянти,
рвать
с
де рева
мандарины...
(Я,
эхо м:)
—
И
вспоминать
—
Марину...
(Он,
эхом
эха :)
—
И
вспоминать
—
Марину...
Но
и
Италия
бы ла
из
Гольдони,
а
не
из
глубины
тоски.
Од нажд ы
Павлик
—
мн е:
—
Марина?
Юра
решил
ставить
Шекспира.
(Я,
позабавлен-
но :)
—
Ну- у?
—
Да.
Макбета.
И
что
он
сд ела ет
—
половины
не
оставит!
—
Он
бы
лучше
половину
—
пр иб авил.
Взял
бы
—
и
поста­
рался.
Может
бы ть.
Ш ек спир
что-нибудь
забыл?
А
Юр ий
Ал ек­
сандрович
—
вспомнил,
вос по лнил.
Одн ажды ,
по сле
каких-то
так их
его
славолюбивых
бред­
ней
—
он
ведь
рос
в
вул к анич еско м
соседстве
бредового,
теат­
рального
до
кос ти
Вахтангова
—
я
ему
сказала:
—
Юр ий
Александрович,
услышьте
раз
в
жизни
—
пр авду .
Вас
л юбят
женщины,
а
вы
хо тите,
чтобы
вас
уважали
мужчины.
Его
товарищи-студийцы
—
кроме
Павл ика ,
влюбленного
в
нег о,
как
Пушкин
в
Гончарову,
—
всей
исключенностью
для
него,
Павлика,
такой
красоты
(что Гончарова была женщина,
а
Юри й
3.
—
муж чи на
—
не
меняло
ничего,
ибо
Пушкин,
и
же­
няс ь
на
Гончаровой,
не
обре л
ее
красоты,
ост ался
маленьким,
юрким
и
т.
д.) —
но
любовь
Пав л ика
была
еще
и
переборотая
ревность:
решение
любить
—
то,
что
по
существу
должен
был
бы
нена вид ет ь,
любовь
Павлика
была—
чистейший
р оман­
ти зм
—
ита к,
кроме
Павлика,
его
товарищи-студийцы
относи­
лись
к
н ем у...
снисходительно,
ве рне й—
к
нам,
его
любившим,
снисходительно,
снисх од я
к
нашей
слабос ти
и
обольщаемос-
ти—
«3<авадск>ий .. .
да-а...»—
и
за
э тим
протяжным
да
не
следовало
—
ничего.
(Их любовь с Павликом была взаимная ревность:
Ю рия
—
к
дару,
Пав ли ка
—
к
красоте,
ревность,
за
невозможностью
вытер­
петь,
решившая
стать
и
став шая
—
любовью.
И
еще
—
тайный
расчет
природы:
вместе
они
бы ли
—
Л орд
Байрон.)
Весь
он
был
—
эма на ция
собственной
красоты.
Но
так
как
очаг
(красота)
ес тес тве нно—
силь нее,
то
все
в
нем
казалось
и
оказы ва л ось
недостаточным,
а
иногда
и
весь
он
—
ее
недостой­
ным.
Все-т ак и
трагедия,
когда
лицо—
лучшее
в
теб е
и
красо-
383


ia—
гл а вное
в
тебе,
ко гда
товар
--
всегда
лицом,
—
твоим
со б­
ст вен ным
лицом,
являющимся
одновременно
и
товаром.
Вее
с
не го
взыскивали
по
векселям
этой
красоты,
режиссеры
—
как
женщ ины.
Все
к ругом
ход или ,
просили.
(Я одна подала ему на
к рас оту .) «Но,
помилуйте,
госп од а,
я
никогда
никому
ничего
та­
к ого
не
обе ща л. ..»
Н ет,
ро дно й,
такое
лицо
уже
есть —
посул.
Только
оно
о бещ ало
то,
чего
ты
не
мог
сдержать.
Такие
обеща­
ния
держат
только
цветы.
И
др аго ценн ые
камни.
Драгоценные
—
насквозь.
Цветочные
—
насквозь.
Или
уж
—
святые
Себ аст иан ы.
Нуж но
сказать,
что
носил
он
свою
красоту
робко,
ангельски.
(От­
куда
мне
с ие ?) Но это не улучшало,
это
тол ько
ухудша ло
—
де ло.
Единственный
выход
для
мужчины
—
до
своей
красоты
не
снис­
ходить,
ее—
презирать
(пре-зри:
гляди
по ве рх).
Но
для
этого
нужно
быт ь—
больше,
он
же
был—
меньше,
он
сам
так
же
обольщался,
как
все
мы...
Как
описать
Анг е ла?
Ангел
ве дь
не
состоит
из,
а
сразу
весь.
Предстает.
Предстоит.
Когда
го вор ит
Анг ел,
никакого
сомнения
бы ть
не
может:
мы
все
видим
—
одно.
То лько
прибавлю:
с
седою
прядью.
Дв ад цать
лет —
и
седая,
чи с того
сер ебр а,
п рядь.
И
еще
—
с
бобровым
в оротом
шу бы.
Огромной
шуб ы,
потому
что
и
рост
был
нечеловеческий:
ангельский.
Помимо
этого
нечеловеческого
р ос та , «фигуры»
у
н его
не
бы ло.
Он
сам
был
—
фигура.
Девятнадцатый
год
его
ангел ьст ву
благоприятствовал:
ли бо
беспредельность
шуб ы,
ли бо
хламида
св.
Анто н ия,
то
ес ть
всегда
—
одежда,
всег да
—
т ум аны.
В
эт ом
смысле
у
него
и
лица
не
было:
та к,
впадины,
переливы, «и от
нивы
и
до
н ивы
—
гонит
ветер
прихотливый
—
золотые
пе ре ли­
вы»...
серебряные).
Было
собирательное
л ицо
Ангела,
но
до
того
несомненное,
что
каж дая
маленькая
девочка
его
бы,
из
своего
сн а,
узнала.
И
—
узнавала.
Но
зря
ангельский
облик
не
д ает ся,
и
было
в
нем
что-то
от
Ангела:
в
его
голосе
(этой самой внутренней из наших внутрен ­
ностей,
недаром
по-французски
organe), в его бережных жестах,
в
том,
ка к,
склонив
гол ову ,
слу ш ал,
как
приподняв
ее,
склонен­
ную,
в
двух
ладонях,
изнизу
—
г ляде л,
в
том ,
как
внез апны м
не­
движным
видением
в
дверях
—
вставал,
в
т ом,
как
без
сл еду
—
исчезал.
Его
красота,
ангельскость
его
красоты,
его
в се-так и
чему-
то
—
учила,
чему-то
выуч ила ,
она
диктовала
ему
шаг
(«он ступа ­
ет
так
осторожно,
точн о
боится
раздавить
какие-то
маленькие
нс-
384


вид им ые
су щ ества », Аля), и жест,
и
инт она цию .
Словом
(смыс ­
лом )
она
его
научить
не
могла,
это
уже
не
се
раз ума
дело,
—
по­
этом у
сказ а ть
он
ничего
не
мог
(нечего было!),
выказать
—
все.
Поэтому
и
обманывались:
от
сам ой
простой
уборщицы
—
до
нас
с
Сонечкой.
«Так любит,
что
и
сказать
не
может...»(Так
—
не
любил,
никак
не
лю б ил. ) «Какая -то
тайна .. .»
Тайны
нс
бы ло.
Ни­
какой
—
к роме
самотайны
такой
красоты.
Н аучи ть
ступить
красота
может
(и учит!), поступить
—
нет,
выказать
—
может,
высказать
—
нет.
Ну жном у
голосу,
нужной
инто на ции,
нужно й
паузе,
ну жном у
дыханию.
Нужному
слову
—
нет.
Тут
уже
мы
в ст упаем
в
др угое
к ня жеств о,
где
князья
—
мы,
«карлики Инфанты» .
Не
«было в нем что- то
от
Ангела», а
—
все
в
нем
б ыло
от
Ан­
гела,
кроме
слов
и
поступков,
слова
и
дела.
Это
были
—
самые
обыкновенные,
полушкольные,
полуактерские,
если
не
лучш ие
его
сред ы
и
в оз ра ста-то
и
не
худшие,
и
ничтожные
только
на
ф оне
такой
красоты.
Я
сказала:
в
каком-то
смысле
у
не го
лица
не
бы ло.
Но
и
лич и­
ны
—
не
было.
Бы ло
—
обличие.
Ангельская
облицовка
ря дов ого
(и нежилого)
здания.
Обличие,
подобие
(а то,
что
я
сей час
де­
лаю
—
надгробие), но все-таки
лучше,
что
—
было,
чем
—
не
бы ло
бы!
Ему
—
де ло
прошлое,
и
всему
этому
уже
п очти
двадцать
лет!
его
тогдашний
возраст!
—
моя
стихотворная
россыпь
«Комедь-
янт », ему,
о
не м,
о
живо м,
тогдашнем
нем,
моя
пьеса
«Лозэн»
(Фортуна), с его живым возгласом у меня в комнате,
в
мороз,
под
темно-синим,
Осьмнадцатого
века
фонарем:
...да неужели ж руки
И
у
меня
потрескаются?
Черт
Побрал
бы
эту
стужу!
Жа ль
вас ,
руки.
(Это черт звучало нежнее лютни!) Вижу игру темно-с ине го
свет а
и
светло-синей
тен и
на
его
испуганно-свидетельствуемой
руке...
Ему
моя
пьеса
(пропавшая) «Каменный ангел», камен ­
ный
анг ел
на
деревенской
площади,
из-за
которого
невесты
бросают
женихов,
жены
—
мужей,
вся
любовь
—
всю
лю бо вь,
из -за
которого
все
топились,
травились,
постригались,
а
он
—
сто я л...
Другого
действия,
каж ется ,
не
было.
Хорошо,
что
та
тетрадь
пропала,
так
же
утопла,
отравилась,
постриглась
—
как
13—3257
385


те.
Его
тень
в
моих
(и на моих!) стихах к Сонечке . ..
Но
о
нем
—
другая
повесть.
Сказанное
—
только
чтобы
уя сни ть
Сонечку,
показать,
на
что
б ыли
устремлены,
к
чему
были
н еотторж и мо
прикованы
в
ту
ве сну
1919 года,
чем
были
до
краев
наполнены
и
от
чег о
всегда
переливались
ес
огромные,
цв ета
конского
каштана,
глаза.
Сонечка!
Пр ост им
его
ангельскому
под об ию.
Одн аж ды
я
зашла
к
нему
—
с
очередным
даром.
Его
не
заста­
ла,
зас тал а
няньку.
.
—
Вот
книжечку
Принесли
Юрочке
почитать—
и
сп асиб о
ва м.
Пущай
читает,
развлекается.
А
ма ло
таких,
милая
вы
моя,
—
с
приносом.
Много
к
нему
ходят,
с
ут ра
до
но чи
ходят,
еще
глаз
не
открыл
—
звонят,
и
тольк о
глаз а
смежил
—
звонят
—
и
все
больше
с
пустыми
руками
да
по цалу ям и.
Да
я
тем
барышням
не
в
осуждение—
молоденькие!
а
Ю роч ка—
хорош—
расхорош,
завсегда
хорош
б ыл,
как
родился,
хор ош
бы л,
еще
на
руках
был
—
все
барышни
влюблялись,
я
и
то
ему:«Чегоэтоты,
Юрий
Алексаныч,
уж
так
хо рош?
Не
мужское
это
дело!»—«Да
я,
ня ня,
не
виноват».
Конечно,
не
виноват,
только
мне
—
то
двери
отво­
рять
бегать
от
этого
—
не
легче...
Пущай
ц алу ют! (все равно ни ­
че го
не
выцалуют), а только:
ко ли
ц ал уешь
—
так
позаботься,
—
чтобы
рис у,
али
пш ена,
али
просто
леп еш ечку
—
вы
же
вид ит е,
как ой
он
из
себя
худ ющи й,
сес тра
Верочка
кото рый
год
в
берку-
лезе,
неровен
час
и
он:
о дно
лицо ,
одн а
кровь
—
не
ему ,
поня т но,
он
у
нас
стесн ител ь ны й,
не
возьмет,
—
а
ко
мне
на
кухн ю : «Нате,
мол,
няня,
подкрепите
своего
любимого».
Н ет,
куда
там!
Коли
ко
мне
на
кухню,
так
—
что
не
л юбит
—
плакаться.
И
голова
пуста,
и
ру ки
пусты.
Зат о
рот
по-олон:
пустяками
да
поцалуями.
А
за то
одна
к
не му
ход ит
—
золот о.
(Две их у меня
—
носят,
только
одна—
строгая
такая,
на
м анер
гувернантки,
и
носик
у
них
великоват
будет,
так
я
сей час
не
про
них...)
Вы
бары ш ню
Га ллид е
знае те?
П ри де т: «Юрочка дома?
Снач ала
Юри й
Алекса­
ныч
говорила,
ну
а
потом
быстро
пообвыкла,
меня
стесняться
пе­
рестал а».
—
«Дома,
гов орю,
красавица,
только
спит». —
«Ну,
не
буд ит е,
не
буди те ,
я
и
заходить
не
хоте л а,
тольк о
вот
—
принесла
ему,
тольк о
вы,
няня,
ему
не
гов ори те ...»
И
п ак етец
сует,
а
в
пакетце
—
не
то
чтобы
пшено
али
ржаной
хле б,
а
з авсегд а
булочка
белая:
ну,
б ела я...
И
где
она
их
бер ет ?!
Или
носки
ся дет
шт опа ть.
«Дайте мне,
нянечка,
Юрочкины
386


носки».
—
«Да что вы,
барышня,
нет
го
это
ваших
м олоды х
ру­
чек
дело?
Старухино
это
дело».
—
«Нет уж!» —
и
так
горячо,
го­
рячо,
ласково,
ласково
в
гл аза
гл яди т.
«Вы меня барышней не зо ­
вит е,
а
зовите
—
Сон я,
а
я
вас
—
няня».
Так
и
стала
звать
—
Со­
нечка,
как
малюточку.
Ну
уж
и
любит
она
его
—
и
сказать
нс
мо гу!
Носки
перештопает,
рубашечку
погладит
(а наш-то
все
с пит,
не
в ед ает !), поцалует меня в щеку
—
«Кланяйтесь,
няня,
Юроч­
ке»
—
и
пойдет.
С коль ко
раз
я
своему
кра сав цу
го во ри ла: «Не думай долго,
Юрий
А лек сандро ви ч,
все
равно
лучше
не
с ы щешь:
и
красавица,
и
ум ница ,
и
работница,
и
на
театре
играет
—
се бя
оправдывает,
и
в
самую
что
ни
на
есть
темнющщую
н очь
к
дохтору
побежит,
в есь
город
на
ноги
поставит,
а
уж
дохтора
приведет:
с
такой
же­
ной
болеть
мо-жно!
—
а
уж
м ать
твоим
детям
будет
хороша,
раз
тебя,
версту
коломенскую,
в
сыновья
взяла.
И
ростом
—
под
стать:
ты
—
во-о
какой,
а
она
—
ишь
какая
малюто чка ! (Мне:
«Верзилы -то
зав се гда
малюточек
любят».)
Только
мал
золот­
ник
—
да
дорог.
—
А
он?
—
Стоит,
улыбается,
отмалчивается.
Не
любит
—
вот
что.
—
Другую
любит?
—
Эх,
милая
вы
моя,
никого-то
он
не
любит,
отродясь
не
лю­
б ил,
кроме
сестры
Верочки
да
меня,
няньки.
(Я,
м ыс лен н о: «И себя в зеркале».)
—
Так
про
Сонечку
—
чтоб
досказать.
Не
з астан ет
—
веселая
уходит,
а
зас танет
—
завсегда
со
сле за ми.
Прохладный
он
у
нас.
—
Прохладный
он
у
ва с.
Зер к ало
—
тож е
прохладное.
У
Со неч ки
была
своя
нянька
—
Марьюшка.
«Замуж буду вы­
ход ить
—
с
жел тым
сундуком
—
в
п рид ано е».
Не
нянька
—
ст а­
рая
прислуга,
но
старая
прислуга,
за жи вш аяся,
все
равно
—
нянька.
Я
э той
Марьюшки
ни
разу,
за
всю
мою
дружбу
с
Сонеч­
кой ,
не
видала
—
п отому
что
она
всегда
стояла
в
очереди:
за
воб­
ло й,
за
постным
маслом
и
еще
за
од ной
вещью.
Но
постоянно
о
ней
слышала,
и
все
больше,
что
«Марьюшка опять рассердится»
(за Юру,
за
бессонные
ночи,
за
скормленное
кому-то
пше но ...)
Одна жд ы
стук
в
дверь.
Открываю.
Черное,
от
гл аз,
л ицо
—
и
уже
с
пор ога:
387


—
Марина!
Случилась
ужасная
вещь.
В
моей
комнате
посе­
лилс я
гро б.
—
Что-о-о?
—
А
в от—
слушайте.
Моя
Марьюшка
где-то
прослышала,
что
выдают
гроба
—
да
—
самые
настоящие
гроба
(пауза)
—
ну,
для
пок о йник ов
—
п отому
что
ведь
се йчас
это
—
роскошь.
Вы
же
з на ете,
что
А лек сею
Александровичу
сдел али
в
Студии
—
всюду
будто
уже
выд али,
а
у
нас
не
выд ают .
Вот
и
ходила
—
ка ж­
дый
де нь
ходила,
выхаживала
—
приказчик,
наконец,
терпение
потерял: «Да скоролиты,
бабка,
помрешь,
чт об
к
нам
за
гробом
не
та ск аться?
Ран ь ше,
бабка,
помрешь,
чем
гр об
выдадим»
—
и
тому
подобные
любезности,
ну,
а
она
—
твердая: «Обешшано
—
так
обешшано,
я
от
своего
не
отступлюсь».
И
ходит,
и
ходит.
И,
наконец,
нынче
прих од ит
—
есть!
Да,
да,
по
тридцатому
тало­
ну
карточки
ши рок ого
потребления.
«Ну,
дождалась,
бабка,
с вое­
го
счастья?»—
и
ставит
ей
на
середину
лавки
—
г олубой .
«Ну-ка
примерь,
уме сти шьс я
в
нем
со
всеми
своими
косточками?»—
«Умещусь -т о
умещусь,
г ов орю,
да
только
не
в
энтом». —
«Как
это
еще
—
не
в
энтом?» — «Так,
гов орю ,
потому
что
энт от
—
го­
лубой,
мужеский,
а
я
—
девица,
мне
розовый
полагается.
Так
уж
вы
мне ,
будьте
добры,
розовенький,
—
потому
что
голубого
не
над о
нип оч ем».
—
«Что -о,
говорит,
карга
старая,
м ало
ты
мне
крови
испортила,
а
еще
—
девица
о к азал ась,
в
розовом
нежит ь ся
желаешь!
Не
буд ет
тебе,
чер тов а
бабка,
розового,
потому
что
их
у
нас
в
заводе
нет».
—
«Так вы уж мне тогда,
ва ше
ст епенств о,
бе­
ленький»,—
я
ему,
—
испужалась
б ольн о,
как
бы
со всем
без
г ро­
бику
не
отпустил
—
потому
что
в
мужеском
гол убом
л ежать
для
девицы
—
бесчестье,
а
я
всю
жи знь
от
мл аден чески х
пелен
до
савана
че стн ая
был а.
Тут
он
на
меня
—
ногами
как
затопочет:
«Бери,
чертова
девица,
что
дают
—
да
проваливай,
а
то
беду
сде­
лаю!
С ей час,
орет.
Рево лю ция ,
великое
сотрясение,
мушшин
от
женщин
не
разбирают,
особенно
—
покойников.
Бе ри,
бери,
го­
ворю,
а
то
энтим
сам ым
предметом
уг ро блю!»—
да
как
замах­
н ется
на
меня
—
гробовой
крышечкой-то!
Стыд,
страм,
солдаты
вокруг
—
гогочут,
пальцами
—
тычут...
Ну,
ви жу,
делат ь
не че го,
вз ва лила
я
на
себя
св ой
вечный
покой
и
пошла
себе,
и
так
мне ,
барышня,
горьк о,
скоко
я
за
ним
таска­
лась,
скоко
на смеше к
претерпела,
а
пр и дется
мне
упокоиться
в
мужеском,
гол убом ».
И
т епер ь,
Мар ин а,
он
у
мен я
в
ко м нате.
Вы
над
дверью
п олку
такую
глубокую
видели
—
для
чемоданов?
Так
она
меня
—
пря­


мо-таки
умолила:
чт обы
под
ногами
не
мешался,
а
гла вно е
—
чтобы
ей
гла з
не
язвил:
цветом.
«Потому что как на него взгляну,
барышня,
так
вся
и
обольюсь
обидой».
Так
и
стоит.
(Пауза .)
Я,
наверное,
все-таки
когда-нибудь
к
н ему
—
привыкну?
(Это было в Вознесенье 1919 года. )
Четверным
действующим
лицо м
Сонеч к ино й
комнаты
был
—
гроб.
А
вот
моя
Сон е чка,
увиденная
другими
гл азам и:
чужими.
—
Вид ел
сегодня
вашу
Сонечку
Голлидэй.
Я
ехал
в
трамвае,
виж у
—
она
стоит,
держится
за
кожаную
петлю,
что-то
читает,
улыбается.
И
вдруг
у
нее
на
плече
появляется
огромная
лапа,
со л­
дат ск ая.
И
зн аете,
уто
она
сделала?
не
переставая
читать
и
да же
не
пер е став ая
улы бат ьс я,
спо к ойно
сняла
с
плеча
эту
лапу
—
как
вещь.
—
Это
—
живая
она!
А
вы
уверены,
что
это
—
она
была?
—
О,
да.
Я
ведь
много
раз
ходи л
смотреть
ее
в
«Белых но ­
ч ах », та же самая в белом платьице,
с
дв умя
косами...
Это
б ыло
так...
прэлэстно
(мой собеседник был из Царства Польского), что
весь
вагон
рассм еялся ,
и
о дин
даже
крикнул:
браво!
—
А
она?
—
Ничего.
И
тут
глаз
не
подняла.-
Тол ьк о,
может
быть,
улыбка
ст ала
—
чуть-чуть
ш ире ...
Она
ве дь
оче нь
х орошен ька я.
—
Вы
находите?
—
С
опущенными
веками,
и
эт ими
косами
—
настоящая
ма­
донна.
У
нее,
вероятно,
много
романов?
—
Не т.
Она
любит
только
детей...
—
Нно...
это
же
не...
—
Нет,
это
мешает.
Так
я
охр ан яла
Сонечку
от
—
бурж уй ск их
лап.
Романы?
Je n’ai jamais su au juste ce qu’étaient ses relations avec les
hommes, si c’étaient ce qu’on appelle des liaisons— ou d’autres
389


liens. Mais rêver ensemble ou dormir ensemble, c’était toujours de
pleurer seule*.
Ч асть
вторая
ВОЛОДЯ
Пе рвое
слово
к
его
явлению
—
стать,
и
в
глазах
—
сразу
—
стан:
оп роки нуты й
треугольник,
где
плечам
да но
все,
поясу
—
ни чего.
Первое
впечатление
от
л ица
—
букв а
Т
и
д аже
в есь
крест:
по­
пер еч ная
морщина,
ра ссе кающ ая
брови
и
продолженная
прямо­
линейностью
носа.
Но
зде сь
—
остановка,
потому
что
все
остальное
зрительно
бы ло
—
в торое.
Голос
глубокий,
изглубока
звучащий
и
посему
отзывающийся
в
глубинах.
И—
глуб око
захватывающий,
глубокое
и
глубок о
зах ват ыв ающ ий.
Но
—
не
пе ву чий.
Ничего
от
инструмента,
все
от
человечес­
к ого
голоса
в
пол ную
меру
его
человечности
и
св я зок.
В есь
с
головы
до
п ят : «Voilà un homme!»**
Даже
крайняя
молодость
его,
в
нем,
этому
homme —
ус ту па­
ла.
То лько
пот ом
догадывались,
что
он
м олод
—
и
оч ень
молод.
С
ним ,
за мени в
К онс ула
:—
ю нош ей,
а
Императора
—
мужем,
на
ваших
глазах
сов ерш ало сь
двустишие
Hugo:
Et du Premier Consul düja en mamt endroit
Le front le 1 ’Empereuer penait le masque ütroit***.
Этот
муж
в
нем
на
наших
глазах
проступал
рав ном ерно
и
по­
всеместно.
Эт от
юноша
носил
лицо
своего
будущего.
Об
эт ом
Володе
А.
я
уже
целый
год
и
каждый
раз
слышала
от
Павлика
А.
—
с
неизменным
добавлением
—
зам ечат ель ный .
«А есть у нас в Студии такой замечательный человек
—
В оло­
дя
А.».
Но
этого
своего
друга
он
на
этот
раз
ко
мне
не
привел.
*Я никогда не знала в точности,
каковы
был и
ее
отн ошен ия
с
м уж чинам и:
бы ли
ли
они
те м,
что
называют
любовными
связями,
или
ины ми
узами.
Но
меч­
тать
ли
вм есте,
спать
ли
вместе
-
а
плакать
всегда
в
одиночку
(фр.).
★*Се
—
человек!(фр.)
***И нс однажды сквозь стеснительный лик Первого консула проглядывало
чело
императора
(фр. ).
390


Первая
встреча
—
зимой
1918—1919 года,
на
морозном
с кло­
не
1918 года,
в
гост ях
у
молодящейся
и
весел ящ ейся
дамы,
ногу
подымавшей,
как
руку,
и
этой
ног ой- ру кой
пр ивет ств ов авш ей
ис­
кусство
—
все
иск у сств а,
мое
и
меня
в
том
числе.
Таких
дам,
с
концом
старого
м ира
справлявших
ко нец
своей
моло д ос ти,
мн ого
бы ло
в
Революцию.
В
начале
се.
К
19- му
го ду
они
все
уехали.
Первое
слов о
этого
глубо кого
голоса :
—
Но
короли
не
толь ко
подчиняются
традициям
—
они
их
со­
здают.
Первое
слово
—
мне ,
в
конце
вечера,
где
на ми
друг
другу
не
бы ло
ск аз ано
ни
сло ва
(он сидел и смотрел,
как
играют
в
карты,
я
—
даж е
не
с мотре ла):
—
Вы
мне
напоминаете
Ж орж
Занд—
у
нее
то же
б ыли
д ети
—
и
она
тож е
писала
—
и
ей
тоже
так
трудно
жилось
—
на
Майорке,
когда
не
горели
печ и.
Сраз у
позвала.
Пришел
на
другой
д ень
с
ут ра
—
пошли
б ро­
дить.
Был
голоде н .
Поделили
и
съе ли
с
ним
на
улице
мой
кусок
хле ба.
П отом
говорил:
—
Мне
сразу
все,
все
понравилось.
И
что
сразу
позвали,
не
зная.
И
что
са ми
сказали:
завтра.
Же нщин ы
этого
никогда
не
де­
лают:^всегда
—
послезавтра,
точно
завтра
они
всегда
очень
заня­
ты.
И
что
дома
не
сидели
—
пошли.
И
что
хле б
разломили
попо­
лам,
и
сами
ели.
Я
в
этом
почувствовал
—
обряд.
А
потом,
еще
позже:
—
Вы
мне
тог да,
у
Зои
Борисовны,
напомнили
польскую
пан­
ночк у:
на
вас
б ыла
так ая
(беспомощно)
—
курточка,
что
ли?
Дымчатая,
бархатная,
с
оп ушк ой.
Сл ов ом,
кунтуш?
И
п ос адка
го­
ловы
—
немножко
назад.
И
взгляд
—
немножко
сверху.
Я
сразу
в
вас
почувствовал
—
польскую
кровь.
Стал
ходить.
Стал
прих од ить
часто
—
раза
два
в
неделю,
сра ­
зу
по сле
спектакля,
то
ес ть
по сле
двенадцати.
Сидели
на
раз ных
концах
рыж его
д ивана,
даж е
та к:
он
—
в
гл убоком
его
углу,
я
—
наискосок,
на
мелком,
внешнем
его
кр аю.
Разговор
происходил
по
д л инной
диагонали,
по
с амой
долгой
друг
к
другу
д ороге .
Те мный.
Глаза
очень
большие,
но
темные
от
ресниц,
а
сами
—
серые.
Все
л ицо
пря м ое,
ни
малейшей
извилины,
рез­
цо м.
В
лице
та
же
прямота,
что
в
фигур е : la tête de son corps*.
Точ но
это
л ицо
то же
было—
ст ан.
(Единственное не прямое во
вс ем
я вл ении
—
«косой»
проб ор,
ест ест в енно
прямей
прямого.)
‘Просто
-
голова
(фр.).
391


Зрительно—
прямота,
внутренне—
прямость.
Голоса ,
дв и­
же ний,
в
глаза-гляденья,
рукопожатья.
Все—
односмыслснно
и
по
кр ат чай шей
линии
между
двумя
точками:
им
—
и
миром.
Прямость—
и
твердость.
И
даже—
непреклонность.
При
по лней шей
открытости
—
непроницаемость,
не
в
смысле
внут­
рен ней
за гад очно сти,
таинственности,
а
в
самом
пр осто м
смыс­
ле:
материала,
из
которого.
Такой
рукой
не
тронешь,
а
тр о­
нешь
—
ни
до
че го,
кроме
ру ки,
не
дотронешься,
ничего
в
ней
не
затронешь.
Поэтому
б еспо лез но
трогать.
Совершенно,
как
со
ст а­
туей,
ос язаемой ,
дося га емой ,
но
—
непроницаемой.
В
каком-то
смыс ле
—
вещь
без
резонанса.
Сло во м,
самое
далек о е,
что
е сть
от
портрета,
не см отря
на
п л астич еское
несуществование
св ое,
а
может
быть,
благодаря
ему,
бесконечно-досягаемого
и
податливого,
кото рый ,
по
жела­
н ию,
можно
вглядеть
на
версту
внутрь
рамы,
или
изнутри
всех
его
столетий
в
комнату
—
выглядеть.
Самое
обратное
п ортре ту,
то
ес ть
—
статуя,
кр айней
явленностью
своей
и
выявленностью
ст авящ ая
глазам
предел
каждой
точко й
своей
поверхности.
(«Неужели это все я
—
М.
И.?»— «Да,
это
все
—
вы,
Воло­
дечка.
Но
р ано
обижаться
—
пог од ите ».)
(Как потом выяснилось
—
это
впечатление
его
статуарн ости
б ыло
ошибочное,
но
это
—
п отом
выяснилось,
и
я
этой
ошибкой
полтора
г ода
корм ила сь,
на
э той
ошибке
полтора
года
строила
—
и
выстроила.)
Сразу
стал
—
друг.
Сра зу
единственный
друг
—
и
опл от.
В
Москве
1918—1919 года мне
—
м ужест венны м
в
себе,
пр я­
мым
и
стальным
в
себе,
делиться
было
не
с
кем.
В
Москве
1918—1919 года из мужской молодежи моего круга —
ск ажем
правду
—
оста л ась
одн а
дрянь.
Сплошные
«студийцы», от войны
укрывающиеся
в
новооткрытых
студиях...
и
дарованиях.
Или
кр асн ая
молодежь,
между
двумя
боями,
побывочная,
наверное
прекрасная,
но
с
кот орой
я
дружить
не
могла,
ибо
нет
дружбы
у
поб ежд енно го
с
победителем.
С
Володей
я
отводила
свою
м ужс кую
душу.
Сразу
стала
звать
Володечкой,
от
огромной
благодарности,
что
не
вл ю блен,
что
не
влюблена,
что
все
так
по-хорошему:
по-
надежному.
А
он
меня
—
М.
И.,
так
с
о тче ства
и
не
сошел,
и
прощались
по
имени-отчеству,
и
за
это
была
ему
благодарна,
ибо
в
те
време­
на
кто
то лько
меня
Мариной
не
звал?
П рос то:
М.
И.
—
никто
нс
392


звал !
Эт им
отчеством
сразу
отмежевался
—
от
тех.
М еня
по - сво­
ему
—
присвоил.
Разговоры?
Про
звезды:
однажды,
возвращаясь
из
каких-то
гостей,
час
с
ним
стояли
в
мо ем
переулке,
по
колено
в
снегу.
Помн ю
поднятую,
все
выше
и
выш е
подымаемую
руку
—
и
имя
Фламмариона
—
и
фламмарионы
глаз,
тольк о
затем
глядящих
в
м ои,
чтобы
мои
поднялись
на
звезды.
А
сугроб
все
рос:
мет ели
не
было,
были—
з вез ды,
но
сугроб,
от
до лгог о
стояния,
все
рос
—
или
мы
в
него
врастали?
—
еще
бы
час
постояли
—
и
о ка­
зался
бы
ледяной
дом ,
и
мы
в
нем...
О
чем
еще?
Об
Иоанне
д’Арк
—
чуде
ее
явл ения
—
о
Н апол е­
оне
на
св.
Елене
—
о
Джеке.Лондоне,
ег о,
тогда ,
любимом
пис а­
теле
—
никогда
о
теат ре.
И
—
никогда
о
стихах.
Н ик огда
стихов
—
я
ем у.
Не
говорила,
не
пис ала.
Наше
с
ним
было
г лубже
любви,
гл убже
сти хов .
Об о­
им
—
нуж нее .
И
должно
быть
—
нужнее
вс его
на
свете:
нужне е ,
чем
он
мне
и
я
ему.
Об
его
жизни
(любовях,
семье)
я
не
знала
ничего.
Никогда
и
не
спросила.
Он
приходил
из
тьмы
зимней
тогдашней
ноч и
и
в
не е,
еще
более
потемневшую
за
часы
и
час ы
сидения,
—
уходи л.
(«В уже посветлевшую»
—
б удет
по том .)
И
я
даж е
мыс ле нно
его
не
пров ожа ла .
Вол одя
кончался
за
по­
рогом
и
начинался
на
п ороге.
Промежуток
—
была
его
жизнь.
Рук у
на
сердце
п олож а:
не
пом ню,
чт обы
мы
когда-нибудь
с
ним
уговаривались: «Когдапридете?» ит.
д.
Но
ра зу
не
б ыло
—
за
зиму,
чтобы
он
пришел
и
меня
не
застал,
и
раз у
не
было,
что ­
бы
зас тал
у
меня
других.
И
«дней»
у
нас
не
был о:
когда
два
р аза
в
неделю,
а
когда
и
раз
в
две.
«Значит,
вы
всег да
были
дома
и
все­
гда
одна?»—«Нет,
уход ил а.
Н ет,
бывала».
Но
это
б ыло
н аше
с
ним
чудо,
и
разу
не
было,
чтобы
я,
завидев
его,
не
воскликнула:
«Володя!
Я
как
раз
о
вас
д у мал а!» Или: «Володя,
если
бы
вы
зна ­
ли,
как
я
мечтала,
чт обы
вы
нынче
пр ишл и!» Или просто: «Воло­
дя!
Ка кое
счастье!»
Потому
что
с
ним
в ход ило
сч асть е
—
на
целый
вечер,
счастье
надежное
и
верное,
как
лю бим ая
книга,
на
которую
д аже
не
надо
света.
С часть е
без
страха
за
зав т раш ний
день:
а
вдруг
разлюбит?
больше
не
придет?
и
т.
д.
Счастье
без
завтрашнего
дня ,
без
его
о жид ания:
выха жив ания
его
большими
шаг ами
по
ули ца м,
выс ­
таивания
ледяными
ногами
—
ледяными
ночами
—
у
ок на ...
393


Больше
скажу:
я
никогда
по
Володе
не
скучала,
так
же
досто­
верно
не
скучала
по
нему
и
без
него,
как
ему
радовалась.
Мечта­
ла
—
да,
но
так
же
спокойно,
как
о
вещи,
которая
у
меня
непре­
менно
бу дет,
как
о
заказном
письме,
которое
уже
знаю,
что
—
по­
сла но.
(Когда дойдет
—
дело
почты,
не
мое.)
Сидел—
всегда
без
шубы.
Несмотря
на
холод
и
да же
мо­
роз
—
всегда
без
шубы.
В
сером,
элегантном
от
фигу ры
кос тюм е,
таком
же
статном,
как
он
сам,
весь
—
очертание,
весь
—
отгра-
ни чен но сть
от
окружающих
вещей,
стен.
Сидел
ча ще
без
присло-
на,
а
е сли
прислонясь
—
то
никогда
не
р азва лясь ,
точно
за
с пи­
ной
не
стена—
а
скала.
Ландшафт
за
ним
в ст авал
неизменно
морской,
и
увидев
его
п отом
(только раз!) на сцене,
в
морс к ой
пь есе
—
не
то
«Гибель “Надеж ды”», не то «Пото п»
—
я
не
тол ь­
ко
не
почув ст вов ал а
раз р ыва
с
моим
Володей,
а
наоборот
—
мо­
жет
быть
впервые
увидела
его
на
его
настоящем
месте:
морс к ом
и
мужском.
От
Пав лик а
я
уже
год
слышала,
что
«Володя—
кр асав ец»...
«Не такой,
как
Юра,
конечно,
то
есть
такой
же,
но
не
такой...
Вы
меня
понимаете?»— «Еще
бы!»— «Потому
что
Юра
так
легко
мог
бы
бы ть
—
красавицей,
а
Володя
—
уж
никакими
си­
л ам и...»
Поэ том у
Володину
кра соту
на
пороге
первого
ра за
я
встре­
тила,
как
данность,
и
уже
больше
ею
не
занималась,
то
е сть
пос т упила
с
ней
совершенно
так,
как
он
—
когда
родился.
Не
мешая
ему,
она
не
мешала
и
мне,
не
смущая
и
не
заполняя
е го,
не
смущала
и
мен я,
не
зап олн яла
и
меня.
Его
красота
между
нами
не
ст ояла
—
и
не
си де ла,
как
навязчивый
ре бен ок,
кото­
рого
непременно
нужно
занять,
унять,
инач е
от
скуки
спалит
дом.
С
самого
нача ла
ска жу:
ничего
третьего
межд у
на ми
не
бы ло,
бы ла
долгая
голосовая
ди ва нная
дорога
друг
к
другу,
немногим
коро че,
чем
от
зв езды
до
звезды,
и
был
человек
(я)
перед
совер­
шенным
видением
статуи,
и
может
быть
и
сад и лась
я
так
далеко
от
него,
чтобы
лучше
вид ет ь,
дать
этой
статуе
лучше
встать,
со­
здавая
эт им
перспективу,
которой
с
ним
ли шена
была
в ну тр енне,
и
э той
созд ав аемой
физической
перспективой
заменяя
ту,
внут­
ренню ю ,
кот ора я
у
людей
зовется
б удуще е,
а
между
мужчиной
и
женщиной
есть
любовь.
Однажды
я
е го,
шутя,
спросила:
394


—
Володечка,
а
надоедают
вам
женщины
с
вашей
красотой?
Виснут?
Смущенно
улыбаясь,
прямым
голосом:
—
М.
И.,
на
каждом
мо лодо м
виснут.
Особенно
на
актере.
В олка
бояться...
А
мне
всех,
вс ех
жен щин
жа ль.
Особенно—
не
так
уж
молодых.
Потому
что
мы
все
перед
ними
безмерно
вино­
ваты.
Во
всем
виноваты.
—
А
—
вы?
—
Я
(честный взгляд), я стараюсь
—
исправить.
Дружил
он,
кроме
меня,
с
одн ой
их
студийкой
—
с
кавказской
фамилией.
Когда
он
ее
очень
уж
хвалил ,
я
ш утя
ревновала,
не­
мно жко
се
вышучивала,
никогда
не
видав.
И
каждый
р аз:
—
Нет,
не т,
М.
И.,
здесь
с меять ся
нельзя.
Даж е
—
шут я.
По­
том у
что
она
—
замечательный
челов е к.
Неподдающийся,
как
скала.
—
Она
се ст рой
милосердия
бы ла
в
войну,
—
тоном
высшего
пр изн ан ия,
—
на
войне
была.
—
А
я
—
не
был а.
—
Вам
—
не
надо,
вам
—
другое
д ело.
—
Сидеть
и
писать
стихи?
О,
я
да же
о бижена !
—
Нет,
не
сидеть
и
писать
стихи,
а
делать
то,
что
вы
делаете.
—
А
что
я
делаю?
—
То,
что
сделали
вы
—
со
мно й,
и
то,
что
со
мной
—
еще
сделаете.
—
В олод я,
не
надо!
—
Не
надо.
Однажды
он
мне
ее
привел.
И
—
о,
радость!
—
барышня
о ка­
зал ась
нек рас ивая .
Явно
—
нек р асивая.
Такая
же
яв но
—
некра­
сивая ,
как
он
—
кр асив ый.
И
эту
нек расив ую
он,
забалованный
(бы)
и
залюбленный
(бы), предпочитал всем,
с
ней
сидел
—
ког ­
да
не
сидел
со
мно й.
Попытка
—
и справ ит ь?
Володя
прих од ил
ко
мне
с
р асска зами —
как
с
подарками,
то чно
в
ладони
принесенными,
до
того
—
вещ ест вен ным и,
доне­
се нн ыми
до
моего
дома—
моего
именно,
и
кла л
он
мне
их
в
сердце
—
как
в
руку.
Помн ю
од ин
такой
его
р асска з
об
убитом
в
войну
фр анцу з­
ском
летчике.
Разбитый
аппа рат ,
убитый
чел ов ек.
И
вот,
через
ка­
кой-то
срок
—
птица-победитель
возвращается
—
сн иж ается
—
395


и
попир а я
землю
вражды,
победитсль-нсмец
—
сбитому
францу­
зу
—
венок.
Такими
рассказами
он
меня
поил
и
кормил
в
тс
долгие
ночи.
Никогда
—
о
театре,
только
р аз,
смеясь:
—
М.
И.,
вы
ведь
ме ня
нс
заподозрите
в
т щесл ави и?
—
Нет.
—
Потому
что
оче нь
уж
замечательно
сказано,
вы
—
оцените.
У
нас
ес ть
уборщица
в
Студии,
милая,
молоденькая,
и
все
меня
ею
драз нят
—
что
в
меня
в любле на.
Глупости,
конечно,
а
просто
я
с
ней
шучу,
болтаю,
—
м олод ая
ведь
и
так
легк о
могла
бы
быть
моей
партнершей,
а
не
уборщицей.
У
женщин
ведь
куда
мень­
шую
роль
играют
ро жд ение,
сословие.
У
них
то лько
два
сосло­
вия:
молодость
—
и
с тарос ть.
Так
ведь?
Ну,
так
она
ны нче
гов орит
мне
—
я
как
раз
разгримировался,
вытираю
лицо: «Ах,
В олоде чка
А<лексее>в,
како й
вы
жестокий
красавец!»—«Что
вы,
Дуня,
—
г ов орю,
—
какой
я
жестокий
красавец?
Это
у
нас
3<авад>с кий
—
жестокий
красавец». —
«Нет,
—
говорит,
—
потому
что
у
Ю рия
Алекс<аны>ча
красота
ангельская,
городск а я,
а
у
ва с,
Волод еч ка ,
морс к ая,
военная,
самая
настоящая
нест ер пимая
жестокая
муж­
ская
еройская.
У
нас
бы
на
деревне
Юрия
Ал ек с<ан ы>ч а—
зас­
меяли,
а
от
ва с,
Володе чка,
три
деревни
все
сразу
бы
в
уме
реши­
лись».
Вот
ка кой
я
(задумчиво)
—
е рой ...
—
«Красота страшна,
бы ть
мож ет ...» А теперь,
Володя ,
в
риф­
му
к
вашему
жестокому
красавцу,
я
р асск ажу
вам
свою
ис тори ю:
Я
отродясь
по мню
в
нашем
доме
Марью
Васильевну
—
кто
она
была,
не
знаю ,
должно
быть
—
вс е;
и
кто- н и будь
из
детей
за­
болел
—
она ,
и
сундуки
перетрясать
—
она,
и
перешивать
—
он а,
и
яйц а
кр а сить
—
она .
А
п отом
исче зал а.
Худая
—
поч ти
скелет,
но
чудн ы е,
чудные
глаза,
такие
страдальческие,
жив ое
страдание:
темно-карие
(черных
—
не т,
черные
только
у
восточных
—
или
у
о чень
глуп ы х:
бусы)
—
во
все
лицо,
которого
не
было.
И
хотя
ста р ая,
но
не
старуха
—
ни
одн ого
седого
волоса,
черные
до
си­
нев ы,
прямым
пробором.
Ну
—
мо н ашка
и
еще
лучше
—
старая
Богородица
над
сыном.
Да
так
оно
и
было:
у
не е—
я
тогда
еще
был а
очень
маленькая
—
был
сын
Саша,
реального
училища,
он
жил
у
нас
в
пристройке,
воз ле
кухни.
Пот ом
мы
с
матерью
у еха­
ли
за
границу,
а
он
заболел
туберкулезом,
и
мой
о тец
отправил
его
в
Сухум.
«Ах,
Мусен ьк а,
как
он
ме ня
жда л,
как
меня
жда л!
С
каждым
пароходом
жд ал
—
а
уж
умирал
со всем.
Затрубит
па­
596


ро ход: “Вот это мама ко мне едет!” (Сиделка потом рассказыва ­
ла .)
А
я
взаправду
еха ла
—
ваш
папаша
мне
денег
дал,
и
дворник
на
вокзале
билет
купил
и
в
пое зд
посадил,
—
я
в едь
в
первый
раз
так
далеко
е хала.
Еду,
знач ит ,
а
он,
знач ит ,
ждет.
И
как
раз ,
как
нам
пристать,
па роход
затрубил.
А
он—
привстал
на
п ост ели,
руки
в ытя ну л: “Приехала мама!” —
и
мертвый
уп ал ...»
...Эт о
я
вам ,
чтобы
дать
вам
ее
лицо,
потому
что
это
ли цо
у
нее
так
и
остал ось ,
даж е
когда
манную
каш у
варила
или
про
ге­
неральшиных
мопсов
рассказывала
—
всегда
с
таким
лицом.
Но
теперь
—
про
ту
самую
жестокую
красоту
—
т оже
рассказ,
из
ее
моло дос ти .
«Я,
Мусенька,
не
смотри
на
меня,
что
моща,
и
желтей
лимону,
и
зуб ы
шатаются,
—
я,
Мусенька,
красавица
была.
И
бы­
ло
мне
тогда
п ятнад цать
лет.
Пошла
я
за
чем-то
в
ла вочк у,
за
мной
следом
моло д ой
человек
заходит.
Вышла
я
—
он
за
мной.
Вхожу
в
д ом,
гля жу
из
окна
—
стоит,
на
занавеску
с мотри т.
Из
себя
—
брюнет,
гла зи щи
—
во-о,
усы
еще
не
растут,
ну,
лет
шест­
надцать,
что
ли.
И,
ей-богу,
на
ме йя
похож
—
глазами,
потому
что
гл азам и
моим и
мне
все
уши
прожужжали,
пропели,
уж
я-то
их
у
с ебя
на
ли це
—
знала.
Смотрю
—
мои
глаза,
мои
и
ес ть.
Ну,
словом
—
братишка
мн е.
(Я одна росла. ) Тол ьк о
—
рассказывать-
то
д олго,
а
поглядеть
—
коротко,
раз ом
я
з анавеск у
за дер ну ла.
Завтрашний
день—
опять
в
лаво чку,
а
он
уже
стоит,
ждет.
Ничего
не
г овори т,
не
кл ан яе тся,
а
только
глядит.
И
все
дни
так
п ошло:
следом
—
как
тень
и
стоит
—
kùk пень .
Ну,
а
на
пятый,
что
ли,
—
у
меня
сердце
не
выдержало:
и
зло
берет,
что
глядит,
и
зло
берет,
что
молчит,
—
как
выходит
он
вслед
за
мной,
я
—
ему :
“И глядеть нечего,
и
стоять
не че го,
пот ому
что
ничего
не
выгля­
дишь,
потому
что
я
просватана:
за
богатого
замуж
в ыхо жу”.
А
он
—
вес на
б ыла
—
стоит
под
деревцами,
с нял
картуз
да
ни- изк о
поклонился.
И
—
в есь
воском
з ал ился.
А
на
другой
де нь
—
я
еще
сп лю
—
крик,
шум:
у
Егоровых
малый
за р езал ся.
Ночь ю,
ви да ть,
потому
что
весь
холодный.
Все
бег ут—
и
я
бегу.
И
лежит
он,
Мусенька,
мой
нед авний
знакомец,
гляделец,
то лько
глаз -т о
мо их
уже
больше
не
видать:
закрылись».
.. .Володе чка,
а
ваша
уборщица?
—
Нет,
М.
И.,
вр емена
другие,
сейчас
все
стр аш но
подешеве­
ло.
Да
я
бы...
почувствовал
бы,
если
бы—
действительно.
Нет,
выйд ет
замуж
—
и
буду т
дети.
—
И
старшего
назовет
—
Во лоде чка .
—
Это
—
может
быть.
397


Такими
ра ссказам и
я
его
кормила
и
по ила
долгие
ночи:
он
—
в
г лубо ком
углу
див ан а,
я
на
мелком
его
кра ю,
под
синим
фон а­
рем ,
по
длинной
диагонали
—
явить
им евш ей
всю
на шу
друг
к
другу
дорогу,
по
которой
мы
нико гда
никуда
не
пришли.
.. .Т еперь
я
думаю
(да и тогда знала!) —
Володя
был
—
спут­
ник,
и
до рога
была
не
друг
к
друг у,
а
—
от
нас
самих ,
совмест­
ная
—
из
нас
самих.
Отсюда
и
простор,
и
покой,
и
над ежн ост ь
—
и
неспешность:
спешишь
ведь
только
в
тот
извечный
тупик,
из
к оторого
од на
дорога:
назад,
шаг
за
ша гом
все
отнимая,
что
было
дано,
и
даже
—
затаптывая,
и
даже
—
в
землю
втаптывая,
н огой
как
лопатой
заравнивая.
О
мое й
завороженности
—
иного
сло ва
нет
—
Ю.
3.
Володя,
конечно,
знал.
Но
он
ее
не
ка сал ся,
а
м ожет
быть,
она
его
не
ка­
салась .
Только,
когда
я,
изведенная
долгими
пропаданиями
Ю.
3.
(а пропадать он начал скоро:
ср аз у !), равнодушнейшим из голо ­
сов:
—
А
как
3<авад>ск и й?
—
3<авад>с ки й
ничего.
Иг рае т.
3<авад>с к ий
был
ед инст венный
пункт
его
снисхождения.
Это
имя,
м ною
произнесенное,
сразу
ставило
его
на
башню,
а
м еня
—
в
садик
под
н ею,
в
сам ый
розовый
его
куст.
И
как
хоро­
шо
мне
было,
внезапно
умаленной
на
все
свое
превосходство
(с
ним
—
равенство)
—
мален ьк ой
девочкой,
из
своего
розового
из­
низу
заг л ядев ше йся
на
каменного
а нг ела.
Воло де
же,
для
ко то ро­
го
я
была
всег да
на
башне,
—
сама
башня,
как-то
нел ов ко
б ыло
видеть
меня
мл а дшей
(глупой) .
Он,
д аже
физически,
отвечая
о
Ю.
3.,
не
подымал
глаз
—
так
что
я
говорила
с
его
опущенными
веками.
И
ко гда
я
однажды,
прорвавшись:
—
Володя,
вы
ме ня
очень
презираете
за
то,
что...
—
он,
как
с
неба
упав:
—
Я
—
вас
—
презираю?
Так
же
мо жно
презирать
—
неб о
над
голов ой !
Но
чтоб ы
раз
навсегда
покончить
с
этим:
е сть
вещи,
которые
мужчина
—
в
ж енщ ине
—
не
может
понять.
Даже
—
я,
даже
—
в
ва с.
Не
потому,
что
это
ни же
или
выш е
нашего
по ним а­
ния ,
де ло
не
в
этом,
а
потому,
что
некоторые
вещи
можно
понять
398


только
изнутри
себя ,
будучи.
Я
женщиной
бы ть
нс
могу.
И
вот,
то
немногое
только-мужскос
во
мне
не
может
понять
т ого
немного­
го
только-женского
в
в ас.
Моя
тысячная
ча сть
—
вашей
тысячной
части,
которую
в
вас
поймет
каждая
женщина,
любая,
ничего
в
вас
нс
понимающая.
3<авад> ск и й
—
это
ваша
общая
женская
тайна...
(усмехнувшись)...
даже
—
заговор.
Не
понимая,
принимаю,
как
все
всегда
в
вас
—
и
от
вас
—
приму,
пото му
что
вы
для
меня
—
вне
су да.
—
А
хороши й
он
актер?
—
На
свои
роли,
то
е сть
там,
где
вовс е
не
нужно
быт ь,
а
тол ько
явл ятьс я,
представать,
п рох одит ь,
произносить.
Видите,
гов орю
вам
ч естн о,
не
перехваливаю
и
не
снижаю.
Да
и
не
акте­
ра
же
вы
в
нем...
—
А
знаете
ли
вы,
Володечка,
вы,
котор ый
все
з нает е,
—
что
я
вс его
3.,
и
все
свои
стихи
к
нему,
и
всю
себя
к
не му
отд ам
и
от­
даю
за
час
бе седы
с
ва ми
—
вот
так
—
вы
на
том
конце,
я
на
этом...
Молчит.
—
...Ч то
если
бы
мне
дали
на
выбор
—
его
всего
—
и
наше
с
вами
—
только-всего...
Слов о м,
знаете
ли
вы,
что
вы
его
с
меня,
с
моей
души,
одним
своим
рукопожатьем
—
как
рукой
снимает е?
Все
еще
молчит.
—
Что
я
вас
б ес коне чно
бо льше ?! ..
—
Зн аю,
Марина
Ивановна.
Долгие,
долгие
дни...
Это
—
нет ,
но:
Долгие,
долгие
ночи...
Когда
у ходи л?
Не
на
рассве те,
потому
что
с вет ает
зимой
позд­
но,
но
по
существу,
конечно
—
утром:
в
четыре?
В
пять?
Куд а
уходил?
В
какую
ж и знь ? (Без меня.)
Любил
ли
кого-нибудь,
как
я
—
Ю.
3.?
Леч ил ся
ли
у
меня
от
не счас тно й
недостойной
лю б­
ви?
Ничего
не
зн аю
и
не
узнаю
никогда.
Я
никогда
не
встречала
в
таком
мо ло дом
—
такой
страсти
справ ед ливо сти .
(Не его
—
к
справедливости,
а
с тр асти
справед­
ливости
—
в
не м.)
Ибо
б ыло
ему
тогд а
много-много
—
двад­
цать
лет.
«Почему я должен получать паек,
только
потому,
что
399


я
—
актер ,
а
он
—
не т?
Это
не с праве д ливо».
Это
был
его
глав­
нейший
довод,
резон
всего
существа,
точно
(да точно и есть!)
справедливость
нечто
совершенно
односмысленнос.
во
всех
с луч аях
—
несомненное,
явное,
о ся заемо е,
в ес омое,
видимое
простым
глазом,
всег да,
сразу,
отовсюду
видимое
—
как
золо­
той
шар
Храма
Хри ста
Спасителя
из
сам ой
дре мучей
алл еи
Не­
скучного.
Несправедливо
—
и
кончено.
И
вещи
уже
н ет.
И
соблазна
уже
нет.
Несправедливо
—.
и
нет.
И
это
не
б ыло
в
нем
головным,
это
б ыло
в
нем
хребтом.
Володя
А.
потому
так
держался
прямо,
что
хребтом
у
нег о
была
справедливость.
Не справ е длив о
он
произносил
та к,
как
князь
С.
М.
Волкон­
ский
—
некрасиво.
Другое
поколение
—
другой
словарь,
но
вещь
—
одна.
О,
как
я
узнаю
эту
неотразимость
осно вно го
до во­
да!
Как
бедный:
—
это
до рого,
как
делец
—
это
непрактично
—
—
так
Во лодя
А.
произносил:
—
это
несправедливо.
Его
нес пра ведл и во
было
—
неправедно.
В олодя ,
как
все
студийцы
его
Студии,
был
учеником
Стахови­
ча
—
но
не
как
все
студийцы.
—
М.
И.,
Стахович
учит
нас
итогам
—
веко в.
Дел о
не
в
том ,
что
н ужно
—
так
кланяться,
а
в
том
—
почему
надо
так
кланять­
ся,
как
от
пе рв ого
дикаря
к
тому
поклону
—
пришли.
От
раздира­
ния ,
например,
друг
друга
зубами
—
до
дуэли.
Этому
Ст ахо вич
нас
не
учит
(с усмешкой) .. .
у
нас
вр емен и
нет —
на
ис то рию
же­
ста,
нам
нуже н. ..
жест,
прямая
выгода
и
мгновенный
рез ульт ат:
войду
и
поклонюсь,
как
Стахович,
выйд у
—
и
подерусь,
как
Ста ­
хович
—
но
этому
я
сам
учусь,
прох ож у
его
уроки
—
вспять,
к
и с току,
а
вы
ведь
знаете,
как
трудно
ус танов и ть
истоки
Ре йна
и
рода...
Для
ме ня
его
поклон
и
бонтон
—
не
ответ,
а
вопр ос ,
воп­
рос
с ов ремен ности
—
прошлому,
мой
вопрос
—
те м,
и
я
сам
пы­
таюсь
на
не го
ответить,
потому
что,
М.
И.
(задумчиво), я. ..
не
з наю ...
ответил
ли
бы
на
не го
сам
Стахович?
Стаховичу
эти
по­
клоны
да ны
были
отродясь,
это
был
дар
его
предков
—
ему
в
ко­
лыбель.
У
ме ня
нет
предков,
М.
И.,
и
мне
никто
ничего
не
поло­
жил
в
колы бель .
Я
пришел
в
мир
—
голы й,
но,
хо тя
и
голый,
я
не
должен
бессмысленно
одеваться
в
чужое,
хотя
бы
пр екр асн ое,
п латье .
Их
дело
бы ло
донести,
мое
—
осмыслить.
И
я
уже
многое
понял,
М.
И.,
и
скажу,
что
это
меньше
вс е­
го—
форма,
и
больше
всего
—
суть.
Стахович
нас
учит
быть.
400


Это —
уроки
бытия.
Ибо —
простите
за
грубый
пример
—
не ль зя,
так
поклонившись,
заехать
друг
другу
в
физиономию
—
и
даж е
эт их
слов
сказать
нельзя,
и
да же
их
подумать
нельзя,
а
если
их
подумать
нельзя
—
я
уже
др угой
человек,
поклон
э тот
у
меня
уже
внутри.
После
смерти
Стаховича
он
сказал
мне:
—
Я
многим
ему
обязан.
Иногда
—
я
м олод,
М.
И.,
и
сейчас
Рево лю ция ,
и
я
часто
окружен
грубыми
людьми
—
когда
у
ме ня
соблазн
ответить
тем
же,
сказать
ему
на
его
языке
—
хотя
бы
ку­
ла ком
—
у
ме ня
сразу
мысль:
это
не
—
по
С тах ов ичу.
И
—
язы к
не
по во рач ивает ся.
И
—
рука
не
подымается.
Подымется,
М.
И.,
но
в
нужный
час
—
и
ни ког да
не
сжатая
в
кулак!
На
похоронах
Стаховича—
пустыней
Девичьего
Поля...
Пустыней
Девичьего
Поля
Бр еду
за
ныряющим
гробом.
Сугробы
—
ухаб ы
—
су гр обы
—
Москва:
Девятнадцатый
Год...
я
ср еди
других
его
ю ных
провожатых
особенно
помню
Володю,
особенную
пр ямо сть
его
стана
под
ударами
и
над
сугробами,
ни
на
шаг
не
отс та ющег о
от
учителя.
Так
мог
идти
старший,
люби­
мый
внук.
И
—
что
эт о?
что
это ?
Над
хрустальным,
кристальным,
ма­
леньким,
сражающим
чистотой
и
радостью
крестом—
черные
глаза,
розовое
л ицо,
двумя
чер ным и
косами
как
бы
о бн им ающая
крест—
Сонечка
над
соседней
мо гил ой
Скрябина.
Это
б ыло
первое
ее
ви ден ие,
после
того,
на
сцене,
на
чтении
«Метели»,
первая
встреча
с
ней
после
моей
«Метели», в другой метели,
ре­
вевшей
и
бушевавшей
над
открытой
м ог илой,
куда
ника к
не
про­
ходи л
ба рски й,
добротный,
в
Художественном
театре
сколочен­
ный,
слишком
просторный
для
ямы
—
гроб .
Студийцы,
нахму­
ря сь,
расширяли,
б или
лопатами
мерзлую
землю,
обивали
о
нее
ло па ты,
с
ней
—
л опат ами
—
насмерть
бил ись ,
девочка,
на
коле­
нях
по сред и
сугроба,
обняв
руками
и
обвив
косами
соседний
хрустальный
крест,
з ал ивала
его
слезами,
з ажиг ала
глаз ам и
и
ще­
ками
—
так,
что
крест
сиял
и
пыл ал
—
в
пол ную
метель,
без
солнца.
—
Как
мне
тогда
хотелось,
Марина,
по сле
этой
пытки,
—
Ма­
рина ,
вы
по мни те
эт от
ужа с ный
воз гла с: «Батюшка,
торопитесь,
второй
покойник
у
ворот!»—
точно
сам
пришел
и
встал
с
гроб ом
401


на
плечах,
точн о
сам
своп
гроб
пронес,
Марина!
—
Марина,
как
мне
т огда
хотелось,
н ылос ь,
вылось
—
домой,
с
вами,
от огре тьс я
от
всей
этой
см ерт и,
—
все
равно
ку да
«домой»
—
куда-нибудь,
где
я
останусь
одна
с
вами,
и
положу
вам
голову
на
колени
—
как
сейчас
держу
—
и
скажу
вам
все
про
Юру
—
и
тут
же
сразу
вам
его
отдам
—
только
чтобы
вы
взяли
мою
гол ову
в
ладони,
и
ти­
хонько
меня
гла ди ли,
и
сказали
мн е,
что
не
все
еще
уме рли ,
что
я
еще
не
умерла
—
как
все
они...
О,
как
я
завидовала
Вахтангу
Ле­
вановичу,
который
шел
с
ва ми
под
рук у
и
одн о
время
—
полож ив
вам
р уку
на
плечо
—
всю
эту
долгую
дорогу
—
шел
с
вами,
один,
с
в ашей
коричневой
шубой ,
которой
вы
его
иногда
ве тр ом,
почти
запахивали,
так
что
он
мог
думать,
что
это
вы
—
его,
что
и дет
с
вами
под
одной
шуб ой,
что
вы
его
—
л юби те!
Я
п отом
ему
с каза­
ла: «Вахтанг Леванович,
как
вы
могли
не
позвать
мен я
ид ти
с
ва ми!
Вы—
п лохой
друг ».—
«Но,
Софья
Евг ень евна,
я
шел
с
Мариной
Ивановной». —
«Так я об этом именно,
что
вы
шли
с
Мар ино й
Ивановной». —
«Но...
я
не
знал,
Софь я
Евгеньевна,
от­
куда
я
мог
знать,
что
вам
вд руг
захочется
идти
со
мной!»—«Да
не
с
вами,
дикий
вы
человек,
а
с
не ю:
что
вы
с
нею
идете
—
я
не
я! !» Он,
Мар ина,
то гда
ужасно
обиделся,
назвал
меня
комедьянт-
кой
и
еще
чем-то...
А
я
ведь
—
от
всей
души.
А
за то
(блаженные
жмурые
глаза
из низ у)
—
ч ерез
два
месяц а
—
может
быть
да же
д ень
в
де нь
—
яс
в ами,
и
не
рядом
на
улице,
а
вот
так,
гля жу
на
вас
глазами,
и
обнимаю
вас
руками,
и
тепло,
а
не
холодно,
и
мы
никуда
не
придем,
где
нужно
прощаться,
потому
что
я
уже
пр и­
шла ,
мы
уже
пришли,
и
я
от
вас,
Мар ина,
не
уй ду
никуда
—
ни­
когда...
Новодевичьего
кл адби ща
уже
нет,
и
той
окраины
уже
нет ,
это
теперь
цент р
г орода.
Хрустальный
крес т,
не
сомневаюсь,
стоит
и
с ияет
на
другом
кладбище,
но
что
ст алось
с
его
соседом ,
п ро­
стым
дубовым
крестом?
Вол одя ,
как
я,
любил
все
старое,
так
же
поражая
каждое
ок­
ружение
«новизной»
св оих
мнений
и
так
же
ставя
эту
новизну
в
кавычки
—
усмешки.
Старое
—
но
по-юному.
Старое
—
но
не
дряхлое.
Эт ого
до с тато чно
было,
чтобы
его
не
понимали
ре вни­
т ели
ни
старого
мира ,
ни
н ов ого.
Старое
—
но
по-своему,
б ыв­
шее
—
по
еще
н икогд а
не
бывшему.
Еще
и
потому
ему
б ыло
так
хорошо
со
мной,
и
еще
в
пе рвую
встречу
у
развязно-рукой
и-но-
гой
дамы
я
заметила
на
его
руке
б ольшой
старинный
серебряный
перстень
—
печатку.
Позже
я
спросила:
—
Отку да
он
у
вас ?
Ваш,
то
есть...
402


—
Нет,
М.
И.,
не
фамильный
—
купил
случайно,
потому
что
мои
букв ы
В.
А.
(Пауза.)
А
3<авад>ск ий
свои
начищает
мелом.
—
И
не
знает,
что
там
написано,
потому
что
он
—
китайский.
А
вы
нс
находите,
что
мелом
—
как-то
мелко?
—
Я
своего
мелом
не
натираю,
я
люблю,
ког да
серебро
—
т емн ое,
пусть
бу дет
темным
—
как
его
происхождение.
(«А 3<авад>ск и й
—:
св ой» ...
то
ест ь
—
м ой,
и
Володя
это
—
знал.)
Этот
мел
тут
же
обернулся
девятистишием:
Сяд ешь
в
к ресл а,
полон
л ени
Стану
рядом
на
колени
—
До
дал ь нейш их
повелений.
С
сонных
кр есел
свеси шь
руку,
Подыму
ее
без
звука,
С
пе рст е ньком
китайским
—
руку.
Перстенек
нач и щен
мелом.
Счастлив
ты?
Мне
не ту
де ла!
Так
любовь
моя
велела.
(Это «мне
нет у
дел а»
я
потом,
в
саморучной
книжке
стихов
к
нему,
которую
ему
подарила,
разбила
на:
мне
нет—
уде ла ...)
Юр ию
3.
—
се ребр яны й
к ит айск ий,
Павлику
—
немецкий
чу­
гунный
с
золотом,
с
какого-нибудь
пленного
или
убитого
—
чу­
гунные
розы
на
внутреннем
з олот ом
обод е:
с
золотом
—
скры­
ты м,
зарытым.
При
нем
—
стихи:
Дарю
тебе
железное
кольцо:
Б есс он ницу
—
восторг
—
и
безнадежность.
Чт об
не
глядел
ты
девушкам
в
лицо,
Чтоб
позабыл
ты
даже
с лово
—
нежность.
Чтоб
голову
св ою
в
шальных
кудрях
Как
пенный
кубок
возносил
в
пространство,
Чтоб
обра т ило
в
у гль
—
и
в
пепл
—
и
в
пра х
Т ебя
—
сие
железное
убранство.
Ког да
ж
к
твоим
пророческим
кудрям
Са ма
Любовь
приникнет
красным
углем,
Тогд а
молчи
и
прижимай
к
губам
Жел ез ное
кольцо
на
пальце
смуглом.
403


Вог
1алисман тебе от красных губ .
Вог
первое
звено
—
в
твоей
коль ч уге
—
Чтоб
в
бу ре
д ней
стоял
о дни
—
как
ду б,
О дин
--
как
Бог
в
своем
железном
круге.
(Москва,
март
1919 года)
Суд ьбы
китайского
я
не
знаю
(знаю только:
я
первая
под а рила
ему
к ольц о!), судьба чугунного
—
следующая.
Вр емя
шло.
Однажды
приходит
—
кольца
нет.
«Потеря­
ли?» — «Нет,
отда л
его
распилить,
то
е сть
сделать
два.
(Павлик,
это
буд ет
ме ньш е !) Два обручальных.
Потому
что
я
женюсь
—
на
На таш е».—
«Ну,
час
вам
до б рый!
А
стихи—
тож е
распилили
надвое?»
Пот ом
—
мы
уже
видались
редко
—
опять
нет
к ольц а.
«Где
же
к ольц о,
Павли к,
то
ес ть
полукольцо?»—«М.
И.,
беда !
К огда
его
распи лили
—
оба
оказались
оче нь
тонкими,
Наташино
золот о
сломалось,
а
я
ходил
в
подвал
за
углем
и
там
его
закатил,
а
так
как
оно
такое
же
черное...» — «То
давно
уже
сожжено
в
п ечке,
на
семей ны й
су п.
Роскошь
все -таки
—
варить
пш ено
на
чугунных
во енно плен ных
розах,
мной
подаренных!»
О
судьбе
же
В ол одино го
—
собственного
—
реч ь
впереди.
Кро ме
кольца
у
Володи
из
старины
еще
была—
пистоль,
«гишпанская пиштоль», как мы ее называли,
и
эту
пистоль
я,
из
любви
к
нему,
взяла
в
св ое
«Приключение», вручила ее своей ( ка -
зановиной)
Генриэтте:
—
Ах,
не
забыть
гишпанскую
пи шт оль,
По д арок
твой!
Потому
что
эту
«пиштоль»
он
мне
на
Нов ый
год
принес
и
торже­
ств енн о
вручил
—
потому
что
он,
как
я,
не
мог
вынести,
чтобы
другому
вещь
до
стр асти
нравилась
и
держать
ее
у
себя .
Эту
пиштоль
мне
в
России
пришлось
ос та вить,
зарыть
ее
па
чердаке
вместе
с
чужой
мальтийской
ш паго й,
о
которой
ре чь
впереди,
вернее
—
те ло
ее
осталось
в
России,
д ушу
ее
я
в
«Приключении»
перевезла
чер ез
границу
—
времени
и
зримос­
ти.
К
эт ому
Новому
го ду
я
им
вс ем
троим
вместе
нап ис ала
стихи:
404


Друзья
мои!
Род ное
три ед ина
во!
Ро днее ,
чем
в
родстве!
Друзья
мои
в
советской
—
якобинской
—
Маратовой
Москве!
С
вас
начинаю,
пылк ий
А<нтоколь>ский,
Любимец
хладных
Муз,
Запомнивший
лиш ь
то,
что
—
панны
польской
Я
именем
зовусь.
И
это го
—
виновен
холод
братский,
И
сеть
ины х
помех!
—
И
это го
не
помнящий
—
3<авад>ск и й!
Памятнейший
из
всех!
И
наконец
—
г ерой
меж
лицедеев
—
От
слова
бытиё
Все
имена
забывший
—
А <лек сее>в!
Заб ывши й
и
свое!
И,
упражняясь
в
старческом
искусстве
Скрывать
себя,
как
черный
бриллиант,
Я
слушаю
вас
с
нежностью
и
грустью,
Как
дре вн яя
С ивил ла
—
и
Жорж
Занд.
Вот
тогда-то
Володя
А.
и
принес
мне
свою
пи ш толь—
1-го
января
1919 года .
К
этому
Новому
Де вятн адц ато му
Год у,
кото рый
я
вместе
с
ними
в стр ечал а,
я
Третьей
студии,
на
э тот
раз
—
всей ,
подарила
свою
древнюю
серебряную
маску
греческого
ца ря,
из
раскопок.
Маск а
—
это
всегда
трагедия,
а
маска
ца ря
—
сама
трагедия.
По­
мню
—
это
б ыло
в
театре
—
их
благодарственное
ше ств ие,
вроде
Fackelzug’a*, который Беттине устроили студенты .
...Как древняя Сивилла
—
и
Жо рж
За нд...
Да,
да,
я
их
всех,
на
так
немного
ме ня
младших
или
вовсе
ро­
весников,
чувствовала
—
сыновьями,
ибо
я
давно
уже
была
заму­
же м,
и
у
меня
было
дв ое
детей,
и
две
книги
стихов
—
и
стол ько
♦Факельного шествия (не м ).
405


тетр адей
с тихо в!
—
и
с только
покинутых
стран!
Но
не
за муж е­
ств о,
не
дети,
нс
тетради,
и
даже
нс
стр аны
—
я
помн ит ь
начала
с
тех
пор,
как
начала
жить,
а
по мнит ь
—
стареть,
и
я,
несмотря
на
св ою
бьющую
молодость,
бы ла
стара,
стара,
как
скала,
не
по­
мнящая,
когда
н ачала сь.
Эти
же
б ыли
де ти
—
и
актеры,
то
ест ь
двойные
дет и,
с
един­
ственной
мечтой
о
том ,
что
мне
так
легко,
так
ненужно,
то
само
далось
—
имени.
—
О,
как
я
бы
хотел
славы!
Та к,
идти,
и
чт обы
за
спиной
ше­
пот: «ВотидетА<нтоколь>ский!»
—
Да
ведь
это
же
ба ры шни
шеп чу т,
Павлик!
Неужели
—
лестно?!
Я
бы
на
вашем
месте,
внезапно
обернувшись
и
пойдя
на
них ,
как
на
с оба к: «Да,
А<нтоколь>ский!
а
даль ше ?»
Им,
кроме
Володи,
я
вся
—
льстила.
Я
их
—
лю б ила.
Раз ница .
Звериной
(материнской)
нежности
у
меня
к
Володе
не
бы ло
—
потому
что
в
нем,
несмотря
на
его
молодость,
ничего
не
бы ло
от
мальчика
—
ни
мальчишеской
слабости,
ни
маль чи шес ­
кой
прелести .
Чары
в
нем
вообще
не
было:
норы
не
было,
жар ы
и
жара
не
было,
тайны
не
было,
заг ад ки
не
бы ло
—
была
задача:
его
соб­
ст вен ная
—
себе.
Этому
не
м огло
бы ть
холодно,
не
могло
быть
голодн о,
не
мог­
ло
быть
страшно,
не
м огло
быть
тоскливо.
А
если
все
это
б ыло
(и
—
наверное
б ыл о), то не мое дело было мешать ему,
не жнос ­
тью ,
превозмогать
холод,
голод,
страх:
тоску:
расти.
Бы ла
прохладная
нежность
сестры,
уверенной
в
силе
брата,
пот ому
что
это
ее
сила,
и
благословляющей
его
на
все
пу ти.
И
—
все
его
пути.
Была
Страстная
суббота.
Поздний
вечер
ее.
Убитая
людским
и
дружеским
равнодушием
пустотой
дома
и
п ус тотой
сердца
(Со­
нечка
пропала,
Волод я
не
ше л), я сказала Але:
—
Ал я!
Ко гда
люд и
так
бр оше ны
людьми,
как
мы
с
тобой,
—
нечего
ле зть
к
Бо гу
—
как
нищие .
У
него
аких
и
без
нас
много!
Никуда
мы
не
пойдем,
ни
в
какую
церковь,
и
никакого
Хри ст ос
Вос кресе
нс
бу дет
—
а
ля жем
с
то бой
спать
—
как
со баки!
—
Да,
да,
конечно,
милая
Марина!
—
вз во лно ванно
и
убеж­
406


ден но
залепетала
Аля.
—
К
таким,
как
мы,
Бог
сам
должен
при­
ходить!
Потому
что
мы
застенчивые
нищие,
правда?
Нс
желаю­
щие
ом рача ть
его
праздника.
Застенчивые
или
не т,
как
собаки
или
нет,
но
тут
же
улег ли сь
вместе
на
еди нст венну ю
кровать
—
бывшую
прислугину,
потому
что
ж или
мы
тогд а
в
кухне.
Теперь
я
должна
нем нож ко
объяснить
дом.
Дом
был
двух­
эт аж ный,
и
квартира
бы ла
во
в тором
этаже,
но
в
ней
самой
бы ло
три
э тажа.
Как
и
почему
—
объяснить
не
могу,
но
это
было
—
так
низ,
с
темной
прихожей,
двумя
те м ными
коридорами,
темной
столовой,
моей
комнатой
и
Ал иной
огр ом ной
детской,
верх
с
той
самой
кухней,
и
еще
другими,
из
кухни
ход
на
чердак,
даже
два
ч ер дака,
сна чал а
один,
потом
другой,
и
оди н
другого
—
выше ,
так
ч то,
выходит
—
б ыло
четыре
этажа.
Все
б ыло
огромное,
просторное,
запущенное,
пустынное,
на
простор
и
пустоту
помноженное,
и
тон
всему
за дава л
черд ак ,
спускавшийся
на
в торой
чердак
и
оттуда
распространявшийся
на
все
помещение
впло ть
до
самых
отдаленных
и
как
будт о
бы
со­
хр аненн ых
его
углов.
Зиму
1919 года,
как
я
уже
сказала,
мы—
Аля,
Ирина
и
я
—
жил и
в
кухне,
просторной,
деревянной,
залитой
то
солнцем,
то
луною,
а
—
когда
трубы
лопнули
—
и
водою,
с
огромной
разли­
ванной
п лит ой,
которую
мы
топили
неудавшейся
мушиной
бума­
гой
какого-то
мимолетного
квартиранта
(бывали
—
и
неизменно
сплывали,
оставляя
все
имущество:
этот—
клейкую
бумагу,
дру­
гой
—
ты сяч
пять
листов
неудавшегося
портрета
Роз ы
Люксем­
бург,
еще
друг и е—
френчи
и
г алиф е...
и
все
это
оставалось
—
пылилось
—
и
видоизменялось
—
по ка
не
сжиг алось )...
Итак,
одиннадцать
часов
вечера
Ст раст ной
субботы.
Аля,
как
была
в
платье
—
спит,
я
тож е
в
п ла тье,
но
не
сплю,
а
лежу
и
жгу
себя
горечью
первой
в
жиз ни
Пасхи
без
Христос
Воскресе,
дока­
занностью
своег о
собачьего
одиночества...
Я,
так
старавшаяся
всю
зиму,
и
дети,
и
оче реди,
и
поездка
за
мукой,
где
я
чут ь
голову
не
оставила,
и
служба
в
Наркомнаце,
и
рубка,
и
топка,
и
три
пье­
сы
—
нач инаю
четвертую
—
и
ст оль ко
стихов
—
и
такие
хоро­
шие
—
и
ни
одн а
с обак а...
И
вдруг—
стук.
Легкий,
р езки й,
кор отки й.
Ко ма нда
стука.
Одним
куском
—
встаю,
тем
же
—
не
разобравшимся
на
рук и
и
н оги
—
вертикальным
п ласт ом
пробегаю
темную
кухню,
лестни­
цу,
прихожую,
нащупываю
задвижку
—
на
пор оге
Волод я:
узнаю
по
отграниченности
да же
во
т ьме
и
от
тьмы.
407


—
В олодя ,
вы?
—
Я,
М.
И.,
зашел
за
вами
—
идт и
к
заутрене.
—
В олод я,
заходите,
сейчас,
я
то лько
подыму
Ал ю.
Наверху,
ше п отом
(потому что это большая тайна и потому
что
Христос
еще
не
воскрес):
—
Аля !
Вставай!
Володя
пришел.
Сейчас
идем
к
за утрен е.
Разглаживаю
впотьмах
ей
и
себ е
волосы,
бег ом
сно шу
ее
по
темнее
ночи
л естн ице.. .
—
Волод я,
вы
еще
здесь?
—
Голос
из
столовой:
—
Ка жет ся
—
здесь,
М.
И.,
я
даже
себя
потерял,
—
так
тем­
но.
Выходим.
А ля,
продолжая
н ача тое
и
за
сп е шкой
недоконченное:
—
Я
же
вам
говорила,
Мар ина,
что
Бог
к
нам
сам
п р идет.
Но
так
как
Бог
—
дух,
и
у
нег о
нет
ног,
и
так
как
мы
бы
умерли
от
страху,
если
бы
его
ув и дели ...
—
Чт о?
Что
она
гов ори т?
—
Во лодя.
Мы
уже
на
улице.
Я,
смущенная:
—
Ничего,
она
еще
немножко
спит...
—
Нет ,
Марина,
—
слабый
отчетливый
голос
изн изу ,
—
я
со­
всем
не
сплю:
так
как
Бог
не
мог
сам
за
нам и
прийти
—
идти
в
це рков ь,
то
он
и
послал
за
нами
В олод ю.
Чт обы
мы
еще
больше
в
нег о
верили.
Правда,
В олодя ?
—
Правда,
Але чка .
Церковь
Бориса
и
Глеба:
на ша.
Кр угла я
и
белая
как
просфора.
Перед
церковью,
как
раз
в
ча сы
сл ужб ы,
цел ую
зиму
учат
солдат.
Внутри
—
с луж ат,
а
снару жи
—
маршируют:
тоже
служат.
Но
сейч ас
солдаты
спят.
Входим
в
теплое
людное
многосвечное
сияние
и
слия ние.
По ют
же нс кие
голоса,
тонко
поют,
всем
желанием
и
всей
немо­
щью ,
тяжело
сл у шать
—
так
тон ко,
где
тонко,
там
и
р в ется,
со­
вс ем
на
волоске
—
поют,
—
совсем
как
тот
профессор: «Уменя
на
голо ве
один
волос,
но
зато
—
гус т ой». ..
Господи,
прости
меня!
Го сп оди,
прости
меня!
Го спо ди,
прости
ме ня! ..
Этого
батюшку
я
знаю:
он
нед ав но
служил
с
патриархом,
кот орый
приехал
на
хра­
мов ый
праздник—
в
черной
карете,
сияющий,
слабый...
И
Аля
первая
подбежала
к
нему
и
просто
поцеловала
ему
руку,
и
он
ее
благословил...
—
М.
И.,
идемте?
408


Выходи м
с
народом
—
только
старухи
остаются.
—
Христос
Воскрссс,
М.
И.!
—
Воистину
Воскресс,
Володя!
Домой
Аля
едет
у
В олоди
на
руках.
Как
непривычный
к
де­
тям,
нес ет
ее
неловко
—
не
в ерхом ,
на
спине,
и
не
си дя,
на
одн ой
руке,
а
и менно
несет
—
на
дв ух
вытянутых,
так
что
она
лежит
и
глядит
в
неб о.
—
Алечка,
те бе
уд обн о?
—
Бла-женно!
Я
в
пе рвый
раз
в
ж изни
так
еду
—
лежа,
точно
цар ица
Савская
на
носилках!
(Володя,
не
ожидавший
та ко го,
молчит.)
—
Марина,
подойдите
к
мое й
гол ов е,
я
вам
что-то
скажу!
Чтобы
Володя
не
слышал,
потому
что
это
—
большой
гре х.
Нет,
не т,
не
бойтесь,
не
то,
что
вы
дума ете !
Совсем
пр или чное,
но
для
Бога
—
неприличное!
Подхожу.
Она ,
громким
шепотом:
—
Ма рина !
А
правда,
те
монашки
пе ли,
как
мух а,
кот орую
сосет
паук?
Господи,
прости
меня!
Господи,
прости
меня!
Госпо­
ди,
прости
ме ня!
—
Что
она
го вор ит?
Аля
приподымаясь:
—
Марина!
Не
п ов торяйт е!
Пото му
что
то гда
В олодя
то же
со­
блазнится!
Потому
что
эта
мыс ль
у
меня
была
от
д иав ола,
—
ах,
Господи,
что
я
опять
сказала!
Наз вала
это
гад кое
имя!
—
Алечка,
успокойся!
—
Во лодя .
(Мне:
—
Она
у
вас
всегда
т акая?
Я:
—
Отро д ясь.) —
Вот
мы
уже
дома,
ты
сей час
бу дешь
спать,
а
утром,
к огда
проснешься...
В
его
рук е
т емно е,
но
явное
очертание
яи чка.
Аля
вод воре на
и
уложена.
Стоим
с
Володей
у
выходной
двер и.
—
М.
И.,
Аля
у
вас
кре пко
спит?
—
Кре пк о.
Не
бойтесь,
Володя,
она
ник ог да
не
просыпается!
Выходим.
Ид ем
Пречистенским
б ульв аром
на
Москва-реку.
Стоим
на
какой-то
наб ер ежно й
(все это как сон)
—
смотрим
на
реку...
И
сейчас,
ког да
пишу,
чувствую
ве р хними
ребрами
камень
балюстрады,
чер ез
к оторую
мы
об а,
неизвестно
по чем у,
стр аш но
пер егну лись ,
что бы
разглядеть:
прошлое?
будущее?
или
сущее,
внутри
творящееся?
409


Это
была
н очь
перил,
решеток,
мостов.
Мы
все
время
что-то
высматривали
и
—
не
высмотрев
здесь—
пе рех одили
на
очеред­
ную
набережную,
на
очередной
мо ст,
точно
где-то
бы ло
опреде­
ленное
место,
откуда
—
нам
вдруг
все
станет
ясно
во
все
концы
света...
А
мо жет
быть
—
совместно
—
со
всем
этим:
Мо скв а-р с-
кой,
мостами,
местами,
крестами—
прощались?
Мнит ся
мне
(а
может
быть,
только
снится
мне ), что мы на одном из наших сто ­
роже в ых
постов,
п од ходя
к
нему,
встретили
Павлика
—
отходя­
щ его,
очевидно
т оже
и
то
же
ищущего.
(В ту Пасхальную ночь
1919 года вся Москва была на ногах и вся,
приблизительно,
в
тех
же
местах
—
возле-крсмлевских.)
А
может
быть,
друг
с
другом
—
прощались?
Слов
этой
ночи,
до лг ой,
долгой,
многочасовой
и
повсеместной
—
ибо
выш ли
мы
в
час ,
а
возвращались
уже
при
полном
свет е
позднего
весеннего
рас с вета
—
сло в
этой
ночи
—
я
не
помню.
Вся
эта
ночь
была
—
жест:
его
ко
мне.
Акт
—
его
ко
мне.
В
эту
н очь,
на
од ном
из
тех
мест,
над
одними
из
тех
перил,
в
тесном
плечевом
сос едств е
со
мно й,
им
бы ло
принято,
в
нем
тверже
камня
утв ерди лось
решение,
стоившее
ему
жиз ни.
Мне
же
целой
вечности
—
дружбы,
за
од ин
час
котор ой
я,
по
слову
Аксакова,
отдала
бы
весь
остаток
угасающих
дн ей ...
Как
это
на чал о сь ? (Ибо сейчас,
вопреки
тем
мостам
—
н ачи­
нает ся. )
Должно
бы ть
случайно,
счастливым
и
зар а нее
in den Stemen
geschriebenen* случаем ce
при ход а
—
в
его
прих о д.
—
Как,
Володя,
вы
—
здесь?
Вы
—
тож е
бываете
у
Марины?
Марина,
я
ре вную !
Так
вы
не
одна
сид ит е,
ко гда
меня
н ет?
—
А
вы,
Сонечка,
о дна
сидите,
когда
вас
не т?
—
Я!
Я
—
дело
пропащее,
я
со
в семи
сижу,
я
так
боюсь
сме р­
ти,
что
когда
никого
нет
и
не
может
бы ть
—
есть
таки е
ужасные
ча сы!
—
готов а
к
ко шке
залезть
на
крышу
—
что бы
только
не
од­
ной
сидеть:
не
одной
умереть,
Марина!
В олодя ,
а
что
вы
з десь
д ел аете?
—
То
же,
что
вы,
Софья
Евгеньевна.
—
Зн а чит:
любите
Мар ину .
Пот ому
что
я
здесь
ни чего
друг о­
го
не
делаю
и
вообще
на
свете
—
не
д елаю.
И
делать
не
н аме ре­
на.
И
не
намерена,
ч тобы
мне
другие
—
мешали.
*Предначсртанным звездами (н е м. ).
410


—
Софья
Евг ень евна,
я
могу
уй ти.
Мне
уйт и,
Марина
Ива­
новна?
—
Нет ,
В олоде чка .
—
А
мне
у йти? (Сонечка,
с
вызовом.)
—
Не т,
Сон еч ка.
(Пауза. )
А
м не,
гос под а,
уйти?
См ех.
—
Ну,
Мар ина,
сделаем
вид,
что
его
нет.
Марина!
Я
к
вам
от
Ю ры:
представьте
себе,
у
не го
опять
начинается
флюс!
—
Зн ачи т,
мне
опять
придется
писать
ему
стихи.
Знает е,
Со­
не чка,
мои
пе рвые
стихи
к
нему :
Beau ténébreux*, вам грустно,
вы
бо льн ы:
Мир
неоправдан
—
зуб "б оли т!
Вдоль
нежной
Раковины
ще ки
—
фуля р
—
как
ночь...
—
Фу-ляр?
Клет ч аты й?
Синий
с
черным.
Это
я
его
ему
пода­
рила—
еще
тогда—
это
год
назад
было!
Я
от лич но
помню,
у
мен я
был
наш ейн ый
платок
—
я
у жасно
люблю
нашейные
пл ат­
ки,
а
эт от
особ енн о!
—
и
я
к
нему
пришла
—
а
у
н его
ф люс
—
а
я
обожаю,
ког да
больны!
А
особенно
—
когда
красивые
больны
—
тогда
они
добрее...
(пауза). ..
ко гда
леопард
со всем
издыхает,
он
стр а шно
добрый:
ну,
добряк!!
—
и
у
н его
така я
уж ас но-урод ли ­
вая
повязка
—
вязаная
—
нянькина,
и
я,
подумать
не
успев...
По­
том
—
угрызалась:
па пин
фуляр,
а
у
меня
от
папы
—
так
мало
ос­
талось...
—
Сонечка,
хоти те
отб еру?
И
даже
выкраду?
—
Что
вы,
Марина,
он
теперь
его
ужасно
полюбил:
каждый
флюс
носит!
Володя,
созерцательно:
—
Флюс
—
это
неинтеллигентная
бол езнь ,
Софья
Евгеньевна.
—
Что-о?
Дурак!
Во лодя,
так
же:
—
Ибо
она
от
запущенного
зуба,
а
запущенные
зубы,
в
наш
век...
—
Иди те
вы
ко
вс ем
че рт ям:
зубным
вр а чам ! «Неинтелли­
гентная
бол езн ь»! Точно бывают—
интеллигентные
бо ле зни.
Бо­
лезнь,
это
с удьба:
нужно
же,
чтобы
человек
от
чего-нибудь
умер,
а
то
жил
бы
вечно.
Болезнь,
это
суд ьба
—
и
в се гда,
а
ваша
интел­
лигентность
вчера
началась
и
завтра
кончилась,
уже
сегодня
—
кончилась,
по тому
что
посмотрите,
как
мы
все
жив ем?
Марина
♦Мрачный красавец ( фр) .
411


рук ами
разрывает
шкафы
красного
де р ева,
чтобы
сварить
м иску
пш ена.
Это
—
интеллигентно?
—
Но
Марина
Ивановна
и
разламывая
шкафы
ост ается
ин тел­
лигентным
че лов еком .
—
К оторы м
никогда
нс
был а.
Правда,
Марина,
что
вы
никогда
не
бы ли
интеллигентным
че лов ек ом?
—
Никогда.
Даже
во
сн е,
Сонечка.
—
Я
так
и
знала,
потому
что
это
в се:
и
стихи,
и
с ама
Марина,
и
си ний
фо нар ь,
и
это
чучело
ли сы
—
волшебное,
а
не
интелли­
гентное.
«Интеллигентный человек»
—
Марина!
—
это
почт и
та­
кая
же
глупость,
как
сказать
о
ней
«поэтесса».
Ка кая
гадость!
О,
как
вы
глупы,
В олод я,
как
глупы!!
—
Софья
Е вген ьевна,
вы
мне
только
что
сказали,
что
я
—
ду­
рак,
а
«глупы»
—
ме нь ше,
так
что
вы...
разжижаете
впечатление.
—
А
вы
—
еще
сгущаете
мою
злобу.
Потому
что
я
страшно
злюсь
на
вас,
на
ваше
пр ису тст вие,
че го
вы
у
Ма рины
не
вид а ли,
вы
актер,
вам
в
студии
нужно
быть...
(Пауза .)
—
...Я
не
знаю,
кто
вы
для
М арины,
но
—
Марин а
меня
боль­
ше
любит.
Правда,
Ма р ина?
(Беру ее ручку и целую.)
—
Ну,
вот
я
и
говорю
—
больше.
Потому
что
Марина
вам
руки
н ик огда
не
целовала.
А
если
и
скажете,
что
ц елов ала ...
(Володя:
—
Со фья
Евгеньевна!!)
...то
толь ко
из
жалости,
за
то,
что
вы
—
мужч ина ,
бессловес­
ное
существо,
неодушевленный
предмет,
единственный
неоду­
шевленный
предмет
во
всей
грамматике.
Я
ведь
знаю,
как
мы
вам
руки
целуем!
У
Марины
об
э том
раз
навсег да
сказано: «Та-
та-та-та...
Прости
мне
эти
слез ы
—
Убожество
мое
и
б о жеств о!»
Только
—
правда,
М ари на?
—
сначала
божество,
а
потом
—
убо­
ж ес тв о! (Чуть ли не плача.)
И
Марина
вас,
е сли
я
попрошу,
выго­
нит.
Правда,
Марина?
Я,
ц елуя
другую
ручку:
—
Нет,
Сонечка.
—
А
есл и
не
выгонит,
то
потому,
что
она
вежливая,
воспитан­
ная,
за
границей
воспитывалась,
но
внутренне
она
вас
—
уже
выг нала,
как
я
только
вошла—
выгнала.
И
убир айт есь,
пожалуй­
ста,
с
этого
места,
это
—
мое
м есто.
—
Сонечка,
вы
сего дн я
—
настоящий
бес!
—
А
вы
думали
—
я
всегда
шелковая,
бархатная,
шок ола дн ая,
кремовая,
со
всеми
—
как
с
вами?
О го!
Вам
в едь
Вахтанг
Лсва-
412


но вич
го вор ил,
что
я
—
бес?
Бес
и
е сть.
Во
всяком
случае
-
бе-
шусь.
В олод я,
вы
умеете
заводить
гр а ммо фон?
—
У мею,
Софья
Евгеньевна.
—
Заведите,
пожалуйста,
пер вое
попавшееся,
чтоб ы
мне
са­
мой
себя
не
слышать.
Первое
попавшееся
б ыло
«Ave Maria» —
Гун о.
И
тут
я
сво и­
ми
гла за ми
увидела
чу до:
музыки
над
бес ом.
Потому
что
та
звер­
ск ая
кошк а
с
выпущенными
когтями
и
ощеренной
мо рдочк ой ,
ко­
торой,
с
минуты
прихода
Вол оди ,
была
Сонечка,
при
первых
же
звуках
исчез ла,
растворилась
сн ачала
в
во про се
своих
огромных,
уже
не
различающих
меня
и
Володи
гл аз,
и
тут
же
в
ответе
слез
—
ну
пр ямо
хлынувших:
—
Г осп оди
боже
мой,
да
что
же
это
такое,
да
ведь
я
это
знаю,
это
—
рай
како й- то.
—
«Ave Maria», Сонечка!
—
Да
разве
это
может
быть
в
граммофоне?
Гра мм оф он,
он,
я
думала,
это
«Танец апашей»
или
по
крайней
м ере
—
танго.
—
Это
мой
граммофон,
Сонечка,
он
все
умеет.
Володечка,
пе­
рев ерни те
пл астин ку.
Оборот
пластинки
был
—
«Не искушай меня без нужды»
Гл ин­
ки,
од на
скрипка,
без
слов,
но
с
явно
—
явней
и
п олне й,
произне­
сенных
бы
—
слышимыми
бессмертными
баратынскими.
—
Ма р ина!
Я
и
это
знаю!
Это
па па
игра л
—
когда
еще
был
здоров...
Я
под
это
—
все
ранн ее
детство
за с ы па ла! «Не искушай
ме ня
без
ну жд ы»...
и
как
чудно,
что
без
нужды,
потому
что
так
в
жиз ни
не
го ворят,
так
тольк о
там
гов орят ,
где
никакой
нужды
уже
ни
в
чем
—
нет,
—
в
раю,
Марина!
И
я
сейчас
сам а
в
раю,
Марина,
мы
все
в
раю!
И
л иса
в
р аю ,* и волчий ковер в раю,
и
фо­
н арь
в
раю ,
и
граммофон
в
раю...
—
Ав
раю,
Софья
Евгеньевна,
—
тихий
голос
Волод и ,
—
нет
рев н ости,
и
все
друг
другу
простили,
потому
что
увидели,
что
и
п роща ть -то
нечего
бы ло,
потому
чт о—
вины
не
бы ло...
Инет
местничества:
все
на
своем.
А
теперь
я,
Марина
Ивановна,
пойду.
Сонечка,
в
сл е зах:
—
Нет,
не т,
Володя,
ни
за
что,
разве
можно
уход ит ь
—
после
такой
музыки,
од ном у—
после
такой
музыки,
от
Мар ины
—
после
такой
музыки...
(Пауза,
еле
с лыш но.)
От
меня...
. ..Я
в
жиз ни
себе
не
прощу—
своего
нынешнего
пове д е ния!
Потому
что
я
ведь
думала,
что
вы
—
пустой
красавец
—
и
туда
же
к
Марине,
чтобы
она
вам
п исала
стихи,
а
вы
бы
потом
хв ас та­
лис ь!
413


—
Марина
И ва новна
мне
не
написала
ни
одной
с трок и.
Пр ав­
да,
Мар ина
Ива новна ?
—
Пра в да,
Воло дечка .
—
Марина!
З начи т,
вы
его
—
не
любите?
Я,
п олушутя:
—
Так
люблю,
что
и
сказать
не
могу.
Даже
в
стихах
—
не
могу.
—
Меньше
или
б ольш е,
чем
Юру?
(Володя:—
Софья
Евгеньевна!!
Она:—
Забудьт е,
что
вы
в
комнате:
мне
это
нужно
знать
—
сейчас.)
Я:
—
Вол одя
мой
друг
на
всю
жизнь,
а
Ю.
А.
ни
ча су
не
был
мне
другом.
Володю
я
с
первой
минуты
назв ал а
Володей,
а
Ю.
А.
—
ни
ра зу
Юр ой,
разве
что
в
кавычках
и
заочно.
Сонечка,
сосредоточенно,
да же
страдальчески:
—
Но
—
больше
или
меньше?
Больше
или
меньше??
—
Воло дю
—
нес рав нен но
—
.
Точка.
—
А
теперь,
Мар ина
Ивановна,
я
решительно
пойду.
И
—
п ошло.
Так
же
как
раньше
они
н ик огда
у
ме ня
не
встре­
ч али сь,
так
теп ерь
стали
встречаться
—
всегда,
може т
быть
отто­
го,
что
раньше
Володя
бывал
реже,
а
теперь
ст ал
приходить
че­
рез
вечер,
а
под
конец
каждый
вечер
—
ибо
дел о
явно
шло
к
кон­
цу,
еще
не
названному,
но
знаемо му .
Отъезды
начались
—
с
Ирины.
—
Дайте
мн е,
барыня,
И рину
с
собой
в
деревню
—
вишь
она
какая
чахлая.
Да
разве
раздобреешь—
с
советского
молочка?
(Так в 1919 году в Москве сами дети прозвали
—
воду.)
А
у
нас
мо локо
—
деревенское,
и
при
царе
белое,
и
без
ца ря
белое,
и
кар­
тошка
жи вая,
немо ро женая ,
и
хлеб
без
известки.
И
вернется
к
вам
Ирина
—
во-о
какая!
Кухня.
Солнце
во
все
два
окна.
Худая
как
жердь
владимирская
Над я
с
принаряженной
Ир иной
на
руках.
Пер ед
ним и
—
Сон еч­
ка,
п риб еж авшая
проститься.
—
Ну,
Ир ина,
расти
большая,
красивая,
счастливая!
И рина
с
лукавой
у лыбко й:
—
Галли-да!
Галли-да!
—
Чтобы
щечки
т вои
стали
розовые,
чтобы
глазки
т вои
—
н ик огда
не
плакали,
чт обы
ручк и
что
взяли
—
не
отпускали,
что ­
бы
ножки
—
бе гали.. .
нико г да
не
падали...
414


Ирина,
еще
никогда
не
видавшая
слез,
во
всяком
случае
—
та­
ких,
бес цер емо нно
ло вит
их
у
Сон ечк и
на
глазах.
—
Мок- ры й...
мок - рый ...
Газ-ки
мок-рый...
—
Да,
мок р ые,
потому
что
это
—
с лезы ...
Слезы.
Но
не
повт о­
ряй ,
пожалуйста,
этого
тебе
знать
не
надо.
—
Барышня
Софья
Евгеньевна,
нам
на
вокзал
пора ,
в едь
мы
с
Ириной
—
пешие,
за
час
не
дойдем.
—
С ейч ас,
няня,
сейчас.
Что
бы
ей
еще
такого
сказать,
что бы
она
пон ял а?
Да,
няня ,
пусть
она
непременно
молится
Бо гу,
к аж­
дое
утро
и
каждый
вечер,
—
просто
так : «Спаси,
Господи,
и
по­
милуй
папу,
маму,
Алю,
ня ню...»
Ирина:
—
Галли-да!
Галли-да!
—
И
Галл иду,
потому
что
она
ведь
мен я
никогда
Соней
не
звала,
а
я
не
хочу,
чт обы
она
меня
забыла,
я
ведь
в
жиз ни
так
не
люб ила
реб енк а,
как
те бя.
И
Га лли ду.
(Бог уже будет знать!)
Няня,
не
забудете?
—
Что
вы,
Софь я
Евгеньевна,
да
Ирина
сам а
напомнит,
еще
все
уши
мне
Галл ид ой
п рожужж ит ...
Ирина,
что-то
понимая,
с
невероятным
темпераментом:
—
Галлида,
Галл ид а,
Галлида,
Галл ид а,
Галлида...
(и,
уже
явно
др азн ясь :) Даллига,
Даллига,
Даллига...
—
Бог
с
тобой,
Ирина!
До
бабы-Яги
договоришься!
А
говори­
те
—
заб у дет!
Теперь
всю
дорогу
не
уй м ется.
Ну,
прощайтесь,
Софья
Евгеньевна,
а
то
вправду
опоздаем!
—
Ну,
про ща й,
моя
девочка!
Ручку...
Другую
ручку...
Ножку...
Другую
ножку...
Гла зо к.
Другой
глаз ок...
Лобик—
и
вс е,
потому
что
в
губ ы
целов ать
нель з я,
и
вы,
ня ня,
не
давайте,
ск ажи те
—
барыня
не
велел а
—
и
все .
Ну,
про щ ай,
моя
де воч к а ! (Трижды крестит. )
Я
за
тебя
то же
буду
молиться.
Поправляйся,
возвращайся
здоровая,
красивая,
румяная!
Няня,
берегите!
Тут
же
скажу,
что
Ирина
свою
Г алли ду,
Галлида
св ою
Ир ину
больше
никогда
не
увидела.
Это
б ыло
их
последнее
сви дани е,
7- го
июня
1919 года.
Но
окол о
пя ти
месяце в
спустя
Ирина,
оставленная
Сонечкой
дв ух
лет
тре х
месяцев,
св ою
Галлиду
еще
помнила,
как
видно
из
Алиной
записи
—
в
ноябре
1919 года .
415


«У нас есть одна знакомая,
кот орой
нет
в
Москве.
Ее
зовуч
Соф ья
Е вген ьевна
Голлидэй.
Мы
в
глаз а
ее
называем
Сонечка,
а
за
глаза
Соне чк а
Голли дэ й.
Ирин а
ее
взлюбила.
Сон е чка
уезжала
еще
и
раньше,
а
И рина
все
по мни ла
ее,
и
теперь
еще
го вор ит
и
пост:
Галл ида!
Гал лид а!»
—
В олоде чк а,
вы
ник ог да
не
бы ли
в
Ма р ининой
кухне?
—
Не т,
Софья
Евгеньевна.
Вп рочем ,
раз ,
на
Пасху.
—
Господи^
какой
вы
бедн ый!
И
н ико гда
не
видели
Ирины?
—
Не
вид ел,
Софь я
Евгеньевна.
Впрочем,
ра з,
то гда
же
—
но
она
спала.
—
Господи,
как
можно
дружить
с
женщиной
и
не
знать,
сколько
у
ее
р ебен ка
зубов?
Вы
ведь
не
знаете,
ско ль ко
у
Ир ины
зубов?
—
Не
знаю,
Со фья
Евгеньевна.
—
Зн а чит,
это
од на
умственность,
вы
дружите
с
одной
голо­
вой
Марины.
Господи,
у
ко го
это
бы ла
одна
голова?!
—
У
нас
с
вами,
Со фья
Евгеньевна.
—
Дурак!
Я
говорю:
одн а
голова,
без
ничего...
Ах,
это
у
Рус ­
ла на
и
Людмилы!
Как
мне
бы
от
такой
дружбы
было
холодно!
Ледяной
дом
ка к ой- то...
О,
насколько
я
счастливее,
Володя!
У
ме­
ня
и
нижня я
Марина,
хруст ал ьн ая,
фонарная,
под
синим
светом
как
под
водою,
потому
что
ве дь
это
—
морское
д но,
а
все
гос­
ти
—
чудовища!
—
и
верхняя
Марина,
над
плит ой,
над
пшеном,
с
т опо ром!
с
пропиленным
ко р ичн евым
п од олом,
кот оры й
—
во т—
ц елу ю!—
у ва жа емая,
обожаемая!
И
ведь
тольк о
эти
две
—
Мари на,
эти
все
—
Марина,
потому
что
я
ва с,
Марина,
не
вижу
—
то лько
в
замке,
тольк о
на
башне...
—
В
свободное
от
башни
время
я
пасла
бы
б ар анов ...
Волод я:
—
И
слушали
бы
—
г олоса .
По
Сонечкиному
началу
с
Володей
я
отдаленно
стала
пони­
мать,
почему
му жчи ны
ее
не
любят.
Всякое
н ед опо ним ание,
в ся­
кое
противоречие,
даже
всякое
хо тя
бы
самое
скромное
со бств ен­
ное
мне ние
неизменно
выз ыва ло
у
нее:
дурак!
Точно
э тот
дурак
у
нее
уже
был
заряжен
и
тол ько
ждал
сигнала,
которы м
служи­
ло
—
в се.
С
ней
нуж но
было
терпение,
незам еч ан ие
—
Володи­
ны
т ерп ение
и
незамечание.
416


Я
всегда
провожала
сс
впра во ,
в
сторону
Поварской,
уходя­
щая
Сонеч к а
для
ме ня
была
светающая
П ов арск ая,
белая
улиц а
без
лавок,
похожая
на
реку,
—
точн о
никакого
влево
у
мо его
дома
не
было.
И
тольк о
раз
случилось
иначе:
бы ла
ночь,
и
м еня
вд руг
осени­
ло,
что
я
еще
не
подарила
Сонечке
своего
фонтана.
На
совершенно
пу стой
игрушечной
лунной
площади
—
днем—
Соб ач ьей,
а
с ей час—
Севильской,
где
толь ко
и
было
жив ог о,
что
хоро в од
деревец,
тонкой
серебряной
струечкой,
двойным
серебром:
у шным
и
глазным,
—
спл ош ным ...
—
Фо нт ан,
Марина?
—
Маринин
фон та н,
Сонечка!
Потому
что
в
этом
до ме
Пу ш­
кин
читал
Нащокину
своего
Годунова.
—
Я
не
люблю
Годунова.
Я
люблю
—
Д о н-Ж уана.
О,
ка кое
здесь
все
кру глое,
кругл ое,
круглое!
И
—
точно
ветром
отнесло
—
волной
вынесло
—
как-то
без
у част ья
ног
—
уже
на
сере ди не
площади.
И
вот,
подняв
ручку
на
пле чо
невидимого
и
очень
высокого
тан цора ,
доверчиво
вл ожив
ему
в
руку
—
левую,
чуть
откинув
стан
на
его
невидимую
левую,
чуть
привстав
на
но сках
и
э тим
восполняя
отсутствие
каблуков,
о веваем ая
б елым
пл ат ьем
и
ов е­
вая
мен я
им...
Она
ег о,
фонтан,
им енно
обтанцовывала,
и
эт от
фонтан
б ыл—
урна,
это
б ыло
обтанцовывание
ур ны,
обтанцовывание
смерти...
Das Màdchen und der Tod*.
—
Ма рина ,
все
y меня уменьшительное,
все
—
уменьшитель­
ные,
все
подруги,
вещи,
кошки,
и
д аже
мужчины,
—
в сякие
Ка­
тен ьк и,
кисеньки,
няне чк и,
Юро чк и,
Па влик и,
те п ерь—
В оло­
дечка...
То чно
я
ничего
большого
про из нести
не
смею.
Только
вы
у
меня
—
М арин а,
такое
громадное,
такое
длинное...
О,
Марина!
Вы
—
мое
увеличительное.
Сонечка
часто
думала
в слух,
я
это
сра зу
узнавала
по
ее
отс ут­
ствующим,
донельзя
раскрытым
спящим
глазам,
глазам
—
перво­
го
раза
(«Разве это бывает
—
такие
м ет ели,
лю б ови... »).
*Девушкц и смерть ( н ем ).
14—3257
417


То гда
она
вся
з асты вал а,
и
голос
становился
монотонный,
на­
ска зыва ющи й,
тож е
спящий,
как
глаза,
голос ,
кот орым
матери
уб аюк ив ают
де тей,
а
дети
—
себя.
(А иногда и матери
—
себя.)
И
если
она
на
реплики
—
мою
или
Во ло дину
—
отвечала,
то
де­
ла ла
это
как-то
без
се бя,
тоже
во
сне,
без
инт она ци и,
как
насто я ­
щая
сомнамбула.
Н ет,
не
ду мала
в слух,
а
вслух
—
сновидела.
—
...В от
одного
я
еще
нико г да
не
любила
—
мона ха .
Не
при­
шлос ь.
—
Фу,
Сонечка!
—
Не т,
Мар ина,
вы
не
думайте
—
я
не
про
прав осл авног о
го­
во рю,
бородатого,
а
про
бр ит ого:
католического
то
есть.
Может
бы ть,
сов сем
молодого,
может
быть,
уже
старого—
неважно.
В
огр ом ном,
холод н ом
как
погреб
монастыре.
И
этот
монах
о дин
живет
—
бы ла
чума,
и
все
уме р ли,
вымерли,
он
оди н
остался
—
творить
Бо жье
дело . ..
Од ин
из
всего
ордена.
Последний.
И
эт от
орде н
—
он.
—
Софья
Евгеньевна,
—
тр ез вый
голос
Володи ,
—
позвольте
вам
сказать,
что
данный
монастырь
не
есть
весь
орден.
Орден
не
может
вымереть
отт ого ,
что
вы мер
мо наст ыр ь.
Мо жет
вымереть
монастырь,
но
не
орден.
—
Последний
из
всего
ордена,
п отому
что
вымерли
все
мона­
ст ыри.. .
Две
тысячи
триста
трид цать
три
монастыря
вым ер ли,
потому
что
это
ср ед ние
века
и
чум а. ..
А
я
—
крестьянка,
в
б елой
косынке,
и
в
полосатой
юбке,
и
в
таком
корсаже
—
со
скрещен­
н ыми
лентами
—
и
я
од на
вы жила
из
всей
д ер евни
—
потому
что
монахи
все
в округ
зачумили
(о,
Мар ина,
я
их
безумно
бо юсь!
Я
говорю
про
католических:
пт ицы,
черти
какие-то!)—
и
нош у
ему
в
монастырь
—
м ол око:
от
последней
ко зы,
к ото рая
еще
не
окол ел а,
—
просто
ставлю
у
порога
его
кельи.
—
А
ваш
монах—
пьет
м олок о?—
Володя
с
любопыт­
ством.
—
Потому
что
ве дь
иногда
—
пост...
—
...И
во т,
я
однажды
прихожу—
вчерашнее
молоко
не
тро­
нуто.
С
бь ющ имся
сердцем
вхожу
в
келью
—
монах
лежит
—
и
тут
я
впервые
его
вижу:
совсем
молодой
—
или
уже
немножко
состарившийся,
но
бритый
—
и
я
безумно
его
люблю
—
и
я
по­
нимаю,
что
это
—
чума.
(Внезапно вскакивая,
соскакивая,
пр осы паясь .)
—
Нет!
А
то
так
вся
ист ор ия
уже
кончилась,
и
он
не
успел
меня
полюбить,
потому
что
когда
чум а—
не
до
любви.
Нет ,
со­
всем
не
так.
Сначала
любов ь,
пото м
—
чума!
Марина,
как
сде­
лать,
что бы
вышло
—
та к?
418


—
Увидеть
монаха
накануне
чумы.
В
его
последний
нормаль­
ный
день.
День—
много,
Сонечка!
—
Но
поче м
я
бу ду
знать,
что
у
нег о
завтра
бу дет
чума?
А
ес­
ли
я
не
буду
знать,
я
не
посм ею
ему
с каз ать,
потому
что
гов орю -
то
я
ему
только
потому,
что
он
сейчас
умрет,
и
слушает-то
он
меня
тол ько
от
смертной
слабости!
В олод я,
созерцательно:
—
Чу ма
начинается
с
насморка.
Чих ают .
—
Это
—
докторская
чума:
чи хаю т,
а
моя
—
пушкинская,
там
никто
нс
чиха л,
а
все
п или
и
целовались.
Так
как
же,
Марина?
—
Подите
к
не му
на
исповедь:
и
все
сказать
должны,
и
с лу­
ш ать
обязаны.
И
не
грех,
а
христианский
долг.
—
О,
Марина!
Ка кой
вы,
какой^вы
—
гений!
Значит,
я
прихо­
жу
к
нему
в
часовню
—
он
стоит
на
мол и тве
—
оди н
из
вс его
ор­
де на
—
ия
становлюсь
на
колени...
(Володя:
—
И
он
на
коленях,
а
вы
на
коленях?
Непластично.
Лбами
сту к нет есь.)
—
И
он
—
вс тае т,
и
я,
с
кол ен : «Брат,
я
вел ик ая
грешница!»
А
он
сп р о сит: «Почему?» А я: «Потому что я вас люблю» .
А
он
«Бог всех велел любить».
А
я: «Нет,
нет,
не
так,
как
всех,
а
боль­
ше
всех,
и
больше
никого,
и
д аже
боль ше
Бога!»Аон
—
«О-о-о!
Мил ая
сестра,
я
ничего
не
слышу,
у
меня
в
ушах
о гро мный
ветер ,
потому
что
у
ме ня
н ач и нается
чу ма !» И вдруг шатается—
кло­
нится
—
ия
его
поддерживаю,
и
чувствую,
как
сквозь
рясу
бь ет­
ся
его
сердце,
безумно
б ьетс я!
безумно
бье тся!
—
и
так
ве ду,
вы­
в ожу
его
из
часовни,
но
не
в
келью,
а
на
з елен ую
луж айк у,
и
как
раз
первое
деревце
цветет
—
и
мы
сад им ся
с
ним
под
цветущее
де ревц е—
и
я
кл аду
его
голов у
к
себе
на
колени...
и
тихонько
ему
напеваю...
«Ave Maria», Марина!
И
все
слабее,
и
сл абее,
по­
то му
что
у
ме ня
то же
—
ч ума,
но
Бог
милостив,
и
мы
не
страда­
ем,
и
у
ме ня
чудн ый
гол ос
—
Гос поди ,
какой
у
меня
голос !
и
уже
не
од но
деревце
цветет,
а
все,
потому
что
они
торопят ся ,
знают,
что
у
нас
—
чума!
—
це лый
цветущий
ход,
точно
мы
женим­
ся!
—
и
мы
уже
не
сидим,
а
идем,
рук а
об
рук у,
и
не
по
земле,
а
не множк о
над
з емл ей,
над
мар гар ит ка ми,
и
чем
дальше
—
тем
выше,
мы
уже
на
пол-аршина
от
зе мли,
уже
на
аршин,
Марина
на
це лую
сажень
и
теперь
мы
уже
над
дер ев цами
идем...
над
об ла­
кам и
ид е м...
(Совсем тихо и вопрошающе:)—
А
можно—
над
звездами?
Пр оти рая
гл аза,
от
в сей
души :
—
Вот ,
Марина,
я
и
любила
—
мо нах а!
419


—
...А
жить
мне
приходится
с
такими—
друг ими !
Потому
что
мой
монах
сразу
все
понял
—
и
простил
—
и
исправил,
без
всяких
мо их
слов,
а
сколько
я
гов о рю,
Марина,
и
объясняю,
из
кожи,
из
г лаз,
из
губ
—
лезу,
и
никто
не
понимает,
да же
Евгений
Багратионыч
—
с
его
пресловутой
«фантазией»!
Впрочем,
у
н его
как
раз
на
это
есть
некоторые
резоны.
Я
в
са­
мом
нач але
с
ним
у жасно
оскандалилась.
У
нас
в
Студии
за шел
разговор
об
образах.
—
Образах,
Сон ечк а!
—
Н ет,
об
образах.
Быть
—
в
обра з е.
Кто
в
образе
—
кто
нет ,
и
так
далее.
А
я
гов ор ю: «А Евгений Багратионыч,
по-моему,
в
образе
Печорина».
Все
—
«Вот
—
глупости!
Печорин
—
это
сто
лет
назад,
а
Е вг ений
Багратионыч
—
сама
современность,
театр
будущего,
и
так
дал ее ».
Я
и
г ово рю : «Значит,
я
не
по нял а,
я
не
про
идеи
говорила,
а
про
л ицо
—
“и был человек создан по обра ­
зу
и
подобию”.
Потому
что,
по-моему,
Е вге ний
Б аграт ио ныч
стр аш но
похож
на
Печорина:
и
нос,
и
подбородок,
и
ге моррои ­
дальный
цвет
лица».
Я:
—
Что-о?
Сонечка,
кротко:
—
То,
Мари на,
то
е сть
точь-в-точь
те ми
словами.
Тут
уже
кр ик
поднялся,
все
на
меня
нак ину лись
и
даже
Е вге ний
Баграти­
оны ч: «Софья Евгеньевна,
ес ть
предел
всему—
и
д аже
ваш ему
языку».
А
я
—
настаиваю:«Чтожтутобидного?
Я
всегда
у
Чехо­
ва
читаю,
и
у
Потапенки,
и
никакой
обиды
нет
—
раз
такие
ве ли­
кие
писатели...»—«А
что,
по-вашему,
значит—
ге морр ои д аль­
ный?» — «Н у,
желтый,
желчный,
горький,
разочарованный,
—
ну,
—
геморроидальный». —
«Нет,
Со фья
Е вген ьев на,
это
не
желтый,
не
желчный,
не
гор ьк ий,
и
не
гордый,
а
эт о—
бо­
ле знь ».
—
«Да,
да,
и
болезненный,
бо ле знь
печени,
потому
я,
должно
быть,
и
сказала—
Печорин».
—
«Нет,
Со фья
Евгеньевна,
это
не
болезнь
пе че ни,
а
ге морро й,
—
неужели
вы
н и когда
не
чи­
тал и
в
газетах?» — «Читала,
и
еще...» —«Нет
уж,
по жал уйст а
—
без
е ще,
потому
что
в
газетах
—
много
бо ле зней
и
одна
другой
нен азы в аемей .
А мой
со вет
вам:
прежде
чем
говорить...»— «Но
я
так
чувствовала
это
слово!
Оно
казалось
мне
таким
печальным,
волшебным,
совсем
ж ел тым,
почти
коричневым
—
как
вы!»
Потом—
мне
объяснили.
Ах,
Мар ина,
это
был
так ой
позор!
420


А
главное,
я
его
очень
ча сто
употребляла
в
жизни
и
потом
ник ак
не
могла
вспомнить
—
к ому...
Мне
кажется,
Евг ени й
Багратионыч
так
окончательно
и
не
по­
верил,
что
я
—
нс
знала.
То
есть
поверить-то
поверил,
но
как -то
мне
всей
наперед
не
поверил.
Он,
когда
я
что-нибудь
очень
хочу
сказать
—
а
у
ме ня
это
всегда
видно!
—
так
о соб енно
—
неодоб­
рительно
и
пове л ите льно
—
смотрит
мне
в
рот,
—
ну,
как
змея
на
птицу!
Точно
его
—
взглядом
—
тут
же
закрывает!
Рукой
бы
за­
жал
—
если
б
мог!
Еще
о
с лов ах.
—
Все
у
нас
говорят:
революция...
революция...
А
я
не
зн аю ...
Только
какие-то
слова
—
странные:
к арт очка
ш и рокого
потребле­
ния ,
точно
—
кора бл ь
дальнего
пл авания,
сразу
ви жу
во-оду,
и
ничего
кроме
вод ы...
Да
ничего
кроме
в оды
по
ней
и
нет...
А
—
например:
закрытый
распределителе?
Это
совсем
глухой
старик,
н аглухо
запертый,
я
е м у: «Дедушка!», а он: «Ась?» — « Ра сп реде­
ли,
пожалуйста!», а он: «Э-эх!», и так—
часами...
А
еще
жа г-
ра
—
слово:
то чно
чума,
мо р,
цинга,
а
это
всего-навсего
—
м ор­
ковный
ча й.
—
...Марина!
Почему
я
так
люблю
плохие
стихи?
Так
любя—
ва ши,
и
Пав л ика,
и
Пушкина,
и
Лермонтова...
В
пол ­
д не вный
жар ,
Марина,—
как
это
жжет\
Я
всегда
себя
чув ­
ствую
и
им
и
ею,
и
лежу,
Марина,
в
долин е
Дагестана
и
ра­
ной—
дымлюсь,
и
одновременно,*Марина,
в
кругу
п одруг
за-
думчиво-одна...
И
в
чудный
сон
душа
моя
младая
Бог
зн ает
чем
всегда
пог руже на ...
Все
стихи,
написанные
на
свете—
про
меня,
Марина,
для
ме ня,
Мар ина,
мне,
Марина!
Потому
я
ни когд а
не
жал ею,
что
их
не
пишу...
Марина,
вы
—
поэт,
скажите,
разве
важно
—
кто ?
Раз­
ве
есть—
кт о ? (Сейчас,
се йч ас,
сей час
зайдут
ум-за-разум!
Но
вы—
по й мете!) Марина,
разве
вы—
все
это
написали?
Знаю,
что
ва ша
рука ,
гляжу
на
нее
и
всегда
тольк о
с
вел ик им
трудом
удерживаюсь,
чтобы
не
поцеловать
—
на
людях,
не
потому,
что
эти
идиоты
в
этом
видят
рабство,
инст иту т ств о,
истерику,
а
пото­
421


му,
что
вам,
Марина,
нужно
целовать
—
на
вс ех
людях,
бывших,
сущих
и
будущих,
а
нс
на
трсх-чстырсх
знако мых .
И
есл и
я
тогда,
нечаянно,
посл е
той
Диккснсовой
ноч и
при
Павлике
поцеловала,
то
это
—
сл а бость,
Ма рина ,
я
просто
не
могла
уде рж ат ься
—
сдержать
благодарность.
Но
Павлик
не
в
счет,
Марина,
—
и
как
поэт
—
и
немножко
как
собака,
я
хочу
сказать,
что
он
не
совсем
человек—
с
двух
сторон...
(И вы,
Вол одя,
не
в
сч ет:
видите
—
и
—
при
вас
целую,
но
вы
не
в
счет
—
пото му
что
я
уж
так
реши­
ла:
когда
мы
вт рое м,
мы
с
Ма р иной
—
вдвоем...
А
что
при
всех,
у
С<е р о?>вых
—
это
хуже,
но
вы
так
чу дно
сдали
то му
фокстерье­
ру
—
сдачи,
бровью
не
поведя...)
Я
вам
за
всю
в ас,
М арина,
це­
лую
руку
—
руки
—
а
во все
не
то лько
за
Ь дни
стихи,
и
за
ваши
шкафы,
которые
вы
рубите,
ка жет ся
—
еще
больш е!
Я
всегда
обижаюсь,
когда
говоря т,
что
вы
«замечательный поэт», и пуще
всего,
когда
«гениальный» .
Это
Павлик
—
«гениальный», потому
что
у
н его
ничего
д ругого
за
душою
—
не т,
а
у
вас
же
—
все,
вся
вы.
Перед
—
вами,
Мари на,
перед
тем ,
что
ест ь
—
вы,
все
ваши
стихи
—
так ая
чу-уточка,
такая
жалкая
кро-охотка,
—
вы
не
оби­
жаетесь?
Мне
иногда
просто
смешно,
когда
вас
назы в ают
по­
этом.
Хотя
вы ше
э того
сло ва—
нет.
И
может,
быть,
дела—
нет.
Но
вещ и
—
есть.
И
все
эти
вещ и
—
вы.
Ес ли
бы
вы
не
писали
стихов,
ни
строчечки,
бы ли
бы
г лухон е мая,
немая
—
как
мы
с
Ру­
салочкой,
вы
все
равно
б ыли
бы
—
та
же:
то лько
с
заш иты м
ртом.
Ия
бы
вас
люби ла —
нет,
не:
еще
больше,
потому
что
больше
—
не т,
а
совершенно
так
же
—
на
коленях.
(Лицом уже из моих колен:)
—
Марина!
Знаете
мой
са мый
большой
подвиг?
Еще
больше,
чем
с
тем
красным
носом
(шарманщиком), потому что не сделать
еще
куда
трудней,
чем
сделать:
что
я
тогда,
после
«Метели», все-
та ки
не
п оце лова ла
вам
руку!
Не
рабство,
нет ,
не
страх
глаз,
—
страх
вас,
Марина,
страх
вас
разом
потерять,
или
разом
за по лу­
чить
(какое гнусное слово!
заполучить,
приобрести,
завоевать
—
все
гнусное!), или разом
—
наоборот,
страх—
вас,
Марина,
ну,
Божий
страх,
то,
что
называется
—
Божий
страх,
нет,
еще
не
то:
страх
—
повернуть
к люч,
проглотить
яд
—
и
что-то
нач нет ся,
чего
уж
потом
не
остановить...
Страх
сд ел ать
то,
Марина! «Се­
зам,
о ткр о йс я!» Марина,
и
забыть
обратное
слово!
И
ни когд а
уже
не
выйти
из
той
гор ы...
Быть
заживо
погребенной
в
той
горе ...
Которая
на
тебя
еще
и
обрушится...
И
просто
—
страх
вашего
страха,
Ма рина .
Откуда
мне
было
знать?
Всю
мою
жизнь,
Марина,
я
од на
б ыла
такая:
слово,
и
422


дело,
и
мысль
—
одно,
и
ср а*у,
одновременно,
так
что
у
меня
не
б ыло
ни
сл ова,
ни
дела,
ни
мысли,
а
тол ьк о...
какая -1 о
э лек три­
ческая
молния!
Так
о
«Метели»: когда я услышала,
ушами
услышала:
-
Князь,
это
сон
—
или
грех?
—
Бедный
испуганный
птенчик!
-
-
Первая
я
—
раныие
всех !
—
Ваш
услыхала
бубенчик!
Вот
это
пе рвая
—
и
раньше,
с
этим
ударением,
как
я
бы
сказа­
ла,
у
меня
изо
рта
вынутое—.Марина!
У
меня
внутри
—
все
за­
дрожало,
живьем
задрожало,
вы
будет е
смеяться
—
весь
живот
и
в есь
пищевод,
все
те
сам ые
таинственные
внутренности,
к ото­
рых
ник то
н ик огда
не
видел,
—
точно
у
меня
внутри
—
от
го рла
и
в низ
до
колен—
сплошь
жемчуга,
и
они
вдр уг—
все
—
ожили.
И
вот,
Мар ина,
так
лю бя
ваши
стихи,
я
бе-зумно,
безумно,
безнадежно,
безобразно,
позорно,
люблю
—
пло хие .
О,
совсем
п лохи е!
Не
Надсо н а
(я перед ним преклоняюсь!) и не Апухтина
(за «Оч и
че рн ые »!), а такие,
Марина,
кото рых
никто
не
пи сал
и
все
—
знаю т.
Стихи
из
«Чтеца-дек л амат ор а», Марина,
теперь
по­
ня ли?
Ее
в
грязи
он
подобрал,
Чтоб
уго ж дать
ей
—
красть
он
ста л.
Она
в
довольстве
утопала
И
над
безумцем
хохотала.
Он
из
тюрьмы
ее
молил:
Я
без
теб я
душой
изныл !
Она
на
тройке
пролетала
И
над
безумцем
хохотала.
И
в
кон це
концов
—
его
отвезли
в
больницу,
и
—
Он
умирал.
Она
плясала,
Пила
вино
и
хохотала.
(О,
я
бы
се
уб и ла !) И кажется даже,
что
когда
он
уме р
и
его
везли
на
кладбищ е,
она
—
423


За
гробом
шла
-
и
хохотала!
Но,
может
быть,
это
я
уж
сама
выдумала,
чтобы
еще
больше
се
ненавидеть,
потому
что
я
такого
ни когд а
нс
видела:
чю бы
за
гробом
шли
—
и
хохотали,
—
а
вы?
Но
вы,
может
быть,
думаете,
это
—
пл охи е?
Тогда
слушайте.
О,
Господи,
забыла!
забыла!
забыла!
заб ы ла,
как
нач инает ся ,
только
помню
—
как
кон ча ет ся!
А
граф
был
демонски-хорош!
А
я
впотьмах
точила
н ож,
—
А
гр аф
был
демонски
—
хоро ш!
Стой те ,
стойте,
стойте!
Взметнулась
красная
штора:
В
его
объятиях
—
сестра!
Тут
она
их
обоих
у бив ает,
и
вот,
в
по след нем
куплете,
сестра
лежит
с
оскаленным
стр аш ным
лицом,
и
—
гр аф
был
демонски-
хорош!
А
«бледно -палев ую
розу»
—
знаете?
Он
встречает
ее
в
парке,
а
може т
бы ть
в
церкви,
и
ей
шестнадцать
лет ,
и
она
в
белом
пла­
тье ...
И
бледно-палевая
р оза
Др ож ала
на
груди
твоей.
Потом
она,
конечно,
пу скае тся
в
разврат,
и
он
вст ре чает
ее
в
р есто р ане,
с
военными,
и
в друг
она
его
видит!
В
т воих
глазах
дрожали
слезы,
Кричала
т ы: «Вина!
скорей!»
И
б лед но -п алевая
роза
Др ожал а
на
груди
тв оей.
Дни
проходили
чередою,
В
забвеньи
я
искал
отрад,
И
вот
оп ять
передо
м ною
Блеснул
тво й
прежний
милый
взгля д.
424


1 ебя семьи объяла проза.
Ты
шла
в
толпе
своих
детей,
И
бледно-палевая
роз а
Дрожала
на
г руди
твоей.
А
п отом
она
умерла,
Марина,
и
лежит
в
гробу,
и
он
п одход ит
к
гробу,
и
видит :
В
тв оих
глазах
з аст ыли
слезы...
—
и
по том
уж
не
зн аю
что
на
ей
—
И
бледно-палевая
р оза
Дрожала
на
груди
твоей.
Дрож ал а,
понимаете,
на
недышащей
груди!
А—
безумно
люблю:
и
то лпу
детей,
и
его
подозрительные
отрады,
и
бледно­
па ле вую
розу,
и
могилу.
Но
это
еще
не
в се,
Марина.
Это
еще
—
как-то
—
сносно,
по­
тому
что
все-так и
—
грус т но.
А
есть
со всем
глупости,
ко торы е
я
бе зумно
люблю .
Вы
это
знаете?
Родилась,
Крест и лась ,
Женилась,
Бл аго слов илась .
Родила.
Крестила,
Женила,
Благословила
—
Умерла.
Вот
и
вся
—
женская
жизнь!
А
это
вы
знаете?
Перо
мое
писало
Не
знаю
для
кого...
—
А
сердце
подсказало:
Для
др у|
а
моего.
425


Сон ечк а:
—
Да рю
те бе
соб ачк у.
Прошу
ее
люб ит ь.
Она
те бя
науч ит ,
Как
друга
полюбить.
—
Люби ть
—
полюбить
—
разве
это
стихи,
Марина?
Так
и
я
могу.
А
я
и
пе ро
вижу
—
н епр емен но
гусиное,
все
изгрызанное,
а
собачка,
Мар ина,
с
вьющимися
ушами,
серебряно-шоколадная,
с
вот -в от
заплачущими
глазами:
у
меня
самой
бывают
такие
глаза.
Теперь,
Марина,
на
пр ощ ание,
мои
самы е
любимые.
Я
—
се-
риоз но
гов орю .
(С вызовом:) —
Лю-би -м е-е
ваших.
Крутится,
вертится
шар
гол убой,
Шар
го лубо- ой,
побудь
ты
со
мной!
Крутится,
вертится,
хочет
упасть,
Ка-валер
ба-рыш-ню
хочет
украсть!
Не т,
МаринА!
не
могу!
я
это
вам
—
спо ю!
(Вскакивает,
за нос ит
голов у
и
п оет
то
же
самое.
Потом,
по­
дойдя
и
станов ясь
надо
мной:)
—
Теперь
скаж ит е,
Ма рина ,
вы
это
—
п он имает е?
Меня,
та­
кую ,
можете
любить?
Потому
что
это
мои
самые
любимые
стихи.
Потому
что
это
(закрытые глаза)
просто
—
блаженство.
(Речита ­
тиво м,
как
спящая:)—
Шар
—
в
синеве
—
крутится,
воздушный
шар
Монгольфьер,
в
сетке
из
синего
шелку,
а
сам
—
голубой,
и
неб о
—
голубое,
и
тот
на
н его
смотрит
и
безумно
боится,
чтобы
он
не
улетел
совсем!
А
шар
от
взл яда
н ачин ает
еще
больше
в ер­
тет ься
и
во т -вот
упа де т,
и
все
монгольфьеры
погибнут!
И
в
это
время,
пользуясь
тем,
что
тот
занят
ш аром ...
Ка- ва- лер
ба-рыш-ню
х очет
украсть!
Что
к
этому
приб ав ит ь?
—
А
вот
еще
это,
Сон еч ка:
Тихо
дрогнула
порт ьер а.
Принимала
комната
ша ги
Голубого
кавалера
И
слуги...
426


Все
гут
вам.
кроме
барышни
—
и
шара.
Но
ш ар,
Сонечка.
—
земной,
а
от
ба рыш ни
он
—
идет .
Она
уже
позади,
к он чилас ь.
Он
се
уже
укра л
и
потом
увидел,
что
—
незачем
было.
Сонечка,
ревниво:
—
Поч ему?
Я:
—
А
п ото му,
что
это
был
—
поэт,
которому
не
нужно
был о
ук­
расть,
чт обы
иметь.
Не
нужно
б ыло
—
иметь.
—
А
ес ли
бы
это
я
была
—
он
бы
тоже
уше л?
—
Нет,
Сонечка.
—
О,
Марина!
Как
я
люблю
боль!
Даже—
простую
голов­
ную !
Потому
что
зубной
я
не
знаю,
у
мен я
н ик огда
не
болели
зуб ы,
и
я
иногда
пла к ать
готов а ,
что
у
меня
н ик огда
не
болели
зу бы,
—
говорят,
такая
чу-удная
боль :
ну-удная!
—
Сонеч к а,
вы
просто
с
ума
сощли !
Тьфу,
т ьфу
не
сглазить,
чертовка!
Вы
Malibran знаете?
—
Не т.
—
Певица.
—
Она
умерла?
—
Ок оло
ста
лет
назад,
и
м олода я.
Ну,
вот
Мю ссе
написал
ей
ст ихи
«Stances à la Malibran»* —
слушайте:
(И меняя на Сонечку некоторые слова:)
. . .Ne savais tu donc pas, comédienne imprudente,
Que ces cries insensés qui sortaient de ton coeur
De ta joue amaigrie augmentaient la chaleur?
Ne savais-tu donc pas que sur ta tempe ardente
Ta main de jour en jour se posait plus brûlante,
Et que c'est tenter Dieu que d’aimer la douleur?**
...Странные
ес ть
совпадения.
Нын ешн им
летом
1937 года,
на
океане,
в
полный
разгар
Сонечкиного
писан ия ,
я
взяла
в
местной
лавке
«Souvenirs», одновременно и библиотеке,
годов ой
том
жу р-
*«Стансы Малибран» (фр.) .
**Разве не знала ты,
неосторожная
ак три са,
Чю
от
исступленных
криков,
которые
выходили
из
тв оего
с ерд ца,
Тв ои
исхудалые
ще ки
запылают
еще
ярче?
Разве
не
зн ала
ты,
что,
касая сь
воспаленно
чела.
Т воя
рука
с
каждым
днем
становилась
все
го ря чее
14 что любить страдание значит искушать Бога? (фр.)
427


н ала
«Lectures»— 1867 года—
и
первое,
что
я
ув ид ела : Ernest
Legouvc «Soixante ans de souvenirs — La Malibran» (о которой я
до
этого
ничего
не
знала,
кроме
стихов
Мю сс е).
«Quoi qu’elle tût l’image même de la vie et qûe l'enchantement
pût passer pour un des traits dominants de son caractère, I ’idèc de la
mort lui était toujours présente. Elle disait toujours qu’elle mourrait
jeune. Parfois comme si elle eût senti tout à coup je ne sais quel
souffle glacé, comme si l’ombre de l’autre monde se fût projetée
dans son âme, elle tombait dans d’affreux accès de mélancolie et son
coeur se noyait dans un déluge de larmes. J’ai là sous les yeux ces
mots écrits de sa main: — Venez me voir tout de suite! J’étouffe de
sanglots! Toutes les idées funèbres sont à mon chevet et la mort — à
leur tête...»*
—
Что
эт о,
как
нс
жива я
Сонечкина
«записочка»?
Встречи
были
—
каждый
вечер,
без
уговора.
Приходили
они
врозь
и
в
разное
время,
из
разных
т еатров ,
из
разных
жизн ей .
И
всегда
Сонечка
хотела
—
еще
остаться,
последняя
остаться,
но
так
как
это
бы ло
бы
—
не
идти
домой
с
Володей,
я
всякий
раз
на
совместном
ух оде
—
настаивала.
—
Идите,
Сонечка,
а
то
я
п отом
неизбежно
пойду
вас
прово­
жать,
и
у
вас
пропаду,
и
Аля
бу дет
голодная
—
и
т.
д.
Идите,
моя
радость,
в едь
де нь
—
скоро
прой де т!
Мне
хорошо
и
сохранно
б ыло
их
отпускать—
в
рассвет.
Иногда
я
их,
в
этот
рассвет,
до
угла
Борисоглебского
и
Пов ар­
ской,
провожала.
—
Aimez-vous bien, vous qui m’avez aimée tous deux, et dites-
vous parfois mon nom dans un baiser...**
*Эрнст Легуве.
«Шестьдесят лет воспоминаний
—
М ал ибр ан ». «Несмотря
на
то,
что
с ама
она
была
воплощенная
жизнь
и
одной
из
г лавны х
черт
ее
харак­
те ра
бы ло
очарование,
—
ее
ник огда
не
по кидал а
мы сль
о
смерт и.
Она
всегда
гов орил а,
что
умрет
мол одо й.
По рой,
словно
ощущая
некое
леденящее
дунов е ­
ние
и
чувст вуя ,
как
тен ь
ин ого
мира
прикасается
к
ее
душе,
она
вп ад ала
в
ужас­
ную
ме лан холи ю,
сердце
ее
тонуло
в
потоке
слез.
У
м еня
п еред
г лаз ами
стоят
сейчас
сло ва,
на писа нные
ее
р ук ой : “Приходите ко мне немедленно!
Я
задыха­
юсь
от
рыданий!
Все
мрач ные
ви д ения
столпились
у
моего
изголовья
и
сме рть
впереди
вс ех ...”» (фр.)
**Любите друг друга,
вы.
прежде
любившие
меня
оба.
и
иногда,
при
поце­
луе.
произносите
мое
имя
(фр. ).
428


—
Марина!
Доказывается,
Володя
—
влюблен!
Когд а
увиде­
ли,
что
я
—
в
него
—
потому
что
я
все
вр емя
о
нем
говорю:
что ­
бы
произносить
его
имя
—
мне
сразу
расск аз али,
что
он
на
днях
в
кафе
«Электрик»
цел ый
вечер
не
сво дил
гл аз
с
танцовщицы,
ко­
тор ая
танц евал а
на
сто ле
—
и
даже
не
допил
своего
стакана.
Я,
когда
узнала,
ср азу
ему
ск аз ала: «Как вам не стыдно,
Воло­
дя,
ходить
к
Марине
и
заглядываться
на
танцовщицу!
Да
у
Мари­
ны
из
к аж дого
рукава
ее
бумазейного
пла тья
—
по
сотне
гурий
и
пэри!
Вы
просто
—
ду р ак!» И сразу ему сказала,
что
вам
непре­
м енно
ск ажу
—
и
он
очень
испугался,
М арин а,
весь
потемнел
и
ст ал
такой
злой,
та кой
злой!
И
з нает е,
что
он
мне
ск аз ал?
«Я всегда думал,
что
вы
та кая
тольк о
с
М.
И.,
что
это
она
—
в
ва с.
А
теперь
я
это
—
знаю».
И
п ошел.
Теперь
посмотрите,
ка­
кой
он
к
вам
придет
—
поджатый!
Приш ел
не
поджатый,
а
озабоченный,
и
сразу:
—
М.
И.,
вы
должны
пра вил ьно
понять
меня
с
эти м
рассказом
Со фьи
Евг ен ье вны,
как
до
сих
пор
ме ня
пр ав ильно
во
всем
пони­
мали.
—
В олодя!
Разве
я
вам
объясняла
3<авад> с ко г о?
Ес ть
такая
сказка
—
нор веж ская ,
каж ется ,
—
«Что старик делает
—
все
хо­
рошо».
А
старик
непрерывно
делает
глупости:
променивает
сли­
ток
золота
на
лошадь,
лошадь
на
козу,
и
так
далее,
и,
в
конце
ко н­
цо в,
кошку
на
катушку,
а
кат ушку
на
и гол ку,
а
иголку
теряет
у
са­
мого
дома ,
когда
п ер ел езает
через
плетень
—
пото му
что
не
до га­
дал ся
пойти
в
калитку.
Так
будем
друг
для
друга
тем
стариком,
то
ес ть:
ли шь
бы
е му—
хорошо!
и
лиш ь
бы
цел
вернулся!
—
тем
более
что
я
сама
спо со бна
три
минуты
гля деть
на
танцовщицу
—
только
бы
она
не
гов орила .
Воло дя!
А
как
бы
противно
было,
если
бы
сказку
пу сти ть
—
н аоб орот,
то
есть
—
иголку
на
кат уш ку,
катушку
на
овцу,
и,
нако­
н ец,
лошадь
на
з олото?
Ох,
паршивый
бы
стари к !
—
По ганы й
бы
ст ари к,
М.
И.!
Такими
«стариками»
сейчас
вся
Москва
полна.
От
них-то
я
и...
—
...Нет,
М.
И.,
я
на
нее
не
«заглядывался» .
Я
на
нее
—
заду­
мался.
Вот ,
мир
рухнул,
от
старого
не
осталось
нич е го,
а
это
—
вечно:
ст ол
—
и
на
нем
танцующая
пустота,
танцующая
—
во­
п реки
всему ,
п ус тота
—
вопреки
всему:
всему
—ур ок у.
—
Г оворят ,
—
таких
любят...
—
Я,
е сли
когда-нибудь
женюсь,
—
то
тольк о
на
сестре
мило­
сердия.
Что бы
в
де тях
мои х
текла—
чел овеч еск ая
кровь.
429


—
Мар ин а,
ес ли
бы
вы
знали,
как
Володя
цел ует ,
—
так
креп­
ко!
так
крепко
(с лукавой усмешкой)
—
точ но
я
стена!
У
мен я
се­
го дня
весь
д ень
ли цо
горит.
К
р адо сти
своей
скажу,
что
у
н его
ни ко гда
нс
было
попыт к и
объяснить
мне
свои
отношения
с
Сонечкой.
Он
знал,
что
я
знаю,
что
это
—
по след ний
ему
данный
шаг
ко
мне,
что
это
—
с бли же­
ни е,
а
не
разлука,
что,
ее
це луя,
он
и
меня
целу е т,
что
он
нас
всех—
себя,
ее,
меня—
нас
все х
втроем
и
всю
весну
19- го
го да
—
целует
—
в
ее
ли це
—
на
ее
личике
—
целует.
Всякая
попытка
словами
—
была
бы
униж е ние
и
конец.
А
—
Сонечка?
Она
леп етала
и
щебет ал а,
склоняя,
спрягая,
скл ад ыва я,
мно жа
и
сея
Володю
в доль
и
п опер ек
всей
своей
речи,
она
просто
ем у—
радовалась,
нев инно—
как
в
первый
день
земли.
Сидели
—
та к:
слев а
Володя,
справа
я,
посредине
—
Сонечка,
мы
оба
—
с
Сонечкой
посредине,
мы
взрослые
—
с
р ебенко м
по­
средине,
мы,
любящие
—
с
любовью
посредине.
Обнявшись,
ко­
нечно:
мы
—
руки
друг
другу
через
пл ечи,
она
—
в
нас ,
в
нашем
да леком
объ яти и,
розня
нас
и
сближая,
дав
каждому
по
одной
руке
и
каждому
по
всей
себе,
всей
любви.
Своим
маленьким
те лом
уничтожая
всю
ту
бывшую
на шу
с
Во л одей
раз лучн ую
версту.
Сонечка
в
нас
сидела,
как
в
кресле
—
с
живой
спинкой,
в
пле­
те ном
кресле
из
наших
сплетенных
рук.
Сонечка
в
нас
лежала,
как
в
колы бе ли,
как
Моисей
в
плетеной
ко рзи не
на
водах
Нила.
А
граммофон,
из
темного
угла
вытягивая
к
нам
свое
вишне­
вое
дере вян н ое
певчее
гор ло,
пел
и
играл
нам
—
вс е,
что
уме л,
все,
что
«умели» —
мы:
нашу
молодость,
на шу
любовь,
нашу
тоску,
нашу
разлуку.
И
когда
я,
потом,
перед
отъездом
из
Рос с ии,
продала
его
тат а­
рину,
я
часть
своей
души
про да ла
—
и
всю
свою
мол од ост ь.
...Блаженная весна,
которой
нет
на
свете...
Так
и
ск азал ись,
на
нас
троих,
стихи
Павлика,
ко гда -то
—
уже
вечность
назад!
—
усл ыш анны е
мно ю
в
темном
вагоне
—
от
уже
давно
уби того
и
з ары того:
430


Блаженная
ве сна
-
которой
нет
на
све те!
Которую
несу
I—
Моцарт
или
Россети...
Игрушка
-
болтовня
-
ц вет ок— анах ро низм,—
Бесцельная
в есна
-
чье
имя
—
Романтизм.
С кол ько
это
длилось,
эти
наши
бессонные
совместные
ночи ?
По
чу вс тву
—
вечность,
но
по
тому
же
чувству:
одну-единую
бесконечную
быстротечную
ночь,
и
странно:
не
черную,
не
лун­
ную
—
хот я
нав ерно е
бы ло
че рно,
или
наверное
бы ла
луна
—
и
не
синюю
от
фонаря,
который
не
горел,
потому
что
с
весной
по­
г асло
все
электричество,
а
какую-то
серебряную,
рас сеян ную,
сновиденную,
рассветную,
сплошь—
рассветную,
с
нашими
мерцающими
во
мгле
лицами,
а
может
быть,
она
в
памяти
оста­
лась
такой
—
по
слову
Сонечки:
—
Марина!
Я
поняла,
да
ве дь
это
—
Белые
Ночи!
Потому
что
я
сейч ас
тож е
люблю—
двоих.
Но
почему
же
мне
так
хорошо?
А
в ам,
Марина?
—
Потому,
что
не
двоих,
а—
обоих,
Сонечка!
Ия
тож е
—
обои х.
И
мне
тож е
«так хорошо».
А
ва м,
Во лодя ?
—
Мне
(с глубоким вздохом)
х орошо,
Марина
Ивановна!
—
Сонечка,
почему
вы
ни ког да
не
нос ите
б ус?
.—
Потому
что
у
меня
их
нет ,
Марина.
—
А
я
думала
—
не
любите...
—
О,
Ма ри на!
Я
бы
ду шу
отдала
за
ож ер елье
—
к ораллов ое.
—
А
сказку
про
коралловое
ожерелье
—
хотите?
Ну,
слушай­
те.
Ее
звали
Ундина,
а
его
Гульдбранд,
и
он
был
рыцарь,
и
его
загнал
п оток
к
ним
в
хи жину ,
где
она
ж ила
со
стариком
и
стару­
хо й.
А
поток
был
ее
дяд я
—
дядя
Струй,
к оторы й
нар оч но
раз­
лился
так
шир о ко,
чтоб ы
ры царя
загнать
в
хижину,
а
хижи ну
сде­
лать
островом,
с
которого
ему
не
выбраться.
И
тот
же
поток
за г­
нал
к
ним
старого
патера,
и
он
их
об вен чал,
и
она
получила
жи­
вую
душу.
И
сра зу
переменилась:
из
бездушной,
то
есть
сч аст ли­
вой ,
с дела лась
несчастной,
то
есть
любящей
—
и
я
убеждена,
что
он
тут
же
стал
меньше
любить
ее,
хотя
в
сказке
эт ого
не
сказано.
И
по том
он
увез
ее
в
свой
замок
—
и
ст ал
любить
ее
все
меньше
и
меньше
—
и
влюбился
в
дочь
герцога
—
Бе рт альд у.
И
вот
они
все
втроем
пое ха ли
в
Вен у,
водою,
Ду наем,
и
Бс рт альда
с
лод ки
играла
в
во де
своим
жемчужным
ожерельем
—
вдруг
из
вод ы
431


рука
и
с
дьявольским
хохотом
—
цап
ожерелье!
И
вся
вод а
вок ­
руг
покрылась
ха рями ,
и
лодк а
чут ь
не
перевернулась.
То гда
Ры­
цар ь
страшно
ра ссерд ил ся,
и
Ундина
зажала
ему
рукою
рог.
умо­
ляя
его
не
б рани ть
ее
на
воде,
потому
что
на
вод е
сильна
ее
род­
ня.
И
Рыцарь
утихомирился,
а
Ундина
нак лонил ась
к
вод е
и
что-
то
ль ст иво
и
д олго
ей
гов ори ла
—
и
в друг
вынула
—
вот
это
вот !
—
О,
Марина!
Что
это?
—
К орал лы,
Сонечка,
Ундинино
оже релье .
Эти
кор ал лы
мне
накануне
принес
в
пода ро к
мой
бр ат
Андр ей.
—
Мари н а!
Смотри,
что
я
тебе
пр ин ес!
Из
его
рук и
на
стол
и
через
край
его
—
двойной
водопад
ог­
ро мных ,
темно-вишнево-винных,
полированных
как
детские
губы ,
продолговатых
—
бочон очком
—
каменных
виноградин.
—
В
одн ом
доме
про д авал и,
и
я
взял
для
тебя,
—
хотя
ты
и
блондинка,
но
все
равно
носи,
таких
вторых
не
достанешь.
—
Но
что
это
за
камень?
—
Кор аллы .
—
Да
раз ве
таки е
—
бывают?
Оказалось
—
бывают.
Но
одн о
тоже
оказалось
—
сразу:
та­
кое
—
моим
не
бывает.
Целый
вечер
я
их
держала
в
руках,
вз ве­
шивала,
перебирая,
перет и рая,
водя
ими
вд оль
щеки
и
вд оль
них
—
губами,
—
губами
пересчитывала,
перечитывала
как
че т­
ки,
—
цел ый
вечер
я
с
ним и
прощалась,
зная,
что
есл и
ест ь
под
лу ною
рожденный
владелец
этой
рос кош и,
то
этот
владелец
—
—
О,
Марина!
Эти
—
кораллы?
Такие
громадные?
Такие
тем­
ны е?
Это
—
ваши?
—
Нет.
—
Какая
жалость!
Чьи
же?
—
Ваши,
Сонечка.
—
Ва м.
И...
не
переспросив,
так
и
не
сомкнув
полураскрытых
изумле­
ние м
губ
—
в
слово,
окаменев,
все
на
свете
—
даж е
меня!
—
за­
быв,
обеими
рук ами ,
сосредоточенно,
ис тов о,
сра зу
—
на девает .
Так
Ко зе тта
нек ог да
взяла
у
Жа на
Вальжана
кук лу:
немота
от
пол нот ы.
—
О,
Мари на !
Да
ведь
они
мне
—
до
колен!
—
Погодите,
состаритесь
—
до
земли
будут!
—
Я
лучше
не
состарюсь,
Мар ин а,
по тому
что
разве
старухе
можно
носить
—
такое?
Марина!
Я
н икогд а
не
понимала
сл ово
счастие.
Т онким
п ером
круг—
во
весь
небосвод,
и
внутри—
ничего.
Теперь
я
сама
—
432


сч асти е.
Я
плюс
кораллы
—
знак
равенства
—
счастие.
И
—
ре­
шена
задач а.
Сжав
их
в
юрсть
—
точно
их
сожмешь
в
т
акой
горсти ,
вмеща­
ющей
ровно
четыре
бусины,
залитая
и
зав але нн ая
ими,
безумно
их:
пьет?
ест?
—
це луе т.
И,
словом
странным
именно
в
такую
минуту:
—
Марина!
Я
ве дь
знаю,
что
я
—
в
последний
раз
живу.
Что
кораллы
бы ли
для
Сонечки
—
Сонечка
была
для
мен я.
—
А
что
же
с
тем
ожерельем
—
Ундининым?
—
Она
его
подала
Бе ртальде
—
взамен
тог о
ожерелья,
а
Ры­
царь
вырвал
его
у
Бертальды
и
бросил
в
во ду
и
проклял
Ундину
и
всю
ее
родню...
и
Ундина
уже
не
смог ла
оставаться
в
лод ке ...
Нет,
слишком
грустный
конец,
Сонечка,
плакать
буде те...
Но
знайте,
что
это
ожерелье
—
то
самое,
дунайское,
из
Дуная
взятое
и
в
Дунай
вернувшееся,
ожерелье
переборотой
ревности
и
по­
смертной
верности,
Сон еч ка.. .
м ужс кой
благодарности...
С
эт их
кораллов
началось
пр ощ ание.
Эти
кораллы
уже
сами
были
—
прощание.
Не
дарите
л юби мым
слишком
прекрасного,
потому
что
рук а
подавшая
и
рука
принявшая
неми нуем о
р асст а­
нутся,
как
уже
расстались
—
в
самом
жесте
и
дара
и
принятия,
жесте
р азъ един яющем ,
а
не
сводящем:
рук
пустых—
одних
и
полных
других
—
рук .
Н емину емо
расстанутся,
и
в
щель,
образу­
емую
самим
жестом
дар а
и
взятия,
взойдет
все
пространство.
Из
ру ки
в
р уку
—
раз л уку
передаете,
льете
такими
коралла­
ми!
Ведь
мы
таки е
«кораллы»
дарим—
вместо
себя,
от
невоз­
можности
подарить
—
себя,
в
во зм ещен ие
за
себя,
ко то рых
мы
этими
кораллами
у
другого
—
отбираем.
В
таком
подарке
е сть
предательство,
и
недаром
вещие
сердцем
их
—
боятся: «Чтотыу
м еня
возьмешь
—
что
мне
тако е
дар и шь ?» Такие кораллы
—
от­
куп:
так
ум ир ающ ему
приносят
анана с,
чтобы
не
ид ти
с
ним
в
черную
яму .
Так
каторжанину
приносят
розы,
чтобы
не
и дти
с
ним
в
Сибирь.
—
Мари н а!
Я
еду
со
Студией.
—
Да?
На
сколько
д ней?
К у да-нибу дь
и грат ь?
—
Далёко,
Мари н а,
на
все
лето.
433


«Все лето», когда любишь
—
вся
жизнь.
О тто го,
что
такие
п ода рки
всегда
дарились
на
прощание:
в
отъ ез д,
на
свадьбу,
на
день
рождения
(то есть на то же прощание:
с
данным
годом
любимого,
с
данным
год ом
лю бви )—
о ни,
на­
груженные
им,
ст али
соб ой—
разлуку—
вызывать:
из
сопро­
вождения
его
по сте пен но
стали
его
символом,
потом
сигналом,
а
потом
и
вызовом
его
к
жизни:
им
самим.
Может
быть
—
не
под ари
я
Сонечке
кораллов...
Пя т надца ть
лет
спустя,
идя
в
Париже
по
Rue du Вас,
где- то
в
угловой,
нишей,
витрине
антиквара
—
я
их
ув ид ела..
Это
был
уд ар
—
прямо
в
се рд це:
ибо
из
ни х,
с
б арх атн ого
нагрудника,
на
кот ором
они
бы ли
расположены—
вн ез апный
ст ебел ек
шеи
и
маленькое
темн о-роз овое
темноглазое
лицо ,
с
губами
—
в
цвет:
темно-вишнево-винным,
с
теми
же
полосами
света,
что
на
к ам­
ня х.
Это
б ыло
—
секундное
видение.
Г ляжу
—
опять
темн о
—
зе­
л еный
бархат
нагрудника
с
подвешенным
ярлыком:
цифрой
в
че­
т ыре
знака .
Вслед
за
кораллами
потекли
п лат ья,
фаевое
и
атласное.
Было
так.
Мы
шли
темным
кори до ром
к
выхо ду ,
и
вдруг
ме ня
осенило:
—
Сонечка,
стойте,
не
двигайтесь!
Ныряю
себе
под
ноги
в
черноту
огромного
гардероба
и
сразу
по пад аю
в
семьдесят
ле т—
и
семь
лет
назад,
не
в
семьдесят
с емь,
а
в
семьдесят
—
и
семь,
в
семьдесят
—
ив
семь.
Нащупы­
ваю
—
сновиденно-непогрешимым
зн анием
—
нечто
давно
и
за­
ведомо
от
тяж ести
свалившееся,
оплывшее,
о севш ее,
ра зле гш ее­
ся,
разлившееся
—
це лую
оловянную
ло жу
шелка
и
заливаюсь
ею
до
пле ч.
—
Сонечка!
Держите!
—
Ой,
что
это ,
Ма рина ?
—
Стойте,
стойте!
И
новый
нырок
на
черное
дно ,
и
опять
рука
в
луже ,
но
уже
не
ол ов янно й,
а
ртутной
—
с
водой
убегаю щ ей,
играющей
из-под
рук,
несобираемой
в
горс т ь,
р азбег аю ще йся,
разл ета юще йся
из-
под
гребущих
пальцев,
ибо
если
первое
—
от
тяжес ти
—
осело,
второе
—
от
легкости
—
с лете ло:
с
в еша лки
—
как
с
ветки.
434


И
за
пе рв ым,
осевшим,
коричневым,
фа евым
—
прабабушки
г ра фини
Ледоховской
—
прабабушкой
графиней
Ледоховской
—
несшитым,
ее
дочерью—
моей
бабушкой—
Марией
Лукинич­
ной
Бернацкой—
несшитым,
ее
дочерью—
мо ей
матерью
—
Марией
Александровной
Ме йн
—
несшитым,
сшитым
пра вн уч­
кой
—
первой
Мариной
в
наш ем
пол ьс ком
роду
—
мною ,
моим,
семь
лет
назад,
девичеством,
но
по
к рою
—
прабабушки:
лиф
как
мыс ,
а
юбка
как
море
—
—
А
теперь,
Сонечка,
держитесь!
И
на
уже
погнувшейся,
подавшейся
под
тяже ст ью
четырех
женских
поколений
Сон е чке
—
поверх
коричневого
—
синее:
си­
нее
с
алы м,
лазурное
и
безумное,
турецкое,
купецкое,
аленько-
цветочкинское,
с амо
—
цветок.
—
Марина!
—
Сонечка,
пошатнувшись,
а
главное
ничего
не
вид я
и
не
понимая,
ни
синев ы
в торого,
ни
конского
каштана
пе р­
вого,
ибо
гардероб
—
грот,
а
кори д ор
—
гро б...
(О,
темные
места
всех
моих
домов
—
быв ших ,
сущи х,
будущих...
О,
темные
дом а !..
Не
от
вас
ли
мои
стихотворные
«темноты?» — Ich glaube an
Nachte!*)
Проталкиваю
перед
собой,
как
статую
бы
на
роликах,
остол­
бенелую,
совсем
исчезнувшую
под
платьями
Сонечку
полной
тьмой
коридора
в
полутьму
столовой:
освещавший
ее
«верхний
свет»
уже
два
года
как
не
чищен
и
перешел
в
тот
свет
—
из
сто­
ловой,
очередным
черным
коридором
—
черным
у ще льем
сунду­
ков
и
черным
морем
рояля
—
в
Ал ину
де тску ю
—
свет!
—
нако­
нец -то!
Ст авлю
ее,
шатающуюся
и
одуренную
темными
м еста ми,
как
гро б
молчащую
—
перед
огромным
подпотолочным
зе рка лом:
—
Ме рьте!
Жму р ится,
как
спросонья,
быстро-быстро
ме рца ет
ч ерны ми
ре сни цам и,
неизвестно
—
р ассме етс я
или
заплачет...
—
Это
—
платья.
Мерьте,
Сонечка!
И
вот
—
секундное
ви ден ие
—
белизны
и
бедности:
белого
выреза
и
бедных
кружев:
оборка
юбки,
в ст авка
рубашки
—
се­
кундное
по лное
исчезновение
под
огромным
к олоколом
юбк и
—
и
—
в
зеленоватой
во де
рассветного
зеркала:
в
двойной
зелени
рас св ета
и
зеркала
—
другое
в ид ение:
девушки,
пр а бабу шки
сто
лет
назад.
*Я верю ночам! (нем. )
435


Стоит,
сосредоточенно
застегивает
на
все
подробности
его
д вен адцат и
п угов ок
обтяжной
лиф,
расправляет,
оправляет
мель ­
чайшие
сборки
пояса,
провожает
их
рукой
до
огромных
волн
по­
д ола...
Ло влю
в
ее
глаза х
—
счаст ье,
счастья
—
нет,
е сть
страшный,
де тски й
смертный
серьез
—
девушки
перед
зеркалом.
Взгляд
—
глубочайшей
пытливости,
проверки
все х
данных
(и нёданных!),
взгляд
Колум ба ,
Архимеда,
Нансена.
Взгл яд,
длящийся
—
ча с?
И,
наконец:
—
Чу-десно,
Марина!
Только
длинно
немножко.
(Длинно
—
очень,
тех
злосчастных
«битюгов»
—
и
носов
не
видать!)
Стоит,
уже
счастливая,
горячо-пылающая,
кл ан яется
себ е
в
зеркале,
се бе
—
в
зеркало,
и,
отойдя
на
три
ша га,
ч уть
приподняв
бока
стоящей
от
тяж ести
робы
—
глубокий
де в ически й
праба­
бушкин
реверанс.
—
Да
ведь
это
платье
—
ба л,
Марина!
Я
—
уже
плыву!
Я
и
не
двигаюсь,
а
оно
уже
плывет!
Оно —
вал ьс
танцует,
Марина!
Нет
—
менуэт!
И
вы
мне
его
дадите
надеть?
—
А
как
вы
думаете?
—
Дади те,
дадите!
Ия
в
нем
буду
стоять
за
спинкой
моего
с тула—
какие
мы
с
тем
сту лом
б ыли
бедные,
Марина!
—
но
и
оно
не
богатое,
оно
тольк о
—
благородное,
это
то,
в
котором
На­
стенька
ходила
на
«Севильского цирюльника»! еще ее бабушки!
(нужно будет вставить!) На сегодня дадите,
Ма р ина?
Потому
что
мне
нуж но
будет
еще
успеть
п одши ть
подол.
—
На
сегодня
—
и
на
завтра
—
и
насовсем.
—
Что-о?
Это
—
м не?
Но
ведь
это
же
ра й,
М арин а,
это
про­
сто
во
сне
снит ся
—
т акие
в ещи.
Вы
не
поверите,
Марина,
но
это
мое
первое
шелковое
платье:
раньше
бы ла
моло да ,
п отом
папоч­
ка
умер,
потом
—
Революция...
Блузки
бы ли,
а
платья
—
нико гда.
(Пауза .)
Марина!
Когда
я
умру,
вы
в
это м
меня
положите.
Потому
что
это
было—
первое
такое
сча с ти е...
Я
всегда
думала,
что
люб­
лю
белое,
но
теперь
вижу,
что
это
была
бездарность.
И
бедность.
Пот ому
что
другого
не
бы ло.
Это
же
—
мне
в
цвет,
мне
в
масть,
как
вы
говорите.
Точно
меня
бросили
в
котел,
в сю:
с
глазами,
с
волосами,
со
щеками,
и
я
вскипела,
и
пол учил ось—
это.
А
как
вы
ду ма ете,
Марина,
если
бы
я
например
в
пр ов инции
эт им
ле­
том
вышла
замуж
—
я
знаю,
что
я
не
выйду,
но
если
—
мо жно
мне
было
бы
венчаться
—
в
синем?
Потому
что
—
мне
рассказы­
ва ли
—
теперь
д аже
в
с олда тском
венч аю тся
—
невесты,
то
е сть.
436


Бу лю
бы
одна
даже
венчалась
в
галифе.
То
есть
-
хотела
ве н­
чат ься ,
но
ба тюшк а
отказался,
то гда
она
отказалась
—
от
церков­
ног о
бр ака.
Решено,
Мар ин а!
Венчаюсь—
в
синем,
а
в
ipoôy лежу—
в
шоко лад ном !
Пос ле
платьев
настал
—
желтый
с унд ук.
Уз нав,
что
она
едет,
я
с
нею
уже
почти
не
р асст авалась
—
бр а­
ла
с
у тра
к
ней
Алю
и
присутствовала
при
вс ей
ее
о стаю щей ся
жиз ни.
(И откуда- т о,
из
слуховых
глубин
слово:
règne
*.
Канада,
где
по
сей
д ень
вместо
vie
**
говорят
règne, о самой бедной не­
видной
человеческой
жиз ни,
о
жизни
дроворуба
и
плотогона
—
règne. Mon règne. Ton règne
***
.
Так,
на
французском
канадском
эта
Сонечкина
о стаю щаяся
жизнь,
в
порядке
вс ех
остальных,
бы ла
бы
règne, la fin de son règne
****
.
И
м еня
бы
не
обвиняли
—
в
гиперболе.
Великий
на род,
так
называющий
—
жизнь.)
—
Ну,
Марина,
нынче
я
укладываюсь!
Си жу
на
подоконнике.
Зеле ное
к ресло—
пустое:
Со неч ка
раскладывается
и
укладывается,
переносит,
с
места
на
место,
как
кош ка
кот ят,
какие-то
тряпочки,
бумажечки,
к оробоч ки ...
Откры­
вает
желтый
с унд ук.
П од хожу
и
я
—
наконец
посмотреть
прида­
ное .
Желтый
сундук
—
пу ст:
на
дне
же лтого
сундука
только
новые
ослепительно-рыжие
дет ски е
башмаки.
—
Сонечка?
Где
же
приданое?
Она,
держа
в
каждой
рук е
по
огромному
башмаку,
еще
огром­
нейш ему
—
от
ру ки:
—
Вот!
Са ма
купила—
у
нас
в
Студии
продавались
по
сл у­
чаю,
чьей-то
сестры
или
брата.
И
я
ку пил а,
убедив
себя,
что
это
очень
практично,
потом у
что
такие
толстые...
Но
не т,
М арин а,
не
могу:
с лишк ом
жесткие,
и
опять
с
морд а ми,
с
н аглы ми
мордами,
новыми
мордами,
сияющими
морд ами !
И
на
всю
жизнь!
До
г ро­
бов ой
доски!
Теперь
я
их
про даю .
Че рез
несколько
дней:
—
Ну,
как,
Сон е чка,
продали
ботинки?
* Царство (ф р. ).
**Жизнь (фр .).
***Мос царство .
Тв ое
царство
(фр.).
**** Царством,
окончанием
ее
ми ра
(фр. ).
437


—
Нет ,
Марина,
мне
сказали,
что
очень
п рос то:
прийти
и
вс тать
—
и
ср азу
с
руками
оторвут.
Рвагь-то
рвали,
и
очень
даже
с
руками,
но,
Марина,
это
такая
му ка:
такие
гл упые
шутки,
и
та­
кие
наглые
бабы,
и
мра ч ные
му жик и,
и
сразу
начинают
руг ат ь,
что
подметки
картонные,
или
что
не
кожа,
а
како е-т о
там
их
«сы­
р ь е»...
Я
заплакала
—
и
ушла
—
и
никогда
больше
не
бу ду
прода­
вать
на
С моле нс ком.
А
еще
день
с пуст я,
на
тот
же
мой
вопрос:
—
О,
Марина!
Как
я
счас тлив а !
Я
толь ко
что
их
под ари ла.
Хо­
зяйской
девчонке
—
вот
ра дос ть
была!
Ей
две на дцать
лет
и
ей
как
р аз.
Я
думала
Алечке
—
но
Алеч ке
еще
целых
шесть
лет
ждать
—
таких
мор д,
от
кото р ых
она
еще
бу дет
плакать!
А
хозяй­
ская
Манька
—
счастлива,
потому
что
у
нее
и
ног и
такие
—
мор­
дами.
В
один
из
ее
предотъездных
дне й
я
з астал а
у
нее
громадного
молодого
солдата,
деликатно
пр исевш ег о
с
кр аю
пикейного
одея­
ла,
разложив
по
защитным
кол ен ям
огромные
руки:
раки.
—
А
это ,
Ма рина ,
мой
ученик
—
Сен я.
Я
его
учу
ч ита ть.
—
И
хоро шо
идет?
—
От лично,
он
страшно
по нят ливый,
—
да,
Сеня?
—
Как
сказать,
Софья
Евгеньевна...
—
Уже
по
складам,
или
пока
только
буквы?
—
С ен я! (Сонечка заливаясь)
Марина
Ивановна—
потому
что
эту
гражданку
зов ут
Мари на
Ивановна,
она
знам енит ая
писа­
тельница
—
Марина
Цв етаева.
Сеня ,
запомните,
по жал уйст а!
—
Марина
Ивановна
думала,
что
я
вас
читать
учу,
аз бук е!
Я
его
читке
уч у,
выразительному
чтению...
А
мы
с
ним
д авн о-о
грамот­
ные,
п равд а,
Сеня?
—
Второй
год,
Софья
Е вген ьев на.
Никогда
не
забуду
тот
взгляд
глубочайшего
обожания,
которы м
солдат
отме ти л
это
«мы
с
ним »...
—
«Товарищ,
то ва ри щ»...
А
вот
меня
на
улице
никто
не
зовет
товарищ,
и
п очти
никогда
—
гражданка,
всегда
—
гражданоч­
ка
—
и
сраз у
всякое
так ое
в
рифму.
Гражданочка
—
смугляночка
(хотя я вовсе не смуглая,
это
ме ня
тольк о
румянец
темнит)
—
или
там:
мил яно чк а,
а
один
даже
целый
сти х
сочинил:
438


I ражданочка,
гражданочка,
Присядь
ко
мне
на
лавоч к у,
Поешь
со
мн ой
бараночку!
—
а
я
ем у : «А где бараночка?
Обещал—
так
давай!»— «А
я
это
только
так,
гражданочка,
для
складу ,
и
ника кой ,
к
сожалению,
ба­
раночки
у
м еня
нету,
потому
что
Кол чак ,
сволочь,
оголодил,
а
ежели
бы
время
другое
—
не
то лько
бараночку,
а
целое
ст адо
бы
баранов
вам
пр игнал
—
для-ради
ваших
прекрасных
гла зок.
По­
тому
что
гла зки
у
вас,
гражданочка...»
И
все
эти
глаза,
эти
глаза.
Разве
они
уж
правда
—
такие
особенные?
И
почему
я
то лько
со л­
датам
нравлюсь,
и
вообще
ш вейц арам,
и
еще
старикам,
и
никог­
да,
ни ког да
—
интеллигентам?
Я
много
раз
давала
ее
п р о тяжн о е: «Марина...
(О,
Мари-ина...
Ах,
М ари -и н а!)» Но было у нее другое Марина,
отрывистое,
ка­
ки м-то
вздрагиванием
ве рхне й
губы,
и
неизбежно
предшеству­
ющ ее
чему- ни бу дь
смешному: «М’р’н’а (вроде
французского
Marne)—
а
вы
за мети ли,
как
он,
к огда
вы
сказали...»
Мое
имя
бывшее
уже
дрожанием
смеха,
уже
входившее
в
смех,
так
ска­
зать
открывавшее
рул ад у,
с
бу кв ами
—
пузырящимися
под
гу­
бой.
Мо им
именем
она
пела,
жаловалась,
к ая лась,
томилась,
им
же
—
смеялась.
Нак ану не
отъезда
она
принесла
Але
свой
п ода рок: «Детство и
отрочество»
в
красном
переплете,
св ое,
детское,
с
си ними
глаза­
ми
Сережи
И вина
и
разбитой
коле н кой
его,
и
целой
страницей
ласкательных
имен .
—
О,
Марина!
Как
я
хотела
подарить
вам
мою
«Неточку Не­
з ва нов у», но у меня ее украли:
взяли
и
не
вернули.
Марина!
Если
когда-нибудь
увидите
—
купите
себе
ее
от
меня
на
память,
в
ней
все
мое
к
вам,
потому
что
это
повесть
о
нас
с
вами,
и
по в есть
тоже
не
окончена
—
как
на ша. ..
Потом
был
посл едн ий
вечер,
п осл едний
граммофон,
п ос лед­
нее
в тр оем,
последний
уход
—
в
последний
р ассвет .
439


Пустынная
площадь
—
перед
каки м
вокзалом?
Мнится
мне
—
перед
Богом-забытым,
не
знаю
—
Брянским?
наверное
—
деревянным.
Му жик и,
мешки.
Бабы,
мешки.
Солдаты,
мешки.
А
все
же
—
пусто.
Отвесное
солнце,
лазурь
—
синее
то го
платья.
Стоим
—
Сонечка,
тот
солдат,
я.
—
А
это,
Ма рина ,
моя
ученица!
На
нас
—
заглатывая
ногами
по
дюжине
булыжников
зараз
—
же нс кий
колосс,
девический
колосс,
с
рус ой
косой
в
ку лак,
в
си­
ней
юбке
до
колен,
от
к оторы х
до
земли
еще
добрых
полсажени,
со
щеками
красного
лаку ,
такого
красного
и
такого
лаку,
что
Со­
нечкины
кажутся
бледными.
И
Сонечка,
в
ответ
на
мой
из у мле нный
взг ля д:
—
Да,
и
нам
всего
ше стн адца ть
ле т.
И
мы
первый
год
как
из
деревни.
На
сцену
хотим.
Вот
какие
у
нас
на
Рус и
бывают
чуде­
са!
И,
приподнявшись
на
цыпочки,
с
любовью
поглаживает.
Ученица,
вопреки
всякому
правдоподобию
еще
по кр асне в,
мо гу чим
басом:
—
Софья
Е вг ень евна,
я
вам
продовольствия
принесла
на
до­
рогу.
(Вынимая могучий мешок .)
Цел ьный
месяц—
сыты
будете.
Пе рро н.
Сонечка
уже
вну тр и.
Плачет—
из
вагона
пря мо
на
п еррон .
—
Марина!
Ма ри на!
Ма ри на!
Марина!
Я,
уже
не
зна я
чем
уте ши ть:
—
Сон ечк а!
Ре ка
будет!
О рехи
бу дут!
—
Да
что
вы
меня,
Марина,
за
бездушную
белку
принимаете?
(Плача.) —
Без
ва с,
Марина,
мне
и
оре х
не
в
орех!
...А лечк у
—
поцелуйте!
...Мой
граммофон
—
поцелуйте!
...В олоде чк у
—
п оце луйт е!
<1>
Бесценная
моя
Марина!
Все
же
нс
мог ла
—
и
плакала,
идя
по
такой
свет лой
По вар­
ской
в
сегодняшнее
ут ро,
—
будет,
будет,
и
увиж у
вас
не
раз
и
бу ду
п лак ать
не
раз .
—
но
та к—
никогда,
никогда
--
440


Бесконечно
благодарю
вас
за
каждую
минуту,
что
я
была
с
вами ,
и
жалею
за
тс,
что
отдавала
друг им
—
сериозно,
очень
пр о­
шу
прошения
за
то,
что
я
раз
сказала
Володе
—
что
он
самый
до­
рогой.
Сам ая
дорогая
—
вы,
моя
Мари н а.
Если
я
не
ум ру
и
захочу
снова—
осени,
се зон а,
театра,—
это
только
вашей
любовью,
и
без
нее
умру
—
вернее
без
вас .
Потому
что
знать,
что
вы
—
е сть,
знать,
что
Смерти
—
нет.
А
Володя
своими
сильными
руками
сможет
вырвать
меня
у
Смерти?
Целу ю
ты сячу
раз
ваш и
руки,
кот орые
дол жны
бы ть
тольк о
целуемы
—
а
они
двигают
шкафы
и
поднимают
тяж ести
—
как
безмерно
люб лю
их
за
это.
Я
не
знаю,
что
ска зат ь
еще
—
у
меня
тысяча
слов
—
н адо
ух о­
дить.
Прощайте,
Мар ина,
—
помните
ме ня
—
я
знаю,
что
мне
придется
все
лето
терзать
себя
воспоминаниями
о
в ас,
—
Мари­
на,
Марина,
дорогое
имя,
—
кому
его
скажу?
В аша
в
вечном
и
бесконечном
Пут и
—
ваша
Со ня
Голлидэй
(люблю свою фамилию
—
из-за
Ирины ,
девочки
моей).
2
В ещи
уложе н ы.
«Жизнь моя,
п ро щ айте !» Сколько утр встре ­
чал а
я
на
з елен ом
кресле
—
од на
с
мыслями
о
в ас.
Люблю
все
здесь
—
потому
что
вы
здесь
были.
Ух ожу
с
бо лью
—
потому
же.
—
Марина
—
моя
мила я,
прекрасная
—
я
писать
не
ум ею,
и
я
так
гл упо
плачу.
Сер дце
мое
—
прощайте.
Ваша
Со ня.
3
(Але)
—
Целую
те бя,
маленькие
тоненькие
ручки,
которые
обни­
мали
мен я
—
целую,
—
до
с вид ания,
моя
Аля
—
ведь
увидим­
ся?
На колд уй
счастие
и
Большую
Любовь
—
мне,
маленькой
и
не
оче нь
счастливой.
Твоя
Со ня.
441


4
20 июня (7- го
старого
стиля) /9/9года.
Моя
дорогая
Марина
—
сердце
мое
—
я
живу
в
безмерной
су­
матохе—
все
свистят,
поют,
визжат,
хихикают—
я
не
мо гу
со­
б рат ься
с
мыслями
—
но
сер д цем
знаю
о
своей
лю бви
к
вам,
с
кот орой
я
хожу
мои
дни
и
ноч и.
Мне
худо
се йчас,
Мари на,
я
не
радуюсь
чудесному
воздуху,
л есу
и
жаворонкам,
—
Мар ина,
я
тогда
все
это
знаю,
чувствую,
по нима ю,
ког да
со
мной
—
вы,
Володя,
мой
Юрочка
—
даж е
граммофон
—
я
не
говорю
о
Шо пене
и
«Двенадцатой рапсо­
дии», —
ког да
со
мной
Тот ,
которого
я
не
знаю
еще
—
и
которого
нико г да
не
встречу.
Я
мо гу
жить
с
би ением
пульса
150 даже после мимолетной
встречи
глазами
(им нельзя запретить улыбнуться!)—
а
тут
я
одн а
—
меня
об о жают
д ер евен ские
девчонки
—
но
я
же
одинока,
как
телеграфные
сто лбы
на
л инии
желез н ой
д ороги.
Я
вч ера
дол­
го
шла
од на
по
направлению
к
Москве
и
думала:
как
они
тоску­
ют,
одинокие,
—
ведь
да же
т елегр ам мы
не
ходят!
—
Ма рина ,
на­
пишу
вам
пустой
случай,
но
вы
п о смеете сь
и
поймете
—
почему
я
с егод ня
в
тоске.
Вчера
сижу
у
Евгения
Багратионовича
и
веду
шутя
следую­
щий
ди алог
с
бабой:
Б аба:
—
Красавица,
кому
п апиро сы
набиваешь?
Муженьку?
Сон я:
—
Да.
Б аба:
—
Тот ,
что
в
белых
брюках?
Сон я:
—
Да.
Б аба:
—
А
что
же
ты
с
ним
не
в
од ной
избе
живешь?
Соня:
—
Да
он
мен я
п рогна л.
Говорит,
больно
подурнела,
—
а
вот
папиросы
наб иват ь
велит
—
за
тем
и
хожу
т олько,
а
он
дру ­
гую
взял.
Ве чер
то го
же
дня .
Баба
ловит
Вахтангова
и
говорит:
—
Что
ж
ты
жену
бросил,
на
кого
променял?
Вед ь
жена-то
красавица,
—
а
к ого
взял?
Не
совестно?
Живи
с
женой!
Ночь
того
же
дня .
Я
мою
лицо
в
сенях.
Входит
Вахтангов:
—
Со фья
Ев гень ев на,
что
вы
—
ребенок
или
авантюрист­
ка?
—
и
—
р асс каз
бабы.
442


Убегаю
от
Вахтангова
и
бе зум но
жалею,
что
не
с
ним.
Это
пустое
все.
Марина,
пиш ите ,
рад о сть
моя
—
п иши те.
С
завтрашнего
дня
я
въезжаю
в
отдельную
комнату
и
буд у
пи сать
дн ев ник
для
вас,
моя
дорогая.
Пишите,
умоляю,
я
не
пон и маю,
как
живу
без
ва с.
Письма
к
Г-р у
—
и
пус ть
Володя
тоже.
Что
он?
Марина,
увозят
в ещи
—
надо
отнести
письмо
—
не
забывайте
меня .
Прошу,
умоляю
—
пи шит е.
О,
как
я
плакала,
чи тая
ваше
последнее
письмо,
как
я
люблю
ва с.
Целую
ваши
бесце нн ые
руки,
в аши
длинные
строгие
глаза
и
—
есл и
б
можно
бы ло
поцеловать
—
ваш
обворожительно-лег­
кий
голос.
Я
живу
ожиданием
ваших
пиеем.
Алечку
и
Ирину
целую.
Мой
граммофон,
—
где
все
это?
Ваша
С.
5
(Последнее)
1 июля (20 июня старого стиля) 1919 года.
Заштатный
гор одок
Шишкеев.
—
Марина,—
вы
чувствуете
по
названию—
где
я?!—
За­
штатный
город
Шишкеев
—
убогие
дома,
избы,
бедно
и
гря зн о,
а
лес
где-то
так
безбожно
—
далеко,
что
я
за
две
недели
ни
ра зу
не
дошла
до
него.
—
Грустно,
а
по
вечерам
ду ша
разрывается
от
тоски,
и
мне
всегда
кажется,
что
до
утра
я
не
дож иву .
По
ночам
я
писала
дневник,
но
теперь
у
ме ня
кончилась
св е­
ча,
и
я
под о лгу
сижу
в
темн оте
и
думаю
о
вас,
моя
дорогая,
Ма­
рина.
Такая
нежданная
радость
—
ва ше
письмо.
Боже
мой,
я
пла­
кала
и
целовала
его
и
целу ю
ваши
дорогие
руки,
написавшие
его.
—
Мар ин а,
когда
я
умру,
на
м оем
кресте
напиш ит е
эти
ваши
стихи:
...И
кончалось
все
припевом:
Моя
маленькая!
—
Та кое
изумительное
стихотворение.
—
—
Мар ина,
сердце
м ое,
я
так
нес вязн о
пишу.
Сейчас
ден ь
са­
мый
синий
и
жаркий,
—
так
все
шумит,
что
я
не
м огу
ду ма ть.
—
443


Я
пишу,
безумно
торопясь,
так
как
Вахтанг
Леванович
е дет
в
Москву
—
и
мне
сроку
полчаса.
—
Марина,
умоляю
вас,
мое
сердце,
моя
Жизнь—
Марина!
—
не
уезжайте
в
Крым
пока,
до
1-го
августа.
Я
к
1-м у
пр иеду ,
я
умру,
е сли
не
увижу
вас,
—
мне
будет
нечем
жи ть,
ес ли
я
еще
не
увижу
в ас.
—
Марин а,
моя
любимая,
моя
золотая,
не
уе зжа йте
—
я
не
знаю,
что
еще
с казать .
Люблю
вас
больше
всех
и
всего
и
—
что
бы
я
ни
говорила
—
через
все
это.
—
Марина,
мил ая,
нежная ,
дорогая,
целую
в ас,
ваши
глаза,
руки,
цел ую
Алечку
и
ее
ручк и
за
пись м о,
—
презираю
отца,
сы на
и
его
бездарную
любовь
к
«некоей замужней княгине», —
огорче н а,
что
Володя
не
пишет,
по-настоящему
огорчена.
—
Сердце
мое,
Марина,
не
забывайте
меня.
Ваша
Со ня.
Днев ни к
пишу
для
ва с.
По
дороге
в
Рузаевку
я
да ла
на
од ной
из
станций
тел егр а мму
Воло де :
Це лую
вас
—
через
сот ни
Разъединяющих
верст!
Даю
телеграфисту,
а
он
не
берет
срочно
подобную
т елегр ам­
му,
—
говорит,
это
не
де ло.
Еле
умолила.
Целую
Молюсь
за
ва с.
P.S.
Против
моего
дом а
церковь,
я
хожу
к
утрене
и
плачу.
Со ня.
После
Сонечкиного
отъезда
я
малодушно
пошла
соб ир ать
ее
по
следам.
Мне
вдруг
показалось
—
я
вдруг
приказала
себе
п ове­
рить,
что—
ничего
особенного,
что
в
ее
окружении
—
все
такие.
Но,
к
св оему
удивлению,
я
вскоре
обнаружила,
что
Сонечки
в се-т аки
—
как
будто
—
нет,
сов ерш енно
так
же,
как
за
неимени­
ем
пап иро сы
машинально
суешь
себ е
в
рот
—
что
попало
дл ин­
ного:
карандаш
—
или
зубную
щет ку
—
и
не кот орое
вр емя
ус по­
каи ваеш ься,
а
потом,
по
пр ежнем у
недомоганию,
замечаешь,
что
—
не
то
взя л.
444


Студ ий цы
меня
при ним али ,
по
с леду
Сонечкиной
любви,
от­
лично.
сердечно,
одн а
студийка
даже
пр ед ло жила
мне .
ко!да
Ирина
вернется
из
деревни,
взять
ее
с
с обой
—
в
какую-то
дру­
гую
д ер евню ...
мы
несколько
раз
с
ней
встретились—
но
—
она
бы ла
русая
и
голуб оглаз ая
—
и
вс коре
обнаружилось,
что
Сонеч­
ка
совсем
ни
при
чем.
Это
была—
моя
зна ком ая.
Моя
чужая
но­
вая
знако мая .
Как
в
книге
—
«продолжение следует», здесь продолжения
—
не
следовало.
Продолжение
следовало
—
с
Володей,
н аше
продолжение,
продолжение
пр е жних
нас,
до-Сонечкиных,
не
разъединенных
и
не
сб лиж енных
ею.
Каз алось
бы
—
естественно:
по сле
исчезно­
вения
между
нами
ее
кр охот но го
физического
присутствия,
нам
это
крохотное
физическое
отсутствие,
чуть
подавшись
друг
д ру­
гу,
восполнить,
восполнить
—
собою,
то
ест ь
просто
се сть
ря­
дом,
оказаться
рядом.
Но
нет
—
как
по
уговору
—
без
уго во ру
—
мы
с
ее
и счез но вением
между
нами
—
отсели,
он
—
в
св ой
дале­
кий
угол,
я
—
на
св ой
да леки й
край,
на
це лую
добрую
п ол утор­
ную
Сонечкину
длину
друг
от
друга.
Исчезнувшая
м ежду
нами
ма лень кая
черная
головка
наших
голов
не
сблизила.
Как
если
бы
то,
с
Сонечкой,
нам
тольк о
снилось
и
возможно
б ыло
только
с
ней:
тольк о
во
сне.
Но
тут
до лжно
прозвучать
имя :
Мартин
И ден.
—
Это
—
больше,
чем
можно
сказать:
и
вещь,
и
герой,
и
ав­
тор.
Больше,
чем
мне
можно
сказать...
Ко гда -н иб удь,
ког да
рас­
станемся...—
Марина
Ивановна,
прочтите
Мартина
Идена,
и
когда
до й дете
до
мест а,
где
белокурый
вса дн ик
на
бе лом
коне
—
вс пом ните
и
пойм ит е
—
меня.
Де вятнадц ать
лет
спустя,
де вятна дц ать
с
половиной
лет
спус­
тя,
в
ноябре
1937 года,
иду
в
дождь,
в
Париже,
по
незнакомой
улочке,
с
рус с ким
спутником
Колей
—
чут ь
постарше
тогдашнего
Володи.
—
Марина
Ивановна!
А
вот
книжки
старые
—
под
дождем
—
может
быть
хотите
посмотреть?
Приоткрываю
брезент:
на
меня
глазами
глядит
Мартин
И ден.
Теперь
—
пояснение.
Дико
было
бы
подумать
обо
м не,
жив у­
щей
только
мечтой
и
памятью,
что
я
то
Во ло дино
завещание
—
забыла.
445


Но
—
так
просто
войги
в
ла вку
и
спросить
Ма ртин а
Идена?
Как
Володя
ко гда- то
пришел
в
мою
жиз нь
—
са м,
как
все
большое
в
м оей
жизни
приходило
само—
или
вовсе
не
приходи­
ло,
так
и
Мартин
Иден
должен
был
прийти
сам.
Так
и
пришел
—
ныне,
под
дождем,
по
случайному
слову
спутника.
Так
и
предстал.
Мне
оставалось
—
толь ко
протянуть
руку:
ему ,
утопающему
под
дождем
и
погибающему
от
равнодушия
п рохож их.
(Вспом­
ним
конец
Ма рт ина
Идена
и
самого
Джека
Лондона!)
В
благополучной
лавк е—
нового
неразрезанного
Мартина
Идена,
любого
Мартина
Идена,
очередной
экземпляр
М ар тина
Иде на
—
б ыло
бы
предательством
самого
Володи ,
тройным
пре­
дательством:
Дж ека
Лондона,
Март ина
Иде на
и
В ол оди.
Торже­
ством
той
la Chose Etablie*, биясь об которую они все трое жизнь
отд али .
А
так
—
под
дождем
—
из-под
брез ента
—
в
последнюю
ми­
ну ту
п еред
закрытием
—
из
рук
равнодушной
торговки
—
так
это
просто
б ыло
спасением:
Мартина
Идена
и
памяти
самого
Во­
лод и.
З десь
Март ин
Иден
во
мне
нуждался,
здесь
я
ему
протяги­
в ала
руку
пом ощ и,
здесь
я
его,
де йстви тель н о,
рукой
—
выручи­
ла.
И
вот,
в
кон це
это й
бессмертной
книги
—
о,
я
т ого
б ело кур ого
всадника
то же
не
иск ал а,
и
даж е
не
ждала,
зная,
что
предста­
не т—
в
сво й
сро к
на
своей
с трок е!
—
в
кон це
этого
гимна
оди­
нокому
труду
и
росту,
э того
гим на
одиночеству
в
уже
двенадца­
тый
его
час
в
ми ре ...
—
видение
белого,
но
не
всадника:
гребца,
п ло вца,
тихоок е­
анского
белолицего
дикаря
с той ком
на
щепке,
в
кот ором
я
то го
белокурого
всадника
(никогда не бывшего,
бывшего
только
в
моей
пам ят и)
—
узнала.
Девятнадцать
лет
спуст я
Мартин
Иден
мне
Володю
—
под­
тв ерд ил.
Одн аж ды
я
чита ла
ему
из
своей
записной
книжки
—
3<авад>-
ского,
Павлика,
Сонечку,
себя,
разговоры
в
оче ре дях,
мы сли,
про­
чее
—
и
он,
с
некоторой
шутливой
гореч ью:
—
М.
И.,
а
мне
в се-так и
о бидно —
почему
обо
мне
ничего
н ет?
о
—
нас?
о
—
нашем?
•Установленного порядка (фр.).
446


.. .Вы
понимаете,
я
в
мире
внешнем.
в
жизни,
вас
ни
к
чем у
не
ревную,
но
в
ми ре
мы сли
и
—
как
бы
еще
сказать?
Я
сам
никогда
ничего
не
записываю
—
у
меня
и
почерк
детский
—
я
знаю,
что
все
—
вечно,
во
мне
—
вечно,
что
все
останется
и
в
нужный
час
—
в ста нет,
в се,
каждое
на ше
с
вами
слово,
у
меня
даже
чув­
ство,
что
я,
записывая,
чт о- то—
оскорбил
бы,
умалил
бы.. .
Но
вы
—
другое,
вы
—
писательница...
—
А
вы
это
когда-нибудь,
хоть
раз
за
всю
н ашу
дружбу,
зам е­
тили,
В олодя?
Он,
усмехнувшись:
—
Другие
—
гов ори ли...
—
Стойте,
Володя!
А
у
меня
есть
про
в ас—
две
строки,
ко­
нец
стихов,
никог да
не
написанных:
Ес ли
бы
царем
вас
Бог
поставил,
Дал и
б
вам
прозвание
—
Тишайший.
Г лаза ми
вижу,
как
сп уск ает
сти х
се бе
в
грудь
и
там
его
слуша­
ет.
И,
с
началом
усмешки:
—
М.
И.
Это
я
тол ько
с
ва ми
—
такой
—
тихий.
Я
еще
нигде
не
сказала
об
его
у лыбке:
р едко й,
короткой,
см у­
щенной,
с ебя
—
стыдящейся,
из-под
неиз м енно -опу щ енных
гла з
—
тех
—
снисходительных
и
даже
снисходящих,
которыми
он
с мотре л,
ве рн ее,
не-смотрел
на
меня,
ко гда
я
заводила
о
3<авад> -
ском.
Улыбка
с
п очти
насильственным
све дени ем
расходящихся
губ,
приведением
их
на
пр еж нее
мес то
—
несмеха.
Странно,
но
верно,
и
прошу
проверить:
такая
улыбка
бывает
у
двухгодова­
лых,
еще
мало
говорящих
детей,
с
неизменным
отв одом ,
а
иногда
и
зажатием
—
глаз.
Да,
у
Володи
б ыла
детская
улыбка,
если
от­
казаться
от
всех
об щих
мес т,
кото р ые
с
д етс ким
связаны.
И
еще
—
так ая
улыбка
(скрытого торжества и явного смуще­
н ия)
бывает
на
лица х
очен ь
молодых
отц ов
—
над
первенцем:
не­
пременно
—
сыном.
Если
в
с
трудом
сводимых
г убах
б ыло
с му­
щение,
то
в
глазах
б ыло
—
превосходство.
Володя,
В олодя ,
когда
я
где-нибудь,
на
чьем-нибудь
л ице
—
двухгодовалого
ребенка
ли
в
сквере,
сорокалетнего
ли
английско­
го
к апит ана
в
фильме
—
в ижу
начало
этой
улыбки
—
ни
сквера,
ни
филь ма,
ни
реб енк а,
ни
капитана
—
то
кончается
эта
улыбка
вашей.
И
все
—
как
тогда.
447


Мы
с
ним
н и когда
нс
г ов орили
про
Сонечку.
Я
знала,
что
он
ее
по-другому
любит,
чем
я,
и
она
его
по-другому,
чем
меня,
что
мы
с
ним
на
ней
нс
споемся,
что
для
нег о
она
—
м ень ше,
чем
ест ь,
потому
что
была
с
ним
—
меньше,
чем
есть ,
пот ому
что
всем,
что
есть
—
была
со
мною,
а
сразу
с
двумя
порознь
нельзя
быть
всем,
можно
только
с
двумя
вместе,
то
есть
втроем,
как
оно
в
нашем
втроем
и
было,
а
оно
—
к онч илос ь.
Я
даже
не
знаю,
пи сал
ли
он
ей.
Наша
бесе да
о
ней
непременно
бы ла
бы
с п ором,
я
чувствова­
ла,
что
у
него
к
ней
—
нет
ключа,
—
и
чт обы
все
сказать:
он
для
нее
был
слишком
молод,
слишком
м олод
для
ее
ребячества,
под
которым
он
в
свои
двадцать
лет
не
мог
прочувствовать
всей
беды
и
суд ьбы .
Для
него
любить
было
—
молиться,
как
молиться
—
такому
ма лен ьк ому,
кот орого,
и
встав
на
колени,
неиз б ежно
ока­
жешься
—
и
выше,
и
старше?
Смолк
и
наш
граммофон,
оказавшийся
только
Сонечкиным
голосом,
тем
вто рым
од но вр еменны м
голо сом ,
на
о тсу тств ие
ко­
тор ого
у
себя
в
груди
она
так
часто
и
горя чо
жаловалась.
Сонечка,
с
граммофоном,
с
зел ен ым
креслом,
с
рыжими
не­
проданными
башмаками,
с
ее
Юрой ,
с
ее
Во лод ей,
и
даже
с
ее
мною,
со
всем
своим
и
всей
собой,
вся
п ересел ялась
в
мою
грудь,
и
я
—
с
нею
в
груд и
—
вся
переселилась
в
буд уще е,
в
д ень
на­
шей
встречи
с
не й,
в
который
я
твердо
вер ил а.
Все
эти
дни
без
нее
—
я
точно
простояла,
точно
застясь
рукой
от
солнца,
как
б аба
в
пол е
—
не
и дет
ли?
Или
проспала,
как
де­
вочка,
кот орой
обещали
новую
куклу—
и
вот
она
все
спит,
спит,
спит,
и
в стает
—
спит,
и
ложится
—
спит,
—
ли шь
бы
толь ко
в ре­
мя
про шл о!
И ли—
как
арестант,
ежедневно
зачеркивающий
на
стене
еще
одн у
палочку.
Как
навстречу
иду т
—
так
я
жила
ей
на­
встречу,
шла
ей
навстречу
—
каждым
ша гом
но ги
и
каждым
ми­
гом
дня
и
помыслом
лба
—
совсем
как
она,
тогда ,
по
шпал ам,
по
н аправл ению
к
Москве,
то
есть
—
ко
мне.
О,
я
совсем
по
ней
не
ску ча ла
—
для
эт ого
я
слишком
ей
ра­
довалась!
Вот
ее
отзвуки
—
в
м оей
записной
книжке
тех
дней:
«Сейчас передо мной Алины колени и длинные ноги .
Она
ле­
жит
на
крыше,
с пус тив
ноги
на
подоконник: “—
Ма рин а!
Вот
об­
лако
плы вет ,
—
может
быть,
это
душа
вашей
ма тери ?
—
Марина,
может
быть,
сейчас
к
нашему
дому
подходит
Русалочка,
—
та,
ко­
торой
бы ло
триста
л ет? (И крестится,
заслышав
с
улицы
музы-
448


ку.) —
Мар ина!
Марина!
Марина!
Как
дым
летит.
Бо же
мой !
Ведь
этол
дым
ле
гит
всюду,
всюду!
Марина,
может
быть,
это
дым
от
по­
езд а,
в
котором
едет
Сон ечк а?
—
Ма ри на,
мож ет
быть,
это
дым
от
костра
Иоанны?
А
сколько
душ
в
этой
вы шине,
правда?”»
«...0
женщинах
не
скажу,
потому
что
в сех
вспоминаю
с
благо­
дарностью,
но
люблю
толь ко
Сонечку
Гол л идэ й».
.
«Когда я думаю о приезде Сонечки Голлидэй,
я
не
верю:
та ко­
го
счастья
не
бывает.
Думаю
о
ней
—
опускаю’главное
—
и
как
о
новом
коль це ,
как
о
розовом
пла тье,
—
пусть
это
смешно
звучит:
с
вожделением.
Потому
что
это
не
Сонечка
приедет
—
а
вся
Л юбов ь».
«Мечтаю о Сонечке Голлидэй,
как
о
кус ке
сахара:
верная
—
сладость».
(Пусть вся моя повесть
—
как
кусок
сахар а,
мне
по
крайней
мере
сладко
бы ло
ее
писать!)
—
Марина
Ивановна!
Сегодня
наш
по след ний
ве чер.
Я
завтра
уезжаю
на
юг.
—
Последний...
зав т ра...
Но
почему
же
вы,
как
вы
м огли
мне
раньше...
—
Марина
Ивановна!
—
голос
настолько
серь езн ы й,
что
даже
—
остерегающий.
—
Не
за ста вляй те
мен я
говорить
того,
что
не
нужно:
мне
—
говорить,
вам
—
слы ша ть.
Но
будьте
увере­
ны,
что
у
меня
на
то
были
—
серьезные
причины.
—
Скрыть
от
ме ня
—
конец?
Ходить
как
ни
в
чем
не
бывало,
а
самому
—
зн ать?
одному
знать?
—
Нну ,
ес ли
вы
уж
решительно
хотите...
—
Ни
решительно,
ни
нерешительно,
а
просто
—
ничего
не
хочу.
Бог
с
ва ми
совсем!
Мне
просто—
все
это—
приснилось,
ну
—
лиш ний
раз
—
все
приснилось!
—
М.
И.!
Вы
в се-т аки
—
чел овек ,
и
я
—
человек,
а
человеком
быть—
это
чувствовать
б оль.
За чем
же
мне,
ко тором у
вы
да ли
15—3257
449


столько
радости,
только
радость,
было
причинять
вам
эту
боль
—
до
сроку?
Достаточно
было
—
мо ей.
—
В олодя,
вы
твердо
решили?
—
Уже
чемодан
уложен.
—
Вы
о дин
едете?
—
Нет,
нас
несколько.
Нес кол ько
—
студийцев.
Потом
я
от
них
отделюсь.
—
Я
вас
прав иль но
понима ю ?
-Да.
—
А
—
родители?
—
Они
думают
—
и гра ть.
Все
думают
—
играть.
Только
—
вы.
М.
И.,
мне
здес ь
больше
делать
н ече го.
Здесь—
не
жизнь.
Мне
з десь
—
не
жизнь.
Я
не
могу
играть
жизнь,
когда
другие
—
живут.
И гра ть,
когда
другие
—
умирают.
Я
не
актер.
—
Я
это
—
всегда
знала.
—
А
теп ерь
забудем
и
будем
проводить
вечер
как
всегда.
И
вечер
прошел
—
как
в се гда.
И
прошел
—
как
вс ег да,
всякий.
В
ка кую- то
его
минуту,
я
—
как
зав еса
с
гл аз!
—
А
Анг е л-то
был и
—
вы,
Володечка!
—
Чт о? (И,
поняв,
смущенно:)—
Ах,
вы
об
этом...
(И уже
—
твердо.)—
Нет ,
М.
И.,
я—
не
ангел:
моя
самая
большая
мечта
когда-нибудь
стать
че лов е ком.
Пот ом
тем
самым,
не
своим:
Сонечкиным,
со нны м,
спя щ им,
самому
себе,
не
мне
—
гол ос ом:
—
Я,
может
быть,
был
слишком
честным...
И,
еще
спустя:
—
Карл
В ел икий
—
а
може т
быть
и
не
Ка рл
Вел и кий
—
с ка­
зал:
«С Богом надо говорить по- ла ты ни,
с
врагом
—
по-немецки,
с
женщ ино й
—
по -фр анцу з ск и...» (Молчание.)
И
вот
—
мне
иногда
ка же тся
—
что
я
с
женщинами
говорю
по-латыни...
(Если я его тогда не обняла ...
но
он
не
этого
хо тел
от
мен я
—
и
не
э того
от
себя
со
м н ою...)
Перед
самым
его
уходом,
но
еще
в
ко мн ате
—
уже
почти
свет­
лой:
450


—
М.
И.,
вам
всегда
нр авил ся
мой
перстень.
Возьмите
его !
Я
с
первой
мин уты
хотел
вам
его
подарить,
и
с
тех
пор
—
чуть
ли
нс
каждую
наш у
встречу,
но
вс е—
чег о- то—
жд ал.
Теперь
оно
настало.
Это
не
под арок ,
М.
И.,
это
—
дань .
—
Вол од я!
Это,
кажется,
первое
кольцо,
кот орое
мне
да рят,
всегда
—
я,
и
(сняла и держу)
есл и
я
до
сих
пор
вам
не
под ари­
ла
—
э того,
то
тольк о
потому,
что
уже
дарила
и
Ю.
3.,
и
Пав лику ,
а
скольким
—
до
н их!
Я
не
хоте ла ,
я
не
могла,
чтобы
вы
этим
—
как-то
—
ст али
в
ряд.
—
А
как
я
им
завидовал!
Т еперь
мо гу
сказать.
И
Павлику,
и
3<авад> ск о му —
что
с
ваше й
руки—
и
так ие
прочные!
Прямо
(смеясь
—
сгорал
от
зависти!
Нет,
М.
И.,
вы
мне
его
непременно
дадит е,
и
я
э тим
—
не
ста ну
в
ряд,
в
Студии
—
стал
бы
в
ряд,
но
там,
куда
я
еду...
А
е сли
бы
д аже—в
том
ряду
стоять
не
обидно.
Любуясь:
—
И
щит ок
—
пустой.
Для
имени.
Я
так
пр ивык
его
видеть
на
вашей
руке,
что
теперь
моя
собственная
мне
будет
казаться
ва­
шей.
(Держа на отлете. ) —
А
у
3<авад> с ког о
—
мень ш е.
У
3<а -
вад>ского
—
с
китаянки,
а
у
меня
—
с
китайца,
с
китайского
мудреца.
—
Самого
простого
кул и,
Володе чка.
—
А
если
он
еще
вдобавок
и
ку ли...
в есь
социальный
вопрос
разрешен!
Шутим,
шути м,
а
то ска
все
ра ст ет,
растет...
—
Володя ,
знаете,
для
че го
сущ ест ву ют
поэт ы?
Для
того,
что­
бы
не
стыдно
бы ло
говорить
—
сам ые
бо ль шие
вещи:
И
сох ран ят
всегда
мои
дороги
—
Твою
пе чат ь.
Стоим
под
м оими
тополями,
когда-то
е ле-з елены ми,
сейч ас
—
серебряными,
и
до
тог о
серебряными,
что
ни
веток,
ни
ствола
не
видно.
—
Не т,
нет,
М.
И.,
вы
не
думайте,
это
еще
не
последний
раз,
я
еще
завтра,
то
ест ь
—
уже
сегодня,
я
еще
раз
сегодня
приду
—
за
карточками
детей
—
и
совсем
проститься.
Когда
он
«на следующий день»
пр иш ел,
и
я,
впервые
после
той
нашей,
уже
век
назад,
первой
и
единственной
дневной
про­
451


гулки,
увидела
его
при
свете
и
даже—
на
солнце,
я
просто
об­
мерла:
—
Володя!
Да
что
же
это
такое?
Да
вы
же
совсем
не
черный!
Вы
же
—
русый!
—
И
даже
светло-русый,
М.
И.
—
Го сп оди,
а
я- то
целые
п олт ора
год а
прод р уж ила
с
черным!
—
Вы,
может
быть,
еще
скажете,
что
у
меня
глаза
—
чер­
ные?
—
он,
с
немножким
гр у сти.
—
Нет,
сине-серые,
это
я
всегда
зн ала,
и
с
серыми
—
дружи­
ла...
Но
эти
волосы
—
сон
какой-то!
—
М.
И.,
боюсь,
—
в
голосе
под
слоем
шутки
я вная
го­
речь,—
что
вы
и
все
остальное
мое
видели
по -сво ему !
Всего
меня,
а
не
то лько
(презрительный жест к волосам)
—
эт о!
—
А
ес ли
—
разве
плохо
вид ела ?
—
Нет,
М.
И.,
хорошо,
да же
слишком
хоро шо,
потому
и
бо­
юсь
с
вами
—
дневного
света.
Вот
я
уже
оказался
—
русым,
а
завтра
бы
оказался
—
скучным.
Может
быть
—
хорошо,
что
я
еду?
—
Во лодя !
Не
выводите
меня
из
себя,
из
моего
последнего
с
вам и
терпения,
из
нашего
п ос ледн его
с
вами
терпения!
Потому
что
сами
не
обрадуетесь
—
и
еще,
может
быть,
не
уе де те!
У
ме ня
полон
рот,
понимаете,
пол он
рот
—
и
я
сей час
всем
эт им
—
за­
до хну сь!
—
Не
надо,
Марина
Ивановна.
Сидим
теперь
в
той
чердачной
комнате,
откуд а
Аля
лезла
мне
навстречу
на
крышу.
—
Алечка!
У
м еня
к
тебе
просьба:
почитай
мне
мамины
сти­
хи!
—
Сейчас,
Володе чка!
Приб ег ает
с
малиновой
книжкой,
которая
у
нее
в
кухне
под
подушкой.
Сер ый
о слик
твой
с т упает
п рямо,
Не
ст раш ны
ему
ни
бездна,
ни
река...
Мила я
Р ожд ествен ск ая
Дама,
Ув ези
ме ня
с
соб ою
в
облака!
Я
для
ослика
до стану
х леба ...
Голосок
журчит...
452


—
М.
И..
я
вам
подарок
при н ес!
Мою
любимую
кн игу
—
про
Жанну
д’Ар к
—
вы
не
знаете?
Марк а
Тв ена
—
замечательную.
Раскрываю:
надпись.
Не
читая
—
закрываю.
—
М.
И.,
я
всегда
хвастался—
что
у
меня
свой
ор ужей ный
ск лад
—
свой
музей
—
и
своя
библиотека
—
и
никому
не
показы­
ва л,
п отому
что
у
ме ня
б ыли
ровным
счетом:
г иш панск ая
пиш -
толь,
перстень
и
две
книги:
Ма ртин
Иден
—
и
э та.
Т еперь
у
вас
—
весь
мой
арсенал
—
весь
мой
музей
—
и
вся
моя
библио­
тека.
Я
—
чист.
—
Ма ри на! (Алин голос .)
А
мне
можно
подарить
В олоде
мой
«Волшебный фонарь»? Чтобы . он
читал
в
вагоне,
ес ли
уж
очень
будут
ругаться
с олдат ы.
Ч тобы
он
им
читал,
потому
что
они
то г­
да
от
удивления
у с мир ятся,
а
пот ом
зас нут .
Потому
что
деревен­
ские,
от
с тих ов,
всегда
засыпают.
Я,
когда
Наде
читала
стихи,
она
всегда
спала.
В олодя,
целуя
ручку
и
в
ней
книж ку :
—
Я
не
с
солдатами
еду ,
Алечка,
а
с
су м асшедши м и,
гово­
рят
—
тих и ми,
но
сейчас
тихих
нет,
сей час
—
все
бу йные .
Ну,
они
уж
от
Мар ининых
сти хов
—
не
за сн ут!
—
Володя,
а
мы
с
Мариной
вам
письма
написали
на
д орогу,
как
когда-то
писали
папе,
чтобы
чи тал
в
ва гон е.
Это
—
наши
прощальные
голоса.
—
Когда
ваш
поезд?
—
Скоро.
Мне
уже
идти
нужно.
—
А
проводить?..
—
Нет,
М.
И.,
я
хочу
с
вами
проститься
—
здесь.
—
Теперь
посидим
перед
дорогой.
Садимся
в
ря д,
на
узкий
диван
красного
де рев а.
Аля
вслух
моли тс я:
—
Дай,
Господи,
Вол оде
счастливо
дое хат ь
и
н ай ти.на
Юге
то,
что
ищет.
И
потом
вернуться
в
Москву
—
на
бело м
коне.
И
чтобы
мы
еще
был и
жив ы,
и
чтобы
наш
дом
еще
стоял.
Аминь .
Крестимся,
вст аем ,
сходим
по
узк ой
мезонинной
ле с тнице
в
вечную
тьму
ко рид ора.
На
мое
извечное
движение
—
идт и
с
ним
дальше:
453


—
Не
провожайте
дальше.
Трудно
будеч
идти.
Последняя
м ин ута.
Ска жу
или
нет ?
Ска жет
или
—
Просто,
как
если
бы
всю
жи знь
то лько
это
и
делал ,
об ни мает
мен я
за
гол ову ,
приж имает
к
груди,
целует
в
голову,
целует
в
лоб,
целует
в
губы.
Потом
трижды
крещу,
творю
над
его
лбом,
плечами,
груд ью
тот
основной
f крест его лица.
Отступил:
уже
за
порогом.
И
через
порог,
уже
без
руки:
—
Прощайте,
Мар ина
(и гору глотнув)
—
Ивановна.
Милы й
Володя!
Желаю,
чтобы
в
вагоне
не
было
душно,
чтоб ы
вас
там
корми­
ли,
хорошо
обращ ал ис ь,
никто
к
вам
не
приставал
бы,
д али
бы
вам
открытое
окно.
Хочу,
чтоб ы
вся
дорога
была
так
хороша
и
восторженна,
как
раньше.
Вы
уе зж аете,
наш
последний
настоя­
щий
друг.
Володя!
Я
сей час
подняла
голову
и
была
готова
заплакать.
Я
очень
грущу.
Вы
последний
по -н ас то ящему
любили
нас,
были
так
нежны
с
нами,
так
хорошо
слушали
стихи.
У
вас
есть
Мари­
нина
де тск ая
книга.
Вы
ее
будете
читать
и
вспоминать,
как
чита­
ла
вам
—
я.
Скоро
опять
кто-нибудь
по едет
в
Киев
и
мы
опять
вам
на пи шем
п ис ьма.
Володя,
Мне
к ажет ся
непр авд о й,
что
скоро
вас
не
будет.
О,
Гос под и!
Эти
вагоны
не
п одож гут,
потому
что
все
пассажиры
невинные.
Постарай тесь
бы ть
н ез амет ным
и
придумайте
себе
хо­
рошую
болезнь.
Мож ет
случиться
ужасно...
Эти
напутственные
Алины
у жасы
—
не
уцелели,
потому
что
тут
же
послышался
Володин
прощальный
стук,
и
письма
ее
себе
в
тетрадку
я
допереписать
не
у спел а.
Думаю,
что
следовало
опи­
сан ие
водворения
Володи
на
Киевском
вокзале
из
сумасшедшего
вагона
—
в
ф ургон,
как
самого
опасного
из
сумасшедших.
На
книг е
о
Жа нне
д’Арк
б ыло
надписано:
«Мы с вами любим
—
одно».
Потом
было
пис ьм о,
о д но-ед ин ственно е,
в
несколько
с трок.
Письмо
кончалось:
454


—
Твердо
надеюсь,
что
мы
с
вами
еще
вст р етим ся.
Эт ой
ве­
рой
бу ду
жить.
По том
началось
—
молчание.
Стук
в
дверь.
Открываю
—
Сонечка.
Радость?
Нет .
Уд ар
—
та кой
си лы,
что
еле
устаиваю
на
ногах.
А
в
уша х—
родной
п оток: «Марина ...»—
и
что-то
еще,
и
е ще,
и
е ще,
и
опять: «Мар-рина...» —
и
тол ько
постепенно
вс та­
ют
из
потока
сло ва : «Только час,
толь ко
ча с,
только
ча с.
У
меня
только
час ...
У
ме ня
с
вами
только
ча с.
Я
т олько
что
приехала
и
сейчас
опять
уезжаю...
У
нас
с
в ами
тол ько
час!
Я
тол ько
для
вас
приехала.
Толь ко
час!»
На
лестнице
сталкиваемся
с
квартирантами,
спускающимися.
Сонечка:
—
Я
—
Софья
Евгеньевна
Голлидэй,
мне
вам
н ужно
сказать
два
слова.
Отец
и
сын
пок орно
сворачивают
об ратн о
вверх.
Стоим
все
на
л естн и чной
площадке.
—
Гадкие
л юди!
Как
вы
можете
так
эксплуатировать
женщи­
ну,
одну,
без
муж а,
с
двумя
ма леньк и ми
детьми?!
—
Да
мы...
да
мы...
—
Вы
вламываетесь
в
кухню,
когда
она
сп ит,
чтобы
мыться
(фыркая,
как
три
ко шки) ...
под
ст ру ей!
Точно
вы
от
этого
чище!
Вы
прод аете
ее
часы
и
не
даете
ей
денег!
Вы
в
ее
ко м­
нате,
где
ее
книги
и
тетради,
развешиваете
свое
пог ано е
гряз­
ное
белье!
—
Но
—
позвольте...
Софья
Евгеньевна?
—
молодой,
обидчи­
во.
—
Мы
тольк о
мокрое
чистое
развешиваем!
—
Ну,
чистое
—
все
равно
поганое.
Пот ому
что
ест ь
чердак,
с
балками,
но
вам
лен ь
туд а
лезть.
—
Но
там
пол
проваливается,
балки
на
голову
падают...
—
И
чудесно,
если
п ро вал ив ает ся...
и
чудесно,
если
падают...
—
И,
в
конце
кон цо в,
М.
И.
нам
эту
комйагу
—
сдала.
—
Но
вы
ей
ни
ра зу
не
заплатили.
—
Это
потому,
что
у
нас
сейчас
нет
денег:
мы
не
отка зыв аем ­
ся...
—
Словом,
это
—
бездарно,
все
ва ше
поведение
с
Мариной,
без-дарно.
И
даже
преступно.
Вы,
когда
ве сь
двор
был
полон
со л­
датами
—
нс
разбудили
ее
среди
ночи?
Нс
просунули
ей
в
щель
455


какие-то
идиотские
м емуа ры
и
по ртреты —
и
целую
мальтий­
с кую
шпагу?
—
Но
М.
И.
сама
гов орил а,
что
если
в
случае...
—
Я
знаю,
что
—
сама.
А
вы
—
пользуетесь.
А
если
бы
се
—
расстреляли?
(Отец молчит и тяжело сопит,
внутренне
со
всем
согласный.)
—
Словом,
помните:
я
сейчас
уез жаю .
Но
я
вер ну сь.
И
если
я
узнаю,
что
вы
—
вы
меня
поняли?
я
нав еду
на
вас
бе ду
—
бо­
лезнь
—
и
т иф,
и
чесотку,
и
что
угодно
—
я
вас
прос то
прокля­
ну.
(Нужно сказать,
что
по сле
э того
поляки
присмирели,
а
впр о­
че м,
с
пе рвы ми
холодами
—
съехали.
Прибавлю,
что
они
были
непл ох ие
люди,
а
я
—
бол ьш ая
дура.)
Сид им
наверху,
на
д иване
Володиного
прощания.
Комната
вся
в
кос ых
лучах
—
сл ез.
—
Марина,
я
очень
стр анно
себя
чувствую—
точно
я
уже
умерла
и
посещаю
места...
—
Марин а,
а
граммофон
—
еще
игра­
ет?
—
С
тех
пор
не
заводила,
С оне чка.
—
И
Володечки
н ет.
Не
то,
что
нет
—
его
ведь
часто
не
было—
а
вот
то,
что
не
во йд ет...
Только
неделя,
как
уех ал?
Жа ль ...
...Если
бы
я
знала,
что
все
так
будет
у жасн о,
я
бы,
может
быть,
не
пришла
к
вам
в
первый
ра з?
Это
сюд а
кот
к
вам
лазил,
в
дыру
в
окне?
Каждую
н очь
—
в
к от ором
часу ?
Марина,
может
быть,
это
моя
смерть
была
—
он
ведь
валерьянкой
пах?
—
когда
уми ра ют,
ведь
тоже
пахнет
эфи­
ром ...
Потому
что
за
чем
ему
б ыло
лазить,
раз
нечего
б ыло
есть ?
Он
за
мн ой
прих од ил,
Марина,
за
нашей
смертью,
за
кон цом
это ­
го
всего...
Такой
св ет ло-св етл о-сер ый,
почти
со всем
невидный
—
как
рас с вет?
И
весь
в
слюнях?
О,
какая
гадость,
Мари на,
какая
гадость!
Ну,
конечно,
это
был
не-кот,
Марина—
уже
по
вашей
покорности...
А
я
в
эти
ча сы
не
спа ла
и
пл ак ала,
ужасно
плакала,
Марина,
по
вас,
по
мне...
.. .Мар ина,
если
вы
когда-нибудь
у зн аете,
что
у
ме ня
ест ь
под­
руг и,
подруга,
—
не
верьте:
все
тот
же
мой
вечный
ст рах
одино­
чества,
моя
страшная
слабость,
ко торую
вы
н ико гда
не
хоте ли
во
мне
признать.
456


И
—
мужчина
—
нс
в ерьт е.
Потому
что
это
всегда
гуман
—
или
жалость
—
вообще
самозабвение.
Вас
же
я
любила
в
здравом
уме
и
твердой
памяти
и
в се-т аки
любила
—
безумно.
Эт о,
Марина,
мое
завещание.
...Завещаю
вам
Юру,
он
не
та кой
ничтожный,
какой
даже
нам
кажется,
не
такой
бездушный...
Я
не
зн аю,
в
городе
ли
он
сейчас,
у
ме ня
был
т олько
ча с,
и
эт от
час
—
ваш
—
и
я
не
смею
просить
вас...
Ма рина !
Я
не
смею
вас
просить,
но
я
буду
вас
умолять:
не
оставьте
Юру!
Вы
иногда
о
нем
с
добротой—
хоть
думайте...
А
е сли
зимой
встретите
(я,
конечно,
осенью
в ер ну сь ), скажите
ему,
но
тол ько
не
пря мо
—
он
этого
не
л юбит
—
ну,
вы
—
суме е­
те!
—
что
есл и
я
даже
выйду
замуж,
он
из
ангелов
вс е-таки
мой
любимый...
А
Володю
бы
я
всю
жиз нь
так
любила,
всю
жиз нь
любила,
но
он
не
мог
ме ня
любить
—
только
цело ват ь
—
да
и
то
(чуть рас­
смеявшись)
как-то
н ехо тя,
с
надсадом.
Оттого
и
целовал
так
кре пко .
У
вас
чувство
—
он
когда-нибудь
вернется?
...И
Алечки
моей
нет...
Передайте
ей,
когда
вер нет ся
из
своего
Крылатского
(какое название чудесное!), что я бы такую дочку
хотела,
таку ю
дочку
—
хотя
я
знаю,
что
у
ме ня
их
н ик огда
не
бу­
дет.
П очем у,
Марина,
мне
все
ваше
пришлось
полюбить,
все
до
последней
паутины
в
доме,
до
последней
трещины
на
доме?
Чт о­
бы
все
—
потерять?
...Ко торы й
час?
Ах,
это
у
вас
—
в
«Приключении»
—
она
все
спр аш ивает :
к оторы й
час?
И
п отом
опять:
кот орый
час?
И
никог­
да
не
слышит
ответа,
потому
что
это
не
«который час», а:
ког­
да
—
смер ть ?
Марина,
нельзя
все
вернуть
назад,
взять
и
повер­
ну ть
—
руками
—
как
реку?
Пуст ить
—
обратно?
Чтобы
опять
был а
зим а
—
и
та
сцена
—
и
вы
читаете
«Метель».
Чтобы
был
не
последний
раз ,
а
—
пе рвый
ра з?
О,
е сли
бы
мне
тогда
сказал и,
что
все
это
так
кончится!
Я
бы
не
только
не
пришла
к
вам
в
перв ый
ра з,
я
бы
на
св ет
прийти
—
отказалась...
457


Но
все- так и
—
который
ч ас,
Марина?
Это
уже
я
—
сериозно.
Потому
что
меня
к
вам
—
не
хотел и
пускать,
я
еле
умо лил а,
д ала
честное
слов о,
что
ровно
в
четыре
бу ду
на
вокзале...
Мар ина,
зачем
я
еду?
Ве дь
я
никого
не
у бью
—
е сли
не
по­
ед у?
Ведь—
никто
не
умрет?
Марина,
можете
ли
вы
меня
по­
нять?
Я
сейчас
уезжаю
от
ва с,
которая
для
меня
—
все
—
потому
что
да ла
слово
в
четыре
бы ть
на
вокзале.
А
на
вокзале
—
для
чего?
Кто
это
все
сделал?
—
Нет,
Марина,
не
стоит
рассказывать
—
и
вр емен и
уже
не т.
(Который час,
Марина?)Было
—
как
везде
и
всегда
было
и
будет
без
ва с:
—
не
было,
я
не
была,
ничего
не
было.
Я
сейчас
(навзрыд
плачет)
в
первый
раз
за
весь
это т
месяц
—
живу,
последний
час
перед
смер т ью
—
жи ву,
и
скол ько
бы
мне
еще
ни
осталось
жить,
Мар ина
—
это
был
мой
последний
ч ас.
Вст ал и,
ид ем.
О ст анавли ваем ся
на
пороге
кухни:
—
И
моей
Ирины
нет.
Я
знала,
что
ее
нет,
но
как-то
не
ждала
пустой
кроватки...
(Сама себе,
потерянно:)Галли-да,
Галли-да...
—
Марина,
я
хочу
про йти
к
вам
—
с
фонарем
прос ти ться,
с
граммофоном...
Ах,
я
забыла
—
там
теперь
поляки
и
«мокрое чи­
стое»
бе лье...
—
Марин а!
Не
провожайте
меня!
Да же
на
лестницу!
Пу сть
бу дет
так,
как
в
первый
раз,
когда
я
к
вам
пришла:
я
—
по
ту
сто­
ро ну
порога,
вы
—
по
эту,
и
ва ше
любимое
л ицо
—
во
тьме
кори­
дора .
Я
ведь
еду
с
«второй партией» (смеясь сквозь слезы)
—
как
каторжанка!
Сонька
—
каторжанка
и
есть.
Я
не
мог у
после
вас
—
остаться
с
ними!
Я
их
уб ью
или
сама
из
окна
выб рош ус ь! (Тихо,
почти
шепотом:)
От
лихой
любовной
думки
Как
поеду
по
чугун ке ,
Распыхтится
п а ровоз,
И
под
гул
его
уг рю мый
Буду
ду ма ть,
б уду
ду ма ть,
Что
сам
черт
мен я
ун ес.
Мар ина !
Как
ужасно
сб ывает ся!
Потому
что
это
сам
черт
меня
унос ит
от
вас...
П осле дние
ее
с лова
в
мо их
ушах:
—
Марина!
Я
о сенью
вернусь!
Я
осенью
вернусь!
458


--
Ну
чт о,
видели
вашу
Сонечку?
—
Сонечку?
Когда?
—
То
есть
как
—
когда?
Вчера,
конечно,
раз
она
вчера
же
уехала.
Не уж ели
она
к
вам
нс
зашла?
Так
воз
она
какая
неверная.
«Нс знаю отчего,
мне
вдруг
представилось,
что
комната
моя
постарела...
Стены
и
полы
облиняли,
все
потускнело;
пау т ины
развелось
еще
больше.
Не
знаю
отче го ,
когда
я
взглянул
в
окно,
мне
показалось,
что
дом,
стоящий
напротив,
тож е
одряхлел
и
по­
тускнел
в
свою
оче редь,
что
штукатурка
на
колоннах
о блуп ил ась
и
осыпалась,
что
карнизы
поч ер нели
и
растрескались
и
ст ены
из
темно-желтого
цвета
стал и
пегие.
Или
луч
солнца,
внезапно
выглянув
из-за
тучи ,
опять
спрятал­
ся
под
дождевое
об лак о,
и
все
опять
потускнело
в
глазах
моих,
и ли,
м ожет
быть,
передо
м ною
мелькнула
так
неприветно
и
грустно
вся
перспектива
моего
б удуще го,
и
я
у видел
себя
таким,
какой
я
теперь,
ровно
чер ез
п ятнадца ть
ле т,
п остаре вш им,
в
той
же
комнате,
так
же
одиноким...»
После
первого
удара,
на
кото рый
я
ответила
камнем
всей
по д­
ставленной
груди,
см ерт ным
холодом
сердца,
бессмертным
холо­
дом
лб а—
цезаревым
(смеяться нечего!) «И ты,
Бр у т?», в кото­
ром
я
Слышу
не
укор ,
а—
сожаление,
а—
снисхождение:
точно
Брут
—
лежит,
а
Цезарь
над
ним
—
к лон ит ся...
Но
сократим
и
ск ажем
пр осто :
я
не
пон ял а,
но
приняла
—
именно
как
принимаю
уда р:
потому
что
ты
—
тело,
и
это
тело
б ыло
по
дороге.
До
моего
отъезда
из
России
—
в
апрел е
1922 года,
то
ест ь
це­
лых
три
года,
я
не
сделала
ни
одной
по пыт ки
разыскать
Соне чку,
три
года
сосуществования
с
нею
в
одной
стране
я
думала
о
ней,
как
об
ум ерш ей:
минувшей.
И
это
—
с
первой
минуты
вести,
с
последнего
слога
ф раз ы: «Была и уехала».
«Но,
чтоб ы
я
помнил
обиду
м ою,
Настенька?»
Обиды
не
было.
Я
знала,
что
ее
неприход—
видимость,
отсутствие—
мни­
мость,
может
ли
не
прийти
то т,
кто
тебе
сопутствует,
как
кровь
в
жилах,
отсутствовать
—
тот ,
кто
нс
раньше
увидит
свет,
чем
твоя
сер д ечная
кровь?
459


И
если
я
вначале
как
бы
сердилась
и
негодовала,
то
тольк о
на
поверхности—
на
поверхность
поступка,
над ея сь
эти м
своим
негодованием
обратить
все
в
обычное:
отвратить
—
роковое.
(Если я на Сонечку рассержусь и обижусь
—
то
значит
она
—
ест ь.)
Но
ни
секунды
я
в
глубине
своей
души
не
поверила,
что
она
—
почему-нибудь
не
п риш ла,
так
—
не
пришла,
не
пришла.
И
чем
больше
мне
люди
—
со ч увс т вова ли: «неблагодарность,
легкомыслие,
непостоянство»
—
тем
одиноче
и
глубж е
я
—
зна ­
ла.
Я
зн ала,
что
мы
должны
расстаться.
Если
бы
я
была
мужчи­
ной
—
это
была
бы
самая
сч астл ивая
любовь
—
а
так
—
мы
не­
избежно
должны
бы ли
р асстат ься,
ибо
любовь
ко
мне
неиз бежно
помешала
бы
ей
—
и
уже
мешала
—
любить
другог о,
всегда
бы в­
шего
бы
тен ью,
к отору ю
она
всегда
бы
со
м ною
пр е дава ла,
как
неиз б ежно
пр едав ала
и
Юру
и
Володю.
Ей
неизбежно
б ыло
от
меня
оторваться
—
с
мясом
души,
ее
и
моей.
Сонечка
от
меня
уш ла
—
в
св ою
ж енску ю
судьбу.
Ее
непр и-
ход
ко
мне
был
только
ее
послушанием
св оему
женскому
назна­
чению:
лю бить
мужчину
—
в
конце
концов
все
р авно
какого
—
и
любить
его
одн ого
до
см ерт и.
Ни
в
одн у
из
заповедей
—
я,
моя
к
ней
любовь,
ее
ко
мне
лю­
бовь,
наш а
с
ней
любовь
—
не
входила.
О
нас
с
ней
в
церкви
не
пели
и
в
Евангелии
не
писали.
Ее
ух од
от
меня
был
простым
и
чест ны м
исполнением
слова
Ап о ст ол а: «И оставит человек отца своего и мать свою ...»
Я
для
нее
была
больше
от ца
и
матери
и,
без
сомнения,
б ольше
любимо­
го,
но
она
была
обязана
его,
неведомого,
предпочесть.
Потому
что
так,
творя
мир,
положил
Бог.
Мы
же
обе
шли
только
против
«людей»: никогда против Бога
и
никогда
против
человека.
Но
как
же
со гл асоват ь
то
чу вст во
радостной
собственности,
Сонечкиной,
для
ме ня,
ве ществ ен ности
и
неотъемлемости,
то
чувство
коль ца
на
пал ьце
—
с
этими
отпущенными,
отпус тив ш и­
ми,
опустившимися
руками?
460


A—
во т:
так
владев
—
можно
б ыло
только
так
поте рять.
Читатель,
помнишь?
—
«или уж вместе с пальцем...»
Сон е чку
у
ме ня
оторв али
—
вместе
с
сердцем.
Умный
зверь,
когда
наступает
смерть,
сразу
знает:
то
са­
мое!
—
и
нс
лечится
травками.
Так
и
я,
умный
зверь,
сразу
свою
смерть
—
узнала
и,
брезгуя
всеми
тр ав ками
и
поправками,
ее
приняла.
Не:
Сонечка
для
ме ня
ум ерл а,
и
не
любовь
умерла,
—
Сонечка
из
моей
жиз ни
умерла,
то
есть
вся
ушла
внутрь,
в
ту
гору,
в
ту
пещеру,
в
которой
она
так
провидчески
боялась
—
про­
пасть.
Ведь
все
мое
чудо
с
нею
бы ло
—
что
она
была
снаружи
меня,
а
не
внутри,
не
проекцией
моей
ме чты
и
тоски,
а
самостоятель­
ной
вещью,
вне
моего
вымысла,
вне
моего
домысла,
что
я
ее
не
намечтала,
не
напела,
что
она
не
в
мое м
сердце,
а
в
м оей
комна­
те
—
была.
Что
раз
в
жизн и
я
не
тольк о
ничего
не
добавила,
а
—
еле
совладала,
то
ест ь
пол уч ила
в
полную
ме ру
—
всего
охвата
и
отдачи.
Сонечка
была
мне
дана
—
на
поде ржание
—
в
ладонях.
В
объятьях.
Оттого,
что
я
р еб енка
подержала
в
руках,
он
не
с тал
—
мой.
И
рук и
мои
после
него
так
же
пусты.
Каждого
подержанного
реб енк а
у
нас
отбирает
—
мать.
У
Со­
не чки
был а
мат ь
—
су дь ба.
Обида?
Измена?
Сонечкин
неп рих од
ко
мне
в
последний
раз
был
тот
же
В оло­
дин
приход
ко
мне
—
в
последний
раз,
—
ве щь
того
же
веса:
в се­
го
существа.
И
значил
он
совершенно
то
же
самое.
Так,
как
Во лодя
—
пришел,
она
—
не
при шла ,
так
же
всем
су­
ществом
не
пришла,
как
он
—
при ше л.
Сонечкин
неприход
ко
мне
был
—
любовь.
Это
был
первый
шаг
ее
отсутствия
из
моей
жизни,
первый
час
ее
безмолвного
потустороннего
во
мне
присутствия,
в
меня
—
вселения.
Сонечка
не
пришла
ко
мне,
потому
что
бы
—
умерла,
просто
изошла
бы
слезами,
от
всей
Сонечки
—
только
бы
лу жица.
Или
сердце
бы
стало
на
п осл еднем
с логе
моего
им ени.
461


Володя
пришел,
пот ому
что
не
мог
расстаться
не
простясь,
Сонечка
не
приш ла
—
потому
что
проститься
не
могла.
Но
и
по
еще
одному-другому
—
не
пришла:
Сонечка
нс
при ­
шла
—
потому
что
уже
умерла.
Так
не
приходят
—
тольк о
умершие,
потому
что
не
могут,
по­
тому
что
земля
держит.
И
я
долго-долго
чувствовала
ее
возле
себя,
почти
что
в
досягаемости
мо ей
руки,
совершенно
так
же,
как
чувствуешь
умершего,
на
рук е
ко торог о
не
смыкаешь
руки
тольк о
потому,
что
э того
—
не
до лжно ,
потому
что
это
опрокину­
ло
бы
все
ве д омые
нам
зако ны :
от
ра вно го
страха:
встретить
пу с­
тот у
—
и
встретить
руку.
Сонечки,
в
конце
концов,
мне
ста ло
только
не
слышно
и
не
видно.
«Хлеб наш насущный даждь нам днесь.. .»
Нет,
она
никогда
мне
не
был а—
хлебом
насущным:
кто
—
я,
что бы
такое
мне
могло
быть—
хлеб ом
насущным?
Этого
никогда
бы
не
допустила
моя
humilité*.
Не
насущным
хлебом,
а—
чудом,
а
та кой
молитвы
не т : «Чудо насущное даждь нам
днесь».
В
ней
не
было
ни
тя же сти
насущного
хлеба,
ни
его
же­
лезной
необходимости,
ни
наш ей
на
не го
обреченности,
ниче­
го
от
«в поте лица твоего. .. »
Ра зве
С оне чку
можно—
зарабо­
тать?
Даже
трудом
всей
жизни?
Н ет,
такое
дарится
только
в
подарок.
Как
Корделия,
в
моем
де тск ом
Шекспире,
про
Короля
Лира
—
о
сол и,
так
я
про
Сонеч к у
—
о
сах ар е,
и
с
той
же
скромностью:
она
мне
был а
не обх о дима—
как
сахар.
Как
в сем
известно,
са­
хар
—
не
необходим,
и
жит ь
без
н его
можно,
и
четыре
года
Рево­
люции
мы
без
нег о
жил и,
зам еняя
—
кто
патокой,
кто
—
тертой
свек лой,
кто
—
са хар ино м,
кто
—
во все
ничем.
Пили
пустой
чай.
От
эт ого
не
умирают.
Но
и
не
живут.
Без
с оли
делается
цинга,
без
сахару
—
тоска.
Живы м
белым
целым
куском
сахара
—
вот
чем
для
меня
была
Сонечка.
Г рубо?
Грубо—
как
Корд елия : «Я вас люблю,
как
с оль,
не
больше,
не
меньше».
Стар ог о
к ороля
мо жно
лю бить ,
как
с оль,
но...
маленькую
девочку?
Не т,
довольно
сол и.
Пусть
раз
в
мир е
•Смиренность (фр.).
462


ло
бу дет
сказано:
я
ее
любила,
как
сахар
—
в
Революцию.
И
—
все
лу г.
Kannst Du déni Augenblicke sagen:
—
Verweile noch! Du bist - - so schon...
*
Не т,
эт ого
y меня с нею не было.
Бы ло
другое,
обратное
и
большее:
Behüt Dich Gott! — es wâr zu schon gewesen,
Behüt Dich Gott! — es hat nicht sollen sein
**
.
Было
ве лико е
поэтическое
сослагательное:
бы,
единственное
поэтическое
владение:
бы.
Была
—
судьба.
Было
русское
«не- судьб а».
В спом ним
слово
ца ря
Давида:
—
Человеку
от
Бога
положено
семьдесят
лет ,
а
что
свыше
—
уже
Божья
милость.
Нам
с
Сонечкой
бы ло
положено
три
месяц а,
нет!
—
вся
Со­
нечка,
вся
трехмесячная
веч нос ть
с
нею
уже
были
эт им
свыше
—
ч ело веч еско го
века
и
се рд ца.
Мария...
М иранд а...
Мирэй...
—
ей
до с тато чно
было
быть
со­
бой,
чтобы
быть
—
всеми...
Так
сбылось
на
ней
пророческое.слово
забывчивого
Павлика:
Единая
под
множеством
имен...
Для
м еня
—
сбылось.
Но
не
только
имена
обрели
л ицо.
Вся
му ж ская
лирика,
до селе
безобъектная,
или
с
обратным
объектом
—
самого
поэ та
—
ибо
быть
ею
всей
поэтовой
любви,
вставить
в
нее
—
себя:
свое
лицо
как
в
зеркало,
я
не
могла,
ибо
с ама
хотела
любить
и
сам а
была
поэт
—
вся
мужская
лирика
для
м еня
обрела
лицо :
Сонечкино.
Все
эти
пустоты
(ты,
она
—
*Тогда бы мог воскликнуть я: «Мгновенье!
О,
как
прекрасно
ты,
п ов ре мени !» (нем.)
**Храни Господь!
Прекрасно
это
было,
Храни
Госпо дь !
Так
быть
и
не
д о лжн о? (нем.)
463


на
всех
язы к ах), имеющие дать и дающие только переполнен­
ность
поэтова
серд ца
и
п олн оту
его
я,
вдруг—
ожили,
наполни­
л ись
ее
лицо м.
В
овальной
пустоте,
в
круг лом
нул е
всякого
жен­
с кого
обр аза
в
сти хах
поэта
—
Сонечкино
лицо
оказалось
как
в
медальоне.
Но
нет,
у
Лен ау
лучше
—
шире!
Es braust der Wald, am Himmel ziehn
Das sturmes Donnerflüge,
Da таГ ich in die Wetter hin —
O Mâdchen! deine Züge
*.
Все
песни
всех
народов
—
о
Сонечке,
всяк ий
дикарь
под
лу­
ной
—
о
Сонечке,
и
киргиз
—
о
Сонечке,
и
таитянин
—
о
Сонеч­
ке,
в есь
Гете,
весь
Ленау,
вся
тоска
всех
поэтов
—
о
Сонечке,
все
р уки
—
к
Сонечке,
все
разлуки
—
от
Сон е чки ...
Ну жно
ли
прибавлять,
что
я
уже
ни
одного
женского
суще­
ства
после
нее
не
любила,
и
уже,
конечно,
не
полюблю,
по тому
что
люблю
все
меньше
и
меньше,
вес ь
оста ющ ий ся
жар
бережа
для
тех
—
к ого
он
уже
не
может
с огре ть.
Зима
1919—1920 года .
В
дв ерь
уже
не
стучат—
потому
что
больше
не
закрывается:
кто -то
сломал
замок.
Итак,
вместо
стука
в
дверь
—
с тук
сапог,
отряхающих
снег,
и
голос
из низу :
—
Здесь
живет
Марина
Ива новн а
Цветаева?
—
Здесь.
Подымитесь,
пожалуйста,
по
лест нице.
Входит.
Чу жой.
Молодой .
Зн аю:
эт ого
человека
я
ни ког да
не
видала.
Еще
знаю:
в ошел
—
враг.
—
Я
А< ле кс ее>в,
бра т
Володи
А<лексее>ва.
У
вас
нет
вестей
от
брата?
—
Бы ли.
Давно.
Одн о
письмо.
Тогда
же.
—
У
нас
—
ни ког да
—
ничего.
—
Всего
несколько
слов:
что
надеется
на
встречу,
здоров ...
—
Ас
тех
п ор?
—
Ничего.
*Взъерошен лес,
плыву т
над
землей
Грозы
гро мовы е
распевы.
Я
эт от
мир
дорисую
тобой.
Твоими
че ртами ,
о
лев а! (нем. )
Пе р.
Е.
И.
Маркович.
464


—
Вы
мне
разреши!с
вам
поставить
один
вопр ос ?
И
з ара нее
м еня
за
нег о
извините.
Какие
отношения
у
вас
бы ли
с
б рат ом?
Я
вас
спрашиваю,
потому
что
—
мы
бы ли
с
ним
очень
д ру жны,
вс е,
вся
семья
—
он
тогда ,
на
последнюю
Пасху
—
уш ел,
пошел
к
вам ,
и
(с трудом,
по-Володиному
с глаты ва я)
свой
последний
ве­
чер
провел
—
с
вам и. ..
Дружба?
Роман?
Связь?
—
Любовь.
—
Как
вы
это
сказали!
Как
это
п он ять?
—
Т ак,
как
сказано.
И
—
ни
сл ова
не
прибавлю.
(Молчит.
Не
сводит
глаз,
не
подымаю
своих.)
Я:
—
Дайте
адрес,
чтобы
в
случае,
если...
—
Вы
не
знаете
нашего
а дре са?
—
Не т,
Воло дя
всегда
ко
мне
приходил,
а
я
ему
не
писала...
—
И
вы
ничего
не
знали
о
нас,
отц е
и
матери,
б рат ьях?
—
Я
знала,
что
есть
семья.
И
что
он
ее
любит.
—'
Так
что
же
это
за
отношение
та кое...
нечеловеческое?
(Молчим)
—
Знач ит
—
вы
его
нико гд а
не
любили
—
как
я
и
думал
—
потому
что
от
л юбимо й
ж енщ ины
не
уезжают—
от—
любя­
ще й...
—
Дум ай те,
что
хо т ите,
но
знай те
од но
—
и
родителям
ск а­
жите:
я
ему
зла
не
сд ел ала
—
никакого
—
никогда.
—
Странно
это
все,
странно,
впрочем,
он
—
актер,
а
вы
—
пи­
сательница...
Вы
ме ня
пожалуйста
простите.
Я
был
резок,
я
пло­
хо
собой
вл адел ,
я
не
то го
ждал.. .
Я
знаю,
что
так
с
женщинами
не
разговаривают,
вы
были
очень
добры
ко
мне,
вы
бы
просто
м огли
меня
выбросить
за
дверь.
Но
если
бы
вы
знали,
ка кое
до ма
—
горе.
Как
вы
думаете
—
он
ж ив?
—
Жив.
—
Но
почему
же
он
не
пишет?
Д аже
вам
не
пишет?
—
Он
—
пишет,
и
вам
писал ,
и
много
раз
—
но
письма
не
до­
ходят.
—
А
вы
не
д ум аете,
что
он
—
погиб?
—
Сохрани
Бог !
—
нет .
—
Я
так
и
родителям
передам.
Что
вы
у вер ены,
что
он
—
сла­
ва
Б огу!
—
(широкий жест)
—
жив
—
и
что
пишет
—
и
что...
А
теперь
я
пойду.
Вы
меня
пр ост или?
465


—
Обиды
не
было.
Уже
у
выхода:
—
Как
вы
так
живете
—
не
запираясь?
И
ночью
не
з апи рае­
тесь?
И
какая
у
вас
странная
квартира:
те мная
и
огромная,
и
все
ка ки е-то
переходы...
Вы
разрешите
мне
из р едка
вас
наве­
щать?
—
Я
вам
сердечно
буду
рада.
—
Ну,
дай
вам
Бог!
—
Дай
—
нам
Бог!
Не
приш ел
нико г да.
Ч тобы
закончить
о
Юр ии
3.
Перед
самым
моим
от ъе здом
из
Рос сии,
уже
в
апреле
1922 года,
в
каком-то
учреждении,
к уда
я
ходила
из-за
бумаг,
на
большой
широкой
каменной
лест­
н ице
я
его
встретила
в
последний
раз .
Он
спускался,
я
поды­
малась.
Секундная
задержка,
заминка
—
я
гл яжу
и
мол чу
—
как
тогда,
как
всегда:
сн изу
вверх,
и
опять—
лестница!
Лицо—
как
пойм а нное ,
весь—
как
пойманный,
забился
как
бо льшая
птица:
—
Вы,
вы
не
думайте,
вы
не
пон ял и,
вы
не
так
поняли...
Все
это
так
сложно...
так
далеко-не-просто...
—
Да,
да,
конечно,
я
знаю,
я—
давно
знаю...
Прощайте,
Ю.
А.,
совсем
прощайте,
я
на
днях
уезжаю
совсем
—
уе зж аю...
И
—
вверх,
а
он
—
вниз.
И
—
врозь.
О
действующих
лица х
этой
повести,
вкратце:
Павлик
А.
—
женат,
две
дочери
(из которых одна
—
не
в
па­
мя ть
ли
Сонечки?
—
кр а с а вица ), печатается.
Юрий
3.
—
женат,
сын,
играет.
Сестра
Верочка,
с
которой
я
п отом
встретилась
в
Париже
и
о
кото рой
—
отдельная
повесть,
умерла
в
1930 году,
от
туберк уле ­
за,
в
Я лте,
за
де нь
до
смерти
напи сав
мне
св ою
последнюю
от­
крытку
карандашом:
—
Мар ина!
Моя
тоска
по
Вас
так ая
огромная,
как
этот
слон.
...Он и
был и
брат
и
сестр а,
и
у
них
бы ло
одно
сердце
на
двоих,
и
все
его
получила
сестра...
466


В олодя
А.
пропал
без
вести
на
K)ic --
тем
же
лет ом
1919 го ­
да.
Ирина,
певшая
Га лли ду,
умерла
в
1920 году в детском при­
юте.
Евгений
Ба гр ат ионов ич
Вахтангов
давно
умер
в
России.
Вахтанг
Леванович
Мчеделов
давно
у мер
в
Ро сс ии.
Юра
С.
(давший Але пирожок)
умер
здесь,
в
Париже,
достиг­
нув
славы.
Другой
Юра
—
Н.
(с которым мы лазили на крышу)
—
не
знаю.
Аля
в
1937 году уехала в Москву,
ху до жн ица.
Дом
в
Борисоглебском
—
стоит.
Из
двух
мо их
тополей
оди н
—
стоит.
Я
ск аз ала: «действующие лица».
По
су щ еству
же
действую­
щих
лиц
в
моей
повести
не
было.
Была
любовь.
Она
и
действова­
ла
—
л ица ми.
Чем
больш е
я
вас
оживляю,
тем
больше
сама
умираю,
от­
мира ю
для
жизни,
—
к
вам ,
в
вас
—
умираю.
Чем
больше
вы
—
здесь,
тем
больше
я
—
там.
Точ но
уже
снят
барьер
меж­
ду
живым и
и
мертвыми,
и
те
и
другие
св ободн о
ходят
во
вре­
мени
и
в
пространстве—
и
в
их
обратном.
Моя
смер ть—
пла­
та
за
в ашу
жизнь.
Чтобы
оживить
Аидовы
те ни,
нужно
был о
на пои ть
их
живою
кровью.
Но
я
дальше
пошла
Одиссея,
я
пою
вас
—
сво ей.
29 апреля 1922 года,
русского
апреля
—
как
я
тогда
простона­
родн о
говорила
и
писала.
Через
час
—
еду
за
границу.
Всё.
Стук
в
дверь.
На
пороге
—
Павлик
А.,
к от орого
я
не
вид а­
ла
—
го д?
Расширенные
ужасом,
еще
огромнейшие,
торжественные
г ла­
за.
Соответствующим
голосом
(голос у него был огромный,
странный
—
в
таком
маленьком
тел е ), но на этот раз огромней ­
шим
возможного:
целым
голосовым
аид о вым
кори д ором :
—
Я...
у зн ал...
Мне
Е.
Я.
с казал а,
что
вы...
нынче...
едете
за
гр аницу ?
—
Да,
П ав лик.
—
М.
И.,
м ожн о?..
467


—
Н ет.
У
меня
до
озъсзда—
час .
Я
должна...
собраться
с
мыслями,
проститься
с
местами...
—
Но
—
на
одну
м ин уту?
—
Она
уже
п рош ла,
Пав лик.
—
Но
я
вам
в се-так и
ска жу,
я
должен
вам
сказать
(глубокий
г лотов
—
Мар ина,
я
бесконечно
жалею
о
каждой
минуте
эт их
лет,
про вед ен ной
не
с
вами...
(У меня—
волосы
дыбом,
слова
из
Сонечкиного
письма...
Значит,
это
она
со
мн ой
сейч ас,
устами
своего
поэта
—
прощает­
ся?!)
—
Павлик,
времени
уже
нет ,
тольк о
одно:
ес ли
вы
ме ня
когда-
нибудь
—
хоть
чу-точку!
—
любили,
разыщите
мне
мою
Сон е чку
Голлидэй.
Он,
сдавленным
оскорблением
голос ом :
—
Обещаю.
Теперь
—
длинное
тире.
Ти ре
—
длиной
в
три
тысячи
верст
и
в
семь
ле т:
в
две
тысячи
пятьсот
пятьдесят
пя ть
дней.
Я
гуляю
со
своим
двухлетним
сы ном
по
беллевюскому
па р­
ку
—
Observatoire.
Ряд ом
со
мно й,
по
другую
мою
руку,
в
шаг
моему
дв ухлетн ем у
сыну,
идет
Пав лик
А.,
пр иех авш ий
со
студи­
ей
Вахтангова.
У
не го
уже
две
дочери
и
(кажется?) сын.
—
А...
моя
Сонечка?
—
Г оллид эй
замужем
и
играет
в
про винции.
—
Счас тли ва?
—
Этого
я
вам
сказать
не
могу.
И
это
—
вс ё.
Еще
тире—
и
еще
по дл инне е:
в
целых
десять
ле т.
14- е
мая
1937 года,
пятница.
С пу скаем ся
с
Муром,
тем,
двухгодовалым,
ныне
двенадцатилетним,
к
нашему
мет ро
Maine d’Jssy и прибли ­
зительно
у
лавки
Provence он
—
мне,
верней
—
себ е:
—
A American Sundey это ведь ихнее Dimanche Illustré!*
—
А
что
значит
—
Holyday?
—
Свободный
день,
воо бще
—
каникулы.
‘Иллюстрированный воскресный выпуск (фр.).
468


-
Эю
значит
—
праздник.
Так
звали
женщину,
кот орую
я
больше
всех
женщин
на
евете
лю б ила.
А
может
быть—
больше
всех.
Я
думаю
—
больше
всего.
Сонечка
Голлидэй.
Вот,
Му р,
те бе
бы
такую
жену!
Он,
возмущенно:
—
Ма- ам а!
—
Я
не
гов о рю:
эту
жену,
она
уже
теперь
немолодая,
она
бы ла
года
на
три
моложе
м еня.
—
Я
не
хо чу
жениться
на
старухе!
Я
вообще
не
хочу
женить­
ся.
—
Дурак.
Я
не
гов орю:
на
Сонечке
Голлидэй,
а
на
такой,
как
Сонечка.
Впр о чем
—
так их
мет,
так
что
ты
можешь
успокоить­
ся
—
и
вообще
никто
ее
недостоин.
—
Мама!
Я
ве дь
ее
не
знаю,
вы
говорите
о
чем-то,
что
вы
зна­
е те,
—
вы,
кон еч но,
можете
мне
ра сс ка з ать...
—
Но
тебе
ве дь
—
неин тер есно ...
(Он,
думая
о
ждущем
его
на
углу
бульвара
Raspail газетном
киоске
с
американскими
Мик эя ми:)
—
Нет ,
очень
инт ересно ...
—
Мур,
она
бы ла
маленькая
девочка,
и,
—
ища
слова,
—
и
настоящий
чертенок!
У
нее
были
две
длинных,
длинных
темных
к осы ...
(У Мура—
невольная
г рим аса; «au temps des cheveux et
des chevaux!»
*)...
и
она
бы ла
такая
маленькая...
куда
меньше
те бя
(гримаса увеличивается)—
потому
что
ты
уже
больше
меня...
(соблазняя)
и
такая
храбрая:
она
обед
носила
юнкерам
под
вы ст­
рел ами
в
Хра м
Хр иста
Спасителя...
—
А
почему
эти
юнкера
в
церкви
обедали?
—
Нев ажн о.
Важно,
что
под
выстрелами.
Ей
я
на
про щан ье
сказала: «Сонечка,
что
бы
со
м ной
ни
было,
п ока
вы
ес ть
—
все
хорошо».
Она
была
самое
красивое,
что
я
когда-либо
в
жизни
в ид ела,
самое
сладкое,
что
я
ко г да-л ибо
в
жи зни
ел а...
(Мур: «Фу,
мам а!») Она мне писала письма,
и
в
одном
пи сь ме,
пос л ед нем : «Марина!
Как
я
люблю
ва ши
руки,
которые
долж­
ны
быть
только
це луемы ,
а
они
двигают
шкафы
и
подымают
пуды...»
—
Ну,
это
уж
—
романтизм!
Поче му
—
целуемы?
—
Потому
ч то...
по тому
чт о...
(prenant l’offensive**)—
а
что
ты
имеешь
на
это
возразить?
*Во времена кос и лошадей! (фр. )
**Принимая наступательный тон
469


—
Ничего,
но
сели
бы
она ,
например,
написала
(запинка,
ищ е т)...
ко торы е
должны
только
нюхать
цве ты. ..
И
поняв,
сам
первый
смущенно
смеется.
—
Да,
да,
Мур,
на
кажд ом
пальце
по
две
нозд р и!
Сколько
все­
го
бу дет
ноздрей,
Мур ??
(Смеемся оба.
Я,
да ль ше:)
—
И
еще
од но
она
мне
сказала: «Марина!
Знать,
что
вы
—
ес ть
—
знать,
что
смерти
—
нет».
—
Ну,
это,
конечно,
для
вас
flatteur***.
—
При
чем?!
Просто
она
ск аз ала
то,
что
есть,
то,
что
тогда
было,
ибо
от
ме ня
шла
така я
сила
жиз ни
—
и
сейч ас
шла
б ы...
и
сей час
идет,
да
тольк о
никто
не
берет!
—
Да,
да,
конечно,
я
понимаю,
но
все-таки...
—
Я
непременно
напишу
А ле,
чтобы
ее
разыскала,
потому
что
мне
необходимо,
что бы
она
знала,
что
я
ни кого,
никогда
за
всю
жиз нь
та к...
Мы
у
метро,
и
разговор
кончен.
Малень к ое
тире
—
тольк о
всего
в
оди н
день:
15-е
мая
1937 года суббота .
Письмо
из
России—
ав ио ном
—
тяжел о е.
Открываю
—
и
первое,
что
вижу,
совсем
в
ко нце:
Со­
нечка
Г оллид эй
—
и
уже
знаю.
А
вот
что
я
—
уже
знаю :
«Мама!
Забыла
Вам
написать!
Я
разыскала
следы
Сонечки
Голлидэй,
Ваш ей
Сонечки,
—
но
слишком
поз д но.
Она
умерла
в
прошлом
год у
от
р ака
печени
—
без
страданий.
Не
знала,
что
у
нее
ра к.
Она
была
од на
из
лучших
чтиц
в
пр ови нции
и
всего
года
два
тому
назад
приехала
в
Мо скв у.
Говорят,
что
она
была
совер­
шенно
невер оя т но
т алан тли ва.. .»
А
вот
—
вторая
весть,
уже
рас пр остра не нн ая:
р асска з
сестры
одной
Сонечкиной
п од руги
—
А ле,
А лей
записанный
и
мне
по­
сланный:
«Она вышла замуж за директора провинциального театра,
он
ее
очень
л юбил
и
был
очень
пред ан ный.
Все
эти
годы
—
с
1924
года
до
смерти
—
С оня
провела
в
провинции,
но
приезжала
в
Москву
довольно
часто.
Мы
все
ее
уговаривали
устроиться
и
ра­
*Лестно ( ф р.).
47Ü


ботать
в
Москве,
но
она
как-то
не
умела.
Конечно,
е сли
бы
В ах­
тангов
остался
в
живых.
Со ня
жила
бы
иначе,
вся
бы
ее
жизнь
иначе
пошла.
Ес
очен ь
любил
К<ачало>в,
он
вообще
мягкий
и
добрый
человек,
но
помочь
ей
н икак
не
сумел.
Кро ме
того,
у
него
очень
ревнивая
семья,
и
Сонс
трудно
б ыло
бывать
у
них.
Тя же­
ло...
С
3<авад> с ки м
она
поч ти
не
виделась.
Редко ,
ре дко.
С<е-
р о в>? Одно время он очень увлекался ею,
ее
даром,
но
его
увле­
чения
дл ятся
недолго.
Ей
н адо
было
заниматься
только
читкой,
но
она
так
была
связа­
на
с
театром!
Разбрасывалась.
Ав
театре,
конечно—
трудн ее .
В
про винциа л ьных
театральных
ко л ле ктивах
она
была
ну...
ну
как
алмаз!
Но
ей
редко
попадались
хороши е
роли.
Е сли
бы
она
зани­
малась
читкой
—
она
о дна
на
сцене
—
пре дст ав ляете
себе?
Да,
она
была
маленькая-маленькая.
Она
часто
играла
дет ей.
Как
она
л юби­
ла
те атр!
А
если
бы
вы
знали,
как
она
играла,
—
нет,
не
тол ько
в
смысле
и гры
(я- то
ее
мало
видела,
она
работала
глав н ым
об разом
в
провинции)—
но
она
бы ла
настоящим
герое м .
Несколько
лет
том у
назад
у
нее
начались
у жаснейш ие
желудочные
боли.
И
вот
она
сидела
за
кулисами
с
грел ко й
вот
тут,
потом
выходила
на
сц е­
ну,
играла,
а
потом,
чуть
занавес,
опя ть
за
грелку.
—
Но
как
же
тогда,
когда
начались
эти
боли,
она
не
пошла,
ее
не
повели
к
доктору?
—
Она
приехала
в
Москву
и
пошла
к
оч ень
хорошему
гомео­
пату.
Он
ей
дал
лекарства,
и
боли
как
рукой
сняло.
Потом
она
только
к
этому
гомеопату
и
ходила.
Так
она
прожила
года
четы­
ре
и
все
вр емя
себя
хорошо
чувствовала.
В
последний
раз ,
ког да
она
прие ха ла
в
Мо ск ву,
я
нашла,
что
она
ст ра шно
похудела,
о дни
глаза,
а
все
лицо
—
очень
стало
мал ен ь ким.
Она
очень
из­
менилась,
но
этого
не
знала,
и
даже
когда
смотрелась
в
зерка­
ло
—
не
ви де ла.
Потом
ее
муж
мне
сказал,
что
она
ничего
не
может
ест ь.
Мы
позвали
до кт ора,
а
он
ска зал,
что
над о
по зв ать
хи рург а.
Хирург
ее
внима те льно
осмотрел
и
спр ос ил,
нет
ли
у
нее
в
се мье
раковых
заболеваний.
Она
сказа л а,
что
нет.
Тогда
он
сказал,
что
ей
ну жно
л ечь
в
больницу.
Мы
от
нее,
конечно,
скрывали,
что
у
нее.
Но
ей
ужасно
нс
хоте л ось
в
больницу,
и
она
все
время
плакала
и
гов ор ила : “Это ехать в гроб!
Это
—
гро б !” Но в больнице она успокоилась и повеселела и начала
строить
в сякие
пла ны.
Ей
сделали
операцию.
Когда
ее
вскрыли,
то
увид ели,
что
слишком
поздно.
Доктора
ск аза ли,
что
жить
ей
осталось
несколько
дней.
47!


К
ней
все
время
приходили
ее
муж
и
моя
сест ра.
Она
нс
зна­
ла,
что
умирает.
Она
все
время
говорила
о
том,
как
бу дет
жить
и
работать
даль ше .
Сестра
у
нее
была
в
д ень
се
смер ти,
и
муж.
и
еще
кто- то.
Софья
Евг ень евна
любила
порядок,
попросила
сес т­
ру
все
прибрать
в
палате
(она лежала в отдельной палате) .
Ей
принесли
м ного
цветов,
и
сес тра
их
пост ави ла
в
воду,
убрала
в се.
Соня
сказала: “А теперь я буду спать”.
Повернулась,
устроилась
в
кров а ти
и
у сну ла.
Так
во
сне
и
умерла.
5 не помню часа и числа,
ког да
она
умерла.
Ме ня
не
было
в
М оск ве.
Се стра ,
навер но е,
помнит.
Мне
кажется
—
под
вечер.
Когда
же
это
было?
Летом,
да,
лет ом.
Тогда
прилетели
челюскин­
цы.
Она
так,
так
часто
вспоминала
вашу
маму,
так
час то
рассказы­
вала
нам
про
нее
и
про
вас,
так
часто
чита ла
нам
ее
стихи.
Не т,
она
никогда,
н ик огда
ее
не
забывала».
...После
ее
смерти
ее
муж
к уда -то
уехал,
пр опа л.
Где
он
сей­
час
—
неиз вест но .
Со ню
—
сожгли.
«Когда прилетели челюскинцы .. .»
Значит
—
летом
1934 года .
Значит
—
не
год
назад,
а
цел ых
три.
Но
год
—
или
три
—
или
три
дня
—
я
ее
больше
не
уви жу,
что
—
всегда
зн ала,
—
и
она
никогда
не
узн ает ,
как...
Нет !
она
навсегда
—
зн ала.
«Когда прилетели челюскинцы» —
это
звучит
почти
как:
«Когда прилетели ласточки». ..
явлением
пр иро ды
зв учи т,
и
не
лучше
ли,
в
просторе,
и
в
простоте,
и
даж е
в
простонародности
своей,
это
неопределенное
обозначение
—
точного
ча са
и
даты?
Ведь
и
начало
наше
с
нею
не
—
такого-то
числа,
а
«в пору
первых
з ел еных
листиков...»
Да,
меня
жжет,
что
Сонеч к у
—
сож гли ,
что
нет
креста
—
на­
писать
на
нем
—
как
она
просила:
И
кончалось
все
припевом:
Моя
маленькая!
Но
—
в ижу
се
в
огн е,
не
вижу
ее
—
в
земле!
В
ней
совсем
не
б ыло
той
покорности
и
то го
терпения,
одинаково
требующихся
472


от
отжившего
тела
и
от
нежившего
зерна.
В
ней
ничег о
нс
было
от
зерна,
все
в
ней
было :
Ja! ich weiss woher ich stamme:
Unersâttlich wie die Flamme,
Nàhr ich und verzehr ich mich!
Glut wird ailes, was ich fasse,
Kohle — ailes, was ich lasse, —
Flammes bin ich sicherlich!
Знаю
я
—
откуда
родом!
Точно
огнь
—
ненасытимый,
Сам
себе
я
корм
и
смерть.
Жар
—
все
то,
что
я
хватаю,
Уг оль
—
вс е,
что
я
б росаю ,
Я
воистину
огонь!
Жжет,
конечно,
что
некуда
будет
—
если
это
буд ет
—
прийти
постоять.
Не
над
чем.
Что
Сонечки
нет
—
совсем.
Да же
ее
косто­
ч ек.
Но
Сонечка
—
и
кост очки ...
нет!
Ин фант а,
знай,
я
на
любой
костер
г отов
взойти...
Первое,
что
я
о
ней
услышала,
бы ло:
костер,
последнее:
со­
жгли.
П ерв ое,
что
я
о
ней
услы ш ала,
бы ло:
костер,
и
последнее:
к осте р.
Но
как
странно,
как
наоборот
сб ылись
эти
строки
Павлика:
...Лишь только бы мне знать,
что
будут
на
меня
глядеть
—
Твои
глаза...
—
Ведь
И нфа нту—
жгли,
а
Карлик—
гляд ел:
на
нее,
в еч­
но
—
молодую,
сжигаемую,
не сг ораемую
—
поседевший,
поум­
невш ий
Карлик
Инфанты!
Моя
бы
воля
—
взяла
бы
ее
пепел
и
р азв еяла
бы
его
с
верши­
ны
самой
(мне еще сужденной)
высокой
горы
—
на
все
концы
земного
шара—
ко
вс ем
любимым:
небывшим
и
бу дущим .
Пусть
да же
—
с
Воробьевых
гор
(на которые мы с ней так и не собра ­
лись:
у
меня
—
дел и,
оч ере ди ...
у
нее
—
любовь...)
Но
вдр уг
я
—
это
дел аю?
Это
—
делаю?
Ни
с
како й
горы ,
ни
473


да же
холма:
с
ладони
океанской
ла нды
рассеиваю
пепел
—
вам
всем
в
любовь,
нсбывшие
и
буд ущие?
.. .А
теперь
—
про щай ,
Сон ечк а!
«Да будешь ты благословенна за минуту блаженства и счас­
ти я,
кот орое
ты
дала
другому,
одинокому,
благодарному
с ердц у!
Бож е
мой!
Целая
минута
блаженства!
Да
разве
это го
мало
хот ь
бы
и
на
всю
жиз нь
ч ело веч еск ую ?..»
(Lacanau-Océan, лето 1937)


ПРИМЕЧАНИЯ
Все
тексты
в
настоящем
издании
печатаются
по
кн.:
Цветаева
М.
И.
С обр ание
сочинений:
В
7т.
Т. 4,5. —
М.:
Эллис
Лак, 1994.
Автобиография
Впервые
—
в
к н.:
Цветаева
М.
Стихотворения
и
по эмы.
(Л.:
Сов.
писатель, 1990).
Н аписана
по
просьбе
литературоведа
Е.
Б.
Тагера
для
статьи
в
готовя­
щийся
Госиздатом
12-й
том
«Литературной энциклопедии» (не вышел) .
С.
15.
Ундина
—
см.
комментарии
к
очерку
«Мать и музыка».
Рустем
и
Зораб
—
ча сть
поэмы
Фирдоуси
«Шахнаме», переведен­
ная
В.
А.
Жуковским
(1849). « Как и
в
книгах
или
в
то м,
что
нам
расска­
зывала
мать
—
мы
не
терпели
никакой
о бщно сти
—
вещ и
или
герой
книги
могли
быть
только
или
Мусины
(Маринины .
—
А.
С), или мои.
Так
мы
разделили
две
наилюбимейшие
п оэм ы: «Ундину»
вз яла
Муся .
«Рустема и Зораба»
по лу чила
—
вза мен
—
я » (Цветаева А .
Вос поми на ­
ни я.
М:
Сов.
пи сат ел ь, 1983.
С.
24).
Царе вн а
в
зелени
—
пов ест ь
французского
писат еля
Андре
Тер ье
(1833—1907).
Не лло
и
Патраш
—
рас сказ .анг лий ской
пис ател ь ницы
Уйда
(настоя­
щее
имя
—
Мария-Луиза
Ра ме ; 1839—1908).
... вторую
—
люб ит
—
то
ест ь
младшую,
А сю.
С.
16. ...
стихи,
которые
печатают
в
Ж енев е.
—
Пу бл ик ацию
дет­
ских
стихов
М.
Цветаевой
обнаружить
не
удалось.
Весной
1902 г.
...
в
Лозанне
—
оп иска
Цв ет аево й.
Правильно: 1903г.
«Лихтенштейн»
—
рома н
немецкого
писателя
Вильгельма
Гауфа.
Эллис
—
См.
комментарии
к
очерку
«Пленный дух».
Нил енд ер
Владимир
Оттонович
—
См.
очерки
«Живое о живом»,
«Пленный дух»
и
комментарии
к
ним.
...обо
мне
первую...
большую
статью.
—
И мее тся
в
виду
о тклик
М.
Волоши н а
на
первый
с борник
М.
Цветаевой
«Вечерний альбом»
в
газете
«Утро России» (М ., 1910, 11 декабря).
Воло ши н
восторженно
пи­
с ал : «Это очень юная и неопытная книга—
“Вечерний альбом” .
Многие
475


стихи,
ес ли
их
рас кры ть
случайно,
посреди
книги,
мш ут
вызвать
улыб­
ку.
Ее
нужно
читать
п одря д,
как
дне вник ,
и
тогда
каждая
строчка
будет
понятна
и
уместна.
Она
вся
на
грани
последних
дней
детства
и
первой
юности.
Если
же
прибавить,
что
ее
автор
влад еет
не
только
стихом,
но
и
четкой
внешностью
вну тр ен него
наблюдения,
импрессионистической
способностью
закреплять
теку щ ий
м иг,
то
это
укажет,
какую
докумен­
тал ьн ую
ва жно сть
представляет
эта
книга,
принесенная
из
тех
лет,
когда
обычно
слово
еще
недо ст ато чно
послушно,
чт обы
ве рно
передать
на­
блюдение
и
чувство.
„Ах,
этот
мир
и
счастье
бы ть
на
свет е
II Еще не
взр ослы й
передаст
ли
стих ?”
Но
эти
опасения
неверны.
„Невзрослый”
с тих
М.
Цвет аевой ,
иногда
неуверенный
в
себе
и
ломающийся,
как
детский
голос,
умеет
передать
от­
тенки,
недоступные
сти ху
более
взрослому.
Чувс твуе шь,
что
это му
не­
взрослому
стиху
доступно
мног о е,
о
чем
нам,
взрослым,
м еч тать
нечего».
С.
17. Лаг ерл еф
Сельма
(1858—1940) —
шведская
писа тел ьница,
ав­
тор
романа
«Сага о Йёсте Берлинге», высоко ценимом Цветаевой .
Ун сет
(Ундсет)
Сигрид
(1882—1949)—
норвежская
писа тел ьница,
автор
трилогии
«Кристин,
д очь
Ла вра нс а». «Мне,
чтобы
о
человеке
с ка­
зать,
нужно
любить
его
пуще
всего.
И
о
Лагерлёф
ск аза ла
бы.
И
о
Си г­
рид
Ун се т...» —
писала
Ц вет аева
в
октябре
1930 г.
ВэббМэри(No>1—1927)—
см.
комментарий
к
очерку
«Живое о живом».
«Le Gars» —
при
жизни
Цветаевой
поэма
не
был а
издана.
Я
жажду
сразу
—
всех
дорог
Мать
и
музыка
В пе рвые
—
в
ж урн але
“Современные записки” (Париж.
1935. No 57).
Мать
Мар ины
Цветаевой,
Мария
Александровна
Мейн
(1868—
1906), была одаренным человеком:
в
живописи,
языках,
ос о бенно
—
музыке.
В
юно сти
п ере жила
любовь
к
человеку,
с
которым
не
могла
со­
еди нить ся
(он был женат), и совсем молодою вышла замуж за Ивана
Вла ди миров ич а
Цветаева,
вдовца
с
двумя
де ть ми.
Будучи
сл абог о
зд о­
ровья,
М.
А.
Мейн
не
жалела
сил
на
воспитание
детей,
на
пбмощь
мужу
в
его
работе
по
со зд анию
Музея
изящных
искусств,
на
занятия
музыкой,
живописью,
по зд нее
—
мед ицино й.
Умерла
Мар ия
Александровна
от
туберкулеза.
Влияние
матери
на
Марину
Цветаеву
бы ло
огромным:
«Главенствующее влияние
—
матери:
музыка,
природа,
стихи,
одиноче­
ство», —
писала
она.
С.
21.
Унд инн ом
—
«Ундина»—
ром ан тиче ск ая
по ве сть
немецкого
писателя
Фридриха
де
ла
Мотт
Фу ке
(1777—1843), переведенная стиха­
ми
В.
А.
Жуковским.
476


Доре
Гюстав
( I832 I 883 ) французский художник-i
рафик.
«Sans familles»
роман
французского
писателя
Г.
Ма ло
( 1830-
1907) «Без семьи».
С.
23. ...в Русском Доме
Св.
Женевьевы...
—
в
доме
для
престарелых
иод
Парижем,
где
Цветаева
познакомилась
в
1933 году с дальними род ­
стве нница ми
ма те ри,
много
рассказавшими
ей
о
юности
М.
А.
Ме йн;
по
эти м
свед ения м
она
думала
написать
повесть
о
детстве
и
юности
Марии
Александровны;
замысел
ос та лся
неосуществленным.
С.
24.
Поссарт
Эрнст
(1841—1921) —
ве лик ий
немецкий
трагичес­
кий
актер
и
режи ссер .
Зи мой
1904/05 года во время гастролей Поссарта
во
Фрейбурге
М.
А.
Мейн
пел а
в
его
хоре.
Августа
Ивановна
—
экономка
Цветаевых.
Впервые
—
в
журнале
«Современные записки» (Париж- 1935. No 57).
«Вечерние досуги».
—
Под
таким
названием
выходили
сборники
рассказов
и
стихотворений
для
детей
в
90-е
и
900-е
годы.
С.
25. «Вечным
третьим
в
любви»
—
из
стихотворения
Цветаевой
«Наяда» (1928).
С.
26. «...жар в долине Дагестана»
—(
из
стихотворения
М.
Ю.
Лер­
монтова
«Сон» (1841), которое Цветаева перевела на французский язык
в
и юле
1939 года.
С.
28. «История
мал ен ькой
девочки»
—
повесть
Е.
А.
Сысоевой
(1829—1893).
Стрдховской
туч и.
—
Страхово
—
деревня
близ
Поленова,
на
про­
тивоположном
от
Тарусы
берегу
О ки.
Сегюровской
«Forêt de Lilas» —
повесть
фран ц узск ой
пис ате ль ницы
русского
происхождения
Софьи
Федоровны
Сег юр
(1799—1874).
Бэккер
—
русская
дореволюционная
фортепьянная
фир ма,
наз в ан­
ная
по
имени
ее
основателя
Я.
Д.
Бе ккера
(1851—1901).
С.
29. Дядя
Струй
—
пер со наж
«Ундины».
«...холодный ключ забвенья...» —
сло ва
из
стихотворения
А.
С.
Пу ш­
кина
«В степи мирской,
печальной
и
безбрежной
.» (1827).
С.
30. « Смерт ь Цез аря»
—
картина
(литография в раме), висевшая в
московском
до ме
Цветаевых
в
Трехпрудном
переулке.
Возможно,
ре чь
ид ет
о
кар тине
итальянского
живописца
Ви нче нцо
Камуччини
(1773—
1844).
Ганоны—
от
Ганон;
Шарль
Луи
Гано н
(1819—1900)—
француз­
ский
пианист,
органист,
педагог,
автор
этюдов
и
пособий
для
фортепья­
но
и
о сно в атель
элементарной
методики
игры
на
фортепьяно.
С.
31.
Ве ра
Муромцева—
Ве ра
Николаевна
Муромцева-Бунина
(1881 —1961), жена И.
А.
Бунина.
В
юности
част о
бывала
в
д оме
Ил о­
вайских,
то
ест ь
в
семье
первой
жены
И.
В.
Цветаева.
С.
32.
М уся
Потапова
—
п одр уга
Марины
Цветаевой
по
музыкаль­
ной
школе.
477


С.
33. «Hyee.i.iucm» —
ежемесячный
нотный
жу рн ал,
издававшийся
в
Петербурге
в
1840—1905 годах.
С.
34. «Д ивн ый
терем».
—
Им еет ся
в
в иду
романс
Г линки
«Север ­
ная
зве зда »
на
слова
Е. П.
Ростопчиной.
«Нибелунги»
—
«Сказание о Нибелунгах»
древнегерманский
эпо с.
...
эп ос
Зигрид
Ундсет.
—
трилогия
норвежской
писательницы
Сиг­
рид
Унсет
(1882—1949) «Кристин,
д очь
Лав р ан са », которую Цветаева
с т авила
оче нь
выс око
Святополк-Мирский
Дмит рий
Петрович
(1890—1939)—
критик,
историк
литературы.
После
революции
ок аз ался
в
эмиграции;
с
1922 по
1932 год жил в Англии и преподавал литературу в Лондонском универ­
ситете.
В
1932 году вернулся на родину;
где
был
репрессирован.
Будучи
за
границей
в
1926—1928 гг .,
вместе
с
М.
Цветаевой
и
ее
мужем
уча ­
с т вовал
в
выпуске
журнала
«Версты».
С.
36. «Леберт
и
Штарк»
—
З игму нд
Лебе рт
и
Людвиг
Штарк,
ав­
торы
учебника
«Большая теоретическая и практическая школа для сис­
тема тич еско г о
обучения
игре
на
фортепьяно
от
первого
начала
до
вы с­
шего
усовершенствования»(T.1—2).
Выходил
в
Москве
на
немецком
и
русском
язы ках
в
1877—1897 годах.
Педель
—
надз ира тел ь
за
поведением
студентов
в
ру сск их
универси­
тетах.
С.
37. ...первый брак отца...
—
Иван
Владимирович
Цветаев
был
же­
нат
первым
браком
на
Варваре
Дмит риевн е
Иловайской
( 1858—1890).
...дед
Иловайский—
и стор ик
Дм итри й
Иванович
Иловайский
(1832—1921).
О
нем
М.
Цветаева
написала
в
очерке
«Дом у Старого
Пимена».
С.
41. ...мо жно
вой ти
дважды
в
ту
же
реку—
перефразировка
из­
речения
д рев не гре ческ ого
философа
Ге ра клита
(VI в.
до
н.
э.
) «Никто
дважды
не
ступал
в
од ну
и
ту
же
реку».
Пандориного: «А что там внутри?»—
По
греческому
пр едан ию,
Пандора,
нарушив
запрет
Зе вса,
открыла
ларец
и
выпустила
все
беды
ч елов ечест в а.
«Рояль был весь раскрыт»
—
из
стихотворения
А.
А.
Ф ета
«Сияла
ночь.
Луной
был
по лон
с ад.
Леж али ...» (1877).
С.
43. «Warum»—
фортепьянная
пь еса
немецкого
композитора
Р.
Шумана
(1810—1856).
Мой
Пушкин
Впервые
опубликовано
в
Париже,
журнал
«Современные записки»
(1937, No61).
С.
45. «Jane Еуге»
—
Таина
красной
комнаты.
—
Имеется
в
ви ду
478


роман
ан1
лийской
и иса1е.1ьницы (П а рл он ы
Брон те
«Джен Эйр» (1847),
в
начале
ею
описываемся
манне
гвенпая
и
страшная
«красная комната» .
«Дунь»
—
кармина
А.
А.
Наумова
( 1840—1895) «Дуэль Пушкина».
Гончарова
Наталья
Н икол ае вна
(1812—1863), впоследсмвии Лан­
ская,
—
жен а
А.
С.
Пушкина.
С.
47.
Памятник
Пу шки на
работы
А.
М.
Опе куш ина
(1838-1923)
был
со ору жен
в
1880 году и стоял на Тверском бульваре.
В
1950 году пе­
рен е сен
на
противоположную
с то рону
площади
Пушкина.
С.
51. ...с ред и
цепе й...
-
До
переноса
на
новое
место
па мя тник
Пушкина
был
об н есен
чуг унн ыми
цепями.
. ..с
1884 года.
—
На
самом
дел е
па мятник
Пушкину
был
открыт
в
1880 году.
«А там,
в
полях
необозримых...» —
строфа
из
поэмы
М.
Цветаевой
«Чародей» (1914).
С.
53.
Иоанн
Кронштадтский
(Сергиев) (1829—1908)—
известный
х ри стиа нский
подвижник,
чудо твор е ц,
проповедник;
был
православным
священником
в
Кронштадте.
Нын е
канонизирован.
На та лья
Сергеевна
Гончарова
(1881-—1962) —
русская
художница,
од на
из
соз дат ел ей
русского
примитивизма,
вн уч атая
пле мян ница
жены
Пушкина.
Во
Франции
Цв ет аева
не кот орое
время
дружила
с
H G. Гонча­
ровой,
у
которой
ее
доч ь
Ариадна
бр ала
уроки
рисунка.
С.
54. А.
Д.
Ме йн
(1836—1899) —
дед
Цве т аевой
со
сто ро ны
матери,
чиновник
канцел я р ий
Московского
генерал-губернатора,
журналист,
со­
трудничал
в
московских
газетах.
С.
58.
Музыкальная
школа
Зограф-Плаксиной
—
ны не
музыкальная
шк ола
при
Московской
консерватории.
С.
61.... д руг ой г е ро ини...
—
Имеется
в
вид у
Анна
К ар енина
из
одно­
именно го
романа
Л.
Н.
Толстого.
С.
63. «П ти чка
божия ...» —
из
по эмы
Пушкина
«Цыгане» .
С.
64.
Ба гр ов- внук
и
Багров-дед—
из
кн иг
С.
Т.
Аксакова
(1791—
1859) «Семейная хроника»
и
«Детские годы Багрова- вн ук а».
С.
65.
С коро пад ский
Павел
Петрович
(1873—1945)—
генерал
царс­
кой
армии;
в
1918 году
—
контрреволюционный
гет ман
Украины.
С.
66. «Отчего
пальба
и
клики...»—
из
стихотворения
Пушкина
«Пир Петра Первого».
«Черногорцы,
что
т ак ое?..» —
из
стихотворения
П ушк ина
«Бона ­
парт
и
ч ер ног ор цы » («Песни западных славян»).
С.
70.
пачевской
ивовой
долин ой.
—
Пачево
—
деревня,
находившая­
ся
не по дал еку
от
дачи
«Песочная»
в
Тарусе.
С.
72. ...сл ов а
к
с тару х е...
г...
Мар сел я
Пру с та.
—
Французский
пи­
сатель
Марсель
П руст
(1871 —1922) в семитомном автобиографическом
романе
«В поисках утраченного времени»
с
л юб овью
пиш ет
о
своей
доброй
и
кроткой
бабк е.
479


С.
73.
Умнейшего
муж а
России
-
из
счихо
творения
Цветаевой
«Нет,
бил
барабан
перед
смутным
по лк ом...» (1931).
посвященного
Пушкину.
«Воздушный корабль»
—
стихотворение
М.
Ю.
Лермонтова;
«Ночной смотр»
—
стихотворение
В.
А.
Жуковского.
Доктор
Я рхо
—
до маш ний
вр ач
в
семье
Цветаевых.
С.
75. La Chaux de Fonds—
шв ейцар ская
дер е вня,
откуда
б ыла
ро­
дом
вторая
жен а
А.
Д.
Мейна,
вырастившая
и
воспитавшая
рано
осиро­
тевшую
м ать
М.
Цветаевой.
С.
78.
Валерия
(1883—1966) —
дочь
И.
В.
Ц вет аева
от
пе рв ого
бра ­
ка.
Надя
Иловайская
(1882—1905)—
до чь
Д.
И.
Иловайского
и
А.
А.
Коврайской.
С.
79.
Мод ан
—
городок,
во зле
ко торо го
находится
тоннель,
соеди­
няющий
Францию
и
Италию.
Викторов-Эммануилов
—
названия
итальянских
гостиниц,
по
имени
итальянского
к ороля
Ви ктор а- Эмма нуила
II (1820—1898).
С.
80. ... впервы е
гляд ела
на
Бл ока.
—
Это
произошло
9 мая 1920
года,
когда
Блок
выступал
в
Моск ве
с
чтением
стихов
на
вечере
в
Поли­
техническом
музее.
С.
82. «Стихия свободной стихии...» —
из
стихотворения
Б.
Пастер­
нака
«Тема с вариациями.
Вариация
I.
Ор игинал ь ная» (1918), обращен­
ног о
к
Пушкину.
Музей
Ал ек сан дра
III
Впервые
—
в
газете
«Последние новости» (Париж .
1933. 1
сен т. ).
Очерк,
как
и
два
последующих,
по свя щен
памяти
И.
В.
Цветаева.
Во спо ми нания
о
сво ем
отце
Цветаева
писала
дважд ы:
в
1933 году,
в
связи
с
дв адцатил е ти ем
со
дня
его
кончины,
три
очерка
на
русском
язы­
ке
—
«Музей Александра III», «Лавровый венок», «Открытие музея»; в
1936 году
—
цикл
но велл
на
французском
языке
под
общим
назва нием
«Отец и его Музей» .
Оте ц
Марины
Цв етае во й,
Иван
Владимирович
Цв ет аев
(1847 —
1913), сын сельского священника,
профессор
Московского
университе­
та,
основатель
нынешнего
Му зея
изобразительных
искусств,
ко торы й
был
открыт
в
1912 году и назывался Музеем Александра III, а также
Музеем
изящных
искусств.
С.
83. ...одна московская старушка,
...двадцать тысяч
—
Речь
идет
о
Вар вар е
Андреевне
Алек сеевой , «богатой москвичке купеческого зва­
ния»(словаИ.
В.
Ц в етае ва), скончавшейся в 1894 году .
Ее
душе прик аз ­
чики
полу чили
от
нее
«словесную просьбу позаботиться о Музее изящ ­
480


ных
искусств»
и
выде лит ь
из
оста вл енног о
ею
имущества
закую
сумму,
какую
они
найдут
возможной,
ио
л ик видации
всех
ее
де л». «Питомец
Московского
университета
М.
С.
Ногаткин
и
ученый
инженер-технолог
К.
А.
Казн ачеев
через
пол года
пр инес ли
на
у стр ойс тво
нового
музея
150000 рублей вместе с пожеланием покойной В.
А.
Алексеевой,
чтобы
Музею
присвоено
было
имя
императора
Александра
111, за один месяц
перед
тем
скончавшегося».
...184 6 г.
—
И.
В.
Цветаев
роди лс я
в
1847 году .
С.
84.
Па па
и
мама
уехали
на
Урал
за
мрамором
для
музея.
—
Цв е­
таев
с
же ной
Марией
Александровной
уехали
на
Урал
летом
1902 года.
Мрамор
был
не обходим
для
фасада
здания,
к
тому
моменту
уже
более
чем
наполовину
в озв е де нного.
С.
85. ...ар хи т ект ор
Кл ейн ...
—
Р.
И.
Клейн
(1858—1924)—
акаде­
мик,
архитектор
и
строитель
Музея
изящных
искусств.
...ч и та я...
посвященную
мне
О.
Мандельштамом
«Флоренцию в
Мо ск ве»
—
посвященное
Цветаевой
сти хо тво р ение
О.
Мандельштама
«В разноголосице девического хора...», где поэт называет московский
Успе нски й
соб ор
«Флоренцией в Москве^.
Вели ки й
к нязь
Серг ей
Александрович
(1857—1905)—
брат
им пера ­
тор а
Ал екс андр а
III, с 1891 г.—
генерал-губернатор
Москвы.
Убит
взрыво м
бом бы,
брошенной
революционером-террористом
Каля евым .
Не чае в-Мал ьцев
Юр ий
Сте пано ви ч
(1834—1913)—
промышлен­
ни к,
миллионер,
вл ад елец
зн аме ни тых
стекольных
завод о в
в
городе
Гусь-Хрустальный,
покровитель
и
любитель
наук
и
искусств.
В
течение
всех
лет
строительства
музея
Нечаев-Мальцев
пр инимал
в
нем
н еосла б­
ное
участие;
постоянно
б ывая
за
границей,
он
поддерживал
связи
с
крупными
музеями
м ира
и
приобретал
экспонаты
для
будущего
музея.
С.
86.
Канитферштан
—
сло во,
запоминавшееся
детям
по
ба л ладе
В.
А.
Жуковского
«Две были и еще одна...», в третьей части которой из­
ложе н
рассказ
немецкого
поэта
И.- П.
Хебеля
(1760—1826) «Kannit-
verstan».
Приехавший
в
Амстердам
немец
в
ответ
на
все
сво и
вопросы
слышит
«Канитферштан», что значит по- г о ллан д ск и
«не понимаю»; ге ­
рой
же
думает,
что
это
—
имя
некоего
полумифического
персонажа.
С.
88. ...с г ор ела
часть
коллекций...
—
Это
произошло
в
ночь
с
19 на
20 декабря 1904 года;
в
результате
вспыхнувшего
по
непо нятны м
при­
чинам
по жара
сгорело,
по
подсчетам
И.
В.
Цветаева, 175ящиковсрип-
сами
и
копия ми
римских
бронз.
Лавровый
венок
Впервые—
в
газете
«Последние новости» (Париж .
1933. 17 сент. ),
вслед
за
очерком
«Музей Александра 111».
16—3257
481


С.
91.
Вахтеров
Василий
Порфирьевич
(1853 -1924) педагог -м е­
тодист.
директор
народных
училищ
Московской
губернии.
С.
93. ...показать . м оло дой
государыне
.музеи...
—
речь
иде !
об
импе­
ратрице
Ал екс андр е
Федоровне
( 1872— 1918), супруге последнего цар­
ствующего
императора
Нико л ая
II.
С.
94. ...старая
се.мейная
приятельница...
—
Л.
А.
Тамбурер
(ок.
1870—
ок.
1940)—
зубной
врач,
дру г
семьи
Цве та евых
(см.
очерки
«Открытие музея», «Живое о живом»).
Открытие
музея
Вп ервые
—
в
журнале
«Встречи» (Париж .
1934. No 2).
С.
95. ...восемнадцатилетний
зя ть
.моего отца...
—
Сергей
Яковле­
вич
Эфрон
(1893—1941), муж Марины Цветаевой;
оба
вернулись
из
заг р аничног о
свад еб н ого
путеш ествия
к
открытию
музея.
С.
96. ...з ол отом у ...
Пактолу.
—
Пактол,
рек а
в
Лидии,
в
древности
изобиловала
золотым
пе ско м,
который,
как
гла с ила
л егенд а,
был
источ­
ником
богатств
Крёза.
Жена
консервативнейшего
из
историков...
—
А.
А.
Ко врай ская ,
жен а
Д.
И.
Иловайского.
С.
98. ...Прелестный
сонм
//Великих маленьких княжен. . .
Иду т
не­
прину ж де нно...
как
отец...
—
Вели к ие
княжны
Ольга
(1895—1918), Та­
тьяна
(1897—1918), Мария (1899—1918), Анастасия (1901—1918) Нико­
лаевн ы,
дочери
последнего
царствующего
императора
Ни ко лая
II.
Через
шест ь
лет
после
описываемых
событий
всю
царскую
семью
ждет
муче­
ническая
ко н чина
—
император
Нико л ай
II, императрица Александра Фе­
до ро вна,
че тыре
великие
княжны
и
наследник
цесаревич
Алексей
Нико­
лаеви ч
(1904—1918) были зверски убиты 17 июля 1918 года в Екатерин­
бур ге
по
постановлению
Уральского
большевистского
облсовета.
Старая
отцова
поклонница
—
Л.
А.
Т амб урер
(см.
очерки
«Лавро ­
вый
вен ок », «Живое о живом»
и
комментарии
к
ним ).
Жених
Впервые
—
в
газете
«Последние новости» (Париж .
1933. 15 окт. ) .
В
очерке
речь
идет
о
знакомом
семьи
Цв ета евых
—
писателе
Анато­
лии
Корнелиевиче
Виноградове
(1888—1946), авторе художественно­
биографических
романов.
С.
103. ...убили бы Hudson Low 'a...
—
Гудзон
Лоу
(1769 — 1844) был
тю рем щик ом
Наполеона
на
острове
Св.
Елена,
английский
генерал.
482


Графиня
Виленская
возл юбле нн ая
Наполеона.
С.
106.
Темы
его
к ниг—
заграничные...
Boi некоторые из кнш
А.
К.
Ви ног р адов а: «Мериме в письмах к Соболевскому» ( 1982), «Три
цвета
вр ем ен и » (о Стендале, 1931), «Осуждение Паганини» (1936),
«Байрон» ( 1936)
Я
нарисую
т вой
портрет
Герой
труда
Впер вые
—
в
журнале
«Воля России» (Прага.
1925. No 9/10, 11).
9 октября 1924 г.
в
Москве^сяончзлйя
В.
Я.
Б рю сов.
В
августе
следу­
ющего
год а
Цв ет аева
завершила
св ои
записи
о
поэте
—
последний
до лг
перед
у мерш им.
«Мертвые —
безз ащ итн ы»,—
говорила
Цветаева.
Ее
зап иси
о
Вал ер ии
Брюсове,
обращенные
к
эмиг ран т ск ому
читателю,
явили
собою
акт
защиты
памяти
поэта,
его
навсегда
ушедших
«трудов и
дн ей»
—
от
недо бро ж ел атель ст ва
и
дур ног о
любопытства,
от
посмерт­
но го
оболгания.
Сво ю
г лавн ую
задачу
она
вид ела
в
том ,
чт обы
«заста ­
вить
друзей
—
задуматься»
над
судьбой
и
личностью
поэта,
человека
уникальных,
энцикло пед ич еских
знаний
и
феноменальной
трудоспособ­
ности.
Л ишь
поняв
эту
гла вн ую
задач у
Ц вет аев ой,
можно
верно
осмыс­
л ить
ее
воспоминания
о
Брюсове,
в
кот орых
ощутимы
одновременно
и
уважение,
и
ирония,
и
не избе жная
субъективность,
и
вы соч айш ая
объективная
справедливость
—
сло вом ,
сплав
тог о,
что
именую т
об ыч­
но
«любовью -в ра ждо й»
и
в
чем
сама
Цветаева
ч исто сер деч но
признает­
ся : «Брюсова я,
под
искренним
видом
ненавист и,
просто
л юб ила,
только
в
эт ом
вид е
любви
(оттолкновения)
сильнее,
чем
люб ила
бы
его
в
ее
простом
виде
—
притяжении».
Оп исы вая
историю
соз д ания
очерка;
Цв етае ва
сообщала
А.
А.
Тес -
ковой
в
пись ме
от
9 сентября 1925 г.: «Вышло,
как
все гд а,
впятеро
дли н­
не й,
чем
думала,
вместо
ан екдо тич е ских
зап и сей
о
Брюсове-человеке
—
о ценка
его
поэ тиче ско й
и
человеческой
фигуры
с
мно жес тво м
соп ут­
ств ующи х
мыслей.
Любопытно,
как
Вам
понравится.
Зад ача
бы ла
тр уд­
на я:
во преки
о тта лк иван ию,
к от орое
он
мне
(не одной мне)
вн уш ал,
дат ь
и дею
его
своеобразного
величия.
С уди ть,
не
осудив,
х отя
при­
го вор
—
ка зал ось
—
готов.
Пис ала ,
увы,
без
источников,
цитаты
из
па­
мяти.
Но,
м.
б.,
лучше,—
мог
бы
выйти
целый
том ...» {Цветаева М.
Письма
к
Ан не
Тесковой.
Пра га : Academia, 1969. С .
32).
С.
109.
Эпиграф
—
из
стихотворения
К.
Бальмонта
«Я не знаю,
что
такое
—
п р езрен ие... »
«Огненный Ангел» (1907—1908)—
историческая
по в есть
из
жизни
Германии
XVI в.
483


Рената
-
гер ои ня
по вест и
Брюсова,
пошбает.
о су жд енная
инкв и­
зицией
за
колдовс
тво.
Герцык
А дел аида
Казимировна,
в
замужестве
Жуковская
(1874 —
1925)—
ру сск ая
поэтесса,
с
кото р ой
Цвет аева
бы ла
дружна.
В
дар­
ственной
надписи
на
своем
сборнике
«Волшебный фонарь» (1912) Цве­
таева
назвала
Герцык
«моей волшебной Аделаидой Казимировной».
С.
НО.
Моисеев
жезл.,.—
По
библейскому
сказанию,
Бог
вручи л
п ророку
Мои сею
жезл,
при
помощи
которого
он
мог
творить
чудеса.
Капитолий
—
оди н
из
семи
холмов
Древнею
Рима.
Олимп
—
священная
гора
в
Д ревн ей
Греции.
Фепшда
(греч .
ми ф)
—
морская
нимфа
—
нереида;
Зевс
против
ее
воли
выдал
Фетиду
замуж
за
с ме рт ного.
...застегнутый
наглухо
поэт.
Тют ч ев?
Но
это
—
в
жи зн и...
—
Цве­
т аева
имеет
в
виду
более
чем
два дцатил ети юю
службу
Т ютче ва
в
к аче­
стве
сверхштатного
чиновника
в
дипломатической
ми ссии
в
Германии.
С.
111. «Verweile doch! du bist so schon!» —
Строка
из
второй
части
«Фауста»
Гет е.
Неизвестно,
знал а
ли
Цветаева,
что
эти
строки
Гете
пе­
реводил
Бр юсов .
С.
112. «Быть может,
все
в
жизни
лишь
средство...» —
из
стих о т­
воре н ия
В.
Брюсова
«Поэту» (1907).
С.
113. ...«брюсовским
Институтом
П оэзии».—
Им ее тся
в
ви ду
Высш ий
литературно-художественный
институт,
основанный
в
1921 г.
В.
Брюсовым.
Допи с анны е
Бр юс овым
«Египетские ночи». —
В
1914--1916 гг .
Бр юсо в,
использовав
черновики
Пушкина,
воссоздал
и
до писал
его
по­
эму
«Египетские ночи».
С.
114. «В пер ед,
мечт а,
мой
верный
вол!»—
Из
стих о тво р ения
В.
Б рю сова
«В ответ» (1902).
С.
115. ...грустная
страсть
к
наркотикам?—
По
свидетельству
В.
Ходасевича,
В.
Брюсов
пристрастился
к
морфию
в
1908 г.
(Ходасе ­
вич
В.
Ф.
Нек ро п оль:
Воспоминания.
Бр юс сель, 1939.
С.
21, 60).
Брюс
Яко в
Вилимович
(1670—1735)—
р ус ский
государственный
деятель,
ученый,
о дин
из
составителей
«Брюсова календаря», где были
представлены
астрономические
таблицы
и
п ред ск азани я.
«...Und sind ihr ganzes Leben so allein...»—
из
второй
части
«Книги
часов»P.
М.
Рильке
(1901).
«Хотел бы я не быть Валерий Брюсов.. .» —
неточная
цитата
из
с ти­
хот воре ни я
В.
Бр юс ова
«L’ennui de vivre» («Скука жизни»
—
ф р. , 1902).
У
Брюсова:«Желалбы...»
Ничевоки
—
литературная
группа,
возникшая
в
начале
20- х
гг.
и
олицетворявшая
соб ою
полный
литературный
распад.
С.
116. ...поэтическая
нечисть,
ко то рая
вопила
умирающему
(умер
меся ц
сп уст я)
Б локу ...
—
Ре чь
иде т
о
с канда ле,
произошедшем
в
мос-
484


конском
До ме
печати
на
вечере
Блока
7 мая 1921 i.
С
оскорби тельными
сло вами
в
адрес
Блока
выступил
Александр
Ст рув е,
м ало изв естн ый
поэт .
Этот
эпизод
описали
в
своих
во спо минания х
К.
И.
Чуковский.
П.
Г.
Антокольский,
С.
М.
Алянский,
Н.
А.
Нолле-Коган
и
И.
Н.
Р оз анов
(см. :
Ал екса ндр
Блок
в
воспоминаниях
современников:
В
2т.
Т.
2.
М.:
Худож.
ли т ., 1980).
«Не сяду в сани при луне.. .» —
из
стихотворения
Ф.
Сологуба
«Опять ночная тишина. ..» (1910).
С.
117. ...во пл ь
лучшего
русского
поэта
сов ре меннос ти ...
—
Речь,
безусловно,
идет
о
Б.
Паст ерн ак е.
В
ответе
на
од ну
из
анкет
(1925 г .)
Цвет аев а
пос тав ила
Паст ер н ака
на
первое
место
среди
как
со вр еменны х
про за ико в,
так
и
поэтов.
«Первым был Брюсов,
Анненский
не-был
первым» (слова того же
поэта).
—
На
эти
с лова
Б.
Пастернака
Цв етае ва
отвечает
ему
в
письме
от
19 июля 1925 г: «Единственный не бывает первым (А нненск ий,
Бр ю­
с ов)».
С.
119.
Леберт
и
Штарк
—
См.
комментарии
к
очерку
«Мать и му­
зыка».
Брюсова
Евгения
Яковлевна
(в замужестве Калюжная, 1882—?) —
сестра
В.
Я.
Брю сова,
пр еп од ават ель
Московской
консерватории.
...студенческая
история
98—99
гг.
—
С туд енче ские
в ол нения
1898—1899 гт .
в
Московском
у ниве рс итете ,
на
историческом
факульте­
те
которого
учился
в
это
вре мя
Бр юс ов.
У
Вольфа...
—
р ечь
ид ет
о
ча стн ом
книжном
магазине,
о сно ван ном
в
XIX в.
русско-польским
издателем
и
книгопродавцем
Маврикием
Оси­
по ви чем
Вольфом
(1825—1883).
Ростан
Эдмо н
(1868—1918)—
фран цуз ский
поэт
и
драматург.
«Chanteclair» («Шантеклер», 1910), «L’Aiglon» («Орленок», 1910) —
пьесы
Э.
Ростана.
В
юно шес кие
го ды
Цв ет аева
увл ек ал ась
его
твор­
чест вом ,
п ерев ела
на
русский
драму
«Орленок» (перевод не сохра­
нил ся) .
С.
120.
Брюсов
Ре на ты,
Брюсов
Антония!—
Цветаева
дае т
имен а
героев
произведений
Брюсова:
Рен ат ы,
чья
трагическая
лю­
бо вь
находится
в
центре
повести
«Огненный Ангел», и Антония
(стихотворение « Ант о ний», 1905), римского правителя,
ради
лю бви
к
ег ипетско й
царице
Клеопатре
пренебрегшего
интересами
госу­
дарства.
Мелизанда
—
восточная
пр инце сса,
жившая
в
XII в., —
гер ои ня
пь е­
сы
Э.
Ро ст ана
«Принцесса Греза» (1895).
С.
122.
Ни
одного
экземпляра
на
отзыв
мною
отослано
не
было...
—
Ц вет аева
зде сь
не
точна.
Од ин
экземпляр
«Вечернего альбома» (сбор­
ник
вы шел
в
октябре
1910 г.)
она
направила
В.
Брю сову
«с просьбой
485


про с мо тр еть », другой,
для
возможного
о т зыва,
—
в
издательство
«Му -
с агет» .
Статья
Ма кса
Воло ши на.
—
Рец ензия
под
заголовком
«Женская
по э зия », опубликованная в газете « Утр о
Р осс ии» (М., 1910. 11
дека б­
р я)..
Статья
Марьетты
(Мариэтты)
Шагинян
—
«Литературный днев­
ник.
М.
Цв етае ва» (Приазовский край .
Ростов-на-Дон у.
1911. 3
окт яб ря).
За ме тка
Брюсова
—
его
обзор
«Новые сборники стихов» (Русская
мысль.
М., 1911. No
2.
С.
233).
Вошел
п озд нее
в
сборник
его
статей
«Да­
лекие
и
б л изки е» (1912).
С.
123. ...отклик на него Брюсова.
—
На
«Волшебный фонарь»
Бр ю­
сов
отозвался
в
сво ем
обзоре
«Сегодняшний день русской поэзии» (Рус­
ская
мысль.
1912. No 7. С. 24 —25).
С.
124.
Рубанович
Семен
Яковлевич
(?—
ок.
1930) —
поэт,
перевод­
чик.
С.
127.
Кожебаткин
Александр
Мелентьевич
(1884—1942) —
московский
издатель
и
библиофил.
В
1910— 1912 гг.
работал
в
изда­
тельстве
«Мусагет».
С
1910 по 1923 г.
возглавлял
издательство
«Аль­
циона».
Рафалович
Сергей
Льв о вич
(1875—1943) —
поэт,
театральный
кр и­
тик.
С.
128.
Львова
Н ад ежда
Григорьевна
(1891—1913)—
поэтесса,
б ли зкая
знак ома я
Брюсова.
Покончила
с
собой
в
состоянии
душевной
д епр ес сии.
С.
129.
Буданцев
Сергей
Федорович
(1896—1940)—
русский
пи­
сатель-прозаик
и
критик.
Бобров
Сергей
Павлович
(1889—1971)—
ру сс кий
советский
пи­
с ател ь,
поэт.
Мещеряков
Николай
Ле он идо вич
(1865—1942) —
советский
ли те ра­
т ор.
В
то
время
был
главным
редактором
Госиздата.
Содействовал
пуб­
ликации
сборника
Цветаевой
«Версты 1».
С.
132.
Он
похож
на
дедушку
Лорда
Фаунтелъроя.
—
Речь
иде т
о
персонаже
романа
американской
пис ате л ьницы
Фрэнсис
Бернетт
(1849—1924) «Маленький лорд Фаунтлерой» .
Дед
лорда
граф
Дорен-
корт
—
жестокий,
з лой
человек.
«Джунгли»
—
«Книга джунглей»
Р.
Киплинга
(1865—1936).
Адалис
(настоящая фамилия Ефрон)
Аде л ина
Ефимовна
(1900—
1969) —
русская
сов ет ская
поэтесса,
переводчица.
С.
134. «Если умру я,
и
сп ро сят
м ен я...»—
на
с тих отв о рения
«Ба ­
боч ка» (1905).
С.
135.
Ра дло ва
Анна
Дмитриевна
(1891—1949)—
ру сск ая
совет­
ск ая
поэтесса.
486


С.
137. ..
переч ень
Освяти
имен...--
На
вечере
11 декабря 1920 1.
(а не в феврале 1921 !..
как
по лаг ает
Цве та ева), согласно афише,
долж­
ны
были
выступить
девять
поэтесс:
Ад алис,
Наталия
Бенар,
Феша
Ко­
ган ,
Наталья
Поплавская.
Над ежд а
Вольпин,
Надежда
Де-Гурно,
Вер а
Ильина,
Цветаева.
Мальвина
Марьянова
(Литературное наследство.
Ва­
лерий
Б рюс ов.
М.:
Н ау ка, 1976. С.
805).
...ар мией
спасения
—
на
описке,
хранящемся
в
архиве
Ба зельск ого
ун ивер с итета ,
приписка
Цветаевой
(эти слова подчеркнуты): «NB! Те ­
пе рь
—
и
давно
уже
—
думаю
иначе.
Если
будут
перепечатывать
—
про­
шу
опустить.
М Ц .» (Сообщено R
Кэмбаллом).
...сказочных
царств
Пе нфе зи леи—
Брунгильды...—
Пен фез ил ея
(Пентесилея)
—
в
греческой
мифологии
царица
амазонок,
д очь
бо га
Ареса
и
Отреры.
Во
время
Троянской
войны
пришла
на
помощь
троян­
цам
и
п ала
в
поединке
с
А хилом ,
кото рый ,
сняв
с
нее
шлем,
был
очаро­
ван
красотой
Пенфезилеи.
Б рун г ильда
—
героиня
дре внег ер манско г о
эпоса
«Песнь о Нибелунгах».
Марья
Море вна—
прекрасная,
добрая
героиня
русской
народной
ска зк и.
Са фо
(VII — VI
вв.
до
н.э.) —
древнегреческая
поэтесса.
Св.
Тереза
(1515—1582)—
основательница
ордена
монахинь.
В
1622 г.
п рич ислена
к
лику
святых.
Беттин а
Брентано
—
см.
комментарии
к
оче рку
«Живое о живом» .
«Письма мадемуазель де Леспинас»
—
см.
комментарии
к
очерку
«Жи­
вое
о
ж и вом».
Башкирцева
Мария
Ко нс тантино вна
(1860—1884) —
художница,
ав­
тор
«Дневника».
В
юности
Цветаева
увлекалась
Башкирцевой,
по св яти­
ла
ее
«блестящей памяти»
сво й
первый
сборник
«Вечерний альбом»
(М ., 1910).
Кадриль
литературы
—
литературный
«праздник»
в
романе
Ф.
М.
Достоевского
«Бесы».
С.
139. «Рим и Мир»
—
название
второго
т ома
из
трехтомного
соб ра­
ния
стихотворений
В.
Брюс ов а
«Пути и перепутья» (М. :
Ско р пио н, 1908).
Сусан на
—
Мар
(настоящая фамилия Чалхушьян)
Сусанна
Георги­
ев на
(1900—1965) —
по этес са,
переводчица.
С.
140.
Э мпи реи
(греч.) —
выс от ы.
Тартар
—
бездна.
...доклад
о
Репине.
—
Ре чь
идет
о
публичной
л екци и,
про ч итанно й
М.
Волошиным
в
Политехническом
музее
12 февраля 1913 г.
на
диспу­
те,
у ст ро енном
художниками
группы
«Бубновый валет»
в
свя зи
с
г ибе­
лью
картины
И.
Е.
Репина
«Иван Грозный и сын его Иван 16 ноября
1581 г .», которую изрезал ножом душевнобольной посетитель Третья­
ков ской
гал ереи .
Доклад
Волошина
был
опубликован
дом аш ним
изда­
тельством
М.
Цветаевой
и
С.
Эфрона
«Оле -Л ук ойе ».
487


С.
141. ...недавно еще подымался голос
Блока.
—
Цветаева
упомпна-
ei вечер Блока,
состоявшийся
9 мая 1920 г.,
на
котором
она
впе р вые
его
увидела.
Ада
Не гр и , Ada Negri (1870—1945) -
итальянская
поэтесса.
С.
142. «Кт о
уц елел—у мр ет ,
кто
мертв
-
воспрянет...»
—
из
цикла
«Дон» (1918).
Это
и
все
да лее
пер еч исле нные
стихотворения
вошли
в
сб о рник
«Лебединый стан».
С.
143. «Кричали женщины ура...» —
цитата
из
комедии
А.
С.
Г ри­
б ое дова
«Горе от ума».
С.
144.
Фригийский
колпак—
головной
убо р
дре вних
фр иг ийцев ,
послуживший
образцом
для
шапок
участников
Великой
французской
революции.
С.
145.
У
нее
был
альбом...
—
Ц вет аева
з апис ала
в
альбом
М.
Марь­
янов ой
6 июня 1920 г.
свое
стихотворение
«Поступь легкая моя. .. » .
С.
146. «Что Вам,
молодой
Державин...» —
из
стихотворения
«Ник ­
то
ничего
не
о т ня л! ..» (1916).
С.
147.
Гершензон
Михаил
Осипович
(1869—1925)—
историк
рус­
ской
литературы,
философ,
публицист,
переводчик.
Жи льбе р
Никола
(1751—1780) —
ф р анцу зский
поэт,
сатирик.
С.
148.
Ч этте ртон
(Честертон)
Гильберт
Кит
(1874—1936) —
анг­
лийский
писатель.
С.
151.
Эпиграфы
—
первый
из
стихотворения
К.
Бальмонта
«Как я
пиш у » (1905), второй —
из
стихотворения
В.
Брюсова
«Поэту» (1907).
В
первой
пуб л ик ации
(1925) в подписях под эпиграфами была допуще ­
на
ошибка:
строки,
принадле жа вш ие
Бальмонту,
приписаны
Брюсову,
и
наоборот.
Балтрушайтис
Юргис
К азимир ов ич
(1873—1944)—
ли тов ский
поэт,
переводчик.
В
1921—1939 гг .
был
полномочным
представителем
Литвы
в
СССР.
Помог
Цветаевой
в
1922 г.
с
о фо р млением
вы езда
за
ру­
беж .
С.
154. ...стихотворение
его
«Девушкам». .. —
Цветаева
неточна.
Цитируется
стихотворение
В.
Бр юс ова
«Женщина» (из цикла « Сон ет ы
и
тер цины », 1901—1903).
С.
155. Н адс он С емен Я к овле вич (1862—1887) —
русский
поэт.
«Будем как солнце»
—
н азв ание
сбо р ника
стихов
К.
Бальмонта
(М. :
Ск орп и он, 1903).
...Бальмонт,
вопреки
Владимирской
губернии...
—
Поэт
родился
в
де рев не
Гумнящи
Шуй ско го
уез да
Владимирской
губернии.
«...ес ть
в
рус с кой
природе
уста ла я
нежность...»—
начало
стихо­
творения
К.
Бальмонта
«Безглагольность» (1900).
С.
156. «Я вселенной гость...» —
перефразированные
строки
из
ст и­
хотворения
К.
Па вловой
«Поэт» (1839): «Он вселенной гость,
ему
всюду
пир...»
488


С.
157. «Т еб я как пе рв ую любовь...»—
из
стихотворения
Ф.
Тютчева
«29-е
января
1837 г. » ( 1837).
С.
158. Ку с иков
—
см.
комментарии
к
очерку
«Пленный дух».
С.
159.
К ойран ск ий
Александр
Арнольдович
(1884 —1968)—
ру с­
ский
писатель
и
художник,
автор
кри тич еских
статей
по
л итер ату ре
и
искус ству .
Посвятил
Брюсову
стихотворение
«В немую даль веков пыт­
лив о
ты
проник...».
Что
ка сае тся
пр ивед енных
слов
о
Брюсове,
то
они
принадлежат
не.Койранскому,
а
Ю.
Айхенвальду.
Остроумно
разобрав
брюсовское
окончание
«Египетских ночей», Айхенвальд выносит не­
справедливый
пр и го в о р : «Брюсову не чуждо величие преодоленной без­
д ар ност и» (Айхенвальд Ю .
Силуэты
русских
писателей.
Т.
3.
Берлин:
Сло во, 1923).
С.
160. ...его у т опию
«Город будущего». —
Цве т аева,
по-видимому,
имеет
в
ви ду
стихотворение
«Мир» (1903), где есть такие строки: «... Т е­
пер ь
сверкало
все,
гремело
в
гу ле
гулком!
И
Воздвиглись
здания
из
с та­
ли
и
ст ек ла,
И
Дворцы
огромные,
где
вольно
бродят
вз оры...
II Разрыты
навсегда
таинственные
поры.
И
Бесстрастный
с вет
во шел
туда,
где
жа­
ла сь
мгла,
И
И
л ица
новые,
и
гов ор
чуж д.,..» и т.
д.
С.
162.
Се н-Жюс т
Луи
(1769—1794)—
один
из
организаторов
по­
бед
революционной
арм ии
над
интер ве нтами
в
период
диктатуры.
Сто ­
ронник
М.
Р об есп ьера.
История
одного
по св я щения
При
жизни
Цветаевой
напечатано
не
было.
Вп ерв ые
опу блик ова но
в
жур н але
«Oxford Slavonie Papers» (Oxford. 1964. XI) по беловой рукописи .
Посвящено
Ос ипу
Эмильевичу
Мандельштаму
(1891—1938), с ко­
торым
Цветаева
по зна комил ась
в
и юле
1915 г.
Встреч
у
Цветаевой
с
Манде л ьшта мо м
было
м ало.
Дружескими
или
хот я
бы
в
какой-то
м ере
прочными
их
отношения,
длившиеся
менее
д вух
лет
с
перерывами,
на­
звать
нельзя:
до
такой
сте пени
ра зите ль но
противоположными
бы ли
их
личности,
творчество,
вес ь
внутренний
мир .
К
тому
же
по сле
1916 г.
они
почти
не
встречались.
Но
Цв ет аева
всегда
высоко
ценила
поэтичес­
кое
творчество
Ма нде льшта ма .
Ман дел ьшта м
же
относился
к
поэзии
Цветаевой
предвзято,
о
чем
можно
судить
по
его
отз ыв у,
резк ом у
и
не­
справедливому,
о
ее
ст иха х.
В
статье
«Литературная Москва»
он
назвал
их
«богородничным рукоделием», писал о « без вку сице
и
исторической
фальши
стихов
Марины
Цветаевой
о
Ро сс ии» (Россия .
1922.
No
2.
С.
23).
Очерк
нап и сан
как
по л емика
с
в ос по минан иями
о
Ма ндел ьшта ме
поэта
Георшя
Ива н ова
(1894—1958), который включил в них вымыш­
ленные
неприглядные
подробности
о
жизни
Мандельштама
в
Кок т ебе­
489


ле.
Эти
«воспоминания», под названием « Ки т ай ски е
ге ни», были напе­
чатаны
в
парижской
г азете
«Последние новости»
от
22 февраля 1930 г .
С.
165. £.
А.
И.
—
Елена
Александровна
Извольская
(1897—1975),
литератор
и
переводчица,
с
которой
Цветаева
быладружна
в
Ме до не.
Огн ев ая
суш ка
Прохоровых.
—
Братья
Про хоров ы
—
известные
в
начале
века
московские
торговцы
суш ены ми
фрукт а ми.
С.
166. Canadian Pacific —
пароходная
к ом пания.
...впервые услышала
о
той ,
первой.
—
Речь
идет
о
древнегреческой
поэтессе
Сап фо
(Сафо) .
Переводчик
Гераклита.
—
В.
О.
Нилендер.
См.
комментарии
к
очер­
ку
«Живое о живом».
«Брала истлевшие листы ...»—
из
стихотворения
Ф.
И.
Тютчева
«Она сидела на полу . . . » (1858).
С.
168.
Моя
м ать
умерла
в
моем
нынешнем
возрасте.—
Неточ­
ность:
мать
Цветаевой
ско нч ал ась
тр идца ти
шести
лет ,
Цветаевой
в
1931 г.
было
три дцать
дев ять
лет.
...хочу,
чт обы
дочь
была
поэтом,
а
не
художником...
—
Дочь
Цвета­
ев ой,
А.
Эфрон
(1912—1975), училась рисунку и получила во Франции
сп ециал ь но сть
художника-графика.
С.
172.
Дом...
Avenue de la Gare—
в
Мед он е,
парижском
пред­
местье,
где
Цветаева
жила
в
начале
30-х
годов.
С.
173.
Кламарс кой —
от
Кламара,
пригорода
Па ри жа,
где
ж ила
Цветаева.
С.
175. «Где
обрывается
Россия...»—
из
стих о твор ени я
О.
Ман­
дельштама
«Не веря воскресенья чуду .. . » (1916).
Александров.
1916 год .
Ле то.
—
В есь
эт от
от рыво к,
до
конца
второй
главы,
переосмыслен
по эт ом.
На
самом
дел е
Мандельштам
был
в
Алек­
сандрове
л ишь
оди н
ден ь—
в
начале
июня
1916 г. ;
зат ем
он
уехал
и
больше
в
Александров
не
приезжал.
Оттуда—
...наш
цветаевский
род.
Священнический.
Оттуда
—
Му зей
Александра
III...—
Иван
Владимирович
Ц ве таев
(1847—1913),
от ец
Марины
Цв етае во й,
родился
в
се ле
Дроздове,
р асп оло женно м
не­
далеко
от
Иваново-Возиесенска,
в
семье
священника,
окончил
Шуй ско е
духовное
уч илищ е,
затем
—
Владимирскую
се минар ию.
Ему
принадле­
жит
идея
созд ан ия
Музея
изящных
искусств,
о дно
время
носившего
имя
императора
Александра
III.
Н ыне
это
Государственный
музей
изобрази­
тел ьн ых
ис кус ств
им.
А.
С.
Пушкина.
—
См.
та кже
о че рк и: «Музей
Александра
III», «Лавровый венок», «Открытие музея» .
...деньги Мальцева...
—
См.
очерк
«Музей Александра III» и коммен­
тарии
к
нему.
С.
176.
Пиш у
стихи
к
Б локу ...—
Неточность:
стихи
к
Блоку
уже
б ыли
написаны
в
апреле
1916 г.
. ..вп ер вые
читаю
Ахматову.
—
На
самом
деле
Цв етае ва
впервые
490


прочла
стихи
Ахматовой
еще
в
1912 г.;
стихотворение
в пе рвые
пос вя ти­
ла
ей
в
1915 1.
В
Александрове
Ц вет аева
созд аем
в
основном
свой
извес­
тный
цикл
стихов,
посвященных
Ахматовой.
С.
177.
Коробушка
—
песн я
на
слова
Н.
А.
Некрасова
из
п оэмы
«Ко ­
р о б ейник и» (1861), музыка
—
трансформированная
мелодия
вен гер ско ­
го
танца
«Чардаш» .
С.
178. ...сво ими
с ти хами
о
тропик ах ...
—
ре чь
и дет
о
стихах
сб ор­
ника
Н.
Гумилева
«Романтические цветы» («Жираф», «Озеро Чад», «Но ­
сорог»
и
д р.). «Трамвай»
—
стихотворение
«Заблудившийся трамвай»
из
сборника
«Огненный столп» (Пг. :
Пе т ро полис , 1921).
Костер—
сб ор­
ник
Гумилева
(Спб.: Гиперборей, 1918).
С.
179.
Гэщ у
у
сестры...
пас у
ее
сына.
—
Сестра,
Анастасия
Ивановна
Цветаева
( 1894—1993), ее сын Андрей Борисович Трухачев (1912—1993).
С.
182. ...м ой
«Красный бычок»... —
Поэмой
«Красный бычок»
(1928) Цветаева откликнулась на смерть Владимира Завадского,
до бро­
вольца
Белой
ар мии.
С.
185.
Пра—
Ел ена
От тоб альдов на
Кириенко-Волошина
(1850—
1923), мать поэта .
С.
186.
Выпадают
две
строки.
—
в
первой
публикации
(Аполлон .
1916.
No
9/10) были строки,
впоследствии
отброшенные
Ма нд ельшт а­
м ом : «Я через овили степные II
Тянулся
в
каменистый
Кр ым».
С.
187.
Семья
Кедро вы х.
—
Ре чь
иде т
о
Николае
Николаевиче
(1871—1940) и Константине Николаевиче (1877—1932) Кедровых и их
сем ья х.
Братья
были
вокалистами,
основателями
«Первого мужского во­
кального
квартета»
в
Рос с ии.
Ш ам иль.
—
См.
комментарии
к
очерку
«Живое о живом».
С.
189.
Бог а ев ский
Константин
Федорович
(1872—1943) —
ру сски й
советский
живописец.
Лентулов
Аристарх
Ва силь е вич
(1882—1943) —
русский
советский
живописец.
Один
из
основателей
общества
«Бубновый валет».
Кандауров
Константин
Васильевич
(1865—1930) —
ж иво писе ц,
те­
атральный
художник,
секр ета рь
объединения
«Мир искусства».
Нахман
Магда
М ак симил иано вн а—
художница,
авто р
изв естно го
портрета
М.
Цветаевой
(ок.
1913).
Б руни
Лев
Александрович
(1894—1948) —
ру сски й
художник.
Об ол енска я
Юлия
Леонидовна
(1889—1945) —
х у до жница.
Киммерия,
родин а
амазонок.
—
Цветаева,
как
и
Воло ши н,
наз ыва ет
К окте бель
Киммерией
—
от
назв ан ия
легендарного
народа
киммерий­
це в,
на селя в ших
побережье
Черного
моря.
Амазонки
—
по
д р евним
по­
верьям,
народ,
состоящий
из
женщин
—
воинов;
р од иной
амазонок,
в
чи сле
других
мест,
считалось
побережье
Черного
моря.
Вяльцева
Анастасия
Дмитриевна
(1871—1913) —
русская
эстрадная
певица,
испо лн ит ел ьница
цыганских
романсов.
491


С.
190.
Игорь
Северянин...
Коктебель,
-
принял
название
ме ста
за
название
стихотворного
размера...
Цветаева
ошибается.
Как
уста­
новлено
М.
Петровым,
у
Цв ет аевой
«произошло смешение»
зап ом нив­
ших ся
ей
в
связи
с
Коктебелем
—
местом
не с кол ьких
стр ок
из
стихотво­
рения
С еве ря нина
«Нелли» (1910), в котором герой стихотворения,
то с­
кую щий
по
Нелли,
посвящает
ее
«в коктэбли», какую-т о
выдуманную
стих отв ор ную
форму,
и
стихотворения
«Письмо на юг» (1914), где в
сло во со ч етании
«осонетенный Коктэбель»
ре чь
идет
о
Коктебеле
—
ме­
сте
(Петров М.
Оши бка
Марины
Цветаевой
И
Вечерн и й
Таллин.
1988.
16 января .
С.
2).
С.
190.
Поэтесса
Майя—
Мари я
Павловна
Кудашева
(урожденная
Кюви ль е; 1895—1986), впоследствии жена Р.
Роллана.
С.
193.
«Tristia» —
сбо р ник
с тихо тв ор ений
О.
Мандельштама
(1922).
С.
194.
Саломея
Николаевна
Гальперн
(урожденная Андроникова,
1888—1982) —
знакомая
Ц вет аев ой,
кот ор ая
в
од но
время
ока зыв ала
ей
денежную
поддержку.
...от
Германско-Славянского
льна...—
Из
стих отво р ения
О.
Ма н­
дельштама
«Зверинец» (1916).
Живое
о
живом
Вп ер вые
—
в
журнале
«Современные записки» (Париж.
1933. No 52,
53).
Текст
воспоминаний
«Живое о живом»
был
подвергнут
ре дакци ей
журнала
значительным
сокращениям:
были
отсечены
большие
куски
о
детс тв е
Волошина
и
о
его
матери,
яко бы
не
представляющие
инт ере са.
С
М акс имил ианом
Александровичем
Волошиным
(настоящая фами­
лия
Кир ие нко- Во ло ш ин, 1877—1932) Цветаева познакомилась и подру­
жилась
в
Москве
в
само м
конце
1910 г. ,
к огда
она
по дар ила
ему
сво й
первый
сборник
стихов
«Вечерний альбом».
Встречи
Цветаевой
и
Воло­
ш ина
продолжались
до
1917 г.
включительно,
письм енно е
о бщ ение
—
вплот ь
до
20-х
гг.
См.
письма
к
нему
в
т.
6.
К
во спо минания м
о
Волошине
Цв ет аева
п ристу пила
сра зу
же
после
тог о,
как
узна ла
о
его
кончине,
и
в
ок тя бре
1932 г.
завершила
их.
16 ок­
тября
она
писа ла
А.
Т е с тов ой: «...за плечами месяц усиленной,
по жалу й
д аже
—
сверх
сил
—
работы,
а
име нно:
галопом,
спины
не
разгибая,
пи­
сала
воспоминания
о
поэте
М.
В ол ош ине...
Пис ала ,
как
всег да ,
одна
против
всех,
к
счастью,
на
эт от
раз,
только
против
вс ей
эмигрантской
прессы,
не
могшей
простить
М.
Волошину
его
от сутств ие
нена ви сти
к
Сов<етской>
Р оссии » (Письма к Анне Тесковой.
Пр а га : Academia, 1969.
С.
101). 13 октября Цветаева читала свои воспоминания о Волошине на
литературном
вечере.
Toi;ia же,
в
1932 г., ею был
написан
стихотворный
492


ц икл,
посвященный
памяти
Волошина,
под
названием
«Ici- Haut»
(«Здесь,
в
поднебесье
..»
фр
), увидевший свет лишь через два года .
С.
198.
Эпиграф
из
пьес ы
М.
Цветаевой
«Фортуна» .
С.
199.
Пан
(греч .
миф.) —
бог
лес ов
и
ро щ,
покровитель
пастухов.
Герцык
А дела ида
Ка зимиро вн а
—
см.
также
оче рк
«Герой труда»
и
комм ен та рии
к
нему.
С.
200. ...он мне пред ста л впе рвые ,
в
дверях
за лы
нашего
московско­
го
дома...
-
Зд есь
и
дал ее
Цв ет аева
умы ш ленно
смещает
факты.
Пер­
вое
знакомство
с
Волошиным
состоялось
раньше,
чем
она
у ви дела
его
статью
о
«Вечернем альбоме» . 1
декабря
она
подарила
ему
сво ю
книгу
«Вечерний альбом»
с
н ад пи с ью: «Максимилиану Александровичу Воло­
шин у
с
благодарностью
за
пр екр ас ное
чтение
о
Villier de l’Isle-Adam,
Марина
Ц в ет аева » (Ежегодник рукописного отдела Пушкинского дома
за
1975 год.
Л.:'Наука, 1977.
С.
157).
На
следующий
д ен ь, 2 декабря,
Во­
лошин
написал
стихотворение
«К вам душа так радостно влекома ...», из
которого
яв ству ет,
что
он
Цвет аев у
видел
и,
нужно
думать,
п олучил
«Ве­
черний
альбом»
от
нее
лично,
а
не
чер ез
третьи
руки.
11 декабря в газе­
те
«Утро России»
появилась
его
статья
«Женская поэзия»
с
разбором
«Вечернего альбома», о которой Цветаева,
по
ее
утверждению,
не
знала
и
кот орую
он
принес
ей
спустя
месяц
пос ле
ее
выхода.
На
самом
деле
это
произошло,
по-видимому,
не
п озже
22 декабря 1910 г .
Об
это м
св и­
детельствует
письмо
к
Волошину
А.
К.
Гер ц ык,
на писан но е
вечером
22 декабря: «Обрадовалась и взволновалась Вашей долгой беседой с
Мариной
Цветаевой.
Очень
хочу
знать
подробности
и
по сле
этого
напи­
шу
ей
сам а » (ИРЛИ).
А
23 декабря,
я вно
всл ед
эт ой
вст рече
с
Волоши­
н ым,
Цв етае ва
написала
ему
пись мо,
где
благодарила
за
«искренние
слова»
о
ее
книге.
Помню
им е на...
—
Имен
французских
поэтесс,
о
которых
пиш ет
Цветаева,
в
рецензии
Волошина
нет.
В
статье
говорится
в
общих
чертах
о
«расцвете женской поэзии во Франции».
С.
202. ...о Наполеоне II, с Госплановского «Aiglon»... —
Наполеон
II,
он
же
герцог
Рейхштадтский
—
сын
Наполеона
и
Марии-Луизы
Жозеф
Франсуа
Шарль
Бонапарт
(1811—1832).
После
отречения
Наполеона
I
от
престола
в
1814 г.
был
привезен
в
Австрию;
после
1817 г.
получил
от
австрийского
импер ато ра
титул
гер цо га
Рейхштадтского.
Ему
по­
священа
пь еса
французского
по эта
и
драматурга
Эдм она
Ростана
(1868—1918) «Орленок», которую Цветаева очень любила.
...о
Са ре
Бернар...
сорвалась
в
Париж...
—
Сара
Бернар
(1844—1923) —
в елик ая
французская
актриса;
да же
в
старости
блестя­
ще
играла
Орленка
в
пьесе
Ростана.
В
Париж
Цв ета ева
ездила
ле том
1909 г.
и
прослушала
курс
по
старофранцузской
литературе.
Наполеоновские
пчелы
—
украшали
ге рб
Наполеона.
493


С.
203.
Жамм
Франси
(правильно:
Франсес)
(1868 -1938), Клодель
Пьер
(1868—1955)—
французские
по эты,
которыми
в
то
врем я
увле­
кал ся
М.
Волошин.
«Et mintenant... donne...» и
т.
д.
—
Слова
из
пьесы
Э.
Ростана
«Орле­
нок».
. ..Ри мск ого
коро ля
похо ро нил и
в
ав стри йском !
—
При
сво ем
рожде­
нии
Наполеон
II как единственный наследник получил титул короля
римского;
пос ле
пад е ния
власти
Наполеона
он
потерял
пра во
наследни­
ка
и
был
всего
лишь
ав стр ийск им
герцогом.
С.
204.
Анри
де
Ренье
(1864—1936)—
французский
поэт
и
рома­
н ис т ; «La double maîtresse» —
его
роман
(1900).
Стефан
Малларме
(1842—1898) —
фр анцузс к ий
поэт-символист.
С.
205. ...к
приятельнице...
—
речь
ид ет
о
Лидии
Александровне
Тамбурер
(1870 —
около
1940), зубном враче,
друге
семьи
Ц вет ае вых.
С . 206. Юлий
Сергеевич
—
муж
Л.
А.
Тамбурер.
С . 208 ...пять
томов
Жозефа
Бальзамо
Дюма-
—
книг а
А.
Дюма-отца
(1802—1870) «Записки врача.
Жозеф
Б альз ам о».
Мизерабли
(от «Les miscerables» — «О т в ер жен ны е») —
роман
В.
Гюго
(1802—1885).
«Консуэлло», «Графиня Рудольштадт»
—
романы
французской
пи­
сательницы
Жор ж
С анд
(настоящее имя Аврора Дюпен, 1804—1876).
Мемуары
Казановы
—
ме муа ры
легендарного
искателя
при кл юче­
ний
Джакомо
Казановы
де
Сейнгальт
(1725—1798).
С.
209. «Трагический зверинец»
—
кни га
рассказов
Лидии
Дмитри­
ев ны
Зиновьевой-Аннибал
(1866—1907), писательницы,
жены
поэта
Вячеслава
Иванова.
«Аксель» —
трагедия
французского
поэ та
Ви лье
де
Лил ь- Ада на
(1838—1889), переведенная М .
Волошиным.
Елизавета
И ванов на
Дмитриева
(в замужестве Васильева, 1887—
1928) —
поэтесса.
Джордж
Элиот
(настоящее имя Мэри Анн Эванс, 1819—1880),
Шарлотта
Бронте
(1816—1855) —
английские
писательницы.
Жю ли
де
Леспинас
(1732—1776) —
автор
писем,
которые
она
на пи­
сала
в
1773—1776 гг.
графу
де
Гибе ру
(опубликованы в 1809 г.), являю­
щие
собою
яр кий
документ
эпохи
—
лирическую
ис по ведь
л юбяще й
женщины.
Вэ бб
Мэри
(1881—1927)—
английская
пис ател ь ница,
автор
рома­
нов,
сборника
стихов,
критических
статей.
С . 210. «Аполлон»
—
литературно-художественный
журнал
символи­
стов
и
акмеистов,'издававшийся
в
Пет ерб ур ге
в
1909—1917 гг.
С.
212.
Мако в ский
Серг ей
Константинович
(1878—1962) —
худ оже ­
ств енны й
критик,
редактор
«Аполлона».
Позднее
в
своей
книге
«Порт ­
рет ы
с о вр е ме ннико в » (Нью - Йо р к, 1955) Маковский подробно описал
494


историю
мистификации
и
привел
большие
от рывк и
из
оче рка
Цв ета е­
вой .
С.
213. «В
не бе
вьется
кр а сный
пл а щ...»
из
стихотворения
Е.
Дмитр иево й
«Красный плащ» (Аполлон .
1910. No
11/12).
«Даже Ронсара сонеты.. .»
-
стихотворение
Е.
Дмитриевой
без
на­
звания,
приведенное
М.
Волошиным
в
статье
«Лики творчества» (Апол ­
л он.
1909. No 2).
«Илик бесстыдных орхидеи .. .» —
из
ее
же
стихотворения
«Цветы»
(Аполлон .
1910. No
10).
«О,
суж ден о
ль,
чт об
я
узнала...» —
из
стихотворения
то го
же
авто­
ра
«Прялка» (там же) .
С.
217. «И мы
со
вздохом,
в
темных
лапах...» —
из
стихотворения
М.
Цв етаево й
«В чужой лагерь»-
«Вместе в один водоема...» —
не точно
цитируемые
слова
из
стихот­
ворения
М.
В олоши на
«Теперь я мертв.
Я
стал
строками
книг и...» (1910).
С.
218. ( Демо н)
—
это
название,
так
же
как
и
первая
строка
приводи­
мого
дв устиш ия,
—
вымысел
Цветаевой:
вторая
строка
—
из
стих отв о­
рения
М.
Волошина
«Полынь».
«Не царевич я,
похожий...»—
из
стихотворения
М.
Волошина
«Таиах» (1905).
Царевна
Таиах
—
Таиах
(Тайа)
—
жен а
фараона
Аменхотепа
III (ок .
1455—1419 гг .
до
н.
э .).
Слепок
с
ее
г оловы
из
Берлинского
королевско­
го
музея
находится
в
ко кт ебе льс ком
доме
Волош ина .
С.
219.
Маргарита
—
Маргарита
Васильевна
С абаш нико ва
(1882—1973) —
первая
жен а
М.
Волошина,
художница,
поэтесса.
С.
222. «Soldats, du haut...» —
Слова
Нап о леон а,
пр ои знес енны е
им,
сог ласн о
преданию,
п еред
ср аж ением
в
Египте
21 июля 1798 г.
...котка,
ко то рая
гуляет
сама
по
себе .
—
Имеется
в
виду
сказка
ан­
глийского
писателя
Р.
Киплинга
«Кошка,
гуляв ш ая
с ама
по
себе».
С.
224.
Шамиль
(1797—1871)—
вож дь
горцев
Дагестана
и
Чечни
в
борьбе
против
царских
колонизаторов;
в
1859 г.
сдал ся
в
пл ен
и
был
по­
селен
в
Калуг е
—
до
1870 г., когда ему разрешили выехать в Мекку.
С.
225.
Орешин
Петр
Васильевич
(1887—1938)—
русский
совет­
ск ий
поэт.
...о родителях Е.
О.
не
пом ню
ни
слова.
—
Отец
—
Оттобальд
Ан д­
реевич
Глазер
(1809—1873), инженер -к а пит ан
в
1850 г .;
мать
—
Надеж­
да
Григорьевна
(урожденная Зоммер; 1823—1908).
Макс ин
от ец
—
Ал екс андр
М акси мови ч
Кириенко-Волошин
(1838—1881), коллежский советник .
С.
226.
Лиля,
Вер а
—
сестры
мужа
Цветаевой,
С.
Я.
Эфрона:
Елиза­
ве та
Яковлевна
(1885—1976) и Вера Яковлевна (1889—1945).
С.
227.
Беттина
на
ска м ееч ке.
—
Имеется
в
вид у
немецкая
пи­
са тел ь ница
Б етг ина
фон
Арним
(1785—1859), друг и почитательница
495


Гет е,
издавшая
сво ю
переписку
с
ним
и
дополнившая
ее
романтически­
ми
домыслами
(«Переписка Гете с ребенком», 1835); книгой этой.
так
же
как
и
образом
Беттины,
во схи щ алась
Цветаева.
С.
229. «Von Mütterchen»— die Frohnatur...
—
строки
из
стихотворе­
ния
Гете
без
н азван ия
( 1827).
С.
231.
Ии сус
Навин,
остановивший
солнце.
—
По
Библии,
изр аиль ­
ск ий
вож дь
Иисус
Навин,
чтобы
поразить
в раг ов,
воз звал
к
Бо гу
и
ска ­
за л : «...сто й,
со лнце,
над
Гаваоном
и
Луна,
над
вод ою
Аиалонскою!
И
остановилось
сол н це,
и
л уна
стояла,
до коле
народ
мстил
врагам
сво­
им».
С.
232. « Не
все
так
прос т о,
дру г
Горацио...» —
неточная
цитата
из
трагедии
Шекспира
«Гамлет» .
...разоружил
злопыхавшего
на
него...
Репина.
—
См.
комментарии
к
оче рку
«Герой труда».
С.
234.
Рудольф
Штейнер
(1861—1925)—
основатель
и
теоретик
религиозно-мистического
учения
антропософии
—
о
проникновении
в
«потустороннее»
и
в
духовную
сущность
человека.
С.
237.
Земля
входа
в
Аид
Орфея.
—
Входом
в
Аид
Волошин
назы­
вал
Ре вущ ий
грот
в
Карадаге.
С.
238. ...переводчик Гераклита
и
гимнов
Орфея
—
В лад имир
Отт о­
но вич
Ниле нде р
(1885—1965), поэт и переводчик;
Цветаева
посвятила
ему
несколько
стихотворений
в
своих
первых
книгах
«Вечерний аль­
бом »
и
«Волшебный фонарь».
«Орфей»
Глюка.
—
Опера
австрийского
композитора
К.
Глюк а
(1714—1787).
С.
242. ...письма
Макса...
доложить
о
голодающих
писателях
Кры ­
ма.
—
По
п оводу
это го
письма
(оно не сохранилось)
Цветаева
в
ноябре
1921 г.
была
в
Кр емл е;
там
ей
предложили
изложить
просьбу
пис ьме н­
но,
—
что
она
и
сде лала,
упомянув
о
тя жело м
положении
А.
Ге рцы к,
са­
мог о
Волошина
и
его
ма те ри,
поэтессы
С.
Парнок.
Тогда
же
она
говори­
ла
с
А.
В.
Луна чар ским ,
который
принял
горячее
у ч астие
в
ее
просьбе,
о
чем
она
сообщила
Волошину
в
письме
от
20 ноября 1920 г.
.
С.
243.
Метель
Вожат ог о
из
«Капитанской дочки».
—
Об
этом
Цветаева
р асс каз ала
в
очерке
«Пушкин и Пугачев».
С.
244.
Юнге
Екатерина
Федоровна
(1843—1913) —
художница,
пе­
реводчица,
дру г
В олош иных .
С.
247.
М акс
был...
мест ом
действия
сказки
Гримма...
за
Р оз очкой
и
Белян о чко й
пробирался
по
зарослям
собственных
куд рей.
—
Грим м,
братья
Як об
(1785—1863) и Вильгельм (1786—1859)—
немецкие
фи­
лологи,
собрали
и
издали
немецкие
народные
сказки
и
предания.
Цвета­
ева
име ет
в
виду
сказку
братьев
Гримм
«Белоснежна и Алоцветик», где
медведь
превращается
к
прекрасного
королевича.
496


С.
248. «...славянской
ску ки .. .»—
Из
стихотворения
М.
Цветаевой
«Сын».
С.
250.
Бори с
Николаевич
—
п оэт
Андрей
Белый
(см.
«Пленный
д ух»
н
комментарии
к
нему).
С.
252.
Книжку
ее...
«Парус».
—
Паппер
М.
Парус.
Стихи
1907—
1909.
М..
1911.
С.
253. «Когда же
вырос
Гакон...» —
из
шведской
колыбельной
пе­
сенки,
переведенной
М.
Волошиным
в
1901 г Полный текст песенки
опуб лик ов ан
в
жур н але
«Север» (1982. No 5.
С.
106).
Кнебель
Иосиф
Николаевич
(1854—1926)—
русский
изд ат ель
и
книгопродавец.
С.
254. «Б аю-б ай- бай,
Медведёвы
дет ки.. .» —
перевод
народной
ла­
тышской
ко лыб ельн ой
песе нки,
сделанный
писателем
А.
М.
Ре мизо ­
вым;
напечатан
в
его
кн иге
«Посолонь» (1907).
С.
255.
Пасси
—
район
в
Париже,
изве стный
своими
увеселитель­
ны ми
заведениями.
Мис те нгет т
Жа нна
Буржуа
(1873—1956)— « зв езд а»
парижского
мюзик-холла.
«Золото в лазури»
—
первый
сбо р ник
Андрея
Белого
(1904).
С.
256. «Vous avez pris l’Alsace et la Lorraine...» —
неточно
приве­
денные
сло ва
пе сни,
ста вш ей
народной
после
франко-прусской
войны.
Слова
Вильмера
(псевдоним Жермена Жирара)
и
Ан ри
Назе,
музыка
Луи
Андре
Фредерика
Бен-Тейю
(см .
Русская
литература.
1983.
No
3.
С.
149—150).
С.
258.
Своего
Аввакума.
—
Имеется
в
вид у
поэма
М.
Волошина
«Протопоп Аввакум» (1918).
...где он лежит.
—
Могила
Волошина
находится
на
гор е
Кучук-Ени-
шар
в
Коктебеле.
С.
259. «Д у мали,
нищие
мы,
нет у
у*
нас
нич ег о... »—
первая
строка
стихотворения
А.
Ахматовой
без
названия
(1915).
...с
Тьером
на
коленях...
—
по-видимому,
Цветаева
имее т
в
в иду
«Ис­
то рию
французской
рев ол ю ции»
А.
Тьера.
С.
260. ...сме рть
Пра.
Восстанавливаю
но
памяти.
—
З десь
память
подвела
Цветаеву:
Е.
О.
Волошина
умерла
8 января 1923 г.
С.
261. Андрью ( пра вил ь но:
Андру)
Л анг
(1844—1912) —
шотландс­
кий
писатель,
фи лол ог
и
фольк лори с т.
Андреева
Анна
Ильинична
(1885—1948)—
вторая
ж ена
писателя
Леонида
Андреева,
приятельница
Цветаевой.
...16
августа
чита ю
в
«Правде».
—
Сообщение
о
смерти
Волошина
появилось
в
«Известиях» (1932, 14 августа).
Булгаков
Сергей
Николаевич
(1871 —1944) —
рус ск ий
религиозный
философ,
экономист.
С
1923 г.
жил
в
эмиграции.
497


Бальмонт
Екатерина
Але кс ее вна
(урожденная Андреева; 1867
1950) —
переводчица,
первая
же на
Бальмонта.
С.
264.
Нерей
(греч .
миф.) —
морское
божество,
от ец
Нереид.
С.
265.
Руднев
Вадим
Викторович
(1879—1940) —
один
из
редакто­
ров
жу рн ала
«Современные записки» .
Пл енн ый
дух
Впервые
—
в
журнале
«Современные записки» (Париж .
1934.
No
55).
Посвящено
памяти
поэта
Андрея
Белого
(Бориса Николаевича Буга­
е в а , 1880—1934).
По водом
к
на писани ю
«Пленного духа»
послужило
изв ест ие
о
его
кончине,
последовавшей
в
Москве
8 января 1934 г .
С
Белым
Цв ета ева
встречалась
не
од ин
раз,
начиная
с
юношеских
лет;
относилась
к
нему
с
б ольшой
теплотой;
талант
его
чтила.
Но
друж­
бы
с
ним
у
нее
не
завязалось;
он
никогда
не
был
в
чи сле
тех
художни­
к ов,
с
которыми
Цветаева
была
духовно
бл из ка.
Посвящение
Цветаевой
вызва н о
выступлением
Ход асев ич а
на
в ече­
ре
памяти
Белого.
С.
266.
Эпиграф
—
из
стихотворения
М.
Цветаевой
«В черном небе
сл ова
нач ер тан ы.. .»
«Серебряный голубь» (1909) —
роман
Андрея
Белого.
Уэльсовский
ангел
—
пер сон аж
романа
английского
писателя
Г.
Уэл­
лса
«Чудесное исцеление» (1895).
С.
268.
Эллис
—
псевдоним
поэта,
пер ев одч ика
и
критика,
теоретика
сим во лизма
Л ьва
Львовича
Кобылинского
(1879—1947), с которым сес­
тры
Цве таев ы
по знак омил ись
зимой
1908—1909 г .
В
1914 г.
Марина
Цветаева
посвятила
ему
поэму
«Чародей».
С.
269. Нилендер.
—
См.
комментарии
к
оче рку
«Живое о живом».
Христофорова
Клеопатра
Петровна
—
московская
купчиха,
близкая
к
кругу
символистов.
Сестры
Тургеневы
—
двоюродные
внучки
И.
С.
Тургенева:
Нат аль я
Алексеевна
(1888—1943), Анна Алексеевна ( Ас я,
жена
Андрея
Белого,
1890—1966) и Татьяна Алексеевна (1894—1966).
Сер ежа
Соловьев
—
поэт
и
пер ево дч ик
Сергей
Мих айл о вич
Соло­
вь ев
(1885—1941), муж Т .
А.
Тургеневой,
дру г
Белого.
Виноградов
Анатолий
Корнелиевич
(1888—1946), писатель.
Цветае­
ва
вывела
его
в
расск аз е
«Жених».
«Мусагет» (от греческого слова « му саг е т»
—
предводитель
муз )
—
изда тел ьс тво
в
М оск ве,
со зд анное
в
1910 г.
группой
символистов
при
участии
Андрея
Белого.
Докт ор
Штейнер
См.
комментарии
к
очерку
«Живое о живом».
498


...гд е
Иван
беседов ал
с
чертом.
-
Из
романа
Ф.
М
Достоевского
«Братья Карамазовы».
С.
271. «Pragerdiele» - -
кафе
в
берлинском
пансионе,
где
жи ли
рус­
ские
литераторы
и
некоторое
время
—
Цветаева.
Эврит мия
(греч .) —
термин,
обозначающий
взаимное
соответ­
ст вие
и
соразмерность
отдельных
частей
художественного
произведе­
ния.
Абрам
Григорьевич
Вишняк
(1895—1943)—
глава
русского
изда­
тельства
«Геликон»
в
Бер ли не.
Об
А.
Г.
Вишняке
см.
«Флорентийские
ночи».
...фетовское
теп ер ь.
—
Из
стихотворения
А.
А.
Фе та
«Теперь»
(1883).
Сол омо н
Гитманович
Каплун
(Сумский; 1883—1940)—
глава
бер ­
линского
русского
издательства
«Эпоха» .
В альк ирии
—
в
древнегерманскоя
мифологии
же нские
божества,
девы-воительницы.
С.
273.
Владимир
Соловьев
(Владимир Сергеевич Соловьев, 1853—
1900) —
философ,
пу бл ицист ,
поэт,
критик.
Лам арт инов ски е
«anglaises». —
На мек
на
куд ря вые
воло сы
фра н­
цузского
поэта-романтика
А.
Ла мар тина
(1790—1869).
«Жемчужная головка» . —
Из
«Сказки о серебряной свирели»
С.
М.
Сол овь ева.
С.
274.
Гносеология
—
теория
познания;
гностики
—
философы,
ис­
по в еду ющие
г но стицизм:
смесь
различных
мистических
и
христиан­
ск их
во ззр ений
в
сочет ан ии
с
восточными
религиозными
культами.
...предполагавшееся
издание
«Мусагетом»
моей
второй
книги
и
по­
ручение
Асе
для
нее
обложки.
—
В
издательстве
«Мусагет»
книга
Цв ета­
е вой
не
вышла.
В торой
ее
сборник
—
«Волшебный фонарь»
увидел
свет
в
1912 г.
в
издательстве
«Оле-Лукойе»
без
ху до жеств енн ой
обложки.
По
свидетельству
М.
Сл о нима,
Цве таев а
говорила
е му,
что
Ася
Тургенева
делала
обложку
для
с бо рника
«Из двух книг» (1913).
Н ик аких
подтвер­
ждений
это го
факта
обнаружить
не
уд ал ось
(Новый журнал.
Нью-Йорк.
1970. No
100. С.
161).
С.
275. «Ц вет ы
мале ньк ой
Иды»
—
сказка
датского
пис ател я
X.
К.
Андер се на
(1805—1875).
С.
276. ...п ла ч
амазонок
по...
переходящей
на
тот
берег...
—
См.
ко ммен тар ии
к
очерку
«История одного посвящения» . « П ер ех о дя­
щей
на
тот
берег»
—
то
ест ь
выходящей
замуж.
Иванов
Вячеслав
Ив ано вич
(1866—1949) —
русский
поэт.
«О lasst mich scheinen...» —
песня
Миньоны
из
романа
Ге те
«Годы
учения
Вильгельма
Ме й с те ра » (1795—1796).
С.
279. Ав гус т П ла т ен (1796—1835) —
немецкий
поэ т.
499


С.
280. «Знаю т,
стр ой но
и
напевно...» —
неточная
цитат
из
пихот-
в оре ния
С.
Сол овь ева
«Путь царевны» (б/ г) .
С.
281.
«Леди Джен».
—
Повесть
американской
писательницы
Ц.
Д жемисо н
( 1848— 1909).
С.
282. Д орна х—
антр о пос офс кий
це нтр,
с еление
в
Швейцарии,
где
жил
Р.
Шт ей нер
(см .
комментарии
к
оче рку
«Живое о живом»), под вли­
янием
которого
находился
Андрей
Белый;
он
жил
в
Дорнахе
в
«антропо ­
соф ской
коммуне»
несколько
лет ,
принимая
участие
в
работе
над
пост­
ройкой
«Иоаннова храма».
В
Россию
вернулся
в
1916 г.
Тео
—
театральный
отдел
при
Наркомпросе
в
20- е
гг.
Дом
Ростовых
на
Пов арск о й...
—
дом ,
описанный
Л.
Н.
Толстым
в
«Войне и мире»
как
принадлежащий
Ростовым
(дом No 52).
Там
после
революции
помещался
Дворец
Искусств.
Рукавишников
И ван
Сергеевич
(1877—1930)—
поэ т,
писатель;
ди­
ректор
Дворца
Иск у сств.
Ничевоки
—
см.
комментарии
к
очерку
«Герой труда» .
С.
283. « Не
потому,
что
от
нее
св ет ло ...»—
из
стих о тво р ения
И.
Анненского
«Среди миров» (1901).
С.
284.
Эсмеральда
—
героиня
романа
В.
Гю го
«Собор Парижской
Бог ом ат ери » (1831), Джали
—
ее
козочка.
Швейцарский
тайновидец
—
Штейнер.
«Не верь,
не
верь
поэту,
дева...»—
первая
строка
стихотворения
Ф.
И.
Тют че ва
(1839).
Чумаченко
Ада
А рт емь евна
(1887—1954) —
поэтесса.
С. 285. Коганы
—
Петр
Семенович
(1872—1932), критик,
историк
ли­
тературы;
Н аде жда
Александровна
(урожденная Нолле, 1888—1966) —
переводчица.
В
доме
Коганов
ост ан авл и вался
Блок
во
время
приездов
в
Москву
в
1920 и 1921 гг.
С.
286. ...все места
возле
несчастного
величия,
все
бертрановские
пос ты
пр еда нно сти ...
—
им еет ся
в
виду
Анри
Грасьен
Бертран
де
Сив-
ре
(1773—1844), граф,
генерал-адъютант,
зат ем
гофмаршал
Н апо леона ,
верный
его
сподвижник,
последовавший
за
ним
на
о.
Св.
Елены.
«Петербург»
—
роман
Андрея
Бе лого;
в
первой
редакции
был
напи ­
сан
в
1913—1914 гг.
С.
287. ...б ер ем
же
вашу
«Царь- Дев иц у». —
Поэма-сказка
Цветае­
вой,
выш ла
в
Моск ве
отдельным
изданием
в
1922 г.
Ж ена
одного
писателя
—
В.
Зайцева,
жена
писателя
Бориса
Зайцева.
С.
288.
Иосиф
Прекрасный
(библ.) —
юноша,
проданный
в
ра бств о
египетскому
царедворцу;
спас ая сь
от
домогательств
жен ы
своег о
госп о­
д ина,
б ежал,
о ставив
в
ее
ру ках
свою
одежду
(Книга Бытия,
гл.
39).
Когда
буд у
когда-нибудь
рассказывать
о
Блоке...
—
2 февраля 1935
г.
Цветаева
прочитала
на
литературном
вечере
доклад
«Моя встреча с
Б л о ко м»; текст его не сохранился .
500


«Geister aufdem ^ange...»
—
эп иг раф
из
«Фауста»
Гете.
С. 290. ...сыном гробовщика.
X.
К.
Андерсен
был
сыном
сап ож ни­
ка.
а
не
гробовщика.
«Разлука»
—
книга
стихов
Цвет ае вой ,
вышедшая
в
Бе рли не
в
1922 г.
С.
291.
Он
ответил...
стат ье й.
—
«Поэтесса- пев ица», напечатана в
берлинской
газете
«Голос России» 21 мая 1922 г
С.
292. ...« В ерст ы»
в
«Огоньки»...
—
сборник
«Версты»
в
издатель­
ст ве
«Огоньки»
не
выходил.
В
э том
издательстве
вышли
«Стихи к Бло­
ку» (1922).
С.
295. Шутцман (н ем.) —
полицейский.
С.
300. ...я звящ ее
его
имя.
—
Поэт-эмигрант
А.
Б.
Ку сико в
(настоя­
щая
ф ами лия
Ку с ик ян ; 1896—1977), с которым А.
Тургенева
в
1922 г.
от кр ыто
по я вля лась
в
Берлине.
С.
301.
За
«Офейру»...
Нелли.
—
«Офейра»
—
первая
часть
п ут евых
зам ет ок
Белого
об
Италии
и
Африке.
(М., 1922).
Не лли
—
гер ои ня
«За ­
писок
чудака»
Андрея
Бе лог о;
отрывок
из
них
он
сделал
предисловием
к
«Офейре» .
С.
304.
В
восемь
лет!—
Летом
1922 г.
Але
б ыло
неполных
десять
л ет.
С.
306. ...п ов ест ь
о
мо лод ом
Бл оке,
его
молодой
ж ене
и
молодом
нем-самом.
—
Речь
ид ет
о
сл о жных
и
за пута нны х
отношениях,
начав­
шихся
ме жду
Белым,
Блоком
и
женой
Блока
Любовью
Дмитриевной,
в
которую
Белый
был
влюблен;
сам
он
рас сказ ы вал
об
эт ой
коллизии
в
сво их
воспоминаниях
о
Блоке
(«Записки мечтателей».
Пг ., 1922.
No
6;
Эпопея.
1922—1923. No
1—4).
Лукутинская
та ба керка .
—
Таба ке рки
с
р ису нками
по
ч ер ному
лак у
изготовлялись
в
дореволюционной
России
по
зак азу
купцов
Лу ку-
тиных.
«Как мы Митьку будем воспитывать?» —
С лова
из
в ос поминаний
о
Блоке
3.
Гиппиус
«Мой лунный друг» (Окно.
Париж.
1923.
No
1.
С.
130).
С.
307. «Нет,
над
младенцем,
над
блаженным...» —
нет о чная
ц ита­
та
из
стихотворения
А.
Бл ока
«На смерть младенца» (1909).
«Сулыбкой он глядит ... » —
из
стихотворения
А.
С.
Пушкина
«Эпи­
тафия
мл аденц у» (1829).
«Я звал тебя...» —
из
стих о тво р ения
А.
Бл ока
«О доблестях,
о
под­
вигах,
о
славе ...» (1908).
С.
310.
Парадиз
(греч.) —
рай .
С.
313.
Каспар
Гауз ер
(Гаспар Хаузер, 1812—1833)—
известный
своею
таинственной
су дь бою
на йде ныш,
до
шестнадцати
лет
прожив­
ший
в
первобытных
условиях
и
почти
не
умевший
говорить;
послужил
персонажем
романа
немецкого
писателя
Я.
Вассермана
(1873—1934)
«Каспар Гаузер» (1908).
501


С.
314. «Avant moi le déluge!»
перефразированные
слова,
припи­
сыва емые
Людовику
XV: «После нас xoib потоп!».
С.
315.
Дуров
Вл ади мир
Л ео нидо вич
(1863—1934) знаменитый
дрессировщик.
С.
316.
Танцу ю щий
Белый.
—
Осенью
1922 г.
Белый
впал
в
т яж елую
депрессию;
одинокий
и
потерянный,
он
по сеща л
да нсинги,
где
мог
по­
долгу
пр едават ься
танцам.
С.
317.
Сл оним
Ма рк
Львович
(1894—1976) —
литератор,
помогав­
ший
изда нию
цветаевских
пр о извед ений
в
пражском
журнале
«Воля
России».
«Руль»
—
русская
газет а,
выходившая
в
Берлине.
С.
318. «Последние
новости»—
ведущая
русская
г азе та,
выходив­
шая
в
Париже.
«Золотому блеску верил.. .» —
из
сти хо тво ре ния
Андрея
Белого
«Друзьям» (1907).
Не здеш ний
вечер
Впервые—
в
журнале
«Современные записки» (Париж .
1936.
No
61).
Очерк
по с вящен
памяти
поэта
Михаила
Алексеевича
Кузмина
(1875—1936).
Н аз вание
за имст во вано
из
книги
стихов
Кузм и на
«Не ­
зд е шние
веч ера» (Пг ., 1921).
События,
описываемые
Ц ве таев ой,
происходили
в
д оме
инж енера -
кораблестроителя
Ио аки ма
Самуиловича
Канегиссера
(1860—1930)
(Петербург,
Саперный
п ере улок, 10).
С.
322. ...в а ши
стихи
в
«Северных Записках» . —
«Северные запис­
ки»
—
петроградский
литературно-политический
ежемесячник,
выхо­
дивший
с
1913 г.
В
1915 г.
Цвет ае ва
напечатала
в
нем
пя ть
своих
стих от­
ворений.
«Зарыта шпагой
—
не
л опатой. ..» —
из
стихотворения
М.
А.
Куз­
мина
«Надпись на книге» (1909), посвященного H . С.
Гумилеву.
Лафайет
Мари
Жозеф
(1757—1834)—
маркиз,
французский
поли­
тический
де ятел ь.
Принимал
уч астие
в
Великой
фр анцуз ск ой
револю­
ции
и
в
революции
1830-го
года,
а
так же
уч ас тво вал
в
вой не
за
нез а ви­
симо с ть
в
Северной
Америке
в
1775—1783 гг.
Консъержерия
(фр.) —
тюрьма.
С.
323.
Ту чков
IV—
Тучков-четвертый
Александр
Алексеевич
(1778—1812)—
генерал-майор,
погибший
в
Бородинском
сраже­
нии.
Лёня—
Леонид
Иоакимович
(Акимович)
К анегис сер
(1896—
1918) —
петербургский
начинающий
поэт,
дружил
с
Есениным.
502


С.
325.
Кни ж ечка
стихов
сбо р ник,
выше д ший
в
1928 г.
в
Пари­
же,
включа ю щи й
стихи
Л.
Канегиссера
и
воспоминания
о
не м.
С.
328. «В
певучем
гра де
моем
купола
горят...» --
из
стихотворения
М.
Цветаевой
«О,
Муза
плача,
пр екр асн ейшая
из
м у з!..»
цик ла
«Ахмато­
вой ».
Знаю,
что
Ахматова...
-
Позднее,
услышав
об
к гом,
А.
Ахматова
отозвалась
отчетливым
и
гнев ны м
в о ск л ица ние м: «Этого никогда не
было.
Ни
ее
стихов
у
меня
в
сумочке,
ни
трещин
и
скл адо к». (Чуковс­
кая
Л.К.
Записки
об
Анн е
Ахматовой:
В
3т.
Т.
2.
М.:
Согласие, 1997.
С.
329).
«Марфа Посадница»
—
поэма
С.
Есенина
(1914).
«Летопись»
—
литературный
и
политический
ежемесячный
жур­
на л,
издававшийся
в
Пе тр о гр а де^ 1915—1917).
С.
329. «Поедем в Ца-арское
Се-ело...» —
первая
строка
стихотворе­
ния
О.
Мандельштама
«Царское Село» (J912).
Ландау
Григорий
Адо льфович
(1877—1940?) —
фи лос оф,
публицист.
Пос ле
ре волюци и
жил
в
эм игра ции.
Публиковался
в
«Числах» (Париж).
Луарсаб
Ни к олаеви ч
—
возможно,
ре чь
идет
о
Луарсабе
Николаеви­
че
Андроникашвили
(1872—1939)—
юр ист е,
профессоре
Тифлисского
университета,
ц ените ле
русской
литературы.
Критические
его
работы
нами
не
обнаружены.
Ландау
(правильно
—
Лянд ау)
Константин
Юлианович
(1890—
1969)—
п оэт
и
режиссер.
Один
из
орг ани з ат оров
«Альманаха муз»
(Пг .:
Фел а на , 1916), где Цветаева опубликовала четыре своих стихот­
ворения.
Иванов
Георгий
—
см.
комментарии
к
очерку
«История одного по ­
священ и я»
Оцуп
Ник ола й
А вд еевич
(1894—1958) —
поэт,
с
1923 г.
—
в
эмигра­
ции.
Ивнев
Рю рик
(настоящие имя и фамилия
—
Михаил
Александрович
Ко ва ле в , 1891—1981)—
поэт,
был
связ ан
с
г руп пой
футуристов,
а
по с­
ле
революции
—
с
имажинистами.
Го роде цкий
Сергей
Митрофанович
(1884—1967)—
поэт,
автор
оперных
либретто.
...пора домой,
потому
что
больн а
моя
милейшая
хозяйка,
редактор­
ша
«Северных Записок».
—
С.
И.
Ч ацк ина,
выпускавшая
журнал
вместе
со
сво им
мужем
Я.
Л.
Сакером.
Однако
Цветаева
то ро пила сь
не
к
не й,
а
к
С.
Парнок
(см.
об
эт ом
в
к н .: Полякова
С.
С.
68).
Дом
«Северных Записок» . —
Был
рас по лож ен
в
том
же
Саперном
переулке, 21.
С.
330. « Вы
так
близки
мне,
так
родны...» —
неточно
цитир у емы е
сло ва
из
стих о тво ре ния
М.
А.
Кузмина
«Среди ночных и долгих бде ­
ний» (1915).
503


С.
331. «А
ваша
си няя
тетрадь...»
-
неточно
цитируемые
строки
из
стихотворения
М.
А.
Кузмина
«Все дни у Бога хороши...» ( 1915).
С.
332.
И
все
они
у мерл и,
у мерл и,
умер л и...
—
неточная
цитата
из
стихотворения
в
прозе
И.
С.
Тургенева
«Как хороши,
как
свежи
б ыли
роз ы» (1882).
Лорд
—
И.
С.
Канегиссер.
«Георгий»
—
кантата
Кузмина
«Св .
Ге орг и й», перекликающаяся со
стихами
Цветаевой
цикла
«Георгий» (1921).
Пушкин...
Гете...
—
названия
стихотворений
М.
А.
Кузмина
из
цик­
ла
«Дни и лица» («Нездешние вечера»).
С.
334. «И звуков
небес
заменить
не
могли...» —
из
стих о тво р ения
М.
Ю.
Лермонтова
«Ангел» (1831).
Повесть
о
Сонечке
Первая
част ь
по вест и
(«Павлик и Юра») была опубликована в жур­
нале
«Русские записки» (Париж;
Шанхай.
1938.
No
3), вторая («Воло ­
дя»)—
в
кн.
Цветаева
М.
Неи зд ан ное.
П ари ж, 1976.
Посвящено
памят и
С офьи
Е вген ье вны
Голлидэй
(1894—1934), акт­
р исы
и
чтицы,
р або та вшей
во
Второй
студии
МХТ ;
с
С.
Е.
Голлидэй
М.
Цветаева
дружила
с
ко нца
1918 по весну 1919 г .
Для
нее
она
тогда
же
напис ал а
роли
в
свои х
пьесах
«Фортуна», «Приключение», «Каменный
Анг ел», «Феникс», а также роль в незавершенной пьесе.
Кром е
того,
она
посвятила
ей
цикл
стихотворений
«Стихи к Сонечке» (1919).
С.
335.
Эпиграф
—
начало
сти хо тво р ения
В.
Гю го
без
наз вания
(сборник «С озе рц ан и я»).
«...Юрию
и
Вере
3...»—
имеются
в
в иду
Юрий
Александрович
За­
вадский
(1894—1977) —
актер
и
реж ис сер;
Вера
Александровна
З ав адс­
кая
(1895?—1930)—
сестра
Ю.
А.
Завадского,
знакомая
Цветаевой
по
гимназии.
С.
336.
Павлик
À.—
Павел
Григорьевич
Анто ко ль ский
(1896—
1978), поэт.
С.
340. Лиля Ш.
—
Шик
(урожденная Елагина Елена Владимировна;
1895—1931) —
актриса,
реж и ссер
и
педагог.
Юра
С.
—
Георгий
Валентинович
Серов
(1894—1929) —
актер
сту ­
дии
Вахтангова,
с
1919 г.
—
Первой
ст удии
М ХТ.
Юра
Н.
—
Юрий
Сергеевич
Никольский
(1895—1962) —
компози­
тор
и
д ириже р.
В
1919 г.
заведо вал
музыкальной
частью
В ахт анг овско й
студии.
С.
344. Абу Эдмон (1828—1895) —
ф р анцу зский
писатель.
С.
345.
Спектакль
был
сос т авн ой,
трехгранный.
—
Постановка
на­
зы валась
«Дневник Студии»
и
состояла
из
трех
отделений:1)главыV
—
504


VII из романа H. С.
Лескова
«Некуда»; 2) сиены из рассказа И.
С.
Турге­
не ва
«История лейтенанта Ер1уно в а»; 3) «История Настеньки» (ночь
втор ая
из
повести
Ф.
М.
Достоевского
«Белые ночи»).
Что
касается
Мо­
пассана ,
о
котором
вс
поминает
Ц вет аева,
то
он
входил
в
другой
«трех ­
гранный»
спектакль: 1)«В гаванр»
Моп ассан а; 2) «Вор»
О.
Мирбо,
3) «Когда взойдет месяц»
И.-А.
1'регори .
В
нем
Голлидэй
не
участвовала.
С.
350. «“Который час? “ —
его
спр осил и
здесь...» —
из
стихотворе­
ния
О
Мандельштама
«Нет,
не
луна,
а
светлый
циферблат...»(1912).
С.
364.
Стахович
Алексей
Александрович
(1856—1919)—
актер
Московского
Художественного
т еат ра;
он
так же
п реп од авал
студийцам
урок и
манер,
выправки.
Был
д ружен
с
К.
С.
Станиславским.
Облик
Ст а­
хович а ,
характер,
каким
он
ув идел ся
М.
Цветаевой,
и
судьба
его
п ослу­
жи ли
отправными
точк ам и
длядюздания
пьесы
«Феникс». Ему посвяще­
ны
стихотворный
цик л
«Памяти Стаховича»
и
дне внико в ая
запись
«Смерть Стаховича» .
С.
366. « ... узни ка
Бонивара...»—
см.
комментарии
к
«Моим служ­
бам».
С.
368. ...с к а лы,
на
которых
сидели
девы
д'Аннунцио—
имеется
в
ви ду
инсценировка
романа
итальянского
писат еля
Га бр иеля
д’Ан н ун­
цио
(1863—1938) «Девы скал» (1895).
С.
369. ...пье с а...
Ю рия
Слезкина
—
Юри й
Ль во вич
Сл езки н
(1885—
1947)—
русский
со ве тский
писатель.
Речь,
по-видимому,
иде т
о
его
пь есе
«Зеркало Коломбины» (1920).
С.
372.
Мчеделов
Вахтанг
Леванович
(настоящая фамилия Мчед-
л и швил и ; 1884—1924)—
режиссер,
педагог.
Один
из
организаторов
Второй
студии
МХТ
(1916), постановщик ее первого спектакля
—
«Зе ­
л еное
ко льцо ».
С.
373. Malibran—
Малибран
Марка
Фелисита
Гарсиа
(1808—
1836) —
вели к ая
французская
певица.
Па тти
А де лина
(1843—1919) —
вы даю щая ся
итал ья нс кая
певица.
С.
374.
Сегюр
Софья
Федоровна
де,
графиня
(1799—1874) —
фра н­
цузская
де тска я
писательница.
В
русском
переводе
многократно
и зда ва­
лис ь
ее
кн и ги : «Сонины проказы», «Добрый маленький чертенок»
и
другие,
на
к отор ые
намек а ет
Цветаева,
сопоставляя
свою
героиню
с
ге­
роиней
книжек
де
Сегюр.
С.
375. Бан г Ге рм а н (1857—1912) —
дат ск ий
писатель.
С.
390.
Володя
—
актер
ст удии
Вл ад имир
Васильевич
Алексеев
(1892—1919).
«Et du Premier Consul...» —
Из
стих отв ор ения
В
Гюго
без
наз вания
(сборник «О сен н ие
листья»).
С.
394. « Ги бель
“Надежды “» —
пьеса
голландского
драматурга
Германа
Хейерманса
(1864—1924). «П от оп» —
пьеса
шведского
пи­
сателя
Юхана
Хеннинга
Бе рг ера
(1872—1924).
505


С.
400.
Во л конски й
Сергей
Мих ай лови ч
(1860— 1937) -
внук
декаб­
риста.
1еатральный деятель.
писатель.
С. 405.
Беттина
—
см.
комментарии
к
оче рку
«Живое о живом».
Си вил ла
(греч. ) —
в
Др евн ей
Греции
и
Р име
женщины-пророчицы.
С.
407.
Дам
был
двухэтажный.
--
Дом
в
Бо ри сог лебск ом
переулке,
в
котором
Ц вет аева
жила
с
1914 ио 1922 г.
С.
409.
Ц арица
Савская
(библ.) —
легендарная
царица
Саб ей ск ого
царства.
С.
421.
В
полдневный
жар...
в
долине
Дагестана...
—
из
стихотворе­
ния
М.
Ю.
Лермонтова
«Сон» ( 1841 ).
«И в чудный сон. ..» —
у
Лер мо нтов а
«И в грустный сон душа ее
младая
И
Бог
зна ет
чем
б ыла
погружена...»
С . 426. ...воздушный
шар
Монгольфьер
—
ф ра нцу зские
изобретатели
братья
Жозе ф
(1740—1810) и Этьенн (1745—1799) Монгольфье пост ­
роили
возд уш ный
шар
в
1783 г.
С.
427.
Мюс се
Альфред
де
(1810—1857)—
французский
поэт-ро­
мантик,
прозаик.
С . 429. ...по сотне гурий и пэри!
—
Гури и
—
о б итател ь ницы
магоме­
танского
рая ,
кр ас ота
которых
нико гда
не
увядает.
Они
предназначены
в
н агр аду
мусульманам
в
будущей
жи зни
за
строгое
соб люд ен ие
зак он ов
пророка.
Пэри
(пери)
—
сверхъестественные
существа
женского
рода ,
в
пер­
сидских
преданиях
охраняют
лю дей
от
злы х
духов.
С.
430.
Моисей
в
плетеной
к орзи не ...
—
По
библейскому
преданию,
мл ад енец
Мо и сей,
будущий
пророк,
был
найден
на
бер егу
Нила
в
трост­
н иков ой
корзине
дочерью
египетского
фараона.
На
эту
тему
у
Цветае­
вой
ест ь
стих о тво ре ние
«И поплыл себе
—
Моисей
в
корзине!..»
С . 432 Ундина...
Г у льдб ран д...
дядя
Струй...
Бертольда
—
ге рои
по­
вести
немецкого
писателя-романтика
Фридриха
де
ла
Мо тт
Фу ке
( 1777—
1843). «Ундина». Любимая книга Цветаевой
в
детстве.
На
ру сски й
пере ­
ведена
в
стихах
В.
А.
Жуковским.
С.
432.
Коз ет та,
Жан
Вальжан
—
герои
романа
В.
Гюго
«Отвер ­
ж ен ные » (1862).
С. 436.
Нансен
Фритьоф
(1861—1930) —
н ор вежск ий
и ссле до ват ель
Арктики;
в
1888 г.
первым
п ер есек
Грен лан д ию
на
лыжах.
С . 439. «Неточка Незванова»
—
по ве сть
Ф.
М.
Достоевского
(1849).
С.
443.
Письма
к
1- ру
.
—
По-видимому,
ре чь
идет
о
драматурге
Льве
Вла дим и ров иче
Гольденвейзере.
В
сво ей
книге
«Театр одного ак­
т ера» (М ., 1958) Владимир Яхонтов пишет: «Была в этой студии Софья
Ев геньев на
Голлидэй,
очаровательная
актриса,
ед ва
за метная
от
земли.
Л.
В.
Г ол ьд енве йзер
на
р уках
вын оси л
ее
на
сцену
в
розовеньком
плать­
ице
с
кр апи нками ,
усаживал
в
большое
ши рок ое
кресло
и
сам
бежал
да­
ва ть
з ана вес ...»
506


« И кончалось все припевом.. .»
-
из
ci ихо творения М.
Цветаевой
«Ландыш,
ландыш
белоснежный...»(цикл«Стихи
к
Сонечке»).
С.
444. «Целую вас
-
через
со тни ...»
-
из
стихотворения
М.
Цве та­
евой
«Никто ничего не отнял!..»
С.
446.
Вс помн им
конец
Март ин а
Ид ена
и
самого
Джека
Лондо­
на!
-
-
Мартин
Иден,
герой
одноименного
романа
американского
писа­
т еля
Дже ка
Ло нд она
(1876—1916), кончает жизнь самоубийством .
Так
же
з акан чива ет
жизнь
сам
писатель
(по одной из версий).
С.
449. ...ды м
от
костра
Иоанны—
Иоанна—
Жанна
д’А рк,
со­
жжен н ая
на
костре
(1431).
С.
450.
А
Ангел-то
был и
—
вы...
—
ре чь
и дет
о
пьесе
М.
Цветаевой
«Каменный Ангел» .
Карл
Великий
(742—814) —
франкский
король,
император.
С.
452. «Серый
ослик
тв ои
ступ ает
прямо...»—
начальные
строки
стихотворения
М.
Цве т аевой
«Рождественская дама»
из
сборника
«Вол ­
шеб ный
фонарь»(М., 1912).
С. 453. ...к ни гу
—
про
Жанну
д
’Арк ...
—
ре чь
и дет
о
книге
американ­
ского
писат еля
Марка
Твена
(1835—1910) «Личные воспоминания о
Жанне
д ’Ар к» (1896).
С . 458. «От лихой любовной думки...» —
пер вые
строки
незавершен­
ного
стихотворения
М.
Цветаевой
из
цикла
«Стихи к Сонечке».
С . 459. «Не знаю отчего,
мне
вдруг
представилось...» —
из
пов ест и
«Белые ночи»
Ф.
М.
Достоевского.
...«И ты,
Бр ут?» —
В
тра г едии
В.
Ш експир а
«Юлий Цезарь»
с
та­
ки ми
словами
умирающий
Цезарь
об ра щаетс я
к
Ма рку
Ю нию
Бруту,
высшему
римскому
судье,
нахо д ивш ему ся
в
числе
заговорщиков
и
на­
п авшем у
на
Цезар я
в
Сенате.
«Но,
чт обы
я
по мнил
обиду
мою ,
Настенька?»—
из
повести
«Бе­
лые
ночи»
Ф.
М.
До сто евско го .
С.
462. «Хлеб
наш
насущный
дождь
нам
д нес ь ...»—
Евангелие
от
Матфея
(гл .
6. ст.
11).
С.
467.
Е.
Я.
—
по-видимому,
Елизавета
Яко вл евна
Эфрон,
сестра
мужа
Цветаевой.
С. 470. А вот
—
вторая
весть...
—
Цветаева
приводит
несколько
из­
мене нно е
пись мо
к
Ар иа дне
Э фрон
Елизаветы
Павловны
Редлих
(по
му жу
—
Кр иво шапк ина, 1897—1988).
С. 471.
Ее
очень
любил
К<ачало>в...
—
имеется
в
в иду
В.
И.
Качалов.
Сохранились
п исьма
Гол лид эй
к
не му
(см .
Театральная
жизнь.
1989. No 9).
С.
472. ...м оя
сестра
—
Ре длих
Вера
Павловна
(1893—1992) —
тог­
да
актриса
Второй
студии
МХТ
и
подру!
а
С.
Е.
Голлидэй.
Позднее
—
режиссер
и
педагог.
С.
473. Ja! ich weiss woher ich stamme... —
стихотворение
немецкого
фи лос офа
Фридриха
Ницше
(1844— 1900) «Ессе Homo» («Се —
Чело­
507


ве к»
—
ла т.,
евангельское
во
скл ицани е
Пилата
о
Христе)
из
«Прелю­
дии
в
немецких
рифмах»
к
сочинению
«Веселая наука» (1882).
Зн аю
я—
откуда
родом!..
перевод
эт ого
стихотворения
М.
Цве­
т ае вой.
Для
сравнения
приведем
пер ево д
К.
А.
Свасья н а: «Мне ль не
знать,
отку да
сам
я ! II Ненасытный,
словно
пламя,
И
Сам
собой
охвачен
весь.
И
Свет
есть
все,
что
я
хватаю,
И
Уголь
все,
что
отпускаю.
И
Пла ­
мя—
пламя
я
и
есть!(НицшеФ.
Сочинения:
В
2т.
T. 1.
М.:
Мысль,
1990.
С.
511).
«...Ли шь
только
бы
мне
знать...» —
из
стихотворной
пьесы
П.
Ан­
т окол ьс кого
«Кукла инфанты», репетиции которой шли в студии Вахтан­
го ва.
Режиссером
спектакля
был
Ю.
А.
Завадский.
«Кукла инфанты»
—
романтическая
сказк а.
«Сюжет этой сказки очень прост,
—
в спо мина ет
Б.
Захава.
—
У
девочки-инфанты
сломалась
кукла
—
испор т ился
завод.
И нфан та
в
большом
горе,
но
это го
гор я
ни кто
из
окружающих
не
по ни­
м ает.
Инфанта
обращается
за
помощью
к
волшебнику-мавру,
к оторы й
при
помощи
та инст венны х
заклинаний
исцеляет
больную
куклу...»(Цит.
по
кн.: Левин Л.
Четыре
жизни.
Хроника
трудов
и
дней
Павла
Антоколь­
ского.
М.:
Сов.
писате л ь , 1978.
С
34).
Работа
над
пьесой
не
бы ла
дове­
дена
до
конца.
С. 474. «Да будешь
ты
благословенна»
—
из
пов ест и
«Белые ночи»
Ф.
М.
Дос тое вско го .
Анн а
Саакянц,
Лев
Мнухин


СОДЕРЖАНИЕ
5
15
21
45
83
90
95
100
109
165
198
266
321
335
475
А.Саакянц
Поэзия
и
правда
Марины
Цветаевой
Автобиография
Я
жа жду
сразу
—
в сех
дорог
Мать
и
музыка
Мой
Пушкин
Музей
А ле ксанд ра
III
Лавровый
вен ок
Открытие
музея
Жених
Я
нарисую
тво й
портрет
Герой
труд а
История
од ного
посвящения
Живое
о
живом
Пленный
дух
Нездешний
вечер
Повесть
о
Сонечке
Примечания


Марина
Ивановна
Цвет ае ва
Господин
мой
— Время
РЕДА КТ ОР
Е .А.
Борисова
XУДОЖ14' Г ВЕННЫЙ Р ЕДА КТ ОР
С .А.
Виноградова
ТЕХНОЛОГ
С.С .
Басипова
КОМПЬЮТЕРНАЯ
ВЕ;РСТКА
ОБ ЛОЖК И
И
БЛОКА
ИЛЛЮСТРАЦИЙ
А.Е.
Ст релк ов,
С.В .
Белов
ОПЕРАТОР
КОМПЬЮТЕРНОЙ
В ЕРС ТКИ
И
В.
Соколова
П
КОРР ЕКТ ОРЫ
В.А.
Жечков,
С .Ф.
Лисовский
Оптовая
торговля:
Эксклюзивный
дис грибьютор
издательства
«Клуб 36’6»
г.
Мос ква,
Рязанский
пер., д. 3,этаж3
Тсл Уфакс : (095) 265-13-05,267-29-69,267-28 -33,261-24 -90
E-mail: club366@aha.ni
Фирменный
магазин
«36’6 — Книжный двор»:
(мелкооптовая и розничная торговля)
Проезд:
Рязанский
пер., д. 3
(рядомсм. «Комсомольская»
и
«Красные ворота»)
Тел .: (095) 265-86 -56,265-81 -93
Тел . : 523-92-63,523-25-56 . Ф ак с: 523-11 -10
Книжная
лавка
«У Сытина»:
125008, Москва,
пр-д
Че репанов ых,
д. 56
Т ел. : (095) 156-86 -70. Ф ак с : (095) 154-30-40
Инт ер не т : httpAvww.kvcst.com/mainmcnu.htm
Электронная
почта:
sytin@aha.ru и ли info@kvcst.com
П олучи ть
подробную
ин фор ма цию
о
наших
книгах
и
план ах,
авторах
и
художниках,
истори и
изд ат ел ьст ва,
ознакомиться
с
фрагментами
книг,
высказать
с вои
пож елан ия
и
задать
интересующие
Вас
воп ро сы
Вы
сможете,
посетив
са йт
издательства
в
сет и
И нте рне т: http://www.vagrius.com
Электронная
по чт а (E-Mail) — vagrius@vagrius.com
Издательская
лицензия
No
065676
от
13 февраля 1998 года .
Подписано
в
печать
21.01 .2000 .
Формат
60 х 90/16.
Г арнитура
Таймс.
Печать
офсетная.
Объем
27 печ.
л.
Тираж
7000 экз.
Изд.
No
1171.
Заказ
No
3257.
Издательство
«ВАГРИУС»
129090, Москва,
ул.
Троицкая, 7/1
Электронная
почта
(E-Mail)—
vagrius @ vagrius.com
Отпечатано
с
готовых
диапозитивов
в
Государственном
ордена
Октябрьской
Революции,
ордена
Трудового
Красно го
Знамени
Московском
предприятии
«Первая Образцовая типография»
Го суд арс твенн ого
комитета
Российской
Федерации
по
печ ат и.
113054, Москва,
Валовая, 28.


вышли
книги
Жоржи
Амаду
КАБО Т АЖН ОЕ
ПЛАВАНЬЕ
Ни кол ай
Амосов
ГОЛ ОСА
ВРЕМЕН
Ирина
Ар хипов а
МУЗЫКА
ЖИЗН И
Григорий
Бакланов
ЖИЗНЬ,
ПОДАРЕННАЯ
ДВАЖДЫ
Брижит
Бардо
ИНИЦИАЛЫ
Б. Б.
Георгий
Бурков
ХРОНИКА
СЕРДЦА
Константин
Ваншенкин
ПИСАТЕЛЬСКИЙ
КЛУ Б
Евгений
Весни к
ДАРЮ,
ЧТО
ПОМНЮ
Андрей
Вознесенский
НА
ВИРТУАЛЬНОМ
ВЕТРУ
Е гор
Гайдар
ДНИ
ПОРАЖЕНИЙ
И
ПОБЕД
Марл ен
Дитрих
АЗБУКА
МОЕ Й
ЖИЗ НИ
Татьяна
Доронина
Д НЕВНИК
АК ТРИС Ы
Евгений
Евтушенко
ВОЛЧИЙ
ПАС ПОР Т
Иль я
Збарский
ОБЪЕКТ
No1
Лазарь
Каган ович
ПАМЯТНЫЕ
ЗАПИСКИ
Кл аудиа
Кардинале
МНЕ
ПОВЕ ЗЛО
Валентин
Катаев
ТРАВ А
З АБВЕ НЬЯ
Василий
Катанян
ПРИКОСНОВЕНИЕ
К
ИДОЛАМ
Игорь
Кио
ИЛ Л ЮЗИИ
БЕЗ
ИЛЛЮЗИЙ
Михаил
Козаков
АКТ Е РСКАЯ
КНИГА
Алексей
Козлов
«КОЗЕЛ НА САКСЕ»
Агата
Кристи
АВТ ОБИОГ РАФ ИЯ
Муслим
Магомаев
ЛЮБОВЬ
МОЯ
-
М ЕЛ ОДИЯ
К арл
Густав
Маннергейм
М ЕМУ АРЫ
Анат ол ий
Мариенгоф
«БЕССМЕРТНАЯ ТРИЛОГИЯ»
Анастас
Микоян
ТАК
БЫ ЛО
Андре
Моруа
МЕ МУ АРЫ
Родион
Нахапетов
ВЛЮБЛЕННЫЙ
Юрий
Ник ул ин
ПОЧТИ
СЕРЬЕЗНО...
Татьяна
Окуневская
ТАТЬЯНИН
ДЕНЬ


Юр ий
Олеша
КНИГА
ПРОЩАНИЯ
Лучано
Паваротти
МОЙ
МИР
Анатолий
Р ыбак ов
РОМАН-ВОСПОМИНАНИЕ
Эльдар
Рязанов
НЕПОДВЕДЕННЫЕ
ИТОГИ
Юр ий
Сенкевич
ПУТЕШЕСТВИЕ
ДЛИНОЮ
В
ЖИ ЗНЬ
Л идия
С мирн ова
МОЯ
ЛЮБОВЬ
Микаэл
Тар ивер ди ев
Я
ПРОСТО
ЖИВ У
Олег
Тро янов ски й
ЧЕРЕЗ
ГО ДЫ
И
РАССТОЯНИЯ
Ле онид
Утесо в
СПАСИБО,
СЕРДЦЕ!
Вячеслав
Фетисов
ОВЕРТАЙМ
Милош
Форман
КРУГОВОРОТ
Кэтрин
Хепберн
Я.
ИСТОРИИ
ИЗ
МОЕЙ
жизни
Никита
Хрущев
В ОС ПОМ ИНАНИЯ
Чар льз
Чаплин
МОЯ
БИОГРАФИЯ
Ольга
Чехова
МОИ
ЧАСЫ
ИД УТ
ИН АЧЕ
Федор
Шаляпин
МАСКА
И
ДУШ А
готовятся
К
ИЗДАНИЮ
Олег
Волков
ПОГРУЖЕНИЕ
ВО
ТЬМУ
Александр
Го р о дницкий
НЕ
ПОЙТЕ
БЕЗ
МЕНЯ...
Максим
Горь кий
КН ИГА
О
РУССКИХ
ЛЮД ЯХ
Дон-Аминадо
ПОЕЗД
НА
ТРЕ ТЬЕ М
ПУ ТИ
Евгений
Матвеев
СУДЬБА
ПО-РУССКИ
Вацлав
Нижинский
ЧУВСТВО
Виктор
Розов
УДИВЛЕНИЕ
П ЕРЕД
ЖИЗНЬЮ
Давид
Сам ойл ов
П ЕРЕБИ РАЯ
НАШИ
ДАТЫ
Константин
Станиславский
МОЯ
ЖИ ЗНЬ
В
ИСКУССТВЕ
Александра
Толстая
д очь


Марина
Ивановна
Ц ве таева
(1892-1941)
сч итала : «Главное в жизни писателя
-
писать.
Не:
успех,
а:
усп ет ь». Сама успела
немало
-
сти хи,
поэмы,
пьесы,
проза,
критические
ст ать и,
эссе,
переводы.
В
1922 году она покинула Россию,
страну,
где
ее
чи тал и,
но
не
печатали.
Дальше
-
17 лет эмиграции,
где
печ атали,
но
не
читали.
В
1939 году она вернулась на родину,
но
не
ста ла
там
«желанным и жданным
го с те м», как мечтала.
Два
года
мытарств,
сам оуб ийст во
в
Елабуге.
А
затем
несколько
десятилетий
ее
не
печатают...
Но
еще
в
юности
Марина
Цветаева
п и са л а: «Моим стихам,
как
драгоценным
винам,
настанет
св ой
ч ер е д». Сегодня ее наследие -
и
поэтическое,
и
про заическ ое
-
возвра ще но
чи тателя м
в
полной
мере.
Марина
Цветаева
ж
ВАГРИУС
Ля
ВАГРИУС
ISBN 5-264 00219 3
М
а
р
и
н
а
Ц
в
е
т
а
е
в
а
Ля
СП
«
Марина
Цветаева
-
«прежде всего
и
всегда
поэт,
так
ост ает ся
она
поэтом
в
каждой
стр очк е
своей
прозы».
И
особенно
авт оби огр афич еск ой:
афо рист ичн ой,
выр азит ельно й,
музыкальной.
Ее
характ ер исти ки
отличаются
удивительной
ме тко стью ,
искренностью
и
глубиной,
ей
удается
пок азат ь
слабые
и
сильные
стороны
своих
ге рое в,
з апеч атле ть
их
в
минуты
радости,
боли,
смятения.
Со
ст ран иц
книги
встают
живые
портреты
отца,
профессора
Московского
уни версит ет а,
ос но вате ля
Музея
изобразительных
искусств
И.
В.
Цветаева;
поэтов
В.
Брюсова,
К.
Б а льм онт а , 0. Мандельштама,
М.
Волошина,
М.
Кузмина,
А.
Бе лого ;
юных
сту дий ц ев- вахтан гов цев
С.
Голлидэй,
П.
Антокольского,
Ю.
Завад ског о,
а
так же
самой
Марины
Ивановны
-
человек а
необычайно
одаренного,
но
в
то
же
время
трагически
одинокого,
с
юности
несущего
в
себ е
заряд
обреченности...
.аоина.
ВАГРИУС