Автор: Раджак Т.
Теги: античная литература античная культура древнееврейская история
ISBN: 5-7349-0002-8
Год: 1993
Текст
Тесса Раджак
ИОСИФ ФЛАВИИ
ИСТОРИК И ОБЩЕСТВО
ТЕ55А КА1АК
ЛОЗЕРНШ. ТНЕ Н18ТОКШ^
А^ Н18 80С1ЕТУ
Р1Ш риЪИзкес! т 1983
Ъу СегаШ ВискжогОх & Со. Ш.
1е\У18Ь ЧшуегзИу т Мозсоау
дуогкз 1п с1о8е соорегайоп
т1Ъ 1Ье 1ш(1Ш(е Гог 1е\У18Ь 81исНе8 т Ки881а (1ега8а1ет),
со11аЬога1е8
у/ИЪ 1Ье Атепсап 1едУ18Ь 01$1пЪи1юп СотгтИее «1от1»
апд Ь.-А. Ртки8 РоипдаНоп
ТЕССА РАДЖАК
ИОСИФ ФЛАВИЙ.
ИСТОРИК И ОБЩЕСТВО
Перевод с английского
Еврейский университет в Москве
в содружестве
с Иерусалимским Институтом еврейских
исследований
рава Адина Щтейнзальца
сотрудничает с Американским еврейским
распределительным комитетом «Джоййт»
и Фондом развития еврейского образования в диаспоре
им. Л.-А. Пинкуса
МОСКВА ^ ИЕРУСАЛИМ
1993 1Л 5754
Тесса Раджак
ИОСИФ ФЛАВИЙ.
ИСТОРИК
И ОБЩЕСТВО
Редакторы серии
М. Л. ГРИНБЕРГ, А. Б. КОВЕЛЬМАН
Редактор Л. В. СЕМЕНЧЕНКО
Переводчики: В. Д БАЛАКИН,
С. Г. КАРЛЮК,
С. В. КУЛАН ДА,
Л. В. СЕМЕНЧЕНКО
Художник серии Марк ПОЛЯКОВ
© Перевод на русский язык,
Еврейский университет в Москве,
«СезЬаНга», 1993
НЧ7-
ЕЕОЦ,
°ЙЕНО?Л=
ш
15ВЫ 5-7349-0002-8
Еврейский университет в Москве
ул. Моховая, д. 9
Тел. 203-34-41
«СезНапга»
Оеуе1оргаеп! о? Си1Шга1 Соп1ас1$
Те1. 02-931-194, Рах. 02-931-537
5
От издателей
Г1^тим томом мы открываем серию «Библиотека Флавиана».
Чч-'Ее содержание составят как переводы сочинений Иосифа
Флавия, так и монографии, сборники статей, посвященные
великому историку.
В последние годы, после снятия антисемитских запретов,
российский рынок стремительно наполняется перепечатками
старых и не очень хороших переводов («Иудейская война», например,
переведена Я. Л. Чертком не с древнегреческого, а с немецкого
языка) . Книг об Иосифе на русском языке практически нет. И это
при громадном общественном интересе к древней истории евреев,
к истории раннего христианства, к античности вообще. Мы
надеемся, что «Библиотека Флавиана» хотя бы частично заполнит
вакуум добропорядочной в научном смысле литературой.
При скудости собственных сил мы вынуждены прибегать к
помощи зарубежных коллег. Книга английской исследовательницы
Тессы Раджак, профессора Древней истории в Университете г. Ри-
динга, послужит как бы предисловием и комментарием к
«Иудейской войне», которая выходит в серии непосредственно за ней.
Монография Раджак получила широкое признание как наиболее
значительный труд об Иосифе Флавии, вышедший за последние
50 лет. Мы надеемся, что она найдет не только профессионального,
но и широкого читателя: при всей научности книга написана
достаточно популярно.
Издатель серии — Еврейский университет в Москве. Для
учебного процесса в Университете книги Иосифа необходимы.
Думается, они необходимы и для кафедры древней истории во всем
русскоязычном мире (а он выходит теперь далеко за границы
России). Мы же, со своей стороны, ожидаем от российских антич-
ников помощи и сотрудничества в продолжении серии «Библиотека
Флавиана».
М. Л. ГРИНБЕРГ
А. Б. КОВЕЛЬМАН
7
Смиренно поблагодари также своего творца,
Что дал тебе Иосифа, столь верного автора,
Пером которого определенно водил Бог
Всегда, когда тот описывал деяния иудеев:
Потому что, хотя он использовал цветистый язык греков,
Он далеко не предан их нравам,
Он скорее искал истинную цель истории,
Нежели подражал жеманному языку.
Пьер Тредеан, «Французскому народу», 1558 г.
9
Предисловие
Эта книга является скорее реинтерпретацией истории Иосифа
и войны, которую он описал, нежели общим введением в
творчество автора или в историю Палестины I в. н. э. Тем не менее она
предназначена как для читателей, не являющихся специалистами
по этому периоду, так и, смею надеяться, для специалистов. Так,
хотя доводы полностью подкреплены документами и, надеюсь,
доказаны, тексты источников переведены на английский язык, а
незнакомые концепции, будь то греческие, римские или еврейские,
объяснены. Отдельные греческие, древнееврейские и арамейские
слова транслитерированы в соответствии с простым, чаще всего
фонетическим принципом.
Я многим очень обязана. Без дальновидности Фергюса
Миллера, его советов и поддержки эта книга едва ли была бы написана;
он делал также критические замечания к различным вариантам
ее глав. Я очень обязана Алану Уодмену, который правил как
содержание, так и стиль книги и великодушно помогал, читая
корректуру. Я благодарна Питеру Бранту и Дэвиду Льюису,
экспертам по диссертациям Оксфордского университета того
отдела, в котором писалась эта книга, за многие детальные и тонкие
поправки; Гезе Вермеш, Арнальдо Момильяно и Мириам Гриффин
за поддержку и полезные советы; моим родителям за их помощь
и постоянный интерес; наконец, моему мужу, Гарри Раджаку, за
тонкую критику и нежную заботу, в результате чего появилась
эта книга и за что выражаю свою признательность.
Этот труд был окончательно завершен в Центре
эллинистических исследований, Вашингтон, округ Колумбия; выражаю свою
благодарность членам совета Гарвардского университета, и
особенно Бернарду Ноксу, директору Центра, который создал
спокойную, благоприятную для написания книги обстановку.
Воспользоваться этим мне позволило предоставление годичного
отпуска в университете, а также стипендии Фулбрайта.
Кроме того, мне помогли субсидии, предоставленные
Мемориальным фондом еврейской культуры и Фондом Вольфсона. Дорин
Джейнс кропотливо печатала на машинке сложные рукописи. Мои
публикаторы терпеливо ждали книгу, а затем проявляли
трогательную заботу о ее выпуске.
Т. Р.
Лондон, 1982 г.
10
Предисловие к русскому переводу
Я считаю за честь тот факт, что моя книга об Иосифе выходит
в русском переводе, осуществленном Еврейским университетом в
Москве, открывая собой серию «Библиотека Флавиана», и что я,
таким образом, могу содействовать лучшему пониманию древней
истории и возрождению еврейской культуры в России. Открытие
серии «Библиотека Флавиана» является научным событием
международного масштаба. Я с радостью отказываюсь от авторских
прав на русский перевод и передаю их Еврейскому университету
в Москве.
Д-р Тесса Раджак,
преподаватель античной истории.
Университет г. Ридинга,
Англия.
11
Хронологическая таблица
4 г. до
Наша
6 г.
14 г.
26-36
33/34
37 г.
40 г.
41 г.
44 г.
44-46
46-48
48-52
52-60
54 г.
60-62
62-64
64 г.
64-66
66 г.
67 г.
68 г.
69 г.
| Н. Э.
эра
гг.
г.
гг. 0
гг.
гг.
гг. ('
гг.
гг.
гг.
70 г.
71 г.
73 г.
Смерть Ирода и раздел его территории
Устранение Архелая и аннексия римлянами
Иудеи. Квиринский ценз
Тиберий стал императором
Понтий Пилат, префект Иудеи
Смерть тетрарха Филиппа
Гай Калигула стал императором
Устранение Ирода Антипы
Убит Гай Калигула; императором стал Клавдий
Смерть Агриппы I
Прокуратор Кустий Фад
Прокуратор Тиберий Юлий Александр
Прокуратор Вентидий Куман
Прокуратор Антоний Феликс
Нерон стал императором
Прокуратор Порций Фест
Прокуратор Луций Альбин
Иосиф участвует в посольстве в Рим
Прокуратор Гессий Флор
Начало войны; поражение Цестия Галла
Падение Йодфата и покорение Галилеи. Пленение
Иосифа
Покорение Иудеи, Идумеи и Переи
Борьба группировок в Иерусалиме. Веспасиан
стал императором. Иосиф освобожден
Осада Иерусалима; сожжение Храма и верхнего
города
Иосиф в Риме. Триумф Веспасиана и Тита
Самоубийство в Масаде. Храм Хонио в Египте
разрушен
12
75 г.
75-79 гг.
79 г.
81 г.
93/94 гг.
Ок. 96 г.
96 г.
Освящение Храма Мира в Риме
Опубликована «Иудейская война»
Тит стал императором
Домициан стал императором
Опубликованы «Иудейские древности»
и «Жизнеописание»
Опубликовано сочинение «Против Апиона)
Смерть Домициана
Сокращения
Названия классических произведений даются по Охгоп!
С1а881са1 ВюНопагу (2п<1 есШюп), названия периодических изданий
по Аппее РЫЫо^ие и ЗсЬйгег—Уеппез—МШаг, а еврейские
источники по ЕпсусЬраесНа 1ис1а1са. Названия книг обычно
приводятся полностью, однако сокращение «ЗсЬйгег—Уегтез—МШаг»
повсеместно используется для ссылки на новое английское издание
книги Эмиля Шюрера «История еврейского народа в эпоху Иисуса
Христа» (1973 и 1979). Используются следующие сокращения
названий произведений самого Иосифа: ИВ — «Иудейская война»,
ИД — «Иудейские древности», Ж — «Жизнеописание» и ПА —
«Против Апиона».
13
Введение
I
ТЖосиф был иудейским священником царского происхождения и
-*-"-фарисеем по убеждению. Он родился в Иерусалиме в 37 г.
н. э., сразу после того, как Понтий Пилат перестал управлять
провинцией. Принял, хотя и неохотно, участие в большом
антиримском восстании в 66-73 гг. в качестве одного из предводителей.
Потерпев поражение в Галилее и сдавшись в плен римлянам, он
наблюдал за поздней стадией восстания из римского лагеря. Иосиф
был свидетелем падения Иерусалима и сожжения Храма,
находился в Александрии вместе с римским полководцем Веспасианом
вскоре после того, как легионы провозгласили своего предводителя
императором. Став римским гражданином, Иосиф провел вторую
половину своей жизни в Риме, где, оставаясь евреем, посвятил
себя писанию исторических произведений, обычно на греческом
языке и на еврейские сюжеты.
Таким образом, Иосиф был тесно связан с некоторыми из
наиболее значительных событий первого века н. э. Его книги
представляют собой наш единственный цельный источник по
истории Палестины времен Ирода и римских прокураторов,
свитков Мертвого моря и формирования устной традиции, на которой
основывался раввинистический иудаизм, времен Иоанна
Крестителя и Иисуса Христа. Его карьера отчетливо отражает главные
проблемы и противоречия римского Ближнего Востока в тот
период: противоречие между местным патриотизмом и
требованиями имперского порядка, между родной культурой и
привлекательностью греко-римской цивилизации, между семитскими и
греческим языками, между прагматической гибкостью и идейным
сектантством, между приверженностью классовым и групповым
интересам.
На протяжении веков Иосиф Флавий привлекал к себе, по той
или иной причине, пристальное внимание читающей публики.
Почтение, с которым христиане относились к нему как к автору
самого первого свидетельства об Иисусе и как к очевидцу нака-
14
Введение
зания евреев — потери ими своего Храма, теперь, пожалуй,
стирается из массового сознания. И евреев сегодня тревожит меньше,
чем прежде, то, о чем обычно судят как об измене нации и религии.
Вместо этого Иосиф вызывает к себе интерес иного рода — как
автор, который позволил нам понять выдающиеся открытия в
Кумране, и как удивительно добросовестный рассказчик о
постройках, сооруженных на скале Масада и о происшедших здесь
событиях. Все эти отдельные мнения хотя и оказывают нашему
автору ту неоценимую услугу, что поддерживают его славу, однако
вместе с тем отрывают его от исторического контекста, в который
я надеюсь его возвратить. Столь разнообразный и полный
превратностей жизненный путь делает Иосифа чрезвычайно
интересной личностью. В то же время это разнообразие не кажется
неожиданным в мире, в котором он жил, в мире, изобиловавшем
крутыми поворотами. Палестинские евреи испытывали на себе
самые различные влияния и могли предполагать, что им придется
делать сложный выбор.
В первом веке нашей эры отношения между евреями и греками,
и даже между евреями и римлянами, уже имели довольно
продолжительную и сложную историю. Александр Великий прошел
со своей македонской армией через Финикию, Египет и Сирию
почти за четыреста лет до рождения Иосифа. И даже еще ранее
в этом регионе ощущалось некоторое греческое влияние. После
смерти Александра Палестина отошла под контроль греческой
династии Птолемеев, которые правили из Египта, а позднее
перешла к династии Селевкидов, правившей в Азии. Уникальная
в некоторых отношениях, Палестина тем не менее была частью
эллинистического Востока. Между тем росла еврейская диаспора,
возникали еврейские общины во многих греческих городах, а это
значит, что евреи зачастую жили — будь то мирно или нет — бок
о бок с греками. В Палестине восстание Иуды Маккавея против
царя династии Селевкидов Антиоха IV Эпифана (175-165 гг. до
н. э.) было вызвано не только установлением языческого культа
в Иерусалимском Храме и религиозными преследованиями евреев,
но также и деятельностью партии сторонников эллинизации среди
самих евреев, представленных прежде всего первосвященником
Ясоном, а затем пришедшим на его место еще более радикальным
Менелаем. Результатом успешного восстания было достижение
Палестиной фактической политической независимости при
правителях династии Маккавеев; однако это не сопровождалось
изгнанием всего греческого из Иерусалима. Наоборот, был достигнут
своего рода культурный компромисс. Внешняя эллинизация по-
I
15
лучила право на существование. Однако религиозная сущность
иудаизма была защищена: культовые обряды в Храме и изучение
Торы, несомненно, сохранили свое центральное место в
национальной жизни. С другой стороны, Иуда Маккавей ознаменовал
собой поворотный пункт, ибо он, а затем и его преемники
направили послов в Римский сенат и заключили договор между
еврейским народом и возвышающейся западной державой.
Хасмонейская (Маккавейская) династия правила в течение
столетия, удерживая за собой первосвященство и проводя все более
светскую, экспансионистскую политику. В результате же в 63 г.
до н. э., в период ослабления государства, во время конфликта
двух братьев из рода Хасмонеев, Иерусалим был взят римским
завоевателем на Востоке Помпеем Великим. Так началась новая
эра, период — прямого или косвенного — подчинения Риму.
Некоторые приветствовали это; так, известно, что делегация
евреев встретила Помпея в Дамаске и пригласила его занять их
страну. С другой стороны, были сектантские группировки,
вероятно, включавшие в себя некоторых фарисеев, настроенные по
отношению к римлянам резко враждебно, особенно из-за их
вторжения в Святая Святых. Таким образом, к этому времени
возникли две отчетливые тенденции — космополитический,
открытый миру подход и резкое возмущение против чужеземного
господства и чуждых влияний.
Хасмонейская монархия продержалась еще около двадцати лет
после завоевания Помпеем. Однако политические потрясения в
самом Риме, последовавшие за убийством Юлия Цезаря, и
особенно война между Октавианом и Антонием, открыли путь для
новой власти в Палестине — зависимого от Рима царства Ирода.
Антоний был связан как с отцом Ирода, так и с самим Иродом;
однако Октавиан, став Августом, простил своего прежнего врага,
и тот получил возможность править, при некоторой поддержке со
стороны римлян, почти так же долго, как и его римский патрон.
Раздел Палестины на три маленьких царства после смерти Ирода
в 4 г. до н. э. поэтапно привел к восстановлению прямого римского
правления, сначала в Иудее, а позднее в Галилее.
Ирод, по происхождению идумей, обратившийся в иудаизм,
сам себя называл не только РНИоготаюз, то есть поклонником
римлян, но также и поклонником греков, и его гордость за свою
собственную принадлежность к греческой культуре отразилась в
таких деяниях, как основание греческих городов и пожертвования
на Олимпийские игры. Эта политика не ограничивалась только
языческим миром, но оказывала свое влияние и в пределах
16
Введение
Палестины. В результате раскол среди евреев усилился. Ирод вел
ожесточенные споры с фарисеями, кумранской сектой,
приверженцами «четвертой философии»; существовали также и другие
силы, способствовавшие расколу, который активизировался при
Ироде и продолжал углубляться при римских префектах,
поощряемый их дурным управлением.
Иосиф и его семья, хотя и были непоколебимо преданны
еврейскому закону и культу, совершенно определенно
принадлежали к конформистам и космополитам. Вынужденный на короткое
время принять участие в восстании, Иосиф тем не менее в целом
принимал власть римлян и, очевидно, в то время уже владея
греческим языком, в равной мере готов был общаться с греками.
Его разнообразную карьеру можно рассматривать как выражение
двойственных и противоречивых влияний, которым во времена
римского правления в возрастающей степени подвергались
знатные евреи его круга,— подвергались до тех пор, пока великое
восстание не изменило ситуацию, хотя бы и путем физического
устранения большей части этой элиты. Что отличало нашего
автора от других евреев, так это в основном именно его способность
к выживанию, способность, которая нам может не нравиться, но
о которой нельзя сожалеть.
II
ПРаким образом, эта книга о человеке, который в течение
-*■ короткого времени был политиком, в течение еще более
короткого времени — солдатом (сомнительного свойства), но в конце
концов и главным образом писателем. Как для писателя главной
темой для него была война, а именно восстание евреев против
римлян, начавшееся в 66 г. н. э. вместе с гражданской смутой, в
которое он оказался вовлеченным разными путями. Там, где он
не принимал участия в боях, он часто был их очевидцем или, по
крайней мере, был близок к происходившему и живо отзывался
на него, особенно сокрушаясь о необузданности восставших. Когда
война кончилась, он установил добрые отношения со своими
бывшими врагами, отцом и сыном, командовавшими армией
Римской империи; их покровительством он пользовался и тогда, когда
Веспасиан и Тит сами стали императорами.
Сочинения Иосифа вызывают много вопросов; однако
существует одна центральная проблема. Они побуждают нас задаться
вопросом о ценности исторического труда, выросшего из таких
обстоятельств, а также о соотношении между тем, что происхо-
II
17
дило, и тем, что написано. Участие самого автора в описываемых
событиях заставляет предполагать, что его описание, с одной
стороны, особенно информативно, но с другой — в каком-то
смысле искажено. Это очевидно. Но как прочитать нам скрытое
за искажениями и распутать сложное взаимодействие между
автором и предметом?
Я использовала технику интерпретации сочинений Иосифа в
свете того, что известно о его современниках и их взглядах.
Поскольку свидетельство Иосифа является основным источником
информации о нем самом, проблема вдвойне щекотлива. Однако
если взяться за нее, то возможным вознаграждением будет
понимание не только индивидуальности автора, но также евреев и
римлян его времени.
Все это наводит также на интересные размышления о процессе
писания истории, особенно о влиянии предубеждений историка на
понимание им своего предмета, а также о характере искажений,
к которым он склонен из-за своего личного интереса к тому, о
чем пишет. Сейчас исторические труды чаще всего пишут
профессионалы. Однако древние считали, что лучше всего могут
описать события люди, принимавшие в них участие. «Ибо как
может,— вопрошает Полибий,— должным образом написать о
сражении, осаде или морской битве или хотя бы понять детали
рассказа об этих событиях тот, кто сам не пережил того, о чем
говорит?» Согласно Фукидиду, современная история была в
высшей мере уважаемым жанром (а некоторые даже утверждали,
что он всегда занимал центральное место в историографии). Так
утверждение Фукидида о превосходстве свидетельств очевидцев
накладывает особую печать на подобного рода доказательства.
И сам Иосиф заявляет в предисловии к «Иудейской войне», что
гораздо лучше писать историю недавних событий, подобных тем,
что описывает он сам, и представлять новый материал, чем
уподобляться другим, которые просто известные с древних времен |
темы наряжают в новые одежды. В результате стало обычным]
делом, что политическую историю писали люди, сами участвовав-]
шие в описываемой борьбе или по крайней мере полагавшиеся на
рассказы участников. Это, например, справедливо в отношении
произведений Геродота и Фукидида, Полибия и Саллюстия. В то
же время греческие и римские историки хорошо сознавали
опасность предубеждений пристрастного автора, и едва ли среди них
был хоть один, кто не заявлял бы, что пишет чистую правду,
совершенно без «гнева и пристрастия». Однако на самом деле все
18
Введение
было иначе. В действительности беспристрастность или кажущаяся
беспристрастность, достигнутая Фукидидом, была редкостью.
Некоторые виды современного исторического повествования,
прежде всего дневники и мемуары, вышедшие из-под пера
политиков, таят в себе ту же опасность. Принципиальное отличие
заключается лишь в том, что, как правило, имеется большое
количество различных свидетельств из других источников,
благодаря которым читателю проще скорректировать общую картину.
Вообще говоря, эти случаи являются крайними примерами более
широкой проблемы субъективности в нарративной истории. Мало
кто станет оспаривать, что фактически невозможно хорошему
историческому произведению не быть хоть в какой-то степени
пристрастным. Но где следует провести границы? Наш анализ
политических приверженностей Иосифа исследует темную
пограничную полосу между подлинной убежденностью и
безответственной предубежденностью. Далее, поскольку «Иудейская война»
Иосифа испытала на себе влияние и другого обстоятельства, его
связи с императором, возникает проблема, заставляющая нас
поразмышлять о разных путях, которыми патрон может повлиять
на литературу, пользующуюся его поддержкой.
Попытаться понять предубежденность историка — мнения,
порождаемые его личной позицией и интересами — значит взглянуть
на него как на социальный фактор, соотнести его произведения с
его социальным и политическим окружением. Мой интерес
находится на пересечении культуры, политики и общества. Поэтому
моя книга и не выдержана в едином стиле исторического
исследования: она не является исследованием по политической,
социальной или литературной истории, но выступает по очереди то в
том, то в другом, то в третьем качестве — в соответствии с
потребностью. Личность Иосифа и его произведения находятся в
центре аргументации, служат связующим звеном. Эта книга могла
бы стать биографией, если бы такое было возможно, однако
слишком мало известно о жизни Иосифа. Даже в качестве
духовной биографии эта книга оставалась бы фрагментарной и
изобиловала бы предположениями. Тем не менее в ней присутствует и
биографическая нить. Это и потому, что Иосиф достаточно
интересен как человек, чтобы возбудить любопытство и приковать
внимание, и потому, что мы сосредоточились на единственном
представителе элиты, о котором мы имеем по крайней мере
достаточное количество сведений, чтобы приблизиться к миру,
который столь сильно предан забвению.
II
19
Меня интересовал главным образом ранний период жизни и
творчества Иосифа, ибо сведения о его последующей жизни и
деятельности почти полностью отсутствуют; во всяком случае, во
второй половине его жизни было гораздо меньше значительных и
драматических событий. Таким образом, внутренняя связь между
словом и делом была утрачена в его последние годы. Тем не менее
определенный интерес представляют и его поздние произведения:
не только «Жизнеописание», пристрастная автобиография (хотя
и не в современном смысле этого слова), в которой автор опять
обращается к событиям 67 г. н. э., но и некоторые части
«Иудейских древностей», а также апологетическое, проеврейски
полемическое произведение «Против Апиона», опубликованное в середине
90-х гг. н. э. Наконец, моя интерпретация первого периода его
жизни и деятельности позволяет сделать некоторые выводы и о
развитии Иосифа, показать, какие перемены произошли в нем,
хотя, на мой взгляд, эти перемены носили весьма ограниченный
характер.
Иосиф принадлежит в равной мере к еврейской и
греко-римской истории. Вместе с тем свет, который он проливает на эпоху
Евангелий и проблему включения их отцами церкви в
христианскую традицию, придает ему важную роль в истории христианства.
Действительно, уже давно ясно, что эти области тесно
взаимосвязаны. Жизнь евреев, греков, римлян и христиан соприкасалась во
многих точках. Так, в I в. н. э. евреи, как я уже отмечала,
постоянно взаимодействовали с греческим языком и культурой;
они жили большей частью или в пределах Римской империи, или
(как, например, расселенные среди парфян) под ее влиянием. С
другой стороны, именно слияние еврейских и языческих элементов
позволило сформироваться христианству. Говоря о римлянах,
следует признать, что их империя была сплавом народов,
содержала в себе, под покровом более или менее однородной греко-
римской, различные местные культуры. Особенно это касается
«греческого» востока; и в этой восточной мешанине народов евреи
занимали заметное место.
В сущности, моей целью было освещение культурной и
социальной истории Римской империи. Иосиф принадлежал к
еврейской элите Иерусалима I в. н. э., и эта группа, помимо того, что
сама представляет большой интерес, может быть сопоставлена с
аналогичными группами в других частях империи, группами,
включающими в себя многих представителей местных династий
и их сторонников, жрецов провинциальных и городских культов,
членов советов, гражданских благотворителей и крупных земле-
20
Введение
владельцев повсюду на Востоке. Другие, хуже
документированные, параллели обнаруживают сходный интерес к политическому
компромиссу с властями и аналогичное понимание выгод, которые
могут проистекать из этого. Однако и сами евреи тоже
неоднородны, и эта неоднородность может быть суммирована в факте их
туземной культурной жизни, которая представляется более
интенсивной, чем культурная жизнь других народов, и более тесно
связанной с требованиями религии. Это оказывало известное
воздействие на высшие классы, ограничивая влияние на них
греческой культуры, но еще большее воздействие на низшие
социальные слои, лояльность которых нуждалась в контроле со
стороны высших классов. Поэтому и не было ни в одной из
восточных провинций восстаний, сопоставимых с еврейским
восстанием. Именно с помощью анализа сходства и различий между
еврейским обществом и другими местными обществами мы
обнаруживаем важные аспекты имперской политики и системы
управления на местном уровне.
Однако Иосиф двигался от периферии к центру, ибо позднее
он жил в Риме, где и писал свои книги. Он является значительным
писателем эпохи Флавиев и главным источником сведений о
возвышении этой династии. Своей лестью императорам он вполне
соответствует духу времени. Так, анализируя сказанное им об
императорах и о связи между историком и его патронами, я снова
столкнулась с римской проблематикой, хотя и под несколько иным
углом зрения.
В то же время в этой книге должно быть произведено
исследование характера иудаизма I в. н. э., не столько как системы
верований и ритуалов, сколько как социального и
интеллектуального феномена. Совершенно очевидно, что Иосиф не только
информацией, которую он сообщает, но и своей собственной
личностью заполняет пробел в наших знаниях о евреях. Ранний
период его жизни показывает нам как бы изнутри верхний эшелон
палестинского духовенства, открытой миру, гибкой группы, однако
строго придерживающейся религиозных обрядов и предписаний,
группы, которая исчезла после разрушения Храма в 70 г. н. э.
Евангелия и некоторые части талмудической литературы
представляют иной взгляд, содержащий дополнительные сведения.
Впоследствии Иосиф принадлежал к еврейской диаспоре, к миру
грекоговорящих городских евреев, с их большими общинами в
Александрии, Антиохии, Сардах и многочисленными более
мелкими общинами, одной из которых была римская и которыми была
усеяна вся империя и территория за ее пределами. Эта диаспора
II
21
существовала еще задолго до завоеваний Александра, и
палестинская элита давно поддерживала с ней личные и общественные
связи. Диаспора обладала достаточным динамизмом, чтобы спустя
примерно двадцать лет после смерти Иосифа самостоятельно
поднять большое восстание в нескольких центрах как против
местной администрации, так и против римского императора (Тра-
яна). Именно в этой диаспоре развивалось христианство, однако
это вопрос, по которому Иосиф предпочитает хранить молчание.
Внутреннее развитие еврейской диаспоры во второй половине I в.
н. э. покрыто мраком; когда в следующем столетии, при Траяне,
вспыхнуло восстание, казалось, что оно возникло из ничего.
Действительно, Иосиф — единственная крупная фигура из той
среды, о ком мы кое-что знаем, так что он важен для нас и по
этой причине.
Мой интерес к Иосифу как представителю двух еврейских
миров происходит из желания разграничить в них греческое и
еврейское. Именно это желание доминировало и иногда приносило
хорошие результаты при изучении предшественника Иосифа
Филона. Теперь я меньше убеждена в полезности систематических
попыток подобного рода. Имея дело с эпохой, когда идеи получали
широкое распространение и обращение на всех уровнях общества,
в редких случаях можно с уверенностью утверждать, что такие-то
идеи являются греческими, а такие-то нет, за исключением,
пожалуй, случаев, когда можно раскрыть влияние конкретного
писателя, например, Платона в случае в Филоном
Александрийским. И все же бывают случаи, когда такое противопоставление
служит полезным и практичным орудием анализа. Так, оценка
воспитания Иосифа важна для любой попытки понять, почему он
стал греческим писателем. Кроме того, следует понять его
лингвистический фон, чтобы суметь оценить, каких усилий стоило ему
это решение, и вообще, способен ли он был писать историю на
греческом языке без посторонней помощи. С другой стороны, мы
часто задаемся вопросом о связи формы и содержания в
произведении Иосифа, о том, в какой мере классическая форма его
истории, такие черты, как воображаемые речи, приписываемые
главным героям, или греческая терминология, использованная для
понятий вроде «мир» или «удача», маскировала реальную,
негреческую природу того, о чем он говорил или что имел в виду в то
время.
Говоря о негреческих аспектах его произведения, я не имела
в виду, что Иосиф нуждается в каком-то извинении в качестве
греческого историка. Хотя очевидно, что «Иудейская война» не
22
Введение
принадлежит к числу самых великих греческих исторических
трудов, это вполне значительное произведение. Кроме того, оно
может внести заметный и полезный вклад, до сих пор недостаточно
изученный, в наши знания о развитии этого жанра. Это
единственный полностью сохранившийся образец написанной в традиции
Фукидида истории войны, относящийся к периоду ранней
империи; а этот жанр, как нам известно из сатиры Лукиана «Как
писать историю», был одним из наиболее значительных типов
историографии того времени. «Иудейская война» Иосифа содержит
также нечто от лучших образцов греческой «трагической» манеры
писания истории с ее эмоциональностью, патетикой и гротеском,
которая была столь популярна, начиная с периода эллинизма, и,
которую высмеял Лукиан. В свое время книга Иосифа
принадлежала к числу наиболее читаемых исторических произведений,
пользовавшихся спросом среди иммигрантов с Востока, осевших
в Риме и связанных с римской политикой,— произведений,
написанных в греческой традиции, к которой принадлежали Полибий
и «Римские древности» Дионисия Галикарнасского, а также
Аппиан, Арриан и Дион Кассий. Иосиф был гораздо оригинальнее
многих других, ибо он сделал, как представляется, совершенно
сознательно, смелый шаг, введя еврейское представление о роли
Бога в историческом процессе в традиционную историю. Техника
литературного труда не является темой моей книги, однако
невозможно рассматривать взгляды Иосифа, не уделив внимания
том^, как они выражены, и я надеюсь, что рассмотрение их
позволит составить представление о нем как об историке.
Я неохотно занимаюсь опровержением взглядов других, но, к
несчастью, литература об Иосифе изобилует общепринятыми
мнениями и традиционными предположениями, касающимися как
крупных, так и мелких вопросов, зачастую невозможно доказать
собственное положение, предварительно не опровергнув старое
представление. Например, часто встречается утверждение, что
поскольку Иосиф не всегда заслуживал доверия как полководец,
было бы неблагоразумно всегда верить ему как писателю. Другая
утвердившаяся, получившая почти всеобщее признание доктрина
гласит, что «Иудейская война» написана как официальная
история, как пропагандистское произведение по поручению
императоров Флавиев, и поэтому она выражает, в сущности, их интересы
и интересы Римского государства. Только определив, какое место
занимало влияние Флавиев, можно понять, в чем проявил себя
Иосиф как сторонник евреев. Другие интерпретации творчества
Иосифа определяются широко распространенным убеждением, что
II 23
еврейское восстание против Рима в действительности было
выражением мессианского безумия, вызванного в значительной степени
преувеличенными религиозными ожиданиями; таким образом,
считается, что Иосиф не только утаил это, но и нарисовал
совершенно ложную картину происходившего. Эти и тому
подобные идеи очень затруднили для читателей понимание того, что
же в действительности говорит Иосиф о войне и о своих
собратьях-евреях, и рассмотрение в более широкой перспективе
возможных причин, по которым он говорит именно так.
Вот что я пыталась сделать. В процессе работы становилось
все яснее, что Иосиф осознавал политическую актуальность
многого из того, о чем писал, независимо от того, придавал ли он
этому религиозное значение; наиболее ярким примером является
применение им для описания смуты в Палестине термина я&шя,
греческого слова со значением «гражданский раздор». И когда,
чтобы понять Иосифа, я обратилась к рассмотрению характера
Иудейской войны в целом, стало ясно, что только политический
анализ методом сопоставления этого события с другими
революциями может показать сложное взаимодействие между внешним
восстанием и внутренней социальной борьбой. Наличие сильного
религиозного чувства и использование религиозной терминологии,
обычной для евреев I в. н. э., не меняют дела. Нет ничего труднее,
когда пишешь о Палестине этого периода, нежели выработать
адекватную концепцию отношений между религией и другими
сферами жизни. Едва ли есть необходимость специально говорить,
что религия была вовлечена почти в любой вид деятельности.
Однако, если читать Иосифа надлежащим образом, мы увидим,
что религиозный момент не был единственным движущим
фактором в каждой ситуации, что поведение евреев определялось также
иными стремлениями и иными влияниями.
24
Глава первая
Семья, воспитание и образование
"\17"изнь Иосифа физически распадается на две резко отделенные
-'-"-друг от друга части. Родившись в Иерусалиме в 37 г. н. э.
(Ж 5), он был за пределами своей родной страны только однажды,
в составе посольства, когда началось Иудейское восстание 66 г. н. э.
Тоща ему было около двадцати восьми лет. После падения
Иерусалима в 70 г. он отправился в Рим вместе с Титом; там император
Веспасиан поселил его в своем прежнем доме. Хотя Веспасисан
пожаловал ему также два участка в Иудее, дабы компенсировать
потери, понесенные им во время войны, и Иосиф владел ими еще
во времена Домициана, нет никаких свидетельств, что он когда-либо
возвращался на родину . Остаток жизни, около четверти века ,
Иосиф провел в Риме. В этот период, оставаясь протеже и клиентом
императора, Иосиф принадлежал к еврейской диаспоре. Контакты с
евреями Палестины, о которых нам известно, носили 'враждебный
характер: палестинцы, вероятно, были среди тех, кто продолжал
обвинять его в неудачном руководстве во время войны .
Иосиф всегда оставался евреем и на протяжении всей своей
писательской жизни был поглощен иудаизмом; однако в течение
некоторого времени он был также и политиком, которому
приходилось быть постоянно обращенным к Риму. Кроме того, когда он
стал писателем, все вышедшее из-под его пера было написано
по-гречески. Таким образом, его мышление испытывало на себе
разного рода влияния. И все же нет сомнений, что влияние
Иерусалима было преобладающим. Естественно, что каждый
человек формируется благодаря воспитанию и образованию. И
Иосиф в своей литературной карьере не пренебрег этими основами:
он не стремился стать римлянином (хотя и имел римское
гражданство /Ж 423/) или греком ценою отказа от своих прежних
привязанностей. Действительно, в «Иудейской войне», своем
первом произведении, в одной из своих собственных речей он
выражает намерение сохранить верность своему народу и отеческим
традициям до конца жизни. И в своем последнем произведении,
Семья, воспитание и образование 25
«Иудейских древностях», он по-прежнему говорит о евреях как о
своих соотечественниках (ИВ 6. 107; ИД 20. 263). У Филона есть
высказывание о том, что «любовь к своей стране и соблюдение ее
законов свойственны всем людям» {Ье^. 277). Возможно, Иосиф
высказывал не более чем скромное пожелание об уважении к этим
достойным чувствам, но если и так, это не уменьшает значения
того самоопределения, которое он избрал.
Итак, мы просто зададимся вопросом, чему Иосиф мог
научиться и кем стать за годы, проведенные им в Иерусалиме.
Приведем свидетельства самого разного рода. Отправной точкой
послужит краткое замечание самого Иосифа о самом себе в
произведении, известном как его «Жизнеописание», вместе с
несколькими упоминаниями, разбросанными в других сочинениях
нашего автора. Сопоставляя их с тем, что нам известно об
общественно-политических условиях, мы можем попытаться
установить, какое положение занимали Иосиф и его семья в
иерусалимском обществе и что значило это положение. Используя
выводы и подключая воображение, мы можем достаточно хорошо
обрисовать ранние годы Иосифа. Однако, чтобы читатель не
ожидал слишком многого, сразу же следует оговориться, что
рассказ может быть лишь поверхностным и неполным, и это
несмотря на то, что Иосиф является единственным классическим
автором, который написал дошедшее до нас произведение,
известное как автобиография.
Действительно, четвертое по счету произведение Иосифа (если
рассматривать утраченный семитский оригинал «Иудейской
войны» (см. гл. 7) в качестве отдельного труда) известно как его
«Жизнеописание». К сожалению, оно не столь ценно для наших
целей, как можно полагать, судя по названию. «Жизнеописание»
в действительности не является автобиографией в современном
смысле слова. Не представляет оно собой и «биос» (жизнь) в
античном смысле, т. е. рассказ о моральных качествах человека4.
Большая часть «Жизнеописания» посвящена опровержению
обвинений, касающихся военной карьеры Иосифа и выдвинутых против
него спустя двадцать лет после еврейского восстания. Большая
часть книги посвящена каким-нибудь шести месяцам 66 г. Только
в кратком предисловии и заключении говорится о семье Иосифа
и о его жизни. Но и здесь ощутимо влияние общего настроя,
с которым писалось произведение. В действительности нет
свидетельств о том, что Иосиф' вообще когда-либо называл это
сочинение своим жизнеописанием. Очевидно, оно было задумано
в качестве своего рода приложения к его «Иудейским древностям»
26
Глава первая
и должно было предшествовать им5. В рукописи оно появилось
после «Иудейских древностей»6. Оно не имеет собственного
введения и начинается с соединительной частицы7. Поэтому оно не
нуждалось в каком-либо ином заглавии, и тот факт, что историк
церкви Евсевий (Церковная история, 3. 10), цитируя
«Жизнеописание», называет его «Иудейскими древностями», доказывает, что
в то время оно не имело другого заглавия8. Заглавие
«Жизнеописание Иосифа» было добавлено совершенно естественно в
позднейших манускриптах, поскольку для многих читателей
«Иудейских древностей» «Жизнеописание» представляло интерес
именно потому, что рассказывало им, кем был Иосиф, а остальным
повествованием зачастую просто пренебрегали. Иосиф дает
характеристику произведения в заключительной фразе «Иудейских
древностей», которая возвещает о том, что последует дальше:
«Может быть, не вызовет недоброжелательства и не покажется
многим людям неуместным, если я приведу краткий рассказ о
своем происхождении и о событиях моей жизни»9.
Однако больше сообщает о характере произведения то, что мы
открыли в процессе работы и что указывает на цель, которую
преследовал Иосиф при его написании: защитить свою репутацию.
Его личность и деятельность подвергались нападкам. Когда он
говорит о своей семье, он защищает ее от клеветников. Очернение
семьи оппонента было фактически обязательным правилом
античной инвективы. «Жизнеописание» было направлено против
литературного недруга, который предпринял, наряду со специфически
политическими обвинениями, ряд традиционных нападок на
Иосифа10, для которых его семья, конечно, тоже послужила мишенью.
Из «Жизнеописания» мы узнаем кое-что о главном оппоненте
Иосифа. Им был Юст из Тибериады, еврей, тоже участвовавший
в восстании. Главным обвинением было то, что Иосиф выступил
в качестве безответственного поджигателя войны и навлек
погибель на свой народ. Поэтому для Иосифа было важно показать не
только знатность своего происхождения, но и вообще
основательность своего еврейского воспитан ля и образования, а также свою
раннюю приверженность к общему благу. Вместе с тем он пишет
на греческом языке, и если подразумевается, что у
«Жизнеописания» и «Иудейских древностей» одни и те же читатели, то пишет
для греков; естественно, что он вынужден прибегнуть к некоторым
греческим образцам для рассказа о раннем периоде своей жизни.
Таков характер рассказа Иосифа о самом себе.
«Жизнеописание» является полемическим произведением. Но если мы отдаем
себе отчет о характере произведения, которое читаем, то трудно-
Семья, воспитание и образование 27
стей в интерпретации прочитанного быть не должно.
Маловероятно, что Иосиф попытался выйти из положения с помощью
откровенной фальсификации событий. Все рассказанное им очень
важно для нас, хотя и с известными оговорками; мы знали бы о
нашем авторе гораздо меньше, если бы он не столкнулся с
необходимостью написать свое «Жизнеопчсание».
Нет ни малейших сомнений в том, что семья Иосифа была в
высшей степени уважаема, даже если и узнаем мы об этом из
такого полемического и тенденциозного произведения, как
«Жизнеописание». Иосиф начинает с опровержения тех, кто клеветал
на его окружение и происхождение: «Моя семья занимает весьма
видное положение, и много поколений ее происходят от
священников». Он подкрепляет это утверждением, что в Иудее
священники образуют элиту общества: «У нас принадлежность к
духовенству является доказательством знатного происхождения».
Иосиф, как выясняется, был весьма склонен изображать Иудею в
качестве иерократии. И даже если еврейское государство
действительно было редким, чистым примером иерократии, приводимые
доводы свидетельствуют о высокопоставленном положении
духовенства во главе с первосвященником, что в течение длительного
времени было отличительной чертой еврейского общества11. Сам
Иосиф признает это, когда делит группу народа, о которой пишет,
на лиц духовного и светского происхождения, называя последних
«людьми из народа» (Ж 196-197). Филон вкладывает в письмо
Агриппы I, о котором мы уже упоминали, утверждение, что его
предки были царями (он ссылается на Хасмонеев), но большинство
из них также и первосвященниками, и статус последних был
настолько же выше, насколько Бог выше человека (Ье$>. 278). О
положении в еврейском обществе свидетельствует и информация,
что члены Кумранской секты делились на священников и мирян
и священники (как было установлено в общине) всегда занимали
особое, более почетное место на собраниях (СоттипНу Яи1е 6).
Иосиф заявляет, что принадлежит к первому из 24 порядков
священников (которые по очереди руководили службами в Храме);
другими словами (хотя это прямо и не высказано), к порядку
Йехоиариба (I Пар. 24. 7). Это сопровождается другим очень
важным утверждением, а именно, о принадлежности к наиболее
знатной еврейской правящей династии, находившейся у власти в
течение нескольких столетий. Семейство Ирода, правда,
нееврейское и по происхождению, не может состязаться в славе с домом
Хасмонеев, происходящих от героев-Маккавеев. Далее Иосиф
пишет: «К тому же я царских кровей с материнской стороны». Он
28
Глава первая
изображает генеалогическое дерево, согласно которому дедушка
его отца был женат на дочери «Йонатана первосвященника,
первого из сыновей Хасмонея, ставшего первосвященником».
Критики набросились на эти утверждения как на очевидный пример
бесстыдного противоречия Иосифа самому себе на самом
элементарном уровне, в пределах нескольких предложений12. Однако в
сказанном вполне можно усмотреть здравый смысл. Говоря о
«материнской стороне», Иосиф, возможно, имел в виду
прародительницу своей семьи, прапрабабушку из рода Хасмонеев. Именно
к ней относятся слова Иосифа в той же самой фразе: «Ибо сыновья
Хасмонея, ребенком одного из которых она была, в течение
длительного времени являлись первосвященниками и царями
нашего народа» . Столь странное употребление слова «мать» имеет
параллели в еврейских источниках: в Мишне14, где утверждается,
что если священник хочет жениться на дочери священника, то он
должен проверить ее родословную на протяжении четырех
поколений, написано: «Если мужчина хочет жениться на женщине
духовного происхождения, он должен проверить ее семью на
четыре матери назад, которых на деле восемь». Употребление
слова «мать» применительно к длинному ряду прародительниц
является феноменом, известным социоантропологии. Когда Иосиф
писал приведенный выше пассаж, он, очевидно, подразумевал
традиционный еврейский способ ведения родословной и
употреблял соответствующую терминологию.
Таким образом, семья отца Иосифа ведет свое происхождение
от царевны рода Хасмонеев; на тот факт, что семья сознавала
такое свое происхождение, указывает наличие имен Маттиас или
Мататиас (Маттитьяху), в честь знаменитого отца Маккавеев,
фактически в каждом поколении15. Как отец Иосифа, так и его
брат носили это имя.
Приведенное Иосифом описание генеалогического древа его отца,
которое, по словам Иосифа, было найдено в записях, подвергается
критике и со стороны новейших исследователей16, утверждающих,
что оно содержит в себе невозможные вещи. Необходимо вникнуть
в некоторые детали, чтобы оправдать Иосифа, что мне
представляется возможным. Ибо если некоторые детали и кажутся здесь
неправдоподобными, ни в одной из них нет ничего невозможного.
И до тех пор, пока Иосиф рассказывает нам то, что возможно,
мы не имеем права поправлять его. Деду Иосифа было семьдесят
три года, когда родился отец Иосифа, а его прадеду было
шестьдесят пять лет, когда родился его дед. И почему бы нет?
Сообщается, что дед прадеда Иосифа, Шимон Пселл, был современником
Семья, воспитание и образование 29
хасмонейского царя Иоанна (Йоханана) Гиркана (135/4 — 104 гг.
до н. э.), коща его сын женился на дочери дяди Гиркана, Йонатана.
Другими словами, женщина вышла замуж за представителя
поколения, следующего за ней. Это было вполне возможно, если Шимон
Пселл жил во время правления Гиркана, но был старше правителя,
или если Йонатан был в пожилом возрасте, коща у него родилась
дочь, а Шимон Пселл был молодым, коща у него родился сын.
Приведенная ниже диаграмма иллюстрирует мои рассуждения:
Маттитьяху
Шимон Пселл
(допустим, родился
после 185 г. до н. э.)
I
Йонатан
(правил в 153-
143 гг. до н. э.)
дочь (родилась,
допустим, в 143 г.
до н. э.)
I
1
Шимон
(правил в 143—
135 гг. до н. э.)
Йоханан Гиркан
(правил в 135-
104 гг. до н. э.)
сын
(родился, допустим,
в 150 г. до н. э.)
Если же, наоборот, мы решим, что под «первосвященником
Йонатаном» Иосиф подразумевал ставшего впоследствии царем
Александра Янная (103-76 гг. до н. э.), который иногда
именовался Йонатаном на монетах, то мы окажемся в еще более
затруднительном положении и совершим ряд искажений17.
Существенную трудность составляет то, что Иосиф прямо говорит о
Йонатане как о первом представителе Хасмонеев, получившем
первосвященство. Определенно, мы вряд ли чего-либо достигнем,
жонглируя данными Иосифа. Самое большее, что при желании
мы могли бы предположить,— это что историк неумышленно
ошибся на поколение или два . Но если он и ошибся, это не имеет
большого значения.
Далее, Хасмонеи были священниками из рода Йехоиариба, о
своей принадлежности к которому говорит Иосиф (/ Масс. 2 : 1;
14 : 29). Сразу же возникает подозрение, что именно благодаря
своему родству с Хасмонеями он претендует на принадлежность
к священству, которая устанавливается, таким образом, по
женской линии через прародительницу из рода Хасмонеев, дочь
Йонатана. То, что в противном случае могло бы быть не более
30
Глава первая
чем пустым подозрением, похоже, неожиданным образом
подтверждается отрывком из 16-й книги «Иудейских древностей», в
которой, несомненно, Иосиф говорит т ргорпа рег8опа . В полемике
против Николая Дамасского, автора истории Ирода, он пишет,
что Николая нельзя порицать за умолчание о некоторых
преступлениях Ирода, поскольку историк писал, находясь на службе у
царя; однако сам он занимает более объективную позицию,
«происходя из семьи, близкой к царям рода Хасмонеев, и обретя
благодаря этому достоинство и священство» (ИД 16. 187). Свое
священство, говорит Иосиф, он приобрел по хасмонейской линии
своей семьи. Строго говоря, этот статус мог передаваться только
наследникам Аарона . Однако мы должны признать, что мужчины
в семье Иосифа служили священниками, ибо Иосиф говорит, что
однажды во время войны он добровольно отказался от
причитавшихся ему десятин (Ж 80).
В различных контекстах Иосиф говорит о себе как о
священнике, и всегда бросается в глаза то, что он придает этому своему
статусу большое значение. Во введении к «Иудейской войне» он
«Иосиф, сын Маттитьяху, священник из Иерусалима». В своем
последнем произведении «Против Апиона» Иосиф пишет (об
«Иудейских древностях»): «Я перевел "Иудейские древности" со
священных текстов, являясь человеком, рожденным в семействе
священников» (ПА 1. 54). Разумеется, в обоих этих случаях
Иосифу выгодно называть себя священником, ибо это создает у
читателей-неевреев впечатление, что автор обладает некими
специальными знаниями и опытом. В сочинении «Против Апиона»,
в процитированном отрывке, «священник» и «священное писание»
специально поставлены рядом, ибо по-гречески это однокоренные
слова (Ыегеиз и Ыегоп). Далее, в «Жизнеописании» Иосиф говорит
о своем священстве, чтобы поставить себя в равное положение с
двумя другими священниками (Ж 198). В каждом из этих случаев
автор дает понять, что священство — не функция, а статус21. Хотя
акцентирование внимания на своем священстве имело для Иосифа
пропагандистское значение, он едва ли поступал бы так, если бы
это не приносило ему пользу. При всех оговорках, отрывки, в
которых он говорит об этом, служат важным и даже уникальным
свидетельством об отношении священника к своей собственной
роли во времена, когда Храм еще стоял.
Только в одном, но в высшей степени показательном случае
Иосиф говорит несколько больше о своем священстве и ясно дает
понять, что оно обусловливает особую форму деятельности. Обь-
Семья, воспитание и образование
31
ясняя, как он решился сдаться римлянам после провала обороны
им крепости Иотапата (Йодфат), он утверждает, что благодаря
своей способности толковать сны он научился понимать видения,
являвшиеся ему и говорившие о будущем евреев и римлян,
поскольку он, будучи священником и имея своими предками
священников, мог толковать различные пророчества в священных
книгах22. В этом отрывке Иосиф объясняет наиболее сложный
момент своей карьеры. В то же время ему было нелегко добиться
доверяя римлян. И еще труднее было ретроспективно рправдать
тот факт, что он выжил, оставаясь приверженцем евреев, и
объяснить его как другим, так, возможно, и самому себе.
Объявление им себя пророком определенно служило двум целям:
оправдаться перед римлянами и объяснить свое поведение. В других
контекстах, кроме рассказа об обороне Йодфата, это не
встречается, и мы можем подозревать, что здесь имеет место элемент
притворства или, по крайней мере, преувеличения.
Подозрение усиливается, если мы вспомним, что в цЬлом
священники в еврейской традиции не особенно были знамениты
толкованием Священного Писания. Со времен Ездры это было
сферой деятельности писцов и таких загадочных личностей, как
мужи Великой синагоги ; мы даже и не слышали, чтобы сами
священники претендовали на какое-то особое отношение к Торе.
Коща в 66 г. н. э. священники были привлечены в качестве
экспертов, чтобы поддержать точку зрения тех, кто не одобрял
прекращение римских жертвоприношений в Храме (ИВ 2. 417),
вопрос стоял исключительно о храмовом культе. У восточных
языческих народов было традицией, что священнивд являлись
типичными толкователями снов и священных текстов . Поэтому
весьма сомнительно, что это необычное заявление Иосифа было
всерьез воспринято его соотечественниками евреями. Во всяком
случае, осторожность требует, чтобы мы не основывали на нем
свою интерпретацию того, что включали в себя обязанности
Иосифа-священника.
Однако в целом следует принимать всерьез тот факт, что Иосиф
делает особый упор на свою принадлежность к священству. То,
что он и вправду идентифицирует себя с высшим слоем
священства, явствует из его отношения к первосвященникам и
теократическому государству на страницах всех его произведений, а это
гораздо более значительный факт, чем детали его генеалогического
дерева. Он неоднократно говорит о евреях как о народе, которым
правят священники25, и доказывает превосходство такой системы:
«И какое государственное устройство может быть более
совершенным и справедливым, чем то, в котором Бог управляет всем и
32
Глава первая
передает в руки собрания священников контроль за наиболее
важными делами и, в свою очередь, поручает первосвященнику
контроль за всеми другими священниками?» (ПА 2. 185). Для
Иосифа это не было абстрактным вопросом, поскольку в одном из
тех редких случаев, когда он выражает свое собственное суждение
по политическому вопросу, он с одобрением отзывается о Хасмо-
нейской системе, где первосвященник является и правителем
государства26: «Трон, который изначально был предназначен для
наследственной власти первосвященника, стал привилегией
ординарных людей» (т. е. династии Ирода).
Определенно, почтенность семейства Иосифа ни у кого не
вызывала сомнения; исключение составляли лишь те, кто поставил
своей целью опорочить его. В «Иудейской войне» (5. 419), где он
цитирует свое собственное давнее обращение к народу, он говорит
о своем «знатном роде и семье, которая в течение многих лет
занимала видное положение», так, как будто это общеизвестный
факт; если бы это было иначе, он выставил бы себя в смешном
свете. Семейные документы хранились в общественных архивах,
как того требовали от священников; там же хранились и документы
семей, представители которых хотели вступить в брак с
представителями священства27. Тот факт, что Иосиф в сочинении «Против
Апиона» детально обсуждает этот самый феномен, говоря, что
существовали строгие правила, касающиеся женитьбы
священников и того, как следовало заново составлять записи в случае их
уничтожения во время войны, дает нам основание полагать, что
обсуждение такого рода вопросов он мог слышать в своем родном
доме (ПА 1. 30-36).
Следует признать, что в жизни Иосифа был случай, когда он
поступил недопустимым для священника образом, однако обилие
специальных оправданий, которыми он сопровождает свой рассказ
об этом эпизоде, убеждает, что он понимает, что все это нехорошо.
Этот случай — его первая женитьба на пленной еврейке, когда
сам он был пленником Веспасиана. По еврейскому закону
священник не имеет права жениться на женщине, которая была или
находится в плену. Иосиф говорит, во-первых, что Веспасиан
приказал ему сделать это28. Во-вторых, он утверждает, что его
невеста была девственницей; ясно, что это объяснение имеет своей
целью опровергнуть предположение, что такая женщина должна
была быть изнасилованной, предположение, которое оправдывает
введение такого запрещающего закона29. В-третьих, он
утверждает, что расторг брак с нею сразу же, как получил свободу.
Семья, воспитание и образование
33
Бросается в глаза пространность доводов, которыми он пытается
оправдаться.
Однако священство бывало разным. По сравнению с
выскочками первосвященниками времен династии Ирода и прокураторов,
семья Иосифа отличается основательностью и древностью30.
Ибо, несмотря на всю непопулярность последнего монарха из
династии Хасмонеев, их род никогда не терял уважения в Иудее.
Даже Ирод был вынужден назначить Хасмонея Аристобула III
первосвященником, прежде чем убить его и назначить нового
первосвященника по своему собственному выбору (ИД 15. 30-32,
56-57). В общем, даже если семья Иосифа никоим образом не
была той семьей, представители которой до 70 г. «один за другим
назначались первосвященниками» (ИВ 4. 148), она, очевидно,
слилась с этой новой аристократией и, возможно, была даже выше
ее, особенно если учесть зависимость последней от внешней
поддержки, что постоянно проявлялось в частой замене
первосвященников. Иосиф в молодом возрасте стал предводителем восстания
евреев; аналогичные посты занимали многие мужчины из семей
первосвященников, а одним из двух верховнокомандующих был
экс-первосвященник. Какими бы талантами Иосиф не обладал,
маловероятно, что он получил бы свое назначение, особенно до
того, как доказал свою пригодность, если бы не занимал
социальное положение, равное с этими людьми.
Некоторые историки доказывают, что (в этот период) название
«первосвященник», которое, как это очевидно, прилагалось не
только к исполнителям этой должности, фактически стало
обозначать целую социальную группу, включающую в себя также и
представителей высшего слоя священства. Правильна или нет
такая интерпретация31, но именно к рассматриваемой категории
относился Иосиф.
Иосиф рассказывает, что его отец добился особого признания
в иерусалимском обществе благодаря своим личным достоинствам,
прежде всего благодаря специфически еврейской добродетели —
справедливости (Ж 7); вполне могло быть так, и, желая
подчеркнуть это, Иосиф неоднократно показывает свою приверженность
тем ценностям, которые являются традиционными для него. В то
же время положение его семьи нуждается в значительной
материальной поддержке. Хотя ее члены, очевидно, не имеют
такого же доступа к денежным средствам Храма, как и
первосвященники, они, возможно, кое-что унаследовали от
Хасмонеев; зато они, в отличие от первосвященников, не должны были
раздавать взятки прокуратору и народу32. Элита, к которой они
2 Тесса Раджак
34
Глава первая
принадлежат, была известна своим богатством. Подобно тому, как
Храм, при строительстве которого Ирод «превзошел тратами своих
предшественников» (ИД 15. 396), господствовал над городом,
богатый и «украшенный дорогими камнями и вкладами» (Лук. 21,
5), само благосостояние его управителей производило впечатление
на жителей. Все имеющиеся в нашем распоряжении виды
источников рисуют нам ту же картину. Археологические открытия
подтверждают, что те же самые кланы, непотизм, жестокость и
коррупция которых, по свидетельству литературных источников,
отзывались стоном населения, тратили доходы от своих
преступлений на нарочито роскошное и, надо полагать, приятное
потребление.
Наиболее красноречивое и содержательное свидетельство
деспотизма первосвященников содержится в документе бесспорно того
времени, хотя и включенном в более поздний текст,— в жалобе
некоего Аввы Шауля, высказанной от имени представителей
прежней власти:
«Горе мне от дома Боэта,
Горе мне из-за их пик (или «злословия»)!
Горе мне от дома Ханины,
Горе мне из-за их сплетен (или «клеветы»)!
Горе мне от дома Катры,
Горе мне из-за их тростниковых перьев!
Горе мне от дома Ишмаэля бен Фиаби
Горе мне из-за их кулаков!
Ибо они — первосвященники, а их сыновья — казначеи,
А их зятья — смотрители в Храме,
А их слуги бьют народ палками»53.
Осторожная реконструкция списка из 28 первосвященников,
правивших в период с 37 по 70 г. до н. э., которую мы произвели
на основании данных Иосифа, позволяет обнаружить 8 человек,
принадлежащих к первой из подвергшихся порицанию семей,
т. е. из рода Боэта, 8 из второй, т. е. из рода Хананьева, и
троих из рода Фиаби34.
Монументальная могила священников из порядка Хезир,
обнаруженная в долине Кедрон и относящаяся ко II или к
I в. до н. э., велика и выразительна. Стиль представляет
собой курьезное смешение греческого с чисто дорическими
колоннами и восточного — продолговатый монумент увенчан
остроконечной крышей. Надпись на древнееврейском языке (это,
Семья, воспитание и образование
35
разумеется, не означает, что семья не знала греческого), просто
имена тех, кто здесь похоронен, и название порядка, к которому
они относились35. Давняя попытка идентифицировать в надписи
троих сыновей Боэта теперь совершенно оставлена по той причине,
что в надписи говорится о «сыновьях Иосифа» и мы не знаем,
была ли семья Боэта в порядке Хезир. Однако ассоциация все еще
представляется крайне привлекательной, поскольку мы имеем
дело с именами, типичными для дома Боэта или для дома Ханана,
с которым они были породнены. Этот монумент, должно быть,
являлся заметным объектом в Иерусалиме, и трудно поверить,
что он принадлежал ординарному семейству священников, которое
не оставило воспоминаний о себе36. Два монумента, стоящие рядом
с ним, сейчас называют могилами Зхарии и Авшалома; должно
быть, они принадлежат семьям времен Второго Храма, однако мы
не имеем сведений о них, не можем даже утверждать, что они
были священниками37. Иосиф в одном месте упоминает в качестве
межевого знака могилу Ханана, верховного жреца, в долине
Шилоах. Без сомнения, это была другая семейная могила: Ханан
Старший (сын Шета) был отцом пятерых сыновей, все они стали
первосвященниками (ИВ 5. 506; ИД 20. 197-198).
В ходе раскопок, проводившихся в старом еврейском квартале
Иерусалима в последнее время, был обнаружен нижний этаж
сгоревшего дома. Он имел вход, четыре помещения, кухню и
ванную комнату. Верхний этаж был полностью разрушен; однако
ясно, что дом был построен с большим размахом. Среди найденных
в нем предметов — маленькие флаконы для духов, а также
несколько больших и маленьких сосудов. Дата разрушения дома
может быть установлена по монетам, выпущенным во второй —
четвертый год восстания. На железной гире, найденной в одном
из помещений, написано по-арамейски: «Бар Катрас» — сын Кат-
ры; таким образом, гиря, а возможно и сам дом, принадлежали
второму из упомянутых в жалобе семейств. Следовательно, мы
можем рассматривать сгоревший дом как один из типичных
больших домов, принадлежавших первосвященникам в Верхнем
городе. Дом Хананьи сгорел, когда началось восстание38. В
Евангелии от Иоанна мы читаем о доме Анны, имеющем большой двор
и привратника; в двух других Евангелиях — о доме Каиафы, таком
же большом и приспособленном, как считает Лука (хотя,
очевидно, ошибочно), для специальных собраний Синедриона39.
Нравоучительная история о Марте, дочери Боэта и вдове
первосвященника Йошуа бен Гамала, достаточно ясно
свидетельствует о позоре, который навлекало богатство таких семейств.
г*
36
Глава первая
Марта являлась, насколько можно судить об этом по другим
источникам, одной из богатейших женщин в Иерусалиме. Во время
осады города она неоднократно посылала своего слугу купить
цветы и не могла понять, почему за деньги не может получить
то, чего желает. В конце концов, она выбросила свое золото и
серебро, вышла на улицу и, будучи, как можно предположить,
чрезвычайно изнеженней, умерла, испачкав свою ногу навозом
(ТВ ОШп 56а). А еще прежде того случая, желая посмотреть, как
ее супруг проводит богослужение в День искупления, день, когда
все ходят босиком, она расстелила ковер на протяжении всего
пути от дома до ворот Храма (Ьат. Я. .16. 47).
Храмовый культ был главным источником богатства таких
семей. Однако Иосиф владел также и землей на территории
Иерусалима. Он упоминает об этом вскользь и в другом контексте
(Ж 422), из чего становится ясно, что он рассматривал этот факт
как неуместный в рассказе о себе и своей семье: престиж
священника проистекал главным образом из других источников; также
и Тооа настаивает, что священник не должен быть
землевладельцем40. С другой стороны, нет причин удивляться, что Иосиф все
же являлся им. В самой Библии на сей счет содержатся
исключения41. Хотя утверждение языческого автора Гекатея из Абдеры о
том, что иерусалимское духовенство владеет более крупными
участками земли, чем простые жители, не имеет большой
ценности42, в греко-римский период мы знаем об одном священнике-
землевладельце, жившем до 70 г. Это был чрезвычайно богатый
и вместе с тем отличавшийся ученостью Эльазар бен Харсум,
унаследовавший от своего отца тысячу деревень, или, возможно,
крестьянских дворов, на «царской горе» и такое же количество
кораблей — хотя все в конце концов было утрачено43.
Насколько нам известно, владение землей, или во всяком
случае владение большим количеством земли, а также контроль
над массой наемных работников на ней44 определяли статус в
иерусалимском обществе. Поскольку Иосиф мог сам тягаться с
царями и первосвященниками, он, очевидно, не уступал и людям
вроде отца Р. Элиезера бен Гиркана, который имел множество
пахарей на своей территории вне Иерусалима и был в состоянии,
как один из «больших мужей Иерусалима», пригласить всю знать
города по случаю обрезания своего сына45. Подобны им, должно
быть, и те трое знаменитых магнатов, Накдимон бен Горион, бен
Кальба Савуа и бен Цицит ха-Кесет (или ха-Касаф), каждый из
которых мог полностью обеспечить город на три года пшеницей,
ячменем, вином, маслом, солью и дровами46. Первый из них,
Семья, воспитание и образование
37
вероятно, упоминается как Никодим в Евангелии от Иоанна,
видный фарисей (Талмуд тоже представляет его как ученого и
благочестивого), который спросил Иисуса, как человек может
заново родиться, он же позднее принес много мирра и алоэ на
погребение Иисуса. Однако после восстаний дочь его была
вынуждена выковыривать зерна ячменя из навоза47. У второго был
великолепный большой дом с крышей, крытой золотом. О третьем
говорится в разных местах, что он получил свое имя от названия
диванной подушки со свисающей каймой или от своего сиденья —
факт, свидетельствующий о том, что он сидел среди римской знати.
Конечно, это едва ли не самые яркие примеры на фоне обычного
для палестинского общества типа домовладельца (очевидно, вместе
с тем и землевладельца) с его многочисленными слугами, который
фигурирует в евангельских притчах48; или взять так называемых
домовладельцев несколько более позднего периода, которые
являются темой обсуждения в талмудической литературе49. Эти люди
жили в городе, однако, очевидно, владели землей.
Богатство и ученость в иерусалимском обществе не соединялись
в одном лице, однако Иосиф утверждает, что получил совершенное
еврейское образование и весьма преуспел в нем: «Пройдя обучение
вместе с Маттитьяху, моим родным братом по отцу и матери, я
поднялся на более высокую ступень образования, отличаясь
превосходной памятью и восприимчивостью. Я был еще совсем
мальчиком, 14 лет, когда меня все хвалили за любовь к ученью, и
даже первосвященник и начальники города имели обыкновение
приходить ко мне, чтобы получить более точные сведения,
касающиеся законов» (Ж 8 и ел.).
Некоторые сообщения Иосифа перекликаются с данными
еврейской литературы, показывающей подход к обучению молодежи,
характерный для раввинов. Образование Иосифа было
традиционным. Так, из его рассказа можно понять, что его обучали
родители, поскольку он не упоминает учителей со стороны, говоря
лишь, что он учился вместе со своим братом, а затем сразу
сообщает о своих успехах. Тот факт, что обучение детей являлось
первейшей обязанностью родителей, восходит еще к библейским
заповедям: «И учите им сыновей своих...» (Втор. 11. 19). В
Вавилонском Талмуде (КШй. 29а) рассматривается вопрос, могут
ли различные обязанности отца по отношению к сыну в равной
мере возлагаться и на мать, и одной из рассматриваемых
обязанностей является обучение.
Ничего удивительного, что Иосиф не посещал начальную
школу. Ученый Шимон бен Шетах (свояк царя Александра Янная,
38
Глава первая
правившего в начале I в. до н. э.) кое-что рассказал об обучении
детей, однако лаконичные и таинственные высказывания об этом
в Иерусалимском Талмуде50, почти не связанные с контекстом,
мало что говорят нам о положении как до, так и после Шимона.
Предание сообщает, что школы сначала возникли в Иерусалиме,
связывая их распространение в различных областях с именем
первосвященника и ученого Йошуа бен Гамалы, друга отца Иосифа
и его самого (ТВ ВВ 21а; Ж 204). Хотя об этих мерах помнили
долгое время, мы не можем сказать, сколь универсальной была
эта система и все ли группы населения принимались в школы на
равных основаниях. Во всех обществах аристократы предпочитали
учить своих детей дома. Только что приведенная нами выдержка
из Талмуда об Йошуа бен Гамале, осуществившем реформу
образования, и о появлении школ в Палестине подразумевает, что
нечто подобное было необходимо, поскольку не все родители были
в состоянии учить своих детей самостоятельно. Например,
высказывание рабби Акивы: «Если вы учите своего сына, то учите его
по исправленному свитку»51, приведенное на древнееврейском
языке в арамейском тексте Вавилонского Талмуда, что должно
было доказывать его аутентичность, очевидно, предполагает, что
обучение родителями в то время все еще рассматривалось в
качестве идеала.
Хотя высказывания Мишны и Талмуда относительно
образования, даже вложенные в уста раввинов, живших до 70 г., несут
на себе печать анахронизма, резонно предположить, что
выраженная в них общая позиция возникла не внезапно после 70 г., но
явилась результатом традиции и постепенной эволюции.
Элементарные знания, где бы они ни преподавались — дома или в школе,
не должны были сильно отличаться друг от друга. В первую очередь
требовалось изучить Библию и лишь затем ее интерпретации.
Выше всего ценилась тренировка памяти, как того следовало
ожидать при системе обучения, в которой основная масса знаний
сообщалась устно. В Мишне (Луо( 2. 8) рабби Элиезер бен Гиркан,
годы возмужания которого пришлись в Иерусалиме на период до
70 г., восхваляется за то, что он «подобен герметичному сосуду,
из которого не потеряется ни капли». Там говорится также, что
«кто повторил главу 100 раз, того не сравнишь с тем, кто повторил
ее 101 раз» (ТВ Над;. 9Ь). Интересно, что Иосиф выделяет память
как один из двух главных талантов52.
Однако когда Иосиф в возрасте четырнадцати лет давал советы
первосвященнику и городским начальникам, он, очевидно, уже
миновал этап чистого запоминания и был способен применять свой
Семья, воспитание и образование 39
ум, являвшийся его вторым главным талантом, для анализа
сложных проблем. Использование характерного греческого слова
(о рНИо§гатта(опу любовь к грамматике, что указывает на знание
греческой литературы, не имеет в данном случае особого значения.
Существовала традиционная схема (М Ауо( 5. 21), по которой
ребенок должен был изучать Библию в восемь лет, Мишну в
десять, а Талмуд в пятнадцать (так же как жениться в
восемнадцать лет). Во времена Иосифа Мишна и Талмуд еще не
существовали, однако устный материал, из которого они выросли, уже
был широко распространен. Схема, очевидно, имеет мало общего
с богатством реальности, однако подтверждением ранней
академической зрелости служит утверждение Иосифа, что он был
вместилищем учености в свои четырнадцать лет. Нам
вспоминается также и иное, весьма похожее: «Через три дня нашли Его в
Храме, сидящего посреди учителей, слушающего их и
спрашивающего их. Все слушавшие Его дивились разуму и ответам Его».
(Лук. 2.46-47). Слово, использованное здесь для понятия «разум»,
то же самое, которое употребил Иосиф по отношению к самому
себе. Феномен //ш, раннего развития умственных способностей,
хорошо известен в иудаизме в течение веков. В XVIII в. Илия,
юный гаон в Вильне, читал Библию и Талмуд без учителя в шесть
лет, а в шесть с половиной лет вел в Великой синагоге Вильны
ученую беседу на основании того, чему научился у отца; когда
его проверили, он доказал, что может это делать без посторонней
помощи53. Мотив раннего блестящего интеллектуального развития
можно найти также и в классических биографиях — свидетельство
Светония о молодом Тите или Николая Дамасского о самом себе54.
Однако к данной теме гораздо ближе еврейские параллели, в
которых молодые книжники представлены столь же знающими,
как и их более старшие коллеги, и даже затмевающими их.
Талмудические источники представляют раввинистическую
традицию как всегда бывшую главным течением национальной
религиозной и культурной жизни. Поскольку в Палестине до 70 г.
было много сектантских групп, должны были существовать и
другие системы воспитания. Таковы Кумранские тексты, типично
сектантские, недвусмысленно показывающие, сколь далеко их
творцы зашли в создании своей собственной, самодостаточной
системы с соперничающими правилами чистоты, храмового
ритуала, со своим календарем, особым взглядом на знания, спасение
и эсхатологию, разделяя с остальными евреями только
уважительное отношение к библейским текстам и экзегетике, а также
содержащийся в них взгляд на прошлое. Вскоре и сам Иосиф
40
Глава первая
засвидетельствует разнообразие форм «высшего образования».
Однако представленный Иосифом набросок, по существу, имеет
достаточно общего с талмудической картиной образования в
Палестине, чтобы мы могли заключить, что они толкуют об одном
и том же. Кроме того, большая часть образовательных
институтов — будь то в узком смысле слова или более широком значении
«собраний в частных домах» (как об этом говорит приведенное в
Мишне предписание раввина II в. до н. э.: «Пусть дом ваш будет
домом встречи мудрых людей» /Луо( 1. 4/) — определенно
находилась под надзором мудрых, «хахамим». Эти люди, творцы и
носители раввинистической традиции, духовные предшественники
составителей Мишны и Талмуда, должны идентифицироваться с
фарисеями: относительно этого сейчас почти нет сомнений55. В
I в. н. э. они представляли собой не столько хорошо
организованную группу, сколько совокупность религиозных наставников и
учителей народа, по крайней мере такое мнение складывается у
тех, кто внимательно присмотрелся к раввинистической
литературе56. Даже Иосиф говорит, что у фарисеев больше всего
последователей среди народа и что их учение преобладает в Палестине.
По его утверждению, все богослужение — включая даже и
храмовый культ — проводилось в фарисейском духе (ИД 18. 15 и 17;
13. 298). Талмудические тексты указывают на то же, говоря о
страхе саддукеев перед фарисеями и иллюстрируя (что
естественно) превосходство фарисейской точки зрения над определенными
действиями первосвященников и священников57.
Необходимо также иметь в виду, что дальнейшее изучение
фарисеев и саддукеев, возможно, выявит больше сходства, нежели
различий между ними. Различия по практическим вопросам и
даже расхождения во взглядах на статус устного закона не
исключали наличия общих основ58. Вместе с тем радикальные фарисеи
и саддукеи, возможно, были довольно редки, а основная масса
населения занимала весьма расплывчатые центристские позиции,
вверяя себя руководству тех, кто сумел в данный момент оказать
наибольшее влияние.
Очевидно, правильнее всего считать раннее образование
Иосифа в общем и целом фарисейским. Именно такое заключение
позволяет сделать его краткий рассказ. Подтверждение этому
можно найти в замечании, как бы мимоходом сделанном в другом
контексте, в его «Жизнеописании». Из Иерусалима была
отправлена комиссия в составе четырех человек для расследования
деятельности Иосифа в качестве командующего в Галилее; она
включала в себя троих фарисеев, тогда как четвертым был молодой
Семья, воспитание и образование 41
человек из семьи первосвященника. Иосиф пишет о них как о
«людях, различных по своему происхождению, но равных по
образованию: двое из них были мирянами, Йонатан и Хананья,
из секты фарисеев, третий, Йоазар, был из семьи священника и
тоже фарисей, а самый молодой из них, Шимон, был из рода
первосвященника»59. Он замечает, что послы были такими же
знатоками законов, как и он сам. Позднее (Ж 274) он говорит об
этой группе как о своих «учителях и согражданах». Эта особая
связь, которая, как он заявляет, установилась у него с фарисеями
(он едва ли мог бы включить сюда четвертого, самого молодого
участника посольства), впервые появилась не тогда, когда, как
мы далее увидим, Иосиф исследовал все три еврейские секты. Она
могла возникнуть в результате его окончательного присоединения
к фарисеям, однако в то время, по его собственному сообщению,
его уже давно не учили какие бы то ни было учителя. Таким
образом, наиболее вероятно, что речь здесь шла об основах его
образования. Интересно также отметить, что в третьем члене
группы мы видим фигуру, сравнимую с самим Иосифом, еще один
пример священника-фарисея.
Семейная дружба с Йошуа бен Гамалой, уже упоминавшимся
нами основателем школ, которого восхваляет раввинистическая
традиция, и в то же время первосвященником,— вероятно, тоже
указывает на это (хотя сама по себе и не является убедительным
доказательством). Хотя саддукеи встречались главным образом
среди первосвященников, не все потомственные первосвященники
хотели быть саддукеями. Йошуа бен Гамала — один из тех, кто
не принадлежал к ним, и встречались другие, подобные ему60. В
Вавилонском Талмуде мы находим первосвященника,
землевладельца Эльазара бен Харсома, который не интересуется ничем
кроме изучения Торы — типично фарисейская черта. Мишна и
Талмуд ясно свидетельствуют, что уровень образования
первосвященников был очень различным: говорится, что в течение ночи
накануне Дня искупления первосвященник, если он способен
сделать это сам, толкует книгу Даниила; если же он не может,
то кто-нибудь должен сделать это за него61. Следовательно, даже
если семья Иосифа была близка к первосвященникам, нет никаких
оснований утверждать, что она принадлежала к саддукеям.
Иосиф говорит, что в возрасте девятнадцати лет он стал
приверженцем секты фарисеев. Он не объясняет, по какой причине
принял это решение, и описывает его как само собой разумеющееся
(Ж 12). Будет весьма логично предположить, что он просто
вернулся к взглядам, в которых был воспитан.
42
Глава первая
Иосиф не говорит о какой бы то ни было учебе после
девятнадцати лет. Таким образом, знание и понимание иудаизма,
нашедшие отражение в его трудах, были, по-видимому,
приобретены им до этого времени, даже если и получили некоторое
развитие в синагоге и Храме. Мы можем получить некоторое
представление о характере его знакомства с Библией (которое
составляло часть его интеллектуального багажа), перед тем как
он приступил к написанию «Иудейских древностей», из той, уже
упоминавшейся нами, речи, в которой он убеждает народ
Иерусалима сдаться, не дожидаясь, пока римляне ужесточат осаду. Он
приводит ряд примеров из Библии, показывающих вмешательство
Бога ради спасения евреев в случаях, когда они сами не прибегали
к насильственным действиям. Процитированные библейские
истории не относятся к числу наиболее популярных, например,
рассказ о наказании филистимлян за кражу ковчега. Иосиф даже
вспоминает число воинов Синнахериба, погибших у стен
Иерусалима (185 000), и количество слуг, имевшихся у Авраама. То, что
он цитирует по памяти, доказывается наличием небольших
ошибок: например, он говорит, что Цидкия был свидетелем падения
Иерусалима, тогда как в действительности еще до этого царь бежал
и правитель Вавилона выколол ему глаза. Когда Иосиф, имея под
рукой текст, доходит до этого эпизода в «Иудейских древностях»,
он такой ошибки уже не допускает. Однажды Иосиф, возможно,
бессознательно приукрашивает библейский текст, приводя рассказ
о том, как фараон вторгся в Палестину, чтобы похитить Сарру,
однако возвратил ее Аврааму нетронутой после явившегося ему
видения62. Все эти случаи, вероятно, были сведены вместе самим
Иосифом, хотя форма — перечень великих деяний Бога — была
популярна: несколько похожих примеров содержится в
Пасхальном тексте, «Аггаде».
Читая «Иудейские древности», мало кто станет отрицать, что
взгляды Иосифа в целом фарисейские. Достаточно здесь
напомнить, что по некоторым частным вопросам «галахи» (еврейского
права) и «аггады» (литературной части раввинистической
традиции) Иосиф соглашается с раввинами63. Хотя раввинистические
тексты являются более поздними по времени, чем произведения
Иосифа, естественно предположить относительно этих
совпадений, что традиция, прослеживающаяся в более поздних текстах,
уже была в обращении во времена Иосифа.
Следует признать, что с точки зрения полемических целей
«Жизнеописания» и учитывая время его написания, Иосифу было
выгодно представить себя фарисеем. После 70 г., когда саддукеи
Семья, воспитание и образование
43
и ессеи исчезли, а консолидация иудаизма, предпринятая Рабба-
ном Йохананом бен Заккаи в Явне64, основывалась на
фарисействе, объявлять себя фарисеем значило причислять себя к
почтенным евреям, в чем как раз и отказывали Иосифу его
критики. Таким образом, у Иосифа была причина для
фальсификации; однако предпринятая недавно попытка изобличить его,
показав, что в его поздних произведениях видение фарисейства
существенно отличается от представленного в «Иудейской войне»,
не может быть признана успешной65. Мы допускаем, что в ранних
произведениях фарисеи описываются как политическая партия,
как одно из нескольких направлений еврейской философии и
трактуются иногда с явным отсутствием симпатии, тогда как в
«Иудейских древностях» они представлены в более благоприятном
свете, как наиболее влиятельная группировка в иудаизме,
сохраняющая приверженность к себе большинства населения. Однако
у нас нет оснований выводить из этих различий изменение его
принципиальной позиции. Во-первых, здесь имеет место реальное
изменение ситуации, которое Иосиф с точностью отражает. Во-
вторых, его отношение к фарисеям не всегда враждебно и в
«Иудейской войне» (см., например, 2. 166). И наконец, фарисеи
упоминаются в «Иудейской войне» только в контексте
сравнительно краткого обзора истории до 66 г. н. э., представляющего собой
некое введение к книге, поэтому естественно, что они
упоминаются здесь только в связи с сугубо политическими событиями. И,
во всяком случае, поскольку есть все основания предполагать, что
большая часть обзора непосредственно заимствована из
исторического произведения Николая Дамасского, он не может служить
показателем собственных взглядов Иосифа. Сам он, вероятнее
всего, склонялся к фарисейству еще до 70 г., и выбор этот вовсе
не представлял ничего необычного.
Удивительно то, что Иосиф не пошел по изначально выбранной
дороге, по пути фарисейства, пока не познал на опыте другие
формы иудаизма. Он говорит: «В возрасте около шестнадцати лет
я решил непосредственно ознакомиться с нашими сектами; их
было три, первая из них — фарисеи, вторая — саддукеи, а третья —
ессеи, как мы часто говорили. Я думал, что если бы ознакомился
со всеми ими, то сумел бы выбрать лучшую. Итак, я набрался
терпения и, работая очень упорно, прошел через все три» (Ж 10-
П). Далее он рассказывает, что, не удовлетворившись этим, он
провел три года в пустыне в качестве приверженца человека по
имени Банн, питаясь природной пищей и моясь холодной водой,
Дабы очиститься от всех пороков. Трудно сказать, какой именно
44
Глава первая
смысл вкладывал Иосиф в слова «прошел через» все три секты.
Вероятно, он получал определенные наставления от учителей,
изучал принципы интерпретации Библии каждой из сект, а также
усваивал правила жизни. Например, будучи среди фарисеев, он
мог участвовать в изучении трудов двух знаменитых авторитетов,
Йоханана бен Заккаи и Шимона бен Гамлиэля66. Мы не знаем,
были ли ессеи в Иерусалиме или же Иосифу пришлось искать их
в другом месте.
Утверждение об изучении трех сект трактуется как еще одна
ложь нашего автора: говорят, что если Иосиф провел три года в
пустыне в возрасте между шестнадцатью и девятнадцатью годами,
то у него не было времени для остальной деятельности, о которой
он упоминает67. Однако это слабая критика, если мы даже не
знаем, в чем именно эта деятельность состояла68. Чтобы вступить
в Кумранскую общину, требовалось пройти годовой
испытательный срок, а чтобы получить разрешение прикасаться к «напитку
общины» — двухгодичный (СотгпипНу Ки1е 6). Непонятно только,
почему двух или трех месяцев было недостаточно для прохождения
элементарного курса по каждой дисциплине. Иосиф мог найти
свой путь изучения, отвечающий его собственным потребностям,
переходя к следующей секте, как только достаточно усвоил бы
основы предыдущей. Очевидно, что в словах Иосифа присутствует
некоторое риторическое преувеличение, когда он говорит, что
упорно работал и набрался терпения; еще раз отметим, что для
Иосифа в «Жизнеописании» было важно произвести впечатление
и, в. частности, утвердить свое моральное достоинство. Но вместе
с тем совершенно ясно, что в своей основе повествование должно
было быть правдивым, и грубая, неправдоподобная выдумка могла
лишь повредить автору.
Что интересно в рассказе Иосифа о поисках наилучшей
философии, так это его соответствие определенному традиционному
образцу. И в данном случае это образец, характерный для
греческой культуры эпохи Римской империи, а не для иудаизма69.
Поиск наилучшей философии может подразумевать самое разное.
Зачастую он оканчивается установлением особого рода связи со
сверхъестественным; так, Юстин Мученик, испытав глубокую
неудовлетворенность тем, что он слышал от философов —
перипатетиков, пифагорейцев и платоников, созрел для усвоения более
сильного и высокого учения христианства, в которое он был
обращен неким старым человеком («Диалог с Трифоном», 8).
Иногда поиск мог привести к экзотической восточной религии70.
В равной мере он может подразумевать рациональное исследование
Семья, воспитание и образование
45
различных философий и образов жизни, Примером этого может
служить великий римский врач и автор трудов по медицине Гален,
живший во II в. н. э. Когда ему было четырнадцать лет, он слушал
вместе со своим отцом стоика, платоника — перипатетика и
эпикурейца, однако считал неразумным сразу же присоединиться к
одной из этих философских школ71. Сатирический диалог Лукиана
«Философии на продажу», представляющий рынок, на котором
все основные виды Ыо8 («философии жизни») выставлены на
продажу, является сатирой именно на такой способ описания
вещей или подхода к ним. Действительно, можно утверждать, что
«покупка» наилучшей философии была в то время расхожим
образом. Иосиф, характеризующий еврейские секты как
рациональные, поддающиеся определению философии,
предпочитающий беспристрастный и критический подход («я думал, что сумею
выбрать наилучшую»), ближе всего стоит, среди других серьезных
авторов, к Галену. Это понятно, поскольку он не стремился
представить иудаизм как экзотическую и таинственную восточную
религию. В его собственном «обращении» очень мало от
религиозного экстаза или откровения. То, что поиски отражаются в
«топосе», литературной формуле, никоим образом не
подразумевает, что они не осуществлялись рассказчиком на самом деле.
События, происходящие в действительности, зачастую
понимаются и описываются при помощи так называемых общих мест (топой).
Ясно, что Иосиф описывает эту стадию собственного развития в
греческих «топой». Однако, когда начинаешь искать объяснение
этому и пытаешься выделить реальное зерно из событий,
описанных таким способом, попадаешь в весьма затруднительное
положение. Возможно Иосиф изъясняется именно таким образом
потому, что к моменту начала работы над «Жизнеописанием» для
него уже стало привычным говорить о трех сектах в иудаизме,
уподобляя их трем разновидностям греческой философии. По его
собственному признанию, он обсуждал этот предмет уже несколько
раз и описывал различия между сектами, как правило (если не
исключительно), неожиданным способом, делая упор на их
расхождения в вопросе о соотношении судьбы и свободы воли и точно
указывая на сходство во взглядах фарисеев и стоиков, хотя и
очевидно, что этим не ограничиваются известные ему различия
между сектами (в одном случае он указывает на тот
принципиальный факт, что саддукеи не принимали устную Тору
фарисеев) . Он предпочитает подчеркивать те различия, которые дают
ему основу для соприкосновения с греческим читателем,
возможность обрядить еврейский институт в греческие одеяния и сделать
46
Глава первая
его понятным для греков. Действительно, различия между
греческими философскими школами по вопросу об управлении
вселенной были столь общеизвестны, что даже Тацит обсуждал их (не
затрудняя себя упоминанием названий школ)73. Дело здесь в том,
что, когда Иосиф писал «Жизнеописание», для него стало
естественным думать о сектах как о школах. И характер его выбора
подобен характеру выбора между философскими школами.
И все же в ориентации на греческие образцы мог быть и более
глубокий смысл. Достигнув шестнадцати лет, Иосиф выходит в
широкий мир и делает выбор. Однако в первое время он не идет
прямым путем. Ясно, что, несмотря на свои способности, он не
хотел просто продолжать фарисейское образование, переходя от
изучения Библии к источникам, которые позднее составили Миш-
ну, а затем к изучению Талмуда, для того чтобы в конце концов
сделаться книжником74. «Обычно бывает так, что если 1000
человек приступают к изучению Библии, то 100 из них доходит
до изучения Мишны, 10 до изучения Талмуда, и только 1 из них
приобретает квалификацию для решения правовых вопросов»75.
Вместо этого Иосиф присматривается к новым разновидностям
иудаизма, стараясь понять, что они могут дать. Мы можем понять
его потребность в серьезной попытке выработать собственную
позицию. Многообразие течений и групп в иудаизме того времени
(разумеется, оно не исчерпывалось тремя упомянутыми сектами)
предполагало, что существует реальная возможность
индивидуального выбора. Эти течения не могли иметь только потомственных
последователей. Плюрализм являлся отличительной чертой
Палестины того времени, однако и в других регионах восточной части
Римской империи наблюдалось большое разнообразие религий и
сект (хотя мы и знаем о них меньше). Иосиф в ранней молодости,
должно быть, затруднялся сделать выбор, точно так же как это
затруднялись делать Юстин, Лукиан и Гален в следующем
столетии. Ключом к пониманию Иосифа служит то, что он являлся
продуктом эпохи великих культурных и социальных изменений,
как в иудаизме, так и в других регионах и культурах.
Труднее понять, зачем Иосифу понадобилось провести целых
три года в пустыне. Кажется, это совсем не согласуется с
умонастроением Иосифа более поздних лет, когда он проявлял очень
мало интереса ко всему мистическому (за исключением того, что
он приписывает себе пророческий дар). Возможно, что Иосиф
несколько преувеличивает продолжительность своего уединения
в пустыне, а также суровость тамошних условий. Но, пожалуй,
еще более существенно то, что это пребывание с Банном могло
Семья, воспитание и образование
47
заставить его войти в общение не только с религиозной общиной,
искавшей очищения от грехов, такой, как Кумранская секта, но
и с группой политических активистов, какими люди из Кумран-
ской общины, очевидно, не были, во всяком случае вплоть до
последнего периода войны76. Иосиф не мог упомянуть об этом в
произведении, написанном специально ради опровержения
обвинений в том, что он подстрекал к мятежу. Однако связь между
уходом в пустыню (или, иногда, в горы) Иудеи под влиянием
проповеди какого-нибудь лжепророка, псевдо-Мессии или просто
предводителя и следующими за этим политическими волнениями
легко может быть установлена на основании других произведений
Иосифа77. Правда, существуют сведения о том, что в этих же
местах искали уединения группы миролюбиво настроенных людей,
чья отчужденность от общества не перерастала в насильственные
действия. Но в нашем случае весьма показательна одна деталь:
тот факт, что сохранилось имя наставника Иосифа (Банн), наводит
на мысль, что его последователи были преданы ему лично и именно
с ним связывали надежды на скорые перемены. Кумранская секта,
наоборот, не. увековечила имен учителей. Возможно, Банн был
фигурой, подобной Февде Магу, который (около 45 г. н. э.) убедил
большую толпу последовать за ним к Иордану, где заявил, что,
подобно пророку, разделит воды, и который был достаточно опасен,
для того чтобы прокуратор Фад послал кавалерийский отряд с
поручением его обезглавить. Хотя у нас нет сведений о том, что
Февда был аскетом или стремился к религиозному очищению
подобно Банну, уход к Иордану подсказывает, что он мог им быть.
Банн Иосифа не упоминается в других источниках; мы не знаем
наверняка, но вполне можем предположить, что не все, кто за
ним последовал, сделали это просто из религиозных побуждений.
И тем не менее если среди сотоварищей Иосифа по пустыне
были такие, кто мыслил квазиреволюционно, Иосиф полностью
отверг такой подход.
Затем мы видим его среди сторонников дипломатии и
компромисса, отправляющегося в возрасте двадцати шести лет
(следовательно, в 64 г. н. э.) с посольством в Рим; целью посольства
было добиться освобождения нескольких священников, арест
которых Иосиф описывает так: «Когда прокуратором Иудеи был
Феликс, он арестовал по пустячному обвинению нескольких
священников, которые, я знаю, были замечательными людьми, и
отправил их в Рим отчитаться перед императором» (Ж 13).
Хотя мы знаем о нескольких посольствах из Иудеи в Рим в
годы, непосредственно предшествующие восстанию, мы не можем
48
Глава первая
идентифицировать посольство Иосифа с каким-либо из событий,
о которых он сообщает в «Иудейской войне» или в книге 20
«Иудейских древностей». Незадолго до поездки Иосифа десять
высокопоставленных граждан Иерусалима вместе с самим
первосвященником Ишмаэлем бен Фиаби, а также казначеем Храма
отправились в Рим защищать дело евреев, собравшихся построить
стену, которая должна была загородить вид из Храма на недавно
расширенный дворец Агриппы и стоянку римского гарнизона
(ИД 20. 189-196). Иосиф сообщает, что двое служителей Храма,
уже достигнув своей цели, были задержаны как враги Поппеей,
той самой женой императора Нерона, которая, по словам Тацита,
обладала всеми достоинствами, кроме доброго характера;
очевидно, в этом вопросе был достигнут компромисс. Хотя посланники,
возможно, все еще находились в Риме, когда туда прибыл Иосиф,
они не могли оказаться теми, кого Иосиф должен был освободить,
поскольку отправились в Рим при прокураторе Фесте (60-62), а
не при Феликсе (52-60?), и отправились добровольно, а не в
оковах. Депутации видных евреев и греков из Кесарии были
отправлены Феликсом в Рим в результате беспорядков в городе,
или же (согласно другой версии Иосифа) они отправились
добровольно, чтобы обвинить Феликса, когда его сменил в должности
прокуратора Фест78. Поскольку евреи проиграли тяжбу и утратили
гражданские права, еврейская делегация, возможно, была
задержана. Однако было бы странно, если бы эта делегация состояла
из священников. То, что Иосиф не упоминает о посольстве в Рим,
в котором он сам принимал участие, нигде, кроме
«Жизнеописания», довольно странно. Нам остается лишь предположить, что
его миссия была обычным делом, и это подтверждает, если
требуется подобного рода подтверждение, что такая деятельность
имела место чаще, чем нам известно об этом. Как и в других
случаях, посольство было связано с арестом высокопоставленных
евреев: напряженность достигла предела в последние годы перед
восстанием. Несколькими годами раньше прокуратор Куман
отправил в оковах первосвященника и нескольких других людей
объяснить императору причину ссоры с самаритянами (ИД 20.
132; ИВ 2. 243). Люди, подобные Иосифу, были озабочены
поисками средств для разрешения проблемы.
И все же участие в этом малом посольстве поставило Иосифа
в один ряд с наиболее видными людьми города, с теми, кого он
неоднократно называет «могущественными людьми» ШипаШ),
«руководящими людьми» или «выдающимися людьми»
(ргоескоп1е8) и кого мы можем назвать знатью (%пипто1) (они
1 Семья, воспитание и образование 49
напоминают знать современного Ближнего Востока). Эта группа
включала в себя значительный контингент первосвященников и
видных священников, однако не ограничивалась только ими:
посольство Ишмаэля бен Фиаби состояло, как мы уже говорили,
из десяти влиятельных мужей. Они сопоставимы с йекаргоХог,
которые существовали в других городах империи в несколько более
поздний период, с той лишь разницей, что там они имели
отношение к финансам. В Иерусалиме, как и в Тибериаде, десять
виднейших граждан выступали в качестве представителей и
организаторов народа79. Однако в Иерусалиме их не всегда было
десять. Зачастую неопределенное количество влиятельных людей,
возможно, наряду с первосвященником, участвовали в переговорах
с прокуратором8".
В Иудее, так же как и в других областях, римская
администрация опиралась на склонную к сотрудничеству местную
аристократию, служившую посредницей между администрацией и
населением. Она снабжала римских наместников информацией о
положении на местах и оказывала им много других полезных
услуг. У евреев первосвященник был вершиной общественной
пирамиды, и в этот период его назначали на должность или
прокуратор, или другое римское официальное лицо, или
вассальный царь81.
Иосиф стремился занять достойное место среди этих людей.
Шесть лет между завершением образования и посольством он,
очевидно, потратил на то, чтобы завоевать себе известность среди
них. Чего бы он достиг, если бы не разразилось еврейское
восстание? Могли он надеяться стать членом Синедриона, когда возраст
позволил бы ему войти в число старейшин? Многие вопросы,
касающиеся характера и деятельности этого института в I в. н. э.,
остаются без ответа. Однако можно с уверенностью сделать
несколько предположений, которые помогут нам уяснить, в каком
отношении к Синедриону находился Иосиф. Ирод запретил
деятельность Синедриона, однако в эпоху прокураторов он
определенно продолжал функционировать, хотя мы не можем сказать,
насколько регулярно и эффективно. До этого он обладал
юрисдикцией, которая впоследствии перешла к прокураторам82. Когда
началась война, Синедрион был единственной официальной
властью в государстве (Ж 62), однако интересно то, что Иосиф не
упоминает его в «Иудейской войне» после начала восстания.
Поскольку свидетельств, подкрепляющих точку зрения Эмиля
Шюрера о том, что первосвященник всегда председательствовал
в Синедрионе, недостаточно, а привлекать в качестве доказатель-
50
Глава первая
ства данные Иосифа было бы ошибкой, мы должны по крайней
мере поверить тому, о чем говорится в Евангелиях, а именно что
первосвященники и священники часто занимали доминирующее
положение83. В Библии можно найти подтверждение такой
практики. И даже Мишна подчеркивает значение этой социальной
группы, сообщая, что при рассмотрении преступлений, за которые
полагается смертная казнь, суд должен состоять из священников,
левитов, и членов таких семей, которые достаточно чисты, чтобы
иметь право породниться с ними84. Вместе с тем влиятельные
граждане также могли быть членами суда наряду с
первосвященниками85. Как происходил отбор на самом деле, мы не знаем, да
и весь вопрос достаточно запутан. Некоторые исследователи даже
полагают, что существовало несколько Синедрионов; однако
имеющиеся в нашем распоряжении сведения не кажутся
противоречивыми: господство первосвященников в определенные периоды
вполне согласуется с картиной, отраженной в талмудической
литературе, где несколько ученых-фарисеев представлены как
высшая инстанция86. По-видимому, невозможно отделить
«религиозные» функции от «политических», приписать их различным
институтам: местные советы в период Ранней империи
осуществляли судебную деятельность на основе местного права, а что
касается евреев, то здесь подразумевалось религиозное право. Если
говорить о компетенции в этом праве, то одни представители более
соответствовали поставленным задачам, чем другие. Вместе с тем,
поскольку верховный контроль оставался за римлянами, внимание
еврейского правящего класса было направлено вовне, на
официальные власти. Наиболее важные дела, такие, как разбой или
массовые беспорядки, находились, насколько мы можем судить, в
компетенции прокуратора, если не самого императора, а евреи
могли оказывать на них лишь косвенное влияние. Вот почему
малые группы знати фигурируют на страницах произведений
чаще, чем заседания совета. Возможно, по этой же причине Иосиф
уже был заметной фигурой в своей стране, хотя еще и не являлся
членом Синедриона.
Если Иосиф и не понимал важности для представителя
еврейского правящего класса умения иметь дело с греками и римлянами,
то его визит в Рим, должно быть, научил его этому. Отправляясь,
он, очевидно, уже обладал необходимыми языковыми навыками
и социальным опытом, чтобы суметь выполнить стоящие перед
ним задачи, о чем более подробно пойдет речь в следующих главах.
Около этого времени он, очевидно, начал присматриваться к
Римской империи, и результатом этих наблюдений явился боль-
Семья, воспитание и образование
51
шой обзор о подвластных народах и об управлении империей,
изложенный от имени Агриппы II в «Иудейской войне» (2. 358-
387). Для Иосифа результатом этого первого взгляда за пределы
собственной страны стало убеждение, что судьба Иудеи
неразрывно связана с судьбой Рима.
Многим молодым ораторам в ранней Римской империи
случалось принять участие в начале своей карьеры в одном из
многочисленных посольств, направляемых их родными городами. Они
могли быть спутниками более старших и более опытных риторов
или ученых; их могли послать к проконсулу или легату, в другой
город или к императору. Плутарх говорит о посольствах, наряду
с судебным ораторским искусством, как о возможности для
молодых людей достичь славы во времена, когда в Греции больше нет
войн. И мы вспоминаем, как сам Плутарх в молодости служил
посланником к проконсулу Ахайи, а впоследствии выслушивал от
своего отца наставления, как надо представлять свой доклад, чтобы
в полной мере соблюсти такт по отношению к коллегам87. Или
взять другой, более ранний пример: Кринагор, поэт из Митилены
на острове Лесбос, в возрасте двадцати лет отправился с
посольством в Рим в 40-е гг. до н. э.88. Он, подобно Плутарху, вьптолнял
миссию посла и в более зрелом возрасте, когда уже приобрел
известность. Все эти ситуации подобны той, которая впервые
привела Иосифа в Рим.
Однако, в то время как эти греки, подобно многим другим,
путешествуя за границей, могли развивать те риторические
навыки, которые составляли основу их образования, расширять свои
культурные и социальные связи, слушать философов и даже читать
лекции, для Иосифа эта интеллектуальная среда была в
значительной степени новой. У культурных греков были покровители
или друзья в Риме. Иосиф же и его товарищи по посольству
пользовались дружбой и помощью представителей более низких
общественных групп (хотя и фаворитов императора), например,
актера Алитура, а также женщины (хотя и императрицы), Поппеи.
Как мы могли убедиться на примере случая с задержанием
Ишмаэля бен Фиаби, поддержка Поппеи имела свои недостатки,
хотя Иосиф и прав, говоря, что она, являясь богобоязненной
женщиной, покровительствовала евреям (Ж 16; ИД 10, 195). Род
Ирода имел более значительные связи в Риме, включавшие в себя
в предыдущем поколении Друза, сына императора Тиберия89.
Однако они, очевидно, не принесли никакой помощи, что и
понятно, если учитывать недавнюю ссору между Агриппой II и
служителями Храма.
52
Глава первая
Поездкой Иосифа в Рим завершилась первая фаза его жизни.
Однако это описание будет неполным, если не упомянуть о том,
что случилось по пути в столицу, о событии, которое никак не
может быть названо малозначительным для него (ибо он едва не
лишился жизни) и которое вместе с тем своевременно возвращает
нас к проблеме, с рассмотрения которой мы начали — к серьезным
недостаткам «Жизнеописания» Иосифа как источника сведений о
его жизни. Упомянутым происшествием было кораблекрушение.
При всей его значимости для автора, на первый взгляд, кажется
странным, что оно вообще упоминается, а тем более столь живо
описывается в таком сжатом повествовании. Иосиф рассказывает,
как около 600 человек (поразительно большое, но, в общем,
реальное количество пассажиров), вынужденные плыть ночью в
открытом море, были спасены кораблем из Киренаики90. Тоща
мотив кораблекрушения был общим местом. Кораблекрушения
слишком часто случались в античности. Именно по этой причине
они интересовали читателей и могли придать биографии или
автобиографии более захватывающий характер. История
кораблекрушения и пленения пиратами Цезаря, описанная Светонием,
может служить ярким примером. Показательно, что некоторые
критики трактовали историю путешествия и кораблекрушения
апостола Павла вместе с 275 другими пассажирами как
традиционный мотив и пытались даже доказать, несмотря на пространность
рассказа, повествование от первого лица и обилие навигационных
подробностей, что его нельзя признать достоверным сообщением91.
Рассказ Иосифа о кораблекрушении мало сообщает о самом
Иосифе, однако наглядно демонстрирует его склонность выбирать,
рассказывая о самом себе, традиционные темы и события. Это, в
свою очередь, наводит нас на мысль, что некоторые существенные
сведения могли не войти в повествование. Приходится признать,
что мы не только не имеем полного представления об окружении
и развитии нашего автора, но даже не можем судить о них в общих
чертах. И тем не менее, облекая плотью остов рассказа, мы смогли
расширить наши знания о его авторе.
Иосиф отправился в Рим с интеллектуальным багажом
иерусалимского фарисея. Он очень хорошо знал древнееврейский язык
и Библию, однако, как мы уже отмечали, ему не представлялось
возможности заниматься наиболее сложными проблемами ее
толкования. В Риме он был чужим человеком. Однако, как мы увидим
в следующей главе, он сумел материально обеспечить себя без
особого труда.
Семья, воспитание и образование
53
Итак, уже здесь мы видим два фактора, которые и в будущем
продолжали оказывать влияние на карьеру и творчество Иосифа;
действительно, иудаизм этого периода характеризовался двумя
противоположными тенденциями. С одной стороны, евреи даже в
самой Иудее со времен Александра Великого были частью
эллинистического мира, находились во многих отношениях в тех же
условиях, что и другие народы греческого Востока. С другой
стороны, иудаизм с его идиосинкретическими политическими,
социальными и образовательными учреждениями всегда
обосновывал необходимость особого образа жизни (или образов жизни).
Юношеским годам Иосифа были присущи как черты, характерные
для жизни греко-римского мира в I в. н. э.— его выбор между
сектами и участие в посольстве, так и типично еврейские — его
принадлежность к царскому роду и духовенству, прославленная
справедливость его отца, его ценные качества, выявившиеся в
процессе обучения, хорошее знание Библии, фарисейство и уход
в пустыню. Если сопоставить эти две тенденции, то мы увидим,
что над греко-римскими чертами в Иосифе доминируют чисто
еврейские. И надо думать, что, несмотря на внешнюю очевидность,
это соотношение мало изменилось в последующие годы.
О благодеяниях римских императоров Иосифу см.: Ж 422-423, 425, 429.
2
У нас нет даты смерти Иосифа. О датировке его поздних произведений см.
Приложение 3.
3
Ж 425. В работе Сгае!г, «2иг СезсЫсМе ипс! Спгопо1о#е А^прра 1Гз, (1ег
РгосйгаЮгеп ипс! (Не Нопепрпз1ег зетег 2е1*», МС1У1 26 (1877), р. 355,
высказывается предположение, что «философом» (в Вегкк ЕгеХъ КаЬЪаск 5), который
приветствовал патриарха Гамлиэля и его троих спутников-раввинов в Риме в 90-е
гг. н. э., был Иосиф. См.: V. Уо^еЫеш, Р. К^е^ег, СезШсШе Лег 1ис1еп т Кот
(1896), уо1. I, р. 29.
Какой была в значительной степени «Автобиография» Николая Дамасского,
хотя и она тоже касается политики. См.: тасоЪу, РСН Р 136 и ПА Сотш., 288ГС.
О сопоставлении произведений Иосифа и Николая: С. М18сН. А НМогу о{
Аи1оЫо&-арНу т АпИдиНу (1949-1950), уо1. I, р. 315 ГГ.
По поводу предположения о существовании двух изданий «Иудейских
древностей» см. Приложение 3.
См.: N1686, ЗоверЫ Орега I (1887), ргаеГ. V. Низе утверждает, не приводя
доказательств, что «Жизнеописание Иосифа» было заглавием, данным самим
Иосифом.
7
Частица «с/е».
54
Глава первая
В рукописной традиции, отмечает Низе, М и АУ приводят другое заглавие:
«Об Иосифе, его семге и его нации». Турский манускрипт (манускрипт Пейреска)
из ЕхсегрХа Соп&ХапИтапа (X век) имеет это название и дополнительное
объяснение. Нет оснований отдавать предпочтение традиции РКА.
о
ИД 20. 266. Хотя и можно считать, что эта фраза указывает на какое-то
произведение, которое Иосиф задумал, впоследствии изменив свое намерение
(возможно, под влиянием нападок на него), однако описание адекватно
соответствует «Жизнеописанию». А более сложная теория привлекательна лишь в том
случае, если полагать, что существовало два издания «Иудейских древностей».
10 См.: Т. Ка]ак «ДизШз оГ ТШегш8», С(2 23 (1973), р. 357.
См. комментарии Р. МШаг, «ТНе Васк^гоипс! ю 1Не МассаЬеап геуоЫИоп»,
Л5 29 (1978), р. 1-21.
12 См., например: Но1зспег ш КЕ 9 (1916), 1935.
1 3
Следует читать «екзопоз» — ребенок, а не (как Низе) «еззопоз» — потомок.
КШ. 4. 4. Но не из греческих источников. См.: М. КасНп, «ТНе реШ^гее
ог ДозерНиз», СРН 24 (1929), р. 193-196. Автор предвосхитил мою интерпретацию.
Попытка опровержения (СоНеп, 1озер1ш8 т СаШее апй Коте (1979), р. 107-108,
п. 33) путем проверки других генеалогических употреблений слова «мать» не
привела к успеху.
Употреблялись обе формы, «Маттиас» и «Маттатиас». См., например:
СИ 1240, 1246, 1276, 1362. Иосиф называет отца Маккавеев «Маттатиас» (ИД,
12. 265).
См., в частности: БсНйгег—Уегтез—МШаг, уо1. I; Но1зспег, 1ос. ей. (п. 12).
17
Примером может служить запутанность дискуссий Шюрера и Хёльшера.
1 О
Так: }. Дегеппаз, 1егиза1ет м 1Не Т1те о{ 1е$из (Еп^НзН хгапзЫюп 1969),
р. 214, п. 212.
19
Едва ли, как утверждает Хёльшер, это является бездумным копированием
анонимного еврейского автора. Мы сможем убедиться, что такой взгляд на
отношение Иосифа к своим источниками необоснован.
20 Исх. 40. 15; Числ. 16. 40; 18. 1-20; Лев. 21. 1 и ел.; ИД 20. 225-226.
В этих текстах не допускается возможность передачи священства по женской
линии. Однако стоит отметить некоторые особенности: (1) Вступление вдовы
Александра Янная на трон. Но ее сын Гиркан II стал первосвященником. (2) Семья,
в которой семь братьев стали перзосвященниками, носит имя не отца, а матери —
Кимхит. См.: 77 Ме& I. 72а; Г/ Уота 3. 47(1, 5. 42Ь; ТВ Уота 47а; Ьеу. КаЬЬаН
20. 164а; I. Ьеуу, У/оПегЪисЬ, иЬег (Не ТсйтшНт ипй МШавсЫт уо1. 4 (1924). У
Иосифа упоминается первосвященник по имени Шимон, сын Камита (ИД 18. 34),
а еще одного Иосиф называет Ками (20. 16), что, очевидно, является искажением
того же самого имени.
21
Точно так же звание «первосвященник» действует в качестве показателя
статуса. См.: Зспигег, С?/И, уо1. 2, 274-277. Критика точки зрения Шюрера
Оегетша, ор. сИ. (прим. 18) р. 175-181) неубедительна.
22 ИВ 3. 352. Об этом эпизоде см. с. 186-188; 206-213;
Семья, воспитание и образование
55
23
Бленкинсопп (3. В1епкш$орр, «Ргорпесу апд рпезйюод ш 1о$ерпш».
ЛЗ 25 (1974), р. 239-262) собрал интересные примеры взаимосвязи между
пророчеством, священством и эгзегетической деятельностью в библейском и
постбиблейском иудаизме, в частности, среди ессеев. Однако причинная
взаимосвязь, о которой говорит Иосиф, остается в особом разряде.
См.: А. В. Шск, Сопуегзюп (1933), р. 54, 89. О жрецах как хранителях
записей см., например, что писал Гекатей из Абдеры о египетских жрецах: В'юй.
I. 46. 7-8. В иудаизме есть нечто подобное этому феномену в суде священника,
который уполномочен выносить приговор по библейскому праву (Втор. 17. 9);
также и в прорицании Малахией священников (Ма1. 2. 7), когда он говорит, что
«люди ищут знания и исправления благодаря ему»).
25 См.: V. Мапхе1, ЫшИез ш гНе ИЫогу о{ гНе ЗапНейпп (1961), сН. 2, р. 67-68.
Следует также отметить, что в «Иудейских древностях» Иосифа имеются
библейские реминисценции, в которых он делает особый акцент на важность священников:
Н. АУ. Аппс^е, ТНе 1п1егрге1аХюп о/ ВЫ1са1 НШогу /я 1Не АпМашШез 1иёшсае о/
РШиз 1о$ерНиз (1976), р. 176-177, п. 1.
Кроме того, в ИД 14. 41 он изображает евреев, которые, обращаясь к
завоевателю Помпею, просят заменить Хасмонеев традиционной формой
священнического правления. Лебрам Ц. С. Н. ЬеЬгага, «Оег 1с1еа181аа1 с!ег Тис1еп», /озерНиз-
8*шИеп (ей. О. Вей, К. Нааскег, М. Неп§е1), 1974, р. 233-253) доказывает, что
здесь Иосиф повторяет языческие оценки устройства еврейского государства,
восходящие к эллинизированным евреям. Однако процитированные им тексты
Диодора и Страбона не имеют и намека на такую идею.
27 Зфгеь Миш., Когап, 116; М КШс1. 4. 5; М МШ. 5 е!с. Ездр. 2. 61-63 - Не-
ем. 7. 63-65. Семьи, утверждающие свою принадлежность к священству, лишены
права проводить богослужение, поскольку не могут доказать свою генеалогию. См.:
Дегепиаз, ор. сИ. (прим. 18), р. 213г7. А. ВисЫег, РатИу РигНу апй РатИу /тригИу
т Зеги&аЫт Ье/оге А. И. 70 (ей. Вгоале апа* КаЬЫпошИх, 1956), р. 68.
28
Д. Даубе ф. Баиое, «Тпгее 1е^а1 по1е8 оп Тозерпиз агЧег Ыз 8штепс1ег», Ьам?
0.шиПег1у Кепе\^ 93 (1977), р. 191-192) доказывает, что здесь не было приказания:
использованное автором греческое слово является латинизмом, обозначающим
обычную римскую церемонию бракосочетания. Однако маловероятно, что тогда
Иосиф знал латинский язык достаточно хорошо, чтобы усвоить эту формулу, и
весьма сомнительно, что он вступил в брак в соответствии с римским правом.
29
Правильный анализ в работе: Б. БаиЬе, ор. сН.
30
О появлении этой новой элиты см.: М. $1егп, «Негос1$ роПсу апс! Демвп
зоаегу ат 1пе епа* ог гИе Зесопс! Тетр1е Репой»; ТагЫъ 35 (1966), р. 23517. (НеЬге\у).
1п Еп^Нзп: «Азресгз ог 1ем$п 8оаегу: гпе рпе81поод апс! офег с!а8$е8» т: ТНе ]ет$Н
Реор1е т ХНе Р1Ш СеШигу: СотрепсИа Кегит 1ис1шсагит ай Моуит ТезХатепШт,
зесхюп I, уо1. 2 (1976), р. 561-630.
31
Об этом см.: I. 1егегша8, ор. сИ. (прим. 18), р. 175-179.
32
См., например, Иосиф о Хананье, сыне Небедея, ИД 20. 205.
33
Тов. Меп. 13. 21; ТВ Рез. 57а. Текст Тосефты, хотя и более ранний,
очевидно, уступает по качеству.
56
Глава первая
Список см. в работе: Дегепназ, ор. сИ. (прим. 18), р. 377-378 (на основании
данных Шюрера). Существуют определенные сомнения относительно
идентификации четвертой семьи.
«Это могила и памятник Ельазара, Хании, Иоезера, Йехуды, Шимона,
Йоханана, сынов Йосефа, сына Обеды; Иосеф, Ельазар, сыны Хании, священники
порядка Хезир».
Подробно рассмотрено в работе: N. Ау^ас!, Апаегй Мопшпегйв ш ИгеКейгоп
Уа11еу (1954; НеЬгеш), р. 37ГГ.
См.: N. Ау1^ас1, ш: 1егиза1ет Кеуесйей: Агскаео1о%у т ХЬе Но1у СОу,
1968-1974 (1975), р. 18.
38 N. Ау^ай, 1Е] 20 (1970), р. 6-7: дом Анании: ИВ 2. 426.
Иоан. .18. 16 — Анна; Мат. 26. 57, Мар. 14. 53 — Каиафа. См.: 1егепиа8,
ор. сИ. (прим. 18),р. 96.
40 Втор. 10. 9; 12. 12; 18. 1; Числ. 18. 24. См.: М. 81егп (п. 30), р. 587.
41 51егп, 1ос. сИ.
Ар. Оюйогиз 31си1и8 40. 3. 7 - 51егп, Огеек апй ЬаИп АиХНогз по. II, р. 28.
Вероятно, во время первого восстания; см.: 77 Та'ап. 4. 8; Ьат. К 2. 2; ТВ
Уоша 35Ь; КШ 495.
44
Как в некоторых евангельских притчах, например: Мат. 20. 1-16; Мат. 21.
33-43 -Лук. 20. 9-18; Лук. 16. 1-8; см.: 3. АрреШаига, ш: СотрешНа е*с. (п. 30),
р. 659; см. о статусе этих работников: р. 119-120, п. 40.
45 АКТУ аб (ЗсЬесЫег 15Ы.; СоШш 43Г.); А1Ш ЫЗ (ЗсНесЫег 15Ь-16а) РЬгШ
йе КаЬЫ ЕИегег 1-2 и параллели.
Об этих троих см. в предыдущей сноске, а также более подробно: ТВ СШш
56а ГГ., Ьат. К. 1. 5. 31, Есс1. К. 7. 12.
47 Иоан. 3. 1; 7. 50; 19. 39. О его дочери: ТВ Ке1. 66Ь; Ьат К. 1. 16. 48;
МекНШа оп Ехойиз 19. 1 (где она не названа по имени).
48 Например: Мат. 24. 43 и ел. - Лук. 12. 39 и ел.; Мат. 22.2.16 - Лук. 14.
17-20; Лук. 12. 39 и ел. О землевладельцах см.: Н. Кпе$$1§. 2)/е $02'ш1аеп
2изаттеп1гап§е йен }ийа\$кеп Кпе§е5 (1970), р. 19Гг.
49
См. алфавитные указатели под словом Ва'а.1 На-ЬауИ. Ни одно из
свидетельств не может быть с уверенностью отнесено к нашему периоду, но один
вероятный случай обосновывается в работе: С. 3. СФзоп, ТНе 5оаа1 31га11рсайоп
о/ Зетък РакзИпе т Иге Ягз{ СепХигу о/ ХНе СЬгШ'тп Его. (иприЫ. Ь., 1975),
р. 74-75.
Шимон бен Шетах предписывал три вещи: «чтобы человек мог заключить
выгодный брачный контракт; чтобы дети ходили в школу; чтобы стеклянная посуда
пачкалась». 77 Ке1. 8. 11.
ТВ Ре$. 112а. О многих положениях Талмуда, предписывающих отцу
обучать своего сына, см. \У. Могла, ТНе ]ет$Н 8сНоо1: ап ЫХгойисИоп 1о Иге Ш$1огу
оПетвН ЕйисаПоп (1937), р. 21, 249, п. 17.
Память, конечно, считалась ценным качеством также и в греческой системе
образования; о чудотворце Аполлонии из Тианы сообщалось, что когда он достиг
Семья, воспитание и образование
57
возраста, в котором начинают учиться грамоте, «он проявил большую силу памяти
и способность учиться через повторение» (РИНозй*. У А 1.7.).
53 Ь. СНпгЪегз, 8Шеп1з, 8сНо1агз апЛ 8аШз (1928), р. 127.
54 ДасоЬу, РСН 90. Р132. 1. Об этом см.: 3. I. В. Сопеп, ор. сИ. (прим. 14),
р. 105, п. 23, где приводится список классических примеров; он, однако, полагает,
что Иосиф просто повторяет греческие общие места.
5 О том, кто считался мудрецом, см.: Е. 11гЪасп, «С1азз зШшз апс! 1еа<Зег§Ыр
1П 1Ье у/отЫ оГ 1Ье Ра1езйшап за^ез», Ргос. 1зг. Асай. о/ 8аепсез апй НитапШез 2
(1968). Об идентификации мудрецов с фарисеями см.: К. Тгауегз Негтогд, ТНе
РНагьзеез (1924), сН. I; Е. К1Укш, «Оейшп^ 1пе РНапзеез, 1Ье ТаппаШс зоигсез»,
НиСА 40-41 (1969-1970), р. 205ГГ.; К. Магсиз, «ТНе Рпапзеез ш 1пе \\%Ы оГ то(1еп1
зсНоЬгзЫр», /оштш/ о/' КеИ&оп 23 (1952), р. 152.
Я не вполне разделяю крайний скептицизм Нойзнера (т. №изпег, ш: ТНе
КаЬЬШс ТгасШюпз аЪои! 1Не РНагьзеез Ье/оге 70). Свидетельство Иосифа вводит в
заблуждение и потому, что он склонен изображать их как философскую секту, и
потому, что он отводит им незначительную роль в жизни Палестины. Например,
Йоханан бен Заккаи никогда даже не упоминается им. Однако если мы допускаем,
что они были скорее культурными и социальными, нежели политическими
лидерами, то этот факт удивителен не более чем, скажем, то, что Фукидид не
упоминает Эврипида или Аристофана. Иосиф упоминает тех раввинов, которые
играли важную роль в описываемых им политических события: Шемайу и
Поллиона (ИД 14 и 15), которые были активными критиками Ирода, а также
почти наверняка являются Шемайей и Авталионом талмудической литературы;
Шимон бен Гамлиэль и Эльазар бен Авкил участвовали в еврейском восстании.
57
Во-первых, по поводу того, должен ли первосвященник курить фимиам
вне или внутри Святая Святых: Тоз. Уоша I. 8; ТВ Уоша 19Ь. Во-вторых,
относительно состояния ритуальной чистоты, которая требовалась от священников
для проведения обряда сжигания рыжей телки: Тоз. РагаН 3. 8; сг. 3. 6; М. РагаН
3. 5. То, что жены саддукеев боялись фарисеев, установлено в ТВ ЫМаН ЗЗЬ.
Однако это указывает на то, что отдельные части саддукейских «галахи» и «аггады»
могли быть включены в преподавание «танаим» и «амораим». См.: ИШ. а*е 1а ВШе,
ей. Ь. Р1го1, А. КоЪеП, Н. СагеИез, А. РешПе!, 8ирр1. 7 (1966), р. 1022ГГ.
58
См.: С. А1оп, «ТНе аиИис!е о? 1Не Рпапзеез ю 1Ие Котап воуегптепх апс! те
Ноизе оГ Негой», 8спр(а Н1егозо1утИапа 7 (1961), р. 65-67; здесь утверждается,
что на протяжении всего хасмонейского периода процветало сотрудничество,
несмотря на вспышки антагонизма.
59
Ж 197. Члены посольства перечислены также и в ИВ 2. 628 (с небольшими
вариациями), однако здесь Иосиф ничего не говорит об их религиозной
принадлежности, описывая их только как превосходных ораторов.
См.: т. ^УеИНаизеп, йье РНагьзаег ипё (Не 8аёс1исаег (1924), р. 43п\; т. Ье
Моупе, Ьез 8ас1с1исеепз (1972)г р. 21 Гг. (хотя Ле Муан считает, что семья Иосифа
принадлежала к саддукеям). Что касается свидетельства о существовании
священников-фарисеев, то см. приведенный у Д. Лайтстоуна анализ противоречий между
фарисеями и саддукеями относительно очищения Священного светильника:
*• 1л&п15юпе, «ЗасШисеез уегзиз Рпапзеез: те ТаппаШс Зоигсез», СНгьзИапНу,
^ш1шзт апй Сгссо-Котап СиИз: 81шНез /ог МоПоп 8тИН а1 5/х^у, уо1. 3 (1975),
58
Глава первая
р. 207-208. Следует отметить, что Иосиф никогда не говорит, что саддукеи были
главным образом первосвященниками.
М Уота1. 6. СГ. М Ног. 3. 8: бастард, сведущий в вопросах права, занимает
более высокое положение, чем невежественный первосвященник!
62 См.: ИВ 5. 379-391; библейские эпизоды: 1 Сам. 5-6; 2 Цар. 19. 35; Быт.
12. 10-20; 2 Цар. 25. 7-11. Цидкия: ИД 10. 135-150.
(Л
Собрание сравнительного материала о законах см.: М. ОШ$к1, Р1ау1из
Iозер Низ ипй (Не НсйасНа Ф188. ВегНп, 1855); М. Эизспак, 1озерНиз Р1ау1из ипй (Не
ТгахННоп (1864). Разумеется, по некоторым вопросам Иосиф расходился с
утверждениями раввинов. Наиболее важным является допущение возможности того, что
«галахотт» (предписания), известные Иосифу, могли исчезнуть в раввинистический
период, или, как считает Б. Ревер, Иосиф преднамеренно выражал личные
разногласия: В. Кеуе1, ш «Зоте апй-1га(111юпа1 1аш8 о! 1о8ерЬи8», /()К 14 (1923-
1924), р. 293-300: Иосиф неоднократно дает буквальное толкование («пшат»)
библейских предписаний, и это может быть или потому, что он забыл «галаху» в
отношении предмета, или потому, что, рассчитывая на языческую аудиторию, он
не видел необходимости вдаваться в подробности. Позднее «галаха» караимов
демонстрировала поразительно похожую трактовку некоторых вопросов. Однако
нельзя исключить, что в этих отдельных случаях Иосиф находился под влиянием
саддукейской интерпретации. Установлена прямая связь между саддукеями и
караимами. См.: 3. 5апс1те1, ТНе Р1гз( СШзНап СепХигу 1п ]ийахзт апй СШзИапОу
(1969), р. 94, п. 1.
5. Кеизпег, А Ы/е о/ КаЬЬап ЗоНапап Ьеп Хоккей (1970), сп. 8.
I. Ыеизпег, вслед за Мортоном Смитом, ш: «1о8ерпи8' Рпашеев», Ех ОгЬе
КеП&опит, 8(исИа Сео Шйеп&геп ОЫа(а (1972), уо1. I, р. 224-244.
См. об этих людях: I. Ыеизпег, ор. сИ. (прим. 64), р. ЗЗГг. Почти полный
список ученых-фарисеев в Иерусалиме до 70 г. см.: Дегепиав, ор. сИ. (прим. 18),
р. 379-380. К ним следует прибавить раввина Тарфона, который служил
священником в^ Храме, хотя преуспевал и после его разрушения. См.: /еж Епс.у 8. V.
ТагГоп.
67 КЕ 9 (1916), 1936. С. М18СП, А НШогу о/ АШоЫо&арНу т АпНаиНу
(1949-1950), уо1. I, р. 325.
го
О нашем недостаточном знании фарисейских образовательных институтов
см.: т. №и8пег, ЕИеъег Ьеп Нугсапиз: (Не ТгайШоп апй (Не Мап (1973), р. 295.
69
Богатый набор примеров см. в: А. Б. Ыоск, «Сопуегеюпв апй асю1е8сепсе»,
Еззауз 1п ЯеИ&оп апй (Не Апаеп( №огШУ еа\ 2. 81е^аП (1972), уо1. I, р. 457 п.
Однако Нок не упоминает Иосифа в этом контексте. Ср.: Сопуегзюп (1933),
р. 102ГГ.; М18СП, !ос. сИ. (п. 67); N. НуШаЫ, РНИозорЫе апй СННз(еп(ит (1966),
р. 148-154.
70
Нок специально выделяет эти случаи.
71
Са1еп, Оп (Не 01а§поз1з ста1 Сиге о/ (Не ЗоиГз Раззюпз 8.
72 ИД 13. 177 и ел.; 18. 11-22; ИВ 2. 119-166; ИД 13. 297-298. Герфорд
(К. Тгауегз Негиэгй, ор. с\Х. (прим. 55), Ыг.) приписывает Лаутербаху (1913)
открытие того, что главным пунктом расхождений между фарисеями и саддукеями
было их отношение к устному праву. Различие,«которое больше всего интересует
Семья, воспитание и образование
59
Иосифа, хотя и было менее важным, по-видимому, тоже имело место. См.:
Е. игЬасН, ТНе За^ез, Огеьг СопсерК апй ВеИе/з (1гап$1. I. АЬгаИатз, 1975),
р. 255-256.
73 Тас. Апп. 6. 22. ЛУ. ТпеПег, «ТасИи8 ипй сПе апПке ЗсЫскзаЫеНге»,
РНуИоЬоИа {иг Р. уоп Лег МиШ (1946). Однако Д. Ф. Мур (С. Р. Мооге, «Ра1е апй
ГгеенюН т 1пе Демзп рпНозоршзассогсНп^ ю ДозерНиз», НТНК 22 (1929), р. 371-389)
преувеличивает, заявляя, что Иосиф сознательно вводил в заблуждение своих
читателей; нет необходимости приписывать этот пассаж философски настроенному
греку Николаю Дамасскому. Бленкинсопп О. В1епкш80рр, ор. сИ. (прим. 23),
р. 249) указывает, что греческие слова, обозначающие судьбу, можно встретить
уже в греческой Библии.
7 См.: 3. Каррароп, А&айа ипЛ Ехе^езе Ье1 Р1а»[и$ 1о8ерНиз (1930), т1го.,
XV.
75 МШгазН КаЬЬак, Есс1е$1<нИе8у оп 7. 28 (Зопсто Тгап$1., р. 211).
Об очищении водой в этой секте: СоттипИу Яи1е 3; Оатазсиз Ки1е 10.
Об их политических взглядах: А. Бирот-Зоттег, ТНе Зетвк 8ес1 о/ ()итгап апй
1Не Еззепз (Еп§1. Тгап81., 1954), р. 148-149. Обнаружение фрагментов кумранской
литературы в Масаде вызывает ряд трудных вопросов об отношении Кумранской
общины к восстанию. См.: V. Уайт, МазаЛа (1966), р. 173-174; 3. С. Р. Вгапсюп,
1е$из апй Иге ХеаШз (1967), р. 61-62, п. 4.
77 ИВ 2. 261-262; 6. 285 и ел.; 7. 438; ИД 18. 85-87; 20. 97 и ел., 160, 167
и ел., 188. Ср.: Деян. 5. 36 и 21. 38. Об этом см.: М. Негп>е1, В'к ХеШеп (1961),
р. 235Гг., 295ГГ. Одним из преимуществ ухода в пустыню была возможность
уклонения от налогов.
78 ИВ 2. 270; ИД 20. 182-184 —об этих событиях. См. Зспйгег—Уегтеа—
МШаг, р. 467, п. 45; Р. МШаг, ТНеЕтрегог т (НеКотап ШгШ (1977), р. 378-379,
где к списку Миллара можно прибавить посольство Иосифа.
79 Ср.: Т. Казак, ор. сИ. (прим. 10), р. 347.
80
Например: ИВ 2. 240 (в связи со спором с самаритянами); 2. 301 (они
появились перед судом Флора в Иерусалиме, после того как тот совершил налет
на казну Храма).
81
Назначение прокуратором: 18. 34-35, Ишмаэль бен Фиаби Валерием
Гратом. Назначение легатом Сирии: ИД 18. 26, Ханан — Квирином; ИД 18. 96,
Йонатан, сын Ханана,— Вителлием. Иродами: ИД 19. 297, Шимон — Агриппой I;
19. 313-316, Йонатан, сын Ханана,— Агриппой I; 20. 179, другой Ишмаэль бен
Фиаби — Агриппой II; 20. 213-214, Йешуа, сын Гамлиэля,— Агриппой II.
82 ЗсНагег, С/И, уо1. 2, р. 260-263.
83
См., например: Мат. 26. 57 и ел.; Мар. 15. 1 и ел.; Лук. 22. 66 и ел.; Деян.
5- 22 и ел. Отрывок из ИД 20. 251 подтверждает только общее лидерство
первосвященников после кончины Ирода и его сына и является слишком слабым
Доказательством как того, что Синедрион контролировал государство в течение
всего рассматриваемого периода, так и того, что первосвященники контролировали
Синедрион или председательствовали в нем.
60
Глава первая
М. Зап/и 4. 2. Обладал ли Синедрион в действительности правом судить
по делам, требующим вынесения смертного приговора в период прокураторов,—
вопрос, вызывающий горячие споры.
85
Дегепназ, ор. сИ. (прим. 18), р. 224гг.
ОС.
Вопреки утверждению X. Мантеля (Н. Мап1е1, 3(исНез /я (Не Шз(огу о/{Не
ЗапНейпп, 1961), что это решение является слишком примирительным.
Противоположной точки зрения придерживается 11гЬасп, 1ос. сИ. (п. 55), р. 50гг\, езр. р. 51,
п. 31. Превосходная работа: XV. Васпег т: НазИп^з ОШюнагу о/ (Не ВШе, 8. V.
ЗапНейпп. Более подробный обзор имеющихся свидетельств в работе: 8. Ноеп1§,
ТНе Сгеа( ЗапНейпп (1953).
О посольствах: Н. Маггои, ШзШге с1е РЕАисаНоп (1ап$ ГАпИдиИс (1948),
р. 294, пп. 21, 22; С. Р. .кшез, Р1и(агсН апй Коте (1971), р. 20-21, 37.
88 2
О Кринагоре: Р1К 1580, там же список литературы. Ср.: С. Во^егзоск,
Аи§из(из апё (Не Сгеек №огШ (1965), р. 36-37.
89
О Поппее: Е. М. 8та11^ооа\ «ТНе аИе^еа* 1еш$Н 1епс1епае8 оГ Рорраеа
ЗаЫпа», ^ТНЗ 10 (1959), р. 329-335. Ранее, кроме Друза, была также Антония
Младшая, мать Клавдия (ИД 18. 143).
90 ' '
Ж 15; 3. Кои#е, ЯесНегсНез зиг Гог^агизаНоп йи сопипегсе еп МесШеггапее
зоиз 1етр1ге гопшп (1969), р. 69.
91
См.: ЯЕ< 2пс1 $епе$, 2, 412, 8. V. «ЗсЫгТапгх». О. С1ау, «ЗаШп^ ю 1_атр8аси8.
Бю^епез ог Оепоапйа, пе\у Гга^теШ 7», СКВЗ 14 (1973), р. 49-59; о Павле:
М. ОШеПиа, 3(шИез ш (Не Ас(з о/ (Не АрозНез (Еш>П8п хгапзЫюп, 1956), р. 107.
61
Глава вторая
Греческий язык в Иерусалиме
во времена Иосифа
Т> то время как Иосиф отправился с миссией в Рим, он должен
-"-* был говорить по-гречески, хотя бы и не очень бегло. Ведь если
в Палестине были люди, владевшие языком, необходимым для
общения с римлянами — а мы увидим, что это так,— человек,
который не владел им, вряд ли был бы избран послом. Между тем
родными языками для Иосифа, без сомнения, были арамейский и
еврейский (см. Приложение 1). Все это ясно, но то, каковы были
отношения Иосифа с греческим языком и культурой в ранний
период его жизни, значительно труднее поддается определению.
Атмосфера Иерусалима составляла основу всего его последующего
развития; и открытость автора по отношению к греческому языку
(в какой бы степени она ни проявлялась) отразилась во всех его
произведениях, если оценивать по справедливости все их
достоинства и недостатки.
Насколько греческий язык и культура были известны в
иудейской Палестине — вопрос, который поднимался неоднократно и
на который давались различные ответы. Помимо всего прочего его
вызвала к жизни загадка евангельских текстов, она же и
обусловила характер ответа. Обычно сведения Иосифа играют
вспомогательную роль; если же сделать его центром внимания, то это
не только позволит лучше увидеть этого автора, но и даст новую
перспективу всей картине.
В «Жизнеописании» Иосиф не говорит ни слова о каком-либо
изучении греческого. Однако из этого молчания нельзя сделать
никакого заключения, даже если очень хотеть верить в то, что
Иосиф его действительно не изучал. Такого отсутствия сведений
следовало ожидать, во-первых, потому, что Иосиф говорит только
о главных этапах своего систематического образования, оно было
еврейским, во-вторых, потому, что его цель — подчеркнуть свою
принадлежность к еврейству в доказательство того утверждения,
что у него в сердце всегда были интересы его народа (см. с. 26).
62
Глава вторая
Как мы уже видели, было бы ошибкой строить рассуждения на
умолчаниях «Жизнеописания».
Однако в других произведениях Иосифа содержатся замечания,
представляющие значительный интерес. Они-то и послужат нам
проводником. В своей последней работе — «Против Апиона»
(написанной в 90-е годы) — он рассказывает, что получал помощь
при работе над «Иудейской войной», своим первым сочинением
на греческом языке (написано в 70-е годы): «Впоследствии,
располагая досугом в Риме, я обработал подготовленный уже раньше
труд, прибегая, ради греческого языка, к помощи некоторых
сотрудников (зупег^оОу и, таким образом, я составил историю
событий» (ПА 1. 9). Но этот отрывок, очевидно, неясен. Каковы
были размеры и характер помощи, предоставленной ему
ассистентами? Возможно, последние только проверили и подправили текст
уже имеющегося сочинения. Или они полностью ответственны за
форму и стиль «Иудейской войны»? Первый ключ к разгадке мы
находим в «Иудейских древностях». Ко времени окончания этого
большого труда (который предшествовал сочинению «Против
Апиона») Иосиф провел в Риме уже свыше двадцати лет. В заключении
к нему автор тем не менее выражает неуверенность в своем
греческом. Он сообщает, что работал над улучшением
литературного стиля: «Приобретя опыт в грамматике, я старался
приобщиться к греческой словесности». На эту же ситуацию он намекает в
предисловии, говоря о своих сомнениях по поводу перевода такого
огромного количества материала на «язык, употребление которого
странно и непривычно для нас»1.
В то время заявления о недостаточно совершенном владении
языком не были чужды авторам, пишущим по-гречески. Приведем
только один пример: как раз за подобное утверждение Катон
Старший упрекал Постумия Альбина, римского консула 151 г. до
н. э., автора написанной по-гречески истории Рима. В своем
введении этот автор пишет, что «никто не должен винить его в
случае, если что-либо в этих книгах описано шероховатым или
не совсем изящным языком». Авл Геллий сообщает нам, что он
продолжает так: «Ведь я человек, родившийся в Лации, для нас
же изъясняться по-гречески достаточно непривычно»; и, наконец,
он просит извинения за те ошибки, которые мог совершить. Ответ
Катона немилосерден: никто не просил историка писать, какой же
смысл оправдываться за написанное? Однако истинное положение
вещей состояло в другом: мы знаем от Цицерона, что в
действительности Альбин был «человеком образованным и
красноречивым»; Полибий также сообщает, что с самого детства его окружала
Греческий язык в Иерусалиме во времена Иосифа 63
греческая образованность и греческий язык, и более того — что
он был одним из людей, которым греческая культура была обязана
своим распространением в Риме. Этот культурный обмен, конечно,
происходил за много лет до Иосифа, в то время, когда все греческое
в Риме считалось подозрительным. Итак, подобные самокритичные
заявления имели прецедент в греческих сочинениях, написанных
негреками, и об этом Иосиф должен был знать, даже если, что
кажется наиболее вероятным, он и не читал Альбина. Иосиф мог
также помнить, что Дионисий Галикарнасский в предисловии к
«Римским древностям», труду, который в некоторых внешних
чертах послужил прототипом «Иудейских древностей», дал
описание того, как он жил в Риме на протяжении двадцати пяти лет,
выучил латинский язык Ша1ек(08) и познакомился с римской
литературой (^гаттШоп)2. Таким образом, у Иосифа были
основания скорее акцентировать, нежели затушевать свое
недостаточное знание языка.
Тем не менее оправдание оформлено с особой тщательностью,
и его появление в столь важном разделе, как заключение, не
позволяет истолковать его как простую позу. Иосиф дает тонное
указание на то, как он обучался, так что нетрудно понять, какой
метод он при этом использовал3. Когда он говорит о приобретении
«грамматического опыта», которое отождествляется с длительным
изучением текстов, ясно, что он использует термин «грамматика»
в широком смысле, предполагающем изучение литературы.
Дионисий Фракиец, ученик известного александрийского ученого
Аристарха и автор трактата по этой теме, называл «грамматикой»
«общее знакомство с языком поэтов и прозаических писателей»;
и широкий взгляд на ее предмет продолжал оставаться в силе в
отношении как греческого, так и латыни. Действительно, Квин-
тилиан, живший почти в одно время с Иосифом, сетует на то, что
в его время сфера деятельности «грамматика» непомерно
расширилась в ущерб ритору. Грамматику, понимаемую как знание
важнейших авторов и умение толковать их сочинения, должны
были изучать в ходе обучения хорошо образованные молодые люди
из язычников, как, например, Николай Дамасский, историк
Ирода, согласно его собственному рассказу. Однако ее изучали не все.
Гален пишет, что, как правило, те, кто изучал философию или
медицину в Риме, испытывали недостаток в этом «элементарном
образовании, которое греческая молодежь получала с самого
начала», и поэтому не могли отличить по стилю его подлинных
работ от поддельных4. Именно этой основы не хватало и Иосифу.
64
Глава вторая
Трудно заключить что-либо определенное на основании
нескольких сохранившихся только в арабской версии презрительных
ремарок, которые Гален бросает по поводу Руфа из Самарии,
иудейского врача. Так же как и Иосиф, но только столетием
позднее он приехал в Рим (правда, не из еврейского района) и
поселился там, издавая сочинения на греческом. Вклад Руфа в
греческую литературу — краткое изложение более ранних
комментариев на Гиппократа, имевшихся в его библиотеке,— был
гораздо скромнее, чем вклад Иосифа. Гален удивлен тем, как
бездумно передает Руф несуразицы других: вот что значит, пишет
он, жить «в земле палестинцев» — человек ни слова не понимал
по-гречески до приезда в Рим, а быть среди греков и так плохо
знать их язык позорно. Снобистские упреки Галена, возможно,
преувеличены: его последнее замечание, так же как и характер
труда, предпринятого Руфом, предполагает, напротив, что врач с
самого начала понимал по крайней мере разговорную речь. Таким
образом, можно полагать, что он не сильно отличался от Иосифа5.
Первый отрывок Галена свидетельствует о том, что учащиеся,
которые стремились к изучению греческого, могли подняться до
очень высокого и сложного уровня: это было не просто владение
языком. Вместе с тем нет абсолютно никакого сомнения, что те,
кто выбрал вместо этого медицину или философию, могли без
труда изъясняться по-гречески6. Возможно, это верно и для
Иосифа. Более того, изучение грамматики не было уделом лишь
молодых людей. Люди пишущие тоже могли заниматься этим для
совершенствования собственного стиля и, в частности, чтобы
приобщиться к классическому стилю. Так, значительно позже,
Дион Кассий прочел «некоторых греческих авторов... чтобы
научиться писать аттическим стилем»7. Поскольку писатель считался
в значительной степени имитатором (см. с. 258-260), это
неудивительно. Иосиф, заполняя пробелы в своем образовании, должно
быть, хотел получить такую же пользу от изучения греческих
авторов, какую позже получил Дион.
Если, таким образом, мы утверждаем, что к моменту прибытия
Иосифа в Рим его греческий язык имел недостатки, на исправление
которых требовались годы и которые, возможно, вообще не могли
быть устранены, речь идет, конечно, не о владении обычным
языком, письменным или устным. Хотя Иосиф, как видно из
рассмотренного нами отрывка далее, критикует свое знание
греческого, эта критика не может вызвать сомнений в беглости его
речи. Он говорит только о том, что у него плохое произношение,
поскольку знание иностранных языков невысоко ценится в его
Греческий язык в Иерусалиме во времена Иосифа 65
народе: «Традиция моих соотечественников воспрепятствовала
правильному формированию моего произношения. Они не
одобряют тех, кто приобрел знание языков многих народов и украшают
то, что говорят, изящными оборотами, поскольку считают, что
эта способность достижима для любого свободного человека, не
говоря уж о тех рабах, которые захотят ею овладеть. Они
приписывают мудрость только тем, кто владеет точным знанием законов
и кто может толкойать Священное Писание». Здесь Иосиф
распространяется о своей ограниченности в более широком контексте
еврейских культурных традиций. Слово, которое он употребляет,
дословно означает «произношение», и обычно высказывание
Иосифа понимают в том смысле, что он говорил по-гречески с местным
акцентом, на что в Риме обращали внимание и на что, возможно,
смотрели сверху вниз. Мы располагаем некоторыми сведениями
об этом явлении в Римской империи8.
Сообщение Иосифа об отношении его народа к иностранным
языкам помогает объяснить, почему он никогда специально не
изучал, как говорить и писать по-гречески. Из этого следует,
что свои познания в греческом он черпал естественным образом
из окружающей среды, это никогда не считалось особым
достижением.
Такому пониманию слов Иосифа можно найти подтверждение.
Это можно сделать, просмотрев имеющиеся помимо Иосифа
сведения, во-первых, об использовании греческого языка по
различным надобностям в Иерусалиме, и, во-вторых, об отношении к
этому языку, а также культурных особенностях фарисейского
иудаизма, в рамки которого мы помещаем Иосифа. Когда картина
будет намечена, нам станет легче понять, что означало для Иосифа
посвятить лучшую часть своей жизни написанию истории на
греческом языке.
Тот факт, что греческий язык имел большое распространение
в Палестине в целом, имеет определенное отношение к нашему
исследованию: страна была маленькой, и ее обитатели, очевидно,
путешествовали, так что звук греческой речи должен был быть
знаком жителю Иудеи, даже несмотря на то, что в самой Иудее
не было греческих городов. Надо признать, что данные о языковой
ситуации, которыми мы располагаем для I в. н. э., недостаточны,
чтобы подтвердить это соображение, но все сообщения
свидетельствуют о том, что греческий язык был уже значительно
распространен к тому времени9. В больших и малых греческих городах,
окружавших Палестину, греческий был, без сомнения,
официальным языком, даже если определенная часть «греческого» населения
3 Тесса Раджак
66
Глава вторая
предпочитала говорить по-арамейски или на другом восточном
языке10. Евреи, жившие, скажем, в Кесарии или Скифополисе, в
таком близком соседстве (если не в дружбе) с греками, должно
быть, тоже немного знали греческий11. Как археологические
данные (особенно надписи из синагог и некрополя Бет-Шеарим,
а также свитки Мертвого моря из Вади-Мураббаат, написанные
по-гречески12), так и изречения Талмуда, рассматриваемые ниже,
показывают, что во многих районах Палестины со II в. н. э. писать
(а значит, предположительно и говорить) по-гречески было для
евреев обычным делом. То же самое следует предполагать и для
I в. Но здесь свитки Мертвого моря могут нам немного помочь.
Кумранская библиотека содержала небиблейские греческие
тексты, в то же время в разговорном еврейском языке найденного
здесь Медного свитка13 было обнаружено четыре заимствованных
греческих слова, позволяющих предполагать, что определенная
часть носителей еврейского языка, если не сами составители
текста, были знакомы с греческими терминами.
И все-таки остается теоретическая возможность того, что
еврей, живущий в Иерусалиме, мог не иметь ни нужды, ни пользы
в греческом: то, что происходило в других городах, могло не
особенно затрагивать его. Поэтому мы должны сосредоточиться
на самом Иерусалиме и задаться вопросом, мог ли Иосиф слышать
здесь греческую речь, и слышать ее не только на улице, но и в
домах, которые он посещал. К моменту рождения Иосифа
греческий так или иначе присутствовал в Иерусалиме уже свыше трех
столетий. Легенда рассказывает, что когда Птолемей II Фила-
дельф, царь Египта, пожелал приобрести для своей библиотеки
перевод Пятикнижия, он договорился с иерусалимским
первосвященником о присылке семидесяти двух еврейских мудрецов из
Палестины для выполнения этой работы (ЬеПег о/ АгШеаз 32;
46-50; 121). Расценить это сообщение как безусловно подлинное
нельзя, но если эти ученые мужи действительно существовали,
по крайней мере некоторые из них должны были прибыть из
столицы. Маккавейский кризис 70-60-х гг. II в. до н. э. вращался
в значительной мере вокруг внутренних разногласий по поводу
принятия греческого образа жизни еврейской аристократией и
превращения города в греческий полис14, однако употребление
греческого языка само по себе не стало предметом спора, и, вполне
возможно, как раз потому, что в пределах ограниченного круга
оно было вполне принято. В период правления Хасмонеев была
создана иудейская монархия, которая должна была заниматься
дипломатией на одной арене с эллинистическими государствами
Греческий язык в Иерусалиме во времена Иосифа 67
и в силу этого прибегать к помощи тех, кто владел по крайней
мере деловым греческим языком15.
Менее ясно, переводились ли на греческий или составлялись
на нем сочинения иерусалимских евреев эллинистического
времени, и если переводились, то для какого круга читателей. Внук
Иисуса бен-Сиры и переводчик его книги, внимание которой
сосредоточено на Иерусалиме, рассказывает, что он провел
некоторое время в Египте (в конце царствования Птолемея III Эвер-
гета) и что его перевод был сделан для иностранного читателя.
Таким образом, он исключается из сферы нашего исследования.
Также исключается из нее Евполем, автор библейской истории,
фрагменты которой цитируются у Климента Александрийского и
Евсевия Евполема, поскольку отождествление его с руководителем
посольства, посланного Иудой Маккавеем в Рим, основывается на
чистом предположении16. Автор написанной по-гречески II книги
Маккавеев, Ясон из Кирены, должен был иметь тесные контакты
с Иерусалимом, чтобы получать необходимые материалы для
своего труда, но вовсе не обязательно жил там (II Макк. 1. 19-22).
Наиболее интересно для нас знаменитое заключение греческой
версии книги «Эсфирь», где говорится, что ее перевод был сделан
неким Птолемеем, сыном Лисимаха, в Иерусалиме17, однако нам
неизвестно, принадлежат ли ему вольные греческие дополнения
к книге. Имя переводчика выглядит александрийским. Это
последнее сочинение — единственное из трех, обсуждаемых нами,
которое написано настоящим греческим языком, достаточно
изысканным, чтобы произведение можно было назвать
эллинистическим по духу. Опираясь только на него, нельзя сделать никаких
заключений. Несмотря на героические усилия Мартина Генкеля
сконструировать из этого материала картину эллинизированного
иудаизма в Иерусалиме18, очевидно, что свидетельств об
использовании греческого языка евреями Иерусалима до начала
правления Ирода в нашем распоряжении мало, а признаки какого бы то
ни было проникновения туда греческой культуры, похоже, почти
полностью отсутствуют.
В I в. до н. э.— I в. н. э. в городе существовало два источника
греческой речи: суд Ирода и евреи диаспоры, которые в некоторой
степени накладывались друг на друга. Из четырех вассальных
Царей, которые отвечали за положение дел в Иудее, трое наиболее
значительных — сам Ирод, спустя почти полстолетия Агриппа I
и последовавший за ним Агриппа II — жили в Иерусалиме. Аг-
риппе I особенно нравилось пребывание там, а расширение Аг-
риппой II своего дворца вызвало, как мы видели, сильные
3*
68
Глава вторая
беспорядки19. Официальным языком Иродов был греческий: на их
монетах чеканились только греческие надписи, они посылали
своих сыновей для получения образования в Рим20, что служило
декларацией политического курса. О том, что они свободно
говорили по-гречески, свидетельствует заключение браков членами
их рода с видными александрийскими иудеями21. Но вместе с
царем в городе присутствовал и его многочисленный двор, а также
ближайшие члены семьи. Очевидно, что из этого круга при Ироде I
выдвинулось определенное количество семей, которые занимали
видное положение на протяжении всего периода правления
Иродов, и некоторые из них были еврейскими грекоговорящими
семьями. Примером может служить Алекс, доверенное лицо Ирода.
Его сын Хелкия был помощником Агриппы I, а сын Хелкии Юлий
Архелай был одним из «евреев, тоже сведущих в греческой
культуре», которым Иосиф продал экземпляр своей «Иудейской
войны» (ПА 1. 51). Каждое поколение этой семьи заключало брак
с членами семьи Ирода22. Эти люди не были иностранцами и не
могли быть совершенно изолированы от правящих классов
Иерусалима. Они неизбежно должны были иметь связи с
первосвященниками и членами Синедриона.
Даже царедворцы-неевреи вряд ли держались особняком, и у
нас есть два коротких свидетельства, подтверждающих это. В 66 г.
в момент перед началом восстания, когда Цестиц Галл собирался
двинуться на Иерусалим, Агриппа послал на переговоры с евреями
двух человек — Боркея и Феба, которые охарактеризованы как
те из его помощников, которые были лучше всего знакомы с ними.
(К сожалению, их знакомство принесло им мало пользы: первый
был убит, а второй ранен толпой мятежников /ИВ 2. 524-526/).
Сходным образом с Иосифом при Иотапате переговоры о
капитуляции вел трибун Никанор, избранный Веспасианом именно
потому, что был другом побежденного. Позднее тот же самый
человек сопровождает Иосифа в его не слишком приятной прогулке
вдоль стен Иерусалима, целью которой было уговорить евреев
сдаться, и получает ранение во время этого обхода. К тому времени
он называется другом Тита, что, возможно, стало результатом
недавних событий (ИВ 3. 346; 5. 261). Совершенно невероятно,
чтобы этот Никанор был евреем, и в то же время он вряд ли мог
хорошо знать Иосифа к 67 г., не будучи Человеком местным. Он
мог быть трибуном большой вспомогательной когорты, весьма
вероятно, состоявшей под начальством Агриппы или, во всяком
случае, какого-нибудь приверженца васса|льного царя.
\
Греческий язык в Иерусалиме во времена Иосифа 69
Влиятельные семьи диаспоры, как мы знаем, заключали
брачные союзы в Иродами. Но александрийское еврейство было
представлено в Иерусалиме не только благодаря этому. Известен по
крайней мере один проживавший здесь александрийский клан,
откуда выходили первосвященники и который составлял основу
саддукейской партии. Это была семья Бета23. Маловероятно, чтобы
они забыли греческий язык. Женщина из этой семьи, Марта, дочь
Бета, вышла замуж за друга Иосифа, первосвященника Иешуа,
сына Гамалы, и терпела лишения во время осады24.
Возможно, еще большее значение, чем все, о чем говорилось
выше, имело существование в Иерусалиме синагог,
принадлежавших евреям различных районов ойкумены, причем некоторые из
них, несомненно, были грекоязычными. Эти синагоги
использовались, как кажется, и небольшими группами жителей, и
паломниками, которые прибывали в Иерусалим по большим
праздникам25. Книга Деяний (6. 1 ел.) описывает спор о
ежедневном распределении продуктов между «эллинистами» и «иудеями»
в нарождающейся христианской общине. Одним из призванных для
разрешения спора был Стефан. Это очень ценное свидетельство того,
что в Иерусалиме существовала большая группа евреев, которые
определяли себя как говорящих по-гречески, поскольку, вне
сомнения, обе группы учеников состояли из урожденных евреев.
«Эллинисты», вероятно, частично происходили из синагоги либертинцев,
о которой говорится несколькими строками ниже. Она включала
киринейцев, александрийцев, а также выходцев из Киликии и Азии,
которые продолжали нападать на Стефана26.
Существует надпись, сделанная человеком по имени Феодот,
«архисинагогом», сыном Веттена, «архисинагога», и внуком
«архисинагога», в иерусалимской синагоге, которую он лично
отстроил вместе с прилегающими к ней банями и гостиницей.
Строительство было начато его «отцами». Надпись эта целиком
греческая27. Наличие римского имени Веттен предполагает
определенную связь этой семьи с Римом (для предположений характера
этой связи, на наш взгляд, нет никаких оснований28). Данное
предположение хорошо согласуется с указанием самого языка надписи
на то, что семья скорее была греко-, чем еврейско- или арамеогово-
рящей. Возведение упомянутой синагоги датируется I в. н. э.
Некоторые из греческих надписей на гробницах в Иерусалиме
принадлежат евреям из греческого мира. Яркий пример —
фамильное захоронение Никанора из Александрии, «который
построил ворота». Греческая надпись сопровождается более короткой
арамейской, в которой указаны только имя и происхождение главы
70
Глава вторая
семьи. Упомянутые ворота убедительно отождествляются с теми,
которые, согласно Талмуду, были привезены Никанором из
Александрии и чудесным образом спасены при кораблекрушении29.
Они были поставлены Никанором, основателем клана, в
начальный период правления Иродов30.
Но коренные жители Иерусалима также могли писать на
гробницах имена своих родственников по-гречески. Несколько
таких надписей, похоже, было сделано резчиками; другие слишком
грубы для этого, они часто состоят из одних лишь имен31.
Количество греческих надписей по сравнению с арамейскими
слишком велико, чтобы считать, что все они принадлежали евреям,
которые не были уроженцами Иерусалима. Расчеты, основанные
на данных, очевидно, неполной и устаревшей коллекции Фрея,
могут все же дать общее представление: они показывают, что
количество греческих или двуязычных надписей почти равнялось
количеству арамейских и еврейских. Надписи, обнаруженные в
последнее время, главным образом в долине р. Кедрон,
практически все являются греческими или билингвами32. Однако те, кто
надписывал могильные камни по-гречески, вовсе не обязательно
знали язык: точно так же латинские надписи на английских
могилах не свидетельствовали о знании латыни, но высекались,
поскольку ассоциировались с респектабельностью и ученостью.
Мода на греческий свидетельствует о том, что этот язык играл
определенную роль в жизни определенного круга людей, даже
если он был только языком престижа и не все понимали его в
достаточной мере. Несомненно, что сохранившиеся погребения
принадлежали относительно богатым людям, которые могли
позволить себе содержать фамильные захоронения и иметь
долговечные гробницы33. Таким образом, можно/заключить, что по
меньшей мере люди этого круга были знакомы с греческим. Была
ли похожая картина среди обычных людей, мы точно не знаем.
Но, к счастью, это меньше касается Йоуифа.
Итак, мы установили, что по-гречески говорили некоторые
евреи в Иерусалиме, что они играли определенную роль в обществе
и имели родственные связи с евреями других городов и что евреи,
рожденные в Иерусалиме, использовали, по крайней мере в
ограниченных пределах, письменный греческий язык. Само по
себе присутствие в городе людей, говоривших по-гречески, не
свидетельствует о все большем распространении греческого языка:
наоборот, они могли постепенно терять язык, или же ситуация
могла оставаться неизменной. Силу и притягательность греческого
обеспечивало то, что это был язык окружающей евреев господст-
Греческий язык в Иерусалиме во времена Иосифа 71
вующей культуры, и кроме того — что задолго до прихода римлян
он уже служил инструментом в руках великой державы, под
властью которой находилась Иудея. Так, в римское время уже
было необходимо знать греческий для общения с прокуратором.
Мы увидим, что это было важным стимулом, побуждавшим
палестинских евреев к овладению в определенных пределах
греческим языком.
Здесь мы можем воспользоваться сведениями, относящимися
к периоду после 70 г. Хотя использование греческого в Палестине
на протяжении этого периода расширялось и хотя Иерусалим
перестал быть религиозным и культурным центром, мы увидим
тем не менее, что споры, отраженные в раввинистических текстах,
помогают представить неоднозначность отношения евреев к
греческому языку и культуре. И вполне естественно, что замечания,
сделанные на более позднем этапе развития событий, должны
пролить свет на более ранние этапы.
Для раввинов окружающий их греческий мир составлял
проблему. Высказывания Мишны, Тосефты и двух Талмудов
показывают, что, с одной стороны, они признавали для некоторых
полезность и даже необходимость овладения греческим языком, а
с другой стороны, высказывали сильное беспокойство как в
отношении нежелательных последствий, к которым мог привести
доступ к общению с греками и римлянами, так и в отношении
опасности соблазнительных свойств греческой культуры. Было
ясно, что знание греческого требовалось по политическим
причинам. Традиция сообщает, что во времена, когда отношения между
Иудеей и Римом были враждебными, существовали запреты на
преподавание греческого языка. Один из таких запретов был
связан, согласно Вавилонскому Талмуду, с периодом наиболее
ранних прямых контактов между двумя народами — осадой Пом-
пеем Иерусалима и последующей гражданской войной 63 г. до
н. э. (ТВ 8о1аН 59Ь; Мепако1 64Ь; ВаЪа Катта 82Ь). Другой,
упоминаемый уже в Мишне, был введен либо во время «войны
Тита» (первое восстание), либо в период «Квиета» (волнения при
Траяне), в зависимости от прочтения текста34. Даже если мы
склонны считать, что требования действительных запретительных
мер слишком неопределенны или неправдоподобны, чтобы принять
их всерьез, эти рассказы должны были по крайней мере доносить
воспоминания о действительных настроениях в Палестине в
периоды кризисов — ведь они не могли возникнуть из ничего. Тот
факт, что монеты времени первого восстания и восстания при
Адриане имели еврейскую легенду, показывает, что использование
72
Глава вторая
или отказ от использования определенного языка само по себе
было политическим шагом.
Конечно, греческий язык продолжал использоваться. Если и
существовали формальные запреты, они не могли ни продолжаться
долгое время, ни оказать глубокого влияния. Похоже, сами
талмудисты, недоумевая, задавались вопросом, в чем же на самом
деле состояли эти запреты. Они предлагали возможные решения,
которые опять-таки вряд ли основывались на полном незнании
ситуации более раннего времени. Так, Иерусалимский Талмуд
содержит высказывание от имени раввина П-Ш вв.35, где
говорится о том, что греческий язык запрещали, чтобы пресечь
деятельность предателей и осведомителей, другими словами, в
ограниченных пределах. Поэтому разрешалось обучать греческому
дочерей: ведь для них знание языка служило не более чем
украшением. Греческий язык не использовался в общественной
жизни. Вместе с тем толкование Тосефты, которое повторяется
также в Вавилонском Талмуде36, представляет дело совсем иначе
и заставляет предположить, что именно для правящих кругов
знание греческого языка при обычных обстоятельствах было
необходимым и оправданным. Поэтому обучать греческому было
разрешено членам дома раббана Гамлиэля, Патриарха (главы
Синедриона и Палестинской общины), «поскольку они были
связаны с правящими ьластями».
Попытка провести еще одно различие приводится в том же
отрывке Вавилонского Талмуда. Это различие между изучением
греческого языка и «греческой мудрости». Его логика,
по-видимому, сводится к тому, что, поскольку в Палестине, очевидно,
никогда не переставали пользоваться греческим языком, запреты
должны были касаться изучения «греческой мудрости».
Предположение выглядит весьма обоснованным в контексте аргументов
данного отрывка, поскольку оно разрывает предполагаемое
предыдущим отрывком тождество выражений «греческая мудрость» и
«греческий язык»37 и тоже, но уже в качестве контрдовода,
прибегает к примеру раббана Гамлиэля, в доме которого, как об
этом ясно говорится, изучали «греческую мудрость»38. Несмотря
на такие разногласия, этот анализ интересен тем, что указывает
на другой важнейший аспект ситуации в Палестине.
Использование разговорного греческого языка, каким бы нежелательным или
политически опасным оно ни могло показаться, было
свершившимся фактом, а действительную угрозу представляло
приобщение к миру греческих идей. Несомненно, что именно возможность
такого приобщения в конечном счете и предполагало обучение
Греческий язык в Иерусалиме во времена Иосифа 73
греческому языку. Навыкам повседневной разговорной речи даже
не обучали — их черпали непосредственно из окружающей среды.
Систематическое обучение было направлено на получение
значительно более высокого уровня знаний и могло оттолкнуть человека
от иудаизма. Именно связанный с этим страх лежит в основе часто
цитируемых вопроса с ответом39, в которых утверждается
требование Торы, направленное против греческой литературы: «Бен-
Дама, сын сестры р. Ишмаэля, спросил р. Ишмаэля: "Разрешено
ли такому человеку, как я, который изучил в совершенстве Тору,
учиться греческой мудрости?" Р. Ишмаэль привел ему стих из
книги Йошуа (1. 8): "Будешь размышлять над ней день и ночь".
"Иди и найди время не днем и не но^ью и изучай греческую
мудрость"». Здесь утверждается фундаментальная
несовместимость двух различных образов жизни и взглядов на мир.
Последствия приобщения к «греческой мудрости», согласно
одному сообщению, можно видеть на примере знаменитого
отступника Элиша бен-Авуя. Он воспитывался в Иерусалиме до
разрушения Храма в семье уважаемых родителей. Его
отступничество объяснялось по-разному. Одно из объяснений, по-видимому,
состояло в том, что причиной его была чрезмерная приверженность
греческой культуре. Он был известен как «ашер», то есть «другой,
чужой», и о нем говорили, что «греческие песни никогда не покидают
40
его уст» .
Элиша был исключением. В III в. Ориген мог еще сказать, что
редко кто из евреев знаком с греческой литературой (Соп(га СеЫ.
2. 34). Знаменитый труд Саула Либермана о греческом языке и
эллинизме в еврейской Палестине легко может быть ложно
понят: его вовсе нельзя считать описанием того, как благочестивые
евреи все больше и больше погружались в изучение греческой
литературы, науки и логики. В действительности сам Либерман
очень осторожен и тщателен в заключениях, которые он выводит
из анализа греческих слов и греческих способов аргументации в
раввинистической литературе. В своей первой книге он пытается
выделить и назвать нескольких противостоящих большинству
раввинов, которые, живя в эллинизированных городах, обладали
достаточной широтой взглядов, чтобы вобрать в себя две культуры
одновременно . В своей работе «НеНешзш...» он приходит к
выводу, что сходство методов, используемых раввинами и
греческими учеными, могло быть случайным, но в то же время
допускает, что такие явления могли проникать из одной культуры в
Другую, ведь в любой данный момент множество общих черт было
присуще всему средиземноморскому миру . Познания некоторых
раввинов, равно как и история Элиша бен Авуя, без сомнения,
74
Глава вторая
свидетельствуют о том, что палестинские евреи могли получить
и прочесть греческих авторов, если они этого хотели.
Единственным препятствием для таких людей могло послужить давление со
стороны общества и властей.
Греческое образование Элиша могло начаться не ранее 70 г.
Можно ли считать, что такие же возможности и условия
существовали в Иерусалиме до разрушения Храма? Конечно, сведения
об Иосифе предполагают, что для него и для следующих поколений
греческий был в первую очередь необходим для поддержания
добрых отношений между Иудеей и Римом. Вместе с тем для него
существовала та же разница между разговорным греческим,
которым он владел, и знанием греческой литературы, которого ему
недоставало до приезда в Рим, какую раввины приписывают более
позднему периоду. Главная трудность здесь заключается в том,
что познакомиться с греческой культурой в Иерусалиме I в. н. э.
было труднее, чем позднее в гораздо более эллинизированных
городах Палестины. Греческие книги, вероятно, были доступны в
Иерусалиме и во времена Иосифа, поскольку, как мы видели, там
существовали их потенциальные читатели, но людей
по-настоящему образованных и способных передать более глубокие знания
о культуре греков не могло быть много, если они существовали
вообще. Николай Дамасский много путешествовал, в том числе и
по делам Ирода, и, вероятно, проводил очень мало времени среди
евреев в Иерусалиме . Предполагают, что у Ирода была большая
библиотека книг на греческом , но это предположение не
подтверждается данными источников, и совершенно невозможно
представить себе, что всеми цитатами и аллюзиями, украшающими
его прозу, Николай обязан книгам из библиотеки своего
господина . Николай был человеком, приехавшим к Ироду из-за пределов
Палестины, что само по себе имеет значение; возникает подозрение,
что при дворе Ирода эллинистическая культура в целом не была
высокого уровня. Секретарем и, возможно, историком Агриппы II
был Юст Тиберий — человек, гордившийся своим греческим
красноречием, но сам факт того, что Иосиф специально упоминает об
этом, означает, что такое умение не рассматривалось как обычное
в его среде. Что же касается литературных произведений Юста,
насколько мы можем судить, они были весьма средними .
Верно или нет такое суждение, нет оснований полагать, что
Иосиф, еще живя в Иерусалиме, стремился примкнуть к тому
узкому кругу, в котором восхищались греческой литературой. Мне
кажется, вполне можно допустить, что он вообще не читал
классических греческих авторов до приезда в Рим. У него, видимо,
было достаточно времени для этого в последний период его жизни.
Греческий язык в Иерусалиме во времена Иосифа 75
Теперь мы можем лучше понять роль упомянутых Иосифом
помощников, которые участвовали в написании «Иудейской
войны». Он покинул Иерусалим, не имея достаточных знаний для
написания «Иудейской войны» на греческом. В то же время, как
мы увидим, он опубликовал свой труд только в 75 г., будучи к
тому времени уже около восьми лет в тесном общении с греками
и римлянами: в римском лагере, с Титом в Александрии, с римской
армией перед Иерусалимом и, наконец, более пяти лет в самом
Риме (см. с. 214, ПА 1. 48-50). Поскольку, как он сам сообщает,
Иосиф начал собирать наблюдения для будущей истории еще в
плену, он должен был начать готовиться к написанию труда и в
других отношениях. Если он уже мог говорить по-гречески, его
задача была вполне выполнимой. Более того, у него было
достаточно свободного времени, чтобы сначала написать историю войны
на своем родном языке. Поэтому было бы опрометчиво полагать,
что, обратившись наконец к написанию «Иудейской войны» на
греческом, он не мог по меньшей мере плодотворно сотрудничать
со своими помощниками и что он не несет ответственности за
стиль окончательного варианта в той же мере, в какой и за его
содержание. Написание такого рода сочинения требовало
самообразования и некоторой смелости, но вовсе не было невозможным.
Не хотелось бы приуменьшать заслуги помощников. Скорее всего
они были не нанятыми за плату людьми, а друзьями и знакомыми
Иосифа, которым он посылал или показывал части своего
сочинения на разных этапах работы . Такое предположение хорошо
объясняет, почему Иосиф прерывает свой рассказ, чтобы с
благодарностью (хотя и не называя имен) упомянуть об оказанной ему
помощи. Более того, в том, что части незаконченной книги
рассылались автором, убеждают два процитированных Иосифом
в его «Жизнеописании» (Ж 364-366) письма из 62-х, посланных
ему по этому поводу царем Агриппой. В данном случае получателя,
похоже, интересуют главным образом вопросы содержания, другие
письма должны были говорить о стиле. Вспомним, как Цицерон,
получив от своего друга Аттика написанное им скромное сочинение
о консулате, который столько значит для оратора, сам посылает
уже собственное, более обработанное произведение некоему Лу-
цию Коссиниусу (который затем показывает его Аттику), говоря,
что он не осмеливается показать его самому Аттику без
предварительной доработки, и в конце концов просит знаменитого
ученого Посидония придать ему еще более совершенную форму
(Ли. 2. 1. 1-2). Таким образом, окончательный вариант был
результатом многочисленных пересылок текста и обширной
взаимопомощи. Тем не менее в каждом случае автор целиком брал
76
Глава вторая
на себя ответственность за форму и содержание произведения.
Вспомним также Плиния Младшего, который говорил, что для
авторов было обычным делом зачитывать отрывки из своих
произведений перед приглашенной аудиторией, чтобы получить
ценные замечания и внести исправления, прежде чем окончательная
версия будет опубликована; Плиний и сам поступал так со своими
речами (Ер. 7. 17).
Мы можем смело считать произведения Иосифа, начиная с
«Иудейской войны» , его собственными и исследовать их таким
же образом, как и сочинения других древних авторов. С такой же
уверенностью можно отвергнуть все фантастические домыслы о
безымянных сочинителях, услугами которых он пользовался на
первых порах.
В определенном смысле было бы правильно сказать, что Иосиф
как писатель был продуктом палестинского эллинизма: его
поселение в Риме и превращение в греческого писателя было конечным
пунктом того пути, на который он ступил, став политиком про-
римской ориентации в Иерусалиме. Постоянная, хотя и
действующая издалека, притягательность греческой культуры для
палестинских евреев должна была способствовать его обращению
в конечном счете к греческой литературе. И именно потому, что
он происходил из среды, в которой греческий язык не был
неизвестен, он смог достаточно быстро научиться описывать на
нем исторические события.
В то же время между Иосифом и любым по-гречески
образованным язычником существовала глубокая разница не столько в
уровне владения языком, сколько в культуре. Сам факт того, что
в конце жизни Иосиф все еще считал необходимым определять
свое отношение к этому вновь обретенному языку, обнажает эту
разницу. По его собственным словам, он происходил из народа,
который в конечном счете мог вполне согласиться только с
положениями собственного закона. Большинство из тех, с кем Иосиф был
связан в Иудее, вероятно, не одобрили бы того, насколько далеко
он зашел по этому опасному пути. Но он сам никогда бы не пожелал,
подобно тому иудею из Малой Азии, которого, как рассказывают,
встретил Аристотель, сделаться настоящим «греком в душе» .
Отрывки взяты из ПА 1. 50; ИД 20. 263; 1. 7. Предположение о том, что
за литературные достоинства «Иудейской войны» ответственны нанятые за плату
помощники, высказано X. Теккереем: Н. 81. т. ТНаскегау, /озерНиз, ТНе Мап апй
1ке НШопап (1929), р. 104-106. См. также с. 74-76, прим. 49 и Приложение 2.
Греческий язык в Иерусалиме во времена Иосифа 77
1 Об Альбине см: СеШиз, КА И. 8. 2; Осего, ВгШ. 81; Ро1уЬ. 39. 12; В'юп.
НаНс I. 7. 2.
* Перевод отрывка не представляет особенной сложности, хотя т. 8уеп$1ег в
своей работе «Во уои кпоу/ Сгеек?* (8ирр1. 19 ю Шует ТезХатепШт, 1968),
р. 66-71, подробно обсуждает его. К. I. Н. 8пиН, 81иаЧез т /озерНиз (1961), р. 76,
слишком педантично настаивает на своем выводе: структура предложения Иосифа
свидетельствует о том, что Иосиф изучал грамматику в процессе чтения, а не как
самостоятельную дисциплину, перед тем как начал читать. Сохранение в тексте
слов «ка1 роШйкоп шаФетаюп ро11а», присутствующих в рукописях А и Е и
исключенных Севенстером, по моему мнению, оправдано и по смыслу — изучение
поэтов составляло важнейший элемент «грамматики» (см. 8уе*. Ае ^гатт. 4, а
также источники, приведенные в следующих ссылках),— и тем, что было бы
естественно ожидать от Иосифа стремления избежать какофонии двух стоящих
поблизости однокоренных слов, которая возникает в противном случае.
По поводу утверждения Дионисия см. ЯЕ 7. 2 (1912), 1808. О широком
понимании раттаНсе ср. Си;, йе ОгаХ. I. 187; (?иЫ. 1пзЬ I. 4. 1-5; РЫ1о, Оп
Шегсоигзе т1к Иге Ргейпйпагу 81иаЧез% 148. Ср. М. Ь. Оагке, Шфег ЕёисаНоп т
%Ье АпаеМ №огШ (1971), р. 23-28. О «грамматике* у Квинтилиана см. 1пзЬ 2. 1.
4; ср. 1. 8. 6. №со!аиз: РСН 90. 132. 1; Са1еп: Оп Шз Опп Воокз, Кипп 19, р. 9.
Кигиз: Согриз МесИсогит Сгаесогит 5. 10. 2. 2, р. 293, 413. Арабские
фрагменты переведены Ф. Пфаффом, сообщение об обнаружении им этих
отрывков помещено в журнале Негтез 47 (1932), р. 356-359. См. \У. О. 8пШп, ТНе
ШрросгаИс ТгайШоп (1979), р. 164. М. Стерн предполагает, что Руф был
самаритянином, поскольку Гален не делает различий между самаритянами и евреями:
М. 81егп, Сгеек апё ЬаНп АШНогз оп 1ет апй ]ш1а1зт, уо1. 2 (1980), р. 309, п. 7.
Ср. различие, которое Плутарх Фет. 2. 3) проводит между простым
пониманием латинского языка, на котором ему приходилось читать, и оценкой
его литературных качеств; он выучился первому, но не располагал временем для
овладения вторым.
7 Р. МШаг, А ЗЫу о/Саззшз В1о (1964), р. 41.
о
Об использовании греческого и латыни см.: Р. МШаг, «Ьоса1 сиНиге» ш ше
Кргаап Етр1ге: УЬуап, Ритсапа* Ьайп т Котап Агпса», /Я5 57 (1968), р. 126-127;
Т. Р. V. О. ВаЫоп, Котапз апй АИепз (1979), р. 128-136. Утверждение Лифшица
о том, что слово ргорНога, использованное у Иосифа, могло означать скорее «стиль»,
чем «произношение» (В. и&спЦг, «Би поиуеаи «иг РпеИетхайоп йез ТшЙ5 еп*
Ра1е$ипе», ЕирНгозупе N. 8. 4 (1970), р. 118), недостаточно обосновано.
о
Хороший обзор и анализ сведений приводится у Севенстера, ор. сИ.
(прим. 2), р. 97-114.
10 Об этой проблеме см.: А. Н. М. .Гопез, ТНе Сгеек СНу (1940), р. 288-295;
V. Тспепкоуег, НеИетзИс СЫИгаНоп апа* 1пе 1еш (Еп^Нап 1гап$1а1юп, 1959),
Р- 114-116; 8еуепз1ег, ор. сИ. (прим. 2), р. 98; 8спигег—Уеггае»—МШаг—В!аск,
уо1. 2, р. 29-52.
Ср. С. Ми881е8 ш ТНе 1етзН Реор1е ш 1Не ЛгзГ СепХигу (СотрепаЧа Кегит
Шакагит ай А'оуит ТеМатепЫт, зесШоп 1, уо1. 2, 1976), р. 1057-1060.
78 Глава вторая
12
Общую характеристику этих археологических и документальных
свидетельств дает Севенстер, ор. сИ. (прим. 3), р. 145-175.
13 См. ЗсНигег—Уегтпез—МШаг—В1аск, уо1. 2, р. 78.
14 V. Тспепкоуег, ор. ат. (прим. 10), р. 16Ш.
15 Б. М. Ьетз, обзор книги Севенстера, /ГД5. 20 (1969), р. 584.
16 Веп 31га, Рго1о§ие; ДасоЪу, РСН III с. 723; I Макк. 8. 17.
17
Ср. Ье\*а$, 1ос. сИ. (прим. 15).
1 О
1ис1а18т апй НеИШзт (ЕпёИзН есШюп, 1974), р. 58-169.
ИВ 1. 402 етс; ИД 19. 331; р. 39. О пребывании Иродов в Иерусалиме ср.
Е. В1кегтап, «Ьез НегоаЧепз», ЯВ 47 (1938), р. 196.
20
А/ 16. 6 — сыновья Ирода; 18. 143 — Агриппа Г, 19. 360 — Агриппа II.
21
Так, сестра Агриппы II, Береника, вышла замуж за Марка Юлия
Александра, сына Александра Алабарха и брата Тиберия Юлия Александра. Марьям вторым
браком была замужем за Деметрием Алабархом, тоже, очевидно, известным
александрийским евреем. Об этих семьях см. М. 81егп, «НегосГз роНсе апо! те\*а8п
зоаег/ а1 хпе епй оГ гпе Зесопс! Тетр1е Репой», ТагЫг 35 (1966), р. 235гг. (Неоген)
и М. Зхегп т Тпе ]ет$к Реор1е ехс. (см. прим. И), р. 600-612.
22
Алекс женился на дочери Ирода Саломее {ИВ 1. 566; ИД 17. 9-10). Хелкия
(который почти наверняка был сыном Алекса) женился на Кипре, внучке Ирода
{ИД 18. 138). Юлий Архелай женился на Мариамме, дочери Агриппы I {ИД 19.
355; 20. 140).
23
Зтегп, агх. сИ. (прим. 5), р. 246-247. Александрийское происхождение этой
семьи засвидетельствовано в ИД 15. 320. Другие кланы предположительно
александрийского происхождения: дом Фиаби (по предположению Стерна) и дом
Анании (по предположению С. Сафре: 3. Загга1, РИ§пта§е (й 1пе Типе о{ Иге
ЗесопЛ Тетр1е (1965; Неоген), р. 60).
Эта женитьба стала знаменательным событием, поскольку, будучи вдовой,
Марта, строго говоря, не могла выйти замуж за первосвященника. См. тегепиа$,
1еги$а1ет, р. 156. Об этой женщине см. с. 35-36.
25
См. 8агга1, ор. сИ., раззш; кратко у 5. ти8хег, Ьез /ш/$ йапз Сетрьге Котат
(1914), уо1. 1, р. 357, п. 2. Классические места о паломниках в доталмудических
текстах — РЫю, Зрес. Ье§. 1. 68-69; .Гозерпиз, ИВ 6. 421-422.
Об «эллинистах» ср. Деяния 9. 29 (единственное прямое упоминание). О
том, какова была разница между эллинистами и евреями, велись длительные
дискуссии: см. их обзор С. Р. Э. Мои1е, «Опсе тоге шпо шеге хпе Не11егшх$?»,
ЕхрозНогу ТШез 70 (1959), р. 100-102. Три вещи здесь не вызывают сомнения:
1) что «эллинисты» были группой в составе евреев, 2) что евреи не могут быть
определены как люди, совсем не знавшие греческого, 3) что слово «евреи»
употреблялось во множестве различных значений, иногда, но не в этом случае,
оно обозначало просто евреев. Наиболее убедительное объяснение состоит в том,
что «эллинистами» назывались те, для кого родным языком был греческий, в то
время как для «евреев» — семитский. Муль предполагает, что «эллинисты»
совершали служения на греческом; М. Саймон (М. 8шюп, $1ер1геп апЛ Иге Не11ет$1$
Греческий язык в Иерусалиме во времена Иосифа 79
/1956/) — что они следовали греческому образу жизни. Был ли «эллинистом» сам
Стефан и приглашенные вместе с ним арбитры, неясно.
27
ЗЕС 8. 170 - СП 1404. Об этой надписи и синагоге существует обширная
литература. К работам, перечисленным у Фрея и в 5ЕС, следует прибавить
содержательные сообщения М. Швабе (М. ЗспшаЪе ш ТНе Воок о^егизсйет, уо1. 1,
1956; НеЪге\у, р. 362) и Сафре (ЗаГгац ор. с\1 (прим. 23), р. 64).
28
Имя Веттен (так же как Веттиен или Веттений) известно как потеп, см.
\У. ЗсЬи1ге, 2иг СезсЫспге Ыеггшспег Е^еппатеп (1904), р. 101, а также е. %.
С1Ь 6. 8052, 28658; 9. 4157, где встречается целая семья италийского
вольноотпущенника с этим именем. Вслед за Рейнахом многие считали, что отец и дед
Феодота были вольноотпущенниками, первоначально взятыми в плен Помпеем, и
даже отождествляли синагогу с синагогой либертинцев, упоминающуюся в 6-й
главе Деяний. О должности «архисинагога» см. ЗсЬигег, С?/И 2. 509-512. Но
поскольку Иосиф говорит о том, что Флор казнил в Иерусалиме евреев
всаднического достоинства (ИВ 2. 308), следует предполагать, что римские имена в городе
принадлежали скорее евреям, чем вольноотпущенникам.
29 8ЕС 8. 200 - СИ 1256. М Уоша 3. 10 с барайтой в ТВ Уоша 38а; Тоз.
Уопи 2. 4; 77 Уоша 3. 8. Литературу см. у Фрея и Швабе, 1ос. с\Х. (прим. 27).
Предположение Фрея о том, что ворота, упомянутые в надписи,— это двери самой
гробницы, неубедительно.
30
О некоторых других надписях, с той или иной степенью вероятности
относящихся к евреям диаспоры, см. 8еуеп$1ег, ор. сИ. (прим. 3), р. 145-148.
31
См. N. Ау^ас!, «ТНе №сгороН$», ор. сИ. (прим. 27), р. 331.
32 /
Зеуепзтег, р. 146, рисунки 78-79. Новые находки: В. ЫГзспЦг, «Деги$а1еш
$ои$ 1а йопнпаНоп готаше», Ли/зИе^ ипё И1ейег%ащ е1с. 8. 2 (1977), р. 457-458.
0 Конечно, впечатляющая фамильная гробница служила показателем статуса
человека. Например, Иосиф из Аримафеи, член совета и один из состоятельных
людей в Иерусалиме, кладет Тело Иисуса в свою новую гробницу (Матф. 27.
57-60; Мар. 15. 43-47).
М 5о(ак 9, 14. Кембриджская рукопись в отличие от других дает чтение
«<3шеш$». Это чтение, которому обычно следуют, предпочтительнее, поскольку в
предыдущем предложении говорится о «Войне Веспасиана», и здесь речь должна
идти о новой войне. О предполагаемых запретах см. П$спе1 т Епс. /ис(. (1972),
уо1. 7, р. 884гг.
3^
** 7/ РеаН 1.1; ЗНаЬЬШ 6. 1; 8о1аИ 9. 15. Высказывание приводится от имени
р. Йоханана (бен-Наппаха).
Тоз. 8о(аН 15. 8; ТВ 8о(аН 49Ь (с незначительным различием в словах).
37
Там, где говорится: «Был там один старец, который изучал греческую
мудрость и говорил им словами греческой мудрости». Это место не следует понимать
ни в том смысле, что старец использовал в разговоре софистику (он дает весьма
приземленный совет), ни в том, что он говорил с ними как эллинизатор.
38
Или, согласно палестинской традиции, обучали греческой мудрости. См.
Е. Е. На11е\уу, «Сопсегпш§ 1Не Ьап оп Сгеек \*а$С1ога», ТагЫг 41 (1972), р. 269-275
(Неоген). Таких учеников было 500, в то время как остальные 500 изучали Тору.
Эти цифры, однако, производят впечатление условных.
80
Глава вторая
39 То*. Ауоёак Хагак 1. 20 (р. 461, 2искегтапс1е1); ТВ МепаНоХ 995. См.
На11е>уу, 1ос. с\Х. по поводу дискуссии о значении отрывка.
Хитрость здесь, должно быть, заключается в том, что «греческие песни»
были не просто песнями. См. перевод Сончино, комментарии ай /ос, с. 100. Были
предложены и другие объяснения, в частности, что отступничество произошло
вследствие увлечения мистическими спекуляциями. См. Епс. ]иА., $. у. ЕН$На Ьеп
АуиуаН.
3. УеЪегтап, Сгеек т /ек7$Л РаШИпе (1942), Не11епЫт т /етзН РаШИпе
(1950).
См. особенно гл. «ТЬе Сгеек о11пе КаЪЫз», р. 15-29. Ср. вывод Либермана
в его статье «Нош пшсЬ Сгеек т 1еш$п Ра1е8Йпе?», $1шИе& апё ТеМз, РкШр Ж
Ьо\т ШИШе о/ Аа'уапсеа' /ш1шс 81исИе5, уо1. 1 (1963) р. 123-142, о том, что
раввины как раз достаточно знали греческий мир, чтобы иметь о нем более или
менее правильное представление, и знали его намного лучше, чем язычники
иудейство.
43 Особенно с. 19, 26 ел., 37, 99.
44 О его путешествиях см. ИД 12. 126-127; 16. 18-20, 29-58; 16. 299, 333;
17. 54, 219.
45 Оно н1 КЕ 8ирр1. 2, 105; ЗспаШ, Кд'т§ Негойез (1969), р. 413;
В. Ъ. ДУасНоШег, Ы1со1ст о/ йатазеиз (1962), аррх.
Так, Вахольдер восстанавливает состав библиотеки, перечисляя все, что,
как можно видеть, прочитал Николай.
О красноречии Юста см. Ж 40. О его сочинениях: Т. Ка]ак, ^изшз ог
ТШепаз», СО 23 (1973), раПз 3, 4 апс! 5.
Ср. С. ЗспписИ, Эе Р1аш /о$ерЫ еЬсийопе оЫегуаНопез сгШсае, уо1. 1 ф18$.
СоПнизеп; Ье1р218, 1893), р. 26.
49
Что касается «Иудейских древностей», здесь не упоминается ни о каких
помощниках. Однако, как считает Теккерей, именно в этой работе можно
обнаружить следы их работы с текстом, анализируя его стилистические неправильности.
Если это верно, можно было бы констатировать, что такие редакторы оказали
также большое влияние на текст «Иудейской войны». Но см. Приложение 2 об
ошибочности этих внутренних аргументов.
См. ПА 1. 180. Цитата из Клеарха из Сол - 31егп, Сгеек апй ЬаПп АиОюп
е1с. (см. с. 77, прим. 5), уо1. 1 (1974), по 15.
81
Глава третья
Иосиф о нарушении согласия
Посольство Иосифа в Рим в 64 г. н. э. было само по себе
успешным, тем более что в Иерусалим он вернулся с
неожиданно весомыми дарами, врученными ему императрицей Поппеей.
Радость его была, однако, недолгой: оказалось, что его
соплеменники-евреи вот-вот восстанут против Рима.
Поппея умерла и была бальзамирована в 65 г. (Тацит, Анналы,
16. 6), так что приезд Иосифа, возможно, не был столь
драматически близок к событиям середины 66 г. (ИВ 2. 315),
ознаменовавшим начало восстания, как он это дает понять. Однако в
обобщающих частях «Жизнеописания» есть точные указания на
время события, и поскольку Флор, видимо, вызвал возмущение
евреев уже к Пасхе 65 г. (ИВ 2. 280), утверждения Иосифа, в
общем-то, похожи на правду: к его приезду разрыв с Римом казался
неминуемым.
Иосиф красноречиво повествует об алчной и жестокой
политике римского прокуратора Гессия Флора в 64-66 гг. (см. с. 72-75),
но почти так же, как казни и распятия, удручало его то, как
отразились эти расправы на лоялистской еврейской элите.
Положение ее представителей становилось все невыносимее, а откро-
венно^хгфенебрежение Флора к их посредничеству стоило им
остатков влияния среди собственного народа. Иосиф подробно
повествует именно об этом, ведь сотрудничество между еврейским
правящим классом и римлянами было той единственной
структурой, в которой он умел действовать,— и вот ее-то не стало. Размер
нанесенного урона не мог не поразить его, и весь рассказ о
подготовке восстания можно считать описанием подъема и упадка
этого политического сотрудничества.
По-видимому, повествования о прокураторском периоде в
Палестине, одно из которых содержится в «Иудейской войне», а
другое, мало чем отличающееся, в «Иудейских древностях»,—
плод заднего ума, и нам еще предстоит определить контексты, в
которых они писались. Но, хотя считать их точным отражением
82
Глава третья
предвоенных и военных мыслей Иосифа, конечно, нельзя,
сформировались они под влиянием этого опыта. Это кажется
правдоподобным даже на первый взгляд, а наше исследование покажет,
что так оно и было. Для начала следует посмотреть, что он пишет;
что касается причин восстания, то сказанное в «Иудейских
древностях», пусть там эти сведения и рассеяны среди прочих,
дополняет данные «Иудейской войны». В «Иудейских древностях»
рассказ более подробен и факты излагаются несколько
по-иному, но противоречий между двумя описаниями нет. Иосиф,
видимо, провел новое исследование, но мнение о том, что он
выработал иное, отличное толкование прокураторского периода,
неприемлемо1.
У Иосифа не было сомнений относительно того, чем хороший
прокуратор (или префект, как их называли раньше) отличается
от плохого. За шестьдесят лет, прошедших между устранением
Архелая, преемника Ирода в Иудее, и восстанием евреев, он
отмечает среди прокураторов немногих терпимых, множество тех,
которые таковыми не являлись, и полное вырождение к концу
периода. Прокураторское правление как таковое он критике не
подвергал и не считал неприемлемым. Сносный прокуратор
поддерживал порядок в стране, осуществлял жесткий контроль за
еврейскими раскольниками всех мастей: разбойниками,
склонными к насилию религиозными экстремистами, пророками со
значительным количеством последователей и т. п. Храма и культа
он никоим образом не касался. Он исключал любое оскорбление
еврейской религии со стороны своих людей или со стороны местных
сирийских греков, соседей и во многих областях соперников евреев,
составлявших основной контингент римских вспомогательных
войск . Но прежде всего он перелагал ответственность на
первосвященников и знать (см. с. 48) городов и не вступал с ними ни
в какие конфликты. Эти взгляды, нигде систематически не
сформулированные, встроены в эпизодические повествования Иосифа
о прокураторах. Эпизоды, составляющие эти повествования, явно
берут начало в местной устной традиции.— видимо, в слухах,
передававшихся старшими коллегами, которые в прошлом, в свою
очередь, слышали об этом от их старших коллег. Воспоминаний
самого Иосифа хватило бы чуть больше чем на четверть описанного
периода. В то же время эти заключения относительно того, чего
ждали от прокуратора, составляют неотъемлемую и бесспорную
часть его собственного подхода.
Иосиф о нарушении согласия 83
В самом деле, относительно префектов Иудеи между 6 и 26 гг.
н. э. (последний — год прибытия Пилата) Иосиф вообще не смог
раздобыть какой бы то ни было информации; в «Иудейской войне»
нет даже их имен; в «Иудейских древностях» — только имена и
ничего более, исключая эпизоды, когда Валерий Грат смещал или
назначал первосвященников.
Понтий Пилат запомнился очень хорошо, ведь за десять лет
его правления было четыре возмущения, три из которых были
Иосифу известны. Но интересно, что и тут сведения Иосифа
фрагментарны и четвертый из этих конфликтов описан только его
современником Филоном . Пятым возмущением можно считать
Распятие. О нем Иосифу ровным счетом ничего не известно,
поскольку пассаж об Иисусе в «Иудейских древностях» может
быть чисто христианской интерполяцией, да и в любом случае о
самом событии в нем почти не говорится (ИД 18. 62-64; ср. с. 160,
прим. 73). Волнения, случившиеся при Пилате, по-видимому,
возникли по одной простой причине: из-за оскорбления префектом
религиозных чувств евреев; о намерениях Пилата Иосиф»не
задумывается. В целом историк, похоже, симпатизирует резкому
ответу евреев на эту провокацию, однако Пилат его возмущает
гораздо меньше, чем последующие прокураторы, оскорблявшие не
только Закон, но и еврейскую правящую верхушку, когда
последняя пыталась выставить себя его защитницей. В связи с Пилатом
первосвященники и знать не упоминаются, а сообщается о простых
евреях, при каждом удобном случае противостоящих ему еп таззе
(во множестве, скопом.— Прим. перев.)> более того, в первом
случае оскорбиться могли только религиозные экстремисты: Пилат
ввел войска на зимние квартиры в Иерусалим, и они внесли в
город воинские эмблемы, среди которых были портретные бюсты
императора.. В одной версии событий Иосиф утверждает, что
еврейскир/законы воспрещали любое портретное изображение, в
другой/шворит, что изображения нельзя было вносить в
Священный город, и такая неопределенность явственно свидетельствует
о неуверенности автора. Людские толпы окружили Пилата в
амфитеатре в Кесарии. Их рвение его впечатлило (довольно
обычный мотив у столь апологетического автора, как Иосиф), и
он уступил, что, с точки зрения Иосифа, было удовлетворительным
решением (ИВ 2. 169-174; ИД 18. 55-59).
\ Второе серьезное столкновение завершилось не столь
благополучно. Использование Пилатом храмовых средств,
предназначенных исключительно для жертвоприношений, для
84
Глава третья
постройки акведука, снабжавшего Храм водой, привело к тому,
что от рук римских солдат погибли как часть большой и
агрессивной толпы, с которой Пилат столкнулся в амфитеатре в
Кесарии, так и случившиеся поблизости евреи (ИВ 2. 175-177;
ИД 18. 62).
Римские прокураторы Иудеи пользовались полной судебной
властью , и об их деятельности во вверенной им области мог
обычно судить только император. В случае кризиса, однако,
предполагалось вмешательство легата соседней и куда более
крупной провинции — Сирии . Легаты, по положению близкие к
консулам, отличавшиеся от прокураторов более высоким (и часто
более римским) происхождением, были склонны относиться к
высшим слоям еврейского общества с большим доверием и
налаживали с ними лучшие отношения. О Вителлин, который добился
отзыва Пилата для дачи последним отчета в своих действиях
самому Тиберию, Иосиф отзывается с одобрением, поскольку
Вителлий восстановил евреев в праве самим заботиться об
облачениях их первосвященников, «руководствуясь нашим законом»
(ИД 18. 93). Доказательством того, что на Иосифа это произвело
впечатление, может послужить тот факт, что перед тем он уже
описывал в «Иудейских древностях» эту смену правления, и в
первом случае (ИД 15. 404), так же как и во втором, упоминал
о том, как хорошо приняли правителя евреи, так что его жест был
в чем-то ответом на любезность (аристократических кругов).
В случае со странным императором Гаем (Калигулой), своими
требованиями воздавать почести его статуе в Иерусалимском
Храме буквально вынудившим евреев восстать вновь в 40 г. н. э.,
была одна деталь, весьма ободрившая Иосифа-историка, а именно
то, что легат Петроний, многократно совещаясь со знатью и
народом, решился в конце концов ослушаться Гая как раз перед
тем, как положение случайно спасла смерть последнего. Филон,
современник событий, принимавший в них участие как эмиссар
александрийских евреев в Риме, выражает иную точку зрения:
Петроний сомневался с самого начала и был намерен уклониться
от исполнения приказа еще до того, как послал за
первосвященниками и должностными лицами города. Более того, говорится,
что легат сам был знатоком и ценителем иудаизма то ли благодаря
энтузиазму новичка, то ли благодаря своему опыту правления
Азией и Сирией. Влияние еврейской делегации сыграло свою роль,
но решающей она не была .
Иосиф о нарушении согласия
85
Первым прокуратором после краткого правления вассального
царя, потомка Ирода, Агриппы I, был Куспий Фад (44-46 гг.
н. э.), посланный Клавдием. Иосиф восхищается им за то, что он
избавил страну от бандитов, да и в «Иудейских древностях» отзывы
о нем более или менее удовлетворительны, поскольку он по
крайней мере проявил отзывчивость, когда первосвященники
возразили против его предложения передать под контроль римлян их
облачения. Вместе с правителем Сирии он разрешил им послать
депутацию к Клавдию, результатом чего стало письмо, решавшее
дело в пользу евреев (ИВ 2. 220; ИД 20. 6-9).
Причины для удовлетворения Иосиф нашел и в двух
последующих годах времени правления отрекшегося от иудаизма
александрийского еврея Тиберия Юлия Александра, когда не было
вмешательства в местные обычаи и поддерживался мир. Это было
хорошо, хотя сам он не одобрял отступничества (ИВ 2. 220; ИД 20.
100-104). На деле это время было явно крайне тяжелым и
неспокойным, временем голода (ср.: Деяния II. 29-30) и казней
на кресте еврейских повстанцев. Однако же Иосиф не считал это
одной из основных причин восстания, и не только потому, что он,
несомненно, мало что об этом знал, но явно и потому, что
прокуратор поддерживал порядок, наказывая тех евреев, которые
того заслуживали, и не восстанавливая против себя прочих.
Но эпоха следующих пяти прокураторов (48-66) не может
быть оценена однозначно. Троих из них Иосиф сурово осуждает.
Из этих троих довольно пространного рассказа в обеих версиях
удостоен Вентидий Куман (ИВ 2. 223-246; ИД 20. 105-136).
Возможно, дело тут во влиянии вассального царя, потомка Ирода,
Агриппы II (контролировавшего соседние области), который
некогда принимал участие в попытках оказать давление на Клавдия,
с тем чтобы отдать Кумана под суд, и был тесно связан с Иосифом
(ИД 20. 135). Но мы опять-таки, как и в случае с Пилатом, имеем
дело с целой серией кризисных эпизодов. Куман был еще менее
способен контролировать ситуацию, чем Пилат, и его прокура-
торство также закончилось вмешательством более способного
легата Сирии^ Уммидия Квадрата, который представил дело на
рассмотрение императора. На этот раз, однако, демонстрируется,
как уцбрно еврейские лидеры старались повлиять на обе стороны:
заставить прокуратора осознать, что местные горячие головы
молено остудить, только если оскорбления их религии будут
соответствующим образом наказаны, и в то же время обуздать
евреев предостережениями и аргументами (ИВ 2. 233, 237; ИД 20.
86
Глава третья
119, 121, 123). В то время, согласно Иосифу, еще существовала
возможность компромисса. В результате первого инцидента,
возникшего из-за непристойного жеста сирийского солдата, многие
евреи были растоптаны во время последовавшей паники; но после
второго, случившегося из-за того, что какой-то солдат сжег свиток
Закона, Куман отступил и приказал казнить виновного. Иосиф
замечает, что евреи реагировали так, будто всю их страну охватило
пламя, демонстрируя тем самым, что его сочувствие
благочестивым соплеменникам имеет свои границы. Третьим инцидентом
стал мощный вооруженный конфликт между членами двух
стихийно возникших групп, самаритянами и галилейскими евреями,
и в этом случае первосвященники и нотабли просили о
снисхождении ко вторым и о суде над римлянами. Казнь Квадратом
восемнадцати воинствующих евреев не вызвала, по-видимому,
неудовольствия Иосифа, и он был удовлетворен тем, что в Риме
первосвященникам и знати удалось добиться у Клавдия
благоприятного решения. Самаритяне были казнены, Куман — отозван, а
римский солдат приговорен к гомерическому наказанию —
протаскиванию перед казнью вокруг стен Иерусалима.
Согласно Иосифу, преемником Кумана был пресловутый
вольноотпущенник Антоний Феликс, брат богатого и ненавистного
казначея Клавдия — Палланта. Вряд ли можно предпочесть этой
четкой последовательности странное сообщение Тацита о том, что
Куман и Феликс были прокураторами одновременно,
соответственно в Галилее и Самарии . При Феликсе резко усилились
разбои — феномен, к которому мы еще вернемся. Но отчет Иосифа
о его правлении не вполне отрицателен, и он никоим образом не
разделяет Тацитова презрения к Феликсу. В «Иудейских
древностях», и только в них, есть интересное предположение о том, что
сделать вольноотпущенника прокуратором предложил
первосвященник Йонатан. Это предполагает удивительный уровень
сотрудничества между еврейскими должностными лицами и
императором. Но Йонатан переиграл, постоянно придираясь к
Феликсу и давая ему советы, как вести дела, и те же «Иудейские
древности» повествуют, что убивших первосвященника еврейских
«кинжальщиков» Ысаги) подослал сам прокуратор (ИВ 2. 247-
270; ИД 20. 160-181).
Иосиф не осуждает Феликса за рост преступности,
политическое убийство, воинствующих пророков и прочие возбудители
восстания во время его прокураторства и вновь бесстрастно и даже
одобрительно трактует нападение прокуратора во главе крупного
Иосиф о нарушении согласия 87
воинского подразделения на харизматического лидера и массу его
последователей, по всей видимости, не вооруженных.
В Кесарии, эллинизированном творении Ирода Великого и
затем римском административном центре Иудеи, евреи и греки
примерно в это же время затеяли спор, который, как впоследствии
оказалось, послужил через несколько лет одной из причин
большого восстания. Феликс избрал простейший способ решения этой
деликатной, имевшей общеимперское значение, проблемы ,
натравив своих солдат на евреев. В «Иудейской войне» Иосиф весьма
резонно замечает, что сами эти солдаты набирались в основном
из местного населения и были тем самым традиционными врагами
евреев. Поэтому неудивительно, что результатом явились не
только убийства евреев, но и массовые грабежи. Это было
недопустимо, но прокуратор до некоторой степени реабилитировал
себя, отозвав солдат по просьбе еврейских умеренных (так в
«Иудейских древностях»); последние, несомненно, были те же
должностные лица, которые до того безуспешно пытались сдержать
своих необузданных соотечественников разными формами
давления (так в «Иудейской войне»). Согласно установившемуся к тому
времени порядку, представители обеих конфликтующих сторон
были посланы в Рим. Рассказ «Иудейских древностей» об этом
прокураторстве заканчивается раздраженным утверждением, что
последовавшие затем со стороны евреев обвинения Феликса не
имели успеха только благодаря заступничеству его брата Паллан-
та. В целом, по мнению Иосифа, тогда трещина между почтенными
евреями и Римом стала расширяться.
О преемнике Феликса Порции Фесте «Иудейской войне»
известно только, что он изловил множество «разбойников».
«Иудейские древности» упоминают также нападение на не названного
«торговца спасением», приведшее к гибели его самого и его
последователей. Фест, правда, разрешил видным жителям
Иерусалима послать к Нерону депутацию из десяти человек, чтобы
заявить протест против еврейского вассального царя Агриппы,
пристроившего к своему дворцу крыло, из которого открывался
вид на Храм; но это произошло только после того, как не удались
попытки заставить еврейские власти уступить Агриппе и срыть
стену, построенную ими, чтобы закрыть вызывающий споры вид
(ИВ 2. 271; ИД 20. 185-196). Еврейские лидеры опять показаны
в тяжелом положении, идущими на все, чтобы хоть как-то
повлиять на ситуацию, тем более что в этом случае они неожиданно
88
Глава третья
оказались враждебны своему естественному союзнику из рода
Ирода.
Фест был и прокуратором, пославшим св. Павла на суд в Рим.
Иосиф об этом не упоминает — возможно, большого впечатления
на нехристианских современников это событие в то время не
произвело (Деян. 24-26).
Два последних прокуратора представлены людьми
беспримерно, почти невероятно злобными. Это, может быть, естественно,
поскольку их правление непосредственно предшествовало
восстанию, и мнение о них сложилось, по крайней мере отчасти, под
влиянием анализа ро&1 еуепШт. Описание Альбина в «Иудейской
войне» не дает как следует понять, какие изменения он ввел, не
говоря уж о том, почему он их ввел. Приводится общее обвинение
в алчности и чересчур высоком налогообложении, но трудно
разобраться, какие подати имеются в виду. Тем не менее основные
обвинения, совпадающие с теми, что содержатся в «Иудейских
древностях», весьма уместно рассмотреть здесь. Альбин был
чересчур мягок с инакомыслящими, многих освободил из тюрем
(чтобы, как утверждается, нажиться на выкупах) и допустил,
чтобы их шайки бродили на свободе и грабили. Пророк гибели
мира, некий Иисус, сын Хананьи, был после бичевания и допроса
также освобожден Альбином. Два других явления, возникновение
которых приписывается его политике,— политические похищения
служителей первосвященников, столь явно перекликающиеся с
современностью, и фракционная борьба между должностными
лицами, когда головорезы первосвященников нападали на рядовых
священнослужителей . «Иудейские древности», в соответствии с
их общей тональностью, содержат наряду с прочими
разнообразными материалами сведения о назначении и смене
первосвященников и прерываются после этого раздела, для того чтобы изложить
историю первосвященства (ИД 20. 224).
Таким образом, происходит перерыв во времени перед
кульминацией повествования: рассказом о таком ужасном прокураторе,
по сравнению с которым Альбин казался святым. Следует
отметить, что его, по-видимому, осудил и Тацит (Ист. 5. 10). Иосифова
риторика вновь мешает нам разобраться в истинном характере
правления Гессия Флора. Снова упоминаются столкновения с
разбойниками и алчность и жестокость Флора описываются весьма
преувеличенно: «Он обобрал целые города и разорил целые
народы». Имеется в виду, очевидно, в основном изъятие семнадцати
талантов из храмовой казны — согласно Флору, на нужды управ-
Иосиф о нарушении согласия 89
ления. По современным предположениям, это был законный путь
истребования налоговых недоимок. Но алчность его, должно'быть,
казалась гротескной, поскольку ответом на нее стала блестящая
сатира: некоторые из наиболее непочтительных евреев
организовали от его имени сбор милостыни. Едва ли можно верить
утверждению «Иудейской войны», что Флор обещал свободу
всякому, кто пожелает стать разбойником. Однако восприятие
Иосифа, и, очевидно, его единомышленников, было именно таковым:
их борьба против мятежников терпела неудачу из-за отсутствия
какой бы то ни было военной помощи. В конце «Иудейских
древностей» Иосиф заключает, что Флор вынудил евреев начать
войну с Римом. Это его последнее слово, и его следует
воспринимать в контексте всего хитросплетения обстоятельств, которые он
описывал, а не как утверждение о прямой зависимости. Понимать
его буквально оснований ничуть не больше, чем трактовать в том
же духе вызывающее столько споров и выраженное примерно теми
же словами утверждение Фукидида, что Афины, внушив Спарте
страх перед своей растущей мощью, «вынудили» соперницу начать
Пелопоннесскую войну (I. 23. 6). Тем не менее неспособность
Флора взять под контроль беспорядки среди евреев и его
вызывающее поведение по отношению к тем, кто искренне желал быть
его союзником, привели к войне, которой, по мнению Иосифа,
можно было избежать вплоть до последней минуты.
Цепь событий, послуживших непосредственной причиной
восстания 66 г. н. э., описана Иосифом в «Иудейской войне» красочно
и подробно (ИВ 2. 284-555). От Нерона конфликтующим сторонам
в Кесарию пришел указ, отдававший контроль над городом в руки
греков. Это вызвало новое противостояние между двумя
общинами, сфокусировавшееся на греческом здании, построенном рядом
с синагогой; Флор запустил руку в храмовую казну, подкрепив
свои действия запугиванием: его солдаты неистовствовали на
улицах Иерусалима; он не принял извинений еврейских лидеров
и за что-то бичевал и распинал евреев, римских граждан, которых
Иосиф относит (может быть, чересчур вольно) к всадническому
сословию; царица Береника, посетив Иерусалим, пришла босой
на поклон к Флору, а первосвященники и вожди евреев сложили
свои облачения перед ним и экстремистами из собственной среды,
которых увещевали. Две когорты (предположительно одна-две
тысячи человек) разгоняли толпы в Иерусалиме; евреи разрушили
примыкающие к крепости Антония галереи, где квартировали во
время пребывания в Иерусалиме римские войска; все партии
90
Глава третья
обратились к легату Сирии, Цестию Галлу, и от его имени трибун
провел расследование, выразив свое уважение молитвой в Храме
перед отъездом; когда народ потребовал от еврейских лидеров
отправить к Нерону посольство, чтобы обличить Флора (даже на
отправку посольства требовалось специальное разрешение), Аг-
риппа II предпринял знаменитую попытку умиротворения,
пространную речь, живописующую в основном мощь Рима и слабость
евреев; народ ненадолго последовал его совету, но затем выгнал
его из города; группа молодых священнослужителей, невзирая на
отчаянные призывы первосвященников и вождей, отказалась
впредь приносить в Храме традиционные жертвоприношения в
честь Рима; вожди, объединившись с Агриппой, пригласили Цестия
Галла, чтобы справиться с толпой. После этого в Иерусалиме
началась самая настоящая гражданская война. Последующие
события довершили стремительное вступление в войну с Римом.
Мятежники окружили римский гарнизон, который сдался на
оговоренных условиях, но был тем не менее истреблен весь до
единого, кроме командира, которому было разрешено взамен
подвергнуться обрезанию. Греки, без сомнения ободренные
обстановкой всеобщей сумятицы, напали на евреев во многих греческих
городах Сирии и в Александрии; это, в свою очередь, еще больше
ожесточило евреев в Палестине. Цестий Галл привел из Антиохии
двенадцатый легион и вспомогательные войска. Однако, хотя ему
легко удалось перебросить своих людей из лагеря на горе Скопус
в верхний город, на позицию, удобную для атаки Храма,
последовавшее затем неожиданное и до сих пор не поддающееся
объяснению отступление привело к поражению в Бет-Хррон,
обрывистом ущелье в Иудейских горах, известном как арена
многих крутых поворотов военного счастья, особенно победы Иуды
Маккавея. Возможно, причиной были проблемы с провиантом в
преддверии зимы.
После этого Цестий покинул Иудею. В глазах Иосифа этот
поворот стал ключевым: «Если бы он еще немного продолжил
осаду, он взял бы город очень быстро» .
Разумеется, к этому времени стало ясно, что восстание
началось. Некоторые должностные лица уехали раньше, но теперь
многие видные евреи покидали город, «как тонущий корабль», а
оставшихся сторонников Рима вынудили, силой ли, уговорами ли,
участвовать в мятеже, который они не могли предотвратить. При
создавшихся обстоятельствах долгих уговоров, по-видимому, не
потребовалось. Иосиф был одним из таких сторонников, которым
Иосиф о нарушении согласия
91
вскоре пришлось в обмен на кратковременное восстановление
своего пошатнувшегося авторитета и сохранение (иногда немногим
более длительное) своей жизни предоставить свой опыт и,
возможно, свои средства в распоряжение мятежников. Вскоре ему
пришлось стать во главе мятежной Галилеи, и противоречивое
поведение на этом посту стяжало ему на долгие времена дурную
славу .
Насыщенное повествование о прокураторстве Флора
рассказывает о событиях, непосредственно предшествовавших
еврейскому восстанию, играя ту же роль, что и эпизоды, связанные
с Потидеей и Эпидамном, у Фукидида. На этом уровне
объяснений к Иосифову изложению событий вряд ли можно
придраться.
Как историк он вообще-то находится в необычайно выгодном
положении, поскольку его знания о кризисе — либо, в большой
степени, знания очевидца, либо, в тех случаях, когда он не
присутствовал на месте событий сам, почерпнуты из рассказов
очевидцев. Одним из них могла быть царица Береника, видимо,
жившая с Титом в Риме большую часть времени, которое Иосиф
затратил на написание «Иудейской войны», и он едва ли мог не
встретиться с ней, поскольку имел дело и с ее братом Агриппой II,
снабжавшим его информацией по другим вопросам, и с
императорским двором . Свидетельства очевидцев создают свои
проблемы, но поскольку древние — в том числе Иосиф — были сами
хорошо осведомлены, их преимущества неоспоримы . Иосиф
знает, что происходило, и, как своего рода объяснение, его
повествование достаточно ясно говорит само за себя. Его
собственные комментарии время от времени дают понять, что иное
поведение любого из множества индивидуумов могло бы подавить
беспорядки в зародыше на любой стадии.
Несоответствие большинства поздних прокураторов своей
должности было, по Иосифу, весьма тягостно, и тем не менее
евреям следовало бы им пренебречь. Порочности прокураторов
не отрицает и длинная умиротворяющая речь Агриппы к народу,
которая, как мы увидим, в значительной мере выражает
чувства Иосифа. Но Агриппа говорит, что это не должно толкать
подданных к бунту, ибо прокураторы приходят и уходят; он
прямо дает понять, что императоры не поддерживают
злоупотребления прокураторов: он утверждает, что кесарь в Риме не
может считаться ответственным за это, поскольку не может
держать постоянную связь с крайними пределами столь широко
92
Глава третья
раскинувшейся империи. Вторя этим увещеваниям, Иосиф,
пишущий т ргорпа регвопа (от своего лица), не осуждает ни
одного из императоров, за исключением Гая. Даже Нерона,
недостатки которого ему известны, Иосиф не связывает с тем,
что наделал Флор, и хотя в «Иудейских древностях» говорится,
что его указ против евреев из Кесарии привел к войне, в качестве
оправдания приводится мнение о том, что издать указ его убедил
подкупленный секретарь-грек . Пока император не вступил в
дело, всегда оставалась возможность все исправить. Во всех
рассмотренных нами повествованиях Иосиф, который, в конце
концов, сам участвовал в посольствах, посылавшихся в Рим,
чтобы добиться вмешательства императора, подчеркивает
возможность такого вмешательства. Утверждая, что император, как
правило, мог удержать ситуацию от взрыва (если даже не мог
ее исправить), Иосиф, возможно, был прав; ведь восстание в
Иудее разразилось именно тогда, когда Нерон, потрясенный
мощным заговором 65 г. н. э., в конце концов отрешился от дел
Рима и развлекался в Греции .
В нашем согласии с Иосифом можно пойти и дальше. Хотя
постороннему, действующему на огромном хронологическом
и географическом отдалении, ясно, что у взрыва в Иудее были
и более глубокие предпосылки (см. главу 4), расположенный
в непосредственной близости к событиям наблюдательный
пункт, с которого смотрит Иосиф, если иногда и затемняет
кругозор, может быть весьма удобен для того, чтобы отметить
детали ландшафта, которые сегодня, возможно, не очевидны.
В основном благодаря Иосифу злокозненные прокураторы и
миролюбивые первосвященники с их прошениями стали для
нас столь знакомыми фигурами. Почти не задумываясь, мы
следуем основным посылкам его интерпретации, но при этом
часто отказываем ему в признании ценности и влиянии его
анализа. Если же поразмыслить, то, независимо от того,
согласны ли мы с Иосифом в обелении императоров или в
осуждении фанатиков, мы вынуждены будем принять его
точку зрения, что именно неспособность местной
администрации, которую он так хорошо знал и на которую так резко
реагировал , сыграла главную роль в разжигании страстей.
Можно с полным правом сказать, что, принимая во внимание
настроение воинствующих евреев, политика администрации
превратила возможность в реальность. В то же время один из
недостатков самого Иосифа состоит в том, что он куда охотнее
Иосиф о нарушении согласия 93
открыто критикует просчеты римских прокураторов, чем ошибки
представителей своего класса, еврейских должностных лиц. Здесь
необходима корректировка; но и корректировка, как мы уже
видели и увидим в дальнейшем, может быть обнаружена в
писаниях самого Иосифа.
Относительно ретроспективного взгляда ср.: V. М. Шюас18, 1$гае1 т
Ке\ю1иНоп (1976), р. 164. Попытку проследить «новую апологетическую теорию»
в поздних трудах Иосифа предпринял 8. 3. V. СоНеп, 1о5ерНш> 1П СаШее апй Коте
(1979), р. 154-159; но утверждение, что в «Иудейских древностях» Иосиф
относится к прокураторам жестче, основывается, как признает сам Коэн, только на
случае с Альбином. Переоценивает он и благосклонность Иосифа по отношению
к Феликсу в «Иудейской войне» (критику его см.: ИВ 2. 270). Ошибочно и
утверждение, что в «Иудейских древностях» игнорируется уважение, проявленное
к еврейским обычаям Куспием Фадом (см.: ИД 20. 13 и ел.), относительно
хранения облачений первосвященников: дело просто-напросто в том, что в
«Иудейских древностях» Иосиф знает об инциденте больше и понимает, что заслуга здесь
прежде всего не прокуратора, а Клавдия.
2 Зспйгег—Уегтез—МШаг, уо1. 1, р. 363-364.
3 РпПо, Ье&аПо 38. 299-306; Р. Ь. Магег, «Тпе ерЬзойе оГ юе #>1с1еп Кошап
8Ые1(18 ш Деги8а1ет», НТпК 42 (1969), р. 109-121.
4
А. Н. М. Допез, «Ргосигаюгз апс1 ргепзей т 1пе еаг1у рппара!е», 51исИе5 т
Кошап Соуегптеп! апй Ьам (1960), р. 117-125.
5 Зспйгег—Уегтез—МШаг, уо1. 1, р. 360.
6 ИВ 2. 192-204; ИД 18. 261-283. РпИо, Ье^аПо 209-253 и особенно
210-217; 245; ср.: Р. МШаг, Тпе Етрегог т Хке Котап 1УогШ (1977), р. 377.
Иосиф, видимо, не читал Филона, ибо в противном случае он бы непременно
упомянул, по крайней мере в «Иудейских древностях», иудаистские устремления
римского администратора.
7
Тацит. Анналы. 12. 54. См.: Зспигсг—Уегтез—МШаг, уо1. 1, р. 459-460,
п. 15.
о
Плохие отношения между евреями и местными эллинизированными
язычниками были свойственны всем греческим городам Востока.
9 ИВ 2. 272-276; ИД 20. 197-215. Самым жестоким был первосвященник
Хананья; ср. с. 159, прим. 57.
ИВ 2. 539. Ср. также подразумеваемую в 2. 334 мысль о том, что Цестий
мог/войти в Иерусалим на более ранней стадии развития событий и поддержать
ушм порядок. О военных аспектах отступления см.: В. Ваг-Коспуа, «Зегоп апс!
СеаНш Са11ш а1 ВеШ1 Ногоп», РЕ<3107 (1976), р. 13-21; М. Сшпоп, «СезИш Са11ш'
сатра^п т Дийаеа», РЕ() 1981, р. 361-362.
См. также (с другой точки зрения) ниже, гл. 4.
94
Глава третья
Разумно принять точку зрения, выраженную в эпитоме Диона, о том, что
Береника находилась в Риме в качестве любовницы Тита до ее первого удаления
перед смертью Веспасиана в 79 г. н. э.: т. Сгоок, «ТНи$ апа* Вегешсе», АЛРН 72
(1951), р. 62-75. Относительно того, что Агриппа снабжал Иосифа информацией,
см. Ж 362-366. ИВ 2. 335 свидетельствует, что сам Агриппа вернулся из
Александрии, когда события зашли уже очень далеко.
13 Свидетельства Иосифа см. в ИВ 1. 1, 3, 18; Ж 358, 361; ПА 1. 46. Среди
его предшественников см. особенно: Полибий 3. 4. 13, 12. 25 и 27; 20, 12. 8. За
Иосифом следует Лукиан «Как писать историю», 29 и 47. Обсуждение проблемы
см. в: С. Ауепагшз, ЬиШиз 5с/т/1 гиг Се$с1исШ$скге1Ьип§ (1954), р. 73-77;
С. №пс1, «II шойуо йе11, аиюр$1а пеИа зюпо^гаПа &геса»; 51шИ С1аз8ш е ОпепШИ 3
(1953), р. 14-46; ср. также Лк. 1. 2.
Злодеяния Нерона: ИВ 2. 250-251; ИД 20. 153. См.: Указ и грек-секретарь:
ИД 20. 183-184. Коэн, ор. с'И. (прим. 1, с. 158) заблуждается, говоря, что Иосиф
осуждает Нерона за покровительство подкупившим его грекам.
Относительно подобных, древних и современных, взрывов см.: 8. Ь. Оузоп,
«№йуе геуо!1$ ш 1Не Котап Етр1ге», НШопа 20 (1971), р. 273.
См. Р. Сау, 51у1е 'м НШогу (1974), р. 198: «Я не собираюсь отрицать —
как я могу это сделать?— что склад ума или тайные чувства нередко отчасти
ослепляют историка или приводят его к невольным искажениям, но я утверждаю,
что они могут в то же время дать историку четкое видение тех процессов, которые
другие историки не готовы воспринять или даже увидеть, настолько они им
безразличны... Пристрастность, заклейменная как самая вредная помеха историку
в его работе, может обернуться самым ценным его достоянием».
95
Глава четвертая
Иудейское восстание в интерпретации Иосифа
За цепью событий, вызвавших войну, древние и современные
истолкователи единодушно усматривали более глубокие
причины, пусть даже для древних эти скрытые пружины представляли
куда меньше интереса, чем для нас . Но поскольку Иосиф полагал,
что сосуществование между Иудеей и Римом было вполне
достижимо, он, весьма возможно, мог и не желать видеть за отдельными
инцидентами ничего более фундаментального. Так* оно, по всей
видимости, и было. Его объяснение войны (в том случае, когда
оно присутствует) сводится к тому, что трещина, пролегшая между
евреями и римлянами из-за плохих губернаторов, была расширена
разными преступными или безрассудными элементами среди
самих евреев ради их собственных целей или по собственной
глупости. Вожди разных повстанческих группировок сбили народ с
пути и взялись за оружие. Это стало возможным из-за
бездеятельности традиционных лидеров, а дух обособления и внутренней
враждебности, которому народ был в то время подвержен, стал
питательной средой, в которой процветали повстанцы. Таким
образом, из описания событий возникает некое подобие
объяснения. Однако социальный и политический смысл этого объяснения
от читателей Иосифа обычно ускользает, и здесь я постараюсь
обратить на него должное внимание.
Под этим пластом лежит другой. Если для мятежа пространных
истолкований могло и не требоваться, обойтись без них при
описании второго в еврейской истории разрушения Храма
религиозный еврей никак не мог. Этот поворотный момент проходит
через всю «Иудейскую войну». Ему нужно было придать
религиозный смыаг^сбтя теория Иосифа и подается в эллинизированной
форме, пбсути она иудаистская; она связана с вопросом о том,
Для ч&го Бог создал мир и что уготовил народам, и сосредоточена
на йроблеме греха и наказания. Этому аспекту ученые уделили
много внимания, ибо труды Иосифа традиционно были заповедным
пешем для теологов. Однако и здесь его мышление оставалось
96
Глава четвертая
несколько уклончивым, и понять его можно будет только нарушив
его изоляцию* Удивителен сам факт того, что Иосиф смело ввел
явно иудейскую интерпретацию в абсолютно греческую по форме
политическую историю, наложив друг на друга два подхода. Это
некоторым образом предвосхищает идею его более позднего труда,
«Иудейских древностей», которые тоже внешне следуют греческой
историографической традиции, выражая в то же время иудаист-
скую идею Бога и Провидения.
Разрозненные нити Иосифовой интерпретации мятежа
ложатся на место и приобретают смысл, если понять ту простую вещь,
что его воззрения, естественным образом, являются продуктом его
положения внутри палестинского общества и принадлежат
приверженцу одной из сторон в ожесточенном гражданском
конфликте. По контрасту влияние Рима покажется второстепенным.
Интерпретация Иосифа не могла полностью сформироваться до
окончания восстания; очевидно, только после 70 г. н. э. он мог
попытаться осмыслить падение Храма. Тем не менее эта
интерпретация теснейшим образом связана с тем, что происходило
ранее. Поскольку все происходившее известно нам в изложении
самого Иосифа, мы рассмотрим сначала его повествование и лишь
затем предложим читателям современное осмысление событий и
его роли в них.
Иосиф относится к разряду авторов, любящих часто и
недвусмысленно выражать свое мнение. Его даже можно упрекнуть в
том, что он этим злоупотребляет, и неумеренное подчеркивание
им своих взглядов только ослабляет их убедительность. Он
писатель весьма эмоциональный, как он сам неоднократно отмечает.
Иосиф заранее оправдывает свой глубоко личный подход;
признавая, что таковой чужд условностям истории, он настаивает на
необходимости самовыражения: «О деяниях обеих сторон я
поведаю правдиво; но я прибавлю к рассказу и то, как я понимаю
события, дам место собственным чувствам и оплачу трагедию
страны моей»2. Отметим настойчивость, с которой Иосиф
утверждает, что сильные переживания не повлияют на его способность
(тоже часто декларируемую) говорить правду и ничего кроме
правды. Таковы чувства, выраженные в его предисловии; и хотя
в том, как Иосиф представляет себя, есть и общепринятые
элементы, цитированное предложение, без сомнения, относится к
тем, которые достаточно индивидуальны, чтобы отнестись к ним
серьезно. Ведь несмотря на то, что предисловия в греческой
историографии до определенного предела следовали
установившемуся образцу в части формы и содержания, от большинства
Иудейское восстание в интерпретации Иосифа 97
греческих историков ожидали, чтобы они, в рамках заданной
схемы, сказали нечто важное о книге, которую представляют3.
Всем трудам Иосифа, кроме, как можно было ожидать,
«Жизнеописания», предпосланы интересные и даже удивительные
предисловия, от которых нельзя отмахнуться.
Возможность лично прокомментировать события дают
древнему автору прежде всего речи, приписываемые историческим
протагонистам. Даже писатель такого строгого стиля, как Фукидид,
какими бы ни были его намерения, использовал речи не столько
для того, чтобы передать или даже попытаться реконструировать
сказанное по какому-то случаю, сколько ради анализа различных
политических позиций и общих рассуждений о делах людей4. В
принципе не важно, чем руководствовался Иосиф,— речи йе
равно становятся средством передачи его мыслей5. Мысли его,
однако, совершенно другие: в них есть и чувство, и предрассудки;
и самое удивительное то, что подавляющая часть высказанного в
речах — концентрированное выражение одного и того же чувства,
порожденного занимаемой им позицией. Иосиф выделяется среди
дошедших до нас древних историков тем, что приписывает самому
себе целых три публичных выступления6: одно это говорит само
за себя. Показательно и то, что из восьми основных речей в
«Иудейской войне», помимо двух Иосифовых, три принадлежат
его политическим союзникам — первосвященникам, Йешуа и Ха-
нану, и царю Агриппе II, и еще две — римлянину Титу; все эти
лица могут вполне закономерно предстать выразителями той или
иной части взглядов автора. Две внушительные речи приписаны
знаменитому вождю восставших из Масады, Эльазару бен Яиру,
но даже он, как мы увидим, выражает иногда взгляды Иосифа7.
Давая ему слово, Иосиф, возможно, следует традиции античных
авторов, ярким примером которой является Тацит, вкладывать
мятежные и даже антиримские речи в уста поверженных врагов8.
По иронии судьбы именно эти места стали самой известной частью
всей «Иудейской войны», что Иосиф, чьи речи полны несколько
вымученных парадоксов и иронии, возможно, был бы способен
оценить.
Не то чтобы эти речи не вписывались в контекст. Понятие о
том, что речи в трудах историков должны быть к месту,
господствовало в позднегреческой мысли9. У Иосифа каждая речь служит
некоей практической цели в определенной исторической ситуации,
и большая часть любой из них вполне могла быть произнесена
в то время в форме, не слишком отличной от приведенной, даже
^ся^ншчепгтгодобного, по всей видимости, не произносилось.
4 Тесса Раджак
98
Глава четвертая
Но, сохраняя правдоподобие, Иосиф ухитряется замечательным
образом многократно повторяться на протяжении различных
речей; таким образом, оказывается, что большинство, если не все
тексты, выражающие личные пристрастия Иосифа, содержатся в
речах.
Нигде Иосиф не проявляет столько эмоций и не повторяется
так часто, как в описании мятежников. Невозможно не заметить,
что именно на них он возлагает .основную ответственность за
мятеж. В заключительной книге «Иудейской войны», до того как
перейти к описанию падения крепости Масада, высшей точке
своего труда, объяснив происхождение оборонявших крепость
сикариев, Иосиф отвлекается от темы, чтобы порассуждать о
злодеяниях, совершенных каждым вождем мятежников и каждой
мятежной группировкой. «Почему-то,— пишет он,— в это время
всякое зло распространилось среди евреев, и не было такого
преступления, которого бы не совершили» (ИВ 7. 259). Иосиф
тщательно перечисляет эти преступления и заключает, что, как
бы ни пострадали злоумышленники, это не может сравниться с
причиненными ими страданиями. Хотя обвинения и направлены
против отдельных лиц, они всеобъемлющи и неконкретны, чтобы
не сказать фантастичны: мы слышим о беззаконии, жестокости,
клевете, заговорах, несправедливых казнях, преступлениях
против дружбы и родства, зверстве и всяческом варварстве;
упоминаются даже нарушения иудаистских пищевых запретов.
Частично эта филиппика обязана своей формой греческой
традиции инвектив, но в ненависти Иосифа к мятежным
группировкам сомневаться не приходится.
Еще одна отличительная черта предисловия к «Иудейской
войне» — обещание, что одной из важнейших тем книги будет
описание «жестокости тиранов к их согражданам»,
противопоставленной милосердию римлян (ИВ 1. 27). Этот мотив
разворачивается в основном в четвертой книге. И в самом деле, с этого момента
эмоциональный тон повествования Иосифа становится гораздо
выше, начинают проявляться крайние реакции. За объяснениями
далеко ходить не надо. Галилея была усмирена, и отряды
восставших, переместившись в Иерусалим, начали прибирать город к
рукам. Иосиф, по-видимому, испытывал глубокое и вполне
объяснимое отвращение к царству террора, за который они несли
ответственность (ИВ 4. 135 ел.; см. с. 144 ел.).
Многое из того, что он писал потом, проникнуто чувством
возмущения; и по мере того как Иосиф перечисляет жестокости,
совершенные евреями по отношению к своим собратьям, его
Иудейское восстание в интерпретации Иосифа 99
инвективы становятся все чаще и все резче. Он порицает убийство
первосвященника Ханана, которого считает великим человеком и
последней надеждой умеренных10, и своего друга Йешуа, сына
Гамалы, избиение 12 тысяч молодых людей из знатных семей и
безжалостные нападения на многих «сильных» в городе (ИВ 4.
357). Видимо, эти ужасы во многом и привели его к мнению о
том, что восставшие нанесли городу гораздо больший ущерб, чем
даже римляне, повторяемому чаще любого другого общего
суждения в «Иудейской войне» (ИВ 2. 10; 3. 297; 4. 397, 558; 5. 28, 362;
6. 122-124). Даже если это поразительное утверждение несколько
преувеличено, если принять во внимание жестокости римлян
(напр., 3. 303-305, 329, 336-339; 5. 450, 1), ему в определенной
мере можно доверять. Не стоит настаивать на том, что это
всего-навсего лесть Риму со стороны благодарного ренегата.
Речи 4-й книги (162-192, 239-269) Иосиф использует для еще
более резких обличений мятежников, по сравнению со сделанными
т ргорпа региона (от своего лица.— Прим. перев.). Для
первосвященника Ханана, которого вскоре убьют, они — убийцы, тираны,
злодеи, чья дерзость безгранична; для Йешуа, сына Гамалы, они
подонки и отбросы со всей страны, люди на грани безумия,
грешники. Поскольку настроение этих речей соответствует тому,
что постоянно повторяет сам Иосиф, их можно считать отражением
его собственных чувств. Но эти речи вполне вписываются и в
контекст, и такая реакция прямо связана с тем, что происходило
в то время в Иерусалиме.
В 6-й книге (99-112) сам Иосиф говорит с народом, и особенно
с его вождем, Йохананом из Гуш-Халава, со стен Иерусалима.
Самое глубокое возмущение вызывает у него недавнее и, в его
глазах, самое ужасное событие — осквернение Священных мест.
Он ведь, в конце концов, священнослужитель. Все это уже
знакомым и не вызывающим удивления образом
противопоставлялось Иосифом поведению римлян уже в его предыдущей речи
(на этот раз приведенной в пересказе) (5. 362-374). Еще более
замечательно то, что даже^вождь Масады Эльазар бен Яир в своей
пространной и места^гпатетической речи сделан рупором столь
^галов^оятных^дяя него взглядов, и довольно неубедительно
признается, что он и его последователи были «для прочих
наставниками в преступлениях» (7. 330). Это несомненно Иосиф, каким
мы его узнали, выражает свое собственное убеждение.
В основе всех этих разоблачений лежат три главных пункта:
повстанцы были жестоки и склонны к насилию; они были
грешниками; наконец (парадоксально для свободолюбцев), они разоб-
У*
100
Глава четвертая
щали население и тиранствовали над массами, заставляя
подчиняться их приказам. Последнее обвинение — ключевой аргумент
всей «Иудейской войны». Следующий из него вывод о том, что
большинство евреев на самом деле не желали восстания, конечно,
можно отвергнуть как попытку Иосифа снискать расположение
римлян; но опять-таки он, естественным образом, явствует из
того, что видел сам Иосиф. И в одной из следующих глав мы
увидим, что римляне не могут нести ответственность за Иосифовы
аргументы.
Анализ Иосифа нельзя назвать чересчур упрощенным. Было
бы несправедливо сказать, что он неизменно представляет
относительно небольшую группу фанатиков единственной опорой
восстания, даже если он и считает их ответственными за его
продолжительность (напр., в ИВ 5. 53). Хотя он склонен
представлять «народ» в целом разочаровавшимся в экстремистах на
поздних стадиях войны, для более раннего периода он этого не
утверждает. Там он охотно признает, что временами массы
поддерживали партию войны и что когда между двумя группами
разразилась жестокая битва за контроль над Иерусалимом, то
сторонники войны в нижнем городе превзошли числом
миротворцев из верхнего. Иногда Иосиф считает, что в народе есть некий
средний элемент, который может качнуться в любую сторону.
Именно эксцессы повстанцев и убеждения «умеренных» типа
Ханана постепенно склонили эту группу в пользу сторонников
мира (ИВ 2. 320, 422 ел.; 4. 158 ел.).
Во время кризиса любая центристская группа либо
смешивается с одной из крайних, либо уничтожается, как произошло во
время гражданской войны в Коркире, согласно классическому
описанию Фукидида (3. 82. 8). А крайности, как было известно
Фукидиду, сойтись не могут. Таким образом, в Палестине времен
Второго Храма был цевозможен компромисс между «Сынами
Света» и «Сынами Тьмы». По мнению Иосифа, причиной было
то, что зелоты (в широком смысле слова) углублялись все дальше
и дальше за пределы допустимого.
Иногда Иосиф называет повстанцев «разбойниками» (ШзШ),
а в нескольких местах его труда мы находим и термин агсШёзШ,
атаманы разбойников. Общее мнение относительно употребления
им этих терминов зачастую ошибочно: слова эти для него не просто
оскорбления, которыми он сыплет, когда заблагорассудится. Иосиф
пишет точнее. Только в «Жизнеописании», полемическом
сочинении, 1ё$Ш употребляется регулярно как обычное обозначение
мятежников11. В начальной части «Иудейской войны» это слово
Иудейское восстание в интерпретации Иосифа 101
применяется только к группам людей, которые, по-видимому
(какими бы ни были движущие ими намерения), действовали как
настоящие разбойники, совершая грабежи и насилия в сельской
местности, а именно к тем, которые бродили по стране при
последних прокураторах12, и к тем, известным также под именем
сикариев, которые захватили в начале войны Масаду и пришли
на помощь повстанцам в Храме, когда они схватились с партией
мира в верхнем городе (ИВ 2. 425, 433). В полной оскорбительных
нападок характеристике одного из вождей повстанцев, Йоханана
из Гуш-Халава, доставившего Иосифу много забот в Галилее,
которого последний попросту ненавидит, ярлык 1ёз1ёв появляется
среди самых разных бранных эпитетов (ИВ 2. 587); этот случай
можно считать исключительным. В других местах это слово
адекватно описывает деятельность тех, к кому оно применяется.
Но и в этом случае неправдоподобно, чтобы такие группы состояли
из простых грабителей-уголовников, единственным побуждением
которых было урвать что-то для себя. А раз так, то Иосиф, даже
будучи прав в техническом плане, демонстрирует своим
молчанием полную нетерпимость к каким бы то ни было требованиям
этих людей и не находит никаких оправданий для их действий.
Разбои были, конечно, бичом оседлых и зажиточных во всем
древнем мире; даже Рим не всегда мог держать разбойников в
узде. Греческие и римские авторы были в основном оседлыми и
зажиточными, поэтому по дошедшим до нас сочинениям трудно
оценить социальный компонент, несомненно наличествовавший в
криминальном поведении13. Здесь важно то, что Иосиф, хотя и
сражался недолго бок о бок с еврейскими повстанцами,
идентифицировал себя с угнетаемыми и неимущими евреями ничуть не
больше, чем это было свойственно высшим слоям в любых других
странах.
Бандиты — крайний случай. Что Иосиф едва ли понимает (и
что не мог бы не понять беспристрастный комментатор), это то,
что у большинства повстанцев были поводы для недовольства иного
порядка, чем у представителей его собственного класса, и что по
крайней мере некоторых из них вдохновляло видение лучшего
общестйа — возможно, нечеткое и иногда мессианское, но при
всем том не лишенное практического содержания (см. с. 150-151).
Иосиф демонстрирует нетерпимость и непонимание сути всего
движения сопротивления — качества, характерные для отношения
людей к своим/политическим оппонентам.
Напрашивается проведение различия между Иосифовым
описанием действий — так сказать, внешней истории — различных
102
Глава четвертая
мятежных групп, пусть не всегда столь подробным, как нам бы
того хотелось, но последовательным и обычно точным, и его
трактовкой их внутреннего характера, куда более несовершенной.
Иосиф умеет изобразить мятежников, во всяком случае некоторых,
так, что его собственное отношение проявляется недвусмысленно;
но это не мешает видеть появление в их среде различных
группировок и их характер. Таким образом, искажения Иосифа не
следует преувеличивать. То, что мы не можем по данным Иосифа
с уверенностью проследить непрерывную предвоенную историю
любой повстанческой «партии» на протяжении любого количества
лет, вызвано в основном тем, что группировки были слишком
расплывчаты и неорганизованны, для того чтобы такая история
существовала14; лишь частично в этом можно винить нелюбовь
Иосифа к догме. Можно считать, что он нас подводит меньше,
чем современные ученые с их любовью к спекуляциям.
Слова, которые Иосиф чаще всего употребляет, говоря о
повстанцах в целом, почерпнуты в основном из греческого
политического словаря: «подстрекатели гражданского раздора»,
«бунтовщики» и, о вождях, «тираны»15. Для греческого читателя они
звучали явно уничижительно. Они подразумевали точку зрения
оппонента — оппонента, как кажется, внутри еврейского
государства, ибо мятежники прежде всего чинили нововведения и
восстание скорее там, чем в Римской империи в целом. Но я не собираюсь
придавать слишком большое значение этим словам, поскольку
вполне возможно, что Иосиф предпочел эти слова другим потому,
что они пришли ему на ум и показались подходящими для
греческой версии его истории. Вряд ли у них были близкие
эквиваленты в арамейском: какими словами говорил бы он о
мятежниках в Иерусалиме во время восстания, мы знать не можем.
Можно предположить употребление термина «зелоты»; он,
однако, применялся к ограниченному кругу лиц, и хотя
современные авторы для удобства употребляют его как общий ярлык (этого
не избежала и наша книга), Иосиф его обычно применяет с
разбором, по отношению к строго определенным группировкам,
особенно когда речь заходит о поздних этапах восстания. Он
возникает однажды применительно (очевидно, не в строго
техническом смысле) к восторженным личным сторонникам
честолюбивого, но продержавшегося недолго вождя, Менахема; затем с
его помощью описываются те, кто жаждал продолжения войны
после того, как Иосиф оказался у власти в Галилее; но вскоре это
название прочно ассоциируется с определенной группировкой,
возглавляемой Йохананом из Гуш-Халава, которая захватывает
Иудейское восстание в интерпретации Иосифа 103
город, впускает в него идумеев и обороняет Храм от
первосвященника Ханана и его людей, распоряжающихся в нижнем городе
(ИВ 2. 444; 651; 4. 161-162, 224 ел., 514, 538-544, 566 ел.).
Впоследствии Эльазар бен Шимон, бывший с самого начала одним
из вождей группировки, ушел из этой партии вместе со своими
сторонниками и, похоже, забрал с собой ее название, так что оно
последовательно применяется к его приверженцам. Эта
группировка состояла, видимо, в основном из выходцев из низших слоев
священнослужителей16.
Но когда мы начинаем интересоваться, почему и откуда
возникли зелоты, Иосиф оставляет нас в недоумении. Тем не
менее есть много фрагментарных указаний, в том числе и у самого
Иосифа, убеждающих нас, что в их идеологии и религиозных
убеждениях было много такого, о чем нам узнать не дано.
Современные специалисты прибегли к реконструкции в еще
больших, чем обычно, масштабах, начиная с библейского прототипа
движения зелотов, Пинхаса, и прослеживая все последующие
возможности. Относительно имени «зелоты» (ревнители.— Прим.
перев.) Иосиф замечает только, среди своих яростных
ретроспективных нападок, что его носители претендовали на это имя из-за
своей якобы ревности к добру: «Люди, которые своими деяниями
оправдывали свое имя; ибо они пристрастились ко всяческим
нечестивым поступкам; они дошли даже до того, что подражали
подобным поступкам, которые донесла до нас традиция с прежних
времен. И однако же они присвоили имя тех, кто был ревностен
к добродетели, или же в насмешку над теми, кто пострадал от
них, ибо они были жестоки, или потому, что в самом деле считали
добром самое ужасное зло»17.
Самое подробное — и интересное — суждение о том, что
вдохновляло восставших, Иосиф высказывает в связи с
разразившимися в Иудее протестами против переписи 6 г. н. э., откуда он
выводит начало раскольнического движения. В «Иудейской войне»
об этом рассказывается очень кратко: Иуда (Йехуда), галилеянин,
яростно напал на своих соплеменников за готовность платить дань
Риму, тем ^амым неявно признававших людскую власть, тогда
как прежде Бог был их владыкой; он основал «четвертую
философию», отличную от трех других еврейских «философий»,
которые и объясняются. Йехуда описан как житель Гамлы в Голане;
его соратником назван Цаддок, фарисей. В «Иудейских
древностях» Иосиф добавляет некоторые детали относительно верований
этой группы: )0ни ненавидели перепись, поскольку та была
символом рабства, они стремились к свободе, презирали смерть и,
104
Глава четвертая
помимо этих принципов, признавали догматы обычного
фарисейства18. Однако значение этой информации сильно снижает тот
факт, что мы нигде более не слышим в ясном виде об этой
внушительной «четвертой философии», и то, что нам не говорится,
какая связь существовала между доктринами бунтовщиков 6 г.
н. э. и какими бы то ни было догматами бунтовщиков 66 г. (см.
гл. 5). Отмечается прежде всего, что существовало несколько
поколений диссидентов, происходивших из одной и той же семьи,
которые в 66 г. действовали отдельно от зелотов. Затем во второй
масадской речи Эльазара бен Яира Иосиф указывает, что
защитники крепости были воодушевлены решимостью не признавать
другого господина кроме Бога — убеждение, которое он
приписывал и «четвертой философии». А самоубийство побежденных в
Масаде, оправданное Эльазаром, служит примером презрения к
смерти, которое их якобы характеризовало (ИВ 7. 323, 341 ел.).
Гарнизон этой крепости Иосиф называет сикариями
(кинжальщиками). Так же звались и те, которые после окончания восстания
в Палестине бежали в Египет и Кирену и разожгли там беспорядки.
Тех, что оказались в Александрии, восхваляют за терпение и
храбрость, с которыми они выдерживали пытки, не желая «назвать
кесаря господином»; они возложили на себя задачу убедить других
евреев считать только Бога своим Господом, а римлян равными
себе. Здесь опять-таки подход «четвертой философии», и явное
указание на то, что мы имеем дело с духовными наследниками
ее основателей. Таким образом, возможно систематизировать
отрывочные сведения, хотя наши пробные отождествления и
останутся неподтвержденными.
Известный лидер мятежников Шимон бар Гиора, хотя и очень
рано присоединился к защитникам Масады, кажется, никогда не
считался одним из сикариев; но было ли это вызвано тем, что
вскоре он вновь удалился и обосновался со своими последователями
на холмах, или идеологическими расхождениями, мы сказать не
можем19.
Более того, выражение «четвертая философия», как можно
подозревать, придумано самим Иосифом, поскольку связывает
идеи с тремя основными сектами, которые он любит называть
«философиями». Невероятно, чтобы члены этих сект говорили о
себе в таких терминах, и нет причин полагать, что их употребляли
члены «четвертой». Сомнительно также, было ли то, что они
предлагали, новым толком иудаизма, призванным отличаться от
трех других20: все это подозрительно смахивает на собственную
Иосифову схему, принятую для удобства его греческих читателей.
Иудейское восстание в интерпретации Иосифа 105
Тем самым мы остаемся в неведении относительно того, как
недруги Рима соотносились между собой в рамках иудаизма.
Речи, вложенные Иосифом в уста Эльазара бен Яира,
демонстрируют, что автор, во всяком случае, был способен оценить
отвагу мятежников, но они не слишком проясняют, в чем
конкретно состояла их позиция. Основной предмет этих речей,
обсуждение достоинств самоубийства, предназначен непосредственно
для того, чтобы оттенить речь самого Иосифа в Йодфате, в которой
он утверждал прямо противоположное (ИВ 7. 341-348; 3. 362-
382). Две эти речи, хотя и не сведенные рядом, составляют единый
блок и напоминают пары речей греческих и римских историков,
например, споры относительно смертной казни в Сенате в конце
«Каталины» Саллюстия. В «Римских древностях» Дионисия Га-
ликарнасского, в некоторых отношениях послуживших образцом
Иосифу, много парных речей. В труде Иосифа такое сопряжение —
просто украшение; насколько вообще можно говорить о том, что
оно служит какой-то определенной цели, таковой целью можно
считать стремление продемонстрировать, что поведение самого
Иосифа было столь же достойным и оправданным, сколь и
поведение героев (здесь явно задействовано самооправдание). Кроме
того, масадская речь, как мы видели, использована для выражения
мыслей самого Иосифа.
Никто другой не писал историю по-гречески, как Иосиф; но
его менталитет нельзя считать необычным во всех отношениях.
Исчезновение апокалиптических черт, существовавших в
иудаизме, в позднераввинистической литературе некоторым образом
сопоставимо с позицией Иосифа. Возникает искушение назвать
его, скажем, «протораввинским» автором. В то же время
иррациональные народные идеологии не очень-то вписывались в поле
зрения греко-римской историографии21. Более того, несомненно,
что эти идеи содержали в себе опасный политический подтекст,
так что у Иосифа были веские причины избегать упоминаний об
этом ином мире мыслей и видения.
Иосиф описывает тип лидера — лжепророка, фокусника,
обманщика; часто утверждается, что подобные фигуры действуют
рука об руку с «разбойниками». Интересно, что термин
«лжепророк» получил распространение в эллинистическом иудаизме, хотя
и не использовался в еврейской Библии. Известные Иосифу
учителя народа на самом деле были, несомненно, поставщиками
некоего этического или мессианистского учения, не будучи сами
псевдомессиями. Но для Иосифа они были просто-напросто
составными частями того пестрого преступного сброда, который
106 Глава четвертая
вначале разжег, а затем раздувал пламя ненужного мятежа. Они,
однако, отличаются от вождей восставших, которые нигде не
называются пророками22.
Многие второстепенные персонажи этого типа появляются на
его страницах, но главный удар Иосиф наносит врагу в
ретроспективном отступлении (ИВ 6. 285 ел.), прием, характерный для
его метода. Фигуры пророков того времени обобщаются в ключевой
момент повествования «Иудейской войны». Случилось так, что
когда Храм пал, вместе с ним было уничтожено около 6 тысяч
простых людей (если можно полагаться на приводимую Иосифом
цифру), среди них женщины и дети, которые укрылись там, потому
что некий «лжепророк» сказал им, что их Бог явит «доказательства
спасения». Это поразившее Иосифа событие побудило его
заметить, что в то время многие пророки подавали народу ложную
надежду и им охотно верили. Такое обычно случается, разумно
отмечает он, во времена бедствий. Более того, по его словам,
«тираны» цинично использовали этих индивидуумов в попытках
предотвратить дезертирство из рядов повстанцев. Таким образом,
Иосиф в своем изображении восставших отделяет религиозные
элементы от политических, пытаясь таким образом обесценить и
те и другие.
Для себя, однако, он такого разделения никоим образом не
проводит. Несколько неожиданным и, можно сказать,
обесценивающим собственный вывод автора является то, что его презрение
к современным пророчествам надвигающихся перемен весьма
выборочно. Предсказания гибели и конца Иерусалима
приветствуются; и в том же отступлении он продолжает говорить о
знамениях и приметах, весьма для него значимых, предвещавших
падение Храма, на которые либо не обращали внимания, либо
неправильно толковали. Набор их довольно странен: звезда,
комета, отелившаяся жертвенная корова, сами собой открывающиеся
ворота, бой колесниц в небе и таинственный голос во внутреннем
дворе наблюдались перед самым разрушением; и еще за четыре
года до войны крестьянин по имени Йешуа день за днем, вечер
за вечером, громче всего во время празднеств, проповедовал
скорую гибель. Пророчества эти продолжались, несмотря на
постоянные бичевания, которым подвергали его прокураторы, семь
лет, пока этот эксцентричный и храбрый человек не был случайно
убит камнем из римской катапульты. Итак, мы видим, заключает
Иосиф, что Бог забоится о человеке и ставит его на путь, ведущий
прямо к спасению.
Иудейское восстание в интерпретации Иосифа 107
Замечательно, что Иосиф дбвольно подробно повествует об
этом странном и незначительном эпизоде, сопровождая его еще
двумя пророчествами. Ввиду этого было бы совершенно
ошибочным утверждать, что он полностью отвергает народные суеверия,
этот менее респектабельный аспект религии. С другой стороны,
он на самом деле подчиняет свою интерпретацию этих вещей
своим политическим целям в рамках иудаизма. Приемлемы только
те пророки, что поддерживают правое дело. В самом деле, рассказ
приводится в этот момент только для контраста тому, что было
сказано о лжепророках, использовавшихся зелотами. Похоже, что
Иосиф не хочет уступить врагу ни пяди земли — даже если земля
эта столь ненадежна для него. Это иногда кажется циничным,
чего никак нельзя сказать о его подходе к основным догматам
иудаизма — самому Божеству и Торе в ее историческом и
юридическом аспектах.
Мы можем подвести итоги, сказав, что Иосиф все время
относится к мятежникам, под какой бы личиной они ни выступали,
просто-напросто как к своим политическим противникам.
Человеку несвойственно оценивать заслуги другой стороны ни когда
он ведет жестокую гражданскую борьбу, ни когда он пережил ее.
Не может быть более красноречивого подтверждения того, что
Иосиф видел свое положение именно в таком свете, чем важность
концепции 8Ш18, гражданского раздора, как орудия истолкования
событий в его труде об иудейской войне. Стремясь осознать падение
священного города и Храма, он постоянно дает одно и то же общее
объяснение: они были уничтожены з&ш'з.» Под этим заглавием, в
рамках этой концепции мы находим множество направлений.
Во-первых, 8Ш818 как причинный фактор может действовать на
двух различных уровнях. Во-вторых, ведущие роли не всегда
играют одни и те же партии. Иногда братоубийство — величайший
грех, который, на теологическом уровне, влечет за собой кару.
Этот моральный мотив, даже при том, что он никоим образом не
чужд греческой или римской мысли, резко выделяет Иосифа среди
греческих и римских историков из-за последовательности и
настойчивости, с которыми он проводится, а также потому, что он
понимается как часть непрерывного исторического процесса,
будучи внутри последнего лишь одним из многих проявлений одной
и той же модели. Но прежде чем рассуждать об этом, нелишне
будет задаться вопросом, что Иосиф имел в виду под 8(а818 в тех
случаях, когда это — политический феномен. В предисловии к
«Иудейской войне» он пишет, что в своей книге покажет, в числе
прочего, как гражданская война уничтожила Иерусалим и каким
108
Глава четвертая
образом (как мог бы засвидетельствовать Тит) еврейские «тираны»
заставили не желавших того римлян наложить руку на Храм —
«что ее (мою страну) уничтожила гражданская война и что
еврейские тираны навлекли и руки не желавших того рцмлян, и
пожар на Храм, может подтвердить сам кесарь Тит, отдавший его
на разграбление». По-видимому, он не имеет в виду
исключительно то, что на сверхъестественном уровне поведение мятежников
сделало римлян орудием Божьей кары. Подразумевается и нечто
более земное: фанатизм зелотов, отчаянная борьба, которую они
вели в своем самом священном здании, и упорный отказ сдаться
не оставили римлянам иного выбора кроме штурма, что привело
к разрушению Храма. Здесь не вполне ясно, в каком именно
смысле активность зелотов считается 8(аш. Предположительно
суть в том, что борьба против Рима влекла за собой и восстание
против собственных лидеров. Несомненно, однако, что наряду с
теологической связью между внутренней ситуацией в еврейском
обществе и катастрофой существовала и связь политическая.
Ключевая концепция 5&ш$ используется неоднократно и в тех
случаях, когда значение, вкладываемое Иосифом в это понятие,
выражено яснее. Не единожды оно применяется, с полным на то
основанием, к военным действиям между разными группами
восставших, начавшимся в Иерусалиме после убийства
первосвященника Ханана и до того, как Веспасиан подступил к городу. В
«Иудейских древностях», 18. 8, комментируя начало
повстанческого движения и заглядывая вперед, Иосиф говорит о будущем
соперничестве различных партий, которые возникнут, когда
«гражданские войны, убийство граждан и междоусобная резня»
станут плодом их отчаянных распрей. Предлагает он и
внимательный анализ того, почему вождь Йоханан из Гуш-Халава отделился
от прочих зелотов. Иосиф осознает непосредственные трагические
последствия разделения, говоря о 5&ш$ как о третьем бедствии,
после войны и «тирании», поражающем народ. Он прослеживает
историю $1а81$, говоря, как она была остановлена перед лицом
римских осадных машин, когда евреи совершили свою первую
вылазку, но вскоре разразилась вновь: «Даже когда римляне
разбили лагерь под стенами, гражданская война внутри не утихла».
Тем не менее вскоре мы обнаруживаем, что три группировки
вновь, и на более долгий срок, объединились (ИВ 4. 397; 5. 255,
278). Таким образом, предыдущее довольно красочное заявление
Иосифа о том, что $&ш'5 захватила город, а римляне —- 5&ш'$, не
вполне подтверждается.
Иудейское восстание в интерпретации Иосифа 109
Когда Иосиф называет повстанцев в целом $1а81а$1аи
раскольниками, как он часто делает, он использует это слово в ином
значении и, очевидно, подразумевает, что они вели борьбу против
остального народа, желавшего мира. Термин пёЫепгоп1е$ —
обновители или повстанцы,— которым иногда сопровождается слово
81а81а81сй, подтверждает, что Иосиф имел в виду их противостояние
установившемуся внутреннему порядку. В значении такого
противостояния он употреблял и слово Маш, и это нам особенно
интересно. Важный пример такого употребления мы видим там,
ще он отмечает, что после завоевания Галилеи сначала в сельской
местности, а потом и в Иерусалиме разразилась 8(аш между
партиями мира и войны (ИВ 4. 128-134). В отрывке, испытавшем
влияние Фукидида, он описывает, как евреи накидывались друг_
на друга, едва получив короткую передышку от нападений римлян/
5Ш818 описывается в риторических, но вполне реальных терминах
как разделяющая друзей, родных и в особенности молодых (и
опрометчивых) и старых (и предусмотрительных). В этом случае
различие между двумя партиями состоит только в их отношении
к войне. Драматическое повествование Иосифа о мучительных
личных разобщениях, причиной которых была война, и его
сосредоточенность на различии между молодыми и старыми23, теме,
которую он, возможно, тоже заимствовал у Фукидида, не дают
ему рассмотреть социальные различия двух сторон. Не приходится,
однако, сомневаться, что таковые существовали и в этом случае,
поскольку мы их обнаруживаем буквально везде, и Иосиф
принимает это как должное.
Единственный случай, когда Иосиф употребляет слово 8Ш818
для описания открытой экономической борьбы между классами,
возникает в одном из пассажей «Иудейских древностей» (20.
179 ел.; см. с. 139-140). Он указывает на первосвященство Иш-
маэля бен Фиаби (во время прокураторства Феликса) как на веху,
потому что тогда впервые возникла открытая вражда между
первосвященниками, с одной стороны, и рядовыми священниками
и вождями народа — с другой. У каждой группировки были свои
головорезы, и когда первосвященники послали своих рабов собрать
десятину с токов, некоторые рядовые священнослужители умерли
с голоду.
Никому не придет в голову утверждать, что в «Иудейской
войне» Иосиф применяет понятие 8Ш818 исключительно к
конфликту между богатыми и бедными, но тот факт, что подобные
конфликты играют важную роль в повествовании, а также то, что
многие греческие авторы считали само собой разумеющимся, что
основное деление в городе проходит между богатыми и бедными,
110
Глава четвертая
позволяют подозревать, что он имел в виду концепцию такого
рода разногласий, когда настаивал на важной роли 81а818 в
уничтожении евреев24. И напротив, он несомненно говорит о 8(а818,
хотя и не употребляет этого слова, когда в своем экскурсе о
мятежниках описывает ранних сикариев, считавших всех прорим-
ски настроенных врагами, и далее описывает явный социальный
конфликт, в котором у ироримского имущего класса сожгли дома
и отняли имущество25. Чуть ниже в той же тираде, опять-таки не
употребляя слова 8(а818> Иосиф говорит об этом периоде как о
времени разделения народа, когда «те, кто был у власти, угнетали
народ, а народ стремился уничтожить тех, кто был у власти;
первые хотели для себя тиранического самовластия, вторые —
насилия и грабежа имущества богатых». Так что, как бы мы ни
старались не полагаться уж слишком на довольно-таки
беспорядочное употребление Иосифом понятия з&ш'з, этот обзор основных
случаев его появления по меньшей мере позволяет утверждать,
что, по мнению Иосифа, восстание в Иудее было гражданской
войной (или войнами) в не меньшей степени, чем борьбой против
внешнего врага.
Иосиф против разрушения собственности. Но, как бы это ни
было ему близко, больше всего его возмущает не этот аспект 8(а818
(по крайней мере, если верить его собственным словам). Самые
яростные его обвинения имеют религиозный оттенок.
Подчеркивается преступность пролития крови, и прежде всего осквернения
Божьего Храма; характер имеющихся расхождений в данном
случае значения не имеет. Сама схема смертного греха, за которым
следует лишение Божией благодати и наказание, восходит к
пророкам времен Первого Храма и непосредственно следующего
за эпохой Первого Храма периода26. Когда Иосиф говорит о
римлянах как об орудии Божьем, посредством которого он накажет
свой народ, он приводит прямые параллели с древними
ассирийцами27. И когда, взывая к осажденным евреям со стен Иерусалима,
он утверждает, что до положения рабов их низводит собственная
нечестивость, аргументирует он это, перечисляя
последовательность различных актов гражданского раздора, начиная с войны
63 г. до н. э. между двумя Хасмонеями, Гирканом и Аристобулом.
Наиболее бросается в глаза то, как 8(а818 здесь выполняет ту же
роль, что грехи иного рода. Ведь он продолжает, приводя
внушительный список всяческих зол: «Ибо вы не гнушались тайными
грехами, я имею в виду воровство, предательство и супружескую
измену; вы состязались друг с другом в насилии и убийстве;
пробивали новые, диковинные пути зла; и Храм стал вместилищем
Иудейское восстание в интерпретации Иосифа 111
всего этого». Традицию пророков здесь ни с чем не спутаешь, и,
особенно когда главным прегрешением оказывается осквернение
Храма, Иосиф явно вспоминает стенания Иезекииля по поводу
отвратительных мерзостей, совершавшихся там когда-то.
Древняя традиция прямо упоминается в двух случаях, когда
Иосиф говорит об исполнении во время нынешней войны
знаменитых древних пророчеств о том, что город будет взят и Храм
падет только после того, как Иерусалим разделится изнутри (ИВ 4.
388 ел.; 6. 109 ел.). Здесь, как и во всех случаях, когда Иосиф
цитирует древние пророчества, вряд ли стоит пытаться определить,
какое именно место из Библии или не из Библии он имеет в виду.
В связи с этим приходит на ум утверждение,
засвидетельствованное в комментарии к Библии, написанном несколькими
столетиями позже, но восходящее, бесспорно, к более раннему времени:
«Рабби сказал: "Велик мир, ибо даже если Израиль предается
идолопоклонству, но поддерживает мир в народе, Всесвятой, да
будет Он благословен, говорит, как уже бывало, 'Нет у Меня
власти над ними'... Но когда сердца их разделены, что начертано?
'Разделились сердца их, за то они и будут наказаны'"»28 (Ос. 10.
2). Для этого высказывания 8Ш818 не просто грех, а грех смертный.
Иосифово осуждение гражданского раздора, который, как он
уверен, был порожден повстанцами, таким образом, может быть
усилено их уподоблением прочим случаям неповиновения Закону,
совершенным поколением столь же злонравным, с его точки
зрения, как то, что было уничтожено в Содоме (ИВ 5. 566). Его
политический анализ встроен в более важную структуру.
Бог сказал: «И если презрите Мои постановления, и если душа
ваша возгнушается Моими Законами, так что вы не будете
исполнять всех заповедей Моих, нарушив завет Мой; то и Я
поступлю с вами так: пошлю на вас ужас, чахлость и горячку, от
которых истомятся глаза и измучится душа, и будете сеять семена
ваши напрасно, и враги ваши съедят их. Обращу лицо Мое на вас,
и падете пред врагами вашими, и будут господствовать над вами
неприятели ваши, и побежите, когда никто не гонится за вами».
После прочих страшных угроз следует повторное предупреждение:
«Если же и после сего не послушаете Меня и пойдете против Меня,
то и Я в ярости пойду против вас, и накажу вас всемеро за грехи
ваши. И будете есть плоть сынов ваших, и плоть дочерей ваших
будете есть... Города ваши сделаю пустынею, и опустошу
святилища ваши, и не буду обонять приятного благоухания жертв
ваших. Опустошу землю вашу, так что изумятся о ней враги ваши,
поселившиеся на ней. А вас рассею между народами, и обнажу
112
Глава четвертая
вслед вас меч, и будет земля ваша пуста и города ваши
разрушены»29. Многие из угроз стали теперь, во второй раз в истории
Иерусалима, реальностью, и детали совпадали очень близко —
говорилось даже, что во время осады Иерусалима мать съела свое
дитя (ИВ 6. 201-213). Первым побуждением сознания,
пропитанного Ветхим Заветом — а может быть, любого религиозного
сознания,— были бы поиски греха, повлекшего за собой катастрофу.
Делается ли упор на первородный грех Адама (как в некоторых
апокалипсисах) или на недавние прегрешения, на группу или на
индивидуума, тема эта обычна для произведений, написанных под
впечатлением разрушения 70 г. Иосиф описывает его наиболее
подробно. И Иосиф, который отнюдь не стремился — по крайней
мере в своих писаниях — распространяться о собственных
прегрешениях, справился с этим, подчеркнув вину только одной части
своих соотечественников.
Возможно, автор современного данным событиям
«Апокалипсиса Варуха (Баруха)» избрал в своей завуалированной манере
тот же выборочный подход, когда он описывал, как
первосвященники после потери Храма швыряли свои ключи обратно в небеса,
каясь, что не были достойными хранителями. Этим мощным
образом автор апокалипсиса (пишущий под именем писца
Иеремии, уведенного в Вавилон после первого разрушения) предлагает
истолкование событий, являющееся зеркальным отражением
трактовки Иосифа, отводя первосвященникам ту роль, которую Иосиф
отводил мятежникам. И действительно, известно, что 2-я книга
Баруха отличалась антисвященническим сектантским
предубеждением. Но гораздо чаще Барух, как и другое, еще более
внушительное произведение апокалиптического жанра, известное как
4-я книга Ездры, говорит о народе в целом. Авторы апокалипсисов
писали в духе, начисто изгнанном из истории Иосифа, но их
спекуляции о глубинных таинствах, адресованные, видимо,
ограниченному кругу сторонников, выдержаны в рамках традиционной
иудейской набожности, не слишком отличающейся от набожности
самого Иосифа30.
Наказания за грехи можно было, конечно, избежать
покаянием; или же покаяние и искупление могут следовать за наказанием
и вести в конце концов к примирению между Богом и человеком,
в соответствии с Заветом. Такая схема лежит в основе другого,
не апокалиптического текста, приписываемого Баруху,
включенного в апокрифические книги греческой Септуагинты. Полагают,
что он относится к интересующему нас времени. В нем
преступление народа — неповиновение Закону — и его наказание истол-
Иудейское восстание в интерпретации Иосифа 113
кованы уже знакомым нам образом; и в самом деле, одна деталь
подтверждает, что вдохновляющая идея оставалась той же. «Нигде
под небом не совершались такие деяния, какие были совершены
в Иерусалиме. Так исполнилось предсказанное в Законе
Моисеевом что будем мы есть плоть детей наших, один — сына своего,
другой — дочери своей. Господь сделал народ наш подвластным
всем царствам окрест, землю нашу пустынею, имя наше притчей
во яз|ыцех для всех народов, среди которых рассеял Он наш народ».
Коллективное страдание как плата за национальный грех было
традиционной заботой, еще срабатывавшей в I в. В общем,
наказание было темой, близкой евреям того времени: из библейских,
а возможно, и из греческих корней было почерпнуто его мрачное
очарование с ужасными смертями от болезней, выпадающими на
долю тех, кто согрешил против Божества, особенно
преследователей избранного народа. Филон в трактате обозревает проклятия,
призываемые на головы грешников: туда входит людоедство и
подробные описания болезней. Злодеи, как язычники, так и
очевидные евреи, встречают ужасный конец, обычно с поеданием
их плоти червями, во 2-й книге Маккавеев, у Филона, Иосифа и
в «Деяниях»; это Антиох IV, Ирод Великий, Ирод Агриппа,
Авилий Флакк, префект Египта, Апион, Катулл, проконсул Ливии
(чьей смертью завершается «Иудейская война»). Христианин Лак-
танций подхватил эту тему применительно к преследователям31.
Таким образом, нетрудно уяснить, что понималось под
наказанием, труднее определить, что есть искупление, особенно после 70 г.
Ведь высказывалось предположение, что разрушение Храма
привело к кризису в иудаизме именно потому, что после исчезновения
возможности искупить грех жертвоприношением трудно было
найти пути искупления. Апокалиптическая литература, как
отмечалось, разрубила этот узел ожиданием близкой новой эры, в
которой и мир и состояние людей изменятся32. Эта проблема может
также объяснить любопытную черту Иосифовой «Иудейской
войны»: там много говорится о грехе и наказании, но гораздо меньше
о раскаянии и примирении. Нет, однако, сомнений в том, что
Иосиф присоединяется к обычной схеме и в выдержанном в
сильных выражениях воззвании к Иерусалиму, вставленном в
повествование в тот момент, когда бои между группировками
захватили и сам Храм и ожидался голод, Иосиф настаивает, что
даже тогда город можно было бы спасти, если бы он умилостивил
разрушающего его Бога. Длинная речь самого автора с крепостной
стены снимает всякие сомнения: «Божество легко примиряется с
теми, кто исповедуется и кается» (5. 19, 415). Это относится и к
114
Глава четвертая
/
давним и к недавним грехам, поскольку Иосиф считал, что евреи
повинны и в тех и в других33. [
Чаще всего тема греха уводит Иосифа в другую, неожиданную
сторону, к противопоставлению преступлений евреев и
невиновности римлян, еврейской жестокости и римскому состраданию,
еврейского святотатства и старанию римлян спасти город и Храм.
Это важный мотив в его истории, разительно отличающийся от
возмущенных сетований апокалипсисов Баруха и Ездры) где
несправедливость торжествующего угнетателя усугубляет
страдания побежденного перед лицом отвержения его Богом (II Барух,
11; IV Ездра, 5). Кажется, однако, что роль темы римской
добродетели у Иосифа скорее риторическая, чем теологическая;
не имея самостоятельного значения, она регулярно поднимается
для демонстрации глубины еврейских прегрешений. Она является
также связующим звеном с еще более важной доктриной —
тезисом о божественно предначертанном переходе власти к
римлянам. Бог, или Божество, или Судьба, или Рок, или Провидение,
или Случай, решил, что римляне должны быть победоносны34,
так же как в видениях Даниила (7-11) и 4-й книге Ездры (10-13),
Он сделал так, чтобы мощные царства сменяли одно другое,
поочередно возникая и рушась. Веспасиан был его избранным
орудием, а Тит находился под особым божественным
покровительством (ИВ 3. 6, 404; 4. 622; 5. 2, 60; 6. 314). Для достижения этой
цели были обеспечены определенные успехи римлян и несчастья
евреев, а евреи были ослеплены35. Разрушение Иерусалима вместе
с Храмом было частью этого плана (ИВ 4. 104; 6. 267).
В некоторых из многих случаев изложения этой доктрины
описывается, что Божество было разгневано и наказывало евреев
за то, что они оскорбили Его. В других — все происходит по воле
неумолимого рока, и нет никаких намеков на то, что можно было
что бы то ни было изменить. Последний взгляд совершенно
несовместим с циклом грех — наказание (так же как с Иосифовой
политической интерпретацией восстания). Если ничто не может
отвести того, что предначертано, не важно, как ведут себя народы
и отдельные люди. Но примирения достичь необходимо, если Бог
видится всемогущим и всеведущим, а человек несет
ответственность за свои деяния; а обеих этих посылок трудно избежать в
иудаизме. Так что примирения в той или иной форме совершались.
Компромиссную позицию приписывает Иосиф фарисеям (ИВ 2.
162-163; ИД 13. 172; 18. 13). Утверждения, приписываемые
первым раввинам («таннаим»), предполагают скрытое осознание
необходимости разрешения конфликта, видимо, унаследованное от
\ Иудейское восстание в интерпретации Иосифа 115
^ =
фарисеев, в то время как позднейшие раввины намечали более
сложные решения36. Под нашим углом зрения особенно
удивительным представляется то, что Иосиф в своем собственном
повествовании основывается на тех же посылках, что и фарисеи
в егр отступлениях: «Они считают, что прежде всего от людей
зависит, действовать ли праведно или иначе, но во всяком действии
участвует Рок». Здесь мы видим еще одно, ранее не замечавшееся,
подтверждение того, что Иосиф с самого начала был фарисеем.
Йреди греческих мыслителей стоики также пытались
примирить судьбу со свободой воли гораздо более сложным и искусным
способом . Иосиф мог что-то почерпнуть из стоической
философии, к тому времени сделавшейся до некоторой степени общим
достоянием, и этому источнику он обязан и термином кеШагтепё
(предопределенная), и описанием божественного провидения как
ргопога (предвидение). Собственно, оба термина уже были
приспособлены к иудаистской теологии Филоном, который даже
написал сохранившуюся в отрывках работу, озаглавленную
«О провидении» . Относительно Иосифа нет никаких данных о
серьезном углублении в стоическую философию; он просто
старается выразить собственные верования в терминах, понятных
грекам. В самом деле, достаточно часто кегтагтепё используется им
не как наименование абстрактной силы, но как способ говорить о
божественных предопределениях . Это было удобной
двусмысленностью, притом именно той, которую осудил (в эквивалентных
латинских терминах) Блаженный Августин: «Вне всякого
сомнения, именно божественным провидением созданы царства людские.
Если кто-то приписывает их «судьбе», употребляя это слово вместо
Воли Божьей, оставьте его при своем мнении, но исправьте его
язык... ибо когда люди слышат это слово, его обычное употребление
не позволяет им думать ни о чем, кроме как о положении звезд»
(О Граде Божьем 5. 1).
Иосифу повезло, что греческие читатели были привычны к
размышлениям по поводу участия монотеистического божества в
историческом процессе: такие формы выражения восходят
непосредственно к Геродоту . Кроме того, то, что Иосиф хотел, чтобы
его доктрина представляла всеобщий интерес, а не была
достоянием только евреев, явствует из того, каким любопытным путем
он вынуждает выражать ее даже римских полководцев — и притом
в ее самом монотеистическом виде (ИВ III, 144; 484; 494; IV, 366;
370; 626; VI, 38-41; 411).
Когда дело доходит до понятия Хуске — Провидения или
Судьбы,— которое Иосиф употребляет в связи с усилением мощи Рима,
он явно и, очевидно, сознательно эксплуатирует схему другого
116
Глава четвертая
наблюдателя римской мощи, Полибия, для которого (уске —
основное орудие объяснения подъема Рима (даже при том, что
большая часть его истории посвящена рассказу о рациональных
факторах) и который, как это ни удивительно, склонен считать
ее силой, наказывающей зло. Более того, так же, как и для Иосифа,
для него Ъускё может вполне заменяться понятием «Бог», Более,
чем Иосиф, озабоченный методом и связностью, он объясняет:
«Когда речь идет о вещах, причины которых трудно или
невозможно постичь смертным... можно с полным правом в случае
затруднений приписать их Богу или Тюхе» . Полибий, однако,
идет дальше и строго ограничивает область, в которой могут
потребоваться такого рода объяснения, и все приведенные примеры
относятся к явлениям природы: «Что же касается вещей,
происхождение и причины которых можно выяснить, я не думаю, что
стоит приписывать их божеству». Короче говоря, сходство чисто
внешнее, и Иосиф делает такой упор на теме сверхъестественного
приговора, который никогда не позволил бы ему счесть ее лишь
второстепенным объяснением. В отличие от Полибия, который
применяет это объяснение в различных контекстах, для Иосифа
вторым фактором обычно является, в освященной временем
еврейской манере, народ Израиля.
Есть элемент изобретательности, хочется даже сказать —
литературного изыска, в ловкости, с которой Иосиф владеет этим
типом объяснения с его неотделимыми друг от друга связями с
различными традициями. Его не врлнует подразумевающееся
несоответствие, когда он то утверждает время от времени, что
взлет и падение великих держав есть циклический процесс,
свойственный природе вещей, то часто, как уже говорилось,
подчеркивает понятие наказания за грехи евреев.
Для писателя, столь озабоченного, как Иосиф, легко
доступным поверхностным эффектом, не имеет смысла во всех случаях
настаивать именно на том, что он действительно думает. Может
быть, именно потому, что изначально он был чужд греко-римской
историографии, он мог оказаться чересчур поглощенным
следованием в разное время то одной, то другой условности, вместо того
чтобы искать некоего соответствия формы и содержания. Не
следует, однако, забывать, что греческая историография была в
его время в основном непримечательной; и даже если иногда
образцом Иосифу служил Полибий, большинство тех, с кем он
соперничал и кому подражал, составляли авторы произведений
ныне утерянных, но явно куда более низкого качества .
Несправедливо было бы и утверждать после нашего обзора,
что в «Иудейской войне» нет связных установок; некоторая
несообразность в области причинности и детерминизма может быть
Иудейское восстание в интерпретации Иосифа 117
оправдана тем обстоятельством, что легких ответов на подобные
вопросы, в конце концов, не существует. Сама попытка Иосифа
примирить иудейский взгляд на роль Бога в истории с греческой
традицией, где логика политических событий играет большую
роль, требовала определенной храбрости. Когда позже с той же
проблемой столкнулись христианские историки, они уклонились
от нее и ушли в сторону от установившихся форм языческой
историографии. Хотя в некоторых аспектах Иосиф пользовался
влиянием, в этом они его не копировали .
Некоторым из проблем, которые пытался разрешить Иосиф,
была суждена долгая жизнь. Но что касается нашей
непосредственной цели — понять Иосифа в его времени, можно сделать
вывод, что наиболее полезными здесь оказались подсознательные
предположения, лежащие в основе его писаний. Осознание себя
как еврея там присутствует, но в основном, даже в некоторых
своих теологических высказываниях, он говорит со своей особой
позиции представителя некогда господствовавшего среди евреев
класса, всегда готового найти взаимопонимание с римской
властью, далекого от большинства собственного* народа, несмотря на
все еще отчасти крепкие религиозные связи. Естественно, что он
склонен приписывать преступлениям народных масс большую
часть вины за разрушение Иерусалима. Теология «Иудейской
войны» имеет политическую направленность. Кроме того,
поскольку Иосифов политический класс (с его сильными связями в
диаспоре) стремился к определенной интеграции в мир греческой
культуры (см. главу 2) и соглашению с Римом (см. главу 3),
вполне уместно было, чтобы Иосиф описал его падение в
исторической работе греко-римского типа, в которой традиционные
еврейские темы были хоть и важны, но рассматривались через
эллинизирующую лупу.
А. Э. МопняНапо, «Зогае оЪзегуайопз оп саизез ог шаг т апаегИ Ызюповгарпу»,
ЫшНез 1П НШопоёгарНу (1966), р. 112-126.
2
ИВ 1, 9. Ср.: Ж 19, где он прерывает ламентации, говоря, что законы
исторического описания требуют возвращения к повествованию. Н. Ыпдпег, В1е
СевсШсШаиНахшщ йев Рктиз 1о$ер1ш5 ш ВеИит Зийшсит (1972), р. 132-141,
помещает заявление Иосифа в контекст ветхозаветного плача. См. также Ж 566.
Полезные замечания о греческих и латинских предисловиях см. в: Т. 1ап§оп,
ЬаНп Ргозе Рге/асез (1964), р. 64-67. Примеры — в первой части статьи: Б. Еаг1,
«Рго!о§ие Гогт т апает Ызюпо^гарпу» — АфИе& ипй МеЛегвапз Аег Кд'ткскеп
Ш1 (ей. Н. Тетропш, АУ. Наазе), I. 2 (1972), р. 842-856.
118
Глава четвертая
Относительно речей см.: С. Ауепапиз, Ьикгаю 8сНгф гиг
СевсЫсШвсНгеШип^ (1956), р. 149ГГ.; Р. ЛУ. ЛУаШапк, Зреескез т Сгеек НШопапх
(ТЫгй 3. Ь. Мугез Мепюпа1 Ьесшге); Т. Р. Мзетап, СИо'в Со$теПс$ (1979),
р. 28-30; относительно Фукидида: Р. А. 81асИег (ее!.), ТНе ЗреесНез ш ТНисусНйев
(1963).
Подчеркнуто X. Линднером, ор. сИ. (прим. 2), с. 18 ел., хотя он чрезмерно
упрощает роль речей у Фукидида и т. д.
Наиболее бросающаяся в глаза параллель — Ксенофонт. См. особенно
Анабасис, кн. 3.
7
См. с. 99. Ср. анализ этой речи во второй части статьи П. Видаль-Наке:
Р. У1(1а1-Ха(.ие1, «Паушз1о8ерНе е\ Мааада», Кеуие НЫопцие 260 (1978), р. 3-21.
См.: Н. РисЬз, Вег%еЫ1%е ШйеЫапД ^е§еп Кот т йег апИкеп №е11 (1938),
р. 15ГГ.; К. Зуше, ТасПи* (1958), р. 528-529.
о
См. Квинтилиана о Ливии (1, Д. 101); ср.: Ауепапиз, 1ос. с\1 (прим. 4);
Р. ЗсНеИег, Ое кейетъИса кЫопае, сопзсНЬепйае аПе (1911), р. 51-52.
Относительно явного противоречия этой характеристики обычному взгляду
Иосифа на Ханана см. с. 191, прим. 17.
Ср.: Н. Кге18818, В1е зоиакп 2изаштепНап^е йез }И(НИ$скеп Кг1е%е$ (1970),
р. 137. Ссылки собраны Д. М. Родсом — Б. М. КНоад§, НгаеПп КеуоЫюп (1976),
приложение.
12
ИВ 2. 235, 253 (о человеке, действовавшем более пятидесяти лет), 264-265.
13
О разбоях как о примитивной форме протеста см.: Е. Л. НоЪзЪашп, ВапсШз
(1969); особенности, необычайно схожие с теми, которые Хобсбаум наблюдал у
бандитов сравнительно недавнего времени, характерны и для разбойников Римской
империи, лучшим кратким описанием которых является М. Неп^еЬ йге ХеЫеп
(1961), р. 24-35. К. МсМиИеп, Епетьез о/ ХНе Яотап ОЫег (1967), гл. 6 и
Приложение В, сводит социальный элемент до минимума: см. рецензию О. Мштау
1К8 59 (1969), р. 264. Вряд ли можно связывать употребление Иосифом термина
«разбойники» с римским юридическим различением разбойников и врагов общества
(напр.*, /)/$. 49.15. 4). Иудейская война была полномасштабной войной, принесшей
триумф Веспасиаку и Титу.
М. Неп^е!, ор. сИ., возможно, изображает их слишком жестокими. МоПоп
8тИп, «2еа1о1$ ап<1 Зюагн, 1пе1г оп^шз апд геЫюпз», НТНЯ 44 (1971), р. 10-15,
предлагает частичную корректировку. М. Вог^, «ТНе сштепсу ог ше 1егш '2еа1о1'»,
]ТН$1 22 (1971), р. 504-512, указывает верное направление при помощи четко
сформулированного аргумента о том, что название «Зелот» для партии
сопротивления не употреблялось до 66 г. н. э.
15 См., например: ИВ 2. 274, 330, 407, 410, 422, 425, 442, 652; ср.: Неп^Ы,
с. 43 и прим. 8. Эти термины упустил из виду С. Эпплбаум: 3. Арр1еЬаит, «ТЬе
2еа1о1$: Ше сазе Гог геуа!иа*юп», 1К8 61 (1971), р. 163-166.
16 ИВ 5. 1 ел., 250, 358, 528; 6. 92, 148. См.: М. 31егп — №огШ НШогу о/ Охе
1ет%Н Реор1е (1977), уо1. 8, р. 297. Стерн считает Эльазара вождем истинных
зелотов с самого начала, а Йоханана — независимым деятелем.
17
ИВ 7. 268-270; ср. 4. 161. Ни в одном тексте времен Второго Храма они
явно не связываются с «ревностью» Пинхаса в Числах (25. 11-13) или Маккавеях
Иудейское восстание в интерпретации Иосифа 119
__
(I Макк.). Еврейский эквивалент «Каннаим» используется в раввинистической
литературе в одном контексте, по отношению к мятежникам во время осады:
Арр1еЬаиш, 1ос. сИ. (прим. 15).
18
ИВ 2. 118; ИД 18. 23. Серьезного несоответствия между версиями
«Иудейских древностей» и «Иудейской войны», которое якобы обнаружил XV. К. Раппег,
МассаЬеез, ХеаЬоЫ апй Зоъеркив ( 1958), на самом деле не существует.
ИВ 4. 503-508. Обо всем этом см. Хенгель, ор. сИ. (прим. 13), и Стерн,
ор. с\1. (прим. 16), с. 271-283.
20 См. с. 36 и ср. Непве1, р. 79-86.
21
Ср.: А. О. Мопн^Напо, «РорЫаг геН^оив ЪеНеГз апд 1а!е Кошап Ывюпапв» —
Еззауз иг АпсьепХ апЛ Мойегп ШЫоподгарку (1977), особенно с. 140-145.
Когда Йоханан из Гуш-Халава описывается как ^оеву «колдун, фокусник»,
это слово употребляется в расширительном смысле и значит попросту «шарлатан»:
см. ИВ 4. 85. Проводимое Иосифом разделение упустил из виду 3. В1еп1ип$орр,
«Ргорйесу апс! РНезтоос! т Дозерпиз», //5 25 (1974), р. 239-262; но см.: Хенгель,
ор. сИ., с. 235-239. Относительно «лжепророков» см. материал, приведенный в
статье I. КеШвд, «Тле иве оГ <р8еиа*оргорпе!е8' 1п ше Зер1иа&ш(, РИПо апд .Гозерйи»»,
#7 13.
23
См.: Фукидид 2. 8, 20. 2, 21. 2 и (с упором на молодость Алкивиада) 5.
43. 2, 6. 17, 18. 6.
Об этой дихотомии см. с. 133 ел.
25
ИВ 7. 254-255; ср.: Р. А. ВгшИ, «До^ерпив оп зоаа1 сопШсй т 1идаеа»,
/С//о59, 1 (1977), р. 15.
26 См., напр.: Иер. 4-6; 21, 11 ел.; Иез. 12-18; Ос. 4-13; Мих. 3. О важности
этой темы в II Макк., см.: V. №к*1рго\уе1$ку, «Ьа тоП сГЕ1еа2аг П1§ (1е Тшге»,
Ноттамез а Апйгё Вирогй-Ъоттег (1971), р. 471, п. 2.
27 ИВ 5. 404 ел.
Сепет КаЬЬаН 38, 6. «Рабби», который имеется в виду, это Йехуда ха-Наси,
конец II в. н. э.
29
Лев. 26. 15-33; ср. Втор. 28. Вспомнили об этом в период Маккавеев: Дан. 9.
11-14.
30 2
Об этом см.: М. 8шюп, Уегиз 1$гае1 (1964), р. 19-24; ключи от Храма: II
Вашсп 10, 18. Этот образ вновь возникает в раввинистической литературе, см.:
3!гаоп, 1ос. сИ. II ВагисН сохранился на сирийском, 4-я кн. Ездры ь основном на
латыни. См. переводы и комментарии г К. Н. Спаг1е$. Аросгурка апйРвеиЛерфарка
о/1Ы ОШ Те$1апгеп1 (1913). Относительно 2-й книги Баруха см. также издание
П. Богарта (Р. Во^аеП, $оигсев СкгеИеппев, 1969). Относительно определения
апокалиптического, 3. Вагг, «Демзп ароса1урйс ш гесеп! $спо!аг1у $шс!у», ВиИ /окп
Я?/. ЫЬ. 58 (1975-1976), р. 9-35. Единственная сохранившаяся полная рукопись
Баруха, амброзианская, содержит, что любопытно, 6-ю книгу «Иудейской войны»
(о падении Иерусалима) под заглавием V Макк. (см.: Во^аегт, р. 34-36, 161-162).
*" Ваг. 2, 3-6; РЫю, ее ргаепи е1 роеп., особенно 143-146; II Макк. 9; ИВ 1.
656-657; ИД 17. 168-179; Деян. 12. 23; РИПо, Пасс. 91; ПА 2. 143-144; ИВ 7.
451-453. Некоторые из этих эллинистических еврейских примеров цитирует
120
Глава четвертая
XV. N68116, «Ье^епйеп УОт Го(* &ег СогхевуегасЫег», АгМу /иг КеИ&опзтззеюскаЯ
32-33 (1935-1936), р. 246-249, который утверждает, что этот мотив имеет
греческие корни. Полезна информация О. 3. Ьайоисеиг, «Тпе деахл ог Негод хпе Сгеах»,
СРН16 (1981), р. 25-34.
42
3. №и$пег, <Гис1а18га т а Ите ог сл818: Гоиг гезропзез хо !пе йезхгисхюп ог 1пе
Зесопс! Тетр1е», /ш/ш5/я 21 (1972), р. 313-327 - Еаг1у КаЬЫтс 1ш1а1$т (1975),
р. 34-49.
33 Старые грехи: ИВ 5. 398; новые: ИВ 5. 404 ел., 413; 7. 34, 264.
4 См.: Шдпег, ор. сИ. (прим. 5), с. 42-48.
35 Успехи: ИВ 3. 293; 6. 411-412; неудачи: 4. 297-298, 573; 5. 39; 343, 572;
6. 371, 399; 7. 33.
М Ачо13. 16 (приписываемый Рабби Акиве) — наиболее известное из этих
утверждений, хотя Е. 11гЪасп, ТИе Зсщех, 0\е1г СопсерХз апй ВеИе/з (англ. перевод,
1975), с. 257, понимает его совершенно по-иному. См. гл. 11 его работы
относительно интерпретации развернувшегося раввинистического спора, с. 268, 284,
относительно положительной оценки замечаний Иосифа о фарисеях.
Противоположного мнения придерживается С. Р. Мооге, «Рахе апа* г"гее т\\ т хпе 1е\ет8п
рЫ1о8орп1е8 ассогсНтз хо 1о8ерпи8», НТНК 22 (1929), р. 371-389, который пытается
показать, что они являются стоицистическим искажением фарисейства. Мнение,
близкое к моему, высказывает Эттридж: Н. XV. АИпа^е, ТНе 1пШргеШюп о/ВШка!
НШогу 1п (Не АпНдшШез ЗиАшсае о/ Р1аУ1из Зоъеркив (1976), р. 154-155, п. 2.
37
Четкое описание — 3. К181, 8Шс РШоюрНу (1969), сп. 7.
38
Относительно утверждения, будто Филон верил в «относительную свободу
воли», см.: Б. XV^п8юп, «Ргеейогл апо* йетепшгшт т РЫ1о ог А1ехапс1па», 81шИа
РНИотса 3 (1974-1975), р. 47-70.
39
Языческий и иудейский смысл у Иосифа хорошо разграничен в статье в
неоконченном Тпаскегау-Магси8 Ьех1соп (1955). Ср. также: С. ЗШННп, «Баз
$сЫскза11гп №иеп ТевхаглеШ шк! Ье\ ,1о8ерпи8», Зоьеркиъ-ЫшНеп: Ре$1$сЫ/1/иг ОПо
М'1сНе1 (1974), р. 319-343. Эттридж, ор. сИ. (прим. 36), с. 154-155, сделал
интересное наблюдение о том, что в «Иудейских древностях» возобладала ргопо1ау тогда
как безличная терминология исчезла.
40
™ См. 3. Ь. Мугев, НегойоШ (1953), р. 521ГГ.; Н. Ь1оуй-.Гопе8, ТИе 1и$исе о/
Хеиз (1971), р. 64; С. ЬасНепаиа*, Му(Но1о§1е$, ге1фоп еХ рНИо$орН1е йе ГНШо&е
йапа Нсгойоге (1973), р. 193-209.
Полибий 36. 17; дальнейшие отсылки и обсуждение см.: Р. ^. Х^а1Ъапк,
Ш$1опса1 СоттеШагу оп Ро1уЫи$у уо1. I (1957), р. 16-26.
Относительно осведомленности Иосифа в области современных ему
историографических течений см.: ИВ 1. 6-9, 13-16.
43
А. Э. Могш^Иапо, «Ра§ап апа* СНпзйап Ызюпо^гарНу т хНе ГоиПп септигу
А. Б.» — Могш^Иапо (ее!.), Т1\е Соп/1Ш Ье^ееп Ра§атзт апЛ СШ$ИапНу т 1Не
РоиПН СепХигу (1963), р. 79-94 - Еззауз ехс. (см. прим. 21), с. 107-119. Момиль-
яно ссылается на Иосифа, но не обсуждает основное расхождение. См. также:
К. Р. МПЪигп, Еаг1у СШШап 1МегргеШюю о/ НЫогу (1954, сп. 4).
121
Глава пятая
Структура Иудейского восстания
Самые ранние повествования о столь бурном событии, как
первое Иудейское восстание, принадлежат, по всей видимости,
людям, не свободным от личной заинтересованности. Историк
последующих поколений может, конечно, считать, что пишет 8те
1га еХ вШсНо (без гнева и пристрастия. — Прим. перев.), но при
этом будет зависеть от тенденциозных повествований
современников событий. Часто все известные версии далеко не
беспристрастны. И если труд Иосифа и демонстрирует особенно высокий
уровень личной заинтересованности, то это вполне соответствует
остроте и ожесточенности описываемого конфликта и важности
собственной роли автора в этом конфликте. В повествовании
Иосифа об Иудейском восстании нет в принципе ничего
необычного. Однако теперь вошло в привычку упрекать этого автора в
исключительной пристрастности, и в последнее время многократно
выражалось чувство, близкое к отчаянию, по поводу возможности
узнать из его рассказа хоть что-нибудь о происшедшем.
Возможно, отчасти это связано с тем, что от Иосифа многого
ожидали. Его труд — в буквальном смысле единственное
свидетельство о восстании. Соответствующие части «Истории» Тацита
в основном утрачены; сохранились лишь несколько упоминаний
в книге 2 и отклоняющаяся от основной темы преамбула книги 5
о происхождении евреев, за которой следуют четыре главы,
доводящие повествования до начала осады Иерусалима Титом.
Существуют также некоторые замечания биографа Светония
относительно успехов в Иудее Веспасиана и Тита Флавиев; есть еще
четыре раздела в эпитоме (кратком изложении) историка III в.
Диона Кассия, почти полностью посвященные осаде Иерусалима.
Хотя каждый из названных авторов сообщает некоторые детали,
противоречащие сведениям Иосифа (этот факт свидетельствует,
по-видимому, об их, по крайней мере частичной, независимости
от его данных), детали эти в целом не внушают безграничного
Доверия, и вряд ли эти труды могут успешно конкурировать с
122
Глава пятая
нашим автором. Кроме названных свидетельств, существуют
отчеканенные восставшими монеты, ценные, но лишь дразнящие
ложными надеждами, и некоторые рассказы талмудической
литературы, печально известные тем, что с трудом поддаются
интерпретации. Археология во многих случаях существенно
подтвердила — особенно, конечно, это касается Масады — Иоси-
фову топографию и обнаружила некоторые следы деятельности
римлян, но ожидать от нее большего вряд ли возможно1. Почти
монопольное положение Иосифа как исторического источника
создает некоторые трудности. Мы не должны, однако, забывать,
что во многих отношениях Иосиф очень ценен для нас.
Его субъективность в некоторых отношениях даже может
считаться преимуществом, поскольку проистекает из роли Иосифа
в конфликте. Во-первых, находясь так близко, он должен был
очень ясно видеть некоторые вещи. Во-вторых, если произведение
содержит сильные предубеждения, эти предубеждения сами по
себе информативны и интересны: будучи и изложением и
комментарием событий, сама Иосифова книга является также их
продолжением посредством литературы. В энергичной интерпретации
Иосифа слышатся отзвуки идеологии революционной эры, и
благодаря ему мы узнаем кое-что о том, как одна из групп
участников событий реагировала на их ход2. Мятежные
сограждане, чье подстрекательство против Рима и грех против Бога
разрушили Иерусалим, вызывали у них самое глубокое
отвращение.
Однако мы должны убедиться, что имеем дело не с глубоко
личными, может быть, эксцентричными суждениями одного
человека, тем более что этот человек временами оказывался в
своеобразном положении. Он мог создать сложную конструкцию
лишь для того, чтобы, обвиняя других, оправдать себя, чтобы
отмежеваться от восстания, описывая его как дело рук не
пользовавшихся уважением элементов еврейского общества. По
счастливому стечению обстоятельств или по божьей воле (сам Иосиф
говорил, что не уверен, почему) ему удалось выжить на войне и
закончить ее в необычайно благоприятных обстоятельствах. Каким
образом это произошло, хорошо известно: в конце его
шестимесячного командования в Галилее пала Иотапата (Йодфат),
крепость, которую Иосиф прибыл защищать. Затем он попытался
сдаться, однако эта попытка была силой пресечена его
соратниками. Иосиф возражал против их самоубийства и в конце концов
нарушил обещание покончить с собой, вынужденно данное им. Он
сдался римлянам и предрек близкое восшествие ВеСпасиана на
Структура Иудейского восстания
123
трон; успех предсказания превратил его из пленника в придворного
фаворита, соратника завоевателей при осаде Иерусалима и их
протеже, когда и они и он обосновались в Риме (см. с. 206 ел.).
Таким образом, Иосиф — человек, сотрудничавший с прежними
врагами и получивший за это вознаграждение. Его взгляды вполне
могли определяться его положением в дворцовых кругах
имперской столицы, где, после неудачи восстания, он писал свои
исторические труды. Можно предположить, что его уникальность
не давала ему возможности наблюдать что-нибудь существенное
помимо собственной психологии.
Но был ли Иосиф во всех важнейших отношениях так уж
уникален? Несомненно, что в первый период войны он описывает
себя как человека, имеющего приверженцев и союзников: иногда
он не ладит с кем-то из них, но никоим образом не является
фигурой изолированной. Он описывает влиятельных евреев,
разделявших те умеренные взгляды, которые Иосиф приписывает
себе, прежде всего первосвященника Ханана и Йешуа, сына
Гамалы, друга семьи Иосифа. Оба они, в отличие от Иосифа,
погибли из-за своих убеждений или по причине меньшей
изобретательности (см. с. 98-99). Их изображение полностью включено
в детальное и вразумительное повествование по еврейской
политике во время войны. Если мы считаем, что такое изображение
находит смысл — естественно, в терминах нашего собственного
понимания логики людского поведения и политических событий,—
мы должны признать, что это не сплетение лжи: сплести такую
паутину было бы выше сил писателя с нормальными способностями
к ткачеству; видимо, только тот факт, что Иосифа рассматривали
как предателя, позволил считать его автором такой великой лжи.
В общем-то, наша ситуация не безнадежна, и мы не стоим перед
мрачным выбором: то ли воспроизводить рассказ Иосифа как он
есть, с разной степенью доверия, то ли полностью отвергнуть епг\
Из повествования этого историка, которое, не говоря обо всем
прочем, является полным и обстоятельным, и из его анализа,
который сам по себе есть непреложный факт, возникает подробная
и реалистичная картина. Может показаться, что мы идем по
замкнутому кругу, когда данные самого Иосифа лежат в основе
реконструкции, которая затем используется для поддержки или
объяснения данных Иосифа. Однако логической ошибки нет, если
такое построение — не строгий аргумент, призванный служить
доказательством, но скорее предложение, как совместить все части
многомерной головоломки.
124
Глава пятая
В Иосифовом описании восстания, как мы видели, было три
главных темы. Во-первых, причины волнений, которые выводятся
по ходу повествования из римской неуклюжести, нетерпимости
восставших и вытекающей из этого неспособности еврейского
правящего класса выполнять свою посредническую роль. Хотя
Иосиф винил в этом упадке политической эффективности
еврейской элиты, происходившем скачкообразно, негибкость обеих
сторон, а не посредников, он, во всяком случае, признавал слабость
последних. Во-вторых, хотя «Иудейская война» формально
сосредоточена на римско-еврейских отношениях и содержит много
сведений о римской военной кампании, наиболее живо проявляется
озабоченность автора внутренними проблемами. Более того,
позднейшие размышления о войне, содержащиеся в его
«Жизнеописании», почти целиком посвящены взаимодействию различных
еврейских фракций, а римляне вообще теряются из виду.
В-третьих, это разделение еврейского народа на две группы, подсказанное
излюбленной концепцией 8Ш818 и открыто показанное4.
Разумеется, Иосиф был не тем человеком, чтобы
недооценивать восстание собственного народа против римской власти; более
того, для человека его взглядов он неожиданно восторженно
отзывался, например, о героях Масады (см. с. 235-237). Но
движущим элементом, ключом к пониманию «Иудейской войны»,
является гражданский конфликт между зелотами (в широком
смысле слова) и прочим населением. Он описывает два различных
феномена: начало восстания ведет к гражданской войне, и в
течение трех с половиной лет, с осени 66 до весны 70 г.5, обе
войны происходят одновременно, причем попеременно то та, то
другая выходит на первый план. Кроме того, в конфликте в
основном участвуют две стороны; этому не противоречит и дея-
тедьность желавшей сохранить центристскую позицию группы
(включавшей самого Иосифа) на ранних стадиях. Постепенно
гражданская война меняет свой облик, вызывая, как все
революции, неослабную фракционную войну между основными
действующими лицами и их последователями; такое положение
преобладает в Иерусалиме весной 70 г., и Иосиф называет это
войной трех партий (ИВ 5. 2). Однако все эти события не
затушевывают для Иосифа того факта, что среди восставших
существовал определенный фундаментальный общий интерес.
Упадок еврейского правящего класса (а именно к этому
сводится Иосифова первая тема, даже если его пристрастная точка
зрения не дает ему обозначить ее именно так) составляет
связующее звено между восстанием и гражданской войной. Неспособ-
Структура Иудейского восстания
125
ность этого класса сделать то, чего от него ожидали, непоправимо
ослабила то влияние на собственный народ, которое у него еще
было. Затем разразившиеся антиримские действия привели сердца
к насилию, а руки к оружию, которое затем могло быть легко
повернуто против наиболее вездесущих и оттого зачастую
наиболее ненавидимых врагов среди сограждан (ср. ИВ 7. 255).
Таково объяснение, к которому подводит нас Иосиф. Его
возможно оценить, во-первых, рассмотрев судьбы еврейской элиты
внутри палестинского общества в несколько более широкой
социальной перспективе; и во-вторых, путем тщательного анализа
начала гражданской войны и событий, которые вскоре, хотя и не
сразу, ознаменовали уничтожение правящего класса.
Возможно, необходима более тщательная дефиниция. Элита,
о которой мы говорим, сама испытала значительные изменения в
своем характере и связях за более чем двухсотлетний период,
прошедший со времен восстания Маккавеев. Мы уже
предполагали, что ее состав во времена Иосифа был в основном результатом
покровительства Ирода и его потомков и их враждебности к своим
хасмонейским предшественникам. Однако корни ее уходят еще
глубже, о чем свидетельствует бахвальство Иосифа своим
хасмонейским происхождением6. Несмотря на то, что личности
менялись, структура управления в иудейском (если не галилейском)
обществе была весьма постоянной по крайней мере с последних
лет хасмонейского правления, то есть начиная примерно с 100 г.
до н. э. Существовала рыхлая и не полностью замкнутая
группировка, ядром которой были видные члены семей первосвященников
и других состоятельных священников. К ним примыкали крупные
землевладельцы и придворные. Все они поддерживали монархию
и в то же время не забывали о собственной выгоде7. Равным
образом именно в хасмонейском времени следует искать истоки
новых группировок, которые в конце концов сделали элиту
неприемлемой для различных слоев народа, даже в то время, когда
ее социальная и политическая роль была еще высока. В еврейском
обществе явно появляются альтернативные престижные группы,
которые начинают пользоваться большей поддержкой, чем те,
которые формально и материально находились у власти. Здесь,
однако, мы можем предложить лишь краткий очерк ситуации.
В связи с выбором Иосифом секты мы имели возможность
увидеть раздробленность и плюрализм иудаизма I в. н. эА
Самодостаточные группировки различных размеров обладали
собственными авторитетными фигурами и, возможно, также собственной
иерархической структурой; замкнутый стиль жизни подразумевал
126
Глава пятая
определенный добровольный уход от других и особую
интерпретацию иудаизма, прежде всего его священного текста Торы.
Сегодня мы знаем в основном о Кумранской секте, называвшей
себя «яхад», община. Ее отличает отречение от Храма и перво-
священничества, замененных собственными
священнослужителями и воображаемым храхмом, принятие сектантского календаря
и оригинальная эсхатология. Это была не просто маленькая
монашеская группа, но целое альтернативное общество, поскольку
включало оно и мужчин и женщин, и лишь некоторые члены
соблюдали обет безбрачия. Библиотека их была смесью
специальных сектантских работ с библейскими, апокрифическими и
псевдоэпиграфическими текстами, имевшими широкое
распространение9. Опять-таки, учение Иисуса Христа имело твердую
основу в иудаизме, но он разработал особое выражение его этики
и отверг политическую и духовную власть старого порядка среди
евреев. «И когда пришел Он в Храм и учил, приступили к нему
первосвященники и старейшины народа и сказали: какою
властью Ты это делаешь? и кто Тебе дал такую власть? Иисус сказал
им в ответ: спрошу и Я вас об одном; если о том скажете Мне,
то и Я вам скажу, какою властью это делаю; Крещение Иоанново
откуда было: с небес, или от человеков?» (Мф. 21. 23-27; Мк. 11.
27-33; Лк. 20. 1-8). Опять-таки, нелишне вспомнить, что
основные секты (кшгезегз), описанные Иосифом, предлагали
собственное обучение или посвящение, и молодой человек со столь
хорошими связями, как он, счел полезным испытать их все.
Различные системы обучения порождали различные системы
ценностей.
В ранних раввинистических источниках мы встречаем
относящиеся к этому периоду упоминания о («хавура»), или сообществе
друзей. По всей видимости, теоретически членом его мог быть
любой еврей, поклявшийся соблюдать определенные обязательства
и ритуальную чистоту, особенно в том, что касалось еды и
десятины. Какую бы конкретную форму такие сообщества ни
принимали (а иногда от их членов требовалось всего-навсего
определенным образом вести себя в быту), товарищи или друзья
(«хаверим»), по крайней мере в их собственных глазах, были
отделены от прочей части общества, представители которой
именовались «амей ха-арец» (народ страны); похоже, что иногда такое
различие пролегало и через семьи. В этих пределах все достаточно
ясно даже для столь раннего периода. Когда речь заходит о деталях,
можно найти сложные запреты и правила поведения членов
сообществ в Мишне и ее параллельном тексте Тосефте, но более
Структура Иудейского восстания 127
чем вероятно, что они имеют мало отношения к эпохе до 70 г.
н. э. Также трудно согласиться и с тем, что существовали
различные стадии посвящения в товарищество, хотя такая мысль иногда
используется для разрешения противоречий в текстах10. Впрочем,
в данном случае это значения не имеет. «Хавура» была,
по-видимому, фарисейским учреждением, хотя некоторые отрицают даже
это11. Так или иначе, важно отметить, что фарисеи были сходным
образом отделены от прочих и даже название свое, «прушим»,
выводили из своей обособленности. Слово это должно означать
«обособленные люди», а, как было справедливо отмечено,
обособлялись они от прочих людей или от нечистоты, результатом все
равно было их социальное выделение12. Корни подобного
плюрализма уходят достаточно глубоко, и первый импульс, видимо, дала
ему династия Хасмонеев (Маккавеев), еврейский правящий дом
повстанческого происхождения, вскоре ставший упрочившимся,
эллинизированным и непопулярным, представители которого
допустили серьезный промах, назвав себя первосвященниками13.
Нечестивый священник, которого кумранские сектанты считали
главным противником основателя их общины, Учителя
праведности, почти несомненно был одним из хасмонейских царей. По-
видимому, его следует отождествлять с одним из самых ранних
царей, Йонатаном, первосвященником в 153-152 гг. до н. э.14.
Некоторые возводили фарисеев прямо к «хасидим» (праведные
люди, святые) маккавейских войн15. Если это и слишком
умозрительно, то, во, всяком случае, очевидно, что фарисейская партия
сложилась благодаря противостоянию Йоханану Гиркану (135-
104 гг. до н. э.) в основном, кажется, из-за первосвященства16.
Любопытно, что Гиркан как бы для того, чтобы подкрепить свои
притязания, претендовал на пророческий дар17. При Александре
Яннае (103-76 гг. до н. э.) разразилась гражданская война,
причиной которой Иосиф считает споры между царем и вождем
фарисеев Шимоном бен Шетахом. К тому времени приверженцев
фарисеев было, видимо, довольно много1 , но в религиозном плане
их сектантские обособленные черты явно сохранялись. Вдова
Александра, царица Саломея (Шломит) Александра, была
вынуждена заключить с ними мир, однако затем во время долгого
царствования Ирода (35-4 гг. до н. э.) установилась новая система
отношений: Ирод обесценил первосвященничество другим
способом — не вступая в должность сам, а назначая или смещая с нее.
По этой и другим причинам фарисеи единодушно отвергли царя,
несмотря на все осторожное почтение, которое он старался им
выказать19. Двор, в свою очередь, пустил слух о том, что обла-
128
Глава пятая
давший даром пророчества ессей предсказал царствование Ирода,
когда тот был еще ребенком, и это притязание на поддержку ессеев
наводит подозрительный ум на мысль, что с ними не все было в
порядке (ИД 15. 373-379). И в конце концов волна насилия,
прокатившаяся после смерти Ирода и во многих отношениях
предвосхищавшая великое восстание, послужила толчком для
начала деятельности Йехуды, сына Йезекии, который был, по всей
видимости, тем самым Йехудой, что основал повстанческое
учение, известное как «четвертая философия» (см. с. 130-131).
Если мы хотим объяснить еврейский плюрализм, а не просто
проследить линию развития (или некоторые точки на этой линии),
можно рассматривать его как феномен, возникающий из-за
культурного и политического давления; сначала евреев окружала
неотразимая и на первых порах вызывающе отличная греческая
культура; затем последовало римское завоевание и его побочный
продукт, вассальная монархия. Из таких ситуаций обычно
возникают «составные общества» как благодаря соблазну восприятия
иных идей и новых институтов, так и потому, что они несут с
собой примесь нового населения различного происхождения. Такие
общества имеют многогранную структуру, и в них существует
несколько систем ценностей. Новые ценности могут
вырабатываться не сразу, но со временем вызов прежним обладателям
политической власти будет непременно брошен, поскольку их
власть не опирается на достаточно широко распространенное
уважение и одобрение20.
Харизматические лидеры, в понимании Макса Вебера, которое
до сих пор кажется полезным и проводит важное различие между
харизмой, с одной стороны, и традиционными, или
«бюрократическими», обусловленными властью, формами авторитета — с
другой21, процветают в таких переходных, нестабильных
ситуациях22; тем более они процветали в иудейской Палестине, где
религиозное влечение, придающее характерное значение такому
авторитету, было легкодостйжимо. О существовании
харизматических лидеров в этот период есть множество данных. Мы видим
лидеров, не входивших в традиционную элиту, проповедовавших
особое учение, которым явно было необходимо дискредитировать
находившихся у власти, чтобы самим получить к ней доступ.
Бесспорно, что деятельность Иисуса в некоторых отношениях
подходит под это описание. В Кумране таинственный Учитель
праведности сходным образом предлагал обновить учение
закосневшего древнего Израиля; и преследование, которому подвергал
его поборников Нечестивый священник, представляет собой точку
Структура Иудейского восстания
129
опоры сектантской интерпретации, например, книги Аввакума23.
Во всех документах его изображение остается живым и ярким на
протяжении всех сменяющих друг друга поколений секты. В то
же время следует отметить, что общинная организация, которую
рисуют свитки, почти не оставляет места для выдающейся
вдохновляющей фигуры, которая могла бы пойти по стопам Учителя,
разве что таковой был бы первосвященник секты: благоговение
перед памятью Учителя было предположительно главной
движущей силой верности. Что, однако, ясно и по отношению к Христу,
и по отношению к Кумрану, так это то, что идея усугублялась ее
помещением в сознательно создаваемую атмосферу
эсхатологического ожидания24. Кроме того, в обоих случаях учение
проповедуется в значительной степени в чисто еврейском стиле, через
библейскую экзегезу, цитирование или аллюзии, но если
Учитель — истинный толкователь Закона Моисеева, Христос,
напротив, во многом его отвергает.
Удивительная особенность таких харизматических лидеров,
как эти двое,— то, что их влияние распространялось на очень
ограниченный круг и едва ли выходило за его пределы. Если бы
не находки Мертвого моря, мы бы ничего не знали об Учителе
праведности; если бы мы опирались только на Иосифа, мы не
узнали бы почти ничего об Иисусе Христе25. То, что для одних
чрезвычайно важно, в глазах других едва ли заслуживает
упоминания.
Если кумранские сектанты оглядывались только на одного
великого учителя, у фарисеев их было много — при условии,
разумеется, что мы правы, считая «мудрецов» раввинистической
литературы фарисейскими учителями (см. с. 29, прим. 55). Хотя
мнение о том, что до возникновения раввинистического иудаизма
(после 70 г. н. э.) ни у кого не хватало наглости утверждать, что
он точно знает, о чем говорили древние авторитеты26, вполне
может быть верным, сам процесс, однако же, был бы невозможен,
если бы не существовало привычки приписывать изречения
определенным лицам. Наиболее известный трактат Мишны — Луо1,
«Отцы», и первые четыре главы сводят воедино моральные
предписания, созданные между 200 г. до н. э. и 200 г. н. э. (или
немногим ранее) определенными лицами, по-видимому,
обращавшимися к кружкам своих учеников. Для периода, начавшегося
около середины II в. н. э., учителя сгруппированы в пять пар, и,
как явствует из других источников, члены каждой занимают в
спорах противоположные позиции: такая дуальная структура,
видимо, соответствует той фазе, когда через споры вырабатыва-
5 Тесса Раджак
130
Глава пятая
ются основные составляющие устного права. Хотя эти личности
и представлены как главы Синедриона27, их моральный авторитет
был явно важнее какой бы то ни было имевшейся у них формальной
власти. Именно моральный авторитет возрастал после смерти и
подкреплял притязания последующих учителей. Более того, в
раннем раввинистическом иудаизме, если не до этого28, сам
Моисей стал предполагаемым первоисточником всякого учения,
считавшегося достойным передачи, что обеспечивало
безоговорочную поддержку позднейших притязаний. Э. Урбах, обрисовавший
круг мышления мудрецов, описывает их как людей, которые имели
тот же статус, что и пророки древнего Израиля: как и тем, им не
требовалось занимать официального положения для
осуществления своей деятельности. Это ненавязчиво следует из рассказов,
подобных тому, в котором повествовалось о Гиллеле, величайшем
из первой плеяды учителей: «Случилось однажды, что, когда
мудрецы вошли в дом Гурьо в Иерихоне, они услышали Глас
Небесный, который сказал: "есть здесь муж, достойный святого
духа, но поколение его этого недостойно", и все они взглянули
на Гиллеля»29.
По Урбаху, главным признаком мудрецов была мудрость, а не
харизма, но причина расхождения только в том, что он употреблял
термин «харизма» в более узком смысле по сравнению с
используемым в данной книге. Историки религии в последнее время
уделяли много внимания «харизме» в узком смысле, связанной с
личностями, имеющими якобы прямой контакт с миром
божественного: чудотворцами, экзорцистами, знахарями. Иудаизм I в.
н. э. также содержит примеры этого феномена; недавно была
нарисована яркая картина двух странных личностей, очевидно,
достаточно популярных в свое время, если им удалось оставить
хоть какой-нибудь след в раввинистической традиции, в общем
враждебно настроенной к людям такого типа. Одним был Хони
Создатель Круга, который был в таких тесных отношениях с Богом,
что мог вызвать дождь, шантажируя Его, отказываясь тронуться
с места, пока не получит желаемого; вторым был Ханина бен
Доса, который остался невредимым, когда его, поглощенного
молитвой, укусила змея30.
Антиримское движение, которое Иосиф называет «четвертой
философией», начиналось, по его словам, как ветвь фарисейства,
и его развитие он рассматривает сквозь призму судеб сменявших
друг друга лидеров. Это почти полная параллель линии
первосвященников, с одной стороны, и последовательности фарисейских
учителей — с другой, но здесь сменяют друг друга представители
Структура Иудейского восстания 131
одной семейной группы. Йехуда из Гамлы (или Голана),
основатель движения,— по всей видимости, тот самый человек, которого
Иосиф называет Йехудой, сыном разбойника Хизкии (Иезекии).
Его отец был убит молодим Иродом вместе со своими
приверженцами. По-видимому, он уже успел завоевать значительную
поддержку, поскольку Синедрион использовал его убийство как
предлог для суда над Иродом31. Мы узнаем, что Йехуда, в свою
очередь, вызывал глубокую преданность, особенно среди
молодежи. Его сыновья, Яаков и Шимон, были осуждены и распяты при
прокураторе Тиберии Юлии Александре и императоре Клавдии
(ИД 20. 102). Еще более известен был его сын Менахем,
предводитель сикариев до его убийства осенью 66 г. Любопытно, что он
описывается как зорНШёз (учитель закона?) и отличался такой
надменностью, что появлялся в Храме для отправления ритуалов
в царском облачении, в сопровождении вооруженных
телохранителей из числа преданных сторонников32.
Не может быть и речи о том, чтобы простейшим образом
приписывать возникновение восстания против Рима действиям
влиятельных индивидуумов. Связь между процветанием неинсти-
туционализованных лидеров в период Второго Храма и событиями
66 г., во-первых, не прямая. Я предполагаю, что она состоит в
том, что народ привык не обращать внимания на своих владык
или бросать им вызов. Затем, когда мятеж превращается в
восстание, становится различима роль могущественных лиц со
стороны; и, возможно, не случайно одним из них оказался Менахем,
сын Йехуды33.
Война началась в двух городских центрах, Иерусалиме и
Кесарии, и, как войнам и положено, разразилась она как бы
случайно, из столкновений, которые сами по себе ничего
особенного не представляли. Это отмечает и сам Иосиф (ИВ 2. 285).
Отрицательный ответ императора на призыв о помощи, посланный
евреям Кесарии, вызвал новые столкновения между тамошними
евреями и греками и арест Флором местных еврейских
должностных лиц (ср. с. 89 ел.). Сочувственная реакция в Иерусалиме
стала взрывоопасной из-за совершенно не связанного с этими
событиями дела, для которого Флор ухитрился выбрать самый
неудачный момент, а именно взыскания с Храмовой
сокровищницы семнадцати талантов ради выполнения каких-то имперских
требований, подкрепленного внушительной воинской силой для
подавления сопротивления народа. Ярость Флора при попытке
еврейских лидеров вмешаться и их отказе принять участие в
выявлении зачинщиков беспорядков для отдачи под суд его три-
5*
132
Глава пятая
бунала могла объединить еврейский народ. Вместо этого
продолжалось противостояние, углублялся раскол между еврейскими
группировками, усугубленный их противоположной реакцией на
действия прокуратора: народ был решителен и озлоблен, после
того как в результате отступления войск через верхний город
многие жители погибли, лидеры же направляли усиливающееся
отчаяние в русло униженных просьб. Тривиальным, но ключевым
пунктом расхождений был вопрос о том, приветствовать или нет
вторую колонну римских войск; очевидно, стало известно, что
Флор приказал им выступить из Кесарии, не отвечая ни на какие
приветствия. Евреи должным образом приветствовали римлян, те
должным образом ответили оскорбительным пренебрежением.
Момент был удобен подстрекателям для разжигания противодействия
Флору и римской армии для новой атаки при поддержке кавалерии.
Однако когда Флор отступил из Иерусалима, огорченный тем, что
галереи между его штаб-квартирой и Храмом были разрушены,
еврейские лидеры сочли разумным пообещать ему поддерживать
порядок. Единственная форма действия, на которую они
соглашались пойти, и то только под давлением неистовствовавшего народа,
была критика Флора за его спиной, сначала в письме к наместнику
Сирии (еще одно письмо написала царица Береника), затем при
встрече с представителем наместника. Но когда народ захотел
послать письмо и лично императору, Флор поставил этому предел
и в мирной и умиротворяющей речи настаивал на сдержанности.
Таков четко очерченный рассказ Иосифа. В нем мы видим
народ, разные слои которого были слишком несопоставимы как
в способах политического поведения, так и в своих допущениях,
чтобы последовательно держаться единым фронтом против
провокаций римлян. Скорее уже существовавшие различия резко
углубились в эти неприятные дни. Да, Иосиф говорит, что
предполагавшееся посольство к Нерону должно было служить тому,
чтобы отвести какое бы то ни было подозрение об участии народа
в мятеже путем обличения Флора; но именно ,в том, что касается
приписываемого побуждения (каковое не является событием), мы
вправе усомниться в его словах. То, что возмущение народа было
велико, совершенно очевидно. Плаксивые увещевания царя Аг-
риппы о том, что народ сам своей неосторожностью вовлекает себя
в войну с Римом, только сильнее распалили людей, тем более что
за этим последовало покорное и демонстративное взимание
налоговых недоимок. В ответ на свое изгнание из города Агриппа
отправил должностных и выборных лиц в распоряжение
находившегося к этому времени в Кесарии Флора, чтобы помочь проку-
Структура Иудейского восстания
133
ратору собрать причитавшуюся с сельской местности дань.
Возражений, видимо, не последовало.
Актом, означавшим на деле объявление войны Риму, был отказ
отправлять впредь принятые жертвоприношения, совершавшиеся
в Храме дважды в день в честь императора. Этому отказу упорно
сопротивлялись первосвященники, знать и знатоки из числа
священников34. Если даже, как дает понять Иосиф, спор по этому
поводу был более или менее корректным, он все же немедленно
привел к предсказуемой конфронтации между двумя партиями
евреев. Мятежники укрепились в нижнем городе и Храме, их
оппоненты удерживали верхний город. Именно во время этого
противостояния дом Хананьи, дворцы Агриппы и Береники и
архивы, содержавшие долговые расписки ростовщиков, были
намеренно сожжены. Как описывает это Иосиф, бедняки обращались
против более зажиточных (ИВ 2. 426-427).
Нажим римлян привел к расколу, но не мог создать его из
ничего. В самом деле, для Иосифа этот раскол — устоявшаяся
черта еврейского общества. Он принимает как должное то, что
первосвященники и прочие высокопоставленные будут вести себя
по-одному, а менее почтенные элементы — по-другому. Это
различие соответствует, видимо, различию между теми, кого мы
называем высшими слоями — теми, кого, как говорит Иосиф, их
имущество заставляет желать мира,— и низшими. Более
подробный анализ таит в себе много опасностей как из-за недостатка
данных, так и из-за трудностей с выбором подходящих градаций.
Есть утверждения, что различия в статусе были в античном
обществе важнее классовых35. Но даже те, кто придерживается
подобных воззрений, признают, что, по крайней мере в смягченной
форме, описание при помощи понятия «высшие и низшие слои»
неизбежно. Каким образом помимо этого мы можем применить к
этой эпохе концепцию, восходящую к Марксу (и саму по себе не
свободную от неясностей), остается сложной — и интересной —
проблемой36. Что, во всяком случае, ясно (и чего достаточно на
данном этапе), это то, что жестокие внутренние свары в
классической Греции и римской Палестине достаточно часто происходили
не между более или менее влиятельными гражданами, но, о чем
и Аристотель и Иосиф, при всех своих различиях (не говоря уж
о прочих авторах), были превосходно осведомлены, между
богатыми и бедными, обладавшими имуществом и не обладавшими
таковым37.
Мы уже пытались передать сложившееся впечатление от
зажиточной части иерусалимского общества (см. с. 34-38). Даже в
134
Глава пятая
отношении этих людей есть много такого, что мы хотели бы знать,
но, очевидно, никогда не узнаем. Нет ответа на основные вопросы,
например, насколько велико было крупное состояние богача:
впечатления бедняка, с которыми мы обычно имеем дело в
евангельских притчах, как правило, неопределенны. Опять-таки
мы не знаем, был ли крупный землевладелец чаще всего
горожанином, лендлордом-абсентеистом, или же он с тем же успехом
мог обитать в одном из своих владений38. Количественные
исследования, основанные на нескольких частично сохранившихся
поземельных списках из различных частей империи, разбросанных
в интервале около четырехсот лет, позволяют предполагать, что
повсюду значительная доля земельной собственности находилась
в руках богатых: в каждом списке не только наблюдается
значительный разрыв между крупнейшими и мельчайшими земельными
владениями, но в каждом случае самое большое земельное
владение составляет весьма значительную часть общей площади
земельных угодий. Хотя на востоке, видимо, сохранилось больше
мелких хозяйств, чем на западе, различие это, по всей
вероятности, второстепенно39. Здесь исследователи, по крайней мере,
сумели преодолеть субъективизм и ограниченность литературных
источников, но весьма сомнительно, чтобы удалось пролить такой
же свет на зажиточных палестинских землевладельцев I в. н. э.
Относительно прочих, тех, о ком сохранилось мало
упоминаний в источниках, трудностей еще больше. Мы ничего не можем
сказать о статусе типичного крестьянина: был он чаще всего
свободным или в основном арендатором, наемным рабочим
ожидавшим на рыночной площади возможности как-нибудь
подработать, или даже, что, видимо, было обычно в восточных римских
провинциях, чем-то вроде долгового раба, как несчастный должник
в притче Матфея, с которым мы сталкиваемся в тот момент, когда
он должен быть продан вместе с женой и детьми40. Мы не в
состоянии оценить влияние десятины и налогов на благосостояние.
Мы не знаем, насколько бедняки были в действительности бедны.
Помочь могла бы археология, но исследование структуры
поселений в этом регионе находится в зародыше, да и в любом случае
не может дать исчерпывающего ответа, поскольку хотя в
настоящее время и имеются любопытные материалы о существовании в
Иудее, Самарии и Западной Галилее крупных укрепленных усадеб
и агломераций деревень, при которых имеются иногда
монументальные погребальные комплексы, это может нам кое-что поведать
о тех, кто владел землей, но не дает возможности определить
статус использовавшейся в этих агломерациях сельскохозяйствен-
Структура Иудейского восстания
135
ной рабочей силы41. Опять-таки, в особенности потому, что
восстание против власти Рима было изначально городским,
необходимо понять отношение сельских бедняков к городам. Чтб
касается городов, следует отметить, что во время восстания Иосиф
наблюдал в других местах тот же социальный раскол, который он
отметил в Иерусалиме. С другой стороны, Иерусалим (который
интересует нас в первую очередь) представлял собой особый
случай: его культ был общеиудейским достоянием со времен
Давида, и крестьяне добирались туда по необычайно хорошо
развитой дорожной сети и в праздники и в будни. Здесь между
городом и сельской местностью должна была существовать
необычно тесная взаимосвязь42.
Несмотря на всю неопределенность, несомненно, что без хотя
бы пробного экономического комментария мы окажемся в полном
недоумении. Мы интерпретировали перемены в еврейском
обществе в понятиях множественности идеологии и трансформации
статуса. Однако часто очевиден и экономический характер Иоси-
фовой дихотомии. В самом деле, мы говорим о том, что, вслед за
Карлом Поланьи, стали описывать как экономику «вросшую в
общество», так что два подхода, возможно, окажутся не столь
непримиримы, как это случается при обсуждении более близких
к нам событий43. Экономическое возмущение не всегда
последовательно воспринималось как таковое, но часто облекалось в
религиозную или социальную форму. Если признанная
политическая элита цепляется за политическую власть (в рамках
римского владычества), в то время как ее авторитет и престиж падают,
и дает новые поводы для обид, умножая свое достояние и притесняя
бедноту, оба процесса смыкаются и ведут к революции.
Для интерпретации конфликта между богатыми и бедными
кажется необходимым иметь какие-то сведения о направлении
экономических изменений в предшествующий период.
Становились богатые все богаче, а бедные — беднее? Или, как это часто
случается, предреволюционный период был временем повышения
общего благосостояния и потому возрастающих ожиданий низших
классов, сменившихся гневом, когда ожидания не исполнились?
Этот вопрос в какой-то мере составляет часть проблемы
долговременного воздействия на локальную ситуацию, изменившего
естественный ход событий, присоединения к Римской империи, будь
то в качестве провинции (как Иудея и Галилея с 63 г. до н. э.)
или вассального царства (как Иудея между 37 г. до н. э. и 6 г.
н. э., а Галилея даже дольше). Изменение в юридическом статусе
само по себе значило мало, но ему, видимо, сопутствовали наплыв
136
Глава пятая
новых кадров и установление новой системы внешних связей.
Вассальный правитель, если он был энергичен и честолюбив,
вполне мог сделать для социального и экономического развития
региона больше, чем при прямом правлении44.
Есть некоторые признаки того, что вторая интерпретация
представляется более правильной. Рост Иерусалима с его частично
паразитирующими Храмом и дворцом — заметная черта I в. до
н. э.— I в. н. э. Также заметно и развитие городов, в том числе
крупных, поощряемых и вассальными царями, и, в меньшей
степени, прокураторской администрацией, на всей территории
региона. Ирод в качестве благодетеля городов с большим размахом
действовал на нееврейской, чем на еврейской территории, но и
на последней, или вокруг нее, помимо широкомасштабных
мероприятий в Иерусалиме, при нем были построены гавань и город
Кесария, основана Фаселида в долине Иордана, выше Иерихона,
и Себастия, военное поселение в Самарии. Ирод Филипп, один
из его преемников, превратил деревню Бетсайду на северном
берегу Галилейского моря в Юлию и основал Кесарию Панеас у
одного из истоков Иордана. Первым в основном еврейским
крупным городом была Тибериада другого его преемника, Ирода
Антипы. Утверждается, что плотность городов в Западной
Палестине во времена Римской империи была необычайно высокой по
сравнению с другими провинциями45. Программы строительства
и прочие общественные проявления, финансировались ли они в
основном за счет местных богачей или же из царской казны,
должны были паразитировать и на рабочей силе или ресурсах
сельской округи. Древние города были в определенном смысле
городами-потребителями. Но в то же время, создавая рынки и
стимулируя потребление, они могли в конечном итоге принести
выгоду своей земледельческой округе, которая, как водилось в
древнем мире, поставляла продукцию почти исключительно для
местных нужд46. Иосиф отмечает плодородие и населенность
Палестины I в. н. э., говоря, что города располагались очень
плотно и (возможно, преувеличивая) что даже в самой маленькой
деревушке было более пятнадцати тысяч жителей. У него можно
также найти указания на качество жизни в некоторых из 204
галилейских поселений47. Иерусалим и Храм могли выкачивать
продукцию сельской местности, но они были также особой формой
вложения средств, принося звбнкую монету в виде составлявшего
две драхмы налога на Храм, который ежегодно повсеместно
выплачивали евреи, а также десятины, прочих даров и постоянного
притока паломников48.
Структура Иудейского восстания 137
Остается открытым вопрос о том, скромные или непомерные
требования предъявляло долгое царствование Ирода, бесспорно,
ключевое в эволюции римской Палестины, к кошелькам простых
людей. В пользу и того и другого взгляда имеются лишь
ограниченные данные49. Если те, что взбунтовались после его смерти,
требовали снижения налогов и повинностей, это показывает лишь,
что налогообложение было ненавистным, а не то, что оно было
невыносимым. Жалобы на Ирода после подавления восстания
включают риторическое утверждение, исходящее, видимо, от
высокородных, что Ирод вверг страну в бедность и опустошил их
ряды, но обиды таких людей — вопрос другой (ИВ 2. 4).
В это время Иудея и Галилея импортировали, видимо, широкий
ассортимент продуктов производства, особенно восточных
предметов роскоши, и экспортировали ограниченный набор
специфических предметов — оливковое масло, финики и тот бальзам, что
попадал в открытую торговлю50. Количество товара было в
основном небольшим, и вряд ли можно говорить о торговой сфере51.
Тем не менее следует признать, что новая гавань в Кесарии
облегчала эти операции: незадолго до этого евреи утратили
контроль даже над ее куда менее удобной предшественницей, портом
Яффой52. В этом отношении деятельность Ирода была полезна.
В последующие десятилетия нет оснований постулировать
продолжительный экономический кризис, приведший к великому
восстанию. Разбои были широко распространены, но тому было
много причин: слабое правительство, перемещение населения,
быстрые перемены в обществе и его ценностях, урбанизация;
неурожаи просто несколько способствовали увеличению их
размаха. Разбои существовали и в областях, не затронутых
восстанием, особенно в Трахоне, ще они были настолько постоянным
явлением, что разбойники хранили пищу, воду и скот в подземных
убежищах и пещерах53. Кроме того, поскольку Иосиф видит
тесную связь между бандитами и участниками восстания, он
старается выдвинуть на первый план, в предвидении мятежа,
прежние разбои. В этом случае, однако, мы вправе не следовать
его объяснению. Было выдвинуто заманчивое предположение, что
среди еврейского населения в это время стала остро чувствоваться
нехватка земли и что пика этот процесс достиг в 66 г. н. э. Вина
за это возлагается на выведение Помпеем прибрежных и
иорданских территорий из-под еврейского контроля и поглощение усадеб
и целых деревень крупными владениями, тогда как споры за
территорию и до и во время войны объявляются борьбой за
неудобья54. Однако эта теория априорно предполагает, что в
138
Глава пятая
предшествующие годы в значительном количестве существовало
независимое еврейское крестьянство, ибо для держателей смена
владельца земли вряд ли имеет большое значение. Более того,
даже свободных земледельцев вовсе не обязательно должны были
экспроприировать из-за номинальной смены владельца.
Таким образом, имеет смысл говорить не о постоянном
обнищании, особенно в сельских районах, а о некотором общем
повышении уровня экономической деятельности и благосостояния,
которые поначалу были выгодны всем слоям общества. Но
соответствующие прибыли должны были распределяться
неравномерно, так что к концу изучаемого нами периода, когда растущие
ожидания низших слоев общества превзошли все осуществимые
пределы и те или иные краткие экономические кризисы принесли
реальные трудности, конфликт, что вполне объяснимо, стал острее.
Что до царствований Клавдия и Нерона в Палестине существовала
бедность, очевидно. Но чтобы объяснить социальную революцию,
описываемую Иосифом, вовсе не обязательно демонстрировать,
что нужда была там более заметной или более постоянной, чем
где бы то ни было. Для Иосифа бедняки — все те, кто небогат, и
различие действительно должно было быть очевидным, даже если
бедняки не всегда были доведены до крайности.
Цель этих доводов — придать изображению объемность, а ни
в коем случае не затушевать тот факт, что в последние два
десятилетия перед восстанием в Палестине возникли реальные
экономические трудности. Незадолго до того как Флор стал
прокуратором, была завершена работа над последними пристройками
к Храму Ирода, и более 18 000 человек оказались без работы
(ИД 20. 219 ел.). Даже если мы не примем приводимую Иосифом
цифру (которая, как большинство цифр в его труде, видимо,
неверна), ценно то, что он отмечает это событие. Важна и
дополнительная информация о том, что «народ» убеждал Агрип-
пу II, которому Клавдий вверил Храм, создать новые рабочие
места, увеличив высоту галерей, и что Агриппа был настроен
благожелательно. Еще раньше в царствование Клавдия регион
поразил сильный голод, какого не было со времен великого голода
25 г. до н. э., на который тоща Ирод отреагировал оказанием
народу внушительной помощи. На этот раз подмога пришла из-за
моря55. Голод при Клавдии должен, видимо, датироваться 47-49 гг.
н. э.; но в течение двадцати лет за ним, должно быть, последовал
еще один, не менее серьезный, поскольку в рассказе о Моисее в
Иосифовых «Иудейских древностях» содержится любопытный
намек на голод, случившийся незадолго «до этой войны», при
Структура Иудейского восстания
139
первосвященничестве Ишмаэля, использованный автором для
того, чтобы продемонстрировать благочестие первосвященников:
дело было на Пасху, и потому они не притронулись к тесту,
которое принесли в Храм. Ишмаэль бен Фиаби был, как известно,
первосвященником около 60 г. н. э., при Нероне, так что Иосиф,
очевидно, спутав это время с другим голодом, упоминает здесь о
Клавдии56. В любом случае, какую бы датировку мы ни приняли,
нельзя не заметить, что голод произвел сильное впечатление на
Иосифа, и в особенности что он считает нужным через столько
лет в связи с этим отвести от первосвященников подозрения в
алчности. Это и неудивительно, учитывая, что, как можно
прочесть повсюду у Иосифа, первосвященничество Ишмаэля бен
Фиаби явилось первым из двух случаев, когда скромные сельские
священнослужители якобы гибли от голода, потому что
причитавшуюся им десятину люди первосвященников силой отбирали на
токах57.
Сложнее всего для оценки, хотя, возможно, и наиболее важны,
намеки на общеимперский кризис, порожденный безумными
расходами Нерона и его пренебрежением к делам управления. Рим
мог стать первой жертвой дурного императора (Тацит, Ист. 4. 74.
2), но явно не единственной, и, согласно литературным
источникам, по этому случаю пострадали и провинции58.
В Египте папирусы примерно в это время фиксируют большие
трудности и неурядицы в сборе налогов: запустение деревень перед
лицом непомерных требований, нежелание сборщиков исполнять
свои обязанности. Возможно, налоги и не стали тяжелее, но
снизилась способность провинциалов к их уплате, и нехватка
администраторов становилась все более острой59.
Что до евреев Палестины, то их реальное положейие,
по-видимому, соответствовало описанию Иосифа. Есть все основания
считать, что они превращались в два народа, между которыми
лежала пропасть, созданная отчасти бедностью бедняков и в еще
большей степени неправедно приобретенными доходами богатых.
Когда обе стороны вступили в противоборство друг с другом, между
ними началась война, ошеломляющим образом соответствующая
модели и ходу развития других революций, более близких к нам
по времени и несравнимо лучше известных историкам. Связь^с
войной, с внешним врагом была в этом случае очень тесной, и
революционеры с самого начала и до конца участвовали в обоих
этих видах деятельности; но в кампании против Рима были явные
затишья, что позволяло внутренним раздорам дозревать60. Никому
не придет в голову ожидать, что все так называемые революции
140
Глава пятая
будут идти одним и тем же путем; их дефиниция, классификация
и сравнение — предмет ожесточенных споров61. Однако
современный читатель Иосифа не может не заметить, что события, о
которых повествует автор, вписываются в соответствующую схему.
То обстоятельство, что лучше всего они соответствуют схеме,
предложенной в одном из самых удачных и выдержавших
испытание временем исследований революционного цикла, в работе
Крейна Бринтона, не ускользнуло от внимания ученых62. Перед
взрывом наблюдаются социальная напряженность, неспособное
правительство, финансовый кризис. Первые шаги неясны самим
революционерам, но «драматическая, кристаллизующая сцена»,
следующая за попыткой правительства собрать деньги с не
желающего платить народа, приводит все в движение. Те, кому не
нравится революция, воспринимают ее первые проявления как
серию заговоров беспринципного, интригующего меньшинства, но
остальные считают их стихийным выступлением масс. Революцию
сначала проводят представители всех классов и ее лидеры —
умеренные из хороших семей. Но «революция, как Сатурн,
пожирает собственных детей»63: непримиримые группы радикалов и
экстремистов настаивают, что умеренные изменяют делу и в свое
время занимают их место. Так, во Франции жирондистов можно
трактовать как умеренных, вынужденных к действиям, которые
были для них неприятно крайними. Контроль над
правительством — сам по себе источник слабости этих умеренных. Кризисная
точка — захват власти экстремистами, сопровождающийся
конфискацией собственности, горячими спорами и уличными боями.
Обычные люди чаще всего отшатываются, но некоторые начинают
преданно служить новым лидерам, людям практичным, но
одержимым пророческим огнем. Революционные суды и трибуналы
ведут в царство террора, но этот период, характеризующийся
крайними формами религиозного энтузиазма, обычно
непродолжителен. За ним следует борьба за власть между радикальными
лидерами.
В случае с Иудейским восстанием можно признать, что вначале
римская администрация отчасти играет роль старого режима. В
остальном, как мы увидим, многое также можно прояснить с
помощью приведенного примера. Историческая логика Иосифова
повествования весьма способствует установлению его
достоверности, по крайней мере в том, что касается основных действий и
событий. Ибо хотя было бы ясно ошибочным сказать об истории,
как Э. М. Форстер (Эдвард Мортон Форстер (1879-1970) —
английский писатель.— Прим. перев.) о поэзии, что «она истинна,
Структура Иудейского восстания
141
если все сходится», можно сделать более ограниченное
утверждение: если мы не можем найти внутренних оснований для того,
чтобы поставить под сомнение рассказ историка, то, в отсутствие
внешних данных, он вправе требовать, чтобы мы доверяли ему
больше, чем кому бы то ни было. И хотя сравнение с моделью
других революций ничего не доказывает (и уж тем более не может
служить источником, поставляющим недостающие факты), оно
все же помогает оценить повествование, которое предлагает нам
Иосиф. От французского историка XIX века можно ожидать
хорошего чутья на подобные события, и в 1867 г. Деранбур
великолепно выразил нашу точку зрения, написав: «Эта
последовательность прихода партий к власти должна быть истинной, ибо
она так соответствует природе вещей и закону, который управляет
всеми восстаниями, которые, не будучи задушены в зародыше,
разрастаются и превращаются в революции»64.
Участие «умеренных» вроде Иосифа на ранних стадиях
восстания удивления не вызывает. Хотя позиция Агриппы и его
сторонников изначально была однозначно проримской (пусть даже
сестра его была не столь решительна), давление и напряжение,
которым были подвержены прочие элементы еврейской элиты,—
это дело другое. Все они, как сообщается, были против
прекращения жертвоприношений в честь Рима в Храме, поскольку Иосиф
говорит, что в этом вопросе должностные лица, первосвященники
и ведущие фарисеи, одинаково были энергичными сторонниками
мира. В это легко поверить65. Однако как правоверные евреи они
явно были обеспокоены поведением Флора, а как хранители Храма
были обязаны защищать его. Они были в конечном итоге больше
вовлечены в эти события (и больше замешаны в них), чем царское
окружение, большая часть которого отстранилась от участия и
укрылась во дворце Ирода, после того как дворец Агриппы был
сожжен (ИВ 2. 431).
Остальная часть элиты к этому времени также начала
дробиться, и первые должностные лица и священнослужители
попытались спастись бегством. Некоторые пали жертвой смертельной
ярости* восставших, подобно первосвященнику Хананье. Он не был
действующим первосвященником, но обладал огромным
состоянием, и его высокомерное поведение стало символом заносчивости
первосвященников, ведь он был тем самым человеком, который
послал своих слуг собирать десятину с токов66. Дезертирства из
обеих групп следовали одно за другим. Придворные могли,
конечно, найти покровительство в царстве Агриппы в надежде через
него завоевать благосклонность римлян. Но были и те, что оста-
142
Глава пятая
лись, такие, как Ханан, Иосиф, Шимон, сын Гамлиэля, и Йешуа,
сын Гамалы: нерешительность, надежда и остатки чувства
близости к единоверцам могли сыграть здесь свою роль; мы вправе
также предположить, что определенные патриотические чувства
питались огорчительными сведениями о постоянных нападениях
греков на евреев в городах внутри и вне Палестины67. Таким
образом, эти люди по своим склонностям приближались к
политическим умеренным68. Но промежуточной позиции, которую они
могли бы занять, не существовало: в ситуации 8(а818, когда земля
уходит из-под ног умеренных, ищущий компромисса вынужден
переходить от одной стороны к другой, что подтвердилось в данных
обстоятельствах. Вначале эти умеренные выступили за мир, в
который они и в самом деле верили. Даже когда из Сирии прибыл
с крупными силами римский легат Цестий, группа, в которую
входил Ханан, отправила ему послание с предложением открыть
ворота. К их сожалению, на них не обратили внимания, и они
вынуждены были укрыться в домах, чтобы избежать
преследований со стороны восставших. Таким образом, к другой крайности,
восстанию, их на короткое время подтолкнуло первоначально
решение остаться, а затем и страх. Неожиданный вывод Цестием
своей армии из района Иерусалима (см. с. 90) был основным
внешним воздействием в данной ситуации, ибо он стал той самой
«драматической кристаллизующей сценой» (если использовать
выражение Бринтона), которая дала толчок и восстанию и
революции.
Ни одна схема социальной классификации не обходится без
исключений, и идеалисты из высшего класса отнюдь не редкость.
Они часто попадаются среди молодых, и одной из фигур,
подпадающих под это определение, является Эльазар, сын убитого
первосвященника Хананьи. Этот Эльазар первым предложил
прекратить жертвоприношения и был стойким защитником рядовых
священнослужителей перед первосвященниками. Он несет
ответственность за то, что возглавлял партию войны при ее первых
нападениях на партию мира в верхнем городе, за убийство лидера
повстанцев Менахема и за предательское уничтожение римского
гарнизона под командой Метилия69. Существование этой фигуры,
однако, не подрывает Иосифова обобщения как такового.
Иосиф не говорит недвусмысленно, как получилось, что часть
иудейского «истэблишмента», включавшая не только его, но даже
членов первосвященнических семей, сумела добиться признания
в качестве лидеров восстания. Однако понять такой поворот
событий нетрудно70. Эти люди по крайней мере не дезертировали.
Структура Иудейского восстания
143
С точки зрения мятежников, они обладали одним важным
достоинством— политическим опытом71. Их богатство тоже, видимо,
пришлось кстати, хотя недостатка в средствах, очевидно, не было,
поскольку Иосиф указывает, что общественная казна и часть
римских трофеев были в руках зелота Эльазара бен Шимона. Он
сообщает также, что самому зелоту, несмотря на это, было
отказано в «должности», и это свидетельствует, что лидеров,
пользовавшихся достаточно широким уважением, найти было
труднее, чем денежные средства. Вполне понятно, что даже когда
элита в значительной степени дискредитирована, некоторые ее
представители по-прежнему предпочтительны в качестве вождей,
особенно во время устрашающего кризиса. «Умеренные» были
готовы разыграть эту последнюю карту. Из того, что
первосвященники стали во главе восстания, никоим образом не следует,
что ранее Иосиф преувеличил разногласия в народе.
Возможно, четверо, и уж во всяком случае трое, из вновь
назначенных высших должностных лиц происходили из первосвя-
щеннических семей (ИВ 2. 562-568). Еще одним был Иосиф. Мы
ничего не знаем о социальном происхождении пятерых прочих.
Чистокровным революционером мог быть один, Нигер Переянин,
уже успевший отличиться в стычке с Цестием за пределами
Иерусалима; с другой стороны, отметим, что он позже пал жертвой
зелотов, когда те устроили резню еврейской знати (ИВ 2. 520; 4.
359-363). Ханан, пожилой первосвященник, был одним из двух
высших командиров, ответственным за оборону города. Вторым
был Йосеф бен Горион. Горион, описанный как человек высокого
ранга и происхождения и высочайших знаний, который вскоре
тоже был убит зелотами, был почти наверняка его сыном.
Некоторые, однако, предпочитают, несколько анахронистически,
считать Иосифа «городским буржуа»72.
Насколько истово или насколько эффективно невольные
революционеры делали свое дело, сказать трудно. В своем
панегирике Ханану Иосиф пишет: «Истинной целью его был мир. Он
знал, что мощь Рима непреодолима, но, когда был вынужден
готовиться к состоянию войны, постарался обеспечить, чтобы, если
соглашения достичь не удастся, евреи по крайней мере хорошо бы
себя проявили». Это убедительная похвала, и такая позиция, если
ее искренне придерживаются, может вызвать уважение. С другой
стороны, мы можем различить в Иосифовом восхвалении
определенную попытку оправдаться и потому вправе предполагать, что
в послужном списке Ханана, как и в Иосифовом, были свои темные
места73. Детально документировано только командование самого
144
Глава пятая
историка в Галилее, и даже там интерпретация представляет
определенные проблемы. Чувства, сходные с Ханановыми,
выражал и следующий по старшинству среди первосвященников
Йешуа, сын Гамалы, но они вставлены в речь, в которой Йешуа
отвергает обвинение в предательстве, так что эти чувства не
несомненны. В то же время там есть один удивительный момент,
который возможно, свидетельствует об определенной степени
достоверности: забыв о своем поведении в Йодфате, Иосиф, видимо
бессознательно, предаваясь самокритике, заставляет Йешуа
сказать, что, раз выбрав борьбу, он предпочел бы доблестную смерть
римскому плену (ИВ 4. 249-250).
Как бы то ни было, хрупкий союз был недолговечен. Период
«двоевластия на ранних стадиях революции не может не быть
неустойчивым, особенно когда умеренные на деле не верят
громким словам, которые им приходится употреблять» (Бринтон).
Окончание восстания в Галилее в середине 67 г. привело в
Иерусалим человека, ставшего мощным вождем восставших,—
Йоханана из Гуш-Халава. Сюда стекаются независимые шайки и
отдельные личности из сельской местности, не заинтересованные
в компромиссе (ИВ 4.135 ел.). Во всяком случае то, что произошло
в Галилее, видимо, уничтожило всякое доверие, которое они еще
могли испытывать к официальным лидерам. Более того, вопрос о
войне и мире был теперь вновь открыт; естественно было бы сдаться
до того, как Иудея была бы оккупирована, и в городах и деревнях
партия войны боролась с партией мира. Это был апогей 8Ш818 за
пределами Иерусалима. Люди, пришедшие теперь в город, обычно
именуются Иосифом «вожаками разбойников» и «разбойниками»,
и, вероятно, они были более мстительно настроены по отношению
к состоятельным людям, чем повстанцы в Иерусалиме. Нужда и
неурожаи в деревне должны были быть более чувствительны, ибо
города были сравнительно неразвиты и в них не было истинного
городского пролетариата. Напротив, землевладельцы, видимо,
зачастую жили в городах (ср. с. 134), и там на них можно было
напасть. Йоханан из Гуш-Халава во время волнений в Галилее
спекулировал оливковым маслом, и на этом основании некоторые
объявили его богатым купцом74. Однако бандиты часто
обращаются к бизнесу и должны поддерживать связи с «более широким
экономическим пространством»'5; капитал Йоханана мог быть
добыт грабежом. Сомнительно, чтобы в Палестине в I в. н. э. было
много каких бы то ни было торговцев, не говоря уж о
состоятельных. Связь Йоханана с Иосифом в Галилее и с Шимоном, сыном
Гамлиэля, в Иерусалиме может побудить нас считать его более
Структура Иудейского восстания
145
респектабельным, чем прочие лидеры повстанцев, однако эти
союзы с тем же успехом могли быть обусловлены политической
необходимостью (см. с. 178-183).
Это вторжение в город привело к полному уничтожению
старого правящего класса и к тому, что кажется весьма
систематическим захватом органов власти. И то и другое хорошо
документировано Иосифом в первой части четвертой книги «Иудейской
войны». Происходящее начинает приобретать облик революции76.
Людей царской крови или весьма авторитетных арестовывали, и
если риск подвергнуться мщению со стороны их семей казался
чересчур большим, с ними расправлялись, скрывая преступление.
Новый первосвященник был избран по жребию из определенного
священнического клана, так что притязания тех семей,
представители которых постоянно занимали этот пост (и которые теперь
впали в инакомыслие), были намеренно пропущены мимо ушей
в пользу личностей без роду и племени, не обладавших
авторитетом (ИВ 4. 147 ел.). Новым, последним первосвященником стал
сельский житель Пинхас бен Шмуэль (которого Иосиф на
арамейский манер зовет Фанни), который, согласно талмудической
литературе, работал каменщиком. Грубое и возмущенное
неприятие его Иосифом как мужлана и неуча весьма поучительно
контрастирует с талмудическими сообщениями,
предназначенными, видимо, для того, чтобы свести к минимуму важность низкого
происхождения Пинхаса. Эти сообщения нигде не упоминают, что
ему не хватало знаний или достоинства. Отвергается однажды и
сообщение о его бедности. Этот сравнительно ранний пассаж может
быть неточен фактически, но направленность его очевидна: там
Пинхас описывается как зять «дома» главы Синедриона, Наси.
Чаще нам просто говорят, что его собратья-священнослужители
увидели, как от тешет камни, и, зная, что первосвященник должен
быть богатым, наполнили его каменоломню «золотыми
денариями». Этот рассказ, если он не сатира на первосвященников и их
стяжательство, содержит намек по крайней мере на то, что в
принципе не существовало непреодолимых препятствий, чтобы
поначалу бедный человек получил этот пост77. Контраст с отзывом
Иосифа явно демонстрирует предубеждение историка78.
Когда Ханан начал постепенно оправляться как официальный
лидер, завоевав некоторую поддержку среди народа и изолировав
поджигателей войны в Храме, его ложно разоблачили перед
зелотами как предателя. По Иосифу, ответственность за это несет
Йоханан из Гуш-Халава, который до того момента, казалось,
сотрудничал с официальными властями. Относительно мотивов
146
Глава пятая
Йоханана, как всегда, судить трудно перед лицом открытой злобы
Иосифа (ср. с. 179). Зато ясны последствия: зелоты пригласили в
город армию идумеев. Те пришли как сородичи евреев и защитники
Храма, настроенные бросить вызов Риму; но тут же выяснилось,
что их втянули в гражданскую войну. Партия мира не постеснялась
попробовать повернуть их против их патронов-зелотов; однако
самоотождествление идумеев с простым народом оказалось по
какой-то причине более тесным79. Иосифу повезло, что он спасся,
когда два священнослужителя, убежденных словами Йоханана,
обвинили Ханана и его сторонников в планах предать восстание:
одним из этих двоих был Эльазар, сын Шимона, который
прекратил жертвоприношения (с. 142). Подозрение было вполне
объяснимо, было ли обвинение справедливым или нет, и энергичная
защита Йешуа бен Гамалы не спасла ни его, ни Ханана от дикости
разъяренных и на время лишившихся рассудка идумеев. Затем
последовал арест и пытки зелотами многочисленных «молодых
аристократов», а также учреждение того, что мы можем назвать
контр-Синедрионом, из семидесяти человек, и показательный суд
над богатым горожанином (ИВ 4. 305-325, 326-333, 334-344).
Иосиф говорит и о других судах, которые считает фарсом и
издевательством. В данном случае обвиняемый был оправдан
судом, но с ним тем не менее быстро расправились, а тело его
бросили в овраг у Храма, судей же избили мечами плашмя.
Знаменательно, что Иосиф описывает убитого как
«свободолюбца», так же как он восхвалял Ханана как страстного приверженца
свободы и сторонника демократии. Здесь он, видимо, отражает
идеологические конфликты того времени: поскольку «свобода»
была лозунгом восставших, их оппонентам имело смысл присвоить
это понятие и вложить в него собственное значение80.
Даже если это было так, изначальных свободолюбцев это не
убедило. Именно в это время были казнены Нигер Переянин и
Горион, сын Йосефа, а Шимон, сын Гамлиэля, исчез из виду
(ИВ 4. 355-365). Охота на ведьм против «добродетели» и
«благородства» усилилась, после того как идумеи или некоторые из них,
пожалев о своем вмешательстве, удалились81, и революционеры,
казалось, были исполнены решимости, говоря словами Иосифа,
«не оставить в живых никого влиятельного». Бедных не трогали
'ИВ 4. 357, 365). Это было настоящее царство террора, якобинская
фаза революции. Многие евреи, если они могли подкупить стражу,
бежали в это время. В этом смысле больше страдали бедные,
которые не могли дать взятку (ИВ 4. 378, 397). Попытки бежать
указывают, конечно, что бежавшие не одобряли зелотов, и не-
Структура Иудейского восстания
147
удивительно, что по мере усиления эксцессов все большее
количество рядовых граждан утрачивали к ним симпатию.
Теперь мы наблюдаем дробление самой революционной
партии — 81а$18 внутри Маыз, как называет это Иосиф. Это было,
вероятно, настолько же последствием трений, накопившихся за
время, когда зелоты были полновластными хозяевами столицы,
насколько следствием основополагающих расхождений82. Иосиф
в основном говорит об отвращении, которое ощущали все слои к
диктаторской власти Йоханана из Гуш-Халава. Сыграл свою роль
и подход сикариев, отчаянных людей, совершавших локальные
набеги из крепости Масада (ср. с. 84). Был также Шимон бар
Гиора: был он герасенцем, изгнанным Хананом из Иудеи. Он
отправился сначала в Масаду, а потом в холмы. Присоединившись
к сикариям в Идумее, он даже привлек на короткий срок на свою
сторону некоторых должностных лиц. Они, предположительно,
надеялись от отчаяния, что если он создаст достаточно сильную
основу власти в стране, то сможет положить конец неистовству
зелотов внутри городских стен; это неистовство Иосиф, возможно,
и преувеличивает, такие настроения часто охватывают участников
событий во время «кризисной фазы» революции83. Когда Шимон
укрепился вне стен города, его признал первосвященник Маттить-
яху, сын Бета,— только ради того, чтобы быть позднее убитым
своим неблагодарным протеже, после того как на его глазах
погибли трое его сыновей (ИВ 4. 574-576). Также Эльазар бен
Шимон, отойдя от партии зелотов, делал вид, что относится к ним
с глубоким отвращением, и его точно так же поначалу поддержали
авторитетные люди, включая двух высших должностных лиц
(ИВ 5. 5).
Отчасти из-за трехстороннего конфликта среди экстремистов,
но явно и из мести по отношению к богатым Йоханан и его люди
сожгли большую часть городских запасов зерна и других
продуктов, тем самым резко снизив сопротивляемость города грядущей
осаде. К этой стадии революции применимы самые резкие
выражения классовой борьбы. Иосифу бессмысленное разрушение
кажется непостижимым84. Этот иррациональный акт был настолько
тревожным, что его отметили самые разные авторитеты. С одной
стороны, он был включен в «Историю» Тацита, с другой — в
раввинистическую традицию о восстании, какой бы лаконичной
она ни была. В этой традиции, притом что детали, как часто
случается, были сведены к детской простоте, ядро повествования,
по-видимому, сохранилось: из пассажа о трех иерусалимских
магнатах, с которыми мы познакомились выше и которые могли
148
Глава пятая
из своих запасов снабжать город в течение двадцати одного года,
каждый одним жизненно необходимым продуктом, следует вывод,
что, коща некоторые горожане хотели заключить соглашение с
Римом, люди, склонные к насилию («бирьоним»), отказались и
сожгли все продукты. Надо отметить, что эта традиция относится
к революционерам так же неодобрительно, как и Иосиф (см. гл. 1,
прим. 45 и 46) *
Результатом этого уничтожения стал чудовищный голод, к
последствиям которого Иосиф время от времени возвращается,
описывая их красочно и наблюдательно. Более того, Йоханан из
Гуш-Халава и зелоты к тому времени потеряли всякое стеснение.
Они обирали дома богачей и слонялись, облившись духами и
одевшись в женское платье (вплоть до накрашенных ресниц), как
бы пародируя поведение ограбленных хозяев. Иосиф не без
удовлетворения сравнивает город с публичным домом, хотя и
добавляет, что он был куда более кровавым (ИВ 4. 560-565).
Как только Шимон бар Гиора оказался в городе, уничтожение
высших классов приобрело еще больший размах, если только*это
было возможно (4. 577 ел.). Шимон считается самым крайним из
вождей на том резонном основании, что освобождение им рабов
и заключенных должно было отчасти быть мотивировано
идеологически. Позже в повествовании Иосиф отмечает его редкостные
качества лидера, говоря, что сподвижники так обожали и боялись
его, что с радостью покончили бы с собой по его слову (5. 309).
Ни временное вмешательство Эльазара, когда он удерживал Храм,
предоставив Йоханану внешние дворы, а Шимону большую часть
города, ни его поражение, ни происшедшее в конце концов
объединение оставшихся двух группировок не изменили природы
изначального конфликта внутри еврейского общества. Жестокость
и мстительность по-прежнему характеризовали отношение
революционеров к их бывшим начальникам (5. 433); хотя, возможно,
такое отношение коснулось не всех. Так, хотя родители Иосифа
и были заключены в тюрьму, вреда им не причиняли, по крайней
мере до поры до времени: если верить нашему автору, его мать
могла даже беседовать со стражниками (545-547).
По мере того как распространялся голод, любой, у кого было
зерно, не мог чувствовать себя в безопасности от властей. Иосиф
отмечает, однако, что даже при крайнем голоде равенства между
бедными и богатыми не было: бедных могли пытать, чтобы отнять
еду, а богатых и влиятельных обвиняли в заговоре или
дезертирстве платные доносчики (5. 439, 527-530, 5567; 6. 112 ел.). Так
или иначе, представители высшего класса, включая (все еще)
Структура Иудейского восстания
149
первосвященников, бежали при первой возможности. Если они не
участвовали в сопротивлении, римляне их хорошо принимали и
обычно отпускали на все четыре стороны с обещанием вернуть им
их собственность. Некоторых отправляли в Гофну, но
исключительно ради их же безопасности, уверяет нас Иосиф (5. 422; 6.
115). Нельзя исключить возможности того, что личное
вмешательство историка помогло выхлопотать благоприятные условия
сдачи некоторым беглецам. В одном исключительном случае,
однако, около двух тысяч беглецов встретили ужасный конец из-за
того самого богатства, которое должно было бы их спасти. Они
проглотили золотые монеты, с тем чтобы извлечь их после бегства,
но какие-то сирийцы и арабы заметили, что они делают, и без
лишних слов вспороли им животы. Иосиф приравнивает это
событие к самым отвратительным жестокостям войны и старается
показать, что Тит не имел к нему отношения (5. 548-552). Это
происшествие отпугнуло некоторых потенциальных беглецов, и
несмотря на увещевания Тита, подобная жестокость иногда
повторялась. Тем не менее Иосиф приводит список побегов, имевших
место и до и после этого несчастья, и называет видных членов
каждой из групп. Напротив, бедняков, вышедших за городские
стены на поиски пищи и попавшихся римским воинам, при
малейшем сопротивлении попросту распинали85. Иосиф отмечает
также, что в Иерусалиме богачи, как правило, удостаивались
погребения, а бедняки нет.
Мы вправе предположить, что значительные массы людей с
обеих сторон не принимали или перестали к этому времени
принимать активное участие и в восстании и в гражданской войне.
Остаться в Иерусалиме не обязательно означало принять на себя
какие-то обязательства, да и к тому времени в городе появилось
много новоприбывших, попавших туда в качестве беженцев.
Таким образом, Иосиф, возможно, вполне оправданно решительно
отделяет с1ёто8 (народ) Иерусалима от мятежников ШамазШ) на
этой стадии, даже если такое разделение очень хорошо служит
его утверждению, что восстание было делом рук сумасбродного
меньшинства (людей из-за Иордана —- ИВ 6. 201). Однако особое
обращение римлян с богатыми и знатными, не распространявшееся
на весь с1ёто8, основывалось на общем взгляде на роли двух слоев
общества по отношению к Риму, выраженном формально в военной
политике освобождения дезертиров, но наказания воинствующих;
в основе своей этот взгляд трудно считать нереалистичным. Так
и получилось, что к моменту гибели города колесо описало полный
150
Глава пятая
круг: богатые вновь налаживали отношения с Римом, а бедные
вновь оказались жертвами.
От такого мощного изображения революции в городе,
подвергшемуся нападению, отмахнуться нелегко. Иосиф вплетает события
в городе в более спокойный рассказ о продвижении римской армии.
Таким образом, когда внутри города достигает апогея
трехсторонний конфликт, Тит с четырьмя легионами становится лагерем под
Иерусалимом, что приводит к временному объединению
противоборствующих сил, тогда как высшая точка террора и голода
совпадает с сооружением Титом мощных земляных валов. После
того как римляне решают построить вокруг города собственную
сплошную стену и делают это в три дня, Шимон убивает
первосвященника Маттитьяху, сына Бета, а сирийцы вспарывают
животы двум тысячам еврейских беглецов. Голод неуклонно
усиливается, растет дезертирство, а римляне тем временем
разрушают крепость Антонию, прокладывают дорогу к Храму и
сжигают его галереи. Дезертирства все еще отмечаются и во время
последнего пожара в Храме и атаки на верхний город. Внутренние
беспорядки прекратились, только когда верхний город был взят,
а весь Иерусалим охвачен пламенем.
Иосиф разрабатывает две контрастирующие темы явно с
литературной целью: сознавая, что его странное положение
вооружило его необычным знанием двух разных миров, он
избирает форму повествования, позволяющую объединить эти
знания. Его интерес к превратностям судеб осажденных евреев
широк и разнообразен; его склонность к сенсационности не
исключает истинной наблюдательности, особенно в том, что
касается психологических последствий голода. Сведения его, будь
то полученные в основном от беглецов или почерпнутые из того,
что он сам мог видеть во время своих прогулок по стенам (когда
он находился на расстоянии, достаточно близком для того, чтобы
обращаться с речью к жителям и быть оглушенным брошенным
одним из восставших камнем /ИВ 5. 541-547/), явно подробны и
точны. Он знает даже прозвища, которыми еврейские воины
называли римские осадные машины (5. 272, 299). Это делает его
историю увлекательной, но Иосиф, повествуя о том, что
приключилось с евреями, поднимает особо вопрос о распаде еврейского
общественного и политического порядка. Мы уже анализировали
направление его мысли, и выяснилось, что его подход можно без
колебаний считать политическим.
Точно так же вряд ли можно сомневаться в том, что действия
революционеров приняли явно социальные и политические формы
Структура Иудейского восстания
151
и должны были быть направлены на достижение социальных и
политических целей, пусть расплывчатых и неопределенных.
Немногие вожди, не говоря уж об их последователях, знают,
начиная волнения, куда они хотят прийти, а в данном случае
неопределенность усугублялась полным отсутствием сознательной
революционной идеологии в древнем мире, а также особыми
обстоятельствами — войной с римлянами. Поскольку
высказывались политические цели, можно предполагать, что они принимали
стандартную в греческом мире форму требований отмены долгов
(и мы вспоминаем уничтожение долговых расписок ростовщиков
в архивах) и перераспределения земли (о чем Иосиф не говорит)86.
Единственный хорошо засвидетельствованный лозунг — слово
«свобода» — известен и по монетам87 и благодаря Иосифу.
Теологически настроенные комментаторы Иосифа (а их большинство)
толковали его эсхатологически, считая, что он относится к
обстоятельствам конца света. Но даже в этих кругах сложилось более
взвешенное мнение. Принимая во внимание действия мятежников,
специалисты теперь полагают, что тот тип свободы, о котором они
мечтали — когда бы он ни должен был, по их мнению, полностью
воплотиться,— включал в качестве одного из важнейших
компонентов практическое освобождение угнетенных. Для сравнения
могут быть привлечены некоторые реакции на угнетение,
выраженные в апокалиптической литературе88. Мы можем также
сказать, что зелоты (в широком смысле), при всей своей
набожности, были схожи с Иосифом своей политической
ангажированностью. Не приходится отрицать, что в поведении и позициях
обеих сторон наличествовал мощный религиозный элемент,
неразрывно связанный с политическим, как и следовало ожидать в
еврейской среде; даже Иосиф не затушевывает его существования.
Мятежники, как и их оппоненты, но с большей энергией и
твердостью, считали себя защитниками чистоты Храма и
правильного соблюдения субботы и пищевых запретов89. Монеты первого
и второго годов восстания снабжены легендами «Иерусалим
священен» и «Священный Иерусалим»90. Враждебность к
художественному отображению, и особенно к появлению изображений в
священных местах, была уже среди предшественников этих
мятежников более острой, чем среди других течений иудаизма91.
Пророчества и прорицающие вожди, как мы видели (см.
с. 105-106), также оказывали свое влияние. Тем не менее
общепринятое мнение о том, что Иудейское восстание было в основном
милленаристским движением, участники которого ожидали
близкого спасения, не столь хорошо обосновано, как того можно было
152
Глава пятая
бы ожидать, хотя очевидно, что I в. н. э. был вообще необычайно
богат проявлениями милленаризма92. Прежде всего мы склонны
предполагать, что согласованные политические выступления дают
иной выход тем разочарованиям, которые могут породить пылкие
ожидания и стихийные, неуправляемые мессианистские волнения,
заменяя собой эти волнения. Это наблюдение нельзя считать
универсальным правилом, но подтверждение ему можно найти во
множестве примеров как из прошлого, так и из настоящего93. Мы
говорим здесь о мощном мессианистском энтузиазме: разумеется,
если напряжение велико, некое всеобщее радение о будущем с
религиозными нотками обнаруживается даже среди самых
светских протестантов. Тем более это естественно для общества,
сконцентрированного на Библии, ибо, как отметил Кристофер
Хилл, «всякое внимательное чтение Библии вызывает мысли о
конце света»94.
Сверх этого, мессианизм, похоже, не играл видной роли в
Иудейском восстании в целом. Никто из его лидеров, каким бы
харизматическим он ни был, в отличие от бар Кохбы,
возглавившего второе восстание менее века спустя, не представлял себя
мессией и не воспринимался как таковой. Не были они похожи и
на предтеч грядущего искупителя, подобных Иоанну Крестителю.
Наконец, возможно, что Иосиф настолько замалчивал, скрывал
или не понимал движущие силы движения, которому
противостоял, что они не оставили по себе даже воспоминаний в его труде;
мы л в самом деле видели, что когда дело доходит до врагов, его
представление следует считать неполным и несовершенным. Но
кажется скорее, что проступок его не столь тяжек и что, сделав
поправку на приверженности и темперамент, мы все же можем
вслед за ним исключить милленаристские ожидания из числа
основных факторов, послуживших причиной восстания.
Обвинение против Иосифа покоится на шатких основаниях.
Иногда против него используют его собственные слова. Когда он
пишет о пророчествах, имевших хождение среди евреев перед
началом войны, он замечает, что «больше всего их побуждало
вступить в войну двусмысленное пророчество, которое можно
найти и в священных книгах, что в это время человек из их страны
станет правителем обитаемого мира». Не подлежит сомнению,
однако, что наречие «больше» в этом предложении следует
понимать в связи с другими, только что обсуждавшимися
пророчествами: для Иосифа это пророчество не было основной причиной
войны, а было просто самым важным из серии высказываний
определенного типа. В любом случае пророчество это не мессиан-
Структура Иудейского восстания 153
ское в полном смысле слова95. Много внимания было также уделено
культам личности, окружавшим Шимона бар Гиору и до него
Менахема; казалось, что от харизмы и приписывавшихся ям
претензий на царство до мессианизма один шаг. На самом деле
между ними пролегает пропасть96. Далее, можно
интерпретировать идеал «четвертой философии» и сикариев быть подвластными
только Богу как всеобщий, а не национальный и опять-таки как
скрыто эсхатологический, как намек на «царствие небесное»97.
Однако если бы смысл учения состоял в этом, Иосиф бы без труда
его выразил. Наиболее осязаем, а также наиболее важен,
поскольку это тот редкий случай, когда информацию мы черпаем не у
Иосифа, лозунг на обратной стороне бронзовых монет четвертого
года восстания. На бронзовых монетах второго и третьего годов
была надпись «свобода Сиона»; четвертый год, сохраняя на
лицевой стороне некоторые из тех же иудейских символов, изменяет
надпись на «за» или «искупления Сиона». Эта эмиссия связана с
периодом фракционной борьбы между лидерами восставших, и
особенно со временем, когда наибольшим влиянием пользовался
магнетический Шимон бар Гиора98. Знаменательно, однако, что
ни Шимон, ни какой-либо другой потенциальный мессия не
изображен ни на одной из монет. Наилучший смысл при
интерпретации множества разновидностей надписи на различных типах
монет достигается, если читать девиз четвертого года вместе с
датой на лицевой стороне: это четвертый год искупления, и под
искуплением имеется в виду нечто уже существующее. Это не
надежда на спасение, а название нового режима.
Картина, которую мы получаем, соединяя обрывки имеющейся
информации, рисует людей, чьи верования вполне могли включать
ожидание долженствующего рано или поздно появиться мессии,
но чей разум был в 66-73 гг. занят в основном другим, и которые
надеялись добиться для себя лучшей доли в этом мире, прежде
чем размышлять о новом, ужасном.
Разумеется, при написании по-гречески истории войны в
греческом стиле особый упор делается на политический и военный
аспекты. Мы должны брать это в расчет, но в то же время сознавать,
что форма в труде историка не будет полностью преобладать над
содержанием и необходимо придавать должную весомость
понятиям, в которых современный событиям автор размышляет о
происшедшем.
Если Иосиф, сам еврей I в. н. э., был в состоянии твердо стоять
на ногах, не отвлекаясь от стоящей перед ним проблемы, когда
дело доходило до действий или их описания, то те, против кого
154
Глава пятая
он выступал и кого презирал, могли делать то же самое. Решиться
на восстание, как решились они, когда император выживал из
ума, а империя была в кризисе, не означало быть мечтателями
или фантазерами. Если им помогала убежденность в том, что Бог
вознаграждает праведного, это было верой, а не мессианизмом".
На практике мощные армии можно долгое время сдерживать,
изматывая партизанской войной, и память об удаче Йехуды
Маккавея делала новую попытку не вполне сумасбродной100. Еще
менее пустой была мысль об уничтожении еврейского правящего
класса, коль скоро от него, казалось, отказались сами римляне.
На деле, однако, крушение первой цели и победа римлян сделали
достижение второй, внутренней задачи абсолютно бесполезным.
Более того, рухнуло не только коррумпированное первосвящен-
ничество, но и сам Храм; и другого не будет никогда. Таким
образом, влияние действий революционеров на ход истории было
невозможно просчитать, последствия превзошли чьи бы то ни было
ожидания. И последнему слову о революции суждено было быть
написанным в Риме представителем старой аристократии,
которому посчастливилось выжить.
В следующей главе мы вернемся к рассмотрению личного
участия Иосифа в восстании и к тому, как ему удалось выжить.
Тацит, Ист. 2. 4; 5. 1-13; Светоний, Весп. 4. 5-6; 5. 6; 6. 3; 8. 1; Тит 4. 3;
5. 2; Дион, Эп. 35. 4-7, и 9. 2. Тацит расходится с Иосифом по поводу количества
осаждеиных в Иерусалиме; однако именно его рассказ — единственный, который
мог бы, несмотря на это и еще пару небольших расхождений, целиком восходить
к Иосифову; о расхождениях см.: М. 81егп, Сгеек апЛ Котап аи(погз оп Иге /ги>5
апё ^иа'аШп, \о\. 2 (1980), р. 3. Об археологии: V. УасПп, Мазала: Негой4$ ГоПгезз
апй 11\е 2еа1о№ Ьаз{ ${апё (1966); и, с возможным свидетельством послевоенного
римского дорожного строительства, В. Н. 1$аас, I. Ко11, «А тПезюпе о! А. Б. 69
Ггот Лис1аеа», //?$ 46 (1976), р. 15-19. У Светония прокуратор Флор умирает
насильственной смертью (иначе у Тацита), а Веспасиана ранят в колено, а не в
ступню, как у Иосифа. Дион говорит, что в восстании участвовали вавилонские
евреи, что римские солдаты перебегали к евреям (что возможно) и что Тит также
был ранен. Относительно монет см. с. 139-140 и 142, о талмудическом материале —
с. 132-133 и 135-136.
2
См. особенно с. 100 ел. Относительно аналогичного соотношения между
автором и предметом ср. работу Хилла о Кларендоне: С. НИ1, «Ьога* Оагепсюп апс!
Ше РигИап КеУо1и!юп», РипШтзт шШ КеуоШюп (1958), р. 199Гг.
3
Как недавно предположил 3. Л. Б. СоНеп, 1о$еркиз ш Коте апЛ СаШее
(1979), р. 181, хотя ему в конце концов удается извлечь из Иосифа много
информации. Более крайний взгляд (с критикой Коэна): Н. К. МоеНпп^ //5 31,
Структура Иудейского восстания
155
2 (1980), р. 140-142, самый крайний: V. Ваег, «1ет8а1ет ш 1пе Итез оГ 1пе Сгеа!
КеуоИ», 2юп 36 (1971), р. 127-190, апс! 37 (1972), р. 120 (на иврите, с английским
резюме). Относительно связи предатель—лжец см. Р. Рогпаго, Паую Сшерре,
Тас'йо е Пшрего (1980), р. 7.
4
Эти темы рассматриваются в главе IV.
Относительно датировок см. ИВ 2. 528 и 555; 5. 277 и 302 (объединение
группировок и разрушение римлянами первой стены Иерусалима).
С. 31-32. Относительно предков Иосифа см. с. 28.
См. М. 81егп, т ТНе ЗетвН Реор1е т (Не ПШ СепЫгу, СотрепсНа Кегит
1ийакагшп е!с. 1, уо1. 2 (1976) р. 566.
о
Р. 37. СГ. К. А. КгаП, «ТЪе тиШГогт 1е\У18п пепт^е оГ еаг!у СНпзиатгу»,
$1шИе8 /ог МоПоп ЗтИН е1с, ес1. 5. №и8пег, уо1. 3 (1975), р. 188-199; Р. У1с1а1-
Шцие1, Пау'ш ^о$ЬрНе он йи Ьоп и$а§е йе 1а Ш1шоп (1977), р. 72Гг., 106ГГ, со
странной попыткой объяснить последующие расколы среди мятежников во время
восстания с точки зрения этого многообразия иудаизма.
О браке и безбрачии в этой общине см. Зспигег—Уеппез—МШаг—В1аск,
уо1. 2, р. 570 (особенно прим. 55), 578. Что касается библиотеки, опубликованные
документы сгруппированы по месту происхождения и типу и снабжены
библиографией Дж. Фицмайером: I. А. РИгтеуег, Т1ге Веай 8еа ЗсгоШ: Ма}ог РиЬИсаНопз
апй Тоок /ог ЗШйу (1975).
См. I. Ыеизпег, «ТНе Ре11о\У8гпр (НаЬигаН) ш 1пе Зесопс! те\У18п
Соттоп\уеа11Н», НТНК 53 (1960), р. 125-142; о противоречиях см. с. 131 и прим.
46. О Иатгак в целом ср. №и8пег, ТНе Ыеа о/ РигНу ш АпаепХ ]ийа[$т (1973),
р. 64-71; А. ОррепНе1тег, ТНе «'Ат На-аШг» (1977), сН. 4. О текстах см. также
3. УеЬегтап, «ТНе (ИзарПпе т 1Не 80-са11ес1 Эеас! Зеа Мапиа1 оС Э^зарПпе», 1ВЬ 71
(1952), р. 199-206 - ТехН апй ЫиаЧеа (1974), р. 200-207. Термин НЬг для
обозначения члена религиозного сообщества использовался в самых разных контекстах,
например, среди язычников в Хатре: т. Те1Х1с1ог, ТНе Ра§ап Сой (1977), р. 6, п. 8.
Е. К1укш, ТНе Шййеп КеуосиИоп (1978), особенно с. 162 ел.
12
См. ЗсНигег—Уегтез—МШаг—В1аск, \о\. 2, р. 396. Евангелия
свидетельствуют, что т. н. «писцы» более или менее слились к тому времени с фарисеями; о
том же говорит I. 1егеппа$, ]егиш1ет т 1Не Типе о/ ^е$и$ (1969), р. 233-245.
Некоторые полагают, однако, что их все еще выделяло стремление к изучению
Закона — напр., Е. Вюкегтап, т ТНе /еи>5, Итг НЛогу, СиКиге апй КеИ&оп, ес1.
Ь. РткеЫет (1949), р. 49, называет их «интеллигенцией»; т. №и$пег, Еаг1у
КаЬЫшс 1ийа'шп (1975).
13
Однако М. Смит объясняет причины появления сообществ в чисто
идеологических терминах, утверждая, что раскол был естественным следствием
приписывания закону первостепенного влияния: Могюп ЗпШН, «ТНе Эеас! Зеа 8ес1 т
геЫюп ю апаеШ Тис1а1$т», ИТЗ 7 (1961), р. 347-360. Повое политическое
объяснение см. Ь. I. Ьеуте, «ТНе ро1Шса! 81ги&&1е ЬеПуееп РНапзеез апс! ЗаоМисеез т 1пе
Ыазтопеап Репой»,— А. ОррепНе'нпег, II. КаррароП, М. 31ет (ес!8.), 1егиза1ет т
{Не Зесопй Тетр1е Репой: АЬгаНат ЗсНаШ Метопа! Уо1ите (Теги8а1ет, 1980; на
иврите, с английским резюме), р. 61-83.
156
Глава пятая
См. С. Уегтез, ТНе Веай Зеа ЗсгоШ: Оцтгап т РегзресНуе (1977),
р. 142-156 (с литературой).
Е. К1укш, ор. сИ. (прим. 11).
ИД 13. 288-298. В раввинистической традиции нет уверенности
относительно того, кто первым столкнулся с фарисеими, Йоханан Гиркан или Александр
Яннай, и потому Г. Аллон отвергает версию Иосифа, на которую опирается (в
порядке эксперимента) данная реконструкция: см. «ТНе аШийе оГ 1пе РЬапзеез ю
1пе Котап &оуегптеп1 апс! 1пе Ноизе оГ Негой», ЗспрШ Шего$о1утИапа 7 (1961),
р. 53-78 - ТНе ^е№, ]ийах$т апА (Не СШзвка! МоНй: 31шИе$ т 1етзН НШогу т
(Не ТШеа о/ (Не Зесопй Тетр1е апй Та1тий (1гап$1. I. АЪгаЬатз; 1976), р. 18-47.
17
ИД 13. 282-283; ИВ 1. 68-69. Согласно раввинистическим пассажам ему
вещал божественный голос в Храме.
18
Судя по численности тех, кого они вновь и вновь поднимали против
Александра: согласно Иосифу, за шесть лет войны было убито пять тысяч евреев
(ИД 13. 376).
19 ИД 15. 368-370; 17. 42-51; Аллон, ор. с\Х. (прим. 16).
20
Антропологи сосредоточивались в основном на более простых обществах,
на которые влияли более сложные; вряд ли можно назвать доэллинистический
Ближний Восток и особенно Палестину примитивными, но в некоторых отношениях
существующая модель применима и здесь. См. А. К. Кас1сНГГе-Вго\уп, ЗХгисЫге апй
РипсИоп иг РптШуе Зоае(у (1952), р. 202ГГ. Относительно необходимости
престижа для режима знати см. Р. Уеупе, Ье Ртп е(1е агдие (1976), р. 110-115.
21 Есопоту апй Зос'иЧу (ес1. С. Ко1Н апс! С. МШсп; 1968), р. 241-254;
1 \ 11-1157. Концепция Вебера до сих пор полезна, несмотря на некоторые
связанные с ней трудности. О них см. прежде всего Р. \Уог$1еу, ТНе Тгитре( ЗНаИ Зоипй
( 1968), введение. Непоследовательность таких веберовских понятий, как «инсти-
туциализованная харизма», нас в данном случае не интересует.
22
См. N. Сопп, «МесПеуа! МШепапзт: 115 Ьеапп§ оп 1пе сотрагайуе зшсгу ог
тШепапап тоуететз»,— 8. Ь. Тгирр (есП, МШетЫ Бгеатз ш АсХюги СотрагаНуе
ЗШсИез /я ЗоаеХу апй НЫогу, $ирр1. 2 (1962), р. 32-43.
23
СоттеШагу оп НаЬаккик. Английский перевод см. С. Уегтез, ТНе Оеас1
5еа ЗсгоШ т ЕпфН (21965), р. 235-242.
24
Относительно параллелей между Иисусом и Учителем праведности см.
С. Уегтез, «Те\У1$п $Ш(Ке8 апс! №\у Те$1атеп( т1егрге1аИоп», ^^3 31. 1 (1980), р. 11.
25
Ср. Видаль-Наке, ор. а1. (прим. 8), с. 74.
6 Д. \Теи$пег, ТНе КаЬЫтс ТгасШюпз аЬои! (Не Р/шпзеез Ье/оге 70, 1-3 (1971),
особенно 1, р. 143-179.
27
Согласно Мишне, Наф^аН 2. 2.
28
Нойснер. цит. место (прим. 26); ор. сН. (прим. 12), с. 84-85; №и$пег, Рюш
Ро1Шс5 (оРкЧу ( 1979), гл. 6, излагает в простых словах научные резоны отнесения
этих притязаний к позднему, явнейскому времени.
29
Е. Е. ЬтгЬасп, ТНе За^еа: ХНе'ы СопсерГз апс! ВеИе/$ (1гап$1. I. АЬгаНатз;
1975), р. 564-576. О Гиллеле см. Тов. Зо(аН 13. 3; ТР Зо(. 9. 13. 24а; ТВ Зо(. 485.
Ср. Нойснер, ор. ей. (прим. 28), с. 13.
Структура Иудейского восстания
157
30
Ссылки и обзор источников см. Уеппез, 1е$и8 {Не /еи> (1973), р. 65-78.
31 ИД 14. 158 ел.; ИВ 2. 56, 118; ИД 17. 271-272; 18. 2-10, 23; М. Неп§е1,
те ХеЫеп (1961), р. 336-340; М. 8*егп, «Зюагп тй 2еа1о&» — \УогШ НЬзЮгу о/
Иге 1ет$Н Реор1е, уо1. 8, 8оае{у апй КеИ&оп м Иге 8есопй Тетр1е Репой (1977),
р. 266-271. Хронологические возражения Э. М. Смоллвуда — Е. М. 8таШуоос1,
ТНе ]ет ипАег Яотап Ки1е (1976), р. 153, п. 40 — не исключают такого
отождествления, тем более что нет доказательств того, что Йехуда из Гамалы был убит
в 6 г. н. э.
32
ИВ 2. 433-440, 444-448. В 444 его приверженцы названы гёЧоШ —
ревнителями; слово употреблено здесь не в специальном смысле и явно не имеет
отношения к «партии» зелотов.
33
Видаль-Наке называет таких лидеров го1$ сНаийх («горячие цари»), считая
обычных владык Г015 /гоШз («холодными царями»); ор. с\Х. (прим. 8), с. 87-95.
оч ИВ 2. 409; ср. 2. 197; «Против Апиона» 2. 77; РпИо, Ье§. 157. Согласно
Иосифу, но не Филону (который, видимо, ошибается), расходы по
жертвоприношениям евреи брали на себя. Демонстрацию того, что такие жертвоприношения
соответствовали иудейской (фарисейско-раввинистической) традиции, см. в
статье: С. Ко1п, «ТНе с!еЬа1е оп 1пе 1оуа1 заеппсез, А. Б. 66», НТНЛ 53 (1960),
р. 93-97.
35
М. I. РМеу, ТНе АпаепХЕсопоту (1973), сН. 2. См. также 8. С. НитрНгеуз,
Ап1Нгоро1оёу апй 1Не Сгеекв (1978), р. 73-75.
Относительно различных способов такого применения см. 3.-Р. УегпаШ,
Му1Н апа1 ЗоЫеХу т Апаеп! Сгеесе (1гап$1. 3. Ыоус1, 1980), сп. 1; С. Е. М. с!е 81е
Сгемх, «Каг! Магх апс! 1Ье гп$югу оГ С1а$$1са1 апИцшгу», АгеХНиза 8 (1975), р. 7-42;
Е. М. апс! N. \Уооа\ С1азз 1йео1о%у апй АпаепХ Ро1Шса1 ТНеогу (1978), р. 41-64
(менее продумано и не так удачно). К. А. Рас1§и§, «С1а$$е$ апс! зоаегу ш АпаеШ
Сгеесе», АгеМша 8 (1975), особенно с. 97-100, неудачно употребляет термин
«сословие» для обозначения неполностью сформировавшегося класса.
37
Де Сент Круа, ор. с!1. (прим. 36), с. 23-25; К. МасМиНеп, Котап 8оаа1
Ке1аИоп$ (1974), гл. 4, Вернан, ор. си. (прим. 36), с. 12-13.
38
Этот феномен подчеркнул Мак-Муллен, ор. сИ. (прим. 37), с. 5, 15, 20-21,
23 и т. д.
39
К. Р. Эипсап-Допеэ, «8оте СопП§ига1юп§ ог ЬапШтокйцв т 1Не Котап
Етр'1ге» — М. I. Рт1еу (е<1), ЗХшНез /л Котап РгореНу (1976), с. 7-33.
См. Мф. 18. 23-35 относительно будущего раба. О долговых рабах в целом
см. \У. Е. НеШапй, А%псо1а (1921), с. 209 ел.; Мак-Муллен, ор. сИ. (прим. 37),
с. 31, 51 — 52; Р. Саглзеу, «]\[оп-$1а\'С ЬаЬоиг ш 1пе Котап \Уог1с1» — СатЬг'к1§е
РНИо1о&са1 $оае1у, $ирр1. уо1. 6, ес1. Сагпзеу (1980), с. 36 и прим. 11.0 наемных
работниках см. притчу о винограднике, Мф. 20. 1-16. Криссиг вслед за Клауснером,
в отличие от Далмана, считает, что в Палестине преобладали мелкие свободные
земледельцы, а на втором месте находились держатели-арендаторы; но
использованные материалы, за исключением Евангелий, относятся в основном к периоду
после 70-х гг.: см. Н. Кпе$$12, О'ье ъойейеп 2изаттепНап§е йе$ /ийшзсНеп Кг1е§ез
(1970), с. 19 ел.; ранняя, более короткая версия этой монографии — «0\е
ЫсМПзспаГШспе ЗИиайоп ш Ра1а$1та уог с!ет ^(ИшсЬеп Кге^», АсХа АпИдиа 17
158
Глава пятая
(1969)» с. 223-254. Различные типы арендаторов, появляющиеся в Мишне, Тосефте
и документах Бар Кохбы (все после 70-х гг.), относятся, по-видимому, к
состоятельной части общества: о терминологии см. Эпплбаум, ор. сИ. (прим. 7), с. 659-
660. Для Галилеи ср. также 3. Ргеупе, СаШее /гот АкхапАег 1кг ОгеаХ (о Найпап,
323 В. С. Е. го 135 С. Е.: а $Шу о/ 8есопй Тетр1е 1ш1ш8т (1980), с. 165-166.
Эпплбаум, ор. сЦ. (прим. 7), с. 641-646; и ^ио'аеа аз а Котап Ргоутсе»
— Аи/Шей ипй Ыьейег^ащ йег ЯопшсИеп )УеН (е<1 Н. Тетропш апс! XV. Наазе),
2, 7 (1977), с. 365-366.
Социальный раскол в Тибериаде: Ж 32; в Гадаре: ИВ 4, 414. Доступ в
Иерусалим: М. Наг-Е1, «1еги$а1ет апс! 1ис1аеа: гоайз апс! ГоПШсаНопв», В1ЬИса1
АгсНаео1о§Ш 44, 1 (1981), с. 8-19.
См. особенно Хамфрис, ор. сН. (прим. 35), с. 31 ел.
44
Об интересной попытке свести изменения к минимуму см. С. К. \УЫиакег,
«Кига1 ЬаЬоиг ш Шгее Котап ргоутсез» — СапгЬгШ^е РкИо1о&са1 5оае{у, $ирр1.
уо1. 6, е<1 Сагпзеу, с. 73-99.
45
М. Вго$Ы, «Тпе рориЫюп оГ \уе$1егп Ра1е$Ипе ш те Котап-ВугагПте репой»,
ВА50К 236 (1979), с. 3-10. Об административном значении новых единиц внутри
Иудеи—Самарии см. А. Н. М. топе$ «Тпе игоагшаиоп оГ Ра1е$ипе», /Л$ 21 (1931),
с. 78-85!
46 ^
Ср. К. Норкшз, «Есопогшс §го\у1п апс! ю\уп$ т С1а$$1са1 АпИдиНу» —
Р. АЬгатз, Е. А. \Уп§1еу (ес!з.), Токпз ш ЗоЫеИез (1978), с. 35-77. Напротив, есть
мнение об отсутствии экономической значимости в показных строительных
программах: Д. Роипс1$, «Тпе 11гЬаш2апоп оГ те С1а$$1са1 ХУогШ», А$8ос'шйоп о/Атепсап
Сео§гар/1ег8, Аппак 59 (1969), с. 135-157.
ИВ 3. 42-55; Ж 235; ИВ 2. 504 — дома, построенные в тирском стиле в
Хабу лЬне.
48 ^
Есть множество свидетельств, что деньги в самом деле выплачивались;
вопрос о том, как на практике относились к правилу десятины, менее ясен; см.
Иеремия, ор. с'Н. (прим. 12), с. 134-138.
49
Скромные требования: А. Н. М. Долез, Тке Негод.8 о/ ]ийаеа (1938),
с. 86-88, где указывается, что Ирод дважды снижал поземельный налог, а его
налог с продаж ударял, по всей видимости, по высшим слоям. Непомерные
требования: ]. К1аи$пег — \УогШ НШогу о/ И\е 1етзк Реорк, уо1. 7, Тке НегосНап
РегЫ (1961), гл. 5; Эпплбаум, ор. с\\. (прим.7), с. 665.
50 3. 2еШш, Кке апй Рай о{ Хке 1ийаеап 5Ше, уо1. 2 (1967), с. 266-280, дает
полезный обзор сельскохозяйственных и ремесленных продуктов, шедших на
экспорт, но придает им слишком большое значение. Завышенная оценка также у
Эпплбаума, ор. ей. (прим. 7), с. 667-680.
Финли, ор. ей. (прим. 35), гл. 5. Однако же не следует забывать о большом
разнообразии товаров; так у Хопкинса, ор. сП. (прим. 46).
52
Отобрана у евреев Помпеем, отвоевана Иродом.
53
Предпосылки разбоев: Е. 5. НоЬ$Ьа\ут, РптШуе КеЬек (1959),«с. 23-26 и
т. д.; ВапсНН (1981), с. 22-29. Связь между невысеянными культурами,
неурожаем, невыплаченной данью и последующим уходом в разбойники Иосиф
высказывает устами евреев, выражавших римскому наместнику протест против статуи
Структура Иудейского восстания
159
императора Калигулы, которую тот поместил в Храм: то, что они оставили свои
поля, доказывает глубину их чувств — ИД 18. 274. Трахон: ИД 15. 346-348. (Этими
ссылками я обязан неопубликованной статье Б. Исаака /В. 1$аак/.)
Аргументы см. Эпплбаум, ор. сЦ. (прим. 7), с. 660, 691; и ор. сИ. (прим. 41),
с. 360-361, 378-385.
55 ИД 20. 51 и 101; Деян. 11. 28-30. Голод при Ироде: ИД 15. 299-316.
ИД 3. 320-322. Равным образом в списке первосвященников есть место,
куда можно вставить другого Ишмаэля, и теоретически такая возможность
сохраняется. До сих пор полезна работа К. 8. Сарр, Тпе ишуег$а1 Гапипе ипдег ОаисКиз;
НТ/1Я 28 (1935), р. 261, п. 11.
ИД 20. 181; ср. 206-207, где такое же поведение, повлекшее за собой те
же последствия, приписывается Хананье в 60-х гг. н. э. Мы не можем сказать с
уверенностью, претендовали ли первосвященники на священническую долю первой
десятины или второй, которая должна была идти в Иерусалим, или же они
настаивали, чтобы вопреки сформулированному впоследствии закону все десятины
отправлялись туда. Есть некоторые данные в пользу того, что в тот период
происходило последнее; так или иначе, претензии храмовой казны или
первосвященников присвоить вырученные суммы кажутся незаконными, и любопытно, что
Иосиф не пытается их оправдать. О соответствующем «галахе» (предписании) см.
А. Орреппе1тег — Епс. ]иЛ. 15, 1027, 8. V. Тегшпо1, Ма'азего(; Орреппетшг, Тке
'Ат На-аге\г (1977), гл. 2, особенно с. 35-42.
58 В. И. ХУагттяюп, Ыего: Ьезепё апЛ КеаШу (1969), с. 68-70.
59 Н. 5. Ве11, «Тпе есопогшс спз13 т Е^ур! ипйег №го», ^К5 28 (1938), с. 1-8;
он же в САН 10 (1952), с. 314-315; 8. Ь. \Уа11асе, ТахаГюп Ьх Кошап Е$ур1 (1938),
с. 346 ел. Однако Мак-Муллен, ор. с\Х. (прим. 37), с. 36 ел., предпочитает думать,
что дела все время обстояли примерно одинаково, и притом одинаково плохо.
Трудно датировать чудовищный рассказ Филона, 8рес. Ье& 3, 159-162, о пытках,
применявшихся сборщиком налогов к недоимщикам, которые, чтобы избежать
мучений, кончали с собой.
См. с. 138. О связи между войной с внешним врагом и революцией см..
\У. Ьаяиеиг, «Кеуо1и1юп» — 1пХегпаИопа1 ЕпсусЬресНа о/Иге 5ос1а15с1епсе5, \о\. 14,
с. 501.
Эти споры рассматривает Н. Стоун: N. 8юпе, Тке Саихех о/ 1ке Епфзк
КеуоЫоп 1529-1642 (1972), гл. I.
С. Вппюп, Тке АпШоту о/ Ке\ю1иНоп (1938). Характерную
последовательность событий по-иному анализируют Ь. Р. Ес^агйз, Тке Ыа1ига1 Ш$1огу о/
КеуоЫюп (1927), и С. 8. РеПее, Тке Ргосе58 о/КеУоЫоп (1938). Схема
применительно к Иудейскому восстанию использована в работе: С. КоШ, «Тпе те\У18п
КсуоИ а&аи181 Коте», СопипеШагу 27 (1959), с. 513-522; она рассматривается, но
отвергается Раппапортом: II. КаррароП, «Кетагк8 оп 1пе саи$е8 оГ 1пе Сгеа! Кеуо11»,
«Ка!кес1га» /ог 1ке х(ис1у о/ (ке Ьапс! о/ 1$гае1 апс1 И$ 1пкаЬИап1$ 8 (1978), с. 42-46
(на иврите).
Бринтон цитирует Верньо, французского умеренного.
160
Глава пятая
Ср. М. 1. Рт1еу, «СепегаИхаНопз т АпаеШ Шзюгу» — Тке 11$е апа1 АЬиае
о/НШогу (1975), гл. 3; Форстера цитирует Р. Сау, 81у1е иг НШогу (1974), с. 191.
И см. т. ОегепЬоиг^, Еззш зиг ПйзШге е11а ^ео^гарЫе йе 1а Ракъйпе (1867), с. 264.
Рот, цит. место (прим. 34). Возможно, фарисеи и раскололись. Но явно,
что Йоханан бен Заккай, виднейший духовный вождь после разрушения Храма,
не играл никакой роли в восстании и договорился с римлянами о собственном
бегстве; о нем сообщается, что он предсказал и взлет Веспасиана в манере, весьма
напоминающей Иосифову; см. ниже, с. 209 ел. Шимон бен Гамлиэль был в своем
поколении представителем знаменитого рода Хиллеля и, очевидно, лидером
Синедриона. Позже Иосиф показывает, как он вместе с первосвященниками Хананом
и Йешуа пытался пресечь деятельность зелотов, захвативших Храм.
66 ИВ 2. 429, 441. О токах см. прим. 57.
Этот конфликт существовал здесь издавна, но трения как с Римом, так и
среди самих евреев обострили его и, в свою очередь, испытали его влияние:
II. КаррароП, «ТНе геЫюпз ЪеПуееп Де\у§ апс1 поп-те\у§ апо1 1пе Сгеа1 \Уаг а^ашз!
Коте», ТагЫъ 17 (1978), с. 1-14 (на иврите, с кратким английским резюме).
со
Взгляды их подаются как умеренные: то, что автор не применяет к ним
греческого слова п\е1по$ (наиболее близкого по смыслу нашему «умеренный»),—
недостаточное доказательство того, что убеждения их не были таковыми, как
утверждает Коэн, ор. сН. (прим. 3), с. 186, прим. 9. Об умеренных ср. Э. М. Кпо-
а(1з, /5гас1 ш КеуоШоп (1976), с 150-158.
69
ИВ 2. 409-410, 450 ел. О резне см. с. 89. Эльазар — ключевая фигура в
попытке Смоллвуда обнаружить значительную часть первосвященников,
настроенную антиримски: Е. М. ЗтаПшооо', «Н13Н Рпе$1$ апс! ро1Шсз т Котап Ра1е$1ше»,
Л1\8 13 (1962), с. 14 ел.
70
Хотя Коэн думает иначе: ор. с\Х. (прим. 3), с. 187-188.
72
71 Ср. Рот, ор. сИ. (прим. 62), с. 517.
Мысль Ж. Деранбура, ор. сИ. (прим. 64), с. 270.
73
ИВ 4. 320. Я оставляю без внимания противоположное суждение о Ханане
в ИД 20. 199-203, где говорится, что он был самоуверен и бессердечен и подстроил
смерть Яакова, брата Иисуса, через Синедрион. Есть очень сильные подозрения,
что весь рассказ об Яакове — христианская интерполяция: не столько потому, как
утверждал Шюрер, что Ориген трактует эти события иначе, чем Иосиф, но просто
из-за его удивительного отличия от предыдущей оценки (притом что Иосиф не
излагает источник) и резкой критики саддукеев и Синедриона. Кроме того, пассаж
об Яакове предполагает, что читателю известно о человеке, «которого называли
Христом», так что любой, кто, подобно многим, считает упоминание Иосифом
Иисуса ((езИпюшшп Дауьапиш) целиком интерполяцией, вряд ли может
безоговорочно принять рассказ о его брате. Однако в последнее время стало не принято
сомневаться в пассаже об Яакове; но ср. Зспигег—Уегтез—МШаг, уо1. 1, с. 430,
прим. 1.
74
Напр., Н. НоеНпег, Негой АпИраз (1969), с. 71; М. 81егп, «2еа1о1$»,
Епсус1ореаЧа ]ийа1са Уеаг Воок (1973), с. 148.
75 Е. Д. НоЬзЬашп, Вапа"и$2 (1981), с. 85.
Структура Иудейского восстания
161
Ср.: Рот, ор. сЛ. (прим. 62), с. 519 ел., а также того же автора «ТЬе
сопзШиНоп оГ 1пе те\У1$п гериЬПс оГ 66-70», /55 9 (1964), с. 314-319; но здесь он
преувеличивает регулярность и заурядность работы революционного
«правительства».
77 Тов. Уопш 1. 6 (зять); МШгавкКаЬЬаН, ЬеуШси8 26. 9; ТапкитаЬЫ', Уа1Ы 1.
63. 1; ср. Деранбур, ор. сИ. (прим. 64), с. 269 и прим. 2.
78
Как ни странно, его оценка обычно принимается безоговорочно; заметное
исключение, что неудивительно, составляет!. Юаизпег, НШогу о/Иге ЗесопйТетр1е
(Иерусалим, 1952; на иврите), том 5; с. 207-209. Этот мотив схож с тем, как
сидонский (или по другим источникам ошибочно тирский) трон и царские регалии
были пожалованы другом Александра Великого Гефестионом водоносу в лохмотьях
по имени Абдалоним: Диодор 17. 74 и т. д.
Возможно, потому, что они были бедны. Их насильственная иудаизация,
имевшая место лет за двести до того (ИД 13. 257-258; 15. 254 ел.), видимо, уже
не вызывала неприятных чувств.
80
О революционной «свободе» см. с. 151. О любви Иосифа к такому типу
«оборотной полемики», где аргументы революционеров оборачиваются против них
самих, см.: О. М. Кпоас1$, 1$гае1 ш Ке\ю1иИоп: а РоИНссй НШогу Вазей оп Иге
№гШп%$ о/ 1о$ер1ш (1976), с. 166-167.^
81
Все они уйти не могли вопреки необдуманному утверждению Иосифа,
поскольку некоторые были там и позже: см. ИВ 5. 248, 290.
82
Как полагает Эпплбаум: «ТЬе 2еа1о1$: 1Не сазе Гог геуа1иайоп», 1КЗ 61
(1971), с. 163-166.
83
Создание Шимоном дисциплинированной народной армии подчеркивает,
с некоторыми преувеличениями, О. М1сНе1, «ЗШсНеп хи 1о$ерли$; $шюп Ьаг С юга»,
ИТЗ 14 (1968) с. 402-408, особенно 403.
Рот, ор. сИ. (прим. 62), в таком же недоумении, как и Иосиф, предлагает
в качестве объяснения религиозный мотив — якобы целью было добиться
божественного благоволения демонстрацией веры. Вряд ли в таком объяснении есть
необходимость.
85
ИВ 5. 447. О распятии как казни вначале для рабов, а затем для низших
классов в Римской империи см. Р. Сагпзеу, ЗосШ ЗШив апй Ье§а1 РгМ1е%е т Иге
Котап Етр[ге (1970), с. 126-127.
%(\
О появлении этих идеалов в Греции IV в. до н. э. см. М. М. Аи$Ип,
Р. УШаЬМацие!, Есопопйс апЛ Зос'ш1 НШогу о/ Апаеп* Сгеесе: Ап 1п(го<1исНоп
(!гап$1. апй геу. Аи$1ш, 1977), с. 138-140. Это как раз та область, в которой можно
было ожидать неполноты сведений Иосифа.
87
Ь. Кайтап, ТЬе Со'шз о/ Иге 1ет$Ь \Уаг 66-73,. Согрив Ыиттогиш
Ра1е$Ипеп8шт, \о\. 3 (1960)—самое исчерпывающее собрание. См. также
С. Ко1Н, «Тле Ы$юпса1 1трИса1юп оГ Ше сот$ оГ 1пе Р1Г$1 КеуоИ», 1Е] 12 (1962),
с. 33-46.
88
Уместную поправку к категоричности Мартина Хенгеля предложил
С. Ваитоасп, «Эа$ Рге1пеИ$уег$1апо!т$ т йег 2е1ои$спеп Ве\уе#и炙, Оав Регпе ипй
ЫаЬе \Уог{ по. 105, ВеНифе гиг ХеНвсЬг'ф /иг (Не АШезШтепШЫге ШввепвсЬа/!,
Рев(всЬп/1 Ь. Ко$1 (1967), с. 11-18 (также в ТЫЛ 92 (1967), с. 257 ел.).
6 Тесса Раджак
162
Глава пятая
89 М. Неп^е!, В1е ХеЫеп (1961), с. 229-234.
1еги$ка1ет Ыо$1ш и 1егизШауип НаЫозНа: см. КааЪап, с. 96-98, 124-
128, 152.
Хенгель, цит. место (прим. 90).
92
Этот аспект подчеркивает Хенгель, с. 235-307. Образчик такого рода
умозаключений дает N. СоЬп, цит. место (прим. 22): «Есть данные, что партия
"зелотов** была чисто милленаристским движением, одержимым подобными
фантазиями... и убежденным в скором появлении сверхъестественного мессии».
93
Е. ]. НоЬзЪашп, РптНШКеЬеЫ (1959), гл. 4; Уорсли, ор. с\Х. (прим. 21),
с. 231 ел.
94 С. НШ, Тке МогШ Тигпей ЦрШе Вот (1972, переизд. 1975), с. 95. И
бесспорно, что религиозный компонент делает Иудейское восстание единственным
в своем роде в Римской империи: 3. Бузоп, «№(1уе геуо11$ т ХЬе Котап етр^ге»,
НШогШ 20 (1971), с. 273.
95
Иосиф применил это пророчество к Веспасиану, и оно рассматривается
в главе 8.
96
Так считает М. Штерн в рецензии на Хенгеля, Л18 52 (1962), с. 259. О
Шимоновой «харизме» см. подробнее Штерн, ор. сИ. (прим. 22), с. 284, где, однако,
он более сдержан в отношении мессианистских притязаний. Хорошо критикует
мессианистскую интерпретацию Крайссиг, ор. сН. (прим. 40), с. 103, 132-233,
141.
97
И вновь самым основательным, оригинальным и влиятельным
представителем этой теории является Хенгель: см. с. 308-314.
98
В. Капае1, «ТЬе пЫопса1 Ьаск^гоипс! оГ 1пе соша уеаг Гоиг оГ 1Ье гейетрйоп
оГ 2лоп», ВАЗОЯ 129 (1953), с. 18-20. Нумизматические аргументы против того,
что эти монеты — экстренная эмиссия шекелей резко пониженного курса, см. в
А. ЮпсПег, «гЛпНзтайс гетагкз оп Те\У1$п пмпивд а1 ХЬе епд оГ 1пе Зесопс! Тетр1е
Репос!», раП I — А. ОррепЫмтег, II. КаррароП, М. 81ега (есЮ, 1еги$а1ет м (Не
Зесопй Тетрк Репой: АЬга1шт 5с/шШ Мепюпа1 Уо1ите (1980; на иврите, с
английским резюме), с. 271-278.
оо
уу См. ^. К. Рагтег, МассаЬее$, 2еа1о!з ап(Ио$ер1гиз (1956), с. 175-180. Но
мы не обязаны принимать теорию Фармера о прямой связи между Маккавеями и
зелотами.
В таком ограниченном понимании ассоциация Фармера имеет смысл.
163
Глава шестая
Иосиф и гражданская война в Галилее
ТТосиф вообще обладает даром неожиданности. Но картина его
^^«Жизнеописания», живописующая, как он мечется по градам
и весям Нижней Галилеи, чаще всего верхом, часто в
сопровождении пестрой толпы вооруженных чем попало галилеян,— одна
из самых удивительных из числа тех, с которыми нам приходится
сталкиваться. Он нигде не объясняет, кто были эти «галилеяне»,
и ему, конечно, было выгодно давать понять, что большую часть
населения области составляли его сторонники . Напротив, люди
его врага, Йоханана из Гуш-Халава, суть «разбойники». На деле,
однако, те, кто пошел за Иосифом при его первом появлении в
этом краю, видимо, не слишком-то отличались по типу от
соратников Йоханана и прочих местных вождей. Они бедны,
непостоянны и склонны к грабежам; они враждебны городу, еврейскому
или греческому. В «Жизнеописании» Иосиф в самом начале
говорит о разбойниках, которых не мог разоружить, а потому
сделал своими наемниками (ср. с. 176). Известно и неудивительно,
что местные администраторы или командиры, особенно если они
слабы, стремятся извлечь выгоду из соглашений с бандитскими
группировками". Но в данном случае дело зашло дальше, и
Иосифу, должно быть, было странно, если не сказать страшно,
видеть себя честолюбивым предводителем чего-то вроде банды
буянов, разбухшей за счет бездомных крестьян и сердитых селян.
Он не только был непривычен к такой компании, но, как житель
Иерусалима, был весьма далек от галилейских тогез (нравов.—
Прим, перев.) и хитросплетений местных междоусобиц.
Нельзя забывать, что войну Риму объявил, ни с кем не
советуясь, Иерусалим, так что когда Иосиф добрался до Галилеи,
еще не было ясно, восстанет ли остальная страна, и если восстанет^
то под чьим командованием, с кем в союзе и, может быть, даже
против кого начнется восстание4. Иосиф должен был обеспечить
контроль Иерусалима над Галилеей, и это было необходимо вне
зависимости от того, каким оказалось бы будущее5. Понять его
б*
164
Глава шестая
трудности будет легче, если постоянно иметь в виду три
обстоятельства. Во-первых, устранение власти Рима (какой бы не
соответствующей местным условиям она ни была) в данной области
и полная неуверенность в будущем открывали дорогу
немедленному насильственному выражению множества бытовых
противоречий и соперничеств. Вопрос о том, воевать или не воевать, был
просто новым яблоком раздора, и вокруг него с новой силой
разгорелись старые ссоры. Во-вторых, хотя прежнее положение и
позиции Иосифа были хорошо известны, он ^должен был теперь
проявить себя как организатор восстания и связать себя с
элементами, от которых можно было ожидать поддержки в этом деле.
Однако надежда на то, что Иосиф сумеет выдержать эту роль,
была уж очень зыбкой для человека с его прошлым и убеждениями;
за каждым его шагом, оценивая степень его преданности делу,
внимательно наблюдали бы люди, искренне приверженные
восстанию. И наконец, у Иосифа были в этой области собственные
связи, в частности с людьми вассального царя и состоятельными
гражданами6. Поскольку они не были подвержены давлению
событий в Иерусалиме и поскольку по крайней мере часть из них
могла рассчитывать на военную и дипломатическую защиту Аг-
риппы, им вряд ли было возможно навязать мнение Иосифа и его
друзей о том, что пытаться предотвратить войну было уже
невозможно. Он их прекрасно понимал; однако же, проявив к ним
снисходительность, он навлек бы на себя огонь другого лагеря.
Тем самым он вовлекался в неловкую ситуацию противостояния
этим людям.
Таким образом, хотя личные качества Иосифа, возможно, и
не внушали особого доверия, не в этом заключались его основные
трудности. В других военных округах, в Идумее, Перее (за
Иорданом) и различных районах Иудеи, видимо, существовали
сходные трения, но так уж получилось, что мы о них практически
ничего не знаем7. Рассказ Иосифа об этом времени в «Иудейской
войне» относится в основном к Галилее, отчасти потому, что автор
находился именно там, отчасти потому, что когда он принялся за
написание «Иудейской войны», ему уже предлагали отчитаться за
собственную деятельность8, отчасти потому, что Галилея
оказалась ключевой областью: отсюда Веспасиан начал покорение
страны, и там ему было оказано самое длительное сопротивление
перед осадой Иерусалима. В «Жизнеописании» рассматривается
только эта область. Мы знаем, что Иосифа критиковали, но
подобные ему деятели, которым удалось выжить, вполне могли
заслуживать того же.
Иосиф и гражданская война в Галилее 165
Факт, что Иосиф сумел устроить так, чтобы остаться в живых
и впоследствии процветать, поэтому спор о деятельности и
сохранял свою актуальность: словесные нападки на него продолжались
еще при Домициане, и взаимные обвинения лились мощным
потоком и через двадцать лет после описываемых событий (Ж
429). Часть спора дошла до нас в виде второго повествования о
галилейском периоде, занимающего большую часть
«Жизнеописания» и созданного, как мы видели, для отражения письменных
нападок, из которых самыми известными были нападки Юста из
Тибериады, местного политического деятеля, который
впоследствии укрылся у Агриппы II, став после войны его секретарем и
чем-то вроде историка. У Юста были причины ненавидеть Иосифа
как виновника заточения его и его отца9. По ответу Иосифа можно
составить некоторое представление о содержании этих нападок.
У нас, однако, нет ни малейшей возможности вынести
бесспорное решение относительно литературной связи между двумя
Иосифовыми повествованиями, а спекуляции на эту тему нам не
помогут. Необходима, однако, рабочая гипотеза, и чем проще, тем
лучше, и она должна обнимать следующие факты. Во-первых,
сразу же становится ясно, и это неудивительно, что в
«Жизнеописании» есть много материала, который не приводится в
«Иудейской войне». Кроме того, существуют некоторые несоответствия
между этими двумя повествованиями как в хронологии событий,
так и в фактической стороне дела: во многих, но не во всех случаях
«Жизнеописание» кажется более правильным, как если бы Иосифу
удалось или пришлось исправить свое первое повествование.
Однако хотя оба рассказа отличаются каждый собственной
односторонностью изображения, в «Жизнеописании» она выражена
более настойчиво, поскольку доводы в пользу ответчика
приводятся здесь постоянно (противоречия рассматриваются ниже).
Ввиду этого каждый рассказ в чем-то превосходит другой. Можно
пойти дальше и проанализировать их предубеждение. Но главное,
что необходимо, это найти какое-то объяснение изменениям,
которые мы видим в «Жизнеописании». Можно выдвигать
различные гипотезы, или смесь их всех, на этот счет. Одна крайность —
недоказуемое утверждение, что у Иосифа был отчет или старые
записи 67 года, которые могли быть использованы или не
использованы в «Иудейской войне», но, во всяком случае, активно
разрабатывались в «Жизнеописании». Высказывалась и мысль о
том, что, когда ему напомнили о происшедшем и он был вынужден
внимательнее сосредоточиться на этом, он пришел к более
правильному взгляду на вещи, или же что, споря или вчитываясь, он
166
Глава шестая
обнаруживал истину в том, что говорили друзья или противники.
Наконец, встречается и суровое мнение о том, что он знал правду
все эти годы, но в одной из работ пошел на ряд фальсификаций.
Первую гипотезу разрабатывали неоднократно и очень подробно,
но без каких-либо результатов10. В последнюю трудно поверить
в том, что касается многочисленных расхождений между двумя
версиями, которые в таком случае оказываются
немотивированными. Мы можем со спокойной душой остановиться на комбинации
из промежуточных мнений, за которые решительно выступает
здравый смысл11. В их пользу говорит и иносказательность, и
кажущаяся непоследовательность различных частей
«Жизнеописания», указывающие на то, что обсуждаемые в них вопросы
пересказывались в течение многих лет, и Иосиф мог рассчитывать
на осведомленность своих читателей об описываемых им событиях.
Объем противоречий и различие интерпретаций в том, что
касается войны в Галилее, вполне понятны в свете множества
расхождений, споров и междоусобных схваток, имевших там место
в то время, а также того обстоятельства, что евреи в конце концов
потерпели поражение. К расколам, возникшим в Иерусалиме, в
Галилее добавились новые. Все три первоначальные основные
группировки, создавшиеся вокруг вопроса о том, сражаться или
нет, испытали внутренние расколы: в партии Агриппы,
принявшего сторону римлян после того, как его миротворческие усилия
оказались тщетными, это приняло вид смертельной вражды между
двумя его должностными лицами, Филиппом и Варом; среди
умеренных, или неохотно вступивших в войну, вид ссоры между
двумя людьми, Иосифом и Юстом, чьи позиции, противоречивые
чувства и будущие карьеры были замечательным образом схожи —
вплоть до того, что сходно было и их общественное положение,
поскольку мы видим, что Иосиф лично пригласил на обед Юста
и его отца, когда те были у него в заточении, и говорил с ними
о восстании так, как если бы все они разделяли одни и те же
основные позиции12; и не в последнюю очередь среди
воинствующих, одни из которых вначале присоединились к Иосифу, тогда
как другие сразу же вдохновились благородными целями Йоханана
из Гуш-Халава. Наряду со всем этим евреи и греки (последние
на самом деле в большинстве представляли собой грекоязычных
сирийцев) вели непрерывную борьбу в ряде городских центров.
Сельская местность и город враждовали друг с другом, отряды
еврейских крестьян нападали на языческие центры и даже на
город Тибериаду, население которого, несмотря на то, что
общественные здания выглядели вполне греческими, было в основном
Иосиф и гражданская война в Галилее 167
еврейским1,3. Наместник Вар оказался ренегатом, вступил в
заговор против своего владыки Агриппы и совершал набеги на евреев
Кесарии и на вавилонисо-еврейское поселение в Трахонее, к
востоку от Галилейского моря (Ж 48 ел.). Соседние города, как
часто случается, вооружились друг против друга — Тибериада
против Сепфориса (Циппори) (каждый претендовал на то, чтобы
быть столицей края); Тибериада против Тарихей (оба города
стояли на берегу озера); Тибериада против территории Скифополя.
В самих городах партия войны враждовала с партией мира, а
промежуточные постоянно переходили с одной стороны на другую,
что вело к регулярным изменениям местной политики14. Местные
разбойничьи атаманы и лидеры вооруженных группировок
нападали друг на друга вне зависимости от того, какой партии отдавали
предпочтение. Некий Йешуа, например, был атаманом
разбойников, контролировал территорию вокруг Акры и предоставил 800
человек в распоряжение проримских сепфорийцев (Ж 105).
Классовая дихотомия, столь заметная в Иерусалиме,
затушевана здесь, где существует по крайней мере не меньше различий
внутри классов, но элементы ее можно заметить. Уничтожение в
Иерусалиме архивов и дворца Ирода было предвосхищено в
Галилее сожжением дворца Ирода-тетрарха в Тибериаде и
присвоением обнаруженного там богатства. Эти деньги впоследствии
попали в руки Иосифу, доставив ему массу неудобств. Была
устроена засада на префекта Агриппы Филиппа (или его жену),
пойманного при попытке вывезти из области свое имущество, и
опять-таки Иосифу пришлось неохотно вмешаться. К этому
списку действий, вызванных классовой ненавистью, можно
добавить некоторые, если не все, попытки убить военачальника,
Иосифа (см. с, 180).
Способы проявления всех этих видов вражды были жестоки
до крайности. Похоже, наказать заподозренного злоумышленника
или личного врага отрубанием руки или рук было принято у всех
партий. Так поступали и Иосиф и мятежники, и об этом говорят
как о чем-то, не нуждающемся в оправдании (Ж 171 ел., 177).
Неудивительно поэтому, что Иосифу пришлось бороться
просто за то, чтобы утвердить свою власть. Когда он говорит, что
основной его целью было поддержать мир в своем крае, это
утверждение, независимо от того, что оно подразумевает или
должно было подразумевать, неоспоримо по крайней мере в
одном — в том, что касается его отношения к войне против римлян
(Ж 38). Его стычки с отрядами войск Агриппы кажутся почти что
отвлекающими маневрами. Вот почему так трудно оценить истин-
168
Глава шестая
ные намерения Иосифа в том, что касается восстания, на
основании исключительно данных, относящихся к Галилее15.
Самым мучительным для него раздором был тот, в который
он все еще был погружен в «Жизнеописании»,— раздор с людьми
его собственной политической ориентации, теми, кого он за
неимением лучшего термина называет умеренными из высших
слоев. Мы достаточно представляем себе палестинское еврейское
общество и причины восстания, чтобы понять значение этих людей
на его ранних этапах и отвергнуть представление о том, что их
существование якобы было выдумкой Иосифа, предназначенной
для самооправдания. Этот раздор наряду с продолжительностью
времени, прошедшего после событий, объясняет его
последовательное стремление подчеркнуть, что во всех испытанных им
превратностях он по возможности старался отмежеваться от
насильственных действий и никогда не раздувал пламя мятежа. Он
признает — вряд ли он может это отрицать,— что играл
предназначенную ему роль организатора и «полководца», но отрицает,
что испытывал какой бы то ни было энтузиазм по этому поводу.
Он заходит столь далеко, что признает свою если не двойную, то,
во всяком случае, выжидательную игру. Насколько это
соответствует действительности, мы никогда не узнаем. Интересен уже
сам факт, что он хочет, чтобы мы в это поверили.
Но «Жизнеописание» сфокусировано на более специфическом
споре. Есть инцидент, доставивший нашему автору неудобств
больше, чем любой другой эпизод его карьеры, больше даже, чем
поражение в Йодфате и мошенничество, о чем он пространно, не
стыдясь поведал в «Иудейской войне» и к чему, видимо, не
испытывал необходимости обращаться во второй своей апологии
(Ж 412; см. с. 183 ел.). Этот инцидент — отзыв его самими
иерусалимскими властями с поста командующего войсками в
Галилее. Его обвиняли в основном в некомпетентности, каковую
он, естественно, отрицает, но из его утверждений, невзначай
возникающих в разных частях повествования, можно понять, что
поступали и другие жалобы, в том числе на его мстительность и
продажность, авторитарность («тиранию») и нечестивость16.
Такой позор — быть отвергнутым собственными сподвижниками —
было трудно загладить. Шимон бен Гамлиэль, человек весьма
уважаемый, был одним из главных сторонников смещения Иосифа:
Шимон был настолько известен, что Иосиф не мог не признать
его благородного происхождения и выдающейся учености. Ханан
и Йешуа бен Гамала, два первосвященника, были, как
утверждается, не в восторге от этой меры, но им пришлось на нее
Иосиф и гражданская война в Галилее 169
согласиться. Прочие из их партии Шахи), бывшей одновременно
и партией Иосифа, также не пошли против течения. Похоже, что
голосование в иерусалимском котоп — видимо, своего рода
временном собрании — было не в пользу Иосифа, хотя он, возможно
намеренно, не говорит об этом открыто. В комиссии из четырех
человек, посланной с эскортом в тысячу вооруженных людей
сместить военачальника, трое были, как и он сам, фарисеями, а
четвертый происходил из первосвященнической семьи. В
довершение всего один из трех фарисеев, по имени Йоазар, был точно
такого же происхождения, как сам Иосиф,— из высших слоев
священства: контраст составляли два других фарисея, которые
были (1ётойко1 (люди из народа)17.
Иосиф делает все, что в его силах, для спасения своей
репутации, рассказывая об этом инциденте: все дело затеял Йоханан
из Гуш-Халава, безрассудный бунтовщик и его личный враг.
Согласно «Иудейской войне», власть предержащие в
Иерусалиме откликнулись на это, потому что завидовали Иосифу.
«Жизнеописание» утверждает, что имели место подношения, и Ханан
не устоял перед взяткой. Но даже тщательно разработанная
защита в позднейшем рассказе не может скрыть решимости и
убежденности, с которыми были приняты меры. Миссии был дан
приказ схватить или убить Иосифа; множество вестников было
послано в галилейские города, с тем чтобы обеспечить их
содействие (Ж 203).
Значительная часть «Жизнеописания» посвящена
деятельности миссии и Йоханана, подстроившего ее и ставшего ее
соучастником. Нас пичкают целым набором хитроумных ходов, при
помощи которых Иосиф и его соратники избегали и утомляли
посланников, пока он не сумел загнать их в угол и заманить в
ловушку, после чего стал настаивать, чтобы его восстановили в
должности. Личные встречи между Иосифом и группой из
Иерусалима — драматические кульминации повествования. Отчаянная
преданность его «галилеян», какими бы подозрительными они ни
были, подчеркивается вновь и вновь и используется для того,
чтобы продемонстрировать, почему он не мог покинуть этот край.
Это самооправдание подкрепляется патетическим письмом
больного отца, умоляющего его вернуться. Тем самым показывается,
что у Иосифа лично были все мыслимые причины для отъезда;
если он оставался, то только для того, чтобы помочь другим
(Ж 207, 244, 250). Ключевая роль отведена сну, посетившему
Иосифа в его штаб-квартире на равнине Асохис (рядом с Циппори,
недалеко от современного Назарета), в котором голос посоветовал
170
Глава шестая
ему запомнить, что, прежде чем он достигнет величия и счастья,
ему придется сразиться с римлянами. Эта оправдательная уловка,
полностью сопоставимая с видением в Йодфате, выражает с
блестящей экономностью (если и не с полной убедительностью)
двойную цель Иосифа в «Жизнеописании»: во-первых, объяснить,
почему он цеплялся за командование, которого его официально
лишили, и, во-вторых, оправдать то, что могло показаться
избытком антиримского рвения18. Он должен был, утверждает Иосиф,
повиноваться велениям свыше.
Все содержание «Жизнеописания» указывает, что оно
адресовалось людям, чей политический склад ума был в основном таким
же, как у самого Иосифа. Это кажется неоспоримым, несмотря на
тот щекотливый факт, что труд этот создавался явно как
приложение к гораздо более пространным «Иудейским древностям» и
потому формально адресовался языческой аудитории (см. с. 251),
т. е. людям, которых он хотел примирить с живущими среди них
евреями путем их ознакомления с традициями и учреждениями
этого народа. Не следует смущаться этим явным противоречием.
Самым лучшим решением кажется предположение, что Иосиф
постоянно держал в уме два типа читателей. Разумеется, он хотел,
чтобы его книга дошла до ученой языческой публики и произвела
на нее впечатление, но не мог полностью положиться только на
этот безопасный круг читателей. Многим современным ученым
свойственна та же амбивалентность намерений при написании
своих книг. Значение этого для «Иудейских древностей» — вопрос
сложный. В отношении «Жизнеописания» это означает
просто-напросто, что мы можем без колебаний опираться на свидетельства,
которые оно нам предоставляет, и признать, что оно предназначено
для людей, лично вовлеченных в события 66-67 гг., в основном
(хотя и не обязательно исключительно) евреев; и более того —
для Людей, во многом похожих на автора книги.
Одним из видных противников был Юст из Тибериады (см.
с. 165). Полезно, однако, иметь в виду, что Иосиф необязательно
отвечал только Юсту, и представление о том, что вся его полемика
относится к замечаниям, сделанным Юстом, есть чистой воды
предположение19. Рассказ Юста об этих событиях впервые
упоминается мельком, когда сам Юст выводится как актер на
политическую сцену. Возвращается к нему Иосиф много позже. Если
мы присмотримся к пассажу, удачно названному «большим
отступлением» против Юста, появляющемуся в конце
«Жизнеописания»20, мы увидим, что он начинается с заявления, которое если
о чем-то и свидетельствует, то именно о том, что только сейчас
Иосиф и гражданская война в Галилее 171
Иосиф обращает внимание на исходящие от Юста обвинения.
«Достигнув этого пункта в моем повествовании, я предполагаю
посвятить несколько слов Юсту, обнародовавшему свой рассказ
об этих событиях, а также прочим, претендующим на написание
истории». Отвергая обвинение Юста в том, что восстание города
Тибериады — дело его рук, Иосиф перекладывает ответственность
за это на самого Юста; основным политическим расхождением
между двумя бывшими умеренными в момент, когда зелотство
естественным образом стало пользоваться более дурной славой,
чем когда бы то ни было, оказался вопрос о том, кто из них был
более ярым поджигателем войны21. Но помимо этого остальная
часть отступления касается, в самом общем виде, непримиримых
претензий двух соперничающих авторов повествования о войне и
нацелена на развенчание всей затеи Юста. Иосиф уже не говорит
исключительно о своем командовании, поскольку доказывает, что
Юст не имел возможности следить за событиями ни в Галилее,
ни в Иерусалиме. Естественно, Галилея — важная часть спора,
они были там вместе, там ссорились. Это и главный козырь Иосифа,
когда он говорит о своей лучшей осведомленности: кругозор его
как командующего был шире, чем у Юста, и оставался он на месте
дольше. Но этим спор не исчерпывается.
Свидетельство «большого отступления» соответствует
правдоподобной и в других отношениях идее о том, что Юст написал
весьма общий обзор войны, может быть, даже краткий; в такой
работе могло найтись место и для других материалов, в том числе
и для экскурса в историю иудейских царей, приписываемого Юсту
византийским ученым Фотием, который должен был видеть
сочинение Юста целиком22. Таким образом, о Галилее должно было
быть сказано очень кратко, и Иосиф мог упоминаться всего
несколько раз или даже единожды. Мы знаем, что Юст писал о
Йодфате. Но то, что Иосиф не дает себе труда схватиться с ним
по этому поводу, лишний раз подтверждает, что цели
«Жизнеописания» не ограничиваются ответом одному индивидууму. Хотя
некоторые проницательные специалисты отмечали, что
повествование Иосифа едино и его нельзя с легкостью разделить, как это
делали их предшественники, на последовательность различных
извлечений из различных источников23, из этого не следует, что
оно целиком устремлено к одной-единственной цели. Помимо всего
прочего, возможно, что у Юста просто не было такого количества
материала, которое могло бы вызвать к жизни целое
«Жизнеописание». Спор об Иосифе в Галилее явно велся в более широких
кругах, в среде сохранившейся или возрожденной после 70 г.
172
Глава шестая
еврейской аристократии, особенно в той ее части, которая
находилась в диаспоре. Это замечательным образом объясняет
отсутствие на этом этапе интереса к его переходу на сторону римлян
в Йодфате. Все эти аристократы понимали затруднительное
политическое положение, приведшее Иосифа к этому шагу, и знали,
что вполне могли бы сами поступить точно так же. Конечно, с
точки зрения нравственности этот переход, как и дружба Иосифа
с флавианскими полководцами, был сомнителен. В 70-е гг. это
вызвало определенное брожение в умах (см. с. 188-189). Но к
90-м гг. куда актуальнее оказались проблемы того, можно ли было
предотвратить восстание или, если ему суждено было произойти,
нельзя ли было получше его подготовить, а также почему
умеренные не смогли овладеть ситуацией и удержать ее под
контролем; таковы были самые распространенные и мучительные
предметы обсуждения, продолжавшие волновать общество. В этом
контексте главными темами оказались неспособность Иосифа
возглавить Галилею и его отзыв Иерусалимом с поста
официального командующего.
Взгляд с позиций высшего слоя, лежащий в основе
повествования «Жизнеописания» о Галилее, совпадает с тем, который
выражен в «Иудейской войне» по отношению к восстанию в целом,
и нет причин думать, что за время между написанием двух этих
трудов Иосиф кардинально изменил свое мнение о случившемся.
Несмотря на некоторые тенденциозные заявления, содержащиеся
в каждом из сочинений, они являются следствием одной и той же
общей оценки ситуации.
До сих пор, рассуждая об Иосифовых путаных и создающих
путаницу галилейских эскападах, я опиралась главным образом
на «Жизнеописание». Остается связать его данные с тем, что
рассказывается по этому поводу, гораздо более кратко, в
«Иудейской войне», и оправдать эту опору, показав, что ставшие притчей
во языцех несоответствия двух версий не таковы, чтобы подорвать
доверие к одной из них или же к обеим сразу. В особенности мы
должны проверить надежность «Жизнеописания», от которого,
поскольку оно полнее, мы зависим больше. Я утверждаю, что все
имеющиеся там несоответствия, помимо мелких и случайных,
могут быть объяснены в рамках литературной формы и цели
повествований, и не приходится говорить о настойчивом,
злонамеренном искажении. На самом деле в большинстве случаев речь
идет не о действительных несообразностях, а об иной расстановке
акцентов.
Иосиф и гражданская война в Галилее 173
Мы должны были бы ожидать определенных различий между
двумя повествованиями по целому ряду причин. Во-первых, резко
отличаются цели: хотя в «Иудейской войне» проводившаяся
Иосифом кампания, естественно, представлена в самом выгодном свете,
только «Жизнеописанием» движет исключительно потребность в
самозащите. Именно эта потребность вызвала его к жизни, да и,
в конце концов, это было обычным стремлением в древних
писаниях автобиографического жанра. В том, что касается формы,
«Иудейская война» должна была соблюдать более строгие
условности, общепринятые в античном мире при написании
устоявшегося жанра военных историй. Что до автобиографии, то здесь,
напротив, было мало прямых прецедентов; возможно, отсюда и
проистекает странное отсутствие пропорциональности и связности
в жизнеописании Иосифа24. Да и само различие масштаба с
необходимостью делает версию «Иудейской войны» более
упрощенной и сжатой: отсутствие упоминаний о некоторых вопросах
здесь неизбежно. Наконец, не следует забывать, что когда
читателю предлагаются два рассказа об одних и тех же событиях,
возникает простая потребность избежать повторов: о некоторых
деталях умалчивается, вместо них приводятся другие.
Поскольку, как мы уже сказали, Иосиф пишет военную
историю, повествование «Иудейской войны» представляет его
деятельность как часть правильной и должным образом
организованной оборонительной кампании. Стремление подчеркнуть
значимость боевых действий в этой войне прослеживается через весь
труд. В самом деле, первая же строка всей истории заходит
настолько далеко, что провозглашает Иудейское восстание
величайшей из когда-либо случавшихся войн: это литературное
самомнение, вдохновленное и узаконенное примером Фукидида,
прекрасно отражает склад ума Иосифа, приступающего к своему
ТРУДУ« Евреи должны оказаться достойными противниками
мощной римской армии, чья сила обозревается в знаменитой речи и
чья организация и походный порядок описываются в знаменитом
отступлении (ср. с. 178 и 200) Еврейский полководец должен
быть, соответственно, внушительным, и не тщеславие движет
Иосифом, когда он стремится облагородить собственную роль25.
Литературные требования настолько влияют на него, что он не
испытывает ни малейшей неловкости, гордо заявляя, что хорошо
сражался против своих римских патронов. В галилейском
повествовании «Иудейской войны» события излагаются простыми,
смелыми, почти грубыми словами, и, помимо восхищения, Иосиф
стремится вызвать у читателей прежде всего возбуждение26. Здесь
174
Глава шестая
редко встречаются замечания относительно его намерений или
ожиданий, сомнений, которые он испытывал или не испытывал,
поскольку сам труд повествует о действиях, а не о мнениях.
Основных тем две: решительные подготовительные меры,
предпринятые Иосифом как командующим, и — более подробно —
интриги его противника, Йоханана из Гуш-Халава, а также его
собственные контрмеры. Но того, что мы узнаем, никоим образом
недостаточно, чтобы заглянуть глубже внешней стороны событий.
Когда обе эти темы завершаются, нам остается только услышать
о вступлении армии Веспасиана в Галилею и о прекращении
сопротивления как Иосифом, так и областью.
Читателю не приходится чересчур напрягать внимание, чтобы
заметить, что в противоположность тому, что мы только что видели
в «Жизнеописании», Иосиф ставит своей целью доказать, что его
миссия в Галилее была изначально мирной. Во-первых, в отличие
от «Иудейской войны» более поздний труд сосредоточивается
на том, каким именно образом иерусалимские лидеры совершили
свой уоке /асе (поворот кругом,— Прим. перев.) и стали
организаторами восстания, поскольку это необходимо для объяснения
позиции самого Иосифа. Он говорит, что после фиаско Цестия
воинствующие в Иерусалиме взялись за оружие и знать была
в опасности. Узнав, что в Галилее существует значительная
партия мира, они послали туда Иосифа вместе с двумя другими
священнослужителями, чтобы попытаться взять под свой контроль
восставших в этой области. Последних нужно было убедить
предоставить их силы в распоряжение Иерусалима, что позволило бы
выжидать и наблюдать, что сделают римляне, и избегнуть
опрометчивых действий. Такова была подоплека данного Иосифу
поручения (Ж 28). Затем мы узнаем кое-что о том, что он увидел,
прибыв туда: положение в городах Циппори, Тибериада, Гуш-Ха-
лав и Гамла, а также ретроспективный рассказ о неприятностях,
которые доставил наместник Агриппы, Вар. Как только Иосиф
разобрался, что происходит, он написал Синедриону в Иерусалим.
Последовали инструкции, чтобы он оставался на месте и занимался
делами области. Его спутники могли при желании остаться, но на
самом деле они вскоре возвратились (Ж 63). Письмо Синедриона
было официальным назначением Иосифа. Позже в своем труде,
хотя и не в этот момент, он описывает себя как признанного
«полководца» Галилеи (Ж 135, 176, 230, 250).
«Иудейская война» просто говорит, что через какое-то время
после бегства Цестия Галла почтенные евреи, еще остававшиеся
в Иерусалиме, были вовлечены в партию войны кто убеждением,
Иосиф и гражданская война в Галилее 175
кто принуждением и собрались в Храме, чтобы назначить
военачальников: Иосифу были даны под команду обе Галилеи и Гамла.
По приезде на место он постарался завоевать любовь народа и
произвел ряд назначений (ИВ 2. 562-571). Дело в том, что все
предварительные действия, о которых повествует
«Жизнеописание», в «Иудейской войне» оказались опущены, так что Иосиф
отправляется сразу с официальным назначением; это
соответствует инструкциям Синедриона, которые, согласно
«Жизнеописанию», были получены вовремя и вручали ему всю полноту власти,
даже если бы двое его спутников и задержались с отъездом. По
«Жизнеописанию» они недолгое время действовали в Гуш-Халаве,
а затем отправились обратно. Деятельность, приписываемая им
здесь, описывается и в «Иудейской войне», но поскольку там нет
речи о спутниках, Иосиф берет всю ответственность за нее на
себя: поскольку к этому времени он обладал официальной властью,
эту версию нельзя считать неправильной, хотя она и неполна
(Ж 70-77). Это несоответствие двух рассказов — самая
знаменитая из предполагаемых несообразностей в трудах Иосифа27, но
если осознать, что «Иудейская война» просто опускает некоторые
события, для которых в «Жизнеописании» находится место,
проблема разрешается. Нужно только понять, что «Иудейская
война» 2. 568 соответствует не 28, но 63 разделу «Жизнеописания».
В этой фазе военных действий есть и другие эпизоды, чересчур
побочные, для того чтобы включать их в более краткий рассказ:
нападение тибериадцев на Циппори, разрушение дворца Ирода,
резня греческих обитателей Тибериады (Ж 37, 64, 67).
Обманчивой может быть только одна подразумеваемая здесь мысль: что
Иосиф начал распоряжаться как единоначальник сразу же по
прибытии в этот край; но его слова не предполагают, что он
собирается точно соблюдать хронологию: и в самом деле, вся
«Иудейская война» старается сгруппировать события по темам, не
слишком заботясь об их положении во времени28.
Информация, обойденная вниманием в «Иудейской войне»,
включая детали того, как Иосиф получил назначение, и наличие
у него спутников, здесь просто-напросто неуместна. Она, однако,
важна для «Жизнеописания», особо интересующегося спорами
относительно Иосифова командования, и уж там-то всякий
внутриполитический ход расшифровывается. Тем не менее факт
остается фактом: в обоих рассказах нарисована одна и та же картина
настроений и отношений Иосифа и его спутников. То, что на
войну они отправлялись неохотно, явствует из обоих
повествований (ср. с. 142). Поэтому не имеет большого значения то, что
176
Глава шестая
непродолжительная миссия, посланная разведать, достаточно ли
еще слаб мятеж в Галилее, чтобы его можно было погасить, и
ничего не добившаяся, не заслужила там упоминания.
Та же модель отношений между двумя версиями соблюдается
и дальше. Повествование «Иудейской войны» о том, как Иосиф,
будучи назначен на должность, старается завоевать расположение
и поддержку галилеян, это просто расплывчатый и
иносказательный способ описания того, что разъясняется в «Жизнеописании»:
разоружить мятежников было невозможно, поэтому их
использовали как «наемников», пытаясь ввести движение в официальное
русло. Согласно «Иудейской войне», Иосиф назначил в каждом
городе по семьдесят видных должностных лиц (агсНоп(е8) и семь
судей низшей инстанции (сИказ(си), чтобы Галилея могла решать
собственные дела; за серьезные проблемы по-прежнему отвечал
он сам. Забавно узнавать, читая «Жизнеописание», что этими
должностными лицами были не кто иные, как старые галилейские
чиновники, взятые Иосифом в заложники, которым было
разрешено разбирать мелкие дела для поднятия настроения. Обнажая
мотивы, стоящие за этим решением, «Жизнеописание» облекает
плотью скелет событий (Ж 77-79).
Как и следовало ожидать, в «Иудейской войне» сделан больший
упор на подготовку евреями Галилеи к обороне. Это достигается
тем, что фортификация объявляется одной из главных забот
командующего, и тут же приводится список населенных пунктов,
которые, видимо, были укреплены против нападения внешнего
врага то ли самим Иосифом, то ли (в двух случаях) под его
наблюдением. В «Жизнеописании» Иосиф вначале неопределенно
сообщает, что он предпринял шаги для приобретения оружия и
укрепления городов; несколько позже мы узнаем об организации
обороны и запасов продовольствия для различных населенных
пунктов, многих из тех, что упоминались в «Иудейской войне»
(2. 573; Ж 187-188). Опять-таки главные погрешности более
раннего повествования суть пренебрежение хронологией в
интересах тематического группирования сюжетов и определенное
литературное упрощение, ведущее не столько к искажению, сколько
к чересчур благостной картине. Оборонительная стратегия Иосифа
была, должно быть, довольно жалкой, если тут вообще можно
говорить о стратегии. Список укрепленных пунктов — мешанина
деревень, крупных городов, горных местечек в Верхней и Нижней
Галилее, способных выдержать осаду благодаря своему выгодному
положению, и убежищ внизу, в глубокой долине ущелья29.
Фортификация во многих случаях должна была быть весьма ограни-
Иосиф и гражданская война в Галилее 177
ченной. Но полководцу нельзя без стратегии, и Иосиф
представляет себя человеком, у которого стратегия была30.
Только в одном случае Иосиф забывается и допускает, видимо,
неточность, говоря, что он разрешил населению Циппори самому
соорудить стены собственного города, поскольку помимо того, что
жители были зажиточны, они еще и стояли за военные действия.
Однако в параллельном пассаже «Жизнеописания», да и во всех
прочих местах как этой книги, так и «Иудейской войны»,
подчеркиваются проримские настроения этого города31. Похоже, что
Иосифа увлекла и сбила с пути нарисованная им самим картина,
но это, впрочем, деталь незначительная.
В «Жизнеописании» мятежники описываются как наемники
Иосифа, что подчеркивает отсутствие у них с Иосифом общей
цели, в то время как «Иудейская война», напротив, поворачивает
приготовления другой гранью и излагает в хорошо известном
экскурсе, как он тренировал своих людей, стремился сделать из
них подобие римской армии. В «Жизнеописании» нет ничего
такого, что бы делало это утверждение неправдоподобным. Само
по себе это вполне вероятно, не считая необычайно большого
количества войск, якобы находившихся в распоряжении Иосифа:
их число доходило, если верить рукописной традиции, до 60 тысяч
одной пехоты, что больше десяти римских легионов (ИВ 2. 576-
584): это опять-таки дал себе волю мотив «идеального
полководца»32. В остальном же для необученных воинов естественно
подражать методам противника; известно, что римские приемы
взял на вооружение вождь более раннего выступления против
Рима в другой части империи — германец Арминий, о котором
мы читаем у Тацита (Анналы 2. 45). Насколько умно предпочитать
этот подход иррегулярной партизанской тактике, при помощи
которой можно изводить регулярную армию по нескольку лет
подряд,— вопрос другой. Вряд ли нужно объяснять, что армия
Иосифа не могла за имевшийся в их распоряжении короткий срок,
да еще в столь запутанных и двусмысленных обстоятельствах,
обрести в полном объеме римскую дисциплину и организацию, о
которых он говорил с таким воодушевлением. Как и американская
армия эпохи Войны за независимость, они на самом деле не многим
отличались от «сброда, удостоенного имени армии». Но евреи
заслужили еще меньше добрых слов. На протяжении всех
последующих событий отсутствие у них планирования, умения и
снаряжения было для них гибельно. Иосиф не раз обращает внимание
на их трудности, и ясно, что он прекрасно понимал, насколько
евреи были не готовы противостоять римлянам33. Можно думать,
178 Глава шестая
что подробное отступление относительно функционирования
римской армии появляется несколько позже не только благодаря
восхищению Иосифа этим порядком, но и уместности этой темы
в произведении, написанном для образованного греческого
читателя, или желанию подражать Полибию, или намерению убедить
подвластные народы в непобедимости императорской власти (ИВ 3.
70-109; Полибий 6. 26 ел.).
Именно совмещение двух ракурсов — надежд на порядок,
отразившихся в «Иудейской войне», и лежащей в основе всего
анархии, изображенной в «Жизнеописании», подводит нас к
пониманию реальной ситуации в Галилее. Если «Иудейская война»
показывает, что Иосиф пытался совершить, то «Жизнеописание»
открывает нам, сколько препятствий стояло на его пути.
В обоих рассказах о последовавших событиях главное место
занимает Йоханан из Гуш-Халава, но происходит это по-разному.
В «Иудейской войне» с самого начала мы видим чрезмерное
упрощение. Ответственность за восстание против Иосифа на всей
управляемой им территории тут же возлагается на одного этого
человека, якобы самого бессовестного и коварного из всех. Далее
следует его оскорбительная, но лишенная каких бы то ни было
подробностей характеристика, где он изображен обычным злодеем:
эта характеристика заставляет вспомнить образ мятежника
Каталины у римского историка Саллюстия34. Обвиняя во всем Йоха-
нана, Иосиф оправдывает себя, и в то же время сосредоточенность
на одной личности позволяет изложить вкратце то, что было на
деле весьма запутанным политическим эпизодом. В
«Жизнеописании» уже невозможно так просто объяснить волнения в
возглавляемой Иосифом провинции — здесь это одна из важнейших
исследуемых тем, и необходимо тщательно рассмотреть все детали.
Однако и из этого повествования ясно, что Йоханан был силой, с
которой приходилось считаться, и тот факт, что Иосиф разыскал
его сразу же по приезде, заставляет предполагать, что он считался
главным местным вождем,
Однако то обстоятельство, что «Жизнеописание»
высказывается о Йоханане более подробно, означает также, что там
возможны и новые искажения. У Иосифа появляется новая забота:
доказать, что он никогда не сотрудничал с Йохананом по доброй
воле, и объяснить иногда возникавшее между ними
взаимодействие. Проблемы, следовательно, существуют с обоими
повествованиями. Правда состоит в том, что к концу галилейского периода
своей жизни Иосиф возненавидел Йоханана и не мог говорить о
нем беспристрастно. Историк, пишущий о событиях, в которых
Иосиф и гражданская война в Галилее 179
сам принимал участие, испытывает наибольшие трудности,
переходя к личностям. Оба повествования не слишком
последовательны, особенно в области мотивов и намерений. Мы никогда не
распутаем всю правду и стараемся только отметить общее
направление того, что говорит Иосиф. Однако было бы неверным считать,
что то, что он меняет свою точку зрения относительно Йоханана,
характерно для его трудов.
Уничижительная характеристика, впервые представляющая
Йоханана читателю «Иудейской войны», рисует его разбойником,
грабившим Галилею и державшим в страхе ее народ. Но весь
отрывок так напичкан преувеличенными и заезженными
обвинениями, что читатель вряд ли может принять все сказанное на
веру. В «Жизнеописании» высказывается предположение, что
Йоханан пытался вначале удержать жителей Гуш-Халава от
восстания. За оружие он взялся для защиты от набегов из
различных греческих городов и отстроит свой город после того, как тот
был разрушен. Это предположение составляет, видимо, часть
попытки оправдать те хорошие отношения, которые вначале были
у Иосифа с Йохананом, отношения, которые демонстрирует и
подтверждает и «Иудейская война», из которой мы узнаем, что,
поскольку Иосиф вначале восхищался энергией Йоханана, он
поручил ему возвести стены вокруг Гуш-Халава (2. 590). То, что
потом Иосиф испытывал из-за этого неловкость, явствует из
«Жизнеописания», когда он пытается разделить вину, утверждая,
что двое его спутников (еще не вернувшиеся в Иерусалим)
оказывали на него в тот момент давление.
Таким образом, хотя мы и не можем быть уверены в том, что
именно задумывал Йоханан, ясно, что Иосиф сначала пытался
сотрудничать с ним, а затем Йоханан взбунтовался. Об этом
говорится в обоих трудах, сначала прямо, а во второй раз с явной
неловкостью. По всей видимости, дело было в том, что Йоханан
очень быстро перешел от довольно умеренной позиции, которую
занимал, когда было еще неясно, какой оборот примут события в
его области, и когда его дружба с людьми типа Шимона, сына
Гамлиэля, была для него полезна, к явно революционной, когда
умеренная почва в Галилее стала уходить из-под ног35.
Обе версии сходятся в том, что именно с согласия Иосифа
Йоханан сумел предпринять выгодные спекуляции оливковым
маслом, скупив весь его запас и продавая его сирийским евреям
(которые не употребляли языческое масло) в большим барышом.
Не считая таких деталей, как точное соотношение между
закупочной и продажной ценой масла, единственное отличие заклю-
180
Глава шестая
чается в том, что в «Иудейской войне» Иосиф не объясняет, почему
он это допустил, тогда как в «Жизнеописании» он говорит, что
сделал это, боясь гнева толпы (ИВ 2. 591; Ж 74-76).
«Жизнеописание», таким образом, вновь ищет оправданий сотрудничеству
Иосифа с Йохананом. «Иудейская война» просто игнорирует
проблематичный аспект их взаимоотношений до момента
восстания Йоханана, оставляя впечатление, что до того истинное лицо
Йоханана было непонятно.
Обе версии довольно подробно повествуют о заговоре,
организованном Йохананом с целью убить Иосифа в Тибериаде (ИВ 2.
614-618; Ж 85-96). «Иудейская война» делает из этого
захватывающую историю, в которой злодей, делая вид, что идет на
попятную, демонстрировал безграничную изобретательность, у
«Жизнеописания» есть дополнительные поводы как можно яснее
дать понять, что Йоханан и Иосиф не были тайными союзниками,
и найти оправдание безжалостным стратагемам самого Иосифа.
Имеются всего два различия, оба несущественные. В «Иудейской
войне» эпизод с меньшим правдоподобием отнесен ко времени
после случая в близлежащих Тарихеях, когда Йоханан публично
выступил против Иосифа, после чего тот вряд ли доверился бы
ему настолько, чтобы попасть в ловушку. Никакого повода для
подобного хронологического смещения не видно, и возможно, что
упор, который Иосиф делает в «Иудейской войне» на
противостояние в Тарихеях, заставляет его ошибочно считать этот эпизод
первым и по времени. Второе отличие состоит в том, что первое
повествование более мелодраматично, тогда как второе более
реалистично. В первом Иосиф не догадывается о заговоре до тех
пор, пока, произнося речь перед тибериадцами, не замечает
приставленный к горлу кинжал. Тогда он с холма высотой в шесть
локтей спрыгивает прямо на берег и вскакивает в весьма
своевременно поджидавшую лодку. Во второй версии к стадиону, где
он произносит речь, подходят вооруженные люди, поэтому он
спрыгивает с парапета, на котором стоял, и под охраной
телохранителя добирается до озера, где садится в ожидающую его лодку.
Сторонники Йоханана преследуют его, пока он не отпугивает их
угрозами.
В это время многие галилейские города отказались признать
власть Иосифа. «Иудейская война» связывает это с делом об
украденной поклаже. Чиновник Агриппы II, некий Птолемей,
попал в засаду при попытке бежать от войны, но Иосиф отнял у
разбойников его деньги и ценности? Галилеяне заподозрили (с
полным основанием, как он сам признает), что Иосиф собирается
Иосиф и гражданская война в Галилее 181
вернуть их владельцу и не поддержит враждебных действий против
Агриппы. Он с трудом отстоял свой дом от сожжения и добился
публичного слушания в Тарихеях. Там он отвлек внимание
местных жителей, сыграв на их враждебности к соседям — тибе-
риадцам, но не мог утихомирить людей из других мест. Даже
когда он пообещал употребить деньги на укрепление их городов,
жизнь его была в опасности и его преследовали вооруженные люди.
В «Жизнеописании» случай с ценностями, о котором на этот раз
говорится, что они принадлежали жене Птолемея, выглядит иначе
(ИВ 2. 595 ел.; Ж 126-131). Приписывать последствиям одного
этого события все антииосифово движение, которое, как он нам
сообщает, было столь сильным, что ему пришлось четырежды брать
штурмом Тибериаду (Ж 82), было бы чрезмерным упрощением.
В «Жизнеописании» это у него не прошло. Более того, там не
утверждается, что именно Йоханан подстрекал толпу на стадионе;
здесь его фигура уже не представляет прежнего интереса, и он
уже не является источником всех зол. У самого происшествия
теперь иная функция, поскольку критики явно обвиняли Иосифа
в намерении употребить украденные ценности на нужды мятежа,
и потому он отрицает это еще более настойчиво, чем в «Иудейской
войне». Дважды, а не единожды он показывает нам, что сделал
вид, будто деньги пойдут на строительство укреплений, только
для того, чтобы спасти собственную шкуру. Чтобы подчеркнуть
свои истинные намерения, он напоминает нам, что иудаистский
закон питает отвращение к воровству, пусть даже у врага (Ж 128).
Таков второй случай, где «Жизнеописание», проводя в целом
ту же линию, что и «Иудейская война», по-иному расставляет
акценты. Правдивы ли утверждения Иосифа, мы, разумеется,
сказать не можем. Они весьма правдоподобны, но вовлеченность
в дело Агриппы, который был жив, когда писалась «Иудейская
война», и являлся в то время патроном и корреспондентом Иосифа,
делает самооправдание автора «Иудейской войны» несколько
подозрительным, поскольку оно могло быть затеяно с расчетом на
Агриппу. Более того, мы знаем, что Агриппа был время от времени
подвержен приступам враждебности против Иосифа. С другой
стороны, когда вышло в свет «Жизнеописание», Агриппы уже не
было в живых, так что появление там сходной версии нельзя
объяснить этой мотивацией36. Возможно, дело было в том, что
Иосиф так и не сумел решить, что же делать с украденными
ценностями. В любом случае можно себе представить, насколько
неприятно ему было действовать так, как если бы он поощрял
182
Глава шестая
воровство, и быть замешанным в тех самых атаках на
собственность, которые он так порицал.
Не только воинствующие поднимали мятежи; и умеренные
иногда ставили Иосифа в столь же неудобное положение.
«Иудейская война» повествует, что когда Тибериада обратилась, к Агриппе
за помощью, Иосиф обманом заставил город покориться. Подплыв
на нескольких судах, замаскированных под сильный флот, он
арестовал весь городской совет (без сомнения, людей уважаемых)
и заставил зачинщика беспорядков отрубить самому себе левую
руку (ИВ 2. 632-646; Ж 155-178). Обвинения Юста, какими бы они
ни были, наверняка уделяли большое внимание его родному городу,
и, может быть, именно поэтому превратностям судьбы последнего
уделено в «Жизнеописании» достаточно много места, а Иосиф очень
старается оправдать свои не слишком-то законные действия. Трюк
с поддельным флотом был необходим, поскольку приближалась
суббота и его войска были распущены; Клит вызвался сам отрубить
себе руку, когда человек, которому было приказано сделать это,
побледнел как мел. Более того, когда Тибериада вновь восстала и
вновь была захвачена Иосифом, он сурово наказал — согласно
«Жизнеописанию» — войска, разграбившие город. Но
несоответствие двух повествований вне контекста выраженных в них личных
антипатий имеет лишь побочное значение.
Результатом всех этих беспорядков явилось то, что Иосиф не
сумел выполнить свою миссию. Каждое повествование предлагает
собственное объяснение временной потери им управления (ИВ 2.
626 ел.; Ж 189-335). Причины неприятностей, согласно обеим
версиям, заключаются в злодейских происках Йоханана. Согласно
«Иудейской войне», иерусалимские лидеры завидовали Иосифу.
Для «Жизнеописания», как обычно, требуется что-нибудь более
убедительное, и Иосиф прибегает к избитому голословному
утверждению, что некоторые лидеры были подкуплены. Этот подкуп
дал Шимону бен Гамлиэлю возможность одержать верх над
Хананом и другими сторонниками. На самом деле неспособность
Иосифа овладеть ситуацией кажется вполне достаточным поводом
к попыткам его смещения. Эта немилость, как мы видели (см.
с. 168-169),— центральная тема «Жизнеописания», и мы много
слышим там о деятельности четырех посланников, об эскападах,
при помощи которых Иосиф водил их вокруг пальца, пока наконец
из Иерусалима не пришло новое решение. Ни одна из сторон не
выглядит в этом деле вполне достойно, и из этого повествования
мы яснее, чем из более раннего, понимаем, как близка была
Галилея к полной анархии.
Иосиф и гражданская война в Галилее 183
Однако нет и речи о том, чтобы рассказ об этом посольстве
не был включен в «Иудейскую войну», и вряд ли в существующих
мелких расхождениях возможно обнаружить глубокий смысл, тем
самым, по-видимому, не было особых причин, по которым
следовало бы изменить хронологическое соотношение между
деятельностью посольства и восстаниями в Тибериаде. В «Иудейской
войне» первое восстание происходит после прибытия посольства,
а последнее — после его отъезда. Возможно, это помогает создать
упрощенную картину, по которой именно это вмешательство (от
которого один шаг до Йоханана) явилось причиной возникновения
трудностей. В «Жизнеописании» первое восстание происходит
задолго до посольства (и даже, как мы видели, до Тарихей —
с. 180-181), а окончательно город захватывают непосредственно
перед отъездом посольства. Любопытно и несовпадение имен
членов посольства: вместо Йехуды, сына Йонатана, названного в
«Иудейской войне», в «Жизнеописании» появляется его отец, и
отцу этому приписывается столь важная роль, что трудно
представить, что Иосиф мог хоть на минуту забыть об этом. Возможно,
сын тоже был замешан в этом деле, но все выглядит так, как если
бы Иосиф решил убрать всякие упоминания об Йонатане —
фарисее из «Иудейской войны». Можно высказать чистое
предположение, что он был другом, которого Иосиф уважал, и потому
вспоминать о его противостоянии Иосифу было мучительно, чтобы
не сказать нежелательно, если предположить, что в 70-х гг.
Йонатан был еще жив. Ко времени появления «Жизнеописания»
об этой истории уже поведали другие, да и поведение Йонатана,
возможно, уже перестало волновать Иосифа. Если это так, мы
вновь должны признать ненадежность описаний Иосифом
отдельных личностей, особенно в первом сообщении, написанном по
столь свежим следам событий. Это заставляет быть
повнимательнее, но не следует из-за этого распространять свой скептицизм на
37
все повествование .
В «Жизнеописании» не говорится ни о каких стычках между
Иосифом и римскими войсками, хотя говорится о битве, которой
удалось избежать, и об одном почти победоносном столкновении
с войсками Агриппы к северу от Галилейского моря. Здесь Иосиф
атаковал заставу, перекрывавшую подвоз продовольствия, но в
результате вместо победы сломал запястье (Ж 399 ел.). Он
заявляет, что пропустит прибытие Веспасиана, стычку с ним при
деревне Гар, осаду Йодфата, приведшую к его пленению,
заточению и последующему освобождению, и его деятельность после
184
Глава шестая
этого и до конца восстания: все это уже было детально описано в
его предыдущем труде (Ж 412).
После этого Иосиф переходит к соответствующему
общепринятой форме, правда беглому, заключению к «автобиографии».
Оно содержит, с одной стороны, некоторые общие биографические
детали в виде незначительных фактов относительно трех его
браков (с упоминанием происхождения каждой из жен) и имен
его сыновей (одного из которых звали Юстом); с другой стороны,
отдает должное великодушию всех трех императоров из династии
Флавиев и покровительству, которое они оказывали Иосифу (см.
с. 213-214). Здесь более чем где-либо становится ясно, какая
редкость этот труд, как по форме, так и по структуре. Если же
мы хотим получить сведения о том, как на самом деле шла война
в Галилее, нам следует обратиться к более раннему повествованию.
Оценка Иосифом собственной роли остается неизменной, он
верит, что, как и Ханан в Иерусалиме, он, когда война стала
неизбежной, сделал все что мог и предпринял все необходимые
шаги (см. цитаты в гл. 5, с. 143-144). На деле же становится ясно,
что, помимо мелких демонстраций, он серьезно помышлял только
об обороне. Да и в области обороны не было выработано никакого
плана противостояния напору римских легионов или срыва
планомерного продвижения римлян к Иерусалиму, если не считать
того, что врагу приходилось отвлекаться на осаду городов вроде
осады Йод фата38.
Все повествование Иосифа проникнуто чувством, что война
была бесцельна и безнадежна, соседствующим с настойчивыми
утверждениями, что, приняв на себя определенные обязательства,
он был верен тем, кого вел за собой, и служил честно и
добросовестно. Он рассказывает, как при Гаре около Циппори его люди
бежали при одном приближении римлян, сочтя, что последующие
события можно предсказать заранее, он укрылся в Тибериаде и
написал в Иерусалим, откровенно, по его словам, описав
создавшееся положение. Он с полным основанием указывает, что мог
бы дезертировать и на этой стадии, но пишет, пожалуй, чересчур
пылко, что предпочел бы испытать множество смертей, но не
бросить свой пост и не предать свою страну (ИВ 3. 137). Эти
протесты могут показаться абсурдными, и, возможно, они отчасти
служат оправданием продолжительности его участия в восстании;
но выбор, стоявший перед.ним в то время, он изображает
абсолютно реалистически. В том, что он поздравляет себя с тем, что
продолжил борьбу, связал свою судьбу с защитниками Йодфата и
организацией строительства его укреплений, нет ничего нелепого
Иосиф и гражданская война в Галилее 185
(ИВ 3. 141 ел.). Он признает, что после этого думал о том, чтобы
покинуть город, но снизошел к мольбам горожан, считавших, что
от него зависит их безопасность. Итак, он остался, чтобы
руководить борьбой города во время осады, и делал это, как он пишет,
решительно и энергично и сумел нанести серьезный урон
осаждавшим римлянам. Мы видим яркое, пусть и довольно
благосклонное, изображение сторонника мира и его реакции на войну, на
которой он оказался: обязательства должны выполняться (хотя бы
для его собственной безопасности в данный момент), но
желательно при первом удобном случае развязаться с этим делом. Это
естественное следствие состояния дел, сложившегося с того
времени, как иерусалимские лидеры присоединились к восстанию.
Пожалуй, в том, как Иосиф выжил, есть и менее обычные
аспекты: то, как он избежал самоубийства после падения Йодфата,
и то, как его приняли римские полководцы, то, что с ним
произошло, есть до некоторой степени отражение его классовой
позиции и пристрастий, но следует считаться и с
индивидуальными, личными качествами. Изобретательность, находчивость,
отсутствие щепетильности и счастливый случай — все сослужило
службу и позволило ему выпутаться. Последовательность событий
в конце концов отделила его от сотоварищей, и степень
ощущавшейся им неловкости видна из его стремления постоянно
анализировать свои действия.
Многие из его отборных людей покончили с собой во время
последней битвы за Йодфат (ИВ 3. 331). Он обнаружил сорок
знатных евреев, спрятавшихся в пещере. Это были люди, которые
когда-то были не меньшими противниками войны, чем сам Иосиф.
Теперь, однако, они считали свое дело проигранным и, никоим
образом не будучи зелотами, тем не менее полагали самоубийство
единственным достойным исходом. Они отчаянно старались, в том
числе силой, вынудить к этому и Иосифа (3. 355 ел.). В его
повествовании содержатся, в явном или неявном виде, три типа
оправданий тому, что он отверг этот путь. Один тип практический,
другой моральный, а третий упирает на поддержку
сверхъестественных сил. Все они, по-видимому, обращены к еврейскому
читателю, ибо нигде не утверждается, что переход к римлянам
был сам по себе делом достойным или заманчивым. Он старается
показать, что его положение было особым: ему в отличие от других
была гарантирована безопасность, и Веспасиан сделал жест в
сторону иудейского военачальника, послав к нему трибуна Ника-
нора, друга Иосифа, который передал ему предложение сдаться.
Именно когда Иосиф собрался сделать это, на него и ополчились
186
Глава шестая
его соратники39. Но он считал, что героизм в сражении — это
одно, а бесполезное самопожертвование после поражения —
другое. Если враг предлагает пощаду, отказ ничего не дает. В речи,
якобы произнесенной перед соратниками, он постарался провести
различие между сражением и самоубийством и, опять-таки, между
дезертирством с целью избежать сражения и сдачей после
почетного поражения (ИВ 3. 356-386).
Эти рациональные соображения были подкреплены резким
осуждением самоубийства как такового: оно противно и природе
и Богу, ибо душа бессмертна, и есть частица Бога внутри нас; не
зря самоубийцы попадают в преисподнюю. В своей трактовке души
Иосиф следует Платону. Однако речь эта далеко не так
эллинизирована, как контрастирующая с ней парная речь
противоположного содержания, вторая масадская речь, приписываемая
Эльазару40. Иосиф умышленно напоминает об иудейском обычае:
«У нас положено, чтобы самоубийцы оставались непогребенными
до захода солнца»,— и поэтому, продолжает он, законоучитель
сделал так, чтобы они были наказаны. Этим законоучителем
должен быть не создатель воображаемого государства в «Законах»
Платона41, но его собственный Моисей, создатель не только
Пятикнижия, где о проблеме самоубийства речи нет, но и устного
права, которое в более поздние времена прямо запрещало
самоубийство42. И хотя это осуждение не высказано прямо ни в одном
сохранившемся от эпохи Иосифа тексте, мы с полным основанием
можем принять его утверждение, что в то время, по крайней мере
в некоторых кругах, оно уже было распространено. Вообще-то
похоже, что вопрос оставался открытым и по нему в то время шли
споры. Разумеется, ранние доктрины или традиции довольно часто
появляются в письменном виде только в поздних текстах. Таким
образом, аргументация Иосифа против самоубийства могла найти
отклик в аудитории умеренных евреев. Это аргументация
риторическая, но не только. Личный комический оборот придает ей
сам Иосиф, говоря, что, отбиваясь от разгневанных соратников,
он исполнял свой долг перед Богом, которому было бы угодно,
чтобы Иосиф до кончины по крайней мере выразил верный взгляд
на этику самоубийства.
На случай, если это не окажет должного действия, Иосиф
взывает к более прямой форме божественной поддержки: ночью
Иосифа посетили пророческие сны о судьбах евреев и римских
властителей, и теперь он вспомнил о них и был счастлив, что они
подвигли его к сдаче. Это частное дело не упоминается в его речи,
но до того, говоря о себе в третьем лице, как он всегда делает в
Иосиф и гражданская война в Галилее 187
своем труде, он торжественно сообщает об этом читателям и
приводит также краткую молитву: «Свидетельствую, что
отправляюсь не как предатель, но как ваш посланник» (ИВ 3. 351-354).
Вскоре эта вдохновенная идея имела драматическое продолжение
в пророчестве о будущем воцарении, которое Иосиф произнес,
оказавшись лицом к лицу с римским полководцем Веспасианом.
Пророчество это сразу же привлечет к пленнику интерес Веспа-
сиана, но полностью его воздействие будет осознано позднее
(см. с. 206-207).
Иосиф претендует на моральные устои и глубокие религиозные
переживания, но не может полностью отделаться от обвинений в
циничности и лицемерии. Даже если мы будем иметь в виду, что
еврею I в. н. э. было естественно облекать в форму религиозного
языка такого типа вполне обычные утверждения, и потому
воздержимся от чересчур расширительного толкования того, как он
изображает себя пророком43, невозможно удержаться от
подозрения, что выражение в тот момент этих глубоких чувств несло в
себе элемент расчета. Это подозрение усиливается, если мы
вспомним, что Иосиф не говорит о себе как о пророке ни в каком
другом контексте помимо рассказа о его не вполне достойном
переходе к римлянам44. Недавно его интересно сопоставили с
пророком Иеремией (Йермияху), который также предвидел
разрушение Иерусалима и советовал проявлять политическую
осторожность. Иосиф по другому (а может быть, и не по одному)
случаю сам отмечал это сходство, и второе разрушение
Иерусалима не могло не вызывать в памяти первое . Но сказать это не
значит установить, что он последовательно видел себя человеком,
исполняющим миссию пророка. В любом случае Иеремия отклонил
предложение вавилонского царя об оказании ему гостеприимства,
так что параллель не проходит по самому ключевому пункту.
Иосиф говорит, что ощутил, как Бог освободил его, но не
отрицает и роли, которую сыграла в этом его собственная
изобретательность (ертоьа). Когда мольбы не подействовали на его
товарищей, он разработал план, по которому все должны были
тянуть жребий об очередности самоубийства (ИВ 3. 387-392). Мы
можем предполагать, что это позволило ему выиграть время и
оставило надежду выпутаться. В этом был смысл даже помимо
расчета на идеальный исход, которым в конце концов все и
кончилось: он оказался одним из двух последних, тянувших
жребий, и затем сумел убедить своего товарища отступиться от
договора. По-видимому, если бы он вытянул первый жребий, это
означало бы конец; но любой другой исход оставлял ему возмож-
188
Глава шестая
ность вновь испробовать силу своего убеждения на меньшей
группе, притом потрясенной видом самоубийства своих
соратников. Таким образом, если то, о чем он повествует, правда, он
ввязался в игру, стоившую свеч. Была и другая возможность: если
бы выбор производился посредством расчета, а не нормальной
жеребьевки, умелый манипулятор мог бы добиться желаемого
исхода, используя то, что математики до сих пор называют
«Иосифовым счетом»46. И как, бы ни тянулся жребий, всегда
возможно было утверждать, что результат был в определенном
смысле волей Божьей. Конечно, остается некоторая возможность
того, что вся история — полная выдумка, особенно учитывая то,
что товарищ Иосифа, оставшийся в живых вместе с ним,
немедленно исчезает из поля зрения. Но это такая возможность,
разработка которой бесплодна.
Настоящая тайна не то, что произошло в пещере, но то, как
Иосиф относился к этому впоследствии. Кажется странным, что
он считает уместным поведать нам обо всех деталях
дискредитирующих его действий в «Иудейской войне», где он мог бы этого
избежать, но исключает все это из своего самооправдания в
«Жизнеописании». Но даже это можно понять. Он сам говорит
нам, что известия о том, что он сделал, быстро разнеслись после
Йодфата: Иерусалим пылал гневом и отвращением; его клеймили
трусом и предателем (ИВ 3. 432-442). Апология «Иудейской
войны» направлена на то, чтобы ответить на два этих обвинения.
Поэтому в ней подчеркиваются храбрость и упорство, с которыми
полководец до последнего момента противостоял римлянам.
Несколько раз он настаивает, что не ожидал от них пощады. Цель
этого утверждения состоит в том, чтобы показать, что у него не
было с ними никакой предварительной сделки. Те, кто считал его
предателем, должны были иметь в виду не столько саму сдачу,
сколько те обстоятельства, результатом которых она явилась. Ведь
любое соглашение, достигнутое предварительно с Римом, означало
принесение в жертву своих собратьев, среди которых, без
сомнения, были друзья и знакомые, пережившие войны. Подобные
подозрения могли всколыхнуть даже тех, кто был против
восстания. Слова «предатель» и «предательство» встречаются в этой
части «Иудейской войны» пять раз. Три раза эти понятия
употреблены с отрицанием, а в двух случаях автор подчеркнуто
применяет эти позорные обозначения не к тому, что он совершил,
а к тому, что ему наиболее отвратительно47. Возможность того,
что позже за его переговорами с Веспасианом стояли какие-то
политические махинации, еще более ухудшала дело (см. с. 208).
Иосиф и гражданская война в Галилее 189
Но Иосиф старается ясно дать понять, на что он не мог пойти:
подлинным предательством было бы сражаться бок о бок с врагом,
а этого он бы никогда не сделал (ИВ 3. 381).
Именно ради того, чтобы восстановить свои права, Иосиф
приводит серию оправданий, рассчитанных на сочувствие тех
евреев, которые не были фанатиками. Зелотов никогда нельзя
было бы ни в чем убедить. Не приходится думать, что ко времени
создания «Жизнеописания» все, чье мнение что-то значило для
Иосифа, уже были переубеждены; это было бы невероятно,
учитывая, какой набор обвинений все еще выдвигался против него.
Но течение времени меняет наше восприятие прошлых раздоров,
и постепенно Йодфат стал лишь частью общего итога, а спор о
галилейском назначении, напротив, разгорался.
Нам упорное цепляние Иосифа за жизнь кажется не слишком
привлекательным. Но мы навсегда останемся отстраненными от
этого главного момента в его карьере48, его психологическое
истолкование до некоторой степени должно ускользнуть от нас;
и, в конце концов, в том, что касается побудительных мотивов,
мы часто теряемся даже по отношению к нашим современникам,
где информация куда как полнее. Об Иосифе можно узнать
больше, если исследовать не его реакции сами по себе, но связи
между ним и окружающим его миром. К счастью, эти связи весьма
обширны и тянутся во многих направлениях.
1 3. 5. Б. СоНеп, 1о5ерНиз т Коте апй СаШее (1979), р. 206-214, прав,
предполагая, что это были в основном еврейские крестьяне скорее из Нижней, чем
из Верхней Галилеи, и количество их всегда было небольшим. Относительно
разбойников в войсках Иосифа см.: СоЬеп, р. 212. Но Коэн (что необычно для
него) оказывается чересчур доверчив, когда проводит грань между обычными
людьми и бандитами именно там, где проводит ее и Иосиф.
2 Е. I. НоозЪашп, ВапйИ? (1981), р. 89-95.
О пропасти между галилейским и иудейским еврейством см.: С. Уегтез,
/езиз Иге /ек (1973), р. 89-95.
Отметим, что в 132-135 гг. н. э. большая часть Галилеи, видимо, осталась
в стороне от восстания Бар Кохбы; 3. Арр1еЬаит, Рго1е§отепа (о (Не 8(ш1у о/ (Не
8есопс1 /етзН КеуоК (А. В. 132-135) (1976), р. 22-25.
Независимо от того, в самом ли деле было еще возможно остановить
восстание, как Иосиф неоднократно утверждает в «Жизнеописании», или нет.
Например, четверо богатых граждан Тибериады, упоминаемые в
«Жизнеописании» (33-34) как стойкие приверженцы мира и сохранения лояльности города
по отношению к Агриппе II. Иосифу пришлось приказать этим людям разрушить
дворец Ирода — Ж 65. Из людей Агриппы он, видимо, был связан с Филиппом,
190
Глава шестая
сыном Якима, должностным лицом, чьи подвиги он подробно расписывает
(Ж 46 ел., 179 ел., см. также Коэн, ор. сИ., прим. 1, с. 160-168 относительно этого
повествования). Знаменательно, возможно, и то, что он пытался вернуть
украденные ценности надзирателя Птолемея (Ж 126 ел., см. также с. 180).
7
Мы знаем лишь, что в Тимне, северо-западном уголке Иудеи,
командовавший войсками Йоханан Ессей погиб в одном из первых сражений (ИВ 3. 9 ел.),
безрассудно храбром налете на Ашкелон, так что когда Веспасиан быстро замирил
эту область весной 68 г., особого сопротивления ему оказано не было (4. 444 ел.).
о
См. г. 174, а также Ж 416, 423 — размахивание кулаками после драки,
о
О карьере Юста и доказательствах существования его трудов см.: Т. 1^ак,
«Лизшз оГ ТШепаз», С<2 23 (1973), р. 344-368; о заточении (Ж 175). Зять Юста
был убит воинствующими, а его брату «галилеяне» отрубили руки: он мог считать
Иосифа как организатора войны в Галилее ответственным за эти несчастья (Ж 177,
186).
Впервые ее выдвинул К. Лакер: К. Ьаяиеиг, Оег ^'иИзсНе НШопкег Р1ау1из
^о$ерпи$ (1920), главы 3 и 4. М. Гельцер заменил официальный документ Лакера
на Нуротпета, понимаемое как предварительный набросок историка: «и\е \\Ы
йез т08ерпи$», Негтез 80 (1952), р. 67-90. Коэн, ор. с\\. (прим. 1), с. 80-83,
предположил, что Нуротпета Иосиф использовал в обоих случаях, но в
«Жизнеописании» в более первозданном виде; это ответ на некоторые очевидные
возражения против выдвигавшихся ранее теорий, но в настоящее время использовать
Нуротпета как средство объяснения бесполезно. Мнение о том, что в
«Жизнеописании» можно выделить раннее ядро, представляется странным.
Относительно возможности того, что Иосиф сделал для себя новые
открытия, см.: Н. Ьитег, ^05ерНиз ипё ^ш^^и5 уоп ТхЪепаз (На11е, 1910), р. 15.
Относительно ошибок в воспоминаниях человека о собственном участии в войне см.
удачные замечания I. Р. V. Б. ВаЫоп, /Я5 45 (1955), р. 161, где примером
служат труды Уинстона Черчилля.
12
См. выше, гл. 6, прим. 9.
13
Ж 26, 99, 375, 381 ел.; об облике Тибериады см. Раджак, ор. сИ. (прим. 9),
часть 1.
Ж 37, 97-98, 42, 162 относительно стычек между городами.
Внутригородская война: Ж 32-36, 125, 155, 185-186, 353.
Не то чтобы это удержало ученых от подобных попыток: интересный очерк
истории спора см. у Коэна, гл. 1. В последнее время преобладала точка зрения,
что Иосиф стремился избежать военных действий, но Коэн пытается доказать
обратное.
Ж 79-83, 100, 260-261, 293 ел. Отметим также, как Иосиф опровергает
эти обвинения, подчеркивая свою выдержку, честность, милосердие и соблюдение
религиозных норм: 100, 102-103, 110-111, 159, 265, 275, 321, 329-330, 379-380,
385 ел. Эти вопросы поднимают Дрекслер: Н. Бгех1ег, «Ш1ег$испипзеп хи тозерпиз
ипс! гиг СезсЫсЫе с!ез ^'аЧзсЬеп Аи&ишдез 66-70», КИо 19 (1925), р. 277-312,
зесИоп 2; и Шалит: «.ГозерЬиз ипс! .ГизШз», КИо 26 (1933), р. 67-95.
17
ИВ 2. 626 ел., Ж 189-202; относительно этой миссии ср. с. 40-41. Отметим,
что Иосиф здесь восхваляет Шимона, невзирая на то, как последний обошелся с
ним. Не сделано никаких общих замечаний, отрицательных или положительных,
Иосиф и гражданская война в Галилее 191
насчет Ханана. Оба эти факта, вместе взятые, делают маловероятным, чтобы
озлобление Иосифа против Ханана было после этого случая так велико, что привело
его от лести Ханану в «Иудейской войне» к злобной критике в ИД 20. 200-206.
В любом случае для того, чтобы принять подобную точку зрения, необходимо было
бы предположить, что Иосиф при написании «Иудейской войны» еще не знал всей
глубины предательства Ханана. Оценка «Иудейских древностей» может быть
частью христианской интерполяции.
Ж 208-210. Относительно сравнения видений в Йодфате и Асохисе см.:
Коэн, ор. сИ. (прим. 1), с. 160, прим. 188.
19
Я исхожу здесь из своей проведенной ранее реконструкции: ор. ей.
(прим. 9).
20
Термин принадлежит Коэну. См.: Ж 40 и 345-367.
21
Раджак, ор. с\Х. (прим. 9), с. 355-356.
22
РНо!шз, В1Ы 33; Раджак, ор. сИ., раздел 4.
23
Особенно Шалит, ор. е\\. (прим. 16), с. 68 ел.
Об этих аспектах древней автобиографии см.: А. В. Мопн^Напо, ТНе
Оеуе1орте/и о/ Сгеек Вю^гарку (1971), р. 89-91.
25
Как думал Теккерей; см. предисловие к его переводу: ЬоеЬ 1о$ерки$, уо1. I,
р. XIV. Этот взгляд также не принимает во внимание отсутствия у древних
предубеждения против похвальбы, о чем см.: Ё. А. 1ис!§е, «31. Раи! апс! С1а8$*1са1
Зоаегу», ]ЬАС 15 (1972), р. 35-36.
Несмотря на то, что в одном-двух случаях в «Жизнеописании» содержится
более волнующее повествование о некоем эпизоде, обычно бывает наоборот.
27
Теккерей приводит по этому поводу обычную в таких случаях сентенцию:
ТНаскегау, 1о$ср1ш& те Мап аи4 (Не Ш51опап (1929), р. 10-11; ср. с. 5. Более
детальное изложение см.: Дрекслер, ор. сИ. (прим. 22), с. 209-302.
28
Этот аспект «Иудейской войны» рассматривает Коэн: см. особенно с. 67-77.
29
Мнение о том, чго весь край был окружен оборонительным кольцом, требует
конъюнктуры даже для того, чтобы на пути наступающих от Акры римлян оказалась
хоть одна крепость: Ау1-УопаН, «ТНе Ш15з1п§ ГоПгезз оГ Р1ауш$ .юзерпиз», 1Е1 3
(1953), р. 94-98. М. Наг-Е1, «ТНе 2еа1о1$' РоПгеззез ш СаШее», 1Е] 22 (1972),
р. 123ГС, постулирует, никак этого не доказывая, что размещение крепостей
основывалось на тщательно спланированной, целостной оборонительной системе.
То, что еврейские укрепления сооружались где попало и наспех, хорошо
демонстрирует У. Ьеушзоп, «Уезра^ап'з ас!уапсе Сгот А^е ю 1о1ара1а», ]9т ИайопаХ
Соп^геаз /ог Иге ЕхрЬгайоп о/ Иге Ьапд. о/1згае1 апй И$ ЛпИдиШез (Деги8а1ет, 1965,
на иврите). Полезные замечания см.: В. Ваг-КосНуа, «1Чо1е8 оп 1Ие гоПгеззез оГ
.нэзерИиз ш СаШее», 1ЕЗ 24 (1974), р. 132.
30
Коэн, ор. сИ. (прим. 1), с. 91-97, рассматривает, каким образом Иосиф
изображал себя великим полководцем.
31
ИВ 2. 574; Ж 30. Циппори изображен выступающим против войны также
в ИВ 2. 511; 3. 30, 61; Ж 38, 104, 346-348, 373 ел., 394 ел. Необычная монета
67-68 гг., упоминающая Веспасиана и провозглашающая Циппори «городом мира»
ШгепороИх), указывает на то же: Н. 5еуп§, «1гепороП5—Ктегоша$—ЗеррНопз», N0
(61Н зег.) 10 (1950), р. 284-289, также 15 (1955), 157-159; У. МезНогег, «ТНе сош$
192 Глава шестая
оГ ЗеррНопз а$ а 1шюпса1 зоигсе», 2юп 43 (1978), р. 185-186 (на иврите); Коэн,
с. 245-248. Причины такой лояльности не вполне ясны. Предлагалось несколько
неубедительных объяснений, например, уязвимость городских источников
водоснабжения (3. Уемп, Ехсатйопз а{ Зерркопз (МюЫ^ап, 1937), уо1. 2, р. 23-24)
или обилие там священнических семей (3. Юеш, МксеИапеоиз Еззауз т Ра1е$Итап
ЯезеагсН (1924; на иврите) Циппори: с. 55-56),— но почему все
священнослужители должны были происходить из высшего слоя?
32
Относительно мотива см. цит. место, прим. 30.
33
Напр., ИВ 3. 113-114, 153, 270, 4п5. Тацит говорит, что только после
многочисленных войн против Рима германцы стали более дисциплинированны.
34
ИВ 585-588: «Всегда готовый солгать и умеющий внушить доверие к своей
лжи, он сделал обман достоинством и практиковался в нем на своих ближайших
друзьях. Хотя он притворялся человеколюбцем, возможность сорвать куш делала
его самым кровожадным из людей; он был полон честолюбия, но надежды его
питались самыми гнусными мошенничествами» и т. д. (сравнение с Саллюстием
есть в примечаниях Теккерея к его переводу Иосифа).
Относительно Йоханана как умеренного и его отношения с Шимоном см.
с. 132.
ИД 16. 187: Иосиф иногда вызывал гнев потомков Ирода тем, что говорил
о них правду. Агриппа как патрон и корреспондент: Ж 362-367. Его смерть: см.
Приложение 3.
37
Личными отношениями могут объясняться и некоторые другие
расхождения. Так, в «Жизнеописании» Филипп, должностное лицо на службе у Агриппы,
направляется царем замирять Гамлу, а затем им же, по рекомендации Веспасиана,
к Нерону; в «Иудейской войне» он не покидает Иерусалима до отступления Цестия,
и именно Цестий посылает его к Нерону, чтобы обвинить прокуратора Флора.
Здесь, видимо, ошибается «Иудейская война» из-за упущения галилейских
материалов, которые интересуют «Жизнеописание»; но в обоих случаях Иосиф разными
способами пытается, видимо, защитить или выгородить Филиппа: ИВ 2. 556-558;
Ж 59-61, 179-184, 407-409; обсуждение этого см. у Коэна, ор. сИ. (прим. 1),
с. 160-168. Но есть и совершенно незначительные расхождения: в «Иудейской
войне» поклажа Птолемея была поручена одному названному по имени человеку,
в «Жизнеописании» — двоим; Йоханан продал масло евреям Кесарии Филипповой
в «Иудейской войне», Сирии — в «Жизнеописании».
38
Ср. с. 173. Относительно умелого замирения Веспасианом этой области
см.: I. №со1$, Уе5раз'шп апЛ (Не ЗоПез Пашапае: НШопа ЕтгеЫскп{Хеп 27 (1978),
р. 48-52; и (о более поздних этапах): Ъ. ЗаГга1, «Уе$ра$!ап'$ сатра^п оГ согщие$1
1П .Гио'аеа», А. Орреппе1тег, V. КаррароП, М. 31ет (еа\), /етзакт т 1ке ЗесоЫ
Тетр1е РегШ: АЬгакат ЗсНаШ Метопа1 Уо1ите (1980; на иврите, с английским
резюме), с. 178-190.
39
ИВ 3. 346-355. Никанор, по всей видимости, тот самый человек, который
описывается как друг Тита в 5. 261.
О классических, особенно платоновских, цитатах в масадской речи см.:
V/. Моге1, «Ете Кейс Ье1 .1о$ерпи$», КШ 15 (1926), с. 106-115. Парадоксально,
что мышление Иосифа предстает менее греческим, чем мышление Эльазара, но
попытка Ладусера воспринимать его в греческих понятиях недостаточно обосно-
Иосиф и гражданская война в Галилее 193
вана: Э. 5. Ьасюисеиг, «Мазайа, а сопаМегайоп оГ 1Ье Шегагу еуМепсе», СЯВ8 21
(1980), р. 250-251.
41
Законы 10. 873 с-с1. Так у Ладусера, критикующего иудейскую
интерпретацию в комментариях О. М1сЬе1, О. ВаиетГетй, Паугиз 1о5ер1гш, йе Ве11о 1ш1тсо,
Лег ]шИ$сНе Кпе& II, 2 (1969), р. 276п\ Эти авторы настаивают, что даже во второй
речи Эльазара эллинизация лишь частична и там есть важные иудейские черты.
См. также их «Э1е ЬеМеп Е1еа2агтес1еп» 1п /сю. ЬеИ. 7. 323-326; 7. 341-388,
2№ЦГ5& (1967), р. 267-272.
Михель и Бауэрнфайнд игнорируют раввинистическую традицию. Первое
прямое осуждение встречается в постталмудическом трактате 8етаНо1: (Еуе1
КаЬЬаЮ; там сделано исключение для некоторых крайних случаев: Епс. 1иА. 8. V.
«зшсШе». Высказывалось предположение, что предпочтение самоубийства плену
явственно проявляется в догмате «четвертой философии» о непризнании иного
господина, кроме Бога: I. Ь. КаЫпо\от!2, «ТЬе зшсМе оГ 1Ье 2еа1о1з а! Мазайа»,
$1ГШ1 28 (1964), р. 329-332 (на иврите). Дополнительные материалы см.:
Ь. Н. РеШтап, «Мааайа: а сгШцие оГ гесет 8сЬо1аг8Ыр»,—Т. №и8пег (ее!.),
СИгШЬапИу, 1иЛшт апй ОИгег Сгесо-Котап СиИх: 51шИе5 /ог МоПоп 8тШ% а!:
51Х1у, уо1. 3 (1975), р. 239-243.
Относительно интерпретаций, делающих упор на такие описания, см.:
т. В1епкт80рр, «РгорНесу апс! рлеаМоос! ш т08ерп觻, //5 25 (1974), р. 239-262;
XV. С. уап 11птк, Пауш 1озер1ги$ аЬ кШотскег 8скг1/1$Ш1ег (1978), с. 41-54,
особенно 46.
44
Взгляд Бленкинсоппа, ор. сИ., с. 241-242 и 256, что Иосиф считал свою
роль историка пророческой, не подтверждается ни одним из высказываний автора.
Параллель с Иеремией разработана В. ОаиЬе, «Туро1о&у \п 1о8ерНи8»,
//5 31 (1980), р. 18-36, где цитируется обращение Иосифа к осажденным со стен
Иерусалима: «Ибо, хотя Иеремия в полный голос заявил, что если они не сдадут
город, то будут взяты в плен, ни царь, ни народ не обрекли его на смерть. Вы же
осыпали меня оскорблениями и камнями, когда я убеждал вас спасти самих себя»
(ИВ 5. 392 ел.). Ср.: Иеремия 27. 12 ел. На с. 26-27 Даубе приводит некоторые
любопытные небиблейские детали в Иосифовом изображении Иеремии, которые
могли возникнуть из-за смешения собственной карьеры с деятельностью пророка;
относительно того, как Иеремия отверг предложение царя, см.: Иеремия 40. 1-6
(Даубе, с. 26). Против этой параллели — Н. Шйпег, В1е ОевМсШаи^азБип^ Лев
РЧауш 1о5ерНи5 1т Ве11ит 1ис1шсит (1972), р. 73, п. 2.
Популярное объяснение см.: М. Сагйпег, ЛНа! 1пзщЫ (1978), р. 84гТ.
ИВ 3. 354, 359, 361, 381, 439. Та же озабоченность тем, как он предоставил
своих соратников их собственной судьбе, лежит в основе того параграфа
«Жизнеописания», где Иосиф говорит, как он использовал хорошие отношения с Титом,
чтобы спасти соплеменников; сначала неопределенное количество было
освобождено; затем он подал увенчавшееся успехом прошение о своем брате и пятидесяти
друзьях; затем, после отвратительного зрелища пленных женщин и детей в Храме,
были освобождены примерно полтораста знакомых; наконец, три человека, которых
он знал, были сняты с крестов в Ткоа, и один из них спасен благодаря оказанной
врачебной помощи.
Как писал Уильям Уистон, переводивший Иосифа в XVIII столетии,
«характер Иосифа можно считать исторической загадкой».
7 Тесса Раджак
194
Глава седьмая
Иосиф как арамейский писатель
ИРрудно описывать ситуацию в Палестине сразу после великого
-^ восстания. Ни в одном из своих трудов Иосиф Флавий не
описывает каких-либо событий, происшедших после покорения
крепостей в Иудейской пустыне римским легатом Луцием
Флавием Сильвой, а это случилось в 73 г. н. э. . Вероятно, сам историк
не был лично вовлечен в послевоенный передел земель,
предпринятый римлянами, как и в процесс восстановления, который
местная администрация должна была организовывать2. И потому
мы находим у него неясное и, можно с почти полной
определенностью считать, неверное утверждение, что вся страна в виде
наказания была обращена в имперскую собственность; и вся
территория Иудеи, как полагает историк, должна была сдаваться
в аренду прокуратору. В действительности такая мера наказания
применялась только в зонах восстания , и неясность утверждений
Иосифа по этому поводу свидетельствует, что его мало интересовал
весь процесс. Со своей стороны, мы не знаем, когда и каким
образом Веспасиан подарил ему лично новые имения «на равнине»
вместо владений около Иерусалима, захваченных после
подавления восстания римским гарнизоном. Но перемещение Иосифом
«священных книг» из Иерусалима в Рим при явно выраженном
соизволении Веспасиана хорошо отражает перемещение центра
его внимания из Палестины и в то же время свидетельствует о
том, что ради преданности римлянам Иосиф не отказывается от
своей иудейской принадлежности: речь может идти лишь о
перемещении в пространстве (ср. с. 247-248).
В любом месте, однако, должно было быть очень трудно
обратиться к мыслям о политической или религиозной
переориентации в период между 70 и 80 гг. н. э. Нет никаких свидетельств
того, что нарождающийся раввинистический иудаизм, основанный
в Явне (Ямнии) Йохананом бен Заккаи, получил какой-либо
импульс так скоро после разрушения Храма и потери культа4.
Даже столь трезвомыслящий человек, как Иосиф, был вынужден
Иосиф как арамейский писатель 195
оглянуться назад, и его первым побуждением была попытка
осознать и впитать в себя разрушение и потерю Иерусалима,
который вызывал у него столь сильное восхищение5. Напротив;
весьма сомнительно, что Иосиф смог когда-либо полностью
освободиться от впечатления, произведенного на него этой катастрофой
(см. с. 248-249).
Первое известное действие Иосифа после его переезда в Рим
полностью согласуется с этим настроением. Он составил описание
недавней войны и адресовал его людям, не знавшим всех деталей
происшедших событий. Описание до нас не дошло, но мы знаем
о нем то немногое, что упомянул Иосиф в других своих
сочинениях. В написанной по-гречески «Иудейской войне» он говорит,
что предшествовавшее ей сочинение он написал на своем родном
языке, причем предназначалось оно для «варваров внутренних
областей» (Азии). Довольно странно и неадекватно то, что Иосиф
использует здесь термин «варвары» чисто по-гречески, обозначая
им всех негреков. Даже свой собственный народ он причисляет к
варварам, что становится ясно несколькими предложениями ниже:
в числе возможных читателей своего сочинения он перечисляет
не только парфян, вавилонян и дальних арабов, но также и евреев,
которые живут за Евфратом, вместе с народом, населяющим
Адиабену. Он хотел, чтобы все они знали подлинную историю
войны, ее истоки, страдания, которые она принесла, и как она
закончилась (ИВ 1. 6). Ярлык «варваров» не должен
восприниматься слишком всерьез: Иосиф перечислял народы, родственные
его собственному. Родной язык, на котором он писал для них,
должен был быть скорее арамейским, нежели еврейским: Иосиф
обращался к народам, населявшим обширный регион, от Сирии
до Аравии, а также к востоку от Тигра, и Палестина была лишь
его частью, и везде использовался тот или иной диалект
арамейского языка в качестве разговорного и полуофициального. В этих
странах и примерно в это же время арамейский делал первые шаги
и в качестве языка литературы6. Греческий же, напротив,
совершил вторжение в данный регион при преемниках Александра
Великого, но, несмотря на основание множества греческих городов,
этот язык не проник слишком глубоко7.
Таким образом, составленное Иосифом по-арамейски описание
войны в каком-то смысле является предтечей написанной
по-гречески «Иудейской войны»8. Но нет никаких причин полагать, что
арамейская версия может быть сопоставлена с «Иудейской войной»
по масштабу или степени изысканности литературной формы: тот
факт, что арамейская версия не сохранилась в восточной христи-
7*
196
Глава седьмая
анской традиции, свидетельствует о ее невысоком уровне. В ней
скорее всего отсутствовали речи и отступления, столь характерные
для греко-римской историографии. Вступительные замечания,
если они вообще существовали, должны были быть совершенно
другими9. Мы можем предположить, что написанное по-арамейски
сочинение было незамысловатым отчетом о войне, дополненным,
возможно, некоторыми элементами плача. Личное самооправдание
также, вероятно, присутствовало в нем.
Для обозначения перехода от одного сочинения к другому
Иосиф использовал слово те1аЪа1Ып — менять или даже
трансформировать. В его сочинениях это слово несколько раз
употребляется в значении «переводить», то же значение оно имеет и в
некоторых случаях в более поздних христианских текстах. Но
теШЪаИет не является обычным словом для обозначения процесса
перевода, не является оно и техническим термином. В
действительности оно оставляет полностью открытым вопрос о
взаимоотношении между версиями10. И смысл высказывания Иосифа можно
передать следующим образом: «Я переделал на греческий язык
повествование, которое до этого составил и адресовал варварам
внутренних областей Азии». Греческий текст, которым мы
располагаем, не содержит никаких следов своего семитского
предшественника, и вопрос о реконструкции арамейского оригинала подобно
тому, как некоторые искусные исследователи пытались
восстанавливать арамейский оригинал Евангелий, никогда не возникал.
Арамейские версии собственных имен и арамейские формы
некоторых квазитехнических терминов (например, названия одеяний
первосвященника) несравненно чаще встречаются в более позднем
сочинении Иосифа — «Иудейских древностях».
Составление арамейской версии «Иудейской войны»
свидетельствует о том, что, отрезанный от Иерусалима и, несомненно,
переживший сильное душевное потрясение, Иосиф не остался в
культурной изоляции. Его родной язык открывал перед ним
потенциально широкие перспективы. Во-первых, это связь с теми
восточными евреями, к которым он обращался. Вавилонские
еврейские общины, хотя и не достигли еще апогея своего развития,
были процветающими, многолюдными и влиятельными; ранее в
I в. н. э. два влиятельных иудея из Нагардеи смогли стать, при
согласии парфянского царя, прарителями независимой территории
в Месопотамии (ИД 18. 314-373). Что касается жителей Адиабе-
ны, населявших земли, некогда бывшие ассирийскими, то неясно,
считает ли их Иосиф евреями или нет; однако, вне всякого
сомнения, в начале I в. н. э. многие из них приняли иудаизм вслед
Иосиф как арамейский писатель
197
за царской семьей, подобно тому как в VIII в. н. э. хазары
последовали примеру своего правителя. Адиабенские цари имели
брачные связи с членами семьи Ирода и оставили память в
Иерусалиме своими дворцами и вырубленными в камне
гробницами1 *. Тогда существовало второе, более тонкое связующее звено
между прежней иерусалимской знатью и членами других арамее-
язычных, но частично эллинизированных ближневосточных элит.
Хотя, как будет показано ниже, в провозглашенной Иосифом
надежде найти читателей в. этой части мира содержалась щепотка
соли, важен сам факт того, что Иосиф счел нужным провозгласить
это риторическое притязание, высказав пожелание, чтобы парфяне
и их подданные проявили интерес к тому, что он хотел донести
до них. Совершенно очевидно, что он при этом разговаривал с
частью мира, не находящейся за пределами его интеллектуального
горизонта.
Для достижения следующей ступени своей карьеры Иосифу
необходимо было сделать еще один маленький шаг и осознать, что
он может обращаться к жителям Востока (как и ко всем прочим)
посредством греческого — языка, гораздо более подходящего для
автора, находящегося в Риме, и который к тому же был вполне
ему доступен. Греческий был более многосторонним языком, чем
арамейский, и вполне подходил для литературного труда,
предназначенного для читателей на Востоке. Последняя книга Иосифа,
«Против Апиона», имеет четко выраженную восточную
ориентацию: она должна была связать прошлое еврейского народа с
другими надежными восточными традициями, и потому Иосиф
обращается к авторам местных хроник — вавилонской,
финикийской и египетской,— которые дали описания истории этих народов,
отсутствовавшие в греческой прозе12. И, таким образом,
арамейская «Иудейская война» — самый первый труд Иосифа — по сути
дела, предвещает самое последнее его творение.
Мне хотелось бы продемонстрировать, что, по сути, главным
окружением Иосифа как писателя была именно еврейская
диаспора. В Риме он постепенно начинает рассматривать себя как
еврея диаспоры, и это заставляет его лучше ощущать положение
своих собратьев по всему Средиземноморью. Мы можем
вспомнить, что его второй женой была еврейка из Александрии, а
третьей — еврейка с Крита. В действительности и для прежнего
Иосифа было совершенно обычным иметь дело с евреями из
диаспоры, а при описании войны он должен был неизбежно
представлять им себя как палестинского еврея. Это неудивительно:
в иудаизме существовала прочная традиция общения между цен-
198
Глава седьмая
тром и периферией. Почтовая связь между Иерусалимом и
центрами диаспоры, и в первую очередь Вавилоном и Александрией,
хорошо засвидетельствована и, возможно, осуществлялась
регулярно13. Обычно речь шла о соблюдении закона и обрядов, но
иногда передавались новости, а иногда — и то и другое вместе.
Как пример можно привести два письма, открывающих Вторую
книгу Маккавеев, которые содержат указания египетским евреям
о праздновании очищения Храма в честь победы Маккавеев. Важно
то, что первое письмо содержит ссылку на предыдущее сообщение
о последних преследованиях евреев, демонстрируя, таким образом,
фон подобных обменов информацией. И вновь, когда апостол
Павел посетил евреев Рима, они сказали ему, что не получали о
нем никакого письма, подразумевая, что получение подобного
письма было в порядке вещей (II Макк. 1:7-8; Деян. 28:21). И
поэтому представлялось более чем естественным, что верующим
в диаспоре необходимо было рассказать, как и почему Храм был
разрушен. Ведь его существование во многом зависело от их
финансовой поддержки и паломничеств. И, в конце концов, они
должны были знать, в какой день справлять траур. Иосиф не имел
официального статуса кроме того, что был священником; однако
он владел лучшей информацией о происшедших событиях, нежели
остальные спасшиеся. Мы можем понять его побуждения, когда
он отправлял описание событий на Восток.
Тем не менее утраченное арамейское описание восстания
обычно рассматривается с совершенно другой точки зрения — не
как связанное с побуждениями его автора, но как удовлетворяющее
потребности его предполагаемого господина — римского
императора. При упоминании Парфии вначале почти автоматически
всплывает в памяти история борьбы Рима и его восточного соседа.
Те, кто рассматривает утраченное сочинение Иосифа именно с
этой точки зрения, могут отметить, что народы, к которым
обращался историк, в большей или меньшей степени находились
под парфянским владычеством. Единственное возможное
исключение — это арабы: если в данном случае имеются в виду жившие
на восточных границах Сирии, то они были в тот период формально
независимыми, но попеременно попадали в орбиту влияния одной
из великих держав и поэтому смотрели в сторону Парфии по
крайней мере с не меньшим почтением, чем в сторону Рима14. А
поскольку Иосиф говорит о дальних арабах, он скорее всего имеет
в виду Эдессу (Осроену) в Северной Месопотамии, в которой
правили арабские цари и которая находилась под парфянским
влиянием, или Пальмиру, большой оазис в сирийской пустыне, в
Иосиф как арамейский писатель
199
населении которого был заметен арабский элемент и которая также
управлялась зависимой от Парфии арабской династией15. Таким
образом, контекст международной политики для маленькой
книжки Иосифа обеспечен. Целью Веспасиана, как предполагается,
была демонстрация мощи Римской империи ее соседям на
восточной периферии, с тем чтобы удержать их от нападения на Рим в
союзе с Парфией. Согласно этой точке зрения, Иосиф был не
более чем агентом Веспасиана16.
В поддержку такого рода теорий приводятся дополнительные
доказательства как внутреннего, так и внешнего порядка, но ни
одно из них не выдерживает тщательной проверки. Внутренние
доказательства берутся из более поздней греческой «Иудейской
войны», причем предполагается, что основные смысловые
аргументы греческой версии были свойственны и арамейской. С этим
предположением можно было бы согласиться, если бы только в
«Иудейской войне» содержались те положения, которые ей
приписывают некоторые исследователи.
Замечание во вступлении к «Иудейской войне» является
наиболее важным для анализа этого предположения. Иосиф пишет,
что во время Иудейской войны вся восточная половина империи
утратила равновесие, поскольку евреи ожидали помощи от своих
соотечественников из-за Евфрата, а силы Рима были
задействованы в разных частях империи (ИВ 1. 5). Именно в этом, как
полагают, и заключается связь между восстанием в Палестине и
восточной угрозой Риму; это дополняется также сказкой о том,
что подавление восстания должно было служить предостережением
будущим врагам. Предполагается, что греческая версия содержит
то же самое предупреждение, направленное на этот раз греко-
язычным регионам, по большей части находившимся под
контролем Рима. В качестве доказательства приводятся подробный,
провинция за провинцией, агрипповский обзор империи, с
акцентом на деятельность по усмирению их, а также длинное
отступление Иосифа об эффективности римской армии; главным же
свидетельством считается предложение, которым Иосиф
завершает это отступление, говоря о своей надежде на то, что его рассказ
удержит других от восстания (ИВ 3. 108). Эти слова
рассматриваются как какое-то подобие манифеста, как надежда, близкая
сердцу автора. В действительности же они представляют собой
изолированное утверждение, и нигде в другом месте Иосиф не
приводит ничего сопоставимого с ними. Более того, контекст делает
это утверждением совсем маловажным: Иосиф дает целый ряд
различных обоснований своего отступления, и это лишь одно из
200
Глава седьмая
них (ср. с. 178). Оно совершенно не может быть определяющим
ни для всего труда в целом, ни даже для отступления, и подобное
обоснование является вымышленным и чисто формальным. То,
что в данном случае Иосиф счел возможным выразить надежду,
что другие народы должны в будущем крепко подумать, прежде
чем бросать вызов римской военной машине, не означает, что
Иосиф был озабочен этим в течение всего своего повествования.
И сущность «Иудейской войны» не предполагает подобной
озабоченности. Ранее нами было показано, что военные экскурсы были
вызваны личной заинтересованностью автора, а речь Агриппы,
демонстрирующая бессмысленность восстания евреев, служит
оправданию личной позиции Иосифа кчк еврейского политика,
который был причастен к войне меньше, чем многие другие17.
Еще более серьезные трудности возникают с арамейской
версией. Вернемся к утверждению Иосифа о его возможных читателях
и зададимся вопросом, насколько оно весомо. На самом деле
совершенно невероятно, что представители упомянутых Иосифом
народов могли с легкостью читать сочинение историка: ведь он
должен был писать на палестинском западноарамейском диалекте,
который иногда именуется иерусалимским арамейским. От него
осталось очень мало текстов, и наиболее важным из них является
апокриф Книги Бытия из кумранской пещеры 1, хотя и плохо
сохранившийся. Однако этот диалект становится менее
таинственным, если принять во внимание, что он явился прототипом
значительно лучше изученного галилейского диалекта — ветви
среднеарамейского, который использовался около 200 г. н. э. для
написания арамейских частей Иерусалимского Талмуда и других
произведений еврейской литературы18. Но уже в I в. н. э. евреи
где бы то ни было, возможно, могли понимать любой диалект
арамейского со значительной примесью древнееврейского. С
другой стороны, парфяне и арабы должны были говорить и писать
совершенно по-другому, используя восточную ветвь арамейского
языка, примешивая свои слова и, более того, часто произнося
звуки на свой лад, подобно тему как это было в старом имперском
арамейском языке времен Персидской державы19. Поэтому мы
должны понимать, что Иосиф фантастически преувеличивал или
принимал благое пожелание за реальность, когда включал в круг
своих читателей не только соотечественников, но весь восточный
мир в целом.
Вопрос можно сформулировать и с другой точки зрения. Если
мы считаем, что книга Иосифа использовалась императорами в
пропагандистских целях для того, чтобы внести смятение в стан
Иосиф как арамейский писатель
201
врага, мы молчаливо предполагаем, что этот враг существовал на
самом деле. Поэтому мы вправе спросить, представляла ли Парфия
в тот период реальную угрозу Риму. Свидетельства, к сожалению,
фрагментарны и, что касается времени правления Веспасиана,
восходят к самому Иосифу, и мы не можем полностью исключить
возможность каких-либо действий Парфии, вызвавших серьезную
обеспокоенность в Риме в 70-е годы. Однако в целом складывается
картина основанной на подозрениях дипломатии без проявлений
открытой враждебности и тем более без каких-либо признаков
военных действий между Римом и Парфией20.
Вологез, царствовавший в Парфии в тот период, имел
долговременную и уже непоколебимую установку — избегать войны с
Римом, о чем сообщает Тацит (Анналы 15. 5). В 66 г. его брат
Тиридат, воцарению которого на армянском троне римляне
первоначально противились, вместе со своей закрытой покрывалом
царицей и целой процессией жрецов-магов совершил путешествие
в Рим, вложил свой кинжал в ножны и был коронован Нероном
на церемонии, которая в действительности была компромиссом21.
В июле 69 г., после того как Веспасиан был провозглашен
императором легионами в Александрии, он отправил посольство к
Вологезу. В ответ парфянский царь предложил помощь для
подавления восстания евреев — 40 тысяч всадников (Тацит.
История 2. 82, 4. 51). Несмотря на отказ Веспасиана от этой помощи,
Вологез послал Титу золотую корону и поздравления по поводу
окончательной победы (ИВ 7. 105). Вскоре после этого, в 72 г.,
Веспасиан аннексировал два зависимых царства — Коммагену и
Малую Армению, которые составляли буфер между Римом и
Парфией. Он также изменил статус Каппадокии, находящейся к
западу от них: до этого она была римской провинцией, в которой
не размещались войска, а с указанного времени в нее были введены
легионы и во главе ее должен был стоять консуляр. Подобные
действия можно рассматривать как ответ на парфянскую угрозу,
и в результате их римские войска продвинулись к Евфрату. Но
положение было более сложным, чем может показаться на первый
взгляд. В случае с Коммагеной у нас есть намек на сопутствующие
обстоятельства, исходящий от самого Иосифа. Нам было
подсказано, что легат Сирии Цезенний Пет обвинил Антиоха,
ничтожного правителя Коммагены, в том, что тот плетет интриги вместе
с парфянским царем Вологезом и стремится освободиться от
римской опеки. Что привлекает внимание — так это продолжение
данного эпизода. Иосиф добавляет, что обвинение, по всей
вероятности, было ложным, но Веспасиан не мог себе позволить
202
Глава седьмая
бездействовать. Поразительно, как мало враждебности Иосиф
проявляет к Парфии при описании всех этих событий22. Мы также
узнаем из его труда, что все эти надувательства ничуть не смутили
Вологеза. Во всяком случае, когда около 75 г. аланы, перейдя
Кавказ, вторглись на территорию Парфии, парфянский царь счел
возможным запросить помощь у Рима. Должно быть, это именно
то известное надменное послание, которое вызвало веселье в Риме,
и, возможно, именно из-за его тона оно было отвергнуто (ИВ 7.
244-251; Светоний. Домициан 2. 2; Дион. Эпит. 66. 11. 3).
В любом случае в нашем распоряжении есть только
предположение о враждебных взаимоотношениях между Римом и Пар-
фией в этот период: Аврелий Виктор, автор IV в., писал, что
парфянский царь был силой принужден к миру (9. 10). В другом
историческом обзоре, зависимом от Аврелия Виктора, так
называемом «Эпитоме о цезарях», сообщение которого заслуживает
большего доверия, сообщается о замирении, достигнутом
исключительно угрозами (9. 12). Имеет ли сообщение Аврелия Виктора
какую-либо историческую основу и, если это так, произошло ли
это до или после вторжения аланов — решить сейчас невозможно.
В конце концов, произошло изолированное событие, достаточно
незначительное, чтобы отразиться в наших источниках. Баланс
сил в этом десятилетии был таков, что трудно вообразить, будто
парфянская угроза подтолкнула Веспасиана к решению внедрять
в сознание литературными средствами поучение о мощи Рима.
Но, кроме парфян, существовали еще и еврейские читатели
арамейской «Иудейской войны», по отношению к ним было также
предложено объяснение в терминах флавиевской Кеа1ро1Шк:
восточные еврейские общины могли якобы представлять угрозу для
Рима (либо из-за своей преданности Парфии, либо из солидарности
с палестинскими евреями), и им нужно было продемонстрировать
последствия их вмешательства23. Подобная гипотеза также
представляется невероятной. Действительно, угольки великого
восстания затухали медленно и вспыхивали в разных местах. Сикарии
бежали из Палестины после падения Масады, и довольно
удивительно, что они продолжили свое сопротивление Риму в Египте.
Префект Египта Тиберий Юлий Луп вынужден был предпринять
драконовские меры вплоть до разрушения храма Хонио в Леон-
тополе, в течение веков служившего культовым центром
египетским евреям, чтобы подавить сопротивление. В Кирене другие
спасшиеся сикарии подбили беднейшую часть еврейского
населения на восстание и, к негодованию Иосифа, навлекли репрессии
губернатора как на бедных, так и на богатых евреев24. Но одно
Иосиф как арамейский писатель
203
дело продолжение прежних беспорядков, совсем другое —
зарождение нового духа сопротивления. Мы с трудом можем ожидать
решительных действий после поражения восстания от людей,
которые едва ли были как-то с ним связаны. Евреи Вавилона и
Адиабены не проявили заметной активности. Помощь от них
ожидалась, но она не превратилась в реальность, о чем и
предупреждал Агриппа. Только несколько представителей царского дома
Адиабены и один или два частных лица участвовали в военных
действиях, да и то, возможно, лишь потому, что война застала их
в Иерусалиме25. После падения Храма преобладали настроения
упадка духа и бессилия, что нашло выражение в апокалиптических
видениях будущего (см. с. 112-113). Когда в 115-117 гг. н. э. евреи
Востока в конце концов подняли восстание одновременно с евреями
Египта, Кирены и Кипра, для одних оно было ответом на
вторжение Траяна в Месопотамию, а для подданных империи —
ответом на почти полувековое унизительное бремя уплаты
еврейского налога26. Было бы заманчиво, но совершенно необоснованно
предполагать, что нечто подобное восстанию при Траяне могло
произойти в правление первого представителя династии Флавиев.
Немногое можно сказать о книге (или книжице), от которой
не сохранилось ни единого слова, причем единственное прямое
свидетельство — упоминание мимоходом, сделанное самим
автором этой книги. Трудно в данном случае избежать гипотез и
предположений. Наиболее приемлемым может быть следующий
вывод: то, что написал Иосиф, было сообщением о трагическом
событии, и обращено оно к тем, кто был заинтересован узнать о
нем. Это сообщение ни в коей мере нельзя рассматривать как
пропаганду, удовлетворяющую требованиям императора династии
Флавиев или римской администрации. После того как в следующей
главе мы подвергнем тщательному анализу странные
взаимоотношения между императором и Иосифом, станет еще более
понятным, почему Веспасиан не мог свободно использовать главный
талант Иосифа — талант писателя.
Об этой военной операции см.: Е. М. Зта11\уоос1, Тке ]ет ипАег Кошап Ки1е
(1976), р. 334-339; или: ЗсЬигсг—Уегтез—МШаг, уо1. 1 (1973), р. 608-612. Для
датировки падения Масады я пользуюсь хронологией, восходящей к Иосифу, и
вслед за Г. Бауэрсоком в его рецензии на ЗсЬигег—Уегтез—МШаг, уо1. 1, /Л5 65
(1975), р. 183-184, я отвергаю аргументы за 74 г., которые выдвинул В. Эк на
основании двух надписей, касающихся карьеры Флавия Сильвы: порядок прохож-
204
Глава седьмая
дения должностей в этих надписях вполне мог быть неточным. См.: \У. Еск,
8епа1огеп уоп Уезраз'шп Ыз Наа'пап (1970), р. 93-103.
2
Реконструкцию дает Зта11\уооа\ ор. сИ., р. 342-343.
3 ИВ 7. 216-217. См. 8та11\Уооа\ р. 340-342, а также: 3. АрреШашп, ]иЛаеа
аз а Котап Ргоутсе: Иге Соип1гуз1йе аз а Ро1Шса1 апа" Есопотк РасХог — Аи/зНев
ипа" Ы1ейег1>ап8 йег КопизсНеп У/ей 2. 8 (1977) (ес1. Н. Тетропш апс! XV. Наазе),
р. 385-389, особенно о взаимоотношении этой меры наказания с неясным
талмудическим законом о сикариконе.
Необходимо отметить, что в нашем распоряжении очень мало фактов о
последней части жизненного пути Йоханана, и мы не знаем, сколько он прожил.
Из небольшого числа приписываемых ему «галахот» сравнительно мало
значительных по смыслу, особенно по сравнению с его преемниками.
О плаче Иосифа см. выше, с. 96.
О родном языке Иосифа см. Приложение 1.
п
А. Н. М. 1опе8, СШез о/ ХЪд ЕазХегп Котап Ргоушсез (2пс1 ее!., геу18ес1,
1971), гл. 9 и 10; полезные замечания о греках среди парфян в книге А. Могш^Напо,
АИеп Шзёот (1975), р. 137-140.
о
О хронологии публикации см. ниже, с. 214.
о
Так считал уже В. №е$е, «Оег ^сПзспе Н&юпкег то$ерНи$», Н[з1опзске
2еНзсНгф 76 (1896), р. 201.
С. Наш, «18 Ше Сгеек уегзюп ог то$ерпи$' '\Ге\У1$п ^аг" а и*ап$1а!юп ог а
ге\угШпз ог 1пе Пг$1 уегзюп?», ^^К 66 (1975), р. 89-109, заходит слишком далеко
в своих предположениях о том, что те1аЬа1Шп обязательно должно означать
«полностью трансформировать», однако он собрал полезный материал. Также
натянутым кажется утверждение о том, что те1аЬаИет специально обозначает
технический процесс перевода из одного рукописного шрифта в другой, сделанное
А. РеНейег, Р1ач'шз ]6зер1\е аа'ар\еиг йе 1а 1еПге й'Апзк'е: ипе геасйоп аШазаШе
соШге 1а Шпе (1962), р. 22-24.
Об обращении см.: I. Кеизпег, А Шз{огу о/ Иге /<?и>$ ш ВаЬуЬта, уо1. 1
(2пс1 ес1. Ье"к1еп, 1969), р. 62-67, в особенности ИД 20. 17 ел.; о сооружениях:
ИВ 4. 567; 5. 55, 119, 147, 252-253; ИД 20. 95.
12
Главными из них были Берос из Вавилона, египетский жрец Манефон,
Менандр из Эфеса и финикиец Дий. Наши знания о них по большей части восходят
к самому Иосифу (трактату «Против Апиона» и «Иудейским древностям»). См.
ниже, с. 248.
13
Ыеизпег, ор. сИ. (прим. 11), р. 44-46.
Набатейское царство было образовано в 106 г. н. э. на месте римской
провинции Аравия. Страбон, за несколько поколений до Иосифа, считал, что
Аравия распространялась вплоть до Северной Месопотамии. Он писал, что в его
время местные вожди были независимы, но часть из них придерживалась
парфянской ориентации, а другая часть — римской: 31гаЬо 16. 1. 28 и 16. 4. 1.
Однако вполне вероятно, что слово «дальний» применительно к арабам —
не более чем литературный эпитет.
Иосиф как арамейский писатель
205
К. Ьаяиеиг, Бег }и(И$ске Ш$1опкег Пауш ]о$ерки5 (1920), р. 126-127;
Н. 51. I. ТЬаскегау, ]о$ерких (Не Мап апЛ 1ке НШопап (1929), гл. 2; и так почти
в каждом научном труде.
17
О подобном использовании речей Иосифом см. выше, с. 97.
18
См. С. КаЫп, «НеЪге\у апс! Агапшс т 1Ъе пг$* сепШгу», Тке 1етзк Реор1е
т Хке РШ СепЫгу, СотрепсИа Кегит 1иЛа1сатт ай Ыоуит ТеъШтепШт 1. 2, ее!.
Е. 8агга1 апй М. 31егп (1976), р. 1007-1039; Е. У. Ки&спег, Тке Ьащш%е апй
ЫпзшзИс Васк^гоиЫ о/ Хке Итак 5сго11 (1974), р. 8-14. Рабин выдвигает
лингвистические обоснования для утверждения того, что апокриф Книги Бытия был
предназначен для восточной еврейской диаспоры, подобно арамейской версии
«Иудейской войны» Иосифа.
19 КаЫп, ор. сИ., р. 1025-1026.
20 N. С. ОеЬеуо18е, Л Ро1Шса1 НЫогу о} РагМа (1938), р. 196-202;
С. V/. Во\уег80ск, «Зупа ипйег Уе$ра8»ап», 1К8 63 (1973), р. 134-135; К. Н. Ие^ег,
й'1е Веиекищеп гтвскеп Кот шхй йет РаНкегге'юк (1964), р. 78-81. Однако
последний стремится преувеличить вовлеченность в военные действия с обеих сторон.
21
Тас. Апп. 15. 29; В'ю ЕрИ. 63. 1; Зие1. №го 13; возможно, ссылка на это
событие содержится и в речи Агриппы (ИВ 2. 379).
22
ИВ 7. 219 ел.; о территориальных приобретениях Рима см.: Во\уег80ск, 1ос.
сИ. (прим. 20); К. О. ЗиШуап, «Тпе Оупазгу ог Сопнпа^епе» — ор. с\\. (прим. 3),
р. 790-794.
23
См., например, I. Ыеизпег, «Тпе Де\У8 еа$1 ог 1пе Еирпгатез апс! тпе Котап
етр1ге, 1$1-Згс1 СеШипев А. О.», ор. сИ. (прим. 3), уо1. 2. 9. 1 (1976), р. 54.
ИВ 7. 410 ел.; о событиях в Кирене см. ниже, с. 237-238.
25
Ожидания — ИВ 1. 5; посольства за помощью — 6. 342; Агриппа — 2.
388-390; участие отдельных лиц — 2. 520; 5. 474; 6. 356. Участие адиабенцев
сильно преувеличено Нойзнером: 3. Кеиапег, ор. сИ. (прим. 11), р. 67-70.
Восстания описаны: 8та11\уоо<з, ор. с\\. (прим. 11), гл. 15. Введение налога
на евреев было следствием первого восстания.
206
Глава восьмая
Покровительство Флавиев
и еврейский патриотизм
I I осле капитуляции Йодфата Иосиф спас, а затем изменил к
-*- -^-лучшему свою жизнь, предсказав, что полководец Тит Флавий
Веспасиан станет римским императором. За эти два с половиной
года произошел мятеж в Галлии, Нерон совершил самоубийство,
Гальба, Отон и Вителлий тщетно пытались удержать принципат
и контроль над империей, и Веспасиан, избранный легионами в
Александрии, взял власть в Риме. Как явствует из написанной
Иосифом истории, его пророчество сослужило ему добрую службу;
когда предсказание сбылось, Веспасиан был в равной мере и
поражен и польщен этим.
Таким необычным способом бывший еврейский военачальник
связал себя с будущим императором из рода Флавиев, познав
удачу в один из самых тяжелых периодов своей жизни и достигнув
благодаря ему своей вершины. С другой стороны, личные их
взаимоотношения нам практически неизвестны. Более понятна
природа влияния Флавиев на творчество Иосифа; нас интересует,
в какой мере исказилось содержание «Иудейской войны»
вследствие этого влияния. Это центральный вопрос. Если имеются
серьезные основания подозревать, что книга в целом несет на себе
сильный имперский отпечаток, то мы, оценивая ее, должны
принять это во внимание. К счастью, нет необходимости в столь
решительном пересмотре. Иосиф не является объективным
автором, однако палестинские пристрастия, описанные в предыдущих
главах, оказали более глубокое влияние на его творчество, чем
лояльность к римлянам, которую обычно приписывают ему.
Считается само собой разумеющимся, что «Иудейскую войну» надо
истолковывать как полностью флавианскую историю, и это не
просто предубеждение современных историков.
Пророчество — наилучшая стартовая точка. Иосиф подробно
рассказывает об этом в 3-й книге «Иудейской войны». Когда
появился в лагере римлян он, предводитель евреев, к которому
Покровительство Флавиев и еврейский патриотизм 207
некогда всякий обращался за советом, которого боготворили
солдаты и командиры, только внезапный порыв сострадания помешал
Титу тут же избавиться от него. Он попросил свидания с Веспа-
сианом и во время беседы с ним высказал пророчество: римский
полководец будет носить пурпур и станет хозяином рода
человеческого. Веспасиан заинтересовался, хотя это и не произвело на
него сильного впечатления, однако от других пленных поступили
благоприятные сообщения о способности Иосифа пророчествовать,
в частности о том, как он, будучи начальником осажденных евреев,
правильно предсказал, что Йодфат падет через сорок семь дней.
Именно поэтому Веспасиан решил не отправлять столь важного
пленника к Нерону, как предполагалось, но оставил его у себя и
обращался с ним гораздо лучше (ИВ 3. 392-408). Летом 69 г.
Веспасиан был провозглашен императором в Александрии, а затем
и в других восточных провинциях; он был изумлен, узнав, что
человек, столь точно предсказавший ему это, все еще остается
пленником. По требованию Тита оковы Иосифа были
торжественно разбиты топором — символическая акция, которая должна была
показать, что человек будто бы никогда и не был невольником1.
В этой истории есть свои сложности. Рациональное
умозаключение едва ли могло привести даже и человека, более тесно
связанного с римской политикой, чем Иосиф, к выводу, что Нерон
будет свергнут и заменен не кем иным, как Веспасианом. Правда,
заговор 65 г. в столице под руководством Г. Пизона, обладавшего
большими связями, и широко распространенное недовольство,
вызванное длительным пребыванием императора в Греции и его
недостойными театральными и атлетическими выступлениями,
казалось, предвещали кризис (Тацит. Анналы 15. 49гг.; Дион.
Эпит. 62. 8-19). Но если что и указывало на Веспасиана, так это
способ, каким он использовал круг друзей и союзников, созданный
другим великим человеком, Домицием Корбулоном: в 67 г.
Флавий имел даже расширенные полномочия Корбулона по
командованию на Востоке. Хорошо известно, что Корбулон, являясь
главнокомандующим, уже воспринимался Нероном как серьезная
угроза своему режиму2. При ретроспективном рассмотрении все
это могло указывать на будущий результат, однако во время самих
этих событий они не имели такого же ясного смысла. Тем не менее
Иосиф уверенно высказал свое пророчество сразу же по прибытии
в лагерь римлян, причем, как он сам уверяет, еще при жизни
Нерона (ИВ 4. 623).
Некоторые могут поверить, что наш автор обладал
божественным внушением — или блестящим предчувствием. Другие могут
208
Глава восьмая
предположить, что он специально датировал свое пророчество
задним числом, чтобы произвести большее впечатление3. Кто-то
может пойти еще дальше в этом направлении, вспоминая
политические махинации в течение бурной первой половины 69 г., когда
с целью захвата власти старшим сыном Веспасиана Титом
планировался союз между Веспасианом и Лицинием Муцианом,
являвшимся прокуратором Сирии, и был заключен договор с
прежним префектом Египта, Тиберием Юлием Александром,
евреем. Царица Береника, бывшая жена брата Тиберия, и ее брат
Агриппа II тоже в какой-то мере были вовлечены. Иосиф,
связанный как с царской четой династии Ирода, так и с
александрийскими евреями, мог играть самостоятельную роль в этих событиях
или, по крайней мере, быть причастным к ним4. Нам нет нужды
представлять его в буквальном смысле слова закованным в кандалы
в это время: в своем позднем произведении «Против Апиона» он
говорит, что в первое время был закован, однако как долго это
продолжалось, неясно. На него могли снова надеть кандалы для
проведения церемонии освобождения. Более того, его утверждение
в «Иудейской войне», что Веспасиан забыл о нем вплоть до того
времени, как стал императором, следует понимать широко, ибо
из последнего пассажа Иосифа явствует, что он все время оставался
рядом с Титом (ПА 1. 48-49). Так, пленник мог активно
действовать в римском лагере. Его пророчество вполне могло быть
спектаклем, разыгранным по договоренности с патроном; оно
могло быть и трюком, придуманным им самим. Я не буду даже и
пытаться выбирать из различных возможностей.
Правителям выгодно казаться избранниками судьбы. В
аналогичных обстоятельствах мудрый арабский историк Ибн Халдун
похожим образом использовал возможность пророчества. В
1401 году, оставшись в Дамаске после ухода из него султана, он
добился от монгольского завоевателя Тамерлана уважения,
поддержки и богатых даров, интерпретировав применительно к нему
предсказания о ходе мировой истории, которые он усвоил в
Магрибе. И все же Ибн Халдун лучше относится к своим
читателям, обстоятельно рассказывая о своей беседе с властителем и
откровенно объясняя свои мотивы: «Из страха я сочинил в уме
некое обращение к нему, которое, возвеличивая его самого и его
правление, могло бы польстить ему»5.
Вместе с тем пророчество принесло больше пользы самому
Иосифу, чем Веспасиану. Оно послужило еще одним оправданием
его перехода на сторону римлян и, возможно, помогло утаить
другие дела, о которых нельзя рассказывать. Читая это повество-
Покровительство Флавиев и еврейский патриотизм 209
вание, понимаешь, что автор старался не столько прославить своего
патрона, скольку рассказать о самом себе. Энтузиазм Иосифа
сосредоточен на самом себе, своем блеске и вдохновении, а не на
великом предназначении Веспасиана. Иосиф поглощен рассказом
о своем собственном избавлении. Он не умолчал о том факте, что
Бог ниспослал предзнаменование о будущем возвышении
римлянина, однако предпочел не распространяться на эту тему. Имеются
два еле заметных упоминания о предзнаменованиях, которые,
подобно пророчеству самого Иосифа, также указывали на это
событие, однако сказано о них недостаточно ясно, чтобы создалось
какое-то определенное впечатление6. Описанию могущества
римского императора посвящено лишь полпредложения, и эта
половина выдвигает Иосифа в первые ряды: «Ты, кесарь, хозяин не
только надо мной, но и над землей, и морем, и всем родом
человеческим».
Существовало аналогичное пророчество, приписываемое в
еврейской традиции Раббану Йоханану бен Заккаи, видному
ученому. Точно так же, как^ и в случае с Иосифом, рассказ об
обращении Йоханана к Веспасиану как будущему императору
служит не для возвеличивания достоинства завоевателей и их
командира, а для того, чтобы скрыть грязные подробности общения
мудреца с противником. Четыре раввинистические версии этой
истории столь сильно отличаются друг от друга, что трудно понять,
что же произошло на самом деле. Однако ясно, какая сделка была
совершена. Как признано, моральное положение Йоханана было
лучше, чем Иосифа, ибо, помимо личного конфликта человека,
придерживающегося умеренных политических взглядов (эту
позицию он, вероятно, разделял с Иосифом), у него была
альтруистическая цель: основать (или расширить) академию в прибрежной
области Явне, где Веспасиан поселил евреев-лоялистов. И все же
это предсказание для нас интересно тем, что объясняет, как
добивались благосклонности или узаконения сделок. Если Бог
предопределил Веспасиану величие, то, конечно, для
благочестивого человека оправдано заключение с ним соглашения. Даже если
большая часть традиции является выдумкой, не более чем
адаптацией истории, рассказанной Иосифом, все равно суть остается;
хотя уже много чего было сказано о пророчестве Йоханана, никто
не воспринимает его как пропаганду династии Флавиев7.
Эта раввинистическая история, похоже, полностью исключает
греков и римлян. Стали известны другие восточные
предзнаменования и пророчества, причем некоторые из них, очевидно,
получили одобрение самого Веспасиана или даже были преднамеренно
8 Тесса Раджак
210
Глава восьмая
выдуманы, чтобы обосновать претензии новой династии на трон.
Стоит более пристально присмотреться к этому феномену,
выяснить, в какой мере пророчество Иосифа может быть уподоблено
ему. В одном случае Тит прибыл испросить совета оракула
Афродиты на Пафосе, на Кипре, якобы по случаю его путешествия,
но также и о более важных делах. Затем Веспасиан посетил
знаменитую святыню на горе Кармель и ее жреца Басилида.
Впоследствии, обсуждая государственные вопросы в храме Сера-
писа в Александрии, он чудесным образом увидел того же самого
Басилида. В первых двух встречах будущее обладание
императорской властью было предсказано за закрытыми дверями.
Несомненно, что эти проявления помогли создать ауру вокруг отца и
сына в решающие месяцы 69 г.8. Несмотря на свои заявления о
нежелании, Веспасиан захватил власть с большой дерзостью, став
первым императором, избранным военными вне Рима. Он
опирался прежде всего на рвение легионов в Александрии, а кроме того,
на армию в Иудее. Семейство Флавиев, «воинственный клан,
вскормленный ягодами на Сабинских холмах», не отличалось
знатностью происхождения. С любой точки зрения они нуждались
в поддержке9.
Однако этого было достаточно, чтобы возбудить общественный
интерес; можно было не сомневаться, что любопытство и молва
сделают остальное. Достигнув власти, династия могла прекратить
поддерживать себя с помощью чудес и предзнаменований. Эта
тема действовала столь зачаровывающе на суеверный мир, что
она держалась и развивалась дальше как бы по инерции10. Когда
мы знакомимся с более поздней историей, рассказывающей о том,
как странствующий чудотворец Аполлоний из Тианы был
приглашен, чтобы дать совет Веспасиану, претендовавшему на власть,
мы наблюдаем этот процесс эволюции. Согласно этой истории,
достоверность которой подвергалась сомнению еще Филостратом,
биографом Аполлония, Веспасиан в то время руководил осадой
Иерусалима и хотел знать, надо ли ему становиться императором.
Хронология искажена, но этого и следовало ожидать в популярной
легенде. У этой истории довольно забавный конец: Аполлоний
категорически отказывается прибыть в страну, столь
оскверненную военными действиями и страданиями ее народа (в этом мы
улавливаем отраженное эхо отношения Иосифа к фанатикам); вот
почему Веспасиан был вынужден совершить свой столь богатый
событиями визит в Александрию. Тацит характерным для него
лаконичным слогом объясняет психологию людей, благодаря
которой могли сочиняться задним числом такие истории: «В тайны
Покровительство Флавиев и еврейский патриотизм 211
судьбы, предзнаменования и оракулы, пророчившие Веспасиану
и его сыну власть, поверили тогда, когда она уже была достигнута
ими» .
Предзнаменования стали воистину популярной темой. Главные
хронисты того периода, Тацит, Светоний и Дион Кассий, сообщают
об этом, каждый на свой манер (Тацит. История 1. 10; 2. 4, 78;
Светоний. Веспасиан 4-5; Тит 5; Дион. Эпит. 66. 1). Когда Иосиф
упоминает в предисловии, что предзнаменования будущего
возвышения Веспасиана являются одной из тем его истории, он,
очевидно, предполагает, что его читатели знают, что он имеет в
виду (ИВ 1. 23).
Собственное пророчество Иосифа, фигурирующее среди
знаменитых чудес, было объектом точно таких же влияний. Светоний
и Дион тоже испытали их, но каждый рассказывает несколько
иную историю, в деталях отличающуюся от рассказа Иосифа12.
Это свидетельствует о том, что они не заимствовали сведений у
Иосифа; более того, кажется, как будто история, возникнув, далее
живет своей собственной жизнью, как в устном, так и в
литературном варианте.
Иосиф польстил Веспасиану своим пророчеством; именно
поэтому рассказ о нем не мог не понравиться. Однако когда династия
Флавиев уже прочно сидела на троне, не было более необходимости
твердить об этом, и этот случай в «Иудейской войне» играет
важную роль только в одном отношении: объясняет собственное
поведение автора. Литературная обработка Иосифом этого мотива
не служит доказательством того, что он очень старался укрепить
репутацию Веспасиана как в Риме, так и в провинциях.
Есть мотив, встречающийся в произведениях как Иосифа, так
и Тацита и Светония, который слишком легко сливается с
пророчеством самого Иосифа. Как Светоний, так и Тацит пишут почти
одними и теми же словами, что и Иосиф (правда, Тацит не
упоминает Иосифа в связи с осадой Йодфата). Я имею в виду
последнее из серии чудес и предсказаний, предшествовавших
разрушению Храма; о нем Иосиф рассказывает непосредственно
после этого события. Двусмысленное пророчества, обнаруженное
в «священных текстах» евреев, гласит, что в это самое время в их
стране объявится будущий правитель всего мира (оПсоитепё). Это
более, чем какое-либо иное явление, побудило их к восстанию,
но в действительности (как говорит Иосиф) указывало на будущее
правление Веспасиана. Это предсказание встречается в
«Иудейской войне» далеко после эпизода с Йодфатом, и сам Иосиф не
утверждает, что оно послужило основанием для его собственного
8Ж
212
Глава восьмая
пророчества (ИВ 6. 288 и ел.). В предшествующем случае он не
апеллировал к библейской или иной еврейской традиции, а просто
утверждал, что предсказал, будто правление Веспасиана
предопределено Богом. Оба эти пророчества неправомерно
отождествлялись друг с другом читателями, начиная с византийца Зонары и
вплоть до Теккерея в XX в.13.
Более того, они истолковывали прорицания в книге 6 как
пророчества о мессии, подразумевая, что для Иосифа Веспасиан
исполнял роль ожидаемого мессии14. Однако пророчество было о
великом правителе, ни о чем более,— о человеке, который может
рассматриваться как предтеча эсхатологического конца света, но
не знаменует этот конец. Если мы будем искать в библейском
тексте аналогию этому двусмысленному пророчеству, то должны
будем обратиться не к пророку Даниилу (7. 14), который
предсказывает вечное царство «сына человеческого», а скорее к
пророчеству о могущественной, но преходящей власти, например, к
предсказанию Валаама о «звезде от Иакова», которая «разит
князей Моава». Кроме того, параллелью служит Йоханан бен
Заккаи, ибо его пророчество о великом будущем Веспасиана
непосредственно перекликается с пророчеством Исайи о
завоевателе, который «посечет чащу леса железом; и Ливан падет от
Всемогущего». Во многих традиционных толкованиях в этих словах
усматривалось мессианское содержание, ибо дальше следует
знаменитый пассаж об «отрасли от корня Иессева»; однако никто не
предположил, что знаменитый раввин рассматривал Веспасиана
как своего мессию15. В случае Иосифа нет смысла проводить
исследование текста16, поскольку мы видели, что автор,
убежденный противник радикальной интерпретации таких пророчеств,
никогда не заходит столь далеко, чтобы рассматривать Веспасиана
или любого другого римлянина как еврейского мессию. Его
собственную интерпретацию следует понимать в совокупности с
суждением, встречающимся в другом месте, о переносе
божественной милости на римлян, а именно в качестве утверждения о
реалиях власти и объяснения, почему восстание оказалось
безрезультатным. Здесь мы видим анализ того же самого вопроса —
превосходства римлян, с одним лишь дополнительным элементом:
это превосходство должно было осуществиться только благодаря
Флавиям.
Предсказание о будущем правителе является своего рода
подведением итога, перечнем явленных чудес, отмеченных в
Храме или на небе в течение 70 г. или предшествующего. Были
замечены звезда и комета, ворота Храма открылись сами собой,
Покровительство Флавиев и еврейский патриотизм 213
по воздуху пронеслись колесницы и вооруженные воины, корова
родила ягненка на священном дворе, слышны были голоса,
возвещающие о своем уходе, а за четыре года до разрушения Храма
крестьянин-пророк по имени Йешуа, сын Хананьи, настойчиво
высказывал предостережение о грядущей беде. Прокомментировав
упорную неспособность евреев понять, что все эти знаки
предвещают гибель, а не вселяют уверенность, он приводит еще два
примера грубой ошибки в их истолковании. Одна касается старого
пророчества, что город будет разрушен, когда Храм станет
площадью, что, как он полагает, исполнилось во время осады, когда
крепость Антония была разрушена. Другая касается пророчества
о правителе: «Но что более всего побудило их к войне, так это
двусмысленное прорицание... что в это время человек из их страны
будет править половиной мира»17.
Эти явления создавали атмосферу трагедии вокруг падения
Храма, и в талмудической литературе существуют аналогичные
проявления {ТВ Уота 39Ь; ТВ РезаЫт 57а). Большинство
сообщений совершенно непосредственны по своему характеру: мы
можем вообразить себе реакцию служителей Храма при виде
открывающихся ворот, почувствовать потрясение от
безжалостного крика пророка. За этими описаниями стоят скорее еврейские,
нежели римские наблюдения. Правда, что «История» Тацита
содержит очень похожий рассказ о чудесах, местами дословно
совпадающий; наиболее верным объяснением этого будет прямая
или косвенная зависимость от Иосифа18. Высказывались
подозрения, что языческая религиозность вторглась в описания Иосифа,
особенно когда он, подобно Тациту, говорит об уходе богов во
множественном числе19. Однако это множественное число как раз
и выражает неопределенность, которой Иосиф окутывает
почтительное отношение к божеству, имя которого нельзя
произносить,— греческая форма аллюзии на сакральное еврейское
«шехина» (присутствие божества)20.
Вероятнее всего, перечень чудес в Храме Иосиф составил сам;
с одной стороны, это служит литературной цели в важный момент
повествования, с другой стороны, дает возможность выразить
политическое и религиозное отношение к мятежникам. Описав
несколько необычных явлений, а затем дав им объяснение, Иосиф
переходит к вопросу о Веспасиане и интерпретации, которая
должна доставить удовольствие императору. Вместе с тем эта
интерпретация является побочным продуктом важного спора
между Иосифом и другими евреями. В результате в памяти читателей
остаются иллюзии, связанные с восстанием, и Храм в огне, а вовсе
214
Глава восьмая
не притязания Флавиев. Иосиф обращается к пророчеству не ради
Веспасиана, а потому, что имеет дело с важным моментом в
истории евреев21. Все сказанное о Веспасиане играет менее важную
роль. Только позднее Иосиф переходит от иудейских сюжетов к
истории Римской империи.
Однако пора от освобождения Иосифа и аннулирования его
статуса пленника переходить к другим вопросам. Благодеяния в
отношении его не ограничиваются только этими двумя актами и
поражают своим великодушием. Протекция Тита в течение всей
войны спасла ренегата от гнева его соотечественников, поэтому
Иосиф счел за благо всегда держаться подле него. Он сопровождал
молодого римлянина в Александрию и, возможно, в Рим. Там
Иосиф жил в старом доме Веспасиана (его местоположение
неизвестно) , и император продолжал оставаться его покровителем, так
же как и его преемники, Тит и Домициан. Еврей-изгнанник не
только пользовался все эти годы убежищем, но и удостоился чести
получить римское гражданство вместе с именем Флавий, что по
обычаю того времени было обязательным дополнением; ему дали
дом, денежное обеспечение, новые земельные владения в
плодородной части Палестины в порядке компенсации за утраченное
им; он определенно ни в чем не нуждался22.
Какие услуги он оказывал, чтобы заслужить все это? Во всяком
случае, одних пророчеств для этого было мало. Само собой
напрашивается предположение, что ему платили за его
исторические труды, и это подкрепляет характеристику Иосифа как
официального историка Веспасиана. Результатом благодеяний
императора явилось сначала произведение на арамейском языке,
а затем, когда оно было признано удовлетворительным, семь книг
«Иудейской войны» на греческом языке.
Это историческое произведение определенно может быть
названо веспасиановским, по крайней мере в том отношении, что
оно появилось, когда император еще был жив и правил. Мы не
можем точно датировать его, однако оно относится к последнему
периоду его правления, после освящения Храма мира в 75 г.23.
Однако в широком смысле это не было веспасиановское
произведение. Иосиф никогда прямо не заявлял, что его литературная
продукция доставляет ему средства к существованию. Ясно, что
во время войны было много способов оказаться полезным для
римских полководцев после того, как он отказался от мятежа и
завоевал их доверие; некоторые из этих услуг описаны им самим,
о других мы можем с большой степенью достоверности
предполагать. Как мы знаем, Иосиф сделал все возможное, чтобы уговорить
Покровительство Флавиев и еврейский патриотизм 215
евреев, находившихся в осаде, сдаться, пока можно было сделать
это на сравнительно благоприятных условиях (ИВ 5. 114, 261, 361
и ел., 541 и ел.; 6. 94 и ел., 365), и был тяжело ранен в процессе
этих уговоров (ИВ 5. 541-547). Эта политика соответствовала его
собственным наклонностям, однако была весьма полезна и
римлянам, стремившимся как можно скорее закончить войну. Иногда
Иосиф передавал евреям послания непосредственно от Тита (ИВ 5.
325; 6. 129). В таких случаях он был в основном переводчиком.
Несомненно, что ему иногда приходилось выполнять и разного
рода малоприятные поручения, подробно рассказывать о которых
у него нет желания. Годы спустя, доказывая в сочинении «Против
Апиона», что у него было больше возможностей, чем у других
историков, наблюдать войну, он невольно проговаривается, что
иногда ему поручали допрашивать дезертиров (ПА 1. 49). Кроме
того, Иосиф мог быть переводчиком в широком смысле,
рассказывая римлянам о еврейских обычаях, о топографии города и
страны в целом. Мы можем понять его умолчание о таких вопросах.
И наконец, Веспасиану было выгодно, чтобы его сопровождал
еврей, когда он отправился в Александрию, чтобы обеспечить себе
императорскую власть. Что Иосиф имел или легко мог установить
контакты с высшими слоями еврейской общины в Александрии,
явствует из того факта, что во время этой поездки он заключил
там новый брак, предварительно расторгнув брак с прежней женой,
бывшей пленницей24.
Все это были важные услуги римским военачальникам. Однако
и помимо всех оказанных им услуг Иосиф был важной
политической фигурой, во-первых, как лидер в своей стране, а затем как
видный эмигрант, с которым, естественно, обращались достойно
его положению. Мы можем напомнить, что даже британского
мятежника Каратака римляне освободили, чтобы
продемонстрировать свое великодушие (Тацит. Анналы 12. 38). Тот факт, что
Иосиф воспользовался покровительством (и досугом), чтобы стать
писателем, мог доставить императору дополнительное
удовлетворение; правда, едва ли происхождение Иосифа позволяло ему
войти в избранный круг литераторов25. Во всяком случае, говорить
об императорской благосклонности не значит сказать, что
императоры платили Иосифу за писание исторических трудов26.
Правда, могут возразить, что в конечном счете нет большой
разницы, за что писателю официально платят, что важен сам факт
получения платы от другого лица, чем и определяется характер
взаимоотношений; Иосиф был обязан Веспасиану, и это главное.
Однако, хотя денежное обязательство порождает давление, кон-
216
Глава восьмая
фликты и стеснение, противоречивая ситуация подобного рода
далека от писания по контракту. Характер принуждения в этих
случаях бывает различным.
Светоний отмечает (Веспасиан 18. 4), что Веспасиан был
первым императором, который стал платить ораторам из
императорской казны и вознаграждать выдающихся поэтов. Единственная
фраза, в которой он упоминает об этом, составляет главную основу
для характеристики Иосифа как официального историка. Светоний
упоминает здесь о важных реформах, которые содействовали
развитию искусств и просвещения в Италии и, возможно, в провинциях27.
Однако было бы абсурдно думать, что эта схема была реализована
на практике именно для того, чтобы облагодетельствованные могли
восхвалять императора в своих творениях, хотя и правда, что поэт
Стаций, чье поместье неподалеку от Альбы снабжалось водой из
поместья самого Домициана, обильно платил ему стихами о его
конной статуе, о его семнадцати консулатах, о великолепии его
гостеприимства, дворца и его самого, а также, в ряде утраченных
произведений, о его военных подвигах28. Как бы то ни было,
высказывание Светония для нас не имеет значения, поскольку
историки в нем даже не упоминаются. Напротив, сатирик Ювенал,
имея в виду, очевидно, времена Траяна, говорит как об известном
факте, что историкам было страшно трудно заработать на жизнь,
поскольку они не пользовались покровительством влиятельных
лиц (даже не намекая на то, что ситуация ухудшилась со времени
Флавиев; Ювенал. Сатиры 7. 98 и ел.; ср.: 7. 5).
Мы можем ожидать, что Веспасиан, очень практичный
человек, позаботился о том, чтобы взять под контроль историков своего
29
правления , однако если он и делал это, то весьма в ограниченных
масштабах. Действительно, Тацит бросает язвительные замечания
об историографии Флавиев, которую он часто цитирует в своих
текстах; он говорит, что она была искажена лестью (Тацит.
История 2. 101). Однако это суждение связано с рассмотрением
специфического и спорного вопроса о войне 68-69 гг., и неясно,
насколько широко его следует воспринимать. Во всяком случае,
тон этого утверждения полностью соответствует общему
пессимистическому убеждению автора, что начиная с позднего периода
правления Августа вся история империи была искажена страхом,
если писалась при жизни данного императора, и обидой и
негодованием, если после его смерти30. Таким образом, Тацит отметил
отнюдь не уникальную черту тех лет. Его слова можно понимать
и так, что критика представителей клики Флавиев была
невозможна, другими словами — историки не могли свободно говорить
Покровительство Флавиев и еврейский патриотизм 217
все, что хотели. Снова возникает вопрос об искусном давлении,
отличающемся от полного контроля над всем, что писалось, или
от активной политики использования историографии в
специфических целях.
Плиний Старший был наиболее выдающимся
писателем-прозаиком того времени. До нас дошла только его знаменитая
«Естественная история», однако он написал также большое
историческое произведение в 31-й книге. Это римская история от
правления Тиберия или Клавдия, с того места, где остановился
его предшественник Ауфидий Басе (труд также утрачен), и до
времени самого Плиния, примерно до начал 70-х гг.31. Правда,
он распорядился опубликовать ее только после своей смерти. И
он объясняет нам почему: чтобы избежать возможных подозрений
в личных амбициях или в стремлении снискать благосклонность.
Плиний, как мы увидим, был другом Веспасиана и Тита, поэтому
в своем произведении он, очевидно, описывал их благосклонно ,
возможно, Флавии, в свою очередь, испытывали удовлетворение
оттого, что этот автор представит их потомкам в благоприятном
свете. Тем не менее, очевидно, они не ожидали, что он повысит
их популярность в ближайшем будущем, поскольку не было
известно, когда он умрет, а до того момента книга была для них
бесполезна.
Примечательно, что мы знаем о существовании различных
версий событий 68-69 гг., написанных в то время, однако что
касается последующего правления Флавиев, в нашем
распоряжении только сообщение Плиния о первых годах правления
Веспасиана. Сообщение Тацита об этом периоде потеряно, так что у
нас нет надежды узнать, что послужило ему источником. История
Тацита некогда состояла из 12 или 14 книг33, и не менее четырех
из них (часть, которая дошла до нас) были посвящены периоду
68-70 гг. Это значит, что только около 2/з произведения оставалось
для рассказа о трех полных царствованиях. Рассказ Тацита о
правлении Домициана свидетельствует, что большую часть материала
он собрал сам34; очевидно, то же касается периода Веспасиана и
Тита. Плиний Младший в работе, написанной в 105 г. н. э. по
вопросу о возможном выборе тем для задуманного им
исторического труда, отмечает, что новейшая история, т. е. период
Флавиев, все еще остается «неприкосновенной» темой (Письма 5.
8. 12). Более поздний рассказ Кассия Диона, относящийся к этому
периоду, является единственной дошедшей до нас краткой
историей. Она краткая в сравнении с написанной тем же
автором версией 68-69 гг.; поразительно, что в кратком рассказе
218
Глава восьмая
о периоде 70-81 гг. почти весь материал неожиданно анекдотичен
по содержанию, за исключением того места, где говорится о
деятельности стоиков, составлявших оппозицию существующему
режиму35. Наше итоговое впечатление таково, что до Тацита было
очень мало написано о времени правления Флавиев36. Писать на
эту тему было слишком сложно, слишком опасно или же просто
не было принято.
С другой стороны, нет никакого сомнения, что гражданские
войны в Риме, предшествовавшие рассматриваемому нами
периоду, были чрезвычайно популярной темой. Однако из этого не
следует, что подобного рода литература писалась по заказу
правителей; если это было так, то невозможно объяснить, почему
заказ не распространялся на последующие годы, почему Флавии
не стремились увековечить в прозе также и достижения своего
правления. Уместнее всего предположить, что люди писали о
гражданских войнах безотносительно37. В эти годы произошло
много событий помимо возвышения Флавиев. Смута была
интересной темой для воспоминаний или краткого исследования.
Существовала информация, которой народ в Риме не мог знать; люди
хотели слышать об ожесточенных, распространившихся на
большие территории конфликтах, определявших их судьбу. Кто сам
участвовал в драматичных событиях, тот хотел описать их, а также
прочитать описания других. И хотя рассказ о возвышении Флавиев
мог быть кульминацией таких произведений, он вовсе не был
единственной целью их написания.
Иудейская война, повлиявшая на судьбу Веспасиана и Тита,
была в известном смысле гражданской войной, и по этой причине
и о ней тоже было много написано. Согласно Иосифу (ИВ 1. 2;
ПА 1. 46), эти рассказы были полны слухов и сплетен, и он с
презрением отбрасывает их как отличающиеся лестью по
отношению к Риму и ненавистью к евреям; если бы в этих сообщениях
говорилось и об императорах, он едва ли решился бы столь грубо
отзываться о них.
Таким образом, нет сомнений, что писатели вдохновлялись
политическими переворотами в империи. Однако первые Флавии,
как кажется, предоставляли исторические сочинения сами себе,
убеждаясь лишь в том, что они не выходят из-под контроля. Когда
же такие сочинения иссякали (для большей части царствований),
они вполне обходились и без них.
Наши знания о других авторах не могут ничего окончательно
прояснить в отношении Иосифа. Наверное, можно предположить,
что эллинизированный еврей мог под нажимом согласиться напи-
Покровительство Флавиев и еврейский патриотизм 219
сать по-гречески то, чего не стал бы писать уважающий себя
римлянин, отказавшись даже от видимости независимости,
которую другие стремились сохранить. Однако чего императоры не
требовали написать по-латыни, то они едва ли поручили бы
написать по-гречески. И было бы странно, если бы они отбросили
свою обычную осторожность. В данном случае было гораздо
разумнее привести связь литературы и покровительства автору в
соответствие с обычными римскими образцами.
В случае с Иосифом мы имеем подлинный факт,
демонстрирующий такую связь. Сам он в сво^м позднем произведении
описывает связь первых двух Флавиев с «Иудейской войной»: он
представил им это произведение по его завершении, и они оба
засвидетельствовали точность описания. Тит скрепил книгу своей
печатью и распорядился опубликовать ее — столь сильно он
желал, чтобы эта книга была единственным источником сведений о
войне (Ж 361-363). Здесь историк противопоставляет
достоверность своей книги произведению Юста из Тибериады, своего
опасного противника; поэтому вполне вероятно, что его
утверждения о том, что его версия была признана единственно
правильной, и его хвастовство о завоеванном им признании были до
некоторой степени преувеличенными.
Письменная рекомендация, присовокупленная к тексту, могла
бы означать, что этот текст должен был рассматриваться как
официально одобренная версия событий. Однако такая
рекомендация могла иметь и гораздо меньшее значение. Из предисловия
Плиния Старшею к его «Естественной истории» явствует, что этот
труд был посвящен или преподнесен императору с целью получить
свидетельства его интереса и одобрения. Плиний пишет, адресуясь
к Титу, что обращение к такому покровительству ставит его в
гораздо более уязвимое положение, чем обычного автора, и
выражает опасение перед судом, которому он добровольно отдает
свой труд (Естественная исюрия. Предисловие. 6, 8). Нет
сомнения, что такого рода декларация была лестной как для автора,
так и для императора и ее провозглашение должно было увеличить
престиж публикуемой книги (по крайней мере в определенных
кругах). Плиний, подобно Иосифу, был другом Тита, и он
предлагает книгу на суд своему адресату именно как друг, даже если
в действительности ни на минуту не забывает, что обращается к
императору . Вряд ли стоит добавлять, что невозможно и
предположить, будто «Естественная история» в целом, во всем ее
многообразии, была хоть в чем-нибудь (разве что в самом малом)
сочинением, написанным, чтобы услужить Титу.
220
Глава восьмая
Формально произведение Иосифа не было посвящено Титу,
как «Естественная история» Плиния. Однако то, что он отослал
его императору, было сопоставимым по значению жестом.
Скрепление печатью выполняло ту же функцию, что и недвусмысленное
указание Плиния о том, что он рассчитывает на благосклонное
одобрение Тита. Иосиф просто прибегает к иной форме
презентации, возможно, менее дерзкой, ибо новоиспеченный римский
гражданин, пишущий по-гречески, не мог позволить себе так же
много, как высокопоставленный римский всадник. Тем не менее
Иосиф тоже избрал себе судью; и подпись Тита, приложенная к
«Иудейской войне», означала скорее одобрение литературного
критика, нежели официальную санкцию автократора39.
Предполагается, что название, под которым мы знаем
произведение Иосифа, «Иудейская война», было дано самим автором,
следовательно, он стоял на проримских позициях: ибо евреи
рассматриваются как противники, точно так же как и галлы, когда
римляне говорят о галльской войне. В таком случае получается,
что Иосиф идентифицировал себя с римлянами и служил
интересам римских императоров. Однако имеющиеся факты скорее
указывают на то, что произведение вовсе не имело заглавия. Его
первые слова: «(С тех пор как) война иудеев против римлян...» —
и послужили названием для всего произведения40. В своих
последующих произведениях Иосиф ссылается на свой труд о войне,
используя аналогичные выражения, он говорит: «Иудейская
война» ЦоийаУкох Ро1етоз) или книги «об Иудейской войне» (ИД 1.
203; 18. 11; 20. 258; Ж 27, 412-413). Иногда, однако, он употреблял
название «иудейские дела» Цоийсика или /оис/сакё Рга§тШе1а)41,
что, во-первых, позволяет говорить о бытовании этого краткого
названия и, во-вторых, возможно, лишний раз подтверждает
отсутствие официального заглавия произведения. Рукописи
подтверждают эту точку зрения, поскольку в них тоже не
обнаруживается постоянства . Многие из них содержат еще одну отличную
форму отсылки, не засвидетельствованную у Иосифа. Она
выглядит так, словно отражает интерес христиан к падению
Иерусалима,— «(книга такая-то) Иудейской истории о взятии Иерусалима
Иосифа Флавия». Существует рукопись, которая дважды
перекликается с авторским началом произведения, однако здесь идет речь,
вероятнее всего, о приписке образованного комментатора или
переписчика (Со<1 Раг. 1425). Противоречия в традиции
существовали с очень раннего времени: один из отцов церкви, Иероним
(в IV в.), использовал первое название, а Феофил Антиохийский
(во II в.) и Евсевий (в IV в.) предпочли второе43.
Покровительство Флавиев и еврейский патриотизм 221
Однако даже если Иосиф не предпослал отдельный заголовок
своему произведению, можно утверждать, что способ, избранный
им для описания темы, подтверждает нашу точку зрения. Уже
более полная версия, которую мы находим в первой фразе,
включающей слова «против римлян», едва ли предполагает, прямо
упоминая римлян как противную сторону, точку зрения
римлянина44. Что касается более краткой версии, которая встречается
в других случаях, то она говорит не столько о позиции самого
автора, сколько о языке, на котором написано произведение, и о
его читателях. Представляя свой труд грекам и римлянам,
населяющим империю, он, естественно, дает войне такое же название,
какое дали бы они. И как бы он ни был патриотически настроен,
он все же вряд ли дал бы своему труду название «Римская война».
Мы оказались бы в области фантазии, если бы на основании
названия (которое формально даже и не является названием)
сделали заключение, что Иосиф играл роль официального
историка Римской империи. Мы должны обратиться к реальности его
взаимоотношений с Титом. Если сын императора и его соправитель
одобряет своей печатью произведение Иосифа, то, очевидно, ему
понравилось прочитанное. Этот акт не выражает ничего иного.
Нетрудно понять, почему книга Иосифа доставила правителям
удовольствие. Было много возможностей представить личности
Веспасиана и Тита в розовом свете, и автор не упустил эти
возможности. Таким способом он отблагодарил своего патрона,
оказав ему большую услугу. Именно так Флавии оказали влияние
на произведение Иосифа, и исследование покажет, насколько
далеко простиралось это влияние.
Следует напомнить, что успешное завершение Иудейской
войны было большим достижением первых двух Флавиев. Военная
слава имела для них большое значение, ибо она дополняла
предполагаемую сверхъестественную санкцию, оправдывающую
захват ими власти. Значение, которое придавалось триумфу в
Иудее, нашло зримое воплощение в триумфальной арке Тита, в
монументе, который благодаря проведенной в XIX в. реставрации
и до сих пор можно видеть в Риме. Декоративные скульптуры,
занимающие видное место по обеим сторонам внутри арки,
сохранились в хорошем состоянии. Они почти исключительно
посвящены завоеванию Иудеи и триумфу 71 г.45. И все же монумент был
задуман не для ознаменования этого события: полное отсутствие
Веспасиана (даже в периферийном положении) наводит на мысль,
что с самого начала он планировался как главный мемориал для
Тита46, а война была просто наиболее заслуживающим внимания
222 Глава восьмая
событием в его карьере. Сознательное стремление преувеличить
это достижение еще раз проявляется в нелепом утверждении из
посвящения Титу, которое, как полагают, было написано на другой
арке и которое известно нам благодаря записи текста в
путеводителе VIII в.: там говорится, что Тит был первым человеком,
когда-либо завоевавшим Иерусалим,— «он покорил еврейский
народ и разрушил город Иерусалим, чего прежде не удавалось ни
одному из полководцев, и даже попытки такие не
предпринимались». Абсурдность этого утверждения очевидна, о чем
свидетельствует и сам Иосиф, говоря, что город прежде был пять раз завоеван
и один раз опустошен47.
Однако обычно, когда события, в которых Веспасиан и Тит
играли видную роль, попадали в поле зрения Иосифа, он без
смущения допускал преувеличения. Более того, сверх
необходимого минимума сведений он вводит сцены, живописующие
восхождение своих героев к власти, и иногда описывает их очень
подробно. Рисуемые здесь портреты Флавиев и описываемые
эпизоды ориентированы на Рим и находятся под влиянием
императорского двора больше, чем остальные его произведения, однако
мы должны также добавить, что они представляют собой почти
посторонний, отдельный феномен. Было бы правильным говорить
здесь о пропаганде. Едва ли есть необходимость говорить о
характере изображаемого здесь.
Веспасиан часто играет выдающуюся роль, однако самая
обширная аура всегда окружает Тита, точно так же как в свое время
именно Титу была построена триумфальная арка с изображением
сцен победы, и именно он представлен на изображениях в северной
части как единственный триумфатор48, ему посвящена и
процитированная нами надпись. Он весьма неохотно признает, что война
велась под руководством его отца. Хотя и правда, что Тит завершил
войну самостоятельно, стало как бы обычаем приписывать ему
гораздо больше на всех стадиях войны. Так, Светоний приписывает
ему пленение Гамлы, что в действительности было в большей мере
заслугой Веспасиана (Тит 4; ИВ 4. 4-83). В этом Иосиф
удивительным образом единодушен с другими авторами и далеко не
одинок в своей лести императорам.
Веспасиан удостаивается гораздо более прозаической похвалы.
Иосиф восхищается его военным талантом и говорит о тех же его
отличительных признаках, о которых сообщается в других римских
источниках. В одной из речей Тит говорит о нем как о человеке,
для которого было привычным одерживать победы, а в другой —
как о человеке, состарившемся на войне (ИВ 3. 482; 5. 124). И от
Покровительство Флавиев и еврейский патриотизм 223
своего имени Иосиф дает аналогичные описания; так, он называет
Веспасиана завоевателем Британии, хотя на самом деле тот
командовал только одним из легионов во время вторжения под
руководством Клавдия. Это преувеличение разделяет и
современный ему поэт Силий Италик49. Возраст Веспасиана является его
главным преимуществом: когда он был принят в сенате в качестве
нового императора, сенаторы были рады, что он наделен
«достойным возрастом», равно как и «расцвечен военными успехами».
Аналогичным образом Тацит в своем «Диалоге» устами одного из
собеседников называет Веспасиана «достопочтенным стариком», а
в «Истории» некий сенатор замечает: «Нам нечего бояться
Веспасиана — такова зрелость и такова умеренность нашего
правителя»50. Следует предположить, что три краткие речи, вложенные
Иосифом в уста Веспасиана, намеренно написаны беглым, но
ясным стилем человека действия. Следует рассмотреть и другой
материал, помимо книги 7.
Все это предельно просто по сравнению с тем, чего удостоился
Тит. Его личные достоинства как командира на поле боя
описываются неоднократно: его стремление быть в центре битвы вместе
со своими людьми и во главе их в каждой новой ситуации
подчеркивается почти с утомительной частотой. Так, он самым
первым оказался на стенах Йодфата (ИВ 3. 324). Он ведет воинов
в атаку против еврейского войска около Тарихей, а в
последовавшей за этим погоне он появляется то в тылу, то на линии фронта,
то атакует группы противника (ИВ 3. 485-502). Позднее он
первым вступает в город, проскакав на своем коне через
Галилейское озеро. Вблизи от Иерусалима он оказался отрезанным с
небольшим отрядом от главного контингента, однако проявил
наивысшее мужество, врезаясь в гущу противника (ИВ 5. 58-66).
И Бог на его стороне, так что из дождя стрел ни одна не попала
в него. Расположившись лагерем на горе Скопус, он спасает
Десятый легион от атаки евреев. Хотя ему советовали отступить
под натиском очередной атаки противника, он не сдавался и, когда
его люди бежали, без посторонней помощи сдерживал натиск:
«Так, если сказать правду, не добавляя ни слова из лести и не
замалчивая ничего из зависти, кесарь дважды спасал весь легион,
когда тот оказывался в опасности». Несмотря на все оговорки
Иосифа, лесть слишком очевидна (ИВ 5. 81-84, 85-97). В другом
случае, когда факты не позволяли утверждать, что Тит был первым
на стене, Иосиф нашел спасительную для его репутации
формулировку, говоря, что добрая фортуна Цускё) Тита принесла успех
человеку, который был первым. Далее, хотя Тит не принимал
224
Глава восьмая
участия в ночной атаке на Иерусалим, это было не из-за недостатка
рвения, а потому что его удержали друзья и командиры, когда он
уже был при оружии51.
Смелость в Тите сочетается с состраданием; в случаях, когда
дозволительно прощение, и тогда, когда должно быть осуществлено
правосудие или даже допущена жестокость, подчеркиваются
гуманность и сочувствие молодого человека. Именно жалость Тита
к Иосифу заставила Веспасиана пощадить арестованного.
Испытывая жалость к побежденным жителям Тарихей, Тит казнил
только виновных из их числа (ИВ 3. 397, 501). Он воздерживается
от массовых казней, когда его войска, действовавшие без приказа,
умоляют его о прощении; правда, надо заметить, что эта картина
более реалистична, и Иосиф признает элемент целесообразности,
когда честно пишет, что император принял в расчет как мольбы
людей, так и собственную выгоду (ИВ 5. 128). Даже гнев не лишает
Тита его обычного великодушия, и он не мстит сыновьям и братьям
царя Изата из Адиабены. По доброте он даже хочет отменить свой
прежний приказ и пощадить еврейских дезертиров. Так, хотя
Иосиф и не отрицает, что римляне часто бывают беспощадными,
он ставит Тита на иной уровень чувствования, если не действий.
Тит до такой степени преисполнен сочувствием, что когда его отца
ранит в ступню стрела, он как сын испытывает боль {афта)
(ИВ 6. 356, 383; 3. 238).
Однако наиболее замечательным примером сочувствия,
приписываемого Титу, является огромная забота, которую он
проявляет ради спасения Храма. Иосиф прилагает большие усилия для
доказательства того, что пожар был случайностью, происшедшей
вопреки воле Тита. Он указывает в предисловии к своей книге,
что это будет главной темой (ИВ 1. 10, 27-28). Еще раз отметим,
что его подобострастие очевидно. Гораздо труднее определить,
имеют ли какую-либо ценность утверждения, которые он делает
в угоду Титу. Критики Иосифа заявляют, что они взяли его с
поличным при совершении акта искажения истины ради своего
патрона . Это главная проблема в его истории, вызывающая
большой интерес; ибо если обвинения являются обоснованными,
то недостатки книги гораздо более серьезны, чем обычные
приукрашивания и мелкая лесть, которые мы наблюдали до сих пор.
Иосиф рассказывает, что Тит постарался предпринять для
капитуляции евреев еще до того, как началась атака на район
Храма (ИВ 6. 124-129). В конце концов он вынужден был дать
приказ поджечь ворота, но сразу же приказал потушить огонь.
На военном совете он выступает за снисходительность, доказывая,
Покровительство Флавиев и еврейский патриотизм 225
что столь великолепная святыня была украшением империи и
разрушение ее было бы позором для Рима; сооружение следовало
спасти, даже если евреи стали бы биться до последней капли крови.
Другие командиры приняли его точку зрения, и снова были
предприняты усилия по предупреждению большого пожара.
Однако огонь распространялся и в конце концов охватил само здание,
куда разъяренные римские солдаты бросали головни и вслед за
ними устремлялись сами в надежде поживиться грабежом. Один
из них разжег окончательный и роковой пожар (ИВ 6. 228, 232 и
ел., 249 и ел., 256-266).
Этот рассказ изобилует обстоятельными деталями и является
вполне приемлемым. Единственным основанием для подозрения
служит чрезмерное старание автора в подчеркивании доброй воли
Тита: как мы видели, главное уже было сделано в предисловии
(и не один раз), и в дальнейшем автор говорит об этом, очевидно,
слишком много53. Однако, в конце концов, это соответствует всей
его трактовке Тита; едва ли кому-нибудь придет в голову не
поверить Иосифу, когда других источников об этом нет. Пришлось
бы возвести над этим рассказом сложное сооружение из гипотез.
Христианский историк Сульпиций Север в своей латинской
«Хронике», всемирной истории, написанной в конце IV в. н. э.,
описывает в тех же, что и Иосиф, выражениях совещание Тита
в своем совете относительно того, что делать с Храмом. Однако
на сей раз кто-то из других членов совета выступает за его
спасение, а Тит доказывает необходимость его разрушения54.
Ключевым вопросом, из которого вытекают все другие, является:
содержит ли этот рассказ реальную информацию или просто
представляет собой произвольную адаптацию сведений Иосифа,
выполненную Сульпицием (или кем-либо другим)?
Немецко-еврейский филолог Я. Бернайс, высказавший в
1861 г. «сенсационное предположение», столь сильно подорвавшее
доверие к Иосифу, считал, что характер рассказа Сульпиция
предполагает наличие хорошо информированного источника55.
Бернайс считал, что Сульпиций не мог умышленно представить
Тита инициатором разрушения Храма и что у него не было причин
выдумывать эту историю. Как раз обратное более похоже на
правду. Хотя Север, подобно большинству ранних христиан,
убежден, что разрушение Храма и рассеяние евреев послужили
наказанием им за то, что они отвергли Христа (2. 30. 8), он вместе
с тем считает, что в действительности римляне преследовали
другую цель: они напали на евреев, чтобы уничтожить корни
христианства, и как раз это он хотел сказать в процитированном
226
Глава восьмая
отрывке. Другими словами, это было совершенно в рамках
преследования христиан. Рассказывая о преследованиях, Север, как
и другие христианские писатели, обычно все приписывает
злонамеренности того или иного императора56. В следующей главе
произведения Севера мы читаем о (мнимых) преследованиях со
стороны Домициана и Траяна. Более того: здесь рассказывается,
что Адриан якобы делал то же самое, что и Тит, принимая меры
против иудаизма, стремясь ликвидировать дочернюю религию, а
именно превращая Храм в языческую святыню и изгоняя евреев
из Иерусалима57. Здесь тоже ответственность возлагается
персонально на императора. Таким образом, что могло быть
естественнее того, чтобы взять драматичный рассказ Иосифа о принятии
решения о Храме, но при этом перевернуть ситуацию с ног на
голову?58 Очевидно, произведение Иосифа было знакомо Северу
в знаменитом латинском переводе, который был известен монаху
Кассиодору и автором которого предположительно считаются Ру-
фин, Амброзии и Иероним59; тот факт, что Север читал еврейского
историка, может быть подтвержден тем, что приводимые им
размеры общих потерь при осаде и взятии Иерусалима
заимствованы им у Иосифа, а не у Тацита (Хроника, 2. 30. 5, ср. с. 154,
прим. 1). Так, рассказ Иосифа является первоисточником для
рассказа Севера60.
Бернайс считал, что для Сульпиция послужил источником
ныне утраченный рассказ о падении Иерусалима, содержавшийся
в «Истории» Тацита. Доказательством для него служило то, что
в другом месте Север явно позаимствовал у Тацита его рассказ о
Нероне в «Анналах»61. Однако использование «Анналов» еще не
доказывает, что Север знал «Историю» Тацита62. Еще один
аргумент, приведенный в пользу Тацита как источника, а именно
что «История» обнаруживает особую склонность к описанию
военных советов (например, 2. 32, 81; 3. 1), не имеет значения,
поскольку многие историки, начиная с Геродота, прибегали к тому
же самому приему.
Даже если Бернайс прав и история, рассказанная Севером,
заимствована у Тацита, все равно такое ее происхождение не
прибавляет ей авторитета, поскольку источники Тацита хуже по
качеству. В противовес этой слабости Бернайс выдвигает другое
предположение: Тацит использовал рассказ очевидца военного
совета Тита. Мы встречаем в «Октавии», диалоге Минуция
Феликса III в. н. э. упоминание о некоем Антонии Юлиане,
характеризуемом здесь в качестве римлянина, пишущего о евреях, и
мы обращаемся к этому писателю за дальнейшим подтверждением
Покровительство Флавиев и еврейский патриотизм 227
доктрины о наказании, гласящей, что евреи заслужили
всевозможные несчастья, обрушившиеся на них, поскольку они
пренебрегли прежними предостережениями63. Кем был Антоний Юлиан?
Еще в великой истории Тиллемона 1698 г. было выдвинуто
предположение, поддержанное впоследствии Бернайсом, что это был
прокуратор М. Антоний Юлиан, которого Иосиф упоминает среди
присутствующих на том решающем военном совете. Этот человек
мог написать сообщение о падении Иерусалима, которое
предположительно и послужило источником для Тацита64.
В действительности, конечно, наши знания об идентичности
Антония Юлиана носят предварительный характер65. Такое имя
носил ритор во времена Адриана, современник Авла Геллия (Р1Я2
А 844), однако вполне возможно, что мы имеем дело с фигурой,
в других отношениях нам совершенно неизвестной. Ведь остается
чистым предположением, что рассказ прокуратора через
посредство Тацита лег в основу истории Сульпиция Севера о разрушении
Храма, благодаря чему утверждения последнего следует
воспринимать с большим доверием, чем написанное Иосифом.
Помимо литературных были использованы и другие аргументы
против нашего автора, вслед за Бернайсом. Они взяты из других
отрывков «Иудейской войны», содержащих, например, различные
предостережения о том, что продолжение сопротивления евреев
приведет к потере города и Храма. Сюда же причисляют решение
римлян (следует заметить, не приписываемое Титу) сжечь все
оставшиеся постройки, раз Храм был разрушен (ИВ 6. 281), а
так>ке туманные фразы в сочинениях других авторов, и прежде
всего в описании Валерием Флакком Тита, «почерневшего от
копоти Иерусалима, разбрасывающего головни и наводящего
смятение на весь город». Этот поэтический пассаж, взятый из введения
к мифологической поэме, показывает Тита, упоенного
производимыми разрушениями66. Однако ни изображение евреев и самого
Иосифа как вполне понимающих, что они рискуют своим Храмом,
продолжая упорствовать, ни стремление Тита покорить их
угрозами, ни экспансивные поздравления, расточаемые завоевателю
после завершения событий, не убеждают в том, что Тит не ставил
перед собой цель сохранить Храм целым.
Раввинистическая литература и еврейская народная память
настойчиво представляют Тита как злого разрушителя, собирая
истории на тему его наказания67. Это было эмоционально
неотразимо, оказав влияние и на Бернайса (который изучал Талмуд
под руководством своего отца, главного раввина Гамбурга) .
Однако это порождалось воображением, а не знанием. Евреи не
228
Глава восьмая
могли иметь представления о том, как римляне принимали
решения. Как ни странно, однако здесь наблюдается тот же самый
процесс персонализации, что и в антиеврейском произведении
Сульпиция Севера. Его неисторическая природа может быть
продемонстрирована на примере: имеется раввинистический текст,
гласящий, что Веспасиан присутствовал при осаде Иерусалима
(в действительности он отбыл в Рим) и, прикрепляя послания
к стрелам, отправлял их к евреям69. Такие выдумки были
характерны для аггадической литературы. После всего этого
неудивительно, что как евреи, так и неевреи ретроспективно
рассматривали римских военачальников как лично ответственных
за разрушение: во многих случаях значение имело то, что
случилось, а не то, что едва не случилось. *
Более широкий взгляд на политику и интересы Рима может
показать нам, что было возможно, но он не может решить этой
проблемы. В 73 г. Тит сам распорядился разрушить сектантский
еврейский храм Хонио в Леонтополе70; однако после того как был
уничтожен главный Храм, это уже не имело большого значения.
С другой стороны, можно сказать, что для Рима была очевидная
польза от устранения очага иудаизма. Однако в равной мере в
интересах Тита было добиться от осажденных евреев капитуляции
как можно раньше, чем сражаться до печального конца для города
и Храма. На более поздней стадии уступки в отношении
первосвященников и других аристократов (многие из них к этому
времени стали перебежчиками)71 обеспечили их сотрудничество
в управлении страной. Возможно, частично именно о потере этого
шанса для своего класса (и для себя самого?) сожалел Иосиф,
неоднократно возвращаясь к рассмотрению того, что могло бы
быть. В любом случае баланс возможностей один и тот же.
Таким образом, до тех пор, пока не удастся убедительно
опровергнуть это, история Иосифа, лучшая из тех, что мы имеем,
будет сохранять свое значение72. Мы не утверждаем, что он знал
все, что было на уме у Тита или что происходило на секретном
военном совете. Описание последнего имеет на себе налет
литературной традиции. Однако ясно, что у Иосифа была большая
возможность открыть главное направление замыслов Тита, и
вполне возможно, что с ним консультировались по некоторым
вопросам. У нас есть все основания доверять написанному им.
Тема заботы Тита о сохранении Храма, возможно, менее
интересна с точки зрения того, какой свет она проливает на
историческую ситуацию или на Тита, или того, что она открывает
о самом Иосифе. Своим стремлением показать, что Тит хотел
Покровительство Флавиев и еврейский патриотизм 229
спасти Храм, он обнаруживает заботу как об исчезающей святыне,
так и о репутации Тита. Сознательное разрушение вызывало бы,
по мнению Иосифа чувство отвращения, поэтому он и отстаивает
с таким отчаянным упорством невиновность Тита. Это отражает
позицию, которая красной нитью проходит через все его
произведение: его привязанность к Храму поразительна и постоянна,
она сохраняется еще долго после его разрушения73. Его
почтительное отношение к былому культу и страдания по поводу его
исчезновения чувствуются во многих местах его произведений.
Бесспорно, он еще переживал это, когда писал «Иудейские
древности», хотя, конечно, его горе тогда уже было не столь велико,
чтобы вспоминалось то место из Талмуда, где порицаются
чрезмерные проявления горя74. Есть примечательный момент в
толковании Иосифом последних заветов Моисея евреям, где автор
делает выразительное добавление от себя: Храм будет разрушаться
не единожды, но много раз, однако Бог в конце концов его
восстановит (ИД 4. 311-314, аналогично: Втор. 28). Это — в
будущем, а в настоящем Иосиф демонстрирует пылкое национальное
чувство, любовь к тому устоявшемуся порядку, составной частью
которого был Храм; это чувство не уменьшилось и в то время,
когда он перешел на сторону Флавиев. Поэтому следует признать
справедливым, что необычайно сильное и сдержанное описание
последних часов святого города, которым заканчивается книга 6
«Иудейской войны», стало наиболее знаменитым эпизодом во всем
произведении.
Обратимся теперь к лоялистским чувствам Иосифа-еврея.
Здесь следует отметить, что тема беспокойства Тита о Храме
оптимально объединяет различные интересы Иосифа. Если
посмотреть на это с точки зрения римлян, то мы увидим, что,
независимо от правдивости изображения событий, делая
сострадание одним из главных свойств Тита, Иосиф приписывает ему
то, что считалось типичным достоинством монарха. Философский
трактат о милосердии был сочинен при Нероне философом и
политическим деятелем Сенекой; здесь тмепсогсНа, возможно,
наиболее близкий латинский эквивалент использованного
Иосифом слова 01к(08 (сострадание), неоднократно связывается с
термином с1етепйсР . В то время любому было понятно, что
проявление этих двух свойств подразумевало абсолютную власть.
Иосиф описывает Тита именно так, как надлежало описывать
новоиспеченного императора. При этом легко впасть в
преувеличение, и рассматриваемый нами портрет не является ни
философским манифестом, ни идеальным образцом для государя. Такого
230
Глава восьмая
рода характеристики представляют собой, вероятно, не более чем
инстинктивное отражение слышанного Иосифом при дворе или в
других местах. Тем не менее природа комплиментов, расточаемых
им в адрес Тита, вполне понятна и характерна для литературы
того периода.
Мы оказываемся на гораздо более скользкой почве, пытаясь
понять причину, по которой Иосиф (как и другие) превозносит
монарха-сына, а не отца. Нет сомнения, что исторический труд
Иосифа был опубликован, когда Веспасиан был еще у власти.
Может быть, тот, кто вращался в кругах, приближенных к
императору, понимал, что лестью скорее можно было воздействовать
на Тита, а не на Веспасиана, простого человека, проявлявшего к
этому мало интереса? Помимо всего прочего, на Тита возлагались
надежды на продолжение династии; для Веспасиана это было столь
важно, что он, рассказывают, расплакался, когда его старший сын
был отвергнут как претендент в наследники (Дион. Эпит. 65. 12;
ср. Светоний. Веспасиан 25). Или причина заключалась в том,
что на Иосифа оказали влияние его личные отношения с молодым
Титом? Оба эти объяснения, разумеется, вполне совместимы.
«Иудейская война» была не просто рассказом о великом
военном триумфе Веспасиана и Тита; она послужила также искрой,
от которой загорелся огонь их восхождения к власти. Иосифу
приходилось решать, рассказывать ли также и эту историю и как
много места следует отвести ей. Одно ясно, Возвышение новой
династии не являлось центральной темой его произведения.
Историк заявляет, что он суммировал сведения о смуте в Риме и о
смене власти, последовавшей за смертью Нерона, только лишь
для того, чтобы избежать дробления своей истории, и что он дает
правдивое описание ситуации (ИВ 4. 496). Он делает это,
прослеживая путь Флавиев; сначала Тит был послан своим отцом
приветствовать наследника Нерона, Гальбу, однако когда в Греции
до него дошла весть, что верх одержал Отон, он решает
возвратиться в Палестину (4. 491-502). К этому вопросу автор снова
возвращается несколько позже, когда Веспасиан, покорив
окрестности Иерусалима, узнает, что теперь правит другой император,
на сей раз Вителлий. Иосиф считает, что с этого момента началось
восхождение Флавиев к власти. В заключительной, восьмой части
книги 4 рассказывается, как Веспасиана провозглашают
императором легионы в Александрии и в Иудее, о его первых назначениях
и о его поездке обратно в Рим, а также о значительных военных
и политических событиях в Италии76. Мы читаем об отбытии
Веспасиана из Александрии, в то время как Тит остался завершать
Покровительство Флавиев и еврейский патриотизм 231
войну в Иудее, об обратном марше и многочисленных торжествах,
которыми был отмечен успех нового правителя. Вплоть до конца
7-й книги мы больше не встречаем Веспасиана, до описания его
поездки; в это время Тита мы находим в Цезарее Филиппа, где
он устраивал спектакли для народа, в которых важную роль играли
еврейские пленники.
Историк, стоящий исключительно на еврейской точке зрения,
не стал бы описывать все эти события или, по крайней мере,
описывал бы не так. Рассказывая, хотя и попутно, об этих
событиях, Иосиф сообщает интересную для читателей
информацию, до некоторой степени объясняющую неожиданное
возвышение римского военачальника и его последующий уход с
исторической сцены. Более того, история Иосифова пророчества
и его исполнения установила связь между судьбой императора и
судьбами евреев. В то же время Иосиф мог надеяться обрести
читателей-неевреев только при условии, что написанное им
охватывает проблемы, по своей значимости выходящие за пределы
Иудеи. Таким образом, подход Иосифа к событиям в Римской
империи повышает значимость написанного им.
Что касается деталей повествования, то оно представляет собой
версию истории, освещающей деяния Флавиев в высшей степени
благоприятно, временами даже неправдоподобно. Захват ими
власти описывается как прямой ответ на государственные нужды:
недостатки, проявившиеся в течение немногих месяцев правления
Вителлия, очень сильно огорчили Веспасиана; остальное
свершилось благодаря войскам. Они считали, что имеют не меньше права,
чем германские легионы, выбрать императора, и готовы были убить
своего командира, если бы тот не согласился. Сам он предпочел
бы остаться частным лицом (ИВ 4. 588 и ел.). За Александрией
последовала Иудея, ибо когда Тиберий Юлий Александр услышал
эту новость, он заставил свои два легиона дать клятву верности
новому императору. Нам нет нужды обращаться к несколько иной
версии Тацита, чтобы понять, что вступление на престол должно
было осуществляться с большей осмотрительностью, чем это
следует из рассказа Иосифа; между строк читается, что возвращение
Тита на Восток после смерти Гальбы было публичной декларацией
амбиций Флавиев. Тацит считает это поворотным пунктом; и даже
Светоний понимает, что устремления Веспасиана обрели форму
непосредственно после смерти Гальбы77. Эти авторы
свидетельствуют, что соглашение Тиберия Юлия Александра с Веспасианом
сделало возможным осуществление этих устремлений, а воины
Тиберия (что абсолютно верно) выразили свою волю не после, но
232
Глава восьмая
за два дня до того, как это сделали три легиона Иудеи78. Тацит
соглашается с Иосифом только в одном, а именно что
волеизъявление Тиберия было спонтанным и не потребовало
предварительной подготовки.
Иосифова версия этих политических махинаций более про-
флавианская, чем другие дошедшие до нас. Однако ее повороты
и детали объясняются в равной мере как характером источников
автора, так и его аргументацией, и я не думаю, что Иосиф имел
личную заинтересованность в более детальном изображении или
что он сознательно опровергал другие, менее благоприятные для
Флавиев сообщения. Результат определялся его зависимостью в
таких вопросах от материала источников, чисто флавианского по
характеру, и таким материалом, очевидно, были императорские
записки.
Иосиф в одном месте говорит о записках Веспасиана, ссылаясь
на них как на основание для своего собственного утверждения,
что его антагонист Юст из Тибериады участвовал в налете на
Декаполь. Он ссылается на «записки кесаря» как на авторитетный
источник, который Юст не мог использовать для описания осады
Иерусалима. В другом месте речь идет о «записках императоров»
(/о/7 аи1окга1огдп), упоминаемых как произведение, которое
читали некоторые из его клеветников (Ж 342, 358; ПА 1. 56). Это
последнее упоминание наводит на мысль, что первая часть войны
охвачена Веспасианом, а вторая — Титом. Очевидно, записки
императоров были доступны для ознакомления с ними, даже если
и не предназначались для опубликования. Хотя они ни разу не
упоминаются в «Иудейской войне», более чем вероятно, что они
возникли сразу после описываемых событий и что Иосиф имел
доступ к ним благодаря своему привилегированному положению79.
Однако он не злоупотребляет этим источником80. Его
критические высказывания по поводу того, что Юст не ознакомился с
этими записками, не означают, что сам он рабски зависел от них.
В отличие от Юста на протяжении всего времени он был или
очевидцем событий, или был близок к ним, так что ему меньше,
чем кому бы то ни было, требовалось обращаться к другим
источникам81. Он ограничил свои потребности специфическим
материалом. Места, где речь идет о Флавиях, наиболее ясны,
однако военные записки тоже могли дать точный материал,
связанный с военными походами римлян,— расстояния, даты,
топографические описания, имена римских воинов (и, возможно,
даже евреев), совершивших наиболее доблестные подвиги. Кроме
того, следует отметить топографические экскурсы Иосифа, опи-
Покровительство Флавиев и еврейский патриотизм 233
сания долины Иордана и Мертвого моря, Египта и порта
Александрии, Иерусалима и Храма, дворцов Ирода в Масаде, крепости
Махор. Уровень их точности достаточно высок; и все же, несмотря
на детальность описания, едва ли он видел собственными глазами
все эти места — скорее всего многое написано на основании
рассказов римлян82. Все это ценно, поскольку придает
разнообразие сочинению Иосифа и сообщает ему вид настоящей военной
истории. Однако если эти «записки» прежде рассматривались как
ключ к пониманию Иосифа, то теперь ясно, что этот ключ не
может отпереть столь сложного автора.
И только когда Иосиф доходит до седьмой, и завершающей,
части своей истории, флавиевский материал приобретает большее
значение при ее написании. На ум приходит только одна причина
этого. Книга 7 открывается рассказом о разрушении до основания
укреплений святого города. Но Иосифова история уже вся
рассказана. Книга 6 заканчивается торжественным эпилогом,
ретроспективным обзором истории Иерусалима от его основания
Мельхиседеком. И теперь он должен осмыслить большой материал.
Ему надо закрыть очень большую брешь — период от падения
Иерусалима до покорения Масады в 73 г.83. Сообщения о деяниях
Веспасиана, Тита и их сторонников, не имеющие отношения к
главной теме Иосифа, теперь оказываются весьма кстати. И Иосиф
ухитряется установить логическую связь, напоминая, что Иудея
в то время не была единственным местом смуты: любая часть
Римской империи пребывала в состоянии суматохи и паники (ИВ
7. 79). Так, после рассказа о поимке Шимона бар Гиоры мы читаем
о днях рождения членов семьи Флавиев; о восстании Классика и
Цивилиса в Галлии и Германии; о нападении сарматов на империю
и об успешной обороне, организованной Домицианом и Квинтом
Петилием Цериалисом, его родственником. Мы узнаем также и о
том, как Тит сохранил привилегии евреев в Антиохии — тема,
гораздо более близкая к истории и ее автору84. Однако были и
более острые проблемы, составившие основу заключительной
части «Иудейской войны». Как надлежало трактовать победу
римлян? Здесь не могло быть отговорок. Сколь бы много свободы
ни предоставляли ему его патроны, Иосиф мог быть уверен, что
они ждут описания триумфа, в котором завоевание Иудеи должно
быть ведущим мотивом. В этом он им не отказал. Первая часть
книги 7 содержит два обширных описания, которые существенно
определяют впечатление от книги в целом. В первом живописуется
восторженный прием Веспасиана в Италии, во втором, и более
обширном, отрывке — сам триумф, участником которого представ-
234
Глава восьмая
лен и Иосиф. В качестве центральных фигур этих сцен блистают
Веспасиан и Тит, и мы видим, как разрастается аура вокруг обоих
императоров.
Население Рима вне себя от радости по случаю возвращения
Веспасиана; где бы в Италии он ни появился, сразу же начинается
ликование. Сенат, народ и армия восхищаются достоинством и
военным талантом своего нового правителя. Улицы городов
заполнены народом. Веспасиана приветствуют как благодетеля и
спасителя. Всюду празднуют, совершают возлияния и творят
молитвы; мы узнаем, что это было началом нового процветания
Рима. Описание экстравагантно. Далее приводится аналогичное,
но более сжатое описание возвращения Тита, которому был оказан
столь же теплый прием, однако на сей раз особенно хорошо было
то, что в церемонии могли участвовать Веспасиан и Домициан,
так что все трое Флавиев воссоединились (ИВ 7. 63-74, 119-120).
Сцена формального вступления (ас1уеп1и8), аналогичная этой,
дошла до нас и в другой передаче, а именно в камне, на мраморной
плите (В), обнаруженной в Риме в Палаццо делла Канчеллариа
в 1938 г. Сюжет индентифицирован как возвращение Веспасиана,
а содержание объединяет в себе две сцены, описанные Иосифом.
Как и у Иосифа, сенат и народ — здесь в виде фигур,
олицетворяющих собой §епшз $епа!и$ и депшз рориИ Котат —
приветствуют его. В то же время тема, на которую Иосиф делает упор в
связи с прибытием Тита, т. е. гармоничное воссоединение семьи,
и здесь тоже проиллюстрирована: Домициан исполняет свой
сыновний долг, отвечая на приветствие отца — правда, несколько
холодно. Напрашивается предположение, что два этих человека
изображены вместе, чтобы опровергнуть слухи о соперничестве и
вражде между ними85; то же самое можно сказать и об
утверждениях Иосифа относительно сближения всех троих86. Послужило
ли для Иосифа и скульптора источником одно и то же место из
записок императора или же идея просочилась к ним разными
путями, не столь важно: ясно, что каждый из них изображает то,
что было желательно для восхваляемой династии.
Сразу после возвращения Тита начались приготовления к его
военному триумфу, а затем состоялся сам триумф. Иосиф
изображает его живо и детально, момент за моментом, действие за
действием, и рассматривает это .как отражение величия империи87.
Этот триумф был другим важным моментом во флавиевской
пропаганде. Очевидно, инспирированные триумфальной аркой
Тита, искусство и поэзия в период династии Флавиев
обнаруживают любовь к триумфальным сценам и победным процессиям,
Покровительство Флавиев и еврейский патриотизм 235
как реальным, так и мифологическим . Более того, как великий
день должно было восприниматься празднование окончания
гражданских войн в Римской империи и начало эры мира. Как мы
можем предполагать, Иосиф не пренебрег этим, однако с
нетерпением ожидал 75 г., когда предполагалось освятить флавиевский
Храм мира. Именно в этом Храме надлежало поместить среди
прочих трофеев менору из Иерусалима и другие предметы культа,
представленные на триумфальной арке и описанные Иосифом,
когда он рассказывал о процессии. Так писатель хладнокровно
изобразил символическое выражение гибели своей страны. Евреи
теперь рассматриваются как «противники». И как будто страдания,
которые довелось им перенести и которые он сам оплакал, теперь
существуют только на картинах, золотых коврах и резьбе на
слоновой кости, как предметы для триумфальной помпы89.
Теперь Иосиф меняет характер описания. Показанное им
великолепие римских полководцев должно отличаться от того, как
он рассказывает о национальной катастрофе евреев; восхищение
Иосифа должно быть признано не соответствующим тем реакциям,
которые он прежде проявил, и только завершение триумфа, казнь
Шимона бар Гиоры, плененного предводителя врагов, может
доставить ему личное удовольствие при описании. Определенно
как тема римский триумф дает хорошие возможности писателю
проявить свой талант, а грекам — прочитать о знаменитом
римском обычае с его религиозными и топографическими
ассоциациями90. Но это не уменьшает диссонанса. Можно сказать, что здесь
Иосиф впервые прославляет своих патронов за счет собственного
народа.
Однако историк постарался восстановить равновесие, по
крайней мере до некоторой степени; книга 7 отличается возрастанием
интенсивности еврейского патриотизма. За описанием триумфа
следует рассказ о падении Масады: сначала героическая оборона,
а затем самоубийство ее защитников.
Ясно, что Иосиф не имел прямой информации о последнем
сопротивлении Эльазара и его сикариев при осаде Флавия Сильвы.
Военные действия описываются полностью по римским
источникам, очевидно, опять по императорским запискам91. Сведения о
защитниках и о том, каким способом последние 959 из них
совершили самоубийство, римляне, вероятнее всего, получили от
двух женщин, о спасении которых рассказывает Иосиф. Эти
сведения, очевидно, передавались римлянами из уст в уста. Однако
организация евреев и руководство их сопротивлением остаются
книгой за семью печатями даже после ста лет проведения раско-
236
Глава восьмая
пок . Тем не менее Иосиф делает неожиданный шаг: силой
воображения он представляет себя среди защитников и превращает
финальную сцену в пространный драматичный рассказ.
Эту историю в целом можно признать правдивой. Мы можем
сказать так не потому, что археология подтвердила сами события
(едва ли можно надеяться на это), но скорее потому, что слишком
трудно поверить в возможность сочинения столь подробной
вымышленной истории или Иосифом, или каким-либо его
предшественником93. 25 скелетов, обнаруженных при раскопках на
нижней террасе северного дворца Ирода, могут быть, но могут и
не быть останками тех, кто пережил осаду. Одиннадцать черепков
(о8(гака) было обнаружено при раскопках, причем на одном
написано «бен Яир», что может быть, но может и не быть жребием,
вытянутым тем из них, кому предстояло убить своих товарищей
и членов семей. Эти находки не могут подтвердить или
опровергнуть рассказ Иосифа. А сверхоригинальную теорию, согласно
которой самоубийство было апологетической выдумкой Иосифа,
призванной смягчить его невольную вину, скрыть резню,
учиненную римлянами, или для тому подобных целей, лучше всего
похоронить94.
Иосиф не выдумал событий в Масаде, хотя он и придал своему
рассказу такую форму, которая обеспечила ему долговременный
резонанс, сохраняющуюся способность как вдохновлять, так и
вызывать досаду95. Он сочинил две важные речи для Эльазара.
При всей своей зависимости от греческой философии, эти речи
выделяются в контексте живостью и как бы предназначены для
того, чтобы вызывать у читателей чувство уважения к человеку,
произносящему их96. Эльазар и его товарищи в конечном счете
превращены Иосифом в подлинных героев; автор как бы извинился
за свое прежнее отвращение к этому народу и его идеалам.
Хотя сцена триумфа римлян бросается в глаза своим внешним
блеском, еврейский эпизод написан с большей силой.
Литературный контраст хорошо удался. Это было продиктовано не
эстетическими соображениями, а серьезной озабоченностью Иосифа по
поводу трактовки триумфа, что и заставило его дать своего рода
противовес. Тот факт, что он отводит видное место в своей
финальной книге судьбе Масады, хотя он мог бы завершить работу
описанием окончания собственно войны и триумфа 71 г., столь
же много говорит о его обязательствах, как и изображение
процессии в Риме. И даже Масада не завершает книгу. «Иудейская
война» заканчивается смертью преследователя; тут же содержится
сенсационное описание болезни, поразившей римского правителя
Покровительство Флавиев и еврейский патриотизм 237
Ливии, после того как он казнил 3 тысячи (богатых) евреев по
ложному обвинению в революционной деятельности, а других в
оковах отправил в Рим. Это тоже не кажется случайным.
Для Иосифа характерно стремление примирить приверженцев
различных идеалов, что как раз и являлось отличительным
признаком социальной группы, к которой он принадлежал. Конечно,
иногда было просто невозможно совместить противоположные
требования, например, в описанном Иосифом случае с римским
триумфом. Однако он не сдавался. Влияние Флавиев не взяло верх
над преданностью прежним идеалам, и лесть императорам лишь
в редких случаях близка духу его произведения. И поскольку мы
не можем полностью элиминировать образ Иосифа, льстящего
императорам-завоевателям, этот Иосиф должен занять свое место.
Нет сомнения, что отзывчивость Иосифа на слишком многое
создавала для него проблемы, которые в конечном счете оказались
неразрешимыми как в его творчестве, так и в его
непродолжительной политической карьере. Сам акт восстановления, после
восхваления своих соотечественников, профлавиевского баланса
посредством подробного описания триумфа принес с собой новые
противоречия. Ибо евреи из Масады, историю которых он
использовал для этой цели и которых представил на краткое время нам
на восхищение, были из числа тех, кого он больше всего ненавидел.
Даже в книге 7 мы еще можем найти резкое осуждение сикариев
как часть ретроспективного порицания автором всех мятежных
групп (см. с. 98). Но когда в 73 г. в войне больше уже не оставалось
действующих лиц — евреев, враждебность стала неуместной. Мы
можем усматривать в этом еще один результат исчезновения у
евреев средней политической линии; теперь и вправду было
невозможно занять умеренную позицию. Это, в свою очередь,
привело к тому, что после войны римляне видели только одну
категорию евреев, что может быть наглядно проиллюстрировано
нелепым случаем, о котором вспоминает Иосиф. Это, очевидно,
произошло еще в 73 г. н. э., когда восстание сикариев Палестины
под руководством ткача по имени Йонатан было подавлено в
Кирене местным римским управляющим; помимо 3 тысяч богатых
евреев из тех мест были обвинены знатные евреи в Александрии
и Риме, и среди них сам Иосиф. Такие нападки вызывают
удивление, пусть даже наш автор позднее был оправдан, а не
подвергся подобно Йонатану пыткам и сожжению заживо. Однако
следы старого разделения среди евреев сохранились, и это
проявляется в том факте, что Иосиф, откровенно радуясь заслуженному
ужасному концу управляющего, вместе с тем выражает и удов-
238
Глава восьмая
летворение по поводу наказания разбойника Йонатана: его
прежнее стремление отделять себя от нежелательных евреев не пропало
полностью (ИВ 7. 437-450; Ж 424).
Таким образом, Масада, устраняя одни сложности, создавала
для автора другие. И последняя книга «Иудейской войны», подобно
предшествующим, отличается не беспристрастными
наблюдениями, но интенсивной ангажированностью автора и сильными, хотя
и не слишком глубокими реакциями. Однако историк более не
придерживается столь последовательно позиции, для которой
характерна отчетливо выраженная политическая пристрастность.
Теперь, рассматривая последствия восстания, он мечется то туда,
то сюда, выплескивая свои эмоции в разных направлениях. Вместе
со своей родиной он на время потерял и прочную духовную опору,
о чем и свидетельствует его произведение. В этом отношении оно
продолжает оставаться непосредственным продуктом натиска
обстоятельств и вместе с тем высвечивает эти обстоятельства
решительными ответами, содержащимися в нем, и даже своими
слабостями как исторического и литературного произведения.
ИВ 4. 623-629. Иосиф, таким образом, избегает статуса бывшего раба:
В. БаиЬе, «ТНгее 1е^а1 по!е8 оп 1о8ерНи8 аГ1ег Ы8 8иггепс1ег>, Ьам ()иаг{ег1у Кеу1ек
93 (1977), р. 192.
7
]. №со18, Уезраз'шп апсИНеРаПе$ Патапае:НШопаЕтхе1$скп{1еп2Ъ (1978),
р. 114, 119-124.
3
См.: А. 8спа1П, «В\е ЕгНеЬип^ Уе8ра81ап8 пасп Р1ауш8 До8ерЬи8, Та1тис1 ипс!
М1с1га8сН. 2иг Се8сЫсМе етег те881ат8спеп РгорпеИе», Аи/8Ие$> ипё И1еа\ег%ап% йег
КдпшсНеп \УеИ 2. 2 (1975), ей. Н. Тетропт, р. 208-327. То, что это пророчество
было чистой выдумкой, маловероятно, но не совсем невозможно: попытки Шалита
доказать, что оно имело место,— результат заблуждения.
4 ИВ 2. 309; 5. 1; Тас. #й*. 2. р. 79гг.; см.: №со18, 1ос. сН. (прим. 2), и о
возможной связи Иосифа с «восточной группой» флавиевской партии: I. Сгоок,
«Т1Ш8 апс! Вегешсе», АЗРк 72 (1951), р. 163, п. 9.
Эта история содержится в автобиографии Ибн Халду на, которая, как и
произведение Иосифа, появилась без заглавия, в качестве приложения к крупному
историческому труду. См.: \У. т. р18сНе1, 1Ьп КНаШип апё ТатеНапе: ХНе1г НШопс
МееПщ т Оагпазсиз, 1401 А. Я. (803 А. Н.): а 8Ыу Вазеа оп АгаЫс М88 о/ 1Ьп
КНаШип'$ «АШоЫо&арНу» (1952), р. 14-17, 34-37.
6 ИВ 3. 403-404; 4. 622-626. О заботе Иосифа о самом себе: Н. К. СгаГ, Кш$ег
Уехраыап: 1)пХегшсНищеп ги 5иеШз У На Уезразьат (1937), р. 37ГТ.
Покровительство Флавиев и еврейский патриотизм 239
Имеются различные версии: Ауо1 йе КаЬЫ Иа1пап редакция а (ЗсЫесМег
р. 22); редакция Ь (8сЫесп1ег р. 20); МШгазН ЯаЬЬаН, ЬатепШюпз 1. 5; ТВ СИШп
56Ь. Они различаются по политической позиции, приписываемой Йоханану, по
месту, где было выражено пророчество, а также конкретными деталями: т. Иеивпег,
Л П/е о/ КаЬЬап Уопапап Ьеп 2,акка1 ( 1970), р. 157Гг.; ОеуеЬртеМ о/ а Ье^епЛ:
5(иаЧез оп Иге ТгайШоп сопсегтщ Уопапап Ьеп Хаккаь (1970), р. 228-234; А. ]. 8а1-
с1апп1 «топапап Ьеп ХаккаРа е8саре ггот Тегша1ет», /5/ 6 (1975), р. 189-204;
Р. ЗсЬанзг, «Топапап Ьеп 2акка1 ап<1 1аЬпе» т ор. сИ. (прим. 3), 2. 10. 2 (ей.
XV. Наазе), р. 43-101. О сложностях, касающихся точной формы запроса: С. А1оп,
«КаЬЬап 1оНапап Ьеп 2аккаР8 гетоуа1 Ю ТаЬпеп», т: 1ет, 1иЛа1зт апа" Иге С1аз$1са1
ШгШ (1гап8). I. АЬгапата, 1976), р. 269-313.
8 Зие*. ТИ. 5. 1; Тас. НШ. 2. 2-4; Зие1. Уезр. 5. 6; Тас. Шз1. 2. 78; Зие1.
Уезр. 7; Тас. Шзи 4. 82. 2. К. Зсо«, Тпе 1трег1а1 СиИ ипйег 1пе РШапз (1936),
р. 2гг.; «ТЬе го1е оГ ВавШйез т 1Ье Еуепхз ог А. В. 69», 1К5 24 (1934), р. 138-140;
А. Неппспз, «Уе8ра81ап'8 У18Н Хо А1ехапс1па», ХРЕ 3 (1968), р. 51-80.
о
ИВ 4. 603-604; ЗП. Рип. 3; см. также Зие1. Уезр. 1. 1 и 7. 2, о недостаточной
знатности и о связи с предзнаменованием; о смелости: А. Впе88тапп, ТасИиз ипё,
а1 аз ДаумсНе СезМсЫзЫШ: Негтез ЕтгекскпЦеп 10 (1955), р. 9-10; №со18, ор.
сИ. (прим. 2), р. 94-95.
Хенрикс, Неппспз, ор. с\Х. (прим. 8), указывает на совершенно спонтанный
вклад Египта, обусловленный характерными формами местного поклонения Са-
рапису.
РЫ1о8гг. УЛ 5. 27 (с резкой критикой политической философии в
последующих главах).
12
Светоний неоднократно говорит о пророчествах Иосифа относительно
близкого вступления на престол. Дион рассказывает, что Иосиф смеялся, когда
говорил, и пророчествовал о вступлении на престол в ближайший год.
13 з
Линднер, Н. Ыпс1пег, В1еСезсЫсп1заи//аззип8 Лез Р^аV^из^озерпиз ШВеИит
]иа1а1сит (1972), р. 70, считает, что это были совершенно разные пророчества,
однако доказывает, что читатель может установить между ними связь. Об
уподоблении: 2опага8 11. 16 (Бшсюгг 3, р. 50); ТИаскегау, п. аЛ 1ос. т ЬоеЬ 1о8ерЬи8.
14
Крайний пример в: XV. \УеЬег, /озерНиз ипй Уезразьап (1921), р. 42; см.
также: ЗсИаНт, ор. ей (прим. 3), р. 259-260.
Чис. 24. 17 и ел. Цитата Йоханана: Ис. 10. 34 (представлена в некоторых,
но не во всех версиях истории); Кеизпег, Ы/е (см. прим. 7), р. 157-166; об
эгзегетической трактовке «Ливана» как Храма см.: С. Уеппе8, «ТЬе 8утЬоПс
ЫегргеШюп ог "ЬеЬапоп" т тНе Таг§ит8: хЬе оп§т апа' с1еуе1ортепг ог ап ехе§е11са1
ггасШюп», /77г5 N. 3. 9 (1958), р. 1-12; 8спр1иге апй ТгааЧНоп ш ]иЛа1зт (1961),
р. 26-39. Строго мессианское прочтение, содержащееся в 77 ВегакШ 2. 5а,
возникло после разрушения Храма, когда усилились такого рода тенденции.
О других возможностях: т. В1епкт80рр, «РгорЬесу апа! рпе81Ьоос1 т
Т08ерНи8», 115 25 (1974), р. 245; М. Неп^е!, В1е 2еШеп (1961), р. 24417.
240
Глава восьмая
ИВ 6. 288-312. Эти пророчества анализируются в комментарии: МюНе1,
ВаиегпГетс1 2. 2 (1969), экскурсы 14-16, а также в: А. ЗсНаШ, ор. сИ. (прим. 3),
р. 269-276.
1 8
Тас. Н^5^. 5. 13; колесницы и лязг оружия на небе, вспышки света,
самопроизвольно открывающиеся ворота, а также голоса уходящих богов: «Е1 аисШа
таюг Нитапа уох ехседеге а"ео8; 8шш1 т§еп8 тошз ехсейеШшт». Интерпретация
Тацита также перекликается с Иосифом: «Р1ипЪи8 регзиавю тега! апйяш8
засегйошт Шеп8 сопНпеп ео 1р8о 1етроге Гоге ш уа1е8сеге! Опепз рго&ащие 1ис1аеа
гегит роигепшг». О последней фразе см.: 8ие1. Уе$р. 4. 5, где говорится почти то
же самое. Норден доказывает, на мой взгляд неубедительно, основываясь на
незначительных расхождениях в формулировках, что Тацит использовал другие
источники: Е. 1Чогс1еп, «1о8ерпи8 ипс! Тааш8 иЬег те8и8 СНп8Ш8 ип<1 ете те881аш8сНе
РгорНеИе», раП 3, Ыеие /акгдис/г /иг йаз к1 АМеПит 16 (1913), р. 637-666; герг.
т А. ЗспаШ (ее!.), Хиг 1о$еркш-Рог$скип%, ]Уезе йег Рогзскипз 84 (19г/3), р. 27-69;
Е. Ыогаеп, КШпе5сЫ#еп (1966), р. 241-275. ЗспаШ, ор. сИ. (прим. 17). М. Штерн
придерживается аналогичного взгляда, отвергая позицию Лемана, Шюрера и
Дорнсейфа: М. 81егп, Сгеек апЛ Ьайп АиОгогз оп 1еш апё 1ийш$т 2 (1980), р. 3,-
61-62. Хосперс-Дженсен — А. М. А. Но8рег8-тап8еп. ТасИиз оуег йе ]оё,еп
(1949) — оставляет вопрос неразрешенным.
По-гречески читается или те(аЬшпотеп (мы уходим), или те1аЬатотеп
(давайте уйдем). См.: О. \Уетге1сН, «ТигоГГпип^ \т \Уипс1ег-, РгосИ^еп- ипс1
ХаиЬег^1аиЬеп с1ег Апике с1е8 тис1епшп18 ипс1 СНп81епшт8», СепеШ'шкоп Ш1Не1т
Зс/ипШ (1929) веейоп Е, р. 271-279.
20
См. комментарий Майкла и Бауэрнфайнда (см. прим. 17), экскурс 13, где
интерпретация дается в еврейских, а не в языческих терминах.
21
Об отношении Иосифа к пророчеству см. с. 30-31.
22 ИВ 3. 396 и ел.; Ж 415-416, 422-425, 428-429.
23
О хронологических рамках: Ж 361; ПА 1. 50; ИВ 7. 158 и ел.; В'ю, ЕрИ.
66. 15. 1 (датировка Храма мира); В. N1686, ]о$ерк1 Орега 6 (1894), рте/. 4. Дата,
более близкая к концу правления, подсказана трактовкой Иосифом сторонника
Флавиев, Цецины, как предателя; только после того как Цецина стал заговорщиком
против Веспасиана, Иосиф мог написать нечто подобное; Светоний и Дион относят
его заговор к более позднему времени: Вю 66. 16. 3; 8ие1. Тй. 6; Впе88тапп, ор.
сН. (прим. 9), р. 32. Это предположение отвергнуто Чилвером, пересмотревшим
точку зрения Бриссмана: /Я5 46 (1956), р. 203-205, с тем слабым аргументом,
что было бы трудно найти время между заговором и смертью Веспасиана для
опубликования «Иудейской войны»; в действительности Дион не указывает точного
года заговора. См. также: М. 31егп, «ТНе сЫе оГ те сотровШоп ог те Те\У18п \Уар>,
РгосеесИщз о/{Не 81х1к №огШ Соп^гезз о/^е\V^5Н 81шИе$ (1976). В работе 3. ]. В. Со-
пеп, 1о$ер1ш8 1п СаШее апй Коте (1979), р. 87-89, делается предположение о
появлении книги 7 при Домициане, главным образом на основании того, что
Домициан чаще всего упоминается здесь.
24 Ж 415-416.
Покровительство Флавиев и еврейский патриотизм 241
25 Ъ, Уауегг, «КеПесйопа оп ТКиа апй .Го8ерпи8», ОКБ8 16 (1975), р. 431-432;
«Ему никогда не присуждался официальный титул аткиз Саезапз. Он не был
среди его сотИез. Очевидно, он входил в состав более низкого окружения, в ту же
самую категорию, что и врачи, маги, философы и шуты».
См.: N1686 т Назйп^$* ЕпсуЫораеаЧа о/ ЯеИ&оп апй ЕШс$ 7 (1914) 8. V.
«1о8ергш8»: «Было бы ошибкой рассматривать это произведение как официальную
хронику. У Иосифа не было соответствующего правительственного поручения, он
писал по своей собственной инициативе».
27 М. Р. СНаг1е8\УОПп, САН 11 (1936), р. 16.
28 ЗПуае 3. 1. 61-63; 4. 5. 1; 5. 3. р. 36и\; 1. 1;. 4. 1. 2. К. 8соП, '«Згайив»
асМайоп оГ БотШап', А1РН 54 (1933), р. 247-259.
29
Как об этом говорится в работе: Н. Вагсюп, Ьез етрегеигз е11е? 1еШе$ 1аИпе$
$Аи%и$1е а Найпеп (2Рап8, 1968), р. 29417.
30
Тас. Апп. 1.1. Аналогичное суждение об историках эпохи Августа см.:
т$1. 1.
31
О времени окончания истории Плиния: К. 8уте, ТасНиз (1968), уо1. I,
р. 288, аррх. 38, р. 698. В целом произведение было закончено и издано прежде,
чем Плиний написал предисловие к «Естественной истории», опубликованной в
77 г.: ЫН ргае/ 70. ^
32
См. об этом ниже. Доводы Плиния: УуТ/ ргае/. 20.
33
5уте, ор. ей. (прим. 31), аррх. 35; Р. К. В. Соос1уеаг, ТасИш: Сгеесе апй
Коте, Яе» Зигуеуз 4 (1970), р. 17-20.
34
Зуте, ор. ей. (прим. 31), уо1. 1, р. 119.
Эти описания взяты из отдельного стоического мартиролога.
Историки периода правления Нерона, Клювий Руф и Фабий Рустик,
очевидно, не пошли дальше этого времени.
37
Например, Випстан Мессала, видный сторонник Флавиев в «Диалоге»
Тацита и брат пресловутого осведомителя; Г. Помпеи Планта, также сторонник
Флавиев в гражданской войне, а позднее доверенное лицо Веспасиана и, возможно,
префект Египта.
38
«КоЫ8 ас! со1епс1ит 1е ГатШат аис1ас1а 8о1а зирегезг».
оу См.: Уауехг, ор. с\Х. (прим. 25), р. 430-431.
Это было обычной практикой — использовать в качестве названия
исторического произведения фразу, с которой оно начиналось: В. Еаг1, «Рго1о§ие-Рогт
1П Апает Н18юпо§гапу», Аи/зНе§ ипё И1еа*ег%ащ егс. (прим. 3), 1. 2 (1972),
р. 841-844, 856. О тенденции давать особое название греческим прозаическим
произведениям: КЕ 5ирр1. 12 (1970), 1108-1109, 8. у. «ТЬикусиа,е8».
41 ИД 13. 72, 173, 298. Опущено у Низе: N1686, ор. сИ. (прим. 23), уо1. 1
(1887), ргае/. 6. Признано в: уо1. 6, ргае/ ш, где автор, следовательно, менее уверен
в возможности обнаружения оригинального заглавия книги Иосифа.
Так у Низе.
9 Тесса Раджак
242
Глава восьмая
43
Деготе, Иг. III. 13: «$ер!ет ЛЬго8 1ис!а1сае сарйуйайз»; ТпеорпПиз, ай
АШо1усит 3. 23; Еи$., Ш$1. Есс1. 1. 5. 6; 2. 6. 4. Список географических названий
IV в., составленный Стефаном Византийским, 8. V. РпазаеИз, дает просто: «Война
против Римлян».
44
Лакёр пытается объяснить это, говоря, что римляне упоминались в тех
редких контекстах, где Иосиф считал необходимым перейти на еврейскую точку
зрения: Ьачиеиг, Бег }ш11$ске НШопкег Пстиз 1озерки5 (1920), р. 98, 255.
8. В. РЫпег апй Т. АзЬЪу, А Торо%гар№са1 ОШюпагу о/ Апаеп( Коте
(1929), р. 45-46; I. А. БИсптопс!, «Т\уо Р1ау1ап Мопитеп!$», Котап Агспае1о§у апй
АгГ, Еззауз апй 8гшИе$ (1969), р. 218-221; 8. КетасН, «Ь'Агс бе ТИиз», КЕ1 20
(1890), р. 1ху-хсь П1и81га1юп8: Е. Ыа8п, А РШопа1 В'ьсйопагу о/ АпаеШ Коте
(1961), уо1. 1, р. 133.
46
К1Сптопс1, 1ос. сИ. (прим. 45).
47 С/Ь 944 = 1Ь5 264; 8спигег—Уегтез—МШаг, уо1. 1, р. 509, п. 128; трудно
понять, почему должны были существовать две триумфальные арки; вторая была
описана в конце VIII в. (Дессау). См.: ИВ 6. 435-437.
48 К1сптопо\ ор. с\1. (прим. 45), р. 220-221.
49
ИВ 3. 4; 8П. Рип. 3. 589; предполагают, что под словом «каледонский» поэт
подразумевал «британский»: А. Мопн§Напо, «Рапе§упси8 Ме88а1ае апс1 "Рапе§упси8
Уе8раз1апГ\ г^о гензгепсе8 Хо ВпЫп», 1К5 40 (1950), р. 41-42.
ИВ 7. 65; Тас. Э'ш1. 8 (эти слова приписывают Юлию Секунду); Тас. НЫ.
4. 42. 6 (СиПш8 МоШапиз).
ИВ 6. 132. Другие примеры подобного рода см. в: Уауе1х, ор. сИ. (прим. 25),
р. 414, п. 13.
52
Принял, среди очень многих, и А. Момильяно: А. Мопи§Папо, САН 10
(1952), р. 862, п. 1; ш НеЬге\у, М. 81егп, «т08ерпи8' таппег оГ \угШп§ Ызюгу», ПН
Сопуепйоп о/ (Не 1$гае1 Н1$1опса1 ЗосШу (1962). Примечательно, что
противоположная точка зрения характеризуется как «прописная истина»: I. ^еПег, «Т1ш8
ипс! аЧе 2ег8югип§ с1е8 Тетр1е8 уоп 1еш8а1ет — АЪ81Сп1 ойег ХиГаП?», КИо 50 (1968),
р. 139.
53 Кроме предисловия см.: ИВ 6. 128, 216, 236, 240, 256.
54 8и1р. 8еу. 2. ?0; текст в соответствии с С5ЕЬ 1 (1866), р. 85.
5. Вегпау8, «ШЪег сПе Спгошк с1е8 8и1рк:ш8 8еуеш8», Сезаттеке
АЫшпаЧип&еп (еа\ Н. Шепег), 2 (1885), р. 159-181. Предположение названо так
А. Момильяно: А. Могш§Напо, «1асоЪ Вегпау8», ОиМо сопЫЪиХо айа $1опа йеф
51иаЧ Ыаззш 1 (1975), р. 146.
Об этом обычае, а также о действиях Мелито и Тертуллиана: Т. Б. Вагпе8,
«Ье^зЫюп а^ашз! Ше СппзИапз», /Д5 58 (1968), р. 39.
2. 31. 3 со ссылкой на войну бар Кохбы.
58
4 Монтефьёре правильно анализирует тенденцию Сульпиция, однако
приходит к неожиданному заключению, что даже если Сульпиций ошибочно передает
Покровительство Флавиев и еврейский патриотизм 243
слова Тита на военном совете, он верно отражает его намерения: Н. МоШеПоге,
«5и1рШи8 Зеуегиз апс! ТИиз соипсП оГ \уаг», НЫопа 11 (1962), р. 164-165.
со
Са$$юс1оги$, 7л5/. 1. 17. 1 (е<1 Мупогз, р. 55).
60 \Уеупапс1, КЕ 6 (1909), 2703, 8. V. Р1ауш8.
61 Вегпауз, р. 168-169.
По этому поводу можно лишь сказать, что такое знание было возможно,
ибо еще в V в. Орозий знал «Историю»; см.: Тас, гга§. 3 (ТеиЬпег е<1, р. 238);
С. ^. МепйеИ, ТасИиз (1957), р. 229-232.
Ос1. 33, 4: «Зспрт еогит ге!е§е, уе1 81 Котатз ате ёаийез, ш 1гап$еати$
уе1еге$, Р1аУ1 1о$ерЫ уе! АпюпП 1иНаш с!е 1ис1ае18 геяшге». В текст внесено то
исправление, что Иосиф трактуется как еврейский, а не как римский автор: «Зспр1а
еогит ге1е§е, уе1, и1 1гап$еати$ уе1еге$, Р1ау1 1о$ерЫ, уе1, 81 Котатз та§18 &аи(1е$,
Апюпп 1иНаш, с!е 1ис1ае18 гецшге». Комментарий в работе: С. С1агке, Т/ге ОсШуЬш
о/ Маг сиз Мтис'шз РеИх (1974), р. 348-349.
ИВ 6. 238. Э. Хертляйн возражает против такой идентификации: Е. Нег1-
1еш, «Апюпшз .ГиНапиз, ет гопшспег СезспюН&зспгеШег?», РШо1о$>и$ 11 (1921),
р. 174-193.
Так, С1агке, 1ос. с\Х. (прим. 63).
Уа1. Пасс. 1. 13. Эти аргументы собраны в работе: С. А1оп, «ТЬе Ьигшпз
оГ 1Не Тетр1е», ор. ей. (прим. 7), р. 18-47.
СП
Легенда о комаре, который послужил причиной его смерти, пробравшись
через нос к его мозгу: Ь. СтгЪег^, Ье^епд.$ о/ 1ке 1ету уо1. 5 (1925), р. 60, п. 191.
Могш^Напо, ор. сН. (прим. 91).
69
Ауо{ йе КаЬЫ Мсйкап, гесепзюп Ь (ЗспесН1ег р. 20).
70
ИВ 7. 421-425. Другие неубедительные аргументы, основанные на римской
стратегии, приведены в: ^еПег, ор. сИ. (прим. 52).
71
Дион высказывает правдоподобную догадку, что Тит демонстрировал
снисходительность с целью скорейшего завершения войны: Бю, Ер'й. 66. 4, 1. Иосиф
рассказывает о двух замечательных людях, которые хотя и были дезертирами,
однако предпочли броситься в горящий Храм,— ИВ 6. 280; это было необычно.
Когда Тит обнаружил священников (не говорится, что первосвященников),
уцелевших в Храме, он велел их казнить, показав тем самым, что время для прощения
прошло,— 6. 316-322. Однако они, очевидно, занимали более низкое положение.
72
Рассказанная Дионом история, что римские солдаты по приказанию Тита
вошли в Храм, однако там заколебались от суеверия, не заслуживает доверия (см.:
Ою, ЕрИ. 66. 6. 2).
73
Обоснование в: Н. СиПтап, В1е Ваг$Ы1ип% йег /шНзсНеп КеИ&оп Ье1 Р1ауш
/озер/гиз (1928), р. 27-32.
74 ТВ Вода Ва(га 60Ь (Зопсто 1гап81а1юп, уо1 1, р. 245-246).
75
С: Уауе1г, ор. сИ. (прим. 25); здесь указывается на то, что Тит как
правитель должен был преодолеть репутацию порочного и жестокого человека,
а*
244
Глава восьмая
которую он приобрел в молодости. О понятии сктепНа: М. Р. СНаг1е$\УОПп, Тке
УШиез о/ а Яогпап Етрегог: Ргора^апйа апй Иге СгеаНоп о/ ВеНе/ (1937), р. 11;
А. ТгаиЬе, СктепИа Рппарк (1970), р. 24ГГ.
7(\
Поражение людей Вителлия вблизи Кремоны; предательство Цецины и
разграбление этого города; провал попытки Флавия Сабина и Домициана удержать
Капитолий; казнь Сабина; унизительная смерть Вителлия; прибытие Муциана.
См.: Впеззтапп, ор. с!1. (прим. 9).
77
Тас. Шз{. 2. 6. 2; $иег. Уе$р. 5. 1. Еще раньше примирение между
Веспасианом и легатом Сирии Муцианом, которое организовал Тит, было первым
решающим шагом: Тас. Н1$1. 2. 5. 2.
78 Тас. т$1. 2. 74, 79; №со1з, ор. сИ. (прьм. 2), р. 73; НеппсЬз, ор. с\Х.
(прим. 8), р. 79.
79
Аргумент фон Гутшмида, что Иосиф не мог критиковать прежних историков
войны столь же резко, как он это сделал в своем предисловии в отношении уже
известных тогда «записок», не принимает во внимание то обстоятельство, что
военные сообщения полководцев рассматривались не как история, а лишь как
сырой материал для историка; так, Цицерон в знаменитом высказывании: Сюего,
ВгШиз 261-262; см.: А. уоп Си1$сНгша\ Ке'те ЗсШ&еп 4 (1893), р. 346.
80
Утверждение Вебера о широком использовании (\УеЪег, ор. сИ. /прим. 14/)
основывается на разработке ряда гипотез, развиваемых в его книге. См. критику:
К. Ьачиеиг, РШ. \УоскепзсШ/( 41 (1921), р. 1105-1114. Однако мнение Вебера
оказалось влиятельным и в настоящее время: Н. Ыпс1ег, В1е СезсШсШаийахзипз
йе$ Пауш 1о8ер1тз Ш Ве11ит ]ийа1сит (1970), езр. сН. 5.
81
Эту выгоду отмечает сам Иосиф; ИВ 1. 3; ПА 1. 56.
82
Николе, 1Ч1С018, ор. с\Х. (прим. 2), р. 44-45, детально и аргументированно
доказывает, что Иосиф зависел от «записок» при указании дат, которые Николе
считает транслитерацией дат юлианского календаря. О топографии: \УеЪег, ор. сИ.
(прим. 14), р. 142-148. Экскурсы, обещанные Иосифом в предисловии (1. 22),
содержатся в: ИВ 4. 471-485, 607-615; 5. 136-237; 7. 164-189, 280-303. В другом
случае, 5. 570, когда фигурирует иного рода «точность», указывается количество
вынесенных из города трупов, Иосиф оперирует собственными данными,
полученными от перебежчиков.
83
Об этой дате см.: с. 211, прим. 1.
И указывает на его будущие интересы: см. с. 247-248.
85
5. М. С. ТоупЬее, Тке Р1сы'шп КеИе/з /гот Иге Ра1аио йейа СапсеИепа
(1957), е$р. р. 5-6; Кюптопд, ор. с\\. (прим. 45), р. 221гг.; Р. Ма§1, / гШеуЬ //аи
йе1Ра1аъго йейа СапсеИепа (1945), р. 10617. О слухах относительно враждебности:
Тас. НШ. 4. 51 — Веспасиан спешит назад в Италию, чтобы обуздать Домициана,
который управляет Римом; Бю Ер'й. 66. 9. 3; сГ К^сНтопо1.
ос
Лояльность Тита тоже была подозрительна: говорили, что он пробирается
к власти, используя своих сторонников на Востоке: Зиех. ТЫ. 5. 3.
Покровительство Флавиев и еврейский патриотизм 245
87
ИВ 7. 133: «Все чудесные и богатые предметы, одновременно показанные
в тот день... продемонстрировали могущество Римской империи». Это мнение
больше не повторялось.
А.-М. Та18пе, «Ье тете с!и 1потрпе 8ои8 1е8 Р1ау1еп8», Ьсйотиз 32 (1973),
р. 485-504.
89
ИВ 7. 142-147. См. также 6. 418 — самый высокий из молодых людей,
плененных в Иерусалиме, был предназначен для участия в триумфе.
Ср. с тем, как представляет дело Плутарх: Р1и1агсп, АепйИш РаиИиз 32-34
(где представлено больше жалости к завоеванным, участвующим в процессии, чем
изображает Иосиф). Следует отметить также детальное изображение (ИВ 7.123-132)
прелиминарного ритуала и проведение его среди публичных построек Рима.
91
Римская точка зрения: ИВ 7. 252, 275-279, 304-319. Отступление,
касающееся еврейских революционеров (7. 254-257), бесспорно, является
персональным дополнением.
92
7 См.: У. УасИп, Мазайа: Негойз РоПгезз апй Иге Т.еаШз' Ьа$1 ЗШпй (1966);
Ь. Н. РеМтап, «Мазайа: а сгШцие ог гесеп* 8Спо1аг8Ыр», ш СШзНапОу, 1ш1ш$т
апй ООгег Сгесо-Котап СиКз: ЗшсНе8 Гог Могюп ЗтИЬ а1 31хгу (ей. ]. Иеизпег),
уо1. 3 (1975), р. 214-248.-
93
Археологов упрекают, часто несправедливо, в том, что они трактуют сбои
находки как подтверждение истории Иосифа: Р. \\й&\-Шцие\> Р1ауш-1о8ерпе ои
а" и Ьоп иза$е йе 1а 1гакЫоп, аррх., апс! т Ье$ /ш/$, 1а тето1ге еХ 1е ргезегй (1981),
р. 43-72.
94
Представлена Т. Вайс-Розмарин в различных журналах; см.: РеШшап, ор.
сИ. (прим. 92), р. 239-243., и в иной форме: Е. М. Зта11\уоо(1, ТЬе 1е\У8 ипс!ег
Котап Ки1е (1976), р. 338. Детальное опровержение в работе Фельдмана, а краткая
критика в: Э. 3. Ьасюисеиг, «Мазала: а сопзМегаИоп оГ те ЬИегагу еУ1с!епсе»,
СКВ5 21 (1980), р. 246-247.
95
См.: РеШтап, ор. с'й. (прим. 92); автор рассматривает, какое значение
имеет обсуждение «комплекса Масады» в самосознании современного Израиля;
см.: УМа1-Мацие*, ор. с\Х. (прим. 93).
96
Лядусёр, Ьайоисеиг, ор. сИ. (прим. 94), доказывает, что они приводятся
как примеры болезненного влечения к смерти, которые должны были быть
немедленно отброшены теми, кто был знаком с римскими философскими и
политическими идеями. Однако этот усложненный римский подход не свойствен
Иосифу. Сам Иосиф определенно говорит о благородстве этой акции, например:
7. 406.
246
Эпилог
Поздний Иосиф
Т^огда Иосиф закончил «Иудейскую войну», большая часть его
-^-^писательской карьеры была у него еще впереди; ему оставалось
прожить еще около двадцати лет — сколько именно, мы не знаем,
потому что не имеем сведений о дате его смерти. Он, несомненно,
продолжал вживаться в новую для себя социальную среду. Ему,
отрезанному от Палестины, от Храма, некогда служившего
основой его существования, а теперь навсегда отошедшего в прошлое,
предстояло не просто жить в Риме, но и, чем дальше, тем больше,
самому добывать средства к существованию, ибо помощь со
стороны императоров уменьшилась. В 79 г. Тит унаследовал власть
Веспасиана, однако в 81 г. и он умер. Хотя брат Тита Домициан
и продолжал защищать Иосифа, карая тех, кто клеветал на него,
и награждать его, освобождая от уплаты налога за земельные
владения в Иудее, он не проявлял интереса к его творчеству
(Ж 429). Поздние произведения Иосифа — «Иудейские
древности» с приложенным к ним «Жизнеописанием» и «Против Апио-
на» — имели нового покровителя: его имя было Эпафродит и он
являлся, вероятно, вольноотпущенником, библиофилом из
Александрии. Менее вероятно, что это был известный
вольноотпущенник Нерона, носивший такое же имя, который присутствовал при
самоубийстве императора и впоследствии, в 95 г. н. э., был
приговорен к смерти другим тираном. Домицианом. Однако первая
идентификация представляется более приемлемой, поскольку
последняя создавала бы серьезные осложнения при датировке
произведений Иосифа. Но как бы то ни было, имя Эпафродит
принадлежит вольноотпущеннику, а вольноотпущенник, хотя и
богатый, ощущал на себе презрительное отношение со стороны
высшего общества Рима. О библиофиле Эпафродите нам известно,
что он был «большой, черный и подобен слону», так что некоторые
полагают, что он был негром (а также страдал водянкой). Если
патрон не принадлежал к высшим кругам общества, то и его
протеже, Иосиф, тоже. Вместе с тем наш автор, очевидно, и в то
Поздний Иосиф
247
время не утратил находчивости. Эпафродит неоднократно в своей
жизни испытал превратность судьбы и отличался необычайно
широкими интересами ; Иосиф сумел привлечь его внимание,
используя в своих интересах оригинальный повод. Он представил
себя как человека, который мсжет написать полную историю
евреев для языческой читательской публики.
Кроме этого нам мало что известно о личности Иосифа в
последний период его жизни. Только предположения, а также то,
что нам известно о событиях предыдущего периода, при
сопоставлении дают некоторую, да и то очень шаткую, точку опоры. Стало
общим местом говорить об изменении положения и развитии
нашего автора . До некоторой степени это резонно. Иосиф более
не находился на вершине общественной пирамиды. Иерусалимские
священники как общественная группа прекратили свое
существование: мы можем сказать, что классовое сознание притупилось у
позднего Иосифа. С другой стороны, он некоторое время был
видным политиком или, по крайней мере, шел к этому. Теперь
он участвовал в политической деятельности лишь косвенным
образом, добиваясь своими литературными произведениями
привилегий для еврейских общин в Римской империи. Однако и на
этом поприще он не выступал прямым заступником, в отличие от
того, как действовал за столетие до него историк Ирода Николай
Дамасский . Определенно для Иосифа теперь уже не существовало
сражений, и мы можем вообразить себе, как он был рад, что
прошли дни его командирства.
При всем том я сомневаюсь, что Иосиф претерпел на
протяжении своей жизни радикальное внутреннее изменение. Портрет
Иосифа, рисуемый нами на страницах этой книги, поразительным
образом обнаруживает в нем в поздние годы ту же главную черту,
которая проявилась у него в молодости. Факты свидетельствуют,
что он в девятнадцать лет был фарисеем: он унаследовал, после
непродолжительных колебаний, традиционную веру своей семьи
и ему не пришлось ждать до тех пор, пока, после гибели Храма,
фарисейство не станет преобладающим или даже единственным
направлением . С другой стороны, его политическая позиция
всегда основывалась на убеждении, что возможны сотрудничество
и гармония между иудаизмом и языческим миром — особенно,
конечно, с языческой властью Рима и администраторами,
представляющими ее. Последняя часть «Иудейских древностей»
показывает, что Иосиф продолжал верить в важность для евреев
римской протекции и, более широко, в необходимость сохранения
248
Эпилог
добрых отношений со всеми народами, среди которых они живут,
желая «примирить народы и устранить причины вражды» .
Наблюдается лишь перестановка акцентов: в поздний период своей
жизни, заняв выгодную позицию в диаспоре, Иосиф
сосредоточился на внешних отношениях, занялся апологетикой,
представляя в выгодном свете иудаизм для тех, кто был далек от него. Это
привело его к более глубокому, чем прежде, осознанию
желательности поиска взаимопонимания с грекоговорящими народами
Востока, среди которых жили многие евреи и которые, помимо его
соотечественников, должны были стать читателями писавшихся
им «Иудейских древностей».
В свою очередь, евреи сознавали важность использования
греческого языка: именно благодаря знанию этого языка Иосиф,
еще будучи молодым человеком, был назначен послом Иерусалима
в Риме. После 67 г. греческий язык играл все большую роль в
жизни Иосифа, а греческая литература представляла для него все
больший интерес.
Мы можем обнаружить еще одно перемещение акцента,
которое, однако, нельзя назвать новым направлением. Это скорее
аспект культуры Иосифа. Его последнее опубликованное
произведение, «Против Апиона», представляет собой искусную
демонстрацию большей древности и общего превосходства еврейских
традиций, законов и религиозных обрядов над греческими. Однако
Иосиф не впадает в шовинизм, беря за правило выстраивать
историю евреев в один ряд с историей других народов Востока.
Он с одобрением цитирует различных историков Среднего Востока,
писавших историю своих народов по-гречески, прежде всего Бе-
роса, вавилонского астролога и жреца Ваала; Манефона,
упоминавшегося египетского жреца; Менандра Эфесского, а также
некоторых финикийцев, с трудами которых он познакомился в
архивах Тира . Среди этих авторов он чувствовал себя как дома,
поэтому может сложиться впечатление, что литературный мир
частично эллинизированных восточных народов не был чужд
ему. Реальное существование этой культурной среды
подтверждается последующими явлениями: многие отцы церкви также
принадлежали к ней, и ранние апологеты пошли по стопам
Иосифа, черпая из трудов тех же и других восточных авторов
точно так же, как делал он, и даже частично независимо от
него . Так, при написании «Против Апиона» Иосиф, хотя и жил
в Риме, обращал свой взор на Восток. Очевидна связь с
Иосифом — начинающим автором, адресовавшим миру восточных.
Поздний Иосиф
249
народов первую версию «Иудейской войны», написанную на его
родном языке, арамейском.
Обе версии «Иудейской войны», арамейская и греческая,
писались под сильным впечатлением от событий, оказавших столь
глубокое воздействие на Иосифа, как ответ на них, а не как некое
нейтральное сочинение, удовлетворяющее любопытство других.
Мысли о восстании и последующем разрушении Храма
продолжали волновать его, заставив вернуться спустя почти двадцать лет
к событиям 67 г. (в «Жизнеописании»). Те события оставили
неизгладимое впечатление, поэтому не приходится удивляться,
что Иосиф так и не сумел забыть о них.
Хотя как автор он, конечно, двигался вперед, разрабатывая
другие темы, дух произведений остался тот же. Как проеврей-
ская апология «Иудейских древностей», так и инвективы
сочинения «Против Апиона» явились литературным ответом на
реальные проблемы того времени, 80-х и 90-х годов. У нас
слишком мало сведений, чтобы до конца разобраться, что же
тогда происходило, однако некоторые проблемы понятны. Ясно,
что в 66-73 гг. уже наступил кризис в отношениях между
евреями и греками в городах как Палестины, так и вне ее, и
Иосиф вспоминает целый ряд конфликтов, являвшихся иногда
предвестием, а иногда последствием великого восстания против
римлян (ИВ 2. 457-498; 7. 41-62 и т. д.). Естественно, они
обострились после унизительного поражения восстания в
Палестине, которое придало уверенности грекам и вселило
неуверенность в евреев. Прежде всего греки поверили, что теперь
римляне перестанут оказывать евреям поддержку,
традиционную со времен Юлия Цезаря, когда защищались их права в
городах Востока. Так, когда Тит посетил Антиохию в Сирии,
масса ее жителей встретила его с просьбой, во-первых, изгнать
евреев из города, а затем, когда эта просьба не нашла отклика
у императора, удалить бронзовую доску, надпись на которой
напоминала народу о привилегиях, дарованных евреям (ИВ 7.
100 и ел.). Таким образом, эта история, хотя и выдуманная,
служит символическим отражением последствий восстания
евреев. Иоанн Малала, антиохийский историк более позднего
времени, рассказывает, что Тит подарил жителям Антиохии
награбленное у евреев, а за воротами города, по дороге в Дафну,
была установлена большая бронзовая фигура ангела из Храма;
на самих воротах была прикреплена бронзовая группа из луны
250
Эпилог
и четырех быков, некогда украшавшая Иерусалим (Малала 260-
261).
Очевидно, имперское покровительство не совсем исчезло при
Веспасиане и Тите, однако перевод Веспасианом храмового налога
в размере двух драхм с человека в иудейский фиск (часть
имперской казны) и посвящение его Капитолийскому Зевсу
решительно изменили статус евреев, превратив их из
привилегированного меньшинства в народ, с которым обращались с особой
жестокостью . Приход на смену Титу его грубого брата Домициана
еще больше ухудшил обстановку, насколько можно судить по
знаменитому эпизоду из рассказа Светонния («Жизнь
Домициана» 12. 2) об осмотре старика для выяснения того, подлежал ли
он обложению иудейским налогом. Иосиф не дожил до того
времени, когда преемник Домициана, император Нерва, выпустил
монету, надпись на которой гласила об отмене злоупотребления
еврейским фиском .
В течение всего этого периода, когда были утрачены Храм и
община первосвященников и ученых в Иерусалиме, которые в
прежние времена служили для всех евреев национальным
центром, диаспоре приходилось опираться на свои собственные силы.
Преобразование фарисейства в раввинистический иудаизм
произошло не вдруг. В это время было чрезвычайно важно создать
удовлетворительные условия жизни для евреев в городах,
поскольку теперь им было неоткуда ждать поддержки и помощи. Элита
еврейской диаспоры в свое время поддерживала особенно тесные
общественные и политические связи с семьями первосвященников
в Иерусалиме, поэтому именно она прежде всего ощутила на себе
последствия утраты. Степень остроты потребности в решении
возникших проблем, возможно, лучше всего может быть понята,
если посмотреть на последствия неспособности найти такое
решение — на отчаянную ярость еврейских восстаний при Траяне,
когда в течение примерно двух лет (115-117) в Кирене, Египте,
на Кипре, а также, хотя и с меньшим размахом, в Месопотамии
евреи обрушивались без разбора на гражданских и военных лиц,
на храмы и поместья.
Тем не менее вплоть до восстаний при Траяне все еще
оставалась какая-то надежда, и обнадеживающей тенденцией было
распространение среди различных групп населения интереса к
монотеизму вообще и иудаизму в частности. С одной стороны,
формальным поводом для осуждения и изгнания родственников
самого Домициана, родителей его предполагаемого преемника,
Поздний Иосиф
251
консула Флавия Клемента и его жены Домициллы, было обвинение
их в безбожии, т. е. в неуважении к Римскому пантеону и к
провозглашенной божественности Домициана (Дион 67. 14). С
другой стороны, есть сообщение, что популярный философ-стоик
Эпиктет описывал как образец обманщика, человека, который, не
пройдя обряда омовения, заигрывал с иудаизмом, так что другие
говорили о нем: «Он не еврей, просто притворяется евреем» (ар.
Агпап 2. 9, 19-21). Это доказывает, что иудаизм был очень
привлекателен для определенного типа людей и что он был хорошо
известен широкой публике. И Эпафродит, патрон Иосифа,
очевидно, тоже проявлял интерес к евреям, независимо от того,
испытывал ли он лично тягу к религии.
Таков бы общественный фон в поздний период творчества
Иосифа. Становится понятным, почему он считал, что есть смысл
постараться сделать национальную историю евреев доступной и
интересной для тех, кто владеет греческим языком . Вот почему
он постарался привести доказательства успехов своего народа и
уважительного отношения к нему со стороны язычников. Вот
почему он, прежде всего в 14-й книге «Иудейских древностей»,
приводит ряд свидетельств, показывающих, что евреи традиционно
пользовались правом, предоставленным правителями (особенно
императорами) и городскими властями, соблюдать свои обычаи и
быть свободными от исполнения тех общественных требований,
которые противоречат их религии .
Плохой отклик на «Иудейские древности» (ПА 1. 2-3)
побудил его написать инвективу «Против Апиона», где некоторые
из тех же самых тем представлены в более агрессивном тоне.
Он теперь утверждает, что еврейские законы и религиозные
обряды являются более древними и нравственными, чем у
греков, подбирая для подтверждения своей позиции примеры из
греческих авторов, признававших древность еврейского народа,
критикуя антиеврейские утверждения враждебных греческих
авторов и несколько раз делая эмоциональное заявление, что
евреи уникальны, поскольку, если дело дойдет до крайности,
они готовы умереть за свои законы . Мы можем рассматривать
заключительный этап его творчества как новое выражение
патриотизма, которое как бы подтверждает неслучайность его
рассказа о падении Храма и о Масаде, содержащегося в 7-й
книге «Иудейской войны».
Таким образом, и здесь тоже имела место скорее эволюция,
нежели трансформация. Иосиф по-прежнему писал, как это он
252
Эпилог
делал и раньше, с ясным видением цели и твердой убежденностью
в справедливости своей собственной позиции. Вместе с тем он
сохранял, особенно в сочинении «Против Апиона», уважительное
отношение к правдивой историографии, которую он всегда
исповедовал и образцы которой иногда давал сам. То же самое касается
подлинно исследовательского подхода к прошлому , что в
известной мере оправдывает его репутацию среди читателей как
рНИаШНёз, любителя истины .
Мы не знаем, чувствовал ли.Иосиф в конце жизни, что был
убедителен в некоторых из своих произведений, что сумел достичь
некоторых из поставленных им целей, не знаем, умер он в славе
или в безвестности. Позднее в Риме можно было видеть статую
Иосифа, однако, по всей вероятности, воздвигли ее не римляне,
не греки и не евреи, а христиане (Еиз., НЫ. Есс1. 3. 9; 1еготе,
(1е УЬг. 111. 13).
Эпафродит, ^гаттайсиз; см.: 8ис1а, 8. V. «ЕрарЬгосШиз», и, вероятно: С1Ь 6.
9454. Его патрон, который в Суде характеризуется как «скромный префект Египта»,
был, вероятно, одним из Меттиев и занимал видное положение при Домициане.
Эпафродит, вольноотпущенник Нерона, был казнен не позднее 95 г. н. э. Если
«Иудейские древности» вышли в 93 г. (см. Приложение 3), то для Иосифа едва
ли оставалось время, чтобы осмыслить отклики на это произведение и отреагировать
двумя книгами «Против Апиона» еще при жизни человека, которому было
посвящено это сочинение.
2
Особенно под влиянием Лакёра: К. Ьациеиг, Эег уййЫске НШопкег
Паушз 1о&ерки$ (1920); см. также: 3. Д. В. Сопеп, /05ерНиз т СаШее апё
Коте (1979).
3
О деятельности Николая как до, так и после смерти Ирода писал Иосиф:
ИД 16, 17.
См. выше, с. 42 ел.; для сравнения: т. №и$пег, «ДоверНив' Рпапзеез», Ех
ОгЬе КеИ&опит: 51и<Иа Сео Шёещгеп ОЬЫа 1 (1972), р. 224-244.
ИД 16. 175, где объясняется перечисление им проеврейских постановлений.
6 ПА 1. 75-92 (а также критика Манефона в 1. 227-287); 1. 129-153;
1. 112-115 (Дий Финикиец, то же в ИД 8. 147); 1. 144 (Филострат); 1. 116
(Менандр Эфесский); ср. также ИД 1. 107.
7 ТНеорпИиз, ТоАиШусиз, 3. 23; ТаИап, То (Не Сгеекз 4, 10, 40; Оп^еп, А^аШ
СеЫиз 1. 16; 4. 11. Только некоторые из цитат по этому вопросу взяты из
произведений самого Иосифа.
о
Об иудейском фиске: Е. М. ЗтаНшоод, ТНе ^ею ипйег Кошап Ки1е (1976),
р. 376-378.
Поздний Иосиф
253
1м8С1 1ис1аю сакитппа зиЬЫа; см.: $та11\УОоа\ р. 378. История, рассказанная
Евсевием, ЕизеЫиз, НШ. Есс1. 3, заимствованная им у Гегесиппа, повествует о
массовых преследованиях евреев при Веспасиане, а затем при Домициане и Траяне,
и является сильно преувеличенной в соответствии с присущим христианам
убеждением, что это было попыткой истребить царский род Давида.
См. общее изложение в ИД 1. 5-6; 20. 263; см. также объяснения еврейских
феноменов в греческих терминах: ИД 3. 139.
11 См. утверждения в ИД 14. 186-188 и 14. 267.
12 Мученичество: ПА 1. 42-43; 2. 232-234, 272.
13
Предисловие к сочинению «Против Апиона» обнаруживает очень
интересный контраст между еврейской и греческой историческими традициями, хотя
местами и не свободно от хвастовства.
14
Так считали Исидор из Пелусия, Георгий Цедрен и некоторые другие, хотя
иногда и высказывали это иными словами. См.: Н. ЗсНгескепЬег^, В1е Пау'ия-
^V*ер1ш<>-Т^асШюп Ы АпИкешк! МИШаИег (1972), р. 97, 104, 135-138 е1с. Конечно,
у христиан были свои соображения, в значительной мере определявшиеся наличием
в их текстах ссылок на Иисуса Христа, известных как (с$итоп'шт Г1ау1апит.
254
Приложения
1. Родной язык Иосифа
Т)опрос о том, говорил ли Иосиф в Иерусалиме обычно на
-■^древнееврейском или арамейском или же на обоих языках
одинаково, не может быть решен с уверенностью. Здесь мы
приводим лишь суммарный обзор проблемы.
(1) Давно уже нет сомнения относительно того, что
древнееврейский язык оставался разговорным языком вплоть до Мишна-
истского периода ♦ Правда, до сих пор неясно, сколь широко он
использовался как разговорный язык и в каких целях , однако
мы должны рассматривать Палестину если не как двуязычное или
трехъязычное общество, то, по крайней мере, как диглоссическое,
т. е. такое, в котором два или более языков использовались для
различных видов социальной коммуникации: каждый из языков
исполнял свою функцию, инстинктивно воспринимавшуюся
индивидуальными пользователями . И все же картина соотношения
между языками в этих случаях слишком пестра, чтобы мы могли
сделать определенные выводы относительно Иосифа.
(2) Иосиф дважды упоминает о «своем родном языке»:
изначальная версия «Иудейской войны» была написана «на его родном
языке» (ИВ 1.3); римляне послали его вести переговоры с
осажденными евреями «на его родном языке» (5. 361). «Иудейская
война», как мы уже отмечали , вероятнее всего, была написана
на арамейском языке. Однако остается вполне возможным, что
древнееврейский язык тоже был родным разговорным языком
Иосифа, и именно этот язык он использовал, чтобы обратиться к
евреям в Иерусалиме.
(3) В другом случае, когда он общался с евреями, Иосиф, как
он рассказывает, «передавал слова императора, говоря на языке
евреев» (6. 97). Очевидно, это был тот же самый язык, о котором
он несколько раньше упоминал как о своем родном, однако у нас
нет возможности сделать относительно этого определенное
заключение.
1. Родной язык Иосифа
255
(4) Аналогичные, столь же двусмысленные выражения Иосиф
часто использует в своей библейской этимологии. Он говорит, что
интерпретирует смысл слова, как оно употребляется «в речи
евреев», «в языке евреев» (ИД 1. 34, 36, 117, 146, 204, 258, 333;
3. 252; 6. 22; 7. 67; 9. 290; 11. 148, 286). В большинстве случаев,
конечно, приводится этимология древнееврейского слова, однако
слову «шаббат» (1. 34) Иосиф дает арамейское окончание —
«шаббата».
(5) Далее, когда Иосиф говорит, что вольноотпущенник Аг-
риппы сообщил ему о смерти императора Тиберия, произнеся
только им двоим понятную фразу «на языке евреев», могут
подразумеваться оба языка. Однако для эллинизированного
вольноотпущенника Агриппы более близок арамейский язык.
(6) Мы дважды встречаем у Иосифа выражение «на еврейском
языке». В одном случае на этом языке говорят евреи из
Иерусалима, которых случайно встретил в Сузах Неемия (ИД 11. 159).
Использованное здесь греческое слово означает просто
«по-еврейски»; в то время использбвались оба языка. Во втором случае
использованное слово определенно подразумевает
древнееврейский язык, ибо ему там противопоставляется разговор
«по-сирийски», что должно означать «по-арамейски» (10. 8). Тогда
существовало специальное слово для обозначения арамейского
языка, однако описанный случай относится ко времени
царствования Хизкии, а евреи представлены не понимающими
арамейского языка; различие же проводится между языком евреев и
языком, не имеющим к ним отношения. В качестве сравнения
можно привести эпизод из «Иудейских древностей» (2. 15), где
письменный арамейский язык называется «сирийскими буквами»
и определенно утверждается, что он очень отличается от
еврейского языка. Два последних примера не исключают возможности
того, что выражение «по-еврейски» используется для обозначения
разговора на арамейском языке в контексте, в котором речь идет
о разговоре евреев, а противопоставление делается греческому, а
не древнееврейскому языку.
(7) Столь же двусмысленно использование этих выражений в
Новом Завете. Павел говорит с евреями в Иерусалиме, включая
и некоторых из провинции Азия, «на еврейском языке» (Деян. 21.
40; 22. 2). В Евангелии от Иоанна некоторые названия приводятся
«по-еврейски»: Вифезда (5. 2), Гаввафа (19. 13), Голгофа (19. 17).
Хотя эти формы название мест звучат по-арамейски, они могли
в то время использоваться также и в разговорном древнееврейском
языке, поскольку два этих языка постоянно взаимодействовали.
(8) Еве евий (ЕизеЪшз, Ш$и Есс1. 3. 39. 10) приписывает
Папиану утверждение, что Матфей написал свое Евангелие «на
256
Приложения
еврейском языке», но не поясняет, какой именно язык он имеет
в виду; до сих пор нет убедительного доказательства, что Евангелие
от Матфея имело своим оригиналом текст на древнееврейском или
арамейском языке .
(9) Иосиф использует значительное количество
транскрибированных арамейских слов, давая описание одеяний
первосвященников (ИД 3. 151-178). Он даже дает арамейские имена
священникам и первосвященникам, Какапшш и АпагаЪаскез
(= КаНапа КаЪЪа). Ясно, что он сам использовал такой способ
описания этих вещей, но объяснением этого частично может
служить и то, что арамейский язык ассоциировался с
богослужением в Храме.
(10) Мы приходим к заключению, что Иосиф определенно
знал и использовал арамейский язык. Он называет свой родной
язык «языком евреев», а такой способ выражения иногда
использовался для обозначения древнееврейского языка. Очевидно, что
это значение меняется в зависимости от контекста, хотя у нас
очень мало примеров, которые мы можем трактовать однозначно.
Вследствие двусмысленности выражения мы не знаем, что Иосиф
имел в виду, применяя его к себе. Он мог иметь в виду и
древнееврейский язык. В этом случае он мог говорить то на
арамейском как своем родном языке, то на древнееврейском. Это
означало бы, что он одинаково хорошо владел обоими языками.
О старой точке зрения, согласно которой к I в. н. э. древнееврейский язык
уже давно не являлся языком повседневного общения, см.: С. Оа1тап, ТНе Могйз
о^езиз (Еп§1. хгап$1. 1902) со1. 1. Позднее некоторые ученые впали в
противоположную крайность, считая древнееврейский язык главным языком Палестины в
то время. См., например: XV. СНотзку, «\\^пах ша$ 1Не Тем$п уегпаси1аг с!ипп§ гНе
Зесопб СотгоогшеаИп?», /(? 42 (1951-1952), р. 193-221; Н. Ви-ке1апс1, ТНе
Ьащиа%е о/ 1е$из (1954); Т. СгнИх, «НеЬге\у аз 1пе зрокеп апс! шпПеп 1ап§иа§е т
гНе 1азх йауз ог 1пе Зесопо* Тетр1е\ ]ВЬ 29 (1960), р. 32-47.
2
См.: ]. А. Етегюп, «ТНе ргоЫет ог уегпаси1аг Неоген т 1пе Пг$! сеМигу А. Б.
апй 1пе 1ап§иа§е оГ Тезиз», /77*5 24 (1973), р. 1-24.
3
Этот социолингвистический термин употреблен для характеристики
соотношения между древнееврейским и арамейским языками в работе: С. КаЫп,
«НеЬгеш апс! Агапшс \п гпе Пгзг сепшгу»,. СотрепсНа Кегит 1ийшсагит егс. 1. 2
(1976), р. 1007-1039.
4
Глава 7. По этому вопросу в целом: К. Н. Сипдгу, «Тпе Ып^иа^е тШеи ог
Пг81-сепшгу Ра1е81те», !ВЬ 83 (1964), р. 404-408.
5 См.: .Г. А. Етегюп, «В'к\ 1ези8 зреак НеЬге\у?», /ГЛ5 12 (1961), р. 202.
257
2. Теория о помощнике
/^ам ли писал Иосиф свои произведения? Теккерей высказал
^'на основании стилистического анализа точку зрения, что
их писала не одна рука, и это мнение получило
распространение. Отправной точкой послужило заявление самого Иосифа,
что он консультировался с помощником по греческому языку .
Основываясь на стилистическом анализе, который сам по себе
зачастую убедителен, Теккерей, как он считал, выявил
различающиеся стили по крайней мере двух помощников Иосифа,
В этой методике проведения анализа имеются многочисленные
недостатки.
(1) Деятельность этих помощников прослеживается, как ни
странно, не в «Иудейской войне», при написании которой Иосифу,
как он говорит, помогали (хотя стиль этого произведения
сравнительно однороден), а в «Иудейских древностях», о которых он
ничего подобного не говорил. Как мы уже видели, такого
заключения нельзя делать на том основании, что Иосиф в конце этого
произведения говорит, что не мог написать большого сочинения
на греческом языке в 80-е и 90-е гг. н. э.
(2) Предположение, что неровности стиля или заметный
разнобой в манере письма в отдельных частях большого произведения
объясняются его написанием несколькими людьми, очевидно,
ошибочно. Если Иосиф, как он утверждает, изучал греческих
авторов с целью написания своего произведения, то вполне
естественно, что влияние авторов, которых он только что прочитал и
которые произвели на него сильное впечатление, проявляется в
определенных частях его сочинения . В произведениях других
авторов встречается тот же феномен неоднородности» когда то или
иное выражение, идиома или стилистическое ухищрение
усваиваются, некоторое время активно используются, а затем
отбрасываются .
(3) Теккерей, в частности, различает «литературного
поденщика — фукидидианца» и «помощника —- софоклианца». Однако
аллюзии на Фукидида буквально пронизывают сочинения Иосифа,
особенно «Иудейскую войну». И кого еще можно было взять за
образец, если пишешь историю войны? В некоторых случаях
аллюзии на Фукидида и Софокла переплетаются. Короткий
отрывок из «Иудейских древностей» (4. 89-95) может служить
иллюстрацией к этому феномену. Этот отрывок невозможно
признать результатом работы ни одного из помощников, выявленных
258
Приложения
анализом Теккерея. Чтобы объяснить это явление, Теккерей
предполагает, что те же самые два человека просто вышли за
пределы своей главной сферы. Речь идет об описании сражения
между евреями и амореями. Подробности в описании сражения,
не содержащиеся в Библии, сообщены Иосифом; рассказ Иосифа
по форме и даже в еще большей степени по содержанию очень
близко подходит к фукидидовскому, особенно к рассказу об
отступлении афинян к реке Асинар (6. 83). Теккерей считает, что
здесь чувствуется рука помощника-фукидидианца. В то же время
тройная аллитерация, встречающаяся в середине этого отрывка,
напоминает ему о Софокле и заставляет думать, что здесь
поработал помощник-софоклианец . Таким образом, мы должны
предположить, что два помощника работали вместе над одним и тем
же отрывком? Примененный Теккереем метод анализа
действительно обладает известной гибкостью, вследствие чего становится
возможным, что помощник-софоклианец «не пренебрегал
случайными реминисценциями из Фукидида» . Это утверждение служит
только одной цели: доказать, что стили частей, приписываемых
двум различным помощникам, определенно различаются; ярко
выраженный субъективный элемент содержится в утверждении
Теккерея о том, что они несут на себе печать двух различных рук
и двух различных умов. Чтобы сделать такое заявление,
недостаточно обнаружить некоторое количество стилистических различий
в каждой из частей .
(4) Теккерей считает, что «Жизнеописание» (так же как и
«Иудейские древности») воплощает подлинно индивидуальный
стиль Иосифа, и указывает, что в «Жизнеописании» (и в
меньшей мере в «Иудейских древностях») порядок слов
зачастую неожиданный, употребляется слишком много извлечений
из произведений других авторов, а общее впечатление таково,
что возникает потребность отшлифовать написанное. Это
правда, однако объяснением может служить различие в характере
и целях между этим и другими произведениями Иосифа.
«Жизнеописание» было полемическим сочинением; ярость и
напряжение в отдельных его частях свидетельствуют о том, что оно
было написано на злобу дня. Автор просто не заботился о форме
и стиле.
(5) Работая над «Иудейскими древностями», Иосиф чаще всего
имел перед глазами литературный источник. Теккерей не принял
во внимание тот факт, что его стиль мог испытывать на себе
влияние используемого в тот или иной момент источника. Это
2. Теория о помощнике
259
было возможно (насколько можно судить на примере случаев,
когда сохранились источники и мы можем произвести сравнение),
даже если Иосиф заменял слова в тексте оригинала на другие
по собственному выбору. Дело в том, что структура предложения
из текста оригинала иногда сохраняется . Так, например, в
единообразных по форме книгах 17, 18 и 19, странный,
запутанный и витиеватый стиль которых был отмечен еще до того,
как Теккерей возложил ответственность за это на
«литературного поденщика — фукидидианца» , имеется отрывок (кн. 17),
при написании которого Иосиф явно имел под рукой сочинение
Николая Дамасского; некоторые отрывки свидетельствуют об
использовании какого-то источника по истории Парфии (в
кн. 18); наконец, имеется пространное повествование,
представляющее собой, вероятно, перевод латинского источника
(убийство императора Гая и вступление на престол Клавдия, кн. 19).
Мы хотели бы знать, можно ли найти характерные
стилистические черты этого блока в равном количестве во всех трех
произведениях.
Теория о помощнике обладает достаточно серьезными
недостатками, оправдывающими ее неприятие. Обобщенно можно
сказать, что она выводится из механического подхода к
литературе. Теккерей не понял, что написание крупного произведения
представляет собой комплексный процесс, к тому же еще и
длительный, в течение которого автор претерпевает эволюцию,
испытывая на себе различные влияния. Мы можем добавить еще
одно общее критическое замечание: Теккерей не учел
литературный и интеллектуальный контекст, в котором работал Иосиф. Мы
уже отмечали, что главной причиной, по которой античные авторы
изучали произведения своих предшественников, было
использование их в качестве образцов, достойных подражания. Это
неоднократно и убедительно показал Дионисий Галикарнасский9 в
ряде своих литературно-критических сочинений, и это было
главной темой его последнего произведения, «О подражании».
Второстепенные авторы подражали своим образцам, прежде всего
Фукидиду, на рабский и нелепый манер, за что их и порицал
Дионисий и высмеивал Лукиан10. Споры о том, кто был
наилучшим образцом того или иного жанра и в какой мере ему подражали,
длились бесконечно. Не приходится удивляться или делать какие-
то выводы из того факта, что в этой атмосфере автор, упорно
изучающий «грамматику» и стремящийся действовать так, как
поступают его культурные современники, испытывает на себе
260
Приложения
влияние различных литературных образцов. Для Иосифа было
естественным испробовать в своем произведении самые различные
стили.
Н. 3!. т. Тпаскегау, 1о$еркия> Хке Мап апй Хке НЫопап (1929), см. с. 64.
2
См.: В. №езе, «В\е ]исН8Спе Шзюпкег .Гозерпиз», НШотске ЯеИзскп/Х 76
(1896), р. 225. Об изучении Иосифом греческого языка см. с. 63-64.
3 К. I. Н. ЗпиИ, ЗХшНез м 1о8ерки& (1961), р. 62Гг.
Сделанное Теккереем примечание, ЬоеЬ I озерков, ай 1ос.у указывает на
специфическое следование Фукидиду. Он также отмечает три отрывка, близких
к Софоклу, с аналогичным типом тройной аллитерации. Возможно, то, как Иосиф
группирует слова, напоминает Софокла, однако бесспорно верно и то, что другие
греческие поэты тоже использовали такую аллитерацию, дабы произвести более
сильное впечатление. Такой пример имеется даже у Гомера: К. Уо1кшапп, В1е
КкеХопк йег ОпесНег ипй Кбтег (1885; герг. 1963), р. 515. Об использовании этого
приема Эсхилом см.: Е. Ргаепке1, А§атетпоп (1960), комментарий к строке 268.
Этот случай иллюстрирует упорство Теккерея в отстаивании своей гипотезы о
существовании помощника-софоклианца.
Ор. с\Х. (прим. 1), р. 115.
Плохо то, что собранный Теккереем при изучении им книг Иосифа
детальный материал не опубликован и недоступен для нас. Его книга содержит
лишь выводы, сделанные из этих находок. В его лексиконе (в той части, которая
была опубликована) приводятся со специальными комментариями слова,
относящиеся к области деятельности каждого из двух помощников, однако издание
словаря прекратилось на пятой букве алфавита: Л Ьех1СОп 1о Р1сыш$ 1о$ерки&,
рапз 1-4 (1930-1955).
п
Лучше всего обратиться к сравнительным таблицам в работе: А. РеИеНег,
РШуШ 1о$ерке айарХеиг йе 1а ЬеШе й'АгЫёе (1962), р. 307-327.
о
С. ЗспписИ, Ве Р1ауи ^о$ерк^ е1осиХюпе одзегуаХюпез сгШсае, рагз рпог
(0188. СоПт^еп, \я\$7л%, 1893), р. 26; ш: /сйггЬ. /. с1а$$. РЫШо&е, 8ирр1. 19
(1894).
о
Например: йе Ткис. 25; ай Ропгр. 5. 20.
10 Ве Ткис. 2. 35, 55; Ьиаап, Ном Хо У/пХе Н1$Хогу\ Осего, йе ОгаХоге 32
(оратор тоже подражал Фукидиду).
261
3. Датировка произведений Иосифа
«Иудейские древности» и «Жизнеописание»
удейские древности» датированы самим Иосифом
тринадцатым годом правления Домициана, т. е. между сентябрем
93 и сентябрем 94 г. н. э. Однако в «Жизнеописании», являющемся
приложением к «Иудейским древностям» , говорится об Агриппе II
как умершем (Ж 359), а смерть Агриппы отнесена библиофилом
IX в. Фотием, ссылавшимся на хронику Юста из Тибериады, к
третьему году правления Траяна, т. е. 100 г. н. э. (РЬоииз,
ЫЫШкеса, р. 33). Если мы примем эту дату, то нам придется
согласовать два противоречащих друг другу утверждения,
например, предположив, что было два издания «Иудейских древностей»
или «Жизнеописания» .
Прежняя точка зрения, согласно которой «Жизнеописание»
вышло только со вторым изданием «Иудейских древностей», после
100 г. (тогда как предисловие к «Иудейским древностям» было
написано для первого издания), завоевала широкое признание,
однако основания, на которых она зиждется, шаткие. Р. Лакёр,
высказавший эту точку зрения, утверждал, что обнаружил два
отдельных заключения к «Иудейским древностям»3. Однако если
взглянуть на это беспристрастно, то окажется, что предполагаемое
второе заключение, начинающееся словами «на этом я буду
заканчивать "Иудейские древности"» (ИД 20. 267), является лишь
продолжением повествования с того места, где Иосиф
первоначально хотел закончить произведение — «здесь мои "Иудейские
древности" заканчиваются» (20. 259) — и перейти к выводам и
оценке истории в целом (259-266). После этой фразы он пишет
то, что должно было стать действительно заключительными
словами. Отсюда появление двух заключений4.
Будет более разумным признать, что произведение Иосифа,
т. е. «Иудейские древности» и «Жизнеописание» в совокупности,
вышло именно в том году, который в конце концов стало принято
считать годом выхода. Об этом свидетельствует внутреннее
содержание написанного: отдельные фрагменты как «Жизнеописания»,
так и «Иудейских древностей» указывают, что Агриппа II уже
умер, когда писались эти произведения5; кроме того, Иосиф не
выразил своего почтения ни одному императору после Домициана.
Можно спокойно пренебречь указанной Фотием датой смерти
Агриппы II. Она ненадежна не только потому, что у Фотия велика
вероятность ошибок по такого рода вопросам (в подтверждение
«и
262
Приложения
этого можно было бы привести разного рода ошибки), но также
и потому, что Фотий вообще описывает бегло и достаточно
неопределенно произведение (или произведения) Юста, с
которыми он ознакомился6. Вместе с тем ни один источник, кроме Фотия,
не свидетельствует, что Агриппа еще правил после 92/93 г.7. Две
надписи, одна из Аураниты, а другая из Трахониты, подтверждают
прекращение его правления, по крайней мере в этих частях его
царства, еще во время правления Домициана8. Сейчас можно
представить все доказательства этого9, что, однако, не является
нашей задачей. Хотя невозможно указать точную дату смерти
Агриппы II, вероятнее всего он умер до 100 г. н. э. Вполне
возможно, что он умер и до 93/94 г., а значит, «Иудейские
древности» вместе с приложенным к ним «Жизнеописанием» могли
выйти в это время.
О дате: ИД 20. 267; о связи «Жизнеописания» с «Иудейскими древностями»
см. выше, с. 25-26.
7
Вторая точка зрения представлена в работе: В. Мо1го, 8১1 сИ 5{опа е
ЬеНегаЫга СШео-ЕИетвИса (1924), р. 217-219.
3
К. Ьадиег, Пег ]МЫс1\е НШопкег Р1ау1и$ 1о$ерки$ (1920), р. 3-5*. О точках
зрения, опирающихся на гипотезу Лакёра, см.: В. А. Вапзп, «Тпе АиюЫо^гарНу
оГ то$ерпи$ апй ше пуро1пе818 оГ а 8есопс1 есШюп оГ Ы§ Ап^иШез», НТШ 71 (1978),
р. 62, п. 10.
Полное исследование предполагаемых двух заключений см. в работе: ВапаЬ,
ор. с\Х. (прим. 3), р. 69-71.
См.: ТН. РгапкТоП, «Ьа с!а!е с!е РаиюЫо^гарЫе с!е Р1ауш8 .Гозерпе е11е$ оеиуге»
с!е 1и81и8 с!е ТШспаа'е», Кеуие Ве1&е йс РШШо&е еХ й'ШзШге 39 (1961), р. 52-58.
6 См.: Т. Ка]ак, «^8Ш8 оГ ТШепа8», СО 23 (1973), р. 358-363, е8р. р. 361,
п. 6, р. 362, п. 2.
При условии, что монету, на которой значится, что она выпущена в 35 г.
его правления, отнести к периоду, начавшемуся в 56 г. п. э., а не к другому периоду
чеканки монет Агриппой, начавшемуся в 61 г. См.: ЗсЬигег—Уегтез—МШаг, р. 480,
п. 43. Надпись из Батанеи, упоминающая 37 г. - 92/93 г. (считая от 56 г.),
является последним достоверным свидетельством о правлении Агриппы:
ОС/5 426 - 1СК 3. 1127. РгапкГоП, ор. сИ. (прим. 5).
8
См.: Зспигег—Уегтез—МШаг, р. 482, по. 7. Одна датируется шестым годом
правления Домициана, другая — первым годом правления Нервы, а Агриппа не
упоминается вовсе.
о
ЗсЬигег—Уегтез—МШаг, р. 481-483, по. 47; см. также: Вапзп, ор. сИ.
(прим. 3), р. 71-74.
263
Оглавление
От издателей 5
Предисловие 9
Предисловие к русскому переводу 10
Хронологическая таблица 11
Сокращения 12
Введение. Перевод В. Балакина 13
Глава первая. Семья, воспитание и образование.
Перевод В. Балакина 24
Глава вторая. Греческий язык в Иерусалиме
во времена Иосифа. Перевод Л. Семенченко 61
Глава третья. Иосиф о нарушении согласия.
Перевод С. Куланды 81
Глава четвертая. Иудейское восстание в интерпретации
Иосифа. Перевод С. Куланды 95
Глава пятая. Структура Иудейского восстания.
Перевод С. Куланды 121
Глава шестая. Иосиф и гражданская война в Галилее.
Перевод С. Куланды , 163
Глава седьмая. Иосиф как арамейский писатель.
Перевод С. Карпюка 194
Глава восьмая. Покровительство Флавиев
и еврейский патриотизм. Перевод В. Балакина 206
Эпилог. Поздний Иосиф. Перевод В. Балакина 246
Приложения. Перевод В. Балакина
1. Родной язык Иосифа 254
2. Теория о помощнике 257
3. Датировка произведений Иосифа
«Иудейские древности» и «Жизнеописание» 261
Тесса Раджак
ИОСИФ ФЛАВИЙ.
ИСТОРИК
И ОБЩЕСТВО
Библиотека Флавиана
Выпуск 1
Лицензия № 30528 от 7.05.93.
Сдано в набор 20.04.93. Подписано к печати 3.11.93.
Формат 60 х 90 /16- Бумага офсетная. Офсетная печать.
Печ. л. 17,0. Тираж 10 000 экз. Заказ Л7
Еврейский университет в Москве, ул. Моховая, 9.
«Гешарим», Иерусалим.
Московская типография № 2 ВО «Наука»
121099 Москва, Шубинский пер., 6.