Автор: Зайцевъ К.
Теги: история история россии историография православие сборник статей типография преподобного иова почаевского
Год: 1970
Текст
АРХИМАНДРИТЪ КОНСТАНТИНЪ.
ЧУДО РУССКОЙ ИСТОРІИ.
Сборникъ статей, раскрывающихъ промыслительное значеніе
Исторической Россіи, опубликованныхъ въ Зарубежной Россіи
за послѣднее двадцатилѣтіе.
Тѵпог^ІфТд п^п. Ішкд Почіпиклгш.
Ноіу Тгіпііу Мопавіегу, 7ог<іаііѵі11Ѳ/ Ы. У.
1 9 7 0г.
АРХИМАНДРИТЪ КОНСТАНТИНЪ.
ЧУДО РУССКОЙ ИСТОРІИ.
Сборникъ статей, раскрывающихъ промыслительное значеніе
Исторической Россіи, опубликованныхъ въ Зарубежной Россіи
за послѣднее двадцатилѣтіе.
ТѵПОГрдфІА прп. ІЮ84 ПочЬеСК4ГЦ).
Ноіу Тгіпііу Мопазіегу, Іогсіапѵіііѳ, И, V
1970
Напечатано
по благословенію Преосвященнѣйшаго Авсркгя,
Архіепископа Сиракузскаго и Троицкаго.
Ргіпііпд 8кор 8г, Іоѵ о/ Роокаеѵ
Ноіу Ттіпіѵу Мопіміегу, .Іопіапѵіііе, №. У;, Ѵ.8.А.
1970
ЧУДО РУССКОЙ ИСТОРІИ.
Возникновеніе Православнаго Царства.
Загодя подготовлялось чудо’ Русской исторіи!
Вѣками растекалось славянство по Великой Равнинѣ, мѣстами уже за-
селенной. Прозябало оно въ лѣсахъ,-въ степяхъ попадало въ орбиту тамъ
возникавшихъ государствъ и дѣлило судьбу ихъ, когда сметались онѣ
"азіатскими ордами. Государственности славянской не образовалось нигдѣ,
но славянская заселенность обозначилась тремя сгустками: Въ Пряла-
дожьѣ, въ Приднѣпровьѣ л въ Пріазовьѣ.
2
Но вотъ возникаетъ новая колонизація, варяжская, торгово-захват-
ническая, растекаясь по ръчнымъ артеріямъ и осѣдая въ районахъ сла-
вянскихъ: къ пассивной общности низовъ, присоединяется активная об-
щность верховъ, образуя эмбріонъ государственности. Что это — эфеме-
рида? Казалось — такъ! Готова погибнуть съ шумомъ имперіи Святослава.
Но нѣтъ! Она лишь эпизодъ на пути превращенія варяго-славянскаго вар-
варства въ культурный Міръ.
Чудо этого превращенія — дѣло христіанства. Оно издавна оазисами
утвердилось по берегамъ Чернаго моря, но не имъ дано было стать колы-
белью новаго Міра.
*
* *
Полноты зрѣлости достигло христіанство. Внезапно это богатство ста-
новится изъ греческаго — славянскимъ! Странно: культурно - языковое
перевоплощеніе Православія оказывается пріуроченнымъ къ явленіямъ
преходящимъ! Западное славянство, для котораго начатъ подвигъ свв.
бр. Кирилла и Меѳодія, падаетъ жертвою латинскаго натиска. Болгарія,
принявшая ихъ учениковъ и подъ ихъ окормленіемъ духовно расцвѣт-
шая, сокрушена единовѣрной Византіей, какъ политическая соперница.
Казалось, — гибель ждетъ богодухновенное твореніе! Но тутъ и обнару-
живается промыслительное назначеніе “славянскаго” Православія: есть
мѣсто куда идти служителямъ его, когда и Болгарія утрачиваетъ нужду
въ нгіхъ! Россія ждетъ ихъ.
Не сразу пришла она къ христіанству. Чудо, коимъ Владычица отвела
отъ Царьграда хищническій налетъ однодревокъ Аскольда и Дира, открылъ'
путь греческимъ миссіонерамъ: патріархъ Фотій возносилъ хвалу Богу,
видя страну'дикихъ скиѳовъ обращенной ко Христу. Обрывается святое
начинаніе захватомъ Кіева язычникомъ Олегомъ, чтобы быть снова под-
хваченнымъ вдовой кн. Игоря, княгиней Ольгой. Но и тутъ1 языческая
реакція, возглавляемая сыномъ ея Святославомъ, срываетъ успѣхъ. Дол-
жно созрѣть еще великое дѣло! Гибнетъ геніальный полководецъ въ попыт-
кѣ создать на развалинахъ Византіи языческую Имперію. Его смѣняетъ
Владиміръ — еще болѣе ретивый служитель язычества. Онъ, испытавъ
“обращеніе” и тѣмъ явивъ благой примѣръ подданнымъ, завершаетъ кре-
щеніе Руси.
Чудомъ было превращеніе языческаго героя въ благовѣрнаго князя.
Чудомъ было исцѣленіе его, терявшаго зрѣніе, лишь коснулась его кре-
стильная вода. Чудомъ было вольное крещеніе народа въ такой торжествен-
ности праздничной, точно обрѣтала Русь чего отъ вѣка искала: духовное
рожденіе то было цѣлаго народа, наглядно зримое.
Греческое Православіе о с л а в я н и в а е т с я для з а -
ладныхъ славянъ, но ими утрачивается; короткаго расцвѣта до-
стигаетъ оно въ странѣ ославяненныхъ тюрко-болгаръ;
скандинавами утверждается на Великой Равнинѣ; и такъ воз-
3
цикаетъ Русское Православіе, непроницаемой плотиной
утверждающееся на гигантскомъ проходномъ мѣстѣ, гдѣ не удерживалась
прочно никакая государственность, и неудержимой лавиной разливающее-
ся вплоть до отдаленнѣйшихъ естественныхъ границъ, никакимъ вообра-
женіемъ изначала не призиравшихся. Это ли не чудо!
Оно меркнетъ предъ внутренней значительностью свершившагося:
изъ ничего — ничего, не такъ ли гласитъ древняя поговорка? тутъ отъ
пустоты — полнота!
О, какъ многозначительна эта изначальная пустота! Ничего своего
предъ лицомъ благодатнаго чужаго! Никакихъ безблагодатныхъ культур-
ныхъ навыковъ, никакой безблагодатной исторической памяти! Дѣвствен-
ная цѣлина, — развѣ не единственная то почва, способная принять пол-
ноту Откровенія Истины!
А въ. какихъ убѣдительныхъ формахъ предлагается Она! Родной
языкъ, доведенный до совершенства, и на немъ, въ прекрасныхъ храмахъ,
подъ сладкозвучное пѣніе, — служба церковная, присутствуя на которой,
даже у грековъ, не знали русскіе, гдѣ они: на небѣ, или на землѣ! На
этомъ же богодухновенномъ языкѣ — Слово Божіе! Но не только въ таин-
ственныхъ книгахъ раскрывается Истина: въ образахъ неотразимо при-
влекательныхъ личнаго благочестія и живаго подвига явлена она, —
превыше всего, въ образѣ безмолвнаго монашескаго житія. Устремляясь
навстрѣчу этой красотѣ изъ тьмы многомятежнаго язычества, не хочетъ
русскій человѣкъ признать путь спасенія удѣломъ немногихъ: пусть ви-
ситъ надъ душой гнетъ языческой стихіи, вчера еще родной, тѣмъ горя-
чѣе стремится душа къ Святости. Развѣ не для всѣхъ Царствіе Божір?
Въ плѣнъ Вѣры отдается народъ, — и возникаетъ Россія.
Въ чемъ задача ея? Завоевать міръ? Исполнить жизнь земными бла-
гами? Нѣтъ! Своимъ сдѣлать святое чужое, всецѣло своимъ, вотъ что
признала своимъ назначеніемъ Россія, тѣмъ оправдавъ избранничество
свое. Оцѣнилъ это Господь и далъ вѣрнымъ рабамъ Своимъ вбйти въ ра-
дость Свою.. Творчески обновлялось Православіе — даже если что чужи-
ми руками творилось святое на Русской Землѣ. Стоило же русскимъ взять-
ся за что самимъ — разительно самобытнымъ становилось все, даже въ
области слова и мысли, гдѣ обычно оригинальность дается долгой культу-
рой. Вспомнимъ Похвалу кн.‘ Владиміру митр. Иларіона и лѣтопись Не-
стора! Первая не уступитъ лучшимъ памятникамъ византійскаго красно-
рѣчія, а вторая — недосягаемый образецъ трезвой правдивости и духов-
ной мудрости, будучи притомъ не плодомъ личной одаренности, а собор-
нымъ дѣломъ русскаго иночества — совѣстнымъ судомъ, вершимымъ
надъ всѣмъ, что творилось на Руси и надъ нею. И звучитъ уже Россія въ
самыхъ зачаткахъ лѣтописныхъ сказаній, торжествуя въ безхитро-
стныхъ келейныхъ записяхъ надъ зыбкостью современнаго раннему лѣто-
писцу государственнаго уклада.
“Росіа”! То — имя греческой митрополіи, обнимавшей наше оте-
4
чество. Формально этимъ исчерпывалось его единство: разсыпанной хра-
нимой была Русь, цѣлостность обрѣтая только въ церковномъ самосознаніи.
Лампада, возженная иг. Даніиломъ у Гроба Господня “отъ всей Русской
Земли”, вотъ — символъ русскаго единства, не нашедшій еще выраженія
ни въ государственномъ гербѣ, ни въ національномъ знамени. И потому,
если хирѣетъ Кіевъ, то перестаетъ Русь быть Кіевской, но не перестаетъ
быть Русью ...
*
* *
Три обозначаются областнйХъ узла, всѣ разные, но всѣ — русскіе!
Вольнолюбивъ, своенравенъ, предпріимчивъ, даже азартенъ Великій
Новгородъ. Поразителенъ размахъ колонизаціонный, торговый, промыш-
ленный этой аристократической демократіи. Еще болѣе поразительна
амплитуда ея колебаній, чтобы не сказать — шатаній, не въ ущербъ
стойкости. Нѣть, казалось бы, удержу авантюризму озорнаго ушкуйни-
чества, — но сбѣгаетъ съ годами пѣна безотвѣтственнаго задора, и гра-
ждански зрѣлыми возвращаются неугомонные, хранителями порядка ста-
новятся, влагаясь въ рамки исконной старины. Въ самомъ Новгородѣ,
казалось бы, безудержна разгулявшаяся улица, стѣнка на стѣнку идетъ,
но стоитъ ей увидѣть крестъ въ рукахъ Владыки — стихаетъ все!
Камень краеугольный, съ котораго не сдвинешь Новгородъ — не-
повторимая въ своей первозданной громадѣ Св. Софія. Если добрыми
гражданами возвращаются домой ватажники; если стихаютъ волны сто-
личнаго Мятежа; если изъ поколѣнія въ поколѣніе привычно править- на-
родомъ выборная родовитая старшина; если удерживается надъ вольни-
цей спасительный покровъ княжеской власти, причина тому одна:/домомъ
Св. Софіи” ощущаетъ себя Новгородъ. Отсюда непререкаемость автори-
тета Архіепископа, отсюда то, что при всей своей особой стати — Русской
землею остается Новгородъ, ибо къ Русской Церкви принадлежитъ Вла-
дыка.
Все иное на Галицкой Руси, но и то — Русь! Нѣтъ широты и свобо-
ды: связанность,, зависимость, неравенство тутъ; правящіе обособлены отъ
массы. Западная Европа силой сосѣдства втягиваетъ въ себя край не-
удержимо. Природа благодатна, срединность между Западомъ и Востокомъ
выгодна: матеріальное и культурное преуспѣяніе обезпечено. Тѣмъ труд-
нѣе сохранить національное самостояніе. Извилиста политика правите-
лей, но не стали они игралищемъ стороннихъ вліяній, а вошли въ исторію,
какъ самостоятельные дѣятели, какъ иногда могущественные монархи:
вѣрность Русской Церкви и тутъ сохраняла Галичину въ. составѣ Русской
Земли, вопреки все усиливающейся культурно-политической обособлен-
ности.
Еще иное — Владиміро-Суздальскій край. То — не окраина, то
сердце Росіи, то сама Русь, уходящая въ областничество не для того, что-
бы обнаружить свою стать особую, а чтобы, напротивъ, сохраниться въ
5
своей всходной неприкосновенности: если въ окраину обращается колы-
бель Россіи, то залѣсская окраина становится ея новымъ историческимъ
лономъ. Чудесный парадоксъ, свое воплощеніе находящій въ величествен-
номъ образѣ кн. Андрея Боголюбскаго.
Тоскуетъ князь въ Вышгородѣ подъ Кіевомъ. Чуждъ ему на вѣтру
стоящій міровой центръ, съ его избалованной, беззаботно-безотвѣтствен-
ной толпой, кого только не видящей на своихъ улицахъ, съ кѣмъ только
не связанной. Чужды ему и княжескіе споры. Онъ рвется домой, гдѣ онъ
землю привыкъ ощущать своей, не приглашеннымъ пришельцемъ будучи
на ней, а хозяиномъ, зовущимъ и принимающимъ насельниковъ. Не пу-
скаетъ отецъ, и рѣшается Андрей. То не капризъ, не бунтъ, не мечта-
тельство. То богодухновенное рѣшеніе. Чудотворную Икону подымаетъ
князь — письма св. ап. и еванг. Луки, принесенную изъ Византіи. Бла-
гословеніе Владычицы почіетъ надъ его походомъ. Она указываетъ путь.
Она опредѣляетъ конечный этапъ его ...
Трудна оцѣнка кн. Андрея: то судьба предтечъ. Осложняется эта
оцѣнка не только пылкостью князя, но и широтой исторической перспекти-
вы, въ которой онъ дѣйствуетъ, какъ основоположникъ Православнаго
Царства.
Оглянемся на Кіевскую Русь. Она не Царство, даже не государство!
Но въ ней живетъ идея Царя, и не натяжкой было воспріятіе идущей къ
Царству Москвой шапки Мономаха, какъ завѣта ей Кіевской Руси.
Пусть ея государственный бытъ — организованное безначаліе, отрицаю-
щее все прочное и длящееся и подвижность дѣлающее нормой жизни.
Пусть единовластіе Владиміра Святаго и Ярослава Мудраго не болѣе, какъ
“случайность”. При всей преднамѣренной анархичности своей, Кіевская
Русь знала два правила, не знавшія исключеній: она не представляла се-
бѣ жизни общественной безъ наличія во главѣ ея князя, и она не пред-
ставляла себѣ князя иного, чѣмъ изъ рода Рюриковичей. Если гдѣ ука-
зывали путь одному Рюриковичу, то для того лишь чтобы открыть его
другому. Значитъ не просто монархическое, но и династическое начало
было присуще сознанію Руси Кіевской, которой, въ сущности, правилъ
собирательный Царь: идея Царя уже жила въ нѣдрахъ русской души...
Эту отвлеченную идею, не только не созрѣвшую для практическаго
дѣйствія, но еще даже не обозначившуюся на экранѣ будущаго, кн.
Андре.й сдѣлалъ идеей-силой своей жизни, смѣшивая въ своемъ двой-
номъ зрѣніи далекое будущее съ настоящимъ и впадая порою въ страш-
ные конфликты съ дѣйствительностью.
Вспомнимъ “Знаменіе” — коимъ Владычица отогнала рать князя
Андрея отъ стѣнъ Новгорода: то, что, исходя отъ Царской Москвы, могло
бы стяжать благословеніе Божіе, было самоуправствомъ со стороны удѣль-
наго Владиміра, ибо не исполнилъ еще своего назначенія Новгородъ въ
дѣлѣ "строенія будущаго Царства! Но подобныя дѣйствія кн. Андрея не
6
безсмысленныя жестокости, а нѣкое предвареніе Исторіи. Царственно
дѣйствуетъ удѣльный князь...
Самое благочестіе его царственно: православную вселенскость на-
саждаетъ онъ въ глуши лѣсовъ, дѣлая Владиміръ художественнымъ во-
площеніемъ этой идеи. Не чужда ему даже идея Третьяго Рима! Общимъ
съ Царьградомъ пульсомъ бьется жизнь Владиміра на Клязьмѣ, и помнитъ
это Церковь Русская до сего дня, празднуя на Перваго Спаса побѣду
надъ агарянами, у насъ и въ Византіи одновременнымъ чудомъ одержан-
ную. А Покровъ Пресвятыя Богородицы! Забыла это чудо Византія, хотя
и глубоко его пережила, и только въ Россіи утвердился праздникъ, —
починомъ кн. Андрея. Развѣ это уже не раждающійся Третій Римъ!
Вѣнецъ мученичества покрылъ чрезмѣрности кн. Андрея, и нимбъ
святости сіяетъ надъ челомъ предтечи Россійскаго Царства, самое имено-
ваніе котораго, по имени села, гдѣ остановила Свое шесгвіе Владычица
•и гдѣ поселился онъ самъ, обрѣло смыслъ, внутренне оправданный. Пусть
карала его Владычица, взысканъ онъ Ея милостію: какъ и неизмѣнно,
въ Чудѣ Русской Исторіи, Милость Божія срѣтается съ Правдой Божіей,
во спасеніе вразумляющей чадъ Своихъ карающей десницей.
*
* *
Калка показала Россіи, что ждетъ ее — разъединенную. Новымъ, уже
намѣренно на Россію направленнымъ ударомъ, раздавлена она. Смерчъ
Азіи не разъ сметалъ государственность и культуру съ лица Великой Рав-
нины, оставляя память о нихъ въ курганахъ могильныхъ и предоставляя
Исторіи творить новое изъ смѣшавшихся съ завоевателями остатковъ бы-
лаго населенія. Не то случилось сейчасъ. Тутъ то впервые нашла себя
Россія, принявъ татарщину, чтобы кдолѣть ее. Замыселъ Божій Россіи
явленъ былъ міру Русью Кіевской, но не обрѣла еще та ни крѣпкой обще-
ственно-политической плоти, ни стойкаго государственнаго единства, ни
собранности духовной: все это дала татарщина, терпѣнію и смиренію на-
учивъ Россію. Уже на зарѣ Кіевской эпопеи оцѣнена была святая сила
ихъ, явленная свв. Борисомъ и Глѣбомъ, но не обрѣла Россія дара свобод-
наго послушанія, пока жила въ свѣтлой радости независимости національ-
ной. Теперь предстояло ей, преобразивъ рабій страхъ въ страхъ Божій
— “волею” принять скорбь татарскаго ярма, тѣмъ изъявивъ готовность
понести любой жребій, Богомъ указанный, только бы остаться Новымъ
Израилемъ. Въ зракѣ рабы принимаетъ Россія Божіе избранничество —
подъ водительствомъ св. Александра Невскаго.
Воитель и правитель, солнце любви для владомыхъ,. гроза опаляю-
щая для противниковъ и ослушниковъ, со всѣми дарами, Богомъ щедро
ему отпущенными, сочеталъ кн. Александръ еще одинъ, высшій: смирен-
номудріе. Это позволило ему въ труднѣйшую годину Русской исторіи по
7
Божіи рѣшить судьбу Россіи. Блистательно отразивъ натискъ воинствую-
щаго Запада, въ ореолѣ .славы — склонился онъ предъ татарскимъ Во-
стокомъ ...
*
* *
Распластанная, Россія на окраинахъ новгородской и галицкой еще
способна была свободно избирать свой путь. Куда идти? Не связаться ли
съ Западомъ, уклоняясь отъ татарскаго ярма? Этотъ соблазнъ всталъ
предъ кн. Александромъ въ тонкой формѣ уговора, идущаго отъ единовѣр-
ца, единоплеменника, родича — воителя и правителя, еще болѣе блиста-
тельнаго, чѣмъ онъ самъ, но лишеннаго его простоты, кн. Даніила Галиц-
каго. Но если свв. кнн. Борисъ и Глѣбъ дали побѣду князю Александру
надъ западными рыцарями, .то они же научили его уразумѣть пути Про-
мысла Божія. Русскіе и монгольскіе памятники одинаково изображаютъ
встрѣчу князя съ ханомъ: тотъ пораженъ былъ и внѣшней красотой и
внутреннимъ величіемъ побѣдоносца, склонившагося ^іредъ носителемъ
земной власти, но отказавшагося поклониться богамъ чужимъ. Молчаливо
состоялось соглашеніе: Россія отдавалась на волю побѣдителя, а тотъ
оставлялъ ей Русскаго Бога.
Гдѣ прежнее цвѣтеніе культуры, гдѣ благосостояніе, радость, миръ,
пусть постоянно нарушаемые, но неизмѣнно возвращающіеся, задающіе
тонъ жизни! Опустошеніе, произволъ, одичаніе, — о нихъ десятки лѣтъ
спустя въ словахъ потрясающе-жуткихъ говоритъ трезвый духомъ святи-
тель. Въ себя уходитъ униженная Россія. Не подавленность то духа, на-
противъ: подъемъ! Такой высоты духа достигаетъ Россія, о которой и по-
мышлять она не могла, будучи славной, богатой, свободной... Новую глу-
бину обрѣтаетъ внутренній горизонтъ, подобную той, которая бткрывает-
і н человѣку покидающему міръ. И подлинно: на монастырскій уставъ
переходитъ вся Русь. Различіе только въ степени связанности — отъ
схимы до трудничества ...
❖
* *
Новая Россія ищетъ опоры, руководства, назиданія. Она обрѣтаетъ
его въ тоже новой, ранѣе невѣдомой Москвѣ. Этотъ “малъ древянъ го-
родъ” становится точкой приложенія процесса преодолѣнія татарскаго
ига. Суровая то школа, въ которой растетъ Русь; растетъ и Москва! Не
только школа то національнаго униженія, но и одухотвореннаго благоче-
стія, откуда и своеобразная двузначность московской стати: ея одновремен-
но приземистость и возвышенность, узость и широта, смѣлость и осторож-
ность, ударность и уклончивость. Забыть долженъ русскій человѣкъ два
исконныхъ свойства: тароватость, переходящую въ расточительность, и без-
заботность, переходящую въ легкомысліе. Люди, не спосооные разстаться съ.
ятими свойствами, оказываются “лишними” и-даже мѣшающими: не отсюда
8
ли — при всѣхъ моральныхъ качествахъ тверичанъ — непониманіе между
Тверью и Москвой? Благодушно-пассивное растрачиваніе, какъ и опромет-
чивое мужество одинаково претятъ Москвѣ: она терпитъ- и собираетъ,
исподоволь дѣйствуя. Такъ.вывелъ изъ исходнаго ничтожества Москву осно-
воположникъ ея, Даніилъ, сынъ Невскаго, оставивъ не только по себѣ па-
мять государственнаго мужа., но и причтенный къ лику святыхъ. Гдѣ
прежняя широта національнаго сознанія, покрывавшая раздробленность!
Москва мыслитъ узко и конкретно. Единство для нея — принадлежность
ей! Отсюда и задача: “примыслить” что можно и какъ можно, куплей,
бракомъ, силой, ханскимъ ярлыкомъ. Но эта мелочная, не всегда разбор-
чивая въ средствахъ, скаредная политика собиранія остается героически-
возвышенной въ своихъ конечныхъ заданіяхъ, почему и можетъ быть обла-
годатствована благословеніемъ Церкви.
Московское древо изображено Степаномъ Ущаковымъ на иконѣ “Гру-
зинской”: по обѣимъ сторонамъ его стоятъ, поливая его корни, Іоаннъ
Калита и митр. Петръ. Исторически вѣрно это изображеніе, но значеніе
его усиляется воспоминаніемъ того, что у чужаго древа стоялъ митр.
Петръ, ради котораго покинулъ свой столъ. Именуемый еще Кіевскимъ,
Петръ отрываетъ судьбу Церкви не только отъ Кіевскихъ руинъ, но и отъ
живаго Владиміра, чтобы связать ее съ едва возникающей Москвой. Только
возвышенность конечныхъ заданій Москвы могла оправдать такое пове-
деніе князя Церкви. Твердость этихъ заданій тѣмъ болѣе знаменательна,
что, достигнувъ великодержавія, Москва скорѣе претерпѣвала свой ростъ,
чѣмъ творила его намѣренными дѣйствіями. Не то Москва возникающая:
она проникнута сознаніемъ своей миссіи и упорно и послѣдовательно до-
бивается поставленныхъ себѣ цѣлей. И то не воля отдѣльныхъ государ-
ственныхъ геніевъ, не фамильно-династическій упоръ, то нѣчто большее,
способное всѣхъ увлечь. Исторически вѣрно и то окруженіе, которымъ
обрамилъ московское древо Ст. Ушаковъ: князья, святители, преподоб-
ные, юродивые. Общимъ дѣломъ было взращиваніе Москвы.
Всѣмъ импонировала увѣреннай твердость политической поступи
Москвы: на нее надѣялись, въ нее вѣрили. И въ этой устремленности къ
Москвѣ сливались два момента, полярно, казалось бы, противоположные:
Москва одновременно удовлетворяла и жаждѣ внѣшняго порядка и жаждѣ
духовной. Татарское грабительское безчинство, грозившее стать нормой
подневольнаго существованія, дѣлало внѣшній порядокъ цѣнностью недо-
сягаемой; и когда висѣвщая въ воздухѣ возможность распространенія да-
рованной Руси “культурной автономіи” на явленія гражданскаго быта
оказалась реализуемой Москвой — всѣ взоры естественно обратились къ
ней. И такъ сумѣла она выполнить ханскій мандатъ по взысканію дапи,
что не ханамъ служила, а миссію народную исполняла. Люди всегда люди:
могли быть срывы! Но почему Москва оказалась въ силахъ все-же подъять
эту высокую мйссію и оправдать довѣріе Церкви? Тутъ мы нащупываемъ
реальный стыкъ практицизма Москвы, во всей его дѣловитости,.— со
9
святостью. Къ великой и благоуханной тайнѣ приближаемся мы здѣсь,
въ которой внутреннее неотдѣлимо отъ внѣшняго: къ тайнѣ русскаго бы-
та, элементы котораго, существовавшіе’ и раньше, сплавились воедино
именно въ Москвѣ.
*
* *
Непереводимо слово “бытъ” — такъ своеобразно содержаніе его. А
глубина корней его можетъ быть измѣрена тѣмъ, что сложился онъ окон-
чательно въ “безбытное” время, въ безвременье, когда самая исторія
Россіи какъ-бы остановилась — во внѣшнихъ своихъ проявленіяхъ.
Татарщина отдѣлила Россію отъ Запада. Что отсюда? Выпаденіе Рос-
сіи изъ круга жизни, обрекающее на безнадежную отсталость? Такъ это.
если смотрѣть на Россію съ Запада. Но такъ ли это, если смотрѣть на
Западъ изъ Россіи? Вспомнимъ, какую живую реакцію вызвало проник-
новеніе къ намъ Запада въ образѣ стригольниковъ и жидовствующихъ!
Сила этой реакціи окажется загадочной, если не учитывать важность изо-
ляціи Россіи отъ Запада, какъ отъ угрозы для творимаго русскаго быта.
Сложившійся русскій бытъ могъ терпѣть “чужое”, внѣшне съ нимѣ со-
прикасаясь, но внутренне не замѣчая его. Въ періодъ становленія его
“черезполосица” грозила бѣдой, и дѣйствія и писанія св. Іосифа Волоц-
каго были созвучны инстинкту самосохраненія Православной Руси, про-
снувшемуся въ отвѣтъ на духовную агрессію еретическаго Запада. Отсю-
да понятно, что, внѣшне отгораживая Россію отъ Запада, татарщина ско-
рѣе помогала Россіи, еще не сложившейся духовно. Помогала она и тѣмъ,
что, ставя внѣшнія преграды, татарщина одновременно раздвигала внут-
ренній политическій' горизонтъ, замораживая внутри-русскія “держав-
ныя” отношенія и создавая “паксъ татарину”. Возникала обстановка,
располагающая къ устроенію внутренняго хозяйства въ сознаніи обще-
русскаго бытоваго единства. Не было и соблазновъ “культуры”. Молитва
естественно становилась во главу угла. Культурный разгромъ и матеріаль-
ное обнищаніе компенсируются возгараніемъ духа въ сознаніи единства
исторической судьбы. Возникаетъ расцвѣтъ духовной культуры обще-рус-
ской: если не къ этому “темному” времени отнесемъ мы истоки русской
иконописи и церковнаго пѣнія, то не повиснутъ ли эти два крупнѣйшихъ
достиженія русскаго народнаго генія въ безвоздушномъ пространствѣ?
Но горѣніе духа опредѣляетъ и самое строеніе общественно-политической
плоти, той мускулатуры русскаго государственнаго тѣла, которая разъ бу-
дучи 'тогда создана, на всѣ времена дала внутреннюю крѣпость Россіи.
Великій парадоксъ! Духовную свободу Россія обрѣтала цѣной отка-
за отъ свободы гражданской — не только въ отношеніи къ ханамъ, но и
къ своимъ “природнымъ” государямъ: ростъ Москвы есть ростъ русской
несвободы. И кто не хотѣлъ^ во имя созданія независимаго русскаго ду-
ховнаго міра, поступиться своей личной свободой, тому оставалось одно:
10
отказъ отъ -Россіи, измѣна ей — съ перспективой отрыва, и отт Правосла-
вія. Мы видимъ то на примѣрѣ Новгорода — къ счастью для него и для
Россіи, неудачномъ. Мы видимъ это на удачѣ Литвы, всѣмъ извѣстно ку-
да пришедшей. Но и обратно: кто истинно цѣнйлъ благо духовной свободы,
тотъ рѣшающаго значенія не придавалъ тому, что, ‘‘освобождая” его отъ
татарскаго ига, Москва тѣмъ крѣпче подчиняла его себѣ. То была не
апатія и обреченность, а духовный подъемъ, пріобрѣтавшій порою черты
истиннаго пафоса. И это въ условіяхъ несенія такого бремени, которое,
казалось бы, превышало самыя силы человѣческія!
* Только чутьемъ духа можно уразумѣть, какъ могло не въ атмосферѣ
“конфликта” “власти” съ “.народомъ”, а въ сосредоточенной собранности
духа совершиться закрѣпощеніе народа Москвой.
Не сумѣла отстоять себя Россія — свободной! И вотъ изъ нѣдръ
небытія, уже раскрывшагося, чтобы поглотить ее, возстаетъ она, въ но-
вомъ подвигѣ самостроенія. Огнемъ опыта должно испытываться теперь все,
и вотъ учитъ онъ, этотъ опытъ, что нѣтъ въ немъ мѣста свободѣ — ни
въ планѣ общественномъ, ни въ планѣ хозяйственномъ. Трезво видитъ это
русскій человѣкъ, и — пріемлетъ подвигъ. Великая въ томъ сила духа,
и одинаково присуща она Москвѣ, налагающей “иго”, и всякаго русскаго
человѣка, принимающаго его — до отказа и сверхъ отказа напрягая
свои силы. Общее то дѣло, общее послушаніе. Какимъ словомъ обнимемъ
мы его? Не идутъ сюда “высокія” слова. Проще и глубже дѣло. Налицо
сознаніе принадлежности къ духовному цѣлому, внѣ котораго вообще нѣть
жизни! Принадлежностью къ нему исчерпывается сама жизнь! Это и есть
то, неопредѣлимое ни на какомъ языкѣ, что выражается словомъ “бытъ”.
*
* *
Россія никогда не притязала быть теократіей. Она жила въ Церкви
и не способна была увидѣть себя внѣ ея. Отсюда и приставшій къ ней
эпитетъ “Святой”. Для Церкви святость природа ея, .сущность: Церковь
являетъ святость и ею исчерпывается. Все въ ней свято, ибо она и есть
святость, пришедшая къ намъ съ неба, насъ къ нему готовящая и его на
землѣ уже и предваряющая. Для Руси святость — идеалъ, но идеалъ
обязательный и общій, предполагающій сознательную мобилизацію всѣхъ
силъ духовныхъ для достиженія его. Это — абсолютная цѣнность, кото-
рая не только возглавляетъ пирамиду цѣнностей, но и поглощаетъ ихъ всѣ.
Усвоила такое пониманіе жизни Россія на самой зарѣ своего исто-
рическаго бытія, но бытовымъ, явленіемъ стало оно въ процессѣ москов-
скаго самостроенія, когда сознаніе себя въ Церкви отложилось въ каждомъ
моментѣ семейнаго, общественнаго, государственнаго уклада. Свою при-
надлежность къ Церкви русскій человѣкъ сталъ свидѣтельствовать всѣми
проявленіями жизни своей — бытомъ!
11
*
* *
Церковь съ мудрой осторожностью отнеслась къ языческому прошло-
му русскаго человѣка, не отвергая преданія, обыкновенія, обряды, не
претящіе христіанству, а лишь возвышая и очищая ихъ и затѣмъ лю-
бовно-внимательно вбирая въ свой благодатный обиходъ. Какъ суевѣріе
осудила Церковь то, что унизило бы Вѣру, устремляя вниманіе вѣрующаго
на случайное и внѣшнее. Существо же язычества Церковь отвергла полно-
стью и до конца. Отъ этого, оно, ставъ чистой бѣсовщиной, не ушло изъ
міра: безсильное противъ Креста, оно влекло къ себѣ, какъ бездна, готовая
поглотить человѣка, падающаго жертвой страстей и отдающаго се8я во
власть темныхъ силъ.
Люди, презрительно отворачивающіеся отъ русскаго “ битоваго испо-
вѣдничества”, нерѣдко приписываютъ ему наличіе “двоевѣрія”. Они сказ-
кой воспринимаютъ касаніе мірамъ инымъ, смутно ощущавшееся язычни-
ками, а теперь очищенное Церковью. Но ихъ “свободомысліе” — чистое
невѣріе, а поскольку они сами становятся жертвой темныхъ силъ, это про-
исходитъ въ формахъ болѣе тяжкихъ, чѣмъ воображаемое ими “двоевѣріе”.
То же обстоятельство, что Церковь мудро отобрала изъ языческаго прош-
лаго все годное на церковную потребу, лишь помогло русскому человѣку
всецѣло отдаться въ плѣнъ Церкви, тысячью нитей соединившись съ ней
въ домашней жизни. Но, конечно, полное взаимопроникновеніе церковнаго
и житейскаго обихода не могло произойти мгновенно. Реально-трезво
можно говорить о двоевѣріи въ переходный періодъ, когда подъ формами
видимаго торжества Церкви могли таиться явленія неустойчиваго равно-
вѣсія между языческимъ прошлымъ и христіанскимъ настоящимъ. Татар-
ская неволя и была школой, въ которой изжито было все переходное и
утвердилась побѣда Вѣры надъ лжевѣріемъ.
Историческая память сохранила намъ яркіе эпизоды острыхъ столкно-
веній православной русскости съ татарщиной: это какъ бы вспышки маг-
нія, освѣщающія эпоху. Но, быть можетъ, только намъ, пережившимъ кру-
шеніе Православнаго царства и познавшимъ соблазнъ погруженія въ
чужеприродныя духовныя стихіи, дано постигнуть смыслъ тогдашней жиз-
ни, въ ея пафосѣ обереганія обыденности, во всемъ ея культурномъ и ма-
теріальномъ убожествѣ. Не потерять себя, не дать себя затереть, не иска-
зить своего лица, остаться вѣрнымъ себѣ, въ своемъ привычно-достойномъ
жительствованіи, а тѣмъ остаться вѣрнымъ и той Истинѣ, которая жи-
ветъ во всѣхъ мелочахъ церковно-осмысленнаго, отъ отцовъ и дѣдовъ со-
храненнаго уклада, вотъ психологія бытоутвержденія, которая роднитъ
насъ съ тѣми далекими временами. Пафосъ духовнаго самосознанія и са-
мосохраненія и тогда и теперь присущъ благочестивому рвенію, съ ко-
торымъ человѣкъ блюдетъ формы жизни, однимъ этимъ уже религіозно
оправдывая свое существованіе въ мірѣ. Отличіе то, что тогда было время
подъема, а теперь спуска — тогда залагались основы, а теперь хранимъ
мы реликвіи... Отличіе и то, что теперь, оглядываясь по сторонамъ, въ
12
поискахъ себѣ подобныхъ, мы вынужденно примѣняемъ “выборочный”
методъ, а тогда то было явленіемъ сплошнымъ, .превращавшимъ все рус*
ское общество въ одинъ “православный міръ”.
Д. В. Болдыревъ, какъ выше было вспомянуто, называлъ характерную
русскую, солидарность “гнѣздовымъ” началомъ. Но что поразительно!
Москва не была исходнымъ гнѣздомъ, откуда вылетали птенцы, запоми-
навшіе его тепло и имъ жившіе. Она впервые стала гнѣздомъ,
отвѣчая новой, тогда возникшей, потребности, общей у русскихъ людей —
ощутить себя дѣтьми одной матери, выходцами изъ однаго гнѣзда, чада-
ми одной семьи, объединенными не. просто “родствомъ”, но тождествомъ
жизни.
*
* *
Теперь только мы можемъ вернуться къ разсмотрѣнію вопроса объ
общественно-политической ткани, созданной Москвой. Такъ какъ не исто-
рію пишемъ мы, а какъ-бы духовный портретъ Москвы набрасываемъ сей-
часъ, то отвлечемся отъ начальныхъ стадій зтого процесса, а обратимся
къ итогамъ его конечнымъ.
Военно-оборонительнымъ является прежде всего единство Москвы.
Ополченскимъ лагеремъ раскидывается Русь вокругъ Москвы, какъ за-
щищаемаго центра. Самозащита вообще опредѣляетъ административный
строй: властно продиктованъ ею, напр., централизмъ Франціи. Зависи-
мость строя Москвы отъ задачъ обороны еще больше, такъ какъ, въ со-
сѣдствѣ жила она не съ государствами общей культуры, а съ хищниками,
готовыми въ любой моментъ обрушиться на нее, сметая все живое и уго-
няя все спасшееся отъ гибели. Не забудемъ и того, что высвобожденіе
изъ подъ ига татаръ означало только прекращеніе постоянной данниче-
ской зависимости: татары продолжали висѣть на границахъ, утративъ кто-
му-же побужденія щадить Россію, какъ свою данницу. Нужно было ду-
мать о защитѣ и противъ Литвы. Зй исключеніемъ сѣверныхъ окраинъ,
страна жила подъ постояннымъ страхомъ опустошенія. Вотъ и надо было,
какъ можно раньше, узнать о появленіи врага, задерживая его продви-
женіе на периферіи, а тѣмъ временемъ произвести мобилизацію основ-
ныхъ силъ. Обѣ задачи предполагали всецѣлую извѣстность и точно-опре-
дѣленную расположенность личныхъ и матеріальныхъ рессурсовъ страны,
какъ элементовъ единаго военнаго плана.
Этимъ дается ключъ къ уразумѣнію “несвободы” Руси, какъ неотмѣ-
нимой государственной необходимости. Пусть постепенно все большее
значеніе пріобрѣтало регулярное войско, оно никогда не рѣшало цѣликомъ
задачи военной обороны. Московскій строй до конца остается ополченской
Организаціей, постоянно дѣйствующей, съ различіемъ степени мобилизо-
ванности въ зависимости отъ мѣстъ и обстоятельствъ. Если возникала за-
дача нарочитаго военнаго обслуживанія прифронтовой и даже предфронто-
вой полосы, она разрѣшалась созданіемъ военныхъ поселеній — системой,
13
извѣстной еще Владиміру Святому. Откуда же быть личной свободѣ, когда
вся страна была военной машиной, отъ безперебойнаго дѣйствія которой
зависила. судьба ея! О библейскихъ легендарныхъ имперіяхъ напоминаетъ
эта грандіозная ополченская государственность, опирающаяся на молніе-
носно-быстрыя службы развѣдочную и оповѣстительную, связывавшія
Москву съ далеко выброшенными въ степь передовыми постами.
А за этимъ военнымъ единствомъ стояло другое — хозяйственное и
прежде всего земельно-хозяйственное, ибо нечѣмъ было содержать ко-
мандный составъ, какъ только земельнымъ довольствіемъ. Обладаетъ ли
кто землею и по этому признаку признается главой ополченскаго отряда,
или, какъ таковой, надѣляется землею — всегда и при всѣхъ условіяхъ
хозяйственно-освоенная земля есть основа военнаго ополченія, и каждая
земельно-хозяйственная единица есть одновременно единица военная.
Вотъ и второй обликъ Москвы, исключающій начало свободы! Не можетъ
быть ни свободнаго оборота земель, ни свободнаго передвиженія людей
тамъ, гдѣ каждый землевладѣлецъ и землепользователь находится на воен-
номъ посту. Дисциплина военно-ополченская дублируется дисциплиной
военно-хозяйственной, ибо каждый отрядъ ополченія есть и отрядъ воен-
но-трудовой арміи. А работа послѣдняго трудности непомѣрной. Москва
была заселена рѣдко, а военная страда отвлекала людей отъ хозяйства!
Опустошенія были- часты и жестоки, отъ которыхъ хорошо, если людямъ
удавалось отсидѣться въ городахъ и монастыряхъ! Поражаться надо
терпѣнію съ которымъ люди принимались за возстановленіе разрушенна-
го, — нерѣдко повторное! Великъ долженъ былъ быть соблазнъ бросить
свое пепелище, уйдя туда, гдѣ уже есть заведенное хозяйство: такихъ
мѣстъ много и вездѣ желанны люди. Но развѣ можетъ допустить такой
переходъ военный планъ! Сиди тамъ, гдѣ ты записанъ по книгамъ, кото-
рыя обнимаютъ всю страну. Оторваться отъ земли способъ одинъ —
бѣжать!
*
*
Мы видимъ: несвобода вынуждена обстоятельствами. Безъ нея нѣтъ
жизни Руси. Но одна ли военная нужда гонитъ свободу? Желанна ли она
сама по себѣ, понятна ли даже?
Кто можетъ похвалиться на Москвѣ свободой? Никто! Всѣ, и вла-
ствующіе и подвластные, разнствуютъ лишь формами зависимости —
будь то “служба” властвующихъ, или “тягло” подвластныхъ. Никто не
скажетъ: это — мое, и дѣйствую я по моему личному праву. Непредстави-
мо то для Московской Руси, и въ этомъ всѣ равны, и селянинъ, и купецъ,
и промышленникъ, и бояринъ и даже владѣтельный князь, способный
поспорить о родовитости съ Царемъ. О распредѣленіи благъ спорить
можно, и тутъ дѣйствуютъ обычныя формы гражданскаго оборота и об-
мѣна, какъ и обычныя -формы судебнаго разбирательства. Но облада-
ніе благомъ не есть личное право, а есть основаніе для несенія обязанно-
14
сти — и всѣ разнятся лишь формой и объемомъ таковыхъ, въ системѣ
всеобщаго тягла и всеобщей службы. Знаемъ мы одинъ образъ отстаива-
нія своего “права”: это когда нарушалось “мѣсто” въ несеніи службы.
Но и тутъ отстаивалась служилая честь, а никакъ не личное право.
На явленіи казачества ярко обнаруживается, отношеніе къ свободѣ
русскаго человѣка на Москвѣ:
Мы видѣли, въ какой мѣрѣ Московская Русь вынуждена была спла-
виться въ монолитъ обязательной службы и обязательнаго тягла: только
такой Русь могла — быть. Напряженность этой вынужденности еще
подчеркивается тѣмъ, что, въ условіяхъ рѣзкой недонаселенности своего
ядра, Московская Русь, тоже въ цѣляхъ самосохраненія, должна была
заселять окружающую пустыню, раздаваясь все больше въ ширь. Новый
парадоксъ: интенсивное выселеніе при растущей недонаселенности, рас-
ширеніе не отъ тѣсноты, а вопреки запустѣнію! И это независимо отъ
продолженія колонизаціи внутренней, ползучей, мирной, которая и въ
моск^зкую пору продолжала заселять лѣсную пустыню Великой Равнины.
Проблема заселенія степи ставитъ насъ передъ фактомъ существен-
наго раздвоенія народнаго ствола Россіи — разительно-контрастнаго. На
протяженіи всего “строительнаго” періода Русской исторіи другъ противъ
друга стоятъ двѣ разнокачественныя фигуры, одинаково показательныя
для Россіи: осѣдлый тяглецъ и вольный казакъ.
Вольный! Вотъ, обрѣли мы наконецъ русское воплощеніе свободы.
Имъ и было казачество, но сколь своеобразнымъ! Воля казачья — свобо-
да отъ государства, а не свобода въ немъ!
Какъ пополнялись ряды казачества? Бѣгствомъ тяглецовъ, не выдер-
живавшихъ тяжести тягла и этимъ бѣгствомъ заставлявшихъ еще крѣпче
налагать его на остающихся. Но что уносили съ собою эти “невыдед>жав-
шіе”? Ненависть, свойственную отщепенцамъ и дезертирамъ къ остав-
шимся вѣрными долгу? Нѣтъ! Не было ея у покинутыхъ, не было ея у
ушедшихъ: не только не отрясали они праха отъ ногъ своихъ, напро-
тивъ — уносили землю отцовъ своихъ на подошвахъ, чтобы на ней строить
новые очаги своего, все того же, стараго быта. Нерасторжима была связь
съ покинутыми ими гнѣздами, но то была связь не родственная, кровная,
племенная, національная даже, не сила исторической памяти: сила быта
то была, которая сплетала новыя гнѣзда, пусть и новаго типа, но въ ко-
торыхъ жилъ все тотъ же исконный бытъ. И дѣлалъ онъ ихъ, вольныхъ
казаковъ, опять же неотъемлемой принадлежностью Московской неволи.
Эти нивѣсть откуда залетѣвшіе птенцы, бунтарски-самовольно покинув-
шіе родныя гнѣзда, становились піонерами сплошной колонизаціонной
экспансіи, неся вмѣстѣ съ тѣмъ труднѣйшую и опаснѣйшую передовую
службу, внѣ самоотверженнаго дѣйствія которой безпомощнымъ могъ ока-
заться весь неуклюжій аппаратъ московской обороны. Раньше или позже,
но настигала ихъ Москва — съ той сановитой степенностью и увѣренной
неторопливостью, которая составляла неповторимую особенность исто-
15
рической повадки Москвы, по пятамъ двигаясь за казачьей колониза-
ціей и съ неотвратимостью рока налагая на освоенное казаками “поле”
все то же свое “тАгло” и все ту же “службу”, предоставляя энтузіастамъ
вольности рискъ и тяготы новаго бѣгства въ дальнѣйшія пространства
безбрежной степи ...
*
* *
Мы помнимъ, что несосвѣтимая разноголосица новгородская пре-
одолѣвалась “унисономъ” общаго сознанія себя членами дома Св. Софіи.
Какъ же къ “унисону” приводилась разноголосица московская, превра-
щая растекавшееся по Великой Равнинѣ человѣческое тѣсто въ нераз-
рывной прочности общественную ткань?
Одинъ умный иностранецъ о Россіи Николая I сказалъ: “Россія есть
государство патріархальное”. Таковой она дѣйствительно еще оставалась,
но стала ею она въ тѣ времена, о которыхъ говоримъ мы. Семейный
укладъ, церковно-освященный, тогда уже обнаружилъ свою силу, какъ
основа Россіи. Отеческая власть, вотъ чѣмъ держалась Россія, слаженная
по одному образцу — куда бы мы ни кинули взглядъ, отъ государевыхъ
палатъ до избы послѣдняго пахаря. “Домострой” не мечтательство, не
сборникъ надуманныхъ правилъ, не отвлеченный идеалъ, зовущій подра-
жателей, а собирательный портретъ. И тотъ, кто не ограничивается кон-
статированіемъ соціологической вынужденности и исторической неизбѣж-
ности московской “несвободы”, а хочетъ понять духовную суть ея, поз-
волившую ей стать былью, которой жила и стояла Россія, — тотт
долженъ вдуматься въ эту уставную грамоту русскаго быта.
Античный міръ не зналъ свободы личности, принципіально освящен-
ной. Она родилась, когда предъ государствомъ встала впервые цѣнность,
для него недосягаемая.
— Воздадите убо кесарева кесареви, и Божія Богови.
Устами Богочеловѣка Церковь, Имъ утверждаемая, признала госу-
дарство, не притязая на то, чтобы замѣнить его, но обособила отъ него’
свою область: Божіе! Поскольку “Божіе” противопоставилось государ-
ству, какъ нѣчто, для него недоступное, и возникла “личность”, съ ея
неотъемлемой свободой. Отъ этого святаго корня возросъ весь стволъ
“гражданскихъ свободъ”. Этого не отрицаетъ и западная наука.
Но что можетъ быть формально неотъемлемаго, недосягаемаго — по'
признаку защиты Божія отъ человѣческаго! — въ семьѣ, которая сама
есть “домашняя Церковь” и въ которой, слѣдовательно, ничего не должно
бы остаться отъ кесаря I Достаточно такъ поставить вопросъ, чтобы онъ
уже не требовалъ и отвѣта. А вѣдь такъ именно поняла семью Святая Русь.
— иначе какъ бы она была “Святой”? Въ семьѣ русскій человѣкъ не хо-
16
тѣлъ видѣть себя внѣ Церкви; это именно и показываетъ наглядно .До-
мострой.
А должно ли быть иначе и внѣ семьи; если кругомъ живутъ не “внѣш-
ніе”? Вѣроисповѣдное русскій человѣкъ привыкъ сливать съ національ-
нымъ. Русскій, значитъ — православный. Селянинъ сосѣдній, значитъ
— христіанинъ. И вотъ если такой “крестьянинъ” находится въ посто-
янномъ общеніи съ другими “крестьянами”, то развѣ не подъ знакомъ
креста раскрывается это общеніе? Какъ много этимъ сказано для тѣхъ,
кто свою жизнь не мыслитъ отдѣльно отъ жизни Церкви! Этимъ вѣдь и
выражено понятіе “міра”! Онъ можетъ быть раздвинутъ до предѣловъ
Православной Вселенскости, но и въ объемѣ крестьянскаго добрососѣд-
ства это все тотъ же “міръ”, надъ которымъ — поставь стѣны, накрой
куполомъ, водрузи крестъ — вся Вселенная тутъ! Но развѣ только въ
храмѣ, въ семьѣ человѣкъ — въ Церкви? Развѣ не передъ Богомъ со-
вершается все въ общеніи вѣрныхъ между собою, когда нѣтъ между ни-
ми “внѣшнихъ”? Какое же у кого можетъ быть формальное притязаніе въ
составѣ “міра”! Англійская поговорка, такъ понятная западному чело-
вѣку: “мой домъ — мой замокъ”, — невразумительна русскому.
Естественность святаго безправія для русскаго человѣка тѣмъ оче-
виднѣе, что образцомъ для общежитія всегда рисовался вѣдь монастырь,
а въ рамкахъ московскаго строя общежитіе очень близко подошло къ
этому идеалу, — какъ объ этомъ свидѣтельствуетъ тотъ же Домострой.
Если въ эпоху Кіева монастыри имѣли великое вліяніе, замѣняя акаде-
міи и университеты, то теперь становятся они средними школами, чуть
не начальными училищами — не утрачивая роли руководящей въ куль-
турной жизни и все ближе подходя и къ дѣлу государственнаго строитель-
ства. Когда мы выше уподобляли углубленіе внутренняго горизонта мо-
сковскаго человѣка умоначертанію человѣка, покидающаго міръ, тутъ не
было преувеличенія.
Извѣстна интимная близость между монастыремъ и пахаремъ, кото-
рому иноческая колонизація пролагаетъ путь и зоветъ за собою. Отшель-
никъ углубляется въ лѣсную Ѳиваиду, увлекая послѣдователей. Объ этихъ
гнѣздахъ благочестія узнаютъ люди міра — тянутся за ними, поселяются
вокругъ — вынуждая нерѣдко пустынножителей бѣжать дальше въ по-
искахъ спасительнаго безмолвія. Поучительно чтеніе повѣствованій о
возникновеніи русскихъ населенныхъ мѣстъ: въ сферѣ расширяющейся
Москвы повсемѣстно упираемся мы въ мѣстныя чтимыя обители, какъ
піонеровъ! Связь съ монастыремъ можетъ быть нащупана углубленіемъ и
въ исторію семей. Схима — явленіе бытовое, и предъ смертью, и какъ
утѣшеніе вдовства. Бытъ родовитыхъ семействъ, сохранившихъ исконное
благочестіе, свидѣтельствовалъ и въ недавнее время о тѣснѣйшей связи
семьи съ монастыремъ. А домашній бытъ московскихъ царей и царицъ
— развѣ не лучшее то воплощеніе стараго рускаго быта! Москва, съ
царскимъ дворцомъ и великими святынями своими, естественно пріобрѣ-
— 17 —
тала значеніе нѣкоего центральнаго монастыря — средоточія всероссій-
скаго устремленія къ святынѣ.
Вотъ и новое вырастаетъ изображеніе Москвы, какъ Единства —
уже иконописнаго пошиба! Не только Москва — центральная ставка
ополченскаго лагеря и приказная изба, вѣдавшая службой и тягломъ все-
го народа; московское “гнѣздо” является духовнымъ средоточіемъ цѣ-
лой системы гнѣздъ, объединяя духовную устремленность Русской Земли
къ горнему отечеству. Не случайно возникло обыкновеніе московскихъ
сторожей перекликаться молитвенными возгласами, вызывавшими въ па-
мяти образы главныхъ центровъ Руси, какъ не случайно объединились
въ Успенскомъ Соборѣ россійскія святыни! Слитность обыденнаго и свя-
таго достигаетъ здѣсь вершины, но она живетъ въ быту вездѣ, выражаясь
въ самомъ календарѣ народномъ: годовымъ кругомъ церковныхъ свят-
цевъ живетъ пахарь, пріурочивая память о повторяющихся явленіяхъ
хозяйственныхъ къ датамъ церковнымъ. Не день мѣсяца помнитъ русскій
человѣкъ,. а Святаго, на котораго падаетъ дата. А Святой знакомъ ему
хорошо: издавна любимымъ чтеніемъ русскаго человѣка служили Четьи
Минеи.
“Монастырь твой Россія!” Эти слова Гоголя были патетической фра-
зой въ его время, но онѣ выражаютъ природу московскаго быта и могутъ
быть взяты въ основу трезваго соціологическаго изслѣдованія древней
Москвы.
*
* *
Внизу — семья, особый мірокъ, не всегда малый — домоводство! Не
такая ужъ рѣдкость — домовая церковь. Отеческая власть господствуетъ
безраздѣльно, воспомоществуемая столь же патріархальной властью до-
мохозяйки и, по довѣрію, иныхъ Домочадцевъ. Рабство, какъ формальное
право человѣка на человѣка, чуждо сознанію Москвы: явленія зависимо-
сти осмысливаются началами службы и тягла, первымъ для властвую-
щихъ, вторымъ для подвластныхъ. Формально господинъ неограниченъ,
по существу онъ отвѣтственный носитель власти, ввѣренной ему ради
Обязанностей его и подвластныхъ ему. Это — должность съ задачей пра-
вильно распредѣлять обязанности и наблюдать за своевременнымъ и рачи-
тельнымъ ихъ выполненіемъ. Не непремѣнно это единоличный господинъ:
такой инстанціи между “народомъ” и “Царемъ” не знаетъ значительная
часть страны, а тамъ, гдѣ “господинъ” на-лицо — на-лицо же неизмѣн-
но .и, восполняющая его власть, общественная самодѣятельность, внѣ на-
личія которой нельзя и помыслить нормальнаго теченія московской жизни.
И какая духовная красота въ томъ, что эта общественная самодѣятель-
ность неизмѣнно облечена въ форму “міра”.
Что же такое этотъ русскій “міръ”? Формально-познавательно его
не опредѣлишь, ибо обнаруживается здѣсь тайна вѣрующей души, пе-
18
чать налагающая благодатную и на явленія общественныя, изъ нея ра-
ждаемыя.
Гдѣ двое или трое собраны во имя Господа — Онъ среди нихъ.
Такъ сказалъ Господь, и увѣровалъ въ это русскій человѣкъ. Такъ и ви-
дитъ онъ всякое объединеніе людей “русской” вѣры. Это и есть “міръ”.
Связано это явленіе съ землей, какъ съ главнымъ источникомъ существо-
ванія нашихъ предковъ, но по существу “міръ” — вездѣ, будь то артель,
казачій курень или торговая сотня: дѣловое нераздѣльно сочетается со
святымъ. “Дѣловымъ” для Москвы было неизмѣнно отвѣтственное распре-
дѣленіе обязанностей и наблюденіе за выполненіемъ ихъ. “Община”, и
какъ слово и какъ понятіе, кабинетная выдумка. Ни “ртовъ” (потреби-
тельное начало), ни уравниловки исконный “міръ” не знаетъ. Дѣловая
природа “міра” — солидарная отвѣтственность за правильное несеніе
тягла. Но за этой тягостной прозой неизмѣнно стоитъ иное, носящее пе-
чать святости и уводящее отъ трезвой нужной прозы — вдаль и ввысь.
Это — дыханіе Церкви. Духовно утончаясь, “міръ” способенъ воз-
выситься до явленій православной соборности, уже сливающихъ жизнь
народа съ жизнью Церкви. Душевно сгущаясь, “міръ” даетъ явленія хо-
ровыя, такъ глубоко' внѣдренныя въ русскую душу.
Міръ во злѣ лежитъ. Это относится и къ міру въ ковычкахъ! Теряя
и душевное и духовное свое содержаніе, онъ можетъ привести къ обнару-
женію явленій грубыхъ и отталкивающихъ. Вдумаемся въ явленіе обыч-
ной сходки: ее можно изобразить очень неприглядно, и такъ оно и бывало
и можетъ быть всегда, — но развѣ въ этомъ ея природа? Развѣ нѣтъ въ
ней элементовъ хоровой гармоніи, могущей въ любой моментъ получить и
пѣсенное выраженіе, но звучащей и въ дѣловой работѣ схода и направ-
ляющей ее къ согласному — “унисонному” даже! — рѣшенію вопро-
совъ? И развѣ не способна она, когда вѣяніе Духа пронесется надъ нею,
возвыситься до высшихъ формъ человѣческаго общенія, духоносныхъ,
— и это не случайностью будетъ, а выраженіемъ именно самой природы
“міра”!
Вотъ предъ нами новый еще обликъ Единства, явленный Москвой!
Іерархія “міровъ” вырастаетъ передъ нашимъ духовнымъ взоромъ, впро-
чемъ — іерархія ‘ли? За этимъ словомъ стоитъ что-то формальное. Безъ
формальнаго не обходится никакое общежитіе, но тонетъ форма въ гар-
моніи московскаго уклада,, обрѣтая цѣльность въ образѣ Рускаго Право-
славнаго Царства. Къ Единству восходили рускіе люди не чрезъ созна-
ніе себя учгстниками отдѣльныхъ “міровъ”, — то была бы анархія,
способная въ отдѣльные лишь моменты приводить къ ладу. Нѣтъ, русскіе
ощущали себя принадлежащими непосредственно — къ одному Міру,
все ему отдавая и все отъ него получая, никакъ себя ему не противопо-
ставляя — ни общественно, ни единично. Это и было Русское Православ-
ное Царство. Не теократія то, не цезаропапизмъ, не деспотія, не монар-
хія, не абсолютизмъ — нѣчто то единственное и неповторимое: основное
19
Чудо Русской Исторіи, въ которомъ русскій православный міръ получаетъ
не только вселенское, но уже и неотмірное значеніе, отражая отблескъ
Восьмаго Дня ...
Въ Русскомъ Царѣ Православномъ русскій человѣкъ обрѣтаетъ
ключевое звено, позволяющее ему, оставаясь на землѣ, сочетаться съ тѣмъ
“горнимъ”, котораго взыскуетъ душа: стыкъ съ Небомъ получаетъ онъ
въ самыхъ обыденныхъ дѣйствіяхъ земныхъ. Ибо Царь — власть не
только земная. Дѣлу всего русскаго “міра”, всѣхъ русскихъ “міровъ”,
каждаго члена ихъ, придаетъ онъ значеніе дѣла Божія, налагая на ка-
ждое проявленіе его самомалѣйшее печать Божія послушанія:
такимъ становится каждое дѣло, если только выполняется оно по поруче-
нію Царя Православнаго.
Неприглядна можетъ быть русская жизнь, кричащими диссонансами
полна, но если хотя бы приглушенно таится въ душахъ русскихъ людей
унисонъ вѣрноподданническаго послушанія Русскому Православному Ца-
рю, пробьется онъ и покроетъ все. Но помнить надо, что и тутъ “хоровое”
начало, душевную общность должно восполнять и возвышать духовное
устремленіе, которое тоже свое выраженіе и можетъ и должно получать
въ идеѣ и личности Православнаго Царя. Ибо какое послушаніе великое
несетъ Онъ! — Хранить Православіе во Вселенной! Русскій Царл — мі-
родержащая идея, осуществленіе которой ввѣрено Промысломъ Божіимъ,
послѣ крушенія Византіи, Россіи, и это — цѣль ея бытія. Хранитъ Россія
Православіе, какъ и ее Православіе хранитъ, а, въ Царѣ объединяясь
и въ немъ находя живое олицетвореніе, хранитъ Россія и весь Міръ.
Воплощеніе великой идеи Русскаго Православнаго Царства подготовля-
лось всѣмъ процессомъ роста Россіи, но осуществленіе она обрѣла въ
образѣ Москвы. Въ ней Россія нашла себя. Перейдя впослѣдствіи на пу-
ти новые, радикально измѣнила она свой обликъ, но себѣ не измѣнила,
не потеряла себя. Тема сложившейся Царской Москвы, тема Имперіи —
особыя темы. Здѣсь мы только пытались изобразить возникновеніе Рус-
скаго Православнаго Царства.
Роковая двуликость Императорской Россіи.
«Юбилей» истекъ Революціи 1905-6 гг. — подлинной Революціи,
потрясшей самыя основы Исторической Россіи, но потомъ кана-
лизованной и какъ будто на пользу Россіи обратившейся. Нагляденъ
былъ расцвѣтъ Россіи въ послѣдующіе десять лѣтъ. И эти же десять
лѣтъ опредѣлили внутренній распадъ, который позволилъ съ без-
примѣрной легкостью силамъ тьмы овладѣть Россіей въ итогѣ столич-
ныхъ безпорядковъ, способныхъ въ нормальныхъ условіяхъ быть
легко ликвидированными, пусть и мѣрами экстренными. Осознать
эту роковую двойственность, казалось бы, легче всего поколѣніямъ,
которыя жили сознательной жизнью въ эпоху предшествующую
Великой Войнѣ. Это ихъ долгъ. Но сдѣлать это можно только въ ши-
рокой перспективѣ, осознавъ Россію Императорскую въ составѣ
Исторической Россіи въ ея цѣломъ.
Чтобы это сдѣлать, нужно выключиться изъ Император-
ской Россіи. Нужно увидѣть ее не такъ, какъ она себя видѣла, со своей
высоты взирая на русское прошлое, а какъ она сама должна быть
оцѣниваема подъ угломъ зрѣнія заданія промыслительнаго, которое
было заложено въ Исторической Россіи, въ ея цѣломъ.
Устанавливая эту предпосылку, мьі тѣмъ признаемъ, что Импера-
торская Россія неспособна обнять своимъ взоромъ историческій ходъ..
Россіи въ той мірообъемлющей исторіософской концепціи, которая
присуща церковно-православному русскому сЬзнанію, не
тронутому западничествомъ.
Да. Это такъ. Вѣдь, что такое — Западная культура? Продуктъ
Отступленія. Возмемъ Западнаго человѣка — кто это такой? Посколь-
ку онъ не сталъ жертвой Отступленія въ его уже антихристіанскихъ
стадіяхъ (а, какъ извѣстно, Западная культура въ значительной
степени является дѣломъ и ихъ рукъ), это-или католикъ или проте-
стантъ. Могутъ ли эти инославные люди (не говоримъ уже о не-
христяхъ) понять Православіе? Нѣтъ. Они видятъ вещи не такъ,
какъ онѣ открыты церковному сознанію Божіимъ Откровеніемъ,
а подъ угломъ зрѣнія своего Отступленія. Допустимъ, что кто нибудь
изъ нихъ проникъ въ сущность Православія — развѣ этимъ, не оп-
редѣлится для него повелительная необходимость къ нему присое-
диниться, отказавшись отъ своихъ заблужденій? Если этого не
21
произойдетъ, это только одно можетъ означать: превращеніе чело-
вѣка вт» злѣйшее воплощеніе Отступленія, уже съ явнымъ знакомъ
антихристовымъ. Рожденный въ своей вѣрѣ католикъ или проте-
стантъ, ничего лучшаго не знающій, можетъ быть истиннымъ христіа-
ниномъ, пусть и ущербленнымъ въ своемъ христіанствѣ. Но если
онъ увидѣлъ Истину, въ ея подлинной природѣ, не тронутой
Отступленіемъ — и остался при своемъ, онъ уже сынъ противленія
безпримѣсный. Этотъ ходъ мыслей, логически безупречный, рас-
пространяется и на Россію, какъ носительницу Православія. Для
Западнаго человѣка можно установить такое положеніе, въ его. от-
ношеніи къ Православной Россіи: или онъ не задумывается надъ
ней, замыкаясь въ своихъ съуженыхъ горизонтахъ, или онъ видитъ
въ ней что то неполноцѣнное, ущербное, подлежащее еще «просвѣ-
щенію» или «обращенію» для включенія въ кругъ жизни своей,
полноцѣнной. Логически — третьяго не дано.
Однако, психологически, это третье не только существуетъ, но
даже преобладаетъ. Печать трагизма лежитъ на самой попыткѣ
приблизиться къ пониманію Православной Россіи Западнаго чело-
вѣка. Дѣйствительно, если въ немъ укоренено міроощущеніе, воз-
никшее на путяхъ Отступленія, то положительныя стороны Право-
славія должны вызывать въ немъ потребность исказить ихъ, такъ
ихъ себѣ истолковавъ, чтобы сохранить для себя возможность сверху
внизъ смотрѣть на Православіе. А изъ этой самовнушенной лжи раж-
дается сильнѣйшее отталкиваніе, способное дойти до ненависти
безпредѣльной. Тутъ явно побѣждаетъ начало антихристово. На-
противъ того, если Западный человѣкъ оказывается способнымъ
положительныя стороны вѣры, ея высоту, красоту, глубину, а осо-
бенно тѣ же свойства православной души, воспринимать, какъ что
то цѣнное и вызывающее къ себѣ влеченіе, это показываетъ, что въ
немъ, даже въ его отношеніяхъ къ той Истинѣ, отъ которой онъ
отступилъ, побѣждаетъ христіанское начало. Такъ обнаруживается
двойственность, присущая инославному человѣку. Въ томъ образѣ
Отступленія, который на немъ запечатлѣлся, наличествуетъ христіан-
ское начало, поскольку внутренній взоръ благоговѣйно обращенъ
ввысь,"къ Богу, ко Христу. Но въ немъ есть начало антихристо-
б о, поскольку надменно-враждебно взоръ его обращается къ Истинѣ,
отъ которой онъ отступилъ. Логическая вынужденность смотрѣть на
Православіе сверху внизъ опрокидывается, однако, наглядностью пре-
восходства Православія. Отсюда вытекаетъ, что можно быть стопро-
центнымъ «христіаниномъ» западному человѣку только въ разобщен-
•ности съ Православіемъ. Иначе такой человѣкъ или долженъ надъ
своимъ западничествомъ возвыситься и въ своемъ Отступленіи поко-
лебаться, или онъ долженъ накрениться, въ большей или меньшей
мѣрѣ, въ сторону антихристову.
22
Эти соображенія примѣнимы и къ русскому западнику. Пусть
онъ формально остался вѣрнымъ сыномъ своей Церкви. Обнаружи-
вается роковая двойственность, которая заложена въ Отступленіи.
Русскій западникъ можетъ стать ненавистникомъ православной рус
скости, носителемъ антихристова начала. Это одинъ уклонъ. Другой,
напротивъ — устремленность симпатизирующая къ Православію,
возвышающая человѣка надъ его западничествомъ и изымающаго
его, въ той или иной мѣрѣ, отъ страшнаго ига Отступленія. Но при
всѣхъ условіяхъ, если западничество вошло въ русскаго человѣка,
печать Отступленія на немъ лежитъ. Его сознаніе уже не цѣло-
мудренно-чистое зеркало, въ которомъ, во всей нетронутости и пол-
нотѣ, отражается Богооткровенная Истина, присущая Православію.
Отсюда и постулатъ, который мы только что выдвинули. Если
мы хотимъ понять существо Императорскаго періода Русской исто-
ріи, должны мы выключиться изъ круга мыслей, который былъ ходя-
чимъ для русскаго общества, къ которому мы принадлежимъ. Иначе
мы несемъ рискъ увидѣть Россію глазами тѣхъ, кто не способны
зрѣть Истину. Приведемъ примѣръ.
Есть только одно литературное явленіе Московской Руси, кото-
рое, въ своей монументальности и въ своей цѣломудренной церковно-
сти, дѣйствительно, отвѣчаетъ самой природѣ Русскаго Православ-
наго Царства. Это тройческое дѣло жизни митрополита Макарія,
давшаго намъ: 1) Четьи Минеи, обнявшія все чтомое на Руси, 2)
Степенную Книгу, являвшую истолкованіе историческихъ судебъ
Россіи, и 3) Лицевой Лѣтописный Сводъ, въ художественной обра-
мленности сводившій во едино все запечатлѣнное въ лѣтописяхъ.
Это грандіозное предпріятіе проникнуто идеологіей, впервые форму-
лированной старцемъ Филоѳеемъ. Тѣмъ самымъ явилось оно гигант-
скаго охвата исповѣданіемъ вѣры московскаго человѣка, вѣрнаго
Москвѣ — Третьему Риму.
Возьмемъ курсы и учебники. Найдемъ мы тамъ обстоятельное
изложеніе всего, на чемъ есть печать личности. Съ особой
внимательностью будетъ изображено то, на чемъ есть печать личности,
въ ея противустояніи общему укладу или хотя бы въ обособленіи
отъ него. Изслѣдователь любовно лобызаетъ то, на чемъ онъ нахо-
дитъ печать духа, ему родственнаго, и подъ этимъ угломъ зрѣнія
воспринимаетъ все прошлое — не въ его цѣлостности, ему уже чуж-
дой. Только такъ можно объяснить, что за предѣлами его интереса
осталось дѣло жизни митр. Макарія, какъ нѣчто оффиціальное, без-
личное, казенное. Идеологическій стержень нашего прошлаго ока-
зался вынутъ и отброшенъ въ сторону. Все вниманіе сосредоточено
на частныхъ явленіяхъ, а московское «все», воплотившееся въ творе-
ніи митр. Макарія, осталось вовсе безъ вниманія.
23 —
Это — примѣръ не исключительный. Вся наша историческая
наука .проникнута стремленіемъ уложить событія въ рамки запад-
нической исторіософіи. Будемъ ли мы говорить о піонерахъ, Татищевѣ,
Щербатовѣ, Болтинѣ, Карамзинѣ, или о корифеяхъ послѣдняго вре-
мени, Соловьевѣ, Ключевскомъ, Платоновѣ и ихъ школахъ, найдемъ
мы неизмѣнно расхожденіе, если не полный разрывъ, между созна-
ніемъ историдса и сознаніемъ церковноАправославнымъ. Русское
прошлое воспринимается не какъ самоцѣнность, а какъ пройденный
этапъ, поглощенный временемъ. Вѣчное содержаніе, промыслительно
заложенное въ нашемъ прошломъ, упраздняется. Не храненіе этого
вѣчнаго сокровища задача вновь возникающихъ поколѣній, а соз-
даніе новыхъ цѣнностей, подъ угломъ зрѣнія которыхъ получаетъ
оцѣнку и прошлое. На отлетѣ остаются попытки выйти изъ этого
кругозора, пусть и не строго-церковно осмысленныя (В. И. Даман-
скій). Особнякомъ стоятъ историки, слишкомъ «оффиціальные»
(Погодинъ, Иловайскій).. Самая влюбленность въ русскій бытъ и
глубочайшее знаніе его не обезпечиваетъ духовной созвучности
нашему прошлому (Забѣлинъ). Естественно, самая теорія Третьяго
Рима превращается въ эпизодъ исторіи идей, теряя свое значеніе
категорическаго, императива, владѣющаго русской душой. При всѣхъ
условіяхъ, въ глазахъ научной мысли русско-имперской — изжива-
емъ мы свое прошлое, вставъ на новые пути, съ Западомъ, общіе, а
не живемъ этимъ прошлымъ.
А между тѣмъ замыселъ Русской Имперіи не противорѣчитъ
самъ по себѣ идеалу Третьяго Рима. Этотъ идеалъ не могъ быть
осознанъ Кіевской Русью, которая являла собою нѣкое промысли-
тельное приуготовленіе великаго русскаго будущаго. Этотъ идеалъ
сталъ осознаннымъ заданіемъ лишь Московской Руси, не дерзно-
венно-самочинно на себя взятымъ, а тоже промыслительно возло-
женнымъ на слабыя еще плечи Московскихъ Государей, вырастав-
шихъ именно въ этомъ послушаніи въ Православныхъ Царей. Несло
это послушаніе Московское Православное Царство чрезъ силу,
мужественно претерпѣвая свою величественную судьбу въ своей
относительной немощи. Но вотъ возникаетъ судьбоносный пере-
ломъ — и это, опять таки, не въ процессѣ заносчивой «агрессіи», а
какъ вынужденный актъ самозащиты противъ Запада. На широкій
путь выходитъ Россія, облекаясь во внѣшнія формы Имперіи. Не
становится ли Санктъ-Петербургъ въ одну линію съ Кіевомъ и Мо-
сквой подъ знакомъ того же Третьяго Рима? Не новая ли то стадія
промыслительной миссіи Россіи, диктуемая усложнившейся, на пу-
тяхъ прогрессирующаго Отступленія, міровой обстановкой?
• Мы говоримъ объ этомъ, какъ о возможности. Но развѣ реальность
Петровскихъ реформъ исключала эту возможность? Развѣ Императоръ
Петръ не оставался Православнымъ Царемъ — и въ его обращенности
къ своему народу, и передъ внѣшнимъ міромъ?
24
Сложнымъ.- явленіемъ былъ Петръ, но только предвзятость или
незнаніе способны отрицать то, что былъ Петръ человѣкомъ церковно-
православнымъ. Не позою-было, когда ставилъ онъ кресты на мѣстахъ
спасенія отъ опасностей; когда пользовался возможностью, чтобы чит
тать и пѣть на клиросѣ, что зналъ въ совершенствѣ; когда училъ Тати-
щева дубинкой, выбивая изъ него вольномысліе; когда молитвенно
склонялся передъ прахомъ св. Митрофанія Воронежскаго, при жизни
его обличавшаго; когда посрамлялъ скептика Брюса дерзновеннымъ
показомъ ему святыхъ мощей; когда благоговѣйно пріобщался святыхъ
Тайнъ,-готовясь къ кончинѣ... Но съ другой стороны тщетной была бы
попытка согласовать съ церковнымъ православіемъ поведеніе Петра.
Есть двойственность въ Петрѣ, которая не поддается приведенію къ
единству. Позволительно даже поставить вопросъ: не отсюда ли болѣ-
зненная перенапряженность, для него характерная? Какъ ни дисци-
плинировано было западничество Петра пафосомъ патріотическаго
служенія, все же бунтомъ было оно противъ древне-московскаго право-
славія. И не была ли оплочена цѣной тяжелой психической травмы
даже богатырскимъ организмомъ Петра непримиренная двойствен-
ность исходной церковности (Петръ на память зналъ Евангеліе и апо-
столовъ) и свѣже-воспринятой культуры, отрицавшей церковное цѣло-
мудріе Православія ?
То была драма — не только личная, Петра: обще національная.
Европеизація съ неотвратимостью рока легла на Россію. Не внѣшній
обликъ мѣняла она русской жизни. Она колебала основы внутренняго
мира, упраздняя сплошную цѣлостность церковнаго сознанія, которую,
какъ благодатное свойство русскаго народа, въ его позднемъ, но одно-
временно-всеобщемъ принятіи христіанства, впервые распозналъ,
пред лицомъ соблазна европейскихъ • ересей, св. Іосифъ Ъолоцкій.
Петровская Реформа ни отъ кого не требовала невѣрности Право-
славію, но она отмѣняла всецѣлую и всеобщую связанность русскихъ
людей церковнымъ сознаніемъ. Реакція на эту новизну могла быть
двоякой — въ своихъ крайнихъ проявленіяхъ. Это было или откре-
щиваніе отъ Реформы, какъ отъ соблазна антихристова, съ испуган-
нымъ броскомъ въ сторону или, напротивъ того, бездумное, безпечное,
даже развязное пренебреженіе къ московской старинѣ, въ ея цѣломъ,
съ легкомысленнымъ устремленіемъ къ западу, какъ источнику всего
добраго. Между этими крайностями располагалась скала всевозмож-
ныхъ дозировокъ старины и новизны, сосѣдствующихъ въ одномъ и
томъ же сознаніи въ ихъ непреодоленной двойственности.
Что могла быть сохранена, или тутъ же возстановлена, будучи
поколебленной^, православная церковность при восторженномъ увле-
ченіи Реформой, тому примѣромъ могутъ служить два выдающихся, но
совершенно разныхъ человѣка-; крестьянинъ Посошковъ и вельможа
Татищевъ. Первый не только привѣтствовалъ техническое обновленіе
25
русскаго уклада жизни, приносимое Петромъ, но въ своемъ церков-
номъ цѣломудріи даже не видѣлъ въ Реформахъ Петра опасности для
Православія. Съ одинаковымъ пыломъ выступалъ онъ и въ качествѣ
ревнителя Петровскаго дѣла и въ качествѣ апологета Православія
противъ раскола и лютеранства. Въ чисто прикладномъ воспріятіи
реформъ Петра воспитывалъ онъ сына, посланнаго учиться за гра-
ницу, наставляя его въ церковномъ благочестіи въ духѣ Домостроя.
Второй, выдающійся птенецъ гнѣзда Петрова, воспринялъ новый
духъ, какъ свободу отъ церковной связанности. Своимъ вольно-
мысліемъ онъ приводилъ въ испугъ Ѳеофана Прокоповича, который
не только обрывалъ его при личномъ общеніи, но счелъ даже нужнымъ
вразумлять его въ своихъ писаніяхъ. Но поверхностнымъ было это
вольномысліе. Душа жила внутренней жизнью, независимой отъ
этого щеголянія. И когда, послѣ долгой и блестяще-разнообразной
жизненной карьеры, Татищевъ на склонѣ лѣтъ оказался въ деревен-
ской обстановкѣ въ условіяхъ опалы, то опамятовался совершенно.
Сказалась, вѣроятно, привычка погружаться въ русское прошлое, на
что тратилъ издавна свои досуги Татищевъ, ставъ первымъ русскимъ
историкомъ. Сказалась, конечно, сила русскаго быта, цѣлительная въ
отношеніи къ возникшимъ въ душѣ Татищева заботамъ и тревогамъ
и такъ легко приводящая къ Вѣчности. И вышло такъ, что внѣ глу-
бокихъ потрясеній и катастрофъ, а въ процессѣ свободнаго выпрасты-
ванія отъ налипшей западнической нечисти, просіялъ Татищевъ къ
концу своихъ дней такъ, что сподобился блаженной кончины...
Русскимъ европейцемъ даже Татищевъ не сталъ. Да и не было
ихъ при Петрѣ: внѣшней рецепціей оставалась европеизація.
Едва ли не первымъ русскимъ европейцемъ надо признать Ломо-
носова. Онъ органически принадлежитъ Западу. Его ненасытимая
любознательность устремляется на все достояніе западнаго знанія.
Его научная интуиція проникаетъ далеко за предѣлы этого знанія.
Тѣмъ самымъ лишается онъ мира, кОтор'ый свойственъ сознанію
русско-православному. Взволнованность становится его природой —
онъ дышетъ ею, какъ естественнымъ воздухомъ своей дущи. Но это
не трагедія внутренняго раскола. Пусть онъ вырвался изъ быта оте-
чественнаго, потому что тотъ мѣшалъ сближенію съ новымъ міромъ
знанія, онъ не ощущаетъ непримиримости между стихіей исконнаго
быта й стихіей западнической, въ которую онъ окунался. Жизнь его
исполнена драматизма, но это драматизмъ житейскихъ переживаній,
а не трагедія внутренняго міра. Отъ Бога онъ не ушелъ. Съ Церковью
онъ не порвалъ. Въ ея истинахъ не усумнился.
Но является ли Ломоносовъ церковно-православнымъ человѣкомъ
— хотя бы въ той мѣрѣ, какъ мы то видимъ въ образѣ Петра? Нѣтъ.
Петру вмѣняется фраза, которую не сказалъ бы Ломоносовъ?
Петръ будто бы сказалъ однажды, что, если мы оборачиваемся лицомъ
— 26
къ Европѣ, то для того, чтобы имѣть возможность повернуться къ ней
спиной, когда того захотимъ. Ломоносовъ боготворилъ Петра, говоря
иногда о немъ такъ, какъ, вѣроятно, не потерпѣлъ бы Петръ. Но
боготворимый Ломоносовымъ Петръ не могъ сказать этихъ словъ.
Пусть Ломоносовъ вышелъ изъ почвенно русской церковно-право-
славной семьи, пусть получилъ духовное образованіе, пусть остался
способнымъ цѣнить въ полной мѣрѣ то, чѣмъ мы обязаны церковной
культурѣ. Все же Ломоносовъ человѣкъ Великой Россіи. Святая Русь
ему чужда. Духовно ущербленъ «внутренній человѣкъ» Ломоносова.
Случайно ли то, что, привычно цитируя Библію и обращаясь къ ея
образамъ, Ломоносовъ ни разу не воспользовался Евангеліемъ?
Ломоносовъ готовъ вобрать въ себя все «годное» изъ русской
дѣйствительности, рожденной ея великимъ прошлымъ. Но чѣмъ опре-
дѣляется эта «годность»? Служеніемъ идеалу Великой Россіи, какъ
государства европейскаго. Идеологія Третьяго Рима чужда Ломо-
носову. Онъ пѣстуетъ и лелѣетъ самобытность Россіи, но въ планѣ
ея грядущаго роста, какъ Имперіи, въ европейскомъ понятіи этого
слова. Эта Россія, развернувшаяся во всю ширь присущихъ ей воз-
можностей, Россія великая, славная, могущественная, богатая, куль-
турная — конечно, не можетъ не быть православной, въ своей на-
ціональной самобытности. Это — элементъ ея личности, это — свой-
ство ея культуры, ея драгоцѣнное достояніе. Но мистики Третьяго
Рима, раждаемой осознаніемъ западнаго Отступленія — не найдемъ
мы у Ломоносова.
Ломоносовъ было духовно здоровой натурой. Ломоносовъ былъ
какъ бы вторымъ, изданіемъ Посошкова, съ той лишь разницей* что
равновѣсіе посошковское утрачено. Православіе обезсилено. Измѣны
ему, однако, нѣтъ. Даже нѣтъ со.знан-ія того, что что-то утрачено.
Мы не знаемъ подробностей того, какъ Ломоносовъ готовился къ
смерти. Но нѣтъ сомнѣній, что ушелъ онъ изъ этой жизни вѣрнымъ
сыномъ Церкви. Но, какъ и у всѣхъ позднѣйшихъ русскихъ европей-
цевъ, не было уже полноты Православія въ этомъ «вѣрномъ» сынѣ
Церкви: печать Отступленія лежитъ даже на этомъ лучшемъ изъ
возможныхъ варіантовъ сплава русскости и западничества.
Екатерининская эпоха являетъ дальнѣйшую фазу Отступленія,
когда «фанатизмомъ», внѣшней и пустой обрядностью, темнымъ суе-
вѣріемъ стала оборачиваться исконная вѣра въ очахъ общественной
элиты, овладѣваемой Западомъ. «Эй вы, Вольтеры мои!» Такъ, будто
бы, погонялъ свою тройку, по свидѣтельству Толстого-Американца,
прототипа Грибоѣдовскаго Репетилова, одинъ барскій кучеръ. Но
не только на устахъ у баръ было имя Вольтера. Глубже проникало его
вліяніе. Культъ его нашелъ яркое воплощеніе въ образѣ Великой
Екатерины, лично привлекательныя черты которой, такъ убѣдитель-
но оттѣненныя Пушкинымъ, только подчеркиваютъ духовную пустоту
27
ея «внутренняго человѣка». Развязное поученіе, съ которымъ обріати-
лась Екатерина къ Сѵноду въ связи съ дѣломъ Арсенія Мацѣевича,
лучше всего показываетъ, чго являла собою Православная Церковь
въ глазахъ Екатерины. То увѣренный голосъ «Просвѣщенія», об-
ращенный съ высоты Престола къ отсталымъ архипастырямъ и
научающиій ихъ, какъ надо осуществлять дѣло спасенія людей въ
соотвѣтствіи съ духомъ вѣка. И то обстоятельство, что не съ Цари-
цей — ненависть которой, вообще незлобивой, къ Арсенію могла
имѣть корни только мистическіе — былъ конфликтъ Ростовскаго
митрополита, а съ Сѵнодомъ, рисуетъ всю значительность духовной
порчи вѣка. Тлетворнымъ былъ самый воздухъ эпохи — болѣе тле-
творнымъ, чѣмъ то было во время грубыхъ преслѣдованій Церкви при
первыхъ преемникахъ Петра. Ибо внѣщнимъ было тогда, по пре-
имуществу, насиліе надъ Церковью, исходя отъ людей не только
Церкви, но и Россіи чуждыхъ. Нынѣ отравленъ былъ русскій воздухъ,
которымъ дышала высшее общество, пусть и отсутствовалъ внѣшній
терроръ. Не случайно эмигрантомъ сталъ обновитель старчества и
умно-сердечной молитвы Паисій Величковскій, съ которымъ вели
переписку лучшіе наши первоіерархи — но не звали въ Россію.
И все же нетронутымъ оставался массивъ церковности русской —
тому доказательствомъ является сѵнодальное изданіе лучшаго, никогда
не превзойденнаго, руководства по пастырскому богословію, написан-
наго для приходскаго духовенства.
Это низовая Россія. Что касается той, которая испытываетъ воз-
дѣйствіе культуры, то порчѣ поддается она и въ области церковной.
Къ этому времени относится внѣдреніе западнаго искусства въ бого-
служеніе. Подчиняется тлетворному воздѣйствію самый вкусъ, утра-
чивающій способность цѣнить духовную красоту былого благочестія.
Преемственность гибнетъ въ области церковнаго искусства. Это уже
успѣхъ Оступленія на территоріи Церкви. Но основные успѣхи От-
ступленія не здѣсь, а въ душахъ русскихъ людей, тронутыхъ имъ
уже глубоко. Несмываемость печати съ особенной силой обнару-
живается въ тѣхъ случаяхъ, когда испытывается людьми потребность
возвращенія къ Богу. Поучителенъ образъ Фонвизина.
Мы знаемъ его какъ пересмѣшника. Мало кто вникалъ во внутрен-
нюю драму его души. Рожденный въ крѣпкомъ православномъ быту,
сыномъ Святой Руси вошелъ Фонвизинъ съ сознательную жизнь,
чтобы своими вкусами и дарованіями быть тотчасъ же увлеченнымъ
въ русло западничества. Богу онъ не измѣнилъ, но церковность поте-
рялъ. На границѣ того, чтобы и Бога потерять, въ испугѣ отъ пропо-
вѣди атеизма, бросается онъ — куда? Церковь ему чужда. Онъ ищетъ
поддержки въ своей же .средѣ, общеніе съ Богомъ имѣющей въ новыхъ
формахъ, западническихъ. То уже проторенный путь образованныхъ
русскихъ людей, отъ крайностей западничества уходящихъ въ за-
28
падныя же формы богообщенія, порою весьма предосудительный.
Однако, Божіе вмѣшательство пробуждаетъ въ Фонвизинѣ его право-
славную подпочву. Отталкиваніе отъ Запада раждается его пребы-
ваніемъ въ разныхъ центрахъ Европы. Этотъ психологическій шокъ
подготовляетъ для него возможность духовно пережить постигшій
его «ударъ». Онъ былъ воспринятъ Фонвизинымъ, какъ вразумляю-
щая кара Божія. Мужество имѣлъ Фонвизинъ свидѣтельствовать объ
этомъ. Но пріобрѣлъ ли онъ миръ душевный? Нѣтъ. Сохранился раз-
сказъ И. И. Дмитріева о встрѣчѣ его съ Фонвизинымъ-паралитикомъ,
сохранившимъ отъ своего прошлаго облика только смущающій своей
жгучей остротой взглядъ. Контрастъ предъ нами разительный пре-
дѣльной физической инвалидности и искрящагося литературнаго
темперамента. Въ ту же ночь — не стало Фонвизина... Какъ далека
эта картина смерти отъ той, которую явилъ намъ Татищевъ...
Мы далеки отъ мысли, что Фонвизинъ потерпѣлъ «наглую смерть»
въ своей непримиренности съ Богомъ. Но что цѣлостности церковнаго
сознанія онъ не обрѣлъ, сомнѣнія быть не можетъ. Какъ не можетъ быть
сомнѣнія въ томъ, что печати Отступленія на культурѣ Запада онъ не
разглядѣлъ. Насколько можно понять изъ высказываній его, и самую
кару Божію онъ воспринялъ, какъ предостереженіе и предохраненіе
противъ грѣховъ воли, раждаемыхъ литературнымъ успѣхомъ и свѣт-
ской жизнью. Что грѣхъ ума присущъ всей направленности культурна-
го развитія русскаго общества, того не ощутилъ Фонвизинъ. Русскимъ
европейцемъ умеръ и «обращенный» Фонвизинъ.
Иной примѣръ качественнаго измѣненія церковнаго сознанія
русскаго являетъ Державинъ. Объ «обращеніи» тутъ нѣтъ и рѣчи.
Въ планѣ моральномъ Державинъ падалъ, о чемъ съ искренностью
замѣчательной повѣдалъ потомству въ своихъ запискахъ. Въ планѣ
духовномъ онъ величина постоянная. О духовной одаренности его
можно судить по одѣ «Богъ» — произведенію одиноко стоящему
въ міровой литературѣ въ своей духовной и богословской высоко-
качественности. Но не случайно такой доходчивостью отличается
эта ода въ масштабѣ европейскомъ. Она насыщена духомъ общехри-
стіанскимъ, внѣконфессіональнымъ. Это тотъ же Богъ, которымъ
дышетъ поэзія Ломоносора — Вседержитель. Христова тепла въ одѣ
нѣтъ — какъ нѣтъ его во всей поэзіи Державина. Амплитуда поэти-
ческой палитры Державина громадна, но за предѣлами ея остается
Святая Русь, во всей ея полнотѣ. Ломоносовъ былъ поэтомъ частью
своего существа. Державинъ былъ прежде всего и превыше всего
поэтъ. И то, что онъ не видѣлъ, не ощущалъ Святой Р.уси, есть потря-
сяющее свидѣтельство духовной порчи екатерининскаго общества,
лучшимъ воплощеніемъ котораго, въ лучшихъ его проявленіяхъ,
былъ геніальный Державинъ.
29
Что говорить объ остальныхъ представителяхъ культурной элиты
вѣка? Много чего создано блистательнаго во всѣхъ областяхъ жизни.
Но это — самораскрытіе Имперіи Россійской, демонстративно про-
возглашенной съ высоты престола «государствомъ европейскимъ».
Историческая Россія? Она не существуетъ, въ ея подлинной при-
родѣ, въ сознаніи этого общества. Наше прошлое «открываютъ», съ
нимъ знакомятся. Древнія хартіи извлекаются изъ пыли и становятся
достояніемъ общества. Къ народному творчеству раждается интересъ.
Но все это опознается сознаніемъ органически новымъ. Возникаетъ,
такъ сказать, естественная и необходимая искусственность, внѣ
которой нѣтъ мѣста изображенію ни прошлаго ни настоящаго въ
«русской словесности». Только этимъ можно объяснить мгновенное
устарѣваніе этой словесности: то, что имѣло феноменальный успѣхъ
и воспринималось, какъ чистое золото, уже въ слѣдующемъ поколѣніи
дѣлалось просто неусвояемымъ. Достаточно сказать, что въ комедіяхъ
Фонвизина наибольшимъ успѣхомъ пользовались резонерскія высту-
пленія моралистовъ, самыми своими фамиліями обозначавшихъ за-
данныя имъ авторомъ темы тѣ выступленія, исключеніе которыхъ
стало нецремѣннымъ условіемъ для позднѣйшихъ постановокъ этихъ
искрящихся живымъ бытописаніемъ пьесъ. Съ изумленіемъ читаешь
восторженныя переживанія современниковъ отъ пьесъ, изображав-
шихъ наше прошлое — стилизованное подъ Великую Руссію»екатери-
нинскаго пошиба: только литературовѣды по своей профессіональной
обязанности способны были читать ихъ въ позднѣйшія времена. А
если что оставалось жить отъ этихъ корифеевъ, то это какой либо
пустячокъ, въ минуту отдыха ими какъ бы случайно оброненный.
Чтобы получить представленіе о мѣрѣ духовной отчужденности
этого вѣка отъ нашего прошлаго, одного примѣра достаточно: М. М.
Щербатовъ, предшественникъ Карамзина въ дѣлѣ овладѣнія древни-
ми источниками и созданія русской научной исторіи, объяснялъ
успѣхъ татарскаго нашествія тѣмъ, что благочестіе ослабило воинскій
духъ у русскаго народа...
На Карамзинѣ можно измѣрить, и огромность положительнаго
сдвига ближайшихъ поколѣній въ смыслѣ осознанія подлинной Россіи,
и глубину европеизаціи русскаго общества въ его самыхъ трезвыхъ,
внутренно-собранныхъ и морально-отвѣтственныхъ верхахъ. Харак-
теренъ не ранній Карамзинъ, почувствовавшій себя «дома» заграни-
цей, а въ отечествѣ своемъ скорѣе являвшійся «русскимъ путешествен-
никомъ», видящимъ родную дѣйствительность сквозь очки слащаваго
западнаго сантцментализма. Показательно то, что созрѣвшій Карам-
зинъ, испытавшій спасительное потрясеніе 12-го года, а сверхъ того
прошедщій школу Русской исторіи, имъ въ долгихъ и углубленныхъ
изслѣдованіяхъ не только1 для себя открытой, но чрезъ него ставшей
достояніемъ русскаго общества, этотъ умудренный и просвѣтленный
зэ
Карамзинъ, возставшій противъ либеральныхъ реформъ Сперанскаго
во имя сохраненія россійской самобытности и поднявшій голосъ
противъ самого Царя во имя и для его самодержавной власти недося-
гаемой цѣлостности Исторической Россіи, этотъ основоположникъ
Россійскаго Имперскаго консерватизма — далекъ остался отъ цѣло-
мудрія русскаго церковнаго сознанія.
Не рвалъ Карамзинъ съ церковью даже въ своихъ пылкихъ увле-
ченіяхъ юношескихъ Западомъ. Въ позѣ неустойчиваго равновѣсія
застылъ онъ на самой границѣ измѣны. Но внутренняя отчужденность
отъ церковно-православнаго сознанія исходно-русскаго проникла
самое существо его — русскаго европейца. «Вѣстникомъ Европы»
было, по истинѣ, для Россіи все его раннее, такой доходчивостью
.отличавшееся, словотворчество, а не только содержаніе журнала его,
положившаго, кстати сказать, начало такому специфически-русскому
явленію, какъ т. наз. «толстый журналъ» — это ежемѣсячное «откро-
веніе», вѣщавшееся сектаторами русскаго европеизма разныхъ мастей
и направленій своимъ разбросаннымъ по лицу Матушки-Россіи при-
верженцамъ. Но вотъ опамятовался Карамзинъ. И что же?
Радикальный совершился въ немъ переломъ въ планѣ идеологи-
ческомъ. Но въ отчій домъ онъ не возвратился такъ, какъ то подо-
бало «блудному сыну», то есть ничего въ него не внося, кромѣ
раскаянія въ своемъ отхожденіи на страну далече. Внесъ онъ въ него,
увѣренно и убѣжденно, свое «я» — свое новое «я», на этой «странѣ
далече» сложившееся. Въ образѣ Карамзина «русскій европеецъ»
склоняется передъ Церковью и въ планѣ житейскомъ и въ планѣ
историческомъ — съ величайшимъ піэтетомъ. Ничѣмъ не оскорбитъ
онъ церковнаго человѣка ни въ жизненомъ обиходѣ своемъ, ни въ
своихъ писаніяхъ. Онъ поклоняется. народнымъ святынямъ. Онъ
вѣренъ Церкви. Но въ качествѣ кого? Патріота, пронизаннаго чув-
ствомъ любви къ отечеству и народной гордости. Вѣра не самоцѣн-
ность, которой служитъ его Родина и онъ съ ней, а лучшее ея до-
стояніе и украшеніе. Но и Родинѣ не всецѣло принадлежитъ его
сердце. «Внутренній человѣкъ» Карамзина, по его собственному
признанію, остается республиканцемъ. Это призваніе дѣлаетъ честь
моральной честности Карамзина, но выдаетъ его съ головой, во всей
нецерковности его сознанія...
И это — правый флангъ русской общественности. Правда, есть
еще и «крайняя правая». Вспомнимъ А. С. Шишкова. При всей своей
привлекательности онъ, быть можетъ, еще съ большимъ правомъ,
чѣмъ Карамзинъ, способенъ быть взятымъ, какъ примѣръ церковной
нейтрализованности. И здѣсь налицо не церковное дознаніе,, а «идео-
логія», причемъ, — въ отличіе отъ Карамзина, съ его жизненностью
дѣйствій и трезвостью сужденій, — идеологія пронизанная мечтатель-
ствомъ, кабинетной искусственностью, нѣкоторой даже долей резонер-
31
ч:тва. Близость къ жизни Карамзина и удаленность отъ нея ІПишков
сказались, въ частности, въ томъ, какъ удачливъ былъ Карамзинъ въ
изобрѣтеніи новыхъ словъ и какъ безнадежно неудачливъ былъ на.
этомъ поприщѣ Шишковъ: «европеизмы» перваго мгновенно осва.-
ивались языкомъ, тогда какъ «славянизмы» втораго остались чуда-
чествомъ, ничего кромѣ смѣха не вызывавшимъ. Женатый первымъ
бракомъ на лютеранкѣ, а вторымъ на католичкѣ, Шишковъ являлъ об-
разъ дѣтски-чистаго доктринера. Никакъ ужъ нельзя сказать о немъ,
что онъ «жилъ въ Церкви».Доктринерствомъ было и его «славянофиль-
ство», отрицавшее самое право на существованіе у русскаго языка. У
церковныхъ людей могли быть очень серьезныя и глубокія основанія
опасаться перевода Библіи на русскій языкъ, но. подобный аргументъ
не былъ голосомъ церковнаго сознанія, а именно доктринерствомъ.
Руссѵ|і >> европейцемъ оставался Шишковъ и въ своемъ ригоризмѣ
антиевропейскимъ.
Вообще оцѣнить прогрессъ Отступленія въ Россіи, останавливая
свое вниманіе преимущественно на явленіяхъ, свидѣтельствующихъ
объ отпаденіи русскаго общества отъ'Православія и даже отъ христіан-
ства, было бы неправильно. Гораздо болѣе показательны явленія,
свидѣтельствующія о проникновеніи чуждыхъ элементовъ, носящихъ
печать «грѣха ума», въ самое православіе, будь то бытовое православіе,
будь то православная мысль мірская, будь то и церковная среда,
вплоть до высшей іерархіи. Подъ этимъ угломъ зрѣнія нѣтъ вообще
болѣе страшнаго времени періода Имперіи, какъ эпоха т. н. реакціи и
мистики, упадающая на вторую половину царствованія Императора
Александра I — время, въ частности, расцвѣта дѣятельности Карам-
зина и Шишкова...
То, что въ начальный періодъ царствованія Александрова, и самъ
Государь, и его окруженіе, и широкіе круги образованнаго общества
были захвачены вліяніями недобрыми — фактъ печальный. Но
о чемъ онъ, самъ по себѣ, свидѣтельствуетъ? Объ ущербѣ внѣшнемъ,
испытанномъ Церковью. Совершенно иное являетъ собою душевное
состояніе людей, испытавшихъ глубокій внутренній переворотъ и какъ
бы всѣмъ корпусомъ повернувшихся къ Церкви. Если сознаніе
такихъ людей остается подневольнымъ «грѣху ума», то тутъ уже
налицо опасность проникновенія заразы въ самыя нѣдра Церкви, и
это не только въ широкіе круги паствы, но и въ пастырство, въ
іерархію. Трудно оцѣнить масштабъ той переоцѣнки цѣнностей,
которая вызвана была отечественной войной и всѣми непосредственно
предшествующими и послѣдующими событіями. Шокъ исторической
катастрофы, нависшей, разразившейся, а въ конечномъ итогѣ обернув-
шейся безпримѣрнымъ національнымъ торжествомъ, заставилъ опамя-
товаться многихъ. Не поскольку возвращеніе въ Церковь оказывалось
не покаянно-всецѣлымъ, а условнымъ, съ большимъ или меньшимъ-
32
уклономъ въ сторону тѣхъ или иныхъ явленій религіозности европей-
ской, не приближался ли тѣмъ самымъ соблазнъ Отступленія непо-^
средственно къ самой Церкви? Передъ самой Церковью какъ бы
ставился вопросъ ея собственными чадами: не слѣдуетъ ли ей пере-
смотрѣть основы своего бытія въ согласіи съ вѣкомъ?
Попыткой съ негодными средствами въ этомъ смыслѣ были «про-
свѣтительныя» разлагольствованія Екатерины — наглядно далекой отъ
Церкви, въ ея внутреннемъ существѣ, и именно это и обнаруживавшей
въ своихъ обращеніяхъ къ Церкви. Нѣчто иное являлъ собою Алек-
сандръ Благословенный въ ореолѣ побѣды надъ страшнымъ врагомъ
Россіи и ея вѣры, воспринятымъ и народомъ и Церковью, какъ анти-
христовъ предтеча. Во всей силѣ присущаго ему личнаго обаянія и
во всей искренности его духовныхъ устремленій — съ чѣмъ шелъ
Александръ къ Церкви? Имъ владѣло мечтательство, родственное со-
временному экуменизму, которое не только во внѣшнй политикѣ
должно было подмѣнить задачи Третьяго Рима, но тщилось опредѣ-
лить по-новому и внутреннее положеніе Православной Церкви. Съ
извѣстнымъ основаніемъ можетъ говорить современный намъ изслѣ-
дователь русскаго духа въ его отношеніи къ протестантизму Людольфъ
Мюллеръ объ этой эпохѣ: «Русская государственная Церковь, по
имени находившаяся у власти, могла, однако, съ извѣстнымъ правомъ,
смотрѣть на себя, какъ на гонимую, воинствующую и страждущую».
Главное было еще не во внѣшнемъ нажимѣ/который испытывала
Церковь: насиліе и притѣсненіе укрѣпляютъ духъ Церкви. Главное
было то, что слагалась атмосфера особо благопріятная для житейскаго
и идейнаго сближенія между передовыми (въ хорошемъ смыслѣ)
церковными дѣятелями и передовыми (въ плохомъ смыслѣ) дѣятелями
религіозно-общественными. Къ счастью, это сближеніе, поскольку
оно имѣло мѣсто, не только оставалось изолированнымъ явленіемъ, но
бывало успѣшно преодолѣваемо, сохраняя свое значеніе лишь какъ
эпизодъ біографіи того или иного церковнаго дѣятеля. Церковь вышла
съ честью изъ этого тяжкаго испытанія. Парафразируя извѣстное из-
реченіе Герцена о петровской реформѣ и Пушкинѣ, можно сказать,
что на столѣтнее наступленіе западническихъ соблазновъ, которымъ
со стороны общества и съ высоты престола подвергалась Православ-
ная Церковь, она отвѣтила явленіемъ митрополита Филарета Москов-
скаго. Въ его лицѣ Россія выставила святоотечески выдержаннаго
возглавитейя «оффиціальной» Церкви. И то обстоятельство, что
главенство его, безспорное и для свѣтской и для духовной власти,
а равно и для общества, имѣло не столько оффиціальный, сколько
моральный характеръ (московскій святитель обособленъ былъ отъ
сѵнода и отъ оберъ-прокурора), еще болѣе оттѣняло капитуляцію
темныхъ силъ передъ Церковной Истиной.
33
Вотъ подъ какимъ знакомъ начиналось и протекало потомъ
неизмѣнно царствованіе Императора Николая I, въ лицѣ котораго
остепенилась Русская государственность и явила себя охранитель-
ной силой въ отношеніи русской исторической церковности. Насту-
паетъ золотой вѣкъ Великой Россіи. Русскій европеецъ сумѣлъ,
наконецъ, увидѣть Россію, какъ она есть — и это не свысока,
какъ мужающій сынъ смотритъ на покидаемое имъ патріархальное
гнѣздо, родное ему своимъ тепломъ, но оставляемое во имя откры-
вающагося лучшаго будущаго, а съ пониманіемъ непреходящей цѣн-
ности самобытнаго Россійскаго Цѣлаго, съ благоговѣніемъ передъ
духовнымъ содержаніемъ русской жизни, передъ русской церков-
ностью, передъ бытовымъ благочестіемъ Россіи. Пушкинъ являетъ
собою лучшее воплощеніе возникающей отсюда успокоенности, ура-
вновѣшенности, примиренности, мѣрности, справедливости, безпри-
страстія. Нужно въ исторической перспективѣ всмотрѣться въ Пу-
шкина и его плеяду по сравненію съ предшествующей эпохой. Не
большимъ преувеличеніемъ будетъ сказать, что представленіе о рус-
ской жизни, даваемое литературой XVIII вѣка, не многимъ отличается,
въ смыслѣ условности и искусственности, отъ изображеній, которыя
сохранились въ запискахъ иностранцевъ о Московіи. Невѣжество
и предвзятость йѣшали тѣмъ видѣть дѣйствительность не меньше,
чѣмъ то было въ отношеніи русскихъ людей XVIII вѣка, отчудившихъ
себя отъ русской жизни навязаннымъ себѣ «чужебѣсіемъ». Для ху-
дожественнаго слова XVIII вѣка первенствующее значеніе имѣло не
ЧТО оно изображаетъ, а КАКЪ это дѣлаетъ. Способъ литературной
подачи вотъ чѣмъ были увлечены «русскіе европейцы» — въ соотвѣт-
ствіи съ образцами, взятыми ими для подражанія, а не самимъ пред-
метомъ. И если подлинная жизнь, въ своемъ дѣйствительномъ суще-
ствѣ, оказывается проникшей въ то или иное произведеніе слова, то
это результатъ какъ бы случайный. При всѣхъ условіяхъ, чтобы изъ
произведеній литературы XVIII вѣка, даже выдающихся, извлечь зна-
ніе дѣйствительности подлинной, надо продѣлать работу критическаго
анализа — такъ много вездѣ намѣренности, искусственности, услов-
ности, чрезмѣрности — вплоть до простой выдумки. И вдругъ въ лицѣ
Пушкина предъ нами встаетъ въ художественной формѣ сама жизнь, и
въ ея прошломъ и въ ея настоящемъ, воспроизведенная въ ея бытовой
точности, а вмѣстѣ съ тѣмъ съ такой отточенностію ея внутренняго
лица, что не изображеніе надо провѣрять, сравненіемъ съ дѣйстви-
тельностью, а дѣйствительность можно оцѣнивать сравненіемъ съ этимъ
изображеніемъ: не является ли она, въ частномъ своемъ обнаруженіи,
искаженіемъ того, чѣмъ она должна была бы быть, при нравственной
полнокачественности своихъ участниковъ.
Достиженіе громадное — и оно осталось присущимъ русской
литературѣ позднѣйшей, поскольку она оставалась «пушкинской». Рус-
34
скій европеецъ увидѣлъ Россію, понялъ ее, оцѣнилъ ее, преклонился
передъ нею. Но можно ли сказать, что тѣмъ самымъ возникъ синтезъ
между Россіей и Западомъ въ его душѣ? Нѣтъ. Мы помнимъ, что на-
чальный моментъ «европеизаціи» Россіи не смогъ привести къ един-
ству внутреннему патріархальный бытъ, сохранившійся отъ Москвы,
съ духомъ западнымъ, впервые проникающимъ ^въ русскую жизнь
повсемѣстно. Такъ и теперь. Единства внутренняго нѣтъ между уже
укоренившимся духомъ европейскимъ русскаго общества образован-
наго и сохранившимся отъ прошлаго патріархальнымъ бытомъ. Нѣкое
«двоевѣріе» наблюдаемъ мы. Главенствовала вѣра исходная въ сознаніи
возникающихъ русскихъ европейцевъ въ начальный періодъ, евро-
пеизаціи. Теперь главенствуетъ вѣра вновь обрѣтенная. Въ этомъ раз-
ница. Но положительное разрѣшеніе конфликта, отсюда возникаю-
щаго, какъ и раньше то было, такъ и теперь, въ томъ же направленіи
обрѣтается: склоненія западнаго сознанія передъ моральной силой
русско-православнаго начала. Возможность такого рѣшенія давалась въ
начальный періодъ европеизаціи крѣпостію еще не растраченной
патріархальности. Теперь, напротивъ того, нужна для этого огромная
работа по преодолѣнію западничества со стороны русскихъ европей-
цевъ — только такъ укрѣпляется въ сознаніи высоко-культурныхъ
русскихъ людей признаніе высокой цѣнности самобытнаго русскаго
уклада жизни.
Характерной, приэтомъ, особенностью эпохи является отсутствіе
ощущенія трагичности возникающей отсюда раздвоен-
ности сознанія: равновѣсіе создается на нѣкое историческое мгно-
веніе, для котораго опять таки лучшей иллюстраціей является Пуш-
кинъ. Свойственна ему, при всей геніальной его проницатель-
ности и чуткости, нѣкая укороченность перспективы: мистиче-
ская природа явленій, раскрывающаяся только на далекихъ гори-
зонтахъ, отъ него сокрыта, Да и какъ могъ бы онъ съ такой
изумительной мѣрностью, съ таксой глубокой успокоенностью, съ
такимъ возвышеннымъ безпристрастіемъ изображать своимъ е в -
р-опейскимъ сознаніемъ русскую дѣйствительность,
если бы трагическій, въ своей безысходности, конфликтъ между
этими двумя началами его сознанія былъ ему открытъ? Истинное
чудо Божіе, что въ европейскомъ сознаніи русскаго человѣка
живымъ осталось чувствилище для воспріятія, во всей ея вы-
сотѣ и глубинѣ, внутренней красоты русскаго быта. То достигалось
способностью этого быта выдѣлять, какъ обыденное явленіе, такіе
перлы духовной красоты-, какъ пушкинская няня. Но полноты церков-
наго сознанія отсюда еще возникнуть не можетъ. Не найдемъ мы
ея даже у Пушкина. Лежала церковно-православная благодать въ
основѣ пушкинскаго творчества, въ основѣ его проникновенной прав-
дивости. Но осознать ее въ полной мѣрѣ могъ Пушкинъ только
35
на смертномъ одрѣ, когда все окружавшее его «земное», далекое отъ
церковно-православныхъ идеаловъ, отошло, отъ него, И въ такой,
дѣйствительной, полнотѣ была осознана Пушкинымъ въ эти часы его
предстоянія Богу церковно-православная благодать, что, если бы
всталъ со смертнаго одра Пушкинъ, то не для продолженія прежней
жизни, а для какой то иной, новой.,,
Какой ?... Тутъ мы и подходимъ къ существу трагедіи, таившейся
подъ блистательнымъ покровомъ Россійской Имперіи.,
Съ истеченіемъ того историческаго мгновенія, которое составило
ядро царствованія Императора Николая I, раскрылась она. Мисти-
ческая пропасть разверзалась между живымъ еще, многовѣковые- корни
имѣющимъ, прошлымъ и тѣмъ, въ чемъ жило имперское будущее.
Эту пропасть ощутилъ мистическими сторонами своего существа
Гоголь, давъ своимъ ощущеніямъ выходъ, со всей выспренностью
своего публицистическаго пера, въ «Перепискѣ съ друзьями». Со
всей силой жизненной правды явлена была эта безвыходность пред-.
смертнымъ сожженіемъ второй части «Мертвыхъ душъ». Многозна-;
чительность этого движенія души получила свой подлинный смыслъ
только въ свѣтѣ позднѣйшихъ событій, нами переживаемыхъ. То не
личная была только драма, а переживаніе чуткой душой Гоголя то^о
разрыва между господствующими идеалами жизни и Церковной
Истиной, который былъ присущъ Россійской «имперской» дѣйстви-
тельности.
Что лежало въ основѣ того духовнаго равновѣсія, которое со-
ставляло ядро Золотого вѣка николаевскаго царствованія? То. что
ведущій слой русскихъ европейцевъ оказался способнымъ, безъ вся-
кихъ оговорокъ, интуиціей сердца, признать духовную цѣнность
старо-церковной подпочвы, составлявшей еще массивъ Имперіи.
Пушкинъ принялъ крѣпостную Россію, какъ принялъ ее и Николай I.
Это не значитъ, что между идеологіей Запада и крѣпостнымъ строемъ
возникла внутренняя примиренность въ душѣ Пушкина и Николая I.
Это не значитъ, что въ какомъ то высшемъ синтезѣ сняты были
противорѣчія этихъ двухъ идеологій. Это была та благодѣтельная
укороченность перспективы, которая позволяла спокойно, беззаботно,
увѣренно отдаваться жизни, творчески полной, живя одновременно въ
двухъ планахъ — и не сознавая ихъ трагической конфликтности.
Рѣзко мѣняется картина съ началомъ эпохи «эмансипаціи». Не
въ томъ дѣло, что на повѣстку дня оказалась поставлена задача
введенія въ русскій строй начала личной свободы, какъ всеобщаго
регулятора жизни — въ полную отмѣну ранѣе господствовавшаго
крѣпостного, связаннаго, строя. Этой задачей была проникнута вся
вообще гражданская дѣятельность Имперіи, а особенно въ эпоху
Николая I. То было внутреннимъ стержнемъ всего имперскаго періода.
Дѣло было въ томъ, что* моральный приговоръ безпощадный
выносила «эмансипація» русскому прошлому, съ его «крѣпостнымъ
36
уставомъ», продиктованнымъ тяжкими условіями исторической жизни
и явившимъ,, напротивъ того, исключительную моральную Силу
русскаго парода. Патріархальная Россія обрекалась на сломъ, какъ
нѣчто постыдное, не имѣющее право на существованіе, именно по
признаку своей моральной негодности. Тутъ н$ было ничего новаго по
сравненію съ тѣмъ, какъ мыслили далекіе отъ русской дѣйствитель-
ности отдѣльные русскіе европейцы. Но это находилось въ полномъ
противорѣчіи съ тѣмъ равновѣсіемъ, которое создало Золотой вѣкъ
николаевскій. Возьмемъ опять Пушкина, какъ лучшее воплощеніе
этого вѣка. Не можетъ быть онъ заподозрѣнъ въ пристрастіи къ т. н.
крѣпостному праву. И видѣлъ онъ отрицательныя стороны его и
показывалъ ихъ. Но это не значитъ, что онъ признавалъ положеніе
русскаго крѣпостного жалкимъ рабомъ, судьба котораго вопіетъ къ
небу, какъ оскорбленіе всяческой правды. А вѣдь именно такъ воспри-
нимала крѣпостное право «эмансипація», она подмѣняла законную,
на очереди стоявшую, задачу измѣненія правового режима крестьянъ
въ соотвѣтствіи съ общимъ ходомъ имперской гражданственности, за-
дачей иного порядка, чисто демонстративнаго. Мгновенно, однимъ
почеркомъ пера, съ корнемъ вырвать помѣщичью власть, какъ без-
чинный произволъ, подъ собой терпящій только рабье низкопоклонст-
во — вотъ какъ ставился вопросъ. Громадная, труднѣйшая и отвѣтст-
веннѣйшая задача замѣны патріархальной связанности, вѣками опре-
дѣлявшей крестьянскій бытъ, мотиваціей новой, предполагающей,
какъ основу всей гражданской жизни, свободное воленіе, отвѣтствен-
но строющее и лично-семейственную и общественную жизнь, была
подмѣнена упрощенной формулой «долой», обращенной къ помѣ-
щичьей власти. Отсюда вытекло, что главная изъ Великихъ Реформъ,
то есть т. н. освобожденіе крестьянъ, оказалась лишенной внутренняго
содержанія. Какъ будетъ устроена жизнь крестьянъ, объ этомъ заботы
не было. Думали не о новомъ гражданскомъ статусѣ крестьянъ, въ ихъ
жизни отдѣльно отъ помѣщиковъ, а только объ одномъ: убрать власть
помѣщиковъ!
Не въ этомъ еще была главная бѣда. Пусть по соображеніямъ
высшей государственной политики неотложно было разрубить гор-
діевъ узелъ дворянско-крестьянской связанности. То обстоятельство,
что это протекало въ атмосферѣ отрицанія духовной цѣнности крѣпост-
наго строя, составлявшаго фундаментъ всего нашего національно-
государственнаго прошлаго, искажало въ корнѣ всю духовную физіо-
номію Имперіи. Что же — крѣпостная связанность сама по себѣ есть
абсолютное зло? Что же — личная гражданская свобода есть сама по
себѣ абсолютна^ цѣнность? Вотъ вѣдь какой вопросъ разрѣшался
такимъ подходомъ къ «освобожденію крестьянъ». И даже хуже. Сво-
бода еще не давалась крестьянамъ: они оставались въ прежней свя-
занности. Но печать нѣкоего абсолютнаго зла ставилась на чело
37
ведущаго сословія, какъ негоднаго. Печать абсолютнаго зла стави-
лась не по признаку личной негодности этихъ людей, пусть й мас-
совой, нѣтъ,.- по признаку такой моральной негодности отмѣняе-
маго строя, что подрастающее поколѣніе не считало для себя возмож-
нымъ принимать это наслѣдіе изъ рукъ своихъ отцовъ! Вотъ какая
печать становилась на т. н. «крѣпостное право», какъ термино-
логически-хулительно стали именовать остатки крѣпостнаго устава
русской жизнц, тѣмъ подчеркивая то, что здѣсь на-лицо «право» на
людей, приравненныхъ бездушнымъ вещамъ или безсловеснымъ
животнымъ. Это былъ идеалистическій порывъ, безкорыстность кото-
раго грѣхъ было бы отрицать и который придалъ свѣтлый ореолъ,
вполнѣ заслуженный, и проведенію въ жизнь Великихъ Реформъ.
Но этотъ идеализмъ былъ убійственнымъ для духовнаго содержанія
русской жизни исходнаго. Онъ не просто индивидуально-демонстра-
тивно подчеркивалъ, но уже являлъ, въ общерусскомъ масштабѣ,
отходъ отъ духовнаго наслѣдія отцовъ.Онъ и въ глазахъ крестьянъ
колебалъ духовную силу того строя, въ которомъ жили ихъ дѣды
и прадѣды, направляя ихъ взоръ въ ту же сторону «эмансипаціи»,
освобождающей не только, отъ крѣпостной зависимости, но й отъ
связанности церковнымъ сознаніемъ.
Такимъ образомъ, основная задача Имперіи, заключающаяся
въ смѣнѣ мотиваціи русскихъ людей, получала разрѣшеніе катастро-
фическое. Петровская реформа, вводя рядъ новыхъ мотцвовъ въ
душевный составъ русскихъ людей, оставляла начало свободы лич-
ности еще въ далекомъ планѣ. Постепенно, въ дальнѣйшемъ, имен-
но это начало стало вводиться въ русскій обиходъ — примѣнительно
къ высшимъ классамъ общества. Теперь очередь доходила до мас-
сива русскаго населенія. Тѣмъ самымъ вставалъ на очередь основ-
ной вопросъ, судьбоносный: хочетъ ли. Россія, воплотившая въ
себѣ начало гражданской свободы, оставаться вѣрной тому духовному
заряду, который былъ заложенъ въ Историческую Россію, или должна
она явить нѣчто новое? Проще говоря: хочетъ ли свободная Россія
остаться церковно-православной. Способна ли Россія, сбросивъ съ
себя обликъ крѣпостной патріархальности, то-есть снявъ съ себя свою
связанность привычную, д у х о в н ы й отпечатокъ носившую, способ-
на лй эта обновленная Россія духовность эту внести и въ свое
свободное бытіе? Въ частности и прежде всего: хочетъ ли свободная
Россія остаться по прежнему Третьимъ Римомъ, несущимъ миссію
вселенскаго значенія — въ смыслѣ явленія міру Православія и охраны
его всей силой своего государственнаго бытія, всей мощью своей на-
ціональной культуры, всей святой инерціей своего народнаго быта?
Ломиться въ открытую дверь было бы подбираніе дайныхъ,
указующихъ на то, что эпоха «эмансипаціи» раждала.настроенія, кото-
рыя только крѣпли и 'ширились въ дальнѣйшемъ, въ направленіи,.
38
отрицающемъ всякую преемственность духовную съ нашимъ про-
шлымъ. Существенно иное: осознать, въ какой мѣрѣ самый консерва-
тизмъ нашъ, даже церковно-оріентированный, далекъ бЪілъ отъ цер-
ковнаго цѣломудрія. Мй разумѣемъ здѣсь подъ консерватизмомъ не
то искусственное охраненіе крестьянской среды въ ея жалкихъ остат-
кахъ патріархальности, за которое ухватилась трезвая государствен-
ная мысль въ страхѣ за будущее Россіи. Не было ли здѣсь признанія
безнадежности самаго заданія сдѣлать здоровый консерватизмъ осно-
вой свободной Россіи? Не было ли здѣсь инстинктивнаго страха —
поколебать пслѣднюю твердыню Исторической Россіи, паденіе которой
означало бы распространеніе на всѣхъ и на все того же упрощеннаго
лозунга: «долой» ? Но если только на этихъ путяхъ могла быть спа-
саема Россія, это была лишь отсрочка гибели неминуемой. Не было
ли тутъ страховъ напрасныхъ? Или, дѣйствительно, «эмансийація»
означала гибель?
Чтобы отвѣтить на этотъ вопросъ, надо вниманіе обратить не на
эти патріархальные останки древней Руси, въ ихъ еще сохраненной
церковно-православной цѣлостности, а на элементы свободной Россіи,
сознательно бравшіе на себя консервативное водительство Россіи. Но
тутъ предварительно надо намъ остановиться на томъ, что, въ русскихъ
условіяхъ, надо вкладывать въ самое понятіе здорова.гоконсер-
ватизма — имѣя въ виду не Императорскую Россію въ ея оторван-
ности отъ русскаго прошлаго, а всю Историческую Россію въ цѣломъ.
Что такое — Историческая Россія? Это не просто государство.
Это и не особый историческій міръ. Это національно-государственное
образованіе, которое было промыслительно взрощено для того, чтобы
на его плечи могло быть возложено отвѣтственнѣйшее послушаніе:
стать Третьимъ Римомъ — и которое и стало имъ, въ образѣ
Московскаго Царства, принявшаго наслѣдіе Византіи. Что можетъ
значить понятіе консерватизма примѣнительно къ такому національ-
но- государственному образованію? Это не сохраненіе въ неприко-
сновенности тѣхъ или иныхъ свойствъ и началъ, особенностей и
обыкновеній, которыя стали традиціонной принадлежностью госу-
дарственной, общественной, народной, даже церковной жизни, ни въ
отдѣльности, ни подъ какимъ либо собирательнымъ знакомъ. Это —
соблюденіе вѣрности своему призванію Третья-
го Рима. Предъ этой задачей относительными могутъ оказаться са-
мыя «консервативныя» установки, способныя превратиться въ начало
революціонное, противленческое, бунтарское, если онѣ противупоста-
вляются, какъ нѣчто абсолютное, основной задачѣ Россійскаго Цѣлаго:
быть и остаться Третьимъ Римомъ. Совсѣмъ, конечно, не обязательно,
чтобы именно подъ этимъ лозунгомъ творился этотъ* «консерватизмъ».
Онъ можетъ оставаться и никакъ не. формулированнымъ. Но именно
онъ долженъ опредѣлять все поведеніе, и семьи, и общества, и госу-
дарства — каждаго отдѣльнаго элемента Россійскаго Цѣлаго. Церковь
39
ие мыслится отдѣльно отъ государства, котррое не мыслится, въ свою
очередь, раздѣльно отъ Царя, находящагося въ таинственно-благо-
датной неотрывности отъ Церкви — и весь народъ въ цѣломъ обни-
мается началомъ служенія Вѣрѣ,- въ этомъ видя и задачу каждаго от-
дѣльнаго человѣка, спасающаго свою душу въ этомъ святомъ общеніи,
и всего Россійскаго Цѣлаго, милостію Божіей превращеннаго въ Пра-
вославное Царство, хранящее вѣру во вселенной до Втораго Прише-
ствія Христова. Вотъ, что такое Историческая Россія.
Если мы подъ этимъ угломъ зрѣнія оглянемся на Россію періода
Имперіи, то легко убѣдимся въ томъ, что только что формулирован-
ное умоначертаніе, ни въ какой мѣрѣ не находясь во внутреннемъ
противорѣчіи съ явленіемъ Россійской Имперіи, фактически остается
чѣмъ то лишь подразумѣваемымъ, эпизодически, лишь въ критическіе
моменты выступающимъ на свое истиннре мѣсто, но и то не въ своей
императивной и абсолютной сущности, а въ формѣ болѣе или менѣе
прикрытой, затушеванной, иносказательной. Если же это сознаніе
живетъ, а не только въ подсознаніи шевелится и мгновеніями просы-
пется, то гдѣ? Въ Церкви и въ народѣ. Въ той Церкви, которая, за-
туживъ впослѣдствіи укорительное именованіе «оффиціальной», шла
іе обинуясь въ своемъ историческомъ руслѣ, и въ томъ народѣ, кото-
рый, тоже оставаясь въ своемъ историческомъ руслѣ, не отрывался отъ
этой Церкви. Что касается Царской власти, то она, по общему почти
правилу, возглавляла это теченіе, лишь силой вещей облекаясь — и
то только идейно — въ историческое одѣяніе Православнаго Царя.
Но все же именно въ этомъ образѣ воплощалась преемственность Им-
перій съ прошлымъ, являемо было зримо единство исторической лично-
сти Россіи, получала своё внѣшнее выраженіе Историческая Россія, въ
ея цѣломъ. Въ выской степени знаменательно то, что, поскольку, въ
процессѣ европеизаціи, вывѣтривалась все больше историческая за-
данность Россіи церковно-православная, все больше она получала
признаніе съ высоты престола и все отчетливѣе стали обозначаться
черты Православнаго Царя въ Русскихъ Государяхъ. Тѣмъ самымъ
какъ бы два фронта стали, по началу едва замѣтнымъ пунктиромъ,
обозначаться въ нѣдрахъ Россійской Имперіи, одинъ по линіи истори-
ческой-преемственности, въ составѣ Царя, «оффиціальной Церкви?,,
въ себя включавшей и монашество, и простого (по преимуществу)
народа’, и другой въ составѣ развѣтвляющагося и все большій охватъ
пріобрѣтающаго массива русскихъ европейцевъ, тоже возглавляемаго
Царемъ.
Не надо думать, чтобы первый «ликъ» Имперіи непремѣнно
долженъ былъ быть овѣянъ духомъ «реакціоннаго крѣпостничества».
; Мотивація и здѣсь могла усложняться, обнимая, въ частности и начало
гражданской свободы. Существенно было то, чтобы всѣ новые мо-
тивы поведенія воспринимались какъ вторичные — достойные и
Годные лишь въ мѣру ихъ подчиненности й служебности въ отношеніи
40
къ исходному мотиваціонному императиву, все покрывающему. Но
тоже ломиться въ открытую дверь было бы — доказывать, что исто-
рическое міроощущеніе, въ своей цѣльности,-было преимущественной
принадлежностью русскаго человѣка, поскольку онъ не становился
«русскимъ европейцемъ» и, въ частности, не проникался всецѣло
началами гражданской свободы...
Поскольку же создается новый комплексъ идей, движущихъ ра-
стущее тѣло Россійской Имперіи, онѣ не вызываютъ тутъ же
раздвоенія, только что отмѣченнаго. Общимъ правиломъ остается
такая форма «сосуществованія» между отживающимъ прошлымъ и
смотрящимъ въ будущее настоящимъ, что первое служитъ какъ бы
подпочвой живительной нарастающаго новаго. Особой темой было бы
разобрать этотъ процессъ осложненія и подмѣны мотиваціи, примѣ-
нительно къ основнымъ элементамъ Русскаго Цѣлаго, въ общемъ
ходѣ европеизаціи Россіи.
Служилое дворянство — и чиновничество.
Служба того же дворянства по выборамъ — и работа земская.
Тягловое крестьянство, по-силѣ получающее землю — и по ртамъ
получающее землю общинно-передѣльческое крестьянство.
Воинская служба, несомая не только какъ послушаніе государ-
ственное, но и какъ христолюбивый подвигъ — и корпоративной
этикой одухотворенное офицерство.
Православное Царство — и монархизмъ или «абсолютизмъ»,
поставленный въ рядъ съ аналогичными явленіями другихъ народовъ,
какъ «образъ правленія», со своимъ положительными и отрицатель-
ными качествами...
На лоскутки разбирается риза Исторической Россіи, въ Много-
вѣковой страдѣ сотканная въ своей недѣлимой цѣльности... Правда,
приводится она къ единству — но п© какому признаку? Подъ какимъ
знакомъ? Великой Россіи. Она вбираетъ въ себя все наслѣдіе
Православнаго Царства, всему давая свое мѣсто. Казалось бы, все
многообразіе и старыхъ и новыхъ идеаловъ находитъ себѣ пристанище
въ ея широкомъ лонѣ. Но сохранилось ли достойное мѣсто, по-
добное былому, для Святой Руси?
Есть она, Святая Русь, цвѣтетъ. На подъемѣ она — быть можетъ,
высшаго расцвѣта достигаетъ Русское Православіе именно въ эпоху
Императорской Россіи.. Но иное мѣсто ея, чѣмъ то было прежде...
Гдѣ была Святая Русь даже при Петрѣ? Вездѣ — кромѣ той
части Русскаго народа, которая въ образѣ раскола старообрядчества
абсолютизировала историческую плоть Русскаго Православія, отойдя
самочинно отъ вселенскости. И это вѣдь было наслѣдіемъ Москвы,
лишь особенно острыя формы принявшимъ при Петрѣ. Все остальное
не исключало принципіально Святой Руси и не отрекалось отъ нея.
Пусть недружелюбіе проявлялось по отношенію къ Исторической
41
Церкви, принимавшее и острыя порою, даже кощунственныя формы,
поскольку воспринималъ Пётръ церковность православную, какъ пре-
пятствіе для тѣхъ или иныхъ повелительныхъ государственныхъ начи-
наній, Пусть обнаруживалось порою неправовѣріе съ высоты престола
или со.;стороны князей Церкви, Не было въ этомъ ничего окончатель-
наго, сложившагося, То были уклоны, срывы, заскоки, чрезмѣрности.
Отступленія общаго еще не было, а возникали только для него
предпосылки, масштаба всероссійскаго. Могли быть индивидуаль-
ныя жертвы Отступленія, но въ національно-государственномъ планѣ
оно себя ещё не проявляетъ. Деформирующее воздѣйствіе Отступленія
обнаруживаетъ себя только въ позднѣйшихъ поколѣніяхъ, по началу
въ формахъ относительно мягкихъ, и количественно и качественно.
Растетъ оно неудержимо, задѣвая своимъ темнымъ крыломъ и церков-
ные круги. На пол-пуѣи рѣзко останавливается его ходъ Отечествен-
ной Войной, Декабрьскимъ бунтомъ. Какъ бы всѣмъ корпусомъ по-
ворачивается Россія къ Церкви, къ Святой Руси, Возникаетъ Золотой
Вѣкъ Императорской Россіи, Но увидать и оцѣнить не значитъ еще
освоить. Для отдѣльныхъ русскихъ европейцевъ то было личное
спасёніе. До конца ли изживается, однако, Отступленіе даже и для
тѣхъ, кто себя со всей искренностію почитаютъ теперь вѣрными
сынАіи Церкви, но въ отношеніи которыхъ Отступленіе, въ той или
иной мѣрѣ, есть уже нѣчто въ сердцѣ отстоявшееся, ибо наслѣдствен-
ное принятое и общественно усвоенное?
Спасительно было для Россіи и для многихъ и многихъ ея чадъ
это опамятованіе, но только передышка то была на поступательномъ
пути Отступленія, Усиленнымъ темпомъ возстанавливается оно, какъ
бѣт нагоняя упущенное, съ эпохой «эмансипаціи», И государствен-
ность и общественность твердо берутъ курсъ на Европу, Въ блиста-
тельныхъ формахъ продолжается рецепція европейской гражданской
культуры, обгоняющая порою свой оригиналъ. Оправданно возвели-
чена эпоха Великихъ Реформъ, Но гдѣ здѣсь мѣсто для Святой Руси?
Она особобляется. Она на виду, въ почетѣ, но какъ нѣчто, отдѣльной
жизнью живущее. Символична Оптина ‘пустынь. Лучшіе люди ѣдутъ
туда. Иные восыновляются ей. Для русскаго общества, отъ Церкви не
отшатнувшагося, становится она мѣстомъ паломничества. То своего
рода поѣздки въ родную Святую Землю, Но оттуда возвращаются
«домой», въ Россію европеизованную,,.
Даже и тѣ русскіе европейцы, который лозунгъ «домой» воз-
глашаютъ; имѣя въ виду именно Святую Русь, восыновляются ей съ
величайшимъ трудомъ, чудомъ Божіей благодати (Ив, Кирѣевскій), И
самая Святая Русь ихъ овѣяна уже флюидами ей чуждыми, по-
чему съ извѣстной настороженностью относятся къ славянофиламъ
тѣ, кто отвѣтственно стоятъ на стражѣ церковности и государствен-
ности (Митр, Филаретъ .Московскій и Николай I), Такъ было даже
42
въ золотомъ вѣкѣ — что же говорить обѣ эпохѣ эмансипаціи? Святая
Русь все болѣе отчуждается отъ общихъ путей жизни общественной,
государствённой, даже церковной. Если не- лишенъ общественнаго'
значенія, уходъ въ затворъ св. Тихона Задонскаго, то въ большей еще
мѣрѣ симптоматиченъ уходъ въ затворъ еп. Ѳеофана. Чистый воздухъ
Православія, никакими фліридами не задѣтый, обрѣталъ св. Тихонъ,
буквально дышавшій Св. Писаніемъ, только въ своей кельѣ. Еще въ
большей мѣрѣ было, очевидно, такъ для іерарха новѣйшаго времени,
которому выпала блаженная доля стать современнымъ «отцомъ Цер-
кви», всю полноту церковнаго вѣдѣнія и душепопеченія умѣвшаго
выразить, какъ живое слово.
Это не значитъ, что внѣ затвора нельзя было исповѣдывать
Святую Русь, что ей прятаться надо было. Жила она и цвѣла.
Не только не преслѣдовали ее, но уваженіемъ, полнымъ вѣсомъ поль-
зовалась она. Временами оказывалась она на гребнѣ событій. Но жила
она уже своей отдѣльной жизнью, причудливо переплетаясь съ господ-
ствующей жизнью, но не сливаясь съ ней. Сейчасъ, заднимъ числомъ,
съ особенной явственностію обозначается чистое русло истинной
церковности въ окруженіи явленій близкихъ, пусть даже отчетливо и
демонстративно консервативныхъ, но уже не въ строгомъ церковномъ
смыслѣ. Назовемъ такія имена, какъ Каткова, Побѣдоносцева, Ги-
лярова-Платонова. Личное и «европейское» найдемъ мы въ каждомъ
изъ нихъ. И не все, что они говорили и что дѣлали, было всецѣло сло-
вомъ и дѣломъ Церкви. Съ несравненно большимъ правомъ еще можно
говорить, конечно, объ уклоненіи отъ строгой церковности примѣни-
тельно къ наукѣ церковно-академической. Отдѣльныя явленія строгой
церковности, гигантскія въ своей духовной значительности, именно
заднимъ числомъ съ особенной рельефностію устремляются къ Небу
на фонѣ массовой науко-образной ..продукціи, порою, и даже по
общему правилу, высоко-квдлйфицирдванной, съ точки зрѣнія про-
фессіональной научности, но дале&ой отъ истоваго церковно-право-
славнаго консерватизма.
Расцвѣтъ церковно-научной и церковно-общественной мысли,
въ большей или меньшей мѣрѣ тронутой вольнодумствомъ, является
только стимуломъ для носителей духа Истины къ вящему рвенію «свя-
тоотеческому». Въ ихъ твореніяхъ «вѣчное» становилось вновь остро-
современнымъ, какъ отвѣтъ на новыя формы еретичества, причемъ
отвѣтъ такой, который не просто былъ возстановленіемъ церковной
доктрины, колеблемой вольномысліемъ, но и огненной проповѣдью,
свидѣтельствующей о грозной симптоматичности событій. Проро-
ческимъ становилось вѣщаніе тѣхъ, на челѣ коихъ покоился перстъ
Божій. Особо названъ тутъ долженъ быть еп. Игнатій Брянчаниновъ,
первый распознавшій ликъ времени — даже подъ покровомъ благолѣ-
пія Золотого Вѣка.
43
По общему правилу, однако, въ молчаніи совершала свой подвигъ
Святая Русь. Какъ она цвѣла, можемъ мы подивиться, обозрѣвая хотя
бы многотомное собраніе матеріаловъ еп. Никодима — жизнеописанія
подвижниковъ XVIII и XIX вв. Чтеніе этого замѣчательнаго памятни-
ка съ особенной явственностію показываетъ намъ, въ какой мѣрѣ Им-
ператорская; Россія оказалась на высотѣ своего призванія въ смыслѣ
образованія какъ бы футляра, обезпечивающаго возможность суще-
ствованія и процвѣтанія на Русской Землѣ Святой Руси. Велика въ
этомъ отношеніи заслуга Великой Россіи. Но поскольку она сама все
больше расцвѣтала, въ своемъ европеизмѣ, вбирая въ себя все больше
русскую дѣйствительность, близились сроки для того, чтобы сказался
и въ нашемъ отечествѣ общій законъ Отступленія.
Мы видимъ, какъ въ западныхъ формахъ Отступленія, каждое его
обнаруженіе раждаетъ двойственность въ тронутыхъ имъ явленіяхъ.
Поскольку сохраняется обращенность непосредственная ко Христу-
Богу, облагодатствованными остаются, въ какой то мѣрѣ, и ущерблен-
ныя Отступленіемъ формы церковности. Поскольку же эта тронутая
Отступленіемъ среда, отвращаясь отъ Неба, враждебно-завистливо
устремляетъ свое вниманіе на покинутый имъ источникъ Истины,
противупоставляя ему себя' какъ именно таковой же источникъ, то
рѣшительно измѣняется духовная окраска этой среды: антихристовъ
ликъ обозначается — и уже нѣтъ мѣры злобствованію противъ Хри-
стовой Церкви истинной. Поскольку прикрытый образъ являетъ
Отступленіе въ Православіи, облекаясь въ переливчатыя и неофор-
мленныя ризы вольнодумства, сложнымъ становится и путь этого
Отступленія, по началу принимающаго обликъ благообразія привле-
кательнаго, внѣ всякаго недружелюбія къ церковной Истинѣ.
Великая Россія! Развѣ есть что либо предосудительное въ этомъ
лозунгѣ? А между тѣмъ достаточно, чтобы Великая Россія перестала
ощущать себя служительницей и хранительницей Святой Руси, какъ
элементъ вольнодумства, уже впитанъ ею. Пусть еще нѣтъ агрессив-
ности противъ Святой Руси, а, напротивъ, налицо полное къ ней
вниманіе и уваженіе — сдвигъ начальный уже налицо. Дальше —
больше расходятся пути. А въ конечныхъ стадіяхъ этого расхожденія
«идеалъ» Великой Россіи оказывается совершенно разобщеннымъ
съ идеалами Святой Руси. И это надо сказать не только о движеніяхъ
общественныхъ, демонстративно направленныхъ противъ русскаго
историческаго государственнаго строя, но порою можно сказать и о
направленіяхъ мысли благонамѣренныхъ, самыхъ иногда демонстра-
тивно-монархическихъ, но церковно-погрѣшительныхъ или хотя бы
церковно безразличныхъ. Особой темой явилось бы разсмотрѣніе
идейнаго состава Императорской Россіи, вплоть до самыхъ послѣд-
нихъ моментовъ ея существованія, подъ этимъ угломъ зрѣнія. Подъ
этимъ угломъ зрѣнія можетъ, быть разсмотрѣна и исторія дальнѣйшая
44
— весь процессъ развертыванія Революціи, вплоть до самыхъ послѣд-
нихъ стадій,нынѣ наблюдаемыхъ. Развѣ не являетъ собою «идеалъ».
православно-русскаго Отступленія,, -до послѣднихъ предѣловъ до-
веденный — великодержавный, національно-шовинистическій, во
всѣ краски русской культуры расцвѣченный и'даже церковно-право-
славно-оснащенный — современный СССР? Именно такъ его готовъ
принимать Западный міръ въ своемъ Отступленіи, объявляя СССР
все тѣмъ же Третьимъ Римомъ, который былъ ему ненавистенъ гъ
образѣ Исторической Россіи и который сталъ для него пріемлемъ
въ образѣ совѣтчины...
Въ мрачныхъ лучахъ поистинѣ геенскаго огня, исходящаго отъ
этого оборотня Третьяго Рима, встаетъ во весь свой гигантскій ростъ
въ своей роковой двойственности Императорская Россія — властно
вызванная къ жизни геніемъ Великаго Петра, фигура котораго, въ
своей тоже двойственности, лишь въ этомъ свѣтѣ получаетъ полную
разгадку. Въ контрастѣ же съ этой двойственностью по-истинѣ фа-
ворскимъ свѣтомъ осіяваются, въ своей свѣтлой однозначности, лич-
ности послѣднихъ двухъ Царей и особенно, конечно, Царь-Мученикъ
и его семья. Въ этсихъ Царяхъ, а особенно въ послѣднемъ изъ нихъ,
нарочито Промысломъ Божіимъ показана была намъ органическая
возможность сліянія во едино Великой Россіи и Святой Руси. Импе-
рія, какъ Третій Римъ — развѣ не достойными Императорами
такой Имперіи была два послѣднихъ Вѣнценосца, явившихъ
собою выдержанный и законченный типъ сознающихъ свою высокую
миссію Удерживающихъ? И то, что кротчайшій, но вмѣстѣ съ тѣмъ
исполненный рѣшимости Самодержецъ, готовый примѣнить силу для
огражденія несомаго имъ вѣнца, отъ Бога даннаго, но съ такой же
готовностью себя отдавшій въ искупительную жертву за предавшій
его народъ, замкнулъ цѣпь Русскихъ Православныхъ Царей, развѣ
это обстоятельство, въ контрастѣ »съ мрачнымъ геенскимъ огнемъ
Совѣтскаго «Третьяго Рима», не бросаетъ апокалиптическій свѣтъ
на двуликость Императорской Россіи?
За что мы боремся? Что тщимся мы возстановить? Что хотимъ
мы «реставрировать»? На эти вопросы можно съ чистой совѣстью
дать отвѣтъ предъ людьми и передъ Богомъ только въ сознаніи
разительнаго контраста этихъ двухъ свѣтовъ, одновременно исходя-
щихъ изъ поверженной нынѣ духовно въ прахъ, а въ своемъ темномъ
оборотничествѣ господствующей надъ міромъ, Императорской Россіи.
Недвусмысленно должны стать мы подъ охрану свѣта фаворскаго,
отшатнувшись отъ свѣта геенскаго. Не въ томъ дѣло, чтобы ре-
ставрировать Отдѣльные элементы Великой Россіи, какъ бы ни былъ
каждый изъ нихъ въ отдѣльности привлекателенъ и полноцѣненъ.
Даже не въ томъ дѣло, чтобы возстановить, реставрировать всю Импе-
раторскую Россію въ Цѣломъ, въ ея сейчасъ нынѣ такъ наглядно
45
раскрывшейся роковой двойственности. Дѣдо можетъ идти только о
томъ, чтобы реставрировать Православное Царство Россійское —
Третій Римъ, въ его духовной сущности. Другими словами, дѣло
идетъ о томъ, что реставрировать, въ ея православной сущности,
русскую душу.
Всецѣло должно быть отвергнуто Отступленіе, какъ оно оказа-
лось принято русскимъ европейцемъ. Отвергнуто должно быть внѣ-
дрившееся въ насъ вольнодумство. Ощущить должны мы снова свя-
занность нашу принадлежностью нашей къ Церкви, въ ея нераз-
рывной связанности съ Православнымъ Царствомъ. Въ своей пОлнотѣ
долженъ быть — актомъ свободной воли русскаго европейца — воз-
становленъ церковно-православный консерватизмъ.
Какъ трудна эта задача, видимъ на опытѣ нашего свободнаго
пореволюціоннаго бытія. Являетъ ли наша свободная — единственно
свободная! — Зарубежная Русь образъ подобнаго возстановленія
души русскаго человѣка? Можно ли примѣнить словосочетаніе Святая
Русь къ Зарубежной Руси, и это не только въ смыслѣ «бытового
исповѣдничества» — есть ли въ должной мѣрѣ и такое? — а и въ смы-
слѣ болѣе глубокомъ, обнимающемъ.все паше сознаніе? Не утѣши-
тельно то, что мы видимъ. А есть ли у насъ достаточное основа-
ніе возлагать надежду на невидимое? Вѣдь свободно живетъ
Зарубежная Русь ...
А какъ «тамъ» ? ...
Тутъ одинъ вопросъ прежде всего возникаетъ. Говорили мы въ
собирательномъ смыслѣ о русскихъ европейцахъ. Можно ли такъ го-
ворить о русскомъ народѣ, даже прошедшемъ опытъ Революціи? Это
— громадной важности вопросъ, ибо отвѣтъ на него опредѣляетъ
духовную природу нашей революціи.
Что Революцію сдѣлали русскіе европейцы, въ томъ сомнѣній
нѣтъ, какъ примѣнительно къ октябрю, такъ и примѣнительно къ
февралю. Но какъ нужно оцѣнить, какъ грѣхъ ума, или какъ грѣхъ
воли, то движеніе, которое приняло и пронесло Революцію? Други-
ми словами: Революція то или бунтъ? Бунтарство относительно
легко смывается покаяніемъ, какъ то показала вся Русская исторія.
Не то — противленіе революціонное, взрывающее святыя основы
жизни намѣренно, святыню дѣлая сознательнымъ объектомъ своей
ниспровергательной дѣятельности. Что же предъ нами — въ- томъ,
какъ приняла Россія Революцію: сочувствіе ей, попустительство
ей, или использованіе ея для бунтарства безотвѣтственно-стихій-
наго?
Есть основанія думать, что — въ отличіе отъ движенія 1905-6
г.г. — незначительна была въ 1917-1918 г. г. активность намѣренно-
революціонная. Характерная особенность этого судьбоноснаго мо-
мента: непротивленіе. Не только то'было попустительство, но именно
46
и нѣкое умываніе рукъ, граничащее порою съ параличомъ воли. То
было нѣкое нейтральное состояніе духа, когда человѣкъ какъ бы самъ
не зналъ — гдѣ правда и на какую сторону ему надо становиться.
И самое бунтарство было, опять таки по сравненію съ 1905-бгг. какое
то вялое, лишь постепенно входящее въ силу. Одно можно сказать
съ достаточной увѣренностью: преступленіе Революціи относительно
небольшимъ меньшинствомъ было совершаемо съ заранѣе обдуман-
нымъ намѣреніемъ. Степень же виновности широкихъ массъ подъ
вопросомъ стоитъ, поддающимся разрѣшенію однимъ Богомъ.
Впрочемъ, вопросъ теряетъ свою жизненность: вымираетъ поко-
лѣніе виновниковъ Революціи. Этотъ фактъ самъ по себѣ свидѣтель-
ствуетъ, что въ глазахъ Божіихъ на всѣхъ ложится вина, какъ бы ея
нюансы ни квалифицировать. Подъ угломъ зрѣнія оцѣнки силъ, спо-
собныхъ активно вложиться въ дѣло ликвидаціи Революціи, эти
поколѣнія почти окончательно сброшены со счетовъ. Рѣчь можетъ
идти только о новыхъ поколѣніяхъ.
То, что они всѣ русскіе европейцы, объ этомъ спору быть не
можетъ. Печать западнаго Оступленія, въ предѣльно-худшей его
формѣ, легла на нихъ всѣхъ, прошедшихъ жизненную школу больше-
визма. Но, какъ это ни парадоксально звучитъ, именно это обстоятель-
ство, то-есть то, что большевицкую школу европеизаціи они
прошли, даетъ основаніе и положительно смотрѣть на нихъ. И это
по двумъ основаніямъ. Во-первыхъ, Отступленіе явлено имъ въ фор-
мѣ неприкровеннаго омерзительно-гнуснаго зла. Во-вторыхъ, пе-
чать его наложена на нцхъ принудительно.
Сопоставленіе просится съ петровской реформой, какъ съ началь-
нымъ этапомъ того процесса, который завершенъ большевиками. Эле-
менты насильственности были и въ реформѣ Петра, какъ были въ ней
и элементы безчинства: сѣмячко большевизма тутъ было. Внутренняя
необходимость реформы, какъ акта самосохраненія, не доходила до
сознанія массъ. Русскій народъ пассивно претерпѣвалъ реформу, ко-
торая принуждала его въ какой то мѣрѣ стать русскимъ европей-
цемъ, задѣвая, б/элѣе или менѣе грубо, здоровый церковный консер-^
ватизмъ. Внѣшнее претерпѣваніе насилія то было — съ сохраненіемъ
своей исходной церковной природы. Но, какъ мы отмѣчали въ своемъ
мѣстѣ, даже и восторженное принятіе реформы не означало еще под-
паденія подъ грѣхъ Отступленія: поверхность сознанія задѣвало
только западничество.
То первая буква нашего европейскаго алфавита. Посмотримъ
теперь на послѣднюю — самую послѣднюю, оставивъ безъ вниманіе
не только «февраль», во всемъ многообразіи явленныхъ тогда энту-
зіастовъ Революціи и ея добровольцевъ, но и попутчиковъ «октября»,
выброшенныхъ за бортъ, какъ только сыграли они свою подсобную
47
роль. Возьмемъ нашу Революцію въ ея завершительной стадіи: сто-
процентнаго коммунизма. Что явилъ онъ собою для Русскаго народа?
Насильственное подчиненіе нѣкой совокупности мѣръ, превра-
щавшихъ всѣхъ и вся въ матеріалъ, безгласно подлежащій использо-
выванію для достиженія цѣли, вѣдомой только правящей головкѣ;
цѣли, народу абсолютно чуждой и ничего общаго не имѣвшей съ
интересами государства — вселенской задачѣ: подчиненія всей все-
ленной той же безсмысленной совокупности мѣръ насилія и террора.
Оставимъ пока безъ вниманія ту политику подкупа и натравливанія,
которая, потакая страстямъ и вожделѣніямъ отдѣльныхъ группъ, въ
конечномъ счетѣ и ихъ самихъ топила въ общей массѣ подневольныхъ
жертвъ системы. Всмотримся въ систему насилія.
То — нѣчто безпримѣрное въ исторіи человчѣчества. То — на-
силіе, лишенное всякаго предметнаго значенія, съ одной стороны, и
всякаго проявленія человѣческихъ чувствъ, съ другой: насиліе хо-
лодной машины, своимъ назначеніемъ имѣющей раздавить человѣка,
и въ матеріальномъ, и въ физическомъ, и въ душевномъ, и въ духов-
номъ смыслѣ. Вотъ чѣмъ Европа, въ конечномъ счетѣ, обернулась длЯ
русскаго европейца! Вотъ какой ликъ Обрѣла Императорская Россія,
поскольку она до- конца, до полной завершенности, явила свой за;
падническій ликъ, упразднивъ до конца, до полнаго уничтоженія
свой ликъ церковно-православно-русскій. Въ такой законченности
было явлено здѣсь «западничество», что ни Западу нельзя было по-
казать этой Россіи, ни Россіи разрѣшить хотя бы однимъ глазкомъ
заглянуть на Западъ. Западъ нельзя пугать перспективой, его
ожидающей на его собственномъ пути, а Россіи нельзя было по-
казывать земного рая западной дѣйствительности, чтобы не изымать
изъ тупой подавленности, въ нее внѣдренной. Ничего не было оста-
влено русскому народу — не только святого, но и живого. Церковь,
семья, собственность, общественность, наука, искусство, право, по-
рядокъ — все отчуждено и раздавлено. Отчуждено и раздавлено са-
мое время. Упразднено самое элементарное, животное, чувство без-
опасности. Будь ты въ тюрьмѣ или дома — если можно назвать «до-
момъ». оставленное человѣку обиталище — ты всегда и вездѣ подъ
угрозой въ любой моментъ оказаться жертвой неизвѣстно какихъ
испытаній, вплоть до самыхъ страшныхъ, неслыханно утонченныхъ,
пытокъ. Вотъ, повторяемъ, чѣмъ обернулась Европа для Русскаго
человѣка.
Можно ли говорить о томъ, что почвенный русскій человѣкъ,
такой школѣ подвергшійся, сталъ дѣйствительно русскимъ евро-
пейцемъ? Можно ли говорить о томъ, что. и уже сложившійся раньше
русскій европеецъ, та кой,, школѣ подвергшійся, таковымъ остался?
Не сталъ ли онъ новыми глазами глядѣть на ранѣе его плѣнявшій
48
•европейскій Западъ? Не слѣдуетъ ли думать, что благопріятная со-
здавалась атмосфера для того, чтобы могла родиться спасительная
реакція противъ западничества, ставящая въ уметы его соблазны и въ
привлекательнѣйшемъ свѣтѣ рисующая былой родной домъ? Не дол-
жна ли зарождаться въ русскихъ людяхъ благодатная настроен-
ность блуднаго сына?
Такъ это. Но два обстоятельства неблагопріятныхъ надо учи-
тывать.
Объ одномъ мы только что мелькомъ сказали. Да и сейчасъ только
коснуться можемъ мы его, ибо говорить о немъ обстоятельно значило
бы подвергнуть изслѣдованію всѣ зигзаги совѣтской тактики примѣ-
нительно ко всѣмъ сторонамъ жизни. Это — пріобщенію къ грѣху
Революціи русскихъ людей всѣми видами террора, дрессуры, под-
купа, развращенія, подстрекательства й распаленія всяческихъ
страстей. Это — по-истинѣ сатанинская лукавнующая обработка
сознанія подпавшихъ власти совѣтской сатанократіи русскихъ людей,
изо дня въ день, изъ года въ годъ, надъ ними производимая. Отъ
«столыпинскихъ дворянъ», спровоцированныхъ на раздѣлъ! земель
сосѣдствующихъ помѣщиковъ, до первоіерарха, склоненнаго на то,
чтобы на путяхъ «легализаціи» упорядочить взаимоотношенія Церкви
и Совѣтской власти; отъ дѣятелей искусства всѣхъ родовъ, согласив-
шихся себя отдать подъ покровительство Совѣтской власти, до офи-
церства, дисциплинирующаго, согласно традиціямъ царскаго вре-
мени, совѣтскую армію; отъ ученой братіи, свои профессіональныя
знанія поставившей подъ контроль и указку коммунистическихъ не-
учей, до предпринимательской элиты, отстоявшейся и сохранившейся
въ бурю Революціи и провокаціонно вызванной на поверхность изо
всѣхъ слоевъ населенія пресловутымъ НЭП-омъ; отъ легкомысленно-
развязной молодежи, втянутой въ кощунственныя процессіи и
худшія того же типа дѣйствія, до солидныхъ педогоговъ, бюрокра-
товъ, торговцевъ и крестьянъ, всѣ усилія употреблявшихъ на то,
чтобы попасть въ тонъ режима и оказаться для него пріемлемыми
и полезными; отъ идеалистически настроенныхъ интеллигентовъ,
склонныхъ въ совѣтскомъ злѣ распознать зерна способнаго прорасти
добра, до профессіоналовъ всѣхъ спеціальностей и мастей, стремив-
шихся стилизовать совѣтскую тактику, какъ темный начальный пе-
ріодъ какого то свѣтлаго строительнаго будущаго — всѣ, за малыми
исключеніями, были не просто, какъ матеріалъ, перемолоты машиной
большевизма и насильственно сведены къ пассивной однозначной
массѣ безгласныхъ рабовъ, а были умѣло диффиренцированы и, такъ
или иначе, втянуты въ сознательную и намѣренную сотрудническую
дѣятельность. Созвучны, на какой то моментъ, стали голосу вѣка
ихъ голоса, и активнымъ стало, въ какой то формѣ и мѣрѣ, ихъ уча-
стіе въ совѣтскомъ дѣлѣ.
49
Такъ легла печать Отступленія, въ худшей, предѣльно худшей
его формѣ; чуть не . на всѣ поколѣнія, въ сознательномъ возрастѣ,
встрѣтившія Революцію. Кто не былъ истребленъ, тѣ, чуть не поголо-
вно, стали жертвой этой переплавки. И къ нимъ, въ большей, быть
можетъ, мѣрѣ примѣнимо все, что мы говорили о трудности снятія съ
себя печати Отступленія, ибо повинны они въ такомъ коллективномъ
грѣхѣ ума, какого,.по его адскому напряженію, еще не зналъ міръ.
Второе обстоятельство, препятствующее спасительной реакціи,
тоже имѣетъ аналогію въ явленіяхъ болѣе раннихъ. Мы отмѣчали, что
русскій человѣкъ, отвращаясь отъ крайностей западничества, іэбра-
щался не въ Церковь, .а устремлялся къ явленіямъ религіозности
западной же. Такъ и здѣсь, реакція противъ крайностей Революціи,
обращается для челов :ка, тронутаго глубоко ея ядами, въ поиски
чего то лучшаго въ планѣ той же Революціи. Это знаменитый, не-
меркнущій, неустарѣваемый, все въ новыхъ формахъ возраждающій-
ся и неизмѣнно спасающій большевизмъ отъ нависающей надъ нимъ
гибели — соблазнъ эволюціи Совѣтской власти. Онъ господствуетъ
и сейчасъ, связывая крѣпко сознаніе и свободнаго міра. Въ основѣ
этого соблазна лежитъ все та же печать Отступленія, замыкающаго
.мысль человѣка въ его горизонтахъ. Законъ необратимости Отсту-
пленія; быть можетъ, всего ярче здѣсь находитъ себѣ обнаруженіе.
Тамъ, гдѣ налицо вѣра въ эволюцію Совѣтской власти, тамъ глядитъ
на насъ въ упоръ грѣхъ ума, въѣвщійся въ сознаніе до полной не-
отрывности отъ него. Тутъ, какъ бы ни грозны и рѣшительны были
въ устахъ такихъ борцовъ съ Совѣтской властью обличенія этой
власти, она все же ими принята безоговорочно, и вѣрноподданниче-
ство ей во всей ясности скажется, какъ только на горизонтѣ начнетъ
маячить ненавистный для всякаго тронутаго Отступленіемъ созна-
нія обликъ Исторической Россіи.
Что же скажутъ намъ — безнадежная картина? Не совсѣмъ такъ.
Уходятъ съ исторической сцены покрлѣнія, сознательно во-
шедшія въ Революцію. Уходятъ, не увидѣвъ возрожденной Россіи, да
и не стремясь къ ей возрожденію истинному. Увидятъ ли возрожден-
ную Россію поколѣнія новыя , уже въ Революціи слагавшіяся созна-
тельно? Да и вообще, доступна ли ихъ сознанію самая мысль о воз-
рожденіи Россіи — истинномъ? Можетъ казаться на первый взглядъ,
.что именно для нихъ то совсѣмъ уже не реальна перспектива рестав-
раціи церковнаго консерватизма. Не искалѣчены ли эти поколѣнія,
воспитанныя въ безбожіи и въ матеріализмѣ? Отвлеченно если раз-
суждать, будто это и такъ. Но есть обстоятельства здѣсь благопрі-
ятствуюіція, и на нихъ надо въ заключеніе остановиться.
Прежде всего, грѣхъ Отступленія, легшій на эти поколѣнія,
смягчается въ огромной‘степени тѣмъ, что не свободно онъ принятъ:
поколѣнія эти родились въ немъ. Есть громадная разница между ка-
50
толикомъ отъ рожденія и католикомъ-ренагйтомъ. Еще большая раз-
ница есть между вольнодумцемъ добровольнымъ и воспитанникомъ
совѣтской дѣйствительности, отъ рожденія его обнявшей. Вины
Отступленія' тутъ личной нѣтъ.
Еще важнѣе другое обстоятельство. С а м,ы й грѣхъ Отсту-
пленія подъ вопросомъ въ отношеніи этихъ поко-
іѣйій! Взятъ ли онъ на себя? Этотъ вопросъ въ общей формѣ не
можетъ быть рѣшенъ, но по отношенію къ каждому онъ стоитъ
во всей своей значительности. Рожденный католикъ — католикъ. Но
рожденный въ Совѣтской Россіи не обязательно «совѣтчикъ». А
потому можетъ быть даже поставленъ вопросъ: да распространяется
ли вообще на людей, прошедшихъ принудительную школу
большевизма, этотъ страшный и такъ понятный въ отношеніи От-
ступленія добровольнаго, сознательнаго и намѣреннаго — законъ
необратимости Отступленія? Не находится ли, — если это так?>! —
русскій народъ, за послѣднія сорокъ лѣтъ вошедшій въ сознательную
жизнь, въ условіяхъ болѣе благопріятныхъ для дѣла возстановленія
Исторической Россіи, чѣмъ сходящія въ гробъ поколѣнія его отцовъ
й дѣдовъ?
И еще одно благопріятное обстоятельство должно быть отмѣ-
чено. Самый желѣзный занавѣсъ, отдѣляющій Россію отъ свободнаго
міра, а равно и та атмосфера неприкрытаго Зла, которой ды-
шетъ совѣтчина, навалившаяся на русскій народъ — не является
ли и это спасительнымъ для формированія грядущихъ строителей
Россіи? Вѣдь такъ называемый свободный міръ являетъ собою
картину Отступленія, способную поспорить съ совѣтчиной въ ея на-
пряженности — только подъ другимъ знакомъ. Если тутъ нѣтъ въ та-
кой открытости противленія Христу, то съ тѣмъ большей силой дѣй-
ствуетъ прикрытое Ему противленіе въ формѣ созданія разньіхъ лже-
христовъ и лже-пророковъ. Не страшнѣе ли этотъ льстивый соблазнъ
того грубаго натиска Лжи, который имѣлъ мѣсто въ Россіи? Татарское
иго сохранило Россію отъ соблазна латинства, а потомъ и западнаго
возрожденія. Не охранило ли несравненно худшее совѣтское иго
Россію отъ соблазновъ несравненно худшихъ?...
Нашъ взглядъ' невольно обращается къ истокамъ нашей Вѣры.
Не было ли преимуществомъ нашихъ далекихъ предковъ то, что они
не имѣли своей исторіи, не имѣли своей культуры, не имѣли
духовнаго прошлаго, пребывая въ примитивности своего изна-
чальнаго язычества? Не потому ли могли они съ такой полнотой
принять христіанство, на какую не способны были даже тѣ, отъ
кого они принимали Вѣру и кто эту Вѣру создавали? Задача воз-
становленія Россіи не менѣе значительна, а, можетъ.быть, и болѣе
значительна, тѣмъ задача ея крещенія. Но если о второмъ крещеніи
идетъ рѣчь нынѣ примѣнительно къ Россіи, то вспомнить надо, что на
51
языкѣ Вѣры «вторымъ крещеніемъ» именуется, покаяніе. Вотъ и
подведемъ итогъ. Не создаетъ ли жестокая совѣтская дѣйствитель-
ность условій нарочито благопріятныхъ для того, чтобы народъ рус-
скій «болыпевицкій», оказался способнымъ осуществить этотъ под-
вигъ покаянія, всѣмъ своимъ существомъ обратившись къ исконному
церковному благочестію ?
Печать Отступленія — есть ли она? Не возникла ли, напротивъ,
атмосфера абсолютнаго отвращенія отъ всего комплекса явленій,
представленій, понятій, который объединяется сейчасъ въ словѣ
«совѣтчина», но который покрываетъ собою и все историческое на-
слѣдіе, отрицательное, западничества, оставленное всѣмъ на-
шимъ имперскимъ прошлымъ? Не сохранилось ли подъ корою внѣ-
шне навязанныхъ, принудительно вдолбленныхъ, но явно лживыхъ,
пустыхъ и трафаретныхъ, для всѣхъ одинаковыхъ и для всѣхъ оди-
наково нудныхъ «истинъ» — нѣкое незаполненное пространство,
нѣкая духовная пустота, которая ждетъ, жаждетъ наполненія чѣмъ
то живымъ и дѣйствительно-истиннымъ?
Въ свѣтѣ этихъ вопросомъ только и можно уяснить себѣ все
сатанинское лукавства соременной тактйки Совѣтской власти, съ
такой неуклонной энергіей проводящей теорію «сосуществованія»
Совѣтскаго коммунизма со свободнымъ міромъ.
Западный міръ наглядно зрѣетъ для принятія Антихриста. Жи-
вутъ въ немъ, конечно, силы еще духовно окончательно не растлив-
шіяся — не является ли, въ частности, свидѣтельствомъ о томъ и
феноменальный успѣхъ проповѣди покаянія Билли Грэхама? Но
общая линія, отъ которой не отмежевался и Билли Грэхамъ, недву-
смысленно обращена на образованіе нѣкоего собирательнаго Хри-
ста, всю землю собирающаго вокругъ себя по признаку земли, а не
чаемаго Неба. Въ этотъ процессъ вкладывается и СССР — въ лицѣ
т. н. Совѣтской Церкви, подъ которой надо разумѣть не только
Патріаршую Московскую іерархію, но и всѣ отрасли религій, объ-
единяемыя совѣтской пропагандой. Прячетъ когти совѣтчина, внѣ-
шне нѣсколько облагоображивая свой звѣриный ликъ. Но такъ
рвется свободный міръ къ сосуществованію съ совѣтчиной, что охотно
закрываетъ глаза на звѣриный оскалъ совѣтской образины, посто-
янно прорывающійся сквозь небрежно наброшенную личину благо-
образія: раскрыты широко объятія свободнаго міра для культурной,
экономической, религіозной — даже военной! — обнимки.
Въ этомъ сказывается созрѣваніе до послѣднихъ предѣловъ
Отступленія — западническаго. Но здѣсь одновременно раскры-
вается и послѣдній соблазнъ западническій, къ Россіи обращенный.
Его задача — «облегчить» совѣтскому человѣку въ своей «совѣт-
скости» утвердиться. Страшный то соблазнъ. То вѣдь — послѣдняя
ставка! По-истинѣ, судьба рѣшается и. Россіи и міра на какой то
52; —
послѣдней бороздѣ. Приметъ ли русскій народъ свою «совѣтскость»,
въ ея лукаво смягчаемыхъ формахъ, обратившись своимъ внутрен-
нимъ второмъ на ближайшіе объекты воображаемой «эволюцій»
совѣтской власти, а равно и на тѣ фальсификаты, которые на путяхъ
«сосуществованія», сооружаются общими усиліями западныхъ и со-
вѣтскихъ предтечъ Антихриста, грозя заполнить лукавымъ соромъ
духовную пустоту, жаждущую въ совѣтскомъ человѣкѣ заполненія?
Прикровенно идетъ борьба, но это борьба за самое существо-
ваніе міра. Кто врагъ ? Не Совѣтская власть, какъ историческое явле-
ніе, обозначающее, якобы, начало нѣкоего новаго періода исторіи и
въ самомъ себѣ несущая, якобы, смѣну, пріемлемую и для русскаго
народа й для всего міра, ибо освободившуюся отъ явно-отталки-
вающихъ чертъ Совѣтчины. Врагомъ является Совѣтская власть,
какъ обнаруженіе, въ своей послѣдней, предѣльно худшей, крайней
степени, западническаго Отступленія, зрѣвшаго въ Императорской
Россіи, и теперь готоваго стать вселенскимъ, окончательнымъ, за-
вершительнымъ. Врагомъ является, въ лицѣ Совѣтской власти, слѣ-
довательно, назрѣвающій Антихр и^с т ъ.
Что можетъ остановить его приходъ? Только ниспроверженіе Со-
вѣтской власти въ э т о м ъ ея качествѣ.— то-есть возстановленіе опро-
кинутой ею Исторической Россіи, какъ Православнаго Царства, какъ
Третьяго Рима.
Вотъ за что идетъ борьба. Идетъ она не за какія то государствен-
ныя формы и національныя цѣнности, — если будемъ говорить о
нашей внутренней борьбѣ, — а за возстан о в леніе русско-
православн о-ц ерковной души, въ ея исходномъ церков-
но православномъ консерватизмѣ, преемственно восходящемъ къ са-
мымъ истокамъ Святой Руси. И въ этой борьбѣ не помогутъ намъ,
сами по себѣ, никакіе князи міра сего, въ какія бы они одѣянія
историческія ни рядились. Спасти насъ можетъ сила Божія, опи-
рающаяся на накопившіяся подъ совѣтскимъ игомъ духовныя силы
русскаго народа. Если онѣ есть — не отстанутся онѣ подъ спудомъ, а
будутъ явлены на верху горы и засіяютъ снова вселенной, возглавлен-
ныя возвращеннымъ къ дѣйствію Удерживающимъ. Снова засіяетъ
съ востока Свѣтъ. Если нѣтъ — довершитъ Западъ свое дѣло. Вер-
нется ли къ жизни Историческая Россія? Какія формы приметъ ея
Возвращеніе? Какавымъ будетъ ея новое бытіе? Въ какихъ формахъ,
если этого не произойдетъ, будетъ завершаться Отступленіе.? Это
<?наетъ одинъ Богъ. А нашъ жизненный путь опредѣленъ свято-
отеческимъ -завѣтомъ, именно для нашего времени отчеканеннымъ:
«Спасаяй да спасетъ свою душу».
ТРЕТІЙ РИМЪ.
Паденіе Византіи, пятьсотъ лѣтъ тому назадъ пережитое хри-.
стіанскимъ міромъ, естественно влечетъ нашу мысль къ этому событію,
рождая сопоставленіе неотразимое.
Палъ Второй Римъ — не свидѣтели ли мы паденія Рима Тре-
тьяго?
Быть ли Четвертому? ...
Стоитъ ли, однако, серьезно даже и вникать въ эту пресловутую
теорію «Третьяго Рима»? Не область ли то поверхностной и пред-
взятой публицистики, обветшавшей въ существѣ своемъ?
Рядится — точнѣе сказать даетъ себя рядить! — въ ризы держав-
ныя Третьяго Рима Красный Кремль. Не безъ злорадства подхватыва-
етъ (а нерѣдко и самостоятельно дѣлаетъ!) эту злостную передержку
латинскій міръ, ставя знакъ равенства между «имперіализмомъ» со-
вѣтски-патріаршимъ и духовной осмысленностью внѣшней политики
Царской Россіи, находившей оправданіе въ теоріи Третьяго Рима.
Принимаетъ такое толкованіе и миръ протестантскій, какъ безспорную
данность. Отпора не встрѣчаетъ, должнаго и дружнаго, эта ложь со
стороны Восточнаго Православія. Молчитъ и та часть русскаго Пра-
вославія зарубежнаго, которая подъ гипнозомъ находится мысли,
будто современное Патріаршество Московское преемственно вопло-
щаетъ Россійскую Цомѣстную Церковь. И низводится такъ ’ьели-
чествённая идея Третьяго Рима до уровня декоративныхъ щодмост-
ковъ совѣтской сатанократіи, готовящейся (и готовящей міръ!) къ
принятію Антихриста ...
Не лишнее ли то основаніе сбросить вообще со счетовъ эту за-
соряющую умы идеологическую формулу? Къ тому зовутъ насъ многіе
и многіе. Уже традиція создается, и научная и научно-публицистиче-
ская, именно такъ смотрѣть на нее. Была-де она раждена въ нѣкій мо-
ментъ историческій — и довлѣла злобѣ дня своего! Тогда, когда па-
ла Византія, въ умахъ монаховъ-затворниковъ на Руси возникъ этотъ
живой образъ, объяснявшій ихъ соотечественникамъ значеніе свер-
шившагося, какъ паденія ихъ много-вѣковой зависимости отъ Визан-
тіи и какъ открытія для Москвы грандіозныхъ перспективъ въ буду-
щемъ. Почетное, видное мѣсто занимаетъ этотъ эпизодъ въ «исторіи
идей» — и только! То мечтательная легенда — красивая и яркая.
Такъ и отнесемся къ ней I Ждать отъ нея большаго — не значитъ ли
вносить въ благодатную атмосферу церковнаго мира воспаленный на-
ціонализмъ? Предвзятостью было бы, претенціозностью, высокомѣ-
54
ріемъ, гордыней — въ серьезъ ее сейчасъ принимать ... Предоставить
это надо безотвѣтственнымъ перьямъ. Этимъ бы набрасывался лишь
покровъ, — якобы, идейный ! — на политику захвата и насилія — что
и видимъ мы въ дѣйствительности. Ктому-же, если въ серьезъ прини-
мать эту теорію — она вѣдь исходила изъ того, что Рима Четвертаго
не будетъ. Что же, значитъ, кончилась исторія? Или суждено этой
исторіи разворачиваться и дальше, но уже подъ знакомъ того господ-
ства надъ міромъ Красной Москвы, которое завоевывается нынѣ ею
:ъ такой устрашающей настойчивостью?!
Для многихъ и многихъ этотъ ходъ разсужденій — неотразимъ.
И он'ь завоевываетъ себѣ признаніе.
Кто же они, эти многіе и многіе — чуть не всѣ?
Скажемъ безъ обиняковъ.
Это тѣ, кто уже не способны, въ своемъ хозяйствѣ умственномъ,
«право править слово Истины», будучи объяты иной стихіей, дале-
кой отъ Православія! Если теорія Третьяго Рима чужда современному
сознанію — даже формально православному, то это въ той же мѣрѣ,
въ какой такому сознанію, чуждо и само Православіе. Напротивъ, длй
православнаго сознанія неповрежденнаго теорія Третьяго Рима ?хщ
иносказаніе, а яркій и живой образъ реальнаго соотношенія Церкви
и Государства, какъ это соотношеніе ДѢЙСТВИТЕЛЬНО возникало
и протекало въ исторической смѣнѣ событій. И если кто этого не
пріемлетъ, то это значитъ, что онъ теченіе событій толкуетъ/исходя
изъ какого то инаго угла и оттуда взирая на историческую дѣйстви-
тельность. >
Теорія Третьяго Рима дѣлитъ судьбу Православія въ цѣломъ.
Одно дѣло — воспріятіе Православія истинно-православными. Дру-
гое дѣло воспріятіе Православія тѣми же, кто ВНѢ его. Они могутъ
допускать въ немъ великія глубины и красоты, любоваться его до-
стиженіями эстетическими, признавать его историческія заслуги и
т. д. Такіе цѣнители Православія (не то, что невѣжественные хули-
тели его огульные!) все же Православія, въ его подлинной
сути, не знаютъ и не видятъ.
Такъ и съ теоріей Третьяго Рима. Православное сознаніе видитъ
ТАКЪ историческій ходъ событій. Тѣ, кто отчудились отъ этого со-
знанія, ТАКЪ уже не способны воспринимать этотъ ходъ событій.
Дѣйствительно, подумаемъ: можно ли требовать отъ «науки исторіи»,
возникшей въ лонѣ западной культуры, которая есть культуры От-
ступленія, чтобы она, наука эта, приняла за Истину образъ
развертыванія событій, наглядно раскрывающій это Отступленіе, въ
его подлинной сути эсхатологической! Для православнаго сознанія
такое непониманіе должно бы только подтверждать, иллюстрировать
и оживлять теорію Третьяго Рима, въ ея неветшающёй истинности,—
и плѣненностью лишь русскаго богословія западной наукой можно
вразумительно объяснить, почему не раждается въ немъ такой закон-
55
ной реакціи противъ непріятія Западомъ теоріи Третьяго Рима. И
ужъ, конечно, не въ планѣ профессіонально-научныхъ изысканій той
или иной университетской и академической дисциплины должна
быть «оправдываема» эта теорія, а ПРИНЯТА она должна быть,
какъ нѣкая данность, открывающаяся церковно-православному со-
знанію, непредвзятому и незамутненному.
Гдѣ исходное начало теоріи Третьяго Рима?
Въ Евангеліи!
Господь сошелъ на землю, когда «вселенная» была объединена
подъ властью Императора Римскаго — Кесаря Перваго Рима. Этотъ
Римъ, языческій еще, и ПРИЗНАНЪ былъ Спасителемъ. Чей образъ
зрительно имѣлъ предъ очами Своими Спаситель, когда, въ образѣ
Кесаря, противупоставлялъ земное небесному? Главу той Имперіи,
которая объединила весь живущій общей жизнью міръ («вселенная»
—говоритъ Евангеліе!) и въ предѣлахъ которой возникла и растеклась
во всѣ концы земли Христова Истина. Римомъ языческимъ было
объединено человѣчество, созрѣвшее для пріятія Благовѣстія, и при-
знанъ былъ и почтенъ христіанскимъ послушаніемъ — въ мѣру сво-
его достоинства земнаго! — Римскій Императоръ, еще въ языческомъ
своемъ невѣдѣніи сущій. Признана была и почтена послушаніемъ,
и Христомъ-Богомъ, и Апостолами, а за ними и всей Новозавѣтной
Церковью, великая римская гражданственность, еще языческая, въ ея
высокой цѣнности для человѣческаго общежитія. Признанъ былъ и
почтенъ христіанскимъ послушаніемъ аппаратъ благой государствен-
ности, возглавляемый Кесаремъ, въ языческомъ своемъ обликѣ. То и
былъ — ПЕРВЫЙ РИМЪ. И если онъ гоненіями и преслѣдованіями
встрѣтилъ проповѣдниковъ Благой Вѣсти, то именно гоненіями и
преслѣдованіями этими и раскрыта была ея истинность, покорившая
народы Имперіи, а въ конечномъ счетѣ приведшая къ подножію
Креста самихъ Кесарей.
Въ лицѣ Константина Великаго совершается преодолѣніе Кеса-
ремъ Римскимъ своего невѣдѣнія — и новая эра начинается для Ново-
завѣтной Церкви. Отнынѣ призвана она вершить дѣло спасенія чело-
вѣческаго рода открытымъ, свободнымъ и властнымъ своимъ изволе-
ніемъ, подъ охраной, попеченіемъ, а отчасти и водительствомъ, Им-
ператора Православнаго! Какого? Все того же, единаго на всю Все-
ленную ! Не всякій вездѣ правитель, какъ бы ни назывался онъ — ко-
ролемъ, правителемъ, царемъ, княземъ, монархомъ, конунгомъ!—ста-
новится РЯДОМЪ съ Церковью, какъ ея, въ цѣломъ, державный
покровитель, сотрудникъ и слуга, Богомъ на то поставленный. То
мѣсто Императора Рима, котораго, какъ Владыку «земнаго круга»,
всѣми возможными знаками почета и вниманія окружаетъ Церковь.
Церковь чтитъ Вселенскаго Православнаго Императора. То уіже
ВТОРОЙ РИМЪ — ибо промысломъ Божіимъ переносится столбца
съ береговъ Тибра на берега Босфора, и Римъ Первый, языческій,
христіански обновляется въ образѣ Византійской Имперіи.
56
О., какъ плодотворна для Церкви эта, открывающаяся теперь,
эпоха ! Пусть исполнена она испытаній тяжкихъ, уже не отъ «внѣш-
нихъ» идущихъ, а въ самой Церкви возникающихъ и нерѣдко, въ
своей направленности злостной, самими Императорами вдохновляе-
мыхъ и подкрѣпляемыхъ. Пусть именно въ эту эпоху раскрываются,
въ своей послѣдовательной полнотѣ, всѣ возможные церковные соблаз-
ны, облекаясь въ формы предѣльно-привлекательныя и обрѣтая силу
предѣльную, казалось бы неодолимую. Неизмѣнно, пусть въ тягост-
ной и длительной борьбѣ, торжествуетъ Истина, и такъ, на протя-
женіи немногихъ вѣковъ, именно въ процессѣ преодолѣнія соблазновъ
и искушеній, разоблачаемыхъ и низвергаемыхъ, воздвигается гран-
діозное зданіе церковнаго просвѣщенія — во всемъ многообразіи его
чистѣйшихъ достиженій, во всей доступной человѣческому сознанію
полнотѣ вѣдѣнія.
Все явлено — что можетъ быть явлено! Все раскрыто — что мо-
жете быть раскрыто! Точно и ясно обозначены и вѣхами обставлены
непогрѣшительными пути и къ тѣмъ достиженіямъ, которыя, по при-
родѣ своей, не всѣмъ могутъ быть явлены и открыты, а обрѣтаются въ
потаенномъ подвижничествѣ — не только общежительномъ, но и та-
комъ, которое предполагаетъ «безмолвіе» всецѣлое, единственно спо-
собное людямъ избраннымъ открывать недовѣдомыя глубины и высо-
ты умно-сердечной молитвы ...
Случайно ли расцвѣтъ церковной культуры совпалъ съ перено-
сомъ столицы на новыя мѣста? О, нѣтъ! Этимъ знаменовался промы-
слительный отказъ отъ задачи всецѣло-христіанскаго обновленія
античнаго Рима, какъ задачи ему непосильной, и постановка задачи
новой — выдвиженія инаго Рима, втораго, если корнями уходящаго
и въ язычество, то преимущественно въ античность греческую.
Опредѣлялась этимъ и новая пространственная оріентація христіан-
ской государственности, въ ея обращенности къ свѣжимъ человѣче-
скимъ массамъ, готовымъ влиться въ христіанскую «вселенную».
Вторгались онѣ и въ Европу — въ образѣ завоевательныхъ ордъ.
Навстрѣчу имъ смѣло идетъ Второй Римъ. Въ новой атмосферѣ, поч-
ти на пустомъ мѣстѣ, вырастаетъ блистательная Византія, Царь-
градъ, получившій въ честь своего великаго основателя имя Констан-
тинополя. Огромны задачи Втораго Рима, и рѣшаетъ онъ ихъ сов-
мѣстными усиліями Царства и Священства. Никакими формальными
сговорами не скрѣплено, ни въ какихъ формальныхъ правилахъ не
выражено соотношеніе Царя и Церкви, въ томъ новомъ образѣ ихъ
сожительства, когда признана Кесаремъ Церковь, какъ и его мать,
и когда, становясь рабомъ Христовымъ, вѣнчается Церковью Ке-
сарь, какъ державный властелинъ Вселенной. На юридическомъ
языкѣ не находится формулъ, которыя бы способны’ были бы опредѣ-
лить природу возникающаго отсюда сотрудничества Царя и Церкви
въ дѣлѣ служенія Христу и Его Истинѣ: симфоническое
57
то единство, дѣйствій, въ идеалѣ сливающее неразличимо, въ союзѣ
любви во Христѣ, Царство и Священство.
Хрупкое, въ практическомъ осуществленіи, было то согласованіе.
Въ немъ первенство Царской власти не должно было упразднять
верховенства Церковной Истины, первое будучи, по заданію, всецѣло
отданнымъ на служеніе второму! Какіе иногда устрашающіе кон-
трасты этому высокому идеалу являла дѣйствительность! Тѣмъ не
менѣе, въ этомъ именно сотрудничествѣ Царства и Священства и
воздвигнуто было величественное зданіе церковно-православной
культуры, во всей ея красотѣ и полнотѣ, человѣческому сознанію до-
ступной. Являть и хранить только оставалось человѣчеству неисчетное
богатство чистѣйшихъ достиженій. Но это-то и недоступнымъ ока-
залось человѣчеству — въ той его массѣ, которая тянула къ древне-
му Риму, съ теченіемъ времени все больше поддававшемуся чарамъ
своего славнаго и великаго прошлаго — земнаго! Тутъ то и сказалось,
въ полной мѣрѣ все промыслительное значеніе возникновенія Рима
Втораго. Ибо стало сказываться, все ярче и сильнѣе, то иное мѣсто
въ исторіи Новозавѣтной Церкви и связаннаго съ Ней человѣчества,
которое; попущеніемъ Божіимъ, занялъ Римъ Первый. Если посту-
пательное 'движеніе христіанства, въ его ц е р к в и о-
законномъ осуществленіи земномъ, своимъ центромъ
обрѣло Римъ Второй, и продолжала свое теченіе исторія новозавѣт-
наго человѣчества, Христу всецѣло вѣрнаго, подъ водительствомъ
симфонически объединеннаго Царства и Священства, то оказался
Римъ Первый центромъ процесса со знакомъ обратнымъ. Онъ сталъ
исходнымъ пунктомъ того на вѣка растянувшагося завершенія исто-
рической жизни человѣчества, которое на языкѣ Новозавѣтной Цер-
кви получило наименованіе ОТСТУЦЛЕНІЯ.
Не смогло западно-европейское человѣчество вмѣстить всей пол-
ноты Христовой Истины, и по пути отказа отъ этой полноты и по-
велъ его Римъ Первый, земнымъ, обладаемымъ, царствомъ плѣнен-
ный и все больше отъ Царства Небеснаго, взыскуемаго, отвраща-
ющійся. На землю низводится Царство Христово — и къ разрыву
Римъ Первый приходить съ Римомъ Вторымъ, уже окончательному:
къ расколу, къ отверженію догматической Истины, носящему харак-
теръ ереси, и, въ конечномъ счетѣ, къ замыканію себя въ особый исто-
рическій удѣлъ, отчужденный и все болѣе отчужда.ющійся отъ человѣ-
чества, оставшагося вѣрнымъ Риму Второму, какъ столицѣ Православ-
ной Вселенной.
Нѣчто новое то въ исторіи новозавѣтнаго человѣчества — не-
слыханно и невиданно новое! Бывали раньше впаденія въ расколъ
и уклоненія въ ересь — и потрясались тѣмъ самыя основы Право-
славной Вселенной. На длительныя времена угасала Истина Христова,
подавленная врагами Ея. Изживалось, однако, это, и, раньше ли, поз-
же ли, не къ вящему прославленію Истины приходилъ ВЕСЬ Пра-
58
вославцый міръ, продолжая свое совмѣстное поступательное движе-
ніе. Нынѣ не то! Самоутверждается человѣчество, уклонившееся
отъ Истины, въ своемъ ОСОБОМЪ историческомъ удѣлѣ, въ сво-
ей ОТДЪЛЬНОЙ церковной судьбѣ. Слагается новый церковный
міръ, притязающій на то, чтобы быть, въ свою очередь, ВСЕЛЕННОЙ,
оттѣснивъ для этого и доведя до уничтоженія Римъ Второй, сливъ его
въ собою и въ себѣ растворивъ.
Это и есть то, о чемъ возвѣщали Апостолы, какъ о НАЧАЛЪ
КОНЦА — «отступленіе!..
Что же такое «отступленіе»?
Вознесшись па Небо Своей преображенной плотью, Господь не
оставилъ насъ. Онъ ниспослалъ, исходящаго отъ Отца, Духа Святаго,
и такъ возникло и на землѣ — Небо! То — Церковь Христова, Ко-
торая есть ТЪЛО ХРИСТОВО. И каждый воленъ, пріобщившись
къ Нему, сочетаться съ Христомъ, во Христа облечься, становясь
чадомъ Его Церкви, членомъ Его Тѣла. Но то — изволеніе каждаго!
И если съ возникновеніемъ Новозавѣтной Церкви возникаетъ от-
боръ чадъ Христовыхъ, ±о одновременно обозначается процессъ и
встрѣчный: выявленія сыновъ противленія, идущихъ противъ Христа
и Его Церкви. Христосъ-Церковь, съ одной стороны, а съ другой
— антихристъ-антицерковь! Это не то конечное явленіе антихри-
ста, которое замкнетъ исторію человѣчества, а, напротивъ—явленіе
изначальное для Новозавѣтной Церкви, но, вмѣстѣ съ тѣмъ, носящее
на себѣ уже печать, конца. Вотъ какъ говоритъ объ этомъ Апостолъ
Любви: ДЪТИ, ПОСЛѢДНЯЯ ГОДИНА ЕСТЬ. ЯКОЖЕ СЛЫ-
ШАСТЕ, ЯКО АНТИХРИСТЪ ГРЯДЕТЪ И НЫНЪ АНИХРИ-
СТИ МНОЗИ БЫША: ОТЪ СЕГО РАЗУМЪВАЕМЪ, ЯКО ПО-
СЛЪДНІЙ ЧАСЪ ЕСТЬ (I ІН. 2, 18). Другими словами! Въ пла-
нѣ надъ-временномъ, надъ-историческомъ все уже свершилось, и
насталъ послѣдній часъ бытія вселенной. Съ воцареніемъ на землѣ
Царства Христова, возникало на ней и антихристово начало. Анти-
христъ (замыкающій исторію!)грядетъ, но антихристы уже на-лицо!
Сыны Божіи и сыны противленія образуютъ уже изначала два стана,
самоопредѣлившихся, и все дальнѣйшее есть лишь раскрытіе полное
этой конечной встрѣчи, завершающей бытіе Вселенной.
Антихристово начало возникаетъ на землѣ отъ соприкосновенія
съ началомъ Христовымъ. Оно можетъ раждаться и въ самой Церкви,
объясняетъ Апостолъ Любви: ОТЪ НАСЪ ИЗЫДОША, НО НЕ
БЪЙІА ОТЪ НАСЪ: АЩЕ БЫ ОТЪ НАСЪ БЫЛИ, ПРЕБЫЛИ
(УБО) БЫША СЪ НАМИ. НО ДА ЯВЯТСЯ ЯКО НЕ СУТЬ ВСИ
ОТЪ НАСЪ (19). Другими словами! Самый процессъ образованія
Церкви ведетъ къ самоопредѣленію антихристову даже и въ нѣдрахъ
самой Церкви, отъ которой тутъ же отчуждаются враждебные ей эле-
менты. Провѣрка, испытаніе происходитъ — кто дѣйствительно съ
Христомъ! Кто — противъ, тотъ отпадаетъ. Такъ одновременно идетъ
отборъ и спасающихся во Христѣ и противъ Христа возстающихъ.,.
59
Пусть, однако, антихристово начало въ дѣйствіи съ* самаго мо-
мента возникновенія Церкви Новозавѣтной: «отступленія» еще нѣтъ I
Отталкиваясь отъ антихристова начала Церковь лишь расцвѣтаетъ,
извергая изъ себя все ей противное и сохраняя свое изначальное
единство, укрѣпляющееся въ процессѣ самоутвержденія Церкви въ
Истинѣ Христовой. Объ «отступленіи» грядущемъ только возвѣща-
ется изначала вѣрующимъ — въ отвѣтъ на ихъ слишкомъ поспѣшное
ожиданіе встрѣчи съ Господомъ, второй разъ на землю имѣющимъ
сойти для Страшнаго Суда. Пусть съ пришествіемъ на землю Господа,
какъ Учителя и Искупителя, наступилъ конецъ временъ, ибо сверши-
лась міроспасительная миссія Христа-Агнца, но не такъ еще близко
— учитъ Апостолъ Языковъ — приходъ Его второй на землю въ обра-
зѣ Судіи и Мздовоздаятеля. ДА НИКТОЖЕ ВАСЪ ПРЕЛЬСТИТЪ
НИ ПО ЕДИНОМУ ЖЕ ОБРАЗУ: ЯКО АЩЕ НЕ ПРІИДЕТЪ
ОТСТУПЛЕНІЕ ПРЕЖДЕ, И ОТКРЫЕТСЯ ЧЕЛОВЪКЪ БЕЗЗА-
КОНІЯ, СЫНЪ ПОГИБЕЛИ, ПРОТИВНИКЪ И ПРЕВОЗНОСЯЙ-
СЯ ПАЧЕ ВСЯКАГО ГЛАГОЛЕМАГО БОГА ИЛИ ЧТИЛИЩА,
ЯКОЖЕ ЕМУ СЪСТИ ВЪ ЦЕРКВИ БОЖІЕЙ АКИ БОГУ, ПОКА-
ЗУ ЮЩЕ СЕБЕ, ЯКО БОГЪ ЕСТЬ (2 Сол. 2, 3-4).
Другими словами! Предварено будетъ, непосредственно, при-
шествіе Христа открытымъ вознесеніемъ, съ приравненіемъ себя Бо-
гу, нѣкоего человѣка, въ которомъ воплотится антихристово начало
въ предѣльной силѣ. Это — заключительный этапъ исторіи человѣ-
чества. Но ему будетъ предшествовать еще нѣчто — нѣкій, уже дли-
тельный, процессъ «отступленія», то есть массоваго отхода человѣче-
ства отъ Христовой Истины, нѣкоего возвращенія его къ
преодоленнымъ заблужденіямъ, частичнаго по началу, но все бо-
лѣе расширяющагося. Человѣчество христіанское будетъ постепен-
но отвергаться однажды принятой имъ Христовой Истины! Этотъ
процессъ и долженъ дозрѣть до такой полноты всеобъемлющей, ког-
да только останется — открыться «человѣку беззаконія, сыну поги-
бели, противнику», чтобы можно было ему уже безпрепятственно
«сѣсть въ Церкви Божіей, аки Богу».
Какъ должно все это происходить — не открываетъ того Писаніе.
Лишь по мѣрѣ жизни Церкви въ исторіи міра раскрывается содержа-
ніе и формы этого увода и ухода принявшаго, было, Христову Истину
человѣчества отъ этой Истины — ухода, все дальше идущаго и все
большую захватывающаго массу христіанъ. Но уже съ первыхъ ша-
говъ христіанства указываетъ намъ Церковь ту фазу «отступленія»,
когда для «вѣрныхъ» пресѣкается самая возможность безопаснаго
общенія съ «отступившими». КТО ЕСТЬ ЛЖИВЫЙ, ТОЧНО ОТ-
МЕТАЯЙСЯ, ЯКО ІИСУСЪ НЪСТЬ ХРИСТОСЪ, СЕЙ. ЕСТЬ
АНТИХРИСТЪ, ОТМЕТАЯЙСЯ ОТЦА И СЫНА (I ІН. 2, 22).
И дальше: ЗАНЕ МНОГИ ЛЕСТЦЫ ВНИДОША ВЪ МІРЪ, НЕ
ИСПОВЪДУЮЩЕ ІИСУСА ХРИСТА ПРИШЕДША ВО ПЛОТИ:
60
Сей есть льстецъ и антихристъ ... пребываяй же
ВО УЧЕНІИ ХРИСТОВЪ СЕЙ Й ОТЦА И СЫНА ИМАТЬ. АЩЕ
КТО ПРИХОДИТЪ КЪ ВАМЪ И СЕГО УЧЕНІЯ НЕ ПРИНО-
СИТЪ, НЕ ПРІЕМЛИТЕ ЕГО ВЪ ДОМЪ И РАДОВАТИСЯ ЕМУ
НЕ ГЛАГОЛИТЕ: ГЛАГОЛЯЙ БО ЕМУ РАДОВАТИСЯ СООБ-
ЩАЕТСЯ ДѢЛОМЪ ЕГО ЗЛЫМЪ (3 Ін. 1, 7, 9, 10, 11). Такъ учитъ
Алостолъ Любви: любовь къ Богу ставитъ для него преграду непере-
ходимую естественной общительности человѣка съ человѣкомъ!
Первый Римъ, Латинскій, въ своемъ окончательномъ обособленіи
отъ Рима Втораго, Византійскаго, и оказался зачинателемъ въ исторіи
человѣчества того, о чемъ было возвѣщено ему на самой зарѣ ново-
завѣтнаго бытія — «отступленія». Грандіозный то процессъ ухода
отъ Христовой Истины — ступенчатый, задерживающій «отступа-
ющее» человѣчество на отдѣльныхъ ступеняхъ, пріобрѣтающихъ зна-
ченіе самодовлѣющее и облекающихся въ образъ той или иной «цер-
кви», а потомъ и тѣхъ или иныхъ «деноминацій», иногда уже и не
таящихъ своей сектантской природы. До предѣла, загодя указаннаго
Апостоломъ Любви, Христово начало еще не угашается антихристо-
вымъ. Но стрѣлка направленности всѣхъ нисходящихъ ступеней этой
лѣствицы, отъ первой до послѣдней, ясна! Римъ Латинскій — въ нача-
лѣ этого процесса. Самоопредѣлившись въ своей самодовлѣющей жиз-
ни церковной, пошелъ онъ своимъ путемъ, создавая свое
христіанство, все больше и больше во всѣхъ частностяхъ отличающее-
ся отъ христіанства исходнаго, и неустанно притязая на вселенское
господство и водительство ....
Хранить и являть Христову Истину, въ полнотѣ ея
и неповрежденности, осталось заданіемъ Рима Втораго, противъ
котораго образовалось уже два фронта. Рядомъ съ невѣріемъ — воз-
никли «отступившіе»! Все усилилось у послѣднихъ чувство неприми-
римости къ «вѣрнымъ», которыхъ, конечно, оцѣнивали «отступившіе»
уже подъ уголъ зрѣнія «своего» христіанства — ущербленнаго, под-
мѣненнаго, оземлененнаго. И такія бывали проявленія разрушитель-
ной ненависти латинства къ христіанству византійскому, что затуше-
вывать ужасъ ихъ не рѣшается порою само латинство — столь въ этомъ
отношеніи обычно смѣлое.
Темна, непривлекательна^ отталкивающе-мрачна во многихъ от-
ношеніяхъ исторія Византіи этихъ вѣковъ — страничку ея, сколь тя-
гостную, разворачиваетъ въ настоящемъ выпускѣ «Православнаго Пу-
ти» архіепископъ Григорій. И все же, пусть съ перебоями жестокими,
но выполняетъ Византія свою миссію: и являетъ и хра-
нитъ ввѣренное ей сокровище — пока не падаетъ, наконецъ,
подъ ударами обоихъ своихъ враговъ, дѣлаясь жертвой, въ конечному
счетѣ, нѣкой средней силы: мусульманскаго востока. Магометан-
ство— не язычество! Оно знаетъ Единаго Бога. Оно даже и Христа
знаетъ — и отвергаетъ Его. Фанатизмъ язычества, относительно без-
61
обидный, поверхностный, примитивный въ своей грубости, а потому
относительно легко преодолѣваемый силой Креста, нагнетается въ
магометанствѣ въ силу стихійно-безпощадную. Эта сила насыщена
уже и ядомъ «отступленія», такъ сказать, превентивнаго. Что-то взя-
то отъ ученія Христова, но для того лишь, чтобы съ тѣмъ большей си-
лой оттолкнуться отъ Христіанства въ цѣломъ. Отвергнутъ Христосъ-
Богъ, отодвинутый и заслоненный «Пророкомъ», который поклоня-
ется уже не истинному Богу, а Аллаху.
Поверженъ Второй Римъ! Не истребляется истинная Церковь
съ лица земли, отнынѣ надъ собою видящей знакъ не Креста, а Полу-
мѣсяца. Возникаетъ подъяремная жизнь той Церкви, которая да того
дѣлила существованіе Православной Имперіи, духовно ее окормляя.
Продолжаетъ Церковь и подъ ярмомъ невѣрныхъ выполнять свое
с’вятое назначеніе хранить и являть сокровище, ей ввѣренное! Сон-
мы мучениковъ, своею кровію обновляющихъ Тѣло Церкви, тому
свидѣтельство непререкаемое. Но то ужъ — инобытіе! А какъ же съ
историческимъ бытіемъ Церкви, въ ея симфоническомъ единствѣ съ
государственной властью, воплощаемой въ Кесарѣ? Оборвалась ли
преемственность Императорской власти? Нѣтъ! Переставъ существо-
вать въ своемъ значеніи Втораго Рима, успѣваетъ Царьградъ создать
наслѣдника для выполненія дальнѣйшаго его исторической мис-
сіи, на него Богомъ возложенной. Новый центръ раждается міровой
жизни христіанской — Римъ Третій.
Не сознательнымъ и намѣреннымъ дѣломъ Византіи то было —
подготовка Москвы къ этой великой мисіи: была Византія лишь
орудіемъ Промысла Божія, который и во многихъ иныхъ отношеніяхъ
обнаружилъ надъ нашимъ отечествомъ "Свою пѣстующую руку.
Кто хочетъ дѣйствительно «познать» Россію, въ подлинномъ ея
значеніи, въ истинной природѣ ея, не долженъ тотъ разсматривать
ее только, какъ великое національное государство, съ своей особой
исторической судьбой, ни даже, какъ особый культурный міръ, от-
личный отъ европейскаго Запада и азіатскаго Востока: вынужденъ
онъ разсматривать Россію, какъ загодя подготовляемый Промысломъ
Божіимъ Третій Римъ.
Одно было исходное преимущество у Россіи надъ Римомъ не
только Первымъ языческимъ, но и Вторымъ, христіанскимъ: смогло
впервые въ образѣ Москвы стать земное царство царствомъ все-
цѣло православнымъ, во всѣхъ проявленіяхъ своей народно-госу-
дарственной жизни. Не было у нашего отечества того культурно-бли-
стательнаго «античнаго» прошлаго, которое присуще" было Византіи
— прошлаго до-христіанскаго, а въ какой то мѣрѣ неизмѣнно и анти-
христіанскаго! Потакавшее грубымъ страстямъ примитивное наше
язычество слилось въ сознаніи облекшагося въ Истину Православія
русскаго человѣка съ голосомъ грѣховной плоти, не будучи обряжква-
62
емо ни въ какія прельстительные уборы. ВСЯ культура, во всемъ ея
многообразномъ цѣломъ, была дана Россіи христіанствомъ. И, при-
томъ, кака.я культура! Достигшая въ< Византіи полноты расцвѣта и,
ктому-же, успѣвшая облечься затѣмъ въ родныя, понятныя русскому
человѣку, словесныя формы церковно-славянскія.
О, великій духоносный подвигъ св. равноапостольныхъ Меѳодія
и Кирилла и ихъ славныхъ учениковъ! О, великое и неповторимое
твореніе ими языка — единственнаго изъ существующихъ въ мірѣ!
— нарочито создаваемаго для Церкви Христіанской! Силою Духа,
въ языкъ вложеннаго, способенъ онъ оказался вмѣстить въ себя все
богатство языка греческаго, духовно-церковное, безъ принятія въ се-
бя одновременно античной «душевной» прелести этого великаго язы-
ка. Ус'пѣваетъ на этомъ, для Моравіи созданномъ, языкѣ расцвѣсти въ
Болгаріи богатая церковная культура — когда внезапно лишается,
подъ ударами возревновавшей Византіи, самаго мѣста своего примѣ-
ненія ... Чтобы погибнуть? Нѣтъ! Чтобы перемѣститься на новую
почву принявшей только что крещеніе Россіи и чтобы потомъ, черезъ
долгіе вѣка, испытавъ еще болѣе блистательный расцвѣтъ — быть
снова воспринятой для пересажденія на почву своего рожденія из-
начальнаго! Это ли не рука Промысла!
Чѣмъ единственно была объединена Россія, какъ Кіевская, такъ
и позднѣйшая, тянувшая къ тремъ областнымъ центрамъ: волынско-
галицкому, новгородскому и Владимірскому? Православной культу-
рой, своимъ центромъ имѣвшей храмъ Божій. Самое слово РОСІЯ
(въ ея тогдашней, греческой транскрипціи, въ отличіе отъ позднѣйшей,
латинской, чрезъ два «с», ставшей намъ привычной со времени Петра)
означало митрополичій округъ Константинопольской Патріархіи.
Корни глубокіе пустила культура Православія въ сердцѣ русска-
го человѣка за первыя десятилѣтія, за первые вѣка существованія
крещеной Руси. Столь глубокіе, что не срывомъ наносной культурной
поверхности оказалось для нашего отечества разореніе татарское,
опустошившее его въ мѣрѣ, трудно вообразимой и отдавшее его на
долгія десятилѣтія подъ грубое иго басурманъ, а, напротивъ, окон-
чательнымъ закрѣпленіемъ до конца себя осознавшаго русскаго
православнаго быта. Разореніе и угнетеніе татарское, по христіански
воспринятыя, какъ Божіе попущеніе, вразумительное и спаситель-
ное, породили такой духовный подъемъ, такое углубленное сосредо-
точеніе, что впервые русскій человѣкъ уразумѣлъ до конца свое вну-
треннее «я». Онъ открылъ въ себѣ готовность все претерпѣть и отъ
всего отказаться — лишь бы сохранена была Вѣра. И не отвлеченная
то была Вѣра, а православная церковность,
всецѣлая, всю жизнь, во всѣхъ мельчайшихъ подробностяхъ быта,
обнимающая и всѣ интересы поглащающая. Православіе стало быто-
вымъ исповѣдничествомъ каждодневнымъ, объединявшимъ растекав-
шійся на необозримыхъ пространствахъ Великой Равнины разно-
бз
племенный народъ, во всѣхъ его слояхъ, отъ высшихъ до низшихъ —
въ одну духовную семью!
И если всмотримся мы въ общественную и политическую приро-
ду этого церковно-православнаго быта, то убѣдимся въ двухъ вещахъ
— многозначительныхъ подъ угломъ зрѣнія теоріи Третьяго Рима.
Что составляетъ особенность характерную русскаго общест-
веннаго строя ? Отсутствіе въ немъ начала личной свободы!
Что составляетъ особенность характерную русскаго поли-
тическаго строя? Полное и исчерпывающее сосредоточеніе
власти въ лицѣ Царя!
Не сразу обѣ эти особенности достигли полнаго раскрытія: то
было результатомъ «собиранія» Русской земли вокругъ Москвы. Но
собираніе то это — какъ можетъ быть понято, въ своей стихійно-
непреодолимой силѣ земской, если мы отвлечемся отъ идеи Третьяго
Рима! Жила крѣпко эта идея-сила въ русскомъ сердцѣ, пусть самый
образъ ея и не всегда достигалъ до русскаго сознанія. Въ существѣ
своемъ, «крѣпостной уставъ», исчерпывающе обнимавшій русскій
общественный бытъ, и вѣрноподданическое послушаніе, исчерпыва-
юще обнимавшее русскій политическій бытъ, имѣли церковно-
религіозны йг корень, и именно тотъ, изъ котораго вы' ~
“ еорія Третьяго Рима.
Почему одна только Россія получила общее признаніе въ обра..
«Святой Руси»? Никому вѣдь и въ голову бы не пришло употребить
словосочетаніе «Святая Византія»! А развѣ не сіяетъ свѣтомъ святости
незаходимымъ Византійская Церковь въ лицѣ православныхъ ея свя-
тителей, преподобныхъ и т., д. ? Что-то иное и особенное было на Ру-
си, что позволяло и людямъ постороннимъ примѣнять это слово-
сочетаніе, безъ всякой льстивой стилизаціи, къ русской дѣйствитель-
ности, и самимъ русскимъ, безъ всякой горделивой притязательности,
допускать такое словосочетаніе. То было особенное, по сравненію
съ любымъ инымъ общественнымъ строемъ, на Руси, что рус-
скій человѣкъ, съ одной стороны, въ обходъ личной своей жизни
умѣлъ и искать и обрѣтать счастье, а съ другой не способенъ былъ и
помышлять о личномъ счастьѣ — въ обходъ жизни церковной!
Развѣ не было личной жизни у русскаго человѣка? — спро-
ситъ кто удивленно. Была, конечно! Только входила она цѣликомъ
въ жизнь церковную — сливалась съ ней нераздѣльно, никогда, са-
ма по себѣ, не становясь центромъ существованія на землѣ.
Потому легко могло быть и такъ, чтобы ея .. .и вовсе не было! И су-
ществованіе человѣка на землѣ отъ этого не чахло и не хирѣло, не
опустошалось отъ своего смысла и значенія. Напротивъ — тутъ то,
порою, жизнь и расцвѣтала полнымъ цвѣтомъ! Самостоятель-
ной же цѣнности, способной быть поставленной во главѣ или даже
сколько нибудь впереди въ лѣствицѣ цѣнностей, — личная жизнь
не имѣла. Русскій человѣкъ принялъ христіанство не какъ в о с
64
полщеніе имѣющихся у него культурныхъ жизненныхъ бо-
гатствъ, а какъ е ди н.с т в е н н о е сокровище, которое, обѣщая
ему неложно ЦАРСТВІЕ НЕБЕСНОЕ — тѣмъ йсчерпываю-
щ е опредѣлило его мысленный горизонтъ.
Гдѣ такъ еще было на земномъ шарѣ? НИГДЪ! И поскольку
ТАКЪ воспринималъ себя русскій православный человѣкъ, не свя-
тымъ ощущалъ онъ себя, конечно, а, напротивъ того — великимъ,
величайшимъ грѣшникомъ, грѣшнѣйшимъ всякаго инаго человѣка.
А тѣмъ именно и открывалъ себя путь — къ святости! И сія-
ла, дѣйствительно, святость въ русской жизни, какъ это явственно бы-
ло и самимъ русскимъ и всѣмъ тѣмъ, кто со стороны взирали на рус-
скую жизнь. Пусть и холодными, и отчужденными очами взиралъ
кто на русскій бытъ, скептически и даже враждебно воспринимая
его — не могъ не ощущить онъ этой иной и особой стати русской
жизни и запечатлѣвалъ свои впечатлѣнія въ своихъ сужденіяхъ.
Сколько такихъ сужденій накопилось среди замѣтокъ иностранцевъ,
такъ или иначе сталкивавшихся съ Москвой! Пусть порою презрѣ-
ніемъ дышатъ онѣ, а все таки неизмѣнно признаніе находимъ мы
тутъ особаго отношенія русскаго человѣка и къ жизни и къ смерти.
Недоступной только обычно оставалась возвышенность подобнаго
умоначертанія, глубокая его духовность: не было чувствилища, ко-
торымъ способенъ былъ бы наблюдатель воспринять эту возвышен-
ность и духовность. Но «Святой Русью», пусть и съ оттѣнкомъ ироніи
высокомѣрной, готовъ былъ признать и такой наблюдатель наше оте-
чество, хоть и въ грошъ не ставилъ иногда эту «святость», стремле-
ніемъ къ которой всеобщимъ была пронизана русская жизнь
и въ его холодномъ представленіи.
И такъ и было на Руси! Гдѣ же еще могли Житія Святыхъ стать
любимымъ исчерпывающимъ чтеніемъ домашнимъ?!
Но если на заднихъ планахъ остается личная жизнь, а на первомъ
неизмѣнно стоитъ мысль о томъ, какъ лучше .себя подготовить къ смер-
ти и такъ умереть, чтобы не лишиться награды на небесахъ, то воз-
никаетъ естественйый вопросъ: какъ же достигнуть этого ? И тутъ на-
до подчеркнуть опятьгтаки одну всецѣло-православную особенность
русскаго сознанія: всеобщее признаніе того, что нѣтъ чисто-личнаго
спасенія, оторваннаго отъ русскаго церковнаго цѣлаго. Русскость
нераздѣльно сливается съ церковностью! Не случайно самое сло-
во «русскій» стало синонимомъ «православнаго», а христіанство
(крестьянство) стало нарицательнымъ именованіемъ всего сельскаго
люда.
Не каждый отдѣльный человѣкъ спасается на свой личный ладъ
4 этого не знаетъ, не понимаетъ, представить себѣ не можетъ Русь.
”.?я русская стихія спасается въ ея цѣломъ, объединенная въ своей
,'авославной русскости. Россія, это — МІРЪ православный. Этотъ
чіръ» сжимается до предѣльной узости въ образѣ семейнаго очага,
65
чтобы потомъ, концентрическими кругами расширяясь, обрѣсти свою,
окончательную полноту въ образѣ чего? Православнаго
Русскаго Царства!
Это — ТРЕТІЙ РИМЪ, живущій въ сердцѣ каждаго русскаго
православнаго человѣка, пусть онъ никогда не слыхалъ, ни о пер-
вомъ, ни о второмъ Римѣ, и .пусть ни на мгновеніе не задумывался надъ
«теоріей», которая съ тремя Римами связана. БЫТЬ чѣмъ то — и
СОЗНАВАТЬ, во всей полнотѣ и ясности, идейный смыслъ и духов-
ное содержаніе своего бытія — далеко не одно и то же! Можно даже
сказать, что осознаніе духовной сути своего бытія полное является
плодомъ уже такого расширенія, осложненія и утонченія своего со-
знанія, что подрываетъ оно часто силу самаго «бытія»! Что касается
русскаго человѣка, строившаго Московское Царство, то бытіе его
неотдѣлимо было отъ спокойно-увѣреннаго сознанія того, что надъ
нимъ ЕСТЬ Русскій Православный Царь, исчерпывающее назначеніе
жизни и дѣятельности котораго: являть и хранить Пра-
вославную Вѣру. А это и есть существо теоріи Третьяго Рима — при-
мѣнительно къ Москвѣ!...
Такъ росла и крѣпла Русь! Такъ созданъ былъ своеобразный
монолитъ Московскаго Царства, крѣпкій не чѣмъ инымъ, какъ имен-
но сознаніемъ вѣроподданнической преданности Царю, хранителю
Вѣры — сознаніемъ нерушимымъ, не угашаемымъ никакимъ бунтар-
ствомъ, не ослабляемымъ никакимъ благоденствіемъ, не заглушае-
мымъ никакими скорбями и лишеніями, не вытѣсняемымъ никакими
успѣхами власти, не упраздняемымъ даже — это самое поразительное!
— никакимъ бѣгствомъ изъ подъ Царской власти! Вѣрноподданнмче.-
ское казачество, раждавшееся въ образѣ бѣгущей отъ московскаго
тягла на безбрежныя окраины «вольницы» и неизмѣнно остававшееся
великой строительной силой расширяющагося и тѣмъ самымъ эту
вольницу къ тяглу снова привлекающаго Московскаго Царства, этотъ
парадоксъ не имѣетъ объясненія вразумительнаго внѣ идеи Третья-
го Рима, неистребимо вкорененной въ самыя нѣдра русскаго сознанія.
Подобная установка сознанія еще только вынашивалась въ глу-
бинахъ народнаго лона, но уже жила, связывая во едино разсыпанную
храмину Кіевской Руси и создавая изъ ея разносоставнаго множества
единую и цѣлостную культурно-національную силу. Она же, не по-
лучивъ еще ни ясныхъ идейныхъ очертаній, ни твердыхъ организаці-
онныхъ формъ, а только инстинктивно проявляемая, не давала рас-
пасться Руси въ эпоху удѣльную и областную. Но только въ даль-
нѣйшихъ страшныхъ потрясеніяхъ отвердилась она, наконецъ, костя-
комъ крѣпкимъ медленно и истово собиравшейся Московской Руси.
Эта установка сознанія сумѣла превратить, въ процессѣ долгой вывар-
ки въ котлѣ совмѣстныхъ испытаній, пеструю энтографическую массу,
населявшую Великую Равнину, въ единый народъ. Больше того: въ
66
единую семью, имѣющую общаго Отца и нерасторжима спаянную
воедино внутренней, одновременно и общественно-организаціонной
и духовно-церковной, сплоченностью. Эта установка сознанія дѣлала
временными и преходящими и внѣшнія отторженія и завоеванія и
внутренніе сдвиги и смѣны, какъ бы ни казались безповоротными
и какъ ни были длительны завоеванія и отторженія, и какъ бы ни
были глубоки, широки и рѣшительны сдвиги и смѣны. Эта установка
сознанія давала стойкость и послѣдовательность внѣшней и внутрен-
ней политикѣ Россіи — независимо отъ пестроты декорацій и мелька-
нія персонажей, чередовавшихся на экранѣ многовѣковой исторіи.
Эта установка сознанія превращала ростъ Державы Россійской въ
нѣкій почти растительный процессъ, опредѣляемый не умыслами и
замыслами тѣхъ или иныхъ дѣятелей и людскихъ группъ, а внутрен-
ней природой и естественнымъ развитіемъ живаго организма. Эта
установка сознанія давала Россіи, на всемъ протяженіи ея исторіи,
съ тремя смѣнившимися столицами, значеніе единой исторической
личности...
Это послѣднее утвержденіе требуетъ раскрытія.
Теорія Третьяго Рима — существо Москвы. Можно истолко-
вывать всё предшествующее, какъ нѣкую «пра-исторію», питавшуюся
той же идеологіей, пусть еще зачаточной. Но допустимо ли дѣйствіе
это теоріи распространять на эпоху Императорскую, когда спиной
къ московской старинѣ повернулась демонстративно Россія? Не
упразднилъ ли Петербургъ Москву — а тѣмъ самымъ и Третій Римъ?
Двоится отвѣтъ на этотъ вопросъ — но не потому, чтобы двои-
лось сознаніе предъ лицомъ этого вопроса, а потому, что двойствен-
ной является самая природа, какъ дѣла Петра, такъ и всей заложен-
ной имъ Имперіи. Является несомнѣнно Имперія Петербургская
дальнѣйшимъ раскрытіемъ и яркимъ утвержденіемъ идеологіи Тре-
тьяго Рима. Была она, столь же несомнѣнно, и отверженіемъ и угаше-
ніемъ существенныхъ элементовъ этой идеологіи! Соблазнительно
двойственъ самый обликъ Имперіи, а отсюда печать двойственности
лежитъ на ея исторической поступи и на всемъ содержаніи порожден-
ной ею культуры — во всемъ блистательномъ ея многообразіи.
Двойственность эта, съ силой иногда прямо кричащей, обнару-
живается на дѣлѣ Петра. Наглядно и неоспоримо было оно орудіемъ
самозащиты, повелительно вынужденной ходомъ событій, противъ
западнаго захвата, а слѣдовательно было оно самоутвержденіемъ Рос-
сіи въ своемъ исходномъ бытіи, въ той именно установкѣ сознанія, ко-
торую мы только что характеризовали. Но такъ же наглядно и неоспо-
римо было дѣло Петра насажденіемъ очаговъ внутренняго разложенія
этого исходнаго самосознанія — притомъ насажденіемъ насильствен-
нымъ и повсемѣстнымъ! И такой иногда вызывающій характеръ
принимало это насажденіе, что не совсѣмъ безъ основанія антихри-
67
ста готовы были видѣть въ Петрѣ и его соратникахъ ретивыхъ зад
щитники старины непримиримые.
Всмотримся ближе въ эту двойственность.
Два начала, знаемъ мы, въ своей внутренней связанности прони-
кали ОДоскву-Третій Римъ и укрѣпляли ее: во-первыхъ, начало
крѣпостной взаимозависимости, родственной по духу началу мона-
стырскаго «послушанія», ибо дававшей духовное основаніе принци-
піальному и послѣдовательному исключенію всего «личнаго», въ част-
ности личной свободы; и, во-вторыхъ, начало вѣрноподданниче-
ской преданности Царю, какъ Богомъ поставленному распорядителю
судьбами русско-православнаго міра, въ его нераздѣльной связанно-
сти съ Православной Церковью.
Остановимся на каждомъ изъ нихъ примѣнительно къ судьбамъ
Россійской Имперіи.
Крѣпостное начало Петромъ не было не только упразднено, но
гаже и поколеблено. Подлинной, принципіально признанной и,
.къ цѣнность, государствомъ охраняемой личной свободы не най-
мъ мы въ Петровской Россіи. Заданіемъ Петра было ускорить,
плотнить, оживить; усилить до послѣдняго мыслимаго предѣла рабо-
ую энергію народно-государственнаго аппарата, во всѣхъ его про-
явленіяхъ — всѣхъ поставивъ на должное мѣсто и всѣхъ вынудивъ
работать со всѣмъ доступнымъ каждому напряженіемъ. Никакъ при
этомъ не упразднялось привычное каждому воспріятіе своей дѣятель-
ности, какъ несенія тягла или выполненія обязательной службы.
Суть реформы была въ иномъ! Въ измѣненіи, осложненіи, ожив-
леніи, лихорадочномъ разгоряченіи мотивація всѣхъ тяглецовъ и
слугъ на предметъ максимальнаго повышенія дѣловой годности каж-
даго тяглеца и слуги. На Москвѣ мотивація каждаго человѣка, кто
бы онъ ни былъ, отъ Царя до послѣдняго селянина, была всецѣло
одухотворена сознаніемъ своей всецѣлой принадлежности
Церкви, и сильнѣйшимъ, все себѣ подчинявшимъ, рычагомъ этой
установки сознанія была мысль о спасеніи души. Въ этомъ именно
смыслѣ и можно, безъ всякаго преувеличенія, уподоблять Москву, въ
цѣломъ, монастырю — что свое выраженіе получило бытовое въ зна-
менитомъ Домостроѣ.
Эта установка сознанія отмѣнялась Петромъ. Не монастыремъ, а
трудовой артелью, съ Царемъ во главѣ, становилась Россія!
Значило ли это, что не слѣдуетъ больше думать — съ точки зрѣ-
нія и самаго Петра лично! — о спасеніи души? Нѣтъ. Петръ, при
всѣхъ чрезмѣрностяхъ своего болѣзненно-пылкаго нрава, не забывалъ
о душѣ и, проведя память о Богѣ, любовь къ Церкви и-мысль о служе-
ніи Ей чрезъ всіо свою жизнь, сподобился и смерти христіанской. То-
го же ждалъ онъ и отъ подданныхъ своихъ. Но то становилось те-
перь личнымъ дѣломъ каждаго, переставая быть солидарной
отвѣтственностью вс-ѣхъ» по этому признаку во-едино-объединенныхъ
68
въ; Царствѣ Россійскомъ. Церковь сохраняла свое мѣсто— пусть и
высокое! — у каждаго въ отдѣльности, но находилась она теперь
среди другихъ цѣнностей, нц. только признанныхъ, но прямо
таки навязываемыхъ сознанію русскихъ людей. И эти новыя цѣн-
ности способны были становиться не только рядомъ съ Церковью, но
и соперничать съ Нею, даже вытѣснять Ее, или, по крайней мѣрѣ —
оттѣснять! Стройная лѣствица цѣнностей, возглавляемая Церковью,
надъ всѣмъ господствующей, оказалась замѣненной нагромождені-
емъ цѣлаго множества ихъ — во всей привлекательности новизны.
А практическ и — высшей цѣнностью явилась теперь уже
не Церковь, которой служитъ Россія, въ этомъ служеніи находя ис-
черпывающій смыслъ своего историческаго бытія, а Государ-
ство Россійское, какъ самобытная цѣнность, требующая
всѣхъ силъ отъ своихъ подданныхъ. Не оторвана Россія отъ Церкви,
по прежнему съ ней неразрывна связана, но рядомъ съ Цер-
ковью стоитъ теперь уже Государство — чуть ли не даже выше! Ве-
іичественнымъ государствомъ — Имперіей! — становится
теперь Россія, наравнѣ съ другими, такими же. Новое самосознаніе
раждается, новый паѳосъ Россійскаго Отечества, его пользы, его
благоденствія, его славы. 1
Великая Россія заслоняетъ Святую
Р у.с ь !
Великая Россія — Святая Русь! Не знало раньше отечество наше
такого противупоставленія, не было въ ней такого «раздвоенія со-
знанія»: единой она была и цѣльной! Теперь раздвоеніе становится
реальностью —. все болѣе тяжеловѣсной. Два лика обозначаются у
Россіи, и весь вопросъ къ тому сводится: каково же соотношеніе
между ними? То ли, которое существуетъ между «внѣшнимъ» и «внут-
реннимъ» человѣкомъ, нераздѣльно связанными, когда, слѣдовательно,
о дѣйствительномъ раздвоеніи не можетъ быть и рѣчи, и единой и
цѣльной остается личность? Или борются двѣ взаимно-противуполож-
ныя направленности воли, и выборъ идетъ между двумя различными
судьбами, изъ которыхъ одна исключаетъ другую?
Можно ли категорически склониться къ одному или другому
рѣшенію? Нѣтъ! Если бы не было перваго соотношенія — оправда-
ны были бы всецѣло раскольники, распознавшіе въ Петрѣ Антихри-
ста. Если бы, однако, вовсе не было втораго — какъ могла бы вос-
торжествовать Русская Революція и какъ мыслимо было бы ‘возни-
кновеніе на мѣстѣ святомъ былой Исторической Россіи мерзости за-
пустѣнія современной совѣтчины? Сложно соотношеніе этихъ двухъ
ликовъ! И такъ можно, прежде всего, сказать. По исходной заданности
первый образъ этого соотношенія былъ опредѣляющимъ, а потому съ
положительнымъ знакомъ вошла Петровская Реформа, прц всѣхъ
отталкивающихъ ея чрезмѣрностяхъ, въ исторію Россіи и міра. Что-
же касается выполненія заданія всѣмъ дальнѣйшемъ ходомъ жизни
69
Имперіи, то къ побѣдѣ приведенъ былъ второй образъ соотношенія
и восторжествовала Великая Россія, не только заслонивъ, не и от-
тѣснивъ, и вытѣснивъ, и подавивъ Святую Русь, а потому съ отрица-
тельнымъ знакомъ, при всѣхъ привлекательнѣйшихъ достиженіяхъ
Имперіи, вошла она, въ цѣломъ, въ исторію Россіи и міра. И иначе
еще можно сказать, памятуя то, что расцвѣтъ Имперіи былъ не толь-
ко поступательнымъ движеніемъ на путяхъ матеріальнаго прогресса,
могущества, славы и всяческихъ культурныхъ достиженій, но въ
частности и прежде всего на путяхъ раскрѣпощенія Рос-
сіи, съ привитіемъ ей началъ блистательно оформленной гражданской
свободы: первенствовала безспорно Святая Русь въ ту мѣру, въ какой
оставалась Россія крѣпостной (чѣмъ одновременно давалась
крѣпость и Великой Россіи!), и, напротивъ, того, первенствовала
Великая Россія въ ту мѣру, въ какой Россія становилась граждански-
свободной (чѣмъ одновременно наносились все большіе удары Свя-
той Руси!).
И, наконецъ, иначе еще можно сказать!
Окончательное раскрѣпощеніе Россіи, совпавшее съ достиже-
ніемъ Россіею высшей славы, высшаго могущества, высшаго благо-
: состоянія и высшихъ успѣховъ во всѣхъ возможныхъ областяхъ
; культуры, этотъ окончательный какъ бы апофеозъ граждански- сво-
: .бодлой Великой Россіи, онъ то именно и обернулся утратой Россіей,
какъ національно-государственнымъ цѣлымъ, того своего естества,
которое давало Великой Россіи одновременно право и именоваться и
считать себя Святой Русью!
Это вѣдь и обусловило крушеніе Россіи Исторической — утратив
шей самое оправданіе своего бытія въ мірѣ ...
Если раньше не произошло этого крушенія, на одномъ изъ послѣ-
довательныхъ этаповъ возобладанія вѣ Россіи новаго умоначертанія,
на мѣсто Христа ставящаго Князя міра сего, то этимъ обязана Россія
и міръ сохраненію во главѣ Имперіи Православнаго Царя и сохра-
ненію народомъ, даже въ расцерковляемой Россіи, вѣрноподданниче-
ской преданности Царю. Православный Царь оказался точкой при-
ложенія всѣхъ духовно-здоровыхъ устремленій русской среды, пусть,
въ своемъ обмірщеніи, отъ Церкви все же дальше уходящей, но не
утратившей тяготѣнія къ своему святому прошлому, которое именно
въ Царѣ получало лучшее, нагляднѣйшее и привычное воплощеніе.
Какъ и напротивъ! Оселкомъ, на которомъ безошибочно можно было
опредѣлить отчужденіе уже рѣшительное отъ святаго прошлаго, было
рѣзкое измѣненіе отношенія къ Царю. Настоящая ненависть ражда-
лась къ нему — ненасытная, безсмысленная, фанатическая — нена-
висть, с,илу которой только религіозный корень ея можетъ вразуми-
тельно рбъяснить. Онъ и былъ несомнѣнно: то была ненависть «от-
ступническая» не просто къ русскому монарху, а именно къ Пра-
вославному Царю — Императору Третьяго Рима! И нельзя не по-
нимать, что стойкость и той ненависти, которая привита внѣшне-
70
му міру, до сихъ поръ живущему представленіями о какомъ то
«царизмѣ», исполненномъ нечестія и всякой неправды, имѣетъ въ
конечномъ счетѣ — такой же религіозный корень!
И вотъ что поразительно! Всецѣло была крѣпостнымъ государ-
ствомъ Петровская Россія. Сравнимъ его съ великолѣпной, исполнен-
ной уваженія къ свободѣ, гражданственностью Россіи наканунѣ
Революціи — ничего общаго нѣтъ! Земля и небо! Но тождество
установимъ мы полное, поскольку посмотримъ на начало и конецъ
Имперіи подъ угломъ зрѣнія интересующаго насъ вопроса. И тутъ и
тамъ Россія отдѣлена отъ Церкви — въ отличіе отъ Московской Ру-
си, съ Церковью связанной, во всѣхъ проявленіяхъ ея жизни! Въ част-
ности, государственный аппаратъ смыкается съ церковью — только
въ личности Царя ! Онъ и остается единственной точкой, въ
которой вся Россія, въ цѣломъ ея, въ конкретно смыкается съ Церковью
— Онъ, ПРЕЖНІЙ Православный Царь. Все ново — Онъ, одинъ
)нъ олицетворяетъ святую старину, Императоръ Третьяго Рима, на
сотораго вся Россія въ цѣломъ, а, въ частности, весь духовно еще
ле демобилизованный массивъ простонародный, могли взирать преж-
ними очами, въ наличіи его обрѣтая спокойную увѣренность въ се-
бѣ, въ своемъ истинно-православномъ жительствованіи.
Есть Царь Православный — жива Святая Русь. Прежній, зна-
читъ, Россія Второй Израиль, выполняющій во вселенной святую
миссію храненія и Явленія истинной Вѣры неповрежденной. Стойтъ
Третій Римъ!
И надо признать: во всемъ своемъ новомъ блескѣ новые Импе-
раторы — какъ бы ихъ внѣшній обликъ ни далекъ былъ порою отъ
былаго! — все же прежніе Православные Цари. Поразительно и пока-
зательно, какъ въ этомъ отношеніи обрабатывалъ ихъ Престолъ:
достаточно подъ этимъ угломъ зрѣнія всмотрѣться въ Великую Ека-
терину! Поразительно и показательно и другое еще: какъ, съ дру-
гой стороны, и Цари оказывали на Россію благодатное воздѣйствіе
«свято-русское». Своеобразное наблюдаемъ мы тутъ взаимоотношеніе
между обществомъ и престоломъ. Пока общество испытывало по пре-
имуществу внѣшнее воздѣйствіе западной культуры, Промыслъ Бо-
жій какъ бы попускалъ запустѣнію приближаться къ святому мѣсту,
на которомъ должно было бы сіять Православіе, и, если корабль го-
сударственный не мѣнялъ рѣзко своего курса и не терпѣлъ круше-
нія, то силой самаго своего хода историческаго — подчинявшаго се-
5Ѣ и власть имущихъ. Съ того же момента, какъ вліяніе Запада овла-
дѣваетъ обществомъ настолько, что то дѣлается уже опасными для хо-
а корабля — рѣзкое измѣненіе наблюдается духовнаго облика рус-
:ихъ монарховъ, съ все большимъ приближеніемъ ихъ къ идеалу
эавославнаго Царя. Особенно интересно изслѣдованіе подъ этимъ
томъ зрѣнія личности и судьбы Александра Благословеннаго. Во-
.еченный всѣмъ своимъ существомъ въ орбиту Запада и какъ бы
71
нарочито готовимый для плачевной роли державнаго соблазнителя
Россіи, онъ испытываетъ спасительный переломъ подъ впечатлѣніем.ъ
реальной встрѣчи воинствующаго Запада съ духовно, Ьъ инстинк-
тивной самозащитѣ, встрепенувшейся его Родиной — и являетъ са-
мый быть можетъ яркій образецъ постепеннаго, послѣдовательнаго и
до конца доведеннаго возвращенія «домой» заблудшаго русскаго че-
ловѣка. Образецъ яркій не только въ смыслѣ глубины и искренности
іакого возвращенія, но и трудности его — почти непреодо-
лимой ! Образъ Федора Кузьмича только въ этомъ планѣ поддается
истинному истолкованію.
Въ разныхъ степеняхъ и съ разными оттѣнками воплощается въ
русскихъ Императорахъ и Императрицахъ раздвоенность, присущая,
Имперіи. Вся галлерея ихъ — съ исключеніями, быть можетъ, болѣе
рѣдкими, чѣмъ это привычно хотятъ видѣть! — являетъ поразительный
подборъ личностей сильныхъ, одаренныхъ и морально-высококачест-
венныхъ,, и немалый интересъ представляетъ изученіе ихъ подъ зна-
комъ преломленія въ нихъ этой роковой раздвоенности. Но незави-
симо отъ того какъ объективная трагедія Россіи отражается субъ-
ективно въ русскихъ монархахъ, одно общее обнаруженіе, такъ . ка-
зать предметное, этой трагедіи можетъ быть прощупано і
преемственной цѣпи монарховъ отъ самаго Петра.
Мы видѣли, что держалась Россія, въ ея образѣ Третьяго 1 д.
Втораго Израиля, въ ея одновременномъ бытіи и Великой Россіей
и Святой Русью — чѣмъ? Внутренней духовно-общественной спло-
ченностью, корнями уходящей въ московскій «крѣпостной уставъ»,
съ одной стороны, и вѣрноподданическимъ послушаніемъ Православ-
ному Царю, съ другой. А между тѣмъ историческимъ заданіемъ Им-
ператоровъ Россійскихъ, которое съ необыкновенной послѣдова-
тельностью и настойчивостью они выполняли — гораздо- большей,
чѣмъ это часто думаютъ! — было Осуществленіе раскрѣпощенія Рос-
сіи, то есть выкорчевываніе корней, которыми уходила Императорская
Россія въ московскую старину. Россія Императорская систематически
облекалась въ новую гражданственность, которая уже не на началахъ
тягла и обязательной службы покоилась, а на началахъ все болѣе
полно и крѣпко утверждаемой й оберегаемой личной свободы. Каж-
дое царствованіе можетъ быть поэтому быть изслѣдуемо не только
по признаку трагедіи раздвоенности Святой Руси и Великой Рос-
сіи, воплощаемой въ очередномъ монархѣ, но и по признаку того,
что именно внесено его царствованіемъ и имъ лично въ дѣло послѣ-
довательнаго раскрѣпощенія Россіи и обновленія ея на началахъ
тичной свободы. Этапомъ существеннымъ окажется каждое
арствованіе — ступенью единой лѣствицы, ведущей къ единой цѣ-
і, достигнутой, какъ извѣстно, въ полнотѣ исчерпывающей, только
:> послѣдніе годы послѣдняго царствованія ... Восхожденіе, казалось,
. было головокружительное — да и было оно такимъ! Но для того
72
лишь, чтобы свергнуться съ этой высоты въ прахъ, въ бездну, въ не-
бытіе ...
Разительно наглядно произошла эта катастрофа ...
Являло послѣднее царствованіе яркую картину всецѣлаго завер-
шенія процесса раздвоенія Россіи Исторической. Въ образѣ послѣдня-
го Царя воплотилось полное сліяніе Великой Россіи со Святой Русью:
«внутренній человѣкъ», на которомъ лежала явная печать Святой Ру-
си, облеченъ былъ во йнѣшній обликъ Императора Великой Россіи,
и въ гармоніи находились эти два начала, ибо именно покровомъ
охранительнымъ была, въ образѣ послѣдняго нашего Царя, Вели-
кая Россія для Святой Руси. Въ его образѣ и почувствовала роднаго
въ себѣ и близкаго Царя вся подъ покровомъ.Великой Россіи еще
сохранившаяся Святая Русь. Но съ другой стороны ридимъ мы, какъ
завершается въ его царствованіе и расцвѣтъ гражданскій и воцаряется
въ нашемъ отечествѣ личная свобода въ размѣрахъ — максимально
мыслимыхъ...
Въ своихъ блистательныхъ достиженіяхъ, Третій Римъ готовъ
былъ уже сомкнуться со Вторымъ, возвращаемымъ на стези христіан-
ства, со водруженіемъ креста на мѣсто полумѣсяца — какъ въ прахъ
поверглась Россія. Свободная Россія свергла Православнаго
Царя. В е л и.к а я Россія не захотѣла быть Святой Русью. И не
стало мѣста въ мірѣ для Исторической Россіи. Занято это мѣсто СССР.
Палъ третій Римъ.
Въ чемъ внутренній смыслъ этой потрясающей катастрофы?
Дальнѣйшая то, завершательная фаза «О тступленія» !...
Католицизмъ, въ блистательномъ окруженіи «возрожденія»,
«гуманизма», «реформаціи», «просвѣщенія» и другихъ подобныхъ
движеній открылъ лѣствицу «Отступленія» Западнаго человѣчества.
Россійская Имперія Петербургская, во всемъ блескѣ своихъ достиже-
ній, культурныхъ и гражданскихъ, явила собою образъ не только
щита, пЬдъ покровомъ котораго могла являть Святая Русь хранимое
ею сокровище неповрежденной Православной Вѣры, но и образъ тоже
многоступенчатаго «Отступленія», восточнаго, зрѣвшаго подъ тѣмъ же
покровомъ. И какъ бы для того, чтобы подчеркнуть преходящее и
двойственное значеніе Петербурга — въ Кремль вернулась Москов-
ская богоборческая власть, смѣнившая Православнаго Царя. Отслу-
жилъ свою роль Петербургъ! Два вѣка обезпечилъ онъ не просто су-
ществованіе Святой Руси подъ блистательнымъ футляромъ Имперіи,
но и преуспѣянія и расцвѣта — огромныхъ достиженій Православія
истиннаго, неповрежденнаго! Но рядомъ возникъ и созрѣлъ цѣлый
міръ, не христіанскій уже по самой природѣ своей, а только отдѣль-
ными сторонами своими продолжавшій соприкасаться и сосѣдствовать
съ Церковью. И насталъ, наконецъ, моментъ, когда раскрылась во
всей своей неприкрытой мерзостности самая сердцевина процес-
са этого. И не въ томъ, что она раскрылась, былъ ужасъ свершивша-
7Ъ
гося. Другое было страшно — несказанно страшно! Такъ далеко за-
шло «Отступленіе» всеобщее, что не увидѣла Россія знака Антихри-
стова, предъ, ней обнаженно раскрывшагося.! Какъ всегда и вездѣ,
сила Врага была въ слабости его жертвы, въ готовности отдаться
ему ... Свободенъ лежалъ путь «человѣку беззаконія» ...
Не вызвалъ должной реакціи образъ Звѣря!
Вотъ уже полъ вѣка почти прошло отъ начала Революціи — ибо
ни мартъ, ни февраль, а такъ называемая Первая Русская Революція
открыла побѣдное шествіе Врага вынеся изъ подполья свои знамена,
чтобы больше никогда ихъ не сворачивать. Нѣтъ основанія преумень-
шать и недооцѣнивать силы сопротивленія и того богатства духовнаго,
тѣхъ мужества и жертвенности, которыя обнаружены были на всемъ
протяженіи борьбы съ нею, какъ въ періодъ захвата власти револю-
ціонными силами, такъ и послѣ побѣды ихъ окончательной. Поста*
вимъ вопросъ иначе. Кто изъ духовныхъ борцовъ съ Революціей
дѣйствительно распозналъ ея природу истинную, какъ реализаціи
«Отступленія» высшей и послѣдней во вселенной силы, охраняющей
Православіе? Кто понималъ роковую двойственность защищавшей-
ся ими Имперіи, заключавшей въ себѣ не только «Святую Русь», ею
хранимую, но и цѣлый комплексъ явленій, воплощавшихъ въ себѣ
«Отступленіе» отъ Св. Руси, а потому родственныхъ Революціи?
Кто понималъ, что не можетъ уже, въ этой стадіи борьбы, идти дѣло
о какихъ либо вторичныхъ цѣнностяхъ, какъ бы кому дороги онѣ
ни были, а только на одной должно быть сосредоточено все вниманіе,_
на высшей й всеопредѣляющей, и что, слѣдовательно, борьба могла ид-
ти только за возстановленіе (или сохраненіе, пока жива еще была
Россія!) Православнаго Царства, какъ Третьяго Рима? Не затруд-
нится ли каждый изъ насъ, не придетъ ли даже въ извѣстное замѣша-
тельство, въ растерянность, пытаясь дать отвѣту на такъ поставленный
вопросъ? Вѣдь, въ сущности, почти никого не придется назвать, о
комъ съ полной увѣренностью можно было бы сказать, что онъ дѣй-
ствительно ТАКЪ понималъ едою борьбу съ Революціей и что имен-
но ТАКОВЪ былъ его положительный идеалъ!
Да и понятно это! Убѣждаемся мы, снова и снова — какъ невѣро-
ятно трудно возвращаться тѣмъ, кто однажды всталъ на путь Отступле-
нія !
Мы наблюдаемъ это на опытѣ западнаго міра. Какъ трудно като-
лику, какъ трудно протестанту, дѣйствительно, понять Православіе
— даже такому, который готовъ принять его: не говоримъ
уже о тѣхъ «отступившихъ», кто хотѣлъ бы «понять» Православіе
оставаясь въ своемъ «отступленіи»! Даже тотъ, кто самымъ искрен-
нимъ и горячимъ образомъ хочетъ, побѣжденный красотой Право-
славія, къ нему пріобщиться — о чудѣ преображенія духовнаго дол-
женъ молиться онъ, ибо полной переплавкѣ духовной долженъ под-
вергнуться «внутренній» его человѣкъ! Вѣдь, чтобы, на самомъ дѣлф,
войти въ полное обладаніе Правбславныхъ духовныхъ богатствъ,
74
надо ему отказаться отъ самаго своего культурнаго бытія, какъ отъ
богатства самоцѣннаго, и отвергнуться всего своего «я», вскормлен-
наго на этомъ богатствѣ! И, чтобы не быть вынужденнымъ отойти,
скорбя, отъ Учителя Благаго, такъ уже и привѣтствуемаго — какую
огромную же>ртву долженъ принести онъ! Не меньшую, а большую,
чѣмъ та, которую не въ силахъ былъ принести юноша евангельскій.
А вѣдь возлюбилъ Господь этого юношу за искренность его устрем-
ленія къ Нему, а при отходѣ его и сказалъ памятныя слова о томъ,
какъ трудно богатому войти въ: Царствіе Божіе! Богатство культур-
ное — не могущественнѣй развѣ оно богатства матеріальнаго, иногда,
во много кратъ!
Русскій культурный человѣкъ, не утрачивая своей Вѣры, въ свое-
образномъ двоевѣріи, ненасытно обогащался всѣми богатствами За-
паднаго міра — охватывая его въ цѣломъ, во всемъ многонаціональ-
номъ его разнообразіи, «всечеловѣкомъ» становясь въ этомъ смыслѣ.
Легко ли ему признать, что это богатство отчудило его отъ истиннаго
Православія? Легко ли ему уразумѣть, что прошло время двоевѣрія,
и, нужно дѣлать выборъ: съ кѣмъ ты ? Простъ и ясенъ этотъ выборъ й
недвусмысленъ. На одной сторонѣ мерзость запустѣнія совѣтская,
водворившаяся на мѣстѣ святѣ, на другой — самое это святое мѣстб,
во всей своей святынѣ подлежащее возстановленію ...
Бывала уже Россія въ состояніи разгрома и запустѣнія. О, какъ
мизерны были, относительно, тѣ богатства, которыми могли почитать
себя обогащенными русскіе люди, готовые тогда, въ тѣ времена,
склониться на пути отступленія. Въ тѣ времена одумалась Россія,
опамятовалась — и возвратились русскіе люди въ покинутый ими,
было, Отчій Домъ, вымоливъ себѣ своего природнаго Царя.
И триста лѣтъ еще дано было Россіи сіять въ мірѣ въ образѣ Третья-
го Рима...
Есть ли признаки того, что способны опамятоваться русскіе
люди — сейчасъ?
Пусть всмотрится каждый въ себя самаго! Пусть задумается надъ
проблемой Отступленія и Третьяго Рима! Пусть въ свѣтѣ этихъ раз-
мышленій оцѣнитъ себя какъ борца съ коммунизмомъ за свою родину!
Этимъ только способомъ сможетъ онъ отвѣтить на поставленный
вопросъ такъ, какъ то достойно православному русскому человѣку:
ЗА СЕБЯ! А такъ рѣшивъ его — если рѣшитъ онъ его по-православ-
ному! — будетъ искать онъ тѣхъ «другихъ», кто, такъ же какъ и онъ,
за себя сдѣлали тотъ же выборъ.
Такъ, именно такъ и только такъ спасалась Русь триста лѣтъ
съ лишнимъ тому назадъ. Такъ, только такъ сможетъ быть возстано-
влена ея историческая жизнь и нынѣ ...
Имперія Россійская и Святая Русь.
Есть ли у Россіи будущее? Въ прошломъ ключъ нашего буду-
щаго — только въ немъ. Прошлое наше умерло? — Нѣтъ тогда у
насъ будущаго. И не только у.насъ. Кончилась тогда Исторія. Если
же мы хотимъ дѣйствительно строить будущее — опредѣляя этимъ
судьбу не только нашего отечества, но и всего міра — должны мы
отчетливо понимать, почему именно историческаго будущаго мы
строить не можемъ, не возвращая къ жизни прошлаго. Трезво
должны оцѣнивать мы наше прошлое — и въ его промыслительномъ
значеніи общемъ, и въ ходѣ его конечнаго развертыванія, привед-
шемъ къ катастрофѣ. Вотъ почему возвращаемся мы къ темѣ, сму-
щающей нерѣдко наше сознаніе — къ разсмотрѣнію духовной ка-
чественности Россійской Имперіи, въ сопоставленіи съ тфмъ зада-
ніемъ нашего отечества, выполненіе котораго украсило наименованіе
«Русь» эпитетомъ привычнымъ — «Святая».
Императорскую Россію нерѣдко противупоставляютъ Россіи до-
петровской по признаку, якобы, утраты Имперіей присущей ранѣе
Россіи благодати, дававшей ей право именоваться Святой Русью.
Это сужденіе искажаетъ природу Имперіи Россійской, призванной,
къ жизни именно съ заданіемъ продолжать нести святую миссію,
воспріятую Московской Русью. Поскольку даже уходила отъ Право-
славія Имперія, она продолжала в^еже быть хранилищемъ могу-
щественнымъ Святой Руси, въ этомъ обрѣтая промыслительный
смыслъ своего бытія. Независимо отъ преходящихъ замысловъ смѣ-
няющихся вождей и строителей Россіи Императорской, въ нѣдрахъ
ея, уходя корнями въ глубь незыблемо-стойкаго народнаго быта,
продолжала жить Святая Русь. Взаимоотношенія съ ней Имперіи
мы и попытаемся бѣгло разсмотрѣть.
*
* *
Упираемся мы въ проблему петровскихъ реформъ. Предметное
ихъ содержаніе надо прежде всего уяснить — въ отдѣльности отъ
оцѣнки лцчности Петра. Тутъ надо различать интересъ къ Западу
внутренній,. по мотцву увлеченія его культурными достиженіями, и
интересъ внѣшній, прикладной, утилитарный, по мотиву инстру-
ментальнаго использованія этихъ достиженій для самоусиленія —
76 —
въ цѣляхъ, въ конечномъ счетѣ, усиленія с.воей сопротивляемости
той же Европѣ. Трудно точно измѣрить соотношеніе этихъ двухъ
мотивацій, но эту двойственность надо имѣть всегда въ полѣ зрѣнія.
Вынужденная стать ученицей Европы; Россія, пусть и увлекаясь въ
той или иной мѣрѣ Европой, не становилась слѣпой ея подража-
тельницей. Больше того: она могла помышлять о времени, когда,
побивая Европу ея же оружіемъ, въ силахъ она будетъ повернуться
къ ней и спиной. Еще больше. Она могла помышлять и о томъ,
чтобы повелительно сказать Европѣ нѣкогда и свое слово...
Въ своихъ реформахъ Петръ не былъ ужъ такимъ новаторомъ.
Москва привычно пользовалась уроками Европы, и это не только
въ дѣлѣ военномъ: Нѣмецкую слободу не вычеркнешь. Вліяніе За-
пада наблюдалось замѣтно при дворѣ Алексѣя Михайловича — и
не только чрезъ посредство выходцевъ съ русскаго Запада, но и въ
непосредственномъ общеніи съ Европой. Петръ лишь заострилъ
этотъ двоякій интересъ, создавъ двоякій же конфликтъ: внѣшній,
между новаторствомъ «ведущихъ» и охранительствомъ «ведомыхъ»,
съ одной стороны, и внутренній, между церковной совѣстью и гра-
жданскимъ долгомъ, съ другой.
Первый конфликтъ общеизвѣстенъ въ своей грубости. Ее можно
извинять, какъ эксцессъ въ борьбѣ разумнаго реформаторства съ
коснымъ сопротивленіемъ. Но такова была сила впечатлѣнія отъ ея
чрезмѣрностей, что ихъ результатъ можно уподобить «душевной
травмѣ», затрудняющей иногда даже для отдаленнаго потомства
объективную оцѣнку петровскихъ реформъ. Основной конфликтъ
все же не здѣсь. Не въ общественныя формы онъ облекался, для
всѣхъ наглядныя: онъ возникалъ и зрѣлъ въ душѣ русскаго человѣка.
Реформы Петра были актомъ самосохраненія не отъ униженія,
а отъ уничтоженія европейской агрессіей: глубокій смыслъ заклю-
чался въ перенесеніи мощей св. благовѣрнаго князя Александра
Невскаго въ Невскую столицу. Поучительно въ этомъ отношеніи
ознакомленіе съ церковной службой установленнаго по этому по-
воду праздника (ЗОавг.), когда одновременно праздновалась и по-
бѣда надъ шведами. Но какъ, подъ этимъ угломъ зрѣнія, благо-
пріятно ни оцѣнивать дѣло Петра, оно, въ цѣломъ, не могло не
ранить церковной совѣсти русской и не сѣять внутренней смуты.
Да, сохранена была Россія, но не малой цѣной. Продолжала она
быть Православнымъ Царствомъ, но лишь въ разрозненныхъ его
элементахъ, объединяемыхъ Православнымъ Царемъ: не въ прежней
монолитной цѣлостности.
Имперія продолжала быть Третьимъ Римомъ, осуществляя, пре-
емственно отъ Византіи Россіей взятую, миссію охраны въ мірѣ
Православной Церкви. Но была Москва Православнымъ Царствомъ
въ смыслѣ болѣе глубокомъ. Въ ней симфоническое единство Церкви
77 —
и Царства означало нѣкое и органически-созвучное, намѣренно-
согласованное со-бытіе, обнимавшее все. Свѣтскости, отчужденной
отъ Церкви, не знала Москва. Обособленнаго отъ Церкви на Моск-
вѣ ничего не найдешь, какъ ни шарь по самымъ потаеннымъ зако-
улкамъ. Если что и оказывалось какъ бы внѣ Церкви, то не въ смыслѣ
дѣйствительной внѣ-церковнбсти, а въ планѣ церковно-окрашенной
борьбы. Равнодушной къ. Церкви самобытности нельзя представить
себѣ на фонѣ московской жизни.
Ко времени Петра обнаружилось, что такая Русь — несовре-
менна. Чѣмъ то безнадежно устарѣлымъ явилась она въ столкно-
веніи съ Западомъ — обновленнымъ. Пока имѣла дѣло она съ
Востокомъ, являла она себя Нео-Византіей, не только успѣшно от-
ражавшей агрессію нехристіанскаго Востока, но и сумѣвшей частич-
но вобрать его въ себя и даже ассимилировать себѣ. И съ Западомъ,
пока онъ оставался церковно-средневѣковымъ, являя собою, вмѣстѣ
съ тѣмъ, отрасль и порожденіе Римской имперскости, Русь остава-
лась на равной ногѣ, будучи въ силахъ отразить натискъ, поскольку
вниманіе Запада, въ видѣ исключенія, обращалось на русскій во-
стокъ. Церковный Западъ не былъ страшенъ Россіи. Такимъ сталъ
Западъ расцерковленяый, облекшійся въ образъ мощныхъ націо-
нально-государственныхъ образованій. Не «крестъ», обращенный
противъ «схизматиковъ», несъ на своихъ знаменахъ новый Западъ.
Свѣтское могущество устремлялось на востокъ, способное съ ка-
ждымъ поколѣніемъ повышать ударность своей агрессіи.
Облегчалась этимъ для Россіи учоба западническая, теряя вся-
кую почти окраску конфессіональную. Но не будучи направлена
противъ Церкви Православной, агрессія Запада, въ существѣ своемъ,
была обращена вообще противъ Церкви. Возникалъ новый міръ
— рядомъ съ Церковью, и въ этомъ мірѣ и солидарность и оттал-
киванія опредѣлялись уже чѣмъ т® существенно инымъ, чѣмъ от-
ношеніе къ церковной Истинѣ. Надо ли говорить о томъ, какой ядъ
несла, какъ учительница, подобная Европа Россіи?
Вся жизнь въ Церкви — вотъ аксіома Москвы. Обновленный
Западъ успѣшнб преодолѣвалъ эту аксіому, какъ пережитокъ кос-
наго средневѣковья. До Петра общеніе съ Западомъ не могло по-
колебать эту аксіому для Москвы. Ко времени Петра мобилизація
силъ личности и общества во имя организаціи «міра сего», во злѣ
лежащаго, довела наступательную активность Запада до мѣры ра-
нѣе не представимой. Россія, поскольку не хотѣла она стать легкой
жертвой такой Европы, должна была стать на путь такой же моби-
лизаціи и своихъ силъ. Въ этомъ смыслѣ петровская эпоха равно-
значна была европейскимъ «возрожденію», «гуманизму», «реформа-
ціи», даже зачаткамъ «просвѣщенія» — не въ томъ смыслѣ, чтобы.
Петръ принуждалъ русскихъ людей идейно переживать эти явленія,
78 —
а въ томъ, что онъ, усваивая практическія достиженія Запада, тре-
бовалъ отъ Россіи (тутъ уже ни передъ чѣмъ не останавливаясь),
чтобы она нормой признала изведеніе жизни изъ церковной ограды.
То ли. или другое онъ предписывалъ, тѣми или иными мѣрами
дѣйствовалъ, на томъ ли то или на иномъ участкѣ жизни, было ли
тутъ даже въ какой то мѣрѣ столкновеніе, намѣренное или ненамѣ-
ренное, съ церковной Истиной, или не было этого — главное
значеніе все же было не въ этомъ. Существенно важно было то,
что жизнь, во всемъ ея объемѣ, выводилась за ограду Церкви. Пусть
никто не покушался отнять отъ нея ея первенствующее положеніе,
пусть была она поддерживаема и охраняема — внѣ Церкви, рядомъ
съ Церковью оказывалось все. Государство, армія, общество, школа,
наука, искусство, свѣтская жизнь въ ея внѣшней обыденности —
все, буквально все оказывалось теперь отъ Церкви обособленнымъ.
Символичнымъ было введеніе гражданскаго новолѣтія, рвавшаго
традицію Церкви и предоставлявшаго Церкви обособленно творить
свое новолѣтнее торжество, повторяя для себя отдѣльно чинъ но-
волѣтія, отнынѣ служимый для всѣхъ и вся 1 января. Съ полнымъ
•правомъ, если говорить о заданіи, насильственно осуществляемомъ
Петровской Россіей, можно отнести уже къ ней новую аксіому,
имперскую, вычеканенную впослѣдствіи императрицей Екатериной,
коей она начала свой Наказъ: «Россія есть государство европейское».
Открывая для Россіи новую эру, Петръ двузначнымъ дѣлалъ
ея бытіе. Оставалась Россія Православнымъ Царствомъ, возглавля-
емымъ Удерживающимъ, но монолитность ея. быта разбивалась без-
пощадно, и одинъ только образъ Царя-Императора, олицетворяя
Православное единство этого Царства, воплощалъ идею Третьяго
Рима.
Легко представить себѣ тяжесть петровской реформы для рус-
скаго сердца. То, что съ такимъ трудомъ, съ такими жертвами, съ
такимъ энтузіазмомъ вѣры, съ такой преданностью Церкви было
добыто Москвой и что при всѣхъ, самыхъ неимовѣрныхъ, тяготахъ
жизни сторицею вознаграждало русскаго человѣка, если только не
становился онъ на путь бунта, ереси или раскола, а именно неру-
шимый душевный покой, было теперь утрачиваемо: рядомъ съ Цер-
ковью возникалъ нѣкій новый, ей чуждый, міръ, и надо было раз-
бираться въ немъ, въ его многообразныхъ явленіяхъ, надо было
что-то рѣшать, какъ то дѣйствовать, съ нимъ считаясь, какъ съ по-
велительно и неотвратимо обнимающей со всѣхъ сторонъ атмо-
сферой ; надо было въ этомъ мірѣ — жить.
Естественно могло возникать всецѣлое непріятіе, религіозно
осмысленное, а въ какой то мѣрѣ и религіозно оправданное, этого
новаго міра, а, вмѣстѣ съ тѣмъ, и той Россіи, которая его пріяла.
При всѣхъ условіяхъ не могло не возникать настороженно-опасли-
79 —
ваго отношенія къ тѣлу Петрову. Къ счастью, эта установка созна
нія опрокидывалась не только религіозно не до конца убѣдитель-
ными соображеніями государственной необходимости, но й тѣмъ
для всѣхъ яснымъ фактомъ, что нерушимой оставалась преемствен-
ность царской власти и что свершившееся принималось Церковью:
и въ Петровской Россіи остаешься вѣрноподданнымъ Царя истин-
наго и вѣрнымъ Сыномъ Церкви истинной. Замѣну Патріаршества
Сѵнодальнымъ режимомъ можно критиковать, но каноническая сила
реформы была утверждена восточными патріархами, признавшими
Сѵнодъ, своимъ коллективнымъ собратомъ. Не отвергаема она была
й русскйми іерархами самой высокой духовной значимости. Траги-
ческая суть была не въ этомъ: сѵнодальная реформа была лишь какъ
бы тёхнически-организаціоннымъ оформленіемъ новаго режима, не-
зависимо отъ этого возникшаго и новое взаимоотношеніе устано-
вившаго между Церковью, съ одной стороны, и государствомъ и
обществомъ, съ другой. Симфоническая двуглавость предполагаетъ
рядомъ съ Царемъ Патріарха. Поскольку же Церковь отодвигалась
отъ ближайшаго воздѣйствія на всѣ стороны жизни, удобства обѣ-
щала коллегіальная форма возтлавленія Церкви, съ тѣмъ, чтобы
«службу связи» между государствомъ и Церковью осуществлялъ
Оберъ-прокуроръ. Не сталъ, конечно, Царь главой Церкви, но во-
внѣ дѣлался онъ отнынѣ единоличнымъ представителемъ Право-
славія, которое, повторяемъ, продолжало, и въ имперскомъ оформ-
леніи Россіи, оставаться ввѣреннымъ ея нарочитому попеченію —
промыслительному.
Было врейя — уничтоженіемъ Руси (Святой Руси!) грозилъ
татарскій Востокъ. Какъ спасъ свое духовное бытіе, а потомъ воз-
становилъ и свою національно-государственную независимость Рус-
скій народъ? Онъ принесъ въ жертву начало гражданской свободы,
съ головой уходя въ дававшій Россіи потребную крѣпость сопроти-
вленія «крѣпостной уставъ». Въ этомъ, всецѣло связанномъ, быту
-обрѣталъ онъ свободу духа, ибо всецѣлая вѣрность православію,
всецѣлая пронизанность православной церковностью, были обезпече-
ны народному быту всѣмъ строемъ Московскаго Царства. Наступило
иное время. Существованію Россіи сталъ грозить обмірЩенный За-
падъ, и оказать ему сопротивленіе можно было только отказавшись
отъ привычнаго уклада патріархально-крѣпостного. Къ свободѣ надо
было -Идти, ея бремя налагать на себя, со всѣми съ йей связанными
соблазнами и искушеніями. Справилась Россія съ угрозой татар-
щины, героически осуществивъ отказъ отъ лиЧйой свободы; уст-
роеніемъ своёго 'быта на мойастырскій ладъ сумѣла она воплотить
въ своемЪ, всецѣло 'связанномъ, быту свободу духовную — высшее
достиженіе, роднящее человѣка земного съ Нёбойъ. Сумѣетъ ли Рос-
сія -ебйраййть этО высшее благО, освоивъ культуру свободы, какъ
цѣну своего дальнѣйшаго бытія?
80
*
* *
Принимая при Петрѣ «свободу» изъ подъ палки, Россія , обрѣ-
тала ее практически только въ одной формѣ — свободы отъ Церкви.
Личной свободы гражданской она еще не получала, а только втя-
гиваема была во всѣ оттѣнки человѣческой мотиваціи, способные
повысить «годность» человѣческаго матеріала въ дѣлѣ самообороны
и гражданскаго устроенія. Повышеніе напряженности труда, уско-
реніе темпа жизни, измѣненіе самаго ритма народной повадки —
вотъ чего добивался Петръ. Наново ремонтировалъ онъ исконный
крѣпостной уставъ и въ его жесткихъ рамкахъ вздыбилъ Россію
возжами цѣлаго комплекса новыхъ мотивовъ, въ душу вводимыхъ.
Прибавка то была къ уже бывшему, но мѣняла она самую сущность
этого «бывшаго» — и оно, рано или поздно, не могло не стать
предметомъ переоцѣнки въ свѣтѣ цѣнностей, обрѣтаемыхъ съ За-
пада; Этотъ процессъ, по началу едва замѣтный, ускорялся съ
ходомъ роста Имперіи, катастрофической быстроты достигнувъ въ
послѣднія десятилѣтія имперскаго двухсотлѣтія. Шелъ, правда, и
встрѣчный процессъ — сопротивленія крѣпостного быта, въ его
духовной значимости. Но неизмѣнно, съ силой рока, совершалась
«эмансипація» Россіи, осуществляемая сверху, — культурно обно-
вляя Россію, но одновременно и духовно разрушая ее.
Своеобразенъ этотъ процессъ. Первоначально самое слово «воль?
ность» не имѣло своего прямого смысла. «Вольность» дворянства,
объявленная Петромъ III, никакъ не освобождала дворянъ отъ обя-
зательной службы, а только продолжала линію Петра, вводя новую
мотивацію въ несеніе этой службы. Отцынѣ «за честь» обязанъ былъ
служить дворянинъ, причемъ могт эту службу частично осуще-
ствлять и въ своемъ помѣстій. Но то была все та же «служба»,
патріархально-властно надъ крестѣянами несомая, та же властная
опека, та же полнота разнообразныхъ обязанностей, несомыхъ надъ
управляемой «населенной землей». Переродиться надо было помѣ-
щику, чтобы смогъ онъ на этой территоріи ощутить себя «хозяи-
номъ» въ смыслѣ иномъ — т. е. личнымъ собственникомъ и въ отно-
шеніи крестьянъ и въ отношеніи земли. Корень бѣдъ лежалъ не
въ фактѣ привычнаго осуществленія властной опеки помѣщиками,
пусть и «вольными», надъ крестьянами, а- въ фактѣ проникновенія,
все большаго, въ сознаніе помѣщика «западнической» мысли о част-
ной собственности на землю и людей. Вотъ гдѣ возникала брешь,
превращавшаяся въ пропасть.
Съ каждымъ новымъ царствованіемъ укрѣпляйся въ дворян-
ствѣ, да и вообще въ русскомъ обществѣ, «новый» человѣкъ, все
видѣвшій по новому на своей родинѣ и тянувшійся уже къ европей-
ской жизни, съ желаніемъ и въ ней быть участникомъ. Возникаютъ
81
связи съ европейскими организаціями, часто далекими отъ христіан-
ства — не то, что отъ православія. Такому «новому» чёловѣку ста-
новится уже чуждымъ то «Цѣлое», въ своей патріархальной простотѣ,
чѣмъ было до сей поры все вокругъ него, образуя концентрическіе
«міры», отъ семьи до Царства, въ составѣ какового «Цѣлаго» свое
мѣсто занималъ и тотъ маленькій патріархальный «мірокъ», какимъ
была помѣщикомъ владѣемая «населенная земля».
Такой помѣщикъ легко, поскольку въ немъ горѣли устремленія
идеалистическія, утверждался въ отрицательномъ отношеніи къ сво-
ему положенію. Выходъ? Легкимъ онъ казался. Земля — его, какъ и
крестьяне . Почему бы ему не «освободить» ихъ, оказавъ имъ льготы
въ дѣлѣ пріобрѣтенія отъ него земли или давая имъ возможность
пользоваться ею въ качествѣ арендаторовъ? Такъ кончилась бы уни-
зительное для обѣихъ сторонъ положеніе — а льготы, и ужъ, конеч-
но, самое освобожденіе, заставятъ освобожденныхъ вѣкъ молиться
за благодѣтеля. Съ восторгомъ приступалъ порою подобный помѣ-
щикъ къ осуществленію своего проекта. Встрѣчалъ онъ не восторгъ,
а смущеніе передъ барской блажью, передъ барской дурью. Обычна
формула отвѣта: «Нѣтъ ужъ — будь по старому; мы ваши, а земля
наша». А была формула еще лучше: «Мы ваши, а вы наши». Послѣд-
няя прекрасно выражаетъ идеальную сущность взаимоотношеній по-
мѣщиковъ и ихъ крестьянъ. Конечно, она не совпадала съ реаль-
ностью, но отражала ея природу — подлинную, не надуманную.
Ибо не только грѣхомъ, но и невѣжествомъ надо признать желаніе
исчерпать эту природу явленіями безумной салтычихи и ей подоб-
ныхъ. . Надо хотя бы немного вчитаться въ мемуарную литературу,
чтобы убѣдиться въ томъ, какая красота таилась въ патріархаль-
номъ быту помѣщичьемъ. Но и безъ такихъ поисковъ, каждый спо-
собенъ непосредственно ощутить эту красоту, обратившись мыслью
къ образу няни, въ каждой семьѣ имѣвшейся неотмѣнно. Почитаемая
воспитательница иногда нѣсколькихъ поколѣній — кѣмъ была она
формально? «Рабой»! А сколько достоинства было въ ней — и въ
обращеніи съ нею! Но не только въ женщинахъ являла себя духов-
ная красота этого быта — вспомнимъ хотя бы Савельича пушкин-
скаго. Можно даже не безъ нѣкотораго основанія такъ ставить во-
прасъ: достойны ли были этой патріархальной красоты и высоты
духа иные, ставшіе «новыми» людьми, «баре»? Это недостоинство
обнаруживалось и въ выше упомянутомъ идеалистическомъ устрем-
леніи, но оно, конечно, чаще себя являло въ формахъ самаго безза-
стѣнчиваго произвола, отталкивающаго своей прихотливостью, при-
чудливостью. Вотъ гдѣ обнаружилась во всей нагбтѣ бездуховность
вновь обрѣтенной культуры! Литература изящная даетъ намъ мно-
жество тому примѣровъ. Но надо помнить, что это — продукты
вырожденія святой патріархальности, а не ея плоды.
— 82 —
Справедливость заставляетъ, однако, признать, чхо. даже эпоха
духовнаго разложенія крѣпостнрго устава знаетъ, много положитель-
нымъ, достиженій. Два теченія- тутъ нддр, переплетающихся, разли-
чать, Съ. одной с.торрны, западная культура, проникала, черезъ пот
мѣщикрвъ. въ самца нѣдра Россіи съ силой и быстротой, непредста-
вимыми въ иныхъ условіяхъ. Каждая усадьба, въ той или иной мѣрѣ,
становилась опытнымъ. полемъ и теплицею, гдѣ выращивались самые
разнообразные цвѣты и плоды западной культуры: еще не написана
исторія, эпохи подъ этимъ угломъ зрѣнія. Съ другой стороны, не-
сомнѣнно сохранялся въ какой то, не малой мѣрѣ, вплоть до освобо-
жденіи крестьянъ, и исконный бытовой укладъ, отвѣчавшій выше-
приведенной формулѣ идеальной. При всѣхъ условіяхъ надо пом-
нить, ч,т.о именно крѣпостное крестьянство было основой хозяйствен-
ной мощи Россід, Это надо сказать не только о крестьянствѣ оброч-
номъ, крторре образовывало иногда до 50 процентовъ населенія
больщихъ городскихъ, центровъ, принимая, въ самыхъ разныхъ фор-
махъ, дѣятельнѣйшее участіе въ хозяйственной жизни страны, цо. и
о барщинномъ, которое кормило Россію. Вообще, чего только, не
найдешь подъ покровомъ крѣпостной зависимости во всѣхъ обла-
стяхъ жизни! И опять, таки не только грѣхомъ, но и невѣжествомъ
было бц тѣ трагедіи, которыя во множествѣ возникали при встрѣ-
чѣ уходящаго, но еще живого, крѣпостного уклада съ идущимъ ему
іа смѣну режимомъ свободы, считать принадлежностью только «крѣ-
постного права». Весь строй жизни продолжалъ быть крѣпостнымъ,
преемственно сохраняясь отъ московскаго, прощлаго, и подобныя
драмы были характерной особенностью вѣка, разыгрываясь въ об-
становкѣ и дворянской, и купеческой, какъ были онѣ явленіями
обыденными и учобы, и военщины, и гражданской службы. Самыя
причудливыя формы принимало сосуществованіе отживающаго и
возникающаго порядка. Безпристрастное изслѣдованіе эпохи от-
кроетъ еще много любопытнаго и неожиданнаго. Достаточно указать
хотя бы на. значительные успѣхи процесса преодолѣнія т. н. общин-
наго землепользованія, хозяйствомъ единоличнымъ подъ ферулой крѣ-
постного права. Покупали крестьяне — на имя помѣщика, конечно
— землю въ собственность — и жили и успѣшно хозяйствовали са-
мостоятельно, избавившись отъ стѣснительной, опеки міра, и было
то, явленіемъ далеко це единичнымъ.
Надо о^рфцтиться отъ, обличительной страсти, направленной на
одинъ только, участокъ цащего прощлаго, получившій укорительный
ярлыку «крѣцостцог.о. права» (разумѣется: дворянъ на крестьянъ),
чтобы, сумѣть увидѣть, въ. що цѣломъ, всенародный многовѣковый
«крѣпостной уставъ», въ, ег.о изживаніи имперскомъ, а тѣмъ самымъ
уяснить самую сущность роста и развитія Россіи въ періодъ Импе-
ріи. Этотъ процессъ, на всемъ своемъ протяженіи, никакъ, не былъ
83 —
опредѣляемъ требованіями низовъ, а шелъ неизмѣнно сверху, про-
водимый авторитетомъ, силой, властью, духовно-нравственнымъ мо-
гуществомъ Царскаго Престола. Надо сказать это и о т. н. освобо-
жденіи крестьянъ. Власть выпадала изъ рукъ помѣщиковъ, а никакъ
не была вырываема изъ ихъ рукъ подвластными. Краснорѣчивъ фактъ,
что въ семьѣ Аксаковыхъ надо было искать охотника практически
стать «помѣщикомъ», а въ семьѣ Кирѣевскихъ такого и не нашлось.
А вѣдь это была т. ск. крайняя правая «новой» Россіи! На черную
же доску попадали, получая въ обществѣ клеймо «крѣпостниковъ»,
достойнѣйшіе люди и образцовые хозяева, которые сохраняли спо-
собность вести свои патріархальныя громадныя хозяйства, вызывая
любовь къ себѣ ‘крестьянъ — что не мѣшало и имъ быть людьми
иногда высокой культуры. Созрѣвшимъ было освобожденіе крестьянъ
для тѣхъ кто освобождали, а не для тѣхъ, кого освобождали.
*
* *
Окинемъ бѣглымъ взоромъ процессъ имперскаго гражданскаго
обновленія Россіи — величественный въ своей настойчивости и по-
слѣдовательности, независимо Отъ личности тѣхъ, кто оказывался на
тронѣ, й пронизанный такой желѣзной логикой саморазвитія, что
случайные акты, почти анекдотическіе въ исторіи своего происхожде-
нія, получаютъ значеніе историческихъ Поворотныхъ пунктовъ: до-
статочно указать на знаменитую грамоту о вольности дворянства ...
Можно раздѣлить подъ этимъ угломъ зрѣнія два вѣка Имперіи
на нѣсколько періодовъ. Первый — послѣпетровскій. Россія при-
ходитъ въ себя послѣ случившейся съ ней — бѣды. Иначе не назо-
вешь то, какъ, по общему почти правилу, переживалъ народъ дли-
тельное время огромнаго напряженія силъ, когда его подхлестывали
всѣми мѣрами принужденія для одолѣнія огромныхъ задачъ, не
терпящихъ отлагательства,но сознаніемъ» народа до Конца большей
частью не усваиваемыхъ. Незначительное меньшинство способно бы-
ло свѣтло воспринимать, какъ «свое», то «чужое», что въ итогѣ пет-
ровскихъ мѣропріятій растекалось по лицу земли Русской. Была ли
то иностранщина, или русская, «элита», въ конечномъ счетѣ пронес-
шая на своихъ плечахъ къ трону дочь Петра — не такъ ужъ сущест-
венно. Иностранцы проникались нерѣдко русскостью не въ меньшей
мѣрѣ, чѣмъ .русскіе иностранщиной. Характерна для всей этой мѣша-
нины., съ одной стороны, растрепанность, «примѣрочность», импро-
визаціонный способъ реформаторства въ области новой граждан-
ственности. Характеренъ, съ другой стороны, неугасающій Пафосъ
строительства, въ которомъ геній Петра продолжаетъ являть себя въ
его «птенцахъ» и въ ихъ преемникахъ — будь то русскіе, или ино-
странцы обрусѣвшіе. 'Пристрастны порою отрицательныя оцѣнки, къ
84 —
этимъ дѣятелямъ прилипшія, но одно можно сказать обо всѣхъ увѣ-
ренно всѣ они живутъ будущимъ, воюя ожесточенно съ прошлымъ.
Настоящаго, устоявшагося и способнаго притязать на бытовую проч-
ность — нѣтъ. Не обрѣла еще своего стиля обновляющаяся Рос-
сія Зрѣетъ еще только этотъ стиль при Елизаветѣ, которая, однако,
въ значительной мѣрѣ сознательно остается позади вѣка, сохраняя
общій языкъ съ церковнымъ народомъ и его вождями ...
Мы говорили и примѣнительно къ этой даже эпохѣ о «пафосѣ
строительства», унаслѣдованномъ отъ Петра. Какой же это пафосъ?
Послѣ подавленія первой русской революціи, когда возникло ли-
хорадочное гражданское строительство, П. Б. Струве внутреннюю
природу двухъ теченій, исчерпывающихъ, въ планѣ и исторіи и
современности, это строительство, обозначилъ лозунгами «Святой
Руси» и «Великой Россіи. Какъ мы знаемъ, такого раздвоенія не
было на Москвѣ. Эпоха Петра I создала впервые атмосферу, въ ко-
торой можно было обособить «святость» Россіи отъ «величія» Россіи.
Но было бы ошибкой думать, что это обособленіе стало характер-
нымъ для самого Петра: въ отличіе отъ того, что о немъ часто го-
ворятъ, Петръ въ этомъ смыслѣ былъ еще человѣкомъ стараго
закала. Онъ пронизанъ былъ идеей Великой Россіи, онъ охваченъ
былъ духомъ Европы, онъ готовъ былъ обнаруживать въ сво.емъ по-
веденіи оскорбительное для церковнаго сознанія неуваженіе къ
святынѣ. И все такицѣльности сознанія православнаго онъ не утра-
тилъ. За всѣми западническими увлеченіями и срывами неизмѣнно
мы обнаруживаемъ цѣлостно-вѣрующаго русско-православнаго чело-
вѣка — какимъ его и увидѣлъ Пушкинъ. Святая Русь для Петра не
область «эмоцій», наслѣдственно сохранившихся и дающихъ почву
для жалкаго душевнаго состоянія позднѣйшаго русскаго человѣка,
проникнутаго типическимъ «двоевѣріемъ». Нѣтъ, Вѣра была въ Пет-
рѣ существомъ его внутренняго человѣка, что и обнаружилось при
его кончинѣ, какъ обнаруживалось достаточно часто и ярко при
его жизни. Если что доказалъ своей личностью Петръ, такъ это не
то, что русскій человѣкъ, въ погонѣ за Великой Россіей, готовъ за-
быть Святую Русь, а наоборотъ то, что можно, всей душой устрем-
ляясь на путь устроенія Великой Россіи — оставаться вѣрнымъ
Святой Руси.
Этого нельзя сказать о ближайшихъ его преемникахъ, за исклю-
ченіемъ, быть можетъ, одной Елизаветы. Поскольку же вѣра продол-
жаетъ жить въ сердцахъ дѣятелей эпохи, не проникаетъ еще въ
сознаніе мысль о конфликтѣ между этими двумя понятіями-лозун-
гами, изъ которыхъ, конечно, безспорно-господственное положеніе
занимаетъ Великая Россія.
Начатый незадачливымъ Петромъ III екатерининскій вѣкъ —
«едва ли не самое тусклое время Императорскаго періода, въ духов-
85
номъ смыслѣ. Самонадѣянная безпечность характеризуетъ умоначер-
таніе этого блестящаго вѣка, свысока взиравшаго на бытовыя осно-
вы русскаго общества, заслуживавшія, въ его представленіи, пре-
имущественно сатирическаго изображенія. Впервые величіе Россіи
всецѣло завладѣвало сознаніемъ «ведущихъ» — еще, однако, не со-
здавая прямого конфликта съ идеей Святой Руси. Это не потому,
что не было объективнаго внутренняго противорѣчія между тихой
и свѣтлой заданностью Святой Руси и фанфарами выспренняго
екатерининскаго великодержавія, а потому лишь, что до сознанія
еще не дошло это противорѣчіе. Шло Отступленіе, но отчета въ немъ
люди себѣ не давали, даже и не подозрѣвая глубины его. Въ от-
личіе отъ петровскаго вѣка какъ бы умолкъ голосъ совѣсти, сви-
дѣтельствующій о духовномъ расколѣ, внесенномъ въ русское сердце.
Это не значитъ, что сожжена была эта совѣсть. Это значитъ лишь
то, что бурность свершеній великодержавныхъ и множественность
отсюда возникающихъ буквально оглушающихъ впечатлѣній не
давали не только^ вслушаться, но даже просто услышать голосъ
совѣсти. Еще достаточно крѣпко вѣровалъ этотъ вѣкъ. Но такъ
Возвышенно-бурно, такъ приподнято-восторженно раскрывалась Рос-
сія въ своемъ «величіи», что повода и времени не было серьезно
подумать о душѣ — трезвенно и покаянно ощутить себя заблуд-
шимъ дѣтищемъ Святой Руси ...
Новая эра открывается Павломъ I. Его короткое царствованіе
— увертюра, въ которой звучатъ мотивы основные открываемаго имъ
вѣка, исполненнаго величайшихъ достиженій русской культуры.
Какъ въ немъ устанавливается соотношеніе началъ Великой Россіи
и Святой Руси? Различать надо тутъ «бытіе» и «сознаніе». Первое
раскрывается всецѣло подъ знакомъ Великой Россіи. При Петрѣ
она — пользуемся терминами лѣтописца — только «по'шла»; «кня-
жили» въ ней преемники Петра; даже и при Екатеринѣ она, однако,
еще не «стала есть». Взбаламученная русская стихія еще и при
ней не устоялась. Если новый бытъ и принималъ стойкія очертанія,
то исполнены онѣ были соблазнительной двойственности. Мы ви-
дѣли, какъ въ помѣщичьемъ быту не только полезному училъ, но и
творилъ бѣду «новый» человѣкъ, облеченный во власть патріархаль-
но-неограниченную. Эта двусмысленная чрезполосица пронизы-
вала и государственный, и воинскій, и общественный бытъ. Нико-
гда такъ тѣсно не переплетались понятія нравственно-отвѣтственной
и духовно-оправданной патріархальной власти и нравственно-безот-
вѣтственнаго и ничѣмъ не оправданнаго произвола, готоваго выро-
диться въ самое отвратительное самодурство. Еще искала Великая
Россія истинныхъ формъ своего обновляемаго бытія. Наметкой ихъ
и явилась эпоха Павла, являясь одновременно и оглядкой назадъ,
въ смыслѣ подведенія июговъ, уже вѣковыхъ, достигнутыхъ на пути
86
Великой. Россіи» и мощнымъ броскомъ впередъ, въ смыслѣ поста-
новки задача» и опредѣленія путей будущаго. Павелъ былъ, не
Петръ III, подписью подсунутаго ему историческаго акта вошед-
шій въ исторію. Это былъ могучій и независимый умъ, способный
обозрѣвалъ прошлое и провидѣть будущее. Какъ иначе истолковать
изумительную плодотворность короткихъ годовъ его царствованія,
оформившаго Великую Россію! При немъ Россія Императорская
получила впервые «основные законы». Это и формально такъ, по-
скольку онъ далъ Россіи законъ о престолонаслѣдіи. Но еще важнѣе
то, что при Павлѣ Россія впервые узнала, что есть и долженъ быть
во всемъ порядокъ законный, ограждающій каждаго, и что произ-
волъ кого бы то ни было обрѣтаетъ границу не въ произволѣ выс-
шемъ, отъ котораго защиту можно искать только въ милосердіи па-
рящей надъ хаосомъ произвола Царской власти, практически почти
или даже вовсе недоступной, а обрѣтаетъ надъ собою, исходящую съ
высоты престола, организованную силу порядка, нарочито призван-
ную обуздывать произволъ. Это было нѣчто совершенно новое,
встрѣченное одновременно и съ недоумѣніемъ, граничащимъ съ ис-
пугомъ, и съ радостью, граничащей съ восторгомъ. Не надо созда-
вать легендъ о «народномъ» царѣ ,который якобы выступилъ про-
тивъ дворянства и знати и тѣмъ пріобрѣлъ популярность: это зна-
чило бы народнической фальшивкой подмѣнять національную) прав-
ду. Лицомъ правдолюба — независимо отъ срывовъ его больного
характера — обращенъ былъ Павелъ одинаково и къ крестьянству
и къ дворянству и къ духовенству. Въ его лицѣ правопорядокъ вы-
ступалъ противъ произвола, разгулявшагося, было, на дѣвственной
почвѣ патріархальной Россіи въ итогѣ внѣдренія въ нее началъ ев-
ропейской государственности. Павелъ сумѣлъ положить фундаментъ
«правового порядка», на который опиралась вся позднѣйшая работа
его преемниковъ.
Но въ одномъ отношеніи Павелъ оставался чуждъ будущему,
имъ же строимому. Опредѣляя своими актами «бытіе» Великой Рос-
сіи, своимъ «сознаніемъ» не принадлежалъ онъ ей, являясь скорѣе
сыномъ Святой Руси. — къ ней тяготѣя духомъ. И поразительно
то, что въ этомъ своемъ, свойствѣ онъ оказывался пронизанъ и об-
щественными, идеями старины. Все для него опредѣлялось началами
службы и тягла. Пусть онъ не только правду и справедливость цѣ-
нилъ, но и формальное «право» готовъ былъ уважать, въ этомъ от-
ношеніи являясь человѣкомъ «новымъ»: для него каждый, будь то
простой человѣкъ, иди- первый вельможа, являлся носителемъ, прежде
всего, обязанностей.’ «вольность» ему претила. Доведи до конца Па-
велъ свой идеалъ Великой Россіи, то былъ бы опять наново, на
имперско-европейскій ладъ, отремонтированный «крѣпостной уставъ»
— новое изданіе дѣла петрова. Павелъ палъ жертвой этой
87
идеи, непріемлемой для русскаго передового общества, уже дыша-
вшаго идеями це столько справа», какъ именно свободы — «воль-
ности».
Надо ли говорить, что въ составѣ этого общества былъ и цар-
ственный ученикъ Лагарпа і..
Въ исторіи царствованія Александра I надо различать «идеи»
и «учрежденія». Обычно первыя заслоняютъ вторыя — не по за-
слугамъ. И тутъ, опять таки, большимъ преувеличеніемъ было бы.
дѣлить царствованіе александрово на двѣ половины — одну «либе-
ральную», а другую «реакціонную», какъ то принято дѣлать. Спору
нѣтъ, идейная демобилизація произошла на протяженіи его царст-
вованія наглядная. Но если кто занимался исторіей учрежденій, тотъ
не могъ съ немалымъ удивленіемъ не установить, что все царст-
вованіе Александра I, независимо отъ открывшихъ его демонстра-
тивно-либеральныхъ перемѣнъ на верхахъ государственнаго упра-
вленія; проникнуто заданіемъ, систематически выполнявшимся, упо-
рядоченія крѣпостного облика Россіи. Въ частности, военныя посе-
ленія лишь въ это^ъ планѣ уяснимы, никакъ не являясь самодурной
блажью Аракчеева. И неудача ихъ не есть лишь неудача этого
оригинальнаго замысла. Неудачной, въ конечномъ счетѣ, оказыва-
лась вся затѣя Павловская — организаціонно-правовое оформленіе
дать крѣпостному уставу. Иначе бы его законъ трехдневноіі бар-
щины легко и естественно сталъ основой переплавки всего нашегс-
крѣпостного помѣщичьяго быта, открывавшей въ дальнѣйшемъ лег-
кую же и естественную возможность упраздненія помѣщичьей вла-
сти. Объясненіемъ этого безсилія самодержавія передъ крестьян-
скимъ вопросомъ, остававшимся неразрѣшимымъ и при Николаѣ I.
можетъ служить только одно: глубочайшая укорененность въ рус-
скомъ быту начала патріархальности, не терпящей юридической
формализаціи.
Такимъ образомъ, патріархальная (пусть и посильно упорядо-
чиваемая) старина оставалась господствующей и при Александрѣ I.
опредѣляя природу «учрежденій». Между тѣмъ «идеи» бурлили —
вылившись, какъ извѣстно, въ бурную вспышку, едва не сдѣлавшую
царскую резиденцію жертвой мятежа. Съ нцмъ справился мужест-
венно новый Царь, еще ранѣе справившійся съ идеями, мятежъ по-
родившими: не имѣли одѣ надъ нимъ силы. Если Александръ не
способенъ былъ, переродившись духовно, это внутреннее измѣненіе
своего «я» явить во внѣ въ образѣ властвующаго Императора, а вы-
нужденъ былъ уйти въ затворъ, то, напротивъ того, легко и свобод-
но явилъ собой образъ Православнаго Царя Николай I, сумѣвшій
сочетать императорское, новаго стиля, великолѣпіе съ простотой
исконно-русской, дѣлавшей его роднымъ и блзкимъ каждому почвен-
но-русскому человѣку. Если всѣ предшествующія царствованія еще
— 88
только ставили вопросъ о согласованіи «Имперіи» съ «Царствомъ»,
то въ. образѣ- Николая I эта проблема получала наглядное и без-
спорное разрѣшеніе. Императоръ, поражавшій воображеніе европей-
цевъ своимъ величіемъ, облеченнымъ въ европейскія формы, былъ
вмѣстѣ съ тѣмъ стародавнимъ Хозяиномъ громадной страны, патрі-
архально близкимъ каждому ея насельнику. Едва ли даже древняя
Москва являла .примѣръ — не исключаемъ и Тишайшаго! — та-
кого живого общенія Царя и; народа: каждый русскій человѣкъ
ощущалъ Царя «своимъ», а себя всѣ ощущали «царскими». Поко-
ряюще дѣйствовалъ, непроизвольно, Царь даже на «передовыхъ»
людей, въ которыхъ не умерла окончательно русскость. Когда онъ
умеръ, Россія оцѣпенѣла.
И именно то, что эта власть была «патріархальной» обуславли-
вало то, что«гнетъ», какъ воспринимали николаевскій режимъ «пе-
редовые» люди, не мѣшалъ блистательному расцвѣту культуры бу-
квально во всѣхъ областяхъ жизни — не исключая тѣхъ, воздухомъ
которыхъ является свобода. Этимъ объясняется и то, что въ отличіе
отъ царствованія брата, «идеи», реакціонныя съ точки зрѣнія але-
ксандровскаго либерализма, не мѣшали николаевскимъ «учреждені-
ямъ» развиваться по линіи раскрѣпощенія — что опять таки .мало
замѣченнымъ остается въ силу примата «идей» въ сознаніи наблю-
дателей надъ «учрежденіями». Чтобы оцѣнить особую качествен-
ность николаевскаго царствованія, какъ «правового», и даже «ли-
беральнаго» (не въ затасканно-публицистическомъ, конечно, смыслѣ
этого слова, а строго-научномъ), надо только подумать о Сперан-
скомъ, какъ организаторѣ грандіознаго дѣла по созданію Общаго
Собранія Законовъ и Свода Законовъ. Именно при Николаѣ I ста-
новилась Россія «правовымъ государствомъ» — и это не только въ
строго-формальномъ смыслѣ томъ, что объединеннымъ и гласнымъ,
для всѣхъ, обозримымъ, а потому и практически-общеобязательнымъ
становилось дѣйствующее объективное право. «Правовымъ госу-
дарствомъ» становилась Россія и въ смыслѣ болѣе узкомъ, означаю-
щемъ особую природу государственности — именно ту, которая
Ъырасла изъ Римскаго Права и которая своей основной чертой имѣ-
етъ наличіе хозяйственной автономіи, ограждаемой публичнымъ по-
рядкомъ, а, слѣдовательно, и обособленіе права публичнаго и част-
наго (чего въ Россіи ранѣе не было по общему правилу). Дѣло въ
томъ, что Римское право стало содержаніемъ, пусть и контрабанд-
нымъ, первой части X тома — нашего гражданскаго кодекса. Пусть
это не было еще общимъ правомъ, но все же обще-государственное
заданіе опредѣлялось достаточно ясно: вопросъ шелъ только о рас-
пространеніи этого, уже дѣйствующаго, права на. всѣхъ. Режимъ
частной собственности входилъ въ законный обиходъ Россіи, какъ
порядокъ жизни, который ждетъ всю раскрѣпощаемую Россію.
89
Рубежа .не' переступилъ Николай I, имъ такъ отчетливо доста-
вленнаго. Трезвое чувство дѣйствительности мѣшало ему. Удѣлъ
свершителя «Великихъ реформъ» на его сына выпалъ — по завѣту
отца.
Александръ II былъ какъ бы созданъ для этой задачи. Мягкая
доброжелательность, граничащая порой съ тепло-хладнымъ безраз-
личіемъ, но, вмѣстѣ съ тѣмъ, опирающаяся на стойкое умоначертаніе'
трезво-русской царственности, позволяла ему идти по теченію, въ
сущности, неизвѣстно, куда ведущему, но тутъ же ставить ему пре-
дѣлы, царственною рукой осуществляя принятое къ исполненію.
Воспитаніе, полученное отъ Жуковскаго, не малое тутъ имѣло зна-
ченіе. Надъ вѣкомъ возвышался Жуковскій. Западникъ стопроцент-
ный, онъ позналъ цѣну Запада. Онъ уразумѣлъ его духовную не-
мощь. Онъ уразумѣлъ и духовную мощь Россіи Исторической. От-
резвляющую его школу прошелъ Александръ II, поскольку онъ стано-
вился причастнымъ къ міру «идей». Это помогло ему оказаться
державнымъ осуществителемъ назрѣвшихъ общественныхъ реформъ.
Пусть онѣ подрывали основы государственности устоявшейся. Дер-
жавная рука тутъ же дѣйствовала, какъ умѣряющая сила, государ-
ственно-разумный обликъ дающая тому, что было на грани безотвѣт-
ственнаго доктринерства.
Но при всемъ томъ, картина становилась угрожающей: двѣ
стихіи обозначались, во всей своей непримиримости, стоящія одна
противъ другой. Живое еще прошлое патріархальное отвергалось
государственной новизной, въ которой, вопреки тому, что, по под-
сказкѣ Каткова, говорили Царю старообрядцы, никакъ не слышцлас.ь
святая старина. Контрастъ двухъ стихій легко иллюстрировать на
примѣрѣ взаимоотношеній помѣщиковъ и крестьянъ примѣнитель-
но къ землѣ. Крестьяне и себя и своихъ помѣщиковъ продолжали
разсматривать подъ угломъ зрѣнія службы Царю. Разъ помѣщиковъ
отстраняли отъ земельной службы — имъ оставалось только уйти
отъ земли, предоставивъ служить на ней крестьянамъ. А какъ по-
мѣщики будутъ вознаграждены за ихъ иную службу — то дѣло цар-
ское. Помѣщики же смотрѣли и на крестьянъ и на землю, какъ на
свою частную собственность. Разъ крестьянъ освобождаютъ — имъ
остается только уйти съ земли, которая остается за собственниками
ея. Примиренія между этими двумя точками зрѣнія нѣтъ. Выходъ
нашли въ томъ, что государство откупило землю отъ помѣщиковъ и
само уже покрывало расходы по этой грандіозной операціи, мѣрами
государственной власти взимая выкупные платежи съ крестьянъ.
Умѣстно тутъ опять вспомнить законъ Павла о трехдневной
барщинѣ: какъ было бы все просто, если бы земля была размеже-
вана, повинности точно установлены ... При посредничествѣ госу-
дарства ничего не было бы легче на этой основѣ полюбовно разой-
90
тись крестьянамъ и помѣщикамъ. Теперь же духъ произвола виталъ
надъ Реформой. Надѣлъ! Самый принципъ «надѣленія» вводилъ
тачало, властнаго произвола туда, гдѣ здоровымъ началомъ является
только самопроизвольная жизненная индивидуальность, никакими
«правилами», «нормами», не опредѣляемая. Не возникалъ ли со-
блазнъ эту идею «надѣленія» свыше сдѣлать чѣмъ то длящимся,
постояннымъ — конечную границу получающимъ только въ фактѣ
исчерпывающаго распредѣленія всей земли, когда уже нечего боль-
ше будетъ «надѣлять»? Идея «чернаго передѣла» родила Революцію
— но развѣ не подсказана она Реформой? Пусть иного способа не
было, чтобы Реформу осуществить, но, съ проведеніемъ ея, не воз-
никала ли срочнѣйшая задача переключить міроощущеніе крестьянъ
на иной ладъ? Этого не произошло: не сталъ новый порядокъ кре-
стьянскаго быта на очередь. Напротивъ того, освобожденное кре-
стьянство было закрѣпляемо въ своей изолированности и въ сво-
ей связанности — худшей, чѣмъ то было при помѣщикахъ. Раньше
опека властная предполагала систематическую и постоянную по-
мощь сверху. Теперь крестьянство было предоставлено себѣ. Вну-
три-крестьянская солидарность оставалась въ силѣ, какъ и крѣпость
землѣ, но земля эта была неподвижнымъ кускомъ — и не было на-
дежды на улучшеніе быта, на переселеніе, на переводъ на оброкъ,
на дополнительный надѣлъ. Состоялась абсолютизація худшей фор-
мы крестьянскаго быта, когда не «по силамъ» крестьянинъ получа-
етъ трудовое заданіе, а «по ртамъ» дѣлится ограниченный кусокъ
земли, на которомъ стѣсненъ маленькій крестьянскій «міръ». Новая
крѣпостная зависимость такъ возникаетъ, и изъ нея выводится кре-
стьянство только такъ называемой «столыпинской реформой», кото-
рая по праву можетъ быть названа дѣйствительнымъ «освобожде-
ніемъ крестьянъ», съ обращеніемъ ихъ въ частныхъ собственни-
новъ...
Надо ли удивляться, что при такихъ условіяхъ крестьянство, въ
сущности, не приняло Великой Реформы. Оно подчинилось ей вѣрно-
подданнически, отвѣтивъ, однако, на свое «освобожденіе» и бунтами,
эпизодическія вспышки которыхъ не превратились въ общенарод-
ное бѣдствіе только благодаря мудрости Царя, умѣло обставившаго
Объявленіе «свободы». Но крестьянство замкнулось въ мечтѣ .о даль-
нѣйшемъ — въ направленіи, лишь начатомъ. Оно стало ждать «земли
и воли» въ полноту предѣльную, и это вожделѣніе принимало, въ
условіяхъ законсервированности крестьянъ въ своемъ соку, все бо-
лѣе горячечный характеръ. Ожиданіе флигель-адъютантовъ съ объ-
явленіемъ отъ Царя настоящей свободы, а не той, подмѣ-
ненной, которую они* принесли въ 1861 году, принимало образу
бредовой одержимости. Ее легко было обратить и противъ Царя
91- —
на путяхъ- умѣлой и настойчивой пропаганды. И настало, нако-
нецъ, время, когда вытѣсненъ былъ въ воображеніи крестьянъ об-
разъ посланца Царя образомъ «студента» — вѣстника уже не Ца-
ря, а Революціи, съ обѣтованными ею «землею и волею».
Первая Революція образумила верхи. Началась лихорадочная и
успѣшная работа по спасенію Россіи отъ черно-передѣльческой пу-
тачевщины. Съ именемъ Столыпина связано громадное движеніе, на
-ново организующее Россію. Осуществлялся грандіозный планъ устро-
енія Россіи на началахъ частной собственности. И уже, казалось,
реальностью становилось это спасительное обновленіе Россіи, какъ
грянули Война, остановившая реформу, а затѣмъ Революція. Об-
наружилось, въ революціонномъ угарѣ, какъ хрупко достигнутое:
подъ армякомъ хуторянина («столыпинскаго дворянина») обнару-
живался все тотъ же жадный до «землицы» мужичекъ, готовый
принять дѣятельное участіе въ передѣлѣ грабительскомъ сохранив-
шихся «дворянскихъ гнѣздъ». Въ заревѣ страшнаго пожарища обер-
нулась Великая Реформа безобразнымъ передѣльческимъ безчин-
ствомъ, открывшимъ Возможность обращенія Россіи въ СССР. И
не стало ни Святой Руси, ни Великой Россіи...
Значитъ ли это, что объективно-порочно было содержаніе «Ве-
ликихъ Реформъ» и что благодать «Святой Руси» покинула Ве-
ликую Россію, какъ Только стала она на этотъ пагубный, прельсти-
тельный путь? Никакъ. Много цѣннаго было въ Великихъ Ре-
формахъ и, по-истинѣ, великъ итогъ ихъ достиженій, развернувшій-
ся въ теченіе полувѣка дальнѣйшаго бытія Россіи, въ самых^ь раз-
ныхъ направленіяхъ. Громаденъ былъ идеалистическій порывъ, вло-
женный въ эти Реформы, и не угасалъ онъ до катастрофическаго
срыва. Во многихъ отношеніяхъ «адаптація» западно-европейской
гражданской культуры, Россіей явленная, была усовершенствова-
ніемъ этой культуры, глубоко оригинальнымъ. Это можно сказать
и обо всемъ ходѣ Имперскаго россійскаго гражданскаго строитель-
ства, но особенно ярко это видно на послѣднихъ десятилѣтіяхъ
его. Величественной и грозной была Россійская "Имперія — это-
го не станетъ отрицать никто. Но мало кто отдаетъ себѣ должный
отчетъ въ томъ, въ какой нѣрѣ этому внѣшнему великолѣпію со-
отвѣтствовало и Внутреннее совершенство могущественнаго аппарата
властвованія. Еще должнымъ образомъ не оцѣнены ни русскій судъ,
ни русская бюрократія, ни русское самоуправленіе, ни русская ад-
министративная юстиція, ни нашъ «приказный» языкъ, ни совер-
шенство кодификаціи. Не оцѣнена по достоинству и общая «доб-
ротность» всего творимаго Россійской Имперіей, готоваго казалось,
стоять вѣками. Люди были крѣпки и на слово и на дѣло. Такъ бы-
ло до Реформъ, такъ оставалось и въ «Пореформенной Россіи». Въ
92 —
основѣ этой .крѣпости слова и дѣла продолжала лежать крѣпость-
духа, вѣками утвержденная.
Далеки мы отъ того, чтобы печать охуленія ставить на тотъ
крестьянскій бытъ, который, въ конечномъ итогѣ, оказался разсад-
никомъ, питомникомъ, очагомъ Революціи. «Законсервированность»
крестьянскаго быта сначала и охраненіе святости его — той ис-
конной святости патріархальной, которая составляла основу Святой
Руси. Только подъ этимъ угломъ зрѣнія можно уяснить оторопь,
которую испытывали иные трезвые государственные дѣятели -Рос-
сіи, осознавая размахъ разрушительный, а не только созидательный,
столыпинскаго дѣла. Сможетъ ли хуторянинъ остаться столь же вѣр-
нымъ чадомъ Церкви, какимъ былъ членъ «міра», въ житейскомъ
быту привычно объединеннаго вокругъ храма? Все та же пробле-
ма стоитъ: можетъ ди русскій человѣкъ, оказавшись въ условіяхъ
свободы, не полинять въ своей исходной православной русскости?
Образованные классы еще въ какой, то мѣрѣ держались духомъ ста-
рины — даже и укоренившись въ новизнѣ. Были круги обществен-
ные, которые разрушительность новизны принимали съ восторгамъ
и съ готовностью до конца ее проводить — сметая съ лица земли
все святое прошлое. Для большинства такъ вопросъ не ставился:
оно думало строить на ново, не порывая всецѣло съ прошлымъ, , а
его совершенствуя. Медлилъ еще тутъ процессъ расцерковленія.
Для простого крестьянства упрощенно грубъ онъ былъ, являясь
срывомъ въ бездну бунта, ничего святого уже передъ собою, въ
своей оголтѣлости, не видящаго. Дни и часы Исторической Россіи
оказались сочтены, когда встрѣча дружественная произошла между
двумя стихіями, только что стѣнка на стѣнку другъ на друга шед-
шими. Великая Россія, во всемъ великолѣпіи и внѣшнемъ и внут-
реннемъ, возмечтала высвободиться отъ оболочки великодержавія
царственнаго, якобы мѣшающаго дальнѣйшему росту и развитію
«свободы». Святая Русь, во всей еще сохранившейся жизненности
крестьянскаго уклада, всецѣло церковнаго, захотѣла любой цѣной
высвободиться отъ якобы висящихъ надъ ней путъ, мѣшающихъ
ея благобыту. Революція сверху содинилась съ бунтомъ снизу —
и это въ условіяхъ, когда для достиженія желаемаго и верхами и ни-
зами нужно было только одно: предохранить Россію и отъ Револю-
ціи и отъ бунта. Все вѣдь было уже достигнуто! Казалось — только
реализуй его, оберегая и то, что обрѣтено новаго, и то, что осталось
отъ стараго. Нѣтъ — долой и то и другое! То, что обрекло на небы-
•тіе Историческую Россію было одновременно и отрицаніемъ Святой
Руси и разрушеніемъ Великой Россіи. По разному это слагалось въ
сознаніи члена культурнаго общества и крестьянскаго міра, но итогъ,
былъ тотъ же: «долой!» Такъ и возникло пустое мѣсто, на которомъ
и воцарились большевики.
93
*
* *
Мы въ самомъ началѣ говорили, что при оцѣнкѣ Императорской
Россіи надо учитывать не только то, что сознательно и намѣренно
дѣлалось ея вождями, но и самый фактъ, что подъ покровомъ Импе-
раторской Россіи продолжала, при всѣхъ условіяхъ, жить Святая Русь.
Многое раскрываетъ намъ тутъ исторія — именно исторія. Совре-
менность уже не реагируетъ на явленія русской святости — не ви-
дитъ она ихъ! Пусть она не чуждается ихъ — она другимъ занята.
Были развѣ чужды духу Святой Руси Пушкинъ, Гоголь, Лермонтовъ?
А коснулось ли ихъ слуха возникновеніе такого явленія святости,
какъ преп. Серафимъ Саровскій? Въ томъ вѣдь и природа Святой
Руси, что ее не такъ просто увидѣть и разсмотрѣть. Это не значитъ,
что она таится и прячется — этого не требовалось въ Император-
ской Россіи, по общему правилу Святую Русь нарочито охраняв-
шей. Но была Святая Русь для Императорской Россіи тѣмъ, чѣмъ
для каждаго христіанина является его «внутренній человѣкъ». Такъ
ли легко его увидѣть и разсмотрѣть? И не надо для этого никому
своего «внутренняго человѣка» особо таить и прятать. Надо, однако,
особое чувствилище имѣть, чтобы его увидѣть — такова природа
«внутренняго человѣка».
Трагедія Императорской Россіи и заключалась въ томъ, что утра-
чивала она способность, даже и оставаясь щитомъ Святой Руси —
видѣть ея истинную природу. Это возникло въ самый моментъ воз-
никновенія Имперіи. Не отсюда ли разрывъ традицій церковнаго
искусства — буквально мгновенно возникшій съ началомъ Петер-
бургскаго періода? Своей жизнью начинала жить Императорская
Россія — своей продолжала ясить Святая Русь. Новый культурный
міръ создавала Императорская Россія — и обогащалась Россія мно-
гимъ, о чемъ и не помышляла Москва. Въ какой то мѣрѣ и это новое
было наслѣдіемъ, отраженіемъ, порожденіемъ прошлаго. Отблескъ
Святой Руси — давалъ особую качественность всему новосозидае-
мому, на удивленіе всему міру, поскольку этотъ міръ начинаетъ
знакомитися съ богатствомъ русскихъ культурныхъ достиженій. Но
уже не живетъ въ ііихъ подлинная, истинная Святая Русь.
Живетъ она своей особой жизнью, отдѣльной — горя ровнымъ, мяг-
кимъ, ласкающимъ свѣтомъ гдѣ то въ глубинахъ, въ нѣдрахъ русской
жизни, чтобы моментами лишь озарять всю Россію свѣтомъ ослѣ-
пительно-яркимъ ...
Многихъ монарховъ имѣла Россія — мало кто изъ нихъ не
былъ убѣжденнымъ защитникомъ и охранителемъ Святой Руси. Но
можно ли назвать ихъ представителями, чадами Святой Руси? Въ
какой то лишь мѣрѣ — да. Тутъ то и обнаруживается особенно на-
глядно, какъ разобщаются пути Великой Россіи и Святой Руси.
94
Павелъ I! Жило въ немъ мистическое начало несомнѣнно — іг
не объясняются ли «странности» его, независимо отъ сложныхъ об-
стоятельствъ его воспитанія и перваго періода его жизни, еще и слож-
ностью его. духовнаго хозяйства, вызываемой контрастомъ и конфлик-
томъ Святой Руси и Великой Россіи? Поучителенъ дневникъ его во-
спитателя Порошина, человѣка высокихъ достоинствъ и дарованій, во-
площавшаго среднюю линію, сочетавшую вѣрность Церкви съ увле-
ченіемъ Западной культурой — человѣка ломоносовскаго уклада. Мы
видимъ изумительную для Павла-ребенка развитость его, позволяв-
шую рѣзвую дѣтскость сочетать съ осмысленнымъ участіемъ во всѣхъ
свѣтскихъ, государственныхъ и культурныхъ, явленіяхъ эпохи. Най-
демъ ли мы въ этомъ замѣчательномъ дневникѣ хотя бы малое ду-
новеніе духа Святой Руси! Нѣтъ. Между тѣмъ, духъ этотъ не былъ
чуждъ Павлу: посмертная его судьба тому порука. Святая Русь —
та увидѣла, та разсмотрѣла въ Павлѣ родственность себѣ духовную:
святымъ восчувствовала она умученнаго Императора.
Въ сынѣ Павла, напротивъ того, воплотились самыя передовыя
устремленія Великой Россіи, несовмѣстимыя, несогласуемыя со. Свя-
той Русью. Но какъ краснорѣчива его судьба! Явила она, на тронѣ,
возвращеніе въ Отчій домъ со страны далече. Не могъ уже, однако,
этотъ святой замыселъ быть осуществленнымъ до конца, во всей
своей благодатной полнотѣ, иначе, какъ отказомъ отъ міра пока-
янно-уничиженнымъ, такимъ, какой только Святой Руси доступенъ
и близокъ. Странникомъ бездомнымъ сталъ повелитель Европы и
въ отшельничествѣ безвѣстномъ кончалъ свои дни, вѣнцомъ покая-
нія вѣнчая свою царственную главу, имъ самимъ развѣнчанную.
Николай I! Въ его величавомъ образѣ на историческое мгно-
веніе слились Великая Россія и Святая Русь. Но было ли то органи-
ческое сращеніе? Нѣтъ! Нѣкая нейтрализація произошла того неот-
мірнаго, что составляетъ сущность Святой Руси — какъ то бываетъ
и въ жизни отдѣльнаго человѣка, остающагося вѣрнымъ своей Церкви,
но увлеченнаго достиженіями мірской жизни, самоцѣнными... Но
такъ лишь остается, пока не возникаетъ моментъ, когда надо поду-
мать о душѣ. Знаменателенъ исходъ изъ міра Царя Николая I. Вотъ
когда Святая Русь отстранила Великую Россію — властно и оконча-
тельно. Освѣдомленный врачемъ-другомъ о близящейся кончинѣ,
ТТарь отодвинулъ отъ себя все земное — вплоть до донесеній изъ
Севастополя, передававшихся имъ нераскрытыми сыну-наслѣднику.
Сердце отдавалось теперь уже нераздѣльно лучамъ иного свѣта —
и ложится на кончину великаго Императора отсвѣтъ ровный, тихій,
благостный Святой Руси неотмірной: русская, православная смерть
вѣнчаетъ жизнь строители Великой Россіи. Смерть то русскаго солда-
та — воина Христова — отслужившаго свой срокъ.
95
Царь-Освободитель! Привлекателенъ его обликъ — но всецѣло
свѣтскій это обликъ. Печать Великой Россіи лежитъ на н?мъ, и какъ
на Царѣ, и какъ на человѣкѣ. Культура его, — его домашній бытъ:
гдѣ тутъ Святая Русь? Однако, только затуманенность духовнаго
взора его современниковъ и потомковъ способна объяснить тотъ
фактъ, что въ жизнеописаніе его не проникло свѣдѣніе знаменатель-
ное: мученическая кончина Императора совпала съ принятіемъ имъ
святыхъ тайнъ, послѣ великопостной исповѣди. Много говоритъ
это «совпаденіе» вѣрующему сердцу, пріобщая и Царя-Освободите-
ля къ Святой Руси.
Фигура Александра III проста: въ ней не надо разгадывать кон-
фликтовъ внутреннихъ. Тутъ Уже конфликтъ иной: Царя съ общест-
вомъ. Святая Русь въ его лицѣ получаетъ, если не воплощеніе, то
признаніе — полное, всецѣлое, убѣжденное. Какъ много и тутъ ска-
жетъ церковно-вѣрующему человѣку смерть Царя, съ рукой о. Іоанна
Кронштадтскаго на челѣ!
А нашъ послѣдній Царь. Къ нему обращаемся мы съ смущен-
нымъ сердцемъ — какъ къ живому свидѣтелю и молчаливому обли-
чителю нашихъ дѣлъ и дней ...
*
* *
На Императорѣ Николаѣ II оборвалась историческая нить Рос-
іи.
Найдутся ли силы, способныя подобрать эту нить и возстановитъ
ходъ Исторіи?
Для этого нужно, чтобы понятъ былъ нашъ послѣдній Царь и
чтобы понято было — почему онъ сталъ послѣднимъ.
Всмотримся въ его царствованіе. Чѣмъ отличается оно формально
отъ всѣхъ остальныхъ? На каждомъ царствованіи предшествующемъ
лежитъ печать Царя. Каждое обнимаетъ эпоху, краткую ли, долгую
ли, но такую, которая можетъ по праву именоваться «вѣкомъ» своего
Государя, — именно его! Печать ли личности этого«Государя ложит-
ся такъ властно на его вѣкъ, или, напротивъ того, печать вѣка ло-
жится на Государя, опредѣляя его обликъ — но два эти образа:
Царя и Царства, сливаются неразличимо, какъ бы тѣмъ наглядно
показывая намъ, въ какой мѣрѣ совмѣстно опредѣляла десница Гос-
подня судьбы Русскаго Царя и Русскаго Царства.
Можно ли это сказать, хотя бы въ малой мѣрѣ, о пашемъ по-
слѣднемъ Царѣ ?
Гдѣ-Россія. Николая II? Гдѣ его вѣкъ? Не сліяніе, а контрастъ и
конфликтъ передъ нами.
Какое это страшное обличеніе Россіи — предъ лицомъ такого
Царя! Вѣдь на тронѣ впервые, на всемъ протяженіи Императорской
96
эпохи былъ Царь, воплощавщій Святую Русь — являвшій собою же
воё олицетвореніе того «внутренняго человѣка», который, по заданію
прбмыслительному. долженъ былъ быть и оставаться неизмѣнно ду-
ховнымъ содержаніемъ Императорской Россіи. Вотъ кѣмъ былъ
«Царь» въ «вѣкъ Николая II». А чѣмъ было «Царство»? Оно было
расцвѣтшей во всей полнотѣ заложенныхъ возможностей Великой
Россіей. Полнота великодержавія Россійскаго осуществлялась Рос-
сійскимъ Царствомъ. Высота духовнаго строя святорусскаго являема
была личностью Царя. И такой Россіи оказался чуждъ такой Царь!
Какъ же было ему не стать послѣднимъ?
Каково же условіе, единственое, неотмѣнимое, при которомъ не
«послѣднимъ» можетъ оказаться — въ будущемъ •— Императоръ
Николай II?
Такая Россія должна возникнуть, которая достойна своего по-
слѣдняго Царя. Нельзя ушедшую въ историческое небытіе Россію
механически реставрировать, какъ нельзя на ея мѣстѣ создать
нѣкую новую Россію. Наше прошлое можно только продолжать,
возстановивъ его отъ того мѣста, на которомъ оно прервалось.
Великая Россія и Святяя Русь! Святая Русь не что-то, могущее
быть противупоставленнымъ Великой Россіи въ планѣ возстановле-
нія Россіи. Если «внутренній человѣкъ» испыталъ смерть — то и
внѣшній обреченъ на тлѣніе. Если же «внутренній человѣкъ» охва-
ченъ страстями, одержимъ бѣсами, загнанъ въ подсознаніе — спа-
сеніе возможно и, слѣдовательно, новая возможна жизнь. Возрожденіе
Россіи не есть возстановленіе учрежденій и возвращеніе идей, ка-
кими жила Россія Николая II. Нельзя возстановить «русскій судъ»,
«русское земство», «русскую бюрократію» и т. д. Нельзя возстановить
то многообразіе культурной жизни, которымъ искрилась ушедшая
Россія. Все это ушло, разрушено, вымерло. Но если возвратится
«внутренній человѣкъ» въ опоганенное тѣло — покаяніемъ омывъ
грѣхъ своего падѣнія, не откроется ли тѣмъ возможность жизни
обновленной Россіи? Не освятится ли вновь оскверненное тѣло свя-
тостью духа, въ него возвратившагося и его оживившаго?
Одно изъ двухъ. Или, дѣйствительно, понятія «Великая Россія»
и «Святая Русь» суть антитезы. Тогда пришла Россія къ своему
естественному концу, обнаруживъ то, что весь ходъ Императорской
Россіи означалъ ликвидацію того великаго образованія, которое име-
нуется Русскимъ Православнымъ Царствомъ. Кіевъ! Москва! Петер-
бургъ ! Вотъ, три этапа роста, развитія, преуспѣянія этого великаго
образованія. Четвертаго этапа нѣтъ — и кончилась Россія. Богатое
наслѣдіе оставила она, но выморочно оно: наслѣдника нѣтъ. Церков-
ное сознаніе изъ этого сдѣлаетъ одинъ выводъ, безцерковное •—
другой. Церковные лтодк будутъ готовиться къ срѣтенію Христа-
Мздбвоздаятеля, превыше всего заботясь о спасеніи своихъ дутъ.
97
Безцерковные .люди будутъ строить мечтательные планы о ново#
Россіи, якобы вырастающей изъ пустого мѣста, образовавшагося
послѣ исчезновенія Великой Россіи и Святой Руси.
Но развѣ окончательно упразднена другая возможность? Россія
употребила свободу, ей данную Императорами и въ полной, предѣль-
но-оіолной, мѣрѣ раскрывшуюся при Царѣ Николаѣ II, не на служе-
ніе идеаламъ Святой Руси, а на свое ублаженіе въ образѣ самодовлѣю-
щей Великой Россіи, забывшей о своемъ «внутреннемъ человѣкѣ»
и отдавшейся всевозможнымъ соблазнамъ. Это привело къ катастро-
фѣ. Но развѣ не можетъ опамятоваться Россія?
*
* *
Двоица передъ нашимъ духовнымъ взоромъ стоитъ, являющая
собою «симфоническое» единеніе Великой Россіи и Святой Руси:
нашъ послѣдній Царь и о. Іоаннъ Кронштадтскій! Какъ полонъ былъ
духа Святой Руси нашъ послѣдній Царь, возглавитель Великой
Россіи на ея высшемъ подъемѣ! Какъ полонъ былъ сознанія высокой
качественности и промыслительной единственности и неповторимости
Великой Россіи о. Іоаннъ — воплощеніе Святой Руси, въ большей
цѣлостности и полнотѣ непредставимое!
Промыслъ Божій какъ бы намѣренно оживляетъ передъ нами
съ такой наглядностью наше прошлое въ ихъ лицѣ — тѣмъ творя
образцы, совмѣстно опредѣляющіе наше идеальное будущее. Пойдетъ
ли русскій народъ по этому открывающемуся передъ нимъ пути свѣ-
та? Этого никто не скажетъ. Но за себя каждый и можетъ и долженъ
отвѣтить на вопросъ, поставленный ему лицезрѣніемъ этой святой
двоицы. Способенъ ли ты, уразумѣвъ до конца содержаніе нашего
прошлаго, пронизаннаго идеей «во Христѣ спасенія» — стать на
путь спасенія своей собственной души, тѣмъ являя себя истиннымъ
сыномъ своей истинной Родины, Исторической Россіи? Или ты
безнадежно побѣжденъ духомъ вѣка сего, въ его обращенности не
къ Христу, а къ хА.нтихристу ? Эта дилемма, въ своей простотѣ, мало
кѣмъ нынѣ ощущается: мы всѣ .склонны осложнять нашу жизнь и
наше отношеніе къ ней всякими привходящими соображеніями, являя
тѣмъ свойство падшей человѣческой натуры, Христомъ двойственно
обозначенное образами раба лѣниваго и раба лукаваго. Но этотъ
вопросъ, въ своей провиденціальной простотѣ, остается стоять передъ
нами. Въ какой то моментъ онъ созрѣетъ для каждаго въ своей кате-
горичности. И отвѣтъ на него явится не только судомъ надъ собою,
какъ личности, избирающей путь спасенія или путь гибели, но явит-
ся и нѣкимъ слагаемымъ того общаго суда, который творится надъ
собою всѣмъ міромъ. Это какъ бы участіе въ голосованіи всеобщемъ
вопроса о томъ, «быть» ли дальше міру — чрезъ продленіе историче-
98
ской жйзни Россіи — или «не быть». Рѣшая свою личную судьбу
русскій человѣкъ въ неизмѣримо большей мѣрѣ, чѣмъ всякій другой,
рѣшаетъ судьбу міра.
Чѣмъ непосредственно опредѣлилась катастрофа паденія Россіи ?
Объединеніемъ въ соблазнѣ ложно понятой свободы бывшей служи-
лой и бывшей тяглой Россіи; правящего отбора и низовой массы;
великодержавныхъ верховъ и патріархальныхъ низовъ; носителей
идеи Великой Россіи и хранителей традицій Святой Руси, — изъ
какового объединенія и возникло губительное сліяніе интеллигент-
ской революціи и крестьянскаго бунта. Чѣмъ можетъ быть обусловле-
но возстановленіе Россіи изъ бездны паденія? Объединеніемъ въ го-
товности употребить вожделѣнную свободу въ служеніе Богу этихъ
же двухъ основныхъ силъ. Медленно шло высвобожденіе отъ этого
служенія нашего правящаго отбора. Но прочно и глубоко внѣдри-
лось въ сознаніи его Отступленіе. Чудо новаго рожденія нужно для
его возвращенія истиннаго въ Церковь — а тѣмъ самымъ и обрѣтенья
имъ новой способности служить Богу въ образѣ служенія истинной
; Россіи. Мгновенно произошло обращеніе сплошной массы русскаго
народа на путь богопротивнаго бунта и ниспаденіе всей этой массы
въ адъ кромѣшный совѣтской каторжной переплавки. Достигла ли
- своей цѣли эта переплавка? Не созрѣла ли въ душѣ народной покаян-
‘ ная готовность новаго обращенія къ Богу? Не способна ли душа на-
родная такъ же мгновенно явить себя въ своей доброй качествен-
ности, какъ явила она себя сорокъ лѣтъ тому назадъ въ своей ка-
чественности злой?
Въ этомъ предположеніи благого мгновеннаго превращенія нѣтъ
ничего невѣроятнаго. Безплодно гаданіе — какъ, въ какихъ фор-
махъ оно можетъ произойти. Могъ ли кто загодя нарисовать хотя бы
самую приблизительную картину того, какъ протекало высвобожде-
ніе Россіи изъ Великой Смуты начала XVII вѣка? Дѣло сейчасъ не
въ мечтательныхъ гаданіяхъ о будущемъ, а въ отвѣтственномъ стро-
еніи настоящаго, какъ оно Богомъ намъ дается — и въ личной на-
шей судьбѣ и въ дѣлахъ общественныхъ. И чѣмъ скромнѣе будутъ
наши реальныя заданія, тѣмъ дѣйственнѣе будетъ наше соучастіе
въ добромъ строительствѣ. Только бы намъ не терять изъ глазъ вождей
нашихъ, въ нихъ видя единственный маякъ спасенія: святую двоицу
послѣдняго Царя и всероссійскаго батюшки о. Іоанна. Они всему
научатъ, если только не политическимъ резонерствомъ станетъ обра-
щеніе къ нимъ, а останется молитвеннымъ обращеніемъ, пОкаянно-
благодарнымъ. И въ этой святой двоицѣ снимается антитеза Великой
Россіи и Святой Руси. 'Нѣтъ другой возможности возстановленія
Исторической жизни міра, какъ чрезъ возстановленіе Исторической
Россіи, въ слитности въ ней неразличимой* Великой Россіи и Святой
Руси. Встать къ йовой Жизни можетъ Великая Россія только, какъ
99
Святая Русь. Вернуться можетъ къ исторической жизни Святая Русь,
только въ образѣ Великой Россіи. Какъ это произойдетъ — тому
смогутъ научить только батюшка о. Іоаннъ и Царь-Мученикъ, если
молитвенно-покаянно припадутъ къ нимъ русскіе люди. Въ двоякомъ
грѣхѣ сокрушилась Россія: то • были всероссійскій грѣхъ ума — рево-
люція, и всероссійскій грѣхъ воли — бунтъ. Преодолѣемъ мы этотъ
двойной грѣхъ молитвами свергнутаго Царя-Мученика и пророка-
молитвенника и чудотворца всероссійскаго, батюшки о. Іоанна —
откроется намъ путь спасенія. Тщетно было бы искать его внѣ та-
кого двойного покаянія. Только такъ живымъ настоящимъ сможетъ
снова стать наше святое прошлое и творимо будетъ историческое
наше будущее.
Къ познанію нашего мѣста въ мірѣ.
Если міръ васъ ненавидитъ, знайте, что Меня
прежде васъ возненавидѣлъ (Іаон. XV, 18).
«Въ адъ можно прійти или упасть, хотя того не хочешь и не
думаешь о томъ: на небо нельзя взойти, когда не хочешь и не
думаешь о томъ». Такъ училъ митрополитъ Филаретъ Московскій.
«Откуда надменность?» — спрашиваетъ Іоаннъ Златоустъ. И отвѣ-
чалъ: «Отъ того, что мы не испытуемъ себя самихъ. Но кто же,
скажешь, не знаетъ собственной природы? Многіе, и можетъ быть
— всѣ, кромѣ немногихъ... Что такое человѣкъ?.. Человѣкъ есть
существо; но онъ можетъ сдѣлаться ангеломъ и звѣремъ... По соб-
ственному настроенію, онъ можетъ быть всѣмъ, и ангеломъ и чело-
вѣкомъ. Что я говорю ангеломъ? И сыномъ Божіимъ... Ангеломъ
дѣйаетъ добродѣтель, а добродѣтель въ нашей власти ... Нельзя быть
англомъ по естеству; это доказываетъ діаволъ, бывшій такимъ пре-
жде.» Зависящая отъ собственнаго выбора двойственность судьбы
человѣческой наглядно изображена въ прологѣ 1 іюля, въ повѣсти
св. Нила: «Душа человѣка посредѣ есть ангела и бѣса. И ангелъ
убо влагаетъ, и показуетъ, и учитъ, яже къ добродѣтели; бѣсъ же
влагаетъ, яже суть грѣхъ. Душа власть имать еже послѣдовати ему
же любо хощетъ, или ангелу, или бѣоу. Сего ради внемлй, да не
оскорбити ангела».
Что же нужно, чтобы оказаться на сторонѣ ангела? Вѣра нужна..
«Душа безъ вѣры есть сосудъ запертый для благодати, говоритъ
митрополитъ Филаретъ, а душа вѣрующаго — открытый. Вѣра от-
крываетъ душу для принятія благодати». Какая вѣра нужна? «Въ
области вѣры — такъ учитъ епископъ Ѳеофанъ, — апостолъ говоритъ:
«мы умъ Христовъ имамы». Чей же умъ внѣ области вѣры ? Лукаваго.
Оттого и отличительною чертою его стало лукавство». А какъ такую
истинную вѣру получить? «Вѣра отъ слуха» (Ін. XI, 25): слушай
Евангеліе, говорящее тебѣ, и св. отцевъ, объясняющихъ Евангеліе;
слушай ихъ внимательно, и мало по малу вселится въ тебя живая
вѣра ; которая потребуетъ отъ тебя исполненія евангельскихъ запо-
вѣдей, за это исполненіе наградитъ надеждой несомнѣннаго спасенія..
Она содѣлаетъ тебя на землѣ прослѣдователемъ Христовымъ., сона-
слѣдникомъ Его на небѣ». Такъ говоритъ епископъ Игнатій Брянча-
ниновъ. Съ такой вѣрой неразрывно связано сознаніе своего паде-
101 —
нія. «Нищета духа и зрѣніе своего паденія, говоритъ еп. Игнатій,
уже есть блаженство для падшаго человѣка^ Видящій паденіе свое
способенъ признать необходимость спасенія, Спасителя — спосо-
бенъ увѣровать въ Евангеліе живой вѣрой». Познали мы свое паде-
ніе, благодатствуемые правой вѣрой, — что слѣдуетъ? «Мы созда-
ны для жизни въ раю. Но согрѣшили и изгнаны на эту землю скорб-
ную. Зачѣмъ? Чтобы принести покаяніе. Жизнь наша на землѣ есть
эпитимія. А тому, кто несетъ эпитимію, что свойственно? Сѣто-
вать, сокрушаться, плакать о грѣхахъ своихъ». Такъ говоритъ еп.
Ѳеофанъ. Таковымъ стало состояніе нашей души, — только тогда
спокойны можемъ мы быть. «Божіе приходитъ само собою, въ то
время, какъ мы и не помышляемъ о немъ. Ей такъ! но если мѣсто
чисто, а не осквернено» (Исаакъ Сирйнъ). А чтобы мѣсто остава-
лось чистымъ — что нужно? «Одинъ братъ спросилъ нѣкоего стар-
ца, сообщаетъ св. Дороѳей: что мнѣ дѣлать, отче, чтобы бояться
Бога?» Старецъ отвѣчалъ ему. «Иди живи съ человѣкомъ, боящимся
Бога, и тѣмъ самымъ, что онъ боится Бога, научитъ онъ тебя боять-
ся Бога». «Не столько вдавайся въ глубокія изслѣдованія о Богѣ,
сколько старайся подражать Ему», учитъ св. Григорій Богословъ.
«Христіанине! Будь, а не кажись: вотъ одно изъ важнѣйшихъ для
тебя правилъ», говоритъ митрополитъ Филаретъ. Такъ мы на доб-
ромъ пути. Но этотъ путь узокъ. Жди испытаній, не бойся ихъ: въ
нихъ спасеніе. «Быть въ безопасности отъ гоненій — есть» тягчай-
шее изъ всѣхъ гоненій; это хуже самого гоненія. Безопасность — на-
водитъ на душу сонъ, производитъ великую невнимательность и без-
печность, возбуждаетъ всякаго рода страсти... Во время же гоненій
страхъ... всѣмъ этимъ страстямъ не позволяетъ даже подать голо-
са... Я слышалъ нѣкогда отъ отцовъ нашихъ... что во время древ-
нихъ гоненій можно было видѣть мужей истинно христіанскихъ»
(св. Іоаннъ Златоустъ). Итакъ, страшно не гоненіе! Что же страш-
но? Св. Ефремъ Сиринъ объ «ищущихъ живого слова» во времена
послѣднія такъ говорилъ: «они будутъ проходить землю отъ востока
къ западу и отъ сѣвера къ югу, ища таково слова — и не найдутъ
его».
Вотъ что страшно!
Не доживаемъ ли мы до этого времени? Не входимъ ли уже въ
него?
*
* *
Царь Алексѣй Михайловичъ однажды нечаянно перекрестился,
цроѣзжая мимо кирки. Духовникъ его указалъ ему на допущенную
ошибку. Послѣдовалъ приказъ: перенести кирку за городъ, за ру-
я$й Кукуй. Вообще, на московскомъ языкѣ лютеранскія кирки име-
нбвалйсь ропатами( т.е. капищами), божницами, молитвенными из-
— 102 “
бами. Характеръ нашей вѣротерпимости выраженъ царемъ Іоанномъ
Грознымъ въ его обращеніи къ Поссевину такъ: «лютеране, какъ -и
всѣ иновѣрцы, живутъ свободно въ Россіи, но не смѣютъ сообщать
другимъ своихъ заблужденій». То же сказано было Флетчеру: «Го-
сударю нашему, великому государю-царю и великому князю до ихъ
вѣры дѣла нѣтъ. Многихъ вѣръ люди живутъ въ государя нашего
государствѣ, а никоторыхъ государствъ отъ вѣры ихъ отводить не
велитъ, всякій живетъ по своей вѣрѣ.»
Иное видимъ при Петрѣ. Онъ самъ бывалъ и пѣвалъ въ люте-
ранскихъ храмахъ. Собственноручно положилъ камень при постро-
еніи въ Москвѣ кирки Петра и Павла. Смерть его помѣшала напеча-
танію на славянскомъ языкѣ «римскихъ, лютеранскихъ и кальвин-
скихъ катехизмъ» и пр. — «для чтенія и вѣдѣнія». Это были укло-
ны. Оставался Петръ православнымъ, какъ и правительственная ли-
нія поведенія оставалась при немъ православной.
Послѣ Петра можно, однако, говорить съ извѣстнымъ правомъ
даже о гоненіяхъ, испытанныхъ Православной Церковью. Въ ма-
нифестѣ при воцареніи Екатерины II можно найти многозначительныя
слова: «Православная наша Церковь крайне уже подвержена остава-
лась опасности, перемѣною древняго въ Россіи православія и прія-
тія иновѣрнаго закона» (т.е. лютеранскаго).
Бывали и впослѣдствіи некоторые уклоны, но Православіе без-
спорно оставалось господствующей вѣрой. Въ 1862 году, на мо-
лебнѣ по поводу тысячелѣтія Россіи, могла быть съ полнымъ пра-
вомъ вознесена молитва, составленная митрополитомъ Филаретомъ,
заключавшая слѣдующія слова: «Соблюди въ насъ православную
вѣру въ ея чистотѣ и силѣ, и да пребудетъ она, какъ же бысть,-сре-
доточіемъ общественнаго единенія, источникомъ просвѣщенія, осно-
ваніемъ и твердынею народнаго благонравія, правды законовъ, бла-
годѣтельности управленія, нерушимости благосостоянія ...»
Являясь формально господствующей, Православная вѣра внут-
реннее миссіонерство осуществляла предѣльно мягко. Можно го-
ворить даже о покровительствѣ, оказываемомъ и иновѣрію и иносла-
вію нашей верховной властью: «имперскость» свою она проявляла,
сочетая охрану православія съ доброжелательнымъ вниманіемъ ко
всему населенію Имперіи, со свойственными ему вѣроисповѣданіями.
Большія скорби иногда претерпѣвала церковно-православная
совѣсть. Открытіе въ началѣ XX вѣка въ Петербургѣ мечети на
видномъ мѣстѣ вызвало пламенную отповѣдь архіепископа Нико-
на въ его знаменитыхъ «дневникахъ» ... Онъ готовъ былъ усматри-
вать въ этомъ актѣ грозное предзнаменованіе конца міра!
Терпимость въ отношеніи инославія, а равно и магометанства и
буддизма, не таила впрочемъ особыхъ опасностей для русскаго на-
рдоа. Расколъ и сектантство — вотъ что могло ему угрожать. Когда
въ 60-хъ годахъ возникъ вопросъ о приравненіи раскольниковъ къ
103 —
инославнымъ, вознегодовалъ митрополитъ Филаретъ. Придутъ къ
православнымъ старообрядцы бѣлокриницкаго отдѣленія и скажутъ
— признайте нашихъ архіереевъ и поставляемыхъ нами священни-
ковъ. За ними придутъ старообрядцы новорусскіе и т. д. «А что
будетъ въ селеніяхъ? — вопрошалъ митрополитъ Филаретъ. Придутъ
въ селенія лжесвященникъ австрійскій, лжесвященникъ русскій, боль-
шакъ безпоповщины и будутъ расхищать и раздѣлять селеніе на
нѣсколько приходовъ разныхъ вѣръ. Одному пастырю будетъ труд-
но превозмочь многихъ волковъ...» Въ одномъ городѣ будутъ двѣ
каѳедры, православная и эксправославная, два архіерея, православ-
ный и эксправославный, два епархіальныхъ управленія ...
Въ нашу задачу не входитъ давать описаніе и оцѣнку нашего
прошлаго подъ угломъ зрѣнія взаимоотношенія Православія съ ины-
ми вѣрами. Иллюстраціями служатъ приведенные примѣры — того,
какія формы могло принимать у насъ сосѣдство вѣроисповѣданій.
Внѣшнимъ могло, оно быть, что не исключало доброжелательства.
Могла возникать внутренняя близость. Это таило опасности. «Будь
милостивъ не только къ своимъ христіанамъ, но и чужимъ ... Если
кто скажетъ тебѣ — ту и другую въру далъ Богъ: отвѣчай — развѣ
Богъ двоевѣренъ?» Такъ на зарѣ нашей вѣры училъ преп. Ѳеодосій
Печерскій ...
*
* *
«Церковныя перегородки не доходятъ до небесъ». Это изреченіе
митрополита Платона (Городецкаго), сказанное при встрѣчѣ съ ино-
славными и вызвавшее возмущеніе К. П. Побѣдоносцева, получило
широкое распространеніе. Оно безобидно и безспорно, если разу-
мѣть подъ этимъ допустимость общенія людей, принадлежащихъ къ
разнымъ вѣрамъ, на, такъ сказать, нейтральной почвѣ: не должно
задѣвать общеніе пунктовъ расхожденія. Оно абсолютно ложно, если
разумѣть подъ этимъ существованіе надъ всѣми церквами какой то
нейтральной зоны, въ преддверіи небесъ, гдѣ уже различія теряютъ
свое церковное значеніе. Оно соблазнительно, поскольку оно упо-
требляется, не будучи уточняемо въ своемъ содержаніи. Этимъ скра-
дывается двоякій смыслъ заключающійся въ этомъ изреченіи —
діаметрально противуположный.
О митрополитѣ Филаретѣ Московскомъ разсказываютъ, будто
онъ, на склонѣ лѣтъ, когда спросили его, какъ онъ мыслитъ завер-
шеніе нашей тяжбы съ раскольниками, скорбно задумался, а потомъ
сказалъ, что наступятъ времена, при которыхъ забудемъ мы о сво-
ихъ раздѣленіяхъ... Допустимъ, что митрополитъ Филаретъ дѣй-
ствительно такъ сказалъ — свидѣтельствуетъ ли это о томъ, что и
онъ признавалъ условность и относительность церковныхъ перего-
родокъ? Никакъ! Тутъ о другомъ рѣчь. Грядетъ часъ, когда люди,
— 104 —
устремленные къ Богу, въ такомъ страхѣ и съ такимъ упованіемъ
будутъ взирать на Небо, ожидая увидѣть на немъ знаменіе гряду-
щаго Христа, не только какъ страшнаго Судію, но, для нихъ, и Осво-
бодителя, что, кромѣ этого, имъ открывающагося, Неба, они вообще
ничего уже не будутъ видѣть. И въ единеніи будутъ ощущать се-
бя со всѣми, кто, за какими бы кто «перегородками» ни пребывалъ,
съ такой же устремленностью будутъ взирать на Небо...
Въ наше, предъ-Антихристово, время можно уже наблюдать явле-
нія как бы уже прообразующія эти послѣднія времена. Извѣстны
случаи, когда священнослужители разныхъ исповѣданій братски шли
на казнь, въ тѣсномъ единеніи принимая мученическую кончину
отъ рукъ безбожниковъ. Разительный примѣръ преодолѣнія «пере-
городокъ» являетъ намъ картина мученической смерти евреевъ отъ
руки націоналъ-соціалистовъ Германіи во время оккупаціи запад-
ной Россіи войсками Хитлера. Массовый характеръ носили эти экзе-
куціи. Объ одной изъ нихъ мнѣ довелось слышать разсказъ отъ имо-
вѣрныхъ свидѣтелей. Во главѣ съ раввинами шли эти толпы въ
полномъ порядкѣ въ праздничныхъ одеждахъ, съ пѣніемъ надлежа-
щихъ пѣснопѣній. Для нихъ были подготовлены продолговатые ря-
ды общихъ могилъ, куда всѣ они должны были лечь. Нѣчто было
потрясающее. И когда готово было прорваться отчаяніе, раздался го-
лосъ раввина, возгласившій слова, освятившія все происходившее но-
вымъ свѣтомъ —Христовымъ — и превратился убой въ мученичество,
возвращающее заблудшихъ въ стадо Христово. Раввинъ напом-
нилъ слова, произнесенныя когда-то праотцами здѣ находившихся
при крестной смерти Спасителя: «Кровь Его на насъ и на чадахъ
нашихъ». Вотъ когда свершается — прорицаніе! Надо понести
смертную муку, какъ искупленіе за грѣхъ отцовъ... И въ спокой-
ствіи стали обреченные ложиться въ приготовленные могильные рвы
въ ожиданіи убіенія... Такъ пали «перегородки» даже въ отношеніи
еврейства, не то что инославной христіанской церкви, — не во ис-
полненіе ли пророчества апостольскаго о возвращеніи ко Христу
предъ концомъ міра коренного іудейства?
Значитъ ли это, что потеряло значеніе различіе между христіана-
ми и іудеями, даже въ этотъ послѣдній часъ? Это значитъ лишь то,
что кровью оказались крещены іудеи — и такъ соединились съ
христіанами въ царствѣ Христовомъ. Если бы кто на основаніи по-
добныхъ фактовъ сталъ говорить объ упраздненіи «перегородокъ»,
онъ не только былъ бы въ заблужденіи — онъ впалъ бы въ страш-
ный грѣхъ. Здѣсь не «перегородки» упраздняются,, а происходитъ
предсмертное дивное преображеніе человѣческаго естества, освобо-
ждающее души отъ гнѣздящихся въ нихъ заблужденіяй. Такъ про-
исходитъ — на участкѣ ли маломъ, еще при теченіи Исторій, или
въ масштабѣ вселенскомъ Конца Міра — сліяніе въ одно стадо
овецъ Христовыхъ, разбредшихся по разнымъ «перегородкамъ», а те-
— 105 -
лерь, чудомъ Божіей благодати, освобожденныхъ отъ всего отчу-
ждавшаго ихт отъ Истины.
Можно полярную противуположн'ость двухъ содержаній, способ-
ныхъ быть вложенными въ формулу «перегородокъ», не доходящихъ
до небесъ»,, иллюстрировать слѣдующимъ образомъ.
Свѣтитъ солнце — Солнце Истины. Однимъ оно открыто пол-
ностью — сіяетъ для нихъ полнымъ свѣтомъ блистающій дискъ, и
ходятъ они въ свѣтѣ Истины. Другіе, въ большей ли, въ меньшей ли
степени окружены тьмой невѣдѣнія, заблужденій, суевѣрій, обмана,
отступленій, а къ тому же и всяческихъ внѣшнихъ обстоятельствъ, не-
благопріятныхъ для обладанія чистымъ зрѣніемъ. Во тьмѣ ходятъ
они, въ сумеркахъ. Все же хоть краешекъ Свѣтила Истины имъ досту-
пенъ, хотя бы разсѣянный Свѣтъ, Отъ Него исходящій, но дохо-
дитъ до нихъ и живитъ и ихъ. И поскольку живутъ они этимъ Свѣ-
томъ — не чуждъ имъ Христосъ истинный, и есть что-то общее между
всѣми, кто хотя бы слабо озарены Свѣтомъ Истины. Бѣда въ томъ,
что ослѣпленные заблужденіями соблазнены мыслью о томъ, будто
именно имъ то и вручена полнота Истины. Не съ любовью устремля-
ются они къ тѣмъ, к!то обладаютъ Ея полнотой, а, либо отчужден-
но сторонятся ихъ, либо, хуже того, съ ненавистью взираютъ на нихъ,
самимъ своимъ бытіемъ бросающихъ зловѣщую тѣнь на то, что Они
считаютъ истиной. Напротивъ того, не утратившіе полноты зрѣ-
нія и живущіе въ свѣтѣ Солнца Правды, тѣ могутъ спокойно и лю-
бовно взирать на все множество ослѣпленныхъ или полуослѣплен-
ныхъ. Готовы они придти къ нимъ на помощь, ибо видятъ Они
всю губительную силу ихъ заблужденій.
Двойной жизнью живутъ помраченные: во Христѣ они, посколь-
ку къ Нему, хотя бы и помраченными очами, но устремляются. Но
противъ Христа Они, поскольку, вѣря въ свою ложь, вооружаются
противъ тѣхъ, кто обладаетъ полнотой Истины. Эта укорененность
въ своей неправотѣ препятствуетъ обращенію къ Истинѣ. И погря-
заютъ они все больше во лжи, во тьмѣ... Но есть и среди нихъ та-
кіе, кто начинаютъ понимать свою ограниченность, свою пОмрачен-
ность. Эту искру можетъ раздуть въ спасительный пожаръ, потребля-
ющій беззаконія, въ душѣ укоренившіяся, благодатный вѣтръ про-
мыслительно развертывающихся событій. И развѣ не естественно
тогда ослѣпленному младшему брату ощутить, со всей силой вне-
запно возникающаго убѣжденія, старшинство и первенство братьевъ
зрячихъ — и къ нимъ обратиться за помощью, за поддержкой, за
защитой противъ самого себя, въ своей укоренившейся неправдѣ?
И развѣ не можетъ такъ создаваться нѣкая солидарность въ нѣд-
рахъ «перегородками» разобщеннаго церковнаго міра — солидар-
ность, способная, въ какой то судьбоносный моментъ, послужить
благодарной почвою для возгаранія полноты свѣта Христова въ серд-
106 —
цахъ тѣхъ избранныхъ, кто вопреки «перегородкамъ», въ отмѣну
ихъ, всѣмъ сердцемъ жаждутъ этой полноты ...
А вотъ другая картина ...
Сіяетъ то же Солнце Правда. Люди живутъ въ Его свѣтѣ, поль-
зуются его благами. Но не думаютъ о Немъ, Не взираютъ на Него.
Имъ не до Него. Цусть и сохранился, въ той или иной мѣрѣ, об-
разъ благочестія — внутренней силы онъ уже не имѣетъ. Это
«культъ» — у однихъ одинъ, у другихъ другой. Такъ ли онъ важенъ [
Да и такъ ли важно принадлежать къ тому или другому «культу»?
Вездѣ Богъ — нужны развѣ Ему эти «перегородки»! Сами люди ихъ
понадѣлали — надо избавляться отъ нихъ. Почему не начать жить
такъ, какъ бы ихъ и не было? Будемъ общими усиліями устраивать
жизнь на землѣ. Господь придетъ на землю? Фанатики насъ пріучи-
ли бояться этого! Бояться Бога — какой абсурдъ! Какъ можно Хри-
ста бояться! Мы пріемлемъ благостное Его ученіе — какъ пріемлемъ
ученія и другихъ учителей вѣры: все доброе созвучно. Самомнѣніе
думать, будто кто обладаетъ полнотою Истины. Полнота эта возни-
кнетъ только тогда, когда мы всѣ объединимся въ служеніи ей. Вотъ
и будемъ ждать Бова — будемъ готовиться къ этому общими усилія-
ми, стараясь забыть о всяческихъ «перегородкахъ». Сольёмся всѣ
во-'едино на землѣ — тогда и придетъ Господь, чтобы слиться съ
нами — благостный Учитель. И воцарится рай на землѣ...
Въ первомъ случаѣ «перегородки» забываются поскольку люди
соприкасаются съ Вѣчностью. Въ страхѣ Божіемъ готовы люди ид-
ти на Страшный Судъ — люди Божіи, пусть и разбредшіеся по раз-
нымъ «перегородкамъ», Отбившись отъ истиннаго Божія стада, но
сохранившіе въ сердцѣ устремленность ко Христу истинному. Ко
Христу сейчасъ устремлены всѣ — и Христосъ-Судія воздастъ ка-
ждому, кто чего достоинъ въ этомъ, приведенномъ къ исходному
единству, стадѣ.
Во второмъ случаѣ не потому дѣлаются излишними «перегород-
ки», что все приходитъ къ концу на этой землѣ и всѣ устремляются
ко Христу, нисходящему въ силѣ и славѣ, а, напротивъ, ихъ устра-
няютъ, чтобы свободнѣе можно было самому человѣчеству устраи-
вать свою земную судьбу, рисующуюся въ перспективахъ, мечтатель-
но наполняемыхъ блаженнымъ содержаніемъ, въ конечномъ итогѣ
включающемъ въ себя и Бога, на землю нисходящаго. Реальности
Страшнаго Суда, предъ которымъ каждый предстанетъ въ своей Хри-
стовой годности, противустоитъ мечтательное строительство земно-
го рая, находящее свое реальное завершеніе въ Антихристѣ.
Доходитъ такъ до своего предѣла извѣчная разобщенность «сы-
новъ Божіихъ» и «сыновъ противленія». Встрѣча готовится Анти-
христа и Христа, послѣ чего цѣлостно во времени протекавшее мі-
розданіе преобразуется въ расщепленную Вѣчность: овцы во-еди-
но сведеннаго Христова стада пойдутъ къ вѣчному блаженству, то-
107 —
гда какъ козлища, знакомъ антихристовымъ отмѣченныя, погрузят-
ся въ тьму вѣчнаго, небытія, исполненнаго неизреченныхъ мукъ.
Тайна благочестія становится явью блаженной Вѣчности. Тай-
на беззаконія становится явью адскихъ мученій, не имѣющихъ конца.
♦
♦ *
Сто лѣтъ исполняется со дня кончины А. С. Хомякова. Не такъ
давно мы поминали его. Мы отдавали должное его огромнымъ даро-
ваніямъ, его свѣтлому моральному облику, его церковному благоче-
стію, спасшему его душу отъ соблазновъ вѣка и обезпечившему
ему добрую кончину. Многому онъ насъ способенъ научить. И
все же — отмѣчали мы — учителемъ нашимъ не можетъ онъ стать.
Не понималъ онъ той реальности, въ которой мы живемъ, не ви-
дѣлъ приближающейся Апостасіи. Оптимистически воспринималъ
онъ будущее, видя для Россіи огромныя перспективы. По западно-
му воспринималъ онъ самую природу инославія. Видя безпомощ-
ность его, чисто логическую, предъ Истиной, являемой Православі-
емъ, миссію Россіи усматривалъ онъ въ томъ, чтобы облегчить За-
паду, въ тѣсномъ общеніи съ нимъ, включеніе и его въ нѣкій торже-
ствующій общій апофеозъ Истины. Въ этомъ сказывалась явная не-
дооцѣнка губительнаго существа Отступленія, какъ процесса воль-
наго отпаденія отъ Истины. Вѣдь тутъ имѣетъ мѣсто нѣкое пере-
рожденіе сознанія, нѣкое наложеніе на него печати беззаконія, смыть
которую дѣйствіемъ логики невозможно. Должно возникнуть пока-
янное осознаніе грѣха — тягчайшаго грѣха ума: вещь, граничащая
съ чудомъ Божіей благодати! Подобное чудо духовнаго преображе-
нія не можетъ не быть рѣдкимъ даже въ отношеніи отдѣльныхъ лицъ.
Можно ли мыслить его, какъ массовое явленіе, вызванное силой ло-
гическаго убѣжденія?
Есть въ міровоззрѣніи Хомякова и налетъ, православію чу-
ждый — западническій. Приведемъ цита'гу изъ его опыта истол-
кованія всемірной исторіи. Попутно высказанная мысль. Какъ да-
лека она отъ церковнаго сознанія!
«Рожденіе въ Іудеѣ или Виѳлеемѣ, тридцатилѣтній срокъ жиз-
ни, смерть на крестѣ и т. д. являются безспорно какъ случайности,
но онѣ не имѣютъ никакого вліянія ни на развитіе ученія ни на
жизнь Іисуса. Ученіе Его сомкнуто само въ себѣ и не носитъ ни-
какой печати, наложенной извнѣ; Его жизнь есть только необходи-
мая земная оболочка Его ученія, безъ блеска и славы, безъ вели-
колѣпной борьбы или великолѣпнаго торжества. Самая смерть Его
на крестѣ, вдали отъ учениковъ, бѣжавшихъ отъ страха, и между
двухъ разбойниковъ, представляетъ какой-то характеръ равнодушія
историческаго къ добру и злу; она имѣетъ высокое значеніе для
судьбы народа-палача и не имѣетъ никакого возвратнаго вліянія на
внутреннее значеніе христіанства...»
— 108 —
Безпомощность обнаруживаетъ Хомяковъ, вопреки огромности
своихъ дарованій, и при подходѣ къ реальностямъ современности,
родственнымъ тому, что сейчасъ расцвѣло такимъ пышнымъ цвѣ-
томъ. Гагаринъ въ брошюрѣ «Будетъ лио Россія католической?»,
говорилъ о томъ, въ какой мѣрѣ облегчится примиреніе нашей Церк-
ви съ Ватиканомъ, поскольку имъ допущено будетъ пріобщеніе
подъ двумя видами и бракъ духовенства. Хомяковъ по этому пово-
ду пишетъ:
«Предположимъ, что эта чудовищная унія осуществилась. Итакъ,
Церковь сложилась изъ двухъ провинціальныхъ церквей, состоя-
щихъ во внутреннемъ общеніи — церкви римской и церкви восточ-
ной. Одна смотритъ на спорные пункты, какъ на сомнительныя
мнѣнія, другая, какъ на члены вѣры. Отлично! Христіанинъ Восто-
ка принимаетъ римскую вѣру, онъ остается въ общеніи со всею
Церковью: но половина ея принимаетъ его съ радостію, а другая не
смѣетъ судить его, потому что объ этомъ предметѣ у нея нѣтъ опре-
дѣленной вѣры. Возьмемъ теперь обратный случай. Кто-нибудь изъ
области римской принимаетъ восточное мнѣніе: онъ необходимо
исключается изъ общенія съ своею провинціальной Церковью, ибо
она отвергла членъ ея Сѵмвола вѣры, то есть догматъ вѣры, а черезъ
это самое исключается изъ общенія и съ восточными (такъ какъ
они находятся въ полномъ общеніи съ западными). Западные исклю-
чаютъ человѣка изъ общенія за то, что они вѣруютъ тому, чему вѣ-
руютъ ихъ братья, съ которыми они состоятъ въ общеніи, а восточ-
ные исключаютъ этого несчастнаго за то, что онъ исповѣдуетъ ихъ
собственную вѣру. Трудно вообразить себѣ что-либо болѣе нелѣпое.
Изъ этого смѣшного положенія только одинъ выходъ, а именно:
допустить, что латинянинъ не лишится общенія за принятіе восточ-
наго вѣрованія, то есть за оставленіе догмата. Тѣмъ самымъ латин-
скій догматъ низводится на степень простого мнѣнія, и расколъ
осуждается согласно предложенію великаго Марка Ефесскаго. Вотъ
въ числѣ другихъ примѣръ самоубійства ложныхъ ученій».
Передъ нами логическая головоломка, пусть и приводящая къ пра-
вильному выводу'
Спасла Хомякова, въ его сближеніи съ Западомъ, полнота и
цѣлостность сохраненной имъ Вѣры. Онъ писалъ Пальмеру: «Что
касается меня, то скажу Вамъ прямо: какъ бы ни былъ счастливъ воз-
соединенію съ церковью даже самаго малаго числа англичанъ, но я
не порадовался бы даже обращенію и цѣлой Англіи, если бы обра-
щенная Англія должна была внести въ православный міръ духъ, раз-
двоенный сомнѣніями и внутренними противорѣчіями. Прошу васъ,
скажите мнѣ, начинался ли когда какой-либо сѵмволъ вѣры сло-
вами : «я буду вѣрить» (или «не стану сомнѣваться») ? Не всѣ ли на-
чинаются словомъ: «вѣрую»?»
109
Счастье Хомякова, что жилъ онъ и умеръ въ этой Вѣрѣ. Нало-
жила она печать и на творенія его. Онъ не потерялъ ее. Но онъ не
понималъ, что потеря этой вѣры. Занадомъ есть не просто заблужде-
ніе, даже не просто грѣхъ ума отдѣльнаго человѣка, а нѣчто духов-
но-родственное тому грѣху, прощенія котораго не обѣщалъ Самъ
Христосъ — нѣчто, во всякомъ случаѣ, на пути къ этому грѣху сто-
ящее ...
И еще одного не понималъ Хомяковъ. Онъ не отдавалъ се-
бѣ яснаго отчета въ томъ, что мы, храня сокровище Вѣры за своими
«перегородками», являемъ собою нѣчто абсолютно замкнутое'. Мы
можемъ принимать возвращающихся въ наши стѣны — большаго и
иного мы не можемъ сдѣлать. Выйти изъ нашихъ стѣнъ мы можемъ
только навстрѣчу Христу, приходящему въ міръ въ силѣ и славѣ.
Никакого, въ общности съ Западомъ, дальнѣйшаго развертыванія
исторіи Церкви — не можетъ быть. Никакой эволюціи, никакихъ
не; можетъ быть новизнъ положительныхъ, выводящихъ насъ изъ
нашихъ «перегородокъ». А между тѣмъ Хомяковъ утверждалъ, что
задачей русскаго человѣка, предъ лицомъ Запада, является — «за-
думаться русскимъ умомъ» надъ его достиженіями. Въ этомъ ви-
дѣлъ онъ спасительный путь и для насъ! Свѣтскій богословъ, Хомя-
ковъ не обладалъ духовнымъ прозрѣніемъ, которое обнаружива-
лось у его современниковъ, заслужившихъ именованіе «отцовъ Церк-
ви». Надо ли этому удивляться!
*
♦ *
Въ 1389 году патріархъ Антоній писалъ великому князю Васи-
лію: «Съ печалью узналъ, что ты не позволяешь митрополиту поми-
нать на литургіи божественое имя Императора, говоря — «мы имѣ-
емъ Церковь, а Императора не имѣемъ и не хотимъ знать». Это не
хорошо. Святый Императоръ занимаетъ высокое мѣсто въ Церкви.
Онъ не то,что остальные правители — мѣстные князья и потентаты.
Императоръ въ началѣ установилъ и утвердилъ истинную вѣру для
всего міра. Императоры созывали Вселенскіе Соборы. Они утвер-
дили своими законами соблюденіе того, что божественные и святые
каноны объявили истинными догматами и православіемъ церков-
ной дсизни... Невозможно христіанину имѣть Церковь, но не Им-
ператора. Ибо Церковь и Императоръ находятся въ тѣсномъ едине-
ніи ... и невозможно, отдѣлить одну отъ другого».
Знаемъ мы изъ Евангелія, какъ, по повеленію Кесаря, произ-
ведено было описаніе вселенной, ему подвластной. Знаемъ мы изъ
Евангелія, что Господь заповѣдалъ этому Кесарю въ земномъ подчи-
няться. Отъ этого Кесаря идетъ преемственная линія земныхъ пра-
вителей, единственныхъ въ своей высокой помазанности. Пусть пер-
. вые, языческіе еще, Кесари встрѣтили гоненіями возникшую Церковь
(Христову.: промыслительно приведена была тѣмъ Церковь къ побѣ-
110
дѣ надъ всѣмъ міромъ — й склонился, наконецъ, и самъ Кесарь предъ
знаменіемъ Креста, ставъ православнымъ Царемъ-Кесаремъ, являю-
щимъ ту высшую власть въ мірѣ, которой поручено хранить Цер-
ковь.
Хранить Церковь! Страшно подумать! Врата адовы безсильны
одолѣть Церковь Христову, а есть на землѣ власть, назначеніе кото-
рой — хранить Ее! Ясно, что такая власть не можетъ стоять внѣ
Церкви: она должна принадлежать Церкви, ощущая себя Ея служи-
тельницей. Нераздѣльная общность Царя съ Церковью получила на-
именованіе с и м ф о н і и. Не формальная, не внѣшняя то связь, а нѣ-
кое гармоничное единство.
Законнымъ преемникомъ такихъ Кесарей сталъ — Русскій
Царь. Когда Церковь вѣнчаетъ на Царство Русскаго Царя, она, въ
лицѣ своего предстоятеля, говоритъ ему поученіе. А у Царя на устахъ
лишь смиренное исповѣданіе Сѵмвола Вѣры: то единственная «про-
грамма» его предъ лицомъ Церкви. И прославляетъ въ немъ Церковь
того Удерживающаго, который не только отъ гражданскаго зла обе-
регаетъ Церковь, но наличіе котораго, рядомъ съ Церковью, обусла-
вливаетъ связанность самихъ адскихъ силъ зла. Вотъ величіе Рус-
скаго Православнаго Царя! Имъ держался православный міръ — имъ
держалась и вся вселенная, пусть не знала и не признавала она это-
го, пусть въ очахъ дѣлавшей исторію западной Европы являлась
Россія воплощеніемъ отсталости и варварства.
Чтобы получить представленіе о томъ, какъ культурный Западъ
воспринималъ міроспасительную «симфонію» православнаго царства,
приведемъ примѣръ. Въ 1868 году въ соборѣ Богоматери Парижа
знаменитый проповѣдникъ іезуитъ Феликсъ, въ серіи великопост-
ныхъ проповѣдей на тему о прогрессѣ въ зависимости отъ религіи,
посвятилъ одну Россіи. «Нужно ли говорить, училъ онъ, что рус-
сицизмъ больше, чѣмъ англиканизмъ, лишенъ жизненности, я разу-
мѣю, истинной христіанской жизненности? Да, и можно ли гово-
рить серьезно, что русская религія — живая религія? Вблизи на-
блюдателя въ этой выродившейся религіи только и поражаетъ от-
сутствіе сверхъестественной жизни: она буквально то, что говорилъ
де-Местръ о всѣхъ отдѣлившихся церквахъ, примѣняя это особен-
но къ Церкви, которую онъ имѣлъ передъ глазами (т. е. русскую):
подобна замороженному трупу, который въ холодѣ еще сохранилъ
формы. Да, тамъ этотъ холодъ душъ, отдѣлившихся отъ великаго
фокуса теплоты, сохраняетъ только видимость жизни въ оледенѣлыхъ
формахъ и подъ ледяной мантіей. Но поднимите эту гиперборей-
скую мантію, положите руку на сердце этого трупа: что? — вы чув-
ствуете біеніе жизни ?.. И если нѣтъ жизни въ сердцѣ этой рели-
гіи, какого же можно плода ждать отъ ея утробы ? Есть три божествен-
ныхъ цвѣтка, которые свидѣтельствуютъ о христіанской плодород-
ности; это цвѣтокъ святости, цвѣтокъ апостольства и цвѣтокъ муче-
111 —
ничества». О святости о. Феликсъ говоритъ, что еще можно найти
признаки патріархальнаго благочестія въ сердцѣ русскаго народа,
но было бы напрасно искать величественныхъ фигуръ подражателей
Христа. Вмѣсто апостольства проповѣди и распространенія слова
Божія онъ находитъ •;— нѣмоту, прерываемую только чѣмъ-то похо-
жимъ на мычаніе. Вмѣсто мученичества, вмѣсто поддержанія досто-
инства, въ русскомъ клирѣ онъ видитъ только сервилизмъ. «Русскій
клиръ снизу до верху своей іерархіи преклоняется предъ силою и
потерялъ всякую независимость. Я уже не спрашиваю, довольно
ли еще на его челѣ, склонившемся предъ религіозно-могущественной
автократіей, блеститъ ореолъ знанія, добродѣтелей и самопожертво-
ванія. Ахъ! тѣ, кто видѣли его вблизи, дали бы, къ сожалѣнію, обви-
нительныя показанія. Они бы сказали, что деспотизмъ болѣе или
менѣе сгладилъ съ ихъ чела этотъ тройственный ореолъ. Тамъ мо-
жетъ быть найдутся примѣры униженія достоинства такіе, которыхъ
я не могу привести здѣсь, не теряя уваженія къ самому себѣ. Но то,
что господствуетъ тамъ надъ всѣмъ, что развращаетъ все, что истре-
бляетъ все въ этомъ падшемъ клирѣ, выражается въ трижды унизи-
тельномъ для христіанскаго священника одномъ словѣ: рабъ, рабъ
рабъ!.». Й дальше: «Да, замѣтьте это господа! То, что составляетъ
его (т. е. русскаго клира) униженіе, есть наша опасность. Чѣмъ бо-
лѣе унижена эта религія, тѣмъ болѣе она грозна. Чѣмъ болѣе она
теряетъ свободу, тѣмъ болѣе она грозитъ нашей. Чѣмъ болѣе этотъ
фетишизмъ, который преклоняется предъ идоломъ власти, сближа-
етъ ее съ варварствомъ, тѣмъ она опаснѣе для будущности цивили-
заціи Европы и всего міра... Да, господа, этого именно самаго
страшусь я отъ этой одной изъ наиболѣе рабскихъ предъ страшной
властью религій за нашу христіанскую Европу, я боюсь, чтобы
она когда-нибудь, если не во всей, то въ большей части Европы, не
сдѣлалась виновницей униженія настолько же могущественнаго, какъ
будетъ она сама, и самаго рабскаго, и самаго низкаго».
Мы воспроизвели эту потрясающую иллюстрацію не для того,
чтобы метать обличительные громы противъ католиковъ. Мы хо-
тимъ лишь сдѣлать наглядной трагедію латинства, въ его отступле-
ніи отъ церковной Истины. Ватиканъ не можетъ не ненавидѣть
Православіе — особенно въ его національно-государственной мощи.
Съ самаго возникновенія процесса, ведущаго человѣчество къ Анти-
христу уже организаціонно, печать Антихриста запечатлѣна на
всѣхъ ступеняхъ того процесса, начиная со ступени первой — ла-
тинской схизмы. Вопреки наименованію «схизмой», то было возник-
новеніе Церкви, вступающей въ соревнованіе съ Церковью истин-
ною. Существо новаго церковнаго образованія опредѣлялось не тѣ-
ми, пусть и существенйыми, отступленіями отъ Истины, которыя
были тогда Римомъ установлены, а фактомъ провозглашенія себя
Церковью, соперничающей съ Церковью истинною. Отсюда возни-
112 —
кала двойственность латинства — а за нимъ и всѣхъ послѣдующихъ
ступеней начатаго процесса отступленія. Христіанствомъ остава-
лись церковныя образованія, поскольку не переходили онѣ завѣт-
ной черты, т.е. не переставали вѣрить во Христа-Бога, члена Святой
Троицы. Но антихристовъ знакъ на себя клали; поскольку оказыва-
лись вынужденными, какъ врага, соперничающаго съ ними, воспри-
нимать истинную Церковь, исповѣдающую истинное Православіе.
Двойной жизнью жилъ католицизмъ отъ 1054 года. Католики слу-
жили Богу истинному, пусть и съ допущенными ими отступленія-
ми отъ истинной вѣры, и оправданно носили имя христіанъ, по-
скольку таковыми оставались, пусть и ущербленными въ своемъ цер-
ковномъ сознаніи. Но одновременно, поскольку обращались они
лицомъ къ Православію — ненавистью кипѣли они, и задачей себѣ
ставили уничтожить Православіе, всѣми мѣрами, самыми жестоки-
ми и лукавыми, готовые воинствовать противъ Истины Православія,
воплощенной въ Православной Церкви.
Протестантизмъ не унаслѣдовалъ отъ католицизма пламенность
ненависти къ Православію — заслонено было оно самимъ католициз-
момъ. Для протестантизма отчужденіе отъ Православія было харак-
тернымъ. А дальнѣйшія стадіи процесса отступленія отъ исходной
Истины ужъ знаменовали и отчужденіе и воинствованіе въ отноше-
ніи христіанства въ цѣломъ, а не именно Православія. При всѣхъ
условіяхъ понятно, что не способенъ былъ Западъ воспринимать
Православное Царство Россійское, какъ основоположную охрани-
тельную силу вселенной.
Надо ли удивляться тому, что Западъ покровительствовалъ Рус-
ской Революціи и воспринялъ ея конечное осуществленіе, какъ
свое торжество? Имѣетъ лишь историческій интересъ установленіе
конкретныхъ актовъ, осуществленныхъ конкретными вдохновителя-
ми и пособниками Русской Революціи въ ея завершительной стадіи.
Это были лишь эпизодическіе моменты стихійнаго отталкиванія За-
пада отъ Русскаго Православнаго Царства, которое источникомъ
своимъ имѣло духовную природу западной цивилизаціи, — этого
порожденія и постепеннаго раскрытія, все болѣе отчетливаго и агрес-
сивнаго, Отступленія, начатаго въ 1054 году. Начало антихристово
возстало противъ начала Христова — пусть могло это дѣлаться и
подъ знакомъ Христа, какъ мы только что видѣли. Оно неизмѣн-
но примѣшивалось къ «политикѣ» на всемъ протяженіи тѣхъ вѣ-
ковъ, когда Западъ, въ образѣ католицизма и протестантизма, со-
сѣдствовалъ съ нами. Оно только расширяло свои границы, раскры-
вало свою внутреннюю природу, когда, въ обмірщенномъ видѣ, будь
то подъ знакомъ «Просвѣщенія», будь то подъ знакомъ «Марксиз-
ма», наносило удары, все болѣе и болѣе губительные, по самому
сердцу Исторической Россіи. Ленинъ въ пломбированномъ вагонѣ
— лишь послѣднее звено длинной и многообразной цѣпи... Зло-
— 113
рйдно взиралъ Ватиканъ на «Пугачева изъ университета», предвѣ-
щаннаго умнымъ де-Местромъ. Его боялся глубокій мыслитель. Но
плодами дѣятельности его благодарно пользовался папскій престолъ.
*
* *
Что осталось отъ Исторической Россіи? Народъ. Не какъ ор-
ганизованное Цѣлое, а какъ человѣческій составъ, обнаженный отъ
спасительнаго покрова внѣшней безопасности, даваемаго правовымъ
государствомъ, и лишенный духовной цѣлостности внутренней, обу-
словленной принадлежностью къ Православному Царству. Не про-
сто на произволъ судьбы былъ оставленъ этотъ народъ въ анархи-
ческой смутѣ. Сталъ онъ одновременно и жертвой и орудіемъ са-
танинской власти, овладѣвшей государственнымъ аппаратомъ и пре-
вратившей его въ организацію «тоталитарнаго» насилія и соблазна,
развращенія и вымогательства — неслыханныхъ въ исторіи человѣ-
чества. Въ этихъ условіяхъ Божіимъ даромъ явилось выведеніе за
историческіе предѣлы Россіи сотенъ тысячъ русскихъ людей, не толь-
ко тѣмъ пощаженныхъ отъ лютой участи совѣтчины, но и подучив-
шихъ возможность явить себя «Зарубежной Россіей», открыто для-
щей преемственное бытіе въ разсѣяніи сохраняющейся Историче-
ской Россіи. Двоякая возможность открывалась русскому народу,
на свободу выведенному. Россія пала. Почему? Потому, что» воспри-
няла западную свободу не для того, чтобы принести ее Богу въ вя-
щей преданности Церкви, а для того чтобы высвободиться отъ свя-
того плѣна, въ который отдалъ себя Русскій народъ въ своемъ исто-
рическомъ служеніи Церкви, — и пойти путемъ самоублаженія. Для
русскаго Зарубежья открывался выборъ: или на хлѣбахъ свободна-
го міра, вложившись въ его жизнь, продолжать идти его путями, все
больше прилаживая къ нему свое душевное и духовное хозяйства и,
въ конечномъ счетѣ, ассимилируясь ему; или, видя въ себѣ послан-
цевъ къ культурамъ отступническаго Запада- отъ сохранившагося въ
своемъ русско-православномъ обликѣ Востока, открывать свободному
міру ввѣренную Россіи Истину, если и не въ образѣ спеціаль-
наго миссіонерства, то чрезъ явленіе себя міру въ своемъ подлин-
номъ духовномъ обликѣ на всемъ пространствѣ своего разсѣянія.
Въ планѣ нашего духовнаго, внутренне-церковнаго дѣланія это
дѣленіе отвѣчаетъ тому, которое на своемъ безподобномъ языкѣ
св. Тихонъ Задонскій формулировалъ такъ: «Два рода ученыхъ и
мудрыхъ людей: одни учатся въ школахъ отъ книгъ, и множайшіе
отъ нихъ суть безумнѣйшіе паче простыхъ безграмотныхъ, яко и
алфавита христіанскаго не знаютъ; умъ острятъ, слова исправля-
ютъ и красятъ, но сердца своего исправить не хотятъ. Другіе учат-
ся въ молитвѣ со смиреніемъ и усердіемъ и просвѣщаются отъ Духа
Святого и суть мудрѣйшіе паче философовъ вѣка сего; суть благо-
114 —
честивіи и святіи и Богу любезніи; сіи хоти алфавита не знаютъ,
но добро Все разумѣютъ; просто, грубо говорятъ, но красно и бла-
гопріятно живутъ. Симъ, христіане, подражайте». Не нужно, ко-
нечно, буквально принимать этотъ совѣтъ, но нельзя не принять
его, какъ руководящую нить.
Вотъ мы попали заграницу, на свободу — попали, продолжая,
милостью Божіей, находиться за нашей исторической церковной «пе-
регородкой». Чего намъ еще надо ? Ничего. Мы все имѣемъ.
Наша«перегородка» истинно доходитъ до небесъ — небесами она и
образована. Мы — съ Христомъ. А другіе? Господь указалъ сво-
имъ ученикамъ не возбранять тѣмъ, кто и не съ ними ходитъ, а
именемъ Его бѣсовъ изгоняетъ, пояснивъ тутъ же: «Кто не противъ
васъ, тотъ за васъ» (Лук. 9, 50). Мы не скрываемъ себя — и если
міръ насъ пріемлетъ, какими мы есьмы, то есть какъ исповѣдниковъ
истинной вѣры, тѣмъ не свидѣтельствуетъ ли міръ, что не чуждъ и
ему Христосъ истинный? И если вывелъ насъ Господь на просто-
ры міра, то не для того ли, чтобы мы являли вѣрность Ему, испо-
вѣдуя свою вѣру и тѣмъ являли бы Его, Истиннаго Христа? Сохра-
няя вѣрность Христу въ своей «перегородкѣ», мы не только спаса-
емъ свои души. Мы сохраняемъ себя для тѣхъ путей, на которые
воленъ насъ направить Господь во спасеніе Россіи. Болѣе того:
мы открываемъ возможность всему отступившему отъ Христа міру
воочію знакомиться съ истинной вѣрой. И тутъ отдаемъ мы себя
Христу для направленія насъ на пути. Ему вѣдомые, во спасеніе
тѣхъ, кто способенъ покаянно возвращаться въ лоно истинной
Церкви...
Такъ раздваивается русское Зарубежье. Одна часть, «ученыхъ и
мудрыхъ людей», которые «умъ острятъ», сливается съ Западомъ,
раздѣляя съ нимъ путь гибели. Другая «просвѣщается отъ Духа
Святаго». Спасаясь сама, она самимъ фактомъ своего брітія, въ вѣр-
ности своему святому прошлому «добро все разумѣя», зоветъ заблуд-
шихъ на путь спасенія.
*
* *
«Эіе Еиззеп кеппеп ѵіг пісЬі;»} со спокойной улыбкой, когда-то,
больше полувѣка тому назадъ, сказалъ мнѣ знаменитый гейдельберг-
скій государствовѣдъ, съ недоумѣніемъ читая обращенное къ нему
письмо одного изъ крупнѣйшихъ русскихъ юристовъ, бывавшаго и
въ Гейдельбергѣ. «Еовзіса пои іе&ипѣиг». Спокойно выводилъ за скоб-
ки своего вѣдѣнія Западъ, и Русскую Церковь, и благочестіе православ-
ное, и культуру нашу церковную. Варварство, чудачество, ханже-
ство ... Примитивъ, только этнографически интересный. Переворотъ
произвела Первая Великая Война — и это не только въ силу ка-
тастрофы, безнадежно низвергшей Западъ со столпа безбрежнаго
— 115
прогресса, якобы обезпеченнаго его культурѣ, но и въ силу одновре-
меннаго непросредственнаго стыка его съ русскимъ православіемъ,
въ его бытовой непосредственности. То, что раньше было удѣломъ
тѣхъ немногихъ иностранцевъ, которыхъ судьба закидывала въ Рос-
сію и которые становились иногда болѣе русскими, чѣмъ сами рус-
скіе, чувствуя себя чужаками на своей родинѣ, поскольку они туда
вновь попадали, теперь въ какой то мѣрѣ коснулось массъ, исчисляв-
шихся сотнями тысячъ, если не милліонами. То были плѣнные, въ
нашемъ русскомъ широкомъ быту дѣлавшіеся участниками нашей
жизни. То были и тѣ, кто у себя на родинѣ въ соприкосновеніе при-
ходили съ нашими плѣнными, при всей ихъ относительной отчужден-
ности отъ населенія. То была встрѣча съ нашей эмиграціей. Нис-
павшій съ вершины самодовольнаго благополучія иностранецъ —
въ частности и прежде всего нѣмецъ, съ нами сосѣдствующій, —
внезапно ощутилъ благодатную силу нашей вѣры и нашего благо-
честія — переживая иногда положительно нѣкую спасительную ду-
шевную травму. Трудно оцѣнить, какія бы послѣдствія были этого
благодѣтельнаго шока, еслибы не возникло нѣкое, выдѣленное запад-
нымъ Отступленіемъ противъ этой для него возникшей опасности,
«противоядіе» — въ лицѣ экуменизма. Да, многое хорошо въ Пра-
вославіи, въ частности, въ русскомъ бытовомъ православіи. И на-
до, конечно, это хорошее распознать и оцѣнить по достоинству.
Больше того — надо его освоить въ той или иной мѣрѣ. Но вѣдь не
все хорошо въ Православіи! Есть и ему чему поучиться у западныхъ
исповѣданій, въ частности у протестантизма. Надо другъ у друга
заимствовать все хорошое, что свойственно отдѣльнымъ исповѣдані-
ямъ, покончивъ съ прежней отчужденностью. Мысль работаетъ и
дальше. Надо идти на сближеніе все больше — понявъ, что полно-
ты Истины нѣтъ ни у какой Церкви и что она можетъ быть достигну-
та только въ сочетаніи всѣхъ отраслей христіанства, исторически ра-
зошедшихся, во что-то единое, цѣлостное, полное, всеобъемлющее.
Раньше создавалась атмосфера, благопріятствующая тому, чтобы жи-
вой, сочувственный интересъ укрѣплялся къ тому, что происходило
за нашей «перегородкой». Духъ благодати повѣялъ оттуда, зовущій
на путь обращенія къ Истинѣ, возвращенія въ Отчій Домъ. Пере-
вернулъ установку сознанія экуменизмъ: долой «перегородки». Въ
этомъ — общее спасеніе.
Такъ радикально и принципіально устранялась изъ поля зрѣ-
йія историческая реальность постепеннаго, ступенчатаго Отступле-
нія, преодолѣніемъ котораго могло бы быть только возвращеніе къ-
Истинѣ, въ ея сохранившейся силѣ Православія. Вмѣсто того воз-
никаетъ новая задача — влекущая самое Православіе на путь От-
ступленія, въ новой его фазѣ, сводящей историческую «вертикаль»-
ступенчатаго Отступленія въ програмную. «горизонталь» вселенско-
Нб —
сти, всѣ фазы Отступленія поглощающей, со включеніемъ въ яёго
самого Православія, упраздняющагося въ своей единственности и
снижающагося до такъ называемой «интеркоммюнніонъ». Это —
новое слово, опредѣляющее нѣчто абсолютно новое, свойственное
нашей эпохѣ Отступленія, а именно участіе въ общей евхаристической
трапезѣ лицъ, принадлежащихъ къ разнымъ исповѣданіямъ. Этимъ
«новымъ» погашается то, что лежитъ въ основѣ каждаго вѣрованія,
поскольку оно остается подлиннымъ вѣрованіемъ, пусть и ущерблен-
нымъ въ своей объективной истинности: духовное цѣломудріе.
Этимъ возводится въ нѣкій не только отвлеченный принципъ ду-
ховный блудъ, но превращается онъ въ систему дѣйствій, сѵмволи-
зирующихъ отрицаніе высшей святыни, во спасеніе человѣчества
Богомъ дарованной, и демонстративно попирающихъ эту святыню.
Вмѣсто возвращенія заблудшихъ въ Отчій Домъ — нѣчто предѣль-
но страшное, что можетъ совершаться человѣчествомъ только въ со-
стояніи уже томъ, когда вѣра въ Истину преобразуется въ вѣру въ
Ложь.
Вотъ какой зловѣщей перспективой, реально все болѣе полно
осуществляющейся и православіе къ себѣ влекущей, отвѣтилъ проте-
стантизмъ на благодатную перспективу, предъ нимъ открывающую-
ся, возсоединенія съ Православіемъ, въ своей духовной красотѣ
предъ нимъ впервые раскрывшимся.
*
* *
Сложнѣе обстоялъ вопросъ съ Ватиканомъ... Если протестан-
тизмъ, вырасшій изъ отталкиванія отъ папства, могъ игнорирЪвать
православіе и жить такъ, какъ будто его и не было, чисто внѣшне
воспринимая его бытіе, то Римъ зналъ православіе, и, живя
сохранившимися въ католицизмѣ и постепенно разрушав-
шимися въ своей истинности его остатками, долженъ былъ все
больше ненавидѣть его, поскольку все больше укрѣплялся въ своемъ
отъ него Отступленіи. Паденіе Православнаго Царства было какъ
бы послѣднимъ предостереженіемъ католицизму, предвѣщавшимъ и
его гибеЯь, вмѣстѣ со всѣмъ человѣчествомъ, если не произойдетъ
«обращенія» Россіи — къ ея старымъ истиннымъ путямъ. Это и
было содержаніемъ фатимскаго явленія Божіей Матери португаль-
скимъ дѣтямъ, которому мы не имѣемъ основанія не довѣрять, въ
его истинной сущности, — именно такой. Вся сила внутренней
порчи католицизма, въ его ведущихъ верхахъ, обнаружилась въ
томъ-, какъ воспринятъ, использованъ и проведенъ, былъ въ жизнь
урокъ Фатимы. Какъ извѣстно, все въ цѣломъ католичество было
по истеченіи извѣстнаго срока духовно мобилизовано на предметъ
вымаливанія у Владычицы помощи въ дѣлѣ «обращенія» русско-
православныхъ — въ католицизмъ и подчиненія Россіи папѣ. Это
117 —
практически значило, что Ватиканъ долженъ былъ стать противни-
комъ возстановленія Исторической Россіи, а слѣдовательно — про-
тивникомъ и паденія совѣтчины. Самоубійственный ударъ былъ на-
несенъ Ватиканомъ католичеству и въ другомъ отношеніи. Для
совращенія Россіи новый былъ приданъ характеръ Восточному об-
ряду. То была уже не временная уступка схизматикамъ для при-
ученія ихъ къ католицизму всецѣлому, а установленіе новой фор-
мы церковности и благочестія, равноправно становящейся рядомъ
съ латинской формой, традиціоннной, свойственной историческому
католицизму. Восточная форма копировала Православіе во всемъ,
воспринимая весь и внутренній его молитвенный опытъ, съ однимъ
только измѣненіемъ: папа признается и этими «православными» гла-
вой Церкви, намѣстникомъ Христа. Такъ одновременно дѣлался
Ватиканъ и союзникомъ антихристовой власти, въ ея значеніи, какъ
власти вступающей въ открытую борьбу съ Христомъ, и воплотите-
лемъ антихристовой власти, въ ея значенія подмѣны Христа и фаль-
сификаціи христіанства. Существенно то, что не только то была под-
мѣна Православія, но то была и подмѣна католицизма. Поскольку
католицизмъ становился лишь варіантомъ христіанства, равноправ-
нымъ съ завѣдомо подмѣненнымъ православіемъ — и самъ онъ ли-
шался всякой истинности, обрекая своихъ «вѣрныхъ» на завѣдомую
невѣрность. Духовнаго цѣломудрія уже не могло быть у тѣхъ, кто
дѣлались лояльными, искренними, вѣрными послѣдователями папы
на томъ его новомъ пути, когда онъ одну только точку непод-
вижную оставлялъ на церковномъ горизонтѣ, это —самого себя, какъ
намѣстника Христа. И это въ тѣхъ условіяхъ, когда этотъ намѣст-
никъ Христовъ руку протягивалъ богоборческой власти, поднявшей
вселенскую войну противъ Христа! Если историческій протестан-
тизмъ обернулся послѣ паденія Россіи, къ ея разсѣяннымъ по всей
свободной вселенной чадамъ, ей остающимся вѣрными, ликомъ «эку-
менизма», свое политическое выраженіе получающемъ въ духовномъ
блудѣ, «интеркоммюнніонъ», то аналогичнымъ ликомъ, являющимъ
такое же самоутвержденіе въ духовномъ блудѣ, обернулся къ Русско-
му Зарубежью и католицизмъ, поскольку «восточный обрядъ» сталъ
равноправнымъ варіантомъ историческаго католицизма, благодарна
нынѣ протягивающаго руку большевикамъ за ихъ растлѣніе право-
славной Россіи. И можно измѣрить всю по истинѣ адскую силу зло-
радства Ватикана, если задуматься надъ тѣми мыслями и чувства-
ми, которыя, должны испытывать его дѣятели, называя Красную Мо-
скву, сумѣвшую растлить русскую православную іерархію до степени
превращенія ея, и въ орудіе совѣтской агрессіи, и въ союзника совѣт-
ской сатанократіи — Третьимъ Римомъ, -— тѣмъ, же, якобы, какимъ
онъ былъ долгіе вѣка схрянія Православнаго Русскаго Царства, въ
его значеніи опоры Удерживающаго...
118
* *
Когда употребляемъ мы слово «Отступленіе», по гречески «Ана-
стасія», то двоякій смыслъ придаемъ мы этому слову — не всегда
отдавая въ этомъ себѣ ясный отчетъ. Можно говорить, въ самомъ
общемъ смыслѣ, объ Отступленіи, какъ о длительномъ историческомъ
процессѣ, начавшемся въ 1054 году, когда впервые, рядомъ съ ра-
нѣе извѣстными явленіями «ереси, раскола и безчиннаго сборища»-,
въ которыя умѣщались всѣ до того случавшіяся измѣны истинной
Церкви, появилось нѣчто новое, о чемъ давалось понять въ апо-
стольскихъ ученіяхъ, но что до сего времени не получало никако-
го точнаго содержанія. Появилось нѣчто, Церкви измѣняющее —
Но не въ составѣ самой Церкви, а рядомъ съ ней возникающее въ
образѣ соперничающей Церкви, точнѣе, подобія ея, и своей зада
чей ставящее стать на мѣсто истинной Церкви, какъ якобы, не-
истинной. Начинается далѣе процессъ, въ которомъ, съ одной сто
роні~ все полнѣе и глубже проникаетъ въ бытіе отступившей Церк-
ви неистинность ея, подавляя проблески истинности, въ ней сохра-
нившіеся. А съ другой стороны все прогрессируетъ Отступленіе
ступенчатое, все дальше отодвигаясь отъ исходной церковной истин-
ности. Этотъ длящійся вѣками процессъ, наконецъ, переходитъ въ
нѣкую стадію, когда такую конкретную завершенность пріобрѣта-
етъ Отступленіе, что къ нему, на греческомъ языкѣ, можетъ быть уже
присоединенъ членъ. Это еще не конецъ, получающій воплощеніе
въ личности Антихриста. Но то уже воздвизаніе, съ разныхъ кон-
цовъ, того зданія вселенскаго, которое конкретно подготовляетъ его
пріятіе. Подобнымъ «свершеніемъ», какъ мы говорили, является,
примѣнительно къ протестантизму, такъ называемый «экуменизмъ».
Подобнымъ «свершеніемъ» является, «примѣнительно къ католициз-
му — «восточный обрядъ». Посмотримъ теперь — что является по-
добнымъ «свершеніемъ» примѣнительно къ православію.
И въ отношеніи Православія можно говорить объ Отступленіи
въ обоихъ смыслахъ — общемъ и частномъ. Въ общемъ смыслѣ-
нашимъ Отступленіемъ является вольнодумство. Это легко пойметъ
каждый, кто способенъ ощутить сущность Руси допетровской въ
сопоставленіи ея съ Россіей Императорской, основанной Петромъ.
Для Руси допетровской было характерно безъизъянное духовное
цѣломудріе: Церковь исчерпывала содержаніе Жизни. Западниче-
ское обновленіе Россіи означало устраненіе этой цѣлостности со-
знанія, со внесеніемъ въ душу каждаго отдѣльнаго человѣка, и въ
жизнь русскаго общества, множества руководящихъ цѣнностей, если
и сводимыхъ въ законченную пирамиду, то не по прйзнаку подведе-
нія всего подъ церковную крышу, а по признаку — поставленія
во главу угла Россіи, какъ національнаго цѣлаго. Тѣмъ создавался
суррогатъ іерархіи цѣнностей, съ уклономъ, однако, сильнымъ, въ на-
119 ~
правленіи, церковномъ, что принципіально смягчало, а практиче-
ски въ значительной мѣрѣ даже угашало зловѣщее значеніе разру-
шенія московскаго церковнаго уклада жизни. Но если говорить о
такъ называемомъ, «обществѣ», то, поскольку оно пріобрѣтало са-
мостоятельное и все большее значеніе, оно воспринимало западни-
ческую новизну жизнепониманія именно, какъ высвобожденіе отъ
исконнаго святого плѣна, съ поставленіемъ по своему выбору се-
бѣ новыхъ кумировъ. Это не упраздняло обязательной принадлежно-
сти къ Церкви, но вводило «церковность» въ составъ множества
цѣнностей, которыя отнынѣ образовывали внутренній міръ кажда-
го, сколько-нибудь, «просвѣщеннаго» человѣка.
Процессъ «вольнодумнаго» Отступленія «расцерковлялъ» не
только «общество». Онъ поражалъ народъ, поскольку его охватывало
«просвѣщеніе», какъ внѣдрялся и въ духовенство, особенно «уче-
ное». Можно говорить о своего рода «ступенчатости» и примѣни-
тельно къ Отступленію русско-православному, если не въ смыслѣ
историческаго процесса, то въ смыслѣ предметной градаціи процес-
са оформленія и углубленія отступничества отъ Церкви.
Самая мягкая форма не такъ далека отъ того, что дѣлалось , и на
Москвѣ: то было утилитарное обращеніе къ опыту Запада. Это, въ
сущности, было, характерно и для всей петровской реформы, въ
ея основной заданности. Разница, однако, была та, что на Москвѣ
«инструментальное» отношеніе къ западнымъ «хитростямъ» было вы-
держано, а потому не нарушалась тогда цѣлостность общенароднаго
церковнаго сознанія. Петръ же вывелъ насильственно русскаго че-
ловѣка изъ Церкви, заставляя его осмотрѣться вокругъ себя и вклю-
чать весь міръ въ свое сознаніе, тѣмъ усложняя былую мотивацію
поведенія новыми мотивами.
Конечно, не всѣхъ то глубоко задѣвало. Оставалась цѣлина не-
тронутая, — тотъ спасительный «балластъ», который давалъ стой-
кость русской имперской государственности. Были и такіе, кто, вос-
принимая западническую выучку, какъ нѣчто положительное, толь-
ко крѣпче утверждались въ своемъ стояніи церковномъ. Огром-
ная масса, какъ мы отмѣчали выше, осложняла свое исходное міро-
воззрѣніе великодержавнымъ патріотизмомъ, но не мыслила и импер-
ской русскости внѣ вѣрности православію, пусть и поколебленной
въ своей цѣлостности. На этомъ, однако, наше западничество не
остановилось. Дальше начиналось уже отступничество душевно-ра-
зорительное и духовно-губительное. Тутъ безконечное могло быть
множество оттѣнковъ въ сложнѣйшей и путанѣйшей совмѣстности
западничества съ русскостью. Результатомъ конечнымъ было или
унылое и пассивное отщепенство или экзальтація разрушительства
въ отношеніи традиціоннаго, духовно просвѣтленнаго, русскаго бы-
та. Завершалась ступенчатость тѣми «Пугачевыми изъ университе-
120 —
та», которымъ суждено было покончить съ Россіей. Вся жизнь Им-
періи нашей, вплоть до позорнаго ея конца, можетъ быть заднимъ
числомъ разсматриваема, какъ причудливое переплетеніе всѣхъ воз-
можныхъ формъ и варіантовъ расцерковленія и отступничества, жив-
шихъ и расцвѣтавшихъ за счетъ расточаемаго богатства вѣками на-
копленной духовно-полноцѣнной русскости, какъ бы самимъ Про-
мысломъ оберегаемой во всѣхъ перипетіяхъ имперскаго нашего ро-
ста.
Революція была завершительной стадіей русско-православнаго
Отступленія. И въ ней можно наблюдать своеобразную ступенча-
тость, имѣющую уже не только смысловой, но и историческій ха-
рактеръ. 1905 годъ показалъ Революцію въ ея зародышевой пол-
нотѣ. Далѣе расчленилась она. «Февраль»! Этимъ именемъ можно
собирательно обозначить всѣ возможныя формы вольнодумства, не
принимающія обликъ воинствующаго безбожія. «Октябрь»! Этимъ
именемъ можно обозначить это послѣднее, относя народничество, по
началу въ «октябрѣ» занимавшее видное мѣсто, къ явленіямъ въ
«октябрѣ» служебную лишь роль отыгравшимъ, чтобы возвратить-
ся въ свое исходное лоно «февральское». Въ отношеніи Православія
подъ рубрику «февраля» можно подвести «вольнодумство» всяческа-
го калибра и покроя, разрушавшее наше духовное цѣломудріе. Въ
планѣ узко-церковномъ укладывается въ эту рубрику и всякаго ти-
па обновленчество. «Октябрь» въ дѣйствіи, раждаетъ, въ конечномъ
счетѣ, нѣчто въ церковномъ планѣ предѣльно страшное. Это то, что
привычно обозначается словосочетаніемъ «совѣтская Церковь». Это
то именно, о чемъ съ такой поразительной наглядностью прорекалъ
еп. Ѳеофанъ Затворникъ: внѣшнее подобіе Церкви, лишенной бла-
годати и являющейся только ея обманчиво-соблазнительной видимо-
стью. Поучительно, что еп. Ѳеофанъ выразилъ духовную суть и то-
го, что мы наименовали «февралемъ», какъ сѵмволомъ «вольнодум-
ства», когда говорилъ о другой формѣ расцерковленія, показатель-
ной для завершительной Апостасіи. Онъ говорилъ о наличіи «мнѣ-
ній», каждымъ на свой ладъ исповѣдуемыхъ — въ отмѣну церковной
истины. Развѣ это не есть то «вольнодумство», о которомъ мы говори-
ли, какъ о сути нашего русско-православнаго Отступленія! Это
какъ бы тотъ питательный бульонъ въ которомъ развиваются ба-
циллы антихристовы, отверждаясь, въ конечномъ итогѣ, въ двуликій
образъ Антихриста, одновременно являющагося и воинствующимъ
Христо-борцемъ и облеченнымъ въ обманную видимость Христа
Христо-предателемъ. Въ октябрьскомъ своемъ ликѣ вселенскій раз-
махъ получаетъ Русская Революція. Христоборческая сила мертвой
хваткой держитъ въ лапахъ тоталитарной сатанократіи человѣче-
скій составъ захваченной части нашей планеты, чтобы, на него
опираясь, всѣми средствами насилія и обмана постепенно завладѣ-
121 —
вать остальнымъ міромъ, еще -живущимъ на свободѣ; Христопреда-
тельская же сила, въ образѣ Совѣтсі Церкви, внѣдряющаяся въ
церковные круги свободнаго міра, парализуетъ сопротивляемость
его, подготовляя, вмѣстѣ съ тѣмъ, уже въ масштабѣ интерконфес-
сіональномъ, подножіе грядущему Антихристу.
Вотъ что является «свершеніемъ» процесса Отступленія примѣ-
нительно къ Православію ...
*
* *
Начальныя строки настоящей статьи намѣчаютъ основные мо-
менты такъ сказать методики нашего спасенія. На какой основѣ по-
коятся всѣ они? Въ какой атмосферѣ протекаютъ? Въ Церкви
совершается спасеніе. И поскольку о спасительности самыхъ го-і
неній говоритъ Златоустъ, дождемъ благодати ниспадаютъ эти го-
ненія на среду; объемлемую опять таки атмосферой Церкви. А если
чѣмъ то предѣльно страшнымъ звучитъ прорицаніе о временахъ,
когда можно будетъ искать по всему свѣту и не услышать живого
голоса — какой голосъ тутъ имѣется ввиду? Голосъ Церкви! И
когда ставили мы тутъ же вопросъ — не входимъ ли мы. не вошли
ли уже въ эпоху именно такую, когда надо искать по міру живого
голоса — именно это имѣли мы въ виду: голосъ Церкви теперь труд-
но услышать, такой голосъ, въ отношеніи котораго была бы дѣйстви-
тельная увѣренность, что это неподм*ѣнный голосъ неподмѣнной
Церкви. Вотъ въ чемъ сказывается ужасъ Апостасіи того завер-
шительнаго ея періода, когда уже свидѣтелями являемся мы не толь-
ко духовной, но уже и организаціонной подготовки пріятія на зе-
млю Антихриста...
Мы видѣли антицерковную природу экуменизма — соблазнъ
этотъ оказался дѣйственнымъ для православной іерархіи. Какъ это
ни странно, дѣйственнымъ оказался соблазнъ и католицизма —
показалъ то вселенскій соборъ папы Іоанна XXIII, въ стадіи его
приуготовленія. Но самымъ дѣйственнымъ оказался соблазнъ со-
вѣтской церкви. Очень неблагополучно съ свободнымъ православі-
емъ, въ частности съ Греціей! Не сказано еще нигдѣ послѣдняго
слова, но втягивается наглядно въ Антихристову подготовитель-
ную работу оно. Образуется уже и внутри-православный экуме-
низмъ, попирающій самый принципъ Церкви. Церковь истинная,
силой вещей, обрекается на обособленность — въ ожиданіи, быть
можетъ, недолгомъ, того, что придется ей и въ свободномъ нынѣ
секторѣ вселенной уходить въ катакомбы. Вотъ когда уже .нигдѣ,
•дѣйствительно, нельзя будетъ услышать живого слова!
Что касается устремленія свободнаго міра инославнаго къ пра-
вославію, то нарочито-пагубнымъ является облеченіе совѣтскаго .зла
въ православно-церковную ризу Ангела Свѣта. Устремленіе къ Пра-
вославію свободнаго міра оказывается въ силу этого отравленнымъ
122
въ самомъ своемъ зародышѣ. Это происходитъ не только потому,
что затуманенъ взглядъ свободнаго міра для распознанія зла: боль-
шевизма, но и потому, что отсутствуетъ въ сознаніи устремляющих-
ся къ Православію самое пониманіе православнаго значенія Церк-
ви. Это надо сказать не только о тѣхъ многочисленныхъ представите-
ляхъ западнаго богословія, которые, давая самую сочувственную,
а иногда и восторженную оцѣнку Православію, разсматриваютъ его
лишь, какъ источникъ обогащенія своего исповѣданія за его счетъ,
даже и не помышляя о присоединеніи къ нему: мыслится взаимное
общеніе только въ формѣ «экуменическаго» объединенія на путяхъ
къ новой Церкви, универсальной. Это надо сказать и о тѣхъ, очень
немногихъ, кто присоединяются къ Православію. И для нихъ Пра-
вославіе не Церковь, сохранившаяся въ истинности и являющаяся
мѣстомъ спасенія, въ своей неповторимой единственности, а равно-
цѣнная другимъ Церковь, которой нужно быть благодарной за то,
что она сохранила полноту своей исходной истинности, каковая,
сама по себѣ, спасительна и для тѣхъ кто ее сохранили, а равно и
для тѣхъ, кто сумѣли ее оцѣнить и къ ней пріобщиться. Можно
легко себѣ представить, какъ при такомъ умоначертаніи трудно, если
вообще возможно, различить печать антихристову на Совѣтской Цер-
кви, являющей наглядно всю полноту исходной истинности, — но
будучи, вмѣстѣ съ тѣмъ, одной лишь ея видимостью, прикрывающей
сатанинское Зло!
Можно иногда читать проникновенныя сужденія новообращен-
ныхъ о благодатной природѣ свойственнаго Православію «консер-
ватизма», какъ бы предопредѣляемаго полнотой присущей Право-
славію истинности. «Для меня стало ясно, говоритъ новообращен-
ный испанецъ*), что всякаго типа христіанинъ имѣетъ возможность
жертвовать частью цѣлаго своего ученія для приданія большей ясно-
сти своей вѣрѣ. Только не православный христіанинъ! Онъ неколе-
бимо преданъ сущности Христіанства, которое есть откровенная
Истина, вѣчная и неизмѣнная. Римо-католикъ, напримѣръ, можетъ
отказаться отъ Папы, какъ я то сдѣлалъ, или опровергнуть ученіе о
Чистилищѣ, или отвергнуть постановленія Тридентскаго Собора, не
переставъ быть христіаниномъ. Также и протестантъ можетъ отка-
заться отъ великихъ реформаторовъ съ ихъ ученіемъ о божественной
благодати и предопредѣленіи, и все же остаться христіаниномъ. Од-
на лишь Православная вѣра не имѣетъ иныхъ элементовъ внѣ су-
щественныхъ и основныхъ истинъ Христіанства, открытыхъ Богомъ
чрезъ Іисуса Христа. Православная Церковь единственная, кото-
рая никогда передъ своими послѣдователями не одобряла ничего,
*) Гг. Раиі Ваііезѣег Сопѵаііег. Его книга «Мое обращеніе въ Правосла-
віе» по-гречески напечатана въ Аѳинахъ въ 1954 г. и въ переводѣ на итальян-
скій въ Неаполѣ въ 1955 г.
123
кромѣ того, что «всегда, вездѣ и всѣми» было разсматриваемо, какъ
ученіе, открытое намъ Богомъ (св. Викентій Лирійскій). Поэтому
обращеніе въ православіе ничего иного не означаетъ, какъ охватъ
Евангельской вѣры въ ея исходной чистотѣ, тогда какъ Отвергнуть и
оставить его значило бы отвергнуть и оставить все христіанство въ
дѣломъ». «Православная Церковь единственная, которая, какъ вѣр-
ный хранитель евангельской вѣры, ничего не измѣнила въ ней, ниче-
го не отняла отъ нея, ничего не прибавила къ ней ...»
Представимъ себѣ человѣка, такъ воспринимающаго Правосла-
віе и закрывающаго глаза на все конкретно-историческое, имѣю-
щимъ передъ глазами прекрасныя, такимъ же настроеніемъ проник-
нуты, статьи, помѣщенныя въ той части ЖМП, которая ставитъ се-
бѣ цѣлью именно этому спросу удовлетворить — полное утѣшеніе
получитъ онъ. Быть можетъ, новообращенный къ тому же проник-
нутъ похвальнымъ стремленіемъ къ «умной» молитвѣ — и тутъ онъ
найдетъ, и соотвѣтствующія изданія, и даже указанія на авторите-
ты ея, находящіеся въ орбитѣ Московской Патріархіи. Безсиленъ
новообращенный распознать соблазнъ, если далекъ онъ отъ понима-
нія того, что сейчасъ проблема «спасенія» упирается въ явленіе
Церкви, въ ея преемственной вѣрности Христу: ее, эту Церковь,
надо найти, чтобы спастись, къ ней пріобщившись. Иначе, ища
полноты Церкви, попадешь въ полноту бездерковности; думая ид-
ти ко Христу, окажешься въ объятіяхъ Антихриста; желая уневѣ-
ститься Христу, окажешься жертвой духовнаго блудодѣянія ...
*
* *
«Духовное цѣломудріе». «Духовный блудъ»... Религія есть
«связь». Можетъ ли эта связь быть случайной, преходящей, времен-
ной, мимолетной ? Безсмысленъ самый вопросъ! Если такова связь
— то «религіи» вообще нѣтъ, а есть только религіозно окрашенное
переживаніе, а иногда и просто религіозная блажь, если не прямо
уже безчинная эстетическая причуда, религіозно-окрашенная —
худшая форма безчинства, свидѣтельствующая о полномъ духовномъ
растлѣніи человѣка. Въ какой мѣрѣ усиливается пагубность сказан-
наго примѣнительно къ Церкви, а тѣмъ паче къ Церкви Православ-
ной ! Вхожденіе въ Церковь есть уневѣщеніе Христу, которое пол-
ноты достигаетъ, уже граничащей съ внѣвременнымъ блаженствомъ,
въ подвигѣ дѣвственности, во имя общенія съ Христомъ подъятомъ .. .
Но если освобожденіе себя отъ всѣхъ связей съ міромъ, вплоть до
самой своей воли, есть удѣлъ тѣхъ, кто жаждетъ совершенства, то
для всякаго вѣрующаго цѣломудренное самоогражденіе отъ всего
чуждаго его вѣрѣ, есть исходное условіе дѣйствительной принадлеж-
ности къ Церкви. Церковь — наше Все, и если въ плотскомъ жи-
тельствованіи такъ называемый флиртъ можетъ болѣе грязнить чело-
124
вѣка, поскольку онъ пріемлется, какъ нѣчто законно-дозволенное,
чѣмъ самое грубое паденіе, покаянно воспринятое въ .своей гнус-
ности, то и безпечное и самодовольное порханіе умомъ по раз-
нымъ «религіямъ» и культамъ» съ желаніемъ получше удовлетво-
рить свое духовное гортанобѣсіе, есть нѣчто крѣпче отъ Церкви от-
даляющее, чѣмъ срывъ невѣрности, самый грубый, но такъ и ощу-
щаемый, какъ тяжкій грѣхъ. Это понять — значитъ понять, что
такое, въ планѣ церковно-религіозномъ, являетъ собою Толстой, пол-
вѣка со дня безпокаянной кончины котораго мы въ этомъ году от-
мѣчаемъ.
Толстой, въ своемъ отвѣтѣ Сѵноду,, заявилъ, что онъ не считаетъ
свою вѣру истинной. Онъ не исключаетъ того, что самъ будетъ ина-
че вѣрить, если ему покажутъ лучшее. Но сейчасъ онъ лучшаго не
видитъ. Что это, если не самодовольное самоутвержденіе въ духов-
номъ блудѣ? Перенесите это разсужденіе на отношенія плотскія —
что получится? Самоутвержденіе въ физическомъ блудѣ. Такъ и въ
планѣ духовномъ. Всѣ религіи для Толстого лишь разнообразнѣйшій
матеріалъ, религіозно-окрашенный: выбирай по вкусу! Всякая под-
линная религія есть, нравственная связь съ чѣмъ то, чему себя че-
ловѣкъ отдаетъ безраздѣльно— только это есть «вѣра», о которой
можно сказать: «вѣрую». Этого въ Толстомъ нѣтъ — онъ одинъ толь-
ко существуетъ, какъ мѣрило всѣхъ цѣнностей земныхъ и небес-
ныхъ, собою воплощаетъ нѣкое существо богоподобное, которое,
обладая разными потребностями, среди нихъ имѣетъ и выше всѣхъ
другихъ подымающуюся потребность религіозную. Ее Толстой, на-
равнѣ съ другими, и удовлетворяетъ по своему выбору, въ мѣру
своего разумѣнія, своихъ желаній, своихъ вкусовъ. Именно въ этомъ
своемъ качествѣ и является Толстой для нашей современности осо-
бенно доходчивымъ, удовлетворяя лучше кого бы то ни было како-
му то, именно нынѣ возникшему въ своей подавляющей массовости,
спросу. И въ этой своей соблазнительности страшенъ Толстой не
только православнымъ или даже вообще христіанамъ,- а всѣмъ вѣ-
рующимъ, кто бы какую вѣру ни исповѣдывалъ, кто бы къ какой
сектѣ, къ какому культу ни принадлежалъ. Ибо, проникнувшись
вліяніемъ Толстого, никто не станетъ ни толстовцемъ, ни ерети-
комъ, какого бы то ни было типа, ни раскольникомъ, ни невѣромъ-
атеистомъ: каждый станетъ духовнымъ циникомъ-развратникомъ,
удовлетворяющимъ свою религіозную блажь, чтобы не сказать иногда
даже похоть, соотвѣтственно своимъ вкусамъ, потребностямъ, на-
клонностямъ ... Въ этомъ именно смыслѣ Толстой нынѣ универса-
ленъ — всечеловѣченъ, въ предѣльной степени «экумениченъ». Въ
его лицѣ намъ явлена такая «интеркоммюніонъ», которая предваря-
етъ уже самого Антихриста, въ его всепоглощающей всеядности.
Прозорливо обличалъ о. Іоаннъ Кронштадтскій Толстого на іза-
катѣ нашего національно-государственнаго бытія. Что бы онъ ска-
125
залъ теперь на закатѣ всечеловѣческаго бытія! Нѣтъ болѣе созвучна-
го этой закатной современности человѣка, чѣмъ Толстой. И какъ
былъ одъ своего рода лакмусовой бумажкой, опредѣлявшей безоши-
бочно церковно-религіозную годность человѣка въ тѣ времена, ко-
гда на повѣсткѣ дня стояла судьба Россіи, такъ становится онъ та-
кой же лакмусовой бумажкой, опредѣляющей религіозную годность
всего человѣчества сейчасъ, когда на повѣсткѣ дня достаточно яс-
но уже стоитъ судьба вселенной. И то обстоятельство, что за «ве-
ликимъ писателемъ земли Русской» въ представленіи міра ртоитъ
вся наша великая культура, притупляетъ до послѣдней степени со-
хранившійся инстинктъ самосохраненія, ибо скрадывается тѣмъ ан-
тихристова сущность, такъ отчетливо обозначенная въ Толстомъ
о. Іоанномъ. Выходя далеко за предѣлы оффиціальной, формальной,
канонической церковности, Толстой оказывается нѣкимъ общимъ
знаменателемъ, къ которому приходитъ церковный «экуменизмъ» —
въ его предвареніи антихристова воцаренія надъ міромъ.
* *
Когда придетъ Господь въ силѣ и славѣ? Даже ангелы не зна-
ютъ того. Но тутъ же Господь раскрываетъ намъ, а за Нимъ Его уче-
ники, а за ними святые отцы — различныя знаменія приближенія
страшнаго часа и зовутъ насъ къ бдительности въ распознаніи ихъ
Во всемъ теченіи нашей жизни двѣ опасности насъ стерегутъ —
Одинаково губительныя, какъ бы два полюса, между которыми мя-
тется человѣческій духъ, Божіей благодатью не просвѣтленный:
уныніе и безпечность. Для тѣхъ, кого въ уныніе приводитъ самая
мысль о Страшномъ Судѣ и кто готовы гнать ее отъ себя, какъ
устрашающее привидѣніе — для тѣхъ спасеніе отъ унынія можетъ
быть обрѣтено только въ безпечности. А отъ нея, поскольку не бу-
детъ преодолѣна, отвращающая отъ мысли о Страшномъ Судѣ,
связанность духа узами міра сего, опять таки одинъ только путь
лежитъ обратный — къ унынію. Такъ и протекаетъ, до спаситель-
наго протрезвленія, жизнь такихъ людей. То, что знаменія множат-
ся, нагромождаются, пріобрѣтаютъ все болѣе явственно-демонстра-
тивный характеръ, свидѣтельствуя о приближеніи конца міра —
то есть очевидность. Но вѣдь мы видимъ не все, что въ мірѣ творит-
ся. И это должно налагать на насъ нарочитую сдержанность и осто-
рожность не только въ опредѣленіи срока, хотя бы примѣрнаго и
условнаго, конца міра, но и въ самой оцѣнкѣ состоянія міра, какъ
«фатально» обреченнаго на близкій конецъ. Фатализмъ не совмѣ-
стимъ съ осознаніемъ міра, какъ ведомаго Промысломъ Божіимъ.
Осуществляется промыслительная забота Живымъ Богомъ, веду-
щемъ ко спасенію живыя души, Имъ къ жизни вызываемыя. И
вотъ_тутъ и надо намъ особенно отчетливо сознавать, въ какой мѣ-
126 —
рѣ видимое нами въ земной жизни еще не исчерпываетъ сущаго.
Это наглядно въ отношеніи нашей -Родины и вообще всего міра,
захваченнаго сатанинской властью, гдѣ духовно-живое загнано въ
подполье и только тамъ можетъ себя потаенно Являть. Но, въ ка-
кой-то намъ невѣдомой мѣрѣ это такъ, и въ свободномъ мірѣ,
гдѣ подъ покровомъ наглядно, демонстративно порою, а въ отдѣль-
ныхъ случаяхъ вызывающе даже дерзко осуществляемаго Отступле-
нія — протекаетъ жизнь обыденная, лишь претерпѣвающая это зло,
по въ немъ не участвующая и, можетъ быть, только ждущая повода
и основанія, какой-то реальной возможности, какого-то рѣшитель-
наго толчка, чтобы, такъ или иначе себя обнаружить въ своей
устремленности къ Христу истинному. Борьба темныхъ силъ съ
Христомъ не случайно сосередоточилась въ нашемъ отечествѣ,
являвшемъ собою Православное Царство, возглавляемое Удержива-
ющимъ. Эта борьба идетъ тамъ и сейчасъ. Знаемъ мы развѣ тѣ
силы, которыя зрѣютъ въ совѣтскомъ подпольѣ? Ихъ нельзя огра-
ничивать формально рамками т. н. Катакомбной Церкви, имѣющей
законное священство и живущее истинной церковной жизнью. Мо-
жетъ существовать внутренняя направленность ко Христу гвъ ка-
ждомъ сердцѣ. Они тоже можетъ ожидаютъ лишь повода, основа-
нія, практической возможности, какого-то рѣшительнаго толчка, что-
бы явить себя, раждая, въ совокупности, нѣкую спасительную сти-
хію покаяннаго возрожденія Россіи. А если прорвется эта стихія
къ свѣта Христову — не родитъ ли она встрѣчное движеніе и въ
остальномъ мірѣ, въ своемъ видимомъ возглавленіи больше всего бо-
ящемся именно возстановленія Русскаго Православнаго Царства, но
въ какихъ-то своихъ нѣдрахъ, можетъ быть, готоваго на то, чтобы
радикально пересмотрѣть исходную установку сознанія и въ страш-
ныхъ испытаніяхъ узрѣть въ ней губительный ликъ Отступленія, во
всей его и Исторической и современной реальности?
Все это вѣдомо одному только Богу, въ смиренномъ обращеніи
къ Которому и примемъ нашъ жизненный удѣлъ «послѣднихъ хри-
стіанъ», предоставляя на Его промыслительную волю употребить
насъ во спасеніе, какъ Россіи, такъ и остального міра, если есть
живыя силы, обращенныя ко Христу истинному и въ очахъ Бо-
жіихъ способныя придать жизненную мощь дальнѣйшему теченію
міровой исторіи.
Великая Реформа Освобожденія Крестьянъ. 1861 - 1961.
“2? сего ради послетъ имъ Богъ дѣйство лъсти, во
еже вѣровати имъ лжи”. II Сол. 2, 11.
Эта тема болѣе полувѣка стоитъ въ центрѣ моего вниманія. Съ
нея началась моя научно-изслѣдовательская работа. Во всѣхъ изги-
бахъ дальнѣйшаго моего жизненнаго пути—оставалась она на виду.
Попавъ почти со школьной скамьи въ Гейдельбергскій универси-
тетъ, куда отправили меня родители, когда, въ силу студенческихъ
безпорядковъ, закрыты были высшія учебныя заведенія, я съ мѣста
увлекся государственнымъ правомъ, преподаваемымъ тамъ знамени-
тымъ профессоромъ Еллинекомъ. Допущенный въ его закрытый для
студентовъ семинаръ, могъ я уже тогда опознать и оцѣнить все зна-
ченіе личной свободы, какъ основы западной культуры, а равно дать
себѣ отчетъ въ томъ, что личная свобода западная имѣетъ религіозный
корень, получивъ наиболѣе яркое выраженіе въ американскихъ де-
клараціяхъ правъ, свободу вѣры провозглашавшихъ. Возвратившись
въ Петербургъ, я покинулъ Университетъ, гдѣ успѣлъ всего нѣсколь-
ко недѣль пробыть, имѣя, однако, и за этотъ короткій срокъ, счастли-
вую возможность послушать лекціи такихъ гигантовъ русской право-
вой мысли, какъ Сергѣевичъ и Петражицкій. Получивъ толчокъ въ
сторону экономики, я перешелъ въ Политехническій Институтъ —
знаменитое дѣтище Витте — на экономическое его отдѣленіе. Тутъ
обнаружилъ я нарочитое тяготѣніе къ праву и ему и отдалъ преиму-
щественное вниманіе. Особенно меня увлекло Русское право, въ его
историческихъ судьбахъ, преподаваемое у насъ академикомъ М. А.
Дьяконовымъ. Очень широко и глубоко охватывалъ онъ своими лек-
ціями нашу былую дѣйствительность, а въ семинарскихъ занятіяхъ
пріобщалъ насъ къ кропотливой изслѣдовательской работѣ, поручая
намъ ознакомленіе съ т. и. писцовыми книгами, которыя тогда выхо-
дили въ свѣтъ. Одна изъ нихъ, изданная московскимъ профессо-
ромъ Самоквасовымъ, попала для разбора мнѣ въ руки. Знакомясь
съ ней, я пришелъ къ заключенію, что является она другого типа
книгой, чѣмъ то думаетъ издатель. Прочелъ я свои домыслы въ се-
минарѣ. Мы читали свои доклады, сидя на каѳедрѣ. М. А., сидя за
послѣдней партой студенческой, съ доброжелательной улыбкой слѣ-
дилъ за моимъ изложеніемъ, а когда я кончилъ, сказалъ — неожидан-
но для всѣхъ и для меня: «— Это мы напечатаемъ!». Такъ появил-
— 128 —
ся въ свѣтъ мой. цервый печатный трудъ, небольшая брошюрка, по
священная вопросу о «платежницахъ и платежныхъ книгахъ». Труд-
но оцѣнить, какъ много мнѣ дала эта кропотливая работа — не толь-
ко въ смыслѣ уясненія научнаго метода, обязывающаго непремѣнно^
на какомъ-то пусть маломъ клочкѣ, но твердо стать на твердую поч-
ву, а не оставаться лишь въ области «общихъ мѣстъ» — но и какъ
непосредственное прикосновеніе къ нашей исторической дѣйстви-
тельности, въ ея подлинномъ бытіи, неповторимо-индивидуальномъ,
ни съ чѣмъ не сравнимомъ и подчиняющемся совершенно инымъ за-
конамъ, чѣмъ міръ западный. Вѣдь что такое были наши писцовыя
книги? Обстоятельное то было описаніе каждой крестьянской семьи
на протяженіи всего нашего отечества — и это при разбросанности
населенія по необозримымъ пространствамъ и въ условіяхъ весьма
низкаго уровня гражданской культуры! Каждый долженъ былъ быть
у государственной власти на счету! Я бы тогда такъ, конечно, не фор-
мулировалъ своихъ выводовъ, но таковъ именно былъ фундаментъ,
закладываемый этой работой.
Государственное право и исторія русскаго права оставались въ
центрѣ моихъ занятій. въ теченіе всего курса. Съ нѣкоторымъ недо-
умѣніемъ смотрѣли на меня профессора экономисты — зачѣмъ соб-
ственно я пошелъ на «экономическое» отдѣленіе Иинститута? Съ нѣ-
которымъ пожатіемъ плечъ не помѣшали они и оставленію меня при
Институтѣ для подготовки къ научному званію — по каѳедрѣ госу-
дарственнаго права у проф. В. М. Гессена. Интересъ мой постепен-
но сосредоточился на Освобожденіи Крестьянъ. Скоро я убѣдился,
что за Великой Реформой стоитъ нѣкій «прецедентъ»: реорганиза-
ція управленія государственными крестьянами, проведенная гр. П. Д.
Кисилевымъ при Императорѣ Николаѣ I. Ничего не найдя о ней,
кромѣ «общихъ мѣстъ», въ литературѣ, я обратился къ первоисточ-
никамъ. Произошло первое мое знакомство съ русскимъ бюрократи-
ческимъ аппаратомъ, — въ великолѣпномъ николаевскомъ зданіи на
сенатской площади, гдѣ помѣщалось вѣдомство государственныхъ
имуществъ. Безъ всякихъ волокитныхъ формальностей въ мое рас-
поряженіе были предоставлены «дѣла» эпохи Кисилева. Я погру-
зился въ ознакомленіе съ ними, пользуясь добрыми совѣтами архи-
варіуса — почтеннаго столичнаго чиновника, сочетавшаго профессіо-
нальную добросовѣстность съ бытовой культурностью, высоту кото-
рыхъ я смогъ по достоинству оцѣнить только впослѣдствіи, на опытѣ
познакомившись съ западнымъ міромъ. Въ итогѣ получилась моно-
графія, посвященная самоуправленію государственныхъ крестьянъ,
напечатанная Институтомъ.
На этомъ преддверіи къ изученію Великой Реформы я тогда оста-
новился. Уже тогда я получилъ представленіе о Великой Реформѣ,
какъ о чемъ-то импровизаціонно-стихійномъ. Лишь внѣшній каркасъ
— 129 —
былъ воспринятъ отъ монументальнаго Киселевскаго сооруженія,
мною тогда съ юношеской запальчивостью обличаемаго -въ его гро-
моздкой формалистикѣ. Что, въ существѣ своемъ, являло собою
«Освобожденіе крестьянъ» — оставалось для* меня неяснымъ. Что-то
неладное, однако, я инстинктивно ощущалъ въ восторженно припод-
нятомъ воспріятіи этого «освобожденія». Нельзя не отмѣтить, что
въ Институтѣ имѣлъ я возможность познакомиться съ «крестьянскимъ
правомъ», составлявшимъ предметъ каѳедры, занимаемой первоклас-
снымъ спеціалистомъ, А. Леонтьевымъ, написавшимъ соотвѣтствен-
ный курсъ. Ранѣе объ этомъ предметѣ знали только практики-юри-
сты, по тѣмъ или инымъ поводамъ имѣвшіе нужду въ ознакомленіи
съ рѣшеніями Второго (Крестьянскаго) Департамента Прав. Сената.
Это «крестьянское право» открывало, какой видимостью было, въ сво-
емъ существѣ, т. н. «освобожденіе» крестьянъ!
Оказался я отвлеченнымъ отъ этой темы. Научнаго званія по
государственному праву Институтъ дать не могъ — надо было полу-
чать дипломъ университета. Экстерномъ рѣшилъ я сдавать его курсъ.
Снова уѣхалъ въ Гейдельбергъ. Еллинекъ какъ разъ въ это время
угасъ. Новая звѣзда восходила въ Гейдельбергѣ — проф. Флейнеръ,
по каѳедрѣ сосѣдней, административнаго права. Я имъ увлекся —
и это мнѣ дало знаніе и пониманіе той аппаратуры западной право-
вой культуры, которая оформляла начало «свободы» уже не въ плаінѣ
частной собственности, а въ образѣ т. н. «субъективныхъ публичныхъ
правъ», образующихъ совокупность «свободъ», подлежащихъ судеб-
ной защитѣ даже тогда, когда человѣкъ-гражданинъ оказывался предъ
лицомъ властнаго, чиновника. Если правовое государство, въ своемъ
исходномъ существѣ, есть такое, въ когоромъ господствуетъ «частное
право», обезпечивающее каждому возможность распоряжаться своей
личностью и своимъ достояніемъ по своему усмотрѣнію, то, въ своемъ
развитіи дальнѣйшемъ ,правовое государство правовыми нормами
ограничиваетъ уже и самое публичную власть. Остается обособлен-
ной лишь область «усмотрѣнія», неустранимаго при упражненіи
власти, но подчиняется даже и она контролю административнаго суда
подъ угломъ зрѣнія осмысленности этого усмотрѣнія —
никогда не могущаго превращаться въ грубый произволъ. Я бы то-
гда въ такой точности не формулировалъ и этотъ свой выводъ, но
основы его именно тогда были заложены. Два семестра проработавъ
въ Гейдельбергѣ, я возвратился въ Петербургъ. Сдавъ экзаменъ, я
избралъ предметъ административнаго правая когда возникъ вопросъ
о моемъ оставленіи при Университетѣ. Въ этотъ переходный періодъ
занимался я, еще въ Гейдельбергѣ, вопросомъ другимъ: заинтересо-
валъ меня т. н. «монархическій принципъ», изобрѣтенный въ свое
время германскими учеными-мечтателями, а нынѣ воспринятый на-
шимъ ученымъ міромъ. Тутъ подвернулась оказія. Предложилъ мнѣ
— 130 —
М. М. Ѳеодоровъ, хорошо знакомый эмиграціи, а тогда бывшій вид-
нымъ дѣятелемъ петербургскаго городского самоуправленія — по-
ѣхать въ Зап. Европу съ двумя спеціалистами-ветеринарами для озна-
комленія съ тѣмъ, какъ западные городскіе центры борются съ доро-
говизной мяса. Поѣздка эта позволила мнѣ реально ознакомиться,
имѣя рядомъ съ собою двухъ выдающихся спеціалистовъ и видя пе-
редъ собою открытыми всѣ двери, съ работой огромныхъ админи-
стративныхъ комплексовъ — въ ихъ озабоченности разрѣшеніемъ важ-
ной очередной практической задачи. Я воочію увидѣлъ, какое от-
носительно малое мѣсто формально-властное регулированіе цѣнъ за-
нимаетъ въ процессѣ снабженія. Я могъ убѣдиться въ томъ, что без-
перебойное снабженіе дѣйствительно обезпечивается или стихіей сво-
бодной хозяйственной дѣятельности, движимой отдѣльными волями
ея участниковъ, или хозяйственными мѣропріятіями самого аппарата
снабженія. Использовалъ я посѣщеніе Парижа и для того, чтобы по-
бывать въ Національномъ Архивѣ и познакомиться съ тѣми актами'^
изъ которыхъ выросъ «монархическій принципъ», связанный съ име-
немъ и личностью Людовика XVIII. Посольство наше мнѣ по-
могло — й я нужные мнѣ акты изучилъ. Возвратившись въ Петер-;
бургъ, я итоги моихъ работъ изложилъ въ Юридическомъ обществѣ.
Я старался доказать, что «монархическій принципъ» есть нѣчто
исторически-индивидуальное, понятное въ специфической атмосфе-
рѣ Франціи, а потомъ и Германіи, къ намъ же никакого отношенія не
имѣющее. Обезкуражило меня то, какъ приняли первѣйшіе автори-
теты нашей науки публичнаго права, участвовавшіе въ преніяхъ, мои
эти мысли: они прошли мимо нихъ! Аппетитъ у меня пропалъ сдѣ-
лать этотъ вопросъ предметомъ диссертаціи. Больше того — охла-
дѣлъ у меня интересъ къ кабинетной наукѣ. Воспользовавшись тѣмъ,
что я оставленъ по каѳдрѣ административнаго права, я и ушелъ въ
него, въ практическомъ его осуществленіи: я поступилъ на службу
въ нашъ высшій административный судъ — въ Первый Департа-
ментъ Прав. Сената.
Какъ благодаренъ я Провидѣнію, что оно ввело меня въ этотъ
высококвалифицированный аппаратъ надзора за законностью упра-
вленія Имперіи. Я могъ убѣдиться въ томъ, что «свобода» не обяза-
тельно есть что-то, извнѣ ограничивающее власть. Она можетъ гос-
подствовать въ аппаратѣ формально неограниченной власти, посколь-
ку этотъ аппаратъ проникнутъ сознаніемъ высокихъ задачъ этой вла-
сти. Канцелярія являла картину, въ своей повседневной работѣ, под-
черкнутаго уваженія къ личности, исключающаго обычно вмѣняемую
«бюрократизму» слѣпую-' подчиненность.
Вотъ я, никому лично изъ состава Канцеляріи невѣдомый чело-
вѣкъ, получилъ назначеніе въ третью экспедицію, которая вѣдала Дѣ-
лами земскаго и городского самоуправленія. Оберъ-секретарь, мое
— 131 —
прямое начальство, даетъ мнѣ сразу же, допуская мою юридическую
грамотность, довольно отвѣтственныя «дѣла». Я долженъ ихъ подго-
товить къ докладу, то есть, разобравъ существо дѣла, изложить его
въ краткой, но исчерпывающей формѣ, и предложить текстъ мотиви-
рованнаго указа Сената. «Изъ дѣла видно...» — такъ начинается
первая часть. «Разсмотрѣвъ настоящее дѣло...» — такъ начинает-
ся вторая часть, резолютивная. Неписанный законъ Канцеляріи, со-
хранявшей «петровскую» видимость, какъ въ служебной «формѣ»,
такъ и въ порядкѣ веденія дѣлъ и даже въ такихъ мелочахъ, какъ раз-
возка «дѣлъ» служащимъ курьерами въ особыхъ столѣтнихъ тѣлеж-
кахъ, требовалъ, чтобы свобода разбора дѣлъ была строго соблюдае-
ма. Я представляю проектъ оберъ-секретарю. Если проектъ грамо-
тенъ, онъ не имѣетъ права его передѣлать, поскольку онъ не согла-
сенъ съ даннымъ рѣшеніемъ. Онъ пишетъ на поляхъ: «Съ своей сторо-
ны полагалъ бы ...». Идетъ дѣло къ помощнику оберъ-прокурора,
который вѣдаетъ данной экспедиціей. Онъ, въ свою очередь, ничего
не можетъ измѣнить, а только можетъ написать на поляхъ: «Съ своей
стороны полагалъ бы...» Дѣло идетъ къ дежурному сенатору, а
отъ н'его, съ его замѣчаніями, къ предсѣдательствующему -— а затѣмъ
возвращается первому докладчику, по той же лѣствицѣ внизъ. До-
кладъ ^въ присутствіи сената дѣлаетъ фактическій составитель проек-
та — скажемъ, вчера поступившій «причисленный». А затѣмъ начи-
нается обсужденіе, въ которомъ Канцелярія даетъ только справки.
Участники спорнаго дѣла — иногда очень крупнаго и затрагива-
ющаго большіе интересы — и среди нихъ высокаго иногда полета
практики-юристы, имѣли полную возможность свои соображенія вы-
сказывать чиновникамъ Канцеляріи, разбирающимъ дѣло. Процессъ
разбора дѣлъ, какъ видно, совершенно устранялъ возможность давле-
нія или подкупа. Да и вообще это было исключено — объ этомъ и
помышлять нельзя было. Можно представить себѣ, какая своего рода
влюбленность въ свое дѣло порою возникала, въ силу которой люди
до сѣдыхъ волосъ оставались безъ всякаго успѣха «карьернаго», тер-
пѣливо ожидая, когда строго соблюдавшееся «стояніе въ затылокъ»
продвинетъ ихъ наверхъ по такъ мало ступеней имѣвшей внутрен-
ней лѣствицѣ...
Такъ создавалось наше домотканное «административное право»,
дѣлавшее и наше отечество, въ рамкахъ самодержавія, правовымъ го-
сударствомъ высшаго ранга... Въ скобкахъ не могу не сказать, что
вольнодумный модернизмъ, проникавшій даже и въ ряды высшей
бюрократіи, вызвалъ законопроектъ о реформѣ административнаго
сената, превращавшій его Канцелярію въ обычный для всѣхъ вѣг
домствъ и, въ частности, для судебнаго сената, исполнительный се-
кретаріатъ. Тѣмъ упразднялась только что нами изображенная, исторі-
ей созданная, система. Конечно, это своего рода «освобожденіе» Се-
— 132
(На^а отъ ^властинадъ нимъ» Канцеляріи могло только вызвать равно-
душіевъ ея личномъ составѣ и утрату того повькпеннаго чувства •от-
вѣтственности, которое было двигательнымъ нервомъ прежнихъ Кан-
делярій административныхъ департаментовъ Сената...
;Къ крестьянскому вопросу я возвратился, перейдя очень скоро
на службу въ вѣдомство Землеустройства, гдѣ творилась тогда т. .н.
столыпинская реформа, убѣжденнымъ сторонникомъ которой я былъ.
Къ этому времени мнѣ прямо невозможнымъ казалось возвратиться
.къ «зубрежкѣ», связанной съ магистерскимъ экзаменомъ. Я отказал-
ся отъ научной карьеры. Укоризненно качалъ головой М. А. Дьяко-
новъ, встрѣчаясь со мной. Въ вѣдомствѣ Землеустройства я убѣдил-
ся, что все наблюдавшееся мною въ Первомъ Департаментѣ Сената
не есть его привилегія: я нашелъ такой же высоко-квалифицирован-
ный личный составъ, проникнутый глубокимъ знаніемъ дѣла, обла-
давшій исключительными способностями, самыми разнообразными, и
объединенный горѣніемъ служебнаго долга. Свободу я нашелъ и
здѣсь- Если я писалъ въ Сенатѣ проекты указовъ, то здѣсь писалъ
проекты министерскихъ отзывовъ на^ важныя для вѣдомства дѣла, раз-
сматриваемыя сенатомъ — по второму, «крестьянскому», его департа-
'менту. Эти проекты проходили аналогичную лѣствицу, пока не по-
падали къ А. А. Риттиху, руководившему землеустройствомъ.
Столыпинская реформа опрокидывала, мѣрами государственна-
го вмѣшательства, тотъ рожденный Великой Реформой порядокъ кре-
стьянской жизни, абсолютно исключавшій всякое начало личной сво-
боды, который, будучи упорядоченъ практикой Сената, уже могъ
быть сводимъ въ систему «крестьянскаго права». Это былъ режимъ
стагнаціи, упразднявшій всякую возможность личнаго успѣха, обу-
словленнаго личной иниціативой и энергіей, и создававшій удушли-
вую атмосферу безысходнаго обѣдненія, единственнымъ выходомъ
изъ котораго долженъ былъ рисоваться «черный передѣлъ». Въ этомъ
режимѣ могли консервироваться благія явленія уходящаго связан-
наго быта, но только народническое мечтательство способно было
здѣсь видѣть что-то созидательное, обѣщающее благіе результаты въ
будущемъ. Первая революція показала, какой взрывчатый матеріалъ
создавался этимъ «крестьянскимъ правомъ» въ деревнѣ. Началась
лихорадочная реорганизація нашего народнаго уклада, впервые вво-
дящая въ него элементарныя начала личной свободы — въ образѣ
частной земельной собственности и свободнаго распоряженія своей
личностью. Величайшая то была реформа русской дѣйствительности,
осуществлявшаяся съ паѳосомъ исключительнымъ и съ успѣхомъ,
древосходящимъ всякія вѣроятія.
Это великое дѣло освобожденія крестьянъ было сорвано Войной.
Вызвала Война къ жизни рядъ «Особымъ Совѣщаній», которыя в^
свои руки взялц главнѣйшія отрасли народной жизни и государ-
— 133 —
с-твенной дѣятельности. То были высшія государственныя учрежде-
нія смѣшаннаго состава, включавшія, какъ представителей заинте-
ресованныхъ вѣдомствъ, такъ и представителей общественности. Слу-
жебный аппаратъ организовывался соотвѣтствующимъ вѣдомствомъ.
Особое Совѣщаніе по продовольствію, было приурочено къ Вѣдомству
Земледѣлія и Землеустройства, которое, было уже подготовленно къ
этому, вѣдая снабженіемъ арміи. Я по началу отдавалъ вечернее вре-
мя этому учрежденію, а потомъ вошелъ въ составъ его дѣлопроиз-
водства, ставъ скоро однимъ изъ помощниковъ управляющаго дѣ-
лами. Во весь ростъ могъ я увидѣть громаду нашего и государствен-
наго, и административнаго, и общественнаго строя — и это въ усло-
віяхъ неслыханнаго напряженія Великой Войны, когда до максимума
доходили и добрыя и недобрыя возможности, въ нашемъ быту за-
ключенныя. То были уже не книги, по которымъ можно было дога-
дываться и допытываться о дѣйствительности нашего быта; не ар-
хивные документы, воскрешавшіе его прошлое; не притязанія спо-
рящихъ сторонъ, доказывающихъ, каждая, свою правоту; не рапор-
ты и донесенія — то была сама жизнь: смотри и учись! Если зад-
нимъ числомъ во-едино свести многообразныя впечатлѣнія, раждав-
шіяся и наслоившіяся за эти и страшные, а, вмѣстѣ съ тѣмъ, и свѣт-
лые годы, то такъ можно было бы сказать: то былъ розительный кон-
трастъ между величіемъ нашего историческаго строя, пусть
видоизмѣненнаго нагромождавшимися реформами громаднаго мас-
штаба почти до неузнаваемости, но въ существѣ своемъ остающагося
все тѣмъ же, въ своей многовѣковой преемственности — и диллехант-
ской легкомысленностью нашей общественности, мечтательствующей,
на хлѣбахъ нашей еще живой и могучей. «Исторіи», о новыхъ
формахъ жизни, которыя обрекали сломъ Исторію въ ея цѣ-
ломъ. И это при всѣхъ, нерѣдко исключительныхъ, дарованіяхъ мно-
гихъ представителей этого общественнаго множества; при всемъ, са-
момъ иногда трогательномъ, ихъ безкорыстіи, самоотверженіи и идеа-
лизмѣ.
Съ потрясающей наглядностью обнаружилось «нахлѣбничество»
нашей общественности, когда Революція опрокинула Исторію. Ска-
залась ли въ этомъ сила Революціи? Нѣтъ. Въ сущности, Революціи,
какъ организованнаго движенія — не было. Въ какой-то моментъ
достаточно стало одного ея провозглашенія, чтобы, точно по манію
какой-то волшебной руки, Исторія — самоупразднилась. Воен-
ная сила лишилась дѣйственности на внутреннемъ фронтѣ; парали-
чемъ оказался охваченъ полицейскій и административный аппаратъ;
обезличились блистательные кадры стараго, пусть и переоблаченна-
го въ новыя одѣянія, «служилаго сословія», безпомощно и безнадеж-
но опустившаго руки; потеряли всякое чувство дисциплины массы
«тяглаго» населенія, внезапно охваченныя бунтарствомъ. И надъ
134 _
этимъ хаосомъ — наша общественность, какъ «власть»! Не остава-
лось ей ничего дѣлать, какъ только питаться послѣдними жалкими
крохами, падавшими съ опустѣвшаго и разграбляемаго, только что
столь обильнаго, пиршественнаго стола. Ни воли къ власти, ни умѣ-
нія ее примѣнять, ни пониманія самой природы власти: ничего! Меч-
татели могли только говорить ...
Армію кормить надо! Приходилось мнѣ въ самые же первые
дни Революціи ѣздить въ Думу на машинѣ съ краснобантнымъ сол-
датомъ въ качествѣ пропуска. Помню, какъ, возвратившись въ мини-
стерство, которое въ той части, гдѣ протекала моя служба, находилось
въ особомъ зданіи на Б. Морской, я началъ дѣлиться своей горестью
съ однимъ сослуживцемъ и другомъ, еще находящимся сейчасъ въ
живыхъ, въ присутствіи тутъ же понуро сидѣвшаго начальника охра-
ны, ограждавшей насъ отъ толпы, осаждавшей зданіе наше, якобы
таящее въ себѣ «запасы». «Кончилась Россія», говорилъ я. Молча-
ли мои слушатели. Мой другъ могъ только повторять извѣстный
стихъ Тютчева: «Въ Россію можно только вѣрить»...
Кто въ эти дни воплощалъ «Исторію»? Городовые! Ихъ ловили
и истребляли. Съ ними у меня не было личнаго общенія. Но думаю,
что съ ними могли поспорить курьеры. Они продолжали проявлять
выдержанную лояльность къ прошлому. Какъ они принимали «но-
выхъ» ! Съ какой осторожной внимательностью, — а иногда и неосто-
рожной ! — отличали «старорежимныхъ»! Въ нихъ наглядно «Исто-
рія» жила еще нетронутой. То были исключенія — рѣдчайшія!
Бунтарство охватило всѣхъ. «Старшій дворникъ» — то былъ
вѣдь буржуй! Нашъ Аѳанасій и его жена Аннушка, служившая у насъ
раньше и какъ прислуга, были «свои» въ домѣ. И вотъ однажды Ан-
нушка, когда на улицахъ шла безчинная борьба толпы съ казаками,
шопотомъ намъ говоритъ, восторженно-потаенно: «а наши-то каза-
ковъ бьютъ!» Въ самые первые дни «октября» я выѣхалъ въ Москву,
простившись съ роднымъ мнѣ Петербургомъ — выѣхалъ, по инерціи
аппарата, еще по служебному ордеру, въ купе перваго класса. Въ
корридорѣ смѣшанная толпа. Слышу разговоръ двухъ почтенныхъ
крестьянъ. Одинъ спокойно-удовлетворенно говоритъ о томъ, какъ
«наша взяла», а потомъ, призадумавшись, мечтаетъ: «теперь, пожа-
луй, моя Маша за барскаго Петю замужъ выйдетъ...» Собесѣдникъ
сомнѣвается: «Ну, тотъ не захочетъ!» Готовъ отвѣтъ: «Какъ не за-
хочетъ — вѣдь нынче свобода!» Пріѣхалъ я въ Москву въ разгаръ
юнкерскаго возстанія. Провелъ его дни въ родственно-близкомъ мнѣ
домѣ, въ особнякѣ на Воздвиженкѣ. Недѣлю были мы какъ въ оса-
дѣ — нельзя было выйти изъ за перестрѣлки. Запасы были — жи-
ли спокойно. Однажды молодой лакей, тоже родной въ домѣ, пода-
вая къ столу, не выдерживаетъ: «А наши то юнкерей бьють!»
Это — простой народъ! А интеллигенція лучше? Чѣмъ домо-
135 —
вые комитеты, упразднившіе, еще въ періодъ «февраля», домовладѣль-
цевъ, лучше земельныхъ комитетовъ, упразднявшихъ помѣщиковъ?
Чѣмъ принципіально такой захватъ лучше, чѣмъ захватъ бунтовщи-
ками усадебъ? А «праздникъ»! Безконечный праздникъ, доводящій
людей до желанія цѣловаться съ незнакомыми на улицахъ въ востор-
гѣ предъ раскрывающейся «свободой»! Повально было бунтарство.
Противъ чего? Ни противъ чего — въ частности. То было бунтар-
ство «вообще» — мечтательное. То былъ бунтъ противъ Исторіи.
Программы никакой. Одно только «долой» — въ отношеніи всего
прошлаго, будь то Царь или попъ, баринъ или «капиталистъ» — про-
тивъ всякаго авторитета, всякой связанности, всякой традиціи. Тутъ
стало видно — чѣмъ Россія держалась, даже въ своемъ послѣднемъ
«конституціонномъ», «правовомъ», «капиталистическомъ», «хутор-
скомъ» обликѣ. Держалась она не механизмомъ воинскаго, полицей-
скаго, административнаго управленія, когда онъ, мгновенно обру-
шиваясь, въ лицѣ своего мѣстнаго агента, на обнаружившееся сопро-
тивленіе, остается готовымъ въ нужный моментъ помочь этому аген-
ту, совокупнымъ своимъ дѣйствіемъ, въ потребную мѣру. —въ пре-
дѣлѣ, въ мѣру всей государственной мощи. Такъ живетъ всякое
сколько нибудь централизованное государство. Такъ жила Импера-
торская Россія. Если бы такъ продолжало быть въ 1917 г., развѣ
могла бы разнузданная толпа, шумящая на улицахъ, опрокинуть
государственный строй? Могла ли бы ничтожная шайка волевыхъ
революціонеровъ овладѣть всегоссійской властью? Нѣтъ! Не просто
«централизованнымъ аппаратомъ власти» держалась Россія. Она дер-
жалась сознаніемъ своей духовной цѣлостности, обнимавшей всѣхъ,
и властвующихъ и подвластныхъ. Жили всѣ однимъ духомъ. Угасъ
этотъ духъ —г и мгновенно — буквально! — разсыпалось все, обра-
тилось въ ничто: параличъ!
Я вѣрилъ, что этотъ духъ проснется — надо переждать. Я пере-
ѣхалъ въ Москву. Логикѣ вопреки, я буквально схватился за пред-
ложеніе ѣхать въ Сибирь къ Колчаку. Кружнымъ путемъ, черезъ югъ
Россіи, туда я отправился. На югѣ застрялъ. Такъ пріобщился я къ
Бѣлому движенію. Отсюда начался періодъ, когда я «принималъ» Ре-
волюцію, считая, что надо, — въ частности, въ земельномъ вопро-
сѣ, — уступить Революціи, чтобы, возвратясь къ нормальной жизни,
умѣренной Революціей погасить болыпевицкую. Революціонное про-
долженіе столыпинской реформы — вотъ, въ сущности, къ чему
сводилась эта идеологія. Духовная сущность бунта «временно утаи-
лась отъ меня. Померкло во мнѣ даже сознаніе священной сущности
самодержавія. Въ этомъ умонастроеніи я продолжалъ пребывать и
въ эмиграціи, гдѣ, возвратившись къ наукѣ, пріобщился я еще и къ
общественной дѣятельности, проникнутый идеологіей «либеральнаго
консерватизма».
136 —
Возвратившись къ старой темѣ, я, силой логики, углубился въ
исторій, чтобы уже во всей полнотѣ разсмотрѣть проблему русскаго
крестьянства. Одно лѣто я спокойно проработалъ въ Вѣнѣ, въ биб-
ліотекѣ, оставшейся тамъ послѣ извѣстнаго историка Бильбасова.
Тамъ было множество матеріала, касавшагося, какъ Великой Рефор-
мы, такъ и былого русскаго строя. Постепенно предо мною вставалъ
величественный образъ многовѣковаго русскаго крѣпостного строя,
въ его цѣлостности, охватывавшей весь русскій укладъ жизни. Я то-
гда не вникалъ еще въ природу этой «цѣлостности», а вниманіе устре-
млялъ на крестьянскій строй жизни, какъ онъ сложился на Москвѣ, а
потомъ продолжалъ существовать и въ періодъ Имперіи. Претерпѣ-
вая существенныя измѣненія, все же оставался онъ тождественнымъ,
въ существѣ своемъ, исходному московскому оригиналу. Помѣщичье,
«крѣпостное право» можно понять, въ его подлинной природѣ, только
въ планѣ этой былой крѣпостной полноты, частично сохра-
нявшейся въ Имперской Россіи ... Возникла постепенно книга, по-
священная нашему дореформенному земельному строю. Она был;
принята къ напечатанію Пражскимъ научнымъ институтомъ, н
такъ и осталась, въ рукописи — не знаю ея судьбы. Отложилис
эти мои выводы и въ курсѣ административнаго права, читаннаго вт
Прагѣ на Юридическомъ факультетѣ. Революція наша — что далс
ей возможность осуществиться? Земельная революція выне-
сла къ власти большевиковъ. А какъ была создана эта земельная ре-
волюція? Троякій у нея корень. То была крестьянская тяга къ землѣ,
то была «народническая» пропаганда, посѣявшая и возрастившая
мечту о «черномъ передѣлѣ», но то была и правительственная работа
по прикрѣпленію «освобожденнаго» крестьянства, подъ властью «пе-
редѣльческаго» самоуправленія, къ ограниченнымъ участкамъ земли.
Собственничество, личное собственничество — его сохраненіе, его
возстановленіе, вотъ въ чемъ видѣлъ я тогда спасеніе. Духовная пер-
спектива продолжала оставаться въ туманѣ ... Либеральный консер-
ватизмъ ...
То было время увлеченія личной свободой, нашедшей такое пол-
ное осуществленіе въ западной правовой культурѣ, какъ въ исходной
формѣ «правового государства», обособлявшаго частную сферу жизни
человѣка, въ ея недоступности для властнаго «публичнаго-правово-
го» вмѣшательства, такъ и въ формѣ «правового государства», достиг-
шаго уже полноты развитія, когда и публичная власть становилась
предметомъ судебно защищаемой законности. Съ увлеченіемъ про-
должалъ я раскрывать самородныя проявленія высшихъ достиженій
западной правовой кудьтуры въ русскомъ имперскомъ строѣ. Оста-
навливался я съ особенной тщательностью на проблемѣ русскаго
мѣстнаго самоуправленія, являвшаго такую широту и полноту «сво-
боды», о которой и не снилось ни въ Европѣ ни въ Америкѣ. Изъ
137
всего этого вытекала все съ большей очевидностью дутость нашего
«освобожденія» крестьянъ — если думать объ истинной свободѣ, ко-
торая тогда воспринималась мною, какъ нѣкая абсолютная цѣнность.
Уже въ бытность мою въ Парижѣ, когда я всецѣло отдавался
публицистической дѣятельности, какъ ближайшій сотрудникъ П. Б.
Струве, произошелъ, однако, извѣстный сдвигъ. Я продолжалъ идею
«права» ставить на первое мѣсто: въ бытность мою редакторомъ
«Россіи и Славянства» въ одномъ изъ закрытыхъ собраній, нами
устраиваемыхъ, я прочелъ принципіальный докладъ «О правѣ и
правдѣ», въ которомъ оттѣнялъ своего рода ущербленность нашего
народнаго сознанія въ отношеніи къ личному праву, да и къ праву
вообще. Но произошло событіе, которое существенно мѣняло пер-
спективу. Это было то направленіе совѣтскаго НЭП-а, которое не-
льзя было иначе характеризовать, какъ возвращеніе къ столыпинской
реформѣ. Спасая себя, коммунистическая власть давала выходъ соб-
ственническимъ инстинктамъ, не обходя и крестьянство. Это было,
вмѣстѣ съ тѣмъ, и провокаціей; вызывавшей на свѣтъ именно то, что
подлежало истребленію. Такъ оно и произошло. Катастрофа эта об-
наруживала, однако, и всю хрупкость, всю шаткость, всю духовную
безпомощность «собственничества» въ его оторванности отъ духовна-
го плана жизни. Тѣмъ самымъ сводимымъ на нѣтъ оказывалось уже
не-только «освобожденіе» крестьянъ 1861 г. Въ такомъ же положеніи
оказывалось и столыпинское освобожденіе крестьянъ, а тѣмъ самымъ
и всѣ вообще «Великія Реформы», завершеніемъ которыхъ была сто-
лыпинская реформа. На очередь становилось духовное осмы-
сливаніе всего нашего имперскаго прошлаго, въ его цѣломъ...
*
По новому началъ я все это видѣть уже въ новыхъ условія сво-
его личнаго бытія, когда Промыслъ Божій перебросилъ меня на Даль-
ній Востокъ, въ Харбинъ, гдѣ я впервые приблизился къ Церкви,
какъ должно: возвратился въ нее, какъ со страны далече возвраща-
ются въ Отчій Домъ. Естественно новыми красками сталъ расцвѣ-
чиваться этотъ Отчій Домъ и въ научномъ моемъ его осознаніи. Про-
должая, среди своихъ другихъ занятій, разрабатывать свою любимую
тему, я на-ново перередактировалъ свою старую работу о земельномъ
строѣ, доводя ее уже до послѣднихъ этаповъ. Одѣльныя ея части бы-
ли напечатаны въ разныхъ мѣстныхъ изданіяхъ. Особое значеніе имѣ-
етъ статья, посвященная истолкованію того положенія, которое за-
нялъ помѣщикъ послѣ «вольности дворянства», каковая не колебала.
«должностного» значенія помѣщичьей власти, а лишь расширяла ея
примѣненіе допущеніемъ дворянъ къ несенію этой «службы» не толь-
ко послѣ отбытія иной службы, какъ то бывало раньше, а и какъ са-
мостоятельный ея родъ, освобождавшій отъ другихъ ея формъ.
138 —
«Этимъ, отнюдь не отвергался фактъ бытового разложенія «крѣпост-
ного устава» примѣнительно къ помѣщичьему владѣнію крестьяна-
ми. Это разложеніе породило и самое наименованіе этого владѣнія
«крѣпостнымъ правомъ». Привыкавшій къ явленіямъ частнаго права,
вводимаго послѣдовательно въ жизнь нашими Императорами и Им-
ператрицами, помѣщикъ начиналъ все больше чувствовать себя част-
нымъ собственникомъ какъ «населенной земли», на которой хозяй-
ничали его «подданные», такъ и самихъ этихъ подданныхъ. Отсюда
возникало между помѣщиками и крестьянами разительное и не под-
дающееся никакому примиренію расхожденіе въ пониманіи своихъ
взаимоотношеній. Бытовую сумятицу, отсюда вытекавшую, давав-
Щую выходъ жизни въ самыхъ разныхъ направленіяхъ, я излагалъ въ
рядѣ обширныхъ статей, помѣщавшихся въ газетѣ «Харбинское вре-
мя», до конца такъ и не доведенныхъ____
Погрузился я и въ другую тему. Результатомъ было написаніе
большого труда: «Московская Русь, какъ явленіе духовной культу-
ры». Рукопись и эта гдѣ-то лежитъ, если не уничтожена. Если исто-
рико-юридическое изученіе нашего прошлаго раскрывало картину
своеобразнаго строя жизни, когда, по совокупности обстоятельствъ
й по разнымъ мотивамъ, властно продиктована была Россіи, какъ
условіе ея существованія, всенародная связанность, исключавшая изъ
Жизненнаго обихода «нормальныя» для всякаго западно-европейска-
го общенія проявленія личной свободы, то вниканіе въ русское про-
шлое подъ угломъ зрѣнія духовной жизни открывало нѣчто особое,
лежавшее въ самой т. ск. природѣ русскаго связаннаго строя: ду-
ховная свобода — вотъ во имя чего Русскій народъ жертвовалъ
личной свободой! Нѣкая тайна то Промысла Божія. Вѣдь не
только сохраненіе Православія было бы невозможно, не пойди рус-
скій народъ на эту жертву, но не было бы тогда вообще на свѣтѣ
русской національной государственности! Нераздѣльная спаянность
Вѣры и національной государственности — вотъ, что лежитъ въ кор-
нѣ нашего бытія. И въ такой мѣрѣ проникала эта святая общность
весь человѣческій составъ нашего Отечества, что падали, какъ соло-
ма, или, точнѣе сказать, самоупразднялись самыя жесткія, казалось
бы ничѣмъ не могшія быть даже ослабленными, не то что поколеблен-
ными, перегородки между отдѣльными слоями населенія, прикрѣ-
пленными къ той или иной отрасли народно-государственнаго бытія.
Не только бѣднѣйшій селянинъ, но и послѣдній нищій, да даже на-
ходящійся въ заточеніи преступникъ могли быть близки Царю та-
кимъ братствомъ во Христѣ, которое мыслимо только въ, до послѣд-
няго конца доведенномъ, осуществленіи на землѣ 'Христіанства. •—
«Симфонія», которая Царя и Церковь .сливала въ гармоническое
•единство, распространялась на все народно-государственное бытіе,
дѣлая, тѣмъ самымъ, всю совокупность повинностныхъ обязанно-
139
етей, охватывавшихъ населеніе, системой пѳслуша-ній, под-
дающихся пониманію, въ своей истинной сущности, въ свѣтѣ толь-
ко одного сопоставленія: съ м о н а с т ы р е м, ъ ! Несъ ли кто тяг-
ло, несъ ли кто службу, то есть выполнялъ ли кто повинность чисто
исполнительнаго характера, или получалъ заданіе проявлять ту или
иную форму власти, все едино: предъ Богомъ и Царемъ выполнялъ
каждый безотвѣтно свое всежизненное «послушаніе», будучи дви-
жимъ сознаніемъ чего-то неизмѣримо большаго, чѣмъ все то, что мо-
жетъ быть выражено въ терминахъ общественно-государственныхъ и
даже семейно-патріархальныхъ. Разительную иллюстрацію даетъ
тутъ казачество, возникшее изъ бѣгства отъ невыносимой крѣпост-
нической неволи московскаго уклада въ безграничные просторы сте-
пей — и въ этомъ «дезертирствѣ» не только остававшееся вѣрнымъ свя-
тому Цѣлому Россіи въ непроизвольно возникавшей отсюда сторо-
жевой окраинной службѣ; не только подготовлявшее осваиваемые
имъ просторы для позднѣйшаго овладѣнія ими Москвой, но и без-
ропотно надѣвавшее на себя снова хомутъ крѣпостной связанности,
поскольку расширеніе Москвы создавало необходимость включаться
вновь въ ея неизмѣнявшійся «крѣпостной уставъ» ...
Переключимся отъ этого нашего крѣпостного прошлаго, такъ по-
нимаемаго, къ Великой Реформѣ Освобожденія Крестьянъ! Не ло-
жится ли печать духовной ущербленности на нее ? Можно даже боль-
ше сказать. Та экзальтація, которая обуреваетъ 19 февраля 1861 г. —
не заключаетъ ли она въ себѣ оттѣнокъ той одержимости, которая
обуревала «февраль» 1917 г.? Я знаю, что такое отношеніе къ осво-
божденію крестьянъ, высказанное даже въ болѣе осторожной формѣ,
способно вызывать негодованіе. Но нё опредѣляется ли это тѣмъ, что
люди не хотятъ задуматься надъ тѣмъ, что кроется подъ такими вы-
сказываніями — не въ узкомъ планѣ «крестьянскомъ», а, въ общемъ
планѣ «христіанскомъ», охватывающемъ перспективу не только Рос-
сійскую, но и уже вселенскую!
Освобожденіе — отъ чего? Свобода — какая? Вотъ что за во-
просы стоятъ передъ нами — и это въ планѣ не только оцѣнки про-
шлаго, но и осмысливанія будущаго. И какого будущаго! Не одно-
го лишь земного. Вотъ вѣдь въ какой широтѣ стоятъ теперь передъ
нами эти вопросы. И тутъ трафареты, пусть самые излюбленные —
не должны ли быть сознательно отбрасываемы?
Особую стать имѣетъ наше отечество. Нельзя понять его, огля-
дываясь на западный опытъ, если въ немъ видѣть не нѣчто, лишь рас-
ширяющее нашъ кругозоръ и помогающее намъ лучше понять са-
михъ себя, а, напротивъ, нѣчто, нашъ кругозоръ замыкающее и пред-
опредѣляющее.
Прожила свою историческую жизнь Русь безъ частной, личной
собственности, безъ римскаго праваі. Вотъ — реальность! Вотъ —
140 —
неотразимый'фактъ-! Какъ это понять? Есть это • историческое недо-
мысліе, отъ котораго мы освободились, подражая Западу? Иди> что
иное? Мнѣ припоминается одно сужденіе, которое даетъ этому- явле-
нію нѣкое разумное и убѣдительное освѣщеніе и мимо котораго я
прошелъ, въ свое время познакомившись съ нимъ. Былъ у насъ пи-
сатель-этнографъ С. В. Максимовъ — замѣчательный бытописатель,
который, съ умудренной обстоятельностью, едва ли знающей себѣ
равную, неутомимо раскрывалъ разныя стороны нашей жизни, какъ
по признаку географическому, такъ и по признаку предметному. У
него я прочелъ сужденіе такое. Русскій народъ — особый народъ.
Й' живетъ онъ такимъ строемъ жизни, который общаго не имѣетъ
съ Западомъ. Живетъ онъ укладомъ, который имѣетъ много общаго
съ древнимъ Израилемъ. Онъ не знаетъ частной собственности, какъ
не зналъ ее и. Израиль. Тамъ только временнымъ могло быть облада-
ніе землей — и это былъ принципъ общій. И наше отечество не зна-
ло частной собственности абсолютной, а всѣ владѣли землею вре-
менно и условно. Убѣжденіе, что такъ и должно быть,
по наблюденіямъ Максимова, живетъ въ сознаніи русскаго народа
Глубоко и прочно...
Насколько помню, это сужденіе высказано Максимовымъ въ его
Трудѣ, посвященномъ русскому нищенству и бродяжничеству —
явленіямъ, носящимъ тоже совершенно своеобразный характеръ на
Руси. На Руси русскій человѣкъ вездѣ чувствуетъ себя дома,
но нигдѣ нѣтъ у него и слишкомъ ужъ прочнаго дома. Россія,
это — «міръ» во всѣхъ своихъ бытовыхъ проявленіяхъ. Размѣры
этого «міра», какъ бы ни были они малы, даже миніатюрны, не ли-
шаются отпечатка русской вселенскости. Если расширять эту тему
— нельзя не обратиться мыслью къ такому явленію, какъ русскій
«хоръ», который не только не требуетъ дирижера-регента, но даже и
не терпитъ субъективной властности, кѣмъ либо профессіонально се-
бѣ привитой. Русскій хоръ — нѣчто стихійно-гармоническое. Чи-
талъ я , уже примѣнительно къ совѣтской дѣйствительности— ран-
ней, совсѣмъ ранней, — такую картинку. Пристань гдѣ-то на Вол-
гѣ. Сумерки. Въ ожиданіи, долгомъ и ничѣмъ въ своей длительно-
сти не опредѣляемомъ, сидятъ задумчиво-уныло люди. Много ихъ,
неизвѣстно откуда пришедшихъ, неизвѣстно куда направляющихся.
Внезапно кто-то въ одномъ концѣ затянулъ пѣснь. Кто-то въ другомъ
— подхватилъ ее. Прошло немного мгновеній — и вся пристань
поетъ, не вставая со своихъ мѣстъ. Стройный хоръ! Развѣ это не
проекція, эстетическая, русскаго «міра»?
'і Обратимся къ нашей темѣ. Развѣ въ 1861 г. задача была въ томъ,
чтобы освободить «рабовъ», находившихся въ собственности отдѣль-
ныхъ «рабовладѣльцевъ»? Такъ мыслили многіе изъ помѣщиковъ,
воспитавшихся- на западныхъ хлѣбахъ^ частнособственническихъ.
141 —
Поскольку- такая установка- сознанія утверждалась. — дѣйствительно
нужда наступала, настоятельная; разобщить крестьянъ отъ помѣщи-
ковъ. Но такой взглядъ, пусть онъ и становился господствующимъ
въ извѣстныхъ кругахъ общества, пусть воспринятъ былъ и прави-
тельствомъ, оставался все же искаженіемъ нашего исконнаго уклада
— цѣлостно-крѣпостного, отвѣтвленіемъ котораго было
т. н. «крѣпостное право». Если это усвоить себѣ, то совершенно оче-
видной становится поверхностность крестьянской реформы «освобо-
жденія». Вѣдь дѣло было не въ томъ, чтобы что-то отмѣнить,
а въ томъ, чтобы существующій укладъ замѣнить нѣкимъ
инымъ ! Отмѣнялось не нѣчто изжитое, мѣшавшее живой жизни, ко-
торая только ждала устраненія этого препятствія, чтобы дальше раз-
виваться. Разрушалось нѣчто органическое, нѣчто цѣлостное — и
это по признаку наблюдавшихся злоупотребленій отдѣльныхъ дѣяте-
лей разрушаемаго Цѣлаго. Дѣлалось примѣрно то же самое, какъ если
бы, въ силу наблюденныхъ, пусть и въ широкомъ масштабѣ, злоупо-
требленій офицерскаго состава.-— взяли бы просто и убрали изъ арміи
всѣхъ офицеровъ!
; Почему такъ долго ничего не творилось рѣшающаго для упразд-
ненія злоупотребленій помѣщичьей власти? Только невѣжество или
злбмысліе способно объяснить это терроромъ, якобы осуществляв-
шимся помѣщиками надъ Царской властью. Нѣтъ! Страшно было
тронуть весь тотъ комплексъ явленій, органически цѣлостный — не
зная, что поставить на его мѣсто. Почему этотъ страхъ исчезъ въ
эпоху «Великихъ Реформъ»? Потому, что нашли, наконецъ, реаль-
ный выходъ изъ тупика? Нѣтъ, потому, что заворожены оказались
идеей«освобожденія» и не желали больше думать о томъ духовномъ
содержаніи, которое искони присуще было крѣпостному укладу. Оно
упразднялось, какъ ненужный хламъ. Хуже того! Оно ничѣмъ не за-
мѣнялось ...
Въ этомъ особенность освобожденія крестьянъ по сравненію съ
другими реформами эпохи. Можно примѣнительно къ нимъ всѣмъ
говорить .объ извѣстной ограниченности и узости вложенныхъ въ
нихъ идеаловъ. Но спору нѣтъ: въ нихъ было вложено содержаніе,
которое имѣло всѣ шансы развиваться. Это подтвердилось дальнѣй-
шими успѣхами, обусловившими то, что наша правовая и обществен-
ная культура достигла въ короткій срокъ исключительно высокаго
уровня. Въ «освобожденіе» крестьянъ не было вложено никако-
г о .положительнаго, содержанія. Сенатская практика должна была
на пустомъ мѣстѣ созидать «крестьянское право», опираясь на быто-
выя, явленія и пронизывая ихъ извѣстными идейными устремленія-
ми. Въ. итогѣ и. былъ, сооруженъ, нѣкій н о в ы й, специфдчески-
крестьянскій, укладъ жизни, сохранившій былую связанность, но уже
лишенную,прежняго., духа.. Поскольку продолжало жить «былое», оно,
142
обездушенное й обреченное на «стагнацію», исключало самую возмож-
ность обращенія во что-то иное и лучшее.
Иное и лучшее впервые дала крестьянству столыпинская реформа.
Это — была, дѣйствительно, жизнь, которая обѣщала многое.
Впервые до крестьянства достигала западническая стихія жизни, ко-
торая составляла духъ Великихъ Реформъ и которая на нашей дѣв-
ственной почвѣ такъ блистательно раскрывала себя въ новыхъ, по
сравненію съ Западомъ, формахъ на протяженіи послѣдующихъ де-
сятилѣтій. Но тутъ встаетъ передъ нами новый вопросъ: это новое
и лучшее, эта «жизнь», если бы она была своевременно внесена въ
нашу крестьянскую дѣйствительность, способна ли была она предот-
вратить катастрофу ?
*
* *
Тутъ мы подходимъ къ темѣ основной. Способна ли вообще Рос-
сія жить исторической жизнью внѣ своего историческаго уклада?
Другими словами: можетъ ли Россія, остваясь сама со-
бою, переключиться на «римское право» ? Является ли для воз-
становленія Россіи, вообще, панацеей Римское право? Можно ли
признавать его абсолютной цѣнностью?
Римское право! Не нарочито ли создано оно для того, чтобы въ
него удобно укладывалась христіанская жизнь? Не поддаются ли
примѣненію всѣ притчи Господа нашего Іисуса Христа именно въ
укладѣ жизни, проникнутомъ началами римскаго права? Отдавать
свободно Божіе Богу, одновременно отдавая принуди-
тельно Кесарю кесарево — развѣ не удобнѣе ли всего это осуще-
ствляется именно въ рамкахъ того «правового государства», о высо-
кой качественности котораго мы ужъ говорили? Да — такъ это. Но
не открывается ли и другая дорога, столь же удобно способная уло-
житься въ тѣ же рамки и ведущая къ совершенному перерожденію
всего общественнаго уклада, съ доведеніемъ его до полной себѣ
противуположности ? Вѣдь въ рамкахъ этой «свободы» — можно
начать и забывать ея исходную заданность! Можно забыть о Богѣ,
«свободу» приношенія Богу Божія замѣняя «свободой» уклоненія
отъ этого приношенія. Можно такъ привыкнуть къ тому, что себя
ублажаешь тѣми, все большими, достиженіями, которыя приноситъ
хозяйственная свобода, что начать тяготиться и обязанностью что-
либо давать Кесарю, забывъ о томъ, что этимъ даяніемъ обезпечивает-
ся самое бытіе порядка, охраняющаго благодѣтельную свободу. Мож-
но, наконецъ, такъ увлечься реальными достиженіями, все большими
и большими и имѣющими тенденцію безконечно умножаться на поч-
вѣ развитія хозяйственной жизни, что перестать цѣнить и самое сво-
боду! Въ ней развѣ дѣло, въ ней развѣ счастье! Въ мечтѣ своей, за-
падный -человѣкъ готовъ уже и Бога и Кесаря замѣнить собою,
143
въ образѣ воображаемаго «коллектива», который, руководя всей жиз-
нью, наполнитъ до отказа всѣ возможныя житницы во всѣхъ ихъ воз-
можныхъ проявленіяхъ и съ избыткомъ удовлетворитъ всѣ человѣ-
ческія потребности. Такъ возникли всякіе варіанты соціализма, за-
мѣнявшіе свободу римскаго права, да и всяческую вообще свободу
•— связанностью. Но это не во имя служенія Царю и Богу, какъ то
было у насъ, а во имя угожденія себѣ и только себѣ.
То была мечта ... Реальныя очертанія начала она принимать въ
опытѣ Великой Войны. Къ этому опыту пріобщился и я, не отдавая
себѣ, конечно, отчета въ его. сущности ...
Попавъ въ «Особое совѣщаніе по продовольствію», я въ свое вѣ-
дѣніе получилъ дѣло снабженія сахаромъ. Въ борьбѣ со спекуляціей
возникалъ вообще вопросъ объ установленіи твердыхъ цѣнъ. Орга-
низована была анкета. Запросы были посланы во всѣ губерніи. На
основаніи отвѣтовъ, мнѣ было поручено составить общій докладъ о
таксировкѣ предметовъ первой необходимости. Опираясь не только
на экономическую науку, но и, главнымъ образомъ, на тотъ практи-
ческій опытъ, который я пріобрѣлъ въ своей заграничной команди-
ровкѣ и который я изложилъ въ обстоятельномъ докладѣ Городскому
Управленію, къ этому времени напечатанномъ въ формѣ отдѣльной
книжки, я составилъ обобщающій докладъ, въ которомъ доказывалъ
неизбѣжность перехода къ организаціи снабженія населенія, если
нужно добиться дѣйствительнаго регулированія цѣнъ: таксировка,
сама по себѣ, ничего не дастъ. Этимъ ставился вопросъ, не больше
не меньше, какъ о планировкѣ народнаго хозяйства, въ тѣхъ или
иныхъ его отрасляхъ. Докладъ этотъ подвергся обсужденію въ Ко-
миссіи по борьбѣ съ дороговизной и былъ тамъ подвергнутъ уничто-
жающей критикѣ. Предсѣдатель ея, почтенный и весьма уравновѣ-
шенный не чиновникъ, а уже сановникъ, терялъ самообладаніе, гро-
мя мой докладъ. Перспектива «планового» воздѣйствія на народное
хозяйство мѣрами правительственнаго управленія испугала почтен-
ныхъ дѣятелей нашего административно-государственнаго аппарата,
исполненныхъ того житейскаго опыта, котораго я не имѣлъ. Когда
дѣло обсуждалось въ Особомъ Совѣщаніи, то такъ ясно опредѣли-
лось отрицательное отношеніе къ моему докладу, что ни одного го-
лоса не раздалось въ защиту его даже со стороны тѣхъ, кто ему со-
чувствовали. Я, однако, уже прошедшій школу нашей бюрократиче-
ской свободы, представилъ заранѣе министру, тогда уже А. Н. Нау-
мову — черезъ свое прямое начальство — записку, въ которой гово-
рилъ, что все мною предлагаемое есть нѣчто вынуждаемое об-
стоятельствами Войны и что лучше сознательно къ этому готовиться,
чѣмъ браться за борьбу съ дороговизной мѣрами, явно обреченными
на неуспѣхъ. А. Н. въ началѣ засѣданія сдѣлалъ мнѣ знакъ, что
моя записка у него передъ глазами. Когда же дѣло подошло къ голо-
— 144 —
сованію, онъ заявилъ, что затрудняется голосовать, такъ какъ вопросъ,
слишкомъ отвѣтственъ, и предложилъ Комиссіи пересмотрѣть его,,
опираясь на новую записку, ему представленную. Шумиха про-
шла. Мы снова собрались. Бюрократія выдержала экзаменъ. Съ
полнымъ ко мнѣ доброжелательствомъ снова разобранъ былъ вопросъ
— и согласились всѣ, что сила вещей требуетъ съ открытыми глаза-
ми, пусть и съ предѣльной осторожностью, но становиться на путь,,
допускающій организацію снабженія населенія предметами первой
необходимости. Объ этомъ въ данный моментъ рѣчи еще не было.
Но здѣсь закладывался камень, какого-то новаго порядка. Это власт-
но диктовалось Германіей, связавшей свое народное хозяйство уза-
ми создаваемаго во имя Войны своего рода государственнаго соціа-
лизма. Что здѣсь творится что-то совсѣмъ новое, это я смутно чув-
ствовалъ. Но то, что здѣсь закладывается нѣчто «динамитное» и
творится начало чего-то предѣльно страшнаго — объ этомъ я, ко-
нечно, не могъ и помышлять. А между тѣмъ начиналъ строиться
«планъ» — вошедшій потомъ организаціоннымъ костякомъ въ совѣт-
скую деспотію ...
Встаетъ вопросъ. Государственный соціализмъ военнаго време-
ни былъ продиктованъ намъ Германіей. Онъ получилъ, силой ве-
щей, осуществленіе не только въ ней, но и въ другихъ европейскихъ
странахъ, — и притомъ болѣе послѣдовательное, чѣмъ у насъ. По-
чему же прошло все безнаказанно въ Западной Европѣ — ау насъ
вылилось въ коммунизмъ, овладѣвшій нашей страной? Мы возвра-
щаемся къ основной темѣ. На Западѣ соціализмъ былъ мечтой, то-
гда какъ реальностью было повсемѣстно римское право, пусть и въ
разныхъ его оформленіяхъ, иногда контрастно-различныхъ: достаточ-
но поставить рядомъ французскій и англійскій гражданскій строй!
У насъ же. римское право было нововведеніемъ, ставшимъ привыч-
нымъ только для извѣстныхъ круговъ населенія, но до сердца народ-
наго еще не дошедшимъ. Если марксизмъ, какъ завершенная фор-
ма соціализма, оказался у насъ побѣдителемъ, то не потому, что онъ
именно у насъ особенно былъ силенъ, а лишь потому что его вынесли
на своихъ плечахъ другія силы, которыми парализовано было и со-
противленіе ему.,
Умѣстно именно тутъ вспомнить о моемъ учителѣ, которому я
такъ много обязанъ — о П. Б. Струве. Онъ изжилъ марксизмъ безъ
особаго труда. Марксизмъ его былъ формой западничества. При-
знавъ ложность и пагубность этой формы, естественно было отсту-
пать на другія, открывающіяся сознанію, формы того же западниче-
ства, положительныя и ведущія къ правдѣ. Такъ сталъ П. Б. аполо-
гетомъ Великой Россіи, въ ея западническихъ очертаніяхъ, что въ
его представленіи никакъ не отвергало Святой Руси, имъ восприни-
маемой, какъ второй обликъ пламенно имъ любимой Россіи. И имен-
145
но испытавъ да себѣ такое преображеніе, П. Б. загорѣлся страстной
ненавистью къ такъ называемому народничеству, которое, рядомъ съ
марксизмомъ, было такъ сказать вторымъ фасомъ революціоннаго под-
полья. Онъ считалъ народничество губительной болѣзнью нашего
общества. Дѣйствительно, что представляло собою народничество?
Это была идеализація извращенныхъ проявленій нашего народнаго
быта, подмѣнявшая, вмѣстѣ съ тѣмъ, духъ всенароднаго самоотвер-
женнаго, послущническаго служенія, духовно-церковнаго, составляв-
шаго суть нашего истиннаго народнаго быта, мечтательствомъ свое-
корыстнымъ, ни въ чемъ, въ конечномъ счетѣ, не способнымъ себя
проявить, какъ только въ бунтарствѣ — безсмысленномъ, а потому и
безпощадномъ. Роковую роль и сыграло народничество въ нашей
Революціи, давъ марксизму общероссійскую бунтарскую силу, окры-
ляемую, къ тому же, интеллигентскимъ вольномысліемъ, по преиму-
ществу тоже народническимъ. Какъ ветошь ненужная, за окошко
выбрасывалось «римское право». Разительно-наглядное выраженіе
юлучило это безразсудство въ одномъ фактѣ, потрясающе безсмы-
сленномъ: участіе дѣятельное въ «черномъ передѣлѣ» помѣщичьи?.:
земель принимали и «столыпинскіе дворяне», какъ насмѣшливо-за-
вистливо называли общинники хуторянъ! Тѣмъ самымъ обрекали
они самихъ себя, со своими участками, на такую же участь.
Куда же уходила Россія, отбрасывая Римское право? Она весь
свой вѣкъ прожила безъ него. Но она раньше жила духомъ служенія
Богу, являя себя «міромъ», благодатно помазаннымъ этой духонос-
ностью. Этотъ былой духъ связанности благословенной народниче-
ство подмѣняло своекорыстной мечтой о вольномъ и безпечальномъ
самоублаженіи. Обративъ себѣ, на пользу эту разрушительную силу,
большевики, какъ то съ геніальной проницательностью первый от-
тѣнилъ П. Б:, возстановили не что иное, какъ нашъ старый «москов-
скій» крѣпостной уставъ — но какой? Съ обратнымъ знакомъ! Нѣ-
что полярно-противуположное — въ тѣхъ же формахъ, но доведен-
ное до предѣльной полноты, только съ обратнымъ знакомъ. Та же
связанность, но обездушенная. И если былая Россія приближалась
и тянулась къ монастырю, то Совѣтская Россія воплощала каторгу,
лишенную всякой человѣчности, ибо ни во что ставящую человѣче-
скую жизнь. Вмѣсто былого духа служенія Богу, раждающаго духов-
ную свободу всѣхъ и каждаго, въ единеніи духа всѣхъ, кто бы на
какомъ послушаніи ни былъ — сатанински изощренный терроръ,
восполняемый тѣмъ, что тотъ же Струве называлъ мѣтко «дрессурой
пайкомъ». Вмѣсто Святой Руси •— сатанократія!
Грѣхъ революціи, на себя въ свое время принятый, вызвалъ въ
Б. Струве страстную ненависть къ революціи. Пламенно отвер-
галъ онъ и мое частичное ея «пріятіе» — только наша тѣсная дружба
смогла вынести это испытаніе. Но П. Б. оставался «западникомъ»,
146 —
ожидая возстановленія Россіи на путяхъ Великой Россіи, т. е. пре-
одолѣнія соціализма западными же его противоядіями. Мою рабо-
ту о русскомъ земельномъ строѣ онъ одобрилъ и рекомендовалъ къ
напечатанію. Говорилъ онъ, что родственникъ его, Струве, бывшій въ
свое время губернаторомъ, высказывался, на основаніи своего опы-
та «мѣстнаго», въ очень близкихъ мнѣ тонахъ. Передавалъ онъ мнѣ,
что В. Н. Челищевъ, очень хорошо знавшій мѣстную жизнь, выска-
зывалъ свою солидарность со мною, познакомившись съ рукописью
моего труда. Но, конечно, общая концепція моя, даже въ той ея ста-
діи, которая была ему извѣстна, не могла всецѣло стать ему родной.
Слишкомъ цѣльнымъ онъ былъ для этого западникомъ. Западникомъ
остаюсь и я въ какой-то мѣрѣ даже и сейчасъ — въ томъ смыслѣ, что
западническая культура права мнѣ остается субъективно родной,
независимо отъ признанія мѣры объективной ея цѣнности. Но съ
тѣмъ большей силой способенъ я ощущать духовное разложеніе этой
цѣнности, образовывавшей становой хребетъ всей новой и новѣйшей
европейской исторіи, а въ какой-то мѣрѣ, немалой, поскольку именно
эта культура опредѣляла судьбу міра, даже и вселенской исторіи.
Въ чемъ суть этого духовнаго разложенія? Въ утратѣ человѣ-
чествомъ западной культуры цѣненія права, какъ палладіума сво-
боды, въ утратѣ цѣненія самой личной свободы, въ утратѣ цѣненія
своего внутренняго «я», въ утратѣ цѣненія тѣхъ основъ жизни, кото-
рыя «я» формируютъ и его крѣпятъ, въ частности, семьи. Но мож-
но ли осмыслить до конца процессъ этого внутренняго опустошенія
Запада, оставаясь въ рамкахъ его лишь исторіи, въ ея самодовлѣніи ?
Вотъ вѣдь къ чему сводится конечный вопросъ, который на
«западничество» въ его цѣломъ кладетъ печать относительности. От-
куда взялся этотъ самый «Западъ», притязающій на самодовлѣніе ?
Такъ естественно передвигается вся проблематика въ иную пло-
скость. Встаетъ вопросъ духовной значимости западной куль-
туры въ ея цѣломъ.
Открылась мнѣ возможность и надъ этой темой спеціально за-
думаться. Японцы, отнявъ у русскихъ ведомыя ими высшія школы,
устроили свою, а мнѣ предложили взять на себя курсъ «этики» —
въ своемъ, конечно, ея пониманіи, узко-утилитарномъ. Я согласился,
но сталъ читать «свою» этику, совсѣмъ по иному плану. Первый годъ
я посвятилъ античному міру, второй Западу, третій намѣревался я
посвятить этикѣ православной. Понималъ я этику широко, какъ
ученіе о смыслѣ жизни, включая въ изложеніе освѣщеніе самой жиз-
ни, этимъ ученіемъ осмысливаемой. Чтобы не дѣлать тайной исполь-
зованіе мною курса имецно такое, я тутъ же печаталъ его. Японцы
два года терпѣли, а потомъ вѣжливо меня отставили. Но не помню
ничего, за всю свою жизнь, что бы я съ такимъ увлеченіемъ писалъ,
какъ этотъ курсъ, внутренне переживая положительныя стороны опи-
147 —
сываемыхъ мною и античнаго и западнаго міровъ, но одновременно-
отдавая себѣ все болѣе ясный отчетъ въ ущербленности и духовной
опустошенности всего того, что не является истинно-православнымъ.
Въ частности, духовная безкрылость западной культуры, во всѣхъ,
даже самыхъ лучшихъ ея проявленіяхъ, и все болѣе отталкивающая
низменность ея плодовъ, по мѣрѣ ея секуляризаціи, никогда ранѣе
мною съ такой отчетливостью не осознавалась.
Я подходилъ къ тому, чтобы задуматься надъ духовной
значимостью всего вообще въ мірѣ происходящаго. Полярностями
тогда становились не «римское право» и «соціализмъ», а Христосъ и
Антихристъ.
Иное тогда освященіе получали и «благословенность» римскаго-
права и «проклятость» соціализма. Относительное лишь значеніе
оставалось за личной свободой! Рабъ и свободъ — развѣ не равно-
цѣнны они, поскольку въ обоихъ живетъ Христосъ? Если это такъ
даже въ рамкахъ римскаго права, гдѣ рабъ есть вещь, то въ какой
мѣрѣ христіански-просвѣтленнымъ можетъ стать общеніе людей, ко-
торое, во всемъ своемъ составѣ, отказывается отъ великаго блага лич-
ной свободы во имя сохраненія свободы духовной! Въ такомъ об-
щеніи нѣтъ личной свободы — но нѣтъ въ немъ и личнаго раб-
ства. Есть прикрѣпленіе всѣхъ и каждаго къ тому или иному по-
слушанію — и это въ рамкахъ чего? Богомъ благословеннаго Пра-
вославнаго Царства, которое все цѣликомъ, отъ Царя до послѣдняго
нищаго, до самаго даже отъявленнаго преступника-бунтаря, по стра-
сти своей нарушившаго законы общежитія, все содержаніе ящзци
опредѣляетъ задачей храненія Вѣры — съ полнымъ сознаніемъ то-
го, что этимъ совершается не только1 личное спасеніе, но и утвер-
жденіе истинной Вѣры во всей Вселенной, во исполненіе великаго
послушанія, Богомъ на Царя и Его Царство возложенное.
Вотъ и задумаемся теперь. Это міровоззрѣніе, которое было при-
суще каждому русскому человѣку Московскаго Царства, став-
шаго именно въ этомъ своемъ обличіи, какъ Третій Римъ, такимъ ис-
ключительнымъ явленіемъ духовной культуры — было ли это міро-
воззрѣніе, хотя бы въ малой мѣрѣ, свойственно тѣмъ, кто съ такимъ
энтузіазмомъ «освобождали» крестьянъ въ 1861 году? Находилось ли
это міровоззрѣніе, хотя бы въ подсознаніи, у тѣхъ, кто творили и
приводили въ дѣйствіе судебную реформу? Можпо ли его обнару-
жить у творцовъ нашего великолѣпнаго земства? Можно ли его
ощутить въ нашей изумительной бюрократіи? Наконецъ — можно
ли даже считать его присущимъ командному составу нашего христо-
любиваго воинства?
Риторическіе это вопросы: «Великая Россія», уже отодвигаясь
отъ Святой Руси, переставала ощущать себя Третьимъ Римомъ.
А вмѣстѣ съ тѣмъ, нельзя развѣ съ достаточной увѣренностью
148 —
утверждать,, что это именно благодатное’ МІройОЗзрѣйіе- не могло быть
чуждымъ. барамъ-крѣпостникамъ, разставаться съ которыми тяжёло
бывало, «освобождаемымъ» крестьянамъ? Можно даже больше ска-
зать. Всѣ вообще крестьяне, не находя общаго языка съ барами-за-
йадниками, стремившимися и- ранѣе иногда ихъ «освободить», одно
упорно въ отвѣтъ имъ говорили: «мы ваши, а земля наша», или даже
«мы ваши, а вы наши». Развѣ это не значитъ, что они всѣ видѣли
себя со своими барами слитыми' въ общемъ подчиненіи нѣкой
в ы с ш е й идеѣ. Поскольку эта идея продолжала быть окружен-
ной ореоломъ святости — являла она свое родство съ той имен-
но идеей, которая получила нѣкогда отточенное выраженіе въ фор-
мулѣ Третьяго Рима, примѣняемой къ Православному Царству.
Это уже не риторическіе вопросы! А если это такъ, то печать
относительности ложится неотмѣнимо на всѣ наши реформы, а
не только на освобожденіе крестьянъ, и меркнетъ свѣтъ, ихъ осіявшій.
Это не упраздняетъ цѣнностей, въ нихъ заложенныхъ. Можно бытъ
убѣжденнымъ апологетомъ,, и русскаго суда, и русской бюрократіи, и
русскаго земства. Въ частности, въ полной силѣ можетъ оставаться
та аргументація, которая сгущается въ формулу «либеральнаго консер-
ватизма», ставящаго во главу угла охранительной полити-
ки великую цѣнность личной свободы. Не случайно, кстати
сказать, что къ этой формулѣ можно свести ту спасительную реак-
цію, которая нынѣ подымается въ США противъ влекущихъ къ со-
ціализму теченій, господствующихъ надъ американской современ-
ностью. Но поскольку встаетъ вопросъ о выборѣ между Христомъ и
Антихристомъ — можно ли исчерпать свое міровоззрѣніе всѣмъ
этимъ, пусть и въ высокой степени цѣннымъ? Развѣ способно зда-
ніе, такъ созидаемое, устоять противъ бушующихъ нынѣ сатанин-
скихъ урагановъ? Нѣтъ, для такой самозащиты вся эта аргумента-
ція должна сумѣть возглавить себя иными, высшими цѣнностями. Въ
частности, Русскій человѣкъ долженъ ощутить себя именно въ этомъ
смыслѣ сыномъ Исторической Россіи. Онъ долженъ принять при-
сущую своему историческому прошлому іерархію цѣнностей.
Какова она?
Она воплощается для насъ въ двухъ къ самому ближайшему про-
шлому принадлежащихъ личностяхъ — о. Іоаннѣ Кронштадтскомъ и
Царѣ-Мученикѣ.
Можно безконечно много «относительнаго» говорить о нашей Ре-
волюціи. Это все можетъ быть очень вѣрно. Но это ничего до кон-
ца не объяснитъ. Чуткій Розановъ какъ-то говорилъ, что онъ много
читалъ о Куликовской битвѣ у историковъ, но понялъ- сущность дѣла
только тогда, когда ознакомился съ повѣствованіемъ лѣтописи о по-
сѣщеніи Димитріемъ Донскимъ преп. Сергія. Примѣрно такое же
соотношеніе существуете между всякими истолкованіями общества-
— 149
ио-цолцтдческими націей Революціи и тѣмъ, которое воплощается въ.
двоицѣ, іКутррую мы сейчасъ поименовали.
Цаще отечество ока&алось низвергнутымъ въ бездны сатанин-
скія съ самой кручи величайшаго въ нашей 'исторіи общественно-
политическаго подъема, который въ своемъ захватѣ лишь ускорялся
и расширялся въ началѣ XX вѣка. И вотъ — въ безднѣ мы! Откуда
же должны мы извлекать критерій для оцѣнки, и нашего прошлаго, и
нашего чаемаго будущаго: изъ того великолѣпія, которое, блистая
въ своей относительности, но явно теряя исконную свято-русскую
духовную красоту, оказалось явно посрамлено Провидѣніемъ — или
изъ страшнаго урока нашего паденія, которое, будучи предречено
о. Іоанномъ Кронштадтскимъ, явило, въ своемъ свершеніи, съ новой
силою .неизреченную духовную красоту русскаго человѣка въ обра-
зѣ нашего послѣдняго Царя? И если, конечно, не одинокъ былъ
въ своей неизреченной святости о. Іоаннъ, обнаруживъ въ своемъ,
всероссійскомъ чудотвореніи цѣлое море благодати, переливавшееся
по Русской землѣ, одновременно затопляемой богопротивнымъ зло-
мысліемъ, то не одинокъ остался и нашъ послѣдній Царь со своей
семьей, войдя въ безчисленный сонмъ новомучениковъ, сподобивших-
ся остаться вѣрными Церкви даже предъ сатанинскимъ оскаломъ Звѣ-
ря, овладѣвшаго Россіей.
Зоветъ насъ Господь смотрѣть на все свершающееся очами духа.
Это, повторяемъ неустанно, не сгладитъ положительныхъ достиженій
нашего недавняго прошлаго. Но какъ бы мы высоко ихъ не оцѣни-
вали — можно ли отрицать, что нашъ культурный расцвѣтъ шелъ въ
ущербъ, если не въ полное уничтоженіе, духовной качествен-
ности нашей жизни? На песцѣ строилось это все! И какъ бы во-
прошаетъ насъ нынѣ, въ послѣдній разъ, Господь, способны ли мы
начать строить на камнѣ?
Что это практически значитъ?
Начнемъ «отъ печки». О свободѣ говоримъ мы. Если имѣть въ ви-
ду гражданскую личную свободу, т. е. свободу собственности и свободу
распоряжаться своей личностью — то выдержали ли мы экзаменъ этой
свободы? Другими словами: получивъ, въ отмѣну былой связанно-
сти, эту свободу, обратили ли мы ее на служеніе Церкви и на спа-
сеніе души? Ясно, что нѣтъ! — Далеки мы были и все дальше ста-
новились отъ этого заданія, пусть благородны и высоки могли быть
тѢ ЦѢННОСТИ, КОТОРЫМЪ МЫ СВОеЙ СВОбОДОЙ СЛУЖИЛИ. ДОПУСТИМЪ, ЧТО'
мы это признали. Да, увлеченіе было! Каемся! Церковь не надо
было забывать и о спасеніи души надо было думать.. Будетъ ли стро-
еніемъ на камнѣ, если мы начнемъ строить наше будущее на «ре-
ставраціи» лишь отдѣльныхъ элементовъ нашего прошлаго, во всемъ
ихъ великолѣпіи культурномъ? Можно ли, даже и признавъ, что пе-
регибали мы черезъ край, увлекаясь земными цѣнностями,
150
«строить возрожденіе Россіи на ихъ «реставраціи» — на возстановле-
ніи нашей прекрасной бюрократіи, нашего замѣчательнаго суда, на-
шего чуднаго земства... Реально ли это? Не мечтательство ли это?
И это не только потому, что истреблено до послѣдняго корешка все изъ
чего вырастало все богатство имперской государственно-обществен-
ной культуры, почему и практически не мыслимо это все «возстано-
вить». Существенно иное — а именно то, что, если что дѣйствитель-
но можно «реставрировать», то это только духъ — не тотъ, кото-
рымъ жила Императорская Россія, нынѣ въ прахъ
поверженная и до конца истребленная, а тотъ, которымъ жила
Историческая Россія, имѣвшая разные облики въ на-
шемъ прошломъ, но остававшаяся неизмѣнно сама собою и жившая
и въ образѣ Императорской Россіи, пока не произошла та страшная
подмѣна, которая и вызвала гнѣвъ Божій. А въ чемъ была эта
подмѣна? Въ томъ, что и насъ, въ нашемъ западничествѣ, захватила»
вол^°. «Отступленія», слившая насъ съ гибнущимъ Западомъ. Оста-
валась у насъ одна «видимость» — если имѣть въ виду духовное
«нутро» Исторической Россіи.
А гдѣ запечатлѣно нынѣ то «подлинное», въ чемъ живетъ духъ.
Исторической Россіи? Тутъ и встаетъ передъ нами поименованная*
выше, благодати исполненная, двоица, этотъ духъ воплощающая.
Нельзя помыслить покаянное возрожденіе Исторической Россіи
иначе, какъ подъ стягомъ симфоническаго единства Церкви и Цар-
ства. А кто въ окружающей насъ Тьмѣ и Лжи, являютъ намъ двѣ
эти высшія цѣнности, долженствующія въ нашемъ просвѣтляющемся
сознаніи возглавлять всю вообще іерархію цѣнностей, если не о.
Іоаннъ Кронштадтскій и не Царь-Мученикъ? Въ нихъ наша живая
связь съ прошлымъ, открывающая намъ свѣтлое будущее — не толь-
ко небесное, но, быть можетъ, еще и земное. Только это всѣмъ серд-
цемъ исповѣдуя, способны мы обрѣсти милость предъ Богомъ. Толь-
ко такъ воспламенившись — тѣмъ Духомъ, который велъ Россію на
•ея тысячелѣтнемъ пути, можемъ получить мы силу творить и дальше
Исторію, оборвавшуюся «февралемъ». Только такъ просвѣтившись,
окажемся мы способны строить на камнѣ нѣчто прочное — на томъ
страшномъ пепелищѣ, въ которое «октябрь», «февралемъ» рожден-
ный, превратилъ нашу Землю. Внѣ возрожденія въ насъ т а к .о г о
Духа — все пусто, все безплодно, все «песокъ» — вплоть до нашего
«монархизма» и «легитимизма» ...
Самодержавіе наше — вѣдь это не «монархизмъ» и не «легити-
иизмъ»! Это хорошо понимали наши «отцы Церкви», даже и эпо-
хи Имперіи. Это понимали въ какой-то мѣрѣ иные изъ нашихъ уче-
ныхъ. Характернымъ въ этомъ отношеніи является упомянутый вьі-
ше В' И. Сергѣевичъ. Но если отчетливо понималъ онъ это, то не ръ
силу того, что пламенѣлъ Духомъ Исторической Россіи. Какъ изслѣ-
151
дователь, интуиціей своего научнаго генія, ощущалъ онъ иноприрод-
ность нашего самодержавія любымъ явленіямъ западнаго монархиз-
ма, распознавая и корень этого различія. Но что касается главнаго,,
то есть того, чтобы отчетливо понимать значеніе нашего Царя, какъ
Удерживающаго, силой бытія котораго держится весь міръ — это мо-
жетъ вмѣстить только церковное сознаніе, ничѣмъ не замутненное,,
окончательно просвѣтившееся, всецѣло вѣрное исконному духу Исто-
рической Россіи.
Свою работу о Московскомъ Царствѣ я сопроводилъ самостоя-
тельнымъ очеркомъ, о потерѣ котораго особенно жалѣю. Въ немъ я
пытался такъ сказать проецировать обрѣтенные мною выводы на
позднѣйшій ходъ Русской исторіи. Я ставилъ каждаго монарха, въ
исторической послѣдовательности, предъ лицомъ задачъ, властно дик-
туемыхъ ему самой природой ихъ власти, какъ Самодержцевъ Рос-
сійскаго Православнаго Царства. И вотъ, что раскрывалось въ этой
послѣдовательности. Пока сильна была, подъ футляромъ Имперіи’,
крѣпостная Россія, духомъ Москвы насыщенная, т. е. пока жила пол-
ной жизнью Святая Русь въ ёя сочетаніи съ Великой Россіей, Про-
мыслъ?Божій попускалъ нахожденіе на русскомъ престолѣ лицъ на-
рочито далекихъ отъ этого духа и даже враждебныхъ ему. Не могли
они существенно измѣнить природу нашего исконнаго бытія, а ино-
гда и кое-что положительное привносили, по своему его понимая.
Поскольку же духъ этотъ испарялся, будучи вытѣсняемъ духомъ
инымъ, и Россія становилась все больше себѣ чужой, все больше на-
чинаетъ въ нашихъ монархахъ воплощаться исконная православная
Русскость. Своеобразную двузначность являетъ собою каждый? изъ
такихъ монарховъ — и эту двузначность пытался я показать. Въ.
этомъ планѣ какимъ-то духовно переливчатымъ и неуловимымъ въ
своей подлинной сущности мнѣ представлялся Императоръ Але-
ксандръ II, въ соотвѣтствіи со своей эпохой. Показательно вообще,
что каждый монархъ, по общему правилу, былъ созвученъ своему
времени — и вопросомъ является въ отношеніи каждаго, въ какой
мѣрѣ онъ печать своей личности возлагалъ на свою эпоху, а въ какой,,
напротивъ, эпоха подчиняла его себѣ. Нарочито показательно то, что
этотъ «законъ» теряетъ свою силу по мѣрѣ того, какъ все больше обо-
значается отчужденность даннаго «времени» отъ отражающейся въ.
нашемъ историческомъ укладѣ «вѣчности». Александръ III — глу-
боко православенъ. Но типиченъ ли онъ въ полной мѣрѣ для своей
эпохи? Что касается Николая II, то его «святорусскій» обликъ явля-
етъ разительную «несовременность» своей эпохѣ: разрывъ обознача-
ется катастрофическій между нимъ и его временемъ. Только черезъ
голову «общества» можетъ онъ перекликаться съ церковнымъ наро-
домъ, ему созвучнымъ.
Такъ и ушелъ онъ — чистѣйшимъ воплощеніемъ нашего свя-
152
того прошлаго, открывая своей царственной жертвенностью своему
народу путь къ свѣтлому будущему, если только окажется народъ
способнымъ подняться до своего Царя въ пламенной покаянной мо-*
литвѣ, вторымъ крещеніемъ возвращающей къ жизни Святую Русь.
Вотъ когда вспомнить надо народную поговорку, исполненную тако-
то глубокаго смысла: Царь согрѣшитъ — народъ не замолитъ, народъ
согрѣшитъ — Царь замолитъ ...
Царь-Мученикъ и о. Іоаннъ Кронштадтскій! Это — Свѣтъ въ
обуявшей насъ сатанинской тьмѣ. Это — Истина въ обуявшей насъ
антихристовой Лжи. А какова эта Тьма и какова эта Ложь — это
можетъ только церковно-просвѣтленное сознаніе уяснить въ полной
мѣрѣ.
Возвращаюсь я снова мыслью къ Сергѣевичу. Запомнился мнѣ
отъ немногихъ лекцій его, мною прослушанныхъ, одинъ эпизодъ. Го-
ворилъ В. И. мастерски. Его статная фигура, его некрасивое, но
сіяющее умомъ лицо производили неизгладимое впечатлѣніе. Пере-
межалъ онъ строго-академическую рѣчь внезапными иллюстраціями,
блещущими и остроуміемъ и глубокимъ внутреннимъ смысломъ. Го-
ворилъ онъ о миссіонерствѣ среди не вѣдающихъ Христа примитив-
ныхъ народовъ. И внезапно нарисовалъ намъ такую картину.
Проповѣдникъ говоритъ передъ толпой дикарей. Тѣ вниматель-
но, благоговѣйно слушаютъ, киваютъ головами въ знакъ согласія и
пониманія. То и дѣло, однако, кое кто отдѣляются и скрываются за
палаткой, предъ которой говорилъ миссіонеръ. Тотъ заинтересовался
самъ — и въ какой-то моментъ внезапно заглянулъ за палатку. Что
же онъ тамъ увидѣлъ? Отлучавшіеся его слушатели, держась за бо-
ка и давясь отъ беззвучнаго смѣха, отводили здѣсь душу, чтобъ по-
ломъ, успокоившись, снова присоединиться къ толпѣ ...
В. И. никакъ не хотѣлъ этимъ дискредитировать миссіонерство, а
только призывалъ насъ къ тому, чтобы понимали мы, какъ осторожно
надо относиться къ внѣшнимъ успѣхамъ въ этомъ безконечно труд-
номъ и отвѣтственномъ дѣлѣ ...
Каррикатурна эта иллюстрація. Но — тиѣаѣіз тиѣапсііз — она въ
наше время необыкновенно злободневна, въ неизмѣримо болѣе глу-
бокомъ и широкомъ планѣ, чѣмъ это могло быть у В .И. Сергѣевича
въ тѣ времена.
Подлнность — вотъ къ чему мы должны нынѣ особенно на-
пряженно устремляться и что охранять. Видимость — вотъ
вотъ чего должны мы особенно бояться и чего бѣжать.
♦
♦ ♦
Я придалъ своему изложенію характеръ автобіографическій. Ду-
мается, что такимъ образомъ лучше будетъ доведено до сознанія чи-
тателя, какъ значительна тема — не только сама по себѣ, но особенно
153 —
®ъ силу того, что исполнившееся столѣтіе со времени Освобожденія
крестьянъ, къ этому событію привлекая общее вниманіе, съ нарочи-
той наглядностью обнаруживаетъ, чѣмъ мы то сами дышемъ. По-
скольку я просто сталъ бы говорить о Великихъ Реформахъ, на-
стаивая на своей точкѣ зрѣнія, легко было бы отмахнуться, воспри-
нимая это какъ какую-то научную «контроверзу», если не просто
научную блажь. А тутъ видно прежде всего то, что на моемъ жизнен-
номъ пути постепенно лишь обрѣла эта тема такое истолкованіе, и,
.далѣе, что раскрывалось это пониманіе вещей не только въ соотвѣт-
ствіи съ- моимъ личнымъ ростомъ и съ расширеніемъ моего горизон-
та, не только даже съ, такъ сказать, моимъ духовнымъ созрѣваніемъ,
но и подъ воздѣйствіемъ повелительнымъ катастрофическихъ измѣ-
неній самого міра. И здѣсь надо привести послѣдній автобіографи-
ческій штрихъ — самый значительный.
Только послѣдніе годы постигъ я главное, въ чемъ и выразилось
мое такъ сказать духовное совершеннолѣтіе. Оно первоначально от-
крылось мнѣ въ самой общей формѣ. Я понялъ, что мы живемъ въ
планѣ эсхатологическомъ. Эта внезапно посѣтившая меня увѣрен-
ность, неизмѣнно потомъ укрѣплялась тѣмъ простымъ обстоятель-
ствомъ, что только такая установка сознанія вразумительно объясни-,
ла все свершающееся. Значительно позже, уже самые послѣдніе го-
ды, уразумѣлъ я дѣйствительное содержаніе того понятіе, которое пе-
редается терминомъ «апостасія» — въ ея двузначномъ смыслѣ, какъ
•съ одной стороны ступенчатаго процесса подготовительнаго, уводя-
щаго человѣчество постепенно отъ исходной Православной Истицы,
а, съ другой стороны, какъ завершительной эпохи, подводящей окон*-
чательные итоги этому длительному процессу. Въ чемъ содержаніе
апостасіи въ этомъ послѣднемъ -смыслѣ? Въ объединеніи всѣхъ но-
сителей апостасійнаго начала, отъ кдтолицизма до коммунизма, на
предметъ встрѣчи Антихриста. Только въ свѣтѣ такого пониманія Апо-
стасіи раскрывается вся судьбоносная значительность паденія Рос-
сійскаго Самодержавія. Это — рубежъ, за которымъ, въ силу упразд-
ненія Удерживающаго, начинается страшное время, когда Сатана не
только соблазняетъ, но и господствуетъ — что для всѣхъ зримо уже
осуществляется въ нашемъ отечествѣ, форма правленія котораго не
можетъ быть иначе опредѣлена, какъ сатанократія.
Увѣровать въ то, что въ лицѣ нашего послѣдняго Царя ушелъ изъ
міра Удерживающій, есть то единственное, что открываетъ
возможность не поддаваться охватывающей нынѣ міръ антихристовой
Тьмѣ и не становиться жертвой антихристовой Лжи, вѣра въ которую
есть отличительная особенность Апостасіи, въ ея завершительной ста-
діи. Каррикатурная иллюстрація примитивнаго дикарства, въ его
лукавомъ охуленіи невѣдомой ему Истины, оборачивается дѣй-
ствительнымъ изображеніемъ чего-то нынѣ гсподствующаго.
— 154
Развѣ не осуществляется нынѣ кощунственная издѣвка надъ святы-
ней? И не надъ невѣдомой святыней, а надъ вѣдомой и сознательно
отвергаемой и хулимой! И осуществляется эта издѣвка не дикарями,
а служителями Церкви, лицемѣрно это служеніе несущими, съ внут-
ренней надъ нимъ издѣвкой. Чекисты въ рясахъ —• вотъ
знаменіе нашего страшнаго времени, до предѣла доводящее то, что
является общей сигнатурой его, ложащейся, въ большей или меньшей
мѣрѣ, чуть не на всѣхъ: господство завѣдомой видимости,,
подмѣняющей святую подлиность.
Въ образѣ открытой"сатанократіи, нынѣ начавшей только себя
вуалировать, протекаетъ завершительная стадія Апостасіи въ нашемъ,
отечествѣ, явившемъ, послѣ наиболѣе полнаго служенія Христу, и
наиболѣе полное отъ Него отчужденіе. Иначе являетъ себя Апоста-
сія конечная на Западѣ, т. е. тамъ, гдѣ вѣками она подготовлялась,
протекая въ ступенчатомъ процессѣ отхода отъ Истины. Здѣсь Ан-
тихристъ являетъ себя въ образѣ не богоборчества, а подмѣны Хри-
ста. Видимость Христа, прельстительно фальсифицирующая
подлинный Его ликъ, создаетъ нѣкую псевдо-церковь й даже-
анти-церковь, подъ разными видами разрушающую Церковь цодлин-
ную — какъ въ ея истинной православной подлинности, таюъ и въ
ея ущербленныхъ инославныхъ формахъ, не преступающихъ роковой
черты, т. е. не отрицающихъ Божественной природы Христа. Въ.
сложныя и замысловатыя соотношенія вступаютъ эсхатологическія
Явленія перваго и второго порядка, т. е. богоборческія и подмѣнныя..
Но это все образуетъ одно двуликое единство, получающее выраже-
ніе въ самомъ словѣ Антихристъ, означающемъ и «Противу-Хрпста»
и «Вмѣсто-Христа». Обманная «видимость», по мѣрѣ приближенія
къ явленію Антихриста, все болѣе получаетъ перевѣсъ, раждая без-
конечное множество .варіантовъ, воспроизводящихъ иллюстрацію
В. И. Сергѣевича, пусть и въ самыхъ зачаточныхъ ея обнаруженіяхъ.
Что изъ этого вытекаетъ примѣнительно къ нашей темѣ? То,
что безапелляціонный приговоръ выносится «законсервированію» на-
шей привычки воспринимать «освобожденіе» крестьянъ 1861 г., какъ
одержаніе нашимъ отечествомъ побѣды надъ вѣковѣчнымъ зломъ,,
надъ нимъ тяготѣвшемъ. Такая установка сознанія есть закрѣпленіе
себя на путяхъ, ведущихъ насъ и весь міръ къ гибели. Непомѣр-
ное возвеличеніе «освобожденія» крестьянъ — «эмансипаціи», какъ
принято было говорить тогда! — не есть ли сознательное поставленіе
себя на путь «эмансипаціи» отъ Духа Божія? Вотъ что надо понять,,
отдавъ себѣ отчетъ въ проникнутости этимъ Духомъ нашего крѣпост-
наго уклада. Это не значитъ, что мы должны возвращаться къ крѣ-
постному состоянію, чтобъ умилостивить Бога. Это значитъ^ что мы
должны понять, какимъ ^благословеніемъ Божіимъ былъ озаренъ нашъ,
крѣпостной строй, поскольку онъ не искажался нашимъ вольнюдумі-
155
стволъ. Это значитъ, что мы должны восхотѣть новаго озаренія насъ,
какъ чадъ Исторической Россіи, присущей ей благодатію, которая
покрывала не крѣпостной уставъ, какъ таковой, а служеніе Истинѣ,
силой вещей пріобрѣтшее эту форму. Хотимъ ли мы служить Истинѣ,
которая свое воплощеніе получила въ Русскомъ Православномъ Цар-
ствѣ? Вотъ какой вопросъ ставитъ намъ Господь. Отъ отвѣта на
.этотъ вопросъ зависитъ будущее, и нашего отечества, и всего міра.
А въ какія формы, при какихъ обстоятельствахъ, вольется возстано-
вленіе Русскаго Православнаго Царства, Третьяго Рима, если дѣй-
ствительно духовно возраждается нашъ народъ — то знаетъ одинъ
Господь. О. Іоаннъ Кронштадтскій говорилъ, что спасеніе каждой
человѣческой души есть чудо, большее, чѣмъ твореніе человѣка изъ
персти земной. Что же сказать о спасеніи цѣлаго народа, въ его ду-
ховной качественности носителя Третьяго Рима! Возстановленіе
Удерживающаго — вотъ вѣдь о какой «реставраціи» идетъ дѣло!
Думать о томъ, что Господь можетъ попустить длящееся существова-1
ніе человѣчества, жизнь котораго исчерпывается тѣмъ, что оно осу-
ществляетъ нѣчто такое, что можетъ быть названо или смягченнымъ
^соціализмомъ» или организаціонно-упорядоченнымъ «капитализ-
момъ» — съ превращеніемъ всего міра въ одно управляемое Цѣлое,
'одушевляемое нѣкимъ среднимъ ариѳметическимъ, изъ всѣхъ вѣръ
образованнымъ — есть мечтательство, прикрывающее дѣйствитель-
ность грядущаго Антихриста. Никакимъ «видимостямъ» сейчасъ мѣ-
ста нѣтъ. А «подлинность», при наличіи который міръ способенъ
снова начать жить исторической жизнью, хотя бы на апокалиптиче-
скіе «полъ-часа», есть только одна: возстановленіе Россійскаго Пра-
вославнаго Царства — Третьяго Рима. Для этого что нужно? Воз-
становленіе духовной годности людей, прежде всего насъ, рус-
скихъ. О какихъ вождяхъ, о каких^ программахъ тутъ можетъ ид-
ти рѣчь, если не только о вышеназванной двоицѣ? Она воплощаетъ
для насъ путь спасенія. А приведетъ ли этотъ путь насъ въ возро-
жденную Россію, или къ подножію Господа, пришедшаго въ славѣ
— это, повторяемъ, вѣдомо одному Господу.
Подвигъ Русскости предъ лидомъ зрѣющей Апостасіи.
Мы ждемъ чего то... Не въ будущее, творящее нѣкую но-
вую жизнь, обращенъ нашъ выжидательный взоръ. Эту жизнь не
пріемлетъ наше сознаніе. Мы живемъ прошлымъ. Въ этомъ отличіе
наше отъ окружающаго насъ міра. Кѣмъ бы мы ни были, по нашей
профессіи, воспитанію, культурному, уровню, происхожденію, всѣ мы,
если только не погрязли, до послѣдняго уголка нашего сознанія, въ
суетѣ окружающаго насъ міра, ухищренно проникающаго въ самую
сердцевину нашего интимнаго быта — мы въ этомъ смыслѣ всѣ че-
го то ждемъ...
Кто это — мы? Разбросанныя по всему міру чада Истори-
ческой Россіи. Мы являемъ нѣкую органическую общность.
И въ ней мы наглухо отчуждены отъ окружающей насъ среды. Въ
этой отчужденности уже проявляется, пусть въ зачаточной формѣ,
подвигъ Русскости.
Мы — не такіе, какъ всѣ. Это — не горделивое самопревознесе-
ніе надъ остальнымъ человѣчествомъ. Это — констатированіе, часто
смущенное, даже стыдливое, нѣкое неотмѣнимой реальности. Она
выражаетъ себя хотя бы въ томъ, что насъ тянетъ другъ кд другу
особенная, ни на что не похожая, связь. Это не только національная
близость, не только общность культуры, не только даже, сама по се-
бѣ, общность вѣры, которая вѣдь 'не является принадлежностью насъ
однихъ, русскихъ. Это — нѣкая наша разнокачественность, по отно-
шенію ко всѣмъ, всѣмъ, всѣмъ — кто не «мы». Это — общность не-
сомаго нами историческаго послушанія.
Мы можемъ расходиться въ нашихъ симпатіяхъ и убѣжденіяхъ,
но мы солидарны въ томъ, что жить такъ, какъ всѣ вокругъ жи-
вутъ — нельзя. .Чтобы жизнь могла продолжаться, она должна
стать иной. Если такого радикальнаго измѣненія не произойдетъ,
значитъ, жизнь кончается. Міръ идетъ къ своему концу! Что то-
иное должно войти въ міръ, чтобы онъ могъ жить. Это
иное не можетъ родиться изъ окружающаго насъ міра, настолько
оно ему чуждо. То ожиданіе, которое опредѣляетъ природу нашего
сознанія, недоступно пониманію окружающаго міра. И горе намъ,,
если мы, пуская корни тамъ, куда вывелъ насъ Господь, всецѣло про-
никаемся міроощущеніемъ нашей среды; Это значитъ, — мы пере-
- 157 -
стаемъ быть русскими, тѣми, кто и въ изгнаніи несутъ подвигъ
Русскости, составлявшій душу Исторической Россіи.
Тутъ мы касаемся явленія безмѣрной трагичности, но способна-
то быть ощутимымъ только тѣми, кто не поддались процессу духов-
наго обезличенія. А онъ подкрадывается къ намъ въ самыхъ, каза-
лось бы, естественныхъ, понятныхъ, благонамѣренныхъ формахъ. Не-
ужели надо отвращаться отъ окружающей насъ культуры? Не есте-
ственно ли человѣку, который вынужденъ обосновываться на чужой
почвѣ, освоиться съ мѣстной культурой, ставъ дѣятельнымъ участни-
комъ окружающей жизни ? Неужели самый фактъ вынужденной, осѣд-
лости въ данномъ мѣстѣ не ставитъ повелительно задачу здѣсь же и
устроятъ свою жизнь?
Все это безспорно. Но не можетъ ли случиться, что, облюбовавъ
себѣ мѣсто въ окружающей меня культурѣ и обогащаясь, такимъ об-
разомъ, новыми пріобрѣтеньями, я тутъ же окажусь ограбленнымъ
до тла, ибо лишеннымъ самаго драгоцѣннаго своего достоянія —
своей исходной Русскости? Это обычно дѣлается незамѣтно. Отно-
сительно недолгое время проходитъ, какъ наблюдается уже отчужде-
ніе отъ родной культуры, отъ родного языка, отъ своего храма. Под-
крадывается моментъ, когда переступлена нѣкая завѣтная граница:
человѣкъ сталъ своему прошлому — чужой. Онъ — иностранецъ
«русскаго происхожденія».
Мы выше отмѣчали, что наша общность, какъ чадъ Исторической
Россіи, не опредѣляется одной лишь общностью культуры и языка.
Можетъ поэтому духовное обезличеніе произойти и съ сохраненіемъ
русской культуры и русскаго языка. Мы нерѣдко слышимъ упреки,
обращенные къ молодежи, забывающей русскій языкъ: — какую вы
прекрасную возможность своего продвиженія упустили — вѣдь ка-
кой теперь спросъ у иностранцевъ на русскій языкъ! Такъ утилитар-
но разсуждать могутъ только иностранцы русскаго происхожденія.
Наоборотъ, бываетъ такъ, что человѣкъ, денаціонализованный въ та-
кой мѣрѣ, что съ ошибками и акцентомъ, съ младенчества погружен-
ный въ чужую культуру, говоритъ по-русски, съ возникновеніемъ от-
ъѣтственнаго сознанія проникается подлинной русскостью и, можно
сказать, живетъ «подвигомъ Русскости».
Русскость есть духовная качественность. И если въ этомъ смыслѣ
полинялъ человѣкъ — отработанный онъ паръ въ планѣ подлинной
Русскости. Можетъ это произойти не только въ длительномъ процес-
сѣ, неосознанномъ. Это можетъ быть и волевымъ актомъ. Наше обез-
личеніе, какъ всякая духовная порча, можетъ быть порождено двумя
полярно-противуположными модальностями смертнаго грѣха: безпеч-
ностью и уныніемъ. Поглощеніе средой незамѣтное порождается без-
печностью : изъ русскаго сознанія выпадаетъ самое понятіе «подви-
та», и жизнь отожествляется съ совокупностью «успѣховъ», въ раз-
ныхъ направленіяхъ достигаемыхъ. Волевое самоупраздненіе въ сво-
— 158 —
<ей подлинной Русскости порождается уныніемъ, достигающимъ на-
лряженности отчаянія: человѣкъ ,отбрасываетъ свою «русскость»
какъ отжившую ветошь, и начинаетъ- новую жизнь. Оба эти
соблазна, въ совокупности стали въ такой мѣрѣ характерными для
Русской эмиграціи, что,если она не изсякла, то только въ силу обно-
вленія новыми притоками. Пусть дополнительные притоки не имѣли
полноты заряда, вдохновенно воинствующаго, какой былъ присущъ
основному потоку, преемственность не терялась, почему Русская эми-
грація и сохранила свою органическую принадлежность къ Истори-
ческой Россіи, продолжая быть носительницей «подвига Русскости».
*
* *
Едва ли не самымъ страшнымъ пораженіемъ, которое въ этомъ
смыслѣ испытала Русская эмиграція, было массовое самоупраздне-
ніе основныхъ кадровъ т. н. Бѣлаго Движенія. Тутъ надо различать
два момента. Съ одной стороны возникла, можно сказать, мгновенная
демобилизація значительной части Бѣлой Арміи. Это не былъ созна-
тельный отказъ отъ Русскости. Это былъ сознательный от-
казъ отъ подвига Русскости. Повоевали — можно подумать
о себѣ! Это не былъ актъ унынія, но это не былъ и продуктъ безпеч-
ности. Это было раскрытіе уже возникшей духовной порчи. Это бы-
ло дезертирство. И сознаніе этого, всячески заглушаемое,
но съ тѣмъ большей силой себя проявлявшее, вызывало настоящее
чувствъ ненависти по отношенію къ тому ядру Бѣлой Арміи, кото-
рое продолжало воспринимать себя «дѣйствующей арміей», выну-
жденной лишь отступить въ глубокій тылъ. Никто не пойметъ поли-
тическаго раскола, разъединившаго тогда Русскую эмиграцію, кто не
учтетъ этого момента. Въ этомъ дезертирствѣ во едино сливались:
капитуляція передъ большевиками которымъ отдавалась Россія, и
отказъ отъ Русскости во имя потенціальной денаціонализаціи. По-
тенціальные возвращенцы и потенціальные «иностранцы русскаго
происхожденія» еще нерасчлененно воплощались въ опустошавшемъ
первые ряды Русской эмиграціи дезертирствѣ.
Печать подлинной трагичности лежитъ на другомъ мо-
ментѣ. Массовое самоупраздненіе первыхъ кадровъ эмиграціи про-
текало вѣдь и въ иномъ планѣ! Попавъ заграницу, Бѣлая Армія ощу-
тила себя на бивуакахъ, въ готовности въ любой моментъ возвратить-
ся къ прерваной борьбѣ. Бѣлая Армія готова была, поскольку невоз-
можна была борьба открытая, перейти на борьбу конспиративную,
и здѣсь проявляя, и выдержку, и мужество, и самопожертвованіе. Она
продолжала жить идеей подвига и готова была на дѣлѣ, когда это
•отъ кого требуется, итти на подвигъ. Въ формѣ, быть можетъ, самой
яркой этотъ образъ нашей первичной эмиграціи явилъ себя въ т. н.
таллиполійцахъ.
— 159 —
Время шло. О возстановленіи военной борьбы не могло быть и
рѣчи. Конспиративная работа, охватывавшая относительное меньшин-
ство, не обѣщала успѣховъ рѣшительныхъ. Возникала необходимость,
переходить съ бивуаковъ на зимнія квартиры. Вотъ когда произо-
шло разслоеніе уже иного порядка. Тутъ ужъ можно говорить объ
уныніи, какъ о причинѣ денаціонализаціи, пусть далеко не всегда
именно о ней шла рѣчь и пусть почти никогда эта потенціальная де-
націонализація не облекалась въ форму демонстративнаго выхода
изъ рядовъ. Мѣнялась лишь установка сознанія, при-
нимая совершенно другой характеръ. Невозможность надѣяться на
продолженіе борьбы въ прежнихъ формахъ и за прежніе идеалы
оборачивалась признаніемъ своего конечнаго пораженія, почему и
курсъ внутренняго вниманія, и въ отношеніи себя, а, главное, въ от-
ношеніи дѣтей, радикально измѣнялся. Съ горькимъ чувствомъ, ко-
торое безъ преувеличенія можно приравнивать отчаянію, пусть оно
и не проявлялось въ какихъ либо бурныхъ формахъ, человѣкъ рѣ-
шался, пусть это и не всегда высказывая въ категорической формѣ,
на окончательное устроеніе по мѣсту своего новаго жительства. Рос-
сія оставалась для него лишь дорогимъ воспоминаніемъ, а для дѣ-
тей могла получать только характеръ потеряннаго рая.
Такъ рѣшали одни. Другіе, безъ всякой мысли объ отказѣ отъ
своей, исполненной сознанія подвига, Русскости просто переходили
на зимнія квартиры. Они оставались потенціальными бойцами и под-
вигъ Русскости оставался неотдѣлимъ отъ ихъ сознанія. Но они не
хотѣли дать себѣ отчетъ въ томъ, что нельзя консервиро-
ваться въ томъ воспріятіи прошлаго, которое живетъ въ лич-
ной памяти. Они не могли попять, что мѣнялась перспектива вед-
шейся ими борьбы и что надо было какъ то на ново осмыслить и
свое личное, ближайщее, и вообще все въ цѣломъ русское прошлое,
чтобы оказаться на высотѣ того подвига Русскости, который, въ ка-
кихъ то новыхъ формахъ, ждетъ отъ нихъ теперь Господь.
Происходило, на самомъ дѣлѣ, нѣчто противуположное. Люди
съ нѣкоторымъ даже подчеркнутымъ пафосомъ стали абсолютизиро-
вать свое конкретное прошлое, въ бытовыхъ рамкахъ ихъ
собственной, лично пережитой военно-общественной обыден-
ности, тѣмъ замораживая это прошлое и дѣлая его предметомъ нѣкой
заботливо хранимой антикварности. На мысль не приходило, что
прошлое проявляетъ длящееся свое существо въ формахъ
преходящихъ, почему и разрушеніе безостаточное кон-
кретныхъ формъ нашего ближайшаго прошлаго ставитъ задачу «ре-
ставраціонную» въ планѣ болѣе глубокаго погруженія въ Историче-
скую Россію. Позднѣйшимъ выходцамъ изъ СССР, надо было много
чему научиться у своихъ предшественниковъ, чтобы въ правильномъ
свѣтѣ увидѣть обликъ Императорской Россіи къ моменту катастро-
— 160 —
фы. Участникамъ исходной борьбы съ большевиками надо было кое
что забыть изъ сохранившейся у нихъ картины Россіи, чтобы «под-
вигъ Русскости», отъ нихъ нынѣ требуемый, обрѣлъ, потребную
духовную качественность. 'Если для позднѣйшихъ бѣжен-
цахъ нерѣдко дѣло шло о какомъ то преображеніи всей
установки сознанія, въ отношеніи воспріятія Императорской Россіи
въ моментъ ея паденія, то, быть можетъ, еще въ большей степени это
же надо сказать объ основныхъ кадрахъ эмиграціи, въ отношеніи то-
го, что можно и надо, въ сложившихся условіяхъ, «реставрировать».
Чтобы дать себѣ отчетъ въ различіи перспективъ, которыя от-
крываются въ современной дѣйствительности по сравненію съ тѣмъ,
что рисовалось участникамъ Бѣлаго Движенія, остановимся на мгно-
веніе на разсмотрѣніи основного лозунга его. «Единая, Недѣли-
мая ...» Въ ту эпоху, это было нѣчто, способное дойти до сознанія
русскаго человѣка: это вѣдь было именно то,что опрокинуто было
коммунистической Революціей, замѣняясь какой то доктринальной
фантасмагоріей. Однако, не удавалось такъ поднимать народъ! Намъ
скажутъ, что ошибкой было устраненіе момента монархическаго.
Едва ли внесеніе его что либо измѣнило бы. Другой свѣтъ падетъ
на обсуждаемую тему, если мы такъ спросимъ: можно ли къ Бѣлому
движенію, со всѣмъ его идеализмомъ, со всѣмъ его героическимъ му-
жествомъ, примѣнить словосочетаніе «подвигъ Русскости»? Если подъ
подвигомъ Русскости понимать то, что опредѣляло высокую качест-
венность Русской исторической поступи, на всемъ про-
тяженіи нашей исторіи — нельзя будетъ никакъ военно-патріотиче-
скую доблесть бойцовъ Бѣлаго Движенія, даже въ той яркости геро-
изма, которую она принимала у зеленой молодежи, назвать «подви-
томъ Русскости». Почему это такъ? Поставимъ другой вопросъ: за
что отдавали жизнь бойцы Бѣлаго Движенія — за Великую Россію,
или за Святую Русь? Каждый скажетъ: за Великую Россію! А за
что боролась, что вынесла на своихъ плечахъ Россія Историческая?
Развѣ Великую Россію? Она завершила путь Исторической
Россіи, явясь какъ бы футляромъ, который таилъ въ себѣ Святую
Русь. Но не потому ли и пала Великая Россія, что все больше пе-
реставала быть Святая Русь сердцевиной новой, Имперской Русско-
сти? И если бы потребовать отъ Россіи той, въ составѣ которой сла-
галось и воинствовало Бѣлое Движеніе, выполненіе «подвига Русско-
сти», въ его исторической природѣ — лучше ли бы отвѣтилъ на-
родъ? И въ этомъ можно усумниться. Къ какому же мы заключенію
приходимъ? Не къ тому ли, что задача «реставраціи» по отношенію
жъ Россіи, опрокинутой коммунистами, сводится прежде всего къ
тому, чтобы смогъ Русскій народъ подняться на ту высоту духовной
хачественности, которая раждала «подвигъ Русскости», способный
на всемъ протяженіи Русской исторіи выносить наше Отечество изъ
самыхъ страшныхъ паденій — на все большую и большую высоту.
161—
Вотъ мы и получили отвѣтъ на то, въ какомъ направленіи должна,
преображаться установка сознанія бойцовъ Бѣлаго Движенія, что-
бы оказаться на уровнѣ задачъ, предъ ними ставимыхъ современ-
ностью.
Завладѣли нашимъ Отечествомъ не какіе то злодѣи-грабители
и преступники, въ своей аморальности обрѣтшіе такую силу, съ ко-
торой никому не удается справиться. То, что произошло не нѣкій
грандіозный соціально-политическій сдвигъ и не побѣда нѣкоего
новаго могущественнаго міровоззрѣнія. Возникло нѣчто, человѣче-
ствомъ не испытанное, что можно точно обозначить только однимъ
словомъ: сатанократія.
Изгладилось изъ сознанія не только Русской общественности,,
но и Русскаго воинства и Русскихъ служилыхъ людей, что наше
Отечество не «Великая Россія», а облеченная въ національно-госу-
дарственное могущество Святая Русь, на плечи которой возложено
было Промысломъ Божіимъ безмѣрно-великое послушаніе: быть вѣр-
ными подданными Государя, которому присвоено неизреченно-вы-
сокое назначеніе Удерживающаго. Народнымъ сознані-
емъ это промыслительное вознесеніе нашего Отечества на высшую
высоту національно-государственнаго бытія было облечено въ. об-
разную форму присвоенія Москвѣ, какъ столицѣ Россіи, званія
Третьяго Рима. Императорская Россія, перенеся сто-
лицу въ С. Петербургъ, не теряла этого высокаго званія. Русскіе
Государи періода Имперіи, сами не всегда отдавая себѣ въ томъ
отчетъ, подъ знакомъ Великой Россіи творили дѣло Третьяго Рима.
Но сознаніе правящихъ утрачивало смиренно-благоговѣйное вос-
пріятіе Вселенской миссіи Россіи, дѣлая достиженіе заданій, выте-
кающихъ изъ этой миссіи, содержаніемъ великодержавной
политики. Самое же ученіе о Третьемъ Римѣ отнесено было въ
область съ одной стороны, исторіи словесности, а съ другой — по-
литической мечтательности, отражающей, якобы, горделивое самосо-
знаніе Москвы.
Мистическое воспріятіе нашего великодержавія стало
чуждо Россіи эпохи Революціи. Чуждо оно оставалось и Бѣлому-
Движенію. А между тѣмъ, только усвоивъ такое пониманіе Царской
Власти, можно правильно оцѣнить послѣдствія паденія Россійскаго
Трона; Въ чемъ была промыслительная сущность Удерживающаго?
Наличіе его означало связанность Сатаны. Паденіе Удерживающаго,
исчезновеніе Богомъ благословенной власти, назначеніемъ имѣвшей
служить Церкви, ее охраняя, означало начало новой эпохи — заклю-
чительной въ исторіи міра, когда Сатана не только, какъ онъ всегда,
къ тому былъ допускаемъ, можетъ соблазнять людей, но и
получаетъ возможность властвовать надъ ними. Это по-
слѣднее и произошло, сразу же послѣ ниспроверженія Удерживаю-
— 162 —
зщаго, въ самой Россіи: въ ней сталъ непосредственно властвовать
Сатана, орудіемъ своимъ имѣя содружество людей, объединенныхъ
по признаку сознательнаго' служенія Злу — т. н. коммунистовъ.
Безнадежна всякая борьба съ овладѣвшей Россіей Со-
вѣтской властью, поскольку борьба не ведется въ планѣ духов-
но-просвѣтленномъ, то есть поскольку борющіеся не
понимаютъ, что они имѣютъ передъ собою потустороннюю силу Зла,,
подготовляющую человѣчество къ принятію Антихриста. Борьба дол-
жна быть ведена во имя возстановленія Удер-
живающаго. Эта борьба можетъ быть ведена только Русскимъ
народомъ, вновь окрыленнымъ исконнымъ «подвигомъ Русскости».
Отсюда возникаетъ парадоксальное положеніе. Все, что идетъ на
пользу сатанинской власти, воцарившейся въ Россіи, есть смерть.
Къ жизни ведетъ то, что способствуетъ паденію совѣтской сата-
нократіи, съ возстановленіемъ Русскаго Православнаго Царства. А
между тѣмъ свободный міръ построенъ на отрицаніи Православія!
Русскій Царь былъ преемникомъ Римскихъ и Византійскихъ Импе-
раторовъ, и въ этомъ своемъ качествѣ и являлся Удерживающимъ.
Чтобы это признать, инославный міръ долженъ отречься отъ себя са-
мого! И онъ увѣренно продолжаетъ работать надъ тѣмъ, чтобы крѣп-
че наваливалась на наше прошлое гробовая доска — не понимая,
что этимъ губится весь міръ.
•
* *
Приходимъ мы къ выводу весьма существенному. Освободить
Россію отъ коммунистическаго ига, а тѣмъ самымъ спасти и весь міръ
отъ грозящей ему, въ условіяхъ развивающейся Апостасіи, гибели,
можетъ только пониманіе промыслительнаго значенія Русскаго Пра-
вославнаго Царства. Это пониманіе доступно, однако, только право-
славному, и прежде всего русскому, духовно не обезличенному, соз-
нанію. Тѣмъ самымъ, единственными живыми силами, способными
сознательно бороться съ коммунизмомъ во имя возстановле-
нія Исторической Россіи, могутъ быть русскіе, способные на «под-
вигъ Русскости». Если этого не можетъ понять свободный міръ, то
это прекрасно понимаетъ совѣтская сатанократія, почему и употре-
бляетъ огромныя усилія для искорененія, въ формѣ физическаго
истребленія, всего того живого, что хотя бы малое подозрѣніе, подъ
этимъ угломъ зрѣнія, вызываетъ.
Два одновременныхъ процесса въ этомъ направленіи происхо-
дятъ въ Совѣтской Россіи, причемъ оба въ масштабахъ грандіозно-
сти, представимой только въ условіяхъ господства сатацократіи.
Одинъ процессъ, это — массовое обезличеніе людей.
Оно достигается терроромъ, проникающимъ во всѣ поры жи-
зни и висящимъ надъ каждымъ человѣкомъ, не давая ему ни малѣй-
_ 163
шей передышки. Давящая обыденность террора достига-
ется универсальной, проникающей въ самые интимные уголки жизни,
с л ѣ ж к о й , въ которой сатанократія являетъ себя въ полной мѣ-
рѣ. Страхъ же предъ послѣдствіями слѣжки доводится до патологи-
ческой силы получающими широкую окраску формами пытокъ —
по истинѣ инфернальными, какъ по своей невообразимой, даже по-
слѣ многотысячелѣтняго человѣческаго опыта Зла, жесто-
кости, такъ и по своей злорадной утонченности, всякую человѣче-
скую изобрѣтательность превышающей. Подготовляется же реальное
осуществленіе террора въ формѣ пытокъ — предварительнымъ выма-
тываніемъ, человѣка въ порядкѣ вызова на допросъ, арестовъ, обы-
сковъ и т. д., что само по себѣ уже есть страшный терроръ. Этотъ
процессъ обезличенія человѣка путемъ страха является нѣкимъ
инфернальнымъ антиподомъ т. н. «рабьяго страха», подъ которымъ
Церковь понимаетъ страхъ передъ адскими муками въ будущей жи-
зни. Режимъ сатанократіи уже въ земной жизни творитъ ихъ надъ
человѣками, во имя утраты ими самой способности являть свою сво-
бодную волю во спасеніе. Имѣется и другой процессъ, ко-
торый является геенскимъ антиподомъ слѣдущей, высшей стадіи
страха, которую Церковь именуетъ «страхомъ наемничьимъ». Это
есть страхъ лишиться небесныхъ благъ, уготованныхъ тѣмъ, кто вѣр-
но послужили Богу въ земной жизни. Режимъ сатанократіи созда-
етъ то, что Петръ Струве удачно назвалъ «дрессурой пайкомъ». Нѣтъ
ничего, чѣмъ бы человѣкъ могъ пользоваться иначе, какъ по мило-
сти сатанократіи, которая можетъ въ любой моментъ все отнять —
вплоть до самаго того мѣста, которое ты занимаешь своею плотью на
землѣ, и того воздуха, который ты вдыхаешь. Все дано въ мѣру усмо-
трѣнія сатанинской власти — въ зависимости отъ того, какъ ты
угодилъ ей. Одновременно происходитъ изоляція людей отъ
всякихъ внѣшнихъ впечатлѣній, не отвѣчающихъ изволенію сатано-
кратіи: человѣкъ долженъ видѣть только то, что отвѣчаетъ заданію
сатанократіи, слышать только то, что соотвѣтствуетъ этимъ задані-
ямъ, видѣться и общаться только въ атмосферѣ, отвѣчающей задані-
ямъ сатанократіи, читать, писать, дѣлать только то, что отвѣчаетъ
этимъ заданіямъ.
Такъ, по заданію, превращается человѣкъ въ нѣкое человѣкооб-
разное существо, которое можетъ быть приводимо въ то или иное,
желательное органамъ сатанократіи, движеніе посредствомъ возбу-
жденія у него тѣхъ или иныхъ инстинктовъ, согласно изволенію
этихъ органовъ сатанократіи. Такъ образуется безгласное стадо,
управляемое безъ всякаго участія личной воли отдѣльныхъ существъ
и руководимое, кромѣ исполнительной механики, только однимъ:
разжигаемой органами сатанократіи корыстью въ удовлетворе-
ніе самыхъ разнообразныхъ, доведенныхъ до предѣльнаго напряже-
164
нія, потребностей. Это можетъ быть подачка, швыряемая человѣку,
доведенному голодомъ до звѣрскаго состоянія, какъ это • можетъ быть
поощреніе самыхъ утонченныхъ способовъ удовлетворенія самыхъ
гнусныхъ похотей.
Впрочемъ, эти высшія формы корысти доставляютъ привилегію
избранныхъ, являя нѣкій адскій антиподъ высшей формѣ страха, на
.языкѣ церковномъ именуемой «страхомъ сыновнимъ». Человѣкъ уже
не думаетъ ни объ ужасѣ подвергнуться адскимъ мукамъ, ни о воз-
можной утратѣ блаженства райскаго. Человѣкъ озабоченъ только
тѣмъ, какъ бы не огорчить Милостиваго Бога, отъ Котораго онъ себя
уже не отдѣляетъ. Въ режимѣ сатанократіи это,есть самоотданіе Са-
танѣ, безоговорочное, полное, «всецѣлое — нѣкое второе рожденіе, ко-
гда инфернальность становится «нормальной» установкой сознанія
человѣка — нѣчто до послѣдней степени непредставимое, но въ усло-
віяхъ современной дѣйствительности — реальное.
Этотъ устрашающій процессъ обезличенія человѣческой массы
въ цѣляхъ, если даже не всецѣлаго добровольнаго пріобщенія къ са-
танинскому Злу, то, въ лучшемъ случаѣ, всецѣлаго пассивнаго под-
чиненія сатанократіи, сопровождается другимъ, который тоже «нор-
мально» происходитъ, систематически и послѣдовательно, на путяхъ
«текущей» совѣтской политики. Это есть индивидуальное, групповое
или даже массовое изъятіе, на предметъ истребленія, всѣхъ тѣхъ, ко-
го можно заподозрить въ неспособности поддаться обезличенію.
Истребленіе производится обычно въ формѣ безпощаднаго исполь-
зованія на тѣхъ или иныхъ изнуряющихъ работахъ, отвѣчающихъ
заданію сатанократіи.
Но можетъ это изъятіе происходить и въ формахъ исключитель-
ныхъ, чрезвычайныхъ, когда оно осуществляется не, такт? сказать,
превентивно, а предъ лицомъ явнаго сопротивленія. Безконечно раз-
нообразны могутъ быть и формы и размѣры сопротивленія — отъ
индивидуальнаго или группового невыполненія очередного заданія
до вооруженнаго возстанія, охватывающаго широкія народныя мас-
сы. Всѣ подобныя проявленія сопротивленія, въ конечномъ счетѣ, по-
шли на пользу сатанократіи, давъ ей лишь возможность обнаружить
строптивые элементы и ихъ уничтожить — будь то въ формѣ пода-
вленія сопротивленія, будь то въ формѣ позднѣйшаго ихъ изъятія
послѣ прекращенія сопротивленія. Если нельзя быть увѣреннымъ въ
томъ, что въ возникновеніи возстаній всегда участвовала провокаці-
онная рука сатанократіи, то практически дѣло оборачивалось тѣмъ,
что можно назвать объективной провокаціей. Усмирялись возстанія
не только примѣненіемъ вооруженной силы, но и обѣщаніемъ усту-
покъ — въ чемъ и находило себѣ выраженіе объективная провокація.
Тѣ, кто потомъ проявляли себя въ использованіи предоставленныхъ
льготъ, будь то осуществленіе хозяйственной самостоятельности,
165 —
будь то удовлетвореніе религіозныхъ потребностей, будь то проявле-
ніе .національныхъ чувствъ — оказывались на виду, и не было ниче-
го легче, при сохранившемся во всей .своей силѣ сатанократическомъ-
режимѣ .— иХъ всѣхѣ изъять, уже въ «нормальномъ» порядкѣ «теку-
щей» совѣтской политики. Самое отчаянное сопротивленіе, въ конеч-
номъ счетѣ, шло сатанократіи на пользу. Строптивые обращаемы бы-
ли на исхоженный, но конца не знающій путь истребительнаго исполь-
зованія ихъ на изнурительныхъ работахъ, проводимыхъ по заданіямъ
сатанократіи, а она сама могла спокойно продолжать свое сатанин-
ское дѣло.
Чѣмъ можно объяснить неизмѣнный успѣхъ сатанократіи въ по-
давленіи сопротивленія? Тѣмъ, что эти вспышки были лишены
огня духа. То была борьба не противъ сатанократіи, какъ
таковой, во имя Божіе, а за полученіе того или другого блага — изъ
рукъ Сатаны. Онъ и давалъ просимое, тѣмъ только глубже утверждая
свое главенство. А затѣмъ продолжалъ дѣйствовать такъ, какъ иначе
и не могъ дѣйствовать — сатанински! Въ составѣ оказывавшихъ со-
противленіе массъ могли быть, и несомнѣнно были, элементы,
способные стать на борьбу за Христа противъ Веліара. Но
никогда подобная борьба, въ цѣломъ, не ставилась подъ знаменіе
Креста и никогда она открыто не покрывала себя именемъ Христа,
что дѣлало бы невозможнымъ никакое соглашательство съ сатано-
кратіей и ставило бы ребромъ вопросъ о сверженіи ея. Напротивъ-
того, всегда оказывался оттѣсненнымъ на задній планъ самый во-
просъ о сатанинской природѣ Совѣтской власти, которая, съ своей
стороны, готова была выступать, пусть и безъ особенныхъ стараній
скрыть свой ликъ Звѣря, въ качествѣ національно-государственной
власти, способной смотрѣть на вещи шире, чѣмъ то вытекаетъ изъ
ея коммунистической природы. И какъ мы знаемъ, неизмѣнно вы-
ходила она изъ этихъ испытаній, иногда, казалось, ставящихъ подъ
вопросъ ея существованіе, побѣдительницей, способной съ новыми
силами продолжать свое сатанинское дѣло.
Въ чемъ же заключалось оно, это сатанинское дѣло? Далеко не
въ томъ лишь, чтобы сохранить господство коммунизма надъ Россі-
ей. Міръ весь долженъ быть охваченъ сатанократіей для приго-
товленія его, въ цѣломъ, къ приходу Антихриста. Дѣло не только въ
Россіи и не только въ коммунизмѣ. Коммунистическая власть остает-
ся въ Россіи на своемъ мѣстѣ и отсюда по прежнему распространя-
етъ свои щупальцы по всему міру. Но она постепенно стушевывает-
ся, сохраняя за собою, такъ сказать, «черную работу». «На людяхъ»
она готова прикрывать себя видимостями, тѣмъ привлекая всѣхъ, кто
способенъ видимостями удовлетвориться — въ «сосуществованіи» съ
коммунизмомъ. Новая эра начинается.
Подвергается радикальной перелицовкѣ исходный коммунизмъ,
какъ онъ себя обнаружилъ въ Россіи. Кощунственное звѣрство не-
166 —
прикрытаго богоборчества убирается съ авансцены, а на нее, выдви-
гается — Церковь! Гости свободнаго міра не только могутъ
видѣть храмы, въ ихъ посѣщаемости народомъ; они могутъ съ ихъ
служителями говорить! Вопросъ о томъ, какъ же могла Христова
Церковь найти общій языкъ съ сатанократіей, исчезаетъ изъ оборо-
та. Упраздняется самая мысль о сатанинскомъ существѣ
коммунизма. Онъ принимаетъ новый обликъ, который до послѣдней:
степени облагоображиваетъ Зло. «Сосуществовать» можно уже съ
такимъ коммунизмомъ. Но пускается въ оборотъ мысль объ его
дальнѣйшей эволюціи. Есть коммунизмъ и коммунизмъ! Можетъ быть
и такой коммунизмъ, который уже. не всецѣло преданъ атеизму. А раз-
вѣ нѣтъ хорошихъ идей въ составѣ коммунизма? Достаточно того,,
чтобы возникло, дѣйствительно, широкое и глубокое общеніе свобод-
наго міра съ коммунистическими странами, чтобъ переродился ком-
мунизмъ, ставъ полезнымъ и даже желаннымъ соучастникомъ той:
новой общей жизни, которая теперь съ такими шансами на успѣхъ
строится.
Такая установка сознанія облегчаетъ свободному міру борьбу съ.
голосомъ совѣсти — предъ фактомъ сговора съ коммунизмомъ цѣною
отдачи ему всего имъ захваченнаго. Большаго достигаетъ комму-
низмъ. Коммунизмъ признается свободнымъ міромъ формой правле-
нія, равноправной со всякими другими, практикуемыми человѣче-
ствомъ! Тѣмъ самымъ, свободный міръ какъ бы формально расписы-
сывается въ томъ, что коммунизмъ ни въ какой мѣрѣ не можетъ бытъ
разсматриваемъ, какъ сатанократія. Разъ такъ — почему въ свобод-
ныхъ странахъ не можетъ «нормальнымъ» порядкомъ коммунизмъ
придти къ власти? Получаетъ онъ и нѣчто иное, для него крайне
полезное: не становится ли онъ законнымъ явленіемъ для
свободныхъ отъ него странъ? Не вправѣ ли онъ* притязать,
на ихъ территоріи на свободу своей дѣятельности? Такъ внѣ-
дряется коммунизмъ въ свободный міръ, тогда какъ онъ допустилъ
такое общеніе, исходя изъ того, что, напротивъ, онъ, свободный
міръ, проявитъ свое рѣшающее вліяніе на коммунизмъ! Формально-
т. н. «культурный обмѣнъ» взаименъ, но разъ свободный міръ при-
зналъ законнымъ режимъ, который Ложь считаетъ за-
кономъ своего поведенія, то ясно, что коммунизмъ, весьма стро-
го контролируя культурный обмѣнъ у себя, самъ будетъ усердно
пользоваться имъ для своей захватной политики.
Происходитъ и нѣчто иное — еще болѣе страшное. Создаются
формы коммунизма, такъ сказать «на вывозъ» — въ разныхъ варіай-
тахъ, въ самыхъ неожиданныхъ комбинаціяхъ. Въ кругъ совѣтчины
могутъ быть вводимы не только родственныя ему явленія, какъ соці-
ализмъ, солидаризмъ, націоналъ-соціализмъ, и т. д., но и демокра-
тизмъ, парламентаризмъ, либерализмъ и т. д. Вплоть до монархизма?
Если реальностью стала лже-церковь, по чему не можетъ возникнуть-
— 167
лже-монархія? Царство Лжи всеобъемлюще. Вмѣстѣ-съ тѣмъ, обы-
денное общеніе съ Ложью накладываетъ отпечатокъ, придающій ха-
рактеръ условности и относительности всему «своему». Дѣло ужё не
въ томъ-, въ какой мѣрѣ повышаются шансы проникновенія комму-
низма въ ту или иную страну — какъ власти. Дѣло въ томъ,
что расшатывается подлинная качественность всего внѣ коммунизма
-сущаго. Коммунизмъ не притязаетъ на господствующее мѣсто въ мі-
рѣ. Онъ переходитъ на положеніе одной изъ модальностей апостасій-
наго перерожденія всего сущаго. Въ процессѣ такого переро-
жденія весь міръ готовится слиться во едино въ срѣте-
нье Антихриста...
Такъ, на протяженіи относительно очень короткаго времени, Хри-
стосъ и Веліаръ оказались во вселенскомъ планѣ — на одномъ уров-
нѣ, съ упраздненіемъ принципіальнымъ ихъ противу-
поставленія! Больше того: упраздняется самая раздѣльность ихъ бы-
тія въ мірѣ, и это стараніями самаго свободнаго міра!
Дѣйствительно, всмотримся въ міровую жизнь — свобод-
ную. Идетъ гдѣ то борьба человѣчества, какимъ оно жило своей
исторической жизнью, независимо отъ расы, культуры, вѣры, борьба
.этого уголка свободнаго міра съ открытой или прикрытой сй.тано-
кратіей, своимъ центромъ имѣющей Красную Москву. Идетъ борьба
не на жизнь, а на смерть между христіанствомъ, а то и иной какой
вѣрой — и тоталитарнымъ безбожіемъ. Идетъ эта борьба съ шан-
сами на успѣхъ, а иногда и побѣдоносно. И что же? Является Сво-
бодный Міръ и протягиваетъ свою умиротворяющую РУ-
ку. Зачѣмъ проливать кровь! Сядемъ — поговоримъ, согласимся на
совмѣстное существованіе... Это не т. н. «круглый столъ», за кото-
рый садятся независимые участники, могущіе въ любой моментъ
встать и уйти, — собравшіеся съ задачей установить условія своего
раздѣльнаго бытія. Нѣтъ. Здѣсь задачей стоитъ именно
упразднить раздѣльное существованіе, установивъ
существованіе совмѣстное — и какъ установить? Тенденція все въ
большей мѣрѣ проявляется принудительно останавли-
вать борьбу — во имя «мира», не въ смыслѣ огражденія историче-
ской жизни, гдѣ еще теплится огонекъ Вѣры, отъ воздѣйствія безбож-
наго тоталитаризма, а въ смыслѣ устраненія самаго различія между
исторической жизнью и той, которая на ново организуется безбож-
нымъ тоталитаризмомъ. И это властное, насильственное, вооруженной
рукой уже даже нерѣдко проводимое сліяніе во едино двухъ міровъ
— кѣмъ осуществляется? Вселенской организаціей, въ которой не
просто участіе, а въ какой то мѣрѣ руководящее значеніе имѣетъ...
сатанократія!..
Такъ называемая «борьба за миръ», совѣтской стороной прово-
димая недвусмысленно ’во имя овладѣнія вселенной, поддерживается
— 168
и свободнымъ міромъ, готовымъ стилизовать сатанократію подъ за-
конную участницу въ дѣлѣ строенія новаго міра, — участницу, из-
живающую Свои темныя стороны, а потому 'имѣющую *внести нѣкій:
положительный вкладъ въ этотъ новый міръ, главное свойство кото-
раго есть единеніе. Оно, это единеніе, проводите^ не только-
въ планѣ политическомъ, но и въ планѣ духовномъ, причемъ едине-
ніе христіанства, упраздняющаго себя включеніемъ въ себя Совѣтскую
церковь, явно дѣйствующую по указкѣ сатанократіи, имѣетъ откры-
тую тенденцію распространяться и на другія «исповѣданія», въ со-
ставъ которыхъ вводится, какъ равноправный членъ мірового обще-
нія — атеизмъ! Уже не подъ маской Совѣтской церкви начинаетъ
входить коммунизмъ въ вселенское единеніе христіанства. Пусть
формальное равноправіе атеизма пока еще достигается только въ жи-
зни отдѣльныхъ государствъ, это уже расцвѣтъ новой эры, покрываю-
щей себя обозначеніемъ, раскрывающимъ природу современной дѣй-
ствительности : постъ-христіанство! Все изложенное
было бы непредставимо, если бы человѣчество продолжало житъ
человѣческой жизнью. Съ развитіемъ Апостасіи, однако,
создается та платформа, на которой только и можетъ дойти до своего
оформленія сожительство Христа и Веліара. Эта платформа естъ
Вѣра въ Ложь.
*
* *
Вотъ та атмосфера, въ которой долженъ дѣйствовать свобо-
дный Русскій человѣкъ, имѣя заданіе: явить въ ней «подвигъ
Русскости». Вотъ та атмосфера, въ которой ничто не можетъ цичего
измѣнить къ лучшему внѣ «подвига Русскости».
Время «политики» прошло: это касается и «русскости^. Мы бѣг-
ло касались вопроса возстановленія Великой Россіи — не мечтой ли
является это въ планѣ свободнаго міра, который съ Россіей отожест-
вляетъ СССР и живетъ клеветническимъ очерненіемъ Россіи Исто-
рической? Мечтательствомъ является и расчлененіе Россіи. Злостное
то мечтательство, если имѣется заданіе образовать отдѣльныя госу-
дарства, ибо этимъ путемъ упразднялась бы самая возможность воз-
становленія Удерживающаго, который не можетъ быть ни бѣлорус-
скимъ ни украинскимъ; каковыми не можетъ быть и Третій Римъ,
Утопическое то мечтательство, если расчлененіе мыслится, какъ на-
чатокъ новой федералистической Россіи, ибо новаго Третьяго Рима
не благословитъ Господь, и вся мистическая природа пре-
емственности Удерживающаго оказывается упраздненной помыслами
о такой будущей импровизаціи.
Но и въ мірѣ свободномъ время импровизацій прошло. Это по
той простой причинѣ, что время «идей» прошло — будь то политика;
экономика, соціальная жизнь, все едино. Первая Великая Война бы-
169 —
ла рубежомъ, которымъ завершилась живая жизнь человѣче-
ства, проникнутая всяческимъ идеализмомъ. Да что говорить обѣ об-
щественномъ идеализмѣ ! Чувство самаго элементарнаго братства, ка-
залось бы органически присущая человѣческимъ общені-
ямъ — развѣ сохранилось оно? Развѣ тѣ, кто бѣгутъ изъ за желѣз-
наго Занавѣса, горятъ мыслью объ освобожденіи оставленныхъ ими
подъ ярмомъ братьевъ? А свободные «братья» — развѣ живетъ въ
нихъ мысль объ освобожденіи братьевъ подъяремныхъ?
Безнадежно слаба воля свободныхъ братій, направленная на
освобожденіе подъяремныхъ. Но есть ли подлинная воля къ соб-
ственному высвобожденію у подъяремныхъ?
Означаетъ ли это все безнадежность положенія? Нѣтъ Это озна-
чаетъ только то, что въ иномъ планѣ должно восприниматься освобо-
жденіе — въ какомъ, объ этомъ мы говорили уже. Борьба идетъ съ
Сатаной, который, послѣ упраздненія Удерживающаго, не соблазня-
етъ, а уже властвуетъ въ мірѣ, и его связанность можетъ быть возста-
новлена только съ возстановленіемъ Удерживающаго. Только это по-
нявъ до конца, можно понять, какъ безнадежна всякая воз-
становительная борьба въ современномъ мірѣ — внѣ «под-
вига Русскости».
Не мечтательствомъ ли является, однако, и эта надежда?
Надо разобраться. Мечтательствомъ можно назвать эту надежду
въ двухъ смыслахъ. Можно счесть упованіе на «подвигъ Русскости»
мечтательствомъ, сочтя это средство негоднымъ для того, чтобы мо-
жно было опрокинуть коммунизмъ. И можно счесть мечтательствомъ
надежду на то, что Россія способна, въ своемъ современномъ видѣ,
явить этотъ подвигъ.
Категорически надо отвергнуть первый видъ скепсиса. Онъ за-
коненъ для тѣхъ, кто чужды, органически и духовно, Исторической
Россіи. Но онъ непредставимъ для чадъ Исторической Россіи. Кто
проникся подобнымъ скепсисомъ — уже не является чадомъ Истори-
ческой Россіи. Вѣдь не Господь лишилъ Русскій народъ его благо-
датной избранности, а Русскій народъ, оказавшись жертвой соблаз-
на, самъ, своевольно, измѣнилъ своему промыслительному назначе-
нію. Если Фатимская Божія Матерь открыла Западному христіанско-
му міру, что Русскій народъ палъ въ своемъ промыслительномъ на-
значеніи хранить міръ, и призывала этотъ, остающійся еще свобод-
нымъ, міръ къ покаянію, открывая, однако, ему, что только «обраще-
ніе» Россіи способно спасти міръ отъ гибели, то въ Россіи было явле-
ніе Державной Божіей Матери, Которая засвидѣтельствовала, что
подъ Ея покровомъ продолжаетъ оставаться Русскій народъ и что,
слѣдовательно, какъ бы на вѣсу остаются судьбы міра — въ зависи-
мости отъ чего? Опа.мятуется ли Русскій народъ? Спосо-
бенъ ли онъ снова стать оплотомъ міровой жизни въ своей вѣрности
Христу Истинному? Не Господь убралъ Удерживающаго, сочтя міръ
170 —
созрѣвшимъ для конца, фаталистически предопредѣленнаго. Господь
попустилъ паденіе Удерживающаго — со всѣми отсюда выте-
кающими послѣдствіями, чѣмъ не упразднена возможность возстано-
вленія Исторической Россіи, а тѣмъ самымъ и продленія жизни Мі-
ра.
Вопросъ, значитъ, стоитъ передъ всѣмъ міромъ — но обращенъ
онъ непосредственно къ Русскому народу: способенъ ли онъ ду-
ховно возродиться, найдя надлежащее воплощеніе сво-
ему исконному «подвигу Русскости», не разъ изъ бездны подымав-
шему и на новую высоту возносившему Русскую національную го-
сударственность, въ ея служеніи Церкви?
Задумаемся надъ этимъ, вторымъ, вопросомъ.
Прежде всего, надо отбросить смягчающія обстоятельства, кото-
рыми нерѣдко какъ бы выгораживаютъ Русскій народъ при оцѣнкѣ
свершившагося. Паденіе есть паденіе — чѣмъ бы оно ни было выз-
вано. И возстаніе изъ этого паденія не можетъ быть поставлено въ
зависимость отъ какихъ либо самооправданій. Возстаніе способно
произойти только на путяхъ покаянія. Вопросъ духовнаго возрожде-
нія Русскаго народа, слѣдовательно, сводится къ чему? Спосо-
бенъ ли Русскій народъ въ такой мѣрѣ
покаянно оплакать свой грѣхъ передъ
Богомъ, чтобы этотъ грѣхъ оказался из-
глаженнымъ милостивой Ру кой Господа?
Грѣхъ Русскаго народа своего зенита достигъ въ отказѣ отъ вѣр-
ноподданничества Царю. Русскій народъ не поднялся на Его защи-
ту. Русская армія не встала на Его освобожденіе и на служеніе Ему.
Можно какъ угодно дифференцировать вины отдѣльныхъ людей и
круговъ общества: фактъ остается фактомъ. Попущено было Рус-
скимъ народомъ — и убіеніе Царской Семьи ...
Этотъ страшный грѣхъ повлекъ за собою невѣроятное духовное
разложеніе и моральное паденіе Русскаго народа. О немъ можетъ
представленіе дать одно изъ прошеній келейнаго исповѣданія грѣ-
ховъ, заключающее въ себѣ мольбу къ Богу о прощеніи Русскаго на-
рода: «Народъ Твой заблудшій, страстьми обуреваемый, враждою и
завистью снѣдаемый, соблазнамъ многимъ самохотнѣ предавшійся,
Тебѣ измѣнившій и отъ .вѣры Твоей святыя отвергшійся, Ты, о пре-
милосердый Господи, прости и помилуй. Милостію Твоей посѣти,
изнеможеніе духа его уврачуй, прельщеніе обмановъ разжени, нале-
жащіе соблазны ослаби. И вся ны благодатною силою Твоею защи-
ти и сохрани и сердцу нашему чуяти истину даруй».
Какъ извѣстно, Русскій народъ подвергся совершенно невѣроят-
нымъ страданіямъ. Можно быть увѣреннымъ, что эти страданія по-
шли во спасеніе очень многимъ отдѣльнымъ людямъ. Можно, быть
увѣреннымъ и въ томъ, что эти страданія стали въ не малой мѣрѣ му-
ченичествомъ. Можно быть увѣреннымъ, что это новомученичество
Г71
озарило свѣтомъ невечернимъ всю картину паденія Россіи! явивъ, на
фонѣ мрака, по истинѣ геенскаго, свѣтозарное, въ малой степени надъ
открытое, возношеніе ангелами душъ Русскихъ людей въ Царствіе
Небесное, съ вѣнцами нетлѣнными. Можно быть увѣреннымъ въ томъ,
что обрушившаяся на Русскій народъ бѣда, не поддающаяся ника-
кому вразумительному изображенію, отвела несчетное множество лю-
дей, готовыхъ безъ оглядки отдаться разнообразнымъ соблазнамъ удач-
ливости, въ безпримѣрной массовости возникшимъ на закатѣ нашего
Великодержавія, отъ духовной гибели, имъ угрожавшей. Все это
былъ какъ бы заключительный Апоѳеозъ, въ угасающихъ лучахъ ко-
тораго погружалась въ прошлое Историческая Россія, То же, что за-
чиналось и расло, было Царствомъ Звѣря, которое покрываетъ лице
Русской Земли до сего дня. Способна ли Россія, десятки лѣтъ пребы-
вавшая въ лапахъ Звѣря, способны ли поколѣнія, въ ней возникщія
и созрѣвшія, покаянно осмысливъ свое современное положе-
ніе — обратиться къ Богу, къ Истинному Богу, пребывающему въ
Истинной Церкви и, осознавъ промыслительное назначеніе своего
отечества, воззвать къ Богу покаяннымъ гласомъ съ такой силой, ко-
торая бы уже знаменовала возрожденіе Русскости',*
въ ея исконномъ подвигѣ служенія Цер-
кви?
Этотъ вопросъ можетъ показаться фантастическимъ, поскольку
вниманіе обращено исключительно на доступную, въ той или иной
мѣрѣ, обозрѣнію картину современной Русской жизни. Онъ стано-
вится реальнымъ, если мы учтемъ ту двойственность жи-
зни, которая для режима сатанократіи является характерной.
Для того, чтобы не оказаться жертвой, завѣдомой, какихъ либо
иллюзій, при оцѣнкѣ того, что происходитъ въ Совѣтской Россіи, на-
до отказаться отъ того, чтобы точно узнать, до конца по-
нять и должнымъ образомъ оцѣнить этотъ міръ, въ его
подлинной сущности. Человѣчеству недовѣдомый
опытъ тамъ совершается. Осознать его абсолютную разнокачествен-
ность по отношенію ко всему, человѣчествомъ пережитому, можетъ,
въ какой то мѣрѣ, только тотъ, кто оказывается участникомъ жизни,
въ которой и адъ и рай являются уже реальностями зем-
ной жизни, тогда какъ нормальная человѣческая жизнь
-— отсутствуетъ. Для вѣрующаго человѣка жизнь тамъ получаетъ ха-
рактеръ своеобразнаго «послушанія»: спасать свою душу въ услові-
яхъ формальной подневольности завѣдомому Злу!
Творить благое можно только въ порядкѣ выпаденія изъ этой все-
охватывающей подневольности, вслѣдствіе чего вся жизнь всѣхъ, за
исключеніемъ тѣхъ, кто или окончательно предались Злу или, напро-
тивъ, всецѣло исповѣди и чески отъ него отшатнулись, ве
дется въ двухъ раздѣльныхъ планахъ. Рядомъ съ жизнью «легальной»,
пронизанной Зломъ, творится въ самыхъ разныхъ формахъ нѣкая
172 —
куцая, растерзанная, отрывочная, ..но ч все же, «обычная жизнь», —
терпимая господствующимъ Зломъ, но могущая въ любой моментъ
не только быть подавленной, но и влекущей самыя тяжелыя послѣд-
ствія. Помимо этой терпимой обыденной жизни пріобрѣтаетъ жи-
вая жизнь и характеръ потаенности, самой разной формы,
и доходитъ она до такого предѣла, который внѣ господства сатано-
кратіи непредставимъ: мужъ таится отъ жены, невѣста отъ жениха,
родители отъ дѣтей. Эта потаенность входитъ въ сознаніе съ такой
силой, что, чтобы отучиться отъ нея — надо школу свободной жизни
пройти: привычка никому не довѣрять становится крѣпкимъ достоя-
ніемъ сознанія.
Отсюда возможность самыхъ невѣроятныхъ вещей, какъ въ смы-
слѣ обнаруженія отталкивающаго Зла подъ видимостью естественна-
го добра (собственное ласковое дитя — шпіонъ!), такъ и въ смыслѣ
возникновенія высокаго добра подъ видимостью привычнаго, про-
фессіональнаго осуществленія Зла (спасеніе чекистомъ жертвы съ ри-
скомъ для собственной жизни!).
Во всей совѣтской жизни, въ цѣломъ, можно оттѣнить два кон-
трастныхъ процесса,— максималистскихъ : стопроцен-
тная совѣтизація однихъ, въ предѣльной ихъ лояльности и исполни-
тельности въ отношеніи господствующаго Зла — т. е. всецѣлое отда-
ніе себя Злу; и стопроцентное выключеніе себя изъ совѣтской жизни,
какъ всецѣло преданной Злу. По срединѣ — масса, погруженная, съ
большимъ или меньшимъ уклономъ въ одну или другую сторону,
въ совѣтскій бытъ, отводящая душу въ «терпимыхъ» формахъ нор-
мальной жизни, но находящая истинное утѣшеніе въ нѣкоемъ под-
польѣ, главнымъ содержаніемъ, конечно, имѣющимъ — вѣру.'
Всѣ стороны жизни легально являемыя — вплоть до науіщ, искус-
ства, вѣры — находятся не только подъ контролемъ, но и подъ не-
посредственнымъ руководствомъ Сатанократіи: свободы нѣтъ
ни въ чемъ, что носитъ характеръ легальности. Поскольку
люди живутъ, проявляя свое нормальное человѣческое естест-
во — они живутъ нелегально. Прошло время, когда коммуни-
сты свободно, то (есть по убѣжденію, осуществляли свое злое дѣло,
были, такѣ сказать, «идеалистами» Зла. Сейчасъ коммунистическая
партія являетъ собою — вели это не обманная видимость и не ту-
пая послушливость! — сатанистовъ разнаго калибра, вдохновляю-
щихъ сатанократическій аппаратъ принужденія, агенты котораго са-
ми испытываютъ надъ собою, еще въ большей и худшей степени,
то же принужденіе, которое осуществляютъ надъ другими. Терроръ
и слѣжка среди самихъ сатанистовъ еще въ худшей степени осу-
ществляется, образуя подлинный адъ, не знающій уже никакихъ
просвѣтовъ. Чѣмъ выше стоитъ человѣкъ въ сатанократической іерар-
хіи, тѣмъ онъ въ большей степени пронизанъ творимымъ имъ Зломъ,
которое терзаетъ его хуже, чѣмъ онъ самъ терзаетъ людей — и это
173
въ тѣхъ же самыхъ формахъ, въ которыхъ онъ ихъ терзаетъ. Это —
своеобразная. логика побѣдоноснаго, торжествующаго Зла, которая,
нынѣ , впервые открытая человѣчеству, можетъ быть въ какой то мѣ-
рѣ осознана только тѣми, кто отдались Сатанѣ.
Если сопоставить міръ, живущій подъ господствомъ Сатанокра-
тіи совѣтской, и міръ свободный, то можно такъ сказать: міръ сво-
бодный свободно идетъ по пути гибели, употребляя данный
человѣку даръ свободы во зло — уходя отъ Бога и ставя себя на
службу силамъ Зла; міръ, подневольный Сатанократіи, дѣйствіемъ
всѣхъ возможныхъ способовъ принужденія и соблазна насиль-
с т в е н о лишается возможности употреблять свою жизнь во спа-
сеніе и буквально загоняется во власть силамъ Зла.
Гдѣ легче спасти свою душу? Отвѣтъ не можетъ вызывать со-
мнѣнія I Отсюда заключеніе. Свершившееся надъ нашимъ отечест-
вомъ есть не отверженіе его Богомъ, а, напротивъ, есть проявленіе
того же избранничества, которое лежало на челѣ Россіи во все ея
историческое существованіе. Господь, снимая всякій покровъ об-
манный и прельстительный съ Сатаны, открываетъ максимально-
благопріятныя возможности для спасенія. Въ этихъ условіяхъ во-
просъ, который мы сейчасъ обсуждаемъ, а именно не является ли
мечтательствомъ упованіе на то, что Господь откроетъ Русскому на-
роду возможность явить снова «подвигъ Русскости», во спасеніе,
и нашего Отечества въ цѣломъ, и всего міра, не является ни въ ка-
кой мѣрѣ утопическимъ. Конкретно этотъ вопросъ получаетъ такую
формулировку: то страшное испытаніе, которому Господь подверга-
етъ Русскій народъ, открывая его чадамъ возможность личнаго
спасенія — въ формахъ намъ недовѣдомыхъ, остающихся тайной
каждаго отдѣльнаго человѣческаго' существа — способно ли это
испытаніе породить такое общенародное духовное состоя-
ніе, при которомъ Русскій народъ, въ избранный Господомъ мо-
ментъ, окажется въ силахъ, въ отвѣтъ на призывъ избранныхъ Госпо-
домъ людей, — едиными усты и единымъ сердцемъ, явить все-
народный покаянный молитвенный вопль о прощеніи общаго
окаянства, приведшаго къ катастрофѣ — и тѣмъ начать путь восхо-
жденія, образомъ, Господомъ предуказаннымъ?
*
* *
Что происходитъ въ Россіи? Идетъ ли отборъ «послѣднихъ хри-
стіанъ», способныхъ оказаться вѣрными истинному Богу даже въ
преддверіи Страшнаго Суда, нынѣ съ все ускоряющейся быстротой
приближающагося? Или предъ нами опамятованіе массовое Русска-
го народа, способное послужить Богу основаніемъ Для продленія жи-
зни Россіи въ ея исконномъ обликѣ національно-государственнаго
служенія Церкви и тѣмъ самымъ и для продленія жизни всего міра,
174
съ тѣмъ, чтобы отодвинуто было Второе Пришествіе Господа наше-
го Іисуса Христа, въ образѣ Судіи-Мздовоздаятеля? Одинъ Господь
можетъ дать отвѣтъ на этотъ вопросъ. Но есть вещи, которыя откры-
ваютъ намъ возможность возрожденіе Россіи- не считать невѣроят-
нымъ. Что, подъ этимъ угломъ зрѣнія, существенно ? Отмѣтимъ основ
ные факты.
Коммунизмъ въ Россіи идейно выдохся.
Совѣтская власть опасается духовнаго возрожденія массъ.
Совѣтская власть констатируетъ достаточно часто безсиліе сво-
ей борьбы съ вѣрой.
Совѣтская власть убѣдилась въ опасности для нея самой даже и
т. н. Совѣтской церкви, что выразилось въ безпримѣрномъ гоненіи
на нее, вотъ уже нѣсколько лѣтъ все съ большей силой осуществля-
емомъ.
На послѣднемъ обстоятельствѣ надо остановиться.
Совѣтская церковь имѣетъ два лика. Однимъ она обращена къ
внѣшнему міру. Тутъ она является не только попутчикомъ и оруді-
емъ Совѣтской власти, но и сознательнымъ выполнителемъ ея зада-
ній — предѣльно злостныхъ, о которыхъ мы выше говорили. Что ка-
сается Совѣтской церкви въ ея внутреннемъ бытіи, примѣ-
нительно къ каждому отдѣльному человѣку, то она принадлежитъ,
по самому своему существу, въ предѣльной мѣрѣ, къ тому недо-
вѣдомому намъ опыту, никогда еще человѣчествомъ не испы-
танному, который не поддается, ни точному знанію, ни окончатель-
ной оцѣнкѣ. Поскольку Совѣтская церковь отвѣчаетъ своему заданію,
то есть отдается въ подчиненіе сатанократіи, тѣмъ покупая свое «Ле-
гальное» существованіе, она являетъ собою нѣчто предѣльно
страшное. Это — подмѣна Церкви, т. е. нѣчто суще-
ственно-антихристово. Но въ каждфмъ отдѣльномъ случаѣ примѣни-
тельно къ каждому отдѣльному служителю Церкви вопросъ осложня-
ется — и это не только примѣнительно къ дѣлу спасенія души данна-
го служителя Церкви, но и примѣнительно къ тому, что получаетъ
вѣрующій, приходящій къ нему въ храмъ Божій. То тайна Божія вѣ-
дѣнія. Что же касается того, что сейчасъ происходитъ въ от-
ношеніи церковно-служителей и дѣятелей Совѣтской церкви, то это
можно, во многихъ, вѣроятно, случаяхъ, уподобить «крещенію кро-
вью», которое ставилось въ первохристіанствѣ рядомъ съ таинствомъ
крещенія обычнымъ: мученики за Христа, проливая, будучи язычни-
ками, свою кровь за Христа, дѣлали ее крещальной водой, вводящей
ихъ въ Царствіе Небесное.
Тутъ мы соприкасаемся съ проблемой мученичества, которое,
чтобы быть спасительнымъ, вѣнчающимъ, должно быть «закон-
нымъ». Не всякое страданіе есть страданіе духовно очиститель-
ное! Ап. Петръ (2 посл. гл. 4, 12-19) поучаетъ: «Возлюбленные, ог-
неннаго искушенія, для испытанія вамъ посылаемаго, не чуждайтесь,
175
какъ приключенія, для васъ страннаго, но какъ вы участвуете въ Хри-
стовыхъ страданіяхъ, радуйтесь, да и въ явленіе славы Его возраду
егесь и восторжествуете. Если злословятъ васъ за имя Христова, то
вы блаженны, ибо духъ славы, Духъ Божій почиваетъ на васъ: тѣ-
ми Онъ хулится, а: вами прославляется. Только бы не пострадалъ
кто изъ васъ, какъ убійца, или воръ, или злодѣй, или какъ посягаю-
щій на чужое, а если какъ христіанинъ, то не стыдись, но просла-
вляй Бога за такую участь... Итакъ страждущіе по волѣ Божіей
да предадутъ Ему, какъ вѣрному Создателю, души свои, дѣлая до-
бро». Апостолъ Павелъ (2 Посл. Тим. 2, 5) писалъ: «Аще же постра-
ждетъ кто, не вѣнчается, если не законно мученъ будетъ».
Два разбойника около Креста Господня символизируютъ двоякую
направленность страданій — могутъ идти страданія во спасеніе, но
могутъ идти и въ гибель. Выразительна символическая значитель-
ность подножной дощечки Креста, въ ея направленности — внизъ,
въ адъ, съ одной стороны, и вверхъ, въ рай, съ другой стороны. Тай-
на смерти нерѣдко открывается Господомъ, какъ въ ея свѣтовидно-
сти, такъ и въ ея геенской, иногда, тьмѣ. Но эта тайна обыычно оста-
ется тайной при жизни, ибо нѣтъ фаталистическаго предопредѣле-
нія на путяхъ спасенія человѣка. Срывъ возможенъ съ самыхъ пре-
дѣльныхъ высот'ъ и никто не ощущалъ силу своей боримой и съ по-
мощью Божіей преодолѣваемой грѣховности, какъ святые. Такъ й
подъемъ возможенъ изъ самыхъ предѣльныхъ глубинъ. И одна толь-
ко устрашающая «предопредѣленность» Господомъ намъ возвѣщена^:
при подпаденіи подъ «грѣхъ противъ Святаго Духа», подъ которымъ
нельзя не понимать такую отданность Сатанѣ, когда, въ духовномъ
смыслѣ, уже при жизни человѣка совершается т. н. смерть вторая,
означающая погруженіе въ тьму сатанинскую, въ которой нѣтъ са-
мой возможности покаянія. Сатана и аггелы его не способны на по-
каяніе. Такъ себя отдали Злу и тѣ, которыхъ Господь обозначилъ,
какъ совершившихъ «грѣхъ противъ Духа Святаго».
Нельзя не сказать, что совѣтская сатанократія являетъ максималь-
но благопріятныя условія для достиженія стихіей Зла такой высоты
напряженія. Въ составѣ этой сатанократіи видное мѣсто, подъ этимъ
угломъ зрѣнія, не можетъ не занимать т. н. Совѣтская церковь, по-
скольку она становится сознательнымъ, намѣреннымъ, демонстратив-
нымъ, обнаруженіемъ, подъ видомъ Ангела Свѣтла, сатанинской тьмы.
Наглядно господство Зла въ современной Россіи. Но это не без-
надежность. Потаенныя силы Добра могутъ опрокинуть сатанократію
въ одно мгновеніе! «Спасительная катастрофа» — вотъ чего мы ждемъ!
Если съ одной стороны, какъ въ образѣ разныхъ формъ подлин-
ной катакомбной Церкви, такъ и въ образѣ крещаемыхъ кровью уча-
стниковъ Совѣтской цёркви, формируется нѣкая духовная рать, тр
съ ДРУгой стороны есть основаніе считать совѣтскія массы не безна-
дежными для отклика сочувственнаго, а, можетъ быть, и восторжен-
17б —
наго, на обнаруженіе этой «спасительной катастрофы» — и это въ со-
ставѣ не только нейтральныхъ элементовъ, но и формально-коммуни-
стическихъ. Есть основаніе думать, что нѣдра подсовѣтской психики
таятъ въ себѣ въ этомъ отношеніи взрывчатый матеріалъ, сила, коли-
чество и качество котораго, конечно, не поддается измѣренію..
Трудно сказать, въ порядкѣ ли нѣкой превентивной борьбы съ
этой «спасительной катастрофой», или независимо отъ мысли о ней,
но Совѣтская власть въ настоящее время, пусть и не съ такимъ боль-
шимъ успѣхомъ, но все же устрояетъ нѣкій новый «климатъ» въ стра-
нѣ, допускающій «буржуазное», въ современномъ его обликѣ, время-
препровожденіе. Трудно сказать, касается это главнымъ образомъ
центровъ, или получаетъ распространеніе болѣе широкое, но несо-
мнѣнно заражается совѣтская масса той заполненностью жизни сур-
рогатами дѣйствительныхъ цѣнностей, которая въ свободномъ мірѣ
съѣдаетъ духовное существо человѣка. До послѣдняго времени совѣт-
скій человѣкъ въ этомъ смыслѣ пребывалъ въ условіяхъ благопріят-
ныхъ : желѣзный занавѣсъ закрывалъ отъ него «свободный» міръ, свою
свободу употребляющій на духовное самоѣдство. Совѣтскій человѣкъ
продолжалъ имѣть, пусть потаенное, но тѣмъ болѣе духовно насы-
щенное, «нутро», которымъ въ сущности жилъ. Можно себѣ пред-
ставить какой голодъ въ этомъ отношеніи долженъ былъ возникать
и крѣпнуть и какая разрядка способна была бы произойти, дай ей
возможность возникнуть «спасительная катастрофа». Картина освобо-
жденныхъ областей отъ совѣтской сатанократіи и быстрое, мгновен-
ное, просто чудесное, преображеніе ихъ населенія въ «церковный на-
родъ» можетъ служить примѣромъ того, что можно было ожидать на
всемъ пространствѣ Россіи въ случаѣ паденія коммунизма.
Повторяемъ: трудно судить о мѣрѣ духовнаго разоренія Рус-
скаго народа, приносимаго общеніемъ со свободнымъ міромъ, но не-
сомнѣнно, что разбазариваніе духовныхъ сокровищъ происходитъ и
въ какой то мѣрѣ становится нѣкимъ новымъ «климатомъ» совѣтчи-
ны. Къ счастью, совѣтскій режимъ неспособенъ, по самой своей при-
родѣ, къ успѣшнымъ положительнымъ реформамъ, почему жизнь,
если въ какой то мѣрѣ и улучшается, то съ такими срывами, которые
способны къ худшему приводить и ужъ во всякомъ случаѣ чувство
довольства не могутъ вызывать.
Повторяемъ: у насъ нѣтъ данныхъ для оцѣнки духовнаго обно-
вленія Русскаго народа. Есть ли это отборъ «послѣднихъ христіанъ»,
въ преддверіи Страшнаго Суда, или это — массовое явленіе, которое
можетъ открыть дѣйствію Божія милосердія возможность явить себя
—- въ формахъ, одному Богу извѣстныхъ?
Одно можно только сказать съ увѣренностью: нельзя себѣ пред-
ставить высвобожденіе отъ ярма сатанократіи — въ формѣ «Эволю-
ціи». Возможна только «спасительная катастрофа». «Губительная»
катастрофа опрокинула Императорскую Россію. «Спасительная» ка-
177 —
тастрофа опрокинетъ Совѣтскій режимъ, если опамятовался Русскій
народъ. Силой вещей, аппаратъ совѣтскаго гнета и террора окажется
въ параличѣ — предъ лицомъ стихійнаго покаянно-благодарнаго и
молитвенно-вдохновеннаго «обращенія» Россіи. Праздное, конечно,
занятіе — пытаться сейчасъ въ какія то конкретныя формы вклады-
вать содержаніе этого мірового событія. Ясно одно: церков-
ный характеръ будетъ оно носить. Второе крещеніе то
будетъ, какъ новымъ крещеніемъ Церковь и называетъ таинство по-
каянія. Такъ только «подвигъ Русскости» можетъ возсіять на россій-
скихъ просторахъ, возвращая возраждаемой Россійской государствен-
ности ея прежнее значеніе — въ формахъ, намъ недовѣдомыхъ.
Трудно думать, чтобы могло затянуться сосредоточеніе назрѣв-
шаго обновленія, — если, вообще, оно достигло должнаго напряже-
нія, — на сколько нибудь длительное время. Развитіе событій уско-
ряется, — само время какъ бы готовится къ своему упраздненію,
ожидающему его въ новыхъ зрѣющихъ формахъ бытія. Надо быть
готовыми ко всему.
*
* *
Обернемся же на себя. Примѣнительно къ внутреннимъ процес-
самъ нашего отечества — какова должна быть наша установка созна-
нія? Поскольку открывается возможность общенія, конечно, потаен-
наго, съ внутренними элементами Россіи — эта возможность должна
быть всецѣло использована. Микроскопичны наши возможности. Со-
знаніе этого, Однако, не должно умалять нашего рвенія въ использо-
ваніи ихъ: великія событія нерѣдко, въ очень вѣсомой степени, бы-
ваютъ побуждаемы, а иногда и оказываются порождаемыми объектив-
но-ничтожными воздѣйствіями. Одно, превыше всего, является на-
шимъ долгомъ, это — охраненіе себя въ своей ка-
чественности единственнаго открыто
являемаго «подвига Русскости». Только такъ
можемъ мы оказаться годнымъ матеріаломъ въ Рукахъ Божіихъ и, въ
потребный моментъ, стать точкой приложенія какихъ то, намъ сей-
часъ недовѣдомыхъ, явленій, такъ или иначе связанныхъ съ возник-
новеніемъ чаемой спасительной катастрофы.
Подъ этимъ угломъ зрѣнія два губительныхъ процесса насъ спо-
собны поѣдать и — да не будетъ! — привести насъ къ небытію, да-
же въ условіяхъ сохраненія нашей видимости. Одинъ, это — вовле-
ченіе въ стихію Апостасіи, которая нынѣ отъ коммунистической
однозначности явно переходитъ въ стадію вселенской многозначно-
сти. Насъ не должно пугать наше все яснѣе обозначающееся одино-
чество въ составѣ свободнаго міра. Мы должны въ этомъ видѣть зна-
меніе ускоренія событій эсхатологическихъ, въ силу чего наше обо-
собленіе не только естественно и необходимо, но и — спаси-
— 178 —
т е л ь н о. Трудно сказать, въ какихъ формахъ возникнетъ наше
окончательное выключеніе, уже полное, изъ міровой жизни. Но оно
не можетъ не возникнуть. Пока этого нѣтъ, на насъ лежитъ повы-
шенная отвѣтственность въ смыслѣ показательной актив-
ности. Двоякій характеръ пріобрѣтаетъ эта. активность. Независимо1
отъ важности нашего голоса-, поскольку свобода слова отъ насъ еще
не отнята, какъ единственнаго свободнаго голоса, исходящаго отъ
того, что осталось отъ Исторической Россіи, есть совершенно кон-
кретная заданность, вытекающая изъ того, что мы, въ свободномъ
мірѣ, являемся голосомъ Православной Церкви, преемственно восхо-
дящей жъ Русской Помѣстной Церкви и сохранившей церковную
непорочность. Въ условіяхъ, когда даже свободная Православная
Церковь пошла, въ лицѣ своихъ оффиціальныхъ возглавителей, по
пути апостасійцому, мы становимся единственнымъ источникомъ
освѣдомленія «внѣшнихъ» объ истинности Церкви. Отсюда вытека-
етъ огромная миссіонерская задача: быть маякомъ и пристанищемъ
для тѣхъ, изъ всего инославнаго міра, кто на путяхъ Апо-
стасіи въ такой мѣрѣ ощутили бы себя «послѣдними христіанами»,
что для нихъ голосъ нашей Церкви могъ бы стать въ великую духов-
ную пользу. Ходячее увлеченіе инославныхъ православіемъ, экуме-
нически опрощенное, носитъ характеръ такой, что насъ оно созна-
тельно обходитъ, ведя къ тому, что можно назвать православнымъ
сектантствомъ. Отъ этой среды могутъ, конечно, отдѣльныя единицы
отрываться во имя Христа Истиннаго, но, въ общемъ, это движеніе,
достаточно мощное и имѣющее шансы дальнѣйшаго развитія, способ-
но испытать спасительное преображеніе только въ условіяхъ того но-
ваго положенія міра, которое возникнетъ, если свершится въ нащемъ
отечествѣ «спасительная катастрофа». Но при всѣхъ условіяхъ, и
личное общеніе съ нами, и возможность пользоваться, такъ или ина-
че, сокровищемъ обладаемой нами Истины, есть нѣкій рессурсъ,
какъ бы Самимъ Богомъ для всѣхъ, въ нашемъ лицѣ, въ свободномъ
мірѣ образованный. Въ нарочитой степени нашъ голосъ можетъ быть
полезенъ для православныхъ, ведомыхъ своими вождями
по путямъ Апостасіи, но въ своей средѣ несомнѣнно имѣющихъ лю-
дей «вѣрныхъ».
Вообще, въ свободномъ мірѣ, какъ и въ Совѣтской Россіи, утвер-
ждается нѣкая двухъярусность общественныхъ и, въ частности и въ
особенности, церковно-общественныхъ организацій. Далеко не всѣ
сочувствуютъ общему курсу, но, за рѣдчайшими исключеніями, не
подаютъ въ этомъ смыслѣ своего голоса. Въ этой средѣ могутъ со-
зрѣвать здравыя рѣшенія анти-апостасійныя. Въ этихъ условіяхъ
намъ нельзя не откликаться на крупнѣйшія событія апостасійнаго
поступательнаго движенія. Нельзя знать, гдѣ и когда это сѣмя дастъ
плодъ,,но бросить сѣмя — святая наша обязанность. Такія, отвѣт-
ственныя и принимающія характеръ нѣкой систематичности, высту-
179
пленія помогутъ и намъ держаться своей «вѣрности», поскольку по
каждому поводу, достаточно важному,снова и снова, мы будемъ сви
дѣтельствовать Истину, нами исповѣдуемую. Это иммунитетъ нашъ
будетъ поддерживать въ отношеніи втягиванія насъ самихъ въ сти-
хію Апостасіи. Опасность то — повторяемъ — реальная и очень серь-
езная. Ею никакъ нельзя пренебрегать. Нельзя оставить никого изъ
нашей среды безъ особаго попеченія, а такія принциціальныя высту-
пленія несомнѣнно будутъ укрѣплять общую солидарность нашу въ
нашемъ стояніи въ Истинѣ. Активность нашей Церкви испо-
вѣдническая, свое участіе въ жизни вселенской церковно-
сти обнаруживающая въ формѣ какъ бы подставленія зеркала, въ ко-
торомъ отражалась бы данная апостасійная ложь, способна укрѣ-
плять духъ нашей Церкви, въ ея цѣломъ.
Вторая опасность, это — внутренее охлажденіе и, въ связи съ
этимъ, отвлеченіе отъ исповѣдничества мѣстными, никакого принци-
піальнаго значенія не имѣющими, контроверзами. Тутъ врагу огром-
ное открывается поле дѣйствій, и онъ искусно возбуждаетъ страсти'
во всѣхъ слояхъ церковной жизни, создавая атмосферу взаимнаго
озлобленія, взаимнаго недовѣрія, взаимнаго отчужденія. Нельзя не
сказать, что, если эти проявленія церковно-общественнаго разложе-
нія понижаютъ духовную качественность личнаго состава нашей Цер-
кви, то, съ другой стороны, и небреженіе къ духовной качествености
создаетъ особо благопріятныя условія для церковно-общественнаго
разложенія. Уклоненія отъ вѣрности, подъ вліяніемъ всяческихъ про-
явленій апостасійности, въ сочетаніи съ лично-общественными отталки-
ваніями, могутъ оказаться, по-истинѣ губительными, въ какой то мо-
ментъ приводя къ распаду Церкви, какъ къ уже неотмѣнимому фак-
ту. Предотвращеніе такихъ печальныхъ явленій возможно только на
путяхъ повсемѣстнаго возгрѣванія церковно-общественнаго внима-
нія къ грознымъ событіямъ современности, подъ знакомъ Апостасіи,
съ неопустительнымъ доведеніемъ до сознанія всего церковнаго на-
рода всѣхъ послѣдовательно возникающихъ этаповъ того расхожде-
нія между подлинной церковной истинностью и ея лживымъ прело-
мленіемъ въ апостасійной дѣйствительности, которые съ такой по-
трясающей быстротой нынѣ смѣняютъ другъ друга. Годъ тому на-
задъ можно было говорить, какъ о мѣрѣ практически-живой, о соз-
даніи кружковъ «духовнаго обновленія», имѣющихъ задачей чисто-
внутреннее возгрѣваніе нашей церковности. Сейчасъ на первый планъ
выходитъ другая задача, не отмѣняющая первой, но ее оттѣсняющая
съ перваго плана. Это — задача своевременнаго осознанія
дѣйствительности, въ міровомъ масштабѣ, подъ угломъ зрѣнія само-
охраны отъ соблазна и во имя вящаго самоутвержденія въ истинно-
сти. А чтобы эта дѣятельность была доходчива до церковнаго народа,
необходимо, чтобы поводомъ для подобныхъ бесѣдъ были публич1-
180 —
ныя выступленія нашей, собственной Церквй, возникающія въ от-
вѣтъ на очередные момейты Апостасіи.
Впрочемъ, не надо дѣлать себѣ'иллюзій. Самосохраненіе, въ усло-
віяхъ расцвѣтающей Апостасіи, вещь исключительно трудная. Не
можетъ не происходить и въ нашей средѣ извѣстнаго отсѣва, сво-
дящаго все къ большему минимуму «послѣднихъ христіанъ»,, въ на-
шемъ лицѣ формирующихся. И если быть трезвыми оцѣнщиками дѣй-
ствительности, то надо становиться, такъ сказать, максималистами
въ смыслѣ того, что теперь иронически называется пессимизмомъ.
Не нужно исключать перспективы продленія Исторіи, съ
возстановленіемъ, обновленнымъ, нашего Святаго Прошлаго. Но ну-
жно исходить изъ перспективы близящагося кон-
ца міра. Если мы съ увѣренностью будемъ исходить изъ воз-
становленія Россіи, мы непремѣнно осознаемъ процессъ такого воз-
становленія мечтательно-субъективно — поработимъ себя нашей ме-
чтѣ, тѣмъ вычеркивая себя изъ состава «послѣднихъ христіанъ» —
то есть того единственнаго матеріала, изъ котораго Господь можетъ
снова начать строить историческое будущее.
Чѣмъ обусловлена объективная неизбѣжность конца міра? Тѣмъ,
что человѣчество перестаетъ думать о спасеніи души. Эта основопо-
ложная забота должна возвратиться — въ частности и прежде всего
у насъ. «Спасаяй да спасетъ свою душу — единственная программа
реалис.тически-возстано в ит ел ь ная для на-
шего времени. Это и есть «подвигъ Русскости» въ условіяхъ Апо-
стасіи. Оставайся Русскимъ и ни о чемъ не думай, какъ только о
спасеніи своей души — вотъ въ чемъ выражается «подвигъ Русско-
сти», въ наше время. Такое самосознаніе подскажетъ каждому вѣр-
ное рѣшеніе въ каждомъ моментѣ его жизни и научитъ быть и от-
цомъ и мужемъ и гражданиномъ ’— вѣрными въ своей духовно-про-
свѣтленной Русскости.
Достаточно такъ формулировать содержаніе «подвига Русскости»,
чтобы уяснить всю трудность нашего самосохраненія въ сколько ни-
будь большихъ масштабахъ — особенно если пребывать въ тѣсной
зависимости отъ' окружающей среды. Говоримъ именно о зави-
симости — не объ общеніи. Послѣднее допустимо, воз-
можно, даже, въ какой то мѣрѣ, необходимо. Но трудность общенія,
не разорительнаго для насъ, въ нашемъ качествѣ «послѣднихъ хри-
стіанъ», заключается въ томъ, что надо сумѣть оставаться самими со-
бою, не навязывая себя другимъ, но и не скрывая своего лица. Здѣсь
должна вырабатываться такая же двухъ-ярусность внутренняго міра,
какая существуетъ за Желѣзнымъ Занавѣсомъ, да и во всей свободной
части міра, поскольку и въ ней происходитъ апостасійное переро-
жденіе душъ. Разница, однако, существенная есть между нашей
двухъ-ярусностью и нашихъ сочеловѣковъ. Разница эта двояка. .
181
Во-первыхъ, мы предѣльно освѣдомлены о томъ, что происходитъ
въ мірѣ. Мы знаемъ все, что доступно знанію человѣка. Намъ откры-
то Откровеніе Божіе, насколько оно вообще открыто человѣку. Мы
знаемъ> что' міръ имѣлъ и что' онъ потерялъ. Мы знаемъ, что міръ
идетъ къ своему концу. Мы знаемъ, въ чемъ спасеніе міра. Знаемъ
мы то, что кромѣ насъ, въ полной мѣрѣ, никто знать не можетъ. Въ
этомъ наша помазанность, возлагающія на насъ «подвигъ Русскости».
Ничего этого не знаютъ и не могутъ узнать, поскольку въ нихъ не
произойдетъ нѣкоего внутренняго преображенія, участники свобод-
наго міра, кромѣ тѣхъ православныхъ, которые, преодолѣвъ свой на-
ціонализмъ, смогли бы до конца понять промыслительную миссію
Исторической Россіи. Этого не могутъ понимать и подсовѣтскіе лю-
ди, кромѣ тѣхъ, кто уже сейчасъ дозрѣли не только до того, чтобы
быть годнымъ матеріаломъ въ случаѣ «спасительной катастрофы», но
и до того, чтобы быть потенціальными устроителями этой «спасите-
тельной катастрофы».
Вторая разница — исключительно важная, опредѣляющая самую
природу нашего бытія! — заключается въ томъ, что намъ нечего бо-
яться. Не говоримъ уже о томъ состояніи запуганности патологиче-
ской, въ которой живетъ Русскій человѣкъ подсовѣтскій. Нѣкая по-
давленность психики характеризуетъ и ту здоровую среду свободна-
го міра, которая, въ душѣ не раздѣляя общаго энтузіазма апостасій-
ности, вмѣстѣ съ тѣмъ, не «расчеловѣчена» злыми флюидами, Апоста-
сіей раждаемыми. Эта среда должна пройти большую школу, чтобъ,
осознавъ свою чуждость окружающей ее средѣ, сумѣть членораздѣль-
но явить эту чуждость, открывая свое, какое то уже иное, чѣмъ все
окружающее, лицо. Это можетъ быть крѣпкое стояніе въ до-апоста-
сійномъ прошломъ. Это можетъ быть и нѣкое самоутвержденіе въ по-
нимаемой по новому Истинѣ, открываемой въ поискахъ Ея, вызван-
ныхъ отталкиваніемъ отъ Апостасіи. Нужны особенное мужество,
особенная сила духа, чтобы открыто себя являть, идя противъ тече-
нія, становящагося все болѣе мощномъ — не имѣя за собою проч-
наго «тыла». Вотъ почему эти потенціальные «послѣдніе христіане»
ведутъ потаенную жизнь — раскрывая, вѣроятно, себя въ очень тѣс-
номъ кругу единомышленниковъ.
Мы находимся въ совершенно иныхъ условіяхъ. Для насъ не су-
ществуетъ той запуганности, которая господствуетъ подъ большеви-
ками. Для насъ не существуетъ и тѣхъ своеобразныхъ обстоятельствъ,
жотдрыя какъ бы печать молчанія налагаютъ на незакабаленныхъ
апостасійностью, или разбуженными ею страстями, обитателей свобод-
наго міра. Мы знаемъ, кто мы и для чего мы живемъ, и мы сознаемъ
•себя вправѣ это исповѣдывать. Мы по нашему свободному изволе-
_ нію живемъ двойной жизнью, и степень раздвоенности зависитъ все-
цѣло отъ нашего сужденія о полезности -большаго или меньшаго на-
іпего раскрытія передъ чужими.
182 —
Мы люди изъ другого міра. Этотъ міръ ушелъ, его больше нѣтъ.
Окружающій насъ, міръ находится въ полной увѣренности, что; онъ
ушелъ навсегда. Мы, однако, остаемся въ этомъ ушедшемъ
мірѣ. И мы знаемъ, что если онъ, дѣйствительно, ушелъ, то міръ идётъ
къ своему концу. Мы не скрываемъ того, что мы принадлежимъ къ
этому ушедшему миру: мы живемъ его чувствами и
мыслями. На насъ могутъ смотрѣть, какъ на чудаковъ. Но развѣ чу-
даки не имѣютъ права существовать, если они не нарушаютъ обще-
ственнаго порядка — въ свободной странѣ? Мы своего чудачества
не скрываемъ. Мы его и не навязываемъ. Тѣ, кто съ нами общаются,
одно только должны знать твердо: отъ своего «чудачества» отказать-
ся мы не можемъ. Кто съ нами хочетъ имѣть дѣло, долженъ это при-
знать. Въ свободномъ мірѣ дѣйствуетъ т. н. «культурная автономія»,
то есть право національныхъ меньшинствъ сохранять свои національ-
ныя особенности — беречь свой языкъ, имѣть для этого свою школу,
имѣть свою церковь, свою печать, свои общественныя организаціи.
Наша особенность въ томъ, что все это мы осуществляемъ съ огляд-
кой не на современную Россію, коммунизмомъ захваченную, а на
Россію ушедшую — съ ея языкомъ (орѳографіей), съ ея міро-
воззрѣніемъ, съ ея бытомъ, съ ея Церковью. Въ этомъ наше «чудаче-
ство».
То «прошлое», которое мы воплощаемъ, пользуется плохимѣ
именемъ въ сознаніи современнаго свободнаго міра: оно такъ проч-
но оклеветано, что правда звучитъ ложью въ ушахъ тѣхъ, среди ко-
го мы живемъ. Тѣмъ не менѣе, въ средѣ духовно-чуткой симпатія на-
блюдается въ отношеніи нашего «чудачества», и отчужденность въ
отношеніи тѣхъ, кто отражаетъ современную Россію.
Первое движеніе при общеніи съ. нами — будь то старческій
домъ, промышленное предпріятіе, школа, или еще что иное — это об-
ращеніе съ нами, какъ съ человѣческимъ матеріаломъ, который без-
вольно укладывается въ текущую жизнь. Отношеніе можетъ быть
доброжелательное, но оно выражается въ формахъ общихъ, внѣ уче-
та нашихъ особенностей. Все мѣняется, когда эти особенности вы-
пячиваются, какъ 'что-то, съ чѣмъ надо посчитаться. Въ однихъ слу-
чаяхъ это вызываетъ рѣзкую перемѣну обращенія, въ другихъ инте-
ресъ возникаетъ къ нашимъ особенностямъ, не такъ ужъ рѣдко —
доброжелательный. Въ отдѣльныхъ же случаяхъ обнаруживается тро-
гательная внимательность, обусловленная тѣмъ, что убѣжденіе возни-
каетъ въ серьезности нашихъ особенностей, способныхъ раскрывать
цѣлый новый міръ.
Этотъ новый міръ возбуждаетъ, обычно, любопытство. При-
глядываясь къ нему, наблюдателю ясно становится, что наши осо-
бенности коренятся въ глубокихъ религіозныхъ убѣжденіяхъ, став-
шихъ частью даже и внѣшней жизни. Въ степени неизмѣримо, боль-
шей это наблюдается, поскольку западные люди оказываются плѣн-
183 —
киками сатанократіи и вклиняются ею въ русскій массивъ насельни-
ковъ мѣстъ заключенія и лагерей. Вообще, Русскій человѣкъ, нося-
щій на себѢ отпечатокъ «подвига Русскости», обладаетъ привлека-
тельностью неотразимой для западнаго человѣка, морально и духов-
но чуткаго.
Такъ возникаетъ возможность, очень скромная, въ силу органи-
чески присущаго подвигу Русскости цѣломудрія, но все же реальная
возможность для внѣшняго человѣка пріобщиться къ основно-
м У руслу той двойственной жизни, которая выпадаетъ на долю за-
рубежныхъ Русскихъ. Безъ всякой нарочитой заданности такое об-
щеніе получаетъ силой вещей оттѣнокъ миссіонерскій.
Нашъ національный образъ миссіонерства вообще — показъ; не
выставочный, рекламный, а показъ жизнью, пропитанной особенностя-
ми церковнаго и духовнаго порядка. Наша жизнь—бытавое исповѣд-
ничество, которымъ мы держимся и внѣ котораго нельзя даже и пред-
ставить себѣ подвигъ Русскости. Если этотъ бытъ охватываетъ въ
Россіи иностранца нерѣдко въ такой мѣрѣ, что на родинѣ этотъ ино-
странецъ ощущаетъ себя уже неуютно, этого окруженія лишенный,
то и за границей этотъ бытъ способенъ иногда ударить по сознанію
иностранца своей ни на что не похожестью. А за нимъ стоитъ цѣло-
стное міровоззрѣніе: «внѣшнее» являетъ «внутреннее», и это въ убѣди-
тельности, ни съ чѣмъ не сравнимой. Иностранецъ, прикоснувшійся
ко второй жизни, духовно-интимной, русскаго человѣка — расширя-
етъ свой опытъ, прикасается къ такимъ явленіямъ жизни, о которыхъ
онъ, быть можетъ, ранѣе понятія не имѣлъ. Развѣ это не миссіонер-
ство?
Миссіонерство принимаетъ формы гораздо болѣе квалифициро-
ванныя, поскольку русскій человѣкъ, не утрачивая духовной окры-
ленности подвиговъ Русскости, входятъ въ среду иностранцевъ,
какъ нѣкая ему близкая культурная сила. Тутъ открывается возмож-
ность обогащать своими сокровищами творимое дѣло, тѣмъ
пріобщая, съ должнымъ тактомъ, къ этимъ сокровищамъ тотъ или
иной кругъ лицъ. Въ планѣ апостасійномъ тутъ открываются возмож-
ности безцѣнныя — въ смыслѣ уже не культурнаго обогащенія, а
спасенія душъ. Рѣчь идетъ не О прозелитизмѣ, что можетъ быть
'только рѣдчайшимъ исключеніемъ, а о расширеніи кругозора въ от-
ношеніи пониманія собственныхъ явленій, своего
круга жизни, своей конфессіональности, а также лучшаго по-
ниманія явленій міровой политики, центромъ имѣющихъ неотмѣнно
русскій коммунизмъ.
Особую квалифицированность пріобрѣтаетъ «подвигъ Русскости»-
примѣнительно къ внѣшнему міру, поскольку онъ осуществляется
служителями Церкви, • отъ высшихъ До низшихъ. Сейчасъ наблюда-
ется исключительный интересъ къ Православію — йе обязательно
углубленный и возвышенный, а обусловленный экуменическимъ рас-
184 —
ширеніемъ кругозора. Почти по общему правилу освѣдомленіе о Пра-
вославіи осуществляется модернистически настроенными авторитета-
ми, почему о подлинномъ Православіи міръ узнаетъ дале-
ко не все • — и ужъ, конечно, общеніе съ Совѣтской церковью вос-
полнить этотъ пробѣлъ не можетъ. Какимъ внѣшнимъ прене-
бреженіемъ ни окружена старозавѣтная наша Православная Цер-
ковь, ея голосъ далеко не безразличенъ: къ нему прислушиваются,
о немъ освѣдомляются самые разные люди. Русская Зарубежная
Церковь, какъ мы уже говорили въ другомъ планѣ, несетъ на себѣ
промыслительную заданность являть Истину Церкви примѣнительно
ко всѣмъ возникающимъ вопросамъ. Каждый церковный дѣятель въ
кругу своей дѣятельности можетъ въ любой моментъ оказаться предъ
лицомъ той или иной возможности явить эту Истину — и онъ обя-
занъ это сдѣлать въ полную мѣру своихъ силъ.
Тутъ мы подходимъ къ самой сердцевинѣ нашей анти-апостасій-
Нѵи заданности. Если Апостасія своимъ основнымъ выраженіемъ
имѣетъ т. н. экуменичность, то есть единеніе по признаку отри-
цанія абсолютной истинности, во имя общаго, въ атмосферѣ Лжи,
единенія вокругъ того центра, къ которому всѣ и вся одинаково тя-
нутся, т. е. будущаго Антихриста, то единеніе должно происходить
и въ другомъ планѣ — полярно-противуположномъ: по признаку
отталкиванія отъ Апостасіи. Тутъ два рода общенія возни-
каютъ — различныхъ. Одинъ исходитъ изъ положенія, отрицаемаго
экуменизмомъ, а именно изъ принципа абсолютности вѣры каждаго.
Вѣра, въ своей абсолютности, отвергается и коммунизмомъ и экуме-
низмомъ: первый всѣ вѣры уничтожаетъ, а второй всѣ вѣры въ себя
вбираетъ во имя созданія новой, обобщающей. Общій фронтъ есте-
ственно возникаетъ передъ агрессіей коммунизма — обнимающей
всѣ вѣры: представители всѣхъ вѣръ могутъ сѣсть за круглый столъ
для обсужденія общихъ мѣръ самозащиты противъ агрессіи комму-
низма. Такое же взаимообщеніе мыслимо и примѣнительно къ эку-
менизму. Онъ хочетъ поглотить всѣ вѣры. Подлинный православный,
подлинный католикъ, подлинный протестантъ, поскольку они хотятъ
остаться каждый въ своей вѣрѣ, способны ощутить себя, съ доста-
точнымъ основаніемъ, братьями во Христѣ, и передъ лицомъ экуме-
низма. Трудно сказать, въ какія формы можетъ вылиться взаимопри-
знаніе предъ лицомъ общаго врага, какимъ, въ сущности, въ этихъ
обоихъ варіантахъ, является Антихристъ, но духовно просвѣтленная
солидарность на этихъ путяхъ не можетъ не раждаться.
Другое единеніе, болѣе глубокое, повелительно диктуемое
Апостасіей: это — возвращеніе заблудшихъ братьевъ въ Отчій Домъ.
Предстоитъ ли намъ Страшный Судъ, или «спасительная катастро-
фа», на нашей Родинѣ возникшая, откроетъ новые пути исторической
. жизди человѣчества, въ обоихъ, случаяхъ не можетъ не получить сво-
его осуществленія, — въ конкретной формѣ возвращенія къ исход-
— 185 —
ной истинности Церкви, сохранившейся. въ Православіи, —обѣтова-
ніе Господа объ Единомъ Пастырѣ и единомъ стадѣ. Какъ это про-
изойдетъ и когда — мы не знаемъ. Но устремленность въ этомъ на-
правленіи для насъ уже сейчасъ должна быть ясна, какъ Божій день,
Должна, она постепенно отверждаться и въ сознаніи тѣхъ элементовъ
инославнаго міра, которые будутъ все больше проникаться отталки-
ваніемъ отъ Апостасіи во имя пріобщенія къ лику «послѣднихъ хри-
стіанъ». И тутъ открывается для насъ обширное поле дѣятельности
— въ самыхъ разныхъ формахъ.
Во всемъ, что мы говорили, мы исходили изъ факта пребыванія
нашего въ условіяхъ гражданской свободы. Это положеніе' можетъ
измѣниться — не обязательно въ формѣ распространенія власти ком-
мунизма на тѣ территоріи, на которыхъ мы сейчасъ пребываемъ, воз-
можно и извѣстное перерожденіе гражданскаго быта, подъ знакомъ
Апостасіи. Принципіальное противопоставленіе себя тому стихійно-
му устремленію антихристову, которое нынѣ съ такой разительной
ясностью обозначается, ставитъ насъ передъ перспективой оказаться
нежелательными элементами въ составѣ этого гражданскаго быта.
Могутъ для насъ возникать всевозможныя трудности и въ сохраня-
ющихся формахъ свободнаго режима, поскольку мы будемъ идти
противъ теченія — а мы не можемъ не идти, разъ режимъ свободы
продолжаетъ существовать. Исповѣдничество — наша миссія, наше
заданіе, наше послушаніе. Какъ общее правило, можно одно только
сказать. Или будемъ мы продолжать свое исповѣдничество открыто
— во весь голосъ. Или мы будемъ вынуждены уйти въ подполье, по-
скольку мы не убѣжимъ отъ преслѣдованія туда, гдѣ этого преслѣ-
дованія нѣтъ. Средняго нѣтъ. Должна сохраняться полная ясность
нашего лица, ибо только такъ мы сохранимъ за собою право тщиться
стать «послѣдними христіанами» и уповать на помощь Божію, все-
сильную. Всякая двусмысленность, всякое соглашательство не мо-
гутъ не опрокинуть всей нашей установки, и въ сознаніи людей, и
въ очахъ Божіихъ. «Подвигъ Русскости»,, который былъ, въ услові-
яхъ былыхъ, подвигомъ государственно-патріотическимъ, включав-
шимъ въ себя подвигъ стоянія въ церковной истинности, для насъ
теперь превращается, наоборотъ, въ подвигъ вѣрности Богу, въ Его
истинной Церкви, за которымъ стоитъ вѣрность нашему историче-
скому прошлому, которая внѣшнее выраженіе получаетъ только въ
томъ, что истинная Церковь, которой мы служимъ, есть Русская Цер-
ковь, преемственно сохранившаяся въ нашей Зарубежной Церкви.
Это намъ, съ новой силой указываетъ, что «политики» сейчасъ
нѣтъ въ нашемъ общецеркорчомъ обиходѣ, а есть вѣрность Богу въ ка-
чествѣ Русскихъ людей, являющихся чадами Русской Помѣстной
Церкви, получившей обликъ Церкви Зарубежной,
Въ любой моментъ все можетъ измѣниться — въ планѣ реали-
заціи той «спасительной катастрофы», которая способна будетъ сдѣ-
186 —
лать конкретной реальностью возстановленіе въ національно-государ-
ственныхъ формахъ Исторической Россіи. Каждый можетъ имѣть въ
этомъ планѣ свои предположенія и свои домыслы. Это нѣчто личное
и частное. Это не должно опредѣлять сейчасъ нашего пове-
денія, чтобы не отвлекать насъ отъ главнаго’ въ* чемъ состоитъ наше
послушаніе по осуществленію «подвига Русскости». Смиримся. И
будемъ памятовать, что только такъ мы сможемъ послужить Божіимъ
предначертаніямъ, осуществляя главное въ очахъ Божіихъ — спасая
свои души и тѣмъ открывая Богу возможность направлять нашу дѣ-
ятельность на спасеніе другихъ душъ, а въ конечномъ счетѣ и на
возсозданіе того Великаго Національно-Государственнаго Цѣлаго,
д у х овный зарядъ котораго мы тщимся, съ Божіей помощью,,
въ себѣ сохранять и являть.
Въ истекшемъ году мы поминали трехсотлѣтіе великой даты:
возстановленія, послѣ страшной Смуты, Московскаго Царства подъ
главенствомъ династіи Романовыхъ. Трудно представить себѣ болѣе
наглядную картину именно духовнаго возрожденія, какъ ре-
альной основы политическаго оформленія отсюда возсіяв-
шаго «подвига Русскости». Что же говорить о нашей современной
Смутѣ, предъ которой блѣднѣетъ т. н. Великая Смута нашего далека-
го прошлаго ?! Не ясно ли, что всякое проявленіе политиче-
ской торопливости можетъ свидѣтельствовать только о духов-
ной недозрѣлости и объ отсутствіи, въ духовно оскудѣвшихъ рус-;
скихъ душахъ, самой основы, изъ которой могъ бы возсіять «под-!
вигъ Русскости», способный вырвать изъ лапъ Сатаны возраждаю-'
щуюся Историческую Россію.
Въ истекшемъ году поминали мы и другую великую дату — се-
мисотлѣтіе блаженной кончины благовѣрнаго князя Александра Нев-
скаго, побѣда котораго надъ грозившими Православію врагами обез-
печена была помощью кротчайшихъ ’свв. князей Бориса и Глѣба, ис-
повѣдничество Божіей Правды сдѣлавшихъ своей единственной «по-
литикой». Помощь эта не была ли отвѣтомъ на умоначертаніе само-
го князя Александра, который ничего на знамени своемъ не имѣлъ,
кромѣ святыхъ въ'своей небесной простотѣ словъ: «Не въ силѣ Богъ,
а въ Правдѣ?»
Не ждетъ ли отъ насъ и сейчасъ Господь исповѣдничества Его
Правды, чтобы могъ Онъ, Милостивый, покрыть ее Своей Силой?
Вотъ изъ какого Прошлаго можетъ только возникнуть въ наше
неизреченно-страшное время земное Будущее.
Какъ принята была крестьянская воля въ 1861 году*).
Я въ село въѣзжаю, —
Мужики попались.
— Богъ на помощь, братцы!
Воли то дождались?
— За привѣтъ спасибо^ —
В въ затылкѣ чешутъ ...
Не всегда, знать воля
Радуетъ и тѣшитъ.
«Вѣкъ». 1860 г.
“Утромъ 19 февраля Государь со всей царской фамиліей былъ у обѣд-
ни въ маленькой церкви Зимняго Дворца и по окончаніи богослуженія про-
шелъ оттуда въ комнаты Императрицы, гдѣ всѣ они пили чай и завтрака-
ли. Отъ Императрицы Государь отправился одинъ къ себѣ въ кабинетъ и
приказалъ камердинеру распорядиться, чтобы церковь опять отперли и
чтобы въ ней никого не было, даже ни священниковъ, ни причетниковъ.
Вскорѣ потомъ онъ прошелъ въ церковь и оставался въ ней одинъ около
двадцати минутъ. Сторожъ, незамѣтно для него спрятанный за корридор-
ными дверями, ожидалъ его выхода. Изъ церкви Государь шелъ необыкно-
венно скорымъ, торопливымъ шагомъ и съ видомъ рѣшимости, никогда пре-
жде въ немъ не замѣченной. По возвращеніи въ кабинетъ, онъ тотчасъ
сѣлъ за бумаги и началъ ихъ подписывать одну за другой, а всѣхъ подпи-
сей требовалось, говорятъ, тридцать пять. По подписаніи ихъ, ни мало не
медля, отправилъ бумаги съ фельд-егеремъ къ Буткову.”
Такъ описываетъ современникъ утро 19 февраля 1861 г., когда завер-
шено было дѣло освобожденія крестьянъ отъ крѣпостной зависимости —
дѣло по важности не имѣвшее равнаго въ русской исторіи и бывшее въ
значительной мѣрѣ личнымъ дѣломъ Государя. Онъ чувствовалъ удовле-
твореніе и радость... Онъ прошелъ къ своей любимицѣ, семилѣтней Вели-
кой Княжнѣ Маріи Александровнѣ. “Я хотѣлъ расцѣловать свою дочь въ
этотъ лучшій день моей жизни” — говорилъ онъ впослѣдствіи.
*) Воспроизводимъ статью, напечатанную въ 1936 г. въ «Сборникѣ памяти
Н. Д. Буяновскаго», изданномъ въ Харбинѣ и едва ли кому извѣсніомъ за пре-
дѣлами Дальняго Востока.
— 188 —
Не могъ онъ не вспомнить въ этотъ великій день и о своемъ отцѣ, ко-
торый по преданію взялъ съ него на смертномъ одрѣ слово освободить
крестьянъ. На прогулкѣ въ коляскѣ онъ на нѣсколько минутъ остановился
передъ памятникомъ “Незабвенному”, наканунѣ (въ годовщину кончины)
украшенномъ цвѣтами: мысленно онъ соединился» съ тѣмъ, кто лучше, чѣмъ
кто бы то ни было другой, способенъ былъ понять владѣвшія имъ чувства.
Никто въ столицѣ не зналъ о совершившемся: дѣло подготовки освобо-
жденія крестьянъ держалось въ строжайшей тайнѣ. Печатаніе положеній и-
Манифеста шло съ лихорадочной поспѣшностью. Въ помощь казеннымъ
типографіямъ были привлечены частныя. Наборъ развозили по ночамъ въ
придворной каретѣ, съ охраною. Служащіе и рабочіе связаны были обя-
зательствомъ ничего не разглашать. При всякомъ выходѣ изъ типографіи
они подвергались обыску. Листы печатались въ типографіи Второго Отдѣ-
ленія и въ Сенатской типографіи. Съ 12 февраля началась фальцовка и
брошюровка въ залахъ Перваго Кадетскаго корпуса (въ тѣхъ самыхъ, гдѣ,
какъ извѣстно, происходили засѣданія Редакціонныхъ Комиссій). Тамъ
же Положенія и Манифестъ укладывались въ кожаные чемоданы въ полто-
ра аршина длиною и въ лубочные ящики въ два аршина длиною. Всѣ 'за-
лы корпуса были завалены печатною бумагою — обученіе кадетъ гимнасти-
кѣ и фронту было прекращено.
Въ народѣ циркулировали слухи, назначавшіе, то на'одинъ, то на дру-
гой день объявленіе “воли”. Говорили и о 19 февраля *), но 17 февраля
появилось оффиціальное оповѣщеніе о томъ, что 19 числа никакого прави-
тельственнаго распоряженія по крестьянскому дѣлу не будетъ. Зато 18 въ
другомъ оффиціальномъ изданіи появилось сообщеніе, что “въ предстоящіе
дни молитвы и поста совершится давно ожидаемое народомъ событіе”. Это
не препятствовало тому, что всякіе разговоры о предстоящей “волѣ” оста-
вались строжайше запрещенными. Чуть ли не наканунѣ опубликованія
Манифеста два дворника за такія рѣчи были схвачены и въ самый день
“объявленія воли” якобы подвергнуты тѣлесному наказанію.
День опубликованія Манифеста былъ пріуроченъ къ датѣ, имѣющей
значеніе сѵмволическое — къ послѣднему воскресенью передъ постомъ, къ
такъ называемому “прощеному воскресенью”. Оно приходилось на 5 марта.
Ночью манифестъ развозили по церквамъ съ предписаніемъ священ-
никамъ молчать и никому не показывать до обѣдни. Въ девять часовъ ут-
ра распространилась вѣсть, что расклеено объявленіе на углахъ отъ имени
генералъ-губернатора, сообщавшее населенію о великомъ событіи и о томъ,
что раздаютъ Манифестъ...
*) Нелѣпые слухи ходили по городу. Великая княгиня Елена Павловна пи-
сала Милютину 13 февраля: «Я чувствую себя обязанной предупредить васъ,
что среди моей дворни повторяютъ, что если ничего не будешь къ 19 февраля,
то чернь придетъ къ дворцу требовать разрѣшенія вопроса. Слѣдовало бы об-
ратить вниманіе на эту болтовню. Демонстрація можетъ погубить все». По ут-
вержденію П. Бартенева раннимъ утромъ 19 февраля монахи изъ Дивьёвой оби-
тели съ иконами и молитвою ходили вокругъ Зимняго дворца.
189 —
Съ особой торжественностью долженъ былъ быть объявленъ Мани-
фестъ въ Исаакіевскомъ соборѣ, гдѣ должно было быть совершено митро-
поличье служеніе и куда былъ приглашенъ дипломатическій корпусъ.
Только иностранные дипломаты, генералъ-губернаторъ и духовенство бы-
ли приготовлены къ тому, чтобы услышать знаменитый отнынѣ Манифестъ:
для молящихся чтеніе его было неожиданнымъ...
Какъ провелъ этотъ знаменитый день Государь? Утромъ Великая
Княжна Марія Александровна выбрала сама между своими образами об-
разъ Благовѣщенія и принесла въ подарокъ отцу. По свидѣтельству близ-
кой къ царской семьѣ графини А. Д. Блудовой, дѣвочка въ этотъ день осо-
бенно была ласкова съ отломъ, обнимала и цѣловала его безпристанно. Госу-
дарь поѣхалъ съ нею въ крѣпость на могилу отца, помолиться тамъ, а по-
томъ катался съ нею въ открытомъ экипажѣ. Около Лѣтняго Сада народъ
окружилъ и привѣтствовалъ его.
Не могъ Государь не подѣлиться своими чувствами съ представителя-
ми арміи. Онъ поѣхалъ на разводъ въ Михайловскій Манежъ. По оконча-
ніи развода съ церемоніей внезапно раздался громкій, какъ бы слегка
надтреснутый голосъ Государя: “Господа офицеры, ко мнѣ!” Всѣ броси-
лись къ Государю и окружили его кольцомъ: никто въ Манежѣ еще не
зналъ о совершившемся событіи. Государь сказалъ примѣрно слѣдующее:
“Сегодня я приказалъ объявить Манифестъ о помѣщичьихъ крестья-
нахъ. Первый шагъ къ перемѣнѣ ихъ быта сдѣланъ дворянами, вашими
отцами и братьями; между вами также есть помѣщики; слѣдовательно, вы
всѣ мнѣ сочувствуете, и я надѣюсь, что вы по прежнему будете служить
вѣрою и правдою и охранять престолъ, а я всегда привыкъ мою вѣрную
гвардію...” Всего нельзя было разслышать, такъ какъ Государь говорилъ
волнуясь, невнятно, скороговоркою, глотая многія слова и при томъ со
слезами на глазахъ. Рѣчь Государя произвела потрясающее впечатлѣніе:
даже враждебный правительству современный повѣствователь не могъ
здѣсь влить хотя бы каплю своего скептическаго яда. Что касается одного
изъ офицеровъ, который самъ пережилъ эту сцену, то онъ въ своихъ воспо-
минаніяхъ пишетъ: “Никогда не забуду я стихійнаго энтузіазма, охватив-
шаго офицерство послѣ этихъ словъ. Раздалось могучее “ура”, потрясшее
своды Манежа. Кэпи и каски замелькали въ воздухѣ, офицерство перемѣ-
шалось въ чинахъ и рангахъ, бросились къ Царю. Бго подняли на руки и
вынесли на площадь въ сани”.
Для всѣхъ ли былъ Манифестъ такой радостью? Государь прекрасно
понималъ, что нѣтъ. Недаромъ мудрый митрополитъ московскій Филаретъ,
которому было предоставлено окончательно отредактировать, составленный
Ю. Ѳ. Самаринымъ текстъ Манифеста, опустилъ слова: “въ сей радостный
для Насъ и всѣхъ вѣрноподданныхъ Нашихъ день”, и такъ мотивировалъ
этотъ многозначительный пропускъ: “Не упомянулъ я о радости, чтобы
отъ лица Царя не было произнесено слово, которому не сочувствовали бц
многіе изъ вѣрноподданныхъ”.
Государь прекрасно отдавалъ себѣ отчетъ въ томъ, что его авторитетъ и
190
популярность бъ значительной степени поколеблены среди дворянъ. Но
какъ приметъ крестьянство свое раскрѣпощеніе отъ лежавшаго на недгь
вѣками ига?
Государь былъ прозорливѣе своихъ совѣтниковъ. Онъ болѣе трезво,,
чѣмъ они, оцѣнилъ обстановку, въ которой протекала Реформа. Онъ по-
нималъ, что она не можетъ пройти спокойно, безмятежно. Въ свое время
обсуждалась мысль о томъ, чтобы къ моменту введенія въ жизнь Положенія,
Россія была раздѣлена на генералъ-губернаторства и чтобы, такимъ обра-
зомъ, на мѣстахъ заблаговременно оказались люди, обладающіе полнотою
власти и способные справиться со всѣми возможными затрудненіями.
Этотъ проектъ встрѣтилъ рѣшительное сопротивленіе со стороны Минист-
ра Внутреннихъ Дѣлъ, Ланского, дѣйствовашаго подъ прямымъ вліяні-
емъ Н. А. Милютина *), духовнаго отца Реформы. Ланской представилъ за-
писку, въ которой доказывалъ ненужность проектированной мѣры: народъ
спокойно, съ вѣрою въ Царя, ждетъ Реформы, и новая власть только за-
труднитъ правильное ее проведеніе. Безмятежная увѣренность Ланского
вызвала гнѣвливыя реплики Государя, едва не побудившія къ отставкѣ по-
чтеннаго старца. Въ частности, противъ фразы доклада о томъ, что “на-
родъ не только не сопротивляется, но вполнѣ сочувствуетъ распоряжені-
ямъ привительства”, Царь написалъ: “Все это такъ, пока народъ нахо-
дится въ ожиданіи, но кто можетъ поручиться, что когда новое положеніе
будетъ приведено въ исполненіе и народъ увидитъ, что ожиданіе его, то-
есть свобода, по его разумѣнію, не сбылись, не наступитъ ли для него ми-
нута разочарованія? Тогда уже поздно будетъ посылать отсюда особыхъ
лицъ для усмиренія. Надо,чтобы они были бы уже на мѣстахъ... Если
Богъ поможетъ, и все останется спокойно, тогда можно будетъ отозвать
всѣхъ генералъ-губернаторовъ, ибо все войдетъ опять въ законную колею”.
Государю не удалось провести повсемѣстно устроенія генералъ-губер-
наторствъ, но онъ не отказался отъ этой мысли направить на мѣста спе-
ціально имъ уполномоченныхъ лицъ, облеченныхъ полнотою власти. За
нѣсколько дней до обнародованія въ столицахъ Манифеста были отправле-
ны во всѣ концы Россіи флигель-адъютанты и свитскіе генералы, которые
отъ лица Государя должны были сообщить народу радостную вѣсть объ
освобожденіи крестьянъ. На этихъ близкихъ къ Государю людей должна
была лечь, въ первую очередь, вся тяжесть отвѣтственности — совмѣстно
съ начальниками губерній и съ предводителями дворянства — по приня-
тію мѣръ, могущихъ быть вызванными той Встрѣчей, которая будетъ ока-
зана на мѣстахъ Манифесту и Положеніямъ.
*) У Н. А. Милютина была мысль ввести мировыхъ посредниковъ до вве-
денія Положеній, чтобы они — по его словамъ — «исполнили роль воспріемни-
ковъ отъ святого крещенія, которые бы приняли на свои руки новорожденное
дитя свободы». Однако, этотъ проектъ Ланской не сумѣлъ отстоять въ Глав-
номъ Комитетѣ.
191
Государь зналъ, что народъ ждетъ отъ него рѣшенія его судьбы и
вѣритъ въ него. Въ Ярославлѣ недавно народъ такъ устремился къ Царю,
что смятъ былъ парадъ! “Я не могу не удивляться и не радоваться то-
му довѣрію и спокойствію, которые выказалъ нашъ добрый народъ въ
этомъ дѣлѣ... ”, сказалъ Государь въ Государственномъ Сенатѣ 28 янва-
ря 1861 года. Но, ждетъ ли онъ того, что будетъ ему объявлено? Воля!
Не пойметъ ли народъ ее, какъ поводъ къ неповиновенію и къ буйству?
Въ бумагахъ Редакціонныхъ Комиссій имѣется любопытный доку-
ментъ, давно уже преданный гласности извѣстнымъ историкомъ, точнѣе
сказать, лѣтописцемъ этихъ Комиссій, Н. П. Семеновымъ: этотъ документъ
съ необыкновенной силой изображаетъ настроенія крестьянства, ожидав-
шаго Реформы. Нельзя даже сейчасъ безъ волненія читать эту записку,
подписанную нѣкимъ Корибутъ-Дашкевичемъ и помѣченную Саратовскимъ
Тюремнымъ замкомъ 5 апрѣля 1859 г. Это голосъ не только изъ казема-
та, но почти что изъ могилы, ибо авторъ пишетъ тономъ человѣка, покон-
чившаго счеты съ жизнью. Посланіе это дышитъ глубокимъ, проникновен-
нымъ сочувствіемъ задуманной Реформѣ — изъ глубины заточенія разда-
ется обращенный къ правительству дружественный предостерегающій го-
лосъ ...
Корибутъ-Дашкевичъ ходилъ, переодѣтый, среди помѣщичьихъ кре-
стьянъ, выясняя ихъ мысли и взгляды. По его наблюденіямъ крестьяне
послѣ первыхъ же рескриптовъ заговорили о свободѣ полной, безуслов-
ной. “Они ждали, что ихъ уволятъ со всей землей и что они будутъ жить,
какъ казенные, и отбывать равныя съ ними повинности”. Начались волне-
нія. Онѣ затихли, когда открылись губернскіе комитеты. Изъ правитель-
ственныхъ актовъ крестьяне запомнили только одну фразу — о “двѣнад-
цатилѣтнемъ срокѣ выкупа”. Поняли они эту фразу такъ, что либо они
выкупятъ усадьбу, а землю получатъ даромъ, либо сама казна выкупитъ
усадьбы, а землей крестьяне будутъ пользоваться на правахъ и условіяхъ
крестьянъ казенныхъ. “Изрѣдка пролетаетъ молва, что давно были бы
уже крестьяне отпущены, да господа-то. все упрашиваютъ Сенатъ и Госу-
даря, чтобы отсрочить и дать время помѣщикамъ позапастись доходами,
какъ уже послѣ получать не будутъ”.
Крестьянская мысль о свободѣ — давняя мысль, уходящая въ вѣка.
Авторъ записки красочно описываетъ, какъ эта мысль расла, крѣпла и
поддерживала духъ народа. Старики ходили къ святымъ мѣстамъ и при-
носили слова утѣшенія: молитесь и не ропщите, говорили они народу.
“Вѣрованіе въ освобожденіе отъ крѣпостного права” все время жило въ
народѣ^ Оно “тихо зрѣло и когда-когда — чуть вырывалось за черту
сердечныхъ тайниковъ”. Рескрипты возбудили это “вѣрованіе”. Но оно
носитъ характеръ смутный и воплощается въ формы нелѣпыя. Слова:
“крестьяне должны оставаться болѣе или менѣе крѣпкими землѣ” крестья-
не объясняли такъ: захотятъ останутся на мѣстахъ, нѣтъ — уйдутъ на
вольныя степи...
192
Корибутъ-Дашкевичъ убѣждаетъ правительство принять мѣры къ то-
му, чтобы вразумить народъ. Необходимо напечатать листовки, гдѣ бы
не могла, само собою разумѣется, остаться внѣ поля зрѣнія правитель-
ства. Эти листовки необходимо раздавать во всѣхъ селеніяхъ казенныхъ
крестьянъ и во всѣхъ имѣніяхъ помѣщичьихъ: недовѣрчивые крестьяне
должны отовсюду сышать одно и то же. Тогда крестьяне встрѣтятъ Рефор-
му подготовленными. Иначе можетъ быть плохо. Искру легко погасить
— но въ данномъ случаѣ, не искра, а “цѣлая головня, тлѣющая подъ кост-
ромъ до перваго порывистаго вѣтра”.
Мысль о томъ, что необходимо крестьянъ подготовить къ Реформѣ,
не могла, само собою разумѣется, остаться внѣ поля зрѣнія правитель-
ства. Но какъ это было сдѣлать? Дворянство было призвано къ участію
въ подготовкѣ Реформы, его представители были свидѣтелями того, какъ
въ процессѣ разработки радикально измѣнились самыя основы намѣчен-
ной Реформы. Какъ при такихъ условіяхъ можно было заранѣе вырабо-
тать й планомѣрно осуществлять систематическую программу мѣръ по
подготовленію крестьянъ? Къ тому же постепенно и дворянское обществен-
ное мнѣніе оказалось оттѣсненнымъ. Главный Комитетъ задумался надъ
тѣмъ, надо ли освѣдомлять общество о ходѣ работъ, и что же получилось?
Комитетъ высказался даже противъ опубликованія журналовъ Редакціон-
ныхъ Комиссій! Дѣятельность по выработкѣ основъ Реформы замкнулась
силой вещей въ тѣсномъ кружкѣ посвященныхъ. А вспомнимъ, какая
борьба шла за эти основы и насколько рознились мнѣнія борящихся сто-
ронъ! Надо ли при такихъ условіяхъ особенно удивляться тому, что еще
въ январѣ 1861 г. Главный Комитетъ высказался противъ освѣдомленія
общества черезъ печать, мотивируя это свое мнѣніе, въ частности, тѣмъ,
что “крестьяне вообще терпѣливо ожидаютъ рѣшенія ихъ участи”.
Получался заколдованный кругъ. Крестьяне, дѣйствительно, ждали
терпѣливо. Но чего? Сможетъ ли народъ удовлетвориться тѣмъ компро-
миссомъ, который представляла соббю Реформа,казавшаяся дворянамъ,
воспитаннымъ на представленіи о всецѣлой принадлежности имъ земли,
“споліаціей” ихъ правъ, и въ то же время ни въ какой мѣрѣ не удовлетво-
рявшая столь же радикальному представленію крестьянъ о всецѣлой при-
надлежности той *же земли крестьянамъ? Иностранцы и раньше пессими-
стически оцѣнивали шансы безболѣзненнаго разрѣшенія крестьянскаго
вопроса, учитывая это коренное разногласіе между народомъ и правитель-
ствомъ въ вопросѣ земли. Они и сейчасъ не измѣнили своего мнѣнія. Бис-
маркъ ждалъ крестьянскихъ бунтовъ. Совѣтникъ германскаго посоль-
ства Шлецеръ, человѣкъ умный, образованный, наблюдательный и до-
статочно хорошо злившій русскую исторію, былъ того же мнѣнія. Въ пись-
махъ къ женѣ, представляющихъ необыкновенно интересный описательный
матеріалъ, касающійся данной эпохи, онъ многозначительно вспоминалъ
сужденіе Олеарія о рабскихъ наклонностяхъ русскаго народа и приводилъ
сентенціозно мнѣніе Аристотеля объ узаконенности для иныхъ народовъ
193
рабства. Наполеона Ш высказался еще рѣзче. Онъ считалъ всю Рефор-
му “бредомъ деспотизма”...
Вмѣстѣ съ тѣмъ и отсрочка была уже невозможной. Съ одной сторо-
ны, русское образованное общество, въ передовой его средѣ, выросло изъ
крѣпостныхъ отношеній и не способно было продолжать нести бремя крѣ-
постного господства надъ крестьянами. Съ другой стороны, крестьян-
ство начинало проявлять признаки недовольства все съ болшимъ нетер-
пѣніемъ. Еще въ 1840 году тамбовскій губернаторъ Корниловъ писалъ по
поводу мѣстныхъ безпорядковъ гр. Строганову: “Отношенія помѣщи-
чьихъ крестьянъ къ своимъ помѣщикамъ, видимо, постепенно становятся
жестки и непріязнены.... Мысль о свободѣ между помѣщичьими крестья-
нами не есть случайная, происшедшая отъ какихъ-либо постороннихъ об-
стоятельствъ, или внушенія неблагопріятныхъ людей, а общая, постоян-
ная, которая проистекаетъ изъ самого круга закономъ постановленныхъ
правъ и обязанностей помѣщиковъ и отношеній его къ крестьянамъ и
развилась постепенно дѣйствіемъ времени; она выражается при всякомъ
случаѣ. При холерѣ крестьяне обвиняли своихъ помѣщиковъ, что они
отравляютъ ручьи и источники, во время бывшихъ въ прошломъ году по-
жаровъ, чѴо они умышленно и нарочно зажигаютъ свои собственныя де-
ревни, которыя должны поступить въ казну и которыя они не хотятъ от-
давать Государю; наконецъ, при настоящихъ обстоятельствахъ, когда умы
всѣхъ напряжены ожиданіемъ голода, они стали требовать хлѣба и надѣя-
лись, что, если помѣщики имъ не дадутъ требуемаго количества, то ихъ
возьмутъ въ казну, и они будутъ вольными”. Это чувство враждебности
достигало иногда такой силы, что одинъ боевой генералъ, герой отечествен-
ной войны, Сеславинъ, могъ утверждать о крестьянахъ: “это злѣйшіе непрі-
ятели, нежели тѣ, которыхъ я каралъ на русской землѣ въ знаменательную
эпоху”.
Конечно, недовольство не было повсемѣстнымъ. Не мало было по-
мѣщичьихъ усадебъ, по отношенію къ которымъ сохранились патріархаль-
ныя чувства у крестьянъ и владѣльцы которыхъ проникнуты были самымъ
доброжелательнымъ чувствомъ къ своимъ “подданнымъ”: справедливость
заставляетъ подчеркнуть, что именно такъ называемые крѣпостники бы-
ли сплошь и рядомъ заботливыми и благостными владѣльцами своихъ
крестьянъ, болѣвшими за нихъ душой и прекрасно ихъ знавшими. Но мог-
ло ли это помѣшать тому, чтобы волна стихійнаго народнаго возмущенія,
связаннаго съ примитивнымъ представленіемъ крестьянъ объ готовящей-
ся для нихъ свободѣ, захлестнула и эти оазисы? Извѣстный намъ Шле-
церъ такъ выражаетъ въ воображаемомъ діалогѣ двухъ крестьянъ практи-
ку повальной пугачевщины, распространяемую на любимыхъ крестьянами
помѣщиковъ:
— Такъ, значитъ, мы будемъ свободны?
— Да.
— Скажи, что же намъ дѣлать?
— 194
— Не знаю.
—- Вѣдь мы должны тогда убить нашего барина?
— Да, я тоже такъ думаю.
— Но у меня, въ сущности, хорошій баринъ.
— У меня тоже.
— Ну, такъ слушай я вотъ что тебѣ предложу: ты убьешь моего, а я
твоего.
— Такъ и сдѣлаемъ...
Тоть же Шлецеръ, отмѣчая, что крестьяне, конечно, не удовлетворят-
ся Реформой, сообщаетъ, что помѣщики запасаются оружіемъ, и спраши-
ваетъ себя: будутъ ли стрѣлять войска? Для него это большой вопросъ.
Въ первый разъ — да. А потомъ?
На стихійную волну недовольства крестьянъ противъ помѣщиковъ
достаточно ясно намекалъ самъ Государь въ знаменитой рѣчи московско-
му дворянству, когда онъ говорилъ о томъ, что лучше, чтобы освобожде-
ніе произошло сверху, чѣмъ снизу. Въ текстѣ рѣчи, собственноручно про-
вѣренномъ Государемъ, имѣется такая показательная фраза: “чувство
враждебное между крестьянами и помѣщиками, къ сожалѣнію, существу-
етъ, и отъ этого уже было нѣсколько случаевъ неповиновенія помѣщикамъ”.
Съ какой силой вспыхнетъ это чувство при объявленіи крестьянамъ
Реформы? Этотъ вопросъ не могъ не висѣть всей своей тяжестью на ду-
шѣ Царя-Освободителя.
Какъ встрѣтили столицы 5 марта?
М. П. Погодинъ, котораго нельзя заподозрить въ предвзятости и ко-
торый самъ восчувствовалъ освобожденіе крестьянъ, какъ величайшій
праздникъ, (онъ христосовался при встрѣчѣ съ друзьями), такъ форму-
лируетъ свои впечатлѣнія: “Народъ вдругъ не понялъ, не выразумѣлъ, не
взялъ въ толкъ, что онъ получаетъ Манифестомъ. Не выразумѣли еще
порядочно и мы, грамотные. Недоумѣніе — вотъ слово, ко-
торое характеризуетъ настоящее положеніе въ воскресеніе. Народъ, руко-
водствуемый вѣрнымъ своимъ чутьемъ, принимаетъ на вѣру, что ему сдѣ-
лано добро, молится Богу, благодаритъ Государя”.
“Манифестъ объявленъ, какъ бы украдкой и не произвелъ никакого
впечатлѣнія. Но, можетъ быть, такъ и подобаетъ явиться великому дѣлу!
— отмѣчаетъ въ своемъ дневникѣ сенаторъ Лебедевъ. Гуляя, по обыкно-
венію, я не видалъ никакой перемѣны въ физіономіи города. Кажется,
было менѣе пьяныхъ”.
Примѣрно то же было и въ Петербургѣ. “Я не могъ усидѣть дома,
пишетъ въ своемъ знаменитомъ дневникѣ Никитенко, вышедшій, какъ и
Погодинъ, изъ крестьянъ и воспринявшій освобожденіе еще съ большимъ
энтузіазмомъ, чѣмъ этотъ послѣдній. Мнѣ захотѣлось выйти побродить
по улицамъ и такъ сказать, слиться съ обновленнымъ народомъ... Вездѣ
встрѣчались лица довольныя, но спокойныя. Въ разныхъ мѣстахъ читали
Манифестъ... Одинъ, читая объявленіе и дочитавъ до мѣста, гдѣ гово-
— 195
рится, что два года дворовые должны еще оставаться въ повиновеніи у
господъ, съ негодованіемъ воскликнулъ: — чортъ побери ѳту бумагу! два
года! какъ бы не такъ! Стану я повиноваться! Другіе молчали”.
Попадаются и болѣе восторженныя описанія. Такъ, въ автобіографіи
извѣстнаго художника Н. М. Максимова, вышедшаго изъ государствен-
ныхъ крестьянъ, мы читаемъ:
“Рано поутру мы вышли на улицу и увидѣли коннаго герольда, одѣ-
таго въ желѣзныя латы, съ копьемъ, на головѣ желѣзный шлемъ, онъ не
помню, что говорилъ, раздавая указъ Государя объ освобожденіи кресть-
янъ. Мы взяли по одному экземпляру и бѣгомъ побѣжали домой читать,
потомъ, когда позвонили въ церкви, старъ и младъ пошли въ церковь.
Тотъ, кто былъ въ этотъ день въ церкви, до смерти не забудетъ произведен-
наго на него впечатлѣнія. Слезы радости ручьемъ лились у молящихся.
На молебнѣ вся церковь на колѣняхъ молилась за Государя, шумъ отъ
слезныхъ молитвенныхъ словъ все усиливался, а по окончаніи многолѣтія
чужіе люди бросились обниматься. Я не крѣпостной, но душой былъ съ
ними. Улицы были пусты, мѣстами толпились люди; пьяныхъ не видно
было нигдѣ, извощиковъ мало выѣхало”.
Имѣются, напротивъ, показанія, еще больше подчеркивающія минор-
ные мотивы, которые звучатъ въ запискахъ Никитенко, Лебедева и Пого-
дина. Такъ, Э. П. Перцовъ пишетъ: “Удивило и поразило меня то, что я,
встрѣчалъ на каждомъ шагу простолюдиновъ, несущихъ въ рукахъ или
заткнутый запазуху Манифестъ, либо Положеніе о дворовыхъ людяхъ, не
замѣчая ни въ комъ ни малѣйшаго проявленія радости, восторга, досады,
— чего бы то ни было, не видѣлъ ни одного лица, выражавшаго какое-
либо чувство. Они шли, какъ будто неся пучокъ зеленаго луку или другой
вседневной своей провизіи”. Перцовъ дѣлалъ попытки разговаривать съ
извощиками, но получалъ отвѣты уклончивые. “Я неграмотный, не чи-
талъ, а слышалъ давѣ говорили, что дворовымъ будетъ воля черезъ два
года, а крестьянамъ еще не скоро...” “Былъ я за обѣдней, читали какую-
то афишу, да я не разслышалъ; сказываютъ воли-то надо ждать, а теперь
только такъ... ”. “Какъ-же, принялся было читать, да что-то въ толкъ-
ничего не взялъ, такъ и не дочелъ, вѣдь все это для господъ писано, не
для насъ... ”. “Не знаю, правду ли говорятъ, будто воли-то совсѣмъ
нѣтъ; отложили еще, кто говоритъ на два года, а кто говоритъ на дсять
лѣтъ”. Вотъ все что въ день 5 марта я могъ добыть изъ замкнутыхъ устъ
народа”.
.Ощущеніе завѣдомо скептически настроеннаго оппозиціоннаго бари-
на (корреспондентъ Герцена!), склоннаго сгущать темные цвѣта, недале-
ко въ данномъ случаѣ отстоитъ отъ той оцѣнки, которая дана пятому марта
такимъ замѣчательнымъ бытописателемъ, какъ Писемскій. На Писемска-
го, какъ и на Перцова^ столица производитъ впечатлѣніе равнодушія.
“Наступило великое 19 февраля 1861 года,повѣствуетъ умный и наблю--
дательный романистъ (характерно, что дата 5 марта быстро стерлась у
— 196
русскихъ людей изъ памяти и день объявленія воли слился съ датой подпи-
санія Манифеста). Въ Петербургѣ ожидали движенія въ народѣ. Фран-
цузскій и бельгійскій посланники съ утра-велѣли заложить себѣ экипажи и
поѣхали по стогнамъ града Петра, чтобы видѣть а^ііайоп. <1а реиріе и
только у Михайловскаго дворца увидѣли толпу помноголюднѣе. — Епііп
1е Ііоп в’езі геѵеіііё — воскликнули они, и выйдя изъ экипажа, подошли.
Въ толпѣ молодой парень, строго разговаривая, торговалъ у солдата ста-
рые штаны, а другіе смотрѣли на него...”
Относительно провинціи мы имѣемъ такую же амплитуду колебаній.
Существуютъ описанія восторженныя. Напримѣръ, у писателя Мачтета
мы читаемъ:
“Божіей милостью Мы Александръ II... ” донеслось изъ церкви;
толпа, какъ одинъ человѣкъ грохнулась на землю, растянувшись, рыдая,
въ пыли:
“Воля! Воля! Воля!.. ”
Вышелъ съ крестомъ отецъ Паисій. Онъ дрожалъ и не могъ итти самъ
— его велъ заплаканный дьячекъ Панфилъ. Сзади шелъ становой, дер-
жа въ рукахъ Манифестъ и плача, какъ ребенокъ. Отецъ Паисій кропилъ
лежащій ницъ народъ. Народъ поднялся, но вдругъ снова грохнулся на
колѣна”.
А вотъ описаніе, опубликованное всего черезъ нѣсколько мѣсяцевъ
послѣ 19 февраля, и записанное, по словамъ автора, непосредственно
подъ впечатлѣніемъ пережитаго. Оно было напечатано въ Аксаковской
газетѣ “День” въ концѣ 62-го года. Приведемъ его въ извлеченіяхъ.
Въ 8 ч. утра 8-го марта 1861 г. уѣздный городъ Н. получилъ вѣсти о
волѣ. Городъ сразу населился. Изъ пригородныхъ деревень потянулся
народъ. “На площадь! На площадь! — Волю привезли”. Къ чиновнику;
который привезъ волю, устремились съ вопросами “Правда-ли!” ~ “Эхъ,
словно три пуда съ плечъ, говоритъ одинъ -старикъ. Здѣсь, кажись, и не-
беса разверзятся. Да, сударь, праздникъ, великій праздникъ; вся земля
вздохнетъ”.
Служба кончается, народъ выходитъ. Помѣщица, пріѣдавшая говѣть
изъ деревни, выходитъ съ толпой на площадь. — “Не пожаръ ли?” —
Нѣтъ, воля. — Ахъ,, народу-то! Какъ же я пройду? Проводите ...”
Бьютъ барабаны: это выходитъ городничій съ чиновниками. Начина-
ется чтеніе Манифеста...
... Въ земскомъ судѣ происходитъ слѣдующая сцена. Пріѣзжій помѣ-
щикъ разоблачается съ помощью слуги, снимая шубу и теплую обувь.
“Что такое у васъ твориться?” “Волю привезли.” — “Что?.. ” Помѣщи-
ку повторяютъ, онъ не сразу понимаетъ. — “Человѣкъ, шубу.” Одѣвает-
ся и стремглавъ съ крыльца, въ сани ... “Пошелъ”, кричитъ онъ, забывъ о
своемъ слугѣ. Кучеръ по привычкѣ везетъ къ магазину, гдѣ обычно со-
вершаются закупки. Помѣщикъ механически выходитъ изъ саней. За-
тѣмъ, ничего не купивъ, вскакиваетъ обратно. — “Пошелъ въ дерев-
ню... ”
шішл: 197 ***
... Вскорѣ приходить транспортъ Положеній. Ихъ надо развезти пс
деревнямъ. Чиновникъ съ засѣдателемъ отправляются въ дорогу. Первая
деревня всего верстахъ въ десяти отъ города. Смеркается. Подводчикъ
разсказываетъ подробно и жалостливо о барщинѣ — жалуется на помѣ-
щикя.
— “Держи! — Самъ держи! Да куда же я буду держать, я съ бары-
ней! — Держи, воля ѣдетъ!”
Встрѣчный мужикъ при словѣ “воля” въ минуту свертываетъ въ сто-
рону въ снѣгъ, прыгаетъ съ козелъ и подбѣгаетъ къ санямъ чиновника: —
“Батюшка, покажи волю, какая она!” Не увидавъ ничего, онъ грустно
возвращается къ санямъ и садится на козлы...
Мужики выносятъ корзину съ экземплярами Положенія. “Вотъ она,
наша матушка; не въ подъемъ, о Господи! Ишь какая, одинъ и не до-
тащишь”. Вызываютъ мѣстныхъ дворянъ и крестьянъ, чтобы читать Ма-
нифестъ и раздавать Положенія. Является и встрѣчная барыня. Хотятъ
ей вручить положеніе, она уклоняется: “на что оно мнѣ”.
— “Ну что, мужички, дождались?”, говоритъ она, задыхаясь, “Цар-
ская воля, отъ Бога...”
Кучеръ ея тоже тянется къ засѣдателю, приготовляется слушать.
— “И ты туда же, Петрушка?!. Нѣтъ ужъ, мнѣ дурно. Что это вы-
думали, чего отъ-роду не было!”
Засѣдатель подъ руку выводитъ барыню на воздухъ. — “Да возьми-
те Положенія. — Нѣтъ, отецъ родной, не могу, да мнѣ и жить недолго
осталось... Петрушка возьметъ...”
... А вотъ другое село, принадлежащее помѣщику средней руки. Въ
избѣ народъ, сельское начальство. — “Баба, размѣсти проворнѣе, куда
ее поставить. — Да поставь сюда, на полъ I — Подай лавку, кричитъ ста-
рикъ, какъ можно на полъ, Христосъ съ вами!” Грамотниковъ въ деревнѣ
не оказалось (такихъ деревень было двѣ на 125). Пришлось итти за дья-
кономъ. — “Ну берите любую”, предлагаетъ чиновникъ крестьянамъ. Му-
жики мнутся. — “Ну, пусть бабы берутъ, коли мужики не хотятъ”. Это
вызываетъ протестъ мужиковъ. — “Нѣтъ, ужъ, ваше благородіе, вы сами.
Какъ выберете, такъ мы и останемся довольны”. Чиновникъ объясняетъ,
что Положенія всѣ одинаковы. Наконецъ, подъ понуканія и одобренія
окружающихъ, экземпляръ Положеній беретъ крестьянскій мальчикъ, лѣтъ
пяти. Чиновникъ разъясняетъ. Крестьяне подробно разспрашиваютъ.
Главный ихъ интересъ: какіе сборы кончаются; надо ли давать курей, хол-
сты. — “Въ первое воскресенье молебенъ, заявляетъ старикъ. За Царя
помолимся”. Провожать выходятъ всѣмъ селомъ — чтобы не дать “ей”
намокнуть: распутица!
... Слѣдующая деревня того барина, который, по выраженію кре-
стьянъ, “напужался добре” и бѣжалъ изъ города при извѣстіи о волѣ. Отъ
одной Божіей старушки-помѣщицы, которая никакъ не можетъ взять въ
умъ, что это такое за Положеніе, чиновникъ съ засѣдателемъ узнаютъ, что
198
это извѣстный самодуръ и обидчикъ. — “Онъ васъ и на порогъ но пу-
ститъ”, говоритъ она, провожая ихъ.
У богатаго помѣщика прекрасная обстановка, лакеи, горничныя.
Пріѣзжихъ заставляютъ долго ждать. Наконецъ, выходитъ барышня. —
“Папа въ Петербургѣ, мамы тоже нѣту”. Спрашиваютъ приказчика —
его тоже не оказывается. Тогда чиновникъ распоряжается, чтобы приве-
ли двухъ-трехъ стариковъ изъ села. Но тутъ обнаруживается и приказ-
чикъ, которому и вручается Положеніе. Въ дорогѣ подводчикъ разсказы-
ваетъ, какъ въ людской честили помѣщика и его семью и какъ жаловались
на грубость и жестокость его дѣтей.
Но не вездѣ жалобы на помѣщиковъ. Въ одной деревнѣ идиллія.
Тутъ ужъ мужики не берутъ Положеній! — “Мы, какъ у Христа за
пазухой, не нужно намъ Положеній”. Берутъ только по окрику помѣщика:
“Да знаете ли вы, что и меня и васъ подъ судъ упекутъ!.. ”
— “Словно мы въ другую землю заѣхали, говоритъ дорогой подвод-
чикъ. Точно изъ Расеи вонъ, вотъ такъ народъ, отъ вольной отказыва-
ются!”
Въ этомъ описаніи, изъ котораго мы извлекли лишь нѣсколько наи-
болѣе характерныхъ эпизодовъ, крестьяне вездѣ довольны. Такъ ли это
было въ дѣйствительности?
“Никакого проявленія народнаго восторга отъ вышедшей воли я не
видалъ и не наблюдалъ, ни въ Петербургѣ, ни въ Москвѣ, ни въ деревняхъ
среди крестьянскаго люда Тульской и Казанской губерній, куда я вскорѣ
отправился. Было, если можно такъ выразиться, какое-то притупленное
выраженіе чего-то выжидательнаго: — что то молъ будетъ?” Такое впе-
чатлѣніе вынесъ тотъ самый офицеръ-гвардеецъ, который съ восторгомъ
описывалъ посѣщеніе Государя и встрѣчу его въ Михайловскомъ Манежѣ.
“Изъ церкви они выходили тихо, понуро. Никто не поставилъ лишней
свѣчки къ иконамъ, не остался въ церкви отъ души помолиться” — пи-
шетъ очевидецъ пріема крестьянами Манифеста въ Калужской Губерніи.
“На всѣхъ лицахъ была видна радость и недовѣріе, разсказываетъ
сельскій священникъ,сопровождавшій развозку Манифеста по селеніямъ.
Низкими поклонами встрѣчали насъ и видно было, что не знали — радо-
ваться ли нашему пріѣзду или плакать... Все стояли безъ шапокъ, въ
какомъ-то'забвеніи... Одинъ старикъ не вытерпѣлъ; кланяясь намъ и
со слезами на глазахъ, закричалъ: Что вы намъ отцы родные везете, кор-
мильцы наши? Исправникъ закричалъ: — волю, братцы, волю!.. Ста-
рикъ расплакался, за нимъ начали креститься всѣ, а ребятишки запрыга-
ли: — волю, волю!”
Когда въ одномъ мѣстѣ въ лощинѣ повозка завязла — мужики вы-
несли на себѣ: На себѣ донесемъ волю, закричали ;всѣ: смѣясь, лишь во
лю намъ дайте.
Въ Церкви началось чтеніе Манифеста. Оно вызвало разочарова-
ніе? Начался ропотъ. Послѣ того, какъ даны были поясненія — крестья-
не повеселѣли снова.
— 199 —
Аналогично свидѣтельство другого человѣка, развозившаго Положе-
нія и Манифестъ. “Чтеніе Манифеста крестьяне слушали безмолвно и
съ какой-то каменной неподвижностью, стараясь не проронить ни слова,
ни одного звука и не нарушить тишины ни движеніемъ, ни шорохомъ...
Они всѣ старались поймать тотъ моментъ, когда, наконецъ, вылетитъ
изъ устъ чтеца и они поймутъ радостно то завѣтное слово о волѣ, которое
они такъ долго и такъ томительно ждали”.
Нѣчто подобное мы читаемъ въ воспоминаніяхъ Н, А. Качалова, ви-
дѣвшаго, какъ населеніе приняло чтеніе Манифеста въ Бѣлозерскѣ, Нов-
городской губерніи, въ мѣстномъ соборѣ: “Я слѣдилъ, какое впечатлѣніе
произведетъ въ народѣ Манифестъ, пишетъ этотъ предводитель дворян-
ства, и ясно было видно, что никто ничего не понялъ, свободы никакой не
оказалось, всѣ стояли понуривъ головы и направились къ выходу изъ собо-
ра”. Качаловъ произнесъ рѣчь. Слушатели повеселѣли. Благодарствен-
ный молебенъ былъ воспринятъ уже со слезами. Далеко не всегда дѣло,
однако, протекало такъ благополучно. “Въ одномъ селѣ пригласили свя-
щенника прочитать “Положеніе”. Слушаютъ и все ожидаютъ, что свя-
щенникъ будетъ читать о волѣ. Но такъ какъ этого слова онъ не произ-
носилъ, то и закричала громада: “да что это ты про волю-то ничего не
читаешь? Чай пропускаешь”. Наконецъ, дѵшло дѣло до того, что они на-
чали попа бить и убили его”. Такъ писалъ М. П. Погодину одинъ помѣ-
щикъ изъ Курской губерніи. Вообще для массы населенія типично было
то, что она, почти по общему правилу, обнаруживала не только недовѣріе,
но и абсолютное непониманіе, неспособность пониманія того, что содержа-
лось въ Положеніяхъ. “Никто ничего не понялъ”, пишетъ Кошелевъ Са-
марину.
Вотъ показательныя слова ямщика, везшаго чиновника и узнавшаго,
что “везутъ волю”.
“Ну, слава Тебѣ Господи, говоритъ онъ, дождались и мы свѣтлаго
дня. Теперь и мы станемъ свои. А то, й рождались чужіе и умирали чу-
жіе ... Ну, а что-же милый человѣкъ? Какъ же теперь господа будутъ,
на какой значитъ аканціи? Мужиковъ теперь отъ-нихъ шабашъ! Куда они
тогда дѣнутся? Мы такъ промежъ себя думаемъ: покуда какое дѣло, Царь
ихъ посадитъ на мѣсячину, чтобы мужики кормили ихъ по дворамъ, а по-
томъ посадить на вольныя земли. Сначала, къ примѣру я откормлю ихъ
недѣлю такъ или мѣсяцъ, а потомъ другой дворъ откормитъ тоже недѣлю
или сколько положено, а тамъ третій, обойдетъ всѣ дворы, а тамъ опять
ко мнѣ, покеда погонять на вольную землю. Все равно, какъ пастуховъ мы
кормили по деревнямъ, изъ двора во дворъ. И господамъ вѣдь тоже на-
до ѣсть-пить. Чѣмъ же они причинны, что родились въ господахъ! Хоть и
насолили они нашему брату I Э-э-э-эхъ, да и круто насолили! А вѣдь тоже
милая тварь хочетъ ѣсть-пить!..”
Членъ Редакціонныхъ Комиссій Н. П. Семеновъ послѣ 19 февраля бе-
сѣдовалъ со своими крестьянами Рязанской губерніи: они не высказыва-
ли .удовлетворенія и ждали другой воли — “большой”.
200
“Нынѣ намъ оставили землю, какую мы себѣ пахали, а тамъ, гово-
рятъ, отдадутъ всю, которая осталась у помѣщиковъ со всѣми ихъ усадьба-
ми. — Какъ же такъ, а гдѣ же будетъ жить помѣщикъ?! опросилъ уди-
вленный Семеновъ. — Имъ, сказываютъ, будетъ особый указъ: Государь
приметъ ихъ на свое иждивеніе”. Въ воспоминаніяхъ Е. И. Раевской, при-
надлежавшей къ семьѣ образованныхъ дворянъ, съ большимъ энтузіаз-
момъ относившихся къ Реформѣ, мы читаемъ: “Когда 19 февраля 1861
года объявленъ былъ Манифестъ освобожденія, мужъ мой собралъ всѣхъ
крестьянъ своихъ и съ восторгомъ прочиталъ имъ его, а потомъ сказалъ
имъ рѣчь, отъ которой мы всѣ проливали радостныя слезы; сходка же
слушала его молча, видимо недоумѣвая и удивляясь, почему баринъ раду-
ется тому, что они мужики, выходятъ изъ подъ его власти”.
Самаринъ назвалъ этотъ періодъ воспріятія Манифеста, “періодомъ
недоразумѣнія и грустнаго разочарованія”.
Знаменитый профессоръ словесности, единомышленникъ Погодина,
Шевыревъ, писалъ изъ Флоренціи 13 апрѣля восторженныя письма, вос-
хваляющія мудрость русскаго народа, и объяснялъ ее вѣрою и любовью,
безъ нея же вѣра мертва, а сынъ его, который сидѣлъ, въ деревнѣ, одновре-
менно писалъ оттуда, что крестьяне не Донимаютъ Положеній, ни на ка-
кія соглашенія не идутъ и все надѣются получить даромъ. Историкъ С. М.
Соловьевъ, человѣкъ трезваго ума и широчайшаго кругозора, обобщилъ
свои впечатлѣнія о томъ, какъ народъ принялъ Реформу, въ слѣдующихъ
выразительныхъ словахъ: “Крестьяне приняли дѣло спокойно, хладнокров-
но, тупо, какъ принимается массою всякая мѣра, исходящая сверху и не
касающаяся ближайшихъ интересовъ — Бога и хлѣба”. Тѣ лишь крестья-
не, обрадовались волѣ, которыхъ семейство и собственность были въ опас-
ности — но это были не всѣ крестьяне и не большинство.
Этотъ отзывъ историка-современника характеризуетъ непосредствен-
ное, мгновенное отношеніе крестьянства къ Реформѣ — отношеніе къ са-
мому Манифесту, отнюдь не отношеніе крестьянъ къ Положенію, по суще-
ству. Нельзя вѣдь не признать, что вопросъ о хлѣбѣ существенно наново
рѣшался этими Положеніями! Земля! Какъ съ ней поступаетъ новая “во-
ля”? И тутъ передъ нами не недоумѣніе, равнодушіе, тупость по отноше-
нію къ новымъ правительственнымъ актамъ, но прямое непріятіе ихъ —
непріятіе самой “воли”, поскольку эта воля въ представленіи крестьянъ
оплачивается потерей земли. Тамъ, гдѣ крестьяне встрѣчаются съ пер-
спективою отрѣзки земли, слышатся иногда голоса: “нѣтъ уже лучше по
прежнему! Кому нужна воля — на тебѣ воля. Спросили бы сперва
насъ... Мы бы сказали: бери ее кто хочетъ, а намъ не надо”.
Иногда это нежеланіе принять волю въ томъ видѣ, какъ она была имъ
предложена, принимало массовый и невѣроятно упорный характеръ. Наи-
болѣе значительнымъ было въ этомъ отношеніи такъ называемое безднеи-
ское дѣло — усмиреніе государевымъ гонцомъ -графомъ Апраксинымъ
крестьянъ села Бездны Казанской губерніи.
— 201
Въ центрѣ этого своеобразнаго бунта находится красочная фигура
нѣкоего Антона Петрова, тихаго человѣка, богомольнаго, немного, вѣроят-
но, юродиваго. Онъ объяснялъ крестьянамъ “волю” и прослылъ за своего ро-
да пророка. Къ нему пріѣзжали окрестные крестьяне, привозили врученные
имъ экземпляры Положеній. Петровъ изслѣдовалъ ихъ: въ нѣкоторыхъ онъ
находилъ “волю” — крестьяне уѣзжали счастливые, —въ другихъ не обна-
руживалъ ее — крестьяне рыдали, приходили въ отчаяніе. Петровъ не
былъ шарлатаномъ. Въ одномъ мѣстѣ Положеній, въ формахъ пріурочен-
ныхъ къ составленію уставныхъ грамотъ, среди разныхъ графъ (названіе
деревни и т. д.) имѣлась рубрика: “число душъ по 10-й ревизіи съ ука-
заніемъ тѣхъ, которые были послѣ десятой ревизіи отпущены на волю”.
Вотъ эти то сакраментальныя слова и были поняты, какъ указаніе на то,
что уже давно воля была дана, а только помѣщики ее скрыли отъ кресть-
янъ. Иногда Петровъ, по своей малограмотности, не могъ найти соотвѣт-
ствующаго мѣста въ экземплярѣ Положеній — крестьяне подобныхъ се-
леній и оказывались обреченными имъ на дальнѣйшую крѣпость I
Такъ или иначе, крестьяне сгруппировались вокругъ Петрова и от-
казались въ повиновеніи своимъ помѣщикамъ. Была вызвана военная си-
ла. Толпа, многотысячная, закрыла собою домъ, въ которомъ находился
Петровъ. Никакіе уговоры и требованія о выдачѣ не дѣйствовали. Послѣ-
довательные залпы не поколебали толпу (на слѣдствіи выяснилось, что
крестьяне считали, будто послѣ третьяго залпа солдаты перестанутъ стрѣ-
лять) . Когда толпа была, наконецъ, сломлена, Петровъ вышелъ, держа надъ
головою экземпляръ Положеній. На мѣстѣ осталось много убитыхъ и ра-
неныхъ (ихъ насчитывали до 350). Петровъ былъ разстрѣлянъ. Эта экзе-
куція произвела на крестьянъ такое страшное впечатлѣніе, что по утвер-
жденію чиновника Министерства Внутреннихъ Дѣлъ, командированнаго
на мѣсто для разслѣдованія, “при первомъ появленіи въ имѣніи помѣщика
какого-либо чиновника, казака и проч., народъ толпою падалъ на колѣни,
плакалъ и умолялъ о пощадѣ”.
Было ли это “побоище” (по выраженію адъютанта казанскаго губер-
натора, Половцова, оставившаго подробное описаніе этого дѣла) оправда-
но обстоятельствами? Есть основанія отнести часть негодованія Половцо-
ва на субъективныя его чувства, но основанія существуютъ и для того, что-
бы признать поведеніе Апраксина не вполнѣ отвѣчающимъ его высокой и
отвѣтственной роли. Такъ, по крайней мѣрѣ, оцѣнило его роль обществен-
ное мнѣніе. Это не мѣшаетъ, однако, признать вспышку крестьянскаго
неповиновенія, связанную съ именемъ “Бездны”, гораздо болѣе значи-
тельной, чѣмъ это казалось современому общественному мнѣнію. Это бы-
ло явленіе не случайное и не мѣстное. Другой случай, когда повторилось
нѣчто подобное, но въ условіяхъ болѣе умѣлаго поведенія царскаго послан-
ца, имѣлъ мѣсто въ губерніи Пензенской и связанъ съ именемъ генерала
Дренякина.
Вотъ краткое описаніе этого эпизода, представляющее сокращенное
изложеніе непропущенной цензурой статьи, написанной подъ свѣжимъ впе-
202
чатлѣніемъ о событіи. Статья эта напечатана въ особомъ сборникѣ, из-
данномъ Министерствомъ Народнаго Просвѣщенія для Комиссіи по дѣламъ
книгопечатанія въ 1862 году — сборникѣ, само собою разумѣется, не
предназначавшемся для публичнаго пользованія.
Манифестъ былъ привезенъ въ Пензенскую губернію генераломъ Дре-
някинымъ. Въ три дня вся губернія, содержавшая 260.000 душъ, знала о
немъ. Положенія запоздали — ихъ ждутъ съ лихорадочнымъ нетерпѣ-
ніемъ, и только черезъ двѣ недѣли они приходятъ. Ихъ раздаютъ населе-
нію — крестьяне ихъ не понимаютъ, обращаются за разъясненіями къ
грамотѣямъ. Тѣ толкуютъ всѣ по разному. Въ началѣ апрѣля возникаетъ
первая вспышка неповиновенія въ имѣніи Уварова въ Чембарскомъ уѣздѣ:
крестьяне отказываются отъ работъ и повинностей. Долго не могутъ уста-
новить, въ чемъ причина неповиновенія: наконецъ, устанавливаютъ роль
одного священника, который “сказалъ не работать”. Его приводятъ къ
уѣздному предводителю, прибывшему для приведенія крестьянъ къ повино-
венію, князю Енгалычеву. — “Для чего, вы уговариваете крестьянъ рабо-
тать? — говоритъ священникъ Енгалычеву. — Гдѣ это въ Манифестѣ на-
писано? Полноте философствовать!” Онъ уходитъ — за нимъ уходятъ
крестьяне. Кончается вызовомъ воинской команды и — первыми жертва-
ми. Одинъ старикъ заноситъ дубину надъ поручикомъ, — тотъ кладетъ
его наповалъ изъ револьвера. Крестьяне обнаруживаютъ упорство. Стар-
шина и сотскіе, удерживающіе крестьянъ, подвергаются избіенію: ихъ
спасаютъ войска.
Тутъ самъ Дренякинъ вмѣшивается. Ему удается простымъ обраще-
німъ къ крестьянамъ —- главную роль играетъ ссылка на волю Государя
— нѣсколько успокоить крестьянъ. Они проявляютъ раскаяніе. Дреня-
кинъ никого не наказываетъ и предаетъ въ руки мѣстныхъ властей лишь
зачинщиковъ. Тѣмъ временемъ, однако, волненіе перекидывается въ со-
седнія деревни. Крестьяне отказываются отъ работъ, смѣняютъ старшинъ
и сотскихъ, безчинствуютъ надъ господскимъ имуществомъ, причемъ под-
вергаютъ его и господскій скотъ уравнительному передѣлу. Главный под-
стрекатель — старикъ молоканинъ, Леонтій Егорцевъ. Онъ пріобрѣтаетъ
огромное вліяніе, распоряжается, взимаетъ поборы. Онъ внушаетъ кре-
стьянамъ, что земля вся принадлежитъ имъ, что они теперь совершен-
но вольные; и потому не должны слушаться начальниковъ, которые всѣ
подкуплены помѣщиками, и не должны работать на помѣщиковъ и платить
имъ оброка. Егорцева водили подъ руки, носили за нимъ скамейку. Онъ
становился на возвышеніе и возвѣщалъ “волю”. Вмѣстѣ съ тѣмъ, онъ
убѣждалъ подъ опасеніемъ смерти не поддаваться войскамъ, начальники
которыхъ тоже подкуплены. Если же войска начнутъ стрѣлять, то надо
выдержать три залпа. Послѣ этого имъ тотчасъ же сами начальники объя-
вятъ “чистую волю”.
Дренякинъ пріѣзжаетъ къ бунтовщикамъ л вступаетъ съ ними въ пе-
реговоры. Впереди только старикъ, заслуженный солдатъ. Дренякинъ
203
спрашиваетъ гдѣ онъ служилъ. Тотъ отвѣчаетъ уклончиво и все сводитъ на
то, что “за. Бога и Царя умереть готовъ”. Его схватываютъ. Этотъ ста-
рикъ 72-хъ лѣтъ одинъ изт главныхъ возмутителей, дѣйствовашихъ заод-
но съ Егорцевымъ. Онъ увѣряетъ крестьянъ, что барщина кончилась еще
въ 1857 г. и что крестьяне работаютъ уже почти два года лишнихъ на по-
мѣщиковъ.
Дренякинъ ласково убѣждаетъ крестьянъ подчиниться. Крестьяне
непреклонны: “Не будемъ работать на помѣщиковъ и на оброкъ не хо-
тимъ — хоть всѣхъ насъ перевѣшай”. Появляются войска. Къ толпѣ от-
правляется священникъ съ крестомъ. Его прогоняютъ съ угрозами. Всѣ
уговоры остаются безъ всякаго воздѣйствія. “Ясно, говоритъ авторъ
статьи, что бунтовщики были увѣреныъ въ своей правотѣ”. Волненіе
крестьянъ тѣмъ временемъ стало разливаться по сосѣднимъ уѣздамъ.
Сверхъ того, какъ было дознано, между бунтовщиками укоренилось убѣ-
жденіе, что если они не “отобьются” (слово отбывать барщину они при-
няли за отбивать таковую!) къ Святой Недѣлѣ, то на вѣчныя времена
останутся въ крѣпостномъ состояніи. Стало также извѣстно, что крестьяне
усиленно вооружаются для операціи. Приходится дѣйствовать. Войска
приготовляются стрѣлять. Послѣ перваго залпа крестьяне остаются не-
преклонны. “Умремъ всѣ до одного” — кричатъ они.
— “Просите пощады, иначе буду продолжать въ васъ стрѣлять.
— “Всѣ до одного умремъ, но не покоримся.”
Происходитъ второй залпъ, падаетъ еще нѣсколько раненыхъ и уби-
тыхъ. “Народъ, поднявъ руки и стоя на томъ же мѣстѣ, съ большимъ еще
жаромъ продолжаетъ кричать: “Всѣ до одного умираемъ, но не покоря-
емся”.
Генералъ Дренякинъ приказываетъ принести походный образъ Ивер-
ской Божіей Матери, крестится, прикладывается и клянется, что говоритъ
правду и правильно толкуетъ Высочайше дарованныя права. Не вѣрятъ,
съ поднятыми руками кричатъ: “всѣ до одного умремъ”. Третій залпъ про-
изводитъ столь же малое дѣйствіе.
Тогда войска напоромъ на толпу отдѣляютъ часть ея и оцѣпляютъ.
Остальные разбѣгаются, а захваченные выводятся войсками изъ деревни.
Дренякинъ обѣщаетъ ихъ помиловать, если покорятся. Тотъ же отвѣтъ:
“умремъ всѣ, но не покоримся”. Послѣ допроса новыя увѣщанія — съ
тѣмъ же успѣхомъ. Крестьяне начинаютъ виниться только послѣ того, какъ
надъ двѣнадцатью изъ нихъ приведенъ въ исполненіе приговоръ наказанія
шпицрутенами. Одного изъ этихъ двѣнадцати проводили пять разъ сквозь
сто человѣкъ и слышали отъ него все тотъ же отвѣтъ: “убейте, но не по-
корюсь”.
Повинившіеся крестьяне выдали зачинщиковъ, причемъ самымъ доб-
росовѣстнымъ образомъ стали помогать допросу. Если кто не сознавался,
міръ ихъ уличалъ. “Зачѣмъ ты врешь, будто ты намъ не говорилъ, что не
надо работать на помѣщиковъ. А помнишь, у насъ надысь была сходка у
— 204
избы дяди Панфила, и ты сказалъ, что слышалъ объ этомъ въ Высокомъ?
Какъ мы просили тебя пояснить намъ новые порядки, то ты пошелъ къ
кумѣ Маланьѣ, гдѣ сообща поднесли тебѣ косушку, и тамъ намъ снова
по-свойски началъ толковать”.
Подвергнуты были наказанію ссылки только тѣ крестьяне, которые
Обличены была на мірскомъ допросѣ. Къ 30-му апрѣля Дренякинъ могъ
уже вернуться въ Пензу. Бунтовавшія деревни провожали его хлѣбомъ-
солью 1 Въ губерніи водворилось спокойствіе.
Это описаніе отвѣчаетъ дѣйствительности, какъ она выясняется изъ
ттоядттѣйптихъ документовъ — съ той разницей, что опасность, гнѣздившая-
ся въ этомъ крестьянскомъ движеніи, вырисовывается еще съ большею
реальностью. Егорцевъ былъ своего рода маленькимъ Пугачевымъ. Ста-
рый солдатъ, который привлекъ вниманіе Дренякина, называлъ себя гра-
фомъ Толстымъ. Бунтъ отличался пріемами и оттѣнками, такъ и разивши-
ми пугачевщиною. Крестьяне были обмануты, они не вѣрили въ то, что
въ нихъ будутъ стрѣлять, и закрывались отъ пуль рукавицами, считая,,
что въ нихъ палятъ порохомъ. Что было бы, если бы толпа не поддалась
натиску войскъ — трудно себѣ представить, такъ какъ артиллеріи не бы-
ло: масса крестьянская могла свободно раздавить правительственныя вой-
ска. Егорцевъ бѣжалъ, спрятанный въ возѣ съ соломой. Недѣли черезъ
двѣ онъ скоропостижно скончался въ Тамбовской губерніи. Къ этому вре-
мени бунтъ былъ подавленъ. 20 апрѣля Дренякинъ доносилъ Государю;
“Имѣю честь всеподданнѣйше донести, что чудовищное неповиновеніе 'ис-
чезаетъ. Окрестныя деревни, выдавая зачинщиковъ, присылаютъ хлѣбъ-
соль. Все ожило. Работы начались...” Только 29 апрѣля Дренякинъ
могъ донести Государю, что “бунтовавшіяся, взволновавшіяся селенія
Чембарскаго и Керенскаго уѣздовъ сознательно покорились”.
Широкую извѣстность въ обществѣ -получило только такъ называемое
Безденское дѣло. Оно пріобрѣло характеръ рокового недоразумѣнія, вы-
званнаго неумѣлыми дѣйствіями представителя администраціи, и стало
привычною точкою приложенія обличительной обработки весьма для того
подходящаго матеріала. Этимъ было скрадено объективное значеніе со-
бытія — тѣмъ болѣе, что “печальныя событія по крестьянскому дѣлу” —
какъ принято было называть крестьянскіе безпорядки, связанные съ осу-
ществленіемъ Реформы — не имѣя никакой связи между собою, кромѣ об-
щности настроенія, быстро были затушены. Далеко не вездѣ они, къ тому
же пріобрѣтали упорный характеръ: часто дѣло сводилось къ вмѣшатель-
ству войскъ, осуществлявшемуся очень патріархально и приводившему къ
быстрой ликвидаціи крестьянскаго неповиновенія.
Не надо обращаться къ историческимъ документамъ для того, чтобы
получить представленіе о подобнаго рода усмиреніяхъ.
Замѣчательное описаніе такого, такъ сказать “нормальнаго” кресть-
янскаго бунта, вызваннаго объявленіемъ “воли”, мы находимъ въ романѣ
Писемскаго “Взбаламученное море”.
205 —
Крестьяне не: приняли новой помѣщицы — прежняя умерла, не .пере-
живъ “воли”; Зовутъ старосту, просятъ его растолковать крестьянамъ.
Онъ отказывается. —“Намъ они, сударыня, не вѣрятъ, какъ не по ихъ
говоришь.... Все одно, вы, говоритъ, отъ начальства...”
Пріѣзжаетъ посредникъ — лицо благородное, расположенное къ кре-
стьянамъ. Онъ пытается убѣдить крестьянъ. Всѣ, однако, ссылаются на
міръ и уклоняются отъ объясненій. Всю ночь продолжаются попытки уго-
ворить крестьянъ подчиниться помѣщицѣ — безуспѣшно. Пришлось вы-
зывать военную команду...
Сначала пріѣхалъ исправникъ. Одинъ изъ мужиковъ, услышавъ коло-
кольчикъ, побѣжалъ отпирать.
— “Что, любезные, выстроились уже — а?”
Увидѣвъ посредника, весело ему поклонился:
— “Прикажете внушать?” — спросилъ исправникъ съ улыбкой.
— “Внушайте!”
— “Что же рѣшительно не повинуетесь? Сейчасъ команда придетъ”.
Мужики молчали.
— “Я васъ спрашиваю, повинуетесь вы или нѣтъ?” — крикнулъ
уже исправникъ.
— Да говори, старина, толкнули нѣсколько мужиковъ старика старо-
сту.
— Нѣтъ, батюшка, нельзя намъ того, проговорилъ онъ, наконецъ.
—' Отчего же нельзя, позвольте васъ спросить?
— Государь Императоръ, батюшка, Александръ Николаевичъ не при-
казывалъ того.
— А я знаю, что Государь приказываетъ, или нѣтъ?
— Не знаю, батюшка, знаешь ты или нѣтъ.
— Нѣтъ, знаешь, врешь, бестія ты этакая. Я вотъ тебя перваго
взъерепеню, перваго.
Староста мрачно хмурился.
Въ это время во дворъ въѣхала еще пара .въ телѣжкѣ, и изъ нея вы-
скочилъ нарядный мужикъ съ русой окладистой бородой.
— Старшина! — прошелъ легкій говоръ между мужиками.
Старшина сейчасъ же подошелъ къ посреднику.
— Команда идетъ въ верстѣ, ваіпе высокоблагородіе, донесъ онъ.
— Поди, поговори, не усовѣстишь ли дураковъ, сказалъ Веригинъ.
Старшина подошелъ къ мужикамъ и обратился къ нимъ съ рѣчью,
сильно ударяя на о.
— Государь Императоръ дѣлаетъ вамъ экія теперь милости, — на-
чалъ онъ — и что же вы дѣлаете? Госпожѣ вашей законной не покорству-
ете?
— Наша эаконная-то госпожа, господинъ старшина, умерла — от-
вѣчалъ ему старикъ-староста.
— Погоди, другъ любезный, погоди! —- возразилъ ему на это стар-
206 —
щина: ты теперича имѣешь самъ имущество, оставляешь ты его сыну,
что-ли, или сродственнику, и кто же можетъ отнять его у него? Корову <ы
ему оставляешь; неужели корова не пойдетъ къ нему на дворъ?
— Нынче, господинъ старшина, насчетъ того порядки другіе, —
опять возразилъ ему старикашка староста. — Госпожа померла, значитъ,
мы вольные; другой господинъ живъ — властвуй, а умеръ, тоже освобо-
ждаются. Молодые пускай сами себѣ наживаютъ. Какъ же ты иначе волю
сдѣлаешь?
— Ишь какъ разсудилъ, сладко! — перебилъ его насмѣшливо стар-
шина; а словно бы не такъ въ царскихъ то указахъ сказано.
— Знаемъ мы, господинъ старшина, какъ въ царскихъ то указахъ
сказано, знаешь и ты самъ. Грѣхъ только тебѣ такъ говорить: міромъ, ка-
жись тебя выбирали...”
Въ ѳто время дѣвочки робко оповѣстили: “солдатушки уже идутъ... ”
Толпа какъ бы вся въ одинъ моментъ опустила головы • •
Солдаты подходили съ веселымъ видомъ. Посредникъ внушаетъ имъ:
“Вы братцы имѣйте ликъ по серьезнѣе, по суровѣе”. “Нахмуримся, Ваше
благородіе”. Посредникъ проситъ оцѣпить, кровь не проливать...
— “Знаемъ, Вашеблагородіе, не въ первый уже разъ — я это въ
Спировѣ не то что прикладомъ, а схватилъ за волосы главнаго то зачинщи-
ка. “Господа служивые!”, закричалъ: “на колѣна”, а за ними и прочіе
другіе...
Посредникъ, блѣдный, съ растрепанными волосами, дѣлаетъ послѣд-
нюю попытку уговорить крестьянъ: — “Братцы, образумьтесь, смерть
вамъ угрожаетъ...”
Толпа вся дрожала съ перваго звука барабана, но ничего не говори-
ла. Часть толпы оцѣпили. Тамъ оказался сынъ старосты — онъ завопилъ.
Староста упалъ на колѣни. За нимъ остальные.
“Замирились!”
Тутъ ужъ на сцену выступилъ исправникъ. Крестьяне стали виниться
и выдавать зачинщика. Выяснилось, что приходилъ бѣглый солдатъ: “не
повинуйтесь господамъ, а то хуже подъ крѣпость опять попадете...”
Идиллическій характеръ, описываемаго Писемскимъ бунта не надо
считать романической выдумкой. Такого рода усмиренія были нерѣдкимъ
явленіемъ крѣпостной эпохи. Продолжали они быть типическими, повиди-
мому, и въ періодъ введенія Положеній. Примѣромъ тому можетъ служить
“усмиреніе” крестьянъ кн. Голицына Ярославской губерніи, описанное
М. Л. Дуббельтомъ. На почвѣ установленія повинностей, крестьяне взбун-
товались, Дуббельтъ приказалъ объявить крестьянамъ, что онъ придетъ съ
войсками. Передъ собой онъ отправилъ исправника. На пути къ бунтую-
щимъ деревнямъ Дуббельтъ встрѣтилъ толпу, исправляющую дорогу. —
“Что вы, братцы, дѣлаете?” — “Да вотъ видишь, батюшка, мы взбунто-
вались, то къ намъ пріѣдетъ государевъ адъютантъ, такъ надо же для него
дорожку дочинить”. Въ своемъ донесеніи Государю Дуббельтъ счелъ воз-
— 207 —
ножнымъ отмѣтить, что нашъ народъ не умѣетъ, слава Богу, бунтовать...
Это замѣчаніе одного изъ посланцевъ Государя было совершенно
справедливымъ — и'этимъ только и объясняется, что волна крестьянска-
го неповиновенія разбилась при введеніи Положеній отдѣльными разроз-
ненными всплесками (всего по оффиціальнымъ даннымъ, участвовало въ
крестьянскихъ безпорядкахъ за 1861-62 гг. 2607 селеній) объ относитель-
но очень скромную военную силу противупоставленную “бунтовщикамъ”
— бунтовщикамъ» въ точномъ и. буквальномъ смыслѣ бунтовавшимъ “на
колѣняхъ”.
Но было бы ошибкою думать, что крестьянство, отказавшись отъ ак-
тивнаго сопротивленія, носившаго характеръ открытаго неповиновенія
властямъ, отказалось, вмѣстѣ съ тѣмъ, отъ иныхъ формъ проявленія сво-
его отрицательнаго отношенія къ Реформѣ.
Пусть не вездѣ крестьянское неповиновеніе пріобрѣтало такой тра-
гическій характеръ, какъ въ Казанской или въ Пензенской губерніяхъ:
общее отношеніе крестьянъ къ Положеніямъ было повсемѣстно одинако-
вымъ. Это обнаруживалось изъ первыхъ же донесеній флигель-адъютан-
товъ и свитскихъ генераловъ Государю. Согласно данной имъ инструкціи,
они должны были непосредственно освѣдомлять Царя о результатахъ ихъ
дѣятельности, дабы “Его Величество могъ всегда видѣть настоящее поло-
женіе предпринимаемаго преобразованія и успѣхъ мѣръ, правительствомъ
указанныхъ”. Эти донесенія, впервые, ставшія предметомъ обслѣдованія
въ рукахъ Д. Попельницкаго, свидѣтельствуютъ о томъ, что крестьянство
нигдѣ не приняло воли. Черезъ нѣсколько дней послѣ объявленія Мани-
феста Государь принималъ депутацію крестьянъ, которая въ трогатель-
ныхъ выраженіяхъ заявляла Царю, что крестьянство “не обидитъ” Его
своимъ поведеніемъ. “Все будетъ въ порядкѣ — чтобы тебѣ никогда не
каяться, что ты насъ волею подарилъ”. Дѣйствительность обнаружила
иное. Крестьянство, правда, продолжало быть монархически лояльнымъ
— но по отношенію къ нѣкоему фантастическому Царю, владѣвшему ихъ
воображеніемъ*), ту же реальную “волю”, которую ему предлагалъ ре-
альный Царь, оно рѣшительно и единодушно отвергало, считая ее подлож-
ной.
Офиціозъ министерства внутреннихъ дѣлъ “Северная Почта” въ “ад-
министративномъ и законодательномъ обозрѣніи” за 1961 г., помѣщен-
♦)' Необыкновенно показательный случай описывается въ воспоминаніяхъ
Н. А, Качалова. Когда праздновали въ Новгородской губерніи тысячелѣтіе Рос-
сіи — послали одного старосту, который особенно упорно утверждалъ, что не-
правильно толкуется Манифестъ: пусть де онъ изъ устъ самого Царя услышитъ,
какъ Царь его толкуетъ Царь подробно объяснилъ представителямъ отъ кре-
стьянъ свою точку зрѣнія на Реформу. Что же получилось? Когда староста вер-
нулся онъ подробно разсказалъ своимъ односельчанамъ все, что онъ слышалъ
изъ устъ Государя, но закончилъ свой разсказъ утвержденіемъ, что съ нимъ го-
ворилъ, очевидно, не настоящій Царь, а подставленный господами!..
— 208 —
номъ въ первыхъ номерахъ газеты за 1862 г. въ слѣдующихъ, достаточно
отчетливыхъ выраженіяхъ характеризуетъ это печальное явленіе.
“За первымъ впечатлѣніемъ радости наступила другая пора, самая
трудная въ крестьянскомъ дѣлѣ: знакомство 100 тысячъ помѣщиковъ и
20 милліоновъ крестьянъ съ новыми Положеніями, введеніемъ во всю сфе-
ру вѣками сложившихся личныхъ и хозяйственныхъ отношеній новыхъ
началъ, но еще не усвоенныхъ, а уже требовавшихъ немедленнаго прак-
тическаго примѣненія”. Крестьяне изъ Манифеста узнали, что ихъ ожи-
даетъ перемѣна къ лучшему. Но въ чемъ? Это не обнаруживалось тутъ
же и непосредственно. Естественно, возникло у крестьянъ недоумѣніе:
въ чемъ же состоитъ воля? Они стали обращаться къ помѣщикамъ, свя-
щенникамъ, чиновникамъ, ища-разъясненій. Никто ихъ удовлетворить не
могъ. Крестьянство заподозрило обманъ: воля есть, но ее скрываютъ.
Оно стало само искать её въ Положеніяхъ. Появились грамотѣи, которые,
путая крестьянъ, становились подстрекателями. “Были, хотя и немного,
также примѣры несомнѣнной злонамѣренности или корысти”. Кресть-
янство устремилось и по другому пути. По мѣткому выраженію одного гу-
бернскаго Присутствія “оно начало, такъ сказать, расправлять свои уста-
лые члены, потягиваться во всѣ стороны.*и пробовать: до какой степени
можно теперь безнаказанно не выходить на барщину, не исполнять зада-
ваемыхъ уроковъ, не слушаться вотчиннаго начальства”. Началось пассив-
ное сопротивленіе. Тамъ, гдѣ помѣщики поняли, что надо дать народу оду-
маться и умѣривали свои требованія, недоразумѣнія улаживались легче.
Тамъ же, гдѣ они видѣли въ неповиновеніи крестьянъ проявленіе анар-
хіи и съ помощью властей прибѣгали къ мѣрамъ строгости, или гдѣ, дѣй-
ствительно, были тяжелыя хозяйственныя условія, возникали болѣе серьез-
ныя столкновенія. Волненія иногда разростались настолько, что дѣлали не-
обходимымъ примѣненіе энергичныхъ мѣръ. “Эти мѣры усмирили народъ,
но онѣ его не убѣдили”. Крестьяне продолжали вѣрить въ то, что будетъ
и “чистая воля”, и “земля даромъ”, только получатъ они это черезъ два
года...
Какъ видимъ, правительство не замалчивало той трагедіи, которая обна-
ружилась при проведеніи Реформы. Оно имѣло мужество открыто зая-
вить, что примѣненныя имъ мѣры строгости, усмирили народъ, но не убѣ-
дили его. Дѣйствительно, пусть волненія рѣзко пошли на убыль, пусть бун-
ты стали прекращаться: крестьянство, отказавшись отъ наступленія, лишь
перешло къ оборонѣ! Положенія оно не приняло *). Это выразилось въ
томъ, что крестьянство не только рѣшительно уклонилось отъ подписанія
Уставныхъ Грамотъ, долженствовавшихъ утвердить на взаимномъ догово-
рѣ новыя отношенія ихъ къ помѣщикамъ и закрѣпить за ними отводимыя
имъ земли, но — что явилось полной неожиданностью и казалось непонят-
*) «Мы все вынесемъ, всему покоримся и ничего не примемъ, ничемъ не за-
явимъ своего согласія» — такъ формулировалъ въ своихъ письмахъ къ Самари-
ну свое пониманіе крестьянскаго отношенія къ Реформѣ кн. Черкасскій.
209
йымъ и необъяснимымъ! — столь же рѣшительно отказывалось замѣнить
барщину оброкомъ. Если учесть ту ненависть, которую испытывали крестья-
не къ барЩйнѣ, какъ къ сѵмволу крѣпостной неволи, особенно, если, при-
нять во вниманіе, что — по общему мнѣнію — основнымъ недоумѣніемъ
Крестьянъ въ ихъ пониманіи объявленной имъ воли, былъ фактъ сохране-
нія барщины, какъ чего-то несовмѣстимаго съ волей, то дѣйствительно
нельзя не признать, что это упорство, съ которымъ крестьяне отказыва-
лись отъ ея ликвидацій, пріобрѣтало характеръ своеобразной загадочно-
сти. А между тѣмъ оба эти явленія, т. е. и отказъ отъ перехода на об-
рокъ, и отказъ отъ подписанія Уставныхъ Грамотъ, пріобрѣли массрвый И
повсемѣстный характеръ.
Достаточно перебрать корреспонденціи съ мѣстъ, попадавшія въ по-
временную печать, чтобы въ этомъ убѣдиться. Возьмемъ, напримѣръ, Акса-
ковскій “День”. Изъ недѣли въ недѣлю его областной отдѣлъ содержитъ
тѣ же сообщенія, съ варьяціями, лишь подчеркивающими тождество основ-
ного мотива. Вотъ письмо изъ Каширы. Уставныя Грамоты не доходятъ
до утвержденія: “добровольныхъ соглашеній вообще не предвидится на
основаніи опыта”. Далѣе тамъ, гдѣ, будто, согласіе на лицо, до подписи
дѣло не доходитъ. Подписывать крестьяне отказываются: “уже коли намъ
точно по закону причитается, то подписывай, не подписывай”. Одинъ по-
мѣщикъ, торопясь уѣхать, готовъ былъ отдать крестьянамъ не только фак-
тическій ихъ надѣлъ, но и предложилъ прирѣзать имъ землю. Крестья-
не требуютъ еще! И на это согласенъ помѣщикъ. Но требованія крестьянъ
отъ этого лишь увеличиваются. Раздраженный помѣщикъ зоветъ землемѣ-
ра и рѣшаетъ поступить “по закону”. Нарѣзаютъ крестьянамъ высшій
надѣлъ — это значитъ, что отъ крестьянъ отрѣзаютъ часть ихъ земли. И
ото вмѣсто уже данной было имъ прибавки!
Изъ Каменец-Подольской губерніи сообщаютъ, что несмотря на то,
что оброкъ крестьянамъ явно выгоденъ, они упорно заявляютъ: “До вре-
мени мы должны быть на барщинѣ”. Иные изъ нихъ уже перешли было
на оброкъ, получали деньги, были довольны: въ критическую минуту —
назадъ. Дать формальное согласіе они рѣшительно отказываются. И это
повсемѣстно въ губерніи: “прикажите, тогда перейдемъ!”
Не идутъ крестьяне на оброкъ и въ Самарской губерніи. Одному ми-
ровому посреднику они говорятъ: “не хотимъ — за это Царь сошлетъ на
Кавказъ”. Никакіе экономическіе аргументы не дѣйствуютъ, можно об-
рокъ уменьшать сколько угодно -— все будетъ тоже самое. Даже въ арен-
ду брать землю на самыхъ выгодныхъ условіяхъ крестьяне не хотятъ: “Из-
вѣстное дѣло, по такой цѣнѣ нигдѣ не найдешь земли, а у тебя не возь-
мемъ, мы себя этимъ закабалимъ”.
“На всехъ сходкахъ, пишетъ калужскій корреспондентъ, разговоры
помѣщика съ крестьянами происходятъ какъ бы по заранѣе условленному
діалогу. Отвѣтныя фразы крестьянъ повторяются слово въ слово вездѣ,
такъ что помѣщики напередъ могутъ знать въ одной губерніи, что скажутъ
ему крестьяне въ другой.”
'210 —
Уставныя Грамоты идутъ туго: добровольныхъ соглашеній не пред-
видится, пишетъ оренбургскій корреспондентъ. Крестьяне приводятъ все- '
возможныя соображенія. Если же ихъ припереть къ стѣнѣ, уступками и
доказательствами, сознаются: ждутъ третьяго указа и боятся закабалить
себя.
Не подписываютъ грамотъ и въ Московской губерніи. Одинъ помѣ-
щикъ разсказываетъ длинную исторію безуспѣшнаго составленія имъ
уставной грамоты со своими крестьянами. На предложеніе перейти на об-
рокъ, крестьяне мнутся. Бабы плачутъ “Господа-де будутъ, какъ не на-
ши, и мы-де будемъ какъ чужіе”. — Помѣщикъ, правда, этимъ слезамъ не
очень вѣритъ, но дѣло ни съ мѣста. Послѣ образованія волостныхъ уч-
режденій, волостной старшина Какъ будто помогаетъ своимъ вмѣшатель-
ствомъ. Послѣ удовлетворенія разныхъ мелкихъ крестьянскихъ требованій,
подписывается, наконецъ, условіе о переходѣ на обровъ. Затѣмъ начина-
ется длинный обмѣнъ мнѣній, взаимныя разъясненія, и постепенно сов-
мѣстно вырабатываются условія уставной грамоты. Все, казалось бы,
ясно и сговорено. Помѣщикъ не можетъ лично пріѣхать для подписанія и,
считая, что дѣло кончено, посылаетъ, проектъ грамоты къ посреднику.
Когда тотъ пріѣзжаетъ для провѣрки на мѣстѣ и вызываетъ крестьянъ,' тѣ,
къ общему удивленію, отказываются подписать. Начинаются новые разго-
воры. По совѣту посредника довѣренные отъ крестьянъ приглашаются къ
нему. Казалось бы, достигается полное соглашеніе. Какъ дѣло къ подпи-
си — крестьяне опять отказываются. Согласіе полное, а кончить невоз-
можно!
Если гдѣ и удается кончить, то это отдѣльные рѣдкостные случаи,
причемъ успѣхъ достигается очень сложнымъ путемъ. Одинъ помѣщикъ.
Донской области довелъ дѣло до подписи слѣдующимъ путемъ. Крестьяне
упорно твердили на всѣ его предложенія: “Ни вже, пане, на то Ще нема
слушнаго часа!”. Помѣщикъ былъ въ недоумѣніи. Началъ онъ приступать
къ вольнонаемному писарю имѣнія: что такое этотъ “слуіпный часъ”?
Съ большимъ трудомъ узналъ онъ отъ писаря слѣдующее. Крестьяне дума-
ютъ такъ: слушный часъ настанетъ по окончаніи назначенныхъ Положені-
ями двухъ лѣтъ; тогда самъ Царь поѣдетъ по всѣмъ главнымъ трактамъ и
будетъ объявлять крестьянамъ, какъ и что дальше имъ дѣлать. Вотъ то-
гда то и дадутъ настоящія Положенія. Не подписываютъ они потому, что
по ихъ убѣжденію тѣ, кто дадутъ руки къ грамотамъ, закабалятъ себя по
прежнему крѣпостными, а также и потому, что по окончаніи двухъ лѣтъ
земельные надѣлы будутъ, по ихъ увѣренности, увеличены. Помѣщикъ,
узнавъ все это, предложилъ крестьянамъ оговорить въ грамотѣ, что грамо-
та теряетъ силу, если окажется, будто подписка обращаетъ ихъ снова въ
крѣпостные, и что крестьяне, подписавъ грамоту, не теряютъ право на
надбавку, если Царь ее пожалуетъ черезъ два года. Крестьяне подумали и
подписали.
Конечно, къ такимъ ухищреніямъ обычно никто не прибѣгалъ, и въ ре-
зультатѣ получалось, что иногда крестьяне лишались исключительно вы-
211
годныхъ возможностей, вслѣдствіе своего нелѣпаго упорства. Можно при-
вести тому примѣры поистинѣ разительные и въ которыхъ, притомъ, со-
вершенно отсутствуетъ элементъ того выторговыванія, ненасытнаго и, въ
конечномъ итогѣ, потому неудачнаго, какой мы видѣли въ вышеприведен-
номъ случаѣ въ Тульской губерніи. Въ Рязанской губерніи Демидовъ ши-
рокимъ жестомъ хотѣлъ по царски одѣлить своихъ крестьянъ. Льготы
имъ предоставляемыя, по сравненію съ высшимъ надѣломъ, оцѣнивались
въ 150.000 рублей серебромъ! И все же крестьянъ не удалось убѣдить
подписать уставную грамоту. Они настаивали на томъ, чтобы имъ дали
именно и только то, что имъ причитается по “царскому положенію”, безъ
измѣненія въ ихъ пользу. Подписывать они боялись, такъ какъ считали,
что подписавшихся стариковъ будутъ ссылать за Амуръ, молодыхъ отда-
вать въ солдаты, а деревни сожгутъ и пепелъ развѣютъ по вѣтру. Кромѣ то-
го, они считали, что если они стойко продержутся, то дождутся черезъ два
года “плавной” (?) грамоты и ей будутъ повиноваться... Съ крестьяна-
ми ничего не могли сдѣлать. Уговаривало ихъ духовенство. Губернское
присутствіе прилагало всевозможныя усилія — и, наконецъ, съ болью въ
сердцѣ должно было произвести надѣленіе по закону, то есть безъ вся-
кихъ льготъ, а, напротивъ,, съ отрѣзками крестьянскихъ земель и луговъ.
Другой подобный случай разсказанъ въ “Сѣверной Почтѣ”. Онъ въ нѣко-
торыхъ отношеніяхъ еще болѣе изобразителенъ. Въ Мценскомъ уѣздѣ Ор-
ловской губерніи, помѣщикъ предлагалъ крестьянамъ подарить усадьбы
безъ выкупа, понизить оброкъ до 1-го рубля съ души, разверстать угодья,
согласно ихъ желанію, отдать имъ земли въ округленіе ихъ участковъ —
только подпишите уставную грамоту, перейдя предварительно съ барщины
на оброкъ. Изъ 14-ти селеній — четыре соблазнились и подписали. 10
остались твердыми, несмотря ни на какія убѣжденія. Но самое замѣчатель-
ное, что крестьяне тѣхъ четырехъ деревень, которые подписали условіе съ
помѣщикомъ, не находили себѣ мѣста, будучи терзаемы сомнѣніями и
угрызеніями. Три раза приходили они къ мировому посреднику, со сле-
зами на глазахъ, высказывая ему, что они себя навѣкъ закабалили, и про-
ся совѣта, какъ имъ быть. Никакія убѣжденія, не снимали съ нихъ этого
гнета: они буквально лишились сна.
По мѣрѣ того, какъ, шло время и какъ наступало извѣстное успокое-
ніе, дѣло составленія уставныхъ грамотъ начало налаживаться. Доста-
точно, однако, изъ отдѣльныхъ корреспонденцій составить себѣ представле-
ніе о практическомъ характерѣ этого налаживанія, чтобы убѣдиться въ
томъ, что въ душѣ крестьяне отнюдь не покорились ... Вотъ, напримѣръ,
корреспонденція изъ Полтавской губерніи, относящаяся къ концу 1862 г.
Крестьяне ждутъ слушнаго часа, подписывать грамоты не хотятъ. “Вотъ,
говорятъ они, теперь намъ идетъ ревизія, кончится она, объявятъ казен-
ное положеніе и съ насъ не будутъ брать ни подушныхъ, ни рекрутчины,
ни панщины, ни оброка”. Мечтаютъ о земельномъ передѣлѣ. “Что это
такое: все мѣряютъ, да мѣряютъ, а конца ему нѣтъ, этому мѣрянію. —
Какъ нѣтъ, отвѣчаетъ панъ, смѣряютъ всѣ Кусочки, а потомъ отрѣжутъ
— :212 —
каждому, сколько йужно въ одномъ мѣстѣ. — Значитъ у кого нѣть земли и
тому дадутъ а у кого мало и тому прибавятъ? — Нѣтъ, у кого сколько есть,
столько и останется. Развѣ мою или твою землю можетъ кто-йибудь взять?
Мужикъ смотритъ недовѣрчиво на пана послѣ такихъ словъ и, надѣясь на
могущество казны, не вѣрить ему. Какъ будто ему-хочется спросить: — А
Парь не можетъ отобрать землю?”
На настоящее крестьяне не обращаютъ вниманія: они заняты мечта-
ми о будущемъ. Отъ грамотъ они отказываются, лучше готовы работать,
какъ работали раньше, безъ грамоты. Пусть посредникъ указываетъ на
примѣръ наказаній. “Онъ брешетъ, говорятъ между собою крестьяне, Царь
не приказывалъ насъ наказывать”. Такъ говорятъ умѣренные. Крайніе
болѣе рѣшительны: “намъ панскаго не надо, но и сами на пана работать
не хотимъ; какъ Царь прикажетъ — будемъ ждать”.
Иллюстраціи, извлеченныя изъ Аксаковскаго “Дня”, можно было бы
восполнить многочисленными мемуарными показаніями, которыя ничего
существенно новаго не внесли бы, а только еще съ большей силой под-
черкнули бы повсемѣстность изображенныхъ явленій: крестьянство какъ
бы сговорилось на всемъ протяженіи гигантской Россіи и не только дѣй-
ствовало одинаковымъ образомъ, но и почти въ одинаковыхъ выраженіяхъ
высказывало свою точку зрѣнія! Правда, рядомъ съ этимъ бунтарскимъ
теченіемъ существовало и другое — такъ сказать, дѣлеческое, практиче-
ское, которое диктовало крестьянамъ политику настойчиваго выторговы-
ванія максимально выгодныхъ условій и которое давало поводъ такому
трезвому и умному наблюдателю, какъ Ю. Ѳ. Самаринъ, отмѣчать своего
рода двуприродность крестьянскаго отношенія къ Реформѣ*). Но это об-
стоятельство не должно затушевывать всей исторической тяжеловѣсности
факта душевнаго непріятія Реформы крестьянствомъ. Не всѣ понимали
значительность этого факта. Можно,больше сказать — мало, кто понималъ
его по достоинству. Къ этимъ немногимъ принадлежалъ, повидимому, Госу-
дарь. При всей своей гуманности онъ рчелъ себя вынуждейнымъ солидари-
зироваться съ тѣми своими посланцами, которые не остановились передъ
кровавыми репрессіями по отношенію къ бунтовщикамъ крестьянамъ. На
рапортѣ гр. Апраксина отъ 15 апрѣля 1861 г. о дѣйствіяхъ его въ Ка-
*) Рядомъ съ воззрѣніемъ, которое есть какъ бы выводъ изъ историческихъ
данныхъ, слагается другое воззрѣніе, возникающее изъ живого сравненія чисто
практическихъ ощущеній нынѣшняго быта съ вчерашнимъ... «Все положеніе
никуда не годится и мы его не понимаемъ» — это своимъ, чередомъ — «а ну-ка
теперь давай разсчитываться!» И тутъ выступаетъ наружу неподкупный здра-
вый смыслъ, зоркость, проницательность, изворотливость и находчивость, такъ
часто ставящіе насъ въ тупикъ ... Вотъ къ чему сводятся мои наблюденія: въ
народныхъ толкахъ и сужденіяхъ о новомъ положеніи обозначаются два воз-
зрѣнія: одно истекаетъ изъ историческаго воспоминанія, другое изъ чисто прак-
тической оцѣнки условій новаго быта; теперь оба эти воззрѣнія сталкиваются,
но первое постепенно вытѣсняется вторымъ и мало по малу перерабатывается
подъ его вліяніемъ».
— 213 —
занской губерніи онъ написалъ: “не могу не одоорить дѣйствій гр. Апра-
ксина. Какъ это ни грустно, но нечего было дѣлать другого”. “Спасибо
за письмо и за. поздравленіе по поводу отмѣны крѣпостного права, писалъ
Государь 23 марта 1861 года Вильгельму Прусскому. Мнѣ пришлось пре-
одолѣть большія трудности, я ихъ предвижу еще въ будущемъ”. Государь
не писалъ своему державному корреспонденту, въ какой мѣрѣ тяжелъ былъ
ударъ, нанесенный ему отношеніемъ крестьянства къ съ такимъ трудомъ
отвоеванной имъ для него свободѣ! Можно думать, что этотъ ударъ нанесъ
душѣ Государя рану, которая уже никогда не зажила и которая наложила
свой отпечатокъ на все его существо. Когда, нѣсколько лѣтъ спустя, одинъ
губернаторъ заговорилъ съ Государемъ о народной благодарности, Але-
ксандръ II перебилъ его горькимъ-замѣчаніемъ: “Ну, насчетъ народной
благодарности ты можешь мнѣ больше не говорить; я ни въ чью благодар-
ность не вѣрю”. То же самое еще раньше онъ сказалъ однажды графинѣ
Блудовой — въ тѣхъ же выраженіяхъ и по тому же поводу... Государь
предвидѣлъ возможность безпорядковъ, но то, что фактически произошло
не могло не'потрясти его.
Въ душѣ Государя переплетались два чувства: сознаніе горькой оби-
ці и тягостнаго разочарованія, съ одной стороны, и сознаніе объективной
опасности для государства того разрыва между нимъ и народомъ, который
съ такой разительной силой обозначился въ моментъ объявленія воли.
Онъ проявлялъ большую тревогу и ожидалъ революціонныхъ выступленій.
На пріемѣ офицеровъ Академіи, въ декабрѣ 1861 г. произошелъ слѣдующій
характерный случай. Государь вызвалъ выпускныхъ Академіи Генераль-
наго Штаба и обратился къ нимъ съ такой рѣчью:
— “Господа! Въ послѣднѣе время недоброжелательные люди стали
распространять ложное мнѣніе, будто Царь и отечество не одно и то же.
Надѣюсь, что вы.. не станете отдѣлять имени Царя и Отечества и въ слу-
чаѣ надобности, если того потребуютъ обстоятельства (что, кажется, ско-
ро предвидится) не пощадите вашего живота за Царя и Отечество, такъ
какъ, повторяю, Царь и Отечество — одно и то же. Понимаете ли Вы меня,
господа?”
Офицеры встрѣтили эту неожиданную рѣчь Царя молчаніемъ.
— “Да слышите»ли вы меня, господа?” — повторилъ Государь.
Молчаніе было вновь отвѣтомъ Государю.
Государь примѣрно съ тѣми же словами обратился къ поступившимъ
въ Академію офицерамъ: отвѣтомъ опять таки было молчаніе. Государь
махнулъ рукою и, не подходя къ артиллерійской Академіи, прошелъ во
внутреніе покои.
Ошибкою было бы думать, что передъ нами нѣкая противуправитель-
ственная демонстрація офицерства. По отзыву участника этой сцепкг, ко-
торый передалъ ее въ своихъ воспоминаніяхъ, офицеры просто на просто
растерялись. И было отъ чего: обращеніе Государя было совершенно не-
привычно и непонятно для рядового офицера, который былъ естественно
далекъ въ тѣ времена отъ мысли о реальной возможности революціи.
— 214
Напротивъ того, Государю, она, видимо, казалась вполнѣ реальною
опасностью. Къ ней дѣйствительно и звали тогда народъ. “Къ топору
зовите Русь!”:— было лозунгомъ, впервые поднявшихъ голову революці-
онеровъ-разночинцевъ, проникнутыхъ идеями общиннаго соціализма. Чер-
нышевскій считалъ подходящимъ моментомъ для поднятія массъ 19 февра-
ля 1863 года — время, какъ бы предопредѣленное для этого самой техни-
кой Освобожденія. Тутъ-де должны будутъ понять массы окончательно,
какъ онѣ обмануты Царемъ. Въ это народное возстаніе 1863 года вѣри-
ли тогда, какъ кажется, всѣ радикальные оппозиціонные элементы.
... Не далекъ отъ такого сознанія былъ и умный и дѣятельный запад-
нически настроенный бюрократъ, оказавшійся въ этотъ отвѣтственный мо-
ментъ у кормила власти. Въ дневникѣ своемъ на рубежѣ 1862 года П. А.
Валуевъ, смѣнившій Ланского на посту министра Внутреннихъ Дѣлъ,
пишетъ: “Меня гложетъ зловѣщее предчувствіе: 1862 г., предназначен-
ный къ празднованію тысячелѣтія Россіи, будетъ ли праздничнымъ го-
домъ? Выть можетъ, я ошибаюсь. Дай Богъ, чтобы я ошибся! Но мнѣ сда-
ется, что мы наканунѣ сильнаго потрясенія, тяжелаго испытанія, если не
конечнаго распаденія того, что доселѣ называлось Россіей...”
И революціонеры, и глава охранительныхъ силъ Государства Россій-
скаго, одинаково ошиблись въ своихъ предположеніяхъ. Но они не ошиб-
лись въ интуитивной оцѣнкѣ событій, послѣдовавшихъ за провозглашені-
емъ Реформы. Однако, только мы, свидѣтели дальнѣйшихъ путей русской
государственности и русской общественности, можемъ оцѣнить всю зна-
чительность слѣдующаго отрывка изъ частнаго письма, принадлежащаго
перу одного относительно незначительнаго революціоннаго дѣятеля описы-
ваемой ѳпохи: “здѣсь проѣзжалъ полковникъ, ходившій на усмиреніе кре-
стьянъ въ Пензу, и разсказывалъ, что тамъ взбунтовалось тысячъ 30,- но.
которые были разъединены. Надъ первой толпой, встрѣтившей ихъ и со-
стоящей по крайней мѣрѣ тысячъ изъ 12, развѣвалось красное знамя...
Вотъ оно, красное знамя начинаетъ развѣваться и у насъ и осѣнять собою
толпы собравшихся, хотя и невооруженныхъ, но все таки на защиту вели-
каго дѣла соціализма — общиннаго владѣнія землею”. Это сообщеніе от-
вѣчаетъ дѣйствительности. О красномъ знамени сообщаетъ и ген. Дреня-
кинъ въ донесеніяхъ Государю.
Это былъ первый случай употребленія краснаго знамени въ русской
революціонной борьбѣ!!!
Тысячелѣтіе крещенія св. равноапостольныя
Великія Княгини Ольги.
Въ глазахъ Господнихъ тысяча лѣтъ, что одинъ день. Въ своей закончен-
ности танимъ «днемъ» можемъ мы нынѣ воспринять тысячелѣтіе нашего бытія
руссно-христіанснаго. Впервые во всей ноннретности въ нашемъ сознаніи за-
печатлѣвается оно, поскольку мы обращаемся мыслью нъ той, ноторую лѣто-
писецъ сравниваетъ съ предразсвѣтной зарей, предвѣщающей восходъ солнца.
Тысяча лѣтъ тому назадъ состоялся (9 сентября) торжественный пріемъ Бе-
линой Княгини Ольги въ Константинополѣ, нанъ то описано въ трудѣ императора
Константина Багрянороднаго. Въ немъ нѣтъ указаній на то, что тогда же произо-
шло нрещеніе, почему возникаетъ споръ и о мѣстѣ и о датѣ танового (лѣто-
пиоь приурачиваетъ это событіе нъ Константинополю, но указываетъ икую Дату
— 955 (*•) Но, танъ или иначе — примѣрно тысячу лѣтъ тому назадъ про-
изошло это велиное событіе, уже явственно устанавливавшее — съ таноц же
опредѣлительностью, съ наною заря предваряетъ восходъ солнца — обраще-
ніе но Христу нашего отечества.
Правда, есть и еще одно событіе, гораздо болѣе раннее, -5 іюня 860 г.,
которое съ извѣстнымъ правомъ иные называютъ «первымъ крещеніемъ Руси».
— 216 —
Это былъ чудесный разгромъ стихійной тучи «однодревокъ», налетѣвшей,
какъ вихрь, на Царьградъ подъ водительствомъ Аскольда и Дира. Въ ужасѣ
предъ казавшейся уже неминуемой катастрофой населеніе столицы обратилось
съ теплой молитвой къ Богородицѣ, и, послѣ вынесенія Ея святыхъ ризъ и
погруженія ихъ въ море, стихло оно, чтобы тутъ же подняться вновь страшнымъ
ураганомъ, разметавшимъ корабли безбожной Руси. Вотъ какъ описываетъ
это чудо молитва, замыкающая акафистъ, всѣмъ извѣстный, начинающійся
кондакомъ «Взбранной Воеводѣ...»: «Якоже иногда древле всесильнымъ Твоимъ
воеводствомъ спасла еси царствующій градъ Твой отъ скифскаго воеводы
звѣрообразнаго лукаваго вепря, предстателя бѣсовъ, онаго прегордаго Нагана,
и разсвирѣпѣющимъ моремъ тьмочисленныя воинства потопила еси, вопіющыя
и наладающыя на градъ Твой, и лаки съ небесе горящихъ камыкъ тьмы кора-
блей въ морѣ врѣющемъ разварила еси...».
Но эта дата 5 іюня была отмѣчена не только чудомъ спасенія грековъ,
но и чудомъ обращенія «скиѳовъ», какъ именовали нашихъ предковъ греки.
Какъ сообщаетъ патр.Фотій эти «скиѳы рекомые Росъ» не только оказались
готовы заключить съ Византіей прочный миръ, но выразивъ желаніе креститься,
«и епископа и пастыря и христіанское богослуженіе съ великимъ усердіемъ
пріяли». Это обращеніе ко Христу Кіевской Руси было, однако, оборвано
Олегомъ-язычникомъ. Аскольдова могила осталась памятью мученической кон-
чины нашихъ первыхъ христіанъ: въ древности на ней была церковь въ
честь св. Николая (христіанское имя Аскольда, надо думать), поставленная,
по нѣкоторымъ даннымъ, св. Ольгой. Іоакимовская лѣтопись прямо имено-
вала Аскольда «блаженнымъ»...
Но сѣмя пало на добрую землю — ростъ христіанства идетъ — тому
есть свидѣтельства косвенныя, но краснорѣчивыя. Договоръ Олега съ гре-
ками редактированъ такъ, что одна сторона именуется «христіаны» или «гре-
ки», а другая — «Русь» (911 г.), Договоръ Игоря (945 г.) вѣроисповѣднаго
раздѣленія уже не знаетъ, и среди «Руси» крещеная ея часть клянется при
честномъ нрестѣ, а некрещеная оружіемъ. Въ Кіевѣ крещеная Русь при-
сягаетъ въ церкви св. Иліи, что надъ ручьемъ, причемъ лѣтописецъ поясня-
етъ:, «Это была соборная церковь, такъ какъ многіе варяги были христіанами».
Можно себѣ легко представить, какой должно было при такихъ условіяхъ
имѣть резонансъ крещеніе Ольги — этой мудрѣйшей изъ людей. Предъ очами
нашихъ предковъ христіанство предстало, какъ свѣтлая реальность, явлен-
ная по-истинѣ на верху горы и притомъ въ образѣ разительнаго перерожденія
.личности популярной княгини. Мы ее видимъ, въ сказаніяхъ о ней, и въ ея
обликѣ мстительной язычницы, и въ ея обликѣ умудренной, разсудительной,
благостной христіанки. Непоколебимъ ея авторитетъ «матерой вдовы», крѣп-
ко держащей въ рукахъ бразды патріархальнаго правленія и надъ семьей и
надъ страной. Пусть сынъ ея воплощаетъ въ новой формѣ языческую реакцію
— онъ безсиленъ передъ этой старицей, являющей лучшія черты будущей
«русской женщины», составляющей донынѣ украшеніе и надежду русскаго
быта. Являя съ своей стороны лучшія черты «естественнаго» состоянія души,
— 217
Святославъ всѣ свои силы обращаетъ на осуществленіе все 6‘олѣе и болѣе
грандіозныхъ плановъ для Руси внѣшнихъ, отъ нея далекихъ и ее, въ сущно-
сти, отводящихъ на второй планъ. Лѣтописецъ яркой укорительной сентенціей
опредѣляетъ конечный неуспѣхъ блистательныхъ удачъ Святослава: «Чу-
жихъ ища, своихъ погуби». Въ своемъ плѣнительномъ рыцарствѣ эпизоди-
ческой фигурой промелькнулъ Святославъ на путяхъ Русской Исторіи, ря-
домъ со своей матерью, начавшей собою длинный рядъ Русскихъ государей,
не имѣвшихъ личной жизни внѣ жизни народно-государственной. Канъ от-
лична суть жизни отъ ея видимости! Іуснлыми буднями казалась жизнь Вели-
кой Княгини Ольги на фонѣ величественной «экспансіи», развиваемой Свято-
славомъ. Чѣмъ то отъ текущей жизни далекимъ и отъ нея отчужденнымъ
были и тѣ скромныя похороны, ноторыя были совершены ея духовниномъ
(969 г.). Но именно это было началомъ велинаго тысячелѣтія Россійской
Православной Державы, и понятно, нанъ вырастала въ своей исторической
значительности личность св. Ольги на протяженіи вѣновъ. Наша современность
съ наной то особенной нѣжностью лелѣетъ самое это имя — многія уже деся-
тилѣтія нѣтъ, нажется, женснаго имени, столь почитаемаго русскимъ людомъ.
«Ольгинъ день» оказался выдѣленнымъ изъ другихъ дней, пусть не отмѣченъ
онъ нинанъ церковнымъ чиномъ, нанъ бытовой праздникъ — танъ много рус-
скихъ дѣвоченъ, дѣвушенъ, женщинъ унрашено этимъ святымъ именемъ.
Широно распространено это имя и среди Зарубежья нашего. Понимаютъ ли
всѣ носительницы этого имени, наную блаженную отвѣтственность налагаетъ
оно на нихъ, и лично, и нанъ на женъ и матерей? Вѣдь мы сейчасъ возстана-
вливаемъ Св. Русь. И пусть современное язычество господствуетъ надъ все-
ленной, прониная побѣдно и въ нашу среду — если наши современныя Одьги
окажутся на высотѣ того примѣра, ноторый даетъ имъ ихъ небесная покро-
вительница, не посрамлена будетъ надежда, и нынѣ возлагаемая на‘«русскую
женщину». Помоги, Боже!
Что такое русское монашество?
РѢЧЬ, ПРОИЗНЕСЕННАЯ АРХИМАНДРИТОМЪ КОНСТАНТИНОМЪ
НА АКТѢ СВ.-ТРОИЦКОЙ СЕМИНАРІИ ВЪ ДУХОВЪ ДЕНЬ.
Христіанская Церковь вырасла на крови мѵчениковъ.
Что значитъ греческое слово “мученикъ” (тагЬуг)?
“Свидѣтель”.
Свидѣтельствовать велі кое событіе явленія въ міръ Бога — Спаси-
теля человѣчества, первороднымъ грѣхомъ запечатлѣннаго, вотъ въ чемъ
была задача христіанъ на зарѣ нашей эры.
Такъ дѣлатт чачило жизнь класть за вѣру: мученія и смерть были
отвѣтомъ евреі' и языческаго міровъ на такое свидѣтельство.
— 218 —
Противупоставляли христіане одну только кротость. И пораженный
міръ увидѣлъ исполненіе словъ Христовыхъ: “Блаженны кроткіе, ибо они
наслѣдятъ, землю”.
Святыя мощи мучениковъ — “пшеница Господня”, по слову Игнатія
Богоносца — стали алтарями,, прославляемыми служеніемъ на нихъ Бо-
жественной Литургіи. И чѣмъ больше преслѣдовали Христіанъ —г тѣмъ
шире распространялось христіанство.
Вершины достигъ терроръ въ царствованіе Императора Діоклеціана,
когда оффиціально назначена была дата конечнаго истребленія Христі-
анства ...
То было предсказаніемъ конца — не Христіанства, а мученій христіанъ.
Можно было видѣть при дворѣ безпощаднаго врага Христіанства юношу,
имя котораго вошло въ исторію, какъ символъ начала новой эпохи. Кон-
стантинъ призналъ легальное существованіе Христіанской вѣры въ его
Имперіи и знаменіе Креста водрузилъ на своихъ знаменахъ.
Время скорбей прошло. Христіанская Церковь превратилась въ мо-
гущественную организацію, дѣйствующую въ единеніи съ всевластнымъ
правительствомъ Имперіи. Съ этихъ поръ Христіане не только могли сво-
бодно выполнять все, что предписывала имъ ихъ Вѣра, но и стали госпо-
дами и правителями въ дѣлахъ мірскихъ.
Задача свидѣтельствованія Истины, открытой Евангеліемъ, не пе-
рестала, однако, существовать. Появился новый страшный врагъ — Ложь,
облекающаяся въ видимость Правды. На мѣсто внѣшнихъ преслѣдованій
Церкви явилась другая бѣда; внутренніе мятежи — ереси.
Въ горячей борьбѣ съ ними Церковь оказалась вынужденной нахо-
дить точное словесное выраженіе основныхъ истинъ Христіанской вѣры,
которая была еретиками и жестоко искажаема и лукаво толкуема. Резуль-
татомъ было то, что именно отъ этого бурнаго и отравленнаго отчаянными
духовными возмущеніями времени Христіанскій міръ унаслѣдовалъ без-
цѣнное сокровище Церковной Догмы,»то есть Истины, провозглашенной
непосредственно самой Церковью.
Кто въ первыя столѣтія христіанства могъ быть названъ “истиннымъ”
христіаниномъ? Безпредметенъ былъ этотъ вопросъ въ то время. Безъ го-
рячей, твердой и 'стойкой устремленности къ Богу, нашему Спасителю, и
безъ сознательнаго отверженія всего обычно почитаемаго въ мірѣ —
кто могъ бы принять риски и скорби, которые ждали каждаго дерзаю-
щаго не только открыто исповѣдывать, но даже потаенно признавать Хри-
стіанскую вѣру?
Не было надобности въ особой нравственной дисциплинѣ для того,
чтобы вести отъ силы къ силѣ вѣрующихъ на пути къ Небу, котораго
они такъ пылко жаждали. Самая шаткость ихъ существованія, если бы даже
скорби и печали подлиннаго преслѣдованія могли быть счастливо избѣг-
нуты, оставалась лучшимъ испытаніемъ христіанской добродѣтели, ибо
малѣйшее соглашательство воспринималось, какъ паденіе.
— 219 —
Все измѣнилось, какъ только Церковь стала легальной, преуспѣваю-
щей, правящей. Успокоенность — плохой совѣтникъ въ вопросахъ само-
усовершенствованія. Тѣ, кто дѣйствительно жаждали всецѣло христіанскаго
существованія, задыхались теперь, видя себя окруженными благополучі-
емъ, довольствомъ, обиліемъ, обезпеченностью, комфортомъ, ставшихъ обыч-
ными элементами христіанскаго общества.
Выходъ былъ найденъ.
Они бѣжали.
Куда?
Въ пустыню.
Въ одиночество, въ опасности, въ безнадежность дикаго существова-
нія среди звѣрей и гадовъ. И такъ было сильно стремленіе этихъ истинно-
вѣрующихъ къ таковому святому отчужденію, что тысячи и тысячи, слѣ-
дуя примѣру и подчиняясь руководству піонеровъ такъ возникшаго мо-
нашества, буквально населили нѣкоторыя области африканской пустыни —
особенно самыя дикія и страшныя.
Если кто когда на землѣ могъ бы притязать на именованіе “сверх-
человѣковъ” — пріоритетъ этихъ гигантовъ духовной жизни едва ли могъ
бы быть опротестованъ.
Львы слушались ихъ какъ ягнята. Законы природы были безсильны
передъ ихъ могущественнымъ словомъ. Не было болѣзни или немощи, ко-
торая не могла бы быть исцѣлена по ихъ молитвамъ. Пренебрегали они
своими физическими нуждами въ такой мѣрѣ, что практически Прибли-
жались къ ангеламъ. Они овладѣвали своими страстями, пріобрѣтая боже-
ственное безстрастіе, которое давало имъ внутренній миръ, ни съ чѣмъ
несравнимый въ своей сладости. Они оказывались недоступными самымъ
страшнымъ и жестокимъ искушеніямъ, которыя только можно вообразить.
Демоны видѣли самыя свои отчаянныя нападенія отраженными...
Есть ли преувеличеніе въ томъ, чтобы этихъ гигантовъ духа назвать
“сверхчеловѣками” ?
Но какъ смущены, встревожены въ своемъ внутреннемъ мирѣ ока-
зались бы они, если бы ощутили такую ихъ оцѣнку. Въ собственныхъ гла-
захъ они были самыми послѣдними изъ грѣшниковъ. И такое сужденіе о
себѣ не было условнымъ выраженіемъ смиренія — то было ихъ твердое
убѣжденіе!
Намъ это кажется страннымъ, а они, какими они были, не могли
думать иначе. Чѣмъ человѣкъ оказывается ближе къ Богу, тѣмъ чернѣе
воспринимается имъ грѣховность его природы, обезвреживаемая для него
не его .собственными достоинствами, а исключительно милостью Божіей:
покинутый Богомъ, онъ мгновенно сталъ бы жертвой зла, въ немъ гнѣ-
здящагося.
“Великъ тотъ, кто способенъ воскрешать мертвыхъ, великъ тотъ, кто
способенъ видѣть своими тѣлесными очами ангеловъ — но истинно великъ
тотъ, кто способа чдѣть самого себя: у такого человѣка отверзты ду-
— 220 —
ховныя очи”. Таково изреченіе одного изъ основоположниковъ монашества,
и то была основа міровоззрѣнія монашескаго.
Какъ ни обособлено было монашество, оно не было вполнѣ отчуждено
отъ жизни общей. Въ борьбѣ съ ересями оно было, такъ сказать, Божіей
арміей, особенно активной на основныхъ передовыхъ позиціяхъ и образую-
щей, вмѣстѣ съ тѣмъ, глубокій тылъ, обезпечивающій всю кампанію.
Необозримо великъ былъ приносъ монашества въ христіанскую куль-
туру, какъ она была въ цѣломъ создана Вторымъ Римомъ, и во многихъ
иныхъ отношеніяхъ...
Ставъ христіанской, Россія естественно унаслѣдовала монашество.
Но оно получило въ Россіи новый обликъ, еще болѣе увеличивающій его
удѣльный вѣсъ. По сравненію съ Византіей Россія имѣла своеобразное
преимущество: она не имѣла культурнаго прошлаго. Потому смогла Россія
стать всецѣло, насквозь христіанской — что непредставимо было для Ви->
заитіи въ ея цѣломъ, отягощенной громаднымъ наслѣдіемъ языческой
древности. Одинъ примѣръ покажетъ намъ разительный контрастъ. Во
времена Іоанна Грознаго огромное начинаніе организовано было митропо-
литомъ Макаріемъ: собрать и объедйнить всѣ “чтомыя на Руси книги”.
Протекли многія десятилѣтія пока не были торжественно положены, какъ
великія святыни, три списка — 12 гигантскихъ фоліантовъ — одинъ въ
Софійскій соборъ Великаго Новгорода, одинъ въ Успенскій соборъ въ
Москвѣ и одинъ — въ царскій дворецъ. Дѣйствительно, всѣ “на Руси
чтомыя книги” были тутъ собраны — и всѣ онѣ были религіозны! Почему
такъ? Потому, что иной литературы, помимо религіозной, не знала Россія.
Свѣтскихъ книгъ не было. Свѣтскимъ был только фольклоръ — и то лишь
частично, будучи тоже подъ значительнымъ вліяніемъ церкви.
Могъ ли монастырь оставаться внѣ такого общества? Напротивъ того,
онъ сталъ могущественной централизующей силой жизни. Одинъ примѣръ
будетъ Достаточенъ. Многотомное описаніе населенныхъ мѣстъ Россіи
было издано въ XIX вѣкѣ министерствомъ внутреннихъ дѣлъ — съ крат-
кой исторіей каждаго поселенія. Мы находимъ монастырь въ основаніи
чуть не каждаго поселенія центральной Россіи. Эта часть Россіи была
громадной лѣсной пустыней. Отшельники, открывъ привлекательное мѣсто
близъ рѣки съ мирнымъ видомъ, избирали его для своего уединенія. За
ними слѣдовали другіе. Ихъ открывали благочестивые люди. Иные изъ
нихъ поселялись гдѣ нибудь неподалеку, за ними слѣдовали другіе. И такъ
возникало поселеніе, которое нерѣдко превращалось въ историческій городъ.
Какъ правило, монастырь въ Россіи не былъ только духовнымъ цент-
ромъ, а становился также и хозяйственной силой и мѣстомъ благотворенія.
Монахи не только молились, но и тяжко работали. Со временемъ монасты-
ри богатѣли. Но это не было личное богатство монаховъ: имъ ничего не
принадлежало, какъ частная собственность, и они такъ же тяжко работали
и въ растущемъ монастырскомъ хозяйствѣ, становящемся образцомъ для
широкой округи.
— 221 —
Для націи въ цѣломъ монастыри были школой національной идеоло-
гіи, а ихъ признанные авторитеты были лучшими совѣтниками въ самыхъ
острыхъ политическихъ вопросахъ.
Мщ видимъ, какъ велика разница между Византіей и Россіей въ
отношеніи монастырей. Но мы тутъ показали лишь разницу, такъ сказать,
количественную, разницу мѣры, разницу степени. Все, что тутъ сказано о
монастыряхъ Россіи, было и въ Византіи, пусть въ зернѣ. Была разница
и качественная.
Почему Россію могли называть “Святой Русью”, а Византію никогда
не называли “Святой Византіей”? Вотъ гдѣ разница основная .между
Византіей и Россіей, и она открывается лучше всего примѣнительно къ
вопросу монастырей.
Монашество въ Россіи не только было тѣсно связано съ разными сто-
ронами жизни: оно было нормальнымъ идеаломъ жизни, всѣми принятымъ;
оно было общимъ идеаломъ. Примѣръ. Не рѣдкостью было, чтобы мірянинъ
при извѣстныхъ обстоятельствахъ становился монахомъ. Вдовцы и вдовы,
относительно свободные отъ общественныхъ и семейственныхъ обяза-
тельствъ, считали часто естественнымъ выходомъ — вступленіе въ мона-
стырь. Большіе бояре, князья, Даже цари, чувствуя приближеніе послѣд-
няго часа — порою въ этотъ самый послѣдній часъ — принимали постригъ.
Все это было всѣм.ъ понятно, такъ какъ домашняя жизнь всѣхъ классовъ рус-
скаго общества слѣдовала — и это не изъ очень большого далека — за
образцомъ монашескаго благочестія. Вотъ почему приходъ никогда це
притязалъ всецѣло покрывать церковную жизнь. Приходъ являлъ собою
какъ бы минимумъ церковности, открывая широкую возможность дру-
гимъ способамъ духовной дѣятельности. Эти устремленія къ блаженной
Вѣчности удовлетворялись монастырями, и каждый могъ имѣть особыя
связи съ однимъ, а то и съ различными “святыми отцами”. Высшаго пре-
дѣла достигало подобное духовное водительство въ образѣ такъ называе-
маго старчества, которое предполагало абсолютное подчиненіе себя ду-
ховному отцу.
Многое измѣнилось послѣ Петра Великаго, но Святая Русь не только
была допущена къ существованію въ Россійской Имперіи: исторической
миссіей возникающей Имперіи именно было спасеніе Святой Руси, ока-
завшейся не способной, какъ таковая, успѣшно сопротивляться наступле-
нію обновляющагося Запада. Поскольку члены новаго общества сохра-
няли извѣстную близсть къ Церкви, а особенно поскольку лучшіе люди
западническаго общества возвращались сознательно къ Церкви — мо-
нашертво воплощало для нихъ Церковь на высшемъ ея уровнѣ. Гоголь и
Достоевскій тому примѣры. “Братья Карамазовы” даютъ картину того,
какъ смотрѣла на монашество эта часть общества.
Не вправѣ ли мы считать, монашество духовной осью Исторической
Россіи въ ея тысячелѣтнемъ существованіи?
Было извѣстное раздвоеніе въ эволюціи русскаго монашества: тен-
денція къ практической дѣятельности сплоченными братствами соперни-
— 222 —
чала съ тенденціей уединеннаго аскетизма, принебрегающаго ненкой
практической дѣятельностью внѣ строгой необходимости для обезпеченія
•самаго скромнаго существованія. Каково должно бы быть устремленіе
новаго, возрожденнаго русскаго монашества? Все такъ измѣнилось вокругъ
насъ, что этотъ вопросъ долженъ бы быть замѣненъ другимъ: не возвра-
щаемся ли мы къ тѣмъ временамъ, когда “настоящій” христіанинъ не
ощущалъ нужды думать о монашествѣ. Почему такъ? Потому что онъ самъ
становился “потенціальнымъ” мученикомъ въ обычной своей жизни, спо-
собнымъ въ любой моментъ сдѣлаться мученикомъ дѣйствительнымъ. Но
поскольку даже благопріятствовала бы и нынѣ жизнь веденію монашеской
жизни, она сама, эта жизнь, претерпѣваетъ измѣненіе въ силу измѣненія
всей вообще жизни. Конечно, монахи должны работать тяжко; конечно,
не должны они пренебрегать и аскетической дисциплиной, ибо внѣ этого
нѣтъ монашества. Но новая задача возникаетъ для монашества, предъ
лицомъ которой стирается грань между общежительнымъ монастыремъ и
молитвеннымъ.
Въ былое время, когда аскетизмъ монашескій достигалъ такихъ вы-
сотъ, что достовѣрное описаніе ихъ современному читателю можетъ по-
казаться воспаленнымъ славословіемъ, столпами этого монашества была
открыта картина грядущаго времени, когда все должно измѣниться. Не
будетъ больше мѣста ни великимъ подвигамъ аскетическимъ, ни чудес-
нымъ знаменіямъ, ни поразительнымъ чудесамъ. Забота о спасеніи души
не будетъ больше общимъ стремленіемъ всѣхъ христіанъ — обратное на-
ступитъ, отчего исключительно трудно станетъ спасаться и тѣмъ, кто
сохраняясь это желаніе. Дѣло спасенія будетъ поэтому совершаться въ
смиренной тихости съ однимъ главнымъ заданіемъ — только бы сохра-
нить вѣрность истинной вѣрѣ, истинной Церкви.
Это грядущее время — наше время. И, будемъ ли мы думать объ
обломкахъ монашества, скрывающихся въ Россіи, въ катакомбахъ, или
о начаткахъ русскаго монашества, возникающихъ въ свободномъ мірѣ —
одна миссія монашества кажется особо обозначившейся: быть вѣхами
на пути истинной вѣрности истинной вѣрѣ.
Что такое — истинная вѣра? Въ нашемъ пониманіи подъ этимъ
разумѣется не личная искренность чувствъ, а сознательная принадлеж-
ность къ истинной Церкви. А что такое истинная Церковь? Въ нашемъ
представленіи истинная Церковь не есть результатъ общаго согласія, а
есть реальность Нисхожденія Святаго Духа — то историческое Нисхожде-
ніе, которое мы только что здѣсь праздновали. Созданіе истинной Церкви
есть историческое событіе, а Церковь, такъ созданная, есть неповтори-
мое историческое явленіе. Церковь на землѣ возникла на Троицу въ горни-
цѣ, гдѣ были собраны Христовы ученики для принятія Святаго Духа,
и она остается воплощенной въ той части человѣчества, которая остается
ей вѣрной.
Единственное сокровище, которымъ мы, послѣдыши истинной Истори-
ческой Россіи, обладаемъ, есть радость принадлежности къ этой истип-
223
ной Церкви — въ силу нашей сознательной принадлежности къ Русской
Зарубежной Церкви. Что являемъ мы собою въ пестрой множественно-»
сти свободнаго міра, даже въ множественности христіанскаго міра? Мень-
ше чѣмъ малое меньшинство — песчинку, ничто. Но и въ этомъ ничтоже-
ствѣ — съ точки зрѣнія міра — мы обладаемъ, поскольку мы принадле-
жимъ къ истинной Церкви, путемъ къ блаженной вѣчности, которая воз-
никнетъ для всего спавшагося человѣчества при Второмъ Пришествіи Хри-
стовомъ.
Развѣ не близится конецъ Исторіи? И дѣло не только въ томъ, что
губительно прогрессируетъ наука разрушенія, а, главное, въ томъ, что
разрушается христіанскій духъ, что губительно прогрессируетъ Апостазія.
Но развѣ не остается возможность появленія возрожденнаго человѣ-
чества, способнаго продолжать человѣческую исторію? Мы стоимъ передъ
громадной тайной, какой еще никогда не было въ исторіи человѣчества.
Живетъ ли и оживаетъ ли истинная вѣра въ Христа-Бога въ серд-
цахъ христіанъ свободнаго міра?
Живетъ ли, оживаетъ ли въ сердцахъ угнетеннаго русскаго народа
Святая Русь?
Въ этихъ вопросахъ заключено наше будущее.
Единственный шансъ будущаго существованія человѣчества есть
его духовное возрожденіе. Мы здѣсь, маленькій начатокъ возрождающаго-
ся русскаго монашества, растущій на почвѣ благословенной американской
свободы, все возможное дѣлаемъ для того, чтобы оказаться на уровнѣ ве-
ликаго миссіонерскаго заданія современнаго монашества. Не случайно
здѣсь возникъ издательскій центръ и нынѣ возникаетъ центръ пастырскаго
воспитанія — съ сочувственной помощью американскихъ властей. Успѣва-
емъ ли мы въ нашемъ тщаніи — знаетъ только Богъ. Мы знаемъ одно:
смиренно спасая свои души и упорно стоя на единственно спасительной
основѣ вѣрности нашей истинной вѣрѣ въ Истинной Церкви, служимъ мы
не только Россіи, но и той части свободнаго человѣчества, которая, какъ
и мы, несмотря ни на что, тщится оставаться истинными христіанами.
Разъ духовная мобилизація стоитъ на повѣсткѣ дня для этой части чело-
вѣчества, наше дѣло не можетъ быть только нашимъ дѣломъ.
Губительная катастрофа повергла Россію на гибель всему міру.
Будемъ ли.мы имѣть радость видѣть спасительную катастрофу, которая
повергнетъ адскій тоталитаризмъ красной Москвы во спасеніе человѣчест-
ву? Можно ли, однако, ждать этой радости, если нѣтъ шансовъ на духов-
ную мобилизацію, охватывающую весь міръ?
Можетъ и не произойти этой спасительной катастрофы. Тѣмъ болѣе
окажется необходимой духовная мобилизація той части человѣчества, ко-
торая, несмотря ни на что, упорно остается вѣрной Богу, Спасителю на-
шему — готовясь, на этотъ разъ, къ встрѣчѣ Его, идущаго въ міръ, какъ
Судья.
Въ обоихъ случаяхъ наше смиренное тщаніе здѣсь, въ этомъ рус-
скомъ монастырѣ на Американской почвѣ, можетъ быть — будемъ надѣ-
224 —
яться — не безъ пользы и для духовно пробуждающейся Америки —
практически, для тѣхъ, кто, какъ и мы, употребляютъ всѣ усилія на то,
чтобы оставаться истинными христіанами, что бы кругомъ нихъ ни про-
исходило. Это — трудная задача, и только Божія благодать Можетъ дать
намъ, и американцамъ и русскимъ, нужныя силы. Аминь.
К ЧЕМУ ЗОВЕТ НДС СВЯТОСТЬ
0. Иоанна Кронштадтского
Святость человека, выделяя его из рядов человечества, де-
лает значительными каждое его слово и жест, каждую мелочь
жизни и быта. Нет ничтожных событий в жизни святого. Это
не значит, что каждое его действие безгрешно и заслуживает
подражания. Это значит лишь то, что не безразлично никакое
явление, имеющее отношение к жизни святого, образуя одно
из звеньев неповторимо-индивидуального пути восхождения
сто на горнее место, к Престолу Божию.
Одно обстоятельство обособляет о. Иоанна Кронштадтско-
го от сонм,а святых. Недомыслимо-высоко звание святого, изы-
мая каждого святого человека из подчиненна законам есте-
ства. Но нечто такое усматриваем мы в образе о. Иоанна, что
на особое место выдвигает его, даже среди святых.
Святость священника — вот особенность, можно да-
же сказать единственность явления о. Иоанна. Не то
существенно, что был о. Иоанн священниосом, а то, что сан свя-
щенника, в его образе, оказался залит светом святости. Ниче-
го исключительного не было бы, если бы о. Иоанн, быв свя-
щенником, на каких то дальнейших этапах жизненного пути
обрел святость или и, будучи священником, в мученичестве
обрел нимб святости. Знаменательно то, что о. Иоанн стал свя-
тым — во всех мыслимых проявлениях обыденной деятель-
ности пастырской. В этом единственность, неповторимость, не-
изъяснимость — можно было бы даже сказать, загадочность
личности о. Иоанна, если бы она не была раскрыта нам до
доступной нам глубины его внутреннего человеіка и до послед-
ней мелочи его внешней жизни.
Не найдем мы, за редчайшим исключением, в святцах свя-
тых священниіков. Почему так? Чтобы это понять достаточно
обратиться к словам Златоустовым, посвященным священству.
Здесь с силой недосягаемой показан контраст между заданием
священника быть постоянно на людях, с одной стороны, и той
225
высотой духа, которая должна отвечать величию звания свя-
щенника. Дело опасения собственной души становится для свя-
щенника задачей исключительной трудности, с которой дале-
ко не все священники уопешно оправляются. Что же говорить
о святости? Отсюда поймем мы то недоумение, исполненное
недоверчивости, с которым о. Иоанн был встречен людьми
исключительно высокой духовности: не прелесть ли? ...
Два светила сияют нам из глубины веков, сумевших явить
собою величие овященнического сана и выразить его в слове:
то Йоанн Златоуст и Григорий Богослов.
Всмотримся в этих двух колоссов.
Иоанн Златоуст воплощение светлой воли пастырской. Его
слова до сей поры — живое пастырское слово, и это при всей
пространности их, так сейчас непривычной. Его голое прони-
кает в сердца, как зов ко спасению — тут же указующий путь
этого опасения и дающий средства для его осуществления.
Это. — властное, могущественное слово, дышащее благодатию
священства. Это голое пастыря, нарочито поставленного на то,
чтобы нас, овец стада Христова, вести, вопреки грехолюби-
вой природе нашей, ко спасению. Златоусту достаточен любой
повод. Отправляясь от случайной точки, раокрывает он необо-
зримый горизонт домостроительства Христова, центром имею-
щий кого? — тебя, к которому обращено слово О тебе идет
речь. Ты ощущаешь это всеми фибрами твоей души. Пастыр-
ски-заостренная обращенность к челОвеку и создавала то, что
слово Златоуста не только влекло толпы людей в храмы, и
способны были они часами внимать ему с восторгом, неожи-
данно разряжавшимся взрывами неудепжимого рѵкоплескания.
Люди искали это живое слово хотя бы написанным, и это и
обусловило то, что обладаем мы словами Златоуста в т.аком
обилии. Не он сам записывая их, а за ним записывали скоро-
писцы, чтобы удовлетворить этой потребности, не угасшей до
сего дня. Будучи студентом Духовной Академии другой Иоанн,
будущий Кронштадтский, в своей келье, читая эти слова —
разряжая свой восторг рукоплесканиями...
Только ли то успех красноречия и духовной глубины?
„Любишь ли Меня — паси овцы Мои”.
Этими словами исчерпывается природа пастырства.
Любид свою паству Иоанн Златоуст. Прорываются у него
порою признания многозначительныя. „Вы все для меня, го-
ворил он однажды овоим пасомым. Если бы сердце мое, ра-
226
ворвавшись, могло открыться пред вами: вы бы увиделй, что
вы все там просторно помещены — жены, дети, мущины...”
„Хотя бы ты шестьсот раз бранил меня, говорит он при дру-
гих обстоятельствах, от чистого сердца, чистым помыслом го-
ворю тебе: МИР, и не могу сказать худого, ибо любовь, отца
во мне...” „Тем более будѵ любить вас, чем, более любя, ме-.
нее бѵду любим вами...” ..Я умираю тысячею смертей за вас,
всякий день: ваши греховные обычаи как бы раізрывают мое
сердце на мелікие куски”. С подвигом мѵченическим соавнивает
,'ч. Иоанн служение пастырское. „Мученик однажды ѵмеп за
Христа, а пастырь, если он т.аков, каким он должен быть, ты-
сячекратно ѵмирает за свое стадо”. Кровью любящего сердца
т,япоено слово св. Иоанна — потому и остается оно живыми
через полторы тысячи лет, находя живой отзвук в сердцах тех,
кому обращено.
Если кто из омертных рожден был пастыр&м. так это имен-
но св. Иоанн. Пусть бежит он от священства, оставляя своего
друга Василия в' недоѵмении, ибо тем предавая связывавшую их
.дружбу. Он вынѵжден оправдываться — отсюда и возникли
знаменитыя слова о священстве. И каким же признанием за-
ключается они? Раскоыв пред изумленным. встревоженный, в
конечном счете испѵганным даже, сознанием своего доуга ве-
личие несказанное пастырского слѵжения — чем кончает свою
исповедь св. Иоанн? Свидетельством неожиданным: не отто-
го бежал он, что не хотел стать священником, а оттого.ш что
он слишком горячо этого хотел. Вот тогда то и привело его
в страх величие сана: подавленный страстями, не стайет ли он
игралищем темных сил, вместо того, чтобы быть водителем ко
спасению?
Прищли сроки — и стал все же о. Иоанн пастырем. Раз
погрузившись в эту благодатную стихию, ею только живет и
дышет св. Златоуст — до последнего вздоха, отданного, как
известно, в предстоянии священническом Богу — в условиях
изнурительного, безпощадного, последние силы отнимавшего
влачения в ссылку.
Иное св. Григорий Богослов. И он бежит от пастырства,
подавленный величием этого звания. Бежит не от посвящения,
а уже в сане священническом. Бежит, чтобы, опамятовавшись,
вернуться, будучи влеком сознанием долга. Он раскрывает душу
перед отцом и паствой. Показывает он психологическую вы-
нужденность бегства для его натуры. Не мог поступить иначе
227
он, і ригорий, какой он есть — способный видеть, вместе с тем,
все величие священнического сана. Но если с такой убедитель-
ностию оправдыв,ает он свое поведение, то для того лишь,
чтобы тут-же поставить это в ничто. Он повинную приносит.
Он видит себя вынужденный все превозмочь, лишь бы соблю-
сти главное,, в .чем он, было, погрешил, — соблюсти послуша-
ние. Не без воли Божией совершено над ним то, что соверше-
но. Почти что чувство обреченности звучит в его согласии
остаться на пути пастырском. В отличие от св. Златоустѣ, св.
Григорий не пастырь по призванию. Натура робкая, он вле-
чется к созерцанию. Он человек чувства, а не воли. Он поэт
в высшем смысле этого слова. И если силою обстоятельств па-
стырский жезл влагается в его руки, первой возможностью
пользуется он, чтобы уйти в любезное ему безмолвие. Это без-
молвие не есть молчание. Молва значит суета. Слово — высший
дар Бога человеку. Его и несет св. Григорий Богу, изливая в
слове свою обращенность к Нему. Слово для св. Григория не
орудие пастырского воздействия на людей, как для св. Йоан-
на, а благодатный орган Богообщения. „Словом владею я, го-
ворит он, как служитель Слова, никогда не хотел я добровольно
пренебрегать этим богатством... оно спутник всей моей жиз-
ни... вождь на пути к небу и усердный оподвижник”. Одно-
временно и утешением служит св. Григорию поэтическое слово:
„Изнуряемый болезнию, находил я в стих.ах отраду, как пре-
старелый лебедь, пересказывающий сам себе звуки крыльев”.
Отвращенность ов. Григория от людей не холодность
сердца. Увидев себя пастырем, связанным с людьми, он пла-
менеет любовью к пастве. Ка<к выразительны в его именно
устах слова, обращенныя к Константинопольской пастве, от
которой он был оторван: „ноги сами шли”, говорит он. „Под-
линно один день составляет целую человеческую жизнь для
тех, кто страдает любовию”. Не достало ему терпения далее
жить в разлуке. Этот порыв св. Григория так же свят, как свя-
то было сознание им обреченности своей, когда он видел себя
призываемым к пастырству. „Снова на мне помазание и Дух
— раздается его стенание — и опять хожу плача и сетуя”.
Он покоряется, чтобы быть, ,а не только казаться угождаю-
щим Богу. Но внутреннее равновесие обретает он, когда может
всецело обратиться к Богу: тут, действительно, мир и покой.
Прекрасны слова последнего его прощания с паствою и с ка-
федрою, этой завидной и опасной высотой. „Вот я, дышащий
228
мертвец, вот я, побежденный и вместе (не чудо ли?) увенчан-»
ный, взамен престола и пустой пышности стяжавший себе Бога
и божественных друзей ... Стану с ангелами... Сосредоточусь
в Боге... Что принесу в дар церквам? ./.Слезы”. Так будет
пока не лроизойдет вожделенного слияния со св. Троицею —
„Которой и неясные тени приводят меня в восторг”.
Рядом с этими двумя гигантами духа бледнеет все. Мно-
го было сказано ценного и важного, боговдохновенного и
возвышенного, поучительного и назидательного о пастырстве
теми, кто носили этот высокий сан во сіпасение себе и людям и
на основании личного опыта писали о нем. Но ничего не спо-
собно быть поставленным рядом с тем, что словом и делом
явили нам святые Иоанн Златоуст и Григорий Богослов. Одно
только явление выдерживает сопоставление с этими колосса-
ми и возвышается рядом с ними, как нечто равноценное и само-
ценное, как нечто рождающее некий новый опыт священства
и нас в этот опыт вводящее, с. силой не меньшей, чем то мы
видим на примере святых Ионна Златоуста и Григория Бого-
слова. Это — наш батюшка Иоанн.
**
&
Все тут иное. Только что перед нашим духовным взором
вставали гениальные люди, воплощавшие современную им куль-
туру человеческую — высшую из когда либо человечествОхМ
создававшихся. Богатейшее наследие приносили они к подно-
жию Христа-Б.ога, отдавая себя на всецелое служение Церкви
в этом великолепном всеоружии. И рядом с ними кто? Деревен-
ский паренек северного русекого захолустья, сын бедного при-
четника, с немалым трудом преодолеваший деревенскую шко-
лу. Там самоотвержение в расцвете гениальных дарований.
Здесь исходное убожество и от него рост, подъем, восхождение,
совершающееся с какой то естественностью и постепенностию
растительного, процесса. Если сознание в нем учавствует, то не
в смысле ответственных решений, принимаемых по глубоком
и разностороннем разсуждении, а в образе смиренной молит-
вы, творящей дивные чудеса преодоления человеческой немо-
щи. Да и что решать? Все течет в русле послушания и следо-
вания своему от рождения предназначенному уделу, в котором
все ясно и просто.
Есть непереводимое русское слово — „быт”. Оно приме-
няется иногда ко всякой привычно-житейской обстановке. Так
229
говорят о „быте” применительно к театральной жизни, даже
применительно к миру уголовному., Здесь — непродуманное пе-
ренесение понятая, ражденного в одной стихни, в другую, ино-
природную. Быт, в. первоначальном и подлинном своем смысле,
есть отверждение жизни в ее прочных, богоустановленных, доб-
ротныХі внутренне-просветлённых, выдерживающих стойкую и
добрую наследственность, проявлениях. Быт есть такой по-
рядок жизни, который, <в основных своих элементах, способен
быть возводим преемственно к истокам человеческого обще-
ства и способен быть донесенным до еіго конечного предела.
Элементы „быта” в этом смысле присущи каждому жизнеспо-
собному человеческому строю — являясь основой и обнаруже-
нием этой жизнеспособности. Но с особенной силой это благое
жизненное начало хранилось в древнем Израиле, в избранной
народе Божием, который, даже изменив своему назначению,
сохранил в себе это живоносное начало, очевидно для того,
чтобы мог этот народ в последние времена, как то предска-
зано апостолом Павлом, всенародно возвратиться к Богу. В
новые времена Россия, как Новый Израиль, впитала в себя это
живоносное начало с какой то особенной силой — притом, ко-
нечно, в новой, просветленной духом христианства, форме.
Цельность цер'ковно-православного сознания Россия сумела
воплотить в жизненном укладе, в своем „быту”. С чьей то лег-
кой руки появилось словосочетание знаменательное: „бытовое
исповедничество”. Так восприняли русскую действительность
овоим западническим, утратившим целомудрие исходное, со-
знанием, те русские люди, кто оказались способными оценить,
уже со стороны, благодатное содержание, впитавшееся в рус-
ский жизненный уклад. Глубоко это определение. Да, отече-
ство наше всей полнотой быта исповедывало веру Христову.
Оно жило в полном согласии с заветами Церкви, не словом
только, не отдельными делами отдельных людей, а всей жиз-
недеятельностию, всем существом, всеми отправлениями нерод-
ного и государственного организма — будь то домашний оби-
ход, будь то воинское дело, будь то государственная служба
или земская работа. И так — применительно ко всем, будь то
Царь или простой селянин. Этот святой быт укоренён был в
сердце каждого. Его с собою уносил русский человек, даже
отрывавшийся от Русской Земли. Чем привязки был неотрыв-
но к России вольный казак, если не этой бытовой связанностью,
.230
под собою имевшей глубокую духовную основу? Так росла,
креіпла Русь от каждого, самого малого, участка своей гран-
диозной „жилплощади” возносясь „умом к Небу” и оттуда при-
нося на землю т,ам обретенный, общий для. всех, язык, кото-
рый рассыпанную храмину превращал в единую семью.
Крепче всего хранил русский быт наш Север, веками его
отверждая в сменяющихся поколениях, умевших, не изменяя
ни одного слова, ни одной интонации, ни одного оттенка, ни
одного намека, передавать от отцов к детям и так донести не-
прикосновенно до наших дней Киевскую былину, забытую, в
силу испытанных потрясений, в месте своего возникновения.
Этот Север и вскормил в своем благодатном лоне благоуханное
явление о. Иоанна, за своими плечами имевшего трехсотлетнюю
преемственность церковного быта, в роде, неизменно служив-
шем Церкви.
Можно высокомерно говорить о „провинциальной” огра-
ниченности нашего Севера, в его суженности горизонта местной
колокольней; можно с снисходительной улыбкой воспринимать
эту узость, позволявшую безошибочностью памяти, свойствен-;
ной только „анальфабетам”, передавать из века в век верени-
цы слов и понятий, рожденных на другой почве и никакого^
конкретного представления не рождавших у местных людей;
можно свысока смотреть на монотонность жизни, единствен-
ную отраду находившей в созерцании рожденных ею деревян-
ных храмов, сочетавших причудливую монументальность це-
лого с еще большей причудливостию филигранно отделаннЫх
мельчайших частей; можно отчужденными глазами взирать на
неторопливость однообразно текущей жизни, открывавшей дол-
гие досуги, наполняемые п.амять’ю о прошлом, в неизменной
точности воспроизводимой.
То была замкнутая узость жолоба, по которому текла из
святого источника ничем незамутняемая живая святая вода,
самим Промыслом оберегаемая от всяких внешних воздействий.
Культура святости! Есть и такая. Если наше отечество по
праву получило именование Святой Руси, то не потому ли, что
она, единственная из всех стран света, своим заданием исто-
рическим ощутила именно насаждение этой культуры и рачи-
тельное ее хранение? Этому заданию отвечал русский быт, ка-
ким мы его знаем в его повсеместном блюдении благоговейном
— и в царских палатах, и в крестьянской избе, и в казачьем
231
стану, и в помещичьей усадьбе, и в купеческом доме, Западни-
ческая культура Императорской России обязана своей внутрен-
ней красотой подпочъе русекого быта, ее вскормившей и 'пи-
тавшей. Но жила и цвела и подлинная Святая Русь, не теряв-
шая, и в окружении этой блистательной новой культуры, своей
целомудренной силы. Только в этом плане поймем мы благо-.
уханную чудесность явления Царской Семьи. В этом плане
встанет перед нами во всей своей значительности и батюшка
Иоанн.
Отец Иоанн Кронштадтский есіь лучшее и высшее про-
израстание нашей , отечественной культуры святости. Не слу-
чайно Господь избрал для высшего обнаружения русской свя-
тости не отшельника, не юродивого, не архипастыря, не жертву-
ющего своей жизнью воина, в образе коих обычно находила
свое воплощение русская святость. Во всех этих обнаружениях
святость отвлекается от обыденной жизни, задача которой толь-
ко воспитать это обнаружение святости и должным образом
последствии ублажить это явление. Отвлечено от жизни про г
лавление; оно предполагает истечение достаточно длитель-
ых -сроков, дающих возможность забвения живой личности
вятого, в обыденной конкретности его житейского облика.
Лначе отец Иоанн. Скромный священник, плоть от плоти и
кровь от крови, русекого патриархального быта, он, оставаясь
таковым, вывел на свет, раскрыл, обнаружил, доводя до пре-
дельной напряженности, потенциальную святость, заключен-
ную в этом быту. Являя эту святость, о. Иоанн естественно и
вокруг себя вызывая, из всей обнимавшей его жизни, в масшта-
бе всероссийском, таюіщуюся в ней устремленность к святости.
Двоякая была реакция. Куда бы он ни шел, с кем бы он ни
встречался, навстречу ему неслась на крыльях нездешних ду-
ша каждого, кто оставался еще в русском быту. И тут же не-
понимание, невнимание, даже враждебность обозначались со
стороны всего того, что уже всецело погрузилось в новые
формы культуры, сохранив в лучшем случае лишь внешность
русекого быта. Конденсатор святости русекого быта, о. Иоанн,
как сильный магниг, притягивая « себе разрозненные частицы
этого быта, в сохранившейся его святости, разбросанные по
всему лицу Русской Земли. Элементы „чуда” содержатся в т. н.
популярности о. Иоанна. Как и. элементы сатанинского бунта,
некой злой одержимости противления, пусть порою и в фор-
232
мах благостных, выражаются в популярности Толстого. Тол-
стой и о. Иоанн воплощают две Роосии, между котарыми де-
лали выбор русские люди. Всероссийский плебисцит возник.
Решала Россия, сама того не ведая, свою .судьбу, в одной своей
части устремляясь с стихийной силой, с каким то порывом эн-
тузиазм.а, в котррый безсознательно люди вкладывали уже и
прощание с русской святостью быта — к о.. Иоанну, а в другой
солидаризуясь с Толстым. А как глубоко проникло зло про-
тивления, о том ничто так ярко не свидетельствовало, как вы-
ступление против о. Иоанна правого русского писателя и зна-
менитого бытописателя — Лескова, .толстовца.
Хождение о. Иоанна по русской земле было смотром рус-
ской святости, отвержденной в нашем быту. Эта святость по-
лучила в Революции, в ее неприятии, новое обнаружение в ново-
мучениках, и это в такой массовости, что, как овидетельство-
вал пророчески один святой старец — ангелы не успевали при-
нимать души усопших... Россия и тут оправдала овое имено-
вание Святой Русью. Святость, присущая русскому быту, не
выветрилась и сейчас, свое бытие обнаруживая и в том не
умаляющемся потоке чудес, который продолжаёт изливаться
от о. Иоанна.
Это — явь наших дней, сомнению не подлежащая.
Но что это — не догор.ание ли русского костра, точнее ска-
зать, русского жертвенника, возженного пред Престолом Го-
споднем и, в образе Третьего Рима, своим светом и теплом пи-
тавшего вселенную до своего разгрома?
Под этим углом зрения особое освещение получает воіпрос
прославления о. Иоанна.
Не тогда ли оно должно произойти, когда сомнения уже
никакого не станет в возрождении русского быта, в его прису-
щей ему святости? Не должно ли прославление о. Иоанна, как
и прославление Царской Семьи, быть свободный актом воз-
рожденной Свйтой Руси, готовой утвердиться вновь в образе
Третьего Рима, культуру святости имеющего основой своей
жизнедеятельности ?
Исключительное значение, под этим" углом зрения, получает
в наши дни „культ” о. Иоанна, наравне с „культом” Царской
Семьи! Не новое ли это голосование пред Престолом Божиим,
определяющее наше будущее, национально-государственное?
Наше почитщше батюшки Иоанна не просто молитвенное обра-
233
щение за помощью и не просто благоговейный знак внимания
нашему святому 'прошлому, в о. Иоанне воплощаемому. Это и
свидетельство о нашей воле к жизни, о нашем уже овеществля-
ющемся церковно-национальном возрождении. И самое наше
общение под покровом имени о. Иоанна получает значение не-
коего завета, взаимно даваемого. И в мыслях, и в делах прини-
маем мы как бы обязательство ощущать себя причастниками свя-
того русского быта, в нем видя своего рода вещественный сим-
вол веры, дающий церковный ответ на основные вопросы со-
вести, применительно ко всему течению нашей жизни. И тогда
не вольноотпущенниками будем мы себя считать, готовящеми-
ся на новых началах, в новой обстановке строить новую жизнь,
а ратью Христовой, свернувшей знамена лишь для того, чтобы
по первому зову развернуть их либо в подвиге иоповедниче-
ства на чужой земле, либо в походе за освобождение земли род-
ной, к Христу возвращающейся.
Пусть мы грешны — быт наш свят. Это нашу грешность де-
лает он особенно наглядной. Но путь к святости только грешни-
кам и открыт — честно сознающим свою греховность пред ли-
цом святости: Увидеть святость и возжелать ее — это было
свойственно русскому человеку. Этому учит нас о. Иоанн каж-
дым своим словом, каждым своим жестом. Хотим ли мы во-
сыновиться ему? Своей помощью нам показывает он нам свою
близость — ответим ему должным образом. И как отрадно,
что Фонд Его имени смог сделать доступным основное его тво-
рение, излучающее святость: его благодатный дневник Он до.т-
жен стать настольной книгой каждого из нас — то шаг на том
святом пути, который ведет нас в обновленную Россию.
Помоги Бог!
234 _
Память св. праведнаго о. Іоанна Кронштадтскаго
къ чему насъ зоветъ7
Актъ прославленія о. Іоанна Кронштадтскаго, совершенный Зару-
бежной Церковью Русской, былъ дѣйствіемъ въ высокой степени отвѣт-
ственнымъ, какъ и воспринималъ его блаженнѣйшій митрополитъ Анаста-
сій.
О. Іоаннъ Кронштадтскій — явленіе совершенно исключительное,
единственное, неповторимое, ни въ какія рамки аналогіи и подобія не
могущее быть вставленнымъ. Такъ его и принимать надо. Милостью Божіей
предсталъ Россіи, да и всему свѣту, поскольку въ немъ духъ Христіан-
ства окончательно не поблекъ, нѣкій мужъ, воплощающій въ себѣ Святую
Русь въ ея слѣдованіи Христу, и въ себѣ ее объединившій: въ своей кро-
тости въ наслѣдіе пріявшій все, буквально все, на Русской землѣ, что
дышало подлиннымъ Христіанствомъ, и въ непосредственное общеніе съ'
собою, пусть и на разстояніяхъ колоссальныхъ, чудодѣйственно вводив-
гшій всѣхъ, буквально всѣхъ, кто только чистымъ сердцемъ къ нему устре-
млялся. Нѣчто непредставимое и, вмѣстѣ съ тѣмъ, каждому чистому серд-
цу' интимно близкое, родное.
И что же онъ возвѣстилъ Россіи къ концу своихъ дней?
Что это, живое бытіе въ насъ Христа, въ своей блаженной
юлнотѣ и въ своемъ наглядномъ вездѣприсутствіи имъ явленное — съ
чѣмъ неразрывно связано?
Съ Царскимъ Престоломъ!
Й развѣ случайность — то, что этотъ Царскій Престолъ былъ за-
нять лицомъ, которое являло собою тоже воплощеніе Христіанства, въ
облаченіи не священническомъ, а Царскомъ?
Ничего не говорилъ о. Іоаннъ о личности нашего послѣдняго Царя.
Не было у него съ нимъ и какой либо особой личной связи. Эти двѣ лич-
ности самостоятельно и раздѣльно стояли передъ глазами духовно-зрячаго
народа Русскаго. И не къ Царю персонально, въ это судьбоносное время
на Престолѣ Царскомъ возсѣдавшему, обращался о. Іоаннъ. Онъ вѣщалъ
въ формѣ общей и съ тѣмъ большимъ пророческимъ паѳосомъ — что гро-
зитъ крушеніемъ Престола умоначертаніе другой, ему чуждой, части на-
рода Русскаго. И подлинное значеніе явленія о. Іоанна опредѣляется не
чудотвореніемъ его, какъ таковымъ — безпримѣрнымъ для всей эры Цар-
стваЪлагодати — а сочетаніемъ этого несказаннаго благотворенія съ ПРО-
РОЧЕСКИМЪ вѣщаніемъ о. Іоанна.
Этимъ опредѣляется и отвѣтственность прославленія его и почитанія
его, какъ Святого. Молясь о. Іоанну, мы нынѣ неустранимо подпадаемъ
подъ сѣнь Того, Кто Своей мученической кровью освятилъ Русскій Цар-
скій Престолъ. Въ нашемъ Христіанскомъ сознаніи св. прав. о. Іоаннъ й
Царь Мученикъ какъ бы сливаются во-едино, какъ Путевожди наши,
235
сливая во-едино для насъ дѣло нашего личнаго спасенія и дѣло служенія
Россіи, какъ Православному Царству.
Для насъ нѣть политическаго монархизма, нашими грѣшными ру-
ками творимаго въ составѣ лишеннаго благодати человѣчества, могущаго
спасать Свои души только въ сознаніи того, что къ концу идетъ Царство
Благодати, поскольку ушло въ прошлое Русское. Православное Царство.
Для насъ есть только одно: покаянное сознаніе своего окаянства въ со-
храненной нами вѣрности нашему Святому прошлому, олицетвореніе по-
лучившему въ нераздѣльно сливающихся въ нашемъ сознаніи молитвен-
номъ о. Іоанна и Царя Мученика съ Его Царственной Семьей, раздѣлив-
шей его мученическій подвигъ. Вотъ какую отвѣтственность возлагаетъ
на насъ память св. праведнаго о. Іоанна Кронштадтскаго. И если такъ
просвѣтится сознаніе подъяремнаго Русскаго народа — то увидимъ мы
еще Родную Землю возвращенной къ жизни во спасеніе всего міра. Какъ?
Покажетъ то будущее, если оно настанетъ. . .
236 —
Живъ-ли Пушкинъ?
1837 — 1962.
Герценъ когда-то обмолвился вѣщимъ словомъ, провозгласивъ,
что Россія на Реформы Петра отвѣтила явленіемъ Пушкина. Этотъ
отвѣтъ звучитъ и сейчасъ .можетъ быть, съ большею силою, чѣмъ въ
дни Герцена. Живъ Пушкинъ! И не способенъ ли онъ являть-
ся выразителемъ нашего эмигрантскаго сознанія, поскольку это со-
знаніе не задушено воздѣйствіями чуждыхъ стихій? Не случайно
именемъ Пушкина стало съ давнихъ поръ наше Зарубежье перекли-
каться, забывая подъ этимъ стягомъ, свои несогласія и разночувствія.
Намъ скажутъ: больше того! И Совѣтская Россія не отказалась
отъ Пушкина, и тамъ его имя не замалчивается. Намъ укажутъ на
великолѣпныя изданія, тамъ предпринятыя, на своеобразный культъ
Пушкина, временами и тамъ находящій отраженіе въ томъ, что попа-
даетъ на страницы совѣтскихъ журналовъ и спеціальной литерату-
ры, допускаемой къ тисненію.
Но тутъ-то и надо задуматься: что мы разумѣемъ подъ словомъ
«Пушкинъ», когда мы въ немъ усматриваемъ лучшій отвѣтъ, данный
Россіей на реформы Петра?
Пушкинъ былъ изумительный человѣкъ. Трудно представить се-
бѣ человѣка болѣе плѣнительнаго, и трудно подойти къ нему не ис-
пытавъ этого обаянія. Но, какъ всякій человѣкъ, Пушкинъ изъ сокро-
вища сердца своего извлекалъ и доброе и злое. И злое облекалось
въ чары его геніальнаго, словеснаго дара. Брызги его пера, содержа
иногда тончайшій ядъ, осѣдали на ближнихъ и дальнихъ, соблазняя
ихъ и буквально впитываясь въ ткань ихъ душъ. Бѣсъ молодости не-
рѣдко водилъ его перомъ, а то, что выходило изъ подъ него стано-
вилось предметомъ потаеннаго, а потому особенно ретиваго и ши-
рокаго распространенія. Пушкинъ оказывался въ роли революціон-
ной силы и развратителя воображенія. То, что написано перомъ,
подлинно никакимъ топоромъ не вырубишь. Это скоро стало пред-
метомъ скорбнаго раздумья для Пушкина, ложась камнемъ на его
•совѣсть. Къ концу его короткой жизни нельзя было причинить ему
большаго огорченія, какъ напомнивъ ему объ этихъ проказахъ юно-
сти ...
Пушкинъ прошелъ большой путь, и кто способенъ совѣстливо
сопутствовать Пушкину до конца, принявъ его послѣдній вздохъ —
тотъ многому научится и надъ многимъ съ большимъ для себя на-
зиданіемъ задумается. Но надо брать всего Пушкина, во весь его
духовный ростъ, какимъ онъ выпрямился въ моментъ разставанія съ
жизнью.
Смерть Лушкина одна изъ благоуханнѣйшихъ страницъ русска-
го прошлаго. Трудно найти другой примѣръ такогр умилительна-
го въ своей бытовой простотѣ духовнаго преображенія предъ ли-
цомъ смерти.
То земное, что, съ такой громадной силою темперамента живя
въ Пушкинѣ, въ мукахъ сатанинской ревности вложило въ руки
237 -₽•
Пушкина пистолетъ дуэлянта, и, горѣніемъ ненависти преодолѣвая
истому смертельнаго раненія, всю водю присущаго ему зла напра-
вило на задачу, казавшуюся въ этотъ моментъ смысломъ жизни —
поразить смертью стоявшую недвижимо живую цѣль,
Тутъ наступилъ переломъ. Какъ все злое вздыбилось передъ
этимъ, овладѣвъ его существомъ, такъ теперь доброе встало и уже не-
преложно водворилось въ его душѣ. Внезапно раскрылось предъ
очами друзей Пушкина, ужъ, кажется, хорошо его знавшихъ и нѣж-
но его любившихъ, существо Пушкина, столь свѣтозарное, что мни-
лось имъъидѣть новаго Пушкина, имъ невѣдомаго.
Жизнь Пушкина, его біографія — это исторія, былое, протек-
шее, ушедшее. Смерть его — живетъ и сейчасъ. Она не просто вѣн-
чаетъ его біографію, она является свѣтоноснымъ началомъ новой
жизни — Жизни. Великъ Пушкинъ въ своемъ жизненномъ дѣланіи,
но въ свѣтѣ Невечернемъ, излучаемомъ его смертью, померкло вели-
кое жизненное дѣланіе, и правъ былъ Владиміръ Соловьевъ: если
бы всталъ съ одра, чудомъ Божіей благодати, Пушкинъ — нельзя
представить себѣ этого Пушкина за письменнымъ столомъ, продол-
жающимъ свою литературную дѣятельность.
' Звучитъ ли это утвержденіе осужденіемъ Пушкинскаго письмен-
наго стола? Нѣтъ! Цѣнное, въ планѣ земного дѣланія, увядаетъ и
гаснетъ въ свѣтѣ Невечернемъ, То, что могъ такъ просіять Пушкинъ
передъ тѣмъ, какъ угаснуть — свидѣтельствуетъ лишь о какой-то осо-
бой, именно духовной, цѣнности и земного его дѣланія.
Такъ оно и есть. Литература, въ лицѣ Пушкина, вышла за пре-
дѣлы литературы, оставаясь литературой. Парадоксъ его личности
даетъ полное содержаніе вышеприведенному афоризму Герцена.
Какую задачу поставила передъ русскимъ обществомъ Реформа
Петра ? Какое требованіе возникало изъ нея передъ Россіей 'какъ
Историческимъ Единствомъ? Познать себя. Петръ не принуждалъ
перестать быть самими собою своихъ лодданныхъ. Онъ заставлялъ
ихъ знакомиться съ Западомъ, учиться у него, перенимать у него
культурныя его пріобрѣтенія. Но какая при этомъ неотвратимая,
повелительная нужда стояла за плечами Петра, дѣлая его своимъ
орудіемъ? Самосохраненіе. Сдѣлаться жертвою западной «агрессіи»,
какъ мы сказали бы теперь, или сопротивляться ей ея же оружіемъ
— вотъ дилемма, которая стояла передъ Петромъ: не случайно всѣ
его реформы шли подъ знакомъ военной нужды.
Но это сопротивленіе могло быть достигнуто лишь цѣною сдви-
га, качественно опредѣлившаго новизну Петровской Россіи по срав-
ненію съ Москвой.
Московская Русь была нѣкимъ единствомъ, въ которомъ Церковь
господствовала нераздѣльно. Не было отдѣльно отъ нея ничего. Се-
мья, общество, политика, искусство, мысль: все пребывало въ лонѣ
Церкви. Петръ, не въ смыслѣ фактическаго достиженія и даже не
въсмыслѣ сознательно и намѣренно поставленнаго заданія, а въ смы-
слѣ какой то общей предпосылки — все отдѣлилъ, эмансипировалъ
отъ Церкви.
Значитъ ли это, что Петръ увелъ Россію отъ Церкви или хотя
бы далъ ей направленность антицерковную? Нѣтъ. Но Петръ от-
238
крылъ возможность и даже во многихъ случаяхъ вмѣнилъ въ обязан-
ность рѣшать, вопросы жизни, не оглядываясь на Церковь, какъ на
столпъ и- утвержденіе Истины. Петръ- разомкнулъ жизнь и Церковь.
Какъ же использовала страна возможность свободнаго самоопре-
дѣленія въ кардинальномъ вопросѣ своего бытія? Какой отвѣтъ дала
Россія на предложеніе Петра «самоопредѣлиться»?
Пушкина и можно почитать этимъ отвѣтомъ.
Пушкина можно почитать рупоромъ національнаго самосозна-
нія, обнародывающимъ его съ предѣльной ясностью, полнотою и вы-
пуклостью.
Пушкина можно почитать воплощеніемъ русской національной
Совѣсти, велѣнія ея выразившимъ въ формѣ художественнаго вымы-
сла, болѣе правдиваго, чѣмъ сама жизнь.
Въ этомъ неизъяснимое величіе пушкинскаго «письменнаго стола».
Пушкинъ не только игралъ перомъ, но и служилъ имъ — и то-
гда «слово» его было отвѣтственнымъ «дѣломъ», въ которое онъ вкла-
дывалъ всю свою совѣсть. Откликаясь на все, Пушкинъ формиро-
валъ свое самосознаніе, въ этомъ одновременно воплощая самосозна-
ніе .Россіи.
Въ Пушкинѣ раскрывала свое духовное содержаніе не Россія
его лишь эпохи, а Россія Историческая, которая на протяженіи по-
чти тысячи лѣтъ, испытывая всевозможныя вліянія, претерпѣвая все-
возможныя измѣненія, сохраняетъ преемственность, утверждая свою
неизмѣнную сущность — свою Личность.
«Пушкинъ — наше все» — могъ сказать Аполлонъ Григорьевъ.
Но надо брать всего Пушкина, всю полноту живущаго въ немъ бо-
гатства. Не устаешь учиться у Пушкина, и какъ у историка, и какъ
у политика, и какъ у критика, и какъ у мыслителя. Но главное, че-
му у Пушкина можно научиться, это самой трудной наукѣ — жить.
Пушкинъ, какъ никто, понималъ чужую ГІравду и могъ, со зря-
честью, близкой къ ясновидѣнію, ее не только увидѣть, но и вос-
произвести, изобразить, воплотить. Но этимъ не грѣшилъ Пушкинъ
противъ той высшей Правды, которая была ему своей. Если и под-
линность и красота чужой Правды съ разительной силой выступаютъ
въ произведеніяхъ Пушкина, то съ неменьшей силой и съ убѣдитель-
ностью раскрывается и неполнота этой Правды по сравненію съ
Правдой высшей, съ тѣмъ, что раскрывала Россія. И это не внуша-
лось читателю, какъ нѣчто завѣдомо принятое и намѣренно под-
черкиваемое, а показывалось. Россія оживала въ Пушкинѣ и являла
себя міру такой, какой она вошла въ исторію міра. Оживалъ въ Пу-
шкинѣ и остальной міръ, какимъ его созидала исторія, тотъ міръ,
который, именно въ силу суженія своего сознанія, уже не способенъ
понятъ Россію въ ея подлинной красотѣ духовной, но всѣ явленія
котораго Россія — именно какъ духовно-старшая сестра — спо-
собна понять до конца, оцѣнивая особыя свойства присущей ему
духовной красоты, но и понимая ограниченность ея.
Пушкинъ несравнимъ ни съ кѣмъ изъ великановъ міровой ли-
тературы не просто по признаку личныхъ свойствъ его, какъ пи-
сателя, мыслителя, человѣка, общественнаго дѣятеля и т. д. — но
прежде всего по признаку особой квалифицированности духовной,
239 —
вытекавшей изъ его «русскости». Именно поэтому мотъ Пушкинъ
все въ мірѣ понять, все изобразить, все перевоплотить. А-кто въ мірѣ
способенъ, понять и оцѣнить Пушкина — не то, что перевоплотить
его? Развѣ случайно то, что все истинно и подлинно русское, въ
самыхъ высококачественныхъ своихъ проявленіяхъ, остается орга-
нически чуждымъ міру, не поддаваясь усвоенію имъ, не будучи да-
же способнымъ по настоящему заинтересовать собою. Внѣ міровой
литературы остались и Пушкинъ и Лермонтовъ, какъ внѣ міровой
музыки остался Глинка.
Можно усиливать высказываемую сейчасъ мысль — она не утра-
титъ еврей истинности, ибо Россія не можетъ не оставаться внѣ пони-
манія міромъ. Русскій человѣкъ можетъ понять все, что находится
за предѣлами Россіи, не переставая быть Русскимъ. Больше того:
если онъ пересталъ бы быть Русскимъ, будучи поглощенъ чужой куль-
турой, онъ съ мѣста сталъ бы жертвою этого превращенія, утративъ
самую способность до конца понимать что-либо выходящее за пре-
дѣлы поглотившей его сознаніе культуры. Такой русскій Россіи по-
нять былъ бы уже не въ силахъ. — Что же требовать отъ иностран-
ца, отъ человѣка кровію и плотію принадлежащаго иной культурѣ?
Россія допетровская жила всей полнотой своего духовнаго бытія.
Все лучшее, что присуще Россіи, создано до Петра. Русская душа
въ особомъ ея складѣ, давшемъ право Россіи получить наименова-
ніе «святой», сложилась до Петра — та душа русская, которая уяз-
влена неистребимымъ устремленіемъ къ святости. Эта устремлен-
ность русскаго человѣка къ запредѣльному — Царствію Божію, осу-
ществилась не только въ такихъ явленіяхъ, какъ церковное пѣніе,
какъ иконопись, создавъ здѣсь цѣнности никогда никѣмъ и нигдѣ
не создававшіяся. Способность русскаго человѣка жить на землѣ съ
глазами, устремленными къ Небу, наложило печать и на семейную
и на общественно-государственную жизнь, на всѣ институты соці-
ально-политическіе, придавъ и имъ совершенно особую значимость.
Что способно изъяснить сущность Русскаго Царства, если въ сторо-
нѣ будетъ оставлена духовная качественность русской души?
Но если Россія до-петровская жила полной духовной жизнью и
создавала непреходящія цѣнности въ разныхъ областяхъ своего бы-
та, то она неспособна была увидѣть себя со стороны. Въ этомъ мла-
денческомъ цѣломудріи, не знающемъ самой задачи самопознанія,
— была мощь, красота. Въ отрѣшенности отъ остального міра, ко-
торая вытекала изъ такого умоначертанія, была и нѣкая потенциро-
ванная сила самосохраненія.
Если въ свое время татарское иго создавало для Россіи нѣкій фут-
ляръ, изолировавшій ее, въ ея духовной самобытности, отъ «куль-
турныхъ» воздѣйствій среды, утратившей соотвѣтствующую Россіи
духовную квалификацію — то такой же футляръ создавалъ и эманси-
пировавшійся отъ татаръ русскій государственно-общественный бытъ,
вытекавшій изъ цѣлостнаго русскаго умоначертанія, пронизаннаго
повышенною «святочувствительностью», — Московское Царство.
Петръ снялъ этотъ футляръ. Стала ли отъ этого виднѣе для по-
сторонняго наблюдателя духовная красота русскаго быта? Стала
ли она понятнѣе для самого русскаго человѣка? Нѣтъ. Глаза рус-
240
скихъ устремились во внѣ, а иностранный глазъ, если раньше могъ
распознать только внѣшнее въ русской жизни, то теперь подпадалъ
соблазну и это типически-русское внѣшнее скидывать со счетовъ,
придавая цѣну только тому, что, будучи вывезено съ Запада, этому
западу дѣлалось легко понятнымъ.
Россію приняли въ семью западныхъ народовъ, какъ младшую
сестру, тѣмъ самымъ утративъ самую возможность распознать въ ней
тѣ свойства ея, которыя сохраняли за ней ея положеніе старшей се-
стры западныхъ націй.
Сохранила ли Петровская Россія тѣ свои черты, которыя позво-
ляютъ ей по праву быть и Святой Русью — духовно старшей по
сравненію съ остальнымъ культурнымъ человѣчествомъ?
Положительный отвѣтъ и даетъ явленіе Пушкина.
Онъ былъ утонченнѣйшимъ западникомъ, проникшимъ въ со-
кровеннѣйшія глубины западной культуры. Ни разу не перешагнувъ
русской границы, Пушкинъ былъ европейцемъ большимъ, чѣмъ ка-
ждый отдѣльно взятый европеецъ, ибо второй родиной для него бы-
ли одинаково и Германія, и Франція, и Англія, и Испанія, и Ита-
лія ...
Но вездѣ и всегда онъ оставался русскимъ — не по крови, не
по бытовымъ привычкамъ, не по національнымъ пристрастіямъ, но
по •рой памяти сердца, которая крѣпче всего опредѣляетъ народную
принадлежность. Онъ былъ русскимъ въ самой сердцевинѣ своего
духа. Онъ сумѣлъ сохранить, вопреки атмосферѣ европеизма, при-
вычно его окружавшей и имъ самимъ источаемой, русскую душу, со-
зданную Кіевомъ и Москвою, ту самую душу русскаго человѣка,
свойствомъ которой является потребность имѣть глаза устремленны-
ми къ Небу и мѣриломъ Правды неизмѣнно имѣющую устремленіе
къ Царству Божію, уже здѣсь, на этой грѣшной землѣ, Церковью явля-
емому.
Всѣ соблазны преодолѣлъ Пушкинъ и остался русскимъ, въ этомъ
возвышенномъ смыслѣ духовной породы русскаго человѣка. Онъ
не просто сумѣлъ изобразить величіе и простоту русской души,
явленную русской исторіей и русской дѣйствительностью, ему со-
временной. Его геній не былъ ограниченъ рамками художественна-
го вымысла, въ которомъ неосознанно воплощалась бы духовная кра-
сота русской души. Умъ Пушкина не уступалъ его поэтической ода-
ренности. Онъ понималъ, что онъ дѣлалъ — иначе онъ не былъ бы
тѣмъ великимъ «явленіемъ Пушкина», которое живетъ до нынѣ и по-
могаетъ намъ жить. Онъ видѣлъ, онъ сознавалъ — и себя, и Россію,
и Западъ, и прошлое, и настоящее. Пропустивъ, такъ сказать, сквозь
аппаратъ своего тайнодѣйственнаго творчества и прошлое и настоя-
щее Россіи и превративъ его въ художественныя реальности, являю-
щія самое естество Россіи, Пушкинъ, вмѣстѣ съ тѣмъ, въ сознаніи
своемъ сосредоточилъ всю проблематику Россіи.
Не знаю, есть ли вопросъ, надъ которымъ впослѣдствіи русскіе
люди ломали себѣ голоду и испытывали свою совѣсть, будь то въ
области общественной и государственной жизни или въ любой от-
расли культуры, самой возвышенной, — и мы не нашли бы отзыва
.Пушкина, точнаго, вразумительнаго, отвѣтственнаго —- пусть онъ и
241
случайно бывалъ оброненъ и кѣмъ-то запечатленъ изъ его друзей.
II вся эта совокупность высказываній слагается въ стройное міровоз-
зрѣніе, совмѣстно съ художественнымъ его наслѣдіемъ образующее
тотъ отвѣтъ, который Россія дала на заданіе, поставленное ей Пет-
ромъ.
Петръ сказалъ какъ-то, Ято онъ заставилъ Россію пойти на выуч-
ку къ Западу для того, чтобы мочь впослѣдствіи повернуться къ нему
спиною.
Не таковъ былъ отвѣтъ данный явленіемъ Пушкина на реформы
Петра. Лицомъ обращенъ Пушкинъ къ Западу. Предубѣжденія про-
тивъ Запада у него не было. Потому не было, что онъ ощущалъ
силу свою, почвенно русскаго человѣка, способнаго противустоять
соблазнамъ Запада, ибо крѣпко стоящаго на духовной основѣ сво-
его историческаго бытія.
Въ этомъ смыслѣ Пушкинъ былъ нѣкоей идеальной точкой рав-
новѣсія русской духовной культуры: онъ явилъ собою мѣру слѣ-
дованія за Петромъ по его пути слѣдованія за Западомъ. Поднялъ
Петръ Россію на дыбы, принудивъ ее ускорить темпъ жизни, пере-
нимая манеру жить у Запада. И могъ онъ, какъ могли и его преем-
ники, безнаказанно идти по этому пути: ибо ужъ очень глубоко и
прочно заложены были въ русскомъ человѣкѣ духовныя основы его
бытія. Долго носило русское общество какъ бы лишь мундиръ за-
паднаго просвѣщенія — не считая даже нужнымъ застегнуть его на
всѣ пуговицы, носило на распашку, открыто показывая русское ис-
поднее платье. Время брало свое. Культура Запада залѣзала въ
душу. Сначала двѣ культурныя вѣры уживались въ душѣ, не рождая
тяжкихъ и глубокихъ конфликтовъ. Едва ли не впервые двѣнадца-
тый годъ поставилъ въ сознаніи русскихъ образованныхъ людей про-
блему выбора между двумя враждебными стихіями.
Пушкинъ испыталъ благодѣтельное вліяніе этой эпохи. Испы-
талъ онъ и соблазнъ уклоненія на пути Запада — въ отмѣну истори-
ческаго прошлаго Россіи, осуществляемую, по нуждѣ, даже силою
цареубійственнаго бунта. Въ паѳосѣ преодолѣнія этого соблазна
окончательно сложилась охранительная подпочва его міровоззрѣнія:
Пушкинъ почувствовалъ всю силу русской исторіи, которую Россіи
далъ Господь Богъ и внѣ которой для Россіи не можетъ быть мѣста
въ мірѣ. А эту исторію онъ воспринялъ въ ея духовной сути!
Такъ, сложился Пушкинъ, какъ воплощеніе русскаго національ-
наго самосознанія.
Исторія не стоитъ. . О, если бы Россія могла замереть на Пуш-
кинѣ, ограничивъ уже достигнутымъ свой путь слѣдованія за Пет-
ромъ. О, если бы дальнѣйшая исторія русскаго самосознанія была
бы не дальнѣйшимъ поступательнымъ движеніемъ на этомъ пути, а
и сознательнымъ раскрытіемъ и утвержденіемъ исконной «русско-
сти», въ ея духовныхъ основахъ. О, если бы Россія оказалась спо-
собной увидѣть всего Пушкина, и какъ поэта, и какъ мыслителя, и
какъ человѣка, и — воспринять урокъ его смерти!
Каковъ же этотъ урокъ?
Великая Россія, созданная Петромъ, осталась и Святой Русью.
Показавъ Святую Русь въ перспективѣ исторической, Пушкинъ по-
242
казалъ ея преломленіе и въ дѣйствительности, ему современной. По-
казалъ онъ и то, въ какой мѣрѣ пусто и безплодно, при всей внѣш-
ней красивости и душевной привлекательности, существованіе тѣхъ,
кто потянувшись за блуждающими огнями Запада, думаютъ и тщат-
ся замѣнить свѣтовыми эффектами, пусть и ласкающими глазъ и ма-
нящими душу, тихое и благостное мерцаніе святыхъ лампадъ передъ
ликами древнихъ иконъ въ дѣдовскихъ молельняхъ.
Гдѣ искать противовѣсъ соблазнамъ Запада, гдѣ обрѣсти силу
сопротивленія его натиску?
Смерть Пушкина досказываетъ то, чего не сумѣлъ и не успѣлъ
сказать онъ за своимъ «письменнымъ столомъ».
Святая Вѣра, во всей ея простотѣ, вѣра отцовъ и дѣдовъ, обрѣ-
таемая въ Церкви Православной, въ ея благодатныхъ таинствахъ,
въ ея ученіи — вотъ гдѣ прибѣжище, гдѣ спасеніе.
Надо ли, пусть съ запозданіемъ, но повернуться спиной къ За-
паду? Надо ли повернуться спиной къ Петру, проклиная его дѣло и
его личность ? Этого урока не выведешь изъ явленія Пушкина. Мож-
но брать, что даетъ намъ Западъ — но для того лишь, чтобы по на-
стоящему осознать себя русскими, въ своей духовной природѣ, чтобы
свободно и сознательно вернуться, поскольку кто успѣлъ уйти, или
остаться, поскольку кто не успѣлъ еще уйти, въ Отчемъ Домѣ. Мож-
но брать и должно брать съ Запада все, что на потребу, но не уга-
шая своего духа, не посрамляя своихъ святынь — къ нимъ не пово-
рачиваясь спиною.
Россія сумѣла быть Святою Русью въ условіяхъ крѣцостного
устава — способна ли она оставаться таковой въ условіяхъ свободна-
го гражданскаго быта, дарованнаго ей Петровской Россіей?
Явленіе Петра было, пусть судорожной и спазматической, но
здоровой реакціей самосохраненія русскаго національно-историче-
скаго организма въ отвѣтъ на занесенную надъ нимъ захватниче-
скую руку Запада. Изжиты были чрезмѣрности и предвзятости Ре-
формы — возникла Россійская Имперія, величественная и въ сво-
емъ культурномъ обликѣ и своей военной стати. Въ нѣдрахъ этого
грандіознаго имперскаго цѣлаго была сбережена Святая Русь, вхо-
дя въ нѣкое органическое соединеніе съ новыми формами жизни им-
перскаго размаха. Явленіе Пушкина было свидѣтельствомъ этому,,
нагляднымъ и неопровержимымъ.
Быть ли Пушкину лишь свидѣтельствомъ историческимъ, обо-
значающимъ границу, за которой начинается распадъ исторической
ткани, разложеніе духовнаго состава, умираніе Россіи, пусть и въ
формѣ длительнаго, долго утаивающаго свою роковую природу про-
цесса? Или быть ему зовомъ къ жизни, къ росту, и самоутвержде-
нію, .къ самопознанію — къ бодрости духовной ?
Этотъ вопросъ остается стоять, пока не угасла самая малая искра
надежды на жизнеспособность Исторической Россіи.
Живъ ли Пушкинъ?
Въ смерти своей — онъ живъ, обозначивъ ею съ силою, дѣй-
ственною и сейчасъ, устремленность къ Вѣчной Жизни и какъ бы
пріобщеніе къ ней.
243 —
Этотъ зовъ будетъ звучать, пока живетъ память о немъ. Вѣчная
Память для Вѣчности, она есть и напоминаніе объ этой Вѣчности
для насъ, живущихъ въ суетѣ жизни привременной.
Живъ ли онъ и въ великомъ наслѣдіи своего «письменнаго-
стола»?
Тѣ, кто думаютъ оказать честь памяти Пушкина, сооружая изъ.
него «литературный» кумиръ, въ составъ котораго одинаково впла-
вляютъ и его отвѣтственное слово и его грѣхопаденія словесныя —
тѣ грѣшатъ противъ его памяти. Такой культъ, если о чемъ свидѣтель-
ствуетъ, такъ только о томъ, что можно и отрицательный отвѣтъ да-
вать на поставленный только что вопросъ: если Пушкинъ толька
литературный памятникъ, то мѣсто ему на книжныхъ полкахъ.
Вопросъ живъ ли Пушкинъ, какъ живой отвѣтъ Россіи на Ре-
формы Петра, есть вопросъ о томъ — живы ли мы, жива ли Истори-
ческая Россія. Поскольку Россія Зарубежная является одна свобод-
нымъ ея остаткомъ — голосъ ея имѣетъ великое значеніе, заставляя
или скорбно поникнуть головою, или свѣтло задуматься.
Думы свѣтлыя ведутъ насъ къ другому имени — къ великому
имени Владиміра Святого, христіанскаго просвѣтителя Россіи, осно-
воположника Исторической Россіи.
Предсмертный призывъ Достоевскаго былъ — его указующій
жестъ въ сторону Пушкина, какъ учителя жизни.
Куда могли бы сейчасъ быть направлены взоры Пушкина —
того всего Пушкина, который раскрывается въ его жизни и смерти
— если не къ Владиміру Святому?
Тотъ, кто этого не понимаетъ, тотъ мертвъ для Россіи и для того-
Россія уже мертва.
244
Минувшій вѣкъ.
“Обышедше обыдоша мя, и именемъ Господ-
нимъ противляхся имъ. Не умру, но живъ
буду, и повѣмъ дѣла Господня”.
Истекшій годъ принесъ годовщину знаменательную: молитвен-
но поминали мы блаженную кончину Императора Николая I. Сто
лѣтъ истекло отъ великаго рубежа не просто двухъ царствованій,
но двухъ эпохъ, внутренно антагонистическихъ. Какъ высвобожде-
ніе изъ тяжкой неволи, какъ выходъ изъ темницы на свѣжій воз-
духъ, переживали «передовые» люди русскаго общества уходъ въ
лучшій міръ Государя, моральный обликъ котораго и для нихъ
былъ безупреченъ. А куда влекъ Россію «свѣжій воздухъ», вѣяніе
котораго несло новое царствованіе, показало другое событіе, на двѣ
равныя половины разсѣкшее минувшій вѣкъ: вырванный у Госу-
даря Императора Николая II манифестъ 17 октября. Съ еще боль-
шей восторженностью былъ привѣтствованъ онъ «передовыми людь-
ми», какъ безповоротное уже и окончательное смѣщеніе цѣнностей,
въ новомъ планѣ жизни — какомъ точно, того вразумительно ни-
кто и выразить бы не смогъ, но который одними лишь розовыми
тонами былъ расцвѣчиваемъ въ своемъ отталкиваніи отъ прош-
лаго.
Когда мы, въ обоихъ случаяхъ, говоримъ о «передовыхъ» лю-
дяхъ, не вкладываемъ мы въ это обозначеніе иронически-охулитель-
наго смысла. То, дѣйствительно, были ведущіе круги русскаго об-
разованнаго общества, и интеллектуальными и моральными каче-
ствами блещущіе. И могли вѣрить они отъ всего сердца, что и
сами идутъ и своихъ послѣдователей ведутъ къ высшему благу,
въ свѣтѣ котораго мрачной «реакціей» должно быть воспринима-
емо все, стремящееся, если не остановить это поступательное дви-
женіе, то хотя бы замедлить и затормозить его. И только предъ
лицомъ грандіозной катастрофы, упразднившей самое имя Россіи,
всталъ предъ русскимъ народомъ вопросъ объ расцѣнкѣ всего, чѣмъ
десятилѣтіями насыщалось его сознаніе — по новому, по иному.
Вѣдь ничтожное меньшинство «приняло» Октябрьскую Революцію,
которая возникла изъ того «передового», чѣмъ жила образованная
Россія. Но ужасъ былъ въ томъ, что ничтожное жо меньшинство
и отвергло ее. Растерялась Россія. Безвольно и безпомощно претер-
245
пѣвала она злое насиліе, надъ нею совершаемое. .Не всегда намѣ-
ренно попускала она ему Овладѣвать собою; даже и оружіе противъ
него поднимала; даже и успѣховъ въ борьбѣ достигала серьезныхъ,
чуть не окончательныхъ. Но неизмѣнно, сдавала онг въ рѣшитель-
ный моментъ, не находя ни войтелей для послѣдняго
удара, ни той стихійной волйы народнаго сочувствія, которая, вос-
полняя упадающую энергію бойцовъ, подняла бы ихъ на свой хре-
бетъ, изнемогающихъ — побѣдителями.
И вотъ мы стоимъ передъ задачей: осмыслить свершившееся.
Эпоха Великихъ Реформъ! Она и по-сейчасъ вызываетъ въ рус-
скомъ образованномъ человѣкѣ трепетъ восторженности. Не будемъ
умалять ея достиженій, но учтемъ природу паѳоса, ее питавшаго.
Находился ли онъ въ согласіи съ Духомъ Церкви? Поучительно
остановиться на отношеніи къ духу Реформъ митр. Филарета Мо-
сковскаго. Онъ не уклонился отъ того, чтобы дать окончательную
редакцію манифесту 19 февраля, но какъ далекъ онъ отъ преувели-
ченныхъ восторговъ по поводу его и отъ обличительнаго подхода
къ т. н. «крѣпостному праву». «У насъ не было рабства, говорилъ
онъ, въ полномъ значеніи этого слова: была зависимость части на-
рода отъ частныхъ владѣльцевъ». Тѣлесныя наказанія? «Богодух-
новенные писатели защищаютъ личность созданнаго по образу Бо-
жію не ютъ тѣлеснаго наказанія, а отъ порока и его послѣдствій.
«Ты біеши его жезломъ, душу же его избавити отъ смерти» (Пр.
18, 14)»' — такъ говорилъ онъ, въ разрѣзъ съ распространеннымъ
отталкиваніемъ отъ тѣлесныхъ наказаній, какъ отъ чего-то «дегра-
дирующаго» и принципіально недопустимаго для христіанской об-
щественности. Судъ присяжныхъ? Скорбно склонялась голова пре-
старѣлаго святителя, когда внимать ему приходилось страстнымъ
превозношеніямъ этого института, обезпечивающаго, якобы, торже-
ство справедливости: вставала предъ его духовнымъ взоромъ толпа,
кричавшая : «Распни, распни Его, кровь Его на насъ и на дѣтяхъ
нашихъ...» Преклоненіе предъ народомъ, якобы носителемъ прав-
ды? «Съ нѣкотораго времени, говорилъ митрополитъ, въ области
русскаго слова распространяется родъ безначалія, невниманія къ
принятымъ прежде правиламъ — подъ видомъ народности и обще-
принятости разбивается направленіе не къ народности чистой, бла-
городной, правильной, но къ простонародности смѣшанной, низ-
кой, безправильной ...» Старецъ Макарій оптинскій — тотъ даже
къ распространенію грамотности относился съ опаской! «Ну, хо-
рошо, научатся грамотѣ: а что будутъ читать? Повыпустятъ книгъ:
Смѣхъ и Пустозвонъ и подобныхъ. Какое они могутъ имѣть влія-
ніе на нравственность? Что будетъ тогда, — увидимъ, да будетъ
воля Господня на всѣхъ!» «Сердце обливается кровью (писалъ
246
онъ же однажды по поводу успѣховъ «просвѣщенія») при разсуг
жденіи вашемъ о нашемъ любезномъ отечествѣ, Россіи, нашей ма*
тушкѣ: куда она мчится, чего’ищетъ, чего ожидаетъ? Просвѣщеніе
возвышается, но мнимое, оно обманываетъ себя въ своей надеждѣ:,
юное поколѣніе питается не млекомъ ученія святой нашей Право-
славной Церкви, а какимъ-то иноземнымъ, мутнымъ, ядовитымъ
заражается духомъ; и долго ли это продолжится? Конечно, въ судь-
бахъ Промысла Божія написано то, чему должно быть, но отъ насъ
сокрыто, по неизреченной Его премудрости. А кажется нарастаетъ
то время по предреченію отеческому: «спасаяй да спасетъ свою
душу».
Двойственое отношеніе жъ величественному преобразованію
Россіи подъ знакомъ просвѣщенія съ ноебыкновенною яркостью про-
явилось въ проповѣдяхъ талантливѣйшаго еп. Іоанна Смоленскаго
(Соколова). На Новый Годъ, 1859 г., онъ восторженно вбсклицадъ:
«Пр.’иде часъ, пріиде часъ Россіи. Она стремится къ возрожденію ...
Пріиде часъ. Можетъ чи не сочувствовать этому времени Церковь? "
О, Церковь должна и готова тысячу разъ повторить ударъ этого
часа, во всѣ колокола, чтобы огласить всѣ концы и углы Россіи,
чтобы пробудить всѣ чувства русской души и во имя христіанской
истины и любви призвать всѣхъ сыновъ отечества къ участію и
содѣйствію въ общемъ великомъ дѣлѣ возрожденія». Для самой
Церкви готовъ былъ видѣть знаменитый церковный витія зарю
новой жизни. «Сама Церковь, въ собственныхъ нѣдрахъ, страдаетъ
скорбями рожденія, чувствуя слишкомъ сильную потребность дать
новую жизнь своимъ чадамъ духовнымъ». Но тутъ же отмѣчаетъ
еп. Іоаннъ и опасности переходного времени. «Если ты вѣрно не
сознаешь, въ чемъ именно -зло, изъ которого ты должна возродить-
ся, и гдѣ добро, въ которомъ, ты должна обновиться ... : твое за-
блужденіе страшно. Подъ внѣшнимъ видомъ возрожденія... ты
можешь войти въ ложную жизнь» Зоветъ архипастырь новыя
силы, входящія въ жизнь, къ сближенію съ Церковью: «Не
отвращайся отъ насъ съ недовѣріемъ и горечью, мы не вра-
ждебные духи, мы« слуги Вышняго, обязанные говорить тебѣ прав-,
ду, внушать добро и помогать твоему нравственному преу-
спѣянію ...»
Э;а обязанность скоро вынуждаетъ еп; Іоанна инымъ тономъ
заговорить: восторгъ смѣняется скорбью, пророческимъ обличе-,
ніемъ. «О, какъ тяжекъ долгъ служителей Бога, взываетъ онъ...
Зачѣмъ правда дѣлается въ устахъ нашихъ такимъ жестокимъ ору-
жіемъ? Зачѣмъ слово наше дѣлается въ устахъ нашихъ только сло-
вомъ нещаднаго обличенія, жестокаго укора и неумолимаго суда?..
Такова правда ... И съ какой грустью въ душѣ несетъ служитель
Бога слово судное къ народу и сколько разъ, съ замираніемт серд-
247
да, въ раздумье, онъ готовъ остановиться и едва открывая уста
лотѣ лъ. бы закрыть ихъ! Но внутренній огонь воспламеняетъ Духъ:
вышній голосъ взываетъ «иди и говори» (Іер. 1, 17; 2, 1) — и мы
должньі забывать о себѣ, идти и говорить».
«Иди и говори!» А есть ли кому слушать? У того же еп. Іоанна
находимъ пламенную проповѣдь, въ которой онъ, свидѣтельствуя
о близости къ Церкви церковнаго народа, простого, сѣтуетъ объ от-
чужденности отъ Церкви представителей просвѣщеннаго общества
— объ ихъ церковной некультурности. Поскольку интересуется
Церковью общество, оно, вовлекая въ себя и поддающееся «просвѣ-
щенію» духовенство, свободно уже подходитъ къ Церкви, съ готов-
ностью «обновлять», и ее. Модернизмъ имѣетъ корни далекіе. По
этому признаку наблюдаемъ мы разслоеніе въ нѣдрахъ самой Цер-
кви.Остается святая нетронутая «цѣлина», въ образѣ церковнаго
народа и органически связанныхъ съ нимъ пастырей, архипасты-
рей, подвижниковъ-монаховъ. Но раждается и крѣпнетъ «просвѣ-
щенное» новымъ духомъ духовенство всѣхъ ранговъ. У него слага-
ется общій языкъ съ «просвѣщеннымъ» русскимъ обществомъ...
Этотъ «общій языкъ» получилъ наглядное и широковѣщатель-
ное выраженіе уже въ слѣдующую эпоху, послѣ встряски 1905 - 6
гг., когда со стороны русскаго общества возникла новая живая тя-,
га къ Церкви, захватившая ведущіе верхи его. Сближеніе передо-,
вого общества съ Церковью своимъ органомъ имѣло пресловутыя
религіозно-философскія собранія, привлекавшія какъ духовно-ак-
тивныхъ людей свѣтскаго просвѣщенія, такъ и высоко-квалифици-
рованное духовенство. Чтобы понять, съ чѣмъ шелъ навстрѣчу
Церкви русскій интеллигентъ, въ его «духовной жаждѣ», обратимся
къ В. В. Розанову, дѣятельному члену этихъ собраній и геніаль-
ному выразителю современныхъ ему вѣяній.
«Я много лѣтъ каждое воскресенье бывалъ въ церкви. Бываю
здѣсь въ Петербургѣ, бывалъ въ Москвѣ. Бывалъ въ провинціи.
Мало, гдѣ чиновникъ, судья, морякъ, генералъ, журналистъ, док-
торъ, общественный дѣятель стоитъ среди народа и молится усерд-
но. Въ большинствѣ — одни простолюдины. Простолюдины и ещё
въ самомъ, небольшомъ числѣ образованныя женщины. Это гораздо
болѣе жутко, чѣмъ книги Штрауса и Ренана... Задавая себѣ во-
просъ о Церкви — я нахожу догматы ея, нахожу ея службы и об-
ряды. Но я раскрываю катехизисъ Филарета и, прочитавъ въ немъ:
«Церковь есть общество вѣрующихъ, соединенныхъ единствомъ дог-
матовъ и тайнъ», оглядываюсь кругомъ и спрашиваю: «ну, а гдѣ
же, однако, это самое общество?» Закваска для тѣста есть: это —
ученіе Христово, догматы, таинства; есть и хлѣбопекарь — духов-
ная іерархія; но нѣтъ* муки — и нельзя замѣсить тѣста и испечь
248
хлѣбъ. Мука — это вѣрующіе, какъ общество, организованное око-
ло Церкви. Намъ, интеллигенціи, предлагается «мириться» съ Цер-
ковью, пойти «въ Церковь».' Ну-вотъ я.— интеллигентъ. И не знаю,
съ кѣмъ мириться мнѣ и куда* мнѣ пойти, потому что-цо Филаре-
тову опредѣленію Церкви... ея какъ будто нѣтъ... Прихода
нѣтъ... Мы странствуемъ отъ храма къ храму и заходимъ въ храмъ,
а пожалуй и не .заходимъ въ него... какъ на почту отдать письмо.
Такъ странствуютъ бедуины въ пустынѣ подходятъ къ колодезю,
когда хочется пить, а не хочется — проходятъ мимо. Но храмъ есть
душевное, и я также не могу имѣть «вообще тамъ гдѣ-то» храмъ,
какъ не могу имѣть «вообще тамъ гдѣ-то» .постель, обѣдъ, жену,
и комнату. Это странствованіе христіанъ безъ прикрѣпленія къ нимъ
храма и вызвало то, что въ концѣ концовъ храмы очутились на
одномъ берегу міровой рѣки и довольно пусты, а народъ очутился
на другомъ берегу той же рѣки, и ужъ не взыщите, если не идетъ
въ хпамъ, въ который его не позвали или пожалуй и зовутъ, даже
очень зовутъ, но въ качествѣ гостя-посѣтителя. «Нѣтъ религіозной
жизни» жалуются ... Да вглядитесь: религіозная то жизнь въ об-
ществѣ есть, и даже горячая, но стала личной, внутренней, ком-
натной, а не храмовой, потому что въ храмѣ, какъ и всякомъ не
моемъ мѣстѣ, я чувствую себя чуждымъ, ненужнымъ. «Гостю» и по-
ложеніе гостя, и психологія гостя: шапку взялъ и вышелъ ... Цер-
ковь теперь въ смыслѣ организованнаго общества вѣрующихъ огра-
ничивается старостою, клиромъ и консисторіей. Но взыскивать ли,
что я, мірянинъ, не чувствую себя и не веду себя, какъ староста или
клирикъ, или членъ консисторіи, а какъ любитель литературы, лек-
цій, театра, гдѣ. я не гость, а дѣлатель, творецъ, критикъ и немного
и косвенно даже и власть. Свое дѣло любишь. Свое твореніе лю-
бишь. Въ Церкви я не творю —г и—1 холоденъ къ ней».
Выводъ простъ и категориченъ: отдайте храмъ міру, и жизнь
въ немъ закипитъ. «Храмъ чужое мѣсто и чужое дѣло^ дѣло клири-
ковъ и какой-то тамъ запутанной администраціи, гдѣ я... помо-
лился, какъ опустилъ письмо на почтѣ или взялъ въ булочной бул-
ку. Но не буду я засиживаться въ булочной или на почтѣ, и если
ужъ храмъ повернутъ ко мнѣ такъ оффиціально, то пусть ужъ не
взыщутъ, что и я не держу его за пазушкой. Я ему не тепелъ, и онъ
мнѣ не тепелъ. Но слава Богу, мы говоримъ объ этомъ, и кажется
оттого, что не только міру холодно (что всегда и ужъ вѣка было),
но и самъ храмъ почувствовалъ, что ему тоже холодно, что онъ самъ
выстуженъ... заледенѣлъ. Великіе признаки. Великое сознаніе».
«Спросятъ, продолжаетъ Розановъ: чего же вы хотите? Святости
на мѣстѣ святомъ — самая простая вещь... Богъ есть въ интелли-
генціи, и крѣпко есть. Только Онъ у меня не на языкѣ, а въ дѣлахъ.
Время атеистической интеллигенціи минуло ... Какъ только клиръ
249
разорветъ съ замкнутостью, онъ станетъ не для однихъ только «про-
столюдиновъ», но и для интеллигенціи «нашимъ» клиромъ, близ-
кимъ и роднымъ нашимъ духовенствомъ, и мы не только це отни
мемъ, а еще . и прибавимъ ₽му богатства и власти, ибо почувству-
емъ; что власть эта уже не противъ насъ, а наша же и Съ нами, и
богатство это тоже не отъ насъ взято, а какъ бы къ намъ прибави-
лось. Примиреніе интеллигенціи и духовенства слишкомъ возможно,
но только послѣ нѣкотораго мірового «Помилуй мя, Боже. ..»
Воспріятіе Церкви, какъ чего-то хилаго и безпомощнаго, что
требуетъ «обновленія» извнѣ, было настолько широко распростра-
нено, что нашло себѣ ярчайшее выраженіе въ офиціальномъ доку-
ментѣ высоко-авторитетномъ: въ запискѣ Предсѣдателя Совѣта Ми-
нистровъ С. Ю. Витте «О современномъ положеніи православной
церкви». Записка эта была вызвана сознанной правительствомъ не-
обходимостью, насаждая вѣротерпимость, подумать и о Церкви гос-
подствующей. Приведемъ начальный тишь ея отрывокъ, озаглавлен-
ный достаточно выразительно: «Современный упадокъ церковной
жизни и его причины»:
«И. духовная и свѣтская печать одинаково отмѣчаютъ общую
вялость внутренней церковной жизни: отчужденіе прихода и особен-
но образованныхъ слоевъ общества отъ своихъ духовныхъ руко-
водителей, отсутствіе живого проповѣдническаго слова; общую Сла-
бость пастырской дѣятельности духовенства, ограничивающагося
въ большинствѣ случаевъ только богослуженіемъ и требоисправле-
ніемъ; полный упадокъ церковной приходской общины съ ея про-
свѣтительными и благотворительными учрежденіями; сухость и фор-
мальность епархіальнаго «консисторскаго» дѣлопроизводства и уз-
ко бюрократическій характеръ дѣятельности группирующихся око-
ло Сѵнода учрежденій. Еще отъ Достоевскаго мы услышали впер-
вые грозное слово: «русская церковь въ параличѣ»; тогда оно не
встрѣтило серьезцаго возраженія. Причину упадка церковной жиз-
ни и Достоевскій, и его многочисленные позд'нѣйшіе единомышлен-
ники указываютъ въ нѣкоторыхъ особенностяхъ совершенной Пет-
ромъ Великимъ реформы церковнаго управленія и въ томъ укладѣ
мѣстной жизни, который сталъ развиваться съ этого времени. Съ на-
чала XVIII вѣка въ церковной жизни стало ослабѣвать, а затѣмъ и
совсѣмъ исчезло соборное начало; это прежде всего и вызвало за-
стой церковной жизни».
Обстоятельная записка останавливается рѣзко-критически на.
всѣхъ сторонахъ церковной жизни. Выводъ: насиліе государства
надъ церковью истощило до послѣдней степени церковную почву.
Долженъ быть созванъ помѣстный соборъ, съ участіемъ мірянъ. «Двѣ-
сти лѣтъ мы не слыхали голоса русской церкви, не пора ли, на-
конецъ, прислушаться къ нему, не пора ли узнать, что скажетъ она
250
о современномъ укладѣ церковной жизни, получившемъ мѣсто по-
мимо ея воли и вопреки завѣщаннымъ ей традиціямъ священной
старины.».
Приведенныя иллюстраціи даютъ представл’еніе достаточно на-
глядное объ обновленческомъ духѣ> эпохи 1905 г.. Еп. Іоаннъ Смо-
ленскій, нѣсколькими десятилѣтіями раньше, оііасался очной ставки
церковнаго народа съ такой общественностію, подобнымъ духомъ
проникнутой. Онъ предостерегалъ уклоняющихся отъ истовой цер-
ковности, предрекая возможность вспышки стихійнаго народнаго
гнѣва. Въ цѣльности и сохранности церковнаго народа былъ и въ
эпоху позднѣйшую увѣренъ архіеп. Антоній (Храповицкій). Однимъ
изъ его напутствій молодымъ пастырямъ, на которыхъ онъ имѣлъ
такое сильное и благотворное вліяніе, былъ совѣтъ восполнять свою
слабую церковную культуру общеніемъ тѣснѣйшимъ съ церковнымъ
народомъ, тѣмъ какъ бы противоядіе обрѣтая противъ того многаго,
что, будучи пріобрѣтено въ школѣ и въ обществѣ, уводило отъ
истоваго православія. Но вліяніе тлетворное проникало и въ массы.
Сборникъ, посланій и поученій архіеп. Антонія, какъ первоіерарха
Волынскаго, на протяженіи немногихъ лѣтъ, предшествующихъ
Великой Войнѣ, дают;ь потрясающую картину рѣшительнаго измѣ-
ненія перспективы: предъ фактомъ утраты церковнаго народа ви-
дитъ, въ конечномъ итогѣ, себя и своихъ пастырей Владыка.
Ставъ во главѣ Волыни въ 1902 г. архіеп. Антоній обратился къ|
духовенству съ замѣчательнымъ окружйымъ посланіемъ. Поводомъ
къ нему были крестьянскіе безпорядки, возникшіе въ восточной
Малороссіи, которые показали, что священники даже и не знали о
начинавшихся по ихъ приходамъ бурныхъ волненіяхъ. «Такое не-
бывалое ослабленіе .нравственной связи между пастырями и пасо-
мыми едва ли не печальнѣе, чѣмъ самыя недавнія событія крестьян-
скихъ безпорядковъ», писалъ Владыка. Онъ обращается къ причи-
намъ этого явленія: онѣ лежатъ въ уходѣ священниковъ отъ церков-
наго быта, и это вызвано не только схоластикой школы, но и при-
манками культурной жизни, которыя отвлекаютъ ихъ отъ устава,
отъ келейнаго молитвеннаго правила, отъ постовъ и даже отъ чтенія
Св. Писанія и знакомства съ христіанскимъ учительствомъ и хри-
стіанскимъ подвижничествомъ. А современная сельская жизнь уже
не понуждаетъ къ сближенію пастыря съ народомъ, и это требуетъ
теперь отъ него смолоду подвига добровольнаго, во имя возрожде-
нія святой Руси, съ отказомъ отъ «буржуазнаго быта», картинку
котораго тутъ же рисуетъ Владыка. «Случилось мнѣ видѣть однажды
одного весьма пожилого священника, смолоду державшагося мір-
ского духа, но измѣнившагося въ старости и затѣмъ горячо посвя-
тившаго себя интересамъ миссіонерскаго дѣла. Въ великомъ посту
вечеромъ онъ сидѣлъ предъ тарелкой съ постной безрыбной пищей;
251
рядомъ съ нимъ сидѣлъ съ папиросой во рту. надъ кускомъ жарен-
наго мяса сынъ егр студентъ-медикъ и велъ грязный разговоръ съ
братомъ офицеромъ. Изъ сосѣдней комнаты доносились звуки вс
селой музыки подъ руками дочери священника, актрисы-любитель-
ницы, и двое младшихъ дѣтей его подростковъ упражнялись въ
танцахъ, а бѣдный старикъ опустилъ голову въ тарелку, и горькія,
но позднія слезы падали на неначатую пищу; среди своей семьи онъ
чувствовалъ себя, какъ Лотъ въ Содомѣ. Едва ли многимъ разнится
отъ жизни этого несчастнаго священника не только старость, но
и пожилые годы всѣхъ батюшекъ, заключалъ Владыка, установив-
шихся на ложномъ церковномъ строѣ жизни, даже въ тѣхъ рѣдкихъ
случаяхъ, когда внѣшнее благоустройство жизни достигается ими,
когда они не впадаютъ въ какія-либо бѣды, праведно ими заслужен-
ныя». Владыка ободряетъ тѣхъ, кто могутъ почувствовать себя, при
всемъ ихъ уваженіи къ духовной жизни народа, неспособными
быть его руководителями. Онъ совѣтуетъ бодро становиться на путь
слѣдованія истинной церковной жизни, начиная съ истоваго выпол-
ненія церковнаго устава. «Тогда ты измѣнишь обычное у молодого
духовенства полулютеранское-полукатолическое отношеніе къ пра-
вославной службѣ: ты устыдишься своего прежняго высокомѣрнаго
отношенія къ богослужебной дисциплинѣ, къ уставнымъ поклонамъ
постамъ и стояніямъ; тебѣ чуждымъ станетъ стремленіе наполнять
службу новѣйшими произвольными эффектами, безобразною италь-
янской музыкой, всегда соединенною съ опущеніемъ важнѣйшихъ
пѣснопѣній праздника и доводящей содержаніе нашихъ службъ до
степени того однообразія и безличія, которое онѣ пріобрѣли у лю-
теранъ, папистовъ и уніатовъ...» И обнадеживаетъ Владыка: «ты
съ удивленіемъ увидишь, какъ быстро возрастетъ усердіе народа ...»
Слѣдомъ выпускаетъ Владыка второе окружное посланіе, посвя-
щенное школѣ. Онъ горячо протестуетъ противъ перехода школы въ
руки свѣтскихъ властей — нерѣдко совершающееся по соглашенію
съ самими священниками, которые, освобождаясь отъ отвѣтствен-
ности по веденію школы, сходятъ на положеніе платныхъ законо-
учителей. «Истинно народная русская школа должна быть отраслью
жизни церковной, должна научить крестьянскаго ребенка прежде
всего тому, чтобы ясно понимать что поютъ и читаютъ въ церкви
и самому участвовать въ пѣніи и чтеніи церковномъ. А вѣдь это —
цѣлое богословское и нравственное образованіе, это сознательное
усвоеніе Св. Библіи, ясное усвоеніе Закона Божія, то единое на по-
требу, что дѣлаетъ рыбаковъ — сильнѣйшими языческихъ риторовъ.
Небезполезна школа мірская, но для усовершенія христіанина въ
церкви она даетъ очень мало. У ребенка, воспитаннаго въ мірской
школѣ остается раздвоеніе между Закономъ Божіимъ школьнымъ,
господскимъ, и Закономъ Божіимъ церковнымъ, храмовымъ. Тамъ
252
по русски, по кацапски, нѣчто; то слащавое, то сухо-законническое,
а здѣсь славянское святое, какъ бы съ неба сходящее, нечеловѣче-
ское. Языкъ школьника отучается отъ. церковно-славянской рѣчи,
отъ речитативнаго чтенія; онъ разучивается правильно — по му-
жицки креститься, забываетъ о постахъ, ничего не слышитъ о по-
двигахъ святыхъ Угодниковъ, что разсказываетъ ему бабушка, ни
о Кіевскихъ пещерахъ, ни о Почаевской лаврѣ. Когда старшіе гово-
рятъ объ этомъ, онъ старается припомнить свои уроки, берется за
учебникъ съ картинками, но тамъ находитъ только портреты Пуш-
кина, Памятникъ тысячелѣтія, да иллюстраціи къ баснямъ Крылова».
Но вотъ пронесся вихрь революціонный. Могучими, пламен-
ными обращеніями къ паствѣ поднимаетъ Владыка духъ сопроти-
вленія заразѣ мятежа. Пастырей онъ опять зоветъ къ сближенію
съ духомъ народнымъ, разсматривая это, какъ первое у с л о -
в і е успѣшнаго сопротивленія нигилистамъ. Вторымъ условіемъ
онъ считаетъ заботу о томъ, чтобы раскрывать паствѣ глаза на ігѣ
сокровища,добра и разума, которыя лежатъ въ основѣ его патріар-
хальнаго быта. Тутъ же даетъ онъ самъ изображеніе всей глубины
вѣдѣнія христіанскаго, которое заключается въ простотѣ крестьян-
скаго православнаго быта. «Лишь бы сохранить намъ хотя бы въ
лучшихъ сынахъ народа неповрежденной вѣру православную, а
она ужъ сама постоитъ за себя...»
Но уже и другія ноты звучатъ въ посланіяхъ Владыки. Онъ
грозно предостерегаетъ противъ разобщенія паствы съ пастырями,
но, вмѣстѣ съ тѣмъ, все отчетливѣе постигаетъ, что уходитъ паства.
Не въ томъ одномъ дѣло, чтобы пастырю напитаться Хлѣбомъ Не-
беснымъ, который составляетъ духовную пищу сохранившагося въ
своей цѣльности церковнаго народа, и сдѣлаться достойными его во-
ждями на пути борьбы съ соблазнами вѣка сего. Бѣда въ томъ,
что выдыхается святое содержаніе изъ самой жизни народной. По-
кушеніе на школу особенно пугаетъ Владыку. «30 лѣтъ тому на-
задъ Русь не такъ нуждалась въ ней, какъ теперь: тогда еще были
тверды семейныя и церковно-общественныя начала крестьянскаго
быта, силенъ былъ еще непосредственно авторитетъ священнаго
сана, и школа шестидесятниковъ-нигилистовъ не въ силахъ была
развратить народъ. Теперь всѣ помянутыя основы поколеблены,
школа поддерживаетъ ихъ по мѣрѣ силъ, а если ее снова удалятъ отъ
воздѣйствія церковныхъ началъ, а потомъ обратятъ въ учрежденіе
противоцерковное, — тогда ждите, что возникающіе тамъ и здѣсь
крестьянскіе бунты противъ пастыря сдѣлаются явленіемъ повсе-
мѣстнымъ, и если не всѣмъ вамъ, то навѣрное тѣмъ изъ васъ, кому
суждено еще прожить лѣтъ 30, придется, какъ преп. Сергію, на ста-
рости лѣтъ уходить, бѣжать отъ своей духовной семьи ... а она не
пойдетъ за вами съ раскаяніемъ, какъ пощда братія за преподоб-
253
нымъ, но вамъ съ семействами предстоитъ скитаться и нищенство-
вать среди озвѣрѣлаго народа. Не вы одни будете изгнанниками:
изгнанъ будетъ съ вами и Христосъ изъ жизни Его лучшаго достоя-
нія Святой Руси; но тѣмъ горестнѣе будетъ это время». И уже
иная картина встаетъ предъ пророческимъ взоромъ Владыки — не
единенія священника съ паствой, а рѣшительнаго разобщенія съ
нею, либо ушедшей отъ Церкви, либо, въ своей неприспособленъ
ности къ борьбѣ, становящейся жертвой агитаторовъ. .«Итакъ, отцы
и братіе, мы одиноки... Слава Богу, если это такъ! Слава Богу,
если вц терпите вражду отъ міра ... Ненависть міра насъ не уни-
жаетъ, но возвышаетъ: она возводитъ насъ къ чести св. Апосто-
ловъ ; она удостовѣряетъ насъ въ томъ, что слово наше, подтвер-
жденное гоненіемъ отъ міра, уже не останется тщетнымъ, но бу-
детъ соблюдаться избранными среди нашихъ скорбей ...»
То, что предрекалъ Авва Антоній, произошло скорѣе чѣмъ онъ
думалъ и въ,формѣ такого катастрофическаго обвала, который, ко-
нечно, онъ и въ мысляхъ не могъ имѣть. Но, если, мыслью уходя въ
прошлое, устанавливаемъ мы, что воображеніе даже самыхъ прони-
цательныхъ работниковъ Святой Руси не могло представить себѣ
внезапное паденіе Россіи, то не надо и сейчасъ возлагать слишкомъ
большихъ заданій на воображеніе, поскольку думаемъ мы о бу-
дущемъ, какъ сознательные работники Святой Руси. Въ чемъ долгъ,
въ чемъ задача русскаго православнаго человѣка, готоваго воспри-
нять урокъ того, Что открываетъ намъ, въ свѣтѣ церковнаго сознанія,
минувшій вѣкъ? Только такъ и будемъ подходить мы къ уразумѣнію
нашего ближайшаго прошлаго.
Минувшій вѣкъ есть вѣкъ нарастающаго «отступленія» отъ
Церкви. Этотъ процессъ имѣлъ двоякій образъ — открытый и при-
крытый. Первымъ было отхожденіе отъ Церкви, начиная съ перво-
начальныхъ стадій охлажденія къ ней и до конечныхъ стадій пол-
наго разрыва, съ превращеніемъ иногда бывшихъ чадъ Церкви во
враговъ Церкви воинствующихъ. Вторымъ было пусть и пребываніе
въ Церкви, но съ приносомъ «своего», или (если уже былъ разрывъ
съ Церковью) возвращеніе въ нее, но условное, съ тѣми или иными
оговорками, т. е. тоже съ приносомъ «своего», на сторонѣ пріобрѣтен-
наго. Первая форма отхода отъ Церкви была тягостна, но для Цер-
кви безобидна: то было дезертирство, то была апостасія (первона-
чальный смыслъ какового греческаго слова было тоже военное де-
зертирство!). Вторая форма, казалось бы, означала нѣчто отно-
сительно утѣшительное, но способна была оборачиваться страш-
ной угрозой для Церкви: въ нее самое внести сѣмя распада, ядъ
«отступленія». Чтобы понять суть дѣла, полезно обратиться къ да-
лекому прошлому — первохристіанскому.
Церковь подвергалась тогда преслѣдованіямъ постояннымъ, и
254
отъ чадъ ея: требовался подвигъ исповѣдничества, способный въ
любой моментъ повести и къ мученичеству. О тѣхъ, ктр сознательно
отступалъ отъ Церкви, то есть объ «апостатахъ», Церковь особой за-
боты вообще не проявляла: они становились для нея внѣшними,
чужими. Зато усердную заботу имѣла она о «павшихъ», т. е. о тѣхъ,
кто по слабости воли отпадали отъ нея, въ той или иной формѣ про-
являя поклоненіе идоламъ или даже соучаствуя въ преслѣдованіи
христіанъ. Возвратъ «павшихъ» обуславливался многолѣтнимъ по-
двигомъ покаянія, исключительно строгимъ даже для тѣхъ, кто от-
купались отъ «поклоненій» и, значитъ, явно не совершали грѣха.
И только особымъ актомъ хиротесіи, пройдя чрезъ рядъ послѣ-
довательныхъ стадій приближенія къ Церкви, принимались вновь
«павшіе» и допускались къ Чашѣ. То было, дѣйствительно, второе
рожденіе. Вотъ какъ Церковь матерински-сурово обращалась съ
чадами своими, которыя, восыновившись ей, не имѣли мужества со-
блюсти себя въ санѣ избранныхъ, искупленныхъ Кровію Христовой
Тѣхъ же, кто не грѣхомъ воли, а грѣхомъ ума отходили отъ нея, Це;-
ковъ предоставляла суду Божію. Это не значитъ, что имъ возвраще
ніе было закрыто/ Но для этого такой переворотъ долженъ былъ со-
вершиться въ ихъ душѣ, который, какъ индивидуальное явленіе,
Божіей благодатью покрываемое, особо и долженъ былъ быть раз-
сматриваемъ Церковью: то было нѣчто исключительное. Мы уже
имѣли случай говорить о «необратимости отступленія», какъ услов-
но можно обозначить страшное явленіе исключительной трудности
преодолѣнія того грѣха ума, который легъ въ основу отхожденія отъ
Церкви. Отношеніе первохристіанской Церкви къ «апостатамъ» яв-
но исходило изъ такого именно пониманія вещей. Но показательно,
какъ воспитательно-сурова была Церковь къ «падшимъ»!
Подобной кристальной ясности отношеній Матери Церкви
къ погрѣшающимъ противъ нея чадамъ нечего и искать въ наше
время. Періодъ Императорскій нашей исторіи являетъ картину ши-
рящагося и углубляющагося процесса отчужденія отъ Церкви, какъ
образованнаго общества, такъ и народа, къ свѣтскому образованію
привлекаемаго. Но грѣхи воли и ума нерасчлененно нагроможда-
лись въ совѣсть чадъ Церкви, сокровенно лишь получая то или иное
индивидуальное разрѣшеніе въ таинствѣ покаянія. Такъ возникало
и развивалось то, что можно, тоже условно, назвать засореніемъ
Церкви, ибо составъ церковнаго народа становился все болѣе пест-
рымъ, обнимая множество людей и такихъ, которые, будучи двое-
вѣрами, оказывались духовными амфибіями, живущими лишь одной
стороной своего естества въ Церкви, а другой принадлежа къ инымъ
стихіямъ, отъ Церкви далекимъ, а порою скрыто или даже открыто
ей враждебнымъ. Процессъ этотъ не могъ не задѣвать и церковной
іерархіи. Такъ бывало изначала на Петровской Руси, но первое и
255
долгое время засореніе носило характеръ такъ сказать индивидуаль-
но-біографическій, опредѣляя путь жцзни отдѣльныхъ лишь, лицъ,
нерѣдко притомъ успѣшно и побѣдоносно справлявшихся съ иску-
шеніями лукаваго вѣка, и тѣмъ, лишь плотнѣе сливавшихся съ Тѣ-
ломъ Церкви. Встрѣча съ Врагомъ бывала лишь своего рода боевымъ
крещеніемъ, укрѣплявшимъ духовные мускулы. Есть основаніе ду-
мать, что даже Митрополитъ Филаретъ Московскій, пусть въ сла-
бой мѣрѣ, но задѣтъ былъ вѣяніями времени — а какимъ стояте-
лемъ за истинную вѣру явился онъ! Что же касается церковнаго
массива въ цѣломъ его, то наличіе у него духовнаго здоровья на-
шло и документальное выраженіе убѣдительнѣйшее. Это — соста-
вленная двумя екатерининскими архіереями, Георгіемъ Конисскимъ
и Парѳеніемъ Сопковскимъ, «Книга о должностяхъ пресвитеровъ
приходскихъ», на которой воспитывались священники изъ поколѣ-
нія въ поколѣнія. Это было руководство и для учащихъ и для уча-
щихся, которые нерѣдко заучивали ее наизусть и, во всякомъ слу-
чаѣ, принимали, какъ вѣрнаго совѣтника на весь дальнѣйшій путь
пастырскаго служенія. Еще въ 1845 г. митрополитъ Филаретъ могъ
отводить другія пособія, новѣйшія, указывая, что, несмотря на нѣ-
которую устарѣлость, «сочиненіе о должностяхъ пресвитеровъ при-
ходскихъ ... приспособлено къ православной Церкви, проникнуто
духомъ слова Божія и св. отецъ и образуетъ приходскаго священ-
ника не только правилами благоразумія и благочестія, но истинно
духовными и душеспасительными наставленіями». Принята была
эта благодатная книга даже въ Академіяхъ. Поскольку отодвига-
лась эта книга- отъ жизни, свидѣтельствовало это объ успѣхахъ ду-
ха времени. Минувшій вѣкъ былъ свидѣтелемъ уже массоваго засо-
ренія, не щадившаго и служителей Церкви.
Темныя силы вились всегда вокругъ Церкви. Онѣ могли овла-
дѣвать сердцами отдѣльныхъ служителей Церкви. Онѣ могли нахо-
дить опору въ тѣхъ или иныхъ дѣйствіяхъ монарховъ. Самый страш-
ный натискъ на Церковь произведенъ былъ при Императорѣ Але-
ксандрѣ I, когда истинно драматическій характеръ принимала ино-
гда эта борьба, кончившаяся побѣдоноснымъ отраженіемъ натиска.
При Императорѣ Николаѣ I Церковь сосуществовала съ обще-
ствомъ, пусть и отчужденнымъ, огражденная покровомъ монаршаго
усердія, исполненнаго самаго истоваго благоговѣнія. Если когда
Императорская Россія въ полной мѣрѣ отвѣчала своему назначенію
быть футляромъ, хранящимъ въ себѣ драгоцѣнное сокровище Свя-
той Руси, такъ это было именно въ Николаевскую эпоху.
И это въ условіяхъ расцвѣта максимальнаго свѣтской культу-
ры ! То была «барская». культура.Обособлена была она въ своемъ
быту отъ Церкви. Духовенство съ его «необразованностію» отходи-
ло къ «народу», въ гостинной ему мѣста не было. Яркую картину
256.
встрѣчи двухъ міровъ даетъ одинъ духовный сынъ старца Макарія.
Оптинскій монахъ попадаетъ въ помѣщичій домъ подъ вечеръ. Его
оставляютъ ночевать, приглашаютъ къ столу. «Мы стали продол-
жать прерванную бесѣду и скоро вошли въ рбычиую колею толковъ
и пересудовъ. Насъ немного стѣсняло присутствіе монаха, и мы
потому старались вести рѣчь больше на французскомъ языкѣ. Мо-
нахъ молчалъ. Чувствуя неловкость нашего положенія, мы пробо-
вали какъ нибудь втянуть въ обшій разговоръ и гостя. Какъ тамъ
оно случилось, не помню, но только рѣчь наша коснулась вопросовъ
религіозныхъ, поднялись сначала легкіе, а потомъ и болѣе серьез-
ные споры. Монахъ все молчалъ. Наконецъ, когда я, чтобы пре-
кратить неумѣстную полемику, заговорилъ нѣсколько въ тонѣ по-
учительномъ, гость прервалъ свое молчаніе. Частью изъ любопыт-
ства, частью изъ учтивости, все наше общество перестало спорить
и внимательно прислушивалось къ скромной и простой рѣчи ино-
ка. Довольно говорилъ онъ; откланявшись затѣмъ, онъ вышелъ
въ отведенную ему комнату ...» Такъ началось знакомство, привед-
шее впослѣдствіе хозяина къ ногамъ старца Макарія.
Отчужденность здѣсь наглядна. Но самое наличіе твердой и
ясной черты на пользу идетъ обѣимъ сторонамъ: Церковь огражде-
на отъ «засоренія», вглубь способнаго проникать уже органически,
а членамъ общества открыта возможность, осознавъ свое отчужде-
ніе, войти въ Церковь въ качествѣ истинной паствы, преодолѣвшей
до конца свои заблужденія. Не то наблюдаемъ мы въ истгкше.мъ
вѣкѣ. Натискъ, въ формахъ смягченныхъ и облагороженныхъ, прі-
обрѣтаетъ характеръ массово-общественный, спускающійся и въ на-
родъ, а равно овладѣвающій широкими церковными кругами. Пре-
образовательный подъемъ, воздѣйствуя на высокія стороны души,
въ такой завуалированной формѣ проявляетъ присущую ему анти-
церковность, что только проницательные, духовпо-зрячіе, чтобы не
сказать даже прозорливые, люди способны уяснить всю силу угро-
зы противъ Церкви, въ этомъ подъемѣ преобразовательномъ заклю-
чающуюся. Кто замѣтилъ, кто хотя бы какое-нибудь вниманіе обра-
тилъ — н^ то, что его по достоинству оцѣнилъ — на символическій
жестъ будущаго спутника посмертной славы преподобнаго Сера-
фима, Мотовилова, демонстративно опротестовавшаго здравицу об-
щественнаго собранія разгара Великихъ' Реформъ?.. Раздѣльная
черта проходитъ теперь не между Церковью и обществомъ, а уже
и въ самой Церкви. Корабль церковный какъ бы дѣлится на двѣ по-
ловины, если внѣшне и нарасторжимыя, то внутренне обособленныя,
все больше отчуждающіяся другъ отъ друга и способныя даже вра-
ждебныя чувства питать взаимно. Подводная часть плотно нагру-
жена истинно-церковнымъ содержаніемъ, полноцѣннымъ, высоко-
цѣннымъ. Надводная часть, внѣшняя — открыта для обществен-
257
ныхъ вліяній. «Засоренность» пріобрѣтаетъ тутъ все шире право
гражданства, овладѣвая наукой, школой, проповѣдью, публицисти-
кой. Истинное православіе хранится въ монастыряхъ, въ епископа-
тѣ, простецкомъ духовенствѣ, неразрывно связанныхъ съ почвен-
нымъ церковнымъ народомъ. Ошибся въ срокахъ прозорливый еп.
Игнатій Брянчаниновъ, своимъ утонченно-духовнымъ нутромъ вос-
принимавшій упадочность церковной культуры: дано было Русской
Церкви взрастить еще замѣчательные всходы учительнаго вліянія
церковнаго на общество. Своихъ «отцовъ Церкви» увидѣла Россія,
на-ново раскрывавшихъ все, до высшихъ высотъ и глубочайшихъ
глубинъ, содержаніе истиннаго, «незасореннаго», Православія. Но
одновременно шелъ и процессъ засоренія — уже не «индивидуаль-
но-біографически» задѣвая духовенство, а въ какой-то мѣрѣ, все
увеличивающейся — и овладѣвая имъ.
Подъ этимъ только угломъ зрѣнія можно по достоинству оцѣ-
нить всю зловѣщую значительность расцвѣта нашей свѣтской бого-
словской мысли и нашей блистательной церковной публицистики,
дозрѣваніемъ которой является и наша зарубежная литература т. н.
модернизма. На командныя высоты выходила тутъ церковная засо-
ренность, готовая фальсифицировать самое Церковь, которая, тѣмъ
самымъ, переставала бы быть и Церковью. И чѣмъ блистательнѣе
были достиженія русской культуры, свѣтской и гражданской, во
всѣхъ возможныхъ поприщахъ пхъ проявленія, тѣмъ сильнѣе и
дѣйственнѣе становилась угроза засоренія органическаго Церкви,
ибо ореоломъ этихъ великихъ достиженій осіявалась «палубная»
часть Церкви, являвшаяся гнѣздомъ церковнаго засоренія.
О, если бы то была борьба съ Церковью! Какъ легка была бы за-
щита ея — въ условіяхъ привычнаго для русскаго человѣка общенія
съ Церковью, которого не хотѣло бы и сейчасъ лишаться общество,
въ его «лучшихъ» элементахъ. То была борьба съ — узостью
Церкви!
Вспомнимъ Толстого. Вспомнимъ отношеніе къ нему предста-
вителей истиной церковности, современныхъ «отцовъ Церкви», какъ
о. Іоаннъ Кронштадтскій или еп. Ѳеофанъ Затворникъ, да и другихъ
столповъ церковности, пусть и не осіянныхъ свѣтомъ святости, но
крѣпко и истинно-церковныхъ, какъ напр. архіеп. Никаноръ (Бров-
ковичъ). Вспомнимъ и то, какъ «терпимо» и «широко» — по сравне-
нію съ «узостію» и «нетерпимостію» «оффиціальной Церкви» — от-
неслась къ Толстому церковная публицистика.
«Нельзя было Церкви не засвидѣтельствовать объ отпаденіи
Л. Толстого, какъ мыслителя, отъ христіанства, писалъ Мережков-
скій. Но, можетъ быть, это не послѣднее слово Церкви о немъ; мо-
жетъ быть, она когда-нибудь засвидѣтельствуетъ и то, что, подоб-
но языческому «Омиру», чей обликъ изображенъ рядомъ съ ликомъ
258
православныхъ святыхъ въ Московскомъ Благовѣщенскомъ Соборѣ
— и этотъ новый слѣпецъ христіанства въ своемъ ясновидѣніи всей
«Божіей твари» касается Духа Святаго, устремляется къ Слову, Бо-
гу славу поетъ, Христу плачетъ, себѣ невѣдомо, тайною житія сво-
его совершаетъ сіе».
Привычна становится для общества мысль, что «оффиціальная
Церковь» — узка. Не чужды были этому сознанію, въ тѣхъ или иныхъ
отношеніяхъ, даже славянофилы и ихъ эпигоны. Менторскій тонъ въ
отношеніи Церкви въ той или иной мѣрѣ склонна была принимать
и научно-богословская мысль, питаемая наукою западной. Насколь-
ко распространено было сознаніе своей лишь условной зависимости
отъ Церкви, судить можно по одному факту маленькому, но сколь
значительному: обойденъ былъ Дворомъ запретъ Сѵнодомъ теат-
ральной постановки «Царя Іудейскаго»; а подъ видомъ «репетицій»
представленіе этой піессы стало доступнымъ и для избраннаго об-
щества. И не зловѣщимъ ли чѣмъ-то вѣетъ отъ того обстоятельства,
что только Революція открыла этой піесѣ ходъ на открытую сцену ...
Идетъ расцерковленіе и по направленію внизъ. Если «раскрѣ-
пощеніе» русскаго высшаго общества вело его къ «расцерковле-
нію», то то же надо сказать и о крестьянствѣ. Крѣпостной уставъ,
вырасшій изъ задачи охраны Святой Руси, церковно былъ крѣпкимъ.
Пусть блажилъ баринъ — и это выдерживалъ онъ. Но вотъ пронесся
слухъ о «свободѣ» отъ помѣщиковъ. Какъ это понялъ крестьянинъ?
Помѣщикъ долженъ уйти, а земля останется за крестьяниномъ, кото-
рый продолжаетъ, какъ и прежде, крестьянствовать — уже непосред-
ственно служа Царю. Когда выяснилось, что это не такъ и что при-
ходится размежевываться съ помѣщикомъ, да еще платить за землю,
въ той части ея, которая оставлена крестьянину, негодованіе охва-
тило крестьянство.Волна недовольства, нерѣдко переходившаго въ
открытое неповиновеніе, прокатилась по странѣ. Усмирять прихо-
дилось крестьянъ. Первый разъ на сторонѣ бунтовщиковъ появился
красный флагъ...
Вошла жизнь въ норму. Свободы крестьянство не получило:
осталось, оно прикрѣпленнымъ къ землѣ, подъ управленіемъ своихъ
выборныхъ — безъ власти надъ собой, но и безъ привычной помо-
щи помѣщика. Медленно, силой практики, руководимой Прав. Се-
натомъ, образовалось новое «крестьянское право», приведшее въ
систему тѣ обычаи, которые остались отъ былыхъ временъ — въ но-
выхъ условіяхъ крестьянской сословной замкнутости. Лихорадочная
мечта о землѣ превращалась въ одержимость ожиданія «чернаго пе-
редѣла»: она подхлестывалась еще безнадежностью земельной пе-
редѣлыцины, искаженной тѣмъ, что не по силамъ дѣлалась она —
какъ то было раньше, когда крестьянинъ находился не только подъ
контролемъ, но и подъ заботой помѣщика, а, съ ростомъ населенія, п®
259
ртамъ. Одно время ждало крестьянство напряженно флигель адъю-
тантовъ царскихъ. Время шло. Агитація не дремала. Царскаго по-
сланца въ ожиданіяхъ народа, смѣнилъ «студентъ».
Власть оберегала крестьянство въ его патріархальномъ быту,
въ увѣренности, что тутъ крѣпкая опора ея — Основная. Но «просвѣ-
щеніе» разрушало эту основу. Тѣсная сплоченность вокругъ церкви
рѣдѣла: грамотность увлекала на страну далече — чуть не какъ пра-
вило. Патріархальный быть слабѣлъ въ своей внутренней силѣ.
1905 г. показалъ, что крестьянство уже не прежнее. Это знали уже
и раньше многіе наблюдатели его жизни — «засореніе» проникало
и въ эту. толщу церковнаго народа. Теперь политическая неблагона-
дежность крестьянства обнаружила себя открыто. Отсюда родилась
и Столыпинская реформа — несшая крестьянству дѣйствительное
освобожденіе личное, съ превращеніемъ крестьянъ въ частныхъ
собственниковъ — въ «столыпинскихъ дворянъ», какъ ихъ завист-
ливо называли сторонники уходящаго «общиннаго» порядка. Бле-
стяще удалась, какъ извѣстно, эта реформа въ планѣ гражданскомъ,
и тутъ, впрочемъ, не пройдя еще вглубь сознанія: въ передѣлѣ сти-
хійномъ помѣщичьихъ земель революціонномъ участвовали и оѣруб-
щики съ хуторянами — этимъ оправдавъ позднѣйшій передѣлъ, за-
хватившій и ихъ земли . ..
Столыпинская реформа была великимъ дѣломъ. Но случайно ли
то, что Государь не пламенѣлъ ея паѳосомъ? Случайно ли, что съ нѣ-
которымъ недовѣріемъ взирали на нее и иные церковные дѣятели,
паѳосомъ государственно-строительнымъ исполненные? То была
ставка на сильнаго — но духомъ ли сильнаго? Печать траге-
діи лежитъ вообще на проблемѣ устройства русскаго крестьянства.
Его былой бытъ былъ обреченъ на сломъ — безповоротно. Столы-
пинъ дѣлалъ съ опозданіемъ то, что было неизбѣжно. Но, ломая
гражданскій бытъ, устарѣлый, изжитый, разселяя, въ частности, кре-
стьянскія семьи, одновременно наносили строители ударъ по дру-
гимъ сторонамъ быта святымъ. И это въ обстановкѣ, когда
культура Церкви вообще подвергалась натиску безпощадному со
стороны культуры иной, отъ Церкви далекой. Благородный порывъ
Рачинскаго замѣнить вліяніемъ школы дѣйствіе тѣсно съ храмомъ
связаннаго органически-цѣльнаго православнаго быта, была бла-
городной попыткой со средствами негодными, если брать масштабъ
явленій. Шутка сказать, что требовалось отъ крестьянина! Исполь-
зовать полученную гражданскую самостоятельность не только на
улучшеніе своего матеріальнаго благосостоянія, но тутъ же проявить
еще большую энергію въ направленіи самозащиты и самоутвержде-
нія въ православіи, истинномъ, строго церковномъ. И это въ услові-
яхъ, когда вся атмосфера, начиная со школы, отвлекала отъ этого,
отчуждала отъ этого. Вопли раздавались на столбцахъ церковно-
260
консервативной печати со стороны наблюдателей разложенія ду-
ховной цѣльности деревни. Приведемъ для иллюстраціи отрывокъ
письма, опубликованнаго архіеп. Никономъ Вологодскимъ (Рожде-
ственскимъ) , однимъ изъ крупнѣйшихъ столповъ церковности по-
слѣднихъ десятилѣтій Императорской Россіи. Письмо это исходитъ
отъ пастыря, скорбѣвшаго объ упадкѣ «грамоты церковной»,, такъ
ранѣе твердой, когда «твердили часословъ». «Строй пѣснопѣній цер-
ковныхъ властно царилъ въ душѣ, грамотѣя. Канонъ девятопѣснецъ,
раздѣленный на три части, по три пѣсни, и въ каждой пѣсни четыре
тропаря, — среди канона три малыхъ ектеніи, послѣ нихъ сѣдаленъ,
кондакъ и свѣтиленъ, — вся эта математическая стройность, въ ко-
торой свѣтится число Святыя Троицы, вводила чтеца въ свѣтлые
чертоги богослуженія, воспитывала, укрѣпляла волю, интересовала,
радовала. Боже мой, все это прошло ... «Учащеніемъ дѣла обычай
воспріятый и многимъ временемъ нравъ утверждаяйся естества имѣ-
етъ силу». Узоромъ въ три крестика и въ три звѣздочки вышивалось
покрывало души народной. Вырастало и крѣпло благочестіе съ той
же постепенностью, какъ растетъ высокій дубъ въ могучей красотѣ.
Все это прошло, и поплакать хочется надъ книгой церковной о за-
бытой наукѣ религіознаго воспитанія ...» Неграмотная Русь уча-
ствовала въ богослуженіи, понимая и ходъ его и все читаемое и по-
емое, народнымъ пѣніемъ восполняя, а иногда и замѣняя клиросъ.
Что шло на смѣну?
Новые собирательные типы раждала обновляющаяся Россія.
Первымъ, кажется, былъ т. н. «лишній человѣкъ» — воплощеніе
отщепенства духовнаго отъ прочнаго многовѣкового быта. Всѣ усто-
явшіеся слои русской жизни знали своихъ, и безконечно разнооб-
разна ихъ личная судьба. Не былъ ли «лишнимъ человѣкомъ1» на тро-
нѣ и Императоръ Александръ I ? Онъ благимъ образомъ рѣшилъ
свою личную, судьбу. Въ своей же зіой заостренности типъ «лишня-
го человѣка» оборачивался нигилистомъ, по началу не лишеннымъ
еще чертъ привлекательныхъ (Базаровъ!). Въ лицѣ «нигилиста» от-
щепенство воплощалось не отъ какого-либо отдѣльнаго угла русской
жизни, а отъ всеі*о Святого Цѣлаго Русской Земли, а потому неудер-
жимо ііревращаяось въ сосредоточенно-разрушительную, по отно-
шенію къ этому Святому Цѣлому, силу. Но отщепенство отъ Свято-
го Цѣлаго Россіи могло обрѣтать и благообразныя формы, полез-
но-дѣятельный паѳосъ раждающія. Мы имѣемъ въ виду русскаго
«интеллигента», образовавшаго цѣлый общественный слой, потом-
ственно утверждавшійся и оказавшійся способнымъ даже раждать
подражаніе: терминъ «интеллигенціи» проникъ и въ западную сре-
ду. Для интеллигенціи характерно сочетаніе идеалистическаго без-
корыстія и ревнивой добросовѣстности въ несеніи той или иной
дѣловой работы общественнаго значенія съ вольнодумствомъ пози-
261
тивнаго уклона. Являясь общественно-полезной силой, способной
достигать многаго, и отличаясь многими привлекательными чертами,
интеллигенція по самдй своей природѣ анти-духовна, чѣмъ опредѣ-
ляется и. «условное» мѣсто ея въ Церкви, если не отвращается она
отъ Церкви начисто. Особый типъ получилъ обозначеніе «разночин-
ца» — тоже отбившагося отъ своего угла человѣка, но не по при-
знаку идейному, а чисто бытовому. Это не обязательно пролаза, че-
ловѣкъ успѣха ради успѣха, готовый всюду чувствовать себя какъ
дома, ни къ какому дому не принадлежа. Онъ можетъ быть и иде-
алистомъ. Но для него характерно, что онъ человѣкъ безъ прошла-
го. Онъ естественный поэтому, прирожденный максималистъ, безъ
задерживаюш;ихъ центровъ бытовыхъ, такъ обычно могущественныхъ.
Можно было бы продолжить эту галлерею, ища типическія явленія
подъ тѣми или иными кличками и ярлыками, вошедшими въ языкъ
нашъ. Довольно и этихъ, главныхъ. Чѣмъ всѣ эти типическія явленія,
при всей ихъ разности, объединены, въ томъ планѣ, который насъ
единственно сейчасъ интересуетъ, а имено духовномъ? Они всѣ —
растратчики. Они живутъ съ того капитала, который скоп-
ленъ Святой Русью, вырасшей въ Россійскую Имперію.
Это самое можно и должно сказать еще и въ гораздо бодѣе об-
щей формѣ. Весь культурный расцвѣтъ минувшаго вѣка — громад-
ный и безспорный — вскормленъ силами, полученными о„тъ духов-
наго Цѣлаго Россіи. Чего бы не достигалъ этотъ «прогрессъ», на
любыхъ участкахъ общаго фронта «культуры», отъ самыхъ утили-
тарныхъ до самыхъ утонченныхъ и воввышенныхъ, высокая каче-
ственность достигнутаго опредѣляется именно тѣмъ, что печать тутъ
лежитъ духовнаго начала, духовной энергіи, духовнаго заряда, про-
никавшихъ Святое Цѣлое Россіи. Пусть баллансъ положительный
огроменъ минувшаго вѣка въ образф многоразличныхъ «частныхъ»
достиженій культурныхъ: весь этотъ успѣхъ есть результатъ исполь-
зованія исходной духовной энергіи — не по ея прямому назначенію.
Все это — растрата. Подъ угломъ зрѣнія Церкви купленъ этотъ
успѣхъ цѣною, если не всегда дезертирства, то, во всякомъ случаѣ,
«паденія» и «отступленія» — разнаго типа, оттѣнковъ и степеней.
Являя картину лучезарно-привлекательную въ планѣ «культуры»,
одновременно являетъ минувшій вѣкъ картину мрачно-отталкиваю-
щую въ планѣ «Церкви», знаменуя собою эпоху вовлеченія Цер-
ковнаго достоянія въ міръ.
Этимъ не обезцѣнивается достигнутое и не выносится огуль-
наго обвинительнаго приговора минувшему вѣку. Этимъ возстана-
вливается іерархія цѣнностей, разительно нарушенная нашимъ са-
мосознаніемъ. Минувшій вѣкъ принесъ много. Но онъ и потерялъ
много — такъ много, 4то банкротствомъ надо назвать то, что испы-
тала Россія. Безнадежно ли положеніе Россіи? Все зависитъ отъ
262
того, какъ приняла Россія ею испытанное. Дальнѣйшіе успѣхи на
частныхъ отрѣзкахъ культурнаго фронта не принесутъ ничего: то
дальнѣйшее растрачиваніе послѣднихъ остатковъ духовнаго капита-
ла, а не накапливаніе новаго. Если же Россія поняла, что бѣда за-
ключается въ ея духовномъ банкротствѣ, то возстановленіе ея «пла-
тежеспособности» всецѣло въ ея рукахъ.
Двѣ задачи тутъ возникаютъ, одинаково важныя. Одна, это —
Охранять то, что преемственно осталось отъ Святой Руси.
Это — великая и святая задача, важность первоосновную которой
искони понимали стоятели святые Земли Русской. Не обинуясь
привлекали они государственную власть, съ Церковью неразрывно
связанную, къ.дѣлу охраны православнаго стада отъ волковъ. Горь-
ко сѣтовали они, видя — какъ это бывало послѣднее время — попу-
стительство власти. Этой благодѣтельной силы теперь нѣтъ. Она,
по грѣхамъ нашимъ, сброшена и замѣнена злой силой, съ задачей
обратной: разрушенія и соблазненія всего того, что осталось отъ
Святой Руси. Съ тѣмъ большей ревностію должна быть обращена
свободная энергія русскихъ православныхъ людей на то, что-
бы хранить и лелѣять, бережливо, рачительно, безкомпромиссно,
святой «остатокъ». Трудно это — и въ отношеніи насъ самихъ, и
въ отношеніи потомства нашего. Подвигъ нуженъ — исповѣдни-
ческій, увлекающій и подрастающее поколѣніе на стезю преемствен-
наго служенія Святой Руси, съ обѣтомъ вѣрности своему святому
прошлому. Еще болѣе трудна другая задача: сознательное возвра-
щеніе въ Церковь, полное, безусловное, безоговорочное, всецѣло-
послушливое, покаянно-выстраданное, всѣхъ тѣхъ, кто, такъ или
иначе, «пали», «отступили». Это единственный способъ оплаты век-
селей, которые намъ оставилъ, въ планѣ духовномъ, минувшій вѣкъ.
Милостивъ заимодавецъ. Будемъ помнить умилительную притчу о
должникѣ, за которымъ числилась тьма талантовъ. Но полной дол-
жна быть наша «капитуляція» предъ Церковью. Стоять должна пе-
редъ нашимъ умственнымъ взоромъ и другая притча — о блудномъ
сынѣ... Самое трудное, это признать себя неоплатнымъ должни-
комъ, признать себя блуднымъ сыномъ. Это достигнуто — все до-
стигнуто. Но это такъ трудно, что даже отвлеченно поставить предъ
собою, трезво и разсудительно, эту проблему — и то нужно пере-
жить нѣкій душевный переворотъ, все верхъ дномъ ставящій въ
привычномъ нашемъ душевномъ хозяйствѣ. Чудо тутъ надо. И это
надо понять. Проси о чудѣ — и будетъ оно явлено. Но проси!
Сейчасъ нѣтъ внѣшнихъ формъ, которыя были бы предуказаны
для церковнаго осуществленія этого покаяннаго возвращенія.. Въ
тайникахъ сердца вершится то — до того времени, когда тайное
станетъ явнымъ. Но трезвое церковное осмысливаніе итоговъ минув-
шаго вѣка молитву объ этомъ чудѣ ставитъ на очередь — какъ путь
263
и къ личному спасенію, и къ возстановленію Россіи. И каждый изъ
насъ, что бы кто пи принесъ Россіи положительнаго, на тѣхъ или
иныхъ участкахъ общаго фронта «культуры», долженъ въ ничто
поставиті это предъ очами Божіей Правды, и всего себя обратить
— пусть и на прежнемъ жизненномъ пути! — на служеніе высшей
цѣнности — Церкви. Но мало это рѣшить. Покаяніе требуетъ пло-
довъ. По нимъ будетъ судить Господь, достоинъ ли ты чуда.
Нужно на дѣлѣ провѣрять себя — выполняешь ли ты, дѣйстви-
тельно, все вытекающее изъ твоего восыновленія Церкви? Тщишь-
ся ли ты, при всѣхъ къ тому трудностяхъ, такъ именно строить свой
ходъ жизни? Понимаешь ли, какую рѣшительную черту долженъ
ты переступить, чтобы истинно войти въ Церковь? Готово ли твое
сердце, въ нѣдрахъ своихъ, пройти тотъ путь покаяннаго очищенія,
который такъ трогательно-наглядно и всенародно-молитвенно про-
ходили наши далекіе предки, какъ и мы, погрѣшавшіе предъ Ма-
терію-Церковію ?
_ 264—
ПАМЯТИ ПОСЛѢДНЯГО ЦАРЯ.
Настоящій очеркъ былъ напечатанъ въ 1943 г. въ
Харбинскомъ «Хлѣбѣ Небесномъ» Воспроизводится онъ
съ незначительными, по большей части чисто редакціон-
ными измѣненіями. Если бы авторъ писалъ его наново,
подъ живымъ впечатлѣніемъ событій, возникшихъ въ мі-
рѣ за послѣдніе годы, то надо думать, естественно сгу-
стились бы эсхатологическія краски. Но въ общемъ, ни
опытъ истекшихъ лѣтъ, ни то обстоятельство, что въ
подписи автора слово «профессоръ» замѣнилось словомъ
«священникъ», не заставляютъ пересмотрѣть написанное
по существу. Выношенное авторомъ въ процессѣ долго-
лѣтняго размышленія пониманіе судебъ нашей Родины —
получило лишь большую крѣпость.
Воспроизводя, безъ всякихъ измѣненій, этотъ очеркъ
еще черезъ 20 лѣтъ, съ вновь измѣненной подписью, ав-
торъ можетъ лишь подтвердить все здѣсь сказанное.
Россія и Царь.
«Величіе и паденіе Римской Имперіи», — подъ такимъ назва-
ніемъ написалъ когда-то Монтескье свое знаменитое изслѣдованіе
о причинахъ гибели величайшаго культурно-политическаго и госу-
дарственнаго образованія античнаго міра. Подъ подобнымъ же наи-
менованіемъ можно было бы написать теперь изслѣдованіе и о судь-
бахъ Россіи — съ той разницей, что, быть можетъ, еще большимъ
было величіе и, ужъ навѣрное, болѣе страшнымъ было паденіе этого
величайшаго, послѣ перваго и второго Римовъ, имперскаго тѣла —
болѣе страшнымъ, какъ въ смыслѣ быстроты низверженія, дѣйстви-
тельно мгновенной, такъ и въ смыслѣ глубины паденія, положи-
тельно неизслѣдимой.
Громадность катастрофы тѣмъ болѣе потрясаетъ воображеніе,
что, вопреки нерѣдкимъ сужденіямъ, ни на чемъ, кромѣ тягостнаго
невѣдѣнія и злого предубѣжденія, не основаннымъ, катастрофа эта
никакими объективно-вразумительными причинами обусловлена не
была. Она возникла въ обстановкѣ такого блистательнаго расцвѣта
живыхъ силъ и среди такого обилія широко раскрывающихся кон-
кретныхъ возможностей дальнѣйшаго, еще болѣе блистательнаго, рас-
цвѣта этихъ силъ, что всякій, самый проницательный, человѣческій
разумъ, руководимый самой, казалось бы, трезвой человѣческой во-
лею, долженъ былъ бы, въ своемъ практически-политическомъ дѣ-
ланіи, исходить изъ предположенія о всецѣлой вѣроятности дальнѣй-
шихъ успѣховъ Россіи, дальнѣшаго разрастанія ея могущества, даль-
нѣйшаго экономическаго и культурнаго преуспѣянія ея.
— 265“
Вѣдь, буквально, по всѣмъ статьямъ подъ рѣзкимъ угломъ взды-
малась вверхъ кривая развитія Россіи: хозяйственное благосостоя-
ніе, гражданственность, политическая мощь, военная сила, просвѣ-
щеніе, наука, техническій прогрессъ, искусство всѣхъ видовъ — ве-
здѣ Россія ставила рекорды, несравненную степень которыхъ толь-
ко сейчасъ можемъ оцѣнить мы, озирая умственнымъ окомъ весь
предшедшій путь русской исторіи. На безбрежныхъ русскихъ просто-
рахъ расцвѣталъ новый культурный міръ, легко и свободно осваи-
вавшій всѣ достиженія Запада и вмѣстѣ съ тѣмъ лишенный того слѣ-
пого преклоненія предъ матеріальными благами, того узкаго практи-
цизма, той прижимистости и приземистости, той тѣсноты духовныхъ
горизонтовъ, того культурно-моральнаго крохоборства, которые со-
ставляя въ извѣстномъ смыёлѣ силу западнаго человѣчества, вмѣстѣ
съ тѣмъ такъ безысходно обѣдняютъ его жизнь. Увѣренной, но лег-
кой и свободной поступью выходила Россія на міровую арену, какъ
нѣкій исполинъ, который можетъ себѣ позволить во всемъ быть ши-
рокимъ и великодушнымъ, вплоть до политики, привычно, даже по-
скольку она выходитъ за предѣлы торговыхъ интересовъ, исполнен-
ной, въ представленіи Запада, національной корысти и принципіаль-
наго макіавеллизма. И другую роскошь могла позволить себѣ Рос-
сія: не рекламировать себя! Не кричала о себѣ, а замалчивала себя
Россія. Не только не домогалась признанія Россія, а скорѣе стѣсня-
лась слишкомъ громкихъ его проявленій...
И вдругъ — катастрофа, внезапная и оглушительная, начисто
и до конца упразднившая всѣ многочисленные «коэффиціенты», ко-
торыми такъ выразительно можно было измѣрять «прогрессъ» на всѣхъ
поприщахъ общественной, государственной, культурной жизни Рос-
сіи. Дикое поле! Погорѣлое мѣсто!
Не стало Великой Россіи. Какъ марево расплылся ея величествен-
ный обликъ, утративъ самое имя свое и обернувшись нечестивымъ
государственнымъ образованіемъ мірового же масштаба, но лишен-
нымъ всякаго органическаго родства съ бывшей Россіей и прямой
задачей себѣ ставящимъ сознательное и послѣдовательное разруше-
ніе богоустановленнаго порядка на пространствѣ земной планеты.
Память о подлинной Россіи осталась только въ ея исконной велико-
лѣпной культурѣ, которая продолжаетъ быть великой и, въ конечномъ
счетѣ, положительной силой, все глубже проникающей въ сознаніе
міра. И.все съ большей настойчивостью стучится въ сознаніе міра
мысль о необыкновенной загадочности, о нѣкой «провиденціально-
сти» судьбы Россіи. Не чудомъ ли божественной благодати является
ея былой ростъ, о которомъ два вѣка тому назадъ обрусѣлый нѣмецъ
Минихъ, столь много сдѣлавшій для величія Россіи, могъ сказать:
— «Русское государство имѣетъ то преимущество передъ другими,
, что оно управляется самимъ Богомъ: иначе невозможно объяснить,
< какъ оно существуетъ?» Не чудомъ ли Божіей кары является и ея
. срывъ? Предъ зрячимъ духовнымъ взоромъ Историческая Россія,
какъ нѣкое замкнутое единство, встаетъ нынѣ во всемъ своемъ вели-
чіи, во всей своей духовной особливости, во всей своей культурной
, цѣлостности. И все чаще задумывается человѣкъ, не утратившій
мысль о душевномъ спасеніи: не содержитъ ли въ себѣ нѣкую спа-
сительную тайну этотъ прекрасный, ни на что не похожій самобыт-
— 266-
ный міръ, открытый теперь наблюденію и размышленію на всемъ
своемъ жизненномъ пути, отъ начала и... до конца.
Да! До конца! Нельзя не произнести этого жестокаго слова! Ибо
не знаемъ мы, что готовитъ намъ будущее, въ настоящемъ же мы
видимъ полное нарушеніе преемственности съ прошлымъ, уходъ изъ
дѣствительности того, что мы привыкли называть Россіей. Съ отре-
ченіемъ Царя, съ опустѣніемъ престола, съ низверженіемъ династіи,
съ мученической гибелью Царской Семьи не стало Россіи. Отказал-
ся русскій народъ отъ Православнаго Царя — и прахомъ пошли
всѣ «коэффиціенты» прогресса, а потомъ, если и возникли въ нѣко-
торыхъ направленіяхъ новые, то уже въ существенно-иномъ планѣ
и не на пользу ни Россіи, ни человѣчеству, а въ прямую имъ угрозу.
То, что' высится нынѣ на мѣстѣ Россіи — не Россія. Россія на рус-
ской землѣ таится въ подпольѣ, Россія живетъ въ Зарубежіи, Россія
свѣтится въ прошломъ, Россія грезится въ будущемъ, Россія въ ка-
комъ то распыленномъ видѣ, быть можетъ, зрѣетъ и тамъ, внутри.
Но, какъ національно-государственнаго цѣлаго, въ настоящее вре-
мя — ея нѣтъ. То, что составляло живую личность Россіи,
утратило связь съ національно-государственнымъ ея бытіемъ, Рос-
сія испытала то, что бываетъ съ людьми, страдающими помутнѣніемъ
и угасаніемъ сознанія, онѣмѣніемъ свободной воли. Живая душа
уходитъ въ нѣкія глубины, а «видимый» человѣкъ дѣлается игра-
лищемъ обдержащей его чужой и враждебной силы. Человѣкъ, по-
рою, живетъ физической жизнью почти нормально, онъ совершаетъ
обдуманные, тщательно иногда подготовленные поступки, — но онъ
«себя» не знаетъ, — не помнитъ, не сознаетъ своего поведенія, сво-
его подлиннаго «я» въ немъ не обнаруживаетъ. Такой человѣкъ утра-
тилъ свою «личность»: въ немъ живетъ духъ посторонній.
«Личность» свою утратила и Россія! Она избыла свое національ-
ное самосознаніе. Эта страшная бѣда, конечно, зрѣла издавна^ но
разразилась она на нашихъ глазахъ въ формахъ бурной и внезапной
одержимости. Дѣйствительно, вдумайтесь въ смыслъ знаменитаго
«февраля», для части русскаго общества и по сейчасъ окруженнаго
дымкой свѣтлой лазури, якобы омраченной лишь въ силу позднѣй-
шаго воздѣйствія темнаго, отвратительнаго болыпевицкаго’ «октября».
Между тѣмъ, именно въ образѣ этого «свѣтлаго» февраля свершилось
то, что, въ представленіи каждаго морально-здороваго, не оторвавша-
гося отъ русской почвы, русскаго человѣка, независимо отъ его на-
строенности и политическаго направленія, искони было самымъ стра-
шнымъ, что только можно было представить: сознательный бунтъ
противъ Царя — не противъ опредѣленнаго Царя, во имя Царя .дру-
гого, а противъ Царской власти вообще! И "что же ? Россія воприняла
это отталкивающее безчинство въ ликованіи праздничномъ, какъ
весну, какъ освобожденіе отъ злой неволи, какъ зарю новой свѣтлой
жизни! И это — вся Россія въ цѣломъ, весь русскій народъ во всѣхъ
общественныхъ группахъ! Это ли не бѣсноватость? Это ли не при-
падокъ злой одержимости?
И кончилась на этомъ Россія. Покинула ее благодать Божія: за
легкомысленно-суетливымъ, прекраснодушно-мечтательнымъ «февра-
лемъ» пришелъ, какъ Немезида, зловѣще-кровавый и сосредото-
ченно-мрачный октябрь — и задавилъ Россію.
267
Больше' четверти вѣка прошло, а Россія все еще неспособна,
вернуться къ сознанію своей утраченной личности, ибо неспособна
осознать свое окаянство...
А какъ долго, какъ терпѣливо пребывала благодать Божія на
челѣ Россіи, пока не совершено было покушеніе на Помазанника!
Вѣдь, и Великая война шла такъ, что Россія двигалась къ побѣдѣ.
Не побѣжденная Россія стала жертвой революціи. Напротивъ того!:
Россія побѣдительница была лишена плодовъ своей побѣды фактомъ
низверженія ея въ пучину революціонной смуты. Революція — не
плодъ пораженія, а источникъ егд; Революція сорвала побѣду. Этимъ
Господь какъ бы съ нарочитой ясностью показалъ намъ, что не Онъ
забылъ насъ, а что мы забыли, что мы Его предали, отъ Него отка-
зались. Свергнувъ Царя, Богомъ поставленнаго, мы отреклись отъ
Божіей помощи, и съ желѣзной логикой развернулся дальнѣйшій
ходъ событій, о которомъ большевики такъ прямо и говорили: «сбро-
сили Царя, теперь сбросимъ и Бога»...
Безблагодатная Россія уже не въ силахъ была противостоятъ
злу, обдержащему ее: духовная личность ея, поистинѣ, воплощалась
въ Царѣ. Свергнувъ Царя, Россія утратила свою личность и стала
жертвой бѣсовъ...
Поразительна внезапность, съ которой произошло это оборотни-
чество. Но, конечно, эта мгновенная катастрофа была лишь кристал-
лизаціей процесса, идущаго издавна. И нельзя лучше заднимъ чи-
сломъ осознать наглядно-показательное значеніе послѣднихъ подго-
товительныхъ стадій назрѣвавшей катастрофы, какъ вдумываясь и
всматриваясь въ личность и судьбу нашего послѣдняго Царя, жизнь
котораго такъ трагически оказалась связанной съ жизнью нашего
отечества. Не только слѣдуетъ намъ любовно всматриваться въ пре-
красныя личныя свойства этого свѣтлаго человѣка, являвшаго на
всемъ протяженіи своей жизни незамутненный образъ православна-
го христіанина, глубокаго и истоваго, а и вдумываться въ предмет-
ную сущность связи Царя съ Россіей, разрывъ которой возымѣлъ
столь трагическія для нея послѣдствія.
Будемъ кратки.
Россія, Историческая Россія Императорская, закатную красоту
которой мы еще помнимъ, встаетъ предъ нами, прежде всего, какъ
Великая Россія. Но возникла и выросла эта Россія, какъ Святая
Русь, въ которой жизнь государства и общества, жизнь отдѣльной
личности и семьи, отъ Царя до крестьянина, была неотрывна отъ жи-
зни Церкви. Начиная съ Петра, Россія, все больше успѣвая въ своей
великодержавности, все сильнѣе обмірщалась. Церковь, правда, не
уходила изъ русской жизни, но она постепенно, съ какой то неотвра-
тимой послѣдовательностью оттѣснялась отъ разныхъ сторонъ рус-
ской дѣйствительности. Если Россія въ цѣломъ продолжала, однако,
какъ государственно-національное тѣло, быть неразрывно связан-
ной съ Церковью, то это было только въ лицѣ Царя, который являл-
ся воплощеніемъ одновременно и Великой Россіи и Святой Руси.
Пока во главѣ Великой Россіи стоялъ Царь, Россія не только содер-
жала въ себѣ отдѣльные элементы Святой Руси, но и въ цѣломъ
продолжала быть Святой Русью, какъ организованное единство. Но
вотъ что замѣчательно! Чѣмъ явственнѣе сказывалось расхожденіе
— 268~
съ Церковью русской общественности, русской госудаственностц,
русскаго народа, тѣмъ явственнѣе въ личности Царя обозначались
черты Святой Руси. Уже Императоръ Александръ III былъ въ этомъ
отношеніи очень показательнымъ явленіемъ. Еще въ гораздо боль-
шей степени выразительной въ этомъ же смыслѣ была фигура Импе-
ратора Николая II. Въ этомъ— объясненіе той трагически-безысход-
ной отчужденности, которую мы наблюдаемъ между нимъ и русскимъ
обществомъ. Великая Россія, въ зенитѣ своего расцвѣта, радикально
отходила отъ Святой Руси, но эта послѣдняя какъ разъ въ это время
въ образѣ послѣдняго русскаго Царя получила необыкновенно силь-
ное, яркое — прямо-таки, свѣтоносное выраженіе.
Чтобы измѣрить всю силу поистинѣ потрясающей отчужденно-
сти между Православнымъ Царемъ и уходящей отъ Православія
Россіей, надо познакомиться съ состояніемъ умовъ тогдашней Рос-
сіи. Ограничимся нѣсколькими иллюстраціями, извлеченными изъ
публицистики эпохи.
Вотъ какъ, въ самомъ началѣ XX вѣка, писалъ объ этомъ, въ
: самой общей формѣ, извѣстный духовный писатель, профессоръ го-
і. милетики Кіевской духовной академіи, В. Пѣвницкій, въ статьѣ,
такъ ;И названной имъ: «Объ отношеніи къ Церкви нашего образо-
ваннаго общества».
«Издревле Русь называлась святой Русью, и охраненіе чистоты
и цѣлости православія она считала своимъ призваніемъ. Вы знаете
изъ исторіи, что наши предки твердо держались уставовъ Церкви,
забота объ охраненіи православія отъ всякихъ нечистыхъ примѣсей
одинаково была на мысли всѣхъ сословій русскаго общества. А что
нынѣ? Можетъ ли Русь попрежнему называться святою Русью? Не
потускнѣло ли это свѣтлое титло, которымъ прежде украшалось на-
ше отечество? Если бы возстали изъ гробовъ наши благочестивые,
предки и посмотрѣли на нынѣшнее шатаніе умовъ, на современное
непочтительное отношеніе къ Церкви и ея уставамъ нашего обра-
зованнаго передового общества, они удивились бы измѣненію на-
шихъ нравовъ, и чувства ихъ терзались бы отъ глубокой скорби
при видѣ оскудѣнія въ насъ духа благочестія. . .
«Представьте себѣ святую православную вѣру, хранимую въ Цер-
кви, посланницею небесъ. Мы можемъ такъ называть ее, потому
что она не нашимъ земнымъ разумомъ измышлена: источникъ ея
— небесный, божественный. Она вѣра откровенная; она свыше, отъ
разума божественнаго ниспослана намъ, и ей, этой небесной по-
сланницѣ, поручено освѣщать наше темное сознаніе и указывать намъ
путь спасенія. Гдѣ же среди насъ обиталище ея, и гдѣ ее прини-
маютъ? Принимаютъ ее люди простые, держашіеся руководства Цер-
кви. Но нѣтъ ей благопріятнаго пріема тамъ, гдѣ, повидимому, дол-
женъ быть особенно слышенъ и понятенъ голосъ ея. Она хотѣла бы
занять и утвердить себѣ мѣсто среди руководителей общественнаго
мнѣнія, -заправляющихъ печатнымъ словомъ. Но многіе ли здѣсь при-
нимаютъ ее и признаютъ своей руководительницей? Едва ли не боль-
шинство сторонится отъ нея и ищетъ себѣ другихъ руководителей,
чуждыхъ и даже прямо враждебныхъ ей. Въ нашемъ печатномъ сло-
вѣ, на страницахъ нашихъ повременныхъ изданій — журналовъ и
газетъ, (писалъ нѣкогда нашъ самый видный и Знаменитый публи-
цистъ Катковъ) «замѣчается совершенное отсутствіе религіознаго на-
269 —
правленія». Если и слышенъ индѣ голосъ, ревнителей: и чтителей
вѣры, то онъ совершенно заглушается шумными голосами людей,
знать не хотящихъ указаній вѣры и нерѣдко подвергающихъ глу-
мленію сужденія, на ней основанныя. Читайте и перелистывайте
наши свѣтскія газеты и журналы: чувствуется ли въ нихъ такой
тонъ, чтобы вы могли сказать, что это говорятъ люди, воспитанные
въ православіи? Рѣдко, весьма рѣдко. Правда, многое здѣсь пишется
людьми неправославными, въ особенности, семитами, враждебно от-
носящимися ко всему христіанскому, силящимися и усиливающими-
ся все болѣе и болѣе овладѣвать нашею повременною печатью. Нель-
зя не жалѣть объ этомъ, особенно ввиду того, какъ много способ-
ствовали эти пришлые дѣятели нашей печати распространенію анти-
христіанскаго духа на Западѣ. Но еще болѣе жаль, что наши рус-
скіе, наши единовѣрцы, говорятъ такъ, что вы не сумѣете отличить
ихъ рѣчей отъ рѣчи какого либо семита.
«Идетъ вѣра, эта небесная посланница, въ святилища нашихъ
высшихъ знаній. Здѣсь встрѣчаетъ она храмы Божіи, откуда свѣтъ
небесный долженъ распространяться и освѣщать собою сознаніе лю-
дей, посвящающихъ себя исканію истины. Но она не довольствуется
рукотворенными храмами, а ищетъ живыхъ храмовъ, которыхъ же-
лаетъ вести ко спасенію, — въ сердцахъ человѣческихъ. А други
и преданные служители вѣры скорбятъ, жалуются и на то, что ей,
этой небесной посланницѣ, въ живыхъ храмахъ, витающихъ въ на-
шихъ святилищахъ высшихъ знаній, не отводятъ почетнаго, ей по-
добающаго, мѣста и часто слишкомъ мало придаютъ значенія ея
требованіямъ и указаніямъ.
«Идетъ она въ собранія передовыхъ людей, въ роскошно убран-
ные и освѣщенные дома, куда собираются люди для удовлетворенія
потребностей своей души, ищущей не то поученія, не то удоволь-
ствія. И здѣсь ей нѣтъ мѣста, и здѣсь на нее не обращаютъ вниманія,
и напрасно стала бы она здѣсь возвышать свой голосъ. Идетъ она...
Но нѣтъ, не будемъ болѣе, хотя и мысленно, сопровождать ее въ
ея странствіяхъ по домамъ и жилищамъ нашимъ, чтобы не видѣть
того равнодушія, если не прямого пренебреженія, съ какимъ въ раз-
ныхъ мѣстахъ встрѣчаютъ ее, и не болѣть за нее душою».
Если въ болѣе общей формѣ этотъ же вопросъ былъ поставленъ
и со свойственной ему безпощадно-острой проницательностью освѣ-
щенъ Розановымъ — человѣкомъ, много погрѣшившимъ противъ
Церкви Православной, но, въ отличіе отъ своихъ многочисленныхъ
современниковъ, настолько органически связаннымъ съ Церковью,
что, и бунтуя противъ нея, не въ силахъ былъ онъ покинуть ея огра-
ды.
Розановъ подвергаетъ обсужденію самое понятіе «культуры», въ
томъ ея обличіи, которое было характерно для быта русскихъ «обра-
зованныхъ» людей, и приходитъ къ выводу, весьма для русской куль-
турной «элиты» невыгодному. Не обинуясь, онъ такъ называемый
«простой» народъ противопоставляетъ обществу «культурному» не
( по признаку отсталости перваго отъ второго, а, напротивъ, — по
признаку явнаго превосходства «простонародья» надъ русскимъ «об-
разованнымъ обществомъ» .
«Будучи чрезвычайно первобытенъ во всемъ вСторостепенномъ,
_ 270—
нашъ простой народъ въ то же время во всемъ существенномъ, важ-
номъ высоко и строго культуренъ. Собственно, безкультурно то, что
вокругъ него, среди чего онъ живетъ, трудится, рождается, умираетъ;
но внутри себя, но онъ едмъ, но его душа и жизнь — культурны. Въ
этомъ отношеніи онъ составляетъ какъ бы антитезу высшимъ клас-
самъ, надъ нимъ лежащимъ, которые культурны въ подробностяхъ
быта, во всемъ, что окружаетъ ихъ, но не въ строѣ своемъ внутрен-
немъ и также не въ существенныхъ моментахъ жизни. Можно ска-
зать, и къ прискорбію уже давно, что рождается, думаетъ, чувству-
етъ себя и другихъ, и, наконецъ, умираетъ человѣкъ высшихъ слоевъ,
если не какъ животное, то нѣсколько близко къ этому; и только
трудится онъ не только, какъ человѣкъ, но и какъ человѣкъ усовер-
шенствованный, искусно приподнятый на высоту. Напротивъ, гру-
бый людъ нашъ, правда, трудится, почти, какъ животное, но онъ
думаетъ, но онъ чувствуетъ, но онъ умираетъ, какъ христіанинъ,
т. е. какъ человѣкъ стоящій на высшей доступной степени просвѣ-
щенія. ..»
Нащупывая пограничность культурнаго пресыщенія съ культур-
ные одичаніемъ, Розановъ говоритъ:
«Первобытный, элементарный человѣкъ есть не только тотъ, кто,
озирая міръ новыми изумленными глазами, ничего не различаетъ въ
немъ и одинаково дивится солнцу и пылающему вдали костру; но
и тотъ, кто всему перестаетъ удивляться, ко всему охладѣвъ, такъ
же, какъ и дикарь, только ощущаетъ свои потребности и удовлетво-
ряетъ ихъ».
«Культура есть синтезъ всего желаемаго въ исторіи: изъ нея ни-
что не исключается, въ нее одинаково входитъ религія, государство,
семья, наконецъ, весь складъ жизни личной и общественной. Все это,
насколько оно зиждется, возрастаетъ — навиваетъ на человѣка одну
черту сложности за другой, обогащая его сердце, возвышая его умъ,
укрѣпляя волю. И, напротивъ, — насколько это разрушается, отъ
человѣка сходитъ одна черта за другой,.пока онъ не останется простъ,
обнаженъ отъ всего, какъ тогда, какъ вышелъ изъ лона природы».
Перенося эти размышленія на проблему, особо его занимавшую,
— проблему школы, Розановъ заключаетъ:
«Отсюда ясна задача нашей элементарной школы : тотъ культъ,
который несетъ уже въ себѣ темный людъ, прояснить и распростра-
нить — вотъ въ чемъ лежитъ ея смыслъ, ея особое, внутреннее оправ-
даніе. Мы не сказали — укрѣпить — этотъ культъ, потому что
кровью своёю народъ нашъ не однажды уже запечатлѣлъ эту крѣ-
пость. Но столь преданный, но такъ любящій, онъ никогда не подни-
мался на сколько нибудь достаточную высоту въ созерцаніи люби-
маго имъ. Можно сказать, что, какъ нищій, онъ стоялъ въ притворѣ
храма и плакалъ, слыша едва доносящіеся до него отрывки пѣснопѣ-
ній и возгласовъ; и боролся, и защищалъ храмъ, и проливалъ кровь
за его стѣнами, чтобы не вошли и не осквернили его враги, или,
криками и смятеніемъ, не прервали совершающееся въ немъ. По-
истинѣ эта вѣрность достойна, чтобы наградиться, достоинъ онъ и
увидѣть и понять таинственное въ немъ служеніе. Этой наградой
за вѣрность и должна быть ему школа: около храма, около бого-
служенія, около религіи, она — лишь незначительная пристройка,
внутренній притворъ, вводящій темную и любящую душу въ смыслъ
— 271 —
того, что она безотчетно любила и за что страдала. Такова задачг
школы культурной и исторической, въ противоположность анти?
культурной и анти-исторической, какая установлена у иасъ людомъ,
темнымъ въ смыслѣ просвѣщенія и въ путяхъ исторіи».
Здѣсь естественно йыдвигается Церковь, какъ ведущая сила въ
школѣ.
«Нельзя слѣпому довѣрять вести зрячаго. . . не нужно къ Церкви
приставлять стражей, чтобы она, почти два тысячелѣтія учительная,
взростившая въ ученіи своемъ весь христіанскій міръ, не упустила
какихъ нибудь подробностей, въ которыхъ однѣхъ могутъ что-ни-
будь понимать эти приставленники».
Такъ должно быть! А что наблюдается въ дѣйствительности?
«Ни Часослова, ни Псалтыри, ни Ветхаго Завѣта нѣтъ въ спи-
скѣ рекомендованныхъ, одобренныхъ, допущенныхъ для сельскихъ
школъ книгъ».
Розановъ строитъ обширный планъ «воцерковленія» школьнаго
дѣла. Строитъ онъ и дальнѣйшіе планы: воцерковленія внѣшкольной
культуры! Видитъ онъ необходимость, кромѣ школы, еще одной при-
стройки къ храму: церковнаго книгохранилища. . . Видитъ онъ не-
обходимость и бытового сближенія духовенства съ обществомъ. . .
Какъ всегда, мыслитъ онъ конкретно. Беретъ онъ «мальчика».
«У этого мальчика нѣтъ, своего мѣстнаго священника, который
былъ бы также и священникомъ его сестры и матери, котораго онъ
привыкъ бы видѣть у себя на дому съ образомъ — служащимъ мо-
лебенъ или всенощную въ памятные семейные дни. Мало-по-малу
семья, раздвоенная препровожденіемъ времени, имѣя разные прихо-
ды, не сливается тѣсно ни съ однимъ и отвыкаетъ отъ церкви... Такъ
образуется не невѣрующее общество наше — сказать это, значило
бы грубо ошибиться, но общество страшно уединенное отъ церкви
и, если не считать полузабытыхъ книжекъ, вполнѣ ее не вѣдающее.
Въ свою очередь, церковь, оставленная высшимъ обществомъ, имѣя
живую и постоянную связь лишь съ мало обученнымъ людомъ, ста-
новится робка, неувѣренна въ своихъ дѣйствіяхъ и хоть съ болью,
но тамъ и здѣсь поступается для нея должнымъ»...
Итакъ, грандіозная духовная реформа встаетъ въ воображеніи
геніальнаго чудака? Общество воцерковляется! Оно возвращается,
подобно блудному сыну, въ ограду Церкви! Но, вѣдь ,для этого ну-
жно было бы этому обществу «придти въ себя»! Способно ли было
оно на это? Склонно ли было русское образованное общество къ
«возсоединенію» съ Церковью?
На этотъ вопросъ ясный отвѣтъ дастъ намъ еще одна, послѣдняя
изъ извлекаемыхъ нами, иллюстрація изъ публицистики эпохи, —
какъ увидимъ, иллюстрація жуткая по силѣ и напряженности «анти-
клерикальной» настроенности, а главное — по тому жуткому спо-
койствію, съ какимъ утверждаются въ ней самыя страшныя вещи.
Эта иллюстрація извлекается нами не изъ подпольнаго безбож-
наго листка, не изъ радикально-соціалистической литературы, а изъ
самаго мирнаго, самаго «академическаго», самаго «буржуазнаго», са-
маго высоко-культурнаго, широкаго и «просвѣщеннаго» органа рус-
ской повременной печати — изъ солиднѣйшаго «Вѣстника Европы»,
руководимаго солиднѣйшими Стасюлевичемъ и Арсеньевымъ.
— 272 —
Кони, Сергѣевичъ, Герье, Влад. Соловьевъ — вотъ высокія име-
на лицъ, которыя, украшали страницы этого прекраснаго журнала
своими статьями и цѣлыми изслѣдованіями. Мужи науки, отвлечен-
ной мысли, государственнаго опыта несли туда самыя выношенныя
свои произведенія, зная, что это — подлинно форумъ надпартійной
русской общественной жизни. И вотъ въ отдѣлѣ «Литературное обо-
зрѣніе» подъ ничего не говорящими иниціалами «М. Г.» находимъ
мы въ сентябрьской книжкѣ за 1908 г. слѣдующую, многоговорящую
рецензію на брошюрку нѣкоего Н. Казмина-Вьюгова, выпущенную
въ томъ же году, въ Петербургѣ, подъ заглавіемъ: «О религіозномъ
воспитаніи дѣтей».
«Замѣчательная брошюра г. Казмина-Вьюгова заслуживаетъ са-
маго глубокаго вниманія йе только педагоговъ, но и всякаго обра-
зованнаго человѣка. Въ ней затронутъ вопросъ первостепенной важ-
ности, п поставленъ онъ во всемъ объемѣ, съ силою и задушевно-
стью честно продуманнаго убѣжденія.
«Въ двухъ формахъ практикуется у насъ религіозное воспита-
ніе д..тей, и въ обѣихъ оно, по мысли автора, является жестокимъ
насиліемъ надъ будущимъ человѣкомъ. Одна изъ нихъ — отрицаніе
всякой религіи, сопровождающееся обыкновенно ироническимъ от-
ношеніемъ (при дѣтяхъ) не только къ обрядовой сторонѣ религіи,
но и къ религіознымъ вѣрованіямъ вообще. Это дѣлается для того,
чтобы дѣти были свободны. Въ дѣйствительности, эта система за-
ранѣе связываетъ ребенка.
«Всю ошибочность этой системы, широко практикуемой среди
і атттей интеллигенціи, авторъ вскрываетъ въ слѣдующихъ умныхъ
строкахъ: «Одно изъ двухъ: или ваше отрицаніе истинно — или
истинность его сомнительна. Если оно истинно, обоснованно, убѣ-
дительно, тогда не нужно внѣдрять его дѣтямъ раньше, чѣмъ они
могутъ во всей силѣ понять убѣдительность вашего отрицанія. По-
слѣднее возможно лишь тогда, когда дѣти получатъ общее научное
развитіе. Если же отрицаніе не обосновано, если его истинность со-
мнительна, то какое право имѣемъ мы внушать его беззащитнымъ
дѣтямъ ?»
«Другая система, можетъ быть, еще пагубнѣе. Она состоитъ въ
раннемъ пріученіи дѣтей къ исполненію религіозныхъ обрядовъ, мо-
литвѣ, хожденію въ храмъ и проч. Такіе родители обыкновенно ссы
лаются на то, что внѣшнее въ религіи есть выраженіе и, вмѣстѣ, спо-
собъ пробужденія внутренней потребности. На это авторъ мѣтко
возражаетъ, что въ такомъ случаѣ не должно ли внѣшнее само собою
рождаться изъ душевной потребности, какъ рождается крикъ радо-
сти или дрожь испуга? Какой смыслъ имѣетъ благодарственная мо-
литва къ Богу въ устахъ ребенка, когда у него нѣтъ самаго чувства?
Мы назвали бы вопіющей нелѣпостью систему воспитанія, которая
заставляла бы дѣтей, напримѣръ, ежедневно въ опредѣленный часъ
громко выражать радость, притомъ — одними и тѣми же словами
и тѣлодвиженіями; но не это ли самое дѣлаютъ съ дѣтьми тѣ, кто
заставляютъ ихъ читать’безъ смысла готовыя молитвы, и .пр.?
«Эта система опаснѣе, чѣмъ это кажется съ перваго взгляда. О г а
гипнотизируетъ ребенка, и часто на всю жизнь. Воспитанное во
— 273
дѣтствѣ благоговѣніе ко всему церковному сдѣлаетъ юношу несво-
боднымъ въ его религіозныхъ исканіяхъ; оно или заставитъ его
безсознательно бояться отрицанія, быть робкимъ и цепослѣдова-
те ьнымъ изъ страха разрушить уютный міръ дѣтскихъ' привычекъ
и представленій, или, наоборотъ, въ упорной борьбѣ съ этими труд-
дно-искоренимыми привычками, толкнетъ его къ рѣзкому озлоблен-
ному отрицанію. Но это еще не все. Сторонники церковно-религіоз-
наго воспитанія не ограничиваются внушеніемъ религіознаго чув-
ства: они стараются сообщить ребенку извѣстный циклъ религіоз-
ныхъ понятій, которыя представляютъ собою готовые отвѣты на
глубочайшія міровыя загадки. Въ семьѣ, а еще болѣе въ школѣ, ре-
бенокъ получаетъ множество догматическихъ знаній — о томъ, что
Богъ есть, что Онъ сотворилъ міръ и т. д. Извѣстно, какой характеръ
носитъ преподаваніе Закона Божія въ нашихъ школахъ. Восьми и
девятилѣтнимъ дѣтямъ законоучитель обязанъ (таково требованіе
программы) сообщать общія понятія «о Богѣ, Творцѣ міра, о Его
вездѣсущіи, всемогуществѣ и благости... объ ангелахъ, душѣ чело-
вѣка созданной по образѵ Божію» и пг>. Что пойметъ здѣсь ребенокъ?
Авторъ обстоятельно и очень тонко выясняетъ разнообразный вредъ,
і.ро±хсхскаіошін иаъ такого воспитанія для ума, во іи, Д ія нравствен-
наго склада ребенйа. Чего стоитъ, напримѣръ, сдпа идея непрестан-
наго вмѣшательства Бога въ естественный порядокъ вещей, приви-
ваемая этимъ путемъ ребенку? Войдя въ плоть и кровь, сдѣлавшись
ппивычкой. сна парализуетъ разумъ и укореняетъ фатализмъ; за-
чѣмъ допытываться причинъ, зачѣмъ обдумывать заранѣе? Богъ по-
слалъ, Богъ не испустилъ, какъ Богъ дастъ, — и кончено».
Авторъ брошюры имѣетъ свою систему: надо развить чувство
связи съ міромъ, идеализмъ! Рецензентъ несогласенъ. Надо внушать
дѣтямъ чувство міровой связи, которое непостижимо разсудкомъ;
«Всѣ религіи, — по мнѣнію рецензента, — опираются на эту почву;
изберетъ ли воспитанникъ позже какую нибудь догматическую ре-
лигію, или нѣтъ — во всякомъ случаѣ, мы должны пробудить въ
немъ религіозность, которая есть шічто иное, какъ всеобъемлющая
разумность» .
*
Достаточно на этомъ, бѣгло нами обрисованномъ, фонѣ предста-
вить себѣ обликъ нашего послѣдняго Царя, чтобы реально ощутить
ту непроходимую пропасть, которая лежала между Государемъ Им-
ператоромъ Николаемъ Александровичемъ и русской общественной
средой.
Отчужденное одиночество — вотъ на что былъ обреченъ этотъ
истинный п истовый православный христіанинъ на Престолѣ Пра-
вославнаго Царя. Тѣми именно свойствами своими, которыя дѣла-
ли изъ него идеальнаго Русскаго Царя, онъ становился загадочнымъ
и непонятнымъ «лучшимъ» людямъ своей Земли! Вотъ корень на-
ціоналыю-обшественной трагедіи всего его царствованія, возъ ко-
рень катастрофы, кбторая вырастала изъ этй трагедіи.
— 274-
ПАМЯТИ ПОСЛѢДНЯГО ЦАРЯ.
Тайна личности Царя.
Моральная трагедія, обусловленная неспособностью русскаго об-
разованнаго общества уразумѣть духовную красоту и нравственную
высоту своего Царя и даже просто объективно-добросовѣстно рас-
познать и оцѣнить его личность, очень сильно выражена была одна-
жды еп. Іоанномъ Шанхайскимъ въ словѣ, сказанномъ имъ предъ
богослуженіемъ объ упокоеніи душъ Царской семьи. Не менѣе силь-
но истолкованъ былъ Владыкой въ этомъ словѣ и тотъ страшный
грѣхъ цареубійства, который легъ на весь, въ цѣломъ, русскій народъ.
«Царь-мученикъ, — говорилъ Владыка, — болѣе всего походилъ
на Царя Алексѣя Михайловича, Тишайшаго, но превосходилъ его
своей непоколебимой кротостью... Его внутренній духовно-нравствен-
ный обликъ былъ такъ прекрасенъ, что даже большевики, желая его
опорочить, могутъ упрекнуть его только въ одномъ — въ набожно-
сти.
«Доподлинно извѣстно, что онъ всегда начиналъ и заканчивалъ
свой день молитвою. Въ великія церковныя празднества онъ всегда
пріобщался, причемъ смѣшивался съ народомъ, приступавшимъ къ
великому таинству, какъ это было при открытіи мощей преп. Се-
рафима. Онъ былъ образцомъ цѣломудрія и главой образцовой право-
славной семьи, воспитывалъ своихъ дѣтей въ готовности служить рус-
скому народу и строго подготовлялъ ихъ къ предстоящему труду и
подвигу. Онъ былъ глубоко внимателенъ къ нуждамъ своихъ под-
данныхъ и хотѣлъ ярко и близко представить себѣ ихъ трудъ и слу-
женіе. Всѣмъ извѣстенъ случай, когда онъ прошелъ одинъ нѣсколь-
ко верстъ въ полномъ солдатскомъ снаряженіи, чтобы ближе понять
условія солдатской службы. Онъ ходилъ тогда совсѣмъ одинъ, и
тѣмъ ясно опровергаются клеветники, говорящіе, что онъ боялся за
свою жизнь... Говорятъ, что онъ былъ довѣрчивъ. Но великій отецъ
Церкви св. Григорій Богословъ говорилъ, что, чѣмъ чище сердце, тѣмъ
оно довѣрчивѣе.
«Чѣмъ же воздала Россія своему чистому сердцемъ, любящему ее
болѣе своей жизни, Государю?
«Она отплатила ему клеветой. Онъ былъ высокой нравственности
— стали говорить объ его порочности. Онъ любилъ Россію — стали
говорить объ измѣнѣ. Даже люди близкіе повторяли эту клевету, пе-
ресказывали другъ другу слухи и разговоры. Подъ вліяніемъ злого'
умысла однихъ, распущенности другихъ, слухи ширились, и начала
охладѣвать любовь къ Царю. Потомъ стали говорить объ опасности
для Россіи и обсуждать способы освобожденія отъ этой несуществую-
щей опасности и, во имя якобы спасенія Россіи, стали говорить,
что надо отстранить Государя. Разсчетливая злоба сдѣлала, свое дѣ-
ло : она отдѣлила Россію отъ своего Царя, и въ страшную минуту
въ Псковѣ онъ остался одинъ... Страшная оставленность Царя...
Но не онъ оставляетъ Россію, Россія оставляетъ его, любящаго Рос-
сію больше своей жизни. Видя это и въ надеждѣ, что его самоума-
— 275 —
леніе успокоитъ и смиритъ разбушевавшіяся страсти народныя, Го-
сударь отрекается отъ престола... Наступило ликованіе тѣхъ, кто
хотѣлъ низверженія Государя. Остальные молчали. Послѣдовалъ арестъ
Государя и дальнѣйшія событія были неизбѣжны... Государь былъ
убитъ, Россія молчала...
«Великій грѣхъ — поднять руку на Помазаника Божія... Не
остается и малѣйшая причастность къ такому грѣху неотмщенной. Въ
скорби говоримъ мы «кровь его на насъ и на дѣтяхъ нашихъ». Но
•будемъ помнить, что это злодѣяніе совершено въ день св. Андрея
Критскаго, зовущаго насъ къ глубокому покаянію... Но покаяніе на-
ше должно быть полное, безъ всякаго самооправданія, безъ всякихъ
оговорокъ, съ осужденіемъ себ«я и всего злого дѣла отъ самаго его
начала...»
Да, вся современная злодѣянію Россія въ какой то мѣрѣ несетъ
на себѣ вину цареубійства: тѣ, кто не были пособниками, были по-
пустителями! Но, пожалуй, еще болѣе устрашающимъ, чѣмъ призна-
ніе всей Россіи виновной въ этомъ злодѣяніи, является констатиро-
ваніе того, какимъ относительно малымъ было впечатлѣніе, произве-
денное въ этомъ именно смыслѣ на русское общество екатеринбург-
скимъ цареубійствомъ. Всѣ готовы обличать большевиковъ. На этомъ
всѣ сходятся. А развѣ въ этомъ дѣло? Съ большевиковъ взятки глад-
жи! Но они, вѣдь, только произнесли послѣднюю букву страшной
•азбуки, которую выдумали не они. Задуматься же надъ тѣмъ, гдѣ
начинается этотъ жестокій и мерзостный алфавитъ, мало кто хочетъ.
Въ частности, поразительно, какъ медленно и съ какимъ трудомъ
раскрываются глаза у даже, казалось бы, «прозрѣвшихъ» людей на
личность Царя. Съ какимъ трудомъ изживается сложившаяся у рус-
скаго образованнаго общества привычка свысока смотрѣть на крот-
каго Помазанника!. Вотъ какъ, заднимъ числомъ, рисуетъ лучшій
•біографъ Царя, С. С. Ольденбургъ, эту отвратительную повадку рус-
скаго общества:
«Сторонясь отъ всякихъ подлинныхъ свѣдѣній о Царѣ и Цар-
ской семьѣ съ упорной предвзятостью русская интеллигенція воспри-
нимала и запоминала то, что печаталось о Царѣ въ подпольныхъ ре-
волюціонныхъ пасквиляхъ, обычно по своей фантастичности относя-
щихся къ области «развѣсистой клюквы»; ловила топотъ придвор-
ныхъ сплетенъ, инсинуаціи опальныхъ сановниковъ. Мнѣніе о Госу-
дарѣ, какъ о человѣкѣ невѣжественномъ, ограниченномъ — нѣкото-
рые договаривались до выраженія «слабоумный» — человѣкѣ без-
вольномъ, при этомъ зломъ и коварномъ — было ходячимъ въ ин-
теллигентскихъ другахъ. Даже военный чинъ его — въ которомъ онъ
«оставался, потому что отецъ его скончался, когда Государю было
«двадцать шесть лѣтъ — обращали ему въ укоръ, говоря о «малень-
комъ полковникѣ», объ «уровнѣ» — почему-то «армейскаго полков-
ника» и т. д...»
Не нужно при этомъ думать, что подобное отношеніе къ Царю
‘было свойственно лишь злонамѣренно-подозрительнымъ людямъ, мо-
нархически индифферентнымъ или даже монархизму враждебнымъ.
.Люди монархически настроенные и лично Государю симпатизировав-
шіе нерѣдко видѣли въ его фигурѣ что-то жалкое. Съ какимъ зло-
радствомъ подхвачена была либеральнымъ обществомъ мысль о юмъ,
что Царь является двойникомъ Ѳеодора ІоаннОвйча, къ тому же на-
рочито стилизованнаго, въ сценическомъ изображеніи, подъ кротка-
го, но убогаго «простачка»! Но вѣдь со скорбью, съ тяжелымъ сер-
дцемъ, сокрушенно покачивая головами, о томъ же говорили и убѣ-
жденные монархисты, не обрѣтая въ Царѣ того, что хотѣли бы ви-
дѣть, и не ощущая его твердой руки на рулѣ государственнаго ко-
рабля.
Можно понять, а въ извѣстномъ смыслѣ даже оправдать тѣхъ, кто
такъ думали «тогда»: вѣдь, перспектива была укорочена и искажена.
Но «теперь», послѣ всего свершившагося — дозволительно ли оста-
ваться при прежнихъ трафаретахъ? А между тѣмъ, Царь оставался
непонятымъ и послѣ своей мученической смерти, а тѣмъ самымъ не-
понятой оставалась и объективная трагедія его взаимоотношеній съ
обществомъ. Такъ глубокъ былъ духовно-психологическій отходъ рус-
скаго образованнаго общества отъ основъ Святой Руси, отъ пони-
манія существа Самодержавной власти на Руси!
Показательна въ этомъ отношеніи честная и умная книжка В. I.
Гурко «Царь и Царица». Авторъ ея — одинъ изъ лучшихъ сыновъ
ушедшей Россіи, одинъ изъ столповъ ея государственнаго строитель-
ства. Человѣкъ рѣдкаго ума и исключительнаго образованія, онъ былъ
украшеніемъ сагіовной русской бюрократіи. Имя его останется не-
забвеннымъ, какъ едва ли не главнѣйшаго внутривѣдомственнаго под-
готовителя знаменитой Столыпинской реформы.' Павъ жертвой ин-
триги, онъ оказался, при проведеніи реформы въ жизнь, обречен-
нымъ на относительное бездѣйствіе, но не озлобился и не превра-
тился въ будирующаго оппозиціонера. Оставаясь, по связямъ своимъ,
въ курсѣ того, что дѣлалось «на верхахъ», онъ лучше, чѣмъ кто ни-
будь, могъ «наблюдать» и «оцѣнивать», тѣмъ болѣе, что ни къ ка-
кимъ партіямъ не принадлежалъ и чуждъ былъ пристрастіямъ, какъ
правымъ такъ и лѣвымъ, по убѣжденіямъ же былъ консерваторомъ и
монархистомъ. Трудно представить себѣ человѣка, болѣе пригод-
наго для «реабилитаціи» Царя въ глазахъ общества!
И, дѣйствительно, во многихъ отношеніяхъ книга Гурко, отда-
вая должное Царю, убиваетъ, можно сказать, наповалъ нѣкоторыя
ходячія, но абсолютно лживыя, представленія о немъ, издавна отра-
влявшія сознаніе русской интеллигенціи. Предъ нами встаетъ чело-
вѣкъ безупречный въ семейномъ быту — «сіяющее исключеніе на
фонѣ нравовъ, ставшихъ привычными въ высшемъ обществѣ» — и
вмѣстѣ съ тѣмъ образецъ полнѣйшаго самоотверженія въ исполненіи
того, что онъ считалъ своимъ Царскимъ Дѣломъ. Но, высоко рас-
цѣнивая моральный обликъ Царя, Гурко не находитъ ключа къ по-
ниманію его личности... Въ планѣ государственномъ и для Гурко-
Царь — «маленькій» человѣкъ, не стоящій на уровнѣ задачъ, ста-
вившихся ему дѣйствительностью! По мнѣнію Гурко, Царю вообще-
была чужда широкая картина — онъ былъ «миніатюристомъ», спо-
собнымъ осознавать только детали. Въ связи съ этимъ стоитъ, по мнѣ-
нію Гурко, неспособность Царя отличать общее «правленіе» отъ кон-
кретныхъ и частныхъ «распоряженій», ведшая его къ излишней и
неоправданной обстоятельствами подозрительности въ отстаиваніи
своей власти отъ несуществовашихъ покушеній. Не считаясь съ об-
— 277^
щими принципами управленія, онъ порой настойчива проводилъ въ
мелочахъ свою нолю. Не договаривая своей мысли до конца, Гурко
даетъ понять, что тутъ, вѣроятно, сказывалось столь обычное для
слабовольныхъ людей упрямство. Впрочемъ, и Гурко «слабоволіе»
Даря признаетъ лишь условно, оттѣняя, что Царь упорно шелъ по
пути собственныхъ намѣреній — съ однимъ, только исключеніемъ,
извѣстнымъ Гурко: это — капитуляція 17 октября предъ чужимъ
мнѣніемъ, ему внушеннымъ и ему навязаннымъ по признаку «исто-
рической необходимости».
Не задумываясь надъ тѣмъ, въ какой мѣрѣ это «исключеніе» спо-
собно раскрыть тайну личности Императора Николая II, Гурко про-
ходитъ мймо него. Въ другомъ мѣстѣ, какъ бы. мимоходомъ, остана-
вливаясь на умоначертаніи Царя, Гурко приводитъ свидѣтельство
А. А. Половцова, занесенное имъ въ дневникъ 12 апрѣля 1902 года
и такъ изображающее это умоначертаніе: «Всѣмъ управляетъ Богъ,
Помазанникомъ Коего является Царь, который поэтому не долженъ
ни съ кѣмъ сговариваться,, а слѣдовать исключительно Божествен-
ному внушенію». Гурко склоненъ искать въ этомъ умоначертаніи
корень лишь нѣкоторыхъ совершавшихся Государемъ (отчасти подъ
вліяніемъ Государыни) самоличныхъ дѣйствій, врывавшихся въ кругъ
нормальнаго теченія государственныхъ и церковныхъ дѣлъ.
А между тѣмъ, стоило углубить эту тему — и именно здѣсь мож-
но было бы найти общій ключъ къ пониманію поведенія Царя, ино-
гда казавшагося Гурко столь загадочнымъ. Дѣло въ томъ, что Царь,
при всемъ своемъ уваженіи къ порядку и къ формѣ, не считалъ цар-
скую волю формально чѣмъ бы то ни было связанной. Поэтому тамъ,
гдѣ онъ, въ очень рѣдкихъ случаяхъ, настаивалъ на исполненіи ея
въ обходъ формы, были значитъ у него основанія серьезныя, кото-
рыя побуждали его къ этому. Искать причинъ такихъ дѣйствій на-
до не въ упрямствѣ и не въ мелочности Царя, а въ чемъ-то другомъ.
Показательно, кстати сказать, что тотъ матеріалъ, который попутно
раскрываетъ намъ самъ Гурко, ни въ какой мѣрѣ не вяжется съ дѣ-
лаемой имъ оцѣнкой дѣйствій Царя. Гурко отмѣчаетъ безграничное
самообладаніе Государя, исполненное внутренняго упора неколеби-
маго. Его никогда не видали ни бурно гнѣвающимся, ни оживленно
радостнымъ, ни даже въ состояніи повышенной возбужденности.
Гнѣвъ его выражался въ томъ, что глаза его дѣлались пустыми —
онъ какъ бы уходилъ вдаль, ничего не замѣчая и не видя. Полное
спокойствіе сохранялъ онъ и въ моменты опасности. Вмѣстѣ съ тѣмъ,
переживалъ онъ, по указанію того же Гурко, весьма сильно все то,
что онъ ощущалъ, какъ ударъ, наносимый Россіи. Пораженіе подъ
Сольдау стоило ему недешево. «Я начинаю ощущать мое старое сер-
дце — писалъ онъ Царицѣ 12 іюня 1915 г. — Первый разъ, ты по-
мнишь, это было въ августѣ прошлаго года послѣ самсоновской ка-
тастрофы, а теперь опять». Отмѣчаетъ Гурко и то, что настойчиво
проводилъ Государь свою волю въ относительныхъ «мелочахъ»: ни
разу не нарушилъ онъ закона въ вопросахъ общегосударственнаго
значенія!..
• Вяжется ли съ подобными данными упрекъ Царю въ мелочности^
въ упрямствѣ? За чертами характера Царя, которыя воспроизводитъ
— 278—
Гурко, чувствуется сильная, изумительно дисциплинированная во-
ля, чувствуется глубокое сознаніе моральной отвѣтственности, чув-
ствуется; и большая душа. Откуда же здѣсь быть мелочности или
упрямству? Эти свойства обнаруживаются тогда, когда человѣкъ, по-
зируя на большого человѣка, на самомъ дѣлѣ таковымъ не является!
Когда такой человѣкъ срывается со своей «позы», тутъ, конечно, про-
является подлинная его мелкая природа. Но у Царя то никакой по-
зы не было! Если онъ на чемъ либо настаивалъ, значитъ, въ его пред-
ставленіи, это не было мелкимъ, и настаивалъ онъ на этомъ не по
причинѣ неосмысленно-упорнаго своеволія, какъ это бываетъ въ слу-
чаяхъ упрямства, а по какому либо существенному, морально оправ-
данному основанію. . .
Чтобы намъ еще отчетливѣе представить себѣ свойственную Го-
сударю нравственную серьезность, коренящуюся въ высокой дисци-
плинѣ духа, приведемъ нѣсколько показаній о Государѣ другого
человѣка, тоже заслуживающаго довѣрія. Мы имѣемъ въ виду ми-
нистра иностранныхъ дѣлъ Сазонова, человѣка чистаго, деликатна-
го, '^рально-тонкаго. Что ему запомнилось изъ его общенія съ-
Царемъ ?
«Глядя на него у церковныхъ службъ, во время которыхъ онъ.
никогда не поворачивалъ головы, я не могъ отдѣлаться отъ мысли,,
что такъ молятся люди, извѣрившіеся въ помощи людской и мало
надѣющіеся на собственныя силы, а жаждущіе указаній и помощи
только свыше...»
«Что бы ни происходило въ душѣ Государя, онъ никогда не
мѣнялся въ своихъ отношеніяхъ къ окружающимъ его лицамъ. Мнѣ-
пришлось видѣть его близко въ минуту страшной тревоги за жизнь
единственнаго сына, въ которомъ сосредоточивалась вся его нѣжность,
и кромѣ нѣкоторой молчаливости и еще большей сдержанности, въ.
немъ ничѣмъ не сказывались пережитыя имъ страданія. . . (Спала
1912 г.)».
«На третій день моего пребыванія въ Спалѣ я узналъ отъ поль-
зовавшихъ Наслѣдника врачей, что на выздоровленіе больного бы-
ло мало надежды. Мнѣ надо было возвращаться въ Петроградъ. От-
кланиваясь Государю передъ отъѣздомъ, я спросилъ его о состояніи
Цесаревича. Онъ отвѣтилъ мнѣ тихимъ, но спокойнымъ голосомъ::
«надѣемся на Бога». Въ этихъ словахъ не было ни тѣни условно-
ности или фальши. Они звучали просто и правдиво».
А вотъ небольшой, но сколь характерный штрихъ, наблюден-
ный Сазоновымъ въ отношеніяхъ Государя къ людямъ, ему явно
непріятнымъ! Зашла разъ рѣчь объ одномъ бывшемъ министрѣ, ко-
тораго Сазоновъ не называетъ, но въ которомъ легко угадать Витте.
Между нимъ и Государемъ лежала не только пропасть непониманія,,
но и нѣчто большее. Государь не уважалъ Витте, а тотъ платилъ ему
озлобленной антипатіей, которой нерѣдко давалъ волю въ своихъ,
высказываніяхъ, прикрываемыхъ иногда нарочитымъ подчеркивані-
емъ «піэтета» къ памяти Александра III. Государь, конечно, зналъ
объ этихъ, чувствахъ къ нему Витте. Велико было удивленіе Са-
зонова, кода онъ въ высказываніяхъ Царя о Витте не уловилъ ни
малѣйшаго, оттѣнка раздраженія. Сазоновъ не скрылъ своего уди-
— 279—
еленія отъ Царя. «На это, — разсказываетъ Сазоновъ, -— Государь
отвѣтилъ мнѣ слѣдующими словами, живо сохранившимися въ моей
памяти: «Эту струну личнаго раздраженія мнѣ удалось уже давно
заставить въ себѣ совершенно замолкнуть. Раздражительностью ни-
чего не поможешь, да къ тому же отъ меня рѣзкое слово звучало
бы обиднѣе, чѣмъ отъ кого нибудь другого».
Ограничимся еще однимъ отзывомъ, исходящимъ отъ человѣка,
хотя и далекаго отъ Россіи и отъ ея Царя, но способнаго, по своему
положенію, многое увидѣть въ характерѣ Царя. Это — президентъ
Французской республики Лубэ. Онъ давалъ такой отзывъ о главѣ
союзнаго Франціи государства:
«Обычно видятъ въ Императорѣ Николаѣ II человѣка добра-
го, великодушнаго, но немного слабаго, беззащитнаго противъ влія-
нія и давленій. Это — глубокая ошибка. Онъ преданъ своимъ иде-
.ямъ, онъ защищаетъ ихъ съ терпѣніемъ и упорствомъ; онъ имѣетъ
задолго продуманные планы, осуществленія которыхъ медленно до-
стигаетъ, . . Подъ видимостью робости, немного женственной, Царь
имѣетъ сильную душу и мужественное сердце, непоколебимо вѣр-
ное. Онъ знаетъ, куда идетъ и чего онъ хочетъ».
Не будемъ продолжать нанизывать оцѣнки и свидѣтельскія по-
казанія, удостовѣряющія исключительныя моральныя свойства Царя
.и крѣпость его воли. Не будемъ приводить и тѣхъ отзывовъ, кото-
рые отмѣчаютъ столь же исключительную умственную силу Царя.
Отсылаемъ читателя къ извѣстной книгѣ С. С. Ольденбурга. Озна-
комившись съ ней, читатель на самомъ матеріалѣ, сгруппированномъ
авторомъ книги, убѣдится въ выдающихся качествахъ Государя, какъ
человѣка и правителя.
Тѣмъ большей загадкой остается стойкость легенды, которая со-
вершенно иначе изображала Царя, а также глубина той пропасти
непониманія, которая раздѣляла общество отъ Царя и которая созда-
вала почву, благопріятную для происхожденія этой легенды. Едва
ли при объясненіи этого явленія допустимо ограничиваться указа-
ніемъ на злостность клеветы, направленной противъ Царя, и на на-
мѣренную дѣятельность темныхъ силъ. Недостаточно и общаго ука-
занія на то разномысліе и разночувствіе между Царемъ и обществомъ,
на которое мы выше обращали вниманіе.
Важно здѣсь уловить два обстоятельства, которыя бросаютъ
•свѣтъ на природу этого разномыслія и разночувствія, корни свои
имѣющаго не только въ настроеніяхъ общества, но и въ нѣкоторыхъ
свойствахъ или, вѣрнѣе сказать, въ нѣкоторой установкѣ сознанія
самаго Царя, которая дѣлала нахожденіе общаго языка между нимъ
и его современниками самаго разнаго направленія психологически
невозможнымъ.
Одно обстоятельство мы уже отмѣчали, и теперь остается толь-
ко нѣсколько блцже къ нему подойти. Это — разность пониманія
Царемъ и русскимъ обществомъ института Царской власти.
Государь, какъ человѣкъ церкОвно-вѣрующій, сознавалъ себя По-
мазанникомъ и Царемъ въ томъ высокомъ и отвѣтственномъ пони-
маніи этихъ обозначеній, которыя присущи ученію Церкви. Про-
блема «абсолютизма», а тѣмъ самымъ и проблема «конституціонныхъ»
280 —
ограниченій этого абсолютизма, уясненіемъ каковыхъ проблемъ въ-
глазахъ русскаго образованнаго общества, даже иногда и праваго,
исчерпывалось уразумѣніе отношенія подданныхъ къ Царю, — этихъ
«проблемъ» въ глазахъ Императора Николая II вообще не существо-
вало. Не существовало ихъ и въ глазахъ любого подлинно-церков-
наго русскаго человѣка, или даже такого человѣка, который, будучи
по своимъ убѣжденіямъ далекъ отъ точнаго ученія Церкви, оставался
бы способнымъ точно уяснить себѣ русское пониманіе во-
проса, исторически и юридико-догматически данное. Русскій
Царь не былъ и немогъ стать «абсолют-
нымъ» монархомъ въ пониманіи 3 а п а -
д а . Онъ былъ Царемъ самодержавнымъ — по самой
природѣ своей власти не поддающимся никакимъ формаль-
нымъ ограниченіямъ ни съ чьей стороны. Однако, это никакъ
не означало, что онъ былъ Государемъ, которому не противостояли
бы никакія сдержки и который въ одной лишь собственной волѣ
долженъ былъ искать границъ допустимаго. Приведемъ страничку
изъ ^черка гр. Ю. Граббе «Святая Русь въ исторіи Россіи», гдѣ
почтенный авторъ останавливается и на религіозной природѣ цар-
ской власти въ Россіи.
«Особенно ярко обрисовывается религіозная сущность русской
царской власти въ чинѣ коронованія и мѵропомазанія. Въ самомъ на-
чалѣ этого чина, едва Государь входитъ въ соборъ и становится
на свое мѣсто, онъ, «по обычаю древнихъ христіанскихъ монарховъ»,
вслухъ своихъ подданныхъ отвѣчаетъ на вопросъ первенствующаго
архіерея: «како вѣруеши?» и читаетъ св. сѵмволъ православной вѣ-
ры. И лишь послѣ этого начинается самая служба. Всѣ реликвіи при-
нимаются Царемъ «во имя Отца и Сына и Святаго Духа»; читаются
глубокія по содержанію молитвы съ исповѣданіемъ, что земное цар-
ство ввѣрено Государю отъ Господа, съ прошеніемъ о томъ, чтобы
Господь всѣялъ въ сердце его страхъ Божій, соблюлъ его въ непо-
рочной вѣрѣ, какъ хранителя св. Церкви, «да судитъ онъ людей
Божіихъ въ правдѣ и нищихъ въ судѣ, спасетъ сыны убогихъ и-
наслѣдникъ будетъ небеснаго царствія...» Но особенно торжествен-
ный и трогательный моментъ — это чтеніе Царемъ колѣнопрекло-
ненной молитвы, полной смиренія, покорности и благодарности Бо-
гу: «Ты же, Владыко и Господь мой, — молится Царь, — настави
мя въ дѣлѣ, на неже послалъ мя еси, вразуми и управи мя въ вели-
комъ служеніи семъ... Буди сердце мое въ руку Твоею, еже вся
устроити къ пользѣ врученныхъ мнѣ людей и къ славѣ Твоей, яко
да и въ день Суда Твоего непостыдно воздамъ Тебѣ слово...»
«Катковъ говорилъ, что въ присягѣ — наша конституція, по ко-
торой мы имѣемъ больше чѣмъ политическія права — мы имѣемъ
политическія обязанности. Это отчасти вѣрно, но, въ сущности, под-
линная конституція была въ священномъ коронованіи. Тамъ испо-
вѣдывалась неразрывность нашей Царской власти съ Православной
Церковью, тамъ Самодержецъ торжественно заявляетъ, что онъ огра-
ниченъ Закономъ Божіимъ, что онъ — Божій слуга. Въ молитвахъ
этого замѣчательнаго чина, развившагося уже въ Императорскій пе-
ріодъ, а до то»о весьма краткаго, — самое глубокое изложеніе сущ-
— 281 —
ности русской верховной власти и ея главной задачи^ Тутъ госу-
дарственные принципы Святой Руси получаютъ свое самое яркое
и глубокое выраженіе».
Внѣ подобной церковно-религіозной осмыслен-
ности Царской власти въ Россіи, нельзя, вообще, понять ея сущно-
сти. Тотъ, кто не понимаетъ, что такое «Православіе», не можетъ,
понять и того, что такое — Русскій Царь. Отдѣленная отъ этой
своей церковно-православной природы, несущей въ себѣ сильнѣй-
шія и глубочайшія «ограниченія», теряетъ самый свой смыслъ Цар-
ская власть, какъ она выработана тысячелѣтней русской исторіей.
Это прекрасно понялъ такой относительно далекій отъ Церкви че-
ловѣкъ, какъ знаменитый историкъ русскаго права Сергѣевичъ, ко-
торый распозналъ юридическое своеобразіе русскаго самодержавія
и потому самымъ рѣшительнымъ образомъ отвергалъ примѣнимость
къ нему — въ исторической перспективѣ! — понятій западнаго
абсолютизма.
Этого то и не понимало русское общество. Оно не могло имѣть
ученой, проницательности величайшаго русскаго правовѣда-истори-
ка, и оно, вмѣстѣ съ тѣмъ, въ такой мѣрѣ утратило уже способность
мыслить и чувствовать такъ, какъ велитъ Церковь Православная, что
для него смыслъ русскаго самодержавія испарился. Тутъ и лежитъ
корень непониманія обществомъ Царя — непониманія безысходна-
го.
Царь, оставаясь Русскимъ Царемъ, не могъ себя ограничить за-
падной конституціей, не могъ сдѣлать этого не потому, чтобы -судо-
рожно держался онъ за свою власть, а потому, что самая власть эта,
по существу своему, не поддавалась ограниченію. Ограничить ее —
значило измѣнить не ее, а измѣнить ей. И тутъ, въ дополненіе къ
тому, что явствуетъ изъ. вышеприведенной страницы, заимствован-
ной у Граббе, напомнимъ еще одно обстоятельство, еще болѣе^ съ
точки зрѣнія церковно-вѣрующаго человѣка, значительное. Русскій
Царь не просто Царь-Помазанникъ, которому вручена Промысломъ
судьба великаго народа. Онъ — тотъ единственный Царь
на землѣ, которому вручена отъ Бога задача охранять Святую Цер-
ковь и нести высокое царское послушаніе до второго при-
шествія Христова. Русскій Царь — тотъ Богомъ по-
ставленный носитель земной власти, дѣйствіемъ котораго до време-
ни сдерживалась сила Врага. Въ этомъ и только въ этомъ
смыслъ преемственности русской царской власти отъ Византіи...
Нужно именно это учесть, чтобы уяснить себѣ, какую трагедію
переживалъ Императоръ Николай II, когда у него «вымучивали»
манифестъ 17 октября, и, наконецъ, вырвали іо, какъ онъ говорилъ,
«страшное рѣшеніе», которое онъ, перекрестившись, принялъ, не ви-
дя другой возможности спасти страну.
Создавъ народное представительство, Царь принялъ, однако, но-
вый порядокъ, лишь какъ измѣненіе техники высшаго прави-
тельственнаго механизма. Человѣкъ исключительно лояльный и сво-
бодный отъ личныхъ пристрастій и увлеченій, онъ съ необыкновенной
скрупулезностью соблюдалъ законъ въ отношеніи Государственной
ДУмы, — какъ онъ соблюдалъ законъ и во всѣхъ иныхъ случаяхъ
282 —
и направленіяхъ. Но внутренне чуждой оставалась ему эта
механика, не знавшая прецедентовъ въ русскомъ прошломъ.
Объ этомъ ясно свидѣтельствуетъ опубликованная въ совѣтской
Россіи переписка Царя съ министромъ внутреннихъ дѣлъ Н. А.
Маклаковымъ. Настраивая Царя противъ Думы, Маклаковъ въ 1913
году испросилъ у Царя разрѣшеніе распустить ее, если ему не удаст-
ся ее «ввести въ законное русло». Изъ замысловъ Маклакова ничего
не вышло, такъ какъ онъ встрѣтилъ въ Совѣтѣ министровъ рѣши-
тельную и сплоченную оппозицію. Но любопытно, что Царь въ
своей перепискѣ съ Маклаковымъ высказывалъ полное свое несо-
чувствіе сложившемуся у насъ государственному порядку. Онъ пи-
салъ: «Также считаю необходимымъ и благонамѣреннымъ немедлен-
но обсудить въ Совѣтѣ министровъ мою давнишнюю мысль объ
измѣненіи статьи учрежденія Государственной Думы, въ силу кото-
рой, если Дума не согласится съ измѣненіями Государственнаго
Совѣта и не утвердитъ проекта, то законопроектъ уничтожается. Это
— при отсутствіи у насъ конституціи, есть полная безсмыслица.
Предоставленіе на выборъ и утвержденіе Государя мнѣнія и боль-
шинства и меньшинства будетъ хорошимъ возвращеніемъ къ преж-
нему спокойному теченію, законодательной дѣятельности, и притомъ
въ русскомъ духѣ».
Таково было «личное» мнѣніе Царя, на которомъ онъ, конечнс
не сталъ настаивать, ибо былъ человѣкомъ, лишеннымъ тѣхъ м'елоч
ности и упрямства, которыя ему такъ упорно ставятъ въ вину. На-
противъ того, онъ своеобразную, во многихъ отношеніяхъ замѣча-
тельную «конституцію» русскую, нашедшую себѣ превосходное юри-
дическое выраженіе въ Основныхъ Законахъ 23 апрѣля — своего
рода шедеврѣ государственнаго права! — заботливо покрывалъ сво-
имъ высокимъ покровительствомъ. Но это отнюдь не могло означать
для него, чтобы онъ всегда и при всѣхъ услові-
яхъ считалъ себя обязаннымъ подчиняться той формѣ, ко-
торая была выражена въ «конституціонныхъ» законодательныхъ ак-
тахъ. Вѣдь, онъ, только онъ одинъ, продолжалъ нести и въ
рамкахъ новыхъ «основныхъ законовъ» отвѣтственность передъ Бо-
гомъ за судьбы Русскаго народа! Никакая в'ласть на землѣ неспособ-
на была лишить Царя права и снять съ него обязанность
считать и чувствовать себя высшимъ арбитромъ въ по-
слѣднихъ рѣшеніяхъ, требуемыхъ обстоятельствами чрезвычайными.
Когда германскій императоръ предложилъ ему, въ цѣляхъ ослабленія
отвѣтственности за Портсмутскій договоръ, передать его на рати-
фикацію Думѣ, Царь отвѣтилъ, что отвѣтственность за свои рѣшенія
несетъ онъ передъ Богомъ и исторіей...
Арбитромъ, на котораго не можетъ быть апелляціи, продолжалъ
считать себя Государь и во внутренней гражданской политикѣ. Актъ
3 іюня 1907 г., которымъ была нарушена буква «конституціи», но ко-
торымъ Россія была выведена изъ тупика думской неработоспособ-
ности, явился плодомъ именно такого умоначертанія Царя. «Отъ
Господа Бога вручена намъ власть царская надъ народомъ нашимъ,
передъ престоломъ Его мы дадимъ отвѣтъ за судьбы державы Рос-
сійской», —- читаемъ мы въ манифестѣ 3 іюня!
283 —
На свою совѣсть бралъ иногда Царь и рѣшенія въ вопросахъ
церковныхъ, и тутъ не считая себя формально связаннымъ рѣшені-
емъ Св. Сѵнода. Освѣдомленный Жеваховъ говоритъ, что Царь въ
теченіе своего царствованія всего лишь три раза проявилъ свою са-
модержавную волю въ отношеніи Сѵнода. Первый разъ это было
въ дѣлѣ прославленія св. Іоасафа Бѣлгородскаго, въ 1910 году. Съ
нетерпѣніемъ ожидая назначенія Сѵнодомъ торжества прославленія,
Царь не счелъ себя, однако, вправѣ торопить Сѵнодъ. Но когда со-
стоялось мнѣніе Сѵнода о необходимости отложить это торжество,
то Царь, не согласившись съ доводами оберъ-прокурора и Сѵнода,
самъ назначилъ срокъ его. Второй разъ его воля была проявлена
въ дѣлѣ прославленія св. Іоанна, митрополита Тобольскаго. Нако-
нецъ, третій случай связанъ съ назначеніемъ митр. Питирима на
петербургскую каѳедру и съ перемѣщеніемъ митрополита Владиміра
въ Кіевъ...
Были, повидимому, и другіе аналогичные случаи, не отмѣченные
Жеваховымъ. Такъ, Гурко говоритъ объ отмѣнѣ Государемъ предписа-
нія Сѵнода о перемѣщеніи іеромонаха Иліодора, каковое распоря-
женіе Государя, по свидѣтельству Гурко, произвело очень тягостное
впечатлѣніе на митр. Антонія.
Не будемъ касаться двухъ послѣднихъ частныхъ случаевъ, ка-
сающихся личностей — тутъ, какъ во всякихъ вопросахъ лич-
ныхъ, всегда возможны разныя мнѣнія и противорѣчивыя оцѣнки.
Что же касается роли Царя въ дѣлѣ прославленія святыхъ, то нель-
зя не признать, что Царь въ этомъ вопросѣ шелъ, въ духовномъ
планѣ, впереди Сѵнода, находившагося подъ извѣстнымъ
вліяніемъ вѣка, съ его равнодушіемъ и скептицизмомъ въ дѣлахъ вѣ-
ры. Въ частности, отсрочку канонизаціи митр. Іоанна Сѵнодъ мо-
тивировалъ необходимостью учесть политическія соображенія — въ
нихъ уже во всякомъ случаѣ Царь могъ считать себя болѣе компе-
тентнымъ, чѣмъ Сѵнодъ! Въ общей же формѣ значеніе личности
Царя въ дѣлѣ канонизаціи святыхъ, прославленныхъ въ его царство-
ваніе, митр. Антоній (Кіевскій и Галицкій) характеризовалъ такъ
въ 1930 году:
«Царствованіе Императора Николая II ознаменовалось откры-
тіемъ въ Россіи мощей святыхъ угодниковъ и ихъ прославленіемъ.
Насколько въ Россіи это дѣло въ послѣднее время было труднымъ,
видно изъ того, что послѣ открытія мощей св. Тихона Задонскаго
въ 1961 г., сопровождавшагося народнымъ энтузіазмомъ и многими
чудесами, по Россіи распространился слухъ, будто бы Императоръ
Александръ II выразился, что это будетъ послѣдній святой въ Рос-
сіи. Я не вѣрю, чтобы Государь могъ сказать такую фразу, но самый
фактъ распространенія такого слуха достаточно характеризуетъ тог-
дашнія общественныя настроенія. Въ царствованіе Государя Импе-
ратора Николая II были открыты мощи св. Ѳеодосія Черниговскаго
(1896 г.), преп. Серафима Саровскаго (1903 г.), св. Іоасафа Бѣлго-
родскаго (1911 г.), Іоанна Тобольскаго, Анны Кашинской, Пити-
рима Тамбовскаго. Я помню, какъ въ одномъ изъ засѣданій Св. Сѵ-
нода одинъ изъ іерарховъ замѣтилъ, что нельзя же до безконечности
284 “
продолжать прославленіе святыхъ. Взоры присутствовавшихъ обра-
тились на меня, и я отвѣтилъ: «если мы вѣримъ въ Бога, то мы дол-
жны быть рады прославленію св. угодниковъ». Изъ этого, видно,
заканчиваетъ Владыка, насколько' велико было благочестіе Государя,
который почти первый рѣшился на это дѣло».
Приведеннаго нами матеріала достаточно для того, чтобы мы
могли считать разъясненной природу разномыслія и разночувствія
между Царемъ и обществомъ русскимъ, поскольку тутъ дѣло было
въ различіи пониманія и оцѣнки существа царской власти и ея пре-
рогативъ въ Россіи. Но этимъ мы еще не рѣшили вопроса въ цѣломъ.
Самаго существеннаго мы еще не сказали и даже на него не на-
мекнули! Вѣдь, какъ мы знаемъ, разномысліе и разночувствіе наблю-
далось не только между Царемъ и людьми церковно-индифферент-
ными (не говоримъ уже о людяхъ враждебныхъ и чуждыхъ Церкви),
а и между нимъ и людьми, и къ Церкви близкими, и Царю предан-
ными, — иногда до послѣдней капли крови!
Изъ вышесказаннаго понятно, почему не было общаго языка
у Царя съ кадетами или хотя бы съ Витте. Но былъ ли у Царя дѣй-
ствительно общій языкъ со Столыпинымъ, котораго Царь искренно
и глубоко уважалъ и цѣнилъ и который съ своей стороны дѣломъ и
самой смертію своей доказалъ свою преданность Царю? Между Сто-
лыпинымъ и Царемъ, въ болѣе, конечно, слабой степени, но тоже
ощущалось извѣстное и очень существенное разномысліе и разно-
чувствіе.
Тутъ мы подходимъ къ загадкѣ, которая находитъ себѣ разрѣ-
шеніе только въ событіяхъ позднѣйшихъ, для взора современниковъ
Царя въ эпоху его царствованія недоступныхъ. Вмѣстѣ съ тѣмъ, мы
подходимъ къ явленіямъ, которыя нерѣдко люди, даже и не такъ ужъ
далекіе отъ Церкви, отметаютъ, наклеивая на нихъ ярлыкъ «мисти-
ки», «мистическихъ настроеній» и т. д. Да, Царь, несомнѣнно, былъ
во власти такихъ «настроеній». Другими словами, — онъ способенъ
былъ знать и видѣть то, чего не могли видѣть и знать люди духовно
менѣе одаренные и менѣе живущіе духомъ. И именно та настроен-
ность, которая у Государя зрѣла въ его «мистическомъ надсознаніи»,
дѣлала его относительно-равнодушнымъ ко всему тому культурному,
экономическому, политическому блеску, который такъ украшалъ его
царствованіе и на пользу котораго съ такимъ увлеченіемъ, съ такимъ
подлиннымъ пафосомъ работали его приближенные, его сотрудники
— и впереди всѣхъ Столыпинъ.
Нужно, впрочемъ, сказать, что и Столыпинъ, по свидѣтельству
лицъ, его знавшихъ, не вполнѣ чуждъ былъ «мистическаго» ощу-
щенія бездны, которая грозила поглотить Россію. Чувство это, въ
большей или меньшей степени, было свойственно чуть ли ни всѣмъ
очень выдающимся русскимъ консерваторамъ самаго разнаго психо-
логическаго и умственнаго уклада. Оно лежало въ основѣ того недо-
вѣрія къ положительнымъ результатамъ гражданскаго развитія стра-
ны, которое съ такой рѣзкостью обнаруживалось у Побѣдоносцева
и Леонтьева. Оно, въ разныхъ дозахъ, присуще было а многимъ,
изъ тѣхъ, кто склонны были идти за этими столпами «реакціи»,
— 285 —
причемъ этотъ страхъ ощущался ими нерѣдко совершенно инстинк-
тивно, не поддаваясь уразумѣнію и находясь иногда въ полномъ
противорѣчіи съ практически принятой ими политической йозиціёй.
Такъ это было и со Столыпинымъ. Онъ своей большой душой
интуитивно иногда ощущалъ неблагополучіе, вѣявшее надъ Россіей,
но, какъ человѣкъ практическаго дѣла и борьбы, не задумывался
надъ этими «предчувствіями», гналъ ихъ отъ себя и продолжалъ
лихорадочно работать въ планѣ политическомъ и только въ немъ.
И здѣсь, конечно, онъ былъ не всецѣло съ Государемъ...
Позиція Столыпина была ясна. Россія зрѣетъ для величайшаго
благоденствія и славы —вѣрнѣе даже, уже «дозрѣваетъ» для оконча-
тельнаго вступленія въ новую блистательнѣйшую фазу своего міро-
вого существованія. Что ей нужно для этого? Относительно неболь-
шой срокъ врем.енщ потребый для завершенія ея политическаго пе-
ревоспитанія. Это перевоспитаніе наглядно при Столыпинѣ совер-
шалось и завершалось. Россія, съ одной стороны, дѣлалась страной
мелкихъ собственниковъ, избавляясь отъ проказы сельской общины
и проникаясь здоровымъ сознаніемъ индивидуализма, хозяйствен-
наго и правового. Съ другой стороны, Россія, въ составѣ своихъ иму-
щихъ классовъ, постепенно приспособлялась и пріучалась къ созна-
тельной гражданской жизни, основанной на началахъ разумной своі-
боды. Государственная Дума, при всѣхъ ея недочетахъ, въ этомъ от-
ношеніи служила, въ глазахъ Столыпина, прекрасной школой, при-
нося вмѣстѣ съ тѣмъ полезные плоды и какъ контрольный аппаратъ
надъ бюрократіей. Столыпинъ вѣрилъ,, что эксцессы, отравлявшіе
дѣятельность Думы, постепенно сгладятся, какъ проявленія дѣтской
болѣзни. Онъ уже й видѣлъ положительный успѣхъ, въ этомъ отно-
шеніи достигнутый послѣ акта 3 іюня. Незадолго до смерти, онъ
мечталъ только о томъ, чтобы Россіи Богъ далъ миръ еще на нѣсколь-
ко лѣтъ,. Пишущему эти строки доводилось держать въ рукахъ пись-
мо покойнаго премьера къ Извольскому, которое проникнуто именно
такими мыслями и настроеніями.
Эта программа Столыпина въ планѣ, свободномъ отъ «мисти-
ки» ! — была абсолютно правильна и совершенно убѣдительна. Она
увлекала его, поглощая всецѣло его силы. Она была тѣмъ идеаломъ,
устремляясь къ которому слагалась въ Россіи новая политическая
идеологія. На этой идеологіи и вырастала нѣкая новая «Столыпин-
ская» Россія. Но кадое-то уже новое мѣсто занималъ въ ней старый
русскій Царь!
Формально Царь продолжалъ, правда, быть въ центрѣ всего. Не
только никакой законъ не могъ воспріять силу безъ его утвержденія,
но весь правительственный аппаратъ оставался въ его рукахъ. Важ-
нѣйшія отрасли народной жизни продолжали быть въ его всецѣломъ
единоличномъ вѣдѣніи, съ устраненіемъ представительныхъ учрежде-
ній: Церковь и армія жили такъ, какъ онѣ жили до первой револю-
ціи. Но’ внутренняя связь, соединявшая Царя съ Россіей, постепен-
но ослаблялась, сходила на нѣтъ. Россія наглядно выходила изъ-
286 —
подъ власти Царя, она все- больше ‘ тяготилась ею. Й чѣмъ болѣ<
осторожнымъ и менѣе притязательнымъ стайовилось воздѣйствіе на
общество этой власти, тѣмъ раздражительнѣе относилось оно къ про-
явленіямъ ея.
Тутъ мы подходимъ еще къ одной загадкѣ, раскрытіе которой
вскрываетъ фактъ постыдный, тягостный. Пока Россія жила созна-
ніемъ своихъ исконныхъ подневольныхъ обязанностей, оставаясь
крѣпко стянутой • узломъ служилой и крѣпостной неволи, она была
внутренне-крѣпка. По мѣрѣ же того, какъ она вкушала отъ плода гра-
жданской свободы, неудержимо утрачивала она внутреннюю крѣ-
пость и дѣлалась жертвой своеволія, анархіи, бунтарства. В'еликая
вещь — гражданская свобода! Но она предполагаетъ способность
и готовность свободнаго подчиненія. Русскіе Цари, отъ царствова-
нія къ царствованію, богато одаряли Россію благами гражданской
свободы. Съ необыкновенной послѣдовательностью, настойчивостью
и любовью, еще задолго до Александра II, властно насаждали они
ее въ своей странѣ — насильственно порою внѣдряли, опираясь
на тотъ капиталъ вѣрноподданническаго послушанія, который за-
вѣщанъ былъ Московской Русью Петербургской Россіи. И они до-
бились постепенно результатовъ грандіозныхъ. Россія росла, какъ
на дрожжахъ. Мы уже отмѣчали громадность ея гражданскихъ успѣ-
ховъ. Вотъ наступилъ моментъ, когда, наконецъ, послѣдніе оста-
тки крѣпостничества въ Россіи были упразднены! Это и было дѣ-
ломъ знаменитой Столыпинской реформы, которая отнюдь не про-
сто была агротехнической земельной реформой, а означала второе
и подлинное освобожденіе крестьянъ отъ узъ сословно-крѣпостной
зависимости, съ превращеніемъ ихъ въ равноправныхъ гражданъ,
живущихъ по общему гражданскому праву, какъ свободные собствен-
ники. Но въ томъ то и была трагедія, что въ глазахъ «свободной»
Россіи Царь не такъ ужъ казался нуженъ! Правда, онъ и раньше
пересталъ быть нуженъ для той темной массы общиннаго крестьянства,
которую, логикѣ вопреки, продолжали держать, въ составѣ гра-
ждански-свободной Россіи, на началахъ устарѣвшаго общинно-пере-
дѣльческаго крѣпостничества. Реформа Столыпина своей прямой
задачей и имѣла создать новаго крестьянина-собственника, способ-
наго занять мѣсто того общинника-передѣлыцика, который съ ка-
кимъ то экстатическимъ упрямствомъ ждалъ отъ революціи вожде-
лѣннаго чернаго передѣла, котораго онъ не дождался и который
онъ извѣрился получить отъ Царя. Но, повторяемъ, въ томъ-то и
была бѣда, въ томъ и былъ стыдъ и мракъ, раскрывающійся въ про-
цессѣ раскрытія русской исторической загадки, что начало граждан-
ской свободы не уживалось въ русскомъ быту съ прежнимъ церко-
вно-православнымъ и вѣрноподданническимъ сознаніемъ. Въ томъ-
то и была русская трагедія, что гражданскій расцвѣтъ Россіи поку-
пался цѣной отхода русскаго человѣка отъ Царя и отъ Церкви. Сво-
бодная Великая Россія не хотѣла оставаться Святой Русью! Разумная
287 —
свобода превращалась и въ мозгу и въ душѣ русскаго человѣка въ.
высвобожденіе отъ духовной дисциплины, въ охлажденіе къ Церкви,,
въ неуваженіе къ Царю...
Царь становился, съ гражданскимъ расцвѣтомъ Россіи, духовно-
психологически лишнимъ. Свободной Россіи онъ
становился ненужнымъ. 3нутренней потребности въ немъ, внут-
ренней связи съ нимъ, должнаго піэтета къ его власти уже не было..
И чѣмъ ближе къ престолу, чѣмъ выше по лѣстницѣ культуры, бла-
госостоянія, умственнаго развитія — тѣмъ разительнѣе становилась
духовная пропасть, раскрывавшаяся, между Царемъ и его поддан-
ными. Только этимъ можно, вообще, объяснить фактъ той устра-
шающей пустоты, которая образовалась вокругъ Царя съ момента
революціи. Вѣдь, не забудемъ, что, если актъ 17 октября былъ у
Государя вымученъ, то буквально вырванъ былъ у него актъ отре-
ченія. Царь не потерялъ головы при первыхъ признакахъ револю-
ціи. При всей своей кротости и незлобіи онъ, какъ то и раньше
бывало, по отношенію къ «крамолѣ», готовъ былъ проявить необ-
ходимую крутость. Однако, его схватили за руки. Хуже: его просто
покинули. Вмѣсто помощи онъ нашелъ не только трусость и измѣну,
какъ онъ горестно писалъ своимъ близкимъ, а нѣчто худшее, ибо
владѣло оно и тѣми, кому чужды были и трусость и измѣна. Не
трусость и не измѣна диктовали Алексѣеву и вел. кн. Николаю
Николаевичу слова настойчиваго убѣжденія, обращенныя къ Царю
съ требованіемъ его отреченія. Это было острое проявленіе того пси-
хологическаго ощущенія ненужности Царя, которое охваты-
вало Россію. Каждый дѣйствовалъ по своей логикѣ и имѣлъ свое по-
ниманіе того,, что нужно для спасенія и благоденствія Россіи.
Тутъ могло быть много и ума и даже государственной мудрости.
Но того мистическаго трепета передъ Царской властью
и той религіозной увѣренности, что Царь-Помазанникъ
несетъ съ собою благодать Божію, отъ которой нельзя отпихиваться
замѣняя ее своими домыслами — уже не было. Это исчезло. Какъ
иначе объяснить еще ранѣе возникшее дружное сопротивленіе, ко-
торое вызвано было рѣшеніемъ Царя возглавить лично армію? Всѣ
думали сдѣлать все лучше сами, чѣмъ это способно дѣлать Царское
правительство! Это, надо сказать, не только о земцахъ, которые
тяготились относительно очень скромной опекой министерства вну-
треннихъ дѣлъ, не только о кадетахъ, мечтавшихъ о министерскихъ
портфеляхъ, но и о тѣхъ, относительно очень правыхъ, обществен-
ныхъ дѣятеляхъ, которые входили въ прогрессивный блокъ. Это
можно было сказать даже и о Царскихъ министрахъ, которые ужъ
очень легко заключали, что они все могутъ сдѣлать лучше Царя.
Мы сейчасъ говоримъ о послѣднихъ дняхъ Россіи.
Но и тогда, когда не было на политическомъ горизонтѣ ни малѣйшаго
внѣшняго признака готовившейся бѣды, ея элементы были налицо.
Съ одной стороны, стоялъ «Прогрессъ» Россіи — прогрессъ неска-
занный, величественный, прогрессъ не просто матеріальный и куль-
турный, прогрессъ и гражданскій. Это послѣднее обстоятельство осо-
бенно способно было искажать перспективу. Вѣдь Столыпинъ явно
справлялся съ революціей!... Справлялся съ ней не только на
288 ~
фронтѣ полицейскомъ, но й на фронтѣ политическомъ! Россія мужала,
Зрѣла, крѣпла въ своей новой гражданственности.
Если отбросить «мистическій» планъ жизйи, то можно было
сказать- съ абсолютной увѣренностью: дайте Россіи двадцать пять
лѣтъ спокойнаго существованія, й она будетъ непобѣдима, такъ
какъ она вся превратится въ страну застрахованныхъ противъ револют
ціОннаго яда, крѣпкихъ консервативныхъ собственниковъ... Въ
перспективѣ соціально-политической это было
вѣрно.
Иное раскрывалось глазу внутреннему, способному зрѣть «ду-
ховное». Въ этой «мистической» перспективѣ, соціально-полити-
ческій прогрессъ былъ чѣмъ-то вторичнымъ, поверхностнымъ, па-
разитарнымъ. Всѣ успѣхи, въ этомъ направленіи достигнутые въ
царствованіе Императора Николая II, были послѣдними всплеска-
ми громадной, но упадающей духовной волны, которая
въ свое время подняла изъ ничего русскую землю и дала ей постепен-
но неслыханное величіе и славу, а теперь растекалась исчезающей
пѣною. И это-то духовное опустошеніе Россіи
и чувствовалъ, непосредственно осязалъ своимъ духовнымъ чутьемъ
Государь. Онъ самъ весь, всецѣло, былъ сыномъ духовной
Россіи. Въ ней были и всѣ его интересы. А эти интересы уже стали
чуждыми, непонятными или мало понятными даже его ближай-
шимъ помощникамъ. Для него, напримѣръ, вопросъ кацонйзяціи св.
Іоанна Тобольскаго былъ событіемъ исключительной важности, а
для главнаго работника по осуществленію столыпинской реформы,
умнаго, честнаго и праваго В. I. Гурко, это была мелочь, въ отстаива-
ніи которой проявилось лишь мелочное своеволіе Царя! Это было
«по меньшей мѣрѣ произвольное рѣшеніе», вызвавшее, по мнѣнію Тур-
ко, справедливое негодованіе, «какъ среди общественности,, такъ и
у іерарховъ Церкви».
Да, Царь былъ уже несовремененъ Россіи. Царь, дѣйствитель-
но, продолжалъ быть человѣкомъ одного духа съ царемъ, Ѳеодоромъ
Іоанновичемъ, котораго, кстати сказать,- ближайшіе потомки го-
товы были ублажать какъ святого. Онъ, правда, былъ, въ отличіе отъ
немощнаго сына Грознаго, блестящимъ, такъ сказать, профессіона-
ломъ царскаго ремесла, достойнымъ преемникомъ своихъ великихъ
предковъ и вѣрнымъ продолжателемъ ихъ традицій. Но не «профес-
сія» высшаго государственнаго управленія была смысломъ его жиз-
ни, а нѣчто большее и высшее — то именно, что и роднило его съ
послѣднимъ вѣнценоснымъ Рюриковичемъ: принадлежность его къ
Церкви и сознаніе тѣхъ обязанностей, которыя отсюда вытекали. Это
живое чувство всецѣлой принадлежности къ Церкви должно было дѣ-
лать для него «профессію» царя иногда тягостной, въ условіяхъ от-
хода общества отъ Церкви. Какъ легко отказался бы онъ отъ нея!
Кажется, иногда онъ и мечталъ объ этомъ. Но это же чувство, при-
надлежности къ Церкви исключало для него возможность не только
«дезертирства», но даже простой невѣрности своему высокому сану.
Царь не просто умно и талантливо выполнялъ обязанности Царя,
онъ несъ «послушаніе» своего званія — тѣмъ болѣе трудное, чѣмъ
рѣзче и яснѣе для него обозначались руки, тянущіяся къ его вѣнцу,
289 —
ж чѣмъ явственнѣе обнаруживалась неспособность русскаго общества
одуматься, очухаться отъ лихорадки гражданскаго самомнѣнія, ко-
торая его охватила и которая дѣлала его безразличнымъ къ вопросу
Охраны царскаго вѣнца отъ этихъ кощунственныхъ рукъ.
Первая встрѣча съ народомъ, когда съ внѣшней наглядностью об-
наружилось одиночество Царя, его покинутость народомъ, его не-
нужность для него произошла въ моментъ созыва первой Думы.
Что тамъ ни говорить — народъ прислалъ своихъ представи-
телей въ Думу, и она выражала мнѣнія и настроенія народа. Вотъ
какъ описываетъ торжественный пріемъ въ Зимнемъ Дворцѣ (27
-апр. — 10 мая 1906 г.) народнаго представительства гр. Олсуфьевъ:
«Государь поразилъ меня своимъ видомъ: цвѣтъ лица у него
<5ылъ необычайный: какой-то мертвенно-желтый; глаза неподвижно
устремлены впередъ и нѣсколько кверху; видно было, что онъ вну-
тренне страдаетъ. Длительная церковная служба постепенно разо-
грѣла присутствующихъ членовъ Думы- Начали молиться. При мно-
голѣтіи чувство глубокое охватило многихъ.
«По окончаніи службы Государь и Царица приложились къ
ісресту. Духовенство и Царская семья прошли впередъ и стали на на-
значенныхъ мѣстахъ около трона. Среди общаго движенія сначала
не замѣтили, гдѣ онъ. Между тѣмъ Государь остался на прежнемъ
мѣстѣ между эстрадами. Когда всѣ разставились около трона, взоры
зала направились на него, стоявшаго одиноко. Напряженіе чувствъ
дЬстигло высшей степени. Съ полминуты онъ продолжалъ стоять
неподвижный, блѣдный, попрежнему страдальчески сосредоточен-
ный. Наконецъ, онъ пошелъ замедленнымъ шагомъ по ступенямъ,
повернулся лицомъ къ присутствующимъ и, торжественно подчерки-
вая медленностью движеній символическое значеніе совершающагося,
«возсѣлъ на трОнъ». Съ полминуты онъ сидѣлъ неподвижно въ мол-
чаніи, слегка облокотившись на лѣвую ручку кресла. Зала замерла
въ ожиданіи. . . Министръ Двора подошелъ къ Государю и подалъ
ему листъ бумаги. Государь поднялся и началъ читать...
«Государь какъ бы усиливался читать сдержанно, не давая вы-
хода волновавшимъ его чувствамъ Легкимъ повышеніемъ голоса бы-
ли отмѣчены слова «лучшіе люди», «буду непоколебимо охранять
дарованныя мною учрежденія», «дорогое моему сердцу крестьян-
ство». Какъ-то особенно осталось у меня въ памяти упоминаніе о
малолѣтнемъ Наслѣдникѣ... Наконецъ, прозвучали послѣднія сло-
ва, произнесенныя съ разстановкой:
— Богъ въ помощь Мнѣ и вамъ.
«И торжество закончилось. Громкое ура охватило залъ, сливаясь
съ звуками народнаго гимна, который исполнялъ оркестръ на хо-
рахъ. Государь, въ сопровожденіи Царской семьи и Двора, шество-
валъ обратно, отвѣчая легкимъ наклоненіемъ головы на привѣтствія
справа и . . . слѣва».
Когда возникла вторая революція, встрѣчи Царя съ народомъ
уже не произошло. Къ этому времени Царь оказался одинокимъ
даже предъ лицомъ своихъ ближайшихъ соратниковъ! Трудно во-
образить что нибудь болѣе трагичное, чѣмъ положеніе Царя не-
— 290
посредственно передъ революціей и въ первые дни ея. Когда Государь
уже пересталъ быть Царемъ, а сталъ -просто «христіаниномъ», онъ
могъ страдать отъ грубости, навязчивости, безтактности окружавшей
его среды, но Онъ уже былъ душою спокоенъ: онъ несъ новый
крестъ, на него Богомъ возложенный. Но достаточно вспомнить все
то, что мы выше говорили о природѣ царской власти и о томъ глубо-
комъ пониманіи ея Царемъ Николаемъ II, чтобы уразумѣть весь
ужасъ, который долженъ былъ пережить онъ предъ перспективой
ухода съ своего поста подъ натискомъ Революціи...
И можно быть увѣреннымъ: если бы революціонеры говорили съ
нимъ безъ подставныхъ лицъ, никогда не было бы отреченія и не
было бы никогда «безкровной» русской революціи. У Царя отняли
вѣнецъ не революціонеры, а генералы, сановники, великіе князья,
спасовавшіе передъ ставшей на. революціонный путь Думой — и,
опять таки, предъ почти всей Думой, а не только передъ ея ради-
кальнымъ крыломъ! Милюковъ былъ вправѣ озаглавить первую гла-
ву своей «Исторіи второй русской революціи» такъ: «Четвертая
Государственная Дума низлагаетъ монархію».
«Ужасное, чего я ужасался, то и постигло меня; и чего я боялся,
то и пришло ко мнѣ!»
Вотъ, когда Царь могъ до конца реализовать смыслъ словъ св.Това,
столько разъ имъ повторяемыхъ въ теченіе своей жизни, въ мукахъ
тяжкаго предчувствія. Нужно, однако, поражаться, съ какимъ само-
обладаніемъ, съ какой выдержкой, съ какой мудростью и здѣсь.дѣй-
ствовалъ Царь. Онъ никогда и раньше не отдѣлялъ интересовъ своихъ
отъ интересовъ страны. Готовъ онъ былъ и сейчасъ стать искупитель-
ной жертвой для спасенія Россіи. Вѣдь этотъ крестъ свой онъ пред-
сознавалъ въ прежнее, благополучное, время своей жизни! Твердд и.
спокойно принялъ онъ его. Все было имъ обдумано съ точки зрѣнія
интересовъ Россіи, когда онъ совершала отреченіе. Всѣ кругомъ обе-^
зумѣли, все дѣлали впопыхахъ, опрометью. Одинъ Царь былъ трезвъ,
сосредоточенъ, разуменъ.
III
Катастрофа.
«Отецъ мой палъ на бреши, но въ его лицѣ ударъ нанесенъ хри-
стіанскому обществу. Оно погибнетъ, если общественныя силы не
объединятся и не спасутъ его».
Такъ писалъ Императоръ Акександръ III Императору Францу-
Іосифу въ 1881г., подъ свѣжимъ впечатлѣніемъ катастрофы 1 мдрта.
Царствованіе Имп. Александра III было временемъ внутреняго спо-
койствія ; революціи притаилась. Россія быстро «входила въ тѣло», на-
ливаясь соками. Но это былъ штиль передъ бурей. Сознательнаго объ-
291
единенія общественныхъ силъ вокругъ Царя для спасенія русскаго
«христіанскаго общества» не произошло!
Штурмъ возобновился съ новой силой при сынѣ Императора
Александра. Не нужно, однако, думать, что ужъ такъ были могучи
кадры революціи въ эпоху Императора Николая II: они были ни-
чтожны по сравненію съ государственной мощью Россіи. Бѣда была
зъ томъ, что съ угрожающей быстротой убывала у общества способ-
ность оказывать сопротивленіе разрушительнымъ ядамъ революціи,
да и пропадало просто самое желаніе имъ противодѣйстовать. Рос-
сія была больна. Процессъ болѣзни развивался наглядно. Къ смерти
ли была болѣзнь? Увы! Самыя сильныя средства не помогали! Не
•оказала спасительнаго воздѣйствія и грандіозная встряска 1905 г.
«Люди обратились въ звѣрей, звѣрей лютыхъ, безпощадныхъ,
для укрощенія коихъ не было другихъ средствъ, кромѣ оружія. И вотъ
загремѣли пушки, пулеметы... И въ древнихъ храмахъ русской
столицы мы молимся при громѣ этихъ выстрѣловъ, какъ будто въ
осажденномъ городѣ...» — писалъ, встрѣчая Новый, 1906-ой годъ,
архіепископъ Никонъ въ Троицкихъ листкахъ.
«Такъ закончился годъ, этотъ мрачный, «черный», позорный
годъ — годъ великихъ скорбей и гнѣва Божія... Что пережило: бѣд-
ное русское сердце? Что перестрадало многострадальное, воистину
мученическое, сердце нашего добраго, кроткаго, любвеобильнаго
Царя? Не были ли муки Его сердца томительнѣе мукъ велцкаго
ветхозавѣтнаго страдальца Іова?
«Господи! Да доколѣ же это?! Ужель фіалъ гнѣва Твоего еще
не истощился- до дна? Или еще рука Твоя карающая высока?! О,
мечу Божій! Доколѣ не успокоится ? Доколѣ не внидети въ ножны
твоя ?...
«Но уже текутъ рѣки крови и потоки слезъ, уже несутся къ небу
стоны безпомощныхъ вдовъ и несчастныхъ малютокъ-сиротъ: ради
этой крови, этихъ слезъ, этихъ стоновъ, смилуйся, Господи, надъ
нашей многогрѣшной Русью!... Не помяни беззаконій нашихъ,
опусти карающую руку, вложи мечъ Твой въ ножны, помяни ми-
лости Твоя древнія и — сжалься надъ несчастною нашей Родиной!
«Воздвигни силу Твою и пріиди во еже спасти насъ!»
Такъ переживалъ Смуту 1905—1906 г. г. добрый сынъ Церкви.
Но не такъ восприняло страшный урокъ русское общество. Не
уразумѣло дно знаменія гнѣва Божія! Да и мало думало оно о Богѣ.
Насталъ періодъ новаго благоденствія, еще болѣе блистательный,
чѣмъ при Императорѣ Александрѣ III. Но не ко спасенію пошла и
эта милость Божія, не вразумили русское общество и эти дары
Божіей благодати, такъ обильно вновь одождившіе Россію. Общество
не прозрѣло, не очухалось отъ революціоннаго угара, ничему не на-
училось: единаго фронта охранительныхъ общественныхъ силъ во-
кругъ правительственной власти не сложилось и теперь, въ этотъ по-
слѣдній часъ. Антитеза «мы» и «они» осталась въ полной силѣ.
Баснословно широко разливалась волна оппозиціи; «лучшіе люди»
готовы были какъ угодно далеко идти въ соглашательствѣ съ Револю-
ціей — только бы не оказаться на сторонѣ Царскаго правительства.
Губительный, смертельный пароксизмъ революціонной горячки
292 —
Россія испытала въ февральскіе дни. Безпорядки, возникшіе въ.
Петербургѣ, ничего угожающаго сами по себѣ не представляли.
Они Относительно легко могли быть подавлены. Незначительные
перебой въ доставкѣ продовольствія раздулись, въ воспаленномъ вооб-
раженіи общества, въ нѣчто, якобы дающее населенію право на то,
чтобы «выйти на улицу» съ требованіемъ хлѣба. Объективная об-
становка не отвѣчала этой инсценировкѣ «голодныхъ безпорядковъ»:
Россія въ цѣломъ, а уже тѣмъ болѣе въ Петербургѣ, жила не хуже, а,
можетъ быть, и лучше, чѣмъ до. войны. Трезвая оцѣнка положенія,
произведенная глазомъ опытнаго администратора, легко подсказала
бы мѣры, которыя неизбѣжны въ такихъ случаяхъ и которыя вы-
полняются самопроизвольно, подъ дѣйствіемъ своего рода инстинкта
государственнаго самосохраненія.
Однако, Россія дошла уже до такого состоянія, что у нея ин-
стинктъ самосохраненія пересталъ функціонировать: не нашлось скро-
мной военно-полицейской силы, способной въ самомъ зародышѣ по-
давить бунтъ, такъ безпощадно врывавшійся въ русскую жизнь въ
моментъ, когда Россія была, какъ никогда, близка къ реализаціи
военнаго успѣха. Въ какомъ то болѣзненномъ экстазѣ восторжен-
наго бунтарства, Россія внезапно ополоумѣла, и во мгновеніе ока
омерзительный, предательскій, бунтъ облекся въ глазахъ общества
ореоломъ ^«Революціи», предъ которымъ безсильно склонилась и по-
лицейская? й военная сила.
Чуть ли не единственнымъ человѣкомъ, у котораго не помути-
лось національное сознаніе, былъ Царь. Его духовное здоровье ни
въ какой *мѣрѣ не было задѣто тлетворными вѣяніями времени. Онъ
продолжалъ смотрѣть на вещи просто и трезво. Въ столицѣ, въ раз-
гаръ войны —Великой войны, отъ исхода которой зависѣла судь-
ба міра!— возникъ уличный бунтъ! Его надо на мѣстѣ подавить
съ той мгновенной безпощадностью, которая въ такихъ случаяхъ
есть единственный способъ обезпечить минимальную трату крови.
Это былд Царю такъ же ясно, какъ было ему ясно при болѣе раннихъ
столкновеніяхъ съ общественнымъ мнѣніемъ, что во время войны,
и притомъ , буквально, наканунѣ конечной побѣды надъ внѣшнимъ
врагомъ, нельзя заниматься органическими реформами внутренними,
ослабляющими правительственную власть.
Царь былъ на фронтѣ, во главѣ арміи, продолжавшей быть ему
преданной. Такъ, кажется, просто было ему покончить съ бунтомъ!
Но для этого надобно было, чтобы то, что произошло въ
Столицѣ, было воспринято государственно-общественными силами,
стоящими во главѣ Россіи, именно какъ «б у н т ъ». Для этого надоб-
но было, чтобы Царь могъ пойти усмирять столичный «б у н т ъ»,
какъ общерусскій Царь, спасающій Родину отъ внутренняго врага,
въ образѣ бунтующей черни грозящаго ея бытію! Этого-то какъ разъ
и не было. Между бунтующей чернью и Царемъ всталъ барьеръ,
отдѣлившій страну отъ ея Богомъ Помазаннаго Державнаго Вождя.
И встали не случайныя группы и не отдѣльные люди, а возникла
грандіозная по широтѣ захвата коалиція самыхъ разнокачественныхъ
и разномыслящихъ группъ людей, объединенныхъ не мыстью о
293 —
томъ, какъ сгрудиться вокругъ Царя на защиту Страны — а, на-
противъ того, мыслью о томъ, какъ не дать Царю проявитъ державную
волю; мыслью о томъ, какъ — страшно сказать! спасти страну
•отъ Царя й его семьи.
Что же было дѣлать Царю? Укрыться подъ защиту оставшихся
Ему вѣрными войскъ и идти- на Столицу, открывая фронтъ внутрен-
ней войны и поворачивая тылъ фронту войны внѣшней? Достаточно
поставить этотъ вопросъ, чтобы понять морально-психологическую
невозможность вступленія Царя на этотъ путь.
Ъхать въ Столицу, чтобы тамъ, въ сотрудничествѣ съ ведущими
силами страны подавить бунтъ, опираясь на военную силу, хотя
бы цѣною тяжелыхъ, если это неизбѣжно, жертвъ, — на это готовъ
былъ Царь. Но рвать съ «лучшими людьми» страны и идти не
карательной экспедиціей противъ столичной черни, выбросившей
красное знамя, а междуусобной, войной противъ Столицы, ставшей
центромъ сопротивленія именно Ему во имя какого-то новаго устрое-
нія общегосударственной власти и не вызывавшей отталкиванія даже
у ближашаго окруженія Царя — этого не могъ сдѣлать Царь.
Государь, внезапно оказался безъ рукъ: онъ ощутилъ вокругъ
себя пустоту. Вмѣсто честныхъ и добросовѣстныхъ исполни-'
телей своихъ предначертаній онъ уже раньше все чаще видѣлъ
«совѣтниковъ» и «подсказчиковъ», въ глазахъ которыхъ «Онъ» мѣшалъ
имъ «спасать» Россію! У него прямо вырывали «министерство обще-
ственнаго довѣрія». Можно легко представить себѣ, съ какой горечью
долженъ былъ уже раньше выслушивать Царь подобные совѣты въ
тѣхъ, тогда еще относительно рѣдкихъ, случаяхъ, когда они назой-
ливо предъявлялись ему чуть ли не въ ультимативной формѣ. Такъ,
англійскій посолъ имѣлъ смѣлость предложить Царю уничтожить
«преграду», отдѣлившую его отъ народа — и тѣмъ снова заслужить
довѣріе народа.
— Думаете ли вы, — съ достоинствомъ отвѣтилъ ему Царь, —
что я долженъ заслужить довѣріе моего народа, или что онъ долженъ
заслужить мое довѣріе?
Похожія рѣчи пришлось выслушать однажды Царю и отъ пред-
сѣдателя Государственной Думы Родзянко. Настойчивость родовитаго
и сановнаго возглавителя народнаго представительства довели Царя
до того что, онъ, закрывъ лицо руками, произнесъ:
— Неужели я двадцать два года старался, чтобы все было лучше,
и двадцать ’два года ошибался?
— Да, Ваше Величество, — былъ самоувѣренный отвѣтъ. —
Двадцать два года вы стояли на неправильномъ пути...
Съ этимъ неумнымъ бариномъ пришлось теперь столкнуться
Царю, дѣйствующимъ уже въ качествѣ представителя побѣдоносной
Революціи, властно отъ ея имени диктующаго Царю, какъ ему надо
поступать, чтобы, наконецъ, пока не поздно, попасть на «правиль-
ный путь». Наивно вѣря въ то, что «отвѣтственное передъ Думой»
правительство сумѣетъ остановить Революція, Родзянко торопилъ Ца-
ря съ этой мѣрой. О подавленіи «бунта» силой въ его глазахъ не
могло быть и рѣчи.
Вѣдв; то, что произошло въ Петербургѣ, не былъ «бунтъ»: то
— 294 —
была «Революція!» Ее надо было умилостивлять уступками, воз-
можно скорыми, мгновенными, способными остановить; возгорающійг
ся ея аппетитъ. Стоя у одного конца прямого провода, Родзянко вол-
новался и негодовалъ по поводу тОго, что Царь недостаточно бы-
стро реагируетъ на его требованія объ уступкахъ. Къ сожалѣнію, у
другого конца этого провода не было людей, способныхъ оборвать,
безплодныя рѣчи и безъ всякихъ околичностей поставить себя въ рас-.
пораженіе Царя... «Революція» и въ Ставкѣ, въ глазахъ окружав-
шихъ Царя генераловъ, была уже не просто силой внѣшней и враже-
ской, а она была авторитетомъ, Этотъ авторитетъ давилъ на ихъ волю,,
на ихъ совѣсть. Самодержавный Царь былъ уже какъ бы чѣмъ-то от-
жившимъ, устарѣлымъ, выходящимъ въ тиражъ. «Будущее» шло ему
на смѣну — какое, никто толкомъ не зналъ и не понималъ, но, во
всякомъ случаѣ, далекое отъ навыковъ и традицій прошлаго. Въ гла-
захъ даже этого — «генеральскаго» — общества, судьба Россіи без-
поворотно отдѣлилась отъ судьбы «самодержавія». Царь одинъ этого
не понималъ!...
Да! Царь этого не понималъ. Онъ готовъ былъ возстановитъ по-
рядокъ самыми крутыми мѣрами — и тѣмъ спасти Россію.
— Я берегъ не самодержавйую власть, — сказалъ онъ старому
другу своей семьи, Фредериксу, — а Россію.
Въ этомъ убѣжденіи онъ оказался одинокъ. Ближайшее окруже-
ніе его стало на сторону «бунта» и свои устремленія направило на
соглашательство съ нимъ.
Психологическую опору это настроеніе находило въ убѣжденіи,
принявшемъ въ то психически-больное время форму навязчивой идеи,
будто Царь, и особенно Царица, препятствуютъ нормальному ве-
денію войны! Измѣна Царю тѣмъ самымъ облекалась въ патріоти-
ческій покровъ. Убрать Царя и Царицу — въ этомъ намѣреніи
сходились и «бунтовщики» и «патріоты». Что было дѣлать Царю?
Оставалась одна надежда спасти Россію: признать, что, дѣйстви-
тельно, по какимъ-то непонятнымъ, но вполнѣ реальнымъ причинамъ,
лично онъ съ Царицей являются цомѣхой для успокоенія Россіи и
для срочнаго возврата ея на путь безперебойнаго продолженія войны.
Уйти — уступить мѣсто на Тронѣ другому и тѣмъ образумить
Россію. Предъ этимъ рѣшеніемъ склонился Царь, какъ передъ не-
обходимостью, опредѣляемой обстоятельствами непреодолимыми.
Какъ могъ Царь поступить иначе, когда на этотъ путь толкала его не
только настойчивость петербургскаго прямого провода, но и армія!
Не кто иной, какъ генералъ Алексѣевъ, предложилъ Государю
разослать запросы главнокомандующимъ фронтами по вопросу объ
отреченіи отъ престола. Самая форма запроса съ несомнѣнностью
показывала, что ближайшій къ Государю человѣкъ ищетъ у своихъ
помощниковъ поддержки своему настойчивому совѣту. Въ запросѣ
было прямо сказано: «Обстановка, повидимому, не допускаетъ иного
рѣшенія». Отвѣты бгли единогласны. Не составилъ исключенія и от-
вѣтъ великаго князя Николая Николаевича. Бывшій Верховный теле-
графировалъ :
«Считаю необходимымъ, по долгу присяги, колѣнопреклоненно-
молить Ваше Величество спасти Россію и Вашего Наслѣдника. Осѣ-
295 —
нивъ себя крестнымъ знаменіемъ, передайте ему Ваше наслѣдство.
Другого выхода, нѣтъ».
Запросы и отвѣты датированы 2. мартомъ 1917 г. Въ этотъ же день
Государь телеграфировалъ. Предсѣдателю Государственной Думы:
«Нѣтъ той жертвы, которую я не принесъ бы во имя дѣйствительнаго
блага и для спасенія Россіи. Цосему я готовъ отречься отъ престола
въ пользу моего сына, при регенствѣ брата моего Михаила».
Судьба Россіи была рѣшена. Съ этого момента — спасенія для
нея не было. Генералъ Алексѣевъ едва ли не первый протрезвѣлъ, —
но было поздно. Уже 3-го марта онъ сокрушенно говорилъ: «Ни-
когда не прощу себѣ, что повѣрилъ въ. искренность нѣкоторыхъ лицъ,
послушался ихъ и послалъ телеграмму главнокомандующимъ по во-
просу объ отреченіи Государя отъ престола».
Царь только въ одномъ измѣнилъ свое рѣшеніе: онъ отрекся и
за сына. Можно думать, что не только соображенія о здоровій На-
слѣдника играли здѣсь роль. Вѣроятно, приняты были во вниманіе
и соображенія государственныя: разъ необходимость отреченія дик-
товалась отрицательнымъ отношеніемъ «народа» къ личности
Царя и Царицы — не лучше ли было власть передать лицу совершен-
нолѣтнему, а не отроку, неотдѣлимому отъ родителей? Вообще уди-
вительна та собранность мысли и разсудительность поведенія, ко-
торыя проявилъ отрекающійся отъ престола Монархъ: онъ все сдѣ-
лалъ, чтобы облегчить положеніе своимъ преемникамъ по власти.
Вотъ, какъ объ этомъ говорится въ изданномъ кн. Д. Д. Оболен-
скимъ очеркѣ, посвященномъ Государю Императору Николаю II
и составленномъ по матеріаламъ, собраннымъ «старымъ профессо-
ромъ» : «Онъ сдѣлалъ все отъ него зависящее, чтобы обезпечить
своимъ преемникамъ успѣхъ въ борьбѣ съ внѣшнимъ врагомъ и внут-
ренными безпорядками. Понимая отлично, что регентъ не будетъ
имѣть того авторитета, какъ Императоръ, что лица, способствовав-
шія перевороту, всегда будутъ бояться возмездія со стороны сына
низложеннаго Императора, Императоръ Николай II измѣнилъ перво-
начальную мысль объ отказѣ въ пользу сына и отказался въ пользу
брата. Мало того, онъ указалъ брату путь сближенія съ народнымъ
представительствомъ (присяга конституціи, отвѣтственный каби-
нетъ). Онъ далъ приказъ Арміи и Флоту бороться до конца за Рос-
сію въ единеніи съ союзниками и повиноваться Временному Пра-
вительству (безъ этрго приказа многіе офицеры не принесли бы ему
присяги). Онъ усцѣлъ до отреченія назначить Главнокомандующимъ
Великаго князя Николая Николаевича и Предсѣдателемъ Совѣта
Министровъ — кн. Г. Е. Львова, котораго Государственная Дума на-
мѣчала на этотъ постъ, именно для того назначилъ, чтобы оставшіе-
ся вѣрными Государю могли со спокойной совѣстью подчиняться
чѣмъ, кому повиновеніемъ обязалъ самъ Государь. Все было обдумано,
нее взвѣшено... »
Государь, покидая Тронъ, поглощенъ былъ мыслью о томъ, какъ
пойдутъ дѣла на -фронтѣ. Война была въ центрѣ его жизни. «И по-
думать только, — сказалъ онъ съ печалью одному изъ офицеровъ
свиты, что теперь, когда я уже больше не Императоръ, мнѣ не позво-
296 —
лятъ даже сражаться за мою родину». Съ какою болью въ сердцѣ,
отрывался отъ арміи ея Державый Вождь, съ какой тягостной за-
ботой : будутъ ли такъ же думать о нуждахъ доблестныхъ защитниковъ-
Россіи теперь, когда не будетъ его неусыпнаго глаза?
Ген. Н. М. Тихменевъ, начальникъ военныхъ сообщеній
театра военныхъ дѣйствій во время Великой войны, передавая свои
воспоминанія о послѣднемъ прощаніи Государя со своими сотрудни-
ками по Ставкѣ, отмѣчаетъ, между прочимъ, прощальныя слова, об-
ращенныя Государемъ къ нему и къ главному полевому интенданту
ген. Егорьеву. Какъ характерны эти слова! Подавъ обоимъ руку
и на секунду задумавшись, Государь, разсказываетъ Тихменевъ,«по-
томъ, поднявъ на меня глаза и глядя въ упоръ, сказалъ: «помните
же, Тихменевъ, что я говорилъ вамъ, непремѣнно перевезите все,,
что нужно для арміи», и, обращаясь къ Егорьеву: «а вы непремѣнно
достаньте; теперь это нужно больше чѣмъ когда либо. Я говорю вамъ,.
— что я не сплю, когда думаю, что армія голодаетъ».
А прощальное обращеніе Царя къ Арміи?
Нельзя безъ волненія читать его. Какое безпредѣльное само-
отверженіе звучитъ въ немъ, какая преданность долгу обороны
страны! Страшнымъ укоромъ долженъ былъ прозвучать этотъ про-
щальный Царскій привѣтъ войскамъ по адресу тѣхъ, кто боролся
съ Царемъ, свергъ его и занялъ его мѣсто. Не этимъ ли объясняется,
что обращеніе Царя, опубликованное ген. Алексѣевымъ по Арміи, не
допущено было Временнымъ Правительствомъ къ распространенію?...
Вотъ этотъ историческій документъ:
«Въ послѣдній разъ обращаюсь къ вамъ, горячо любимыя мною
войска. Послѣ отреченія мною за себя и за сына отъ престола Рос-
сійскаго, власть передана Временному Правительству, по почину
Государственной Думы возникшему. Да поможетъ ему Богъ вести
Россію по пути славы и благоденствія. Да поможетъ Богъ и вамъ,
доблестныя в'ойска, отстоять нашу Родину отъ злого врага... Эта
небывалая война должна быть доведена до полной побѣды.
«Кто думаетъ теперь о мирѣ, кто желаетъ его — тотъ измѣнникъ
Отечества, его предатель. Знаю, что каждый честный воинъ такъ и
мыслитъ Исполняйте же вашъ долгъ, защищайте же доблестно нашу
Великую Родину, повинуйтесь Временному Правительству, слушай-
тесь вашихъ начальников,ъ помните, что всякое послабленіе по-
рядка службы только на руку врагу.
«Твердо вѣрю, что не угасла въ вашихъ сердцахъ безпредѣльная
любовь къ нашей Великой Родинѣ. Да благословитъ васъ Господь
Богъ и да ведетъ васъ къ побѣдѣ Святой Великомученикъ и Побѣдо-
носецъ Георгій.
8 марта 1917 г. Ставка».
Для уходящаго Царя думы о Россіи неотдѣлимы были отъ испо-
вѣданія Православной Вѣры: только подъ св. стягомъ Великомучени-
ка Георгія мыслилъ онъ побѣду! Не такъ уже думала и чувствовала
Россія. Простившись съ Царемъ, Россія прощалась и съ вѣрою
отцовъ.
«Россія никогда не'будетъ побѣждена, и это не столько благодаря
обширной своей территоріи, сколько благодаря душѣ своего народа,
— 297 —
которая все будетъ горѣть и страдать, страдать и горѣть. Русское
могутъ потерять весь міръ, но они сохранятъ свою душу».
Такъ писалъ во время Великой войны архіепископъ Лондонскій,
передавая своимъ единоплеменникамъ и единовѣрцамъ то раельное
впечатлѣніе, которое испытывалъ каждый вдумчивый и чуткій ино-
странецъ, прикасавшійся къ Россіи. Такъ оно и было. Теперь, съ
отказомъ отъ Царя, Россія отрекалась и отъ своей души.
«Цомни, Россія, — восклицалъ въ серединѣ XIX вѣка, въ раз-
гаръ Великихъ Реформъ, въ бытность его еще архимандритомъ, зна-
менитый церковно-православный проповѣдникъ, епископъ Іоаннъ
(Смоленскій), — что въ тотъ день, когда ты посягнешь на свою вѣру,
ты посягнешь на свою жизнь... ».
Этотъ день наступалъ съ вынужденнымъ уходомъ Царя, съ от-
реченіемъ отъ него русскаго народа. Вотъ, когда могъ русскій на-
родъ восклицать, обливаясь слезами: «Погибаемъ, погибаемъ...».
Ибо подлинно «закатилось Солнце Земли Русской».
Забывъ о Царѣ, Россія забыла о войнѣ, забыла о Родинѣ, за-
была и о Богѣ. «Россія» вообще перестала существовать, какъ нѣкая
соборная личность. Осталась разсыпанная храмина, въ которой не
могло ничего сплотиться достаточно стойкаго ни для защиты Царя,
ни для защиты Бога, ни для защиты Родины.
Въ . возникающемъ хаосѣ судьба Царя и его семьи была пред-
рѣшена^, Съ необыкновенной быстротой оказался онъ на положеніи
поднадзорнаго арестанта. Пусть клевета замолкла незамедлительно,
какъ только открылась возможность провѣрки ея на фактахъ: Царь и
его семья были чисты какъ стеклышко и въ политическомъ и въ се-
мейно-общественномъ отношеніяхъ. Какое это теперь имѣло значе-
ніе? О Царской семьѣ мало уже кто думалъ: всѣ думали о себѣ, о
своихъ текущихъ нуждахъ и болѣзняхъ, которыхъ становилось "306
больше и больше...
Предоставленная себѣ, изолированная отъ внѣшняго міра, Под-
вергнутая режиму, колеблющемуся между положеніемъ домашняго
ареста и политической тюрьмы, Царская семья обнаружила силу
христіанскаго духа необыкновенную. Сіяніе шло отъ этихъ, исполнен-
ныхъ любви и смиренія, людей, и нужно было, дѣйствительно, утра-
тить самый обликъ человѣческій, чтобы, приблизившись къ нимъ, не
проникнуться къ нимъ симпатіей и почтеніемъ. Не осталось у меня
въ памяти подробностей, но довелось мнѣ слышать изъ устъ извѣст-
наго журналиста Пётра Рысса разсказъ, о томъ, какое неизгладимое
впечатлѣніе вынесъ нѣкій (не помню его фамиліи) старый револю-
ціонеръ, приставленный одно время для наблюденія за поведеніемъ
Царской семьи: онъ не могъ иначе говорить о нихъ, какъ съ чувствомъ
восторженнаго умиленія.
Достаточно прочесть книги ген. Дитерихса или Соколова, чтобы
испытать на себѣ дѣйствіе этого обаянія чистоты и святости. А сти-
хотвореніе-молитва, хранившееся у Вел. Княжны Ольги? Его должны
бы знать русскія дѣти...
Промыслительной Своей десницей Господь любовно взращи-
валъ Свое насажденіе. И вотъ насталъ день, когда ангелы приняли
въ свои свѣтлыя объятія свѣтоносныя души Царя и его Семьи...
298
Боковой цѣпью докатились событія до Екатеринбургскаго злодѣя-
нія. Кровью Царя обагрилась Россія. Мученической, смертью по-,
чилъ послѣдній Русскій Царь.
Кажется, никто еще не обратилъ вниманія на необыкновен-
ное совпаденіе, способное заставить горестно задуматься надъ судь-
бами несчастной Россіи. «День скорби», день Екатеринбургскаго
злодѣянія совпалъ съ днемъ памяти св. князя Андрея Боголюбскаго,
то есть того русскаго князя, который, если не по имени, то по суще-
ству, по замыслу, былъ первымъ русскимъ Царемъ!
Мученической смертью погибъ и этотъ вѣнценосецъ, головою
своей заплативъ за то, что чуть не четырьмя столѣтіями шелъ онъ
впереди своего вѣка. И вотъ, въ тотъ самый день, когда Церковію по-
минается блаженная память причтеннаго къ лику святыхъ Монарха-
мученика, бывшаго предтечею идеи православнаго Царства Россій-
скаго, падаетъ жертвою за ту же идею — послѣдній Русскій Царь.
Сомкнулась цѣпь времени! И что еще примѣчательно!!.
Свершилось паденіе Царскаго Престола на Руси и самой Держа-
вы Россійской въ тотъ самый моментъ, когда Россія, впервые за
всю свою Исторію, была у конечной цѣли всей своей жизнедѣятель-
ности, какъ Царства Православнаго! Сверженіе Царя сорвало по-
бѣдный для русскаго оружія конецъ Великой войны. Между тѣмъ,
что обѣщало Россіи побѣдоносное завершеніе войны? Отвѣтъ на
этотъ вопросъ дастъ намъ замѣчательное слово, сказанное митропо-
литомъ Антоніемъ въ Недѣлю Православія въ Храмѣ Спасителя въ
Москвѣ въ 1918 г.
Знаменитый архипастырь, прежде всего, указалъ на тд, что тор-
жество Православія, въ отличіе отъ принятаго обычая справлять его
въ древнемъ Успенскомъ соборѣ, какъ это и происходило въ теченіе
четырехъ съ половиною вѣковъ, нынѣ справляется въ Храмѣ Спаси-
теля. Почему? Загражденъ путь въ священный Кремль! Пастырей и
паству не пускаютъ въ чудотворную древнюю церковь Успенія! Про-
повѣдникъ обращаетъ далѣе вниманіе вѣрующихъ на поразительный
контрастъ по сравненію съ прошлымъ годомъ, когда въ серединѣ фев-
раля совсѣмъ иного ожидали отъ предстоящаго года.
«Тогда наши вѣрныя войска грозною стѣною собирались про-
тивъ врага и, усилившись вчетверо по своему числу и по количеству
оружія, должны были побѣдоноснымъ потокомъ пройти по вражеской
землѣ до Вѣны и Берлина и достигнуть тѣхъ цѣлей, съ которыми начата
была русскимъ народомъ та священная и самоотверженная война, т.
е. освободить доблестное племя православныхъ сербовъ отъ поработи-
тельныхъ посягательствъ еретиковъ, протянуть руку братскаго обще-
нія къ умолявшимъ о томъ Россію нашимъ единокровнымъ малорос-
самъ-галичанамъ и освободить отъ инороднаго ига ихъ родину, —
нашу родину, наслѣдственный удѣлъ Равноапостольнаго Владиміра,
русскую Галицію, и что всего важнѣе, — дать ея сынамъ, а нашимъ
братьямъ возможность возвратиться въ лоно св. Церкви отъ уніат-
ской ереси, куда вовлекли ее насиліемъ поработителей и коварствомъ
іезуитовъ.
«Да, годъ тому назадъ, мы, всѣ русскіе люди, надѣялись на то,
299 —
что сегодняшнее торжество Православія мы будемъ справлять уже
вмѣстѣ съ ними, что къ этому дню, какъ было сказано, уже не будетъ
Подъяремной Руси, а единая свободная и православная Русь.
«Но и этимъ не ограничивались наши желанія. Уже исполненъ
былъ рисунокъ креста для водворенія его на куполѣ Константино-
польской Софіи; уже близко было къ исполненію обѣщаніе москов-
скаго царя Алексѣя Михайловича, данное отъ имени своего потомства
и всего русскаго народа Восточнымъ Патріархамъ, — обѣщаніе осво-
бодить православные народы изъ подъ ига невѣрныхъ мусульманъ и
возвратить христіанамъ всѣ древніе храмы, обращенные въ маго-
метанскія мечети.
«Россія должна была занять проливы Чернаго моря, но не по-
корять себѣ священной столицы великой Византіи, а возстановить
это священное государство нашихъ отцовъ и учителей по спаситель-
ной вѣрѣ Христовой, т. е. грековъ, а себѣ пріобрѣсти отечество всѣхъ
истинныхъ христіанъ, т. е. Святую Землю, Іерусалимъ, Гробъ Госпо-
день, и, соединивъ ее широкой полосой земли съ Южнымъ Кавказомъ,
заселить тѣ святыя мѣста добровольными русскими переселенцами,
которые ринулись бы туда въ такомъ изобиліи, что въ нѣсколько лѣтъ
обратили бы Палестину и Сирію въ какую нибудь Владимірскую или
Харьковскую губернію, конечно, сохранивъ всѣ преимущества то-
го полумилліона христіанъ и ихъ пастырей, которые донынѣ уцѣлѣ-
ли еще тамъ отъ турецкихъ насилій.
«Не одинъ русскій православный людъ жилъ такими надеждами
и полагалъ за нихъ сотни тысячъ своихъ жизней въ тяжкомъ воин-
скомъ подвигѣ: этими надеждами жили, ими дышали, ими утѣша-
лись въ своихъ страданіяхъ, скажемъ безъ преувеличенія, всѣ право-
славные народы всего современнаго міра, вся Святая Соборная и Апо-
стольская Церковь. Вся она ожидала, что наступившее теперь 1918-е
лѣто Господне будетъ такимъ свѣтлымъ торжествомъ Православія, Ка-
кимъ не было даже то 842-е лѣто, когда въ память духовной побѣды
надъ еретиками иконоборцами былъ установленъ настоящій празд-
никъ.
«И что же? Вмѣсто освобожденія йорабощенныхъ православныхъ
народовъ, Церковь Россійская впала сама въ такое порабощенное со-
стояніе, какого не испытывали наши единовѣрныя племена, ни подъ
властью магометанъ, ни подъ властью западныхъ еретиковъ, ни наши
предки подъ игомъ татаръ».
Передъ .этой тягостной картиной проповѣдникъ, однако, не пре-
дается унынію.
Онъ вспоминаетъ съ горечью о той мрачной тѣни, которую
такъ долго отбрасывало на Церковь «сѵнодальное» ея возглавленіе и
отдается радостному чувству предъ лицомъ вожделѣннаго переуст-
ройства нашей Церкви на началахъ возвращенія къ Патріаршеству.
Теперь ее «возглавляетъ давно жданный женихъ помѣстной церкви,
и вотъ она, въ разоренномъ нашемъ государствѣ, окруженная злоб-
ствующими врагами нашей спасительной вѣры, торжествуетъ и благо-
даритъ Бога о томъ, что Онъ послалъ ей въ утѣшеніе среди насто-
ящихъ скорбей то, чего она была лишена въ годы своего внѣшняго
благополучія и безопасности».
300 —
Но этому можно радоваться только потому, что существуетъ и
еще одна причина къ радости: сохраненіе того добраго, что взра-
щено было прежними годами русской церковной жизни. Это —
особое отношеніе русскихъ пастырей и русской паствы къ жизни и
вѣрѣ. «Западъ взираетъ на временную жизнь, какъ на наслажденіе,
а на религію, какъ на одно изъ средствъ (даже сомнительныхъ) къ
поддерживанію благополучія этого. Напротивъ, русскіе люди, даже
и не очень твердые въ вѣрѣ, понимаютъ жизнь, какъ подвигъ, цѣль
жизни видятъ въ духовномъ совершенствованіи, въ борьбѣ съ стра-
стями, въ усвоеніи добродѣтелей, словомъ — въ томъ, чего евро-
пейцы даже и не поймутъ, если говорить съ ними о подобныхъ пред-
метахъ».
Проповѣдникъ убѣжденъ въ томъ, что отошедшіе отъ Бога не
составляютъ большинства русскаго народа.
«Огромное большинство русскаго народа, которое, сидя въ дерев-
ьяхъ и городахъ, продолжаетъ въ потѣ лица смиренно трудиться
надъ своимъ дѣломъ и больше прежняго переполняетъ святые хра-
мы, говѣетъ и жертвуетъ на церковь и на бѣдныхъ,— оно попрежнему
носитъ въ своихъ сердцахъ высокіе завѣты Христовы, попрежнему
оно вовсе не похоже на современныхъ европейцевъ: оно отличается
отъ нихъ неслыханною среди нихъ откровенностью, искренностью,
довѣрчивостью, отсутствіемъ гордыни и незлобіемъ; оно благодушно
принимаетъ обличенія, быстро умиляется сердцемъ и отзывчиво
на мольбу...
«Геройство духа, понятіе о жизни, какъ о подвигѣ, хранится
только въ Церкви, а такъ какъ оно въ большинствѣ ея сыновъ хра-
нится и до настоящихъ дней, то торжество Православія совершается
•сегодня вполнѣ законно, какъ торжество Христовой правды на зем-
лѣ; и оно будетъ совершаться съ тѣмъ же восторженнымъ прослав-
леніемъ Пастыреначальника душъ нашихъ, какъ въ прошедшіе го-
ды, когда Церковь именовалась господствующей». Но не закрываетъ
проповѣдникъ своихъ проницательныхъ глазъ и на иную, болѣе
страшную, перспективу, которая можетъ ждать Россію. «Да! — про-
должаетъ архпастырь, — оно будетъ продолжаться и въ томъ случаѣ,
если государство подпадетъ полному подчиненію враговъ, если даже
на православныхъ откроется прямое гоненіе. Церковь будетъ торже-
ствовать о своемъ вѣчномъ спасеніи, о томъ, что ея чада идутъ ко
Христу, какъ Онъ и завѣщалъ имъ: «блаженни будете, егда возне-
навидятъ васъ человѣцы и разлучатъ вы и поносятъ и пронесутъ
имя ваше, яко зло, Сына Человѣческаго ради; возрадуйтеся въ той
день и взыграйте, се бо мзда ваша многа на небеси». Аминь».
Эта мрачная концовка только оттѣняетъ тотъ, на теперешній
взглядъ, удивительный оптимизмъ, которымъ проникнута проповѣдь,
сказанная наиболѣе, быть можетъ, прозорливымъ и глубоко про-
никнутымъ идеею Православнаго Царства русскимъ іерархомъ, —
сказанная предъ лицомъ уже завладѣвшаго Кремлемъ торжествую-
щаго большевизма! Въ глазахъ митрополита Антонія, уступленная
большевикамъ Россія еще — Святая Русь! Въ его представленіи
Императорскій періодъ исторіи Россіи заслоненъ еще тѣнью, отбра-
— 301
сываемой Сѵнодоігь, какъ нѣкимъ злымъ началомъ, смѣнившимъ
Патріарха ръ жизни Православной Русской Церкви!
Медленно, очень медленно, слишкомъ медленно, чтобы оказать
ощутимое; воздѣйствіе на судьбы Россіи, проникало въ сознаніе рус-
скихъ; людей даже, казалось бы, наиболѣе открытыхъ пониманію
реальной .дѣйствительности въ ея «мистической» сущности, представ-
леніе о подлинномъ значеніи факта отреченія Россіи отъ сйОего Ца-
оя. Всѣ мы въ этомъ въ той или'иной степени повинны, и каждый
изъ насъ,-оглядываясь на себя, вѣроятно, немало можетъ сдѣлать
себѣ упрековъ.
Не разъ, приходило мнѣ на умъ сдѣланное однажды однимъ
умнымъ французкимъ писателемъ наблюденіе: когда, говоритъ онъ,
смотришь назадъ, прошлое кажется гладкой, хорошо укатанной,
широкой дорогой, по которой естественной чередой текутъ событія,
— а когда пытаешься всмотрѣться въ будущее, вздымается крутая
скалистая стѣна, и безплодно ломаешь себѣ голову надъ тѣмъ, въ
какую же изъ небольшихъ расщелинъ, въ этой стѣнѣ замѣчаемыхъ,
устремится потокъ событій и превратитъ ее въ широкій открытый
проходъ ...
Откуда только ни ждали русскіе политики-мыслители спасенія
Россіи! А того і «единаго на потребу», что означало бы моральное
выздоровленіе Россіи, не обнаруживали въ своемъ духовномъ хозяй-
ствѣ: покаянія/въ великомъ грѣхѣ цареотступничества, которое яви-
лось одновременно и отступничествомъ отъ Вѣры.
Убогъ ііащъ монархизмъ, поскольку онъ не выходитъ за предѣлы
размышленій утилитарно-политическихъ! Безсиленъ онъ передъ фак-
томъ духовнаго распада Россіи. Возстановленіе Россійской монархіи
не'есть проблема политическая. Парадоксально можетъ это звучать,
но въ настоящее время реальнымъ политикомъ можетъ быть только
тотъ, кто способенъ проникать въ мистическую сущность вещей и
событій. Только духовное возрожденіе Россіи можетъ вернуть ее
міру. Поскольку въ прошломъ мы стали бы искать уроковъ, свѣтлыхъ
знаменій, духовныхъ руководителей для созданія нашего будущаго,
налпа мысль должна обращаться не къ политическимъ вождямъ,
какъ бы велики ни были въ прошломъ ихъ заслуги. Нѣмъ могутъ
помочь намъ Петръ Великій, Александръ II или Столыпинъ? Не
поможетъ намъ и уходъ въ древнюю Москву, поскольку мы тамъ
стали бы искать уроковъ политической мудрости! Эти
уроки использовали, можетъ быть, сами того не подозрѣвая, теперешніе
властители Россіи. Не является ли СССР, какъ это первый замѣтилъ
П. Б. Струве, обезбоженнымъ и обездушеннымъ универсально-крѣ-
постнымъ государствомъ, организаціонно весьма близкимъ опыту
древней Москвы, только . .,съ обратнымъ духовнымъ знакомъ?!
Есть только одинъ вождь, способный намъ вернуть Россію —*
тотъ, который положивъ ея начало, въ обликѣ Святой Руси утвердивъ
Россійское великодержавіе: Владиміръ Святой! Россію надо «кре-
стить». Только наново крещеная Русь можетъ снова стать Православ-
нымъ Царствомъ.
— '302 —
Возможно ли это новое рожденіе духовное? Въ этомъ —^вопросъ
бытія Россіи, какъ Исторической. Личности, которая извѣстна намъ
изъ исторіи и которая кончила свою внѣшнюю, государствен-
но-организованную жизнь съ паденіемъ Трона ея Ц?рей. Другого
пути возстановленія Исторической Россіи нѣтъ. И это — проблема
не только наша, русская;. Это и проблема міровая, вселенская. Ибо
отъ того или иного рѣшенія ея зависитъ и судьба міра, точнѣе
говоря, зависитъ вопросъ о возрастѣ міра и о близости на-
ступленій Восьмого Дня.
ПРАВОСЛАВНЫЙ П У X Ь .
“Православный Путь”! Куда зоветъ это наименованіе? Этими слова-
ми начинали мы прошлогодній выпускъ нашего ежегодника. И говорили
о томъ, что зоветъ оно не “впередъ”, а къ покаянному “назадъ”, къ под-
линному Православію, обрѣтаемому въ Церкви, въ національно-истбриче-
ской Церкви. На этомъ послѣднемъ моментѣ умѣстно сейчасъ сосредото-
чить вниманіе.
Можетъ ли “Православный путь” имѣть вселенскій обликъ
— непосредственно, не будучи облеченъ въ “помѣстную”
форму?
Можно ли идти къ Истинѣ Христовой, воплощенной въ Тѣлѣ Церкви
Его, не принадлежа къ той или другой исторической отрасли ея?
Можно ли, преодолѣвъ “историчность” Церкви, ея связанность тѣмъ
или инымъ національно-государственнымъ естествомъ, сойти на путь “все-
ленскости”, поглощающей, упраздняющей, дѣлающей излишнимъ, изжи-
тымъ “историческое” явленіе помѣстныхъ церквей?
Эти вопросы можно разсматривать въ общей формѣ, въ порядкѣ осо-
знанія церковной значимости Исторіи. Но поддаются они уясненію и на
примѣрѣ конкретномъ, — прежде всего, на примѣрѣ, насъ непосредствен-
но касающемся: Русской Помѣстной Церкви въ ея вселен-
скомъ значеніи.
Безъ нарочитаго умысла Редакціи, матеріалъ, подобравшійся къ на-
стоящему, второму по счету, выпуску нашего церковно-богословско-фило-
софскаго ежегодника, оказался, въ значительной части, если не прямо
устремленнымъ къ этой проблемѣ, то ея касающимся. Предъ читателемъ
будетъ раскрываться, въ разныхъ подходахъ и примѣнительно къ разнымъ
явленіямъ, природа Русской Государственности— Въ ея обращенности къ
Церкви, а тѣмъ самымъ будетъ раскрываться и природа, духовно-церков-
ная, Русскаго Православнаго Царства.
Проблема эта, при всей, ея укорененности въ прошломъ, является
жгуче-современной, — если еще, къ сожалѣнію, не въ смыслѣ политиче-
ской реальности, то, во всякомъ случаѣ, въ смыслѣ идейной неразрывно-
сти со всѣми явленіями церковной политики, русскими и нерусскими, пра-
вославными и неправославными. Если “политика”, въ широкомъ значеніи
этого понятія, неизмѣнно упирается въ проблему Россіи, то отъ этой пробле-
мы Оторваться не можетъ и любая широкая церковная задача.
Нельзя обойти анти-Россію, современный СССР, въ пла-
нѣ о б ш > * политики.
'304
Нельзя обойтись безъ Россіи подлинной, истинной,
Исторической, при разрѣшёніи любаго большого вопроса, касающагося
Церкви.
Существенна разница въ этомъ отношеніи между міромъ свѣтскимъ
и церковнымъ. Въ первомъ Россіи Исторической сейчасъ нѣтъ: она замѣ-
нена “оборотнемъ” своимъ, СССР. Во второмъ историческая преемствен-
ность остается въ силѣ! Въ планѣ общей политики Совѣтская Россія —
тяжеловѣсная реальность, съ которой можно, и должно бороться, но кото-
рую нельзя игнорировать. Иное въ планѣ политики церковной. Тутъ, на-
противъ, нельзя игнорировать Историческую Россію, ибо стоитъ она за
реально существующей подлинной Русской Помѣстной Церковью,
и если кто не хочетъ считаться съ этой реальностью, то по-
падаетъ онъ въ объятія къ “оборотню” Исторической Россіи — собствен-
нымъ уже своимъ изволеніемъ. Свѣтскій политикъ не можетъ иг-
норировать нечестивый СССР, какой бы онъ святой ненавистью ни горѣлъ
противъ этого воплощенія зла, и всякій оттѣнокъ его игнорированія есть
уже попустительство и соглашательство по отношенію къ этому злу. На-
противъ того, церковный политикъ обязанъ игнорировать такъ
называемую Совѣтскую Церковь, Московскую Патріархію, эту анти-Цер-
ковь, этотъ, находящійся на службѣ у Совѣтовъ, фальсификатъ Церкви
Россійской Помѣстной п од л и н н о й. Всякій оттѣнокъ п р и з н а -
н і я этой Церкви введетъ соотвѣтствующія церковныя организаціи уже
въ орбиту дѣйствій СССР, дѣлая ихъ сообщниками и пособниками его!
Мало кто это понимаетъ. Отъ этого реальность не перестаетъ быть
реальностью. Непониманіе ея міромъ — тоже реальность, сколь тягостная!
Всѣ нарочито озабочены тѣмъ, какъ бы найти формулу бытія церков-
наго такую, которая именно освободила -бы отъ необходимости принци-
піально игнорировать Совѣтскую Церковь! Попадая тѣмъ самымъ въ объ-
ятія оборотня Исторической Россіи, всѣ тутъ же естественно .оказываются
озабоченными тѣмъ, какъ бы найти формулу церковнаго бытія такую, ко-
торая освободила бы отъ необходимости учитывать реальность под-
линной Русской Помѣстной Церкви. Отсюда отсутствіе у церковнаго
міра духо&но-зрячихъ очей, чтобы увидѣть, въ подлинномъ ея значеніи,
такое наглядное явленіе, какъ Русская Зарубежная Церковь, несущая
высокое и трудное послушаніе по храненію преемственности Русской По-
мѣстной Церкви Исторической, какъ и отсутствіе ушей, отверзтыхъ для
воспріятія имовѣрныхъ свидѣтельствъ объ потаенной Церкви' катакомб-
ной, подъ-совѣтской — гонимой, страждущей, преслѣдуемой, но живой и
живящей кровоточащее тѣло Россіи, обдержимое бѣсами и ими на. службу
себѣ такъ безпощадно влачимое.
Страшно, по-истинѣ страшно за человѣчество, когда видишь весь еще
свободный офиціальный міръ въ привычномъ общеніи съ представителя-
ми офиціальными СССР, привычно уже обозначаемыми, какъ представи-
тели Россіи, а все свободное общество міра — въ привычномъ общеніи
305
съ идеями СССР, съ тѣмъ, зломъ, которое источается сознательно, плано-
мѣрно, методически Красной Москвой, располагающей для этой цѣли гро-
мадной ратью слугъ и сотрудниковъ по всему свѣту и еще неизмѣримо
большей, уже неисчислимой массой сочувственниковъ, въ большей ли, въ
меньшей мѣрѣ, но тронутыхъ ядомъ этого идейнаго зла.
Но страхъ этотъ не идетъ въ счетъ по сравненію съ тѣмъ, который
не можетъ не испытывать каждая богобоязненная, не поддавшаяся еще
наважденію бѣсовскому, душа, когда она видитъ служителей .Хри-
ста, чуть не во всю ширину православнаго міра, въ привычномъ обще-
ніи съ Московскимъ Патріархомъ и его ставленниками, привычно уже
воспринимаемыми, какъ безспорные представители Русской Православной
Церкви; когда видитъ она и представителей всего Остальнаго христіанска-
го міра привычно общающимся съ Совѣтской Церковью, какъ съ закон-
ной Русской Церковью, или, во всякомъ случаѣ, признающими ее тако-
вой — идейно пріемлющими ее!
Что можетъ быть общаго между Христомъ и Веліаромъ! Забвена эта
святая истина! И куда, какъ не въ пустыню, бѣжать такой богобоязнен-
ной душѣ предъ столь демонстративнымъ забвеніемъ общехри-
стіанским.ъ начала вѣрности Христу.
И что показательно! Только развѣ страхомъ предъ неодолимостью
внѣшней силы Совѣтскаго оборотня Исторической Россіи объясняется
устремленіе въ его объятія', съ одновременнымъ отвращеніемъ отъ под-
линной Русской Православной Церкви? Нѣтъ! Въ какой то ,трудно, ко-
нечно, опредѣляемой, но большой, а иногда и рѣшающей, мѣрѣ, такое
явленіе обусловливается прежде всего страхомъ предъ возвращеніемъ къ
жизни подлинной Исторической Россіи, непріятіемъ именно ея,
озлобленіемъ именно противъ нея, ненавистью именно къ ней!
Вотъ гдѣ подлинная трагедія внѣ-совѣтской современности міровой,
ей присущая, ея природу характеризующая и дѣлающая внѣ-совѣтскій
міръ не просто холоднымъ свидѣтелемъ физическаго порабощенія и ду-
ховнаго растлѣнія Россіи, но и пособникомъ этого злаго дѣла, соучастіе
въ которомъ придастъ неизбѣжно характеръ жары Божіей неизбѣжному
въ такихъ условіяхъ распространенію на весь внѣ-совѣтскій міръ содер-
жащаго Россію зла.
О, если бы то была трагедія только внѣ-русскаго міра! II въ нашей
вѣдь средѣ наблюдаются явленія того же порядка! Не говоримъ уже о
тѣхъ% кто, такъ сказать, выросли въ атмосферѣ Революціи и для кого Рос-
сія Историческая погребена “февралемъ”, ими выношеннымъ, обрѣтая
новое свое бытіе въ мечтательствѣ ихъ, продолжающемъ носить на себѣ
печать духовнаго бунта противъ Исторической Россіи. Это — міръ “бѣ-
совъ”! И тутъ только молиться можно объ освобожденіи отъ ихъ власти
тѣхъ, порою добрыхъ и честныхъ, русскихъ людей, которые продолжаютъ
недюжинныя свои душевныя и интеллектуальныя силы, порожденныя н
взращенныя подъ сѣнью Святой Руси и въ лонѣ Императорской Россіи,
(306
обращать противъ Матери своей. Обратимся мыслью къ тому широкому,
широчайшему фронту борьбы, принципіальной и самоотверженной, про-
тивъ Совѣтскаго зла, который мы привыкли обозначать-именемъ “Бѣлой
борьбы”. Рѣдко когда борьба эта окрылялась идеей Церкви и освяща-
лась знаменіемъ Креста! Бывали такія явленія — о томъ свидѣтельству-
етъ привлекательный образъ Д. В. Болдырева, извлекаемы^ изъ забве-
нія въ настоящемъ сборникѣ. Но далекъ даже и этотъ свѣтлый “профес-
соръ-крестоносецъ” отъ уразумѣнія всей духовной цѣнности Историче-
ской Россіи ,какъ именно Православнаго Царства, внѣ возстановленія
котораго не мыслимо на русской почвѣ* и возстановленіе Православной
Церкви, въ ея прежней силѣ и славѣ.
А наша монархическая среда! Проникнута ли даже она въ должной
мѣрѣ сознаніемъ духовной цѣнности проповѣдуемыхъ и исповѣду-
емыхъ ею политическихъ идеаловъ? И въ этомъ нельзя не
усумниться, опираясь на опытъ прошлаго и настоящаго. И, наконецъ —
сама церковно-православная русская среда, даже и она проникнута ли
она вся пониманіемъ того, что Церковь это не быть только церковно-бо-
гослужебный, не іерархія церковная сама по себѣ, не догматы, такъ или
иначе толкуемые, не нравственное ученіе Церкви, въ той или иной мѣ-
рѣ принимаемое, не дисциплина, даже подвижническая, такъ или иначе
практикуемая, не вообще церковный “благобыть”, самъ по Себѣ, какія
бы привлекательныя формы онъ ни принималъ, а нѣкое конкретно-исто-
рическое Цѣлое, нѣкая живая Реальность^ нѣкая являемая міру Непо-
вторимость. Она — духовное Тѣло, она — мистическая
Плоть, но духовное и мистическое неотрывно отъ историчеокой
яви, впитавшей его въ себя. И хранить Церковь, оставаясь Ей вѣр-
нымъ, можно только участвуя въ ея неповторимой Цѣльности, живя въ
ней, умирая въ ней и — если нужно | — и за нее, нося ее въ себѣ, какъ
мы Христа носимъ въ себѣ, пріобщаясь къ Нему, но принадлежа
къ Ней, въ ея конкретной явленности міру. “Дробей” тутъ не можетъ
быть, а есть: или всецѣлая вѣрность, или в с ё ц ѣ л о е от-
ступничество.
Или «мы всецѣло принадлежимъ къ Русской Церкви, неотдѣлимо пре-
емственно-связанной съ Исторической Россіей, или мы всецѣло отпали отъ
этой Церкви. Третьяго не дано! И тутъ никакое соборное декретиро-
ваніе, никакая юрисдикціонная импровизація, никакіе богословскіе до-
мыслы, никакія каноническія ухищренія, никакіе конкордаты съ кѣмъ бы
то ни было — ничего измѣнить не могутъ.
Пока Историческая Россія отсутствуетъ въ политической реально-
сти, Русская Православная Помѣстная Церковь — вдовствуетъ, продол-
жая быть духовно и идейно съ ней связанной: она ждетъ, свято
соблюдая свою преемственную вѣрность.
Ждетъ чего?
Тутъ мы упираемся въ основные два вопроса русскаго и вселенскаго
бытія:
307
Можетъ ли Историческая Россія возникнуть къ жизни иной, чѣмъ
она, была?
Можетъ ли міръ существовать безъ Исторической Россіи?
Вопросы эти близки, не не однозначны. Разберемъ каждый изъ нихъ
въ отдѣльности.
Все мѣняется въ. жизни. Мѣнялась й Россія на протяженіи своего
тысячелѣтняго бытія. Не можетъ ойа не продолжать мѣняться и съ про-
долженіемъ своего бытія. Объ этомъ спора нѣтъ.
Но развѣ мѣняться значитъ — измѣнять себѣ? Со-
храненіе своей исторической личности есть и непремѣнное условіе и не-
преложйое заданіе всякаго измѣненія, если оно не есть либо временная
утраіта личности (одержимость!), либо уже умираніе и, наконецъ —
смерть! Выпаденіе изъ Исторіи не непремѣнно должно происходить въ
формѣ завоеванія со стороны: оно можетъ быть результатомъ и внутрен-
нихъ процессовъ. Правда, исторія не знала еще такой внезапной, острой,
всецѣлой, принципіальной, послѣдовательной, идейной трансформаціи,
какъ то мы видимъ, на примѣрѣ Россіи и СССР, но зачатки такого явле-
нія, въ формахъ рѣзкихъ й наглядныхъ, Европа намъ показывала — прежде
всего, на примѣрѣ Франціи, послѣ такъ наз. Великой Революціи, какъ бы
въ предостереженіе всему міру и намъ, въ частности.
То, что случилось съ Россіей, есть не историческое измѣненіе, а есть,
или выпаденіе Россіи изъ исторіи, завершающее, подъ воздѣйствіемъ тѣхъ
же идей, которыя ставили подъ вопросъ бытіе Франціи, явленный тамъ
процессъ, но уже въ нашемъ отечествѣ, или — временное помутнѣніе исто-
рическаго сознанія, временная утрата личности, одержимость, временно
лишь выводящая Россію изъ русла ея исторической жизни, сдѣлавъ ее
орудіемъ обдержащихъ ее “бѣсовъ”.
Западныя “идеи” сумѣли сочетаться съ внутренними анархически-
ми процессами, русскаго историческаго корня, и, поставивъ себѣ эти си-
лы на службу, оказались въ состояніи всецѣло овладѣть Россіей. Наси-
ліемъ безпримѣрнымъ, осуществляется вотъ уже четвертый десятокъ лѣтъ
полная переплавка Россіи, съ истребленіемъ личнаго состава ея, слу-
жившаго Россіи Исторической, и съ обреченіемъ оставшагося въ налич-
ности населенія на насильственную передѣлку, задачей имѣющую выр-
вать изъ души весь идейный составъ прошлаго, и въ этомъ отношеніи убивъ
всякую преемственность,
Въ ввѣтѣ духовно-просвѣтленнаго сознанія, такая судьба Россіи не
можетъ быть воспринята иначе, какъ кара Божія, ниспослан-
ная за уклоненіе отъ выполненія промыслительной миссіи Россіи, состав-
лявшей существо ея историческаго бытія. И Кіевская, и Московская, и
Петербургская Россія были носительницами этого заданія, достигшаго
высшаго своего напряженія на Руси Московской, когда Русскій народъ,
цѣною вольнаго отт -»а отъ гражданской свободы, сумѣлъ
сохранить сцобод' * х о в и у ю, сдѣлавъ, вмѣстѣ съ тѣмъ, весь
308
закрѣпощенный свой быть хранилищемъ этой духовной
свободы; Россія стала тогда нѣкимъ подобіемъ монастыря, въ ко-
торомъ высшая свобода достигалась, какъ и въ настоящемъ монастырѣ,
въ формахъ церковно-осмысленнаго вольнаго послушанія.
Періодъ духовнаго “раскрѣпощенія” Россіи, начатый еще до Петра, а,
при немъ получившій такое демонстративное выраженіе и'оформленіе, до-
велъ Россію, въ сложномъ и многозначительномъ процессѣ исторіи Россіи
Императорской, до духовнаго обморока, использованнаго Злой силой для
завладѣнія нашимъ Отечествомъ. Духовный обморокъ этотъ явился ре-
зультатомъ того, что раскрѣпощеніе гражданское и культурное, послѣдо-
вательно осуществлявшееся Имперіей, воспринято было народомъ, начи-
ная съ ведущихъ круговъ его идейныхъ, какъ высвобожденіе Россіи изъ
подъ ея многовѣковаго историческаго послушанія: отъ служенія цѣнно-
стямъ премірнымъ, Россія переходила на устроеніе своего политическаго,
гражданскаго, культурнаго и матеріальнаго благополучія, какъ исчер-
пывающаго заданія своего бытія. Отсюда и возникъ столбнякъ всего во-
леваго аппарата Императорской Россіи — государственнаго, военнаго,
общественнаго, административнаго, гражданскаго, даже церковно--іерар-
хическаго, въ моментъ очной ставки Русскаго народа со Злой силой. Зна-»
читъ ли это, что изсякли или упразднились въ Россіи силы духовныя?
Нѣтъ! Какъ извѣстно, онѣ обнаружились съ потрясающей и умиляющей
наглядностью, которая можетъ быть поставлена въ рядъ съ явленіями вре-
менъ первохристіанства. Но силы эти духовныя оказались —> такъ же,
какъ то было во времена первохристіанства! — общественно-изолирован-
ными, какъ бы обнаженными отъ всякаго органическаго сращенія съ
господствующимъ государственно-общественнымъ бытомъ, становясь лег-
кой жертвой внѣшняго на нихъ воздѣйствія и сопротивленіе оказывая въ
одной только формѣ исповѣдничества, > сливающагося съ мученичествомъ.
А возвращеніе къ дѣйствію оживающаго Россійскаго общественно-
государственнаго тѣла, въ томъ составѣ и органовъ церковно-іерархиче-
скихъ стало уже дѣломъ практически неосуществимымъ, такъ какъ Злая
Сила успѣла установить въ Россіи режимъ такого одновременно и безпо-
щадно-грубаго и утонченнаго насилія, при которомъ параличъ воли сдѣ-
лался нормой существованія подвластныхъ. Россія оказалась погружен-
ной въ тьму адскаго гнета, гдѣ духовную свободу можно обрѣсти только
на путяхъ подвижническаго, самоотверженнаго, на неслыханныя муки го-
товите выключенія себя изъ отметающаго всякую духовную
свободу совѣтскаго быта.
Гдѣ выходъ изъ этого страшнаго тупика, дышащаго безнадежно-
стью ада? Отвѣтъ на этотъ вопросъ совпадаетъ съ первымъ изъ постав-
ленныхъ нами двухъ вопросовъ:, можетъ, ли Россія стать иной, чѣмъ она
была, если она хочетъ вернуться къ историческому бытію? Отвѣтъ на
этотъ вопросъ можно формулировать такъ: если то, что въ Россіи произо-
шло, не смерть, не выпаденіе изъ Исторіи окончательное Россіи, какъ исто-
309
рической личности, а есть помутненіе ня сознанія, утрата личности, одер-
жимость злой силой, то въ одномъ- только образѣ мыслимъ выходъ ея изъ
адскаго тупика. Конечно, Россія должна стать “иной” — но въ чемъ иной?
Нельзя механически воспроизвести ушедшую Россію, искусственно ее
“реставрировать” — все одно, будемъ мы говорить о Петербургской Рос-
сіи или о Московской Руси. Исторію надо продолжать. Отъ ка-
кого момента? Естественно, отъ того, когда Россія впала въ духовный
обморокъ, стала жертвой столбняка и ушла въ историческое небытіе съ
тѣмъ, чтобы явить собою потомъ видъ страшнаго оборотня былой Истори-
ческой Россіи.
Но какъ единственно можно продолжать прерванный ходъ Исторіи?
Такъ, какъ будто ничего не бывало? Нѣтъ! Духовно обновлен-
ной только можетъ вернуться къ жизни Россія, поднявъ снова актомъ
свободной воли сброшенное ею съ себя историческое послушаніе — те-
перь уже въ формахъ свободныхъ, вольнымъ послушаніемъ
наполняя новыя формы гражданскаго быта, отвѣчающія достиженіямъ
вѣка.
Можно ли что конкретное говорить сейчасъ объ этихъ фор-
махъ предстоящаго гражданскаго бытія? Едва ли! Задача спасенія: воз-
становить, преемство, оказавшись духовно достойными снова принять его
на тѣ плечи, которыя это преемство сознательно сбросили! Что и какъ
изъ прошлаго будетъ при этомъ воспринято — кто скажетъ! Вѣдь ничего
живаго не осталось отъ былой Россіи. Разорена она, опоганена, измалоду-
шествовалась, подверглась физическому истребленію и духовному растлѣ-
нію въ мѣрѣ, ли въ какое сравненіе не идущей даже со Смутнымъ време-
немъ. И если къ жизни была возвращена въ тѣ времена Россія, то развѣ
программами и прогнозами? Нѣтъ! Однимъ только покаяннымъ устремле-
ніемъ въ Отчій Домъ, назадъ, къ брошенному было и забвенному истори-
ческому своему послушанію. А когда началась жизнь новая — тогда толь-
ко обнаружилось, что это возвращеніе къ жизйи есть, вмѣстѣ съ тѣмъ, и
возвращеніе къ прежнимъ формамъ гражданскаго быта, только обновлен-
нымъ, упорядоченнымъ, приведеннымъ въ систему. При возвращеніи къ
жизни Россія первыхъ Романовыхъ лишь доводила до логическаго конца то,
что слагалось при послѣднихъ Рюриковичахъ: налицо было продол-
женіе Московской Руси.
Такъ и сейчасъ можемъ мы думать только о продолженіи
Им-п ера т орской Россіи — въ духовно обновленномъ ея обра-
зѣ. А предпосылка для этого одна: готовность русскаго народа на пока-
янное возвращеніе на свой покинутый было имъ историческій путь. Это
одно, что сейчасъ на потребу. Все остальное — проблематично. Ко всему
это относится — въ частности, и къ вопросу “народностей”. Какія формы
можетъ принять въ вернувшейся къ жизни Исторической Россіи учетъ ея
племенной многосоставности? Кто скажетъ! Очень широкъ чможеть быть
310-
размахъ областничества и очень далеко можетъ идти культурная автоно-
мія отдѣльныхъ народностей. Но если возникаетъ, рѣчь о сговорѣ наро-
довъ Россіи .между собою? какъ объ основѣ бытія будущей Россіи
въ какомъ то новойъ ея обликѣ, то это уже опять кабинетное мечтатель-
ство духовно-революціонное, а не то возвращеніе покаянное въ Отчій Домъ.
О которомъ мы говоримъ. Это было бы лишь дальнѣйшее осуществленіе пред-
сказанія Евангельскаго о томъ времени, когда уже не только царство на
царство будетъ возставать, но и народъ на народъ I
Гдѣ же та роковая черта, та ключевая точка, то рѣшающее “или-
или”, которымъ опредѣляется выборъ между пріятіемъ Исторической
Россіи и отверженіемъ ея, между готовностью продолжать исто-
рію, возвратившись въ Отчій Домъ, или, напротивъ, пребываніемъ
въ дерзновеніи бунта?
Тутъ мы необходимо упираемся во второй нами поставленный во-
просъ: можетъ ли міръ существовать безъ Россіи, или, другими словами:
можетъ ли Россія просто “выпасть изъ Исторіи”, давъ мѣсто новымъ обра-
зованіямъ, съ ней духовно-преемственно несвязаннымъ,
или такая возможность непредставима?
Крестилась Россія? нашла себя. И начала она свой историческій щуть.
который опредѣлялся — чѣмъ? Ея устремленностью къ Христу в ?с е -
цѣлой; готовностью ея полностью принять ученіе Церкви,
какъ исчерпывающее содержаніе жизни. Эта установка русскаго сознанія
и дала ей право на именованіе ея Святой Русью. И она же опредѣлила
другое свойство Россіи: ея всецѣлую вѣрность Истинной Цер-
кви, съ готовностью самоотверженно защищать свою преданность и отдан-
ность Ей, идя на любыя жертвы, претерпѣвая любыя невзгоды. Вышло
такъ, что, оформляясь внѣшне и укрѣпляясь внутренно, въ тѣхъ несказан-
но-тяжкихъ испытаніяхъ, которыя ниспослалъ Россіи Господь, она' оказа-
лась, безъ нарочитаго своего умысла, безъ всякой горделивой заданности
исходной — преемницей Византіи, втораіЪ Рима I
Россія стала, силой вещей, хранительницей Православія, занявъ въ
въ мірѣ мѣсто такой государственной организаціи, которая, являясь исто-
рическимъ тѣломъ одной изъ Помѣстныхъ Церквей, вмѣстѣ съ
тѣмъ получала значеніе и церковно-вселенское, въ обра-
зѣ Православнаго Царства, продолжающаго дѣло Византійской Имперій.
Рядомъ съ Русской Помѣстной Церковью всталъ вселенскій
Православный Царь!
Какъ государственный владыка, Русскій Царь не могъ притязать на
даже чисто формальное возглавленіе “земнаго круга”, какъ то было съ
Императорами Византійскими, но, какъ хранитель и державный оплотъ
Православной Церкви, Православный Русскій Царь продолжалъ преем-
ственно дѣло Импёраторовъ Византійскихъ, служа всей Православ-
ной Церкви и не имѣя н и к_о г о въ мірѣ, кто въ этомъ качествѣ могъ
бы соперничать съ нимъ. Патріархъ Греческій могъ, въ эпоху роста Мо-
311.
сквы, внушать московскимъ іерархамъ недопустимость поминанія ими
своего Государя въ отмѣну поминанія Императора, указывая имъ на то,
что Царь во вселенной — одинъ и имъ является Императоръ Византійскій.
Такого ригоризма не стало въ новое время. Но какъ бы гдѣ ди поминали
потомъ, послѣ паденія Византіи, въ храмахъ православныхъ предержа-
щую власть, единственность Русскаго Царя, какъ преемника
Византійскаго Императора, оставалась въ силѣ, и значеніе Россіи въ дѣ-
лѣ домостроительства спасенія человѣческаго рода опредѣлилась не толь-
ко тѣмъ, что Россія стремилась всецѣло воплотить въ своемъ быту Исти-
ну Православія, оправдывая тѣмъ свое существо “Святой Руси”, но и
тѣмъ, что такъ возникло избранничество ея, какъ Православ-
наго Царства, возглавляемаго монархомъ, выполняющимъ миссію “Удер-
живающаго” I
Въ этомъ мистическій смыслъ теоріи Третьяго Рима, вы-
ношенной церковнымъ сознаніемъ Москвы еще въ тѣ времена, когда она
только еще слагалась въ міровую силу политическую, и оставшейся знаме-
немъ Высокаго послушанія, выпавшаго въ удѣлъ Россіи-Новаго Израиля
на всѣ будущія времена, — не исключая и Императорскаго періода.
Отсюда вытекаетъ, что и. з м ѣ н а, совершенная Россіей, была
двоякой: измѣняя своей природѣ Святой Руси, Россія одновремен-
но измѣняла, поскольку отказывала въ вѣрноподданическомъ послушаніи
своему Православному Царю, и своему высшему вселенскому назначенію:
хранить Церковь Православную. Въ этомъ планѣ сливаются во едино оба
выше поставленные нами вопроса! Россія Историческая есть Православ-
ное Царство, и ни въ какомъ иномъ обликѣ непредставимо возстановле-
ніе ея Исторической Личности. Но, выбывая изъ состава міра въ своемъ
образѣ Православнаго Царства, Россія тѣмъ самымъ обрекаетъ весь міръ
на переходъ въ планъ уже эсхатологическій, ибо четвертаго Рима не бу-
детъ ! Если міръ хочетъ существовать дальше, то непремѣннымъ условіемъ
этого является возвращеніе къ жизни Россіи въ образѣ Православнаго
Царства. И тутъ — третьяго не надо!
Понимаетъ ли это міръ? Можно ли даже требовать отъ него этого!
Вѣдь для этого онъ долженъ былъ бы перестать быть тѣмъ, чѣмъ онъ
сталь въ процессѣ своей исторіи, которая есть исторія отпаденія отъ
Истины Православія. Но міръ могъ бы и долженъ былъ бы понимать иное,
что диктуется не недоступнымъ, ему уразумѣніемъ мистической
природы бытія Россіи, а самой элементарной логикой самосохраненія.
Онъ могъ бы и долженъ былъ бы понять, что поведеніе его не можетъ
опредѣляться однимъ только отталкиваніемъ отъ ужасовъ СССР, а непре-
мѣнно и сознаніемъ того, что избытіе этого ужаса предполагаетъ воз-
вращеніе Россіи на ея нормальный истори-
ческій путь чрезъ высвобожденіе ея отъ си-
лы насѣвшаго врага, ибо только освобожденный
русскій народъ, вернувшійся къ исторически привычнымъ
;312
для него формамъ жизни, можетъ стать снова факторомъ въ мірѣ полоіки-
тельнымъ, а не стихіей отрицанія и разрушенія --чѣмъ никогда
не былъ Русскій народъ въ своемъ )і стори -
ческомъ прошломъ.
Это не значитъ, что отъ міра можно ждать активной дѣятельности на
путяхъ возстановленія былой Россіи: не представимо это, какъ бы
ни обострился въ будущемъ инстинктъ самосохраненія въ мірѣ. Отъ міра-
внѣшняго можно ждать только одного: самозащиты противъ СССР — въ
тѣхъ формахъ, которыя ведущимъ его силамъ покажутся наиболѣе дѣй-
ствительными. Изъ фактовъ т а к ‘о й самозащиты, въ какія бы она
формы ни облекалась, только и .можно исходить, какъ изъ реальной пред-
посылки будущаго, и для насъ открывающей извѣстныя положительныя
перспективы.
Но въ путяхъ этой самозащиты, каковы бы они ни были, міръ дол-
женъ учитывать, что Историческая Россія не совсѣмъ еще ушла изъ мі-
ра, ибо она, какъ явленіе духовное, неотдѣлима отъ зримо зарубежомъ и
потаенно въ СССР существующей Русской Православной Помѣстной Цер-
кви! Знаніе и пониманіе этого обстоятельства должно опредѣлять наше и
церковное и политическое сознаніе, а отъ насъ должно идти и дальше:
это нашъ и церковный и національный долгъ. И не нужно думать, что
этимъ Церковь на себя принимаетъ политическую, ей не свойственную,
задачу, что она выкидываетъ политическое знамя, вмѣшивается въ “по-
литику”, связываетъ себя съ одними политическими факторами, отталки-
вая отъ себя другіе. Церковь можетъ сосуществовать съ самыми- разными
политическими формами бытія, и ихъ природа въ будущемъ и опредѣ-
литъ образъ сосуществованія съ ними Церкви, когда природа ихъ факти-
чески опредѣлится въ реальной дѣйствительности. Дѣло, не въ в ы б о-
р ѣ Церковью Православной, Зарубежной и внутренней, политическихъ
формъ, ей любезныхъ; не въ предпочтеніи, тѣмъ или инымъ политиче-
скимъ программамъ или прогнозамъ ею оказываемомъ. Дѣло .въ в ѣ р -
н о с т и Церкви самой себѣ, въ духовномъ ея самосохраненіи, неотдѣ-
лимомъ отъ соблюденія исторической преемственности. Помѣстная рус-
ская Церковь остается неизмѣнно Помѣстной Русской Церковью, сохра-
няющей, и* въ своемъ воспріятіи прошлаго и въ своей обращенности къ
будущему, неразрывную связь съ Исторической Россіей. Жизнь ея въ
настоящее время есть — Ьжиданіе, которое можетъ привести ее -или къ
возстановленію исторической связи съ возрожденной Россіей, или къ Хри-
сту-Судіи и Мздовоздаятелю, пришедшему въ силѣ и славѣ. На всѣ вре-
мена, какова бы ни была длительность ихъ и къ какимъ политическимъ
явленіямъ она бы насъ ни приводила, содержаніе подлинно-русской цер-
ковной жизни есть блюденіе вѣрности себѣ и Россіи, что предполагаетъ
идейную вѣрность промыслительному послушанію, возложенному на Рус-
ское Православное Царство Господомъ Богомъ.
Отреклась ли отъ него Россія? Сознательность этого отреченія и окон-
чательность его, по милбсти Божіей, провѣряется еще по-
313
нынѣ! Провѣряется ,— на каждомъ изъ насъ! И это — независи-
мо отъ того, получаетъ ли эта провѣрка зримыя общественныя формы,
или нѣтъ. Процессы, въ тайнѣ души человѣческой протекающіе, могутъ
создавать утѣшительный и обнадеживающій баллансъ взаимодѣйствія
добра и ‘зла, никакъ еще не отражаясь на вѣсахъ общественныхъ. На
это дозволено надѣяться, и въ этомъ можно обрѣтать утѣшеніе. Но такой
надеждой нельзя опредѣлять своего поведенія, дѣлая изъ нея норму жизни
и тѣмъ оправдывая бездѣйствіе. И тутъ мы опять-таки Не о политической
дѣйственности говоримъ, не отрицая, впрочемъ, и ея значенія, а о про-
свѣтлѣніи общественнаго сознанія и объ обнаруженіи этого просвѣтлѣнія
въ общественной жизни.
Сроки проходятъ, отмираетъ многое, загромождавшее чистоту духов-
наго горизонта въ прошломъ, какъ Далекомъ, такъ и недавно пережитомъ:
не пора ли подумать о расчисткѣ горизонта будущаго?
Россія неповторима. Природа ея неповторимости можетъ быть
уяснена только въ лучахъ Церковной Истины, исторически раскры-
вавшейся. Судьба Россіи, какъ Православнаго Царства, неразъединима
отъ судьбы Православной Церкви вселенской, а судьба Православной Цер-
кви есть судьба міра. Нѣтъ сейчасъ Православнаго Царства, но есть
Русская Православная Церковь, которая воплощаетъ въ себѣ преемство
Исторической Россіи. Она есть зарубежомъ, она. есть и въ
Россіи подъяремной. Ея судьба есть судьба Россіи. Ея судьба есть и судьба
міра! Возвращеніе къ ней русскаго народа и въ ней обрѣтенье утраченна-
го историческаго преемства бытія, въ образѣ возвращенной къ дальнѣй-
шей жизни Исторической Россіи, есть единственная для церковно-право-
славнаго сознанія представимая форма возвращенія міра къ “нормаль-
ной” жизни.
Какъ просто жить тѣмъ, кто это уяснилъ, и какъ точно обозначается
ихъ личный путь, православный, путь!
Это — путь личнаго спасенія, это и путь служенія Россіи, это и
путь служенія міру. Будемъ помнить, что какъ ни существенно открывать
глаза міру на подлинное существо того, что происходитъ въ мірѣ, путь
спасенія основной не тутъ: никто не спасетъ Россіи, если она сама не
встанетъ на путь спасенія. Какъ бы относительно далеко ни зашло про-
свѣтленіе сознанія міра въ отношеніи Россіи — душа русскаго чело-
вѣка остается основнымъ мѣстомъ сраженія между Христомъ и Веліаромъ,
и побѣдой въ ней Христа или Веліара опредѣлится дальнѣйшая судьба
міра.
Станетъ ли снова путь Россіи — ея историческимъ православ-
нымъ путемъ?
Въ рѣшеніи этого вопроса, отъ котораго зависитъ судьба міра, уча-
ствуетъ каждый изъ насъ.
* *
314 —
Отецъ Іоаннъ Кронштадтскій.
Въ сгущающейся тьмѣ Отступленія все ярче вырисовывается значе-
ніе личности о. Іоанна. Его ни на кого не похожесть, его единственность
— на фонѣ всей исторіи христіанства получаетъ все большее оправданіе.
Онъ замыкаетъ историческую жизнь нашего отечества, давая нѣкій ослѣ-
пительный итогъ нашего историческаго бытія — у срыва въ бездну Отсту-
пленія. Предѣльное напряженіе Зла предварено было предѣльнымъ об-
наруженіемъ Добра — какъ бы открывая послѣднюю возможность Рус-
скому народу опамятоваться и возвратиться на стези служенія Богу, какъ
то свойственно было Руси на всемъ протяженіи ея исторической жизни.
И не случайно, подъ этимъ угломъ зрѣнія, являетъ собою о. Іоаннъ рази-
тельный контрастъ между своимъ обликомъ, на мѣрку земную, и той на-
сыщенностью благодатью Божіей, которая въ немъ получила воплощеніе.
Въ немощи была явлена сила — не имѣющая подобія на всемъ протяженіи
вселенскаго христіанства. И эта сила не малится, а растетъ — выходя
за предѣлы нашего историческаго бытія и образуя нѣкій центръ, къ ко-
торому естественно тянуться всему спасающемуся человѣчеству — а
прежде всего русскому народу во спасеніе самихъ себя, а, можетъ быть,
и міра, если такихъ спасающихся окажется достаточно для того, чтобы
оправдать дальнѣйшее существованіе міра.
Это конкретно можетъ произойти только въ одной формѣ — возстано-
вленія Русскаго Православнаго Царства. Какъ нѣкогда о. Іоаннъ прошелъ
по Русской землѣ, своими несказанными массовыми и повсемѣстными чу-
десами зовя Русскій народъ къ тѣснѣйшему сближенію съ Церковью и съ
Царствомъ, съ Церковью нераздѣльно связаннымъ, такъ и сейчасъ только
общая устремленность, повсемѣстная, къ такому сближенію Русскаго на-
рода, являя чудо обновленія Русской души, способна положить рѣшитель-
ное и судьбоносное начало концу нашего безвременья — съ возстановле-
ніемъ исторической жизни Русскаго народа, а за нимъ и остальныхъ
народовъ. Это сближеніе Церкви и Царства получаетъ свое выраженіе въ
устремленности Русскихъ людей къ двумъ личностямъ — господствую-
щимъ надъ нашимъ безвременьемъ, какъ, одновременно, и закатная заря
и заря восходящаго дня — если только способна душа Русскаго народа
воспринять современность, какъ ночь, за которой долженъ послѣдовать
ушедшій день.
Можно много говорить и писать о путяхъ Русскаго возрожденія, о
методахъ борьбы съ коммунизмомъ, о тѣхъ или иныхъ идеалахъ, на кото-
рыхъ хотѣлось бы строить Русское будущее послѣ-болыпевицкое. Для
тѣхъ, кто воспринимаетъ современность, какъ предъ-антихристово время,
все это — мечта,тельство, де имѣющее никакого практическаго зна-
ченія. Реальность — одна. Это — возвращеніе жизни на круги свои,
Богомъ запечатлѣнные для исторической жизни человѣчества. Не впередъ
315
— а назадъ! Круто — назадъ! Покаянно — назадъ! Молитвенно — на-
задъ! И тутъ естественными маяками, свѣточами, факелами, пронизы-
вающими тьму антихристову и являются тѣ два свѣтоносныхъ образа,
которыми запечатлѣнъ конецъ Россіи. Отъ Россіи зависитъ сдѣлать ихъ
и образами, запечатлѣвающими новое начало Россіи. И это уже они сами,
наши путевожди, опредѣлятъ конкретные способы преодолѣнія обуявшаго
Россію Зла. Тутъ дѣло не въ программахъ, идеалахъ, методахъ и т. д., а въ
покаянномъ плачѣ, изъ котораго и возникнетъ то именно дѣйствіе, ко-
торое, возбуждая каиновъ трепетъ въ сатанистахъ, будетъ обращать во
спасеніе поднимающихся изъ духовнаго обморока Русскихъ людей.
То, что мы немощны; то, что Фондъ имени о. Іоанна, въ планѣ міро-
вой дѣйствительности, есть кроха, едва замѣтная — насъ не должно
смущать. Наше дѣло — въ мѣру нашихъ малыхъ силъ творить, съ пре-
дѣльнымъ раченіемъ, все, вытекающее изъ нашего почитанія о. Іоанна.
Все остальное — дѣло рукъ Божіихъ. Будемъ помнить, что восхожденіе
на неизреченную высоту святости о. Іоанна ,— начиналось изъ предѣль-
ной немощи, и было наглядно для всѣхъ, поскольку намъ открыта жизнь
о. Іоанна, въ какой мѣрѣ чудо опредѣлило самый обликъ и всю дѣя-
тельность о. Іоанна.
Чудо по вѣрѣ — только это и есть путь спасенія Россіи, а за нею и
всего міра. Другого нѣтъ. И это чудо не можетъ быть явлено въ иныхъ
формахъ, какъ именно въ образѣ стихійнаго обращенія Россіи къ свѣт-
лымъ, сіяющимъ, свѣтоноснымъ и каждому близкимъ, въ своей житейский
подлинности, образамъ Послѣдняго царя и батюшики Іоанна.
Ихъ святость, молитвенно признанная Русскимъ народомъ, одна
только способна бывшее сдѣлать небывшимъ, обративъ Зло сатанократіи
въ преходящую одержимость, снятую чудомъ Божіей благодати. Буди;
буди!
ОГЛАВЛЕНІЕ.
Чудо Русской Исторіи. Возникновеніе Православнаго Царства. 1
«Православный Путь» 1951 г.
Роковая двуликость Императорской Россіи............... 20’
«Православный Путь» 1957 г.
Третій Римъ............................................. 53
«Православный Путь» 1953 г.
Имперія Россійская и Святая Русь........................ 75
«Православный Путь» 1958 г.
Къ познанію нашего мѣста въ мірѣ....................... 100
«Православный Путь» 1960 г.
Великая Реформа Освобожденія Крестьянъ. 1861-1961...... 127
«Православный Путь» 1961 г.
Подвигъ Русскости предъ лицомъ зрѣющей Апостасіи........ 156
«Православный Путьъ 1963 г.
Какъ принята была крестьянская воля въ 1961 г......... 187
«Владимірскій Православный Русскій Календарь» 1961 г.
Тысячелѣтіе крещенія св. Равноапостольныя Вел. кн. Ольги. 215
«Православная Жизнь» 1957 г., № 8.
Что такое монашество? Рѣчь произнесенная на актѣ Св.-Тро-
ицкой семинаріи въ Духовъ День......................... 217
«Православная Жизнь» 1959 г., № 7.
Къ чему зоветъ насъ святость о. Іоанна Кронштадтскаго? 224
Информаціонный бюллетень Фонда им. св. прав. о. Іоан-
на Кронштадтскаго.
Память св. прав. Іоанна Кронштадтскаго къ чему насъ зоветъ. 234
Информаціонный бюллетень Фонда имени св. прав. отца
Іоанна Кронштадтскаго. 1967 г., № 15.
Живъ ли Пушкинъ? ...................................... 236
«Православная Жизнь» 1962 г., № 3.
Минувшій вѣкъ................................... ,.... 244
«Православный Путь» 1955 г.
Памяти Послѣдняго Царя............................... 264
«Православная Жизнь» 1968 г., №<№ 6, 7 и 8.
Православный Путь............,......................... 303
«Православный Путь» 1951 г.
Отецъ Іоаннъ Кронштадтскій........................... 314
Информаціонный бюллетень Фонда имени св. прав. отца
Іоанна Кронштадтскаго, 1961 г. № 8.