№ 3’
4
ГОД ИЗДАНИЯ ОДИННАДЦАТЫЙ
S-1
Я
I
БЕЛА ИЛЛЕШ
ВСЕ ДОРОГИ
ВЕДУТ В МОСКВУ
ГОСЛИТИЗДА
19 3 7
№ 3
БЕЛА ИЛЛЕШ
ВЕДУТ В МОСКВУ \вл
РОМАН

Посвящаю эту книгу героическому коллективу
строителей первой очереди московского метро
и их «Главному инженеру»
ЛАЗАРЮ МОИСЕЕВИЧУ КАГАНОВИЧУ.
Одесь сойдете, — сказал им кон-
дуктор трамвая.
Или напоминание запоздало, или
Вера Ивановна замешкалась,— только
она еще стояла на подножке, когда
трамвай снова рванулся вперед. Если
бы дочь не успела выхватить у нее
корзину, Вера Ивановна наверняка
проехала бы остановку. А теперь кое-
как соскочила на заснеженный ас-
фальт.
— Ах, ты батюшки, с этими поезд-
ками всегда какие-нибудь неприятно-
сти!
— Что вы, мама. Приехали, а это
самое главное,— ответила Анна.
Они вдвоем держали маленькую по-
трепанную корзинку, Анна ухватилась
за нее правой рукой, Вера Ивановна
левой. Несколько мгновений они стоя-
ли в растерянности. Анна раскрасне-
лась от холода. Ее круглое лицо сия-
ло любопытством. Морщинистое лицо
матери было грустно и испуганно.
— Нет! Что ты ни говори, вечно
что-нибудь...
— Оставьте, мама, подождите не-
много, я спрошу милиционера, как
пройти.
Анна протянула милиционеру запис-
ку с названием улицы и номером до-
ма. Милиционер отдал честь, взглянул
на бумажку и указал левой рукой на
противоположную сторону площади.
Там. под высоким деревянным помос-
том, стояли четыре грузовика. В пер-
вый с помоста что-то ссыпали. Напол-
нившись, грузовик проехал дальше, а
на его место стал другой. Вокруг суе-
тились рабочие. Свет фонарей резко
освещал их широкополые шляпы.
— И девчата в брюках работают,—
сказала Анна.
Она окликнула девушку в брюках,
та показала ей дом. Вход был как раз
против церковки, откуда слышался
шум бетономашин.
Инженер Сергеев еще раз заглянул
на бетонный завод. Стоявшая на уг-
лу площади Дзержинского и улицы
25 Октября церковка с голубым купо-
лом, усеянным золотыми звездочками,
была перестроена под бетонный завод.
Она явно не удовлетворяла требовани-
ям современного заводостроения, и хотя
внутренние стены разрушили, все же
Издание сокращенное автором.
2
в ней негде было повернуться. Шум—
стутс станков, ругань, смех. Резкий
свет.
— Все в порядке?
— Два вагона цемента, которые ди-
рекция обещала к двенадцати часам,
так до сих пор и не прибыли, товарищ
Сергеев,—ответил пожилой рабочий.
— Немедленно им позвоню.
Придя в контору, Сергеев позвонил
в дирекцию. Не успел он положить
трубку, как в комнату вошел комсорг
Живов.
— Товарищ Сергеев, надо что-ни-
будь предпринять с раздевалкой. Ребя-
та все время ворчат—и они правы. На-
до что-то сделать, и как можно скорее.
Сергеев медлил с ответом.
— Если б ребята знали, в каких
условиях работали мы, они бы, по-
жалуй, и не поверили...
— Тогда, товарищ Сергеев, времена
были другие. Это было в старое время.
— Что там в старое,— ты вспомни-
ка, что пять лет тому назад, да какой
там пять, два-три года тому...
— Это, товарищ Сергеев, тоже дав-
нее время,— перебил его Живов.
Сергеев несколько принужденно за-
смеялся.
— Я, как видно, очень старый че-
ловек,— сказал он и облизнул верхнюю
губу.— Да, скоро уж тридцать четыре.
Рассмеялся и Живов. В его резко
очерченном смуглом лице было что-то
девичье. Может быть, от двух ямочек,
появлявшихся у него на щеках, когда
он смеялся.
— Ладно, сделаем что-нибудь,—ска-
зал Сергеев, переодеваясь,— а теперь
я спешу. У меня свидание с Робинзо-
ном. Не хочу опаздывать. Пусть не
говорит американец, что советские ин-
женеры не аккуратны.
Сергееву итти было недалеко. Открыв
дверь, Нина Николаевна встретила его
словами:
— Робинзон ждет вас уже двадцать
минут.
Высокий костлявый американец сто-
ял у письменного стола, широко рас-
ставив ноги. В левом углу рта торчала
короткая трубка, она не горела. Когда
Сергеев вошел, американец шагнул
ему навстречу и угловато поклонился.
Нина с удивлением заметила, что оба
инженера одинакового роста. Когда они
стояли порознь, Сергеев казался значи-
тельно ниже. Они, улыбаясь, обменя-
лись рукопожатием и молчали, сму-
щенно смотря друг на друга. Сергеев
не говорил по-английски, Робинзон не
знал русского языка. Они потому и
собрались у Нины.
Инициатором встречи был Робинзон.
Он подчеркивал, что хочет поговорить
с Сергеевым с глазу на глаз. Он хочет
вести интимный разговор, хотя тема
разговора не личная. Теперь Робинзон
без всяких оговорок рассказал все.
Сергеев удивленно выслушал и отвечал
с некоторым раздражением. Робинзон
до конца оставался спокойным. Сергеев
нервничал. Он говорил все более резко
и страстно. Хотя Нина, переводя, смяг-
чала остроту его речи, Робинзон все
же понял, что Сергеев не доволен его
предупреждением и даже считает лич-
ным оскорблением непрошенный совет
американца.
Нина пыталась примирить противо-
речия.
— Вы оба хотите одного и того
же,— сказала она, улыбаясь Робинзо-
ну и мягко касаясь руки Сергеева.—•
Об одном и том же заботитесь, а спори-
те, как два врага.
Обоим инженерам замечание Нины
показалось неуместным.
«Она пристрастна к американцу»,—
думал Сергеев и смотрел с некоторой
горечью на тоненькую фигуру Нины,
на ее бледное узкое лицо.
«И она тоже считает меня чу-
жим»,—думал Робинзон, прикусив губу.
Нина дружелюбно улыбалась то од-
ному, то другому. Она засмеялась. Но
в ее смехе зазвучала тоже горечь, ког-
да она поняла, что попытка примире-
ния не удалась.
Было уже около полуночи, когда,
ни о чем не договорившись и лишь
прервав спор, инженеры начали про-
щаться. У ворот они расстались. Ро-
бинзон пошел домой, Сергеев — обрат-
но в контору, чтобы переодеться и спу-
ститься на несколько минут в шахту.
Робинзон жил в гостинице «Метро-
поль». Окна его комнаты выходили на
площадь Свердлова.
Вернувшись домой, он разделся, но
не лег. Подойдя к одному из окон,
3
раздвинул шторы и засмотрелся на
оживленную ночную жизнь города.
Посреди площади огромная деревян-
ная фигура метростроевца возвещала о
строительстве лучшего в мире метро.
Из-за широкополой шляпы деревянного
великана высились убегающие в небо
леса вокруг здания новой гостиницы.
В окна — еще сквозные, без рам —
струился рассеянный свет. Наверху не
знали ночного отдыха, как и внизу,
в шахтах метро. Над самым верхним
рядом окон плавала в мутно-сером воз-
духе красная лампочка, указывая, ка-
кой высоты будет здание, когда его до-
строят. Небо было темное. Из невиди-
мых облаков сыпались мелкие снежин-
ки и, сверкнув на мгновение в гори-
зонтальных лучах прожекторов метро,
падали в тьму. Поля метростроевской
шляпы деревянного великана наполни-
лись снегом.
Перед Большим театром движение
замерло, но там, где строилось метро,
оно еще увеличилось. Грузовикам про-
сторней на ночных опустевших улицах.
Стоя у окна, Робинзон трижды на-
бивал свою трубку, потом уселся за
маленькую светлозеленую пишущую
машинку и несколько секунд обдумы-
вал обращение.
«Дорогой Лазарь Моисеевич!»
Робинзон полтора часа просидел за
машинкой. Закончив письмо в шесть
страниц, он перечитал его, запечатал
в конверт. Затем минут десять упраж-
нялся с гирями. Перед сном принял
душ.
Он натянул на голову одеяло, но не
смог заснуть. Некоторое время он при-
нуждал себя, закрывал глаза и ста-
рался глубоко дышать. Но ничто не
помогало. Тогда он закурил трубку; в
темноте, когда не виден дым, табак не
имеет вкуса, и Робинзон зажег свет.
Еще через несколько минут встал,
вскрыл конверт, снова перечитал пись-
мо. сделал несколько исправлений, по-
том принялся вычеркивать целые фра-
зы, вставлять новые и в конце концов
уселся за машинку и начал сызнова
всю работу.
В это время Сергеев был в шахте,
Резкая критика Робинзона, не убедила
его. но привела в смущение.
Хорошо знакомый вил шахты быст
ро успокоил его. Хотя на человека не-
привычного этот вид едва ли подейст-
вовал бы успокоительно.
Казалось, будто кто-то нарочно раз-
бросал станки, инструменты, вагонет-
ки и людей. Будто над головой и у
ног провели провода и резиновые
шланги специально для того, чтобы
люди спотыкались о них... На прово-
дах висели незащищенные электриче-
ские лампы; казалось, — их повесили
для того, чтобы они как можно скорее
разбились.. Скрип вагонеток тонул в
шуме отбойных молотков, напоминав-
шем пулеметную стрельбу. Огромные
деревянные рамы и брустверы из бе-
тона и еще невыгруженной земли заго-
раживали дорогу. Рельсы вагонеток бе-
жали по высокой насыпи. По обеим
сторонам насыпи—глубокие, плохо осве-
щенные канавы. Рабочие в резино-
вых сапогах стояли по щиколотку, а
в некоторых местах даже по колено —
в воде, и тольке их ритмические дви-
жения придавали осмысленность всей
этой смутной картине.
Метростроевцы, собранные со всех
концов города и страны, парни в ко-
сынках, повязанных по-девичьи, и де-
вушки в брюках, так непринужденно
передвигались по мокрому грунту, сре-
ди гор материала и инструментов, слов-
но всю свою жизнь прожили в шахтах.
На вопрос Сергеева — «Что нового, то-
варищи?» — отовсюду послышались
недовольные возгласы. Этого нет, того
недостает, другое не в порядке. Одному
Сергеев доказывал, что он неправ, с
другим соглашался. Что спецовки очень
быстро рвутся и резиновые сапоги не-
безупречны — это верно. Верно и то,
что ремонтная работает чересчур мед-
ленно и вагонетки часто застревают. Но
все это в самом скором времени нала-
дится. Одних Сергеев только подбадри-
вал, другим уже отдавал распоряже-
ния. Жалобы он записывал в блок-пот.
И на время совершенно забыл о Робин-
зоне. И снова вспомнил о нем в брига-
де Баранова.
— Что нового, Баранов?
Баранов стоял, кусая губы. Он был
в замешательстве — большая для него
редкость — и ответил не сразу.
— Не знаю, что и подумать... Но
факт, что три крепления уже слома-
4
мались. Или крепления скверные, или
давление велико, товарищ Сергеев.
Баранов выжидательно смотрел на
Сергеева. Теперь Сергеев закусил губу
и помолчал.
— Я распоряжусь, — сказал, на-
конец, Сергеев значительно тише обыч-
ного. — Я завтра же распоряжусь.
Завтра?' — Он посмотрел на часы. —
Без пятнадцати два. Распоряжусь нын-
че утром.
Лридя домой, Сергеев осторожно от-
пер дверь и очень тихо разделся, чтобы
не разбудить отца, спавшего за тонкой
перегородкой. Старик рано встает и ра-
ботает целый день.
Однако Сергеев так долго ворочал-
ся в постели, что старик все же про-
снулся. '
— Коля, что с тобой, заболел? —
спросил он.
— Ничего, отец, устал только.
— Когда человек устал, он спит,—
проворчал старший Сергеев.
Младший Сергеев не ответил. Он ста-
рался лежать, не двигаясь.
Тишина. Старик снова гаснул. Глубо-
ко, размеренно дышит. Верно, что-то
хорошее снится, — он громко смеется
во сне. Молодой Сергеев уставился в
темноту широко раскрытыми глазами.
Кипучая работа в тоннеле успокоила
его, а эта тишина вновь смутила. Охва-
тывает не страх, а какая-то неуверен-
ность.
Американец утверждает, что в проект
закрались крупные ошибки. Утверждает,
что если мы не исправим их во-вре-
мя, — случится несчастье, катастрофа.
Страшная катастрофа.
Лежа неподвижно в темноте, Сер-
геев в десятый, в двадцатый раз повто-
ряет про себя доводы американца. Но
Робинзон неправ. Он неправ... Сергеев
видит костлявое лицо Робинзона. Слы-
шит его спокойный, несколько хрип-
лый голос. «Я говорил несколько раз-
драженно, — подумал он. — Но все,
что сказал, было правильно. Определен-
но правильно. Но откуда взял Робин-
зон»...
Лоб его покрылся потом. Вдруг вспом-
нилось сообщение Баранова: три крепле-
ния. Забыв всякую осторожность, он
вскочил с постели.
Открылась дверь.
Старший Сергеев зажег электриче-
ство и остановился на пороге. Огром-
ный старик был совершенно раздет, —
как встал с постели, — но в валенках
на босу ногу. Заметно седеющие жел-
товатые' волосы были всклокочены, хму-
ро свисали украинские усы, которые он
отрастил еще на сибирской каторге. Он
разглядывал сына маленькими, глубо-
ко запавшими глазами.
— Что случилось, Коля? Предупреж-
даю: не старайся вывернуться. Мне из-
вестны все твои таланты, но врать ты
не умеешь. На метро какие-нибудь не-
поладки?
— Да.
Инженер Сергеев рассказал о своем
разговоре с американцем; рабочий Сер-
геев задумался.
— Да, — заговорил, наконец, ста-
рик. — Да. Положение ясно. Или, вер-
нее, ясно, что надо предпринять. Тебе
надо немедленно заявить об этом в ди-
рекцию метро.
— Осмеют.
— Вот чего ты боишься? Ну, это де-
ло другое. Лицо старика мгновенно пе-
ременилось.
— Я думал, — протянул он, — я
думал, ты за метро боишься и потому
не спишь. А ты, выходит, боишься свой
авторитет потерять. Нул это дело дру-
гое. Совсем другое. Спокойной ночи.
2
Во время разговора двух инженеров Ни-
на Николаевна следила лишь за тем,
чтобы хорошо переводить. Особенно за-
трудняли ее технические термины. По-
этому в сущность разговора она не вни-
кала. Но, оставшись одна, она снова
обдумала все с самого начала и приня-
лась гадать, кто прав. Сами доводы го-
ворили ей немного. Для этого требова-
лись большие технические знания. Она
поставила вопрос так: ком»у можно
больше доверять?
Американец Робинзон покинул роди-
ну и приехал в Советский союз потому,
что, по собственным его словам, созда-
вать большие вещи сейчас можно толь-
ко в Советском союзе.
5
Сергеев, пока отец его был в ссыл-
ке, рос сиротой, грамоте выучился
только взрослым. Долгие годы был раз-
носчиком. Учиться пошел после граж-
данской войны, когда снова вернулся в
Москву.
Он пошел учиться, зная, что проле-
тарская родина нуждается в знающих
людях. Он редко говорит об этом, но от
Нины Николаевны, конечно, не скрыл.
Робинзон хочет создавать великие ве-
щи.
Сергеев хочет пролетарскую родину
сделать великой.
«Ясно, что прав Сергеев», — реши-
ла Нина Николаевна. Это решение ее, к
тому же, и больше устраивало. Нина
Николаевна уже не сомневалась. Она
подошла к висящей на стене карте, на
которой красной полосой была обозна-
чена линия строящегося метро.
Положила свою крепкую, почти муж-
скую руку с длинными пальцами на
красную звезду, отмечавшую на карте
площадь Дзержинского, — положила,
как кладет руку мать на лоб больного
ребенка.
Постояла так некоторое время в раз-
думьи... Потом разделась и потушила
свет. Но не легла, а подошла к окну.
Во дворе дремали три древних, похожих
на тюрьму домишка. Там была тиши-
на. Сторож, охранявший склад метро,
словно застыл у своей будки.
«Надо мне написать Золтану, — по-
думала Нина. — Это уж действительно
нехорошо с моей стороны, что я так за-
тягиваю...»
Нина сама не понимала, почему,
несмотря на все благие намерения, она
так медлит с этим письмом. До сих
пор — вот уже четыре года — она на
все письма Золтана отвечала в тот же
день, как получала их. Золтану раз-
решалось писать раз в месяц.
Нина хотела показать письмо Зол-
тана Сергееву и уже после этого отве-
тить. Но вечером с Сергеевым погово-
рить не удалось. А дальше тянуть с
ответом тоже нельзя.
— Нина Николаевна! К телефону,—
крикнула из коридора Богданова.
Звонили из редакции «Ударник мет-
ро». Ей сообщали, что получено мно-
жество газетных вырезок из загранич-
ных газет, — статьи и информации
этих газет о строительстве метро в Мо-
скве. Просили зайти в редакцию по-
смотреть вырезки.
— Товарищи, лучше бы прислать
материал ко мне на квартиру. Дома мне
работать удобнее, никто не мешает.
Положив трубку, она поспешила, об-
ратно в комнату. Но Богданова стала
на повороте узкого коридора, всем своим
огромным телом загородив дорогу...
— Простите, Нина Николаевна, не
зайдете ли ко мне на минуточку?
— Лучше завтра, Елизавета Мат-
веевна.
Маленькое личико Богдановой, не
особенно-то подходившее к ее разжи-
ревшему телу и казавшееся почти дет-
ским, несмотря на сильную раскрас-
ку, приняло то самое выражение, кото-
рое у плохой провинциальной актрисы
изображает «возмущение, смешанное с
удивлением». Большие светлоголубые
глаза влажно сверкали под тусклой ко-
ридорной лампочкой.
— Вы, Нина Николаевна, женщина
деловая и, кроме того, общественница.
Вы давно меня знаете, вы понимаете,
что я не стала бы вас задерживать,
если б речь шла не о важнейшем об-
щественном деле. Оно касается всех
нас, живущих в этой несчастной квар-
тире. Живущих, — повторила Богдано-
ва с особым ударением. — Даже не
только нас. Нет. Кулацкое дело!.. Шут-
ка ли? Хотят вселить в нашу кварти-
ру двух женщин, выгнанных из дерев-
ни, а то и еще откуда-нибудь сбежав-
ших... — Вы смеетесь, Нина Николаев-
на? Скоро у вас пройдет охота смеять-
ся.
— Но, Елизавета Матвеевна...
— Вы спрашиваете, кто? Могу вам
сказать.
Богданова обернулась и рыхлой ру-
кой возбужденно указала на одну из
запертых дверей.
— Кто ж, как не эта люмпенпроле-
тарская особа! — сказала она с презре-
нием.
Не успели прозвучать последние, не-
сколько более громко произнесенные сло-
ва, как дверь, на которую указывала
Богданова, распахнулась, словно от
взрыва, и оттуда мячиком выпрыгнула
«люмпенпролетарская особа» Михайло-
6
ва, еще не успевшая снять мокрого от
снега пальто.
От воинственной позы Богдановой не
осталось п следа...
Михайлова была на голову ниже Бог-
дановой. Но эта худая, тщедушная, ра-
но постаревшая женщина обладала го-
лосом, хотя и охрипшим, от папирос и
алкоголя, однако способным привести в
трепет Богданову, грузную женщину с
нежным детским лицом.
— Что? Что она тут брешет? —
Михайлова на мгновение задохнулась от
злобы. Лицо ее побагровело. — Это
я-то люмпенпролетарская особа, я? Я с
семи лет сама себя содержу этими вот
двумя честными руками, не так, как
некоторые... А вы кто такая, разреши-
те вас спросить?
Слова Михайловой потонули в каш-
ле, и, когда она справилась с ним, кри-
чать уже не имело смысла: Богданова
бежала с визгом по коридору и, добежав
до своей комнаты, с силой захлопнула
за собой дверь.
— Что случилось, Михайлова? —
спросила Нина.
— Что случилось? Ничего не слу-
чилось! Эта барыня готова придраться
ко всякому пустяку, чтоб наговорить на
простую работницу...
— Михайлова, потише. Кто хочет
здесь поселиться?
— Сестра моя с дочерью приехали
сегодня из Пекина. Ну, ясно, у меня
остановились. Как раз к вам хотели
зайти посоветоваться. Взгляните сами
на них. Увидите, кого смеет называть
кулачками эта...
— Да не кричите же, Михайлова.
— Зайдите ко мне на минутку, Нина
Николаевна.
Узкую комнату Михайловой, с одним
окном, почти совершенно заполняла
огромная медная кровать, очевидно, не-
когда украшавшая господскую спаль-
ню. На кровати лежали две одетые
женщины; они сняли только ботинки,
поставили их к печке сушиться, хотя
печка и не топилась. Когда Нина во-
шла, старшая из женщин приподнялась
и села на кровати. Младшая осталась
лежать, только подперла голову левой
рукой.
— Вот, взгляните на них. Позна-
комьтесь с ними, Нина Николаевна.
1ЧП1 ц	а
Расспросите их и скажите сами, что в
них кулацкого...
Обе женщины были очень похожи
друг на друга. У обеих широкие, поч-
ти круглые лица, курносые носы, верх-
няя губа чуть-чуть удлиненная, свет-
локарие глаза слегка раскосы. Темные
волосы старшей были закручены узлом,
девушка была подстрижена, как маль-
чик. Заплаканные глаза старшей смот-
рели на Нину испуганно, глаза девуш-
ки — с детским любопытством.
Нина поздоровалась с обеими за ру-
ку. Назвала себя. Михайлова сняла с
гвоздя полотенце и заботливо вытер-
ла стул, прежде чем придвинуть его
Нине.
— Откуда приехали, товарищи?
— Из Пекина, — произнесла запла-
канная женщина неожиданно тонким
голосом.
— Из Донбасса, — пояснила де-
вушка. — Эту часть Горловки назы-
вают Пекином. Это солдаты, когда
пришли с японской войны, прозвали ее
так: они говорили, что шахтер в «ма-
тушке Расее» жил в таком же свином
хлеву, как китайский кули.
Рассказывая, девушка слезла с кро-
вати, стала к печке прямо перед Ни-
ной, оглядывая ее с нескрываемым лю-
бопытством. Сама она была ростом ни-
же среднего, широкоплечая. Плохо сши-
тое, грубошерстное платье делало ее фи-
гуру бесформенной.
— В шахте работали? — продолжа-
ла расспрашивать Нина.
— Не-ет, то есть я-то четырнадцать
месяцев работала внизу, а мать ни ра-
зу не спускалась. Отец был шахтером.
Отец и отчим.
Голос девушки звучал чисто, и хоть
был не глубок, все же напоминал голос
юноши, вернее, мальчика-подростка.
Или, может быть, казалось так из-за
решительности ее тона.
— Знаете, Нина Николаевна, —
снова заговорила Михайлова, — этот
свинья Федька сошелся с какой-то вер-
тихвосткой, а их выбросил.
— Неправда, — вдруг вскинулась
заплаканная женщина: — не выбросил,
он такого не сделает, что вы. Он просто
ушел от нас. Нехорошо ты говоришь,
Ольга...
— Ушел, чтоб его холера взяла,
мерзавца! — закричала Ольга. — А вы,
кабы не я, побираться пошли бы. Ну,
да ладно, все как-нибудь образуется,—
продолжала она, передохнув. — Пусть
он только попадется мне на глаза, не-
годяй этот. Я ему покажу. А насчет
квартиры, Нина Николаевна, придется
вам словечко замолвить. Эта свинья...
Богданова, — поправилась она, поймав
укоряющий взгляд Нины, — и доктор,
они все сделают, чтоб не дать мне про-
писать этих несчастных.
Нина недолюбливала Михайлову, но
пекинская девушка определенно ей
понравилась.
— Ты комсомолка? — обратилась
она к девушке,, слушавшей рассужде-
ния Михайловой о квартире со спокой-
ной непонимающей детской улыбкой.
— Конечно. Перед от’ездом снялась с
учета.
— А как тебя зовут?
 Анна.
— Самое лучшее тебе — устроить-
ся на метро. Я тоже там работаю.
Пекинская девушка только улыбну-
лась в ответ, кивнув головой. Даже в
этом мешкообразном платьи угадывалось
ее тело, гибкое и крепкое.
Через десять минут Нину снова по-
звали к телефону. Звонил Сергеев.
— Извините, Нина Николаевна, что
так поздно вас беспокою, — я забыл
предупредить вас, что о нашем сего-
дняшнем вечернем разговоре нужно мол-
чать. Нельзя распространять пугающих
слухов. И слухов, надеюсь, необосно-
ванных. А вы как думаете, Нина Ни-
колаевна, кто из нас прав?
— Вы правы, Сергеев. Безусловно,
вы правы.
— Во всяком случае, я еще сегодня
обо всем сказанном мне Робинзоном на-
пишу Лазарю Моисеевичу.
— Но, позвольте, Сергеев: если мы
знаем, что опасения Робинзона совер-
шенно не обоснованы, — зачем ставить
себя в смешное положение.
Богданова систематически подслуши-
вала телефонные разговоры всех квар-
тирантов. Она услышала, что Нина
Николаевна рекомендует Сергееву Анну
для работы в метро.
«Хоть бы это метро вам на голову
свалилось», — подумала она..
Нина потушила верхний свет и на-
кинула зеленый шелковый платок на
настольную лампочку.
Из ящика письменного стола она до-
стала письмо, пришедшее из венгерской
тюрьмы, письмо, на которое решила
сегодня, наконец, ответить.
Она уже раз десять перечитывала это
письмо. И некоторые строки вновь и
вновь вызывали в ней дрожь.
«Почти пять лет мы в разлуке и,
верно, еще много лет не встретимся.
Сегодня тебе двадцать восемь лет, и ты
уже четыре года живешь одна. Если
ты не захочешь меня дожидаться, я не
буду тебя обвинять... Если ты найдешь
себе подходящего товарища»...
Строгий, ровный почерк Тамаша в этом
письме неузнаваемо изменился. Можно
было подумать, что писал пьяный.
Крепкими, почти мужскими руками
Нина стиснула свое бледное узкое лицо.
Дочь известного в свое время москов-
ского врача, Нина выросла в атмосфе-
ре если не открыто враждебного, то, во
всяком случае, достаточно скептическо-
го отношения к советской власти.
В том, что она нашла путь в ком-
сомол, а затем и в партию, не послед-
нюю роль сыграл Золтан Тамаш. Ко-
гда они жили вместе, Нина никогда не
призналась бы в этом даже себе. Но
теперь она часто в кругу друзей с гор-
достью рассказывала о том, чем она ему
обязана.
Нина снова и снова перечитывала
эти строки. Ей казалось примечатель-
ным, что именно теперь написал об
этом Золтан. Золтан, само собою разу-
меется, не мог знать про Сергеева.
Золтан и Сергеев... Встретятся ля
когда-нибудь эти двое мужчин, и если
встретятся... Золтан на семь-восемь
лет старше Сергеева. Рядом с широко-
плечим, коренастым Сергеевым, Золтан
показался бы почти мальчиком. Его
смуглое длинное лицо значительно тонь-
ше широкого, костлявого лица Серге-
ева. Но большие черные глаза Золтана
энергичней светлоголубых ребячьих
глаз Сергеева. Забавно, что и у того, и
у другого глаза живут как бы отдель-
ной от лица жизнью. Глаза Золтана
строги, даже когда он улыбается. Гла-
за Сергеева смеются* даже когда его
лицо сурово.
8
Нина медленно вывела первые фра-
зы, взвешивая каждое слово» потом
стала писать быстрей, уверенней, и в
конце концов бисерные строчки поли-
лись из-под ее пера. Она исписала че-
тыре страницы. Но, прочитав письмо,
осталась им недовольна. Она написала
другое, значительно более короткое.
Этого она даже не перечитывала, —
запечатала его в конверт и надписала
адрес.
Было уже очень поздно, но она все
же отправилась с письмом на почту.
3.
Анне Михайловой пришлось прой-
ти осмотр у трех врачей: тера-
певта, глазника и ушника.
— Не боишься работы в метро? —
полушутя, полусерьезно спросил ее
один из них, блестя золотою оправою
очков и лысиной. — Там ведь темно.
— А вы не боитесь пузыречков с
лекарствами? — ответила Анна вопро-
сом. — Ведь в них — яд.
— Язык твой и осматривать нече-
го.—смеялся врач. — Он явно на ме-
сте.
В конторе на Новой площади Анну
направили на работу.
Значит, завтра в восемь часов утра.
Утром в половине восьмого она была
уже на работе.
Хорошо, что поспешила: одевание
прошло не очень-то гладко... В комнате
собралось больше тридцати работниц,
хотя рассчитана она была на двадцать
человек. В проходной какая-то высокая
белокурая девушка подняла шум. Пока
она работала, пропали ее туфли и чул-
ки. Сначала она ругалась, но. увидев,
что это не помогает, начала плакать.
Анна, одевшись, в серый комбине-
зон и натянув поношенные высокие ре-
зиновые сапоги, стала похожа на тще-
душного подростка. Несколько недовер-
чиво, но не без гордости оглядела себя.
Осталась довольна. Штаны комбинезо-
на поглубже заправила в сапоги, голе-
нища отогнула, чтоб не мешали. Три
верхние пуговицы комбинезона расстег-
нула, потом, после некоторого колеба-
ния снова застегнула.
К плачущей белокурой девушке вско-
ре присоединилась другая работни-
ца, — у нее стащили юбку. Одна из
девушек побежала за комсоргом.
— Придет. Сейчас придеь Живов
наведет порядок.
И Живов, в самом деле, через не-
сколько минут стоял в дверях раздевал-
ки. Добиться тишины, было нелегко: о
беде рассказывали в двадцать голосов.
Живов улыбался, словно слушал прият-
ные вести. Он сам был похож на оде-
тую в брюки девушку. Но, увидев, что
смехом тишины не установить, он по-
высил голос. Он словно командовал ро-
той. Теперь его лицо не было улыбаю-
щимся. девичьим.
— Нужна другая раздевалка, где бу-
дет просторно и можно будет навести
порядок, — вынес он свое решение.—
Пострадавшим поможем через кассу
взаимопомощи, а раздевалка скоро бу-
дет готова.
Не всем исход дела понравился. Бе-
локурой девушке, оставшейся без ту-
фель, определенно не понравился.
— А как же я домой пойду?—спро-
сила она, плача.
— Прежде всего умоешься, чтоб не
видно было, что ты ревела.
В этом пункте огромное большин-
ство было согласно с Живовым.
— Работнице метро, коли голову от-
резать будут, и то плакать нельзя,—
заметила полная девушка, стоявшая в
дверях, и сама громче всех засмеялась
своей шутке.
Анна думала, что будет работать вни-
зу, в тоннеле, й вдруг, к великому ее
удивлению, она оказалась в пяти мет-
рах над землей.
Нагруженные породой маленькие ва-
гонетки поднимались в клети на де-
ревянную платформу-эстакаду, выши-
ною в пять метров. Двое ребят вытал-
кивали их оттуда на платформу, а двое
девчат поворачивали и одним взмахом
опрокидывали, высыпая содержимое ва-
гонеток в бункер, откуда днем и ночью
грузовики и грузовые трамваи отвози-
ли отбросы материалов и породу на
свалку.
Толкание вагонеток — Анна скоро
это испытала — занятие очень утоми-
тельное. Хорошо еще, что под’емники
иногда простаивали. Тогда она могла
разок-другой взглянуть на улицу, на
огромную площадь, названия которой
9
она еще не запомнила, и, как все, что
видела в последние дни, называла про-
сто Москвой: переполненная квартира
с Ольгой и Богдановой — такая же
Москва, как плошади, трамваи, авто-
мобили. Напротив огромный желто-
серый дом с закрытыми окнами. На
башне его часы, похожие на огромный
глаз. Над улицей и площадью стоял
непрерывный, равномерный шум стан-
ка. Равномерный шум иногда преры-
вался скрипом колес маленьких теле-
жек.
— В этом вся работа метро? —
спросила Анна у своей товарки, де-
вушки в синем берете, подпоясанной
синим ремешком.
— Для нас—да,—смеялась Лена.—
Но дома ты можешь рассказать, как
тебе работалось под землей. Скажи, что
даже уши заболели.
И Лена продолжала смеяться, слизы-
вая языком густую пыль с темного
пушка верхней губы.
— Не понимаю только., зачем пона-
добилось так внимательно осматривать
мои глаза? — удивлялась Анна.
Вначале Анне казалось, что Лена
чересчур много смеется. Но за день она
успела так привыкнуть к этому сме-
ху, что, когда он вдруг умолкал, нерв-
но оглядывалась: не случилось ли че-
го?
Теперь ей уже нравилась высокая,
мускулистая девушка, своей строй-
ностью и легкой походкой, напоминав-
шая Анне восточных женщин, которых
случалось встречать в Горловке. Она
очень точно об’ясняла Анне, что надо
делать, и когда та делала хорошо, с
улыбкой кивала ей головой, когда —
плохо, смеялась над ней.
Под'емник где-то застрял. Девчата
стояли без дела.
— Вот то большое здание—ГПУ,—
об’ясняла Лена.—Эту старую стену на-
зывают Китайской. Да не строй же та-
кую кислую рожу!—и Лена хлопнула
Анну по спине...
Однообразие работы лишь изредка на-
рушалось какими-нибудь затруднения-
ми, впрочем, тоже довольно однообраз-
ными: то скандалили шоферы грузови-
ков, если опаздывали вагонетки и при-
ходилось понапрасну простаивать; то
опаздывали грузовики, и приходилось
ждать с разгрузкой вагонеток. В таких
случаях начинали звонить: в чем дело?
Куда нам грузить землю?
— Спите, что ли, на вагонетках?
— Можем спустить их неразгружен-
ными.
— Что за шутки, внизу вся работа
стоит!
Поднялся в клети инженер Сергеев.
Анна уже раза два встречала Сергеева
с Ниной. Но теперь, увидев его в гряз-
ном комбинезоне, в вылинявшей зеле-
ной кепке, покрасневшим от гнева, ед-
ва ли узнала бы его, если бы не
услышала его голося.
— Из-за вас стоит работа! Весь
план срываете! — Турбинов, руководив-
ший работой на платформе, стоял пе-
ред Сергеевым с засунутыми в карма-
ны руками, с папиросой в зубах. Мол-
ча пожимал плечами. Но, видя, что это
еще больше сердит Сергеева, наконец,
заговорил:
— Вы, товарищ Сергеев, отлично
знаете, что грузовиками я не коман-
дую. Можете меня ругать хоть до зав-
трашнего вечера, все равно ни один
не под’едет.
Именно в эту минуту один грузовик
стал под платформу... Турбинов скри-
вил рот в усмешку.
— Вот видите, вам бы пораньше
сюда подняться.
Увидя машину, Сергеев сразу остыл.
Он уже готов был ответить грубостью
на вызывающее замечание Турбипова.
но вдруг вспомнил, что был неправ.
Турбинов, действительно, не отвечал
за грузовики. И он обратился к двум
девушкам:
— Темп, темп, девчата!
Содержимое двух первых вагонеток
он сам вывалил в машину. Потом по-
спешил в тоннель.
— Кабы все так работали, как ко-
мандовать умеют! — проворчал Турби-
вов, теребя коротко подстриженные
темнорусые усы. И неодобрительно
качал большой яйцевидной головой.
Анна пятнадцатого марта приступила
к работе. В первый же выходной день,
восемнадцатого марта, она пошла в
10
театр. Театр Революции давал в клубе
ОГПУ одну из своих наиболее популяр-
ных постановок.
Клуб был совсем близко от квартиры
Анны. Перейти только площадь—и в
клубе. Но Лена все-таки зашла за нею.
Анна ждала свою подругу, ждала с не-
терпением, но, когда та пришла, едва
узнала ее. Раньше Анна вовсе не за-
мечала, какой красивой девушкой была
Лена. Видела только большие резино-
вые сапоги да руки в огромных рука-
вицах. Она знала, что в резиновых са-
погах Лена в театр не пойдет, — но
что та может так принарядиться, не
представляла себе.
— Какая ты красивая, — искренно
восхитилась Анна. И только теперь
поняла, как убого ее старушечьи-серое
старенькое платьице. Отступила на
шаг, чтобы лучше разглядеть Лену,—
они стояли в плохо освещенной прихо-
жей, — «Гм... будь у меня хоть бо-
тинки получше»... — И она с грустью
взглянула на свои тяжелые, мужские
ботинки.
Лена поняла, что опечалило Анну.
Но если она подумала, что этим Анне
весь вечер будет испорчен, то силь-
но ошиблась. Едва они подошли к ярко
освещенным дверям клуба, как Анну
охватило детское веселье. Она уже за-
ранее переживала спектакль, который
должен был начаться только через чет-
верть часа.
Они спдели рядом. Справа от Дены
сидел высокий блондин с изуродован-
ной щекой: от левого глаза через всю
щеку тянулся глубокий шрам. Когда
этот человек говорил, он втягивал пра-
вый угол губы и слова точно выпле-
вывал тоже справа.
— Это Баранов, — сообщила Лена
таким тоном, словно Анна должна бы-
ла понять всю значительность этого
имени.
Анне это, однако, ничего не сказало.
Слева от Анны сидел Живов. Он не-
брежно поздоровался с девушками, мель-
ком взглянув на них. И сейчас же по-
лучил за это замечание от Лены, но
пропустил его мимо ушей.
— Знаешь что? — он обернулся к
Баранову. — Оставим-ка эти глупости
хоть в театре,
— Глупости? — вскипел Баранове
Лицо его покраснело, как мак, а длин-
ный шрам побелел. — Глупости? Это
как прикажете понять?
— Да ну вас, — прервала их Ле-
на, — опять, верно, о парашюте спо-
рите. Хоть бы в театре прекратили.
Баранов вскочил, лицо его стало
бледносерым.
— Я тебя обидела? — удивилась
Лена.
— Пропусти, — тон Баранова был
не слишком дружелюбен.
— Брось ты, садись, — примиряю-
ще заметил Живов. — Если ты прав,
так незачем тебе сейчас на стену лезть.
Чего, спрашивается, молчал до сих пор?
Баранов заскрежетал зубами.
— Молчал? Я же говорю, тут с ума
сойдешь. Молчал? Ты спроси, с кем
только я ни говорил? Сперва с парт-
оргом шахты, Петуховым, — тот по-
слал меня к Сергееву. Сергеев меня вы-
смеял. Пошел в райком, оттуда меня
послали к секретарю парткома. Пошел
в управление, оттуда опять к Сергееву
послали. Что еще прикажете делать?
— Во-первых, сядь. Лена, усади
его. После спектакля вместе выйдем на
площадь.
В зале стемнело.
— Сегодня же вечером, — продол-
жал Баранов.
— Да, сегодня же.
— Тише, вы.
Темнота раз’единила спорщиков. Ти-
шина. Около полутора тысяч метро-
строевцев впились глазами в занавес.
Лена локтем толкнула Баранова,
спросила шопотом:
— Что с тобой, Баранчик?
Тот только головой качнул—ничего,
мол. Но от Лены не так легко отде-
латься. Уж занавес поднялся, спек-
такль идет, а Лена все еще дергает
Баранова. Баранов смущен, но в конце-
концов решается соврать:
— Ну, правильно же, как ты и
сказала, насчет парашюта ругаемся.
Если так дальше пойдет, вся работа
кружка сорвется. Только смеяться над
нами станут.
— Врешь, — заявляет Лена, без
возмущения» но решительно. — Из-за
парашюта ты ни в райком, ни к на-
раМАи-гдзетд
11
чальнику строительства не побежишь.
Выгнали бы тебя...
— И выгнали, — подтверждает Ва-
ранов. Он постепенно успокоился и те-
перь даже улыбается. — Давай, Лена,
лучше послушаем.
Лена обиделась. Придвинулась к
Анне.
— Хорошо видно?
— Хорошо.
Анна с большим интересом следила
за спектаклем, только Живов ей немно-
го мешал. Не разговором, нет: втянув
голову в плечи, он сидел неподвижно,
с закрытыми глазами. Если бы он не
покусывал иногда нижней губы, Анна
решила бы, что он спит. Но Живов не
спал...
— Плохо себя чувствуете, товарищ
Живов?
Он отрицательно мотнул головой.
Не успел опуститься занавес, как
Живов вскочил:
— Баранов, пошли.
— Ну, не сумасшедшие ли?.. —
заметила Лена и засмеялась.
Анну уже не удивляло, что девуш-
ки, которых она раньше видела в ста-
рых спецовках и грязных сапогах, бы-
ли сейчас пестры и легки, как мо-
тыльки, и что не только лица и дви-
жения их изменились, но даже го-
лоса и смех звенели по-иному. Пар-
ни тоже были не те, что во время
работы. Но Анну сейчас занимало дру-
гое. Во всех девушках метро она виде-
ла себя. «И я стану такой же,—
твердо решила она, — только не буду
так много смеяться». Бьющая через
край жизнерадостность метростроевской
молодежи, казалось ей, нарушала тор-
жественность ярко освещенного зала, по
которому, взявшись под руки по-трое и
по-четверо, прогуливались рабочие.
Но вскоре и она поддалась общему
настроению. Парень, усевшийся рядом
с ней на место Живова, угостил ее
шоколадом.
— Спокойно можешь кушать,—уго-
щал парень, распространяя вокруг себя
запах одеколона, — бетон лучшего ка-
чества.
Анна громко рассмеялась.
Вдруг поднялся занавес.
— Тише, — прикрикнула на нее
Лена.
Анна на минуту замерла, но ее так
разбирал смех, что, как она ни зажима-
ла рот ладонью, смех прорвался. Ей
начали вторить Лена, парень с шоко-
ладом, вскоре смеялся весь ряд. Хоро-
шо еще, что в это время на сцене ра-
зыгрывался комический эпизод с рели-
гиозной старухой. Анна была счастли-
ва. В Донбассе она бывала в театре,
но там было как-то иначе. Там... она
хотела об’яснить себе, почему иначе,
но не смогла.
Кроме Лены, ее проводили домой
еще трое ребят, в том числе и Акула.
На звонок вышел Сергеев: он был
в гостях у Нины.
— Уж не жаловаться ли идешь, что
на тебя метро обрушиться хочет? —
спросил инженер, узнав Анну.
— Как же оно на меня обрушится,
если я и внизу-то еще не была?—от-
ветила Анна, удивившись странной
шутке.
— А ты где работаешь? — спросил
ее Сергеев.
— Там, куда вы ругаться ходите,
что цемента нет. У товарища Турби-
нова.
— А, знаю. Это у тебя так жутко
скрипят вагонетки? Хотела бы в штоль-
ню пойти работать?
— Шахтеру не виноград собирать,—
ответила Анна, вдруг вспомнив пого-
ворку своего отчима.
— Ну, приходи завтра ко мне в
контору.
Сергеев с Ниной, как всегда в по-
следние дни, разговаривали о площади
Дзержинского. Они пытались догадать-
ся, кто первый, кроме них и даже до
них, понял опасность и сообщил о ней.
О том, что такое сообщение было, Нина
узнала от Робинзона. Сергеев ушел от
Нины после полуночи и снова поспе-
шил на площадь Дзержинского.
Вышел на середину площади и мыс-
ленно начертил путь прохождения тон-
неля. Нагнулся к земле, словно ища
потерянный предмет. Сперва ощупывал
ногой булыжник площади. Потом стал
на колени и, сняв перчатки, руками
потрогал грунт.
— Что вы тут делаете, товарищ Сер-
геев?
12
Сергеев вскочил на ноги.
В остановившейся перед ним группе
людей он узнал сначала Живова. Свет
лампы падал тому прямо в лицо. По
зади Живова с портфелем в руках
стоял Хрущев, секретарь Мосгоркома
партии; он только что приехал и пря-
мо с вокзала отправился на площадь
Дзержинского. И только поздоровав-
шись с Хрущевым, узнал Сергеев Ка-
гановича, одетого в спецовку и готово
го к спуску в шахту.
I
днна легко сбежала по сорокамет-
Яровой лестнице.
На платформах и поворотах она не
останавливалась и обогнала многих,
раньше ее начавших спуск. Наверху
Анна дрожала в своем легком комбине-
зоне, внизу ей стало жарко. Не только
от быстрой ходьбы: здесь, внизу, было
тепло, как в хорошо натопленной ком-
нате.
У лестницы стоял инженер Игнатьев.
В отделе кадров Анне рассказали, что
инженера нетрудно признать по малень-
кой черной бородке и редкому умению
ругаться. Описание оказалось точным.
Бородка, правда, была не совсем чер-
ной: время украсило ее белыми поло-
сками, цемент — сероватыми пятнами.
Что же касается ругани, — в этом от-
ношении все было в порядке. Игнать-
ев с таким искусством отчитывал како-
го-то десятника, что Анна без малей-
ших колебаний обратилась к нему.
Сквозь очки в металлической оправе ин-
женер Игнатьев небрежно покосился на
бумагу, врученную ему Анной, потом
несколько раз оглядел девушку с ног
до головы. Результат осмотра оказался
не в ее пользу. Кроме того, он вооб-
ще не любил девушек, а сегодня тем
более; сегодня он никого не любил.
— Что я, специалист по дошкольно-
му воспитанию? Черти они косолапые!
Где раньше работали? Или прямо из
школы?
— Я работала у товарища Турбино-
ва.
— Отчего же там не остались? Или
полагаете, что здесь внизу иобней?
Если начнут всех девиц сажать мне на
шею, бежать придется отсюда. Мало,
что ли, в Москве конфетных фабрик,
что всех девушек на мою голову ва-
лят?.. Будет когда-нибудь конец этому
свинству?
Последние слова относились уже не
к Анне. Спуск соединялся с тоннелем
узенькой штольней — чуть пошире
вагонеток. Чтоб разминуться с нагру-
женной вагонеткой, приходилось при-
жиматься к стене.
— Или вагонетки пьяны, или воз-
чики, — вдруг рассердился Игнатьев:
вагонетка соскочила с рельсов у них
на глазах.
— Высморкаться не успеешь, а уж
три вагонетки с рельсов долой. Поднять
на рельсы!
Инженер нагнулся и ухватился за
ось своими непомерно длинными рука-
ми. Кинулась помогать и Анна.
— Э-э-ух!
— А все-таки, может быть, лучше
пойдете на конфетную фабрику?—сно-
ва обратился инженер к Анне, стараясь
смехом замаскировать одышку.
При упоминании о конфетной фаб-
рике кто-то громко фыркнул у Анны за
спиной.
— Нет, — решительно заявила Ан-
на.
— На какую работу пришли?
— Метро строить.
— Это я и без вас знаю. Но толь-
ко, милая барыш... девочка, дело-то
вот в чем: и главный инженер, и су-
домойка в нашей столовой — оба стро-
ят метро. К которой из этих двух от-
раслей чувствуете призвание?
Анна, в ответ только пожала плеча-
ми.
— Ну, идемте со мной. Сюда. Осто-
рожно, здесь вода.
«Недурно иногда быть такой малень-
кой», — подумалось инженеру, когда
им пришлось протискиваться мимо двух
столкнувшихся вагонеток.
— Живей, живей.
Сам он скользил с ловкостью обезья-
ны, пользуясь почти в равной мере но-
гами и руками. Его огромное тело ка-
залось резиновым, — с такой ловко-
стью проталкивал он его в самых уз-
ких проходах. Очки его словно приро-
13
ели к длинному, прямому носу, — так
хорошо они выдерживали тряску.
— Ну, вот.
Вошли в тоннель.
Штольня была не только тесна, но и
низка. Правда, можно хоть стоять во
весь рост, — но передвигаться и здесь
довольно трудно.
Вагонетки здесь никого не притиски-
вали к стене. Здесь можно было раз-
минуться, идя по узкой доске. Под
этой доской на глубине полутора или
двух метров шла работа.
— Эй, десятник! — крикнул Иг-
натьев. — Ждете, чтоб вся эта мура
обрушилась вам на голову? Не видите
разве, что крепление шатается или,
чего доброго, треснуло?
— Давление чересчур велико. Смо-
три-ка, товарищ Игнатьев, утром нын-
че поставили, а сейчас и впрямь не
выдерживает...
— А вы, значит, рассчитываете, что
земля сама убавит давление — из сим-
патии к вам, потому что ваше крепле-
ние не выдерживает? За каким чортом,
спрашивается, идут такие люди на мет-
ро? Или мало в Москве швейных фаб-
рик? Баранов! Баранов!
— Здесь я.
Голова Баранова в светлокрасном
женском берете оказалась на уровне ног
инженера. Игнатьев присел на корточ-
ки.
— Что у вас с креплениями?
Баранов протянул руку Игнатьеву,
но тот ловко сам спрыгнул с насыпи.
— Вот, посмотрите, товарищ Игна-
тьев, это крепление я только вчера
своими руками поставил. Сам выбрал
что ни на есть крепче. И видите: по-
ломки нет, а вон как погнулось.
Верхняк, подпертый двумя крепкими
бревнами, лежал не горизонтально, а
заметно полз одним концом вверх, дру-
гим к земле. Среднее крепление было
изогнуто. Игнатьев молча разглядывал
изуродованные крепления. Вокруг все
стихло. Замолкли отбойные молотки.
Бригада Баранова обступила инженера.
Тот дернул себя за бороду, потом снял
очки и принялся их протирать с таким
озлоблением, словно они одни были во
всем виноваты.
— Ну-с, теперь вы, надеюсь, здесь
пе захотите остаться? — заговорил,
наконец, Игнатьев, обернувшись к Ан-
не; она была тоже здесь, хоть он ее и
не приглашал.
— Здесь останусь, — ответила Ан-
на, немного повысив голос.
— Только имейте в виду: здесь ра-
ботать надо. — Инженер явно досадо-
вал на непрочность креплений. — Дай-
те ей отбойный молоток, пусть покажет
свое уменье.
Баранов удивленно взглянул на ин-
женера,— тот обычно не так принимал
рабочих, — однако нагнулся и поднял
молоток. Он так ловко подал Анне длин-
ный, выступающий вперед рычаг, что
девушка сразу поняла, где 'место для
правой руки, где для левой.
— Вдвинь его крепко в породу,—
инструктировал Баранов.
Анна следовала указаниям. Острие
врезалось в грунт, правая рука нада-
вила на рукоятку, сжатый воздух за-
работал и встряхнул Анну, не ожидав-
шую толчка. Нажим руки ослабел,—мо-
лот замер.
Но лишь на секунду. В следую-
щую—Анна уже не только рукой, но
всем молодым, упругим телом налегла
на молоток. Та-та-та-та-та! Отбойный
молоток прикидывался пулеметом, и ка-
залось: единственной его задачей было
встряхивать Анну. Но девушка не
уступала. Упершись ногами в резино-
вых сапогах в землю, она все глубже
и глубже врезалась в породу. В ушах
ее звенело от пулеметной пальбы, ли-
цо было залито потом. Отбойный моло-
ток изо всех сил старался сбросить ее
с себя, но девушка не сдавалась.
— Чуть-чуть левей,—указывал Ба-
ранов, но в ту минуту Анна едва ли
соображала, где правая, где левая сто-
рона. Изо всех сил нажимала она на
молоток, пока большой кусок породы не
упал к ее ногам.*
Баранов похлопал Анну по плечу.
— Хватит. — Игнатьев обернулся к
Баранову, кивнул головой на запыхав-
шуюся Анну: — Найдется ей место в
бригаде?
— Возьмем, — бросил тот.
— А главное — сегодня же сменить
крепления.
Баранов пожал плечами.
— Сделаем...— сказал он, минутку
помолчав»—да только...
14
ромдн-гдзец
— Работала раньше отбойным мо-
лотком? — спросил он Анну, когда ин-
женер вскарабкался наверх.
Анна смутилась.
— Нет.
— Не беда, освоишься. Впрочем,
пока на другую работу поставим. Бу-
дешь грунт в вагонетки грузить. Это
ты вчера рядом со мной сидела в теат-
ре?
До сих пор Анна не была уверена,
что говорит с другом Лены. Когда Ба-
ранов был в комбинезоне, шрам был не
так заметен.
— Я сидела рядом с Живовым. А
ты — с Леной...
— Верно... Ну, Акула... За работу,
ребята. Схожу наверх, подберу крепле-
ния поприличней...
Акула, с девичьей косыночкой на ма-
кушке, приступил к обучению Анны.
Работа прерывается, вагонетки за-
паздывают... Земля уже громоздится
холмами. Кучи все растут, загораживая
дорогу вагонеткам. Надо разгородить до-
рогу, сбросить землю с насыпей. Пока
идет эта работа, умолкают отбойные мо-
лотки.
Нагруженные вагонетки застревают,
возвращаясь к выходу. Потолок штоль-
ни снова спустился, — теперь можно
ходить только согнувшись в три поги-
бели. Комсомолец Комаров, работающий
здесь всего три дня,— раньше он ра-
ботал на бетонном заводе,— с непривыч-
ки так ударился головой, что разбил
лицо до крови. Он сжал зубы, но не
сказал ни слова. Ожидают вагонетку, а
клеть подтягивает окровавленного ра-
бочего.
— Комаров, Комаров!
— Не ори ты, у меня кровь носом
пошла.
Бригада Баранова совсем взбесилась.
Сидоренко-Акула поссорился с Осипо-
вым. Осипов утверждает, что Сидоренко
надел его сапоги, а ему оставил рва-
ные. Сидоренко громко ругается, он
стаскивает сапоги: внутри написано его
имя. Босой стоит в воде.
Баранов, обычно умевший одним дви-
жением руки восстановить порядок, те-
перь вынужден грозиться комсомолом.
Осипов все еще возится с сапогами.
— Ты почему не работаешь?
— Какого чорта работать? Чтоб еще
больше завалить дорогу?
— Баранов, Баранов!— слышится с
насыпи.
Баранов не отвечает. Осматривает
крепление, которое сам нынче утром
поставил. Крепление держится прямо, но
Баранов почему-то ему не доверяет.
Постукал по нему, но из-за шума отбой-
ных молотков ничего не слышно.
— Анна, Анна, иди-ка сюда!
Анна сидит на насыпи, в руке у нее
лопата.
— Акула, дай руку.
Сидоренко смеется. Все лицо его —
один сплошной рот.
— А прыгнуть боишься? Ха-ха!
Сильно сжал маленькую крепкую ру-
ку Анны.
— Прыгай. Упадешь — подниму. Ха-
ха!
В эту минуту потухло электричество.
Еще стучат отбойные молотки.
Та-та-та-та-та-та-та-та-та-та!
Вдруг стук обрывается. Пронзительно
вскрикивает женщина На насыпи
слышно ругательство. Хриплый голос
кричит...
— Осторожней не можешь? Моя
нога...
Женщина за насыпью плачет.
— Я думал, ты комсомолка...
Плач прекратился.
Тишина.
Сидоренко зажег спичку. Баранов
ударил его по руке. Спичка тухнет.
— Взбесился, что ли?
— Я думал...
— Нечего думать.
Тишина.
Какой-то странный робкий звук ло-
мает тишину. Словно гигантская крыса
скребется в стене.
— Баранов,— говорит Анна,— я ло-
пату на насыпи забыла.
Сидоренко пробует засмеяться. Не
может.
— Тише, Анна. Ребята, тихо.
Звук усиливается.
Баранов вслушивается в него. Тем-
но. Непроглядная темь. Все же закры-
вает глаза, чтобы лучше слышать.
— Варанов, Гриша!
— Тихо! — крикнул Баранов, и сно-
ва все прислушиваются: крыса скребет-
PQMAM-ГАШд
ся. Баранов, забывшись, глубоко взды-
хает,
— Трещит крепление,— подал голос
Сидоренко.
Царапанье слышится все сильнее и
сильнее. Сейчас это уже не крыса
скребется, трещит пылающий хворост.
За насыпью снова расплакалась жен-
щина.
Баранов сквозь зубы втягивает воз-
дух. Вспомнил,, что вчера, надо было
пойти к зубному врачу. Проглатывает
ругательство. Треск хвороста все силь-
нее.
— Баранов...— снова начинает Ан-
на, и по голосу слышно, что она чуть
не плачет.
Баранов смеется громко, напряженно.
Никто ему не вторит.
— Знаешь, Анна,— говорит он очень
громко,— знаешь, я подумал о твоем
предложении. Ты, быть может, права.
Во всяком случае, отчасти права. Надо
это попробовать. Ты, Акула, что на
это скажешр?
Сидоренко понял, почему Баранов го-
ворит так громко, и сам в ответ почти
кричит:
— О чем это ты, Гриша?
— Разве я не говорил тебе о пред-
ложении Анны? Она работает у нас
всего несколько дней и уже затеяла
большую реорганизацию. Короче говоря,
она предлагает, чтоб работающий на
молотке не занимался креплениями. Она
предлагает еше большее разделение тру-
да. Понимаешь?
— Нет совсем? — кричит Сидорен-
ко. — Но одно понимаю: с Игнатье-
вым сделается удар, если он узнает,
что эта девушка уже предлагает рефор-
мы... А это уже кое-что.
— Баранов!
— Что, Мордвинкин? Чего ты
орешь?
— Воза, честное слово, вода. Толь-
ко что на сухом сидел. А сейчас мокро
кругом.
— Ну и встань, осел! — рявкнул
Сидоренко.
— Дай сюда руку, где ты? — Ба-
ранов ощупью ищет Мордвинкина. —
Сидоренко, зажги-ка спичку. — при-
казывает он. — Ребята, сюда. Ерунда.
Доска сдвинулась с места. Стоит из-за
такой чепухи крик подымать.
15
— В воде сидел, ей-богу, в воде си-
дел, — оправдывается Мордвинкин.
— Сюда, ребята. Сидоренко, ты что,
не слышишь? Спичку зажги.
— Чтобы ты меня по рукам уда-
рил?
— Говорят же тебе, живей.
Сидоренко зажигает спичку, и в то
же мгновение загорается электричество.
Сидоренко удивленно смотрит на спич-
ку, робко догорающую у него в руке.
«Гм...» Но прежде чем он успевает что-
нибудь сказать, электричество снова
тухнет. Темнота теперь стала как буд-
то глубже, чернее. Бригада продолжает
работать в темноте, каждый мешает со-
седу. Все молчат, стиснув зубы, с ужа-
сом думая о том, что они видели во
время минутной вспышки света; кре-
пление лопнуло. Из дерева льется вода.
— Темп, ребята, темп. Темп и каче-
ство ’— вот все, что мне нужно. — по-
крикивает Баранов, подбадривая ребят.
Через четверть часа загорелось элек-
тричество.
5
Поздно вечером Сергеева вызвали в
1 дирекцию Метростроя. Дряхлое
здание со множеством запутанных ко-
ридорчиков совсем не подходило для
управления одним из величайших
строительств города и Советского союза.
Сергеев встретился в коридоре е од-
ним из руководителей строительства,
вышедшим из рабочих инженером. Этот
тучный круглоголовый человек и вооб-
ще то был не слишком вежлив, а те-
перь встретил Сергеева совсем недру-
желюбно:
— Речь будет о заявлении Робинзо-
на? — спросил Сергеев.
Утвердительный кивок.
— Вопрос, значит, в том, как мы
работаем — правильно или непра-
вильно?
— Это уже всякому дураку извест-
но. Пойдемте ко мне в кабинет. Там по-
говорим. Присядьте. Вопрос, товарищ
Сергеев, в том. можно ли исправить
ошибки.
Сергееву показалось, что он не рас-
слышал.
— Можно ли исправить ошибки...—
продолжал круглоголовый. Один раз
16
мы спускались в шахту, как вам из-
вестно, с вами, а один раз, это вам то-
же, вероятно, известно, спускались без
вас. Мы все обстоятельно осмотрели.
Вся беда в том, что основательно
осматривать-то уж нечего. Видно на-
глаз, что площадь Дзержинского опу-
скается. Вопрос теперь в том, можно
ли спасти станцию, или придется про-
кладывать в другом направлении, обхо-
дя площадь Дзержинского? Я вам прямо
скажу. Большинство за то, чтобы про-
кладывать в другом направлении. Да я
и сам считаю, что ошибки непоправи-
мы. Но, во всяком случае, нас интере-
сует также и ваше мнение, товарищ
Сергеев.
Сергеев, приготовившийся основа-
тельно доказывать, что никаких оши-
бок нет, не смог привести ни одного
довода в пользу исправления ошибки.
Он словно застыл и онемел. Несколько
минут они сидел молча, прямо, с широ-
ко раскрытыми глазами.
— Ну, товарищ Сергеев? Все-таки
вам ближе всех знакомо строительство
на площади Дзержинского. Надеюсь, вы
не откажетесь высказать свое мнение?
Теперь я, в сущности, позвал вас лишь
для того, чтобы вас информировать:
рыть впредь до дальнейших распоряже-
ний нельзя. Главное — усилить кре-
пления.
— Понимаю.
Сергеев вышел на улицу. Вместо то-
го чтобы пойти налево, он свернул на-
право и лишь тогда заметил свою
ошибку, когда пришел на Красную пло-
щадь. Здесь он остановился и посмо^
трел на освещенный снизу красный
флаг, развевавшийся на ветру. Сергеев
посмотрел на флаг, потом на большого
вызолоченного двуглавого орла на баш-
не. Он смотрел вверх, но ничего не
видел. Перед ним была шахта. Рабочие
по колено в воде. Усталые. Улыбающие-
ся. Улыбались, когда вспоминали о
том, над какой большой и прекрасной
задачей они работают. А теперь ему
надо спуститься в шахту и сказать
этим рабочим: вы напрасно точно вы-
полняли свой план, напрасно работали
и лучше и больше, чем требовалось по
плану. Вся ваша работа пошла впу^
стую. Единственный результат вашей
цецщяй
работы в том, что вы заперли дорогу и
вынудили строителей метро искать пу-
тей для обхода самого центра города. Я
виноват в том, что вы даром работали.
Стоя на Красной площади, Сергеев
несколько раз повторил про себя аргу-
менты, которые должны были показать
дирекции метро, что он работал пра-
вильно. Доводы перестали убеждать и
его самого. Он вдруг прозрел... Ему
стало холодно.
Часы кремлевской башня пробили
девять. Сергеев содрогнулся. Он думал,
что уже давно, очень давно стоит здесь,
и вдруг увидел, что не прошло еще и
десяти минут, как он вышел из здания
дирекции. Через двадцать минут он бу-
дет в своей конторе.
Сергеев улегся в постель далеко за
полночь и несколько часов провел без
сна. Рано утром его разбудил телефон.
Звонил Миронов, с которым они ког-
да-то вместе учились.
Они не виделись уже много лет. Сер-
геев даже не знал, что тот в Москве.
— Ты читал «Рабочую Москву»? —
спросил его Миронов.
— Нет еще. А что?
— Маленькая заметка о строитель-
стве площади Дзержинского. Здорово
вас покрыли. Я потому звоню, что ведь
ты руководишь строительством, если не
ошибаюсь?
— Да, я.
— Очень жалею, что тебя так раз-
носят. Надеюсь, что ты этого не заслу-
жил.
— Ошибаешься, заслужил... Так...—
сказал Сергеев, положив трубку, —
так... Шесть лет тому назад мы Миро-
нова били за выступление против тя-
желой индустрии, а теперь товарищ Ми-
ронов жалеет меня, шутит надо мной...
Так, так... — Подумал: «Всего бы луч-
ше выключить телефон, лечь в кровать
и спать, и спать...» Он. невидимому,
давно стоял у телефона, рядом валялись
три окурка. Мозг сверлила одна фраза,
он не мог вспомнить, где и от кого ее
слышал: «Наша эпоха необычайные ве-
ши сделала будничным явлением. Наша
эпоха, наша эпоха».,.
17
Сергеев принял холодный душ. Его
огромное золотистое тело, сотканное как
бы из одних мускулов, сперва содрогну-
лось под холодной струей, потом, когда
кожа покраснела, он вдруг почувство-
вал, что стоит под горячим душем. В
голове прояснилось. Он уже знал, что
следует предпринять. Он быстро оделся.
По дороге к площади Дзержинского
он купил «Рабочую Москву». После тв
лефонного звонка он ожидал мало хож
шего, но критика оказалась крепче, чЦь
он предполагал.
Он прямо пошел в комнату парткой^
— Товарищ Пастухов пришел?
спросил он технического секретаря, 32
ну.
*— Он в шахте.
— А Зазубрин?
— Завтракает, — ответила ЗинШ О Всюду громко
сидевшая в новой спецовке за письмеиЦ Всем хотелось, чтоб С
ным столом.	*
— Будьте добры, позовите его.
— Товарищ Сергеев, вц читали «Ра-
бочую Москву»? — спросила Зина, на-
девая пальто и делая самое невинное
лицо. Мадонна в спецовке.
Зазубрин, председатель шахткома,
похож был на начинающего толстеть
борца тяжелого веса. Под его высокими
валенками дрожали старые дощатые по-
лы в помещении парткома. Голос За-
зубрина совершенно не гармонировал с
его тяжелым телом. Он был тонок и
жидок.
— Николай Дмитриевич, человек до
смерти заматывает себя, и вот вам ре-
зультаты. Николай Дмитриевич, что вы
скажете про нападки «Рабочей Моск-
вы»?
— Я согласен с ними, —> твердо от-
ветил Сергеев. — Я за тем и искал вас,
товарищ Зазубрин, чтоб вместе с вами
спуститься в шахту. Пастухов уже
внизу. Нам надо втроем обсудить, что
следует срочно предпринять. По-моему,
сегодня же вечером надо созвать парт-
ком и комсомольский комитет, а после
субботника — производственное сове-
щание.
’— Как хотите, Николай Дмитриевич.
Как хотите. Вы на всякий случай сго-
воритесь с Пастуховым. К сожалению,
я сейчас не могу спуститься. У меня
сегодня еше тысячи дел... И таких дел.
которые не ждут. Мне бы не хотелось
провалить субботник.
— На полчаса вам необходимо спу-
ститься.
— Не думаю, — возразил Зазуб-
рин. — До сих пор, по крайней мере,
никогда не считалось необходимым, чтоб
я принимал участие в совещаниях ру-
ководящих товарищей. Не понимаю, по-
чему именно сегодня оказалась во мне
ужда? Я и сегодня не умнее, чем был
ва месяца или год тому назад.
Через несколько минут Сергеев был
же в шахте.
Жизнь шахты коренным образом из-
енилась. Отбойщые молотки замолчали,
олыпинство вагонеток
рабочие брл
1али.
стояли без дела,
и,
чем рабо-
ергеева.
подошел и
что теперь
геев
• рассказал, что случилось и _________
будет. Но Сергеев спешил. Он искал
Пастухова.
— Он тблько что был здесь вместе
с Живовым. Они, верно, пошли к Бара-
нову.
В узкой штольне дорогу загоражива-
ли две опрокинутые вагонетки. Потолок
здесь опустился низко, и штольня бы-
ла так узка, что почти не оставалось
прохода. Когда Сергеев, прижимаясь к
стене, протиснулся мимо вагонетки и
стал посредине,—вдруг потухло элект-
ричество. Сергеев оказался в плену.
Ни вперед, ни назад. Он полез в кар-
ман. Нашел папиросу, но спички, ока-
залось, забыл наверху.
— Эй, ребята! — закричал он.
Никакого ответа. Он крикнул силь-
ней, — сзади послышался дразнящий
женский голос:
ребята, —
подра-
несколь
Когда
превратитесь:
терпшие. Он р^
ш^
оле]
— Эй,
жала эхо.
Сергеев
подвижно,
в минуты, он п
шил пробратьс
так ударился л
нал от боли.
Он постоял е
потом нагнулся, о
гонетку, прегражд
Ухватился за вагонет .
передвинуть ее или поставитьТОн знал,
что для этого нужны двое или трое ра-
застое
секунд,
дорогу
* \ ь*.
лея
18
бочих, но, когда человек один, ему При-
ходится действовать одному.
Стенка вагонетки ударила его по
пальцам. Все тело дрожало от напряже-
ния. Пришлось секунду передохнуть, по-
том он ухватился снова.
Вагонетка приподнялась на несколько
миллиметров. Сергеев опустился на ко-
лени и плечом уперся в преграду. Он
протиснулся между вагонеткой и сте-
ной и рванулся всем телом.
Вагонетка стала на рельсы.
Сергеев, отдуваясь, прислонился к
стене.
Потом осторожно, ощупывая стены,
гвинулся дальше.
Когда зажглось электричество, он на-
шел Пастухова.
— Ты прав. Я вечером созову парт-
ком.
Пастухов пошел наверх. Сергеев
остался около бригады Баранова. Он сел
на кучу земли и долго сидел молча,
неподвижно, верно, даже забыл, где
находится.
— Товарищ Сергеев, не выпьете ли
молока?
Сергеев выпил молоко, принесенное
ему Анной.
Отдав пустой стакан, встал» Он толь-
ко сейчас заметил, что бригада Бара-
нова усердно работает. Он не сразу по-
нял, чем они заняты.
Бригада Баранова изготовляла бе-
тонные крепления взамен вынутых де-
ревянных.
— Живей, ребята, живей, — под-
бадривал Баранов. — Темпы и каче-
ство, вот все, что нужно. Акула, отой-
ди на шаг. Дай место Мордвинкину.
Анна, обеими руками, так, так...
Вокруг деревянной подпорки, поста-
вленной вместо крепления, бетон все
утолщался и налипал на железо, как
мясо на кости.
Следя за работой, Сергеев чувство-
вал, как постепенно пропадает страш-
ная тяжесть, со вчерашнего дня давив-
шая ему голову. Ему хотелось подойти
к ребятам, подбодрить их, обнять, но
он даже затаил дыхание, словно боял-
ся, как бы не помешать работе. Он за-
говорил лишь тогда, когда первое бе-
тонное крепление было готово.
— Ребята, кто это придумал? —
спросил он.
Ребята переглянулись.
— Кто придумал? — спросил Ба-
ранов, то ли самого себя, то ли
бригаду.
Никто не знал.
— Мы обсуждали,—заметила Анна.
Мордвинкин и Акула подозрительно
оглядывали друг друга.
— Бригада придумала, — сказал
Акула и рассмеялся, разинув рот по-
чти до ушей. — Бригада Баранова—
умная бригада.
Ребята—семнадцать комсомольцев —
окружили Сергеева и принялись его
расспрашивать сразу во все семнад-
цать голосов: что теперь будет дальше?
Теперь пришла очередь Сергеева за-
думаться над ответом.
— Некоторые говорят, — сказал
Мордвинкин, — будто всю станцию
ликвидируют и метро обойдет площадь
Дзержинского.
— Ну, что ты, — Баранов преду-
предил ответ Сергеева. — Коли сдела-
ли ошибки, то и исправим их.
В канцелярии Сергеев встретился с
Робинзоном и тотчас же сообщил ему,
чем занята бригада Баранова.
— Это не решение вопроса,—сказал
Робинзон после минутного раздумья.—
Здесь на глубине сорока четырех мет-
ров давление так велико, что если и
не сломает креплений, то вдавит их
в землю, как молоток вбивает в доску
гвоздь...»
6
Р тех пор, как сестра и племянни-
ца приехали в Москву, Ольга Ми-
хайлова не занимается больше своей
профессией, — она не стирает. Она
рекомендует на работу вместо себя —
сестру, сама же организует и ведет до-
машнее хозяйство. Теперь она стала
посвободней и сегодня, например, по-
сле обеда отправилась прогуляться на
площадь Дзержинского. Ей такие про-
гулки необходимы, — последнее время
у нее часто болит голова. По ее мне-
нию — оттого, что они спят втроем
в одной комнате, но Анна считает, что
причина — во множестве водочных
бутылок, которые Ольга, опустошив,
складывает под кроватью, чтоб в кон-
пе-конпов оптом продать.
6ЙЙ1ЖЗ
Однажды Анна долго бродила по ули-
цам. На площади Свердлова рассматри-
вала фотографии строящегося метро,
потом перешла на ту сторону, где свер-
кали витрины Мосторга.
В одной из витрин — женское
белье. Белое, голубое, розовое...
Анна почти ощущала кончиками
пальцев его нежное прикосновение. Лю-
бовалась кружевами, блеском шелковых
чулок. Потом увидела обувь. Бакая
легкая! И платья...
Когда в Донбассе рабочие скверно
питались, Анна считала, что ежеднев-
но наедаться досыта — это буржуйская
привычка, недостойная пролетария. Вре-
мена менялись. Анне уже казалось бур-
жуйской лишь хорошая одежда... Но
время не останавливалось. Шахтеры
сбросили с себя тряпье и надели но-
вую, хорошую одежду. Новые платья
еще не были красивы, носить краси-
вые — буржуйская привычка, думала
тогда Анна. Затем... были новые пере-
мены, но только не для нее. Конечно,
будь Пекин иным, или хотя бы отчим...
Но теперь все равно, теперь она здесь,
в Москве. Московские улицы, театр.
Анну обуревали мечты. Работать, так
работать, чтоб ее ценили не меньше
Баранова. Баранова все слушают, и
рано или поздно он будет инженером...
Ведь Сергеев тоже был конюхом. Если
она будет работать, ее ожидает не
только почет, но и такие платья, как
у Лены. Отец Лены сапожник, а ее—
был шахтером. Вот языки бы выучить,
как Нина, тогда, может быть...
«Все, все возможно. Если человек
работает. И если все выстроим, то-
гда»...
Анне подумалось, что жизнь полна
таких радостей, о которых она не мо-
жет и мечтать, потому что даже не
знает об их существовании.
Медленно бродить наскучило, хоте-
лось итти быстро, спешить. Торопливо
шла незнакомыми улицами, спеша, по-
чти бегом, как бы стремясь не отстать
от своих бешено мчавшихся мыслей.
Было очень поздно, когда она при-
шла домой.
В тот же день Ольга опять выпила
больше, чем нужно. Она отправилась
под хмельком на прогулку и робко вер-
нулась домой уже в сумерках.
19
— Что с вами? Думаете, у нас толь-
ко и дела, что вам дверь открывать?
— Ох, Богданова, если б вы только
знали, — ей-богу, не ругали бы меня.
Ужасно! — Провалимся, Богданова.
Ей-богу, провалимся.
— Не понимаю, о чем вы?
— Провалимся! Вся площадь Дзер-
жинского провалится. Представьте себе,
подрыли площадь, и все теперь прова-
лится. Земля поглотит, спаси, господи,
нас, грешных.
— Вы, Михайлова, с ума сошли.
— Ой, хоть бы и впрямь сойти.
Пусть бы лучше господь рассудок от-
нял, чем до такого дожить.
Богданова не знала, что подумать:
бредит Михайлова или в самом деле
что-нибудь стряслось с площадью?
— Елизавета Матвеевна, голубушка,
умоляю вас христом-богом, сойдите вниз
и сами взгляните. Подрыли, окаянные,
город, и все сию минуту провалимся.
Богданова облачилась в свою мехо-
вую шубу и вышла на улицу. Через
четверть часа пришла домой расстроен-
ная.
— Ни минуты, ни секунды не оста-
нусь я дольше в этом проклятом доме.
Идите, Ольга, помогите мне уложиться.
— А куда вы переедете?
— Куда?
Богданова мысленно перебирала всех
знакомых.- К кому ей обратиться, кто
возьмет ее к себе?
Она еще ничего не успела решить,
когда послышался звонок.
Пришел Рабинович. Липо его было
почти совершенно скрыто приподнятым
меховым воротником кожаного пальто и
шапкой-ушанкой. В левой руке он дер-
жал сигару, в правой — огромный
сверток.
— Ну. что, дождались? — встрети-
ла его Богданова. — Сегодня же пере-
еду на другую квартиру. Сию же ми-
нуту.
Рабинович взял в рот окурок сигары,
положил на пол сверток и опустил во-
ротник. Лицо его сияло.
— Так, значит, уедете? Это замеча-
тельно!
Богданова ошарашенно смотрела на
него. У нее возникло ужасное подозре-
ние. Ольга и Рабинович сговорились
выгнать ее из квартиры и для этого
20
разыгрывают всю комедию. На мгнове-
ние ей показалось невероятным, чтобы
милиция ради нее оцепила площадь. Но
Рабинович стоял так спокойно и так
улыбался, что она уже больше не со-
мневалась: всю комедию разыграли с
целью присвоить ее комнату. Ну, по-
стой же, Ольга, я еще тебе покажу. И
эта свинья, видно, только затем и яви-
лась из Америки, чтоб отнимать пло-
щадь у порядочных людей. Ну, постой
же...
— А вам этого и хотелось? Да? Ну,
этим сыты не будете. Рассказывайте,
пожалуйста, другим, будто земля про-
валивается. Вы, вероятно, считаете ме-
ня неграмотной. Очень жаль, но вы
ошибаетесь.
Рабинович с удивлением смотрел на
Богданову. Ждал.
Думал, не скажет ли эта женщина
что-нибудь вразумительное, чтобы мож-
но было, наконец, понять, о чем она
говорит. Но, убедившись, что ждать —
напрасно, он пожал плечами и напра-
вился к своей комнате.
— Ольга! Михайлова! Михайлова!—
визжала Богданов’а. — Вы подлая га-
дюка, вот вы кто! Уж не думаете ли
вы, что можете безнаказанно издевать-
ся надо мной?
— Это я-то гадюка? Ах, ты, шлю-
ха этакая!..
Пятнадцатиминутное состязание окон-
чилось вничью.
Хлопнув дверьми, они разошлись по
своим комнатам.
Вернувшись домой, Анна тщетно пы-
талась достучаться. Ольга не открыва-
ла. Перестав стучать, Анна услышала
за дверью плач.
— Тетя Оля!
Нет ответа.
— Тетя Оля!
Она позвала на выручку Рабинови-
ча, но и тот ничем не мог помочь. Ни
просьбы, ни угрозы не действовали.
Ольга не открывала двери. И не отве-
чала.
Анна зашла к Рабиновичу, варивше-
му кофе, и он стал ей рассказывать про
Америку. Когда пришла мать Анны, они
произвели новую атаку на ольгину
дверь. И так же безрезультатно. Когда
кофе закипело, пришла, наконец, и
Нина.
Нина действовала более решительно.
— Михайлова, если вы не откроете
дверь, я велю ее взломать.
Никакого ответа.
— Михайлова, слышите, что я гово-
рю? Велю взломать дверь.
— Взломать? Это еще что за но-
вость? А советские законы на что, ми-
лая барышня?
Дверь с шумом открылась, на пороге,
подбоченясь, стояла Михайлова, босая,
ь одной грязной рубашке.
— Что ж, милочка, не отвечаете?
По какому поводу хотите взламывать
дверь у трудящихся элементов?
— Михайлова, возьмитесь за ум. Не
делайте вы что ни день какую-нибудь
глупость. И что ваши гости подумают!
— Пусть думают, что хотят, —
хрипела Ольга, тыча Нине в лицо кост-
лявые кулаки. — Их дело. И я тоже
думаю, что хочу. Режу правду в лицо,
хотя и не всем это нравится... Что-то
уж больно заботитесь вы об этих го-
стях. А кто их звал гостить? Уж, вер-
но, не я.
Сжав губы, слушала Анна этот крик.
Рабинович не пускал ее в коридор. Ко-
гда вошла Нина, бледная от волнения,
и погладила девушку по голове, та
только крепко сжала ее руку и ничего
не сказала. Нина предложила ей пере-
кочевать у нее, — а там видно будет.
Анна уселась на кончик стула, рассма-
тривая свои ботинки. Она слышала го-
лос Нины, но слов не понимала. Одна-
ко чувство беспомощности скоро про-
шло. Через несколько минут она уже
хорошо знала, что будет делать даль-
ше. Живов и Баранов ей помогут. И'
жизнь ее пойдет совсем иначе. Будет у
нее свой угол.
Поудобнее устроилась на стуле, и
мысли ее приобрели еще большую опре-
деленность: с кем будет говорить, что
скажет... вдруг она наткнулась на пре-
пятствие. Гм! Но, может быть, и тут
найдется выход.
Забыв, что Нине неизвестны ее
только что родившиеся планы, она об-
ратилась к ней за советом.
— Как ты думаешь, мою мать мож-
но устроить на метро работать?
—• Что ото тебе вдруг в голову
пришло?
— В городке метро, в бараках,—
ведь там могут жить только те, кто
работает на метро?
Лицо Анны спокойно, голос тверд.
Нина ответила не сразу.
— Что касается работы на кухне
или в раздевалке, это еше кое-как мож-
но устроить.
Тем временем Рабинович продолжал
атаку. Он переменил тактику и загово-
рил о неприятных вещах.
— Ну, и ведьма же эта Ольга,—
начал он убежденно.
Вера Ивановна вдруг покраснела, как
недавно ее дочь. Ответила не сразу.
Лишь много позже, когда Рабинович го-
ворил о чем-то совершенно другом, она
вдруг сказала:
— А что хорошего может выйти из
человека, у которого жизнь была такая
несчастная, как у Ольги? Ольге было
семь лет, когда она пошла служить...
Вы знаете, Семен Абрамович, что такое
артельная баба? Не знаете? В горняцких
поселках рабочие жили в больших ба-
раках. По пятьдесят-шестьдесят чело-
век. Раз в неделю перед кабаком они
ходили в баню. Недельного заработка
не хватало, чтобы платить за помои,
которыми кормили их хозяева. По суб-
ботам они забывали об этом и пили в
долг.
Рабинович с удивлением смотрел на
женщину, до сих пор молчавшую, а
сейчас говорившую гладко, не запи-
наясь.
— А ведь Ольге-то и двадцати лет
не было, когда сделалась артельной ба-
бой. Два года так жила, пока, в боль-
ницу ее не свезли. На третьем году
германской войны.
Вера Ивановна расплакалась. Круп-
ные слезы катились по щекам.
Из коридора доносился голос Богда-
новой. Она кому-то рассказывала со
всеми подробностями, как выбросила за
дверь своих гостей — свою родную
сестру — Михайлова-
Американец — хоть с ним это редко
случалось — был явно смущен, не зная
как ему быть с Верой Ивановной.
— Не хотите ли еще кофе?
Вера Ивановна удивленно взглянула
на него. Ее чашка стояла нетронутая.
Никогда в жизни она не пила настоя-
щего кофе и сейчас не могла понять,
21
что вкусного в этом горьком черном на-
питке.
— Гм! Да, знаете, Вера Ивановна...—
заговорил Рабинович, и чувствовалось,
что он еще сам не знает, что скажет.—
Жизнь не так-то проста. Вот посмотрите
на меня.
Вера Ивановна послушно подняла
глаза: американец стоял перед ней, за-
сунув руки в карманы. На его широ-
ком пиджаке не хватало пуговицы, и
женщине именно это бросилось в гла-
за.
— Посмотрите на меня,— продолжал
Рабинович,— вы не чувствуете себя до-
ма ни в Донбассе, ни в Москве. Это
плохо. А я не чувствую себя дома в
Америке, и Москва мне не дом. Там
называют меня, если не евреем, так
русским, здесь дразнят американцем.
Так? Можете мне поверить, что имен-
но так. Я родился в России, но остался
сиротой, и родственники послали меня
в Америку: я был портным, а там на-
шел работу на металлургическом заводе.
Подметал двор и считался металлистом.
Выучился по-английски, и если по-рус-
ки я говорю с еврейским акцентом, то
по-английски — с русским. Но не об
этом я хотел рассказать. Не жаловаться
хочу, наоборот. Шестнадцать лет спустя
я стал на заводе начальником участка.
Может быть, слышали имя Форд? Не
слыхали? Все равно. Я работал у него
и зарабатывал много денег. Однажды
утром — вот тут-то и начинается то.
о чем я хочу рассказать,— меня вызы-
вают в контору. И один из директоров
обращается ко мне* «Мистер Рабинович,
вы, кажется, говорите по-русски?» —
«Говорю»,— отвечаю я.— «Наш пере-
водчик заболел, не будете ли вы так
добры прочесть эту статью и расска-
зать нам ее содержание»,— продолжает
директор.— «К вашим услугам, госпо-
дин директор». Директор протягивает
мне русскую газету. Смотрю: «Правда»
Статья, которую мне пришлось переве-
сти, была посвящена строительству Ни-
жегородского автозавода. Директор не
знал — да и откуда мог он знать?—
что я родился на Волге, недалеко от
Нижнего... Через два дня новая статья.
Жены у меня нет, детей тоже. Когда я
через месяц взял на заводе расчет, все
подумали, что я сошел с ума. Возмож-
22
но. Во если б я там остался, наверняка
бы лишился рассудка. Мне было необ-
ходимо поехать взглянуть на Нижний.
Я немного боялся, очень боялся, что все
писания «Правды» — ложь. Прибыв в
Ленинград, я уже твердо решил, что
«Правда» врет. Если б не стыд,— де-
нег, истраченных на дорогу, я тогда не
жалел,—-сейчас же поехал бы обратно.
В Ленинград я приехал утром. Поезд в
Москву отходил вечером. Времени у ме-
ня было достаточно. Я сел в сквере на
скамейку и смотрел по сторонам. Все
мне не нравилось. И еще больше захо-
телось вернуться. Я уткнулся в газету.
Тут ко мне подсел какой-то деревенский
мужик примерно моих лет. Когда я
кончил читать, попросил у меня газе-
ту. Газету? Вот вам папироса, дружи-
ще. Я помнил, на что была нужна кре-
стьянину газета: папиросу свернуть.
Мой сосед посмотрел на меня с удивле-
нием, поблагодарил, взял папиросу и
опять попросил галету. Представьте себе,
он стал ее читать. Читать!.. Тут я по-
нял, что не напрасно приехал домой
н что в Нижнем действительно строится
автозавод... Полтора года провел я в
Нижнем. Сперва работал на строитель-
стве завода, живя в ужасном, нетопле-
ном бараке; потом — по монтажу заво-
да. Тогда переехал в утепленный ба-
рак. Потом пришлось драться за то,
чтобы завод на самом деле производил
автомобили. Это было самое трудное.
Большинство рабочих были крестьяне,
не видавшие ничего, кроме швейной ма-
шины. Когда рабочие завода работали
не хуже фордовских, а, может быть,
и лучше, я уже имел прекрасную квар-
тиру в новом доме,— но вдруг я почув-
ствовал себя лишним, совсем лишним.
Я решил поехать обратно в Америку.
Меня не хотели отпускать. - Но я все-
таки настоял на своем. Приехал в Мо-
скву и решил осмотреть автозавод име-
ни Сталина. Там как раз переходили на
производство закрытых машин. Это
было полтора года тому назад.
Прежде чем Рабинович успел кончить
свой рассказ, постучали в дверь.
Вошла Ольга Михайлова. На босые
ноги надела туфли, поверх рубашки —
пальто. И умылась.
Вера Ивановна легла спать у своей
сестры.
Когда Анна уснула, Нина пошла к
Рабиновичу. У Рабиновича был гость.
К величайшему удивлению американ-
ца, часов в десять вечера ввалился к
нему Сергеев, рабочий завода «Серп и
молот», с которым они познакомились
в прошлом году в Крыму.
Сергеев был в плохом настроении.
А это случалось с ним редко. Этот
огромного роста моложавый старик хо-
дил всегда с таким лицом, словно толь-
ко что получил радостное известие. JIo
участь площади Дзержинского вдвойне
его огорчила. Прежде всего — как и
всякого рабочего Москвы, а, кроме то-
го, — из-за сына. Хотя старик и воз-
мутился тем, что его сын озабочен сво-
им личным делом, в то время как речь
идет об общей опасности, — все же
ему самому очень больно было за сына.
Со всегда улыбающегося лица теперь
порою исчезала улыбка. И даже когда
он улыбался, было в его улыбке что-
то отчужденное.
Он пришел к Рабиновичу, которого
считал честным и умным человеком,
хотя и с некоторыми странностями, что-
бы поговорить о мировых событиях и
попытаться забыть на время о площа-
ди Дзержинского. Но едва успев снять
пальто, он с места спросил Рабиновича,
знает ли тот подобные случаи в Аме-
рике. И если бывали такие случаи,
пусть Рабинович припомнит, как ис-
правляли там ошибки. Рабинович за-
думался, пытаясь припомнить. Он пред-
ложил Сергееву кофе.
— Товарищ Сергеев, человеку не
следует заниматься делами, в которых
он мало смыслит,—заметил Рабинович.
Сергеев кивал головой; его длинные
усы болтались.
— Вы правы, вы правы. В чем че-
ловек мало смыслит, пусть тому учит-
ся и учится до тех пор, пока не вы-
учится.
Рабинович мгновение рассматривал
лицо Сергеева, потом закрыл свои вос-
паленные глаза.
— Если б мне было двадцать лет,
сейчас вот было б двадцать лет, честное
слово, всему бы выучился.
— Если б — двадцать лет? — Да,
это было бы, недурно. Тогда тоже бы-
ли свои радости, только надо было
уметь жить. Если я нынче вижу сто
танков или пятьсот самолетов, всегда
невольно вспоминаю, как я был сча-
стлив, когда в тысяча девятьсот пятом
году мне подарили револьвер. Шести-
зарядный, с тремя патронами. Знаете,
тогда вся Москва ковала штыки и кин-
жалы. Из тех кинжалов выросли ны-
нешние танки. Человек счастлив, гля-
дя на взрослого своего ребенка, но он
радуется и его первому лепету.
При слове «ребенок» Сергееву вспом-
нился сын, через сына — площадь
Дзержинского. Он все еще не терял
надежды, что Рабинович назовет ему
какое-нибудь чудесное средство.
Прежде, чем он мог поставить вол-
нующий его вопрос, постучалась Нина
Николаевна.
— Товарищ Сергеев — отец инжене-
ра Сергеева, и товарищ Морозова Нина
Николаевна. Она тоже работает на пло-
щади Дзержинского.
— Я только на минутку,— начала
Нина Николаевна, но Рабинович пере-
бил ее:
— Нина Николаевна, сядьте и вы-
пейте с нами кофе. Мы разговариваем
о метро, и в этом вы наверно боль-
ше смыслите, чем мы оба вместе. Ска-
жите, что будет с площадью Дзержин-
ского?
Нина почувствовала, как вспыхнуло
ее лицо. Она видела, что Сергеев заме-
тил ее смущение. От этого еще больше
смутилась.
— Ничего, приведем в порядок, —
ответила она громче обычного.— Конеч-
но, приведем в порядок.
— Если б это так легко было сде-
лать, как обещать,— заметил Сергеев.
— Я и не сказала, что это будет
легко. Но ведь вы знаете, что мы ре-
шали задачи и потрудней. Верно, то-
варищ Сергеев?
Сергеев что-то пробурчал.
— Сядьте, Нина Николаевна. Вы-
пейте с нами кофе.
Нина села. Ее длинные пальцы нерв-
но барабанили по скатерти с украин-
ской вышивкой. Сергеев, сидевший у
стены, наклонился вперед, несколько
мгновений выдерживал взгляд Нины;
потом опустил голову, словно боясь.
23
что глаза выдадут его недружелюбные
мысли.
— Начнем с конца, — сказала Ни-
на. — Станция «Площадь Дзержинско-
го» необходима. Необходима — значит,
мы должны ее спасти, и мы ее спасем,
«Язык-то у нее на месте», — по-
думал старик и взглянул на Нину не-
много приветливей.
А у Нины появилось странное чув-
ство, будто ее голосом говорит кто-то
другой. Она минутку помолчала, потом
подробно рассказала о проблемах строи-
тельства станции «Площадь Дзержин-
ского».
Кроме старых членов бригады, Бара-
нов пригласил еще двух гостей: Лену и
бородатого инженера-женоненавистника
Игнатьева. Против Лены никто не воз-
ражал. Но зато против Игнатьева резко
восстал Сидоренко.
— На что нам нужен человек, кото-
рому присудили шесть лет за сабо-
таж?!
— Его амнистировали за работу на
Сталинском канале, и уж, верно, не за
плохую работу. И у нас работает чест-
но. И знает толк в деле, — встал Ба-
ранов на защиту Игнатьева.
— Бывший вредитель!
— А сейчас — полезный работник.
Если бы он, Акула, узнал, как ты о
нем говоришь, наверняка бы не при-
шел. И тогда ты совершил бы вреди-
тельство.
В большой, на четыре кровати, ком-
нате общежития на Кузнецком мосту,
где жил Баранов, стол был уставлен
закуской и фруктами. Лена хозяйнича-
ла. В комнате собралось уже около
двадцати человек, когда пришел, нако-
нец, Игнатьев. На нем был новый си-
ний костюм, который он, из неясных
ему самому соображений, велел сшить
по старой моде. Галстук был яркий.
«Ничему не надо удивляться», —
решил про себя Игнатьев, получив
приглашение Баранова; это было его
первое соприкосновение с комсомольца-
ми вне работы.
Однако Игнатьев все же удивлялся
тому, что видел вокруг. Когда в 1930
году его арестовали, он тоже скорей
24
удивился, чем испугался. Он вел себя
несколько цинично и на допросе и в
суде... Когда, несмотря на то, что все
его преступления были раскрыты, его
послали не в тюрьму, а на работу, он
снова удивился. Но больше всего удив-
лялся самому себе. Потому что, твердо
решив не работать и саботировать, он
через несколько недель налег на рабо-
ту и работал хорошо. Если бы кто-ни-
будь спросил его, отчего он переменил
свой первоначальный план, он не смог
бы ответить. Но удивился бы непонят-
ливости спрашивающего.
Его сослали на шесть лет, а через
три года он был в Москве. Прибыв в
Москву, он явился в дирекцию метро и
попросил работы. Свою просьбу он мо-
тивировал «семейными обстоятельства-
ми». На вопрос, по каким же именно
семейным обстоятельствам хочет он ра-
ботать на метро, Игнатьев ответил не-
сколько неожиданно:
— Мой отец был членом Московской
городской управы, когда впервые ста-
вился вопрос о метро. Отчасти из рели-
гиозных соображений, отчасти из ма-
териальных он организовал кампанию
против построения метро.
— Гм... интересно... Гм, словом*...
вы хотите работать на метро? А ваш
отец еще жив?
— Жив. Здоров. Работает. Бухгал-
тер в одном кооперативе. В этом году
дважды премировали за отличную ра-
боту.
Сотрудник дирекции метро не знал,
что и подумать о странной мотивиров-
ке Игнатьева. Игнатьеву самому было
неясно, почему не сказал он об истин-
ной причине: приехав обратно в Мо-
скву, он хотел получить работу, кото-
рая дала бы ему возможность выдви-
нуться. Он потому решил пойти на ме-
тро, что это строительство — серьез-
ная и трудная работа, но еще больше
потому, что вся Москва с любовью и
заинтересованностью следила за ней.
Через несколько дней его вызвали в
дирекцию метро. Приступив к работе,
он с удивлением и разочарованием* убе-
дился, что эту тяжелую работу начина-
ют с примитивными средствами. Десять
лет тому назад он смеялся бы над
этим, три года тому назад — пожимал
бы плечами, а теперь он писал рапорт
за рапортом о недостатке оборудования.
На заявления свои он не получал отве-
тов, но видел, что они все же не про-
падают даром. С рабочими он говорил с
некоторой резкостью, и те в первые
дни оглядывали его если не враждебно,
то подозрительно. Но подозрительность
быстро исчезла, и люди все чаще ста-
ли обращаться к нему за советами.
Когда он снова приступил к работе, то
его бывшая жена, четыре года тому на-
зад сбежавшая с каким-то нэпманом,
навестила его. Женщина, нисколько не
постаревшая за эти четыре года, при-
зналась ему, что всегда любила его од-
ного. Игнатьев без церемоний выгнал
плачущую женщину. Живет он один.
Баранов старался так вести беседу,
чтобы она не имела официального ха-
рактера. Но он также следил и за тем,
чтоб собеседники не отклонялись от
главного вопроса.
— Надо бы позвать и Сергеева, —
заметил Игнатьев, когда понял, зачем
они собрались.
— Сергеев у Пастухова. Там обсу-
ждают этот же вопрос, — ответил Ба-
ранов. — Вас тоже туда хотели по-
звать, — продолжал он, заметив тень
обиды на лице Игнатьева, — но мы
попросили, чтоб вас уступили нам.
Обсуждение длилось несколько ча-
сов.
7
участь станции «Площадь Дзержин-
ского» стоила многих тяжелых ча-
сов «главному инженеру метро». «Глав-
ный инженер» обычно работает по ше-
стнадцать-семнадцать часов в сутки и
выполняет самую различную работу. За-
нимается и большими делами в мас-
штабе целой страны, и мелочами, су-
ществование которых могут обнаружить
только такие глаза, как его, и понять
которые может только такой человек,
как он. Он всегда находит лекарство
против мелких бед, потому что блестя-
ще знает законы больших взаимодей-
ствий. И он же — мастер разрешать
гигантские задачи: очень хорошо зна-
ком с мельчайшими их деталями.
Есть люди, которые занимаются
всем с одинаковым спокойствием или
же равнодушием, так как ничто не
является для них делом души. Для
«главного инженера» все — дело ду-
ши, все, что составляет часть велико-
го целого. И нет такого дела, которого
он не сумел бы включить в великое
целое. Поэтому все дела, к которым
он прикасается, для него дело души.
Он все считает важным, не забывает
ни о чем, не пренебрегает ничем. Но
в особенности метро для него — дело
души. Он никогда не забывает о том,
что метро — не только прекрасное
средство сообщения, но и заранее осу-
ществленная деталь будущего прекрас-
ного города, города имени Сталина.
Метро строят люди. Но и метро строит
новых людей, новый тип работников.
И когда метро будет создано, оно станет
воспитывать миллионное население го-
рода.
В день субботника «главный инже-
нер» работал на восьмой станции. Но,
работая, думал больше о площади Дзер-
жинского, чем о восьмой станции.
Сейчас, около полуночи, перед ним ле-
жат результаты субботника: восемьде-
сят тысяч людей пришли строить метро.
Это больше, чем он рассчитывал. И ре-
зультаты работы лучше, чем этого ожи-
дали. Но «главный инженер» все же
недоволен. Рабочие Москвы с восторгом
явились принять участие в строитель-
стве лучшего в мире метро. Но «глав-
ный инженер» знает, что метро не бу-
дет таким, каким его проектировали,
если придется обойти площадь Дзержин-
ского. А все специалисты доказывают,
что это неизбежно. Восемьдесят тысяч
рабочих отдали метро свой выходной
день. Но в десять раз больше работы,
неизмеримое количество материала про-
падет даром, если...
— Нет!
Он знает и чувствует, что здесь
нельзя уступить нельзя потерпеть по-
ражение. Нет! «Главный инженер» не
желает примириться с поражением.
Нет!
Он еще раз перелистал служебные за-
писки специалистов, доводы, которые
уже знает наизусть. Он останавливается
на заявлении Робинзона. Ну вот! Этот
иностранный инженер делает больше,
25
нежели входит в его обязанность. По-
тому только, что он хороший инженер
и честный человек? Или он понял, что
мы делаем, и его тоже захватила эта
работа?
«Главный инженер» берет теперь в
руки заявление Баранова. Первое пред-
упреждение об опасности. Он звонит
секретарю:
— Я хотел бы поговорить с инже-
нером Робинзоном. И...
После некоторого раздумья он назы-
вает еще четыре имени: трех советских
инженеров и фамилию Баранова.
— Завтра утром? — спрашивает се-
кретарь.
— Еще сегодня ночью...
Ожидая приглашенных, «главный ин-
женер» расстелил перед собой на пись-
менном столе проект станции «Площадь
Дзержинского».
Уже светало, когда окончилось сове-
щание.
— Ну, товарищи?
Трое советских инженеров и Баранов
считают естественным, что «главный
инженер», никогда не учившийся быть
инженером, разрешил проблему, над
которой дни и ночи ломали головы все
инженеры Москвы. Но у Робинзона это
не укладывается в голове.
— Хотел бы я знать, — начинает
оп, вытирая пот со лба, — хотел бы я
знать, что привело вас, товарищ, к
этой мысли?
Худой, бритый и очень белесый ин-
женер тихо и как бы извиняясь, смеет-
ся. Ему непонятно, что американец
удивляется, как это «главный инже-
нер»...
— Мы живем в изумительном ми-
ре, — задумчиво говорит Робинзон,
спускаясь по лестнице. — Я, при-
знаюсь, не совсем понимаю, но, во вся-
ком случае, рад. А, впрочем, разреше-
ние это — колумбово яйцо.
— Только вот Колумба как раз и
недоставало, — говорит белесый инже-
нер. Стыдливая улыбка не сходит с его
губ.
Дома Робинзон просидел до утра,
разрабатывая технически идею «глав-
ного инженера».
26
Все былп приглашены к восьми ча-
сам вечера. Робинзон и Нина — ее
пригласили как переводчицу — прибы-
ли точно в срок. Оба были уверены,
что придется ждать других участников
совещания. Они ошиблись. Когда часы
пробили восемь, «главный инженер»
занял место. Участники совещания —
около двадцати инженеров, строителей,
профессоров — уселись вокруг стола»
покрытого зеленым сукном. Робинзон
сидел между Барановым и Ниной.
«Главный инженер» ознакомил участ-
ников заседания с положением на пло-
щади Дзержинского:
«... Некоторые товарищи не поняли
того, что нельзя увеличивать темп ра-
бот за счет качества...
... Прокладывали тоннель, не ставя
вс-время достаточных креплений... Пло-
хая организация работы, плохое разде-
ление труда. Отсталость рабочих в
смысле технической подготовки...»
Нина шолотом переводила Робинзону
слова «главного инженера». Она так
села, чтобы не видеть страдающего ли-
ца Сергеева. Сергеев сидел неподвиж-
но, устремив глаза на «главного инже-
нера». Курил папиросу за папиросой.
Чай перед ним стоял нетронутым.
— Положение ясно,—закончил свое
выступление «главный инженер».
Все присутствующие по очереди вы-
сказывались по этому вопросу. В ка-
ждом выступлении неизменно повто-
рялись две фразы; первая: «Сегодня
убедился собственными глазами в тяже-
лом положении станции «Площадь
Дзержинского». Вторая: «Есть две воз-
можности»...
Большие черные глаза «главного
ппженера» внимательно разглядывали
каждого выступавшего. Выражение его
оливково-смуглого лица резко менялось,
в зависимости от того, что говорили
выступавшие.
Когда кто-нибудь говорил, что поло-
жение площади Дзержинского непопра-
вимо, он плотно сжимал свои ярко-
красные, энергичные, немного полные
губы. Его взгляд становится суров и хо-
лоден... Когда выступавшие высказы-
вали уверенность, что площадь Дзер-
жинского будет спасена, блеск его глаз
усиливался, как если бы в них вдруг
вспыхнул яркий прожектор.
Сергееву вдруг показалось, что му-
чительные тиски, последнее время по-
стоянно сжимавшие ему затылок, раз-
двинулись и перестали его терзать. Он
понял, что «главный инженер» надеет-
ся на спасение площади Дзержинского.
Больше: он хочет это сделать.
И Сергеев знал теперь, что площадь
Дзержинского спасена. И он позабыл о
собственной своей судьбе, сейчас ему
это было неважно, он чувствовал себя
счастливым. Он закрыл глаза, он глубо-
ко дышал, лоб его покрылся потом.
Два основных мнения резко столк-
нулись.
Сторонники первого — четкими и
ясными аргументами доказывали, до
какой степени опасной была бы попыт-
ка спасти площадь. Крепление слабо
и плохо. Давление большое. Площадь
опускается. Если мы попытаемся заме-
нить крепления, нам нужно вынуть
старые, прежде чем поставить новые.
И тогда — пусть на самое короткое
время — тоннель останется без вся-
ких креплений. Опускание площади
может окончиться катастрофой.
— Из ста возможностей — девяно-
сто девять за катастрофу, — сказал
профессор, устало склонив набок свою
круглую голову. — Единственная по-
ложительная возможность — работать
совершенно так же, как работают ве-
ликолепно выверенные часы.
Наконец, слово предоставляется тому
самому тихому инженеру Воротнико-
ву, который вчера ночью вместе с Ро-
бинзоном уходил от «главного инже-
нера».
— Выход, — говорит Воротников,
и смотрит на «главного инженера», —
относительно прост.
«Главный инженер» кивает головой.
Его большие черные глаза светятся.
— Относительно прост, — повторяет
тихий инженер и улыбается извиняю-
щейся улыбкой. — Площадь Дзержин-
ского обходить не надо, а надо рыть
глубже.
Борошников замолкает. Присутствую-
щие переглядываются. Тишина. Глаза
«главного инженера» переходят с лица
на лицо. Тишина.
Круглоголовый профессор хлопнул се-
бя по лбу Е вскочил.
— Есть! — крикнул он необычно
для него громко. — Есть! — повторя-
ет он и радостно смеется.
«Главный инженер» дает слово Ро-
бинзону. Американец развивает мысль,
высказанную Воротниковым, в развер-
нутый план со всеми деталями.
Все поняли, что основная мысль най-
дена. Она была проста, как все великие
истины. Недоставало еще детализации
плана, цифр, цифр. Вокруг отдельных
деталей все еще разгорались страсти.
Но эти страсти уже не были мучитель-
ны. У всех было предвкушение успеш-
ного решения вопроса.
— Для меня все-таки непонятно,—
шепнул Нине Робинзон, — каким обра-
зом эта идея могла исходить це от ин-
женера. И еще непонятней, что автор
не разрешил себя назвать.
Нина улыбалась. Ей вспомнилось,
что когда-то и сама она так же смотре-
ла на события и их героев. Она улы-
балась Робинзону. «Будем надеяться,—
думала она, — что когда-нибудь пой-
мет это и американец».
Заседание кончилось после одиннад-
цати.
В зале образовались маленькие груп-
пы, все еще спорившие о деталях про-
екта. Сергеев не присоединился ни к
одной группе. Он, быть может, ждал,
что кто-нибудь подойдет к нему и спро-
сит о его мнении. Но группы уже рас-
ходились, а он все стоял в одиночестве.
Тогда окликнул его «главный инже-
нер»:
— Надеюсь, товарищ Сергеев, что и
вы согласны с проектом? Мне он ка-
жется правильным.
8
Л около полуночи Нина очень уста-
v лая, но в превосходном настрое-
нии вернулась домой. Богданова откры-
ла дверь.
— Мужской голос три раза вас к
телефону просил. Имени не сказал, но
оставил номер телефона и просил, чтоб
вы ему позвонили еще сегодня —- даже
если поздно вернетесь домой. Очень
плохо говорил по-русски.
Богданова осталась в передней — в
надежде подслушать разговор. Но Нина
лишь назвала в телефон свое имя, а по-
27
том говорил тот, кто стоял по другую
сторону проволоки. Этот односторонний
разговор радостно взволновал Нину, и
она вскрикнула:
— Великолепно! Я искренно счаст-
лива.
За этим радостным восклицанием по-
следовали тяжкие вздохи. Трубка выпа-
ла у Нины из рук. По ту сторону про-
должали говорить. Из трубки звучал
однотонный шопот.
Богданова подскочила к Нине.
— Какое-нибудь несчастье, Нина
Николаевна?
Нина стояла с закрытыми глазами,
плотно сжав губы и только отстранила
дрожащей рукой Богданову. Через не-
сколько минут она снова приблизила к
уху трубку.
— Алло! Вы у телефона? Прошу
вас, скажите мне все. Все и совершен-
но откровенно. Я этого прошу, я этого
требую, я хочу все знать.
— Ты очень плохо выглядишь, Пи-
на, похудела, — сказала утром Анна,
когда они встретились в тоннеле.
— Непривычная работа. Раньше я
работала только за письменным столом.
Прыгать взад и вперед по тоннелю —
прекрасный способ похудеть.
— Но тебе вовсе не надо худеть.
— Человек не всегда знает, что ему’
нужно, и не всегда это нужное дела-
ет. — Нина принужденно засмеялась.
Она действительно слишком много
работала. По нескольку раз в день спу-
скалась в тоннель, ночами училась.
Она уже отлично ориентировалась в
тоннеле: знала, кто на каком участке
руководит работой, знала по фамилиям
бригадиров, и лучшие ударники уже
рассказали ей свои биографии. Но этот
материал был чересчур велик, чтобы
освоить его в такое короткое время:
гражданская война, фабрики, шахты,
деревня, колхоз... Рабочие метро со-
шлись сюда почти изо всех углов Со-
ветского союза, почти из всех отраслей
социалистического строительства, — и
каждый принес с собой что-нибудь свое.
Несколько дней она избегала Серге-
ева. Ей, конечно, часто приходилось
встречаться с ним по делу, но послед-
ние три дня они ни разу не говорили с
28
глазу на глаз. Сергеев с зари до позд-
ней ночи был в тоннеле.
— Он — вроде как господь-бог, —
смеялся Сидоренко, — вездесущий.
Сейчас Сергеев был в бригаде Бара-
нова, оживленный больше обычного.
Баранов начал замену деревянных
креплений бетоном. Вагонетки, вывозив-
шие наверх породу, возвращались вниз
нагруженные бетоном.
Варанов раз’яснял Нине, как бригада
теперь работает.
— Я, Нина, вот что заметил: на хо-
рошую работу меньше времени уходит...
И, знаешь, по результатам одного толь-
ко рабочего дня об этом нельзя судить:
иной раз кажется — работали хорошо,
а на поверку выходит — нет... Вот
теперь строим тоннель из бетона. А ес-
ли бы с самого начала работали с бе-
тоном, сберегли бы время, которое по-
тратили на установку деревянных
креплений, а потом на их снятие. По-
нимаешь?
— Чем дешевле ботинки, тем они
дороже обходятся, потому что скорей из-
нашиваются. А дорогие ботинки оказы-
ваются дешевле, — согласилась Нина.
— Дело тут не только в этом, —
сказал Баранов. — Ты пойми: мы про-
делали ненужную, совершенно ненуж-
ную работу, а тем временем... ну, да
ладно... Если хочешь, напишу тебе ста-
тейку о своем нынешнем опыте.
— Баранов! Баранов!
Баранов занялся делом, Нина оста-
лась одна. Ей пришлось отступить на
узенькую доску, давая дорогу вагонет-
ке. Над доской была протянута прово-
лока, и Нина должна была низко при-
гнуться.
— Эй, редактор! Хочешь посмотреть
занятную штуку? Давай руку и скачи
вниз, — крикнул Сидоренко, громко
хохоча.
Он помог Нине спрыгнуть, привел в
порядок свою красную повязку и, при-
ложив палец к губам, потребовал тиши-
ны.
Шум молотков заглушал все звуки.
Тем не менее Сидоренко ступал на цы-
почках в своих резиновых сапогах, что-
бы не быть замеченным теми, кого он
хотел застать врасплох.
— Посмотри-ка туда, — шепнул
Сидоренко.
Возле погнувшегося деревянного кре-
пления, где предусмотрительно была
прекращена работа, стояла Анна с от-
бойным молотком в руках.
Рядом с ней — семь девчат. На го-
лове у Анны красная повязка, у ос-
тальных темно синие или красные бе-
реты. Вокруг талий — пояски, это не
обязательно для работы, но красиво. У
всех, кроме Анны, две верхние пугови-
цы на вороте расстегнуты, — пусть
каждый видит их белые блузки, обла-
дающие чудесной способностью оста-
ваться чистыми даже во время самой
грязной работы.
Анна передает молоток черноглазой
левушке, которая на две головы выше
ее.
— Левую руку пониже. Еще чуть-
чуть. Теперь хорошо. Нажми правой!
Еще крепче! Навались всем телом.
Крепче, крепче.
Та-та-та-та-та!
Нина видит Сергеева, сидящего на
земляном холме позади Анны. Инженер
встает и протягивает ей руку.
— Мне нужно с вами поговорить,
Нина.
— Когда вы сегодня вечером освобо-
дитесь? — нерешительно спрашивает
Нина.
— Когда освобожусь? — Сергеев
смеется. — Когда вы будете дома?
Десять часов, одиннадцать часов, а
Нина все еще тщетно ожидает Серге-
ева. В четверть двенадцатого он звонит
по телефону.
— Еще не поздно притти?
Через несколько минут он приходит.
— Простите меня, Нина, я не вино-
ват, что так запоздал. Меня сняли с
работы.
— Где вы будете работать, Сергеев?
— Сам еше не знаю. Лучше всего
было бы податься обратно в Донбасс—
уголь рубать. И, уверяю вас, я бы не
возражал, если бы меня послали опять
на фабрику, мальчиком на побегушках,
как я был вначале.
— Не будем друг другу лгать, Сер-
геев.
— Отлично. Не будем друг другу
лгать. Так скажите мне правду, почему
ЦПЦВЯЙП
вы избегаете меня все последние дни?
В чем дело?
— Не хотела я с вами встречать-
ся, — ответила Нина тихо, но реши-
тельно.
Сергеев больше не спрашивал, пусть
Нина сама говорит. Но Нина молчала.
Тогда он повернулся к ней спиной и
медленно пошел к окну. Окно выходило
во двор, где был склад материалов
метро. Сергеев настороженно ждал об’-
яснрния, но не смог удержаться от ру-
гательства, когда вдруг заметил, что
сторож курит, несмотря на запрет.
Мгновение спустя Нина испуганно
вздрогнула: Сергеев вспрыгнул на под-
оконник и резко распахнул форточку.
— Сергеев!
Но в эту минуту Сергеев забыл про
Нину и даже не слышал ее голоса.
— Эй, товарищ! — закричал он во
двор. — Вас за тем тут поставили,
чтобы вы все подожгли?
Одно мгновение Нина подумала, что
Сергеев сошел с ума. Когда она по-
няла, зачем он вспрыгнул на подокон-
ник, ей стало смешно. Но в ту же
минуту ей показалось совершенно не-
обходимым немедленно же обнять Сер-
геева, бедного Сергеева, десять раз, сто
раз, тысячу раз целовать его глаза.
— Сергеев, давайте говорить откро-
венно. У меня на совести неладно. Я
вам не раз говорила, что Золтан для
меня не только муж, но и друг, и
воспитатель. Он воспитывал меня, хотя
это, может быть, не точное выраже-
ние; лучше так: он помог мне преодо-
леть тяжелый кризис. Чтоб стать ком-
мунисткой, мне пришлось порвать с
родителями, которые, ну, скажем мяг-
ко,—не товарищи. Не то, чтобы они
были богатыми людьми, но .они не мо-
гут забыть своих чаяний разбогатеть.
Я чересчур отклонилась от темы. Это,
быть может, звучит слишком высоко-
парно, но соответствует действительно-
сти: я жизнью обязана Золтану.—Ко-
гда Золтан сидел в тюрьме, дело об-
стояло иначе. Но теперь, когда ему
удалось бежать...
— Вы неискренни, Нина Никола-
евна. Или, во всяком случае, нелогич-
ны. Именно теперь, когда мы будем
иметь возможность поговорить с Золта-
ном лично и сможем честно и открыто
29
поставить вопрос, и это мы сделаем,
как только он приедет...
— Как только приедет!..
Нина это выкрикнула, как бы прося
помощи.
— А знаете ли вы, как я ждала
изо дня в день, почти с ума сходила—
ждала известия, спасен он или югосла-
вы отправили его обратно в Венгрию.
Так вот — югославы не отправят его
обратно.
— Великолепно! — с искренней ра-
достью воскликнул Сергеев. — Он спа-
сен, .вернется домой, будет снова рабо-
тать... Почему вы плачете, Нина? Это
же прекрасно. Когда он вернется, я с
ним поговорю. Ведь легче же расстать-
ся со свободным человеком, чем поки-
нуть товарища, сидящего в тюрьме.
Нина не отвечала. Она стояла, опу-
стив голову, как ученик, озадаченный
трудным вопросом.
Сергеев подошел к ней и хотел об-
нять. Нина отстранилась. Прошло не-
мало времени, пока она решилась, на-
конец, продолжать рассказ.
— Венгерские пограничники стре-
ляли в Золтана и ранили его. Югосла-
вы отняли ему левую ногу по колено.
Калека... Как мне оставить товарища,
который...
Она не могла кончить фразы.
Сергеев молча стоял перед Ниной,
проводя рукой по ее растрепавшимся
льняным волосам. Лица Нины он не
мог видеть, Нина спрятала его в ла-
донях. Но он чувствовал, что Нина
плачет, и чувствовал, как все зати-
хает и затихает этот беззвучный плач.
9
Заместитель заведующего отделом
кадров МК вошел в свой кабинет
немногими минутами позже восьми
утра. На его столе лежала записка:
«Приходите в десять часов утра к
товарищу Кагановичу».
Подгородский быстро припомнил со-
бытия последних дней. Как-будто ни-
чего не случилось такого, что потребо-
вало бы вмешательства Кагановича. Мо-
жет "быть... Но нет, это невероятно.
Если даже Лазарь Моисеевич что-нибудь
слышал о его намерении с сентября
заняться учебой, не станет же он лич-
30
но заниматься такими мелочами? А, од-
нако, Каганович мог понять Зто жела-
ние. Надо учиться, надо знать, говорит
партия.
Учиться, учиться... Подгородский в
детстве не имел возможности учиться.
Он всего-навсего два года пробыл в
школе, а когда ему было двенадцать
лет, служил мальчиком на побегушках
у торговца и зарабатывал восемь руб-
лей в месяц.
Война. Гражданская война. Потом
партийная работа на Кавказе, на Ук-
раине, в Москве. Конечно, когда ему
приходилось вести и учить других, он
и сам в то же время учился. Но это
не то. Учиться систематически несколь-
ко лет,—вот что теперь поглощало це-
ликом его мысли. И, может быть,—не
исключена возможность, — сегодняшняя
короткая записка имеет отношение к
его заветному желанию. Но это, к сожа-
лению, мало вероятно... А если нет,
тогда что же она означает?.. Он ни-
как, никак не мог сосредоточиться на
работе. Почти ежеминутно взглядывал
на часы. Еще пятьдесят минут, еще
сорок, еще тридцать... Решил оставить
работу. Все равно ничего не выходит.
Заботливо осмотрел себя: Каганович
не любит неряшливости. Все в поряд-
ке. К его мускулистой, коренастой фи-
гуре очень идет зеленая гимнастерка...
Сапоги блестят. Круглое, немного пол-
ное лицо свеже выбрито. Усмехнулся.
Если б Лазарь Моисеевич знал, что
старый красноармеец, который в девят-
надцатом году хорошо если раз в ме-
сяц притрагивался к щетке, теперь
не только мысли, но и внешность свою
приводит в порядок, прежде чем явить-
ся к нему...
В приемной у Кагановича он встре-
тился с Юговым.
Лазарь Моисеевич и того пригласил
к десяти. Дело становилось еще непо-
нятней.
Высокий худощавый Югов был се-
кретарем одного крупного заводского
парткомитета. С тех пор как года че-
тыре тому назад побывал за границей,
он во всех парадных случаях надевал
купленный там небесно-голубого цвета
галстук. Никаких общих дел у него с
Подгородским не было. Югов одергивал
сбой темносиний пиджак и поправлял
йЕЕгнгЕйи
основательно вылинявший за три года
галстук. У него были непомерно длин-
ные руки, которые, когда обладатель
их разговаривал, превращались в вет-
ряную мельницу. Сейчас Югов молчал,
сжав губы, но руки его все-таки дви-
гались. Нервничая, он жестикуляцией
выражал свои мысли.
В кабинет Кагановича они вошли
вместе. Каганович обратился сперва к
Югову.
— Товарищ Югов, хотели бы вы ра-
ботать на метро?
Югов замялся,
— Не знаю, Лазарь Моисеевич. Пра-
во, никогда об этом не думал. Да и
нет у меня нужных технических зна-
ний. Будьте добры сказать, на какую
работу?
Говоря, Югов теребил свой немец-
кий галстук.
— Словом — ,нет? Хорошо. А вы,
Константин Самойлович? Вам хотим
поручить очень ответственное дело.
Есть у вас желание работать на
метро?
— Есть! — ответил Подгородский
громче, чем требовалось.
Подгородский спустился в тоннель
вместе с Сергеевым. Тот показал ему
устройство тоннеля, познакомил его с
инженерами и с бригадами. Около
бригады Баранова их догнал инженер
Кузьмичев, временно назначенный на-
чальником вместо Сергеева. Его сопро-
вождал Живов. Инженеры поздорова-
лись, внимательно оглядывая друг дру-
га.
— Я бы хотел обойти вместе с ва-
ми этот участок работ, товарищ Сер-
геев, — сказал Кузьмичев.
Кузьмичев был очень молод. На его
тщательно выбритом длинном липе, ка-
залось, никогда еще не росла борода.
Черты лица правильны, только свежие
красные губы выглядели несоразмерно
большими. Взгляд глубоко сидящих глаз
казался колючим.
— Ну, разумеется, я же передам
вам все дело, — ответил Сергеев, по-
краснев.
Потом они разошлись: Сергеев и
Кузьмичев пошли дальше по тоннелю,
Живов с Подгородским поднялись в ком-
нату парткома. Перед клетью их оста-
новил широколицый рабочий.
— Опять кассир дурака валяет, то-
варищ Живов. Вместо ста семидесяти
хотел мне семнадцать рублей дать. Пли
не умеет считать, или не хочет.
В парткоме Живов приступил к сво*
ей информации.
— В сущности, у нас все плохо,
товарищ Подгородский. О наших тех-
нических ошибках вы, конечно, зна-
ете?
Подгородский утвердительно кивнул
головой.
— Не меньшая беда в том, что у
нас нет настоящей парторганизации.
— Ну, а комсомол? Как работает
комсомольская организация, — нетер-
пеливо прервал Подгородский.
Живов мгновение молчал.
— Плохо работаем, — сказал он,
наконец, опустив глаза.—Очень плохо.
Сергеев и Кузьмичев весь день про
вели внизу, в тоннеле. Сергеев старал-
ся как можно полнее передать весь
свой опыт. С полной откровенностью
рассказал Кузьмичеву, из-за каких
ошибок произошло опускание почвы.
Познакомил его с людьми, указал их
хорошие и плохие стороны. Этот осмотр
их примирил: один закончил свою ра-
боту на площади Дзержинского, другой
начал ее. Отпало неприятное чувство,
охватившее обоих в момент перзой
встречи.
Кузьмичев все время делал пометки
в своем маленьком блок-ноте.
— По-моему, я рассказал вам все,
товарищ Кузьмичев.
Сергеев в последний раз оглянулся
на тоннель, где работал восемь месяцев.
Не таким представлялось ему проща-
ние.
Он почти бежал к клети. Знакомая
девушка остановила его.
— Товарищ Сергеев!
- Что, Наташа?
— Нынче опять шестнадцать ваго-
неток сломалось, надо же что-нибудь
сделать, в конпе-то конпов!
Сергеев указал рукой на Кузьми
чева.
31
— Я, товарищ, приду завтра утром
и посмотрю, в чем дело, — сказал
Кузьмичев.
Под аркадой, где наполнялись грузо-
вики, Сергеев еще раз остановился
Здесь не было надобности в об’ясне-
ниях.
— Где будете работать? — спросил
Кузьмичев.
— Пока еще не решил.
— Простите меня, товарищ Сергеев,
но я бы на вашем месте попросил пар-
тию о разрешении продолжать работу
на метро. Пусть не на прежнем уча-
стке...
Реь автомобильного гудка заглушил
ответ Сергеева. А может быть, он и не
ответил, — только губы у него за-
дрожали.
Кузьмичев был смущен и молча
ждал. Не хотел торопить Сергеева.
— Я попрошу вас, товариш Кузь-
мичев, пойти вперед, мне еще нужно
зайти на бетонный завод.
Пообедав, Кузьмичев снова спустил-
ся в тоннель.
Два раза прошелся мимо рельсов. Ни
с кем не разговаривал, только смотрел,
как работают. Пока обедал, пришла дру-
гая смена. В тоннеле не было никого
из тех, с кем он познакомился днем
В левом тоннеле под насыпью кло-
котала вода — настоящая горная реч-
ка. Кузьмичев спокойно спустился к
воде, но обратно на насыпь ему при-
шлось карабкаться поспешнее: воды
было по колено.
— Кто здесь руководит работами?
— Я.
Молодой парень взлез на насыпь и
стал перед Кузьмичевым.
— Почему не выкачиваете воду?
— Я, товарищ, не знаю, с кем раз-
говариваю.
— Я инженер Кузьмичев.
Парень назвал свою фамилию, по-
здоровались.
— А чем выкачивать, товариш
Кузьмичев? — усмехнулся он, когда
инженер повторил свой вопрос. — Оба
электрических насоса испортились.
— А когда они будут исправлены?
— Только завтра утром отдадим их
в ремонт, — значит, получим не рань-
ше, как через неделю. Но бригада Ба-
ранова обещала нам дать на время свой
32
насос. Их тоже замучил проклятый
плывун.
Кузьмичев спустился к воде, где
стояли насосы. Пустил в ход насос.
Весь обратился в зрение и слух... Сра-
зу же расслышал посторонние звуки.
Быстро определил дефект.
— Изоляция...
— Знаем,— ответил бригадир,
— А знаете, так отчего не испра-
вите?
— Никто в ремонтной не понимает
этой работы. Наша ремонтная не при-
способлена для такой работы Нужно
послать во вторую ремонтную.
Кузьмичев задумался.
— Нужно сейчас же пустить в ход
один насос. Пусть кю-нибудь проводит
меня к Баранову.
Тем временем вокруг Кузьмичева, к
великой его досаде, собралась уже це-
лая группа ребят.
— У вас что, работы нет?—крик-
нул он любопытным.
Через десять мдаут насос, взятый у
Баранова, уже работал.
По приказу Кузьмичева шесть рабо-
чих понесли насосы в ремонтную ма-
стерскую, сам он пошел вместе с ни-
ми. Ремонтная была заперта, негде было
даже оставить насосы.
Кузьмичев пришел в партком.
— Ну? — встретил его Подгород-
ский.— Ознакомились с условиями.
— У меня два срочных предложения,
товарищ Подгородский. Первое: нужно
устроить хорошую ремонтную мастер-
скую. Второе: немедленно сократить
всех нежелающих работать.
— Присядьте, товарищ Кузьмичев.
Давайте подробнее обсудим положение.
Сейчас придет Живов и председатель
шахткома, вернее, его заместитель:
председатель лежит в больнице. Между
прочим, я только что узнал, что Борош-
ников, начальник одиннадцатой стан-
ции, назначен к нам по совместитель-
ству начальником... Вы его замести-
тель. А вот и он!..
Совещание не было продолжительным.
Несмотря на все старания Подгородского,
говорилось почти столько же о, том. что
было, сколько и о том, что должно
быть. Особенно часто возвращался к
прошлому заместитель председателя
шахткома Зазубрин.
— Я понимаю, товарищ Подгород-
ский, что сейчас речь идет не об этом.
Понимаю, но молчать не могу. Я ведь
тоже человек, и я так рад перемене, что
не могу не говорить об этом. Почему я
так рад? Этот ваш вопрос, товарищ
Подгородский, доказывает, что вы и
представления не имеете о том, что бы-
ло раньше. Вы не знали или, может
быть, только поверхностно знали Сер-
геева. Как только подумаешь об этом
человеке...
— А вы не думайте о нем, това-
рищ Зазубрин, думайте лучше о тепе-
решних наших задачах.
Огромному рыжему Зазубрину кровь
залила лицо.
Он привскочил. Он хотел что-то ска-
зать, глубоко вобрал в себя воздух, ши-
роко взмахнул рукой, потом передумал
и тихонько уселся на свое место.
Инженер Воротников с неизменной
извиняющейся улыбкой на губах сле-
дил за разговором с величайшим внима-
нием. Он взял слово после Зазубрина.
Он говорил медленно, тихим, ясным го-
лосом. Даже тот, кто плохо разбирается
в людях, чувствовал с первого его сло-
ва: человек этот знает, что говорит, и
отлично понимает, к чему стремится.
Свои слова он сопровождал неопреде-
ленным движением правой руки, на
тонком пальце которой блестело золотое
обручальное кольцо. Он дал детальный,
совершенно ясный анализ положения.
Так же определенно сообщил, что нужно
делать.
— Сущность задачи очень проста и
ясна. Мы будем сверлить глубже, и мы
установим более сильные крепления.
Но эта простая задача на самом деле
состоит из сотни деталей, и каждая де-
таль требует, серьезной, тщательной,
точной работы. Точной, как выверенные
часы.
Пока Воротников говорил, худое его
лицо постепенно приобретало жизненную
окраску.
После него взял слово Подгородский,
смотревший почти влюбленно на Ворот-
никова. Он предложил, чтоб руководство
строительством площади Дзержинского
ежедневно по утрам собиралось ненадол-
го для обсуждения и распределения ра-
боты; Решено было собираться каждое
33
утро в семь часов в кабинете Воротни-
кова.
10
Церез пять дней состоялось общее
собрание рабочих станции Дзер-
жинского. Огромный зал был перепол-
нен. Около двух тысяч человек пришло
обсудить «положение и ближайшие за-
дачи».
Настроение напряженное, нервное.
Слишком много событий за последнюю
неделю. Статьи «Рабочей Москвы». Сня-
тие Сергеева. Прекращение дальнейшей
проходки...
Новое руководство все перетряхнуло.
Раньше Сергеев руководил всем, а
партком был только невидимым стати-
стом. Теперь Воротников и Подгород-
ский работают рука-об-руку, и Кузь-
мичев с Живовым дополняют этот кол-
лектив.
Не все рабочие знали обо всех пере-
менах,— но новый воздух ощущался
всеми. Сперва новшества скорее раздра-
жали. Сергеева все любили. Мало было
людей в тоннеле площади Дзержинско-
го, не считавших Сергеева «своим пар-
нем», несмотря на все допущенные им
ошибки, к теперь вот уж два дня хо-
дят слухи, что его не только сняли с
работы, но и исключили из партии.
Докладчик — Подгородский, которого
большинство сидящих в зале уже знает
лично.
На нем костюм военного образца. Ли-
цо чисто выбрито.
Подгородский говорит несколько хрип-
лым голосом.
— Товарищи! Мы, надеюсь, с двух
слов поймем друг друга. Положение та-
ково: перед нами новая атака. Победим
мы в этой новой атаке — или нет?
Да, если захотим победить. Это зависит
только от нас.
Робкие аплодисменты.
— Каковы наши задачи, товарищи?
Перемена креплений, оказавшихся сла-
быми. Вместо дерева поставим бетон.
Трудная ли это задача? Трудная. Опас-
ная? Очень опасная. Что станется с
площадью, которая проваливается, бу-
дучи подкрепленной,— хоть и плохо, но
все же подкрепленной,—когда мы со-
всем вынем крепления?
Подгородский выдержал паузу В за
ле глубокая тишина.
— Что случится,— продолжал он,—
если не будет точности в нашей рабо-
те? Каждая ошибка означает повое опу-
скание почвы. А что означает новое
опускание почвы — это, товарищи, мы
все прекрасно знаем. Но мы должны
знать также и то, что все неполадки
могут произойти исключительно из-за
неточности работы. Участь станции
«Площадь Дзержинского» зависит от
нас, товарищи. Но приступить к рабо-
те мы сможем лишь в том случае, если
сумеем работать точно и аккуратно, как
часы, как самые точные часы. Если мы
на это не способны, вся наша дальней-
шая работа—это увеличение опасно-
сти. Давайте, товарищи, решать.
Подгородский надеялся, что зал ему
ответит.
Но зал молчал.
— Что нужно нам для того, чтобы
победить во второй атаке?—продолжал
Подгородский о том же, но иными сло-
вами.— Только две вещи, товарищи,
только две вещи, и ничего больше.
Темпы и качество, то есть быстрая ра-
бота и хорошая работа. Если мы на
это готовы, ни о какой опасности не
может быть и речи.
Робкие хлопки.
Теперь голос Подгородского был чист
и звучал резко.
— На кого опираемся мы в этой
работе? На весь коллектив метростроев-
цев; на партийцев, комсомольцев и бес-
партийных.
«Демагог»,— подумала Нина. Она си-
дела в президиуме между Барановым и
Живовым. Близорукость мешала ей ви-
деть лица сидящих в зале, но она слы-
шала их голоса. Овация Нину удивила,
но вместе с тем это было ей приятно.
—• Тише!
Подгородский переменил тему. Стал
говорить о перестройке всей Москвы.
Потом о значении Москвы для Советско-
го союза и для трудящихся всего мира.
Говорил о процессе Димитрова, о борьбе
австрийских пролетариев, д^ж^айских
Советах. Дал широкуад^&®|5оййда-
ну междуйародного	говер^ч
уже больше часа, слушал, затздв'
дыхание. Ц	%	\
Нина нервничать? /Как<^> ^о^ижет:
отношение к метиоЗ ft стадя$р^<<Пло- -
щадь Дзержинском»^ \
34
Словно отвечая на ее недоумение,
Подгородский вернулся к вопросу о пло-
щади.
— Наши товарищи во всем мире ис-
полняют свои обязанности, и глаза тру-
дящихся всего мира устремлены на
Москву. Они верят, что мы выполним
свои обязательства. Неужели, товарищи,
они в нас разочаруются?
— Нет!
— Не разочаруются! Нет! Я начал,
товарищи, с того чего требует от нас
партия. Чтобы в нас не разочаровались
наши иностранные товарищи, нам нуж-
но только одно: всем без исключения
употребить все силы, знание и умение
для выполнения наших обязательств.
Аплодисменты.
— Каковы же эти обязательства?
От китайской красной армии, вен-
ских баррикад и индийских партий Под-
городский перешел к вопросам повсе-
дневной работы. О столовой, душе, раз-
девалке, о чистоте в общежитии, о чет-
кой бухгалтерии, о ремонтной мастер-
ской, о необходимости техучебы — обо
всем говорил с таким же под’емом, как
и о вопросах международной политики.
Когда он в заключение процитировал
Сталина, инициатора строительства мет-
ро, в зале запели «Интернационал».
Начались прения.
Подгородский сидел во втором ряду
президиума, позади Нины, и напряжен-
но слушал.
Двадцать два рабочих высказали свое
мнение. Кто указывал на ошибки про-
шлого, кто вносил предложения относи-
тельно будущей работы. После двух ча-
сов заседания интерес к прениям стал
падать.
Выступление Лены снова разбудило
зал. Лена недавно пришла с работы и
только успела умыться, не сняв ком-
бинезона. Из-под спецовки выглядывал
беленький воротничок кофточки. Преж-
де чем заговорить, Лена засмеялась на
весь зал, но этого никто не принял за
проявление легкомыслия: смех Лены
как бы говорил: здравствуйте, товари-
щи, простите, что запоздала.
Ее смех разрядил атмосферу, хотя то,
о чем она говорила, звучало совсем не
весело,
— На том участке работы, который
мне известен, условия самые невыноси-
мые. Товарищи жалуются: не хватает
машин, а те, которые есть, вечно стоят
без дела, так как вагонетки каждую
минуту застревают. Почему застревают
вагонетки, товарищи? Потому, что мы
плохо с ними обращаемся. Три месяца,
вы только подумайте, целых три месяца
вагонетки обходились без смазочного
масла. Могут они работать в таких
условиях? Нет, не могут.
Зал оживился.
Лена вдруг задрожала. Стукнула ру-
кой по столу.
— Кто отвечает за то, что вагонетки
перестают работать, что дурная работа
нашего транспорта останавливает все?
Все мы отвечаем за это, все, даже те,
которые не раз предупреждали товари-
ща Турбинова, что с вагонетками надо
обращаться иначе. Потому отвечаем, что
мы успокоились на этом предупрежде-
нии и не заставили привести в порядок
транспорт. Товарищ Сергеев...
— Его из партии	исключили,—
крикнул кто-то с галерки.
— Товарищ Сергеев...
Голос Лены теряется в шуме. Тщетно
звонит председатель Смирнов.
— Да не исключили его, это просто
слухи...
— Тише!
Эти требования тишины производили
ужасный шум.
— Кто знает, что с Сергеевым? —-
спросил Подгородский у Нины.
-— Его сегодня вызвали в МК.
Подгородский стал рядом с Леной.
Подняв руку, пытался восстановить ти-
шину.
Смирнов продолжал трясти колоколь-
чиком.
Зал постепенно стихал.
— Товарищи, — начал Подгород-
ский, — мы говорим о наших ближай-
ших задачах. Товарищ Попова, — он
указал на Лену, — сообщила нам важ-
нейшие факты, она сообщила нам одну,
из причин порчи нашего транспорта.
Если она сказала правду, мы можем* ис-
править эти недочеты и привлечь к от-
ветственности виновников. Ошибки
должны быть исправлены, и мы их ис-
правим. Все реплики, отвлекающие нас
от делового обсуждения, мешают нам...
— Исключили Сергеева? — прерва-
ла его одна работница.
— Не знаю, — ответил Подгород-
ский. — Товарищи говорят, что он хо-
роший коммунист.
— Да, хороший, прекрасный гор-
няк, — ответило сразу человек сто.
Подгородский подождал, пока зал
успокоился.
— Ну, а если так, — лицо его вы-
ражало упрек и неодобрение, — если
так, из-за чего же вы волнуетесь? Пар-
тия бережет преданных ей людей. Бере-
жет, как садовник цветы. Что же каса-
ется вагонеток...
Собрание окончилось после полуночи.
— Кто распространяет слухи про
Сергеева? — спрашивал Подгородский
у своих соседей.
<— Впервые я услышала это от За-
зубрина, — ответила Лена.
Подгородский, Нина, Живов и Кузь-
мичев вместе пошли ужинать в итеэров-
скую столовую на Мясницкой.
В раздевалке «пекинская женщина»,
мать Анны, приняла у них пальто.
— Ну, как живете? — спросила
Нина.
— Прекрасно, милая, прекрасно. Я
даже не думала...
За ужином оживленно обсуждали со-
бытия дня. Подгородскому особенно по-
нравилось выступление Лены. Понра-
вилось и то, что рабочие не бросали
камнями в Сергеева.
— У наших есть собственное мне-
ние и о вещах, и о людях. С такими
можно работать.
— Кто такой Турбинов? — спросил
Подгородский v Живова.
— Я его мало знаю.
— Это плохо, — заметил он. —
Нужно зорко следить за тем, кто рабо-
тает. как работает. Ясно, что транс-
порт и на нашем участке играет боль-
шую роль, почти решающую роль. И
ясно, что он должен быть в лучших ру-
ках.
— Скажите, товарищ Подгородский,
вы давно занимаетесь вопросами мет-
ро? — спросил Кузьмичев.
— Давно ли? Шесть дней, шесть
почей.
— Откровенно говоря, товарищ Нод-
гогодский, мне ваше сегодняшнее вы-
35
ступление не понравилось, — загово-
рила Нина. — Не то, о чем вы гово-
рили, а то, как вы говорили. Не ска-
жу, чтоб демагогически, но...
— Но думаете это, товарищ Морозо-
ва, — прервал ее Подгородский. — И
напрасно думаете. — продолжал он
совершенно спокойно. — В чем была
моя задача? Убедить каждого работать
изо всех сил, чтоб всем вместе спасти
станцию «Площадь Дзержинского». В
этом была моя обязанность? В этом.
Если товарищи исполнят свои обеща-
ния, мы спасем станцию. Удалось мне
убедить в этом людей? Думаю, что уда-
лось. Ну, а если это так, значит, я
правильно наметил цель и достиг ее.
Если, товарищи, вы это называете де-
магогией. — значит, я действительно
демагог. Если что нибудь другое, —
тогда вы ошибаетесь.
Кузьмичев громко засмеялся. Под-
черкнуто громко, надеясь этим поло-
жить конец неприятному спору.
У Нины было такое выражение, слов-
но она делала в уме сложное арифмети-
ческое вычисление. Она взвешивала ар-
гумент Подгородского. Она не была с
ним согласна, но не находила нужных
возражений. Ее длинные белые зубы
нервно покусывали нижнюю губу.
Подгородский смотрел на нее с не-
которым удивлением Он сразу же дога-
дался, что Нина относится к нему если
не с открытой враждебностью, то, во
всяком случае, с недоверием. Причины
он не знал, но факт был для него оче-
виден.
Ему сперва подумалось, что было бы
полезно устроить небольшую голово-
мойку Морозовой, но вскоре он изменил
свое намерение.
— Час ночи уже, — заметил Кузь-
мичев. — Пора домой.
Дома Нину ждал Сергеев. Свесив но-
ги, сидел на подоконнике. Вся комната
была пропитана табачным дымом.
Нина была в отвратительном настрое-
нии. Удивленно взглянула на Сергеева,
изо всех сил старавшегося казаться
спокойным. Но необычное волнение
рвалось наружу и, казалось, кричало:
со мной случилось нечто неожиданное,
невероятное!
— Стряслось что нибудь плохое?
Говори прямо Я ко всему готова...
36
— Представь себе, я остаюсь на
метро. Утром приступаю к работе.
Утром на следующий день Подгород-
ский и Кузьмичев выделили шесть ин-
женеров для организации техучебы. Ле-
ну взяли с ее прежней работы: она
будет секретарем комиссии по техучебе.
На третий день открылась новая,
прекрасно оборудованная ремонтная ма-
стерская. Она будет работать круглые
сутки.
На четвертый день была открыта
раздевалка, сообщавшаяся с умываль-
ной: рабочий сдавал спецовку и шел
под горячий душ.
В тот же день начал работать новый
главбух.
На пятый день начала работать
культурно-бытовая комиссия. Руководи-
тель комиссии — Нина.
На шестой день управление команди-
ровало на площадь Дзержинского четы-
рех инженеров. Четырех проверенных
работников.
На восьмой день Турбинов был аре-
стован.
И
Каранов ужинает в восемь часов
вечера и идет к себе домой, в
общежитие метро на Кузнецком мосту.
В комнате с четырьмя кроватями Ба-
ранов сейчас один. Он перебирает свои
книги, стоящие в полном порядке на
стуле. Вдруг вспоминает, что купил
свежий номер «Большевика», — надо
прочесть.
Прежде чем усесться читать, закури-
вает папиросу, с наслаждением глотая
дым. Ходит взад и вперед по комнате,
потом останавливается перед прикре-
пленной к стене картой метро. Глаза
его пробегают по широкой красной по-
лосе. Высчитывает, когда будет готово
метро. Будет ли оно лучшим в мире?
Берлин, Лондон, Нью-Йорк. Будет ли
наше в самом деле лучше? Думает о
тех городах и пробует их себе предста-
вить. У фантазии его почти нет точек
опоры. Ну, да не важно, впрочем, ка-
кие они сейчас, — важно, какими бу-
дут они тогда!
Баранов начинает считать. Сколько
ему будет тогда лет? Очень, очень труд-
ный расчет. Его охватывает нетерпе-
ние: слишком долго ждать.
Он переключает свои мысли. Ищет на
карте площадь Дзержинского. Есть,
вот она... Сдаться хотели... вот глу-
пость-то. Это было бы похоже на пре-
дательство. Неделя, ну, в крайнем слу-
чае, десять дней, и готово новое кре-
пление, можно двинуться дальше. Если
надежно укрепим готовую часть, можно
двинуться дальше.
Пробежал глазами по красной черте,
мысленно ее удлинил. Варшава, Нью-
Йорк. Интересная мысль... Сперва хо-
рошенько укрепить готовое, обезопасить
против всех давлений, а потом... А по-
том итти дальше.
Отошел от карты. Зажег новую папи-
роску и вынул из бумажника карточ-
ку Лены.
Лицо Лены улыбается с фотографии.
Баранов смеется ей в ответ и даже
подмигивает.
— Хорошо! Хорошо! Завтра погово-
рю с Подгородским. Честное слово. Зав-
тра. Больше не стану тянуть...
Лена улыбается.
Вчера Баранов купил Лене большую
ветку бледножелтой сухумской мимозы.
Теперь ему кажется, что от карточки
струится волнующий аромат мимозы.
— Ты права, честное слово, права.
Нельзя дальше тянуть. Завтра.
Баранов положил карточку обратно в
бумажник, рядом с комсомольским би-
летом.
Из кармана пальто достал «Больше-
вик» и сел читать. Едва успел просмо-
треть заголовки, как пришли гости.
Нина и еще две. Комиссия по делам об-
щежития.
Валяющаяся на столе промасленная
бумага наводит Нину на мысль о пер-
вом «пункте реформ»: необходимо до-
стать корзины для бумаги. Окурки на
полу — о втором: нужны пепельницы.
Нина обошла все комнаты. Оборудо-
вание всюду примерно одинаковое: кой-
ки, стол, стулья. II все же одна комна-
та уютна, другая нет. Здесь самодель-
ная этажерка для книг, на стене кар-
та, портреты Ленина и Сталина, ре-
продукция картины «Крейсер Аврора».
В другой комнате грязное белье по
углам. Одна кровать не убрана. Воздух
затхлый, пахнет селедками.
— Как ты думаешь, Гриша, — об-
ратилась Нина к Баранову, — не про-
вести ли здесь соцсоревнование? Я
думаю так: сперва соревновались бы
койки внутри комнаты, потом комната
с комнатой, потом все общежитие с дру-
гими общежитиями метро — на боль-
шую чистоту и уют. Как ты думаешь?
Баранову план очень нравится.
— Сделаем!
На следующий день Баранов после
работы зашел в партком. Подгородский
был один. Кричал в телефон:
— Да пойми ты, наконец, товарищ,
что сработаться можно только с тем,
кто работает. Если ты очень настаи-
ваешь, я могу, конечно, попробовать,—
продолжал он уже спокойней, очевидно,
выслушав доводы, — но, откровенно го-
воря, я не слишком высокого мнения о
товариществе, которое идет во вред ра-
боте. Да, так и понимай, как говорю:
только с тем можно сработаться, кто
работает... Попробовать все можно, да
только не все стоит пробовать... Ладно.
Всего доброго!
Баранов обрадовался, что застал Под-
городского одного, но прежде чем тот
закончил телефонный разговор, вошла
Зина.
— Ну, что, Баранов, что случи-
лось? Бетона нет? Машины задержива-
ются? Энергии нет?
— Все в порядке, товарищ Подго-
родский. Но,—Баранов смущенно улы-
бается, — я хотел бы с вами с глазу
на глаз поговорить.
— Не люблю я таких секретных
разговоров. Ну, да ладно, садись. Зина,
пойди к Кузьмичеву и спроси, все ли
в порядке с программой техучебы.
— Долго спрашивать? — Зина вы-
зывающе смеется и одергивает быстрым
движением свою новую метростроевскую
спецовку.
— Долго.
—-Ну? — обратился Подгородский
к Баранову, все еще продолжавшему
стоять. — Вот мы и с глазу на глаз.
Садись же, Гриша, и рассказывай, что
за беда у тебя?
— Беды-то особой нет. товариш Под-
37
городский, только. — Баранов за-
смеялся.
— Ну, вот, про это «только» и рас-
скажи.
— Женюсь, — выпалил Баранов.
Лицо Подгородского просияло.
— Поздравляю, Гриша. Назови же
мне третье лицо, заинтересованное в
этом деле! Я, очевидно, второе.
— На Лене женюсь, — тихо ска-
зал Баранов.
— А Лена-то знает об этом?
Баранов пристально всмотрелся в
похудевшее за последние дни лицо
Подгородского: насмехается, что ли?
Нет, взгляд у Подгородского теплый.
— С Леной мы договорились, и так
все было бы в порядке, только вот
квартиры у нас нет. Я живу в обще-
житии на Кузнецком, а Лена у тетки,
вчетвером живут в одной комнате. По
этому делу и пришел к вам, товарищ
Подгородский.
— Комната, комната. Да, ты прав,
без комнаты трудно жениться. Комната
нужна. Десять вагонов цемента легче
достать, чем комнату. А цемент — сам
знаешь — на улице не валяется. Но
раз обязательно нужно — достанем.
— А как? — спросил Гриша, кото-
рому казалось, что Подгородский слиш-
ком легко отнесся к вопросу.
— Как и откуда, я еще, откровенно
говоря, и сам не знаю, — ответил Под-
городский, — но комната будет.
Этот ответ уже определенно понра-
вился Грише.
— Спасибо, товарищ Подгородский,
большое спасибо. Я знал, что именно к
вам надо обратиться..;
— Весенняя сезонная работа! — за-
думчиво сказал Подгородский. — Ну
ладно. Будет. Ну, а как у тебя, Гри-
ша, с работой?
— Работа идет. Ну, иногда, конечно,
спотыкается. С темпами получилось не-
доразумение. Всем ведь известно, что
из-за чрезмерных темпов вышла вся
беда; так многие теперь решили: чем
медленней работать, тем лучше. А не-
которые, ей-ей, больше заботятся о
медленности работы, чем о качестве...
Подгородский задумался, помолчал,
потом продолжал оасгшюсы,
38
— А что говорят насчет случая с
Турбиновым?
— Да что ж говорить-то? Все про-
чли, что он нарочно портил вагонетки.
Теперь, конечно, всех интересует, чего
ради творил он эту мерзость.
— Да, это и меня тоже интересует,
но пока это известно одному лишь
Турбинову да еще тем, кто поручил ему
эту работу. Надо бы разузнать, кто они
такие. В этом ведь вопрос. Ты, Гриша,
знал, что Турбинов был зиновьевцем?
— Не знал.
— И Живов тоже не знал, Сергеев и
Пастухов — тоже. Одни вагонетки зна-
ли. Да!..
12
^тоннель поглощает бетон. Два ма-
* леньких бетонных завода изо дня
в день выполняют и перевыполйяют
план, но тоннель требует все больше и
больше. Бетонные заводы работают все
напряженнее. Оба завода помещены в
двух старых церковушках, — и церк-
ви, перестав быть домами бога, творят
настоящие чудеса. Бетона, может быть,
уже и хватило бы, но теперь вся беда
в транспорте. После ареста Турбинова
вагонетки приведены в порядок, но все
же еще не поспевают.
Баранов поймал Подгородского и жа-
луется. Речь, естественно, идет о бето-
не и транспорте бетона. Пока они разго-
варивают, неподалеку застревают две
вагонетки. Начинается страшная ругань.
— У нас работа стоит из-за того,
что нет бетона, а вы обсыпались лиш-
ним бетоном. А мы из-за вас застряли.
Бригады обвиняют друг друга. Каж-
дая бригада обвиняет соседнюю. Нена-
сытность соседней бригады — причина
того, что другие остались без бетона.
Подгородский с большим трудом при-
миряет их и возвращается к Баранову.
— Что вы хотели сказать, Гриша?
— Еще в старое время (так называ-
ют время, когда работал Сергеев) Анна
дала предложение, которое сейчас не
совсем актуально, но все же его нель-
зя забывать, — говорит Баранов. —
Она предложила разделить работу бри-
гады на две части: пусть одна часть
производит бурильные работы, а вторая
укрепляет. Я думал об этом деле... То-
варищ Подгородский, интересует это
вас?
— Повторите-ка еще раз, Гриша.
Баранов начал снова, но Подгород-
ский не дослушал до конца. Он оста-
вил бригаду Баранова и торопливо, по-
чти бегом, направился к лифту. Под-
нявшись, он пошел прямо к Воротни-
кову. Через несколько минут вызвали
туда Кузьмичева и Живова. Потом по-
слали и за Барановым. Так впятером
они сидели добрый час. Через час гото-
во было новое распределение работ. Те-
перь бригады не будут больше само-
снабжаться бетоном. Эту работу поведет
специальная транспортная бригада.
Транспортная бригада образовалась в
тот же день. Уже на другой день чув-
ствовалось большое улучшение в снаб-
жении бетоном. На третий — положе-
ние еще улучшилось. На пятый день
снабжение бетоном шло, как по маслу.
Вместе с Сергеевым станцию Дзер-
жинского покинул также и Игнатьев.
Между площадью Дзержинского и Сверд-
ловской, между двенадцатой и тринад-
цатой шахтами, надо вырыть запасную.
С одной стороны, она ускорит работы,
с другой — будет служить мерой без-
опасности. Здесь тоннель, проходящий
на глубине сорока метров, должен пе-
ререзать почвенные слои, пропитанные
водами реки Неглинки.
Отбойный молоток равномерно рабо-
тает. Та-та-та-та! Большие куски по-
роды отваливаются к ногам шахтера.
Все идет по плану, как вдруг в стене
открывается родник, это прорвался
старинный враг — плывун. Против
воды можно бороться только одним спо-
собом. Вода убегает от сжатого воздуха.
Двум армиям рабочих, идущим на-
встречу друг другу из двенадцатой и
тринадцатой шахт, придется работать в
сжатом воздухе. В интересах безопас-
ности строителей- нужно использовать
старинную вражду между водой и воз-
духом. Но,чтоб ни вода, ни сжатый
воздух не преподнесли неприятных сюр-
призов, предпочтительно работать с за-
пасным выходом. Создание такого за-
пасного выхода и поручили Игнатьеву.
Год тому назад, когда оружием ме-
тростроевцев были лопата и кирка, это
оказалось бы очень трудной задачей.
Ныне, когда у строителей метро высо-
кая техника, великолепные машины,
это было бы пустяком, не будь недоста-
чи в главнейшем орудии производства—
в рабочей сило.
Комсомол уже дважды провел моби-
лизацию и дал метро четырнадцать ты-
сяч новых рабочих. Донбасс прислал
шахтеров. Московские 'заводы команди-
ровали рабочих. Хотя они и сами стра-
дают от недостатка рабочей силы, но
все же не в такой мере, как метро.
Надо повышать производительность тру-
да. Каждый рабочий дает сейчас боль-
ше, чем год тому назад, но если б еще
увеличить количество рабочих! Техника
все развивается, не в ней помеха. Но
вербовка новых рабочих — тонкое
дело.
Получив задание, Игнатьев, точно
рассчитал, в чем он нуждается. Какие
ему нужны машины, материалы и
сколько нужно людей. Первые два пунк-
та не встретили никаких возражений.
В сущности, дирекция метро не возра-
жала и против третьего пункта, — она
только не могла притти на помощь.
Тридцать первого марта «Курская
правда» написала передовицу о строи-
тельстве московского метро. Утром ра-
бочих Курска у станков ожидали воз-
звания. Железнодорожники получили их
еще на рассвете. На рассвете же при-
были письма и в колхозы.
«Товарищ Каганович обращается с
личной просьбой к трудящимся Курска.
Он просит Курский район выделить
1500 рабочих для строительства ме-
тро».
Во время обеденного перерыва во
всех цехах прошли летучие совещания.
Докладчики говорили о значении строи-
тельства московского метро. Вечером во
всех клубах слушались доклады о
строительстве метро. На другое утро
«Курская правда» раз’яснила, в каких
именно рабочих нуждается метро. Пре-
жде всего, в таких, которые уже ра-
ботали на постройке тоннелей, в шах-
тах или на строительствах каналов.
Нуждается в каменщиках и землекопах.
Но принимает и обучает также и не-
квалифицированных рабочих. Газета по-
39
местила воззвание комсомольского ко-
митета и указала адрес, по которому
следует являться добровольцам, желаю-
щим итти работать в метро. На следу-
ющий день газета оповестила, как были
размещены в Курске колхозники, еду-
щие в Москву. На третий день напеча-
тала заявление тех, кто считал неспра-
ведливым решение врачебной комиссии,
не допустившей их работать на метро.
Третьего апреля «Курская правда»
сообщала: «Сегодня выезжает в Мо-
скву первая партия рабочих Метро-
строя. Приготовлен особый поезд».
На вокзале распоряжался секретарь
парткома. Каждый вагон получил от-
ветственного руководителя.
— Ну, товарищи, не опозорьте тру-
дящихся Курска.
Поезд тронулся, оркестр заиграл
«Интернационал».
В Орле прицепили еще шесть ваго-
нов. В первой партии Курск послал че-
тыреста, Орел — двести пятьдесят ра-
бочих на строительство метро.
Когда сняли Сергеева, первой мыслью
Нины было подать заявление об осво-
бождении от работы. Она отложила это
на следующий день, но йотом переду-
мала. Пусть ее снимут без ее просьбы.
После своего столкновения с Подгород-
ским она была уверена, что ее удалят
с площади Дзержинского, если и не
сразу, то во всяком случае скоро. По-
сле столкновения — в ту же еще
ночь — она написала мужу, бежавше-
му из венгерской тюрьмы, в югослав-
скую тюремную больницу. Она высчи-
тывала дни, когда сможет получить от-
вет. Все ее мысли были заняты Тама-
шем. Так ей, по крайней мере, можно
было не думать о метро, об ожидающем
ее унижении. Тем временем на метро ее
все больше загружали работой, давали
ей все более серьезные и ответственные
поручения. Потом обстоятельства сло-
жились так, что Нина, тщетно ожидая
письма от Золтана, нашла утешение в
работе.
Однажды утром Подгородский вызвал
ее в комнату парткома. Было только
семь часов, но утреннее заседание в
парткоме уже закончилось. Воротни-
ков в спецовке уходил в тоннель
40
— Нина Николаевна, я позвал вас
по делу жилищной комиссии, — обра-
тился к ней Подгородский. — Жилищ-
ная комиссия работает очень хорошо,
заслуживает всяческих похвал, но с
сегодняшнего дня комиссию ожидают
еще более трудные задачи. Сейчас мы
поедем на Курский вокзал—принимать
новых метростроевцев. Их размеще-
ние — ну, как бы сказать? — не то,
что беда, но, во всяком случае, труд-
ная штука. Дорогой подробно погово-
рим.
Подгородский, Живов и Нина вместе
поехали на вокзал.
Вокзал был украшен знаменами. Ре-
дакция «Рабочей Москвы» отпечатала
специальные листовки для «Новой ар-
мии метростроевцев». Молодая метро-
строевка произнесла приветственную
речь.
Курские и орловские рабочие и зем-
лекопы в течение нескольких недель
стали московскими метростроевцами.
Так же как новороссийский цемент пре-
вратился в московские бетонные стены.
Конечно, формирование новых метро-
строевцев не было так просто, как пре-
вращение цемента в бетон. Игнатьев
докладывал Абакумову: «С курскими
крестьянами можно работать. Они точ-
но выполняют все указания. Куда труд-
нее с курскими рабочими, которые ко-
гда-то 25 лет тому назад строили тон-
нель Курского вокзала. В них еще так
живы прежние навыки работы, что они
и меня хотят заставить строить по ста-
ринке. Еще хорошо, что я такой упря-
мый человек».
А Нина Николаевна рассказывала
Подгородскому: «А вы знаете, что кур-
ские были вначале очень недовольны
своим московским жильем. Это, конеч-
но, не потому, что они у себя были
лучше устроены, но к Москве они
пред’явили повышенные требования.
Я было даже испугалась, как бы не
возникло конфликта, а в конце-концов
получилось неплохо. Курские так взя-
лись за улучшение наших общежитий,
что и старым метростроевцам было у
них чему поучиться».
Богданова не была бы Богдановой,
если бы от ее внимания ускользнули
частые посещения Сергеева, — в осо-
бенности же часы посещений.
Эти наблюдения она тотчас же со-
общила своей двоюродной сестре, Лиле,
жене доктора Эдельмана. Жена Эдель-
мана — коротышка. Рабинович утвер-
ждает, что фигура у нее квадратная,
хотя она очень сильно затягивается. От
этого она не делается стройней, а
только тяжелее дышит.
Богданова пригласила Лилю пить
кофе. Посовещавшись, решили позвать
Ольгу.
Отношения между двумя кузинами—
Лилей и Богдановой — были очень пло-
хие. В этом виноват Эдельман. В
1923 году жена Эдельмана встретила
с распростертыми об’ятиями вернув-
шуюся из-за границы кузину. Богдано-
ва, почти четыре года прожившая с
мужем в эмиграции, приехала оттуда
без мужа, но со множеством загранич-
ных вещей, и привезла целую кучу ин-
тересных новостей такого сорта, что
рассказывать о них она могла только
на ушко. Лиля освободила для нее ком-
нату, которой все равно угрожала опас-
ность реквизиции.
Эдельман нашел Богдановой работу
в какой-то секте, в редакции ее газе-
ты, выходившей на немецком языке.
Когда в 1924 году за руководителем,
секты обнаружились странные и не со-
всем божеские дела, Богданова со свои-
ми хозяевами была арестована. Вый-
дя из тюрьмы, — то ли от горечи за-
точения, то ли от радости освобожде-
ния, — она уступила приставаниям
Эдельмана. Лиля в это время была на
курорте, на Кавказе, так что Эдельман
был свободен.
Для Эдельмана это дело не прошло
гладко. Богданова требовала, чтобы он
развелся с Лилей: юна разведется со
своим мужем-эмигрантом, и они обра-
зуют новую семью. Но поймать Эдель-
мана была задача нелегкая.
— Не могу же я быть таким эгои-
стом, чтобы, стоя одной ногой в гробу,
привязать к себе твою молодую цвегу-
щую жизнь.
Обозленная Богданова из мести все
рассказала Лиле. Но Лиля обвиняла не
мужа, а только одну Богданову.
— И ты еще говоришь, моя милая?
рОНАН^ГАОТд
Думаешь, я не знаю тебя? Думаешь,
не знаю, что это не первое твое и не
десятое, а сотое приключение. Тьфу!
И Лиля плюнула в глаза своей ку-
зине.
Богданова разумеется тоже не сидела
с завязанным ртом.
Но когда речь идет о серьезных ве-
щах, умный человек, естественно, за-
бывает о подобных мелочах. Сейчас три
женщины мирно пили кофе в комнате
Богдановой.
— Настоящий кофе, Лиля. Слышишь
аромат?
— Слышу ли? Где ты его достала,
дорогая?
— В Торгсине, дорогая, в Торгсп-
не.—В Торгсине? Что-нибудь продала,
Эльза?
— Что ты, Митя прислал двадцать
пять рублей. Посмотри, вот боны. По-
смотрите, Ольга.
— Хороший человек Митя, — вздох-
нула жена Эдельмана.
Глубоко вздохнув, Богданова присту-
пила к изложению дела, ради которого
и собрала всю компанию. Рассказала
все, что знает и что думает про Нину.
— Я не люблю говорить о таких ве-
щах, — начала жена Эдельмана. — Хо-
тя раз уж па то пошло... Эта женщина
моя соседка, а наши проклятые стены
так тонки. Каждое слово, каждый звук
слышен. Ах, как испорчены эти люди,
желающие исправить весь мир.
— Вы помните, — обратилась Богда-
нова к Ольге, которая, выпив две чаш-
ки кофе и облокотившись на стол обе-
ими руками, слушала с разинутым
ртом интересный разговор, — помните,
как фыркала эта барышня, когда к вам
ходил слесарь. Хотя я была твердо
убеждена, что ваш слесарь настоящий
джентльмен и очень вас любит. И по-
верьте мне, Ольга, этот человек женил-
ся бы на вас, если б эта барышня не
выжила его отсюда. Одной ей можете
быть благодарны за все происшедшее.
Вам ничего нельзя, ей все можно.
Как ни ломала голову Ольга, она ни-
как не могла вспомнить, о каком это
слесаре шла речь, но одно она поняла:
что любовь Нины и Сергеева — боль-
шая несправедливость по отношению к
ней.
41
— Знаете, Ольга, я бы на вашем ме-
сте не стала молчать. Рассказала бы
про нее все, ну, хоть Рабиновичу.
Правда, от него мало проку, но на та-
кое явное свинство даже он не сможет
не реагировать. Почему позволено Моро-
зовой то, что запрещено вам?
Богданова была так заинтересована в
разоблачении Нины, что даже подарила
Ольге свою старую шелковую блузку.
Теперь уж и Ольга громко выражала
свое возмущение:
— И жцть под одной крышей с та-
кой мерзавкой, как эта Морозова?
Вечером, когда Рабинович пришел до-
мой, она попыталась рассказать ему про
свои обиды. Рабинович, в буквальном
смысле слова, вышвырнул ее из ком-
наты. Ольга подняла было крик в ко-
ридоре, но, когда вышел Рабинович, со-
чла более благоразумным ретироваться
в свою комнату.
Рано утром Ольга пришла к Нине и
попросила у нее прощения.
Нина никак не могла понять, за что
она должна простить Ольгу. Однако по-
жала ей руку, и тогда Ольга, расчув-
ствовавшись, рассказала Нине, что
Богданова получила от мужа перевод.
— Разве вы, Нина Николаевна, не
знаете, что Богданов контра? Я это от
Эдельманихи знаю.., а она в таких де-
лах не врет. От нее знаю, что он в ка-
кой-то газете служит, в которой про нас
врут. И ругают нас на все корки. А вы
разве этого не знали, Нина Николаев-
на?
Посещение Ольги так взволновало
Нину, что она забыла даже чаю попить.
Так и пришлось уйти из дому голодной.
Чтобы немножко проветриться, решила
прогуляться перед работой.
Грузовики давно уже свезли снег с
улиц к Москве-реке. Асфальт чернел от
автомобильных следов. На улицах про-
давали мимозы и подснежники. Мягкий
ветер был насыщен запахами асфаль-
та и цементной пыли.
Весна. Московская весна. Высокие де-
ревья, уже взрослыми перенесенные из
леса в город, за ночь сбросили свои хо-
лодные белые одежды и разукрасились
ожерельями из набухающих почек.
Нина купила мимозу.
Глубоко вздохнула. Пила весенний
воздух» В глазах рябило от солнца. Она
42
их закрыла. И ее охватило головокру-
жение, словно она опьянела от свежего
воздуха, от неожиданного солнца. При-
села на скамейку. Прижала мимозу к
лицу.
Головокружение прошло так же бы-
стро, как и появилось. Нина заметила,
что она голодна, — но позавтракать
было уже некогда. Нужно было спешить
на работу.
Быстро переоделась и спустилась в
тоннель.
За три недели тоннель сильно изме-
нил свой облик. По штольням снова
можно было ходить с поднятой головой.
Рельсы исправили. Провода шли теперь
высоко, не угрожая головам, и лампоч-
ки были спасены от голов. Изменилась
расцветка тоннеля. Серый бетон был
теперь основным тоном. Только вода —
старейший враг тоннеля, особенно опа-
сный здесь, в районе подземной речки
Неглинки,—'Только вода оставалась
неизменной. Ее попрежнему было по
щиколотку, а иной раз и по колено.
Нина направилась прямо к бригаде
Баранова. Здесь женский отряд Анны
соревновался с группой Сидоренко.
— Ну? — обратилась Нина к Анне.
У Анны на лице был написан ответ.
— Ну, как?
— Победили. Группа Сидоренко вы-
полнила задание только на девяносто
шесть процентов, а мы на сто двадцать
шесть.
— Победа пока за девчатами, —
проворчал Сидоренко. — Пока, — он
скрипнул зубами, — поздравляю. Но
подождите, — вырвалось у него, — мы
еще вам покажем, как работает настоя-
щий метростроевец. Честное слово, пока-
жем!
— И покажите, — одобряюще заме-
тила Анна.
От этого дружеского пожелания Си-
доренко еще больше взбесился.
— Сидоренко, да неужели ты сер-
дишься? — вступилась Нина. — Метро
ведь еше не готово, тебе еще сотни раз
представится случай наверстать. Ты же
лучше меня знаешь, что такие чудеса
постоянно случаются. Ведь в первые
месяцы бригада Баранова отстала от
бригады Соколова, а где теперь бригада
Соколова? На километры позади вас.
— Это дело другое, — сказал Сидо-
ренко, убитый утешениями. — Но чтоб
эти девчата...
— Теперь я уж совсем перестаю те-
бя понимать, Сидоренко.
Но Сидоренко и не хотел, чтоб его
понимали.
Он отмахнулся от Нины и направился
к вагонетке, привезшей в тоннель бу-
терброды. Нина тоже не оставила бу-
терброды без внимания. За едой Нине
пришла в голову новая мысль:
— Знаете что, ребята? Вместо того
чтобы ругаться, напишите-ка в газету,
по заметочке. Анна пусть пишет о том,
как победила женская бригада, а Сидо-
ренко о том, как он собирается ликвиди-
ровать прорыв.
— Спасибо за совет, ни с чем пи-
сать не будем. Пусть Анна пишет, —
самое подходящее для нее занятие. Мы
не пером — работой покажем, на что мы
способны.
— Если Сидоренко так хочется, по-
жалуй, я напишу. Знаешь, как назову
свою заметку? Как мы победили и как
удержим победу. Хорошее заглавие?
Чтобы не сказать чего-нибудь лиш-
него, Сидоренко забил себе рот целым
бутербродом
13
управление метро дало комнату Ба-
& ранову. Комната была в Столеш-
никовом переулке, на третьем этаже
одного старого дома.
Утром Лена и Баранов побывали в
загсе. К восьми часам вечера были
приглашены гости, числом вдвое боль-
ше, чем по человеческим расчетам спо-
собна была вместить комната. Позвать
гостей — было желание Лены. Бара-
нов предлагал отправиться со всеми го-
стями в Парк культуры. Там они от-
празднуют свадьбу.
Сойдя с автобуса, свадебная компа-
ния разбилась. Некоторые отстали уже
на мосту. Остановились на несколько
минут на мосту и Анна с Сидоренко. На
обоих берегах зажглись фонари, и в
глубине реки тоже вспыхнули два ряда
сверкающих ламп. Цо воде, обнятой вы-
соким берегом, сновали лодкп-в Кто-то
играл на гармонике, в соседней лодке,
то всерьез, то подразнивая, подхваты-
вали старинную заунывную песню. Вы-
43
соко подняв нос, подлетела стройная
моторная лодка — лодки разбежались
врассыпную, словно цыплята от ястре-
ба.
— Хорошо? — спросил Сидоренко.
— Торопиться надо, а то потеряем
компанию.
— И так уж потеряли. Мы их най-
дем в ресторане.
Берег, где раскинулся Парк культу-
ры, застроен странными зданиями,
только крыши их видны сквозь деревья.
Огромная башня высится, словно охва-
ченная пламенем.
Они остановились перед сверкающей
башней, откуда то и дело спрыгивали
фигурки с парашютами, Аппе захоте-
лось спрыгнуть. Сидоренко пошел с ней.
— Замечательно!
Акула хотел спрыгнуть еще раз, но
Анна запротестовала: очень уж боль-
шая очередь.
— Ну, тогда пойдем в цирк или в
кино.
— Давай лучше погуляем. Я тут
первый раз.
Они шли куда глаза глядят. Посмот-
реть на многое стоило. Сидоренко об’яс-
нял: «Вот здесь литературная выставка,
там библиотека, здесь детский городок,
куда можно сдать ребенка, пока идешь
гулять, там дом отдыха...»
Чтобы не потерять друг друга в люд-
ском потоке, Сидоренко взял Анну под
руку. Несколько минут они шли молча.
Играло радио. На открытой сцене дек-
ламировали. По широкой площадке бе-
жал огромный вал. На валу стояло не-
сколько человек, быстро перебирая но-
гами, чтоб не упасть. (Вот остались
трое. Вот—двое. А теперь уже только
один, длинноногий растрепанный па-
рень. Он танцовал. Скрестил руки на
груди. Вот он вспомнил что-то веселое
п рассмеялся. Взмахнул правой рукой,
словно хотел за что-то удержаться, по-
том свалился. Его падение сопровождал
веселый хохот.
Рядом, став в большой круг, танцо-
вали под гармонику сотни людей. По-
среди круга — учительница танцев,
молодая девушка, причесанная по-маль-
чишески. Она время от времени оста-
навливает танец и показывает па. Зри-
тели смеются и над ней и над танцую-
щими. Смеются, пока самих не разби-
рает охота стать в круг. Круг все рас-
ширяется и расширяется. Играет музы-
ка. Все танцуют.
— Станем?
— Ты разве умеешь танцовать?
— Вместе с остальными, в коллек-
тиве я все могу.
И действительно, через десять минут
Сидоренко уже танцует. Перед ними
идут двое комсомольцев, за ними —
седая пара. Акуле досадно, что Анна не
хочет оставаться. Но Анна спешит. Ей
надо все-все видеть.
— Интересно, — говорит она, — и
старики танцуют.
И радио как-будто отвечает Анне:
Я сын страны, которой нет моложе,
И где никто, никто, никто не стар!
Сидоренко покупает цветы Анне —
пучок фиалок. Дорога освещена, как в
солнечный день. По обе стороны выстро-
ились фонари, наклонившись друг к
Другу ветвями. С ветвей свисают цве-
ты: сверкающие многоцветные лампы.
— Здесь каждый день праздник.
Там, где дорожки расходятся, стоит
вереница портретов. Анна задерживается
перед каждым; разглядывает портреты
и читает надписи. Либкнехт, Люксем-
бург, Тельман, Ракоши. Новый ряд
портретов, молодые лица. Среди них...
— Анна! Смотри, смотри! Сюда!
Сидоренко заплясал от радости,
узнав среди героев и лучших ударников
Москвы Баранова, снятого во весь рост.
Сидоренко плясал. Анна готова была
расплакаться. От радости она на ми-
нутку почувствовала почти физическую
боль в сердце.
В открытом ресторане, сдвинув сто-
лики, ужинала остальная компания.
Анна ждала, что Живов или Баранов
произнесут речь. Но ребята предпочи-
тали развлекаться, подражая голосам
всех животных и птиц. В этой области
первенство осталось за Мордвинкиным.
Когда все поднялись, Сидоренко сно-
ва подошел к Анне. Сами того не заме-
тив, они оторвались от других и пошли
по направлению к Ленинским горам.
Сидоренко дурачился, но Анне не хоте-
лось смеяться. Разговор поминутно об-
рывался.
44
В самом отдаленном углу Парка они
взобрались на крутой холм на берегу
пруда. Остановились на его вершине и,
не сговариваясь, оба повернулись ли-
цом к Москве.
Отражение высокого звездного неба
смешалось в воде со светом разноцвет-
ных ламп Парка и огнями города. Ка-
залось, будто меж высоких берегов те-
чет не темная вода, а искрящееся пла-
мя.
Дыхание, возгласы многих миллионов
людей, стук заводских станков, гудки
автомобилей, звон трамваев, гул само-
летов, плеск речных волн, дуновение
ветра, срывающего листья с деревьев
Парка, — все слилось в один взволно-
ванный голос, похожий на вопль волн,
разбивающихся о крутой берег.
Анна думала: «Все это сделали для
нас, для нас строят и расширяют, де-
лают выше, красивей, богаче...» По-
том подумала: «Это строим мы, это мы
будем дальше строить и строить».
Сидоренко думал о чем-то совсем
ином.
Оба долго молчали. Сидоренко заго-
ворил первым.
— Знаешь, Анна, о чем я сейчас
думал? Я тоже мог бы найти такую
комнату, как у Гриши.
—* Достань.
— Достать? — вскрикнул Сидо-
ренко. — Достану, достану! — и Аку-
ла пустился в пляс.
— Ты что, с ума сошел?
Сидоренко вдруг прижал к себе
Анну и поцеловал ее.
Анна наградила его звонкой поще-
чиной.
Анна за работой избегала Сидоренко,
но все время подумывала, что скажет и
что сделает, если Сидоренко, как всег-
да, пойдет ее провожать. Сделает вид,
будто между ними ничего не произошло.
Но если Сидоренко заговорит об этом
сам, она остановит его и скажет:
«Сидоренко, оставим это раз навсегда.
Мы не маленькие ребята. Если хочешь,
останемся хорошими товарищами. Я
считаю, что так нам обоим будет прият-
ней, да и работа от этого выиграет».
Если Сидоренко ответит хорошо, она
в знак примирения протянет ему руку.
Анна обдумала весь плав до мельчай-
ших подробностей, но он оказался из-
лишним. После работы Сидоренко бес-
следно исчез.
На следующий день Баранов сообщил,
что выделяет вместо Сидоренко другого
звеньевого. Сидоренко переходит рабо-
тать на площадь Свердлова.
Бригаде не пришлось долго раздумы-
вать над уходом Сидоренко. Подгород-
ский, Нина и Живов принесли в тон-
нель важное известие.
— Сегодня после обеда придет Ла-
зарь Моисеевич посмотреть, как прохо-
дит бетонирование.
Нина с Живовым вывесили огромные
плакаты из красного ситца. Лозунг зву-
чал очень гордо;
«ПОКАЖЕМ ЛАЗАРЮ МОИСЕЕВИЧУ,
что. мы ДОСТОЙНЫ ОКАЗАННОГО
НАМ ДОВЕРИЯ».
— Ну, теперь, ребята, за работу-
Колеса вагонеток вертелись быстрей..
Лопаты глубже врезались в бетон.
Поясницы работающих сгибались
быстрей и разгибались более упруго.
Лица разгорелись. Глаза сверкали.
— Сегодня даже бетон быстрее схва-
тывается, — определил Баранов.
Каганович не пришел.
Каганович не пришел, но его ждали,
3 план был выполнен на семнадцать
процентов выше вчерашнего.
Подгородскою взорвало, когда он
узнал от Живова, почему Сидоренко
ушел в двенадцатую шахту.
— Свинство! Й это комсомолец. Уж
не говорю о том, что он меня обманул,
наврал мне, выдумал целую историю,
почему хочет на щите работать,— но
комсомолец меняет работу из-за такой
чепухи! Безобразие. Надо, чтобы рай-
ком об этом узнал.
— Но ведь он перешел не на более
легкую работу,— стал Живов на защи-
ту Сидоренко.— И вообще о Сидоренко
я могу сказать только хорошее. Толь-
ко хорошее. Было бы жаль...
Подгородский уступил.
— Ладно! Смотри за ним. Если хо-
рошо будет работать, забудем об этом.
Но чтоб это было так, он должен бле-
стяще работать. Ты, Живов, наблюдай
за парнем.
45
14
Qa все время работы Нины на мет-
ро это был ее первый выходной
день. Но и его она хотела использовать
не для отдыха. Вечером ей позвонили:
от Золтана пришло письмо. О своих
планах ничего не сообщает. Он еще
лежит в больнице, но чувствует себя
хорошо.
— Хотите прочесть письмо Золтана?
— Разумеется, хочу. Где можно с
вами встретиться?
Условились с товарищем, что встре-
тятся на следующий день, двадцать
четвертого апреля, в Доме Красной
армии. В этот день Дом осматривали
щуцбундовцы.
Эти австрийские ребята бежали из
Австрии после февральских боев. В.
конце февраля они были за границей и
уже в апреле поняли, что место их в
Москве. В первой группе прибыло 'че-
тыреста сорок шуцбундовцев. На вокза-
ле их ждали сорок тысяч рабочих со
знаменами революции пятого года. Три
простреленных знамени * низко склони-
лись перед героями Оттакринга, Фло-
рисдорфа и Гринцинга.
Австрийцы, в большинстве своем мо-
лодые ребята, по восемь в ряд, с музы-
кой вошли во двор ЦДКА. Здесь их
встретили красноармейцы. Гости и хо-
зяева «новые знакомые и старые
друзья» долго жали друг другу руки.
Австрийцев распределили по группам
и повели по учебным комнатам. Пока-
зали им новейшее оружие, пулеметы,
орудия, танки, самолеты.
— Если бы у нас было такое ору-
жие...
Последняя остановка — у музея. Сга-
рые изодранные знамена, старые вы-
цветшие портреты, старое оружие давно
прошедших времен.
— А это. товарищи, что такое?
Австрийцы сгрудились вокруг дусовой
пушки, окованной ржавыми металличе-
скими обручами.
— Что это такое?
Многие смеялись, разглядывая дере-
вянную пушку.
— Пушка,— ответил командир, во-
дивший гостей.-—С такими пушками
сибирские партизаны воевали против
Колчака, против японцев.
— С такой вот деревянной пушкой?
— Когда не было лучшего оружид,
то и с такой.
— Но ведь с этим же нельзя вое-
вать против настоящих пулеметов, пу-
шек?
— Партизаны победили? Следователь-
но можно,— ответил красный коман-
дир.
Все кругом сразу затихли.
Австрийские шуцбундовцы, в боль-
шинстве своем бывшие социал-демокра-
ты, здесь увидели нечто, совершенно не-
доступное их прежнему мировоззрению.
Некоторым подумалось: если Красная
армия умела побеждать и с таким воо-
ружением, на какие же чудеса она
способна теперь, располагая танками,
пулеметами, авиацией! Другие думали:
почему же они, австрийцы, были по-
беждены, имея пулеметы, ручные гра-
наты?..
В столовой ЦДКА за одим столом мо-
гут сидеть двенадцать-четырнадцать че-
ловек. Никто не указывал, кому где
садиться. Во время двухчасовой прогул-
ки люди познакомились, подружились.
Естественно образовавшиеся группы не
распались и во время обеда, продолжая
и за столами, покрытыми белыми ска-
тертями, оживленные споры о коммуни-
стической партии, & новом к старом
оружии, о прошедших и будущих боях...
Соседка Нины справа, худая белоку-
рая женщина, привела с собой малень-
кую дочку. Бледное лицо женщины ка-
залось еще бледнее от скромного тем-
ного платья. Определить ее возраст бы-
ло трудно. Когда она опускала ресницы,
казалась почти старой. Но стоило ей
только поднять большие серые глаза—
мгновенно молодела. На все вопросы она
отвечала только «да» пли «нет», а то
и просто молчала.
Дочка была совсем не похожа на
нее. Смуглое лицо, узкие орехового
цвета глаза. Оживленная и веселая, она
беспрерывно болтала.
— Кто этот	человек?—указывала
она на большой портрет на стене?
— Чапаев,— отвечал ей командир.
— А кто он... как ты его назвал?
— Чапаев. Один очень храбрый то-
варищ, убитый белыми.
Девочка пристально смотрела на
портрет Чапаева.
46
— Моего папу тоже убили,— сказа-
ла она.— Ему в голову вошли две
пули.
Бледная женщина опустила глаза.
Красный командир переменил тему
разговора.
— Ты даже не сказала, как тебя
зовут,— обратился он к девочке.
— Ты тоже не сказал,— возразила
она.
Командир назвал ей свое имя.
— Меня зовут Паула Нейштатдлер,
а маму Тильда Нейштатдлер. Папу зва-
ли Антон Нейштатдлер.
— Мне тридцать девять лет,— сооб-
щил командир,— а тебе?
— Мне восемь, маме двадцать де-
вять, а папе было тридцать четыре.
Все смеялись. Улыбалась и Тильда
Нейштатдлер. Она прижала к себе де-
вочку. Нина только сейчас заметила,
как красива эта женщина. Смех очень
ее красил. Ее лицо, фигура оживали в
движении.
— Не говори так много, Паула, Ты
же мешаешь товарищам.
— Чем мешаю? Ведь все равно ку-
шать еше не дают.
— Ты какой солдат?— спросила она
снова.
— Красноармеец.
— Это я и сама знаю. Я спрашиваю:
есть у тебя чин?
— Есть. Я командир.
— Ты большой господин?
— Во всяком случае, настолько
большой, что могу купить тебе игру-
шек. Конечно, если ты мне сама ска-
жешь, чего тебе хочется.
— Сказать?—кокетничала Паула.—
Правда, купишь, если скажу?
— Конечно, куплю все, что захо-
чешь.
— Купи мне ружье,—отвечала она.
— Пушка девушке не подходит,—
дразнил Паулу красноармеец.— Она
только мужчине по плечу.
— Плохо ты знаешь. Мама ведь не
мужчина, а стреляла из окна в жан-
дармов. й даже когда солдаты из пуш-
ки стреляли в наш дом, и тогда не
отошла от окна. Что!
Во время обеда Тильда немного раз-
веселилась. Нина так увлеклась разго-
вором с нею, что почти забыла о пели
своего прихода. Радовалась, что ей
удалось вдохнуть жизнь в эту бледную
женщину. Когда венгерский товарищ
показал ей письмо, они переменились
ролями, Теперь притихла Нина,
Вечером она зашла в партком стан-
ции «Площадь Дзержинского».
— Ничего нового.
Она уже собиралась уходить, когда
вошел Баранов и следом за ним Кузь-
мичев.
— Где Подгородский?
— Четверть часа, как ушел. Домой.
Его жена вызвала: говорит, сын их
больше месяца отпа не видел,— за-
смеялась Зина.
Кузьмичев позвонил на квартиру Под-
городскому. Еще не приходил. Как толь-
ко придет, пусть немедленно позвонит.
Через несколько минут звонит Под-
городский.
— Товарищ Подгородский, приезжай-
те немедленно. Сейчас же садитесь в
машину. Лично расскажу. Немедленно.
Через десять минут Подгородский
приехал. Тем временем Варанов разыс-
кал и Живова.
— Ну, что такое?
— Неприятное дело,— начал Кузь-
мичев.— Беда с бетоном. Баранов меня
еще утром предупредил, что бетон схва-
тывается не так, как нужно. Я пошел
вниз, но ничего необыкновенного не за-
метил. На всякий случай взял образец
бетона с Воскресенского завода, пошел
в лабораторию. Беда, товарищ Подго-
родский.
— Говорите, товариш Кузьмичев, все
подробно. В чем дело, и что надо пред-
принять?
— Что предпринять? Откровенно го-
воря, не знаю. В чем беда? Цемент пло-
хого качества, и сделанный из него
бетон не имеет нужной сопротивляемо-
сти.
— Сколько времени работаете этим
бетоном?— обратился Подгородский к
Баранову.
— Только сегодня начали работать.
Подгородский задумался. Они с Кузь-
мичевым испытующе оглядывали друг
друга. Каждый хогел знать, что думает
другой.
— Надо сейчас же раздобыть другой
цемент. Бетон можно изготовить в не-
сколько минут, — заявил Подгородский.
— Это было бы самым простым
выходом,— сказал Кузьмичев,— но в
элеваторе нет другого цемента. Только
такой.
— Гм!
Зина пыталась дозвониться к Абаку-
мову.
Минут через десять это ей удалось.
Подгородский изложил дело.
Абакумову долго об’яснять не потре-
бовалось.
— Позвоню через пять минут. А по-
ка, товарищ Подгородский, положите
трубку.
Надо ждать пять минут. Ждать —
вот что Подгородскому плохо удается!
Кузьмичев сел и закурил папиросу.
Баранов шопотом объяснял Нине и
Живову, как он заметил, что бетон
плох.
Подгородский ходил взад и вперед по
комнате, переводя дыхание, отдувался.
— Чего шепчетесь? — крикнул он
Баранову. — Говорите, как следует,
мы не у постели больного.
В комнату вошел десятник Вербян-
ский, низкорослый худощавый человек.
Он уже год работал на метро, но его
мало знали.
Он работал, как и другие.
— Товарищ Подгородский, разреши-
те...
— Вам что?
— Простите, товарищ Подгород-
ский...— робко начал Вербянский.
— Да какого чорта прощать? —
закричал Подгородский. — Говорите,
что вам нужно.
— Товарищ Подгородский, мне ка-
жется, — еще тише начал Вербян-
ский, — что бетон, которым работаем...
Зазвонил телефон. Подгородский схва-
тил трубку.
— Да, я... да... да... да. Спасибо,
товарищ Абакумов, сию минуту распо-
ряжусь.
— Ну, — заявил Подгородский, по-
ложив трубку, — рано было впадать в
панику. На Ржевском вокзале получим
три вагона новороссийского пемента.
Надо только с’ездить за ним. Бумаги,
документы Абакумов отправит прямо на
вокзал.
47
Подгородский огляделся. Глаза его
остановились на Вербянском.
«Парень, как видно, не без инициа-
тивы, — подумал он, — прямо сюда
пришел... Смышленое лицо...»-
Подгородский и ранее встречал его.
Он помнил, что Баранов отзывался об
этом парне, как о надежном работнике.
Сейчас Подгородский не мог вспомнить
его фамилии, но не хотел этого пока-
зать.
— Вы. товарищ, возьмете шесть
комсомольцев и поедете с грузовиком на
Ржевский вокзал. Как только начнут
разгрузку 'Цемента, позвоните Зине, и
она вышлет остальные машины. Понят-
но?
— Да.
— Зина, заготовь ему нужные удос-
товерения. А мы, — предложил он
остальным, — пойдем в тоннель. Ра-
бота будет горячая, товарищ Кузьми-
чев.
— Пока не привезут цемент, при-
дется приостановить работы... Пойдем
вниз.
— Вы понимаете, какое важное де-
ло мы вам поручили? — вновь обра-
тился Подгородский к Вербянскому.
— Понимаю.
— Сопровождающих отберу я, —
сказал Живов.
Через десять минут Вербянский уже
мчался к Ржевскому вокзалу. Кроме
него и шофера, на грузовике было шес-
теро комсомольцев. Четверо ребят, двое
девчат. Все шестеро только что с ра-
боты. В машине ужинали.
На Ржевском вокзале никто ничего
не знал. Абакумов звонил, чтобы от-
пустили для площади Дзержинского три
вагона цемента. Разрешение есть, но
цемента нет. И нынче ночью уже не
будет. Больше поездов не ожидается.
Вербянский, молчавший всю дорогу,
вдруг обрел дар слова. Он принялся
подробно об’яснять начальнику стан-
ции, каким важным участком является
площадь Дзержинского и какие не-
счастья могут случиться, если цемента
не будет.
Начальник станции понимающе ки-
вал головой.
— Вы, товарищ, конечно, правы, я
пе сомневаюсь, что дело обстоит так,
как вы говорите... Но п вы должны пам
48
верить: цемента нет — стало быть,
дать его мы вам не можем.
— Нельзя быть бюрократами!
— И это тоже верно, — подтвердил
начальник станции.
Немного пораздумав, Вербянский по-
звонил к начальнику политотдела МВБ
железной дороги, подробно изложил ему
дело.
— Это вопрос существования стай*
ций. Без преувеличения — вопрос су-
ществования...
Начполитотдела все отлично пони-
мал, но ничем не мог помочь, если це-
мент не прибыл.
— Но ведь не сошел же с ума Аба-
кумов! — говорил Вербянский.—Если
он сказал, что мы получим цемент на
Ржевском вокзале, не из пальца же он
это высосал... И сегодня не первое ап-
реля.
— Гм! Знаете что, товарищ? Обра-
титесь к моему заместителю. К товари-
щу Соболю. Соболь, он и иголку в сто-
гу сена найдет. Может, и ваш цемент
раздобудет. Лучше всего будет, если
вы с’ездите к нему на Белорусско-Бал-
тийский вокзал... А уж он что-нибудь
придумает...
Вербянский строго-настрого наказал
товарищам ждать его, а сам на гру-
зовике поехал на Белорусско-Балтий-
ский вокзал.
Ему повезло. Нашел Соболя.
Соболь, еще не дослушав Вербянско-
го, отдал распоряжение. Это был кра-
сивый белокурый парень, — такими
рисуют комсомольцев на плакатах, —
только темные круги под глазами вы-
давали усталость...
— Хорошо, —> прервал он Вербян-
ского.
Он звонил по телефону во все при-
городные станции Брянской дороги. Че-
рез пятнадцать минут ему уже было
известно, что в четырнадцати километ-
рах от Москвы стоят двадцать четыре
вагона цемента. Но цемент будет от-
правлен в Москву только через сутки.
— А сейчас отправить нельзя?
— Паровоза нет.
— К сожалению...—начал Соболь.
Но Вербянский обрушил на него це-
лый поток слов. Чтоб Соболь не убе-
жал, он держал его за пальто.
— Жди меня здесь, — прервал его
Соболь, — попытаюсь, может быть...
Площадь Дзержинского ждет це-
мента.
На Ржевском вокзале ждут Вербян-
ского.
Вербянский ждет Соболя. Вербянско-
му придется ждать только десять ми-
нут, площадь Дзержинского ждет уже
два часа.
На площади волнение.
Подгородский, отчаявшись дозвонить-
ся, посылает Нину за Вербянским.
Нина узнает, что Вербянский поехал
к Соболю.
Она звонит на Белорусско-Балтий-
ский, там ей отвечают, что Вербянский
вместе с Соболем десять минут тому на-
зад уехали на паровозе в Подмосков-
ную.
С Подмосковной соединиться не так-
то легко. Когда Нина, наконец, говорит
с начальником станции Подмосковной...
Соболь уже везет цемент в Москву.
В половине первого ночи цемент при-
бывает на Ржевский вокзал. Двумя ча-
сами позже бетонный завод «Площади
Дзержинского» посылает первую партию
бетона вниз, в тоннель.
Утром тридцатого апреля Робинзон и
Воротников вместе обошли тоннель. В
качестве переводчицы их сопровождала
Нина.
Воротников не проводил всего сво-
его рабочего дня под землей, как это
делал Сергеев. Он не считал необходи-
мым самому присутствовать всюду, но
зато каждый инженер, каждый брига-
дир получал точные инструкции и обя-
зан обо всем подробно и точно докла-
дывать. Борошников, разумеется, про-
верял, правильно ли выполняются его
распоряжения, но во время своих об-
ходов задерживался только там, где в
нем была необходимость.
Его не любили так, как Сергеева, но
больше уважали. Люди приучались к
большой самостоятельности и, реже
слыша голос начальника, внимательней
прислушивались к его словам.
Робинзон еще ни разу не был на
площади Дзержинского с тех пор, как
там начал работать Борошников. Нина
боялась, как. бы американца не обиде-
ло то, что здесь была проделана работа,
которую сам он считал почти невыпол-
нимой. Но она очень ошибалась. Сухой
Робинзон радовался, как ребенок. Успех,
каждый успех в строительстве делал
его счастливым. Он поздравлял каждо-
го, кто попадался ему навстречу. Боль-
шинство рабочих не знало, кто этот
иностранец^ пожимающий им руки, но
радость его заражала всех.
— Знаете, — сказал Робинзон, ко-
гда они окончили осмотр, — а ведь я
и теперь убежден в том, что был прав.
Мои расчеты были верны. То, что здесь
произошло, настоящему, серьезному ин-
женеру представляется невероятным.
Борошников удивленно смотрел на
Робинзона.
— Спросите у него, Нина Никола-
евна: может быть, мы допустили ка-
кую-нибудь ошибку и только поэтому
площадь не свалилась на нас?
По лицу Робинзона нельзя было уга-
дать, дошла ли до него ирония. Он
сузил, почти закрыл глаза. Но его
крепкий рот улыбался.
— Практика опровергла теорию?—
спросил он тихо, обращаясь не столько
к Кузьмичеву, сколько к самому себе.—
Я считался с рабочим, как делал бы
это в Америке или в Германии, но не
считался с советским рабочим. Я не
знал, что они качественно иные.
— Они не иные, только отношение
к строительству здесь и там у них
иное, — возразил Кузьмичев.
Робинзон глубоко вздохнул.
— Стоит жить! — почти крикнул
он.
15
Первого мая, пройдя мимо трибуны
1 вождей на мавзолее Ленина, Ни-
на должна была сделать большой круг,
чтобы попасть домой. Когда она очу-
тилась около гостиницы, где жили шуп-
бундовцы, ей вспомнилась Гильда Ней-
штатдлер. Решила к ней зайти. Но ока-
залось, что Гильду три дня тому назад
врачебная комиссия отправила лечить-
ся в Кисловодск.
Дома Нину ждал Сергеев.
— У меня два билета в Большой
театр. Одевайся, Нина.
— Я устала, не могу.
49
— Ты что это, серьезно? Разве мо-
жно устать до такой степени? Ведь те-
атр — не работа.
Нина рассмеялась, но даже смех
прозвучал устало.
— Это не всегда так. Я, например,
могу преодолеть усталость радп работы,
а вот на развлечение частенько не
хватает сил.
— Ты об этом напиши. Читателям
понравится. А в театр все-таки пойдем.
— Не сердись на меня, на я, пра-
во, очень устала.
— Без тебя и я не пойду.
Но на Нину этот довод произвел об-
ратное действие.
— И отлично, мне все равно необ-
ходимо с тобой серьезно поговорить.
— О чем?
— О чем? — Нина задумалась,
словно ища в себе ответа на этот во-
прос. — Потом скажу, Коля. Давай
сперва попьем чаю.
Нина заварила чай.
— Вчера случилась паршивая шту-
ка, — рассказывал Сергеев. — Зашел
ко мне Зазубрин. От тебя, да и от дру-
гих, мне известно его мнение обо мне:
послушать его, так мне место не на
строительстве метро, а за решеткой.
Так что меня несколько удивило это
дружеское посещение. От дальнейшего,
хоть я и много чего перевидал, меня
чуть не стошнило. Он ругал руководи-
телей станции «Площадь Дзержинского»
совершенно так же, как, вероятно, ру-
гал меня. Если бы во всем, что он мне
рассказал, была хоть десятая доля
правды, станция бы уж давно прова-
лилась.
— Я бы его вышвырнула.
— Я не вышвырнул, наоборот, спо-
койно его выслушал. Потом, в его при-
сутствии, позвонил Подгородскому и
подробно рассказал ему все, что слы-
шал от Зазубрина, назвав и источник.
Но, признаюсь, был несколько разоча-
рован. Я думал, что Зазубрина тут же
удар хватит, — ничего подобного. Мне
же посмел пригрозить, что де еще мне
покажет. Тогда я его вышвырнул.
Нина расцеловала Сергеева
Громко смеялась.
Потом вдруг стала очень серьезной.
— Знаешь, Коля, о чем. я хочу с
тобой говорить?
50
— Вот я все время жду, чтобы ты
сказала.
Нина, задумавшись, смотрела в одну
точку.
— Ну, — торопил ее Сергеев, —
ну что такое?
— Я беременна.
Сергеев вскочил на ноги.
— Да ведь это замечательно! —
воскликнул он. — Майский подарок.
И какой замечательный подарок!..
Хотел обнять Нину, но она отстра-
нилась.
Румянец исчез с ее лица. Глаза
смотрели испуганно.
— Ты, правда, рад? Я в таком бес-
помощном состоянии, так...
— Не понимаю. Что же тебя так
тревожит?
— Никак, ни на что не могу ре-
шиться. Аборт...
Нина вся задрожала, потухшее лицо
стало зелено-бледным.
— Но, Нина! — Сергеев насильно
притянул ее к себе. Гладил ее, как
больного ребенка.
Пятого мая утром Нина почувство-
вала себя плохо и осталась в постели.
Чтобы не быть одной, она позвала
Ольгу. Та даже не поинтересовалась,
что с Ниной, засыпала ее советами —
один другого лучше.
— Но откуда вы все это знаете,
Ольга?
— Мне ли этих дел не понимать,
Нина Николаевна? Шесть абортов пе-
режила. Четыре еше в старое время,
без врача, шпилькой. Уж мне то мо-
жете верить.
У Нины кружилась голова. Она слы-
шала Ольгу, но не понимала ее. На
вопросы не отвечала. Ольга же, искрен-
но расстроганная тем, что беременная
женщина просит у нее помощи, с боль-
шой готовностью рассказывала печаль-
ную повесть о шести своих абортах.
Если бы Нина слушала, рассказ этот
еще больше удручил бы ее. Но голос
Ольги, то драматически повышавшийся,
то стихавший до доверчивого шопота,
усыпал Нину. Ольга не заметила, как
уснула Нина, все говорила, говорила
и, наконец, растроганная своей печаль-
ной участью, заплакала.
Нина, вздрогнув, проснулась.
— Кто-то звонит, Ольга. Есть кто-
нибудь, кроме нас, в квартире?
— Схожу открою.
Сперва чуть-чуть приоткрыла дверь,—
посмотреть, кто звонит.
Перед дверью стоял высокий суту-
лый человек. Рыжие обвисшие усы,
испитое лицо. Черная шапка надвину-
та на глаМ. В руках большой перевя-
занный веревкой чемодан.
'— Кого нужно?
— Ольгу Михайлову.
— Это я. Чего нужно?
— Ольга, ты? А я тебя не признал.
На лице пришедшего появилось вы-
ражение умиления, смешанного с испу-
гом.
Ольга крепко держала дверь. Незна-
комец казался ей весьма подозритель-
ным.
— Кто вы? — спросила она строго.
Незнакомец покачал головой. Теперь
его лицо выражало обиду и разочаро-
вание.
— Даже признать меня не хочешь?
Вот до чего дожил. Не хочешь при-
знать?
— Если не скажете, кто такой и
чего вам нужно, я дверь закрою.
— Ольга, так ты меня и впрямь не
признала? Я же Федя.
Ольга не сразу сообразила, какой
такой Федя.
— Федя, зять! Господи, десять лет
не виделись. В темноте такой... Про-
сти!..
Поспешно открыла. На пороге они
обнялись, Федя заплакал.
— Вот до чего дожил, даже впу-
стить не хотела. Грешен я. это верно,
грешен, но чтобы ты даже впустить
не хотела...
Все еще стояли на пороге. Теперь
уж и Ольга утирала глаза. Глядя на
Ольгу, гость еще пуще расплакался.
Плач был слышен и в комнате Нины.
Нина, не понимая, что случилось,
вскочила и выглянула в коридор.
— Что случилось, Ольга?
— Нина Николаевна, вот чудеса-то,
мой зять Федя приехал. Федя из Пе-
кина.
При упоминании о Пекине плач Фе-
ди перешел в рыдания.
— Не стойте же на пороге, — ска-
зала Нина, — входите и дверь за со-
бой закройте.
— Грешный я человек, но не пло-
хой, ей ей, не плохой, — обратился
Федя к Нине. — А грешен, сам ска-
жу, грешен Пыо? Пью! Грех это?
1 рех Не отрицаю. Раньше самогон
пил, а теперь, вот, сами посмотрите,—
и он вытащил из внутреннего кармана
пальто бутылку, — теперь в коопера-
тиве покупаю. Да. — И протянул бу-
тылку Нине.
Пина заперлась и снова легла в по-
стель.
Через четверть часа постучалась
Олы а
— Простите, Нина Николаевна, у
меня дома ни копейки, а атот бедняга
ничего не ел Не одолжите мне десять
рублей?
Через час — снова Ольга,
— Вот чудеса-то Нина Николаевна...
такое он мне рассказал...
И вслед за Ольгой в комнату вошел
Фвдя. Оставаясь одна, Нина два раза
засыпала, но оба раза просыпалась вся
в холодном поту. Ей снилось что-то из
рассказов Ольги. 0 как это проникло в
сон? Ведь Нина ее совсем не слушала.
Зять Ольги тоже как будто вышел
из кошмарного сна. Природа, казалось,
раскаялась, что сотворила его таким
длинным, и решила искупить свою ви-
ну: Федины ноги изгибались наподобие
буквы «О», плечи сутулились так, что
руки доставали до колен. Грушевидная
голова, покрытая рыжеватыми воло-
сами, была мала для его широких плеч.
Когда он нагибал голову, словно разгля-
дывая свои огромные грязные сапоги,
волосы падали ему на лило. Когда смо-
трел вверх, голубые его глаза казались
заспанными или заплаканными. Испи-
тое лицо, заплаканные глаза, под уса-
ми большой мягкий рот, — во всем
этом, как в зеркале, отражалось тепе-
решнее настроение ольгина зятя.
— Никто не может бросить в меня
камнем, — хрипло сказал гость. —
Никто!
Липо его было печально, но поджа-
тые губы свидетельствовали о том, что
он гордился своей печалью.
— Нет, никто не может в меня ка-
мень кинуть...
— А ты расскажи, расскажи, —
подбодрила его Ольга.
— Чего рассказать?
— Все, Федя. Все. Нина Николаев-
на поймет.
— Садитесь,—тихо пригласила Ни-
на. Она боялась оставаться одна и бы-
ла рада даже этим гостям.
Ольга села, но Федя остался стоять.
— Ну, говори же, Федя. Все расска-
жи.
— Никто не может в меня камень
кинуть,. — повторил Федя. — Нет!
Пускай я грешен, все имеет свою при-
чину. Все. Пью? Пью. Но я спраши-
ваю: когда меня приучили пить? В ве-
ликую войну, в германскую войну. Сам
я пошел на войну? Нет, повели, маль
читкой повели, не спросив, хочу я
или нет. На войне научился пить и ра-
ботать винтовкой. Когда Врангель по-
шел на нас, я был доволен, что на-
учился работать винтовкой. Сам по-
шел на врангелевский фронт. 0з убеж-
дения.
Тут федино липо победоносно засия-
ло. Но только на мгновение.
— Такой уж мой недостаток, что не
только к винтовке привык, а и к
водке тоже. Да.
— Не о том ты, Федя, — прервала
Ольга его монолог; — ты расскажи,
что мне рассказывал. Пекин
— О Пекине? Пекин не один день
строился, — сказал Федя особенно тор-
жественно, поучающе подняв к носу
указательный палец левой руки, — но
погиб в один день.
И глубоко вздохнул, распространяя
резкий сивушный запах.
Нина приподнялась на локте, чтобы
лучше видеть Федю. Выла бы здорова,
давно выпроводила бы незваных гостей.
А теперь они ее развлекали, — она за-
была о своих огорчениях, да и были-
то эти огорчения из числа тех, что ио
чезают, когда о них не думаешь.
— Погиб Пекин! — почти кричал
Федя, и лицо его выражало умиление.—
Погиб! Сгорел до тла!
— Подожгли? — спросила Нина.
— Все своим чередом. — Федя, за-
метив интерес к своему рассказу, по-
пытался было напустить на себя таин-
ственный вид... — Жене своей я две-
52
роМАн-гдзетд
наддать лет был верным мужем, а она
меня бросила. Хорошая женщина. Пра-
вильная женщина, в сто раз лучше
меня, а это сделала неправильно. Прав-
да, и я был виноват. С другой сошел-
ся. Мой грех, я слабый человек. У ло-
шади четыре ноги, а и то нет-нет да
споткнется, как же не спотыкаться сла-
бому человеку. Но зачем же так сразу
бросать человека? Неправильно! И ту
башку этим взбудоражила. Та тоже
ушла от меня.
— Ты сам ушел, — поправила
Ольга.
— Сам? Верно. Какая разница? Вот
я и приехал за Верой Ивановной. Пе-
кина больше нет, сгорел до тла, даже
место вспахали. Было — и прошло.
И хватит об этом разговаривать.
— Простите, товарищ, я даже ва-
шего имени не знаю...
— Кокорев, Федор Владимирович,
шахтер из Пекина, Горловка, Донбасс.
Тут Кокорев низко поклонился.
— Так вот, товарищ Кокорев, рас-
скажите толком, что случилось с Пе-
кином. Поджог какой-нибудь?
— Вот был Пекин — и нету Пе-
кина. До тла сгорел.
— Вот про это и расскажи, Федя,—
торопила его Ольга.
— Про Пекин рассказывать, а про
Шанхай разве рассказано? Нет. А с
того все началось. К ноябрю месяцу
снесли Шанхай. Жителей переселили в
человеческие условия. В Шанхае толь-
ко одну единственную землянку оста-
вили, да и ту поставили под стекло,—
пусть, дескать, внуки видят, в каких
свинушниках жили их деды. Кончился
Шанхай. Пекин остался. Если и до это-
го жилось безобразно, то... Пошли де-
легацией в коммунистическую партию.
«Сжечь нужно этот свинарник», — го-
ворю я. «Сожжем», — отвечают
нам. — Так весело обещают, что ни-
кто не поверил. А жить в Пекине, ког-
да шанхайские живут по-людски...
Тридцатого апреля окружают наш Пе=
кин красноармейцами и пожарниками.
Нас сажают на машины с флагами, а
Пекин поджигают. Горел он, как соло-
ма... Пекин горел, оркестр играл, из
комитета говорили, народ смеялся, а
пекинские бабы па машинах голосили.
Пекин сгорел до тла, а нас перевезли
в город, в человеческие условия. Зем-
лю, на которой стоял Пекин, заставили
вспахать... И вот, стало быть...
Кокорев потер лоб рукой, словно ло-
вя вдруг ускользнувшую мысль.
— Я приехал за женой.
Сказав это, он поклонился, как ге-
рой цирка перед аплодирующей публи-
кой.
Ольга расплакалась.
Нина хотела было спросить, почему
вздумалось Кокореву все это ей рас-
сказать, но промолчала. Зритель не
должен вмешиваться в происходящее на
сцене.
— Если вы, товарищ, не верите, что
все это истинная правда, то... и никто
не верит. У лошади четыре ноги, а и
она спотыкается. Вот, извольте, про-
чтите.
И он вынул из кармана смятую га-
зету.
— Вот, товарищ, пожалуйста, ги-
бель Пекина. Тут все описано, как
было, и даже лучше.
Нина взяла газету и спрятала ее под
подушку.
Ольга рыдала...
— Вы чем-нибудь покормили своего
зятя? — спросила Нина.
Покормила, — ответил за Ольгу
Кокорев.
— Теперь нужно с Верой Иванов-
ной поговорить, —- начала Ольга, ути-
рая глаза. — Это самое трудное во
всем деле.
— Да, — подтвердил Кокорев. —
У Верочки тяжелый характер. Тихая,
тихая, будто и на уме ничего не дер-
жит, а что ей ни говори, хоть глотку
сорви, — все равно поставит на своем.
Все двенадцать лет так было.
Оставшись одна, Нина прочла
статью горловской газеты о гибели Пе-
кина.
«Журналист многому мог бы поучить-
ся у Кокорева», — подумала она.
11
О один из последних дней мая Зол-
тан Тамаш возвратился домой.
Парижский экспресс прибыл на Бе-
лорусский вокзал с опозданием в не-
сколько минут. В открытых дверях крас-
новато • коричневых спальных вагонов,
в окнах оживленные любопытные гла-
за.
Все пассажиры, направляясь к горо-
ду, проходят мимо большого бюста Ста-
лина.
Нет ни одного из проходящих, кто не
посмотрел бы на бюст.
Одни думают: вот они, большевики...
Другие: я дома.
Здесь бесполезно было бы разыски-
вать приехавших, как бесполезно гнать-
ся за листом, подхваченным ветром в
осеннем лесу Кое-где еще мелькают то
глянцевитый лаковый чемодан, то свет-
лсжелтая заграничная шляпа; вот негр
восторженно застывает перед бюстом
Сталина, вот турист фотографирует
бюст; потом все становится таким же,
как было до прихода парижского экс-
пресса. Вокруг бюста Сталина снова
волнуется Москва, кажется, что она
бесследно поглотила всех, кого присла-
ли Берлин, Париж, и Лондон.
Радио управляет толпой, давая ука-
зания, когда прибывает поезд, на ка-
кую платформу, когда отходит...
Золтан ходит с костылем. Не может и
не хочет толкаться. Не спешит и но-
сильщик. Молча, склонив голову, стоит
Золтан перед бюстом Сталина, На
мгновение вскидывает взгляд — видит
Сталина, потом снова опускает голову,
такую тяжелую, что она клонит к зем-
ле все тело. Глубоко, очень глубоко
вздыхает. Снова поднимает голову к
Сталину. Он вспоминает горький запах
югославского тюремного госпиталя,
В ушах еще звучат шопот соседа по
койке, чахоточного студента из Боснии:
— Расскажите что-нибудь о Москве,
о Сталине!
И Золтан рассказывает. Сухой пере-
чень фактов, но он действует на вооб-
ражение, как самая яркая сказка. Сту-
дент, пожизненное заключение которого
будет очень недолгим, волнуется.
1— И все это правда?
— Правда.
Студент тяжело вздыхает. Его вздох
похож на стон:
— Меня мучает страх: вдруг Стали-,
на нет на самом деле, вдруг он живет
только в представлении народов... Как
олицетворение оптимистических мечта-
ний нашей эпохи.
53
В ту ночь Золта^ до утра рассказы-
вал ему о Сталине. Он видел, какую
бодрость вливало в этого умирающего
человека каждое его слово о борьбе и
победе,
И теперь Золтан здесь, в городе. Пе-
ред бюстом Сталина.
— Гражданин,—торопит Золтана но-
сильщик.
И вот они на площади перед вокза-
лом.
В четвертый раз приезжает Золтан в
Москву.
Первый раз он очутился здесь в
1916 году по дороге в Сибирь. Его
только что взяли в плен. Одет он был
в австровенгерский мундир, его окру-
жили вооруженные царские солдаты.
Каким враждебным, каким холодным,
угрожающим казался тогда чужой го-
род!
Во второй раз приехал в Москву в
1918 году, в жаркий летний день. Он
был красноармейцем, солдатом интерна-
циональной части Красной армии. Он
прибыл как раз во-время, чтобы при-
нять участие в подавлении эсеровского
контрреволюционного восстания. Он был
ранен во время осады почтамта, Тибор
Самуэлли перевязал ему рану. Вечером,
когда уже завладели почтамтом, при-
ехал Ленин и пожал ему руку.
В третий раз приехал он в 1921 го-
ду. После падения Венгерской советской
республики, белая Венгрия присудила
его к пожизненному тюремному заклю-
чению. Советская Россия освободила его
и дала возможность учиться.
Вот он здесь в четвертый раз.
Он посылал две телеграммы, чтоб
встретили.- Никто не встретил. На мгно-
вение Золтан опечалился, но печаль
скоро рассеялась.
Застыв, с раскрытым ртом, он уста-
вился на город.
Та же Москва, что он оставил, — и
все же не га.
Лохматые извозчики в средневековых
тулупах гонят по булыжнику малень-
ких тощих лошадей. Ветхие развалива-
ющиеся дома. Кругом—тысячи нищих,
понаехавших из деревень. Голодные,
рваные—все имущество в мешке за спи-
ной, из стоптанных лаптей выгляды-
вают сбитые в кровь ноги.
— Подайте хлебушка, христа ради!
54
Этот город исчез.
Автомобиль за автомобилем. Красные
автобусы, зеленые троллейбусы. Радио.
В небе кружатся самолеты. Солнце зо-
лотит работающий город.
— Гражданин! — будит носильщик
Золтана.
— Я хотел бы такси.
— Придется подождать.
— Подожду,
— Скажите, товарищ... Это какая
машина? Форд?
. — ГАЗ,—отвечает шофер. Видя, что
Зо'лтан не понимает слова, шофер об’яс-
ияет:— машина производства Горько!~
сдеого автозавода.
— Правда?
Шофер, переводя рычаг скорости, ки*
вает.
На перекрестке пришлось остано-
виться. Как раз перед гастрономическим
магазином.
Широко раскрыв глаза, смотрит Зол-
тан на богатые, кричаще богатые ви-
трины. И, когда машина собирается тро-
нуться, вдруг открывает дверцу.
— Извините, товарищ, я на минут-
ку сойду.
Вошел в гастрономический магазин.
Шофер с удивлением смотрит ему вслед.
Рыба, мясо, колбаса, сыр, густой за-
пах фруктов и овощей.
Золтан вдыхает крепкий и сложный
запах магазина, как усталый горожа-
нин смолистый запах бора. Его смуглая
кожа, в тюрьме и больнице ставшая из-
желта-бледной, как будто слегка поро-
зовела.
— Скажите, товарищ, здесь продают
без талонов?
— Конечно, — отвечает продавщица.
Золтан накупает массу всевозможных
продуктов. С трудом тащит пакеты к
автомобилю—и через пять минут в дру-
гом магазине уже выбирает рубашки и
чулки.
Снова садится в машину. Теперь ему
немного стыдно. Совершенно бессмы-
сленные покупки. Но тут же он громко
смеется.
— Что означает эта деревянная фи-
гура в большой шляпе? — спрашивает
Золтан, когда они проезжают площадь
Свердлова.
— Метро,—отвечает шофер.
Золтан не сразу понимает.
Автомобиль останавливается на ули-
це 25 Октября.
У Золтана много вещей. Шофер зо-
вет на помощь молодого рабочего, в та-
кой же точно шляпе, какую Золтан ви-
дел на площади Свердлова.
На звонок выходит Ольга. Она не
сразу узнает Золтана. Тот называет ее
по имени. Ольга громко вскрикивает и
долго трясет руку Золтана. Золтан ра-
достно улыбается.
— Нина дома?
— Ну, где же ей быть сейчас дома!
Ранним утром уходит на работу. Нын-
че полотер рыл, и ее комната как раз
открыта. Пожалуйте. Еще не забыли,
как пройти?
— Да садитесь же, наконец, Золтан,
Францевич, Небось, устали с дороги.
Да еще без ноги-то, господи...
Золтан вздрагивает. Он только теперь
заметил, что Ольга все еще здесь. Не
знает, как ее отослать.
— Смотрите, Ольга Ивановна, это я
вам привез,—он поднимает брошенный
на пол сверток с продуктами.
Ольга берет сверток и, ощутив его
тяжесть, взвизгивает от радости.
— Извините, Золтан Францевич, я
сию минуту...
Ольга выбегает со свертком, и Зол-
тан запирает за ней дверь на ключ.
Через несколько минут в ольгиной
комнате происходит священнодействие:
жена Эдельмана и Богданова пробуют
угощение.
— Я сразу поняла, что это немец-
кая колбаса. Да, у нас таких не умеют
делать. Хотите, Ольга, поменяемся: я
вам дам за нее вдвое больше москов-
ской колбасы...
Золтан стоит у окна. Перед ним со-
оружение, похожее на нефтяную выш-
ку. Он закрывает глаза.
Глубоко и часто дышит.
Лицо его горит.
Несколько мгновений он чувствует
себя совсем счастливым.
Кажется, часы бы так простоял, если
бы не мешал костыль подмышками.
Он идет к письменному столу и са-
дится.
На письменном столе фотографическая
карточка в рамке.
Золтан берет в руки карточку,—кра-
сивое, энергичное мужское лицо.
Ставит карточку на место и правой
рукой поправляет упавшие на лоб пря-
ди волос.
Весь штаб станции «Площадь Дзер-
жинского» внизу—в тоннеле.
Сегодня пускаются в ход кессоны и
водолазные колокола. В маленьких мас-
штабах повторяется большая мобилиза-
ция. Как раньше заводы отдавали своих
лучших работников метро, так теперь
каждая бригада отбирает самых здоро-
вых, самых сильных рабочих.
Вечером было общее собрание. Кузь-
мичев делал доклад о кессонной работе.
Его самого удивил интерес, с кото-
рым был встречен доклад. Пришли не
только те, кому предстояло работать в
кессонах, не только работающие в тон-
неле,— пришли с бетонного завода, при-
шли работники столовой.
Анна сидела рядом с матерью.
Кузьмичев сперва напомнил, для че-
го нужны кессонные работы.
Повышенное давление ставит прегра-
ду общему врагу всех метростроевцев—
плывунам. Здесь доклад стал несколько
отвлеченнее. Описать борьбу воды и
воздуха не так-то легко.
Публика начала нервничать, и Кузь-
мичев приступил к об’яснению того, ка-
кая работа производится в водолазном
колоколе. Сначала он рассказал об
устройстве шлюза. Рабочий, отправляю-
щийся в то место тоннеля, где давле-
ние велико, садится в шлюз, наполнен-
ный еще нормальным воздухом. Воздух
постепенно сжимается, давление посте-
пенно возрастает, и, когда достигает
той же степени, что и в тоннеле, дверь
автоматически открывается.
Когда было предложено задавать во-
просы, сразу нашлось двадцать жела-
ющих. Но едва прозвучал первый во-
прос,—все замолкли. Всех интересовало
одно: почему женщины не допускаются
на кессонную работу.	,
— Это грозит им бесплодием,—отве-
тил Кузьмичев.
55
— Ну, а мужчины? Старые кессон-
щики говорят...
— Старые кессонщики пугают иду-
щих на эту работу тем...
— Старые кессонщики...
Председатель с трудом водворил ти-
шину.
Кузьмичев уже раньше слышал, что
старые кессонщики, те несколько десят-
ков рабочих, которые давно знали это
ремесло и были до сих пор на особом
положении, всячески хотели отпугнуть
от этой работы новых рабочих. Но что
застращивание достигло таких размеров,
этого он не предполагал. Когда Подго-
родский предлагал ему содокладчика —
специалиста-кессонщика, он счел это из-
лишней роскошью. И как приятно было
теперь услышать, что на эти вопросы
ответит врач, специалист по профессио-
нальным заболеваниям кессонщиков.
Врач смотрел на публику, посмеи-
ваясь и качая головой, как бы говоря:
ну, и дети же вы, если могли поверить
такой глупости.
Он подробно рассказал о влиянии на
человеческий организм повышенного да-
вления. Говорил о профессиональных бо-
лезнях кессонщиков и о способах их
лечения. Не умолчал о том, что заболе-
вания проходят с большими болями, но
заверил, что они быстро излечимы. Если
кессонщик работает нормально, не спе-
ша, этих болезней можно совершенно
избежать. Слухи, распространяемые ста-
рыми кессонщиками, он рассеял не-
сколькими словами и всех успокоил...
После собрания Кузьмичев и Нина
пошли ужинать в столовую на Мясниц-
кой. Нина была весела, как всегда по-
сле сильно загруженного дня: в такие
дни некогда было думать о личных де-
лах. Кузьмичев, вопреки своему обык-
новению, был мечтателен и рассеян.
Некоторые вопросы Нины он пропускал
мимо ушей.
— Что с вами, Кузьмичев? Где бро-
дят ваши мысли?
— Умолчал я об одной вещщ о ко-
торой нельзя было умалчивать. Я по-
стыдился рассказать. Боялся, что не
поймут. А теперь стыжусь, что умол-
чал. Могут и этого не понять.
— Я-то уж, во всяком случае, вас
не поняла.
56
— Дело, Нина Николаевна, вот в
чем: мысль, что кессонные работы мож-
но вести не только вертикально, но и
горизонтально, то есть применять их и
при прокладке тоннеля, — эта мысль,
собственно, впервые пришла не инже-
неру, а Хрущеву. Ну, а я об этом умол-
чал, чтобы не подумали, что беспартий-
ный инженер подмазывается к секре-
тарю Мосгоркома.
— Вы начинаете рассуждать, как
какой-то ветхозаветный интеллигент,—
заметила Нина.
— Вы правы. Ну, а теперь я боюсь,
как бы не сказали, что вот беспартий-
ный инженер нарочно замолчал заслуги
Хрущева.
— Выпейте, Кузьмичев, стакан во-
ды и поговорим о чем-нибудь другом.
— Если позволите, Нина Николаев-
на, я выпью лучше стакан пиваъ и по-
говорим мы в другой раз. Давайте рас-
плачиваться. Мне надо еще заглянуть
на бетонный завод.
Сергеев работал у щита всего четы-
ре часа в день. Это рабочий день всех
работающих под высоким давлением.
Уже десять дней работал у щита, а
все не мог опомниться от удивления.
— Если бы мы были такими умны-
ми, как этот щит,<—говорил он иногда.
— Честное слово,— уверял Сидорен-
ко, которого Сергеев взял работать к
себе на щит,—честное слово, когда я
нынче пришел на работу, щит меня из-
дали узнало
Внутри трехэтажного щита стояли
обслуживающие его рабочие. Крепления
здесь не были нужны, железные ребра
огромной машины заменяли крепления.
Когда щи г продвигался дальше, оп
оставлял позади себя бетонное кольцо,
сделанное из мягкого бетона стальными
руками. Из этих колец строился тон-
нель.
Щит был изготовлен в Англии. Ан-
глийские инженеры несколько опаса-
лись, что советский рабочий не сможет
освоить сложный щит. Но под руками
русских рабочих щит работал быстрей,
чем в Англии. Там максимальное про-
движение в день было три метра, здесь
пока—три с половиной.
И самое важное: изготавливался со-
ветский щит. Когда будут изготовлены
второй и третий, десятый, двадцатый
щиты, техника прокладки тоннелей из-
менится не меньше, чем сельское хо-
зяйство от применения трактора.
После работы Сергеев поехал на за-
вод «Серп и молот» посмотреть, как
идет строительство щита. Над советским
щитом работало двадцать шесть заводов.
Бывали дни, когда Сергеев, хоть он во-
все не имел прямого отношения к это-
му делу, ухитрялся побывать на двух-
трех заводах. Теперь когда впервые в
жизни у него было больше времени, чем
он мог использовать, он понял, нако-
нец, что мало работать—очень утоми-
тельное дело. Хотя его отношения с Ни-
ной сейчас наладились, все же его вре-
менами мучило чувство, которого он не
знал во время работы на площади Дзер-
жинского,—чувство одиночествас Если
бы его строго наказали за допущенные
ошибки, пожалуй, сейчас было бы лег-
че. А так... Он немного похудел и по-
бледнел. Хождение в гости на заводы
было похоже на настоящую работу, как
цикорий на настоящее кофе.
Вечером в половине десятого Сергеев
постучался к Нине.
Никакого ответа.
— Вы войдите, товарищ Сергеев,—
подбодрила его Богданова.—Там гость.
Сергеев открыл дверь. Сначала ему
бросился в глаза лишь чемодан, стоя-
щий у стола. Потом он увидел, что кто-
то лежит на постели, натянув на голо-
ву серый плащ. Были видны только но-
ги, точнее-— одна нога. Прежде чем
лечь, гость постелил газету под ноги,
чтобы не испачкать одеяла. Костыль
был прислонен е стене..
Сергеев придвинул стул к постели.
Больше получаса просидел так, боясь
разбудить Золтана.
Десять раз обдумывал, как ему на-
чать разговор.
Золтан тяжело застонал во сне.
Сергеев решился и приподнял пальто
с его лица. Щеки Золтана раскрасне-
лись от сна. Черные волосы падали на
лоб. Свет его разбудил.
Неуверенно, испуганно огляделся.
Видно было, что не понимает, где нахо-
дится.
— Вы, товарищ Тамаш, в надежном
месте. В Москве. На квартире у това-
рйща Морозовой.
Золтан несколько мгновений молча
смотрел на Сергеева. Правой рукой при-
гладил волосы.
Сергеев развал свою фамилию и про-
тянул руку.
— Когда приехал и, товарищ Тамаш?
Теперь Золтан вспомнил, откуда ему
знакомо лицо Сергеева. Фотографическая
карточка на нинпном столе, что о ней
ни думай, говорит за то...
— Вы, товарищ, может быть, буде-
те добры в двух словах рассказать мне,
кто вы и в каких отношениях находи-
тесь с Ниной. Я вижу, что вы знаете
о моем существовании и узнали меня.
Золтан сам удивился спокойствию
своего тона.
— ... Ну, — проговорил он, когда
Сергеев умолк, — это значит...—он не
знал, как кончить фразу.
— Если позволите, я ей позвоню.
Пока Сергеев звонил, Золтан пере-
вернул его портрет: он раздражал его
больше, чем сам оригинал.
— К сожалению, ее нет ни в редак-
ции, ни в парткоме. В обоих местах я
предупредил: как только придет, сей-
час же она позвонит сюда.
— Я не совсем понял, в какой ре-
дакции она работает?
— Она редактирует газету на метро.
Газету одной станции. Насколько я
знаю, она вам об этом писала.
— Я четыре месяца не получал от
нее ни одной строчки.
— А сколько она вам писала! И,
если б вы знали, как ждала ответа.
Очевидно, письма терялись,
— Очевидно, — согласился Золтан.
До сих пор он во всем верил Сергееву.
Во всех крупных вещах поверил, а в
этой мелочи — нет. Ложь! Хотя какой
смысл ему лгать? Не писала, так не
писала. Теперь не так уж важно.
—• Нина много и очень хорошо ра-
ботает, — прервал Сергеев тягостное
молчание.
Тамаш наклонил голову. Он опять
почувствовал, что очень устал и что
сон тяжелит ему веки.
— Там, где Нина работает, от чело-
века требуется самоотверженная рабо-
та. Я часто пытался понять, за что мы
так любим метро? За то, что оно важно
и срочно нужно? Другие работы тоже
57
бывают и важны и спешны. По работа
на метро... Вас это интересует, това-
рищ? Да? Ну, так дело вот какое: мы
здесь создаем новые методы работы.
Строительство метро — это школа для
нового типа рабочих. Кто через эту
школу прошел, всюду оправдает себя.
Иногда происходят почти невероятные
вещи....
Сергеев говорил лишь затем, чтобы не
молчать.
— Когда я уезжал из Москвы, мне
помнится, было общепризнанным мне-
нием, что в Москве нельзя строить ме-
тро из-за почвенных условий, — пере-
бил его Золтан.
— Да, было что-то в этом роде. Но
вы же знаете: большевики не таковы,
чтоб признать невозможность того, что
необходимо осуществить, и, как види-
те... Почему это было так необходимо?
Старая Москва строилась без расчета на
социалистическую столицу. Узкие кри-
вые улицы мало пригодны для трамвай-
ного и автобусного сообщения. Населе-
ние удвоилось. В Москве уже сейчас не
меньше жителей, чем в Берлине. Не-
сомненно перегоним Париж. Нам прихо-
дится выбирать между двумя возмож-
ностями. Оставить старую Москву и
где-то, в тридцати-сорока километрах
начать строительство нового города.
Строительство это длилось бы двадцать-
тридцать лет. А до сих пор? Вторая
возможность: перестраивать Москву так
же точно, как переделывают устарев-
ший завод в новое, технически усовер-
шенствованное предприятие. Осуществи-
мо ли это?
Нина остановилась в дверях.
Несколько секунд она молча смотре-
ла на Золтана, который сидел, опустив
глаза, стараясь, здоровой ногой закрыть
другую.
—• Золтан!
Нина подбежала к Золтану и обняла
его. Она целовала его губы, глаза, го-
лову.
—• Золтан!
Тут безо всякого перехода — его
вдруг охватило отчаяние. Он ненавидел
Нину, Сергеева и самого себя. Он за-
крыл глаза, чтобы ничего не видеть, —
чувство-вал тошноту, но только не-
сколько мгновенией. Потом снова все
5S
пришло в порядок, но Тамаш так устал,
что не смог встать.
Нина уже сотни раз заранее предста-
вляла себе эту сцену. Она знала, что
скажет, если Золтан станет ее упрекать,
и знала, что скажет, если он ее упре-
кать не будет. Но ей не пришлось те-
перь использовать ни одного из этих
вариантов.
Золтан держал себя так, словно вер-
нулся домой после двухчасовой прогул-
ки. Он поцеловал волосы Нины, усадил
ее рядом с собой, погладил ее по го-
лове и обернулся к Сергееву. Разго-
вор продолжался. Выдавало Тамаша
лишь то, что, задавая вопросы Сергееву,
он вдруг начинал говорить неесте-
ственно громко, так, как если бы перед
дим была многочисленная аудитория.
Оправившись от первого смущения,
приняла и Нина участие в этой не-
обычайной дискуссии.
— Не дашь ли ты нам чего-нибудь
закусить? — спросил Золтан.
В это мгновение постучался рассыль-
ный, принесший телеграмму, в кото-
рой Золтан просил Нину встретить его
па вокзале.
Следующее утро Золтан пробыл в
больнице. Вечером поехал на «Шарико-
подшипник», принимал участие в ми-
тинге, организованном для защиты
Тельмана и Ракоши. Два дня прожил
в одном из лагерей Красной армии.
Потом ездил в Ленинград, делал доклад
в венгерском клубе имени Бела Куна.
Вместе с китайскими и болгарскими
товарищами выступал на заводах.
Только через десять дней встретились
они с Ниной.
Разговаривали спокойно, по-товари-
щески, и Нина была даже несколько
разочарована. Ей казалось странным,
что Золтан так легко от нее отказался.
17
Как когда-то у раздевалки, так
теперь у столовой постоянно толпилась
очередь.
— И чего ради, спрашивается? Сы-
тее, что ли; станешь от такого обеда?
— Да, нашими порциями не наешь-
ся. А вот аппетит легко потерять: та-
кую гадость дают.
Зазубрин давно слетел бы с работы,
если бы Подгородский не знал, что тот
на всех углах и перекрестках интри-
гует против него и против «нового ру-
ководства». Боясь оказаться пристраст-
ным, Подгородский был беспричинно
снисходителен. Он защищал Зазубрина
даже перед Воротниковым.
Нина в газете несколько раз осно-
вательно подковырнула Зазубрина. Но
это не произвело на него никакого впе-
чатления. Тогда газета ударила крепче.
Зазубрин принял это как личное оскор-
бление и обратился к Подгородскому за
поддержкой.
На парткоме по этим вопросам ин-
формировал Зазубрин. Он очень хитро
повел дело. Раскритиковал питание на
все корки. Рассчитывал, что после не-
го уже никто ничего худшего не ска-
жет. Он ошибся.
Пока он критиковал, все ему подда-
кивали. Никогда еще, пожалуй, не имел
он такого успеха.
Слушателей не смущали даже самые
крепкие выражения, наоборот, они-то
особенно и нравились. Завоевав, как
ему казалось, положение, Зазубрин по-
вел наступление на Морозову.
— Питание было бы самым слабым
местом нашей станции, если б не бы-
ло еще более слабого участка — нашей
газеты. Кто прочтет газету, подумает,
что мы не делаем ничего, кроме оши-
бок, . и не помним своих обязанностей.
Кто прочтет нашу так называемую
газету...
— Когда в повестке дня будет
стоять газета, я выступлю на тему о
так называемом питании, — подала
реплику Нина.
Подгородский с трудом утихомирил
расхохотавшуюся и расшумевшуюся
аудиторию.
— Предлагаю, товарищи, прений по
докладу товарища Зазубрина не развер-
тывать, — заявил Подгородский. —
Вероятно, так думал и сам товарищ За-
зубрин. Он информировал нас.
Зазубрин одобрительно кивнул голо-
вой.
— Информацию примем к сведе-
нию, — продолжал Подгородский, —
и для дальнейших мероприятий, то-есть
для практической подготовки дальней-
ших мероприятий, выделим комиссию,
которая в назначенный срок сделает до-
клад на парткоме и внесет предложе-
ния. Товарищи, согласны со мной? Ну,
в таком случае, давайте наметим ко-
миссию. Товарищ Зазубрин, вы хотите
принять участие в работе комиссии?
— Не годится контролируемому вхо-
дить в контролирующую комиссию, —
обиженно заметил Зазубрин.
— Как знаете, товарищ Зазубрин.
Значит, без товарища Зазубрина. Чле-
нами комиссии я предлагаю товарищей
Морозову и Смирнова, а председателем
комиссии—товарища Вербянского. Срок
работы комиссии — три дня.
Кандидатуры Нины и Смирнова были
приняты единодушно. Вербянского же,
кроме Подгородского, Живова и Нины,
никто не знал.
— Что касается его прошлого, то
он член партии с 1924 года. Возраст
тридцать четыре года. Восемнадцати
лет вступил в Красную армию. На
метро работает с 1933 года, прежде
был переплетчиком. Кроме того, това-
рищи, несколько дней тому назад мы
поручили ему, почти случайно, одну
серьезную задачу, он ее выполнил энер-
гично и добросовестно. Прошу товари-
щей принять мое предложение.
На следующий день Вербянский с
большим удивлением узнал о том, что
ему поручено столь ответственное дело.
Такого почета он удостоился впервые в
жизни. В Красной армии он до конца
оставался рядовым. Гражданская война
наградила его двумя шрамами. Ни в
комсомоле, ни в партии никогда не
играл руководящей роли. На метро до
сих пор был тоже незаметен. И даже
не раздумывал над этим. Очевидно, это
было в порядке вещей.
— Я, товарищ Подгородский, ничего
не понимаю в вопросах питания.
Подгородский не любил излишней
скромности. Глядя на Вербянского,
стоявшего так, словно его насильно
втолкнули в комнату, он начал не-
много сомневаться в правильности
своего выбора. Не переоценил ли он
этого человека?
— Товарищ Вербянский, вопросы
питания понятны всем, — сказал он
тоном, не допускающим возражений.—
Да ц речь тут идет всего лишь о сто-
ловке.
59
— Товарищ Морозова, — обратился
он к Нине, когда Вербянский ушел. —
Как вам кажется, удачно ли мы подо-
брали председателя комиссии?
— Я как раз об этом думала, това-
рищ Подгородский.
— Прошу вас, не оставляйте его
одного.
На следующее утро Нина вошла,
широко улыбаясь:
— Удачно подобрали, товарищ Под-
городский.
Подгородский, уже успевший за это
время разрешить массу всяких вопро-
сов, сначала не понял, о чем говорит
Нина. Но быстро сообразил.
— Боюсь, что мы завтра займем ре-
сторан «Метрополь», — улыбалась
Нина.
— «Метрополь»? Неплохая идея...
Но тут вы хватили немного через край,
товарищ Морозова.
— Очень немного. Честное слово, ни-
когда не думала, что есть столько воз-
можностей улучшить питание, сколько
наш Коля (Вербянского звали Нико-
лаем) изобрел в один день. Сейчас
ищет помещение. Если он его найдет,—
насколько я теперь знаю Вербянского,
он найдет, — мы не на много отстанем
от «Метрополя». Коля так уверен в по-
мещении, что уже и пальмы достал.
Спустя два дня Подгородский снова
созвал партком.
— Ну, товарищ Вербянский, сколь-
ко минут нужно?
Вербянский плохой оратор. Говорит
очень тихо и быстро. Иногда, захлебы-
вается словами.
Пока Подгородский улыбкой и кив-
ками головы ободрял Вербянского, За-
зубрин даже глаза закрыл, чтоб лучше
обдумать положение. В первую минуту
он опасался, что из успехов Вербянско-
го сделают для него, Зазубрина, выво-
ды не совсем приятные. Но вскоре по-
нял, что может сам нажить капитал на
работе Вербянского. Теперь и он улы-
бался, когда Подгородский одобритель-
но кивал головой. Узнав у Живова имя
Вербянского, он даже взвизгнул, словно
не в силах был сдержать свой восторг.
— Ловко, Коля, молодец!
Нина, внимательно посмотрела да За-
60
зубрина. Его восторженная физиономия
ее удивила. Только увидев лицо Подго-
родского, теперь уже смеявшегося, она
вдруг поняла Зазубрина.
— Гриша, — шепнула она Барано-
ву, — эта свинья хочет присвоить се-
бе заслугу Вербянского. Он делает вид,
словно это его человек информирует.
Баранов покосился на широкое крас-
ное липо Зазубрина.
— Да, Нина, ты, кажется, права.
— Сейчас же тебе надо поговорить
с Живовым и с кем сможешь.
Вербянский попросил для сообще-
ния час, получил двадцать минут, а
говорил только шестнадцать. Прочел ре-
золюцию, написанную им вместе с Ни-
ной и Смирновым. Читал, запинаясь, и
все время вытирал пот со лба, словно
делал тяжелую физическую работу.
Вербянского слушали, не отры-
ваясь. Он предлагал такие вещи, ко-
торыми до сих пор никто не интересо-
вался. И, видимо, вполне осуществимые.
Сомнения возникли лишь, когда Вер-
бянский предложил столовую перенести
в новое, большее помещение.
— Наивный человек!
— Ничуть не наивный, — возразил
Зазубрин. — Продолжай, Коля; все хо-
рошо, отлично!
Первой высказалась Нина. Она го-
ворила спокойно, улыбаясь.
Начала с того, что похвалила За-
зубрина. Очень правильно поступил
товарищ Зазубрин, когда, увидев свою
неспособность в делах питания, отстра-
нился от них. Предложения Вербян-
ского реальны и кажутся наивными
лишь потому, что люди привыкли к
отвратительному зазубринскому пита-
нию. Она предлагает образовать постоян-
ную комиссию по питанию во главе с
товарищем Вербянским.
Баранов выступил очень резко:
— Очень, очень вредный человек,
этот Зазубрин, и мы не сможем улуч-
шить наше питание, пока не уберем его
с пути, — закончил он гневно.
Зазубрин улыбался, но никто не ве-
рил, что у него хорошее настроение.
Живов понял, что Баранов пересо-
лил, и решил исправить его ошибку.
Но когда он взглянул на смеявшегося
Зазубрина, его тоже охватило возбу-
ждение. Вышло так. что стал ругаться
и он, и своим выступлением, пожалуй,
еще более резким, оказал Зазубрину
большую услугу.
— Ну, так уж, действительно, нель-
зя говорить.
— Товарищ Живов, вероятно, забыл,
что в очереди приходится стоять не
перед товарищем Зазубриным, а перед
столовой, — заметил Подгородский. —
Говорите по обсуждаемому вопросу и,
по возможности, дельно.
Зазубрин был хороший актер, только
немного переигрывал. Всегда брал тоном
выше.
Грусть оскорбленной невинности и
холодное пренебрежение обиженного ве-
ликого человека были на его лице, ко-
гда он поднялся.
— Товарищи! — взвизгнул он.
Значительная пауза. Все могут ви-
деть, как тщательно Зазубрин обдумы-
вает свои слова.
— Товарищи! Всякий, слушавший
сегодняшние выступления, должен был
опечалиться, видя, как тяжело положе-
ние того, кто хочет не ораторствовать,
как правильно заметил товарищ Под-
городский, а работать. Мы не сдадимся.
Нам нужно разделаться с теми, кото-
рые, как, например, товарищ Морозова,
всю свою работу направляют на то»
чтобы компрометировать настоящих ра-
ботников. Делается ли это беспричинно,
из одной только злости? Не верю...
Выступления Баранова и Живова
вызвали неодобрительные реплики, вы-
ступление Зазубрина — бурю. Подго-
родский охрип, устанавливая тишину.
— Вы, товарищ Зазубрин, может
быть, е меньшей страстностью, но более
точно сформулируете свои мысли. Вы
утверждаете, что товарищ Морозова ме-
шает наладить питание?
Задавая этот вопрос, Подгородский
встал и остался стоять.
— Совершенно верно, товарищ Под-
городский. Вы совершенно правы. Вы
были правы и тогда, когда заметили, что
здесь меньше говорят о питании, чем о
Зазубрине. Думают, что не вопросы пи-
тания нужно наладить, а травить За-
зубрина.
— Ничего похожего я не говорил.
— Но смысл ваших слов был имен-
но таков.
Подгородский только махнул рукой.
[РОМАНА
и Зазубрин продолжал, каждой фразой
восстанавливая против себя аудито-
рию.
Проораторствовав минут десять на те-
му о том, что личные нападки на него
мешают постановке дела, Зазубрин не-
ожиданно переменил тон.
— При таких условиях я вынужден
просить товарищей, — заявил он, —
чтобы меня освободили от моей работы
и направили на работу в тоннель.
Зазубрин сел.
Смирнов, которому было предоставле-
но слово, взглянул на Подгородского,
как бы ожидая указаний. У Подгород-
ского было такое лицо, как если бы ему
в любимом кушаньи попалась какая-
нибудь гадость.
Пожав плечами, Смирнов начал гово-
рить спокойно и тихо.
Смирнов — начальник ремонтной ма-
стерской. Он никогда не станет руко-
водителем, но и не рядовик. Всегда со-
стоит в одной или двух комиссиях, ча-
сто председательствует на партийных и
профсоюзных собраниях. Никогда не
прерывает даже самых страстных пре-
ний, но, присутствуя на собрании, все-
гда высказывается. У него нет глубо-
ких теоретических знаний, но за время
девятнадцатилетнего пребывания в пар-
тии он научился разбираться в людях
и в обстоятельствах. Партия всегда и
при всех условиях может на него поло-
житься.
Говоря, он теребил левой рукой
сильно седеющую бороду.
— Да, товарищи, я состою членом
комиссии, о которой здесь идет речь.
Я не стал бы так грубо нападать на то-
варища Зазубрина, как это сделали то-
варищ Морозова и Баранов, я бы по-
просту сказал, что он плохо справлял-
ся с порученным ему делом. Если бы
товарищ Зазубрин не выступал, я со-
ветовал бы Парткому предложить ему
исправить свои ошибки. Но после его
выступления мое мнение переменилось.
Того, кто рассуждает, как товарищ За-
зубрин, нужно освободить от работы и
в его интересах, и в интересах дела.
Смирнов не умел говорить коротко.
Почти двадцать минут перечислял он
ошибки Зазубрина все тем же тихим
и спокойным голосом. Его определения,
по существу, немногим дополнили кар-
61
тину. Но его слова, хоть и негромко
произнесенные, прямо метили в цель и
били крепко.
Когда через два дня после заседания
парткома, Вербянский узнал, чго он
назначен на место Зазубрина, у него
даже дыхание остановилось. Почти ка-
ждый день ему случалось наблюдать,
как рабочий становится инженером, ди-
ректором завода, как рядовой работник
превращается в руководителя города це-
лого края, он это считал естественным
и правильным. Но меньше всего мог
думать, что и сам пойдет по этой дороге.
Идя домой, он раздумывал, как ему
рассказать об этом жене и теще.
Он придумывал самые различные
формулировки, и в конце-концов ни-
чего никому не сказал.
Жена, которой Моссовет поручил
провести какую-то кампанию по летне-
му отдыху детей, ничего не заметила, а
теща сразу обратила внимание на то,
что он стал уходить раньше и прихо-
дить позже. Старуха из этого заклю-
чала, что Коля теперь заработает боль-
ше денег, — и, когда в новую получку
он принес пятнадцатью рублями мень-
ше, сильно огорчилась.
Пожаловаться дочери она не посме-
ла. Только двум младшим внукам —
трехлетней Розе и годовалому Лаза-
рю — изливала она свое сердце.
Лазарь, слушая ее, к величайшей ра-
дости бабушки, утвердительно кивал
головой.
Вербянский все меньше и меньше бы-
вал дома. Работал и, уставая па рабо-
те, в ней же искал отдыха. Не успела
открыться новая столовая, как он уже
нашел рациональное применение для
старого помещения. Прежде всего он
поместил туда курсы по повышению
квалификации, ютившиеся до тех пор
в самых неподходящих местах, и полит-
сеть. Там же обосновался кружок тан-
цев.
В тоннеле он поставил два новых
ларька, где продавались минеральные
воды с сиропом; оп внимательно следил
за тем, чтобы вагонетки, развозившие
бутерброды, приезжали во-время и с
грузом хорошего качества. Провел ре-
форму в распределении билетов в теа-
G2
тры и кино. Принялся расширять биб-
лиотеку и все старания приложил к
тому, чтобы достать несколько сотен но-
вых спецовок.
Наиболее сильное впечатление про-
извел кружок танцев. Он и раньше су-
ществовал, но был как-то незаметен.
Теперь же о нем все заговорили — и
отзывались не всегда одобрительно:
— Только внимание отвлекает от
работы и занятии.
— Не нравится мне это, очень не
нравится. Ну, конечно, комсомольцы
всюду постоят за себя, а все-таки по
этим танцам видно, что они к жизни
ие больно-то серьезно относятся. Де-
сять лет тому назад им такое и в го-
лову бы не пришло.
До организованного выступления про-
тив кружка танцев дело, однако, не
дошло. Или недовольным надоело вор-
чать, или надоело слушать тем, к кому
они обращались, но кружок танцев при-
влекал все больше и больше народу.
Лена, регулярно ходившая на заня-
тия, хотела и Баранова втянуть в это
дело.
— Ты потому не идешь, что счи-
таешь кружок танцев легкомысленным
делом?
— Я, Лена, никогда не утверждал,
что человек обязан целые сутки зани-
маться серьезными делами.
— Тогда, значит, думаешь, что по-
сещение кружка мешает работе?
— Если б я так думал, уж, верно,
бы добивался его запрещения.
— Ну, тогда сам скажи, почему не
идешь?
— Да просто, Лена, потому что у
меня нет времени. Ну, давай подсчи-
таем. Работаю в тоннеле семь часов.
Комсомол — ну, скажем, два часа в
день. Повышение квалификации — че-
рез день по два часа. История партии
каждые три дня по два часа. Через
день в тир хожу. Ты знаешь, что мне
поручили организовать кружок, парашю-
тистов. Почитать что-нибудь тоже нуж-
но, Иногда в кино и в театр потянет.
Да и с вами, многоуважаемый товарищ
Лена, иногда побыть хочется.
— Вот и приходи со мной танповать.
— Я, знаешь, предпочитаю с тобой
вдвоем побыть...
Сидоренко пришел в гости к Барано-
ву. Баранов дома один, занимается. Он
закрыл, книжку, угощает Сидоренко па-
пиросой. Сидоренко закуривает.
Несколько минут разговаривают о
щите и кессоне.
— Я хотел бы, Гриша, тебя кой о
чем спросить. Только не смейся надо
мной.
— Почему бы мне смеяться?
— Гриша, откровенно скажи, гы
счастлив?
Варанов удивленно смотрит на Сидо-
ренко. Только теперь замечает темные
круги под глазами у своего друга.
— Счастлив ты? — повторяет во-
прос Сидоренко.
— Счастлив, — отвечает Баранов
таким тоном, словно сообщает, что в
сутках двадцать четыре часа.
— Счастлив, значит?
Сидоренко умолкает. Покусывает гу-
бу.
— И скажи, Гриша, — продолжает
он очень неуверенным тоном, — ты
когда-нибудь задумывался над тем, что
такое счастье?
Баранов удивлен вопросом. Он стара-
ется припомнить, не думал ли раньше
об этом...
Вдруг засмеялся.
— Акула, скажи прямо, что тебе
нужно?
Сидоренко смотрит на него укориз-
ненно.
— Над чем смеешься, спрашивается.
Высмеиваешь тех, кого занимают про-
блемы? Если ты чего-нибудь не пони-
маешь, еще не значит, что это смешно.
Варанов беспомощно смотрит на гос-
тя. Покраснел, только шрам па липе
бел попрежпему.
— Ты, Сидоренко, может быть, и
прав, я даже думаю, что ты определен-
но драв. Прости меня, не хотел троя
обидеть. Уж очень ты мекя оюрошид
своим вопросом Я как-то не сомневался
в том, что счастлив.
— А я—наоборот, — заметил Сидо-
ренко, — последнее время у меня чуд-
ные мысли. Иногда думаю: хорошо егпе,
что у меня так мало свободного време-
ни.
Варанов беспомощно разглядывает
бледное лицо друга.
— Ты. Акула, не голоден?
Сидоренко вскоре прощается.
Лена пришла домой в отличном на-
строении.
— Представь себе, я совратила Ан-
ну. Танцует, и как здорово. Прирожден-
ная балерина, да и только! Что с то-
бой, Гриша? Что случилось? Неприят-
ность какая-нибудь? Гриша, да ну же...
Баранову трудно рассказывать.
— Акула был у меня. Шесть лет
знаем друг друга. Большие мы с ним
друзья. Хоть в огонь за него готов. Он
жизнь отдаст за советскую власть, всем
бы пожертвовал ради комсомола. Насто-
ящий, хороший парень. Нельзя сказать,
что не умен, не занимается...
Лена начинает терять терпение.
— Да скажи ты, наконец, что с то-
бой?
— Я же говорю? Акула. Не могу
понять что с ним. Может, болен. Долж-
но быть, нервное заболевание.
Лена с трудом вытягивает из Бара-
нова самую суть его беседы с Сидорен-
ко.
— И это все? — спрашивает она,
когда выясняется, что Сидоренко на
прощание обнял Баранова.
— Все, — отвечает Баранов и без-
надежно машет рукой. — Ну, что ты
об этом думаешь?
— Редкие ослы вы. И это я не ду-
маю, а знаю.
На следующий день после обеда Ле-
на навестила Сидоренко.
— Мое посещение не совсем офици-
альное и не совсем личное. Я хочу
в официальном деле попросить у тебя
личного совета. Ты, вероятно, знаешь,
что я секретарь курсов по повышению
квалификации. Хотя у нас, на плоша-
ди Дзержинского, щитом не работают,
ты, конечно, сам понимаешь, что нам
нужно ознакомиться с новым способом
проведения тоннелей. Это специальность
ваша: площади Свердлова. Ты знаешь
ваших специалистов и наших рабочих,
словом, понимаешь, почему я обра-
щаюсь именно к тебе.
Сидоренко польщен обращением Ле-
ны. Но над ответом не долго раздумыва-
ет:
Сергеева и Игнатьева, хотя они оба
работают на щите, в расчет брать не
63
приходится. Их приглашать неловко. Я
предлагаю Светланова. Пожилой инже-
нер, с очень основательными знаниями.
Настоящий метростроевский человек.
Ни о чем другом и знать не желает.
А с нами так дружит, что не каждый
инженер-коммунист так знает рабочих,
как он.
— Ты говоришь, словно влюблен в
Светланова. Но за совет большое спа-
сибо. Завтра навещу твоего друга.
Кстати: когда он бывает в конторе?
— С семи утра до одиннадцати ве-
чера. Только в обед на полчаса ухо-
дит...
— Хорошо, попробую. Проводишь
меня?
— А ты куда?
— На кружок танцев.
— На кружок танцев? И у тебя на,
это хватает времени?
— А что ж поделаешь? — Лена
говорит недовольным тоном: •— Знаешь,
Акула, нравится нам это или нет, а
танцы уже заинтересовали широкую
прослойку комсомола. Несомненно вли-
яют на отношения друг к другу, на
личное развитие. Если мы хотим знать
комсомольцев, если хотим узнать самих
себя, мы должны изучать и кружки
танцев.
Ответ, на котором Лена чуть было
не сломала язык, очень понравился Си-
доренко. Узнать самих себя? Это почти
такое же важное дело, как размышлять
над проблемой о счастьи.
— Есть, Лена, провожу.
Так и случилось, что Сидоренко
встретился с Анной.
Они поздоровались за руку, ио не
разговаривали.
Сидоренко целых два часа изучал
кружок танцев и самого себя.
И на следующем занятии он опять
присутствовал.
Лена ужасно нетактична.
— Ты, верно, потому не танцуешь,
что у тебя обе ноги левые? — спраши-
вает она Сидоренко. Это слышит и Анна.
— У меня?
Сидоренко смертельно обижен. Ушел.
— Зачем ты ему так нагрубила? —
спрашивает Анна у Лены. Она чуть не
плачет.
— Дура ты,—смеясь отвечает Ле-
на.
64
На следующем уроке танцев Сидорен-
ко снова присутствует. В первый вечер
он танцует исключительно с Леной, ко-
торая сейчас с ним очаровательно ми-
ла. В следующий вечер, — то с Леной,
то с черной Марусей. В третий — с
Анной.
Лена, которая на уроках почти офи-
циальное лицо (учитель всегда с нею
показывает новые танцы), сегодня
опять невозможна.
— Ну, что я тебе говорила, Сидо-
ренко. Совершенно ясно, что у тебя обе
ноги левые.
Сидоренко, танцующий так, словно у
него десять левых ног, скрежещет зу-
бами.
— Ты на свои ноги смотри, — сер-
дито срезает Лену Анна.
Лена громко смеется, словно ее щеко-
чут.
После занятий она тянет их обоих в
угол.
— Ребята, я уж давно вам собира-
юсь сказать, что вы — дураки. Чест-
ное слово, дураки. Так поступать недо-
стойно строителей метро. Любите друг
друга, а вместо того, чтобы квартиру ис-
кать, мозоли друг другу натираете. Ну...
А теперь извините: у меня срочное де-
ло.
Лена оставила их одних. Они удив-
леннно и смутно смотрят друг на дру-
га.
— Проводи меня, — промолвила Ая-
на первая.
Сидоренко только головой кивнул.
На улице он, наконец, обрел голос.
Сперва, конечно, заговорил о щите.
Об’яснял его, как профессионал-кес-
сонщик. Рассказал, в чем разница меж-
ду советским и английским щитом. По-
том рассказал анекдот, который Анна
уже три раза слышала: у советского
щита двадцать шесть мам, и каждая
из двадцати шести утверждает, что она
родила его, и все двадцать шесть пра-
вы. Потому что каждый завод строил
одну какую-нибудь часть.
Когда пришли на бульвар, где над
головами их обнимались ветки деревь-
ев, Сидоренко переменил тему.
— Ты читаешь газету площади
Свердлова? — спросил он.
— Нет. А ты почему спрашиваешь?
— Знаешь, во вчерашней был очень
интересный фельетон. Длинное письмо
от девушки парню. Парня командирова-
ли в Казахстан, и он пишет оттуда де-
вушке, которую он давно любит,
чтоб она к нему приехала: боль-
ше он ждать не может. И девушка—
это в фельетоне — отвечает ему, что
не поедет, не может поехать. Не может
поехать, пока метро не будет готово.
Никогда она не была бы счастлива, ни-
когда не могла бы смотреть на него без
упрека, если б ради него чришлось ей
покинуть строительство метро. И де-
вушка заканчивает так: если ты этого
требуешь от меня, — значит, любишь
не по-настоящему. Интересный кон-
фликт, верно? Конфликт между лю-
бовью и метро.
— Я не верю в такие конфликты,—
отвечает Анна, немного пораздумав.—
Если б девушка по-настоящему любила
парня, она бы поехала за ним.
— И оставила бы метро? — удивил-
ся Сидоренко.
— Если б любила парня, то остави-
ла бы. Почему любит так сильно метро
настоящий, думающий рабочий? Пото-
му, что, строя метро, мы строим социа-
лизм. И ты думаешь, в Казахстане
нельзя работать для победы социализма?
Если мы отказываемся от личного
счастья, я не верю, чтоб это было в
интересах социализма. Наоборот.
— Ну, Анна, если бы все так дума-
ли, скоро пришлось бы строительство
метро прекратить.
— Брось. Не думаешь же ты всерьез,
что все рабочие влюблены? И что все
влюблены в откомандированных в Ка-
захстан? Наоборот, лучше в своего же
по бригаде. Жизнь не похожа на фель-
етон.
— Ну, а какая же она, жпзнь? —
спросил Сидоренко, которому Анна ка-
залась сегодня поразительно умной.
— Какая жизнь? -— повторила Ан-
на вопрос. — Не знаю, — ответила
скромно, — верней, не умею сказать.
Потом долго, долго шли рядом молча.
До самого городка метро, за забором ко-
торого цвели кусты сирени.
•— Знаешь, о чем я думаю, Аку-
ла? — заговорила Анна. — Не о щи-
те, а о том, что Лена права. Дураки мы.
Сидоренко, мгновение поколебавшись,
взял одной рукой руку девушки, а дру-

65
гой — поглаживал ее волосы, тот не-
послушный локон, который всегда вы-
лезал из-под красной повязки.
Никого кругом. Запах сирени медо-
во-сладок.
Сидоренко нежно притягивает к себе
девушку и целует ее плотно сжатые
губы.
18
|“J оздно вернувшись домой, Нина на-
шла открытку.
На ней был изображен памятник,
поставленный австрийскими щуцбундов-
цами в память погибших в февральских
боях. Адрес написал Золтан, и подписа-
на она была еще двумя руками: Тиль-
ды и Паулы Нейштадтлер.
Нина долго рассматривала открытку,
потом заперла ее в ящик, где храни-
лись письма Золтана из тюрьмы.
Она шла домой с намерением тотчас
же лечь спать, но теперь ей спать рас-
хотелось. Немного пораздумав, села про-
сматривать вырезки, переданные ей
«Ударником метро».
Один американский технический
журнал напечатал серьезную статью о
советском щите. У статьи был лишь
один недостаток: она не отвечала на ею
же самой поставленный вопрос: почему
так хорошо привилась в Москве маши-
на, которую на ее родине, в Англии,
считают недолговечным продуктом чрез-
мерной технизации.
Шанхайская газета на английском
языке поместила рижскую телеграмму.
Судя по телеграмме, метро провалилось
и погребло под собой сто двадцать во-
семь рабочих, из которых лишь четыр-
надцать удалось вытащить живыми на
божий свет. Главных инженеров строи-
тельства, в том числе и одного амери-
канца, предали чрезвычайному военному
суду.
Нина прервала чтение. Она попы-
талась представить себе людей, которые
выдумали эти чудовищные глупости, и
тех, которые день за днем читают по-
добные россказни.
Она взяла в руки фашистскую газе-
ту. Здесь, снабженная множеством крик-
ливых подзаголовков, была помешена
статья: в ней между прочим говорилось
о строительстве метрополитена в Моск-
ве. Нина со скукой приступила к чте-
нию; она заранее знала: статья будет
нудно и неубедительно доказывать, что
московский метрополитен никогда не
будет построен «Никакого смысла не
имеет читать дальше», подумала она.
Но вдруг одно место статьи ее очень
заинтересовало. Она даже перечитала
довольно путаные рассуждения фашист-
ского журналиста. Она знала, отлично
знала случай, давший повод для этой
статьи, и, прочтя в первый раз, только
посмеялась над «своеобразием» воспри-
ятия автора. Но, перечитав, снова стала
серьезной и задумалась.
Статья сообщала о гибели горловско-
го Пекина—и, надо сказать, довольно
«оригинально» ставила вопрос: автор
статьи забыл упомянуть, что Совет-
ская власть построила донбассовским
рабочим, новые, прекрасные, благоу-
строенные дома, но зато обстоятельно
рассказывал о том, как бедные пекинцы
потеряли свои старые «привычные» жи-
лища. О том, какими были эти при-
вычные жилища, — автор статьи пред-
почел умолчать.
Все это для Нины не представляло
особого интереса. В подобных газетах
она за последнее время находила нема-
ло убогих выдумок о метро. Но интерес
пробудился, когда она столкнулась в
статье с именем Федора Кокорева.
Скорбь горловцев по поводу гибели
Пекина, как утверждал автор статьи,
не поддается описанию. Пример Федо-
ра Кокорева—лучшее тому доказатель-
ство. Это он от огорчения и отчаяния
покинул Донбасс и приехал в Москву
строить метро.
А кто такой Кокорев? Сам он, вероят-
но, не предполагал, что о его особе мож-
но рассказать столько красивого и ин-
тересного, сколько написал о нем фа-
шистский журналист. Так что же Коко-
рев? — Незаконный сын русского по-
мещика и французской гувернантки,
который...
Нина, прочитав статью, позвонила в
партком. Подгородский был еще там.
— Будьте добры, подождите меня, я
через пять минут приду.
Подгородский был занят, и как ни
торопила его Нина, он спокойно продол-
жал свое дело. Нина в это время разго-
варивала с Вербянским.
66
— Знаете, товарищ Морозова, этот
Зазубрил мне что-то не нравится.
— Да, мне тоже.
— В нем как будто бы два человека
живут. Один все умеет, а другой ниче-
го. Как для себя — так он мастер на
все руки, как для нас — так он как
без рук. Поверьте мне, тут что то не в
порядке.
— Ну, товарищ Морозова, — обра-
тился к ней Подгородский, — то вы
меня торопили, а теперь я вас жду.
Нина прочла Подгородскому заинтере-
совавшую ее статью.
— Я думаю, что в таком тоне про
нас давно не пишут.
— Немцы возвратились к этому де-
лу. А вы даже не спросите, почему я
вам показала эту статью.
— Жду, что сами скажете.
— Пожалуйста, прочтите еще вот
эту статью.
Нина протянула Подгородскому ту
горловскую газету, в которой рассказы-
валось, как переселили рабочих в но-
вые дома из пекинских лачуг... Прочи-
тав эту статью, Подгородский решил.,
что немецкое сообщение в высшей сте-
пени интересно. Когда же Нина расска-
зала ему о своем знакомстве с Федором
Кокоревым, Подгородский, наконец, по-
нял, почему Нина к нему обратилась.
— Где теперь Кокорев? — спросил
он.
— Работает на площади Свердлова
у английского щита. И живет, кажет-
ся, в Лосиноостровской. Жена не захо-
тела с ним помириться.
Хотя было уже поздно, они еще дол-
го разговаривали об этом деле, о Коко-
реве, о его семье, о жильцах квартиры,
где живет Нина.
Золтан долгие часы просиживал в
кисловодском парке.
Пил у источника нарзан, названный
Лермонтовым «холодным кипятком»,
потом слушал музыку и смотрел на гу-
ляющих. Брал с собой в парк книги, но
не читал их.
В Кисловодск с’езжаются больные со
всех концов Советского союза. Перед
Золтаном проходили представители мно-
жества народов, населяющих одну ше-
стую земного шара. Форма головы, раз-
рез глаз, нос, цвет волос и кожи —
сколько самых различных вариаций!..
Мировая война, раздумывал Золтан, ос-
новательно перемешала сынов самых
различных народностей. Мир Советов
соединяет их: там они вместе пролиза-
ли кровь, здесь вместе работают.
Ветер ворошит ветви деревьев глав-
ной аллеи. Он прилетает с темных гор,
некогда воспетых Пушкиным и Лермон-
товым.
Трех товарищей, соседей своих по
столу в санатории, Золтан подробно
расспросил обо всех событиях, происхо-
дивших за последние четыре года.
Золтан часами просиживал в парке
один, размышляя.
Теперь он начал понимать, что зна-
чит двадцать восемь тысяч тонн чугу-
на. Начал понимать, что значит двести
семьдесят тысяч тонн угля, что значит
Сталинская эпоха.
«Как мелко, как незначительно то,
что произошло со мной. Трудно пове-
рить, трудно понять, но надо поверить,
необходимо понять, что все это было
мелочь, ничтожная мелочь. Ну, потерял
ногу... жену... Какой же ты коммунист,
Золтан Тамаш, если от таких пустяков
приходишь в отчаяние, когда вокруг
осуществляется то, за что ты столько
раз готов был отдать свою жизнь».
В санатории, в соседней комнате,
живет женщина с дочкой. Сначала Зол-
тан познакомился с ребенком. Девочка
еще и двух месяцев не пробыла в Со-
ветском союзе, а уж почти свободно
болтает по-русски. Она часто сопровож-
дает Золтана в его прогулках. Все ин-
тересует ее, все она хочет знать. Зол-
тан делает ей целые доклады об Ок-
тябрьской революции, о социалистиче-
ском строительстве. Маленькая австрий-
ская девочка непременно желает позна-
комиться со Сталиным и очень была
обижена тем, что Золтан отказался
взять на себя труд устроить это знаком-
ство. Примирение произошло, когда
Золтан купил ей значок с портретом
Сталина.
Девочка не только спрашивает, а и
сама рассказывает. Рассказывает, что
отпа ее убили жандармы в февраль-
ских боях, что мать тоже стреляла в
жандармов. Золтан внимательней при-
сматривается к австрийской женщине
и только теперь замечает, как прекра-
сны ее глаза.
Санатория организует экскурсию.
Автобус везет к замку «Коварства и
любви». Экскурсанты взбираются на
руины. Только Золтан и австрийская
женщина остаются внизу. На женщине
по случаю экскурсии разноцветный ти-
рольский костюм.
Через два дня было открытие релье-
фа, высеченного в скале отдыхавшими
австрийскими шуцбундовцами. Рельеф
был сделан на высоком склоне горы,
откуда на рассвете в хорошую погоду
видны снежные вершины Эльбруса.
Оркестр сыграл «Интернационал».
Сперва произнес речь директор одной
бакинской фабрики. Он говорил о меж-
дународной солидарности. Говорил по-
русски.
Потом говорил Золтан по-немецки.
— Мы, иностранные революционеры,
живущие в Советском союзе, чувствуем
себя вроде старого нищего из народных
сказок: Один наш глаз смеется, а дру-
гой плачет. Один глаз, которым мы
смотрим на социалистическое строитель-
ство, смеется, но плачет тот глаз, кото-
рый видит издалека судьбу рабочих и
крестьян в капиталистических странах.
Мы счастливы, что можем здесь рабо-
тать. Наше несчастье в том, что мы не
можем бороться там. Иногда нам кажет-
ся, что мы разрываемся надвое...
Участники февральских боев, жившие
в Кисловодске, стояли тесной группой.
В большинстве своем — молодые ребя-
та, но было там и несколько пожилых
рабочих, старых социал-демократов, не-
сколько женщин и детей. После первых
слов Золтана они переглянулись, словно
каждый чего-то искал в глазах у сосе-
да, потом все, как по команде, посмо-
трели на Золтана. Слушали с напряжен-
ным вниманием. Венгерский товарищ
рассказывал им, отчего даже здесь...
даже при этом покое, предоставленном
им русскими товарищами, им не дано
знать ни минуты покоя.
Золтан говорил долго.
— Я, — заключил он свою речь, —
еще полгода тому назад прозябавший в
венгерской тюрьме, через несколько
дней буду работать в каком-нибудь со-
67
ветском учреждении или, может быть,
в конторе большого завода, или в тор-
говом учреждении, или даже в научном
институте. Быть может, буду в таком
месте, где о Венгрии даже и не услы-
шу, — и все-таки буду работать ради
венгерского пролетариата, потому что
венгерская пролетарская революция —
только часть мировой революции, чье
знамя — Москва, вождь — Сталин.
— Все дороги ведут в Москву!
В Москве Золтан получил комнату в
гостинице — в той же самой и на том
же этаже, где поселилась Тильда Ней-
штадтлер г Эта случайность очень обра-
довала маленькую Паулу.
Через четыре дня после приезда он
поступил на работу в научный инсти-
тут, о котором француз Эррио сказал,
что в нем с величайшим спокойствием
занимаются самыми воспламеняющими
науками.
Он заходил к Нине, но не застал ее
дома.
Оставил ей записку и номер телефо-
на. Нина позвонила, но теперь Золтана
не оказалось дома. Так и случилось,
что они встретились лишь в середине
августа на собрании московского парт-
актива.
Поздно вечером, около одиннадцати,
Золтан провожал Нину. Дорогой говори-
ли о строительстве метро и об австрий-
ских событиях.
— Зайдешь на минутку?
Нина только дома заметила, что Зол-
тан ходит без костыля, на протезе.
— Не трудно?
— Человек ко всему привыкает.
— Но как ты хорошо выглядишь,
Золтан! Честное слово, ты ужасно по-
молодел. Очень рада, что вижу тебя та-
ким. Только не обижайся: немного тол-
стеешь.
Золтан выпил чашку чая и стал
прощаться.
Часы, проведенные с Ниной, настрои-
ли его на более веселый лад.
«Не веселый, а легкий, — определил
он. — Как плохо знает человек само-
го себя. Я думал, что при встрече про-
шлое будет меня преследовать. А оно
в самом деле прошло... К счастью, че-
ловек так устроен. Нина даже не сочла
68
нужным сказать, что у нее будет ребе-
нок. Правда, и я молчал о Гильде...»
Во дворе он задержался на мгнове-
ние. У шахты двенадцать-бис было
светло, как днем. Высокий мужчина с
длинными руками и бородой, должно
быть, инженер, непрерывно кричал, от-
давая распоряжения.
Золтан вышел на площадь Дзержин-
ского, где в церкви с куполом, усыпан-
ным золотыми звездочками, изготовля-
ют бетон для метро. Он посмотрел на
освещенные часы ГПУ, потом медленно
направился к Красной площади.
Здесь, за Китайской стеной, в этот
поздний час древняя ночь навалилась
на город. Тишина. Облупленные ста-
рые дома, — некогда обиталище тех,
кто ворочал доброй половиной восточно-
европейской торговли, старые дома ра-
но идут на покой. Золтан на минутку
задержался перед домом, в котором была
первая русская типография. Он вспом-
нил, кто-то ему рассказывал, что
в воротах этого дома в ноябре 1917 го-
да собирались рабочие Гужона перед
штурмом кремлевских стен. Гужон пре-
вратился в завод «Серп и молот», и
его рабочие теперь изготовляют щит.
Золтан мечтательно размышлял о
том, как изменчиво время. Кирпичная
стена была единственным средством за-
щиты в старом мире — от городов
Византии и Ганзы до Нижнего-Новго-
рода и Киева. Стены спасали от набе-
гов диких орд. Теперь они лишают
воздуха квартал, мешают плановому
развитию города. Они должны погиб-
нуть.
На Красной площади кипит ночная
жизнь.
С улицы Горького к Москворецкому
мосту почти непрерывно мчатся авто-
мобили.
— Вот американская машина, вот
французская, вот наша, вот американ-
ская, вот снова наша, и эта тоже, и
эта...
С вершины ГУМа огромные юпитеры
освещают площадь, кремлевскую стену,
мавзолей Ленина, лобное место, где
скатилась с плеч голова Степана Ра-
зина, и многобашенную церковь, все-
купола которой различны. В храме —
антирелигиозный музей.
Здесь покоится Ленин,
Там, за стеной, живет тот, кто про-
должает его дело.
Эта площадь — сердце Советского
союза.
«Центр мира», — думает Золтан.
Так, может быть, и римский гражда-
нин размышлял на Форуме две тысячи
лет тому назад. Что изменилось с тех
пор? Рим хотел покорить все человече-
ство. Москва его освобождает. Тот дол-
жен был погибнуть, чтоб человечество
жило. Эта, чтоб человечество жило,
должна победить.
«Помни, римский народ, удел твой—
властвовать вечно», — мысленно декла-
мирует Золтан , заученное в детстве
классическое стихотворение, девиз весь
мир покоряющего Рима.
«Пролетарии всех стран, соединяй-
тесь!»
Он восторженно и с безграничной
гордостью смотрит на освещенный сни-
зу флаг, развевающийся над Кремлем.
— А уроженец Москвы, так же ли
он гордится ею, как ее приемный сын?
19
Рабинович вернулся домой в от-
личном настроении.
Позвонив в свою квартиру, он на-
чал насвистывать очень воинственный
марш.
Ольга открыла дверь.
— Представьте себе, товарищ Ра-
бинович, какое у нас дело приключи-
лось!
Богданову арестовали.
— Да что вы!..
— Ей-богу, правда.
Ольга замолкла, словно ожидая, что
Рабинович ей что-нибудь раз’яснит.
— Ну, если дело обстоит так, —
заявил, немного помолчав, Рабино-
вич, — давайте сварим кофе.
— Как вы думаете, товарищ Раби-
нович, за что ее арестовали?
— Конечно, за то, что она дала к
этому повод. Ну, Ольга, зажгите при-
мус.
— Может, муженек германский ви-
новат: пишет против нас и посылает
ей боны на Торгсин
— Зажгите, Ольга, примус, а я ко-
фе смелю.
— А может, это из-за ночевок. За-
вела моду пускать к себе каких-то мо-
лодых людей, а рано утром потихонь-
ку их выпускала
— Бедные молодые люди... Ну, за
дело, Ольга
Кофе пили в комвате у Рабиновича.
— Знаете, Ольга, в одной старой
книжке — Нина Николаевна дала по-
читать — была очень интересная сказ-
ка. Нина Николаевна хочет писать —
и, конечно, напишет — историю стан-
ции «Площадь Дзержинского», вот и
собирает всякие старые книги, где
речь идет о прежней Лубянке. Словом,
в такой вот старой книге, изданной
полтораста лет тому назад, прочел я
историю об очень богатом купце и очень
бедном нищем. Дом купца,—а он был
страшная свинья, ростовщик,—дом стоял
полтораста лет тому назад как раз на
том месте, где теперь здание ГПУ. Ни-
щий, больной, полуслепой старик, —
его вел босой малыш, — зашел во двор
к купцу попросить хлеба. Купец на
него заорал, чтоб он убирался вон, а
когда нищий стал умолять смилости-
виться хоть над несчастным ребенком,
купец натравил на него собаку. Соба-
ка набросилась на нищего, защищав-
шего ребенка, и вцепилась ему в ногу:
вырвала клок мяса вместе с грязными
тряпками... Нищий обливался кровью,
но не упал: хромая, выбежал на улицу
с ребенком на руках «Не будешь на-
хальничать»,— хохотал ему вслед ку-
пец. Выбежав на улицу, нищий обер-
нулся: «Ты собаку на меня натра-
вил? — крикнул он и погрозился ку-
лаком. — Не сжалился над голодным?
Ну, так не жди, что и тебя пожалеют,
когда пробьет твой час. Не пожалеем.
Пропади ты пропадом, негодяй, сгинь
твой дом и пусть сгинут на месте этом
все подобные тебе негодяи — богачи».
— Это я сам читал, Ольга.
Ольга во все глаза смотрела на Ра-
биновича.
— Неужто это правда, товарищ Ра-
бинович?
— Не знаю, Ольга, я там не был.
Одно ясно: Богданову мне нисколько не
жаль, незачем ломать голову над том,
что с ней теперь будет. Площадь Дзер-
жинского. — в этом мы уже имели
время убедиться, — поступает пра-
69
вильно. А если уж вам обязательно
нужно кого-нибудь жалеть, — жалей-
те малыша, который вел нищего. Не-
бось, голодал, бедняга, а голодать —
очень неприятное занятие.
Ольга расплакалась. Потом у нее на-
чался ужасный припадок кашля, слов-
но старая собака залаяла.
— Кровь, — сказала она, — то ли
извиняясь, то ли поясняя. — Часто
теперь кровью кашляю.
*— Шибко мне не везло, оттого и
получил такую ладную комнату, —
сообщил Сидоренко инженеру Светла-
нову, растянув рот почти до ушей.
— Что-то не совсем понимаю.
— Дело связано с насосом, — по-
яснил Сидоренко.
— Теперь совсем не понимаю.
Насос, в сущности был пока лишь
чертежом, выполненным инженером
Светлановым. Новый электрический
насос, всячески приспособленный к
строительству тоннеля. Светланов, как
обычно, показал проект своим сотруд-
никам-рабочим. Сидоренко случайно
знал: над чем-то в этом роде работает
и Баранов. Сказал Светланову, и тот
захотел посмотреть проект Баранова.
Сидоренко познакомил пятидесятидвух-
летнего беспартийного инженера и двад-
цатичегырехлетиего Баранова. При
сравнении чертежей выяснилось, что
идея Баранова интересней, но у Свет-
ланова лучше исполнен чертеж. Репти-
ли работать вместе, соединив преиму-
щества обоих проектов. Вместе отпра-
вились в мастерскую, пошел с ними и
Сидоренко, пробыл там до позднего
вечера. Он не решался оставить их
одних. У него было впечатление, что,
хотя оба они неустанно подчеркивают
желание свое работать вместе, все же
они плохо друг друга понимают.
— Для усовершенствования методов
строительства метро мы должны ис-
пользовать весь опыт различнейших
отраслей социалистического строитель-
ства,— подчеркнул Светланов.
Баранов кивнул головой.
— Вы совершенно правы, товарищ
Светланов, — ответил он. — Мы
должны весь опыт строительства метро
передать различнейшим отраслям соци-
70
алистического строительства. Знаете,
товарищ Светланов, — и всегда само-
уверенный Баранов стал очень осторо-
жен, — я так думаю, товарищ Свет-
ланов, что строительство метро качест-
венно иное, чем все предшествовав-
шие строительные дела. Ни в коем
случае не можем мы утверждать, что
причина нашего успеха — лишь во-
одушевление рабочих метро. Метод ор-
ганизации работы...
Светланов уклонился от теоретиче-
ского спора.
— Наши машины, то есть машины,
которые мы построим...
Но Баранов еще не сказал послед-
него слова.
— Мы в праве сказать, что теперь,
когда почти каждый рабочий знает
основные элементы техники, происхо-
дит большой сдвиг вперед. Что нын-
че — большое достижение, завтра,
можно надеяться, будет нормальным
явлением, а послезавтра, быть может,
покажется уже отсталостью.
Светланова не восхитила эта возмож-
ность.
— Я неохотно читаю утопии, —
сказал он.
Баранова смутил этот ответ. Не-
сколько мгновений он беспомощно мол-
чал.
— Ну, за работу,— сказал он, на-
конец.
Сидоренко вечером ужинал с Анной,
которую пошел провожать в городок,—
там как раз в этот вечер было откры-
тие клуба.
Он опоздал на последний трамвай и
пришел домой только после трех часов
утра.
Дома его ждало приглашение: к.
четырем часам явиться в районный
жилищный отдел.
— Вот здорово.
В десять часов он был в жилищ-
ном отделе — опоздал лишь на пят-
надцать минут. Ордер получил кто-то
другой.
На следующее утро Анна встрети-
лась с Рабиновичем. Рабинович пришел
на площадь Дзержинского — осмотреть
место установки эскалатора.
Огромная, круто уходящая вниз шах-
та возбуждала довольно неприятное чув-
ство. Словно земля рванулась из-под
ног и, прежде чем рухнуть, замерла в
неестественном наклоне. Кажется, будто
все висит на волоске. Неосторожный
шаг или чересчур громкое слово — и
все обвалится.
Этого не замечают ни вагонетки, бе-
гущие на тросах, ни отбойные молотки,
прикидывающиеся и здесь пулеметами,
ни даже рабочие, счастливые тем, что
отняли переходное знамя у работающих
в нижнем 'тоннеле.
Анна что-то взволнованно об’ясняла
Кузьмичему, когда Рабинович поздоро-
вался с ней.
— Какая беда стряслась, девочка?
— Откуда вы знаете, что беда?
— Вижу по лицу.
Анна рассказала о своем огорчении:
вместо партии густого бетона она из-за
какого-то раззявы-мальчишки получила
жидкий. Теперь придется простаивать
пять, а то и десять минут.
— Ну, вы еще достаточно молоды,
есть еще время ждать, t— заметил
Рабинович. — А как с квартирой? —
вдруг вспомнил американец.
Анна рассказала о неудаче Сидо-
ренко.
— Гм...
Рабинович в тот же вечер пошел в
комендатуру дома. На другой день ко-
мендант в сопровождении Рабиновича
отправился в жилищный отдел райсо-
вета. Через два дня Сидоренко полу-
чил ордер на комнату Богдановой...
20
£ идоренко собирался занять свою
новую комнату двадцать третье-
го сентября, но отложил переселение
на день. В столовой после работы он
узнал, что Каганович, Хрущев, Булга-
нин и Косарев осматривают метро и
скоро -будут на площади Свердлова.
Время ли переселяться? Сидоренко на-
скоро проглотил обед и помчался об-
ратно на площадь Свердлова.
«Не совсем это ладно, — думал
он, — но кому будет вред, если от-
работаю еще одну смену? Если Серге-
ев внизу — скажу, что уговорился с
Игнатьевым, если Игнатьев—сошлюсь
на Сергеева. Не очень-то это красиво,
но...»
Все шло гладко, даже врать не при-
шлось.
Косарев спросил у него, как ему ра-
ботается под повышенным давлением,
и Сидоренко подробно об’яснил Косаре-
ву, как надо бороться с вредным влия-
нием давления.
«Ну, вот. Хорошо что пришел, а то
Косарев стал бы расспрашивать какого-
нибудь незнающего парня, и тот осра-
мил бы всю бригаду».
Но все же совесть его была не со-
всем чиста.
Чтоб окончательно оправдаться в соб-
ственных глазах, он остался внизу и
после смены, потом помогал наверху и
только к рассвету вернулся домой. Те-
перь устал он не на шутку: так хо-
телось спать, что забыл завести бу-
дильник. Вот и случилось, что вместо
одиннадцати часов утра он проснулся
в час дня.
Сидоренко был в отчаянии от того,
что с ним могла приключиться такая
штука.
Он помчался на площадь Свердлова,
проклиная себя, будильник и весь мир.
Бригада уже давно работала... А его
даже не пропустили бы вниз, и сама
Волга не смыла бы с него названия
прогульщика, если бы в последнюю
минуту он не догадался обратиться к
Светланову. Помчался к нему наверх и,
оторвав его от беседы с двумя какими-
то инженерами, залпом выложил свою
беду. Светланов выслушал исповедь,
неодобрительно качая головой, потом
позвонил, чтоб Сидоренко пропустили в
закрытый тоннель английского щита.
Сидоренко был один в воздушном
шлюзе, похожем на вагон старинного
образца. Он попросил Асю, работав-
шую в шлюзе, ввиду необычайной
спешности его дела, подавать воздух
быстрее обычного. Ася, улыбаясь, вы-
слушала просьбу, и Сидоренко принял
ее улыбку за согласие... Он ошибся:
проклятая девчонка, так, по крайней
мере, казалось Сидоренко, подавала воз-
дух еще медленней, чем полагается.
Он сел на скамейку, зажал нос и
напрягся, изнутри нагоняя воздух к
барабанным перепонкам. Он старался
изо всех сил, словно это могло испра-
вить асину ошибку.
71
«Конца ему не будет, проклятому
шлюзованию». — Подошел к круглому
стеклу, за которым стояла Ася, кивнул
ей, чтоб быстрей, быстрей.
Ася улыбалась.
— Ну, смотри у меня.
Сидоренко подошел к автоматической
двери, попробовал — не откроется ли,
но та и не шелохнулась.
Сел, потом снова встал и посмотрел
в окно, выходившее в тоннель.
Вскрикнул, подскочил к двери, за
которой стояла Ася... Громко крича,
стал бить кулаком в железо. Лицо иска-
зилось от крика, правую руку разбил
до крови. Ася спокойно улыбалась.
Тогда Сидоренко, закрыв лицо ру-
ками, пальцами до боли сдавил глаза.
Отняв руки от лица, увидел, что тя-
желая железная дверь открывается.
Перед ним была открыта дорога в го-
рящий тоннель.
Комсомолец Синяков работал на боль-
шом широком досчатом помосте, стояв-
шем у входа в шлюз. Дверь шлюза от-
крывается на этот помост. Отсюда ведет
лестница к рельсам, спускающимся к
тоннелю щита. По рельсам бегут кро-
шечные вагонетки, туда — с бетоном,
обратно — с землей. Синяков работал
на переключателе, подавая электриче-
ство вагонеткам. Временами он гордо
оглядывал длинный тоннель — огром-
ное его тело, состоявшее из бетонных
колец. От шлюза до щита расстояние
уже триста пятьдесят метров. Синяков
не мог видеть щита, дорога во многих
местах была перегорожена досчатыми
помостами.
«Еще дней двадцать пять — и мы
встретимся с идущими от площади
Дзержинского. Тогда можно будет от
Сокольников до Крымской площади
пройти напрямик под землей. В пер-
вый же выходной отправлюсь,—мечтал
Синяков. — Хорошо бы вместе с Асей.
Думаю, пойдет. Почему бы ей не пой-
ти?»
— Ток, — командует Игнатьев.
Синяков нажимает на выключатель.
Из выключателя выскакивает искра.
Искра прыгнула под ноги Синякову
на валяющуюся на земле промасленную
паклю.

72
Снаружи через большую трубу, как
из гигантских кузнечных мехов, с ди-
кой силой ворвался воздух. И в ту же
минуту помост охватило огнем.
Синяков стоит в огне.
Мозг его на мгновение парализован,
но ноги работают, не ожидая приказа.
Стремительно двигаются, затаптывают
пламя.
Деревянный помост в огне.
Синяков срывает с себя куртку и
бросает ее на пламя. Хочет задушить
опасность. Куртка загорается, в огне и
выцветшая спецовка Синякова.
Вдруг удар кулака сбрасывает его
с помоста. Кулак Игнатьева.
Теперь Игнатьев набрасывается на
пламя. Ложится на него. Душит его сво-
им телом. Пламя охватывает бороду. Он
вскрикивает, прижимая ладони к лицу.
Помост уже горит. Доски и бревна
под ними — тоже в огне.
— Долой с помоста! — кричит Иг-
натьев.
В эту минуту из шлюза выходит Си-
доренко.
— Пожар! Пожар!
Лицо Игнатьева дергается от гнева и
боли.
— Вниз с помоста!
Сидоренко спрыгнул. Растянул жилу.
Вскрикивает. Оборачивается назад.
— Пожар! Пожар!
Игнатьев мчится к телефону. Хватает-
ся за трубку, потом снова ее бросает.
— Нужно снять шпалы! — кричит
он Сидоренко. — Живей! Людей со
щита! Живей!
Сидоренко несется к щиту.
Игнатьев снова берется за трубку.
Его сразу соединяют с конторой, но он
успевает крикнуть только два слова.
Пламя охватило . провода.
Сообщение Игнатьева в конторе при-
нимает Светланов. Два пугающих сло-
ва. потом тишина. Жуткая тишина.
— Алло! Алло! Игнатьев! Игнатьев!
Станция, соедините с английским щи-
том! Алло! Игнатьев! Алло!
Телефон щита не отвечает.
Светланов бросает трубку.
— Я пойду вниз, — обращается он
неестественно громко к своему посети-
телю, начальнику шахты.
— Ия, — откликается тот. — По-
стойте, — вдруг спохватывается он. —
Мне нужно остаться здесь. Еак только
спуститесь, позвоните.
В спешке Светланов забыл надеть
комбинезон. Пробегая двором, он на миг
забывает о пожаре: ему вспоминается
ужасная ночь, когда его первый ребе-
нок заболел дифтеритом, хрипел, зады-
хался, и невозможно было достать
врача.
В наружной шахте, отделенной шлю-
зом от тоннеля шита, все спокойно.
Здесь еще не знают о происходящем за
шлюзом.
Светланов только теперь замечает,
что на нем нет комбинезона. Он испу-
гался: не бросилось бы это в глаза. Но
его опасения напрасны. Все спокойно.
— Что нового, Ася?
Рыженькую Асю, пришедшую на
метро со школьной скамьи, обучил и
поставил на шлюз Светланов. С тех пор
при каждой встрече они перекидывают-
ся дружескими словами. Ася по лич-
ным делам обращается к Светланову.
Теперь она по-своему поняла его во-
прос и раздумывает, сказать ли ему
о Синякове.
— Что нового, Ася?
— Я перестала носить метровскую
шляпу. — говорит она. — Берет удоб-
ней. Шляпа важна, пока не войдешь
по-настоящему в работу. А теперь...—
Она с удивлением замечает, что Свет-
ланов ее не слушает.
Светланов, глубоко вобрав в себя
воздух, чувствует в нем примесь ды-
ма. Еще такую ничтожную, что ее мо-
жет ощутить лишь тот, кто знает о
случившемся. Он звонит в контору и
говорит так осторожно, что окружаю-
щие даже не понимают, о чем идет
речь.
— Я через несколько минут буду
внизу,—отвечает начальник шахты.—
Жду только Абакумова. Встретимся у
шлюза.
Когда Абакумов появляется у шлюза,
воздух уже горьковат. Люди стоят тре-
вожными группами.
Абакумов недавно повредил себе но-
гу. Он хромает, опирается на палку.
Его полное лицо помято, небрито. Ко-
стюм запачкан цементом. Кто не знает
его, вряд ли подумает, что рядом с
Асей стоит заместитель начальника Ме-
тростроя.
Люди собираются. Теперь уж во все
уголки тоннеля пробрался слух: беда.
Абакумов приостанавливает работы.
— Надо всех поднять наверх!
— Непосредственной опасности нет,—
замечает Светланов.— Дверь шлюза ог-
неупорна.
— Вот и нужно поднять, пока нет
непосредственной опасности. Ради деся-
ти минут работы мы не можем прово-
дить эвакуацию сломя голову.
Под’емники идут вверх перегружен-
ными.
Лестницы обвешаны гроздьями спе-
шащих наверх.
Из тоннеля советского щита, парал-
лельного горящему, выход через шлюз.
Обычно шлюз вмещает только пятнад-
цать человек, теперь—тридцать. Обыч-
но для шлюзования требуется двадцать
минут, теперь — только двенадцать.
Абакумов и Светланов подымаются в
первой клети. Начальник шахты остает-
ся внизу.
Абакумов распоряжается короткими
фразами.
Светланов вызывает «выходных» ин-
женеров.
Площадь Свердлова окружена мили-
цией.
Звонит начальник шахты. Сообщить
ему нечего, он только поддерживает
связь.
— Из английского щита вестей нет?
— Как же их получить, товарищ
Абакумов?
Этого Абакумов не знает.
Светланов смотрит на часы.
— Всего только двадцать одна ми-
нута, как звонил Игнатьев. Мне пока-
залось, что много часов прошло с тех
пор.
Абакумов молчит.
Эвакуация проводится с молниенос-
ной быстротой.
Начальник шахты еще раз обегает
опустевший тоннель.
Электрические лампы еще успешно
борются с дымом.
Ася одна стоит перед шлюзом. Когда
начальник шахты окликает ее по име-
ни, она опускает голову, чтоб никто
не видел, что она плачет.
73
Сидоренко бежал во весь дух — к
щиту. За ним на крыльях ветра —
дым. Сперва размеренно, потом все бы-
стрей, скача по шпалам, гнался за ним
дым.
Щит работал. В этот миг его мощ-
ная рука поднимала почти полуторатон-
ную бетонную чушку.
«Осторожно, — предупредил сам се-
бя Сидоренко. — Нельзя возбуждать
панику».
— Ребята! Рядом со шлюзом заго-
релось несколько досок. Тушить идем-
те! Пожар тушить! Все на пожар, жи-
вей! — Он начал спокойно, но, видя,
что его слова не произвели нужного
впечатления, закончил криком.
— Как пожар?! Пожар?
Главный враг строителей тоннелей —
вода. При слове «вода» у рабочего
метро сразу появляется воинственная
осанка. Но огонь... в первое мгновение
никто не понимает, что это значит: по-
жар в тоннеле.
— Пожар! — Сидоренко кричит
уже в отчаянии.
Один инженер нагнулся со второго
этажа щита.
— Что случилось?
Через минуту семьдесят рабочих шли
тушить пожар.
Два часа дня. Уже сто двадцать ми-
нут работы в сжатом воздухе. Рабочие
собираются медленно. Сидоренко боялся
паники, а встретил чрезмерное спокой-
ствие.
— Идемте, ребята! Темпы!
Еще одно сооружение из досок, свет
пожара еще не виден. Но дым уже на-
шел дорогу. Словно гонимый вихрем,
бьет он по лицам, по глазам и ноздрям
идущих тушить пожар. Когда передние
минули деревянные заграждения, по-
тухло электричество... Люди за досками
пробираются в темноте... Преодолевшим
препятствие освещает путь горящий
тоннель...
Темнота испугала — свет ужаснул.
— Метро горит!
— Тушить пожар! Тушить!
Падая и держась за руки, бегут ра-
бочие метро навстречу раз’едающе-
душному черному дыму а устрашаю-
щему огню.
74
Пламя трещит, временами взрывает-
ся. Грохот отдаленной пальбы и скре-
жет орудий...
Огонь наступает: летит навстречу
бегущим к нему рабочим. Огромная
кровавая пасть тигра, львиная лапа,
выкупанная в крови.
Теперь уже все поняли, что значит
пожар в тоннеле.
Прекрасно сплоченный совместной
работой и тяжелой борьбой, коллектив
английского щита на мгновение осла-
бел.
Место м ы заступило я.
Между мной и выходом — стена
пламени. Над головой моей горит пото-
лок, под ногами горит пол, кругом го-
рит воздух. Огонь вижу, огонь слышу,
огонь вдыхаю. Но я хочу жить.
Иван думает о колхозе, где трактор
сейчас выходит на озимую вспашку.
Под тяжестью спелых плодов согнулись
деревья.
Саша думает об электрозаводе, о
длинном заводском бассейне, где колы-
шется кристально-чистая вода.
Автозавод...
Красная армия...
Теперь одно лишь чувство становится
общим: желание жить.
На секунду семьдесят рабочих за-
мерли — все, как один. Эта секунда
означала...
Один только стон — и вспыхнет па-
ника, и метро будет оплакивать десятки
трупов.
— Метростроевцы! Комсомольцы!
Неизвестно, кто крикнул первым.
Подхватили десять голосов, двадцать,
тридцать, сорок...
— Метростроевцы! Комсомольцы!
— Метростроевцы! Комсомольцы!
Два слова, два понятия кинулись в
бой со страхом смерти — и победили.
Теперь коллектив снова был единым.
Боевой единицей.
Но борьба неравная. Противник силь-
ней. Приходится отступать шаг за ша-
гом.
Огонь наступает, рабочие пятятся.
Они слабы, безоружны и беспомощны в
борьбе с врагом, который ослепляет
блеском, душит дымом, изнуряет жаром,
гипнотизирует быстротой натиска.
На передней линии огня инженер
Игнатьев. В руке у него шланг, но
чересчур короткий, чтоб его пристегнуть
к водопроводу. Игнатьев в ярости, он
орет на огонь и бьет его шлангом. Его
борода, освещенная пламенем, словно
выкупалась в крови.
— Метростроевцы! Комсомольцы!
Игнатьев бросает шланг и оборачи-
вается к рабочим. Борода спалена ог-
нем, глаза докрасна раз’едены ды-
мом.
Чтоб сдержать ярость, кусает губы.
Губы уже искусаны в кровь.
Он знает, что огонь нельзя одолеть.
Знает, что бетонные стены огнеупорны,
но и они треснут при температуре
восемьсот-девятьсот градусов. А если
тоннель в сердце Москвы, соединяющий
площадь Дзержинского с площадью
Свердлова, треснет, провалится... При
этой мысли Игнатьев, корчится, слов-
но от судороги.
Сидоренко думает, что Игнатьев те-
ряет сознание от жары.
Подскочил к нему — помочь.
— Не нуждаюсь я в помощи!
Оставь! — крикнул Игнатьев.
— Товарищи, — кричит Игнатьев,
сложив рупором руки. — Здесь мы бес-
сильны, нужно итти наверх!
Итти наверх. Сквозь огонь?
Сидоренко подумал, что Игнатьев бре-
дит.
— Сквозь огонь итти нельзя!—орет
инженер. — Назад — через двенадца-
тую шахту бис.
Двенадцатая шахта бис... Там путь
свободен.
Об этом все забыли.
— Спокойно, по порядку! Дисципли-
нированно! — кричит Игнатьев.
— Метростроевцы! Комсомольцы! —
слышен ответ.
Наверху, в сорока метрах от них,
Москва, столица мировой революции.
Вторая пятилетка. Социализм. Жизнь...
— Сидоренко, ты знаешь дорогу.
Веди, я уйду последним.
— Ведите вы. Я послежу за поряд-
ком...
— Здесь я приказываю! — орет
Игнатьев. — Вперед! Как только вый-
дешь наверх, беги на площадь Свердло-
ва и скажи там, в сжатом воздухе по-
жар тушить нельзя. Беги!
Сидоренко повинуется.
75
Первое звено длинной человеческой
цепи — Сидоренко, последнее — Иг-
натьев.
Впереди ширина цепочки — всего
лишь один человек.
Сзади идут по-трое, по-четверо в ряд.
Вдруг цепочка обрывается, Двое бегут,
спеша восстановить связь. Ноги
ощупью ищут дорогу, протянутые ру-
ки, дрожа, цепляются за спины перед-
них. Игнатьев оборачивается к огню и
скрежещет зубами.
Дым уже густой. Яростно душит.
Глаза горят. Из обожженных глоток вы-
рывается хрип.
— Осторожно, здесь вагонетка! Осто-
рожно! Тут доски валяются. Правей!
Осторожно! Не терять друг друга! Пра-
вей!
Кто-то толкнул Сидоренко и забежал
вперед.
— Эй, осторожней! Куда?
Тот не отвечает, бежит. Сидоренко
не знает бегущего, но кто-то из-за спи-
ны окликает:
— Кокорев, куда?
Кокорев не отвечает. Исчез — он
уже где-то далеко впереди.
Последний досчатый помост тщетно
штурмует разведка огня: летучие иск-
ры. За помостом—полная темнота.
— Осторожно, бетонные чушки!
Осторожно, доски!
Сидоренко достиг подножки лестни-
цы, ведущей наверх. В темноте он не
может убедиться, достаточно ли устой-
чива лестница. Если она рухнет, ни
один не спасется из горящего тоннеля.
Все задохнутся или сгорят.
— Тише, товарищи! Тише! По од-
ному!
Все хотят повиноваться. Все хотели
бы повиноваться. Но руки и ноги уже
лишились тормозов. Двадцать человек
одновременно штурмуют лестницу.
—• Товарищи!
Два коммуниста и несколько комсо-
мольцев стоят рядом с Сидоренко. Не
видят, узнают друг друга по голосам.
Не советуются, действуют. Охраняют
подножие лестницы. Только когда взо-
брались первые двадцать, пускают сле-
дующих. Среди них поднимается Сидо-
ренко.
Шлюз двенадцатой шахты бис вме-
щает только четырех человек. Отправка
каждой партии, — таково строгое пред-
писание врача, — должна занимать
пятнадцать-двадцать минут. Если сле-
довать этому предписанию, пройдет не-
сколько часов, пока последние попадут
в шлюз. Если предписанию не следо-
вать, тогда...
Никто не знает, что тогда случится,
но все знают, что сейчас исполнить
предписание невозможно. Вместо двад-
цати минут придется обойтись двумя.
Первый, кто выходит на свежий воз-
дух, схватывается за левый локоть. У
него такое чувство, словно обо что-то
локтем ударился. У другого, носом по-
шла кровь. Третий, как пьяный, ша-
тается, его рвет. У четвертого боль в
ушах. У пятого такая слабость, словно
неделю не ел. Садится на землю, пы-
тается встать. Его рвет, он падает. У
шестого лишь небольшое головокруже-
ние. Молниеносное шлюзование прошло
для него благополучно.
Первое чувство — безмерная ра-
дость. Спаслись, живем!
В следующее мгновение им стыдно
смотреть друг другу в глаза. Им стыд-
но, что они здесь, а товарищи их бо-
рются с ужасом. Стыд приковывает их
к месту. Забывают о враче, о больнице,
забывают о том, что в конторе ждут их
рапорта. Толпятся у шахты.
Сидоренко поднимается двадцать вто-
рым. Чувствует легкую тошноту, голо-
вокружение, все остальное в порядке.
На мгновение прислоняется к стене,
сжимает ладонями лоб. Знает, что у не-
го какое-то срочное, неотложное дело,
но какое именно — не помнит. Взгляд
его падает на дом, в котором они с
Анной будут жить. Как, верно, испуга-
лась, бедная. Нужно ее успокоить. И
только теперь вспоминает, зачем послал
его Игнатьев.
Двенадцатая шахта бис в тупике,
позади памятника первопечатнику, в
нескольких сотнях метров от площади
Свердлова. Сидоренко и еще семеро
идут туда.
Прекрасный осенний день. Общий
выходной. Улица полна празднично оде-
того народа. Пешеходы, автобусы, ав-
томобили. За Китайской стеной дребез-
жат трамваи. На углу продают цветы.
Радио осыпает улицу веселой мелодией.
76
РОМАн-ГДЗеТд
Сидоренко натыкается на женщину,
гуляющую с ребенком.
— Нельзя ли осторожней?
В свежевыкрашенных воротах Ки-
тайской стены он едва не сбил с ног
какую-то парочку. Мужчина прикрик-
нул на него.
— Пьяница! Стыдно!
Сидоренко ковыляет дальше.
Чуть было не попал под автобус.
Добравшись до «Метрополя», заме-
чает, что из семерых спутников оста-
лось лишь двое. Один из них вдруг па-
дает на колени.
Какой-то молодой рабочий хватает за
плечи Сидоренко,— думает, что пья-
ный. Но, взглянув ему в лицо, тотчас
же отпускает, потом берет его под руку,
поддерживает. Сидоренко кивком голо-
вы указывает направление.
Еще пятьдесят шагов, еще двадцать..
Еще десять ступенек. Еще пять.
Сидоренко вошел в контору.
— Я из горящего тоннеля.
Больше ничего не мог сказать. По-
терял сознание и упал на 'руки Свет-
ланова.
Абакумов вскочил. Скорей! Скорей!
Врача! Молока! Врача!
Через десять минут Сидоренко при-
шел в себя.
К двенадцатой шахте бис мчатся ка-
реты скорой помощи с врачами, сани-
тарами, носилками—и с молоком, мно-
го молока! К двенадцатой шахте бис,
вырытой лишь на случай опасности и
во время опасности всеми забытой...
Двенадцать рабочих пришлось отпра-
вить в больницу. Девять из них уже на
следующий день явились на работу.
Игнатьев вышел из шлюза послед-
ним. Промыл молоком окровавленные
глаза. Выпил кружку молока. Потом
попросил папироску. Провел рукой по
лицу, по спаленной бороде.
«Так выйти на улицу я не могу, —
думает он, и в ту же минуту сам над
собой смеется.— Опять дурацкие пред-
рассудки, Игнатьев?»—Качает голо-
вой.
— Спасибо, товарищи, сам доберусь.
Он заковылял на площадь Свердлова.
Электрические часы показывают три
часа двенадцать минут.
Комната начальника шахты полна
едкого табачного дыма.
Абакумов сидит за письменным сто-
лом, положив поврежденную ногу на
стул. Рядом с ним стоит Светланов,
сгорбившийся за эти два часа. Игнать-
ев сидит на подоконнике. В руке ма-
ленькая бутылка водки. Пьет из бу-
тылки, потом, налив водки на ладонь,
растирает висок.
— Положение ясно, но не просто.
Пожарные со всех сторон пытались
атаковать пламя. Спустившиеся через
шахту площади Свердлова вскоре под-
нялись обратно. Шлюз слишком далеко
от выхода, и вообще пройти через не-
го невозможно. Когда Сидоренко вышел
в горящий тоннель, дверь шлюза оста-
лась открытой, и теперь в шлюзе тот
же воздух, что и в горящем тоннеле:
сжатый воздух защищает наружную
дверь шлюза. Открыть ее можно толь-
ко силой. Взломать.
Рядом с начальником пожарных стоит
Сергеев в белых брюках и теннисных
туфлях. Лицо его воспалено, словно у
него жар... Беспомощность гнетет его
физически.
Через двенадцатую шахту бис спус-
тились трое: инженер Чистяков, со-
трудник ГПУ — летчик Черкасов и по-
жарный. Все трое добровольно пустились
в опасный путь.
В противогазах, с автоматическими
электрическими фонариками на поясах
спускались они по лестнице, полчаса
тому назад выведшей к жизни сто че-
ловек. Впереди шел инженер Чистяков,
за ним белокурый летчик, ступавший
по лестнице так легко, словно он был
в танцовальном зале, и позади пожар-
ный.
Дым глотал свет электрических фо-
нарей.
У горячего воздуха горький, тошно-
творный вкус.
На лестнице у всех троих закружи-
лась голова, но ни один не подал ви-
да, не желая быть слабее товарищей.
«Инженер-коммунист должен пока-
зать...» — думает про себя Чистяков и
впивается зубами в нижнюю губу.
Черкасов повторяет про себя то, что
говорил Абакумов: «Я заслужил право
требовать, чтоб меня послали в самое
опасное место». Пожарному кажется.
п
что они напрасно идут сюда: этим уз-
ким проходом все равно не добраться
до огня.
Чистяков, спустившись, ждал товари-
щей у подножия лестницы. Сильно кру-
жилась голова, тошнило. Чтоб не
упасть, он прислонился, к стене.
«Что со мной?»
Мучительно закашлялся.
«Что такое?»
Застонал. Он уже знает, что с ним.
Вдруг понял, какую ужасную ошибку
сделал.
— Назад, Черкасов! Назад! Мы за-
дохнемся!— Чистяков кричит, но из
противогаза доносятся лишь нечлено-
раздельные звуки.
— Назад, мы задохнемся, наши про-
тивогазы непригодны в сжатом возду-
хе. Назад!
Черкасова тоже мутит. Когда он
ступает на самую нижнюю ступеньку
лестницы, пожарный замертво падает
ему на плечи.
Черкасов одной рукой цепляется за
лестницу, другой — прижимает к себе
бесчувственное тело товарища.
— Что случилось?—хрипит инже-
нер.
Они пытаются объясняться через
противогаз, но не понимают друг дру-
га. Инженер указывает рукой вверх.
Приказывает: назад.
Черкасов с пожарным на плечах
медленно взбирается наверх.
Через пять-шесть ступенек останав-
ливается,— чувствует, что больше не
выдержит.
Двумя ступеньками ниже карабкается
инженер.
Черкасов снова лезет кверху. Вместо
глаз у него как бы открытые раны. На
висках—стопудовая тяжесть. В ушах—
звон колоколов.
Но и сквозь звон слышит, что поза-
ди карабкается Чистяков.
Колокола неистово гудят, и сквозь
гуд слышен хохот.
Чистяков смеется,— безудержно, дико
смеется.
Громкий вскрик и падение.
Чистяков упал в глубину.
Черкасов остановился.
— Чистяков! — закричал он.— Чи-
стяков!
Тишина.
Тишину ломает лишь хриплое пре-
рывистое дыхание пожарного.
Черкасов не знает, где он, не пом-
нит, что делает.
В полуобморочном состоянии одоле-
вает он тридцатиметровую лестницу и
теряет сознание в шлюзе.
Когда Черкасов приходит в себя на
больничной койке, он долго не может
понять, что с ним и где он.
У него ничего не болит, только уста-
лость страшная.
Сестра дает ему молока — он пьет,
пьет и все никак не может оторваться
от холодного сладкого молока.
Постепенно начинает вспоминать:
Чистяков, этот ужасный смех, пожар-
ный.
К нему подходит доктор.
— Ну, товарищ дорогой, как себя
чувствуете?
Черкасов задумывается.
Когда он, наконец, начинает гово-
рить, доктор не сразу его понимает.
— Честное слово, доктор,— говорит
Черкасов,— не хочу себя выгораживать,
но я не виноват. Я не знаю, не помню,
как выбрался наверх, за смерть пожар-
ного я не ответственен, я нес его, но...
Лицо врача растягивается в широкую
улыбку.
— Товарищ Черкасов, взгляните на
своего соседа. Вон на той койке. Там
лежит пожарный, которого вы спасли.
Глаза Черкасова заволакиваются сле-
зами.
Через два часа он покидает больницу.
Над площадью Свердлова колышется
облачко дыма.
Милиция с трудом удерживает взвол-
нованную толпу.
— В шахте пожар!
— Горит метро!
Как сжатый воздух усиливает пла-
мя,, так усиливает страшные слухи
обывательская фантазия,
'— Двести погибших!
— Триста двадцать два!
— Упокой, господи, убиенных и сми-
луйся над убийцами их,— чирикает те-
тенька в черном платье.
78

В тот же миг тетенька смывается.
Соседка ее, хилая девочка,— кажется,
рта не посмеет раскрыть при старых,
опытных людях,— такое ей сказала,
такое...
— Ну, эту ты ловко отделала,— за-
мечает Лена и делает вид, что смеется.
Анна не отвечает.
Перед «Метрополем» стоят два огнен-
но-красных пожарных автомобиля. Ря-
дом с ними изящные линкольны ино-
странных туристов, живущих в гости-
нице.
Положение ясно, но не просто.
— В сжатом воздухе потушить по-
жар почти невозможно.
— Мы переоцениваем опасность ог-
ня. Цемент огнеупорен. В тоннеле анг-
лийского щита огню нечем особенно
поживиться. Вскоре сам потухнет.
-— Цемент огнеупорен, но при жаре
в тысячу или даже девятьсот градусов
треснет. Этого нельзя допустить. Тон-
нель надо залить водой. Воду потом
можно выкачать...
— Воду можно выкачать, это правда.
Но там, где вода устремится в шахту,
может образоваться воронка, земля над
ней провалится. Кто знает, сколько
домов рухнет?
Нужно выбирать между двумя беда-
ми, между огнем и водой. И никто не
знает, какая беда злее.
Все инженеры, все парторги, прини-
мающие участие в совещании, готовы
пожертвовать своей жизнью. Но здесь
никакие жертвы не помогут.
Охрипший курьер сообщает Абакумо-
ву о неудачной попытке Черкасова.
— Черкасов жив?
— Жив.
Абакумов опускает голову. Надо ре-
шать, распоряжаться, приказывать.
— Как?
В это мгновение «главный инженер»
метро—Каганович—появился в дверях.
Он спокоен. Молча всех приветствует.
Глаза освещают чисто выбритое лицо,
как обычно пфлное энергии. Нет —
больше обычного. Только одежда выда-
ет, что он очень спешил: плащ травя-
ного цвета неправильно застегнут.
Светланов открывает окно, чтобы вы-
шел дым.
И все ощущают: вместе с дымом уле-
тела и мучительная неуверенность сове-
щания. Желания, бегущие по кругу,
берут прямое направление.
Все знают: вот оно, решение. Можно
начать борьбу.
«Главного инженера» метро информи-
ровать не нужно. Он уже все знает.
— Есть две возможности,— начинает
он сразу приступая к самой сути во-
проса.— Нам приходится выбирать
между огнем и водой. Нам нужно ре-
шить, какой выход сопряжен с мень-
шей потерей времени и материала и
главным образом,—это, товарищи, глав-
ное,— какой выход дает нам возмож-
ность меньше рисковать человеческой
жизнью. Потому что время всегда мож-
но наверстать, восполнима и потеря ма-
териалов^ только человеческую жизнь
мы не в силах вернуть. Нам нужно ре-
шать, решать немедленно.
Каганович говорил пять минут.
Вместе с Кагановичем вошел Хрущев;
стал рядом, немного согнувшись, как
горняк, заслышавший издали угрожаю-
щий шум.
Еще через пять минут было вынесе-
но решение.
— Дверь шлюза взрывать нельзя, ее
нужно открыть человеческой силой,—
говорит Абакумов.
Каганович оглядывает всех присут-
ствующих. Глаза его останавливаются
на Сергееве. На побледневшем и исху-
далом энергичном лице Сергеева.
Лазарь Моисеевич подал руку Сергее-
ву и тихо перекинулся с ним двумя-
тремя фразами. По телу Сергеева пробе-
жала приятная теплота. Он почувство-
вал в себе безграничную силу.
И Каганович поочереди выбрал тех,
кого ожидает тяжелая работа. Он дал
несколько коротких указаний.
Все готово.
— Прежде всего, товарищи, спокой-
ствие, — говорит Каганович, уходя.—
Действовать быстро, но без головокру-
жения.
Каганович ушел. Больше оставаться
он не мог.
Прежде чем уйти, он перебросился
взглядом с остающимся Хрущевым. Се-
79
доволосый Хрущев кивнул головой: да.
Каганович ушел.
Абакумов отдает приказы — короткие,
ясные.
Тщетно Светланов предлагал свои
услуги, просил, умолял. По возрасту
он не мог быть поставлен на смертель-
но опасную работу. Он был в отчаянии.
За несколько минут стал стариком.
Он вышел во двор, переполненный
рабочими метро. Те, кого не вместил
двор, теснились у забора. Напрасно
старались парторги отослать людей по
домам, напрасно объясняли, что на борь-
бу с огнем будут отправлены лишь
несколько человек.
Многие рассчитывали попасть в чи-
сло этих нескольких. Даже девушки
остались, хотя они и вообще не допу-
скаются под повышенное давление.
Светланова атаковали в полном смыс-
ле этого слова.
Он выдержал атаку, стараясь отве-
тить на все вопросы. Ему очень хоте-
лось рассказать, что не по своей вине
он здесь, а не на линии огня, — но
что-то удерживало его ют об’яснений.
Широко расставив ноги и опустив
голову, стоял он перед рабочими.
Хорошо, очень хорошо здесь, среди
рабочих метро. Человек забывает мел-
кие неприятности своей жизни, стано-
вится участником иной жизни, боль-
шой,— той, где в усталости черпаются
новые силы, где боль сочетается с ра-
достью.
Светланов горячо любил рабочих мет-
ро. Раньше — как учитель любит своих
учеников, но вскоре отношения измени-
лись. Кто в одной области учитель, в
другой — ученик. Светланов учил ра-
ботать, сам же учился у них жить и
любить жизнь. Потом положение услож-
нилось. Теперь ему, раньше часто за-
блуждавшемуся, случалось иной раз
давать жизненные советы молодым ра-
бочим, но случалось и так, что он,
старый инженер, учился у рабочих, и
даже у рабочих, только год как при-
ехавших из деревни.
Светланов стоит среди толпы и рас-
сказывает.
— ...сжатый воздух... огонь., вода...
огонь...
Он не скупится на слова, но о рас-
поряжениях Кагановича говорит с не-
которой робостью. Он безгранично ува-
жает его и восхищается им,— даже не
столько его политической работой,
сколько тем, что он в несколько меся-
цев так полно усвоил знания инжене-
ров. Но сегодняшняя речь Лазаря Мои-
сеевича очень удивила Светланова. Его
слова о потере материала и человече-
ской жизни несколько смутили его. Об
этом он рассказывает осторожно, почти
боязливо. Но то, что ему показалось
странным, для рабочих было само собой
разумеющимся. Может ли иначе думать,
иначе чувствовать их Лазарь Моисее-
вич?
С гибелью Чистякова рабочие не хо-
тели примириться. Сотни предложили
пойти за ним вниз.
По их просьбе Светланов говорил с
Абакумовым, и Абакумов дал разре-
шение на спуск четверых. Пусть их
отберет сам Светланов, посоветовавшись
с парторгом. Обмундировать их поруче-
но также ему.
Шлюз двенадцатой шахты бис снова
раскрывает свой зев.
Четверо рабочих спустились — и под-
нялись через сорок две минуты.
С трупом Чистякова.
Взлом шлюза — задача Сергеева.
Сергеев отлично отдает себе отчет в
том, что означает эта работа.
Аппараты для дыхания, лампы, кир-
ки.
Помощников он подбирает сам. Чет-
верых рабочих и одного пожарного. Еще
пятерых рабочих ставит к под’емнику.
— Если через цолчаса не подни-
мемся, придите за нами...
Лампы по дороге к шлюзу горят, но
не светят. Лампа у входа в шлюз ту-
скла, как зрачок умирающего.
Удушливый дым. Смертельная жара.
Сергеев открывает воздушный кран.
Сжатый воздух, шипя, выбивается тон-
кой струйкой. Сергееву ясно, что этим
путем не выпустить огромные массы
воздуха из горящего тоннеля.
— Отойдите в сторону!
Одним ударом кирки он разбил круг-
лое окошко шлюза.
80
Вихрь сжатого воздуха промчался ми-
мо него. Если б задел — в клочья ра-
зорвал бы... Сергеев бросился на землю.
Выругавшись, вскочил. С лица каплет
пот, из глаз — слезы. Ноги дрожат от
напряжения.
Через полчаса Сергеев на пять минут
подымается на свежий воздух. Уничто-
жает тройную порцию жареного мяса,
выпивает полтора литра молока. Това-
рищей оставляет наверху. Берет с со-
бой четырех новых помощников.
— Айда!
Пять кирок и сила десяти рук обру-
шиваются на железную дверь.
Дверь не поддается.
Рабочие борются злобно, Сергеев — с
холодной расчетливой ненавистью.
— Нажимай, ребята!
Дверь не поддается.
Через полчаса приходится снова итти
наверх — подышать воздухом. Семь раз
выходит Сергеев на воздух, семь раз ме-
няет товарищей, семь раз снова бро-
сается в атаку. С лица сходит кожа,
поясница зверски болит, левая нога по-
вреждена. Глаза выкатились, как у
бульдога, схватившего мертвой хваткой
врага. Дыхания нет, только хрип.
И побеждает.
Седьмая смена взламывает дверь.
Гром потрясает шахту.
Пять задыхающихся рабочих броса-
ются на землю.
Гром затихает.
Военный химик анализирует воздух.
— Такой процент вредных газов, что
в три минуты верная смерть. Даже в
противогазах нельзя рисковать больше
десяти минут.
Спускаются пожарные в противога-
зах. Ударяют в тыл огню. Теперь чело-
век сильней. Он наступает, огонь спа-
сается. Огонь зажат между двумя про-
тивниками. Здесь человек, с другой сто-
роны — потоки воды.
Абакумов, сидящий в прежней позе
за столом, крепко жмет руку Сергееву.
Ни тот, ни другой не проронили ни
слова.
Пока Сергеев боролся со шлюзом, на
Театральную площадь, по вызову Хру-
щева. пришли инженер Шолохов и
один геолог. С инженером Шолоховым
Хрущев уже раньше работал в Донбас-
се. Год тому назад вызвал его в Мо-
скву для работы на метро.
Хрущев говорил с ним коротко. Шо-
лохов тотчас же понял положение. Его
обмундировали, как Сергеева, и он
принял командование осадой шлюза в
шахте двенадцать-бис.
С геологом Хрущев говорил дольше,
подробней. Тут речь шла о чрезвычай-
но тонкой задаче.
— Когда шлюз будет взломан, —
сказал Хрущев, — в тоннель прорвет-
ся плывун. Откуда он придет, — там
образуется воронка. Где образуется во-
ронка, там — это, к сожалению, по-
чти неизбежно — произойдет обвал.
Может быть, обрушится дом, может
быть, часть улицы.
Геолог утвердительно кивнул голо-
вой.
— Наша задача, — продолжал Хру-
щев, — выяснить, где именно обра-
зуется воронка, в каком месте грозит
нам опасность.
— Это очень трудно определить то-
варищ Хрущев, — заметил геолог. —
Никогда такой вещи до сих пор не де-
лали.
— Я это знаю, — но социализма
тоже никогда до сих пор не строили,
мы должны это сделать, и мы это сде-
лаем. Только так мы сможем избежать
человеческих жертв.
Одно мгновение геолог стоял молча,
неподвижно. Так же стоял перед ним
Хрущев. Он дал геологу время спокой-
но обдумать вопрос, — и только тогда
положил правую руку ему на плечо,
когда колебания того слишком уж за-
тянулись.
— Сделаем, — произнес теперь ге-
олог. — Сделаем, — повторил он.
— Когда в тоннеле будет достаточ-
но воды, когда мы потушим огонь, —
обратился Хрущев к Абакумову, —
нам нужно будет сейчас же снова за-
переть шлюз и снова нагнести высокое
давление. Этим путем мы, если и не
избежим обвала, то сведем опасность
к минимуму.
Так и случилось, что пока еще шла
борьба за открытие шлюза, была уже
сформирована бригада для его закры-
тия
В полночь привезли на улицу 25
Октября несколько сейсмографов. Их
тонкие, нервные пальцы, вздрагиваю-
щие от глухих толчков землетрясения
в самых отдаленных точках земного
шара, точно указали малейшие движе-
ния почвы в районе, которому угрожала
опасность. Еще до зари геолог опреде-
лил место, где надо было ожидать об-
вала. Там стоял старый трехэтажный
дом,
Хрущев дал приказ эвакуировать
Дом.
Утром, в половине шестого, дом, ука-
занный геологом, обрушился.
После рапорта Сидоренко отвели в
«кессонную больницу». Больница —
на площади Свердлова, в том же вре-
менном бараке, где обычно помещалось
руководство станпией. Здесь клин кли-
ном вышибают,—пострадавших от сжа-
того воздуха лечат сжатым воздухом.
Уменьшенная модель шлюза. Все в нем,
до последнего гвоздя, совершенно такое
же. как в шлюзе тоннеля. Даже стены
выкрашены в такой же морской, зеле-
ный цвет.
Больного укладывают в лечебный
шлюз — и двер закрывается. Воздух
медленно, с большой осторожностью
сжимается. Больной зажимает ноздри,
изнутри гонит воздух к барабанным пе-
репонкам. Когда давление достигает
нужной высоты, начинается обратный
процесс: воздух медленно и постепенно
начинает разряжаться. Когда дверь
шлюза открывается, болезнь в девяти
случаях из десяти, исчезает бесследно.
В десятом случае — необходимо еще
одно шлюзование.
Сидоренко после лечебного шлюзова-
ния хотел сейчас же итти на работу.
— Я имею право принять участие
в тушении пожара, — твердил он и
очень обиделся, когда Абакумов не по-
желал признать за ним такого права—
даже Светланов был против. Он по-
слонялся по двору, потом пошел искать
Анну. Анна была на работе на пло-
щади Дзержинского. Сидоренко и туда
не пустили.
Побрел домой на Кузнецкий мост.
Сердито стащил с себя платье и лег.
Едва опустил голову на подушку —
81
сейчас же заснул. Утром он узнал от
Мордвинкина, что за ночь пожар поту-
шили.
«В обед пойду на работу,—подумал
Сидоренко. — А пока перевезу вещи
на квартиру».
Вещи его состояли из зеленого сун-
дучка, который он с помощью веревки
взвалил на спину.
Улица выглядела буднично.
Над площадью Свердлова дыма уже
не было.
Улица 25 Октября, откуда вчера,
весь дрожа, с дико бьющимся сердцем,
пробирался он по направлению к пло-
щади Свердлова.
На улице 25 Октября кордон.
У Сидоренко сжалось сердце.
На мгновение остановился, потом по-
бежал к двенадцатой шахте бис. По
метростроевскому пропуску он проходит
первый кордон и второй, стоящий у во-
рот дома, где живет Нина, где будущая
комната—его и Анны...
Двор переполнен народом..
Он издали узнает Светланова и лет-
чика Черкасова.
В глубине двора — провал. Обру-
шился фасад трехэтажного дома. Ком-
наты выглядят, как в театре: они от-
крыты для зрителя, стены обнимают их
лишь с трех сторон В комнате с го-
лубыми стенами две кровати, между ни-
ми люлька. Через всю комнату протя-
нуты веревки, на них сушатся пелен-
ки. Этажом ниже, в маленькой ком-
нате, рядом с этажеркой, прикреплена
капта метро. На письменном столе порт-
реты Ленина и Сталина.
Сидоренко стиснул зубы. Поклажу
свою сбросил на землю и основательно
толкнул ее ногой. Устыдился и огля-
нулся, не заметил ли кто-нибудь.
Только теперь, в нескольких шагах
от себя, увидел Кагановича.
Каганович разговаривает с коренас-
тым командиром из ГПУ.
Ветер, заблудившийся между домами,
треплет плащ Кагановича.
— Что такое, товарищ Сидоренко,
как вы сюда попали? — удивленно
спрашивает Светланов.
— Товарищ Светланов, есть челове-
ческие жертвы? — отвечает Акула во-
просом на вопрос.
82
— Слава богу, нет. К счастью,
нет,—поправляется Светланов.—Плохо
выглядите, товариш Сидоренко. Пойди-
те домой и выспитесь хорошенько. Се-
годня вам все равно нельзя работать.
Где вы живете?
— Здесь, — указывает Сидоренко
на дом с разодранным животом
Светланов беспомощно умолкает.
Но Сидоренко уже взял себя в руки.
— Ничего, метро даст другую.
И думает о метро так, словно это
старший, очень чуткий и очень хоро-
ший товарищ.
Вещи свои он оставил на площади
Свердлова у Светланова и пошел искать
Анну. Нашел ее в редакции газеты
«Площадь Дзержинского». Анне не-
множко стыдно, что Сидоренко при всех
ее поцеловал, но сердце ее тотчас же
раскрывается, и она рассказывает, как
пережила те часы, когда не знала, жив
ли он.
— Только вечером нашла тебя, на-
конец, па. Кузнецком мосту, но ты так
крепко спал, что у меня не хватило
духу тебя разбудить... Тяжелый был
день, — прибавила она, помолчав. —
Ну, теперь ты рассказывай.
И Сидоренко рассказывал. Человек
двадцать собрались в маленькой ком-
нате и с блестящими глазами, раскрыв
рот, слушали Сидоренко. Когда он
умолк, Анна задала только один -во-
прос:
— Ты очень боялся?
— Ни капельки, — ответил Сидо-
ренко
Анна поджала губы.
— Чего героя разыгрываешь, Аку-
ла? Если бы вел себя трусом, ну тогда
еще понятно. Но ты действительно был
храбрым, — значит, можешь спокойно
признать, что боялся.
Лена выступила на защиту Сидо-
ренко:
— Если тебе, Анна, так этого хо-
чется, я могу рассказать, кто был тру-
сом. Ужасным трусом.,.
Анна пошла на работу. Сидоренко
решил заглянуть на площадь Свердлова
К вечеру Анна застала его еще там.
— Акула, иди! Иди. скорей!
— Что случилось, Анна?
— Квартира! Идем на нашу квар-
тиру!
Двор обвалившегося дома был похож
на военный лагерь перед спешной эва-
куацией.
Дом освещен прожекторами, Обрыв
завалили обломками кирпича. Он напо-
минает бледный след раны. Кругом
копошатся рабочие. Под прожекторами
дымится лагерная кухня.
Воинственность картины нарушают
только дети. Походная кухня окружена
ребятами, и повар мирно раздает им
еду. Какой-то малыш старательно за-
сунул в рот большой палец, а свобод-
ной ручонкой ухватился за плащ ко-
мандира из ГПУ, — того самого, с ко-
торым утром беседовал Каганович.
— Листенгурт, — указывает на ко-
мандира Анна. — С ним надо пого-
ворить.
Листенгурт просматривает документы
Сидоренко.
— Все в порядке, — говорит он, но
Сидоренко не понимает, что же имен-
но в порядке.
То, что за этим следует, напоминает
хорошо заученное гимнастическое уп-
ражнение. Прекрасный массовый спорт.
Во двор задом в’езжает грузовик. По
приказу Листенгурта. красноармейцы
подскакивают к машине. Раз, два,
три—автомобиль наполняется мебелью.
Тут же поместилось несколько человек.
У женщины на руках ребенок. У ее
мужа — патефон.
— Езжайте!
Автомобиль от’ехал. Через минуту
другой стоит на его месте.
Через час жильцы обрушившегося
трехэтажного ящика, вместе с мебелью,
переехали на новую квартиру.
Дом на Гоголевском бульваре еще не
совсем облицован, идет работа. Потер-
певшим J уже возмещены убытки: вза-
мен кровати—кровать, взамен стола—
стол. Взамен старого—новое.
Нина Николаевна получила отдель-
ную квартиру из двух комнат. В квар-
тире рядом поселились Ольга и Эдель-
ман. Этажом выше—Рабинович и Ан-
на с Сидоренко. Светлая комната Сидо-
ренко обставлена всем необходимым.
— Даже ковер получили! Представь
себе. — ковер! — радостно кричит
Анна.
В тоннеле шла ожесточенная борьба.
Позиции переменились. Вода была
союзником против огня, теперь она ста-
ла врагом.
Когда из тоннеля был выпущен сжа-
тый воздух, туда ворвалась вода. Вор-
валось ее больше, и влилась она стре-
мительней, чем этого ожидали инжене-
ры. Вспыхнули угольные лампочки, от-
разившиеся в грязной темной реке.
Пока не открыли шлюза, огонь был
сильней человека. Пока его не закры-
ли,—вода была господином в.тоннеле.
Рабочие Стояли по пояс в воде, переме-
шанной с песком. То, что выкачивали
в одном месте, вливалось в другое.
Когда рабочий выбывал из строя, его
заменял другой. Вот уже и этот устал
и выбыл из строя, и на смену ему
стал новый, со свежими силами, а во-
да все не устает и не убывает.
Борьбу решил сжатый воздух.
Бешено заклокотала, вскипела и
вспенилась вода, спасаясь от большого
давления. Убегая, оставляла позади пе-
сок. В песке — шапки, шляпы, не-
сколько инструментов, брошенных спас-
шимися от огня. Из-под песчаного хол-
ма торчит резиновый сапог. Кто-то на-
гнулся его поднять — испуганно
вскрикнул.
В сапоге была нога.
Мертвеца перевернули на спину.
Свет лампы падает на его сине-зеленое
лицо. Кто-то его узнает.
— Кокорев! Обогнал нас, первым
хотел подняться. А теперь лежит...
Двое рабочих взвалили на плечи
вторую жертву пожара на метро.
Первого октября заработал щит.
Как в апрельские дни, четыре стан-
ции посылали инженеров и рабочих на
подмогу площади Дзержинского,—так
теперь площадь Дзержинского отправи-
ла двадцать восемь кессонщиков на
подмогу площади Свердлова.
21
В середине ноября Нина Николаевна
пошла в отпуск.
Пока работала, она очень стесня-
лась показываться с изуродованным
беременностью телом среди похорошев-
ших от радостей работы людей. Теперь
33
ее мучило, что она вынуждена оста-
вить работу, не быть вместе со всеми,
когда прозвучит последний удар молот-
ка.
Таня начала редактировать газету.
Первый номер был хуже, чем прежние.
Так казалось Нине. Это огорчило ее.
Второй номер показался Нине лучше,
чем ее номера. Это тоже ее не пора-
довало.
Нина подолгу оставалась одна, сидела
неподвижно и тихо. Эта глубочайшая
тишина, в сущности, не успокаивала
ее.
Изредка приходили гости, всех чаще
старик Сергеев. Она радовалась стари-
ку, но разговоры с ним всегда ее вол-
новали. Говорили они больше всего о
молодом Сергееве и о самом младшем
Сергееве, который еще не родился.
— Мой сын не похож на меня, —
сказал как-то старик своим убежден-
ным тоном. — Он считает уже естест-
венным, что жизнь стала так хороша
и что все хорошее в ней — для Пас.
Это не плохо, когда люди считают ра-
дость естественной. Но... я все же на-
деюсь, что внучок мой будет так же
мало походить на отца, как отец на де-
да. Внучок, родившийся в Советской
стране, не должен считать себя цент-
ром мироздания...
— Что вы говорите... — Нина была
глубоко оскорблена. — Коля так мало
думает о себе...
— Может быть... Раз ты так гово-
ришь, значит, так оно и есть. Но... я,
может быть, ошибаюсь, но думается
мне, что это твое «мало» все-таки еще
чересчур много. Мне жалко Колю. Он не
понимает, что, меньше заботясь о самом
себе, он будет жить гораздо более лег-
кой, приятной жизнью. Быть может, я
ошибаюсь, но факты как будто на мо-
ей стороне. Самые счастливые люди,
каких я только знал, — это миллионы
и миллионы советских рабочих, все от-
дающих нашей родине и таким путем
получающих все, чего они только мо-
гут пожелать. Как по-твоёму, Нина,
ошибаюсь я или нет?
— Нет, но...
— Если б ты хоть разок позабыла
про это свое «но». Очень тебе этого же-
лаю.
84
РОЩН-ГШП
Оставшись одна, Нина долго мучи-
тельно раздумывала над его словами.
«Старик, — думала она, — само собой
разумеется, — чудак. Он несправедлив
к своему сыну. Конечно, Коля не
эгоист. Если его, например, сравнить со
мною...» Лишь только Нина доходила до
этого пункта, у нее неизменно начина-
лась головная боль. В больной голове
обрывалась цепь мыслей. «Неужели
тот, — подумалось ей,— кто хочет мно-
гого достигнуть, хочет быть счастли-
вым, должен забыть о себе? Как это
возможно? Неужели по-настоящему сча-
стлив лишь тот, кто органически слит
с обществом, правда ли, что он силь-
ней, внутренно богаче? — Она предста-
вила себе своих знакомых: «Баранов,
Подгородский, Живов, Лена, Таня, Си-
доренко, Анна, Борошников. Я. Все сча-
стливей меня. Почему? Почему?»
Большую часть своего времени Нина
посвящала задуманной ею книге о мет-
ро.
Раз десять уже набрасывала план, ни
один вариант не удовлетворял ее до
конца. У нее не было таланта для со-
здания крупной вещи, а она была
слишком требовательна к себе и куль-
турна для того, чтобы не видеть огром-
ного несоответствия между желаниями
своими и возможностями.
Нина сидит за своим письменным сто-
лом. Перед нею бумага, чернила, ручка.
Она раздумывает, положив голову на
ладони.
Берет ручку и пишет на белом лист-
ке одно единственное слово: «Чело-
век»,
Это слово она дважды подчеркнула—
и положила ручку.
«Начну, разумеется, с того, что Ка-
ганович обсуждает со Сталиным вопро-
сы, вставшие в связи с реконструкци-
ей Москвы. Сталин произнес великое
слово: Метро. На вопрос Кагановича:
когда начнем строительст-
во? Сталин ответил одним словом —
немедленно».
Нине не сидится за столом. Она вста-
ет и ходит по комнате быстрыми, хотя
и несколько тяжелыми шагами.
«Немедленно», — сказал Сталин. Это
слово нужно написать так, чтобы чи-
татель почувствовал: в устах Сталина
это слово означает иное, совершенно
иное, чем в устах любого человека, лю-
бого из двух миллиардов людей, населя-
ющих землю. Читатель должен знать,
в чем разница. То есть должен увидеть
и понять Сталина во всей его цел ь-
н о с т и...
— Во всей его цельности, во всей
его цельности, — повторяла она про се-
бя полушепотом.
На мгновение она оторвалась от сво-
их мыслей. Под сердцем шевельнулся
ребенок, и она с радостной улыбкой
прислушивалась к толчкам крохотных
ножек.
— Во всей его цельности...
Она глубоко вздохнула. Задача была
ей не совсем ясна, Нина только смут-
но ощущала ее масштабы, чувствуя
несоответствие между своими способно-
стями и величием задачи.
Еще походила взад и вперед, бессо-
знательно замедляя шаги. Потом оста-
новилась у стола и долго смотрела на
белый листок с дважды подчеркнутым
словом: Человек.
Села, снова взялась за ручку. Бы-
стро, очень быстро, словно боясь пере-
думать, зачеркнула слово «Человек» и
под зачеркнутым написала: «М а ш и-
н а». Это слово она дважды подчеркнула
и рядом, в скобках, поставила еще два
слова: «средство, метод».
«При начале работы, — быстро, как
в лихорадке, набрасывала она, — рабо-
чие метро употребляли кирку и лопату.
На втором этапе решающими орудиями
производства стали отбойный молоток и
электрический насос. На самой высшей
стадии — кессон, щит». (Отметить, что
вторую очередь начнут строить с кес-
соном и щитом.)
«Это написать нужно, это я могу
написать. Заголовком первой главы бу-
дет фраза Кагановича: «Кустарными
методами метро не построишь».
Она прибавила некоторые сведения
из своих записей.
«Декабрь 1931 года: несколько сот
человек, май 1934 года: 75 639 чело-
век строят метро».
(Нужно написать: откуда пришли.
Написать: историю мобилизации, особен-
но о комсомольцах.)
Возраст, пол, национальность.
В скобках: только на одной плошали
Свердлова работали рабочие двадцати
трех различных национальностей. Про-
тивопоставить: Вавилонская башня, у
нас — рабочие, говорящие на самых
различных языках и наречиях, понима-
ют друг друга благодаря единственному
слову: социализм.
Немного пораздумав, Нина решила
вторую главу посвятить происхождению
этих рабочих, а вскоре нашла и содер-
жание третьей главы: «История одно-
го общежития».
Метро строится в Москве. Москва —
столица Советского союза. Советский со-
юз — родина трудящихся всего мира...
Если об этом не будет в книжке, не бу-
дет и книги о нашем метро. Значит:
Москва. Старая и новая. Или так: от
варварского города к социалистическо-
му. Или: от кустарного производства к
социалистическому, от религии к нау-
ке...
Тут ей пришлось оставить работу.
В комнату без стука вошел Сергеев.
Лицо его пылает. Но не мороз разру-
мянил ему лицо: по дыханию видно,
что он бежал. Особенно странны глаза:
сверкают по-чужому — почти жутко.
Подошел к Нине и обнял испуган-
ную жену.
— Только не волнуйся, дорогая...
Нина начала дрожать.
Сергеев беспомощно замолк, не смеет
выговорить ни слова и Нина.
У нее кружится голова. Она близка
к обмороку.
Сергеев крепко прижал ее к себе.
— В Смольном в Ленинграде стреля-
ли в товарища Кирова. Умер, — тихо
сказал Сергеев. — Ходят^ слухи, —
прибавил он после короткой паузы, —
что убийца имел партийный билет...
По телефону Сергеев вызывает такси.
Проводив Нину на площадь Дзержинско-
го, он едет на площадь Свердлова.
Комната парткома станции «Пло-
щадь Дзержинского» набита битком.
Нина пожимает десяток рук. Не гово-
рит ни слова, с нею тоже никто не за-
говаривает.
Тишину ломает голос Подгородского,
стоящего в шубе п меховой шапке у
стола.
— При таких обстоятельствах, то-
варищи, наша первейшая обязанность:
85
работать еще более напряженно. Все
остальное придет потом, а это — тре-
бование настоящей минуты. С напря-
женной силой — больше и лучше, чем
прежде. Я сейчас пойду в МК за даль-
нейшими инструкциями; вас, товари-
щи, попрошу подождать меня. Я оосга-
раюсь вернуться как можно скорей.
Пусть все ждут меня по своим местам
работы. Вербянский, вы остаетесь
здесь, будет хорошо, если и вы, Нина
Николаевна, тоже. Ну, за работу, то-
варищи!
Несколько минут спустя в парткоме
остаются только двое: Нина и Вербян-
ский. Нина сидит на обтрепанном кожа-
ном диване, Вербянский — за столом
Подгородского.
Тишина. На телефонные звонки Вер-
бянский отвечает коротко:
— Верно, товарищи, к сожалению,
верно, — говорит он в трубку. По не-
скольку раз повторяет: — Ближайшая
задача — напряженно работать. Боль-
ше и лучше, чем до сих пор.
— Скажите, товарищ Морозова, а не
лучше ли вам пойти домой? — обра-
щается он к Нине.
Нина отрицательно качает головой.
Она молчит, усилием воли старается
удержать свои бешено несущиеся мыс-
ли. Но мысли взбунтовались и разбе-
гаются во все стороны. Бродят в тыся-
че различных направлений и возвра-
щаются к одной — главной мысли.
Напрасно трясет Нина головой, эту
мысль она не сумеет отогнать.
И Вербянский, словно читая в мыс-
лях, облекает в слова смутную нинину
тревогу:
— Война. Совершенно ясно, что
убийцы хотят провоцировать войну.
Знают, что другими средствами нас не
остановишь, думают, что это средство
еще годится. Прежде чем погибнуть,
еще раз затевают войну, подлецы и
бандиты!
Взглянув на Вербянского, Нина уди-
вилась. Такого Вербянского она еще не
знала. Теперь Вербянский не был грус-
тен, как десять минут тому назад, и
не был тих и спокоен, как всегда: гла-
за его горели ненавистью, кулаки бы-
ли сжаты.
— Войны хотят, войны... Ну, по-
дождите, подождите!
86
— Какой вы хороший парень, Вер
бянский, — сказала она.
Вербянский посмотрел на нее оша-
рашенно, не понимая, почему именно
сейчас показался он Нине хорошим пар-
нем, — сейчас, когда он теряет голову
от ненависти.
Стоит встретиться где-нибудь двум
рабочим, один непременно сообщит: уби-
ли товарища Кирова. Второй кивнет:
знаю. И если через четверть часа их
снова сведет работа, теперь второй со-
общит: убили товарища Кирова.
Работа течет. Метростроевцы работа-
ют хорошо, хотя думают не только о
строительстве.
Убили товарища Кирова.
Час прошел или три, четыре? Нельзя
установить, когда именно переменилась,
когда расширилась тема разговоров.
Встречающиеся теперь говорят не о
факте убийства, а ищут убийцу, того,
кто за ним стоит. Пели убийц.
— Войны хотят...
— Империалисты...
— Погубить страну... Мерзавец
Троцкий...
— Империалисты...
Мысли блуждают далеко, а работа
все же идет, хорошо идет. Ненависть
подгоняет, повышает темпы.
Дисциплина и классовое сознание пе-
реключают ненависть в работу. Ио в
эти дни работа не доставляет радости.
Кто обычно чувствовал себя на работе
как дома, с радостью брался за инстру-
менты, — тот хотел бы сейчас уйти с
нее. Сам себя не вполне понимает, но
мучается желанием найти врага, сой-
тись с ним грудью: бить, топтать его,
уничтожить...
Станки шумят, рабочие молчат.
Не слышно песен, и нет обычных
шуток — грубоватых, но дышащих
дружбой и любовью.
Действиями управляет дисциплина.
Но чувствам не всегда понятно слово
«дисциплина».
Когда газеты сообщили об аресте,
допросе и расстреле бандитов, приехав-
ших из Западной Европы с целью орга-
низации покушений против коммунисти-
ческих вождей, высокое давление,
ночью и днем угнетавшее рабочих Со-
ветского союза, заметно разрядилось.
— Что, месть сладка? — спросил
Зазубрин Анну, обычно тихую, а сей-
час громко выражавшую радость по по-
воду расстрела бандитов.
— Не месть, товарищ Зазубрин, а
сознание, что нас хорошо охраняют. И
что мы сильны...
Газеты опубликовали фамилии банди-
тов, среди них был и муж Богдановой.
Когда тело убитого вождя прибыло
из Ленинграда, станция «Площадь
Дзержинского», как все крупные пред-
приятия Москвы, отправила, на Октябрь-
ский вокзал делегацию. Сто человек.
Список составил Смирнов. Просмот-
рев список, Подгородский, после неко-
торого раздумья, вычеркнул из него фа-
милию Зазубрина. Смирнов хотел было
что-то спросить, но передумал, и молча
поставил другую фамилию.
Спустившиеся утром в тоннель взя-
лись отработать за товарищей, ушедших
в делегацию. Работу выполнили с
честью. Правда, к концу второй смены
почувствовали, что страшно устали.
— Ничего. Пройдет.
Смены все ожидали с нетерпением.
Но смена не приходила.
Люди начали нервничать.
— Верно, что-нибудь случилось.
Десять минут, полчаса... Смена не
приходит.
Сменный инженер подымается на-
верх. Через двадцать минут возвра-
щается, но не один. Вместе с Барано-
вым.
Баранова сразу окружили.
— Что-нибудь случилось, Гриша?
— Ничего не случилось, товарищи.
Смена не может спуститься, а вам нель-
зя подняться. Тело товарища Кирова
пронесут через площадь Дзержинского в
Дом Союзов — и площадь оцеплена.
Весть обежала тоннель: нельзя под-
няться.
Нет такого человека, который, окон-
чив работу, не спешил бы наверх. И
все же весть приняли спокойно. Только
теперь стало видно, как тяжело отозва-
лись на рабочих последние дни.
— И раз дело обстоит так, раз мы
никаким образом не можем выбраться
наверх...
Оборвал фразу, протянул руку к от-
бойному молотку.
— Раз мы не можем выбраться на-
верх...
— По крайней мере, покажем, как
будем работать в случае мобилизации,—
тогда все равно придется работать за
двоих или за троих.
— Пробная мобилизация! Нажимай,
ребята!
Нет больше уставших.
Каждый работает изо всех сил.
Отрабатывают следующие семь часов
и выполняют план на девяносто шесть
процентов.
Работа шла, рабочие больше не об-
менивались вестями.
Только переглядывались и молчали.
Каждый знал, что товарищ думает о
том же.
—- Эх, негодяй...
На партийном собрании выступил то-
варищ Подгородский.
— Есть люди, и есть поступки, для
характеристики которых человеческий
язык бледен. Я, например, не знаю
слова, которым мог бы выразить то, что
думаю о зиновьевцах. Убийство товари-
ща Кирова большая потеря для рабо-
чего класса Советского союза и всего
мира. Разоблачение истинного лица
троцкистов-зиновьевцев—большой урок.
Ни одного, ни другого события не
смог я измерить словами. Но из обо-
их событий я сделал для себя выво-
ды: я буду изо всех сил стараться ра-
ботать лучше, чем работал до сих пор.
Все предприму для того, чтобы стать
лучшим большевиком, чем был до сих
пор. Буду еще бдительнее, чем был до
сих пор, — потому что я беззаветно
предан делу пролетариата, потому что
я беззаветно люблю нашего великого
вождя товарища Сталина.
Подгородский умолк.
Переполненный зал ответил глубо-
чайшей тишиной.
И это безмолвное обещание, это не-
рушимое единство было сильнее, чем
могут быть слова.
22
'Тоннель площади Дзержинского
* встретился с тоннелем, проложен-
ным от площади Свердлова.
Человек не всегда может побороть
себе чувство умиления, но болыпинств.
не любит, чтоб это замечали другие.
Поэтому рабочие старательно прикрыва-
лись грубоватыми шутками.
— Разбудили вас? Кабы знали, что
спите, потихоньку работали бы...
— Знай мы, что вас тут встретим,
не вперед, а назад бы рылись...
Рабочие площади Свердлова, верно,
бртли бы рады, если б дзержинцы встре-
тили их теплей. Дзержинцам тоже бы
было приятней получить более нежные
приветствия, — но в конце-концоз
важна встреча, а не то, что говорит-
ся...
Габриэлян пустился в пляс. Плясал
какой-то кавказский танец. Лена вели-
чественно кружилась под хлопанье об-
ступивших круг зрителей. Резиновые
сапоги Габриэляна звенели, и только
скрип вагонеток не совпадал с ритмом
танца.
— Довольно, ребята, глупостей! За
работу!
— Ну, еще разок, — упрашивал
Габриэляна инженер Светланов, первым
пробравшийся в брешь.
— Ну, давай!
Сорвав с головы косынку и разма-
хивая ею перед Светлановым, Лена
снова закружилась, маня его в круг.
Ритмические хлопки, ободряющие
крики.
—- Леса! Асса!..
И Светланов пустился в бурный та-
нец с Леной. Задохнувшись, он громко
рассмеялся. Тогда в празднике приня-
ли участие и те, кто до сих пор лишь
смотрели: все теперь смеялись. Де-
сять — пятьдесят — сто. Девушки
смеялись звонко, смех парней сливал-
ся с говором отбойных молотков.
Метростроевцы научились работать,
научились и смеяться.
— Ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха!
И Светланову казалось, что смеется
весь мир. громады бетона вокруг, от-
бойные молотки в руках и даже ваго-
нетки, остановившиеся на минутку.
— Ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха!
88
Небо уже начинало сереть, когда
Подгородский поднялся из тоннеля по-
сле встречи двух шахт.
Кузьмичев проводил его в партком.
Дежурного Подгородский отослал до-
мой.
Я побуду здесь вместо тебя, мне уж
все равно не стоит итти домой. У ме-
ня рано утром есть одно дело.
Сел за письменный стол, подперев
голову правой рукой.
Кузьмичев ходил взад и вперед, ку-
ря папиросы одну за другой.
— Товарищ Подгородский, можете
вы уделить мне время для личного раз-
говора?
— Сколько угодно... Ну? — поторо-
пил он Кузьмичева, видя, что тот никак
не может начать.
— Известно ли вам, товарищ Под-
городский, — начал, наконец, Кузьми-
чев, — что я четыре _года работал в
комсомоле?
— Известно.
— А что меня исключили из комсо-
мола?
— Тоже знаю
— А причину исключения вы тоже
знаете?
— Не совсем точно.
Кузьмичев бросил на пол едва нача-
тую папиросу.
— Глупая штука, дурацкая. Даже
рассказывать стыдно.
Кузьмичев ждал ободрения, но Подго-
родский ни словом, ни движением
не помог ему... Хочет говорить—пусть
говорит; не хочет — не надо.
— Ну, вот... Вы, верно, знаете, что
тогда я был горняком, шахтером. Был
хорошим рабочим и активным комсо-
мольцем. Я считал, что мне нужно
учиться, так же думали и товарищи.
Bo-всю готовился к экзаменам Днем
работал, вечером учился. Нелегко это
было, но подготовился я хорошо. Поехал
на приемные экзамены, сдал их. Из
всех поступавших сдал, кажется, лучше
всех. Можете себе представить, как я
был счастлив и горд. Мне еще не было
двадцати одного года. Приехав с экза-
менов, узнаю, что ячейка может отпу-
стить меня на учебу только через год.
Тогда был самый разгар борьбы с пра-
выми оппортуниста ми, и каждый чело-
век был нужен. Словом, ячейка не от-
пустила меня на учебу. Я протестовал,
просил, обращался туда, сюда — все
напрасно. И бюро ячейки, и другие
комсомольские органы — все были за-
няты другими делами, до меня никому
не было дела. В большинстве случаев
меня даже не слушали. Ну, что ж вам
еще сказать? Я нарушил дисциплину,
уехал заниматься. Комсомол не разре-
шил, но и не помешал мне ехать зани-
маться... А исключили... В учебе мне
не помешали, но вот... Я обжаловал по-
становление — напрасно. Ну, словом...
Кузьмичев ходил взад и вперед и,
говоря, ни разу не взглянул на Подго-
родского. Теперь остановился и попы-
тался прочесть на лице собеседника
впечатление от рассказанного. Но лицо
Подгородского было непроницаемо.
— Вот и все! — и Кузьмичев глу-
боко вздохнул.
— Да, — сказал Подгородский и
даже повторил: — да! И, в сущности,
для чего вы мне это рассказали, това-
риш Кузьмичев?
— Я хотел, чтоб вы об этом знали.
— Так. Ну, если вы хотели, чтоб я
об этом знал, так ведь мы с вами рабо-
таем вместе уже восемь месяцев, почему
же только сейчас рассказали?
— До сих пор я считал, что был
прав. А теперь знаю, что ячейка была
права. Поэтому и не рассказывал вам
и говорю об этом только сейчас. Я был
неправ...
— Так. Словом, вы считаете, что
исключили вас правильно?
— Правильно, справедливо.
— Так. Ну, раз вы убедились в сво-
ей неправоте, раз поняли, что неспра-
ведливости не было, тогда, — тут Под-
городский задумался, — да, тогда бы
я на вашем месте говорил об этом не
только в порядке дружеского разговора.
Ошибки признаются не с целью самоби-
чевания, а затем, чтоб на них учились
и другие. Потом, — Подгородский по-
молчал, — я бы на вашем месте обра-
тился к комсомолу или, так как по
возрасту уже не подходите, к партии.
С самокритикой и просьбой. Уверен, что
партия исполнит вашу просьбу. Может
быть, вас примут только в сочувствую-
щие, но вернее — кандидатом. Так или
иначе, но вы получите возможность
принимать участие в работе партии, а
89
остальное зависит от вас. Я, со своей
стороны, если вы ко мне обратитесь,
дам вам рекомендацию.
К этому. Кузьмичев не был подготов-
лен.
А Подгородский — к тому, что про-
изошло дальше. Лучший инженер пло-
щади Дзержинского расплакался. За-
крыл лицо руками и плакал, как ребе-
нок.
Нина работала над книжкой о метро
или шила ребенку «приданое». Когда
уставала, неподвижно сидела в высоком
кресле у окна— смотрела на стройку
громадного дома напротив, где работа
шла даже и сейчас, в зимнее время.
Любовалась детьми, возившимися на
бульваре, — то соединенными силами
нападавшими на рыхлый снег, то упо-
треблявшими его как оружие в своих
междоусобицах. Нина раньше и не по-
дозревала, что дети так интересны. Те-
перь же не могла понять, как это она
раньше проходила так бесчувственно
мимо детей. Считая учащающиеся толч-
ки будущего своего ребенка, она ласка-
ла глазами все это множество чужих
детей.
— Маленький разговаривает, как
тюремные узники, — сообщила она
Сергееву. — Постучи!
— И ты ключ знаешь? Понимаешь,
что он говорит?
— Как же не понимать? Интере-
суется, когда будет готово метро.
— Скажи ему, что первого мая он
уже сможет покататься. А если уж
очень невтерпеж, то и раньше. Это уж
не от нас зависит.
Сегодня, вернувшись домой. Нина
сразу же улеглась в постель. Сергеев
еще некоторое время сидел за письмен-
ным столом, углубившись в работу.
Разложил перед собой планы и черте-
жи, данные ему в МК: на них отмече-
но, где будет он работать после окон-
чания первой линии метро. План новой
Москвы поразил Сергеева, хотя он не
впервые видел планы, над осуществле-
нием которых работают миллионы. На
месте покривившихся домишек строят-
ся огромные дома. Город заливает ма-
ленькие старые площади, охватывает
своими улицами большие леса, те леса,
которые сейчас за городом. Разрушают-
ся дома, улицы, и на их месте выра-
стают новые кварталы; некоторые из
них будут немногим меньше, чем вся
старая Москва. Сейчас у Москвы три
миллиона семьсот тысяч жителей и пло-
щадь в двадцать восемь тысяч гекта-
ров. Через десять лет пять миллионов
москвичей будут жить на шестидесяти
тысячах гектаров. Можно ли заранее
учесть, что даст все это москвичам?
Что даст это всей стране? Как изменит
это жизнь?
Опустив голову на ладони, Сергеев
мечтал о будущем, — таком близком и
все же таком ином, —- еще более пре-
красном, чем сегодняшняя действитель-
ность. О будущем, ради которого он ра-
ботает, которого стремится достичь, в
которое непоколебимо верит, которого до-
стигнет здоровым, работоспособным, ра-
достным. Москва будущего будет носить
имя Сталина — и будет столицей ми-
ра. Столицей освобожденных народов
земли. Как разовьются строители этого
монументального плана, если они суме-
ли так невообразимо вырасти за время
создания метро? И подумать только, что
три года тому назад план построения
метро казался почти неосуществимым,—
сколько людей думало, что это превос-
ходит наши силы! — а сейчас едва
ли кто-нибудь сомневается в реально-
сти плана построения великой Москвы.
Что-то помешало Сергееву, но он не
сразу сообразил, что именно. Обернулся
к постели... Нина натянула одеяло на
голову и плакала, спрятав голову в по-
душки.
— Тебе нездоровится, дорогая?
Нина не ответила.
Сергеев присел к кровати и почти
насильно стянул одеяло с лица Нины.
Нина закрыла глаза, словно за тем,
чтобы спрятать в них слезы. Сергеев
нежно погладил растрепавшиеся светлые
локоны.
— У тебя какая-нибудь неприят-
ность?
Нина теперь уже не скрывала, что
плачет... Все ее тело сотрясалось от
рыданий. Руки Сергеева и участливые
его слова постепенно ее успокоили.
— За последнее время, — вдруг на-
чала Нина с неожиданной легкостью,—
so
у меня было достаточно досуга, чтоб
понаблюдать за собой, оценить себя и
сравнить с другими товарищами. Меня
поразило, устрашило, когда я увидела,
Насколько я хуже вас.
— Ты, Нина, нервничаешь. Глупо-
сти говоришь. Если б ты была плохая,
не любили бы тебя все товарищи, да
еще так сильно.
— Кто любит меня? — воскликну-
ла Нина страстно. — Ты, один ты. А
ты, бедный мой Коля, плохо знаешь
людей, хоть и отличный товарищ.
—- Ну, вот видишь. Стало быть,
если я вздумаю сравнивать себя с то-
бой, проиграю я. Потому что ты хоро-
шо знаешь людей, я плохо. Значит,
мне надо плакать.
Сергеев попытался засмеяться, но
развеселить Нину ему не удалось.
— Поговорим, Коля, более конкрет-
но. Сравни меня, например, с Золта-
ном. Почти в сорок лет ему пришлось
совершенно заново начинать жизнь.
Четыре года просидел в тюрьме, и за
это время здесь все переменилось. При-
ехал домой калекой, и здесь его жда-
ло, ты сам знаешь, что. И смотри: че-
рез несколько месяцев он уже работает
изо всех сил. Прочти его вчерашнюю
статью в «Правде». Это настоящий
большевик. Я даже подумать не смею,
что стало бы со мной на его месте.
Или возьмем тебя. Вспомни, как ты
был несчастен, когда ошибся... хотя
тебя не наказали за твои ошибки. И
как ты счастлив с тех пор, как их
исправил, хотя тебя не наградили и
даже не похвалили. Тогда ты был не-
счастен, теперь — счастлив потому,
что не думаешь о себе, не себя лю-
бишь, а дело. А я люблю себя, только
себя, и успехам партии радуюсь лишь
потому, что они мне выгодны.
— На наши ошибки ты закрыва-
ешь глаза, а свои удесятеряешь. Все
мы люди.
— Ты не знаешь меня, Коля.
Сергеев беспомощно уставился в од-
ну точку.
— Слушай, Нина, — начал он пос-
ле долгого молчания, — может быть,
у тебя и есть недостатки, даже навер-
ное, у каждого из нас они есть. Но
если ты их так ясно видишь, так рез-
ко осуждаешь, в таком случае, —
даю слово, что говорю это не для уте-
шения, — ты на самой верной доро-
ге — ты исправишь свои недостатки.
— Честное коммунистическое сло-
во,— ты так думаешь?
— Честное коммунистическое!
Нина снова расплакалась, но уже
улыбалась сквозь слезы. Потом натя-
нула одеяло на голову. Сергеев поси-
дел еще некоторое время рядом с ней,
потом и он разделся и быстро заснул.
Проснулся от нининого поцелуя. На
письменном столе горела лампа.
— Не пугайся, Коля, все* в поряд-
ке. Выпей чаю, я вскипятила. Потом
проводишь меня в больницу.
Сергеев хотел вскочить, но Нина
удержала его.
— Сперва выпей чашку чая. Я для
тебя вскипятила. Сама не хочу.
Сергеев так быстро проглотил чай,
что обжег себе язык. Вскочил на ноги
и вызвал по телефону машину. По-
спешно оделся и побежал вниз ждать
автомобиля.
Прекрасная, чистая звездная ночь.
Вся улица бела. Ненарушимая тишина.
Сергеев посмотрел на звезды и
вздрогнул. До сих пор не чувствовал
холода, только сейчас застегнул паль-
то. Хорошо знакомая улица показалась
странной, почти сказочной. Снег свер-
кает... «Я стану отцом...» Сейчас пред-
ставлялось особенно невероятным, что
ожидаемый действительно придет, дей-
ствительно будет человеком, который
продолжит, завершит то, что они на-
чали. Сергеев громко засмеялся, потом
вдруг стал очень серьезен. Сердце, сжа-
лось. Кто знает... И машина, машина
проклятая не едет...
Он взглянул на часы. Пять минут
четвертого. Только десять минут, как
позвонил.
Когда прибыла машина скорой по-
мощи, Сергеев побежал за Ниной и,
несмотря на все ее протесты, на руках
снес вниз.
— Вы, товарищ, знаете, где ро-
дильный дом имени Клары Цеткин?
Шофер кивнул улыбаясь.
— Сегодня я уже третий раз туда
еду.
Машина покатила.
— Я, Коля, и не подозревала, что
в Москве ночью такое движение.
91
— Готовят город к дневной работе.
Работают ночью для того, чтобы мож-
но было работать днем.
— Знаешь, Коля, я последние дни
часто думала, что Москва похожа, на
беременную женщину. Счастливое бу-
дущее человечества носит под сердцем.
Машина оставила позади площадь
Свердлова, проехала через площадь
Дзержинского. Вокруг спуска в метро
шла деятельная работа. Теперь ехали
по широкой асфальтированной дороге,
существующей лишь с тех пор, как
сняли Китайскую стену.
— Знаешь, Коля...
Нина не докончила фразы. Начались
резкие схватки, и, как ни старалась
овладеть собой, она не могла удержать
стона.
Автомобиль остановился в тихом пе-
реулке.
Шофер позвонил. Вышли две сани-
тарки в белых халатах и взяли Нину
под руки. Сергеев беспомощно побрел
за ними.
— Подождите, товарищ, сейчас по-
лучите одежду, — обратилась к нему
одна из санитарок. — Да не волнуй-
тесь вы, все это не так страшно,—
прибавила она, заметив, что Сергеев
дрожит.
Сергееву показалось, что слышит
голоса — плач, визг. Дети или матери
плачут? Нина?..
— Вот вам платье, товарищ. В
полдень приходите узнать, мальчик
или девочка. Вы кого хотите?
Сергеев не ответил. Ворота замкну-
лись за ним.
Пока с нининым платьем подмышкой
он брел домой по белым снежным ули-
цам, Нину заботливо выкупали, жен-
щина-врач расспросила ее, осмотрела,
потОлМ уложила в постель. В палате,
куда поместили Нину, были еще три
женщины.
Нина до самого подбородка натянула
легкое одеяло, закрыла глаза, и лежа-
ла, стараясь ни о чем не думать. Боли
приходили все чаще, все глубже вреза-
лись в тело.
— Проклятый! Проклятый! Прокля-
тый негодяй!
Соседка Нины справа громко и гру-
бо кричала.
— Кого вы, товарищ, ругаете?
— Мужа моего. Сидит теперь спо-
койненько дома и не думает, и не по-
дозревает, ой, ой!..
И тут Нина подумала о Сергееве.
С большой теплотой и любовью. Потом
о ребенке, который будет похож на
Сергеева.
Никогда не было у нее таких мучи-
тельных болей. И никогда не была она
так полна надежд и так безгранично
счастлива.
На рассвете Сергеев попросил Игна-
тьева, у которого был выходной день,
заменить его. Таким образом он мог
утром три раза наведаться в родиль-
ный дом. Все три раза получал один
и тот же ответ: еще ничего нет.
Пришел домой очень усталый, с
твердым решением лечь спать и толь-
ко к вечеру пойти туда еще раз. Сел
к письменному столу, и задумался над
тем, снять ему сапоги или прямо так
прилечь па кровать. Еще не успел ре-
шить вопроса, как к нему постучали.
Вошла работница Эдельманов.
— Ольга Ивановна умирает. На гла-
зах у нас помирает, товарищ Сергеев.
— Почему же вы не обратитесь к
доктору Эдельману. Я не врач, — от-
ветил Сергеев не слишком приветливо.
— К доктору? — удивилась девуш-
ка. — Доктор уже неделю у нас не жи-
вет. У новой жены живет. Восемна-
дцатилетняя девчонка, которая...
— Что с Ольгой? — оборвал ее
Сергеев, стыдясь прежнего своего рез-
кого ответа. — Ну, пойдемте, посмот-
рим.
Ольга, одетая, лежала на постели.
Она была мертвенно бледна. На губах
пузырилась кровь, тихо стекавшая по
подбородку двумя струйками.
— Что с вами, Ольга?
Ольга не отвечала, только взглянула
на Сергеева. В дико расширенных гла-
зах был мучительный страх.
— Она упала на лестнице, — ска-
зала работница Эдельманов. — При-
шлось ее на руках внести. Ты, Ольга,
может, с’ешь чего-нибудь или вы-
пьешь?
— В больницу надо отвезти, —
распорядился Сергеев.
92
Он вызвал машину скорой помощи
и сам проводил Ольгу до больницы.
Из больницы пошел в родильный
дом.
— Мальчик. Три кило пятьсот
шестьдесят грамм. И мать и ребенок
здоровы.
На следующий день Сергеев говорил
по телефону с Ниной.
Нина оказалась одной из самых су-
масшедших матерей.
— Ты не представляешь себе, Ко-
ля, как он красив. Я знаю, что все
матери считают своих детей красивы-
ми, но я об’ективна. Честное слово,
прекрасен! Глаза почти говорят. Рот
совсем, как у тебя.
— А волосы какого цвета? — спро-
сил Сергеев.
— Волосы? — Нина на секунду за-
мешкалась с ответом.—Волос еще нет.
Но глаза изумительные. Словом, как
у тебя. Пожалуйста, позвони мне еще
раз после обеда, — телефон на столике
у моей постели: так у каждой посте-
ли. Значит, звони в три часа.
Нина каждый день открывала все
новые чудеса в ребенке. За шесть
дней, проведенных ею в больнице, она
сообщила Сергееву столько исключи-
тельного об их сыне, что Сергеев да-
же пугаться начал. К вечеру шестого
дня он поехал на машине за ними в
больницу. Ребенка вынесла санитарка.
Он был так закутан, что Сергеев рас-
смотрел лишь крошечное красное пят-
но, которое Нина считала похожим на
красивое, твердое лицо Сергеева. Ребе-
нок спал.
Нина похорошела. Нина снова была
тонка — может, лишь чуточку полней,
чем год назад, когда они познакоми-
лись. Глаза ее мягко светились. И да-
же губы как будто стали ярче.
Вся она сияла счастьем.
Дома Сергеев смог, наконец, посмот-
реть на ребенка. Впервые в жизни ви-
дел он такую бесформенную, малень-
кую, морщинистую обезьянку. Он был
почти испуган.
— Правда, прекрасен? — спросила
Нина.
— Ла.
Нина кормила сына. Сергеев уселся
рядом с ней на диван и. рассказывая
о мелких событиях недели, непригод-
ных для телефонного разговора, сам то-
го не замечая, поглаживал ослепитель-
но белое одеяльце, в которое был за-
вернут ребенок.
— Ты, помнишь, Коля, о чем я те-
бе говорила в последний вечер, когда
я так плакала?
— Помню, но очень прошу тебя —
сейчас оставим это, тебе нельзя вол-
новаться.
— Ты не бойся, я не буду волно-
ваться. Шесть таких дней дают очень
много. Тогда я была права, даже не
преувеличивала, и все-таки теперь я
не боюсь будущего. Теперь я уже не
совсем та, что была раньше...
Как-то утром, в выходной день,
Тильда Нейштадтлер и Золтан навести-
ли Нину. Тильда принесла Нине не-
большой букет красных роз, Золтан —
новое издание «Капитала». Оба вос-
хищались ребенком. Особенно Гильда.
— Очаровательный! Очень на тебя
похож, Нина.
— Совсем не на меня. Что это ты
выдумала!
— А что он уже умеет? — интере-
совалась Гильда.
— Почти умеет смеяться*
Это всех рассмешило
В два больших окна обильно вли-
валось зимнее солнце.
Свет, ласкающее тепло, запах цве-
тов.
— Я, Золтан, читала твою превос-
ходную статью.
— А ты, Нина, что собираешься
делать? Ведь на метро тебе не при-
дется вернуться: оно почти готово.
— И все-таки я работаю над мет-
ро. Пишу историю площади Дзержин-
ского. Это тоже очень нужная работа.
Потому что даже люди, ежедневно про-
ходящие через площадь Дзержинского,
не знают, какая изумительно прекрас-
ная работа там велась.
Пока Гильда ласкала ребенка, Нина
и Золтан говорили между собой по-
русски.
— Знаешь, Нина, я очень счастлив
видеть и тебя и себя в таком состоя-
нии. Может быть, для старого мира и
было правдой то, что нам столько раз
приходилось слышать: будто бы одна-
IlCQaZSjQ
жды любившие друг друга никогда не
смогут стать товарищами. Были дни,
когда и я так думал. А теперь я вижу,
что это не так в нашей стране. Я те-
бе искренний друг. Надеюсь, и ты
мне также.
Вместо ответа Нина с нежностью
откинула падавшие на лоб Золтану
пряди.
— Нина, ты же не сказала, как
зовут твоего сына, — упрекнула ее
Тильда.
— Сергеем. Мы дали, ему имя то-
варища Кирова.
23
проходная шахта, в которой будет
 работать эскалатор, влилась в
тоннель.
Шит уже разобрали. Теперь разби-
рают станцию «Площадь Свердлова».
От Сокольников до Комсомольской
площади рельсы уже проложены. Ошиб-
ки Сергеевых и исправление этих оши-
бок отняли много времени. Да и под-
земная Неглинка все время тормозила
работу между Охотным рядом и пло-
щадью Дзержинского. Наклонная шахта
только теперь готова, и хотя площадь
Дзержинского за последние полгода
постоянно перевыполняла план, одно
за другим принимая переходящие
красные знамена, — все же ее ожи-
дает такая работа, о которой другие
шахты уже давно забыли.
— Если мы не хотим задержать ра-
боту остальных, мы должны все за-
кончить в шесть дней, — говорит Под-
городский.
— Я высчитал, что нам нужно
уложить еще столько же бетона, сколь-
ко проложили за весь август, — в тот
месяц наша станция была в бетониро-
вании первой. Пять тысяч четыреста
кубометров, — говорит Борошников.
— И если к этому прибавить еше
тридцатиградусный мороз...
— И все же мы должны выпол-
нить!
Заседание парткома продолжается
двадцать минут. Комсомольский коми-
тет заседает четырнадцать минут. Ре-
шение одно и то же — ясное и крат-
кое: нужно закончить в шесть дней
— Придется работать не только
93
больше, чем до сих пор, но прежде
всего — иначе, — сказал Баранов. —
Мы должны показать, чему научились.
И перед последним штурмом было
проведено новое распределение труда.
Каждый получил ту работу, которую
он хорошо знал, которую любил. Для
того, чтобы Борошников мог сосредо-
точить все свое внимание на техниче-
ских вопросах, Подгородский принял на
себя обязанности начальника шахты.
Подгородский звонит к Абакумову.
Тот дает распоряжение бетонным заво-
дам станций: шестой, девятой и деся-
той-бис — шесть дней работать для
площади Дзержинского. Управление ме-
тро передает в распоряжение площади
Дзержинского для перевозки бетона все
свободные машины.
В первый день рабочие площади
Дзержинского работают в среднем де-
сять часов.
Во второй день — двенадцать, три-
надцать. Потом все работают, сколько
могут. Комсомолец Фиш — скромный,
тихий Фиш — сорок шесть часов ос-
тается в тоннеле. Инженеры Кузьми-
чев и Федчук работают сорок два часа
без перерыва. Шумахер, приехавший в
Москву из Вены после февральских
боев и постоянно носящий на комбине-
зоне значок лучшего ударника метро,
значок Кагановича, — Шумахер мо-
жет оставаться внизу «тольк о»
тридцать девять часов.
Те, кто живет далеко, не ездят до-
мой спать. В парткоме, в. комсомоль-
ском комитете и в комнате Воротнико-
ва полы сплошь застелены соломенны-
ми тюфяками. В комнате Вербянского в
двух огромных самоварах кипит вода
для чая. На шести примусах постоян-
но жарится мясо. Между спящими —
золотые мандарины в больших откры-
тых корзинах. В изголовьи у Габриэля-
на кто-то поставил горшок с цветами.
Вербянский дремлет, сидя на подо-
коннике. В полусне все время что-то
бормочет. На окнах толстый слой льда.
В комнате тепло, на улице тридцати-
двухградусный мороз.
Четвертый день. Пятый день.
Теплый воздух из тоннеля обволаки-
вает площадь Дзержинского плотным,
как вата, туманом. В тумане анем и
ночью кипит работа.
94
Подгородский четыре дня и четыре
ночи не уходит с работы. Лицо обросло
колючей бородой. Он уже едва говорит,
жестами отдает распоряжения. В три
часа утра на пятый день боксирует с
Барановым, чтобы хоть немного ото-
греться. Баранов его нещадно бьет.
В виде награды Подгородский дает
ему, книжку, которую уже не колько
дней носит в кармане: «Железный по-
ток» Серафимовича.
— Прочитайте, Гриша. Уже чита-
ли? Прочитайте снова. Она написана
и о нас, о метростроевцах.
Он научился у Кагановича. Каждо-
му может он сказать несколько подхо-
дящих слов. Он говорит, подражая да-
же интонациям Кагановича.
Зина, прежде и в парткоме работав-
шая в комбинезоне, теперь работает под
землею и забыла про комбинезон. Она
разносит еду. Уже три дня не была
дома.
Хрущев каждый день приезжает на
площадь Дзержинского. Днями бывает
Роттерт, ночами—Абакумов.
— Вы, Подгородский, пойдите домой,
выспитесь, я вас заменю, — тщетно
уговаривает Абакумов.
Тридцатищестиградусный мороз. Ве-
тер. Как заботливо ни укутывают бетон
на грузовиках, он все-таки замерзает.
Верхний слой приходится отбивать мо-
лотком.
На пятый день грузовики свозят на
площадь Дзержинского уже не один
бетон, они доставляют части эскалато-
ра. Девяносто тонн чугуна и стали.
Над спуском в шахту снова подни-
мают деревянную вышку, как при на-
чале бурения. С вышки, на проволоке
толщиной в руку, спускают части эска-
латора. На самом дне еще бетонируют,
наверху уже приступили к установке.
Эскалатор прислали из Ленинграда.
Ленинград прислал и рабочих для его
сборки и установки. Близко сойдясь с
рабочими метро, ленинградцы еще боль-
ше гордятся своими московскими това-
рищами.
Шестой день.
Поздно вечером Подгородский сооб-
щает по телефону Кагановичу, что пло-
щадь Дзержинского закончила работу.
— Метро теперь похоже на чело-
века, уже совсем одетого, только не
повязавшего галстука. Ну, и с пиджа-
ка надо еще пыль стряхнуть.
— Да, приблизительно, — хотя
пыли тут наберется порядочно: много
тонн.
— Нет большей радости, как закан-
чивать что-нибудь большое!
— И ничего нет трудней. Вот уже
готово, вот уж почти совсем готово,
еще только чуточку не хватает, еще,
еще, еще... и все эти чуточки, вместе
взятые...
— Сравни с тем, что оставлено по-
зади. Укладывать мрамор при электри-
ческом свете — все же не то, что по
колено в воде отбивать породу и каж-
дую минуту ожидать: вот-вот что-
нибудь свалится тебе на голову. Те-
перь и мы лучше знаем работу, и за-
дачи несравненно легче. Думала ли ты
полгода тому назад, что на этом вот
месте, где мы сейчас стоим, — будешь
работать в полуботинках?
Между Сокольниками и Комсомоль-
ской площадью ночью и днем снуют
вагоны. От Комсомольской площади до
Крымской — повязывают галстук мет-
ро и стряхивают пыль с его воротника.
— Никогда не думал, что сущест-
вует так много сортов мрамора-
— Боюсь я, ребята, что мы сделаем
метро слишком красивым. Не будет под-
ходить к городу.
— К какому городу? К тому, кото-
рый был, или к тому, который будет?
Когда город будет носить имя Стали-
на, он будет красив, как... Не знаю,
с чем сравнить. Будет красивей всего!
Город ведь тоже строится, как дом,—
по этажам. Метро готово. За ним идет
первый этаж, второй, третий. На метро
мы учились, и на первом этаже будем
учиться, и на втором. Представь себе,
как много будем мы знать, когда будем
строить десятый этаж, и представь
себе, чем будет этот десятый этаж. А?
В первые дни ездили на метро толь-
ко те, кто его строил. И даже они
были удивлены, — какую громадную
и прекрасную вещь соорудили.
При отправлении каждый рабочий
метро был убежден, что его станция—
самая красивая. Потом видел сосед-
нюю станцию, третью, четвертую... все
разные, и все — самые красивые.
Дневной свет. Свежий воздух.
Вагон летит от станции к станции.
Красочный, яркий, прекрасный путь.
Такой же, как жизнь, за которую мы
боремся, к которой приближаемся быст-
рыми и уверенными шагами.
Вагон битком набит метростроевцами.
Инженера Робинзона так стиснули, что
он не может шевельнуться. Как свои
пять пальцев, знает он эту дорогу. Ви-
дит ее с закрытыми глазами.
— Как вам нравится? — спраши-
вает он по-русски у своего соседа.
— Прекрасно, — отвечает вы-
сокий белокурый парень со значком
Кагановича на груди. Говорит он с
сильным иностранным акцентом.
Робинзон заговорил по-английски.
Шумахер отвечает по-немецки. Потом
оба опять переходят на русский, кото-
рый в их устах не очень-то похож на
язык Пушкина: из русских слов один
строит английские, другой немецкие
фразы. Но все-таки они понимают друг
друга.
— Вы, товарищ, приехали к н а м из-
за границы? — спрашивает Робинзон.
— Из Австрии, — отвечает Шума-
хер.
— Когда мы построим такое
там? — спрашивает американец.
— Скоро.
— У русских учиться надо, — го-
ворит Робинзон. — Тогда все в поряд-
ке будет.
— У большевиков, — поправляет
Шумахер. — У Ленина и Сталина.
Бывший буржуазный инженер и
бывший социал-демократический рабо-
чий гордо распрямляют плечи. Оба гор-
дятся строящимся Советским союзом.
Сзади корейская девушка с раскосыми
глазами растягивает рот в широкую
улыбку.
— Факты указывают, — говорит
Робинзон, — что мы правы. Факты го-
ворят за социализм. А слово фактов—
решающее слово. Это вы должны по-
нять, товарищ.
— Если б вы только помедленней
говорили, — отвечает австриец.
— Сокольники! Конечная станция.
Двери вагонов сами раскрываются.
— Поедем обратно на площадь
95
Дзержинского, — предлагает Анне Си-
доренко. -— Там сойдем.
— Я сама так думала.
Площадь Дзержинского.
— Ну, как? Ведь правда,—самая
красивая?
Эскалатор быстро их поднимает. Они
вышли на снежную улицу.
Держась за руки, пошли домой пеш-
ком.
— Я думаю, что нам нужно при-
нять предложение Светланова, — на-
чала Анна. — Поедем на два месяца
на юг, в Крым. Приедем как раз к на-
чалу работы на второй линии.
— Что касается Крыма,—в этом я
с тобой согласен. Но я все еще не ре-
шил, работать ли на второй линии
или пойти учиться, как Баранов.
— Баранов старше тебя, и, нужно
сознаться, больше тебя знает. О каком
времени идет речь? Всего о каких-ни-
будь двух или трех с половиной годах.
Тогда будет готова вторая линия, и мы
сможем вместе пойти учиться. Послу-
шайся меня, Сидоренко. Уверяю тебя,
я основательно обдумала все это дело.
Говорила и с Подгородским и с Сер-
геевым. И они и Живов говорят то же,
что и я. Поработаем еще два года,—
ну, что значит два года? — а потом
вместе пойдем учиться.
Сидоренко ничего не ответил, толь-
ко теснее прижался к Анне.
На Сидоренко высокие сапоги и ко-
ричневое кожаное пальто. На Анне—
лакированные резиновые боты и серая
меховая шапка. Синяя шубка с серым
меховым воротником только сегодня
получена от портного. Шубка сшита из
грубого материала, но фигура в ней ка-
жется особенно стройной, — так лов-
ко она сидит. Анна остановилась перед
зеркальной витриной — полюбоваться
на себя.
— Знаешь, Анна, — говорит Си-
доренко, — ваши знаменитые январ-
ские темпы были не только темпами,
но и создали новые идеи в области ор-
ганизации работы. Сегодня Светланов
говорил: на второй линии бетон уже не
будет поступать из маленьких растре-
панных заводиков. Январские дни по-
казали, что и эту работу можно цен-
трализовать и значительно лучше ме-
ханизировать. Правда, здорово?
96

Подгородский после полуночи возвра-
щается домой, на столе его ожидает
телефонограмма: «Явитесь в девять ча-
сод утра к товарищу Кагановичу».
Подгородский припомнил события по-
следних дней.
Метро готово. Следовательно, речь
может итти о двух вещах: учеба или
работа. Гм!.. Во всяком случае, он ска-
жет Кагановичу, что два года не был
в отпуску. Откровенно говоря, малень-
кий отдых ае повредил бы...
Лежа в постели, он читал о новой
конституции, о новом избирательном
праве — caiuvM демократическом из
когда-либо су’чествовавших. Усталость
его постепенш исчезала.
Долго не мс заснуть. Прошлое, на-
стоящее, будуь ее, — есть, о чем по-
думать.
Уже в полусне напевал, сам того
не замечая:
... Лучшим в мире пассажирам
Дать лучшее на земле метро.
Наконец заснул. Снилось что-то ра-
достное. Смеялся.
Утром в половине девятого был уже
в приемной Кагановича.
Встретил знакомых. С Гартманом ра-
ботал вместе на Украине, с Антонов-
ским—в МК, со Швецовым познакомил-
ся на строительстве метро.
Первым Каганович принял Антонов-
ского.
— Только взглянет на человека —
и на нем уже железнодорожная форма,
—говорил Антоновский, выходя из ка-
бинета.
Делал вид, будто жалуется, а у са-
мого лицо сияло.
После Швецова дошла очередь до
Подгородского.
— Вас ожидает работа, требующая
большой ответственности, товарищ Под-
IX. 193
г
городский. Насколько я знаю, вы это
любите.
Каганович улыбается.
— Как у вас дела с отпуском? —
спрашивает он далее. — Вы, верно,
здорово устали.
Словно видя его впервые, Подгород-
ский вдруг замечает, как много силы в
лице Кагановича.
— Как обстоит дело с отпуском?—
повторяет свой вопрос Каганович.
— Я, Лазарь Моисеевич, хотел бы
отпуск передвинуть на лето, а сейчас
немедленно приступить к работе.
Каганович сверкнул глазами.
«Через год, — думает Подгородский,
— он выбросит лозунг: «Советско-
му союзу лучшую в мире же-
лезную дорогу».
Через два часа Подгородский уже на
новой работе.
На другой день вызывает к себе
Лену и Смирнова.
— Как вы, товарищи, насчет рабо-
ты на транспорте? Надеюсь, вы пони-
маете, что теперь это самая важная
работа.
— У нас всякая работа — самая
важная, — говорит Смирнов.
Лена бросает взгляд на портрет Ка-
гановича, потом обращается к Подгород-
скому, лицо ее очень серьезно.
— Как вы думаете, пойдет мне же-
лезнодорожная форма?
— Если бы я, Лена, меньше знал
вас, подумал бы, что вы кокетничаете.
Вам' известен адрес Вербянского ?
— Вчера утром уехал в Кисловодск.
— А адрес его знаете?
— Знаю.
— Напишите ему, пожалуйста. На-
пишите: как только у него кончится
отпуск, пусть придет ко мне. Будет
работать на транспорте. Напишите, что
шлю ему горячий привет и желаю от-
дохнуть хорошенько. Пусть набирается
сил для новой работы.
вод с венгерского
А. Комаровой и Л.. Кочеткова
Ответственный редактор Д. Егорошвили.	Технический редактор Э. Лейбович.
Зак. 315.	6 п. л. 65000 зн. в п. л. 9,5 уч. авт. л. Формат 62 X 94. Тир. 250.000.
Сдано в производство 15/11—37 г. Подписано к печати 7/Ш—37 г. Уполн. Глав л. Б—12000.
Набор и матрицирование — тип. «Известий ЦИК СССР и ВЦИК», Москва, 6.
Пушкинская площадь.
1 Печать — 18-я тип. треста «Полиграфкнига». Москва, Шубинский пер. 10.
Цена 50 коп.	*
'.и'Й Ь 1 'НОВЫЕ
... ромАйы,
ПОВЕСТИ,
ПЬЕСЫ
Лион ФЕЙХТВАНГЕР — „Лже-Нерон"
Генрих МАНН	—„Конец Генриха IV"
Герберт УЭЛЛС	—„Игрок в крокет"
СИНКЛЕР Льюис .	—„Это здесь невозможно"
ХЗМИНГУЕЙ	—„Сборник новелл"
Роже МАРТЕН-дю-ГАР—„Лето 1914 г."
Жюль РОМЭН	—„Люди доброй воли"
и других крупнейших писателей мировой литературы
ЧИТАЙТЕ ПОЛНОСТЬЮ
и в лучших переводах
в журнале
„ИНТЕРНАЦИОНАЛЬНАЯ ЛИТЕРАТУРА”
В 1937 году журнал выходит
I в значительно увеличенном
размере (16 л. л.), в новом
оформлении. Подписка при-
нимается с № 1.
Подписывайтесь на почте,
в книжных магазинах, агент-
ствах „СОЮЗПЕЧАТЬ?,
„КОГИЗе" (Маросейка, 7).

Подписная плата на 1937 г.
12 мес.	6 мес.	3 ?лес. |
30 руб.	15 руб. |	7 р. 50 к. |
Цена номера 2 р. 50 к.