НАУЧНО-ОБРАЗОВАТЕЛЬНОЕ КУЛЬТУРОЛОГИЧЕСКОЕ ОБЩЕСТВО РУССКАЯ ХРИСТИАНСКАЯ ГУМАНИТАРНАЯ АКАДЕМИЯ РОССИЙСКИЙ ГОСУДАРСТВЕННЫЙ ПЕДАГОГИЧЕСКИЙ УНИВЕРСИТЕТ им. А. И. ГЕРЦЕНА
Серия «Русский Путь: pro et contra» основана в 1993 году


РУССКАЯ ХРИСТИАНСКАЯ ГУМАНИТАРНАЯ АКАДЕМИЯ РОССИЙСКИЙ ГОСУДАРСТВЕННЫЙ ПЕДАГОГИЧЕСКИЙ УНИВЕРСИТЕТ им. А. И. ГЕРЦЕНА
ЛЕВ ГУМИЛЕВ:
PRO ЕТ CONTRA
Личность и творчество Л. Н. Гумилева в оценках российских мыслителей и исследователей
Антология
Научно-образовательное культурологическое общество Санкт-Петербург 2012


Серия
«РУССКИЙ ПУТЬ»
Серия основана в 1993 году
Редакционная коллегия серии: Д. К. Бурлака (председатель), В. Е. Багно, С. А. Гончаров, А. А. Ермичев, митр. Иларион (Алфеев), К. Г. Исупов (уч. секретарь), А. А. Корольков, Р. В. Светлов, В. Ф. Федоров, С. С. Хоружий
Редакционная коллегия тома:
Г. А. Бордовский, В. Н. Кичеджи, В. П. Соломин
Ответственный редактор тома Д. К. Бурлака
Составители: Н. М. Дорошенко, И. Ф. Кефели; при участиии А. В. Бондарева, А. В. Воронович,
М. Г. Козыревой, А. Б. Панченко, О. В. Плебанек, А. С. Сараева
Издание подготовлено при поддержке Российского гуманитарного научного фонда (РГНФ), проект Nq 12-04-00145а Издано при финансовой поддержке Федерального агентства по печати и массовым коммуникациям в рамках Федеральной целевой программы «Культура России (2012-2018 годы)»
Л. Н. Гумилев: pro et contra, антология / вступ. статья Н. М. Дорошенко, И. Ф. Кефели; сост., коммент. Н. М. Дорошенко, И. Ф. Кефели; при участии А. В. Бондарева, А. В. Воронович, М. Г. Козыревой, А. Б. Панченко, О. В. Плебанек, А. С. Сараева. — СПб.: НОКО, 2012. — 1007 с.: ил л. — (Русский Путь).
ISBN 978-5-88812-525-0
В настоящем издании, подготовленном совместно с Русской христианской гуманитарной академией, впервые собраны аналитические статьи, рецензии и развернутые высказывания исследователей об одной из самых ярких фигур отечественной истории, этнологии и философии XX века Л. Н. Гумилеве. Многие из представленных текстов после их первой публикации никогда не воспроизводились.
Книга адресована всем интересующимся историей философии и может оказаться полезной широкому кругу читателей.
ISBN 978-5-88812-525-0
На фронтисписе: Л. Н. Гумилев. 14 марта 1988 г.
Фото В. Потапова
© Н. М. Дорошенко, И. Ф. Кефели, вступ.
статья, сост., комментарии, 2012 © Русская христианская гуманитарная академия, 2012
© «Русский Путь», назв. серии, 1993
9


€=Ss^
ДОРОГОЙ ЧИТАТЕЛЬ!
Вы держите в руках очередную книгу «Русского Пути»—«Л. Н. Гумилев: pro et contra».
Современное российское научно-образовательное пространство сложно себе представить без антологий нашей серии, общее число которых перешагнуло за шестьдесят. В научно-педагогическом аспекте серия представляет собой востребованный академическим сообществом метод систематизации и распространения гуманитарного знания. Однако «Русский Путь» нельзя оценить как сугубо научный или учебный проект. В духовном смысле серия являет собой феномен национального самосознания, один из путей, которым российская культура пытается осмыслить свою судьбу.
Изначальный замысел проекта состоял в стремлении представить отечественную культуру в системе сущностных суждений о самой себе, отражающих динамику ее развития во всей ее противоречивости. На первом этапе развития проекта «Русский Путь» в качестве символизаций национального культуротворчества были избраны выдающиеся люди России. «Русский Путь» открылся антологией «Николай Бердяев: pro et contra. Личность и творчество Н. А. Бердяева в оценке русских мыслителей и исследователей». Последующие книги были посвящены творчеству и судьбам видных деятелей отечественной истории и культуры. Состав каждой из них формировался как сборник исследований и воспоминаний, компактных по размеру и емких по содержанию, оценивающих жизнь и творчество этих представителей русской культуры со стороны других видных ее деятелей — сторонников и продолжателей либо критиков и оппонентов. Тексты антологий снабжались комментариями, помогающими современному читателю осознать исторические обстоятельства возникновения той или иной оценки, мнения. В результате перед глазами читателя предстали своего рода «малые энциклопедии» о П. Флоренском, К. Леонтьеве, В. Розанове, Вл. Соловьеве, П. Чаадаеве, Н. Гумилеве, М. Горьком, В. Набокове, А. Пушкине, М. Лермонтове, А. Чехове, Н. Гоголе, А. Ахматовой, А. Блоке, А. Твардовском, Н. Заболоцком и др.
РХГА удалось привлечь к сотрудничеству в «Русском Пути» замечательных ученых, деятельность которых получила поддержку


6
От издателя
Российского гуманитарного научного фонда (РГНФ), придавшего качественно новый импульс развитию проекта. «Русский Путь» расширился структурно и содержательно. «Русский Путь» исходно замышлялся как серия книг не только о мыслителях, но и шире — о творцах отечественной культуры и истории. К настоящему времени увидели свет два новых слоя антологий: о творцах российской политической истории и государственности, в первую очередь — о российских императорах (вышли книги о Петре I, Екатерине II, Николае I, Александре II), и об ученых — В. Вернадском и И. Павлове.
Другой вектор расширения «Русского Пути» связан с сознанием того, что национальные культуры формируются в более широком контексте, испытывая воздействие со стороны других культурных миров. Подсерия «Западные мыслители в русской культуре» была открыта антологиями «Ф. Ницше: pro et contra» и «Шеллинг: pro et contra», продолжена книгами о Платоне, бл. Августине, Н. Макиавелли, Ж.-Ж. Руссо, И. Канте. Антологии о Данте, Сервантесе и Спинозе являются достойным продолжением этого ряда.
Новым этапом развития «Русского Пути» может стать переход от персоналий к реалиям. Последние могут быть выражены различными терминами — «универсалии культуры», «мифологемы-идеи», «формы общественного сознания», «категории духовного опыта», «формы религиозности». В частности, нами опубликованы антологии, посвященные российской рецепции православия, католичества, протестантизма и ислама.
Обозначенные направления могут быть дополнены созданием расширенных (электронных) версий антологий. Поэтапное структурирование этой базы данных может привести к формированию гипертекстовой мультимедийной системы «Энциклопедия самосознания русской культуры». Очерченная перспектива развития проекта является долгосрочной и требует значительных интеллектуальных усилий и ресурсов. Поэтому РХГА приглашает к сотрудничеству ученых, полагающих, что данный проект несет в себе как научно-образовательную ценность, так и жизненный, духовный смысл.


Н. М. Дорошенко, И. Ф. Кефели ВВЕДЕНИЕ
I. 	Интерес к личности и творчеству Л. Н. Гумилева
В чем кроются причины интереса к личности и творческому наследию Льва Николаевича Гумилева сегодня? Что привлекает внимание самых разных людей к творчеству этого незаурядного ученого и мыслителя в начале XXI века? Что делает его теорию столь популярной? Почему даже оппоненты признают его ^властителем дум». Назовем лишь несколько факторов, которые представляются наиболее существенными для ответа на эти вопросы. Начнем с самого Гумилева, с выяснения, как сам он объяснял широкий общественный интерес, столь необычный для сугубо научной концепции: «Я картавый, не декламацией и не многими подробностями, которые я действительно знаю из истории и которые включал в лекции, чтобы легче было слушать и воспринимать, а той основной идеей, которую проводил в этих лекциях. Идея эта заключалась в синтезе естественных и гуманитарных наук, то есть я возвысил историю до уровня естественных наук, исследуемых наблюдением и проверяемых теми способами, которые у нас приняты в хорошо развитых естественных науках»1. Забегая вперед, скажем, что предпринятый Гумилевым научный синтез позволил ему предложить новаторское по своей сути системно-синергетическое понимание этногенетических процессов, нелинейности исторических процессов, саморазвития, самоорганизации и самоуправления этнических систем.
1 Гумилев Л. Н. Автонекролог // Лавров С. Б. Лев Гумилев: судьба
и идеи. М., 2003. С. 31.


8
Н. М. Дорошенко, И. Ф. Кефели
Повышенный интерес к его работам обусловлен также актуализацией этнической проблематики в связи с глобализацией мировых процессов в современном мире и с ростом напряженности в межнациональной сфере. Сейчас его концепция сохраняет свои позиции как альтернатива засилью европоцентризма в отечественном гуманитарном образовании, прозападным интерпретациям и оценкам российской истории. В этом смысле чрезвычайно важным является жизнеутверждающее мировоззрение Гумилева. При жизни он был необычайно притягательной фигурой на интеллектуальном небосклоне 1960-х — начала 90-х гг. XX в. И наконец, привлекает дискуссионный характер материалов о личности и творческом наследии Гумилева, который вызывает к себе неоднозначное отношение и порой противоположные оценки. И вместе с тем многими он признан как один из наиболее выдающихся мыслителей XX в. К сожалению, сегодня при попытках непредвзято подойти к пониманию «феномена» Льва Гумилева» не всегда учитывается, что многогранность и разноплановость его творчества породили много мифов и субъективных предубеждений, которые порой создают искаженное представление о нем и его идеях. Он постоянно находился в творческом поиске.
Сведения о жизненном пути Гумилева содержатся прежде всего в его интервью и статьях: «Автобиография. Воспоминания о родителях», «Автонекролог», «Биография научной теории, или Автонекролог». Для Гумилева важнее всех жизненных перипетий были «радости познавания», муки творчества, поэтому он свой «Автонекролог» писал не как историю личной жизни, а как действительную биографию научной теории, собственных раздумий, как историю идей. Добавление к такой его автобиографии было сделано Мариной Георгиевной Козыревой — другом семьи Гумилевых, хранительницей их семейного фонда, первым директором музея-квартиры Гумилева. Она составила хронику событий его жизни под названием «Основные даты жизни и деятельности Л. Н. Гумилева» (см. Приложение) и в свое время передала ее Сергею Борисовичу Лаврову, написавшему прекрасную книгу «Лев Гумилев. Судьба и идеи». Наша книга — дань уважения великому человеку и ученому и продолжение дела, начатого С. Б. Лавровым.
II. 	Путь в науку: взлеты и изломы судьбы
Льва Николаевича Гумилева большинство людей знают как сына двух замечательных поэтов Серебряного века — Николая


Введение
9
Степановича Гумилева и Анны Андреевны Ахматовой2. Он родился 1 октября 1912 г. в Санкт-Петербурге на Васильевском острове в клинике Вейдемана на углу Большого проспекта и 14-й линии. С детских лет он привык к жизненным невзгодам и лишениям. Детство, проведенное вдали от родителей, расстрел отца, клеймо «сына врага народа», многократные аресты и заключения более чем на тринадцать лет, участие в Великой Отечественной войне. Только после войны он закончил исторический факультет ЛГУ.
Первая детская мечта была простой и наивной: «Мне хотелось простого: чтобы был отец, чтобы в мире была елка, Колумб, охотничьи собаки, Рублев, Лермонтов, но папа приезжал к нам раза два или три, он занимался со мной, рассказывая мне, что такое стихи и как я должен изучать историю... Он рисовал для меня картинки...». Однако общение оказалось недолгим: в августе 1921 г. Николай Степанович Гумилев был арестован, обвинен в участии в контрреволюционном заговоре и расстрелян (заговора, как потом выяснилось, не было, и он был реабилитирован 30 сентября 1991 г.). Так обернулась первая детская мечта. Всю жизнь Лева хранил память о своем отце, восхищался его мужеством и поэтическим наследием, гордился им.
Вторая мечта — нормальная для всякого человека — иметь свое жилье, свой угол, свою комнату и предел его мечтаний—«отдельную квартиру на бестрамвайной улице». Осуществления этой мечты пришлось ждать более 70 лет, а до этого Лева жил то у бабушки Анны Степановны в селе Слепнево Тверской губернии, то в Ленинграде у матери, которая сама не имела жилплощади и жила «на птичьих правах» у очередного мужа, то на тюремных нарах. Только за два года до смерти, на семьдесят восьмом году жизни, он вместе с женой получил отдельную двухкомнатную квартиру на ул. Коломенской, дом 1, кв. 15, ставшей мемориальным музеем — филиалом музея Анны Ахматовой в Фонтанном доме. '
2 Краткие сведения о родителях Л. Н. Гумилева: Отец — Николай Степанович Гумилев — один из поэтов Серебряного века, путешественник. Вскоре после начала Первой мировой войны ушел добровольцем на фронт, за личную храбрость 1914-1915 гг. был награжден первым солдатским Георгиевским крестом, в 1916 г. — Георгиевским крестом III степени. 3 августа 1921 г. арестован, обвинен в участии в контрреволюционном заговоре по процессу Таганцева и расстрелян. В 1998 г. было издано 10-томное собрание его сочинений. Мать — Анна Андреевна Горенко (псевдоним: Анна Ахматова) (1889-1966) — всемирно известная поэтесса. Осн. соч., касающееся сына: «Реквием».


10
Н. М. Дорошенко, И. Ф. Кефели
Все это закаляло его характер, научало добиваться поставленной цели. Она по-разному формулировалась в разные годы: в детстве он ощутил в себе интерес к истории и географии, в юности ставил цель — написать историю евразийских народов3; в зрелые годы в своей докторской диссертации он так определял главную задачу своих исследований: «Я вижу свою задачу в том, чтобы принести посильную пользу Прекрасной Даме Истории, без которой не может существовать ни один народ, и ее Мудрой Сестре — Географии, которая роднит людей с их праматерью Биосферой планеты Земля»4. Вся его жизнь была посвящена служению этим двум Прекрасным Дамам, его любимым наукам — истории и географии. Бесспорно, он понимал, что первым условием достижения этой цели является получение образования, прохождение всем известного пути: школа, университет, аспирантура, но для него не все было гладко на этом пути. После окончания в 1929 г. Бежецкой девятилетней школы Лев переехал в Ленинград, где закончил 10-й класс «Единой трудовой школы» на 1-й Красноармейской улице, и в 1930 г. попытался поступить в Педагогический институт имени А. И. Герцена, но не был принят из-за «отсутствия рабочего стажа» (на деле — из-за дворянского происхождения). Чтобы заработать трудовой стаж, он с сентября 1930 по 1934 г. работал чернорабочим, потом коллектором Центрального научно-исследовательского геологоразведочного института на Памире, санитаром малярийной станции в Таджикистане. В 1934 г. поступил на Восточный факультет Ленинградского государственного университета, но был арестован и, хотя через 9 дней был освобожден «за отсутствием состава преступления», был исключен из университета по решению комсомольской ячейки. В 1937 г. был восстановлен в университете благодаря ректору М. С. Лазуркину и успел сдать экзамены за второй курс исторического факультета, но доучиться ему не дали в связи с очередным арестом и добровольным уходом в 1944 г. на фронт. В 1945 г., с разрешения декана исторического факультета ЛГУ В. В. Мавродина, Гумилев сдал экстерном 10 экзаменов и был восстановлен в университете на историческом факультете, что позволило ему получить диплом по специальности «историк-востоковед». В 1946 г. он поступил в аспирантуру Ленинградского отделения Института востоковедения АН СССР, но вскоре был
3См.: Головникова О. В., Тархова Н. С. «И все-таки я буду истори¬
ком!» // Звезда. 2002. № 8. С. 114-135.
4Гумилев Л. Н. Этногенез и биосфера Земли. СПб., 2002. С. 44.


Введение
11
отчислен с формулировкой: «Несоответствие филологической подготовки избранной специальности», хотя знал к тому времени несколько иностранных языков. Чтобы получить положительную справку с места работы, Гумилев с большим трудом устроился на работу библиотекарем в психиатрическую больницу. В декабре 1948 г. он наконец получил «трудовую характеристику», которая позволила ему защитить кандидатскую диссертацию на тему «Подробная политическая история первого тюркского каганата (546—569 гг.)». 6 ноября 1949 г. Гумилев был арестован уже в четвертый раз и осужден на 10 лет «за контрреволюционную деятельность» («за папу»). До 1956 г. он пробыл в лагерях Карагандинской, Курганской, Омской областей. «Воспользовавшись» большим количеством «незанятого для головы» свободного времени, он и там продолжал творить: «Я все свои главные научные мысли продумал в тюрьме. Там хорошо думается. В камере залезал под нары на пол, лежал и думал...»5, — вспоминал он. Вдумайтесь в эти слова! Какой силой воли и свободой мысли должен был обладать этот незаконно репрессированный человек, чтобы не ожесточиться, не опуститься, не раствориться в уголовной среде. Итогом этих раздумий явились замечательные идеи. Так, именно в тюрьме он стал думать об источниках и движущих силах исторического процесса; именно в тюрьме ему пришла в голову идея пасси- онарности. Много знаний и впечатлений давало ему общение в ссылках с представителями разных народов. Дружить с казахами и киргизами, таджиками и узбеками, уйгурами и китайцами ему было нетрудно. Они легко шли на контакт, ценили искренность и доброжелательность. Они требовали уважения к себе и гордились своими достижениями. Служба в армии была тоже великолепным источником знаний о людях. Уйдя в 1944 г. на фронт, он приобрел большой опыт не только в военных делах, но и в общении с людьми. Так, еврей-раввин познакомил его с философским смыслом Каббалы, а кореец-буд- дист рассказал несколько легенд о стране Шамбала, о которой позднее он напишет научную статью.
В 1956 г. Гумилев был освобожден, реабилитирован и вернулся в Ленинград. Директор Эрмитажа М. И. Артамонов принял его на работу в Центральную научную библиотеку музея. С 1959 г. стали появляться в печати первые научные работы Гумилева, задуманные в неволе. В 1960 г. вышла его первая книга «Хунну». Тогда же он начал читать лекции на историческом
5 Гумилев Л. Н. Этногенез и биосфера Земли. С. 8.


12
Н. М. Дорошенко, И. Ф. Кефели
факультете, а позднее на Восточном факультете ЛГУ — о кочевниках Центральной Азии. После того как он стал членом Географического общества, где выступал с докладами о колебаниях климата по историческим и геологическим данным, его пригласили на работу в НИИ географии при географическом факультете ЛГУ. В 1961 г. он защитил докторскую диссертацию на тему «Древние тюрки в VI—VIII вв.», а в 1974 г. — третью диссертацию на тему «Этногенез и биосфера Земли» на соискание ученой степени доктора географических наук. Однако ВАК не утвердил ее, так формулируя отказ: «Несмотря на серьезные ошибки, она стоит выше многих докторских диссертаций». Отказавшись присудить Гумилеву искомую ученую степень, ВАК тогда же ввел его в специализированный Ученый совет по присуждению докторских степеней по экономической и социальной географии. Его монография «Этногенез и биосфера Земли» была издана далеко не сразу — в 1989 г. С этих пор началась самая настоящая травля Гумилева. За период с 1974 по 1985 гг. был задействован механизм зажима его публикаций. Он не мог не почувствовать, что отношение к нему резко изменилось в середине 70-х гг. Начался период «замалчивания» трудов Гумилева: его перестали печатать, заказанные статьи в научных журналах не публиковались, друзья и некоторые ученики начали отходить от него. Вокруг него образовался профессиональный вакуум. Это был, пожалуй, самый тяжелый период в его научной жизни. Его теорию этногенеза не хотели признавать. Против него ополчились академические институты, но Гумилев оказался способен противостоять им всем. Уже одно это обстоятельство показывает масштаб этого незаурядного ученого. Борьба шла с переменным успехом. Одно время казалось, что побеждают академические круги под руководством академиков Ю. В. Бромлея и Б. А. Рыбакова. Они нашли способ справиться с неугомонным Гумилевым. Задействовав всю мощь административного ресурса и партийного аппарата, его гонителям удалось на целых пятнадцать лет (1974—1989) наложить негласное табу на издание и даже упоминание его работ. Запрещалось приглашать Гумилева на конференции и принимать от него заявки на участие в научных форумах, предпринимались усилия изолировать ученого и отбить у исследователей желание консультироваться с ним по научным вопросам. Сложно сказать, кому от этого было хуже, но факт остается фактом: дальнейшее развитие науки было задержано на несколько десятилетий, хотя жизнь показала правоту многих идей Гумилева. В последние годы жизни он был избран действительным членом Российской академии естественных наук. Это был пик его научной карьеры!


Введение
13
К этому времени обнаружилась еще одна сторона таланта Гумилева. Он оказался блестящим публичным лектором, прекрасным просветителем. Его лекции по народоведению, которые вначале читались только для студентов, стали собирать огромные аудитории. Но силы были на исходе...
III. 	Предмет исследований
Свое понимание предмета исторического познания Гумилев изложил в статье «По поводу предмета исторической географии». Предмет его исследований расширялся и углублялся в зависимости от критериев, положенных в основу его исследований: по оси исторического времени, по оси исторического пространства, по уровню исследований, по сторонам общественной жизни, по научным дисциплинам. В соответствии с этими критериями Гумилев давал ответы на самые традиционные вопросы: когда, где, что и как происходило? У него всегда был бескорыстный интерес к предмету, к частным сюжетам и эмпирическим обобщениям. Желание понять три вещи: «как?», «что?» и «что к чему?» представлялись ему самоцелью6.
Отвечая на вопрос «когда?», он продвигался по оси исторического времени: история Древнего мира, Средневековье, Новая и Новейшая история, современность. Понимая, что историческое время, в отличие от физического и биологического, обнаруживает себя через насыщенность историческими действиями и событиями, Гумилев утверждал, что историческое время неоднородно: в нем есть эпохи, богатые событиями и эпохи «безвременья», которые в равной степени становятся предметом объективного исследования.
Отвечая на вопрос «где?», он двигался по оси исторического пространства: Восточная Азия или Средний Восток, Срединная или Центральная Азии, Евразия, включавшая историю России. Отождествляя жизненное пространство с «вмещающим и кормящим» ландшафтом, он проанализировал роль ландшафта в своих первых публикациях: статье «Этнос и ландшафт» и серии статей в Вестнике ЛГУ под общим названием «Ландшафт и этнос»7.
6Гумилев Л. Н. Этносфера: история людей и история природы. М., 2003. С. 9.
1 Его же. Хазария и Каспий // Вестник ЛГУ. 1964. № 6; Его же. Хаза- рия и Терек // Там же. № 24; Его же. Гетерогенность увлажнения Евразии в древности // Там же. 1966. № 6; Его же. Гетерогенность увлажнения Евразии // Там же. № 18.


14
Н. М. Дорошенко, И. Ф. Кефели
Политическая история и быт древних кочевников.
На первой стадии его творческого пути предметом его исследований был быт кочевников, описание древних тюркских племен, констатация событий их политической жизни. Еще в школьные и студенческие годы у него появился интерес к истории кочевников: «И вот, признаюсь, мне безумно захотелось узнать, как в пустынных степях Монголии внезапно возникла могучая империя Чингисхана, которая через 90 лет так же быстро развалилась... Чтобы удовлетворить свое страстное любопытство, мне пришлось заниматься историей кочевников всерьез, отодвинув на задний план все другие дела»8.
О серьезности его намерений и своеобразии его предметного подхода этого периода можно судить по содержанию и названиям докладов и специальных статей: «Алтайская ветвь тюрок-ту- гю» (1959); «Истоки ритма кочевой культуры Срединной Азии (Опыт историко-географического синтеза)» (1966), «Кочевой быт от расцвета к исчезновению» (1968), «Кочевые погребения в дельте Волги» (1968), «Место исторической географии в востоковедческих исследованиях» (1970), предисловие к книге: Д. Майдар, Д. Пюрвеев «От кочевой до мобильной архитектуры» (1980), «Люди и природа Великой степи (Опыт объяснения некоторых деталей истории кочевников)» (1987), и др.
Политическая история отражена в названиях и содержании его докладов и первых статей: «Удельно-лествичная система тюрок в VI—VII веках: к вопросу о ранних формах государственности» (1959), «Война 589 г. и Гератская битва» (1960), «Таласская битва 36 г. до н. э.» (1960), «Великая распря в первом тюркском каганате в свете византийских источников» (1961), «Ирано-эфталитская война в V в.» (1965), «Величие и падение Древнего Тибета» (1969) и др.
В числе особо интересовавших его народов были тюрки, хунны, монголы, хазары, которым он посвятил целый цикл статей и книг:
- о тюрках он писал с начала 60-х гг. и до конца своих дней: «Алтайская ветвь тюрок-тугю», «Диспут о древних тюрках», «Древние тюрки VI—VIII вв.», «Орды и племена у древних тюрков и уйгуров» и др.;
- о хуннах: «Некоторые вопросы истории хуннов», «Хунну. Срединная Азия в древние времена», «Хунны в Китае. Три века войны Китая со степными народами III—VI вв.», «Дакоты и хунны», «Хунны в Азии и Европе», «Хунну. Степная трилогия» «История народа хунну. В 2-х кн.»;
вЕго же. Поиски вымышленного царства (Легенда о «государстве пре¬
свитера Иоанна»). СПб., 2003. С. 6, 7.


Введение
15
— о монголах: статьи «Древне-монгольская религия», «Монголы и меркиты в XII в.», «“Тайная” и “явная” история монголов ХИ-ХШ вв.», «Создание и распад монгольской империи в ХШв.», «Монголы XIII в. и “Слово о полку Игореве”» и др.;
— о хазарах: «Хазарское погребение и место, где стоял Итиль», «Хазарская Атлантида» (соавт. А. Алексин), «Хазария и Каспий», «Хазария и Терек», «Соседи хазар», «Хазарские погребения в дельте Волги», «Где она, страна Хазария» (соавт. Б. И. Кузнецов), «Памятники хазарской культуры в дельте Волги». Этот цикл статей завершился монографией «Открытие Хазарии».
Защитив две диссертации — кандидатскую на тему «Подробная политическая история первого тюркского каганата (546—659)» и докторскую «Древние тюрки. VI—VIII вв.» — и став первым доктором наук по специальности «история древних тюрков», он внес заметный вклад как в российское, так и в зарубежное кочевниковедение. О значении его работ в этой области можно судить, сравнивая их с предшествующими знаниями. Ко времени появления трудов Гумилева отечественная историография частично включала знания о соседях Древней Руси, о каганатах на Волге, Средней Азии, Кавказе, но это были знания об отдельных тюрко-монгольских племенах и носили они часто отрывочный и искаженный характер. С появлением гумилевских трудов в отечественную историографию на смену искаженным представлениям о кочевниках пришли конкретно-исторические знания о соседях Руси, их взаимоотношениях. Под влиянием Гумилева наши представления о многих народах оказались продвинутыми на новый, более высокий уровень.
Его эрудиция, широта взглядов, знание множества языков, культуры Востока дали ключ к постижению стереотипов поведения народов на стадии их возникновения и развития. Более того, знакомство с историей этих народов позволило ему пересмотреть существовавшие тогда и существующие ныне негативные стереотипы исторического мышления. Уже в первых статьях, написанных на эту тему: «Легенда и действительность в древней истории Тибета» (1960), «Страна Шамбала в легенде и в истории» (1968), а также в книге «Черная легенда. Друзья и недруги Великой степи» (1994), он разоблачал мифы о вечной вражде кочевников и земледельцев, лесных и степных народов.
В итоге на первой стадии творческого пути ему удалось охарактеризовать быт кочевников древнего мира, разобраться, кем являлись некоторые азиатские народы (например, в статьях


16
Н. М. Дорошенко, И. Ф. Кефели
«Эфталиты и их соседи в IV в.», «Эфталиты: горцы или степняки?», «Три исчезнувших народа»). В этот период ему удалось описать внешние политические события (набеги, победы и поражения орд и племен), но констатируя факты, он не мог ни объяснить толком эти события, ни обобщить многочисленные факты, ни установить какие-либо закономерности.
Степная культура Центральной Азии. Вторая стадия — переход от древней истории к средневековью, от описания отдельных событий к процессам, от фактов к закономерностям, от политической истории кочевых народов к культурной и этнической истории. По его собственному признанию, тогда была поставлена первая научная проблема: каково соотношение двух разных культурных целостностей людей, населявших горы, леса и степи. Эта проблема получила решение в «Степной трилогии», опубликованной много лет спустя9. Если раньше, описывая быт кочевников в своих первых исследованиях, он отвечал на вопрос «как?», а не «почему?»10, то теперь он уже не ограничивался простым описанием. Так, прослеживая историю хуннов, он следующим образом определял задачи своего исследования: «Мы хотим разобраться, каким образом немногочисленный кочевой народ создал такую форму организации и культуру, которые позволили ему сохранять самостоятельность и самобытность на протяжении многих столетий, пока он не потерпел окончательное поражение и не подвергся полному истреблению. В чем была сила этого народа и почему она иссякла? Кем были хунны для соседей и что они оставили потомкам?»11. Он пытался понять, как хунны в количестве 1,5 миллионов человек сражались на равных против объединенного Китая с его 59 миллионами; как могли в XIII в. н. э. монголы, которых было всего 700 тысяч, завоевать и покорить большой, храбрый и культурный русский народ?12 Переходя от древней истории к средневековью, от описания политических событий к характеристике культуры и быта и социального устройства, от описания отдельных народов к анализу этнической истории в целом, он надеялся получить ответы на вопросы: «почему одни армии одерживали победы, а другие терпели поражения, и отчего одни страны усиливались, а другие слабели?», «каким образом маленькое племя иногда оказывалось гегемоном полумира, затем
9Гумилев Л. Н. Этносфера... С. 12.
10 Его же. Этногенез и биосфера Земли. С. 247
11 Его же. История народа хунну. М., 2002. Кн. 1. С. 7-8.
12Его же. Ритмы Евразии: эпохи и цивилизации. М., 2003. С. 27.


Введение
17
увеличивалось в числе, а потом исчезало?»13. Он полагал, что именно этническая история может быть ключом к открытию объективных закономерностей исторического процесса. «Не заставляет ли это предположить, что именно в недрах многообразной этнической стихии человечества сокрыты глобальные и объективные закономерности исторических процессов?»14 Поставив цель — описать средневековую историю степных народов, дать их социальный портрет, он перешел от анализа отдельных тюрко-монгольских племен к исследованию истории Срединной (Центральной) Азии. Результатом этих исследований явилась публикация следующих работ: «Истоки ритма кочевой культуры Срединной Азии (Опыт историко-географического синтеза)» (1966), «Изменение климата и миграции кочевников» (1972), «Старобурятская живопись» (1975), «Пространство и время Великой степи» (1979) и др.
Ко времени появления его трудов в отечественной историографии Великая Степь Евразийского континента была почти не исследованной. Преобладала недооценка этнических процессов, в ходу была однозначная шкала больших и малых народов. С появлением трудов Гумилева вырос интерес к Востоку и к миру в целом, этнические процессы приобрели необходимый масштаб. В отечественную историографию на смену искаженным представлениям о «дикой степи» пришли конкретно-исторические знания о народах, населявших Степь, их взаимоотношениях. Он соединил в единую цепь развития гео-этно-исторические процессы, показал и обосновал диалектику их развития. Изучая долгое время средневековую историю народов Центральной и Срединной Азии, их хозяйственный быт и культуру, он пришел к выводам о наличии развитой цивилизации у азиатских народов, о существовании определенных статистических закономерностей в развитии природных и этнических процессов. Но в рамках этнографии не появилось ни одного исторического или социологического закона.
В начале 70-х гг. у Гумилева созревает мысль об этносе как о связующем звене между природным и историческим бытием человека. Уже становится мало этнографии, фиксировавшей внимание на различиях народов, и он закладывает основания новой науки — этнологии, ставящей задачу изучения общих свойств этносов. «Эта новая наука по предмету, аспекту и методике будет относиться к разряду
13Гумилев Л. Н. Этногенез и биосфера Земли. С. 27, 28.
1ЛЕгоже. Ритмы Евразии... С. 185.


18
Н. М. Дорошенко, И. Ф. Кефели
естественных, а не гуманитарных наук», — писал он в статье «Этнос и ландшафт»15. По его характеристике, «этнология — это рождающаяся наука. Потребность в ней возникла лишь во второй половине XX в., когда выяснилось, что простое накопление этнографических собраний и наблюдений грозит тем, что наука, не ставящая проблем, превратится в бессмысленное коллекционерство. И вот возникли на наших глазах обществоведение и этнология — две дисциплины, интересующиеся одним, на первый взгляд, предметом — человечеством, но в совершенно разных аспектах»16. Обществоведению повезло больше. Оно стало преподаваться в качестве специального предмета в средней и высшей школе. В вузах оно вошло в содержание курса исторического материализма, где изучались темы «Природа и общество», «Географическая среда и ее роль в жизни общества», «Демографические проблемы» и прочие, роднящие его с этнологией. Но для нас в этой цитате важно очень ценное для дальнейшего исследования положение, касающееся нового понимания предмета этнологии и его собственных исследований. Создание этнологии, объясняющей закономерности развития этносов, дополнило этнографию, описывающую различные этносы, и привело к созданию подлинно научной этнической истории. Вместе с научным обоснованием этнологии он также указывал на ее прогностический аспект: «Практическое значение этнологии также велико, как значение климатологии и сейсмографии. Мы не можем предотвратить цунами, наводнения или засухи, но можем их предсказать и принять меры»17. Создавая этнологию, Гумилев уже закладывал основы своего главного научного труда «Этногенез и биосфера Земли», в котором были изложены основные идеи, упомянутые ранее в статье «Этногенез и этносфера» (1970) и др.
История Евразии. Третья стадия — переход от истории народов Срединной Азии к истории всей Евразии, от истории средневековой к новой и новейшей истории. В отличие от классиков востоковедения Гумилев поставил гигантскую (по временному и пространственному охвату) задачу — дать сводную этническую историю всей Евразии, всю ее историю от хуннов до рождения Руси, проследить и объяснить взлеты и падения
15 Гумилев Л. Н. Этнос и ландшафт // Вестник Географического общества. 1968. Т. 100. С. 202.
16Его же. Этногенез и биосфера Земли. С. 32.
17Его же. Конец и вновь начало. М., 2003. С. 14.


Введение
19
евразийских народов. Стремясь решить эту задачу, он писал, что за обозримый исторический срок (1450 лет) Евразия объединялась четыре раза. В первый раз ее на короткое время объединили гунны; во второй — тюрки, создавшие свой каганат от Желтого до Черного морей; в третий — монголы под руководством Чингис-хана; в четвертый — русские, дошедшие до берегов Тихого океана и объединившие большую часть евразийского континента, за исключением Монголии и Восточного Туркестана. Они опять сделали из Евразии сильную державу и сами стали самостоятельной и весьма развитой культурой18. Гигантское пространство, на котором развертывалась эта история, он сам знал и по этапам (от Беломорканала до Норильска, Караганды и Омска), и по археологическим экспедициям (Саркелы в 1949 г., Ангара в 1957 г. и др.). Кроме того, он дополнил их данными П. Н. Савицкого об огромном «прямоугольнике степей» с наибольшей не только в Европе, но и во всем мире сплошной полосой травянистых степей и пустынь, удобных для кочевников-скотоводов: с севера — хингано-карпат- ский «прямоугольник степей»; с востока Захинганская островная Маньчжурия, с запада — «симметричная» ей Закарпатская венгерская степь; с юга — островные степи, особенно частые в условиях пересеченного рельефа Восточной Евразии (енисейская и ленская долины, Монголия и Забайкалье). Стремясь преодолеть предубеждение европейских историков, считавших, что азиатская степь — обиталище дикости, варварства, свирепых нравов и ханского произвола, Гумилев в предисловии к «Хуннам в Китае» дал целостное описание средневековой степной культуры, показал ее значение для всемирной истории, которое заключалось в том, что она остановила ханьскую и танскую агрессию, обеспечив тем самым оригинальное развитие всех культур Евразийского континента19. Проведя это исследование, он сделал оригинальные выводы о вкладе кочевников и хуннов в евразийскую историю: кочевники объединяли народы Великой степи, преодолевая горы, степи и пустыни, а хунны послужили щитом, защитившим свободу этих народов, не позволив китайцам заселить Сибирь с юга. Изучая долгое время древнюю и средневековую историю народов Центральной и Срединной Азии, он пришел к выводам о существовании определенных закономерностей в развитии природных и этнических процессов
18 Гумилев Л. Н. Конец и вновь начало. С. 14.
19Его же. Хунны в Китае: три века войны Китая со степными народа¬
ми. М., 1974. С. 3.


20
Н. М. Дорошенко, И. Ф. Кефели
на Евразийском континенте, о наличии развитой цивилизации у азиатских народов.
Но на этой стадии развития своей теории Гумилев столкнулся с определенными трудностями и пришел к четвертому умозаключению: в рамках одной только исторической науки невозможно установить универсальные закономерности, характерные для всего человечества: «История только фиксирует “концы” (обрывки традиций) и “начала” (вспышки пассионар- ности, зачинающие новый этногенез»)20. Поставив вопрос: откуда берутся вспышки и почему инерционные процессы так удивительно похожи друг на друга, он стал искать пути сближения истории с другими гуманитарными и естественными науками. Поиски привели его к евразийцам.
Как известно, отдельные евразийские положения высказывали многие русские философы (Н. Я. Данилевский, Н. А. Бердяев, С. Н. Булгаков, Л. П. Карсавин И. А. Ильин и др.), но как «своеобразное духовное братство» со своими мировоззренческими и методологическими принципами евразийство было создано в 20-30-е гг. XXв. Датой рождения евразийства считается 1921 г., когда в Софии вышел сборник статей под названием «Исход к Востоку. Предчувствия и свершения. Утверждение евразийства». Авторами были ученые, эмигрировавшие из России после революции 1917 г.: историк Г. В. Вернадский (1877—1973) — автор пятитомной «Истории России», географ и геополитик П. Н. Савицкий (1895-1968), историк и филолог князь Н. С. Трубецкой (1890-1938). Евразийцами их стали называть потому, что они называли Россию — Евразией, под которой понимали не просто особую территорию, объединяющую европейскую и азиатскую части России, но и особую «многонародную нацию» и особую русскую идеологию.
Л. Н. Гумилев и евразийцы жили в разных странах и трудились независимо друг от друга; их творческие пути до определенного времени не пересекались. Их очному знакомству препятствовали железный занавес, нахождение Гумилева в «местах отдаленных» и невозможность для него выехать за границу в течение многих лет, хотя с Г. В. Вернадским он переписывался через П. Н. Савицкого, с которым познакомился в 1966 г. в Праге на археологическом конгрессе. По справедливому утверждению С. Б. Лаврова, подробно познакомиться с учением евразийцев Гумилев смог лишь после освобождения из ГУЛАГА в 1956 г.: «“Выход” на кочевниковедение,
20Гумилев Л. Н. От Руси к России. М., 2002. С. 13.


Введение
21
на монгольскую тематику евразийцев и Л. Н. Гумилева шел параллельно и абсолютно независимо друг от друга. Евразийцы не могли до 50-х гг. даже знать о его существовании, а он не мог читать труды евразийцев, естественно, не доходившие ни до Ленинграда, ни тем более до лагерей»21. Сам Гумилев утверждал, что он многое «усвоил самостоятельно, размышляя над вопросами, которые волновали и евразийских теоретиков»22. Он высоко ценил евразийство, значение которого подчеркивал в своем последнем интервью: «Знаю одно и скажу вам по секрету, что если Россия будет спасена, то только как евразийская держава и только через евразийство»23.
В евразийском учении ему наиболее ценным показалось изучение такой дисциплины как историческая география, в которой рассматривалась роль географической среды в жизни общества. Под влиянием евразийцев он стал уделять еще большее внимание изучению народов Евразии. Сначала он написал статью «Ритмы Евразии», затем, уже после его смерти, вышла монография с идентичным названием «Ритмы Евразии: эпохи и цивилизации», первая часть которой называется «Евразийская теория: новое утверждение»; вторая часть — «Историческая география Евразии». В этих частях сделана попытка в рамках исторической географии установить законы, действовавшие в Евразии во все исторические времена и на всем географическом пространстве. Но, подчеркивая значение исторической географии, в докторской диссертации он писал о ее границах («область компетенции исторической географии ограничена») и о необходимости ее союза с другими науками (психологией, социологией, культурологией, биологией), которые должны были бы помочь в поиске решения поставленной проблемы24.
История русского народа. На четвертой стадии творческого пути он пришел к умозаключению о границах этнической науки, о недостаточности этнической истории, о невозможности решения важнейших исторических проблем на этническом уровне и о необходимости синтеза этнической истории с социальной историей. По его утверждению, социальная история и этнография в историческом синтезе не подменяют друг друга, а освещают предмет в разных аспектах. Этот синтез этнографии и социальной истории особенно ярко проявился
21Лавров С. Б. Гумилев Л. Н. Ритмы Евразии... С. 10.
22Там же.
23Там же. С. 19, 23.
2л Гумилев Л. Н. Этногенез и биосфера Земли. С. 25.


22
Н. М. Дорошенко, И. Ф. Кефели
в его интересе к отечественной истории. Он просвечивался уже в докладе «Несторианство и Древняя Русь», статьях «Древняя Русь и Кипчакская степь в 945—1225 гг.», «Россия, климат и кочевники» и особенно в книгах «Древняя Русь и Великая степь», «От Руси до России: очерки этнической истории» и «От Руси к России», посвященной истории Руси от становления Киевского княжества до эпохи Петра Первого.
В этих публикациях прежде всего описывалась история русского народа, объединившего более 100 этносов. Определив историю Руси как смену этносов, каждый из которых имел свой исторический срок, свою стадию зарождения, расцвета и упадка, он рассматривал ее генезис и развитие в специфических ландшафтных условиях. Гумилевым была сделана попытка установить предков русского этноса. Исходя из того, что любой этнос имел не одного, а даже нескольких предков, он полагал, что предками русских были и древние русичи, и выходцы из Литвы и Орды, и местные финно-угорские племена25. Также делались им попытки установить причины многих российских событий, источники и движущие силы нашего исторического развития, обобщить исторический материал и написать историю России как евразийской державы и установить ее место в мировом сообществе.
Сделав предметом своих исследований не только этническую, но и социальную историю России, Гумилев подчеркивал ведущую роль русского народа в создании Российской империи. При этом он выступал и против монголофобии («ненависти к монголам»), и против русофобии («ненависти к русским»)26. Он постоянно боролся против узкого национализма, шовинизма, космополитизма, фашизма и прочих проявлений «эгоцентристской психологии». Не только в ранних статьях, о которых говорилось выше, но и в более поздних публикациях, таких как: «Миф и действительность» (1984), «Этнос, мифы и реальность (1988), «Чем опасны мифы истории» (1988), «Мифы и реальность» (1989) и особенно — «Черная легенда: историкопсихологический этюд» (1989), «Правда против мифа: из бесед и выступлений» (1995) и др., он опровергал самые разные предрассудки и боролся за восстановление чести и достоинства и русского, и тюркских, и монгольских народов, ратуя за естественное и необходимое братство всех народов.
25 Гумилев Л. Н. От Руси до России. Очерки этнической истории. М., 2000. С. 12.
26Там же. С. 10, 29.


Введение
23
От истории к современности. Пятая стадия — переход от истории Евразии и России к истории всего человечества, от знания исторических законов — к познанию универсальных законов развития человеческого общества, от истории людей — к истории природы, от истории — к современности. В широком смысле проблема человека ставилась Гумилевым всегда, но в последние годы он пытался решать общечеловеческие проблемы — взаимодействия людей и природы, в частности, проблему соотношения человека как носителя цивилизации с природной средой, стремясь понять, почему и как человек преобразил лик Земли27? Пытаясь ответить на эти вопросы, он убедился, что при постоянном взаимодействии «истории природы и истории людей» неизбежно меняется и социальная и этническая психология, т. е. мотивы поведения и цели, на которые направлены усилия участников событий28. Из понимания взаимодействия людей, живой и неживой природы вытекало его понимание единства истории людей и истории природы. Он было осмыслено в специальной статье «О соотношении природы и общества согласно данным исторической географии и этнологии (ландшафт и этнос: X)» и особенно в книге «Люди и природа Великой степи». Итогом явилось следующее заключение: «...Взаимодействие истории природы и истории людей — интерференция двух форм развития материи, осуществляющаяся в системах этносов и их исторических судеб. Явления природы оказывают влияние на хозяйственную жизнь народов; изобилие или оскудение определяют мощь той или иной страны, а иногда стимулируют переселения в области с благодатным климатом; в результате миграций происходит этническая метисация и, как ее результат, — этногенез. Этот процесс, лежащий в сфере природы, в истории коррелиру- ется со спонтанным развитием человечества как целого, создающего и совершенствующего техносферу, на базе которой идет прогрессивное социальное развитие»29.
Вершиной его исследований является анализ этносфе- ры в специальных статьях «Этносфера как одна из оболочек Земли», «Этносфера и космос» и фундаментальном труде «Этносфера. История людей и история природы». В основу этих исследований был положен принцип, что «техно- и социосфера вообще не относятся к географической среде, хотя постоянно
21 Гумилев Л. Н. От Руси до России. Очерки этнической истории. С. 228.
29Его же. Ритмы Евразии... М., 2003. С. 563.
29Там же. С. 330-331.


24
Н. М. Дорошенко, И. Ф. Кефели
взаимодействуют с ней»30. Поэтому для ее исследования необходим союз исторической, географической и естественных наук, по его выражению, «третий блок наук», освещающий взаимоотношения человека, общества и природы.
Волновали его многие «острые» и «больные» вопросы, относящиеся к современности. Он прекрасно понимал, что для решения глобальных современных проблем необходимо знание универсальных законов развития человеческого общества и владение адекватными научными методами.
IV. 	Поиски методов
Убедившись, что для полноценных научных исследований существующих методов недостаточно, он поставил перед собой задачу — создать новый метод, с помощью которого можно было бы изучить обозначенный выше предмет во всей его сложности, полноте и глубине.
От монтажного метода к проблемному и панорамному. Первое критическое отношение к существовавшему методу исследования возникло у него еще в студенческие годы. Поступив на исторический факультет ЛГУ, он столкнулся с так называемым «монтажным методом»: «За время обучения в университете и аспирантуре будущему автору внушалась мысль, что его задача — выписать как можно больше цитат из источников, сложить их в каком-либо порядке и сделать вывод: в древности были рабовладельцы и рабы. Рабовладельцы были плохие, но им было хорошо, рабы были хорошие, но им было плохо. А крестьянам жилось хуже. Все это, конечно, правильно, но вот беда — читать про это никто не хочет, даже сам автор»31. Будучи убежден, что «наука, не ставящая проблем, превратится в бессмысленное коллекционерство»32, Гумилев самостоятельно пришел к проблемному методу33, изложив
30Гумилев Л. Н. Этногенез и биосфера Земли. С. 211.
31 Там же. С. 27.
32 Там же. С. 32.
33 Р. Коллингвуд в книге «Idea of Nature» L., 1946 (рус. пер. — «Идея истории». М., 1980), назвавший монтажный метод «методом ножниц и клея», дал название новаторскому методу — «логика вопросов и ответов», а А. Тойнби назвал такой метод проблемным. Согласно ему, всякое исследование является решением какой-либо сложной проблемы, на которую нет ответа. Решить большую проблему можно, лишь разбив ее на множество мелких вопросов, каждый из которых можно решить в том случае,


Введение
25
свое понимание в книге «Поиски вымышленного царства» в разделе «Преодоление филологии»34. В ходе полемики выяснились четыре отличия его метода: 1) в отличие от филологов, довольствовавшихся работой с текстами и не ставивших и не решавших каких-либо проблем, Гумилев во всех своих трудах стремился давать ответы на вполне конкретные вопросы; 2) в отличие от исследований, сводившихся часто к переводу и пересказу текстов, свидетельствовавших о том, «как сказано» и «как написано», Гумилев ставил вопрос: «как было на самом деле», т. е. исходил из принципа объективности35; 3) в отличие от историков, ставивших во главу угла «критику источников», у Гумилева шла речь о методе, позволявшем находить истину даже тогда, когда не было источников. Он исходил из того, что задача науки состоит не только в том, чтобы констатировать факты по источникам, а в том, чтобы путем анализа и синтеза устанавливать факты не известные и в источниках не упомянутые.
Гумилев предложил панорамный метод, включавший три уровня интерпретации событий под тремя углами зрения: первый — самый приземленный — «с позиции мышиной норы»; второй — повыше, с вершины холма; третий — глобальный, с высоты «птичьего полета», с позиции орла36.
Что было особенно ценного в гумилевском «преодолении филологии»? Критикуя, он не отрицал филологический метод абсолютно, а искал в нем «рациональное зерно», сохраняя и приумножая знание языков, причем не как самоцель, не только как доказательство эрудиции и таланта ученого, а как метод изучения истории. Он ценил переводы, но не признавал заслуживающими доверия прямое цитирование или довольствование ссылками на текст. По его мнению, критическая обработка текста дает лишь полуфабрикат. Оценивая переведенные тексты
если решишь предыдущий. Ответив на первый, самый простейший вопрос, можешь ставить и отвечать на второй, более сложный. Ответив на второй, можешь ставить и решать третий, и т. д., пока не поставишь последний вопрос, ответ на который и будет решением поставленной задачи.
3-1Гумилев Л. Н. Поиски вымышленного царства... С. 5-20.
35Поппер К. Р. — австр. и англ, философ и социолог, специалист по логике науки, проф. Родился в Вене в семье юриста, там же работал до 1937 г.; в 1937-45 гг. — в Новой Зеландии, с 1946г. — в Лондоне. Стоя на позициях критического рационализма, выступил с критикой историциз- ма, создал теорию роста научного знания и разработал методологический принцип фальсификации.
36Гумилев Л. Н. В поисках вымышленного царства. М., 1992. С. 14.


26
Н. М. Дорошенко, И. Ф. Кефели
как «сырье, требующее обработки», он провозглашал две стадии исследования: первую — анализ, проводимый путем синхронистического подбора фактов, вторую — исторический синтез37. По его мнению, только сводка достаточно большого числа фактов позволяет начать поиски логики событий, т. е. их внутренней связи. Обнаружение связей дает возможность проникнуть в глубину закономерностей, позволяющих установить связь времен и пространств. Эта многоступенчатость познания, несомненно, затрудняет ход исследования, но только этим сложным путем можно ответить на вопросы: как и почему появляются и исчезают народы? Чем, кроме внешних признаков, вроде языка и традиций, они отличаются между собой? Где в человеке проходит граница между общественной и биологической формами движения материи? И каковы истинные взаимосвязи человеческих коллективов с природой? Он понимал, что для ответа на эти вопросы нужны другие масштабы исследования.
От этнографического метода к этнологическому. На вторую ступеньку он поднялся, работая в области этнической истории, где изменился не предмет изучения, а подход и, соответственно, методика. По вопросу о вкладе Гумилева в этническую историю, существуют две крайние точки зрения. Сторонники одной (С. А. Абдыманапов, Р. К. Бариев, Ж. А. Ермекбаев и др.) отмечают большие заслуги его в понимании этноса, этнологии, теории этногенеза. Сторонники другой (В. А. Тишков, В. А. Шнирельман, А. Л. Янов и др.) считают это мифотворчеством. Разобраться, где тут мифы, а где правда — задача, решение которой, по мнению самого Гумилева, зависит от понимания метода и методики этнических исследований. Начал он решать эту задачу с пересмотра этнографического метода и кончил обоснованием этнологического. По сравнению с этнографическим этнологический метод имеет три особенности:
а) если этнографический метод есть способ описания этнических явлений, то этнологический метод есть способ их объяснения, указывающий движущие силы этнических процессов;
б) если этнографический метод — эмпирический (констатация фактов), то этнологический метод — теоретический. обоб щающий;
в) если этнографический метод констатирует различия этносов, то этнологический метод выявляет их сходства.
Л. Н. Гумилев разработал методику обобщения, включающую три фазы: начальная — эмпирическое обобщение, сред-
37Гумилев Л. Н. Тысячелетие вокруг Каспия. М., 1991. С. 18.


Введение
27
няя — теоретическое обобщение, и высшая — философское обобщение. Эмпирическое обобщение строится на уже собранных и проверенных фактах. Средняя стадия осмысления проблемы — сведение материала в систему. Высшая — построение философской концепции. Надо сказать, что в исследованиях Гумилева присутствуют все три стадии обобщения, но в этнологии главным он считал теоретическое обобщение38.
Этнологический метод Гумилев сравнивал с криминалистическим: «Подобно тому, как хороший сыщик использует не только рассказы свидетелей, но и состояние погоды в момент преступления, мотивы и черты характера преступника и жертвы и, главное, вспоминает примеры аналогичных поступков, стремясь уловить отклонения от закономерности, так и этнолог вправе учитывать географию, этническую и личную психологию, фазы этногенеза и моменты смещений закономерности при контактах. Расширяя горизонты темы и отслоив факты от источника, этнолог может уловить связи событий, их внутреннюю логику и добиться результатов, интересных и ему самому, и читателю»39.
С помощью этнологического метода Гумилеву удавалось выяснять причины появления многих этносов, понимать источники и движущие силы этнической истории, открывать некоторые статистические закономерности. Пользуясь этим методом, он обобщил сорок «индивидуальных кривых этногенеза», характерных для разных этносов. Но этого оказалось мало. И в теории, и на практике он убедился, что для открытия исторических закономерностей, а тем более универсальных законов, ни этнологического метода, ни этнической истории недостаточно. «Но на поставленный нами вопрос: почему и как человек преобразил лик Земли? — констатация сходств и различий ответа не дает. Поэтому продолжим “поиск истины”, как древние эллины именовали исторические исследованиях»40.
От исторического метода к историко-географическому. На третью ступеньку Гумилев поднялся, переходя к исторической науке, полагая, что проблема этногенеза лежит на грани исторической науки, которая может предоставить не только «обильный материал», но и проверенный временем исторический метод — «метод наглядного обозрения исторической действительности на протяжении тысячелетий, следовавшего
39 Гумилев Л. Н. Этногенез и биосфера Земли. С. 49.
39Его же. Ритмы Евразии... С. 508.
л0Его же. Этногенез и биосфера Земли. С. 228.


28
Н. М. Дорошенко, И. Ф. Кефели
за «осевым временем»41. Верный этому методу, он начал с критики историзма, который понимался тогда в духе «классического историзма» — как «путь академического разбора мелочей, в котором легко утонет любой спор»42. Ознакомившись с существующей методикой исторического исследования, он критически (и иронически) описывал различные занятия историей: «1. Публикация и перевод древних источников — занятие необходимое, но дающее только сырье. 2. Историческая критика, отсеивающая сознательную, а иногда и неосознанную ложь древних авторов, — получение полуфабриката. 3. Сопоставление добытого материала с накопленным ранее — это уже продукт, но еще не предмет потребления. 4. Интерпретация данных в плане поставленной проблемы. 5. Постановка новых проблем, выходящих на стык наук»43. Заканчивалось это перечисление следующим утверждением: пройти этим путем может далеко не каждый, но другого пути нет. Это путь, которым должен овладеть каждый историк, научное ремесло, помогающее находить доказательства правильных тезисов, раскрывать ошибки в сборе первичных данных и улавливать нарушения логических построений. Это все как будто просто, но на самом деле каждое, даже самое простенькое обобщение требует такого душевного подъема и накала чувств, при котором мысль плавится и принимает новую форму, сначала поражающую, а потом убеждающую искреннего читателя. И дело не в том, каким ходом мысли или подбором аргументов доказан тезис: это кухня научного ремесла, знать которое, конечно, надо, но одного знания мало. Это таинство психологии творчества, которое древние греки приписывали музе истории — Клио»44.
Отвергнув существующие варианты классического историзма («абсолютного», «чистого» и пр.), Гумилев стал понимать историзм как часть диалектического принципа развития, с помощью которого все наблюдаемые факты укладывались в динамическую систему исторического прогресса, и исследователю оставалось только анализировать ту часть всемирной истории, которая была непосредственно связана с его тематикой. Следствием критики классического историзма и применения диалектики явилась гумилевская позитивная характеристика методики исторического исследования: «...Методическая
41 Гумилев Л. Н. Этногенез и биосфера Земли. С. 411.
42 Там же.
4ЭТам же. С. 407.
44Там же. С. 298.


Введение
29
цепь четырехчленна: 1) как (написано)? 2) что (было на самом деле)? 3) почему (произошло именно так)? 4) что к чему? — завершенный продукт производства»45. С помощью такого исторического подхода ему удавалось не только выяснить причины исторических событий, источники и движущие силы исторического развития, но и понять главное — смысл происходящего («что к чему?»). А это удавалось далеко не каждому историку. Данную методику Гумилев применил в статье «Несторианство и Древняя Русь» и в книгах «Поиски вымышленного царства» и «Древняя Русь и Великая степь». В них он подчеркивал значение исторического метода, позволявшего осмыслить уже нащупанный эталон исторического бытия — историческую целостность. Эти цепочки имеют начала и концы, т. е. здесь имеет место вспышка с инерцией, затухающей от сопротивления среды. Вот механизм, по его мнению, объясняющий все наблюдения и обобщения. Откуда берутся вспышки и почему инерционные процессы так удивительно похожи друг на друга? - спрашивал он и отвечал: на этот вопрос должна ответить всемирно-историческая концепция, но средства, которые имеются у исторической науки, дают возможность только описать его. Для гуманитарной науки описание — предел, а истолкование путем спекулятивной философии в наше время не удовлетворит никого. В книге «От Руси до России» он подтвердил вывод о границах исторической науки: если этническая история состоит из «начал» и «концов», то социально-политическая история фиксирует «концы» (обрывки традиций) и «начала» (вспышки пассионарности), зачинавшие новый этногенез46. Именно отсюда у него следовал вывод: в рамках одной только исторической науки невозможно ни открытие всеобщих универсальных закономерностей, ни решение актуальных проблем современности, это можно сделать только в союзе с другими науками, в частности с географией.
По вопросу о союзе истории с географией тоже не было единства. Исторически сложилось два крайних подхода: одни преувеличивали его значение, другие отрицали его. Предлагаемый Гумилевым подход был диаметрально противоположен и тому, и другому. Сталкиваясь с тем, что «применение географии к решению отдельных исторических проблем встречало то полное сочувствие, то злобные нарекания»47,
45Гумилев Л. Н. В поисках вымышленного царства. С. 12.
АеЕго же. От Руси до России... С. 12.
47Его же. Этногенез и биосфера Земли. С. 202.


30
Н. М. Дорошенко, И. Ф. Кефели
он обосновывал необходимость союза истории с географией. В ряде работ он дал четкое определение методов этих наук: история — способ изучения свойств и событий во времени («связь времен»), география — способ изучения событий в пространстве («связь пространств»); историческая география — способ совмещения времени с пространством. Так он довольно четко определял время и место применения географических методов в исторической науке и время и место применения исторических методов в географии: «Значит, изучая этногенез (возникновение и исчезновение этносов) как природный процесс, протекающий в биосфере (одной из оболочек планеты Земля), исследователь применяет методы географии, а составляя этническую историю региона, он пользуется традиционными методами исторической науки, лишь добавляя к ним данные географии, разумеется, не школьной, а современной, научной, где ставятся вопросы о локальных особенностях антропогенных биоценозов, микромутациях, изменяющих только поведенческие признаки человека, и сукцессиях, связанных с миграционными процессами»48. Конкретизируя историко-географический метод, Гумилев разработал специальный «метод суперэтнической диагностики»49.
От евразийского подхода к естественнонаучному методу. Поиски привели его к евразийцам, которые сформулировали пять основных методологических принципов:
- евразийский подход, означавший введение в научный оборот понятий «Евразия», «евразийство», цель которого, по определению Савицкого, «создать новую русскую идеологию, способную осмыслить происшедшие в России события и указать молодому поколению цели и методы действия»;
— опровержение европоцентризма и утверждение полицентризма: «Евразийский полицентризм предполагает, что таких центров много. Европа — центр мира, но и Палестина - центр мира. Иберия и Китай — то же самое и т. д. Центров много, число их можно подсчитать по сходству ландшафтов»50  51;
— найденный Савицким методологический принцип, связанный с климатом31;
- пути гуманитарного самопознания, сформулированные Н. С. Трубецким, «евразийский тезис: надо искать не столько
л8 Гумилев Л. Н. Этногенез и биосфера Земли. С. 297-208.
49Его же. Ритмы Евразии... С. 179.
50Там же. С. 25, 26.
51 Там же. С. 24.


Введение
31
врагов — их и так много, а надо искать друзей, это самая главная ценность в жизни. И союзников надо искать искренних»52.
Сопоставляя методологические принципы Гумилева и евразийцев, раскрывая их общие и особенные черты, нельзя не признать их несовпадение по временным и пространственным координатам. Сам Гумилев утверждал, что он многое усвоил самостоятельно, размышляя над вопросами, которые волновали и евразийских теоретиков. Высоко оценивая евразийские идеи и методологические принципы, он открыто признавался в своих симпатиях к евразийцам и не возражал, когда его самого называли «последним евразийцем»: «Когда меня называют евразийцем, я не отказываюсь от этого имени по нескольким причинам. Во-первых, это была мощная историческая школа, и если меня причисляют к ней, то это делает мне честь. Во-вторых, я внимательно изучал труды этих людей. В-третьих, я действительно согласен с основными историко-методологическими выводами евразийцев»53. Но, соглашаясь с указанными методологическими принципами, он не только соглашался, но и дополнял, развивал их. Разрабатывая понятие «Евразия» в таких трудах, как «Из истории Евразии», «Ритмы Евразии» и др., он он распространял его не только на Россию, но и на Европу и Азию, и на другие континенты. Соглашаясь с принципом полицентризма, он не просто опровергал европоцентризм и ратовал за полицентризм, а в отличие от евразийцев доказывал, что число центров определяется числом ландшафтов и, в принципе, каждый этнос может выступить исходным центром. Подчеркивая влияние климата на развитие этносов, он стремился уже в ранних работах установить непосредственную связь исторических событий с изменением климата. Его теоретические выводы, подтвержденные данными, полученными во время археологических раскопок в дельте Волги и в других регионах, помогают понять происходящие в последние годы климатические катастрофы в масштабе всей планеты.
Гумилев пришел к важному умозаключению: для правильного понимания истории человечества и для решения глобальных проблем современного мира необходим междисциплинарный подход54. Осознание необходимости применения в исторической науке естественнонаучного подхода вытекало У него из понимания связи истории и природы. Он писал об этом
52Гумилев Л. Н. Ритмы Евразии... С. 29.
53Там же. С. 24.
54 Там же. С. 26.


32
Н. М. Дорошенко, И. Ф. Кефели
в специальной статье «О соотношении природы и общества согласно данным исторической географии и этнографии» и в книгах «Люди и природа Великой степи» и «Этногенез и биосфера Земли». Нельзя вырвать человечество из природной среды, и историк должен принимать во внимание природные явления. Островное положение некоторых стран, северные или южные широты, в которых обитают те или иные народы, наличие морских или речных торговых путей, количество и многообразие природных ресурсов, численность и плотность народонаселения, массовые эпидемии, стихийные бедствия — все эти факты природного характера историк не имеет права игнорировать. Из разъяснений Гумилева следует: если с помощью этнографического метода возможно познание фактов; этнологического метода — статистических этнических закономерностей; исторического метода — исторических закономерностей, действовавших на определенных фазах исторического развития; историкогеографического метода — законов, действующих во времени и пространстве, то с помощью естественнонаучного подхода возможно установление универсальных законов, действующих в природе и обществе, и глобальных законов, действующих на Земле и в Космосе.
Что нового было в таком гумилевском подходе? Все основатели географического детерминизма стремились раскрыть закономерности, присущие человеческому обществу, путем установления зависимости народного характера от географической среды. Исходным моментом в подобных построениях была античная идея о влиянии природы на психику человека, на народный характер и через это на судьбы народов. В дальнейшем сложилось два крайних подхода в решении этого вопроса: географический детерминизм, преувеличивавший это влияние, и географический нигилизм, отрицавший его. Предлагаемый Гумилевым подход был диаметрально противоположен и географическому детерминизму, и географическому нигилизму. Итогом его рассуждений явился вывод: история, как двуликий Янус, пользуется гуманитарными методами там, где предметом изучения являются творения рук и умов человеческих, и естественными методами — там, где изучается взаимосвязь человека с природой55. Благодаря естественнонаучному подходу, обоснованному в книгах «Этносфера: история людей и история природы», «Этногенез и биосфера Земли» и др., стало возможно применение системного метода в общественных науках.
55Гумилев Л. Н. Этногенез и биосфера Земли. С. 402.


Введение
33
От системного метода к синергетическому подходу.
Системному методу Гумилев придавал особое значение, хотя отношение к нему постепенно менялось. Вначале он ставил вопрос о простом применении системного подход к истории, для которой нужен особый параметр — координата времени56. Историки издревле изучали временные процессы, но что такое время — не знали, хотя и понимали, что история имеет дело только с процессами умирания, при которых сущее становится прошлым57. Гумилев утверждал, что применение системного подхода является одним из наиболее эффективных способов исторического синтеза. И, наконец, необходимость применения системного метода в современной науке Гумилев объяснял потребностью в систематизации накопленного материала. Дифференциация научного знания неизбежна, следовательно, надо искать способы его интеграции знаний. На этот путь уже встали естественные науки, особенно после появления кибернетики и системологии. Применение системного подхода в этнологии является большой заслугой Гумилева. В отличие от Ю. Бромлея, в общем-то не возражавшего против системного подхода, но воспринимавшего этнос как совокупность людей, наделенных общими чертами, Гумилевым было установлено, что этническая система основана не на сходстве входящих в него людей, а на устойчивости связей. Для Гумилева этнос, как системное явление, проявляет себя через социальные формы, ибо его хозяйственная деятельность всегда связана с кормящим ландшафтом. Этнос не относится ни к биологической форме движения материи (как раса или популяция), ни к социальной (как государство или социальная структура), но объединяет их, являясь первичной формой существования Homo Sapiens. Поэтому феномен этноса находится на пересечении природного, социального и культурного. В этом тезисе сказалось влияние идей С. М. Широкогорова на Гумилева, который высоко оценивал вклад своего предшественника, хотя, разумеется, и критиковал отдельные устаревшие положения его концепции. Гумилев, признавая, что реально существующим фактором системы являются связи и отношения между ее элементами, сделал важный вывод: «Чем сложнее организм, тем больше факторов определяет усложнение его системных целостностей и тем многообразнее их проявления в видимой
56Его же. Ритмы Евразии... С. 35.
57Его же. Этногенез и биосфера Земли. С. 406.


34
Н. М. Дорошенко, И. Ф. Кефели
истории»58. Из этого вывода вытекало структурное правило — более сложные системы построены по принципу иерархии: подсистемы образуют системную целостность — суперсистему, суперсистемы — гиперсистему. Исходя из того, что системный подход нужен историкам прежде всего как способ систематизации огромного и разнородного исторического материала, он утверждал, что без системного подхода учение об этносе заходит в тупик. Попытки определить этнос через ряд признаков (язык, культура, территориальное единство, общность экономической жизни, самоназвание и пр.) постоянно терпели неудачу, так как не удавалось выявить основной признак, к которому бы сводилась сущность этноса (это оказалось невозможным потому, что совокупность признаков не определяет ничего, кроме рассматриваемого в данный момент объекта; Гумилев посчитал самой существенной связью — признание человеческим коллективом своего единства: «мы такие-то», а все прочие — «не мы» (другие).
Применение системного подхода наложило отпечаток на его понимание этноса и суперэтноса. Заявление, что этносы имеют системную природу, означало, что в основе этноса лежит не похожесть особей, его составляющих, а связи, цементирующие коллектив и простирающиеся на природные особенности населяемого данным коллективом ландшафта. Этнос — система, состоящая не только из особей, разнообразных как генетически, так и функционально, но и из продуктов их деятельности в течение многих поколений: техники, антропогенного ландшафта и культурной традиции. Этнос — не зоологическая популяция, а системное явление, свойственное человеку и проявляющее себя через социальные формы, в каждом случае оригинальные, ибо хозяйство народа всегда связано с кормящим ландшафтом. Наряду с пространственными связями этнос формируется связями временными, т. е. традицией. Как всякая системная целостность, этнос бесконечно делим на субэтнические единицы: подсистемы (субэтносы), звенья (консорции), блоки (кон- виксии), элементы (люди). Все это части целого, не могущие существовать вне целого. Системный подход позволил ему дать строгое определение понятию «этногенез», который он понимал как постоянно идущий природный процесс возникновения и уничтожения этносов, а видимые и известные в истории этносы посчитал фазами этногенеза. Но поскольку этносы возникают и исчезают не синхронно, то он этническую историю счел
58Гумилев Л. Н. Этногенез и биосфера Земли. С. 123.


Введение
35
«серией дискретных этногенезов, постоянно взаимодействующих друг с другом»59.
Изучив с помощью системного метода процессы этногенеза, Гумилев на вершине своего творчества смог перейти к синергетическому осмыслению истории. Суть его он разъяснил в работах «Конец и вновь начало», «География этноса в исторический период», «Слово о науке», «Эволюция или диссипация?». В этнической истории развитие осуществляется дискретными переходами от равновесия (этнического гомеостаза) к неравновесию (процесс этногенеза) и обратно. Происходит чередование устойчивости и неустойчивости поведения этнических и суперэтнических систем. Каждая вновь возникающая система ведет себя по-другому, чем предыдущая, уже растратившая свой первоначальный импульс. Импульс служит началом процесса диссипации, ведущей систему к неизбежному распаду. Древние этносы — все это следы былых диссипаций. Лимит диссипации — равновесное состояние этнической системы со средой (гомеостаз), т. е. утрата резистентности, для которой не остается энергетических ресурсов. Вот почему большей части этносов, живших и творивших в исторический период, уже не существует. Этносистемы распались на части, которые затем интегрировались в новые системы. Объяснял он это тем, что кроме известных форм движения времени (поступательной и вращательной) есть еще колебательная форма, подобная затухающему движению маятника. Затрата энергии импульса от сопротивления среды и ее рассеивание — это не что иное, как диссипация, которую мы наблюдаем в биосфере Земли. Изменение потенциала описывалось им сложной кривой подъемов, спадов и зигзагов. В своих поздних работах Гумилев одним из первых среди гуманитариев начал применять синергетический подход при изучении процессов самоорганизации и саморазвития этнических систем60. Многие специалисты обратили внимание на сходство закономерностей самоорганизации сложных систем, которые И. Р. Пригожин61 выявил в теории диссипативных систем,
59Гумилев Л. Н. Ритмы Евразии... С. 542.
60Его же. Эволюция или диссипация? // Известия ВГО. 1990 г. Т. 122. Вып. 1. С. 10. 11.
61 Пригожин И. Р. — бельг. и амер. физик и химик. Родился в Москве в семье фабриканта, окончил Брюссельский Свободный университет и с 1942 г. там же преподавал (с 1947 г. — проф.). С 1962 г. — директор Международного института физики и химии; с 1967 — директор научно- исслед. центра по статистической механике и термодинамики в Техасском


36
Н. М. Дорошенко, И. Ф. Кефели
а Гумилев развил в общей теории этногенеза. Анализируя процесс этногенеза, Гумилев отмечал: «Наблюдаемая в природных процессах вспышка энергии (отрицательной энтропии) с последующей ее растратой представляет собой универсальный механизм взаимодействия системы со средой. Эта универсальность, доказанная И. Пригожиным для микрообъектов, в географии описывается как движение на популяционном уровне»62. В соответствии с этим «на биосферном уровне развитие осуществляется не эволюционно, а дискретными переходами — от равновесия к неравновесию и обратно. Возникающая структура всегда ведет себя иначе, нежели прежняя, уже растратившая первоначальный импульс и близкая к равновесию со средой. Значит, импульс — начало процесса диссипации, ведущей систему к неизбежному распаду»63. Таким образом он ответил на вопрос, почему большая часть этносов, живших и творивших в исторический период, сегодня уже не существует: «Этносистемы разваливались на части, на обломки и пылинки, т. е. отдельных людей, которые затем интегрировались в новые системы в обновленных ландшафтах с новыми традициями»64.
Столь плодотворная научная идея родилась почти одновременно в середине 1960-х — начале 70-х годов сразу у нескольких ученых, действовавших абсолютно независимо друг от друга, исследовавших совершенно разный исходный материал и использовавших при этом различные методы его изучения. И в результате — удивительное сходство обобщающего описания динамики рассматривавшихся ими процессов, которое легко можно обнаружить, читая их работы. Это само по себе наводит на мысль о родстве и универсальности алгоритмов и законов самоорганизации сложных систем любой природы и любого таксономического уровня иерархии мироздания, обладающих, естественно, собственной спецификой их проявления. Однако основоположники синергетики сконцентрировали все свое внимание прежде всего на том,
университете (США). Член и президент Королевской академии наук Бельгии и мн. других академий мира. Лауреат Нобелевской премии 1977 г. за «работы по термодинамике необратимых процессов, особенно за теорию диссипативных структур». Изобретатель, автор теоремы неравновесных процессов (теоремы Пригожина), один из инициаторов применения синергетического метода в биологии и социологии.
62Гумилев Л. Н. География этноса в исторический период. Л., 1990. С. 238.
63 Там же.
64 Там же. С. 240.


Введение
37
как происходит самоструктурирование сложных систем и осуществляются взаимопереходы порядка и хаоса. В отличие от них, Гумилев обратил все свои силы на исследование выявленных им факторов самоорганизации этнических систем, т. е., иными словами, не только на то — как, но и почему совершаются процессы саморазвития в этнических целостностях. Он предложил рассматривать исторический процесс не в виде прямой линии, а в виде пучка нитей, переплетенных между собой и взаимодействующих друг с другом. И этот «пучок», по Гумилеву, поддается изучению только с помощью системно-синергетического подхода.
Этот подход превосходил предшествовавшие методологические принципы: монизм (один метод), дуализм (два метода), плюрализм (множество методов). В синергетике к плюрализму добавляется холизм (гр. holy — целое, по Аристотелю: «целое больше простой суммы своих частей»; вариантами его у разных народов являлись: акупунктура (кит. вей+у-вей), означающая врачебное искусство (иглоукалывание) с помощью минимальных усилий достигать максимальных результатов; японское дим-мак — умение концентрировать энергию, собирать ее в пучок и воздействовать им на определенные точки тела; римский fascist — связка, пучок). В итоге системно-синергетический подход к истории стал означать применение целой системы методов, дополняющих друг друга и усиливающих действие их в одном направлении.
Итак, пройдя путь поисков метода от проблемного к панорамному, от этнографического к этнологическому, от исторического к историко-географическому, от евразийского к естественнонаучному, от системного метода к синергетическому подходу, Гумилев смог создать свой оригинальный альтернативный метод65.
Альтернативный подход к материалу. Сравнительный анализ показывает, что этот его метод не совпадал ни с одним из классических методов (объективистским и субъективистским, неокантианским и позитивистским, идеалистическим и материалистическим; чисто европейским или чисто азиатским взглядом на историю) и в то же время он был в чем- то близок каждому из них, точнее, вобрал в себя лучшее, что было в каждом из них. Гумилевский метод, противостоящий известным классическим подходам, характеризуется следующими чертами:
65Гумилев Л. Н. Ритмы Евразии... С. 185.


38
Н. М. Дорошенко, И. Ф. Кефели
— объективный анализ, учитывающий объективные и субъективные стороны человеческой деятельности (активность, страсть, возбуждение, стремление к идеалу);
— проблемный метод как альтернатива монтажному «методу ножниц и клея»;
— панорамный метод, с помощью которого дается многоуровневая интерпретация исторических событий и личностей (от позиции мышиной норы до космических высот);
— рациональный взгляд на историю как альтернатива философско-религиозному подходу и образно-символическому, иррациональному способу видения истории;
— историко-географический метод, представляющий синтез исторического метода («связь времен») с методами географии («связь пространств»);
— естественнонаучный подход, позволяющий устанавливать факты, не известные и в источниках не упомянутые как альтернатива филологическому методу;
— анализ позитивный (без апологетики существующего строя) и критический (отрицание с удержанием положительного) как альтернатива позитивистскому и неокантианскому («идиографическому», «индивидуализирующему») методам;
— этнологический метод, позволяющий на основе синтеза устанавливать сходство этносов и открывать закономерности их развития как альтернатива этнографическому подходу;
— системный метод, при котором за единицу исследования принимаются системы взаимосвязанных фактов, учитывается их естественная логика развития и производится моделирование исторической ситуации;
— синергетический подход, означающий применение множества методов, дополняющих друг друга и усиливающих их взаимодействие в одном направлении.
Разумеется, применение этого метода связано с преодолением определенных трудностей, на что указывал сам автор66.
V. 	Теория этногенеза
Необходимость создания новой теории этногенеза определялась рядом объективных и субъективных факторов, а именно отсутствием теоретического обоснования этнической истории, которая была до недавних пор эмпирической наукой, сводящейся часто, по словам Гумилева, к «калейдоскопу дат», «калейдоскопу
66 Гумилев Л. Н. Этногенез и биосфера Земли. С. 160-161.


Введение
39
отдельных фактов», «калейдоскопу случайностей», во-первых; во- вторых, кризисным состоянием марксистской теории (классовой борьбы, отмирания государства, научного коммунизма и др.), которые к середине XX в. исчерпали свой творческий потенциал; в-третьих, несостоятельностью идеалистических теорий типа теории «героев» и «толпы» и др.; в-четвертых, неэффективностью позитивистских социологических теорий (теории личности, теории стратификации, эволюционной теория общественного прогресса и др.), носивших линейный характер и не отвечавших требованиям, предъявляемым к теориям в середине и второй половине XX в.; в-пятых, потребностью в обновлении категориального аппарата, в частности, понятий «этнос» и «этногенез», которые носили неопределенный характер, проявившийся во время дискуссий в конце 60-х — начале 70-х и 80-х гг. XX в.
Л. Н. Гумилев шел к созданию новой теории в течение двадцати лет. Сущность этой теории изложена, главным образом, в его докторской диссертации «Этногенез и биосфера Земли», где сформулированы и подробно развиты ее основные положения: учение об этносе, о стадиях развития этноса, об этнической иерархии, об этнических контактах, о пассио- нарности. Здесь же уточнялось значение основных понятий, составляющих категориальный аппарат данной теории: антропосфера, этносфера, этнос, суперэтнос, субэтнос, консор- ция, конвиксия67.
Размышляя, с каких понятий начать, он решил начать ab ovo (подобно грекам, начинавшим есть с яйца и заканчивавшим фруктами) — с этноса. Он считал необходимым сначала условиться о значении понятия «этнос», а затем уже путем анализа раскрыть его содержание, не отрицая значения таких признаков, как язык, происхождение, обычаи, материальная культура, идеология и пр.68 Новым здесь явилось не столько введение в научный оборот понятия «этнос» (оно было известно задолго до Гумилева, о нем упоминалось еще в Илиаде Гомера, в Псалтыре Давида, в статьях П. И. Кушнера и С. М. Широкогорова)69, сколько новое определение и понимание сущности, генезиса и структуры этноса.
Что действительно нового было в гумилевском понимании этноса? Новой явилась, прежде всего, постановка вопроса
67Гумилев Л. Н. Этногенез и биосфера Земли. С. 160-161.
66Его же. Этносфера... С. 40-41.
69Дискуссионные материалы опубликованы в периодич. печати, см.: Природа. 1970. № 2; 1971. № 2.


40
Н. М. Дорошенко, И. Ф. Кефели
о сущности этноса: в отличие от материалистов, которые главным вопросом обращали внимание на то, «что и как люди производят», и от идеалистов, ставивших вопрос, «что и как люди думают?», Гумилев подошел к проблеме по-иному: «как вели себя люди в разные эпохи и в разных природных условиях?» и увидел отличие одного этноса от другого не в способе производства и не в культуре, сознании или «уровне образования», а в способе поведения, или стереотипе поведения10. Этот взгляд на этнос был изложен им в цикле статей: «О термине этнос», «Этнос как явление», «Этнос — процесс или состояние», «Этнос и ландшафт», «Этнос и категория времени» и др.
Такое понимание сущности этноса вызвало противоположные оценки (pro et contra) в ходе дискуссий, развернувшихся в 70—80 гг., в которой приняли участие М. И. Артамонов, Ю. В. Бромлей, О. А. Дроздов, Ю. К. Ефремов, В. Н. Куренной, Б. И. Кузнецов, Б. Н. Семевский и др. Так, Ю. В. Бромлей опубликовал четыре статьи: «К характеристике понятия “этнос”», «К вопросу об узком значении понятия “этнос”», «К вопросу о сущности этноса», «Этнос и эндогамия», затем издал три монографии: «Этнос и этнография» (1973), «Современные проблемы этнографии» (1981), «Очерки теории этноса» (1983), в которых предложил свою, отличную от гумилевской, теорию этноса, весьма распространенную в советской этнографии. «Против» Гумилева выступил также В. И. Козлов со статьями «Что же такое этнос?» и «О биолого-этнической концепции этнической истории», в которых обвинил Гумилева в биологизме и географическом детерминизме. Аналогичные обвинения только в еще более грубой форме прозвучали в статьях А. Кузьмина «Хазарские страдания» и «Священные камни памяти», в которых он расхваливал роман-эссе Владимира Чивилихина «Память» и бранил Гумилева, попирая его честь и достоинство. Сам Гумилев посчитал недостойным занятием «спорить на научные темы на уровне низкопробных острот и нечистоплотных намеков» или опровергать такие способы ведения полемики, как «искажение взглядов оппонента и затем опровержение собственных искажений». «За» него вступились его ученики Ю. К. Ефремов, А. И. Куркчи, К. П. Иванов. В полемику с последним вступили Я. Г. Машбиц и К. В. Чистов со статьей «Еще раз к вопросу о двух концепциях “этноса”», направленной против гумилевских идей.
Полемика разгорелась по вопросу о природе этноса, который определялся большинством названных авторов либо как
70Гумилев Л. Н. Ритмы Евразии... С. 34.


Введение
41
природное, либо как социальное, либо как духовное явление. Гумилев, опровергая крайности, определял этнос как био-психо- социальное явление, взятое в органическом единстве биологических, психологических и социальных компонентов. Понятие «этнос», по Гумилеву, элементарное понятие, не сводимое ни к социальным, ни к биологическим категориям: «Этнос — не зоологическая популяция, а системное явление, свойственное только человеку и проявляющее себя через сознание, через социальные формы, в каждом случае оригинальные»71. По его мнению, спор о том, что является первичным при образовании этноса, биологическое или социальное, подобен спору о том, что первично в яйце: белок или скорлупа. Ясно, что одно без другого невозможно, и поэтому диспут на эту тему беспредметен72.
Новым также явилось понимание структуры этноса в этнической иерархии. Этносы, по Гумилеву, являются основным параметром и субъектом истории; они существуют в пространстве и времени как действующие лица в театре истории. Под этносами им подразумевались коллективы людей, противопоставляющие себя другим таким же коллективам, исходя не из сознательного расчета, а из чувства комплиментарно- сти — подсознательного ощущения взаимной симпатии и общности людей, определяющего противопоставление «мы — они» и деления на «своих» и «чужих». Понятие «этнос» Гумилевым конкретизировалось и дополнялось понятиями субэтнос, суперэтнос, гиперэтнос, этнос-изолят, этнос-персистент и др. «Каждый этнос включает в себя субэтносы — мелкие группы, отличающиеся друг от друга иногда языком, иногда религией, иногда родом занятий, но всегда стереотипом поведения»73. Субэтнос — подсистема этноса, выделяющаяся внутри этноса своим стереотипом поведения и противопоставляющая себя другим этносам путем комплиментарности. Последняя определялась им как неосознанная и неопреоделенная какими-либо видимыми причинами симпатия или антипатия различных этносов и даже отдельных персон к другим этносам. Возникая как безотчетное чувство приязни или неприязни, она может быть положительной или отрицательной74. Суперэтнос — этническая система, состоящая из нескольких этносов, возникших и проживавших в одном регионе. «Суперэтносы — долго, но не
71 Гумилев Л. Н. Этногенез и биосфера Земли. С. 388, 225, 227, 389.
72Там же. С. 265.
73Его же. Ритмы Евразии... С. 34.
74Его же. Конец и вновь начало. С. 14.


42
Н. М. Дорошенко, И. Ф. Кефели
вечно живущие этнические системы. Их границы подвижны не только в пространстве, что связано с крупными вековыми вариациями климата, но и во времени»75. Суперэтносы обычно предстают в истории как мозаичная целостность, например, Византия — суперэтнос, состоявший из греков, египтян, сирийцев, грузин, армян, славян, возникший в результате толчка в I в. н. э. и просуществовавший до XV в.
Новизной отличалось и гумилевское понимание роли этнических контактов. В отличие от советских историков, которые определяли роль контактов либо положительно (конструктивно) (Р. Ф. Итс), либо отрицательно (Ю. Бородай)76, Гумилев соглашался с теми, кто утверждал, что взаимные ассимиляции нужны, и подчеркивал, что при создании чего-то нового, например, нового ребенка, обязательно нужны двое (мужчина и женщина), т. е. необходима какая-то смесь. Выделяя в ходе исследований три основных варианта этнических контактов: а) симбиоз (взаи- мополезный), б) химера (негативный), в) ксения (нейтральный), Гумилев пришел к выводу о возникновении в результате пассионарного толчка и слияния различных представителей этнических субстратов новой этнической общности, когда новые этносы возникают не путем дробления старых, а путем синтеза уже существующих этнических субстратов. Как отмечал Гумилев, каждый народ хранит в себе прошлое, и чтобы ладить с иноплеменниками, надо уважать их этническую уникальность и предвидеть их реакцию на каждое необдуманное слово или поступок. Ведь сколько сегодня конфликтов происходит из-за взаимного непонимания или ложной уверенности, что все люди одинаковы. Признание полицентричности современного мира, множественности самобытных культурных миров, их равноправного взаимодействия — это единственное возможное направление современного глобального развития, которое позволяет найти и осознать себя в большом глобализирующимся мире, а также найти и сохранить все ценное в самобытных культурах различных народов, используя весь накопленный культурный опыт человечества и не допуская вреда окружающему миру.
75Гумилев Л. Н. Ритмы Евразии... С. 177-178.
76 Советские этнографы придерживались двух точек зрения. Согласно первой, этносы возникают при тесном сожительстве вследствие взаимной ассимиляции перенесенных этнических субстраций (Итс Р. Ф. Введение в этнографию. Л., 1974. С. 43-46). Согласно другой, этнические контакты не способствуют образованию новых этносов {Бородай Ю. М. Этнические контакты и окружающая среда // Природа. 1981. № 1 (9). С. 88-91).


Введение
43
Этногенез является центральным понятием гумилевской теории. Сущность его подробнейшим образом изложена в гумилевских статьях: «Этногенез в аспекте географии», «Этногенез и историческая география» «Этногенез и этносфера», «Этногенез — природный процесс», «Внутренняя закономерность этногенеза» и подытожена в книге «Этногенез и биосфера Земли». В этих работах дается качественно новое определение этногенеза, под которым понимается не только процесс образования этноса, но весь процесс дальнейшего существования этноса до самого распада.
Первый период этногенеза связывался Гумилевым с механизмом мутации, в результате которой возникает этнический «толчок», ведущий затем к образованию новых этносов. Неоднократно прослеживая «начальный пусковой механизм» или «пусковой момент» рождения этноса, он соотносил его с инкубационным периодом формирования нового этноса, который подразделялся на скрытую и открытую (явную) части. Началом этого периода считалось формирование стереотипа поведения этноса, концом — создание своей этнической доминанты и этнической системы. В отличие от летописцев, которые интересовались тем, как исчез тот или иной могучий народ, и от этнографов, описывавших влияние на образование новых этносов изменение природных условий, Гумилев поставил вопрос иначе: почему одни этносы возникали, а другие гибли в аналогичных условиях? Рассматривая возможные причины возникновения и гибели этносов, он принимал во внимание внешние причины (например, космическое излучение), но главными считал внутренние причины.
При описании процесса этногенеза Гумилев, в отличие от О. Шпенглера и А. Тойнби, исходил из накопленного исторической наукой разнообразного материала. Поэтому предметом исследования у него стала не «душа культуры» О. Шпенглера и не «умопостигаемое поле исследования» А. Тойнби, а система фаз этногенеза на том или ином уровне и в ту или иную историческую эпоху. Обобщая свои наблюдения, он несколько раз представлял периодизацию «фаз развития», положив каждый раз иную систему отсчета: зависимость либо от ландшафтных (природных) условий, либо от времени (возраст этногенеза), либо от императива поведения, свойственного каждой фазе, либо от пассионарного напряжения.
В книге «Этногенез и биосфера Земли» он рассмотрел «фазы развития» в связи с ландшафтом. Описывая механизм возникновения антропогенных ландшафтов, Гумилев указал на связь


44
Н. М. Дорошенко, И. Ф. Кефели
фаз этногенеза с ландшафтами. Исходя из ландшафтной системы отсчета, он первоначально представил периодизацию из шести «фаз развития». «Историческая, описанная в источниках, эпоха включает при отсутствии внешнего смещения следующие фазы этногенеза: 1) явный период фазы подъема; 2) акматическую фазу, когда этнос предельно активен, а давление на ландшафт уменьшено; 3) фазу надлома, когда антропогенное давление максимально и деструктивно; 4) инерционную фазу, в которой идет накопление технических средств и идеологических ценностей; ландшафт в это время поддерживается в том состоянии, в которое он был приведен ранее. После этого наступает фаза обскурации, во время которой нет забот ни о ландшафте, ни о культуре; 6) фазу гомеостаза, когда идет взаимодействие остатков полуистребленного этноса с обедненным ландшафтом, возникшим на обломках погибшего культурного ландшафта, там, где на месте дубов выросли лопухи, среди которых играют в прятки правнуки завоевателей и дети разбойников. В эту эпоху отношение этноса-персистента к природе становится одновременно потребительским и охранительным. Но, увы, как то, так и другое диктуется традицией, а не волевым сознательным решением. И так до тех пор, пока новый этнос вновь не преобразует ландшафт77. Отсюда следовал вывод, повлиявший на создание Гумилевым концептуальной истории, которая представлена не одним этногенезом, как единым глобальным явлением, а множеством самостоятельных этногене- зов, существующих в тех или иных районах.
Вторая точка отсчета, лежащая в основе сюжета книги «Конец и вновь начало», — возраст этносов, закономерности взлетов и падений, цикличности. Под «фазой этногенеза» здесь имелись в виду временные рамки стадии развития этногенеза, определяемые направлением, скоростью и пределами изменения уровня пассионарного напряжения в этнической системе. Периодизация, а следовательно, и логика развития этноса, тут связана со временем, которое понимается как возраст человека и этноса. В отличие от историков, которые не ставили задачи показать уникальное соотношение возрастов этноса, т. е. поставить проблему как соотношение ребенка, юноши, мужа в расцвете сил и пожилого многоопытного человека, Гумилев исходил из того, что этнос, возникнув, проходит ряд закономерных фаз развития, которые можно уподобить различным возрастам человека. Вслед за Шекспиром, определившим семь
77Гумилев Л. Н. Этногенез и биосфера Земли. С. 246-247.


Введение
45
возрастов и семь ролей человека, Гумилев определил фазы развития этноса, отождествив их с детством, отрочеством, юностью, зрелостью и старостью человека78. При такой периодизации границы фаз не являются «линейными» и абсолютно точными, а в той или иной степени размыты, даты этих вех условны и характеризуют лишь типичные переломные моменты. Некоторая неопределенность границ все-таки позволяет при дальнейшем изучении конкретных этногенезов считать начала и концы фаз определенными историческими вехами. Поэтому, несмотря на условность, средняя продолжительность каждой фазы развития этноса определялась Гумилевым в 200-300 лет, а продолжительность существования каждого этноса — 1200-1500 лет от его возникновения до полного разрушения. Он проиллюстрировал это на примере Византии, которая за 1500 лет прошла все фазы этногенеза, после чего одни византийцы превратились в персистентный этнос, а другие были ассимилированы турками и славянами79.
Согласно третьей точке отсчета, использованной в книге «Этносфера: история людей и история природы», периодизация производится по императиву поведения людей, под которым понимался «идеальный принцип поведения индивида в этническом коллективе, который диктует ему этот коллектив»80. Сопоставляя семь фаз развития этногенеза, Гумилев различал их по двум, отчасти совпадающим схемам. По одной схеме — 1. «Мы хотим переделать мир». 2. «Мы знаем, все будет иначе». 3. «С нас хватит». 4. «Дайте жить». 5. «День, да мой». 6. «Помни, как все было прекрасно». 7. «Будь сам собой доволен, тролль!». По другой схеме фазе роста соответствует императив: «Будь тем, кем ты должен быть» (по социальному происхождению). Пассионарному подъему — «Мы хотим быть великими». Акматической фазе — «Будь самим собой». Надлому — «Мы устали от великих». Инерции — «Будь таким, как я». Обскурации — «Будь таким, как мы». Гомеостазу свойственно полное забвение, утрата императивов поведения и постепенное угасание. Последние фазы, по мнению Гумилева, так же необходимы, как фаза старости у человека. Конечно, и они не долговечны, и они не могут долго существовать и распадаются на составные части, причем выживают только те, кто не принимал участия в историческом процессе, кто жил в гомеостазе
78Гумилев Л. Н. Ритмы Евразии... С. 256.
79Его же. Этногенез и биосфера Земли. С. 252.
80Его же. Этносфера... С. 524-525.


46
Н. М. Дорошенко, И. Ф. Кефели
в равновесии с природой. И если в это время начинается новый пассионарный толчок, то все начинается сначала. И таких толчков в ближайшем историческом времени известно семнадцать81.
В соответствие с четвертой точкой отсчета — по уровню пассионарного напряжения — периодизация фаз развития рассматривается в книге «Ритмы Евразии: эпохи и цивилизации». Логика развития этногенеза здесь включает семь фаз и выглядит следующим образом:
- фаза первая — пассионарный импульс или толчок;
- фаза подъема — стабильный рост после пассионарного толчка;
- фаза акматическая — максимальное пассионарное напряжение после толчка;
- фаза надлома — раскол этнического поля;
- фаза инерции — плавное уменьшение пассионарности;
- фаза обскурации — снижение пассионарного напряжения;
- фаза мемориальная, знаменующая переход к этническому гомеостазу, во время которого пассионарность затухает.
Будучи убежден, что все процессы этнической истории происходят в соответствии с этой логикой, правда, с вариациями, Гумилев сделал вывод, что каждой фазе соответствует свой уровень пассионарного напряжения, которое в течение всего этногенеза не остается стабильным, а постоянно меняется. На фазе пассионарного подъема, когда структура этнической системы постоянно усложняется, из разрозненных субэтносов возникает новый этнос, пассионарность устойчиво растет. На акматической фазе пассионарность достигает максимального уровня. Именно здесь создается суперэтнос — единый этнический мир, состоящий из отдельных, близких друг другу по поведению и культуре этносов. Вся последующая этническая история связана с обратным процессом — разрушением созданного и спадом пассионарности. Фаза надлома наступает вслед за «перегревом» акматической фазы. В инерционной фазе пассионарность убывает медленно и плавно, а люди живут спокойно, наслаждаясь материальными и культурными благами цивилизации. Однако когда пассионарность падает еще ниже — при деструктивной фазе обскурации, обманчивое благополучие и спокойствие гибнет от рук собственных субпассионариев. Тогда этнос исчезает, а оставшиеся от него люди либо инкорпорируются в новые этносы, либо остаются в виде этнических реликтов — осколков когда-то бушевавших
81 Гумилев Л. Н. Ритмы Евразии... С. 148-149.


Введение
47
страстей. При этом важным является гумилевское замечание, что заслуга пассионариев — в их великих делах, в их участии в исторических событиях. И Александр Македонский, и Сулла, и Ян Гус, и Аввакум должны рассматриваться как участники разных этногенезов в разных фазах и регионах82. В разных ситуациях правители могли зависеть от масс не меньше, чем те от них. Так, в фазе пассионарного подъема массы не могут и не хотят жить в состоянии покоя. Знак этнической доминанты фазы подъема в фазе спада меняется на обратный. При спаде пассионарности складывается ситуация, когда люди хотят сидеть дома, а начальники гонят их в бой. При подъеме пассионарности, напротив, — люди гонят в бой королей. Впрочем, субпассионарии могут делать то же самое, только без цели и без смысла83.
По гумилевской логике, экономические, политические и социальные системы, созданные людьми, не успевают за перемещениями пассионариев и субпассионариев. Они всегда более инерционны и менее пластичны, чем природная среда. И если предки создали государство и экономику, рассчитанные на множество пассионариев акматической фазы, то в фазе надлома потомкам приходится все перестраивать, приспосабливаясь к ухудшающимся или просто меняющимися условиям жизни.
Итак, согласно гумилевской теории, перечисленные фазы этногенеза проходит любой этнос, хотя и по-разному. Наряду с этносами, проходящими фазы этногенеза, возникают и исчезают химерные антисистемы, лишенные развития и не имеющие возрастов. Несмотря на кратковременность своего существования, они играли заметную роль в этнической истории. Но самые тяжелые моменты в жизни этноса (а значит, и в жизни людей, его составляющих) — это так называемые фазовые переходы. Фазовый переход всегда является глубоким кризисом, вызванным не только изменениями уровня пассионарности, но и необходимости психологической ломки стереотипов и императивов поведения людей ради приспособления к новой фазе развития. Нельзя также не учитывать того, что любой процесс этногенеза мог быть насильственно оборван извне по разным причинам: от природных катаклизмов до массовой гибели людей в войнах и эпидемиях вроде чумы или СПИДа84.
82Гумилев Л. Н. Этногенез и биосфера Земли. С. 314-315.
83Его же. Ритмы Евразии... С. 522.
84Гумилев Л. Н. Ритмы Евразии... С. 188-189.


48
Н. М. Дорошенко, И. Ф. Кефели
Нельзя также не учитывать, что для разработки своей теории этногенеза Гумилевым была предпринята попытка междисциплинарного синтеза достижений в области истории, этнографии, психологии, исторической географии, экологии, палеоклиматологии, археологии, лингвистики, антропологии и т. д. При этом ученый, насколько хватало его собственных возможностей, даже пытался, консультируясь с видными специалистами в самых различных областях научного знания, привлекать необходимые сведения из физики, биологии и других наук. Все это привело к появлению очень интересных, хотя и небесспорных гипотез. Теория Гумилева также имеет и несомненный прикладной потенциал, остро актуализирующийся в условиях многополярного мира. Современные геополитические процессы (особенно последние события на всем пространстве ближневосточного региона) ярко показывают роль именно стихийно проявляющегося пассионарного фактора в смене казавшихся незыблемыми политических режимов и изменении всей международной ситуации.
VI. 	Пассионарность
Введение в научный оборот понятия «пассионарность» имело большое значение для создания теории этногенеза. Этот шаг был связан с постановкой и решением проблемы, по какой причине этносы вели себя по-разному в разных исторических условиях и в разные исторические периоды? Постановка этого вопроса не была случайной. Еще в студенческие годы Гумилев пытался решить задачи: «почему возникали могучие этносы и куда они пропадали, хотя полного вымирания их членов заведомо не было?»; «почему возникают этносы и почему конец их неизбежен?»85. Желание найти ответы постоянно определяло направление его исследовательских интересов. Например, касаясь истории монголов, он ставил аналогичные вопросы и определял направления своих исследований: «Поиски могут идти по двум направлениям: 1) почему монголы стремились к победам? и 2) почему их соседи позволяли себя завоевывать?»86. Эти поиски продолжались во все последующие годы, даже тогда, когда он находился в тюрьмах и лагерях. О том, как там ему в голову приходили ответы на поставленные вопросы, он вспоминал во многих книгах. Например, в книге
85 Гумилев Л. Н. Этногенез и биосфера Земли. С. 27, 299.
86Его же. Ритмы Евразии... С. 42.


Введение
49
«Конец и вновь начало» он писал: «Я лежал под лавкой и думал: а почему же Александр Македонский пошел сначала на Персию, а потом на Индию и Среднюю Азию? Что ему там было нужно? — Ничего! И вдруг у меня как вспыхнуло в голове, что все эти большие войны совершаются не потому, что они кому-то нужны (и меньше всего их участникам), а потому, что существует такая вещь, которую я назвал пассионарностью»67. Назвав эту возникшую, «как удар молнии», идею пассионарно- стью, он попробовал применить ее к истории, и оказалось, что она присутствует абсолютно во всех исторических процессах: «Если ее нет, то процессы не идут. Тогда люди спокойно и тихо живут, никого не трогают, а если на них нападают, они защищаются в меру своих сил»88. Убедившись в эффективности идеи пассионарности, Гумилев решил использовать ее в научном анализе. «Поэтому для целей научного анализа мы предложили новый термин “пассионарность” (от лат. passio — страсть), исключив из его содержания животные инстинкты, стимулирующие эгоистическую этику и капризы, являющиеся симптомами разболтанной психики, а равно и душевные болезни, потому что хотя пассионарность, конечно, уклонение от видовой нормы, но отнюдь не патологическое»89.
Указывая на открытие Гумилевым феномена пассионарности, следует отметить, что даже критики его не могли не признать важности этого факта. Введение в научный оборот понятия «пассионарность» считается одним из главных открытий Гумилева и в то же время наиболее спорных его достижений. Одно это открытие ставит имя Гумилева в один ряд с именами таких крупнейших ученых и мыслителей, как Ибн Халдун, Дж. Вико, И. Г. Гердер, В. фон Гумбольдт, Н. Я. Данилевский, К. Н. Леонтьев, В. И. Вернадский, А. Л. Кребер, Л. И. Мечников, Ф. Ратцель, П. А. Сорокин, А. Тойнби, А. Л. Чижевский, О. Шпенглер. Известно, что впервые эффект этой формы энергии был открыт академиком В. И. Вернадским. Еще не зная о его работах, Гумилев, анализируя этнические процессы, протекавшие на нашей планете в течение нескольких тысячелетий, пришел к выводу о наличии в этих процессах некой энергии, которою он назвал пассионарностью и позднее дал определение ее типа в соответствии с учением В. И. Вернадского. Хотя вне всяких сомнений, истоки этой идеи о важности энергии
87 Гумилев Л. Н. Конец и вновь начало. С. 8.
88Там же.
89Его же. Этногенез и биосфера Земли. С. 303.


50
Н. М. Дорошенко, И. Ф. Кефели
в саморазвитии процессов любой природы уходят своими корнями к философским прозрениям Гераклита, концепции энергетизма Г. Ле Бона, энергетической теории нобелевского лауреата В. Ф. Оствальда и целого ряда других выдающихся ученых и мыслителей. Это не означает, что между этими исследователями и Гумилевым можно найти прямую нить идейной преемственности. Предпринятые в последние годы специальные изыскания истоков концептуальных идей Гумилева со всей очевидностью свидетельствуют о том, что данное явление той или иной своей гранью открывалось многим. Однако лишь Гумилев исследовал его на широком этнокультурном материале. В созданной им теории пассионарности он не просто добавил пассио- нарность к евразийскому учению, а углубил ее понимание, вводя новые понятия: «пассионарный импульс», «пассионарный толчок», «пассионарное напряжение», «пассионарное наполнение». Трактуя пассионарность как четвертый параметр этнической истории, он ставил ее один ряд с такими категориями, как «пространство», «время», «этнос».
Следует отметить, что, работая над идеей пассионарности много лет, Гумилев в разное время понимал ее по-разному. Вначале он определял ее просто как активность людей, проявляющуюся в стремлении к цели; потом — как причинность, источник и движущую силу этнической истории и, наконец, как особую энергию, влияющую на жизнь человека и человечества в целом. В дальнейшем он несколько раз уточнял содержание этого понятия. В итоге творческих раздумий понятие «пассионарность» приобрело у него пять значений: целенаправленность, характеристика поведения и психики человека, причинность, источник и движущая сила истории, особая жизненная энергия, тот «фактор X», который определял появление и развитие этногенеза90.
В первом значении пассионарность предстает как синоним целенаправленности. В книге «Конец и вновь начало» она определяется как стремление действовать без всякой видимой цели или с целью иллюзорной. Иногда иллюзорная цель оказывается полезной, но чаще бесполезной, но пассионарий не может не действовать. Это касается не только одного человека, но группы людей91.
Последнее значение пассионарности он связал с вопросами: «какая энергия движет этногенезом?», «откуда взялся первоначальный толчок и какова природа той энергии, которая
90Гумилев Л. Н. Этногенез и биосфера Земли. С. 273, 300, 203 и др.
91 Его же. Конец и вновь начало. С. 8.


Введение
51
инициирует деяния людей, побуждает их идти на гибель или добиваться победы, воспользоваться плодами которой они не успевают?». О том, как пришла ему в голову идея отождествить пассионарность с энергией, он писал в книге «Конец и вновь начало». Находясь в камере Лефортовской тюрьмы, «я увидел, как луч света падает из окна на цементный пол. И тогда я сообразил, что пассионарность — это энергия, такая же, как та, которую впитывают растения. Здесь сработала далекая ассоциация. Так я сделал следующий шаг в развитии своей теории»92. Гумилев аргументировал ее следующим образом. Поведение каждого человека и каждого этноса — просто способ адаптации к своей географической и этнической среде. Но чтобы адекватно приспособиться к этой среде, нужна какая-то потенциальная энергия. Этот вывод следовал из закона сохранения энергии, согласно которому энергия, необходимая для совершения той или иной работы, не может взяться ниоткуда. При этом закономерно встал вопрос о форме рассматриваемой энергии, механизме ее абсорбции.
Ответ на этот вопрос был найден Гумилевым в трудах В. И Вернадского, который открыл и описал этот вид энергии, сопоставив скопища саранчи с массой руды в месторождениях. Саранчи было больше, чем руды, и летела она навстречу смерти. Что же ее толкало? В поисках ответа Вернадским было создано учение о биосфере как оболочке Земли, обладающей антиэнтро- пийными свойствами. Но люди — тоже часть биосферы, следовательно, энергия живого вещества пронизывает тела наши, наших предков и будет пронизывать тела наших потомков, стимулируя появление и развитие разнообразных этногенезов. За счет этой энергии живые организмы растут, размножаются и совершают самую разнообразную работу. Распределена эта энергия в биосфере неравномерно, что порождает и в животном и растительном мире так называемые «волны жизни», приводящие к массовой миграции животных. В человеческих коллективах (этносах) избыток энергии тоже порождает всплески целенаправленной активности, выражающейся в способности этнических коллективов совершать работу, активную деятельность миграционного, экономического, военного характера.
Эта активность определяется количеством энергии в системе, т. е. пассионарным напряжением. Вследствие пассионарного напряжения происходят как бы вспышки, за которыми следует снижение активности и, наконец, исчезновение. Таким
92Гумилев Л. Н. Конец и вновь начало. С. 10.


52
Н. М. Дорошенко, И. Ф. Кефели
образом, на поставленный вопрос: «На какой энергии работает этногенез?» — Гумилев давал вполне определенный ответ: «На энергии живого вещества биосферы, которую открыл наш великий естествоиспытатель В. И. Вернадский и которая движет всеми живыми существами: муравьями, леммингами, людьми. Это та самая энергия, которая дает видимый нами эффект — пассионарность»93. Определяя пассионарность как «эффект воздействия природы на поведение этнического сообщества», как избыток живого вещества биосферы, он утверждал, что пассионарность имеет энергетическую природу, выражающуюся в способности людей совершать целенаправленную работу по изменению окружающего мира, что требует длительного эмоционального, интеллектуального и физического напряжения и объясняется повышенным количеством энергии, которую человек захватывает (абсорбирует) из окружающей среды. Эта энергия воплощается в способностях пассионариев, которые, подобно магниту, притягивающему железные опилки, притягивают к себе наиболее активную часть населения и ведут ее за собой.
Относя к пассионариям людей, обладающих особой активностью, врожденной способностью абсорбировать энергию из внешней среды и выдавать эту энергию в виде целенаправленной работы по изменению окружающей среды, Гумилев описывал пассионарность и на индивидуальном уровне (в качестве отдельного поведенческого импульса, не сводимого ни к каким известным биологическим инстинктам или психическим свойствам человека) и на популяционном (как активность этнических коллективов). Он исходил из того, что и люди, и этносы по-разному наделены пассионарностью. Взяв в качестве нормы величину, которую удобно принять за единицу, он приводил примеры из русской художественной литературы: «Величина пассионарного импульса может быть меньше импульса инстинкта, равна ему и больше его. Примеры: Р=1 — князь Болконский из сочинений графа Л. Н. Толстого; Р < 1 — чеховский интеллигент; еще меньше — просто обыватель; за ним следует босяк — субпассионарий из ранних рассказов А. М. Горького; еще ниже — кретины и дегенераты»94. Касаясь чеховских персонажей, он отмечал, что при всех их положительных качествах им почти всегда не хватает энергии: «У них как будто все хорошо, но чего-то все-таки не хватает: порядочный, образованный человек, учитель, но... “в футляре”,
93Гумилев Л. Н. Конец и вновь начало. С. 11.
9лЕго же. Этногенез и биосфера Земли. С. 383.


Введение
53
хороший врач, много работает, но... Ионыч»95. В соответствии с затраченной энергией Гумилев делил всех людей на три группы: гармоничные люди, суперпассионарии и субпассионарии.
Гармоничные люди — пассионарии энергоуравновешенного типа, производящие столько работы, сколько нужно для поддержания своей жизни и своего потомства, для личного и видового самосохранения. Характеризуются они повышенной адаптацией к окружающей среде, обеспечивающей связь уже сложившегося этноса и ландшафта. В структуре этноса они играют важную роль стабилизирующего фактора, поддерживающего этническую традицию. Они являются залогом внутренней устойчивости этноса.
Суперпассионарии — люди энергоизбыточного типа, обладают врожденной способностью абсорбировать из внешней среды энергии больше, чем требуется для личного и видового самосохранения. Проанализировав биографии таких деятелей, как Александр Македонский, Сулла, Ганнибал, Чингисхан, Наполеон, Жанна д’Арк, Ян Гус, из русских: Александра Невского, Дмитрия Донского, Ивана Грозного, Ивана Сусанина, Сергия Радонежского, протопопа Аввакума, Петра Первого, Александра Суворова, Михаила Кутузова, Иосифа Сталина и др., Гумилев обнаружил, что всех их объединяет внутреннее стремление к активной деятельности. Это стремление диктовалось не материальными благами и не условиями среды, наоборот, их деятельность часто вызывала осуждение со стороны окружающих и довольно часто приводила их к лишениям и гибели. Более того, в истории известны многие случаи, когда люди жертвовали жизнью ради идеи или общего дела, причем не под влиянием минуты, а вполне обдуманно. Именно эти люди обладают способностью активно влиять на поведение и психическое состояние окружающих лиц и оказывать влияние на ход истории. Именно их энергия движет людьми.
Субпассионарии — люди энергодефицитного типа, которые в силу неспособности абсорбировать из окружающей среды достаточное количество энергии, не могут полноценно адаптироваться в общественной среде. Недостаток энергии проявляется в их неспособности сдерживать инстинкты, асоциальном поведении, паразитизме, недостаточной заботе о своем потомстве. Их называют бродягами, бомжами, босяками, люмпен- пролетариями, чернью, отбросами общества и т. п. Обычно они скапливаются в крупных городах, где есть возможность жить
95Гумилев Л. Н. География этноса в исторический период. С. 41.


54
Н. М. Дорошенко, И. Ф. Кефели
не работая. Развлекаясь, ведя паразитический образ жизни, они по-своему активны, но их сосредоточение в городах приводит к громадному росту алкоголизма, преступности, наркомании, проституции и прочими негативными явлениями. В книге «Этносфера: история людей и история природы» Гумилев давал обобщенную характеристику субпассионариев, которые поглощают энергии меньше, чем остальные. «Им все трудно, а желания их примитивны: поесть, выпить, поразвлечься с такой же женщиной. Таковы неаполитанские лаццарони, бродяги, описанные Максимом Горьким, подонки капиталистических городов, вымирающие племена Андаманских островов, которым лень наловить рыбы, нарвать в лесу плодов для любимых детей. Они лежат на берегу океана в ожидании парохода, а потом просят у приезжих туристов табаку, курят... и счастливы. Субпассионарии существуют повсеместно. Они очень различны. Близкие к оптимуму составляют кадры преступников и проституток. Те, кто слабее, становятся алкоголиками и наркоманами, а еще ниже стоят дебилы и кретины, у которых не хватает энергии даже на то, чтобы мечтать. Эти особи за пределами нормы. Субпассионарии отнюдь не так безобидны, как может показаться; для них характерна безответственность и импульсивность, склонность к агрессии. Им нельзя ничего доверять, ибо ради минутного наслаждения они способны погубить любое дело, даже государственное или общественное»96.
Итак, поставив вопросы: какая энергия движет людьми и на какой энергии работает этногенез, Гумилев прямо ответил — на пассионарной энергии. Это отразилось на его понимании всей этнической науки. Исходя из того, что этническая история изучает различные народы (этносы) как естественно сложившиеся коллективы людей, он увидел отличие этнической истории от других исторических наук в дискретности, прерывистости, происходящей потому, что сам процесс этногенеза конечен и связан с определенной формой энергии — энергии живого вещества биосферы. Пассионарная энергия является пусковым моментом этногенеза и его двигателем.
Однако нельзя не отметить, что взгляд на пассионарность у Гумилева менялся, по меньшей мере, трижды. Вначале он считал, что дело в отдельных личностях, обладающих разной степенью пассионарной энергии: у одних — норма, у других — избыток, у третьих — дефицит. Затем он вывел закономерность: не отдельные пассионарии делают великие
96Гумилев Л. Н. Ритмы Евразии... С. 33.


Введение
55
дела, а тот общий настрой, который можно назвать пассионарной напряженностью. Из этой закономерности следовал вывод: по мере повышения уровня пассионарной напряженности количество суперпассионариев увеличивается, а количество субпассионариев уменьшается. И, наоборот, по мере снижения уровня пассионарной напряженности количество субпассионариев увеличивается, а количество суперпассионариев уменьшается. Со временем Гумилев осознал, что с помощью такого количественного подхода можно дать описание фаз развития этногенеза, но не удается объяснить смену фаз и причины гибели этносов. Чтобы объяснить это, ему пришлось применить естественнонаучный подход. По аналогии с физиками, считавшими, что на основе законов аэродинамики и гравитации полет самолета возможен только при наличии скорости: есть скорость — самолет летит, нет скорости — самолет падает, он обосновал связь смены фаз развития этногенеза с пассионарным напряжением: есть пассионарное напряжение — есть смена фаз развития этногенеза, нет пассионарного напряжения — нет смены фаз развития. В итоге он сформулировал закон: работа этнических коллективов прямо пропорциональна уровню пассионарного напряжения. Суть этого закона в том, что при повышении пассионарного напряжения смена фаз происходит по восходящей линии, при снижении — по нисходящей, ведущей, в конечном счете, к диссипации, распаду этноса.
Исключительное значение пассионарности заключается лишь в том, что она — мера потенциальных возможностей конкурирующих этнических систем и потому определяет расстановку сил в данную эпоху, хотя и не детерминирует исхода событий. Другими словами, пассионарность определяет степень интенсивности процессов этногенеза, а доминанта — направление и своеобразие их проявления. На персональном уровне пассионарность определяет степень «проявленности», выраженности тех или иных качеств и способностей, а как уже этим своим природным качеством распорядиться, на что направить свои силы — зависит исключительно от самого человека. Поэтому пассионарность в равной мере побуждает людей совершать и героические подвиги, и тяжкие преступления, исключая лишь равнодушие. Вместе с тем вопрос о природе и источниках данного вида энергии остается на настоящий момент все же открытым и нуждается в дальнейшем серьезном научном изучении.
Таким образом, согласно теории Гумилева, каждый народ (этнос) Земли, без исключения, обладает оригинальной


56
Н. М. Дорошенко, И. Ф. Кефели
этнической историей, к которой неприменимы определения «хуже» или «лучше», «культурней» или «бескультурней», так как любой этнос в своем развитии подчиняется одним и тем же универсальным закономерностям этногенеза. В этом, кстати, академик Д. С. Лихачев усматривал высокий гуманизм концепции Гумилева97.
Одним из важнейших в гумилевской пассионарной теории является вопрос о соотношении этногенеза и культурогенеза. Ему посвящены отдельные главы в книгах «Этногенез и биосфера Земли», «География этноса в исторический период» и в специальных статьях: «Истоки ритма кочевой культуры Средней Азии (Опыт историко-географического синтеза)», «Единство и разнообразие степной культуры Евразии в средние века» (соавт. И. Эрдейи) (1969), «Феномен культуры малых народов Севера» (1982), «Культурогенез и этногенез кочевых и оседлых цивилизаций в средние века» (1987), «Этнос, история, культура» (1989). В этих публикациях излагается сущность и специфика гумилевской концепции культуры. Сравнительный анализ ее с концепциями О. Шпенглера, А. Тойнби и других культурологов позволяет выделить следующие ее особенности. Гумилев рассматривал культурноисторический процесс как часть «этногенеза, развивающегося по схеме: 1. вспышка творческой активности и создание этносоциальной системы; 2. акматическая фаза, кончающаяся кризисом, иногда фатальным для этноса; 3. инерционная фаза, называемая “цивилизацией”; и 4. персистирование (переживание), т. е. переход динамического процесса в гомеостаз. Вариабельность этой схемы определяется экзогенными воздействиями, которые сообщают каждому отдельному процессу неповторимый облик. Последующие процессы связаны с прежними культурными традициями, но и то, и другое проходит на фоне социального развития, не ограниченного узкими рамками этнической истории»98. Гумилев проводил исследование социокультурного развития широкомасштабно и глубоко, подчеркивая связь культуры с четырьмя параметрами: временем, ландшафтом, императивами поведения, пассионарным напряжением.
Главное своеобразие концепции Гумилева состоит в том, что интенсивность культур у него ставится в зависимость от уровня
97 См.: Лихачев Д. С. Отзыв на книгу Л. Н. Гумилева «География этноса
в исторический период» // Вспоминая Л. Н. Гумилева. СПб., 2003. С. 348.
98Гумилев Л. Н. Ритмы Евразии... С. 563-564.


Введение
57
пассионарного напряжения. Пассионарность определяет степень интенсивности культурных процессов, направление и своеобразие их проявления. Она растрачивается не только на политическую и хозяйственную деятельность, но уходит также на создание культурных ценностей: написание книг, сочинение музыкальных произведений, ваяние скульптур и пр. Любой такой труд требует больших усилий по сравнению с тем, что необходимо для нормального существования. Поэтому закономерен его вывод: без пассионарности и ее носителей никакая культура невозможна. Культура представляет собой своего рода «кристаллизацию пассионарности» минувших поколений. Пассионарное напряжение поддерживает системные связи этноса и тем самым обеспечивает его устойчивость и творческую активность, приводящую к созданию культуры. Придавая большое значение разработке культурологической концепции, связывающей смену культур с изменением уровня пассионарного напряжения этносистемы, Гумилев уточнял, что этот ракурс рассмотрения справедлив лишь для объяснения смены эпох в истории культуры того или иного этноса, но не для объяснения самого феномена культуры, представляющего собой «причудливую смесь гениальных озарений с заимствованием».
Создав пассионарную часть теории этногенеза, Гумилев не остановился на этом и снова продолжил поиск. «И теперь наша задача состоит в том, чтобы показать, может ли открытый и описанный нами феномен решить поставленные нами вопросы этногенеза и этнической истории»99. И ему удалось создать альтернативную концепцию этнической истории:
а) на смену истории, бывшей «калейдоскопом дат», ««калейдоскопом отдельных фактов», «калейдоскопом случайностей», пришла альтернативная концепция этнической истории, представляющая «калейдоскоп мозаик этносов»;
б) на смену «истории без начала и без конца» пришла «серия дискретных этногенезов, постоянно взаимодействующих между собой»100;
в) на смену идеалистическим представлениям о ходе истории, основанным на теории «героев и толпы», пришел анализ смены фаз развития этногенеза с присущей им пассионарной напряженностью;
г) на смену историческому материализму, трактующему историю как смену способов производства, пришла история,
99Гумилев Л. Н. Этногенез и биосфера Земли. С. 315.
100Его же. Ритмы Евразии... С. 542.


58
Н. М. Дорошенко, И. Ф. Кефели
изучающая смену стереотипов и императивов поведения этносов, суперэтносов и субэтносов;
д) 	в дополнение к этнографии, фиксирующей внимание на различиях этносов, пришла этнология, изучающая общие свойства и закономерности развития этносов.
Сила и методологическое значение пассионарной теории в том, что она учит каждый народ познавать себя, устанавливать, в каком возрасте, на какой фазе развития он находится, как соотносится с природой, каков уровень его пассионарной напряженности, каковы типичные императивы и стереотипы его поведения, какова его этническая доминанта. Можно соглашаться иди не соглашаться с этой теорией, но нельзя отказать ей в оригинальности, в умелом применении к историческому материалу. Значение этой теории заключается также в том, что ее появление оказало большое влияние на создание альтернативной концепции всемирной истории.
VII. 	Философская концепция всемирной истории
Применение альтернативного подхода и пассионарной теории этногенеза позволило Гумилеву создать также концептуальную картину всемирной истории, которой он придавал очень большое значение, подчеркивая, что именно создание концепции всемирной истории лежит в основе исторической интерпретации и отличает историю («поиск истины») от хроник или простого перечисления событий. Над разработкой концепции всемирной истории Гумилев работал всю жизнь, и создание ее является вершиной его творчества.
В процессе создания своей исторической концепции он учитывал, что задолго до него сложились две исторические концепции: всемирно-историческая и культурно-историческая. Первая из них трактовала историю народов как единый линейный процесс прогрессивного развития, захвативший почти все области, населенные людьми. Прогрессом при такой интерпретации истории считался геополитический критерий — последовательное расширение территорий: чем больше территорий присоединялось, тем более прогрессивной считалась роль того или иного государственного деятеля. В последующие века эта концепция устояла и была только несколько иначе сформулирована — как геополитическая и глобалистская. В основе культурно-исторической концепции, крупнейшие представители которой — Н. Я. Данилевский, К. Н. Леонтьев, О. Шпенглер, А. Тойнби — критерием прогресса признавали культуру


Введение
59
и цивилизацию. Критически осмыслив это наследие, Гумилев предложил свою альтернативную концепцию всемирной истории, в основание которой был положены:
- иные цели и задачи — «понять Всемирную историю как становление одной из оболочек Земли — этносферы»101, «ритмы и кванты Всемирной истории»;
- иные проблемы — ответить на вопросы: что такое история? откуда и куда она идет? что такое народ в его органической связи с рельефом, климатом, речными ресурсами? почему и как человек преобразил лик Земли? на какие именно закономерности жизни человечества влияет географическая среда и на какие не влияет? как влияет на природу человечество, как влияют на нее разные народы в разных фазах своего развития102?;
- иной предмет исследования — не один этнос, а мозаика этносов; не один этногенез, а множество этногенезов;
- иной уровень исследования — не констатация, а обобщение; не низшая или средняя стадии обобщения, а высшая — философская стадия обобщения; не только анализ, но венчающий исследование синтез103;
- иная интерпретация — не с позиции «мышиной норы», собачьей конуры или верховой лошади, а с позиций летящего орла и даже с космических высот. Позднее были добавлены еще четыре позиции, которым в итоге стало соответствовать семь методик: филологическая, биографическая, этнографическая, политико-историческая, этнологическая, культурологическая, географическая104;
- нелинейные синергетические теории, учитывающие сложность и поливариантность движения общества: эволюцию и диссипацию, бифуркации и флуктуации, стохастичность и ат- трактивность.
Применив указанные нововведения к всемирной истории, Гумилев создал альтернативу классическим вариантам понимания истории, которая может быть представлена в следующих вариантах:
- «естественная наука о происхождении и сменах этнических целостностей, комбинациях элементов в разнообразном пространстве и необратимом времени»105 — альтернатива сверхъестественной истории;
101 Гумилев Л. Н. Этногенез и биосфера Земли. С. 179.
102 Там же. С. 19, 20, 27, 28, 52, 228, 229 и др.
103Его же. В поисках вымышленного царства. С. 12.
10лЕго же. Этногенез и биосфера Земли. С. 404.
105Его же. Этносфера... С. 21.


60
Н. М. Дорошенко, И. Ф. Кефели
- полицентристская история, изучающая все «центры» и народы, проживающие на различных ландшафтах планеты Земля — альтернатива европоцентристской и евразийской концепций истории, считающих центром Европу или «Евразию — океан»;
- история, изучающая законы разных уровней, начиная от этнических и исторических закономерностей и кончая универсальными законами, действующими в природе и обществе — альтернатива фактографии и идеографии, фиксирующих внимание на отдельных, особенных событиях;
- история, охватывающая ритмы Евразии и всемирной истории, все эпохи и цивилизации — альтернатива «морфологии культуры» О. Шпенглера и «теории круговорота локальных цивилизаций» А. Тойнби;
- полиструктурная целостная история, учитывающая законы связи всех элементов экономической, политической, социальной и духовной жизни людей и показывающая непрерывную смену системных связей — альтернатива поэлементной истории;
- синергетическая философия истории, основанная на «синергетическом историзме», учитывающая сложность и поливариантность движения общества, многообразные изгибы истории, — альтернатива линейной философии истории.
Так понятая философия истории дает ответ на основные философско-исторические вопросы, позволяя выявить универсальные закономерности человеческого бытия и помогая решить многие глобальные проблемы современности: экологические, демографические, экономические, политические, идеологические и пр. В отличие от многих историков, которые только констатировали исторические факты, Гумилев подчеркивал философский характер своих работ. По поводу своей книги «Конец и вновь начало» он писал: «Моя работа лежит между монографией и философемой. Она — “эмпирическое обобщение” тридцати статей и четырех монографий и еще четырех трактатов, выражающих суть диалектики природных процессов антропосферы»106.
106Гумилев Л. Н. Конец и вновь начало. С. 52.


I
Путь
Л. Н. Гумилева в науку


^5^
А. 	И. ТАРАНИЧ
Л. Н. Гумилев и Бежецк
Наш город Лев Николаевич Гумилев называл «Отчизной, если не Родиной». У нас он воспитывался и образовывался. В 1917 году с бабушкой Анной Ивановной Гумилевой он переехал из Царского Села в Бежецк. В 1920 году его отдали в школу. Где учился Лев Гумилев, удалось выяснить при помощи его одноклассников — В. С. Анкудинова, Б. П. Тарасова, тверского краеведа Д. В. Куприянова и, благодаря воспоминаниям самого Льва Николаевича. Он говорил: «Я учился в трех школах. Первая была под каланчой, а третьей теперь уже нет». В начале XX века, в Бежецке было построено здание женской гимназии. Располагалась она рядом с пожарной частью, где стояла знаменитая бежецкая каланча. В 20-е годы гимназию закрыли, а помещение отдали под учебные заведения — 2-ю Советскую школу 2-й ступени и педагогическое училище. Здесь в марте 1921 года выступал перед бежечанами Н. С. Гумилев и в декабре — А. А. Ахматова. Сюда и пошел Лева Гумилев первый раз в первый класс. Судя по воспоминаниям Льва Николаевича, школьная жизнь здесь сложилась неблагополучно. Мальчишки, объединившись, стали его преследовать, постоянные драки доводили до «исступления», в то время как учителя не пытались мальчика защитить. Конечно, учителя знали, что это сын расстрелянного Гумилева и, вероятно, боялись. Но ученики вряд ли об этом задумывались. В то время в Бежецке реорганизовали реальное училище. На его базе открыли первую Советскую школу 2-й ступени, часть «реалистов» перевели во 2-ю школу, где учился Лев Николаевич. Буйный нрав, любовь к дракам были в традициях реального училища. Побоища между «реалистами» и «кутейниками», учениками духовного училища, описаны в романе В. Шишкова «Угрюм-река». Возможно, мальчик, у которого, как вспоминала одна из одноклассниц, «были


64
А. И. ТАРАНИЧ
голубые-голубые глаза, и всех девочек он называл на «Вы», представлялся недругам таким же «кутейником». Больше знал, много читал — это раздражало. Школу того времени, ее нравы характеризуют воспоминания одноклассницы Дины Флейшман: «Помню, что в гимназию взяли мальчиков из реального и в коридорах было очень страшно. Запомнились буйствующие мальчишки, а я спряталась около печки, в уголку и смотрела». В 1926 году Александра Степановна Сверчкова перевела племянника в другую школу.
Обратимся к воспоминаниям Бориса Петровича Тарасова: «В 1926 году я учился в 6-м классе железнодорожной школы. Однажды во время урока в класс вошел директор школы Алексей Александрович Шемонаев он держал за руку незнакомого мальчика и сказал: “Вот ваш новый соученик Лева Гумилев. Прошу любить и жаловать”». Держался Лева особняком. Мы все были пионеры-комсомольцы, он никуда не вступал, на переменах, когда все играли, стоял в стороне. Через 2-3 месяца тетка перевела его в другую школу. Третья школа — первая Советская школа 2-й ступени, бывшее реальное училище. Здание школы не сохранилось. В годы войны в школу попала бомба. В 1966 году на месте старой школы директор Матушевич Алексей Александрович хозспособом построил новое здание школы. Это имя следует помнить. В 1935 г. А. А. Матушевич работал директором школы в селе Градницы. Дом, в котором располагалась школа, сгорел. И Алексей Александрович решил перевезти господский дом из Слепнева и приспособить под школу. До 1989 году в доме семьи Гумилевых располагалась Градницкая восьмилетняя школа. К 100-летию А. А. Ахматовой построили новое здание, а в Слепневском доме разместилась сельская библиотека на 1-м этаже, а на 2-м устроили экспозицию, посвященную А. А. Ахматовой, а теперь и семье Гумилевых.
В 1-й Советской школе Лев Николаевич проучился с 1926 по 1929 год. Здесь прошли самые плодотворные годы учебы. Александр Михайлович Переслегин, который преподавал в железнодорожной школе обществоведение и литературу, работал и в этой школе. Но главное общение ученика и учителя проходило вне стен школы. Александра Степановна Сверчкова и Переслегины дружили домами. На квартире учителя Лев Гумилев познавал историю, философию, логику, учился играть в шахматы. Известно стихотворение 15-летнего Левы Гумилева «Шахматная партия», посвященное А. М. Переслегину. А. М. Переслегин долгие годы преподавал историю в школах города. Человек широкой эрудиции, он пользовался уважением


Л. Н. Гумилев и Бежецк
65
всех, кто его знал и остался в памяти учеников. Б. П. Тарасов говорил: «Всем в своей жизни я обязан Александру Михайловичу Переслегину. Чем обязан, спрашивается? Всю жизнь работал шофером, злата-серебра не нажил, но он зажег во мне искру Божию. Побудил изучать историю родного края». Божья искра горела во многих учениках Переслегина. И, если были охотники с Гумилевым подраться, то были и те, кто стремился его защитить. Вера Сазанович, одноклассница, вспоминала: «Я готова была драться со всем светом, когда его обижали». Одноклассники помнили Левушку Гумилева, следили за его судьбой. Дина Флейшман пишет Б. Тарасову: «Недавно в “Огоньке” было написано о Николае Степановиче Гумилеве, отце Левы, в связи со столетием со дня его рождения. Левушка читает в Университете на географическом факультете историю. Я пару раз видела его по телевизору (мельком), старенький, седой (чего я хочу, нам ровесник, он 1912 года рождения)». Лев Николаевич говорил, что о Бежецком детстве у него мрачные воспоминания. Но в «Биографии научной теории» он вспоминал по-доброму о Бежецкой библиотеке. Он не только был активным читателем библиотеки, но он состоял в Клубе друзей книги, который работал при библиотеке, руководил литературной секцией.
Сохранился протокол одного из собраний клуба.
Протокол Ш 41
Очередного собрания членов КДК от 21/У11-29 г.
Присутствовало 6 чел.
Повестка дня:
1. Литературные течения XX в. докл. т. Л. Гумилева.
2. Разное. Слушали доклад «Литературные течения XX в.», докл. т. Л. Гумилева.
Вопросы: 1) К какой группировке принадлежит поэзия Мандельштама?
Постановили: доклад принять к сведению.
В 1929 году Лев Николаевич вынужден был уехать из Бежецка. Сохранилось письмо юного Льва Гумилева учителю Переслегину. Из содержания письма видно, что это первое послание ученика учителю. Видимо, для устройства в Ленинградскую школу понадобились какие-то документы из Бежецка. В адрес железнодорожной школы было отправлено письмо, и Лева положил в общий конверт свое письмецо.


66
А. И. ТАРАНИЧ
«Дорогой Александр Михайлович, простите, пожалуйста, что я не написал Вам раньше, но мои финансы были в чересчур печальном положении, и Вы, пожалуйста, простите, что я не могу написать Вам отдельно. В философии неблагополучно: миреизм стоит на “Канте”, а теперь выдвигают теорию интуитивизма и утверждают, что метафизика имманентно знанию. Миреизм насквозь эклектичен, но я защищаю его до последнего волокна серого вещества моего мозга. Теперь я поставил себе этическую задачу, которой мне хватит на всю жизнь. Но сейчас я устал от занятий и читаю только Блока и Хлебникова. Я был в Союзе писателей и познакомился с Вс. Рождественским и Евг. Замятиным. Ваши стихи Павел Николаевич не вполне одобрил, т. к. они не носят следов большой работы, в них мало отделана форма, маме понравилось стихотворение и “Флейта пастуха”.
Мне страшно хочется Вас увидеть. Когда приедете, обязательно зайдите к нам, Фонтанка, 34, кв. 44, в подъезде спросите, как пройти к Пунину.
Я, наконец, написал стихотворение, которое мама и Павел Николаевич похвалили, от чего я в восторге. До свидания, надеюсь, что Вы не забудете зайти, поцелуйте Леля.
Ваш Лева».
Мы знаем, в каких нелегких условиях писалось это письмо: холодный коридор, где он жил, и голод. Несмотря на это, 17-летний мальчишка заботился о судьбах философии и ставит перед собой этическую задачу. Из нашего города он уехал сложившимся, сформировавшимся человеком и ученым. К сожалению, Лев Николаевич запомнил только двух учителей — А. М. Переслегина, историка и его брата М. М. Переслегина, который преподавал физику. Но были еще замечательные учителя литературы, географии, иностранного языка с высшим дореволюционным образованием. Их, как и братьев Переслегиных, помнят несколько поколений учеников. Биографы семьи Гумилевых часто несправедливы по отношению к А. С. Сверчковой. Они изображают ее как неумную женщину, малоприятную и алчную. Но не надо забывать, что она покоила старость матери поэта Гумилева и кормила, одевала и учила сына Н. С. Гумилева и А. А. Ахматовой — Льва Николаевича. И все это на мизерную учительскую зарплату и в постоянном страхе. Коллеги вспоминают об А. С. Сверчковой как о добром, отзывчивом человеке — «это было само благородство». Она преподавала в начальных классах, сочиняла пьески


Л. Н. Гумилев и Бежецк
67
для детей, ставила музыкальные спектакли. Сохранились о ней добрые воспоминания и у соседей.
С 1917 по 1929 год Бежецк был самым благоприятным местом для Льва Николаевича. Здесь его худо-бедно, но кормили, учили и любили. А дальше — холодный коридор в Фонтанном Доме, скитания по чужим углам, тюрьмы и ссылки. Связь с А. М. Переслегиным не обрывалась до самой смерти учителя. Когда работы Л. Н. Гумилева стали публиковать в журналах, он вынимал из них листочки, сшивал их и посылал в Бежецк. «Милому наставнику моему», «Дорогому учителю» — такие посвящения писал на обложке. Нам известны два письма, которые Лев Николаевич писал Переслегину и, которые хранятся у его сына Л. А. Переслегина.
«Дорогой Александр Михайлович, с большим запозданием отвечаю на Ваш вопрос, но по уважительной причине: ибо только сегодня узнал сам. Корректура “Попа Ивана” ожидается в конце сентября: значит, тираж может быть в январе 1970 года. Это оптимальный срок. Если Вас интересуют мои специальные статьи — напишите. У меня есть большая статья об эфталитах и вот-вот будет о средневековом Тибете. Это не очень интересно. Сердечный привет Марии Сергеевне.
Обнимаю Вас. Лева».
Это письмо датировано 1 августа 1969 года, а 30 июля 1968 года он пишет:
«Дорогой Учитель, милый Александр Михайлович!
Поздравляю Вас и Марию Сергеевну с Новым годом. Желаю здоровья. Хочу поделиться с Вами моей большой радостью. Закончил я третью часть моей “Степной трилогии” — “Поиски вымышленного царства”, т. е. царства пресвитера Иоанна (861-1312). Получился скорее трактат, нежели монография, но так будет интереснее. И еще сдал в журнал “Природа” огромную статью: “Этнос и этногенез как явления природы” — приняли! И это, и другое родилось из наших бесед, когда Вы уделяли глупому мальчишке столько времени и внимания. С 1928 года моя мысль работала, будучи толкнута Вами. Сейчас я стар и в остром переутомлении от сверхнапряжений, но передо мной все чаще встают картины детства и Ваш светлый образ.
Обнимаю Вас. Лева».


68
А. И. ТАРАНИЧ
Александр Михайлович Переслегин умер в 1972 году, и больше некому было писать в Бежецк. Да и в Бежецке Л. Н. Гумилев побывал последний раз в 1947 году и больше не хотел. Он расстраивался, что уничтожены «Белые храмы», вырублены рощи, помнил город зеленым, уютным и не хотел портить воспоминания детства. Но часто вспоминал. Наталия Викторовна рассказывала — выйдет в Новогиреево на свой балкон на 7-м этаже, увидит деревья и говорит: «Как в Бежецке». Купался — зажмет нос двумя пальцами и ныряет. «Да ты как ныряешь-то», — жена говорит. А он: «У нас в Бежецке все мальчишки так ныряют». Все те воспоминания, которые заложила в нем бабушка, он хорошо помнил. Бабушка умерла в 1942, а Александра Степановна Сверчкова — в 1952 году. Их могилы долгое время были забыты. Ухаживала за ними Нина Павловна Николаевская, она принимала участие в похоронах Анны Ивановны и Александры Степановны, и благодаря ей их разыскали в 1985 году, тверской краевед Д. В. Куприянов, одноклассник Льва Николаевича. В. С. Анкудинов и ахматовед из Москвы Е. Е. Степанов. К 100-летию Ахматовой на них поставили кресты, ограду. А в 2003 году, в июле, на деньги Н. В. Гумилевой, соорудили памятники. Наталия Викторовна не хотела черный камень (а у нас с черным гранитом работают, он легче в обработке), красный же долго искали и, наконец, из Карелии привезли два красных камня. Наталия Викторовна говорила: «Это Девочкины деньги», и на памятнике А. И. Гумилевой написали «Бабушке от внука».
Как трудно и долго приходили имена Гумилевых и Ахматовой к людям, можно судить по нашему городу. Бежечане, которые слушали выступление Н. Гумилева и А. Ахматовой в 1921 году, боялись об этом рассказывать. Я жила в одном доме с М. М. Переслегиным, учителем физики, а потом с А. М. Переслегиным и не подозревала, что они учили сына Гумилева и Ахматовой. Уже в институте в 1966 году я узнала о поэтах и ученом. Не на лекциях (на них нам о них не говорили), а узнала я благодаря преподавателю В. Д. Розовой. Тогда ничего о них не писали, стихов не издавали, на весь город была одна книга Ахматовой «Бег времени» и книга Павловского «Анна Ахматова». Бежечане следили за судьбой Льва Николаевича. Каждый год в июне мы собирались в библиотеке и делились тем новым, что удалось узнать о семье Гумилевых. Что, вот, Лев Николаевич безвинно сидел, но стал ученым, что он пишет, но его не печатают, женился на художнице-москвичке... Особенно любили слушать о Льве Николаевиче дети с трудной судьбой. Он был для многих моральным стержнем.


Л. Н. Гумилев и Бежецк
69
Сейчас многое изменилось. В нашем городе есть школа им. Л. Н. Гумилева, ребята-экскурсоводы проводят экскурсии и рассказывают жизни ученого и о его трудах. На здании бывшей гимназии, где выступали Н. Гумилев и А. Ахматова, и учился Лев Гумилев, установлена мемориальная доска. На доме, где он жил со своей бабушкой, тоже висит мемориальная доска. А недавно сбылась мечта бежечан: в городе появился памятник семье Гумилевых работы талантливого скульптора А. Н. Ковальчука. Деньги на памятник собирались нелегко, но бежецкие краеведы обратились за помощью в Совет Федерации, мэр города М. А. Шибанов поддержал эту просьбу, и в августе 2003 года в день города бежечане собрались на открытие этого памятника. Это стало итогом длительной, систематической работы, которая ведется в нашем городе.


С. И. СЕНИН
«Эти яблоки из Бежецка...»
Так бывает, что интерес к творчеству известных поэтов и к истории родного края выводит тебя на встречи, о которых не забываешь всю жизнь, все беседы с этими людьми остаются в памяти. И ты удивляешься свежести и ясности этого чувства восприятия давно прошедшего. Таким ярким событием для меня были беседы с выдающимся историком, географом и этнологом Львом Николаевичем Гумилевым. Впервые о жизни замечательного ученого я узнал от его школьного друга, впоследствии инженера Виктора Семеновича Анкудинова, который, несмотря на небольшую разницу в возрасте (он был младше Льва Николаевича на один год), дружил с ним. Виктор Семенович неоднократно бывал в доме на Рождественской улице в Бежецке, где жил будущий исследователь народов Евразии. Больше всего В. С. Анкудинову запомнилась скромная и уютная обстановка дома, в котором особое место занимали книги. Их было очень много, и они были подлинным украшением квартиры. Из родственников Льва Николаевича ему запомнилась его тетя Александра Степановна Сверчкова, которая работала в железнодорожной школе учительницей младших классов, и бабушка Анна Ивановна Гумилева. Однажды В. С. Анкудинов слышал, как они разговаривали друг с другом на французском языке. В 1929 году Л. Н. Гумилев уехал из Бежецка. Бывшие школьные друзья изредка обменивались письмами. В начале 1930-х годов Виктор Семенович хотел навестить своего друга. Он приехал в Ленинград, пришел в Фонтанный Дом. Дверь ему открыла высокая интеллигентная женщина в домашнем халате и на вопрос Анкудинова ответила, что Льва Николаевича здесь нет. Впоследствии Виктор Семенович догадался, что это была Анна Андреевна Ахматова.


«Эти яблоки из Бежецка...»
71
По рассказам Анкудинова, переписка со Львом Николаевичем была непродолжительной и прекратилась в середине 1930-х годов из-за ареста его школьного друга. В 1960-е годы Виктор Семенович возобновил связь с известным ученым и показывал мне книги, которые подарил ему Лев Николаевич. В частности, запомнился альбом «Старобурятская живопись». Виктор Семенович очень много рассказывал мне о нелегкой жизни его друга и, особенно, о противостоянии Л. Н. Гумилева с академиком Б. А. Рыбаковым.
В 1980-е годы я сделал записи воспоминаний сельских жителей, которые еще помнили не только владельцев имения Слепнево, но и людей, отдыхавших там — А. А. Ахматову, Н. С. Гумилева и других. Записи этих рассказов я решил показать Л. Н. Гумилеву. Его телефон мне дал исследователь творчества А. А. Ахматовой М. М. Кралин, который уже неоднократно общался с ученым. Я позвонил Льву Николаевичу и, как мне кажется, от волнения очень путано сообщил ему о своем желании, но получил его согласие на встречу.
На следующий день я был в его коммунальной квартире на Большой Московской улице, 4. Мы поздоровались. Лев Николаевич извинился за то, что не может пригласить меня в комнату, поскольку у него заболела жена. Наш разговор происходил на кухне. Я решил показать ему составленную в конце XIX века Руммелем и Голубцовым1 и дополненную мной родословную Львовых, фамилию которых носила его бабушка. Он очень внимательно посмотрел на расчерченные мной прямоугольники с именами и сказал: «Здесь нет моей сестры Ленки... Но вообще-то я своей родословной не интересуюсь». Чувствовалось, что за этими словами скрывается то тяжелое, что ему пришлось перенести в жизни. Позже, когда люди, интересующиеся его теорией этногенеза, расспрашивали его о предках, он отвечал точно так же и добавлял: «Этим занимается мой брат Орест». В тот день я показал Льву Николаевичу записи воспоминаний крестьян о его родовом имении в Бежецком крае, о контр- адмирале Льве Ивановиче Львове, который, уйдя в отставку, жил в имении Слепнево, о его сестрах Варваре Ивановне Лампе, урожденной Львовой, и Анне Ивановне Гумилевой — бабушке моего собеседника. Лев Николаевич очень внимательно прочитал тексты моих записей. В одном из материалов рассказчица тенденциозно, в стиле бытовавшей тогда литературы, говорила о том, что барыня — бабушка Льва Николаевича — «тайно ночью бежала из имения»2. Лев Николаевич оторвался от рукописи и очень оживленно стал рассказывать:


72
С. И. СЕНИН
— Я помню, как это было. Мне 5 лет. В имении мне было скучно, и я очень обрадовался, что мы наконец-то переезжаем в Бежецк. Был светлый, солнечный день. Мы погрузили на подводы вещи, а жители деревни нас провожали и с нами прощались, а потом прекрасно знали, что мы поселились в Бежецке... Впрочем, это не удивительно, ведь столько небылиц придумали о моей матери.
Во время встречи Лев Николаевич несколько раз говорил о противоборстве науки и мифологии, подчеркивая, что в его книгах эта тема ключевая. «Неисчислимы беды, происходящие от предвзятых мнений и ошибок». Главная заслуга науки, по мнению ученого, в том, что она опровергает ложные суждения, вскрывает их корни и доказывает истину.
— Над этой проблемой, — говорил Лев Николаевич, — я работаю и сейчас. Предполагаю, что в то время он работал над «Апокрифическим диалогом», который был опубликован в журнале «Нева», 1988, № 3—4.
Затем я показал ему два краеведческих сборника: А. Г. Кирсанова «Край наш Бежецкий» и А. И. Михайлова «Очерки по истории бежецкого края. Новгородский период»3. О первом Лев Николаевич сказал, что он знает этого автора, он ничего настоящего написать не может, он в его школе преподавал математику. А о втором сборнике Лев Николаевич сказал, что это, наверное, очень интересный труд. Узнав, что я увлекаюсь краеведением. Лев Николаевич подчеркнул, что его интерес — история монголов, но их, вероятно, в Бежецке не было. После битвы на реке Сить они повернули на юг. Выказывание Льва Николаевича меня удивило. Пытаясь возразить, я раскрыл ему только что показанную книгу краеведа
A. Г. Кирсанова «Край наш бежецкий», в которой говорилось о том, что «татарские орды вторглись в пределы Бежецкого Верха, разорили селения края. Есть предание, что Батый зимовал в 1238-39 году перед походом на север на берегу озера Верестово в районе села Алабузино»4. Я показал ему некоторые другие находившиеся со мной исторические материалы, сослался на легенды, которые были широко распространены в крае. Но Лев Николаевич отметил, что его предположения требуют еще проверки. Специально он этим вопросом не занимался, но предполагает, что большая часть этих рассказов выдумана. Впоследствии сомнения его дали свои плоды. Я убедился, что Лев Николаевич во многом прав, находя у историка
B. В. Каргалова подтверждение его словам: «В 1273 году монголо-татарские орды дважды “воевали новгородские волости”,


«Эти яблоки из Бежецка...»
73
подвергнув опустошению не затронутые “Батыевым погромом” города (Вологда, Бежецкий Верх и др.)»5.
Этот разговор со Львом Николаевичем повлиял на мою дальнейшую работу и помог мне во многом разобраться. В ходе беседы выяснилось, что он негативно относится к Бежецку. Он говорил, что город в настоящее время сильно изменился, в нем разрушены храмы, перестроены дома, нет березовой аллеи, по которой он очень любил прогуливаться и т. д. Тогда я решил показать ему некоторые свои рисунки Бежецка. Он сразу стал угадывать, какой храм изображен на том или ином рисунке, и незаметно включился в игру. И я понял, с какой любовью Лев Николаевич относится к городу своего детства. Оказывается, он боится увидеть Бежецк другим, боится, что его память не выдержит того вандализма, который был совершен после его отъезда из города. И я понял, что годы, проведенные в лагерях и тюрьмах, научили известного ученого скрывать свои сокровенные чувства, очень осторожно относиться к неизвестным людям, которые, вероятно, пренебрегли его доверием. Я почувствовал, что за подобным подозрительным отношением к людям скрывается простой, честный, душевный, много испытавший в жизни человек. Лев Николаевич стал рассказывать о своей жизни на тверской земле:
-— В Бежецке дружил с учителем истории Александром Михайловичем Переслегиным. Я часто ходил к нему в гости. Мы любили прогуливаться по березовой аллее, которая вела в рощу Жохово. Он объяснял мне философию. Этих незабываемых бесед мне хватило не только на сдачу экзаменов по философии в университете и в аспирантуре, но и на всю оставшуюся жизнь. Александр Михайлович был европейски образованным человеком. Им мог бы гордиться любой университет. Однако, судьба его сложилась по-другому. Он был вынужден в трудное время покинуть столичный вуз, где он заканчивал аспирантуру, и поселиться в Бежецке...6
Прощаясь с Львом Николаевичем, я извинился за то, что так путано и невнятно объяснил ему причину нашей встречи. На это он, улыбаясь, ответил:
— Да, я, действительно, мало что понял из вашего объяснения. Но я и пригласил вас, чтобы в этом разобраться. Приходите, пожалуйста.
Последние слова были для меня особенно приятны. Но второй раз я долго не решался ему позвонить, считая, что могу отвлечь его от важной работы. Да и не было существенного повода для обращения ко Льву Николаевичу. Я неоднократно


74
С. И. СЕНИН
посещал его выступления в музее Ф. М. Достоевского и в музее «Анна Ахматова. Серебряный век», слушал цикл его лекций «Древняя Русь и Великая Степь» в Центральном лектории общества «Знание» (Литейный пр., 42). А через несколько лет я нашел причину для новой встречи с Львом Николаевичем. Учреждение, где я работал, решило заняться издательской деятельностью и первой книгой, выпущенной нашей организацией, должны были стать исторические статьи Л. Н. Гумилева, в частности, очерк «Князь Святослав Игоревич». Я позвонил Льву Николаевичу, и он пригласил меня к себе. У меня с собой были яблоки, привезенные из Бежецка, и я подарил их Льву Николаевичу. Он стал отказываться. Но когда я сказал, что они выросли на бежецкой земле, он восторженно закричал: «Наташа! Наташа!». А когда подошла его жена, он сказал:
— Эти яблоки из Бежецка, — вложив в эту фразу столько тепла и любви, что я был даже удивлен, какое огромное место в его жизни занимала бежецкая земля, как он трепетно относится к городу, где прошли его детские и юношеские годы. Я рассказал ему о предложении, сделанном руководством нашей организации. Лев Николаевич очень внимательно ознакомился с условиями договора и дал согласие, сказав, что его издательскими делами занимается юрист, бывший сотрудник Всесоюзного агентства по авторским правам Нина Ивановна Крамарева, предложил мне связаться с ней. Затем он, сняв трубку телефона, коротко рассказал ей о нашем предложении, а также сообщил ей мои координаты. Лев Николаевич говорил, что у него есть работа по этнической истории нашей страны. Но пока она подготавливается к печати. Впоследствии я узнал, что это была книга «От Руси до России». Если до первой встречи с Л. Н. Гумилевым я прочитал только ряд его статей и депонированный труд «Этногенез и биосфера Земли», то в дальнейшем я познакомился со многими другими его работами: «В поисках вымышленного царства», «Древние тюрки», «Древняя Русь и Велика Степь»... но, как оказалось, далеко не со всеми. Я думаю, что в перечисленных трудах Лев Николаевич в какой- то мере продолжал и развивал взгляды русских мыслителей К. Н. Леонтьева, Н. Я. Данилевского и других. И я поделился с ним моим видением исторического процесса. Он очень внимательно слушал мой рассказ и вдруг совершенно неожиданно воскликнул:
— Наташа! Наташа! У нас новый евразиец!
Слово «евразиец» мне в то время было незнакомо. У нас еще не были опубликованы труды русских ученых,


«Эти яблоки из Бежецка...»
75
изгнанных из России, — Н. С. Трубецкого, Г. В. Вернадского, П. Н. Савицкого, которые выступили с концепцией об особом месте России между Востоком и Западом. И я не знал, как мне воспринимать возгласы Льва Николаевича, но потом я понял, что это было хорошим знаком, своеобразной похвалой. При расставании Лев Николаевич подарил мне свою книгу «Древняя Русь и Великая Степь» с надписью: «Дорогому земляку Сергею Ивановичу Сенину сердечный привет от автора». К сожалению, наше учреждение так и не издало труды Л. Н. Гумилева, возникли временные финансовые трудности, и работу над изданием отложили. Через несколько месяцев я узнал, что Лев Николаевич заболел, потом... его не стало. Отпевали Л. Н. Гумилева в храме Воскресения Христова на Обводном канале. Я смотрел на его несколько изменившееся лицо, и мне казалось, что мы хоронили нечто большее, чем человека, мы хоронили часть своего прошлого.


Р. А. ЗЕРНОВА Иная реальность
Наконец (в 1936 г. — Сост.), я решилась позвонить Ахматовой. И услышала в трубке ее голос — глуховатый, носовой, очень, показалось мне, петербургский. Я спросила, можно ли прийти. — «Можно». — «А когда?» — «Сейчас», — сказала она. Через много лет я рассказала об этом Лидии Корнеевне. Она усмехнулась:
— Она всегда так. Если можно — то сейчас.
И я помчалась. Все было знакомо — двор, лестница, темнота. Дверь открыл светловолосый молодой человек с аккуратным бледным лицом, очень гладко причесанный, очень чужой. Он сказал: «Можно, можно!» — и повел меня в ту самую большую комнату. Кроме него, там никого не было.
— Мама сейчас выйдет, — сказал он. — Садитесь.
Гумилев. Сын Гумилева. «Так, что сыплется золото с кружев...». Он со мной разговаривал вежливо, без особого интереса, но очень вежливо. А я, конечно, пялилась. Как это возможно — быть сыном Гумилева и Ахматовой. Я читала ростановского «Орленка». Там была строчка: «Мы, сыновья великих людей!». Вот! Сын великих людей. Двух!
Отвлекусь. Потом оказалось, что Лев Гумилев бывает раз в неделю у нас на факультете. Он учился на историческом, но какие-то лекции историки слушали у нас, я так думаю — политэкономию или, может быть, диамат—истмат. Потому что он эти лекции иногда пропускал (я тоже), и мы сидели на окне в коридоре и разговаривали. Правда, это не сразу наладилось. В первый раз я радостно поздоровалась, а он сделал вид, что меня не узнал. Я была оскорблена и унижена и на следующей неделе, когда он поздоровался, его не заметила. А коридор был вроде театрального фойе — все на переменах разгуливали взад и вперед и не встретиться было невозможно. Он громко сказал: «Здравствуйте». Я смотрела в другую сторону. На третий раз


Иная реальность
77
он меня остановил за локоть. Я локоть вырвала (семнадцать лет!), но остановилась. Он сказал мягко, убедительно, очень чужим по интонации голосом:
— Вы меня не узнаете? Помните, вы к нам приходили?
И вот мы сидим на окне и разговариваем. Он рассказывает про своего лучшего друга («Николка мой»). Про этого Николку моя товарка по комнате, историчка, рассказывала: «Он влюблен в девушку Нину и ходит за ней и повторяет: «Нина, вы ландыш! Вы ландыш!». И я своему собеседнику это рассказываю, конечно, а он снисходительно смеется: «Он у меня романтик!» Только теперь мне пришло в голову: может быть, этот «Николка мой» — Николай Давыденков, которого я никогда не видела, но о котором почему-то периодически что-то узнавала. В первый раз — вот тогда, в Зб-м году (если это он), потом во время войны от жены его однодельца Али, или Шуры, как мы ее тогда звали (он сел в 38-м, с целой группой, но тут пришел к власти Берия и выпустил эту группу), потом от своего мужа, после лагеря (они вместе сидели в Карабасе), от Лидии Корнеевны, от Нины Николаевны Берберовой, наконец (она рассказала о нем в книге «Курсив мой»).
Той осенью в ленинградской газете появилось интервью с Ахматовой. В нем она говорила о том, как ценит и уважает Пастернака, и цитировала свои строчки: «И вся земля была его наследством, а он ее со всеми разделил...» И в следующем, кажется, номере — ее стихи, может быть, именно эти, с обычным тогда: «Гонорар за эти стихи прошу передать в Фонд помощи испанским детям». Лев Гумилев рассказывал, что в доме не было ни копейки, и мать сказала: «Вот получу гонорар из газеты, купим водки, колбасы».
И тут позвонили и говорят: «Анна Андреевна, не хотите ли вы пожертвовать свой гонорар в пользу испанских детей?» Ну, что было делать? Кажется, я в первый раз услышала, как это делается. И, помню, меня очень поразило, что — «водки». В интеллигентной среде, кажется мне, тогда водку не очень пили, на радостях, во всяком случае. Но — могу и ошибаться, будучи одесситкой. Тогда там считалось, что водку ни с того ни с сего пьют только биндюжники.
Гумилев первым заговорил о своем отце; я бы, вероятно, не посмела. Он рассказал, как, когда ему было четыре года, отец дал ему какую-то очень серьезную книгу (не помню названия, потому что оно ничего мне не сказало), и он пытался ее читать. Ничего не понял и бросил. Отец очень сердился. Но через некоторое время он опять попросил какую-нибудь большую книгу, и отец дал ему толстенную книгу по истории.


78
Р. А. ЗЕРНОВА
— И вы опять ее не прочли?
— Нет, прочел. (Он самодовольно усмехнулся.)
— И не поняли?
— Все понял.
И тогда я его спросила: «Ну, а если вас спросить, как детей спрашивают, кого вы больше любите, папу или маму?». В детстве на этот вопрос полагалось отвечать: «Одинаково!» Я, помню, сконфузилась, когда этот дурацкий по бестактности вопрос задала. Но, против ожидания, он ответил очень серьезно:
— Папу, разумеется.
Он еще что-то сказал, но я была оглушена ответом и тем, что он совпал с моим предвиденьем.
— Я все читала, — хвасталась я, вероятно, ответив на вопрос в свою очередь. — И «Столп», и «Мика», и даже статьи. Даже наизусть запомнила: «А что стихи есть более высокая ступень, знает каждый, кто, долго обтачивая кусок прозы, силится сдержать рождающийся ритм». Я и сейчас эту цитату привела наизусть, так она меня когда-то поразила точностью наблюдения.
— А вот вы не читали «Стихи к голубой звезде» (так мне запомнилось. Наверное, он сказал «к синей», но я пишу только как запомнилось).
Я с огорчением призналась, что нет, не читала. Но он объяснил, что я и не могла читать, потому что вышла эта книжка за границей.
— А вы сами... вы пишете стихи?
— Пишу.
— Хорошие? (Это я спросила.)
— Хорошие, — сказал он убежденно.
Он держал себя так, как и должен был, вероятно, и произвел на меня впечатление абсолютного «контрика», и я — еще одесситка в душе, еще не ошарашенная тридцать седьмым и последующими тридцатыми годами — приняла это тоже совершенно естественно. Он рассказал мне анекдот про неверующего пономаря. Священник захотел просветить его душу: «Ну, вообрази, ты забрался на колокольню, упал оттуда и не разбился. Что это будет?» Пономарь ответил: «Случай». — «Ну, а если ты второй раз упадешь и не разобьешься, тогда что это будет?» — «Совпадение», — отвечал пономарь. У батюшки, видно, не было в запасе ничего другого. «Ну, а если в третий раз упадешь?» — «Это будет привычка», — ответил пономарь.
— И вот я тоже говорю: если меня в третий раз посадят, и я выйду — это будет привычка.


Иная реальность
79
Я услышала в этих словах — пожалуй, тогда же услышала — и браваду, и рисовку (привычную), и самую подлинную игру с огнем. Я услышала в этих словах — пожалуй, тогда же услышала — и браваду, и рисовку (привычную), и самую подлинную игру с огнем. И подумала с уважением: наследственное! И ужаснулась — вот к чему он себя готовит. Я думаю, он не старался быть, как отец, но, скорее всего, судя по воспоминаниям о Гумилеве, которые мне довелось читать, был на него человечески похож. Он, по-моему, был, как это в моем одесском детстве называлось «фасонщик», воображала, готовый на все, чтобы соответствовать созданному образу. Но по собственному кодексу.
Наши встречи и разговоры тогда прекратились сами собой — по-видимому, историки стали слушать лекции в другом месте. А потом его и в самом деле арестовали в третий раз, в 38-м году. Потом я его видела всего однажды — после войны, на Дворцовом мосту. Он остановил Юру Макогоненко, с которым мы шли. Я сразу его узнала — он не изменился. Ему предстоял — но об этом мы еще не догадывались — четвертый арест. Наверное, он вспомнил пономаря тогда, когда в четвертый раз освободился. И может быть, признал, что это было чудо. Чудо смерти Сталина. Признаюсь, вот этот второй свой приход я запомнила только как встречу с Левой. Вероятно, Ахматова в конце все-таки вышла в столовую. Ничего не помню, только Леву, вежливого и незаинтересованного, за обеденным столом.


Р. Ш. ГАНЕЛИН
Советские историки: о чем они говорили между собой
В 1946 году я сидел едва ли не на всех защитах дипломных работ. Помню слова доцента Е. А. Овсяника о работе Евгении Миллер: «Лучшее из всего, написанное в советской литературе о колчаковщине», похвалы моему другу Иохиму Лившицу, а также особо поразивший меня отзыв А. Н. Бернштама о работе Л. Н. Гумилева, пришедшего в университет из армии, в которую он попал прямо из лагеря. Бернштам был решительно не согласен с его работой, но дал ей высочайшую оценку. Тем не менее, ни один из этих выпускников в аспирантуру не попал. Кроме 5-го пункта (национальность), в анкете были и другие...
Года через два после этого я был на кандидатской защите Л. Н. Гумилева. А. А. Ахматовой на защите не было, но Н. Н. Пунин, бывший профессором искусствоведческого отделения, присутствовал. Н. Г. Сладкевич в качестве ученого секретаря Совета, прочитал характеристику, подписанную главным врачом больницы им. Балинского Ван Гаутом и председателем месткома Зеленской: «Дана Л. Н. Гумилеву в том, что он работает в психиатрической больнице им. Балинского в должности библиотекаря с 7.II. 1948 г. по настоящее время; к работе относится внимательно, проявляет инициативу и выполняет общественную нагрузку»*. Тогда же защищал диссертацию по искусствоведению Леонид Элькович, отец которого был расстрелян. В 1970-е годы я спросил И. Г. Сладкевича, каким образом стали возможны эти две защиты, не Вознесенский ли, ставший министром просвещения РСФСР, их устроил. Мое предположение И. Г. Сладкевич счел просто дилетантским,
‘Центр. Гос. Архив СПб, ф. 7240, оп. 12, д. 2508, л. 9. (Благодарю за
помощь Д. А. Ковпака.)


Советские историки...
81
дав понять, что Вознесенского в таком вопросе университетское начальство не послушалось бы, и сообщил, что устроил дело Молотов. А вскоре после защиты «остепененный» Л. Н. Гумилев опять отправился в лагерь. Таковы были причуды того времени.


Т. А. ШУМОВСКИЙ
Лестница к солнцу, или Между двумя сроками
23 октября 1946 года, вооружившись картами и чертежами, я защитил свой диплом, государственная комиссия отметила исследование высшей оценкой. Когда испытание окончилось, и все собрались покинуть скромную аудиторию, внезапно слетел и вдребезги разбился висевший над одинокой лампочкой запыленный колпак из мутного толстого стекла. Тонкая же лампочка осталась невредимой и, уже не скрытая колпаком, засияла ярко и остро.
— Ты видишь? — возбужденно сказал мне Лева Гумилев, присутствовавший на защите — Грубый темный колпак, висевший на твоей жизни, рассыпался в прах, и теперь ты засиял!
Что ему ответить?
Я не мистик. Но совпадение любопытное.
25 октября окончен университет. 26-го я заговорил в Институте востоковедения об академической аспирантуре. 31 октября сдан первый аспирантский экзамен — английский язык. 11 ноября сдана история философии. Вечером — испытание по арабистике, то есть специальности. В комиссии — директор Института востоковедения академик Струве, заведующий Арабским кабинетом академик Крачковский, доктор наук Винников, кандидат наук Беляев. Последнему поручено проверить мои знания по всем разделам арабистики, и он старается, гоняет меня до темноты в глазах, залезая в несусветные дебри. Остальные слушают, изредка задают вопросы. Начался третий час экзамена. Беляев готов спрашивать до утра.
— Я думаю, хватит, — мягко говорит Василий Васильевич Струве.
После совещания комиссия выставляет «отлично». Я выхожу в коридор.


Лестница к солнцу...
83
— Что они с тобой делали? — бросается ко мне Лева Гумилев, ждавший окончания экзаменационного суда. — Ты бледен как...
— Все в порядке, Лева. Пошли на улицу.
Через несколько дней я был зачислен в аспирантуру.
^0-


А. 	Д. ДАШКОВА
Лев Гумилев, начало 30-х
Мне посчастливилось познакомиться с Левой Гумилевым в геологической экспедиции, организованной на Байкал летом 1931 года, и я не ошибусь, если скажу, что вряд ли кто-нибудь из ее участников сможет теперь поделиться своими воспоминаниями о том периоде, ибо «иных уж нет, а те далече». Но сначала немного предыстории. Надеяться на то, чтобы претворить свою мечту в реальность — стать геологом — было для меня в то время испытанием судьбы, так как уже имевшийся в мои 20 лет отказ в приеме в ВУЗ ставил прочный заслон моему будущему. Мой отец был офицером и погиб в августе 1915 года в Первую мировую войну. Таким образом, повторная попытка стать студенткой ВУЗа была явно обречена на неуспех, равным образом, как и перспектива практической деятельности без профессиональной основы. Но «Его Величество случай» оказал мне неоценимую услугу. Дело в том, что моя старшая сестра, выпускница Московского Екатерининского института, владевшая иностранными языками и способная пианистка, в годы безработицы 30-х годов не могла найти в Ленинграде лучшего применения своим данным, кроме как стать весовщицей на складе утильсырья, находившемся на тогдашней Лиговке. Там она узнала от своей сослуживицы, что дальний родственник той поступил на какие-то курсы в Геологоразведочный институт, после окончания которых слушателей отправляют в различные экспедиции. Узнав об этом, я словно по зову «Музы Странствий», как на крыльях помчалась в этот институт, располагавшийся на внутренней территории Апраксина Двора. Приехав туда, я — увы — узнала, что занятия на курсах коллекторов идут давно, и о приеме речи нет. Но, увидев мое крайнее огорчение, начальник отдела кадров, некто Гемалани, решил мне помочь, однако, выслушав мою, хотя и краткую, но содержавшую явный


Лев Гумилев, начало 30-х
85
социальный «криминал» биографию, отправил меня к директору, дабы не брать греха на душу. Тогдашний директор болгарин Волчев, вскинув на меня черные проницательные глаза, с минуту поколебавшись, одним росчерком пера на заявлении решил мою судьбу, дав «добро» зачислить в штат института младшим коллектором, а там, мол, видно будет, куда, в какую экспедицию я буду направлена. Несколько месяцев, начиная с февраля, я разбирала старые коллекции образцов горных пород, годами хранившиеся на запыленных стеллажах, но ближе к весне было объявлено о моем зачислении в Прибайкальскую экспедицию. Радости моей не было предела, — ибо эта работа открывала мне дорогу для накопления необходимого к поступлению в ВУЗ производственного стажа. К слову сказать, спустя 5 лет после Прибайкальской экспедиции, в 1936 году я, 25-летняя, села на студенческую скамью геологического факультета ЛГУ радом с вчерашними школьниками, а год окончания университета, 1941-й, оказался годом начала войны. Но вернемся в год 1931-й.
После окончания работы с коллекциями предстоял отъезд в мою первую экспедицию. Этот отъезд и все последующие я запомнила на всю жизнь. Моим спутником оказался Лев Гумилев — мы были зачислены в одну Прибайкальскую экспедицию, и встретились 11 июня 1931 года на Московском вокзале для поездки в Иркутск и далее. Незадолго до отхода поезда пришла проводить сына Анна Андреевна Ахматова и передала ему пакет с продовольствием. Это было очень кстати, так как путь до Иркутска занимал в то время 7 суток. Мы не были знакомы с Левой раньше, только изредка встречались в институте* — он ходил на курсы коллекторов, — но очень быстро нашли много общих тем. Заветной для него темой были рассказы о Бежецке, у которой он воспитывался. Эти рассказы были полны душевной теплоты, но и еще едва уловимым чувством его детства — чувством ущемленности. Интересы мои касались поэзии Николая Степановича Гумилева, многие сборники стихов которого имелись в нашем доме. И тут я мгновенно получила живой отклик. Лева боготворил отца, и едва я успевала произнести название стихотворения или поэмы, как он сразу
*В статье Л. Варустина «Лев Гумилев повода для ареста не давал», опубликованной в журнале «Аврора» (1990. № 11), при упоминании моего имени допущена досадная ошибка, а именно: в противоположность напечатанному, я не могла «вербовать» Льва Николаевича в геологическую экспедицию, и вопрос о его «социальном происхождении» у меня никогда не возникал.


86
А. Д. ДАШКОВА
же начинал читать наизусть любое произведение до конца. Читал он нараспев, но не монотонно, а очень выразительно, хотя и тихо, меняя тональность в зависимости от сюжета произведения. Так он читал поэму «Капитаны». Эта удивительная юношеская память Левы впоследствии превратилась в феноменальную память историка Льва Гумилева...
Долог был путь до Иркутска. Плацкартный вагон был переполнен и казался общим. Стояла духота, с верхних полок постоянно свисали чьи-то ноги. Толкучка в проходах, бесконечные хождения, говор и пререкания пассажиров — все это шло как бы стороной, мимо нас. Мы говорили о предстоящей работе и, еще не представляя себе условий и направления нашей деятельности, думали о ней романтически, как о чем-то загадочном. Как-то раз я сказала, что совсем не представляю себе своей будущей работы и боюсь, что не справлюсь с ней, так как окончить коллекторские курсы мне не удалось. Но Лева очень быстро и просто успокоил меня, сказав, что, несмотря на пройденные курсы, он мало что смыслит в геологии, и добавил, смеясь, что он «читал охотно Апулея, а геологоразведочного дела не читал!»
По мере продвижения к Сибири заметно менялся ландшафт, и говор новых пассажиров отличался от привычного. Прибыли в Иркутск, где нам предстояла пересадка для дальнейшего следования к месту базирования экспедиции, расположенной в Слюдянке — рабочем поселке на берегу Байкала. Дальше ехать пришлось в товарном вагоне, оборудованном скамейками для пассажиров. Народу набралось много, и некоторое время спустя неожиданно для себя, я увидела на своих коленях голову спящего пожилого бурята. Он не был пьян, просто казался очень усталым. Я молча спросила глазами сидевшего рядом Леву: как быть? И услышала умиротворяющий ответ: «Оставьте его, пусть спит. Аборигенов нужно уважать, ведь они потомки монголов...» Я успокоилась, не потревожила спящего. И только десятилетия спустя поняла, что уже тогда, в 1931-м, в свои 19 лет, Лев Николаевич Гумилев любил монголов! Старая Забайкальская железная дорога в значительной своей части после Иркутска шла по берегу Байкала — вдоль подножия крупного горного массива, скальные карнизы которого буквально нависали над путями. Поезд то и дело нырял в тоннели. Когда поезд миновал последний тоннель, через приоткрывшуюся дверь в вагон ворвался резкий свежий ветер, и нашему взору предстала незабываемая картина: необозримый простор Байкала, еще не вполне освободившегося от ледяного панциря, который уже значительно отступил от берегов и был


Лев Гумилев, начало 30-х
87
пересечен многочисленными трещинами, подчеркнутыми разводьями черной воды, а невдалеке, на фоне голубовато-белых льдин контрастно выделялись черные точки, то перемещавшиеся по поверхности, то соскальзывавшие вниз в темные глубины озера. Я удивилась: «Что это?» — «Нерпы», — сказал Лева.
Вскоре товарняк подошел к Слюдянке — концу пройденного и началу дальнейшего пути. Надо сказать, что к месту базирования группы ее участники прибывали постепенно: большая часть была, когда мы приехали, уже на месте. Состав группы был довольно разнообразным. Кроме общих научных руководителей и двух молодых специалистов, окончивших наш Горный институт, было много студентов Московского геологоразведочного института и единицы из Ленинградских ВУЗов; ну, и мы с Левой, по уровню своей квалификации оказавшиеся, так сказать, «на подхвате». Многочисленным был также состав обслуживающего персонала: рабочие, конюхи, различные подсобники для конного двора и базы. Удивительно тепло относились к Леве эти люди, как бы отвечая на его к ним доброе расположение, и называли его в рифму: «Лев Гумилев». Будучи по сути своей очень добрым, доверчивым и несколько наивным человеком, Лева высоко ценил в людях простоту и душевность и относился ко всем одинаково ровно, независимо от «табели о рангах». Бывший тогда среди экспедиционного рабочего люда столь же трудолюбивый простой человек — местный житель Савелий Прохорович Батраков, спустя многие годы встретится с Львом Гумилевым в одном из пересыльных сибирских лагерей. Был среди участников экспедиции и проводник — бурят из Улан-Удэ, Иван Демидович Пермяков, специально нанятый для дальних рекогносцировочных маршрутов. О нем надо сказать несколько добрых слов. Опытный таежник, прекрасный ходок, легко взбиравшийся на крутые горные склоны, он научил нас правильному на них восхождению, размеренному дыханию и строго запретил пить воду на ходу, кроме кратких привалов, сопровождавшихся нехитрой трапезой. Эта «трапеза» в маршрутах постоянно включала опостылевший нам продукт — шпроты, закупленные «впрок» нашим завхозом в количестве, способном обеспечить любую зимовку, и Лева, беря очередную банку, неизменно произносил: «Вскроем гадов!» И много лет спустя этот шпротный запах был мне отталкивающе неприятен. Зато, возвращаясь на 2-3 дня после дальних многодневных маршрутов на базу экспедиции, мы бывали вознаграждены, вкушая несравненного омуля, ныне столь бездумно и бесхозяйственно истребляемого в уникальном на Земле озере — Байкал.


88
А. Д. ДАШКОВА
Примечательной фигурой, но совсем иного плана, чем наш проводник, был «красный комиссар» Владимир Иосифович Милов, мало что смысливший в работе группы, но ревностно следивший за идеологическим «настроем» ее участников. Его речи, на проводимых им собраниях, изобиловали безграмотными фразами, призывавшими «отдать все силы». К счастью, «идеологических противников» комиссар не зафиксировал, а время преследований за родителей тогда еще не наступило в полной мере. Спустя сколько-то лет Лев Гумилев проедет мимо этой Слюдянки в очередной сибирский лагерь...
Когда все участники экспедиции были в сборе, последовал инструктаж, и начались полевые работы. Это была геологическая съемка несколькими отрядами в труднодоступных горно-таежных предгорьях хребта Хамар-Дабан. К местам работ продвигались с вьючными лошадьми, затем осуществляли пешие и конные маршруты. Обращала на себя внимание одежда Левы: черный картуз с надломленным козырьком, по его выражению «приказчицкий», поверх которого он надевал накомарник, весьма потертый пиджак с выцветшей «штормовкой» под ним; схожие с пиджаком брюки и видавшие виды кирзовые сапоги. Но самым примечательным был брезентовый плащ. Плащ был явно не по росту, но чем-то привлекал Леву, возможно, сходством с армейской шинелью. Отличительной особенностью характера Левы было какое-то удивительное пренебрежение к опасностям, возникавшим во время трудных переходов или сложных переправ через реки. Вздувавшиеся от дождей, нередко заливавшие берега, быстрые горные реки не вызывали в нем страха — только стремление к преодолению. И это — при отсутствии у Левы элементарной спортивной тренировки. Тут проявлялось какое-то особое свойство его индивидуальности. По существующим правилам, при переходе вброд многоводной реки, требуется брать направление к другому берегу выше по течению, дабы не быть снесенным много ниже. Переходили реки или верхом на лошади, или пешком, но обязательно подстраховываясь надежной палкой. Лева же, всегда в отрыве от группы, шел напрямик. Это вызывало общую тревогу и, перебравшись на противоположный берег, мы во всю прыть бежали вниз по течению «ловить Льва», при этом, вглядываясь, не маячит ли его голова в бурном потоке реки? Но нет, все обходилось благополучно, и мы встречали его выбирающегося, как бы говорящего: «Победил!». Следует рассказать и еще об одном, характеризующем Леву эпизоде. Во время одного очень длительного перехода вечер застал нас у зимовья, охотничьего прибежища


Лев Гумилев, начало 30-х
89
таежников, где для любого путника честным предшественником обязательно оставлялись спички, соль, сухари, а то и вяленая рыба. Эта маленькая избушка располагалась у весело журчащего ключика, довольно многоводного, на небольшом увале, удобном для обзора окрестностей при охоте. Стреножив коней, конюх, он же повар, дядя Андрей быстро приготовил нам из наших припасов ужин, и мы, утомленные переходом, расстелив на бугристом полу спальные мешки, быстро уснули. И вдруг, сначала от шороха, а позднее уловив запах едкого дыма, я проснулась и увидела, как Лева, стараясь не шуметь, натягивает свои стоптанные кирзаки, берет неизменный брезентовый плащ, лопату, очень кстати оказавшуюся в избушке, уже с порога сообщает: «Пожар, тайга горит», и быстро исчезает в сумраке мутного рассвета. Все мгновенно просыпаются и, наскоро одеваясь, бегут из зимовья. Мы буквально сыплемся вниз, еще не видя пламени; но дым становится все более ощутимым, плотным, подобным завесе. От него горчит во рту, слезятся глаза. На наш зов Лева не откликается. Положение становится драматичным, тем более что у нас нет инструментов для тушения пожара, кроме пары топоров и нескольких геологических молотков. И вдруг — о, небо! — начинается дождь. Усиливаясь, он превращается в ливень. Стена воды обрушивается на загоревшуюся тайгу. Теперь осталось ждать Леву. Мы возвратились к зимовью, чтобы разжечь сигнальный костер, но все вокруг промокло, а у нас не было ни ракеты, ни ружья. Ждали его долго с тревогой. Наконец, он появился промокший, измазанный сажей, но улыбающийся. Ему удалось добраться до очага начавшегося пожара и начать его тушить. Бог знает, чем бы все окончилось, если бы не спасительный ливень!
Геология как предмет исследований Леву не интересовала, но при работах будущего ученого в Прикаспии, несомненно, полезной оказалась основа, заложенная в методике ведения маршрутов и, особенно, в оценке характера рельефа, что напрямую связано с одной из отраслей геологической науки — геоморфологией. В Прибайкалье Леву привлекала романтика длинных переходов, смена ландшафтов, контрасты рельефа. Он был рассеян на маршрутах, обычно сопровождаемый преданным Яшкой, но добросовестно выполнял все задания. Если доводилось бывать с Левой в совместных походах, то можно было слышать стихи, произносимые им тихо, как бы про себя, — стихи отца, но иногда и незнакомые, возможно, его собственные, навеянные красотой природы, отрешенностью от обыденного, безмятежным покоем души. Иногда Лева выдавал «экспромты»


90
А. Д. ДАШКОВА
на злобу дня. Например, об одном студенте-москвиче, не пользовавшемся расположением однокашников, ездившем на лошади по кличке «Марья», Лева как-то произнес при седоке: «Мария, гордая Мария, краса сибирских лошадей, не знаешь ты, какого змия таскаешь на спине своей». А услышав сибирские слова «хлынца» (мелкая рысь сибирских лошадей) и «елань» (отмель вдоль реки), он заявил: «Если бы Пушкин был сибиряком, он бы написал: ’’Татьяна, простирая длани, бежит хлынцой среди елани”». Особенно интересными были рассказы Левы у таежных вечерних костров. К ним собирались все, никто не оставался в палатке, несмотря на ранний утренний подъем. Фантазия, как-то особенно правдиво выдававшаяся им за быль, была необыкновенно привлекательной и временами таинственной. Однако по душе Леве были не многолюдные сборища, а узкий круг собеседников — два, три, максимум четыре человека. Он очень заметно отличался от своих молодых коллег широкой осведомленностью по многим вопросам, особенно в области литературы, выделялся также и воспитанием, хотя внешне выглядел простаком. Во время общих бесед случались и споры, но, быстро оценив уровень знаний партнера, если они оказывались «на равных», что бывало редко, Лева горячо и даже в резких тонах отстаивал свое мнение, в других же случаях бывал корректен со спорящим и необидно снисходителен.
Близился к завершению полевой экспедиционный сезон, затягивался снежной пеленой Хамар-Дабан, одевалась инеем тайга на его отрогах, зарождались вдоль берегов Байкала звенящие «забереги» кристаллизующегося льда. И, наконец, наступила пора разъезда участников экспедиции. Но наше общение с Левой на этом не закончилось. Я получала письма от него из Москвы, где он некоторое время жил и работал у О. Э. Мандельштама — остроумные, интересные, они сохранились у меня до сих пор. Там он называет меня, как называл в экспедиции, Анжеликой. Сообщив свой адрес: «Москва, Нащокинский пер., № 5, кв. 26, Мандельштам», Лева писал: «По одной этой фамилии можете себе представить, сколь счастлив я, находясь в гуще “порядочной” литературы».
В одном из писем, датированном 1933 годом, когда я работала в Таджикистане, он, в частности, писал: «Счастливая! А моя дорога проходила по Крымским сопкам, которые похожи на бородавки и на которых скучно, как на уроке политграмоты». В письме от 1934 года с пометкой в конце: «1/П-34 г. после Р. X.» — соскучившись о Ленинграде, Лева писал: «Передайте привет Александровской колонне». В письмах Лева обычно


Лев Гумилев, начало 30-х
91
подписывался «Leon», или ставил одну букву — «L». В этом 1934 году на него обрушился тяжелый удар — был арестован О. Э. Мандельштам. Несколькими годами позже та же участь постигла и самого Леву.
Не перестаешь удивляться тому, как этот человек, пройдя сквозь строй сталинских застенков, сохранил цельность души! Тот период страшных лагерных лет выявил беспримерное мужество и высокие качества его Личности. Теперь, оглядываясь назад, я оцениваю ту встречу на Байкале в 1931-м с Левой Гумилевым как встречу с интереснейшим из виденных мною в жизни людей.


€*5*0
Ю. Ф. КОЖИН Ангара-1957
Институт истории материальной культуры (ИИМК) набирал студентов для работы летом в археологических экспедициях. Я уже побывал с археологами в Средней Азии в Пенджикенте. А летом 1957 года отправился в экспедицию Алексея Павловича Окладникова в Сибирь. Экспедиция была большая. Из Иркутска 19 июля на нескольких машинах мы двинулись вдоль Ангары в сторону Балаганска. На каждой остановке Алексей Павлович посылал студентов-практи- кантов осматривать окрестности с заданием искать «неолит». В Балаганске экспедиция разделилась на несколько отрядов. Я оказался в маленькой группе из пяти человек. В группу входили Римма Васильевна Чубарова — археолог и начальник отряда, два студента — Борис Манушин (историк) и я (архитектор), историк Лев Николаевич Гумилев и астрофизик Николай Александрович Козырев. Тогда, летом 1957 года их имена мало что говорили мне, а предыстории их судеб были и вовсе неизвестны. Как только наша группа отделилась от остальных и мы поставили свою палатку Лев Николаевич решил сразу приступить к работе. Невдалеке он обнаружил небольшой холмик с остатками горелого дерева. «Возможно это ритуальное захоронение, — сказал он, — надо расчистить, а Вы, Юра, зарисуйте». Мы расчистили, я нарисовал. Позвали Окладникова. Он посмотрел, хмыкнул, сказал: «Горелый пень», и ушел. Я подумал — реалист и никакой фантазии.
Нашему отряду купили лодку, выдали снаряжение, продукты, и 27 июля мы отправились в плаванье вниз по Ангаре. Нам надо было обследовать берега от Балаганска до Братска, найти места стоянок древнего человека и другие интересные археологические памятники, чтобы до затопления Братского водохранилища можно было их обследовать и изучить. Я не представлял,


Ангара-1957
93
как можно осмотреть сотни километров берегов Ангары за три недели. Лев Николаевич рассудил так: «Искать надо там, где удобно было бы поселиться человеку, и в древности, и теперь, где и сегодня захотелось бы остановиться. Это может быть мыс с хорошим обзором, устья рек и ручьев, впадающих в Ангару». Мы плыли вниз по реке, Борис Манушин и я гребли и готовили еду. Лев Николаевич сидел на носу лодки и указывал, где следует пристать и осмотреть берег. Именно в этих местах мы находили в береговых откосах каменные орудия и керамику. Римма Васильевна вела записи в полевом дневнике. Николай Александрович наносил точки на карту. Инициатива в руководстве экспедицией постепенно переходила в руки наших ученых. У них был большой опыт существования в экстремальных (как теперь говорят) условиях. Обычно для ночевки мы искали места в стороне от деревень. Особенно после того, как однажды оказались в воскресный день в каком-то поселке, где народ был сильно навеселе. К концу дня выбирали на берегу место для ночевки. Как только нос лодки врезался в песок, двое бежали ставить палатку, кто-то бегом собирал хворост, кто-то разжигал костер. Через 15 минут костер горел, каша варилась, а все укрывались в дыму от полчищ комаров. Лев Николаевич сделал из консервной банки дымокур, который ставили в палатку. Иногда, сверкая огнями и гремя музыкой, мимо проплывал теплоход, напоминая о существовании иного мира. «Мишка, Мишка, где ж твоя улыбка» — разносилось по реке. Когда все затихало вдали, нас опять обступала таежная ночь. Прекрасные воспоминания остались от долгих сидений возле костра. Трещали сучья, взлетали снопы искр, внизу шумела Ангара, а мы слушали интереснейшие рассказы. Темы любые: история, гипотезы, астрономия, таинственные случаи смерти таежных старателей, о духах ручьев и зимовках в тайге. Почти не было воспоминаний о лагерной жизни. Теперь ругаю себя, что ничего не записывал на месте, почему не записал дома, пока еще многое помнил. Зрительная память сохранила лица, отсветы пламени костра на стволах деревьев, лунную дорожку на воде — но не помню подробности рассказов. В полевом дневнике одна или две странички: 2 августа — Ночевка у могильника. 3 августа — Волшебное место, тайга, кедры, написал три этюда. 4,5 августа — Плывем в синеватом тумане, горит тайга. 9 августа — Ночевали под скалами на которых много изображений лосей. Завтра рисую и снимаю. 10 августа — Ночью +6, холодно, но нет мошки. 12 августа — Дождь, здорово мокли, сушились у костра. В записи от 6 августа отмечено, что проводили


94
Ю. Ф. КОЖИН
Римму Васильевну. Куда и почему — не помню. 16 августа прибыли в Братск. Последний раз поставили палатку на берегу прямо в черте города. Утром нас разбудило местное радио. Передавали постановление партии и правительства, которое заканчивалось известной фразой — «и примкнувший к ним Шепилов». Вечером мы собрались в кино, но Николай Александрович отказался. «С некоторых пор не могу смотреть художественные фильмы», — сказал он и ушел. Не помню, остался ли Лев Николаевич. Плаванье наше закончилось, экспедиционное снаряжение надо было отправить в Иркутск. Из продуктов у нас осталась часть сливочного масла. Всю дорогу мы мучились с этим маслом — ведь было лето! Приходилось держать его в холодной воде Ангары, привязывая ко дну лодки. В Братске остатки масла мы продали в столовую. Почему-то полученные деньги надо было разделить по очень сложной схеме. Николай Александрович нашел удивительно быстрое и красивое решение. А Лев Николаевич сочинил великолепную по стилю объяснительную записку по поводу утери нами казенного топора. Обратный путь в Иркутск мы проделали в каютах первого класса на теплоходе «Энгельс». Всю дорогу днем сидели в пассажирском салоне и смотрели на знакомые берега.
Мне нравился Николай Александрович Козырев — математик, физик, астроном, создатель таинственной теории направленного движения времени. Вращая в руках алюминиевую миску, Николай Александрович пытался пояснить нам сущность своего открытия. Помню его рассказ о том, как течением сорвало и понесло лодку со всем запасом продуктов для зимовки. Зная, что река в этом месте огибает мыс, Николай Александрович бегом пересек этот мыс и, прыгнув в ледяную воду, перехватил лодку. Зимой, получив известие об освобождении, он не стал ждать транспорта, а 14 дней один шел по тайге на лыжах до ближайшей железнодорожной станции. Это был человек открытый, спокойный, решительный. Мне виделись в нем черты героев Джека Лондона. Лев Николаевич казался мне несколько мрачноватым скептиком. Слушать его можно было бесконечно. Это был историк, географ, человек наполненный познаниями. Бывало, что там, на Ангаре, он иногда в разговоре в полголоса с усмешкой вставлял какое-нибудь блатное, лагерное словечко.
В Ленинграде я восторженно рассказывал, как и с какими людьми, мне довелось путешествовать по Ангаре. Меня стыдили: «Ты целый месяц жил рядом с сыном Анны Ахматовой и Николая Гумилева, да еще рядом с великим Козыревым! Надо было ловить каждое слово, а ты только восторгаешься».


Ангара-1957
95
Мой однокурсник очень просил познакомить его с Гумилевым. Но как я ни упрашивал Лева Николаевича, он решительно отказался. — «Это невозможно. Скажите своему приятелю, что или меня нет дома, или у меня дама». Понятно, он имел полное право не доверять и быть осторожным. Все равно, благодарен судьбе за то, что в далеком 1957 году она подарила мне возможность соприкоснуться этими необыкновенными людьми.


^5^
А. 	Н. ЗЕЛИНСКИЙ Памяти учителя
О, память сердца, ты сильней Рассудка памяти печальной.
А. С. Пушкин
Когда я познакомился со Львом Николаевичем Гумилевым, мне тогда было двадцать шесть лет. Поэзию, Николая Гумилева особенно, очень любила моя покойная мать. Она и привила мне с детства любовь к поэзии вообще и особенную любовь к стихам Гумилева. Для подавляющего большинства русской интеллигенции, особенно вышедшей из дворянской среды, и пока не попавшей в мясорубку Гулага, имя Николая Гумилева, расстрелянного большевиками в 1921 году и покрытое ореолом мученичества, стало знаменем духовной несокрушимости русского поэтического слова. В домашней библиотеке моих родителей сохранилось несколько сборников Н. С. Гумилева, изданных еще в издательстве Гржебина в Берлине в 20-е годы. Это был раритет, т. к. из библиотек Гумилев был изъят. Поэзию Гумилева я полюбил с отроческих лет всем сердцем, и образ поэта-мученика и его наполненное солнечной энергией слово всегда заставляли особенно сильно забиться сердце. Я не имел понятия, что у Николая Гумилева был сын от Анны Ахматовой и что судьба сведет меня с ним. А случилось так: в августе 1959 года я, тогда аспирант кафедры археологии МГУ, должен был ехать в Археологическую экспедицию в Туву под руководством профессора МГУ С. Р. Кызласова. Мне надо было «догонять» экспедицию, которая работала в Туве уже около месяца. И вот, в последний момент, когда все вещи были собраны и билет на самолет Москва-Кызыл в кармане, я неожиданно получаю телеграмму от Кызласова: «Экспедиция сокращена, выезжать не надо!». И вот, в момент полной моей


Памяти учителя
97
растерянности, когда я уже держал в руках билет на самолет, у входной двери раздался звонок. Это оказался мой друг и коллега, венгерский археолог Иштван Эрдели, с которым мы познакомились еще в археологической экспедиции на Памире в 1956 году. Иштван торопился. Сказал, что зашел ненадолго и что он сегодня же едет в Астрахань, в археологическую экспедицию искать в низовьях Волги легендарный Итиль — древнюю столицу Хазарского царства. — А кто же возглавляет экспедицию? — полюбопытствовал я. — Сотрудник библиотеки Эрмитажа. Лев Николаевич Гумилев. У меня на секунду замерло сердце. — Кто, кто? — объясни, пожалуйста, подробнее. — Да, сын Гумилева и Ахматовой, — спокойно ответил Иштван. И он ждет меня сейчас на Павелецком вокзале. Наш поезд через полтора часа. — А могу я поехать с вами? — робко спросил я. — Я был бы только рад, — ответил Иштван, но все зависит от самого Гумилева. Поехали со мной на вокзал, ты с ним познакомишься, и все решишь. — Так мы и сделали. Минза1 через сорок пять мы уже были в поезде Москва-Астрахань. И вот я сижу против человека, внешность которого менее всего вязалась с легендарным образом Николая Гумилева. Среднего роста, может быть даже ниже среднего, плотного телосложения с горбатым ахматовским носом, с покатой, скулой спиной, он сидит против меня, немного втянув голову в плечи, и беспрерывно курит. Он смотрит на меня довольно равнодушным взглядом и, кажется, что мысли его где-то совсем далеко. Наконец он, как бы, очнувшись от д}гм, довольно резко сказал: я могу взять Вас в экспедицию с окладом рабочего. Тут я услышал, что он слегка грассирует на слове «рабочий»... Я согласился, не раздумывая. — Вы будете догонять нас в Астрахани. Вот наш адрес там. Выехать Вы должны завтрашним поездом. Я опять согласился и робко поинтересовался научными планами Льва Николаевича. — «У меня опубликована всего лишь одна статья. Не печатают... Если так будет продолжаться, займусь историческими романами. Ведь через них тоже можно донести мысль...». Такое решение вопроса было для меня неожиданно. Но я понимал, что имею дело с человеком с двойной поэтической наследственностью, который тем или иным образом довести свою историческую миссию до конца.
Двое сзо’ок спустя я уже был в Астрахани. Небольшая экспедиция под руководством Льва Николаевича Гумилева состояла из аспиранта Иштвана Эрдели, сотрудника Василия Дмитриевича Белецкого и меня. Астрахань конца 50-х годов изобиловала рыбой и черной икрой. Припоминаю, что стеклянная


98
А. Я. ЗЕЛИНСКИЙ
баночка черной паюсной икры стоила там всего пять рублей. И это казалось тогда очень большой ценой. Сначала мы исколесили на моторной лодке почти всю дельту Волги с целью географической и археологической разведки. Потом поднялись выше по течению, и дошли до ее притока — Ахтубы. Все перипетии этого маршрута можно найти в замечательной книге Л. Н. Гумилева: «Открытие Хазарии» и не об этом хочется сейчас вспомнить.
Я попытаюсь сосредоточиться на личности Льва Николаевича, как она запечатлелась в моей памяти и в моем сознании. Сколько бы ни я вспоминал Льва Николаевича, всегда я вижу его чрезвычайно сосредоточенным и погруженным без остатка в какую-то навязчивую мысль. Он почти все время что- то обдумывал, что-то решал, с кем-то мысленно спорил. Этой погруженностью в самого себя он до некоторой степени напоминал мне Владимира Ивановича Вернадского, которого я хорошо помнил с детства, т. к. он дружил с моим отцом и они много работали вместе. В. И. Вернадский был всегда «закрыт» от других своей научной мыслью, которая, как мне казалось, поглощала его целиком. Но если мысль Вернадского была спокойна и напоминала прозрачную поверхность гигантского водоема, то мысль Льва Николаевича кипела, вздымалась и опускалась, как волны бушующего моря. Она искала выхода, и она нашла его в тех многочисленных трудах, которые вышли позже из- под его пера. К счастью, вышли. В момент нашего знакомства у Льва Николаевича почти не было никаких шансов попасть на страницы советской печати как научной, так и художественной. Ведь он вышел на «волю» только в 1956 году, и «клеймо» расстрелянного отца и бывшего «зэка», несмотря на так называемую «реабилитацию» все равно оставалась висеть над ним в сознании советских граждан, особенно тех, кто по долгу службы был связан с издательским делом. Кто мог себе представить тогда, что не пройдет и полувека, как этому человеку в России будет поставлен памятник! (Памятник Л. Н. Гумилеву в Казани к 1000-летию города в 2005 году.) Но до этого было еще далеко. Лев Николаевич был тогда в расцвете своих научных и творческих сил. Ему шел тогда 47-й год, а мне минуло двадцать шесть. Отношения учителя и ученика установились очень быстро и, как бы сами собой. Характер у Льва Николаевича был тяжелый, авторитетный, задиристый. Он был мастер словесной научной дуэли, которая превращалась часто в беспомощную битву с собеседником, из которой он, практически, всегда выходил победителем. Быть научным оппонентом Льва Николаевича было


Памяти учителя
99
достаточно бесперспективно. Это проявилось и во время защиты им кандидатской диссертации в 1948 году в Ленинграде (вскоре после чего он был репрессирован) и при защите докторской там же в 1965 году.
На моей памяти у Льва Николаевича было в период нашей встречи с ним на протяжении многих лет позже, два ученика: я и Гелиан Прохоров, позже профессор филологии Пушкинского Дома. Мы оба принимали участие в его экспедициях в дельту Волги и на Северный Кавказ в конце 50-х — начале 60-х годов XX века. В чем же состояло это ученичество? Постараюсь ответить одним словом: в энергии личности учителя, которая зажигала умы и сердца, способные откликнуться на пламень его души, порой обжигающий, но всегда приносящий плоды. Не было, да и не могло быть в условиях экспедиции, систематических научных занятий. Но была сама жизнь, подчиненная научной идее и целеустремленные поиски для ее подтверждения. И в ходе этих поисков в дельте Волги, в протоках Ахтубы у стен древнего Дербента Лев Николаевич со страстью рассказывал о событиях минувшего, как бы воскрешал образы исторического прошлого. Небольшой осколок керамики хазарского времени давал ему возможность подняться на крыльях воображения над временем и пространством и подчинить своей внутренней логике то, что принято называть «историческим процессом». Поражало, конечно, его поистине энциклопедическое знание всемирной истории и совершенно поразительная память на даты, события и географические пункты, к которым они были приурочены. Когда вышла его первая монография «Хунну» (1960), первым рецензентом которой довелось стать мне, мне очень приглянулась синхронистическая таблица в конце его книги. В ней, помимо фактов политической и культурной истории самих хуннов, были приведены важнейшие события из жизни окружавших их в то время народов. Здесь была затронута история Китая, Индии и степных пространств скифского ареала. На мой вопрос, с какой степенью точности надо вести такие таблицы, Лев Николаевич ответил, что, в принципе необходима погодовая хронология исторических событий всемирной истории. Эта идея Льва Николаевича, насколько мне известно, до сих пор никем не осуществлена. Под влиянием учителя я начал тогда собирать и классифицировать материалы по мировой хронологии по погодовому принципу. Начал с середины 1-го тыс. до н. э. и довел их до 1000 г. н. э. У меня до сих пор сохранилась эта тетрадь размером А-3, работу над которой можно было бы продолжать бесконечно. Лично для меня


100
Л. Я. ЗЕЛИНСКИМ
это было хорошей исторической методологической школой. Лев Николаевич требовал всегда от себя и от других точной пространственной ориентации. Поэтому в его работах всегда присутствовали исторические карты им же самим составленные. Без этого точного пространственно-временного перекрестья он не мыслил себе работы над историей.
В моем личном архиве сохранился целый ряд таких историко-географических карт, начертанных его собственной рукой. Вспоминаются замечательные вечера у костра, когда после тяжелого рабочего дня мы собирались вместе и самозабвенно слушали Льва Николаевича. Мы с Иштваном, а позднее и с Гелей Прохоровым, присоединившимся к нам, вместе со своей женой Инной, в основном задавали вопросы, и на каждый из них Лев Николаевич отвечал, и во многих его ответах была слышна полемика с невидимым оппонентом. В этих поздних вечерних беседах особенно остро раскрывалась его необыкновенная эрудиция, острый ум, подобным бритве, и почти мистическая способность проникать в прошлое. Не могу забыть поздний вечер в Кизляре, когда, изрядно отведав молодого вина, кто-то из нас задал Льву Николаевичу вопрос об исторической роли знаменитого ирландского христианского проповедника и мыслителя Иоанна Скоте Эриугене (IX в. от Р. X.), развивавшего традицию Дионисия Ареопагита, Григория Нисского и Максима Исповедника. Мне остается сожалеть, что ответ Льва Николаевича не был записан на магнитофон. Это была исчерпывающая богословско-философская лекция, да к тому же по предмету, совершенно не входившему в сферу непосредственных интересов Льва Николаевича. Я имею в виду евразийское направление его исторического мировоззрения. Но к этому вопросу я вернусь позже. Но беседы вокруг костра носили не только научный характер. Когда у Льва Николаевича было настроение читать стихи, он читал некоторые стихотворения отца. Особенно мне запомнилось стихотворение Николая Гумилева «Солнце Духа» в исполнении его сына. Впечатление было настолько сильным, что позже я написал музыку на эти стихи, и она была исполнена и записана с военным духовым оркестром. Еще он любил читать стихотворение отца «Наступление», на которое мною тоже была написана песня. К сожалению, своих собственных стихов Лев Николаевич нам никогда не читал. Да мы тогда и понятия не имели, что он пишет замечательные стихи, порою не уступающие ни отцу, ни матери. Часть из них погибла безвозвратно, а другая часть была опубликована значительно позднее, что явилось событием в культурной жизни современной России.


Памяти учителя
101
Я часто вспоминаю свои поездки к нему в Ленинград. Они начались с осени 1959 года. Я уезжал из Москвы вечерним поездом и утром звонил Льву Николаевичу с Московского вокзала. Затем на метро ехал до «Парка Победы» на Московском проспекте, а затем на трамвае до его дома. Он занимал тогда маленькую комнатку в коммунальной квартире на шестом этаже недавно выстроенного дома на Московском проспекте. Жил он в сверхскромных условиях. В его комнате был небольшой письменный стол, койка, книжная полка и шкаф для одежды. Я спал на раскладушке. Для второй постели в комнате места вообще не было. Соседи, простые работящие русские люди, относились ко Льву Николаевичу с симпатией. Знали, что он недавно из заключения и что реабилитирован. Они даже пришли на защиту его докторской диссертации в Ленинградский университет и принесли цветы. Среди небольшого количества книг, стоящих на книжной полке ученого, бросалось в глаза несколько томов Иакинфа Бичурина, отца русской синологии, проделавшего титаническую работу над переводами китайских летописей, повествующих о народах, обитавших в Средней Азии в древние времена. С этими книгами он не расставался и в лагере. Без них он не написал бы две свои первые степные монографии: «Хунну» (1960) и «Древние тюрки» (1965). Две эти научные монографии, написанные блестящим, и увлекательным литературным языком сразу принесли Льву Николаевичу широчайшую известность не только среди русских и зарубежных востоковедов-номадистов, но и среди широкого круга русскоязычных образованных читателей.
Он обладал несомненным писательским даром, что не удивительно, ибо наследственность проявилась в нем на лицо. На своей монографии «Древние тюрки» (М., 1967), подаренной мне сразу после ее выхода в свет, Лев Николаевич написал: «Дорогому, верному другу Андрюше Зелинскому автор Л. Гумилев. 22.11.1967». Но Лев Николаевич обладал также и выдающимся научным даром. В чем же заключался этот дар? И в чем может заключаться подобный дар для историка? Историка чего? И вообще: что такое История? На примере Льва Николаевича Гумилева, я могу утверждать, что истинный историк вдохновенно изучает лишь то, что прикипает к его сердцу. Только тогда «история» оживает в его сознании, становится судьбою настоящего, его собственной судьбой. Бессмысленны разговоры об исторической объективности. Сердце человека привязано к своей, а не к чужой матери, к своей, а не к чужой культуре, каждый человек защищает свою «индивидуальную


102
А. Я. ЗЕЛИНСКИЙ
иллюзию», неразрывно связанную с «коллективной иллюзией» и мифом своего народа, если этот народ еще имеет место быть, и проявлять себя в том, что в лишенном смысла наукообразном сочетании называется «историческим процессом». В какой же «исторический процесс» были погружены ум и сердце Льва Гумилева? Они были погружены в историческую стихию Русско-евразийского пространства. И в этой изменчивой стихии его более всего волновала история кочевников-номадов, которым западная историография всегда отказывала в «полноценной истории»! Было ли это заложено в генах Льва Николаевича, происходившему по матери из рода последнего золотоордынского хана Ахмата, которому Иван III в 1480 году платил дань. Род Ахмата в свою очередь, восходил к потомкам чингизидов? Было ли это следствием увлечения и изучения евразийской теории, возникшей среди русской эмиграции в послереволюционные 20-е годы? Наверное, и то и другое вместе, соединенное с тем страстным характером самого Льва Николаевича, который был зримым воплощением своей знаменитой ныне «пассионарной теории». Но прежде, чем говорить о евразийской теме мне хотелось бы рассказать об одном запомнившимся мне эпизоде.
Как-то, в середине 60-х годов, когда Лев Николаевич оттачивал нюансы своей «пассионарной теории», ему пришла в голову светлая мысль: встретиться с Николаем Владимировичем Тимофеевым-Ресовским. Он последователь В. И. Вернадского, биосферщик и крупнейший генетик нашего времени. Сказано — сделано. И вот летом 1965 года мы садимся в электричку Москва-Обнинск, и часа через два мы уже у него. С нами поехала Нина Баландина, дочь знаменитого химика-ката- литика и любимого ученика моего отца академика Алексея Александровича Баландина. Она-то, если мне не изменяет память, и созвонилась заранее с Тимофеевым-Ресовским, т. к. была с ним хорошо знакома Лев Николаевич взял с собой ряд своих опубликованных работ, особенно связанных с «пассионарной теорией». Насколько я понимаю, он хотел подвести под нее достаточно солидное генетико-биологическое основание и в лице Тимофеева-Ресовского видел своего потенциального союзника. Жил Николай Владимирович совсем близко от железнодорожной станции. И вот, наконец, мы в его квартире. Он встретил нас вместе с женой Еленой Александровной, красивой, уже немолодой женщиной высокого роста, светловолосой с благородными чертами лица. Николаю Владимировичу было тогда 65 лет, Льву Николаевичу 53 года. Как сейчас помню, — к нам навстречу вышел крупный, грузный, пожилой


Памяти учителя
103
человек, еще сохранивший во всей своей фигуре следы былой физической мощи. Он почему-то напомнил мне римского гладиатора, дожившего каким-то чудом до пожилого возраста. Умственный напор Тимофеева-Ресовского отпечатался каким- то образом во всей его фигуре. Самым парадоксальным было то, что Лев Николаевич и Николай Владимирович чем-то напоминали друг друга, даже чисто внешним образом, не говоря уже о «пассионарном напряжении», которое делало их бойцами в одной «весовой категории». Научное напряжение разговора было высоким. Я не помню точно его содержания, но суть его заключалась в том, что Лев Николаевич пытался убедить Николая Владимировича в необходимости их сотрудничества на ниве «пассионарной теории». Принципиального спора по поводу теории Льва Николаевича между ними не возникло, хотя я сейчас не могу точно восстановить нить этого разговора. Во всяком случае, Лев Николаевич уезжал от Николая Владимировича с надеждой, что их научный контакт продолжится и завершится совместной публикацией на «пассионарную тему». В завершении беседы Елена Александровна напоила нас чаем. Уже смеркалось, когда, откланявшись и поблагодарив гостеприимных хозяев, мы двинулись на станцию «Обнинск» в обратный путь. Трудно сказать, что помешало двум выдающимся ученым объединить свои усилия. Лев Николаевич даже предполагал, что Тимофеева-Ресовского кто-то отговорил от такого сотрудничества. Но факт остается фактом. Я же могу предположить, что самостность самого Николая Владимировича помешала ему выступать на вторых ролях в продвижении теории Гумилева.
Как-то, в один из приездов в Ленинград я увидел на столе Льва Николаевича длинный конверт с иностранными марками. Заметив мой взгляд, он сказал: это письмо от Петра Николаевича Савицкого. Он был реабилитирован в 1956 году в один год со мной. Теперь он вернулся в Прагу, и мы регулярно переписываемся». Я впервые слышал имя П. Н. Савицкого и попросил Л. Н. рассказать мне о нем. Во время этого разговора я узнал, что П. Н. Савицкий — один из столпов русской евразийской исторической школы, возникшей в эмиграции сразу после катастрофы белого движения — последней надежды вырваться из большевистского ада. Собственно теоретиком евразийства был князь Н. С. Трубецкой, который выпустил в 1920 году свою небольшую, но весьма, знаменательную работу под названием «Европа и человечество». Он ясно и недвусмысленно показал, что современная «европейская культура» не есть культура всего человечества и не может претендовать на подобную роль.


104
А. Н. ЗЕЛИНСКИЙ
Он впервые высказал мысль об общеевропейском шовинизме», что мы отчетливо наблюдаем сегодня, глядя, куда уводит мир евро-американская технотронная цивилизация, основанная на культе денег, чудовищном неравенстве людей и хищническом, и бездумном уничтожении Природы. Н. С. Трубецкой заложил основы евразийского миросозерцания и понимания истории не как безликого «процесса», а как живой пульсирующей магмы человеческого духа с его незыблемыми национальными и конфессиональными приоритетами. Его друг и единомышленник Петр Николаевич Савицкий создал мощную историософскую, геополитическую и историко-географическую базу для подобного миросозерцания, а его друг и коллега, Георгий Владимирович Вернадский написал с этих позиций замечательную монографию «Начертание русской истории» (Прага, 1927), ныне, наконец, переизданную заново. Судьбы П. Н. Савицкого и Л. Н. Гумилева пересеклись в Гулаге. Их встреча вылилась в многолетнюю дружбу, в плодотворнейший научный контакт. Вот так и я получил адрес П. Н. Савицкого, переписка с которым продолжалась около 5 лет — с 1963 по 1968 год, когда его не стало. К сожалению, о судьбе его евразийского архива и уникальной историко-географической библиотеке я ничего не знаю.
Я всегда старался выполнять все просьбы и поручения Льва Николаевича. Был первым рецензентом его первой монографии «Хунну», снял документальный фильм об экспедиции в дельту Волги и в Дагестан и многое другое. Я был готов для него на очень многое. За десять лет прошедших со дня нашего знакомства мы очень сблизились. Приезжая в Москву по делам, связанным с изданием своих книг, Лев Николаевич всегда останавливался у нас, на ул. Горького в доме № 9, кв. 62, откуда с 6-го этажа открывался замечательный вид на Кремль и Исторический Музей, и откуда ему было рукой подать до Ордынки, куда он ходил навещать Анну Андреевну, жившую в то время у Ардовых. В конце 60-х годов Лев Николаевич женился и останавливался уже не у нас, а у своей жены Натальи Викторовны, неподалеку от Зубовской площади. В 70-х годах она получила квартиру в Новогиреево, и каждое лето Лев Николаевич теперь проводил там. И вот однажды, по-моему, летом 1970 года, когда мы вышли погулять в вечерней прохладе перед моим отъездом домой, он обратился ко мне с просьбой, чтобы я написал книгу о нем и его «пассионарной теории»! Я был несколько ошарашен этой просьбой, в общем, она застала меня врасплох. Дело в том, что летом 1970 года я был полностью погружен в идею построения некоей метафизической парадигмы религиозного


Памяти учителя
105
сознания. Мне казалось, что я нашел принципиальное решение этой проблемы, и в итоге отвлеченная идея воплотилась в зримых и наглядных геометрических построениях. Как возможно религиозное сознание и почему именно оно являет собой стержень любой традиционной культуры. Мог ли я поделиться об этом со своим учителем без риска быть непонятым, во всяком случае, непонятым до конца? Нет, не мог, потому что метафизические и религиозные вопросы лежали вне сферы глубинных интересов Льва Николаевича. «Бог мира не знает», — иногда говорил он, — «и потому не может нести ответственность за злодеяния людей. Но он оставляет человеку одну возможность: возможность спасти свою грешную душу». Я откровенно сказал Льву Николаевичу, что в данный момент, при всем желании, не могу, увы, переключаться на другую работу, что мне сейчас совершенно необходимо закончить свою. «Вы же прирожденный агиограф, — заметил он, — Вы замечательно написали большую статью о Ф. И. Щербатском, поэтому сможете справиться и с этой задачей. Наотрез отказаться от предложения Льва Николаевича я не мог. Сказал, что мне необходимо еще раз вдуматься в его «пассионарную теорию» и закончить свою работу, которая уже рождалась на свет. Подумав, Лев Николаевич согласился, но полагаю, что в глубине души у него остался осадок от этого разговора. Остался он и у меня. Первый раз за многие годы нашей дружбы я не мог с полной готовностью откликнуться на его предложение.
Если же говорить о существе «пассионарной теории», то лично для меня она всегда оставалась постройкой с незавершенным верхом, вроде дома без крыши. О том, что «страсти» управляют миром люди знают давно. В религиозных умозрениях буддизма и христианства этому вопросу уделено особое внимание. У гасание энергии жизни в современном глобальном потребительском технократическом обществе делают проблему «страстей» особенно актуальной, но уже не столько со стороны религиозномистической, сколько со стороны космо-био-энергетической. Одним из предшественников Л. Н. Гумилева в этом был основатель отечественной космопсихиатрии А. Л. Чижевский в своей замечательной работе «Физические факторы исторического процесса» (Калуга, 1924). Удары из Космоса, стимулирующие массовые движения в истории вызываются (по Чижевскому) излучениями Солнца (11-летний цикл). По Л. Н. Гумилеву, они не подчиняются законам периодичности и вызваны космическими факторами неизвестной нам природы. Во всяком случае, впечатляющее понятие «пассионарности» было замечательной


106
А. Н. ЗЕЛИНСКИМ
находкой Льва Николаевича, и позволило его теории захватить умы и сердца миллионов мыслящих читателей. Вспоминается еще один эпизод, связанный с его пребыванием в Новогиреево, это было в середине 70-х годов. Приезжаю я как-то ко Льву Николаевичу и вижу: лежат в его комнате на стуле два огромных переплетенных машинописных фолианта. Я спрашиваю: «что это?» Лев Николаевич отвечает: приходили тут двое молодых «ученых» — Фоменко и Носовский. Пересматривают мировую историю с точки зрения хронологии. Оставили мне на просмотр, хотят положительную рецензию получить. — Ну, и что же Вы? — А я, когда открыл сии фолианты, вижу, что это все такая же «морозовщина» в новом разливе. Он (т. е. Н. А. Морозов), сидя в Шлиссельбургской крепости, скостил историю на полтысячелетия, а они, «голубчики», уже тянут к полутора. В общем, он тут выразился не совсем литературно, все это чистый бред, возможно, хорошо кем-то оплачиваемый.
Когда я читал в 2003—2004 годах спецкурс по проблемам религиозного сознания и «коллективной психики» на психологическом факультете МГУ, то я постоянно пользовался термином Льва Николаевича, но в модифицированном мною виде: вместо термина «пассионарность» я употреблял термин «пневмопасси- онарность», что имеет принципиальное значение. Все великие явления в истории человеческого духа обладают особой формой энергетики, которая не может быть сведена ни к биогеохимиче- ским планетарным процессам, по В. И. Вернадскому, ни к ударам из Космоса, по Гумилеву. С легкой руки Льва Николаевича Гумилева это понятие вошло в широкий, и не только в научный обиход. Сам же Лев Николаевич во всех проявлениях своей личности, как и его родители, был зримым воплощение своей теории.
Вторым термином, созданным Львом Николаевичем Гумилевым, гораздо менее известным, чем «пассионарность», был термин «сатаногенез». Он часто употреблял его в общении со мной. Смысл его он изложил в пьесе «Визит Асмодея», которую при жизни не публиковал. Подобно Н. С. Гумилеву, его отцу, которого, как свидетельствуют современники, преследовала мысль о ранней смерти, его мучило предчувствие коллективной гибели — «сатаногенез», предчувствие, загадочное, присущее поэтическим натурам, проникновение в будущее. Лев Николаевич Гумилев настойчиво и часто говорил мне об этом грядущем «сатаногенезе», вопреки романтической концепции почитаемого им академика В. И. Вернадского о Ноосфере. Он даже утверждал, что в научных кругах пора


Памяти учителя
107
ставит проблему: «Ноосфера или сатаногенез?». Но... В то время, да и сейчас, проблему ставит было негде. Его трагические жизненные впечатления: насильственная смерть отца, многолетнее повторное пребывание в заключении, участие в войне, вплоть до Берлина, (замечу, что после войны, его опять посадили) кристаллизовали в его сознании это убеждение. Достойной памятью Льву Николаевичу было осмысление этого термина в научном и массовом сознании. Никогда не забуду, как он помог мне закончить аспирантуру в Ленинграде после изгнания из аспирантуры исторического факультета МГУ «за чуждый дух». Годы, проведенные со Львом Николаевичем были счастливейшими годами моей жизни.
Послесловие
Л. Н. Гумилеву (1912-1992), моему учителю
Я вижу вновь огонь багровый На башнях крепостной стены,
И на устах застыло слово В немом предчувствии войны.
С кем этот бой? Иль только снится Нам топот бешеный подков,
Вновь разверзающих веков Давно забытые страницы.
Нет, слишком сон похож на быль,
И снова на степном просторе Горит подожженный ковыль,
Бушует огненное море.
И степь растоптана лежит,
Уйдя в бескрайние пределы.
И ждет того, кто воскресит Ее поруганное тело.
И мнится ей сквозь кровь и дым,
Сквозь запах горечи и тленья,
Что шестикрылый серафим Ей шлет свое благословенье.
1992 г.


€40-
Н. И. КАЗАКЕВИЧ Фрагмент воспоминаний
В книгохранилище первого этажа Научной библиотеки Эрмитажа окно большого светлого помещения выходило на Дворцовую площадь; перед окном, занимая всю центральную часть комнаты, стоял огромный стол, около пяти метров в длину. За ним я и устроила свое рабочее место. На столе была сложена огромная груда некаталогизированных книг — библиотека покойного заведующего отделением гравюр Е. Лисенкова, приобретенная Эрмитажем. Ею мне предстояло заняться. Осенью 1956 года в Научной библиотеке появился новый сотрудник Лев Николаевич Гумилев, недавно освобожденный после нескольких лет ГУЛАГа. Его приняли очень тепло не только как одного из тьмы безвинно пострадавших. Он был сыном Анны Ахматовой и Николая Гумилева, чьи имена много говорили людям старшего поколения. Опальная поэтесса, на десятилетия отлученная от читателей, и расстрелянный в 1921 году поэт были совсем незнакомы нам, восемнадцатилетним. Имя Анны Ахматовой ассоциировалось в нашем сознании только с разгромным постановлением 1946 года, включенным в школьную программу. С появлением Л. Н. его родители перестали быть абстрактными величинами, возникло желание познакомиться с их творчеством. В библиотеке Эрмитажа я обнаружила «Белую стаю» Ахматовой, в библиотеке моего дяди Сережи (Сергея Гавриловича Гасилова)* нашлись ахматовские «Четки» и три книги Н. Гумилева — «Романтические цветы», «Огненный столп» и «Фарфоровый павильон». Можно сказать, что я не выпускала их из рук и скоро знала наизусть. С этого начались интерес
‘Гасилов Сергей Гаврилович (дядя Сережа), (1896-1968), художественный руководитель и заведующий фотолабораторией Академии художеств.


фрагмент воспоминаний
109
и любовь к поэзии, которые косвенно пробудил и постоянно поддерживал во мне сам Л. Н. Его рабочим местом в библиотеке стала половина того огромного стола, за которым сидела я. И в течение нескольких лет, что мы работали рядом, он часами читал мне наизусть русскую поэзию, читал не по-актерски, но как читают поэты, несколько напевно, и это было прекрасно. Картавя, он не произносил «р» и «л», звучавшие в его речи как «в», что нисколько не снижало эмоционального воздействия его чтения.
Л. Н. говорил, что его освобождение из ГУЛАГа стало реальным после письма-обращения трех известных историков, академиков А. Окладникова и В. Струве и профессора М. Артамонова. Михаил Илларионович Артамонов, профессор Ленинградского университета, был учителем Льва Николаевича. Когда-то, шестнадцатилетним мальчиком, он пришел к Артамонову и сказал, что намерен написать историю кочевников. В год освобождения Л. Н. из лагеря Артамонов был директором Эрмитажа, он принял на службу своего талантливого ученика, проча его в заведующие проектируемого издательства Эрмитажа. Когда издательство, наконец, было организовано и его заведующим назначен Сергей Авраменко*, обескураженный Л. Н. обратился за разъяснениями к Артамонову. Тот сказал: «Да зачем Вам это нужно. Разве плохо, что Вы можете спокойно заниматься своим делом?» Думаю, что Артамонову пришлось проявить большое мужество, чтобы принять на службу сына Николая Гумилева, расстрелянного как участника заговора против советской власти и остававшегося еще десятилетия не реабилитированным. Чтобы сын подобной персоны мог возглавить идеологическое учреждение, каковым считалось издательство, партийные органы, конечно же, не могли допустить. А пока, оформленный на временные ставки Отдела первобытного искусства, Л. Н., сидя в библиотеке, занимался ворохом своих старых рукописей, часть которых была написана им в лагерях. Скорее всего, М. И. Артамонов, приняв Л. Н. на ставку Отдела первобытной культуры, выбрал ему рабочим местом библиотеку, чтобы не раздражать сотрудников первобытного отдела видом человека, занимающегося собственными рукописями и не участвующего в работе отдела. Но и в библиотеке, спустя некоторое время, эта ситуация начала вызывать недовольство административных особ. Конкретные проявления недовольства обнаружились, когда библиотеку было решено поставить на материальный баланс, и мы все принялись вынимать из шкафов книгу за книгой и оценивать
‘Авраменко Сергей Ильич — директор издательства Эрмитажа.


110
Н. И. КАЗАКЕВИЧ
их совершенно произвольно, что называется, с потолка, поскольку среди нас не было ни одного специалиста-товароведа. Фихтенгольц* распорядилась, чтобы Л. Н. также принял участие в оценке книг, и он был вынужден, отложив в сторону рукописи, тратить на это бессмысленное занятие свое время, из которого уже было украдено четырнадцать лет. Когда в библиотеке предстояло сокращение одной штатной единицы, Оскар Эдуардович Вольценбург**, ничтоже сумняшеся, решил сократить именно Л. Н., не подозревая, будучи заведующим библиотекой, что Л. Н. не состоит в библиотечном штате.
Однажды поинтересовавшись, что я читаю, Л. Н. сказал, что у него уже нет времени на беллетристику, и вспомнил, как в двадцатитрехлетнем возрасте, читая Лескова, он услышал нечто подобное от М. И. Артамонова. Напечатанные на машинке работы требовали корректуры, и я предложила Л. Н. свою дружескую помощь. Конечно же, не думая о вознаграждении, я была вознаграждена по-царски: когда в 1958 году впервые за долгие годы был издан тонкий сборник стихов Ахматовой разных лет, я получила его из рук Л. Н. с автографом автора «Милой Наташе от Ахматовой. 31 дек. 1958. Ленинград».
Л. Н. стремился вернуться в науку, откуда его беспощадно выкинули много лет назад. Он готовил к публикации статьи, делал научные доклады, работал над книгой и любил шутливо повторять, что историку необходимы широкие ассоциации и широкая задница, имея в виду усидчивость в работе. Первая из его книг «Хунну» появилась в 1960 году. Чтобы отпраздновать это важное для него событие, автор устроил для сотрудников библиотеки банкет в Доме ученых. Много работая, он не чуждался бесед, не отгораживался от людей, был прост в общении. Мне он не только читал стихи, но рассказывал русскую историю; его рассказы, ясные и бесконечно увлекательные, порой шокировали меня, только что окончившую советскую школу, парадоксальностью трактовки. Я приходила к нему с самыми разными вопросами, он знал все, и не просто знал, но каждый раз высказывал совершенно лишенный банальности, захватывающе интересный взгляд на вещи. Таково было свойство его ума и таланта — видеть все в собственном свете. Смешная подробность: единственный раз Л. Н. не мог ответить на мой вопрос — объяснить, что
‘Фихтенгольц Елена Максимилиановна — научный сотрудник Научной библиотеки Эрмитажа.
“Вольценбург Оскар Эдуардович — заведующий Научной библиотекой Эрмитажа.


Фрагмент воспоминаний
111
означает встреченное мною в стихах Иннокентия Анненского слово «алмея». Знай он значение этого слова (египетская проститутка, что я случайно выяснила спустя долгие годы), это позабавило бы его и он наверняка не преминул бы обыграть фривольный мотив. Признаться, меня несколько коробила эта его склонность к подобного рода игривости, и афоризмы типа «роман начинается в постели», «женщины служат для нас идеалом и застилают постель одеялом», хоть и не имели никакого отношения ко мне, резали в мои восемнадцать лет не только слух, но и душу. Однажды я случайно стала свидетелем разговора Л. Н. с Андреем Ивановичем Корсуном*, вернее монолога Л. Н., так как Андрей Иванович все время хранил молчание, лишь изредка неодобрительно хмыкая. Я работала в самой дальней комнате книгохранилища на первом этаже, когда в соседнем помещении, где было рабочее место Л. Н., раздались голоса пришедших. Объявляться не было резона, я продолжала заниматься своим делом, а когда Л. Н. повел фривольный разговор, появиться стало уже и невозможно. Андрей Иванович не поддержал ни полусловом скользкую тему. Даже находясь в соседней комнате, я ощущала, как неприятен ему этот разговор. И хотя реакция Андрея Ивановича вызвала у меня восторженное чувство, но и поведение Л. Н. уже не могло повлиять на мою любовь к нему. У Л. Н. сохранились все стихотворные сборники его отца и я, желая ознакомиться с ними, просила его приносить их один за другим в библиотеку. Первой принесенной им книгой был «Путь конквистадора», доставивший и мне, и Л. Н. минуты чрезмерного напряжения: к концу рабочего дня. Л. Н. попросил меня вернуть книгу, уже возвращенную мною, о чем я и сказала, он этого не помнил, начались поиски, книги нигде не было, я чувствовала себя ужасно, наконец, маленького формата, в серой мягкой обложке «Путь конквистадора» нашелся... во внутреннем кармане пиджака Л. Н. Мне не приходилось видеть Л. Н. более напряженно взволнованным, чем в эти минуты. И я отказалась от желания почитать остальные сборники стихов Николая Гумилева. Глубокая любовь к отцу и почитание его памяти побудили Л. Н. заказать живописный портрет Николая Гумилева. По немногим сохранившимся у Л. Н. фотографиям отца портрет был написан в начале 1960-х годов Виктором Павловым*  **, служившим в Эрмитаже
‘Корсун Андрей Иванович — научный сотрудник Научной библиотеки Эрмитажа, хранитель библиотеки отдела нумизматики
** Павлов Виктор Александрович — искусствовед и художник, заведующий отделом оформления выставок Эрмитажа.


112
Н. И. КАЗАКЕВИЧ
и возглавлявшим впоследствии в течение многих лет отдел оформления выставок музея. Как-то я повторила за Л. Н. прочтенные им стихи Владислава Ходасевича
Странник прошел, опираясь на посох, —
Мне почему-то припомнишься ты.
Едет пролетка на красных колесах, —
Мне почему-то припомнишься ты.
Вечером лампу зажгут в коридоре, —
Мне непременно припомнишься ты.
И что б ни случилось на суше, на море,
Или на небе, — мне вспомнишься ты2.
и услышала от него: «Наташа, Вас приняли бы в Цех поэтов». Туда принимали запоминавших стихи после второго прочтения. Но запомнить восемь строчек было несложно.
Как кандидат наук Л. Н. получал в Эрмитаже тысячу рублей в месяц. Это были очень скромные деньги, тем более для человека, не имевшего буквально ничего после лагерных лет. Ради дополнительного заработка Л. Н., блестяще владевший стихом, задумал перевод современного персидского поэта Бехара. Подстрочный перевод выполнила арабистка Галя Михалевич*, хранитель библиотеки отдела Востока. Как-то раз Л. Н. предложил мне попробовать поработать над переводом небольшого стихотворения, результат ему понравился и он поделился со мной полученными для перевода подстрочными текстами. Это было очень увлекательное занятие, хотя, на мой взгляд, стихи Бехара не обладали никакими достоинствами. Книгу издавало Государственное издательство художественной литературы3. В Советском Союзе в ту пору практиковалось издание даже бездарных произведений иностранной литературы, если их авторы проявляли симпатии к Союзу. Их зачисляли в «прогрессивные» и публиковали книги, которые не могли ни для кого представлять интереса. Л. Н. убеждал меня совершенствоваться в стихотворном переводе, говоря, что этим можно заработать кусок хлеба. Но я не чувствовала в себе настоящих способностей и работа с подстрочниками Бехара стала моим первым и последним опытом. Отнеся переводы в редакцию, я очень волновалась, что не сумею внести незначительные исправления, которые редактор отдела восточной поэзии
'Михалевич Галина Павловна — старший научный сотрудник Науч¬
ной библиотеки Эрмитажа, хранитель библиотеки отдела Востока.


Фрагмент воспоминаний
113
Наталия Ивановна Толстая просила меня сделать здесь же в редакции.
Л. Н. делил женщин на две категории: дамы и халды, т. е. простецкие тетки, не умеющие себя держать. Наталия Ивановна была настоящая дама, высокая, статная, красивая молодая женщина с хорошими манерами, которой кто-то из авторов посвятил такие строчки:
Стихи восточные листая,
Сидит Наталия Толстая.
Она в восток свой влюблена,
А нам всем нравится она.
В отношениях с женщинами Л. Н. проявлял несколько старомодную галантность, на мой взгляд, не совсем вязавшуюся с его внешностью. Он не был хорош собой. Легкая горбинка на носу появилась после ранения. Он говорил, что до ранения нос был отцовский, а теперь стал материнский. Л. Н. Сходство с матерью было несомненным, но он был лишен ее величавости. Среднего роста потерявшая стройность сутулая фигура, с повисшими вдоль тулова руками, тяжелая походка. Первое время он приходил на службу в старом, порыжевшем от времени, тесном темном костюме. Потом появился новый синий костюм, быстро потерявший вид. Он не привык заботиться о своей внешности, да жизнь никогда и не создавала ему для этого условий. Я всегда придавала большое значение внешности и одежде. Казалось бы, облик Л. Н. никак не отвечал в этом отношении моим юношеским идеалам. Но опять же всегда я ценила превыше всего интеллект. И меня совершенно покорили его энциклопедические познания, свободное владение миром интеллектуальных ценностей. Так я думаю. Но кто может объяснить даже себе самому, почему приходит любовь? Может быть, почва для нее была подготовлена и состраданием к человеку, пережившему ужасы ГУЛАГа и мучившемуся у меня на глазах от болезни. У него была язва двенадцатиперстной кишки, во время приступов он падал головой на стол и глухо стонал. А я, страдая его болью, беспомощно слушала стоны.
Закручивал Дездемоне рассказы Про войны, путешествия, моря.
И слушала, не поднимая глаза Девическая синяя заря,


114
Н. И. КАЗАКЕВИЧ
Лукаво улыбалась, как немая,
Глаза блестели в мира полутьму.
Дездемону еще я понимаю,
Но мавра вот никак я не пойму.
(Николай Тихонов)
И не понимаю до сих пор. Думаю, я никогда не заговорила бы о своей любви, если бы Л. Н. не спровоцировал меня на признание. А случилось все неожиданно. Среди многочисленных талантов Л. Н. было умение толковать сны, и я не раз пользовалась этим его умением. В один из январских дней 1957 года, выслушав мой сон (которого я совершенно не помню), он произнес: «Наташа, это значит, что Вы меня ревнуете. Но ревнуют, когда любят. А Вы же меня не любите». — «Люблю». В тот же момент он предложил мне стать его женой. К вечеру того дня Л. Н. сказал мне: «Сегодня я спросил у Матвея Гуковского*, сколько лет должно быть моей жене? Он ответил — восемнадцать». Л. Н. просил меня поговорить с моей мамой, чтобы он мог придти просить у нее моей руки. Каждый день он снова и снова спрашивал меня: «Вы поговорили с мамой?» А я все не могла решиться на этот разговор, как будто предчувствуя мамину реакцию. Со времени появления Л. Н. в Эрмитаже я не раз рассказывала маме о нем; она всегда сердобольно сочувствовала пережитому им, житейской неустроенности, болезням и, мысля по-женски, добавляла: «Ему надо жениться». И вот, заведя разговор и дождавшись этой фразы, я сказала: «А он и женится». — «И на ком же?» — «На мне». Боже мой, что тут началось. Никогда в жизни ни раньше, ни потом я не видела мою обычно спокойную уравновешенную маму в таком безумном состоянии. Она непрерывно переходила от уговоров к угрозам, рисуя мне страшные картины будущего. Безумное волнение выливалось в беспрестанные речи. Так продолжалось много дней. Видя, что ее уговоры никак не действуют на меня, мама бросилась к дяде Сереже за помощью. В ее действиях не приходилось искать логики. Но умный дядя Сережа не придумал ничего лучше, как посоветоваться (о чем?) со своей старой знакомой, сотрудницей Эрмитажа Ольгой Эрнестовной Михайловой**. Она пришла уговаривать меня обратить внимание
‘Гуковский Матвей Александрович — заместитель заведующего отдела западноевропейского искусства Эрмитажа, впоследствии заведующий Научной библиотекой Эрмитажа.
“Михайлова Ольга Эрнестовна — научный сотрудник Эрмитажа, хранитель западноевропейской керамики.


Фрагмент воспоминаний
115
на молодых людей. Это было смешно, глупо и бесполезно. Но благодаря несдержанности Ольги Эрнестовны по Эрмитажу пошли разговоры, я ловила на себе любопытные взгляды. Но ничто в те дни не могло омрачить моего тихого полного счастья.
Когда Л. Н. пришел поговорить с мамой, я оставила их наедине и до сих пор не знаю, как протекала их беседа. В ту пору в Ленинград приехали ненадолго из Вильнюса папа и Валентина Степановна*. Л. Н. познакомился с папой в Эрмитаже. Мы прогуливались по залам, Л. Н. был общителен и любезен, а я переживала, что папа держался подчеркнуто сухо. Отец не одобрял этого брака, но вел себя сдержанно. Иную позицию заняла Валентина Степановна: со свойственным ей практичным взглядом на вещи она считала, что я должна выйти за Л. Н. и «взять от него все возможное». Надо отдать ей справедливость, на этот раз она имела в виду не материальные ценности, которыми Л. Н. нисколько не был обременен, но духовные. Л. Н., не имевший еще своего жилья и живший у матери, предполагал снимать комнату, хотел просить нашу милую библиотечную уборщицу, белоруску Галю, помогать по хозяйству, строил планы моего профессионального будущего. Пригласив меня на научное заседание в отделе Востока Эрмитажа, где он делал доклад об эфталитах, сказал: «Я хочу, чтобы Вы видели меня в науке». Его, видимо, тревожила и реакция Ахматовой, он не раз повторил: «Мама — штучка с ручкой». Должно быть, смущала и наша разница в возрасте, почему-то казалось, что я разлюблю его, когда мне исполнится двадцать четыре года. Меня слегка беспокоило другое: летом в Крыму я впервые поцеловалось с мальчиком, он писал мне письма, надо было сообщить ему о моей любви к другому. И я наивно обратилась за помощью к Л. Н. Он сказал: «Мы с Вами напишем вместе». И я ждала, когда же мы напишем. Там, где были бесполезны мамины внушения, сыграл свою злую роль случай. Приятельница рассказала мне, что Л. Н. пытался поцеловать Галю Михалевич. Об этом ей сказала сама Галя. Надо быть домашней, восемнадцатилетней, беззаветно любящей девочкой, чтобы понять мое потрясение. Ничего не объясняя Л. Н., я сказала ему: «Я не выйду за Вас замуж». Должно быть, (теперь не помню) я ожидала его вопросов, уговоров. Ничего этого не было. Он лишь произнес: «Я так и думал». Спустя почти пятьдесят лет я прочла в воспоминаниях вдовы Д. Н., что
‘Казакевич Валентина Степановна — жена отца автора, Иосифа
Евсеевича Казакевича.


116
Н. И. КАЗАКЕВИЧ
некоторые ученики и знакомые изменяли неожиданно к нему отношение и отходили от него, видимо, опасаясь его лагерного прошлого и существовавшего над ним неусыпного надзора органов. Больно думать, что Л. Н. мог именно так истолковать мой отказ. Да, наверное, так и истолковал, а я и не подозревала о подобной, немыслимой для меня причине.
Ближе к весне Л. Н. заболел и долго не появлялся в Эрмитаже. Купив в Диетическом магазине на Невском любимое им желе разных сортов и ужасно волнуясь, я отправилась навестить больного на улицу Красной конницы, где он жил у матери. В маленькой комнате, где почти не было мебели, возле лежавшего в постели Л. Н. уже сидел гость, человек средних лет с детским именем Лелик, брат лагерного друга Л. Н., астрофизика Николая Александровича Козырева. Потом в дверях появилась высокая полная, но статная седая дама в длинном сером платье. Л. Н. представил меня матери и попросил: «Мама, дала бы ты нам чая». Анна Ахматова удалилась. Она появилась вновь долгое время спустя, в руках у нее была единственная чашка на блюдце, которые она протянула сыну со словами: «Лева, ты хотел чая». Я не обиделась за себя и Лелика, но было горько видеть такое явное невнимание матери к сыну, никогда не имевшему собственного дома, высказавшему скромное желание угостить в доме матери чашкой чая своих гостей.
Детом 1957 года Л. Н. предполагал отправиться в археологическую экспедицию на Ангару и обещал взять меня с собой. Счастливо предвкушая замечательное путешествие в его обществе, я с восторгом делилась своими планами с сотрудниками библиотеки. И однажды, выходя из книгохранилища на внутреннюю лестницу, где в эту минуту Л. Н. курил в обществе Екатерины Александровны Шохор-Троцкой*, я услышала ее голос: «Дева, что Вы думаете! Наташа — девочка». Увидев меня, она замолчала. Вскоре Л. Н. сказал, что он не видит возможности взять меня в экспедицию. Я заканчивала первый курс института, после него студентам очного отделения полагалась археологическая практика. Но я училась на заочном отделении, и мне с большой неохотой выдали на факультете справку о том, что я нуждаюсь в археологической практике. Однако выдали, и справка помогла мне получить в придачу к полагавшимся двум неделям отпуска еще две недели за свой счет, и на весь отпуск я все-таки отправилась в экспедицию,
‘Шохор-Троцкая Екатерина Александровна — научный сотрудник
Научной библиотеки Эрмитажа.


Фрагмент воспоминаний
117
в Ольвию. Этот ушедший под землю город, бывший когда-то древнегреческой колонией, раскапывался уже несколько десятилетий. С высокого берега Бугского лимана открывался широкий простор. На территории раскопа виднелись десятки метров античных субструкций. В стороне тянулись гряды найденных в земле на протяжении многих лет черепков красноглиняной керамики, не представлявших интереса для науки. Там я выбрала на память несколько осколков — днище остродонной амфоры VI века до н. э. и два круглых основания кили- ков1 с чернолаковой отводкой. Экспедицией руководила немолодая супружеская пара опытных археологов Елена Ивановна Леви* и Александр Николаевич Карасев**, высококультурные, образованные люди из породы старых русских интеллигентов. Работать под их началом было легко и приятно. Мне поручили схематично зарисовывать достойные внимания вновь найденные объекты и мыть извлекаемые при раскопке черепки керамики, и было очень интересно следить, как на чернолаковых черепках возникают по мере освобождения от земли детали росписи. Иногда на раскопе появлялись экскурсанты, приезжавшие из Одессы или Николаева. И однажды меня «бросили» на группу военных моряков. Я вела экскурсию впервые в жизни и от смущения свалилась в раскоп, моряки кинулись меня поднимать, чем привели в еще большее смущение. Мы начинали работу в восемь часов утра, в полдень шли гурьбой купаться в лимане, после чего также сообща отправлялись обедать в крестьянский дом села Парутино, лежащего рядом с раскопом. Аккуратная и спорая хохлушка кормила нас очень вкусно, спрашивала, что бы нам хотелось на обед на следующий день, и мы часто заказывали вареники с красным виноградом, обычное блюдо жителей Парутина, которое мне больше никогда не доводилось пробовать. Хозяйка ставила перед нами большое блюдо, полное вкусных вареников, и горшок со сметаной. Если накануне был улов, мы получали свежезажаренных бычков в томате. Собираясь навсегда уезжать из села, она резала для наших обедов своих кур и уток. Мы редко видели подобное изобилие. Но хотя шел уже 1957 год, в селе не было в продаже сахара, и по моей просьбе родные отправили из Ленинграда несколько килограммов сахарного песка для нашей кормилицы.
*Леви Елена Ивановна — археолог, сотрудник Института истории материальной культуры.
“Карасев Александр Николаевич — археолог, сотрудник Института истории материальной культуры, руководитель Ольвийской экспедиции.


118
Н. И. КАЗАКЕВИЧ
После обеда у нас был перерыв до трех часов, на самое знойное время дня, и мы отправлялись каждый в свою хату для отдыха. Там я разрезала пополам арбуз и ела его ложкой, черпая из половины арбуза, как это делали местные. В три часа, когда спадала жара, мы возобновляли работу на раскопе. Я жила в комнате с глинобитным полом, совсем рядом с раскопом. Мыть голову и тело хозяева разрешали прямо в комнате, сливая воду на пол. Уборной в доме не было, и все надобности приходилось справлять неподалеку от дома, за невысоким глиняным валом, прикрывавшим до половины роста. Как-то в гости к руководителям экспедиции приехал знакомый археолог по фамилии Рабичкин, уже бывавший в Ольвии, он писал стихи и охотно читал их вслух. На берегу лимана был античный грот, в надписи на двери которого упоминалось имя «Арета». Рабичкин прочитал нам стихи:
В двух шагах от полосы рассвета,
Там, где берег пуст и невысок,
Девушку по имени Арета
Волны выносили на песок...
Стихи были длинные, тогда они мне понравились, я попросила автора записать стихи для меня, он отговаривался, что не любит писать. Наконец мы сторговались на том, что он запишет стихи, а взамен получит от меня одно из донышек от ки- лика, которое долго перед тем у меня выпрашивал: по его недавно опубликованной повести предполагали ставить фильм, и он хотел преподнести режиссеру античный черепок в качестве пепельницы. В экспедиции было немало молодежи, кроме русских студентов, одна латышка и два китайца. Молодежь собиралась вечерами вместе, иногда за бутылкой вина. Но я никогда не участвовала в этих сборищах, постоянно думая обо Л. Н. и живя ожиданием встречи с ним. В конце августа я одна отправилась в обратный путь, экспедиция продолжала работу. В Одессе мне предстояло купить билет на поезд, но по пути на вокзал я увидела афишу ипподрома — через пять дней состоятся скачки. О скачках на ипподроме и тотализаторе я знала только из книг, мне показалось ужасно заманчивым познакомиться с этим воочию и я отложила отъезд на пять дней. Ночевала я в одесском Доме ученых, где мы всей экспедицией останавливались на ночлег по пути в Ольвию. Но гостиница закрылась с наступлением сезона работы Дома ученых и, смилостивившись надо мной, мне стелили в гостиной на диване под


Фрагмент воспоминаний
119
большим старинным женским портретом после того, как расходились все посетители, игравшие на стоявшем там бильярде. Ждать приходилось долго, очень хотелось спать. Ночью в комнате, пугая меня, потрескивал пол. Кроме того, у меня почти не было денег. Выходя утром из Дома ученых, я бродила по городу, грызя привезенные из Ленинграда сдобные сухари, в обед позволяла себе съесть одно блюдо в дешевой столовой, приберегая остатки денег для ставки на ипподроме. Наконец наступил день скачек, ставка на лошадь по имени Золушка, выбранную мной, стоила один рубль, конечно, она не пришла первой, и я, изголодавшись, сожалела о несъеденном бифштексе, на который могла бы потратить этот рубль.
В Эрмитаже Л. Н. встретил меня словами: «Наташа, а у меня роман случился». В двадцать один год я вышла замуж. Мой будущий муж, студент-архитектор, часто встречал меня на мостике через Зимнюю канавку возле служебного подъезда Эрмитажа. Очевидно, мы попались на глаза Л. Н., неожиданно он спросил меня: «Кто из Вас влюблен? Вы или он?» Я ответила: «Мы оба». Это было правдой. Но правдой было и то, что любовь ко Л. Н. продолжала жить во мне всегда. Мне уже под семьдесят, у меня муж — любимый, родной, самый близкий и дорогой мне человек, с которым прожито более тридцати лет. Но когда я пишу о своей первой любви, я вновь чувствую себя робкой восемнадцатилетней девочкой, внимавшей речам Л. Н. и немевшей в его присутствии. В наших отношениях был период, когда я отстранилась от Л. Н. Он называл это впоследствии: «Когда Вы предали меня анафеме». Именно в этот период в библиотеке Эрмитажа произошло обсуждение докторской диссертации Л. Н., посвященной древним тюркам. Присутствовали и внеэр- митажные историки, один из них, по фамилии Кляшторный, особенно рьяно нападал на автора диссертации. Защита прошла триумфально в университете. Заметив среди публики Кляшторного, я, торжествуя, иронически обратилась к нему: «Что же Вы не выступили?» — «Не хотел портить ложкой дегтя бочку меда». Кто-то из свидетелей пересказал разговор Л. Н. Я огорчилась, узнав об этом: ведь моим словам можно было придать совсем иную, недоброжелательную, подзуживающую интонацию. Несмотря на отсутствие «дипломатических отношений» я подошла ко Л. Н. объясниться, но он успокоил меня с доброй улыбкой, он все понял правильно. После защиты докторской Л. Н. оставил Эрмитаж в 1962 году, я уже не могла встречать его каждый день, как прежде, и иногда меня охватывала неодолимая тоска и желание видеть его и наслаждаться беседой,


120
Н. И. КАЗАКЕВИЧ
представлявшей все, о чем он говорил, в неожиданном, новом свете. Тогда я звонила ему, мы гуляли по городу, ездили на Елагин остров, в Царское Село. Он не раз говорил, что среди его «пластинок», т. е. наговоренных тем, повторяемых многократно, есть одна под названием «здоровая советская достоевщина», и я сожалею до сих пор о том, что мне не довелось ее ни разу прослушать. Его комната в коммунальной квартире на Московском проспекте неприятно поразила меня полным отсутствием уюта, и у меня невольно вырвалось: «У Вас даже нет занавесок». Он сконфуженно достал из платяного шкафа скрученные узкие зеленые занавески и полез их вешать. Признаюсь, я не понимала тогда, как нелегко ему, немолодому, одинокому человеку, справляться с бытом.
В эти годы у Л. Н. были очень сложные отношения с матерью, и когда он упоминал о ней, в его словах звучала боль обиженного ребенка. Как-то он рассказал, какие продукты присылала ему в лагерь мать, я удивилась скудости, он с горечью произнес: «Мама считала, что и этого слишком много». Когда умерла Анна Ахматова и жившая с ней в одной квартире дочь Н. Н. Пунина Ирина завладела архивом покойной и даже начала понемногу распродавать его, не имея на то права, так как единственным законным наследником по завещанию Ахматовой был ее сын, я всей душой сочувствовала Л. Н., слушая его жалобы: «Ивка (так он произносил «Ирка») не отдает мне даже мои детские фотографии». Он сетовал, что Д. С. Лихачев обошел молчанием его статью о «Слове о полку Игореве», в которой Л. Н. доказывал на основании лингвистического анализа более позднее происхождение «Слова», датируя его серединой XIII века. Моя подруга Вера Лихачева* в свою очередь, говорила мне, что ее папа не счел нужным реагировать на статью, якобы не сочтя ее положения достойными серьезного обсуждения. Мне думается, умный Дмитрий Сергеевич мог задуматься о правомерности выводов Л. Н., но на ранней датировке зиждилась вся официальная история древнерусской литературы и в значительной степени карьера самого Дмитрия Сергеевича Лихачева. Долго не видясь со Л. Н., я узнала от общих знакомых, что он женился, и, встретившись с ним на каком-то торжестве в университете, поинтересовалась, как ему живется. Он выглядел довольным: «Есть обед и занавески появились». — «У Вас будут дети?» — Нет, Наташа, мне уже за пятьдесят, а детей надо
‘Лихачева Вера Сергеевна — искусствовед, специалист по византий¬
скому искусству.


Фрагмент воспоминаний
121
вырастить». — «Но Ваша жена?» — «Ей уже за сорок». Когда-то я услышала от Л. Н.: «Мама всегда говорит, что как бы я ни женился, все равно окончится трагедией». К счастью, пророчество Анны Ахматовой не сбылось: брак оказался счастливым, на склоне лет Л. Н. наконец обрел любящую жену, окружившую его заботой. По мнению друзей, Наталия Викторовна подарила Л. Н. «лишние» десять-пятнадцать лет жизни. Последний раз я видела Л. Н. зимой 1984 года. Я приехала на 10-ю линию Васильевского острова, где в одном из университетских зданий он читал лекцию студентам. Мы вышли на улицу, Л. Н. мучили боли в ногах — облитерирующий эндартериит. «Еще год тому назад я мог бы погулять с Вами по линиям. Вы знаете поблизости кафе?» Я не знала. Поймать машину не удалось. Мы дошли до станции метро «Василеостровская». Л. Н. шел, пересиливая боль. Время от времени он прислонялся спиной к стене дома и поднимал поочередно ноги, чтобы боль отпустила. Вагоны метро были переполнены, «час пик», Л. Н. уступили место, но как я ни сопротивлялась, он усадил на это место меня со словами: «Я знаю, сколько мне лет, но не могу допустить, чтобы моя дама стояла». В июне 1992 года на гражданской панихиде в Географическом обществе я простилась с человеком, так много значившим в моей жизни.


Д. Н. АЛЬШИЦ (АЛЬ)
Лев Николаевич Гумилев
Мне посчастливилось быть знакомым, творчески сотрудничать, а в некоторых случаях и дружить с людьми, жизнь и деятельность которых — не просто их собственная биография, но и биография времени, в котором они жили, яркая характеристика целой эпохи. Я имею в виду таких выдающихся ученых, как мои учителя — профессора-историки Михаил Дмитриевич Приселков и Сигизмунд Натанович Валк, историк литературы академик Дмитрий Сергеевич Лихачев, замечательные режиссеры Николай Павлович Акимов и Георгий Александрович Товстоногов, ставившие мои пьесы... и конечно же, Лев Николаевич Гумилев. Жизнь и судьба Льва Николаевича Гумилева, как ничья другая, символизирует время большого террора и необоснованных репрессий тридцатых-пятидесятых годов XX века. Мне трудно вспомнить хотя бы один другой случай, когда человека арестовывали по политической статье столько раз, сколько Льва Николаевича. Мне, подвергшемуся аресту всего однажды, даже страшно подумать о том, что значит пережить такое четырежды. Ведь в момент ареста человека охватывает буря не просто отрицательных, но страшных, можно сказать, самых жутких, потрясающих все его существо эмоций и страхов. В то время, о котором идет речь, человек в момент ареста понимал, что с ним и с его близкими случилась беда непоправимая, что его жизнь сломана, что никто и ничто в этой беде ему не поможет, что впереди его ждут всевозможные мучения — отторжение от семьи, изоляция от друзей и близких, оторванность от любимого дела, от нормальной жизни, унижения, а быть может, и пытки на следствии, годы тяжкого, принудительного труда в лагерях, жизнь рядом с уголовниками, под гнетом заведомо враждебно настроенного в отношении него большого и малого начальства... В момент ареста ты никогда


Лев Николаевич Гумилев
123
не знаешь и не можешь даже предполагать, на какой срок будешь ты обречен все это терпеть, жить вне той жизни, которой будут продолжать жить все, кроме тебя и таких же, как ты, обреченных... При этом большинство арестованных по политическим статьям были невиновными в приписываемых им преступлениях, ощущали себя случайными жертвами выпавшего на их долю жребия дикой, бессмысленной лотереи. Чувство несправедливой обиды, как известно, переживается весьма болезненно... Четырехкратный арест Льва Николаевича Гумилева ярко характеризует жестокость и бездушие репрессивной машины сталинской эпохи.
Очень символична жизнь Льва Гумилева и в другом отношении. Гнет заключения со всеми его унижениями и страданиями не смог сломить души большей части политических заключенных, духовно и интеллектуально их расчеловечить. В Москве недавно вышло объемное издание — Поэзия ГУЛАГА — тысяча страниц стихов, написанных заключенными в тюрьмах и лагерях. Среди них не мало замечательных, истинно поэтических произведений, и едва ли не в каждом можно ощутить не сломленный дух автора, смелый полет мысли и, главное — не убитый порыв к творчеству. Не умирала в тюрьмах и лагерях инженерная, изобретательская мысль. В свободное от основной работы время, а при возможности в лагерных клубах и куль- тбригадах неустанно трудились заключенные художники, артисты, музыканты. Некоторые ученые находили способы и время продолжать свою научную работу. И опять же символом несгибаемой духовной силы и воли не сломленных духовно узников ГУЛАГА должен быть признан Лев Николаевич Гумилев. Он написал за время своих «путешествий» по тюрьмам и лагерям много собственных талантливых стихотворений. Гумилев изучил за время своих заключений многие восточные языки. В лагерях и в ссылке им были написаны, позднее изданные знаменитые его книги: «Хунну. Древняя история Срединной Азии» и «Древние тюрки». Можно ли сомневаться в том, что такую его работу следует считать выдающимся, несравненным литературным и научным подвигом?!
Жизнь и судьба Льва Николаевича Гумилева ярко и точно свидетельствует и еще об одном очень существенном, характерном моменте социальной жизни времени, о котором идет речь. Помимо заключенных тюрем и лагерей, как бы много их ни было в разные периоды нашей истории, в советской стране жили две с лишним сотни миллионов людей, находившихся вне тюремных стен и колючей проволоки, в так называемой


124
Д. Н. АЛЬШИЦ (АЛЬ)
Большой зоне. Название это, нередко употребляемое заключенными, появилось и прижилось, разумеется, не случайно. Живущие в Большой зоне были тоже несвободными людьми. Не свободными от страха оказаться за решеткой или в ссылке, потерять работу, испортить или загубить свою карьеру, свой научный труд. Все это и еще многое другое можно было «заработать», в частности, за то или иное общение с репрессированными «врагами народа» или с их семьями. Хорошо известно, сколь велик был этот страх. Типичным явлением был развод жен (или мужей) с репрессированным супругом, отказ детей от родителей, бывало и родителей от своих детей. Порой это происходило по взаимному согласию, исходя из принципа — «Так надо», «Так и тебе, и нам будет лучше». Порой, однако, подобные расставания были трусливым, карьеристским предательством. Но вот, несмотря на все страхи и вполне возможные печальные последствия тех или иных связей с репрессированными, и даже с бывшими «врагами народа», было немало, очень даже немало людей во всех областях тогдашней жизни, в том числе даже среди больших и маленьких начальников лагерей, среди некоторых номенклатурных работников, среди деятелей культуры и науки, людей которые, старались, как могли, помочь «неприкасаемым» париям. Жизнь и судьба Льва Николаевича Гумилева и в этом отношении весьма показательна. На всех этапах его многотрудной жизни ему старались по возможности, иногда очень серьезно помогать многие очень разные люди. Из опубликованных ранее, как и в содержащихся в этом издании, воспоминаний, а также из других материалов, это хорошо известно. В первую очередь, здесь надо сказать о его коллегах — ученых, в том числе об академиках Василии Васильевиче Струве, Дмитрии Сергеевиче Лихачеве, о директоре Эрмитажа Михаиле Илларионовиче Артамонове и о многих других профессорах — историках, литературоведах, географах. Доброжелательную помощь оказывали ему издатели его книг и статей. Разумеется, в данном случае немалую роль играло само имя Льва Николаевича — сына двух больших поэтов, судьбам которых интеллигенция весьма сочувствовала, — равно как и научные и литературные заслуги самого Льва Николаевича. Так или иначе, и эти обстоятельства жизни Льва Гумилева символизирует и характеризует многое и многих в тогдашней жизни. Перехожу к рассказу о моих встречах с Львом Николаевичем, о наших с ним дискуссиях по некоторым проблемам древнерусской истории, и о той роли, которую, он невольно сыграл в моей семейной жизни.


Лев Николаевич Гумилев
125
В самом начале 1955 года я возвратился домой в Ленинград из Каргопольлага МВД СССР строгого режима, отбыв в заключении пять лет, один месяц и восемь дней. Как полностью реабилитированный при освобождении я был восстановлен на прежней работе в Отделе рукописей Публичной библиотеки и приступил к работе по описанию древнерусских книг. Однажды, было это в следующем, 1956 году, сотрудница пригласила меня выйти в читальный зал к читателю, интересующемуся материалами по древнерусской истории. Ожидавший меня там человек представился: «Гумилев Лев Николаевич». До этого момента я никогда не видел Льва Николаевича даже на фотографии, но, разумеется, слыхал нем, знал кое-что и о трудной судьбе сына двух знаменитых родителей. Он что-то знал обо мне. Прежде всего, о том, что я специалист по древнерусской истории, будучи еще студентом, опубликовал статью о Куликовской битве. А также небольшую книгу о монголо-татарском завоевании Руси — «Нашествие Батыя». Теперь мы познакомились, разговорились... Сейчас уже не помню: в первый же день нашего знакомства, или в один из следующих дней прихода Льва Николаевича к нам в Отдел рукописей, мы отправились с ним пообедать в ближайший ресторан на Садовой улице. Тогда он назывался «Северный». Позднее он стал именоваться «Баку», а теперь, кажется, зовется «Шанхай». Нам было о чем поговорить. Обменивались, естественно, тюремнолагерными воспоминаниями. Однако главной занимавшей нас темой были сюжеты, связанные с историей допетровской Руси. Здесь у нас были общие интересы. Лев Николаевич оказался (и остается, мне кажется, доныне) единственным ученым- историком, поддержавшим мою концепцию датировки «Слова о полку Игореве», вызвавшую решительные возражения, можно сказать — отпор — со стороны других, в том числе наиболее авторитетных исследователей великого произведения древнерусской литературы. Хочу сразу же заметить, что моя датировка времени создания «Слова» не имеет ничего общего с гипотезой о подделке «Слова» то ли Мусиным-Пушкиным, то ли неким монахом Илларионом в XVIII веке. Тем более что мне удалось разыскать и исследовать факт знакомства со «Словом» Ивана Грозного и его книжников в XVI веке. Это, на мой взгляд, окончательно снимает возможность вынимать «Слово» из древнерусской литературы и объявлять его поздней подделкой. Эту мою работу весьма одобрил Дмитрий Сергеевич Лихачев, опубликовавший ее в 14-м томе Трудов Отдела Древнерусской литературы Пушкинского Дома. При этом, однако, я выступил


126
Д. Н. АЛЫПИЦ (АЛЬ)
с докладом, а затем и с небольшой статьей против широко распространенной и официально признанной датировки «Слова» временем, непосредственно примыкающим к 1185 году, когда состоялся поход князя Игоря на половцев, описанию которого посвящено «Слово». Опираясь на факты, не подлежащие ни сомнению, ни опровержению, я указывал на то, что в «Слове» упоминается целый ряд событий XIII века и что оно написано после первой встречи русских княжеских дружин с монгольскими войсками в 1223 году, в битве на реке Калке. В пользу такой датировки говорит многое. Прежде всего, само содержание памятника. Лев Николаевич Гумилев, повторяю, был единственным ученым, который принял мою датировку написания «Слова», можно сказать, с полным одобрением. Он написал в ее поддержку две статьи в «Известиях Географического общества» (В других журналах его в то время не печатали.) Надо ли говорить, как я был благодарен ему за эту поддержку.
Есть у меня и другой, достаточно серьезный повод быть благодарным Льву Николаевичу. В конце 1961 года он пригласил меня на защиту своей докторской диссертации «Древние тюрки У1-УШ веков», состоявшейся на заседании Ученого Совета Исторического факультета нашего Университета. Большая 70-я аудитория, в которой шло заседание, была переполнена до отказа. Мест не хватало, и многие плотной толпой стояли за рядами стульев.
Не стану здесь рассказывать о самой защите. Она прошла блестяще, и была очень интересной. Это хорошо известно. Я пришел на защиту Льва Николаевича с небольшим опозданием. Пришлось задержаться в Театре Комедии на генеральной репетиции своей пьесы «Опаснее врага», накануне предстоящей премьеры. Войдя в переполненную аудиторию, я обратил внимание на незнакомую женщину. Потом я поймал себя на том, что стал то и дело оглядываться на нее. Когда в заседании был объявлен перерыв для голосования, я подошел к Льву Николаевичу и, поздравив его с блестяще прошедшей защитой, спросил, указав на стоящую в этот момент невдалеке заинтересовавшую меня женщину, — кто она такая? Лев Николаевич сказал, что это Тамара Александровна Мельникова, редактор издательства «Восточная литература», в котором издается его книга «Хунну». Знакомства с Тамарой Александровной у меня тогда не произошло. Оно случилось позднее, в мае следующего года, когда я увидел ее в числе зрителей, пришедших на премьеру комедии «Опаснее врага» в московском Театре имени Гоголя. Тогда и состоялось наше знакомство. Через два года


Лев Николаевич Гумилев
127
была наша свадьба в Москве, после чего Тамара Александровна переехала ко мне в Ленинград. В течение уже сорока пяти лет мы с женой, естественно, не забываем о том, что нашему знакомству и всей нашей дальнейшей совместной жизнью обязаны Льву Николаевичу Гумилеву. Уже вместе, в Ленинграде, мы не раз, хотя и не часто, встречались с Львом Николаевичем. Мне не раз приходилось встречаться с ним на заседаниях Сектора Древнерусской литературы у Дмитрия Сергеевича Лихачева. В своих выступлениях с критикой тех или иных, не согласных с его позициями взглядов, Лев Николаевич бывал иногда и резок и, конечно же, остер на язык, но всегда сохранял при этом деликатное, уважительное отношение к своему оппоненту. Мне он запомнился не только как человек высочайшей эрудиции, глубокого тонкого ума и яркой талантливости. Он был при этом человеком улыбчивым, доброжелательным, обладал острым чувством юмора, которым, кстати сказать, неизменно отличались его публичные выступления, его лекции. Вспоминая об этих свойствах его личности, можно только поражаться тому, что они жили и сохранялись в человеке, вся жизнь которого, едва ли не с самого детства, была переполнена и незаслуженными огорчениями, и тяжелыми душевными переживаниями, не говоря уже о многолетних мучениях в тюрьмах и лагерях, о всякого рода ограничениях и гонениях в творческой и научной деятельности.
Что касается известной концепции Льва Николаевича Гумилева, объясняющей подъем в том или ином периоде исторического развития данного народа — этноса — как результат некоего удара, своего рода толчка, полученного им из космоса, — она представляется мне надуманной. Тем более неубедительными представляются мне те исторические примеры, которые Лев Николаевич приводит в доказательство своей теории. И, прежде всего, его толкование русско-монгольских отношений в период, который принято называть временем монголо-татарского ига. Вопреки огромному множеству современных событиям исторических источников — летописям, литературным произведениям, вопреки самой памяти русского народа, отразившейся в его песнях, пословицах и поговорках, Лев Николаевич Гумилев именует кровавые и тяжкие века монголо-татарского ига «симбиозом (то есть полезным сожительством) пришельцев и аборигенов»... «Конечно, отношения тюрок и русских в XIII—XVI веках, — замечает он, — были не безоблачны»... «Однако это были неполадки внутри единой системы, единой культуры, единой страны». Из такого


128
Д. Н. АЛЬШИЦ (АЛЬ)
толкования тогдашней истории следует, что в то время, о котором идет речь, уже не было собственно русской культуры, не было уже и такой страны — Русь. Становится совершенно непонятным, почему же тогда русские люди вели многовековую героическую борьбу против некоторых «неблагополучий» в столь благополучном по большому счету симбиозе, подрывая, тем самым, сложившуюся общими усилиями двух пассионарных народов, единую культуру? При таком подходе к событиям истории, не менее, а даже более яркими примерами симбиоза, создания единой культуры, разумеется при некоторых неблагополучиях, окажутся: турецкие пришельцы и народы — аборигены на Балканах, английские пришельцы и аборигены Индии... В этих и в других подобных случаях культурного влияния пришельцев на аборигенов было несравненно больше, чем во время «симбиоза» русских с монголами. Надеюсь, что читателю этих строк и самому не придет в голову мысль, что мое несогласие с описанной выше концепцией Льва Николаевича, приводило к какой-либо размолвке между нами, хотя споры на эту тему между нами бывали. Лев Николаевич Гумилев остается для меня моим замечательным современником, знакомством, совместной работой и добрыми отношениями с которым я всегда гордился, горжусь и сейчас.
(Даниил Натанович Аль скончался 13 февраля 2012 года в Санкт- Петербурге на 94-м году жизни. — Ред.)


€4^
Т. А. МЕЛЬНИКОВА
Все, что я помню о встречах со Львом Николаевичем Гумилевым
Прошло почти полвека с моей первой встречи со Львом Николаевичем в Москве, в издательстве Восточной литературы. 26 января 1957 года родилось это издательство при Институте востоковедения АН СССР. С самого первого дня жизни этой небывалой организации, стали формироваться ее руководством вместе с редакторами, грандиозные издательские планы. В то время среди ученых Академии наук возникло желание отметить 70-ти летний день рождения и 50-ле- тие научной деятельности академика Василия Васильевича Струве выпуском сборника статей — «Древний мир». 72 автора представили свои работы: крупнейшие отечественные ученые, зарубежные исследователи из США, Франции, Венгрии, ГДР, молодые советские востоковеды, античники. Одних уже давно знали в научных кругах, другим еще предстояло пройти свой путь в науке. Особенностью авторского коллектива было и то, что некоторые его участники лишь недавно вернулись из мест заключения. Среди них был и Лев Николаевич Гумилев. В Издательство он принес рукопись книги «Хунну», а для названного сборника в честь В. В. Струве статью «Хунно- китайская война Ш-П вв. до н. э.». Сборником в издательстве поручили заниматься мне в качестве редактора. Вот тогда я и познакомилась с Л. Н. Гумилевым. Его появление в редакционной комнате не могло пройти незамеченным, — фамилия говорила о многом. Но я не очень много знала и о нем самом, и о его научных работах. Поэтому рукопись его статьи вызвала у меня особый интерес. Тем более что в статье оказалось немало неожиданного. В ней легко угадывалось увлечение исследователя почти неизученной темой, ярко проявилась образная манера изложения, использовалась современная (XX в.) военная


130
Т. А. МЕЛЬНИКОВА
и политическая лексика. Там, где исторический источник не давал автору конкретных деталей реальной действительности исследуемой эпохи, Лев Николаевич умело их реконструировал, опираясь на обширные знания по истории многих народов огромного региона Азии. Возникала яркая картина жизни людей далекого древнего общества. В частности, зримыми становились кочевники, которые в результате завоевания китайских территорий и захвата неведомых богатств Китая преображались внешне. Например, у Л. Н. Гумилева «хунны захотели наряжаться в шелка и полотно», «полюбили вино, хлеб и китайские сладости». Историк Лев Николаевич Гумилев умело использовал художественные литературные приемы. Тогда это казалось непривычным. Но в Издательстве восточной литературы такие «вольности» не вымарывали из рукописи. Как известно, такая особенность стилистики Льва Николаевича присуща его историческим произведениям. Сборник был трудным для набора и печати. Поэтому вышел в свет только в январе 1962 года. И все это время мои отношения с авторами — ленинградцами поддерживалась при помощи телефона и переписки. Конечно, были и письма от Л. Н. Гумилева. Но, к сожалению, они не сохранились.
В середине октября 1961 года Лев Николаевич готовился к защите докторской диссертации по теме «Древние тюрки VI—VIII вв.» и пригласил меня на защиту в Ленинград. Она состоялась на историческом факультете Ленинградского Университета 23 или 24 октября (точно не помню). Это была примечательная защита. Народу собралось очень много, в 70-й аудитории не было свободного места (я, например, сидела на столе в конце аудитории, плотно придвинутом к стене, недалеко от входа). Интерес к диссертации и диссертанту был, понятно, большой. Я вслушивалась в то, что говорилось, всматривалась в лица диссертанта и его оппонентов (главным из них был профессор Михаил Илларионович Артамонов). Все уловить в словах выступавших было трудно, но дух, обстановка, атмосфера были необычными и запоминающимися. Эта защита была живой, даже веселой, доброжелательными были вопросы к диссертанту, остро умными его ответы. Какие-то шутливые «уколы» в адрес автора защищаемой работы. Все вызывало оживленную реакцию в аудитории. Когда защита закончилась (мы все дождались положительных итогов), я подошла к Льву Николаевичу и сердечно поздравила его, а заодно условилась о встрече на следующий день в Эрмитаже для работы над корректурой его статьи. (Следом за мной подошел поздравить Льва


Все, что я помню о встречах.,.
131
Николаевича его коллега — историк Д. Н. Алыииц и спросил: «Кто эта молодая особа, которая только что вас поздравляла?» Лев Николаевич ответил: «Это мой редактор. Она приехала из Москвы на это заседание» и назвал мое имя, отчество и фамилию. Так произошло мое заочное знакомство с моим будущим мужем.)
Наша встреча с Львом Николаевичем в Эрмитаже была тоже примечательной. Разговаривая и о статье, и о чем-то отвлеченном (от нее), мы прошли анфиладой залов, обращенных к Неве. Где-то у окна с видом на Петропавловку Лев Николаевич прочитал мне несколько стихотворений. Чьих? Не знаю, кого тогда он читал наизусть. Спросить я не решилась. Возможно, это были его собственные стихотворения, я не знала, что этот ученый человек, сын двух поэтов, и сам писал стихи. Было заметно, что после защиты Лев Николаевич находился в очень хорошем, приподнятом настроении и ему, по-видимому, захотелось обратиться к стихам. Видела я Льва Николаевича вместе с Анной Андреевной Ахматовой. Было это, скорее всего, летом в 1959 году или в 1960 году. Из окна редакции мы увидели, что к входу в Издательство подъехало такси, из него вышел Лев Николаевич и помог выйти из машины Анне Андреевне. Естественно, возникло желание поближе посмотреть на Ахматову. Самые смелые и любопытные вышли из редакции. Я увидела, как медленно, в темном длинном платье, по нашему весьма скромному коридору шествовала очень полная, немолодая, величественная женщина. Немного поодаль за ней шел Лев Николаевич. Мы с ним поздоровались кивком головы. Я для себя впервые отметила тогда их поразительное внешнее сходство. У порога своего кабинета гостей ждал директор издательства — Олег Константинович Дрейер. Все поняли, — наш директор принимает небывалого гостя. Дрейер был человек жадный до интересных, умных собеседников. Можно предположить, что беседа шла и о публикациях Льва Николаевича, готовившихся в издательстве, и об участии Анны Андреевны Ахматовой в выпуске книг восточных поэтов. Директор нам об этом не рассказывал, но встречей был очень доволен. Встреч с Львом Николаевичем в Москве у меня, кажется, больше не было. В 1964 году я переехала в Ленинград. И здесь году в 1967-м мы случайно увидели друг друга на перекрестке улиц в конце Московского проспекта. Приветливо поговорили. Он знал, что я теперь живу в Ленинграде, и кто мой муж. Это было очевидным из фразы, сказанной мне в очень приятном и дружественном тоне: «А я тоже привез себе жену


132
Т. А. МЕЛЬНИКОВА
москвичку!» Потом я несколько раз видела Льва Николаевича в Ленинградском отделении издательства «Художественная литература» — у нас выходили книги, в которых он участвовал как переводчик стихов восточных поэтов. В других издательствах стали выходить большими, правда, с перерывами, его собственные научные труды. Эти краткие встречи были неизменно дружелюбными. Вообще доброжелательная манера была свойственна ему в общении. В июне 1992 года в актовом зале Географического общества с умершим Львом Николаевичем Гумилевым прощались его жена, близкие друзья, коллеги. Прощались уже навсегда. Все, кто был знаком с Львом Николаевичем, я думаю, сохранили в своей памяти облик и образ этого замечательного человека, глубоко преданного науке, мужественно отстоявшего в страшных условиях тюрем и лагерей свое человеческое и интеллектуальное достоинство.
31.1.2006 г.


ю. к. толстой
О 	моих встречах с Л. Н. Гумилевым
Судьба свела меня со Львом Николаевичем Гумилевым вскоре после кончины его матери Анны Андреевны Ахматовой. Хорошо известно, что отношения его с матерью, особенно в последние годы ее жизни, были далеко не безоблачными. Причины тому нужно искать в те давние годы, когда после развода с Николаем Степановичем Гумилевым, а затем, расставшись со своим вторым мужем В. К. Шилейко, Ахматова связал свою судьбу с семьей Пуниных. Известно, что Анна Андреевна не состояла формально в браке с Н. Н. Пуниным, она была, как тогда было принято говорить, в «в фактических брачных отношениях». Приехав в 1929 году из Бежецка после окончания школы, Лев Николаевич несколько лет жил в этой семье на положении пасынка. Очевидно, что еще будучи ребенком, он достаточно остро чувствовал свое неравноправное положение в этой семье, да и положение матери тоже. Надо сказать, что отношения самой Анны Андреевны с семьей Пуниных складывались по-разному. Когда она была в заброшенности, жила в нищете, то тогда, по-видимому, представляла для семьи Пуниных известную обузу, и они старались отдалиться от нее. А вот в последние годы жизни Ахматовой, когда ее произведения стали широко издаваться, и она была удостоена литературных премий и всяческих знаков внимания свыше, семья Пуниных достаточно цепко за нее держались. К тому времени эта семья состояла всего из двух человек: Ирины Николаевны Луниной — дочери Н. Н. Лунина, и Ани Каминской — дочери Ирины Николаевны. И что греха таить, они старались никого к ней не подпускать. И это все, несомненно, сказывалось и на отношениях с матерью вернувшегося из очередных мест заключения Льва Николаевича. После кончины Анны Андреевны по существу семья Пуниных — в лице Ирины


134
ю. к толстой
Николаевны и Ани Каминской — оказалась единственной, кто имел доступ к ее архивам. Надо сказать, что еще при жизни Анна Андреевна оставила завещание в пользу своего сына, считая его единственным законным наследником. Кроме того, она всячески подчеркивала, что является продолжательницей традиций Пушкина и Блока в русской литературе и неоднократно выражала желание, чтобы весь ее литературный архив был передан в Пушкинский Дом, с тем, чтобы ее творчество, ее рукописное наследие изучалось в неразрывном единстве с наследием ее великих предшественников. Однако, к сожалению, сразу после ее кончины часть рукописей Ахматовой, которые оставались в квартире, где она жила, пошла по рукам. Ходили даже слухи о том, что некоторые из этих рукописей продавались даже за границу, по бросовым (по нынешним меркам) ценам. Лев Николаевич, не без оснований, опасался того, что его могут обвинить в том, что архив Анны Андреевны попадет за границу. Он хотел обезопасить себя от таких обвинений (а они уже стали появляться). Кроме того, он считал необходимым выполнить перед матерью свой сыновний долг — безвозмездно передать материнский архив в Пушкинский Дом как единое целое. Лев Николаевич, будучи сам не только крупным ученым—историком, географом, этнологом, но и блестящим литератором, прекрасно понимал, насколько важно, чтобы архив матери стал доступен для всестороннего исследования, без каких бы то ни было перекосов в ту или иную сторону. И Пушкинский Дом был, безусловно, самым подходящим для этого местом. Вот тогда Лев Николаевич и обратился ко мне как к юристу. Я посоветовал ему, как ему нужно обезопасить с одной стороны себя, а с другой стороны выполнить последнюю волю своей матери и обеспечить передачу архива в Пушкинский Дом. Надо сказать, что к тому времени Ирина Николаевна Лунина и Аня Каминская, вопреки воле Ахматовой успели, к сожалению, осуществить продажу одной части архива в Публичную библиотеку, в Отдел рукописей, другую же — в Москву в Центральный государственный архив литературы и искусства СССР (ныне Российский государственный архив литературы и искусства. — Ред.). Лев Николаевич, конечно, был крайне этим возмущен и раздосадован. Обратившись в суд, он преследовал отнюдь не материальные интересы, они всегда находились у него на последнем месте; он усматривал во всей этой ситуации бесцеремонное вторжение в его отношения с матерью, нарушение ее последней воли. Мне не стоило больших трудов доказать Льву Николаевичу, что закон полностью находится на его стороне. Даже, если бы Анна


О моих встречах с Л. Н. Гумилевым
135
Андреевна не оставила завещания, он все равно был бы единственным ее наследником, потому что к моменту ее смерти никаких других наследников по закону у нее не было. Поэтому, когда возник спор между Львом Николаевичем — с одной стороны и Луниной и Каминской — с другой (и втянутыми в это дело Публичной библиотекой, Пушкинским Домом и ЦГАЛИ) о том, где быть архиву, у меня не вызывало никаких сомнений, что и закон, и справедливость целиком на стороне Гумилева. Тем более что его скромные требования сводились к тому, чтобы архив был безвозмездно передан государству и сосредоточен целиком в Пушкинском Доме. Лев Николаевич отказался от каких бы то ни было материальных притязаний; он и не мыслил о том, чтобы извлечь из архива матери — в настоящем или в будущем — какую-либо материальную выгоду. К сожалению, этот судебный процесс, в котором приняли участие деятели литературы и искусства (причем, большинство из них были на стороне Л. Н. Г.) все-таки развивался по заранее уготованной режиссуре, и требования о взыскании с Луниной и Каминской тех сумм, которые были получены ими за продажу архива от Публичной библиотеки и от ЦГАЛИ, взысканы с них не были. Но этот процесс, во всяком случае, наглядно продемонстрировал бескорыстность побуждений Льва Николаевича, а, кроме того, и в этом процессе он предстал как очень крупная, самобытная личность, с трагической судьбой, личность, которая, несмотря на все испытания, выпавшие на ее долю, не была сломлена. Он по праву мог считать себя достойным сыном двух великих русских поэтов — Николая Степановича Гумилева и Анны Андреевны Ахматовой. Наши встречи, которые были довольно регулярными в течение судебного процесса, с течением времени стали эпизодическими. Однако, несмотря на то, что встречались мы редко, Лев Николаевич всегда удостаивал меня своим вниманием и дарил мне свои книги с дарственными надписями, очень теплыми. Как-то я ему сказал, что его книги расходятся мгновенно и что их невозможно приобрести даже на «черном» рынке. Он лукаво улыбнулся в ответ, и заметил: «Это фамильный недостаток». Вот таким мне и запомнился Лев Николаевич Гумилев. Он прошел тяжелейшие испытания, и моральные и физические, но, общаясь с ним, я не заметил в нем никакого озлобления ни по отношению к окружавшим его людям, ни по отношению к обществу в целом. Он сполна разделил те испытания, которые выпали на долю лучших представителей российского общества, российской интеллигенции, в то лихолетье, в котором всем нам пришлось жить.


Ю. К. ЕФРЕМОВ
Слово о Льве Николаевиче Гумилеве
В культуре России и мира Лев Николаевич Гумилев — явление настолько большое, что всестороннюю его оценку не дашь и на многодневных чтениях. Отдавая дань памяти выдающегося мыслителя, ученого и человека, мы собрались не для дискуссий и выяснения отношений. Отложим их до будущих ристалищ, а сегодня у нас другой повод для встречи — две недавние даты. Одна из них — скорбная: в ночь с 15 на 16 июня мученическая кончина человека, у которого злобно раскрылись лагерные язвенные швы; другая — его 80-летие, исполнившееся 1 октября. Для меня это выступление — внутренний долг перед другом, с которым связаны 35 лет близости и взаимопонимания. Общаться с ним мне посчастливилось в годы подлинного расцвета его научного творчества.
24 июня 1916 года 23-летняя Марина Цветаева, боготворившая Анну Ахматову, пропела в адрес трехлетнего сына двух поэтов («Имя ребенка — Лев, матери — Анна») не только «осанну маленькому царю», но и пророческую строку «Страшное наследье тебе нести» — словно предчувствовала уже тогда трагические судьбы обоих родителей и маленького «Львеныша». В студенческие годы мы ничего о нем не знали. Лишь однажды, году в 35-м, на географическом факультете был шепот, что есть в Ленинграде такой студент — глубоко верующий (надо же, вторая пятилетка, а он все еще во что-то верует!), а на вопрос, что ему ближе, Москва или Питер, якобы отвечавший: «Ну что вы, конечно Москва — в ней самый воздух как-то православнее». Рассказал я об этом слухе уже стареющему Льву Николаевичу, и он возмутился: «Никогда я не говорил подобной глупости».
Впервые я увидел его в Географическом обществе в Питере только что вернувшегося с каторги, и опознал по фамильному сходству — по единственному известному мне и не самому


Слово о Льве Николаевиче Гумилеве
137
удачному портрету отца в журнале «Аполлон». А к старости Лев Николаевич становился все больше похожим на свою мать — вглядитесь в ее портреты в пожилом возрасте.
Внутренне он, конечно, гордился и этим сходством, и родством, знал наизусть уйму стихов обоих родителей, но, как правило, ни в чем этого не проявлял, а разговоров об их судьбах и особенно о своих правах наследника упорно избегал.
Познакомившись со Львом Николаевичем, наша семья, уже знавшая о нем многое как об ученом, никогда сама не заводила разговоров о его родителях, хотя мы их и любили и чтили. Он это понимал и даже ценил, что интересен и дорог нам сам по себе, а не как только отпрыск знаменитостей. Но однажды, коснувшись крушений в своей судьбе, он сам сказал нам, что отбыл в заключении два больших срока — «один за папу, другой — за маму».
Конечно, они наложили тяжелейшую печать на всю судьбу этого необыкновенного человека. Поэтому о них следует рассказать подробнее.
Общаясь со мной, Лев Николаевич любил подчеркивать свое старшинство: родился в 1912-м, а не в 1913-м году, хоть и был меня всего на семь месяцев старше. Но я-то чувствовал себя всегда куда более младшим — никакие семь месяцев разницы в возрасте не шли в сравнение с четырнадцатью годами лагерных страданий, с опытом фронтовика, прошедшего до Берлина, с сознанием человека, всю жизнь прожившего под пятой трагедии отца, а потом и драм матери, и так горько расплатившегося сначала за одно только это родство, а потом и за собственное героическое инакомыслие.
Как почти сверстнику, мне легче представить себе обстоятельства его долагерной жизни. И отрочество с юностью, и молодость Льва Гумилева прошли под черным крылом анкетного пункта о расстрелянном отце, а в тогдашних школах не прощалось и интеллектуальное превосходство. Принцип был: «не высовывайся!». Даже меня, сына учительницы и агронома, выходцев из сельского нижегородского захолустья, корили за академический индивидуализм — так принято было обзывать успехи в учебе. В любом дитяти из нерабочих семей мерещилась голубая кровь. А юного Льва Гумилева прямо обвиняли в «академическом кулачестве». В 1930 году мы закончили тогдашние девятилетки, но продолжать образование не могли как выходцы из чуждой прослойки. Принять 17-летнего Льва Гумилева отказался питерский пединститут, а мне документы возвращались даже из пяти вузов, в их числе и из моего будущего географического.


138
Ю. К. ЕФРЕМОВ
Экзаменов не было в интересах социально близких от сохи и станка, а также набора парттысячников, пусть и с неполными семилетками.
Для поступления полагалось нарабатывать рабочий стаж, вот мы оба и оказались в Сибири — я собирал за Обью американские комбайны, а Лев Гумилев коллекторствовал в геологической экспедиции в Саянах. Побыл он и рабочим службы пути и тока, и научно-техническим лаборантом в академической Памирской экспедиции, потом — санитаром по борьбе с малярией в таджикском совхозе и лишь в 1933-м оказался участником археологической экспедиции Бонч-Осмоловского в Крыму. После ареста ее руководителя был удален из геологического института и Лев Гумилев. Цвету «белой кости» оттенок придавался уже политический.
С начала 30-х годов наши судьбы не совпадали. Не без блата я стал студентом-агроинженером сначала Сибирской (Сибаки), потом Тимирязевской академии, но нахлебался аграрных бедствий первых пятилеток с «кулацким саботажем» на Кубани и был исключен из вуза, правда, всего лишь за «дерзость директору». Это было прикрытием моего дезертирства из мира сельских трагедий в куда более мирную науку «географию». Не горжусь и не хвастаюсь такой технологией выживания — Лев Гумилев выжил и без нее, но сколько перенес! Он лишь в 1934 году, с учетом всех своих стажей и археологической практики был принят на истфак Питерского университета, слушал лекции академика Е. В. Тарле, востоковеда В. В. Струве, создателя марксистской истории Эллады и Рима С. И. Ковалева. Но там студента с плохой анкетой протерпели только год. Уже в 1935-м коллеги-комсомольцы добились исключения «антисоветского молодого человека» из вуза. В моем поступке, хоть и «граничившем с хулиганством», политики не нашли, а Льва Гумилева поспешили посадить. В следственной тюрьме он по первому разу пробыл недолго — помогло ходатайство матери на имя Сталина — сына освободили «за отсутствием состава преступления». На свободе Гумилев уже тогда занялся изучением древних тюрок. В 1937 году ректор университета М. С. Лазуркин помог ему восстановиться на втором курсе, тогда же он выступил у востоковедов с докладом о тюрках VII—VIII веков. Даже этот, еще студенческий доклад, удостоился через 20 с лишним лет публикации в «Советской этнографии».
Географы Московского университета в 1937-38 годы уцелели — видимо, за широкой спиной старого большевика-


Слово о Льве Николаевиче Гумилеве
139
меньшевика Баранского, который все еще оставался в любимцах у Сталина.
Питерскому университету досталось куда круче. Студента Гумилева уже в начале 1938 года арестовали, приговаривали к расстрелу, потом кару смягчили; побывал, он и в «Шпалерке», и в «Крестах», и на Беломорканале, а после переследствия (а таковые случались при заменах высших персон, вроде Ежова на Берию) получил новый срок — 5 лет — и провел его «во глубине сибирских руд» в Норильске в роли техника-геолога на медно-никелевых рудниках. Остался там же ссыльнопоселенцем, и лишь в 1944 году ему разрешили вступить добровольцем в Красную армию, продолжая традиции отца, тоже добровольца. Рядовой Гумилев в составе 1-го Белорусского фронта с боями прошел до Берлина.
Восстановленный в университете, Лев Николаевич сумел уже в начале 1946 года сдать положенные за все курсы экзамены и зачеты, защитить диплом, поступить в аспирантуру академического Института востоковедения, сдать и там все кандидатские экзамены. Летом того же года 34-летний Гумилев участвовал в Подольской археологической экспедиции, руководимой М. И. Артамоновым. Но — грянула ждановщина!
Отказавшийся до войны отрекаться от отца, Лев Николаевич не осудил и мать — как же не отчислить такого сына из аспирантуры, как же не воспрепятствовать защите уже готовой кандидатской диссертации! Нашлась и демагогическая формулировка отлучения от науки — без всякой политики: «В связи с несоответствием филологической подготовки избранной специальности». Не иначе, как упрек в неполном знании восточных языков!
Особенно яростным противником молодого соискателя проявил себя ближайший коллега по институту — археолог Александр Натанович Бернштам, 38-летний доктор наук и профессор университета. Ему было мало собственных успехов в исследованиях среднеазиатских древностей — 36-летний Лев Гумилев ревизовал концепции претендента в монополисты, и «красный профессор» предпочел перенести полемику в иные сферы.
1947 год Лев Николаевич трудился в должности библиотекаря психоневрологической больницы, заработал себе положительную характеристику и, опираясь на нее, предъявил свою диссертацию уже не бернштаммовским востоковедам, а историкам университета. Тут снова помог ректор — на этот раз А. А. Вознесенский. В октябре 1948 года именно в университете


140
Ю. К ЕФРЕМОВ
Лев Николаевич блестяще защитил кандидатскую диссертацию. А еще перед этим он наращивал свой полевой стаж — работал на Алтае под руководством профессора С. И. Руденко на раскопках уникального кургана.
7 ноября 1949 года — 32-я годовщина Октября, канун 50-летия Сталина с вытекающим из него потоком приветствий и иных «маразмов-миазмов». А 37-летнего Льва Гумилева, как раз в возрасте погибшего Пушкина, решили именно в этот день хоть и не пристрелить, но понадежнее изолировать. Особое совещание впаяло ему 10 лет лагерей особого назначения. Он попал под Караганду (Чурбай-Нура), а позже его перевели в шахтерский поселок Ольжерас, у впадения реки Усы в Томь — теперь это известный кузбасский городок Междуреченск, переживающий сегодня новую трагедию из-за взрывов в шахтах и массовой гибели шахтеров.
Даже в лагере не прерывалась интеллектуальная жизнь, хотя это была совсем не шарашка из «Круга первого» Солженицына. Интереснейшие беседы с физиком Козыревым, с биологом Вепринцевым, с ныне известным телеобозревателем Львом Александровичем Вознесенским и сколькими еще подобными людьми помогали Льву Николаевичу ковать и оттачивать начала своего новаторского учения об этносах.
Реабилитация сократила срок каторги, и в 1956 году Гумилев вернулся в Питер. Профессор Артамонов принял его библиотекарем в Эрмитаж на временную ставку «в счет больных и беременных» — хорошо, что сотрудницы беременели тогда усердно. На этой работе Лев Николаевич завершил свою первую докторскую «Древние тюрки», и в 1961 году защитил ее. После этого ему существенно помог еще один ректор университета, Александр Данилович Александров, выдающийся математик, будущий академик, а тогда еще членкор. Именно он пригласил доктора исторических наук Гумилева на работу в Географо-экономический институт при университете — так называемый ГЭНИИ (аббревиатура звучит обнадеживающе — не то, что лгущее ЛГУ). Тут он и проработал вплоть до выхода на пенсию в 1986 году. Последней его должностью была «ведущий научный сотрудник». В университете он читал сенсационный курс народоведения, слушать который сбегались студенты и из других вузов. Этому предшествовала еще одна экспедиция, ставшая лебединой песней полевого исследователя — и возраст, и подорванное лагерем здоровье напоминали о себе. Но в 1959—1963 годах он успел провести талантливейшие изыскания в Прикаспии, на основании


Слово о Льве Николаевиче Гумилеве
141
которых создал один из своих шедевров — книжку «Открытие Хазарии». Появление ее было сенсацией и по новизне фактов, и по их толкованию, и по способу изложения. «Хазария» стала начальным звеном капитальной тетралогии по истории — «Хунну» (1960) и «Хунну в Китае» (1974), «Древние тюрки» (1967) и «Поиски вымышленного царства» (монголы, 1970). Она осветила два тысячелетия судеб евразийской степи. Эти книги удостоились немедленного перевода на другие языки. Американские географы, посещая наши географические съезды, буквально льнули к Гумилеву и гордились возможностью общаться с авторитетнейшим, как они говорили, номадистом мира. Теодор Шабад в Нью-Йорке срочно переводил и публиковал наиболее интересные его статьи в «Soviet Geography».
Во всю широту своих взглядов Лев Николаевич раскрылся перед нами не сразу, поначалу приводил даже в недоумение — так непривычно парадоксальны были его оценки, скажем, татарского ига как периода сравнительно мирного и даже взаимообогащающего сосуществования русских с татаро-монголами. В только что опубликованном начале незавершенного труда «Ритмы Евразии», где понятие «Евразия» трактуется нетрадиционно, в весьма суженном значении, об этом сказано прямо: «Золотоордынские ханы следили за своими подчиненными, чтобы те не слишком грабили налогоплательщиков». Об этом же подробно говорится в одном из глубочайших трудов Гумилева «Древняя Русь и Великая Степь».
Не отрицая жестокости отдельных карательных акций, таких как Батыевы или Мамаевы, Гумилев утверждал, что монголам было выгоднее не тотальное ограбление и обескров- ливанье Руси, а напротив, поддержание ее жизнеспособности и платежеспособности, не иссякающей веками. А влияния при этом действовали, конечно, встречные, взаимные, обоюдные.
Тогда же мы впервые услыхали от него и о понятии пассио- нарности — многих оно поначалу тоже насторожило, да и позднейшие и нынешние оппоненты его не приемлют. Но Лев Николаевич сумел нас убедить, что пассионариев не следует считать никакой высшей расой, что это никак не комплимент. Пассионариями были и хищные завоеватели, и явные разбойники и негодяи, и не обязательно единичные герои над безликой толпой — бывало, что пассионарными оказывались и народы, пребывавшие под началом посредственных вождей и тупых правителей, но подвластные некоему повышенному энергетическому заряду. А волны пассионарной активности


142
Ю. К. ЕФРЕМОВ
с положительным знаком, когда сочетались силы и личностей, и народов, приводили к таким победам, как на Неве и Чудском озере, или на полях Куликовом и Бородинском, формировали новые этнические единства.
От публичного анализа текущих событий Гумилев воздерживался, не забираясь глубоко даже в XIX век и блюдя, как он говорил, орлиную высоту взгляда на времена и пространства. Считал, что историку противопоказаны конъюнктурные диагнозы и торопливо скороспелые выводы. Сколько я ни пытался выспросить его, была ли революция Мейдзи и последующая агрессивность японцев проявлением их пассионарности, он предпочитал отмалчиваться.
Но это отнюдь не значит, что открытые им закономерности перестают действовать в новейшее время. Не продолжают ли проявляться и сегодня, скажем, те же фазы надлома, которые когда- то ознаменовали распад средневековой Священной Римской империи германцев на десятки вюртембергов и брауншвейгов, развал Киевской Руси на удельные княжества, распад Австро- Венгрии, а теперь и нашей собственной страны? Надеюсь, что об этом нам компетентнее расскажет Сергей Юрьевич Косаренко, уже касавшийся таких проблем в июльском номере «Литроссии». Лев Николаевич «посмел» усомниться в справедливости марксистского постулата о всемогуществе влияний смены производственных отношений и общественно-экономических формаций на судьбы человечества. Да, такие рубежи были, дикарство сменялось рабством, за феодализмом шел капитализм.
Но были же крупнейшие перестройки общества и вне связи с этими временными рубежами.
Почему арабы, в Средние века не переживавшие какой-либо смены формаций, проявили себя как могучая сила, сумевшая покорить и юг Средней Азии, и весь север Африки, и проникнуть даже в европейское Средиземье? Одна ли тут влияла пассионарность личности Мухаммеда-Магомета или двинулся в путь целый великий народ?
Лев Николаевич наложил такие взрывы пассионарности на карту мира — они исполосовали ее как удары некоего бича. Как это объяснить? Уверенного ответа нет, но как рабочую гипотезу Лев Николаевич допускает здесь биоэнергетическое влияние космических аномалий, привлекая при этом и взгляды В. И. Вернадского. Как могло появиться в семье русских поэтов такое дитя Востока? Вряд ли тут нужно искать генеалогические корни. Важнее, что Восток открывался мальчику с детства — ив книгах по истории, и в живом общении с людьми.


Слово о Льве Николаевиче Гумилеве
143
Дружба с татарчатами еще при детских посещениях Крыма открыла ему живую тюркскую речь, а, работая в Таджикистане, он наслушался и подлинного фарси. Даже еще не овладев этими языками, он сам попробовал их «на язык», а ощущение их реальности вооружило его ключом и к тюркоязычным, и к персидским текстам — они не были для него непроходимой тарабарщиной, не отпугивали.
А в лагерных «университетах» подобные же знания пополняло общение с казахами, монголами, китайцами, корейцами. Добавим к этому домашний французский и умение читать на разных языках «со словарем» — вот и истоки легенд о Льве Гумилеве — полиглоте — каюсь, что когда-то и сам их доверчиво распространял.
А востоковед В. К. Шилейко допускал юношу в хранилища Эрмитажа, где и египетские, и ассиро-вавилонские, и древнеиранские шедевры делали ощутимо овеществленной историю незапамятных эпох. Списки древних династий фараонов, шахиншахов и китайских императоров уже и юноше не казались несъедобными абракадабрами. Позже помогали, конечно, и опытные учителя. Вот и вырос такой феноменальный знаток, словно сам современник и очевидец давно прошедших событий Востока.
Что помогло особенно быстро возникнуть доверию и взаимопониманию между нами? Пожалуй, первый визит Льва Николаевича в университетский Музей землеведения, на создание и развитие которого я положил 30 лет жизни.
Чтобы описать этот учебно-научный геолого-географический музей, занявший семь этажей высотной башни, нужна специальная лекция, а к ней и экскурсия — буду рад провести такие, если их организует Союз писателей (никак не запомню, как он теперь называется).
В нем нам удалось реализовать близкие Льву Николаевичу идеи целостности природно-общественных комплексов и выразить их с помощью средств синтеза науки и искусства. Как историк Гумилев очень оценил в этом музее наше внимание к истории Московского университета и к исследованиям дорогой ему внутренней Евразии. В галерее бюстов его особенно тронули созданные по нашему заказу портреты Вернадского, Гумбольдта, Пржевальского, Семенова-Тяншанского, Обручева, Краснова (удивился: «Как вам разрешили, ведь он брат повешенного генерал- атамана!»).
С полным пониманием отнесся Лев Николаевич к нашим материалам по охране природы, в том числе и охране от ухудшающих


144
Ю. К. ЕФРЕМОВ
преобразований — мы тогда с Д. Л. Армандом выступали как соавторы первого проекта природоохранного закона, принятого в 1960 году. Но главное было в том, что музей помогал понимать пути развития всей природно-общественной экосферы Земли, толкуемого в духе учений Гумбольдта, Докучаева и Вернадского. Мы сошлись с ним тогда в отрицании узкопространственного, а не философского толкования ноосферы, приписываемого Вернадскому. Моей социосфере Лев Николаевич противопоставил свою биосоциальную мозаичную этносферу, образуемую этносами. Толкование биосоциальности человечества в отличие от узкосоциальной трактовки общества догматиками-марксистами также способствовало нашему взаимопониманию. Биосоциальная трактовка этноса — огромный вклад Льва Николаевича в философию, историю и географию. Понятие об обществе, как о чем-то стерилизованном от природных начал — категория абсурдно-абстрактная — ведь все члены общества рождаются, питаются, растут, плодятся и умирают биологически (как от этого ухитрились абстрагироваться марксисты-материалисты?).
Но биологические признаки свойственны не только особям, а и их сообществам — ценозам, а значит, и антропоценозам, эт- ноценозам, которые во многом, хотя и не во всем, подобны биоценозам. Гумилев убеждает нас, что этносам как компоненту биосферы присущи определенные стадии — от становления до расцвета и угасания. Существенную роль при этом играет связь со средой, вписанность этносов в ландшафт. А существуют и не вписавшиеся в него или паразитирующие на нем этносы — химеры. Эти противоестественные образования возникают, когда в одной экологической нише сосуществуют и взаимодействуют чуждые один другому этносы разных суперэтнических систем. Свойственные им заведомая внутренняя конфликтность и острые противоречия с окружающей средой позволили Л. Н. Гумилеву назвать такие образования антисистемами. На это понятие больше всего взъелись противники Гумилева, увидав под ним чуть ли не утверждение о существовании низших рас, хотя химерами у него сочтены и хазары в Прикаспии после проникновения туда иудеев, и альбигойцы в Европе. А избранниками Бога Гумилев никакой народ не считает — какой бы из них ни объявлял себя богоизбранным — немец, японец или еврей, это проявление лишь националистического чванства, эгоизма и нравственного уродства.
Кстати, химерами и впредь могут становиться народы, пренебрегшие связями с питающей их природной средой. Не только по этой причине, а и по другим признакам не в химеру ли после


Слово о Льве Николаевиче Гумилеве
145
октября 1917 года стала катастрофически превращаться великая Россия? Народ этому сопротивлялся как мог, но сейчас страну постигло новое наступление химеризации — хамме- ризация. И разве не признанием химеричности надуманной интеграции было провозглашение якобы уже возникшего суперэтноса под названием «советский народ»? Этноса, призванного не обогащать, а расхищать природу своей страны? Неслыханное откровение в этнологии!
Однажды на семинаре географов Москвы в университете профессор Ю. Г. Саушкин, хвастаясь своим «чувством нового», бойко расхвалил идеи Льва Николаевича как плодотворное направление в развитии географии. Тут же я выступил и с радостью поддержал Саушкина. Но потом, много лет спустя, мне пришлось ему же напомнить его тогдашние слова, сказанные в том же зале, —теперь он обвинял Гумилева в антинаучности! Пойманный за руку, оборотень ответил: «Я это говорил, но я этого не писал».
Вот как, оказывается, можно: говорить и писать с разной степенью ответственности! Но Саушкин, увы, и писал, о чем — скоро напомню.
В наших науках — ив философии, и в природоведении, и в обществоведении — уныло господствовал постулат о несовместимости изучения природно-общественных закономерностей в единой науке (кроме разве только диаматерной). Поэтому буржуазной объявлялась и единая (природно-экономическая) география, как допускающая недопустимое смешение независимых закономерностей. Это было одним из прикрытий наших чудовищных опустошений природы, якобы бесплатной. Труды Гумилева — бесценный вклад в обоснование не только возможности, но и необходимости изучения именно природно-общественных связей в любых науках. Восхищала его феноменальная способность к пространственно-временным корреляциям. Для географа полезны такие навыки, как умение наизусть нарисовать контуры Каспия, Крыма, Италии, мысленно знать соразмещение объектов по широтам-долготам (Питер и Магадан на одной параллели и т. п.). С такой способностью легче понимать, скажем, климатические аномалии. У Гумилева подобная ориентированность в координатах на плоскости сочеталась с такой же свободой маневра в третьем измерении — во времени. В его памяти над картой мира вставал словно хрустальный лучевой короб из эпох и дат — тысячелетий, веков и более дробных сроков. Ему были доступны наизусть временные сопоставления, синхронизации — что происходило в любой из сроков одновременно в Перу и в Японии, в Скандинавии и в Южной Африке. Мы лишь робко


146
Ю. К. ЕФРЕМОВ
соревнуемся с ним, погружаясь в палеогеографию, а он и ее не обошел вниманием. Палеоритмы ландшафта, сдвиги целых зон во времени и пространстве он тоже учитывал, объясняя исторические события, в частности, переселения народов.
Огромный вклад Льва Николаевича в географию и обществоведение — признание им существенной роли окружающей среды в судьбах общества. Это полагалось считать смертным грехом, проявлением тоже почему-то буржуазного мышления. Сталин приказывал думать, что эта среда способна только ускорять или замедлять развитие общества, но никак не влиять на него сколько-нибудь решительно. А у Льва Николаевича одно хазарское наступление Каспия, поднявшего свой уровень, взяло да и затопило всю Хазарию вместо того, чтобы замедлять или ускорять ее развитие!
Однако, увлекаясь, Лев Николаевич кое-что и преувеличивал в этих влияниях среды. Человек знания в нем совмещался с человеком веры, а ученый — с интуитивистом-писателем и художником мысли и слова — вот и случилось, что он принимал за уже доказанные некоторые свои догадки. Такие случаи, как и проявления торопливости и небрежности, неизбежные при исполинских объемах его трудов, занимают в них единичные проценты, но и это делает некоторые положения Гумилева уязвимыми для критиков, чем те с удовольствием и пользуются.
Даже свою статью 1971 года в журнале «Природа» с активной поддержкой основных положений Гумилева я сопроводил рядом указаний на такие небрежности, и он благодарил за такие замечания печатно. Однако возглавлявший противо- гумилевскую оппозицию в Академии наук этнограф Бромлей, перечисляя в своем капитальном труде об этносах пороки взглядов Льва Николаевича, не постеснялся привести и мои частные замечания, вырвав их из хвалебного текста и изобразив меня... «врагом Гумилева». Хорошо, что Лев Николаевич отнесся к этому, как к скверному анекдоту, своим противником меня не счел и сказал только: «От академика Бармалея я жду еще и не такого».
Увы, позже этот же анекдот ухитрились повторить и два наших географа. Свои страницы для этого им, к сожалению, тогда предоставили наши «Известия Всесоюзного Географического Общества», хотя сами много лет были трибуной важнейших выступлений Л. Н. Гумилева. Поводом Я. Г. Машбиц и К. В. Чистов избрали неразделяемое ими выступление в защиту ученого, которое опубликовал в этом же журнале К. П. Иванов — ближайший ученик, помощник и продолжатель Льва Николаевича.


Слово о Льве Николаевиче Гумилеве
147
Они тоже сослались на мои же замечания, когда-то выдернутые Бромлеем из статьи, пропагандирующей взгляды Гумилева, то есть расписались в том, что ее не читали, а меня опять изобразили его противником. Увы, моего ответа им журнал не поместил — даже после того, как я огласил свой протест по этому поводу на ученом совете Географического общества 24 апреля 1990 года.
Однажды встречаю Льва Николаевича в Питере, и он ошарашивает меня сюрпризом — вручает автореферат своей новой диссертации — «Этнос и биосфера» — на соискание ученой степени доктора — теперь уже географических наук!
Выражаю недоумение каким-то молодежным оборотом вроде «Ну, дает», а он в ответ восклицает:
— Дорогой мой, разрешите, я вас расцелую!
— За что?
— Вы — первый человек, не спросивший меня, зачем мне это нужно.
— Но мне же это и так ясно. Коллеги-историки и этнографы вас блокируют, не прощают химер и пассионарного якобы расизма, значит, нужно усилить формальные права на голос хотя бы в географической науке, где докторские лампасы тоже в чести.
Защита второй докторской прошла в 1974 году в тогдашнем Ленинградском университете, одним из оппонентов был наш московский географ и знаток Внутренней Евразии Э. М. Мурзаев. Дело было за утверждением присвоенной степени в пресловутом ВАКе.
Еще до этого Лев Николаевич с интересом выслушал мой рассказ о коренном изменении взглядов Саушкина. Перед заседанием ВАКа ему дали прочитать разгромный анонимный отзыв «черного оппонента», в котором он легко опознал «почерк» Саушкина, его доводы и стиль (впоследствии тот своего авторства и сам не скрывал).
В роли сочувствующего провожаю Льва Николаевича на ректоратский этаж, где заседают 15 членов геолого-географической секции — 12 геологов и 3 географа, абсолютно чуждые защищаемой проблеме. Чин из приоткрытой двери пробасил — который тут из вас Гумилев? — и предложил войти. Прозвучало это совсем как «Введите» в суде. Полчаса спустя «подсудимый» вышел ко мне как оплеванный: забодали и закопали. Вопросы задавали глупые и невежественные.
— А Саушкин был?
Был, но молчал, он же высказал все в своей чернухе.
Как утешать? Все же попытался, помню дословно:


148
Ю. К ЕФРЕМОВ
— Что же вы хотите? Чтобы 15 дядь — каждый лишь единожды доктор — согласились, — что вы любого из них вдвое умнее и хотите стать дважды доктором? Вот они вам и показали...
Забойкотированный ведущими историками и этнографами (не всеми, конечно, его авторитетно поддерживали Лихачев, Руденко, Артамонов и многие другие), Лев Николаевич проявил чудеса находчивости — догадался депонировать свою непроходимую вторую докторскую в академическом реферативном журнале Института информации. Тем самым была открыта возможность заказывать копии с его труда всем желающим. Получились три тома, рублей, кажется, по двадцать, — по- тогдашнему недешево, но число заказов вскоре уже превысило все ожидания — счет пошел на многие тысячи! Учение об этносах «на крыльях депонирования» полетело по стране!
Появились и отклики. В президиуме большой Академии заволновались, подняли новую волну антигумилевских публикаций, распоряжались прекратить такое тиражирование.
Но вскоре времена изменились. Труды Льва Николаевича стали публиковаться широким потоком, питерский университет обнародовал злополучную «недодокторскую» монографию «Этногенез и биосфера Земли».
Творчество Гумилева из запретного плода превратилось в общенародное культурное наследие. Этот рост известности подтвержден рублем — на развалах книги Гумилева идут нарасхват по удесятеренной цене, с ними не тягаются и моднейшие бестселлеры. А со складов издательств загадочно исчезают чуть не целые тиражи — то ли в интересах спекулянтов, то ли назло автору — в развитие идейной полемики... Перед народом простерся неисчерпаемый океан знаний и мысли.
Знаний — бог с ними, они посильны и запоминающему компьютеру. Но мысль, способная их упорядочить, осветить, сделать из них далеко идущие выводы — это уже превышает способности электронной считалки — перед нами достояние гения. Он становится подлинным властителем дум. Читать его нужно медленно и долго — это и обогащает, и укрепляет уверенность в могуществе человеческого разума и духа.
А какой интерес вызвали увлекательные лекции Льва Николаевича, в частности, — выступления с телеэкрана. В них проявился еще один его дар — дар проповедника. Былую экспедиционную подвижность сменило подвижничество лектора, вдохновенного и убеждающего пропагандиста своих взглядов. В высокоинтеллектуальных аудиториях Москвы и Питера, Новосибирска и Тарту, в ученейших городках-спутниках


Слово о Льве Николаевиче Гумилеве
149
столиц, а за рубежом — в Праге и Будапеште звучал голос неукротимого просветителя.
Не всегда были одни овации — встречались и яростные противники.
Грехи ему вменялись диаметрально противоположные — одни обнаруживали в его трудах русофобию, а другие даже антисемитизм, хотя Гумилев всегда выступал прежде всего как патриот России.
Идеи славяно-тюркского взаимовлияния ничего общего не имеют ни с каким национализмом и шовинизмом.
Волошин в стихотворении «Европа» писал: «Пусть БСЬА- УИБ — раб, но Славия есть СЛАВА» и утешал нас — «России нет — она себя сожгла, / Но Славия воссветится из пепла». Сейчас куда осязаемее, чем оказавшаяся ненадежной «Славия», мог бы стать славяно-тюркский культурно-исторический блок, своего рода Славостан, где и славянству почет, и слово «стан» хорошее русское, и для тюрков свое — не это ли путь к дружбе народов?
Критики и теперь еще точат Гумилева «с позиций мыши или крота», ловят блох и не видят главного, а он учит наблюдать мир «с высоты полета орла» — именно так можно оценить и величие всего им содеянного.
Не скрою, мне было стыдновато показывать Льву Николаевичу всю избыточную старомодно-дворцовую роскошь интерьеров нашего музея, решенных в стиле социалистического абсолютизма и навязанную нам диктаторским единовластием зодчего Л. В. Руднева. Мы эту роскошь вынуждены были терпеть и даже соучаствовали в ее создании. Но гостя больше тронуло признание, что еще стыднее было посещать башню, когда ее, как и отдельные корпуса университета — физический и химический — строили бериевские зеки. В будущий музей мы ходили по спецпропускам под надзором, чтобы не общались с заключенными монтажниками и паркетчиками. Сказал тогда Льву Николаевичу: «Вот вы и побывали еще в одном концлагере, хорошо, что уже бывшем и только в роли паломника “ко святым местам”».
До конца жизни Лев Николаевич оставался рыцарем лагерной эпохи.
Когда Олжас Сулейменов выступил с талантливо задуманной, но весьма сумбурной и небрежной книгой «АЗиЯ», Лев Николаевич остался ею недоволен, но не позволил себе публично срамить сына своего соседа по лагерным нарам (позже выяснил, что ошибся — речь шла об однофамильце).


150
Ю. К. ЕФРЕМОВ
Зная, как боготворила его маму Марина Цветаева, он и ей не прощал фактического потворства евразийскому варианту терроризма — деятельности любимого мужа как агента наших спецслужб. Но от обсуждения и этой темы, как правило, уклонялся, как и от осуждения Блока за его не всегда мудрые метания и нелюбовь к Николаю Степановичу Гумилеву.
Мы глубоко почитаем Волошина, но и тут Лев Николаевич перемалчивал: ему не хотелось обсуждать основания для дуэли своего донжуанствовавшего отца с этим поэтом.
Сам — кровное, но отнюдь не духовное дитя Серебряного века, Лев Николаевич был далек от его прославления, ныне столь модного и безоглядного. Он не прощал интеллигентам, претендовавшим на роль духовной элиты, что они за своими мечтами и бреднями не предотвратили надвигавшейся катастрофы. Символисты и арцыбашевы, кто как мог, загнивали, а горькие-серафимовичи подбрасывали свои полешки в разгоравшийся пожар.
Возражая, я напомнил Льву Николаевичу, что даже Вячеслав Иванов, уж не патриарх ли Серебряного века, все же ухитрился сказать, откликаясь на первую революцию:
Сатана свои крылья простер, сатана Над тобой, о родная страна,
И ликует, носясь над тобой сатана,
Что была ты Христовой звана...
Тут Лев Николаевич уступил в споре, признав, что эти стихи гениальны.
А как не сказать о феноменальной емкости его памяти! И не только профессиональной—на четырехзначные цифры исторических дат до и после Рождества Христова или экзотичнейшие имена Ассурбанипалов и Цинь Шихуанди, неслыханных рек, гор и городов. Он знал наизусть уйму стихов и целые поэмы, но любил и свежие эпиграммы вроде высмеивавшей переход Литгазеты на одноразовый выход в неделю вместо привычного трехразового. С особенным удовольствием Лев Николаевич исполнял звучавшую не без подтекста новейшую хохму из жанра черного юмора:
Дедушка в поле гранату нашел,
Поднял ее, к сельсовету пошел,
Дернул колечко и бросил в окно.
Дедушка старый — ему все равно.
Не толкуйте подтекст в лоб. Смелостью Лев Николаевич отличался и тогда, когда ни ему и никому вокруг вовсе не было «все равно».


Слово о Льве Николаевиче Гумилеве
151
Грех не сказать о Льве Николаевиче как об оригинальнейшем писателе. Он никогда не афишировал своих чисто литературных способностей, хотя техникой и музыкой русского стихосложения владел в совершенстве, а мыслей у него тоже было не занимать. Но он понимал, что его выступления в этом жанре будут сочтены претенциозными, на первое место выйдет не учет их действительной ценности, а выявление влияний папы-мамы. Тем не менее, в «Советской литературе» (1990. № 1) была опубликована пьеса Льва Николаевича в стихах — «Волшебные папиросы (Зимняя сказка)», сочиненная в неволе, но сохраненная в памяти, так сказать, по той же модели, что у Исаича. В питерском сборнике «Реквием и эхо» помещены три фронтовых патриотических стихотворения Льва Николаевича. Там есть строки:
Опять дорогой русской славы Прошли славянские войска.
Это на Одере в 1945-м.
Куда больше было опубликовано его стихотворных переводов восточных поэтов — в списке фигурируют 14 названий отдельных стихотворений, циклов и поэм, переведенных с фарси, бенгальского и тюркских языков.
Но поистине замечателен Лев Гумилев как писатель — создатель совершенно особого научно-художественного жанра, не менее увлекательного, чем приключенческий или детективный. Научные трактаты Льва Николаевича даже на сложнейшие исторические темы читаются и сегодня, как захватывающие романы. На путях синтеза науки и искусства Лев Гумилев тоже сумел сказать совсем новое слово.
Когда пять лет назад Льву Николаевичу исполнилось 75, нашлись силы, воспрепятствовавшие проведению его чествования в системе Академии наук. У меня остались неоглашенными строки, которыми я хотел завершить свое тогдашнее слово во славу гениального сына двух талантливых поэтов. Не прозвучали они и в 1989 году при живом Льве Николаевиче — в дни столетия Ахматовой. Восполню этот пробел сегодня:
Пусть благодарственной осанной Наполнят этот зал слова:
Спасибо Николаю с Анной За лучший стих — живого Льва!
4.12.1992


^0-
Г. М. ПРОХОРОВ Лэ-Нэ, я и Наталинька
В стиле власть имущих Лев Николаевич шутливо говорил о своей персоне: «Гумилев Лэ-Нэ». Потому его иногда называли за глаза «Лэ-Нэ». Первые десять лет нашего с ним знакомства я бывал у него, по крайней мере, раз в неделю, значит, с конца пятидесятых по конец шестидесятых годов. Когда он женился, стал бывать реже. И чем дальше, тем реже. Причина была не столько во мне и не столько во Льве Николаевиче, сколько в Наталье Викторовне Симоновской, ставшей его женой. Первоначально восприняв ее и долго потом стараясь воспринимать как почти столь же родного мне человека, каким был сам Лев Николаевич, я постепенно стал убеждаться, что я ошибаюсь и что все мои старания тщетны. Это была московская светская дама типа «обожательницы», по образованию книжный график, но в таком качестве, насколько я знаю, не работавшая, побывавшая замужем за московским же художником, потом до какой-то степени сблизившаяся с автором гимна Советского Союза композитором Александровым и, наконец, увидевшая во Льве Николаевиче достойный себя предмет забот и обожания. Некогда мною подаренные Льву Николаевичу и висевшие в его комнате на стене мои картинки (гуашь, темпера, пастель) были, конечно же, сразу сняты (и возвращены мне Львом Николаевичем) и заменены, по-видимому, учебными — вполне приличными — акварелями Натальи Викторовны. Это был один из первых ее шагов по пути обрыва всех прежних дружеских связей мужа с целью решительно взять все его «внешние» сношения в свои руки. В последние годы Лев Николаевич уже с некоторым презрением говорил мне: «Геля, вы — художник!» На выставку моих работ, где висел и его портрет, в музее-квартире Достоевского (совсем рядом с его последней квартирой) они с Натальей Викторовной так и не пришли. На нас, его прежних


Лэ-Нэ, я и Наталинька
153
близких друзей, Наталья Викторовна смотрела, похоже, как англо-сакс-завоеватель на дикарей-аборигенов. Это отношение распространилось, надо сказать, не только на петербуржцев и других провинциалов, каким был, например, стариннейший и вернейший друг Льва Николаевича «Вася», Василий Никифорович Абросов, проживавший в Великих Луках, но также и на москвича, некогда школьного учителя Левы Гумилева, Юрия Матвеевича Казьмичева, безуспешно учившего его рисованию, но оставшегося добрым его другом и попечителем на долгие годы до того самого момента, когда, в его доме, познакомившись с его бывшим учеником Левой и получив от того предложение стать его женой, Наталья Викторовна ею стала. Она почему-то решительно оборвала и эту идущую с юности Левину человеческую связь. Пострадали и едва не прекратились отношения Льва Николаевича даже с любимым им братом Ориком, Орестом Николаевичем Высотским, жившим в Молдавии. Все чьи сердечные связи со Львом Николаевичем тогда пострадали, конечно же, это тяжело переживали.
Я все-таки продолжал иногда бывать в их доме, но при Наталье Викторовне прежнего чуда общения со Львом Николаевичем не происходило. При наших беседах Наталья Викторовна оставалась внутренне совершенно посторонней, достаточно, впрочем, светской, чтобы прямо гостя не выгнать, но нами, собеседниками, это ее желание прекрасно ощущалось. И чуда не происходило. Естественно, мы стали видеться все реже и реже. Как-то, встретившись с ним вне дома, на Московском проспекте, и сев на лавочку, чтобы поговорить на свободе, я сказал, что мне недостает радости настоящего общения с ним, на что он спокойно, с лицом, выражающим чувство глубокого удовлетворения просто сказал: «Зато мне хорошо!» — «Ну и за то слава Богу!» — был мой ответ. Когда-то в те годы он рассказал мне такой свой сон: его окружают враги, и он, вскочив на возвышенное место, берет в руки некое страшное оружие и всех кругом убивает, — не только, как оказывается, врагов, но и друзей. Он стал меняться в то время. В экспедиции, в одном из бесчисленных протоков дельты Волги, в беседе со мной на катере под вечер, он вдруг сказал: «Геля, вот, вы узнали и почитаете Бога. Это хорошо. Но теперь вы должны узнать и почитать также дьявола». Я решительно не был на это согласен. Вспомнил юношеские духовные загибы выправившегося впоследствии его отца, Николая Степановича Гумилева. Но удивился — все-таки Лев Николаевич уже не мальчишка. Каково же было у всех изумление — у меня в меньшей, чем


154
Г. М. ПРОХОРОВ
у всех, мере, — когда наутро оказалось, что Лев Николаевич не может произнести ни слова, только мычит, — говорить не позволял ему страшно распухший язык. Я, конечно же, не сказал ему тогда в его стиле поучительно: «Вот то-то же!» Но подумал. По возвращении в Ленинград веселый рассказ об этом в присутствии чуть смущенно улыбавшегося Льва Николаевича вызвал у Натальи Викторовны вспышку крайней ко мне враждебности. Как я понял — за недостаточно безусловно-восторженное отношение к ее мужу.
Некогда, когда Лев Николаевич был одинок, сам себе готовил на коммунальной кухне (если не делал это изредка приезжавший Вася), а я бегал с его трешкой или пятеркой в гастроном за бутылкой (он говорил: «Геля, водка понятие психологическое: все зависит от того, с кем пьешь»), я говорил ему: «Лев Николаевич! Вам надо жениться, чтобы за Вами ухаживала женщина, чтобы она вам и наследника родила. Почему у вас до сих пор нет детей?» Он печально отвечал: «Они боялись от меня рожать и делали аборт. А если я женюсь, Геля, вам же будет хуже». Я не представлял, почему и как мне от этого может быть хуже, и искренне отвечал: «Только бы вам было лучше!» Может, он имел тогда в виду то, что я перестану быть его наследником, каковым он меня где- то официально сделал. Но у меня и в мыслях этого вовсе не было. Наталья Викторовна, поселившись с ним на Московском проспекте, тоже вскоре сделала аборт (она почему-то говорила тогда нам, какой он потрясающий мужчина, а он говорил: «Если бы мы встретились с Наталинькой раньше, мы столько бы наплодили!»), и таким образом сама осталась его наследницей. Когда, вскоре после женитьбы, несколько смущаясь, Лев Николаевич начал мне говорить что-то вроде: «Теперь, Геля, вы понимаете, что моя наследница...», — я поспешил перебить его, чтобы он не смущался: «Ну конечно же, Лев Николаевич, а как же иначе! Ну, конечно же!» От этого хуже мне ничуть не стало. Хуже сделалось от того, что исчезло привычное уже чудо нашего общения. Таким образом, сбылись и мое ему пожелание, и его мне предсказание.
Надо сказать, сбылось и его пожелание мне. Не помню уж после скольких лет моего у него обучения в его «домашнем университете», в его комнатке на Московском проспекте, в доме, в строительстве которого в 1956 г. — как раз когда Льва Николаевича выпускали из заключения — я принимал участие (это была строительная практика слушателей Аэродромно-строительного факультета Военно-воздушной инженерной академии им. А. Ф. Можайского; и я (удивительное


Лэ-Нэ, я и Наталинька
155
дело!) был сфотографирован как раз в его комнате, когда она была возведена по колено), — так вот, после того, как за его круглым столиком я прослушал и обсудил с ним то, что было им впоследствии написано об этногенезе и пассионарных толчках в истории — он мне говорил: «Геля, Вам надо учиться не только у меня». И я начал старательно обучаться на историческом факультете в Университете, сначала на кафедре археологии, возглавляемой Михаилом Илларионовичем Артамоновым, — и ездил со Львом Николаевичем в археологические экспедиции от Эрмитажа в «Хазарию», в дельту Волги и в Дагестан, — а потом (со второго курса) на кафедре истории средних веков, возглавляемой Матвеем Александровичем Гуковским, слушал лекции по истории Византии Георгия Львовича Курбатова, и, кстати сказать, слушал также (вдвоем с Юрой Кавтарадзе) лекции самого Льва Николаевича по истории монголов в средние века; усердно изучал древнегреческий язык у Софьи Викторовны Поляковой; начал посещать заседания Сектора древнерусской литературы, возглавляемого Дмитрием Сергеевичем Лихачевым, в Пушкинском Доме, и ездить в археографические экспедиции на русский Север, наставляемый Владимиром Ивановичем Малышевым, создателем Древлехранилища в Пушкинском Доме. Так что «другие» учителя у меня появились. Но Лев Николаевич оставался — и навсегда останется — главным: он своим примером научил меня тому, как надо целиком, т. е. умом, сердцем, любовью, всеми силами, отдаваться исследовательской и «осмыслительской» работе в науке История (он писал это слово в письмах с большой буквы).
Все началось с того, что в июле 1958 года по коридору вагона шедшего на юг поезда мимо нашего открытого купе проходил, ссутулившись, привычно заложив руки за спину, очень, как видно было с первого взгляда, одинокий и очень замкнутый человек; его узнала жена моего друга-художника, искусствовед Чарита (встречавшая его в доме эрмитажника Александра Семеновича Гликмана, женатого на Кире Викторовне Корнилович, в которую Лев Николаевич некогда был влюблен); она пригласила его к нам в купе, познакомила. Лев Николаевич направлялся в Кисловодск лечить свою лагерную язву. Он очень обрадовался нам, случайным молодым попутчикам, мы разговорились и проговорили тогда два дорожных дня. Этот одинокий замкнутый человек до внутреннего перенапряжения оказался полон мыслями, знаниями, страстью к научному творчеству, жаждой беседовать. Сходив в вагон-ресторан за бутылкой вина, он стал тогда потчевать нас также восхитительным платоновским вином


156
Г. М. ПРОХОРОВ
мысли и поэзии, и я пьянел от поэзии его мысли даже больше, чем от стихов, которые он нам читал — своего отца, Пастернака, Мандельштама. На каком-то полустанке — мы вышли покурить — он предложил мне поразмышлять: почему народы вдруг возникают из ничтожества, как, например, арабы в VII в. или до того римляне, невероятным образом вдруг затем развиваются, строят великие культуры и государства, а потом вновь приходят в исходное состояние ничтожества, либо вовсе исчезают. Это было, так сказать, введение в его «пассионарную теорию». Жить с тех пор мне стало значительно интересней. Я совсем не сопротивлялся, а скорее радовался, когда меня без видимых причин вскоре исключили из комсомола, потом из Академии и сослали в Кингисеппский район солдатом в стройбат на лесозаготовки. В редкие свободные минуты в казарме, в вагончике в лесу или в госпитале после полученной на лесоповале травмы я читал «Историю Древнего Востока» Тураева или «Анатомию для художников». Когда меня демобилизовали, я, конечно же, пришел ко Льву Николаевичу, чтобы продолжать с ним беседовать, и был принят с большой радостью. Под его влиянием («Геля, у вас гуманитарный склад ума»), я поступил в Университет, а не в Инженерно-строительный институт и не в Театральный (как художник), куда тоже совал было нос.
Никакой надежды опубликовать свою теорию Лев Николаевич тогда, конечно же, не имел и на долгую жизнь не рассчитывал, думал, что скоро умрет, и хотел лишь, чтобы его теория не умерла вместе с ним. Но произошло то, чего я ему страстно желал и на что он никак не надеялся: Бог дал ему возможность самому публично изложить свою теорию — и устно, и письменно. И она оказалась противоядием против духовного трупного яда марксизма-ленинизма, которым старательно травили Россию. Кстати сказать, Маркс, сочиняя свою теорию, принял во внимание лишь одну человеческую страсть — сребролюбие, а Лев Николаевич стал размышлять об изменчивости самой способности человека к какой бы то ни было страсти. Для обозначения этой способности он и придумал ставшее теперь общепринятым понятие человеческой пассионароности. Как-то вскоре после знакомства я спросил его: «Почему, Лев Николаевич, будучи в 1945 году в Германии, в Берлине, Вы не ушли к американцам или англичанам? Ведь уже столько лет просидев, зная Сталина, можно было предвидеть то, что вы называете «расправой с победителями». Избежали бы последней посадки». Он вяло отвечал: «Они выдали бы меня нашим». Но, я думаю, что дело тут и в том, что душой он был ориентирован на Восток, на Центральную


Лэ-Нэ, я и Наталинька
157
Азию, на Запад же никогда не рвался. Он любил широкоскулые татаро-монгольско-казахские лица и как-то рассказал мне о таком случае. На территории лагеря (кажется, Омского) вспыхнула драка; раздались крики «Наших бьют!». Из бараков стали высыпать зэки всех возможных национальностей; и одни, не спрашивая в чем дело, становились по одну сторону, а другие по другую, — по разному чувствуя себя «нашими». Так вот, русские, белорусы, украинцы (исключая западных), татары, казахи, туркмены, монголы, узбеки, словом «евразийцы», становились по одну сторону, а европейцы, прибалты, западные украинцы — по другую... В другой раз я сказал ему: «Лев Николаевич, вам бы родиться в девятнадцатом веке, скажем, во второй его половине!» Он ответил: «Что вы, Геля! Меня бы съела тогда интеллигенция». Он не любил слово; «интеллигент». Когда мой отец, микробиолог, пригласил его, чтобы увидеть, с кем так радостно общается его сын, и назвал его при этой встрече человеком интеллектуальным, Лев Николаевич был очень рад, что он не назвал его «интеллигентным». (Лев Николаевич говорил тогда о способностях, какие он во мне видит, а мой папа, приобщать меня к своей микробиологии и не пытавшийся, отвечал: «Нашему бы теляти да волка съесть!», — наверное, потому, что в школе я был троечником.) Заразившись от Льва Николаевича страстью думать о ходе истории, я придумал под конец Университета или уже в аспирантуре то, что называю теорией «крестообразного времени». Конечно же, я неоднократно и так и сяк излагал ее Льву Николаевичу, считая ее своего рода «качественным анализом», дополняющим его пассионарно-энергетический «количественный», имеющий в виду изменение способности народов к свершениям вообще. Ведь свершения-то свершениям и культуры культурам рознь, говорил я. Но он остался к моей теории довольно равнодушен, разве что написал для книги об этногенезе главу о переориентации этносов с прошлого на будущее или наоборот. Надо сказать, Дмитрий Сергеевич Лихачев, мой тогдашний начальник, когда я «партизански» на одной из наших выездных конференций прочел доклад на тему «крестообразности» русского исторического времени (он говорил мне о невозможности этого в нашем Институте), пришел в такую ярость, что потребовал, чтобы я отказался от уже назначенной в Пушкинском Доме защиты моей докторской диссертации и обратился бы с просьбой поставить ее в другое место. Я посоветовался со Львом Николаевичем, и он сказал: «Они вам вообще не дадут ее защитить». И я не стал этого делать (в назначенное время в назначенном месте защита прошла успешно).


158
Г. М. ПРОХОРОВ
В другой раз сидя со Львом Николаевичем на лавочке на площади перед его домом и беседуя, я услышал от него, пожалуй, несколько официально-торжественный вопрос-предложение: хочу ли я участвовать в развернутом изложении его пассионарной теории? Я ответил: «Очень хочу и с радостью буду, если только буду иметь возможность не просто пересказывать Ваши мысли — Вы их прекрасно излагаете сами, — но писать при этом и то, что думаю сам — этому Вы меня научили — о происходящем в истории народов и культур». Он важно ответил: «Достаточно того, что думаю я». «А не думая сам, — сказал я, — я не смогу писать, равно как не можете этого делать и Вы». Он согласился. Наталья же Викторовна говорила потом, что я предал своего гениального учителя.
В ранние времена нашего общения Лев Николаевич, смеясь, рассказывал, что одна из его подруг однажды сказала ему: «Левка, ты гений! Но не больше». И он с юмором повторял: «Я гений, но не больше».
Как-то Наталья Викторовна дала мне понять, что мои частые поездки за рубеж заставляют кое о чем задуматься. Дело в том, что с начала празднования тысячелетия крещения Руси в 1988 г. вдруг — после полутора десятков «невыездных» лет — меня вдруг стали заграницу выпускать. Наш ученый секретарь Виталий Петухов, остановив меня в коридоре, сказал неожиданное: «Поедешь в декабре Париж на конференцию с Лихачевым». Был ноябрь, я не получал приглашения, да и оформление бумаг дело не быстрое. «Приглашение у меня, — сказал он. Их приходило много, но мы тебе их даже не показывали, — не было смысла. А тут Лихачев ехать в Париж один отказывается. Платят они. Оформим быстро». Что-то вдруг изменилось в государстве Русском. Плохо себя чувствуя, Дмитрий Сергеевич в последний момент решил вообще не ехать, и я полетел в Париж без него. После этого я стал часто и иногда надолго уезжать за границу. Наша страна за мои поездки не платила ровным счетом ничего, но московской светской даме советской эпохи мои заграничные поездки казались подозрительными. Убежден, что Лев Николаевич эти ее подозрения не разделял, но как-то зачем-то он их, по-видимому, учел. Однажды в те годы мой очень старый друг Володя Куренной (подсказывавший мне, стоя у доски по-соседству на приемном экзамене в Военно-воздушную академию, решение какой-то задачки, из этой академии раньше меня изгнанный и завершивший образование в Инженерностроительном институте), ездивший со Львом Николаевичем и со мной в дельту Волги раскапывать хазарские захоронения


Лэ-Нэ, я и Наталинька
159
(я его познакомил со Львом Николаевичем), придя ко мне, смиренно покаялся: «Лев Николаевич просил меня распространять про тебя слух, что ты кэгэбэшник. Прости!» Я, конечно, простил, раз он покаялся, а Льва Николаевича вскоре с горечью спросил, зачем он давал такое поручение Куренному. Ни мало не смутившись, как бы с горьким упреком в адрес Куренного тот воскликнул: «И он распространял?!» Вот и все. Вот и весь разговор. Больше к этой мерзкой теме в разговорах ни со Львом Николаевичем, ни с Володей мы не возвращались.
Летом 1991 года, вернувшись после осени, зимы и весны в Америке, я застал Льва Николаевича изменившимся к худшему. Он отяжелел и стал более, так сказать, эпическим. Тогда он мне сказал: «Геля, мне жить уже незачем, мне уже нечего делать: я написал все, что хотел. Теперь я могу умирать». Я отговаривал его от этого, просил, если не писать, то читать лекции студентам, — я для него это организую. Он возразил, ему, дескать, и это уже не по силам: ноги плохо ходят. Я отвечал, что буду возить его на машине. Он смиренно соглашался. Но и в это время Лев Николаевич был на редкость сильным человеком — не наружно, физически, а внутренне, в средоточии своей личности. Иначе он не пережил бы своих палачей и их марксизм-ленинизм и, главное, не справился бы со своей собственной теорией. Справившись же с ней, он стал — при всей своей невероятно трудной жизни — человеком на редкость, на хорошую зависть счастливым. Страха, что он уйдет, как «лукавый раб и ленивый», не сделав свое дело, зарыв свой талант в землю, у него и в помине уже не было. Он был мудро-спокоен. Щедро данные ему Богом таланты он употребил — как евангельский добрый и верный раб — в дело; я бы сказал: в дело умственного выздоровления России. Наблюдая же осуществляемый коммунистами развал веками создававшейся империи, в феврале 1992 года Лев Николаевич с грустью говорил: «Я очередной раз убеждаюсь в том, что моя теория верна. Но я не хочу в этом убеждаться. Я это и так знаю». Тогда заметно было, что к нему, вернулось — как лагерная залеченная язва, которая, открывшись, его и убила, — старое, казалось бы залеченное, чувство одиночества. И он жаловался (конечно, несправедливо!), что все его бросили. Зайдя к нему в очередной раз, уже в 1992 году, я застал дома одну Наталью Викторовну, и она вдруг с широко почему-то раскрытыми сияющими глазами стала мне возбужденно говорить: «Всё! Всё! Всё! Теперь всё! Он не вернется!!» — «Что всё? Кто не вернется? Откуда?» — «Лев! Из больницы». Мне говорили — я сам этого не слышал, — что


160
Г. М. ПРОХОРОВ
она некогда уверенно заявляла, что Лев умрет не раньше, чем она ему это позволит. — «Неужели уже позволила?» Узнав, что он в Академической больнице, я стал туда к нему, на Гражданку, ездить. В палате, где он лежал, кроватей было две, одну из них занимал он, другая, у противоположной стенки, была свободна. Там с ним обязательно кто-то ночевал. Это были уже сравнительно малознакомые мне женщины, которых после отлучения старых друзей допустила приходить к ним Наталья Викторовна, — помогать по хозяйству и вообще. Несколько раз ночевал со Львом Николаевичем и я. Он, действительно, уже очень плохо ходил и однажды, встав ночью, упал около туалета, и я, вскочив, его поднимал. Но тем не менее чудо вернулось — прежнее чудо нашего с ним общения. Как будто не прошло десятилетий! Я испытывал старое почти позабытое чувство счастья беседовать с таким умным, внимательным, доброжелательным старшим другом, — словно четверть века назад. Он читал там что-то научно-фантастическое — он любил этот род литературы — и писал большое письмо. Как-то, глядя в окно и держа это письмо в руке, — я стоял рядом — он грустно сказал: «Геля, вот, вы любите ваших дочерей. Представьте себе, что вы заболели и попали в больницу, а они к вам не приходят». Я понял: Наталья Викторовна в больницу к нему не приходила.
На какое-то время его отпустили домой. В эти несколько дней я и там его навестил. Наталья Викторовна сидела за обеденным столом на кухне, неотрывно глядя в телевизор. А мы побыли в комнате, о чем-то поговорили, потом, выразив желание попить чаю, Лев Николаевич с трудом поднялся, доковылял до двери в кухню и остановился, держась за косяк. Наталья Викторовна, глядя мимо него, смотрела очередную серию «Санта-Барбары». Постояв немного. Лев Николаевич грустно спросил: «Наталинька, ты меня уже не любишь?». Она возмущенно, метнув на него невидящий взгляд, воскликнула: «Ну что ты, Левочка!». Я ушел. Когда вскоре Льва Николаевича забрали в больницу опять, ухаживавшие за ним женщины, с трудом уговорив Наталью Викторовну, раз свозили ее к нему на такси — туда и обратно. В тамошней реанимации при нем была одна из этих самоотверженных помощниц. Перестав понимать, жив ли он еще, она спросила: «Лев Николаевич, Вы живы? Подайте какой-нибудь знак!» И в тот момент среди полной тишины вдруг сильно хлопнула форточка...
В гробу в церкви на отпевании он лежал с совсем иной, чем в жизни, прической. Всю жизнь он носил пробор справа со свешенным на противоположный висок чубом. В гробу


Лэ-Нэ, я и Наталинька
161
же волосы у него были зачесаны прямо назад. Это резко меняло лицо. Причесывали его, явно, чужие руки работников морга. «Всё» Натальи Викторовны имело, значит, смысл «Наухаживалась!» и продолжало действовать и после его смерти. Низкий, несоразмерно толстый, никаких пропорций, грубый бетонный крест она водрузила над ним на Никольском кладбище в Александро-Невской лавре, разрешения похоронить на котором добился мой зять-депутат Леша Ковалев. Думала, наверное, сделать всем зрящим явной чудовищную силу и несокрушимую без всяких извилин мощь пассионарности Льва Николаевича, не иначе. Бог с ней! Но, все мы, я думаю, знаем и чувствуем то, чего, судя по всему, так и не узнала она, — что он был вовсе не грубо-примитивно-тяжелым, как этот крест, человеком, а душевно, умственно и духовно очень тонким, изящным, поэтичным и красивым. Присматриваясь к нему в те, пятидесятые-шестидесятые, годы, я почувствовал, что у него, по сравнению со мной, есть лишнее измерение: я как будто бы двухмерный, плоский, а он как будто бы трехмерный, объемный. И я понял, что этим «избыточным» измерением была его глубокая (или, точнее, высокая), скромная, не показная, бережно хранимая — даже от философии! — детски-нежная христианская вера. Вертикаль, соединяющая мудрую и любящую Вечность с настоящим! Попробовал бы он ее среди меня вести пропаганду в стиле этих бетонных блоков! Да я бы тогда никогда в жизни, наверное, верующим христианином не стал бы, — как не стал, испытав отвращение к грубому террористическому насилию, марксистом. Но Лев Николаевич никакого принуждения к вере ко мне не применял. Однажды — уже в поздние годы — он попробовал надавить на меня, сказав, что я должен быть евразийцем. Именно поэтому я им не стал. Брать за основу убеждений пусть большой, но кусок земли? Есть для этого нечто значительней — то, чему, присмотревшись, я у него научился. После чего, далеко не сразу, довольно долго проверяя безошибочность чувства тонкой духовной красоты, которым он меня удивил, — я попросил его быть моим крестным. И он согласился. Это было в начале шестидесятых.
Царствие ему небесное!
Да и ей, положенной здесь в виде пепла в урне, в нелюбимом ею Санкт-Петербурге, рядом с останками Льва Николаевича, обладательнице прав на воспроизведение всего написанного им, а также — чем никогда не обладал он сам, — и его родителями, Николаем Степановичем Гумилевым и страстно поносимой ею Анной Андреевной Ахматовой, а, кроме того,


162
Г. М. ПРОХОРОВ
и — прав на часть денег за билеты в музей Ахматовой в Фонтанном доме, передавшей эти свои необъятные права своей племяннице, никакого к перечисленным, писателям отношения не имеющей, — спасибо: все-таки Льву Николаевичу почти четверть века было с ней хорошо! За всё, как говорил он, надо платить.
2005 г.


^5^
Свящ. ВАСИЛИЙ (БУТЫЛО) Мои встречи с Л. Н. Гумилевым
Я познакомился с ЛНГ в 1961 или 1962 году. Это произошло как-то стихийно, незаметно. Я жизнь-то непростую прожил. Сначала в Саратовской семинарии был преподавателем. А при Хрущеве Семинарию закрыли. Мне пришлось бросить Саратов и ехать по месту прописки. Я прописан был в Ленинграде. Хотели арестовать меня в Саратове, потому что там я был без прописки, но я сумел уехать. И так я приехал в Ленинград в 1960 году. Места мне для служения не дали, сначала на Охту хотели послать, затем послали в Петрозаводск. Мотали нас тогда, как хотели, издевались над нами. Прослужил я там, в Петрозаводске 1 год и 2 месяца. Оттуда меня КГБ тоже попросило. Мне нравилось в Петрозаводске в Екатерининской церкви, я там был настоятелем. Мне Пимен дал запрещение на служение. Я самовольно ушел туда. Затем вышел указ, что запрещение снимается. Потом послали в Гатчину. Там я служил 8 лет. Я аккуратный был и всегда во время поспевал на службу. А это не всегда было легко. Был как-то зимой такой случай: метель, заносы, транспорт почти не ходит... Так меня военные на своем вездеходе довезли, и я все равно успел на службу. Чтоб перевести меня в Шувалово, 15 лет понадобилось. Из Гатчины в Ропшу, оттуда — в Шувалово. Я писал прошение, что мне тяжело ездить, двое детей, мать больная, но без толку... Вот в Гатчине-то я и познакомился со ЛНГ. Он приехал туда в церковь, где я служил, на службу. Как потом выяснилось, он хотел свою комнату освятить, в коммуналке на Московском проспекте. Вот ему кто- то случайно сказал, люди сказали: просите, мол, отца Василия, он не откажет. Тогда ведь все отказывали, боялись. Я вообще- то никого не боялся. У меня и справка была от митрополита Алексея, что я могу служить все. Я так и действовал и носил с собой эту справку всю жизнь и уполномоченным показывал.


164
Свящ. ВАСИЛИЙ (БУТЫЛО)
Один уполномоченный как-то хотел вырвать ее, а я не дал. И я имел право, если не возражает никто из родственников или соседей, и освящать, и крестить на дому и другое что. Вот Лев Николаевич хотел освятить свою комнату, но почему-то все не получалось.
Вот в Гатчине он ко мне и пристрастился. Ему очень нравились мои проповеди, на отпеваниях он внимательно слушал Евангелие, да еще и рукой иногда махнет, как будто подчеркнет: «Вот, какая, мол, истина! Вот какая правда! Вот как Спаситель говорил!» Он очень был верующий, но сильно измучен был, некогда и в Храм сходить. Каждый год на Пасху и во все великие праздники ЛНГ стоял у меня в церкви, рядом почти со мной, сбоку престола и молился. И мы с ним вместе с ним после службы возвращались в город на автобусе и по дороге беседовали. Любил почему-то говорить о бесах. Я ему говорил: «Перестаньте их трогать, они Вас измучат, не надо о них говорить». Часто Достоевского вспоминал, и вот так мы всю дорогу говорили, а люди все слушали, слушали. А за мной-то все следили. «Почему вы все время говорите проповеди?» — «Это моя обязанность», — отвечал я.
Маму свою часто вспоминал. Они ведь тогда в ссоре были. Вот Лев Николаевич и говорил: «Я 5 лет не ходил туда (к маме). Неужели ей не хочется увидеться со мной? Я скучаю по ней». А в гости он не любил ходить и не заходил ко мне. Вот потом уже он позвонил мне и говорит: «Мама умерла. Надо отпевать». Я сказал, что надо пойти поговорить, взять разрешение, чтобы никто не привязался, поскольку я знал, что к нему привязываются все. Я с ним пошел к митрополиту, чтобы взять разрешение отпевать Анну Андреевну. Пошли мы с ним в Лавру, там митрополит Филарет, Минский и Белорусский, и он благословил именно меня отпевать и опускать в могилу. Дал даже письменное разрешение. Народу на отпевании было много, мне показалось, что там больше было евреев, чем православных. А в Никольском соборе отпевали, потому что Владыка разрешил. Мы решили, что я буду отпевать, но мне не разрешили. Позвонил кто-то из КГБ: не дать отцу Василию облачения, снять с него облачение. В Никольский собор позвонили и сказали: «Не давайте ему облачения». Никто ничего не смог сделать, всем ведь заправлял оперуполномоченный. Вот так меня и разоблачили. Опер тогда командовал, как хотел, и перевести с места на место мог только опер. Они ведь тогда при каждой церкви были. Отпевал отец Александр Медведский, он был тогда настоятелем Никольского собора. Он знал Анну Ахматову, и говорил прекрасно. Это


Мои встречи с Л. Н. Гумилевым
165
сильная была речь. Был еще дьякон Петр. Они вдвоем и отпевали. А так как мне запретили облачаться, то я остался с крестом в рясе и командовал отпеванием. Когда же во время отпевания полезли журналисты с камерами, то Лев Николаевич рассердился, на них набросился и стал их всех громить. Они кричали: «Для истории, для истории...». А он им: «Где же вы раньше были для истории? Вы же издевались над ней». Один аппарат был разбит, репортер упал. Я взял Льва Николаевича крепко за руку и удержал его, сказав, что в храме божьем нельзя этого делать. Лев Николаевич остановился, и так отпевание прошло. Я сам расплачивался с певчими и батюшкой.
После Никольского собора поехали с ним в Комарово. По дороге заехали в квартиру на ул. Ленина, и там, стоя, поминали Анну Андреевну. После этого поехали в Комарово. Там, на кладбище, я сам отслужил литию, еще заупокойную. Затем предали ее земле, поставили приготовленный крест и засыпали могилу землей. И почему-то на фотографии почти не заметно, показывали фильм и почему-то ничего не видно, была какая-то спешка. ЛНГ ничего плохого не говорил про маму и очень переживал. Были какие-то квартирные проблемы у Левы с Анной Андреевной, он мне говорил. Лунин в чем-то виноват тоже. Про отца Лев Николаевич говорил всегда очень хорошо, отец был для него кумиром.
Я на этой последней квартире у Льва Николаевича не был, был только в комнате на Московском проспекте. Помню, что она была очень маленькой. Когда он женился, он удалился от всех. Но ко мне он приезжал. Привозил ко мне своих друзей крестить. Все было тайно, а я не имею право выдать. КГБ у меня спрашивали, а я ничего им не отвечал. Завезли они меня куда- то, стали руки ломать, чтобы я написал доносы. Дергали меня за руки. А я сказал им, что говорить ничего не буду. Это было уже в конце 1980-х годов... Не помню уже всего, многое позабыл. Но я все равно горжусь тем, что опускал в могилу Ахматову. Я ведь «Реквием» ее читал. Лев Николаевич даже удивлялся, что она написала «Реквием». «Кому Реквием? — сказал он. — Я-то еще жив». Он думал, что она ему со зла... А на девятый день он ко мне в Гатчину приехал, маму помянуть. Я его спросил: «А папу будем?», и он сказал: «Обязательно». Так мы и помянули новопреставленную Анну и убиенного Николая.


Б. ДУГАРОВ
Полчаса с Гумилевым
Для меня как потомку номадов особенно близко и дорого то, что Л. Н. Гумилев посвятил свой огромный талант объективной интерпретации и раскрытию образа Великой степи как феномена мировой истории. Многие его книги хранятся в моей домашней библиотеке, и каждый раз я нахожу время, чтобы освежить в памяти те или иные страницы из прочитанного. Наверное, отечественному кочевниковедению повезло, что в эту науку, актуальную для понимания этнокультурных процессов прошлого и настоящего нашей страны, пришел один из наиболее интеллектуальных и даровитых ученых современности, кровными узами связанный с сердцевиной русской культуры, и вместе с тем внимавший всем сердцем степному Востоку, сыгравшему важную роль в судьбах евразийских народов. Мне посчастливилось лишь один раз встретиться с Л. Н. Гумилевым и беседовать с ним наедине в его московской квартире, куда он обычно переезжал по теплу из Ленинграда на все лето. Всего полчаса было отведено для встречи, но этот миг длится для меня как один из знаковых в моей жизни. С тех пор прошло более двадцати лет, и осталось ощущение, что это было как будто вчера. Ниже привожу мои записи об этой встрече, состоявшейся 22 мая 1988 года.
Мои московские знакомые, знавшие о моем давнем пристрастии к творчеству Л. Н. Гумилева, сообщили мне, что ученый сейчас находится в Москве. Дали мне и его домашний телефон. Позвонил. Трубку поднял Лев Николаевич. На вопрос, зачем понадобилась встреча, объяснил свой интерес: «Прошлое, история. В Ленинграде, хотя там я не раз бывал, не удалось, к сожалению, послушать ваши лекции».
— Голубчик, у меня совершенно нет времени. Сдаю в издательство книгу «Русь и Монголы» (издательство «Мысль»),


Полчаса с Гумилевым
167
в будущем году выходит. Но позвоните еще в конце недели, в воскресенье. Вы когда уезжаете?
— В понедельник.
И вот в московской круговерти, заполненной общением с приятелями и ходьбой по издательствам «Современник», «Советский писатель», «Советская Россия», незаметно наступило воскресенье. С утра, часов в одиннадцать, звоню с тайной надеждой на встречу. Почему-то была уверенность, что она состоится, интуиция подсказывала. Сначала напоминаю о себе. Л. Н. спрашивает, откуда взял мой телефон, ссылается опять на занятость. Но что-то в моем голосе убеждает его. Лев Николаевич назначает время — 15.00, извиняется, что может принять только на полчаса. Сообщает адрес. Торопливой рукой записываю: Метро, станция Новогиреево, проспект Зеленый, д. 60, кв. 132, пересадка на м. Таганская, садиться в головной вагон, выходить по ходу поезда, затем направо. Приехал за 15 мин. до назначенного времени. Присел на скамейке у нужного подъезда (4-й подъезд). Выкуриваю сигарету. Прохожие в летней одежде, деревья, зеленые кроны, изумрудная трава на газонах, в самом деле, Зеленый проспект. Вот где суждено встретиться с историком Великой степи: «Ново-Гиреево, название явно с тюркским звучанием. Гиреи — крымские ханы, киреи-кераиты — монгольское племя времен Чингисхана, неподалеку отсюда кинотеатр «Киргизия». Действительно, что-то есть символическое в совпадении столичных названий тюрко-монгольского происхождения с местопребыванием ученого — востоковеда, специалиста по истории и этногенезу кочевников. Из подъезда выбегает русоволосая девочка, следом за ней собака с красным мячиком в зубах. Девочка забирает у него мячик, пес возмущенно лает, девочка делает вид, что кидает мяч, пес бросается в направлении мяча, а девочка прячет мячик за спину, но пес раскусывает ее маневр. Снова возвращается к хозяюшке, и вместе они уходят вглубь тротуара. Пора заходить. В лифте поднимаюсь на нужный этаж (удачно для меня в лифте по соседству оказался «путеводитель» — парень из этого подъезда, он подсказывает, на каком этаже находится 132 квартира). Нажимаю на кнопку дверного звонка. И почти тут же открывается дверь: Лев Николаевич — в светлой, с короткими рукавами рубашке, седовласый, ростом чуть ниже среднего, немного грузный, полноватый, похож и на отца, и на мать, открытое лицо, внимательный изучающий взгляд. Здороваемся.
Лев Николаевич: «А я думал, что вы русский» (потом выяснится, почему он так сказал). Снимаю обувь, прохожу вслед


168
Б. ДУГАРОВ
за хозяином в комнату. Из соседней комнаты доносится стрекот пишущей машинки. Это Наталья Викторовна — жена Л. Н. печатает рукопись. Хозяин любезно предлагает сесть в кресло. Сам садится на стул. Небольшой рабочий кабинет. Обстановка архискромная. Свет из окна падает слева на письменный стол, заставленный книгами, рукописью, кипой незаполненных карточек. Над столом чуть справа небольшая монгольская маска. На противоположной стене — две фотографии, взятые в рамки. На одной — отец Николай Степанович Гумилев, в военном кителе с Георгием на груди, и мать Анна Андреевна Ахматова, между ними на стульчике стоя — маленький Лева. На другой фотографии — Лев Николаевич с женой, оба в пожилом возрасте, улыбающиеся. Словно посол, прибывший из страны Баргуджин-Тукум на прием к владыке мудрости и знаний, сыну двух корифеев русской поэзии, подношу цветной, прекрасно иллюстрированный фотоальбом «Священный Байкал» — с дарственной надписью «Льву Николаевичу Гумилеву в знак глубокого уважения и признательности от потомков Великой степи. Баир Дугаров, Бурятия». Вручаю со словами: «Не откажитесь принять сей скромный дар» Л. Н. берет книгу, читает надпись и говорит: «Ради одной только надписи невозможно отказаться». Поднимается, открывает шкаф. Достает журнал «Знамя», только что вышедший апрельский номер со своей статьей «Биография научной теории, или Автонекролог». Подписывает ее: «Баиру Дугарову на добрую память. Л. Гумилев» и сбоку по-старомонгольски «Арслан», что означает на тюрко-монгольских наречиях — Лев. Говорит: «Хотя лучше было бы подарить вам журнал «Неву» с моей статьей «Апокрифический диалоп>, она бы вас больше заинтересовала. Но этого журнала у меня здесь нет». Я читаю вслух написанное вертикальным письмом имя «Арслан», на что Л. Н. одобрительно кивает головой. Даю для автографа приобретенную мной еще в 1974 году в годы аспирантской учебы в Москве книгу Л. Н. Гумилева «Хунны в Китае». Дарю еще — свой поэтический сборник «Небосклон» (Улан-Удэ, 1986) с некоторой душевной робостью и волнением: все-таки он прямой наследник двух великих поэтов, да и вряд ли найдется время у Л. Н. при его катастрофической занятости почитать мои стихи. Конечно, можно было долго говорить о знаменитых родителях Льва Николаевича, чьи стихи отливают алмазным блеском серебряного века русской поэзии. Л. Н. отметил, что Анна Андреевна знала хорошо французский язык. Она была из того сословия, откуда готовили гувернанток в дворянские семьи, где обязательно было знание французского.


Полчаса с Гумилевым
169
В тот день, до прихода моего к Л. Н. по ТВ в программе «Клуб кинопутешественников» показывали Н. С. Гумилева, точнее, сюжет шел о африканских путешествиях поэта и его коллекции в этнографическом музее. Как выяснилось, Л. Н. тоже смотрел эту передачу. У меня дома есть «Собрание сочинений» Николая Гумилева, — признался я. — В четырех томах (стихи, проза, драмы, статьи о литературе и искусстве), изданы в Вашингтоне в 60-х годах под редакцией проф. Г. П. Струве и Б. А. Филиппова. Кажется, Л. Н. это удивило. Я пояснил, что приобрел эти книги благодаря моему другу А. Хамарханову, дружившему с некоторыми из московских диссидентов и взявшему это издание для реализации в Улан-Удэ.
— Это хорошо. Но вот когда же его полностью у нас издадут?
Самого Льва Николаевича природа не обделила литературным даром. Как говорится, яблоко от яблони недалеко падает. Об этом, прежде всего, свидетельствует блестящий стиль его научной прозы, отличающийся оригинальной подачей материала и выдающей в ученом эрудита с затаенной поэтической жилкой. В свое время я обнаружил в библиотеке Бурятского научного центра сборник «Тибетских народных песен» (М., 1958) и открыл Л. Н. Гумилева в ином качестве — как автора предисловия и примечаний к переводам поэтического текста под его редакцией. А лет пять назад приобрел сборник «Из современной афганской поэзии» (М., «Радуга», 1983), в котором оказались стихи в добротном переводе Л. Н. Я сказал об этом Льву Николаевичу, на что он просто отреагировал: «Да, было такое. Подрабатывал». Речь заходит о книге Л. Н. Гумилева «Старобурятская живопись» (Москва, «Искусство», 1975). В ней ученый, опираясь на бурятский материал, прослеживает связь между отраженными в буддийской иконографии персонажами и реальными фигурами тибетской религиозной традиции. И все это рассматривается на широком фоне истории «страны снегов». При этом в исследовательский текст удачно вплетены фрагменты из боннского гимна, буддийских легенд и философских трактатов в авторском стихотворном переводе. Я напоминаю Л. Н. об этих виртуозных поэтических пассажах, но ученый переводит разговор на другую тему. «Много труда и нервов положили на издание самой книги, — признается Л. Н. — Ведь я «непосвященный», отсюда, вероятно, и трудности. Пока один лама из Иволгинского дацана не освятил это дело». Я говорю, что эта книга пользуется большим спросом в Бурятии, особенно у людей пожилого возраста. Ведь буддийское искусство, культовые предметы подвергались запрету, гонению и мало что


170
Б. ДУГАРОВ
сохранилось. А эта была первая книга, со страниц которой напомнили о себе былые святыни. И потому старые люди с особым пиететом хранят эту книгу на почетном месте, где раньше размещались буддийские танка и бронзовые статуэтки божеств. Показываю Л. Н. отдельный оттиск своей статьи «Намтар» Миларайбы и его монгольская версия», опубликованной в сборнике «Буддизм и литературно-художественное творчество народов Центральной Азии» (Новосибирск, издательство «Наука», 1985, с. 48-56). Л. Н. заинтересованно берет, смотрит. «Оставьте автограф, — говорит. — Непременно использую эту статью».
Спрашиваю: «Вы были в Бурятии?»
— Да, в начале 30-х и в 1949 году. В первый раз во время геологической экспедиции по Хамар-Дабану. Удивительные места.
В свою очередь Л. Н. задает мне вопрос: «Вы восточный или западный бурят?». Отвечаю, что я родом из Саян, предки вышли из Монголии.
— В 17 веке, — подтверждает Л. Н., — западные буряты — эхириты и булагаты — отличаются по своему внешнему облику, да и не только по облику. Я занимаюсь древней историей кочевых народов, — продолжает ученый. — Довел до 13 века — эпохи Чингисхана. Моя трилогия «Хунну в Китае», «Древние тюрки», «Поиски вымышленного царства». Читали?
— Да, конечно.
— А как вы относитесь к роману Калашникова «Жестокий век»? Мне интересно ваше мнение как бурята. Я отвечаю, что роман написан, вне всякого сомнения, интересно. Но поскольку мне хорошо знакомы первоисточники («Сокровенное сказание», «Золотое сказание»), то ощущаю какую-то вторичность самого романа. Но авторская творческая интерпретация привлекательна. Сам автор признавался, что Бурятия дала ему возможность написать эту вещь.
Л. Н.: «Я читал эту вещь. Мне она импонирует. Русский человек, не в пример Чивилихину и другим, доброжелательно, объективно написал о Чингисхане. Но у меня такое ощущение, что автор прочитал каким-то образом мою поэму о Чингисхане, написанную мною когда-то во время моего вынужденного пребывания в Норильске. Она нигде не печаталась, лежит у меня в архиве, состоит из пяти частей. Один экземпляр остался в Норильске, и судьба его неизвестна. Не попала ли она каким- то образом в руки Калашникова? Но есть одно обстоятельство, которое автор «Жестокого века» не осмыслил, не понял. Война у монголов Чингисхана носила не агрессивный, не наступательный характер, а оборонительный. Например, случай с послами.


Полчаса с Гумилевым
171
Это было с тангутами, с хорезмским шахом Мухаммедом. То же самое с русскими князьями (перед битвой на Калке). Во время разговора Л. Н. потянулся к столу, где лежала пачка папирос «Беломорканал». Спросил: «Вы курите?». И предложил папиросу, и мы, не спеша продолжая беседу, выкурили по одной. По словам Л. Н., он привык к этому куреву с памятным для него названием: на строительстве Беломорканала свой первый срок отбывал.
Задаю вопрос: «Не нашли ли отражение монгольские лики в русской иконографии монгольского периода истории Руси? Л. Н. отвечает, что нет. Зато об участии монголов в Куликовской битве на стороне Дмитрия Донского поясняет: «Во время исла- мизации Золотой Орды многие чингисиды и воины не хотели отрекаться от Ясы Чингисхана. Правители Золотой Орды насильно заставляли степняков принимать ислам. И тогда многие монголы ушли в Московскую Русь и были приняты на службу русскими князьями. При этом они не избежали крещения. Когда решалась судьба Куликовского сражения, запасной полк, бывший в засаде и состоявший из монголов, определил исход битвы. Они шли налегке, на конях, с саблями и луками, а не тяжеловооруженные, пешие, из которых состояло собственно русское воинство. И к тому же этот прием был чисто монгольский. Спрашиваю: «Некоторые северные монгольские племена, в частности бурятские, полагают, что Чингисхан происходил из бурят, поскольку его род Борджигин берет начало от Алан-гуа — представительницы страны Баргуджин-Тукум, как в древности называлась Бурят-Монголия. Что вы по этому поводу думаете?».
Л. Н.: «Этнос — монголы Чингисхана — сошел с исторической сцены. В боях и в завоеваниях исчезли лучшие генетические силы этноса. Что касается Алан-гуа как прародительницы рода Чингисхана и монголов, это была космическая мутация. В «Нюуса товчоо», или «Сокровенном сказании», говорится, что «каждый вечер спускался по отверстию юрты светлый человек и на рассвете уходил, как желтый пес скуля». Таким образом родился Бодончар — предок рода Чингисхана».
Показываю два научных издания, вышедших в последние годы в Улан-Удэ: в красной обложке — «Культурно-бытовые традиции бурят и монголов». (Улан-Удэ, 1988) и в зеленой — «Этнические и историко-культурные связи монгольских народов». (Улан-Удэ, 1983), где была опубликована моя статья «О происхождении окинских бурят». Л. Н. заинтересовала вторая книга, поскольку в ней речь шла об этногенезе и этнических контактах монгольских народов. Поглядев в оглавление,


172
Б. ДУГ АРОВ
увидел название моей статьи. «Значит, вы окинский бурят, — констатировал он. — Эту книгу я с удовольствием возьму. Подпишите».
— Если вам интересно, я могу присылать книги, изданные в Улан-Удэ.
Л. Н. берет со стола чистую карточку, протягивает ее мне, и я записываю его домашний адрес: 191002, Ленинград, Большая Московская улица, д. 4, кв. 9, д. т. 311-09-52.
— Здесь, в Москве, я буду до осени. Простите, если не буду отвечать на ваши открытки. Потому что отнимает время, а его, как вы понимаете, у меня остается все меньше и меньше. Мне надо успеть развеять черную легенду о кочевниках, особенно о монголах, которые предстают варварами в сознании сегодняшнего читателя. А это далеко не так. Они были веротерпимы, со своим кодексом морали и чести, и отношения Руси и монголов не были таковыми, какими сейчас изображают. Историческая заслуга кочевников в том, что они спасли Евразию от китайской экспансии и вместе с тем они заново соединили народы и континенты. Пожалуй, я сейчас, действительно, последний историк Степи. И надо успеть. Теперь, наконец, дают возможность печататься.
— А в каком издательстве?
— «Мысль».
— А в «Науке»?
— Что вы, голубчик. Туда еще не пускают. И, к счастью, я умру. Ведь все неизбежно приходит к этому. Как это по вашим представлениям буддийским, душа перевоплотится в другом теле.
— И, к счастью, я умру...
Эти слова Л. Н. повторил трижды, как что-то глубоко выношенное, сакраментально-сокровенное. Я украдкой поглядел на часы. Стрелки показывали 15.45 — на 15 минут больше условленного регламента. Л. Н. понимающе перехватил мой взгляд и сказал: «Если бы я знал, что вы Дугаров, а не Угаров, как мне послышалось по телефону, то я бы построил график по-другому, и мы смогли бы подольше побеседовать. Я, показав на ленинградский адрес, обратил внимание на присутствие числа 9 в почтовом индексе и в домашнем адресе, поскольку это число считается священным у монгольских народов.
— Число 9 есть и в моем домашнем телефоне, — уточнил Л. Н.
Мы поднялись.
— В Улан-Удэ, на Байкал уже не смогу приехать. Ведь и на улицу редко выхожу, — признается Л. Н. — А ведь


Полчаса с Гумилевым
173
в молодости ходил по гольцам. Все имеет свой возраст: Россия как страна и народ уже немолодая — 1000 с лишним лет. Это больше половины отпущенного ей исторического возраста. А человек? Ведь я тоже был молодым, а теперь стар. И, к счастью, я умру...
У дверей он крепко, двумя руками, пожал мне руку, проводил до лифта. Я сказал на прощанье по-бурятски «Баяртай» («До свидания»). И он тоже повторил: «Баяртай».
* * *
Мне Бог отпустил на беседу всего полчаса — с опальным провидцем двадцатого века.
И миг пролетел, но я видел так ясно глаза обретшего истины свет человека.
И в дебрях столетий вилась путеводная нить, и зыбкие тени кружились былого.
Всего полчаса, а как много хотелось спросить у Льва Николаевича Гумилева.
По-прежнему солнце плывет в небесах высоко.
И всем временам отведен свой регламент.
И музу истории — мудрую бабку Клио хранил от забвения желтый пергамент.
И всадники мчались, врастая в простор, как в седло, и дали сближались пространства земного.
И эхо кочевников светлую явь обрело у Льва Николаевича Гумилева.
Историк, сын русских поэтов, в душе сам поэт, он в мыслях не раз проходил с караваном, и с хуннским шаньюем встречал не однажды рассвет, и чашу раздумий делил с Чингисханом.
Кто скажет так мудро и верно о славной Степи — прочувствованно добрым и искренним словом?
Прошли полчаса, но беседуют предки мои со Львом Николаевичем Гумилевым.


А. 	ЖОЛКОВСКИЙ Полки вел...
У Ильфа и Петрова есть фельетон «Рождение ангела»—на тему о коллективной доводке киносценария — с незабываемой фразой: «Полки вел Голенищев-Кутузов 2-й». В 1970 году в журнале «Народы Азии и Африки» появилась моя статья со структурным анализом одного сомалийского текста. Этому предшествовало ее одобрение главным редактором И. С. Брагинским (наложившим ленинского типа резолюцию: «Дать, снабдив марксистской врезкой От редакции») и последующее медленное продвижение в печать. (Структурализм был внове — мое появление в редакции встречалось драматическим шепотом: «Структуралист пришел!»). Но вот, наконец, мой редактор Лева К. сказал, что в определенный день, точнее, вечер, на редколлегии будет решаться вопрос о сдаче номера в типографию и мне желательно быть под рукой на случаи, если возникнут вопросы. В назначенный час я прохаживался но коридору редакции, время от времени подглядывая в щелку за происходившим в огромном кабинете главного. Самого Брагинского не было, и председательствовал его заместитель Г. Г. Котовский — сын легендарного комбрига, как объяснил мне выглянувший в коридор Лева. Ждать пришлось долго — каждый материал обсуждался со всей подробностью. Впрочем, проблематичными, видимо, считались лишь две статьи, ибо, кроме меня и пожилого человека с усталым, чем-то знакомым, желтым татароватым лицом, в коридоре никого не было. Меня на ковер так и не пригласили, но о потраченном времени жалеть не пришлось. Во-первых, статья пошла в номер без дальнейших разговоров, а во-вторых, когда Лева вышел позвать в кабинет другого, явно более спорного автора, он почтительно назвал его Львом Николаевичем, и я сообразил, что это был очень похожий на мать сын Ахматовой и Гумилева. Его лагерные мытарства остались к тому времени


Полки вел...
175
давно позади, а собственная репутация шовиниста-этногене- тика только набирала силу, и он все еще ходил в диссидентах; публикация в «Народах Азии и Африки» была, по-видимому, нужна ему и отнюдь не гарантирована. Подстрекаемый любопытством, я проскользнул в дверь вслед за ним.
Полки вел Котовский 2-й. В противоположность брутальному бритоголовому гиганту, созданному усилиями Каплера, Файнциммера и Мордвинова (и его, вероятно, еще более жуткому прототипу), он оказался вальяжным, с пухлыми щечками и аккуратной прической, советским джентльменом, среднего роста, при галстуке и в замшевых туфлях. Ничто в его вкрадчивых манерах не наводило на мысль о конском топоте, сабельных атаках, тачанках, погромах, трупах. Мягкими, дипломатично закругленными фразами он заговорил об интереснейшей статье почтеннейшего Льва Николаевича. Я все ждал, когда же он совершит свой выпад, и — после изматывающих комплиментарных подступов — дождался.
— Чего мне, может быть, недостает в статье многоуважаемого Льва Николаевича, — все с той же воркующей ласковостью сказал он, — это четкого применения классовых, историко-материалистических критериев. Возможно, оно просто недостаточно бросается в глаза при первом чтении, и Льву Николаевичу, я думаю, самому представится желательным дать эти моменты более, так сказать, выпукло.
Гумилев заговорил со столь невозмутимым спокойствием, что я ему немедленно позавидовал. За его преувеличенной восточной любезностью стояла не только бескомпромиссная, ахматовской закалки твердость, но и вызывающая, пусть символическая, апелляция к насилию, в которой сказывался то ли киплинговский налет, унаследованный с отцовскими генами, то ли собственный зэковский опыт.
— Благодарю вас, глубокоуважаемый Григорий Григорьевич, за незаслуженно лестное мнение о моем скромном опусе. И вы абсолютно правы насчет классового подхода, каковой в нем, действительно, не нашел применения. Дело в том, что меня интересуют исторические закономерности более общего порядка. Позволю себе совершенно отвлеченный пример. Если, скажем, взять какого-нибудь человека, поднять его на самолете на высоту в несколько тысяч метров над каким-нибудь пустынным местом и сбросить оттуда вниз, то можно с более или менее полной достоверностью предсказать, что, ударившись о песок, он разобьется насмерть. И для того чтобы прийти к этому научному выводу вовсе не потребуется учет классовой


176
А. ЖОЛКОВСКИЙ
принадлежности этого человека и социальных взаимоотношений между ним и владельцами самолета. Так что я не думаю, что мой текст нуждается в каких-либо добавлениях, разве что вы, Григорий Григорьевич, настаивали бы на включении в него этого небольшого мысленного эксперимента.
Котовский настаивать не стал. Это было не удивительно, ибо как раз незадолго перед тем в мировой и советской прессе появилось сообщение (которое никак не могло пройти незамеченным и среде востоковедов) о казни каких-то преступников в Саудовской Аравии методом сбрасывания с самолета, сообщение, политически крайне неудобное с официальной советской — подчеркнуто проарабской — точки зрения. Обсуждение статьи на этом закончилось, и она появилась в журнале без изменений. Таков был исход уникального династического матч-реванша.


^8^
А. 	И. ТАРАНИЧ
Несостоявшаяся встреча
Лев Николаевич Гумилев для меня был тем героем, к которому в трудные минуты жизни мысленно обращаешься за нравственной поддержкой. Я мечтала о встрече, но не осмеливалась напроситься. В 1989 году страна готовилась к 100-летию А. А. Ахматовой. В это время юные краеведы Дома пионеров, где я работала, собирали сведения о краеведческом обществе, которое было организовано в Бежецке в 1920-е годы. Узнав, что я еду в Ленинград, ребята попросили меня связаться со Львом Николаевичем и узнать об учителях-краеведах, которые могли быть его учителями. Я обрадовалась поводу и 19 февраля 1989 года позвонила на Большую Московскую. В трубке раздался женский голос:
— Я слушаю.
— Можно Льва Николаевича?
— По какому вопросу?
— Я из Бежецка, выполняю просьбу детей...
Я изложила просьбу и услышала:
— Он занят.
— Вы хотя бы спросите, можно ему написать?
— Сейчас спрошу.
Через некоторое время мужской голос сказал:
— Слушаю.
— Лев Николаевич, здравствуйте. Я из Бежецка. Юные краеведы поручили мне узнать об учителях, которые, может быть, Вас учили.
— Как Вас звать?
— Анна Ивановна.
— Спрашивайте, Анна Ивановна. Я Вас слушаю.
— Священник Постников Иван Николаевич.
— Отца Иоанна прекрасно помню. Мы жили с ним по соседству. Я на улице Рождественской, он на Введенской.


178
А. И. ТАРАНИЧ
Прекрасно помню отца Иоанна. Светлая личность. Огромного интеллекта человек.
— Переслегин.
— Были два Переслегина. Один Михаил Михайлович, физик, другой историк Александр Михайлович. Я учился у обоих.
Я назвала еще несколько имен. Лев Николаевич сказал:
— Знаете что, Вы мне напишите. Только пишите так: слева вопросы, справа оставьте место для ответов. У меня нет времени переписывать. У меня много работы, много корректуры, меня печатают.
— Лев Николаевич, а когда Вы уехали из Бежецка?
— В 1929 году, не закончив школу.
— Как часто Вы приезжали в Бежецк после 1929 года?
— Приезжал осенью 29-го, в 34-м приезжал, в 1947 году приезжал на один день, сбегал на могилу к бабушке и ночью уехал. Моя бабушка, Анна Ивановна Гумилева, похоронена на городском кладбище. А тетя, Мария Александровна Кузмина- Караваева, на Монастырском.
Я хотела сказать, что краеведы нашли могилу бабушки и А. С. Сверчковой, и мы за ними ухаживаем, но вспомнила, что на месте монастырского кладбища стоят теперь жилые дома и учебные заведения, и могилы Марии Александровны теперь нет.
— Лев Николаевич, я экскурсовод и рассказываю туристам об Ахматовой.
Лев Николаевич засмеялся.
— Приезжала в 1918, в 1921 году. В 1925 году приехала на один день и в тот же вечер уехала.
— А Вы не собираетесь к нам на столетие?
— Нет, ни в коем случае. Слишком мрачные воспоминания. Мне отвратительна сама мысль об этом. Что вы сделали с городом. Уничтожили соборы, вырубили рощи, загадили Мологу и Остречину (бежецкие реки). Я не хочу портить воспоминания детства.
— Лев Николаевич, а Горком мечтает Вас заполучить.
— Передайте Горкому: «Ну его к черту!»
— Охотно передам, Лев Николаевич. Я желаю Вам сил и здоровья, чтобы все успеть сделать.
— Спасибо, большое спасибо. Вы пишите, я обязательно отвечу.
Позднее я узнала, что женщина, отвечавшая мне — жена Льва Николаевича — Наталия Викторовна. Я поняла, что она строго охраняет покой ученого и следит, чтобы не мешали ему работать.


Несостоявшаяся встреча
179
Вернувшись в Бежецк, я рассказала ребятам о несостояв- шейся встрече, и ребята постановили: Гумилеву не мешать. На чтение нашего письма, да на ответ он затратит час, а этого часа ему может не хватить. Так мы ему и не написали, о чем я буду жалеть всю оставшуюся жизнь.


Г. ОРЛОВА
Единственная встреча
Когда умирает гений, на небе гаснет звезда...
Февральский вечер. Лужи и отсутствие снега — главная тема в ленинградском пейзаже. Я стою перед домом, бесконечно длящемся вдоль серой улицы. Затем, как перед броском на невероятную глубину, набираюсь сил и влетаю в гулкую тишину широких лестниц. Перед квартирой с цифрой «9» долго-долго прислушиваюсь: ни единого звука. Отсутствие жизни за дверью уничтожает остатки решимости: спускаюсь к телефонной будке. Собрав силы, набираю номер. Трубку берет жена Льва Николаевича Гумилева Наталья Викторовна. Выслушивает мои корявые предложения (заученный текст моментально стерся из памяти, и я глухо выдавливаю примитивнейшие слова).
— Сейчас подойдет Лев Николаевич, — завершает Наталья Викторовна краткую беседу.
Отступать некуда... Л. Н. Гумилев, узнав в чем дело, кончает телефонный разговор вопросом из цивилизованнейшего начала века:
— Когда Вам удобно со мной встретиться?
— Лев Николаевич, я даже думать не смею, что могу назначить Вам встречу, назовите день и час сами, — выдыхаю одной фразой.
Через два дня звоню в дверь на третьем этаже. Лев Николаевич Гумилев, вместе с женой, выходит навстречу, помогает раздеться и пройти в комнату. А теперь мне будет помогать коричневый блокнот, куда я сразу записала то, что услышала и увидела 24 февраля 1989 года. Одет Гумилев был очень скромно и удобно. Широкие сатиновые шаровары и клетчатая рубашка. Сели за стол. Лев Николаевич, я с подругой, Наталья Викторовна. Начали с того, что приближается столетие Анны


Единственная встреча
181
Андреевны Ахматовой. В Бежецке будут эту дату отмечать и приглашают Гумилева с женой на торжества.
— Скажу вам сразу: в Бежецк не приеду. Был там в последний раз в 1947 году. Что я увидел? Изменившийся город, где нет моего прошлого? Да и лучший друг мой, Витя Анкудинов, уже умер...
Меня поразило, как Л. Н. Гумилев вел беседу. Лаконично и четко ответив, ждал следующий вопрос. Я догадалась: такой стиль выработался, по-видимому, во время растянувшегося на годы общения с ГУЛАГовским начальством. Еще одна деталь. Постоянно курил. Зажигал одну папиросу от другой и пристально смотрел на нас сквозь густой дым. Очень хотелось услышать о родителях: Анне Ахматовой и Николае Гумилеве, но... Лев Николаевич достаточно четко очертил: он не литературовед, а историк. И все же... И все же... Мама и папа. Так пронзили эти два слова: обычные для миллионов и невероятные для Ахматовой и Гумилева. А напротив тебя — их гениальный сын, похожий на Анну Андреевну в последние годы. От воспоминаний Лев Николаевич не удержался. Сказал, что крестил его отец в восьмилетием возрасте в Царском Селе, что до сих пор помнит Бежецк и русский пейзаж вокруг, что воспоминания Одоевцевой вызвали в нем протест, как и то, что написал М. Кралин в своей рукописи (сейчас издана книга), будуарно названной «Артур и Анна».
— Я дал объективную рецензию на его (Кралина) роман о «любви» Ахматовой и Артура Лурье. Построен роман на письмах сумасшедшей старухи из Нью-Йорка. (Есть и более жесткая характеристика.) Мое мнение: надо читать стихи, а не лезть в личную жизнь, что делают.
В какой-то момент Гумилев бросил с иронией: «Ахматова тоже хотела написать докторскую диссертацию на тему: ’’Молодая Ахматова”». О своей научной деятельности Лев Николаевич сказал:
— Повалили с предложениями опубликовать в журналах мои работы. Слава Богу, выходят теперь три книги, которые я давно написал. Сегодня, например, двадцать два раза позвонили с предложениями...
Пока мы беседовали, Наталья Викторовна несколько раз выходила в коридор на телефонный звонок. Просила перезвонить. Один раз — дверь была открыта — сказала, что Андрея нет дома. Оказалось... Боги мои! Боги! Лев Николаевич и Наталья Викторовна живут в коммунальной квартире, имеют общий телефон. Ученый с мировым именем! Как меркнут после этого


182
Г. ОРЛОВА
наши себялюбивые замашки, обозначенные фразой: «Я достоин лучшей доли, чем мой сосед». Наталья Викторовна... Друг. Первый читатель. Тонкий рецензент. Она заслоняла Гумилева от методичных нападок. Часть невыносимо тяжелых моральных ударов пришлось на стойкую женщину. Низкий ей поклон. В заключение приведу слова Льва Николаевича из давней работы: — Место моего детства, которое я довольно хорошо помню, ибо с 6 и до 20 лет жил там и постоянно его посещал, не относится к числу красивых мест России. Это ополье, всхолмленная местность, глубокие овраги, в которых текут очень мелкие речки: Молога, которая была в свое время путем из варяг в хазары, сейчас около Бежецка совершенно затянулась илом, обмелела. Прекрасная речка Остречина, в которой мы все купались, — очень маленькая речка, — была красива, покрыта кувшинками, белыми лилиями... Уже нет той березовой аллеи, по которой мы всегда гуляли с Александром Михайловичем Переслегиным, моим учителем, который объяснял мне философию... Так что же, собственно, хранить, спросите вы меня, и для чего хранить. Вот на этот вопрос я и отвечу. Дело в том, что некрасивых мест на земле нет!.. Родной дом красив для всех. Я родился, правда, в Царском Селе, но Слепнево и Бежецк — это моя отчизна, если не родина. Родина — Царское Село. Но отчизна не менее дорога, чем родина. Дело в том, что этим воздухом я дышал и воспитался, потому я его люблю. 15 июня 1992 года прервался земной путь Льва Николаевича Гумилева. Теперь у него иные миры. А на земле осталась Мысль великого русского человека. Она — в его книгах. Они пришли к нам.
^50-


О. 	Б. ТИМОФЕЕВА
«...На память о встрече в Дудинке»
В архиве моего отца есть книга Л. Н. Гумилева «Открытие Хазарии» с дарственной надписью: «Дорогому Борису Васильевичу Тимофееву на память о встрече в Дудинке. Автор. 15.XI. 1966 г.». Эта короткая фраза содержит скрытую информацию, понятную лишь двум докторам наук, в прошлом узникам Норильсклага. Попробую рассказать то немногое, что мне известно о времени пребывания моих родителей в Норильске, в котором они встретились осенью 1944 г., поженились, и в 1946 г. родилась я. Уезжая на преддипломную практику в мае-июне 1941 г., студенты географического факультета ЛГУ, в числе которых были моих родители Тимофеев Борис Васильевич (1916—1982) и Шишкина Зинаида Ильинична (1918-1999), предполагали, что расстаются ненадолго. Впереди была учеба на 5 курсе, работа над дипломом, защита его, госэкзамены, выпускной вечер. Но война разлучила выживших на долгие годы, а с погибшими — навсегда. Мои родители встретились в Норильске осенью 1944 г., через 3,5 года после окончания 4 курса ЛГУ, пройдя тяжелейшие испытания. Попали они туда разными путями: отец не по своей воле, мать — добровольно. Бориса Васильевича Тимофеева весть о начале войны застали в Туркмении, на Кара-Богаз-Голе, где он работал прорабом- геологом в партии Института галургии. Выехал на практику он в мае, не успев сдать зачет по немецкому языку. Поэтому добился разрешения в библиотеке ЛГУ взять на лето книгу «Путеводитель по Санкт-Петербургу» на немецком языке, которую он по дороге в Туркмению оставил у матери на ст. Чобсара Вологодской обл., планируя на обратном пути в Ленинград позаниматься немецким и осенью сдать полагающиеся «тысячи». Наличие этой книги среди вещей Бориса Васильевича и послужило поводом для ареста. Но об этом позже.


184
О. Б. ТИМОФЕЕВА
С началом войны работы в Туркмении были остановлены, и отец попытался вернуться в Ленинград, но не успел. Кольцо блокады сомкнулось, и он оказался на родине, в Вологодской обл., где жила его мать. В военкомате ему отказали в отправке на фронт, сочтя более целесообразным послать молодого геолога в Сибирь для работы по специальности. Весной 1942 г. Борис Васильевич защитил диплом в Томском гос. университете, а ле- томбыл арестованпо доносу бдительного коллеги (Гуревича), увидевшего среди вещей моего отца ту самую книгу, «Путеводитель по Санкт-Петербургу» на немецком языке дореволюционного года издания из библиотеки ЛГУ, и предположившему, что студент Тимофеев готовился к встрече немцев в Ленинграде. Около года отец находился в тюрьме под следствием. Выбивали признание. Полгода держали в одиночке. И хотя Борис Васильевич вины не признал, 5 апреля 1943 г. Таймырский окружной суд приговорил его по ст. 58-10 ч. 2 УК РСФСР с санкцией ст. 58-2 УК РСФСР к 10 годам лишения свободы с поражением в правах по п.п. «а», «б», «в» ст. 31 УК РСФСР с конфискацией имущества. Так Б. В. Тимофеев оказался в Норильском лагере. Но 14 августа 1943 г. Определением Судебной коллегии по уголовным делам Верховного Суда РСФСР приговор был отменен и дело производством прекращено. Борис Васильевич продолжал работу в Норильске уже в качестве вольнонаемного в Геологическом управлении Норильского медно-никелевого комбината НКВД в научно-исследовательском секторе под руководством профессора В. К. Котульского до осени 1946 г. Моя мать, Шишкина Зинаида Ильинична, проходила преддипломную практику в районе Кирилло-Белозерского монастыря в Вологодской области и успела вернуться в Ленинград до того, как город оказался в блокаде. В августе рыла окопы, в сентябре 1941 г. досрочно защитила диплом в ЛГУ, работала санитаркой в госпитале, зам. начальника почтового отделения. Пережила блокадную зиму 1941/42 г. Весной 1942 г. похоронила отца. Потеряла многих близких родственников и друзей. Была 2 раза контужена и в октябре 1942 г. в тяжелом состоянии эвакуирована по Ладоге в Архангельскую обл., на родину родителей. Здесь в 1943 г. ее разыскал мой отец. Я спрашивала у матери: «Как же вы переписывались?» Она объяснила, что связь осуществлялась с помощью радиограмм. Дружеские отношения с норильскими радистами были вполне возможны, так как отец с 1933 г. работал радиомонтером — проводил радио в дома ленинградцев. Осенью 1944 г. Зинаида Ильинична, преодолев все препятствия, приехала в Норильск. Работала по специальности.


«...На память о встрече в Дудинке»
185
Гидрологи были нужны. В апреле 1946 г. родилась я, а через 6 мес. мать вернулась в Ленинград. Отец возвратился позже.
Родители почти не рассказывали об условиях жизни в Норильске (оба перед отъездом дали подписку о неразглашении), но вспоминали о людях, с которыми одновременно находились и работали в Заполярье: В. К. Котульском, Н. Н. Урванцеве, Н. А. Козыреве, Д. Г. Успенском, Е. А. Попове, Л. Н. Гумилеве, А. Н. Гарри, М. В. Абрашкевиче. Отец считал себя учеником В. К. Котульского и продолжал сотрудничать с ним в Ленинграде в 1946-1949 гг. вплоть до ареста выдающегося ученого в 1949 г. В 1954 г. Б. В. Тимофеев защитил кандидатскую диссертацию, в 1963 г. — докторскую. В 1964 г. организовал и возглавил лабораторию биостратиграфии докембрия. В нашем доме (Большая Московская ул., 5) бывали Н. А. Козырев, Д. Г. Успенский, Е. А. Попов. Очень тепло отец отзывался о Л. Н. Гумилеве. Незадолго до смерти (он умер в 1982 г. в возрасте 66 лет) Борис Васильевич поведал мне о том, что однажды в Норильске «крепко» выручил Льва Николаевича, ликвидировав очередной донос на сына двух великих поэтов. Л. Н. Гумилев об этом не знал, но, вероятно, симпатия была взаимной. В 1966 г. отец показал мне подарок Льва Николаевича.
Понятно, что в 50—60-е гг. в советской школе о творчестве Гумилева, Ахматовой, Цветаевой, Есенина не вспоминали, но в годы моей учебы в ЛГУ (1964-1969) начали издавать после долгого замалчивания стихи С. Есенина, а в 1965 г. в связи с празднованием 70-летия со дня его рождения в Пушкинском доме даже была проведена конференция с участием К. С. Есенина (сына поэта) и его любимой сестры Шуры. В 1968 г. мне довелось познакомиться с Ириной Родевич, тоже студенткой ЛГУ, в доме которой хранились все прижизненные сборники стихов Н. С. Гумилева, собранные ее дедом, для которого Гумилев был кумиром, и мне посчастливилось держать их в руках. Много позже выяснилось, что Ирина является единственной родственницей (хоть и дальней) Е. Ю. Кузьминой- Караваевой в нашем городе. Летом 1972 г. академик О. С. Вялов на геологической экскурсии в Эстонии читал нам — своим молодым друзьям-конодонтологам — любимые стихи Николая Гумилева. А вернувшись в Ленинград, в доме моего отца я встретила академика Андрусова, впервые приехавшего на родину из Чехословакии. Он рассказывал о том, что в молодости жил в одном доме с Мариной Цветаевой. А когда узнал, что его старый друг О. С. Вялов читал нам стихи Николая Гумилева,


186
О. Б. ТИМОФЕЕВА
тут же прочитал любимые им стихи этого поэта и сказал, что Гумилев — величайший поэт XX века, на поэзии которого воспитывались молодые люди — ровесники века.
Осенью того же 1972 г. я узнала о том, что Лев Николаевич Гумилев читает курс лекций «География народонаселения» для студентов вечернего отделения географического факультета ЛГУ. Я к тому времени (в 1969 г.) закончила геологический факультет, работала, училась в аспирантуре и по вечерам могла посещать лекции на ул. Смольного. Сначала я пошла посмотреть и послушать Сына. Но обаяние личности Льва Николаевича было так велико, речь его, несмотря на дефекты (однажды он с удивлением спросил: «И как только вы меня понимаете? Я же 33 буквы не выговариваю!»), столь завораживала, что я сразу поняла, с каким незаурядным человеком мне посчастливилось встретиться. После окончания геологического факультете ЛГУ, где читали лекции такие выдающиеся ученые как Сергей Сергеевич Кузнецов, Илья Алексеевич Коробков, Александр Александрович Кухаренко, Виталий Борисович Татарский, мне было с кем сравнивать. Перед началом первой лекции Л. Н. Гумилев предложил для удобства студентов-вечерников слушать его лекции без перерыва и кончать их на 10 мин. раньше. Аудитория согласилась. Но всякий раз лекция заканчивалась гораздо позже, так как слушатели не только забывали смотреть на часы, но, не имея сил оторвать взгляд от удивительного рассказчика, даже записать ничего не могли. Лев Николаевич пытался научить нас думать. Открывая ученикам истории перемещения народов в древности, он находил параллели в современной жизни. Однажды, говоря о расцвете и гибели могучей древней империи, он объяснил, что в течение нескольких столетий, благодаря таланту полководцев, отлично обученной и прекрасно вооруженной армии, одна страна сумела завоевать и подчинить себе много других стран, населенных чуждыми по языку и обычаям народами. Порабощенные народы из страха быть поголовно истребленными внешне выражали верноподданнические настроения по отношению к завоевателям, а втайне копили ненависть и мечтали о свободе. И как только власть в стране-завоевателе ослабевала, подневольные народы восставали, обретали свободу, и огромная империя разваливалась на куски. Гумилев, подробно и красочно об этом рассказавший, неожиданно задал слушателям вопрос: «А не существуют ли в наше время такие сверхдержавы, которые со временем неизбежно развалятся?» Я мгновенно вспомнила воспетую Есениным «шестую


«...На память о встрече в Дудинке»
187
часть земли с названьем кратким — Русь», но сказать об этом вслух — не посмела. Никто на вопрос не ответил: то ли не поняли, то ли испугались. Лев Николаевич пытливо посмотрел на нас и повел речь о другом. Для послевоенного поколения, которому изо дня в день вдалбливали мысль о несокрушимости СССР, предположение о возможности развала нашей сверхдержавы было несколько неожиданным. Слава Богу, никто не донес. Иногда Л. Н. Гумилев вспоминал о лагерной жизни. Причем с юмором. Он говорил, что в лагере ему жилось хорошо, так как страна наша многонациональная и среди зэков были представители разных народов. Всем было интересно, от кого они произошли. Мама (А. Ахматова) присылала ему в лагерь нужные книги, и Лев Николаевич рассказывал желающим историю их народа. Мой отец вспоминал, что глубокие знания Л. Н. Гумилева и доброжелательное отношение к людям вызывали большое уважение и желание спасти и сохранить. Тем более что он сидел за «папу», вернее, за то, что не отрекся от отца, а напротив, гордился им и не скрывал этого. Как я уже говорила, студенты, глядя во все глаза на удивительного лектора, не могли записывать все, что он рассказывал. Тем временем приближалась зачетная сессия. Студенты запаниковали, что не смогут сдать зачет. Обратились к Гумилеву. Он успокоил, что сдать ему зачет проще простого. Нужно только рассказать об одной стране мира по выбору испытуемого. Например, о Бразилии: на каком континенте она расположена, на каких языках говорят жители, что производит. Но если студент ответит, что говорят бразильцы на бразильском языке, а производят бразильские кофе, и только, то зачет придется пересдать. Но о пересдаче тоже легко договориться. Нужно позвонить по телефону и сказать, что бывший Незнайка стал Знайкой и хотел бы встретиться. Студенты были в восторге.
Мне запомнилась еще одна неожиданная встреча со Львом Николаевичем, которая произошла в 1976 г. в трамвае № 34. Мы одновременно вошли в вагон у Марсова поля. Гумилев (а я узнала его) попросил меня уступить ему место в уголке, куда я села, как более безопасное. Оказалось, что он вез репродукцию с картины Рембрандта под стеклом и боялся его разбить. Я уступила ему место, мы разговорились, и неожиданно выяснилось, что мы живем на одной улице — Большой Московской, только он — в доме № 4, а я — напротив, в доме № 5. Лев Николаевич сказал мне, что поселился здесь недавно, и ему очень нравится этот район. Через много лет я поняла, почему он так сказал. В 1919-1920 гг. семилетний Лев жил


188
О. Б. ТИМОФЕЕВА
в этом районе вместе с отцом Николаем Степановичем в квартире С. Маковского в доме № 20/65 на углу бывших Ивановской (ныне — Социалистическая) и Николаевской (ныне — Марата) улиц. На прогулках с сыном отец, вероятно, обращал внимание сына на здания, в которых некогда располагались редакции журналов «Остров», «Аполлон», а также квартиры его друзей. Наверно, для него была важна и близость Владимирской церкви, которая в те годы была еще не церковью, а каким-то учреждением или складом. Но в 1989 г. церковь вернули верующим, и Лев Николаевич вошел в церковную «двадцатку» и даже помог в восстановлении утраченных колоколов. Поэтому всякий раз, когда я слышу колокольный звон или прохожу мимо дома № 4 на Большой Московской улице, где Л. Н. Гумилев прожил 16 лет, светло вспоминаю великого русского Ученого и порядочного Человека.
25.04.06


€4^
М. М. КРАЛИН
Из воспоминаний о Л. Н. Гумилеве
Мне пришлось, не солоно хлебавши, вернуться в Ленинград, я, кажется, не встречался с Л. Н. Гумилевым до 1988 года. В это время я стал научным сотрудником музея Ф. М. Достоевского, филиалом которого числился будущий музей Анны Ахматовой в Фонтанном Доме. Поскольку Лев Николаевич жил совсем рядом с Кузнечным переулком, он довольно часто заглядывал в музей Достоевского, никогда не отказывая в научных консультациях и советах. Создание музея Ахматовой шло в бешеном темпе. Помимо лихорадочного сбора материалов немалую сложность представляло утверждение научной концепции будущего музея. С самого начала наш небольшой музейный коллектив во главе с Беллой Нуриевной Рыбалко испытывал давление со стороны клана Луниных, пытавшихся склонить общественное мнение города к идее создания мемориального музея советского авангарда, крестным отцом которого объявлялся, естественно, хозяин квартиры на Фонтанке, 34, Николай Николаевич Лунин, а Ахматова играла бы при нем, очевидно, двусмысленную роль «бедной родственницы», по хлесткому определению Михаила Кузмина. Нам же хотелось создать, прежде всего, музей поэта Серебряного века Анны Ахматовой, воплотив в музейной экспозиции всю ее сложную, мучительную биографию, не ограничиваясь хронологическими рамками жизни в Фонтанном Доме. Генеральное сражение состоялось 17 июля 1988 года в помещении Фонда культуры. Я знал, что единственным человеком, кто может помочь нам отстоять нашу точку зрения, является Лев Николаевич с его неоспоримым научным и общественным авторитетом. Но знал я и то, что чувствовал он себя в то время неважно, в подобного рода публичных говорильнях принимать участие был не охотник («положил я на это дело с прибором», — сказал он мне по телефону, и это


190
М. М. КРАЛИН
была единственная грубость, слышанная мною от него за все время нашего знакомства). Знал я и то, что правление Фонда культуры, во главе с Аллой Пирской заранее стояло на стороне Луниных и явно не желало видеть на этом мероприятии Гумилева. Поэтому мне пришлось разработать целый стратегический план, в результате реализации которого за час до начала толковища Лев Николаевич был доставлен на машине моим помощником на театр боевых действий. Фойе в Фонде культуры было еще безлюдным, и лишь невзрачная фигурка Ирины Николаевны Луниной, тоже доставленной заранее, невольно привлекала внимание. Лев Николаевич, который не виделся с ней двадцать лет, с дней судебного процесса по поводу перераспределения наследства Ахматовой, подошел к Луниной и сказал, в ответ на ее приветствие: «Здравствуй, Ирка! Как ты постарела!». Все дальнейшее было заснято на пленку; видеофильм, снятый по моей инициативе замечательным оператором Александром Шаматриным, должен храниться в фондах музея в Фонтанном Доме. Я не стану пересказывать весь сюжет — это заняло бы слишком много времени, но скажу, что только благодаря тому, что Лев Николаевич решительно встал на нашу сторону и поддержал изложенную мной научную концепцию музея, победа оказалась за нами. Анна Генриховна Каминская, поддерживаемая группой «Спасение», вышла и стала пояснять (указкой на схеме), кто в какой комнате жил в обширной пунин- ской квартире. Потом поднялся Лев Николаевич и с юмором, который он умел при случае превращать в боевое оружие, сказал: «Ты, Анька, очень хорошо рассказала, кто в какой комнате жил. Только ты почему-то забыла упомянуть свою родную бабушку Анну Евгеньевну, а ведь она была очень порядочным человеком! Ну, ладно, давайте устроим музей-гарем: ты, Ирка, развесишь фотокарточки своих любовников, я повешу свою Птицу, то- то будет славно!». Воспроизвести интонации Льва Николаевича, конечно, очень нелегко (слава Богу, что они сохранились в видеозаписи), но в целом, это был блестящий спектакль из истории нравов, и он играл в этом спектакле во всеоружии ума и таланта. Надо сказать, что в дальнейшем, когда музей в Фонтанном Доме был открыт, Лев Николаевич не очень-то его жаловал. Чаще он бывал в другом — народном музее, созданном Валентиной Андреевной Биличенко. Не знаю, чем она сумела завоевать его сердце, но немногие имевшиеся у него материалы, связанные с творчеством отца и матери, он неизменно передавал туда. О Фонтанном Доме он говорил: «У нас на Фонтанке и черти водятся». Но я к тому времени уже не работал в этом музее.


Из воспоминаний о Л. Н. Гумилеве
191
Но в тех редких случаях, когда мои занятия касались Н. С. Гумилева, я встречал со стороны Льва Николаевича самое благожелательное отношение. Так, в 1988 году мы с редактором Натальей Евграфовной Приймой задумали сделать в издательстве «Детская литература» книжку «для среднего школьного возраста» «Капитаны». Издать самый знаменитый поэтический цикл Гумилева для детей тиражом 300 тысяч экземпляров было по тем временам смелой задумкой. Я принимал в ней непосредственное участие и хочу вкратце рассказать, как это было. Художники, братья Валерий и Александр Трауготы сделали великолепные, экспрессивные и романтические иллюстрации к книжке. В начале книги был помещен двойной портрет отца и сына, Николая Степановича Гумилева и маленького Левушки. Поместить такой портрет тоже было непросто, и во «взрослой» книге он наверняка бы не прошел в то время. Нас выручило то, что на детские книжки цензура не распространялась, поэтому в изданиях для детей удавалось иногда протаскивать крамольные, по тем временам, вещи. Но все- таки, выпуская эту книжечку, пришлось обратиться с просьбой к Михаилу Александровичу Дудину, чтобы он написал вступительное слово — его авторитет много значил для «прохождения» книги. Мне было поручено написать примечания к стихам и показать макет книжки Льву Николаевичу. Он очень обрадовался будущей книжке и своему детскому портрету. Узнав о моих трудностях с примечаниями, деятельно взялся помогать мне. Хотя эрудиция Льва Николаевича была, как известно, весьма обширной, он, не доверяясь ей вполне, стал доставать с полок словари: Брокгауза-Ефрона, Ларусса, какие-то еще мне неведомые на разных языках. Мы вместе стали искать объяснения, кто такие Гонзальво, Ганнон Карфагенянин, князь Сенегамбий, капитан с ликом Каина. При этом Лев Николаевич веселился от души и вел себя совершенно как мальчишка. Так что можно открыть секрет: примечания к «Капитанам», хотя и подписаны моей фамилией, наполовину сформулированы Львом Николаевичем. Он сам взялся написать второе, вслед за дудинским, вступление к книжке. Сделал он это буквально на моих глазах, и вот что у него получилось: «Правильнее сказать, что тема находит поэта, нежели наоборот. Экзотика в русской литературе всегда занимала достойное место. Пушкин и Лермонтов писали про Кавказ. Стихотворение Рылеева «Ермак» стало боевой песней сибирских казаков... В XX веке эту традицию продолжил Николай Степанович Гумилев, который был не только поэтом, но путешественником и солдатом.


192
М. М. КРАЛИН
Темой многих его стихов была доблесть, которую он видел как в своих спутниках и соратниках, так и в героях истории — будь они испанцы, греки, финикийцы или арабы. Радость открытий, совершаемых с трудом и риском, прославлена им как высшее проявление человеческого духа, а опасности, подстерегающие первооткрывателей заокеанских стран, казались его героям, как и ему самому, заманчивыми и увлекательными. А опасности были разными — водовороты и ураганы, отравленные стрелы и появления таинственных энергий — огней святого Эльма, запечатленных в легенде о Летучем Голландце. Н. С. Гумилев сам путешествовал в Африке, был солдатом Первой мировой войны, но прославился как поэт. «Капитаны» — одно из его ранних произведений, где сама энергия стиха воссоздает атмосферу героизма эпохи великих открытий». Книжка «Капитаны» вышла и разошлась в мгновение ока. Она была одной из первых ласточек в изданиях Гумилева после его реабилитации; ныне она сделалась библиографической редкостью, несмотря на большой тираж, потому что детские книжки изнашиваются намного быстрее, чем взрослые.


В. 	К. ЛУКНИЦКАЯ Из воспоминаний...
Сын Николая Степановича и Анны Андреевны — Лева — потянулся к Павлу Николаевичу Лукницкому вначале из-за его поэтического авторитета. Мальчик восторженно относился к стихотворениям маминого друга и неизменно обращался по поводу собственных сочинений именно к Лукницкому с надеждой получить и достойную оценку, и нужную критику. В общении с Лукницким у Левы стало проявляться и ироничное отношение к своим творениям, и упорство в достижении лучших результатов. Такая самокритика и такая настойчивость весьма импонировали Лукницкому. Фантазия Левы была безгранична, он был полон творческих начинаний. Павел Николаевич старался потратить на Леву все свое свободное время, когда тот приезжал с бабушкой из провинциального Бежецка: он возил Леву за город, они посещали кинематограф, театры, музеи, были в зверинце и даже в кафе, когда бродили по городу. Бывал Лева и в доме Лукницкого, у его родителей. Мальчик был искренне привязан к Лукницкому. Может быть, в благодарность за внимание, которого по разным причинам ему не доставало в Ленинграде? А столь пристальное внимание к Леве самого Павла Николаевича было продиктовано не только просьбой Ахматовой «повоспитывать» и не только искавшим дружбы с ним самого мальчика, но усиливалось это пристальное внимание тем, что Лева — сын «его» Поэта. Где-то все близко, рядом... кусочек ускользнувшего во времени живого кумира...
Это случилось в 1980-х — бум имен-понятий: Гумилев — Ахматова — Серебряный век. Все вместе всплыло, вынырнуло «из глубины покинутых времен». Я тоже поддалась соблазну, бросив свою журналистскую и литературную работу, понимая, что то, что я смогу сейчас, сразу, пусть даже немногое, издать, напечатать из домашнего архива семьи Лукницких,


194
В. К. ЛУКНИЦКАЯ
станет стартом, отправной точкой, за которой двинется лавина публикаций, статей, выступлений, книг, диссертаций, антологий, библиографий, воспоминаний. Потому что Лукницкий был первым не «вспоминателем», а «записывателем». Позабудется или опустится «отправная точка — Лукницкий», и два десятилетия вперед ученые и «не ученые» литературоведы, историки литературы, культуры и не историки будут наперебой, впопыхах наверстывать упущенное за 70 лет чужое богатство, переписывая друг у друга, а то и переделывая факты, события, ситуации, о которых ранее имели смутно-туманное представление, или не имели представления вообще. «Отправная точка — Лукницкий» — это — данность. Это — явление. Есть люди. Они живут так. Они уже рождаются с ощущением такого определенного гражданского долга. Они обладают шестым чувством. Их шестое чувство — идея передачи Знания будущим людям. Как Несторы своего времени. Они, как воображаемые «Атланты с Тибета», фиксировали сиюминутную жизнь — целый срез эпохи, оставив ее следующим людям. И так до бесконечности. Не ждали они ни благодарности, ни признания. Сиюминутная запись... Документ времени... Фотография — смерть (или жизнь?) мгновения... Что может быть ценнее? Человечество пока не придумало заходы в прошлое иным путем. И «Атланты» пока почему-то молчат... Никакая выдуманная биография, никакой творческий портрет не в состоянии воссоздать многогранных движений души человека, его раздумий, мечтаний, поисков. Когда-нибудь хроника Лукницкого станет доступной том за томом. В дневнике Лукницкого Ахматова предрекла ему «через сто лет». Осталось подождать совсем немного.
Лев Николаевич жил в неуютной комнате коммунальной квартиры, когда я пришла к нему в первый раз, изучив к тому времени, то есть за сорок лет, вдоль и поперек всю ту часть жизни Лукницкого, которую он связал в свое время с именами Гумилева и Ахматовой; пропитавшаяся насквозь стихами двух Поэтов. Однажды невольной хозяйкой принимавшая Ахматову, материализовавшуюся из записей Лукницкого, из мифов о ней и ее стихов, на даче в Переделкино, на ул. Довженко, 9; через какое-то время записавшая ее голос на рвущуюся от неземного его звучания примитивную ленту неуклюже громоздкого прадедушки-магнитофона; невольная свидетельница ужасающей схватки — борьбы за литературно-материальное наследство Ахматовой между сыном и семьей с фамилией Пунина. И, наконец, вычитав в предсмертной дневниковой записи Лукницкого о его глубоком огорчении не из-за приближения


Из воспоминаний...
195
небытия, а из-за того, что не успел написать лучших своих книг, в том числе о своем отце, о Гумилеве, об Ахматовой, которые мог написать только он: «Правду! Только правду!». Тут и сработала окончательно «печать» Павла Николаевича на мне: «Хорошая вдова»... «Правду!». «Только правду!». Я и робела, и все же потянулась, особенно после множественных встреч с семьею Луниных — Ириной и Аней, бывших раньше семьею Ахматовой, особенно участившихся после смерти Лукницкого, как в моем, так и в их доме. Потянулась, как к магниту, опять же из-за преданности Павлу Николаевичу, как «псина на команду», на слово «Гумилев».
Живой сын. Придумала, наконец, такой несерьезный, непрочный, нарочный предлог для этого свидания — детские его стихи и письма. Лев Николаевич был один. Он любезно распахнул дверь, даже радостно встретил, был приветлив в своей скудной, но теплой обстановке, как-то интимно-разговорчив, чего я, много наслушавшись о нем, не ожидала. Я была удивлена, смущалась, но мне повезло. Я не смогла заговорить, я только смотрела, улыбалась, хотела дотронуться до него, чтобы передать потом мое ощущение туда, в небо — Лукницкому, Гумилеву, Ахматовой... Он выручил, сам стал рассказывать, вспоминать Павла Николаевича того времени, и совсем уж я растерялась, когда он дошел до слов о его маме, о том, как он жил тогда... Тут — голос его дрогнул, заглох, я увидела внутреннее рыдание, только тихо услышала уже мне известное: «меня укладывали спать на сундуке в коридоре». Но, но — мгновенье, — я быстро-быстро, как отличница на экзаменах, стала рассказывать, что привезла показать ему его письма к Павлу Николаевичу и его детские стихи 1925-1928-х годов, что мечтаю их в будущем видеть напечатанными. А пока опубликовала некоторые материалы к биографии его папы и составила большой и самый первый том — сборник всех стихотворений Николая Гумилева, включая стихи из периодических изданий и даже еще не публиковавшиеся; что буду работать и дальше с архивом, сколько хватит жизни и сил. А сейчас готовлю к изданию маленькую книжечку о его маме, папе и о нем самом. Лев Николаевич перебил, не дал попросить его поддержки, одобрения, не дал договорить, сразу сказал сам: «Издавайте все. Все, что записывал Павел Николаевич, его архив — все правда. Надо печатать все!» А на стихи свои взглянул: «Все привезли?». Я ответила, что точно не знаю, — архив громадный, но знаю, что где-то в архиве, кажется, хранится драма в стихах, могу, если найду, привезти. «Непременно привезите в другой раз, — и еще


196
В. К ЛУКНИЦКАЯ
раз, громче, — непременно». Потом сел и надписал книги «Хунны в Китае»: «Дорогой Вере Константиновне — хранительнице Гумилевианы». И вторую «Древняя Русь и Великая Степь»: «Дорогой Вере Константиновне и Сергею Павловичу Лукницким в память о годах Ахматовой и Гумилева и с наилучшими пожеланиями в Новом году».
Другой раз случился не скоро. Зимним вечером 1991 года на звонок мне открыл человек, молча показал рукой на дверь комнаты, куда мне войти, и исчез. Я постучалась, вошла. Лев Николаевич тяжело сидел за обеденным столом — он немного наклонился вперед к столу, и было видно, что он нездоров. В стороне от него на столе стояли чашки, печенье в вазе, сахарница, а перед ним лежала его книга «Этногенез и биосфера Земли». За его спиной смотрел на меня со стены его молодой отец. Я сразу же попросила разрешения его сфотографировать — он разрешил — и сделала два снимка; стену с портретом и его самого за столом. Потом осторожно вынула из сумки аккуратно упакованную в целлофан еще в Москве, чтобы не помялась в дороге, обещанную «драму» и протянула Льву Николаевичу. Он до нее не дотронулся, но позвал: «Костя (или я перепутала имя — «Миша»?), возьми это и брось в огонь!» «Брось в огонь» звучало громко, почти криком. Появился молодой человек, тот, что открывал дверь новой, отдельной квартиры Льва Николаевича, молча взял из моих рук пакет и, не распаковывая, удалился. Я растерялась, встала и заторопилась. Не знала, как повести себя. Лев Николаевич, не объяснив мне этого действа, ласково и печально улыбнулся, усадил меня, приблизил свою книгу и надписал: «Дорогой Вере Константиновне Лукницкой от автора Л. Н. Гумилева, январь 1991 г.» И, как будто не было мгновения неловкости, любезно предложил мне чаю. Я поблагодарила за книгу, за приглашение к чаю, и надписала ему свою «Николай Гумилев. Жизнь поэта по материалам домашнего архива семьи Лукницких». От чая, смущенная его странным поведением, отказалась, сославшись на дела в городе. Лев Николаевич трудно встал, сам проводил меня к выходу. С. Б. Лавров — президент Русского Географического общества — в те годы был заведующим кафедрой социальной и физической географии Ленинградского университета, он стал одним из ближайших друзей профессора Института географии при ЛГУ Льва Николаевича Гумилева. Я рассказала Сергею Борисовичу историю с «драмой».
— Лев Николаевич, вообще говоря, явление непредсказуемое, — смущенно засмеялся Сергей Борисович, однако


Из воспоминаний...
197
пообещал при случае деликатно — «разведать», как он выразился, ситуацию. Я думаю, он и сам побаивался ученого-фанта- ста. Уж больно долго тянулось «разведывание»...
Обещание он исполнить не успел, я сама докопалась, еще раз проштудировав дневник Лукницкого того периода. Все в дневнике описано.
Оказалось, что поэма была «исправлена» и переписана рукою его сводной по отцу сестрой Н. С. Гумилева, которая самовольно влезла в детское творчество Левы Гумилева. От этого унижения профессор и хотел избавиться...


В. 	Ю. ЕРМОЛАЕВ
Лев Николаевич Гумилев: штрихи к портрету
В 1978 году я поступил на дневное отделение географического факультета Ленинградского государственного университета. Благодаря этому обстоятельству и произошло вскоре мое знакомство со Львом Николаевичем Гумилевым. На первом курсе студенты слушали в числе прочего одну ознакомительную лекцию по каждой из научных дисциплин, читавшихся на факультете. А Лев Николаевич преподавал на географическом курс под названием «Народоведение». На ознакомительной лекции я и увидел его впервые. На тот момент (а было мне 18) я вообще ничего не слышал ни о самом Льве Николаевиче, ни о его тяжкой судьбе, ни тем паче — о его научных работах. Выросши в «простой советской семье», я был очень далек не только от академической, но и вообще от интеллигентской среды. Откуда мне было знать, что я бегу на лекцию к родному сыну Анны Андреевны Ахматовой? Когда в аудиторию вошел пожилой, грузный, седой человек среднего роста, одетый в мешковатый костюм, все студенты встали как-то непроизвольно, переглядываясь и перешептываясь. Эта необычная реакция удивила меня настолько, что я, помню, спросил у своего однокашника: «Это кто?» И неожиданно услышал в ответ: «Да это же Гумилев!». У меня фамилия «Гумилев» ассоциировалась исключительно со стихами Николая Степановича, некоторые из которых я знал наизусть. Факт существования его живого потомка меня изрядно удивил. Признаться честно, из той первой лекции Льва Николаевича я понял мало, но был совершенно потрясен впечатлением, которое произвел на меня этот человек. Как только Гумилев начал говорить о своей концепции этногенеза и этнической истории, флер его происхождения навсегда перестал меня волновать. Эрудиция, свобода изложения и чувство юмора Льва Николаевича были таковы, что не оставляли


Лев Николаевич Гумилев: штрихи к портрету
199
никакого шанса сравнится с ним даже самым лучшим университетским преподавателям. После лекции желающие могли задавать вопросы. Я всегда интересовался историей. Хотя я и предпочел изучать в университете географию, но довольно много читал по истории античного Рима, Западной Европы и России. Наверное, поэтому я тоже набрался смелости что-то спросить, правда, в числе последних. И тут изрядно уставший от напора слушателей Лев Николаевич поразил меня вторично. Вместо ответа он вдруг как-то по-детски светло улыбнулся и в свою очередь спросил: «Простите, Вы курите?» «Да!» — ответил я изумленно. «Так пойдемте курить, а то у меня уши пухнут!» И пока мы курили в коридоре, он с каким-то азартом отвечал на мой вопрос. При этом его ответ не был похож на те, что обычно давали наивным первокурсникам другие университетские мужи. В его словах не было ни ссылок на авторитеты — «об этом Вы можете самостоятельно прочитать у Баранского», ни отговорок — «в следующем семестре как раз на эту тему будет семинар», ни снисходительности — «у Вас впереди 5 лет обучения, если Вам повезет — Вы успеете это выяснить». Гумилев, видя впервые мальчишку-студента, говорил с ним исключительно по существу и с полным соблюдением требований академической корректности. В заключение он еще и поблагодарил меня (!) за вопрос, чем «добил» меня окончательно.
Я начал по своей инициативе посещать его курс, в том числе и для слушателей на вечернем отделении. Мне хотелось понять существо его концепции этногенеза и этнической истории. В то время концепция эта не была целостно изложена. Лев Николаевич только заканчивал подготовку рукописи своей основной работы «Этногенез и биосфера Земли» к депонированию. Поэтому я поневоле задавал все больше вопросов, а Гумилев неизменно терпеливо и подробно давал на них ответы. До сих пор я помню его первый комплимент мне. Я спросил о причинах связи патриарха Филарета (Романова) с Тушинским вором. Лев Николаевич с некоторым удивлением резюмировал: «Для студента Вы много знаете по русской истории». Я не без иронии согласился: «Если Вы имеете в виду студента-географа, то, наверное, да». «Нет, друг мой, — возразил мне Гумилев, — Вы и для студента-историка первого курса много знаете по русской истории». Таким образом, мы начали потихоньку общаться на научные темы. Во время моих первых хождений на гумилевские лекции произошел забавный эпизод. Гумилев обычно читал в больших аудиториях, куда собиралось


200
В. Ю. ЕРМОЛАЕВ
множество народа. И вот однажды, когда очередная лекция только что началась, какой-то хам, открыв дверь из смежной аудитории, громко спросил: «Здесь что читают?» Гумилев прервал изложение. Мне эта выходка показалась настолько неуважительной по отношению ко Льву Николаевичу, что я также громко ответил: «Закройте дверь, здесь читают введение в гу- милевщину!» Раздался хохот, причем Гумилев смеялся едва ли не громче всех. Сие микроскопическое происшествие как-то сразу сблизило нас со Львом Николаевичем. После него мы общались с возрастающей личной симпатией. Он и много лет спустя с неизменным удовольствием поминал мне это «введение в гумилевщину». Я же с этого момента почувствовал к себе некое особое отношение Гумилева, который начал выделять меня из числа прочих слушателей.
В процессе все более частого общения я постепенно понимал, насколько трудным было положение Льва Николаевича Гумилева и вообще и в университете в частности. Книги его уже не печатали*. Чтобы добиться научного обсуждения своих работ по этногенезу, Льву Николаевичу пришлось вторично представить диссертацию на соискание ученой степени доктора наук, на сей раз — географических (1974)**. Автор нескольких книг, переведенных на иностранные языки, занимал микроскопическую должность старшего научного сотрудника в университетском Научно-исследовательском институте географии (НИИГ). Гумилев без малого 20 лет работал на факультетской кафедре старшим преподавателем, но не стал даже доцентом! Будучи доктором исторических наук, Лев Николаевич был начисто лишен возможности быть научным руководителем кандидатских диссертаций. Последнее было беспрецедентно для университета, где молодые кандидаты наук становились доцентами лет через 5 активной лекционной работы, а в случае необходимости запросто назначались научными руководителями у аспирантов. Разумеется, Гумилев остро переживал невозможность печататься и учить молодежь. Однако жесткая опала переносилась им с удивительным достоинством. Отсутствие возможностей он компенсировал ежедневной работой «в стол» и едкой
‘Последней опубликованной на тот момент его монографией была книга: Гумилев Л. Н. Хунны в Китае. М.: Наука, 1974.
"Результаты опалы Гумилева в 1974-1986 годах ясно видны из библиографии его работ. См.: Лев Николаевич Гумилев: библиографический указатель / сост. и ред. А. Г. Каримуллин. Казань: Респ. научн. б-ка Тат. ССР, 1990. С. 19-22.


Лев Николаевич Гумилев: штрихи к портрету
201
иронией. Упорство, последовательность и удивительная стойкость Льва Николаевича вызвали у меня такое уважение и восхищение, которого никогда не смогли бы породить никакие его научные регалии. Между тем я благополучно перешел на второй курс и был зачислен на кафедру экономической и социальной географии, которую возглавлял профессор С. Б. Лавров. В соответствии с установленным порядком каждый из нас должен был выбрать из числа преподавателей кафедры научного руководителя для подготовки ежегодной научной работы. Это был важный выбор в том случае, если студент, подобно мне, собирался в дальнейшем делать научную карьеру. Первый научный руководитель во многом определял и тематику научной работы, и перспективы защиты диссертации, и возможности дальнейшего карьерного роста универсанта. К этому времени я уже серьезно увлекся гумилевскими идеями. Формально ничто не мешало мне выбрать Льва Николаевича в качестве научного руководителя, поскольку он преподавал на «моей» кафедре. Для меня такой выбор был и естественным, и желанным, и единственно возможным с этической точки зрения. Разумеется, Гумилев прекрасно видел мою увлеченность его темой, мою готовность работать, мое искреннее восхищение им и сочувствие ему. Однако, будучи человеком опытным и благовоспитанным, он ни разу не спросил меня о моих планах. Тогда это несколько удивляло и даже расстраивало меня. Ведь из всех студентов географического факультета я был единственным, кто серьезно воспринимал гумилевские идеи. Мне казалось, что сдержанность Льва Николаевича порождена его неверием в мои способности и (или) сомнениями в твердости моих намерений. Только позже, став старше и опытнее, я смог в должной мере оценить тот такт и ту меру ответственности, которые он проявил по отношению ко мне в этом эпизоде. Ведь он намного лучше меня понимал цену моего решения. Желая иметь учеников из числа студентов, он, тем не менее, не стал подталкивать меня к этому решению силой своего авторитета. Дело в том, что положение мое в университете было уязвимо. Чтобы покинуть не по своей воле университетские стены, мне было достаточно не сдать всего одну сессию. Никто не сделал бы для меня исключения из правил, ибо никаких связей в университетской среде у меня не было*. Именно поэтому я учился со всем возможным рвением, особенно на первом
* Исключение из университета означало срочную службу в Советской
армии, на которую я категорически не желал тратить свои силы и время.


202
В. Ю. ЕРМОЛАЕВ
курсе. Разумеется, работа с Гумилевым моих шансов отнюдь не улучшала. Понимая это, я всесторонне обдумывал свое положение. Я солгал бы, если бы сказал, что не колебался вовсе. Но в итоге все-таки твердо решил для себя попытаться учиться у Льва Николаевича, а затем — и работать с ним.
Осенью 1979 года я подошел к Гумилеву после очередной лекции и не без некоторой робости попросил его согласия стать научным руководителем моей курсовой работы. Лев Николаевич вздохнул с видимым облегчением, посмотрел мне прямо в глаза и сказал: «Это дело серьезное. Знаете, Вы приходите ко мне домой. Выпьем водки, покушаем и спокойно поговорим обо всем. Вам когда удобно?». Не могу описать мое изумление. О гумилевской закрытости и осторожности знали все. Никто из университетских коллег Льва Николаевича не мог похвастать тем, что получил от него приглашение на домашний ужин. Немного познакомившись с академическими обыкновениями, я уже понимал — обычно доктора наук со студентами второго курса у себя дома курсовых работ не обсуждают. Я попытался было промямлить какое-то маловразумительное «неудобно» и тут же нарвался на вежливый вопрос: «Вы работу делать хотите? Тогда перестаньте деликатничать и запишите адрес: Большая Московская, дом 4, квартира 9». Мягко говоря, не без волнения пошел я в назначенное время по названному мне адресу. Дом, в котором жил Лев Николаевич, располагался в двух шагах от станции метро «Владимирская». Большая, грязная и темная питерская «парадная» привела меня в коммунальную квартиру, где мой будущий научный руководитель с женой Натальей Викторовной занимали одну комнату (правда, довольно большую). После трагической гибели моего отца в 1976 году я остался с мамой. Мы жили откровенно бедно, однако и у нас была отдельная квартира. Но условия, в которых жил и работал Лев Николаевич, показались мне много хуже нашей малогабаритной «двушки», расположенной в рабочем районе на правом берегу Невы. Получалось: у меня, 19-летнего студента, и то была собственная комната, а у 67-летнего доктора исторических наук даже отдельного кабинета не было! Огромная, запущенная коммунальная кухня, узкий обшарпанный коридор, оклеенный старыми дешевыми обоями, «места общего пользования» с оборудованием, дышащим на ладан...*
'Плачевное состояние квартиры имело свою причину. Соседями
Гумилевых была семья из трех человек. Сильно пьющий глава этой се¬
мьи работал надзирателем в знаменитых «Крестах», где когда-то Лев


Лев Николаевич Гумилев: штрихи к портрету
203
Резким контрастом коммунальным мерзостям была комната Гумилевых. Переступая ее порог, посетитель как бы моментально переносился из отвратного советского настоящего в приличное дореволюционное прошлое. Старинная мебель, плотные темно-зеленые портьеры, небольшой рабочий стол, библиотечные ящики для карточек. Почти все свободное пространство по стенам занимали стеллажи и полки с книгами и папками.
И Лев Николаевич, и его жена приняли меня тепло и просто. Будучи представлен Наталье Викторовне как «тот самый Слава», и с трудом преодолев естественное смущение, я думал только о том, как мне обосновать мою просьбу. Однако Лев Николаевич сам приступил к сути дела. В этом поступке снова проявилась присущая ему деликатность. Ведь под влиянием его слов я мог передумать, и на сей случай он явно хотел избавить меня от лишних объяснений. Коротко, но красочно он изложил мне суть своего научного и общественного положения и добавил, что считает себя обязанным прямо предупредить: работа с ним принесет мне множество неприятностей. Если я готов к ним, то он будет рад со мной «заниматься». Если же эта перспектива меня пугает, то лучше мне выбрать другого научного руководителя: «А то запишетесь ко мне, и они накинутся на Вас как тигр на капусту и лев на теплое говно!». Последняя часть метафоры произвела на меня особенно сильное впечатление из- за имени употребившего ее собеседника. Несмотря на серьезность разговора, мы оба расхохотались, и наступил мой черед говорить. Довольно сумбурно рассказал я о своем давнем интересе к истории и географии, полном отсутствии связей в научной среде, уверенности в огромном потенциале пассионарной теории этногенеза. Сказал я и о том, что с учетом опыта нашего общения считаю для себя невозможным выбрать другого научного руководителя. «Лев Николаевич, я почти год слушал Ваши лекции, раскрыв рот. Вы полагаете, что я смогу после этого проситься к кандидату наук Р. и заниматься географией промышленности строительных материалов Ленинградской области?». Лев Николаевич внимательно выслушал меня. Я видел, что суть и форма сказанного мной пришлись ему по душе. Однако Гумилев вновь повторил свое предупреждение: «Слава, боюсь, Вы не понимаете. Из-за меня у Вас действительно могут
Николаевич был в заключении. Семейство люмпенов всячески осложняло жизнь Гумилевым. За многие годы соседства его жене не удалось получить от них даже согласия на ремонт квартиры, который Гумилевы готовы были сделать за свой счет.


204
В. Ю. ЕРМОЛАЕВ
быть серьезные неприятности. Начнут Вас таскать, пакостить, из университета выпрут, в конце концов!» В ответ я откровенно рассказал о своем положении, о своих опасениях насчет исключения из университета и о своем большом желании учиться у него. К моему счастью, по итогам нашей беседы мы решили, что «Бог не выдаст, свинья не съест», и с видимым удовольствием пожали друг другу руки. Затем я имел несказанное удовольствие несколько часов обсуждать содержание и перспективы теории этногенеза с ее автором за хлебосольным хозяйским столом. Так, с рукопожатия и последующего «совместного распития спиртных напитков», началось и мое обучение, и наша совместная работа.
Сегодня, когда мне 50 лет, я отчетливо понимаю: этот разговор со Львом Николаевичем был самым важным в моей жизни. Никогда, несмотря на все последующие трудности, сложности и разочарования, я ни одной секунды не пожалел о принятом мной решении. Учеба у Льва Николаевича и работа с ним сформировали не только мои научные интересы, но и меня самого. Опыт многолетнего общения с ним и возможность продолжать работать вслед ему и сейчас делают меня счастливым человеком. К нашей общей радости, пессимистический прогноз Льва Николаевича касательно моих потенциальных неприятностей сбылся в гораздо меньшей степени, чем ожидалось. Уже на следующий день я формально записался на кафедре «к Гумилеву». А через несколько дней один из тогдашних руководителей факультета остановил меня в коридоре и весьма доброжелательно объяснил мне, что мои блестящие жизненные перспективы от этого решения пострадают. Я вежливо выслушал его, и спросил: «Разве запрещено писать работы у Льва Николаевича?». Ответ, естественно, был отрицательный, и Гумилев остался моим руководителем*. Самой показательной для меня стала в этой ситуации реакция Льва Николаевича. Он воспринял сей неприятный эпизод крайне болезненно, поскольку полагал себя виновником обозначившихся неприятностей. Не хочу обидеть других наших преподавателей, но остаюсь в уверенности:
* Тогда эта попытка давления, хоть и очень корректная по форме, ужасно меня разозлила. Но поскольку серьезного продолжения не последовало, я склонен думать, что старший коллега просто пытался уберечь неразумное чадо от неприятностей. Сейчас я искренне благодарен ему. Ведь именно из-за его поступка я решил наперекор любым обстоятельствам учиться у Гумилева и в любом случае написать диссертацию под руководством Льва Николаевича.


Лев Николаевич Гумилев: штрихи к портрету
205
никто из них и не подумал бы так волноваться из-за проблем студента. В итоге моя решимость работать с Гумилевым, и без того довольно сильная, только окрепла.
Зимой 1979 года был, наконец, депонирован первый том рукописи Гумилева «Этногенез и биосфера Земли»*. Сегодня это может показаться событием техническим, но тогда, в условиях негласного запрета на печать гумилевских книг, это был единственный доступный Льву Николаевичу способ сохранить рукопись и дать ей хоть как-то увидеть свет. Депонирование «Этногенеза и биосферы» шло с огромным трудом. Так, в ходе подготовки к депонированию рукопись книги была потеряна (!) в редакционно-издательском отделе университета. Поэтому для Гумилева завершение ее депонирования стало огромной победой. Он тогда даже начал очередную лекцию с ехидного объявления: «Никакие академики не смогли сдержать развития советской науки об этносе!», после чего с размаху бросил только что полученный машинописный том на ближайший стол. Именно на этом фоне я со щенячьим восторгом начал свою первую научную работу.
Обычно второкурсникам тему для научной работы давали их руководители, исходя, прежде всего, из собственных прагматичных соображений. В экономической и социальной географии студенту всегда можно что-нибудь посчитать и где-нибудь собрать материал к пользе своего шефа. Таким образом, курсовые работы становились завуалированной формой отработочной ренты, которой оплачивалось научное руководство. Уже достаточно хорошо зная Льва Николаевича, я был уверен, что рента мне не грозит, а мои пожелания будут в достаточной мере учтены при выборе темы. К тому времени я прослушал довольно много гумилевских лекций, прочитал все статьи из серии «Ландшафт и этнос», публиковавшиеся в 1964-1973 годах**. Я знал, что все эмпирические обобщения Гумилев сделал на уровне этносов и суперэтносов. На этногенезах субэтносов он останавливался мало, поскольку волатильность поведения
* Гумилев Л. Н. Этногенез и биосфера Земли: Звено между обществом и природой. М.: ВИНИТИ, 1979.
"Не утомляя читателя библиографией, сошлюсь лишь на крайние статьи этой серии: Гумилев Л. Н. Хазария и Каспий: ландшафт и этнос: I // Вестник Ленингр. ун-та. 1964. № 6. Вып. 1. Геология.
География. С. 83-95; Гумилев Л. Н. Внутренняя закономерность этногенеза. Ландшафт и этнос: XIV // Вестник Ленингр. ун-та. 1973. № 16. Вып. 1. Геология. География. С. 94-103.


206
В. Ю. ЕРМОЛАЕВ
субэтноса всегда велика. Мне показалось интересным сделать краткое описание этногенеза какого-нибудь русского субэтноса и попытаться показать — какую длительность имеют фазы этногенеза для данного уровня этнической иерархии. Довольно быстро обнаружился и пример территориально и поведенчески локализованного субэтноса. Это были так называемые казаки- некрасовцы — участники донского восстания 1705 года. Вот этот материал я и хотел предложить Льву Николаевичу для предварительного обсуждения. Но, даже набросав, как и полагалось, краткий план работы, я оказался не готов к первому гумилевскому вопросу: «Вы о чем думаете писать?» Я? Писать? На факультете и в университете считалось вещью общепризнанной, что студент второго курса самостоятельно писать не только не может, но и не должен. Его задача — подготовить и сдать в установленные сроки курсовую работу в виде реферата, одобренную научным руководителем, и баста. Тут-то и стало мне понятно, что с моим научным руководителем так не будет. Это обстоятельство меня очень порадовало, и вот почему. Я стремился как можно скорее уяснить для себя — смогу ли я сделать в «гумилевщине» хоть что-то, что может получить одобрение Гумилева. Опозориться перед ним я боялся ужасно, и потому возможность выбрать тему самому была для меня очень важна. Изложив мэтру фабулу про казаков-некрасовцев как пример этногенеза субэтноса, я тут же получил краткое одобрение на тематику. Сдержанно похвалив мой выбор, Лев Николаевич порекомендовал мне дополнительно прочитать несколько книг по истории Турции, сделал одно существенное методологическое замечание касательно дивергенции субэтноса, после чего энергично заключил: «Пишите!». Приготовившись к длинному поучению со стороны мэтра, я был сбит с толку и некстати брякнул: «Лев Николаевич, так мне с первой главой когда к Вам приходить? А то вдруг я что-нибудь неправильно напишу?» Ответ был бесподобен: «Приходить Вы можете тогда, когда Вам нужно, позвонив предварительно по телефону. А вот работу приносите тогда, когда она будет закончена. И не пишите неправильно: Вы в этом некоторым образом заинтересованы, ведь это Ваша работа».
Так я получил полную свободу узнавать и спрашивать при полной личной ответственности за конечный результат. Этот жесткий и ответственный подход к работе стал первым предметным уроком, полученным мной от Льва Николаевича Гумилева. В основе такового отношения к своему делу лежало, конечно, его убеждение в индивидуальной природе творчества. Все свои


Лев Николаевич Гумилев: штрихи к портрету
207
тексты Гумилев писал сам, в них не было и следа тех тихих замаскированных заимствований, коими так богата отечественная гуманитарная наука. (При этом коллективную работу, особенно экспедиционную, Гумилев признавал.) Он также исключительно высоко ценил возможность научного обсуждения, обмена мнениями с коллегами. А вот к коллективному авторству он относился резко отрицательно. Примеры академических «коллективных монографий» вызывали у него саркастический смех. «Монография не может быть коллективной, коллективным может быть только бл***во!». Даже к соавторству Лев Николаевич подходил весьма осторожно. Из библиографии его научных работ легко заметить, что вещи, написанные им в соавторстве, были для него скорее исключениями, чем правилом*. Конечно, опальное положение Гумилева и ревизионизм его взглядов на предмет классической этнографии всегда уменьшали количество его потенциальных соавторов. Но я убежден, что главная причина бедности его библиографического списка соавторами коренилась в самом Льве Николаевиче. Он чрезвычайно ценил свою творческую свободу и крайне неохотно шел на компромиссы, которые ее ограничивали. Конечно, это всегда сужало базу для признания его работ, и он это прекрасно понимал. Но интеллектуальная самодостаточность, которую Лев Николаевич отстаивал, была для него важнее любых тактических проигрышей. Ведь она позволяла ему добиться главного: в любых обстоятельствах оставаться самим собой. Стремление Гумилева минимизировать свою зависимость от других людей было мне понятно. Это обстоятельство всегда сближало нас со Львом Николаевичем. Будучи сам по характеру сугубым индивидуалистом, я восторгался тогда и до сих пор восхищаюсь его способностью годами продуктивно работать в одиночку. Однако известная обособленность и несомненное интеллектуальное превосходство Льва Николаевича над окружающими никогда не переходили в заносчивость и высокомерие. Гумилев был человеком в высшей степени и подлинно демократичным. Его демократизм являлся не позой, а глубоким внутренним убеждением, почерпнутым из тяжелого жизненного опыта. Он с огромным уважением относился к любому стоящему делу, сделанному другим человеком — совершенно независимо от его чинов и регалий.
Работал Лев Николаевич исключительно много, а главное — постоянно. «Нужно каждый день стремиться написать
'Лев Николаевич Гумилев: Библиографический указатель... С. 19-22.


208
В. Ю. ЕРМОЛАЕВ
хотя бы две странички текста» — этому своему правилу Гумилев неукоснительно следовал всю жизнь. Не успело, например, закончиться депонирование «Этногенеза и биосферы Земли», а 70-летний Гумилев уже вновь сидел за письменным столом над «Древней Русью и Великой Степью». Именно в упрямом труде вопреки любым неблагоприятным обстоятельствам был заключен подлинный источник гумилевской плодовитости, которая так удивляла его оппонентов. Они-то никак не могли представить себе человека, у которого научная работа действительно является основным содержанием жизни, а обсуждение научной тематики — господствующей формой досуга. Однажды, находясь в ситуации трудного выбора, я обратился ко Льву Николаевичу, обладавшему большим опытом в этой невеселой области. Он дал мне совет, крайне показательный для характеристики его жизненных установок: «А Вы просто отвлекитесь от этого и работайте. Меня только это спасало. И до сих пор, если мне противно, если меня оскорбили, если я болею — я сажусь и работаю, и мне это помогает. Думаю, что и Вам поможет». Мне действительно помогло, и этот «рецепт Гумилева», как я его называю, до сих пор выручает меня в трудные минуты. Было у Гумилева и еще одно, поистине уникальное для советской жизни, качество. Это искренняя нелюбовь к интригам, какая-то органическая неспособность к действиям ради обыденной пользы. Свидетельство тому — история с моим поступлением в аспирантуру. В 1983 году я защитил под руководством Гумилева дипломную работу по диахронологии русской истории. Но моя попытка самостоятельно добиться зачисления в заочную аспирантуру закончилась, как и следовало ожидать, провалом. Разговоры Гумилева с руководством кафедры положительного результата тоже не принесли. В поступлении мне отказали «ввиду отсутствия вакантных мест». Как узник ГУЛАГа, Гумилев твердо держался проверенного принципа: «Не верь, не бойся, не проси». Он всегда избегал обращаться к начальству с какими-либо просьбами. До сих пор я чувствую себя его должником, поскольку тогда ради меня Лев Николаевич пошел на явное унижение. Он записался на прием к одному из проректоров университета, носившему, если я правильно помню, красноречивую фамилию «Кирпичников». Проректор принял Льва Николаевича немедля, был подчеркнуто любезен, но в просьбе о единственном аспиранте отказал, сказав в заключение: «Лев Николаевич, не обижайтесь на меня: я телефонная трубка». Ни до, ни после того не приходилось мне слышать от сдержанного Гумилева такого виртуозного потока


Лев Николаевич Гумилев: штрихи к портрету
209
речи, в котором слово «суки» звучало приличнее всех прочих. Об аспирантуре пришлось забыть, и я принялся искать работу. Благодаря помощи К. П. Иванова мне удалось довольно быстро устроиться в Ленинградский институт проектирования городов (Ленгипрогор) Госстроя РСФСР. Для человека, собравшегося писать диссертацию по диахронологическим измерениям в этнической истории, Ленгипрогор являл собой воплощенный кошмар. Но никакого иного выхода у меня не просматривалось. Так прошло больше двух лет — ситуация не изменилась. Места в аспирантуре университета для меня все также не находилось, и надо было что-то предпринимать. У Госстроя РСФСР имелась целевая квота на поступление в аспирантуры высших учебных заведений России. Она почти никогда не использовалась, поскольку скромная премия молодого проектировщика в разы превышала надбавку кандидата наук. Поэтому для получения заветного места в заочной аспирантуре университета практически требовалось только обоснование на тему диссертации, близкую к выполняемой работе. Затем обоснование утверждалось в Госстрое РСФСР и направлялось в Минвуз РСФСР, который почти автоматически выписывал соискателю направление в счет невыбранной ведомственной квоты. В этом случае отказать в приеме аспиранта университет никак не мог. Отчетом для ведомства служила заверенная копия кандидатского диплома, а тему защищенной диссертации вообще никто не контролировал. Я с восторгом обрисовал Льву Николаевичу план проникновения в аспирантуру через заднее крыльцо, но его реакция оказалась далека от радости. В его понимании невинная, никому не приносящая вреда комбинация оказывалась сродни воровству. Гумилев не запретил мне «этой аферы», но грустно заметил: «Чему удивляться? Они (большие начальники. — В. Е.) всегда были с урками в компании. Вот и норовят из приличных людей урок сделать». В успех дела Гумилев не верил категорически, и вполне серьезно боялся за меня: «Наверняка стукачи донос напишут. Вы будьте осторожней, Слава!». К счастью, мир оказался разнообразен. Мои институтские начальники — А. Г. Агларова, В. П. Тихонова и В. И. Ким — не страдали избыточной принципиальностью и любезно согласились мне помочь. Были оформлены и утверждены в установленном порядке все необходимые бумаги, и в 1986 году я, наконец-то, получил долгожданное направление. Радость Льва Николаевича и мою затруднительно описать. Но Гумилев окончательно поверил в успех только тогда, когда увидел копию приказа о моем зачислении в заочную аспирантуру. С тех пор он, по-моему,


210
В. Ю. ЕРМОЛАЕВ
и начал воспринимать меня в качестве взрослого человека, к мнению которого иногда имеет смысл прислушаться.
Отдельного рассказа требует отношение Льва Николаевича к научной и преподавательской работе. Оно всегда оставалось экстремально серьезным. Крайне строго относясь к себе, он и к другим предъявлял требования, которые по меркам окружающих выглядели неоправданно завышенными. Гумилев, например, совершенно не склонен был проявлять снисходительность к лени и незнанию студентов:
— Лев Николаевич, ну что Вы, право! Да поставьте Вы им зачет, они же вечерники!
— Простите, я не понимаю: это мы их учим географии, или они нас учат ставить им зачеты?
Никакой расхлябанности, никакого послабления ни себе, ни другим он никогда не допускал. Давнее знакомство или служебные отношения никак не снижали высокую гумилевскую планку. Еще в бытность мою студентом, Гумилев как-то поинтересовался — насколько хорошо я знаю французский язык. «Читать — читаю, а говорю плохо», — сконфузившись, ответил я. Заметив мою неуверенность, Гумилев тут же снял с полки старую французскую книгу, открыл наугад и сказал: «Переводите!». Цветистые французские тексты 19 века и так не слишком просты. А тут попались подряд три сложносоставных предложения, занимавшие всю страницу. Я с трудом перевел «с листа» половину, после чего услышал суровое резюме: «Плохо, Вы сложные времена постоянно путаете, учите язык, это Вам пойдет на пользу». От стыда я год таскал с собой французскую грамматику и читал единственную доступную тогда французскую коммунистическую газету L’Humanité. Выходные данные замечательной книги я помню и сейчас*. Конечно, эта гумилевская прямота, не соответствовавшая духу времени, зачастую обижала даже самых близких и лояльных Льву Николаевичу людей. Племянница жены Льва Николаевича М. И. Новгородова среди многих верных и добрых слов написала о нем и следующее: «Бывал жесток и несправедлив, обижая людей, но, как вспомнишь его собственную судьбу, унижения и лишения, которые ему пришлось пережить, все прощаешь»**. Категорически
* Coulanges F. Les transformations de la royauté pendant l’époque carolingienne. P.: Hachette, 1892.
**Цит. no: URL: http://levgumilev.spbu.ru/node/67 со ссылкой на: Новгородова М. И. Заметки о Льве Николаевиче Гумилеве // Кентавр: на- уч.-попул. приложение к «Новой газете». 2008. № 12.


Лев Николаевич Гумилев: штрихи к портрету
211
не могу согласиться с уважаемой Маргаритой Ивановной. Не нуждается Гумилев ни в чьем прощении. Не нуждается, ибо никаким исстрадавшимся психопатом, срывавшим свое раздражение на окружающих, Лев Николаевич не был. Кричать и ругаться ему, увы, приходилось, но никогда не делал он это понапрасну. Меньше, чем кто-либо, Гумилев был способен обидеть человека просто так. Я, например, пока так и не встретил более деликатного и воспитанного человека, чем Лев Николаевич. А уж что до жестокости.... Испытав на своей шкуре множество унижений и лишений, Лев Николаевич отнюдь не ожесточился. Напротив, он неизменно демонстрировал искреннюю заботу о близких людях, был подчеркнуто ровен и доброжелателен к окружающим. Трепетное отношение Гумилева к его жене общеизвестно. Один из немногих действительно близких друзей Гумилева С. В. Ямщиков так вспоминал об этом свойстве гумилевского характера: «Я еще не знал, как добр этот строгий, серьезный человек, насколько тактичной и по-мужски цельной бывает его заботливость»*. Мнение Ямщикова вполне подтверждается и моим опытом. «Слава, Вы кушали?» — это был неизменный гумилевский вопрос при любом моем появлении в его доме. Узнав осенью 1988 года, что я на месяц улетаю в командировку в Дальний Восток, он заставлял меня взять с собой дефицитную тогда бутылку водки: «Вы на Север летите, Вам пригодится!». «Лев Николаевич, да я почти не пью, достану я там водки, не беспокойтесь, пожалуйста!» «Берите, я Вам говорю! Будет есть нечего — всегда на рыбу поменяете!»**. Мне не хватит бумаги перечислить все доброе, что он сделал для меня. (О его многолетних бескорыстных усилиях, направленных на мое образование и изучение пассионарной теории этногенеза, я уже не говорю.) Но я никак не могу припомнить эпизода из 12-летней истории наших взаимоотношений, когда он проявил бы ко мне хоть подобие жестокости. Были споры, в которых Гумилев действительно всегда вел себя жестко;
* Ямщиков С. Лев Гумилев: ученый, пророк, человек //Россия в красках: официальный информационный партнер Императорского Православного Палестинского Общества. 1ШЬ: http://ricolor.org/history/rs/13. — Беру на себя смелость рекомендовать воспоминания С. В. Ямщикова, под каждым словом которых я готов подписаться.
** Гумилев и тут оказался прав в своем прогнозе. Я действительно поменял эту бутылку «Сибирской» на камчатских лососей домашнего копчения, которых с радостью привез Льву Николаевичу как раз под Новый, 1989 год.


212
В. Ю. ЕРМОЛАЕВ
были неприятные ему и мне разговоры по отдельным людям; была и пара серьезных конфликтов, о которых я упомяну ниже. Но никогда Лев Николаевич не переступал границы гуманного поведения. Откуда взяла это Маргарита Ивановна — ума не приложу. В 1991 году я по просьбе Льва Николаевича и по его соглашению с небольшим питерским издательством «Юна» редактировал последнюю книгу Гумилева — «От Руси к России». Сложность заключалась в том, что первоначально рукописи не было. Фактически «редактура» свелась к составлению мной текста из разрозненных и разновременных фрагментов так называемых «русских лекций» Гумилева, внесению в этот текст редакторских правок и одобрению или неодобрению Гумилевым отдельных готовых глав. Ни на что большее у Льва Николаевича уже просто не было сил. Когда работа, наконец, закончилась, директор издательства Н. В. Дубровская сочла излишним ее оплатить. Хуже того, моя фамилия как редактора была удалена из книги и заменена фамилией любимого мужа Н. В. Дубровской... Я, разумеется, немедленно уволился из издательства и сообщил о случившемся Гумилеву. Но Лев Николаевич не решился рисковать готовой книгой и предпочел не ссориться с издательством, о чем и сказал мне прямо, без обиняков. Я так же прямо высказал Льву Николаевичу свое мнение о происходящем и о возможных последствиях для издания. В итоге книга вышла под бессмысленным названием и с позорными ошибками*. Так закончился наш второй значимый конфликт.
Сказать, что я обиделся — значит не сказать ничего. Я был вне себя, и какое-то небольшое время даже воздерживался от посещения Льва Николаевича, боясь наговорить лишнего. Но и этот эпизод я не могу квалифицировать как жестокость с его стороны. Гумилев поступил по-деловому, «без слюней», и имел на то законное право. Ведь книга, пусть и собранная мной по кусочкам, с многочисленными одобренными им вставками,
* Гумилев Л. Н. От Руси до России: Очерки этнической истории. СПб: Юна, 1992. — Издатели, похоже, не удосужились прочесть готовую рукопись, посвященную проблеме перехода от древней Руси к России. В результате книга, по большей части включающая описание истории России 13-17 веков, получила название «От Руси до России». Впрочем, от этих людей трудно было ожидать понимания нюансов. Уже после смерти Гумилева мне удалось осуществить аутентичную публикацию с послесловием С. Б. Лаврова: Гумилев Л. Н. От Руси к России: очерки этнической истории. М.: Экопрос, 1992.


Лев Николаевич Гумилев: штрихи к портрету
213
оставалась его книгой. Он, старый и больной человек, отчаянно боролся за нее, поневоле жертвуя моими малыми интересами. Но он не юлил и не обманывал. Он не пытался выдать свою вынужденную жертву за оказанное мне благодеяние. Даже конфликтуя, он оставался честным и перед оппонентом, и перед собой. Вот почему печальный эпизод не разрушил наших отношений. Правда, он донес до меня горькую истину: рассчитывать на поддержку Гумилева так, как раньше, мне уже не стоит. Не стоит просто в силу его преклонного возраста. Поэтому в вопросе обид на Гумилева нужно учитывать масштаб, четко улавливать грань между следствием и причиной. На Гумилева действительно много обижались, но вовсе не потому, что он желал обидеть. Просто Гумилев в ключевых ситуациях говорил прямо и ровно то, что думает, причем в свойственной ему остроумной, свободной манере. При этом Лев Николаевич всегда недооценивал степень своего действительного превосходства над людьми, его окружающими. Но окружающие-то, напротив, остро чувствовали свое истинное место в сравнении с ним. Вот почему его высказывания и воспринимались столь болезненно. Так из нежелания Гумилева кривить душой и прикидываться «таким же, как все», рождались толки о его «заносчивости» и «ехидности». Эти толки сопровождали его с молодых лет. Профессор М. И. Артамонов, хорошо знавший Гумилева еще до войны, в 1955 году писал о нем: «Отличаясь острым умом и злым языком, он преследовал своих врагов насмешками, которые вызывали к нему ненависть. Обладая прекрасной памятью и обширными знаниями, Л. Н. Гумилев нередко критиковал, и притом очень остро, «маститых» ученых, что также не способствовало спокойствию его существования»*.
Вплоть до 1987 года картина была та же самая. Не умея достойно ответить Гумилеву по существу, обиженные недоброжелатели распускали о Гумилеве слухи и делали ему иные пакости. Так и формировалось «общественное мнение» в научных учреждениях. А. Буровский приводит в своих воспоминаниях показательное высказывание о Гумилеве какой-то дамы из Института археологии АН СССР: «Его не признают никогда. Признают мнения, которые вырастают из общей работы, обсуждений. А он приносит готовые идеи неизвестно откуда,
*Цит. по: В прокуратуру СССР. Отзывы ученых о Л. Н. Гумилеве // Вспоминая Л. Н. Гумилева. Воспоминания. Публикации. Исследования / сост. и комм. Воронович В. Н., Козырева М. Г. СПб.: Изд-во «Росток», 2003. С. 333.


214
В. Ю. ЕРМОЛАЕВ
не советуется ни с кем. Неуважительно! Да еще и фамилия историческая»*. Ровной и чинной академической атмосфере, в которой при наличии здорового приспособленчества всегда можно устроиться комфортно на «многая лета», Гумилев с его шокирующими идеями и отсутствием конформизма был противопоказан по определению. Тот же Буровский так характеризует отношение к нему в академической среде: «В мире, где воспитывались молодые археологи, к Гумилеву относились несерьезно. Как к маргинальному субъекту, болтающемуся где-то “около науки” и живущему “не как надо”. Как к чудику, странному типу, который болтает ерунду и мешает спокойно жить “нормальным” людям. Его даже не обсуждали и не осуждали: просто “все знали”, что Гумилев — это несерьезно, и заниматься им не надо»**. Я готов подтвердить хоть под присягой, что таковым было и отношение к Гумилеву на географическом факультете Ленинградского университета. Конечно, неправильно на этом основании видеть в Гумилеве упертого, фанатичного маргинала. Если он не считал правильным или стоящим делом ввязываться в конфликт, он благоразумно отходил в сторону. (Правда, непременно иронизируя по поводу собственной сдержанности.) Так, будучи членом «докторского» ученого совета географического факультета, он никогда не придирался к соискателям по мелочам, даже если был с чем-то не согласен. Но уж если Гумилев считал вопрос принципиальным, важным, требующим публичного высказывания, то никакие рациональные соображения или перспективы будущих неприятностей не могли его остановить.
В 1990 году кандидатуру Льва Николаевича номинировали для избрания в члены-корреспонденты РАН. Перспектива его избрания на волне всех и всяческих перемен смотрелась вполне реально. Автор этих строк по просьбе Гумилева лично передал все необходимые документы аж в секретариат президента РАН академика Ю. С. Осипова. И тут ко Льву Николаевичу обратился скандальный питерский тележурналист, будущий депутат Государственной Думы России А. Г. Невзоров. Напирая на патриотические чувства Гумилева, Невзоров просил его об интервью по Прибалтике. (Прибалтика на тот момент уже фактически отделилась от СССР.) Лев Николаевич не просто признавал, но и отстаивал право любого народа на свой образ
* Буровский А. Лев Гумилев: человек и бессмертие // ТЛИ/: ЬЦр://\у\у\у.
evrazia.krk.ru/analitika/lev.shtm.
"Там же.


Лев Николаевич Гумилев: штрихи к портрету
215
жизни. Никакого исключения для эстонцев, латышей и литовцев он, естественно, не делал. Но Прибалтику он рассматривал как землю, за которую русские люди сражались с 12 века. На сем основании он полагал, что раз уж там живут соотечественники, то нельзя нам их оставить на произвол судьбы, нужно поддерживать их всеми возможными способами. Будучи в деталях знаком с точкой зрения Гумилева, я хорошо понимал — если интервью состоится, то об избрании Гумилева в РАН можно будет забыть. Очередное изложение Гумилевым патриотического мнения, конечно, не стоило его избрания. Тогда, по моему глубокому убеждению, у нас еще имелся небольшой шанс использовать РАН как площадку для развития и научного признания гумилевской теории этногенеза. Инициатива избрания исходила от академии, посещавшие Льва Николаевича «ходоки» разговаривали вполне доброжелательно и конструктивно, общественная атмосфера менялась на глазах. Короче говоря, ауспиции (гадания, предсказания. — Ред.) наши были вполне благоприятны. И потому я только в ногах не валялся у Гумилева, убеждая его если не отложить, то хотя бы отсрочить интервью: «У Невзорова свои интересы, а у Вас — свои. Ваш приоритет сейчас — выборы. Ведь это не только для меня, это и для Вас важно, это важно для тех, кто после нас будет Вашей теорией заниматься!». Но Гумилев остался непреклонен: «Слава, я все понимаю, но и Вы поймите... Есть ситуации, когда молчать нельзя! Нельзя, и все! Там же те немногие люди, которые готовы сражаться за нашу страну, они сейчас ждут — что Россия сделает в их защиту. Как я могу промолчать об этом, если меня спрашивают?». Все мои рациональные аргументы разбились о гумилевскую пассионарность, как пустая бутылка о скалу. Не только отказаться от интервью, но даже отложить его Гумилев так и не согласился. Это был первый наш серьезный конфликт, совпавший по времени с распадом СССР. К величайшему сожалению, прав оказался я. После интервью Невзорову Гумилева в РАН не избрали. Все наши «академические планы» пошли прахом. Тут-то и выяснилось удивительное. Оказалось, Лев Николаевич не ожидал столь печального результата! В наивности своей он полагал: если страна отходит от советской идеологии, то академикам теперь ничто не помешает голосовать за него объективно. И он действительно верил в то, что они за него проголосуют независимо от его публичных высказываний и политических убеждений! Верил, я думаю, по очень простой причине: он сам мог бы проголосовать только так. Крах Советского Союза, очередное (как оказалось — последнее)


216
В. Ю. ЕРМОЛАЕВ
свое академическое унижение, крушение моих скромных надежд Гумилев перенес крайне тяжело. Именно на этом фоне осенью 1990 года в Москве у Льва Николаевича случился инсульт. Он не смог полностью преодолеть его последствия, хотя и переносил свою болезнь с исключительным для его возраста мужеством. Творческие планы некогда модного журналиста обошлись Льву Николаевичу, да и всем нам, непомерно дорого.
В заключение хотелось бы сказать вот о чем. Сегодня множество людей изображает себя сторонниками, друзьями, учениками и последователями Льва Николаевича. Начало этой печальной традиции положил С. Б. Лавров*. Из его книжечки в коричневой обложечке можно узнать множество удивительных вещей. Например: о том, как он годами оберегал Гумилева от неприятностей; о том, как не повезло Гумилеву с учениками; о том, как тайно развивалось на возглавляемой им кафедре евразийское учение; и даже о том, с каким уважением относился Гумилев к классикам марксизма. Что и говорить, память у бывшего секретаря парткома Ленинградского государственного университета им. А. А. Жданова работала именно так, как это было необходимо «в текущий момент». Только я помню другое. Зимой 1982 года, когда к власти в стране пришел Ю. В. Андропов, тучи вокруг Гумилева опять начали сгущаться, и его тут же с почетом проводили на пенсию. Причем инициатором проводов выступал именно Лавров, бывший «серым кардиналом» не только географического факультета, но и НИИГ, и всего, что вокруг факультета существовало. Именно Лавров был тем самым «руководством кафедры», которое в 1983 году отказало Гумилеву в его просьбе об одном месте в заочной аспирантуре. Допустим, пенсию и отказ в аспирантуре еще можно объяснить давлением на Лаврова сверху. А как объяснить те высказывания, которые отпускал тогда Лавров по адресу Льва Николаевича в узком кругу своих клевретов? Покойный В. А. Маслов рассказывал мне о том, с какой снисходительно-презрительной улыбкой упоминал Лавров о гумилевской теории этногенеза: «Ох, уж эта мне теория про волны...» (Слово «колебания» не давалось бывшему столпу советской экономической географии еще и лет десять спустя.) А роль друга и покровителя Льва Николаевича Лавров усвоил только тогда, когда это перестало грозить ему карьерными осложнениями. Как я уже упоминал, в 1987 году я был принят в университетскую аспирантуру по целевому направлению за счет квоты Минвуза РСФСР. Так даже в том году
*Лавров С. Б. Лев Гумилев. Судьба и идеи. М.: Сварог и К0, 2000.


Лев Николаевич Гумилев: штрихи к портрету
217
Лавров еще не счел возможным формально назначить Льва Николаевича моим научным руководителем! Он принял паллиативное решение: научным руководителем является директор НИИГ профессор А. И. Чистобаев, а диссертация пишется под руководством Льва Николаевича, который числится научным консультантом*. Расчет был прозрачный и вполне циничный. Срок защиты составлял три года, и болевший Гумилев, которому минуло 75, вполне мог к моменту защиты приказать долго жить. В этом случае я вылетал из аспирантуры как никчемный бездарь, и проблема для Лаврова решалась навсегда. Если же Лев Николаевич был благополучен, то за три года политическая ситуация всяко прояснялась. Тогда Лавров мог себе позволить неспешно выбирать между масками советского ученого или гумилевского благодетеля. (К счастью для меня, любимой Лавровым советской власти оставалось совсем немного.) Так что в роль гумилевского благодетеля и близкого друга Лавров вошел поздно, и отнюдь не по своему убеждению. Как раз весной 1987 Лев Николаевич обратился в ЦК КПСС с письмом на имя А. И. Лукьянова**. К осени «академическая опала» с Гумилева была снята. В следующем году благодаря А. И. Лукьянову пошли в печать обе гумилевские монографии***. Вот тут-то, ввиду наличия у Гумилева столь высокого покровителя, поведение Лаврова резко изменилось. Внезапно обнаружилась живейшая его заинтересованность в дружбе со Львом Николаевичем, а равно и в срочном развитии «теории про волны» на вверенной ему кафедре. Не могу не отдать ему должного: Лавров действительно много сделал для того, чтобы защита моей диссертации состоялась. Но не ради науки, не из дружбы к Гумилеву, а для себя, любимого, суетился вокруг нас, грешных, Сергей Борисович. Поэтому давайте позаботимся о правде. Лев Николаевич Гумилев создал, без всякого преувеличения, великую естественнонаучную теорию. На ее создание ушли все его силы, вся его жизнь без остатка. По моему глубокому убеждению, минимальной данью уважения трудам и мукам Льва Николаевича должно быть наше внимательное и критичное отношение ко всему, что пишется и говорится о нем. Эту правду он заслужил как никто.
* Л. Н. тут же съязвил: «Ну вот, побуду у Вас бабой на чайнике».
"«Публикации моих работ блокируются»: кто и почему отвергал Л. Н. Гумилева // Вспоминая Л. Н. Гумилева. С. 248.
Гумилев Л. Н. Этногенез и биосфера Земли. Л.: Изд-во Ленингр. унта, 1989; Гумилев Л. Н. Древняя Русь и Великая Степь. М.: Мысль, 1989.


Il
Востоковедение и кочевниковедение


1. 	БОРЬБА ЗА «ХУННУ»
М. И. АРТАМОНОВ
Отзыв на книгу Л. Н. Гумилева «История Хунну»
«История Хунну» Л. Н. Гумилева охватывает историю кочевых народов Центральной Азии с древней них времен до Ув. н. э. В первой главе «Изгнанники в степи» автор комбинирует сведенья из отрывков древне-китайских хроник с данными работ советских археологов, причем ему удается проследить общий ход истории кочевников от момента первой эмиграции китайцев в степь до оформления в результате механического смешения племен народа хунну, выступающего в III в. до н. э. как носитель самостоятельной культуры. При построении этой главы, автор использовал даты событий китайской истории как вехи, к которым он привязывает археологические культуры южней Сибири и палеоантропологические изменения. Задачей автора является установление компонентов народа хунну: он показывает, что в состав хунну вошли две волны выходцев из Китая, динлины и монголоидные племена ху, которые синтезировавшись составили единый народ, говоривший на одном из древне-тюркских языков. Этот вывод автора является оригинальным решением проблемы тюркского этногенеза. Автор также анализирует социальный строй древних хуннов и констатирует у них наличие установившегося родового строя, претерпевшего в своем существовании серьезное нарушение, которое повело к некоторой задержке развития.
Во второй главе «Свистящая стрела» автор описывает сложение хуннской державы и сосредоточивает внимание на вопросах социального строя. Используя указание Энгельса


222
М. И. АРТАМОНОВ
и этнографические параллели, автор приходит к заключению, что Хунну была организацией патриархальных родов с преобладанием родовой знати. В следующей главе «Наследство» автор показывает постепенное изменение порядков, в частности, введение налогообложения, манифест о божественности власти шаньюя и организацию войн с Китаем против торговой монополии Ханьского правительства. Каждый из тезисов автор доказывает либо прямыми ссылками на источники, либо анализом хода событий, тщательно изученных и сведенных в синхронистические таблицы. В следующих главах «Взлет дракона», «Небесные кони» и «На острие копья», автор прослеживает 40 летнюю борьбу хуннов против агрессии империи Хань, окончившуюся поражением китайской армии. Эти главы написаны живо и с подъемом, благодаря чему перипетии военных столкновений не утомляют, читателя, но складываются в широкое батальное полотно, дающее представление о грандиозности происшедших событий.
К числу остроумных решений приводит анализ борьбы партий внутри хуннской знати. Автор условно называет клику» группирующуюся вокруг ставки шаньюя — «придворной партией», а оппозицию вождей родов — «военной партией», т. к. именно родовичи требовали продолжения войны с Китаем и угнетения подчиненных племен. Эта рознь вылилась в описанную в главе «Брат на брата» гражданскую войну, которая повела к подчинению хуннов Китаю в 1 в. до н. э. Тут автор расходится с мнением А. Н. Бернштама, считавшего гражданскую войну 1 в. до н. э. продуктом распадения родового строя. Автор убедительно показывает, что сепаратизм родов проявился лишь как результат ослабления центральной власти и отпадения окраин, что он был движением реваншистским и всецело связан с родовыми традициями. По мнению автора, разложение родового строя начинается лишь в 1 в. н.э., когда произошло распадение Хунну на южное и северное. Южное продолжало традицию родовых отношений, теперь уже в союзе с Китаем, а северное трансформировалось в военную орду — форму военной демократии у азиатских кочевников.
В вопросе о тождестве хунну и европейских гуннов автор стоит на точке зрения Иностранцева и полемизирует с Отто Мэнчен-Хелфеном, подвергшим сомнению приход гуннов из Азии. Автор показывает, что различия европейских гуннов от азиатских хуннов накопились вследствие раскола их на южных и северных, причем ревнители хуннской культуры оказались на юге, а носители военных традиций на севере, и это


Отзыв на книгу Л. Н. Гумилева...
223
повело к тому, что ушедшие на запад потеряли сходство со своими восточными соплеменниками. Предложенная точка зрения аннулирует возражения американского историка. Конец книги посвящен истории хуннов в Китае, их попытке восстановить свою державу и, после неудачи, отчаянному сопротивлению сяньбийцам и тоба, древним южным монголам. В 460 г. последнее хуннское княжество пало под ударами орды жужаней, описанием истории и быта которых заканчивается книга. Новым в работе Л. Н. Гумилева по сравнению с его предшественниками является его подход к материалу. Книга его не просто история хуннов, но история Хунну в связи с историей сопредельных стран и населяющих их народов. Автор все время следит за событиями внутри Китая, излагая их, конечно, суммарно, для того, чтобы объяснить изменения внутри хуннского общества. Равным образом он занимается историей племен Манчжурии и северо-восточного Тибета, Южной Сибири и Средней Азии. История сопредельных стран служит фоном для истории хуннов и в этом я вижу главное достоинство книги. Источники автор исследует критически и весьма детально, причем ему удается оторваться от антихуннской тенденции проводимой в древних хрониках Китая и очистить факты от предвзятости летописца. Основой для суждений автора служит анализ хода событий, которому он придает больше значения нежели оценкам современников. Автор использует и материалы археологии, несмотря на их фрагментарность. Выводы, предлагаемые автором, часто парадоксальны, но всегда строго аргументированы.
Книга написана живым языком и легко читается, хотя обилие малоизвестных географических, этнических и личных имен затрудняют читателя не специалиста. Для облегчения его к книге приложен атлас из 15 карт, выполненных в цвете и синхронистические таблицы, составленные полно и наглядно.
Самым большим достижением автора является отсутствие суммарных оценок. Все явления хуннской истории рассматриваются им в процессе развития. Это кардинально отличает работу Л. Н. Гумилева от книги А. Н. Бернштама, посвященной той же теме.
К числу недостатков книги нужно отнести недостаточное освещение некоторых важных вопросов. Напр[имер] крайне желательно было бы уточнить северную границу Хунну, используя данные археологии. Непонятно ослабление Китая в III в. н. э.; следовало бы дать хотя бы очерк событий эпохи Троецарствия, неизвестных широкому читателю. Нужно развить экскурсы, посвященные эфталитам, которых не случайно называли белыми


224
М. И. АРТАМОНОВ
хуннами. Следует уточнить гипотетические отождествления восточного] чжуки-князя, отставленного от престола, с чжуки- князем, убитым по приказанию Чжуанькюй-янчжи. Прочие мелкие замечания сообщены мной автору лично и приняты им.
В целом работа Л. Н. Гумилева безусловно заслуживает опубликования. Она будет нужна не только для специалистов, но и для широкого читателя интересующегося историей, для студентов и преподавателей средних школ, а также для среднеазиатских республик, Монголии и Китая.


А. П. ОКЛАДНИКОВ
Отзыв на работу Л. Н. Гумилева «История Хунну»
Работа Л. Н. Гумилева «История Хунну» содержит систематическое изложение событий, связанных с этим народом с глубокой древности до середины V в. н.э. когда этот народ перестал существовать.
Первая часть посвящена проблеме хуннского этногенеза и включает в себя огромный отрезок времени с XVIII в. по III в. до н. э. В виду отрывочности сведений, даваемых письменными источниками, автор использовал археологический и палеоантропологический материал для того, чтобы восполнить пробелы по нескольку столетий. Он связал появление хун- нов на севере от пустыни Гоби с карасукской культурой на Алтае и культурой плиточных могил в Забайкалье и доказал, что хун- ны с глубокой древности были народом, состоявшим из нескольких этнических компонентов: ди, китайских эмигрантов, монголоидных бродячих ху и других племен Юго-Восточной Сибири.
В главе «Свистящая стрела» автор описывает сложение державы Хунну и определил ее строй как консервацию патриархально-родовых отношений.
Именно эта система консервации и позволила, по мнению автора, хуннам освободить свое мужское население для военных походов, что определило военные успехи хуннов. В этом вопросе автор резко расходится с прежними исследователями, напр[имер] А. Н. Бернпггамом, считавшим, что с III в. до н. э. у хуннов началось разложение родового строя.
В главе «Наследство» автор высказывает также совершенно неожиданную точку зрения на хунно-китайские отношения, согласно которой хунны не просто грабили пограничные территории Китая, но вели планомерную войну, с задачей вынудить у Ханьского правительства разрешения на свободную торговлю путем обмена продуктами хуннов с китайцами.


226
А. П. ОКЛАДНИКОВ
Династия Хань, держась за монополию внешней торговли противилась этому и тут автор видит неразрешимое противоречие, которое повело к хунно-китайским войнам. Эта оригинальная концепция старательно аргументирована и заслуживает внимания.
В следующих главах: «Валет дракона», «Небесные кони», «На острие копья» автор описывает как хуннам удалось остановить наступление реорганизованной Китайской армии, причем он опять отходит от общепринятой концепции Лауфера, доказывая, что хунны [имели] исключительно легкую конницу против тяжелой ударной конницы китайцев*.
Последующие главы посвящены анализу внутренних процессов Хуннского общества, где обнаружилось противоречие между родом шаньюя — придворная партия — и подчиненными родами — военная партия.
Борьба этих клик подорвала военное могущество хуннов и дала усуням, киргизам, ухуаням и сяньби возможность освободиться от хуннского господства, а Китаю подчинить хуннов своему влиянию. Верный своей концепции автор и тут не считает возможным видеть разложение родового строя, а только кризис родовой системы, обусловленный внутренним процессом диалектического развития.
Обоснованы эти выводы тем, что автор ни на минуту не выпускает из поля зрения соседей хуннов, в частности Китай,
‘Видимо, здесь имеется в виду военная реформа правителя княжества Чжао Улин-вана (ок. 325-298 гг. до н. э.). Приведем отрывок об этом из работы Поля Пельо: «Около 300 г. до н. э. один правитель, наиболее подверженный нападениям кочевников, решил противопоставить одних всадников другим и, чтобы это сделать, заменил просторное платье, туфли, короткий меч древних китайцев на штаны, кожаный пояс, сапоги и длинный кочевнический меч; вот они — костюм и вооружение, которые... стали с течением веков стандартным костюмом и вооружением китайцев. И именно господа Лауфер и Ростовцев первыми настаивали на том, что здесь мы имеем точно иранский костюм и вооружение; из чего, таким образом, следует, что кочевые соседи Китая, хунны, еще ранее все это заимствовали у иранцев. Поэтому мы более не удивимся, увидев на китайских тканях начала нашей эры, равно как на памятниках Сасанидского Ирана, повернувшегося в галопе всадника, выпускающего "парфянскую стрелу”». См.: Pelliot P. La Haute Asie. Paris, 1931. P. 7. — Однако по современным представлениям о хунн- ском вооружении самой ранней эпохи основу их войска составляла именно легковооруженная (лук, копье, акинак и др.) конница. См.: Никоноров В. П., Худяков Ю. С. «Свистящие стрелы» Маодуня и «Марсов меч» Аттилы. СПб.: Петербургское востоковедение, 2004. С. 16—18.


Отзыв на работу Л. Н. Гумилева «История Хунну»
227
и во взаимодействии этих культур находит причины событий, ранее не объясненных никем.
Ниже автор дает последовательное изложение возрождения хуннской державы и разгрома ее [в] первой половине II в. н. э. Здесь особенно подробно выступает деятельность китайского наместника Бань Чао и сложная политическая обстановка в «Западной крае», где переплетались интересы Китая, Хунну, Кушана и тибетцев-кянов.
Для объяснения причин разделения хуннов на южных и северных, автор предлагает новый путь исследования. Он считает, что тут сыграло решающую роль отмеченное выше противоречие между кликами хуннской верхушки и только в эту эпоху отмечает, что родовой строй ломается, уступая место новым общественным формам военной демократии.
В последней части книги автор дает связанную картину эпохи У-ху - «пяти варваров», занявших север Китая. Наряду с Хуннами на арену истории выступают Тоба, Муюны, Жужани, Тангут и Ди. Специальный интерес представляют страницы, где автор анализирует сведения о появлении уйгуров и первые шаги этого нового народа.
Книга заканчивается гибелью империи Тоба-Вэй и последних хуннов в Турфане.
Работа Л. Н. Гумилева по плану построения и задачам в какой-то мере повторяет сочинение профессора Сорбонны Дегиня, написанное ровно 200 лет тому назад. Естественно, работа Дегиня устарела как по материалу, так и по методу, и поэтому работа Л. Н. Гумилева является необходимой сводкой материала, вполне современной, если не запоздалой.
Источниками Л. Н. Гумилеву послужили китайские исторические сочинения, переведенные на европейские языки, скудные сведения античных авторов и исследования советских археологов.
В работе над источниками автор показал способность извлечь материал, ранее не замеченный никем, и с точностью, доходящей до скрупулезности. Особенно ценным является то, что он не ограничивает круг своих наблюдений только хуннами, но прослеживает параллельно историю соседних народов, подчас малоизвестную не только широкому читателю, но и историкам, и увязывает события, происходившие в хуннской степи с событиями, имевшими место в Китае, Сибири, Средней Азии, которые являются фоном для основного исследования.
К числу недостатков работы можно отнести перегруженность подробностями и именами, что затрудняет чтение и заставляет


228
A. U. ОКЛАДНИКОВ
напрягать память, хотя, с другой стороны, без этих подробностей многие выводы автора были бы декларативны.
Затем мало внимания уделено такому крупному памятнику, как Ноин-Ула, где на археологическом материале прослеживается влияние китайской культуры на хуннов. Равным образом не мешало бы более полно использовать находки последних лет в Сибири, относящиеся к хуннскому периоду и обязательно нужно добавить главу о Средней Азии в III—V вв., т. к. без этой главы неясны события в Азии Центральной. Однако эти дополнения автор может сделать при подготовке книги к печати.
Вообще книга написана легко и интересно. Она может не только быть пособием для специалистов, но и полезна для студентов, учителей и всех интересующихся историей Азии. Как специальная работа она подводит итоги научным исследованиям в этой области и в этом ее значение для истории Востока, археологии и палеоэтнографии. Поэтому я рекомендую книгу Л. Н. Гумилева к печати и считаю издание ее своевременным и нужным.


€4^
Г. В. ВЕРНАДСКИЙ
Из древней истории Евразии: Хунну
Из всех евразийских степных народов древности одним из самых воинственных и сильных были гунны. Гуннский хан Аттила (434-453), ставка которого была в нынешней Венгрии, держал в страхе и Византию и Западную Римскую Империю. Среди союзных или подвластных ему народов были и аланы (предки осетин), и готы, и славяне. Славянские волхвы, надо думать, пользовались большим почетом у гуннов и после смерти Аттилы принимали участие в его похоронах. Не случайно историк готов, алан Иордан, писавший по-латыни (в VI веке), рассказывая о поминальном пиршестве по Аттиле, называет этот обряд древне-славянским словом «страва».
Царство Аттилы распалось после его смерти, но нашествие гуннов на Европу тем не менее имело значительные исторические последствия, сдвинув с места и перемешав различные народы. С уходом многих германских племен на Запад, в восточной и средней Европе подняли голову славяне. Осколки тюркоязычных племен гуннского союза отхлынули к востоку от Венгрии — в северное Йричерноморье и на северный Кавказ, где они стали известны под именем болгар. В VII веке одна из ветвей болгарского племенного союза обосновалась в среднем Поволжье (потомки их — чуваши). Другая ветвь вновь двинулась на запад — в Добруджу и на Балканский полуостров. Эти болгары подчинили себе живших там славян, а потом слились с славянами и приняли их язык, и вместе с тем дали свое имя этой ветви славян — болгарскому народу.
Задолго до появления гуннов в Европе кочевники, жившие в Монголии, воевали с Китаем и внушали такой же ужас Китаю своими набегами, как гунны Аттилы — Византии и Риму. В китайских летописях эти кочевники называются хунну. В исторической науке высказывалось мнение, что сходство имен


230
Г. В. ВЕРНАДСКИМ
«гунны» и «хунну» случайно и что гунны не были потомками хуннов. Большинство ученых, однако, отстаивает идею преемственности гуннских переселений с востока на запад. Эта точка зрения была убедительно обоснована К. А. Иностранцевым в его исследовании «Хунну и гунны»*. Насколько можно судить по остаткам хуннского языка, они, как и гунны, были туркоязычным народом.
В своей книге «Хунну» Л. Н. Гумилев признает преемственность гуннов от хуннов** с значительными оговорками, необходимыми, по его мнению, для объяснения некоторых черт несходства в антропологических и этнографических признаках хуннов и гуннов в различных источниках. По утверждению Гумилева (стр. 241—247 его книги), после того, как держава Хунну распалась под ударами китайцев и монголов и остатки разбитых хуннов бежали в Приуралье, хунны смешались с уграми (предками венгров), которые и сопровождали хуннов в дальнейшем их поступательном движении на запад, начавшемся около 350 г.
Истории гуннов в южной России после этого времени Гумилев не рассматривает, отсылая читателя к книге М. И. Артамонова «История хазар», о выходе которой уже объявлено, но которая, насколько мне известно, еще не вышла в свет. Отметим, что Гумилев является редактором этого труда Артамонова.
«Хунну» Гумилева — выдающийся труд большого значения для всех, интересующихся ролью кочевников в мировой истории и в особенности в предыстории и истории России-Евразии.
Лев Николаевич Гумилев (родился в 1912 г.) — востоковед, историк и археолог. Историей степных народов он заинтересовался еще в юности. В середине 1950-х гг. Гумилев, в сотрудничестве с С. И. Руденко, принимал участие в археологическом обследовании Алтая, летом 1958 г. Гумилев вел археологическое обследование Балаганской степи (на Ангаре, ниже Байкала) и ее стыка с тайгой. В 1959 г. и летом 1960 г. он обследовал низовья Волги и вел археологические работы в прикаспийской части былой хазарской державы.
С социологической точки зрения основная тема рассматриваемой нами сейчас книги Гумилева — сопоставление оседлого
‘Первоначально напечатано в «Живой Старине» (1910). Позже издано отдельной книгой (Ленинград, 1926).
“ Гумилев употребляет имя «Хунну» для обозначения государства хуннов. Имя «хунны» он вводит для отличия восточных предков гуннов от гуннов в Европе.


Из древней истории Евразии: Хунну
231
земледельческого и кочевого общества (Китай и Хунну), контрасты между этими двумя социальными формациями и взаимное влияние одной на другую.
Труд Гумилева основан на тщательном исследовании как археологических данных, так и письменных источников. Письменные источники истории хуннов главным образом китайские. Уже более столетия тому назад (1851) систематические извлечения из китайских летописей, касающиеся хуннов и других кочевников (начиная с «Исторических записок» Сыма Цяня, жившего во II в. до н. э.), появились в русском переводе монаха Иакинфа Бичурина, труды которого высоко ценил Пушкин, бывший с Бичуриным в дружеских отношениях. Когда Пушкин писал «Историю Пугачевского бунта» Бичурин сообщил ему недостававшие Пушкину сведения о калмыках (см. примечание 8 к главе I «Истории Пугачевского бунта»). Бичурин окончил Казанскую духовную семинарию в 1799 г. и на следующий год получил место преподавателя в этом же учебном заведении, только что тогда преобразованном в духовную академию. В 1807 г. Бичурин был назначен начальником русской духовной миссии в Китае, где и пробыл до 1821 г. По происхождению Бичурин был чуваш.
Десять лет тому назад появилось «юбилейное» переиздание (сто лет после первого издания) труда Бичурина, столь важного для истории хуннов*.
Следует тут сказать, что в свое время только часть трудов Бичурина была издана; много ценного осталось в рукописи. Рукописное наследие Бичурина было изучено и подготовлено к печати Гумилевым. Только что вышел в свет сборник неизданных ранее трудов Бичурина**.
В первых трех главах «Хунну» Гумилев обрисовывает географическую и этническую обстановку «зарождения» и «становления» хуннов и их предысторию. В IV главе говорится о построении китайцами «Великой стеньг) для ограждения Китая от нападений хуннов и других кочевников. В V главе Гумилев описывает сложение мощной военной державы хуннов и затем (главы VI—XVI) дает последовательный очерк военной
* Н. Я. Бичурин (Иакинф). Собрание сведений о народах, обитавших в Средней Азии в древние времена. Три тома (III том — приложения). М.-Л., тт. I-II, 1950; т.Ш, 1953.
“Его же. Собрание сведений по исторической географии Восточной и Срединной Азии / сост. Л. Н. Гумилев и М. Ф. Хван. Географ. Общество СССР. Чувашское Гос. Изд-во. Чебоксары, 1960.


232
Г. В. ВЕРНАДСКИМ
и политической истории хуннов и их борьбы с Китаем вплоть до ослабления и распада хуннского государства. Последняя глава (XV) посвящена проблеме преемственности хуннов и гуннов. На фоне хронологического очерка истории хуннов Гумилев следит и за изменениями их общественного и хозяйственного строя.
Гумилев с сожалением отмечает, что «фольклор и прочие проявления хуннской духовной культуры безвозвратно утеряны» и о них имеются только краткие упоминания (стр. 98). В частности, до нас не дошли памятники хуннского эпоса, но эпос у них несомненно был. Мне кажется, задачу изучения хуннского эпоса следовало бы поставить хотя бы в предварительном порядке. Подойти к ее хотя бы частичному разрешению можно было бы путем анализа остатков эпоса европейских гуннов, а также путем поисков отражений хуннского эпоса в эпосе турецких и монгольских племен более позднего времени. Отражений хуннского эпоса можно искать и в произведениях искусства. В этом отношении очень ценна работа М. И. Ростовцева «Герой Срединной Азии и его подвиги». Ростовцев обратил внимание на сцены из жизни кочевников, изображенные на ряде сибирских и подобных им северо-китайских золотых блях, часть которых относится, по-видимому, к хуннской эпохе. Изображения эти иногда толковались как жанровые сцены. Ростовцев видит в них сцены ритуально-религиозного или эпического характера. К статье Ростовцева приложена краткая, но проникновенная заметка Ю. Н. Рериха, осветившего эпические мотивы изображений героя на бляхах, изученных Ростовцевым, параллелями с тибетским и монгольским эпосом*.
Много внимания уделяет Гумилев вопросам этнологии, причем он касается не только Китая, Монголии и Сибири, но также и «западных стран» (Средней Азии), куда завела и китайцев и хуннов их борьба между собой.
В этническом составе населения Китая и Срединной Азии Гумилев придает большое значение «европеоидам» — древним племенам белой расы, в особенности же загадочным динлинам. О динлинах Гумилев, еще до выхода в свет его книги, написал особую работу, в которой он пересматривает и развивает взгляды, высказанные более полувека тому назад известным путешественником и исследователем Монголии Г. Е. Грумм-Гржимайло**.
*Rostovtzeff М. The Great Hero of Middle Asia and his exploits. Artibus Asiae, 4 (1933). стр. 99-117.
"Гумилев Л. H. Динлинская проблема. Известия Всесоюзного Географического Общества. Т. 91 (1959). Стр. 17-26.


Из древней истории Евразии: Хунну
233
Среди многих других племен и народностей — турецких (тюркских), монгольских, тунгузских, тибетских, угорских и северо-иранских — Гумилев упоминает и аланов, язык которых — по основному строю его — считается северно-иранским, но в который входят и другие элементы — «яфетические», по определению Н. Я. Марра. Гумилев говорит, что аланы «во II в. до н. э. обитали на северных берегах Аральского и Каспийского морей, затем распространились на Северный Кавказ» (стр. 249). Мне кажется, что область расселения аланов была значительно шире. Можно с уверенностью сказать, что аланы заходили гораздо дальше к востоку, чем «берега Аральского моря». Чешуйчатый панцирь и оружие воинов, изображенных на некоторых наскальных изображениях на Енисее, совершенно сходны с изображением вооружения аланских конников на фресках Керченских катакомб. По мнению М. И. Ростовцева, Енисейские изображения, вероятно, относятся к аланам восточной ветви*.
Гумилев упоминает «оленные камни», т. е. плиты, украшенные изображениями оленей, солнечного диска и оружия (стр. 47). Эту «плиточную культуру» Гумилев связывает с периодом «становления» ранне-хуннского общества (1Х-1У века до н. э.). Но следует вспомнить, что олень был священным животным аланов, что солнечный диск нередко встречается в аланских украшениях и что, по свидетельству Аммиана Марцеллина, аланы поклонялись мечу и клялись оружием. Заметим уже здесь кстати, что и солнечный диск и олень играли большую роль также в древне-русском (и русском народном) искусстве и что, судя по договорам Руси с греками X века, языческая Русь клялась оружием. По моему мнению, «оленные камни» относятся к кругу аланской культуры, а не хуннской.
Общественный строй хуннов создался в условиях кочевой жизни. Как правильно пишет Гумилев (стр. 27), «кочевой быт отнюдь не предполагал беспорядочного плутания по степи. Кочевники передвигались весной на летовку, расположенную в горах, где пышная растительность альпийских лугов манила к себе людей и скот, а осенью спускались на ровные малоснежные степи, в которых скот всю зиму добывал себе подножный корм. Места летовок и зимовок у кочевников строго распределялись и составляли собственность рода или семьи. Так было и у хуннов».
*Ростовцев М. И. Сарматы и парфяне. Гл. III тома XI Cambridge Anci¬
ent History. 1936. Стр. 100.


234
Г. В. ВЕРНАДСКИМ
«Хуннский род был патриархальным, т. е. дети принадлежали к роду отца, а не матери... С отцовским родом всегда бывает связана экзогамия, и у хуннов она налицо, так как жен полагалось брать исключительно из чужого рода» (стр. 81). Хуннская держава создалась и держалась объединением главных родов, которых считалось 24. Глава объединения — шань-юй («высочайший») первоначально был выборным. В дальнейшем престол чаще всего передавался от отца к сыну (см. генеалогическую таблицу хуннских шаньюев на стр. 284). Но шаньюй не был абсолютным монархом; власть его была ограничена родовой аристократией (стр. 74).
У каждого из родовых старейшин была своя дружина, с которой он выступал на войну под верховным начальством шаньюя. Китайцы исчисляли общую численность хуннского войска от 60 тыс. до 300 тысяч человек — последняя цифра, вероятно, преувеличенная. Основным оружием хуннского всадника был лук. «Тактика хуннов состояла в изматывании противника... Отогнать их было легко, разбить — трудно, а уничтожить — невозможно», (стр. 79). Позже у хуннов упоминаются и меч, и копье (типичное оружие аланов).
С превращением хуннов в сильную военную державу приобретает значение деление войска на «тысячи» и «Тюмени» (тюмень — отряд в 10.000 воинов, древнерусская «тьма»). Китайские источники упоминают об этом вскользь. Мне кажется, что и Гумилев обратил недостаточно внимания на этот вопрос. Гумилев думает, что цифра 10.000 в китайских источниках «не просто число, а понятие множества неисчислимого — то же, что для наших предков тьма тьмущая». (стр. 60). Но дело в том, что китайцы могли упоминать отряды в 10.000 человек (тюмени) со слов самих хуннов, а для последних, как для многих степных народов, понятие «тюмень» имело совершенно точное значение по отношению к военному устройству. Такое же значение имело для наших предков монгольской эпохи понятие «тьма». Слово «тьма» древне-славянское и создалось независимо от турецко-монгольского термина «тюмень».
В монгольской империи Чингис-хана «тюмень» был не только военным, но и административным термином: округ, выставлявший 10.000 воинов. После монгольского завоевания Русь была разделена на военно-податные округа, называвшиеся по-русски «тьмы». Каждая русская тьма должна была выставлять 10.000 рекрутов в монгольскую


Из древней истории Евразии: Хунну
235
армию по требованию монгольского императора и платить определенный размер налога*.
Конь — основа жизни кочевника, близкий друг своего хозяина-воина, почти что член рода своего хозяина. У аланов — да и не у них одних — конь таврился родовым знаком (тамгой) хозяина (для рогатого скота употреблялось особое тавро). Многие роды и родоначальники назывались по масти их коней. Для примера: имя одного из аланских вождей, ушедших в Европу во время «переселения народов», дается в латинских источниках как Сафрак. Это — транскрипция аланского (осетинского) слова «саураг» — название определенной масти лошадей (отсюда русское «саврасый»). Очевидно, аланский вождь славился своей породой лошадей этой масти.
У кочевников было в обычае подбирать коней определенной масти для каждого воинского отряда. Гумилев сообщает (стр. 65), что основатель хуннского могущества шаньюй Мо- дэ (209-174 до н. э.) имел «четыре войсковых подразделения, определявшихся мастью лошадей: вороные, белые, серые и рыжие». Тут можно вспомнить, что когда монголы вторглись в Рязанскую землю, они потребовали «десятины (десятой части) во всем: и в людях, и в князьях, и в конях — в белых 10 (т. е. десятую часть), в вороных 10, в бурых 10, в рыжих 10, в пегих 10». (См. Новгородскую Первую Летопись под 1238 г.). Здесь мы видим пять мастей, т. е. на одну масть больше, чем у хуннов Модэ.
Мастями коней заинтересовались в хуннское время и китайцы. Первоначально, говорит Гумилев, лошадь у китайцев была «малорослая, слабосильная, тихоходная и маловыносливая, не могла сравняться с хуннской лошадью» (стр. 123). Для того, чтобы противостоять хуннам, китайцам пришлось создавать заново кавалерию, а для этого нужно было и улучшить породу лошадей. В поисках подходящей породы китайцы обратили внимание на «западные страны». Побывавший там китайский агент Чжан Цянь доложил императору У-ди (в 126 г. до н. э.), что в стране Давань (Фергана) есть «добрые лошади (аргамаки), которые происходят от небесных лошадей и имеют кровавый пот». Гумилев здесь (стр. 124) цитирует «Исторические записки» Сыма Цяня в переводе Иакинфа Бичурина.
В другом китайском историческом сочинении повествуется: «В даваньском владении находятся высокие горы. На этих горах
*Я выясняю основы и значение тюменной организации в Монгольской
империи и систему «тем» в подчиненной монголам Руси в книге «The
Mongols and Russia». New Haven, 1953 (стр. 126-127, 211, 215-219).


236
Г. В. ВЕРНАДСКИМ
водятся лошади, которых невозможно достать: почему выбирают пятишерстных, т. е. пестрых, кобылиц и пускают при подошве гор для случки с горными жеребцами. От сих кобылиц родятся жеребята с кровавым потом и посему называются жеребятами породы небесных лошадей». (Та же стр. у Гумилева — перевод Бичурина). Думаю, что в фразе «пятишерстных, т. е. пестрых, кобылиц» слова «т. е. пестрых» — пояснение Иакинфа Бичурина. Пояснение это только сбивает читателя с толку. Совершенно очевидно, что речь идет не о пестрых кобылицах, а о кобылицах пяти разных мастей, возможно тех именно мастей, о которых, много веков спустя, говорилось в монгольском указе при нашествии на Рязань. В конце концов китайцам удалось улучшить породу лошадей и создать сильную кавалерию, а с помощью ее не только остановить натиск хуннов, но и разрушить хуннскую державу (хотя последний решающий удар нанесли хуннам не китайцы, а монголы). Но куплен был успех дорогой ценой — путем выжимания из населения непосильных налогов наживавшимися на этом чиновниками. Немудрено, что и подвластные китайцам пограничные племена и китайские крестьяне часто перебегали к хуннам, считая, что «у хуннов весело жить» (у хуннов не было налогов). В связи с этим Великая Стена, построенная китайцами для отражения хуннов, получила для Китая добавочное назначение — не пускать к хуннам перебежчиков из Китая (стр. 55, ср. стр. 147).
В хуннской державе потому не было налогов, что хуннский народ состоял из свободных родов. Родовичи были воины своего племени, а не подданные шаньюя. Источниками доходов хуннов были: военная добыча; подать, собиравшаяся ими с покоренных народов (преимущественно в Средней Азии); «подарки» китайского императора (в те времена, когда Китаю приходилось откупаться от хуннских набегов); и наконец — торговля. Владея обоими берегами «песчаного моря» (пустыни Гоби), хунны были посредниками в торговом обмене между Китаем и Сибирью. Из Сибири шли к хуннам меха, из Китая — шелковые ткани, парчевая одежда и другие предметы роскоши. Но в числе китайских подарков (хунны считали их данью) привозился к хуннам также и хлеб. Хлеб хунны, роме того, покупали у китайцев и на пограничных рынках. Хунны вообще всегда настаивали на открытии для них этих рынков. Закрытие рынков вызывало войну. Когда Китай усилился, а хунны ослабели и не было привоза хлеба из Китая, хуннам пришлось самим заводить у себя посевы проса. Землю для них пахали перебежчики из Китая и военнопленные, обращенные в рабство (стр. 147).


Из древней истории Евразии: Хунну
237
Длительное общение с Китаем не могло не оказать значительного влияния на хуннское общество, в особенности на верхи этого общества. При дворе шаньюя и среди хуннской аристократии быстро развился вкус к роскоши. «Китайские женщины, выдаваемые замуж за шаньюев и князей, и их свита приносили китайские вкусы и взгляды, а многочисленные перебежчики, поступавшие на службу и делавшие карьеру, обучили хуннов тонкостям дипломатии» (стр. 193).
Против «изнеживающего» китайского влияния сплотилась старо-хуннская партия, настаивавшая на сохранении степных обычаев и строгой военной дисциплины. Борьба ки- таефильского и старо-хуннского направлений проходит через всю историю хуннов за последние два века существования хуннской державы. Раздоры между этими двумя течениями, осложненные личными столкновениями и интригами, а также усиливавшейся оппозицией родовых старейшин шаньюям сильно ослабили хуннскую державу, и, в конечном счете, много способствовали ее падению.
При оценке роли хуннов в мировой истории — и, в частности, в истории Евразии — нельзя забывать о расширении географического кругозора человека тех времен и распространении культурных связей между различными народами в хуннскую эпоху. «Открытие Сибири» (по удачному выражению Гумилева) хуннами сопровождалось открытием «западных стран» и хун- нами и китайцами. «Дипломатические путешествия, обогатив китайскую науку, дали возможность китайским ученым составить исторические карты Западного края» (стр. 114). Восемь таких карт помещено в «юбилейном» переиздании упомянутого выше труда Иакинфа Бичурина, в приложении к III (дополнительному) тому.
Нужно вспомнить здесь, что, начиная с походов Александра Македонского, греки стали проникать на восток, в Иран, Индию и Среднюю Азию, чем были сильно раздвинуты рамки эллинистической культуры и расширен географический кругозор людей этой культуры. Два потока — не только военных, но и умственных — шедшие один с востока, другой с запада, встретились и сомкнулись в Туркестане.
Книга Гумилева написана талантливо. Гумилев чувствует и природу и людей. Очень удачны его описания пустыни, подкрепленные красочными цитатами из сочинений Пржевальского и других русских путешественников. Не забывает Гумилев и значения северных лесов — «таежного моря». Насыщенная фактами различного порядка — военно-политического, социального,


238
Г. В. ВЕРНАДСКИМ
культурного и экономического — книга Гумилева по необходимости составлена в сжатом стиле. Тем не менее, его краткие характеристики многих из описываемых им исторических деятелей, а также и социальных сдвигов и человеческих отношений, ярки и вдумчивы. Данные письменных источников, где это возможно, подкрепляются свидетельством археологических раскопок. Один из примеров мастерской смычки данных истории и археологии в труде Гумилева — его описание посмертной судьбы хуннского шаньюя Учжулю, успешно воевавшего против китайского императора, узурпатора Ван Мана.
«К счастью для Ван Мана, его враг, Учжулю-шаньюй, умер в 13 г. н. э. Учжулю-шаньюй был торжественно похоронен и пролежал в могиле под курганом 1911 лет. В 1924 г. курган этот был раскопан экспедицией П. К. Козлова, и находки из него хранятся теперь в Эрмитаже. Курган датируется точно благодаря надписи на лакированной китайской чашечке: «Сентябрь 5 года. Цяньпин, изготовитель Ваньтаньцзин, живописец украшений Хо, другой изготовитель И, наблюдал Бяньу». Дата соответствует 2 г. н. э. На дне чашечки была надпись «Шаньлинь» — название дворцового парка около Чанани. Там в 1 г. до н. э. Учжулю- шаньюй был принят императором и богато одарен». (Стр. 191).
В книге Гумилева имеется пять схематических карт расселения племен в Срединной Азии и последовательных фаз раз вития хуннской. державы от VIII века до н. э. — до II века н. э. Карты эти дают общие рамки для того, чтоб следить за ходом писанных событий, но недостаточны для детальных справок. В приложениях к книге помещены «Словарь этнонимов» (с краткими сведениями о каждом племени), синхронистическая таблица, две генеалогических таблицы хуннских ша- ньюев и таблица родословия усуньских князей (Усуни — один из «западных народов», с которыми воевали хунны). Все эти приложения очень полезны и помогают читателю разобраться в сложном содержании книги, но они не могут заменить указателей — имен (личных и географических) и предметного — а указателей этих, к сожалению, не дано.
«Хунну» Гумилева — первое звено задуманной им «степной трилогии». Второе должно быть посвящено туркам (тюркам) VI—VIII веков; третье — монголам Чингис-хана, его предшественникам и преемникам.


К. ВАСИЛЬЕВ
Л. Н. Гумилев. Хунну, Срединная Азия в древние времена. М.: ИВЛ, 1960. 291 стр.
История народа сюнну*  ** издавна привлекает внимание исследователей во всех странах мира. Число статей и книг, посвященных данной теме, непрерывно растет. Только в течение двух последних десятилетий были опубликованы монографии Н. Эгами (1949), Г. Утида (1953) и Ф. Цунода (1954), в которых дается многосторонний анализ сюннуской проблемы. В этом потоке научной литературы рецензируемая книга занимает особое место.
В отличие от других авторов, Л. Н. Гумилев использовал не оригинальный текст древнекитайских хроник“, а лишь отдельные переводы из них, принадлежащие Н. Я. Бичурину, Э. Шаванну, Л. Д. Позднеевой и т. д.
Естественно, что данное обстоятельство определило и общий характер рецензируемой книги, содержащей скорее систематический пересказ накопленных исторической наукой материалов, нежели самостоятельное исследование.
В структурном отношении «Хунну» распадается на две неравные по объему части. В первой (главы I-IV) повествуется о происхождении народа сюнну, о его историческом развитии на протяжении эпох Чжоу и Цинь. Во второй (главы V—XV) дается обзор политической истории государства сюнну в III в.
* «Хунну» и «сюнну» представляют собой две различные транскрипции одного и того же этнонима, известного в передаче древнекитайских авторов. Первая была предложена Н. Я. Бичуриным, исходившим в данном случае из фонетических особенностей китайского языка его времени. Вторая основана на современном произношении. В советской китаеведче- ской литературе она является общепринятой.
** Как известно, древнекитайские хроники являются единственным источником по истории сюнну.


240
К. ВАСИЛЬЕВ
до н. э. — II н. э. В специальных разделах автор рассматривает социально-экономическую структуру сюннуского общества, его военную организацию и традиции материальной культуры.
Начало сюннуской предыстории в рецензируемой книге связано с годом падения в Китае полулегендарной династии Ся и с приходом к власти династии Шан-Инь (1764 г. до н. э.). Автор пишет, что под этим годом «...хунны впервые упоминаются в китайской истории» (стр. 23). Анализ раздела «Зарождение хуннов» показывает, что данное утверждение основано на сведениях, заимствованных из средневековой комментаторской традиции (в передаче Н. Я. Бичурина). Действительно, в труде Сыма Цяня о древнейшей, дочжоуской истории сюнну сообщается лишь следующее: «Предком сюнну был наследник рода Ся- хоу по имени Шунь-вэй»*  **. Однако имеется более поздняя версия рассказа о Шунь-вэйе, которую приводят Сыма Чжэн и Янь Шигу в комментариях к «Ши-цзи» и к «Цянь Ханыпу». Она содержит краткое упоминание о бегстве «предка сюнну» за северные пределы Китая в момент воцарения Инь**. Л. Н. Гумилев и превращает это упоминание в факт, записанный «в китайской истории». Произвольно дополненная комментаторская версия рассказа о Шунь-вэйе использована им также в качестве основы в схеме зарождения сюннуского этноса. По этой схеме «первый прахуннский этнический субстрат» образовался в результате смешения «китайцев, пришедших с Шун-вэйем в северные степи» с аборигенами*** (стр. 14, 15). Несомненно, что подобные интерпретации сведений полулегендарного характера, известных к тому же в весьма поздней записи, носят ненаучный характер. Не учитывается здесь и мнение ряда современных исследователей, полагающих, что рассказ о Шунь-вэйе лишен какого-либо конкретного исторического содержания****.
Второе упоминание сюнну в китайских источниках автор рецензируемой книги относит к 822 г. до н.э. Однако сведения, использованные им в данном случае, не имеют прямого
*«Ши цзи», 110 («Сюнну лечжуань»).
** Franke О. Beiträge aus chinesischen Quellen zur Kenntnis der Türkvölker und Skythen Zentralasiens. B., 1904. Стр. 6.
*** Последних автор именует «древними ху». Однако в Китае этот этноним известен лишь с IV в. до н. э. См.: Ван Го-вэй. Гуаньтан цзилинь, 13.
С. 606.
****Ху Цзюнь-бо. О происхождении сюнну // Сибэй яньцзю. 1933. VIII.
С. 39; Кувахара Тёкудзо. О походе Чжан Цяня на запад. Шанхай, 1936.
С. 4 (на кит. яз.).


Л. Н. Гумилев. Хунну, Срединная Азия...
241
отношения к реальным носителям этого имени. Та ода «Шицзина» (II, III, 3)*, в которой, по его словам, и «описывается вторжение хуннов в Китай» (стр. 42), в действительности посвящена походу Сюань-вана (827-781 гг. до н. э.) против «варварского» племени сяньюнь. В современной востоковедной науке преобладает отрицательное отношение к традиционной идентификации древних сянюоней и исторических сюнну. Доказано, что особенности древнекитайской фонетики исключают возможность трансформации одного этнонима в другой**. Как свидетельствуют специальные исследования, посвященные «варварской периферии» Китая эпохи Чжоу, сопоставление сяньюней и сюнну неправомерно и с историко-этнографической точки зрения***. Происхождение третьей даты: 304 г. до н. э., с которой автор рецензируемой книги также связывает упоминание сюнну «...в китайской истории» (стр. 23), неясно. Какой-либо конкретный комментарий к ней отсутствует. Как известно, этноним «сюнну» впервые встречается в труде Сыма Цяня под 318 г. до н. э.**** Но аутентичные исторические материалы, содержащиеся в «Чжаньго цэ»*****, дают основание утверждать, что здесь он «ошибочно употреблен вместо (этнонима) ицюй»******. Достоверные же сообщения о сюнну******* появляются в «Исторических записках» лишь во 2-й половине III в. до н. э.********
* Л. Н. Гумилев цитирует ее вольный перевод, заимствованный из учебного пособия: Авдиев В. И. История Древнего Востока. М.: Госполи- тиздат, 1953.
“ Haloun G., Zu J. J. M. de Groot. Die Hunnen der vorchristlichen Zeit // OLZ. XXV. № 11. C. 435.
*** Эгами Намио. Древняя северная культура Евразии. Токио, 1948. С. 10—11 (на японск. яз.); Мэн Вэнь-тун. Исследование о малых народностях эпох Чжоу и Цинь. Шанхай, 1958. С. 26, 27 (на кит. яз.).
““«Ши цзи», 5 («Цинь бэньцзи»).
““'«Чжаньго цэ», IV, 2.
“““Ян Куань. История Чжаньго. Шанхай, 1955. С. 163 (на кит. яз.).
*"""Ср.: Haloun G. ZurÜe-tsi-Frage//ZDMG.XCI. 1937. С. 306. Прим. 1.
Глава «Повествование о сюнну» (Сюнну лечжуань») пересказом этих сообщений открывает систематическое изложение истории сюннуских племен. Начальный же ее раздел, хронологически соответствующий периоду от Шунь-вэйя вплоть до IV в. до н. э., представляет собой краткую сводку известий о «варварских» народах жун, ди и ху, которые, по-видимому, не имеют никакого отношения к сюнну. Cp.: Eberhard W. Рец. на кн. McGovern. The Early Empires... // Ostasiatische Zeitschrift. XXIV. 6. С. 256; Чэнь Чжун-мянь. О связях китайского народи с тюрками И Собрание исторических материалов о те-цзюе. II. С. 1093 (на кит. яз.).


242
К ВАСИЛЬЕВ
Территория, которая принадлежала сюнну в это время, ограничивалась, по-видимому, восточной частью современной Внутренней Монголии*. Приведенные выше данные общеизвестны и неоспоримы. Однако Л. Н. Гумилев поступает наперекор им. В своей книге он воспроизводит в качестве «полноценного исторического материала совершенно неаргументированные утверждения Дегиня (сер. XVIII в.), писавшего о «создании хуннского царства ок. 1200 г. до н. э.», и Кордье, который предложил локализовать это «царство» на землях «...от Чжили и до озера Баркуль» (стр. 30).
В тексте «Хунну» имеются и другие факты, которые свидетельствуют о некритическом подходе ее автора к используемым материалам.
В частности, «динлинская проблема» рассматривается здесь в духе устаревшей концепции Г. Е. Грумм-Гржимайло. Следуя ей, Л. Н. Гумилев в категорической форме приписывает динлинам антропологические особенности европейского расового типа (стр. 24, 25, 27, 174). Но оригинальные древнекитайские источники не содержат никаких известий о внешнем облике представителей этого народа**. Это обстоятельств», а также высказывания современных исследователей о необоснованности зачислении динлинов в разряд европеоидов*** автор рецензируемой книги обходит молчанием.
Предложенные в разное время и разными авторами весьма спорные идентификации дунху и хоров****, цзюешэ и кыпча- ков***** под пером Л. Н. Гумилева также превратились в истины, не требующие доказательств (стр. 38). С поразительным примером метаморфозы легендарных сведений позднего происхождения в «исторический факт» читатель сталкивается в разделе «Соседи древних хуннов». Здесь сообщается, что жуны в древности населяли «...на северо-западе... оазис Хами» (стр. 37).
Ссылка указывает, что источником для данного утверждения послужило землеописание Хами, принадлежащее Н. Я. Бичурину. Точнее, не само землеописание, а цитируемое Н. Я. Бичуриным географическое сочинение танского времени
*Haloun G. Zur Üe-tsi-Frage... С. 306.
** Cp. полную сводку исторических материалов о динлинах в работе Ван Жи-вей «История динлинского народа» // Шисюе цзикань. II. 1936. С. 84—96.
***Maenchen-Helfen О. The Ting-Ling // HJAS. IV. 1. 1939. С. 83.
****Грумм-Гржимайло Г. Е. Западная Монголия и Урянхайский край. Л., 1926. Т. II. С. 144, слл.
*****Бернштам А. Н. Основные этапы истории культуры Семиречья и Тянь-шаня // CA. XI. С. 362.


Л. Н. Гумилев. Хунну, Срединная Азия...
243
(«Юаньхэ чжи»), в котором западные жуны упомянуты в качестве первоначального населении хамийского оазиса.
Но, как известно, процесс исчезновения жунских племен с исторической арены (иными словами, процесс растворения их в массе китайского населения, VII—IV вв. до н. э.*) завершился за несколько столетий до «открытия» Синьцзяна китайцами. Использованная Л. Н. Гумилевым фраза из «Юаньхэ чжи» является всего лишь модификацией традиционной литературной формулы, в согласии с которой средневековые китайские географы рассматривали своих западных соседей как потомков «варваров» эпохи Чжоу.
К сожалению, приходится констатировать и то обстоятельство, что, ограничив свое знакомство с древнекитайской историографией рамками выборочных переводов, Л. Н. Гумилев не избежал в данной работе ряда фактических ошибок, искажающих историческую действительность.
Так, Л. Н. Гумилеву остался неизвестен правитель области Дай ханьский княжич Синь. Переход последнего на сторону сюнну (201 г. до н. э.) он приписывает Хань Синю, знаменитому сподвижнику Лю Бана (стр. 56). Тот факт, что в «Биографии Хань Синя»**, помещенной в «Исторических записках», ничего не говорится об этом событии, Л. Н. Гумилев наивно объясняет произволом Сыма Цяня (стр. 65, прим. 4).
В разделе «Таласская битва» дается неверная характеристика взаимоотношении Чэнь Тана и наместника Западного края Гань Янь-шоу. Вопреки истине Чэнь Тан изображен здесь как авантюрист, в своекорыстных целях организовавший поход в Среднюю Азию (36 г. до н. э.). Как известно, основной источник информации об этих событиях — «Биография Чэнь Тана» в «Цянь Ханыпу»***— совершенно определенно свидетельствует, что выдвинутое Чэнь Таном требование уничтожить диктатуру шаньюя Чжичжи в Кангюе было продиктовано лишь интересами защиты китайских владений в Западном крае****. Ошибочным
‘Лоу Цзин-пэй. Доказательства китаизации «варварских» племен в период Чуньцю // Чэнда шисюе цзачжи. I. 1929. С. 93-99.
"Автор использовал ее русский перевод, выполненный В. Панасюком.
*" С ее содержанием автор знаком только по кратким пересказам МакГоверна, Дебса, Дюйвэндэка.
""«Цянь Ханыпу», 70. Ср.: Цзи Юн. Оборонительные войны против сюнну в эпоху Хань. Шанхай, 1955. С. 52 (на кит. яз.); Зуев Ю. А. К вопросу о взаимоотношениях усуней и канцзюй с гуннами и Китаем // Изв. АН КазССР. Разд. ист., археол., этногр. 1957. Вып. 2 (5). С. 68-69.


244
К. ВАСИЛЬЕВ
является и тезис об исчезновении динлинов с исторической арены во II в. н.э. (стр. 27). Такие раннесредневековые хроники, как «Вэйлюе», «Вэйшу», «Цзиныпу» и «Бэйши», неоднократно упоминают активную роль динлинов в истории Центральной Азии Ш-1У вв. н.э.
Недостаточное знание конкретного исторического материала проявляет автор при анализе социально-экономических отношений в государстве сюнну. Он пишет: «Рабство хунны знали, но у них не было долгового закабаления...», и далее: «Никаких признаков работорговли за всю историю хуннов мы не находим» (стр. 78). Однако сообщения «Хоу Ханыпу»: 1) о том, что сюнну обратили в рабов людей из подвластного и племени ухуань, не выплативших дани (I в. до н. э.); 2) о том, что южные сюнну купили у цянов более десяти тысяч пленных китайцев (II в. н. э.)*, находятся в явном противоречии с этими утверждениями.
Нарисованная Л. Н. Гумилевым картина экономической жизни сюнну выглядит весьма обедненной. Она лишена оригинальных сведений, лишена какой-либо динамики. Заполненная общими рассуждениями об «использовании (кочевниками) особенностей лесостепного ландшафта» и о законах сопоставления древних культур (стр. 95 и слл.), она ничего не дает для выяснения внутренних закономерностей возвышения и упадка великой степной державы.
А между тем игнорируемая, втором статистика сюннуского кочевого хозяйства, содержащаяся в ханьских летописях, весьма выразительна.
На ее основе установлено, например, что число голов домашнего скота, приходившихся на одного свободного в государстве сюнну, достигало в пору его расцвета девятнадцати, в 72 г. до н. э. оно упало до девяти, в 68 г. до н. э. — до пяти, наконец, и 46 г. н. э. — до двух**. Реальные экономические трудности сопровождались, по-видимому, неоднократными вспышками классовой борьбы внутри сюннуского общества***.
В тексте рецензируемой книг эти явления не нашли сколько-нибудь существенного отражения. Однако именно они,
*Ма Чан-шоу. О рабовладении в государстве сюнну // Лиши янъцзю. 1954. V. С. 106, 108.
** Эгами Намио. Экономическая жизнь у сюнну // Toe бунка кэнкюсе кие. 1956. IX. С. 36, 37.
*“ Оу Ян-сюй. Социальная эволюция сюнну // Хуадун гнида сюебао (общ. науки). 1958. IV. С. 117.


Л. Н. Гумилев. Хунну, Срединная Азия...
245
а не описываемые автором в весьма драматической манере столкновения «партий» при ставке шаньюя (гл. X—XIV) определили, в конечном счете, постепенное падение военно-политической мощи государства сюнну, а татем и его гибель.
Нельзя не сказать несколько слов о том произволе, который допускает Л. Н. Гумилев при изложении сложнейших вопросов происхождения, родственных связей и этнической принадлежности древнего населения Центральной Азии. Так, о племени и цзюешэ, одном из северных соседей сюнну, Сыма Цянь и Бань Гу не сообщают ничего, кроме этнонима. Однако из текста «Хунну» читатель с удивлением узнает, что цзюешэсцы были родственны динлинам и внешним обликом напоминали последних (стр. 38). Подобным же образом, без ссылок на источники, усуни, а также хуские племена лоуфань и байян объявляются прямыми потомками жунов (стр. 70, 37). В другом месте рецензируемой книги лоуфани и байян именуются тангутами (стр. 57), хотя проф. К. Сиратори уже много лет назад обратил внимание исследователей на очевидные признаки монголоя- зычности этих двух родственных племен*.
Целый ряд уязвимых мест содержат экскурсы Л. Н. Гумилева в область археологии Центральной Азии и Южной Сибири. Например, ввиду отсутствия свидетельств письменных источников представляется голословным его утверждение, что инфильтрация северокитайской материальной культуры и северокитайского антропологического типа в Южную Сибирь в XII в. до н. э. была связана с перекочевкой сюннуских племен (стр. 31). Неоднократные заявления автора о том, что древнее население «южных окраин Гоби» уже в конце II тысячелетия до н. э. практиковало «развитое кочевое скотоводство» (стр. 27—29, 31), также нельзя признать сколько-нибудь обоснованными. Изученные к настоящему времени археологические материалы из Внутренней Монголии и сопредельных районов не содержат данных, которые свидетельствовали бы о столь раннем появлении кочевников в этой части Центральной Азии. Обнаруженные здесь в последние годы новые археологические памятники Чифэнской культуры второго периода (Хуншань, Гочэнцзышань, Интаогоу)**,
* Сиратори Куракити. О народе дунху // Сигаку дзасси. XXI. 1911. С. 382.
"Люй Цзунь-э. Отчет об археологических исследованиях на горе Хуншань близ г. Чифэна (Внутренняя Монголия) // Каогу сюебао. 1958. III. С. 28-34; Местонахождения микролитоидной культуры, обнаруженные в Автономном районе Внутренней Монголии // Каогу сюебао. 1957.1. С. 20, слл.


246
К. ВАСИЛЬЕВ
датируемые концом II — первой половиной I тысячелетия до н. э.*, принадлежали, несомненно, племенам с оседло-земледельческим укладом хозяйства**.
Не имеет никакой археологической аргументации и предложенное автором «отождествление культуры плиточных могил (в Забайкалье) с раннехуннской культурой» (стр. 47, слл.). Следует отметить, что оно находится в явном противоречии с высказываниями специалистов-археологов, исследовавших эти памятники***.
Значительные трудности для читателя создает то обстоятельство, что в рецензируемой книге сосуществуют две различные системы транскрипций китайских иероглифов: система Н. Я. Бичурина, выработанная в первой половине прошлого века, и современная, общепринятая.
Иногда встречаются и прямые искажения китайских имен и фамилий. Так, автор пишет «Ван Кай» вместо правильного «Ван Хуэй» (стр. 102), «По-ну» вместо «Чжао-Бо-ну» (стр. 125) и т. д. Недостатки рецензируемой книги не исчерпываются перечисленными выше. Здесь разобраны лишь наиболее характерные случаи, корни которых кроются в трех основных причинах: в незнакомстве с оригиналами используемых источников, незнакомстве с современной научной литературой на китайском и японском языке, в некритическом восприятии ряда устаревших концепций, представляющих вчерашний день востоковедной науки.
Как уже отмечалось в начале рецензии, книга Л. Н. Гумилева не вносит ничего принципиально нового в современную историографию древней Центральной Азии.
В то же время присущие ей недостатки таковы, что в значительной мере ограничивают перспективы ее использования в качестве вводного курса или же справочного пособия по данной теме.
* Люй Цзунь-э. У к. соч. С. 38.
“Там же.
*“Диков Н. Н. Бронзовый век Забайкалья. Улан-Удэ, 1958. С. 68-71.


^5^
В Государственном Эрмитаже и Ленинградском Отделении Института Народов Азии АН СССР
26 сентября 1961 г. под председательством проф. М. А. Гуковского состоялось научное заседание Библиотеки Государствен ного Эрмитажа, посвященное обсуждению книги Л. Н. Гумилева «Хунну» и рецензии на нее К. В. Васильева, опубликованной в ВДИ (1961, № 2).
С подробным разбором рецензии выступил Л. Н.Гумилев (Эрмитаж). Прежде всего, он возразил против утверждения К. В. Васильева, что книга не вносит ничего принципиально нового в историографию древней Центральной Азии. Новой, по мнению Л. Н. Гумилева, является постановка вопроса об этнологии хуннов, о том, каким образом они создали мощную организацию, сопротивлявшуюся 300 лет могущественному Китаю (это — «родовая империя, основанная на подчинении окрестных кочевых племен»), о характере хунно-китайских войн, об оценке успехов китайцев (которые раньше сильно преувеличивались) и, наконец, о датировке разложения родового строя (I в. н. э., в отличие от А. Н. Бернштама — I в. до н. э.).
Замечания рецензента Л. Н. Гумилев разделил на два типа: дельные поправки и несправедливые упреки. Дельных поправок, по мнению Л. Н. Гумилева, лишь одна: рецензент указал, что Хань Синь, сдавший хуннам в 201 г. до н. э. крепость Ман, — тезка знаменитого Хань Синя. С остальными же замечаниями (их — 24) Л. Н. Гумилев не согласился.
Обвинение, будто в книге смешаны хунну и сяньюнь, явно несправедливо: на стр. 14 прямо говорится, что их нельзя смешивать. Неверно также утверждение, что автор вступает в противоречие с Халоуном в определении границ Хуннского царства: в книге в полном соответствии с Халоуном сказано, что в III в. до н. э. хунны были зажаты между юэчжами с запада и дунху с востока (стр. 56). Однако сложиться и долго жить на столь маленькой


248
В Государственном Эрмитаже...
и бедной территории хунны, насчитывавшие 60 тыс. всадников, не могли и должны были кочевать на широких просторах (так полагал и автор четырехтомной истории Китая Кордье).
Рецензент отрицает тезис о европеоидности динлинов, ссылаясь на отсутствие данных — в древнекитайских источниках, и подчеркивает, что Л. Н. Гумилев следует устаревшей концепции Г. Грумм-Гржимайло. Между тем сам К. В. Васильев игнорирует исследование Г. Ф. Дебеца (1948 г.), а также статью Л. Н. Гумилева «Динлинская проблема» («Известия ВГО», 1959, № 1), где обосновывается этот тезис. Что же касается древних источников, то Л о Гуань-чжун (автор XIII в., восходивший к древним текстам) описывал в Сангочжи1 голубоглазых людей, высокого роста, с белым волосами: это были сычуаньские фани.
Говоря о том, что автор выдает за исторический факт ряд спорных, нередко легендарных сведений, К. В. Васильев приводит в качестве примера идентификацию дунху и хоров, цзю- ешэ и кыпчаков. Однако дунху определил еще в 1926 г. Грумм- Гржимайло, а цзюешэ с кыпчаками отождествил Бернштам.
Положение, что жуны в древности жили к западу за пределами Китая (в оазисе Хами), — не «литературная формула» Бичурина, а «деловая запись», заслуживающая доверия.
Л. Н. Гумилев опроверг также положение рецензента, будто Чэнь Тан требовал уничтожить диктатуру шаньюя Чжичжи в Канпое для защиты китайских владений.
Рецензент утверждает, что у хуннов существовала работорговля, ссылаясь на сообщения «Хоу Ханыпу»: 1) сюнну обратили в рабов людей из подвластного племени ухуань, не выплативших дани (I в. до н. э.); 2) южные сюнну купили у цянов более 10 тысяч пленных китайцев (II в. н. э.). На самом же деле в первом случае речь идет лишь о подавлении возмущения ухуаней, отказавшихся платить дань и перешедших на сторону Китая, а во втором случае рецензент не понял текста: не «купили», а «выкупили» китайцев, поскольку у них существовала кровная месть, а у хуннов и тибетцев ее не было. Эта ошибка связана с тем, что К. В. Васильев некритически отнесся к статье Ма Чан-шоу, который всех подданных рассматривал как рабов.
Рецензент упрекает автора в недостаточном знакомстве с литературой, в частности с работами японских ученых, занимавшихся экономическими проблемами истории хуннов. Но к этим работам следует отнестись критически. Например, у Эгами («Древняя культура Евразии») получается, что хуннское хозяйство неуклонно деградировало (сокращение числа голов домашнего скота на одного свободного: 19 — в пору расцвета,


В Государственном Эрмитаже...
249
9 — в 72 г. до н. э., 5 — в 68 г. до н. э., 2 — в 46 г. до н. э.). Однако Эгами оперирует данными, относящимися к годам, связанным с конкретными событиями, неблагоприятно отразившимися на хозяйстве хуннов (военное поражение в 72 г., голод — в 68 г., голод и эпидемии — в 46 г.), и не упитывает промежуточных периодов, когда хозяйство процветало. Кроме того, сами эти цифры тоже требуют критического отношения: в частности, 2 головы скота на человека — это немыслимая цифра, означающая верную смерть от голода в течение по крайней мере одного месяца.
Замечание К. В. Васильева, что автор называет лоуфань то жунами, то тангутами, Л. Н. Гумилев охарактеризовал как досадное недоразумение: в списке этнонимов в конце книги ясно сказано, что тангуты — это смесь жунов и кянов.
Относительно утверждения рецензента о наличии оседлого земледельческого хозяйства у племен Центральной Азии (южной окраины Гоби) во II тыс. до н. э. (со ссылкой на Чифэнскую культуру второго периода) Л. Н. Гумилев заметил, что хунны никакого отношения к этой культуре не имели, а кроме того, при раскопках не обнаружено костей свиней, свидетельствующих об оседлости.
Говоря о ряде транскрипций, вызвавших возражения рецензента, Л. Н. Гумилев сослался на общепризнанный справочник Н. В. Кюнера, которым он пользовался.
В ответ на замечание К. В. Васильева, что интерпретация плиточных могил как раннехуннских не имеет никакой археологической аргументации, Л. Н. Гумилев признал парадоксальность своей концепции, расходящейся с точкой зрения Н. Н. Дикова, книга которого вышла в 1958 г.
В заключение, приведя основной вывод рецензента, что недостатки книги кроются «в незнакомстве с оригиналами источников, с современной научной литературой на китайском и японском языках, в некритическом восприятии ряда устаревших концепций», Л. Н. Гумилев обратил внимание на то, что им использованы все новые работы, в том числе японские и китайские статьи (известные ему отчасти по рефератам, отчасти по переводам), и защищал право историка использовать чужие переводы, выполненные специалистами-филологами, «в особенности в тех случаях, когда дело идет не о нюансах, а о простой констатации фактов, подлежащих историческому анализу и синтезу».
Выступивший вслед за этим К. В. Васильев (Институт народов Азии; далее — ИНА) не возражал против того, что обобщающие исторические работы можно списать на базе хороших


250
В Государственном Эрмитаже...
переводов. Однако следует учитывать ряд конкретных обстоятельств, например то, что переводы Бичурина, выполненные 100 лет назад, не всегда отвечают требованиям современной науки. Китаеведческая подготовка для написания древней истории Центральной Азии безусловно необходима, чтобы правильно понять источники и избежать фактических ошибок. К. В. Васильев привел примеры подобных ошибок в книге. Л. Н. Гумилев безоговорочно принял бичуринский перевод иероглифа «ли» в обоих значениях — «взойти на престол» и «поставлен на престол», тогда как правильно лишь первое значение, которое не содержит никаких следов выборности. Цитируя из «Очерка истории Юго-Восточной Азии» Холла известие о наличии письменности у хуннов (рассказ о посольстве Кан Тайя в Фунань, в отчете которого фунаньская письменность сопоставляется с письменностью ху — одного из народов Синьцзяна), автор без всякой аргументации заменил этноним ху этнонимом хунну.
Датировка начального этапа истории хунну-сюнну у Л. Н. Гумилева совершенно произвольна — все три даты (1764, 882 и 304 гг. до н. э.) не имеют никакого отношения к сюн- ну. 1764 год (падение Ся) взят не из китайских источников, а из «Исторического пояснения» Бичурина, представляющего собой написанное самим Бичуриным резюме средневековых комментариев к началу «Сюнну лечжуань»; автор, следовательно, произвольно смешал данные средневековых комментаторов с их бичуринской адаптацией и с переводом оригинала древнего источника. Это — не научный метод исторического анализа источников. В стихотворении из «Ши цзина», датируемом 822 г., говорится о походе Сюань Вана не против хунну-сюнну, а против сяньюней, которые, как известно, не были идентичны сюнну. 304 г., видимо, является ошибочной модификацией 318 г. до н. э., под которым сюнну впервые упоминаются у Сыма Цяня, но и здесь за этим этнонимом скрывался другой народ. Впервые достоверные сообщения о сюнну появляются во второй половине III в. до н. э. Европейские же ученые XVIII—начала XX в., вплоть до Кордье, писали о хуннских царствах в XII до н. э., что объясняется своего рода суммарно-романтическим методом в изучении окружавших в древности Китай варварских племен: независимо от их названия и этно-культурных особенностей их всех зачисляли в разряд гуннов. Сейчас же апологетическое воспроизведение устаревших точек зрения не соответствует требованиям науки.
В связи с крайней лапидарностью ранних сведений о хуннах надо весьма осторожно подходить и к изучению их социальной организации, используя лишь бесспорные данные источников.


В Государственном Эрмитаже...
251
Коснувшись динлинской проблемы, К. В. Васильев подчеркнул, что никаких известий о европеоидности динлинов в древнекитайских источниках нет, и концепция Грумм-Гржимайло, которую поддерживает один Дебец (сам не занимавшийся древнекитайской историко-географической литературой), нуждается в пересмотре, на что указал еще Мэнчен-Хэлфен в статье 1939 г. Идентификация же дунху-хоров и цзюешэ-кыпчаков весьма спорна, тогда как Л. Н. Гумилев представляет ее не как гипотезу, а в качестве аксиомы, не требующей доказательств. Источники не дают оснований и для того, чтобы хотя бы гипотетически рассматривать жунов как древнейшее население Хамийского оазиса: чисто литературный оборот в произведениях танского времени превращен автором в достоверный исторический факт.
По мнению К. В. Васильева, Л. Н. Гумилев без всяких оснований характеризует Чэнь Тана как авантюриста, а в его биографии допускает ряд искажений: Чэнь Тан не «просил заменить ему заключение службой на границе», ибо его реабилитировали и восстановили в должности — притом не в качестве «младшего офицера», а в качестве фуцзяовэйя, распоряжавшегося всеми вооруженными силами Западного края.
Не соответствует источникам и тезис автора об исчезновении динлинов во II в.: они активно участвовали в событиях III—V вв., в частности в так называемом «мятеже пяти варваров».
В связи с вопросом о рабстве К. В. Васильев сослался на факты из своей рецензии, а также привел выдержку из статьи Ма Чан-шоу (о рабстве в государстве гунну-сюнну), где говорится о покупке рабов у соседних племен и о том, что представители господствующего класса сюнну превратили ухуаней, не выплативших налога, в долговых рабов.
Что касается Чифэнской культуры, то ее памятники, обнаруженные на обширной территории от Внутренней Монголии до провинции Хэбэй, свидетельствуют об оседло-земледельческом характере хозяйства обитавших там племен.
К. В. Васильев подтвердил свой вывод, что книга Л. Н. Гумилева, содержащая систематический пересказ общеизвестных переводов, не анализирующая новых материалов, не вводящая в научный оборот новых, оригинальных фактов, не вносит ничего принципиально нового в историографию древней Центральной Азии.
Концепция родового строя у Л. Н. Гумилева тоже, по мнению К. В. Васильева, противоречит фактам, в частности указанию Сыма Цяня, что уже во второй четверти II в. до н. э. были


252
В Государственном Эрмитаже...
введены налоги, которыми облагались «свободные воины», т. е. рядовые члены сюннуского общества.
В заключение К. В. Васильев подчеркнул, что он не получил от Л. Н. Гумилева достаточно определенного ответа на свои замечания в рецензии.
Л. Н. Меньшиков (ИНА) показал на конкретных примерах недостаточную надежность переводов с китайского, которыми в качестве источника пользовался Л. Н. Гумилев. В частности, переводы Бичурина, не будучи филологическими, нуждаются в проверке, ибо Бичурин переводил без справочных пособий, без сличения параллельных текстов, что нередко приводило к искажению смысла (перевод термина «ли» как «взойти на престол» или как «возвести на престол», различный смысл параллельных мест «Старой танской истории» и использованной Бичуриным «Новой танской истории», составленной в период Сун). Л. Н. Меньшиков привел ряд ошибок в переводе романа Л о Гуань-чжуна «Троецарствие», выполненном В. А. Панасюком, подчеркнув необходимость тщательной проверки не только перевода, но и самого текста романа, чтобы отделить легенды или вымысел от подлинных исторических фактов. Таким образом, по мнению Л. М.2 Меньшикова, источники у Л. Н. Гумилева недостаточно надежны, чтобы лечь в основу серьезного исследования.
Б. Я. Стависский3 (Эрмитаж) отстаивал право историка использовать переводы китайских текстов, учитывая современную дифференцированность наук и невозможность универсальной специализации для ученого. Вина за отсутствие высококачественных переводов ложится на китаистов, но это не основание, чтобы отказываться от обобщающих исследований, ибо историческая наука и интересы общества требуют ответа на многие вопросы уже сейчас, и книга Л. Н. Гумилева как раз идет навстречу этим требованиям, хотя, разумеется, китаисты-филологи вправе указать ему (как и всем ученым-некитаи- стам) на ошибки в переводах, которыми он пользовался.
В. В. Струве (ИНА), сославшись на ряд примеров (труды Бартольда, «История русско-японской войны» Б. А. Романова), отметил правомерность использования переводов источников на западноевропейские языки. Книгу Л. Н. Гумилева, написанную хорошо, содержащую новые установки и оценки, несмотря на отдельные недостатки, обнаруженные рецензентом, невозможно вычеркнуть из списка научной литературы, чего, по мнению В. В. Струве, не отрицает и сам К. В. Васильев. Поэтому, сказал В. В. Струве, он присоединяется к тем, кто выступал


В Государственном Эрмитаже...
253
в ее защиту. Что же касается Бичурина, то за неимением новых переводов источников по истории Средней и Центральной Азии нецелесообразно отказываться от работы с этим весьма ценным источником.
М. Ф. Хван (ЛГУ), не согласившись с В. В. Струве, охарактеризовал рецензию К. В. Васильева как разгромную, полностью зачеркивающую книгу Л. Н. Гумилева. По мнению М. Ф. Хвана, рецензент неудачно выступил ревнителем стандартной, основанной на современном пекинском произношении транскрипции этнонимов, которая для востоковедения является шагом назад. Упрек Л. Н. Гумилеву в искажении китайских имен и фамилий нельзя считать справедливым, тем более что рецензент допустил подобное искажение (Оу Ян-сюй — вместо Оуян Сюй). Что касается идентификации цзюешэ-кыичак, то гипотеза А. Н. Бернштама, принятая Л. Н. Гумилевым и полностью отвергнутая К. В. Васильевым, близка к истине. М. Ф. Хван особо остановился на обвинении Л. Н. Гумилева в незнании работ японских ученых, обратив внимание на отсутствие в Ленинграде тех номеров японских научных журналов, на которые ссылался рецензент, и указав попутно, что К. В. Васильев неточно приводит название одного из них (три слова из четырех написаны им неверно!)4.
Ю. Л. Кроль (ИНА), подчеркнув, что он судит о работе Л. Н. Гумилева лишь как историк-китаист, сказал, что кита- истическая часть книги не вызвала у него особого доверия. Он привел ряд обнаруженных им в книге фактических ошибок (на стр. 57-58, 136—138) и посоветовал автору более внимательно отнестись к конкретным критическим замечаниям К. В. Васильева.
М. И. Артамонов (Эрмитаж) расценил рецензию К. В. Васильева как разгромную и написанную во враждебном тоне: отметив отдельные ошибки, рецензент не разобрал книгу в целом, ограничившись голословным утверждением о ее не- оригнальности. Основной недостаток книги рецензент видит в слабости ее источниковедческой базы. Однако надо разобраться в этом. Возможно, что существующие переводы источников несовершенны, но из этого не следует, что историку надо обязательно самому заняться новыми переводами или, в ожидании переводов специалистов-филологов, отказаться пока от обобщающего исторического исследования. Невозможно требовать от одного человека одинаково высокой исторической и филологической подготовки, и, естественно, по сравнению со специали- стом-филологом историк, даже знающий язык источника, но не


254
В Государственном Эрмитаже...
занимающийся им специально, останется лишь дилетантом. Спор о праве историка пользоваться имеющимися переводами беспредметен. Конечно, Л. Н. Гумилев вправе был работать с подобными переводами, тем более что он издавал обобщающий труд, а не частное исследование, устанавливающее отдельный факт или поправку в его истолковании; к тому же неизвестно, когда появятся новые переводы и будут ли они лучше старых. Ввиду несовершенства переводов возможны ошибки, которые, разумеется, надо вскрывать, но при этом нельзя замалчивать и положительных результатов исследования. Только такое отношение к работе и является объективным, подлинно научным, а в рецензии К. В. Васильева этого нет. Ошибочность концепции Л. Н. Гумилева рецензент пытается доказать не путем анализа всего построения, а лишь вылавливанием отдельных ошибок, которые, даже если все они подмечены правильно, не исчерпывают содержания книги и не дают основания для ее общей неблагоприятной оценки. Книга Л. Н. Гумилева, яркая и увлекательная, является обобщающим трудом, подводящим итог предшествующим исследованиям и выдвигающим новые задачи перед учеными.
Д. И.5 Аль ши ц (ГПБ им. Салтыкова-Щедрина), охарактеризовав рецензию как необъективную, остановился на трех моментах. 1) К. В. Васильев неправильно подходит к общеисторическим вопросам. В частности, его попытка построить историю классовой борьбы у хуннов на основании случайных средних цифр и установить прямую связь между падежом скота и обострением классовой борьбы носит вульгарно-социологический характер. 2) Книга Л. Н. Гумилева является образцом яркого, увлекательного изложения. Она в популярной форме знакомит широкого читателя с малоизвестной исторической эпохой. Эту большую заслугу автора рецензент проглядел. 3) Тезис К. В. Васильева о неправомерности создания книги о хуннах без знания древнекитайского языка неверен: незнание языка ирокезов не помешало Ф. Энгельсу делать на основании наблюдений Моргана гениальные выводы о родовом строе. Таких примеров очень много.
С. Г. Кляшторный (ИНА) выразил удивление, что некоторые выступавшие считают необязательным хорошее знание источников, усматривая главное в создании концепций. Работа Л. Н. Гумилева написана прекрасным языком, но, по мнению С. Г. Кляшторного, это лишь хороший пересказ переводов Бичурина и Мак-Говерна (притом более полный, чем в книге А. Н. Бернштама). Между тем переводы Бичурина


В Государственном Эрмитаже...
255
часто неверны и использовать их можно с большими оговорками. Кроме того, в них содержится весьма ограниченная часть сведений о хуннах — может быть 1/10 или 1/100 того, что имеется в китайских источниках. Поэтому К. В. Васильев прав, говоря о совершенно недостаточной для серьезного исследования источниковедческой базе книги Л. Н. Гумилева, который не владеет современной методикой научного исследования, не может обратиться к оригинальному тексту, переведенному неточно, не знает литературы, относящейся к источниковедческим проблемам его темы. Любые взятые на выбор страницы полны многочисленных ошибок, которые автор бессилен исправить, так как не владеет источниками. Работа Л. Н. Гумилева носит научно-популярный характер, однако автор несамостоятелен и повторяет ошибки своих предшественников.
М. А. Гуковский (Эрмитаж), разделив ученых на два типа — «мелочеведов», внимательно следящих за «мелочами», и синтетиков, строящих целостные концепции, — отметил, что в науке впереди идут синтетики, а за ними следуют «мелочеве- ды», исправляющие их частные ошибки. Ошибки эти неизбежны, ибо нельзя написать большую работу, вникнув во все мелочи; поэтому приходится создавать обобщенную концепцию, базируясь на возможном охвате материала, как это делали Моммзен, Гиббон и др. Замечания по книге Л. Н. Гумилева — мелкие, а мелочи — это леса, на которых строится синтетическая работа; но рецензия должна оценить концепцию в целом, а уж потом проверять прочность лесов. Без своего подхода ко всей концепции, даже при наличии многих мелких замечаний, нельзя опорочивать целиком синтетическую работу.
Подчеркнув, что он сторонник работы над источником в подлиннике, поскольку это передает аромат исторической реальности, полностью исчезающий в переводе, М. А. Гуковский, однако, признал право Л. Н. Гумилева пользоваться переводами Бичурина, так как китайский язык очень труден и изучение его требует значительного времени.
По мнению М. А. Гуковского, рецензия К. В. Васильева проникнута враждебным тоном, которого не заслуживает даже плохая книга, Л. Н. Гумилев же написал не плохую, а хорошую книгу. Полемику по ней, получившую нежелательный поворот, следует вернуть на рельсы коллективной товарищеской работы.
Л. Н. Гумилев, поблагодарив всех выступавших, ответил на ряд замечаний. Он не согласился с вариантами и толкованиями перевода, предложенного С. Г. Кляшторным, сказав, что каждый перевод можно подвергнуть критике, но это не значит,


256
В Государственном Эрмитаже...
что вообще нельзя пользоваться переводами. Тон и приемы выступления С. Г. Кляшторного, по мнению Л. Н. Гумилева, — некорректны.
По поводу замечаний Ю. Л. Кроля Л. Н. Гумилев заметил, что китайский материал он не изучал специально, а привел как справку, необходимую для понимания основной линии исследования. Поэтому требование дать фрагменты китайской (а не хуннской) истории более подробно для его работы не является конструктивным.
Отвечая Л. Н. Меньшикову, Л. Н. Гумилев расценил его пример с новым и старым вариантом «Танской истории» как неправильный и не имеющий отношения к разбираемому вопросу: не только Бичурин, но и Шаванн положили в основу своего исследования новый текст.
Подробно остановился Л. Н. Гумилев на замечаниях К. В. Васильева. Он защищал переводы Бичурина, у которого различный перевод одного и того же выражения свидетельствует о том, что он понимал зависимость смысла фразы или даже слова от контекста. Замечание, что письменность была не у хуннов, а у ху, показывает, что К. В. Васильев не знает исторической географии: в III в. хунны передвинулись в Западный край. Неверно и отнесение динлинов к событиям «мятежа пяти варваров»: население Минусинской котловины, которое мы называем динлинами, никакого отношения к этому мятежу не имеет; некоторые хронисты называют иногда сычу- анских маней динлинами, но это не эпитет, а метафора, подчеркивающая лишь их особые боевые качества.
Л. Н. Гумилев отстаивал свой тезис о том, что памятники Чифэнской культуры локализуются в горных районах и не могут быть приписаны хуннам. По поводу Чэнь Тана Л. Н. Гумилев заметил, что его громкий титул не соответствовал его реальному значению (он командовал вооруженными силами Западного края, но они состояли всего лишь из одного полка арбалетчиков), и не согласился с тем, что он якобы обрисовал его как авантюриста.
Признав, что ханьюнь и хунну — разные племена, Л. Н. Гумилев, ссылаясь на Бичурина, высказал предположение, что у того, очевидно, были какие-то основания для их отождествления: возможно существовал племенной союз, в котором главенствовали то те, то другие; поэтому описание войны с ханьюнь можно отнести и к хуннам, вернее — к их предкам.
По мнению Л. Н. Гумилева, нельзя отрицать наличие у хуннов родового строя только на том основании, что Лаошан-


В Государственном Эрмитаже...
257
шаньюй ввел налоги, ибо один лишь факт обложения не говорит о классовой структуре общества, как показывают примеры Шотландии (где члены родовых организаций — кланов — делали взносы на общественные нужды и содержание вождя) и Афин (где свободное население не облагалось налогом).
Принципиально не согласившись с тем, что учет данных средневековых комментаторов является «ненаучным методом исторического анализа источников», Л. Н. Гумилев отстаивал также право исследователя опираться на выводы других ученых.
По поводу оценки книги, которую К. В. Васильев охарактеризовал как пересказ накопленного наукой материала, Л. Н. Гумилев заметил, что то же самое можно сказать об «Истории России» Соловьева, «Истории Рима» Моммзена и «Истории древнего Востока» Тураева.
Выступивший вторично В. В. Струве высказал пожелание продолжить рассмотрение поднятых проблем, заявив в то же время, что некоторые выступления по поводу рецензии К. В. Васильева были чересчур резкими.
По предложению М. А. Гуковского было принято решение закончить обсуждение книги Л. Н. Гумилева и рецензии К. В. Васильева на следующем заседании.
* * *
18 декабря 1961 г. под председательством В. В. Струве состоялось заседание исторической секции Ленинградского отделения Института народов Азии АН СССР.
Во вступительном слове В. В. Струве предложил в связи с отсутствием заболевшего Л. Н. Гумилева и ряда ученых из Эрмитажа посвятить заседание не столько разбору книги Л. Н. Гумилева, сколько обсуждению рецензии К. В. Васильева, сотрудника Института народов Азии, которому на предыдущем заседании был брошен упрек в некорректности и необъективности критики.
Первым выступил К. В. Васильев. Он охарактеризовал свою рецензию как попытку систематизировать характерные недостатки книги Л. Н. Гумилева, являющиеся следствием слабой источниковедческой базы. Автор оперировал выполненными 100 лет назад Бичуриным переводами трех глав, специально посвященных гуннам, которые заимствованы из «Исторических записок», «Истории ранней Хань» и «Истории поздней Хань». Они охватывают лишь незначительную часть сведений о гуннах, содержащихся в упомянутых летописных сводах. На нескольких примерах К. В. Васильев показал выборочный


258
В Государственном Эрмитаже...
характер бичуринских переводов. Материалы же, опущенные Бичуриным, как и данные биографии и императорских анналов, остались вне поля зрения Л. Н. Гумилева.
К. В. Васильев не согласился с тем, что государственность у гуннов в течение почти четырех веков базировалась на родовой организации: Л. Н. Гумилев не заметил интереснейшей особенности государственности у гуннов — наличия административных должностей, заимствованных из китайского бюрократического аппарата (дугой, сянфэн). Кроме того, общеизвестен факт введения у гуннов во второй четверти II в. до н. э. системы регулярного налогообложения и имущественных кадастров, также заимствованных из Китая. Совместить все это с длительным господством родового строя невозможно. Между тем, исходя из тезиса о «родовой империи», Л. Н. Гумилев делает вывод об отсутствии работорговли у гуннов, что противоречит фактам. В выступлении на дискуссии он утверждал, будто в тексте источника сказано, что китайцев не «купили», а «выкупили». На самом деле в оригинале употреблено слово «перепроданы», не имеющее никакого отношения к глаголу «выкупать (из рабства)», подчеркнув, что свидетельства о рабовладении у гуннов достаточно многочисленны, К. В. Васильев вновь сослался на приведенный в его рецензии факт, доказывающий наличие у гуннов долговой кабалы и неверно истолкованный Л. Н. Гумилевым. В качестве параллели он привлек также то обстоятельство, что в период владычества гуннов в Западном крае тамошний наместник шаньюйя назывался «дугой, ведающий рабами». Таким образом, по мнению К. В. Васильева, социологическая концепция автора не соответствует исторической истине.
Считая весьма умозрительной мотивировку гунно-китайских войн при шаньюйях Модэ, Лаошане и Цзюньчэне, К. В. Васильев, сославшись на источники, выходящие за пределы бичуринских переводов, отверг трактовку раннего этапа этих войн как «борьбу за свободную торговлю». Не подкрепляется источниками («Историческими Записками» и «Историей ранней Хань») и положение Л. Н. Гумилева о государственной монополии на внешнюю торговлю в первой половине II в. до н. э.: сообщения Сыма Цяня и Бань Гу о торговой деятельности жителей раннеханьской империи за ее пределами, систематизированные в «Истории китайской торговли» Ван Сяо-туна (Шанхай, 1935, стр. 53, 61, 62), убеждают в том, что ни о каком «сосредоточении внешней торговли в руках двора» не может быть и речи.


В Государственном Эрмитаже...
259
Примером искажения истины вследствие знакомства с источниками через вторые и третьи руки является, по мнению К. В. Васильева, освещение Л. Н. Гумилевым деятельности Чэнь Тана, характеристика целей и итогов его похода в Среднюю Азию. Опираясь не на биографию Чэнь Тана, написанную Бань Гу, а лишь на ее краткий пересказ, сделанный Бичуриным, Л. Н. Гумилев утверждает, что: 1) закрепление шаньюйя Чжичжи в Средней Азии не обеспокоило ханьский двор, ибо не задевало непосредственно китайских интересов; 2) Чэнь Тан попал в Западный край как опальный офицер — к тому же офицер невысокого ранга; 3) единственной целью похода против Чжичжи, организованного Чэнь Таном по собственной инициативе, вопреки воле двора и наместника, было его стремление реабилитировать себя. Однако Чэнь Тан не нуждался в реабилитации: он вышел из тюрьмы и был восстановлен в должности задолго до того, как попал в Западный край, где он, являясь первым помощником наместника и главой вооруженных сил, занимал видное положение. Из биографического повествования Бань Гу явствует, что ханьский двор понимал необходимость похода против Чжичжи и план Чэнь Тана был одобрен наместником. Следовательно, произвольно обрисовав деятельность Чэнь Тана, Л. Н. Гумилев исказил историческую перспективу: серьезное событие — уничтожение диктатуры Чжичжи, угрожавшего жизненным интересам Китая в Западном крае и подрывавшего китайское влияние в Средней Азии, — превратилось в рядовой батальный эпизод.
Далее К. В. Васильев остановился на теории о динлинах-ев- ропеоидах, свидетельствующей, по его мнению, о некритическом восприятии Л. Н. Гумилевым трудов востоковедов прошлого. Л. Н. Гумилев признал, что в древних текстах нет сведений о типе динлинов, сказав, однако, что эта теория строится на анализе изображений и данных палеоантропологии. Между тем Грумм- Гржимайло, концепцию которого защищает Л. Н. Гумилев, именно путем текстологических наблюдений пытался доказать европе- оидность народа ди, который он идентифицировал с динлинами. Эти наблюдения не выдерживают критики. Столь же малоубедительно перенесение данных палеоантропологии и археологии Южной Сибири III—II тыс. до н. э. на реально-исторических динлинов, первое достоверное упоминание о которых (в «Повествовании о гуннах» Сыма Цяня) относится к III в. до н. э. Противоречит источникам и тезис о том, что в середине II в. до н. э. динлины сошли с исторической арены: в IV—V вв. они упоминаются (например в «Цзиньшу» и «Вэйшу») как грозная сила на северо-западных


260
В Государственном Эрмитаже...
границах Китая, причем районы их обитания не соответствуют предложенной Л. Н. Гумилевым локализации. Древние авторы считали данный народ идентичным динлинам ханьского времени, и нет оснований сомневаться в этом.
Коснувшись теории гуннского этногенеза, К. В. Васильев охарактеризовал утверждение автора, что «хунны возникли из смешения китайских эмигрантов и степных кочевых племен», как плод недоразумения: Л. Н. Гумилев скопировал высказывания Бичурина, неточно резюмировавшего комментарии средневековых китайских эрудитов. Упоминания же гуннов в источниках XII—VIII вв. до н. э., как показал Л. Н. Меньшиков, относятся в действительности к другим племенам.
По мнению К. В. Васильева, Л. Н. Гумилев напрасно ставит себе в заслугу оригинальный анализ гунно-китайских отношений на основе критического разбора источников, ибо ему известна — к тому же не в оригинале — лишь незначительная часть источников.
Сославшись на статью Люй Цзунь-э, К. В. Васильев вновь подтвердил свой тезис, что основным занятием представителей Чифэнской культуры второго периода было не скотоводство, а земледелие.
В заключение К. В. Васильев не согласился с тем, что его замечания являются мелкими и частными: они имеют прямое отношение ко всей книге в целом и показывают, что концепции Л. Н. Гумилева не соответствуют исторической истине.
Выступивший затем Б. И. Панкратов выразил согласие со всеми положениями рецензии К. В. Васильева.
В. М. Штейн заметил, что нельзя заниматься историей восточного народа без знания языка изучаемой страны. Проблема гуннов — прежде всего китайская проблема, а переводы Бичурина сейчас явно устарели. По мнению В. М. Штейна, в рецензии нет ничего некорректного и обидного для Л. Н. Гумилева; она производит благоприятное впечатление и тем, что основана на знании китайских и японских источников, причем именно тех материалов, на которых только и можно было разработать тему, взятую Л. Н. Гумилевым.
Л. Н. Меньшиков повторил свою мысль о ненадежности переводов Бичурина, не являющихся филологическими, и сомнительности концепций, построенных на основе этих переводов. Например, из сопоставления текстов старой и новой истории Тан с переводом Бичурина видно, что очень неясный и труд- нопонимаемый отрывок из «Новой истории Тан», являющийся результатом не совсем «удачного сокращения «Старой истории


В Государственном Эрмитаже...
261
Тан»», переведен Бичуриным прямо противоположно его подлинному смыслу. А это ставит под сомнение и книгу Л. Н. Гумилева, базирующуюся почти исключительно на сведениях Бичурина. Кроме того, сами эти сведения иногда трактуются крайне произвольно (например, Сыма Цяню и Бань Гу приписываются мнения и оценки, о которых нельзя с уверенностью сказать, что они действительно принадлежат этим авторам).
С. С. Сорокин охарактеризовал рецензию как вполне корректную: в ее тоне и выводах никакого оскорбления автора усмотреть нельзя. Безусловно, занимаясь гуннами, надо знать китайский язык (а желательно — и японский), но, кроме того, необходимо владеть и археологическим языком. С. С. Сорокин привел ряд примеров, свидетельствующих о недостаточном знании Л. Н. Гумилевым этого языка (вопрос о наличии стремян в конце I тыс. до н. э. в статье «Терракотовые фигурки обезьян», отсутствие анализа знаменитого памятника хуннов — Нижнего Иволгинского городища в Забайкалье). Неправильно использует Л. Н. Гумилев и научный аппарат, допуская много неточностей. Таким образом, общая оценка книги, данная К. В. Васильевым, совершенно справедлива.
Ю. А. Заднепровский также полностью солидаризировался с рецензией К. В. Васильева. Он отметил, в частности, ряд серьезных недостатков в разделе книги, касающемся Средней Азии. Полнейший разнобой в локализации Канпоя показывает, что Л. Н. Гумилев не знает литературы вопроса и высказывает нередко необоснованные суждения. Столь же произвольна локализация г. Чигу в верховьях Нарына (а не у Иссык-куля, как считал Семенов-Тяныпанский); не упомянуты автором и существующие в литературе локализации г. Эрши. По мнению Ю. А. Заднепровского, ошибки Л. Н. Гумилева не случайны: они свидетельствуют о небрежности, граничащей с незнанием источников и литературы, и поэтому его концепцию в целом принять нельзя. Книга Л. Н. Гумилева — не историческое сочинение, а историческая повесть, имеющая не исследовательский, а беллетристический характер.
А. 	М. Беленицкий сказал, что рецензия написана с профессиональным знанием дела и в весьма выдержанном тоне. По его мнению, Л. Н. Гумилев пренебрежительно относится к конкретным сведениям и иногда из единичного факта делает чересчур широкие и малообоснованные выводы. Что касается переводов источников, то, разумеется, использование их правомерно, но брать одни лишь переводы за основу всего исследования и безапелляционно оперировать ими очень опасно,


262
В Государственном Эрмитаже...
о чем и свидетельствует книга «Хунну». А. М. Беленицкий согласился с мнением, что, если бы не было введения и примечаний, книгу, написанную, безусловно, очень хорошим языком, можно было бы считать научно-популярной, но отнюдь не историческим исследованием.
A. Н.Кононов расценил рецензию как корректную во всех отношениях, основанную на глубоком знании материала, и выразил пожелание, чтобы выступление К. В. Васильева на этом заседании также было опубликовано.
B. В. Струве, резюмируя итоги дискуссии, сказал, что, как показало обсуждение, нападки на рецензию и обвинение ее в необъективности нельзя считать справедливыми. В предложенной им резолюции, принятой абсолютным большинством голосов, содержащаяся в рецензии критика источниковедческой базы работы Л. Н. Гумилева и основные выводы К. В. Васильева были признаны правильными, а стиль и тон критических замечаний расценены как вполне корректные.
* *
Редакция ВДИ получила письма Л. Н. Гумилева и редактора его книги М. И. Артамонова, отсутствовавших на заседании 18 декабря 1961 г., с замечаниями по поводу отдельных выступлений участников дискуссии.
Л. Н. Гумилев в письме не соглашается с резолюцией совещания, выражая удивление, что замечания рецензента признаны правильными, а неверная, по его мнению, цитация текста — корректной. Если все использованные для книги переводы неточны, то следует признать негодными все работы по Средней и Центральной Азии и по всемирной истории, написанные за последние 100 лет, поскольку они основаны именно на этих переводах. Несостоятельно и утверждение о неполноценности переводов Бичурина: разночтения между ними и переводами других китаистов несущественны, а прямые ошибки редки. Сведения, содержащиеся в биографиях, как правило, не меняют оценок из текстов хроник, поэтому переводчики хроник мало уделяли внимания биографиям, и все историки Азии опираются на опубликованные материалы хроник. Расхождение же в оценке событий с автором источника не свидетельствует о незнании точки зрения последнего, а является результатом критического отношения к источнику.
В своем втором выступлении ряд возражений рецензент вообще не рассматривал: вопрос о связи Чифэнской культуры с гуннами, о реальной силе Чжичжи и т. д.


В Государственном Эрмитаже...
263
Динлинскую теорию Грумм-Гржимайло К. В. Васильев критикует в ее первоначальном, устаревшем варианте, оставляя без внимания статью Л. Н. Гумилева «Динлинская проблема» (ИВГО, 1959, № 1). Цитаты из «Цзяняныну» и «Вэйшу», приводимые рецензентом, лишь подтверждают мысль о потере дин- линами после поражения Таншихая самостоятельного политического значения.
Единственное принципиальное разногласие с К. В. Васильевым Л. Н. Гумилев видит в трактовке хуннского общества как патриархально-родового или рабовладельческого. Приводимые К. В. Васильевым тексты, по мнению Л. Н. Гумилева, переведены формально, без понимания смысла. Главное же — разница в подходе к исследованию: автор базируется на огромном сравнительном материале из русских, французских и английских книг, а рецензент оперирует сравнительно небольшим количеством текстов, оставшихся вне поля зрения переводчиков-китаистов.
Возражая В. М. Штейну, Л. Н. Гумилев расценил его точку зрения как губительную для науки. Утверждение, что «проблема гуннов — это прежде всего китайская проблема», неверно: почему надо считать, что Забайкалье, Монголия, Тува, Семиречье и Южная Сибирь, населенные тюрками и монголами, — историческая принадлежность Китая?! Бросив автору упрек в незнании китайского языка, сам В. М. Штейн, однако, занимается китайско-индийскими связями, не владея индийскими языками. С позиции В. М. Штейна не могли бы заслуживать доверия работы почти всех историков Центральной Азии, которые не были китаистами (В. В. Бартольд, К. А. Иностранцев,
С. 	П. Толстов и др.). Изучение китайских текстов — не единственный путь исследования, и нет ничего противоестественного в координации усилий ученых: филологи переводят тексты, а историки изучают описанные в них события. Возражать против разделения труда в науке значит делать щаг назад. Если не группировать и не интерпретировать факты, отслоенные от текстов, то самая публикация этих фактов никому не нужна. Запрещать некитаистам судить об истории сопредельных с Китаем стран — неправильно, неплодотворно и неэтично. Из выступавших же никто не написал книги по истории сколько-нибудь большого периода, руководствуясь методом, который они столь настойчиво рекомендовали.
В заключение своего письма Л. Н. Гумилев решительно возражает против того, чтобы сводить весь исторический анализ и синтез лишь к комментарию к текстам, подчеркнув, что


264
В Государственном Эрмитаже...
принять тезис о запрещении исследования фактического материала значит упразднить историческую науку вообще, а требовать сейчас, при растущей дифференциации наук и специализации, совершенного владения разными специальностями — это значит отрицать коллективность и содружество ученых.
М. И. Артамонов в присланном письме отметил, что дискуссия в Эрмитаже пошла на пользу рецензенту: в его выступлении на заседании 18 декабря 1961 г. содержится меньше неаргументированных утверждений. К. В. Васильев поставил принципиальный вопрос о рабовладельческом строе у хуннов, по которому мог бы возникнуть конструктивный творческий диспут, если бы этому не помешала совершенно иная направленность заседания, где высказывались лишь упреки в адрес Л. Н. Гумилева. Даже литературные достоинства книги расценивались некоторыми как нечто неуместное для научной работы.
История основывается на комплексном изучении разнообразных фактов, и никакая источниковедческая дисциплина не в состоянии заменить историю как синтез. Не заменяет историю и китайская филология.
Л. Н. Гумилев сумел оторваться от традиционной точки зрения, воспроизводящей взгляды китайских летописцев, и увидеть историю хуннов изнутри. Но это его достоинство было расценено на заседании как недостаток эрудиции. Книга Л. Н. Гумилева полезна уже тем, что вызвала дискуссию не только о хуннской проблеме, но и о принципах исторического исследования. Спор по поводу работы Л. Н. Гумилева был бы конструктивным, если бы на заседании в ЛОИНА опровергались выводы автора, а не опорочивалась та источниковедческая база, которая уже 100 лет лежит в основе всех научных построений по истории хунну. Теперь же К. В. Васильев и ЛОИНА обязаны показать, что новые переводы действительно смогут сколько-нибудь существенно изменить представления о хунну и их истории, изложенные в книге Л. Н. Гумилева.


Л. И. ДУМАЙ
Л. Н. Гумилев. Хунну. Срединная Азия в древние времена. М.: ИВЛ, 1960. 291 с.
Оседлое китайское население с глубокой древности было окружено различными кочевыми племенами. Уже надписи на костях животных и панцирях черепах (XIV—XI вв. до н. э.) сообщают о постоянных вторжениях кочевников на территорию древнейшего китайского государства Шан-Инь. Еще больше сведений о номадах, окружавших китайское государство Чжоу, а потом империи Цинь и Хань, содержится в письменных источниках VI—I вв. Среди этих многочисленных племен видное место занимали хунну, сложные взаимоотношения которых с Китаем охватывают почти полтора тысячелетия. Потомки хунну, известные под названием гуннов, сыграли заметную роль в раннесредневековой истории Восточной и Центральной Европы.
Хорошо объяснимый интерес науки к истории хуннов возник еще в I в. до н. э. — Сыма Цянь отвел им особую главу своих «Исторических записок». Многие ученые разных стран, среди которых надо назвать в первую очередь Ж. Дегиня, Н. Я. Бичурина, М. де Грота, Ван Го-вэя, Г. Е. Грумм-Гржимайло, К. А. Иностранцева, Н. В. Кюнера, О. Франке, В. Мак-Говерна, а в послевоенные годы — Ф. Альтхайма, О. Мэнчен-Хэлфена,
А. 	Н. Бернштама, Л. Н. Гумилева, — посвятили истории хуннов специальные работы. Крупные разделы отведены хуннам и во многих исторических трудах общего характера.
На русский и другие европейские языки переведены все важнейшие китайские источники, относящиеся к истории хуннов. В последние десятилетия в результате работы советских, монгольских и китайских исследователей в научный оборот вовлечены ценные археологические и эпиграфические материалы. Тем не менее многие важнейшие вопросы истории хуннов — этногенез, общественное устройство на различных этапах политической истории и характер государств венного образования, особенности


266
Л. И. ДУМАЙ
взаимоотношений с оседлыми и кочевыми соседями, причины исчезновения с политической арены в Азии, связь между хунна- ми и гуннами — до сих пор не получили еще удовлетворительного разрешения. Поэтому появление книги Л. Н. Гумилева, охватывающей всю историю хуннов со времен первоначального складывания этого племени до того момента, когда его имя исчезло со страниц истории Азии, не может не вызвать интереса.
Используя в качестве источника в основном переводы Н. Я. Бичурина из сочинений древних китайских историков* автор привлекает также труды советских и иностранных ученых, в частности археологов и антропологов. Во вступлении Л. Н. Гумилев перечисляет эти источники и более или менее подробно останавливаете на трудах своих предшественников, отмечая положительные стороны и недостатки их работ**. К сожалению, он совершенно не упоминает специальных работах китайских историков Х1Х-ХХ вв., в частности крупного ученого Ван Го-вэя.
Достоинством рецензируемой книги является последовательное изложение всей истории хунну; изменений в их общественном строе, развития их связей не только с китайским, но и с другими народами Восточной и Центральной Азии, События внутренней жизни этого племени, угрожавшего не только существованию многих кочевых народов, но и благополучию такого мощного государства древности, как империя Хань, освещаются Л. Н. Гумилевым на фоне истории китайского и других народов, облегчает понимание вопросов внутренней и внешнеполитической деятельности хунну. Автор правильно отмечает, что история хунну не является придатком истории Китая, что это племя играло самостоятельную историческую роль и было создателем самостоятельной, хотя и недоразвившейся, культуры (стр. 10). Книга Л. Н. Гумилева написана хорошим языком, читается с интересом, хотя, наш взгляд, местами перегружена мелкими деталями, в частности слишком подробными описаниями бесконечных войн.
*См.: Бичурин Н. Я. (Иакинф). Собрание сведений о народах, обитавших в Средней Азии в древние времена. М.; Л., 1950. Т. I. С. 39-141.
“Л. Н. Гумилев дает общую отрицательную оценку книге покойного А. Н. Бернштама «Очерк истории гунов», называя ее «шагом назад» (стр. 9). С этой оценкой нельзя согласиться. Конечно, в книге А. Н. Бернштама много недостатков, справедливо отмеченных свое время критикой, но вместе с тем в ней впервые были высказаны новые мысли, представляющие интерес для науки, а также дан перевод главы о хунну из «Истории династии Цзинь», до этого не переводившейся на русский язык и достаточно широко используемой в этом переводе самим Л. Н. Гумилевым.


Л. Н. Гумилев. Хунну. Срединная Азия...
267
История хунну по III в. до н. э. освещается китайскими источниками сравнительно кратко, причем обилие различных наименований, применяемых для обозначения этого племени, может сбить толку, если не провести дополнительных исследований. Не удивительно, что Л. Н. Гумилев, как и некоторые его предшественники, в частности Г. Е. Грумм-Гржимайло, не имея возможности использовать китайские источники в оригинале и сопоставить их показания, допускает ошибку в вопросе об этногенезе хунну. Автор утверждает, что племена сяньюнь (хя- ньюнь) и хуньюй не были хуннами (стр. 14); он отрицает также этническую близость хунну и жун, считая, что попытки отожествления этих двух племен основываются на описке или неточном выражении Сыма Цяня (стр. 17). На самом деле, если исходить из указаний китайских источников (а других письменных данных о древнейших хунну не существует), то окажется, что сяньюнь и хуньюй «Исторических записок» и сюньюй, гуйфан и сяньюнь «Истории династии Цзинь» тождественны хунну — это разные наименования одного и того же племени в различные эпохи, причем самоназвание хунну более позднего происхождения. Так, согласно разъяснению «Истории династии Цзинь», название сюньюй (и, по-видимому, хуньюй, так как фонетически эти слова сходны) относится к доисторической эпохе, к так называемому Периоду Ся (III—II тысячелетия до н. э.), гуйфан — периоду Шан-Инь, сяньюнь — к периоду Чжоу (XI—III вв. до н. э.), наименование же хунну появилось во второй половине III в. Как показывает проделанный Ван Го-вэем лингвистический анализ, в древности приведенные выше самоназвания (гуй, сюньюй, хуньюй, сяньюнь) в фонетическом отношении были близки друг другу, представляя собой изменения одного слова*.
Данные «Исторических записок» Сыма Цяня и других сводных историй подтверждаются показаниями и более ранних китайских источников. Так, о племени гуйфан (гуй — самоназвание, фан — древнее китайское слово, имевшее, наряду с другими, значение «племя») и войнах с ним в царствование У Дина (XIII в. до н. э.) сообщают надписи на костях и черепашьих панцирях и «Книга перемен», из показаний которых можно определить, что гуйфан жили в юго-западной части современной провинции Шаньси**. Надписи на бронзе периода Чжоу подтверждают данные Сыма Цяня о существовании в этот
*См.: Ван Го-вэй. Собрание сочинений. Пекин, 1959. Т. 2. С. 592-593.
"См.: Ли Сюэ-цинъ. Краткий очерк географии (период Инь). Пекин,
1959. С. 75.


268
Л. Я. ДУМАЙ
период племени сяньюнь, причем оно локализуется примерно в том же районе, что и гуйфан в эпоху Инь, и фигурирует в документах X—IX вв., когда название гуйфан уже не встречается. Район действий племени сяньюнь распространяется и на современную провинцию Шэньси. Приблизительно с VIII в. до н. э. вместо названия сяньюнь китайские источники употребляют термины жун, ди, цюань-жун. Как указывает Ван Го-вэй, они не представляют собой самоназваний племени — это своеобразные прозвища, данные китайцами тому же племени сяньюнь*. Характерно, что даже в одной и той же песне из «Книги песен» при описании похода против сяньюнь их называют то сяньюнь, то сижун («западные жуны»)*\
Мы считаем, что анализ китайских источников позволяет с большим основанием сделать вывод, что гуйфан, сюньюй, хуньюй, сяньюнь и хунну — это самоназвания одного и того же племени, применявшиеся в различные эпохи. Что касается терминов жун, цюаньжун, ди и т. п., то они представляют собой своеобразные прозвища, данные китайцами этому же племени.
Следует отметить, что Л. Н. Гумилев весьма противоречиво освещает вопрос о времени складывания племени хунну и его связях с сяньюнь и хуньюй. Выше мы указывали, что автор возражает против отожествления этих племен, а в другом месте, приведя стихотворение из «Книги песен», он говорит о вторжении хуннов в Китай в IX в. до н. э., хотя в этой песне в китайском тексте хунны названы сяньюнь***. Спрашивается, почему автор для данного случая делает исключение, а во всех остальных случаях отвергает показания китайских источников? Никакой логики в этом нет.
Л. Н. Гумилев, интерпретируя собранные Сыма Цянем материалы, правильно проводит различие между общественными отношениями у гуннов периода неолита и периода господства Модэ-шаньюя (III в. до н. э.), хотя делает это непоследовательно и противоречиво. Нельзя, например, согласиться с его утверждением о существовании у хуннов в доисторический период
*См.: Ван Го-вэй. Указ. соч. С. 604.. — В иероглифы ди и цюань в качестве одного из компонентов входит знак собаки, что является символом уничижения.
“«Книга песен», цз. 9. С. 9-10. Ср.: Шицзин. М.: Изд-во АН СССР, 1957. С. 210-211.
“*Л. Н. Гумилев отмечает, что в этой песне хунны названы не сюнну, а «сюньюнь» (С. 42, сноска 1). На самом деле они именуются здесь сяньюнь, т. е. так же, как у Сыма Цяня.


Л. Н. Гумилев. Хунну. Срединная Азия...
269
патриархально-родового строя (стр. 28). Показания Сыма Цяня, правда весьма лаконичные, дают основания говорить о наличии матриархальных отношений или, во всяком случае, их остатков. Об этом свидетельствует, в частности, существование группового брака или его пережитков.
Мне кажется, что Л. Н. Гумилев несколько преувеличил значение такого факта, как отсутствие «прозваний и проименований», из чего им сделан вывод об ослаблении родовых связей (там же). Кстати, в переводе Н. Я. Бичурина (в данном случае не совсем точном) слово «родовых» отсутствует, оно вставлено Л. Н. Гумилевым. В тексте же Сыма Цяня говорится о другом: «По их обычаю имеют имена (даваемые при жизни. — Л. Д.), не имеют посмертных имен и не имеют фамилий и прозвищ»*. В этой фразе весьма существенно указание китайского историка на отсутствие у хуннов во II тысячелетии до н. э. «фамилий» (син). Здесь речь идет не о родовых прозваниях, как считает Л. Н. Гумилев, а о том, что из рода еще не выделились семьи, в том числе и знатные, что родовой строй хуннов в этот период еще не подвергся разложению.
Другую картину рисует Сыма Цянь, говоря о хуннах III в. до н. э. У них уже выделились знатные семьи или роды (источник называет их именно син — семьями, фамилиями), власть стала наследственной, передавалась от отца к сыну, причем не только власть правителя племени — шанъюя, но и в других высших звеньях. Выделилась наследственная аристократия, из среды которой выдвигались «князья» и крупные военачальники, не выбиравшиеся, а получавшие должности по наследству. Появились титулы знатности. Все это свидетельствовало о разложении первобытнообщинный отношений. Об этом же говорят появление рабства (в том числе обращений в рабов своих сородичей) и замена народного собрания съездами родовой знати — «князей». Исходя из этих фактов можно сделать вывод, что общественный строй хуннов в III в. до н. э. был переходным от первобытнообщинного к классовому, а политической формой его была военная демократия, непосредственно предшествовавшая образованию государства, классовому обществу. Л. Н. Гумилев не дает четкой характеристики общественного строя хуннов. С одной стороны, он говорит, что реформы Модэ привели к консервации родового строя на много
* Сыма Цянь. Исторические записки // Каймин шудянь, 1934, цз. 110.
С. 244. См. также: Кюнер Н. В. Китайские известия о народах Южной
Сибири, Центральной Азии и Дальнего Востока. М., 1961. С. 308.


270
Л. И. ДУМАЙ
веков и предотвращению разложения родового строя (стр. 78), хотя, на наш взгляд, эти реформы закрепляли уже наметившееся разложение родовых отношений (введение поголовной воинской повинности, создание системы чинов и т. д.). С другой стороны, автор широко пользуется такими терминами, как законы, сильное государство (стр. 77), государственное право, родовая империя хуннов (стр. 83), т. е. как бы допускает возможность существования государства при родовом строе, что, разумеется несостоятельно с точки зрения теории государства и права.
Нельзя не указать и на некоторые другие недостатки книги Л. Н. Гумилева. Весьма противоречиво освещаются им причины войн хуннов с Китаем (стр. 89—90, 95), причем в первом случае без достаточных оснований утверждается, что хунны вели войну ради свободы торговли. Причем не подтверждены утверждения об убыточности торговли с хуннами для Китая, о решении китайского двора положить конец утечке национальных средств» (стр. 103). При описании эпизода с захватом хуннами китайского командира (юйши) автор расцвечивает его такими подробностями («За ним влез хунн с копьем, чтобы заколоть несчастного для забавы товарищей» — стр. 102), которые отсутствуют как в китайском оригинале источника, так и в переводе Н. Я. Бичурина, на который ссылается Л. Н. Гумилев.
Иногда автор преувеличивает значение личных качеств вождей хуннов и вообще выпячивает роль субъективных факторов или второстепенных моментов в историческом процессе. Так, по мнению автора, «если бы не ум и энергия Модэ, хунны... не вышли бы из ряда полудиких кочевых племен, деятельность которых была направлена к разрушению и через это к самоистреблению» (стр. 83). В другом месте автор считает, что благодаря переходу на сторону китайцев в 48 г. н. э. Би Хуханье- шаньюя II «Китай и династии (?!) Хань были спасены» (стр. 203). Сомнительно, чтобы Би мог играть роль спасителя Китая. К тому же Китай в это время был значительно сильнее хуннов, переживавших междоусобицу.
Не выдерживает критики объяснение автором причин борьбы в хуннском роде, разложения родового строя и превращения «родовой державы» северных хунну в военно-демократическую в середине I в. н. э. (на наш взгляд, этот процесс происходил у хуннов лет за 250 до этого).
Автор все дело сводит к борьбе «кучки удальцов» с носителями родовых традиций — старцами и почтительными отроками (стр. 215). Столь же преувеличенно толкуется автором роль аргамаков, «небесных лошадей» из Давани, в зависимость


Л. Н. Гумилев. Хуину. Срединная Азия...
271
от приобретения которых Л. Н. Гумилев ставит военную мощь Китая (стр. 124).
Автор иногда не только не опирается на источники в своих выводах, но добавляет от себя то, чего источники не сообщают. Например, утверждение, что вожди дунху не отличались от своих соплеменников ни богатством, ни... положением (стр. 56), не находит подтверждения в источнике. Не совсем точно сообщение автора, что в 47 г. до н. э. был заключен мирный договор, гласивший: «Дома Хань и Хунну равноправны» (стр. 169), — в китайском тексте сказано: «Отныне в дальнейшем Хань и Хунну объединятся в один дом (семью)»*. Различие этих формул очевидно. Не совпадает с показаниями источников и вывод автора, что «Хунну в I в. н. э. было еще “великое государство”» (стр. 214). Л. Н. Гумилев при этом ссылается на Н. Я. Бичурина. В переводах последнего действительно имеется фраза «хунны составляют великое государство», но она относится не к I в. н. э., а к I в. до н. э., в чем нетрудно убедиться при внимательном чтении русского текста.
Многие оценки автора свидетельствуют о его недостаточно глубоком знании истории Китая. Так, автор дает неправильную характеристику целей восстания «краснобровых», неточно оценивает деятельность Сян Юя и Лю Вана, не отмечает роль народного восстания в свержении династии Цинь, слишком категорично утверждает о существовании династии Ся, неудовлетворительно освещает вопрос о Чжоу, в частности без достаточного обоснования утверждая об упадке хозяйства Китая в это время, недостаточно четко говоря о древнекитайской идеологии, и т. д. Для доказательства этнического смешения в период Чжоу и появления в результате этого у китайцев высоких носов и пышных бород автор приводит данные художественного произведения — «Троецарствия», освещающего события, отделенные от начала эпохи Чжоу почти четырнадцатью, а от конца ее — пятью веками.
Как видно, недостатков в книге немало. Решение некоторых важных вопросов (этногенез хуннов, их общественный строй, существование у них письменности, отожествление народа Серов с ди и др.) представляется нам спорным. В заслугу автору можно поставить последовательное изложение скудных сведений о хуннах, разбросанных в различных китайских источниках и переведенных в свое время Н. Я. Бичуриным.
* История старшей династии Хань. Т. 1 // Каймйн шудянь. 1934,
цз. 94 (б). С. 600.


272
Л. И. ДУМАЙ
Автор дополняет эти сведения археологическими данными и стремится достаточно полно, насколько это позволяют доступные ему источники, осветить всю совокупность проблем истории, социальной, экономической и культурной жизни хуннов.
^5^


М. В. ВОРОБЬЕВ
Л. Н. Гумилев. Хунну. Срединная Азия в древние времена
Оставляя подробный разбор труда Л. Н. Гумилева специа- листу-«хуннологу», нам бы хотелось прежде всего отметить успехи и неудачи автора в разрешении главнейших вопросов истории хунну.
Сосредоточив свое внимание в основном на политической истории хуннов с древнейших времен до II в. н. э., автор сделал попытку избежать промахов и недостатков прежних исследователей. Тюрколог по специальности, он строит основную часть изложения на переводах китайских летописей. Естественно встает вопрос о полноте и добротности исследуемых им материалов. Основные сведения о хунну содержатся в «Исторических записках» Сыма Цяня, летописях обеих династий Хань, а также в некоторых более поздних исторических сочинениях. Относящиеся к хунну разделы первых трех источников исчерпывающе переведены Н. Я. Бичуриным и рядом западных исследователей. Отрывки о хунну из других, менее важных китайских летописей помещены в некоторых работах на западноевропейских языках. Таким образом, автор имел в своем распоряжении достаточный круг вполне надежных переводов важнейших первоисточников, что создало его теоретическим построениям вполне солидную источниковедческую базу. Полное использование китайских источников о хунну в оригинале — дело будущего.
В первых четырех главах исследуется общий ход развития кочевых племен до оформления их в народ хунну (XVIII—III вв. до н. э.). Отрывочные сведения китайских письменных источников подкрепляются археологическим и палеоантропологическим материалами. Использование последних позволило автору связать появление хунну на севере от пустыни Гоби с карасукской культурой на Алтае и культурой


274
М. В. ВОРОБЬЕВ
«плиточных могил» в Забайкалье и на этой основе выдвинуть интересную гипотезу происхождения народа хунну, в котором он усматривает наличие ряда этнических элементов. Основным местным типом предков хуннов были динлины, жившие в степях Монголии и по Культурному облику принадлежавшие к афанасьевской культуре Южной Сибири. Динлины восприняли две волны переселенцев, вытесненных из Северного Китая: степняков-кочевников из Ордоса — ди и китайцев разгромленной легендарной династии Ся, оттесненных новым государственным образованием Шан. На этой новой стадии про- тохуны принадлежали к карасукской культуре, а в процессе дальнейшего синтеза составили единый народ хунну, говоривший на одном из древнетюркских языков.
Автор дает смелую трактовку социального строя хунну, который он определил как патриархальную родовую державу, существенным элементом которой была консервация патриархально-родовых отношений (гл. V). Именно последнее обстоятельство и определило появление такой формы, как держава, вместо рабовладельческого или раннефеодального государства.
В гл. VI показывается, как своеобразная социальная структура державы хуннов способствовала ведению завоевательных войн хуннами. В противовес общераспространенному мнению о разбойничьем характере набегов хунну и оборонительных войнах китайцев Л. Н Гумилев выдвигает гипотезу, согласно которой причины военных конфликтов между хунну и Китаем лежали в торговой политике китайского правительства, строго проводившего монополию внешней торговли, невыгодную как для хуннов, так и для рядового китайского населения. В планомерных войнах хуннов с Китаем автор видит стремление первых свести на нет монополию внешней торговли.
В гл. X—XI автор показывает, что те самые консервативные элементы родов, которые составили основу державы хунну в начале ее существования, в I в. до н. э. подорвали ее могущество. Именно они, в лице старохуннской или «военной» партии, требовали во что бы то ни стало продолжения войны с Китаем и эксплуатации подчиненных племен и переселенцев, тогда как шаньюй и «придворная» партия хотели использовать эти племенные элементы (в основном земледельцев и ремесленников), чтобы получить нужные продукты на своей земле без войн с Китаем. Ослабление центральной власти шаньюя привело сначала к международным войнам, затем к высвобождению усуней, кыргызов, ухуаней и сяньби из-под хуннского влияния и, наконец, к подчинению хуннов Китаю (I в. до н. э.).


Л. Н. Гумилев. Хуину. Срединная Азия...
275
Сепаратизм родов Л. Н. Гумилев объявляет проявлением кризиса родовой системы, расходясь (и не в первый раз) с А. Н. Бернштамом, усматривавшим в этом симптом разложения родового строя хуннов — процесса, который, по мнению Л. Н. Гумилева, начался лишь в I в. н. э., когда произошло распадение хуннов на южных и северных (гл. ХП-Х1У). Этот процесс привел к тому, что боевые элементы родов уходили дальше на север, где они в новых условиях окончательно потеряли родовые устои, превращаясь в великую орду — форму военной демократии, тогда как более консервативные члены родов переселились на юг, где продолжали традиции родовых отношений уже в союзе с Китаем. В дальнейшем с наступлением китайцев и сяньби южные хунну были окончательно покорены, а северные — ушли дальше на запад. Именно последняя группа хуннов и является предками гуннов (гл. XV).
К сожалению, в книге отсутствует изложение заключительного этапа истории хуннов — периода «пяти варваров» («у-ху» — IV—V вв.), без чего история хуннов выгладит незавершенной. Возможно, отсутствием места объясняется крайне сжатое изложение истории соседних народов, в том числе и китайцев. Текст несколько перегружен собственными и географическими именами, к тому же не сведенными в соответствующие указатели. Многие собственные имена и географические названия приведены в разной транскрипции — Н. Я. Бичуна и современной, что создает путаницу (Чжан Кянь и Чжан Цянь и т. д.). Нельзя не отметить слабость картографического оформления. Карт мало, они одноцветные и слепые, границы размещения племен и государств не указаны, а они могут быть обозначены вполне достоверно, во всяком случае более точно, чем границы княжеств и племен в древнейшем Китае, обычно отмечаемые подробно. Впрочем, этот упрек следует отнести не к автору, а к издательству.
Мы нарочно избегали указаний на мелкие упущения и ошибки в фактах, на неудачные обороты — с нашей точки зрения важнее то, что автор представил написанный прекрасным литературным языком очерк истории хуннов и дал свою трактовку основных сторон этой истории, т. е. создал вполне оригинальную и нужную работу по древней истории Срединной Азии.
€40-


С. 	И. РУДЕНКО
К вопросу об историческом синтезе (по поводу одной дискуссии)
Несомненно, что составление подробной и обстоятельной истории Внутренней Азии и Дальнего Востока является актуальной задачей для современной исторической науки. Такая история нужна как для того, чтобы уяснить и уточнить общие закономерности исторического развития, так и для того, чтобы ориентироваться должным образом в современном состоянии стран и народов Азии. А между тем, не только нет самой «истории», но и подготовительных работ к ней явно недостаточно. С этой точки зрения обращает на себя внимание дискуссия по поводу книги Л. Н. Гумилева «Хунну», опубликованная в «Вестнике древней истории», 1962, № 3, С. 202-210.
Л. Н. Гумилев подошел к постановке и решению вопроса не как востоковед-филолог или археолог, а как историк, базирующийся на знании всемирной истории. Он рассматривает историю хуннов как компонент общего всемирно-исторического процесса. Этот подход, безусловно, оправдан, так как многоязычие источников по центральноазиатским проблемам исключает возможность использования их в подлиннике одним исследователем. Необходимый охват мог быть достигнут лишь путем прямого сопоставления фактов, уже установленных и опубликованных на европейских языках, так как подавляющее большинство восточных текстов было неоднократно переведено и прокомментировано, сведения же эти до сих пор не были сведены в стройную систему. Книга Гумилева ставила перед собой именно эту задачу. Поэтому не случайно, что большая ее часть была посвящена последовательному изложению событий политической истории, без точного учета которых невозможен более глубокий анализ экономики, социальной жизни и культуры.


К вопросу об историческом синтезе
277
В этой книге все события политической истории хуннов излагаются в связи с окружающей обстановкой на периферии хуннской державы и особенно в Китае, с которым хунны были тесно связаны как в экономическом, так отчасти и в культурном отношении.
Этой дискуссии предшествовали три рецензии, принадлежащие перу трех китаистов: К. Васильев — Л. Н. Гумилев. Хунну (Вестник древней истории. 1961. № 2. С. 120-124); Л. И. Думай, М. В. Воробьев. - Хунну. Срединная Азия в древние времена (Народы Азии и Африки. № 3. 1962. С. 196-201).
Упомянутые рецензии, дополняя одна другую, существенно отличаются как по содержанию, так и в своих выводах. К. Васильев отмечал в самом начале своей рецензии, что Л. Н. Гумилев в своем труде использовал не оригинальный текст древнекитайских хроник, а лишь его переводы, дал скорее схематический пересказ накопленных исторических научных материалов, нежели самостоятельное исследование. Особое внимание в рецензии уделялось неточностям в трактовке этнонимов и ряду фактических ошибок, как полагает рецензент, искажающих историческую действительность, в результате незнакомства автора с подлинниками древнекитайской историографии. Автору ставилось в упрек игнорирование статистики хуннского кочевого хозяйства, содержащегося в ханьских летописях, в которых можно видеть внутренние закономерности возвышения и упадка великой степной державы. Отмечалось недостаточно критическое отношение к используемым автором археологическим материалам. Недостатки книги Л. Н. Гумилева, по мнению рецензента, кроются в трех причинах: в незнакомстве с оригиналами используемых источников, в незнакомстве с современной научной литературой на китайском и японском языках и некритическом восприятии ряда устаревших концепций. Вывод — книга Л. Н. Гумилева не вносит ничего принципиально нового в современную историографию древней Центральной Азии.
Л. И. Думай подчеркивал, что на русский и другие европейские языки переведены все важнейшие китайские источники, относившиеся к истории хуннов. В последние десятилетия в результате работы советских, монгольских и китайских исследователей в научный оборот вовлечены ценные археологические и эпиграфические материалы. Тем не менее многие важнейшие вопросы истории хуннов — этногенез, общественное устройство на различных этапах политической истории и характер государственного образования, особенности взаимоотношений


278
С. И. РУДЕНКО
с оседлыми и кочевыми соседями, причины исчезновения с политической арены в Азии, связь между хуннами и гуннами — до сих пор не получили еще удовлетворительного разрешения. Поэтому появление книги Л. Н. Гумилева, пишет Л. И. Думай, охватывающей всю историю хуннов со времени первоначального складывания этого племени до того момента, когда его имя исчезло со страниц истории Азии, не может не вызывать интереса. Достоинство рецензируемой книги рецензент видит в последовательном изложении всей истории хунну, изменений в их общественном строе, развития их связей не только с китайским, но и с другими народами Восточной и Центральной Азии. События внутренней жизни этого племени, угрожавшего не только существованию многих кочевых народов, но и благополучию такого мощного государства древности, как империя Хань, освещаются Л. Н. Гумилевым на фоне истории китайского и других народов, что облегчает понимание вопросов внутренней и внешнеполитической деятельности хунну. Автор, по мнению рецензента, правильно отмечает, что история хунну не является придатком истории Китая, что это племя играло самостоятельную историческую роль и было создателем самостоятельной культуры. Подобно К. Васильеву, Л. И. Думай подробно останавливается на этнониме хунну, о чем ниже. Рецензент, не соглашаясь с автором в его трактовке эволюции общественного строя хуннов и превращения родовой их державы в военно-демократическую, не согласен и с характеристикой целей восстания «краснобровых» в Китае, какую дает им Л. Н. Гумилев. Отмечая роль спорных вопросов, Л. И. Думай в заслугу автора ставит последовательное изложение скудных сведений о хуннах, разбросанных в различных китайских источниках и переведенных в свое время Н. Я. Бичуриным. Автор дополняет эти сведения археологическими данными и стремится достаточно полно, насколько это позволяют доступные ему источники, осветить всю совокупность проблем истории, социальной, экономической и культурной жизни хуннов.
М. В. Воробьев начинает свою рецензию ссылкой на источники, какими пользовался Л. Н. Гумилев для своей работы, и приходит к заключению, что автор имел в своем распоряжении достаточный круг вполне надежных переводов важнейших первоисточников, что создало его теоретическим построениям вполне солидную источниковедческую базу. Полное использование китайских источников о хунну в оригинале — дело будущего. Далее рецензент последовательно, по главам, излагает содержание книги автора. Им подчеркивается смелая трактовка


К вопросу об историческом синтезе
279
автором социального строя Хунну как патриархально-родовой державы, существенным элементом которой была консервация патриархально-родовых отношений, что определило появление такой формы, как держава, вместо рабовладельческого или раннефеодального государства. Рецензентом особо отмечается, что в противовес общераспространенному мнению о разбойничьем характере набегов хуннов и оборонительных войнах китайцев Л. Н. Гумилев выдвигает гипотезу, согласно которой причины военных конфликтов между Хунну и Китаем лежали в торговой политике правительства, невыгодной как для хуннов, так и для рядового китайского населения. В планомерных войнах хуннов с Китаем автор видит стремление первых свести на нет монополию внешней торговли. В заключение М. В. Воробьев пишет, что он нарочно избегал указаний на мелкие упущения и ошибки в фактах, на неудачные обороты. С его точки зрения важнее то, что автор представил написанный прекрасным литературным языком очерк истории хуннов и дал свою трактовку основных сторон этой истории, т. е. создал вполне оригинальную и нужную работу по древней истории Срединной Азии.
Теперь несколько замечаний по частным вопросам, затронутым рецензентами.
Л. Н. Гумилев, опираясь на Г. Е. Грумм-Гржимайло, написал, что племена хяньюнь (сяньюнь) и хуньюй не были хун- нами. Лишь после того, как с ними смешалась волна беглецов из Китая, образовался «прахуннский этнический субстрат, который стал хуннским лишь в последнюю эпоху», т. е. когда пра- хунны (в том числе хяньюнь и хуньюй) пересекли Гоби и опять смешались на этот раз с аборигенами Халхи. По этому поводу К. Васильев пишет, «что в современной востоковедческой науке преобладает отрицательное отношение к идентификации древних сяньюней и исторических сюнну, ибо особенности древнекитайской фонетики исключают возможность трансформации одного этнонима в другой». Л. И. Думай, напротив, считает, что сяньюнь и хуньюй тождественны хунну, так как в древности приведенные выше самоназвания в фонетическом отношении были близки друг другу, представляя собой изменение одного слова. Отсюда противников Китая в войне 822 г. К. Васильев считает не хуннами, Л. И. Думай — хуннами, а Л. Н. Гумилев предками хуннов, но еще не хуннами. Налицо три равных и равноправных точки зрения, а не ошибка, которую следует просто исправить.
К. Васильев делает упор на наличие у хуннов работорговли, отрицаемой Л. Н. Гумилевым, а Л. И. Думай считает порядок,


280
С. И. РУДЕНКО
установленный Модэ, военной демократией. Л. Н. Гумилеву можно было бы поставить в вину то, что его аргументация, основанная не на цитатах, а на анализе хода событий, не четка, если бы не рецензия М. В. Воробьева, из которой ясно, что мысль автора понята и доказательства ее приемлемы.
Вряд ли можно считать убедительной точку зрения Л. И. Думана, что поголовная воинская повинность и создание системы чинов говорят о разложении родовых отношений и образовании военной демократии. У кельтов кланы выходили на войну поголовно, подчиняясь родовым вождям, и даже платили подати на их содержание. Зато в военно-демократическом обществе, например у франков, герцоги опирались только на свои дружины и кормили своих соратников за счет военной добычи. При этом вожди кланов получали свои должности по наследству, а королей у франков, готов и др. выбирала дружина. Л. И. Думай высказывает свое мнение как очевидное, но на самом деле его следует доказать.
Л. И. Думай правильно поправляет Л. Н. Гумилева, что фраза «хунны составляют великое государство», сказанная Бань-гу, относится к I в. до н. э., а не к I в. н. э. (Н. Я. Бичурин. Собрание сведений о народах, обитавших в Средней Азии в древние времена. М.—Л., 1950. С. 121*). Однако это не влияет
*У Н. Я. Бичурина сказано, что китайский сановник (сы-тху) Янь Бань-бу на вопрос императора Гуан У-ди, как поступить с посольством от шаньюя северных хуннов Пуну (52 г. н. э.), просившего «мира и родства», подал следующее предоставление: «Известно, что Хяо Сюань Хуан- ди (император, правивший в 91-49 гг. до н. э. —А. С.) в предписании военным пограничным начальникам сказал: хунны составляют великое государство (выделено нами. — А. С.), очень непостоянны и коварны. Если в сношениях с ними приобрести их приверженность, то они оставляют неприязнь и силятся соответствовать истинною преданностью; а если попасться в их расчисления, то, напротив, низко думают и обманывают. Ныне северные хунны, видя, что южный Шаньюй поддался нам, опасаются покушения на их государство и потому несколько раз просили о мире и родстве. Сверх сего, издали пригоняют волов и лошадей для торга с Китаем; дважды присылали к Двору высших князей со множеством даров. Все это для того делают, чтобы, выказывая богатство и силу, обмануть нас. По моему мнению, большое количество их даров доказывает большую бедность, а повторяемое желание сблизиться есть знак большого страха. Но как мы еще не совершенно оградили юг, то пока не должно разрывать связь с севером. Имея в виду привязывать их, невозможно не отвечать учтивостью, т. е. надобно нарочито увеличить награды, чтоб они соразмерностью равнялись их приношениям, и в самом


К вопросу об историческом синтезе
281
на вывод, ибо перед этим сказано, что шаньюй Юй, восстановив военную мощь и прежние границы своей державы, сравнивал себя с Модэ (Там же. С. 114).
Л. И. Думай пишет: «Утверждение (Л. Н. Гумилева), что вожди дунху не отличались от своих соплеменников ни богатством, ни положением не находит подтверждения в источнике». Однако см. Хоу-ханыну, гл. 120: «Кто храбр, силен и способен разбирать спорные дела, тех поставляют старейшинами»; наследственного преемствия у них нет. «От старейшины до последнего подчиненного каждый сам пасет свой скот и печется о своем имуществе, а не употребляют друг друга в услужение» (Н. Я. Бичурин Собрание сведений о народах, обитавших в Средней Азии в древние времена. С. 142-143).
В то время как Л. Н. Гумилев и Л. И. Думай по существу усматривают у хуннов первобытно-общинную формацию, К. Васильев, следуя за современными японскими историками, считает, что общество хуннов было классовым и даже говорит о вспышках классовой борьбы, связанных с падением поголовья скота, что вряд ли соответствует действительности.
Никак нельзя согласиться с К. Васильевым будто бы историк обязательно при своих исследованиях должен пользоваться подлинными источниками на различных языках. Если бы это было так, то какой бы смысл был в переводах.
Те разногласия, которые обнаружились при оценке книги Л. Н. Гумилева, говорят только о том, что в истории хуннов остается еще немало нерешенных или недостаточно освещенных вопросов, подлежащих дальнейшему изучению. Дискуссия в Государственном Эрмитаже и Ленинградском отделении Института народов Азии АН СССР, опубликованная в «Вестнике древней истории», в основном касалась рецензии К. Васильева на книгу Л. Н. Гумилева «Хунну», но в ней были затронуты не столько выводы Л. Н. Гумилева, сколько примененный им метод исследования, постановка проблем и подход к составлению исторического повествования о бесписьменных народах.
В дискуссии четко выявились две точки зрения: одна, выдвинутая филологами и, как это ни странно, некоторыми
ясном виде представить им прежние действия правительства в отношении к Хуханье и Чжичжы». Таким образом, сановник напоминал императору события вековой давности, когда Хунну, являясь «великим государством», впервые разделилось на Северное и Южное, и предлагает поступить в данной ситуации (очередного распада и ослабления противника) по аналогии с первой.


282
С. И. РУДЕНКО
из археологов, и другая, защищавшаяся историками. Филологи отрицали самую возможность осмысления событий в том случае, если исследователь ознакомился с этими событиями не по первоисточникам, а по их переводам. Особо подчеркивалось, что переводы Н. Я. Бичурина китайских летописей, которыми пользовался Л. Н. Гумилев, устарели. Однако, во-первых, они совпадают с переводами Макговерна, сделанными совершенно независимо, а во-вторых перевод может устареть только в отношении терминологии, последняя же может быть уточнена только путем исторических обобщений. Так, например, фразу «хунны поехали купить себе жен» К. Васильев понимает как работорговлю, а не обычную уплату калыма при заключении брака. Буквальный перевод текста оказывается неточным и ведет к ложным выводам.
Историки, возражая филологам, правильно отметили, что принципиальная сторона спора не столько в оценке книги «Хунну», сколько в принципе исторического синтеза. Принятый Л. Н. Гумилевым метод не оригинален — при помощи его написаны все обобщающие исторические работы, и Л. Н. Гумилев просто применил его к истории Центральной Азии, чем заполнил один из пробелов во всемирной истории. Частные поправки, даже если они справедливы, возможны лишь после того, как написано обещающее исследование, и, следовательно, являются дополнением к нему. Последнее особенно существенно потому, что автор древнего текста, как правило, не бывает беспристрастным и поэтому правдив и точен.
В заключение я хочу коснуться проблемы научной информации. Количество литературы, выпускаемой по разным отраслям знания, в наше время стало едва необозримым. Никакая библиография не выручает, так как практически невозможно для самого усидчивого ученого найти и прочесть десятки статей по вопросу, не относящемуся к теме его специального исследования. Поэтому потребность в работах обобщающих, дающих результаты проделанных исследований, особенно велика. В частности, составление летописи событий по истории хуннов потребовало от Л. Н. Гумилева ряда лет упорного труда. Летопись эта, сведенная в синхронистическую таблицу на 30 страницах, составляет полезный справочник, весьма удобный для восприятия и использования. Ни одному историку, занимающемуся смежной темой, например, археологией хуннов или их социальным строем, нет нужды повторять уже проделанную Л. Н. Гумилевым работу.
Польза книги Л. Н. Гумилева заключается также в том, что она вызвала дискуссию не только о хуннской проблеме, но и о принципах методического исследования.


К вопросу об историческом синтезе
283
Что касается источниковедческой стороны данной проблемы, то, если верить заявлению одного из выступавших на дискуссии, что в сведениях по истории хуннов, использованных Л. Н. Гумилевым, заключается чуть ли не 1/100 того, что имеется в китайских источниках, то это обязывает филологов-ки- таистов перевести их и сделать доступными широкому кругу ученых и показать, что новые переводы действительно смогут сколько-нибудь существенно изменить представление о хунну и их истории, изложенное в книге Л. Н. Гумилева, как это говорилось и во время дискуссии.


П. Н. САВИЦКИЙ
[Письмо Л. Гумилеву об итогах дискуссии по книге «Хунну»]
Милый и дорогой друг мой, Лев Николаевич, сердечно поздравляю! Усматриваю из «Вестника Древней Истории», а также из рецензии Думана, с послесловием М. В. Воробьева (из «Народов Азии и Африки»), что полемика вокруг «Хунну» достигла высшего напряжения! Это лучшая порука тому, что книга не будет забыта, что значение ее непреходящее...
Рецензия К. Васильева возмутительна. Никто, конечно, не отрицает за ним права делать свои замечания, дополнения и «поправки» на основе, допустим, известной ему новейшей исторической литературы на китайском языке. Но его долг, как рецензента, вдуматься и в общую концепцию книги (а не только в подробности) и оценить ее. И вот тут-то он прямо искажает действительность, когда, явно злобствуя, пишет (стр. 120): «Хунну» — «скорее систематический пересказ накопленных исторической наукой материалов, нежели самостоятельное исследование». На самом же деле книга целиком пронизана самостоятельной научной концепцией — ив этом, я уверен, и лежит источник злобы — ибо, подозреваю, почтенные коллеги-китаеведы, при всех своих качествах, неспособны дать общую концепцию истории «хунну», — тем более изложенную таким ярким русским языком, как у Вас. Возмущают меня попытки переименовать в русской исторической науке «хунну» в «сюнну» (у К. Васильева — на той же стр. 120). Китайцы будут — скажем, каждые полвека — менять произношение своего иероглифа, и мы будем в зависимости от них менять и путать свою научно-историческую традицию — в вопросах, касающихся прошлого двухтысячелетнего (и более того) возраста, и притом прошлого не только Китая, но и больших частей нашей Родины! Вот уже безмозглое китаепоклонничество — или


[Письмо Л. Гумилеву...]
285
иначе, «головокружение от учености» (на этот раз — китаевед- ной). Двоица терминов — «хунну» — гунны — именно в таком своем звучании, имеет, повторяю, огромное значение для понимания истории нашей страны (а не только Китая!) на протяжении многих столетий. И неправильно, что «древнекитайские хроники являются единственным источником» по истории хунну (стр. 120, примечание). К. Васильев упускает здесь из виду великие археологические открытия истекших десятилетий... Утверждаю, что в вопросах кочевников еденья русская наука имеет полное право на самостоятельность традиции, на независимость ее от изменений китайских иероглифов. Нечего лежать на брюхе перед Китаем! Наше отношение к кочевникам отнюдь не совпадает с китайским! Кстати: К. Васильев проявляет совершенное незнание экономики кочевого хозяйства, допуская, что поголовье скота у хунну могло спуститься до двух голов «на одного свободного» (стр. 123). Какой-то китайский хронист веков девятнадцать (или что-то в этом роде) назад «дурил» своих читателей, а К. Васильев в настоящее время с серьезным видом повторяет его небылицы... Если у него много новых китайских источников, пусть даст на их основе синтетическую картину истории хунну. Вот тут-то мы и посмотрим! Но если бы даже коллеги-китаеведы собрались с силами и дали такую картину — Ваша книга отнюдь не теряет значения, ибо она, несомненно, послужит исходной точкой их работы...
Великолепна картина боя «историков» с «филологами», как его дает отчет о собрании 26 сентября 1961 г. (ВДИ, 1962, № 3, стр. 202-207). Тут историки, действительно, развернули полноценный фронт. Мне-то казалось в высокой мере убедительным и правильным выступления: Ваши (оба!), Б. Я. Стависского, М. Ф. Хвана (я давно им интересуюсь, а это его выступление и письмо в редакцию «ВДИ» еще увеличивает мой к нему интерес!), Михаила Илларионовича1, Д. И. Алыдица (приятно меня поразившего конкретностью и деловитостью своих соображений), Матвея Александровича2... Тут историками, безусловно, была одержана победа. Да и действительно: зачем вообще переводить и издавать переводы, — если историк все равно должен все переводить сам!.. Но как после этого могло случиться заседание 18 декабря 1961 г., этого я не понимаю и, должен сказать, этим огорчаюсь. Довод В. В. Струве, что ввиду вашего отсутствия на заседании оно будет посвящено «не столько разбору» Вашей книги, «сколько обсуждению рецензии К. В. Васильева», не выдерживает ни малейшей критики: рецензию Васильева физически невозможно обсуждать, не давая оценки Вашей


286
Я. Я САВИЦКИМ
книги. Когда автор обсуждаемой книги нездоров — есть традиция откладывать заседание. «Послесловие» М. В. Воробьева к рецензии Л. И. Думана («Народы Азии и Африки», 1962, 3, стр. 199-201) произвело на меня хорошее впечатление. Видно, что автор его заботится об интересах науки, а не о том, чтобы «щегольнуть» синологической или иной ученостью. Поэтому он и приходит к правильным заключениям и оценкам. Этого не скажешь о Л. И. Думане. В его рецензии немало «щегольства», хотя и более зрячего, чем у К. В. Васильева. Чем-то совершенно несуразным показалось мне голосование на научном заседании случайного состава, давшее (притом при полном отсутствии историков) «абсолютным большинством голосов» отпущение грехов К. В. Васильеву и признавшее «стиль и тон» его критических замечаний «вполне корректными» (ВДИ, 1962, 3, стр. 209 посередине). — Научные вопросы подобными голосованьями не решаются!


М. П. ПЕТРОВ
Природа и история в книге Л. Н. Гумилева...
С точки зрения географа1
Л. Н. Гумилев. Хунны в Китае. М.: Наука, 1974. 260 с.
В этой небольшой книге, посвященной историческим событиям, происходившим в Ш-1 вв. на территории Северного Китая, необычно все: тема, сюжет, характеристики действующих персонажей, оценка их морали и разбор целесообразности их деяний. Непривычна сама постановка проблемы, легшей в основу рассмотрения малоисследованного периода истории Китая и кочевых народов Азии: как изменение природных условий влияет на судьбы народов, точнее, этносов, и как сочетается история этносов с социальной эволюцией общества. Как географ, я считаю, что такая постановка вопроса правомерна.
Среди географов шел и идет спор о том, не будет ли более правильным рассматривать физическую и экономическую географию как единую географию. Л. Н. Гумилев является последователем идей С. В. Калесника и сторонником двойственной географии, но, будучи историком и географом, он пытается раскрыть механизм взаимодействия природы и общества, анализируя развитие этносов*. Л. Н. Гумилев рассматривает этнос как нестабильную систему, существующую в историческом процессе и активно участвующую в антропогенном ландшафто- образовании путем взаимодействия с природными процессами, возникающими в результате колебаний климата. Таким образом, этнос, по мнению Л. Н. Гумилева, — это особая категории, совмещающая природные и социальные черты, но не идентичная такому биологическому понятию, как раса.
*См.: Гумилев Л. Н. Этногенез и этносфера // Природа. 1970. № 1 и 2.


288
М. И ПЕТРОВ
События, описываемые в книге, развиваются в Центральной Азии, которая, как известно, время от времени на длительный период подвергается усиленной аридизации. Затем наступают периоды увлажнения, компенсирующие некоторую часть ущерба, нанесенного биоценозам в предыдущие века. В засушливые века пустыня Гоби расширяется, сухие степи отступают к северу и югу на место лесостепи, лесостепь — на место лесов, а леса удерживают рубежи на хребтах Хамар-Дабан на севере и Циньлин на юге. При очередном увлажнении растительные пояса сдвигаются обратно, наполняя Великую степь жизнью.
В III в. усыхание в этих районах достигло кульминации. Кочевники-хунны, населявшие Великую степь, передвигались вслед за травой и водой и территориально смыкались с китайскими земледельцами. В зоне этнического контакта, где хунны и китайцы жили вперемежку, становилось все больше поводов для конфликта, который перерос в трагедию. В течение полутора веков Северный Китай был полем постоянных сражений, в результате которых почти все хунны погибли. Хуннский этнос прекратил свое существование. Эта коллизия столь красочно описана Л. Н. Гумилевым, что со страниц его книги словно текут потоки крови.
И в самом деле, как могли ужиться простодушные, безграмотные, честные хунны в деморализованном после внутренних войн эпохи Троецарствия, насквозь бюрократическом Китае? Чиновники империи Цзинь обижали хуннов в судах, крупные землевладельцы обращали их в рабство, воины императорской гвардии грабили их. Терпение хуннов лопнуло, и в 304 г. они «решили оружием вернуть утраченные права».
Л. Н. Гумилев в своей книге последовательно прослеживает четыре параллельных линии факторов: 1. Социальное развитие, кочевников, попавших в Китай, выражавшееся в безуспешных попытках создать там в III—IV вв. вариант феодализма. 2. Культурное становление, включающее и идеологию и технику, которые у хуннов и китайцев были различны.
3. Состояние географической среды, воздействовавшей на этносы через способы ведения хозяйства, т. е. через экономику.
4. Этногенез — процесс возникновения и исчезновения этносов.
Без исследований в этой области проблема этнических контактов, всегда воздействовавших на судьбы и характеристики смежных этносов, не может быть решена. Но поскольку этносы связаны с ландшафтными условиями занимаемых ими регионов, то этнологические сюжеты всегда находятся на стыке с географией.


Природа и история в книге Л. Н. Гумилева...
289
В книге Л. Н. Гумилева идет речь о события, происходивших в весьма отдаленную эпоху — в первых веках нашей эры, и у читателей, естественно, могут возникнуть сомнения, правдоподобны ли такие резкие изменения природной обстановки в Центральной Азии и действительно ли с ними связаны описываемые исторические события. Но жизнь дает нам и другие примеры столь же необычных колебаний климата, резких изменений в характере ландшафтов огромных территорий, оказывающих влияние на социальные процессы в тех или иных странах. Один из этих примеров можно было наблюдать буквально в наши дни.
Я имею в виду «сахельскую трагедию», совсем недавно произошедшую в Африке, южнее Сахары. В этой области условия для кочевников-туарегов, пожалуй, были даже менее благоприятными, чем в Центральной Азии в III в. для хуннов. Засуха в Сахеле продолжалась всего два года (1973—1974), но этого оказалось достаточно, чтобы начался массовый, падеж скота из-за бескормицы и отсутствия водопоев. Туареги вынуждены были срочно бросать насиженные места и уходить в более обеспеченные водой и кормами области. Но засуха захватила и область саванны, и туареги, не найдя там необходимых для жизни условий, двинулись в долины рек, занятые оседлым населением, что приводило к конфликтам. На этом тернистом пути туареги теряли не только скот, но и людей, которые умирали от голода.
Два тысячелетия существовало кочевое хозяйство туарегов, подвергаясь периодически неблагоприятному воздействию природы, но оно выстаивало, так как имелись достаточно обширные незаселенные территории, куда туареги могли уйти со своим скотом в годы засухи. В современных же условиях, когда население Сахеля значительно выросло и часть этой территории была освоена земледельцами туареги, уходя от засухи, столкнулись с оседлым населением, которое встретило их недоброжелательно. Не найдя необходимых условий для ведения традиционного для туарегов кочевого животноводства, они вынуждены были продавать скот и менять образ жизни.
В результате, когда наступили более влажные годы и растительность на пастбищах коренных для туарегов областей восстановилась, возвращаться туда оказалось почти что некому, так как молодежь уже не захотела лишаться преимуществ жизни в городах, а туареги более пожилого возраста и старики уже не смогли обеспечить былого уровня хозяйства. Так


290
М. И ПЕТРОВ
начался распад этноса кочевников-туарегов, существовавший тысячелетия*.
Мне представляется особенно важным, что в работах Л. Н. Гумилева, рассматривающих историю народов в синтезе с историей природы, нет ни «биологизации» социальных процессов, ни «географического детерминизма». Правда, этот синтез несколько необычен. Тем не менее взгляды автора, изложенные в рецензируемой книге, очень интересны, а факты, на которых они строятся, поучительны. Наконец, идеи Л. Н. Гумилева соответствуют тому интересу к взаимоотношению социальных и биологических явлений, который в настоящее время наблюдается в науке**. Будем надеяться, что в новых книгах Л. Н. Гумилева его концепция найдет более глубокое и развернутое освещение.
'Курьер ЮНЕСКО. 1975. Май.
“Подробно об этом см.: Дроздов О. А. На философском семинаре Географического факультета // Вестник ЛГУ. Сер. геол. и геогр. 1975. № 224.


€4^
Л. С. ВАСИЛЬЕВ
...С точки зрения синолога
Л. Н. Гумилев много и плодотворно работает над изучением кочевых обществ Великой степи. Его книги и статьи, посвященные истории отдельных народов (сюнну-гуннов*, тюрок, монголов, хазар) или некоторым генеральным проблемам (этнос — климат — ландшафт), определяющим характер и формы бытия и миграций кочевников, хорошо известны как специалистам, так и большому кругу читателей, интересующихся прошлым.
Работы Л. Н. Гумилева интересны — это, пожалуй, первое и важнейшее, что необходимо о них сказать и что по достоинству оценил читатель. Книги его никогда не залеживаются на полках магазинов — более того, их нелегко достать. Написанные живым языком, ярко, сочно, красочно, они свидетельствуют о литературном таланте автора. Но не только и не столько язык и стиль — гораздо больше привлекает остро поставленная проблематика, весьма неожиданные, порой рискованно головокружительные повороты мысли, своеобразно отобранные и нарочито поставленные акценты, умение вести остросюжетное повествование, да еще в сочетании со столь не свойственными академическим изданиям метафористическими заголовками и подзаголовками, явно интригующими читателя.
В таком стиле написана и рецензируемая книга. Отличие ее от других работ Л. Н. Гумилева — в ином, в ее теме, содержании. Здесь речь идет не только и не столько о самих кочевниках (хотя они все время в центре повествования), сколько, как это хорошо видно из заглавия, о вторжении кочевников в земледельческий Китай и о тех процессах, которые этими вторжениями были вызваны.
* В книге Л. Н. Гумилева они именуются «хунну».


292
Л. С. ВАСИЛЬЕВ
Несколько слов о главной идее книги. Общий смысл ее сводится к тому, что столкновение двух культур, двух традиций, кочевой и оседло-земледельческой, трагично для обеих: несовместимость их слишком очевидна, что и приводит и катаклизмам и своеобразной аннигиляции этносов. В принципе эта идея справедлива, но с существенными оговорками. Дело в том, что смешение этносов и традиций происходит не в безвоздушном пространстве и даже не в какой-то промежуточной зоне — оно происходит на территории земледельцев и иначе просто не может быть: мобильные кочевники могут мигрировать на территории земледельцев и осесть там, тогда как земледельцы не могут найти себе долю в негодных для земледелия районах. Но отсюда следуют важные выводы. Земледельческая традиция, в принципе более устойчивая и крепкая, нежели кочевая, легко одолевает кочевую у себя дома, причем эту закономерность Китай на протяжении истории демонстрировал не раз (достаточно вспомнить о судьбе Монгольской империи). Поэтому когда Л. Н. Гумилев ставит вопрос о том, что на противостоянии этносов и их традиций могла держаться структура смешанных государств и что в ходе процесса ассимиляции кочевников эта структура рушилась (С. 226), он прав лишь в одном: смешанные структуры действительно имели, в силу вышесказанного, устойчивую тенденцию к трансформации, т. е. к превращению их в процессе ассимиляции иноземцев в привычные для земледельческого Китая традиционные структуры. Иными словами, здесь нет никакой трагедии — напротив, в этом случае фиксируется лишь закономерный итог процесса, начало которого (проникновение инородного тела в социальный организм) действительно было трагедией! Короче, столкновение различных традиций в самом деле трагично и приводит к катаклизмам, но при этом не происходит аннигиляции обоих этносов: гибнет лишь тот, кто не может приспособиться к новым условиям жизни.
Теперь о самом Китае. Проблемы его истории кровно затрагивают интересы большого отряда специалистов-синологов, и поэтому рецензируемая книга, как и вообще весь метод научной работы Л. Н. Гумилева, не могут пройти мимо их внимания.
Синология как наука, особенно если иметь в виду классическую синологию, т. е. изучение традиционного Китая, имеет свои устоявшиеся нормы и методы, обусловленные многими факторами, не в последнюю очередь характером источниковедческой базы. Обилие источников, крайняя сложность их понимания, спорность интерпретации, необходимость постоянного взаимного их сопоставления и вытекающая отсюда огромная


...С точки зрения синолога
293
роль корреляции и коэффициента поправки — все это сыграло свою роль в выработке метода тщательного анализа прежде всего самого текста. Только хорошо проработанный исторический источник в сочетании, разумеется, с исчерпывающим ознакомлением с историографией вопроса, может явиться надежной основой для реконструкции сложнейших по своему характеру исторических процессов, протекавших в различные периоды истории Китая. Отсюда — определенная «приземленность» синологических исследований, стремление избегать генеральных построений и делать акцент на исчерпывающее выявление и тщательный анализ конкретных фактов. В этом смысле синология — это можно смело сказать — нуждается в крупных обобщающих работах, которые умело синтезировали бы все то, что накоплено веками кропотливого анализа. Для ее развития были бы очень полезны работы широкого синтетического плана, опирающиеся в качестве фундамента на изучение всего того, что было сделано в сотнях и тысячах трудов многих поколений исследователей. Неудивительно, что в книге Л. Н. Гумилева, известного своими работами генерально-обобщающего плана, можно было ожидать увидеть нечто в этом роде.
Л. Н. Гумилев в своей книге пошел, однако, по иному пути. Оставив в стороне всю сложность и многогранность проблематики, связанной с историей раннесредневекового Китая и ролью в ней нашествий кочевников, игнорировав львиную долю историографии вопроса, он уделяет основное внимание изложению своих генеральных конструкций, опирающихся лишь на самое внешнее, во многом поверхностное знакомство с некоторыми компиляциями переводов китайских исторических текстов. Л. Н. Гумилев — мастер исторического синтеза, обладающий редким даром интуиции, умения увидеть, ясно представить себе общую картину с тенденциями ее развития. Это качество в науке бесценно. Но только тогда, когда оно опирается на достаточно серьезный фундамент строго научных фактов, собранных и оцененных во всем их многообразии, во всей их противоречивости.
Существует определенная логика исследования, сводящаяся в самом общем виде к знаменитой Гегелевой триаде (тезис—антитеза — синтез). Метод исследования Л. Н. Гумилева целиком игнорирует среднюю часть триады, он связывает мнение прямо с выводом, целиком отгораживая это мнение от любого, могущего быть противопоставленным ему, сомнения. Прочтите рецензируемую книгу — все четко, все на месте, все связано единой линией, захватывающим сюжетом. Ни тени сомнения


294
Л. С. ВАСИЛЬЕВ
в правильности вывода, в надежности высказанного в качестве основы тезиса. Никакой многозначности — в лучшем случае рассуждения на тему о том, что при иной раскладке сил события могли пойти иначе (но опять-таки по строго детерминированному пути, ведшему туда-то и к тому-то).
Это отнюдь не означает, что все в построениях Л. Н. Гумилева сомнительно и недостоверно. Как раз напротив, очень многое схвачено вполне точно, изложено достаточно убедительно и в принципе соответствует тому, как это реально протекало (или, точнее, могло протекать, если верить имеющимся на этот счет сообщениям китайских источников, еще почти не подвергавшихся специальному анализу и критическому осмыслению). Так, интересны и заслуживают внимания идеи об этническом калейдоскопе — я имею в виду высказывавшиеся многими специалистами, например А. Тойнби, суждения о принципах и темпах эволюции первобытных этносов, об их складывании, распаде, взаимопроникновениях, о приобретении ими в результате смешений нового этнического облика (и названия, иногда даже языка) и т. п. Справедлив в принципе и тезис о важном, во многих отношениях решающем значении влияния внешней среды на судьбы кочевых этносов и на характер взаимодействия их с земледельческими народами. Верно, что, очутившись в земледельческом Китае, сюнну и сяньби принесли туда с собой свою культуру, но дело кончилось тем, что сами они (точнее, их потомки) окитаились. В этом смысле сомнителен заключительный вывод (С. 233) о том, что вновь сложившийся этнос по стереотипам поведения, идеалам и навыкам, вкусам и потребностям отличался от ханьского — здесь Л. Н. Гумилев явно увлекается или просто недостаточно информирован: если средневековый (скажем, танский) этнос и отличался от ханьского, то уж никак не по стереотипам поведения, вкусам, навыкам или потребностям. Все это осталось практически тем же, хотя и добавилось нечто новое. Это новое, однако, добавилось не столько за счет влияния кочевых этнических компонентов (такого влияния было крайне мало, им практически можно пренебречь), сколько за счет воздействия иных культурных традиций (например, буддизма) и естественной спонтанной эволюции общества.
Вызывают сомнение и некоторые другие общие положения автора книги, по большей части свидетельствующие о недостаточной его синологической эрудиции. Например, тезис о том, что «как и в средневековый Европе, престол в борьбе против феодалов блокировался с горожанами» (С. 208). Как раз в отличие от Европы в средневековом Китае ничего подобного


...С точки зрения синолога
295
не было, как не было и города в его европейско-средневековом понимании (китайские города не имели ни автономии, ни самоуправления — они были элементом централизованной имперской администрации). Сомнительны попытки автора многократно и по большей части мимоходом обращаться к сложной проблеме идеологических и религиозных споров, быстро и четко определить, что к чему, кто прав, кто виноват. Совсем неприемлема попытка видеть в традиционных крестьянских наделах нечто вроде бенефиция (С. 204), рассуждать о латифундиях и о том, что сяньбийские воины превращались в мелких помещиков (С. 205-206).
Более детальный разбор книги Л. Н. Гумилева едва ли необходим — там слишком много такого, за что можно «зацепиться» и с чем следует спорить. Но значит ли это, что книга такого жанра не имеет права на существование? Конечно, нет. Книга интересна, содержательна, увлекательна. Она рисует панораму (в общих чертах вполне приемлемую), указывает на основные тенденции развития, говорит о глобальных историко-культурных процессах, на которые до Л. Н. Гумилева обращали сравнительно мало внимания. Наконец, она в какой-то мере восполняет пробел и в собственно синологических исследованиях: на тему о китайском раннем средневековье много специальных работ, но нет общих, которые охватили бы достаточно подробно этот период в целом. И пусть даже многое в этом смысле оставляет желать лучшего — как определенный этап, как ступень в ознакомлении с темой, эта книга небесполезна даже для специалиста, не говоря уже о читателях, не стремящихся вдаваться в тонкости и подробности.


^5^
М. В. КРЮКОВ
«Смутное время» III—VI вв. в исторической литературе
Периоду, рассматриваемому в данной книге, «не повезло» в исторической литературе. В отличие от других эпох он изучен в целом недостаточно: в мировой синологии (если не считать трудов японских ученых, которые являются в этом смысле счастливым исключением) почти нет специальных исследований о специфике китайского общества III—VI вв.
Не исключено, что в таком невнимании историков к этому периоду истории Китая прямо или косвенно сказывается характерное для традиционной китайской историографии отношение к нему как ко времени разрушения государственности, упадка культуры; не случайно за III—VI вв. в литературе закрепилось наименование «смутное время»
Эта концепция полностью разделяется автором единственной на русском языке монографии об этнических взаимоотношениях на севере Китая в первой половине I тысячелетия н. э. «Хунны в Китае» Л. Н. Гумилевым. «К концу III в. потенция древнего Китая оказалась исчерпанной... После страшного катаклизма Китай превратился в пепелище, скопление усталых людей, которыми могло управлять самое бездарное правительство... В Китае наступила фаза обскурации», — на таком историческом фоне, по мнению Л. Н. Гумилева, разыгрывались важнейшие события «смутного времени».
Здесь не место давать оценку теоретической посылке автора, полагающего, что периоды подъема и упадка в развитии этнических общностей определяются запасами «пассионарной энергии» (фаза обскурации наступила в древнем Китае якобы потому, что «все пассионарные люди за время Троецарствия проявили себя и погибли»*; эта система взглядов уже подвергалась
* Гумилев Л. Н. Хунны в Китае. М., 1974. С. 23


«Смутное время» III-VI вв.
297
критическому анализу. Ограничимся лишь одним из основных выводов, к которому приходит Л. Н. Гумилев в результате своего исследования: «Оглянемся назад, на описанные три века. Невольно напрашивается мысль, что они нарисованы слишком мрачными и темными тонами. Неужели же за столь долгий период не было места для радости созидания, искренности, милосердия и благородства души? Это кажется невероятным, однако вспомним, что это была эпоха долгого и неотвратимого упадка»*.
Подобные утверждения выглядят сейчас безнадежным анахронизмом. Достаточно открыть любой курс истории китайской мысли, литературы, искусства, чтобы увидеть, сколь многим культура Китая обязана «смутному времени» III—VI вв. Как эпоха всестороннего подъема интеллектуальной жизни древних китайцев, оно ознаменовалось не только замечательными достижениями поэзии, литературной мысли, живописи, скульптуры, философского умозрения, но и важными открытиями в области химии, медицины, математики, когда, например, ученый V в. Цзу Чун-чжи вычислил число «пи» с точностью до седьмого знака. Стремление правителей позднейших средневековых империй перечеркнуть наследие эпохи III—VI вв. ни в коей мере не может умалить ее большое историческое значение.
Ниже мы постараемся выяснить, как повлияла на древних китайцев политическая децентрализация, являющаяся в традиционной китайской историографии синонимом общественного регресса, и почему рассматриваемые нами столетия стали эпохой интенсивного и плодотворного этнического развития.
Нарисованная Л. Н. Гумилевым исключительно мрачная и безотрадная картина того состояния, в котором древнекитайский этнос оказался в III—VI вв., объясняется помимо прочего органическими дефектами источниковедческой базы его исследования: основными использованными источниками были в данном случае хроника «Тунцзянь ганму» (XII в.) в переводе Ж. Майя**, а также компиляция лапидарных исторических текстов Л. Вигера***; были привлечены также отрывки из китайских династийных историй, переведенные Бичуриным****. Но все эти работы представляются второстепенными в общей
* Гумилев Л. Н. Хунны в Китае. С. 232.
“Mailla J. А. М. Histoire générale de la Chine. Paris, 1777-1785.
*** Wieger L. Textes historiques. Histoire politique de la China depuis l’origine jusqu’en. 1929. T. 1-2. Hsien Hsien, 1929.
""Бичурин H. Я. (Иакинф). Собрание сведений о народах, обитавших в Средней Азии в древние времена. M.-JL, 1950.


298
М. В. КРЮКОВ
совокупности источников, имеющихся сегодня в распоряжении исследователя. Как и в предшествующие эпохи, древнекитайские источники III—VI вв. могут быть подразделены на археологические, эпиграфические и собственно письменные; только максимальное использование источников всех этих трех категорий позволяет нам приблизиться к пониманию объективной ситуации, сложившейся в III—VI вв.


М. В. КРЮКОВ
Численность населения
Формулируя свой взгляд на «смутное время»—III—VIвв.—как на период долгого и неотвратимого упадка, Л. Н. Гумилев считал, что объективным критерием достоверности подобной оценки является кривая численности населения. В рассматриваемое время она, по его мнению, опустилась до минимального уровня между пиками, соответствующими эпохам Хань и Суй — Тан*. Констатация резкого изменения численности населения страны явилась основанием и для другого не менее важного вывода: новая популяция, пришедшая в конце VI в. на смену старой, ханьской, не была продолжением последней. Это были совершенно новые этносы — южнокитайский и северокитайский, существенно отличавшиеся от древнекитайского**. Изучение проблемы численности населения древнего Китая в III—VI вв. приобретает, таким образом, особое значение в свете вопросов, являющихся предметом исследования в данной книге.
Если в эпоху Хань, полагает Л. Н. Гумилев, население древнего Китая составляло 59 594 978 человек (а это, по его словам, «можно считать оптимальным наполнением вмещающего ландшафта, без необходимости изнурения природных ресурсов»***), то в результате восстания «краснобровых» погибло 70% жителей, а затем прирост покрыл потерю, и к 157 г. число древних китайцев достигло 56 486 856. После смуты Троецарствия население Китая насчитывало 7 672 881 человек, к 280 г. численность населения составила уже 16 163 863, а в 589 г. — 11 млн. Однако, отмечает Л. Н. Гумилев, в 50—80-х гг. VI в. население интенсивно росло, и, следовательно, в наиболее
* Гумилев Л. Н. Хунны в Китае. С. 232-233.
“Там же. С. 233.
‘“Там же. С. 232.


300
М. В. КРЮКОВ
тяжелое двадцатилетие — с 534 по 554 г. — его численность упала еще ниже, нежели после Троецарствия. Последующий подъем произошел к 606 г., когда она поднялась до 46 млн — «это [был] опять-таки результат естественного прироста, характерного для земледельческих стран с мягким климатом»*. <...> Основываясь на сопоставлении статистических данных, приводимых в китайских исторических сочинениях, многие современные ученые, подобно Л. Н. Гумилеву, констатировали колоссальный спад численности населения древнего Китая, приходящийся на IV—VI вв. Все они исходили из допущения, что восстания, внутренние междоусобные войны или вторжения кочевников могли приводить к катастрофическим сдвигам в численности населения страны (так, Л. Джайлз, например, утверждал, что мятеж Ань Лу-шаня привел в 755 г. к сокращению населения с 51,5 млн до 17 млн**. Соответственно восстановление «порядка» в сочетании с благодатными условиями мягкого климата могли якобы в течение жизни одного поколения удвоить численность населения. Если бы это действительно было так, то годовой прирост населения должен был составлять 3-4%. Утверждение же, что с 50-х гг. VI в. до 606 г. население Китая выросло с 7 млн. до 46 млн, предполагает возможность годового прироста, составляющего около 10%.
Естественно возникает вопрос: возможны ли были столь высокие темны прироста населения Китая в эпоху раннего средневековья? Как было показано Б. В. Урланисом, сравнение темпов прироста населения может быть использовано демографом в качестве критерия достоверности используемых им данных. «В ряде случаев, — пишет он, — обнаруживается дефектность материала, если проверка его показывает несуразно большие темпы»***.
Историко-демографические исследования свидетельствуют, что общей тенденцией динамики численности населения Земли в разные исторические периоды является относительное убыстрение темпов роста его численности, причем резкий скачок в этом отношении наблюдается лишь накануне перехода к эпохе капитализма. В Европе годовой процент прироста в Х1-ХУ вв. колебался от 0,09 до 0,2%****. В Китае в XVII—XIX вв. среднегодовой прирост численности населения
*Там же. С. 232, 233.
"Giles L. A Census of Tun-huang // T’oung Pao. 1915. T. 16. Р. 480.
*** Урланис Б. В. Рост населения в Европе. М., 1941. С. 16.
****Там же. С. 91.


Численность населения
301
не превышал 1 %*. С этой точки зрения уровень темпов прироста, составляющий в Ш-У1 вв. 3—10% в год, явно указывает на необходимость критически рассмотреть исходные данные сточки зрения их надежности1.
‘Устное сообщение Дж. Росмана (Принстон, США), автора неопубли¬
кованного исследования по демографии Китая в эпоху Цин.


М. В. КРЮКОВ Миграции населения
Одной из наиболее существенных особенностей III—VI вв. как определенного периода этнической истории древних китайцев было то, что в силу различных исторических причин значительные массы населения Восточной Азии пришли в движение и, покидая места своего первоначального обитания, начали перемещаться порой на весьма значительные расстояния. Что же конкретно представляло собой это «великое переселение народов» Восточной Азии?
Как уже отмечалось выше, довольно широко распространенное представление о том, что создание на территории Северного Китая многочисленных «варварских» государств было следствием неожиданного вторжения кочевников в III—IV вв., не вполне адекватно соответствует исторической истине. Перемещения отдельных групп кочевников, приведшие к появлению их на землях, населенных до того древними китайцами, начались задолго до III—IV вв. и отнюдь не всегда носили характер военного вторжения.
Основная причина описываемых событий, по мнению Л. Н. Гумилева, в том, что на III в. приходится кульминация процесса усыхания восточноазиатских степей. Резкое сокращение пастбищных угодий вызвало «выселение кочевников из середины степи к ее окраинам»*. Не исключено, что изменения в природной среде обитания, если они действительно происходили в первых веках нашей эры, могли оказать известное стимулирующее воздействие на демографические процессы. Но при этом нельзя не учитывать того, что тезис о кульминации процесса усыхания в III в. сам по себе не может считаться доказанным. Вопреки мнению Л. Н. Гумилева, считающего, что
*Гумилев Л. Н. Хунны в Китае. С. 12-13.


Миграции населения
303
«начиная с I в. до н. э. в хрониках постоянно отмечаются очень холодные зимы и засухи, выходящие за пределы обычных»*, изучение данных письменных источников о засухах в бассейне Хуанхэ обнаруживает гораздо более сложную картину.
Помимо возможного воздействия естественно-природных факторов одной из причин перемещения в I—III вв. некоторых кочевых племен на юг следует считать достигнутый ими в это время уровень социально-экономического развития. Кочевые общества, в особенности на этапе интенсивной имущественной и социальной дифференциации, как правило, не могут длительное время существовать в изоляции от земледельческих цивилизаций. Наиболее развитые из кочевых народов севера Восточной Азии (в частности, сюнну) уже в последние века до нашей эры устанавливали с древним Китаем постоянные контакты, благодаря которым у них появилась возможность получать такие продукты земледельческого производства и ремесла, как зерно, вино, ткани, лаковые изделия и пр. Некоторые другие группы кочевников (например, сянь- би) начали испытывать острую потребность в такого рода контактах несколькими веками позднее. С середины I в. отдельные группы сяньби стали перемещаться с одной стороны на Ляодунский полуостров, с другой — в район округов Юйян и Шангу, где совершали нападения на древнекитайское население. Однако после создания в г. Нинчэне специального места для «сезонных торгов» более 40 лет военных столкновений между сяньби и Хань не отмечалось. Как справедливо писал ханьский государственный деятель Ин Шао в 185 г.1, объяснялось это отнюдь не тем, что сяньби было устрашены военной мощью Ханьской империи, и не тем, что они добровольно вступили на «путь добродетели»: просто они «любыми средствами стремились получить драгоценные для них товары Срединного государства»**.
Одной из важных причин перемещения больших масс кочевников на территорию северных округов Ханьской империи была политика переселения во внутренние районы тех групп соседних с древним Китаем народов, которые заявляли о своей лояльности по отношению к императору. Основной целью такого рода мероприятий было установление контроля над
* Гумилев Л. Н. Хунны в Китае. С. 12.
**Люй Мин-чжун. Шилунь хань вэй си цзинь шици бэйфан гэ цзу ды нэйдянь (О переселении северных народов во внутренние районы в эпохи Хань, Вэй и Западная Цзинь) //Лиши яньцзю. 1965. № 6. С. 84.


304
М. В. КРЮКОВ
покорившимися племенами и использование их для защиты приграничных областей от нападений извне.
Важнейшим событием в этом отношении было поселение во II в. южных сюнну на территории округов Аньдин, Бэйди, Инчуань, а также цянов в округах Тяныпуй, Аньдин, Фуфэн, Фэнъи. Аналогичную политику продолжали проводить правители династий Вэй и Цзинь в III в.
В самом начале IV в. Цзян Тун выступил со своим знаменитым памфлетом «О переселении варваров», в котором призывал цзиньского императора Хуай-ди отказаться от такой практики*. Но совет Цзян Туна не был принят, и хотя его худшие опасения оказались пророческими, политика переселения покорившихся соседей во внутренние районы государства продолжала широко использоваться правителями практически всех династий, сменявших друг друга в Северном Китае в IV-VI вв.
В результате в рассматриваемый период на Среднекитайской равнине сформировалось этнически смешанное население, в состав которого помимо древних китайцев входили представители нескольких различных этносов, первоначально обитавших далеко за пределами данной территории.
*Эршиу ши (25 историй). Т. 2. Шанхай, 1956. С. 1231.


М. В. КРЮКОВ
Северные и южные китайцы
Рассматривая выше динамику численности населения Китая на стыке древности и раннего средневековья, мы уже упоминали о сформулированном Л. Н. Гумилевым тезисе о решающем значении гипотетических спадов демографической кривой для судьбы древнекитайского этноса. Указывая на то, что к 606 г. численность населения Китая поднялась до уровня I в. н. э. (46 млн человек), этот исследователь задает вопрос: «Однако имеем ли мы право, следуя традиции, считать эту новую популяцию продолжением старой, ханьской?» И отвечает: «Для этого нет никаких оснований, кроме средневековой историографии, которая, мягко говоря, устарела. Ведь население Северного Китая сложилось из хунно-сяньбийско-китайских, а Южного — из ханьско-маньских метисов. По сути дела, это были новые этносы, с новым стереотипом поведения, с новыми идеалами и навыками, вкусами и потребностями»*.
Хотя в другом месте своего труда Л. Н. Гумилев полагает, что процесс, в результате которого «древнекитайский этнос раздвоился, с тем чтобы дать начало северокитайскому и южнокитайскому этносам», прослеживается уже в V в.**, однако формирование этих новых этнических общностей завершилось в VI в. «Возникший новый этнос мы условно называем северокитайским, а современники по привычке именовали его таб- гач. На самом деле он не был ни тем, ни другим, а созданная им культура эпох Тан и Сун была еще более блестящей и многогранной, чем утраченная древняя. Преемственность же культур обеспечивалась не живыми ритмами этногенеза, а иерогли- фическои письменностью» .
* Гумилев Л. Н. Хунны в Китае. М., 1974. С. 233.
"Там же. С. 151.
"'Там же. С. 235.


306
М. В. КРЮКОВ
Материал, рассмотренный в нашей книге, не дает оснований согласиться с этой точкой зрения. Мы не располагаем фактами, которые позволили бы утверждать, что в VI в. или в несколько более позднее время на территории Китая существовало два самостоятельных этноса, возникших на основе древнекитайского. Вместе с тем достаточно хорошо известно, что само понятие «этническая общность» характеризуется определенной иерархичностью*. Являясь основной единицей этнической классификации, этнос почти всегда включает в себя составляющие более низкого таксономического уровня. При этом состав и группировка этих субэтнических компонентов представляют собой важную характеристику данного конкретного этноса в целом.
В предшествующем изложении мы проследили, как на смену субэтническим составляющим древнекитайской этнической общности эпохи Цинь—Хань, группировавшимся главным образом по принципу оппозиции Запад—Восток, пришло противопоставление «южан» и «северян». Сложившись первоначально под воздействием политических факторов, это деление трансформирующегося древнекитайского этноса нашло свое отражение в культуре, языке, этническом самосознании. Само по себе такое противопоставление, накладывавшееся на более дробную группировку территориальных подразделений древних китайцев, характеризовало внутреннюю структуру этого этноса, не противореча его существованию, как такового. Вместе с тем при определенных исторических условиях основные единицы субэтнического уровня обнаруживают тенденцию к обособлению, поднимаясь на уровень основных этнических подразделений. Этот процесс отчетливо прослеживается в истории формирования таких близкородственных этнических общностей, как, например, романские, тюркские и другие народы.
Аналогичная тенденция, усугубляемая политическим фактором — противостоянием Южных и Северных династий, обнаруживается и в процессе трансформации древнекитайской этнической общности в первых веках нашей эры. Не исключено, что, если бы государственная раздробленность на территории Китая продолжалась еще несколько столетий, обособление «южан» и «северян» действительно привело бы к возникновению
*Бромлей Ю. В. Этнос и этнография. М., 1973. С. 125-153; Брук С. И.,
Чебоксаров Н. Н. Метаэтнические общности // Расы и народы. М., 1976.
Вып. 6. С. 16.


Северные и южные китайцы
307
двух близкородственных, но все же самостоятельных народов. Однако реальная история населения этого региона сложилась иначе. На смену государствам Юга и Севера в конце VI в. приходит империя Суй, в рамках которой вновь оказалась объединенной вся этническая территория китайцев, а после падения Суй в первой четверти VII в. на смену ей приходит единая централизованная империя Тан. Ее существование становится мощным стимулом этнической консолидации1.
-е=^


2. 	СПОРЫ ВОКРУГ ДРЕВНИХ ТЮРОК
С. 	Г. КЛЯШТОРНЫЙ
К историографической оценке Уланкомской надписи
Древнеуйгурская надпись, публикуемая А. М. Щербаком*, историографически примыкает к группе «больших» рунических памятников Монголии. Упомянутое в ней сражение с тюргеша- ми при р. Болучу произошло в 711 г. и подробно описано в памятниках Кюль-тегина (37-38), Бильга-кагана (28) и Тоньюкука (35-42)**. О другом сражении при Болучу в начале 750-х гг. сообщает надпись уйгурского кагана Моюн-чура (Элетмиш Бильге- кагана), но его противниками были не тюргеши, а карлуки (25—26)***. В Уланкомской надписи сражение при Болучу датировано «полным годом». Такого рода датировки чужды летосчислению древнетюркских памятников с их двенадцатилетним животным циклом и связаны с китайским летосчислением****.
*Щербак А. М. Надпись на древнеуйгурском языке из Монголии // Эпиграфика Востока. Т. XIV. Л., 1961. С. 23-25.
“Малов С. Е. Памятники древнетюркской письменности. Тексты и исследования. М.; Л., 1951. С. 32, 63; Его же. Памятники древнетюркской письменности Монголии и Киргизии. М.-Л., 1959. С. 17. Номерами в скобках обозначены строки памятника.
“‘Малов С. Е. Памятники Киргизии и Монголии. С. 36.
““Marquart. Chronologie der alttürkischen Inschriften. Leipzig, 1898. S. 29—30; Pelliot. Neuf notes sur des questions d’Asie Centrale // T’oung Pao. 1929. Vol. 26. P. 204-211; Pritsak. Die Bulgarische Fürstenliste und die Sprache der Protobulgaren. Wiesbaden, 1955. S. 26-27, 92-93.


К историографической оценке...
309
Согласно китайскому лунному календарю, каждый четвертый год имеет дополнительный месяц и является високосным, «полным». К числу «полных» лет относится и 711 г.*
Герой уйгурской надписи Богаз-тегин в конце 711 г.** принимал участие в походе тюркского войска против тюргешей и, следовательно, был союзником (вассалом?) восточнотюркского Капаган-кагана. В предшествующие месяцы 711 г., когда отряды Тоньюкука и Могиляня сражались с кыргызами в долине Енисея, Богаз-тегин совершил поход в Тибет и Тюнлюг. Это последнее название отождествимо с упомянутой Марко Поло «страной Тендюк» (в старофранцузской версии Tanduc, также plain de Tanduc «равнина Тандюк»; в латинской версии Tendue), локализуемой в северной части Ордоса***. Чередование 1/d в данной позиции с точки зрения фонетики тюркских языков сомнения не вызывает. В конце VII — начале VIII в. северо-восточная граница Тибета находилась в непосредственной близости от Ордоса****, упомянутый в надписи поход в Тибет был, по всей вероятности, не более чем набегом на пограничный район. Отметим, что и предпринятый позднее Бильге-каганом поход в сторону Тибета не завершился проникновением на Тибетское плато. Поход Богаз-тегина возможно рассматривать в связи с готовившимся тогда походом против тюргешей — в этот период Тибет был наиболее сильным союзником Западно-тюркского каганата*****.
Интересно упоминание об овладении Ярмаганом (строка 4: japMay[a] н). Этот топоним может быть сопоставлен с названием
* Chen Yuan. A comparative daily calendar for Chinese, European and Mohammedan history. Peking, 1926. P. 3.
“О дате тюргешского похода см.: Мелиоранский. Памятник в честь Кюль-тегина // Записки восточного отделения Русского археологического общества. 1899. T. XII. С. 140; Thomsen. Turcica. Etudes concernant l'interprétation des inscriptions turques de la Mongolie et de la Sibérie // Sumlede afhandlinger. Bd. 3. Kobenhavn, 1922. S. 92-93.
“'Pauthier G. Le livre de Marco Polo. T. I. Paris, 1855. P. 179, 208 (старофранцузская версия); Moule A. C., Pelliot P. Marco Polo. The description of the World. Vol. II. London, 1938. P. 181-181 (латинская версия); Yule H. The Book of ser Marco Polo the Venetian concerning the kingdoms and marvels of the East. Vol. I. 3d éd. London, 1903. P. 284-286. Cp. также упомянутую в тексте памятника Кюль-тегина «Тян цзы» «равнину Тюн» (ПКТм [памятник Кюль-тегину (маоая надпись)], 6, 7).
“"Hoffmann Н. Tibets Eintritt in die Universalgeschichte // Saecuium. 1950. Bd. 1. H. 2. S. 269-272.
***** Chavannes E. Documents sur les Tou-kiué (turks) occidentaux // Сборник трудов Орхонской экспедиции. Вып. IV. 1903. Р. 179—192.


310
а г. кляшторныи
двух тибетских городов на юге Восточного Туркестана и большого и малого Джармангана, зарегистрированном в персидском географическом сочинении X в. «Худуд ал-’Алам»; «джека- ющий» анлаут свидетельствует в данном случае о карлукском информаторе автора этого труда*.
Определение даты сражения при Болучу позволяет пред по -
дожить следующую хронологию
упомянутых в надписи
событий:
Событие
Хронология надписи
Дата
Поход в Бур-Улуг
Возраст Богаз-тегина 17 лет
708 г.
Поход в Оги-Сунуту-Тытам и Чон
Возраст Богаз-тегина 17 лет
710 г.
Овладение Ярмаганом
То же
710 г.
Поход в Тибет и Тунлуг
«Полный год»
711 г.
Сражение с тюргешами при Болучу
«Полный год»
711 г.
Поход в Омуз
Возраст Богаз-тегина 21 лет
712 г.
Употребление в Уланкомской надписи уйгурского курсива и китайской системы летосчисления свидетельствует о связи Богаз-тегина и его соплеменников с восточно-туркестанскими городами. Возможно, они принадлежали к племени шато, которое в начале периода сянь-тянь (вторая половина 711 г.), «уклоняясь от тибетцев», переселилось из района Баркуля в округ Бешбалыка** Палеография Уланкомской надписи показывает также, что уже в начале VIII в. — эпоху расцвета рунического письма — уйгурский курсив начинает соперничать с руникой и в лапидарной графике***.
* Бартольд. Худуд ал-’Алем. Рукопись Туманского. Л., 1930. Л. 1 об.; о локализации Джармангана: Minorsky V. Hudud al-’Alam // The Region of the World. Apersian Geography 372. A. H. - 982 A. D. London, 1937 (GMS. XI). P. 93,259. В. Ф. Минорский локализует Джарманган [в] юго-восточной части Хотанского оазиса, где на одном из древних поселений А. Стейном найдены китайские монеты 713-783 гг. (Stein. Ancient Khotan. Detailed report on archaeological explorations in Chinese Turkestan. Vol. I. Oxford, 1907. P. 233).
Chavannes. Documents. P. 98, 99.
Cp. Кляшторный С. К вопросу о подлинности древнетюркской надписи с именем Чингиз-хана // Проблемы востоковедения. 1960. № 1. С. 174.


^5^
С. Г. КЛЯШТОРНЫЙ
По поводу интерпретации Уланкомской надписи (Письмо в редакцию)
Журнал «Советская археология» (№ 1, 1963) опубликовал статью Л. Н. Гумилева, посвященную критике моего опыта интерпретации Уланкомской надписи. Критические замечания Л. Н. Гумилева не аргументированы, что делает дискуссию с ним малоплодотворной. Однако в интересах научной истины я считаю необходимым дать читателям журнала «Советская археология» некоторые разъяснения.
Л. Н. Гумилев не понял, что расхождение в определениях «уйгурская надпись» и «надпись, относящаяся к тюркскому времени», мнимое. А. М. Щербак, переводчик надписи, назвал ее «уйгурской», имея в виду графическую систему — согдийское курсивное письмо. Как уже было отмечено, наименование «уйгурская» для этой системы письма неправильно, но традиционно в тюркологических работах [1]. Только на основании алфавита назван и язык памятника, хотя по лексике и другим особенностям «данная надпись примыкает к орхоно-ени- сейской эпиграфике». В то же время А. М. Щербак определил надпись как «древнейший образец согдо-уйгурской письменности у тюрок», а несколькими строками выше назвал этих тюрок «восточными». Л. Н. Гумилев напрасно ищет подтверждение своим взглядам в «расхождениях» первых исследователей памятника.
По мнению Л. Н. Гумилева, «в интерпретации С. Г. Кляш- торного основное место занимает собственное впечатление, опирающееся на солидную библиографию», которое «родилось как ассоциация, вызванная привычным звучанием тех или иных тюркских слов». В моей статье отождествлено три из семи упомянутых в надписи топонимов. Поскольку иных «звучаний тюркских слов» и связанных с ними ассоциаций там нет, остается


312
С. Г. КЛЯШТОРНЫЙ
предположить, что суждение Л. Н. Гумилева о методической стороне моей работы основано на этих отождествлениях.
Одно из них (Ярмаган — Джармаган), по заявлению Л. Н. Гумилева, «безусловно правильно». Между тем, это отождествление — не более чем гипотеза, из которой я не делаю никаких дальнейших выводов.
Второе отождествление — реки Болучу надписи с рекой Болчу орхонских памятников (в орхонской письменности гласная в анлауте обычно не обозначалась) — также не подвергается сомнению Л. Н. Гумилевым. Более того, он приводит мнение Г. Е. Грумм-Гржимайло, локализовавшего на основании одного из орхонских памятников р. Болчу (Болучу) в северо- восточной Джунгарии.
Решительные возражения Л. Н. Гумилева вызвало третье отождествление — Тюнлюка надписи с Тендюком Марко Поло. Л. Н. Гумилев не ставит, естественно, под сомнение тождество обоих названий с точки зрения исторической фонетики тюркских языков. Его возражения вызвали разделяемые мною выводы Г. Юля, П. Пельо и других специалистов, локализовавших Тендюк в северной части Ордоса и прилегающей к Ордосу с севера части провинции Суйюань. Л. Н. Гумилев локализует Тендюк на берегах Селенги, Шилки и Аргуни, т. е. в Восточной Сибири. Этому можно было бы поверить, если бы Л. Н. Гумилев не упустил из виду, что Марко Поло («Книга», 1, гл. 74) посетил Тендюк на пути из Синьцзяна в Ханбалык (Пекин). Хорошо установленный на основании собственных записей путешественника маршрут Марко Поло пролегал через Тендюк приблизительно в полутора тысячах километров южнее того места, где Л. Н. Гумилев поместил эту страну.
Позволительно спросить, какую силу имеют критические суждения Л. Н. Гумилева о моем методе, совершенно безапелляционные по тону, если из трех отождествлений, сделанных на основе этого метода, два принято им безоговорочно, а третье отвергнуто лишь по неосведомленности?
ДалееЛ.Н.Гумилевискажаетмойтекст, уверяя читателя, что по моей интерпретации маршрут Ярмаган — Тюнлюк — Болучу герой надписи Богаз-тегин проделал за один год. «Какие лошади могли бы выдержать такой маршрут по пустыням и горам?!» — восклицает Л. Н. Гумилев. Между тем, в тексте моей статьи говорится о походах двух лет (710 и 711 гг.)*.
*Путь от Куку — Хото до Гучена, почти совпадающий с маршрутом
Богаз-тегина в 711 г. (Тюнлюк — Болучу), караван О. Лэттимора прошел


По поводу интерпретации Уланкомской надписи
313
Критику Л. Н. Гумилева вызвала предложенная мною дата упомянутого в надписи сражения с тюргеша- ми — 711 г. Л. Н. Гумилев полагает, что «полный год», когда согласно надписи произошло сражение (по лунному календарю — 711 г.), сопоставим с совершеннолетием Богаз-тегина, которому исполнилось 20 лет, а потому дата по лунному календарю не имеет значения для датировки. Однако из древнетюркских памятников известно, что совершеннолетие, отмечаемое наречением «мужского (геройского) имени», наступало у тюрков до 16 лет (памятник в честь Кюль-тегина, строки 30-31). Уланкомский памятник начинается упоминанием, что его герой уже носил «мужское имя», прежде чем ему исполнилось 17 лет.
Другой аргумент, опровергающий, по мнению Л. Н. Гумилева, мою датировку, связан с толкованием титула «тегин». Рассуждение Л. Н. Гумилева таково: титул «тегин» означает только «наследник престола»; в государстве может быть лишь один наследник — «тегин»; поскольку в 711 г. наследником был Могилян, а не Богаз-тегин, дата неприемлема. От внимания Л. Н. Гумилева ускользнуло описание похорон сподвижника Могиляна Кули-Чура, на которые явились сразу пять «тегинов» (памятник в честь Кули-Чура, строка 241). Очевидно, что титул «тегин» никогда не означал «наследник престола», а лишь фиксировал принадлежность к ханскому роду.
Наконец, Л. Н. Гумилев утверждает, что замена рунического алфавита курсивом произошла в 763-765 гг., «когда Уйгу- рия обратилась в манихейство». Однако тюркские племена Центральной Азии использовали согдийский («уйгурский») курсив задолго до упомянутой Л. Н. Гумилевым даты [3]. Сами же уйгуры до переселения в Восточный Туркестан (840—845 гг.) пользовались руническим письмом.
Несколько слов по поводу собственного вклада Л. Н. Гумилева в интерпретацию уланкомской надписи. Мне не удалось идентифицировать четыре топонима, упомянутых в надписи, и я ограничился лишь датировкой связанных с этими пунктами событий. Л. Н. Гумилев решает всю проблему в нескольких словах: Бур — это Бугур, Тытам — Циктам, Чон — Чанги, Омуз — Хэмо. Аргументы Л. Н. Гумилева? Их два: а) «эти топонимы вскрываются очень легко»; б) «все эти пункты лежат близко друг к другу». И далее, опираясь на эту «идентификацию»,
за 4 месяца [2]. Конные отряды, следующие этим издавна известным тор¬
говым трактом, пролегающим в обход тяжелых песков, проходят маршрут
значительно быстрее.


314
С. Г. КЛЯШТОРНЫЙ
Л. Н. Гумилев «естественно предполагает», «что военные операции происходили в Южной Джунгарии, где в 795—805 гг. уйгурский хан Кутлуг вел успешную войну с тибетцами», что «уйгуры воевали с тибетцами и подавляли тюргешей в Джунгарии». Из сохранившихся частей Карабалгасунской надписи известно, что Кутлуг воевал с тибетцами за Бешбалык и Кучу, но союзниками тибетцев были не тюргеши, а карлуки. Еще в 50-х гг. VIII в. кар- луки вытеснили тюргешей из северо-восточной Джунгарии и уйгурский каган Моюн-чур уже тогда сражался на берегах Болучу не с тюргешами, а с карлуками. Для оправдания своего построения Л. Н. Гумилев делает «поправку» к переводу А. М. Щербака: «Тибет — название не места, а народа (тибетцев)». Превращение хорошо известного топонима в этноним невероятно для древнетюркской письменности (ср.: «Табгач» «Китай», но «китайцы», «китайский народ» — только «табгач будун»).
Как можно видеть, ни одно из утверждений Л. Н. Гумилева не выдерживает проверки фактами, и я предоставляю самому читателю судить о «научном методе» моего критика1.
Литература
1. Henning W. В. Mitteliranisch // Handbuch der Orientalistik. Bd. IV. Leiden, 1958. C. 55.
2. Lattimore O. The desert road to Turkestan. London, 1928. C. 303-306.
3. Малов С. E. Памятники древнетюркской письменности. M.—Л., 1951. С. 108, 425.


Б. И. МАРШАК
Возражения Л. Н. Гум и леву
Статья Л. Н. Гумилева «Великая распря в первом тюркском каганате в свете византийских источников» — последняя по времени попытка критически рассмотреть свидетельства Феофилакта Симокатты о тюркском посольстве к императору Маврикию*. Я согласен с концепцией Л. Н. Гумилева в двух пунктах: 1) Письмо тюркского кагана было написано до 600 г. Во время написания послания у тюрок с Китаем был мир, тогда как в 600 г. между ними шла война. 2) Мятежник Турум — это Далобянь Або-каган. Восстание Або — единственная подходящая по дате крупная усобица у тюрок.
Другие положения Л. Н. Гумилева представляются не соответствующими действительности.
1. 	а) Автор письма не Тарду — каган западных тюрок, а Юнюйлюй Дулань—главный каган. Письмо послал именно главный каган — «повелитель семи климатов вселенной»**. Этот титул приводится Симокаттой в единственной прямой цитате из письма.
б) 	Письмо написано от имени кагана, который сначала боролся с Турумом один, потерпел частичное поражение и лишь затем, объединившись с тремя другими каганами, разгромил его в бою. Далобянь претендовал на престол главного кагана***. В 584-585 гг. его поддерживал Тарду, на что есть прямые указания источников****. Борьба Тарду с восточными тюрками продолжалась до 593 г. или несколько дольше.
* Византийский временник. Т. XX. С. 75-89; Фефилакт Симокатта. История. М. 1957. С.159-162.
“О понятии «семь климатов вселенной», см.: Honigmann Е. Die sieben Klimata und die nöXevg enioripot. Heidelberg, 1928.
'"Бичурин H. Я. Собрание сведений о народах, обитавших в Средней Азии в древние времена. М.-Л., 1953. Т. 1. С. 234-239.
****Там же. С. 238.


316
Б. И. МАРШАК
в) Автор письма Дулань-каган, но «этот каган», победы которого описывались в письме, не только он, а и его предшественники — великие каганы, начиная с Бумыня. Первый каган запада, отец Тарду и младший брат Бумыня, — Истеми упомянут как союзник «этого кагана». Контекст, как будто, предполагает второстепенную роль Истеми по отношению к «этому кагану»*. Рассмотрим соображения сторонников авторства Тарду. Письмо послано, когда Тарду стал великим каганом, в 600 г. (Хауссиг)**. Как уже указывалось мы отвергаем эту дату. Письмо послано в 598 г., когда Тарду предположительно стал фактическим главой всей державы (Э. Шаванн)***. По нашему мнению, письмо написано в 596 г., что соответствует византийской хронологии, если принять точку зрения Б. Графенауэра****. Впрочем, и в 596 г., и в 598 г. Тарду был лояльным вассалом верховного кагана. Сообщение Симокатты о Золотой горе Л. Н. Гумилев считает доказательством авторства Тарду, принимавшего там византийских послов. — Золотая гора у Симокатты — не резиденция отправителя, а просто известный географический пункт, в 400 милях от которого произошло сражение*****.
г) Титул «повелитель семи климатов вселенной», по Л. Н. Гумилеву, связан с особым отношением к этому числу, которое встречается в надписях Кюль-тегина и Тоньюкука. — В этих надписях нет числа семь. Числа, содержащие цифру семь, приводятся наряду с другими по разным конкретным поводам.
2. 	Тарду не враг, а союзник и номинальный вассал Далобяня. Выше приведены данные, подтверждающие это положение. Указаний на вражду между ними в текстах нет. Рассмотрим, что считает Л. Н. Гумилев свидетельствами об этой вражде.
а) 	В 584 г. Тарду объявил себя вассалом Суйского дома, чем, по мнению Л. Н. Гумилева, стал на сторону врагов Або. — В этом году обе стороны пытались заручиться помощью Китая******. Во время наибольшего усиления Або его владения
* Отождествление Стемвискагана и Истеми принято большинством исследователей (Moravcik. Byzantinoturcica II. В., 1958. S. 291).
** Haussaig H. W. Theophylakts Exkurs üiber die skythischen Vôl- ker // Byzantion. T. XXIII (1953). Bruxelles, 1954. S. 276-277, 296, 298-300, 306, 400, 407-413.
*'* Chavannes E. Docunents sur les Tou-kiue (Turks) occidentaux // C6. тр. Орхонской эксп. СПб, 1903. T. VI. С. 245-246.
**** Grafenauer В. Nekai vprasanij iz dobe naseljevania juznih Slo- vanov // Zgodovinski casopis. Ljubljana, 1950. T. IV. S. 63, 64.
***** Феофилакт Симокатта. Указ. соч. С. 161.
******Бичурин Н. Я. Указ. соч. С. 236.


Возражения Л. Н. Гумилеву
317
включают земли Тарду. — Тарду поддерживал претензии Або на престол главного кагана, следовательно, его владения попали под верховный сюзеренитет Або.
б) В 585 г. абары, по Л. Н. Гумилеву, непосредственно подчиненные Тарду, напали на ставку Або. — «Непосредственное подчинение» выводится и в текста Симокатты, исходя из авторства Тарду. В обстановке гражданской войны племя абаров могло выступить и само по себе, независимо от каганов, врагов Або. Вот как излагал события сам Л. Н. Гумилев: «В то же время племя абар напало на незащищенную ставку Далобяня и захватило в плен его жену и детей. Китайские войска разбили абаров, отбили у них семью Далобяня и передали ее Шету...»\ Получается, что абары воюют и с друзьями, и с врагами Або.
в) С участием Тарду в разгроме Далобяня Л. Н. Гумилев связывает тот факт, что после пленения Або западным каганом наряду с Тарду стал Нили, по мнению Э. Шаванна*  **, приходившийся ему внуком. — Нет сведений об условиях воцарения Нили. Он мог быть назначен вместо Тарду после поражения Або, как считал С. П. Толстов***, но мог и получить, удел от Тарду, вскоре восстановившего свое влияние. Возможны и другие предположения, но они не могут быть обоснованы фактами и поэтому не могут служить доказательством.
3. 	Письмо представляло собой не биографию Тарду, а историю всего каганата. Прямых совпадений с восстановленной Э. Шаванном**** биографией Тарду в тексте нет. Дипломатическая переписка того времени (в том числе и тюрко-китайская*****) не дает примеров автобиографических посланий одного государя к другому. Сам Тарду и его отец Истеми были издавна связаны с Византией. Непонятно, с точки зрения авторства Тарду, зачем каган сообщал императору о событиях сорокалетней давности. Дулань-каган, предводитель восточных тюрок и одновременно главный каган, впервые вступивший в сношения с византийским двором, скорее мог сообщить исторические сведения о тюркской державе. Среднеазиатские владетели при установлении отношений с Танской империей
*Гумилев Л. Н. Великая распря... С. 80.
" Chauannes Е. Op. cit. Р. 3.
Толстов С. П. Тирания Абруя // Исторические записки. 1938. № 3.
С. 14.
**** Chauannes Е. Op. cit. Р. 48-51.
*"**Liu Mau-tsai. Die Chinesischen Nachrichten zur Geschichte der Ost- Türken (T‘u-Küe).Wiesbaden, 1958. В .1. S. 51—53 идр.


318
Б. И. МАРШАК
сообщали некоторые исторические сведения*. Наша гипотеза позволяет объяснить письмо кагана как историю гражданской войны и предшествующих завоеваний, написанную от лица главного кагана — законного преемника других главных каганов, основателей могущества тюркской державы.
Косвенным доказательством в пользу построений Л. Н. Гумилева мог бы служить тот факт, что у Симокатты описаны войны тюрок в западных землях, в которых мог принимать участие Тарду. Этот же факт можно объяснить, исходя из нашего предположения. Симокатта, по-видимому, не имевший хорошего и полного перевода письма, принял его за перечень побед одного кагана. Византийскому автору этот перечень показался непомерным. (Симокатта отмечает панегирический характер письма**.) Он сохранил и прокомментировал главным образом ту часть повествования, в которой шла речь об аварах, врагах Византии, и о связанных с ними народах.
4. 	В бою с Бахрамом Чубином погиб не сын Тарду Янсо- тегин, а великий каган Чуло-хэу.
Гипотеза Маркварта, поддержанная С. П. Толстовым, что царь тюрок, убитый Бахрамом, это верховный каган Чуло-хэу***, который разбив Д алобяня, пошел далее на запад, и был убит стрелой в 588 г., оспаривалась Э. Шаванном****и Л. Н. Гумилевым*****. Возражения Э. Шаванна о невозможности появления восточного кагана так далеко на западе разобраны С. П. Толстовым******.
Л. Н. Гумилев выдвинул хронологические возражения. Войну в Иране он относит к июлю-августу 589 г., но эта война упоминается в источниках только под 11 годом Хормизда IV, вступившего на престол 30 июня 578 г. (эту общепризнанную дату не отрицает и Л. Н. Гумилев).
Чтобы опровергнуть синхронность гибели Чуло-хэу и напавшего на Иран кагана, Л. Н. Гумилев пытается установить terminus post quem для Гератской битвы*******. Битва
* Бичурин Н. Я. Указ. соч. Т. 2. С. 312.
“ Феофилакт Симокатта. Указ. соч. С. 159.
***Marquart J. Historische Glossen zu den Alttürkischen. Inschriften // Wiener Zeitschrift für Kunde des Morgenlandes. 1898. Bd. XII. S. 188-189.
**** Chavannes E. Op. cit. P. 243.
***** Гумилев Л. H. Война 589 г. и Гератская битва // Изв. отд. общ. наук АН Тадж.ССР. 1960. № 2 (23). С. 67-68; Его же. Великая распря... С. 85.
****** Толстое С. П. Указ. соч. С. 9.
******* Гумилев Л. Н. Бахрам Чубин (опыт критики источников) // Проблемы востоковедения. 1960. Nb 3. С. 229.


Возражения Л. Н. Гумилеву
319
по персидским данным произошла после прихода хазар в Азербайджан. Поход хазар не может быть точно увязан с датированным у Симокатты* походом персов на Кавказ. Военные действия между персами, византийцами и кавказскими народами шли и в 588 г., и в 589 г. Дата вторжения хазар восстанавливается Хиггинсом гипотетически“. Таким образом, война происходила в 588 г.
Гибель Чуло-хэу Л. Н. Гумилев относит к декабрю 587 г., ссылаясь на неизданную историю Китая Бичурина. Однако в Ганму, согласно тому же Бичурину“* и Лю Мао-цаю““, смерть Чуло-хэу отнесена к 588 г. без указания дня и месяца. Хотя выражение «генералы умирают в своих постелях» вряд ли подходит для VI в., однако и тогда смерть верховного кагана тюрок, — а источники согласно говорят именно о главном кагане, — от раны стрелой была весьма редким событием.
Старая гипотеза Маркварта, по-видимому, более соответству- *****
ет истине
Разбив Або и оттеснив Тарду, Чуло-хэу оказался во главе не только восточных, но и большой части западных тюрок. Он попытался расширить тюркские владения за счет ослабленного войной на западе и внутренними неурядицами Ирана.
5. 	Описание битвы Бахрама с тюрками у Балами и Фирдоуси не может быть использовано для реконструкций хода сражения, так как оно восходит к «Роману о Бахраме Чубине»*“***  ****.
Л. Н. Гумилев отмечает полное соответствие хода боя са- санидской военной теории“*****. Такое соответствие при наличии явно фантастических деталей говорит о том, что автор романа составил описание как пример образцовой тактики образцового полководца. У Балами и Фирдоуси описывается бой со слонами.
Сам Л. Н. Гумилев отмечает, что наличие слонов в тюркском войске представляется неправдоподобным. Попытка объяснить,
*Феофилакт Симокатта. Указ. соч. С. 77.
** Higgins М. The Persian War of the Emperor Maurice (582—602). Washington, 1939. P. 38.
***Бичурин H. Я. Указ. соч. T. 1. С. 239.
****Liu Mau-tsai. Op. cit. S. 55, 102.
***** К тому же выводу пришел К. Цегледи в своей работе Bahram Cobin and the Persian Apocaliptic Literature // Acta Orient. Hung. T. VIII. В. I. 1958. P. 24. Fn. 14.
****** Cm.: Altheim F. und Stiehl R. Ein Asiatische Stadt. I. Wiesbaden, 1954. S. 206-226.
*******Гумилев Л. H. Война 589 г... С. 69—71.


320
Б. И. МАРШАК
появление слонов у тюрок тем, что их владения достигали южных склонов Гиндукуша, несостоятельно, так как до 590 г. во всяком случае эти земли принадлежали Ирану. Также неизвестны культурные связи тюрок VI в. с Индией. Достаточно сравнить изображения слонов в росписях Варахши и в рельефах Таки- Бостана, чтобы понять, как плохо знали слонов в Средней Азии.
Автор романа о Бахраме Чубине ввел эпизод борьбы со слонами, чтобы подчеркнуть неравенство сил и этим еще больше прославить своего героя. Динавари вообще не упоминает слонов*. Саалиби говорит о слонах у персов, что соответствует их военной практике**.
6. 	Тюркский царевич не был пленен Бахрамом.
После смерти Чуло-хэу Бахрам перешел Аму-Дарью, чтобы развить успех. По-видимому, ему удалось взять Пайкенд, но успехи Бахрама сильно преувеличены автором «Романа». По нашему мнению, правильна наименее хвастливая версия, которую приводит хорошо осведомленный в тюркских делах Динавари (у него упоминаются имена тюркских предводителей, титулы тегин и тархан)***. Тюрки собрали новую армию, которая встретилась с войсками персов на Аму-Дарье близ Термеза. Из своего лагеря тюркский царевич Иал-тегин (или Йар-тегин) поехал для переговоров к Хормизду, а затем с почетом вернулся в свое владение. О пленении царевича не упоминают близкие по времени Себеос и Симокатта. Утверждение в изводах Худай- наме, что принц, ездивший к Хормизду, был сыном убитого, нельзя считать базой для отождествления, так как персидские авторы, не понимавшие удельно-лествичную систему тюрок****, соединяли сменявших друг друга каганов прямыми родственными связями. Так Шаве объявлен сыном кагана, бывшего дедом Хормизда по матери, но ни один из исследователей не отождествляет его с каким-либо сыном Истеми.
С. П. Толстов отождествляет Иал-тегина с Шири-Кишваром, сыном царя тюрок, который владел Пайкендом*****. Если принять версию Динавари, то царевича нет оснований помещать
* Шмидт А. Э. Материалы по истории Средней Азии и Ирана // Уч. Зап. Инст. Востоковедения. 1958. T. XVI. С. 480.
** Tha’alibi. Histoire des rois de Perses / Trad. par. H. Zotenberg. P. 1900. P. 646.
“'Шмидт A. Э. Указ. соч. С. 480-484.
““Гумилев Л. Н. Удельно-лествичная система у тюрок VI-VIII веков // Советская этнография. 1959. № 3.
Толстов С. П. Указ. соч. С. 8-9.


Возражения Л. Н. Гумилеву
321
в Пайкенде. Сопоставление имен, на которые также опирается С. П. Толстов, построено как длинная цепь допущений: Шири-Кишвар — ’Иль-Арслан — 'Иль-Арслан-тегин — 'Иль- тегин — Йан-тегин. Однако у Динавари есть и другая форма Йер-тегин, допускающая по мнению самого С. П. Толстова, хорошую тюркскую этимологию не могло звучать il или ál, и реконструкцию имени Толстовым можно принять только, если допустить грубую ошибку переписчика...
Л. Н. Гумилев отождествил Йал-тегина с Нили-каганом, но в 590 г.Дэахрам Чубин имел дело уже с сыном (то есть преемником) Йал-тегина*, а Нили-каган умер в 603 г.
7. 	Отождествление Абруй, бухарский правитель, упоминаемый в «Истории Бухары» Наршахи, — Або-каган, предложенное С. П. Толстовым и поддержанное Л. Н. Гумилевым, не обосновано.
Рассмотрим сопоставление имен. Предложенные С. П. Толстовым отождествления: Або — 'абар — Абруй и Кара-Джурин- турк — Чуло-хэу — опровергаются Л. Н. Гумилевым, который переводит Або-каган как «старший каган». Сам Л. Н. Гумилев объясняет имя Абруй как композит из тюркского «апа» — старший и персидского -— «руй», что, по Л. Н. Гумилеву, имеет то же значение, что и первая часть слова, но персидское не имеет значения «старший» или «верхний» по отношению к человеку**.
Рассмотрим сопоставление ситуаций. Судьбы Абруя и Або- кагана совпадают только в том, что оба они были разбиты войсками царя тюрок. Або мог пробыть в Бухаре менее двух лет, тогда как, по рассказу Нишабури, Абруй долго правил Бухарой***. Что касается прихода Абруя из Туркестана, о котором пишут и сторонники эфталитского происхождения Абруя****, то пришельцами из Туркестана изображены первые насельники низовьев Зеравшана, а Абруй стал правителем их потомков. В начале рассказа Нишабури речь идет не об историческом времени, а о первом заселении Бухарского оазиса. Приход из Туркестана, т. е. из степей (селение Вардана, по Наршахи, «на границе с Туркестаном», стр. 24), был, возможно, характерен
* Тка'аИЫ. Ор. ск. Р. 658.
“Пользуюсь случаем выразить благодарность за консультацию по персидскому языку Л. Т. Гюзальяну и В. А. Лившицу.
“'Мухаммад Наршахи. История Бухары / пер. Н. Лыкошин. Ташкент, 1897. С. 12-13.
““Мандельштам А. М. Средняя Азия в У1-УП вв. // Очерки истории СССР. Ш-1Х вв. М„ 1958. С. 351-352.


322
Б. И. МАРШАК
для бухарских легенд: Вардан-худат, по одной версии, был выходцем из Туркестана, а по другой — потомком Сасанидского царевича*.
Л. Н. Гумилев считает, что способ казни Абруя, которого посадили в мешок с красными пчелами, подсказан китайцами. Во время обсуждения вопроса об Або-кагане при дворе императора, напротив, по политическим соображениям било решено оставить Або в живых. Фраза: «Когда родные истребляют друг друга, подобно ядовитым насекомым, то надобно их щадить, чтобы показать великодушие», — сказанная старшим министром, не была намеком на способ казни, так как министр доказывал целесообразность помилования. В переводе Лю Мао-цзая «ядовитые насекомые» не упоминаются**. Далобянь, по-видимому, все же погиб, но не по инициативе китайского двора.
Более уверенно устанавливаются только немногие факты. Абруй, правитель Пайкенда, боровшийся с бухарской знатью, часть которой эмигрировала в Семиречье, был разбит тюрками не ранее 60-х гг. VI в. После него в области Бухары правили два тюркских государя: сначала некий Шири-Кишвар (Иль-Арслан), а затем, по вероятному предположению С. П. Толстова, Нили- каган***, после смерти которого (603 г.)**** гегемония в оазисе переходит к местным владетелям, и прежняя столица Пайкенд теряет свое значение*****. В 588 г. Пайкендом уже владели тюрки. Если признать отождествление преемника Шири-Кишвара с Нили и согласиться с достоверностью хронологических сведений Нишабури, который отвел царствованию Шири-Кишвара двадцать лет, то наиболее вероятной датой гибели Абруя будет время тюрко-эфталитской войны 60-х гг. VI в., что соответствует выводам Маркварта****** и А. М. Мандельштама. Осторожнее будет датировать это событие 60-80-ми гг. VI в.
8. 	После 603 г. в Бухаре правили местные правители. Тюркский владетель Гяна-шад не имеет отношения к Бухаре.
Отождествление Гяна-шада с бухар-худатом Кана отпадает, поскольку в Бухаре в VII в. правила местная династия, насчи- тывавшая более двух десятков поколении . Чеканка монеты
*Мухаммад Наршахи. Указ. соч. С. 16, 43-44.
**Ыи Mau-tsai. Op. cit. S. 55, 102.
***Толстов С. П. Указ. соч. С. 13-14.
**** Chavannes Е. Op. cit. Р. 51.
*****Бичурин Н. Я. Указ. соч. Т. 2. С. 272, 312.
******Marquart J. Wehrot und Arang. Leiden, 1938. S. 147 и др. ******* Бичурин H. Я. Указ. соч. Т. 2. С. 312.


Возражения Л. Н. Гумилеву
323
в Бухаре связана Наршахи с именем бухар-худата Кана и датирована 30-ми гг. VII в. Новые исследования относят начало бухарского чекана в V в.* Хронология Наршахи содержит грубые ошибки даже для VIII в.
9. 	Объяснение имени Тарду-кагана, в китайских источниках Дяньгу, как сочетания Кара-Чурин Тюрк (Л. Н. Гумилев) представляется искусственным.
* Лившиц В. А., Кауфман К. В., Дьяконов И. М. О древней согдийской
письменности Бухары // ВДИ. 1954. № 1.


€40-
С. В. КАЛЕСНИК
О рукописи Л. Н. Гумилева «Древние тюрки»
Исторические сочинения редко когда читаются с таким увлечением и интересом, с каким читатель знакомится с трудом Л. Н. Гумилева о древних тюрках, в котором изложен широкий круг проблем истории, исторической географии и палеоэтнографии Срединной Азии на грани древности и средневековья. Книга эта поражает огромным богатством хорошо документированных фактов, но они рассказаны настолько живо и комментированы с такой тонкостью и талантом, что все произведение в целом становится на грань художественного произведения, нисколько не утрачивая при этом своего качества строгого и фундаментального исторического исследования. По стилю и красочности я мог бы сравнить работу Л. Н. Гумилева разве только с историческими сочинениями Ключевского и Маколея1.
Не будучи историком, не могу претендовать на компетентную оценку «Древних тюрков» с точки зрения специалиста по истории Срединной Азии. Однако два новых оригинальных метода, предложенных автором и имеющих общее значение для анализа исторических событий, кажутся мне исключительно важными и делающими книгу Л. Н. Гумилева поистине новаторской. Один — это метод критического чтения исторических источников с позиций, «исключающих аберрацию близости» к событиям, описанным в источнике (стр. 210), и метод чтения истории каждого народа «изнутри». Другой — это привлечение к объяснению некоторых исторических фактов физико-географического материала, что имеет и свою обратную полярную сторону: по некоторым историческим явлениям делает заключение о природных условиях той территории и той эпохи, когда эти явления происходили. Автор - вовсе не сторонник географического детерминизма. Он подчеркивает, что человеческое общество развивается по своим собственным законам,


О рукописи Л. Н. Гумилева «Древние тюрки»
325
отличным от законов развития географической среды. Он говорит лишь о деталях исторического процесса, которые можно удовлетворительно объяснить только при помощи анализа географической обстановки и ее изменений.
Как известно, вопрос о взаимодействии природы и общества — не новый. Вокруг этой проблемы сломаны многие копья. Но решалась она обычно с крайних позиций: либо природа оказывает на общество решающее влияние, либо общество развивается независимо от географических воздействий. Последней точки зрения придерживаются историки, желающие слыть «правоверными» марксистами. Л. Н. Гумилев указывает точную границу применения к истории общества общественных законов и учета влияний природных закономерностей. И у него поэтому всё становится на свое место, и в этом его большая заслуга, потому что география, изгнанная из истории, может вновь войти в исторический анализ и принести свою пользу.
Плодотворность присоединения географии к разъяснению отдельных исторических фактов показана Л. Н. Гумилевым в ряде его работ. В монографии «Древние тюрки» он с не меньшим успехом прибегает к тому же приему. Топография Гератской долины помогает ему определить максимальное число тюркют- ских воинов, принимавших участие в сражении (стр. 301); особенностями горного Алтая автор объясняет изменение хозяйства и образа жизни тюркютов после того, как они были вытеснены из степей (кочевые скотоводы) в горы (оседлые скотоводы - лесные охотники); особенностями тайги и степи объясняется этническая разобщенность сибирских племен VIII века и тенденции к объединению степных народов; крупные климатические перемены обрисованы как дополнительный стимул и дополнительная возможность (помимо общественно-экономической и политической) передвижения народов и т. д. Л. Н. Гумилев всюду убедителен, когда конкретные исторические явления сопоставляет с современными им чертами географической среды. Роль историка на этом и оканчивается. Однако автор, увлекшись, в одном случае вторгся и в область объяснения естественных причин, меняющих самоё географическую среду. Это промах, который, впрочем, легко исправить небольшой купюрой текста. Дело в том, что причины изменения природных условий далеко не всегда ясны и для самих географов, и здесь они сами нередко вынуждены питаться временными гипотезами (например, связывать колебания климата с колебаниями солнечной активности). Поэтому истолкование исторических фактов географическими явлениями вряд ли надо осложнять гипотезами


326
С. В. КАЛЕСНИК
этих явлений, тем более, что это уже явно выходит за пределы сферы интересов историка2.
Я рад, что принадлежу к тем немногим, кто прочитал рукопись Л. Н. Гумилева. И мне жаль, что еще очень многие и многие с нею не знакомы. Единственный выход: как можно скорее опубликовать этот прекрасный труд большим тиражом. Читатели получат от этого и пользу, и удовольствие, а история Срединной Азии — новое освещение.
040


^5^
С. И. РУДЕНКО
Отзыв на рукопись книги Л. Н. Гумилева «Древние тюрки. История, историческая география и палеоэтнография Срединной Азии на грани древности и средневековья»
Рецензируемая работа представляет собою историю народов Срединной Азии У1-1Х вв., построенную на анализе большого количества разнообразных исторических источников. В поле зрения автора, кроме китайских хроник в хроник и тюркских надгробных надписей, были географические трактаты VIII в. (напр. Тибетский текст Пельо, изданный Бако и сочинение Гардизи), тюркский фольклор, этнографические записи религиозных верований и собственные археологические находки на Алтае и в дельте Волги. Богатый и разнообразный материал сведен автором в строгую композицию и подчинен хронологическому принципу, доминирующему в работе. Это большая удача потому, что благодаря последовательно выдержанной системе читатель легко может ориентироваться в сложном повествовании.
Проблема составления обобщающих работ столь ясная в прошлом веке, ныне приобрела новую остроту из-за чрезмерно разросшейся библиографии. Иногда появляется тенденция подменять изложение проблемы историей вопроса, что нередко вносит в науку путаницу. Л. Н. Гумилев избежал этой опасности, сумев подобрать почти весь фактический материал по событиям политической истории и свести это в синхронистическую таблицу. Анализу подвергнуты сами собранный автором факты, а историографические сведения даны лишь в тех случаях, когда необходимость этого очевидна. Принципы этой плодотворной методики изложены в специальной главе «Мнения и сомнения», где дан разбор основных теорий ныне или потерявших своз значение или отвергаемых автором на основании


328
С. И. РУДЕНКО
приведенной им аргументации. Большой заслугой автора следует считать внимание, которое он уделил исторической этнографии, т. е. географическому размещению кочевых племен в разные эпохи. Археологические находки, даже строго датированные, плохо поддаются интерпретации из-за того, что неизвестно какой народ жил на данной территории в интересующую археолога эпоху. Поэтому главы: «Предки», «Западный каганат», «Преображение народа» и «Создание Уйгурии», содержащие материал по географическому расположению племен — будут весьма важным пособием для археологов.
В плане палеоэтнографии Л. Н. Гумилев выдвигает несколько оригинальных, но детально разработанных положений. Он рассматривает этногенез древних тюрок как ассимиляцию монголоязычной орды Ашина, прикочевавшей на Алтай со склонов Наныпаня, местным тюркоязычным населением, вследствие чего возник новый народ — тюркюты. Этот народ создал своеобразную общественную форму — эль, — являющуюся сочетанием ханской дружины-орды и племен ею покоренных. Эта тема подробно разобрана автором в его уже опубликованных работах: «Удельно-лествичная система у тюрок VI-VIII вв.» СЭ (Советская этнография. — А. С.), 1959, № 3 и «Орды и племена у древних тюрок и уйгуров. — Материалы по этнографии», № 1960 и выводы получили всеобщее признание. По мнению Л. Н. Гумилева, эль был системой крайне устойчивой и дожил до конца тюркского каганата и самого древне-тюкского народа, подвергшегося в 745-747 гг. физическому истреблению со стороны коалиции, состоявшей из китайцев, уйгуров и карлуков. Развитие общественных отношения у уйгуров пошло по пути совершенствования и укрепления племенного союза, принципиально отличного от древне-тюркского эля. В этой связи автор подробно касается роли верований. Описав воззрения древних тюрков (Глава VII. Религия тюркютов), он показывает, как изменилась идеология в VIII в. (Глава XXIV. Голубые тюрки о себе) и как после падения каганата в степь началось проникновение развитых религиозных систем: манихейства, нестори- анства и буддизма. Нельзя не согласиться с выводом автора, что жестокая война Уйгурии с Тибетом в VIII—IX вв. носила религиозную окраску, и хотя буддизм в Тибете, а манихейство в Уйгурии претерпели значительные изменения, они служили знаменем под которыми сражались оба эти народа. Здесь этнография смыкается с историей, что характерно для всей работы Л. Н. Гумилева, охотно сочетающего данные смежных наук ради полноты анализа и синтеза.


Отзыв на рукопись книги Л. Н. Гумилева...
329
Правильно автор рассматривает древних тюрок, уйгуров и тибетцев не как китайскую периферию, а как самостоятельные народы, имеющие свою историю и оригинальную культуру. Л. Н. Гумилев одинаково далек от европоцентризма и китае- центризма. В его изложении Великая степь и южная Сибирь являются местом обитания энергичных и талантливых народов, историческое развитие которых было оборвано не вследствие пресловутой «азиатской застойности», а по причине вражеских нашествий, окончившихся, однако, крахом. Это, вполне мотивированное объяснение исторических событий, делает книгу Л. Н. Гумилева интересной и актуальной.
К числу недостатков рецензируемой работы следует отнести чрезмерно большое количество трудно запоминаемых имен и географических названий. Только очень подробный указатель, а может быть даже сводная ономастическая таблица помогут читателю не запутаться в этом лабиринте. Автор делает попытку заменить китайские звучания тюркских имен на тюркские, и это ему в ряде случаев удается, но вопросы транскрипции остаются больном местом книги, так как, цитируя переводы с восточных языков, автор волей-неволей принужден приводить старые транскрипции. Для облегчения читателя автор часто прибегает к модернизации и пишет: «китайские офицеры, дивизии, студентки артистической школы» и т. п. Это выход не лучший, [но] пожалуй, целесообразный для того, чтобы книга не осталась достоянием только ученых специалистов, а стала доступной широкому читателю.
Книга Л. Н. Гумилева «Древние тюрки» вполне заслуживает опубликования большим тиражом. Она нужна и полезна не только ученым многих специальностей, но и студентам, учителям, работникам тюркоязычных республик и всем интересующимся историей восточных окраин нашей Родины.


В. 	АФАНАСЬЕВ
Л. Н. Гумилев. Древние тюрки. М.: Наука, 1967. 504 с.
Степи Срединной Азии от хазарских владений до границ корейского царства Когурио, от каменистых пустынь Тибета до отвесных круч Алтая и Саян на рубеже древности и средневековья жили напряженной и многообразной жизнью. Здесь непрерывно велись войны, скакали неподкованные степные кони ратников, создавались и распадались государства, возникали и исчезали народы, вытесняли друг друга религиозные системы — манихейство, буддизм, христианство, ислам, шаманизм. Степные войска проникали в Китай, Персию, на Кавказ. Славянские племена и рыцари Карла Великого обрушивали на них свои тяжелые мечи.
«Народовержущий вулкан» (по выражению Н. В. Гоголя) — евразийская степь ужасала Европу набегами многолюдных и загадочных орд, появлявшихся неизвестно откуда и исчезавших неизвестно куда. Сведения об этих народах сохранились, в частности, в китайских династических хрониках, составители которых — искушенные в интригах конфуцианцы — рассказывали историю кочевников языком врага, незаметно подкрашивая события, искажая имена тюркских ханов, о многом умалчивая. «Не следует изучать историю народа исключительно с точки зрения его противника»,— справедливо замечает Л. Н. Гумилев.
Древние тюрки — предки многих советских азиатских народов. Они основали собственно тюркскую культуру, широко распространенную и в наше время. Лингвистическое понятие о «тюркских» языках также связано с древними тюрками.
Книга Л. Н. Гумилева рассказывает о возникновении и гибели державы древних тюрок, об их быте и культуре, о народах и странах, окружавших тюркский каганат. События,


Л. Н. Гумилев. Древние тюрки...
331
происходившие в VI-VIII веках н. э., автор наносит на канву всемирной истории, споря с европоцентристской теорией о «застойности» Азии.
Кропотливая работа историка особенно трудна тогда, когда от изучаемого им народа почти не осталось памятников письменности и предметов материальной культуры. Л. Н. Гумилев широко привлекает и с большим искусством использует всякого рода косвенные свидетельства — и литературные произведения («Шах-наме» Фирдоуси, корейскую и китайскую поэзию), и фольклор (алтайские сказки об Алпамыше, монгольский эпос о Гэсэре), и языковедческий анализ, и географические сочинения арабов... Результат этой многолетней работы (первые главы книги Л. Н. Гумилева были написаны в декабре 1935 года) — фундаментальная книга по истории древних тюрок, столь же важная для нас, как и любой сводный труд по истории России, стран Ближнего Востока, Европы.
Книга Л. Н. Гумилева — заметное явление в русской исторической науке. Написана она живо, с настоящим литературным блеском, интерес читателя, не обязательно специалиста, не ослабевает до последней строки.


^5^
Э. 	ВЕРНЕР
Л. Н. Гумилев. Древние тюрки. М.: Наука, 1967. 504 с.
Л. Н. Гумилев представляет работу, над которой он работал с 1935 г. Каждая страница свидетельствует о полноте материала, на котором Гумилев основывает свои представления. Заглавие не дает даже приблизительного представления о затронутой проблематике. Представлено не ограниченное археолого-эпиграфическое изучение, а мировая история Азии в раннее Средневековье, которая охватывает события в Китае, пробуждение Тибета, падение Ирана и победное шествие Ираклия, также как и подъем Тюркского каганата. Элегантный и живой стиль, полный экспрессии охватывает драматические, часто трагические события так совершенно, что вызывает очаровывающее единство содержания и формы, которое неотразимо влечет читателя на свой путь, историю к результату, минувшее к настоящему. Дешевые эффекты (занимательность) Гумилеву чужды. Он основывается в своих выводах исключительно на опубликованных источниках и литературе. Кажется, что языковые трудности ему незнакомы. Он использует тюркские, уйгурские и согдийские памятники с равным владением ими, как и китайские хроники и рукописи.
Специальная глава посвящена истории исследования [древних тюрок]. При этом Гумилев разделывается с рядом ошибочных гипотез и фантазий, которые сделали Р. Хенниг и Ф. Хирт, И. Маркварт и X. Хауссиг1. Он сам связан с хорошей традицией русской и советской тюркологии, которая могла назвать таких ученых мирового ранга, как В. В. Радлов и В. В. Бартольд. В этой главе оспаривает спорное понятие «эль», которое А. Габайн переводит как «царство» (Reich), и приходит к выводу, что мы имеем дело с формой господства, которая объединила орду и племя (с. 102). Это свидетельствовало в пользу военной демократии, какой она встречается в тюркютском каганате


Л. Н. Гумилев. Древние тюрки...
333
Ашина (545-581), похожем на спартанскую социальную структуру (стр. 64). Орда (ordu — ставка, войско) охватывала прочную дружину молодых воинов под руководством хана, который водил своих героев на борьбу с Китаем, тогда как племя, «народ» (budun) довольствовалось подарками от Срединной империи и держало нейтралитет. Первоначальное звучание названия «племени» огуз (oyuz). Лишь века спустя легенды овладели этим названием и персонифицировали его. Туркмены почитали в нем своего племенного предка (стр. 62).
Тюркюты основали Первый каганат. Он распался на западную в восточную части. Гумилев отличает их от кок-тюрков в противоположность Б. Шпулеру, чью писанину (Schrift) он не заметил. Старый спор о прародине тюркского народа, которую выдающийся венгерский лингвист Ю. Немет ищет в Западной Азии в области Иртыша, не приведя для этого убедительных доказательств, Гумилев обходит2. Вместо этого он посвящает свое внимание внутренней структуре каганата. По его мнению, военная ударная сила тюрок опиралась не на собственные процессы, а на добычу и обработку железа, что дало тюркам возможность ковать броню для коней и ввести строжайший порядок в коннице (дисциплину). В хозяйстве господствовало скотоводство, прежде всего — овцеводство. Земледелием занимались только военнопленные для своих господ. Китайские летописцы сообщают о разграничении пастбищ, но это не может привести к выводу, что уже имелась частная собственность на землю. К тому же автор отмечает, что в тюркютском каганате не имелось еще никаких раннефеодальных отношений зависимости. Он разделяет этим мнение редакции «Вопросов истории», которая пишет, что феодализм возник лишь вследствие узурпации пастбищных земель знатью, так как одно лишь владение стадами не создает подлинных эксплуататорских отношений, а лишь бедных и богатых скотоводов. Об этих древних переходных формах говорит тот факт, что в обоих каганатах, которые простирались от Алтая до границ Ирана и Черного моря, развивались две религии: анимистическое почитание природы и культ героев у знати. Дальнейших деталей письменные и археологические источники не дают.
На эпоху Первого каганата падает также консолидация уйгуров. Оба народа говорили на одном языке, но отличались друг от друга в этническом и социальном отношении. Тюркюты принадлежали я монгольскому типу, уйгуры — к европеоидному, основой каганата был эль, которого уйгуры еще не знали, а консервировали древнюю родовую практику в форме непрочных племенных связей (стр. 181).


334
Э. ВЕРНЕР
Но не в анализе внутреннего становления государства лежит центр тяжести книги, а скорее в изложении большой политики, мировых событий. Подобно [тому] как в Европе, в Азии имелись могучие переселения народов, подразделявшихся на хуннов, согдийцев, тюрков и тибетцев. Под их воздействием была сокрушена в Китае династия Хань, китайская империя распалась на отдельные области, которые на севере попали под власть победоносных варваров. После 4 веков политического поражения поднялась в 618 г. династия Тан, которая наследовала династии Суй, которая в 589 г. вновь объединила северную и южную половины Китая. Главным [ее] соперником был Восточно-тюркютский каганат, выступивший не только как опасный сосед, но и как ожесточенный конкурент в торговле шелком с удаленными странам. В борьбе за господство в степи и на торговых путях образовалось две больших коалиции: 1) Китай, Западно-тюркютский каганат и Византия, 2) Иран, Восточно-тюркютский каганат и авары. Первая группировка сил стремилась к свободной беспрепятственной торговле между Азией и Европой, вторая представляла различные интересы: каганат опасался власти Китая, Ирана и Византии, а авары надеялась на богатую добычу. Так дошло дело в 625 г. до мировой войны. Важнейшим использователем этой системы союзов была прежде всего Византия. Без тюркютско-хазарской помощи вряд ли удалось бы императору Ираклию осадить Ктесифон. Когда царство Сасанидов лежало на земле, василевс (царь) покинул коалицию и заключил мир, чтобы закрыть западным тюркютам продвижение вперед.
Между тем восточный каганат нашел в лице императора Тан Тай-цзуна (627—649) своего повелителя (Meister). В нескольких битвах он уничтожил отряды Кат-Иль-хана и покорил в 630 г. тюркютов. Они должны были признать вместе с уйгурами китайского императора своим ханом. Китай достиг своей цели. Великая степь и Корея были объединены со Срединной империей. Гумилев ставит вопрос: идет ли здесь речь об исторической закономерности? Он отрицает ее и рассматривает насильственное объединение как историческую случайность. После смерти Тай-цзуна империя распалась довольно быстро (стр. 207).
Теперь в игру вступают тибетцы. В VII в. племена плоскогорья насчитывали 2860 тыс. душ. Они захватили не только покоренных [западных] тюркютов, но и вторглись в область Кукунора и в Туркестан. Эта тибетская экспансия находилась в связи с подъемом кок-тюрков и уйгуров в новом каганате, историю которого автор описывает во второй части своей работы.


Л. Н. Гумилев. Древние тюрки...
335
Местом действия была прежде всего пустыня Гоби, и Кафесоглу доказывает, что имя кок (голубой) первоначально обозначало «Небо, благородный», а потом нашло применение как политический термин. Он должен был выражать, что в каганате объединились тюркские племена четырех стран света. Гумилев подозревает, что кок-тюрки также дошли до ступени военной демократии и у них главное противоречие выражалось между господствующим [слоем тюрков] и покоренными будуна- ми, так называемыми огузами. К последним относятся уйгуры, которых автор идентифицирует с токуз-огузами (девять племен) (стр. 313). Их никак нельзя смешивать с орхонскими тюрками Бешбалыка, которые сами себя называли токуз-огуз3. Когда, например, László пишет, в кок-тюркском каганате была ожесточенная война между обоими племенами, нужно читать вместо токуз-огуз — уйгуры. Они добивались слабой власти на основе племенной федерация. Кок-тюрки же ориентировались на традиции тюркютов, «но их каганат был тенью Первого» (стр. 326). Китай очутился в тисках жадных до добычи пограничных тибетцев и тюрков. Династия Тан принесла в степь не новую культуру, а только свое господство. Таким образом не получилось сплава периферии с центром; культурная страна и степь, земледельцы и кочевники, придворная и степная аристократия относились друг к другу враждебно. Дворцовые интриги после сверти Тай-цзуна ускорили процесс дезинтеграции. В 751 г. западная политика рухнула под ударами тибетцев. В 755 г. восстал генерал Ань Лушань и опустошил империю. Только вмешательство уйгуров спасло императора от плена и отрешения.
Но в этой борьбе кок-тюркский каганат также распался. Уйгуры воспользовались этим и создали собственное политическое объединение. Интересно было их обращение к манихейству, которое Гумилев не как Мантран и Д. И. Тихонов относят к 762 г., а к годам 766—767 (стр. 382)4. Абстрактный манихейский дуализм ни в коем случае не причинил ущерба воинственному духу новообращенных. Отбрасывание всего телесного делало лишним сострадание и утверждало дикую жестокость. Караваны с добычей приводили к религиозной войне, и «совершенные» преследовали буддистов, мусульман, христиан, конфуцианцев. Так развилось манихейство нетерпимым (intolerant) по отношению к [другим] исповеданиям и вызвало всеобщий взрыв, как все мировые религии. Именно этот пример должен помочь нам оценить западноевропейский дуализм катаров и патаренов еще рассудительнее, трезвее и прохладнее, чем раньше! По Гумилеву выбор уйгуров потому пал


336
Э. ВЕРНЕР
на манихейство, что они жили во вражде с Китаем и Тибетом и не хотели попадать под влияние их культуры. Поэтому они впитали западные инфильтрации (стр. 428). Но это случайное обращение не помешало падению каганата, уничтоженного кыргызами, китайцами и тибетцами (842-43). Только часть уйгуров сумела сохраниться под предводительством Бугу Цзуна в Турфане, Куче и Джунгарии, где выкристаллизовалось средневековое царство идыкутов*.
Синхронистические и ономастические таблицы, указатель литературы и генеалогическое древо дополняют и совершенствуют ту замечательную книгу, полнота мысли которой здесь могла быть дана только в виде намека. Она является великолепным примером марксистского исторического повествования, она в этом отношении наполняет ожидания специалистов и всем интересующимся азиатской историей дает в руки надежный компендиум, который благодаря ясному построению и живому языку дает возможность ознакомиться с такими связями мировой истории, которые прежде от нас были закрыты.
* Взгляду Д. И. Тихонова, что государство, основанное на Орхоне в 744 г., было уже раннефеодальным, я не могу следовать, даже он усматривает там сильные пережитки родовых отношений. Тихонов должен был бы доказать наличие там раннего феодализма. — Прим, автора. Все остальные библиографические ссылки опущены составителями.


3. В ПОИСКАХ ХАЗАРИИ
Я. ПРИТЫКИН На стыке наук.
Открытие Хазарии (Историко-географический этюд). М.: Наука, 1966.191 с.
С детства вошли в наше сознание, абонировали какую- то клеточку в кладовой нашей памяти хазары. В самом имени этого древнего народа как бы слышалось бряцание мечей. Воинственные, «неразумные» хазары совершали буйные набеги, и, постулируя неотвратимость наказания, вещий Олег обрек мечам и пожарам их села и нивы. Эти сведения сообщались в максимально доходчивой форме и запоминались твердо.
С несколько меньшей экспрессией и уверенностью повествовали историки о бесследно исчезнувших кочевниках — тюрках, живших где-то в низовьях Волги, промышлявших грабежом и имевших два крупных города, также бесследно исчезнувших... Представления о селах и нивах плохо вязались с представлениями о степных хищниках... Наиболее знающие и добросовестные историки признавали наличие густого, почти непроглядного тумана в вопросах, связанных с происхождением, образом жизни и даже местом жительства хазар. Известно, как хоронили своих покойников неандертальцы, исчезнувшие с лица земли сорок тысяч лет назад, но никто не мог сказать, как это делали сражавшиеся всего тысячу лет назад с русскими князьями хазары.
Короче: была где-то в междуречье Волги, Дона и Терека великая держава, цари которой переписывались с арабскими


338
Я. ПРИТЫКИН
халифами и византийскими императорами, и — не оставила по себе ни одного памятника. Жил в исторически недавнее время могучий народ, торговал, воевал, ел, пил, а следов его жизни нет.
«Тут что-то не так», — приходило в голову археологам. Большинство, к сожалению, удовлетворялось этой чисто негативной констатацией. Другие строили умозрительные концепции, солидные только внешне, поскольку они держались в основном лишь на материале скудных в данном отношении исторических источников. А открытия-то — кардинальные! — делаются, как это все более становится ясным в последние годы, главным образом не в чистом диапазоне одной, отдельно взятой науки, но на стыке нескольких наук.
«Открытие Хазарии» (название книги отражает суть дела) показывает, что подобные открытия делаются отнюдь не только на стыках принципиально близких наук (например, физика — химия — биология), имеющих дело с различными формами существования и движения материн или с различными проявлениями духовной культуры (литература—искусство и т. п.). Творчески продуктивным может быть и содружество истории с внешне далекой климатологией. Диалектический же синтез географии, климатологии, биологии, геологии, истории, археологии и этнографии способен, по-видимому, стать наиболее конструктивным и многообещающим методом исследования ряда «белых пятен» истории народов. Особенно народов, не оставивших по тем или иным причинам выразительных визитных карточек в местах предполагаемого своего обитания.
При этом методе открытия не рождаются на кончике пера, не являются результатом гениального прозрения реалий в зыбком ткани мифа и не венчают великолепными саркофагами и таинственными письменами духовное самоотречение и завидное трудолюбие. Сложность путей и нелегкий труд первооткрывателей здесь выражены в уникальном сочетании многоплановых поисков в пространстве и во времени, на земле и под землей, на воде и под водой, в верхних и нижних слоях атмосферы, в комбинации самых отдаленных ассоциаций и — в данном случае — в скрупулезном обследовании биосферы евразийского континента за последние два тысячелетия.
Каковы результаты? Обнаружены и исследованы немногочисленные памятники хазарского периода, сохранившиеся на так называемых бэровских буграх в низовьях волжской дельты, найдены могилы, посуда, черепки, оружие. Установлено, что хазары жили не в калмыцкой степи, где


На стыке наук. Открытие Хазарии...
339
их искали, а в считавшейся необитаемой десять веков назад дельте Волги. При этом, как пишет в предисловии к книге профессор М. И. Артамонов, Л. Н. Гумилеву с помощью биологов и геологов удалось реконструировать облик дельты в хазарское время, «определить размеры и составить представление о ее вероятном в то время хозяйственном использовании, что вплотную подводит к пониманию хозяйства и образа жизни хазар». Для этого и в связи с этим, привлекая широкий круг сведений из области исторической географии и проводя со своими сотрудниками сопряженные с немалым риском подводные исследования в бурном море, ученый уточняет хронологию климатических изменений за два тысячелетия, устанавливает уровень Каспийского моря в VI веке и влияние его колебаний на судьбы народов данного ареала. Он производит разведку на Тереке и находит — впервые! — хазарское городище VIII века, которое по структуре может быть полулегендарной хазарской столицей — славным городом Семендером. Таковы результаты семилетнего (1959—1965) труда. Чем он венчается? Думается, что по крайней мере в ближайшее время — ожесточенными дискуссиями и грозными атаками адептов старых концепций.
Ученый перед публикой — художник, говорил В. О. Ключевский. Если это верно вообще, то верно и в данном случае. Автор обладает не только широтой кругозора, не только владеет знанием законов развития общества и природы, не только поражает нас энциклопедичностью своих знаний и умелым использованием своей редкостной эрудиции. Он еще умеет писать о сложном просто и интересно, владеет искусством научно-художественного очерка. Он то ведет с нами непринужденную легкую беседу, с мягким юмором знакомя нас со своими друзьями- спутниками или дорожными приключениями, то заставляет следить за ходом своих оригинальных рассуждений о влиянии солнечной активности на историю кочевых народов. Он развертывает перед нами панораму событий, самых отдаленных по месту (от Тихого до Атлантического океана), но совпадающих по времени, вскрывая их причинность и взаимовлияние, и как бы стягивает их вокруг хазарского узла, выявляя актуальность того, что, казалось, не относится к делу.
Рассматривая историю стран Европы и Азии в единой генетической и этнополитической связи, Л. Н. Гумилев удачно преодолевает «пережитки» европоцентризма и заинтересовывает читателя реконструкцией целостного исторического процесса и четким пониманием роли природного фактора в жизни людей. Одновременно он знакомит нас (строго к месту!) с отрывками


340
Я. ПРИТЫ кин
из стихотворений и поэм Саади, Фирдоуси и других восточных поэтов в своих переводах.
Время от времени, столкнувшись с тем или иным примечательным фактом, автор перебивает повествование вставными научными новеллами, имеющими и самостоятельную ценность. Так, например, находка сабли барсила — современника, а затем и соплеменника хазар — дает ему повод для интересного экскурса в историю оружия, а находка погребения печенега — к любопытному рассуждению о своевременности «посмертной реабилитации» этого народа, дурное отношение к которому держится на свидетельствах его противников. «Подумать только, — пишет в этой связи Л. Н. Гумилев, — сколько исторического хлама несем мы в своем сознании, даже не подозревая об этом. Мы мыслим привычными категориями симпатий и антипатий, совсем забыв о том, как и почему они возникли, даже не думая о том, насколько они справедливы».
Но едва ли не самое интересное в этой книге, что придает ей наряду с эрудицией и литературным талантом Л. Н. Гумилева особый аромат, это — увлеченность автора, вдохновенность и страстность его романтических поисков во всех четырех измерениях. Увлекаясь до самозабвения проверкой своих гипотез, нелегким трудом «детектива истории», Гумилев увлекает в это странствование и своих спутников — геологов и гидробиологов, почвоведов и филологов, студентов и кандидатов наук, водоспа- сателей и шоферов, делает их соучастниками и сопереживате- лями своих исканий. Та же судьба ждет и читателя.
Автор назвал свою книгу биографией научной идеи. М. И. Артамонов справедливо отмечает, что «это еще и автобиография, так как идея неотделима от своего автора». Имея, несомненно, в виду, что не все в книге бесспорно, что, например, пафос возгласа «Да, это Семендер!» еще должен пройти проверку лопатой, автор предисловия говорит: «Во всяком случае это интересная книга, которую прочтет каждый, кто увлекается романтикой трудного поиска... кто любит следить за тем, как совершаются открытия». Охотно присоединяюсь к высказыванию знатока вопроса.


В. 	Б. ВИНОГРАДОВ Открыт ли Семендер?
В 1966 г. вышла в свет книга Л. Н. Гумилева «Открытие Хазарин» (М., изд-во «Наука»). Увлекательно написанная, она привлекла всеобщее внимание. Утвердительная формулировка названия книги и ее своеобразный стиль могут временами дезориентировать читателя и убедить его принять гипотезу за доказанный факт.
Нам бы хотелось остановиться на одном из важнейших разделов книги, в котором провозглашается открытие ранней столицы Хазарии — города Семендера и вслед за этим делаются далеко идущие выводы по истории хазар (гл. VIII «Терек»).
Обнаружив в степи под станицей Шелкозаводской (Чечено- Ингушская АССР) весьма впечатляющее укрепление, обнесенное широким рвом и оплывшими сырцовыми стенами и собрав внутри него «керамику VIII в. — черепки больших сосудов для хранения пищи и воды», Л. Н. Гумилев посчитал эту крепость цитаделью Семендера. Оснований для подобного отождествления явно недостаточно, и сам автор признает, что «исследование требовало специальных работ, которые невозможно было осуществить во время рекогносцировочного маршрута» (стр. 166). Тем не менее, несмотря на очевидную слабость посылок, на следующих страницах автор восклицает: «Да это Семендер!.. У меня кружилась голова, потому что я понял, что это была не просто хазарская крепость, а сам богатый и славный город Семендер... Первый этап поисков был завершен — Хазария открыта!» и т. д. (стр. 169-173).
Никто не оспаривает, что ранняя столица Хазарии — Семендер — находился где-то в низовьях Терека. В этом смысле поиски тут Л. Н. Гумилева не только закономерны, но и весьма результативны. Близ станицы Шелкозаводской им открыт уникальный и до сих пор фактически неизвестный


342
В. Б. ВИНОГРАДОВ
науке объект. Ведь вплоть до посещения Л. Н. Гумилевым эта крепость, не известно с чьей уж «легкой руки», считалась русским городком Терки-2, построенным в 1578 г. Ни один археолог прежде не заметил, что так называемые «валы» крепости на самом деле представляют собой оплывшие стены, сложенные из сырцового кирпича. Упрек в полной мере относится и к автору этих строк, который бывал на Шелкозаводском городище и собрал на его территории небольшую коллекцию сероглиняной посуды раннесредневекового облика. Керамики же XVI в. тут не оказалось. Все это насторожило меня, но не повело дальше простой констатации факта*. Вплоть до книги Л. Н. Гумилева памятник так и не привлек внимания специалистов по раннему средневековью.
С желанием проверить заманчивую гипотезу Л. Н. Гумилева в октябре 1966 г. было предпринято обследование памятника**.
По письменным источникам Семендер существовал по крайней мере с VII по X вв., будучи крупным военно-политическим и торговым центром хазар. По словам Мукаддаси, город этот был обширнее Итиля — более поздней хазарской столицы. В нем кроме деревянных домов было много мечетей. Семендер неоднократно испытал нашествия врагов***.
Совершенно ясно, что любой памятник из числа претендентов на право называться Семендером, должен иметь мощные культурные напластования, соответствующие этой характеристике. И вот тут-то приходится признать, что Шелкозаводское городище не отвечает этому обязательнейшему требованию.
Уже сам факт находки Л. Н. Гумилевым (и мною в прошлом) всего лишь нескольких фрагментов керамики на обширной площади объекта говорит о многом. В 1966 г. нами были заложены два шурфа внутри крепости: один недалеко от западной стены, другой — в центре. Картина в обоих случаях аналогична: никаких признаков культурного слоя в шурфах не обнаружено
*См. характеристику памятника в кн.: В. Б. Виноградов, В. И. Мар- ковин. Археологические памятники Чечено-Ингушской АССР, Грозный, 1966, стр. 109
**В обследовании городища участвовали: проф. Е. И. Крупнов, научные сотрудники С. Ц. Умаров, М. X. Багаев, автор этих строк и студенты местного пединститута
"'Сводку сведений о Семендере см. М. И. Артамонов. История хазар, Л., 1962
**"В 1947 г. разведывательный шурф в восточной части городища закладывал и Е. И. Крупнов. Результат был тот же.


Открыт ли Семендер?
343
При долгом и тщательном осмотре всей площади городища (она распахана, что значительно облегчает поиски) собрано лишь около трех десятков маловыразительных фрагментов керамики «аланского типа». Консультации со специалистами-ме- диевистами (д. и. н. С. А. Плетневой и к. и. н. В. Б. Ковалевской) уточнили время ее бытования в пределах VIII—X вв.
За стенами укрепления никаких культурных остатков не найдено. Нет здесь, вопреки утверждению Л. В. Гумилева (стр. 166), и сколько-нибудь заметных «неровностей почвы», которые можно было бы связать с «древними застройками».
Все это противоречит отождествлению Шелкозаводского городища с цветущим и многолюдным Семендером. По-видимому, здесь мы имеем дело с отлично укрепленным пограничным лагерем (ведь находится он на границе хазарских и аланских владений в Восточном Предкавказье). Постоянный гарнизон такой крепости мог быть очень невелик и пополняться лишь во время непосредственной угрозы вражеского нашествия. Это и объясняет отсутствие (или, если он уничтожен распашкою, крайнюю незначительность) культурного слоя. Возможно, что крепость разделила судьбу Семендера и погибла в 965 г. от рук дружинников Святослава. Но судьбу Семендера разделила в тот год вся Хазария, и в данном случае это ничего не доказывает.
Словом, открытие Семендера не состоялось. И хотя поиск Л. Н. Гумилева в долине Терека увенчался находкой весьма интересного памятника хазарского типа (судя по местонахождению, планировке укреплений, формам саманного кирпича и посуды, датировке), метод обследования его и трактовки не может быть признан удачным. Понятна поэтому осторожность автора предисловия к книге — крупнейшего хазароведа М. И. Артамонова, подчеркнувшего, что «только дальнейшие специальные исследования на месте могут подтвердить или опровергнуть это предположение» (стр. 6). Основательно и мнение рецензента (см. «Новый мир», № 3 за 1967 г.) о том, что «пафос главы об открытии Семендера нуждается в проверке лопатой археолога». И стоит ли говорить, что по той же причине конечные выводы автора относительно родины хазар на берегу Терека (стр. 174) пока что, вопреки уверенности самого Л. Н. Гумилева, остаются в сфере гипотез и требуют дальнейшего обоснования.
■0^5^


С. 	ШИШМАН
Открытие Хазарии
<Фрагмент>
«Когда Шлиман искал Трою, исходя из описаний Гомера, он был на правильном пути. Но у него был исчерпывающий и надежный источник, несмотря на то, что он написан гекза- метрами, а не академическими наукообразными штампами. А что имеется в нашем распоряжении? Только куча противоречивых упоминаний, большая часть которых имеет весьма серьезный вид, но при ближайшем рассмотрении оказывается обработкой слухов и древних сплетен в форму, приличествовавшую науке того времени. Позвольте начать поиски сызнова и с другого конца».
Именно в таких словах г-н Гумилев* оправдывает метод, который он применил для поисков материальных свидетельств, оставшихся от хазарской цивилизации. Действительно, ситуация парадоксальна: хазары основали империю, веками управляли народами, которые гармонично сосуществовали под Рах Chasarica**, несмотря на их расовое, культурное и религиозное различие. При этом сами хазары, кажется, исчезли, не оставив ни единого следа на обширных территориях своих бывших владений. Не был ли в таком случае прав В. В. Григорьев***,
*Гумилев Л. Н. Открытие Хазарии (Историко-географический этюд). М.: Наука, 1966. 192 с. Достаточно объемное изложение результатов своих поисков дано Гумилевым в статье: Gumilev L. N. New Data on the History of the Khazars // Acta Archaelogica Academiae Scientarum Hungaricae (Budapest). 1967. 19. P. 61-103.
“ Готье Ю. В. Хазарская культура // Новый Восток. 1925. № 8-9. С. 292.
‘“Россия и Азия. СПб., 1876. С. 66. См. также: Szyszman S. Le roi Bu- lan et le problème de la conversion des Khazars // Ephemerides Theologicae Lovanienses. 1957. T. 33. P. 68-76; Szyszman S. Les Khazars. Problèmes et controverses // Revue de l’histoire des religions. 1957. T. 152. P. 174-221; Szyszman S. et Magne-Rouchaud J.-M. Développement en Europe des études


Открытие Хазарии
345
когда более века назад писал, что Хазарская империя сияла как метеор, светящий на темном небосводе Европы, и так же резко исчезла?
Г-н Гумилев принял в качестве условия, что остатки Хазарской империи сохранились. Их не могли найти за отсутствием доказательств, которые бы позволяли определить их с точностью. Две главные причины препятствовали этому определению памятников хазар, и особенно их столицы — Итиля. По словам Гумилева это: 1) нестабильность древних мер измерения расстояний, которые варьировались в зависимости от местности, и особенно 2) изменение климата на евразийском континенте, ставшее причинной изменения береговой линии и уровней водоемов. Эти климатические изменения в основном связаны с движением циклонов, несущих влагу с Атлантики.
Эти циклоны движутся между двумя барометрическими максимами: полярным и затропическим. Первый максимум, соответствующий плотному слою холодного арктического воздуха, определяет северную границу циклонов. Эта граница остается неизменной. Второй барометрический максимум, затропиче- ский, представляет функцию от вращения Земли. В отличие от северной границы, затропическая перемещается в зависимости от интенсивности солнечного излучения. Результатом этого и является изменение движения циклонов. В зависимости от обстоятельств они могут следовать по одному из трех маршрутов:
Первый случай. Солнечная активность слабая. — Затропи- ческий максимум понижается: циклоны перемещаются в южном направлении над Средиземным и Черным морями, над Северным Кавказом и Казахстаном и задерживаются горными вершинами Алтая и Тянь-Шаня, где влага выпадает в виде дождей. В этом случае орошаются и зеленеют степи, зарастают травой пустыни, наполняются водой Балхаш и Аральское море, питаемые степными реками, и сохнет Каспийское море, питаемое на 80 % водами Волги. В лесной полосе мелеют реки, болота зарастают травой и превращаются в поляны; стоят крепкие, малоснежные зимы, а летом царит зной. На севере накрепко замерзают Белое и Баренцево моря, укрепляется вечная мерзлота, поднимая уровень тундровых озер, и солнечные лучи, проникая сквозь холодный воздух, раскаляют летом поверхность Земли. (Раз нет облаков — инсоляция огромна.) Это, пожалуй,
sur les Khazars // Actes du XIe Congrès international des études byzantines.
Münich, 1958. P. 604-608.


346
а шишман
оптимальное положение для развития производительных сил во всех зонах Евразийского континента*.
Второй случай. Солнечная активность средняя. — Затропи- ческий пояс усиливается и несет циклоны на север. Степи высыхают. Напротив, территории Франции, Германии, Средней России и Сибири получают много осадков. Лето становится дождливым, результатом чего будут неурожаи и эпидемии. Тогда мелеет Балхаш и Арал, повышается уровень Каспийского моря, Волга превращается в мутный, бурный поток. В Волго-Окском междуречье заболачиваются леса, растительность теряет почву, условия жизни становятся все более и более тяжелыми зимой.
Третий случай. Максимум солнечной активности. — Циклоны несутся уже через Шотландию, Скандинавию к Белому и Карскому морям. Степь превращается в пустыню, и только остатки полузасыпанных песком городов наводят на мысль, что здесь некогда цвела культура. Суховеи из сухой степи врываются в лесную зону и заносят ее южную окраину пылью. Снова мелеет Волга, и Каспийское море входит в свои берега, оставляя на обсыхающем дне слой черной липкой грязи. На севере тают льды Белого, Баренцева и даже Карского морей; от них поднимаются испарения, заслоняющие солнце от земли, на которой становится холодно, сыро и неуютно. Отступает в глубь земли вечная мерзлота, и вслед за нею впитывается в оттаявшую землю вода из тундровых озер. Озера мелеют, рыба в них гибнет, и в тундру, как и в степь, приходит голод**.
*В частности, по словам Гумилева, именно в эти периоды природные условия наиболее благоприятствовали кочевникам Верхней Азии, укрепляя их экономический и военный потенциал. Вот почему Аттила и Чингисхан смогли организовать дисциплинированные и хорошо обученные армии, которые к тому же подкреплялись обеспеченным тылом. Г-н Гумилев отвергает гипотезу, согласно которой причиной вторжений из Верхней Азии был голод. Он утверждает, что люди, ослабленные от голода, не способны на завоевания. Однако нам представляется, что этот вопрос требует более детального исследования и проверки хронологии. Тем не менее, эта второстепенная проблема никоим образом не умаляет заслуг г-на Гумилева в определении пятников хазар (см. ниже).
“Другие теории иначе объясняют механизм климатических изменений. См. по этому поводу: Pédelaborde P. Les oscillations climatiques // L’information géographique. 1957. P. 154—159; Pédelaborde P. La phase actuelle de notre climat // Le climat du bassin parisien. Essai d’une méthode rationnelle de climatologie physique. Paris, 1957. P. 403-424. В недавнее время комплекс проблем, связанных с климатом, был рассмотрен в: Le Roy Ladu- rie E. Histoire du climat depuis l’an mil. Paris, 1967.


Открытие Хазарии
347
В случае с собственно хазарскими территориями уровень Каспийского моря может дать полезные указания относительно климатических колебаний. При этом низком уровне поверхность, покрытая растительностью, обширна, осадки обильны, условия для жизни благоприятны. Таким положение было в VI—VIII вв. Принимая выражение г-на Гумилева, в то время долины дельт Волги и Дона превратились в настоящий рай. Эти условия способствовали прогрессу цивилизации народов этих регионов. Вот почему также хазарский народ достиг вершины своего могущества. Затем, уровень Каспийского моря начал повышаться. В конце девятого века этот рост был ускорен. Собственно Хазария оказалась осажденной морем на юге. В то же время с севера она была наводнена кочевниками, бежавшими от голода. Их отряды, слишком слабые, чтобы брать штурмом города, тем не менее блокировали хазарские войска, сделавшись хозяевами степей. Во время этого вторжения воды Каспийского моря продолжали расти и затопили южные сельскохозяйственные районы. В середине X в. примерно две трети этих областей собственно Хазарии были затоплены. С другой стороны, повышение уровня Волги позволила русским кораблям проникнуть в дельту, в сердце Хазарии. Кампания Святослава 965 г. нанесла серьезный удар по хазарской мощи. Он разрушил их столицу Итиль, расположенный в устье Волги. Местоположение Итиля хотели видеть на месте нынешней Астрахани, также построенной в устье этой реки. Тем не менее, ни одна из предпринятых попыток отыскать развалины Итиля не достигла своей цели. По словам Гумилева эта неудача объяснима. С IX в., эпохи расцвета Хазарской империи, уровень Каспийского моря существенно менялся; море в XIV в. поднималось до максимальной отметки примерно на 15 м выше уровня IX в.; затем, после очередного падения, море снова поднялось на примерно 12 м в XVIII в. В результате этих погружений остатки хазарской столицы должны были быть смыты. По словам г-на Гумилева, Итиль, следовательно, ни что иное как Каспийская Атлантида.
После падения и разрушения столицы в 965 г. выжили некоторые хазарские княжества — осколки Империи. Однако в XIII в. туда вторглись и установили над ними свое господство монголы. Хазары, как этническая группа, растворились среди скопления народов Золотой Орды. Г-н Гумилев ищет, кого в нашу эпоху можно считать потомками хазар: он находит их исламизированными среди нынешних астраханских татар, и христианизированных среди современных гребенских


348
С. ШИШМАН
казаков на территории, соседней с Семендером (Северный Кавказ), древней, до Итиля, столицей хазар. Не следует, однако, ограничивать область поиска только этими областями. Они представляют, в действительности, очень незначительную часть территорий, занимаемых когда-то Хазарской империей. Некоторые данные свидетельствуют о наличии хазарской крови среди других народов Восточной Европы, в настоящее время разбросанных в различных частях территории, которой правили их предки и которые сохранили свои веру Ветхого Завета, Христианства или Ислама. Некоторые их группы, среди которых монотеистические религии еще недостаточно укоренились, могли вернуться в той или иной форме к язычеству*.
Чтобы проверить эти гипотезы на месте г-н Гумилев, располагая очень ограниченными средствами, с помощью двух ассистентов предпринял целый ряд экспедиций в различные части каспийского побережья. Целью главной из этих экспедиций (1961 г.) было определение уровня моря в различные эпохи. В качестве шкалы была взята знаменитая стена, которую в VI в. построили персы, чтобы закрыть хазарам проход в районе Дербента**. Эти последние затем использовали данный проход для вторжений в Закавказье.
В ходе предыдущей экспедиции в августе 1960 г. в дельту Волгу г-н Гумилев открыл могилу, которую считает хазарской и датирует VIII в. За этим, словами г-на Гумилева, «открытием первого хазарина» последовали открытия других могил в этой же территории.
В ходе своей последней экспедиции в 1963 г. в долину Терека на Северном Кавказе г-н Гумилев сделал наиболее ценное открытие. Им найдены руины крепости VIII в., которые вполне вероятно представляют цитадель Семендера***. Определение места этого города, описание которого нам оставили древние авторы, всегда вызывало споры. Они продолжались до тех пор, как не было принято во внимание изменение русла Терека и уровня Каспийского моря.
*По проблеме современных потомков хазар см.: Revue de l’histoire des religions. 1957. T. 152. P. 213-219.
**Об этой стене см.: Ibid. P. 200-201.
***B. Б. Виноградов попытался приуменьшить важность открытия, сделанного Гумилевым, и опровергнуть его определение памятника как крепости Семендера. См.: Виноградов В. Б. Открыт ли Семендер? // История СССР. 1968. № 4. С. 232-233. И ответ Гумилева: Где же тогда Семендер? // История СССР. 1969. № 3. С. 242-243.


Открытие Хазарии
349
«Семендер ждет планомерных археологических раскопок. Желаю будущему археологу удачи», — так г-н Гумилев заканчивает историю своих поисков. Его книга, открывающая широкие горизонты, написана настолько захватывающе, что читатель не способен оторваться от нее до самого конца.
Если нельзя не восхищаться успехом поисков г-на Гумилева и ценностью аргументов его работы, мы, с другой стороны, не можем следовать ему в использовании некоторых работ для разработки истории хазарских институций. В частности, он ссылается по большей части их истории на последнюю работу г-на М. И. Артамонова*, выводы которой он принимает полностью без исключения.
<...>
Под влиянием, без сомнения, работы г-на Артамонова г-н Гумилев утверждает, что хазары-христиане не могли контактировать с половцами (куманами) и растворились исключительно среди русских. Для подтверждения этого г-н Гумилев выдвигает два аргумента: 1) хазары были оседлыми и не могли перейти к кочевой, как куманы, жизни; 2) хазары-христиане не могли позволять своим дочерям выходить замуж за нехри- стиан, поскольку церковью запрещались подобные браки.
На эти два аргументы мы можем ответить: 1) ничто не мешало куманам переходить к оседлости. В истории достаточно примеров подобного оседания. Кроме того, куманы в XIII в. бежали в Венгрию, где поселились в двух областях: Большой и Малой Кумании**. 2) Среди собственно куманов были и христиане. Дух религиозной толерантности царил среди куманов, как и хазар. Те же религии свободно процветали здесь и там. Именно для половцев-христиан миссионеры составили самую большую часть Codex Cumanicus. Этот главный памятник половецкого языка содержит многочисленные христианские тексты. Помимо того, браки между куманами и другими народами были часты. Стоит ли напоминать о многочисленных брачных союзах между русскими и половецкими княжескими семьями? Частыми были также свадьбы между куманами и венграми.
Несмотря на некоторую критику по поводу чрезмерного доверия г-ну Артамонову, считаем своим долгом отметить все достоинства, которые г-н Гумилев снискал, сформулировав свои
*Артамонов М. И. История хазар. Л.: Изд-во Гос. Эрмитажа, 1962.
** Эти названия — Nagy Kunság et de Kis Kumag — сохранились до наших дней. (Мы находим также многочисленные половецкие слова среди венгерских топонимов и антропонимов.)


350
С. ШИШМАН
методологические гипотезы и перенеся их затем на полевые исследования. Несмотря на небольшой объем, эта книга очень богата по содержанию и, к сожалению, до сих пор неизвестна на Западе. Перевод ее был бы весьма полезным для историков и всей образованной публики Западной Европы.
В последней главе г-н Гумилев определяет свою книгу как «биографию научного открытия». Стоило бы добавить: открытия особой важности, последствия которого не могут быть еще оценены во всей полноте. Если последующие археологические исследования подтвердят гипотезы автора, можно будет без преувеличения сказать, что г-н Гумилев сделал для Хазарии то же, что Шампольон сделал для Египта и Шлиман — для до- классической Греции.
■©543-


М. И. АРТАМОНОВ, С. А. ПЛЕТНЕВА Еще раз о степной культуре Евразии
В статье Л. Н. Гумилева и И. Эрдейи «Единство и разнообразие степной культуры Евразии в средние века»* излагаются в общем правильные, хотя, па наш взгляд, и не новые мысли о зависимости хозяйства и образа жизни населения от географических условий. Вместе с тем в ней содержатся весьма спорные положения. Авторы утверждают будто археологические культуры не имеют этнического значения, правда, с оговоркой, что это относится к культурам, выделенным на основе классификации керамики (стр. 83, 84). Однако керамика, действительно являющаяся важнейшим индикатором археологических культур, отнюдь не является для археологов единственным признаком, а лишь одним из совокупности признаков. Каждый из них может повторяться в различных культурах, во культура как их сочетание, как структура представляет собой уникальное явление. Этническое значение таких культур подтверждается этнографическими наблюдениями. Этнографические и археологические культуры принципиально не отличаются между собой. Различие их заключается только в том, что в одном случае мы располагаем многочисленными и разнообразными данными, а в другом — очень ограниченным материалом, хотя и того же порядка. Но оставим в стороне тему, требующую подробного специального рассмотрения, и обратимся к другим более конкретным утверждениям авторов указанной статьи.
Л. Н. Гумилев и И. Эрдейи отрицают этническое значение салтово-маяцкой культуры потому, что посудой салто- во-маяцкого типа пользовались все этносы причерноморских
*См.: Народы Азии и Африки. 1969. № 3. С. 78-87; венг. пер.: Archae-
ologiai Értesítő. 1969. Nq 1.


352
М. И. АРТАМОНОВ, С. А. ПЛЕТНЕВА
и прикаспийских степей второй половины I тысячелетия н. э. (стр. 84). Действительно, сходная посуда в это время была распространена очень широко, но это не значит, что внутри охваченной ею области не различаются этнические культуры. При всем своем сходстве эта посуда представлена рядом локальных типов, которые в сочетании с погребальным обрядом, антропологическими данными и другими признаками составляют ряд археологических культур не территориального или эпохального, а этнического значения. Из них выделяется аланская культура, известная по двум территориально отдаленным группам памятников: одной — в центральной части Северного Кавказа, а другой — в Доно-Донецком междуречье. Вторая из них просуществовала с VIII по X вв. и, по всей вероятности, оставлена северокавказскими аланами, переселившимися в северное пограничье степей в виду опустошительных нападений арабов из Закавказья*.
В то же время по нижнему течению Дона, по Азовскому побережью, в Восточном Крыму, на Таманском полуострове и в Северном Дагестане была распространена другая, сходная с аланской, но все же отличающаяся от нее культура тюркоболгарского населения степной полосы Восточной Европы. Она характеризуется устройством погребений не в типичных для алан подземных камерах-катакомбах, а в простых ямных могилах иногда с каменными ящиками вместо гробов. Физический тип ее создателей также отличался от аланского. Среди них преобладали не долихокранные, а мезокранные индивиды с монголоидными признаками. В настоящее время представляется возможным выделить в этой культуре ряд локальных вариантов, в том числе варианты поселившихся в Добрудже дунайских болгар и обосновавшихся на Средней Волге волжских (или серебряных) болгар. В качестве такого же локального типа выступает и культура северодагестанских и, вероятно, нижневолжских хазар. О том, что хазары в этническом отношении состояли в близком родстве с болгарами, известно и по сообщениям арабских писателей**. В сходстве всех вариантов этой культуры с аланской, адыгской, аварской и другими современными с ней нет ничего удивительного, так как все они формировались в сходной исторической и географической среде и во взаимодействии друг с другом.
*Ляпушкин И. И. Памятники салтово-маяцкой культуры в области
р. Дона //Материалы исследования по археологии СССР. 1958. № 2. С. 137.
“См.: Артамонов М. И. История хазар. Л., 1962. С. 123-133.


Еще раз о степной культуре Евразии
353
К сожалению, о ранних этапах формирования этих культур мы можем судить пока лишь на очень ограниченном материале. Более отчетливо выступает развитие северокавказской аланской* и до некоторой степени западно-болгарской, кутри- гурской** культур. Тот факт, что болгаро-хазарские варианты становятся более известными только с VIII в., объясняется тем, что только с этого времени в степной полосе появляется большое число оседлых поселений, из которых главным образом и происходят характеризующие их материалы.
Откуда взялись эти поселения? Л. Н. Гумилев и И. Эрдейи считают кочевание и оседлость противоположными этническими признаками. Они допускают возможность оседания кочевников только при переселении в новую географическую среду, в которой сохранение привычного образа жизни невозможно. Оседлость в восточноевропейских степях, по их мнению, исконный признак аборигенного населения другой, чем кочевники, этнической принадлежности (стр. 84—85). Но в степях до хазарского времени никакой оседлости не наблюдается. Зачатки ее, выступившие было кое-где в первые века н. э., были сметены гуннским нашествием. Гунны уничтожили оседлые поселения даже в лесостепной полосе, где до этого они существовали в течение столетий. Восточноевропейские степи и лесостепь стали безраздельным достоянием кочевников. Откуда же в таком случае могли появиться в степи оседлые поселения в хазарском периоде, если ни в степи, ни в лесостепи в послегуннское время их не было? Отнести всех их за счет алан, как поселения салто- во-маяцкой культуры Доно-Донецкого междуречья невозможно, ибо представленная ими культура отличается от аланской. Это могли быть поселения только потомков гуннов — болгар, появившиеся в результате оседания части их в связи с переходом от кочевого скотоводства к земледелию. Только при таком решении вопроса и становятся понятными элементы кочевнического быта, пережиточно сохраняющиеся в этих поселениях в виде юртообразных жилищ, глиняных котлов с внутренними ушками для подвешивания над открытым очагом и др.
Оседавшие кочевники не изобретали обстановку своего нового быта, равно как и приемы земледелия заново, а заимствовали то и другое у соседей, издавна оседлых земледельцев — на севере у славян, а на юге у аборигенов Крыма
*Кузнецов В. А. Аланские племена Северного Кавказа. М., 1968.
"Артамонов М. И. Этническая принадлежность и историческое зна¬
чение пастырской культуры // Археология (София). № 3. 1969.


354
М. И. АРТАМОНОВ, С. А. ПЛЕТНЕВА
и Кавказа. В их культуре появляются таким образом черты, не свойственные их кочевым соплеменникам.
Не касаясь пока причин, понуждавших кочевников переходить к оседлости и земледелию (о чем мы уже имели случай писать*), необходимо подчеркнуть, что этим процессом была охвачена только часть степного населения, другая его часть сохраняла прежний кочевой образ жизни, а также, что для оседания выбирались местности с соответствующими природными условиями. Оседлые земледельческие поселения появляются прежде всего в пограничье с лесостепью или в лесостепи, а затем в широких долинах степных рек с зарослям древесной растительности. Целинная степь была недоступна для экстенсивного, плохо вооруженного земледелия. Более пригодными для этой цели оказались речные долины с их достаточно увлажненными и легкими для обработки супесчаными почвами.
Нет никаких оснований полагать, что на Нижней Волге в отличие от других больших рек в степях Восточной Европы обитало аборигенное оседлое население в то время, когда окрестные степи были заняты кочевниками. Археологических свидетельств для этого нет ни одного. Вряд ли в хазарское время Волга отличалась от других стенных рек тем, что там оседлость появилась раньше, чем где-либо в другом месте. Больше того, на Нижней Волге не обнаружено поселений дохазарской и хазарской поры1, в том числе и большого хазарского города Итиля, о существовании которого известно по разнообразным письменным источникам. Находки на бэровских буграх, на которые ссылается Л. Н. Гумилев (стр. 81—82) представляют собой не поселения, а погребения. Нельзя доказать их принадлежность оседлому, а не кочевому населению. Если же исходить из закономерности процесса перехода от кочевничества к оседлости, установленного для остальной части степной полосы Восточной Европы, то возможное оседание хазар на Нижней Волге следует относить к VIII в. Это хорошо согласуется с данными письменных источников, сообщающих о переселении хазар из Северного Дагестана на Нижнюю Волгу именно в это время. На Волгу перешла кочевая хазарская орда с каганом во главе. Как ставка кагана па Волге возник Итиль, в дальнейшем превратившийся в крупный город с разнородным населением. Средневековое поселение можно назвать городом при условии наличия в нем развитого ремесленного производства и торговли. Хазарское
'Артамонов М. И. История хазар; Плетнева С. А. От кочевий
к городам. М., 1967.


Еще раз о степной культуре Евразии
355
население этого города помимо ремесла и торговли занималось и земледелием, и садоводством, и рыболовством на принадлежавших отдельным родам участках вдоль реки. Собранный урожай, по свидетельству царя Иосифа, свозился в Итиль на лодках и па повозках. По данным Истахри*, других поселений, кроме Итиля, на Нижней Волге не было. Хазары оставались в Итиле только зимой. С наступлением же весны часть их направлялась к своим садам и виноградинкам, а другая часть с каганом и его двором во главе на кочевку в степь**2.
Таким образом, оседлость не этнический признак. Болгары и хазары и как кочевники, и как оседлые земледельцы оставались одной и той же этнической принадлежности. Этнографами давно уже замечено, что оседают в первую очередь обедневшие кочевники, не способные обеспечить свое существование скотоводством. Следовательно, оседание кочевников происходит в результате углубления в их среде экономического неравенства. Но неравенство было и раньше, когда обедневшие кочевники попадали в экономическую кабалу к своим богатым соплеменникам. Значит, дело заключается не просто в обеднении. Обращение к новому виду хозяйственной деятельности — задача не простая и не легкая. Переход к земледелию непосилен для бедняков, так как для приобретения тяглового скота, земледельческих орудий, семян и всего прочего обзаведения, необходимого для осуществления земледелия, требуются немалые средства. Как в недавнее время, так и прежде организация земледельческого хозяйства происходила, вероятнее всего, при участии зажиточных кочевников, а осевшие с их помощью обедневшие соплеменники попадали в еще большую
*См.: Сборник материалов для описания местностей и племен Кавказа. Вып. 29. Тифлис, 1901. С. 49.
** В построениях Л. Н. Гумилева относительно хазарских поселений па Нижней Волге содержится одно важное противоречие. Их гибель он объясняет подъемом уровня воды в реке, вследствие чего они были смыты или занесены аллювиальным отложениями. Но Итиль как процветающий город письменные источники знают в X в., когда уровень Каспийского моря поднялся настолько высоко, что приморские стены Дербента, возведенные посуху, оказались в воде. Возможно, под именем Саксина хазарский город на Волге существовал вплоть до татаро-монгольского нашествия. Особенно высокое поднятие уровня реки в XIII—XIV вв. едва ли могло его полностью уничтожить. Задача отыскания Итиля остается не снятой и должна считаться первоочередной целью археологических исследований па Нижней Волге (см.: Гумилев Л. Н. Открытие Хазарии. М., 1966. С. 18-34, 72-94).


356
М. И. АРТАМОНОВ, С. А. ПЛЕТНЕВА
зависимость от них, чем в собственно скотоводческом хозяйстве. Осуществлявшееся руками бедняков земледельческое хозяйство служило в первую очередь для обеспечения устойчивости кочевого скотоводческого хозяйства, для увеличения богатства и власти богатых кочевников. Отмеченные у кочевников элементы феодальных отношений в обществе, сочетающем кочевое скотоводство с оседлым земледелием, получали возможность дальнейшего развития и проявлялись не только в отношениях кочевников с покоренным ими иноплеменным населением, но и в их собственной этнической среде.
Другой вопрос касается времени распространения оседлости в степях3. Почему она получает развитие в VIII в., а не раньше, поскольку предпосылки для ее возникновения существовали с давних пор? Ответ на него надо искать в исторических обстоятельствах этого времени. В VIII в. хазары овладели почти всей южной половиной Восточной Европы, а их экспансия на юг — в Закавказье была пресечена арабами. Вместо завоевательных войн и грабежей хазарам пришлось сосредоточить свое внимание на использовании ресурсов своей страны, на развитии всесторонней эксплуатации подданных, были ли то подчиненные народы пли обедневшие соплеменники. Небольшие каменные и земляные крепости в стране хазар были настоящими феодальными замками, где находились владетели окрестного зависимого от них и эксплуатируемого населения, безразлично — аланского, болгарского или хазарского происхождения*. С вторжением новых кочевников — печенегов и половцев — степь опять попала в безраздельное владение кочевников и оседлость в ней уцелела только незначительными островками и то в исключительных условиях.
*Артамонов М. И. Саркел и некоторые другие укрепления северо-
западной Хазарии // Советская археология. 1940. Вып. VI.


М. Г. МАГОМЕДОВ
К вопросу о колебаниях уровня Каспийского моря в Хазарскую эпоху
Средневековые географы и данные арабских письменных источников указывают на густое заселение Приморского Дагестана в раннем средневековье. Наиболее древние сведения об этом можно найти в сирийских источниках VI в., в которых указаны народы, живущие к северу от Дербента и имеющие города и крепости (Пигулевская, 1941).
Факты о заселении Приморского Дагестана в хазарскую эпоху содержатся в «Истории агван» Моисея Каганкатваци (1861).
Сведения о существовании многочисленных поселений и городов в Приморском Дагестане встречаются у арабских географов и историков и относятся главным образом к периоду арабо-хазарских войн. Они были предметом тщательного анализа историков-востоковедов (Бартольд, 1930; Крачковский, 1957; Заходер, 1962; Минорский, 1963 и др.). Следует при этом отметить, что города и поселения, существовавшие в Приморском Дагестане, лишь упоминаются без указания места их расположения. В некоторых случаях сообщаются названия городов, иногда указаны и расстояния между ними в традиционных мерах — дневных переходах.
Несмотря на краткость, а зачастую и компилятивный характер этих материалов, они тем не менее представляют большую ценность, поскольку долгое время были единственными источниками, позволяющими воссоздать историческое прошлое приморских районов Дагестана.
До недавнего времени все эти сведения письменных источников о существовании многочисленных поселений в Дагестане не имели археологического подтверждения. Отсутствие надежных археологических данных наряду с противоречивостью письменных источников породило гипотезу о «Прикаспийских


358
М. Г. МАГОМЕДОВ
Нидерландах» или «Хазарской Атлантиде». Автор этой гипотезы Л. Н. Гумилев (1964, 1966), предпринявший в начале 60-х годов поиски вещественных следов пребывания хазар в приморском районе Дагестана, попытался объяснить причину их отсутствия затоплением территории. Он писал, что на Хазарию «неуклонно наступала вода морская. Она медленно заливала плоский берег — «Прикаспийские Нидерланды», губила посевы и сады, нагонами разрушала деревни. К середине X в. уже две трети хазарской территории оказалось под водой» (Гумилев, 1966. С. 92).
Целенаправленные археологические исследования последних лет позволили выявить на территории предполагаемой «Хазарской Атлантиды» многочисленные поселения, крепости и города, расположенные вдоль речных террас не только в предгорьях Дагестана, но и на Приморской равнине (Магомедов, 1975). Наиболее крупные памятники, выявленные здесь, — это Некрасовское городище, крепости Тенг-кала и Бор-аул, расположенные на хвалынских отложениях Терско-Сулакского междуречья недалеко от морского берега.
Некрасовское городище лежит на берегу старицы Терека, в 5 км к юго-востоку от деревни Некрасовка Кизлярского района. Рельефно возвышающиеся валы городища высотой 3-5 м и шириной у основания около 40 м очерчивают четырехугольные, вытянутые с севера на юг его формы площадью 400x290 м.
Раскопки, проведенные на территории городища, выявили остатки его мощных оборонительных стен, возведенных из сырцового кирпича. Под ними выявлены культурные отложения 3-метровой толщины, частично примыкающие к остаткам стен. Стратиграфия культурных напластований свидетельствует о возникновении здесь оседло-земледельческого поселения уже во П-Ш вв. н. э. На заключительном этапе это поселение было превращено в хорошо укрепленный город, прекративший существование в период арабо-хазарских войн в VII—VIII вв. Следует отметить, что уже на ранних этапах существования здесь поселения жизнь в нем неоднократно прерывалась в результате разливов рек. Следы этих разливов стратиграфически прослеживаются в надматериковых отложениях поселения. Здесь четко выявляются чередующиеся слои культурных отложений и речного ила, достигающие в среднем 20-30 см толщины. Поэтому можно предположить, что, возводя мощные валы вокруг поселения, его обитатели уже на ранних этапах возлагали на них функции не только оборонительные, но и защитные от возможных разливов реки. Эти же функции, видимо,


К вопросу о колебаниях...
359
выполняли и оборонительные стены средневековой эпохи, сооруженные на остатках древних валов.
Крепость Тенг-кала находится в 3 км к югу от хутора Асаул и в 13—14 км к северо-западу от пос. Сулак, расположенного в устье р. Сулак. Остатки крепости, возвышающиеся над окружающей степью, имеют четырехугольную, несколько округлую по углам планировку; площадь крепости 115x85 м. Валы крепости, сохранившие высоту до 4-5 м, достигают у основания 25-30 м ширины.
Разведочными раскопками в пределах крепости прослежены стратиграфия отложений и особенности его оборонительных сооружений. Толщина культурных напластований, сохранившихся на крепости, превышает 2 м. Раскопки на валу показали, что это и есть остатки оборонительной стены из сырцового кирпича, сохранившейся на высоту около 3 м. Стратиграфия Культурных отложений памятника под основанием раннесредневековой стены также свидетельствует о неоднократных нарушениях жизни поселения в результате разливов рек. На раннем этапе бытования поселения здесь зафиксировано до десяти чередующихся слоев речного ила, глины и суглинка с включением культурных остатков, которые свидетельствуют о возрождении жизни после очередных разливов. Обитатели поселения возвели вал. Этот вал служил противопаводковой дамбой и выполнял оборонительные функции. В VII-VIII вв. остатки вала были использованы в качестве основания оборонительной стены толщиной 6 м, основание стены врезано в толщу древнего вала.
Бораульская крепость, расположенная близко к морскому берегу, рельефно возвышается над окружающей равниной в 1,5 км к западу от кутана Бор-аул Бабаюртовского района. Она овальной формы, вытянута на 75 м с юга на север. К крепости примыкает значительная группа курганов довольно обширных размеров. К западу от крепости на протяжении 200 м тянутся остатки поселения; здесь встречаются серая с лощением хазарская керамика, кости животных, обломки жерновов, куски глиняной обмазки и другие бытовые остатки (Магомедов, 1975). На основании находок крепость датируется VII—VIII вв.
Таким образом, эти и ряд других исследованных памятников свидетельствуют о том, что Терско-Сулакское междуречье было довольно густо заселено не только в хазарскую эпоху, но и раньше — со II—III вв. Изучение этих памятников показало несостоятельность гипотезы о «Хазарской Атлантиде». Некоторые исследователи, поддерживающие эту гипотезу, допускают возможность возникновения поселений на естественных холмах


360
М. Г. МАГОМЕДОВ
или бэровских буграх, склоны которых якобы были эскарпированы в целях обороны (Федоров Я. А., Федоров Г. С., 1970). Но многие их этих бугров представляют собой не природные образования, а остатки искусственных сооружений. Их культурные отложения уходят ниже современной поверхности почти на 1,5 м. В слоях нет следов затоплений или раннесредневековой морской трансгрессии. Что касается акватории Каспийского моря в пределах Северо-Каспийской низменности, то можно допустить наличие там археологических памятников при условии более низкого стояния моря (-40 и -50 м). В частности, исследования геологов (Акаев и др., 1976) свидетельствуют о таком низком стоянии моря по наличию затопленных террас и береговых валов вдоль всего Дагестанского побережья. Остается проблематичным вопрос о временном интервале низкого стояния Каспия. Но решение этих вопросов возможно лишь с применением методов морской археологии1.
Литература
Акаев Б. А., Галии В. Л., Галина А. А., Казамбиев М. К. Геология и полезные ископаемые Дагестана. Махачкала: Дагкнигоиздат, 1976.
Алексин А., Гумилев Л. Н. Хазарская Атлантида // Азия и Африка. 1962. № 2.
Бартольд В. В. Введение к «Худуд ал-апем» (рукопись Туманского). Л.: Изд-во АН СССР, 1930.
Гумилев Л. Н. Хазария и Терек // Вести. ЛГУ. 1964. № 24.
Гумилев Л. Н. Открытие Хазарии. М.: Наука, 1966.
Заходер Б. Н. Каспийский свод сведений о Восточной Европе. Горган и Поволжье в 1Х-Х вв. М.: Изд-во воет, лит., 1962.
Моисей Каганкатваци. История агван. СПб., 1861.
Крачковский И. Ю. Арабская географическая литература // Избр. соч. М.; Л.: Изд-во АН СССР. 1957. Т. IV.
Магомедов М. Г. Хазарские поселения в Дагестане // Сов археология. 1975. № 2.
Минорский В. Ф. История Ширвана и Дербента Х-Х1 вв. М.: Изд-во воет, лит., 1963.
Пигулевская Н. В. Сирийские источники по истории народов СССР. М.; Л.: Изд-во АН СССР, 1941.
Федоров Я. А, Федоров Г. С. К вопросу о южной границе Хазарии // Вести. МГУ. 1970. № 3.


С. 	А. ПЛЕТНЕВА
О результатах хазарских поисков Л. Н. Гумилева
<Фрагмент>
Поисками хазар или хотя бы следами их пребывания, а также какими-либо следами существования на территории Дагестана в VII—VIII вв. хазарского государства решил в конце 50-х гг. заняться Л. Н. Гумилев, который попытался провести там разведки. Он ограничился повторным осмотром погруженной в море части Дербента и несколькими небольшими маршрутами на машине вдоль Терека.
В одном из маршрутов он проехал по берме известного Шелковского городища, по которой проходила проезжая дорога, и даже снял его план, правда по ошибке на чертеже вдвое уменьшив его размеры.
Тем не менее он уверенно считал, что обнаружил столицу Хазарии Семендер. Ни толщина культурного слоя, ни его содержание остались невыясненными.
Наличие раннесредневекового материала на этом городище было зафиксировано последующими исследователями, хотя культурный слой памятника в целом очень незначителен*1. В плане городище квадратное (450x450 м), по периметру укрепленное мощной стеной, глинобитной и сложенной из сырца, с воротными проемами на каждой стороне. Кроме двух при- вратных башен, на углах и на каждой из сторон крепости размещены еще восемь выступов-башен.
Укрепления, сложенные из глины, сильно оплыли, превратившись в высокие «волнистые» от череды башенных выступов валы. Рвы тоже сильно заплыли, видимо, они окружали городище со всех сторон, но в настоящее время видны только с западной и восточной.
*Магомедов М. Г. Образование Хазарского каганата. М.: Наука, 1983.
С. 41-42.


362
С. А. ПЛЕТНЕВА
«Открытием Семендера» закончилась деятельность Л. Н. Гумилева в этом регионе, поездки по берегу Терека Убедили его в том, что Хазария погибла от трансгрессии Каспия, стала Атлантидой и искать ее памятники на земле бессмысленно.
Новый этап археологического хазароведения на этих землях связан с М. Г. Магомедовым. Он открыл Прикаспийскую Хазарию на обширной территории Терско-Сулакского междуречья и далее на юг почти до Дербента. Миф о Хазарской Атлантиде оказался более или менее эффектной сказкой. Оказалось, что на Тереке, помимо Шелковского, в топких болотах протоков устья стояло еще одно близкое типологически городище (Некрасовское). Оно меньше Шелковского, в плане не такое геометрически правильное, без башен и всего с одними воротами, но стены его глинобитные и сложены из сырца тех же размеров. Также на болотистых постоянно подтапливаемых берегах нижних течений Акташа и Сулака было обнаружено еще несколько городищ с аналогичными или близкими кладками стен. В плане они округлые небольшие (в диаметре около 100 м), помимо стен были окружены мощными глубокими рвами, служившими не только защитой от врагов, но, возможно, использовавшиеся в качестве осушительно-отводных «каналов», преграждающих доступ наступающей воды внутрь крепости, стены которой возведены были как бы на искусственном островке. Создание «искусственных островов» при строительстве крепостей на плоских берегах впоследствии, как мы видели, широко использовалось в Хазарии. Археологическое исследование этих равнинных городищ затруднено целым рядом причин, главнейшей из которых является выступающая в раскопах и шурфах вода. Только редкие находки обломков керамики позволяют говорить о том, что во всяком случае верхний слой на некоторых из них относится к VII—VIII вв.
<...>
Казалось бы, располагая такими сведениями о многочисленных фундаментальных постройках города, сооруженных очевидно, из устойчивых к превратностям времени материалов, а также о размерах громадного города, существовавшего несколько столетий, можно бы было найти хотя бы «следы пребывания» его на берегах в виде размытого разливами реки культурного слоя. Однако археологам до сих пор не удается обнаружить остатки развалин Итиля. Предположений о его местонахождении высказывалось много. Единственно, в чем сходились все исследователи, это размещение города на берегах Нижней Волги. Так, М. И. Артамонов априорно помещал его примерно в районе


О результатах хазарских поисков Л. Н. Гумилева
363
Енотаевска — Селитренного* и даже отправил туда в 1959 г. отряд своих учеников Л. Н. Гумилева, В. Д. Белецкого, И. Эрдели для обстоятельного обследования местности. Ничего, что можно было бы считать остатками населенного пункта 1Х-Х вв., там обнаружено не было. Это было объяснено Л. Н. Гумилевым непостоянством реки, меняющей русло, и подъемом уровня воды в Каспии**. Как бы там ни было, но эта попытка открыть пропавший город кончилась полным неуспехом***.
Совершенно очевидно, что поиски Итиля могут дать хоть какой-то результат только при тщательнейшем исследовании волжских берегов от Каспия и почти до Саратова. Безусловно, нужно предварительно изучить данные аэрофотосъемки или еще более эффективные космические съемки обследуемых берегов. В настоящее время в низовьях Волги, где вероятнее всего стоял этот город, вести археологические работы (даже разведки) весьма затруднительно из-за очередного подъема уровня воды в Каспии. Большие участки суши просто залиты морскими волнами, а многие пока только «подтоплены», т. е. вода не дошла до поверхности, но выступает в разных пунктах на различной глубине от нее (от 1 до 2 м). Бедствия обоих видов, к сожалению, коснулись памятников, которые в последние годы археологи склонны были считать остатками Итиля2.
<...>
В разведке по берегам нижней Волги Л. Н. Гумилев в конце 50-х гг. искал не только Итиль. Его интересовали и погребения, встречающиеся в песчаных сыпучих дюнах****. Сохранность их плохая, т. к. песок постоянно перемещается, то обнажая скрытое в нем, то, наоборот, надолго покрывая остатки деятельности человека и природы плотными тяжелыми насыпями (буграми). Открытые разведками погребения, относимые к хазарской эпохе или близкому к ней времени, Л. Н. Гумилев, не затрудняясь доказательствами, дал этнические определения: телесцы, печенеги, барсилы, хазары. Данных для датировки этих погребений очень мало, но даже в тех случаях, когда в погребении встречены вещи, они датируются автором произвольно. Так, погребение «барсила» и «печенега» относятся не к VI и IX вв.,
*Артамонов М. И. История хазар. Л.: Изд-во Гос. Эрмитажа, 1962. С. 390.
“Гумилев Л. Н. Открытие Хазарии (Историко-географический этюд). М.: Наука, 1966. С. 126-128.
“*Там же. С. 3.
****Там же. С. 110-129.


364
С. А. ПЛЕТНЕВА
а, по-видимому, к ХП-ХШ вв. Более уверенно говорить о дате трудно, т. к. сохранность стремян, по которым определяется время захоронения, плохая. Однако погребальный обряд, в частности ориентировка «барсила», уложенного головой на восток со сбруей коня и оружием (саблей, луком), а «печенега» — головой на запад, с останками оседлого и взнузданного чучела коня может быть основанием для отнесения «барсила», скорее всего, к половцу довольно позднего времени, возможно, из орды «саксинов», а второе погребение, вероятно, было печенежским, но принадлежало одному из перемещенных монголами в начале XIII в. из Приднепровья «черных клобуков». Что же касается так называемых телеских захоронений, то это были остатки сильно разрушенных погребений, время которых установить невозможно из-за отсутствия в них каких-либо датирующих или иных вещей. Предположение Гумилева, что это были якобы мертвецы, похороненные стоя в могильной яме, — недоказуемо. Погребения, которые автор называет хазарскими, на самом деле являются обычными (рядовыми) праболгарскими захоронениями. Покойники в них уложены головами на запад или север, почти без вещей, только с одним-двумя сосудами и остатками поминальной пищи (кости барана) в головах. Судя по сосудам, время погребений довольно позднее — IX—X вв. Несколько скелетов, по мнению Л. Н. Гумилева, ритуально разрушены, но полной уверенности в правильности этого наблюдения нет, т. к. погребения находились почти на поверхности или же были полностью открыты ветрами3.
Таковы археологические изыскания Л. Н. Гумилева в Нижнем Поволжье. К сожалению, они ничего не прибавили для исследования проблемы заселения этих мест хазарами4.
<...>
Михаил Илларионович постоянно обращался мыслью к археологическим древностям и памятникам Дагестана — страны, на земле которой сформировался союз племен, возглавленных хазарами. В книге он много писал об этом периоде и всех сложных перипетиях, в результате которых на ведущее место выдвинулись хазары. В конце 50-х гг. ему удалось организовать туда экспедицию под руководством Л. Н. Гумилева, который провел там небольшие разведки, скорее — «наезды». Результат оказался неожиданным: по мнению начальника экспедиции, хазарские земли были затоплены Каспием и поэтому обнаружить на них что-либо не представлялось возможным. Проблема оказалась «потопленной». Вновь пришлось открывать Хазарию дагестанскому археологу М. Г. Магомедову. Им рассмотрены


О результатах хазарских поисков Л. Н. Гумилева
365
все памятники, какие могут относиться к хазарской эпохе. Возможно, что не все выводы автора подкреплены достаточным количеством археологических данных, но факт «открытия» Хазарии состоялся.
Следует сказать, что, несмотря на вполне объяснимое желание всех хазароведов обнаружить Итиль на прикаспийских и нижневолжских землях, исследовались они очень слабо. А, между тем, именно в том регионе обнаружено уже более десятка «курганов с ровиками», т. е., по-видимому, хазарских погребальных комплексов. Интересно, что именно там в одном совершенно разрушенном кургане были обнаружены фрагменты черепа быка, на лбу которого была нанесена руническая надпись хазарским алфавитом. Несмотря на эти факты, пока эта земля остается «незнаемой» для археологов-хазароведов.
Однако, невзирая на отдельные неудачи, иногда просто «нерадение» или ошибки исследователей в поле и при обработке материалов, представляется очевидным, что археологическое хазароведение продолжает развиваться, с каждым годом пополняя наши знания о Хазарии и ее культуре. Около двух десятков археологов уже второго и третьего поколений после выхода в свет «Истории хазар» работают как над исследованием конкретных памятников и связанных с ним вопросов, так и над решением более общих проблем, относящихся в основном к этнической и социально-экономической тематике. Постепенно начинает расти интерес к сложнейшей проблематике духовной культуры народов каганата и связанных с ней вопросов искусства — народного и прикладного — «элитарного».
В 1999 г. вышла из печати моя книга «Очерки хазарской археологии», в которой сделана попытка показать, по возможности полно, что сделано археологами России за время, прошедшее после публикации «Истории хазар».


III
Евразийство и пассионарная теория этногенеза


1. ЕВРАЗИЙСТВО Л. Н. ГУМИЛЕВА
Меня называют евразийцем
А.П.: Лев Николаевич, давайте начнем с «истоков». Сегодня Вы представляете единственную серьезную историческую школу в России. Последней такой школой было евразийство — мощное направление исторической мысли первой половины нашего века, представленное такими именами, как Н. С. Трубецкой1, П. Н. Савицкий2, Г. В. Вернадский3, отчасти Л. П. Карсавин4 и Г. П. Федотов5. Насколько евразийцев можно считать предшественниками теории этногенеза Л. Н. Гумилева?
Л.Г.: Вообще меня называют евразийцем — и я не отказываюсь. Вы правы: это была мощная историческая школа. Я внимательно изучал труды этих людей. И не только изучал. Скажем, когда я был в Праге, я встречался и беседовал с Савицким, переписывался с Г. Вернадским. С основными историко-методологическими выводами евразийцев я согласен. Но главного в теории этногенеза — понятия пассионарности — они не знали. Понимаете, им очень не хватало естествознания. Георгию Владимировичу Вернадскому как историку очень не хватало усвоения идей своего отца, Владимира Ивановича6.
Когда мы говорим «история» — мы просто обязаны отметить или упомянуть, какая это история, история чего? Существует простое перечисление событий — это хроника; есть история экономическая, описывающая производство материальных благ; есть история юридическая, достаточно развитая в России в XIX в., изучающая эволюцию общественно-политических институтов; есть история культуры, военного дела и так далее. Я занимаюсь этнической историей, которая является функцией природного процесса — этногенеза и изучает естественно


370
Меня называют евразийцем
сложившиеся несоциальные коллективы людей — различные народы, этносы. В чем принципиальное отличие этнической истории от исторических наук, изучающих социальные структуры? Этническая история от всех прочих отличается прежде всего дискретностью, прерывистостью. Происходит это потому, что сам процесс этногенеза (как, впрочем, и всякий другой природный процесс) конечен и связан с определенной формой энергии, открытой нашим великим соотечественником
В. 	И. Вернадским, — энергией живого вещества биосферы. Эффект избытка этой энергии у человека ваш покорный слуга назвал пассионарностью. Любой этнос возникает в результате определенного взрыва пассионарности, затем, постепенно теряя ее, переходит в инерционный период, инерция кончается, и этнос распадается на свои составные части...
А.П.: Лев Николаевич, расскажите о приложении теории этногенеза к русской истории.
Л.Г.: Даже в общих чертах это достаточно долгий разговор. Начать, видимо, нужно с того, что история Древней Руси и России — результат двух разных взрывов пассионарности, двух разных пассионарных толчков. Взрыв пассионарности, который вызвал к жизни Древнюю Русь, произошел в I в. н. э. от Южной Швеции (движение готов) к устью Вислы и к Карпатам, где жили тогда предки славян; затем он прошел через территорию современной Румынии — Дакии: даки были сожжены этой пассионарностью, потому что бросились воевать с могучей Римской империей, в результате этой войны они, по существу, были все истреблены. Далее этот взрыв прошел через Малую Азию и Палестину, где возникло православное церковное христианство, позднее оформившееся в Византийскую империю. Далее этот же толчок прослеживается в Абиссинии (Аксум). Все это случилось, повторяю, в I в. А ведь именно к этому времени (I—II вв.), как доказал еще мой покойный учитель, профессор Артамонов, появились первые археологические памятники, которые можно отнести непосредственно к славянам. Вот этот-то славянский (а вернее, славяно-готский) этногенез и породил позднее Древнюю Киевскую Русь. И вот здесь я должен еще раз обратиться к этнологии.
Этнос — долго идущий процесс, определяемый тремя параметрами: пространственным (географический ландшафт), временным (изменение пассионарности от рождения до распада через определенную последовательность фаз) и контактным (взаимодействие с другими этническими системами, которое вызывает смешение, нарушение прямого процесса)7.


Меня называют евразийцем
371
Продолжительность этногенетического процесса, если считать с инкубационным периодом жизни этноса в начале и с инерционным в конце, — около полутора тысяч лет. Так же случилось и со славянами. В середине своего развития, в так называемой фазе надлома, они раскололись на отдельные племена и народы, хотя и продолжали ощущать свое единство, по-прежнему пользовались общепринятым языком. Но и языки и культуры постепенно, но неуклонно расходились: чехи и поляки оказались католиками, сербы и болгары стали православными, но противниками Византии; языческие полабские славяне были покорены немцами, хотя до XVIII в. на берегах Эльбы говорили на славянских языках.
Часть древних славян двинулась на Восток, дошла до рубежа Днепра и до озера Ильмень. Эта часть и была этнической основой древнерусского периода славян. Естественно, при своем расселении славяне, встречаясь с соседними народами, бранились с ними, включая их в свою этническую систему. Так, если по правому берегу Днепра жили славянские племена славян и древлян, то на левом берегу жили, к востоку от Чернигова, сабиры — северяне, которые сменили свой древний язык (неизвестно какой) на славянский и вошли в состав Киевской Руси. К XIV—XV вв. славянского единства уже не существовало, но память о нем сохранилась. В XV в. чешские гуситы пытались вернуться к православию, проповеданному у них еще святым Мефодием. Но так как Византия была слаба, а России как целого государства не существовало, это им не удалось — они остались в рамках западноевропейских суперэтносов и очень сильно пострадали от этого. Если во времена Яна Гуса чехов в Богемии было три миллиона, то после битвы на Белой горе в 1618 г. их осталось всего 800 тысяч. Причиной такой страшной убыли генофонда была победоносная война 1419—1458 гг. В победоносных войнах люди так же гибнут, как при поражениях.
Понимаете, сама проблема разрыва этнической традиции, проблема этнических упадков потому и сложна, что нынешнее истолкование истории идет на уровне начала XIX в. В то время во всех науках господствовал прямолинейный механистический эволюционизм, ныне отброшенный даже в зоологии и замененный мутогенезом. Поскольку с таких позиций необъяснимы летальные исходы огромных цивилизаций, то виноватыми в гибели, например, Римской империи считали то варваров, то христиан, то рабов и рабовладельцев, но никак не самих римлян. А ведь причина гибели Римской империи и ее культуры гнездилась именно в них, хотя считать их виноватыми тоже неправильно:


372
Меня называют евразийцем
ведь нельзя же обвинять старика в том, что он не занимается боксом или альпинизмом, ссылаясь на больное сердце.
Римляне к IV в. разучились воевать и даже защищаться. Достаточно вспомнить, что после разорения Рима вандалами в 455 г. римляне обсуждали не как восстановить город, а как устроить цирковое представление: на большее они уже не были способны. А вождю герулов — Одоакру они подчинились в 476 г. без сопротивления.
Римский пример не единственный способ гибели «цивилизации», Византия погибла мужественно и трагично. Следовательно, гибель можно выбирать, хотя сам выбор всегда бывает подсказан ходом событий далекого прошлого. Все системы, возникшие при пассионарном толчке, распадаются, но каждая по-своему...
А.П.: Таким образом, в соответствии с вашей теорией, Древняя Русь закончила свое существование примерно в Х1У-ХУ вв. Законный вопрос: откуда же взялась Россия — та Россия, в которой мы с Вами живем?
Л.Г.: Новая русская этническая целостность — результат толчка XIII в., который прошел несколько восточнее предыдущего толчка I в. Он прослеживается от Финляндии через Белоруссию (между Вильно и Москвой), через Малую Азию, которая тогда уже была в руках турок (толчок породил там могучую Османскую империю) и до Абиссинии, которая снова восстановилась из обломков предыдущей Аксумской эпохи. Точнее определить дату толчка и его географию мы не можем, но мы можем назвать первых пассионариев, которые создали две великие державы — Литву и Россию: Александра Невского в России и князя Миндовга в Литве. Вся история Литвы начала XIV в., то есть до Гедимина, — период небольших смут, непорядков, распрей, все более кровопролитных и жестоких, — начало пассионарного подъема. Силы вновь возникших и обновленных этносов уходили на междоусобные войны. В этом отношении судьбы Великого княжества Литовского и Великого княжества Владимирского были различны. Дело в том, что в XIII в. из Монголии пришли войска Батыя.
А.П.: Здесь, в оценке и интерпретации этого события, Вы, наверное, согласитесь, — основной пункт ваших расхождений с большинством историков: как западнического, либерального, так и патриотического (например, А. Кузьминым или
В. 	Чивилихиным) направлений.
Л.Г.: Соглашусь, но здесь есть известная разница. Что касается «западников», то мне не хочется спорить с невежественными


Меня называют евразийцем
373
интеллигентами, не выучившими ни истории, ни географии. В науке считается правильным только эмпирическое обобщение, то есть непротиворечивая версия, опирающаяся на все известные факты. Повторю литтть факты, которые я приводил неоднократно.
В XIII в. всех монголов было около 700 тысяч человек: воинов же 130 тысяч. Воевали они на трех фронтах: в Китае, где было около 60 миллионов населения в империи Цзинь и 30 миллионов в империи Южная Сун; в Иране с его 20-миллионным населением и в Восточной Европе с населением в 8 миллионов, из которых хорошо обученное войско составляло более 110 тысяч человек. А кроме этого — камские булгары, мордва и половцы. Понятно, что перебросить на Запад в 1236-1237 гг. монголы могли лишь очень небольшое количество войск. Замечательный эрудит, знаменитый археолог, профессор Николай Веселовский определяет их как 30 тысяч человек, и, по-видимому, столько их и было. Естественно, с такими силами Батый завоевать Россию, в которой было 110 тысяч вооруженных воинов, не мог. Его поход в 1237-1240 гг. не более чем просто большой набег, причем целью этого набега было не завоевание России, а война с половцами, с которыми у монголов уже была кровная месть, степная вендетта. Так как половцы крепко удерживали линию между Доном и Волгой, то монголы применили известный тактический прием далекого обхода — и совершили кавалерийский рейд через Рязанское, Владимирское княжества, затем взяли Козельск, страшно истребив его население, затем перешли к Киеву, который, собственно, и защищать-то никто не стал: князь бежал, а воевода не смог собрать войско, потому что после троекратного разгрома соседними русскими княжествами Киев превратили в руины. Затем монголы ушли на Запад.
Возникает вопрос: чем была вызвана такая жестокая расправа с Козельском, который монголы прозвали «злым городом»? В названии — разгадка. Монголы «злыми» называли города, в которых убивали их парламентеров. Убийство парламентера, с точки зрения монголов, было тягчайшим преступлением. При Калке были убиты монгольские послы, и в числе их убийц был Мстислав, князь Черниговский. Конечно, можно возразить, что горожане не виновны в преступлении князя, но у монголов было чрезвычайно развито понятие коллективной ответственности: если жители данного города признают своего князя, они делят его судьбу.
Аналогичный случай имел место в 1945 г. Когда наши войска окружили Будапешт, всем было ясно — город не устоит. Чтобы


374
Меня называют евразийцем
избежать разрушения города и напрасного кровопролития, была предложена капитуляция. Три советских парламентера договорились об условиях капитуляции с венгерским командованием. Но на их обратном пути немецкий патруль дал автоматную очередь по машине. Шофер успел дать газ, машину внесло в наше расположение, и наши солдаты и офицеры нашли в ней трех умирающих товарищей. После этого удержать войска от приступа было невозможно. Я в это время был под Берлином, но если бы я был под Будапештом, то смею Вас уверить, что и меня бы не удержали, ибо я вполне разделяю мнение, которое монголы пытались насадить во всем мире: личность посла неприкосновенна. Но если в связи с западнической концепцией «ига» у меня вопросов не возникает, то признание этой концепции историками национального направления поистине странно. Даже непонятно, как историки смеют утверждать, что их трактовка в этом случае патриотична. Значит, отряд кочевников без баз, без пополнений, с постоянной нехваткой стрел, которые надобно расходовать, побил и покорил наших предков?! Да ведь если маленький Козельск так долго сопротивлялся, то очевидно, что силы нападающих были невелики. Это были далеко не триста тысяч, как предполагали либеральные историки прошлого века. А ведь именно у них позаимствовал эту цифру Чивилихин. Реальная величина, как мы уже говорили, на порядок меньше. Никак не пойму, почему люди, патриотично настроенные, так обожают миф об «иге», выдуманный, как показал В. Каргалов, в XVI в. немцами и французами, чтобы перетянуть на свою сторону белорусов и украинцев.
Ведь и говорить о завоевании России монголами нелепо, потому что монголы в 1249 г. ушли из России, и вопрос о взаимоотношениях между Великим Монгольским улусом и Великим княжеством Владимирским ставился уже позже и решен был уже в княжение Александра Невского, когда он, договорившись сначала с Батыем, потом подружившись с его сыном Сартаком, а затем и со следующим ханом, убийцей Батыя и Сартака — мусульманином Берке, добился выгодного союза с Золотой Ордой, которая располагалась в низовьях Волги. Вокруг Сарая, который лежал между Волгоградом и Астраханью, около села Селитряного, расстилались широкие и, в общем, ненаселенные степи, так что никакого давления политического или военного Орда на Владимирское княжество оказывать не могла. И не оказывала. Более того. В это время в самом Монгольском улусе вспыхнула гражданская война. Батый удержался только потому, что Александр Невский дал ему свои дополнительные


Меня называют евразийцем
375
войска, состоящие из русских и алан, что и помогло Батыю выиграть распрю с великим ханом Гуюком, умершим во время похода. Сил у Батыя после ссоры с родственниками, по авторитетным источникам, было всего 12 тысяч человек монгольских воинов, разделенных между тремя большими ордами, которыми руководили братья Батыя. Четырех тысяч монголов для того, чтобы контролировать такую огромную территорию, было, естественно, мало. Вести войну с такими силами совершенно невозможно. Поэтому ордынские ханы — Батый, Берке, Менгу-Тимур — прежде всего искали надежных союзников. Но союзники были нужны и России, потому что в это время (1245) на Лионском соборе папа Иннокентий IV объявил крестовый поход против схизматиков — греков и русских. Во время столкновений русских с немецкими крестоносцами в Прибалтике немцы, захватив город, обращали местное население — латышей и эстонцев — в крепостных рабов, а русских, включая грудных детей, поголовно вешали. Против русских немцы вели истребительную войну. Александр Невский остановил наступление шведов в 1240 г., через два года он выиграл сражение на Чудском озере, и это отсрочило неизбежный конец. Александру нужны были союзники для того, чтобы противостоять крестовым походам, последствия которых были хорошо известны на примере разгрома Византии, похода в Палестину, Антиохию, всех тех зверств, которые крестоносцы учиняли на захваченных в своей первой колониальной войне территориях. И он сумел заключить союз с Золотой Ордой. Польза от этого была колоссальная.
Небольшая Прибалтика служила удобным плацдармом для всего западноевропейского рыцарства — в Прибалтику вливались вооруженные отряды из Франции, из Лотарингии, из Германии, скандинавских стран — орден, таким образом, мог создать любое войско для того, чтобы добиться победы над схизматиками. В 1269 г. после битвы под Раковором (1268), которую новгородцы выиграли, разбив немецкий отряд, немцы подготовились к решающему удару и сконцентрировали значительные силы для удара по Новгороду. И тогда в Новгород явились боевые порядки татарских всадников, и, цитирую, «немцы, замиришася по всей воле новгородской, зело бо боя- хуся и имени татарского». Псков и Новгород были спасены. И действительно, военная техника у татар была гораздо выше европейской. Правда, у них не было тяжелых лат, но халаты в несколько слоев войлока защищали от стрел лучше железа. Кроме того, дальность полета стрелы у английских


376
Меня называют евразийцем
лучников, лучших в Европе, была 450 метров, а у монголов до 700 метров, ибо они имели сложный лук, клееный, с роговой основой. Кроме того, у монгольских лучников с детства специально тренировали определенные группы мышц. В общем, Владимирское княжество устояло, несомненно, только благодаря тому союзу, который Александр Невский заключил с золотоордынскими ханами.
Трудно ему было. Большинство современников, как это часто бывает, его не понимали. Умер он не от яда — это вымысел. Он умер в один год со своим союзником Миндовгом, который собирался сбросить немцев в Балтийское море. Миндовг умер, по-видимому, от руки убийцы или от яда убийцы в Литве, а Александр, как известно, умер в Городце, куда немецкие агенты проникнуть не могли, а татарам он был дорог как союзник и друг.
Возникает интересный вопрос: почему Православная
Церковь объявила Александра Невского святым? Выиграть две битвы — довольно простое дело, многие князья выигрывали сражения. Александр Невский не был очень добрым человеком — он крепко расправлялся со своими противниками, — так что и это не повод для того, чтобы сделать его святым и почитать до сих пор — именно сейчас отслужили панихиду по Александру Невскому в память Невской битвы. Очевидно, главным послужил имеющий колоссальное значение правильный политический выбор, сделанный Александром. В его лице русские поняли: надо искать не врагов, которых всегда достаточно, а друзей.
В конце XIII в. Золотая Орда на Нижней Волге пережила очень много тяжелых потрясений: восстал темник Ногай; была длительная гражданская война, и в это время Смоленск, к которому монголы и близко не подходили, в 1274 г. прислал послов с просьбой принять под свою руку город. Выражение «под свою руку» не должно обманывать читателя — так в те времена назывался оборонительно-наступательный союз. Дипломатический этикет XIII в. предполагал, что просящий уже тем самым признает приоритет того, у кого он просит.
Но в начале XIV в. случилось потрясение, стоившее Орде существования: царевич Узбек принял ислам, отравил своего предшественника хана Тохту и объявил ислам государственной религией Орды. Все подданные улуса Джучи — то есть Золотой Орды на Волге, Синей Орды в Тюмени, Белой Орды на Иртыше — должны были принять ислам. Но подданные запротестовали, заявив: «Зачем нам вера арабов, когда у нас есть


Меня называют евразийцем
377
своя вера — яса нашего великого Чингисхана?» Вскипела гражданская война, в которой довольно многочисленное население Поволжья, уже обращенное в ислам, поддержало Узбека. Но по отношению к русским таких притязаний не было. Русских никто не собирался обращать в ислам. Это также показывает, что здесь мы имеем этнический симбиоз и союз двух крупных держав, нуждающихся друг в друге, а не покорение Руси Золотой Ордой. К этому времени в России князья — наследники уже разложившейся и уже загнивающей Древней Руси были постепенно оттеснены от власти митрополитами. Митрополит Петр, который в 1300 г. с Волыни был приглашен в Россию править в стольном городе Владимире, был очень мягкий, добрый и образованный человек. Этим он, естественно, вызвал неудовольствие среди своих подчиненных, которые по старому русскому обычаю начали писать на него доносы великому князю Михаилу Ярославичу Тверскому. Тот созвал специальный Собор для того, чтобы на нем выяснить, действительно ли берет взятки митрополит Петр. И произошло нечто необычное. Вообще полагается, что на Соборе право голоса имеют только духовные лица. А на этом Соборе собралась паства. Это, кстати, чисто монгольский обычай — в Орде все верующие обладали равными в этом смысле правами. И паства сказала: «Да мы нашего владыку знаем. Никаких взяток он не берет. И вообще он очень скромно живет. Куда же он девает деньги?» А митрополит Петр действительно жил очень скромно, единственное у него было, говоря современным языком, хобби — он очень любил рисовать иконы, чем и занимался в свободное время. После всего этого митрополит Петр, очень обиженный, стал ездить в Москву, а не в Тверь. И в Москве его очень хорошо принимали. Постепенно центр духовной жизни сосредоточился в Москве. Наследник Петра, грек Феогност, был очень умным человеком. Однажды он поехал в западные владения, уже захваченные Литвой, с миссионерскими целями. Из этой поездки он чудом вернулся живым. Оказалось, что та часть огромного государства Древней Руси распалась на две части — одну, подчинившуюся добровольно татарам, и другую, захваченную Литвой — Гедимином, Ольгердом, Витовтом и Ягайлой.
Вообще, литовцы нанесли значительно больше обид и оскорблений захваченным подчиненным Черной Руси, Белой Руси, Волыни (а поляки захватили Червленую Русь — Галицию), и везде русские оказывались в очень угнетенном состоянии. А татары, не желавшие принимать ислам, находили убежище на Руси. Главным образом они ездили в город Ростов — это был


378
Меня называют евразийцем
самый культурный город в Великороссии. Половину его населения составляла меря. В Ростове даже был большой храм Керемету — их богу. А на другой стороне, в центре города, стоял храм Николая Угодника, в который ходила другая половина города — русские христиане. Посередине же был базар. И русские и меря великолепно уживались друг с другом. А через некоторое время меря тихо и спокойно приняла православие. Кстати, фактически русские приняли православие тоже довольно вяло, долго оставаясь двоеверцами: они признавали и христианскую религию, и нечистую силу, которую старались задобрить подарками. Такое двоеверие распространено до сих пор, когда люди считают, что не надо ссориться ни с Богом, ни с дьяволом. С Богом — нехорошо, а дьявол может сделать что-нибудь неприятное. Священники, которых отправляли по деревням, были простые русские люди, и они великолепно понимали — дьявол-то есть! И поэтому они никак не наказывали двоеверов. Осуждали, но не наказывали. Поэтому это двоеверие стало религиозной основой Древней Руси. «Чистое» православие сохранялось только во Владимирской митрополии. В ней властвовал тогда наследник Феогноста митрополит Алексей (Бяконт), хотя чаще всего он жил в Москве. Его крестным отцом был не кто иной, как Иван I Калита. При Иване II, сыне Ивана Калиты, Алексей был фактическим правителем государства.
Здесь случилось событие, углубившее дружбу между Ордой и (теперь уже можно говорить) Москвой. В Орде жила вдова страшного тирана, беспощадного завоевателя и жестокого правителя Узбека. Звали ее Тайдула. Она была первая леди Мусульманского мира. Во всех источниках о ней говорится как о женщине исключительно доброй, приветливой и красивой. Она никогда никому не делала зла, защищала людей от гнева своего мужа, а потом от гнева своего сына Джанибека, который, справедливости ради надо сказать, был, в отличие от отца, добрым и справедливым человеком. Но после смерти Узбека самым влиятельным человеком в Орде была Тайдула. И вдруг она ослепла. По-видимому, у нее развилась обыкновенная трахома. Так как никакие шаманы помочь ей не могли, она обратилась к митрополиту Алексею. Он предложил ей приехать на границу, которая была около Тулы (кстати, позднейшее название города Тулы — от имени Тайдулы). Завел ее в церковь, освещенную восковыми свечами, долго читал молитвы и водой смазал ей глаза. То есть на самом деле это была не вода, а спирт, который в Москве уже умели делать. Известно, что трахома довольно легко убирается спиртом. И Тайдула прозрела.


Меня называют евразийцем
379
Этот случай укрепил дружбу между Золотой Ордой и Великим княжеством Московским. Дружба эта была крайне необходима, так как Литва со страшной силой давила на русские земли и подчинила себе уже и Киев — после битвы при Ирпени, и Чернигов, и Курск. Затем Витовт захватил Смоленск, Вязьму и Брянск. То есть литовцы имели гораздо больше силы, чем татары, и приносили Руси гораздо больше бедствий. Любопытно, что эта сторона русской истории историками XIX в. замалчивается. Интеллигенция западнического направления считала, что говорить о притеснениях нас европейцами как-то нехорошо. И только Михаил Юрьевич Лермонтов две свои лучшие поэмы — «Боярин Орша» и «Литвинка» — посвятил конфликтам русских именно с литовцами, а не с татарами, что соответствовало действительным историческим тенденциям. Летописи свидетельствуют, что набеги литовцев, хотя и пеших, были намного более жестокими, нежели набеги татарских разбойников, которых было много, как во всякой стране в то время, но которых наказывали сами татарские ханы.
И все было бы хорошо для Орды, если бы не крайняя разношерстность ее населения. Правители так же зависят от своих подданных, как подданные от правителя. И когда отдельные татарские багадуры («богатыри») пытались укрепиться или в устье Камы, среди камских булгар, или в лесах Мордовии, они на некоторое время получали самостоятельность. А когда сын «доброго» Джанибека мерзавец Бердибек убил своего отца и захватил власть — в Орде появилась масса самозванцев, которых стали поддерживать отдельные племена: то ногаи, то булгары, то остатки куманов, то мордва — началась «великая замятия» в Орде. Но любопытно, что русские князья, даже во время «замятии», когда ханы менялись чуть ли не каждый год, продолжали возить «выход» в Орду — то есть тот взнос, на который Орда содержала свое войско, помогавшее в войнах с немцами, литовцами и всеми врагами Великого княжества Владимирского. Все это продолжалось довольно долго — до тех пор, пока в Орде совершенно не пала местная династия, местная власть. А потом из Орды выделилась Синяя Орда, которая была самой «дикой», самой отсталой, как у нас говорят, страной. Она сохранила еще древнюю доблесть и древнюю воинственность. Хызр-хан Синей Орды захватил Золотую Орду, и в этой распре погибла сама Тайдула, защитница русских. Затем Мамай, который опирался на причерноморские степи и на половцев, не будучи чингиси- дом, стал сажать царевичей-чингисидов на престол и правил от их имени. Это был выраженный западник. Он договорился


380
Меня называют евразийцем
с генуэзцами, получал от них деньги. И на них содержал войско отнюдь не татарское, а состоящее из чеченов, черкесов, ясов и других народностей Северного Кавказа. Это было наемное войско. Мамай пытался наладить отношения с московским князем Дмитрием, который был тогда очень мал, и за него правил митрополит Алексей. Но тут вмешался Сергий Радонежский. Он сказал, что этого союза ни в коем случае допускать нельзя, потому что генуэзцы, союзники Мамая, просили, чтобы им дали концессии на Севере, около Великого Устюга. Они хотели постоянно покупать там меха. Сергий же всегда стоял на той точке зрения, что никаких контактов нам с латинами иметь не надо, так как они народ лукавый, лицемерный, вероломный и притом отнюдь не друзья Руси, а враги. В результате Московское княжество поссорилось с Мамаем и выступило на стороне законного хана Синей и Белой Орды Тохтамыша.
И вот тогда произошло событие, которое положило начало созданию новой России, — Куликовская битва. Интересно, что князья — новгородские, тверские, суздальские и прочие — уклонились от участия в походе на Мамая, а население этих княжеств пришло к Дмитрию как добровольцы. Союзником Мамая, кроме Генуи, была еще и Литовская Русь, или Великое княжество Литовское. Великий князь Ягайло Ольгердович привел 80 тысяч поляков, литовцев и русских на помощь Мамаю. Правда, он опоздал, и, по-видимому, умышленно, к моменту битвы. Но все равно Мамай был на рубеже победы. Конный удар на русские цепи оказался губительным и для передового полка, которым командовал воевода Мелик, и для пеших ратей. И только применение татарской тактики конного боя, использование засадного полка, вступившего в сражение в критический момент, когда мамаевцы потеряли строй, во главе с Владимиром Андреевичем Храбрым и Боброком Волынцем, переломили ход сражения в пользу русских. Потери в этой резне были колоссальными. Было очень много раненых. Их положили на телеги и повезли домой. Что же делали наши милые западные соседи? Литовцы и белорусы догоняли телеги и резали раненых.
Простите, но я не понимаю: как можно изучать русскую историю и не видеть, где свои и где чужие? Это или умышленное замалчивание, или полная неспособность к историческому мышлению.
Ведь союзником Дмитрия Московского был хан Тохтамыш. Когда Мамай, ускакавший с Куликова поля, собрал новое войско, то именно Тохтамыш с сибирскими войсками пришел в 1381 г. в причерноморские степи и встретил Мамая, готового


Меня называют евразийцем
381
к бою. Но татарские воины Мамая, увидев законного хана, сошли с коней и передались Тохтамышу. Они не схватили Мамая, а дали ему убежать, ибо они не были предателями. Мамай ускакал к своим друзьям-генуэзцам в Кафу (Феодосию), но европейским купцам он перестал быть нужен, и они его убили. Так разнились понятия о чести и верности у цивилизованных европейцев эпохи Возрождения и у евразийских кочевников Великой степи.
Свою оценку автор не навязывает — читатель волен принять любую точку зрения.
А.П.: Позвольте, Лев Николаевич, но ведь союзник Дмитрия Донского, Тохтамыш, уже в 1382 г. разорил Москву...
Л .Г.: Да, тогда случилась беда, погубившая Тохтамыша, но не Москву. Суздальские князья, потерявшие право на Владимир, были настроены против Москвы. А интриги у них всегда осуществлялись одним способом: писанием доносов. И они донесли Тохтамышу, что Дмитрий хочет предать его и присоединиться к Литве. Тохтамыш был очень славный человек — физически сильный, мужественный, смелый, но, к сожалению, необразованный. Он был не дипломат — дипломаты все погибли во время «великой замятии». И он поверил, ибо в Сибири не лгут: если свои же приходят и говорят про другого плохо — этому верят! Тохтамыш сделал набег на Москву. Собственно говоря, взять Москву он никак не мог. Он переправился через Оку, подошел к Москве, в то время как все князья и бояре разъехались по своим дачам и жили там спокойно. Москва была укреплена каменными стенами. Взять ее было невозможно — у татар не было никаких осадных орудий, они двигались на рысях одной конницей. И тут сказалось отсутствие профессиональных военных и профессиональных правителей. Народные массы в Москве, как всегда у нас на Руси, решили выпить. Они стали громить боярские погреба, доставать оттуда меды, пиво, так что во время осады почти все московское население было пьяным. Москвичи выходили на крепостные стены и крайне оскорбляли татар непристойным поведением — они показывали им свои половые органы. Татар это ужасно возмутило. А когда в Москве все было выпито, москвичи решили, что больше воевать не стоит, пусть татары договорятся обо всем и уйдут. И открыли ворота, даже не поставив стражу перед ними. Первыми прошли послы, за ними все татарское войско, и двадцать тысяч трупов лежало на улицах внезапно протрезвевшего города. Так было на самом деле — все это описано в летописях. Говорят, Тохтамыш сделал очень непристойный поступок. Но сделал его не столько


382
Меня называют евразийцем
он, сколько суздальские князья Василий Кирдяпа и Семен Дмитриевич. Они своим доносом вызвали резню. За время, пока татары стояли под Москвой, весть об этом прошла по всей стране. Бояре, воеводы, родственники князя собрали свои дружины и двинулись к Москве. Татары быстро спаслись бегством. После этого Тохтамыш «простил» Дмитрия и решил, что он заключил с ними полный мир. И все бы сошло Тохтамышу, если бы на него не напал Тимур. Тимур прошел от Самарканда до Волги, пользуясь весенним временем. Дело в том, что степь летом совершенно сухая и провести по ней лошадей нельзя. Но когда тает снег — вырастает травка. На юге снег тает, естественно, раньше, чем в середине и на севере. Поэтому каждый раз Тимур останавливал свое войско, выкармливал на свежей травке лошадей и делал следующий переход к тому времени, когда впереди вырастет трава. Таким образом он совершил головокружительный поход, который до него никто не мог совершить. Татары героически сопротивлялись. И потребовали, конечно, помощи от москвичей. Князь Дмитрий Донской уже умер к тому времени, а его сын Василий вроде бы повел московское войско, но защищать татар у него не было ни малейшего желания. Он повел его не спеша вдоль Камы, довел до впадающей в Каму реки Ик и, когда узнал, что татары, прижатые к полноводной Каме, почти все героически погибли, переправил войско назад и вернулся в Москву без потерь. Но на самом деле он потерял очень много, потому что сам он заблудился в степи, попал в литовские владения, был схвачен Витовтом и вынужден был купить свободу женитьбой на Софье Витовтовне, которая впоследствии причинила России много вреда.
Решающим событием в истории Золотой Орды и Великого княжества Московского была вторая экспедиция Тимура через Кавказ и сражение на реке Терек. Тохтамыш мобилизовал всех подчиненных ему татар — то есть организовал ополчение по типу чингисовского. Но качество его было далеко не то, что при Чингисхане. Несмотря на то что это были прекрасные наездники, стрелки из лука, им явно не хватало жертвенности. Говоря специальным термином, они не были способны на сверхнапряжение. А у Тимура была регулярная армия, составленная из гулямов — удальцов, которые сражались за деньги, имели военную дисциплину и отменную выучку. Как всегда, армия оказалась сильнее ополчения. Тимур выиграл сражение. И, переправившись через Терек, прошел по Волге, уничтожая все татарские города. Но дальше Тимур не пошел, так как татары восстали у него в тылу, восстали черкесы на Кубани, восстал


Меня называют евразийцем
383
Дагестан. Тимуру спешно пришлось возвращаться обратно через Дербентский проход, после чего он ушел обратно в свои владения в прекрасный город Самарканд, оставив бывших своих офицеров из числа волжских татар, мурзу Едигея и царевича Темир-Кутлука. В это время Витовт решил развернуть наступление на Восток и захватить всю Россию. Он договорился с Тохтамышем, который сбежал к нему — больше некуда было бежать, — что он восстановит Тохтамыша на престоле Золотой Орды, а татары за это уступят Литве русские земли. Создалась огромная армия из литовских богатырей, польских шляхтичей, немецких рыцарей и, конечно, белорусов, которые тоже были мобилизованы. Темир-Кутлук при помощи Едигея наголову разгромил лучшую армию Европы в 1399 г.
И в это время случилось событие, которое не следует упускать из виду. Витовт бежал, и сопровождал его некий казак Мамай (потомок того, погибшего, кажется, внук его). Шли они через какие-то леса, принадлежащие Мамаю, и тот заблудился в них. Три дня они бродили, и тогда Витовт, который был человек очень умный, сказал: «Хватит. Дам тебе княжеский титул, урочище Глину и город Глинск. Выведи!» И Мамай сразу вывел его. Потомком этого казака Мамая (а следовательно, и самого Мамая) по женской линии был Иван Грозный. Мать его, Елена Васильевна Глинская, происходила из этого рода. Следовательно, когда Г розный истреблял бояр — потомков победителей на Куликовом поле, — он действовал логично, как потомок Мамая. Он мстил за унижение своего предка. Конечно, он об этом не знал. Но ведь в этом-то и интерес! Так работает мироощущение на уровне логики событий!
Таким образом, можно сказать, что Орда внезапно возвысилась. Но Темир-Кутлук внезапно умер. В источниках сказано очень невнятно, что он проявил самовольство, то есть стал заботиться о своем народе, а не служить Тимуру. Через некоторое время, уже после смерти Тимура, в Орде ханом стал брат Темир-Кутлука — Шадибек. Витовт решил напасть на Москву. Это случилось в 1406 г. Он дошел до Тулы. Но Шадибек пришел с татарским войском, и Витовт немедленно отступил, наученный недавним опытом. Теперь мы можем спросить: так кто же помог Москве устоять против жестокого нажима с юга, из Мусульманского мира, от Тимура, и с запада, со стороны Витовта и Ягайлы? Кто же нам должен быть ближе: Ягайло, воины которого резали русских раненых после Куликовской битвы, или Шадибек, который в нужное время явился на помощь? Мне кажется, этот вопрос во всяком случае требует пересмотра.


384
Меня называют евразийцем
Не следует упускать тех событий, о которых я упоминал. А в обыкновенных учебниках XIX в. либерального направления они опускаются. Для того чтобы о них узнать, надо читать под* робные сочинения вроде «Истории» Соловьева, которая никак не интерпретирует, но по крайней мере упоминает эти факты.
И вот теперь мы можем поставить проблему: каким образом маленькое Московское княжество, имея таких представителей, среди которых были не только рачительный хозяин Иван Калита, но и беспринципный Юрий Данилович, бесхарактерный, мягкий Иван Иванович Красный, вполне заурядный как личность Дмитрий Донской, превратилось в ту Великую Русь, в наследии которой мы с Вами живем?
А.П.: Действительно, каким образом?
Л.Г.: Кто видел, знает сегодня о таких этносах, как мурома, заволоцкая чудь? А ведь заведомо известно, что никакого истребления этих племен, довольно многочисленных, не было. Они просто смешались с пришлыми суздальскими и тверскими славянами, выучили русский язык и вошли в состав русских. Мы видим, что великороссы, как их было принято называть, или россияне, как их называют сейчас, — этнос, сложившийся из трех компонентов: славяне, угро-финны и татары, смесь тюрок с монголами. Татары-язычники, которые не хотели принимать ислам и бежали на Русь в большом количестве, оседали и в Рязанском княжестве, и в Московском, и, больше всего, в Ростове Великом, где, как я уже говорил, было смешанное население. Они стремились жениться на русских боярышнях. Их татарские красавицы крестились, чтобы выйти замуж за русских бояр. Образовался новый смешанный этнос, который никогда раньше не существовал. Здесь начало этногенеза — переход от инкубационного периода фазы подъема к его явному периоду. В результате получилось очень сильное этническое образование, в котором никогда не было вражды на национальной почве.
Могут сказать: как это так? Мы, потомки славян, всех всегда побеждавшие, являемся наследниками каких-то татар? Но мы стали одерживать победы именно с того момента, как мы смешались. Впрочем, если подумать, выясняется, что все известные нам европейские этносы, да и азиатские тоже, возникли тем же способом. Чьи потомки англичане? Во-первых, мы должны учесть романизированных кельтов, которые были почти все перебиты, но их женщины рожали детей победителям. От англов, саксов и ютов. Те, в свою очередь, были разбиты норманнами, потомки которых поселились в Нортумберленде и до XX в. говорили на норвежском языке; и датчанами, которые поселились


Меня называют евразийцем
385
на юге, пока их не выгнал Эдуард Исповедник; после этого прибыли нормандцы из Северной Франции и плантагенеты из Анжу и Пуату. Все эти элементы смешались в единое целое, и оказалось, что эта система такая сильная, что трехмиллионное английское королевство побеждало 18-миллионное французское во время Столетней войны. Кончилось это, правда, для них поражением, но больше чем через сто лет побед. Очевидно, смесь — первоначальное во время пассионарного толчка условие, без которого новый этнос возникнуть не может. Но как только этнос возник, сложился и формализовался, вся пассионарная его часть может смешиваться без вреда и даже с пользой для себя, а основная часть, сбросив избыток энергии, начинает кристаллизоваться в каких-либо определенных формах. Это случается в акматической фазе и, самое главное, в фазе надлома. Мы действительно знаем, что северяне, потомки древних савиров, досуществовали до XVII в.; еще в Смутное время они выступали против Москвы и против Василия Шуйского, поддерживая Болотникова, князя Шаховского и других.
Вот вам, кстати, еще один пример исторического мифа: «Смутное время — это крестьянская война». Но основную-то силу армии Болотникова составляли три рязанских пограничных полка, во главе которых стоял полковник Прокопий Ляпунов. И наоборот: Шуйского поддерживали, то есть Москву защищали, даточные люди — мобилизованные крестьяне. Таким образом, то, что мы пытаемся изобразить как крестьянскую войну, не отвечает этим известным, опубликованным в исторической литературе фактам.
Та же ситуация и с политикой Александра Невского. То, что Александр подчинился Орде, рассматривается как предательство Христианского мира. Ранее об этом писали: польский ученый Уминский, немецкий католический историк Амман, недавно была опубликована новая серия западных работ, в которых осуждается Александр Невский. Когда спрашивают мое отношение к этому, я говорю: «Ну конечно, они осуждают — они же хотели русскими руками воевать против татар, а потом захватить обескровленную Россию безо всяких затрат. Конечно, они считают, что Александр Невский, который сорвал им эту колониальную операцию, поступил нехорошо. Но для России Александр — герой, святой и основатель новой российской целостности, которая существует до сих пор». «Но он подчинился татарам», — говорят они. Повторяю: в то время подчинение соответствовало дипломатическому этикету. Точно так же Богдан Хмельницкий подчинился царю Алексею Михайловичу. Но он


386
Меня называют евразийцем
остался и гетманом Украины с полным самоуправлением, и со всеми привилегиями. Правда, с украинцев стали собирать теперь больше налогов, чем собирали поляки. Зато вместо 20 тысяч казаков было записано в реестр — то есть освобождено от всякой крепостной зависимости — 60 тысяч. Но почему же тогда на Украине гетман Выговский, шляхтич русского происхождения, Юрий Хмельницкий, сын Богдана, Дорошенко — то есть почти вся казачья верхушка — стремились вернуться под власть Польши, а основная масса казаков на Переславской раде заявила: «Волим царя восточного, православного»? Очень просто. В странах Запада некатолики не имели гражданских прав и возможностей сделать карьеру. А в России православные были единоверцами, своими. И вот в этом — вторая причина подъема Москвы. У нас сложился институт, связанный не с родовыми привилегиями, а исключительно по принципу личных способностей. Стать патриархом или митрополитом мог любой человек, если оказывался к этому способен. Это прежде всего относится к церковной иерархии Московской митрополии. К XV в. церковная организация превратила Московское княжество из феодального в теократическое. И только в XVI в., после попытки Ивана Грозного истребить все самое ценное, самое умное, самое талантливое, что было в России, за что он заплатил двумя проигранными войнами — Ливонской и Крымской, положение изменилось. Но все стало по-прежнему после изгнания поляков и возвращения Федора Никитовича Романова, в монашестве Филарета, к власти.
Дальнейшее настолько известно, что не хочется повторять. Но следует отметить, что легкость завоевания Сибири была связана с тем, что в отличие от англосаксов, французов и немцев русские в сибиряках видели людей, равных себе, и, если те подчиняются, — автоматически становятся равноправными членами сообщества, то есть государства. Татары, сибиряки получали право, так же как украинцы, занимать любые должности, вплоть до самых высших. Безбородко, который не знал русского языка, а говорил или по-латыни, или по-французски, или по-украински, был канцлером — то есть правителем империи! Алексей Разумовский был венчанным мужем царицы Елизаветы. Но брак их был морганатическим — их дети не имели права на престол. Кирилл Разумовский был гетманом всея Украины. Грузия просила принять ее в состав Российской империи — то есть желала подчиниться России. Долгое время первые Романовы — Михаил, Алексей, даже Петр — не хотели принимать Грузию, брать на себя такую обузу. Только сумасшедший


Меня называют евразийцем
387
Павел дал себя уговорить Георгию XIII и включил Грузию в состав Российской империи. Результат был таков: в 1800 г. насчитывалось 800 тысяч грузин, в 1900 м их было 4 миллиона. Дело в том, что кавказские горцы, турки и персы постоянно совершали набеги на Грузию, уводили молодежь, юношей кастрировали и употребляли для разной канцелярской работы, а девушек уводили в гаремы. И когда русские войска защитили Грузию от горцев, она много выиграла от этого. Точно так же армян русские спасли от персидского гнета и турецкого ига. Так же казахи обратились в правительство Анны Иоанновны с тем, чтобы она приняла их Малую Орду — наиболее активную и воинственную — в состав России. Их просьба была удовлетворена. Единственно, в чем их ограничили, — запретили воровать коней у русских. Их за это сажали и ссылали в Якутию, где они начинали так же грабить якутов (об этом очень хорошо написал Короленко). Откуда взялись буряты? Когда Монголия в XVII в. оказалась в безвыходном положении — с запада ее терзали калмыки, с юга китайцы, они решили, что держаться дальше как самостоятельное государство они не могут. Часть их высказалась за то, чтобы признать власть Желтого хана, то есть Маньчжурского императора и императора всего Китая, а другая часть решила выступить за Белого хана, за русского царя. Они перекочевали через горы, были приняты, и им были даны права казаков — то есть право не платить налогов, а охранять границу. Это их вполне устроило.
В Сибири воевода имел все права над жизнью и смертью своих подчиненных. Любого пойманного разбойника он мог повесить на первой попавшейся березе. Но инородцы, внесенные в ясачные списки, могли быть казнены только с разрешения Москвы. А Москва разрешения на казнь инородцев не давала. И даже когда один отчаянный бурят обратился в буддизм и решил поднять бурят на борьбу с русскими, его поймали, но Москва не дала разрешения на казнь. Так он и остался безнаказанным. Такое отношение к инородцам, безусловно, укрепило силы России. Я уже не говорю о сибирских мехах, которые ценились тогда как валюта: сибиряки приносили по одному соболю в год — это называлось ясак. Но когда пришлось воевать с Польшей, то казаки, большая часть которых были потомками крещеных половцев, помогли эту войну не проиграть. Когда одержавший много побед Карл XII дошел до Полтавы, он вынужден был принять бой, потому что данные его разведки сообщили ему, что хан Аюка с калмыцкой армией идет сражаться против него. Он принял бой, который проиграл, для того чтобы


388
Меня называют евразийцем
не иметь дела с калмыками. Но когда война затянулась, правительство стало посылать калмыцких, башкирских и татарских всадников через лед Ботнического залива — это была легкая конница. Легкая в буквальном смысле слова — всадники были одеты в шубы, на небольших конях. Обычная тяжелая кавалерия провалилась бы под лед. Несколько таких походов в большой степени приблизили мир со Швецией, по которому России отходила вся Прибалтика и город Выборг. Удивительно, что сейчас литовцы, эстонцы и латыши, которые хотят восстановить прошлое, не понимают, что если прошлое восстанавливать, то мы должны передать Прибалтику шведам, подлинным хозяевам этих земель. А с прибалтами мы даже не воевали — о чем же может идти речь?!
Для того чтобы разобраться, нужно брать историю на широком фоне. Легче, стреляя из винтовки, попасть в дом, чем в пятак, который приколочен на стене дома. Только тогда можно получить верные результаты, когда мы имеем достаточно обильный и широкий материал. Эта методика, которая одно время применялась в Западной Европе, уступила в наше время место узкой специализации. А узкая специализация не дает возможности сделать верный и убедительный вывод — так как нет сопоставления на широком фоне и мы не можем знать, случайно ли это совпадение или закономерно. В книге «Этногенез и биосфера Земли» я показал, что этногенез есть закономерность природы, а не случайностей социального развития. Но для того, чтобы открыть эту природную закономерность, мы должны изучать фактическую историю как науку о событиях в их связи и последовательности.
А.П.: Лев Николаевич, эту вашу книгу простому смертному достать совершенно невозможно. Поэтому ответьте на такой, я убежден, интересующий многих вопрос. Сейчас очень многие, и весьма громко, говорят о близком конце русских. Что по этому поводу говорит нам теория этногенеза?
Л.Г.: Теория этногенеза говорит нам, что каждый этнос, самостоятельно развивающийся, не получивший ударов извне, проходит ряд определенных фаз. Сначала подъем пассионар- ности (об этом периоде развития русского этноса я рассказывал только что), он у нас длился вплоть до XVI в. В XVI в. наступил пассионарный перегрев. Это дало страшные последствия: опричнину, Смутное время, Раскол, восстание Разина, которое было отнюдь не крестьянским восстанием, а восстанием пограничных метисированных разбойников, стрелецкие мятежи; после всего этого пассионарность несколько спала, дошла


Меня называют евразийцем
389
до нормы: XVIII в. — оптимальное в смысле пассионарности время. Конечно, ничего особенно хорошего в XVIII в. не было: безграмотные помещики, которые гоняли зайцев и лисиц, или недоросли, которые ездили в Париж и возвращались оттуда надутыми щеголями и довольно бестолковыми любителями всего западного. Но пассионарность, которая является обязательным условием для творчества, дала нам возможность победить даже Наполеона, армия которого превосходила русскую в три раза. «И вся Европа там была, и чья звезда ее вела!» — писал Пушкин. Война эта принесла жестокий урон уровню пассионарности нашего этноса. Лучшая часть русских людей служила в то время в армии офицерами или солдатами. И после битвы при Лейпциге, после взятия Парижа в 1814 г., Россия имела уже значительно ослабленную армию — герои погибли. После этого начались уже болезненные явления: с одной стороны, развитие сектантства в народе, с другой стороны, в верхних слоях общества развитие западнических направлений, масонства, в науке было немецкое засилье, потому что уже правительство Екатерины — это было западническое правительство, и Ломоносову пришлось уйти. Постепенно, но неуклонно количество пассионариев сокращалось. Лучше всего об этом написано в «Горе от ума»: Софья предпочитает пассионарному Чацкому, умнице, волевому, живому человеку, Молчалина, который будет спокойно служить и обеспечивать ее семью. Сменился идеал. Под идеалом я понимаю далекий прогноз. Они стали считать, что самое лучшее — обывательское существование: дойти до чеховских героев. Естественно, Россия ослабела, да еще очень много потеряла во время немецкой войны. Поэтому оказалось, что западнические влияния, то, что А. Тойнби называл оксидентализацией (от английского ос- ыйеп1аПу — «на западный манер»), очень развились, что сыграло в нашей судьбе самую роковую роль.
А.П.: И все-таки, Лев Николаевич, если я в общих чертах правильно понимаю вашу теорию, из нее следует: все сегодняшние беды нашей страны — лишь кратковременный эпизод, после которого нас ждет пора «золотой осени» — спокойного и долгого «умирания» в течение нескольких столетий.
Л.Г.: Сегодняшние беды — неизбежный эпизод. Мы находимся в конце фазы надлома (если хотите — в климаксе), а это возрастная болезнь. Есть ли у нас шанс ее пережить? Да, есть. И то, что в связи с перестройкой происходит полное изменение императивов поведения, — это может пойти на пользу делу и помочь нам выйти из кризиса. Но сама перестройка — лишь шанс


390
Меня называют евразийцем
на спасение. Мы должны прежде всего осознать традиционные границы — временные и пространственные — нашей этнической общности, четко понять, где свои, а где чужие. В противном случае мы не можем надеяться сохранить ту этносоциальную целостность, которую создавали наши предки при великих князьях и царях московских, при петербургских императорах. Если мы сумеем эту целостность сохранить, сумеем восстановить традицию терпимых, уважительных отношений к формам жизни близких нам народов — все эти народы останутся в пределах этой целостности и будут жить хорошо и спокойно.
Однако не исключена возможность, что при распаде, внешнем вторжении — военном или экономическом, когда у нас разрушится стиль нашей жизни, стереотипы поведения, изменится наша суперэтническая ориентация, — нас постигнет судьба Арабского халифата. Там широкие межэтнические контакты происходили на суперэтническом уровне во всех областях жизни: в войске, на базаре и в гареме, даже в мечетях — сунниты, шииты, хариджиты, а вокруг них христиане, огнепоклонники, евреи, язычники всех оттенков и дуалисты- сарматы. Переизбыток этнической пестроты столь же опасен, как ее отсутствие: оптимальна мера внутри суперэтноса в границах ландшафтного региона, в нашем случае совпадающая с границами нашего государства.
Хочется думать, что судьба Арабского халифата минует наше Отечество. Однако возможно это лишь в том случае, если мы не будем поддаваться уже испытанным соблазнам и благодушествовать как в разговорах о нашем национальном величии, так и в самобичевании по поводу нашей «отсталости» от Европы8.
Что такое «отсталость»? Ведь это же просто разница возраста. И действительно, толчок, приведший к рождению западноевропейского («христианского») мира, произошел в VIII в. н. э. Благодаря этой «отсталости», благодаря избыточным силам этнической молодости западноевропейцы и победили в конечном счете восточное православие в 1204 г., когда варварски ограбили Константинополь. Поскольку наш, «русский» пассионарный толчок имел место в XIII в., то по отношению к Европе мы действительно моложе на целых 500 лет, и это вещь вполне объективная. Как всякая естественная данность, наша молодость, конечно, не может и не должна быть поводом для мазохизма, ибо сознательное стремление к своей старости (а значит, и смерти) — нонсенс.


Л. Н. ГУМИЛЕВ
Историко-философские сочинения князя Н. С. Трубецкого (заметки последнего евразийца)
Когда эвакуированные в Галлиполи в 1920 г. войска П. Н. Врангеля начали анализировать причины своего поражения, среди наиболее творческой и интеллектуальной части Белой армии возникла проблема осмысления последствий и причин Великой революции 1917 г.; одни из эмигрантских мыслителей полагали, что они оказались свидетелями случайного переворота, эксцесса, который вот-вот пройдет как страшный сон; другие считали, что гибель монархии была неизбежна, но на смену прогнившему строю должна прийти парламентская республика с капиталистическим экономическим строем, копирующая западноевропейские демократии. Третьи, которых было очень мало, пытаясь разобраться в глубоких исторических причинах случившегося в России, пришли к парадоксальным выводам в экономическом, политическом и идеологическом аспектах и категорически разошлись с мо- нархистами-реакционерами и либеральными конституционалистами. Те и другие сочли третье направление близким к большевизму, за исключением вопроса о религии. Новое направление получило название «евразийство». Видными представителями его были географ П. Н. Савицкий, историк Г. В. Вернадский, лингвист, этнограф и философ князь Н. С. Трубецкой, историко-философские труды которого, объединенные в настоящем томе, впервые предлагаются вниманию советской научной общественности. Труды эти отличаются оригинальностью и серьезностью, хотя, разумеется, читатель может относиться к высказываемым в них точкам зрения сколь угодно критически.


392
Л. Н. ГУМИЛЕВ
Этнология и теория евразийства
Евразия, евразийство и евразийцы — эти слова или термины имеют совершенно разное значение, а тем самым и смысл. Евразия — термин географический, с него и начнем.
Отец истории, а стало быть и исторической географии, Геродот разделил известную в его время сушу на три части: западнее Эгейского моря — Европа, восточнее — Азия, а южнее Средиземного моря — Африка. Для его времени такого деления было достаточно, но через две тысячи лет, в эпоху великих открытии, выяснилось, что Европа — просто западный полуостров огромного континента, как Индия — южный, Китай — восточный, Япония, Филиппины и Зондские острова — прибрежные архипелаги, а Средиземное море — залив, образовавшийся в недавнюю геологическую эпоху из-за грандиозного землетрясения.
До тех пор, пока география была служебной сферой практической деятельности, такого деления было достаточно, но с появлением научной географии, включившей в себя биосферу и даже антропосферу, стало ясно, что деление Геродота неконструктивно, а принцип его — контуры литосферы — взят произвольно и неудачно.
В самом деле: ландшафты Сирии и Ливии похожи друг на друга, тогда как Северная Африка и леса Судана разделены подлинной биосферной границей — Сахарой. Чтобы сохранить номенклатуру Геродота, приходится писать: «Африка севернее Сахары» и «Африка южнее Сахары». А не проще ли удобный термин «Афразия»?
Еще нагляднее необходимость деления континента на крупные регионы: Индия, ограниченная Гималаями, джунглями Бирмы и пустыней Белуджистана, «Срединная равнина», которую мы называем «Китай» — субтропическая область, орошаемая муссонами, и Великая степь от Хингана до Карпат, ограниченная с юга пустынями и горными хребтами, а с севера широкой полосой леса — «таежным морем», за которым расположилась особая циркумполярная область тундры со специфическими экологическими условиями.
Западный полуостров континента от внутренней его части отделяет атмосферная граница — положительная изотерма января. Гольфстрим смягчает климат Европы и делает его непохожим на резко континентальные условия Евразии — страны, лежащей между Желтым и Балтийским морями. Эта физико-географическая разница была столь очевидна еще


Историко-философские сочинения...
393
в древности, что китайцы III в. до н. э. соорудили Великую стену между двумя природными регионами; то же самое сделали персы около Дербента и в Средней Азии. Китайцы называли северных кочевников — хунну, персы — саками. Романо-германские народы, составлявшие собственную мозаичную целостность, постоянно осуществляя натиск на Восток, пределом этого натиска искусственно избрали Уральский хребет. Когда же стало ясно, что завоевание «Восточной Европы» неосуществимо, завоеватели перенесли агрессию за океаны: в Америку, Австралию и Южную Африку, но эта тема лежит вне наших интересов.
Из изложенного ясно, что широко распространенные понятия «Запад» и «Восток» бессмысленны, точнее, неверны. Под «Западом» обычно понимается романо-германская суперэтническая общность, а под «Востоком» вся остальная ойкумена, включающая в себя пять суперэтнических регионов: Островной, Дальний Восток, Китай, Индию, Афразию и Евразию*. Кроме того, существовали и поныне существуют понятия: Черная Африка южнее Сахары, Черная Австралия, Меланезия, индейские регионы в Америке и Циркумполярный регион. И это только в первом приближении!
Может показаться, что эта преамбула не нужна для понимания мыслей изучаемого автора. Нет! Любому читателю следует научиться понимать чужие научные идеи и проверять их логику, а также соответствие идей фактам. Ради последнего необходимо уточнить понятие «этнос».
Издавна, со времен Верхнего палеолита, люди, как вид Homo Sapiens, населили всю сушу Земли, за исключением Арктического и Антарктического ледниковых массивов. Этому факту способствовала исключительная пластичность вида Homo Sapiens, способного адаптироваться в разных ландшафтах и климатических условиях. Но эта пластичность и приспособляемость повлияли на возникновение разнообразия людей, всегда живших коллективами, непохожими друг на друга. Эти коллективы называются «этносами», и каждый из них имеет оригинальную внутреннюю структуру и собственный стереотип поведения. Этнические различия не мыслятся, а ощущаются по принципу: «Это мы, а все прочие — иные». Так было и так есть, пока человек остается человеком.
‘Евразия в трудах европейских географов до XVIII в. называлась Та¬
тарией.


394
Л. Н. ГУМИЛЕВ
Этносы, возникшие в одном регионе, в одну эпоху, а тем самым от одного импульса*, в советской науке — этнологии — называются суперэтническими целостностями1. Они часто образуют мозаику типов, культур, политических образований. Каждый этнос в свою очередь включает в себя субэтносы — мелкие группы, отличающиеся друг от друга иногда языком, иногда религией, иногда родом занятий, но всегда стереотипом поведения. Этносы — члены одного суперэтноса — не всегда похожи один на другой, но всегда ближе друг к другу, чем к этносам других суперэтносов, как по ментальности, так и поведению. Таковы этносы — нации романо-германского мира: немцы, французы, англичане, итальянцы, поляки, чехи, шведы и испанцы. Они — целостность по отношению к представителям «мусульманского мира»: арабам, персам, тюркам, берберам и туарегам или этносам Евразии: русским, татарам и якутам.
Изложенное здесь — простое применение системного подхода**, хорошо известного и давно принятого в советской науке, кроме истории, так как для последней нужен особый параметр — координата времени. Так, в I в. римляне и эллины были целостностью — «античным миром», а кельты и тевтоны в него не входили. Так и православная Византия не составила единого суперэтноса с Евразией, несмотря на то, что ветви восточного христианства распространились в Евразии до Китая.
Но каждая системная целостность имеет темпоральную протяженность, иными словами — начало и конец. Для этнических процессов время существования удалось подсчитать: 1200—1500 лет. Византия и славянство возникли одновременно: первая — как христианская община, возникновение второго — эпизод Великого переселения народов. Начала ознаменовались взрывом пассионарности как диссипацией энергии живого вещества биосферы. Ничего оригинального в этих процессах не было: все остальные этногенезы протекали так же и в те же сроки.
Н. С. Трубецкой дал подобные дефиниции задолго до открытия системологии, авторство которой приписано американскому биологу Л. Берталанфи. Предшественник американского ученого, советский врач А. Богданов, окрестивший свои взгляды
*См.: Гумилев Л. Н. Этногенез и биосфера Земли. Л.: Изд-во ЛГУ,
1989.
“См.: Берталанфи Л. Общая теория систем: критический обзор // Ис¬
следования по общей теории систем / под ред. В. Н. Садовского и Э. Г. Юди¬
на. М.: «Наука», 1969.


Историко-философские сочинения...
395
«Тектологией»2, хотя и успел опубликовать свою работу, не был замечен. Та же участь постигла книгу Н. С. Трубецкого «К проблеме русского самопознания»3. Он не употребляет привычного термина «этнос», заменяя его русским словом «лик»4, а понятие «суперэтнос» — «многонародной личностью» в совокупности с ее физическим окружением. Так, для нашей страны это Россия-Евразия, ныне СССР, вместе с МНР охватившая весь физико-географический регион континента, в котором народы связаны друг с другом достаточным числом черт внутреннего духовного родства, существенным психическим сходством и часто возникающей взаимной симпатией (комплиментар- ностью). Тому примером служат отношения русских и бурят в Забайкалье и контакты русских и татар на юго-восточной границе Московского царства.
В статье «Об истинном и ложном национализме» Н. С. Трубецкой отмечает, что «человек с ярко выраженной эгоцентрической психологией бессознательно считает себя центром вселенной... Поэтому всякая естественная группа, к которой этот человек принадлежит, признается им, без доказательств, самой совершенной». Его семья, его племя, его сословие, его раса кажутся ему лучше всех остальных! Романо-германцы, будучи насквозь пропитаны этой психологией, всю оценку культур земного шара строят именно на ней. Поэтому возможны два вида отношения к культуре: либо признание, что высшей культурой мира является та... к которой принадлежит «оценивающий» субъект, либо признание, что венцом совершенства является не только частная разновидность, но вся сумма родственных культур, созданных всеми романо-германскими народами. Первый вид называется в Европе узкий шовинизм, а второй — общий романогерманский шовинизм — наивно именуется «космополитизмом» (см. С. 114)*.
Надо особо отметить, что претензии на всемирность собственной культуры характерны далеко не для всех «межнациональных ликов», т. е. суперэтносов. Так, индусы с их системой каст, образовавшейся в VIII в., стремятся к изоляции собственного этнического коллектива. Напротив, мусульмане охотно принимают в свою среду тюрок, малайцев, негров-банту, не требуя подражательности в культуре. Евразийские народы
'Здесь и далее в скобках страницы указываются по изданию: Трубецкой Н. С. История. Культура. Язык / вступ. ст. Н. И. Толстого и Л. Н. Гумилева; сост., подгот. текста и коммент. В. М. Живова. Австр. акад. наук. М.: ПРОГРЕСС; УНИВЕРС, 1995. 798 с.


396
Л. Н. ГУМИЛЕВ
(хунны, тюрки, сельджуки, монголы) переселяются в ландшафты, сходные с родными им, и ищут компромисса с народами, даже ими покоренными (см. ниже раздел «Соседи Евразии»). Подобно романогерманцам вели себя предки современных китайцев, народ «государства Срединной равнины». Их политика в отношении соседей сводилась к «окитаиванию» или же к прямому уничтожению.
Как шовинизм, так и космополитизм европоцентризма с позиций Науки вредны для всех неромано-германских этносов, как переливание крови несовместимых групп. Причем одинаково вредны как теория, так и практика европеизации. Ведь этнос — это процесс адаптации к определенному ландшафту, и навыки чуждого этноса, называемые цивилизацией, отнимают у аборигенов силы, необходимые для собственного хозяйства; либо, что еще хуже, прививают детям аборигенов навыки, часто убийственные во внеевропейских условиях (алкоголизм, наркомания)5.
Итак, европоцентризм — явление бедственное, а иногда даже гибельное. Его не компенсирует и трансплантация европейской школьной науки. Школьное образование как достижение романо-германской культуры несовершенно само по себе, и при механической пересадке в иную среду оно приносит более вреда, чем пользы. Годы, затраченные на освоение школьной программы, часто лишают детей необходимых для повседневной жизни навыков и дают информацию, в жизни неприменимую и потому неизбежно забываемую. Таким образом, космополитизм, как и любая другая форма навязывания своих навыков иным суперэтносам, является разновидностью шовинизма и, будучи таковым, не может рассматриваться как благо.
Какую ситуацию в межэтнических отношениях Н. С. Трубецкой считает оптимальной? Начнем с понятия «национализм», который в его «истинном» виде Н. С. Трубецкой считает безусловно положительным. Истинный национализм состоит не в заимствованиях у чужих этносов и не в навязывании соседям своих навыков и представлений, а в самопознании. Это долг, хорошо сформулированный двумя афоризмами: «познай самого себя» и «будь самим собой». При этом Н. С. Трубецкой отвечает, что признание самопознания целью жизни как человека, так и этноса — мысль не новая. Высказал ее еще Сократ, но он не придумал ее, а «прочел на надписи храма в Дельфах». Принцип самопознания «одинаково приемлем для всех людей без различия национальностей и исторических эпох» (С. 116). Прочность и жизнеспособность этого принципа Н. С. Трубецкой


Историко-философские сочинения...
397
видит в диалектическом единстве задач самопознания, решаемых на личном уровне и на уровне этноса. Развивая свою идею, Н. С. Трубецкой приходит к выводу, что «самопознание логически связано с понятием личности», а народ (этнос) он рассматривает как «коллективную личность»; в наше время это формируется несколько иначе: этнос есть личность на популяционном уровне, выраженная как самобытная культура. Но перефразировка не изменяет смысла.
Необходимо дополнить рассуждения Н. С. Трубецкого данными современной советской науки и сделать вывод, не сделанный самим ученым: общечеловеческая культура, одинаковая для всех народов, невозможна, поскольку все этносы имеют разный вмещающий ландшафт и различное прошлое, формирующее настоящее как во времени, так и в пространстве. Культура каждого этноса своеобразна, и именно эта мозаичность человечества как вида придает ему пластичность, благодаря которой вид Homo Sapiens выжил на планете Земля. Итак, этническая пестрота — это оптимальная форма существования человечества, хотя политическое объединение различных этносов обладает определенной устойчивостью во времени.
По Н. С. Трубецкому, существует вариант «ложного» национализма — это отождествление национальной самобытности с древними культурными формами, созданными в прошлом и переставшими осуществлять живую связь культуры с психикой ее носителей. В исторической науке «ложный» национализм неизбежно игнорирует смену этносов и характер их взаимосвязей. Так, в XX в. неоднократно делались попытки усмотреть в скифах-земледельцах предков славян, русичей и великороссов. При таком подходе упраздняется живая связь культуры с психикой этносов, так как игнорируется основа этноса — самобытность. Этот вариант ложного национализма не менее вреден, чем вышеописанные, так как в нем вымысел подменяет реальную смену событий.
Что бывает, когда автор более прав, чем его утверждение
Особого обсуждения заслуживает одна из ключевых «евразийских» работ Н. С. Трубецкого — «Наследие Чингисхана: взгляд на русскую историю не с Запада, а с Востока»6. То, что патриотически настроенного автора интересует история Отечества, — закономерно, равно как и то, что его отношение к традиционной историографии может быть не только


398
Л. Н. ГУМИЛЕВ
критичным, но и скептическим. Каждый исследователь имеет право на оригинальные суждения, а читателя интересует лишь то, насколько новая концепция убедительнее прежней. В науке существует только один критерий: мнение не должно противоречить строго установленным фактам, но вправе противоречить любым концепциям, сколь бы привычны они ни были. Даже более того, многие концепции безнадежно устаревают. Так, взгляды летописца Нестора, придворного историографа великого князя Святополка II Изяславича, вождя древнерусских западников, вряд ли имеют право на безусловное доверие. Многие натяжки и подтасовки в «Повести временных лет» обнаружили академики А. А. Шахматов и Д. С. Лихачев. Так не будем удивляться выводу, предложенному нам Н. С. Трубецким: Киевская Русь XII в. не является предком современной России. Действительно, Киевская Русь распалась на 8 суверенных государств еще в XII в., за 100 лет до появления монголов и за 300 лет до создания русского национального государства.
Для начала необходимо вспомнить историю создания в Евразии монгольского государства. В XI—XII вв. монголы не составляли единой нации. Одни служили империи Кинь, охраняя Великую стену. За службу они получали муку, посуду и шелковые ткани. Они назывались «белые татары», т. е. цивилизованные, за что их презирали «черные татары», кочевавшие в северных степях, подчинявшиеся не чужой власти, а своим, «природным» ханам. А еще севернее, на границе степи и тайги, жили «дикие татары», которые презирали «черных татар» за то, что они привязаны к своим стадам, подчинены старейшинам и ханам и, хуже того, обычаям родового строя, связывавшего любую инициативу. Те юноши, которые не выносили тягот родового строя, уходили в горные леса, добывали пищу охотой и грабежом и погибали от рук своих родственников. Этих обреченных удальцов называли «люди длинной воли»: идеалом их поведения были верность дружбе и военная доблесть. Из этой среды вышел Тэмуджин, в 1206 г. победивший соседей-обывателей и избранный Чингисханом. Тогда же был издан новый закон: Яса. В нем главное место занимали статьи о взаимопомощи в походе и запрещении обмана доверившегося. Нарушившего эти установления казнили, а врага монголов, оставшегося верным своему хану, щадили и принимали в свое войско. «Добром» считалась верность и храбрость, а «злом» — трусость и предательство. Многим монголам этот новый закон был чужд. Они отстаивали древнее право на свободу преступлений!


Историко-философские сочинения...
399
В 1201 г. ханство Чингиса не охватывало всей Монголии. Часть монголов, кераиты, меркиты, татары, ойраты и наиманы были врагами Чингисхана. Победа над ними, а следовательно, и объединение Монголии было достигнуто в 1206 г., когда Чингиса выбрали общемонгольским ханом. Тогда численность монголов достигала лишь 600—700тысяч человек. Большая часть евразийской степи: Семиречье, Уйгурия, Приуралье были самостоятельны, а могучие государства — чжурчжэньская Золотая (Кинь) империя (60 млн. жителей) и Хорезмийский султанат (20 млн населения), включавший весь Иран и Азербайджан, были врагами кочевой державы Чингиса, как и Тангутское царство, Камская Булгария и нынешняя Башкирия. Стремиться к завоеванию таких могучих стран было, казалось бы, бессмысленно. Однако завоевание все-таки произошло, и целесообразнее искать причины такого странного явления, чем сваливать вину за гибель людей и разрушения, всегда сопутствующие войнам, на дурной характер монгольского хана. Поиски могут идти по двум направлениям: 1) Почему монголы стремились к победам? и 2) Почему их соседи позволяли себя завоевывать?
Инициатива войн происходила, как ни странно, не от маленькой кочевой державы Чингисхана, а со стороны его могущественных соседей.
Чжурчжэньская империя Кинь через каждые три года отправляла войска на север (от Китая) для репрессий и грабежа. Такая практика называлась «уменьшением рабов и истреблением людей». Поныне в Китае еще жива память о том, что тогда редкая семья в Шандуне и Хэбэе не имела в услужении татарских девочек или мальчиков. Но и взрослым было не легче. Китайская хроника XIII в. с удовлетворением отмечала, что «те, которые в настоящее время у татар вельможами, тогда, по большей части, были уведены в плен. Татары убежали в Шамо (пустыню), и мщение проникло в их мозг и кровь»*. Учтя это, можно ли считать агрессией контрудар Чингисхана в 1210 г. по чжурч- жэньской империи, тем более что монголы ограничились взятием Пекина в 1215 г. Война не кончилась. Войска чжурчжэней в Китае, пополнившись за счет аборигенов, сражались с монголами до 1235 г. по собственной инициативе, но были разбиты и истреблены.
На западной окраине объединенного кочевого мира находился Хорезмийский султанат, население которого было
* Гумилев Л. Н. Поиски вымышленного царства. М.: «Наука», 1970.
С. 188-189.


400
Л. Н. ГУМИЛЕВ
наиболее несчастным. Власть в Хорезме принадлежала не культурным потомкам согдийцев, а тюркам — кангалам, т. е. восточным печенегам и их союзникам карлукам и ха- ладжам (в западном Афганистане). Тюркские гулямы (наемные воины) веди себя в Иране так грубо и жестоко, что с 1200 по 1212 г. во всех крупных городах — Нишапуре, Герате, Бухаре, Самарканде — вспыхивали восстания, после которых города отдавались карателям на трехдневное разграбление. Но хорезмшаху Мухаммеду этих побед было мало: он хотел стать «гази» — борцом с неверными. В 1219 г. он пошел на конфликт с Чингисханом, убил его послов, чего монголы не прощали, но потерпел поражение и погиб на острове прокаженных на Каспийском море. Чингисхан ограничился тем, что установил границу по Амударье, но сын Мухаммеда Джеляль- ад-Дин не согласился на территориальные уступки, захватил Азербайджан и возобновил войну с монголами. В 1231 г. он был разбит, бежал и вскоре погиб от руки курда, мстившего за казнь брата.
Как в Китае, так и в Иране монголы отражали нападение отнюдь не местного населения, а отдельных отрядов бывших завоевателей и поработителей: чжурчжэней и тюрок, отступивших после поражения, но не сложивших оружия. Вывод: монголы не пытались покорить оседлое население, а стремились установить надежные границы, обеспечивающие безопасность их собственной страны от нападений сильных и безжалостных врагов. То же самое произошло в Причерноморье. Половцы приняли под свою защиту меркитов, врагов монголов. Степная дорога от Онона до Днепра равна дороге от Днепра до Онона. Оставить открытой границу с мобильным противником — безумие; поэтому монголы воевали с половцами, пока не загнали их за Карпаты, ради этого совершили глубокий кавалерийский рейд через Русь. Но русские земли с оседлым населением они к своему улусу не присоединяли и гарнизонов в городах не оставляли. Р^шив поставленную верховным ханом Угэдэем задачу, монголы Батыя и Мункэ ушли на Нижнюю Волгу, где чувствовали себя в безопасности.
И наоборот, папа объявил крестовый поход, а багдадский халиф — джихад против монголов. В число намеченных крестоносцами жертв попали и православные русские, но князь Александр Невский заключил союз с монголами и тем остановил крестоносный натиск. Договор Александра с ханами Бату и Берке был, по сути дела, военно-политическим союзом, а «дань» — взносом в общую казну на содержание армии.


Историко-философские сочинения...
401
Мы вкратце обозрели головокружительный процесс создания империи монголов. Он длился всего 60 лет. Какие же принципы, по мнению Н. С. Трубецкого, были положены в основание государства его создателем Чингисханом? Это:
- деление людей на подлых, эгоистичных, трусливых и, наоборот, на тех, «которые ставят свою честь и достоинство выше безопасности и материального благополучия». По существу, это деление знали сами монголы, называвшие первых «черная кость», а вторых «белая кость» или люди «длинной воли»*;
— глубокая религиозность каждого — от великого хана до последнего дружинника. «Чингисхан считал, что эта религиозность является непременным условием той психической установки, которую он ценил в своих подчиненных»;
— повышенное уважение к кочевникам, морально превосходящим покоренные оседлые народы;
- отсутствие догматизма и веротерпимость, касающаяся христиан, мусульман, даосов, буддистов, сторонников религии бон, к которой принадлежал сам Чингисхан и его род. «Официальной государственной религии в его царстве не было; среди его воинов, полководцев и администраторов были как шаманисты, так и буддисты, мусульмане и христиане (несториане)».
Кратким экскурсом о вере бон необходимо дополнить и отчасти поправить приведенную цитату.
Бон — древнее поклонение космосу. Космос персонифицировался в личное бонство — Бог «Белый Свет» (ср. у греков — Уран, в Индии — Варуна). Согласно космологии бона, мир устроен из трех сфер: белой небесной области богов, красной земной области людей и синей нижней области водяных духов. Все три сферы прорастает мировое древо (под которым понимается возможность мистического сношения с верховной и нижней сферами).
Бон распространился из Средней Азии как на Запад, так и на Восток. В Персии и даже на западе, в Римской империи, бон принял форму и название Митраизма. В Риме III в. культ Митры особо распространился в солдатской среде, причем охватил даже императоров, сажаемых легионерами на престол по своему усмотрению. В Монголии то же имя звучало «Мизир». Бон или митраизм там исповедовали отдельные роды кочевников, среди которых бы род Бордэнжинов, из которого произошел Чингисхан. Этика теистической системы бон
‘История стран зарубежной Азии в средние века. М.: «Наука», 1970.
С. 207.


402
Л. Н. ГУМИЛЕВ
практически не отличалась от этики буддизма: рекомендуется делать добро, устраняться от зла, проповедовать истину. Разным было отношение к смерти. В отличие от норм буддизма, бон разрешал и одобрял охоту и войну. Распространенной и довольно грубой ошибкой является отождествление религии бон с шаманизмом, являющимся, по существу, медицинской практикой.
По совокупности этих принципов «власть правителя должна была опираться не на какое-либо господствующее сословие, не на какую-нибудь правящую нацию и не какую-нибудь определенную официальную религию, а на определенный психологический тип людей».
Насколько справедливо мнение Н. С. Трубецкого, мы попытались разобраться, интерпретируя известные события XIII в.
Особое значение имеет тезис Н. С. Трубецкого о положении Руси в составе государства монголов. По словам ученого, «...нелепо писать историю России эпохи татарского ига, забывая, что эта Россия была в то время провинцией большого государства» (С. 225). Итак, Россия, по Н. С. Трубецкому, — провинция монгольской империи. Как таковая, она «втянута» в финансовую и, разумеется, военную системы монголов. Нам придется и здесь внести необходимые поправки. С точки зрения современной науки называть Русь «провинцией» империи вряд ли корректно. Сам факт государственного единения несомненен, но объединение Руси с улусом Джучиевым (Золотой Ордой) в 1247 г. произошло спустя девять лет после похода Батыя осенью 1237 г. Дань же русские князья начали платить лишь в 1258 г. Иными словами, Александр Ярославич Невский признал суверенитет хана Орды, и случилось это в том самом году, когда папа объявил крестовый поход против схизматиков (православных) и татар (монголов). Очевидная взаимосвязь этих событий дает право на понимание ситуации «Русь — Орда» как военно-политического союза. Великий князь Владимирский становится союзником хана Золотой Орды.
Это политическая ситуация, напоминающая решение Переяславской Рады в 1652 г. о вхождении Украины в состав Русского царства при сохранении на Украине своих законов и порядка управления.
Н. С. Трубецкой был, безусловно, прав, придавая большое значение роли православной церкви, поддержанной «сильным подъемом религиозной жизни». К сожалению, в дальнейших рассуждениях о необходимости «оправославливания» монгольской


Историко-философские сочинения...
403
государственности автор упускает из виду существование очень большого числа монголов-христиан (несториан)*.
В 1312 г. при победе в Орде ислама и начале религиозных гонений множество монголов-христиан эмигрировало на Русь, поступая на службу в русских княжествах.
Таким образом, «наследие Чингисхана» действительно попало на Русь, но не в 1238 г. под грозными бунчуками монгольских нойонов, а с нательными крестами женихов для ростовских, рязанских и московских красавиц. Немногочисленные монголы на Волге — всего 4000 воинов и, следовательно, не более 20 тыс. человек, за полвека растаяли среди половцев и русских. Они стали друзьями богатырей и витязей, прихожанами церквей и посетителями мечетей. И тут возникает вопрос: о каком иге можно говорить, да и знали ли сами древние русичи слово иго в значении политического и экономического господства? Впервые в таком значении оно употреблено в грамоте запорожских казаков Петру I, содержащей жалобу на произвол одного из воевод, но как применить его к великому княжеству Владимирскому, добровольно примкнувшему к Золотой Орде в 1263 г. по воле святого князя Александра Невского.
Перейдем к наболевшему вопросу о татарском иге. Н. С. Трубецкой придерживается традиционной точки зрения о существовании татарского ига на Руси, что не вполне увязывается с представлениями автора о евразийском единстве. Сомнения в действительном существовании «ига» вызывает и следующий факт. В 1312 г. хан Узбек насильственно ввел ислам как государственную религию Орды. Принятие ислама было обязательно под страхом смерти для всех подданных хана... но не распространялось на русские княжества! Более того, противники ислама находили на Руси надежное убежище. Это показывает, что зависимость Руси от Золотой Орды ограничивалась политической сферой, но не распространялась в области идеологии и быта (торговля, ремесла, празднества, образ жизни).
Итак, тезис Н. С. Трубецкого, что «московские князья... превратились как бы в бессменных и наследственных губернаторов русской провинции татарского царства и в этом отношении сравнялись с другими ханами — правителями отдельных провинций...» (С. 230), неверен как по существу, так и с позиции евразийства, отстаиваемого автором.
Ханы Тохта, Узбек, Джанибек и даже Тохтамыш давали ярлыки на великое княжение не только московским,
*Гумилев Л. Н. Поиски вымышленного царства. С. 47-50.


404
Л. Н. ГУМИЛЕВ
но и тверским и суздальским князьям. Не трон московского князя, а престол митрополита связывал Поволжье и русский улус. Епископия Сарская и Задонская подчинялись митрополиту всея Руси. Да и князья городов подчинялись митрополитам Петру, Феогносту, Алексию и игумену Троицкой лавры — Сергию.
А в Орде русские интересы представляли епископы Сарский и Задонский. Новообращенные в ислам кочевники уважали православие не меньше ислама: фанатизм наблюдался только у камских булгар, наименее надежных подданных Орды.
Как Н. С. Трубецкой трактует события 1480 г.? По мнению автора, произошла «замена ордынского хана московским царем с перенесением ханской ставки в Москву». Вывод довольно странный с точки зрения традиционной историографии и тем не менее абсолютно верный.
Дело в том, что Орда с момента возникновения не являлась монополистом. Уже в XII в. существовало разделение на Золотую (на Волге), Синюю (в Тюмени) и Белую (на Иртыше) орды. С конца XIII в. смуты и дробление охватили собственно Золотую Орду. Темник Ногай, «враг греков» и тайный мусульманин, попытался захватить власть в Сарае, но в 1299 г. проиграл сражение с законным ханом Тохтой и был убит русским ратником. В XIV в. его попытку повторил темник Мамай, друг генуэзцев и литовцев, уже обратившихся к союзу с папой. Дмитрий Московский выступил в поддержку Тохтамыша, чин- гисида, опиравшегося на сибирских татар. Дмитрий в 1380 г. стал Донским, а Мамай позже пал в Кафе (Феодосии) жертвой предательства генуэзцев.
В XV в. Орда распалась. Отложились: Крым, Казань, Белая Орда — на Иртыше, Синяя Орда в Тюмени и ногаи — на берегах Яика, черкесы на Кубани, но русский улус соблюдал верность.
Наконец раскололась сама Золотая Орда. Хан Улуг- Мухаммед с двумя сыновьями бежал на Русь, а его победитель — Кучук-Мухаммед оставил престол своему сыну и наследнику — Ахмеду. Улуг-Мухаммед был убит своим сыном — Махмутеком, но брат отцеубийцы, Касим, остался на Руси, получил для жительства Мещерский городок и стал самым верным сподвижником Иоанна III, сохранив веру ислама.
Итак, формулировка Н. С. Трубецкого о смене столиц, будучи бесспорной, требует лишь добавления о сопутствовавшей смене династий. А в XVI в. земли бывших Золотой и Синей орд (Поволжье и Тюмень) были воссоединены, на сей раз под рукой московского государя.


Историко-философские сочинения...
405
Иной оказалась судьба юго-западных княжеств. Белая Русь, Галиция. Волынь, Киев и Чернигов отказались от союза с Ордой и... стали жертвой Литвы и Польши.
Польские и литовские паны, чуждые всякой другой деятельности, кроме войны, охоты и развлечений, крайне нуждались в людях, способных управлять хозяйством. Эту роль, естественно, взяла на себя компрадорская буржуазия Средневековья в лице еврейских ростовщиков.
Поэтому поток евреев, как приглашаемых, так и прибывающих в Польшу самостоятельно, возрастал.
Белорусам и украинцам под властью Польши было несладко. Католическая реакция в XVI в. поставила население Малой, Червленой и Белой Руси перед альтернативой потери либо свободы, либо совести, т. е. вероисповедания. Эксплуатация белорусских и галицких крестьян через посредство евреев, приглашенных в Польшу из Германии и Испании, лишила сельское население всякой самостоятельности. Те же русичи, которые пытались отстоять свои традиции, бежали на границу со степью и в Запорожье и только через ряд восстаний отстояли свои права при Богдане Хмельницком. Великороссия же подобных бед избежала, благодаря союзу с Золотой Ордой, отразившей в 1399 г. при противостоянии на р. Нарове натиск ливонских рыцарей. Сохранение Новгорода в пределах России, в это время возглавившей народы западной Евразии, во многом — заслуга татар, научивших русскую конницу приемам степной войны.
А время было крайне опасным. В Новгороде возникла западническая партия, желавшая подчиниться «крулю лядскому» и остаться членом Ганзы, Смоленск — щит России, переходил из рук в руки; Крым менял ориентацию с польской на турецкую. Враги чингисидов — ногайцы, вырезавшие в 1480 г. население Сарая, боролись с русскими за Сибирь. Орда в ХУ-ХУ1 вв. не представляла единого целого, но выиграли те татары, которые вошли в состав России.
Военная традиция Чингисхана, бывшая до XV в. наиболее совершенной от Атлантики и до Тихого океана и перенятая Москвой, обеспечила независимость России. Монголы принимали к себе на службу любых смелых и верных воинов.
Так же поступали в XIV—XV вв. и в Московском государстве, благодаря чему переманили к себе много православных литовцев, большую часть языческой мордвы и монголов-несториан. Этими людьми (мы назвали бы их пассионариями) была укомплектована армия, одержавшая победы на Куликовом поле,


406
Л. Н. ГУМИЛЕВ
на Шелони и под Смоленском. Это войско и можно считать военным «наследием Чингисхана».
Исторические тезисы требуют наглядных примеров, иначе они неубедительны. В XV в. Великое княжество Московское было зажато тремя крупными противниками: государством Тимуридов, которые могли добраться до Волги по пути страшного деда, османским султанатом, уже подчинившим Балканский полуостров, и романо-германской общностью, продолжавшей «натиск на Восток», авангардом которой являлось Польско- литовское королевство, втянувшее в коалицию Новгород, заимствовавший на Западе тяжелое вооружение рыцарей, считавшееся в XV в. наиболее совершенным.
Москва могла рассчитывать только на свои силы, но в 1456 г. у нее возник конфликт с Новгородом, и московиты под командованием кн. Оболенского-Стрыги и Федора Басенка разграбили Старую Руссу. Обрадованные победители повезли добычу домой на санях, но были настигнуты пятью тысячами новгородских латников. Москвичи испугались не столько новгородцев, сколько своего князя, и приняли бой: 200 стрелков против 5000 латников. Владея длинными луками и привычные к верховой езде, москвичи стреляли по крупам коней, которые стали сбивать всадников. Те падали с коней в сугробы и не могли подняться из-за тяжелой брони, как все западные рыцари.
Пленных было мало, потому что «некому было брать их». Новгород капитулировал и заплатил контрибуцию*.
Этот эпизод, сам по себе незначительный, показывает, каким образом Россия XIV-XVII вв. устояла в войне с Польшей и Швецией, обладавшими регулярными армиями и артиллерией, хотя последняя была и в Москве.
Хотя к концу XVII в. Петром была усовершенствована и взлелеяна регулярная армия, одержавшая победу над шведами под Полтавой, война с Турцией была проиграна, персидский поход принес завоевания на южном берегу Каспия, удержать которые оказалось невозможно, а столкновения с Хивой и Джунгарским ханством кончились поражениями, Швеция же была принуждена к Ништадтскому миру не гренадерами и драгунами армии европейского образца, а «низовыми» войсками: казаками, башкирами и татарами, которые переходили по льду Ботнический залив и предавали огню и грабежу окрестности Стокгольма. Степные навыки войны оправдали себя и здесь.
* Соловьев С. М. История России с древнейших времен. М., 1960. Кн. II.
С. 425.


Историко-философские сочинения...
407
В последний же раз луки были применены в битве народов в 1813 г. у Лейпцига. Этот воинский дух был наследием долгого контакта русских с народами Сибири и Великой степи, в котором было гораздо больше дружбы, чем вражды. Этот контакт не был еще известен в 1920-е гг., когда Н. С. Трубецкой создавал свою концепцию. Его интуиция оказалась грандиознее его эрудиции.
При проверке его выводов и аргументов выясняется, что новые материалы, неизвестные Н. С. Трубецкому, говорят в пользу его общей концепции. И не вина автора, что он их не использовал: таков был уровень науки начала XX в.
Любой привычный (т. е. обывательский) тезис нуждается в пересмотре. Ради этого и существует наука. Оценка Петра I — преобразователя, произведенная Н. С. Трубецким, позволяет интерпретировать ход событий на широком историческом фоне.
Н. С. Трубецкой правильно отмечает, что перед Московской государственностью стояла важная задача: оборона против Запада. Половина Древней Руси в начале XVII в. была оккупирована Польшей. В начале этого же века, в «Смутное время», был момент, когда в Москве стоял польский гарнизон и независимость России была под угрозой. Московскому государству угрожала судьба восточной Монголии, захваченной Китаем, и Средней Азии, ставшей добычей Тимура.
В XVII в. в Западной Европе настала эпоха технического прогресса. Для того чтобы устоять против активизации агрессии Польши и Швеции, русским понадобилось обновление военной техники, и роль преобразователя принял царь Петр Великий. Однако Н. С. Трубецкой полагает, что «задача была выполнена именно так, как не надо было ее выполнять .’...внешняя мощь была куплена ценой полного культурного и духовного порабощения России Европой» (С. 241-242), и перечисляет ряд крайне болезненных и вредных нововведений, как-то: упразднение патриаршества, различные кощунства, изменение придворной одежды и этикета — «ассамблеи», приглашение на высшие посты иностранцев. Это дает Н. С. Трубецкому основание назвать новый период России «периодом антинациональной монархии». Европеизацию кн. Н. С. Трубецкой считает причиной разрушения национального единства, розни между классами, сословиями, поколениями. Короче говоря, итогом стала «изуродованная Россия». Н. С. Трубецкой формулирует свои мысли и оценки предельно четко. Он считает, что «за Петром могли пойти только либо


408
Л. Н. ГУМИЛЕВ
нерусские, приглашенные им на службу иностранцы, либо русские оппортунисты, беспринципные карьеристы, гонящиеся за... наживой. Знаменитые “птенцы гнезда Петрова” были большею частью отъявленными мошенниками и проходимцами... То обстоятельство, что, как с грустью отмечают русские историки, “у Петра не нашлось достойных преемников”, было вовсе не случайно: действительно — достойные русские люди и не могли примкнуть к Петру» (С. 242-243). Н. С. Трубецкой не противник заимствования европейской техники, но осуждает эксцессы, без которых можно было достичь больших результатов при меньших затратах. Наихудшим последствием петровских реформ он считает их необратимость.
Сначала Петр окружил себя иностранцами и русскими подхалимами, рассматривавшими русский народ как податную массу. Этот подход к собственной стране практиковался наследниками Петра до 1741 г., предельным воплощением его стала «бироновщина». Екатерина II действовала более тонко: она ударила по русской культуре секуляризацией 80% монастырей, бывших хранилищами летописей и древних икон. Введенные ею закрытые учебные заведения превращали самых способных русских во второстепенных европейцев; при этом подразумевалось забвение традиций, а немца из русского сделать было невозможно.
В XIX в. самая пассионарная часть русских воинов полегла в войнах с Наполеоном. Война была выиграна в значительной мере за счет монгольских традиций (партизанской войны), но восстановить генофонд и культурный фонд не удалось; впрочем, к этому даже не стремились.
Истребление евразийских традиций теперь продолжалось под лозунгом «русификации». С местными традициями и оригинальными мировоззрениями была проделана та же инволя- ция, что и с православием. Зато появились европейские философско-социальные концепции.
На Западе возникла безотчетная вера в технический прогресс, который якобы осчастливит человечество, учение о борьбе за существование и агностицизм Огюста Конта. О несостоятельности первой концепции не стоит даже говорить. Вторая — заменена обратным тезисом конверсии биоценоза (видообразование нашло себе объяснение в процессе мутогенеза). Третья концепция — идея об ограниченности человеческого познания, заявленная Контом как невозможность познать химический состав звезд, была опровергнута... спустя год открытием спектрального анализа. Стоило ли ради подобных заимствований


Историко-философские сочинения...
409
уничтожать монастырские библиотеки и шедевры иконописи, что проводилось со времен Екатерины.
Все вышеизложенное дает Н. С. Трубецкому бесспорное основание назвать Российскую империю с восторжествовавшим в ней западничеством «антинациональной монархией».
Непринятие новой концепции
Несмотря на то что авторы евразийского направления писали много, легко и увлекательно, их мысли были отвергнуты многими, даже слишком многими читателями. В отношении ученых аборигенов Западной Европы это объяснимо и объяснено с исчерпывающей полнотой самим Н. С. Трубецким: «Затаенной мечтой всякого европейца является полное обезличение всех народов земного шара, разрушение всех своеобразных... обликов и культур, кроме одной, европейской, которая... желает прослыть общечеловеческой» (С. 257), а все прочие превратить в культуры второго сорта.
Этот тезис входит в сознание каждого европейца с детства и, более того, с начала этногенеза современных европейских этносов, т. е. с IX в. Убежденные в своем превосходстве крестоносцы шли в Палестину и Прибалтику, на Константинополь и Болгарию, а потом в Америку — грабить индейцев, в Африку — захватывать невольников, в Индию, на Яву и даже в Китай, где индийский опиум находил широкий сбыт. И при этом у «цивилизаторов» не возникало никаких угрызений совести: ведь приобщение «дикарей» к культуре — это героика, «бремя белого человека». А то, что ограбляемые народы ничуть не хуже европейцев, последним не могло прийти в голову, ибо стереотип этнического поведения не может быть нарушен логическими доводами. Но эмоции европейцев, знакомящихся с евразийцами, однонаправленны. Да и в самом деле, как тут не обидеться?
Однако европейцы были настолько убеждены в своей правоте, что рассматривали направление евразийцев как несерьезный домысел русских оригиналов, и поэтому давали им жить, зарабатывая изданием филологических и художественных шедевров. Иначе восприняли евразийство немецкие фашисты. Русские издания или запрещались, или задерживались. Русским патриотам угрожали преследования за убеждения и даже аресты. Н. С. Трубецкой не был арестован лишь потому, что он был князь, аристократ, но в его квартире производились неоднократные, причем весьма грубые, обыски, вызвавшие инфаркт и раннюю смерть. Этот трагический эпизод мне


410
Л. Н. ГУМИЛЕВ
рассказывал Петр Николаевич Савицкий в 1966 г. в Праге, где я был в составе группы советских ученых на археологическом конгрессе.
В русской эмиграции 20-30-х гг. было два направления: либеральное и монархическое. Либералы мечтали ввести в России парламентскую республику по образцу английской или французской, т. е. уподобить Россию Европе. Именно против такой оксидентализации или вестернизации России и возражали евразийцы, осуждая Петра I.
Русская эмиграция 20—30-х гг. отнеслась к евразийству в целом отрицательно. Как монархисты, мечтавшие о возвращении прошлого, так и либералы, стремившиеся превратить Россию в подобие Дании, обвиняли евразийцев в «сменовеховстве» — компромиссе с коммунизмом. Если сформулировать приведенные ниже ответы евразийцев, то возникает только одна фраза: «Зачем нам прошлое, которое было беременно настоящим?» Конечно, это не означало, что евразийцы стремились примкнуть к коммунизму или даже испытывали симпатию к режиму в России того времени, но вспомним, что тот период был переплетением троцкизма со сталинщиной, так что требовать с эмигрантов?!
Н. С. Трубецкой работал на том уровне европейской науки, который ныне, безусловно, устарел. Мы внесем поправки и проверим концепцию кн. Н. С. Трубецкого на прочность, используя материал, неизвестный автору. Если концепция в целом верна, то выводы должны сойтись.
Соседи Евразии (проверка концепции)
Условившись в определении понятий «Евразия» и «Великая степь» — степная полоса от Хингана до Карпат, ограниченная с севера «таежным морем», т. е. сплошной полосой леса, а с юга пустынями и горами, у подножий которых располагаются оазисы, — нам надлежит охарактеризовать соседние суперэтносы, взаимодействовавшие с евразийскими народами: Срединную равнину, называемую ныне «Китай» (условное наименование), Афразию (Ближний Восток и Иран) и Западную Европу — романо-германскую целостность. Восточная Европа органически связана с Великой степью, так как наиболее населенная ее часть — лесостепь, включающая на севере ополья, а на юге азоноальные ландшафты речных долин и несохранившиеся причерноморские леса, в античную эпоху именовавшиеся — «Гилея».


Историко-философские сочинения...
411
В историческое время в Евразии протекали три витка этногенеза: скифский, до III в. до н.э. (его история известна фрагментарно и для интерпретации непригодна), хунно-сарматский, с III в. до н.э. по XI в., монголо-маньчжурский — на востоке, ХП-ХХ вв. (четвертый цикл этногенеза, начавшийся в XIII в., создавший отечественную историю и еще не закончившийся). При сопоставлении всех евразийских этносов в избранном параметре — взаимоотношение с соседями — просматривается общая закономерность.
Так, хунны, которых в III в. было 300 тыс. чел., сражались на равных против объединенного Китая с его 59 млн. населения, но территориальных приобретений не искали. Шаньюй (правитель) хуннов Модэ понимал, что, приобретя «земли дома Хань», хунны не смогут на них жить: предпочтение отдавалось династическим бракам и замаскированному одиночеству китайцев, в дальнейшем, однако, в державе Хунну сложились две партии. Первая принимала многочисленных эмигрантов из Китая, давая им возможность сеять просо и жить среди хуннов, не сливаясь с ними. Вторая хранила традиции покойных шаньюев: право «сражаться на коне за господство над народами»*.
Следствием раскола стали междоусобные войны, восстания покоренных племен и подчинение Китаю. Трагедия затянулась лишь за счет узурпации Ван Мана, попытавшегося заменить традицию разумом, конечно, собственным, поголовного восстания китайских крестьян — «краснобровых» и аристократов против узурпатора и ослабления Китая (18—25 гг.), но к 93 г. Хунну было сокрушено, и последний шаньюй, проиграв последнюю войну, погиб.
Хунны частью отступили на запад, где объединились с би- тогурами (манси), а частью поселились вдоль длинной китайской стены и подчинились династии Младшая Хань. Китайцы так обижали хуннов, что те восстали в 304 г. и сражались, пока не погибли в 460 г.**, с битогурами же хунны смогли объединиться, потому что те и другие были членами одного суперэтноса — евразийского. Они вместе совершили поход на готов и римлян в 451 г., но после поражения от германцев при р. Недао***
* Бичурин Н. Я. Иакинф. Собрание сведений о народах, обитавших в Средней Азии в древние времена. I. М.; Л., 1950. С. 57-59.
**Гумилев Л. Н. Хунны в Китае. М.: «Наука», 1964. С. 189-202.
*** Его же. Хунны в Азии и Европе // Вопросы истории. 1989. № 6. С. 64-78; № 7. С. 21-32.


412
Л. Н. ГУМИЛЕВ
от хуннов остался только один осколок, хотя он и прославился на весь мир. Это — «голубые тюрки»*.
Древние «голубые тюрки» (мн. ч. тюркют) сложились из двух ветвей хуннов и одного сяньбийского (древнемонгольского) отряда, которым командовал вождь по имени Ашина.
После долгих исторических коллизий они, оторвавшись от китайского и романо-германского суперэтносов, не только уцелели, но и сумели объединить вокруг себя всю Великую степь и даже оазисы Согдианы. Их государство называлось Великий каганат, или Вечный тюркский Эль-Орда и охузи (покоренные племена), и просуществовало с 545 по 745 г., но было уничтожено китайскими дипломатами, сумевшими вызвать восстание уйгуров и других племен.
Тюрок сменили в Великой степи уйгуры (745—840 гг.). Они старательно избегали контактов с Китаем, как политических, так и культурных, но в 840 г. Уйгурское ханство уничтожили сибирские кыргызы, а народ разбежался кто куда**.
А каковы были результаты этнических контактов монголов? К 1260 г. монголы-христиане, шедшие на освобождение Иерусалима, потерпели полное поражение в Галилее и были отброшены за Евфрат, а в Китае царевич Хубилай объявил себя великим ханом, не будучи избран курултаем. Как только монгольские кони вышли за географические пределы Евразии, монголы начали терпеть поражения даже друг от друга — в междоусобных войнах. В Иране, в Средней Азии и в Поволжье мусульмане восторжествовали над своими победителями, а в Китае Хубилай из хана превратился в китайского императора династии Юань. К 1370 г. господство монголов окончилось. В Китае воцарилась национальная династия Мин, а в Средней Азии и Иране — эмир Тимур, палладии культуры ислама. Евразийская традиция уцелела только в улусе Джучиевом.
Остановимся и сделаем вывод. Все евразийские этносы жили на своей родине сравнительно благополучно. Но, проникая в Китай или принимая китайцев у себя, они гибли, равно как и при контактах с другими этнически чуждыми мирами. Контакт на суперэтническом уровне давал негативные результаты.
Таким образом, евразийская концепция этнокультурных регионов и химерных целостностей в маргинальных (окраинных) зонах оказалась пригодной для интерпретации всемирно-
* Гумилев Л. Н. Древние тюрки. М.: «Наука», 1967.
“Там же. С. 382—386.


Историко-философские сочинения...
413
исторических процессов. Там, где сталкиваются два и более суперэтноса, множатся бедствия и нарушается логика творческих процессов. Возникает подражание (мимесис) как противник оригинальности, и таким образом нарушается принцип «познай себя» или «будь самим собой».
Напротив, этносы, живущие на своих территориях-родинах, поддерживающие свою традицию — «отечество», уживаются с соседями розно, но в мире. Да и в самом деле, стоит ли делать из планеты Земля огромную коммунальную квартиру?
Мы заглянули в глубину веков. А теперь вслед за Н. С. Трубецким обратимся к Ветхому Завету и тем самым... к современности.
Культура и идеократия
Случилось так, что практически все тезисы Н. С. Трубецкого о культуре и, шире, о судьбах евразийских народов, высказанные в 20-30-х гг., были поддержаны последующими событиями. Таким образом, читателю, знакомящемуся с трудами Н. С. Трубецкого, предоставлена удобная возможность соотнести посылки ученого с известными историческими событиями и процессами.
В статье «Вавилонская башня и смешение языков»7, в которой довольно полно изложена концепция евразийства о развитии национальных культур, так называемая общечеловеческая культура связывается с духовно-нравственным одичанием.
Сама культура понимается автором как «...исторически непрерывно меняющийся продукт коллективного творчества прошлых и современных поколений данной социальной среды, причем каждая отдельная культурная ценность имеет целью удовлетворение определенных (материальных или духовных) потребностей всего данного социального целого или входящих в его состав индивидов» (С. 329). Аргументы Н. С. Трубецкого просты и убедительны. Культура какой-либо общности всегда производит «нивелировку индивидуальных различий его членов». Понятно, что это усреднение должно и может происходить на основе общих для всех «членов» национальной или социальной общности потребностей. Сильно различаясь в стремлениях духовных, люди общи в логике и материальных потребностях. Отсюда примат «логики, рационалистической науки и материальной техники» над «религией, этикой и эстетикой» в однородной общечеловеческой культуре неизбежен. Неизбежно и следствие — духовная примитивизация и бессмысленное


414
Л. Н. ГУМИЛЕВ
строительство «вавилонских башен» (последнее понимается автором предельно широко)8.
Совершенно иначе развивается культура, опирающаяся на национальный принцип. Только она стимулирует «духовно возвышающие человека ценности». Ведь идеальный аспект такой культуры органически, «интимно» близок «ее носителям».
Попробуем взглянуть на доводы ученого с точки зрения известной современности общей теории систем. Известно, что отличаться жизнеспособностью и успешно функционировать может лишь система достаточно сложная. Общечеловеческая «культура» возможна лишь при предельном упрощении (за счет уничтожения национальных культур). Предел упрощения системы — ее гибель. Напротив, система, обладающая значительным числом элементов, имеющих единые функции, жизнеспособна и перспективна в своем развитии. Такой системе будет соответствовать культура отдельного «национального организма». Из национальных культур составляется «радужная сеть, единая и гармоничная в силу непрерывности и в то же время бесконечно многообразная в силу своей дифференцированное».
Перейдя от «общечеловеческого» уровня к «национальному», передадим слово этнологии. Очевидно, что «радужную сеть» составляют этносы, находящиеся в тех или иных фазах этногенеза. Совокупность этносов, связанных единой исторической судьбой, составляет суперэтносы, которые соотносимы с «культурно-историческими зонами» Н. С. Трубецкого. И, наконец, именно этнос, состоящий из субэтносов и постоянно возникающих консорций, являясь дискретной системой, обеспечивает как необходимую для культуры дифференцированность, так и необходимое единство носителей этой культуры*. Необходимо отметить, что, решая культурологические, исторические или современные ему политические проблемы, Н. С. Трубецкой в своих исследованиях все время отыскивал категорию этнологически значимого «целого». Ни класс, ни отдельный народ, ни целое человечество, по Н. С. Трубецкому, такой категории не соответствуют. Этим «целым» в действительности может быть «совокупность народов, населяющих хозяйственно самодовлеющее (автаркическое) месторазвитие и связанных друг с другом не расой, а общностью исторической судьбы, совместной работой над созданием одной и той же культуры или одного и того
* Гумилев Л. Н. География этноса в исторический период. Л.: Недра,
1989. С. 10-19.


Историко-философские сочинения...
415
же государства». Читатель, знакомый с сегодняшним уровнем этнологии, отдаст должное интуиции ученого.
Приведенная цитата взята из статьи Н. С. Трубецкого «Об идее-правительнице идеократического государства»9, напечатанной в 1935 г. Дата делает понятным пафос статьи. Идеология, т. е. власть идей, — одна из «основ евразийства». В 30-х гг. в СССР идеократически осуществлялся принцип классовой диктатуры. В Европе тогда же возникают режимы, ставящие во главу угла идеократию националистическую. Обе идеологии с точки зрения евразийства принимают следствие идеократии — социализм или национал-социализм — за ее содержание. Обе идеологии, таким образом, не только далеки от истинной идеократии, но и находятся на пути, к ней не ведущем. Подлинной идеей-правительницей можно счесть лишь «благо совокупности народов, населяющих данный автаркический мир». Характерной чертой евразийства вообще и теории идеократического государства в особенности является взаимосвязанность и взаимозависимость всех теоретических элементов. Совокупность народов, живо ощущающих «общность культурных и исторических традиций», ведет автаркическое хозяйство на определенном «месторазвитии»10. Тем самым сохраняется преемственность взаимодействия этноса и кормящего ландшафта. Сохранится национальный характер культуры как в «целом», так и в «индивидуациях», составляющих «целое». Важно добавить, что необходимым условием осуществления идеократии является сдвиг в самосознании людей и народа в сторону понимания ими своей исторически определенной функции в жизни «органического целого». Однако само существование идеократического государства оправданно и необходимо лишь тогда, когда осуществляется идея «блага народов» конкретно автаркического мира.
В ряде «евразийских» работ Н. С. Трубецкого читатель найдет ответ на вопрос о том, как общие положения евразийства применимы к тогдашним конкретным проблемам. Тот факт, что эти проблемы актуальны и в 90-х гг. XX в., придает историко- культурным исследованиям ученого особую практическую ценность. Двумя такими работами, касающимися отношений России и Украины, являются статья Н. С. Трубецкого «К украинской проблеме»11 и его полемика с Д. И. Дорошенко вокруг высказанных в ней идей12. То, что исследованию подвергается именно культурный аспект русско-украинских отношений, ни в коей мере не говорит об ограниченности идей Н. С. Трубецкого областью культурологии. «Державная» сторона вопроса решается в рамках


416
Л. Н. ГУМИЛЕВ
общей идеи о существовании Евразии. Взаимоотношения России и Украины, таким образом, сводятся к взаимосвязи двух культур, точнее, двух «индивидуаций» русской культуры. Причем, если «нижний этаж» каждого «краевого варианта» культуры национален, то именно в «верхнем этаже» русская культура достигает своего единства. Термины «нижний» и «верхний» этажи культуры находят пояснения у самого Н. С. Трубецкого13. Не неся элемента оценки, эти понятия у автора означают лишь две функции культуры, в значительной мере противопоставленные друг другу. «Обращенный к народным корням» нижний этаж и «обращенный к высшей духовной и умственной жизни» верхний формируют многофункциональную культуру. При этом каких-либо барьеров между «этажами» культуры не существует. Вообще «устранение... пропасти между интеллигенцией и народными массами является одним из главных лозунгов всего евразийского движения»14. Естественно, что многофункциональная культура в своем едином «верхнем» этаже, проявляясь в деятельности таких людей, как Ф. М. Достоевский и Н. В. Гоголь, А. А. Шахматов и А. А. Потебня, столь же принадлежит народным массам, как и культура «нижнего этажа», непосредственно обращенная к народу и сливающаяся с народной эстетикой труда и творчества. Переходя через множество промежуточных уровней, культура «нижнего этажа» непременно получает «краевую дифференциацию». Для единой русской культуры это — краевые «индивидуаций» Украины и Белоруссии, России, ее Севера, Дона, Сибири с множественными собственными дроблениями в каждом крае. В соответствии с историко-культурными взглядами евразийцев реформы Петра, подготовленные второй половиной XVII в., прервали культурную традицию Руси. Этот разрыв в разной степени коснулся как России, так и Украины — факт совершенно упущенный оппонентом Н. С. Трубецкого профессором Д. И. Дорошенко. Петровская и послепетровская секуляризация оттеснила Православие, пронизывавшее, подобно нерву, все слои русской культуры, породило в русском обществе духовное опустошение. А при господстве откровенно антирелигиозной системы духовная опустошенность «дошла до кульминационной точки» (напомним время публикования статьи — 1927 г.). Перспективным для развития единой русской культуры путем Н. С. Трубецкой считает путь восстановления религиозного начала как интегрирующего фактора всех «индивидуальных» культур.
Резюмируя общее содержание теории евразийства, сделаем исторический экскурс. С начала нашей эры евразийские народы объединялись несколько раз: хунны, сменившие скифов,


Историко-философские сочинения...
417
Великий тюркский каганат VI—VIII вв., монгольский улус XIII в. (см. работу «Наследие Чингисхана») и Россия (в широком понимании термина). Как государственное строительство, так и духовная культура евразийских народов давно слиты в «радужную сеть» единой суперэтнической целостности. Следовательно, любой территориальный вопрос может быть решен только на фундаменте евразийского единства.
О нем следующий и последний раздел.
Евразия XX века
В статье «Общеевразийский национализм»15 Н. С. Трубецкой считает, что евразийство — это менее всего простая интерпретация исторических событий. Помимо анализа тогдашней национальной ситуации в СССР-Евразии, автор предлагает и модель будущего национального устройства Евразии, и пути следования к нему.
Следствием революции явилось то, что русский народ утратил свое положение «хозяина государства». При этом понятие «хозяин государства» нуждается в уточнении. Из работ Н. С. Трубецкого («Наследие Чингисхана») и др.) можно сделать вывод о том, что эта декларация являлась, по существу, лишь формальным проявлением той «русификации», которую производила «антинациональная монархия». Истинные же перемены в положении народов бывшей Российской империи сводятся к приобретению ими равноправия.
Н. С. Трубецкой, верный идее евразийской общности, находит факторы, поддерживающие государственную целостность Евразии в прошлом, в настоящем (20-е гг. XX в.) и в будущем.
Если для прошлого это — идея русской государственности, то в настоящем Н. С. Трубецкой определяет «объединяющий фактор» СССР-Евразии как стремление к определенному социальному идеалу. Также не может остаться пустым место «хозяина» территории. По Н. С. Трубецкому, русский народ сменен пролетариатом всех народов СССР.
Нам интересна оценка перспектив национального развития СССР-Евразии, сделанная ученым более 60 лет назад.
Н. С. Трубецкой проницательно заметил, что «...идея диктатуры пролетариата, сознание солидарности пролетариата и разжигание классовой ненависти... должны оказаться недейственными средствами против развития националистических и сепаратистских стремлений народов СССР». И это при том, что оптимальной формой сосуществования евразийских


418
Л. Н. ГУМИЛЕВ
народов Н. С. Трубецкой считает общую государственность и, более того, «евразийское братство». Какой же «объективный фактор», по мнению автора, будет актуален для будущего СССР-Евразии?
По Н. С. Трубецкому, «национализм каждого отдельного народа Евразии (СССР) должен комбинироваться с национализмом общеевразийским». Аргументация автора может быть проверена столь мучительными порою коллизиями сегодняшнего дня. По мнению автора, евразийские народы связаны общностью исторической судьбы. Прошедшие десятилетия усилили эту связь. Известны были Н. С. Трубецкому центробежные для Евразии тенденции «пан-измов», выделяющие народы по отдельно взятому признаку. «Отторжение одного народа из этого (евразийского. — Л. Г.) единства может быть произведено только путем искусственного насилия над природой и должно привести к страданиям». Последующие события XX в. вполне подтвердили правоту ученого.
Необходимо повториться, что Н. С. Трубецкой рассматривал теорию евразийства как программу будущего Евразии. Разумеется, с его терминологией можно спорить. Справедливо и то, что концепция евразийства не охватывает все стороны действительности СССР-Евразии. Однако, бесспорно, практически ценным является как утверждение единства многонародного евразийского суперэтноса, так и гуманитарные пути самопознания, предлагаемые Н. С. Трубецким.


«Всем нам завещана Россия»
Беседу вел майор В. Казаков
Безусловно, отечественная история многолика и сложна, — начал нашу беседу Лев Николаевич. — Здесь нет прямых линий и однозначных ответов. Но, увы, историческая наука из родника самопознания народа постепенно превратилась в весьма запутанное дело. История же, между тем, точная наука. Историк, сколько бы он ни ратовал за патриотизм, должен быть беспристрастным, следовать факту в его логическом, историческом и критическом осмыслении.
Наше общество сегодня лихорадят противоречия, и это естественно: прорыв в будущее всегда труден, но трудности наши, я убежден в этом, преодолимы. И чтобы это понять, необходимо уяснить себе особенность и уникальность исторического пути России, ее роли в мировой истории, точно знать, откуда мы и чью генетическую память храним в себе.
— На этот вопрос нынче пытаются ответить многие, и особенно пристально ищут в недалеком прошлом.
— Это бесплодно и еще дальше уводит нас от истины. В конце концов наша история и культура не в семнадцатом году родилась. Особенность нашей государственности проявилась уже в глубокой древности, на земле, лежащей между воинственным Западом и Великой Степью.
— Но ведь сколько прошло времени...
— Однако каждый народ хранит в себе прошлое, и чтобы ладить с иноплеменниками, надо уважать их этническую уникальность и предвидеть их реакцию на каждое необдуманное слово или поступок. Ведь сколько сегодня конфликтов происходит из-за взаимного непонимания или ложной уверенности, что все люди одинаковы.
— А вы считаете, что наши предки имели такой опыт и были более терпимы и чутки друг к другу?


420
Л. Н. ГУМИЛЕВ, В. КАЗАКОВ
— И не только имели, но и бережно его хранили...
— Лев Николаевич, сегодня, когда мнения в литературном и научном мире столь конфликтны и противоречивы, вы, если можно так выразиться, занимаете «среднюю» позицию. Так называемые «левые» обвиняют вас чуть ли не в шовинизме, а «правые» не согласны с вашими мыслями относительно монголо-татарского ига.
— К сожалению, это действительно так. Хотя время для междоусобиц неподходящее. Сегодня, как никогда, нужна консолидация всех патриотических сил. Что же касается ига, то я в корне против его нынешней трактовки. Мысль эта пришлая и родилась на Западе. При этом ее автор, французский историк де Ту, опираясь на явно тенденциозные «Записки о московской войне» статс-секретаря польского короля Стефана Батория Р. Герберштейна, поспешил причислить всех вместе скопом: и тюрок, и монголов, и русских к чудовищным носителям зла и разрушения.
Прошли века, но злополучная эта теория, выставляя в негативном свете наше прошлое, является прямым надругательством над славными делами предков. Вдумайтесь — триста лет покорного рабства! Согласуется ли это с логикой и российским свободолюбивым характером? Эта теория и нынче дает свои плоды: ее логическим следствием является химера России как тюрьмы народов, и сегодня за это расплачиваемся. Да и могло ли быть в принципе объединение земель и народов вокруг Москвы результатом одного лишь захвата и насилия? По всей видимости, нет. Без доброй воли и взаимного согласия это невозможно.
— Таким образом — без хорошего и реального знания нашего прошлого делать прогнозы на будущее авантюрно?
— Знание прошлого сегодняшнему человеку дает, во- первых, истинное понимание, что не Запад, не Восток, а именно Россия, как общее, собирательное, интернациональное, если хотите, понятие, является матерью и истинным домом населяющих ее народов. Во-вторых, не зная истории своего Отечества, трудно быть патриотом. И, в-третьих, именно в прошлом лежат корни многих сегодняшних национальных противоречий. Прослеживая их историческое развитие, можно отыскать безболезненные пути их решения.
— Мы говорим о давно минувших войнах, но история — движется. Хотелось бы знать ваше отношение к вооруженной защите Отечества, к сегодняшней армии.
— Что я могу сказать о вооруженной защите Отечества, когда я его сам защищал в годы Великой Отечественной войны


«Всем нам завещана Россия»
421
на передовой, а мой отец имел два Георгия, да и деды, и прадеды были военными. Если верить фамильным преданиям, то мой далекий предок командовал одним из полков на Куликовом поле и там же погиб. Так что я скорее не из интеллигентов, а из семьи военных, чем весьма горжусь и постоянно это подчеркиваю. Для меня ратная служба — это неотъемлемая часть гражданского долга. К сожалению, я слабо знаю современную армию, но именно армия испокон веков была носительницей и хранительницей истинного патриотизма, гордости за принадлежность к великой и единой России. Потеряв эти чувства, мы неизбежно потеряем свое историческое лицо.
— Не знаю, следите ли вы за прессой и телевидением, но на армию сегодня обрушивается целый шквал обвинений во всех существующих и несуществующих грехах.
— Я не против критики, тем более, если она конструктивна. А вот дискредитация сильного всегда была уделом слабых и корыстных. Конечно, вырастить труса, надеющегося, что ему не придется воевать, испытывать какие-то трудности и лишения, легче, чем воспитать воина и гражданина. Мне думается, что безоглядный пацифизм наносит нашему обществу непоправимый ущерб.
— Лев Николаевич, давайте вернемся к вашим книгам, и в частности к теории пассионарности, то есть энергетического потенциала этносов. Применяя ее к нашей стране, на каком уровне находимся мы?
— Как ни парадоксально, при всех наших неурядицах, на подъеме. Ведь мы относительно молодой этнос, лет на шестьсот моложе Европы. Древняя Русь относится к России примерно так, как древний Рим к Италии.
— Значит, у нас, если верить вам, все впереди?
— Безусловно, если мы сами не наделаем очередных глупостей. У большой разноязычной России свой путь, который она выбрала, отстояла и обязана отстаивать в трудной борьбе.


«Скажу вам по секрету,
что если Россия будет спасена,
то только как евразийская держава»
ВОПРОС: Приходилось слышать, что Ваш, Лев Николаевич, интерес к евразийству проявился очень рано. Не могли бы Вы рассказать, как открыли для себя евразийство?
— Когда я был молод, точнее, когда я еще только поступил на первый курс исторического факультета Ленинградского университета, меня уже тогда интересовала история Центральной Азии. Со мной согласился поговорить «заслуженный деятель киргизской науки» Александр Натанович Бернштам, который начал разговор с предостережений, сказав, что самое вредное учение по этому вопросу сформулировано «евразийством», теоретиками белоэмигрантского направления, которые говорят, будто настоящие евразийцы, то есть кочевники, отличались двумя качествами — военной храбростью и безусловной верностью. И на этих принципах, то есть на принципе своего геройства и принципе личной преданности они создавали великие монархии. Я ответил, что мне это, как ни странно, очень нравится и мне кажется, что это сказано очень умно и дельно. В ответ я услышал: «У вас мозги набекрень. Очевидно, вы — такой же, как и они». Сказав так, он пошел писать на меня донос. Вот с этого и началось мое знакомство с евразийством и с научным работником Бернштамом... А в 1938 году, когда я учился на четвертом курсе и был арестован в третий раз (всего же меня арестовывали четырежды), в Крестах, в душной тесноте под нарами (я спал на голом асфальтовом полу), мне пришла в голову замечательная идея...
ВОПРОС: Считаете ли Вы себя преемником евразийской школы в исторической науке? Правильно ли Вас называют иногда «последним евразийцем»?
— Когда меня называют евразийцем, я не отказываюсь от этого имени по нескольким причинам. Во-первых, это была


«Скажу вам по секрету...»
423
мощная историческая школа, и если меня причисляют к ней, то это делает мне честь. Во-вторых, я внимательно изучал труды этих людей. В-третьих, я действительно согласен с основными историко-методологическими выводами евразийцев. Но есть и существенные расхождения: в теории этногенеза у них отсутствует понятие «пассионарность». Вообще им очень не хватало естествознания. При том, что евразийская доктрина замышлялась как синтез гуманитарной науки и естествознания, синтез истории и географии1. Уже при первом знакомстве с теориями евразийцев у меня возникло сомнение: правильный ли они избрали путь — сопоставление вмещающих ландшафтов и истории населяющих их этносов. Основной принцип, найденный Петром Николаевичем Савицким, видным русским географом, верен — границы России — Евразии, отделяющие этот внутренний континент от Западной Европы, проходят по изотерме января2. На восток она отрицательна, что имеет следствием сильные и продолжительные морозы, а на запад она положительна — оттепели.
Другой общеметодологический принцип евразийского учения, а именно принцип полицентризма, я усвоил самостоятельно, размышляя над вопросами, которые волновали и евразийских теоретиков. Первой прочитанной мною евразийской книгой было историческое исследование Хара-Давана3 о Чингисхане (Хара-Даван Э. Чингис-хан как полководец и его наследие: культурно-исторический очерк Монгольской империи ХП-Х1У веков. Белград, 1929). Позже я прочел в Публичной библиотеке книгу Толля4 о скифах (Толль Н. П. Скифы и гунны. Прага, 19275), но ни Савицкого, ни Георгия Вернадского, ни евразийских сборников в библиотеках в те сталинские времена, конечно, не было. Правда, в экземпляре книги Толля, который мне попался, было приложение — статья Савицкого «О задачах кочевниковедения: почему скифы и гунны должны быть интересны для русского?». Поэтому я вынужден был соображать сам и доходить до многого, так сказать, своим умом. Впоследствии, когда эмигрантская литература стала более доступной, я прочитал работы князя Н. С. Трубецкого и убедился, что задолго до открытия системологии, авторство которой приписали американскому биологу Л. Берталанфи, он использовал ее постулаты в своей практике как лингвист, этнограф и философ. Особенно важны две его работы: «К проблеме русского самопознания» и «Об истинном и ложном национализме», в которых он подвергает критике укоренившийся в нашем сознании «европоцентризм». Евразийский полицентризм предполагает, что таких


424
«Скажу вам по секрету...»
центров много. Европа — центр мира, но и Палестина — центр мира. Иберия и Китай — то же самое, и т. д. Центров много, число их можно подсчитать по сходству ландшафтов.
ВОПРОС: Существует версия, что Вы познакомились с Савицким в мордовском лагере, где он и проповедовал Вам свое учение. Когда Вы на самом деле познакомились с ним и были ли знакомы еще с кем-либо из видных евразийцев?
— Это миф, я познакомился с Савицким Петром Николаевичем много позже. В 1956 году, вернувшись в Ленинград, я некоторое время работал в Государственном Эрмитаже. Однажды я разговорился с часто захаживавшим в нашу библиотеку профессором Гуковским Матвеем Александровичем. Вот он-то и сидел в Мордовии вместе с Савицким. Когда он сказал мне, что они расстались друзьями и что у него есть адрес Савицкого, я попросил написать ему в следующем письме, что хотел бы вступить с ним в переписку. Десять лет мы переписывались, а когда я приехал в Прагу на археологический конгресс в 1966 году, он встретил меня на вокзале. Мы несколько раз встречались, долго гуляли, он рассказывал о пережитом...
ВОПРОС: Каким Вы видите будущее евразийства, есть ли у него перспективы и что наиболее актуально и ценно в нем сейчас?
— Прежде всего, надо отказаться от таких аберраций массового сознания, как европоцентризм. Считаю, что самое ценное — это то, что мы наконец-то можем разобраться в истории человечества, рассматривая последнее не как единое целое с единственным центром в Европе, а как мозаичную целостность, вид, разбитый на разные ландшафты.
В этой связи многократно усиливается роль географии. Благодаря евразийству и той солидной исторической подготовке, которой обладали евразийские теоретики, ныне можно объединить такие науки, как история, география и природоведение. И в этом я вижу главное научное достижение, а равно и главную научную перспективу евразийства. Что же касается политики, то я в этом деле специалист никакой и ничего в этом не понимаю, но я знаю одну простую вещь, что если вы оскорбляете людей обидчивых, то они на вас рано или поздно очень обидятся и вам этого не простят...
ВОПРОС: Аполлон Кузьмин на страницах «Молодой гвардии» обвинил Вас в русофобии. Что бы Вы могли ему ответить?
— Считаю, что полемика с А. Кузьминым по вопросам пассионарной теории этногенеза бессмысленна: спорить на научные темы на уровне низкопробных острот и нечистоплотных


«Скажу вам по секрету...»
425
намеков — занятие недостойное. Ограничусь некоторыми историческими не то ошибками, не то передержками А. Кузьмина, касающимися русской истории. Перечислять их все невозможно и не нужно.
В целом как способ полемики А. Кузьмин избрал надежный прием: излагая взгляд оппонента, он его искажает, а потом опровергает собственное искажение...
Почему-то А. Кузьмин приписывает мне абсурдное утверждение, что пассионарный толчок XIII века н. э. «спустился» только на двух людей — Александра Невского и Миндовга. Это еще одна демонстрация «полемического метода» А. Кузьмина, черпающего представления о взглядах оппонента из собственной фантазии.
Перейдем к примерам из русской истории. Аргументация А. Кузьмина слишком неряшлива. Он ссылается на антимон- гольские летописи, воспринимая их некритично. Утверждая, что археологические материалы подтверждают «страшную картину разорения», он не может объяснить, почему церкви во Владимире, Киеве и многих других городах не были разрушены и сохранились до нашего времени. Более того, если считать, согласно Кузьмину, что «население России составляло свыше 11 миллионов человек», то как могли монголы, которых было всего 700 тысяч, завоевать и покорить такой большой, храбрый и культурный народ? Такое предположение обидно не только для наших предков, но и для нас...
Особенно досадно, что Кузьмин спутал два разных похода Тимура на Золотую Орду: 1) 1391 год, когда он одержал победу при Кондурче, впадающей в Волгу, а не в Каму (как пишет А. Кузьмин): 2) 1395 год, когда Тимур вошел в Рязанские пределы и разорил Елец, но принужден был отступить из-за восстания черкесов, дагестанцев и татар на Кубани и Тереке.
Волжские татары оказались барьером для наступления «Востока» на Россию, а в 1406 году одно появление Шадибека на помощь Москве заставило Витовта отступить, не принимая боя.
Точно так же Василий I в 1391 году пришел на помощь Тохтамышу, он вовремя оттянул свои войска, а второй раз в 1395 году мобилизовал армию против Тимура, но тот успел отступить, не входя в соприкосновение с русскими.
Разбирать дальнейшие ошибки А. Кузьмина неинтересно. Ограничимся тезисом. Согласно нашей реконструкции, Россия испытывала угрозу с Востока и с Запада, и от Тимура и от Витовта. В обоих случаях Золотая Орда защитила Россию от вторжения и продолжала находиться в союзе с Москвой


426
«Скажу вам по секрету...»
до своего распада в начале XV века. Разгром Москвы в 1382 году — всего лишь набег внутри политической системы, инициаторами были суздальские князья. Это событие такого же порядка и значения, как и любая из междоусобных войн на Руси Х11-ХУ веков.
Вряд ли кто-нибудь из читателей согласится с А. Кузьминым, что «доносы — реакция на деспотический режим и связанное с ним беззаконие». Так же думали Сталин, Берия, Ежов и др. Я с А. Кузьминым не согласен, особенно по части лживых доносов. Удивительно, что А. Кузьмин обвиняет меня, русского историка и этнографа, в русофобии. Ведь сам он вслед за К. Марксом считает, что душа русского народа «подавлена, растлена и иссушена» монгольским игом, а это и есть самая настоящая и неприкрытая русофобия. Более того — эта русофобская легенда очевидно опровергается историческими фактами. После XIV века русский народ создал великое государство, 600 лет шедшее от победы к победе. Этого с «растленной и иссушенной» душой сделать было нельзя.
Кузьмин удивительно безграмотен. Он утверждает, что среди евразийцев не было ни одного серьезного историка6.
Мне было просто стыдно это опровергать. Противоположность Запада и Востока вовсе не главное: главное — принцип полицентризма. Утверждение о якобы имевшем место влиянии Грушевского на евразийцев совершенно неверно и никакой реальной основы под собой не имеет. Что касается «наднациональных» влияний («вроде исихазма»), то я удивляюсь, как это меня не обвинили еще в космополитизме: был бы полный набор (вместе с русофобией)... По поводу энергетических импульсов, приходящих из космоса, я выскажусь в другом месте... На этот вопрос отвечает специальная статья, подготовленная с участием астрофизика. И два слова о «поработителях» — без ярлыков Кузьмин не может. Я думаю, что не следует прибегать к неуместному морализаторству там, где должен быть строгий объективный анализ. Если Кузьмин имел в виду пресловутое «монголо-татарское иго», то я еще раз повторю: они не были поработителями по вышеперечисленным причинам. А по поводу ненависти евразийцев к русским — посудите сами, ведь русские и есть евразийский народ — так как же они могут сами себя ненавидеть?! Известное дело: поскреби русского и найдешь татарина, и наоборот. Откуда взялась эта самая русофобия, то есть настоящая русофобия, я описал в работе «Черная легенда», напечатанной в журнале «Хазар». Она взялась с 1260 года, когда монгольское войско во главе с Кит-Буга нойоном


«Скажу вам по секрету...»
427
и Хуламурханом, взяв Багдад, повернуло на Иерусалим, чтобы освободить Гроб Господень. Мусульмане сопротивлялись этому. Внезапно умер верховный хан Менте. Хан Хубилай узурпировал его престол, и разразилась гражданская война. Многие войска были возвращены из похода, а оставшиеся потерпели поражение в том самом, 1260 году.
Когда в Европе узнали, что предводитель разбитого войска Кит-Буга нойон христианин, как и большая часть его воинов, то поднялся страшный шум: как могли крестоносцы-тамплиеры помогать мусульманам разбить христианское войско? Тамплиеры в ответ стали ругать монголов, что, мол, монголы хуже самого черта и что христиане они сомнительные, то есть восточные христиане, а от православных самого Бога тошнит и потому надо их бить. Однако не все поверили их словам. И Филипп Красивый, король Франции, истребил всех тамплиеров в 1314 году. Но тамплиеры остались в других странах — в Германии, Англии, Кастилии, Арагоне, — и всюду они продолжали говорить, что монголы — это порождение сатаны, что с ними надо бороться и уничтожить их. Таким вот образом сложилась в Европе «черная легенда» о том, что религиозный долг всех христиан, т. е. католиков, бить монголов и их союзников.
Союзниками монголов были русские князья. Начиная с Ивана Калиты Москва была верным союзником Золотой Орды. Русофобия выводится из монголофобии как сопутствующее явление...
ВОПРОС: Были ли Вы знакомы с Вернадскими, отцом и сыном?
— С Владимиром Ивановичем Вернадским я не был знаком, я как-то все больше по тюрьмам сидел в то время... С Георгием Владимировичем Вернадским я также не был лично знаком, но мы с ним переписывались7.
ВОПРОС: А каково было место в евразийстве монархической идеи, на Ваш взгляд?8
— Возьмите работы князя Трубецкого и посмотрите: довольно слабое место они отводили в общественном устройстве России монархическому принципу. Петра Первого Трубецкой ругает всеми словами, а монархическая идея — он считал — может быть, а может и не быть, он не хотел предрешать выбор народа. Самое главное — «не попасть к немцам на галеру», к европейцам то есть. Я с ним полностью согласен, это самое главное. Я не хочу быть у немцев на галерах. Это уже было у нас не однажды.


428
«Скажу вам по секрету...»
Евразийский тезис: надо искать не столько врагов — их и так много, а надо искать друзей, это самая главная ценность в жизни. И союзников нам надо искать искренних. Так вот, тюрки и монголы могут быть искренними друзьями, а англичане, французы и немцы, я убежден, могут быть только хитроумными эксплуататорами.
ВОПРОС: По поводу союзников — Вы не могли бы сейчас указать, кто они, нынешние союзники России?
— Ей-Богу, не могу, не сейчас. Я очень долго болел, у меня был инсульт, и я не знаю, что делается в мире. Знаю одно и скажу вам по секрету, что если Россия будет спасена, то только как евразийская держава и только через евразийство.
* *
От редакции «Социума»: Мы готовили этот материал в печать когда пришла скорбная весть о смерти Льва Николаевича Гумилева. Тяжело и горько об этом говорить. Не стало еще одного из тех, кто составляет золотой фонд нации. Лев Гумилев был Рыцарем Науки и Поэзии и служил им всю жизнь преданно и бескорыстно. Со страниц этого интервью встает деятельный, полный жизни человек: он полемизирует с противниками, увлеченно рассуждает о будущем... Запомните его таким!


Л. Н. ГУМИЛЕВ Ритмы Евразии
Работа выдающегося русского мыслителя Льва Николаевича Гумилева представляет собой начало задуманного им труда об исторических ритмах Евразии. Льву Николаевичу не было суждено завершить «Ритмы Евразии», он успел продиктовать лишь первую, историко-географическую часть своего эссе...
«Ритмы Евразии» стали последней работой Л. Н. Гумилева. И это глубоко символично. Посвятив всю свою жизнь созданию правдивой картины истории евразийских народов, Л. Н. Гумилев и перед смертью вернулся к этой научной теме. Он был полон желания нарисовать широкую панораму событий евразийской истории в одном очерке, основываясь при этом на созданной им теории этногенеза. Кроме деяний хуннов и тюрок, в этом эссе должна была найти свое отражение история монголов, татар и русских, то есть всех народов, с которыми были связаны эпохи интеграции Евразийского континента.
Выполняя волю Льва Николаевича, я передаю эту работу для публикации в том виде, в каком она была им одобрена. Думается, что и не будучи завершенным, этот труд Л. Н. Гумилева представит огромный интерес для русских читателей. Лев Николаевич верил, что та эпоха распада, которую евразийская целостность переживает сейчас, сменится эпохой интеграции и созидания. Ведь исторические силы нашего народа далеко не исчерпаны.
В. 	Мичурин
I
Задача районирования ойкумены в исторический период связана с определенными трудностями. Традиционное деление на континенты (Европу, Азию и т. д.) представляется нам несколько огрубленным и не соответствующим достигнутому уровню осмысления исторических сведений. Действительно,


430
Л. ГУМИЛЕВ
деление на континенты проводилось по физико-географическим критериям, причем основным разделительным элементом являлись моря: так, Африку от Европы отделяет Средиземное море. Однако для греко-римского мира (суперэтноса) Средиземное море было не преградой для общения, а наоборот, способствовало включению Северной Африки в орбиту античной цивилизации. Из приведенного примера видно, что этнографа не могут удовлетворять только орографические подразделения территорий. Жизнь суперэтнических образований протекает в особых месторазвитиях, выделение которых требует знания исторической географии в аспекте связи «этнос — ландшафт».
Так, огромный массив суши, включающий Азию, Европу и Африку, по сути, делится на ряд субконтинентов, то есть ме- сторазвитий, в которых проживают отпущенный им срок те или иные суперэтносы. Естественно, эти суперэтносы с течением времени меняют свои формы, но основной принцип их связи с ландшафтом остается. Этногенез есть прежде всего процесс активной адаптации человеческих коллективов в среде — этнической и природной, причем ландшафтная среда заставляет людей вырабатывать комплексы адаптивных навыков — этнические стереотипы поведения*. Следовательно, неповторимое сочетание ландшафтов, в котором сложился тот или иной этнос, определяет его своеобразие — поведенческое и во многом даже культурное. Таким образом, если мы хотим составить представление об этносе, нам нужны этногеографические исследования — выделение и изучение его месторазвития.
Важно отметить, что внутренние моря как раз довольно редко отделяют месторазвития друг от друга. Чаще такую роль играют труднопроходимые области суши. Иногда граница проходит по воздуху: так, Западная Европа отделяется от евразийского пространства отрицательной изотермой января (к востоку от этой границы средняя температура января отрицательна). Юго-западная окраина Евразийского материка (в широком смысле), включающая в себя Сирию и Аравию, составляет единое месторазвитие с Северной Африкой, сходной в ландшафтном отношении. Индия — субконтинент, надежно изолированный от остальной Азии горами, пустынями и лесами. Особый восточный субконтинент Азии — это Китай, отделивший себя по климатической границе от Центральной Азии «Великой стеной».
Однако следует различать районы долин великих рек — Хуанхе и Янцзы — и приморские районы Дальнего
* Гумилев Л. Н. Этногенез и биосфера Земли. Л., 1989.


Ритмы Евразии
431
Востока, лежащие северо-восточнее и включающие многочисленные острова. Это разные месторазвития. Своеобразный этнографический мир представляет собой Юго-Восточная Азия (южнее Китая), служащая примером не разделительной, а соединяющей роли внутренних морей. Что же касается северной Евразии, точнее, ее циркумполярной зоны, то она отделена от центральной части континента непроходимыми массивами тайги, по которым, как дороги, идут реки. Зимой по льду этих рек можно передвигаться на значительные расстояния. Географические условия каждого из перечисленных ландшафтных «миров» неповторимы и оказывают всестороннее воздействие на обитателей региона. Подробнее мы остановимся на одном из местораз- витий Евразийского континента, а именно — на его внутреннем, центральном районе, или Евразии в узком смысле. Она также представляет собой этногеографическую целостность, населенную народами, адаптированными к ее ландшафту. Именно этот регион далее по тексту мы будем называть Евразией1.
Евразия с юга ограничивается цепями гор (Кавказ, Копет- даг, Памир, Тянь-Шань), с севера — массивами тайги, с запада — уже упомянутой отрицательной изотермой января, на востоке граница Евразии наиболее определенна, так как она была отмечена «Великой стеной». Надо сказать, что из всей имеющейся на планете суши Евразия является самым «континентальным» регионом, гигантской территорией, в достаточной мере удаленной от всех океанов и морей (единственное море, примыкающее к Евразии, — Каспийское, если не считать ныне почти уничтоженное Аральское море)2.
В широтном направлении в середине Евразии лежит пустыня — на востоке Гоби, на западе Бетпак-дала. Ширина этой пустыни зависит от ее увлажнения с востока муссонами, а с запада — циклонами. При обильном увлажнении это относительно неширокая полоса суши, но стоит циклонам или муссонам переместиться на север, в район тайги, пустыня расширяется. Влажные степи превращаются в сухие, сухие степи вытесняют культурные земли. Особенно это заметно на юго-восточной границе, где Евразия соприкасается со Срединной равниной — Китаем. Максимум усыхания степи на границе с Китаем имел место в III веке н. э.
При аналогичном применяемому нами но более удобном подходе Евразию следует разделить на три региона:
1) 	Высокая Азия — Монголия, Джунгария, Тува и Забайкалье. В целом в Высокой Азии климат довольно сухой, но в горах увлажнение достаточное.


432
Л. ГУМИЛЕВ
2) Южный район, охватывающий территории нынешнего Казахстана и Средней Азии, простирается от Алтая до Копетдага. Этот район подвержен аридизации; жизнь там возможна при круглогодовом кочевании в долинах рек и оазисах (если, конечно, не говорить о современных системах ирригации и искусственных ландшафтах городов).
3) Западный, наиболее влажный регион включает Восточную Европу. Здесь имеется плодороднейшая полоса черноземов, а также весьма благоприятная для жизни лесостепная полоса.
Такова в самых общих чертах географическая среда, в которой протекала многотысячелетняя история взлетов и падений континентальных народов — история Евразии.
II
Долгое время бытовало мнение, что лес и степь находятся между собой в оппозиции: степняки и лесовики борются друг с другом. В этнокультурном, аспекте это мнение глубоко ошибочно: как степняки нуждаются в продуктах леса, так и наоборот. В течение 2—3 тысячелетий степняки кочевали на телегах, которые можно сделать только из дерева, и смазывали их дегтем — тоже лесным продуктом. Из одного этого факта видно, что народы степи и леса были связаны между собой тесными экономическими взаимоотношениями. Военно-политические контакты между ними тоже не сводились к голому противоборству. В самом тревожном XII веке на Русь было 27 набегов половцев по соглашению с теми или иными русскими князьями, 5 — по собственной инициативе половцев и 5 нападений русских на половцев. Впоследствии количество набегов несколько сократилось, так как золотоордынские ханы следили за своими подчиненными, чтобы те не слишком грабили налогоплательщиков. Подробно вопрос о якобы врожденном антагонизме леса и степи разобран в моей книге «Древняя Русь и Великая степь»*. А для нашей темы важно, что мы можем говорить о западной части Евразии (или Восточной Европе), как степной, так и лесной, как о едином этногеографическом и экономическом целом.
III
Население любого региона, в том числе и Евразии, в существенно большей степени лабильно, чем географические
* Гумилев Л. Н. Древняя Русь и великая степь. М., 1989.


Ритмы Евразии
433
условия. Народы (этносы) возникают и исчезают, ареалы их проживания расширяются и сужаются. При этом расовый состав населения более стабилен, нежели этнический.
Восточная часть Евразии населена монголоидами (в древности — тюрками, начиная с XIII века — монголами). Южную ее часть занимают по большей части метисированные популяции: смесь монголов, тюрок и иранцев. Западная часть населена славянами и угро-финнами (последние живут в основном в верховьях Волги и прилегающих районах).
Надо сказать, что в Среднюю Азию тюрки начали проникать еще в VI веке н. э., а название Туркестан она получила в XV веке. Тогда же, начиная с V века, тюркский народ — хун- ны — форсировал Волгу и Дон и расселился в южноевропейских степях, правда, ненадолго. С IX века в связи с участившимися засухами в центральной Евразии в эти же степи переправилась часть печенегов, половцев и черных клобуков (каракалпаков), тем самым заполнив экологическую нишу. С VIII века в собственно евразийские регионы с Запада распространились славяне, которые заняли Поднепровье и бассейн Волхова.
Все перечисленные народы следует считать аборигенами Евразии, так как их переселения носили характер простых передвижений в пределах своего или сходного этноландшафтного региона, к природным условиям которого они были естественным путем приспособлены. Иноземные же вторжения на территорию Евразии происходили редко и имели незначительный успех. Так, китайцы до XIX века не смогли расселиться к северу от «Великой стены». Арабы, захватив Среднюю Азию в VIII веке, или вернулись домой, или смешались с аборигенами. Евреи, которые использовали караванные пути как экономические артерии, создали на территории Евразии только несколько колоний (крупнейшая и наиболее известная из них — Хазарский каганат). Они были элиминированы местным населением к X веку. Заметим, что мы не можем согласиться со взглядами А. Кестлера, автора теории «тринадцатого колена израиле- ва», считавшего восточноевропейских евреев автохтонами. Этот взгляд не соответствует историческим фактам*.
Вторжения представителей западного суперэтноса (немцев, шведов, поляков и т. д.) были эпизодическими и не увенчивались конечным успехом. В силу всего изложенного мы можем рассматривать Евразию не только в географическом аспекте, но и в этническом как единое целое, достаточно резистентное,
* Гумилев Л. Н. Древняя Русь и великая степь.


434
Л. ГУМИЛЕВ
чтобы отторгать внешние элементы. Но это не значит, что в самой Евразии не происходило внутренних перемен — то есть процессов этногенеза. Их легко отличить по пульсу этнической истории. При пассионарном подъеме и образовании нового этноса идут процессы интеграции и экспансии новой системы в пределах Евразии. И наоборот, при спаде уровня пассионар- ности (энергии живого вещества биосферы) некогда великие державы рассыпаются и образуются мелкие орды и княжества, которые несут функции государств.
IV
Евразийская древность освещена исторически слабо. Так, нам известно, что в Северном Китае с XV по XI век до н. э. существовало государство Шан или Инь — потомки «ста черноголовых семейств». Это было культурное рабовладельческое государство с очень жестким режимом и большим количеством нарастающих противоречий между аристократами и закабаляемой беднотой. В середине XI века до н. э. (предполагается 1066 г.) с этим государством вступило в резкое противоборство племенное объединение из Шэнси, отличавшееся от древних китайцев как стереотипом поведения — повышенной воинственностью, так и расовым типом: у них были каштановые волосы, за что китайцы называли их «рыжеволосыми демонами». Одержав победу над династией Шан, эти новые мутанты захватили весь северный Китай, но в VIII веке до н. э. распались. В Китае пошел совершенно самостоятельный, независимый от Евразии процесс этногенеза.
Примерно в это же время (трудно сказать, насколько синхронно) в Семиречье образовался народ, который китайцы называли «се», персы — «сак», а греки — «скифы»; к VIII веку до н. э. он распространился до северных берегов Черного моря, подчинив себе значительное число степных и земледельческих племен Восточной Европы. Греки называют пять видов скифов: царские скифы, скифы-кочевники, скифы-земледельцы, скифы-пахари и болотные скифы, жившие в устьях Дона. Такое аморфное и даже фигуральное наименование скифов показывает, что они представляли собой довольно большое племенное объединение и имели разнообразные типы адаптации к природной среде. Скифская держава в VII—V веках до н. э. была крупной и могущественной: скифам удалось разгромить персидскую агрессию царей Ксеркса и Дария, а также македонский набег полководцев Зопириона. Однако к III веку до н. э. все


Ритмы Евразии
435
изменилось; новый пассионарный толчок вызвал к жизни два новых народа: хуннов в Высокой Азии и сарматов в Западной Азии. Сарматы оказались злейшими врагами скифов. Они победили их в истребительной войне и удержали у себя земли Причерноморья и Прикаспия.
Обитавшие на востоке Великой степи хунны объединили племена восточных кочевников (дун-ху), Южную Сибирь (Туву) и Джунгарию — область усуней. Силы Хунну и Китая были несоизмеримы, но тем не менее хунны добились выгодного для себя договора «мира и родства», предусматривавшего обменную торговлю с Китаем. С 209 г. до н. э., когда состоялось объединение хуннов, по 97 г. до н. э. держава Хунну неуклонно растет и одерживает победы. Затем, однако, хунны ослабевают, а Китай, несмотря на понесенные им поражения, начинает доминировать над ними.
В I веке н. э. происходит раскол хуннов. Распавшаяся держава к тому же получила жестокий удар от восставших подданных — сяньбийцев, динлинов и усуней. В 93 г. н. э. хунны потерпели поражение и отступили через горные проходы на запад. Туда ушли только самые «неукротимые» (то есть пассионарные) хунны. Часть хуннов — «малосильные» — предпочли спрятаться в лесистых ущельях Тарбагатая. А «тихие» (лишенные пасси- онарности) хунны подчинились сяньбийцам и императорскому Китаю. Таким образом, политическая мощь Хунну пала, и держава развалилась на части. Но эти части были неравноценны. Наиболее пассионарная часть хуннов («неукротимые») сумела оторваться от своих противников — сяньбийцев и приобрести новых союзников — манси (вогулов), которые в те времена были народом достаточно пассионарным. Кроме того, хунну, нуждаясь в женщинах, которых они могли провести с собой походным порядком, добыли себе путем набегов достаточное число жен и разместились в низовьях Волги и Яика.
V
Вместе с тем на рубеже новой эры (около 8 г. до н. э.) западную окраину Евразии задел меридиональный пассионарный толчок, вызвавший ряд событий — распространение христианства, великое переселение германских народов и падение Западной Римской империи, заселенной в результате варварами. Этот пассионарный толчок вызвал экспансию готов с южных берегов Швеции, славян в верховьях Вислы, восстания даков в современной Румынии, а также евреев в Палестине.


436
Л. ГУМИЛЕВ
Восстания даков и евреев были подавлены римлянами с большим трудом, но с другими следствиями толчка они справиться уже не смогли.
Западную окраину Евразии захватили остготы, которые подчинили себе пассионарных ругов и славян (антов). Но тяжелее для них была война с гуннами (название гунны принято для обозначения западной ветви народа хунну). В 370 г. н. э. гунны сломили сопротивление сарматов, «истомив их бесконечной войной» (как писал Аммиан Марцеллин), перешли через Дон и столкнулись непосредственно с готами. От готов отложились руги и анты (славяне), которые предпочли гуннскую власть своеволию готов. Испытав столь мощное давление, готы частично подчинились гуннам, а частично ушли в Западную Римскую империю (вестготы), где у них была своя, нас не интересующая судьба.
Поначалу гунны поддерживали римских рабовладельцев (во время подавления восстания багаудов). Однако такой союз явно не мог быть прочным. Настал момент, когда гунны поссорились с Римом и, подавив сопротивление федератов (римских союзников), в 451 г. вторглись в Галлию. Гунны приняли бой на широкой равнине около Орлеана — на Каталаунском поле, причем некоторые германские племена сражались на стороне гуннов, а некоторые — на стороне римлян. Кровавая битва окончилась вничью, но гунны после нее отступили и перенесли удар на Северную Италию. Папе римскому Льву I удалось договориться с вождем гуннов Аттилой о том, чтобы он отвел войска. Война прекратилась, а на следующий год Аттила умер в своем шатре, в объятиях молодой жены. Аттила оставил 70 человек детей, которые вступили между собой в борьбу за престол.
Этим воспользовалось готское племя гепидов, которые нанесли гуннам поражение и заставили их очистить Паннонию. На реке Недао (Недава) произошла решительная битва, в которой погиб любимый сын Аттилы Эллак и 30 тыс. гуннов и их союзников. Последний удар гуннам в спину нанесли в 463 г. болгары сарагуры, после чего гунны откатились обратно на восток и остатки их осели на Алтае.
VI
Не менее интересна история хуннов в Китае. Династия младшая Хань, выродившаяся и передоверившая власть евнухам, изымала из хуннских кочевий аристократов и учила их китайскому этикету и культуре. Но так как при дворе императоров


Ритмы Евразии
437
единства не было, а партии боролись между собой, то хуннский царевич Лю Юань-хай, сын предпоследнего шаньюя (вождя), сбежал от китайского двора в свои кочевья. В кочевьях он застал мощные антикитайские настроения, потому что немногочисленные хунны устали терпеть унижения и несправедливости со стороны китайцев. Как только они обрели вождя, они решили восстановить «утраченные права». Восстание началось в 304 г. н. э., а к 317 г. обе китайские столицы — Лоян (восточная) и Чан-Нага (западная) — попали в руки хуннов. Лю Юань- хай скончался, оставив своему сыну две боеспособные армии и налаженную систему управления Китаем.
Беда была в том, что китайский канцлер был патриотом Китая, ненавидящим хуннов, а наследник, царевич Лю Цань, был воспитан как хунн. Дело в том, что у китайцев многоженство существует и все жены отца считаются матерями его детей, тогда как у хуннов при многоженстве младший брат наследует жен старшего, а старший сын — всех жен отца, кроме своей матери. Хунн обязан заботиться об овдовевшей женщине, а китаец не может поднять глаз на женщину, которую он обязан считать своей матерью. Вот потому, когда Лю Цань посещал молоденьких вдов своего отца, с точки зрения хун- на он оказывал им законное внимание, а на взгляд китайца — производил неслыханный разврат. Эта психологическая разница поставила китайскому канцлеру Цзинь Чжуну задачу произвести переворот, покончить с хуннским царевичем и передать власть в руки китайцев.
Как только об этом узнали хуннские боевые генералы, они взяли столицу, покончили с бюрократами и основали два царства, немедленно схватившиеся между собой (Чжао и Младшая Чжао).
Тут надо отметить, что этнический состав самих хуннов был неоднороден. Еще во времена Ханьской империи к хуннам бежало много китайцев от ее гнета. Хунны принимали их, но не включали в свою родовую систему, а просто позволяли жить рядом, называя их «кулы». «Кулы» говорили по-хуннски и, естественно, мешались с хуннами, но сохранялись как своеобразная общность. Так вот, одна из противоборствующих армий состояла из «кулов», а другая — из хуннских родовичей. После нескольких столкновений «кулы» победили, но эта победа не пошла им на пользу. Приемный сын хуннского царя, горячий китайский патриот, провел геноцид против хуннов, истребив их по всей территории империи «Младшая Чжао». Уцелевшие хунны подняли восстание, объединились с сяньбийцами муюнами,


438
Л. ГУМИЛЕВ
опиравшимися на Маньчжурию. Совместные хунно-сяньбий- ские войска разгромили в 352 г. китайского узурпатора-убий- цу и захватили его в плен. Господами Северного Китая стали сяньбийцы муюны.
IV век н. э. в Северном Китае был слишком мятежен и беспокоен для того, чтобы там жить. Поэтому многие люди эмигрировали в Великую степь, которая перестала усыхать и стала покрываться травой. Эти полиэтничные переселенцы создавали банды, облагая данью других, миролюбивых, кочевников и совершая набеги на Северный Китай. Разномастное скопище людей, занимавшихся в Великой степи грабежом и отчасти скотоводством, получило название орды «Жужань». Существовала она до середины VI века, когда была разгромлена своими вассалами тюрками. Создание жужаньской орды было типичным проявлением фазы надлома, наступившей в степном суперэтносе после распада хуннской державы.
В конце IV века государства муюнов (Янь), хуннов (Ся) и тибетцев (Кянь) стала захватывать орда табгачей, очень воинственного и храброго племени. Но, к сожалению, табгачское ханство превратилось в северо-китайскую империю Бэй-Вэй, в свою очередь развалившуюся на четыре части: Ци (в Ляодуне), Чжоу (в Шэнси), Лян (в центральном Китае) и Чэн (в Южном Китае).
Судьбы степного мира и Китая вновь разошлись. В VI веке степной суперэтнос стал наконец выходить из затяжной и тяжелой фазы надлома. В степи вновь появилась интегрирующая сила в лице небольшого, но очень активного и дисциплинированного этноса древних тюрок.
VII
Тюрки в 552 г. объединили вокруг себя не только кузнецов, каковыми они являлись, но и кочевые племена теле. В столкновении с тюрками жужани потеряли всю свою воинскую элиту (аристократией ее не назовем), а уцелевшие либо подчинились тюркам, либо сбежали в северо-восточный Китай. После этого тюрки провели операцию по объединению всей Великой степи: на юго-восток до Китайской стены, на юго-запад до Амударьи, на запад до нижнего Дона, где им подчинились утригуры, ого- ры (угры) и хазары. Создание тюркского каганата и объединение им Великой степи знаменовало собой наступление новой фазы этногенеза — инерционной. При этом свое слово сказала природа: западные тюрки организовали свою державу на территориях, орошаемых атлантическими циклонами. Им нужно


Ритмы Евразии
439
было каждое лето посылать молодых людей в прилегающие к Средней Азии горы на заготовку кормов, тогда как старое поколение оставалось в низинах. Восточный каганат пользовался муссонным увлажнением Тихого океана и вынужден был прибегать к круглогодовому кочеванию. Естественно, что постоянно кочующие тюрки были более организованы, чем отделявшие каждый год свою молодежь западные тюрки.
Западных тюрок называли «десятистрельными»: каждый вождь получал символ владычества — «стрелу» и руководил своим родом. Союзниками тюрок были хазары, тогда еще не соприкасавшиеся с иудаизмом. Они принимали у себя на Волге усталые караваны, снабжали караванщиков пищей и женщинами и давали им возможность отдохнуть перед новым тяжелым переходом через Кавказ в Византию.
Противниками тюркских караванщиков были персы, взимавшие с них большую пошлину. В 589 г. персидско-тюркские противоречия, вызвали войну между этими народами, в которой персы победили.
Постоянное смешение тюрок и хазар, создававшее значительное перемещение пассионарного генофонда от первых к последним, дало возможность хазарам отразить арабский натиск в VII веке. Пассионарность арабов была к тому времени исключительно высока вследствие пассионарного толчка V века н. э. (около 500 г.), поднявшего их. В VIII веке арабам удалось вытеснить тюрок из оазисов Средней Азии. Армия завоевателей, мобилизованная в основном из персов, убивала всех мужчин, а женщины давали от агрессоров потомство, легшее в основу современного этноса таджиков.
VIII
В первую половину VII века Китай был объединен династией Тан. Предшествующая династия Суй (589-618 гг. н. э.) потеряла свою популярность вследствие исключительной свирепости правления. А так как пассионарный толчок конца V века в это время поднял население Китая, то большая часть народа восстала против неугодного правительства.
Сама династия Тан и ее сторонники происходили из северного Шэнси и Ганьсу. Это была совершенно новая общность, отделившая себя и от традиционного Китая, и от степного мира. Они завоевали сначала Китай, а затем в 630 г. и восточнотюркский каганат, а в 656 г. даже западнотюркский каганат. Но создать мировую державу основателю империи Тан


440
Л. ГУМИЛЕВ
Тай-цзуну Ли Ши-миню не удалось, так же как и Александру Македонскому. Сходство этих двух деятелей в том, что оба они пытались соединить два чуждых друг другу суперэтноса: Александр — эллинов с персами, а Ли Ши-минь — Китай со степными народами. Обе попытки соединить несоединимое потерпели конечную неудачу, несмотря на выдающиеся качества обоих полководцев.
Жизнь тюрок при династии Тан была легка, но бесперспективна. Тюркские беки лишились права и возможности совершать подвиги, что они считали смыслом своей жизни. Их кормили, одевали, им платили, но лишили главного — возможности чувствовать себя героями...


С. Б. ЛАВРОВ
Завещание великого евразийца
Начиная читать последнюю книгу Л. Н. Гумилева «От Руси до России: очерки этнической истории» — ту, которая сейчас перед вами, — я испытывал чувство неуверенности. Ведь сюжеты, о которых в ней идет речь, неоднократно излагались автором, не говоря уже о других ученых и писателях. Как в этом случае можно избежать повторов, и прежде всего повторов самого себя? Ну, например, фигура Чингисхана, ведь она уже выписана, и блестяще, высокохудожественно выписана, Гумилевым в книге «В поисках вымышленного царства». Но страх увидеть повторы рассеялся при прочтении — я с удовлетворением отметил, что практически везде найдены редкие возможности рассказать об известном совершенно по-новому.
Гумилевский способ изложения вообще какой-то неповторимый. Вот и в книге «От Руси до России» идет разговор об очень далеких по времени событиях и вдруг вставляется вполне современное словечко. Кажется — дикий диссонанс, популярщина? Но у Гумилева это всегда к месту, всегда естественно и органично. Книга написана так, что создает эффект живого, эмоционального рассказа, разговора с автором. Она воскрешает в памяти его беседы по телевидению, какие-то неспешные, домашние и вместе с тем необычайно глубокие и информативные.
В то же время книга «От Руси до России» — не учебник по истории. Это скорее «начертание» истории России, в чем- то похожее на давнюю работу Г. В. Вернадского «Начертание русской истории», вышедшую в Праге в 1927 г.1 «От Руси до России» — это книга анализа и раздумий, результат очень личностного, а значит — новогЬ осмысления русской истории.
Основная ценность этой работы Л. Н. Гумилева, на мой взгляд, в ее цельности, что является выражением верности


442
С. Б. ЛАВРОВ
автора главной идее его творчества. Такой генеральной идеей для Л. Н. Гумилева было евразийство — значительное направление русской исторической мысли, возникшее в первой половине нашего века. «Вообще меня называют евразийцем — и я не отказываюсь, — говорил сам Лев Николаевич в одном из интервью, — ...это была мощная историческая школа. Я внимательно изучая труды этих людей. И не только изучал. Окажем, когда я был в Праге, я встретился и беседовал с Савицким, переписывался с Г. Вернадским. С основными историко-методологическими выводами евразийцев я согласен»*.
Евразия, по Гумилеву, — это «не только огромный континент, но и сформировавшийся в центре его супер этнос с тем же названием». Обобщая результаты своих исследований по евразийской истории, Л. Н. Гумилев пишет: «Этот континент за исторически обозримый период объединялся три раза. Сначала его объединили тюрки, создавшие каганат, который охватывал земли от Желтого моря до Черного. На смену тюркам пришли из Сибири монголы. Затем, после периода полного распада и дезинтеграции, инициативу взяла на себя Россия: с XV в. русские двигались на восток и вышли к Тихому океану. Новая держава выступила, таким образом, «наследницей» Тюркского каганата и Монгольского улуса.
Объединенной Евразии во главе с Россией традиционно противостояли: на западе — католическая Европа, на Дальнем Востоке — Китай, на юге — мусульманский мир».
Ядро концепции евразийства — в объективном характере единства суперэтноса, единства страны, возникшей на огромной территории от Балтийского моря и Карпат до Тихого океана. Именно поэтому идея евразийства одновременно является для Л. Н. Гумилева критерием оценки тех или иных фигур российского прошлого. И поэтому он — «антипетровец». Это ощущается уже по заголовку раздела, посвященного реформатору Руси, — «Петровская легенда»—и еще более четко из самого текста: «При Екатерине II родилась петровская легенда — легенда о мудром царе-преобразователе, прорубившем окно в Европу и открывшем Россию влиянию единственно ценной западной культуры и цивилизации». Но, критикуя многие шаги Петра I, Л. Н. Гумилев в то же время смягчает оценки, отмечая, что отношение русского самодержца к Европе, «при всей его восторженности, в известной мере оставалось» если можно так выразиться, «потребительским». А о реформах Петра Л. Н. Гумилев
‘Меня называют евразийцем // Наш современник. 1991. № 1. С. 62.


Завещание великого евразийца
443
замечает, что все они «были, по существу, логическим продолжением реформаторской деятельности его предшественников».
Более того, Л. Н. Гумилев почти «амнистирует» Петра I Почему? Ответ на этот вопрос, мне кажется, можно найти в следующих словах: «Весь XVIII в. соседние народы по инерции воспринимали Россию как страну национальной терпимости — именно так зарекомендовало себя Московское государство в XV—XVII вв. И поэтому все хотели попасть «под руку» московского царя, жить спокойно, в соответствии с собственными обычаями и с законами страны». Это означает, что и в петровский период продолжался процесс становления империи, а поскольку в империю влился еще «целый ряд этносов, органично вошедших в единый российский суперэтнос», расширив территорию его расселения от Карпат до Охотского моря, значит, можно «амнистировать» даже «западника» Петра...
Читая Л. Н. Гумилева, на фактах убеждаешься в том, что вопрос: «Запад или Восток?» — вечный вопрос нашей истории. Вот Русь эпохи Александра Невского. Александр и Батый — союзники. «Русские княжества, принявшие союз с Ордой, полностью сохранили свою идеологическую независимость и политическую самостоятельность... Русь была не провинцией Монгольского улуса, а страной, союзной великому хану». Но в то же время существовала и «программа западников» — объединить силы всех русских князей и изгнать монголов». При этом «рыцари Ордена, купцы Ганзы, папа и император вовсе не собирались тратить свои силы на объединение чужого им государства». Так, анализируя прошедшее, Л. Н. Гумилев показывает, что для России, евразийское единство всегда предпочтительнее союза с Западом.
Но Гумилев не был бы Гумилевым, если бы ограничился лишь популяризацией концепции евразийства. Он отнюдь не стал эпигоном своих великих предшественников. В 1989 г. — не так уж давно — было опубликовано серьезнейшее произведение Льва Николаевича «Этногенез и биосфера Земли». В нем, а также в книгах, вышедших в последние годы*, изложена целостная теория этногенеза с ее ключевым звеном — учением о пассио- нарности и ее носителях — пассионариях.
Пассионарии — это конкистадоры, устремлявшиеся вслед за Колумбом за океан и погибавшие там. Пассионарии — это Жанна д’Арк, Кутузов и Суворов. А субпассионарии, у которых перевешивает «импульс инстинкта», — это почти все чеховские
*Гумилев Л. Н. Древняя Русь и Великая степь. М.: Мысль, 1989; Его
же. География этноса в исторический период. Л.: Наука, 1990.


444
С. Б. ЛАВРОВ
персонажи. «У них как будто все хорошо, а чего-то все-таки не хватает; порядочный, образованный человек, учитель, но... “в футляре”, хороший врач, много работает, но “Ионыч”»*.
Пассионарность проявляется у человека как непреоборимое стремление к деятельности рада отвлеченного идеала, далекой цели, для достижения которой приходится жертвовать и жизнью окружающих, и своей собственной. Именно сила пассионар- ности создает такие специфические человеческие коллективы, как этносы (народы), а изменение во времени числа пассионариев определяет и возраст этноса, то есть фазу этногенеза,
Мне нет нужды пересказывать здесь теорию этногенеза своими словами, тем самым упрощая, примитивизируя ее, ибо вкратце она изложена самим Л. Н. Гумилевым в разделе «Вместо предисловия». Здесь я хотел бы коснуться лишь одного аспекта этой теории. Гумилевская концепция неподготовленным читателем чаще всего воспринимается как чисто историческая, а это не совсем верно. На мой взгляд, создавая теорию этногенеза, Л. Н. Гумилев выступал прежде всего как географ. Ведь эта теория неразрывно связана с понятием «кормящий ландшафт». «Новые этносы, — писал он, — возникают не в монотонных ландшафтах, а на границах ландшафтных регионов и в зонах этнических контактов, где неизбежна интенсивная метисация»**. Поэтому первым параметром всей этнической истории он называет «соотношение каждого этноса с его вмещающим и кормящим ландшафтом, причем утрата этого соотношения непоправима: упрощаются, а вернее, искажаются, и ландшафт, и культура этноса»***.
В последней своей книге Л. Н. Гумилев остается верен этим положениям. Рассматривая успешное продвижение русских «встречь солнца»2 — в Сибирь, — он замечает, что предпосылкой успеха похода Ермака, экспедиций С. Дежнева и Е. Хабарова была не только пассионарность русских того времени, но и то, что, «продвинувшись в Сибирь, наши предки не вышли за пределы привычного им кормящего ландшафта — речных долин. Точно так же, как русские люди жили по берегам Днепра, Оки, Волги, они стали жить по берегам Оби, Енисея, Ангары и множества других сибирских рек». Кстати, современная картина расселения, цепочек городов, транспортных магистралей подтверждает большую инерционность этой приверженности
* Гумилев Л. Н. География этноса в исторический период. С. 36-41.
"Там же. С 35.
"Там же. С. 124.


Завещание великого евразийца
445
к «кормящему ландшафту», несмотря на всю грандиозность перемен века научно-технического прогресса.
Идею о Евразии как о едином целом Л. Н. Гумилев также подкрепляет соображениями о «кормящем ландшафте» разном, но всегда родном для данного этноса. «Разнообразие ландшафтов Евразии благотворно влияло на этногенез ее народов. Каждому находилось приемлемое и милое ему место: русские осваивали речные долины, финно-угорские народы и украинцы — водораздельные пространства, тюрки и монголы — степную полосу, а палеоазиаты — тундру. И при большом разнообразии географических условий для народов Евразии объединение всегда оказывалось гораздо выгоднее разъединения».
В еще недавнее «время догматов» за подобные высказывания модно было упрекать Л. Н. Гумилева в географическом детерминизме. Замечу, однако, что географический детерминизм не представляет собой какой-то единой концепции. Он менялся со временем, вбирая в себя новый естественнонаучный материал. Можно предложить читателю, предвзято относящемуся к этой проблематике, проделать необычный эксперимент, который позволит ему по-другому взглянуть на стереотипы: взять наугад отрывок из предлагаемой книги и отрывок из первой части «Курса русской истории» В. Ключевского, сравнить их, отвлекаясь от имен авторов, а потом ответить на вопрос: кто больший географический детерминист?
Конечно, воззрения Л. Н. Гумилева — это далеко не традиционный географический детерминизм, а очень сложная система, в которой взаимодействуют не локальные объекты, а Космос и биосфера Земли в целом. В этой системе представлен весь комплекс взаимоотношений этноса и «его» ландшафта, Достигнутый автором уровень обобщений и выводов просто поражает.
Но истинный масштаб сделанного Львом Николаевичем невозможно верно оценить, не принимая во внимание обстоятельств его личной жизни. А были эти обстоятельства непомерно тяжелыми. О лагерях и четырнадцати годах» проведенных там, Лев Николаевич рассказывал неохотно, никогда не вспоминая о своих страданиях, все больше — о людях, с которыми там сталкивался. И не было у него ни озлобленности, ни неприятия всей той страшной для него эпохи. А могла бы быть — ведь первую свою диссертацию, как и первую книгу, он «писал» и лагерях, то есть обдумывал концепцию, строил повествование, держа в голове даты, имена, события... Между двумя лагерными сроками Гумилева пролегли война, фронт,


446
С. Б. ЛАВРОВ
и дошел Лев Николаевич до Берлина. Но вместо ожесточения у него была большая доброта к людям, желание поделиться всем, что знает сам, воспитать достойных учеников.
И после освобождения трудностей хватало с избытком. Когда Лев Николаевич блестяще защитил вторую докторскую диссертацию, уже по географии (первая была по истории), последовал вызов в Высшую аттестационную комиссию. И там «черным рецензентом» был задан нелепый вопрос «А Вы кто — историк или географ?» И второй докторской степени он не был удостоен. Бюрократы от науки не поняли, что уже тогда началась эпоха интеграции наук, а Л. Н. Гумилев был интегратором в лучшем смысле этого слова. И не только истории и географии, но и этнографии, востоковедения, психологии. Он был, в отличие от ревнителей «чистых» наук, энциклопедистом и высоко ценил В. И. Вернадского, который еще в 30-е гг. сказал знаменитую фразу: «Мы все более специализируемся не по наукам, а по проблемам».
Романовский Ленинград также не жаловал Л. Н. Гумилева. Жил он до последних лет в комнатке неподалеку от станции метро «Владимирская», в коммунальной квартире. В эпоху догматов и разносной критики ни одно «светило» официальной науки не снисходило до прямых попыток опровергнуть концепцию этого ученого, а научные работники рантом ниже ограничивались «ловлей блох» — поиском ошибок в датах или именах. И это замалчивание научной концепции, носившее тотальный характер, было формой самых злых и беспощадных нападок на ее автора. Представляется, что господствовавший тогда в официальной науке рефрен «Читать Гумилева не надо» — был рожден в том числе и завистью.
Основной труд его жизни — «Этногенез и биосфера Земли» — был опубликован как бы полулегально — депонирован в ВИНИТИ. Там эту книгу можно было заказать, но для этого надо было знать, что она существует. Купить же ее было почти невозможно. Помнится, сам Лев Николаевич очень гордился тем, что на небогатом «черном» книжном рынке той поры ее можно было приобрести лишь по очень высокой цене.
Л. Н. Гумилеву часто шли приглашения из-за границы от университетов и академий — приехать, прочитать лекции. Но он никуда не ехал, по-моему, он просто не хотел получать отказов «в соответствующих органах». В одном-единственном письме в ЦК КПСС, написанном Гумилевым уже в 80-е гг., он просил о самом простом — разрешении «быть как все» — читать лекции, печататься, пропагандировать свои научные идеи.


Завещание великого евразийца
447
В середине 80-х гг. опала с Л. Н. Гумилева была снята, но с победой «демократии»... все вернулось на круги своя. Только на последнем году жизни стал Лев Николаевич академиком, но Академии естественных наук, а не Российской академии наук — туда прошла новая номенклатура, а его опять «не сочли». Впрочем, внешние знаки признания волновали Л. Н. Гумилева мало. Для него важно было другое. И уже в больнице, за месяц до смерти, он сказал мне об этом: «А все-таки я счастливый человек, я всегда писал то, что думал, то, что хотел, а они (случайные в науке люди. — С. Л.) — то, что им велели».
Еще в юности, в начале 30-х гг., когда он работал в Таджикистане малярийным разведчиком, произошло знакомство Л. Н. Гумилева с Востоком. Потом лагерная эпопея прервала востоковедческие исследования почти на три десятка лет, и только в 60-х гг. родилась его знаменитая «Степная трилогия»*.
Л. Н. Гумилев первым возвысил свой голос в защиту самобытности тюркско-монгольской истории. Первым выступил против европоцентристской легенды о татаро-монгольском иге, об извечной вражде кочевников Степи с оседлыми земледельцами. И выявил, что не было некоей непрерывной войны не на жизнь, а на смерть, а была система динамичных и сложных политических отношений при неизменности симпатий и уважении этнического своеобразия друг друга. «Плоды пылкой фантазии, воспринимаемые буквально, — заключал автор, — породили злую, “черную” легенду о монгольских зверствах».
В своей последней книге Гумилев-историк, продолжая борьбу со «злой легендой», дает много нового, нестандартного. Таково, например, разоблачение устоявшейся версии о событиях начала XIII в. в Средней Азии. Версия эта, гласящая: «дикие кочевники разрушили культурные оазисы земледельческих народов в бассейнах Сырдарьи и Амударьи», — создавалась, как отмечает Л. Н. Гумилев, придворными мусульманскими историографами. А действительность была совсем иной. В древнем Хорезме солдаты-тюрки составляли главную военную силу. От них страдало и против них восставало население Самарканда, Бухары, Мерва. При этом хорезмшах Мухаммед сам был инициатором войны с монголами «только из-за того, что степняки не верили в Аллаха». Легендой являются и сведения
*Это масштабное произведение Л. Н. Гумилева по издательским соображениям вышло в виде четырех книг: Хунну. М.: Изд-во Восточной литературы, 1960; Древние тюрки. М.: Наука, 1967; Поиски вымышленного царства. М.: Наука, 1970; Хунны в Китае. М.: Наука, 1974.


448
С. Б. ЛАВРОВ
о Мерве, который восстанавливал численность своих вооруженных отрядов и восставал через год после очередного «тотального разорения».
Лев Николаевич всегда писал правду о евразийских народах, испытывая к ним огромную любовь и симпатию. «Лично мне, — говорил Л. Н. Гумилев, — тесные контакты с казахами, татарами, узбеками показали, что дружить с этими народами просто. Надо лишь быть с ними искренне доброжелательными и уважать своеобразие их обычаев. Ведь сами они свой стиль поведения никому не навязывают»*. В 1967 г. на титуле одной из своих книг он напишет: «Посвящаю эту книгу нашим братьям — тюркским и монгольским народам Советского Союза».
Что же касается политических убеждений Л. Н. Гумилева, то они лучше всего проявились в том, что он всегда оставался самим собой. Никогда не менял он своего отношения к миру из конъюнктурных соображений. Он не трансформировал ни свое восприятие советской власти, ни свое отношение к нашей интеллигенции. Он не был фрондером или диссидентом в эпохи культа и застоя, не участвовал в «самиздате». Более того, он никогда не отрицал целиком Маркса и даже в своих последних книгах неоднократно ссылался на него. И поэтому самого Л. Н. Гумилева стоит или не принимать, или — лучше — принимать, но целиком.
В книге «От Руси до России» Л. Н. Гумилев приоткрывает, на мой взгляд, тайны многих современных противостояний (например, суннитов и шиитов), корни которых — в далеком прошлом. В евразийском контексте, по-своему трактует Л. Н. Гумилев и причины воссоединения Украины с Россией: «Первостепенное значение имела единая суперэтническая принадлежность России и Украины, массовая поддержка “своих”, которыми были единоверцы». Как подчеркивает автор, «в отношениях России и Украины ярко проявилось такое качество русского человека, как терпимость к нравам и обычаям других народов». Л. Н. Гумилев наглядными историческими примерами подтверждает здесь высказывание Достоевского о том, что у русских есть умение понимать и принимать все другие народы. Думается, что в нашу эпоху это звучит более чем актуально.
Читая Гумилева, легко убедиться, насколько глубже его анализ истории, чем некоторые современные злобно-безграмотные ее интерпретации. Л. Н. Гумилев не оставляет камня на камне
‘Известия. 1988. 13 апреля.


Завещание великого евразийца
449
от попыток изобразить русскую историю как «серию покорений», как историю исключительно силового создания «империи», которая закономерно должна была разрушиться... Давайте вспомним еще один яркий пример из интервью Л. Н. Гумилева, озаглавленного «Меня называют евразийцем...». Пример касается Грузии: «Долгое время первые Романовы — Михаил, Алексей, даже Петр — не хотели принимать Грузию, брать на себя такую обузу. Только сумасшедший Павел дал себя уговорить Георгию XIII и включил Грузию в состав Российской империи. Результат был таков: в 1800-м г. насчитывалось 800 тысяч грузин, в 1900-м их было 4 миллиона... И когда русские войска защитили Грузию от горцев, она много выиграла от этого»*.
К сожалению, «наверху» так и не осознали, насколько Л. Н. Гумилев современен, даже, если можно так сказать, политичен, когда говорит о далеком прошлом. И невольно возникает гнетущая мысль: а если бы евразийские взгляды этого ученого были поняты теми, кто делает национальную политику страны, если бы был воспринят хотя бы дух гумилевской концепции — дух высокого уважения ко всем народам, если бы советниками по национальным вопросам были люди типа и масштаба Л. Н. Гумилева? Может быть, меньше было бы тогда межнациональных конфликтов и пожаров братоубийственных войн, полыхающих сейчас на рубежах России?
Более чем современно звучит и вот эта характеристика внутренних сил, выступавших некогда против единства страны: «Требовали от своих князей проведения политики сепаратизма и жители Минска, Гродно и других городов северо-запада Русской земли. Стремление к самостоятельности стало всеобщим, распад был неминуем». Будь она своевременно услышана, может быть, не началась «война суверенитетов» и пре- дотвратился распад великой державы? Ведь недаром Лев Николаевич любил такой афоризм: «Кто владеет прошлым — тот владеет настоящим, кто владеет настоящим — владеет будущим». Мне вообще представляется, что в новых исторических условиях идеи евразийства, развитые Л. Н. Гумилевым, могут оказаться актуальнее, чем когда бы то ни было. На крутых поворотах истории (а мы сейчас, безусловно, переживаем такой) всегда встает вопрос: какой должна быть стратегическая линия, какие выбрать ориентиры, с кем быть? Давайте же прислушаемся, пусть и с опозданием, к голосу теперь уже покинувшего нас великого евразийца.
‘Меня называют евразийцем. С. 68.


450
С. Б. ЛАВРОВ
Раздел «Вместо послесловия» последней книги Л. Н. Гумилева можно считать завещанием выдающегося ученого, который, уходя из жизни в смутное, тяжелое время, делится своими мыслями, стремится помочь нам выйти из этой безнадежности и «тупиковости». Далее, как мне кажется, нельзя обойтись без длинной цитаты: «Исторический опыт показал, что, пока за каждым народом сохранялось право быть самим собой, объединенная Евразия успешно сдерживала натиск и Западной Европы, и Китая, и мусульман. К сожалению, в XX в. мы отказались от этой здравой и традиционной для нашей страны политики и начали руководствоваться европейскими принципами — пытались всех сделать одинаковыми. А кому хочется быть похожим на другого? Механический перенос в условиях России западноевропейских традиций поведения дал мало хорошего, и это неудивительно. Ведь российский суперэтнос возник на 500 лет позже. И мы, и западноевропейцы всегда это различие ощущали, осознавали и за «своих» друг друга не считали. Поскольку мы на 500 лет моложе, то, как бы мы ни изучали европейский опыт, мы не сможем сейчас добиться благосостояния и нравов, характерных для Европы. Наш возраст, наш уровень пассионарности предполагают совсем иные императивы поведения. Это вовсе не значит, что нужно с порога отвергать чужое. Изучать иной опыт можно и должно, но стоит помнить, что это именно чужой опыт». И далее: «Конечно, можно попытаться «войти в круг цивилизованных народов», то есть в чужой суперэтнос. Но, к сожалению, ничто не дается даром. Надо осознавать, что ценой интеграции России с Западной Европой в любом случае будет полный отказ от отечественных традиций и последующая ассимиляция».
Думается, что, проведя нас через десять веков русской истории, Л. Н. Гумилев имел право сделать такое заключение.


А. Г. ДУГИН
Лев Гумилев и наука «живой жизни»
Наука механицисткая и органицистская
В наше время — после стольких сомнений в самом определении «научности» (см. к примеру дискуссию, поднятую американским ученым Джоном Хорганом, о «конце науки»*) — всерьез провозглашать тезис о якобы «ненаучности» теории Льва Николаевича Гумилева могут лишь люди, по каким-то причинам игнорирующие развитие основных тенденций в философии и истории науки. Хотя сам факт этого сомнения следует проанализировать: научный подход Гумилева столь оригинален, столь необычен, что следует внимательнее присмотреться к его исходным предпосылкам.
В истории современной науки можно выделить два основных парадигмальных направления — механицистское и ор- ганицистское**. В основе механицизма лежит популярная для философов на заре Нового времени, творцов современной «картины мира», «метафора часов». Это представление о том, что Вселенная, мир, животные и люди суть элементы некоего механизма, детали гигантского хитроумного аппарата, управляемого законами механики — такого же как часы, но только многократно более сложного. Этот подход не только лег в основание естественных наук, но в огромной степени повлиял на дисциплины гуманитарные, предопределив подходы и методики. Именно такой механицизм оказался преобладающим и предопределил главные направления развития позитивизма.
* Horgán John J. The End of the Science. N. Y., 1997.
** См. подробнее: Дугин А. Эволюция парадигмальных оснований науки. М., 2002; а также: Кун Т. Структура научных революций. М., 1977.


452
А. ДУГИН
Однако, история науки знает и другое, параллельное направление, основанное на «метафоре дерева», т. е. органицизм. Для такого подхода характерно отношение к миру как к целостному органическому явлению, неразложимому на отдельные механические составляющие. Жизнь предстает как неуловимый вездесущий фактор, заведомо ускользающий от анатомического разъятия. Целое в данном случае понимается как нечто превышающее совокупность своих частей. Это жизненное целое при этом не является чем-то «мистическим» — оно до некоторой степени вполне поддается изучению, осмыслению, его закономерности и структуры можно проследить и достоверно описать. Поэтому и в случае механицизма и в случае органицизма вполне уместно говорить о «научности»*; более того, очень часто научные методы используют элементы и того и иного подхода встречаются одних и тех научных школ и отдельных авторов.
В некоторых случаях мы видим явное преобладание той или иной позиции. Например, у Декарта, Ламетри или Гарвэя явно доминирует отношение к людям и животным как к механизмам, аппаратам, тогда как у Дарвина, Лоренца или Вернадского — напротив, перевешивает органицизм.
И все же оба эти подхода не равнозначны. — Новое время и западная культура и наука в целом (по меньшей мере в период доминации позитивизма) склоняются в пользу механицизма, «метафоры часов». Некоторые философы утверждают, что именно такой подход и является своего рода «ортодоксией» для эпохи Просвещения и всего, что было затронуто ее духом**.
Вместе с тем, русская наука, как и русская философия, была проникнута, напротив, поиском органического единства, «цельности», «холизма». Русский космизм был одним ярких проявлений именно органицизма. Теории Льва Гумилева относятся, безусловно, к этому органицисткому направлению, что и объясняет раздающиеся то там, то здесь нарекания в адрес его учения: действительно, они предельно внятны и корректны со всех точек зрения, если придавать жизненному началу решающее значение, если признавать непрерывность витального принципа, пронизывающего всю реальность — от минеральных пластов (химический состав почв) через растительный (травы, флора, корма) и животный (звери для охоты, домашний скот) миры вплоть до человеческого,
‘Более детальная классификация типов «научности» и особенно генезис «холизма» (от греческого «холос» — «целостность») в истории науки рассмотрены: Дугин А. Эволюции парадигмальных оснований науки.
“Дугин А. Эволюции парадигмальных оснований науки.


Лев Гумилев и наука «живой жизни»
453
этнического и сверхэтнического уровней. Единый пульс универсальной жизни в органицистских теориях пронизывает бытие, синхронизируя его ритмы на всех уровнях и пластах.
Такой всеобъемлющий, универсальный органицизм является характерной чертой учения Гумилева. Именно он объясняет те взаимосвязи между био-химическими, органическими и социальными процессами, которые более всего удивляют в трудах Гумилева — особенно там, где он подробно и обстоятельно описывает свой метод, а не только определенные исторические выводы из него (что свойственно ранним работам, часто имеющих видимость исторического дискриптива).
Функции этноса в системе Гумилева
Общая теория Льва Гумилева далеко выходит за пределы собственно истории. Строго говоря, называть Гумилева «историком» в узком смысле этого слова, значит занижать фундаментальность его открытий и универсальность его метода. Не меньший вклад, нежели в историческую науку Гумилев внес и в этнологию. Этнос является ключевым элементом всех построений Льва Гумилева, с которым связаны и его широкие методологические обобщения и исторические реконструкции. Это не случайно. Для Гумилева этнос является тем фокусом, где сходятся воедино все многомерные проявления жизни — от базовых, биохимических характеристик вещества до наивысших — духовных и культурных проявлений.
Механицизму свойственно строго отделять минеральное от биологического, животное от человеческого, природное от социального. На каждом уровне реальности постулируются свои коды и парадигмы. Органицизм, напротив, учит о непрерывности всех уровней, об их взаимопроникновении. Различные теории органицизма оформляют свои выводы о единстве мира по-разному. В теории Гумилева главный акцент ставится на этносе, как той инстанции, которая наиболее выпукло и ярко выражает переход природного в социального, естественного в историческое, органического в культурное, причем, не разрывая эти уровни, но обеспечивая между ними постоянный динамический энергетический взаимообмен.
Мы не поймем главной мысли творчества Гумилева, если не поймем, чем для него являлся этнос..
В этносе происходит первичная интеграция консорций, то есть базовых единиц конкретного человеческого присутствия в истории.


454
А. ДУГИН
Вопрос консорций также важен. С точки зрения органи- цистского подхода, человек, как отдельный индивид, является не более, чем рациональной абстракцией, продуктом рассудочного отвлеченного мышления. В эмпирической истории мы встречаем в качестве базовой единицы отнюдь не человека, но семью — консорцию. Именно консорция является первым практически вычленимым элементом традиционных обществ (что справедливо в значительной степени и для современных обществ). В отличие от механицистской атомарности, которая оперирует с понятием «индивидуум», органицизм выделяет в качестве отправной точки то, что обеспечивает всему виду непрерывность — а это и есть пара, в человеческом обществе — семья, консорция.
Консорция, однако, еще не порождает ни культуры, ни истории, несмотря на то, что является первичной матрицей. Культура и история возникают там, где происходит процесс этногенеза, т. е. интеграция консорций в новую уникальную общность — в этнос.
С этносом в учении Гумилева связано все. Эта категория (в общем органицистском ключе) понимается как важнейшая инстанция развития вселенского вещества к его высшим проявлениям. В процессе складывания этносов происходит уникальное качественное событие — человеческое (и биологическое) достигает пика своего выражения и самосознания. Именно в этносе для Гумилева содержатся истоки и цели культуры, истории, общества, полноценного человеческого бытия.
Этнос обобщает законы органического развития, завершает диалектический процесс эволюции вещества. В нем до уровня самосознания и самопостижения доходят универсальные закономерности развития. Именно в конкретном исторически и эмпирически фиксируемом этносе, а не в человеке как абстрактном понятии.
Этнос впитывает в себя циклические особенности развития материи, ее биохимических пластов. Он органично и неразрывно связан со средой, с почвой, флорой и фауной, вписан в природные ритмы. Поэтому этнос с определенной точки зрения ведет себя подобно живому природному существу — он чутко реагирует на изменения климата, на миграции животных видов, на изменение ландшафта, качесвтенной структуры пространства — высыхание морей или изменение течения русла рек. Причем эта симбиотическая сопряженность со средой в случае этноса проявляется гораздо нагляднее, нежели в случае отдельных людей или консорций. Именно в масштабе этноса


Лев Гумилев и наука «живой жизни»
455
зоо-космический характер человеческого фактора становится очевиден. Биологичность поведения людей как вида обнаруживается здесь с особой наглядностью. Этносы зависят от биологического и экологического контекста едва ли не больше, чем отдельные личности, следовательно, степень органичности здесь не только не понижается в сравнении с консорциями и отдельными индивидуумами, но, напротив, обостряется.
Именно этот момент в понимании Гумилевым этноса более всего нервировал марксистских ученых, для которых (вполне в духе наивного позитивизма XIX века) природное рассматривается как полностью преодоленное в тот момент, когда мы исторически фиксируем появление полноценных общественных отношений. С этой точки зрения, свойственной как марксистам, так и буржуазной науке либерального (позитивистского и неопозитивистского) толка, социум — и его необходимый конститутивный элемент индивидуум — преодолевают взаимосвязь с органическими пластами реальности, и следовательно, каждый следующий шаг на пути общественного развития все более удаляет человечество от природы, среды и биологии.
Органицизм в целом и теории Гумилева, в частности, настаивают на совершенно ином понимании: природное (органическое, ландшафтное, животное, вегетативное и минеральное) начало по мере развития человечества никуда не исчезает, оно лишь подвергается диалектическим видоизменениям, и на определенном витке развития может проявиться с новой силой и наглядностью. В отношении психологии человека сходный принцип развивает австрийский биолог и социальный психолог Конрад Лоренц, утверждающий, что даже самые изощренные рассудочные проявления человека следует интерпретировать как «проявление его сублимированной животной структуры». Сходных позиций придерживались и психоаналитики и французские структуралисты (и пост-структуралисты). Учение Гумилева вполне вписывается в эту линию, являясь вместе с тем совершенно уникальным.
Итак, с одной стороны, этнос — это цельное коллективное человеческое животное. Но с другой именно он является той инстанцией, где рождается культура, т. е. уникальное свойство именно человеческого вида. Но и этот фактор органицисты также интерпретируют своеобразно, рассматривая культуру, не как антитезу природе, а как ее особое высшее сублимированное продолжение. Такому подходу свойственна релятивизация рассудка, отказ от его абсолютизации. Именно это мы встречаем и в теориях Льва Гумилева, который интерпретирует исторические


456
А. ДУГИН
мотивации этносов, их культурные достижения и социальнорелигиозный выбор общим (целокупным) состоянием всего этнического организма. Культурные стереотипы, специфика приоритетов и выбора, религиозные учения, социально-политическое устройство — все это находится (по Гумилеву) в прямой связи с нахождением этноса в конкретной стадии этногенеза. Как бы ни рефликтировали на рассудочном уровне свой исторический выбор народы, все их деяния и все их социально-культурное творчество зависят исключительно от конкретной стадии органического цикла своего бытия. Цикл этногенеза является главным инструмент для корректной интерпретации послания любой исторической культуры — настаивает Гумилев. Без учета этого этногенетического органического фактора историк заведомо неверно проинтерпретирует содержание любой конкретной культурной формы.
Таким образом, теория Гумилева может быть в этом аспекте определена как теория этногенетической интерпретации культуры.
Если общество пребывает в стадии пассионарного подъема, то оно будет естественным образом тяготеть к экспансивной социально-политической системе с соответствующим подбором этических, социальных, культурных, юридических, религиозных и политических принципов. Культура такого общества будет понятна исключительно через фактор пассионарного экспансивного начала.
Общество с остывающей пассионарностью вырабатывает совершенно иные культурные и социально-политические системы — менее экспансивные, более стабильные и устойчивые. Здесь преобладает иной — менее пассионарный — тип, с соответствующей этикой, культурой, политическими институтами, нравами. Культура изначального пассионарного подъема либо меняется на иную, либо перетолковывается до неузнаваемости, наделяя старые формы новым содержанием.
Реликты и гомеостатические образования вырабатывают совсем другие культурные модели, максимально вписываясь в природный ландшафт и тщательно защищая баланс с внешней средой, подстраиваясь под него. И снова культурные формы могут быть либо видоизменены, либо внутренне перетолкованы.
Этот гумилевский вывод имеет колоссальное значение для философии, истории, культурологи, политологии, социологии, этнологии. Если этногенетический показатель является определяющим, то дешифровка культур различных этносов, герменевтика их содержаний требует гораздо более


Лев Гумилев и наука «живой жизни»
457
дифференцированного и тщательного подхода, нежели это обычно имеет место среди сторонников прямолинейного поступательного развития. Уже само признание циклической природы развития этносов перечеркивает привычное представление об однонаправленном прогрессе всего человечества. Прогресс, по Гумилеву, никогда не бывает абсолютным — он всегда относителен и сопряжен с конкретной стадии в развитии вполне конкретного этноса.
Но поскольку разные этносы находятся в разных стадиях этногенеза, то никакой универсальной теории развития, никаких однозначных критериев оценки культуры предложить невозможно — к младенцу, старику, человеку в расцвете сил прикладывать одинаковые мерки бессмысленно.
Этногенетический подход Гумилева к культуре приводит к выводам о множественности цивилизаций, об историческом плюрализме. Эту концепцию развивали Н. Я. Данилевский,
О. 	Шпенглер, А. Тойнби. Показательно, что одним из самых часто цитируемых авторов Гумилева является именно английский ученый и историк Арнольд Тойнби*, продолжатель Шпенглера и последовательный теоретик цивилизационных циклов.
Пассионарность
Этногенез, по Гумилеву, начинается с пассионарного толчка. Это — ключевой пункт всей теории. Будучи осью всей теории, именно этот момент вызывал у критиков более всего нареканий: признав пассионарность как важнейшую самостоятельную категорию, мы автоматически примем и все основные положения учения Гумилева. Пассионарность, выбранная в качестве главного объяснительного критерия истории и этнологии, фундаментально «нервировала» советских историков, так как в основной метод исторического анализа вводилось существенное понятие, в значительной мере подрывавшее ортодоксию исторического материализма. Как Лев Николаевич ни старался связать эти подходы, натяжка была слишком очевидной.
Сложность явления пассионарного толчка вызывала и целый веер поспешных «спиритуалистских» выводов, о наличии некоего смутно «мистического» начала, которое синхронно (или периодически) вызывает взрыв пассионарной активности в разных уголках земли, пробуждая циклы этногенеза.
"Тойнби А. Постижение истории. М., 1991.


458
А. ДУГИН
Сам Гумилев, описав пассионарность как явление, ушел от подробного и обстоятельного толкования этой категории. Это, впрочем, вполне естественно — именно базовые парадиг- мальные начала, которые руководят всем строем мысли исследователя чаще всего остаются в тени. Чтобы понять их до конца, необходимо предварительно внимательно усвоить весь корпус текстов.
По свидетельству философа Юрия Бородая, близко знавшего Л. Гумилева, на идею пассионарности его (по собственному признанию) натолкнуло замечания Ч. Дарвина о том, что в истории эволюции видов более всего удивителен момент возникновения человеческой этики и ценностных систем, в которых начинают позитивно оцениваться такие явления как жертвенность, самоотверженность, добровольное самоограничение, сознательное сдерживание прокреативных импульсов, способность добровольно расстаться с жизнью за высокие идеалы. Это либо приводило к невероятной концентрации человеческих энергий, порождающей образцы исторического героизма — великие завоевания, открытия, построение грандиозных политических и религиозных систем. Это внезапное и триумфальное торжество человека над самим собой, над ограничительными условиями среды, неган- тропический импульс внутреннего жизненного изобилия, выливающегося за все мыслимые и немыслимые пределы Гумилев и определил как пассионарность, «страстность».
Хотя энергичность, активность, и даже своеобразная «этика» наличествует и у животных — известен потрясающий пример брачных суицидов у моногамной четы лебедей, потерявшей одного из «консортов» — все же «пассионарность» этот явление сугубо человеческое. Не порывая со стихией жизни, оно настолько интенсивно концентрирует в себе жизненную энергию, что жизнь переходит здесь в своего рода «сверхжизнь», «ЬурегЫов». Этнос, по Гумилеву, рождается в результате пассионарного толчка, т. е. внезапной вспышки такой пассионарности в человеческом сообществе. Контекст этой вспышки никогда не является пустым, он имеет четкую преемственность с предшествующими стадиями этногенеза. А так как наиболее древние периоды человеческой истории для нас неизвестны, можно допустить, что этнические циклы существовали с незапамятных времен, и элементы, становящиеся стартовым набором нового этногенеза, в свою очередь формировались предшествующими циклами пассионарности. Как бы то ни было, человечество всегда предлагает формальные условия для новых этногенетиче- ских волн, но пассионарные толчки, со своей стороны, являются


Лев Гумилев и наука «живой жизни»
459
явлениями уникальными и непрогнозируемыми. Когда такой толчок проявляется, его носители — пассионарии — формируют новый этнос из тех племенных или консортных групп, которые имеются в наличии. Так рождается нечто принципиально новое — новый этнос, новый тип культуры, новые политические и социальные формы, новая этика.
Пассионарность уникальна тем, что она переводит билогическую энергию в энергию социальную и культурную. Именно этот переход и составляет сущность этноса. Обратите внимание на то, что греческие слова «этнос» (народ) и «этос» (нравы, нравственность) не просто созвучны, но этимологически родственны — в Древней Элладе принадлежность к этносу определилась по набору именно культурных, обрядовых признаков — по типологии нравов, т. е. «этос» формировал и структурировал «этнос», создавал его. Поэтому этнос в самом своем определении является не биологической, а биокультурной реальностью. А фокусом перехода жизненной энергии (биос) в культуру (нус, полис) является пассионарность.
Евразийство
Лев Гумилев повышенное внимание уделял истории евразийских кочевых империй. Это связано сразу с несколькими обстоятельствами, но, в первую очередь, это прямое следствие его принадлежности к евразийской школе. Евразийство было последовательным проявлением философской линии органицизма в русской культуре XX века*. Н. С. Трубецкой, Г. В. Вернадский, П. Н. Савицкий и т. д. вкладывали в понятие «евразийство» фундаментальный смысл. Как Евразию (т. е. ни Европу, ни Азию, и вместе с тем и Европу и Азию) определяли они Россию. Идентичность русской культуры искали в синтезе кочевых (преимущественно тюркских) и оседлых (преимущественно славянских) культур, при этом тюркский (туранский, кочевой) фактор — в отличие от большинства европоцентричных русских историков — они рассматривали как нечто весьма положительное и конструктивное**. Жестко противостояли евразийцы претензиям на универсальность западно-европейской системы ценностей — вслед за Н. Я. Данилевским*** они признавали за европейской
*См.: Основы евразийства. М., 2002.
"См.: Трубецкой Н. С. Наследие Чингисхана. М., 2000.
***Данилевский Н. Я. Россия и Европа. СПб, 1869.


460
А. ДУГИН
культурой (романно-германским миром) право лишь на локальную региональную цивилизацию, соседствующую с иными цивилизациями, не менее и не более развитыми, но двигающимися по своим собственным траекториям.
Все эти мотивы мы встречаем в творчестве Льва Гумилева, причем в качестве фундаментальных установок, предопределяющих как сферу приоритетных интересов, так и сам строй исследования. Следует отметить, что по признанию самого Льва Николаевича на него огромное (быть может решающее) влияние оказала книга калмыцкого евразийца Эренжена Хара-Давана «Чингисхан как полководец»*. В этическом и психологическом портрете великого монгольского полководца и основателя гигантской континентальной империи Гумилев распознал идеальный образец евразийца-пассионария, ставшего для ученого путеводной нитью для постижения логики истории.
В этом контексте внимание исследователя и привлекли увлекательные повороты судьбы народов древней Евразии. Во- первых, пристальное исследование этой области проливало новый свет на сущность русской культуры и русской истории, помогало непредвзято осознать и позитивно оценить ее восточные, степные корни, гораздо менее изученные в связи с односторонней исторической близорукостью российской исторической школы — либо откровенно западнической, либо исключительно славяноцентричной.
Во-вторых, история евразийских народов при внимательном рассмотрении оказывается не менее насыщенной событиями, нежели история Средиземноморья или Западной Европы. Представляя себе культурную мира карту современный человек чаще всего наивно полагает, что «цивилизация кончается на Урале, а Сибирь есть недавно освоенная русскими территория ссылок и лагерей». На самом деле, это древнейшая колыбель цивилизаций, горнило рождения великих народов и великих культур, жизнеутверждающий континентальный импульс, которые в огромной степени сформировали и западный и средиземноморский ареалы. От гуннов, арийских кочевников, монголов Чингисхана, древних тюрок до русского царства Евразия была важнейшим фактором всей мировой истории, причем тем более важным, что именно здесь зрели и рождались основные импульсы, которые позднее выплескивались наружу в более оформленном и законченном виде. Именно в степях Евразии осуществлялись основные этапы этногенеза,
‘См.: Хара-Даван, Э. Русь монгольская. М., 2002.


Лев Гумилев и наука ((живой жизни»
461
распространяющиеся потом на Запад на Юг, вовлекая в свою орбиту целые народы, расы, древние культуры и религии.
Евразия каким-то образом связана с секретом пассионар- ности и этногенеза. В ней нагляднее всего проявляются эти реальности, ключевые для понимания истории и всегда находившееся в центре внимания Льва Гумилева. Евразия — па- радигмальное пространство этнической истории мира. И в этом качестве она не менее важна, нежели Европа, которая представляет собой лишь зону остывания евразийских энергий, получающих фиксированную форму.
Метафизическая реабилитация Евразии было делом жизни Льва Николаевича Гумилева.
Интерпертация Льва Гумилева
Судьба наследия Льва Гумилева очень необычна. С одной стороны, мы констатируем, что труды его разошлись гигантскими тиражами, его идеями увлекаются тысячи людей. Для многих Гумилев является уникальным автором, который открыл мир нашей русской истории в совершенно новом неожиданном ключе. Гумилев не был беспристрастен к судьбе своего народа — каждая строчка его книг полна чувства — он радуется нашим победам, сопереживает поражениям, печалится о заблуждениях, высмеивает пороки. Гумилев не безразличен. Он сам был типичный пассионарий и «пассеист» (т. е. человек воспринимающий события прошлого как нечто настоящее), человек героической воли, тяжелейшей судьбы, несломленный, не покорившийся. И в истории ему близки и понятны пассионарии и «пассеисты», герои и завоеватели, «люди длинной воли» — такие как он сам. Вместе с тем адекватное понимание идей Гумилева впереди. Популярность не означает автоматического понимания, любовь и интерес тысяч читателей еще не равнозначны глубинного влиянию.
Гумилев до сих пор остается загадочным и непознанным, время его идей, его постижения, его триумфа еще не пришло. То, что его труды стали по настоящему модными — замечательно, но мода преходяща, а значение книг этого великого русского мыслителя намного ее превосходит. На мой взгляд, после бума, на Гумилева приходит более серьезное им ответственное время его полноценного исследования, дешифровки и адекватного усвоения его творчества. Это как всегда самое сложное: тексты автора, вынесенные из контекста, теряют свой смысл, а изменение (особенно недостаточно отрефлектированное)


462
А. ДУГИН
интеллектуального контекста окончательно сбивает ориентиры. — Так постепенно происходит десемантизация текста.
Мы принципиально не способны адекватно понять написанное людьми в иные эпохи и в иных интеллектуальных, языковых и культурных ландшафтах. Несмотря на то, что Гумилев был нашим современником, история развивается сегодня столь стремительно, что даже недавнее прошлое становится малопонятным, требует от нас усилий по дешифровке и герменевтике.
Для адекватного понимания идей Гумилева знание евразийского контекста — от классиков этого направления до современного состояния развития этих идей — жизненно необходимо, вне этого сущность послания Гумилева будет ускользать от нас. — И не важно, по какому пути пойдет этот процесс «сокрытия» — «идолопоклонничество» и банализация подчас убивают смысл эффективнее, чем забвение и безразличие масс.
Я полагаю, что сегодня самое время для нового открытия Гумилева. Это — время Гумилева, время нового обретения его послания, послание всей его жизни о тайных судьбах великой жизни мира — жизни народов, почв, культур.


М. ЛАРЮЭЛЬ
Когда присваивается интеллектуальная собственность, или О противоположности Л. Н. Гумилева и П. Н. Савицкого
После крушения Советского Союза в России и в некоторых постсоветских республиках, в первую очередь в Казахстане, понятия «евразийство» и «Евразия» вновь вошли в лексикон политической и интеллектуальной жизни. Оба они изначально определяют положение России между Европой и Азией как срединное и потому двойственное; тем самым как бы искушают Россию соблазном самодостаточности и самозамыкания в ее континентальных границах и подсказывают оправдание этой политики — освоение азиатских территорий страны. Оба подразумевают органическое единство культур, рожденных в пространстве встречи и симбиоза русского, тюрко-мусульманского и даже китайского миров. При этом, однако, постулаты, на которых основываются понятия «Евразия» и «евразийство», не только мало известны, но еще и отсылают к течениям общественной мысли (как принадлежащим истории, так и современным), часто не поддающимся точному определению.
Уже само употребление терминов несвободно от двусмысленности и противоречий. Что, например, считать «евразийством»? Только романтическую философию империи, возникшую в 1920-х годах*? Или еще и социальную биологию
‘Евразийство зародилось в период между двумя мировыми войнами в среде русской эмиграции в Праге, Берлине и Париже. Одушевляемое такими выдающимися личностями, как лингвист и этнограф князь Трубецкой и географ и экономист Савицкий, евразийство стало самым оригинальным интеллектуальным движением в лоне русской эмиграции,


464
М. ЛАРЮЭЛЬ
этнолога Л. Н. Гумилева? А как быть с геополитическими построениями Александра Дугина, немало почерпнувшего из наследия, ассоциируемого с фашизмом? И можно ли относить к «евразийству» предпринятое Олжасом Сулейменовым утверждение казахского национального чувства средствами литературы? Или стремление тюрок-мусульман России к национальному и политическому возрождению? Евразийство — идеология изменчивых очертаний, допускающая самые противоречивые подходы, самые причудливые смешения; она питается из разных источников, а люди, ее создававшие, не сходятся ни в одной исходной посылке, за исключением общего для них понимания России как империи.
Целью этой статьи является разбор одной только части евразийского наследия. Современные неоевразийцы настаивают на преемственной связи между первоначальным движением эпохи 1920-х годов и евразийским возрождением 1990-х. Создается миф о непрерывном существовании на протяжении всего XX столетия евразийских идей1, евразийской контркультуры, преодолевшей железный занавес и объединившей изгнанников с диссидентами. Сама же эта связь воплощается в широко известной, хотя и спорной, личности Льва Николаевича Гумилева (1912-1992).
В заголовок одной из последних статей Гумилева вынесены слова: «Меня называют последним евразийцем». Это определение учителя последовательно защищают его ученики. Почему? Потому что, бросая на Гумилева блеск интеллектуального обаяния русской эмиграции, оно сообщает его текстам высокую степень исторической значимости и научной обоснованности, позволяет оградить их от критики. Однако Гумилев не принадлежит к евразийскому движению stricto sensu. Ибо его дискурс не сводится к доказательству существования и единства евразийской общности; он представляет нам особое, социально-биологическое, видение мира и истории, и связывать
сопрягавшим философию с размышлениями об идентичности и политике. В 1920-х годах оно было чрезвычайно плодотворным в области духовного поиска и вело яростную полемику со своими не менее известными противниками — Н. Бердяевым, Г. Флоровским, А. Кизеветтером и др. В 1930-е годы евразийское движение пережило внутренние разногласия и пришло в упадок, а затем и вовсе прекратило существование после того, как часть его сторонников («кламарские раскольники») перешла на сторону Советского Союза и в его ряды были внедрены агенты ГПУ. Подробнее см.: Lamelle М. L’idéologie eurasiste russe ou comment penser l’empire. Paris, L’Harmattan, 1999.


Когда присваивается интеллектуальная собственность... 465
его следует не с евразийством, а с тем этницистским направлением, которое зародилось в советских общественных науках в 1960—1970-е годы.
Гумилев необходим. Необходим прежде всего для лучшего понимания природы и реальной эволюции размышлений евразийцев о России. Но также и для того, чтобы пролить свет на еще недостаточно нам известные течения в официальной советской науке. Да и вообще пора изменить такое положение, когда изучение евразийства составляет монополию неоевразийцев, а идея неизменной особости России является предметом рефлексии лишь тех, кто в нее уверовал. Евразийство нельзя больше оставлять тем, кто, восстанавливая его в правах, одновременно отрицает свойственную ему «пластичную изменчивость».
Гумилев рассказывал о своих связях с евразийцами во многих интервью. В действительности эти связи исчерпываются обменом несколькими письмами с историком Георгием Вернадским (1887-1973), и основателем русско-американской школы историографии в Йельском университете, и более обширной перепиской с Петром Савицким (1895—1968), признанным мэтром и последним представителем первоначального евразийства. Утверждение о прямой связи между Гумилевым и евразийцами опровергается и посредством анализа идеологических различий между ними, и в результате ознакомления с перепиской между Гумилевым и Савицким. Последняя хранится частично в Праге, частично в Санкт-Петербурге. Были опубликованы лишь несколько писем*, российский фонд в настоящее время недоступен западным исследователям. Этого, к счастью, нельзя сказать о фонде, который находится в Славянской библиотеке в Праге и содержит значительную часть интересующей нас корреспонденции**.
Корреспонденция дает ключ к ответу на деликатный вопрос об интеллектуальных связях Гумилева с евразийцами. Она особенно интересна потому, что написанное для приватного чтения нередко говорит нам больше, чем текст, предназначенный для публикации. Немаловажно и еще одно обстоятельство. Мы знаем, как эволюционировали воззрения Гумилева в 1970-е годы и в какую идеологическую форму они отлились позднее. Переписка же началась в 1956 году и завершилась
*В кн.: Гумилев Л. Н. Ритмы Евразии. Эпохи и цивилизации. М., 1993.
**В частности, благодаря тому, что Савицкий перепечатывал письма Гумилева на машинке. Иными словами, существует два экземпляра этих писем.


466
М. ЛАРЮЭЛЬ
в 1968 в связи с кончиной Савицкого. Следовательно, она охватывает тот «темный» период в биографии Гумилева, в течение которого он вышел из политического небытия*, но еще не стал крупной величиной в глазах научного официоза.
Гумилев — «последний евразиец»?
Гумилев, особенно в последние годы жизни, когда перестройка сделала его влиятельной фигурой общественной жизни, был личностью, открыто осознающей свое значение. Он не раз говорил о себе как о евразийце**; но не он, а его последователи придали этой преемственности, уже изначально отнюдь не нейтральной по своему смыслу, четкую инструментальную функцию. То была функция легитимации написанного Гумилевым через «приобщение» его к евразийцам: мол, они сами признавали его одним из «своих»2.
Легенда, распространяемая учениками, гласит, что Гумилев встретился с Савицким в одном из лагерей ГУЛАГа в 1950-е годы. Эту версию опроверг сам Гумилев: оказывается, контакт с Савицким он установил через М. А. Гусовского3. Вот тот действительно находился в заключении вместе с Савицким, в 1945 году арестованным секретными советскими службами в Праге (где он преподавал еще с 1920-х годов) и получившим 10 лет лагерей. Поводом для ареста и осуждения было его «белое» прошлое в годы Гражданской войны***. Переписка между Гумилевым и Савицким началась только в 1956 году. Тогда реабилитированному Савицкому было позволено поселиться в Москве; он, однако, обратился с просьбой о разрешении вернуться в Чехословакию.
Переписка Гумилева с Савицким, включающая более сотни писем, длилась двенадцать лет, но встретились они только в 1966 году, когда Гумилев был приглашен на конгресс археологов в Прагу. Тон писем близок к доверительному: что
‘Подробности жизни и творчества Гумилева см.: Laruelle М. Lev N. Gumilev (1912-1992): biologisme et eurasisme en Russie // Revue des etudes slaves. 2000. № 1-2.
"«Вообще меня называют евразийцем — и я не отказываюсь» (Гумилев Л. Н. Меня называют евразийцем... // Наш современник. 1991. № 1.
С. 	62). Одна из его статей так и называется «Заметки последнего евразийца» // Наше наследие. 1991. № 3.
"* Савицкий исполнял обязанности секретаря П. Струве в бытность того министром иностранных дел в правительстве генерала Врангеля.


Когда присваивается интеллектуальная собственность... 467
у Гумилева, что у Савицкого способность понимать другого была до предела обострена одиночеством, болезнями, политической сложностью положения, в котором их патриотические чувства не могли получить открытого выражения. Савицкому было отказано и в праве на преподавательскую деятельность, когда он вернулся в Прагу. В 1960 году под псевдонимом «Петр Востоков» он опубликовал сборник русской патриотической поэзии — и был вновь арестован за то, что «разгласил», как обращались с заключенными в сталинских лагерях. Брошенный в тюрьму на этот раз чехословацким государством, он был освобожден лишь под давлением международной общественности, в первую очередь благодаря вмешательству английского философа Бертрана Рассела.
Что касается Гумилева, то он вернулся в научную среду лишь в начале 1960-х годов. Но и после реабилитации он не забывал о том, что оказался в своем времени интеллектуальным маргиналом; кроме того, в течение десяти лет он по вине режима испытывал материальные затруднения: не мог получить квартиру, не имел возможности публиковаться и т. д. Во многом ему помогла моральная поддержка Савицкого, побуждавшего Гумилева продолжать исследования. Письма Гумилева тех лет это, скорее, размышления над связывавшими их обоих отношениями, чем научная полемика: «Ваше внимание и ваше участие были для меня творческим импульсом. Благодари ним я не оставил работу в то время, когда меня угнетали одиночество и безнадежность»*.
Сближению этих двух людей помогло сходство их положений, и это подтверждается личным характером их общения в письмах. Что касается научного содержания переписки, то она в гораздо большей степени дает представление о трудах Гумилева, чем евразийцев. Савицкий вряд ли предстает в ней основателем евразийства: редко упоминает о нем4, зато все время старается направить и поддержать Гумилева в его поисках.
Взаимное незнание
Итак, по-настоящему Гумилев переписывался только с Савицким. Но, если последний и был одним из крупнейших
‘Письмо Л. Н. Гумилева П. Н. Савицкому, датированное 1961 годом // Фонд П. Н. Савицкого. Славянская библиотека, Прага. (Примечание переводчика: к сожалению, из-за отсутствия у меня оригинала этого высказывания пришлось дать обратный перевод с французского языка.)


468
М. ЛАРЮЭЛЬ
представителей евразийской мысли, это вовсе не означает, что он воплощал в себе все разнообразие и разноплановость движения 1920-х годов. В его рядах он был географом и экономистом. Он стоял у истоков разработки многих евразийских идей, создания филигранной терминологии, например, понятия «топогенез»*, которым определяется место развития народа, бытийного взаимодействия человека и пространства. Как показывают его работы по климатологии и почвоведению Евразии, Савицкий более остальных евразийцев тяготел к точным наукам , к природоведению . Видимо, поэтому он увидел в Гумилеве близкого человека, хотя, в отличие от своего корреспондента, никогда не считал, что естественные науки превосходят гуманитарные. И ничто не доказывает, что Гумилев, при объяснения человеческой истории ставивший на первое место биологию, химию и физику, мог бы увлечь этим других евразийцев, в формировании которых главную роль сыграли классические гуманитарные науки5, — таких, как лингвист и этнограф H. С. Трубецкой (1890-1938), востоковед
В. 	П. Никитин6, историки Г. В. Вернадский и М. В. Шахматов7, философ Л. П. Карсавин (1882-1952) и др. По существу, Гумилева поддерживал только один евразиец; и если рассматривал движение во всей его совокупности, во всем интеллектуальном разнообразии, поддержка эта мало что значит.
Сомнительно и их знакомство с творчеством и теориями друг друга. Когда в 1956 году Гумилев начинал переписку с Савицким, он, по сути, знал лишь немногие работы евразийцев. Произведения Трубецкого, Савицкого, Вернадского, а также коллективные периодические издания евразийцев («Евразийский временник», «Евразийская хроника» и др.), появившиеся в период между двумя мировыми войнами, были ему недоступны8. Позднее он признается, что в то время ему удалось достать только три книги евразийцев, касающиеся
‘«Учредил» понятие «месторазвитие» Савицкий. Он же перевел его на французский язык как le lieu de développement Перевод «топогенез» (topogenese) был предложен Томаном (см.: Toman J. The Ecological Connection: A Note on Geography and the Prague School // Lingua e Stile. 1981. № 16. P. 280). Первый перевод делает ударение на месте, второй — на процессе.
"Савицкий восклицал: «Я энтузиаст числа» (Письмо П. Н. Савицкого Л. Н. Гумилеву, датированное последними днями декабря 1958 года // Фонд П. Н. Савицкого...).
*" Savickij Piotr N. Sestina sveta. Rusko jako zemepisny a historicky celek. Praha. Melemtrich [б. г.]; Савицкий П. H. Россия — особый географический мир. Париж. Евразийское книгоизд-во, 1927.


Когда присваивается интеллектуальная собственность... 469
кочевников*. С точки зрения его исследовательских интересов то были основополагающие тексты: в них он обнаружил собственные историографические пристрастия, такое же, как у него, желание утвердить историческую субьектность кочевых народов. Но понять по этим книгам евразийской дискурс, отнюдь не ограничивавшийся историей Степи, во всей его полноте, во всем множестве вариаций, он не мог. Ему остались неизвестны политические тексты евразийцев, их философские и религиозные постулаты, литературные произведения, сама атмосфера русской эмигрантской мысля.
Незнание было взаимным. В годы, когда Гумилев переписывался с Савицким, ему удалось опубликовать лишь несколько статей по археологии и истории, а также «Хунну» — наиболее фактологическую и наименее теоретическую из его книг**. Теория в ней сводится к влиянию «ландшафта» на древние кочевые народы; ни один из фундаментальных гумилевских концептов, вроде «этногенеза», «пассионарности» или «биохимической энергии», в ней еще не развивается. Знаменитая географическая концепция Гумилева, изложенная в книге «Этногенез и биосфера Земли», датируется 1971 годом. Савицкий умер тремя годами ранее. Он не мог таким образом занять какую-либо позицию в отношении гумилевских идей в тех их формах, которые они приняли в начале 1970-х годов; не мог и увидеть, какая пропасть отделяет его взгляды от взглядов Гумилева9.
Две эпохи — два дискурса
Когда Савицкий и Гумилев начали в 1956 году переписываться, евразийство более не существовало. Оно умерло задолго до появления гумилевских текстов, угасло в начале тридцатых годов. Ибо все последние публикации евразийцев, появившиеся между 1935 и 1938 годами, откровенно проболыпевистские, полемические и политизированные, никак не могут считаться
‘Гумилев смог познакомиться с работой Толля «Скифы и гунны», вышедшей в 1928 году в пражском «Издании евразийцев», с работой Савицкого «О задачах кочевниковедения. Почему скифы и гунны должны быть интересны для русского», увидевшей свет в том же издательстве в 1928 году, и, наконец, с книгой Эрекджена Хара-Давана «Чингиз-хан как полководец и его наследие», появившейся без указания издательства в 1929 году в Белграде.
** Гумилев Л. Н. Гунны. Степная трилогия. М., 1993. Впервые опубликована в 1960 году.


470
М. ЛАРЮЭЛЬ
образчиками классического евразийского дискурса10. Поэтому вряд ли можно признать Гумилева законным наследником евразийцев. Представление о синхронности творчества евразийцев и Гумилева принципиально важно для его учеников: с его помощью они пытаются присвоить чужую интеллектуальную собственность. На самом деле, «последний евразиец» — это не Гумилев, а Савицкий: он участвовал в движении с момента его создания в 1921 году, он же остается единственным хранителем заветов евразийства после кончины одних соратников Трубецкого, Святополка-Мирского11, Карсавина), отъезда в Соединенные Штаты других (Вернадский, Якобсон12). Но пусть даже Савицкий до конца верил в евразийскую идею, в письмах к Гумилеву он ни слова не говорит о самом движении, словно считает его исчерпавшим себя. И уж никоим образом не стремится передать Гумилеву «факел евразийства».
Гумилев писал во второй половине прошлого века, когда контекст духовных исканий глубоко изменился. И Советский Союз и Европа стали совершенно другими после Второй мировой войны. Первоначальное же евразийство нельзя понять вне атмосферы межвоенной эпохи, первых лет большевистской революции, катарсиса гражданской войны, эмиграции и надежд, возлагавшихся на нэп. Его корни — в наследии XIX века (Гегель, Шеллинг) и начала XX (Бергсон, Ницше, Шпенглер), в духовном богатстве, на переломе веков создававшемся в России Соловьевым, Бердяевым, «скифами» и др. Речь евразийцев философична и полна поэзии. Главные труды Гумилева появляются лишь в 70-е годы XX столетия и воплощают в себе тенденции биологизма и этницизма, в виде некоторых идейных течений обозначившиеся тогда в советских общественных науках (боязнь смешения народов СССР, увещевания в пользу эндогамии и даже положительной евгеники*). Гумилев, конечно же, не продолжатель или ученик Савицкого по другую сторону железного занавеса13. Это автор со своей теорией, своей системой взглядов, причем его теоретические построения появляются значительно позже евразийских.
Серьезность теоретических расхождений
Сверх того, Гумилев полагал себя глубоко оригинальным мыслителем и новатором по преимуществу. Он очень редко
* Примечание переводчика: то есть политики, стимулирующей полу¬
чение здорового потомства.


Когда присваивается интеллектуальная собственность... 471
ссылался на отцов-основателей евразийства, а определенную позицию в отношении их наследия занял лишь в статье «Заметки последнего евразийца» и в предисловии к переизданию некоторых работ князя Н. С. Трубецкого. Позиция эта критическая и даже отстраненная. Оно и понятно; евразийцы не приравнивали историю и этнографию к естественным наукам и не пользовались биологическими понятиями для объяснения истории народов. То есть они как бы заранее отказывались разделять то, что Гумилев считал своим важнейшим вкладом в науку. «Но главного в теории этногенеза — понятия пассионарности — они не знали. Понимаете, — подчеркивал он в интервью “Меня называют евразийцем”, — им очень не хватало естествознания»*.
На биологический и естественнический аспекты своего дискурса сам Гумилев указывает как на принципиальное новшество14. Даже свои связи с предшественниками он нюансирует по этому признаку — по степени признания ими значимости естественных наук. Например, он, по его собственным словам, больше обязан Вернадскому-отцу (1863-1945) — физику, геохимику и теоретику биосферы, чем Вернадскому- сыну — историку Евразии**. А в тех случаях, когда Гумилев как будто проникается идеями первых евразийцев, он их искажает, потому что вносит в основные понятия изменения, далеко не нейтральные по своему значению. Так, он смешивает «частнонародную личность» у Трубецкого со своим «этносом», евразийскую «многородную личность» — с советским «суперэтносом», а «взаимосимпатию» народов — с «биологической комплиментарностью». Далее, когда евразийцы говорят о «симбиозе» русских и народов Степи, они определяют его как «сочетание разноодарений»15, Гумилев же — убежденный сторонник эндогамии даже для народов СССР. Или понятие «соборность», означавшее для евразийцев фундаментальное единство власти и народа в Евразии: когда они им пользуются, референтным фоном для них служат ключевые положения православия и славянофильства, а не представление о какой-то безликой и неделимой биологической общности. Словарь первых евразийцев составлен на языке философии и религии, а не естественных наук; и пусть Гумилев совпадает с евразийцами в стремлении порассуждать об органичности
* Гумилев Л. Н. Меня называют евразийцем... С. 62.
“Примечание переводчика: в том же интервью Гумилев говорил: «Георгию Владимировичу Вернадскому как историку очень не хватало усвоения идей своего отца Владимира Ивановича».


472
М. ЛАРЮЭЛЬ
русского присутствия на Востоке, в самих способах рассуждения он с ними решительно расходится.
Противоположность географических подходов
Если бы понадобилось редуцировать евразийство до одного краткого определения, его можно было бы назвать «идеологией географизма». Центральное положение в этой идеологии занимает придуманное Савицким понятие топогенеза (.место- развития:); оно предполагает, что между историко-культурными особенностями народов и характеристиками занимаемых ими территорий имеется «взаимотяготение». Евразийцам была близка немецкая Natür philosophie, концепция гармонии человека с природой у них романтическая и телеологическая. «Ландшафт» Гумилева нетождественен «топогенезу» евразийцев: сила детерминирующего влияния ландшафта абсолютна, тогда как у детерминизма топогенеза есть разные оттенки и степени. Савицкий не раз отмечал это в своих письмах. Ему не нравился немецкий термин, он считал его перегруженным значениями и потому чрезмерно связывающим. Он говорил, что предпочитает понятие «месторазвитие»: более динамичное, оно предполагает взаимодействие человека с природой, а значит и признание за ним большей степени свободы*.
На самом деле детерминизм Гумилева вообще биологический, а не географический («Ребенок, установивший связь с матерью первым криком и первым глотком молока, входит в ее этническое поле»**)16. «Этносы» — замкнутые на себя человеческие общности, только генетика дает им направление развития, пространственная же близость не приводит к подлинному симбиозу. Этот детерминизм противоположен по смыслу основной идее евразийства, согласно которой узы первоначального родства теряют свою важность, когда им противостоит сила земли или «почвы», объединяющая самые разные по происхождению элементы. Говоря о топогенезе, Савицкий отмечал: «Что касается общеисторических и экономических месторазвитий, то их еще больше, чем этноместоразвитий... Я по последней совести думаю, что народы скорее выбирали и выбирают месторазвитие для своего образования и преобразования»***. Как видим, два варианта дискурса глубоко противоречат друг другу.
‘Письмо П. Н. Савицкого Л. Н. Гумилеву от 1 января 1957 года // Гумилев Л. Н. Ритмы Евразии... С. 210.
**Гумилев Л. Н. Этногенез и биосфера земли. Л., 1989. С. 295.
"‘Письмо П. Н. Савицкого Л. Н. Гумилеву от 1 января 1957 года... С. 205.


Когда присваивается интеллектуальная собственность... 473
Расходящиеся концепции кочевого мира
И евразийцы, и Гумилев интересовались кочевым миром, но по-разному подходили к нему. Савицкий несколько раз спорил с Гумилевым по поводу ценности кочевых культур по сравнению с классическими цивилизациями оседлых народов: «Я вообще не согласен разделять мир на “цивилизованный” и “нецивилизованный”»*. Напротив, он считал мир Степи высоко цивилизованным, даже более цивилизованным, чем мир земледельцев. В искусстве первый превосходит второй своим звериным стилем; уважение к природе позволило номадам выработать более высокую этику; их письменность и литература еще не открыты; само расположение степи в глубине Старого света придает ей особое геополитическое значение: кто ею владеет, повелевает миром**.
Гумилев — университетский специалист по кочевникам. Его тексты о номадах одновременно и очень фактологичны и очень идеологизированы, биологический детерминизм отразился в них куда больше, чем евразийские убеждения. Кочевники для него не конечная цель исследования, а этнографический материал, которым можно проиллюстрировать претендующие на универсальность этницистские теории. В этом его коренное отличие от евразийцев, чей интерес к кочевникам объясняется поиском не столько научной истины, сколько «прорусской» идентичности: владыки мира, и еще девственного, и возрождающегося, номады — антитеза Западу и синоним новой России. «Древние кочевники, — писал Гумилеву Савицкий, — являются для нас великим примером того, как нужно сражаться и побеждать, защищать себя, сохранять свой быт, свой жизненный уклад, свою самобытность. До самого основания обломить Западу рог его высокомерия — вот задача нашего времени. Русская наука о кочевниках может и должна этому служить»***.
Первые евразийцы просто не могут подходить к номадизму как к любому другому предмету научного дискурса, не могут
'Письмо П. Н. Савицкого Л. Н. Гумилеву от 8 декабря 1956 года// Гумилев Л. Н. Ритмы Евразии...
"Письмо П. Н. Савицкого Л. Н. Гумилеву, датированное последними днями декабря 1958 года // Фонд П. Н. Савицкого...
*" Письмо П. Н. Савицкого Л. Н. Гумилеву, датированное концом сентября 1958 года // Фонд П. Н. Савицкого... (Примечание переводчика: по той же причине, что и в первом случае, перевод сделан с французского языка.)


474
М. ЛАРЮЭЛЬ
рассматривать его как внеположенный объект исследования, по отношению к которому в лучшем случае испытываешь симпатию. Они вопрошают к нему, хотят, чтобы он возвестил сущность и будущую судьбу России-Евразии («История кочевников — великое объединительное звено в судьбах Старого Света. И по глубокому убеждению моему — предвестие будущего!»*). Здесь опять восприятие Гумилевым кочевников по самым его фундаментальным принципам противоположно восприятию Савицкого и его современников.
Равным образом, между ними есть и некоторые заслуживающие упоминания различия историографического плана. В отличие от евразийцев, чье внимание сфокусировано в первую очередь на монгольском мире, Гумилев в большей степени специалист по тюркам. Основатели евразийства ценят ислам, Гумилев резко его отвергает. Тамерлана Гумилев квалифицирует так, как тот сам себя определял, — как мусульманина, а не степняка; для Савицкого же Тамерлан — наследник традиций чингизидов**. Гумилев критикует евразийцев за то, что в их картине монгольского мира начисто отсутствует не- сторианство; это, по его мнению, помешало им понять единение православия с монгольской государственностью***. Гумилев и Савицкий расходятся даже в определении границ евразийской общности: первый, руководствуясь историческими критериями, включает в нее Тибет, второй предлагает географическое определение, так что она оказывается равна (или даже меньше) территории Советского Союза.
Савицкий высоко ставил Гумилева, соответствующих цитат можно привести множество. Но если Савицкий и видел в Гумилеве своего продолжателя, то не столько по евразийской,
‘Приписка П. Н. Савицкого от 2 мая 1957 года к его же письму от 1 мая того же года // Гумилев Л. Н. Ритмы Евразии... С. 212.
“«Не отрицаю, что Тимур частично принадлежит Леванту... Но и по происхождению своему, и по идеологии он соприкасался с кочевым миром. Он не только пользовался воинским строем Чингиза... но и питался идеями из его наследства... В этой связи Тимура не только с «левантийской», но также с кочевой традицией была его сила... Думается, однако, что и Бабур был не совсем чужд кочевой традиции» (Письмо П. Н. Савицкого Л. Н. Гумилеву от 1 января 1957 года // Там же. С. 206).
“‘Гумилев замечает «К сожалению, в дальнейших рассуждениях о необходимости “оправославливания” монгольской государственности автор (Трубецкой. — М. Л.) упускает из виду существование очень большого числа монголов-христиан (несториан)». См.: Гумилев Л. И. Заметки последнего евразийца... С. 22.


Когда присваивается интеллектуальная собственность... 475
сколько по кочевниковедческой линии. Он, можно сказать, наделял Гумилева миссией — средствами науки доказать то, к чему изгнанники-евразийцы, не имея доступа к источникам, могли приблизиться лишь интуитивно («Мне будет легче жить, если я буду знать, что есть внимательный и дружеский глаз, который делает то дело, которое я, в силу научного своего долга, должен был бы делать уже в 30-х годах. Будьте же Ермаком этого мира»*). При этом Савицкий никогда не соотносит исследовательские темы Гумилева с тематикой евразийства, всегда приветствует их оригинальность. Реабилитация кочевников Гумилевым — еще не основание для того, чтобы делать из него евразийца. Его желание любой факт истории, географии или культуры выводить из биологии вовсе не влечет за собой признания особой сущностной значимости степного мира, раскрывающей природу России: порой оно приводило Гумилева к прямо противоположному результату. Не разделял он и свойственную первым евразийцам увлеченность неким расплывчато понимаемым, мифологизированным и экзотическим Востоком**.
Необходимость прояснения терминологии
Таким образом, утверждение, что Гумилев — преемник евразийцев, совсем не так очевидно, как это пытаются изобразить в сегодняшней России. Первоначальное евразийство, исчезнувшее в 30-е годы XX века, не смогло бы взять на себя ответственность за гумилевские тексты 1970-х и уж точно не узнало бы в них себя. Гумилев востребован многими постсоветскими интеллектуалами сам по себе, а не как «последний евразиец». Что у него действительно общее с евразийцами — так это специфическое определение русской идентичности, обусловленное интересом к степному миру. Но сердцевина его «дела» вовсе не в этом. Как нынешняя популярность его творчества, так и тот имидж, который он сам себе создавал, показывают другое: его система взглядов сформировалась в поле идей социальной биологии, а не евразийства.
* Письмо П. Н. Савицкого Л. Н. Гумилеву, датированное июнем 1958 года // Фонд Л. Н. Савицкого...
“«Я потратил 55 лет своей сознательной жизни, чтобы понять, что скрывается за сакраментальными словами о Востоке, и знаю, что некоего вообще Востока нет и не было, а был — конкретный и разный в разные исторические периоды» {Гумилев Л. Н. Сила эпохи // Декоративное искусство СССР. 1989. № 7. С. 34).


476
М. ЛАРЮЭЛЬ
Идеология Гумилева не получена им «в лен» от евразийства, хоти терминологический туман и делает плохо различимыми границы между двумя системами взглядов. Евразийство принадлежит конкретному времени, Гумилев с ним не связан и не является, как я пыталась показать, «последним евразийцем». Ибо евразийство определяется не только по его содержанию, но и по способу изложения им этого содержания, а также по историческому контексту своего появления (имеются в виду полемика в эмигрантской среде, так называемые «течения третьего пути» и т. п.). Быть евразийцем значит не просто верить в существование общности, называемой Евразией, но и следовать идеологическим построениям, из которых выводится представление о такой общности17. Гумилев же столь резко ужесточает своим биологическим детерминизмом заимствованную евразийством у немецких романтиков идею «целостности», что возникает вопрос: не лежат ли истоки этого детерминизма в другой интеллектуальной традиции, этницистской?
Евразийство придавало огромное, порой парадоксальное, значение свободе воли человека, что совершенно не свойственно воззрениям Гумилева на Евразию. В них совсем нет и других составляющих дискурса евразийцев: философии пространства, гердеровского «духа народов», мессианства, православной ли, социалистической ли универсальности... Старое евразийство умело сочетать разные восприятия действительности и разные способы выражения русского имперского дела, его ориентали- зирующей направленности. Гумилев, как и все неоевразийцы, разрушает это равновесие. Далее, независимо от того, чья аргументация предпочтительней, видно, что литературная составляющая, столь сильная у «отцов-основателей», утрачена «последним евразийцем», сделавшим акцент на «научности». На ней настаивали и первые евразийцы; но и будучи научно валидными, их тексты в равной мере были осенены философией и поэзией, насыщены личностными размышлениями о собственной идентичности авторов18. Критики Гумилева не перебарщивают, утверждая, что в доказательствах евразийского единства он куда менее тонок, чем евразийцы, в претензиях же на обладание научной истиной о Евразии — куда радикальнее. Забыв, что «евразийская общность» это не только природный объект, но равным образом и мысленная конструкция, Гумилев фактически оставил в стороне то, с чего завязался первый узел размышлений начальных евразийцев.
Зато Гумилев может быть представлен в качестве одного из основных вдохновителей появившегося с крушенном


Когда присваивается интеллектуальная собственность... 477
Советского Союза неоевразийства. Сравнительно с первоначальным, движение это более расколотое и эклектичное, а некоторые из его видных представителей, например Александр Панарин, занимают в отношении творчества Гумилева двусмысленную, если не сказать враждебную, позицию. Гумилев может рассматриваться и как духовный отец тюркского евразийства, которое следовало бы называть евро-азиатством, чтобы провести грань между ним и предшествовавшими ему, исключительно русскими, течениями. Гумилев импонирует ев- роазиатству в его татарском или казахском вариантах своим стремлением реабилитировать в русской истории степные народы и еще более — своей этноцентристской концепцией формирования наций. Начиная с 1970-х годов, Гумилев вдохновляет многих казахских ученых (впрочем, их опередил известный поэт Олжас Сулейменов), когда те ищут пути национального самоутверждения. Первые работы об этногенезе и «этнической истории» казахов тоже датируются 70-ми годами. Начаты они были русским В. П. Алексеевым*, а продолжены в рамках так называемой «биологической антропологии» казахом О. Исмагуловым**. С тех пор во многих трудах по истории Степи идущее от Гумилева биологическое определение понятия группы уже не подвергается критике научного сообщества, а таблицы, классифицирующие кочевые народы по степени их расовой чистоты, приводятся как нечто самоочевидное.
Гумилев преуспел не только среди небольших группок неоевразийцев или «евроазиатов». И дело тут вовсе не в идее Евразии — та никогда не была по-настоящему популярна за пределами ограниченного круга интеллигенции. Объяснение его влиянию и на широкую публику, и в интеллектуальной среде работников гуманитарных и общественных наук мы найдем, если вспомним о существовании в советской науке традиции этницистского, даже «расиствующего» дискурса, как и о том, что вторым ее важнейшим представителем был
* Алексеев В. П. География человеческих рас. М., 1974; Его же. Географические очаги формирования человеческих рас. М., 1985.
“ Исмагулов О. Этническая геногеография (серологические исследования). Алма-Ата, 1977. См. также: Этническая антропология Казахстана. Алма-Ата. 1977; Характеристика локальных типов южно-сибирской расы на основе антропологических материалов по казахам // Вестник АН КазССР. 1986. № 5. С. 140-144; Шихимбаева К. Б. Антропологический состав населения Западного Казахстана по данным дерматоглифики и одонтологии. Автореф. дис. ... канд. наук. М., 1987.


478
М. ЛАРЮЭЛЬ
не кто иной, как Ю. В. Бромлей, директор Института этнографии Академии наук СССР с 1966 по 1989 год. Историю становления этого дискурса после памятного «избиения» академиком Лысенко евгеники и генетики еще предстоит написать. Сейчас он обретает новую силу, поскольку дает объяснение, одновременно и идеологическое и естественнонаучное, трудностей, переживаемых постсоветским обществом. Вклад же Гумилева заключается в том, что он в своих построениях соединил с советским этницизмом радикально переосмысленное наследие первых евразийцев.


^SS-
В. 	А. ШНИРЕЛЬМАН
Евразийцы и евреи
1. 	Возвращение евразийства
Евразийское движение, расцветшее в среде русской эмиграции в 1920-1930-е гг.*, переживает в наше время как бы второе рождение. Идеи евразийства в той или иной мере подхвачены интеллектуальной элитой истеблишмента в России и не только в ней. В частности, всем памятен выдвинутый в апреле 1994 г. президентом Казахстана Н. Назарбаевым проект создания Евразийского союза**. К идеям евразийства сочувственно относятся такие разные по мировоззрению и устремлениям деятели, как бывший (до 1993 г.) советник российского президента
С. 	Станкевич*** и лидер коммунистов Г. Зюганов****, один из вдохновителей «духовной оппозиции» А. Проханов вкупе с целым ря-
I» *****
дом других русскоориентированных писателен , и кинорежиссер Н. Михалков******, известный лингвист Вяч. Вс. Иванов*******и литературный критик В. Кожинов . Евразийскую идеологию
*Riasanovsky N. V. The emergence of Eurasianisin // California Slavic Studies. Berkeley; Los Angeles, 1967. Vol. 4. P. 39-72.
** Козлов С. Алма-Ата удовлетворена московским визитом Назарбаева // Независимая газета. 1994. 6 апр.
'“Dunlop J. В. The rise of Russia and the fall of the Soviet Empire. Princeton; N. J., 1993. P. 289-290.
““Зюганов Г. Драма власти. Страницы политической автобиографии. М., 1993.
'““Якович Е. А был ли съезд? // Литературная газета. 1992. 10 июня.
******Иодковский Э. Мы — Евразия // Континент. Мюнхен, 1992. № 70. С.317-334.
“'““Иванов Вяч. Вс. Русская диаспора // Литературная газета. 1992. 23 сент.
'“'““Кожинов В. В. И назовет меня всяк сущик в ней язык... // Наш современник. 1981. № 9. II. С. 153-176; Его же. Творчество Илариона


480
В. А. ШНИРЕЛЬМАН
пропагандируют русскоцентристский литературно-художественный журнал «Наш современник» и орган Российской Академии наук «Общественные науки и современность». К евразийским источникам восходят, за редчайшими исключениями, все построения столь популярного ныне географа и историка Л. Н. Гумилева, чье собрание сочинений выпускается сейчас с большой помпой библиотечным объединением «Танаис». Все это вызывает насущную потребность вернуться к самым истокам евразийского учения, проанализировать его основные постулаты, вспомнить, какова была сверхзадача евразийского движения, ради чего оно создавалось. Несмотря на то, что в последние годы евразийская идеология стала объектом пристального внимания российских ученых*, многие ее аспекты все еще остаются в тени и требуют специального изучения. Это относится, в частности, к национальным проблемам, которые в свое время очень живо обсуждались евразийцами. Напомню, что основной пафос евразийского движения сводился к сохранению во что бы то ни стало целостности Российского государства, независимо от того, будет ли оно называться Российской империей, СССР или Евразией. Впрочем, последнее название, предложенное П. Н. Савицким,
и историческая реальность его эпохи // Вопросы литературы. 1988. № 12. С. 130-150; Его же. История Руси и русского слова от истоков до Смутного времени // Наш современник. 1992. N° 6. С. 163-179; № 7. С. 160-171; N° 8. С. 157-160; № 9. С. 141-104; №10. С. 173-187; № 11. С. 161-181; № 12. С. 167-181.
*Исаев И. А. Идеи культуры и государственности в трактовке «евразийства» // Проблемы правовой и политической идеологии. М., 1989; Его же. Евразийство: миф или традиция // Коммунист. 1991. № 12. С. 106-118; Его же. Евразийство: идеология государственности И Общественные науки и современность. 1994. № 5. С. 42-55; Хачатурян В. Революция и русская культура в концепциях евразийства // Европейский альманах. История, традиции, культура. М., 1993. С. 39—60; Хоружий С. С. Карсавин и де Местр // Вопросы философии. 1989. № 3. С. 79-92; Его же. Карсавин, евразийство и ВКП // Вопросы философии. 1992. № 2. С. 78—87; Новикова Л. И., Сиземская И. Н. Евразийский искус // Философские науки. 1991. № 12; Новикова Л. И., Сиземская И. И. Политическая программа евразийцев: реальность или утопия? // Общественные науки и современность. 1992. № 1; Новикова Л. И., Сиземская И. Н. Введение // Россия между Европой и Азией: евразийский соблазн. М., 1993. С. 4-23; Очирова Т. Геополитическая концепция евразийства // Общественные науки и современность. 1994. N° 1. С. 47—55; Пономарева Л. Евразийство: его место в русской и западноевропейской историко-философской традиции // Европейский альманах. История, традиции, культура. М., 1993. С. 29—38.


Евразийцы и евреи
481
опиравшимся на определенную традицию в русской географической мысли, казалось им предпочтительным.
Евразийцы понимали, что бурный рост национальных движений на территории бывшей Российской империи и последовавшее вслед за тем получение отдельными народами широких политических прав и свобод делает невозможным былое господство русских на всей территории государства, предоставляя им равный со всеми другими народами политический статус. Здраво оценивая происходившие на их глазах кардинальные изменения в национально-политической ситуации, евразийцы видели будущее Российского государства только в свободном союзе (федерации) равноправных народов. В то же время их пугало расширение политических и культурных прав отдельных народов, которое при определенных условиях могло породить сильные сепаратистские устремления и привести страну к развалу. Чтобы это предотвратить, евразийцы и предлагали целенаправленно создавать общеевразийскую культуру и культивировать общеевразийское самосознание, которые бы гармонично сочетались с развитием отдельных этнических культур и не противоречили бы локальным идентификациям. Вместе с тем, по евразийской концепции, связующим стержнем такого сообщества народов должен был стать русский народ, равно как основу общеевразийской культуры суждено было составить русской культуре. Все эти идеи в наиболее концентрированном виде были изложены в 1927 г. Н. С. Трубецким*.
2. 	Евразийская теория культуры и проблема межкультурных контактов
Будучи незаурядными мыслителями и высококвалифицированными специалистами, идеологи евразийства видели одну из главных своих задач в научном обосновании изложенных выше идей. В основу своих построений они положили теорию культуры, содержавшую ряд положений, которые позднее нашли свое применение в концепциях этнических культур и локальных цивилизаций**. Особый интерес для настоящей работы
* Трубецкой Н. С. Общеевразийский национализм // Евразийская хроника. Париж, 1927. № 9. С. 24-31.
** Shnirelman V. A. The Eurasian concept of culture: N. S. Trubetskoj and L. P. Karsavin. A paper presented at the International Conference «The Russian, Ukrainian and Belorussian emigration in Czechoslovakia between the two world wars» // The Slavic Library (Prague). 1995. 14-15 August.


482
В. А. ШНИРЕЛЬМАН
имеют их представления о характере контактов между особыми этническими культурами, или «культурными мирами», о возможных результатах этих контактов и об особенностях интеграции отдельных локальных культур в более крупные многокомпонентные сообщества. Евразийцы мыслили культуру как сложную иерархическую систему, состоявшую, подобно матрешке, из единиц разного охвата, причем единства более высокого уровня интеграции включали по нескольку более дробных локальных общностей. Например, по Л. П. Карсавину, следовало делать различия между культурными мирами («христианский», «мусульманский» и т. д.), региональными общностями (европейско-католическая, евразийско-русская и пр.) и входящими в них отдельными народами*. Согласно этой концепции, между единицами, составлявшими единую общность, было больше культурных сходств и, следовательно, больше взаимопонимания, чем между теми, которые входили в разные общности. Эти сходства порождались не столько общей генетической основой, сколько возникали в процессе тесных межкультурных контактов. В частности, евразийская концепция утверждала, что восточнославянские народы по своей культуре были гораздо ближе к финно- угорским и тюркским народам, нежели к южным и западным славянам, которые входили в иную культурную общность.
Н. С. Трубецкой посвятил несколько специальных работ для обоснования этого тезиса**. Он подчеркивал непреходящую ценность отдельных этнических культур, которые только и позволяли отдельным людям или целым народам полностью раскрыть и реализовать свою индивидуальность. Так как, по евразийской концепции, основу любой культуры составляла самобытная национальная психология (национальный характер), черпающая истоки в религии1, следовательно, настаивал Трубецкой, отдельные культуры будут тем сильнее отличаться друг от друга, чем сильнее различаются по своей национальной психологии их носители***. Тем самым, во-первых, ни один народ
*Карсавин Л. П. Феноменология революции // Евразийский временник. Париж, 1927. Кн. 5. С. 30, 65.
** Трубецкой Н. С. Верхи и низы русской культуры (этническая основа русской культуры) // Исход к Востоку. Предчувствия и свершения. София. 1921. С. 86—103; Его же. О туранском элементе в русской культуре // Евразийский временник. Берлин, 1925. Кн. 4. С. 351-377; Его же. Общеевразийский национализм.
Трубецкой Н. С. Об истинном и ложном национализме // Исход к Востоку. Предчувствия и свершения. С. 78.


Евразийцы и евреи
483
не способен полностью перейти на культуру другого, во-вторых, невозможны даже какие-либо аутентичные культурные заимствования, так как в новой культурной среде поступающая извне информация в обязательном порядке перерабатывается, наконец, в-третьих, культурные заимствования могут быть полезны или вообще иметь место только при контактах между близкими по духу культурами. Попав в благоприятную для себя по духу этносоциальную среду, народ может слиться с ней в гармоничную многокомпонентную общность. В противном случае культурное взаимодействие ведет либо к деформации данной культуры, либо к ее полному разложению*. Трубецкой писал: «Систематическое подражание одного народа другому или нескольких народов друг другу может быть полезно только в том случае, если народы, о которых идет речь, связаны друг с другом достаточным числом черт внутреннего духовного родства, существенным сходством и линиями притяжения. Как отдельный человек, будучи обречен на длительное общение исключительно с чуждыми ему по духу людьми, испытывает мучительную тоску, могущую превратиться в неврастению, духовное разложение, так точно и народ, попавший в неподходящую для него среду других народов, может духовно разложиться»**. Карсавин добавлял, что чуждые культурные компоненты могут послужить ферментами распада лишь для «больной» культуры, здоровой они не грозят***.
3. 	«Еврейская демократия» и «русская душа»
Весь пафос отвержения чуждых по духу влияний неслучаен. Он с самого начала был направлен против экспансии западной («романо-германской») культуры, претендующей на «общечеловеческое» значение. Евразийцы справедливо видели в этом угрозу отдельным этническим культурам, включая и русскую, и первая книга Трубецкого, положившая начало евразийскому движению, являлась высокоэмоциональным документом,
* Трубецкой Н. С. Европа и человечество. София, 1920. С. 50-53; Его же. Верхи и низы... С. 87; Его же. Вавилонская башня и смешение языков // Евразийский временник. Берлин, 1923. Кн. 3. С. 112; Савицкий П. Европа и Евразия // Русская мысль. София, 1921. Янв.-февр. С. 126.
**Трубецкой Н. С. К проблеме русского самопознания. Париж, 1927.
С. 8.
***Карсавин Л. П. Россия и евреи // Версты. Париж, 1928. № 3. С. 7.


484
В. А. ШНИРЕЛЬМАН
разоблачающим романо-германский «космополитический шовинизм»*. В этом евразийцы были верными продолжателями консервативного направления русской мысли, идущего от славянофилов, Ф. Достоевского, К. Леонтьева и др.‘* Однако критика западного рационализма, прагматизма, материализма и в конечном счете «бездуховности» приобрела в их сочинениях особый оттенок, ибо они либо выводили эти «признаки разложения» непосредственно из Старого Завета («морали иудаизма»)***, либо приписывали их влиянию работавших в Европе еврейских философов****  *****2. Евразийцы утверждали, что Запад унаследовал из иудаизма такие понятия как «закон», «правовое государство», «правовые гарантии» и «права человека», якобы «закрепощавшие личность». Они видели недостаток иудаизма в том, что он строго кодифицировал поведение человека, и называли Бога евреев «Богом-администратором», противопоставляя это православию, где основой всех взаимоотношений служила любовь. К тем же «иудаистским» корням они возводили и «мессианскую» сущность марксистского учения окоммунизме . Зтиидеионисо-
поставляли с присущим якобы только русской душе понятием о справедливости, о «Государстве Правды», которому строгое писаное законодательство могло идти только во вред, как чуждая идея, основанная на бездушном механицизме . Б частности,
* Трубецкой Н. С. Европа и человечество.
** Ильин В. Н. Евразийство и славянофильство // Евразийская хроника. Прага, 1926. №4. С. 1-21.
*“См., напр.: Карташев А. В. Реформа, реформация и исполнение Церкви // На путях. Утверждение евразийцев. Берлин, 1922. С. 63, 75-76.
**** Флоровский Г. В. Хитрость разума // Исход к Востоку. Предчувствия и свершения. С. 30-36. Отождествление «Запада» с евреями до сих пор популярно среди русских националистов, что нередко ведет к антисемитизму (см.: Dunlop J. В. The rise of Russia and the fall of the Soviet Empire. P. 129). К сожалению, это явление далеко не уникально, как о том свидетельствует пример Японии. См.: Головнин В. Японцы и евреи // Сегодня. 1995. 4 мая. С. 10.
***** Флоровский Г. В. Хитрость разума. С. 36; Карташев А. В. Реформа... С. 62—63; Ильин В. Н. Предисловие // Бромберг Я. А. Запад, Россия и еврейство. Опыт пересмотра еврейского вопроса. Прага, 1931. С. III. Ср.: Карсавин Л. П. Восток, Запад и Русская идея. Пт., 1922. С. 55.
****** флоровский Г. В. О народах неисторических (страна отцов и страна детей) // Исход к Востоку. Предчувствия и свершения. С. 66; Трубецкой Н. С. У дверей. Реакция? Революция? // Евразийский временник. Берлин, 1923. Кн. 3. С. 28; Шахматов М. Подвиг власти (опыт по истории государственных идеалов России) // Евразийский временник. Берлин, 1923. Кн. 3. С. 77—79; Его же. Государство Правды (опыт по истории государственных


Евразийцы и евреи
485
для этого направления евразийской мысли в высшей мере характерно следующее утверждение В. Н. Ильина: «Высшее начало морали — любовь, — будучи облечено юридической принудительностью, превращается в безнравственность»*. И евразийцы последовательно выступали борцами против «правопоклонни- чества», считая, что «христианская любовь», укоренившаяся в русском правосознании, вполне может заменить право**.
То, что открыто антидемократические евразийские манифесты были прямо или косвенно направлены и против евреев, стало ясное самого начала. Еврейские публицисты отмечали, что «культ разума и творческого позитивизма» определял безусловно западнический уклон еврейской мысли и отводил ей важное место в рядах поборников европейской демократии. Само понятие «европеизма» в немалой степени было обязано еврейскому культурному пласту, и именно последний обусловливал ценность евреев для нарождавшейся русской демократии, для «русского возрождения». Выступая против «еврейского позитивизма», евразийцы, по сути, отвергали идею демократии. Между тем путь России к демократии лежал через Европу, а не через Евразию, что ни в коей мере не означало полного нивелирования культурных различий, — утверждали еврейские публицисты***.
Откровенный антисемитизм не пользовался популярностью в интеллектуальных и деловых кругах постверсальской Европы и мог повредить авторитету молодого евразийства в его борьбе за умы русской эмиграции****. Четкая позиция движения по еврейскому вопросу становилась тем более насущной, что в 1920-е гг. в условиях нэпа антисемитизм в СССР нарастал*****  *****. Очевидно,
идеалов России) // Евразийский временник. Берлин, 1925. Кн. 4. С. 284 и сл.; Сувчинский П. П. Идеи и методы // Евразийский временник. Берлин. 1925. Кн. 4. С. 63; Франк С. Л. Собственность и социализм // Евразийский временник. Париж. 1927. Кн. 5. С. 262-284; Mirsky D. S. The Eurasian movement//The Slavonic Review. London, 1927. Vol. 6. P. 315-316.
* Ильин В. H. К взаимоотношению права и нравственности // Евразийский временник. Берлин, 1925. Кн. 4. С. 308.
“Евразийство (опыт систематического изложения). Париж, 1926. С. 65-72.
*“Мирский Б. Европа и Евразия // Еврейская трибуна (Париж). 1921. 10 нояб. (№ 98); Поляков-Литовцев С. Еврейство и евразийцы // Еврейская трибуна (Париж). 1921. 15 дек. (№ 103).
“"См., напр.: Литовцев С. Диспут об антисемитизме // Последние новости (Париж). 1928. 29 мая.
*****Львов С. О современной России // Евразийская хроника (Париж). 1926. № 5. С. 47; Рост антисемитизма // Последние новости (Париж). 1927.


486
В. А. ШНИРЕЛЬМАН
поэтому начиная с 1923 г. из рассуждений евразийцев о закате и разложении западной цивилизации исчезли все ссылки на какой-либо «еврейский рационализм и позитивизм». Тем не менее и во второй половине 1920-х гг. критики неизменно отмечали присутствие в евразийстве антисемитских тенденций*  ** ***. Нелишне заметить, что антисемитский уклон раннеевразийских представлений о праве, материализме, марксизме и бездуховности был унаследован рядом более поздних постреволюционных течений, например национал-максимализмом и русским фашизмом .
Как бы то ни было, «русская идея», которая составляла стержень евразийства, не могла полностью абстрагироваться от имманентно присущей ей постановки еврейского вопроса. Спор евразийцев с евреями продолжался в таких принципиально важных областях, как русское мессианство и оценка русской революции и коммунизма. А это в конечном счете упиралось в проблему межкультурного взаимодействия и смешения и оценку их результатов, что так или иначе незримо присутствовало почти во всех построениях ведущих евразийских мыслителей. Вот эти-то проблемы и представляется необходимым рассмотреть в настоящей работе.
4. 	Мессианская идея евразийцев
Уже Трубецкой, протестуя против «романо-германского» космополитизма, ведущего фактически к стиранию культурных различий в ходе интенсивной европеизации, призывал неевропейские народы сплотиться в едином движении,
2 марта. — К концу 1920-х гг. рост антисемитизма в стране стал беспокоить и высшее руководство СССР. Сам А. В. Луначарский вынужден был тогда опубликовать брошюру, направленную против антисемитизма (Луначарский А. Об антисемитизме. М.; Л.: Госиздат, 1927).
* Ходасевич Вл. Культура и жизнь. О «Верстах» // Современные записки (Париж). 1926. Т. 29. С. 435: Вишняк М. В. Евразийство и антисемитизм // Последние новости (Париж). 1927. 19 февр.; Его же. Письмо в редакцию // Последние новости (Париж). 1927. 9 марта; Гиппиус 3. Н. Второй кошмар // Последние новости (Париж). 1927. 2 марта; Кулишер А. Шуйца и десница евразийцев // Последние новости (Париж). 1927. 4 марта; Бенедиктов М. Евразийцы и еврейский вопрос // Последние новости (Париж). 1928. 30 апр.
** Ширинский-Шахматов Ю. Российский национал-максимализм и евразийство // Евразийский сборник. Прага, 1929. Кн. 6. С. 30-31.
*** Тараданов Т. В. Азбука фашизма // Звезда и свастика. Большевизм и русский фашизм. М., 1994. С. 206-208.


Евразийцы и евреи
487
направленном против разрушительного влияния европейской цивилизации. Характерно, что он представлял себе место России не иначе как во главе восстания колониальных народов против европейского засилья. В этом и состоял смысл переориентации на Восток, к которой так настойчиво призывали евразийцы. «“Азиатская ориентация” становится единственно возможной для настоящего русского националиста», — писал Трубецкой*  ** *. Оставаясь верным своей идее дробности и самобытности этнических культур, Трубецкой с гневом отвергал саму мысль о какой-либо будущей общечеловеческой культуре, казавшейся ему полностью обезличенной и бездуховной.
Иного мнения придерживались остальные евразийцы, чьей платформой служили высказывания Владимира Соловьева о «народе-мессии», который являлся «оружием Божиим», «носителем вселенской, или общечеловеческой, культуры». Г. Флоровский был, пожалуй, одним из первых евразийцев, который приписал эту миссию именно русскому народу**. Одновременно о «вселенскости» православно-русской церкви и о всемирно-исторической задаче воссоединения церквей и культур писал Л. П. Карсавин***, ставший в 1925-1929 гг. одним из главных теоретиков евразийства, создателем его культурологической концепции, восходящей к взглядам Вл. Соловьева и Николая Кузанского. Именно Карсавину принадлежали строки первой политической программы евразийцев, где православие объявлялось «высшим, единственным по своей полноте и непорочности исповеданием христианства», которое, существуя пока что как преимущественно русское, «хочет, чтобы весь мир сам из себя стал православным». Там же перед русским народом ставилась задача создания всему остальному миру условий для «самораскрытия в Православии»****. Больше того, Карсавин пытался выдать за достоинство православия то, что оно, в отличие от иудаизма, проявляло заботу об иных вероисповеданиях. Забота эта заключалась в том, что «активно, хотя путем любви, а не путем принуждения, оно стремится к тому, чтобы и они, оставаясь собою, из себя самих свободно стали православными»*****. Идея мирового призвания России
* Трубецкой Н. С. Русская проблема // На путях. Утверждение евразийцев. С. 306; см. также: Трубецкой Н. С. Европа и человечество.
**Флоровский Г. В. О народах неисторических... С. 66-67.
"'Карсавин Л. П. Восток... С. 71—77.
"“Евразийство... С. 18-22.
""'Карсавин Л. П. Россия и евреи. С. 78.


488
В. А. ШНИРЕЛЬМАН
постепенно овладевала умами евразийцев, которые отмечали вселенскую сущность русского национализма, видели его, пусть и искаженное, выражение в коммунистической идеологии*, в русской революции** и прежде всего в стремлении к воплощению Абсолютного Идеала. Так, уже на закате евразийского движения, обобщая его основные постулаты, Г. Н. Полковников писал: «Задача нашей национальной русской культуры есть предельное приближение к эмпирически нигде не данной, но лишь интуитивно нами прозреваемой вселенской, последней всечеловеческой культуре, или, что то же, — к всечеловеческому Абсолютному Идеалу»***.
Эмпирической основой всех этих претензий евразийцам служила история сложения Российской империи, которая в течение веков вбирала в себя все новые культуры и территории, определившие ее неповторимый многонациональный состав к началу XX в. Вот почему концепция формирования российской государственности была одним из важнейших звеньев евразийского учения, причем евразийцы неустанно настаивали на преимущественно добровольном и почти бескровном присоединении новых областей к России****. Это являлось как бы практическим подтверждением справедливости евразийской теории культуры, настаивавшей на естественности процесса объединения отдельных локальных культур в рамках более широких общностей вплоть до создания некоей общечеловеческой культуры. Но именно здесь содержалась и главная слабость евразийского учения.
Действительно, на какой основе следовало создавать культурные «всеединства»? Теория евразийцев настаивала на их синтетическом характере, предполагавшем равное участие всех культурных компонентов в их создании. Однако было ли это реальным? Ведь вся история человечества свидетельствует о том, что в многонациональных обществах, как правило, побеждает или, по крайней мере, доминирует какой-либо один наиболее
* Савицкий П. Н. Подданство идеи // Евразийский временник. Берлин, 1923. Кн. 3. С. 12-13.
**Карсавин Л. П. Основы политики // Евразийский временник. Париж. 1927. Кн. 5. С. 188.
***Полковников Г. Н. Диалектика истории. Париж, 1931. С. 170.
****Пушкарев С. Россия и Европа в историческом прошлом // Евразийский временник (Париж). 1927. Кн. 5. С. 147-48; Ильин В. Н. О евразийском патриотизме // Евразийская хроника (Париж). 1927. № 8. С. 15; Вернадский Г. В. Начертание русской истории. Прага, 1927.


Евразийцы и евреи
489
сильный культурный компонент. Евразийцы это признавали* и даже порой писали в связи с этим о «здоровом империализме»**. Поэтому, когда дело доходило до практических рекомендаций, неизменно оказывалось, что стержнем культуры Евразии должны стать именно русская культура и русское православие3. В частности, Трубецкой подчеркивал государственную и культурную миссию русского языка на территории Евразии, и ему представлялось естественным, что он мог бы стать даже языком международного общения между всеми славянами. Он считал закономерным, что влияние русского языка будет в Евразии расти, причем приветствовал перевод местных алфавитов на кириллицу***. Евразийцев не смущала опасность русификации нерусских народов Евразии. Еще удивительнее, что они даже не ставили вопрос о последствиях для этнических культур столь желанной для евразийства победы православия. Выше уже отмечалось, что важнейшим звеном евразийской теории культуры было выведение культурного своеобразия отдельных народов из местных религий, определявших особенности национального характера. Остается только догадываться, как евразийцы собирались сохранять культурную мозаику в условиях безусловного доминирования православной веры. Ведь сами они жестко отождествляли православие именно с русскими, настаивая на его тесной связи с их жизненным укладом и ценностными ориентациями****. Это внутренне присущее евразийству непримиримое противоречие было отмечено Штейнбергом на примере евреев*****. Один лишь Трубецкой попытался решить эту дилемму, введя резкое разграничение между христианством как божественным началом и культурой как творением рук человеческих******. Но его подход нельзя признать удачным,
* Савицкий П. Н. Европа и Евразия. С. 126; Карсавин Л. П. Философия истории. Берлин, 1923. С. 129, 166-167, 181-182; Полковников Г. Н. Диалектика истории. С. 51.
** Садовский Я. Д. Из дневника «евразийца» // Евразийский временник. Берлин, 1925. Кн. 4. С. 384—385.
Трубецкой Н. С. Общеславянский элемент в русской культуре//Трубецкой Н. С. К проблеме русского самопознания. Париж, 1927. С. 85-93.
**** Флоровский Г. В. О патриотизме праведном и греховном // На путях. Утверждение евразийцев. С. 277; Трубецкой Н. С. Мы и другие // Евразийский временник. Берлин, 1925. Кн. 4. С. 70; Карсавин Л. П. Уроки отреченной веры // Евразийский временник. Берлин, 1925. Кн. 4. С 87-88.
***** Штейнберг А. 3. Ответ Л. П. Карсавину//Версты. Париж, 1928. № 3. С. 90.
****** ТрубецкойН. С. Вавилонская башня и смешение языков. С. 119-122.


490
В. А. ШНИРЕЛЬМАН
так как он обошел вопрос о своеобразной системе ценностей, лежащей в основе любой религии и, в частности, отличавшей как христианство от других систем вероисповедания, так и отдельные конфессии внутри христианства друг от друга. Остальные евразийцы вообще не ставили этой проблемы.
Как бы то ни было, подобно многим другим системам русского национализма, евразийство содержало яркие признаки мессианства. И в этом заключалась одна из глубинных причин порой скрытой, а порой и открытой враждебности большинства русских националистов по отношению к евреям. Карсавин так сформулировал суть этого отношения: «Еврейство и христианство противостоят друг другу как притязающие на единственную истинность своего учения, хотя христианство и уповает на то, что все народы (в том числе и евреи) обратятся ко Христу, а еврейский народ, отрицая явление Мессии, верит лишь в победу еврейства как в первенствующее его положение среди других все же спасающих людей религий и чуждается прозелитизма». Он подчеркнул, что у христиан имелась особая причина для неприязни к евреям. Ведь, с одной стороны, Иисус Христос пришел именно к евреям, а с другой — они-то его и отвергли. Иудаизм не признает Христа, и именно поэтому он является самым страшным врагом христианства. Но не может быть одновременно двух Израилей. «Или мы, христиане, — избранный народ Божий, Израиль, или — евреи», — рассуждал Карсавин*. Лидер национал-максималистов Ю. Ширинский-Шихматов пытался противопоставлять иуда- истский мессианизм христианскому, разумеется, не в пользу первого, который, по его мнению, растерял свою духовность и погряз в приземленном материализме, заразив им к тому же целые народы. Поэтому неизбежно столкновение этих двух типов мессианства как материалистического еврейского начала с духовным российским**. Интересно, что в то же время оба они — и Карсавин***, и Ширинский-Шихматов — спешили отмежеваться от антисемитизма, отмечая исключительно духовный, а не расовый характер указанного конфликта. Впрочем, как отмечали некоторые участники проходившего в Париже
* КарсавинЛ. П. Россия и евреи. С. 76—77, 81; см. также: БромбергЯ. А. Запад... С. 15, 94; Полковников Г. Н. Диалектика истории. С. 99—48.
**Ширинский-Шахматов Ю. Российский национал-максимализм... С. 30-31.
***См. также: Карсавин Л. П., Сувчинский П. П. Евразийство и антисемитизм // Последние новости. Париж, 1927. 9 марта.


Евразийцы и евреи
491
в 1928 г. диспута об антисемитизме, идея о вековечной враждебности между христианством и евреями неизбежно влечет за собой погромы*.
Все рассмотренные выше соображения не могли также не вызывать возражений у еврейских интеллектуалов. Даже такой доброжелательный автор, как А.З. Штейнберг, отмечал, что христианам труднее быть терпимыми к евреям, чем наоборот. Ведь в силу самой своей религиозной догматики христиане вынуждены обвинять последних в богоубийстве и богоотступничестве**. Анализируя взгляды Достоевского, Штейнберг показал, что «русская идея», наделяя русский народ качеством «богоносца», неизбежно противопоставляла его всем другим народам, возвышала его над ними, лишь с ним связывала спасение мира. Ставя вопрос в этой плоскости, Штейнберг возвращался к той же теме, что неотступно преследовала Достоевского и таких его последователей, как Карсавин. Действительно, если истина одна и если у каждого народа есть свой особый Бог, то лишь один из этих богов истинный. Иначе говоря, «либо мы, русские, либо вы, евреи». Для русского националиста из этого рассуждения однозначно вытекало то, что только русский народ может претендовать на звание «истинного Израиля» и именно он вправе притязать на еврейскую мессианскую идею. Достоевский верил в спасительность этой идеи, без которой русский народ, по его мнению, мог рассыпаться, превратиться в «этнографический материал». Штейнберг справедливо указывал на практические политические выводы, следующие из этой логики, стремление к обладанию Константинополем, а в последующем — и «Святой Землей», Палестиной***. Совершенно очевидно, что развитие «русской идеи» в этом направлении вело к малоперспективной международной конфронтации, а короче — в тупик.
Единственный еврейский автор в рядах евразийцев Я. А. Бромберг пытался отвести от евреев обвинение в разработке социалистического учения, указывая на то, что «воинствующий утопический социализм» вырос из римскою католицизма и ложно понятого иудаизма. Он признавал наличие рассмотренных выше непримиримых противоречий между иудаизмом и христианством и предлагал евреям объединить свою мессианскую энергию с энергией России-Евразии, которой суждено
*Литовцев С. Диспут...
** Штейнберг А. 3. Ответ Л. П. Карсавину. С. 89.
*“Штейнберг А. 3. Достоевский и еврейство // Версты. Париж, 1928. №3. С. 94-108.


492
В. А. ШНИРЕЛЬМАН
стать «новым Израилем»*. В чем состояла суть этого не менее утопического подхода, мы увидим ниже.
5. 	Коммунизм, расизм и национальная доктрина евразийства
Рассмотренный религиозно-догматический конфликт причудливым образом переплетался с конфликтом политическим, который касался оценки русской революции. Активное участие в ней евреев и в особенности их наличие среди ведущих большевистских лидеров получало, как правило, диаметрально противоположные оценки, с одной стороны, многих евреев, даже не сочувствовавших большевикам, а с другой — русских националистов-эмигрантов. Если многие евреи приняли послевоенные изменения в Европе и русскую революцию как шаг к свободе и равноправию, что в российских условиях означало и доступ к политической власти, то русские эмигранты однозначно видели в революции «Черную Смуту», усугубленную «инородцами», а то и прямо евреями**. В то же время евразийцы пытались культивировать оптимистическое представление о будущем и искать источники и носителей русской державной идеи внутри новой России.
Поэтому они стояли за дифференцированное отношение к большевикам и интерпретировали внутреннюю борьбу в компартии в 1920-е гг. как столкновение интернационалистов (злого начала) с националистами (добрым началом). Именно с последними они связывали великое будущее России и идеализировали их как носителей «бескорыстного русско- мессианского служения»***. В таком подходе подспудно присутствовало отождествление интернационалистов с евреями****, а националистов — с истинно русским началом. Все это сеяло
* Бромберг Я. А. Запад... С. 114-117, 139-140.
** Садовский Я. Д. Оппонентам евразийства // Евразийский временник. Берлин, 1923. Кн. 3. С. 161-162; Сувчинский П. П. Два Ренессанса // Версты. Париж, 1926. Т. 1. С. 140; Карсавин Л. П. Россия и евреи. С. 67, 72; Бромберг Я. А. Запад... С. 24-26, 43, 57, 81-82; см. также: Иванов Вс. Письмо В. П. Никитину // Евразийская хроника. Париж, 1926. № 6.
***Ильин В. Н. Десница и шуйца коммунизма // Евразийская хроника. Париж, 1927. № 8. С. 43-44; Чхеидзе К. А. Евразийство и ВКП(б) // Евразийский сборник. Прага, 1929. Кн. 6; см. также: Алексеев Н. Н. Пути и судьбы марксизма. От Маркса и Энгельса к Ленину и Сталину. Берлин, 1936. С. 96, 103.
****См., напр.: Карсавин Л. П. Россия и евреи; Бромберг Я. А. Запад... С. 42, 50-57.


Евразийцы и евреи
493
зерна подозрительности по отношению к евреям. Впрочем, Карсавин выступал категорически против идеи, согласно которой именно евреи совершили русскую революцию: «Надо быть очень необразованным исторически человеком и слишком презирать русский народ, чтобы думать, что евреи могли разрушить русское государство»*.
Выше уже отмечалось, что евразийцы стремились отмежеваться от зоологического расизма и его разновидности — расового антисемитизма**. Это желание пришло не сразу, и расистские представления не были полностью изжиты. Делая акцент на ценности «чистых» полнокровных культур, евразийцы естественным образом должны были задуматься и о чистоте расы. Действительно, упоминания о чистых расах, о вреде расового смешения, о народе как «биологической особи» встречались в евразийской литературе***, хотя эта проблема ею никогда детально не рассматривалась. Напротив, утверждая многонациональное единство Евразии, евразийцы склонны были подчеркивать отсутствие расизма в русском наследии и объясняли, что сложности их отношения к евреям имели духовные, а не расовые корни. Они в особенности настаивали на этом начиная с 1934 г., не желая иметь ничего общего с германским национал-социализмом****  *****. Более того, в связи с тем, что евразийская группа
А. 	В. Меллер-Закомельского, действовавшая в Германии, перешла в начале 1930-х гг. на откровенно расистские позиции, видя в 1 итлере спасителя человечества , пражские евразийцы
* Карсавин Л. П. Россия и евреи. С. 72.
**Бромберг Я. А. Запад... С. 147—148.
***См., напр.: Трубецкой Н. С. Об истинном и ложном национализме. С. 82; Его же. Об идее-правительнице идеократического государства // Евразийская хроника. Берлин, 1935. Вып. 11. С. 31; Белецкий И. С. Евразийство // Евразийская хроника. Прага, 1925. № 1. С. 3; Савицкий П. Н. Россия особый географический мир. Прага, 1927. С. 65.
**** См., напр.: Бромберг Я. А. Запад... С. 94—96; Идет ли мир к идеокра- тии и плановому хозяйству? // Евразийские тетради. Прага, 1934. № 2-3. С. 1, 15; Четвертое июльское совещание 1934 // Евразийские тетради. Прага, 1934. С. 8, 11-12; Антипов А. П. О русских подражателях национал- социализму и фашизму // Свершения (Париж). 1934. 8 апр. (№ 1); Алексеев Н. Н. Духовные предпосылки евразийской культуры // Евразийская хроника. Берлин, 1935. Выл. 11. С. 13.
***** Назаров М. Русская эмиграция и фашизм: надежды и разочарования // Наш современник. 1993. № 3. С. 126. — Недавно книга Меллер-Закомельского была переиздана в России, см.: Меллер-Закомельский А. В. Страшный вопрос (о России и еврействе). М., 1994.


494
В. А. ШНИРЕЛЬМАН
приняли специальное решение просить Н. С. Трубецкого написать статью о расах, где бы осуждался русский расизм*.
Статья эта была написана и стала, пожалуй, последним из наиболее оригинальных документов евразийского движения**. Нелишне отметить, что она сделала своего автора мишенью для преследований со стороны нацистов в 1938 г.*** Концепция, против которой выступил Трубецкой, сводилась к тому, что евреи являлись в России «посторонним телом», а психические черты, свойственные их расе, были России чужды и поэтому оказывали разлагающее влияние на местное население. Иными словами, она идеально укладывалась в теорию культуры, разработанную самим Трубецким совместно с Карсавиным в 1920-е гг. Между тем теперь Трубецкой уже не был столь прямолинеен, как в былые годы. Он допускал влияние наследственности на психологию, но полагал, что первостепенное значение в формировании личности имела среда. Сетуя на отсутствие серьезных научных данных, он все же настаивал на том, что «никакого параллелизма между сохранением физического типа и сохранением типичных свойств еврейского характера не существует». Те же черты еврейского характера, которые «вредно и разлагающе» действовали на коренное население, следовало объяснять «особым положением, которое занимают евреи в среде того или иного народа». Сам он склонен был объяснять рассматриваемое явление условиями диаспоры, создававшей для эмигрантов специфическую атмосферу, способствовавшую формированию особого отношения к миру и к окружающим.
Это объяснение представляет тем больший интерес, что, будучи сам эмигрантом, Трубецкой хорошо знал жизнь русских эмигрантов и имел все основания для проведения аналогии между русской и еврейской диаспорами. В частности, он отмечал, что молодые эмигранты, выросшие среди данного народа и усвоившие его язык и культуру, могут все же не разделять его ценностей, в частности быть далеки от местного патриотизма и придерживаться «объективной точки зрения». Он видел в этом своеобразную самозащиту, помогавшую эмигранту избежать растворения в чужом ему народе. Именно это и становилось основой той «цинично-иронической, разлагательской психологии», в которой винили евреев их недоброжелатели.
'Четвертое июльское совещание... С. 8, 11—12.
** Трубецкой Н. С. О расизме // Евразийские тетради. Прага, 1935. № 5. С. 43-54.
**‘N. S. Trubetzkoy’s letters and notes, 1938. Berlin; Mouton, 1985. P.VIII.


Евразийцы и евреи
495
«С расой эта психология никак не связана и по наследству не передается», — писал Трубецкой. Он категорически отрицал домыслы о каком-либо всемирном еврейском заговоре. Что же касается путей к гармонизации межэтнических отношений, то Трубецкой призывал учитывать печальный опыт черты оседлости, который не привел к каким-либо положительным результатам. Он считал ошибочным настаивать на запрете смешанных браков, ибо желание вступить в такой брак само по себе доказывало ослабление действия «разлагательской психологии». Кстати, он напоминал русским расистам, что в жилах А. С. Пушкина текла негритянская кровь и что смешанные браки искони составляли одну из своеобразных особенностей России. Наконец, возвращаясь к основам евразийской концепции, Трубецкой объяснял, что «евразийство, отвергающее экономический материализм, не видит никаких оснований принять материализм антропологический...».
Столь же категорически отвергал расистский подход и Карсавин, который также пытался решать еврейский вопрос с культурологических позиций, хотя и иначе, чем это делал Трубецкой*. По Карсавину, среди евреев следовало различать три разные категории: еврейский народ, сохранивший свою религиозно-культурную целостность, несмотря на условия диаспоры; полностью ассимилированных евреев, слившихся с каким-либо местным народом; и «еврейскую периферию», оторвавшуюся от своего народа, но не интегрировавшуюся полностью в другой народ («евреи на перепутье»). Именно последняя была носительницей идей абстрактного космополитизма, интернационализма, «общечеловеческой культуры». Такие евреи, по мнению Карсавина, были чуждыми всему частному и национально-ограниченному, отрицали органически-нацио- нальное и являлись его опаснейшим врагом, исповедуя лишь «абстрактные, безжизненные и вредоносные идеи». В частности, в политике они разделяли идеи «отвлеченного равенства и отвлеченной свободы» и делались демократами, социалистами и коммунистами. Оторвавшись от своей национальной почвы, они отрицали религию и представляли собой разлагающуюся культурную периферию, способную принести вред другим соприкасавшимся с ней культурам. «Этот тип не опасен для здоровой культуры. Когда же культура заболевает и разлагается, он быстро просачивается в образующиеся трещины, сливается с продуктами ее распада и ферментами ее разложения, ускоряет
*Карсавин Л. П. Россия и евреи.


496
В. А. ШНИРЕЛЬМАН
темп процесса, специфически его окрашивает и становится уже реальной опасностью», — писал Карсавин*. Именно это якобы и произошло в тяжелобольной России, где участие денационализированных евреев лишь ускорило ее падение. Поэтому, утверждал Карсавин, «денационализирующееся и ассимилирующееся еврейство — наш вечный враг», и с ним следует бороться.
Эта борьба должна быть далека от пресловутого антисемитизма**, и она может продуктивно вестись только на основе целостной, органичной православной культуры, ибо последней не страшны ни материализм, ни интернационализм, ни социализм. Подобно Трубецкому, Карсавин считал, что ни черта оседлости, ни какое-либо особое законодательство не приведут к положительному исходу этой борьбы. «Странным образом религиозная нетерпимость христианских государств мотивировала борьбу с религиозным еврейством, способствуя в нем процессам распада и делая его из союзника врагом, но питала действительного врага — еврейство, отрывающееся от своей религии и культуры»***. Иными словами, все меры, направленные на конфронтацию с еврейской культурой, повлекли бы лишь новый произвол и в конечном итоге гибель государства. Долго может жить лишь Государство Правды. Следовательно, нужны иные методы, каковыми Карсавин считал восстановление ядра еврейской культуры, которое бы вобрало в себя разлагающуюся ныне периферию. В то же время, исходя из евразийского отождествления культуры с религией, Карсавин, как уже отмечалось выше, придавал большое значение характеру взаимоотношений между христианством и иудаизмом, отягощенных давним конфликтом, имевшим глубокие религиозные корни. Единственный путь еврейского народа к спасению он видел в «его обращении к Христу», в создании «православной еврейской церкви», что, по его мнению, привело бы и к органичному слиянию еврейского ядра с периферией. В соответствии с евразийской концепцией, утверждавшей тяготение друг к другу близких по духу культур, Карсавин пытался искать черты духовной близости между русским и еврейским народами — склонность к мессианству, к религиозной экзальтации, особая роль «старцев» и проч. Все это, по его мнению, делало возможным причисление еврейского народа к евразийскому миру и его свободное вхождение в Евразийскую федерацию.
* Карсавин Л. П. Россия и евреи. С. 71.
"Там же. С. 69, 73, 77, 50.
"Там же. С. 75.


Евразийцы и евреи
497
Вслед за Карсавиным, Я. А. Бромберг также обрушивался с обличительными речами против «периферийной еврейской интеллигенции», которая в поголовном фанатическом увлечении утопическим социализмом и политическим демократизмом забыла будто бы о культурно-религиозных нуждах подавляющего большинства еврейского народа*. Будучи правоверным евразийцем, Бромберг обличал еврейскую интеллигенцию, и в частности сионистское движение, в забвении религиозно-исторического призвания и религиозно-мистической устремленности евреев. Утратив религиозную основу, они соблазнились земными благами, лжеидеалами материализма, социализма и самоопределения народов. Благо же евреев, как считал он, лежало, напротив, во вхождении в единое Российское (Евразийское) государство, где они могли бы занять пусть и скромное, но достойное место среди народов Евразии. Бромберг настаивал на том, что еврейский народ в массе своей поддерживал монархию. Вместе с тем он подчеркивал резкое падение религиозности у евреев, грозящее им гибелью. Бромберг призывал к возрождению религии, отказу от «обветшалых форм культурного, исторического и политического мышления», причем не видел ничего дурного в переходе евреев в христианство. «Нам, русским евреям, предстоит великий подвиг выработки самостоятельной и оригинальной системы национально-религиозных воззрений... Напрасно обращаться к старой талмудической литературе, созданной в другие эпохи... Кончился гипноз старых утопий... Обратимся к народу, который является естественным вождем и образцом для нас, малых народностей России...» — писал Бромберг**. Уверяя в своем уважении к иудаизму, он одновременно поддерживал Карсавина, настаивая на том, что соборное признание христианской истины «еврейской православной церковью» не создаст никакой угрозы для еврейской религиозной свободы. Вхождение евреев в «грядущую евразийскую Россию» казалось ему оптимальным выходом из тупика, хотя он и признавал невозможность и нежелательность для них стать в России русскими***.
Остается только загадкой, как, «сохраняя чистоту своей тысячелетней национальной веры»****, еврейство, по Карсавину и Бромбергу, могло одновременно восстановить свое культурное
* Бромберг Я. А. О необходимости пересмотра еврейского вопроса // Евразийский сборник. Прага, 1929. Кн. 6. С. 43—48; Его же. Запад...
**Бромберг Я. А. Запад... С. 109-110.
‘"Там же. С. 133, 139-140.
""Там же. С. 158.


498
В. А. ШНИРЕЛЬМАН
ядро и в то же время влиться в лоно Православной Церкви; как, перейдя в христианство, евреи ухитрились бы сохранить свое национальное лицо; на каких условиях русские, считая православие своей национальной религией, допустили бы в свою среду массу евреев; и как, наконец, все это сочеталось бы со свободным развитием национальной еврейской культуры в рамках евразийского «органического» культурного единства*. Не объяснял Бромберг и того, что он понимал под воссозданием еврейской религиозно-национальной культуры, на какой культурной основе — русской или еврейской — следовало это осуществлять. Иными словами, «красивая» культурологическая схема евразийцев теряла весь свой блеск при столкновении с реальной действительностью.
Пример с евреями отчетливо показывает, насколько утопичной была национальная доктрина евразийства. По сути дела, вопреки своей риторике о сохранении национальных культур в рамках «симфонического» евразийского культурного единства, евразийство в своем практическом исполнении мало чем отличалось бы от реализовавшейся в СССР в 1960—1980-х гг. политики сближения наций и слияния их в единый советский народ. Мало этого, несмотря на стремление отмежеваться от расизма и антисемитизма, евразийству были имманентно присущи черты, которые при соответствующей трактовке могли бы служить подходящей почвой и для того и для другого. Как отмечал М. Бенедиктов, «вне признания возможности мирного сосуществования еврейского, такого, как он есть, а не обращенного в православие, и русского народов никакое не “антисемитское” решение еврейской проблемы в России невозможно»**. «Ересь» группы Меллер-Закомельского была далеко не случайной. Ведь даже сам Карсавин не склонен был проводить резкую границу между еврейским народом и его «разлагающейся периферией», полагая, что и периферия сохраняет неувядающие черты еврейской психологии (религиозности). Он был убежден и в наличии «кровного единства» еврейского народа, которое включало и «периферию»***. Все это естественным образом следовало из евразийской концепции замкнутости и высокой устойчивости отдельных этнических культур.
*На эти несообразности в евразийском решении еврейского вопроса уже указывал, хотя и мельком, М. Бенедиктов. См.: Бенедиктов М. Евразийцы и еврейский вопрос // Последние новости (Париж). 1928. 30 апр.
“Там же. С. 3.
“*Карсавин Л. П. Россия и евреи. С. 75-76.


Евразийцы и евреи
499
6. 	Неоевразийство:
эволюция культуры и «пассионарность»
Интересно, как все это отразилось в неоевразийской литературе, представленной прежде всего работами Л. Н. Гумилева*. В основе построений Гумилева лежат типично евразийские идеи, разработанные в 1920-1930-хгг. Трубецким, Карсавиным, Савицким, Вернадским и рядом других авторов. Они касаются представления об уникальности и значительной степени закрытости отдельных этнических культур**; об их религиозно-психологической основе; об их тесной связи с окружающим ландшафтом, об их соподчиненности в рамках более крупных общностей; о мутации культуры и скачкообразном двунаправленном культурном процессе; о роли «исторической судьбы» в сложении этноса и о важности государственности в его окончательной консолидации; о значении группы людей с особой психикой («правящий отбор», «энергетическое ядро»; Гумилев назвал их «пассионариями»4) в критические моменты истории, и проч. Нас здесь будут интересовать главным образом взгляды Гумилева относительно особенностей и результатов межкультурного взаимодействия.
В полном соответствии с высказываниями Трубецкого*** Гумилев считал, что чем значительнее различия между отдельными культурами, тем губительнее сказывались на них обоюдные контакты, то есть если слияние на уровне субэтносов могло давать жизнеспособные общности, то контакты между этносами проходили уже более болезненно, а взаимодействие групп, относящихся к разным суперэтносам, неизбежно вело к гибельным последствиям. Непрочную и «вредоносную» общность, возникающую на стыке двух суперэтносов, Гумилев назвал «химерой»****. По этой причине он выступал против смешанных браков, хотя и стремился отмежеваться от расизма. «Для сохранения этнических традиций необходима эндогамия, потому что эндогамная семья передает ребенку отработанный стереотип поведения,
*Гумилев Л. Н. Этногенез и биосфера Земли. Л., 1989; Его же. Древняя Русь и Великая Степь. М., 1989.
"Гумилев еще больше усугубил этот подход, уподобив культуры биологическим единствам.
"*Трубецкой Н. С. Вавилонская башня... С. 112; Его же. К проблеме русского самопознания. Париж, 1927. С. 8.
****Гумилев Л. Н. Этногенез... С. 90, 133-135; Его же. Древняя Русь... С. 241, 254, 326.


500
В. А. ШНИРЕЛЬМАН
а экзогамная семья передает ему два стереотипа, взаимно погашающих друг друга»5,- писал он и настаивал, что здесь речь идет не о расовых, а о поведенческих различиях*. В частности, он утверждал, что, заселяя новый природный район, люди меняли стереотип поведения, а значит, «создавали новый этнос»**. Вместе с тем, касаясь проблемы происхождения этноса, Гумилев демонстрировал именно биологический, а не культурологический подход. Ведь становление этноса он связывал прежде всего с «пассионарностью». Под последней он понимал «психологический фактор»***  * — неизбывное стремление к творческой созидательной деятельности, «антиэгоистическую этику»6, в силу которой «достижение намеченной цели представляется субъекту ценнее собственной жизни». И в то же время в «пассионарности» он видел важный наследственный, то есть биологический, признак , который передавался «незаконным детям»*****. Иными словами, «пассионарность — это врожденная способность организма абсорбировать энергию внешней среды и выдавать се в виде работы» , а «этносы возникают как природ-
ные феномены вследствие пассионарных толчков-мутации» Гумилев даже специально пояснял, что возникновение «пассионарности» связано именно с космическим облучением и не имеет никакого отношения ни к инфраструктуре, ни к ландшафту,
********
ни к этническому сознанию
Как конкретно мог развиваться процесс этногенеза, Гумилев описал на примере сложения хазарского этноса в результате случайного полового общения между тюркютскими воинами и местными женщинами в низовьях Волги. Он настаивал на том, что воспитание эти дети получили от матерей. Но именно отцы наградили детей «пассионарностью», которую Гумилев в данном случае сводил к наследственным сомати- ческим и физиологическим чертам . Судя по этому и другим
приводимым им примерам, по его мнению, «пассионарность» передавалась главным образом половым путем. Впрочем,
* Гумилев Л. И. Этногенез... С. 90.
"Там же. С. 172.
'"Там же. С. 245.
""Там же. С. 252-253, 272.
'""Там же. С. 271, 310.
"""Там же. С. 308.
******* Гумилев Л. Н. Древняя Русь... С. 455. """"Там же. С. 595-596.
""""Там же. С. 40, 215; см. также — С. 209.


Евразийцы и евреи
501
концепцию Гумилева вряд ли можно назвать последовательной, ибо он в одно и то же время утверждал и то, что «природу и культуру губят свободное общение и свободная любовь»*, и то, что все этносы имеют смешанное происхождение**. Отчетливо сознавая противоречивость этой концепции, Гумилев пытался ввести более дифференцированный подход, связывая результаты «метисации» со степенью «пассионарности» взаимодействовавших групп***7. Более того, чтобы обойти серьезные проблемы, возникающие в связи с его построениями, он помещал источник этногенеза вне Земли, связывая «пассионарный тол- чок»снекимвоздеиствием«неземногопроисхождения» . Иначе говоря, центральную для своей концепции проблему Гумилев решал с позиций средневековой мистики, а не современной науки, в чем также отражалось родство его метода с классическим евразийством.
7. 	«Химеры», «мигранты» и «торгаши»
Вместе с тем, отталкиваясь от евразийства, Гумилев пренебрег предупреждениями евразийских лидеров об опасностях биологических трактовок евразийской теории культуры. Вопреки предостережениям Трубецкого, он широко трактовал тезис о наследовании психологических черт, широко привлекая выдержанные в антисемитских тонах рассуждения некоторых европейских авторов конца XIX—начала XX в. В частности, он с симпатией цитировал известного немецкого экономиста В. Зомбарта, который видел причину развития «капиталистического духа... в душевных предрасположениях, унаследованных от предков», и писал об особых «буржуазных натурах», считая наклонность к накопительству и торговле «наследуемым признаком». Вслед за Зомбартом он был склонен выделять «народы торгашей», объясняя их появление «метисацией» в зонах этнических контактов в Европе в XIII—XV вв. Тогда для «торгашей» создалась будто бы особо благоприятная обстановка, ибо «пассионарии» массами гибли в крестовых походах, а «торгаши» пользовались покровительством местных правителей. Капиталистический дух развился в Европе именно благодаря этим «торгашам», которых Гумилев уподоблял
*Гумилев Л. Н. Этногенез... С. 88. "Там же. С. 142-144, 241.
‘"Там же. С. 305.
""Там же С. 313, 468.


502
В. А. ШНИРЕЛЬМАН
«бактериям, пожирающим внутренности этноса»*, Иными словами, Гумилев склонен был объяснять появление капитализма расовыми смешениями, то есть сводя причины этого сложного процесса к действию исключительно биологических факторов. Любопытно, что при этом Гумилев всячески протестовал, когда критики подчеркивали явные биологизаторские тенденции его подхода.
Выступая вслед за евразийцами против теории прогресса, Гумилев видел в цивилизации одну из фаз упадка этнической системы, вызывавшую ряд губительных процессов, в особенности ведущих к деградации природной среды. Беда цивилизации заключалась, на его взгляд, в «противоестественных миграциях» и возникновении искусственных ландшафтов, то есть городов, разношерстное пришлое население которых своими неумелыми действиями губило окружающую природу**. Именно эта мысль об однозначно вредоносной роли мигрантов пронизывала всю концепцию Зомбарта и была с благодарностью воспринята Гумилевым и некоторыми его последователями***.
Можно согласиться с тем, что попавшие в новую природную среду переселенцы далеко не сразу обучаются искусству ее рационального использования, хотя можно привести массу примеров успешной адаптации мигрантов (русские староверы, некоторые группы казаков, поморы и др.). Можно также вспомнить немало данных о том, как, вопреки концепции Гумилева, хозяйственная деятельность местного населения наносила непоправимый ущерб природе (случаи переиспользования пастбищ кочевниками). Однако показательно не то, что Гумилев полностью обошел анализ таких данных, а то, какой пример он избрал для иллюстрации своего тезиса об однозначно разрушительной деятельности мигрантов. Гумилев указывает на гибель Вавилона, наступившую якобы от засоления почв, последовавшего вслед за строительством грандиозного канала в VI в. до н. э. Он специально оговаривается, что идею канала царю
подсказали советники-евреи8 (sic! — В. Ш.), а местные жители
****
в строительстве не участвовали
О том, что выбор этого примера далеко не случаен, говорит постоянно присутствующая в работах Гумилева тенденция
* Гумилев Л. Н. Этногенез... С. 406-409.
**Там же. С. 413.
Бородай Ю. М. Этнические контакты и окружающая среда // Природа. 1981. № 9. С. 85.
**"Гумилев Л. Н. Этногенез... С. 413-415.


Евразийцы и евреи
503
искать негативные примеры именно в истории взаимоотношений различных культур с евреями. Так, хотя к «народам торгашей» он причисляет также флорентийцев и шотландцев, совершенно очевидно, что основной его пафос направлен против евреев, то есть тех «торгашей», у которых «вообще нет родины» . Кому предназначено острие его концепции, отчетливо видно из обсуждения хазарской проблемы, которое составляет одно из главных звеньев его построений. Прежде чем перейти к анализу этого важнейшего компонента конструкции Гумилева, следует еще раз обратиться к его теоретическим представлениям о межэтнических взаимодействиях. Рассуждения Гумилева сводились к следующему. Суперэтносы были тесно связаны с природной средой конкретного региона, то есть этносы и субэтносы развивались в своих экологических нишах. Поэтому их соперничество в борьбе за существование сводилось к минимуму, и они были более склонны к кооперации, чем к конфронтации. Напротив, пришедшая сюда извне чужая этническая группа не могла найти для себя подходящую природную среду и начинала эксплуатировать местных обитателей. Такую группу Гумилев называл «химерой» и уподоблял ее животным-паразитам или раковой опухоли, живущей за счет организма. По его словам, «химера» высасывала
из местного этноса средства для существования, «используя
******
для этого принцип лжи»
Ю. М. Бородай попытался обрисовать психологические последствия возникновения «химерных целостностей», причем его рассуждения весьма напоминают выводы Карсавина об умонастроениях «еврейской периферии». По Бородаю, в нормальных условиях в индивидуальной психике господствует этническое начало, представление о коллективных ценностях. Но при возникновении «химеры» этот «природный фундамент» человеческой психики размывается и появляется множество «рефлексирующих личностей», для которых «нет ничего святого». Они не отягощены этническими стереотипами поведения, стремятся к «субъективно-рассудочным рассуждениям» и не способны опираться на какие-либо объективные критерии отличия истины от лжи, добра от зла. Такие люди,
по мнению Бородая, способны нести миру только разруши- *******
тельное начало
*****Гумилев Л. Н. Этногенез... С. 409.
******Там же. С. 302, 455; Его же. Древняя Русь... С. 254-255.
“"'"Бородай Ю. М. Этнические контакты... С. 83.


504
В. А. ШНИРЕЛЬМАН
8. 	«Хазарский эпизод» и методология неоевразийства
Хотя примеры «химерных образований» рассыпаны по всему тексту основной теоретической работы Гумилева*, для детального обсуждения он выбрал лишь один сюжет, связанный с так называемым «хазарским эпизодом». Экскурс в историю «поволжской химеры» Гумилев впервые предпринял в 1976 г. по заказу издательства «Молодая гвардия»**. Однако в силу явной антисемитской направленности публикацию его пришлось отложить, и автор посвятил этому сюжету добрую половину своей выпущенной позднее специальной монографии по истории Древней Руси***. Напомню, что классическое евразийство относилось к «хазарскому эпизоду» достаточно благожелательно, видя в нем либо просто любопытную страницу истории Восточной Европы****, либо основу для сближения русских с евреями в наше время*****. Совершенно иначе подошел к этому Гумилев, которого мучила загадка этноса, широко расселившегося по всей ойкумене как бы вне зависимости от окружающей природной среды, что шло вразрез с евразийской концепцией. Исходя из рассмотренных выше теоретических представлений, он пытался объяснить это тем, что этот этнос прочно освоил «антропогенный ландшафт», создав своеобразную «химерную целостность»
Как это началось, он и пытался продемонстрировать.
В I тысячелетии н. э. на огромных пространствах от Германии до Ирана существовал в состоянии диаспоры еврейский суперэтнос. Здесь не место останавливаться на хотя и кратких, но пестрящих многочисленными ошибками замечаниях Гумилева о его происхождении, вызванных, в частности, «христианским патриотизмом» этого автора. Отмечу лишь, что везде, где только можно, он делает ударение на враждебности иудаизма христианству и на участии евреев в гонениях на ран- них христиан . В то же время он нигде не упоминает, что сре¬
ди последних было много евреев, перешедших в христианство, и что конфликт, там, где он действительно имел место, носил
* Гумилев Л. Н. Этногенез... С. 87-88, 139, 303, 376, 407-408, 458.
**Его же. Этносфера: история людей и история природы. М., 1993. С. 366-478.
'"Его же. Древняя Русь...
""Вернадский Г. В. Начертание русской истории. С. 31-33, 40-41.
***** Карсавин Л. П. Россия и евреи. С. 50.
******Гумилев Л. Н. Древняя Русь... С. 17.
Там же. С. 95 и сл.


Евразийцы и евреи
505
не этнический, а религиозно-догматический характер. Он также старательно обходит вопрос о том, какую роль сыграли гонения в истории самих евреев, пострадавших от них едва ли не больше, чем какие-либо иные этнические группы.
Одновременно в Северном Прикаспии шло формирование хазарского этноса*. По мнению Гумилева, первотолчок быстрому подъему Хазарии был задан «тюрко-хазарами» VII в., происходившими, как отмечалось выше, от внебрачных связей хазарских женщин с тюркютскими богатырями. Рядом с хазарами на равнинах Дагестана обитала небольшая колония евреев, которая до поры до времени мирно сосуществовала с ними. В VI—VIII вв. в Хазарии появились новые группы евреев, по тем или иным причинам бежавших туда из Ирана и Византии. Иранские евреи жили в симбиозе с хазарами, приняли их название и, как пишет Гумилев, стали евразийским этносом, одновременно потеряв связь с еврейским суперэтносом. Чтобы увязать эту версию со своей теорией этногенеза, он настаивает на том, что они исповедовали караизм, который по ему одному ведомой причине оказывался по духу более близким христианству и исламу, нежели талмудизму**. Отмечу, что в другой своей работе Гумилев благополучно забывает об этих тонкостях и утверждает что иранские евреи исповедовали именно иудаизм***. Как бы то ни было, иначе вели себя евреи-раввинисты, прибывшие из Византии. Они были горожанами-торговцами и захватили в свои руки баснословно выгодную караванную торговлю между Китаем и Европой. Они вступали в смешанные браки с хазарами, причем тюркютские ханы брали евреек в гаремы, и их потомство наследовало от родителей большие права в обеих группах населения. В итоге в начале IX в. хазарские ханы приняли иудаизм и попали под влияние евреев, которые получили доступ ко всем государственным должностям. Иными словами, местная еврейская община превратилась в доминирующий социальный слой, осваивавший не природный, а антропогенный ландшафт (города и караванные пути)****. По мнению Гумилева, тем самым возник «зигзаг», отклоняющийся от нормального этногенетического развития, и в начале IX в. на сцене появилась «хищная и беспощадная этническая химера».
*Гумилев Л. Н. Древняя Русь... С. 35-50, 121-137.
“Там же. С. 123, 133.
'“Его же. От Руси к России. Очерки этнической истории. М., 1992. С. 34.
““Его же. Древняя Русь... С. 137.


506
В. А. ШНИРЕЛЬМАН
Гумилев правильно подчеркивает, что монополизация этническими группами определенных социально-политических статусов встречалась в истории не столь уж редко*. Однако он трактует этот процесс исключительно как «неорганичные контакты на суперэтническом уровне», исходя из евразийской идеи о жесткой связи этноса с конкретной природной средой. Но, во-первых, эта связь, в особенности в условиях современности, была далеко не такой жесткой, а во-вторых, процесс социальной дифференциации по этническому признаку вовсе не обязательно происходил только на суперэтническом уровне (достаточно указать на роль монголов в Золотой Орде). Науке это явление давно известно под названием «этнической стратификации». Остается гадать, в силу каких причин соответствующая литература выпала из внимания Гумилева. Кроме того, поскольку «химера» наследовала от обоих родительских этносов, сама она, по логике вещей, должна была бы представлять некое третье образование, невыводимое из какого-либо одного корня. Поэтому совершенно непонятно, на каком основании Гумилев отождествил рассматриваемую «химеру» именно с евреями.
Как бы то ни было, по версии Гумилева, дети от смешанных браков получили от тюркских отцов заряд «пассионарности», а от еврейских матерей — культурную и религиозную принадлежность, хотя их родным языком стал тюркский язык. Так возникла пропасть между хазарской знатью и народом и возник господствующий класс, «чуждый народу по крови и религии». Причем — делает акцент Гумилев — это был «не случайный, а направленный процесс» (sic! — В. Ш.), вызвавший жестокую гражданскую войну. Тотальный характер последней автор также приписывает еврейскому влиянию**. Все последующие события в Хазарском каганате, равно как и его внешнеполитическую деятельность, Гумилев преподносит только в черных тонах, обусловленных «вредоносной деятельностью» иудеев.
Это и якобы беспощадная расправа с врагами иудаизма в Хазарии (но из последующего текста обнаруживается, что в Хазарии была веротерпимость, хотя и «вынужденная»***), и безжалостная эксплуатация простого народа (но тут же говорится, что в Хазарии не было ни одного мятежа!), и массовая торговля рабами-славянами, и оскорбление народных святынь, и жестокие порядки в армии, состоявшей из наемников, и «циничное
*Гумилев Л. Н. Древняя Русь... С. 137-138.
"Там же. С. 139-141.
"Ср.: Там же. С. 142, 144-145.


Евразийцы и евреи
507
использование норманнов» в своих корыстных интересах, и натравливание народов друг на друга, и проч. Автор пытается представить хазар «угнетенным меньшинством» в Хазарии, где все мыслимые и немыслимые блага доставались еврейским правителям и торговцам. Он утверждает, что Хазария не только не была враждебна норманнам, но договорилась с ними о разделе Восточной Европы (sic! Как тут не вспомнить об известных домыслах по поводу якобы неизбывного стремления евреев господствовать над миром), что стало «катастрофой для аборигенов Восточной Европы». Иными словами, Гумилев всячески изображает «агрессивный иудаизм» как важнейший геополитический фактор эпохи раннего Средневековья*.
Ссылаясь на «провал в летописи» в конце IX — начале X в. и опираясь на свой излюбленный метод домысливания истории (чем меньше фактов известно, тем «плодотворнее» работает этот метод!), Гумилев детально описывает победоносную войну «хазарских иудеев» против варягов и превращение последних в их вассалов. По его версии, набеги флотилии русов на Византию в первой половине X в. были спровоцированы именно еврейскими купцами, правившими в Хазарии, которые наживались на этом. Они же всячески препятствовали распространению православия на Руси и устраивали гонения на христиан. Автор пытается всеми силами подчеркивать вероломство «иудео-хазар», которые будто бы натравливали русов на Византию, Закавказье и Персию, а на обратном пути истребляли их и забирали добычу. Он скорбит по поводу «десятков тысяч русских воинов», сложивших свои головы из-за хазарской политики. Этими кознями хазары якобы целенаправленно ослабляли Русь, чтобы прибрать ее к рукам. Они не считались с условиями заключенных ранее договоров, в чем автор видит «типично еврейскую постановку вопроса, где не учитывались чужие эмоции»**. Гумилев заключает, что чужеродный городской этнос, оторванный от земли и переселившийся в новый для себя ландшафт, и не мог поступать иначе, ибо само его существование в новых условиях могло быть основано только на жесточайшей эксплуатации окружающих народов***.
Гумилев всячески подчеркивает, что все происходящее шло вразрез с евразийскими этикой и обычаями, то есть что евреи были здесь инородным телом, способным нанести только вред.
*См., напр.: Гумилев Л. Н. Древняя Русь... С. 213.
"Там же. С. 203.
"'Там же. С. 199—200.


508
В. А. ШНИРЕЛЬМАН
Чтобы избежать имеющейся путаницы, автор предлагает различать внутри хазар «иудео-хазар» и «тюрко-хазар»*, что очень напоминает введенное недавно русскоориентированными писателями разграничение на «русских» и «русскоязычных», и отчетливо вскрывает политическую заангажированность концепции Гумилева. Последняя видна и из его склонности к геополитическому подходу, исходящему из едва ли не изначального раскола мира на Запад и Восток**, что вполне соответствовало ортодоксальной евразийской концепции. Да и в целом автор склонен к модернизации — чего стоят одни его рассуждения о «западниках» среди славян 1Х-Х1 вв.***, о сложившемся к рубежу 1Х-Х вв. мировом рынке, который якобы всецело контролировался Хазарией****, или о дружбе «Иудео-Хазарии» с «деспотическими имперскими режимами» (империей Тан, Каролингами, Аббасидами) и ее враждебном отношении ко «всем средневековым народностям»*****, включая славян. Автор как бы забывает
о том, что несколькими страницами выше он настаивал на со-
******
юзнических отношениях хазар с тиверцами и уличами
В современной исторической литературе, пожалуй, трудно найти другое произведение, настолько перенасыщенное разительными противоречиями, как работы Гумилева. Понадобились бы целые фолианты, чтобы перечислить и проанализировать все эти противоречия. Здесь достаточно указать лишь на одно из них, наиболее очевидное. Выше уже отмечалось, что как для классиков евразийства, так и для Гумилева суть этноса заключалась в религии, религиозных ценностях и основанном на них стереотипе поведения . Появление ново¬
го стереотипа поведения означало, следовательно, и появле- ние нового этноса . Очевидно, огромную роль в этом должно было играть распространение мировых религий, и Гумилев пишет о христианском суперэтносе, мусульманском суперэтно- се и проч. По логике вещей из этой теории должно вытекать,
что переход к иной религии вел к появлению нового этноса.
‘Гумилев Л. Н. Древняя Русь... С. 147. “См., напр.: Там же. С. 293.
'“Там же. С. 175, 200, 293.
““Там же. С. 200-201.
“*“Там же. С. 167.
“"“Там же. С. 142, 162.
*”“"См., напр.: Там же. С. 326.
,“““*Его же. Этногенез... С. 142.
’“***“См, напр.: Его же. Древняя Русь... С. 241.


Евразийцы и евреи
509
На удивление, анализируя конкретный исторический материал, Гумилев полностью об этом забывает. Христианизация Руси, по его концепции, вовсе не привела к изменению этноса. Просто «Русь вступила в инерционный период этногенеза»*.
Противоречия в концепции Гумилева объясняются довольно просто. Подобно ранним евразийцам, отказываясь от теории прогресса и социально-экономического анализа, Гумилев кладет в основу своего метода сугубо националистический подход, то есть трактует историю не с точки зрения взаимоотношений или борьбы социальных групп, а с точки зрения борьбы между отдельными народами-этносами, которая и предопределяет геополитическое видение смысла истории. Этот подход неизбежно толкает автора к трактовкам тех или иных исторических событий с позиций «патриотизма». Чего стоит хотя бы следующее его замечание: «Простите, но я не понимаю, как можно изучать русскую историю и не видеть, где свои и где чужие?»**  * **** *****. Вот почему по всем работам Гумилева так обильно рассыпаны эмоциональные оценки деятельности тех или иных исторических личностей или целых народов, причем основой этих «этических» оценок является, естественно, «русский патриотизм» автора, вернее, то, как он его понимает. Нельзя сказать, чтобы он строго следовал своим собственным предупреждениям о том, что аксиологический подход мешает историку понимать суть явлении , что «эмоции в науке порождают ошибки» и что
«нелепо винить древние этносы за то, что они отстаивали свои
*****
жизненные интересы»
По Гумилеву, хазарское государство было без большого труда разгромлено Святославом, так как «истинные хазары», простой народ, не видели ничего хорошего от своих правителей и встретили русов едва ли не как освободителей. «Хазарам не за что было любить иудеев и насажденную ими государственность», — утверждает автор******. Разрушение Хазарского каганата не остановило «вредоносной» деятельности «иудео- хазар». Те из них, которые поселились в Тмутаракани, пытались якобы раздуть вражду между русскими князьями, чем
* Гумилев Л. Н. Древняя Русь... С. 205—206.
“Его же. Меня называют евразийцем // Наш современник. 1991. №1. С. 137.
“'Его же. Древняя Русь... С. 543.
****Там же. С. 236.
*****Там же. С. 201.
****** Там же. С. 210-214.


510
В. А. ШНИРЕЛЬМАН
и был вызван поход Мстислава против Ярослава в 1023 г. Они же стремились натравить на Русь половцев, что привело к гибели Романа Святославича в 1079 г. Но русские православные проповедники, и прежде всего митрополит Иларион, вовремя осознали опасность, повели широкую пропаганду против влияния евреев и не дали народу «превратить себя в химеру». Автор подчеркивает, что эта подвижническая деятельность предотвратила смешанные браки и позволила избежать печальной участи хазар. В конечном итоге «иудейско-хазарская» колония в Тмутаракани была полностью вырезана. По мнению автора, она была обречена к этому в силу своей локализации «на стыке суперэтносов». Соответствующие страницы книги Гумилева примечательны не только своей нетерпимостью к евреям, но и тем, что он, подобно евразийцам и другим пореволюционным политическим течениям среди русской эмиграции, подхватывает слова Илариона о предпочтительности православной «благодати» еврейскому «закону»*.
Пример Тмутаракани не пошел впрок евреям Корсуни и Киева, которые будто бы продолжали строить козни против русских славян. В Корсуни они занимались торговлей русскими пленниками при благожелательном отношении к этому еврея-христианина, который сделался местным правителем. Повествуя об этом, автор как будто бы забывает свои собственные слова о том, что «в X в. конфессиональные различия имели большее значение, чем этнические»**, или же делает вид, что к евреям это отношения не имеет. Тем временем киевские евреи, переселившиеся из Германии, сеяли вражду между русскими князьями и половцами, которая вела к бессмысленным жертвам. Они пытались создать раскол в Русской православной церкви и захватить в свои руки всю киевскую торговлю и ремесло. Излагая эту версию, Гумилев ставит себе в особую заслугу «разоблачение» козней киевских евреев, которые будто бы до сих пор выпадали из внимания всех историков за исключением Татищева. В этой связи следует заметить, что следующие за Татищевым поколения историков (причем придерживающихся очень разных политических ориентации!), имевшие доступ к гораздо более обширной исторической информации, по- видимому, имели веские основания интерпретировать события
* Гумилев Л. Н. Древняя Русь... С. 282-283. О том, как эта позиция способствовала поддержке тоталитаризма и фашизма, см.: Варшавский В. С. Незамеченное поколение. Нью-Йорк, 1956. С. 37-43.
"Гумилев Л. Н. Древняя Русь... С. 241.


Евразийцы и евреи
511
в Киеве в начале XII в. иначе, чем он. Но Гумилева, охваченного восторгом «первооткрывателя», все это мало волнует. Он всячески одобряет высылку евреев Владимиром Мономахом и делает вывод, что «зигзаг истории, породивший этническую химеру, распрямился, и история этносов Восточной Европы вернулась в свое русло». Автор недвусмысленно намекает, что этническая чистка, произведенная Владимиром Мономахом, имеет неувядающее значение и достойна подражания. Ведь покровительствовавшая евреям Кастилия за 200 лет «превратилась в химеру», а «мудрая политика» Владимира Мономаха привела к укреплению Русского государства.
Можно было бы понять пафос автора в его искреннем стремлении к разоблачению вредоносности «химерных целостностей», если бы он подходил к разным этническим образованиям и оценке их взаимоотношений с одинаковыми критериями. Между тем избранный автором «патриотический» метод этого не позволяет. Выше уже рассматривалась одна из центральных идей Гумилева о том, что на стыке суперэтносов неизбежно должна возникать «этническая химера». На удивление, это положение как-то само собой уходит в тень, когда автор касается взаимоотношений Руси с монголами. Он заявляет, что в XII в. население Руси превращается в суперэтнос. Монголы и тюрки в этот суперэтнос не входили*. Казалось бы, повествуя о монгольском нашествии и его последствиях, автор снова должен был бы вспомнить о своей излюбленной идее. Однако именно в этом случае он о ней напрочь забывает. Подобно классическим евразийцам, Гумилев настаивает на «симбиозе» «леса и степи», отрицает сколько-нибудь гибельные последствия монгольского похода против Руси и, напротив, утверждает, что золотоордынский период имел для Руси лишь положительное значение. По его представлениям, «лес и степь» (русичи и половцы) находились едва ли не изначально в «этническом симбиозе», здесь часто заключались смешанные браки, но «этнических химер» не возникало.
Вообще при описании этого периода русской истории Гумилев склонен проявлять «тюркский патриотизм», во всем оправдывая военную деятельность тюркских народов и обвиняя самих русских в собственных неудачах и несчастьях. Даже монгольское нашествие объясняется местью русским за убийство монгольских послов** или же стремлением зайти в тыл своим
*Гумилев Л. Н. Древняя Русь... С. 370, 517.
“Там же. С. 501.


512
В. А. ШНИРЕЛЬМАН
недругам-половцам*. Поэтому всячески преуменьшается степень ущерба, который причинили монголы Руси, и утверждается, что никакого покорения Руси вовсе не было**. Короче говоря, «погибель Русской земли» наступила вследствие естественного процесса «старения этнической системы»***. А если в XIII в. и имелась смертельная опасность для Руси, то она исходила с Запада от литовцев и крестоносцев, а вовсе не с Востока****.
Впрочем, Гумилев не упускает возможность найти все же злую силу, мешающую нормальным взаимоотношениям между русскими и кочевыми народами, и... обнаруживает ее во вредоносной деятельности «купцов польско-немецкой ориентации», которые будто бы толкали киевского князя к войне ради развития работорговли. Он заявляет, что «куманофобия» XII в. естественным образом вытекала из «программы заграничных купцов и их прихлебателей в Киеве». Иными словами, снова мы встречаемся с уже известной нам вредоносной силой, тогда как сами русские проявляли якобы только дружеские чувства по отношению к половцам*****. Здесь автор снова проявляет поразительную непоследовательность, с одной стороны, отмечая, что печенеги были мусульманами, а половцы—христианами ,
а с другой — видя в них единую массу, которая находилась в симбиозе с Киевским государством. О вредоносности контактов на суперэтническом уровне автор забывает и отрицает вероят- ность образования в этом случае каких-либо «химер» . Б то же
время в отношении волжских болгар Гумилев придерживается своей жесткой схемы и объявляет, что после принятия ислама они вошли в систему другого суперэтноса и «старались оттеснить русских от Волги» . 11ри этом он делает вид, будто не знает, что
земли Среднего Поволжья в то время русским не принадлежали.
Взгляды, исповедуемые Гумилевым, заставляют верить в то, что будто бы различная религиозная принадлежность
* Гумилев Л. Н. Древняя Русь... С. 506, 510; Его же. Меня называют евразийцем... С. 134.
"Его же. Древняя Русь... С. 508-510, 518-519; Его же. Мифы и реальности этносферы // Дружба народов. 1989. № 11. С. 195—199; Его же. Меня называют евразийцем... С. 134.
*“Его же. Древняя Русь... С. 505, 520, 529.
““Там же. С. 502-503, 507, 509, 557; Его же. Меня называют евразийцем... С. 135—136.
***** Гумилев Л. Н. Древняя Русь... С. 479-481.
"“"Там же. С. 484.
Там же. С. 487-488.
““““Там же. С 505.


Евразийцы и евреи
513
автоматически ведет к серьезной конфронтации. Он, например, заявляет, что, «пока мусульманство было лишь одним из исповеданий в Золотой Орде, а не индикатором принадлежности к суперэтносу, отличному от степного, в котором христиане составляли большинство, у русских не было повода для войны с татарами, как ранее с половцами»*. В соответствии с этим он считает, что после принятая Ордой мусульманства при хане Узбеке «симбиоз» ее с Русью кончился, причем татары-христиане вынуждены были бежать на Русь, где широко смешивались с русскими**. А несколькими страницами ниже он все это забывает, отмечая, что смешение с половцами, ятвягами и волжскими финнами грозило русичам превращением в «этническую химеру». И от гибели Великороссию спас военный союз с Ордой хана Узбека и его наследников (sic!). Тем самым этот пример неожиданно и вопреки всем предшествующим утверждениям автора демонстрирует читателю, что тесные контакты с «химерой» — а Гумилев недвусмысленно трактует Золотую Орду как именно «химеру» — могли иметь и большой положительный эффект***. Он даже особо подчеркивает, что татары, основное население Орды, легко ассимилировались в Великороссии, чему якобы способствовала «комплиментарность»****. Иными словами, выясняется, что роль разных «химер» в этногенезе была неоднозначной. «Химеры», складывавшиеся на еврейской основе, были неизбежно гибельными, а вот те, что имели монгольско- тюркскую основу, могли создавать прямо противоположный эффект. Справедливости ради надо заметить, что сам автор этот вывод не делает, но к этому логически приводят все его рассуждения, изложенные выше.
9. 	Неоевразийство, антисемитизм, этноцентризм
Тем самым, по сути дела, «евразийский патриотизм» в совокупности с биологизмом толкает Гумилева к плоской юдофобии и делает его рассуждения о «хазарском эпизоде» созвучными зоологическому антисемитизму, скажем, В. Ушкуйника*****,
* Гумилев Л. Н. Древняя Русь... С. 544.
“Там же. С. 536.
‘“Там же. С. 546-549, 569; Его же. Меня называют евразийцем... С. 138.
““Там же. С. 549.
***** Ушкуйник В. Памятка русскому человеку: парадоксы истории. М., 1993.


514
В. А. ШНИРЕЛЬМАН
повествующего о якобы ненасытной жажде мирового господства у евреев. Последнее они, по мнению Ушкуйника, и пытались реализовать в России, которую избрали для своих экспериментов, начиная с раннего Средневековья и до советской эпохи включительно. Сам Гумилев по тактическим соображениям избегал проводить прямые параллели между «хазарским игом» и тем, что происходило в СССР, хотя при чтении его произведений такие параллели, равно как и подобные им, легко напрашиваются. Допустим, совершенно очевидно, что, повествуя о «несчастных османах», угнетенных в своей собственной стране и испытывавших всевозможные трудности из-за прилива иностранных авантюристов*, Гумилев подразумевал положение русских в СССР. В еще большей степени это относится к его высказываниям о положении хазар на правах «угнетенного меньшинства» в Хазарии. Ведь не случайно так именно и характеризуют русскую ситуацию современные русские националисты. И не случайно у его последователей прорывается на поверхность то, что он так тщательно пытался завуалировать**. Гумилев ориентировался на «проницательного читателя», который поймет...*** В частности, биограф Гумилева упоминает, что тот предсказывал вероятность нового зигзага в истории России****, и «проницательному читателю» нетрудно было догадаться, о чем идет речь, ибо в его памяти «зигзаг истории» прочно ассоциировался с печальной участью Хазарии. Вообще, по словам одного наблюдателя, у Гумилева рано проснулся «любопытствующий» интерес к евреям, и он, в частности, предсказывал победу фашизма в России и преследование детей от смешанных браков с евреями
Критики Гумилева уже справедливо писали о том, что от его интерпретации «хазарского эпизода» недалеко до идеи о «жи-
ТГТГ ******
домасонском засилье» вал в. и что, рассматривая этот эпизод,
* Гумилев Л. Н. Этногенез... С. 87.
"См., напр.: Балашов Д. Анатомия антисистемы // Наш современник. 1992. № 4. С. 150-154; Кожинов В. В. И назовет меня всяк сущий в ней язык... С. 173-174; Его же. История Руси и русского слова от истоков до Смутного времени // Наш современник. 1992. № 6. С. 175; № 11. С. 167-169; № 12. С. 173-176.
***Куркчи А. Л. Н. Гумилев и его время // Гумилев Л. Н. Поиски вымышленного царства. М., 1994. С. 40.
""Там же. С. 53.
""* Герштейн Э. Лишняя любовь//Новый мир. 1993. № 11. С. 174; № 12. С. 141.
""" ТюринА. Письмовредакцию//Нева.1992.№4. С. 225; Дьяконов Я.М.
«Огненный дьявол» // Нева. 1992. № 4. С. 226; Клейн Л. С. Горькие мысли


Евразийцы и евреи
515
Гумилев совершенно забывает о своем собственном стремлении видеть в этносе динамичное, изменяющееся явление*. По меткому и справедливому выражению Клейна**, Гумилев был «лукавым мифотворцем, рядящимся в халат естествоиспытателя». Действительно, вопреки всему тому, что Гумилев пишет о динамике этнического развития, евреев он изображает как носителей абсолютного зла всегда и во всем. И хотя некоторые критики однозначно отвергают обвинения Гумилева в антисемитизме***, все его рассуждения, рассмотренные выше, говорят как раз об обратном. Впрочем, как в свое время писал Бенедиктов о Карсавине****, вовсе неважно, был Гумилев антисемитом или нет. Гораздо важнее, какие выводы делает из его труда иной «заинтересованный» читатель. Примером такого читателя может служить хотя бы недавний председатель Национальнореспубликанской партии России Н. Н. Лысенко, который откровенно пишет о «русско-еврейской этнополитической химере, объективно принесшей государству и народу дополнительные страдания», имея в виду «засилье» евреев в СССР и в современной России*****. Вряд ли можно предполагать, что Гумилев не мог предвидеть именно такого рода использования своих идей.
Зная биографию Гумилева, можно понять, где лежат корни этой враждебности к евреям. Ведь его отрочество приходилось на 1920-е гг., когда расстрел отца (1921г.) и «засилье» интернационалистической идеологии, в котором современные русские националисты склонны видеть гонения^ на русскую культуру и историю, спровоцированные евреями******, не могли не оставить глубокий шрам в его душе. И Л. С. Клейн, безусловно, прав, называя Гумилева жертвой авторитарной системы*******. Но все
«привередливого рецензента» об учении Л. Н. Гумилева // Нева. 1992. № 4. С. 228.
* Дьяконов И. М. «Огненный дьявол». С. 226; Клейн Л. С. Горькие мысли... С. 231.
"Там же. С. 228.
***Кузьмин А. Г. Хазарские страдания // Молодая гвардия. 1993. № 5-6. С. 235.
****Бенедиктов М. Евразийцы... С. 3.
*****Лысенко Н. Н. Наша цель — создание великой империи // Наш современник. 1992. № 9. С. 125-127; Его же. Откровенный разговор о «друзьях», «врагах» и коренных интересах нации // Наш современник. 1993. № 7. С. 151.
****** См., напр.: Кожинов В. В. История Руси и русского слова от истоков до Смутного времени//Наш современник. 1992. № 11. С. 167-168.
'“““Клейн Л. С. Горькие мысли... С. 244.


516
В. А. ШНИРЕЛЬМАН
это не снимает с последнего ответственности за те следствия, к которым ведет его теория.
Выше уже неоднократно отмечалось, насколько тесно концепции Гумилева были связаны с их материнской основой — евразийством, в частности, в трактовке этносов как жестких замкнутых систем*. Теперь следует обратиться к его оригинальному вкладу, то есть к тем особенностям, которые отличали его подход от классического евразийства. Если евразийство выводило культуру исключительно из религиознопсихологической основы, то есть оставалось в рамках чистой культурологии, то Гумилев стремился саму эту основу увязать с чем-либо более объективным и материальным и находил это в биологии (фактор генетического наследования). Более того, Гумилев отвергал позицию Трубецкого, который считал, что хотя «таланты» и «темпераменты» наследовались половым путем, ихнаправление обусловливалосьсоциальнымконтекстом**. Гумилев скорее был склонен идти по пути, проторенному теорией Т. Д. Лысенко о наследовании благоприобретенных признаков. Поэтому если, объясняя причины культурных сходств, классическое евразийство делало акцент на контакты между культурами и обмен информацией, то для Гумилева важнейшим фактором является генетика — половые контакты, путем которых и передавалась «пассионарность». Что же касается евреев, то они были просто обречены быть вечными носителями зла в силу «принципа крови». Далее, классическое евразийство утверждало обоюдный взаимный характер культурных влияний. Напротив, в концепции Гумилева преобладают однонаправленные воздействия. В частности, при контактах евреев с иными культурами, по Гумилеву, речь однозначно шла о гибельных воздействиях именно евреев на соседей, а не наоборот. Тем самым проблему межкультурных контактов Гумилев был склонен решать не с позиций позднего Трубецкого, а исходя из расистского подхода Меллер-Закомельского. Кроме того, если Трубецкой, подчеркивая сходства между русскими, финно-уграми и тюрками, все же не считал общеевразийскую культуру окончательно сложившейся и призывал к ее активному строительству, то для Гумилева евразийская культура как данность существовала уже в I тысячелетии н. э. Ведь
'Помимо уже цитированных работ Гумилева см.: Куркчи А. Л. Н Гумилев... С. 61-62.
** Трубецкой Н. С. О расизме...; см. также: Клейн Л. С. Горькие мысли... С. 238.


Евразийцы и евреи
517
он писал о евразийских этике, обычаях и проч. применительно еще к хазарскому периоду.
Впрочем, как уже отмечалось, сами евразийские установки были изначально обременены разительными противоречиями, что открывало путь к весьма различным решениям одних и тех же проблем. Так, если Гумилев выступал категорически против включения евреев в евразийский мир, как носителей принципиально чуждой культуры, то Трубецкой и Карсавин не видели в таком включении ничего противоестественного. В то же время сами они кардинально расходились между собой: Трубецкой стоял за смешанные браки и ассимиляцию, а Карсавин выступал их решительным противником. Иначе говоря, что-то было неладно с самой методологией евразийства, которая не позволяла получать сколько-нибудь однозначные выводы. И это, вопреки, кстати, стремлению обожателей Гумилева сделать из него создателя новой синтетической науки, ставит евразийство поодаль от магистрального пути развития научной мысли. Это «что-то» заключалось в присущем евразийству радикальном этноцентризме, попытке связать абсолютную истину с мировоззрением данного конкретного (читай: русского) народа. Здесь-то и находилась западня, в которую неизбежно попадает сторонник «патриотической» ориентации в науке. Ведь последняя заставляет мыслителя решать конкретную проблему, исходя прежде всего из того, насколько это решение соответствует сиюминутным или более отдаленным интересам данного народа, а точнее, из его собственного понимании этих интересов. Иными словами, такое решение будет неизбежно иметь изрядный налет субъективизма и вызовет полемику даже внутри данной национальной школы, не говоря уже об иноэтнических коллегах. Действительно, само классическое евразийство было заидеологизировано в не меньшей мере, чем синхронные ему коммунистический и фашистский режимы. Теоретики евразийства это хорошо сознавали, что выразилось в их теории «идеократии», которая заслуживала бы специального анализа.
О том, к каким кардинальным противоречиям ведет откровенно националистическая методология евразийства — та методология, которую пытался развивать и Гумилев, — свидетельствует и следующее. В последние годы последователи Гумилева неоднократно выступали против идеи предопределения, избавляющей людей от моральной ответственности. Некоторые из них даже пытались возводить корни этой идеи к Ветхому Завету, противопоставляя ей христианское понимание свободы


518
В. А. ШНИРЕЛЬМАН
воли*. Остается только удивляться, как они сумели проглядеть заложенное в учении Гумилева положение об «отсутствии категории вины и ответственности» в динамике этногенеза**. А ведь это означает оправдание любой агрессии, любых кровавых межнациональных конфликтов, любых несправедливостей по отношению к этническим меньшинствам, которые теория Гумилева объясняет именно с позиций предопределения, иначе говоря, объективным характером этногенетического процесса, «созидательной» деятельностью пусть и жестоких, но делающих конструктивную этническую работу «пассионариев». На эти далеко не безобидные выводы из рассматриваемой теории критики уже обращали внимание***. Более того, как и предполагали прозорливо критики, концепция Гумилева ныне активно используется радикальными русскими националистами для отстаивания так называемых геополитических интересов . Но как сторонники, так и критики Гумилева упустили из виду одно обстоятельство, которое уже неоднократно отмечалось выше, а именно то, что его методология находится в ближайшем родстве с исконным евразийством. А последнее ставило своей целью оправдание русской революции, а также и многих последующих мероприятий советской власти как объективно необходимых, полностью отвлекаясь от каких-либо этических оценок. Как уже отмечалось в начале настоящей работы, единственным критерием оценки каких-либо действий или событий для евразийцев было созвучие идее целостности Российского государства, то есть российский («евразийский») национализм. И именно эту центральную идею сохраняет современное неоевразийство. Оно остается столь же антидемократичной идеологией, как и породившее его классическое евразийство, и это прежде всего выражается в его отношении к евреям.
* Бородай Ю. М. Этнические контакты... С. 85; Балашов Д. Анатомия... С. 152.
**Гумилев Л. И. Этногенез... С. 232-233.
“‘Козлов В. И. О биолого-географической концепции этнической истории // Вопросы истории. 1974. № 12. С. 82-83; Его же. Пути околоэтни- ческой пассионарности (о концепции этноса и этногенеза, предложенной Л. Н. Гумилевым) // Советская этнография. 1990. № 4. С. 107-108; Клейн Л. С. Горькие мысли... С. 242.
““Зимин А. И. Геополитика — судьба России? // Социологические исследования 1994. № 10. С. 201-207; Ситнянский Г. Естественные границы: какой быть новой России? // Общественные науки и современность. 1994. № 6. С. 112-118.


2. ЭТНОГЕНЕЗ
И ТЕОРИЯ ПАССИОНАРНОСТИ М. И. АРТАМОНОВ
Снова «герои» и «толпа»?
В своей статье «Этногенез и этносфера» Л. Н. Гумилев высказал мысль о том, что этническая общность возникает в процессе взаимодействия внутри человеческого коллектива, что совокупность унаследованных от предков и выработанных житейской практикой признаков такой общности передается путем воспитания и обучения. Поскольку дело касается более или менее замкнутых коллективов, свойственная им традиция обладает особенностями, отличающими членов одного коллектива от другого. Этническая традиция обладает также некоторой ограниченной изменчивостью в разных подразделениях и группах охваченного ею общества. К этому следует добавить, что этническая традиция не остается неизменной и во времени, причем в стереотипе поведения данного коллектива имеются два рода признаков: динамические и консервативные, одни изменчивые, а другие устойчивые, связывающие различные его поколения в течение длительного времени. Преимущественно в числе последних и заключаются особенности, отличающие один этнос от другого. Таким образом, этнос не имеет ничего общего с видом или породой в животном или растительном мире, т. е. этнос не биологическая, а социальная категория.
Этнос — аморфная структура и не может иметь четких очертаний; соседние народы нередко смешиваются между собой. Однако при смешивании роль компонентов неодинаковая,


520
М. И. АРТАМОНОВ
определяющее значение получает один из них (самый многочисленный или главенствующий), в результате чего его этнические признаки становятся особенностями другого, хотя и с некоторыми элементами субстрата. Путем смешивания иногда возникают новые народы. Так, например, русский народ возник из смешивания древних славян с балтами и финнами с преобладающей ролью славян в этом процессе. Отличие русского народа от белорусского находится в зависимости от того, что субстратом первого из них были главным образом финны, а второго — балты.
Биологическим путем люди наследуют от своих предков расовые черты и психические свойства, или темперамент, но то и другое не входит в число собственно этнических признаков. Одна и та же раса представлена многими этносами (народами), а один и тот же народ состоит из представителей различных расовых типов, особенно если дело касается рас второго и третьего порядка. Люди различных расовых типов и разных темпераментов имеются во всех этносах, и в этом отношении последние могут различаться между собой только преобладанием тех или других в своем составе. Все признаки этнического характера прививаются воспитанием и обучением, усвоением понятий и порядков, существующих в данной этнической среде.
Самый важный способ связи между людьми — язык. Посредством его они усваивают знания и опыт своих предков и современников. Казалось бы, язык должен быть основным признаком этноса. На самом деле это не совсем так. Существуют разные народы с одним и тем же языком (англичане, янки, новозеландцы и др.) и, что самое удивительное, известны этносы с разными языками. Тем не менее, язык — важнейший признак этноса. Без общего языка как средства коммуникации возникновение этноса невозможно, но в дальнейшем своем существовании части уже сложившегося этноса могут усвоить разные языки и вместе с тем сохранить другие черты этнической общности.
Верно, что природа накладывает особый отпечаток на организмы, что люди приспосабливаются к определенному ландшафту, но при чем здесь этнос? В одном и том же, во всяком случае — в сходных ландшафтах существуют различные этносы (немцы, поляки, чехи), и наоборот — один и тот же этнос занимает страны с разными географическими условиями (русские — лес, степь).
Что касается формирования этносов, то оно происходит, конечно, во взаимодействии с географической средой, прежде


Снова «герои» и «толпа»?
521
всего — через хозяйство данного человеческого коллектива, но сводить возникновение этносов к различиям в ландшафтах столь же неправильно, как и относить этнос к биологическому типу. Человек тем и отличается от животного, что он способен не только пассивно приспосабливаться к природе, но и приспосабливать природу к своим нуждам. Зависимость человека от природы тем меньше, чем выше его культурный уровень. Это прописная истина, но в данном случае важно подчеркнуть все возрастающую активность человечества по отношению к природе. Разные группы людей, связанных между собой в процессе борьбы за существование, вырабатывали различные (хотя бы только в деталях) способы использования одной и той же природной среды и тем самым создавали различные этносы. Люди «вписываются» в природу по-разному и вовсе не только потому, что природные условия, с которыми они имеют дело, различные, но и потому, что они сами разные.
Самое слабое место в построении Л. Н. Гумилева — его теория пассионарности. Этнические трансформации он объясняет появлением людей с сильной страстью к целенаправленной деятельности. Увлекая за собой менее активных («субпассионариев»), они ломают инертные традиции и создают новые этносы. Как бы ни открещивался автор этой теории от старого учения о героях и толпе1, в ней нет ничего нового, кроме, разве названия героя «пассионарием». Ненадобности поэтому вновь обсуждать этот вопрос и достаточно только напомнить, что деятельность пассионариев встречает поддержку и активное содействие только в тех случаях, когда идет навстречу созревшим стремлениям «толпы», и увенчивается успехом лишь при наличии соответствующих условий. Нет надобности отрицать роль личности в истории, но и преувеличивать ее значение тоже не приходится.
К тому же не следует путать этнические изменения с переменами другого порядка, например с политическими, хотя эти последние также относятся к числу факторов этнической изменчивости. Все же связь их с этническими признаками настолько опосредствованная, что прямой зависимости между ними усмотреть невозможно. Этногенез связан со всем сторонами жизни общества, но он не совпадает ни с одной из них и обладает своей собственной линией развития. Этнос остается одним и тем же, несмотря на революционные перевороты в области техники, поли тики, идеологии и т. д., и вместе тем изменяется, казалось бы, без всяких видимых причин. Причины, конечно, есть, но они в большинстве случаев не прямого, а косвенного действия и сказываются далеко не сразу после своего возникновения. Народ


522
М. И. АРТАМОНОВ
можно истребить или ассимилировать, но в других случаях его изменение идет своим собственным, не поддающимся внешнему контролю путем. Экономические, культурные и политические связи приводят к этническому сближению и даже к слиянию народов путем ассимиляции одного другим, и наоборот, разобщение способствует превращению отделившихся частей одного народа в разные народы, но это процессы длительного действия и тоже не поддающиеся регулированию.
Свои суждения Л. Н. Гумилев подкрепляет многочисленными и разнообразными примерами, делающими честь его эрудированности, но, как правило, бьющими мимо цели, так как этнические изменения он отождествляет с историческими событиями совершенно иного порядка. Римский народ действительно формировался в процессе истории Римского государства, но его распространение никогда не совпадало с границами этого государства, и римское гражданство далеко не всегда означало принадлежность облеченного его правами к римскому этносу. Точно так же и этническое становление византийцев нельзя отождествлять с историей Византийской империи, ядро которой составляли греки. Но византийская культура была распространена среди ряда других народов, как входивших, так и не входивших в состав этой империи. И римская, и византийская культуры играли важную роль в формировании и распространении римского и византийского (греческого) этносов, но и та и другая, наслаиваясь на другие этнические культуры, далеко не всегда оказывались в состоянии погасить их своеобразие и объединить в этническом отношении все население даже только в границах Римского или Византийского государств. Л. Н. Гумилев сам вынужден ввести понятие «суперэтнической культуры» для обозначения тех общностей, которые охватывали различные этнические образования с общими элементами культуры, например с одной религией, но в остальном сохранявшие свою этническую обособленность.
Формирование нового этноса начинается не со стремления небольшого числа «пассионариев» к целенаправленной деятельности, а с радикального изменения условий существования или, что чаще, смешивания одного этноса с другим. Что же касается повышенной активности представителей того или другого этноса, то она — результат не каких-то неведомых, чуть ли не космических причин, а обострения внешних или внутренних противоречий этого общества. Периоды простого воспроизводства и равновесия в жизни общества сменяются бурной перестройкой, получающей выражение то в переходе к новым


Снова «герои» и «толпа»?
523
формам хозяйственной деятельности, каким был, например, переход степняков от комплексного скотоводческо-земледельческого хозяйства к кочевому скотоводству; то в переселениях; то в войнах с соседями; то в революциях; то в появлении новой религии и т. д. Возглавлявшие эти перевороты вожди, по терминологии Л. Н. Гумилева — пассионарии, не вызывают их из ничего, а чутко улавливают уже существующие помимо их тенденции и направляют их развитие.
Из определения этноса, данного Ю. В. Бромлеем, без всякого ущерба можно отбросить всю его последнюю часть, где говорится о психическом складе, сознании этнического единства и об эндогамии. Вполне достаточно оставить в этом определении только начало, а именно, что этнос, не в узком, а в любом смысле слова «представляет собой совокупность людей, обладающих относительно стабильными особенностями культуры»2. Ничего другого он в себе не заключает и, что особенно важно, представляет собой не социальную организацию («социальный организм»), а аморфное состояние, принимающее любую социальную форму — племени, союза племен, государства, церкви, партии и т. д., и не одну, а одновременно нескольких. Что касается племени, народности, народа и национальности, то это не формы этноса, а всего только его синонимические обозначения.
Этнические отношения играют важную роль в истории. В этом мы убеждаемся на каждом шагу. Нет ничего опаснее этнической вражды внутри государства или между народами в разных государствах: она приводит к кровопролитным столкновениям, нередко — без очевидного повода. Практически существование этносов известно каждому, но оценка этого явления нередко бывает ошибочной из-за непонимания его сущности. Тем более важно поэтому уяснить теоретическое содержание этноса. Заблуждения в этом вопросе слишком дорого обходятся. Следует поэтому приветствовать научную дискуссию об этносе и надеяться, что она приведет к правильному решению назревшей проблемы. На мой взгляд, самое главное заключается в том, чтобы не смешивать этнос с биологическими категориями, какими являются расы, и с различными видами социальной организации, в чем, прежде всего, коренятся ошибки, в том числе и Л. Н. Гумилева.


Ю. АФАНАСЬЕВ
Прошлое и мы
<Фрагмент>
Принцип партийности, предполагающий четкость социально-классовых критериев в отношении к прошлому, остается актуальнейшим и сегодня. Приходится, к сожалению, констатировать, что вплоть до самого последнего времени и в исторической науке и особенно в романистике имели место отступления от требований марксистской методологии, неизбежно сопровождавшиеся недопустимым искажением исторической правды. Достаточно вспомнить выдвигавшиеся некоторыми учеными положения о некоей просветительской, цивилизующей миссии царского самодержавия в национальных окраинах России, о прогрессивной роли таких правителей - завоевателей Средневековья, как Чингисхан или Тамерлан. В прямом противоречии с марксистко-ленинскими критериями разрабатывались так называемые евразийские теории с их антиисторическим, внеклассовым, биолого-энергетическим подходом к прошлому: периоды подъемов и спадов некоей пассионарно- сти к мировой истории, «симбиоза Орды и Руси в XIII—XV веках» и т. п. Большой вред наносит исторической науке страсть иных историков к сенсациям.


Ю. В. БРОМЛЕЙ К вопросу о сущности этноса
Население нашей планеты, как известно, распадается на совокупности людей, именуемые в обыденном русском языке «народами». В нашей научной литературе для их обозначения всё чаще стали употребляться термины «этнос» и «этническая общность». И в этом есть несомненный смысл, поскольку слово народ многозначно*. Но с введением специальных терминов возникли новые трудности примерно такого же порядка, ибо сами эти термины стали употребляться далеко не в одинаковых значениях. Правда, амплитуда семантических расхождений в данном случае значительно меньше, чем при употреблении слова «народ». И уже одно это оправдывает использование специальной терминологии. Поэтому задача состоит не в том, чтобы заменить рассматриваемые термины иными, а прежде всего в их уточнении, углублении. Следовательно, было бы, очевидно, неверно полностью игнорировать уже сложившиеся представления как о термине «этнос», так и относительно других терминов, обозначающих различные этнические общности. Но при таком подходе неизбежно встает вопрос: как учесть соответствующие представления?
Очевидно, простая механическая сводка существующих дефиниций будет здесь мало эффективной, ибо сама по себе она не может дать критериев для предпочтения тех или иных из них. Значительно реальнее и гораздо важнее, на наш взгляд, предварительно выявить некоторые общие и наиболее характерные черты существующих представлений об этносе и этнических общностях. Это может дать определенные ориентиры для суждения о специфике интересующих нас общностей.
* В частности, термин «народ» иногда теряет этнический смысл и озна¬
чает «трудящиеся массы» или просто группу людей.


526
Ю. В. БРОМЛЕЙ
К таким представлениям прежде всего, очевидно, следует отнести уже само употребление термина «этнос» для обозначения совокупностей людей, именуемых в разговорном русском языке словом «народ». Но хотя это находит достаточные основания в семантике древнегреческого е9уо<;\ все же подобное определение одного термина через другой мало о чем говорит. Гораздо важнее, что отправной точкой для всех представлений о различных видах этнических общностей в конечном счете является антитеза «мы» - «они»**. И для этого есть определенные основания. Ведь само представление (в том числе обыденное) о существовании такой особой категории человеческих общностей, как этнические (под каким бы названием они не выступали: народ, этнос, народность, нация и т. д.), — в значительной мере результат противопоставлений одних общностей другим. Иногда, правда, можно встретить мнение, что отличие этносов друг от друга — вопрос второстепенный при выяснении сущности и специфики этнических общностей. Однако при этом упускается из виду, что именно противопоставление своей общности другой всегда способствовало фиксации и активному закреплению своих этнических отличий и тем самым — скреплению общности. Этническая общность без отграничения от других таких же общностей — фикция. Но, разумеется, само единство внешних, ограничительных особенностей этноса представляет собой выражение его определенной внутренней целостности.
Согласно существующим представлениям об этносе, характерной его чертой является также сравнительная устойчивость. И такое представление обычно относится не только к этносу в целом, но и к его основным отличительным признакам. Наконец, общепризнанным типичным свойством дифференцирующих признаков этноса служит их наглядность. Это обусловлено тем, что выяснение подобных особенностей путем сопоставления этносов базируется прежде всего на данных непосредственных наблюдений, которые осуществляются при личных контактах людей, принадлежащих к различным этническим общностям. Итак, среди множества свойств, присущих различным общностям людей, к этническим обычно относят те отличительные свойства, для которых характерны устойчивость и наглядность.
‘Наиболее употребляемые значения этого термина: множество, тьма, народ, племя, нация (Греческо-русский словарь. М., 1862. С. 128; Древнегреческо-русский словарь: в 2 т. М., 1958. Т. 1. С. 459).
“Подробнее см.: Поршнев Б. Ф. Социальная психология и история. М., 1966. С. 93 и сл.


К вопросу о сущности этноса
527
Но такое общее определение, конечно, отнюдь не избавляет от необходимости конкретизировать те сферы, в которых наиболее отчетливо проявляются эти свойства. Ведь, хотя указанные общие критерии в той или иной мере характерны для всех существующих дефиниций этноса, однако это не помешало появлению значительных расхождений между ними в конкретном определении этнических признаков. Так, одни авторы а качестве главных признаков этого рода называют язык и культуру*; другие добавляют к этому территорию и этническое самосознание**; третьи указывают, кроме того, на особенности психического склада***; четвертые включают также в число этнических признаков общность происхождения и государственную при-
надлежность ; пятые усматривают сущность этноса в особенно-
*****
стях психических стереотипов
Чем же вызван этот разнобой? На наш взгляд, в значительной мере тем, что как существенные, так и второстепенные свойства этноса интегрированы в единую целостную систему. Поэтому весьма трудно выявить его сущность — основные, неотъемлемые признаки, отличать их от второстепенных свойств. В естественных науках в таких случаях, как правило, проводят специальные эксперименты, в ходе которых исследуемая система ставится в необычные условия, благодаря чему и удается проникнуть в ее сущность. У общественных наук в целом, как известно, возможности проведения массовых экспериментов весьма ограниченны, а отдельные из этих наук, как, например история, вообще почти лишены таких возможностей. Эксперимент у них заменяет сама общественно-историческая практика человечества. Стало быть, и для решения стоящей перед нами задачи надлежит обратиться к общественно-исторической практике с целью выявления тех ее «экспериментов», которые влекли за собой отчленение основных свойств этноса от второстепенных. Это происходило тогда, когда этнические
* Кушнер П. И. Этнические территории и этнические границы. М., 1951. С. 6.
“ Чебоксаров Н. Н. Проблемы типологии этнических общностей в трудах советских ученых // Советская этнография. 1967. № 4. С. 5.
*"Козлов В. И. О понятии этнической общности // Там же. № 2. С. 26.
“** Токарев С. А. Проблема типов этнических общностей (к методологическим проблемам этнографии) // Вопросы философии. 1964. № 11. С. 44; Шелепов Г. В. Общность происхождения — признак этнической общности // Советская этнография. 1968. № 4. С. 65—73.
“***См., напр.: Гумилев Л. Н. О термине «этнос» // Доклады отделений и комиссий Географического общества СССР. Л., 1967. Вып. 3.


528
Ю. В. БРОМЛЕЙ
системы оказывались в условиях, существенно отклоняющихся от нормы. «Экспериментов» этого рода, на наш человечество на протяжении своего существования поставило множество. Их представляют все виды миграций: как перемещения целых народов (типа миграций эпохи «великого переселения народов») так и перемещения отдельных этнических групп (и даже отдельных лиц), преобладающие в современных условиях.
В самом деле, ведь общеизвестно, что при переселении группы людей на новое место, не только они сами, но и их потомки в той или иной мере сохраняют прежние отличительные, т. е. этнические свойства. Совокупность этих свойств, обладающих особой устойчивостью, представляет, на наш взгляд, неотъемлемое ядро этнической общности — этнос в узком смысле этого слова. Соответственно, те свойства и элементы этнической общности, которые она утрачивает в результате перемещения, должны быть отнесены к числу необязательных: они представляют как бы внешнюю оболочку этноса-ядра. Стало быть, «снятие» этой оболочки на основе данных о миграциях служит необходимым предварительным условием выявления этноса-ядра. При этом следует иметь в виду, что наибольшее «расщепляющее» воздействие на этнос оказывают микромиграции — перемещения сравнительно небольших групп.
Если миграции макрогруппами (массовые единовременные переселения) влекут за собой потерю этнической общностью лишь ее географической среды и культурного ландшафта, то микромиграции дают более «глубокое» членение этнической системы. Они обычно отслаивают также большую часть элементов материальной культуры, влекут за собой полное изменение экономических связей, а нередко и значительные социальные перемены. Таким образом, рассмотрение этнических систем сквозь призму микромиграций в конечном счете позволяет заключить, что к основным этническим признакам следует отнести непосредственные свойства самих людей. Именно по этому этническая общность или ее часть, даже оторвавшись от своей традиционной общественно-исторической и природной среды, может на протяжении многих поколений сохранять свои типичные свойства. Конечно, на этом основании было бы ошибочно заключать, как это подчас делается, будто этнические свойства — нечто извечное, независимое от среды. В действительности, как известно, дело обстоит совсем иначе. Но это особый вопрос, и к нему мы вернемся ниже. Сейчас для нас существен сам факт воспроизводства людьми, оказавшимися в новых условиях существования, определенной части своих традиционных


К вопросу о сущности этноса
529
этнических свойств. Он достаточно ярко свидетельствует о сравнительно прочной «привязанности» такого рода свойств к самим людям. Каковы же эти свойства? Нам уже известно, что они должны быть устойчивыми, наглядными и играть дифференцирующую роль. Всем этим требованиям отвечают внешние отличительные особенности физического типа людей, т. е. расовые признаки: отличия цвета кожи, волос, глаз, черт лица, формы черепа и т. д. Характерно, что в житейской практике эти внешние, весьма наглядные, устойчивые, дифференцирующие признаки нередко являются отправным, начальным показателем при решении вопроса об этнической принадлежности того или иного человека или группы людей. Однако в преобладающем числе случаев расовые признаки не могут служить сколько-нибудь существенным этническим признаком, ибо расовое деление человечества, как правило, не совпадает с этническим. Это выражается как в том, что практически не существует «чистых», не смешанных в расовом отношении этносов, так и в отсутствии четких антропологических границ между смежными этническими общностями, принадлежащими к одной расе.
Среди свойств, присущих людям, этнического объединения и размежевания, несравнимо большее значение, чем физический облик, имеют групповые особенности их деятельности. Деятельность — это основное свойство людей. Чтобы жить, человек должен прежде всего действовать практически. Но о деятельности людей, как известно, судят прежде всего по ее результатам. Совокупность же последних представляет собой культуру в широком смысле слова, т. е. понимаемую как всё то, что создано человечеством в его материальном и духовном развитии*. При этом в культуру включается не только овеществленный труд, но и сама деятельность людей, выраженная в действиях и поступках. Именно в сфере трактуемой таким образом культуры обычно и сосредоточены все основные отличительные особенности этнических единиц. Не случайно в качестве этих особенностей, как правило, указывают не такие устойчивые и притом непосредственно наблюдаемые компоненты культуры, как язык, материальную культуру, народное изобразительное искусство, устное творчество, обычаи и обряды, нравы и т. п. В интересующей нас связи существенно подчеркнуть, что как раз воспроизводство (в той или иной степени) подобного рода компонентов культуры и обеспечивает переселенцам
* Францев Г. Культура // Философская энциклопедия: в 5 т. М., 1964.
Т. 3. С. 118.


530
Ю. В. БРОМЛЕЙ
сохранение своего традиционного этнического облика. Однако это воспроизводство само нуждается в объяснении. И здесь неизбежно приходится обратиться к человеческой психике. Ведь «...все, что побуждает человека к деятельности, должно проходить через его голову»*.
Без учета некоторых свойств человеческой психики невозможно раскрыть механизм, обеспечивающий как устойчивость общих черт деятельности и поведения членов отдельных этнических коллективов, так и передачу ими этих черт из поколения в поколение. Основу данного механизма составляют инвариантные образования человеческой психики — психические стереотипы. Это, с одной стороны, так называемые динамические стереотипы**, лежащие в основе автоматизированных элементов поведения людей (привычек), с другой — стереотипы-«значения», составляющие в форме «понятий», «знаний», «умений», «норм поведения» содержание общественного сознания***. Существенно, однако, сразу же подчеркнуть, что формирование подобных свойств психики у человека имеет свои специфические особенности. Как известно, биологическая наследственность не распространяется на культурные достижения человечества, его общественно-исторический опыт. Поколенная передача этого опыта осуществляется у человека в результате прижизненного усвоения, так называемой социализации личности. При этом у людей осознанный характер передачи стереотипов явно преобладает над интуитивным. Необходимо иметь в виду и то, что в отличие от животных у людей в качестве основного средства передачи опыта выступает такой социальный инструмент, как язык.
Одним словом, устойчивые психические стереотипы отнюдь не являются имманентным свойством человеческого мозга: они сами — продукт определенных внешних условий, прежде всего общественно-исторических****. И то, что в изменившихся
* Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 21. С. 290.
** Понятие «динамический стереотип» введено И. П. Павловым.
*** См.: Леонтьев А. Н. Проблемы развития психики. М., 1965. С. 287-289.
**** На словах признание роли социальной среды в формировании этнических (национальных) стереотипов можно встретить и у современных буржуазных этнопсихологов (М. Мид, Дж. Торер, А. Кардинер, К. Клак- хон). Но по сути дела они завуалировано отстаивают биологизаторские представления о том, что «человек — это прежде всего существо, поведение и склонности которого определяются врожденными инстинктами или подсознательными влечениями» (Ваграмов Э. А. Буржуазная социология и проблема «национального характера» // Вопросы философии. 1964. № 6. С. 103).


К вопросу о сущности этноса
531
в результате переселения условиях продолжают функционировать традиционные психические стереотипы, происходит не в силу их полной независимости от этих условий, а всего лишь потому, что они обладают некоторой инерцией.
Рассматривая вопрос о роли психических стереотипов в воспроизводстве устойчивой этнической специфики культуры, следует учитывать, что это воспроизводство связано не только с шаблонами содержательной стороны психики, Оно — результат всех ее стабильных особенностей, в том числе эмоциональноволевых. Различные свойства психики не просто сосуществуют вместе, а, как правило, синтезируются в сложные образования. Совокупность таких образований, характеризуемых обычно как психический склад, в конечном счете и предопределяет многие наиболее общие черты этнических общностей.
Впрочем, нередко можно встретить сетования на то, что психический склад этнических общностей практически неуловим. Однако при этом явно упускается из виду, что этническая специфика отличается наглядностью, в то время как стоящие за ней особенности психики скрыты от глаз непосредственного наблюдателя; следовательно, судить об этих особенностях можно лишь на основе вторичных показателей.
Необходимо также иметь в виду, что такие показатели неправомерно сводить лишь к фиксированным овеществленным формам культуры. Как уже говорилось, к ним относятся также сами действия и поступки*; они могут выражать этническую специфику и в тех случаях, когда представляют лишь «промежуточное» звено на пути созидания культурных ценностей**. Одним словом, сферы опосредованного проявления устойчивых этнических особенностей психики весьма широки.
И если существование таковых все же ставится подчас под сомнение, то помимо всего прочего это — результат своеобразной реакции на склонность обыденного сознания к абсолютизации
‘ Наглядной иллюстрацией проявления при этом этнической специфики могут служить различия в народных танцах, ярко охарактеризованные Н. В. Гоголем. «Испанец, — отмечал он, — пляшет не так, как швейцарец, шотландец, как теньеровский немец; русский не так, как француз, как азиат. Даже в провинциях одного и того же государства изменяется танец. Северный русс не так пляшет, как малороссиянин, как славянин южный, как поляк, как финн; у одною танец говорящий, у другого — бесчувственный; у одного — бешеный, разгульный, у другого спокойный; у одного — напряженный, тяжелый, у другого — легкий, воздушный».
“Как известно, одна и та же цель может быть достигнута далеко неодинаковыми действиями.


532
Ю. В. БРОМЛЕИ
отдельных черт психического склада этнических общностей, в первую очередь основного его компонента — характера*. Между тем для подобной абсолютизации, как правило, нет оснований. Ведь большинство определяющих черт характера, таких как, скажем, трудолюбие, патриотизм, мужество, целеустремленность, являются общечеловеческими. Следовательно, речь может идти не о монопольном обладании какой-либо этнической общностью той или иной из этих черт, а лишь о различии между отдельными народами в степени и формах ее проявления. Например, легко заметить, что в силу специфики социально-экономических, географических и других условий существования такое свойство, как трудолюбие, проявляется у разных народов далеко неодинаково**. Однако «замерить» и точно охарактеризовать все оттенки подобных различий далеко не просто***. К тому же — и это весьма существенно — на такого рода характеристики неизбежно оказывает влияние тот факт, что «мы воспринимаем и оцениваем поведение и образ жизни чужого народа сквозь призму культурных традиции и ценностей собственной этнической группы»
Одним словом, определение отличительных особенностей характера отдельных этнических общностей сопряжено с немалыми трудностями. Но это не может служить основанием для отрицания таких особенностей. Они, как и остальные отличительные черты психического склада каждого народа, отчетливо проявляются во всем неповторимом своеобразии его культуры, в том числе в специфике деятельности и поведения. Необходимо лишь усовершенствовать изучение взаимозависимости между особенностями культуры и типичными чертами психического склада членов отдельных этносов.
Своеобразное, но вместе с тем весьма существенное этническое свойство представляет этническое самосознание — осознание
‘Тенденция к подобной абсолютизации проникает иногда и в научные работы в виде стремления обнаружить у того или иного народа черты характера, присущие исключительно ему одному (см. об этом Бурмистрова Т. Ю.: Некоторые вопросы теории нации // Вопросы истории. 1966. № 12. С. 106-107).
** Более того, есть основания говорить и относительно различий в степени трудолюбия отдельных народов.
*** Как справедливо замечает И. С. Кон, «все народы обладают чувством юмора, однако юмор их качественно различен, эти различия мы интуитивно схватываем, но выразить в строгих понятиях не умеем» (Кон И. С. Национальный характер — миф или реальность? // Иностранная литература. 1968. № 9. С. 218).
““Кон И. С. Указ. соч. С. 218-219.


К вопросу о сущности этноса
533
членами этноса своей принадлежности к нему, проявляющееся прежде всего в употреблении ими общего самосознания. Важным компонентом этнического самосознания является представление об общности происхождения, реальную основу которого составляет общность исторических судеб членов этноса и их предков на всем протяжении его существования*. О принадлежности самосознания к числу основных свойств этнических общностей свидетельствует, в частности, тот факт, что переселенцы обычно утрачивают его далеко не сразу. Вообще же практически этнос существует до тех пор, пока его члены сохраняют представление о своей принадлежности к нему.
Наконец, одним из важных, хотя и остававшихся до последнего времени вне поля зрения исследователей, свойств этноса является эндогамия, т. е. преимущественное заключение браков внутри определенной замкнутой в данном отношении группы. Уже давно общепризнанна эндогамность племен — основных этнических ячеек первобытнообщинного строя. Однако оказалось, что подавляющее большинство современных этнических общностей — наций — обладает не меньшей степенью эндо- гамности: обычно более 90% их членов заключает гомогенные в этническом отношении браки**. Значение эндогамии как своеобразного «стабилизатора» этноса связано с той особой ролью, которую играет семья в передаче культурной информации.
Сохраняя этническую однородность большинства этих составляющих этнос ячеек, эндогамия тем самым обеспечивает ему в целом преемственность традиционной культуры. Вместе с тем, заключение браков внутри замкнутого эндогамного круга неизбежно ведет к усилению внутри него культурного единообразия.
Границы эндогамии образуют самые различные факторы; это и природные, и социально-политические (язык, политические границы и т. п.) барьеры, и отдельные компоненты общественного сознания (такие, как религия и этническое самосознание). При этом по мере научно-технического прогресса, сопровождающегося усовершенствованием средств связи,
‘Но не сама общность происхождения, чему противоречит, в частности, смешанный расовый состав большинства этносов.
“Так, согласно специальному обследованию, у аборигенов Австралии браки, заключаемые между племенами, составляли в среднем 15%. В таких же крупных современных этнических общностях, как, скажем, русские и белорусы, смешанные в национальном отношении браки по данным 1925 г. (на территории их основного расселения) не превышали 10% всех заключенных браков.


534
Ю. В. БРОМЛЕИ
значение природных факторов в данном отношении все более отходит на задний план. Границы эндогамии выступают в качестве своеобразного генетического барьера этноса. А это, в свою очередь, придает этносу характер генетической единицы — популяции. Обращая внимание на данное обстоятельство, следует срезу же подчеркнуть неправомерность попыток рассматривать популяцию как сущность и первооснову этноса. Напротив, этнос выполняет функции популяции лишь благодаря своей эндогамности, которая, как мы только что могли убедиться, сама — явление производное от многих факторов и обычно прежде всего социального и идеологического характера*. Уже давно обращено внимание на то, что ни один из элементов этноса (например, язык, обычаи, религия и т. п.) не служит непременным дифференцирующим этническим признаком. Это подчас служит основанием для игнорирования этих элементов как выражения сущности этноса**. Между тем в таком случае явно не учитывается, что этнос — не простая сумма «признаков» и «общностей», а целостная система, к тому же сознающая эту свою целостность. И если бы, скажем, язык и этнос, языковое и этническое деление всегда совпадали, то, видимо, различение этих понятий потеряло бы смысл.
Итак, очевидно, этнос в узком смысле слова можно определить как совокупность людей, обладающих общими, относительно стабильными особенностями культуры и соответствующим психическим складом, а также сознанием своего единства и эндогамией.
Но, образно говоря, в чистом виде этнос-ядро никогда не существует. Он непременно имеет свою «оболочку» в виде среды, которую составляют как социальные, так и природные факторы. В первом случае в такой роли выступает прежде всего так называемый социальный организм (как племенного, так и государственного характера)***, во втором — ландшафт. Оба эти фактора являются не только средой существования этноса, но
*К тому же следует учитывать, что иногда имеет место не совпадение, а лишь сопряженность эндогамного и генетического барьеров. Наглядным примером этого могут служить негры США, обладающие высокой степенью эндогамности (браки между неграми и белыми — исключение) и в то же время слабо изолированные в генетическом отношении (высокий процент метисов).
** Гумилев Л. Н. О термине «этнос». С. 5.
***См.: Семенов Ю. И. Категория «социальный организм» и ее значение для исторической науки // Вопросы истории. 1966. № 8.


К вопросу о сущности этноса
535
и важнейшим условием его возникновения. По меткому замечанию одного современного французского этнолога, чтобы этносу конституироваться, «требуется длительная политическая стабильность, тем более продолжительная, чем более велик народ»*. О значении же для возникновения и существования этноса географической «оболочки» наглядно свидетельствуют то прямые и косвенные следы ее воздействия, которые можно обнаружить в самых различных этнических компонентах, начиная от материальной культуры и кончая самоназванием**. Но, ставя перед собой специальную задачу выявления этого воздействия, разумеется, не следует пренебрегать предупреждением Гегеля, что «...недопустимо указывать на климат Ионии как на причину творений Гомера или на честолюбие Цезаря как на причину падения республиканского строя Рима»***.
*Leroi-Gourhan A. Evolution et Technique. Paris, 1943. V. 11. P. 326-327.
"Например, поморские чукчи называют себя ан калын — «морской житель», а одна группа селькупов — шёш-кум, т. е. «таежный человек».
"'Гегель. Философия истории // Соч. М., 1937. T. VIII. С. 72.


^40-
Ю. В. БРОМЛЕЙ
Несколько замечаний о социальных и природных факторах этногенеза
Ознакомление с материалами дискуссии невольно оставляет впечатление, что ее участники говорят как бы на разных языках. Основную подоплеку этого следует, очевидно, в первую очередь искать в тех различиях в подходе к дискутируемой проблеме, которые весьма рельефно очерчены в выступлении Ю. К. Ефремова. Наиболее показательны в данном отношении расхождения, связанные с определением этноса. Хотя все участники дискуссии, кажется, склонны видеть основной эквивалент термина «этнос» в слове «народ» обыденного русского языка, однако для одних этнос — явление общественное, для других — прежде всего биологическое. Здесь, видимо, нет смысла повторять доводы в пользу первого представления об этносе, приведенные в нашей статье, а тем более в выступлениях
В. 	И. Козлова и М. И. Артамонова, публикуемых в настоящем номере «Природы». Напомню лишь, что нас объединяет представление об этносе как о языково-культурной общности людей. При этом М. И. Артамонов полагает, что одной ссылки на такого рода общность вполне достаточно для точного определения этноса. Однако с этим трудно согласиться, ибо хорошо известно, что далеко не всякая «пространственная» культурная общность, в том числе и «археологическая культура», соответствует определенному этносу*.
В действительности совокупность людей, обладающая общностью культуры, выступает как единый этнос только в том случае,
*См.: Монгайт А. Л. Археологическая культура и этнические общности//Народы Азии и Африки. 1967. № 1; КаменецкийИ. С. Археологическая культура — ее определение и интерпретация II Советская археология. 1970. № 2.


Несколько замечаний...
537
если ее члены в той или иной мере осознают эту общность, считая ее выражением общности исторических судеб, в том числе, как правило, общности происхождения (фактической или иллюзорной — это уже особый вопрос). Не случайно этнос существует лишь до тех пор, пока у его членов сохраняется сознание общности. Вместе с тем следует учитывать, что когда под термином «этнос» понимается «осознанная культурная общность», речь идет, как нами уже отмечалось, об узком значении данного термина.
Нередко, однако, можно встретить и его более широкое толкование*. В этих случаях обычно имеются в виду такие формы существования этноса, как племя, народность, нация. Эти сложные образования, которые мы условно называем «этносоциальными организмами», обычно обладают не только культурной, но и территориальной, социально-экономической, а подчас и политической общностью**. Именно наличие социально-экономических компонентов непосредственно связывает этносоциальные организмы с социально-экономическими формациями. Это обстоятельство нашло, в частности, выражение как в делении наций на буржуазные и социалистические, так и в преимущественном употреблении термина «племя» применительно к первобытнообщинной формации, а термина «народность» — к рабовладельческой и феодальной.
В отличие от этносоциального организма этнос в узком значении слова (т. е. то явление, которое в обыденном русском языке мы обозначаем как «национальность») может существовать при нескольких формациях (и не только при двух и трех, но даже при четырех — например, армяне). Это обстоятельство объясняется, на наш взгляд, тем, что объективная основа этноса, в узком смысле слова — культура, обладает относительной самостоятельностью своего развития. В первую очередь это касается духовной культуры, многие компоненты которой (такие, как, скажем, философия или искусство) отражают изменения,
* Кстати сказать, проводимое нами разграничение этноса в узком и широком смысле слова на основе данных о миграциях В. И. Козлов принял за попытку выделения собственно этнических свойств у всей совокупности общественных явлений. В этой связи он справедливо замечает, что далеко не все виды деятельности, сохраняемые переселенцами, могут рассматриваться как этнические. Однако это замечание не учитывает, что в действительности миграции используются нами лишь для решения более ограниченной задачи — разграничения двух значений термина «этнос».
“Подробнее см.: Бромлей Ю. В. Этнос и этносоциальный организм II Вестник АН СССР. 1970. № 8.


538
Ю. В. БРОМЛЕИ
происходящие в ходе социально-экономического развития лишь опосредованным образом (особенно показателен в этом отношении такой важнейший компонент этноса как язык). Одним словом, причины несовпадения основных этапов этнических и социально-экономических процессов могут быть объяснены и без причисления этноса к биологическим явлениям.
Подчеркивая, что основу этноса составляет такое социальное явление, как культура, т. е. система «вне-биологических» способов деятельности и ее результатов, вместе с тем следует иметь в виду, что функционирование общества обеспечивается не только специфически общественными средствами в чистом виде. Определенную роль в данном отношении играют и «механизмы», сохраняющие в той или иной степени биологический характер. Это обстоятельство позволяет условно разделить все общественные явления на социально-культурные и социальнобиологические. К первым относятся, например, техника, экономика, право, мораль и т. п.; ко вторым — главным образом демографические факторы. Обе эти сферы общественной жизни теснейшим образом переплетены*.
Особенно наглядно их взаимодействие проступает в такой общественной ячейке, как семья. И хотя мы привыкли рассматривать ее преимущественно в социальном плане, тем не менее наличие у семьи биологической стороны тоже достаточно очевидно и поэтому не нуждается в особых доказательствах. Значительно менее ясен аналогичный вопрос применительно к этносам. Ведь то, что индивиды, составляющие этнос, обладают определенными биологическими свойствами, само по себе еще не означает, что эти свойства должны считаться характерными именно для этого типа человеческих общностей. Известно, например, что каждый народ принадлежит, как правило, к одной из больших рас, представляющих определенную биологическую (антропологическую) общность. Однако этнические границы многих народов не совпадают с границами больших рас, чем в первую очередь и обусловлено несовпадение таких категорий, как этнос и раса. Из биологических общностей, пожалуй, наиболее тесно сопряжена с этносом та специфическая разновидность популяций, границы которой, как нами уже отмечалось, образует генетический барьер**, создаваемый
‘См.: Соколов Э. В. Культура // Ученые записки Лен. пед. института им А. И. Герцена. 1968. Т. 365. С. 375.
“Выражение «генетический барьер» понимается нами в том смысле, в каком оно постоянно употребляется в популяционной антропогенетике,


Несколько замечаний...
539
присущей каждой этнической общности эндогамией. Кстати сказать, В. И. Козлов, ссылаясь на то, что черты «эндогамии» можно найти во многих общностях людей, высказывает сомнение в правомерности использования эндогамии в качестве признака этноса. Однако если придерживаться такого рода аргументации, то и язык придется исключить из числа этнических признаков, ибо его «можно найти повсюду».
Судя по всему, существует также определенная корреляция между этносом и демографическими явлениями. Не случайно этнос (народ) часто выступает в качестве одной из демографических категорий. Показательно также, что такой демографический фактор, как рождаемость обычно в немалой мере обусловлен соответствующими традициями, психическими установками, характерными для той или иной этнической общности. Впрочем, демографические процессы, видимо, в большей степени сопряжены не с этносами в узком смысле этого слова, а с этносоциальными организмами, ибо определяющее значение для этих процессов имеют социально-экономические и политические факторы. Короче говоря, вопрос о соотношении между этническими и природными факторами гораздо сложнее, чем он может показаться в случае отнесения этноса к разряду биологических категорий.
Соответственно значительно более сложной предстает перед нами и сама проблема воздействия на этнические процессы природных факторов. Это воздействие протекает не столько по биологическим (в том числе психофизиологическим), сколько по «внебиологическим» каналам, приведя к изменению культуры. Наибольшее влияние природные факторы, несомненно, оказывают на этногенез народов, особенно, когда этот процесс протекает на ранних стадиях общественного развития. В этом отношении достаточно показательны характерные для эпохи возникновения классовых обществ массовые миграции (переселения целых групп племен), сыгравшие немалую роль в появлении многих современных этнических общностей*. Многие из этих миграций были вызваны относительной перенаселенностью, давлением населения на производительные силы, т. е. явлением, в котором, казалось бы, определяющую
т. е. в смысле совокупности любых факторов, препятствующих панмиксии (свободному скрещиванию).
*См.: Алексеев В. П., Бромлей Ю. В. К изучению роли переселений народов в формировании новых этнических общностей И Советская этнография. 1968. № 2.


540
Ю. В. БРОМЛЕЙ
роль играют природные факторы (как биологические, так и географические). Однако, в конечном счете, сама эта перенаселенность — результат роста производительных сил.
В дальнейшем социальная детерминированность этнических процессов еще более возрастает. Даже такие стихийные бедствия, как эпидемии, засухи, наводнения и т. п., хотя и ощутимо отражаются на судьбах отдельных этносов, но все же, как правило, не влекут за собой их исчезновения. Намного существеннее, например, в этом отношении роль завоеваний, нередко сопровождающихся полной ассимиляцией этнических групп. Между тем каждое завоевание — явление социально-детерминированное и, следовательно, таков же характер связанной с ним активности людей, в том числе и влекущей за собой этнические перемены. То же самое, очевидно, можно сказать и относительно направленной активности людей, связанной с торговыми, идеологическими, политическими и другими видами межэтнических контактов. Разумеется, это не значит, что на них не накладывают определенного отпечатка особенности, присущие психическому складу каждой из взаимодействующих этнических общностей. Однако выделить чисто биологические компоненты психического склада этноса крайне трудно, а главное, есть достаточно оснований утверждать, что в и проявлении социальные моменты являются определяющими*. В частности, как уже нами отмечалось в предыдущем выступлении, решающая роль в преемственности специфических стереотипов поведения, характерных для членов той или иной этнической общности, принадлежит не биологической наследственности, а «внебиологическому» механизму прижизненного усвоения ими культурных традиций этой общности.
Это доминирование социальных факторов над природными, проявляющееся во всех сферах влияния последних на этнические процессы, должно однако заслонять от нас самого наличия такого влияния. И значение данной дискуссии, на наш взгляд, определяется прежде всего тем, что она привлекла внимание к этой наименее изученной стороне проблемы.
* Королев С. И. Вопросы этнопсихологии в работах зарубежных авто¬
ров. М., 1970. С. 46.


Ю. В. БРОМЛЕЙ
Человек в этнической (национальной) системе
Общеизвестно, что главное в судьбах человечества — его социальный прогресс. Тем не менее, ныне мы все более убеждаемся в том, что национальные аспекты человеческого бытия также требуют к себе пристального внимания. <...>
А еще совсем недавно национальная проблематика была одной из-за крытых зон жизни нашего общества, а соответственно, и нашего обществоведения. Поэтому к ней нужен явно новый подход. В частности, при изучении национальных отношений основное внимание уделялось исследованию обще республиканских показателей, чему немало способствовал и характер статистических материалов, из которых в последнее время все более исчезали национальные параметры социальных явлений. Но ведь национальное и республиканское отнюдь не тождественны, особенно многонациональных республиках, а таковых ныне большинство.
Существенные недостатки накопились и в вашем исследовательском инструментарии — понятийном аппарате, на который наложила свой от печаток и общая мажорная направленность подхода к национальной проблематике. Следует иметь в виду и многозначность самого исходной термина «национальный», который, помимо этнического, имеет и этатическое значение (например, «национальный доход»). В этой связи все чаще признается эвристичным рассматривать «этническое» в качестве родового понятия по отношению к «национальному». Иначе говоря, «национальные общности» выступают одной из разновидностей этнические образований (племен, народностей, этнических групп и т. п.)*. Такая понятийно-терминологическая
*См., напр.: Токарев С. А. Проблемы типологии этнических общно¬
стей (К методологическим проблемам этнографии) И Вопросы философии.


542
Ю. В. БРОМЛЕЙ
исходная позиция в интересующем нас случае весьма существенна, ибо рассмотрение человека сквозь этническую призму открывает возможность более широкого подхода к одному из специфических аспектов этого феномена, нередко выпадающего из поля зрения исследователей человеческого фактора.
Под этническими системами или этническими общностями (этносами) в узком значении этих терминов в настоящее время в нашей отечественной науке обычно принято понимать исторически сложившиеся совокупности людей, которые обладают специфическими особенностями культуры, общим языком и характерными чертами психики, а также самосознанием и самоназванием (этнонимом), отличая себя от других подобных общностей*  *. При этом человека как носителя этнических свойств предложено именовать этнофором**.
Впрочем, существует мнение, что этносы — биологические популяции***. Однако, как показывает специальный анализ этносов-народов, вопрос о соотношении их с популяциями гораздо сложнее.
Дело в том, что этносы, как правило, эндогамны, поскольку в них преобладает заключение моноэтничных браков. И это относится как к первобытным этносам-племенам, так и к современным этническим общностям-нациям, национальностям.
1964. № 14. С. 43—46; Ким М. П. Советский народ — новая историческая общность. М., 1972. С. 7, 18, 41, 57 и сл..; Бромлей Ю. В. Этнос и этнография. М., 1978. С. 37 и сл.; Страны и народы. Земля и человечество: общий обзор. М., 1978. С. 172-181; Философский энциклопедический словарь. М., 1983. С. 395; Демографический энциклопедический словарь. М., 1985. С. 543; Комплексная программа «Этническая история и современные национальные процессы» II Вопросы истории. 1987. № 9. С. 100; Этнические процессы в современной мире. М., 1987. С. 7—10.
*См.: Современные этнические процессы в СССР. М., 1977. С. 12. Вместе с там этнические общности в таком значении слова нередко целиком или большей частью входят в так называемые социальные организмы (племена — в доклассовых обществах; в государственно-политические образование — в классовых). Такого рода симбиозы предложено именовать «этносоциальными организмами». В отличие от собственно этнических подразделений они имеют единую территорию и обладают не только этнической, но и социально-экономической общностью (см.: Бромлей Ю. В. Этносоциальные процессы: теория, история, современность. М., 1987. С. 16-38).
“От древнегреческого «е9уо<;» (народ) + «форос» (несущий).
*“См.: Гумилев Л. Н. О термине «этнос» II Доклады отделений и комиссий Географического общества СССР. Л., 1967. Вып. 7. С. 14-15.


Человек в этнической (национальной) системе
543
В частности, в нашей стране этнически (национально) смешанные браки составляют не более 15% всех браков, я, стало быть, 85% браков — эндогамны. В качестве факторов, образующих границы эндогамии, выступают не столько природные, сколько общественные явления (язык, религия, обычаи, стереотипы поведения, этническое самосознание и т. п.). Обусловленная ими замкнутость круга брачных связей является своеобразным «стабилизатором» этноса, поскольку обеспечивает ему сохранение семей однородного этнического состава.
Но есть и другое важное последствие эндогамии для этноса. Как и брак, эндогамия не только социальное, но и биологическое явление. И в силу этого она выступает в качестве своеобразного генетического барьера этноса. В свою очередь, это обусловливает наличие у каждого этноса сопряженной с ним популяции людей. Иначе говоря, такая популяция представляет явление, производное от тех факторов, которые образуют эндогамию этноса, а это в основном социальные факторы. Таким образом, не популяция — основа этноса, а социальные факторы, образующие этнос, ведут к появлению сопряженной с ним популяции*. Следовательно, перед нами картина, прямо противоположная той, которой придерживаются сторонники представления, что первооснову этноса составляет популяция.
Принципиальное отличие этноса от сопряженной с ним популяции особенно наглядно проявляется в модусах их воспроизводства. В популяции оно осуществляется путем передачи генетической информации по наследству от поколения к поколению через ДНК половых клеток. Механизм же воспроизводства этноса основан на коммуникативных «вне-биологических» связях.
Именно поэтому человек, родившийся в семье, принадлежащей одному этносу, но прошедший социализацию в другом, будет обладать этническими свойствами, характерными для этого последнего этноса. Особенно яркой иллюстрацией этого тезиса могут служить отдельные случаи воспитания с раннего возраста в семьях европейцев детей, родителя которых принадлежали к отсталым народам. Один из таких случаев связи с проживающим в Южной Америке крайне отсталым индейский племенем гуайналов. Однажды во время бегства этого племени от «чужаков» европейцев ими была забыта двухлетняя девочка. Ее удочерил французский этнограф. А через четверть века она
*См.: Бромлей Ю. В. Этнос и эндогамия // Советская этнография. 1969.
№ 6, а также материалы обсуждения этой статьи (см.: Советская этногра¬
фия. 1970. № 3).


544
Ю. В. БРОМЛЕИ
стала довольно известным этнографом, блестяще владеющим несколькими европейскими языками.
К сожалению, кардинальное отличие способа наследования людьми этнических свойств от биологических далеко не всегда учитывается на практике определения этнической (национальной) принадлежности людей. Недостаточно принимается во внимание и вариативность проявления этнических свойств у различных представителей одного этноса, да и вообще существование «переходных» («маргинальных») в этническом отношении личностей, обладающих одновременно свойствами, присущ,ими нескольким этносам. Все это, в частности, надо иметь в виду при определении национальности молодых людей, выросших в национально смешанных семьях. Согласно существующей у нас практике она определяется в зависимости от национальности их родителей. Между тем, например, в национально-смешанных семьях, живущих за пределам основного расселения обеих соответствующих национальных общностей (например, в эстонско-татарской семье, проживающей в Москве), представители старшего поколения нередко пользуются исключительно языком межнационального общения (преимущественно русским). Поэтому подростки в таких семьях усваивают национальные черты не столько своих родителей, сколько третьего (в данном случае — русского) этноса. И, следовательно, определение в этих случаях национальной принадлежности на основе национальности одного из родителей означает не что иное, как придание решающего значения биологическому фактору.
Кстати сказать, с биологическим подходом к проблеме национально смешанных семей так или иначе связан появившийся несколько лет назад в нашей научной литературе тезис, согласно которому в результате таких браков возникают некие химеры*. К сожалению, в последнее время подчас предпринимаются попытки в прямой или косвенной форме вновь реабилитировать этот чудовищный тезис. Более того, в научный обиход все настойчивее вводится «энергетическая» концепция неравенства народов — наличия у одних из них высокого, а у других — низкого процента пассионариев, то есть лиц с повышенной способностью абсорбировать энергию из природной среды**.
*См.: Кедров Б. М., Григулевич И. Р., Крывелев И. А. По поводу статьи Ю. М. Бородая «Этнические контакты и окружающая среда» И Природа. 1982. № 3. С. 88-91.
**См.: Гумилев Л. Н. Биография научной теории, или Автонекролог// Знамя. 1988. № 4. С. 213—215.


Человек в этнической (национальной) системе
545
Но все это отнюдь не значит что вообще следует сбросить со счетов вопрос о сопряженности этноса и соответствующей популяции. Как уже говорилось, такая сопряженность — реальность. Ведь, хотя сущность человека — «совокупность всех общественных отношений»*, однако не приходится забывать, что он живое существо, представляющее собой единство биологического и социального**. Этнические аспекты этой проблемы на уровне человека — этнофора (особенно в аспекте «популяция — эт- нофор») обычно остаются вне поля зрения исследователей. Впрочем, даже такая, несомненно, более простая проблема, как этнос и его природная среда, то есть этно-экологическая система (этногеоценоз), по существу, начала разрабатываться лишь сравнительно недавно***. Что же касается проблемы взаимодействия популяции и этнической общности, то на неразработанности той части проблемы, которая касается воздействия биологического на социальное, видимо, сказались опасения оказаться в объятиях расизма или в лучшем случае быть обвиненным в биологизаторстве. Но главное, несомненно, в сложности этой проблемы, обусловленной в значительной мере тем, что воздействие сопряженной с этносом популяция на его черты (в силу включенности биологического в социальное) всегда или по крайней мере почти всегда опосредовано социокультурными факторами.
В научной литературе, например, уже не раз отмечались различия между этническими общностями в глубине, быстроте
*Маркс К. и Энгельс Ф. Соч. Т. 3. С. 3.
**См., напр.: Личность при социализме. М., 1968. С. 53 — 54; Шолохова Е. В. О естественной природе к социальной сущности человека // Соотношение биологического и социального а человеке. М., 1975. С. 22-36; Буева Л. П. Человек и общественный прогресс И Вопросы философии. 1982. № 2. С. 34; Дубровский Д. И. Проблема «психика и мозг» в свете категории социального и биологического // Вопросы философии. 1982. № 5. С. 66-67; Энциклопедический словарь. М., 1981. С. 769-772; Каган М. С. Человеческий фактор развитая общества и общественный фактор развития человека И Вопросы философии. 1987. № 10. С. 16-18.
*”См., напр.: Бромлей Ю. В. Современные проблемы этнографии; Гумилев Л. Н. Этногенез и этносфера // Природа. 1970. №№ 1, 2; Бромлей Ю. В. Несколько замечаний о социальных я природных факторах этногенеза II Природа. 1970. № 2; Козлов В. И. Основные проблемы этнической экологии // Советская этнография. 1983. № 1; Афонина В. Н. Глобальная экология Я: проблемы культурной традиции И Взаимодействие общества и природы. М. 1986. С. 303—316.


546
Ю. В. БРОМЛЕЙ
реакций на возможные жизненные ситуации*. Однако остается фактически недостаточно ясным, какая роль в возникновении таких различий принадлежит социокультурным факторам, подобно тому, как это имеет место в отношении темперамента, по поводу которого еще Н. Г. Чернышевский заметил, что «природный темперамент вообще заслоняется влиянием жизни»**. Действительно, в одной и той же ситуации, скажем, итальянский епископ будет вести себя более сдержанно, чем норвежский шкипер.
Но так или иначе само наличие этнической окраски взаимодействия биологического и социального не вызывает сомнений. Некоторые наиболее очевидные аспекты этой проблемы достаточно тривиальны. Таково, например, влияние на здоровье этно- форов этнически специфических черт традиционной медицины, особенностей экологического поведения (преобладание у этноса экофильных или экофобных установок), традиций, касающихся регулирования рождаемости, и т. п. Известно также, что большинство факторов, определяющих особенности естественного воспроизводства населения, то есть биологического в своей подоснове явления, либо непосредственно связаны с этносом (через народную культуру, быт и традиции), либо, что бывает гораздо чаще, связаны с ним косвенным путем (через антропологические особенности, специфику хозяйственной деятельности, религию, особенности демографической политики и т. п.)***. Наглядным примером взаимосвязи биологического и социального на уровне сопряженных с этносом популяций может служить и разный удельный вес в отдельных из них рождаемости мальчиков, которых, как известно, появляется на свет обычно больше, чем девочек. Так, для белого населения Америки соответствующий показатель 106, а для американских негров — 103; в Греции он повышается до 113, а на Кубе — снижается до 101****. В рассматриваемой связи вообще, видимо, нельзя сбрасывать со счетов особенности социокультурной среды, в которой формируется
*См.: Королев С. И. Вопросы этнопсихологии в трудах зарубежных авторов. М., 1970. С. 46; Горячева А. И. О некоторых категориях социальной психологии (К вопросу о структуре общественной психологи) // Проблемы общественной психологии. М., 1985. С. 214.
** Чернышевский Н. Г. Очерк научных понятий по некоторым вопросам всеобщей теория (Примечания к «Всеобщей истории Вебера») // Избр. филос. соч. М., 1938. С. 249-250.
***См.: Козлов В. И. Динамика численности народов. М., 1969. С. 366.
”**См.: Харрисон Дж., Уайнер Дж., Таннер Дж., Барникот Н. Биология человека. М., 1986. С. 100-104.


Человек в этнической (национальной) системе
547
и функционирует этнофор. Показательно, например, что, как уже неоднократно отмечалось, высокая профессиональная дифференциация населения (особенно городского) накладывает отпечаток на черты строения тела и конституционный габитус*. В этом же ряду стоят ссылки на влияние урбанизации в широком значении этого слова на процессы акселерации населения**. Соответственно, у более урбанизированных народов эти процессы оказываются сильнее выраженными. Видимо, с антропогенными факторами следует связывать и стагнацию данных процессов наметившуюся в последнее десятилетие.
Заслуживает также внимания вопрос об этнических особенностях взаимодействия психики и культуры. Общеизвестна формула, о проявлении психического склада нации в особенностях культуры. Но есть также взаимосвязь между, психикой; и культурой, характеризующаяся противоположным вектором. Это прежде всего проблема влияния на психику этнофоров языка и письменности. В данной связи обращено внимание на то, что различные системы письма (в частности, иероглифическое и фонетическое) вовлекают в процесс их употребления различные зоны коры головного мозга. Специальные исследования дают основание полагать что письменность, например, на русском и китайском языках «основанных на различных констелляциях мозговых зон»***.
Интересные экспериментальные данные, касающиеся локализации человеческом мозгу речевой деятельности, получены японским ученым Т. Цунодой. В ходе <...> эксперимента были обследованы представитель нескольких десятков этнических групп (европейских, азиатских и африканских). Полученные материалы показали, что если у представителей подавляющего большинства обследованных групп гласные вызывали доминантность правого полушария (левого уха), то у лиц, родным языком которых был японский или один из полинезийских (тонга, восточно-самоанский и маори), — левого полушария (правого уха). Было выяснено также, что такого рода различия в характере доминантности вызваны не генетическими факторами, а лингвистической и слуховой средой. В свете всего этого Т. Цунода пришел к выводу, что причина указанных выше
*См.: Алексеева Т. И. Адаптивные процессы в популяции человека. М., 1986. С. 178.
** См.: Карсаевская Т. В. Изменение биологии человека как социально детерминированный процесс //Человек и природа. М., 1980. С. 86—80.
***ЛурияА. Г. Высшие корковые функции человека. М., 1962. С. 64-65.


548
Ю. В. БРОМЛЕЙ
различий заключается в общем для японского и полинезийского языков свойстве: присутствии в них большого количества слов, состоящих только из гласных, и слов из двух или более гласных и согласных. В этих богатых гласными языках сами гласные столь же важны в узнавании слов и предложений, как и согласные. В результате гласные звуки «обрабатываются» в левом, или «речевом», полушарии*.
В наиболее общей, концентрированной форме проблема влияния языка на мышление, как известно, получила выражение в гипотезе Сепира—Уорфа, именуемой также теорией лингвистической относительности. Согласно этой теории сходные физические явления позволяют создать похожую картину вселенной только при наличии сходства иди по крайне) мере при соотносительности языковых систем.
Доказательство того, что разные языки далеко не одинаково классифицируют мир, усматривается как в лексике, так и в грамматике. В связи с первой, в частности, делаются ссылки на тот уже сравнительно давно отмечавшийся факт, что разные языки обладают различным числом слов, обозначающих цвета. Например, в языке индейцев камайура (Бразилия) отсутствуют отдельные слова для синего и зеленого цветов: пятна обоих цветов обозначаются одним и тем же слогом, значение которого — «цвет попугая». У народности дани (Папуа — Новая Гвинея) цветовой словарь вообще состоит лишь из двух основных категорий (приблизительно «темный» и «светлый»). Подобные различия в словарном фонде языков народов мира — касаются самых разнообразных сфер объективной, реальности. В этой связи Уорф, например, обратил внимание на то, что в языке индейцев хони одним и тем же словом обозначаются все летящие предметы, за исключением птиц (насекомое, самолет, летчик и т. д.). И лишь контекст может уточнить, в каком смысле употреблено это слово. В то же время эскимосы пользуются рядом различных слов, обозначающих снег (падающий снег, талый снег, сухой снег)**.
Но, разумеется, отсутствие в каком-нибудь языке отдельных слов для определенных явлений не означает, что говорящие на этом языке люди неспособны видеть эти явления среди остальных. Уже не раз была показана несостоятельность гипотезы лингвистической относительности в той ее части, которая
*См.: Барабан Г. Родной язык и мозг. Интересное открытие японского
экспериментатора // Курьер ЮНЕСКО. 1982. № 3. С. 10-13.
**См.: Новое в лингвистике. М.; Л., 1960. Вып. 7. С. 178.


Человек в этнической (национальной) системе
549
имеет в виду жесткие ограничения, накладываемые языком на познавательные процессы*. И все же вряд ли было бы правильным полностью отрицать саму проблему влияния особенностей языков на мышление соответствующих народов, а стало быть, и этнофоров.
В этой связи, на наш взгляд, заслуживает внимания вывод, что языки отличаются друг от друга не столько тем, что в них можно выразить, сколько тем, что в них легче выразить**.
Действительно, язык может благоприятствовать или не благоприятствовать выражению отдельных мыслей, концепций, в том числе философских систем, хотя, разумеется, не может быть причиной их возникновения. Язык, сформировавшийся в условиях богатых научных традиций и соответственно располагающий развитой терминологией, естественно, обладает определенными преимуществами в выражении специальных знании по сравнению с языком, не имеющим таких традиций. Если неверно полагать, что Кант на китайском языке создал бы совершенно иную философскую систему, то нельзя отрицать и того, что китайский, немецкий и эскимосский языки не находятся в совершенно одинаковых условиях для создания подобных концепций. Ошибочно думать, что он мог бы изложить свои философские взгляды на эскимосском языке ничуть не хуже, чем на немецком. Ведь немецкий к тому времени обладал сложной и развитой философской терминологией, сделавшей его удобным для отвлеченных рассуждений***. Все это, кстати сказать, необходимо не забывать в тех случаях, когда оценивается роль языка межнационального общения для развития культуры ранее отсталых народов.
Известно, что в наше время весьма часто в социализации этнофоров активная роль принадлежит билингвизму: использованию родного языка как языка межнационального общения. Значение последнего, в роли которого у нас выступает преимущественно русский язык, стало, казалось бы, аксиоматическим. И на этом можно было бы не останавливаться, если бы не появление некоторых, на мой взгляд, весьма тревожащих попыток, так сказать, научно обосновать вредность билингвизма
*См.: Брутаян, Г. А. Гипотеза Сепира—Уорфа. Ереван, 1968. С. 14-20.
"См.: Hockeff С. Chinese versus English: on Exploration of the Whorfian Themes // Ed. by Hoijer H. Language in Culture. Chicago, 1954. P. 122.
"*См.: Ахманова О. С. Очерки по общей и русской лексикологии. М., 1957. С. 51; Брутаян Г. А. Гипотеза Сепира—Уорфа. С. 58—60.


550
Ю. В. БРОМЛЕЙ
в детском возрасте*. Между тем, как свидетельствуют исследования зарубежных специалистов, в действительности овладение детьми в раннем возрасте вторым языком, как правило, лишь содействует развитию их познавательных способностей**. Правда, бывают и издержки одновременного изучения двух (или нескольких) языков: слабое освоение и того, и другого, так называемая пиджинизация и т. п. Однако это обычно обусловлено недостатками обучения и потому вполне устранимо. Иначе говоря, такого рода издержки не могут быть использованы в качестве аргумента против билингвизма, подобно тому, как появление на свет олигофренов не может служить основанием для прекращения рода людского.
Представляется также весьма сомнительным встречавшееся до недавнего времени в нашей печати (в том числе и центральной) возражения против права свободного выбора учащимися (или их родителями) основного языка обучения (имеется в виду прежде всего русский язык) под предлогом, что тем самым предоставляется возможность не изучать «родной» язык. Между тем авторы подобных заявлений, видимо, забывают о ленинском завете, согласно которому, когда речь ждет о национальных запросах людей, надо проявлять максимальный такт, не допуская никакого нажима.
Наряду с языком этнические особенности социокультурного облика каждого человека в значительной мере содержатся в тех стереотипах его обыденного сознания, которые фиксируют характерные для соответствующего этноса «знания», «умения», «ценностные ориентации», «нормы поведения» и т. п. Притом одна из специфических черт психики каждого этно- фора — наличие в ней слоя, сформировавшегося безотчетно, стихийно. Этот слой охватывает всю сферу приобретенных в данной этнической среде установок и шаблонов поведения, слабо контролируемых или совсем не контролируемых разумом. В их формировании немалая роль принадлежит таким специфическим социально психологическим механизмам как внушение, подражание и взаимовыражение в масштабах всего этноса или его части. В результате всего этого горе или сострадание, радость или огорчение часто неотделимы от своеобразной формы выражения, в какой эти чувства переживаются
*См.: Хинт М. Проблема двуязычия: взгляд без розовых очков // Радуга. 1987. № 6. С. 72-78; № 7. С. 46-51.
**См., напр.: Scutnall-Kangas Т. Bilingualism or not: The Education of Minorities. L., 1984. P. 222-247.


Человек в этнической (национальной) системе
551
представителями различных этнических групп. Эти формы кажутся самопроизвольными, ибо они стихийно воспринимаются от старших поколений как естественные образцы поведения и выражения эмоций, которым невольно следуют во всех соответствующих ситуациях*.
С наличием подобных этнически специфических черт психики людей разумеется, нельзя не считаться. В частности, ныне в условиях экономической реформы вряд ли следует игнорировать самобытность производственных, трудовых традиций народов нашей страны. Ведь человеческий фактор — это не абстрактные люди, а индивидуальности, впитавшие в себя особенности национальной культуры, являющиеся носителями вполне конкретных навыков, привычек, традиций труда.
Сложившийся в рамках национальной культуры своеобразный опыт трудовой деятельности содействует высокой результативности в одних обстоятельствах, но не позволяет достичь подобных результатов в других.
Возьмем в качестве примера основательно изученный этнографами опыт развития США. Здесь этнические группы продолжают играть определенную роль в профессиональноотраслевом разделении труда, связанном с культурными традициями. Так, среди немцев имеется более заметная, чем у выходцев из других стран, доля фермерского населения мигранты из Великобритании дали США особенно много горняков итальянцы — строителей, греки кондитеров; среди поляков особенно много рабочих автомобильной промышленности; а индейцы мохавки специализируются в качестве верхолазов.
Неравномерность тяготения лиц разной национальности к конкретным видам производственной деятельности прослеживается и в нашей стране. Ныне в условиях перестройки это, например, весьма наглядно проявилось при создании первых кооперативов. Так, в организации подобных объединений, связанных с кондитерским делом, впереди оказались эстонцы, со строительством — армяне, с производством трикотажных изделий — литовцы, в огородничеством — корейцы и т. д. Замечено также, что, в частности, русских, белорусов, украинцев, латышей, эстонцев больше привлекают отрасли обрабатывающей промышленности, особенно также наукоемкие, как приборостроение. В Средней же Азии, Молдавии коренные
*Дашдамиров А. Ф. Социально-психологические проблемы нацио¬
нальной определенности личности // Советская этнография. 1977. № 3.
С. 6-7; Его же. Нация и личность. Баку, 1978. С. 76-82.


552
Ю. В. БРОМЛЕЙ
•жители отдают предпочтение легкой и текстильной промышленности. Следует учитывать и то, что нередко овладение высокой культурой труда требует усилий поколений. Не случайно К. Маркс отмечал, что «историческое предназначение капитала будет выполнено тогда, когда... всеобщее трудолюбие благодаря строгой дисциплине капитала, через которую прошли следовавшие друг за другом поколения, разовьется как всеобщее достояние нового поколения...»*. Известно, что по большей части народы СССР не знали этой череды поколений, прошедших школу дисциплины капитала. И аналогичная историческая задача поэтому выпала у нас на долю социализма, который тоже не может решить ее полностью своими методами в короткие исторические сроки.
Словом, обращаясь к человеческому фактору, чрезвычайно важно иметь в виду традиции, связанные с трудовым ритмом в течение рабочей смены, недели, года, мерой интеллектуальности труда, его нестереотипностью, производственной дисциплиной и т. п. К сожалению, все это учитывается далеко не всегда. Однако было бы, например, неверно ориентироваться на использование в качестве идеальной модели для Таджикистана отраслевой структуры промышленного производства Латвии**. Вместе с тем общеизвестна практическая значимость специфических трудовых традиций даже весьма малочисленных народов. В частности, именно самобытные трудовые традиции малых народов Севера и ныне обеспечивают содержание у нас двухмиллионного поголовья домашних оленей. Известна и исключительная ценность традиций всех народов мира в сфере различных промыслов, прежде всего художественных. Но сегодня при восстановлении старых ремесленных секретов производственникам приходится обращаться порою не к старым опытным мастерам (таких, если промысел возрождается после долгого перерыва, может и не быть), а к материалам давних и недавних исследований этнографов. И все же было бы ошибочно не только игнорировать, но и абсолютизировать роль трудовых традиций.
<...>
Своими этническими аспектами характеризуются и экологические установки этнофоров. Конечно, в условиях научно¬
* Маркс К. и Энгельс Ф. Соч. Т. 46. Ч. I. С. 280.
“Подробнее см.: Бромлей Ю. В., Шкаратан О. И. Национальные трудовые традиции — важный фактор интенсификации производства// Социологические исследования. 1983. № 2. С. 43-54.


Человек в этнической (национальной) системе
553
технической революции взаимоотношения человека и природы приобрели глобальный характер. Но и в наше время достаточно отчетливо проступают существенные различия во взаимодействии отдельных народов с природой (экофильные и экофобные традиции). И это надо непременно учитывать. Не случайно экологические проблемы в ряде регионов страны приобретают все более выраженную этническую окраску.
<...>
Как известно, этнокультурные потребности людей теснейшим образом связаны с эмоциональной сферой. Поэтому чрезвычайно важно оптимальное удовлетворение такого рода потребностей. В первую очередь это относится к национальным группам в республиках. Не случайно в последнее время уже не раз обращалось внимание на необходимость более полного удовлетворения их специфических культурных и бытовых запросов. К сожалению, сделано пока в данном отношении немного. Между тем в своей совокупности такие национальные группы составляют около 20 % жителей страны (по переписи 1979 г. это 55 млн. чел., то есть более всего населения Франции). И наличие их в республиках как раз и определяет подавляющую часть непосредственных межнациональных контактов в стране. В этой связи, на наш взгляд, следовало бы подумать о здании «культурных ассоциаций» (или центров), объединяющих представителей отдельных национальностей, расселенных вне соответствующих национально-государственных образований. Подобные культурные ассоциации могли бы располагать своими клубами, печатными органами, кафе с национальной кухней, различными кружками — языковыми, фольклорными.
Непременным компонентом обыденного сознания являются устойчивые представления о других этносах. Эти стереотипы зачастую складываются из тех характеристик, которые данный этнос считает недостойными и противопоставляет своим понятиям о чести, нравственности, красоте. То, что применительно к собственному народу называется разумной экономикой, применительно к другим может именоваться скупостью. То что «у себя» определяется как настойчивость, твердость характера, применительно к «чужаку» может называться упрямством. Однако далеко не всегда «свое» оценивается выше, чем «чужое». Бывает и обратное. В частности, в наше время в условиях развитого межэтнического общения «преобладает система дифференцированных оценок, когда одни черты собственной этнической группы и ее культуры оцениваются положительно но,


554
Ю. В. БРОМЛЕЙ
а другие отрицательно»*. Впрочем, преобладающими обычно являются положительные самооценки.
С этническими стереотипами неразрывно связаны установки на национальное общение. Это и отношение людей к межэтническому, межнациональному взаимодействию, и готовность идти на контакты с лицами иной национальности на производстве, в быту, в семейном, дружеском окружении, и отношение к этническим, (национальным) ценностям других народов. Особое значение ныне приобретает задача совершенствования культуры (этики) межнационального общения. Необходимо соблюдение хотя бы самых элементарных ее норм: к примеру, понимание нетактичности разговаривать в присутствии лиц другой национальности на непонятном им языке вместо того, чтобы использовать при этом язык, доступный всем присутствующим.
Этнические стереотипы, стереотипы и установки на межэтническое общение — важнейшие составляющие этнического самосознания. Последнее, как известно, включает также представление об общности исторических судеб членов этноса. Все это как бы интегрируется в представления об этнической принадлежности, наглядным выражением чего выступает этноним.
В наше время повсеместно наблюдается рост этнического, национального самосознания. Это явление — одна из непременных сторон этнического парадокса современности. Другую его сторону составляет неуклонная интернационализация культуры всех народов мира. Соответственно все более ослабевают у них объективированные формы существования этнической специфики. В этих условиях, казалось бы, и субъективное ее выражение должно ослабевать. Однако, сколь это ни парадоксально, этническое самосознание, как только что отмечалось, повсеместно усиливается. Одна из общих причин этого — развитие в условиях НТР средств массовой информации. Они стимулируют как внутриэтническую интеграцию, так и межэтническую дифференциацию, с одной стороны, как бы сокращая расстояния, усиливая контакты между однотипными этнофо- рами, с другой стороны — делая все более ощутимыми межэтнические различия. А такие различия в силу неравномерности развития народов не остаются неизменными.
Существенно и то, что интернационализация как при капитализме, так и при социализме способствует возникновению
* Кон И. С. Национальный характер — миф или реальность? // Ино¬
странная литература. 1968. № 9. С. 218-219.


Человек в этнической (национальной) системе
555
естественного стремления больше ценить самобытные черты собственной национальной культуры. И такая тенденция, несомненно, прогрессивна, спасая человечество от сенсорного голода, порождаемого монотонным культурным однообразием. Но вместе с тем достаточно очевидно, что современная культура не может быть сведена лишь к ее традиционным компонентам. Нужен гармоничный, взвешенный подход к соотношению в ней традиций и новаций. Между тем отдельные представители тех национальностей, у которых процесс интернационализации происходит особенно интенсивно, подчас воспринимают его как угрозу полной утраты своей национальной самобытности, культуры, языка и т. д. Быстрое технико-экономическое развитие, сопровождающееся ломкой многих традиционных, в том числе нравственных, устоев с серьезными экологическими издержками, вызывает у некоторых людей ностальгию по прошлому, идеализацию всего патриархального. С этим связаны и имеющие место случаи оживления наиболее старой, традиционной идеологии — религии, которая одновременно воспринимается и как связь с прошлым, и как утверждение своей национальной самобытности. Отсюда и стремление замкнуться в своей собственной национальной культуре. Ориентация эта чревата серьезными опасностями: она разобщает народы, каждый из которых апеллирует лишь к собственным предкам, оборачивается застоем и провинциализмом для национальных культур.
У роста этнического самосознания народов СССР есть и свои специфические причины. Прежде всего этот рост, несомненно,— результат их экономического, социального и культурного прогресса за годы Советской власти, вызывающий законную гордость каждого народа за свои Достижения, особенно ощутимые у ранее отсталых народов.
Следует иметь в виду и то, что изменения в соотношении различных параметров бытия народов имеют место не только за рубежом, но и в нашей стране. Правда, такие изменения обладают существенной особенностью, поскольку национальные отношения в данном случае лишены антагонистической классовой подосновы, в силу него развитие народов органически связано с их сближением, единением. Тем не менее не приходится забывать и то, что наша многонациональная, полиэтническая держава представляет собой динамичный организм. В нем у каждого народа отдельные сферы социальной жизни (от экономики и демографии до культуры и психологии) не только обладают определенными исторически сложившимися различиями, но и изменяются далеко не с одинаковой интенсивностью.


556
Ю. В. БРОМЛЕИ
В этом одна из предпосылок противоречий в сфере протекающих в нашей стране национальных процессов*.
<...>
Вместе с тем следует учитывать и то, что процесс демократизации нашего общества открыл некоторые «клапаны» — сделал явными прежде скрытые моменты напряженности в межнациональных отношениях, многих регионах рост национального самосознания отчасти может быть объяснен эффектом компенсации многолетних централизаторских установок, недостаточного внимания к интересам отдельных национальных групп, нарушения в прошлом принципов социальной справедливости в ношении отдельных народов (например, балкарцев, калмыков, ингушей крымских татар) и т. д. В немалой мере дает о себе знать и недостаточное внимание в ряде случаев к интересам отдельных групп в республиках в сферах культуры, языка, быта, о чем уже шла речь выше.
В последнее время наши специалисты-обществоведы убедительно показали, что рост национального самосознания ни в коем случае не следует отождествлять с национализмом. Но это, разумеется, отнюдь не значит, что национальное самосознание при социализме гарантировано от проникновения бацилл национализма, для которого характерно стремление обеспечить привилегии одной национальности за счет другой.
Каковы же конкретные причины возникновения негативных явлений в сфере национального самосознания, а соответственно, и в самих национальных отношениях?
Конечно, такие причины но могут быть сведены, как это обычно делалось, исключительно к пережиткам прошлого и воздействию зарубежной пропаганды, хотя эти факторы и нельзя сбрасывать со счетов.
Ныне мы хорошо знаем, что коллизии в области национальных отношений, включая националистические выступления, подобные Алма-Атинским, прежде всего вызваны застойными явлениями, деформациями жизни нашего общества**. Ведь все ее аспекты в той или иной степени проецируются на национальную сферу. Это необходимо учитывать в анализе низких темпов роста производительности труда как в промышленности ста, так и в сельском хозяйстве ряда республик, диспропорций между ними
*См.: Яковлев А. Н. Достижения качественно нового состояния советского общества и общественные науки // Коммунист. 1387. № 8. С. 20.
**См.: Материалы Пленума Центрального Комитета КПСС, 27-28 января 1987 г. М„ 1987. С. 38.


Человек в этнической (национальной) системе
557
по наличию трудовых ресурсов, растущих расхождений в обеспеченности социокультурной инфраструктуры и т. дЛ Немалую роль здесь играет неравномерность этнодемографических процессов. В последние десятилетия сравнительно удовлетворительная картина воспроизводства населения В целом по СССР создается за счет коренных народов Средней Азии, казахов, азербайджанцев, темпы прироста которых в 3 раза выше, чем общесоюзные. В результате доля народов славянской языковой группы снизилась с 77,1 % в 1959 г. до 72,8 % в 1979 г., доля народов тюркоязычной группы соответственно возросла с 11,1 % до 15,2 %.
Сказываются и нарушения принципов интернационализма в вопросах подготовки и расстановки кадров. Нельзя забывать, что при всей глубине этнических, национальных чувств отнюдь не этническая, национальная принадлежность, не этнические особенности являются определяющими для личности, а многие другие действительно основные черты ее социокультурного облика; трудовые, образовательные, нравственные. Между тем в некоторых республиках, как известно, получила широкое распространение практика комплектования некоторых учреждений, например вузов, по признаку национальной и даже локально-родовой принадлежности. В условиях возросшего образовательного уровня населения республик, в том числе лиц коренной национальности, в ряде случаев возникают конфликтные ситуации, связанные с распределением квалифицированных рабочих мест.
На национальную почву может переноситься ощущение каких-то нереализованных ожиданий в конкретных жизненных ситуациях, чаще всего связанных с производственной деятельностью и со сферой быта. Проецированию на национальные отношения социальных проблем способствуют бюрократизм, коррупция, бездушие со стороны руководящих работников, принадлежащих к иной национальности. Особенно это опасно, когда подобные антисоциальные действия прикрываются национальными лозунгами. Перестройка, обнажив деформации непосредственно в сфере национальных отношений, в отдельных случаях вызвала попытки прямого, а чаще косвенного сопротивления устранению таких деформаций. Торможение подобного рода нередко вызывается опасением лишиться тех или иных привилегий, связанных с национальным фактором.
*См.: Бромлей Ю. В. Этнические процессы в СССР // Коммунист.
1982. № 5; Его же. Национальные процессы в СССР: достижения и про¬
блемы // Правда. 1987. 13 ноября.


558
Ю. В. БРОМЛЕЙ
Как уже говорилось, одной из важнейших составляющих этнического, национального самосознания каждого человека выступает представление об общности исторических судеб всех членов того этноса, к которому он принадлежит. Между тем, как показывает анализ этнической истории человечества, эта «субъективная» компонента этнического самосознания выступает на передний план тем в большей мере, чем слабее становятся возможности апеллировать к объективным особенностям культуры своего этноса. Не случайно поэтому в наше время обращение к историческому прошлому занимает столь большое место в национальном самосознании народов. Идеологически очень важно, на что будут направлены соответствующие знания: на формирование общесоветского патриотизма и интернационализма или только на национальное прославление, ведущее к обособлению народов.
К сожалению, в исторической литературе многие факты далеко не простой этнической истории народов нашей страны либо просто игнорируются, либо трактуются упрощенно, а то и вовсе искажаются. В ряде республик стал прямо-таки болезненным вопрос о происхождении коренных народов. Его освещение нередко сопровождается стремлением «удревнить» и «облагородить» историю своего народа. Особенно фантастический характер эта тенденция приобретает в сочинениях некоторых писателей. Например, делаются попытки установить «родство» между тюркскими и шумерским языками, или «обнаруживается» прямая связь между русским и этрусским языками. Более того, подчас отдельные авторы, затрагивая деликатные вопросы национальной психологии, видимо, даже не осознают, что скатываются на далеко не интернационалистские позиции косвенного или даже прямого признания исключительности собственной национальности.
Наконец, необходимо учитывать и сам механизм формирования национального самосознания. Как известно, человек не рождается ни националистом, ни интернационалистом. Но на процесс формирования его самосознания неизбежно в той или иной мере налагает печать синдром так называемого этноцентризма — восприятие каждым человеком культуры других народов хотя бы отчасти сквозь призму своей культуры. (Это кстати, сказалось на характере межэтнических оценок, о чем шла речь выше). К тому же, если национальные ориентации, национальные чувства людей преимущественно складываются как бы сами собой в ходе социализации личности (прежде всего в семье), то интернационалистские взгляды


Человек в этнической (национальной) системе
559
в основном надо специально воспитывать. К сожалению, такое воспитание начинается в довольно позднем возрасте, притом нередко в весьма примитивной форме. Поэтому столь важно, чтобы наши люди с детских лет впитывали бы не только национальный, но и интернациональный исторический опыт. Надо основательно продумать механизм обеспечивающий ориентацию национального самосознания каждого советского человека прежде всего на общие для всей нашей страны цели как это было в годы Октябрьской революции и Отечественной войны. Следует также пересмотреть формы и методы интернационалистского воспитания, устранить из них декларативность и формализм.


И. ВЛАСОВА
Пассионарная образность поэзии Л. Н. Гумилева
Лев Николаевич Гумилев продемонстрировал в своих научных трудах не только глубину и широту исторических познаний, но и блестящий поэтический язык. Он обладал несомненным поэтическим даром. М. Г. Козырева подчеркивает, что «стихотворной техникой и мелодией русского языка Гумилев владел блестяще, обладая при этом громадной эрудицией в области истории, географии, этнографии и т. д.»\ Кроме того, он был великолепным знатоком русской литературы вообще и поэзии в частности. В настоящем докладе предпринята попытка рассмотреть образность лирики Л. Н. Гумилева в контексте теории пассионарности. Известно, что в этнических и исторических процессах Л. Н. Гумилев предложил принимать психологический потенциал типа личности, называемого «пассионарий». В книге «Этногенез и биосфера Земли» он выделил три градации убывающей пассионарности: пассионарии, гармонические личности, субпассионарии. В качестве решающих принципов пассионарного типа ученый отмечает мужество, гордость, завистливость, ревность, алчность, тщеславие, энергию, повышенную тягу к действию. Пассионарная энергия не имеет отношения к этическим нормам. «Пассионарность может проявляться в самых различных чертах характера, с равной легкостью порождая подвиги и преступления, созидание, благо и зло, но не оставляя места бездействию и спокойному равнодушию»**. Он подчеркивал, что стремление к славе, успеху, к риску, импульс к страсти у пассионариев сильнее инстинкта самосохранения.
Аналогом пассионарности в сфере сознания является ат- трактивность (лат. влечение): «У всех людей есть странное
* Козырева М. Г. Неизвестный Гумилев // Ш1Ь: http://www.piter.ru.
**Гумилев Л. Н. Этногенез и биосфера Земли. М., 1998. С. 319.


Пассионарная образность поэзии Л. Н. Гумилева
561
влечение к истине, красоте и справедливости, которое в раде случаев приводит к гибели. Это стремление является отличительным признаком жертвенных ученых, художников, бросающих карьеру ради искусства, правдолюбцев, отстаивающих справедливость с риском для жизни». Гумилев полагал, что это «тип Дон Кихота в разных «концепциях». В качестве проверки пассионариев среди исторических деятелей исследователь приводил Александра Македонского, который ставил славу выше собственного благополучия и интересов своей страны, Яна Гуса, Жанну д’Арк, протопопа Аввакума. Пассионарные герои способны к пассионарному сверхнапряжению. «Пассионарность — это характерологическая доминанта. Это непреодолимое внутреннее стремление (осознанное или, чаще, неосознанное) к деятельности. направленной на осуществление какой-нибудь цели (часто иллюзорной). Цель эта представляется пассионарной особи даже ценнее собственной жизни, а тем более жизни и счастья современников и соплеменников*. К пассионариям, по Гумилеву, относятся честолюбцы, деловые люди, авантюристы, ученые люди, творческие люди, пророки, нестяжатели, созерцатели., искусители.
Гумилев подчеркивает, что число пассионариев в составе этноса всегда ничтожно «Ведь пассионариями в полном смысле слова мы называем людей, у которых этот импульс сильнее, чем инстинкт самосохранения, как индивидуального, так и видового. .. У подавляющего большинства нормальных людей оба эти импульса уравновешиваются, что создает гармоническую личность, «интеллектуально полноценную, работоспособную, уживчивую, но не сверхактивную»**. Гармонические особи воспроизводят этнос, умножают материальные ценности, умеряют вспышки пассионарности. Характеризуя гармонических особей, Гумилев подчеркивает: «Несомненно, подавляющее большинство поступков, совершаемых людьми, диктуется инстинктом самосохранения, либо личного, либо видового. Последнее проявляется в размножении и воспитании потомков»***.
Субпассионарии — это люди с «отрицательной пассионар-
ностью», их поступками управляют импульсы, вектор ко-
****
торых противоположен пассионарному напряжению» Субпассионарии — личности, которые не изменяют мир
*Гумилев Л. Н. Конец и вновь начало. М., 2000. С. 48. “Его же. Этногенез и биосфера Земли. С. 344.
'“Там же. С. 397.
“"Там же. С. 346.


562
И. ВЛАСОВА
и не сохраняют его, а существуют за его счет (бродяги и солдаты — наемники). Ученый иллюстрирует понятие «пас- сионарность» на литературных примерах из произведений А. Пушкина, Л. Толстого, А. Чехова, М. Горького. Так, типичные пассионарии (но не герои и не вожди) — это Дон Гуан, Сальери, Алеко; пассионарии и вожди (но не герои) — Мазепа и Пугачев, пассионарий и герой (хоть и король, но не вождь) — Карл XII. Идеально гармоническая личность — это Андрей Болконский. «Он и прекрасный полковник, и заботливый помещик... верный муж своей первой жены, верный жених своей новой невесты»*. К субпассионариям Гумилев относит героев Чехова: «У них как будто бы все хорошо, а чего-то все-таки не хватает: порядочный, образованный человек учитель, но «в футляре»; хороший врач, много работает, но “Ионыч”»**.
Для распределения образности лирики Л. Н. Гумилева по уровням пассионарности используем таблицу-схему и условные обозначения, принятые у ученого для измерения пассионарного напряжения этнической системы: импульс врожденного инстинкта самосохранения (1), импульс пассионарности (Р). Величина импульса пассионарности, соответственно, может быть либо больше, либо меньше, либо равна инстинкту самосохранения. Следовательно, классифицируем лирических героев по пассионарности (Р>1), гармоничных (Р=1) и субпассионариев (Р<1). Выделив лирических героев по модусам пассионарности:
Р6. Жертвенность.
Р5. Стремление к идеалу победы, справедливости, любви, истине.
Р4. Стремление к идеалу успеха.
РЗ. Стремление к идеалу творчества, знания, красоты.
Р2. Поиск удачи с риском для жизни.
Р1. Стремление к благоустройству без риска для жизни.
Р=1. Гармония и целостность.
РО. Жизнь тихого обывателя.
Р—1. Неспособность регулировать вожделение.
Р-2. Неспособность удовлетворять вожделение.
В лирике Гумилева формируется круг повторяющихся образов и мотивов — мифологизация магической силы поэтического слова, мистическая зависимость между словом и личной и исторической судьбой, творимой пассионарными личностями.
*Гумилев Л. Н. Конец и вновь начало. С. 67.
“Там же.


Пассионарная образность поэзии Л. Н. Гумилева
563
Так, образ пассионарного героя представлен в стихотворении «Сибирь» (1937 г.). Обращаясь к дорожному товарищу, лирический герой Гумилева излагает свое кредо: слышать чутким сердцем древнюю мольбу к тем героическим личностям, которые сделали свою судьбу «мятежной, тревожной и страшной». Модус пассионарности в данном случае равен Р6.
Данный модус реализуется и в образности стихотворения «В чужих словах скрывается пространство (1936 г.). Вспоминая «гневные и страшные дела», грехи, подвиги, измены упрямых предков, лирический герой Гумилева, «доверчивый потомок» переживает мистическую зависимость судьбы от чужого слова. Трагедия истории побуждает лирического героя к жертвенности. Он принимает на себя вину страшных дел предков и готов на бессмертие:
Но всех грядет судьбы веретено В один узор; и разговор столетий Звучит как сердце, в сердце у меня.
Так я двусердый, я не встречу смерти Живя в чужих словах, чужого дня.
Иной модус пассионарности представлен в стихотворении «Качается ветхая память», лирический герой которого видит в прошедших веках не только кровавые злодеяния, а «летопись славы». Стремясь к идеалу справедливости, любви, истины (Р5), он уверен, что «доля святая / и лучшая — память в веках».
Стремление к идеалу творчества, знания и красоты (РЗ) демонстрирует герой стихотворения «Дар слов, неведомый уму» (1934г.) из цикла «Огонь и воздух». Лирический герой — поэт- пророк, которому от природы дан дар слова, его слову покорны все стихии, но его «слово мечется как конь», поскольку тайна бытия «смертельна для чела земного».
Гармонический образ лирического героя виден в лирических мемуарах «Поиски Эвридики». Его идеалом является мера и гармония в труде жизни и отдыхе, любви. Находясь в разлуке с любимой, герой мечтает вернуться к людям, к нормальной жизни, в дом, где царят душевность и сердечность:
И сердце, как прежде, дурманится,
И жизнь весела и легка.
Со мною моя бесприданница - Судьба, и душа, и тоска.
Прекрасной иллюстрацией к модусам пассионарности является стихотворение «Много есть людей, что, полюбив». В первой


564
И. ВЛАСОВА
строфе обрисован тип гармонической личности, определяющей концептой которой — полезный труд, здоровье духа и тела, семья и любовь:
Много есть людей, что, полюбив Мудрые, дома себе возводят.
Возле их благословенных нив Дети резвые за стадом бродят.
Во второй строфе реализуется модус пассионария, которого любовь не возвышает, а ведет к «низменной « страсти:
А другим — жестокая любовь,
Горькие ответы и вопросы.
С желчью смешана, кричит их кровь.
Слух их жалят злобным звоном осы.
Далее представлен модус пассионарной личности (Р5), для которой любовь — песня:
А иные любят, как поют,
Как поют и дивно торжествуют,
В сказочный скрываются приют;
А иные любят, как танцуют.
В двух заключительных строфах лирический герой Гумилева, обращаясь к любимой девушке, предпочитает любовь — страсть, ведущую к гибели:
Если ты могла явиться мне Молнией ослепительной Господней,
И отныне я горю в огне,
Вставшем до небес из преисподней!
Таким образом, пассионарная образность проявляется в ориентации лирики на воссоздание различных модусов пас- сионарности — от справедливости до гармоничной целостности и приятия жизни и судьбы. Для лирического героя Гумилева характерно развитое чувство историзма, трагической вины за «подвиги и злодеяния» предков, осмысление памяти, культивирование слова как дара.


и. м. дьяконов
Огненный дьявол
Не являясь специалистом ни по древней Руси, ни по степнякам, но занимаясь общей теорией истории, я очень заинтересовался книгами Л. Н. Гумилева «Этногенез и биосфера земли» и «Древняя Русь и Великая Степь» — особенно первой из названных. Его книга «Этногенез и биосфера земли» содержит немало оригинальных идей, над которыми стоит задуматься. В частности, я думаю, что Л. Н. Гумилев глубоко прав, когда утверждает, что этнос не связан ни с расой, ни с языком, ни даже — хотя это менее оттенено автором — с религией. Этнос является ситуацией или, точнее, процессом, на который воздействуют экологические (и, несомненно, социально-политические и социально-экономические) импульсы, приводящие к делению человечества на этносы, то есть группы «наших», которым противостоят все остальные как «не наши».
Важнейшей частью этой книги Л. Н. Гумилева является вторая, посвященная «пассионарности» — как бы непредсказуемым вспышкам социальной активности. Явление это имеет огромное, часто ключевое историческое значение, хотя до сих пор проходило для историков незамеченным. О причинах его можно и нужно спорить, но изучать его необходимо. К сожалению, механизм возникновения «пассионарности» показан и объяснен Л. Н. Гумилевым куда менее убедительно, чем вопрос об этносе, и не всегда в согласии с данными источников, как мне они видятся.
Совсем иное впечатление оставляет книга Л. Н. Гумилева «Древняя Русь и Великая Степь». Здесь он как бы забывает о том, что этнос есть процесс, и что его характеристики меняются с течением времени; что грек Гомер — совсем не то, что грек времен Перикла, и уж совсем не то, что грек Х1Х-ХХ вв. нашей эры. В противоречии с этим тезисом, одному этносу, якобы извечно


566
Я. м. ДЬЯКОНОВ
«паразитическому», приписывается всегда неизменные и всегда отрицательные черты: иудейский бог Яхве — дьявол, «тот самый огненный дьявол, который говорил с Моисеем» (С. 248).
Хотя в принципе сам Л. Н. Гумилев рассматривает этнос как процесс, как нечто движущееся, меняющееся, еврейство у него, тем не менее, имеет черты неизменные при любых обстоятельствах и во все времена. Особенно странно выглядит неосновательно приписываемое иудеям «тайное учение». Среди многих направлений иудейства, существовавших в течение тысячелетий, были, правда, и каббалисты, как были свои мистики во всех других религиях. Но Каббала исчезла тысячу лет назад, не оставив заметного следа1. Гумилевская «тайна» ведет вовсе не к Каббале, а к «Протоколам сионских мудрецов», к их мифическому тайному жидомасонству.
<...>
Перечисляя различные погромы и резни в давнем прошлом (в том числе резню древлян в X веке!), и приписывая их иудейскому влиянию, Л. Н. Гумилев забывает упомянуть: больше и чаще резали как раз евреев. То, что еврейский этнос потерял свою экологическую нишу, вовсе не свидетельствует о его зловредности, здесь уместнее говорить о бедственности его судьбы и тяготности его исторической роли.
Ни на чем не основано и утверждение Л. Н. Гумилева, что викинги поднимались на своих ладьях по рекам, а награбленное добро сбагривали еврейским скупщикам. В западноевропейские реки викинги мало заходили на пути «из варяг в греки» и «из варяг» по Волге и Каспию не было скупщиков, лишенных экологических ниш. История викингов хорошо известна по скандинавским источникам. Награбленное добро они либо привозили домой в Скандинавию, либо тратили его в городах на континенте, где они селились (в Нормандии, в Новгороде). Викинги были не ратники, а прежде всего мореходы. Они могли проделать морской поход от берегов Норвегии до Исландии, от Исландии до Гренландии, и от Гренландии до нынешней Канады, где и создали колонию, просуществовавшую не одно поколение и платившую десятину римскому папе. Походы викингов в Средиземное море тоже хорошо изучены и никаких еврейских скупщиков на их пути там не встречалось. Вообще в источниках о походах викингов нет никаких данных о евреях. Упоминается Иерусалим, но лишь в связи с паломничеством туда норвежского короля Сигурда.
Не иначе как совершенно фантастическими можно обозначить отождествление хазаров с иудеями или евреями


Огненный дьявол
567
и постулирование некой «Иудео-Хазарии». Да еще хазары оказываются талмудистами!.. Правда заключается в том, что Хазария в X в. стала превращаться в великую державу и далеко не целиком кочевую. У хазар были свои села, нивы и города и достаточно определенное экологическое пространство. Как и всякой державе того времени, Хазарии потребовалась своя догматическая нормативная идеология. Христианство подчинило бы хазар Византии, ислам — халифу. Поэтому они выбрали иудаизм, причем в его окраинной, неталмудистской форме — хазары не могли импортировать к себе в нужном, большом количестве ученых раввинов-талмудистов. Поэтому хазары были не иудеи, скорее караимы2. Известная переписка хазарского царя Иосифа II с авторитетным испанско-еврейским деятелем, ученым и теологом Хасдаем ибн Шапрутом относится ко времени на столетие позже и, по-видимому, представляет собой первую и единственную попытку хазарских царей связаться с авторитетными раббанистскими еврейскими кругами...
Сами хазары по языку и, вероятно, по антропологическим свойствам были тюрками, предположительно близкородственными чувашам (сабирам). Царь Иосиф пишет в своем письме Хасдаю, что хазары происходят от библейского Яфета, сына Ноя. Известно, что в Библии (Кн. Бытия, 10) от Яфета производились киммерийцы, мидяне, греки и другие народы несемитского происхождения, иудеи же и другие семиты производились от другого сына Ноя — Сима, или, в крайнем случае — от Хама, как враждебные иудеям финикияне.
Обратим внимание на судьбу такого, маленького земледельческого народа, живущего на рубеже Дагестана и Азербайджана. Таты — потомки военных поселенцев, посаженных Персией в V в. нашей эры охранять Дербентский проход, отделявший Персидское царство Сасанидов от царства Хазар3. Оба царства исчезли с лица земли, но недалеко от Дербента таты сохранили себя и свой язык (диалект персидского). Часть татов — мусульмане, часть — христиане армянского вероисповедования, часть — иудеи; все они прекрасно уживаются и даже хоронят своих покойников на общем кладбище. Но таты-иудеи — не талмудисты; как и хазары, они ближе к караимам, чем к евреям, и сам их «иудаизм» пришел к ним по всей вероятности от хазар.
Евреи, маскирующиеся под хазар и предпринимающие «поголовное истребление врагов» (чем впрочем, занимались и русские князья, не говоря уже о татаро-монголах); евреи, для которых дезинформация якобы «предписывается» их религией


568
И. м. ДЬЯКОНОВ
(самой религией, не какими-либо отдельными говорунами) — религией в целом, той самой, которую исповедовал, унаследовал и претворил Иисус — все это совершенно не основано ни на каких серьезных исторических источниках.
Несколько слов о том, как евреи попали в Россию. Во времена Древней Руси их там практически не было разве что отдельные подданные византийского императора. В XIV веке в Германии, куда из Римской империи переселилась часть депортированных из Палестины евреев, началась массовая резня (конечно, резали евреев — тогдашние немцы стояли на обычном для средневековья уровне нравственности). В то же время в Польшу началась большая немецкая иммиграция; переселенцы забирали в свои руки ремесло и торговлю. За ними стояли могущественные немецкие государства, которые могли воспользоваться успехами своих сородичей во вред Польше. Тогда польский король Казимир III Великий (1333—1370), с целью умерить поползновение немецких бюргеров, пригласил евреев (а также армян и некоторых других) в польские города. Они получили здесь нормальные человеческие права, вплоть до самоуправления, но, конечно, потеряли все это за следующие столетия. После соединения Польши с Литвой евреи распространились на всю территорию Польско-Литовского государства; после раздела Польши при Екатерине II восточная часть польско-литовских евреев досталась России; былая польско-литовская граница стала той «чертой оседлости», за которую евреям не разрешалось выезжать. Впрочем, не всем: делалось исключение для купцов I и II гильдии, юристов, врачей и... проституток. В последнюю категорию формально записывались интеллигентные еврейские девушки, желавшие получить образование в России. Таким образом, русское интеллигентное общество знакомилось, главным образом, с интеллигенцией и элитой еврейского общества. Но тот, кто, как я, еще успел увидеть своими глазами подлинное еврейское местечко до поголовного истребления его жителей Гитлером, может засвидетельствовать, что здесь не было посягновений на капитал и на финансовую власть, а господствовала одна угнетающая, никогда нигде мной более не виданная нищета.
Единственно, что действительно отличало евреев во все времена — это то, что были они «люди книги», по требованию своей религии поголовно грамотными в течение двух с половиной тысяч лет. Это, естественно, давало им известное социальное и жизненное преимущество.
Я уже отметил, что идеи Л. Н. Гумилева, несмотря на многие спорные положения, заслуживают внимательного прочтения.


Огненный дьявол
569
Но, учитывая перечисленные неточности и тенденциозные толкования, можно заключить, что «Древняя Русь и Великая Степь» — не лучшее произведение Л. Н. Гумилева.
^0-


Ж. А. ЕРМЕКБАЕВ Гумилев и Казахстан
Лев Николаевич Гумилев — известный историк и тюрколог, посвятивший творческую жизнь изучению народов Востока. Важное место в его работах занимают тюркоязычные народы, в частности казахи. В таких трудах, как «Древние тюрки», «Тысячелетие вокруг Каспия», «Древняя Русь и Великая степь» и в статьях, он не раз обращался к истории казахов и в целом Казахстана. Хотя надо признать, что они носили фрагментарный, т. е. несистематический характер. С Казахстаном его связывала нелегкая лагерная эпопея. Известно, что Л. Н. Гумилев почти 14 лет отбывал в тюрьмах и лагерях СССР. Последний срок — 10 лет строгого режима — был вынесен Особым совещанием в Ленинграде в сентябре 1950 года. Л. Н. Гумилева отправили в поселок Чурубай-Нура, что в 40 километрах к западу от Караганды. В управлении комитета по правовой статистике Генеральной прокуратуры Республики Казахстана по Карагандинской области есть архивная карточка Л-ДСО-795, где указано, что Гумилев Лев Николаевич, 1912 года рождения, уроженец г. Пушкина Ленинградской области, русский, образование высшее, беспартийный, историк, до ареста проживал в г. Ленинграде, арестован 6 ноября 1949 года и осужден 13 сентября 1950 года Особым совещанием при МГБ СССР по статьям 58-8, 58-10 часть 1, 58-11 УК РСФСР сроком на 10 лет. Наказание отбывал в Особом Песчаном лагере МВД СССР на территории Карагандинской области, куда прибыл из Лефортовской тюрьмы МГБ СССР 23 декабря 1950 года и убыл 3 сентября 1951 года вместе с личным делом для дальнейшего отбывания срока в Камышлаге Омской области.
Касательно истории казахского народа Л. Н. Гумилев написал статью «Происхождение казахского народа», записанную


Гумилев и Казахстан
571
Э. Е. Дильмухамедовой в марте 1985 года. Статья опубликована в сборнике научных трудов «Евразийство и Казахстан», посвященном 90-летию Льва Николаевича Гумилева*. В самом начале статьи Л. Н. Гумилев указывает, что происхождение казахского народа непосредственно связано с этнической историей предшествующих тюркских народов**. Научное повествование статьи сопровождается изложением истории хуннов, гуннов, кимаков, которые были предками казахов. Он пишет: «Большая часть этих племен является предками казахов. В частности, предками рода “аргын”. К ним прибавились вытесненные маньчжурами из Дальнего Востока найма- ны, отрасль кара-китаев»***. Историю происхождения казахского народа он связывает с монголами. Этот этнос, и в частности, их вождь Чингис-хан, оказали определенное влияние на этногенез казахского народа. Гумилев хронологически показывает этногенез самого монгольского этноса и победы Чингис-хана над многочисленными соперниками, которые были прекрасно вооружены и технически оснащены. Данный факт он объясняет «наличием растущей пассионарности, то есть, способности совершать большое количество действий в единицу времени. Это способность добиваться путем сверхусилий больших успехов, которые обычный человек, не способный на сверхусилия, не может совершить. При этом стереотип поведения у пассионарных особей меняется. Эти пассионарии готовы пожертвовать собой ради своих целей и идеалов»****. Отсюда Л. Н. Гумилев делает вывод, что монголы как народ молодой, пассионарный, возникший из осколков гуннских, сянбийских и сибирских племен, сумел стать монолитным этносом и одерживать победы. Этногенез и походы монголов Гумилев объясняет пассионарным толчком, т. е. энергетическим импульсом, который двинул их вперед и позволил им объединить почти всю Великую степь, подчинить и захватить оазисы Средней Азии, Иран и установить контакт с удельной Русью.
Феномен теории этногенеза Л. Н. Гумилева заключается в том, что происхождение казахского народа он видит в генезисе монголов с тюркскими народами. Именно симбиоз
* Гумилев Л. Н. Происхождение казахского народа // Евразийство и Казахстан. Труды Евразийского научного форума «Гумилевские чтения». Астана, 2003. Т. 1. С. 11-18.
“Там же. С. 11.
“'Там же. С. 12.
““Там же. С. 14.


572
Ж. А. ЕРМЕКБАЕВ
и комплиментарность народов Евразии способствовал появлению новых этносов. Сложный этнический процесс у монголов и тюрок привел к образованию новых племенных союзов в Казахстане — трех жузов: Старшего, Среднего и Младшего. В эти жузы входили казахские роды, которые олицетворяли этническое лицо нового этноса Евразии. В работе «Древняя Русь и Великая степь» Л. Н. Гумилев отмечает, что выделение казахов из орд в жузы относится к 1425—1428 гг. Жузы были своеобразным институтом государственной власти в Великой степи, большую часть территорий которых составляла аридная зона, пригодная для кочевого образа жизнедеятельности. Важное место в своих работах ученый придает этнониму слова «казах», казахско-калмыцким отношениям и вхождению Казахстана в состав России.
Процесс этногенеза казахского народа Л. Н. Гумилев связывает с политическими, социально-экономическими, этническими и социокультурными процессами, происходящими в Евразии на протяжении длительного времени. Он с особым вниманием излагает историю взаимоотношений кочевников и русичей. Так, он утверждает: «Великороссия, чтобы не погибнуть, вынуждена стать военным лагерем, причем былой симбиоз с татарами превратился в военный союз с Ордой, который продержался более полувека — от Узбека до Мамая. В этот период великоросский этнос переживал инкубационную фазу. Он на время потерял даже общее наименование. Тогда и долго после говорили: «Московиты, тверичи, рязанцы, смоляне, новгородцы», и только в 1380 г. на Куликово поле пошли русские. И хотя Москва, присоединив к своим владениям Великое княжество Владимирское в 1362 г., стала признанной столицей России, для того, чтобы население ощутило себя этносом, понадобился подвиг, ставший моментом рождения и государства, и народности, и культуры, и воинского духа, позволившего потомкам князей XIV в. и жить и побеждать, ориентируясь на самих себя»*. Рассуждая о Золотой Орде, Гумилев отметил о древних народах Среднего Поволжья и «вкрапления» в их среду из Монголии и Джунгарии, составлявших основу этого государственного образования. По Гумилеву, они не были затронуты пассионарным толчком и не слились в единый этнос, несмотря на социальную и языковую близость и даже единство культуры, воспринятой ими из мусульманских стран, и поэтому Золотая Орда была химерой, а Белая орда «стала ядром образования
* Гумилев Л. Н. Древняя Русь и Великая степь. М., 1989. С. 548.


Гумилев и Казахстан
573
нового самостоятельного этноса — казахов»*. У Гумилева есть своя версия социального положения складывающегося казахского социума. Он утверждает, что «...военных вождей “черной кости” (кара сеок) у средневековых казахов, унаследовавших чингизовскую военную систему, сложившуюся именно в конце XII в. и отнюдь не повторившую ни хуннскую, ни тюркскую, ни уйгурскую, хотя некоторые титулы тюрков были заимствованы найманами, кераитами и монголами, однако они приобрели у них смысловые оттенки, потому что наряду с обывателями в орде жили степные богатыри — “люди длинной воли”, наиболее близкие к хану. Именно благодаря им Тэмуджин стал Чингизом, а термин “хан” получил новое название “государь”»**. В целом концепция происхождения казахского народа, предложенная Л. Н. Гумилевым, отличается от других версий и заслуживает внимания исследователей и знатоков истории.
В работе «Тысячелетие вокруг Каспия» рассматривая этническую принадлежность у ар или вар (бар), Л. Н. Гумилев пишет, что «среди казахских родов нет потомков «уар», тогда как потомки кионитов (гунны. — Ж. А.) — голубоглазые блондины — встречаются в Младшем джузе, как потомки кираки- даней — найманы в Среднем. А потомки кангюйцев — печенегов и гуннов — в Старшем. Казахи. Как и все крупные этносы, имеют много предков, т. е. этнических субстратов, сливающихся в ходе истории в единую этническую систему, где реликты сделались элементами обновленного этноса. Так, современные англичане включают в свой состав остатки кельтов, датчан, норвежцев, анжуйских французов, и разница лишь в том, что на Западе легко забывают далеких предков, а в Великой степи их помнят и знают»***.
<...>
Надо отметить, что Л. Н. Гумилев с исторической точки зрения правильно излагает историю образования трех казахских жузов. Он утверждает, что в XVII—XVIII вв. калмыки воевали с казахами. В истории Казахстана драматичные для казахского народа 1723-1727 годы вошли под названием «Актабан Абукаир». В его работе указано, что «в этой непростой ситуации казахи добровольно подчинились российским царям, а не китайским. Сначала Абудхаир-хан подчинил Младший жуз, потом добровольно подчинился Средний жуз, а позже был
* Гумилев Л. Н. Древняя Русь и Великая степь. С. 549.
“Там же. С. 602.
***Его же. Тысячелетие вокруг Каспия. М., 1998. С. 215.


574
Ж. А. ЕРМЕКБАЕВ
завоеван Старший жуз, расположенный на юге. Так Казахстан вошел в состав Российской империи, в значительной степени сохранив особенности внутреннего управления (практическую автономию в местных делах, освобождение от подушной подати, военной службы, рекрутской и воинской повинности), и просуществовал таким образом до ХУШ-Х1Х века. А в XX веке ситуация изменилась. Все знают и без меня — как»*.
Л. Н. Гумилев не только блестящий историк-энциклопедист, но и знаток географии. Он утверждает, что «...грандиозные стихийные бедствия не влияли ни на смену формаций, ни на культуру, ни на этногенез. Они воздействовали только на хозяйство, а через него на уровень государственной мощи кочевых держав, ибо те слабели в экономическом и военном отношении, но восстанавливались, как только условия жизни приближались к оптимальным. Вот почему принцип географического детерминизма не выдерживал проверки фактами. Ведь, если бы географических условий было достаточно для понимания феномена, то в историческом времени при сохранении устойчивого ландшафта не возникло бы никаких изменений, не появилось бы новых народов, с новыми мировоззрениями, новыми эстетическими канонами... на самом деле никакого застоя в Великой степи не было. Народы там развивались не менее бурно, чем в земледельческих районах Запада и Востока. Социальные сдвиги были, хоть и не похожие на европейские, но не менее значительные, а этногенез шел по той же схеме, как и во всем мире»**. Гумилев достаточно убедительно пишет о колебании уровней воды Каспия и Арала и их влияние на жизнедеятельность народов и стран вокруг них. Об этом можно отдельно рассуждать. В целом природа и люди занимают важное вместо в работах ученого. Так, описывая жизнь кочевников, в бассейне Урала на границе тайги и степи, он отмечает, что «в то время в степи, ныне распаханной, было много сосновых боров, подобных островам в открытом море. Одним из таких «островов» остался сосновый бор в Кокчетавской области Казахстана — курорт Боровое. Лев в степи — великое благо. В нем устраивают скот во время буранов, берут дерево для изготовления телег. Там ловят соколов для охоты на волков»***.
Итак, небольшой экскурс в работы великого исследователя Евразии свидетельствует о том, что Лев Николаевич Гумилев
*Гумилев Л. Н. Происхождение казахского этноса. С. 17-18.
**Его же. Тысячелетие вокруг Каспия. С. 95-96.
*‘*Там же. С. 253.


Гумилев и Казахстан
575
волею судьбы связан с казахским народом, с его историей, географией, этногенезом, а в целом — с прошлым, настоящим и будущим Казахстана.


Ю. К. ЕФРЕМОВ
Важное звено в цепи связей человека с природой
Известны две различные модели отражения связей человечества с остальной природой. Одна опирается на удачную для времени своего возникновения, но одностороннюю догадку: «Земля — жилище человека»; другая — на понимание его единства с природой: человечество не вставлено в нее как в футляр и не только заселяет некую жилплощадь, а само представляет неотъемлемую составную часть природы. При этом имеется в виду, что перед нами качественно своеобразная, высшая форма существования материи, подчиненная не одним природным, но и общественным законам.
Сторонники трактовать эту проблему по первой модели отстаивают необходимость раздельного изучения «жильца» и «жилища», выдвигая на передний план тезис о недопустимости «смешения природных и общественных закономерностей», о невозможности изучать их связи в пределах единой комплексной отрасли знания. При этом они обходят вопрос, какая же конкретная наука, помимо диалектико-материалистической философии, но на ее базе, полномочна изучать такие связи. Ведь существуют же все-таки не одни случайные совпадения причинно-независимых процессов, но и взаимозависимости между природой и обществом!
Приверженцы второй модели, со своей стороны, не раз подходили к той же проблеме, справедливо уверенные в правоте отправной позиции: такие связи есть, и наука, взявшаяся изучать любые зависимости в ландшафтной сфере Земли — география не может пройти мимо исследования взаимоотношений между человечеством и остальной природой. Однако первые попытки изучать эти связи были односторонни и не раз приводили к преувеличениям роли среды в жизни общества, что компрометировало и отправной постулат.


Важное звено...
577
На этой почве в науке развилось целое направление, призывавшее к борьбе с географическим детерминизмом, а наиболее крайние ревнители этой борьбы доходили до недооценки, а то и до полного отрицания значения среды обитания в жизни человечества: так возник левацкий «географический нигилизм» — индетерминизм.
Мне уже доводилось — и на страницах «Природы»*, и в сборнике «Природа и общество»**, и в особенности в научных сборниках Музея землеведения*** — развивать свои взгляды на необходимость изучения человечества как биосоциального явления и неотъемлемого компонента ландшафтной сферы; говорить о соотношении понятий «антропосфера» (человечество как биомасса) и «социосфера» (человечество вместе со средой его обитания — культурным ландшафтом и общественными отношениями); утверждать тезис о большом теоретическом и практическом значении единства географии не только как системы наук, но и входящего в эту систему стержневого ствола — общей географии.
Это — решение проблемы с позиций географов, показывающее, что оно плодотворно и для философов. Однако географы все же не могли не ощущать известного одиночества, когда пытались решать проблему «природа — общество» только со своего природоведческого фланга, обществоведы же — историки, социологи, юристы, экономисты — словно по инерции тяготели к первой модели толкования природно-общественных отношений и не спешили разобраться во всей их сложности и противоречивости.
Теперь такая однобокость в значительной мере преодолена, и философы, юристы, экономисты уже занялись исследованиями взаимоотношений общества и природы, главным образом в плане природопользования. Дело было за историками и социологами. Ощущалась нужда и в более широком подходе к изучению внутренней структуры и динамики природно-общественных отношений.
В этих условиях знаменательно появление серии публикаций, с которыми выступил Л. Н. Гумилев. Он затронул и вскрыл
'Ландшафтная сфера нашей планеты // Природа. 1966. № 8. “Ландшафтная сфера и географическая среда И Природа и общество. М.: Наука, 1968.
“* Опыт классификации географических наук // Жизнь Земли. 1964. № 2; География и пространство. 1965. № 3; Обоснование общегеографических связей в ландшафтной сфере Земли для экспозиции в Музее землеведения. 1969. № 5.


578
Ю. К. ЕФРЕМОВ
многие прежде недоучитывавшиеся природно-общественные связи глубоко и разносторонне. Гумилев исходит из биосоциального понятия о человечестве, хотя и не применяет этого определения. Антропосфера для него не механическая сумма организмов; она подчинена не одним биофизиологическим, но и биогеографическим законам.
У многих возникает вопрос: а допустимо ли вообще с марксистских позиций учитывать биологические законы применительно к человечеству, если обществом управляют законы общественные? Не надо, однако, забывать, что марксизм требует изучать любые объективные закономерности, в каких бы формах движения материи они ни проявлялись. Он осуждает лишь механический перенос биологических законов на общество и различные проявления биологизма и «социального дарвинизма» как попытки отрицать спонтанность развития и смены общественноэкономических формаций, как результат недооценки значения общественных законов, а в ряде случаев — как тормоз революционной борьбы и как подспорье расизма. Применительно к человеческому обществу это правильно и естественно, но к биосоциальному человечеству это относится лишь в пределах его социальной составляющей. На биологическую составляющую человечества и человека как вида и особи продолжают действовать и природные законы. Они не отрицают и не подменяют законов общественных — решающая роль в судьбах общества остается за последними. Объективный учет биологических сторон существовании человека ни к какому расизму не приведет и никакой классовой борьбы не затушует. Человечество подчиняется не только общественным, но и природным законам; сосуществование этих законов — неизбежная реальность на все времена, пока существует биологический вид Homo sapiens и его экологически и биоценотически обусловленные сообщества.
Идея Л. Н. Гумилева о том, что человечеству свойственна дифференциация на такие (или консолидация в такие) группировки, очень плодотворна. Его этносы выступают как прямые эквиваленты биоценотических групп, как своего рода «антропоценозы», и хотя несут в себе немало социального, но всей историей своего возникновения доказывают отсутствие прямых зависимостей от спонтанных смен общественно-экономических формаций: бывают лишь частные совпадения, обостряющие эффект явления (например, крушение этноса римлян и конец рабовладельческого строя).
В целом ряде случаев (особенно в географических работах), когда объектом исследования оказывается не общество,


Важное звено...
579
а биосоциальное человечество, такой подход крайне необходим. Это отнюдь не исключает учета чисто общественных законов. На некоторых этапах исследования вполне допустимо (а нередко и неизбежно) намеренное методологическое абстрагирование от всей реальной сложности явлений, в частности абстрагирование от природных законов, сосуществующих с общественными. Совсем другое — полное игнорирование роли природных законов, чем нередко грешат и географы, и социологи. По Л. Н. Гумилеву же этносфера и этногенез служат фоном для спонтанного общественного развития по спирали.
Большая заслуга Л. Н. Гумилева в том, что он смело говорит о значении природных факторов в судьбах человечества, имея в виду не одну природную среду и ландшафт, но и психофизиологические стороны существования людских группировок. Так, вполне правомочно рассматривать стереотип поведения людей, варьирующий в локальных регионах внутривидовых популяциях, как высшую форму их приспособления к условиям среды. С таким же правом Л. Н. Гумилев говорит о значении биоэнергетических толчков и психофизиологических стимулов в проявлении эмоций и их влиянии на исторические судьбы этносов. Автор раскрывает материалистические основы подсознательной пассионарности, связанной с повышенным энергетическим зарядом, который бывает присущ не только отдельным выдающимся личностям («героям»), но и целым коллективам.
Такая пассионарность — далеко не всегда комплимент и отнюдь не позволяет признать пассионарные состояния этносов биологически «высшими» — речь здесь идет совсем не о расизме. Л. Н. Гумилев пишет не только о творческих, но и хищнических аспектах этногенеза и этнических миграций. Ведь и деспотические, захватнические, разбойные и тому подобные отрицательные проявления пассионарности, наследуемые в стереотипе поведения и влияющие на судьбы этносов,— исторический факт.
Эмоции, по Л. Н. Гумилеву, не в меньшей мере, чем сознание, толкают людей на поступки, которые интегрируются в этно- генные и ландшафтогенные процессы. Этносы в динамическом состоянии способны к сверхнапряжениям, а проявлением этих сверхнапряжений бывают то преобразования природы, то миграции (тоже с последующим преобразованием обживаемых мест), то повышенная интеллектуальная, военная, организационногосударственная, торговая и иные виды активной деятельности. Выходит, биологическое вторгается в социальное? Да, но не в порядке механического «перенесения законов», а как одно из качественно особых слагаемых в социальных судьбах человечества.


580
Ю. К ЕФРЕМОВ
Энергетическая природа пассионарности преломляется через психические особенности людей, а они-то, в свою очередь, влияют (и не могут не повлиять) на общественные события.
Л. Н. Гумилев противопоставляет пассионариям две группы людей: одну — гармонически уравновешенных, другую — безынициативных, но подвижных «бродяг-солдат», служащих, как правило, оружием в руках пассионариев. Речь идет вовсе не о коллизии «герой — толпа». Случаи, когда пассионарий оказывается вождем или пророком, бывают редко (Мухаммед, Наполеон I, Александр Македонский, Аввакум, Ян Гус, Жанна д’Арк и т. п.), и во многом именно пассионар- ность помогает проявиться силе и авторитету выдающихся личностей. Но Л. Н. Гумилев справедливо показывает, что еще более важно учитывать пассионарность целых коллективов при вождях, подчас сравнительно уравновешенных, а то и попросту пассивных.
Пожалуй, было бы убедительнее, если бы Л. Н. Гумилев показал пассионарность не только как фон, содействующий этногенезу, но и как процесс, проявление которого само зависит от социально-исторического фона. Ведь проявить себя должным образом могли лишь те пассионарии, которые оказывались выразителями тенденций определенных общественных групп и правильно учитывали конкретные экономические, военные и иные возможности своего времени. Ганнон Карфагенянин, Колумб, конквистадоры, русские землепроходцы, Пржевальский, организаторы космических полетов — все они порождение своих эпох, своих социально-экономических условий, вне которых их природная пассионарность и одержимость выразилась бы в совсем иных формах.
Л. Н. Гумилев не преувеличивает роли среды в этногенезе, когда пишет: «Если бы причина возникновения новых народов лежала в географических условиях, то они, как постоянно действующие, вызывали бы народообразование постоянно, а этого нет». Добавлю, не только постоянно, но и повсеместно, а сама карта, приведенная в статье, показывает больше белых мест, нежели занятых контурами этногенеза.
Кстати, карта такого типа малодоказательна1: на ней нет фона, хотя бы штрихового или точечного, с показом двух-трех степеней контрастности ландшафта, благоприятствующих этногенезу (по Л. Н. Гумилеву, «одноландшафтные» территории никогда не были местом возникновения этносов). Объективная карта ландшафтных контрастов показала бы, что Субарктика Евразии, по своей природе не менее разнообразная, чем


Важное звено...
581
североамериканская, почему-то оказалась для этногенеза непродуктивной. Не рождались, судя по карте Л. Н. Гумилева, этносы и у великих озер Африки, а ведь тут природа не менее разнообразна, нежели у великих озер Америки. А разве природа североамериканских Кордильер монотоннее, чем южноамериканских? Приводимые автором критерии ландшафтного разнообразия выглядят субъективными и не всегда убеждают.
Спорным выглядит утверждение, что в Северной Америке «бескрайние леса и прерии не создают благоприятных условий для этногенеза». Почему же лесостепь на стыке этих лесов и прерий оказалась бесплоднее евроазиатской лесостепи? Какого разнообразия не хватило Америке? На карте полуостров Индостан — белое пятно, хотя влажнотропические леса соседствуют здесь с лесами муссонными сухотропическими и саваннами; обширны тут были и редколесья. Словом, разнообразие значительное, не беднее, чем в Восточной Европе. Да и так ли уж медленно формировались этносы на дравидийском юге Индостана — тамилы, те лугу, малайяли!?
Л. Н. Гумилев различает внешние и внутриэтнические причины развития и гибели этносов, выделяет четыре фазы их бытия — становление, существование, упадок и реликтовое доживание. Но ведь фазы, продемонстрированные в статье на примерах этносов римлян, византийцев и тюрков, проявились при столь сильной роли социально-политических факторов (войны, религиозные конфликты, экономическая конкуренция) и при столь малой увязке с историей ландшафта, что утверждение о первостепенном этногенном значении природно-биологических факторов теряет убедительность: и здесь хотелось бы видеть более точный учет соотношения социальных и природных факторов.
Возможно ли, что в затухающих реликтовых этносах, как пишет автор, вообще прекращается «саморазвитие общественного бытия»? Выходит, тут перестают действовать общественные законы?
Трудно согласиться, что сглаживание этнических различий привело бы вначале к крайне небольшому числу этносов, а затем «вообще к исчезновению человечества, ибо последнее состоит из этносов, а они смертны». Этот мрачный вывод постулируется без обоснований и не вытекает из предыдущего. Почему стирание этнической раздробленности, вместе, скажем, с уменьшением зависимости человека от различий среды, должно угрожать самому существованию человечества? Значит, спасение людей в этнической пестроте?


582
Ю. К. ЕФРЕМОВ
С развитием средств транспорта, с повышением подвижности населения, с возможной неоднократной сменой условий среды в течение жизни одного поколения, с полной возможностью, живя в Субарктике, питаться не только олениной, но и привозными ананасами — будут смягчаться и биоценотические зависимости этносов, а человечество как таковое от этого не исчезнет. Сегодняшняя этносфера дифференцирована, мозаична, но почему не допустить, что в будущем, пусть далеком, она может стать монолитной и все же останется формой существования человечества, биоценотически связанного с природой в целом? Этносы смертны, но этносфера может существовать и как единый этнос, и сроки ее гибели не обязательно связывать с утратой мозаичности.


€?*ss^
К. П. ИВАНОВ
Взгляды на этнографию,
или есть ли в советской науке два учения об этносе
Само несколько необычное название нашей статьи требует пояснений, немедленных и исчерпывающих. Речь пойдет не об обывательских и дилетантских мнениях, которых немало, но о вполне квалифицированных научных работах двух советских ученых. Авторами этих работ, получивших широкое освещение как в научной, так и в научно-популярной литературе, являются Л. Н. Гумилев и Ю. В. Бромлей. В настоящее время взгляды ученых получили монографическое воплощение; вышел трактат Л. Н. Гумилева «Этногенез и биосфера Земли»* и две книги Ю. В. Бромлея**. Так почему же нам, имеющим перед собой эти исследования, необходимо вновь обратиться к научным журналам 60-70-х гг., где Л. Н. Гумилевым с 1965 г. начата была публикации статей цикла «Ландшафт и этнос»***, вслед за чем,
* Гумилев Л. Н. Этногенез и биосфера Земли. Вып. 1. Звено между природной средой и обществом. М.; Л.: ВИНИТИ, 1979; Его же. Этногенез и биосфера Земли. Вып. 2. Пассионарность. М.; Л.: ВИНИТИ, 1980; Его же. Этногенез и биосфера Земли. Вып. 3. Возрасты этноса. М.; Л.: ВИНИТИ, 1980.
** Бромлей Ю. В. Современные проблемы этнографии. М.: Наука. 1981. 390. с.; Его же. Очерки теории этноса. М.: Наука, 1983. 412 с.
“'Гумилев Л. Н. По поводу предмета исторической географии. (Ландшафт и этнос. III.) И Вестник ЛГУ. 1965. № 18. С. 112—120; Его же. О термине «этнос» // Доклады ГО СССР. Л., 1967. Вып. 3. С. 3-17; Его же. Этнос как явление // Там же. С. 90-107; Его же. Об антропогенном факторе ландшафтообразования. (Ландшафт и этнос. VII.) // Вестник ЛГУ. 1967. № 24. С. 102—112; Его же. Этнос и ландшафт// Известия ВГО. 1968. Т. 100. Вып. 3. С. 193-202; Его же. Этногенез и этносфера // Природа. 1970. № 1. С. 46—55; Его же. Этнос — состояние или процесс? (Ландшафт и этнос. XI.) // Вестник ЛГУ. 1971. № 12. С. 86-95; Его же. Сущность этнической целостности. (Ландшафт и этнос. XII.) // Вестник ЛГУ. 1971. № 24. С. 97—106.


584
К. П. ИВАНОВ
начиная с 1969 г последовал ряд статей Ю. В. Бромлея* и его первая монографии «Этнос и этнография»**.
Взгляды ученых формировались не в вакууме. Проследив за тем, как оттачивались формулировки понятий и менялось освещение проблем, мы можем сделать выводы как о влиянии одной точки зрения на другую, так и коррективах, вносимых после обсуждения работ в печати. Наконец, неспециалист, а именно таковым и является читатель-географ, которому адресована настоящая статья, может встретиться с рядом затруднений при чтении обсуждаемых работ. С одной стороны, текстологическая близость без учета, конечно, некоторых нюансов, может привести его к мысли о полной тождественности обеих точек зрения. С другой стороны, некоторые терминологические расхождения, например наименование таксонов этнической иерархии, могут натолкнуть на еще более ошибочный вывод о том, что ученые расходятся во мнениях практически во всем и лишь иногда говорят одно и то же, но о разных вещах! Решительно выступить против последней крайности — вот цель настоящей работы.
Сопоставление взглядов ученых полезно начать с наиболее общих понятий, употребляемых ими. Таковым является прежде всего «этнос». Даже не искушенный в специальной литературе читатель знает, что этот термин употребляется почти всеми этнографами в смысле «народ». Но в обозначении явления «этнос» в работах двух авторов намечается почти текстуальная близость. У Л. Н. Гумилева в 1967-1968 гг.: «Мы отказываемся от использования терминов “народность”, “племя”, “нация” и вводим термин “этнос”»***. У Ю. В. Бромлея в 1970—1973 гг.: «Важным представляется употребление данного термина в качестве своего рода эквивалента слову “народ”, или, точнее говоря, для общего наименования таких образований, как “племя”, “народность”, “национальность”, “нация”»****.
* Бромлей Ю. В. Этнос и эндогамия // Советская этнография. 1969. № 6. С. 84-91; Его же. К вопросу о сущности этноса // Природа. 1970. № 2. С. 51-55; Его же. К характеристике понятия этнос // Расы и народы. М.: Наука, 1971. Вып. 1. С. 9-33; Его же. К вопросу об узком значении термина этнос. История географических знаний и историческая география // Этнография. Вып. 5. М.: МФГО СССР, 1971. С. 72-73.
**Его же. Этнос и этнография. М.: Наука, 1973. 283 с.
*** Гумилев Л. Н. Этнос и ландшафт. С. 194; Его же. О термине «этнос».
С. 4.
**“ Бромлей Ю. В. Этнос и этнография. С. 27; Его же. В. К вопросу о сущ¬
ности этноса. С. 51.


Взгляды на этнографию...
585
Существенных различий нет и в определении этого понятия. В 1965 г. Л. Н. Гумилев дал следующее предварительное определение: «Этнос — коллектив особей, противопоставляющий себя всем прочим коллективам»*. По его мнению, постоянным, обязательным признаком этноса является противопоставление: «Мы такие-то, а все прочие люди не такие»**. Сравним с определением Ю. В. Бромлея. В 1973 г. он писал: «Этносы представляют собой сложные образования, каждое из которых, с одной стороны, обладает общими свойствами, с другой — имеет специфические черты, отличающие его от всех образований того же типа. При этом особую роль играет взаимное различение»***. И далее: «Этническая общность без отграничения от других таких же общностей — фикция»****. «Этносу присуща непременно
а » <( » *****
антитеза мы — они »
Говоря об этнических различиях, авторы отмечают реаль- ность, наглядность и безотчетность их восприятия людьми , подчеркивая при этом всеобщность этноса как явления: «Вне этноса нет ни одного человека на земле... этническая принад- лежность в сознании — явление всеобщее» , — читаем в статье Л. Н. Гумилева 1967 г. И как бы продолжая, другой автор пишет: «Каждый взрослый человек, где бы он ни находился, непременно относится к какому-либо этникосу (этнос в узком смысле слова. — К. И.)... В силу этого человечество в любой
и ********
данный момент представляет совокупность этникосов»
Какой же отличительный признак этноса можно вынести за скобку? Иными словами, что может служить универсальным критерием отличия одного этноса от другого? Может быть таким критерием является этническое самосознание? Оказывается, нет. «Этническая принадлежность, обнаруживаемая в сознании людей, не есть продукт самого сознания. Очевидно, она отражает какую-то сторону природы человека, гораздо более глубокую...» , — читаем в одной из первых работ Л. Н. Гумилева. А у Ю. В. Бромлея
*ГумилевЛ. Н. По поводу предмета исторической географии. С. 113.
"Там же. С. 115.
*"Бромлей Ю. В. Этнос и этнография. С. 27.
""Там же.
"‘"Там же. С. 31.
"""Гумилев Л. Н. О термине «этнос». С. 15; Бромлей Ю. В. Этнос и этнография. С. 27, 99.
Гу милее Л. Н. О термине «этнос». С. 4.
""""Бройлей Ю. В. Современные проблемы этнографии. С. 28.
******** Гумилев Л. Н. О термине «этнос». С. 4.


586
К. П. ИВАНОВ
находим подтверждение: «Как и любая форма сознания — оно (этническое самосознание. — К. И.) явление вторичное, производное от объективных факторов»*.
Следует оговориться, что позиция Ю. В. Бромлея в этом вопросе не вполне однозначна. Приведенная цитата относится к 1973 г. В дальнейшем взгляды этнографа несколько изменились, но об этом мы подробнее скажем ниже. Так существует ли объективный отличительный признак этноса? Оба автора категорично заявляют «нет»! «У нас нет ни одного реального признака для определения народности как таковой... а совокупность их (признаков. — К. И.) вообще ничего не определяет»**, — утверждает историко-географ Л. Н. Гумилев в первой своей статье, посвященной проблемам этноса. Сравним с мнением этнографа: «Не случайно все попытки выделить один непременный для всех случаев основной этнодифференцирующий признак оказываются обреченными на неудачу»***.
Ученые не ограничиваются этими общими суждениями; ими рассматриваются все возможные «кандидаты» в признаки этноса — язык, расовые черты, материальная и духовная культура (идеология, религия), этноним (этническое наименование, самоназвание). Но вывод от этого не меняется: ни один из этих признаков не может служить определителем этноса как такового****. Отсюда, кстати, оба автора делают весьма важный вывод о несостоятельности любых расистских доктрин, опирающихся на понятие «чистоты» этноса. «Нет народа, который бы не произошел от разных предков. В процессе этногенеза всегда фигурируют два или более компонентов»*****,—читаем в статье Л. Н. Гумилева 1965 г. И у него же два года спустя: «Чистой в расовом отношении народности нет нигде»******. Столь же категоричен в этом вопросе и Ю. В. Бромлей. В 1970 г. он пишет: «Практически не существует “чистых” в расовом отноше- нии этносов» , а через три года уточняет: «Все современные
* Бромлей Ю. В. Этнос и этнография. С. 110.
**Гумилев Л. Н. По поводу предмета исторической географии. С. 113-114.
***Бромлей Ю. В. Этнос и этнография. С. 31.
"“Гумилев Л. Н. По поводу предмета исторической географии. С. 113-114; Его же. О термине «этнос». С. 5, 8, 16; Бромлей Ю. В. К вопросу о сущности этноса. С. 55; Его же. Этнос и этнография. С. 29-31, 33, 55, 98.
*****Гумилев Л. Н. По поводу предмета исторической географии. С. 114-115.
******Его же. О термине «этнос». С. 16.
'"""Бромлей Ю. В. К вопросу о сущности этноса. С. 53.


Взгляды на этнографию...
587
народы сложились из разных этнических компонентов, имеют смешанный состав, а следовательно, опровергают измышления о “расовой чистоте”, “исконных предках”, “национальной исключительности” отдельных народов»*.
Таким образом, оба ученых, отрицая наличие какого-либо внешнего универсального признака этноса, рассматривают его как самостоятельное явление, не сводимое к другим известным, и в качестве его обязательного признака выделяют только противопоставление (отграничение, взаимное различие) другим общностям того же типа: «мы такие-то, а все прочие — другие», «мы» — «они». Другими словами, этнос не категория, а сопоставительное явление, данное нам в ощущении, и потому может быть выделен из окружающего мира лишь с помощью абстракции отождествления. Заметим, что именно этим способом мышления пришлось пользоваться К. Марксу в «Капитале» для выделения такого общего свойства, как стоимость**. Абстракция отождествления играет существенную роль на первой стадии развития любой новой науки. В ее основе лежит отношение типа равенства, в случае этноса — «ощущение своего и чужого»***, по Л. Н. Гумилеву, или «чувство идентичности» — «мы»****  *****, по Ю. В. Бромлею. Но выделяя некоторое общее свойство исследуемых предметов, абстракция отождествления не раскрывает, насколько это свойство существенно для них, как не раскрывает и его природы.
Чем же определяется этническая принадлежность? Каков механизм этнической преемственности? По мнению обоих ученых, принадлежность к этносу может быть выявлена через характер, стереотип поведения. Еще в 1967 г. Л. Н. Гумилев писал: «Представители одного и того же этноса в определенных критических условиях реагируют сходно, а члены иных этносов по-иному****** и далее: «Человек может не знать своего происхождения, забыть родной язык, не иметь никаких религиозных или атеистических представлений, но без поведения в коллективе он жить не может. А поскольку именно характером поведения определяется этническая
*Бромлей Ю. В. Этнос и этнография. С. 237.
** Рузавин Г. И. Философские проблемы оснований математики. М.: Наука, 1983. С. 21.
***Гумилев Л. Н. Этнос и ландшафт. С. 194.
““Бромлей Ю. В. Очерки теории этноса. С. 28.
***** Гумилев Л. Н. Этнос как явление // Доклады ГО СССР. Л., 1967. Вып. 3. С. 91.


588
К. П. ИВАНОВ
принадлежность, то все люди сопричастны этносфере»*. Ю. В. Бромлей так же констатирует «внешнее различие в поведении, реакциях людей равной этнической принадлежности по одному и тому же поводу»**  *, подчеркивая при этом, что «среди свойств, присущих людям, для этнического объединения и размежевания несравнимо большее значение,
чем физический облик, имеют групповые особенности их де-
***
ятельности», которая выражается в «действиях и поступках» . И далее: «...Они (национальный характер, общность психического склада. — К. И.) преимущественно проявляются не в опредмеченных видах культуры, а в самой деятельности, в поведении членов этноса»****.
Количество цитат, подчеркивающих единство позиций ученых по сути данного вопроса, можно многократно увеличить. При этом необходимо только учитывать определенную терминологическую эволюцию обоих авторов. В ранних своих работах (1965-1970 гг.) Л. Н. Гумилев наряду с понятием стереотипа поведения употреблял еще и термин «культура», подразумевая под тем и другим «навыки быта, приемы мысли, восприятие предмета искусства, обращение со старшими и между полами», которые он понимает как «условные реф- лексы, обеспечивающиенаилучшееприспособлениексреде»
В дальнейшем он отказался от термина «культура», ввиду его многозначности. Ю. В. Бромлей, наоборот, от категории «деятельность» (1970—1973 гг.) перешел к понятию этнической культуры, что усложнило восприятие поведенческого содержания этого термина.
Говоря о механизме этнической преемственности, Л. Н. Гумилев опирается на учение о сигнальной наследственности М. Е. Лобашева****** и подчеркивает его условно-рефлекторную природу: «Условно-рефлекторная (сигнальная) наследственность между поколениями осуществляется через контакт новорожденного 1) с родителями и 2) членами сообщества, что в применении к человеку называется традицией, которая не что иное, как стереотип поведения, передающийся путем
*Гумилев Л. Н. Этнос как явление. С. 94.
**Бромлей Ю. В. Очерки теории этноса. С. 172.
'“Его же. К вопросу о сущности этноса. С. 53.
**"Там же. С. 93.
'““Гумилев Л. Н. Этногенез и этносфера. С. 50.
'““'Лобашев М. Е. Сигнальная наследственность //Исследования по генетике. Вып. 1. Л.: Изд-во ЛГУ, 1961. С. 3—11.


Взгляды на этнографию...
589
сигнальной наследственности»*. Отметим, что из этого положения следует вывод, имеющий огромное методологическое значение, выходящее далеко за пределы этнографической науки: «Сигнальная наследственность для понимания развития человека и его цивилизации приобретает особое значение, так как ее положения полностью опровергают наличие расовых различий духовных свойств человека»**  *** **** ***** (разрядка моя. — К. И.). Это становится понятным, если учесть, что благодаря именно сигнальной наследственности, — по мнению Л. Н. Гумилева, «в этнических коллективах возможна инкорпорация, не мыслимая в расе»*“.
Решающее значение подражательного условного рефлекса в осуществлении этнической преемственности подчеркивает в своих монографиях и Ю. В. Бромлей: «Усвоение этнокультурной информации происходит как непроизвольно (бессознательно), так и осознанно. Первый способ является древнейшим, так как основывается на имитативных (разрядка моя. — К. И.) способностях человека, и до сих пор остается ведущим»
Как видим, позиции ученых, если не тождественны,
то крайне близки. В этом нас убеждает и тот факт, что оба
автора относят момент формирования этнической принад- *****
лежности к детству и специально оговаривают статистический характер наблюдаемого стереотипа поведения этноса. Так, Л. Н. Гумилев еще в 1967 г. писал: «Здесь должны приниматься во внимание только статистические средние из до- статочно больших чисел с уклонениями во все стороны» Иными словами, стереотип поведения достоверно определяется не на индивидуальном, а на групповом или популяционном уровне. О том же говорит в своей монографии и Ю. В. Бромлей: «Уже не раз отмечалось, что он (этнический характер. — К. И.) значительно отчетливее проявляется в случаях, когда выступают не отдельные лица, а группы
О’ и *******
взаимодействующих людей»
* Гумилев Л. Н. Этнос как явление. С. 93.
“Лобашев М. Е. Указ. соч. С. 10; Гумилев Л. Н. Этнос как явление.
С. 93.
***Гумилев Л. Н. Сущность этнической целостности. С. 102.
****Бромлей Ю. В. Этнос и этнография. С. 53; Его же. Современные проблемы этнографии. С. 26.
*****Гумилев Л. Н. Сущность этнической целостности. С. 102; Бромлей Ю. В. Этнос и этнография. С. 53, 86, 107.
******Гумилев Л. Н. Сущность этнической целостности. С. 91.
******* Бромлей Ю. В. Этнос и этнография. С. 84.


590
К. П. ИВАНОВ
В рамках краткой статьи невозможно осветить все моменты сходства рассматриваемых позиций. Количество таких аспектов тождества или подобия можно увеличить до 29. Коснемся еще трех вопросов, наиболее интересных для географа: устойчивости этнических целостностей, их иерархии и связи процесса этногенеза с географической средой. Исторический подход, который столь дорог каждому географу, приводит обоих ученых к важному выводу о том, что этнос — динамическая система, исторически возникающая и исчезающая. По данному поводу авторами написано достаточно, поэтому не будем приводить цитаты, а ограничимся ссылками, расположив работы в хронологическом порядке*. При этом оба автора рассматривают этнос как устойчивую целостность, сохраняющуюся на протяжении нескольких социально-экономических формаций**  *** **** *****. В качестве условия образования и сохранения этноса и Л. Н. Гумилев и Ю. В. Бромлей выделяют общность исторической судьбы***.
Понимание этноса как системы заставляет ученых обратиться к системному подходу и приводит их к мысли об иерархичности этнических систем. Прежде всего, оба учитывают релятивность этнической принадлежности. В контексте, как мы увидим ниже, релятивность означает не относительность, а как раз иерархичность более широкого, чем собственно этнос, типа явлений — «этнических общностей».
В описании таксонов этнической иерархии между Ю. В. Бромлеем и Л. Н. Гумилевым есть терминологические разночтения, но принцип подчиненности таксонов один и тот же: один таксон — «над», другой — «под» этносом. У Л. Н. Гумилева начиная с 1971 г. это система: суперэтнос—этнос—субэтнос****, у Ю. В. Бромлея — макро (мета) этнические общности—этнос—субэтнос*****. Сходство обеих классификаций
* Гумилев Л. Н. По поводу предмета исторической географии. С. 113; Его же. Сущность этнической целостности. С. 100; Бромлей Ю. В. Этнос и этнография. С. 31, 64, 153; Его же. Современные проблемы этнографии. С. 51, 64.
** Гумилев Л. Н. По поводу предмета исторической географии. С. 113; Его же. Об антропогенном факторе ландшафтообразования. С. 110; Его же. Этнос и ландшафт. С. 195; Бромлей Ю. В. К вопросу о сущности этноса. С. 52; Его же. Этнос и этнография. С. 28, 40; Его же. Современные проблемы этнографии. С. 35.
***Гумилев Л. Н. О термине «этнос». С. 10; Бромлей Ю. В. К вопросу об узком значении термина этнос. С. 72; Его же. Этнос и этнография. С. 104.
**** Гумилев Л. Н. Этнос и ландшафт.
*****Бромлей Ю. В. Современные проблемы этнографии. С. 46-49.


Взгляды на этнографию...
591
станет очевидным, если обратиться к соответствующим иллюстрирующим примерам.
В одной из первых этнологических работ Л. Н. Гумилева читаем: «Этническая принадлежность — не ярлык, а релятивное понятие. Называя себя тем или другим этническим именем, индивидуум учитывает место, время и собеседника, отнюдь не отдавая себе в этом отчета. Так карел из Калининской области, в своей деревне назовет себя карелом, а прибыв в Ленинград — русским... для того, чтобы казанский татарин объявил себя русским, ему нужно попасть в Западную Европу или Китай. Там на фоне совершенно иной культуры, он назовет себя русским, прибавив, что, собственно говоря, он татарин. А на Новой Гвинее он же назовет себя европейцем»*. Сравним у Ю. В. Бромлея: «Этносы, или народы, — это как бы основные единицы этнической классификации человечества, наряду с которыми можно выделить этнические общности таксономически более высокого и более низкого порядка»**. И далее: «Попав в Японию, белорус на фоне совершенно иной культуры назовет себя сначала русским, прибавив затем, что он, собственно говоря, белорус. А на Новой Гвинее он же назовет себя европейцем»***. Совпадение, как видим, полное.
Сходство наблюдается и в описании генезиса этнических таксонов. Так обстоит дело, например, в выяснении путей образования субэтносов. Оба автора убедительно показывают, что субэтносы могут возникать из этносов****, из этнографиче- ских групп , из конфессиональных или социальных и хозяи- ственно-культурныхобразовании ,изадминистративно-тер- риториальных и историко-территориальных общностей Следует отметить, что и иллюстрирующие эти положения примеры у обоих авторов весьма сходны, в чем может убедиться и сам читатель.
* Гумилев Л. Н. О термине «этнос». С. 4.
**Бромлей Ю. В. Этнос и этнография. С. 25.
*“Там же. С. 99.
**** Гумилев Л. Н. Сущность этнической целостности. С. 105; Его же. Этногенез и биосфера Земли. Вып. 1. § 41; Бромлей Ю. В. Современные проблемы этнографии. С. 54; Его же. Очерки теории этноса. С. 83.
***“ Гумилев Л. Н. Этнос — состояние или процесс? С. 89; Его же. Этногенез и биосфера Земли. Вып. 1. § 41; Бромлей Ю. В. Очерки теории этноса. С. 83.
****** Гумилев Л. Н. О термине «этнос». С. 13; Его же. Этногенез и биосфера Земли. Вып. 1. § 31, 42; Бромлей Ю. В. Очерки теории этноса. С. 83.
Гумилев Л. Н. Отермине«этно©>. С. 13 ;Егоже. Этногенез и биосфера Земли. Вып. 1. § 31; Бромлей Ю. В. Очерки теории этноса. С. 83.


592
К. П. ИВАНОВ
В отличие от Л. Н. Гумилева, Ю. В. Бромлей, правда, без примеров, выделяет еще субэтносы лингвистического и расового (из расовых групп) происхождения*. Думается, что такое дополнение вряд ли следует считать принципиальным, а главное верный, ибо оно противоречит взглядам самого этнографа (как и взглядам Л. Н. Гумилева), согласно которым «перемена языка сама по себе еще не означает перехода в другое этническое состояние»**, а раса, как уже отмечалось выше, не является признаком этноса***.
Наконец, характеризуя процесс этногенеза, и Л. Н. Гумилев и Ю. В. Бромлей подчеркивают особую роль в нем географической среды. Оба ученых рассматривают этнос как верхнее, завершающее звено геобиоценоза, называя такую целостность этноценозом (Л. Н. Гумилев****) илиэтноэкологической системой (Ю. В. Бромлей*****). Более того, оба автора констатируют связь возникающего этноса с определенным ландшафтом, пусть даже антропогенным, но устоявшимся и стабильным в тече- ние определенного времени . И тот и другой отмечают, что распространение этносов и их далекие переселения идут, как правило, в сходные ландшафты: степняки предпочитают прерии, горцы—хребты и плоскогорья и т. д.******* Оба автора одинаково признают роль биологической адаптации, которая «свойственна и человеческим обществам»********, причем Л. Н. Гумилев показывает, что «в результате приспособления возникают новые типы сообществ с новыми особенностями структуры поведения» ,т. е. новые этносы. Повода для разногласии нет
и здесь. При чтении работ ученых следует учитывать еще один терминологический нюанс. Л. Н. Гумилев под этногенезом понимает весь процесс жизнедеятельности этноса с момента возникновения до исчезновения его как системы. Именно в этом смысле нужно воспринимать название его основного трактата «Этногенез и биосфера Земли». Ю. В. Бромлей вместе с большинством этнографов под этногенезом подразумевает лишь
*Бромлей Ю. В. Очерки теории этноса. С. 83-84.
“Там же. С. 241.
***Его же. Этнос и этнография. С. 29—30.
““Гумилев Л. Н. О термине «этнос». С. 14.
***** Бромлей Ю. В. Современные проблемы этнографии. С. 246, 254.
****** Гумилев Л. Н. О термине «этнос». С. 14; Его же. Этногенез и биосфера Земли. Вып. 2. § 131; Бромлей Ю. В. К вопросу о сущности этноса. С. 55.
******* Гумилев Л. Н. Этнос как явление. С. 94—95; Бромлей Ю. В. Современные проблемы этнографии. С. 247, 250-251.
““““Бромлей Ю. В. Современные проблемы этнографии. С. 246.
******** Гумилев Л. Н. О термине «этнос». С. 14.


Взгляды на этнографию...
593
процесс становления этноса или его происхождение, т. е. только первую фазу этногенеза в терминологии Л. Н. Гумилева.
Предложенное сравнение можно было бы продолжить, однако настало время указать и на расхождения между Л. Н. Гумилевым и Ю. В. Бромлеем. Их два.
Об одном из них мы уже оговорились в начале статьи. Так, если Л. Н. Гумилев решительно утверждает, что этническое самосознание вторично и лишь отражает объективную реальность этногенеза, а потому и не может служить основным отличительным признаком этноса*, то Ю. В. Бромлей говорит о том же менее категорично. В 1973 г.: «И, тем не менее, на наш взгляд, было бы неверно возводить этническое самосознание в ранг решающего свойства этноса, его своеобразного демиурга»**, а десять лет спустя — нечто диаметрально противоположное: «национальное (этническое) самосознание является важнейшей чертой нации (этноса)»***. И далее: «именно самосознание... должно в первую очередь рассматриваться в качестве отличительной черты этнической общности»****  *****. Это положение, по его мнению, должно быть одобрено, так как получает «распространение, притом не только среди этнографов, но и среди представителен других обществоведческих дисциплин»
С последним аргументом трудно согласиться. Во-первых, мало ли неверных представлений распространялось в науке в разное время и разве общественные дисциплины — исключение? Во-вторых, «распространяется» и «принято всеми» — еще не синонимы, тем более что против первичности этнического самосознания выступают как отдельные ученые, так и редакции общественно-научных журналов, о чем пишет и сам этнограф. Так, в 1967—1970 гг. этот вопрос специально обсуждался на страницах журнала «Вопросы истории». Гедакция журнала в итоговой статье приняла точку зрения философа И. П. Цемеряна, который писал, что «самосознание этнической принадлежности», также как и «национальное самосознание», не может служить одним из основных признаков
* Гумилев Л. Н. О термине «этнос». С. 4; Его же. Этнос и ландшафт.
С. 195.
**Бромлей Ю. В. Этнос и этнография. С. 110.
***Его же. Очерки теории этноса. С. 175.
**‘*Там же. С. 176.
*****Там же. С. 175.
****** К итогам дискуссии по некоторым проблемам теории нации // Вопросы истории. 1970. № 8. С. 94—95.


594
К. П. ИВАНОВ
нации, так как оно является субъективным отражением в сознании человека объективного факта существования нации, хотя это мнение было высказано из всех участников дискуссии лишь им одним*.
Думается, что И. П. Цемерян и редакция «Вопросов истории» правы. Являясь объективной реальностью, данной нам в ощущении, этнос определяет этническое самосознание, присущее всем его членам, а не наоборот. В противном случае приходится предположить одно из двух. Либо этническое самосознание ошибочно (а то и ложно), так как не отражает объективной реальности — этноса — и, следовательно, не поддается проверке. Либо этническое самосознание существует независимо от материального мира, формируя и воспроизводя себя само. Очевидно, что оба этих предположения ошибочны.
Второе расхождение во взглядах ученых связано с их отношением к энергетике этнических процессов. Для объяснения дискретности (прерывистости) процессов этногенеза, которая, очевидно, сопряжена с энергетическими затратами этноса как биосферного феномена, Л. Н. Гумилевым было предложено учение, о пассионарности. Под пассионарностью он понимает эффект открытой В. И. Вернадским биохимической энергии живого вещества, который на организмическом уровне выражается как непреоборимое стремление индивидуума к далекой цели, зачастую иллюзорной, но ради которой он жертвует не только собственной жизнью, но и жизнью своего потомства. На популяционном уровне появление пассионарного признака инициирует образование этнических систем и процессы этногенеза. И наоборот, исчезновение пассионарного признака в этносе означает завершение процесса этногенеза и возвращение его в исходное биохимическое состояние равновесия с ландшафтом — гомеостаз**.
Ю. В. Бромлей возражает именно против этого энергетического аспекта учения о пассионарности. «Между тем, — пишет он, — совершенно очевидна неправомерность отождествления физической энергии людей (надо понимать, видимо, физическую силу, здоровье. — К. И.) с их активностью»***. Нетрудно
*Цит. по: Бромлей Ю. В. Очерки теории этноса. С. 174.
"Гумилев Л. Н. Этногенез и этносфера; Его же. Этнос - состояние или процесс?; Его же. Этногенез и биосфера Земли: автореф. докт. дис. Л., 1974. 34 с.; Его же. Этногенез и биосфера Земли. Вып. 1; Его же. Этногенез и биосфера Земли. Вып. 2; Его же. Этногенез и биосфера Земли. Вып. 3.
***Бромлей Ю. В. Очерки теории этноса. С. 213.


Взгляды на этнографию...
595
убедиться, что этнографа заботит не столько исторический материал, на эмпирическом обобщении которого построена концепция пассионарности, сколько ее естественнонаучное обоснование. Понятно, что подобные вопросы находятся в компетенции ученых-естественников и философов — специалистов в области диалектического материализма. Однако именно из их среды исходит большинство положительных отзывов на учение о пассионарности (см., например, Ахундов К. Д. Эволюция человека и генезис представлений о пространстве и времени // Биология и современное научное познание. М.: Наука, 1989. С. 303—323; Бородай Ю. М. В поисках этногенного фактора // Природа. 1981. № 4. С. 124—126; Голованов Л. В. Созвучие полное в природе. М.: Мысль, 1977. 175 с.; Лаптев И. Д. Планета разума. М.: Молодая гвардия, 1973. 256 с.; Миланова Е. В., Рябчиков А. М. Географические аспекты охраны природы. М.: Мысль, 1979. 293 с. и др.). И нужно отметить, что ученые-естественники с их достаточно строгой методологией не смущаются ни широким охватом исторического материала, ни достаточно необычной обрисовкой взаимодействия человека и биосферы в учении о пассионарности. Наоборот, именно в них они и видят его достоинство.
Подведем итоги. Установлено полное или почти полное сходство во взглядах Л. Н. Гумилева и Ю. В. Бромлея по подавляющему большинству положений. Есть и два отличия, о которых мы сказали выше. Представляется, что дальнейшая разработка теории этноса может быть по-настоящему плодотворной только при ее переводе с цеховых позиций на междисциплинарную основу. Но уже сейчас учение об этносе представляет собой фундаментальную теорию, которая заполняет определенный концептуальный вакуум в науке о взаимодействии человека и природы, общества и географической среды, социума и ландшафтной оболочки Земли и которая тем самым приобретает, помимо собственно этнографического, еще и географический статус, обогащая теоретический арсенал исторической, социальной и экономической географии.
Так есть ли два учения об этносе в советской науке? Нет! Есть одна теория, одно учение, и дальнейшая его разработка настоятельно необходима.


Л. С. КЛЕЙН
Мысли «привередливого рецензента» об учении Л. Н. Гумилева
1. 	Автор и концепция
Льва Николаевича Гумилева я знаю вот уже сорок лет — с тех пор, как мы вместе работали в экспедиции проф. М. И. Артамонова на раскопках хазарской крепости Саркел, взятой князем Святославом и превратившейся в славянскую Белую Вежу на Дону. Потом мы оба преподавали в Ленинградском университете, он — на географическом факультете, я — на историческом. Могу засвидетельствовать, что в личном общении Лев Николаевич — очень воспитанный и доброжелательный человек, безусловно не антисемит. Но как читатель я должен признать, что в книгах Л. Н. Гумилева, к сожалению, есть основания для тех критических претензий, которые предъявлены читателем А. Тюриным и поддержаны авторитетнейшим ученым И. М. Дьяконовым. И действительно, произведения Л. Н. Гумилева претендуют на то, чтобы стать знаменем для политических группировок шовинистического толка, вроде «Памяти»1.
Откуда у столь милого человека нашлись такие обидные и хлесткие оценки для целого народа? Конечно, это могло бы быть просто отражением объективной истины, то есть того факта, что евреи-де и в самом деле всегда были лживыми, кровавыми и жестокими угнетателями других народов и что это вытекало из их природной зловредности и из их особо эгоистических традиций. Так и судят о них очень пристрастные и не очень образованные идеологи «Памяти». Л. Н. Гумилев не повторяет их аргументы. Он изыскивает другие, которые выглядят более историческими. Но указанные в комментариях И. М. Дьяконова непреложные факты элементарно


Мысли «привередливого рецензента»...
597
опровергают эти построения. Коль скоро так, то, очевидно, что выводы Л. Н. Гумилева не основаны на фактах, а наложены на них и призваны подладить, подстроить их под некую схему, что они вытекают не из фактов, а из теоретической концепции.
Эта концепция изложена наиболее полно в книге Л. Н. Гумилева «Этнос и биосфера Земли»*.
Автор этой книги должен был в конце концов обратить свой пафос против евреев, потому что это несносное племя самим своим существованием опровергает гумилевскую концепцию о неразрывной связи этноса с территорией. Оторванный от своей исконной территории и расточенный по миру этот народ давно должен был погибнуть, а он существует везде и достиг известных успехов. Соединенные на прежней родине евреи должны были, если следовать учению Л. Н. Гумилева, наконец-то воспрянуть, добиться наибольших высот и создать истинный очаг, притягательный для всех евреев. Но не туда тянет еврейскую эмиграцию, а высшими достижениями еврейской культуры остаются те, что достигнуты в Одессе и Париже, в Нью-Йорке и Будапеште. Впрочем, народ США тоже никак не укладывается в концепцию Л. Н. Гумилева.
Рассмотрим же эту концепцию. Как она построена, откуда выросла, на чем зиждется. Почему ни один (ни один!) серьезный специалист ее не приемлет. И почему она все же имеет свою (хотя и очень специфическую) публику.
2. 	Жанр и методика
Сначала о жанре книги. В аннотации она названа «монографией», в тексте же автор неоднократно именует ее «трактатом» — это более адекватно ее характеру, так как многих характеристик строгого монографического исследования у книги нет. Но и аттестация «трактат» не совсем подходит, ибо трактаты, как жанр давно вышедшие из обихода, все же строились по определенным нормам и были систематичными, хотя и, как правило, спекулятивны. А здесь изложение — яркое, увлекательное, но клочковатое и совершенно не последовательное, даже местами противоречивое. Количество фактов огромно, но они не упорядочены, и не даны гарантии полноты сводки или строгие критерии отбора. Тут больше вдохновения, чем научности. Это художественно-философское эссе.
‘Написана в конце 1960-х — начале ’70-х годов, 1-е изд. - Л.: ВНИНТИ,
1979; 2-е — Л.: Изд. ЛГУ, 19892.


598
Л. С. КЛЕЙН
Полезно оценить методы, которыми построены разработки Л. Н. Гумилева.
«Методика, — пишет Л. Н. Гумилев, — может быть либо традиционной методикой гуманитарных наук», либо естественнонаучной (С. 19). Автор полон презрения к традиционным методам гуманитарных наук, преподаваемым в университетах. «Чтение, выслушивание и сообщение плодов свободной мысли», — то есть «мифотворчество» — вот как он определяет гуманитарный образ мышления (С. 336-337). «Для гуманитарной науки описание — предел, а истолкование путем спекулятивной философии в наше время не удовлетворит никого. Остается перейти полностью на базу естественных наук» (С. 160). Свое изучение этноса Л. Н. Гумилев относит к этнологии, а «этнология — наука, обрабатывающая гуманитарные материалы методами естественных наук» (С. 267). Как бы ни было поставлено обучение в университетах (оно оставляет желать лучшего, но нередко все же дает неплохую школу), какими бы ни были традиционные методы гуманитарных наук (они не всемогущи), но ясно одно: методы исследования должны быть адекватны его предмету. Это один из принципов научного подхода. Нельзя изучать медицину искусствоведческими методами, а филологию — физическими.
Кроме «мифотворчества», которого строгое гуманитарное исследование избегает, кроме «спекулятивной философии», которую оно ограничивает, у него есть много традиционных и нетрадиционных методов, применение которых плодотворно, и есть ряд принципов и критериев, являющихся обязательными. Так, никакое историческое исследование (включая и исследование истории этносов) не может миновать «критику источников». Без критического анализа источников, выполненного по определенной строгой методике, любые факты истории — не факты. Источники часто лгут, искажают истину, замалчивают ее и т. д.
В этой книге Л. Н. Гумилеву не хочется тратить силы на работу с источником: «восстановление его истинного смысла — дело трудное и не всегда выполнимое... Короче, для нашей постановки проблемы источниковедение — это лучший способ отвлечься настолько, чтобы никогда не вернуться к поставленной задаче — осмыслению исторического процесса» (С. 159—160). Критики источников в книге и впрямь нет, как нет и тщательно выверенных описаний, полных перечней, историографических обзоров и многого другого. Но ведь без предварительной критики источников и прочих атрибутов научной обработки фактов


Мысли «привередливого рецензента»...
599
«осмысление» как раз и превращается в «спекулятивную философию» и «мифотворчество»!
Л. Н. Гумилев дает философское обоснование своему отказу от критики источников. Он ведь чувствует себя естествоиспытателем. Так вот «вместо философского постулата естественники применяют «эмпирическое обобщение», имеющее, согласно
В. 	И. Вернадскому, достоверность, равную наблюдаемому факту» (С. 30). Оставим это уравнение эпохе Вернадского (современная наука не столь уверена в чистоте «эмпирических обобщений»). Но ведь в том-то и отличие истории от естествознания, что факты истории (в частности, и этнической истории) непосредственно не наблюдаемы!
Чтобы справиться с этим камнем преткновения, Л. Н. Гумилев бросается в «пассеизм» — так он именует свою историческую философию, противоположную презентизму. Презентизм — это модный в прошлом среди американских историков скепсис в отношении достоверности истории: реальностью эти историки объявляли только современность. Л. Н. Гумилев ударился в противоположную крайность: «реально только прошлое» Настоящее — лишь момент, мгновенно становящийся прошлым будущего еще нет. «А прошлое существует; и все, что существует, — прошлое... Наука история изучает единственную реальность, существующую вне нас и помимо нас» (С. 246). Значит, наблюдать можно только прошлое. Этой нехитрой философией Л. Н. Гумилев оправдывает непосредственное обращение к «реалиям» прошлого, минуя источники. Он путает реальность с действительностью. Да, события прошлого действительны. Но что от них осталось нам? Что реальное позволяет нам судить о прошлом? Прежде всего источники — письменные, археологические, антропологические, этнографические. Но эти реалии находятся в современности, а современность — не только момент, но и, так сказать, «исторический момент», имеющий протяженность.
Разделавшись с университетским источниковедением, Л. Н. Гумилев возвращается к старым, доуниверситетским и дореволюционным способам работы школьников: «Другое дело — гимназическая методика. Возьмем из источников то, что там бесспорно — голые, немые факты (а как установлено, что они бесспорны? Как они отобраны? — Л. К), и наложим их на канву времени и пространства. Так поступают все естественники, добывающие материал из непосредственных наблюдений природы. И тогда окажется, что факты, отделенные от текстов (по каким критериям? — Л. К), имеют свою внутреннюю


600
Л. С. КЛЕЙН
логику, подчиняются статическим закономерностям, группируются по степени сходства и различия, благодаря чему становится возможным их изучение путем сравнительного метода» (С. 160). И дальше: «...достоинство этнологии состоит в том, что она позволяет множество привходящих фактов свести к небольшому числу поддающихся оценке переменных и превращает неразрешимые для традиционного исторического подхода задачи в элементарны...» (С. 335).
Л. Н. Гумилеву кажется, что он все это делает — выявляет статистические закономерности, внутреннюю логику, группирует материалы по сходству и различию, применяет сравнительный метод (а не просто сравнивает), словом, действует естествоведческими методами. На деле ничего этого в книге нет. Нет ни одной статистической таблицы, не говоря уж о корреляционных или регрессионных. Ни одного графика распределений, нет частотного анализа, нет и соответствующих вычислений. Настоящих сравнительных таблиц тоже нет.
Взглянем на иллюстрации между страницами 319 и 330. Кривые на рис. 3, 4 и 6 по сути подлинными графиками (отображениями функций) или кривыми распределения не являются: на оси ординат не отложены какие-либо измеренные (и измеримые) величины; точки кривой не вычислены, а нанесены произвольно. Карта (рис. 5) не выполнена по каким- то объективным критериям (исключая контуры материков), а придумана по наитию. Все доказывается не обобщением фактов, а бесконечным парадом примеров. Но примерами можно доказать все, что угодно. Автор блещет эрудицией, книга изобилует фактами. Горы фактов, факты самые разнообразные, это изумляет и подавляет, но... не убеждает (или убеждает лишь легковерного). Потому что факты нагромождены именно горами, навалом, непорядочно. Нет, это не методика естествознания. Л. Н. Гумилев — не естествоиспытатель. Он мифотворец. Причем лукавый мифотворец — рядящийся в халат естествоиспытателя. Ему очень нравятся звучные термины естественных наук: «излучение», «аннигиляция», «импульс инстинкта», «индукция»... Ныне в моде поля — о них толкуют экстрасенсы, телепаты, парапсихологи, астрологи, представители «оккультных наук». Л. Н. Гумилев тоже не прошел мимо этого всеобъясняю- щего понятия. Речь — о преемственности культуры, о культурном наследии. Римский этнос исчез, а культура римлян живет в Европе. «Но если так, то мы наткнулись на понятие этнической инерции, а ведь инерция — явление физическое (улавливаете? Так, с помощью метафоры, социокультурное явление


Мысли «привередливого рецензента»...
601
становится физическим. — Л. К). Да и как может иметь место инерция тела (уже и тело появилось! — Л. К.), переставшего существовать? Очевидно, в нашем анализе чего-то не хватает. Значит, нужно ввести новое понятие, и, забегая вперед, скажем прямо — в природе существует этническое поле, подобное известным электромагнитным, гравитационным и другим полям, но вместе с тем, отличное от них... Поля эти можно назвать филогенетическими» (С. 291). Если это логика естествознания, то что такое софистика и вульгаризация?
Л. Н. Гумилев всерьез убежден, что «гимназическая методика» его этнологии «относится к традиционной исторической методике как алгебра к арифметике. Она менее трудоемка» (С. 325). Последнее верно, но это единственное ее достоинство. Как алгебра к арифметике? Да нет, скорее как астрология к астрономии.
Безоглядная смелость идей, громогласные проповеди, упование исключительно на примеры и эрудицию — ведь это оружие дилетантов. Странно видеть профессионального ученого, столь приверженного дилетантскому образу мышления.
3. 	Предмет
Что такое этнос? В книге предмет рассмотрения изначально не определен, и это позволяет автору одним и тем же термином обозначать то одно, то другое, соскальзывать в своих рассуждениях с доказанных вещей на недоказанные, подменять аргументы и посылки. Речь должна идти об этносе, но что такое этнос?
Автор так аргументирует свой отказ от строгих определений: «Условиться о значении любого термина легко, но это мало дает, разве лишь исходную позицию для исследования» (С. 25, сн. 1). Ну, это не так уж мало! Упомянув о взглядах С. А. Токарева, автор прерывает себя: «Спор с этой концепцией был бы неплодотворен, так как он свелся бы к тому, что называть этносом. А что толку спорить о словах?» (С. 61). Если бы спор шел только о словах! Действительно, называть ли известный предмет одним термином или другим, не принципиально, но ведь само понятие не определено!
Автор запросто оперирует термином «этнос», как если бы это было общепонятное слово русского обиходного языка. Но ведь это не так. Перед нами научный термин, которому приписываются разные значения. Предпочтительно употреблять наиболее распространенное — для нового лучше придумать новый термин. Во всяком случае, значение, избранное автором, нужно


602
Л. С. КЛЕИН
заранее указать, обосновать и в дальнейшем строго его придерживаться.
Я понимаю, существуют исследования, целиком посвященные задаче выработать дефиницию некоторого явления. В этом случае дефиниция будет дана в конце. Но тогда в начале ставится проблема, описываются исходные материалы, мотивируется отбор.
Снизойдя к подобным запросам (или предвидя их), автор бросает: «Ну, а если найдется привередливый рецензент, который потребует дать в начале книги четкое определение понятия “этнос”, то можно сказать так: этнос — феномен биосферы, или системная целостность дискретного типа, работающая на гео- биохимической энергии живого вещества, в согласии с принципами второго начала термодинамики, что подтверждается диахронической хронологией исторических событий» (С. 15). Дав эту нарочито заумную (чтобы не приставали) формулировку, автор не без снобизма замечает: «Если этого достаточно, то можно не читать книгу дальше...... Ну, конечно, недостаточно! Это
не определение, а толкование, не ясная дефиниция, а философствование по поводу, формула, которая непонятна без предварительной дефиниции — что именно расценивается автором как «феномен биосферы», как «системная целостность дискретного типа» и так далее.
Дефиницию автор подменяет перечнем, раскрывающим содержание понятия: «Народ, народность, нация, племя, родовой союз — все эти понятия обозначаются в этнологии термином “этнос”» (С. 25, сн. 1). Что же, это допустимый прием, по крайней мере в начале исследования. Но в дальнейшем некоторые понятия из этого перечня (то «народ», то «народность») из-под шапки «этнос» выводятся, а другие ученые рассматривают «нацию» как понятие, не подпадающее под «этнос». Впрочем, приводимый перечень и сам автор рассматривает лишь как временный паллиатив:
«Для нашей постановки темы не имеет смысла выделять такие понятия, как “племя” или “нация”, потому что нас интересует тот член, который можно вынести за скобки, иными словами, то общее, что имеется и у англичан, и у масаев, у древних греков, и у современных цыган. Это свойство вида Homo sapiens группироваться так, чтобы можно было противопоставить себя и “своих”... всему остальному миру» (С. 41).
Но ведь и класс, и государство, и партия, и шайка представляют собой группирования, отличающие «своих» от «чужих». Это критерии совершенно недостаточный. Надо уловить, что


Мысли «привередливого рецензента»...
603
лежит в основе группировки. «Все такие коллективы, пишет Л. Н. Гумилев, — более или менее разнятся между собой по языку, иногда по обычаю, иногда по идеологии, иногда по происхождению, но всегда по исторической судьбе» (С. 48). Я считаю, что указав на общность «исторической судьбы», Л. Н. Гумилев приблизился к работоспособному определению, но не ухватил его. Все другие перечисленные признаки (язык, обычаи, происхождение и так далее) или их комбинации действительно не решают дела, потому что образуют общности, обозначаемые другими словами, порождают другие понятия. Но и «историческая судьба» — признак слишком расплывчатый и неопределенный. Разве нет своей исторической судьбы партии, у религии, у государства? Разве нет общности исторической судьбы у членов любого из этих объединений? Что-то иное надо вывести за скобки.
Л. Н. Гумилеву представляется, что таким материальным признаком, выносимым «за скобки» и определяющим этнос, является стереотип поведения. «Феномен этноса это и есть поведение особей, его составляющих. Иными словами, он не в телах людей (заметим эту декларацию! — Л. К), а в их поступках и взаимоотношениях» (С. 142). Заселяя новый регион, человек к нему приспосабливается тем, что «меняет не анатомию или физиологию своего организма, а стереотип поведения. Но ведь это означает, что он создает новый этнос!» (С. 172).
Но и со стереотипом поведения не все гладко. Значение этого признака автор иллюстрирует таким примером. «Представим себе, что в трамвай входят русский, немец, татарин и грузин, все принадлежащие к европейской расе, одинаково одетые, пообедавшие в одной столовой и с одной и той же газетой под мышкой. Для всех очевидно, что они не идентичны, даже за вычетом индивидуальных особенностей... По нашему мнению, любое изменение ситуации вызовет у этих людей разную реакцию... Допустим, в трамвае появляется молодой человек, который начинает некорректно вести себя по отношению к даме... Грузин, скорее всего, схватит обидчика за грудки и попытается выбросить из трамвая. Немец брезгливо сморщится и начнет звать милицию. Русский скажет несколько сакраментальных слов, а татарин предпочтет уклониться от участия в конфликте» (С. 86).
Здесь ученый для доказательства обратился не к действительному статическому анализу реакции представителей разных наций на конфликтные ситуации, а к простонародному шаблонному представлению о разных национальных характерах, к тому самому шаблону, на котором строятся целые серии анекдотов: «Однажды англичанин, русский и еврей...» А эти


604
Л. С. КЛЕИН
анекдоты очень изменчивы и зависят от политических ситуаций, от состояния межнациональных отношений и так далее. Вспомните ваших реальных знакомых грузин, немцев, татар и русских и сообразите, поведут ли они себя так, как им предписывает схема Л. Н. Гумилева. Уверен, что схема разрушится. Национальные различия скажутся менее всего, гораздо больше — индивидуальные, а из социальных — связанные с уровнем образования, профессией и так далее. Есть стереотипы поведения, свойственные учителям всего мира, всем полицейским или всем бандитам. Этнос реализуется не в трамвае.
Далее Гумилев вынужден признать, что этнический стереотип поведения изменяется со временем. И сильно изменяется. «Русский, а точнее — великорусский этнос существует очень давно», — рассуждает Л. Н. Гумилев. Он констатирует значительные перемены в стереотипном поведении русских людей по сравнению с Древней Русью. «Они такие же русские, а разве они вели себя так, как ведем себя мы? Да совсем не так». И позже все еще не нынешние русские: «Пушкин за словесную обиду вызвал Дантеса на дуэль, а сейчас никто так не поступит (впрочем, надо бы добавить, что и в прошлом веке разночинцы и крестьяне так не поступали). «Являемся ли мы по отношению к современникам Пушкина иным этносом потому, что мы ведем себя иначе? Как будто на это должно ответить утвердительно... А может быть, и нет? Потому что интуиция нам подсказывает, что Пушкин был такой же русский человек, как и мы». И чуть дальше: «...По принятому нами принципу, речь в данном случае должна идти о совершенно разных этносах. Но мы-то знаем, что это один этнос» (С. 344-345).
Мы-то знаем... Интуиция подсказывает... Так зачем тогда обобщать факты, строить доказательства, искать истину? У Л. Н. Гумилева есть какое-то априорное знание, о котором он не оповестил заранее читателя и которое вытаскивает всякий раз, когда оно продиктует ему очередной временный отказ от провозглашенного только что принципа. А ведь если подходить строго, то либо факт не достоверен, либо принцип не годится.
То априорное знание об этносе, которое подспудно присутствует в рассуждениях Л. Н. Гумилева и которое для него сильнее его декларативных принципов (в частности, и принципа внетелесности этноса), лучше всего выражено в его переводе, истолковании греческого слова «этнос». «Греческое слово “этнос” имеет в словаре много значений, из которых мы выбрали одно: “вид, порода”, подразумевается — людей» (С. 41). Из всех русских значений этого греческого слова, а их много — «общество»,


Мысли «привередливого рецензента»...
605
«группа», «толпа», «класс», «сословие», «пол», «племя», «народность», «народ», «род» и так далее — обычно этнографы избирают «народ» и «племя», а Л. Н. Гумилев предпочел «вид» и «породу». Почему предпочел? Несомненно, из-за биологических коннотаций этих терминов. «Виды» людей внутри вида Homo sapiens. «Породы» людей. Ученый оговаривает, что его «этнос» — не раса. Вероятно, он и сам в этом убежден. Но нам-то как убедиться, что это его заявление — не чисто декларативное? И далеко ли отстоит его «этнос» от общепринятого понятия «раса»? Чем эта «порода» отличается от «расы»? Не тем ли только, что расу определяют по внешним параметрам (цвету кожи, строению черепа), а «породу», то бишь, этнос — по не очень бросающим в глаза, но столь же неотъемлемым, столь же соматическим (телесным и более важным признакам?
Подход Л. Н. Гумилева к проблеме, логику рассуждений в его «трактате» лучше всего иллюстрирует такой его пассаж: «Историческая наука... не в состоянии ответить на вопрос: почему афинянину был ближе его враг — спартанец, чем мирно торгующий с ним финикиец Она отмечает лишь, что афинянин и спартанец были эллины, то есть единый, хотя и политически раздробленный этнос. А что такое этнос чем связаны его члены? — история на этот вопрос не отвечает. Значит надо обращаться к природе! (С. 288).
Прежде, нежели ставить вопрос почему афинянину был ближе спартанец, чем финикиец, надо поставить другой вопрос — а действительно ли афинянину был ближе спартанец? То, что кажется естественным для Греции современному русскому, возможно, совсем не казалось таковым древнему греку. С какого времени существует представление об этническом единстве всех греков и общегреческий патриотизм — это серьезный вопрос современной исторической науки. Да и положительное решение вопроса вовсе не однозначно. По некоторым параметрам спартанец был явно ближе афинянину, чем финикиец, и никакая теория этноса не нужна, чтобы увидеть это: по языку, религии, происхождению и территории. Для понимания тут совсем незачем обращаться к природе. А что такое этнос история и должна решать, она лишь поставляет материал для решения. А решают этнография и родственные науки, вовсе не обращаясь для это к природе.
Но продолжим чтение.
Уже в одном из первых разделов книги находится утверждение, противоречащее декларациям о том, что этнос — «не в телах» людей. Этнос в своем становлении — феномен природный...


606
Л. С. КЛЕЙН
истории природы, находящейся в телах людей» (С. 20). Теперь понятно, почему это порода людей». Декларации можно отбросить, а суть оставить — текст приобретает внутреннюю связность. Принадлежность этноса к природе аргументируется так: «Этнос... как, например, язык, явление не социальное, потому что он может существовать в нескольких формациях» (С. 35). Этот аргумент представляется автору столь важным и убедительным, что повторен неоднократно (С. 40, 70, 240). Но ведь и государство существует в разных социально-экономических формациях (даже одинаковые формы государства: республика, монархия), классы переходят из формации в формацию, институт брака, собственность, дипломатия и т. д. Все эти явления не социальны? Тогда что социально?
Еще образец аргументации Л. Н. Гумилева (курсив мой. — Л. К.): «...Все необходимое для поддержания жизни люди получают из природы. Значит, они входят в трофическую цепь как верхнее, завершающее звено биоценоза населенного ими региона. А коль скоро так, то они являются элементами структурно-системных целостностей, включающих в себя наряду с людьми, доместикаты... ландшафты... и так далее. Эту динамическую систему можно назвать эткоценозом» (С. 16). Незаметный перескок — и на месте людей (действительно входящих трофическую цепь как биологические особи) оказался этнос. По той же логике мог бы оказаться и социум: ведь «человек существует коллективе, который, в зависимости от угла зрения, рассматривается то как социум, то как этнос» (С. 18). И этнос, и социум, и армия, и совхоз могли бы выступить как звенья трофической цепи только в одном случае — если их рассматривать исключительно как совокупности биологических особей. Но и этнос и прочие социальные системы представляют собой не совокупности биологических особей, а те явления, те сети связей, которые этих особей объединяют. Что эти явления лежат в сфере природы, а не социальной, это Л. Н. Гумилеву как раз и надо бы в отношении этноса доказать. А доказательства тщетно будем мы искать в книге Л. Н. Гумилева. Кроме предъявленных и оказавшихся негодными.
4. 	Противоположный взгляд
Поскольку эти заметки посвящены анализу концепции Л. Н. Гумилева, было бы неуместно излагать здесь подробно собственную концепцию, но вряд ли можно обойтись вовсе без хотя бы краткого позитивного изложения своего взгляда. Иначе


Мысли «привередливого рецензента»...
607
могло бы создаться впечатление, что мне нечего противопоставить представлениям Гумилева, что, как бы они ни были шатки, других нет.
Это не так. Есть ряд весьма разработанных концепций этноса, признаваемых в советской и мировой науке. Я придерживаюсь одной из них, ныне, пожалуй, наиболее авторитетной. Она связывает этнос со сферой коллективного сознания, изучаемого социальной психологией. В самом деле, если исходить из принятого подведения под понятие «этноса» таких общностей, как племя, народность, нация, то какие признаки являются общими для них всех? По каким признакам люди отличают одну нацию или народность от другой? А как когда. То по языку, то по происхождению, то по религии, то по расе, то по обычаям или стереотипам поведения (национальному характеру), то по комбинации нескольких из этих признаков. Но если ни один материальный признак не является обязательным, хотя наличие какого-то (или каких-то) необходимо, то как быть? Л. Н. Гумилев ищет разгадку в проявлении неких глубинных стимулов, в крови, в генах. Специалисты по генетике не склонны приписывать генам столь обширное воздействие на поведение людей. Поэтому есть гораздо больше резона обратиться к тому, чем определяется выбор материальных признаков для группировки людей в этнос, для различения этносов, — к социальным стимулам и к их преломлению в сознании людей.
Моя модификация концепции этноса как явления прежде всего социальной психологии заключается в двух уточнениях. Первое: сторонники этой концепции обычно говорят о роли этнического самосознания. Мне же представляется, что нужно более полное определение — речь должна идти о коллективном сознании (что думает сам человек или даже группа людей о своей этнической принадлежности, недостаточно, надо учитывать еще и мнение окружающих). Второе уточнение: не всякая солидарность людей образует этнос (народность, нацию и тому подобное), а лишь такая, которая апеллирует к общности исторической судьбы (происхождения), пусть и мнимой, и, главное, которая предусматривает возможность (хотя бы возможность) отдельного территориально-организационного (суверенно-государственного или автономного) существования. Что выступает материальным обоснованием такой солидарности — язык или религия, раса, — не столь важно.
Очень близок был Л. Н. Гумилев к такому пониманию этноса. Он ведь обратил внимание на общность исторической судьбы, на роль сознания. Он отметил, что «в основе этнической


608
Л. С. КЛЕИН
диагностики лежит ощущение» (С. 49). А ощущение — это нечто из области сознания. «За существование этноса говорит только то, что он непосредственно ощущается людьми как явление (феномен). Но ведь это не доказательство» (С. 18). Да, это не доказательство концепции Л. Н. Гумилева, но доказательство — иной концепции.
Однажды Л. Н. Гумилев проговорился, отметив, что «этническая принадлежность, обнаруживаемая в сознании людей (курсив мой. —Л. К.), не есть продукт самого сознания». Он поспешил устранить нечаянное признание: «Очевидно, она отражает какую-то сторону природы человека, гораздо более глубокую, внешнюю по отношению к психологии...» (С. 60). И еще более четко: «Этнический феномен материален, он существует вне и помимо наш сознания, хотя и локализуется в деятельности нашей сомы и высшей нервной деятельности» (С. 12). Очень забавно наблюдать, как идеалист и противник материалистической идеологии (видимо, автор считает себя таковым) не приемлет трактовку этничности как «продукта самого сознания» и упорно ищет те материальные явления, которые в сознании отразились. Наши философские воспитатели могут порадоваться — глубоко же въелся вульгарный материализм даже в столь мятежные души!
Да, этническая принадлежность обнаруживается в сознании, проявляется прежде всего в «ощущениях (точнее — чувствах, эмоциях: симпатиях, антипатиях, солидарности, надеждах, мечтах) и относится поэтому к явлениям социальной психологии. А является ли она самопроизвольным продуктом знания — это уже другой вопрос, относящийся не к «данности», не к «природе» этноса, а к его происхождению — на какой основе он возникает. Так является ли?.. Или отражает?.. Нет, не является. Да, отражает. Но отражает-то она разные материальные явления, иногда природные, но чаще — социальные.
Движимый своей убежденностью, что этнос — природное явление, что этническая принадлежность — в природе человека, в его телесной субстанции, Л. Н. Гумилев утверждает: «Нет человеческой особи, которая была бы внеэтнична» (С. 48), и он твердит это, как заклинание, неоднократно (С. 142, 163, 175).
Это иллюзия, вытекающая из концепции и в большой мере связанная с воздействием социально-исторической среды: демонстративная безнациональность ранней советской власти вызывала у многих чувство протеста, а взрывы национальных конфликтов в предвоенное и военное время подстегивали абсолютизацию этничности, столь характерную для сталинской


Мысли «привередливого рецензента»...
609
империи (чего стоит пресловутый пятый пункт в паспорте и во всех документах).
Но в другом месте книги тот же Л. Н. Гумилев припоминает: «Знаменитый ориенталист Чокан Валиханов сам говорил о себе, что он считает себя в равной мере русским и казахом» (С. 60). Таких сейчас очень много. Правда, это еще не внеэтничность, а только двуэтничность. А вот в Западной Белоруссии, находившейся то под российской властью, то под польской, то под немецкой, сельское население просто не понимало вопрос о национальности и отвечало на него: «А мы тутэйшыя (здешние)», язык же свой называло просто«вясковым» (деревенским). Крупнейший наш авторитет по истории Древнего Востока И. М. Дьяконов пришел к выводам, что на Древнем Востоке этническая солидарность, по-видимому, вообще не существовала. Люди группировались по другим критериям, а этносов не было!
Л. Н. Гумилев оперирует вопросом, который ему кажется риторическим: «Можно ли, сделав усилие, сменить свою этническую принадлежность? Видимо, нет!» (С. 72). Но вспомним знаменитого археолога Генриха Шлимана. Он родился немцем, двадцать лет прожил в России и в это время считал себя русским (называл Николая I «наш монарх», а русских — своими “названными братьями”), затем учился во Франции и владел там домами, потом стал американским гражданином, наконец, 20 лет вел раскопки в Турции, а жил в Греции, был женат на гречанке и дал детям древнегреческие имена. Правда, окружающие везде отличали его как не «своего». Но я знаю одного человека чисто русских кровей, который, «сделав усилие», выучил немецкий язык (говорит на нем блестяще), переехал недавно в Берлин, сменил фамилию (русскую на немецкую) и ныне совершенно неотличим от немцев. Для себя и для всех окружающих он немец и счастлив этим. Никакие гены и традиции ему не мешают. Ностальгии я не заметил. Чтобы оценить, в какой мере этнос — не природное явление, прошу сравнить эту волевую перемену этноса с переменой пола, которую недавно демонстрировали по телевизору (результат медицинской операции). Бывший русский практически нечем не отличается от немца, а бывшая женщина так ведь и не стала настоящим мужчиной (даже по виду).
Как бы это ни было печально для тех, кто заинтересован в идеологии патриотизма, есть немало людей, ставящих ни во что свою национальную принадлежность и ощущающих себя космополитами — гражданами мира. Таким был Карл Маркс. Привязанность к родине определяется для них только


610
Л. С. КЛЕЙН
привычкой, личными связями и знанием языка. Все три барьера преодолимы. Ибо этнос — феномен сознания, а сознание гораздо более податливо к изменениям, чем телесная природа.
5. 	Этногенез и пассионарность
После всего сказанного очень трудно говорить о предложенной Л. Н. Гумилевым схеме возрастов этноса или последовательных фаз этногенеза. Ведь если неясно, что есть этнос, то они выделены по фиктивным основаниям. Но в принципе фазы эти — подъем (скрытый, а потом явный), акме (высшее развитие), надлом, инерция, обскурация, мемориальная фаза, фазы гомеостаза и реликта — это ведь, в сущности, фазы существования любого живого (зарождающегося, развивающегося и отмирающего) явления. По отношению к цивилизации, культурам, этносу подобные концепции выдвигались и раньше — с другим количеством фаз и с другими их названиями, но выдвигались (обычно их относили к разновидностям циклизма).
А вот предложенные Л. Н. Гумилевым обобщения — рубежи периодов (фаз), их длительность, цифры — все это построено на песке. Потому что какой смысл говорить о начале существования этноса или его конце, о его преобразованиях, если неправильно, неубедительно указаны его определяющие признаки, если нет критериев диагностики — один и тот же это этнос или уже новый?
Гораздо большую определенность (и определенность негативную, заслуживающую резкой критики) я вижу в учении Л. Н. Гумилева о пассионарности как первоначальном толчке этногенеза.
Под пассионарностью автор книги и учения понимает «импульс поведения», который «лежит в основе антиэгоистической этики (курсив мой. — Л. К), где интересы коллектива, пусть даже неверно понятые, превалируют над жаждой жизни и заботой о собственном потомстве. Особи, обладающие этим признаком, при благоприятных для себя условиях совершают (и не могут не совершать) поступки, которые, суммируясь, ломают инерцию традиции и инициируют новые этносы» (С. 252). Попросту говоря, пассионарность — это сильный темперамент и маниакальное стремление к реализации идеи, мания. В пассионариях Л. Н. Гумилев видит «персон творческих и патриотичных, которых начинают называть “фанатиками”» (С. 284). Когда пассионариев много, этнос процветает, когда их мало — он в упадке.
До сих пор автору можно следовать спокойно. Проблему «героев и толпы» наша наука воспринимает сейчас без прежней


Мысли «привередливого рецензента»...
611
аллергии. К роли личности в истории наш горький исторический опыт научил нас относиться с должным вниманием. Но суть идеи пассионарности в другом.
По Л. Н. Гумилеву, пассионарность — это «признак генетический» (С. 252), а значит телесный, наследуемый, признак людской природы (напоминаю, «этнос» для автора — «природа людей»). Это «важный наследственный признак... это биологический признак» (С. 272).
Генетикам известно, что темперамент может передаваться по наследству, как и склонности к мании (а также одаренность, способности, предрасположенности к болезням и тому подобное). Это не обязательно осуществляется, но вероятность велика. Однако социокультурная, этическая направленность этих наследственных сил, по генетике, никак не может быть наследственной. Человек может унаследовать от родителей крепкие мускулы, взрывной темперамент, цепкую память и сметливость, но на что он их направит? Он может стать выдающимся полководцем или лихим разбойником, а может — пророком- проповедником или рабовладельцем. Направит ли человек свой темперамент и другие наследственные качества на подвиг или на преступление, станет ли он истовым фанатиком науки или яростным фанатом футбола, будет ли одержим альтруистическими идеями или манией стяжательства и убийства — это исключительно результат воспитания, воздействия среды и обстоятельств. Вопрос, следовательно, не в том, много ли в некотором обществе (не обязательно в этносе) пассионариев или мало, а в том, куда будут направлены их энергия и энергия всего общества. А это никакими генами не предопределяется. Это функция социальных условий культуры.
Через пассионарность этногенез у Л. Н. Гумилева тесно, кровно, почвенно связан с территорией, с комбинацией местных ландшафтов, с определенным очагом на земном шаре. Автор формулирует эту связь так: этногенез — изменение материальных объектов, работа... «Любая работа, чтобы быть произведенной, требует затраты соответствующей энергии, которую надо откуда-то почерпнуть».
Стоп. Изменение этносов — не изменение материальных тел, а прежде всего — изменение сознания. Те изменения, которые происходят с материальными объектами при всяких этнических преобразованиях — это сопутствующие процессы. Энергия на них идет не из этнической сферы. Но даже если бы этносы были материальными массивами, их изменения вовсе не обязательно должны требовать какой-то дополнительной


612
Л. С. КЛЕЙН
энергии извне. Ведь достаточно просто перераспределить наличную энергию, т. е. нужны изменения в сфере руководства процессами, нужны идеи, изменения в мозгу. А на них тратятся микроскопические дозы энергии.
Но внимаем Л. Н. Гумилеву. Итак, этногенез — тяжкая работа, затрата энергии. Каков ее источник? Читатель ожидает, что далее речь пойдет об экологическом потенциале ландшафта, о включении этноса в «трофическую цепь». Ведь читатель же усвоил идею, что пассионарность — это «врожденная способность абсорбировать энергию внешней среды и выдавать ее в качестве работы» (С. 308) Нет, автор продолжает свою мысль иначе: «Так какова же эта энергия, явно не электрическая, не механическая, не тепловая, не гравитационная?» (С. 231). Ответ: «Процессы образования этносов — не эволюционные процессы». Это эксцессы, то есть толчки, вызванные зарождением пассионариев, а оно — результат генетических мутаций (С. 240). «Импульс тоже должен быть энергетическим, а поскольку он, по-видимому, не связан с наземными природными и социальными условиями, то природа его может быть только внепланетной» (С. 312).
И Л. Н. Гумилев рисует яркую, образную картину земного шара, исполосованного энергетическими ударами некоего луча, «идущего не от Солнца, а из рассеянной энергии Галактики» (С. 468—469). Странным образом эта энергия собрана в тонкий луч, который падает только на некоторые участки земной поверхности: в какую- то эпоху — на один, в иную — на другой, через какой-то интервал — на третий. Вроде метеоритов. Земля покрывается как бы рубцами, к которым тотчас приливает кровь.
Для фантастического романа это неплохо, но для эссе, претендующего на научность, — не годится, хоть к повествованию приложена и карта, на которой изображены эти самые рубцы.
6. 	Сортировка народов и вопрос о контактах
Меж тем из всей этой фантастики Л. Н. Гумилев извлекает очень практические и небезобидные выводы. Он сортирует народы по их биологическим качествам. Так, некоторым народам он приписывает алчность, страсть к торгашеству и считает это их наследственной чертой. Ребенок родился, а у него уже в крови — алчность. Он обречен быть торгашом. А другому, если он другой национальности, на роду написано стать героем.
М. Вебер считал, что капиталистический дух создается самим капитализмом и тесно связан с протестантским


Мысли «привередливого рецензента»...
613
воспитанием, приспособленным к капитализму. В. Зомбарт в книге «Буржуа» отрицал это. Он видел корни буржуазности, сообщает Л. Н. Гумилев, «в душевных предрасположениях, унаследованных от предков... то есть в переводе на понятный нам (Гумилеву. —Л. К.) научный язык: эти наклонности — наследуемый признак» (С. 406). Зомбарт был убежден, продолжает Л. Н. Гумилев, «в биологической природе данного явления» и разделял этносы, движущиеся к капитализму, на два сорта: «народы героев» и «народы торгашей». К первым относил римлян, норманнов, лангобардов, саксонов и франков, стало быть, и их потомков — англичан и французов. Ко вторым — флорентийцев, шотландцев с низин, фризов (а значит их потомков — голландцев) и евреев.
«Полагаю, что наблюдения В. Зомбарта верны»3, — заключает Л. Н. Гумилев и продолжает: «Перечисленные В. Зомбартом народы-торгаши все обладают одним общим признаком — высокой степенью метисации. Только этот признак и является общим для всех “народов-торгашей”» (С. 406).
Как, и для евреев?! А я-то думал, что они во всяком случае менее смешанного состава, чем русские или чем англичане и французы! Не проясняет сути и гневная тирада: «Торгаши — бактерии, пожирающие внутренности этноса» (С. 409). Поскольку выявлены целые народы-торгаши, то они, видимо, пожирают свои собственные внутренности. Ну, да ладно. Нас тут больше занимает не благородное дворянское презрение к торгашам, весьма своеобразно гармонирующее с пролетарско-большевистским настроением социальной среды, а центральная для Л. Н. Гумилева идея «о губительности смешений этносов, далеких друг от друга» (С. 143).
Для Л. Н. Гумилева слова «свои» и «чужие» — не абстрактные понятия, а ощущения действительно существующих этнических полей и ритмов.
«...Часто бывает так, что этносы “прорастают” друг через друга. Внутри одного суперэтноса это не вызывает трагических последствий, но на суперэтническом уровне такие метастазы создают химерные композиции, ведущие к гибели...
Возникшая вследствие толчка суперэтническая система тесно связана с природой своего региона. Ее звенья и подсистемы — этносы и субэтносы — обретают каждый для себя экологическую нишу... Кровь и при этой ситуации льется, но не очень, и жить можно. Но если в эту систему вторгается новая чужая этническая целостность, то она, не находя для себя экологической ниши, вынуждена жить не за счет ландшафта, а за счет


614
Л. С. КЛЕЙН
его обитателей. Это не просто соседство и не симбиоз, а химера... В зоологии химерными конструкциями называются, например, такие, которые возникают вследствие наличия глистов в органах животного... Живя в его теле, паразит соучаствует в его жизненном цикле, диктуя повышенную потребность в питании и изменяя биохимию организма своими гормонами, принудительно вводимыми в кровь или желчь хозяина или пара- зитоносителя... Все ужасы столкновений при симбиозе меркнут перед ядом химеры на уровне суперэтноса... Естественно, что крепкие, пассионарно напряженные этнические системы не допускают в свою среду посторонние элементы» (С. 302).
Чтобы не приводить слишком близкие примеры, Л. Н. Гумилев обращается к Турецкой империи, где «настоящие османы были уж в XVIII в. сведены на положение этноса, угнетенного в своей собственной стране (а мы-то думали, что турецкие феодалы угнетали славян, греков и др. — Л. К). Прилив инородцев калечил стереотип поведения, что сказалось на продажности визирей, подкупности судей, падении боеспособности войска и развале экономики. К началу XIX в. Турция стала “больным человеком”» (С. 86). Намек ясен? Вот, мол, к чему приводит мироволие инородцам!
Вопреки естествоведческому опыту внутривидовой гибридизации растений и животных Л. Н. Гумилев уверен, что «потомство от экзогамных браков либо гибнет в третьем-четвертом поколении, либо распадается на отцовскую и материнскую линии...» (С. 86). Он явно путает внутривидовую гибридизацию с межвидовой. А может, не путает? Может, считает разные этносы разными видами? «Этнос» — «вид», «порода людей».
Так дает себя знать «исследование гуманитарных материалов методами естествознания», уподобление социальных общностей биологическим организмам. Там метисация далеких друг другу видов неплодотворна или дает нежизнеспособное потомство — и здесь смешение далеких этносов («пород», «видов») должно быть вредным. Даже на семейном уровне — в виде смешанных браков. Не верите? Почитайте: «Вот почему небрежение этнологией, будь то в масштабах государства, родового союза ИЛИ моногамной семьи, следует квалифицировать как легкомыслие преступное по отношению к потомкам» (С. 305). Л. Н. Гумилев совершенно серьезно сетует, что «природу и культуру губят свободное общение и свободная любовь! (С. 89). Отсюда только шаг к тщательным проверкам родословных с целью обнаружения нехороших, «торгашеских» бабушек, к запрету смешанных браков, к ограничениям


Мысли «привередливого рецензента»...
615
рождаемости метисов, мулатов и т. п. Непонятно, правда, как быть с Пушкиным...
Может показаться, что ужасные пророчества-предупреждения Гумилева ныне подтверждаются национальными конфликтами в районах смешений — армян изгоняют из Азербайджана, азербайджанцев теснят из Армении, турок-месхетинцев режут в Средней Азии, русских просят из Прибалтики... (Л. Н. Гумилев подводит научную базу — так, де, и должно быть, нельзя создавать химеры.)
Но почему на Кубе потомки испанцев и негров не ссорятся? Почему в Гонконге и Сингапуре разные не близко родственные этносы мирно уживаются? Почему в Нью-Йорке, где каждый пятый — еврей, нет и никогда не было еврейских погромов? Потому что подоплека национальных конфликтов всегда — в экономических неурядицах и нередко в провокационных действиях властей, прибегающих к старому рецепту «разделяй и властвуй».
Описывая суть химеры, Л. Н. Гумилев явно уподобляет «торгашей» (например, евреев-капиталистов) паразитам. Странно, но в прошедшем сталинские лагеря ученом оказалось не изжитым даже не марксистское, а вульгарно-марксистское отношение к верхним классам капиталистического мира как и непроизводительным элементам общества. Ныне мы отходим от этой вредной иллюзии. Даже дворян-землев- ладельцев вряд ли можно считать совсем уж бездельниками, а капиталисты двигали вперед экономику так, как «освобожденный пролетарий» двигать не смог. Известно, что в средние века то один, то другой европейский государь зазывал в страну евреев-капиталистов, чтобы ожить и поднять хозяйство. Ну а пользу ремесел, интеллигентных профессий, пусть и не связанных с непосредственным трудом на земле, надо ли доказывать? Изгоняя из организма таких «глистов», обычно добивались на деле «утечки мозгов» и капиталов.
Смешивание этносов имеет и другой аспект — ассимиляцию одного этноса другим, или, чаще, ассимиляцию небольших включений в этнос. Нередко она осуществляется и добровольно, а этнос ассимилируемый может и не пострадать, если его ядро сохраняется в другом месте. Л. Н. Гумилев и тут непримиримо осудителен.
По его мнению, ассимиляция всегда обидна для человека. «Объекту ассимиляции представлена альтернатива: потерять либо совесть, либо жизнь. Спастись от гибели можно путем отказа от всего дорогого и привычного ради того, чтобы


616
Л. С. КЛЕЙН
превратиться в человека второго сорта среди победителей. Последние тоже мало выигрывают, так как приобретают соплеменников лицемерных и, как правило, неполноценных, так как контролировать можно только внешние проявления поведения покоренного этноса, а не его настроения. Примеров слишком много, но дело ясно» (С. 86).
Нет уж, коль скоро Л. Н. Гумилев вопреки своему обыкновению тут не приводит примеры, то обращусь к примерам я — не для доказательства, а лишь для иллюстрации, чтобы действительно ясно было, о чем и ком речь. В России сейчас сотни тысяч евреев не знают еврейского языка (ни древнего, ни «идиш»), не придерживаются иудейской религии и обычаев, воспитаны в русской культуре и вносят в нее посильный вклад. Даже когда их вытесняют из страны (люди или обстоятельства), 9 из 10 эмигрантов едут не в Израиль. Но даже те, кто оказались в Израиле, издают там русские журналы и газеты, поют русские песни и пишут русские стихи. Что уж и говорить о тех, которые остались. Они давно ассимилировались. По сути это теперь часть русского народа. Их судьбу разделяют многие белорусы, татары, немцы, поляки...
Это ведь им всем (и мне в том числе) Лев Николаевич предъявляет совершенно незаслуженное обвинение в том, что мы потеряли совесть (поскольку мы живы), что мы отказались от всего дорогого, что стали людьми второго сорта. Если он и считает нас соплеменниками, то лицемерными и неполноценными. Не порыться ли нам в его собственной родословной — все ли там чисто?
Ведь в русский народ влилось огромное количество инородцев — целые области и народы ассимилировались, то есть русифицировались, стали русскими: сарматы-иранцы, меря, мурома, весь (вепсы), чудь, половцы, голядь и так далее. И переплелись, перепутались родословные. Эта терпимость и восприимчивость — характерная черта истории русского народа, традиционная черта. Не без ее помощи он стал великим. Как раз запрещать, тормозить, пресекать эту традицию и будет не по-русски.
В довершение Л. Н. Гумилев рассказывает историю об одном бирманце, поселившемся среди андаманского племени онгху и начавшем приударять за местной женщиной. Они убили его и сами сообщили об этом начальству, но не как о преступлении, а как о наведении порядка. «Разумеется, о наказании их не возникло и речи». А далее следует неподражаемая реплика Л. Н. Гумилева: «И правильно! Нечего было лезть в чужой этнос» (С. 435).
А ведь это мораль апартеида.


Мысли «привередливого рецензента»...
617
7. 	Кое-что об этике
Вообще все рассуждения о пассионариях и вся этнология Л. Н. Гумилева развертывается в плане очень странной «анти- эгоистической этики». Странной настолько, что возникает вопрос, верно ли воспринятое название: «антиэгоистической» или «антигуманистической»?
Ознакомимся с рассуждениями Л. Н. Гумилева об «антропосукцессиях, то есть вторжениях в области, кои не всегда можно и стоит заселять, но которые можно завоевать...» (С. 232). Автор уточняет: «сукцессии или агрессии — как угодно читателю». Нам угодно «агрессии» — более привычно, более понятно (к чему лишнее слово? Для маскировки, что ли?). Итак об агрессиях: «их причины лежат за пределами того, что контролируемо человеческим сознанием. Но тогда динамика и статика этногенез равно закономерны, и в них отсутствуют категории вины и ответственности».
Автор спохватывается: «Нет! Этот тезис не влечет за собою всепрощения! Отдельные люди, конечно виноваты в совершаемых преступлениях. Но этнические закономерности стоят на порядок выше (С. 233).
Споры о «лебенсрауме»4, о геополитике, о жизненном пространстве — это ведь на этническом уровне. Немецкому народу было тесно, требовалось жизненное пространство на Востоке. России был нужен выход к морю, а потом Карельский перешеек, чтобы защитить построенную у моря крепость. И Ираку требуется выход к нефти морю, где расположился Кувейт. Что его жалеть?
Категория жалости чужда пассионарному мышлению. Идеализация любимых автором пассионариев характеризует в известной мере мышление самого Гумилева как автора. «При... повышении пассионарности характерной чертой была суровость и к себе, и к соседям. При снижении — характерно “человеколюбие”, прощение слабостей, потом небрежение к долгу, потом преступления» (С. 411). Прелюбопытнейшая, надо сказать цепочка...
8. 	Об адептах
Популярность Л. Н. Гумилева чем-то сродни популярности Пикуля: интеллектуалы пожимают плечами, специалист возмущаются, а широкие круги полуобразованной публики готовы платить за книги кумира бешенные цены.


618
Л. С. КЛЕЙН
Есть нечто общее и в характеристиках обоих авторов, несмотря на все несходство их происхождения и судьбы. В речи обоих ее упрощенность, которая многим кажется вульгарной и пошловатой. Оба поражают публику объемом своих знаний, и оба не могут избавиться от упреков в дилетантизме. Но у обоих есть поклонники, боготворящие своих кумиров. Теперь задумаемся, в чем причина популярности Л. Н. Гумилева публики?
Первое. В самом Л. Н. Гумилеве. В его ореоле страдальца и мученика, сподвижника и фанатика идеи — ореоле вполне заслуженном. В том, то он сын славных и любимых народом поэтов, тоже гонимых.
Второе. В живом, образном и афористичном языке автора, в увлекательности изложения, в умении детективно построить сюжет.
Третье. В дерзости посягательств, Гумилев издавна отвергал традиционные догмы. Очень долго учение Гумилева преследовалось и замаливалось, ему препятствовали печатать книги, не давали трибуну, фронда всегда привлекает симпатии масс.
Четвертое. В эрудиции автора, его колоссальной начитанности. Нужды нет, что для подлинной науки одной эрудиции мало. Сколько интереснейших фактов! Каких экзотических! Парадоксальных!
Пятое. В простоте ответов на сложные вопросы. Неважно, что упрощенные ответы Гумилева поверхностны, что доказательность их убога. Зато они просты. Есть такая категория читателей, жаждущих получить именно простые ответы.
И, наконец, шестое. В том, что эти ответы как раз те, которые кое-кто из читателей жаждал получить. Эти ответы даны как бы навстречу ожиданиям этой публики, льстят их национальному самолюбию, тешат их предрассудки. Умный, ученый, говорит то же, что втайне думали вы. Значит, можно не стесняться этих мыслей.
Все мы видели на экране телевизора, в длинной череде передач ленинградского телевидения, с каким благоговением внимала простодушная публика вдохновенным решениям Л. Н. Гумилева. Не знаю, была ли то публика, специально подобранная, или она сама постепенно так отобралась, но ни одного сомнения, ни одного возражения. Только пиетет, только радостный трепет, только соучастие. Скептики (их я видел много среди студентов в университетских аудиториях) на эти лекции не ходят. И книг Л. Н. Гумилева не читают.


Мысли «привередливого рецензента»...
619
9. 	И все же
А не ходят и не читают, между прочим, напрасно. Не только потому, что возражения и критика несомненно нужны самому Л. Н. Гумилеву, хотя бы потому, что в полемике Гумилев остроумнее, ярче, интереснее. Но и потому, что в творчестве Гумилева несмотря на все, что я здесь изложил, есть и очень ценные достижения.
1. Л. Н. Гумилева принято изображать уникальным явлением. Да, он очень оригинален, но не изолирован в науке. Он продолжает, пусть и в очень искаженной форме старую традицию российской науки. Эта традиция ведет от знаменитого русского ученого Д. Н. Апучина, стремившегося соединить ряд подходов в изучении человека и общества — географический, исторический, антропологический и археологический, то есть соединить естествознание с социальным знанием. В Москве его ученик Б. С. Жуков стал главой палеоэтнологической школы, в Ленинграде руководителем палеоэтнологического направления был А. А. Миллер и последователем Анучина был Ф. К. Волков (Хведор Вовк), все они имели много учеников, создали обширные школы. В сталинское время эти школы были полностью разгромлены, почти все их сторонники репрессированы и уничтожены. Многие годы провел в тюрьме и ссылке С. А. Руденко, после выхода на свободу занявшийся внедрением естественнонаучных методов в археологию. Руденко пропагандировал географический подход к археологии, а Л. Н. Гумилев — ученик С. А. Руденко. Таким образом, он хранитель и передатчик традиции, которая требует соединения исторических, географических, антропологических и других наук в комплексном изучении человека и его среды, социальной и естественной. Нас не устраивает та реализация, которую придал этому делу Гумилев, но сама идея, учитывая растущее значение экологии, остается жизненно важной.
2. Многочисленные и нередко кровавые межнациональные конфликты последних нескольких лет показали, что неблагополучие скрывалось не только в нашем общественном и государственном устройстве, но и в его системе национальных отношений, а значит — ив той концепции нации, этноса и процессов этногенеза, которая эти государственные и общественные структуры освящала и обосновывала. Л. Н. Гумилев своими смелыми разработками подтачивал, частично разрушал господствовавшие в нашей науке догмы и делал это еще тогда, когда в этих догмах мало кто позволял себе усомниться.


620
Л. С. КЛЕЙН
Правда, его позитивные предложения очень неудовлетворительны, но его заслуги в расшатывании старой догмы не стоит преуменьшать.
3. 	В книге Л. Н. Гумилева, как и в других его книгах, рассыпано много интересных наблюдений, умных и острых мыслей, с которыми хочется согласиться. Так, мне кажется, действительно приспело время и нам, как на Западе, ввести в изучение этноса разделение на описательную или, точнее, источниковедческую этнографию и объяснительную этнологию. Правда, конечно, совсем не ту этнологию — не этнологию «пород». Или взять размышления Л. Н. Гумилева о неконструктивности «банального деления наук» по предмету изучения на гуманитарные и естественные. Деление по методам гораздо более продуктивно, хотя и оно не единственно возможное. Перечень можно продолжать. Автор книги — интересный собеседник, талантливый творец и старый человек с очень своеобразным и очень печальным жизненным опытом.
Здесь пора задать очень важный вопрос: почему же такие ценные традиции и такие блестящие личные данные автора привели к столь обескураживающим результатам? Я уверен, что в иных условиях развитие традиции и авторского таланта пошло бы по другому пути. Виновата система, господствовавшая в нашей стране, — это она раздавила добрую научную традицию и искорежила судьбу ученого и его недюжинный интеллект. Трижды, начиная с 17-летнего возраста, его научные поиски сменялись годами тюрьмы, лагеря и пыток. Это очень грустная, очень несправедливая истина, но такие вещи не проходят бесследно. Перерывы в профессиональной подготовке и в карьере исследователя, длительная изоляция нарушит нормальное развитие научных способностей и профессиональных качеств ученого. В условиях преследований и жестокой борьбы у него сложился психологический комплекс гонимого пророка, отнюдь не способствующий трезвому исследованию. Упрямство, ненужный азарт, страсть к эпатированию и в результате — новый догматизм. А бесчеловечность среды незаметно вошла в плоть и кровь его учения, сделала учение антигуманистическим.
Трудно винить в этом автора. Он и сам — жертва.
В. 	Шаламов познакомил вольный мир с типичным образом лагерной Шехерезады — интеллигента, брошенного в среду урок и нашедшего способ адаптации к этой среде, способ выживания. Почти в каждом скоплении урок был такой рассказчик, ежевечерне «толкающий романы» для услаждения блатных. Я не знаю, был ли Лев Николаевич подобной Шехерезадой,


Мысли «привередливого рецензента»...
621
но похоже, что был (никак не хочу его этим унизить — самой лучшей Шехерезадой, самой благородной). Мог ли он, ученый и пропагандист истории, не поделиться своими неисчерпаемыми знаниями истории и историй, из которых каждая — увлекательный роман? Мог ли талантливый и страстный рассказчик удержать язык за зубами, когда все вокруг готовы внимать? И могли ли урки упустить такую возможность? По рукам ходит созданное Л. Н. Гумилевым блестящее переложение одного раздела испанской истории (отпадения Нидерландов) на феню — на блатной жаргон (целиком опубликовано
С. 	Снеговым в «Даугаве», 1990, № 11).
«В 1565 году по всей Голландии пошла параша, что папа — антихрист. Голландцы начали шипеть на папу и раскурочивать монастыри...» Затем в том же стиле повествуется, как «графа Эгмонта на кару с графом Горном по запарке замели, пришили дело и дали вышку», а «работяга Вильгельм Оранский поднял в стране шухер»... Чу, да ведь и в рассуждениях об этногенезе проскальзывают те же интонации, хоть и без блатных слов: «Кровь и при этой ситуации льется, но не очень, и жить можно» (ништяк!), «И правильно: не лезь в чужой этнос!»...
Можно гадать о том, повышало ли общение с «Шехерезадой» культурный уровень урок, смягчало ли их души. Но несомненно, что долгие годы адаптации к уровню слушателей не прошли бесследно для «Шехерезады». Шаламов утверждал, что лагерь неисцелимо уродует души всех, кто в нем находится, да и сам Лев Николаевич, помнится, говаривал то же самое. Предполагал ли он, что это применимо к нему самому?
Ученый рассказчик вынужден был не только подыскивать понятные слова, избирать привычные для слушателей обороты, но и ориентироваться на психологию слушателей, на их представления о мире. И этот опыт, к сожалению, прочно отпечатался в его собственной психике, закрепился, сказался на творчестве.
Пассажи о неких отчаянно смелых личностях, выламывающихся из социальной системы, не признающих законов (для них законы не писаны), очень близки воровскому фольклору, героизирующему урок, камерным и лагерным быличкам. Идеи, что одним такая «пассионарная» судьба на роду написана, а другим от рождения суждено влачить жалкое существование, оставаясь серой массой, — это ведь исконное убеждение урок, философское оправдание их паразитизма — ну, такая у них вольнолюбивая разбойная натура! Для урок характерно и убеждение в собственном рыцарстве, в том, что им присущи товарищество, взаимная выручка, «антиэгоистическая»


622
Л. С. КЛЕИН
мораль. На деле воровской мир отличается исключительной жестокостью, черствостью и отсутствием жалости — а разве не тем же отдают геополитические и этногенетические принципы Л. Н. Гумилева? Это им, уркам, люмпенам, свойственны черная зависть, злоба и презрение к богатеям-«торгашам», безусловное недоверие и ненависть к инородцам —■ всем этим чуркам, чучмекам, зверям, жидюгам, хохлам, а на периферии гигантской империи — и к москалям. Что ни говори, а Гумилев, увы, потрафляет этим чувствам, льстит низшим слоям коллективного самосознания. Его теория этногенеза и пассионарности родилась как выражение психологии люмпенов. А так как наше общество за семь последних десятилетий сильно люмпенизировалось, то в нем создалась база для быстрого и некритического восприятия проповедей Л. Н. Гумилева.
И в этом — не Гумилева винить. Но нельзя и молчать.
10. 	Dixi et animam levavi
Мне очень не хотелось браться за эту статью. Долго не мог решиться. Тяжко и горестно обрушивать столь резкую критику на своего доброго знакомого Льва Николаевича Гумилева — человека ярко талантливого, долго подвергавшегося несправедливым преследованиям, прошедшего сквозь ад и сохранившего все же способности к творчеству. Человека неизменно приветливого, за всю жизнь не сказавшего мне худого слова.
Зачем я пишу? Чтобы переубедить Льва Николаевича? Доказать ему, что он не прав, добиться от него отречения от его идей? Так не бывает, и я не настолько наивен. Расстроить его, лишить духа и самообладания? Слава богу, он выдержал уже немало нападок в те времена, когда осуждения в печати были по-настоящему опасны. Отнять у него поддержку его адептов, ею аудитории? Пустые надежды. Его почитатели — святоверующие. Более того, у них потребность в этой вере, в этих откровениях, в этих простых и романтичных объяснениях. Этим людям ничего не докажешь, только обозлишь.
Тогда зачем же?
Раньше упражнения Л. Н. Гумилева в этногенетике казались мне безобидными. Думалось: ну, пусть потешится пожилой и много страдавший человек с исковерканной судьбой, коль скоро нашлось занятие, доставляющее ему радость. Но в последние несколько лет стало ясно: это тема, которой играть нельзя. Не к мифическим рубцам космического луча прихлынула кровь — сочатся кровью межнациональные конфликты


Мысли «привередливого рецензента»...
623
в разных местах нашей страны, они сливаются уже в потоки крови. В межэтнических отношениях нужна, как нигде, сдержанность, осторожность, деликатность и ясность.
Я пишу прежде всего для тех (а их очень много), кто, догадываясь, что проповеди Гумилева ненаучны и опасны, затрудняются сформулировать, в чем их порочность. Я пишу также для тех, кому решительно не нравятся гумилевские диагнозы и рецепты, но кому, как и мне, импонирует сам Гумилев, для тех, кто, страдая от его все более одиозных выступлений, хотел бы отсеять в них плевелы от злаков, увидеть в его творчестве и основания для своей симпатии. Я пишу также для весьма многочисленных читателей, не сумевших составить собственное мнение, мучительно колеблющихся, готовых взвесить аргументы. У них есть доступные рядовому читателю книги Гумилева, но нет столь же доступно изложенных контраргументов.
И где-то в глубине души, у меня все же теплится надежда, что и сам Лев Николаевич, зная меня как человека, который никогда не был ему врагом, хотя бы задумается, постарается еще раз проверить свои методы, свои факты и свои аргументы. Основания для такой надежды содержатся в книге самого Л. Н. Гумилева. Он ведь, проявив мудрость, высказал допущение: «И то, что пишу я, вероятно, будет через полвека переосмыслено, но это и есть развитие науки» (С. 70).
Книга его написана на рубеже 60-х и 70-х, но идея пасси- онарности, по его собственному признанию, пришла к нему в марте 1939-и более пятидесяти лет назад (это когда имя Пассионарии — Долорес Ибаррури — еще звучало набатным призывом). Не настала ли пора переосмысления?
Л. Н. Гумилев подвел итог своему жизненному пути, написав «Автонекролог» («Знамя», 1988, № 4). Он дал, таким образом, понять, что переделывать поздно, все свершено. А между тем жизнь все-таки продолжается. Возможно, еще не поздно написать и «Авторецензию» на труды, в науке уже пережившие свое время.


в. и. КОЗЛОВ
О биолого-географической концепции этнической истории
Развитие марксистской исторической науки неизменно сопровождается острой идеологической борьбой против идеалистических и вульгарно-материалистических концепций. К числу последних относится географический детерминизм, утверждающий, что состояние и развитие всего общества или отдельных социальных, социально-политических (государственных) и других групп и институтов определяется главным образом географической средой или ее отдельными элементами, такими, как климат, ландшафт, географическое положение и т. п. Географический детерминизм оформился как особое учение в период становления буржуазного общества и поначалу играл положительную роль в борьбе против феодальной идеологии, поскольку его представители, проповедовавшие географо-материалистический подход к изучению общественного развития, выступали против идеалистических представлений о «божественной» сущности этого развития.
Однако уже в то время стала обнаруживаться методологическая несостоятельность этого учения. В основе его, как известно, лежал метафизический метод, стремящийся найти главную причину движения и развития изучаемых общественных явлений вне этих явлений. Между тем внешние причины, то есть связи и взаимодействия каких-либо вещей или явлений с другими, являются причинами второго порядка, а не первого. Географическая среда представляет собой важное и непременное условие жизни общества, но ею нельзя объяснить качественное разнообразие общественных явлений и их движение, то есть переход из одного качественного состояния в другое. После открытия К. Марксом и Ф. Энгельсом общих законов исторического развития, реализующихся в деятельности


О биолого-географической концепции...
625
людей, положительное значение географического детерминизма полностью сходит на нет, а сам он используется главным образом для обоснования геополитических и других реакционных концепций и учений*.
В конце XVIII—начале XIX в. стали оформляться различные биологические концепции общественных отношений и исторического развития. Центральное место среди них занимали так называемые антропологические концепции, рассматривавшие человека лишь как часть природы и игнорировавшие роль общественно-исторической практики в формировании сознания человека. Возникшая на основе таких концепций «антропологическая школа» пыталась доказать непосредственное влияние биофизиологических и антропологических особенностей людей на ход общественных процессов; крайние представители этой школы (Ж.-А. Гобино, Ваше де Лапуж и др.) создали реакционное учение о «естественном» неравенстве рас, широко используемое расистами. Близкой к биологическим концепциям была предложенная Г. Спенсером так называемая органическая теория общества, в которой общественная жизнь анализировалась и истолковывалась в чисто биологических терминах и понятиях (трудящиеся образуют якобы «руки» общества, правящие классы — его «голову» и т. п.). Показательно, что один из идейных предшественников фашизма, реакционный социолог Л. Гумплович, видел главную заслугу Спенсера в утверждении, будто бы «в основе социологии лежат законы биологии». Наконец, представители социального дарвинизма механически перенесли открытые Ч. Дарвином законы внутривидовой борьбы за существование на общественные взаимоотношения людей (в частности, национальные отношения, классовую борьбу и т. д.).
В конце XIX в. оформляются биолого-психологические концепции (фрейдизм, бихевиоризм и др.), пытающиеся объяснить поведение людей и общественные отношения биологически обусловленными особенностями их психики (главным образом — сферой подсознания), сводящие личное и общественное сознание к закрепленным условным рефлексам и т. д. Следует отметить, что эти психологические, как и некоторые биологические, концепции (например, социал-дарвинизм) в отличие от географического детерминизма развивались уже после становления исторического материализма, в значительной
*См. по этому вопросу, напр.: Гейден Г. Критика немецкой геополити¬
ки. М., 1950.


626
В. и. КОЗЛОВ
степени как реакция на него со стороны буржуазной науки и поэтому с самого начала обнаружили свою враждебность к нему; их основной вывод, сводившийся к тому, что социальное неравенство является якобы «естественным» следствием биологического (расового) или психобиологического неравенства, широко использовался наиболее реакционными партиями, в том числе и нацистами. Бурное развитие в XX в. естественных наук само по себе не изменило идеологическую ситуацию. Позиции диалектического и исторического материализма укрепились, однако сторонники географического, биологического и психологического объяснений особенностей общественного развития, истории отдельных стран и народов, объяснений, широко распространенных до сих пор в буржуазной литературе, пытаются использовать некоторые выводы естественных наук, спекулируют на их достижениях и еще не решенных проблемах.
Обращение к естественным наукам в целях историко-социологических построений полно опасностей и для тех наших ученых, которые недостаточно глубоко усвоили исторический материализм и слабо ориентируются во все увеличивающемся сложном историческом материале.
Данная статья посвящена критическому анализу биолого-географической концепции этнической истории, развернутой доктором исторических наук Л. Н. Гумилевым в статьях, опубликованных в 1965-1973 гг. в изданиях естественнонаучного профиля*. Это обстоятельство, видимо, и является причиной того, что его концепция ускользала до сих пор от внимания большинства историков и философов и избежала их критики.
*Гумилев Л. Н. По поводу предмета исторической географии (ландшафт и этнос) // Вестник ЛГУ. 1965. № 18; Его же. О термине «этнос». Этнос как явление // Доклады отделений и комиссий Географического общества СССР. Вып. 3. Л. 1967; Его же. Этнос и ландшафт // Известия Всесоюзного географического общества. 1968. № 3; Его же. Этногенез и этносфера // Природа. 1970. №№ 1, 2; Его же. Этногенез в аспекте географии // Вестник ЛГУ. 1970. № 12; Его же. О соотношении природы и общества согласно данным исторической географии и этнологии // Вестник ЛГУ. 1970. № 24; Его же. Этногенез — природный процесс // Природа. 1971. № 2; Его же. Этнос — состояние или процесс? // Вестник» ЛГУ. 1971. № 12; Его же. Сущность этнической целостности // Вестник ЛГУ. 1971. № 24; Его же. Этнология и историческая география // Вестник ЛГУ. 1972. № 18; Его же. Внутренняя закономерность этногенеза // Вестник ЛГУ. 1973. № 6.


О биолого-географической концепции...
627
Игнорируя работы советских ученых в области этнической истории и теории этноса*, Л. Н. Гумилев пишет: «История как наука — прибор нечуткий», она «не в состоянии ответить на вопрос: почему афинянину был ближе его враг спартанец, чем мирно торгующий с ним финикиец?» и т. п. «Кажется странным, — снисходительно замечает он, — что этнографы, историки и даже просто наблюдатели явления этноса, ни минуты не сомневаясь в его реальности, не смогли дать удовлетворительного объяснения понятию «этнос», как таковому... Не будем упрекать наших предшественников. В их руках еще не было методики, необходимой для решения проблем такого рода»**  ***.
Такой «новоизобретенной» Л. Н. Гумилевым методикой оказывается биолого-географический подход к этносу и явлениям этнической истории. Необходимость подобной методики не столько доказывается, сколько декларируется. «Ни одна из гуманитарных наук не дает ответа на существо проблемы этнологии и этногенеза и даже не позволяет создать терминологию, которая была бы точна и общепонятна. Поэтому попробуем обратиться к естественным наукам, географии и примыкающим к ней разделам биологии. Мы уже говорили, что целесообразно рассматривать человечество как вид Homo sapiens. Но тогда все закономерности развития любого вида млекопитающих применимы к людям, за исключением специфических особенностей, что в нашем аспекте не существенно». «Этнические явления лежат в сфере природы, и поэтому осмысление их возможно лишь путем применения той самой методики, которая дала такие блестящие результаты в физи- ческой географии, зоологии и учении о наследственности» . Уже эти исходные положения неверны, ибо даже если рассматривать человечество (социальную категорию) как биологический вид Homo sapiens, то и тогда более чем спорно применять к нему все закономерности развития любого вида млекопитающих.
*См.: Токарев С. А. Проблема типов этнических общностей (к методологическим проблемам этнографии) // Вопросы философии. 1964. № 11; Козлов В. И. О понятии этнической общности // Советская этнография. 1967. № 2; Чебоксаров Н. Н. Проблемы типологии этнических общностей в трудах советских ученых // Советская этнография. 1967. № 4, и др. работы. — См. также дискуссию об определении нации в журнале «Вопросы истории», 1966—1968 гг.
**Гумилев Л. Н. Этнология и историческая география. С. 74; Его же. Сущность этнической целостности. С. 97, 98.
***Его же. О термине «этнос». С. 13—14, 15.


628
В. И. КОЗЛОВ
Утверждая «правомерность» биогеографического подхода к этносу, Л. Н. Гумилев постоянно подчеркивает, что этнос — это «явление природы», что он относится к «биогео- графическим, а не к историко-социальным явлениям... Вне всякого сомнения, социальное развитие накладывает свой отпечаток на все другие формы движения материи, поскольку они связаны с людьми. Однако никогда и никто не пытался истолковать в социальном аспекте гравитацию или электропроводимость, эпидемии или половое влечение, смерть или наследственность, ибо это область естествознания»*. Когда проф. М. И. Артамонов выступил в защиту социальной природы этноса, то сразу же получил со стороны Л. Н. Гумилева отповедь. «Организм человека, — заявил Л. Н. Гумилев, — входит в биосферу Земли и участвует в конверсии биоценоза (изменении всего органического мира Земли. — В. К). М. И. Артамонов не может доказать, что профессор дышит иначе, чем бушмен, или размножается неполовым путем, или нечувствителен к воздействию на кожу серной кислоты»**  *.
Сам Л. Н. Гумилев не захотел или не смог дать сколько-нибудь четкого, развернутого определения этноса и ограничился лишь приближенными характеристиками. В одной его работе сообщается, что этнос является «биологической единицей, так- сонимически стоящей ниже вида (Homo sapiens. — В. К.) как populatio, а само этническое деление человечества... одним из способов адаптации к ландшафтам не столько в структуре, сколько в поведении»***; в другой — что этнос — это не состояние, а процесс и является «большой замкнутой системой с динамическим стереотипом поведения и оригинальной внутренней структурой, меняющейся в зависимости от прохождения фаз этногенеза»****, и т. п.
Л. Н. Гумилев не отрицает существования таких уже установившихся в исторической и этнографической литературе типов этносов, как племена, народности и нации; он пишет и о «социалистических нациях», но при изложении этнической истории пользуется этими терминами редко. Для своих рассуждений он вводит новые понятия: «суперэтнос», таксонимически стоящий выше этноса, и «субэтнос», стоящий ниже его. Примером суперэтноса в XIII в. Л. Н. Гумилев считает «мусульман
*Гумилев Л. Н. Этногенез в аспекте географии. С. 87.
** Его же. Этнос — состояние или процесс? С. 86.
"'Его же. О термине «этнос». С. 14-15.
"'Его же. Этнос — состояние или процесс? С. 88.


О биолого-географической концепции...
629
(араб, перс, туркмен, бербер)» и «франков (как называли всех католиков Западной Европы)». Такие термины, как «эллинистическая культура», «мусульманский мир», «европейская цивилизация» или «кочевая евразийская культура», пишет он в другом месте, — «не просто слова, а этнические целостности на один порядок выше тех, которые доступны этнографам- наблюдателям». Субэтносы подразделяются им на «консорции (группа людей, объединенных одной исторической судьбой) и конвиксии (группа людей, объединенных однохарактерным бытом и семейными связями)»; к числу первых относятся «нестойкие объединения разного рода: кружки, артели, секты, банды и т. п.», консорциями средневекового французского этноса считаются феодалы, рыцари, нотабли, высшее духовенство, ученые и др.; в качестве примера конвиксий — более стойких объединений — приводятся лишь русские старообрядцы*. Будучи сопряжены с понятием этноса, суперэтносы и субэтносы вместе с ним попадают в разряд биогеографических явлений.
Краеугольным камнем концепции Л. Н. Гумилева является идея о «пассионарности» как основной движущей силе процесса этногенеза и всей этнической истории. «Будучи явлением природы, — пишет он, — этнос... восходит к биосфере в понимании
В. 	И. Вернадского, т. е. к флуктуации “энергии живого вещества, которая проявляется в сторону, обратную энтропии...” (рассеивание тепловой энергии во Вселенной. — В. К.). Эта энергия, преломляясь через особенности нервной деятельности подсознания, меняет вектор метаболизма (обмена веществ. — В. К.) и создает психический эффект, названный нами пассионарно- стью. Вспышки пассионарности... создают изменения в популяциях и ведут к образованию специфических коллективов, которые мы называем этносами». Пассионарность определяется как «органическая способность организма абсорбировать энергию внешней среды и выдавать ее в виде работы»; подчеркивается, что «пассионарность нельзя рассматривать как социально-экономическое явление, ибо это противоречило бы закону сохранения энергии. Значит, она биологический признак, возникающий, как все признаки, вследствие мутаций и устраняемый естественным путем». «Так как пассионарность — биологический признак, то значит, что время от времени происходят мутации, настолько слабые, что они не затрагивают анатомии
*Гумилев Л. Н. О соотношении природы и общества. С. 42, 43; Его же.
Этнос — состояние или процесс? С. 89; Его же. Внутренняя закономер¬
ность этногенеза. С. 98; Его же. О термине «этнос». С. 13.


630
в. и. КОЗЛОВ
человека, а касаются только его поведения, т. е. нервной и, возможно, гормональной деятельности»*.
«Формирование нового этноса,—пишетЛ. Н. Гумилев,—всегда зачинается одной особенностью: непреоборимым внутренним стремлением небольшого числа людей к крайней активной целенаправленной деятельности, всегда связанной с изменением окружения (этнического или природного), причем достижение этой цели, часто иллюзорной или губительной для самого субъекта, представляется ему ценнее даже собственной жизни... Особи, обладающие этим признаком, совершают (и не могут не совершать) поступки, которые, суммируясь, ломают инерцию традиции и дают толчок созданию новых этносов». В качестве примеров «пассионариев» приводится Александр Македонский и основоположник ислама Мухаммед, Ян Гус и Наполеон, красочные эскизы деяний которых занимают в статьях Л. Н. Гумилева видное место**.
Мутации, лежащие в основе пассионарности и через нее — в основе этногенеза, происходят, по мысли Л. Н. Гумилева, в отдельных, особо благоприятных в ландшафтном отношении районах земного шара. Он пишет: «...Пассионарность не только передается от родителей к детям, но и возникает в определенные эпохи на строго очерченных регионах с размытыми границами». Благоприятные географические (ландшафтные) условия, при которых «только и может» начаться процесс этногенеза, «являются на поверхности земного шара скорее исключением, хотя и встречаются во всех частях света». По карте, составленной Л. Н. Гумилевым, такие районы занимают менее пятой части всей обитаемой суши: в Африке, например, это лишь долина Нила, часть Эфиопии и Западного Судана, в Азии — долина Хуанхэ, Индокитай, часть Монголии и Передней Азии, в Северной Америке — ареал южнее Великих озер, северная приполярная полоса и Южная Мексика с Юкатаном, в Южной Америке — Перуанское нагорье и т. д.***
Процесс этнообразования, развертывающийся вокруг появившихся в результате мутаций особо эмоциональных
* Гумилев Л. Н. О соотношении природы и общества. С. 44; Его же. Этногенез и этносфера // Природа. 1970. № 2. С. 50; Его же. Сущность этнической целостности. С. 101; Его же. Внутренняя закономерность этногенеза. С. 98.
“Его же. Этногенез и этносфера // Природа. 1970. № 2. С. 46-49, и др.
“'Его же. Этнология и историческая, география. С. 76; Его же. Этногенез и этносфера // Природа». 1970. № 1. С. 52.


О биолого-географической концепции...
631
людей — «пассионариев» — идет, по Л. Н. Гумилеву, стихийно. «В становлении первичного коллектива, зародыша этноса, главную роль играет неосознанная тяга людей определенного склада друг к другу». Он называет такую тягу «комплиментарностью» и подчеркивает: «Принцип комплиментарности не относится к числу социальных явлений. Он наблюдается у диких животных, а у домашних известен каждому как в позитивной (привязанность собаки или лошади к хозяину), так и в негативной форме». Характеризуя «схему этногенеза», Л. Н. Гумилев пишет: «...Первоначальный толчок, нарушающий инерцию покоя, — это появление поколения, включающего некоторое количество пассионарных особей. Они самим фактом своего существования нарушают привычную обстановку, потому что не могут жить повседневными заботами, без увлекающей их цели. Необходимость сопротивляться окружению заставляет их объединиться и действовать согласно: так возникает первая консорция, быстро обретающая те или иные социальные формы, подсказанные уровнем общественного развития данной эпохи. Порождаемая пассионарным напряжением активность при благоприятном стечении обстоятельств ставит эту консорцию в наиболее выгодное положение, что способствует увеличению числа ее членов за счет интенсивного размножения. Так создается этнос как система, где соподчиненность особей является условием существования»*.
Поскольку этнос как «явление природы» полагается не «состоянием», а «процессом» и поскольку в основе этого процесса лежит пассионарность людей, «биохимические процессы, формирующие их подсознание или сферу эмоций», постольку этническая история Л. Н. Гумилевым биологизируется и сводится к естественному циклу от рождения до смерти. «Этногенез, — пишет он, — инерционный процесс, где первоначальный заряд энергий (имеется в виду «пассионарный взрыв». — В. К.) расходуется вследствие сопротивления среды, что ведет либо к этническому равновесию с ландшафтным и человеческим окружением, т. е. превращению в реликт, либо к распаду этнической целостности, причем особи, ее составлявшие, входят в состав других этносов»**.
Основные этапы этнической истории определяются Л. Н. Гумилевым двояким образом. В одной статье он выделяет:
*Гумилев Л. Н. О соотношении природы и общества. С. 42, 43; Его же. Внутренняя закономерность этногенеза. С. 95.
**Его же. Этногенез и этносфера // Природа. 1970. № 2. С. 50; Его же. Внутренняя закономерность этногенеза. С. 95.


632
В. И. КОЗЛОВ
«1) этносы, входящие в биоценоз, вписывающиеся в ландшафт и ограниченные тем самым в своем размножении; этот способ существования присущ многим видам животных, как бы остановившимся в своем развитии. Лишайники, т. е. симбиоз водоросли с грибом, существуют с кембрия, тараканы и стрекозы — с карбона, крокодилы — с триасового, а муравьи и термиты — с мелового периода. В зоологии эти виды называются персистентами, и нет никаких оснований не применять этот термин к этносам, застывшим на определенной точке развития. И 2) этносы, интенсивно размножающиеся, расселяющиеся за границы своего биохора (определенного ландшафта. — В. К.) и изменяющие свой первичный биоценоз. Второе состояние в аспекте физической географии называется сукцессией». Сукцессией (а также «динамичным» или «историческим» состоянием) характеризуется рождение и развитие этносов, персистентностью — их умирание. Л. Н. Гумилевым составлена таблица различных признаков, характеризующих эти состояния; так, по признаку «отношения к потомству» для персистентности якобы типично «стремление ограничить прирост, детоубийство», а для «исторического состояния» — «стремление к беспорядочному размножению»*.
В другом месте, говоря об этнической истории, Л. Н. Гумилев выделяет в ней «период формирования» и период «утрат» или «упадка» этноса. Этот упадок объясняется главным образом уменьшением пассионарности. Он пишет: «Во-первых, понижение уровня напряжения происходит из-за постоянной гибели активных членов этноса; во-вторых, из-за упрощения этнической конструкции, вследствие чего создается кажущееся повышение активности, как правило, нетворческое. Эта вторичная активность является не следствием пассионарности (способности к сверхнапряжениям), а, наоборот, повышенной импульсивности, отсутствия моральных задержек, что правильнее назвать не признаком, а утратой признака. Особи этого склада не могли бы выжить и дать потомство, если бы в течение предшествовавшего периода не создавались особо благоприятные условия для выживания любого члена этноса. Субпассионарии не могут ни создавать, ни поддерживать достижения культуры и потому становятся жертвами либо соседей, либо самих себя»**.
*Гумилев Л. Н. Этнос как явление. С. 97; Его же. Этногенез в аспекте
географии. С. 91.
**Его же. О соотношении природы и общества. С. 46.


О биолого-географической концепции...
633
Представив этнос как «замкнутую систему», как «популяцию», отграниченную от других географическими и генетическими барьерами, Л. Н. Гумилев приходит к выводу о вреде межэтнических браков (или, как он пишет, «экзогамии»), якобы ведущих к упадку этноса. «Но к чему ведет экзогамия? — заявляет он. — К нарушению этнических традиций, ибо мать учит ребенка одним навыкам (в том числе языку), а отец — другим. Создается смешанный генофонд, в некоторых случаях дающий жизнеспособное потомство, а во многих — неполноценное, могущее поддерживать уровень жизни лишь за счет богатств, накопленных предками1, и, наконец, размываются межэтнические барьеры, вследствие чего этносы деформируются, а иногда ассимилируются друг с другом. Но самое главное, государство и другие общественные институты, создаваемые экзогамными этносами, недолговечны»*.
В приведенном высказывании промелькнули некоторые «социальные» моменты, однако следует учесть, что даже процесс передачи этнокультурных традиций новому поколению Л. Н. Гумилевым биологизируется и приравнивается к установленным в животном мире явлениям «сигнальной» наследственности. Для доказательства «вредности» межэтнических смешений Л. Н. Гумилев заимствует из физики понятие «поле». Оказывается, «этнос — это пассионарное поле одного ритма, ибо у другого этноса другой ритм... Первоначальный пассионарный взрыв создает популяцию особей, весьма энергичных и тянущихся друг к другу. «Поле» создает причину для их объединения и дальнейшей солидарности, чаще всего неосознанной. Но даже эта первичная консорция, вступая в соприкосновение со средой, организуется в систему корпускулярного типа, чем противопоставляет себя окружению». «Если этносы — процессы, то при столкновении двух несхожих процессов возникает интерференция, нарушающая ритм обоих компонентов». Особенно болезнен, по Л. Н. Гумилеву, «контакт двух и более суперэтносов», так как в этом случае «интерференция» пассионарных полей различного ритма естественно ведет к катастрофе. «Складывающиеся на уровне суперэтносов объединения, — подчеркивает он, — химерны, а значит, нестойки перед посторонним воздействием и недолговечны. Гибель химерной системы влечет аннигиляцию ее компонентов и вымирание людей, в эту систему вовлеченных»**.
* Гумилев Л. Н. Этнология и историческая география. С. 70; Его же. О соотношении природы и общества. С. 47.
"'Его же. Сущность этнической целостности. С. 101—102; Его же. Этнос — состояние или процесс? С. 90, 91.


634
В. и. КОЗЛОВ
Такова основная суть концепции Л. Н. Гумилева. Критический анализ этой концепции затруднен глобальностью его рассуждений, перед которыми даже известная историческая концепция А. Тойнби выглядит мелковатой. Кроме того, привлекаемый автором исторический и другой фактический материал соединен во многих случаях алогично, при помощи механически вставленных словечек «итак», «следовательно» и т. п. На опровержении таких алогизмов мы остановимся кратко.
Заметим прежде всего: если Л. Н. Гумилеву и показалось «целесообразным» рассматривать человечество только как биологический вид Homo sapiens, то из этого вовсе не следует, что этнические общности людей — племена, народности и нации являются лишь биологическими категориями, особыми популяциями, таксонимически стоящими ниже вида Homo sapiens, и что входящие в них социальные группы («артели, кружки и т. п.») аналогичны известным в биологии группировкам — консорциям*. Пользуясь аргументацией Л. Н. Гумилева, можно утверждать, что и общественные классы, например, тоже являются биологическими категориями, так как входящие в них люди (рабочие, крестьяне и т. п.) «размножаются половым путем» и «чувствительны к воздействию на кожу серной кислоты». Л. Н. Гумилев для объяснения историко-социальных явлений пользуется сравнениями и отождествлениями с природными явлениями и терминами, взятыми из естественных и даже из технических наук. Однако сравнение, как известно, не является еще доказательством; из того, что этнос назван «полем одного ритма», вовсе не следует, что эта терминология соответствует сущности этноса и что этнические контакты ведут к «интерференции», как это происходит, например, со световыми полями. Писать, что объединения «суперэтносов» «химерны, а значит, нестойки и недолговечны», столь же нелогично, как и утверждать, например, будто «соединение стекла и мела “огнеопасно”, а потому может загореться». Огнеопасные соединения действительно горят, но нужно еще доказать, что данная смесь может быть действительно названа «огнеопасной»... Приводимые Л. Н. Гумилевым исторические и этнологические «примеры» не подтверждают его выводов.
Отсутствие в построениях Л. Н. Гумилева логических доказательств делает излишним опровержение каждой его исходной посылки, к тому же многие из них выходят далеко за рамки
*См., напр.: Работное Т. А. Консорция как структурная единица
биоценоза // Природа. 1974. № 2.


О биолого-географической концепции...
635
истории и этнографии. Вряд ли целесообразно, в частности, рассматривать вопрос о биогенетических причинах появления «пассионариев» как людей с психическими отклонениями от нормы; в этом, вероятно, должны разобраться психопатологи. Так же, видимо, нецелесообразно подробно останавливаться на роли пас- сионарности в истории и этногенезе; отметим лишь, что в первобытную эпоху она, вероятно, не имела существенного значения. Людям с повышенной эмоциональностью, заставляющей их активно выступать против общепринятых и строго соблюдаемых соплеменниками будничных традиций и правил, не было места в обществе: их либо изгоняли из племени, либо просто убивали. Вопрос о роли «пассионарных» героев в классовых формациях представляет определенный интерес, однако историки-материалисты обращают больше внимания не на биографии «пассионарных» деятелей, а на закономерности общественного сознания и сдвиги в ходе исторического развития человечества, отдельных стран и народов, социальных классов и т. д.*
Исторический материализм признает социально-биологическую двойственность природы человека, но считает, что во всех формах общественной жизни определяющую роль играет социальное, а не биологическое «начало». Человек (homo) стал разумным (sapiens) лишь в ходе и в результате его социализации; качественным рубежом этого процесса можно считать этап, когда удалось поставить под социальный контроль явно биологические по своей природе отношения полов в процессе размножения**. Сапиентация каждого нового поколения возможна только в социальном окружении; умственный уровень современного ребенка, если он вырастет в волчьей стае, останется ниже, чем у неандертальца, выросшего среди подобных ему первобытных людей. В целом процесс сапиентации и социализации, будучи отчасти подобен обнаруженным у животных явлениям «сигнальной наследственности», качественно отличается от них и управляется сложной системой социально-культурных институтов.
Основу социальной жизни людей, всех их прямых и опосредованных связей и отношений, как установили К. Маркс и Ф. Энгельс, составляют производственные отношения. Ф. Энгельс писал: «Согласно материалистическому пониманию, определяющим моментом в истории является в конечном
*См. по этому вопросу сборник «История и психология». М., 1971.
“Эта мысль Ф. Энгельса подробно рассмотрена в книге: Семенов Ю. И.
Возникновение человеческого общества. М. 1965.


636
в. и. КОЗЛОВ
счете производство и воспроизводство непосредственной жизни. Но само оно опять-таки бывает двоякого рода. С одной стороны — производство средств к жизни: предметов питания, одежды, жилища и необходимых для этого орудий, с другой — производство самого человека, продолжение рода»*. В первом случае отношения людей могут быть названы социально-экономическими, во втором — социально-биологическими, однако основные закономерности воспроизводства населения определяются опять-таки не биологическими, а социальными факторами**.
Знаменательно, что появление первых этнических общностей — племен было обусловлено необходимостью организации обоих этих видов производства. Выполнение первой задачи обеспечивалось общественным трудом в рамках племенной территории , второй — делением племени на два (или большее четное число) экзогамных родов, между членами которых заключались браки. Никакой «биологической» сущности в родоплеменном типе этнической общности, конечно, нет. Что же касается географических условий, то при низком уровне развития производительных сил они действительно оказывали существенное влияние на жизнь людей; они могли сильно замедлить или, напротив, ускорить развитие отдельных этнических общностей, однако сами по себе не определяли ни сущности этого вида общности, ни сущности этногенеза, например, повсеместно распространенных в ту эпоху процессов этнического деления, в результате которых появлялись все новые и новые племена.
В классовых формациях некоторые функции родоплеменных образований отмирают, заменяются другими, но прежняя связь этнических общностей с социально-экономическими сторонами жизни сохраняется. Эта связь четко проявилась на стадии формирования наций, при становлении капиталистического производства, когда наиболее благоприятные условия для такого производства обеспечивали именно национальные (языково-территориальные) рамки. В. И. Ленин указывал: «Во всем мире эпоха окончательной победы капитализма над феодализмом была связана с национальными движениями. Экономическая основа этих движений состоит в том, что для полной победы товарного производства необходимо завоевание внутреннего рынка буржуазией, необходимо государственное
* Маркс К. и Энгельс Ф. Соч. Т. 21. С. 25-26.
**См.: Марксистско-ленинская теория народонаселения. М., 1974. "*См.: Зибер Н. И. Очерки первобытной экономической культуры. М.,
1957.


О биолого-географической концепции...
637
сплочение территорий с населением, говорящим на одном языке, при устранении всяких препятствий развитию этого языка и закреплению его в литературе. Язык есть важнейшее средство человеческого общения; единство языка и беспрепятственное развитие есть одно из важнейших условий действительно свободного и широкого, соответствующего современному капитализму торгового оборота...»*. В результате промышленной революции прежнее и без того не определяющее и, как правило, лишь косвенное влияние географических условий на ход общественного развития, на течение этнических (национальных) процессов еще более ослабевает.
Сказанное не следует понимать, конечно, в том смысле, будто бы развитие науки и техники уже предоставило человеку полную независимость от природы; современное бурное развитие экологии (в том числе экологии человека) как науки о закономерностях взаимоотношений организмов (популяций) и среды их обитания свидетельствует как раз о признании определенной зависимости человека от природы. В нашем случае речь идет о том, что экология не может и не должна определять социологию, что сущность общественных форм и основные закономерности их исторического развития не определяются географическими или биологическими факторами. В разных природно-географических зонах могут возникнуть государства, однотипные в социально-политическом отношении, могут сложиться однотипные этнические общности, например, нации, и, напротив, в однотипных природных условиях могут возникнуть и развиваться разные по своему характеру государственные, классовые или этнические общности.
В своей последней из разбираемых нами статей Л. Н. Гумилев заявляет, что его концепция этногенеза, этнической истории якобы «соответствует полностью» теории диалектического и исторического материализма**. Для подтверждения своей мысли о том, что «стимулом развития цивилизации были не столько идеи или глубокие политические соображения, сколько алчность — эмоция, коренящаяся в сфере подсознательного»***, он даже ссылается на Ф. Энгельса. Однако такие, мягко говоря, некорректные ссылки не могут ввести в заблуждение. Основополагающий вывод К. Маркса и Ф. Энгельса состоит в том, что в основе развития цивилизации
‘Ленин В. И. ПСС. Т. 25. С. 258.
**См.: Гумилев Л. Н. Внутренняя закономерность этногенеза. С. 102.
“‘Его же. О термине «этнос». С. 7.


638
В. И. КОЗЛОВ
и всего человеческого общества лежит диалектическое взаимодействие производительных сил и производственных отношений. Рассматривая этнические (в том числе национальные) проблемы, вопросы этнической истории и этнических отношений, классики марксизма-ленинизма подчеркивали их зависимость от социально-экономических факторов, их социальную, а не биологическую или биогеографическую природу. Оценивая роль субъективных (в том числе и психологических) факторов в истории, они связывали их с общественным сознанием, а через него опять-таки — с ведущими социально-экономическими факторами развития общества*.
В целом развиваемые Л. Н. Гумилевым идеи не согласуются с историческим материализмом; многие из этих идей ведут к ошибочным выводам, усугубляемым тем, что они затрагивают очень щепетильную область, связанную с этническими отношениями и национальным вопросом, то есть с областью, которая является объектом постоянной и острой идеологической борьбы. Если племена, народности и нации отнесены Л. Н. Гумилевым к «явлениям природьР), возникшим под воздействием мутаци- онно обусловленных биопсихических сил, а этногенетические мутации приурочены к определенным ареалам земной поверхности, то в результате этого все народы, возникшие за пределами таких ареалов, оказываются как бы «незаконнорожденными». Поскольку процессы этногенеза фактически шли на всей территории ойкумены, то в положении «незаконнорожденных» оказывается большинство народов мира: в СССР к ним, по Л. Н. Гумилеву, должны быть отнесены, например, все народы Прибалтики, Поволжья, Кавказа, Средней Азии, Сибири и Дальнего Востока, на Индостанском полуострове — бенгальцы, ассамцы, бихарцы, маратхи, телугу, тамилы и многие другие. Биологическое неравенство народов по происхождению дополняется их неравенством по стадиям развития от «рождения» до «смерти»; само собой понятно, что отношение Л. Н. Гумилева к этносам, находящимся в стадии биологического расцвета, иное, нежели к этносам, которые застыли в своем развитии, а тем более к этносам, обреченным, по Л. Н. Гумилеву, самой природой на вымирание.
Высокомерное отношение Л. Н. Гумилева к народам, сравнение их с лишайниками, муравьями, крокодилами и т. п., приписывание им явно отрицательных черт жизни (например,
*См. по этому вопросу, напр.: Чагин Б. А. Ленин о роли субъективного
фактора в истории. Л., 1967.


О биолого-географической концепции...
639
части — «детоубийство», остальным — «беспорядочное размножение») сочетается у него с пренебрежительным отношением к массе людей, составляющих этносы. Подавляющее большинство людей, по Л. Н. Гумилеву, это—«субпассионарии»2, которые сами не могут ни выжить, ни дать потомство, если нет других, особых в биопсихическом отношении людей — «пассионариев» типа Александра Македонского и Мухаммеда, Чингисхана и Наполеона, вокруг которых они группируются по принципу «комплиментарности», как домашние животные вокруг своего хозяина. Проф. М. И. Артамонов правильно подметил, что эта концепция снова возвращает нас к идеологически вредной теории героев и толпы*, но, добавим, с той существенной разницей, что, если подобное неравенство людей обусловлено, по мнению Л. Н. Гумилева, действием биологических мутаций, то отсюда вытекает, что оно не может быть изменено никакими социальными преобразованиями.
Столь же серьезные ошибки допускает Л. Н. Гумилев при характеристике взаимодействия этносов, или, иными словами, национальных отношений. Известно, что, изучая эту проблему, классики марксизма-ленинизма пришли к выводу, что острые национальные трения, этнические конфликты обусловлены в конечном счете конфликтами в экономической сфере, в области производственных отношений и что в результате социалистической революции и связанных с ней преобразований национальные отношения будут развиваться гармонично, на основе дружбы и сотрудничества народов, причем процесс сближения наций завершится в конечном счете их слиянием. При анализе национальных отношений классики марксизма-ленинизма всегда разграничивали отношения, инспирированные правящими классами, от естественно развивающихся отношений народных масс; В. И. Ленин, резко выступая, например, против ассимиляторской политики царизма, положительно оценивал естественную ассимиляцию, указывал, что она является одним «из величайших двигателей, превращающих капитализм в социализм»**. Несомненно, положительное значение имеют процессы консолидации — объединения этносов в более крупные этнические общности; в советское время такие процессы наблюдались, например, в Средней Азии, где из родоплеменных и этнографических групп шло формирование туркменской, киргизской, узбекской наций. В результате распространения
* Артамонов М. И. Снова «герои» и «толпа»? // Природа. 1971. № 2.
"Ленин В. И. ПСС. Т. 24. С. 125.


640
В. и. КОЗЛОВ
межэтнических браков, расширения культурно-языковых контактов и т. п. на базе экономического и политико-идеологического единства всех советских людей в СССР возникла новая историческая общность людей — советский народ.
Л. Н. Гумилев же утверждает, будто бы всякие гармонические контакты между этносами в принципе столь же невозможны, как контакты между биологически не совмещающимися организмами или между физическими полями «разного ритма»3, соединение которых ведет к «интерференции». Этот закон, по мнению Л. Н. Гумилева, «естественен», поэтому его не могут изменить никакие социальные революции. Естественная ассимиляция представляется ему своего рода злом, смешанные в этническом отношении браки, по его представлениям, дают неполноценное, нежизнеспособное в генетическом отношении потомство; «государство и другие общественные институты», созданные на базе межэтнических смешений, представляются «недолговечными» и т. д. и т. п. Приведенный в защиту этого положения пример хуннов, которые, покорив северных китайцев и смешавшись с ними, произвели слабое потомство, занимавшееся якобы «людоедством и предательством близких»*, — сомнителен и уж, во всяком случае, не типичен. Всегда и повсеместно распространенные этнические связи в подавляющем большинстве случаев давали положительные результаты. Почти все этносы мира имеют смешанное происхождение. Бразильцы, мексиканцы, кубинцы и многие другие жизнеспособные нации Америки возникли, как известно, в результате смешения этнических групп, разнящихся не только в языково-культурном, но ив расовом отношении. На территории СССР издавна развивались самые различные контакты как на уровне этнических групп, которые, по Л. Н. Гумилеву, относятся к рангу «суперэтносов» (главным образом между «славяно-православным» и «тюрко-мусульманским» суперэтносами), так и особенно на уровне этносов. За годы Советской власти положительные в своей основе процессы сближения и слияния этносов усилились; по переписи 1959 г., в СССР насчитывалось 5,2 млн. этнически смешанных семей (свыше 10 % от общей численности семей), к 1970 г. число их возросло до 7,9 млн. человек (13,5 % всех семей)»**. Как ни странно, но Л. Н. Гумилев относит большинство таких браков к «неполноценным», и смешения людей
‘Гумилев Л. Н. Этнос — состояние или процесс? С. 91.
“Итоги Всесоюзной переписи населения 1970 года. Т. VII. Миграции
населения, число и состав семей в СССР. М., 1974. С. 272.


О биолого-географической концепции...
641
различной национальности, таким образом, попадают соответственно в разряд «химер». Такими рассуждениями Л. Н. Гумилев, по существу, оправдывает национальную сегрегацию и евгенические законы о запрещении национально-смешанных браков, как это делают наиболее реакционные националистические и расистские партии буржуазного общества.
Своей концепцией этнической истории Л. Н. Гумилев, по существу, оправдывает жестокие завоевания и кровопролитные межэтнические конфликты4. В чем же виноваты Чингисхан, Наполеон или Гитлер и, главное, причем тут феодальный или капиталистический строй, если «пассионарная» активность таких «героев» была вызвана биологическими мутациями, а сами они и поддерживавшие их группы, проводя завоевательные войны, следовали лишь биогеографическим законам развития монгольского, французского или германского этносов? Происходят мутации, возникают «пассионарии», имеющие в своем подсознании отклонения от нормы, а «лучший выход при избытке пассионарности, — как пишет Л. Н. Гумилев, — расширение ареала»*. Вызванная борьбой за это расширение гибель миллионов людей должна быть объяснена, по Л. Н. Гумилеву, «биологической несовместимостью» завоевателей и завоеванных; к тому же основную массу последних составляли «субпассионарии», якобы обреченные природой на вымирание. В своих статьях Л. Н. Гумилев неоднократно подчеркивает «естественно-стихийный» характер межэтнических конфликтов, их независимость от социально-классового строя общества. Рисуя историю таких конфликтов на Американском континенте, он, например, пишет: «Истребление индейцев, работорговля, расправа с франкоиндейскими метисами в Канаде... все эти события совершались неорганизованно и стихийно. Правительства США и Канады затем просто санкционировали совершавшиеся факты и извлекали из них выгоду»**. Комментарии к таким «выводам», как говорится, излишни.
Выше уже отмечалось, что концепция Л. Н. Гумилева носит не только глобально-этнический, но и более широкий—глобальный социально-исторический характер. За пределы собственно этнической тематики Л. Н. Гумилев выходит неоднократно — то при сопоставлении этнической и социально-классовой структуры общества, то при характеристике основных исторических этапов этнического развития. Игнорирование им социально¬
* Гумилев Л. Н. О соотношении природы и общества. С. 46.
“Его же. Этногенез в аспекте географии. С. 89.


642
В. и. КОЗЛОВ
классовых моментов в этнических отношениях, видимо, вызвано тем, что классовое «состояние» представляется ему по сравнению с этническим (то есть, как он полагает, биогеографическим) крайне неустойчивым. «Воин, попавший в плен, — пишет Л. Н. Гумилев, — становился рабом, а сбежав, мог превратиться в феодала»*. Такой единичный случай ничего, конечно, не доказывает; в действительности общественные классы являются устойчивыми социальными группами, со своей особой идеологией и т. п. Тем не менее именно представление о неустойчивости социально-классовой структуры ведет Л. Н. Гумилева к мысли об определяющей роли этнических (то есть в его понимании в конечном счете биогеографических) факторов в жизни общества. Выше уже приводилось его высказывание о том, что «экзогам- ность» (то есть брачное смешение) этносов неизбежно влечет за собой неустойчивость созданных на их основе государственных и других социальных форм. В другом месте, характеризуя этносы, вышедшие за рамки отведенных им географических ареалов, Л. Н. Гумилев пишет: «Такие системы весьма продуктивны в смысле экономики благодаря разделению труда и специализации; у них неплохая сопротивляемость этническому окружению.., но внутренний пассионарный толчок, как правило, опрокидывает их с потрясающей легкостью»**.
В последней из своих статей Л. Н. Гумилев дает схему социальной жизни на различных стадиях исторического развития этноса «от зарождения реликтовой фазы, пользуясь однозначным мерилом: императивом коллектива по отношению к отдельной особи». По этой схеме фаза становления этноса требует от вновь образовавшегося коллектива предельной слаженности и мобилизации по формуле «будь тем, кем ты должен быть». Король или хан должен вести себя как властелин, воин — как воин, раб — как раб. В дальнейшем этот императив сменяется формулой «будь самим собой», затем формулой «будь таким, как я», позже — «будь таким, как мы» и, наконец, в реликтовой фазе — «будь сам собой доволен»***. Данная схема явно грешит надуманностью. Но дело даже не в этом, а в том, что если следовать Л. Н. Гумилеву, то выходит, что возникший под действием биопсихических сил этнический коллектив, подчиняясь биогеографическим законам своего развития, диктует входящим в него людям или классово-социальным
* Гумилев Л. Н. Этнос — состояние или процесс? С. 87.
**Его же. Внутренняя закономерность этногенеза. С. 97.
‘“Там же. С. 99.


О биолого-географической концепции...
643
группам правила поведения, заставляет, например, во имя этого этнического развития раба оставаться рабом, крепостного — крепостным и т. д. Революция и даже просто социальный протест против классового гнета, нарушающие схему биогеог- рафической эволюции, выглядят при этом противоестественными, противными «законам природы».
Завершая характеристику этой стороны концепции Л. Н. Гумилева, целесообразно хотя бы вкратце изложить его представление о развитии Западной Европы в средние века. Некоторые вопросы средневековой истории, и прежде всего проблема генезиса феодализма, продолжают изучаться советскими историками, но, кажется, никто уже не спорит о том, что феодализм возник здесь как результат действия процесса распада античного рабовладельческого строя и процесса разложения общинного строя у германских и других племен. По Л. Н. Гумилеву же, все зависело от эволюции «пассионарных» сил. «В VIII веке... — пишет он, — Западная Европа переживала глубокий упадок... Арабы дошли до Луары; авары простерли набеги до Рейна, и лопари оттеснили скандинавов на юг полуострова. Хозяйственная система, унаследованная от Рима, пришла в полный упадок, так что на территории Франции восстановился девственный лес. Последнее указывает на исключительное снижение пассионар- ности, так как самый консервативный класс — крестьяне снизили интенсивность обработки земли до минимума, позволявшего только что не умереть с голоду. Короли даже в то время получили прозвище «ленивых»... Неотвратимый упадок пассионарности влек за собой распад культуры, экономики, политической власти. Но в IX в. положение изменилось радикально. Произошли «феодальная революция» и движение викингов... Викинги не обладали особой храбростью, но скрывали боязнь битвы, наедаясь опьяняющими мухоморами. В опьянении они были неукротимы, но ведь другие бросались в атаку трезвыми. Иными словами, викинги были людьми несколько отличного от прочих склада. Они обладали пассионарностью. Естественно, что мало пассионарные норвежцы предпочитали сидеть дома и ловить селедку. Зато скандинавские пассионарии разнесли славу своей ярости по всей Европе и вынудили ее обитателей защищаться... Тогда отдельные инициативные военачальники возглавили тех, кто хотел и мог обороняться, например, Эд, граф Парижа. Население предпочло иметь энергичных правителей и отказало законным монархам в покорности. Феодалы захватили власть в Европе...»*.
* Гумилев Л. Н. Этнология и историческая география. С. 77.


644
В. И. КОЗЛОВ
Ссылка при решении проблем генезиса феодализма на мухоморы, которыми викинги подкрепляли свою «пассионарность», может, конечно, вызвать у историков улыбку, но в целом такое изложение истории раннесредневековой Западной Европы не выдерживает никакой критики.
Склонность к географическому детерминизму проступала еще в работах Л. Н. Гумилева по кочевым обществам, основные этапы истории которых объяснялись изменениями климата*. Обращение его в последние годы к проблемам этнической истории привело к разработке биолого-географической концепции, методологические изъяны которой лишь частично скрыты за внешне яркими, хотя и не всегда относящимися к теме историческими картинками из жизни китайцев под властью хун- ну, деятельности «пассионарного» Мухаммеда и «непассионарного» Михаила Романова и т. д. и т. п. Статьи Л. Н. Гумилева охотно перепечатываются в буржуазной прессе**, что создает превратное представление о взглядах советских ученых в области этнической истории. Перед советскими учеными — историками и этнографами — стоят важные научные проблемы, часть из которых находится на стыке с географией, экологией и психологией. Концепция же Л. Н. Гумилева не только не продвигает вперед исследование проблем, связанных с изучением конкретного влияния географической среды на социально-экономическое развитие тех или иных стран и народов мира и оценкой конкретной роли социально-психологических факторов общественного развития, но и мешает их подлинно научному решению.
*См.: Гумилев Л. Н. Хунну. М., 1960; Его же,- Открытие Хазарии. М., 1966 и др.
“См., напр., американский журнал Soviet Geography. Rev. and Transl. 1973. NqNq 5, 6 etc.


€4^
В. и. КОЗЛОВ Что же такое этнос?
Изложенная Л. Н. Гумилевым «географо-психологическая» концепция этноса и этнической истории в основе своей биологическая; этносы (или народы), согласно идее Л. Н. Гумилева, соотносятся с географическим ландшафтом, как соотносится с природной средой обитания любой другой биологический род или вид. Сама этническая история и движущие ее «пассионарные» силы определяются биохимическими процессами взаимодействия организма и природной среды и сводятся, в конечном итоге, к обычному биологическому циклу: рождение — зрелость — смерть. Географический детерминизм особенно четко проявился в том, что возникновение и развитие этносов, по Л. Н. Гумилеву, приурочивается лишь к определенным географическим районам. Судя по опубликованной карте, к числу таких районов относится, например, вся Западная Европа, но не относится ни Прибалтика, ни Кавказ, ни Средняя Азия, ни Сибирь; относится Индокитай, но не относится большая часть Индии и Передней Азии; относится долина Нила с Эфиопией и небольшая часть Западного Судана, но не относится вся остальная Африка, и т. д. Таким образом, в результате умозрительных построений Л. Н. Гумилева сотни народов мира оказываются как бы на положении незаконнорожденных.
Первая и основная посылка наших рассуждений об этносе и этнических процессах — то, что общности людей, именуемые этносами или народами, относятся не к биологическим, а к социальным категориям. Конечно, человек как высшая ступень развития живых организмов — порождение природы и испытывает влияние природной среды. Однако в отличие от животных человек не только пользуется продуктами природы, но и противостоит ей, активно воздействуя на нее и изменяя ее. Создание и использование орудий труда ознаменовало собой переход


646
В. и. КОЗЛОВ
к человеческому обществу, которое характеризуется специфическими законами развития, отличными от биологических. В обществе нет никаких биологических связей, которые в то же время не были бы социальными. Показательно, что само человеческое общество сложилось не тогда, когда обезьяночеловек, ударяя камнем о камень, сделал первое рубило, а тогда, когда даже биологические в своей основе брачно-половые и родственные отношения стали социально-регулированными*.
Среди всего разнообразия социальных форм и отношений выделяется два их жизненно важных вида. Ф. Энгельс писал: «Согласно материалистическому пониманию, определяющим моментом в истории является, в конечном счете, производство и воспроизводство непосредственной жизни, но само оно, опять- таки, бывает двоякого рода. С одной стороны — производство средств к жизни: предметов питания, одежды, жилища и необходимых для этого орудий; с другой — производство самого человека, продолжение рода»**. Показательно, что первая исторически возникшая социальная организация — племенная общность людей, считающаяся и первым типом этнической общности, обеспечивала выполнение именно этих основных функций воспроизводства жизни.
Родоплеменная форма социальной организации была универсальным этапом в развитии всех народов мира и возникала повсеместно, где жили первобытные люди, вне зависимости от природных условий. Что же касается «пассионарности», то на протяжении тысячелетий первобытной истории она вообще не играла никакой роли. Людям с повышенной эмоциональной активностью, заставлявшей их выступать против традиций и правил, определяющих жизнь соплеменников, не было места в обществе: их либо изгоняли из племени, либо просто убивали.
Как бы ни старался Л. Н. Гумилев показать, что «социальные и этнические процессы различны по своей природе», в действительности этнические процессы, лежащие в основе возникновения или изменения этносов,— это разновидность социальных процессов. Основным видом этих процессов в первобытную эпоху были процессы этнического разделения, когда разросшиеся в своей численности племена делились на части, переселявшиеся в другие районы и становящиеся самостоятельными племенами. Именно эти процессы лежали в основе
‘Эта мысль Ф. Энгельса подробно рассмотрена в кн.: Семенов Ю. И.
Возникновение человеческого общества. М., 1965.
“Маркс К. и Энгельс Ф. Соч. Т. 21. С. 25-26.


Что же такое этнос?
647
расселения людей по земному шару из области (или нескольких областей) формирования Homo sapiens; они же привели и к возникновению множества новых этносов со своими языками, культурой ит. п.; только в Австралии перед приходом туда европейцев было около 500 племен со своими языками.
В конце первобытнообщинной эпохи стали развиваться процессы этнического объединения. Вначале они выражались в появлении союзов племен, подобных известной Лиги ирокезов; после разложения родоплеменного строя, с возникновением классов и государств — в формировании народностей и наций. Эти более крупные этносы по сравнению с предшествовавшими им племенами возникали не в каких-то немногих местах земного шара, а в широкой, протянувшейся через все материки зоне, сравнительно благоприятной для жизни человека, будь то равнинная или горная местность, лесной, степной или полупустынный ландшафт. Природная среда, оказывая благоприятное или неблагоприятное влияние на развитие производства и рост численности населения, влияла и на развитие этнических процессов, однако она не определяла ни сущности этих процессов, ни форму социальных образований — этнических общностей. Конечно, природная среда накладывала отпечаток на некоторые характерные черты этноса, в первую очередь на особенности материальной культуры, но это не приводило к какой-то органической связи этноса с ландшафтом. Русские, например, сформировались как этнос в лесных ландшафтах средней полосы Восточноевропейской равнины, но затем расширили свою этническую территорию и ныне живут на берегах северных морей, в предгорьях Кавказа, в оазисах Средней Азии и в степях Забайкалья.
Вторая посылка наших рассуждений по определению сущности этноса состоит в признании того факта, что социальная жизнь людей не сводится к этнической (национальной) и что этнос является лишь одним из видов социальной общности. Даже на первобытнообщинной стадии, относительно бедной социальными формами, наряду с племенем существовали родовые и семейные группы, фратрии, половозрастные группировки, религиозно-магические союзы и др. Дальнейшее развитие человечества сопровождалось отмиранием части старых и появлением множества новых социальных общностей: государственных, религиозных классовых, профессиональных, сословных и др.
Многие недостатки статьи Л. Гумилева обусловлены тем, что рассматривает этнос изолированно как единственный исторически сложившийся вид общности людей. Это упущение бросается в глаза даже том случае, если принять его биологическую


648
В. и. КОЗЛОВ
концепцию этноса: все, для того, чтобы определить сущность какого-то биологического вида, основное внимание следует уделить внутривидовым, а межвидовым различиям. В действительности этносы — это социальные образования, необходимость сопоставления которых другими общностями усиливается само сопоставление усложняется очень сложным переплетением социальных связей. Один и тот же человек, одна и та же группа людей могут одновременно входить в раз личные социальные общности и при определенных условиях будут проявлять себя как часть одной, при других условиях — как часть другой общности.
История показывает, что этнические связи, игравшие жизненно важную роль на первобытнообщинной стадии, в раннеклассовых формация сильно ослабевают. Замена родовой структуры населения территориальной, а племенной — государственной приводит к тому, что в области организации материального производства этнос уступает свою роль государству. В социально-политической жизни на первое место выдвигаются классы; несомненно, например, что деление на свободных и рабов в Римской империи имело большее значение, чем принадлежность людей к тем или иным этническим группам. Сильно повышается, особенно в области духовной жизни роль религии. Французы-католики рьяно уничтожали французов- протестантов (гугенотов), вынуждая их бежать в Англию; притесняемые протестантами-англичанами, католики англичане искали помощи у католиков Франции. Очень сильным было влияние религии в странах Азии, где религиозная принадлежность в течение многих столетий имела большее значение, чем этническая. Об этом — уже в новейшее время — наглядно свидетельствовало разделение прежде единой Британской Индии на два государства: Индию, с преимущественно индуистским, и Пакистан с преимущественно мусульманским населением. При этом некоторые народы, например бенгальцы и пенджабцы, оказались разобщенными.
В отличие от расовой общности индексами социальной принадлежности служат не антропологические особенности, например цвет кожи, черты лица и т. п., а язык и особенности культуры и быта; лишь некоторые расовые общности (например, негры США) приближаются к этническим. Религиозная общность отличается от этнической тем, что связи между входящими в нее людьми не прямые, а косвенные, основанные на вере этих людей в одного и того же бога (или богов) и святость его представителей; весьма важная отличительная черта таких; связей — их экстерриториальность. Если же религиозная


Что же такое этнос?
649
общность имеет свою территорию и охватывает людей, говорящих на одном языке, то ее бывает трудно отделить от этнической. Так, сикхи, упомянутые Л. Н. Гумилевым в числе двух сложившихся в Индии народов, являются все же по своему происхождению не этнической, а религиозной общностью.
Сложнее всего, пожалуй, обстоит дело с разграничением этноса и государственной общности людей, так как этническая (национальная) общность почти всегда стремится иметь какие- то формы государственной автономии, а существование государства способствует созданию в его границах единого этноса из разнородных в этническом отношении групп населения. Для такого разграничения можно использовать язык, особенности культуры, быта и другие символы этнической принадлежности, не совпадающие с символами государственной принадлежности. Однако в случае однонациональных государств уже такой подход далеко не всегда решает вопрос. Эволюция этносов в классовых формациях в разных странах и различных условиях шла по-разному, но почти всюду — очень сложными путями. В тех случаях, когда у людей, входящих в этносы, имелась общность религии и особенно — свое государство, этническая общность выступает достаточно четко, и не только как объект, но и как субъект исторического процесса. В случае, когда таких совпадений не было, очертания этноса расплывались и терялись. Изменялись этносы, изменялись представления о них и термины, применяемые для их обозначения.
Л. Н. Гумилев отчасти прав, когда пишет, что этапы развития этносов не совпадают с общественно-экономическими формациями. При этом мы имеем в виду действительную эволюцию этносов, а не те биологические этапы от рождения до смерти, о которых говорит Л. Н. Гумилев; сомнительно, чтобы и сам он ответил, на какой стадии подобного развития находились, например, двести лет назад японский и китайский этносы и на какой стадии они находятся в настоящее время. Вместе с тем, ясно, что раннеклассовые формации в целом характеризуются упадком этнических связей, а капиталистическая эпоха — их возрождением.
Это возрождение роли этнических (теперь уже в виде национальных) общностей с развитием капиталистического производства было связано с двумя существенными признаками этноса — с языковой и территориальной общностью входящих в него людей. Классическое описание этого процесса дано В. И. Лениным*.
*Ленин В. И. ПСС. Т. 25. С. 258.


650
В. и. КОЗЛОВ
Материальные предпосылки национальных движений усиливались идеологическими. Для того чтобы лучше использовать этническую (национальную) принадлежность в конкурентной борьбе, буржуазия и обслуживающая буржуазное общество интеллигенция развивают идеологию национализма. Зерна национализма питаются прежде всего психологически естественной симпатией к людям того же языка, культуры, внешнего вида и т. д. и столь же естественной настороженностью по отношению к этнически чуждым людям. В преимущественно однонациональных странах национализм сливался с патриотизмом, с любовью к родной земле и преданностью государству.
Национальное чувство не является врожденным. Дети—без- национальны и теряют это свойство, главным образом, под воздействием воспитания в семье, школьного образования, печати и других средств массовой информации, а также при контактах с людьми другой этнической принадлежности. Но, так или иначе, такие чувства возникают и становятся важной основой национального самосознания и самоопределения.
Несмотря на сильные материальные предпосылки и идеологическую поддержку, отмеченные В. И. Лениным стремления к государственности национальной далеко не всегда претворялись в жизнь. В одних случаях этому препятствовала прочность исторически сложившихся многонациональных государств, в других — существование больших областей со смешанным этническим составом населения и невозможность территориального разграничения по национальному признаку. В результате этого создалась весьма сложная картина различных форм существования этносов, с которой и приходится иметь дело современному исследователю: этносы, имеющие те или иные формы национальной государственности и не имеющие таковых; этносы, компактно заселяющие определенную территорию, и этносы, территориально смешанные в той или иной степени с другими народами.
В статье Ю. В. Бромлея сделана интересная попытка установить сущность этноса путем изучения некоторых специфических форм его существования, главным образом — отдельных частей этноса, отколовшихся от него в результате миграций. Автор показывает, в частности, что люди, входившие в этнос, могут и после отделения от него сохранять и передавать последующему потомству язык, особенности культуры и другие элементы, которые обычно применяются для определения этноса. Однако такой подход решает лишь часть задачи как по охвату проблемы, так и по тому факту, что сохранение и воспроизводство


Что же такое этнос?
651
приобретенных ранее свойств не является специфической чертой этноса. Переселенцы-земледельцы, например, почти всегда будут стараться и на новом месте заниматься земледелием, а скотоводы — скотоводством, со всеми обусловленными этими особенностями их жизни чертами культуры и быта; называть же это свойство этническим, по-видимому, нет оснований.
От внимания наших этнографов и социологов обычно ускользал тот очевидный факт, что этносы, или народы, способны устойчиво существовать лишь за счет преимущественного заключения браков между людьми, входящими в один и тот же этнос. Ю. В. Бромлей в рассматриваемой нами статье и ряде других работ показал важность этого явления; однако, включив эндогамию в число важнейших признаков этноса, он, по-видимому, несколько преувеличил и во всяком случае не вполне точно истолковал значение такого явления*. Черты эндогамии можно найти повсюду: ведь и москвичи женятся преимущественно на москвичках, а парижане — на парижанках. Что же касается выбора брачных партнеров, то этническая принадлежность играла здесь определяющую роль лишь в первобытнообщинную эпоху, в племенных общностях; впоследствии она явно уступила свое значение религиозной (в том числе кастовой), сословной, а кое-где и расовой принадлежности. Уже поэтому, при всей показанной Ю. В. Бромлеем этнической важности гомогенных (национально однородных) браков, их следует, по-нашему мнению, считать не признаком, а условием существования этноса.
Итак, что же такое этнос?
Этнос (или народ) — это исторически сложившаяся социальная общность людей; так как эта общность способна к устойчивому многовековому существованию за счет самовоспроизводства, ее можно назвать «социальным организмом». Формирование и самовоспроизводство этнической общности определяется непосредственными контактами входящих в нее людей; это возможно лишь в том случае, если люди живут по соседству, т. е. на одной территории, и говорят на одном языке. Общность территории и языка выступает, таким образом, прежде всего как условие формирования этноса. Природные условия территории влияют на жизнь людей, отражаясь в некоторых особенностях их хозяйственной деятельности, культуры, быта и психики. Однако это влияние не определяющее; хозяйство
* Более правильно этот вопрос освещен в статье того же автора «Этнос и эндогамия» («Советская этнография», 1969, № 6).


652
В. И. КОЗЛОВ
и культура, быт и психика сильно изменяются в ходе исторического процесса, даже если люди продолжают жить на одной и той же территории; в действительности же, во многих случаях изменяется и сама территория, а этнос остается. Более тесны связи этноса с языком, который является не только условием формирования этноса, но и продуктом этноса, а создание общности языка — результатом этногенеза; последнее особенно заметно в случае формирования этносов из разноязычных групп населения (например, в странах Америки). В результате такой тесной связи язык используется как один из важнейших символов этнической принадлежности. Нередко в качестве таких символов выступают и специфические элементы культуры этноса. Самовоспроизводство этноса обеспечивается преимущественным заключением браков внутри этноса и путем передачи новому поколению языка, традиций и т. п. В случаях, когда этнос формируется из резко различающихся расовых групп, только их брачное смешение, широкая метисация, создает основу для возникновения чувства этнической близости.
«Возрождение» роли этносов, начинающееся с эпохи раннего капитализма, связано, с одной стороны, с усилившимся значением языка для установления экономических связей, с другой стороны, — с возможностью использования этнической принадлежности в конкурентной и идеологической борьбе. О «возрождении» этносов свидетельствует укрепление этнического (национального) самосознания, видное место в котором занимает представление об общности происхождения и исторических судеб, входящих в этнос людей. Возникнувшее национальное самосознание оказывается весьма стойким, сохраняющимся длительное время даже при территориальном отрыве отдельных людей и частей этноса от этнического ядра даже при изменении ими языка и культуры. Поэтому именно оно широко используется в качестве индекса этнической принадлежности определении ее в переписях и других формах статистического учета.
Однако этнический «ренессанс», продолжающийся до сих пор во многих странах мира, явление исторически преходящее. Уже экономика развитого капитализма ломает национальные рамки, как бы лишая это явление материальной базы, создает основу для нивелирования этнических различий, для интернационализации культуры ит. п.; социализм, утверждающий национальное равноправие, лишает национализм идеологической базы и открывает пути для предсказанного классиками марксизма-ленинизма слияния наций.


Б. И. КУЗНЕЦОВ
Проверка гипотезы Л. Н. Гумилева
Статья Л. Н. Гумилева — примечательное явление в нашей науке как по своей оригинальности, так и по важности проблем, которые в ней подняты. Но, как известно, любая теория проверяется практикой, а последней в данном случае является интерпретация этногенеза и истории народов, особенно в тех случаях, когда эта история известна отрывочно. Будучи по специальности востоковедом, я много занимался историей Тибета и Китая. Должен сказать, что светская история Тибета до сих пор ни на одном языке не написана, а история Китая представляет собой преимущественно простой перечень имен, географических названий и событий, интерпретация которых заставляет себя ждать.
В статье Л. Н. Гумилева имеется два тезиса: этнос рассматривается как явление природы, а пассионарность (казалось бы, просто чувство людей) — как одна из форм энергии. Вытекающая отсюда концепция этногенеза как медленного убывания пасси- онарности, приводящая на определенном этапе развития к равновесию этноса со средой, стройна, закончена; но прежде чем выразить свое согласие, необходимо проверить предложенную гипотезу. Возьмем историю Тибета, наиболее мне знакомую.
В начале нашей эры Тибет был заселен народами, близкими к скифам (Шаншун) и монголоидными кянами, предками тибетцев. До VII в. н. э. история Тибета неизвестна. Это показывает, что в Тибете исторические процессы шли столь вяло, что китайцы, весьма детально описывавшие села своих соседей, не уделили Южному Тибету никакого внимания. Согласно концепции Л. Н. Гумилева, этот период (до VII в.) можно рассматривать как исходное положение перед началом процесса этногенеза.
В VII в. тибетские цари Намри и Сонцен за короткое время объединили Тибет. В дальнейшем это вызвало поглощение


654
Б. И. КУЗНЕЦОВ
скифского элемента монголоидным. Уже во второй половине VII в. Тибет превратился в сильное, агрессивное государство, с интенсивной культурной жизнью, разившейся в насаждении буддизма и индийской культуры — явление, аналогичное крещению Руси. Исходя из концепции Гумилева, этот период можно понять как фазу исторического становления.
Втечение 200 лет Тибет удерживал гегемонию в Центральной Азии, соперничая с многолюдным и могущественным Танским Китаем. Одновременно внутри Тибета шла жестокая борьба между аристократией, исповедовавшей древнюю религию бон, и царями, опиравшимися на общину монахов (буддистов). Этот насыщенный событиями период — фаза исторического существования. В IX в. обе стороны истощили себя во внутренней борьбе и внутренних войнах, после чего Тибет распался на составные части и вступил в фазу исторического упадка, причем его история снова становится неизвестной.
Принцип пассионарности объясняет этот ход событий. Видимо, вспышка пассионарности произошла в VII в. Она способствовала метизации ранее изолированных племен, вследствие чего создался исторически известный нам тибетский этнос. Следами былой разобщенности тибетских племен остается до сих пор сохранившееся разнообразие тибетских диалектов, законсервированное феодальной структурой общества. За короткий период интенсивного существования Тибетского государства разные племена слились в единый этнос, а диалекты продолжали существовать, ибо глоттогенез (происхождение языка) не совпадает с этногенезом.
Быстрая утрата Тибетом политического господства в Центральной Азии также легко объяснима за счет падения уровня пассионарного напряжения. Именно тибетские пассионарии принимали участие в походах на Китай, Индию и даже Монголию; они же истребляли друг друга либо во имя «желтой веры» (буддизма), либо во славу древней религии бон. Количество пассионариев уменьшалось, и когда оно стало совсем малым, обособились отдельные области Тибета, ранее сдерживаемые железной рукой лхасских царей. При этом надо отметить, что подлинно пассионарными можно считать всего трех царей: основателя государства Намри, его сына Сонцэна и Кхрисрона (755-790). Очевидно, пассионарность не была достоянием господствующих классов, что и соответствует идее Л. Н. Гумилева.
Итак, предложенная Л. Н. Гумилевым схема применима к конкретному, новому материалу. Несомненно, также, что описанная Л. Н. Гумилевым закономерность существует


Проверка гипотезы Л. Н. Гумилева
655
одновременно с развитием производственных отношений, постоянно взаимодействуя с ними. А это значит, что предложенная оригинальная концепция взаимодействия природы и общества отвечает на вопросы, поставленные в советской этнографической науке.


А. Г. КУЗЬМИН
Священные камни памяти
(О романе Владимира Чивилихина «Память»)
<Фрагменты>
Некоторые историки не любят, когда в их сферу вторгаются со стороны. Они могут привести массу убедительных примеров таких вторжений, их тенденциозности и утилитарности. Но историки не смогут не признать, что общественный интерес к историческим темам, резко возросший в последние годы, не их заслуга, а обращение к истории не историков — показатель отставания науки от общественных потребностей. Как и любая наука об обществе, история затрагивает интересы и чувства каждого, а гражданина активная позиция немыслима без глубоко осознанного восприятия прошлого. К тому же иногда историки далеко не всегда способствуют росту авторитета своей науки. Достаточно вспомнить печально знаменитую дискуссию о «Слове о полку Игореве», когда рад известных специалистов вопреки фактам и здравому смыслу пытались доказать подложность памятника. Другой — более свежий пример — работы Л. Н. Гумилева (одних их было бы достаточно, чтобы побудить писателя взяться за перо, тем более, что историки от оценки более чем странных концепций своего коллеги, по существу, уклоняются). Эти соображения непроизвольно приходят, когда читаешь роман-эссе Владимира Чивилихина «Память».
<...>
...За последние годы Л. Н. Гумилев совершил множество удивительных «открытий». Он придумал понятие «пассионар- ность» — слово латинское, а потому научное. Означает оно неугомонную страсть и распространяется как на отдельные личности, так и на целые народы. Зарядиться этой страстью могут лишь из космоса и биосферы. И не по своей воле: на одних небесная


Священные камни памяти...
657
благодать снисходит, другие оказываются обездоленными. Одни буйствуют от избытка пассионарности, другие изнывают от ее отсутствия. «Монотонные ландшафты» никак не способствуют «пассионарным толчкам», а потому можно представить себе судьбу населения Восточно-Европейской равнины, если бы его не толкал кто-нибудь постоянно извне (с юго-востока).
В. 	Чивилихин достаточно полно охарактеризовал уникальную этнологическую «теорию» Л. Н. Гумилева. Обратил он внимание и на то, как трудно успевать за нашим ученым-пассиона- рием: точки зрения и факты он меняет быстрее, чем успевают появляться в специальных и массовых изданиях его статьи, которые сам он скромно именует «сюитой». При всем диссонансе отдельных ее слагаемых стоит нечто общее, то, что, следуя терминологии автора, можно было бы назвать «симфонией». Речь идет о диссертации на соискание доктора географических (!) наук «Этногенез и биосфера земли», которую он защитил несколько лет назад.
О необычайной скромности нашего этнолога хорошо сказано у В. Чивилихина, ранее писал об этом и академик Б. Рыбаков. В диссертации автор пишет, что он «вывел науку об этносе из тупика», опровергнув «бесперспективное стремление видеть в этносе социально-историческую категорию» (Гумилев Л. Н. Этногенез и биосфера земли: автореферат дис. на соискание ученой степени доктора геогр. наук. Л., 1974. С. 3). Из тупика же эта наука вышла после того, как автор доказал, что этническая история — это «флуктуация биохимической энергии живого вещества биосферы», а «межэтнические коллизии» — это модус биохимической энергии живого вещества биосферы» (Там же. С. 29 и 30). Как можно видеть, В. Чивилихин ничуть не преувеличил, указав на стремление Гумилева не только объяснить, но даже и оправдать любую агрессию космическо-климатической теорией. И нет необходимости договаривать за Гумилева: его «модус» куда менее снисходителен, чем иудео-христианский бог, жестоко каравший свою паству то потопами, то мором, то нашествием иноплеменников. Это и не удивительно, если учесть, из чего складывается Гумилевский «модус»: 1) лучистая энергия Солнца; 2) атомная энергия радиоактивного распада; 3) космическая энергия рассеянных элементов, исходящих из нашей Галактики (Там же. С. 12).
Гумилевский «модус» — это не просто замена библейского творца мироздания, это форма возвращения к такому же творцу. И хотя этногенез, равно как и этнические коллизии, совершенно не зависят от воли людей: и убийца не виноват в том, что


658
А. Г. КУЗЬМИН
ему нравится убивать1, а грабитель в том, что он любит грабить (по Гумилеву, «добрыми или злыми могут быть сознательные решения, а не импульсы» (Там же. С. 14)), святой дух может внести в эти фатальные явления существенные коррективы. Неизвестно, что было бы с Русью, если бы в XIV веке «новый взрыв этногенеза» не возглавил Сергий Радонежский. Жаль, что Л. Гумилев не разъяснил, каким образом этногенез можно «возглавить», но для высшего существа, видимо, все возможно.
Стараниями Троицкого старца русский этнос разродился к вечеру 8 сентября 1380 года. А что было раньше? Плохо было раньше. Медленное догнивание. Дело в том, что этносу Гумилев отводит строго ограниченный срок — 1200 лет. Об этом нам сообщил известный этнологический журнал «Декоративное искусство» (1980, № 12), где время от времени появляются жуткие «детективы» Гумилева. Естественные науки — само воплощение точности. А поскольку Гумилеву «ясно, что этносоциальные явления, видимые нами лишь как социальные институты, должны иметь энергетическую основу (подчеркнуто Гумилевым, см.: Этногенез и биосфера земли. С. 31), то 1200 лет — это время, за которое «энергетическая основа» полностью сгорает. Примеры? Пожалуйста. Характерный пример — славяне. Зародились во 11 веке, а «в XIII веке сила инерции первоначального взрыва была на взлете». Только кто же это относит славян ко 11 веку и что имеет ввиду Гумилев?.. Дело в том, что 11 век взят Гумилевым, что называется, «с потолка», дабы показать, какой страшной могла бы быть судьба славян, если бы не спасительное татарское нашествие...
Есть еще германцы, индусы, китайцы и многие другие народы, которых не уложить в 1200 лет.
Предвидя нескромные вопросы оппонентов. Гумилев рассуждает: «В какой степени соответствует предложенная нами концепция этногенеза теории диалектического и исторического материализма?» Ответ не обременен аргументацией, но вполне однозначен: «Она соответствует им полностью» (Там же.
С. 	31). Ну зачем же такая скромность? Она же не просто «соответствует», заменяет их полностью. Зачем нам диалектический и исторический материализм, если мы знаем теперь, что от деятельности и воли людей ничего не зависит? Если мы теперь знаем, что, как только пассионарное поле возникло, оно тут же оформляется в социальный институт, организующий институт пассионариев: общину, философскую школу, дружину, полис и т. д. Если мы знаем теперь, что вся история человечества — это «интерференция вибрации (пассионарий сообразит,


Священные камни памяти...
659
что это такое, а непассионарии все равно обречены на положение кащеев, плетущихся в обозе пассионариев).
Такова сюита и симфоньетта Гумилева. «Поскольку речь идет об энергии, моральные оценки неприменимы» — предупреждает «композитор». Нетрудно догадаться, что кого-то из преступников автор будет оправдывать своей теорией, а жертв преступления — обвинять. Кого же? Ответ можно найти, если посмотреть, на какой народ проецируется эта высоконравственная теория. Речь-то идет о золотоордынном иге. В чисто конкретном плане, как справедливо заметил В. Чивилихин, уследить за изменениями в авторской интерпретации невозможно. То нашествие оправдывается невежливостью русских князей и воинов по отношению к татарским послам-лазутчи- кам, то утверждается, что никакого нашествия и не было, а был спасительный для Руси симбиоз: «Завоевания Руси не произошло, а объединение Золотой Орды и Руси в 1252—1257гг. — дело дипломатии Александра Невского (см.: Гумилев Л. Н. Нужна ли география гуманитариям? В сб.: Славяно-русская этнография. Л., 1973. С. 97).
Более того, именно татарская конница, по Гумилеву, спасает Русь на подтаявшем льду Чудского озера в 1242 году («Дружба народов», 1977, № 2). Кое-кто, учившийся в школе в догумилевскую эпоху, может подумать, что появились новые факты, разрушившие наши представления. Не будем интриговать читателя. Никаких фактов нет. Гумилев их попросту изобретает, дабы отвести читателя от пепелищ сожженных городов, отвлечь от ужасов трагедии миллионов убитых, замученных и угнанных в рабство. Перефразируя известную оценку эпохи Ивана Грозного А. К. Толстым, можно сказать, что появление на свет столь экстравагантной теории неудивительно. Но как понять безразличие и даже сочувствие концепции надругательства над памятью о борцах за жизнь и свободу целого народа со стороны тех, кто числит себя в ряду преемников если не плоти его, то духа?
Заслуга В. Чивилихина заключается именно в том, что не просто вскрыл спекулятивную сущность концепции Гумилева, а заставил кое-кого отбросить сознательно или бессознательно одетые шоры. Именно реакционное содержание концепции делает ее столь притягательной на Западе, хотя сам Запад в ней как будто выступает в роли отрицательной силы2. Именно русофобия является там в настоящее время одной из самых распространенных форм антисоветизма и антикоммунизма.


660
А. Г. КУЗЬМИН
По Гумилеву, татаро-монголы вдохнули новую жизнь в утратившую пассионарность Русь. А в чем же проявляется эта утрата пассионарности? Верный признак утраты пассионарно- сти — это высокий жизненный уровень. В. Чивилихин хорошо показал, чего стоил русскому народу так называемый симбиоз Руси и Золотой Орды.


А. Г. КУЗЬМИН
Хазарские страдания
<Фрагменты>
Студент-первокурсник выступает на семинаре с докладом по проблеме «Русь и Степь». С увлечением и энтузиазмом рассказывает он о том, как Песах покорил Русь и заставил русского князя Игоря в 941 и 943 годах идти походами на Византию, заведомо зная, что добром они не кончатся, а затем и вовсе погибает, собирая для хазар дань с древлян, Хазары, печенеги, половцы, блоки и союзы, продиктованные лесной Руси Великой Степью. А на вопрос — откуда все эти данные, из каких летописей и хроник — следует как рефрен ответ: «Из Гумилева». И студент изумляется: как же так? Ведь это не роман, а работа, претендующая на научную достоверность, и оказывается, что никаких Источниковых оснований для уверенного изложения событий попросту нет.
Студент явно был расстроен, не сумев представить ни для одного положения документального подтверждения. И лишь одно служило некоторым утешением: не он один подпал под магическое воздействие необычных трактатов «великого евразийца». После публикации в «Нашем современнике» статьи: «Меня называют евразийцем» (1991. № 1) блестящий математик, академик и коллега по редколлегии И. Р. Шафаревич справился, что нового в статье Л. Н. Гумилева, и не мог поверить, что в ней нет ничего верного («Он же ученый!»)...
Совсем недавно, кажется, интеллигенция, по крайней мере, патриотическая, вполне осознала разъяснения Владимира Чивилихина, что означает попытка «реабилитации татаро- монгольского нашествия и ордынского ига на Руси», но пробуждение «Памятью» оказалось преждевременным, и вот уже палачи народа стали его чуть ли не лучшими друзьями


662
А. Г. КУЗЬМИН
и заступниками. (Как будто правда о татаро-монгольском иге была выгодна лишь «партийной номенклатуре».)
На втором месте после Монгольской державы в рамках «евразийской» утопии стоит Хазарский каганат. И важно уяснить, что именно привлекает в истории этого государства «евразийцев» и в каком направлении развивается их фантазия. Хазарский каганат несомненно оказал определенное влияние на Русь. Достаточно сказать, что поляне, северяне, вятичи и даже радимичи какое-то время платили хазарам дань...
Публицистическая острота так или иначе коснулась и «чистых» специалистов — М. И. Артамонова, С. А. Плетнева, А. П. Новосильцева и некоторых других (равно как и их оппонентов) В научном плане хазарская проблема сводится к двум большим узлам: роль и место салтово-маяцкой культуры1 и характер хазарского иудаизма. За счет первого Хазария либо «раздувается», либо свертывается; за счет второго — либо «оправдывается», либо «обвиняется». Первая группа вопросов тесно связана также с русско-хазарскими отношениями, оценка которых также существенно расходится и у специалистов, и у популяризаторов.
Публицистическую пикантность хазарской проблеме придает, разумеется, уникальное явление: господство в течение длительного времени иудаизма на землях, где этнические евреи не составляли сколько-нибудь значительной социальной группы. Отсюда и специфический интерес, и своеобразная актуальность.
Речь идет об «евразийских» интерпретациях Л. Н. Гумилева, опубликованных в книге и повторенных полностью в нескольких номерах «Нашего современника» для широкого читателя, а также о догадках и размышлениях В. Кожинова об исключительном значении Хазарии и истории Руси, занявших семь (!) номеров журнала («НС». 1992. № 6-12)2.
.. .Зачем же было Гумилеву от юдофильства повернуть к юдофобии? Вроде бы никаких видимых причин для этого не было, а из книг Надежды Мандельштам, где главный герой не столько ее супруг Осип, сколько подруга «акума» А. Ахматова (урожденная Аренс)3 и ее сын Лев, следует, что вроде бы и не должно быть. К сожалению, и у Кожинова мы не найдем разъяснения. Он, хотя и в несколько смягченной форме, следует концепции Гумилева. А поскольку в концепции нет внутренней логики, то и исследователь оказывается вынужденным постоянно противоречить самому себе...
С «делом Артамонова» вроде бы разобрались. Но под стать ему и «дело Платонова»4, к которому автор обращается в одном из лирических отступлений, уверяя, что оно имеет «быть


Хазарские страдания
663
может, вполне очевидную, но глубокую связь с той давней эпохой» («НС». 1992. № 11. С. 168), Так и непонятно, за что судили
С. 	Ф. Платонова: за то, что он возглавлял группу монархистов, или за то, что принял на работу зятя А. А. Шахматова, еврея Коплана: за то, что он еврей, или за то, что читал в православной церкви на клиросе. Если же разбираться в процессах 1928—29 годов по существу, то надо иметь в виду, что это были разные процессы. Одних судили как монархистов, других как кадетов (Л. В. Черепнин в их числе), третьих (в Ленинграде) как масонов или членов организации масонского типа (похоже, единственной в истории страны подобный процесс). И все- таки писать про «хазар мемуар» необходимо с салтово-маяц- кой культуры...
Наиболее удивительна дисгармония, внесенная под влиянием норманизма автором степной симфонии Л. Н. Гумилевым. В книге «Древняя Русь и Великая Степь» (1989) он неоднократно в соответствии с источниками отождествляет племя «Русь» с балтийскими «ругами», говорит о необходимости поразмыслить об этом и даже дает отсылку, что к такому же выводу одновременно пришел и Кузьмин (речь идет о книге «Падение Перуна», где кратко пересказаны сделанные в ряде публикаций выводы). Кстати, к такому же выводу на языковом материале пришел видный специалист в области сравнительного языкознания В. Ш. Кодухов (к сожалению, статья его так и не увидела света). Но, видимо, концепция Гумилева сложилась раньше и «размышление» уже мало что в ней могло изменить. Он вполне резонно полагал, что причерноморские «росы» — это «росо- моны» («розопоны») автора VI века Иордана, но даже и Иордан не учтен в полной мере, ведь у Иордана упомянуты и «роги» как подданные Готской державы Германариха (возможно, те же ро- зомоны), а также говорится об отступлении к Днепру и Черному морю части ругов вместе с гуннами после поражения гуннов от гепидов во второй половине V века. Другие группы ругов-ру- сов, рассеянные по Европе (в том числе Восточной), в его поле зрения не попали. В результате источники (в частности, восточные), говорящие о разных «русах», проецируются у него на одну и ту же «Русь» (именно росомонов).
Бесспорно и то, что «русь» изначально не славяне. Но они и не германцы, что видно хотя бы из германских источников. Это особая ветвь индоевропейцев, именуемая в современной лингвистике «северными иллирийцами». Они вечные противники готов и в Прибалтике, и в Причерноморье, и на Дунае, и в Северной Италии. В силу исторических причин


664
А. Г. КУЗЬМИН
в большинстве областей они усвоили славянскую речь, считая себя особым аристократическим родом.
Легко убедиться в том, что летописи дают две разные концепции начала Руси (поляно-дунайскую и варяго-русскую). И обе они в основе достоверны: в Киеве сохранились предания о переселении с Дуная (Норик — область Ругиланда), а новгородцы и прямо вели себя «от рода варяжска».
Гумилев принимает и обоснованную разными источниками версию о переселении значительных масс балтийских славян с южного берега Балтики на восток. Но и этот важный факт никак на его концепцию не влияет. Считая желательным, чтобы подтвердилась гипотеза о происхождения Рюрика из рода «ругов» (в средневековых генеалогиях его выводят из славянского племени ободритов), автор ссылается на Г. Ловмяньского, но цитирует его по Г. С. Лебедеву. Но Лебедев принимает старую версию о тождестве новгородского Рюрика с Рориком фрисляндским, тогда как Ловмяньский эту версию отрицал. И ни тот, ни другой не считал Рюрика «варяжским конунгом», имея в виду норманнов (41-42), а летописцу он предпочитает «не верить». (И через такую чехарду приходится продираться по всей книге.) А за пределами летописи автор находит, что в 852 году русы (из Крыма) «взяли славянский город Киев», а тем временем хазарские иудеи тс помощью европейских договариваются с норманнами: «два хищника в 859 г. договорились о разделе сфер будущих завоеваний». Как истолковано сообщение о дани варягам северных племен и хазарам — южных. Вплоть до второй половины X века русские князья — вассалы Хазарии, собирающие со славянских племен тяжелейшую дань для хазарских иудеев.
В. Кожинов в целом принимает эту схему, принимая и нор- манизм без оговорок и даже отрицая сам факт существования Причерноморской Руси. Автор считает, что данные о ней (приводимые и Гумилевым) отвергнуты современной наукой.
Таким образом, летопись дает глухие и противоречивые сведения о дани, взимавшейся хазарами, но из этих преданий и воспоминаний никак не следует, что эта дань была тяжелой. Гумилев и Кожинов летописи в общем-то и не верят. Они отталкиваются от иных источников. Прежде всего от знаменитой «еврейско-хазарской переписки: писем испанского еврея Хасдая и хазарского царя Иосифа (середина X века).
Кожинов, вслед за Гумилевым, считает, что Аскольду не удалось освободиться от хазарской дани, «поскольку... Олег снова должен был воевать с хазарами» («НС». № 11. С. 179).


Хазарские страдания
665
Только надо оговорить, что воевал он за северян и радимичей, а не за полян, в отношении которых так вопрос не стоял. Принимает Кожинов и версию Гумилева, будто все походы руссов на Византию направлялись хазарами, а жестокость руссов во время этих походов, в частности, во время похода 941 года, объясняется тем, что они «имели опытных и влиятельных инструкторов», из хазар («НС». № 12. С. 179 и далее)...
Итак, оба публициста «раздувают» Хазарию, возвышая ее над Русью — неважно каким путем: то ли за счет необыкновенного взлета цивилизованности, то ли как страшного паразита, веками грабившего и угнетавшего русский народ. Поскольку ни то, ни другое не соответствует действительности, неизбежно возникает вопрос: а зачем это делается? Ну и, конечно, кому нужна эта ложь? Славянам? Ни в коем разе! Руссам? Тоже нет. Хазарам? Хорезму? Пожалуй, ответ можно еще поискать в особо остром сюжете: иудаизме Хазарии... Концепция Гумилева неожиданно для многих оказалась нарочито заостренной против евреев, как некоем неизменном расовом типе...
И все-таки, в чем же смысл хазарских страданий двух известных публицистов? «Евразийская» основа тем и другим не скрывается, а «евразийство» предполагает безразмерный Черемушкинский рынок, где Азия продает, а Европа покупает втридорога свою продукцию. Целое столетие вычеркнуто из истории Руси, «потомкам хазар» казакам подброшена идея обособления и т. д.
Кому же это выгодно? Недавно опубликована подборка материалов «Мертвая вода» (С.-Пб., 1992), где есть очерк о «пас- сионарности» (Ч. 1. С. 165-188). В очерке справедливо отмечается, что «в СССР после 1987 г. идет пропаганда концепции Л. Н. Гумилева». Тщательно выбрав все определения «пассио- нарности» у Гумилева, авторы опять-таки справедливо заключают, что отбор признаков, необходимых для идентификации «этноса» Л. Н. Гумилева, иногда шире, чем пять признаков в определении нации И. В. Сталина, и включает в себя даже среду обитания (природную и социальную), а иногда сокращается до одного стереотипа поведения, довольно устойчивого во времени. Стереотип поведения может быть различным, в том числе и стереотип Т. Герцля: «Группа людей общего исторического прошлого и общепризнанной принадлежности в настоящем, сплоченная из-за существования общего врага». То есть гумилевский «этнос» можно напялить и на нацию, и на псевдоэтническую мафию; потом назвать это межнациональным конфликтом; а после этого приступить к защите


666
Л. Г. КУЗЬМИН
«малого народа» от «притеснений» со стороны больших народов, отстаивающих самобытность и дальнейшее развитие своих культур. Это — главная причина, почему концепция «пассионарности» пропагандируется в качестве одного из достижений советской науки, ранее якобы скрывающегося от народов ретроградами. Кроме того, «еврейский народ» на протяжении двух тысячелетий демонстрирует ничем неистребимую «пассионарность», что льстит чувству «богоизбранности» сионо-нацистов (С. 172)... А откуда же взялся этот неожиданный и совершенно не свойственный автору «антисемитизм»? У лиц смешанного происхождения часто резкие перепады от «про» к «анти». Насколько далеко может заходить дело, хорошо показал Г. Климов, оценивая «Гитлеровское политбюро», в котором все были либо смешанными, либо женатыми на еврейках. Но к данному случаю это не подходит. Здесь антисемитизм явно нарочитый, и цель заключается едва ли не в том, чтобы через такую наживку схватить на крючок потенциальных критиков из антисионистского лагеря. Да и служит антисемитизм, как это неоднократно свидетельствовали лидеры сионизма, сионизму...
В. Кожинов, как было сказано, идет просто вслед Гумилеву. В духе евразийства. Степь у того, и другого поднимается за счет Леса. А кочевники за счет оседлых земледельцев...
Если учесть меру искажения фактов и ее направленность, придется делать вывод об осознанной попытке поставить возможно больше препятствий на пути пробуждающегося самосознания народа. Народу надо знать свои достоинства и слабости, дабы правильно оценивать себя и свои возможности. И то и другое заложено в истории. Именно поэтому отношение к истории должно быть столь же ответственным, как и установление диагноза у тяжелобольного. Хазарские набеги на историю ничего подобного принести не могут и на их пути пора выставить богатырские заставы.


Я. С. ЛУРЬЕ
К истории одной дискуссии
В числе вопросов, которые постоянно встают перед историком и филологом, вопрос о предположительных суждениях в науке. Они именуются то гипотезами, то догадками, причем разграничение между этими двумя понятиями чаще всего не делается или имеет неоднозначный и субъективный характер. Гипотезой в логике именуют «предположение о существовании — в настоящем времени или в прошлом — такого закономерного порядка или такой причины, которые при данной состоянии науки или вследствие прекращения их в прошлом не могут быть предметом непосредственного наблюдения, но которые, раз только мы предположим их существование, объясняют определенную совокупность явлений...»*.
Но филолог или историк постоянно имеют дело с событиями, существовавшими и прекратившимися в прошлом, и непосредственно наблюдать явления — не через источники — они не могут — поэтому все положения в науках о прошлом, строго говоря, являются гипотезами. Тем не менее, если эти гипотезы вытекают из необходимости объяснений определенной совокупности показаний источника, они не только совершенно необходимы, но и служат основой для построения целой системы понятий и знаний, без которых ни история, ни история литературы не могли бы существовать. Мы не можем наблюдать открытия Колумбом Америки в 1492 г., но показания источников в данном случае настолько значительны и обильны, что мы принимаем за факт это событие, и, исходя из него, строим дальнейшие выводы и рассуждения.
Иначе обстоит дело с догадками — простыми предположениями о возможности того или иного. Мы можем допустить,
* Асмус В. Ф. Логика. М., 1947. С. 315-316.


668
Я. С. ЛУРЬЕ
например, что «Повесть о Горе Злосчастии» написал какой-нибудь талантливый писатель XVII в., скажем, протопоп Аввакум. Но даже если это предположение не может быть опровергнуто, допустимо ли делать из него какие-либо выводы о повести или ее возможном авторе? Ясно, что в отличие от системы гипотез система догадок неправомерна, на них нельзя опираться при дальнейших построениях.
Вопрос этот встал перед автором этих строк в 1972 г. при подготовке доклада на симпозиуме по проблемам источниковедения «О гипотезах и догадках в источниковедении». Доказывая невозможность построения систем, основанных на догадках («гиполептических систем» в отличие от гипотетических), автор возражал против некоторых положений, содержащихся в трудах Л. Н. Гумилева и Б. А. Рыбакова.
Книга Л. Н. Гумилева «Поиски вымышленного царства» (М., 1970) вызвала резкую критику со стороны Б. А. Рыбакова. Автор этих строк обратил внимание на то, что, несмотря на полемику между ними, оба участника дискуссии сходятся в некоторых методических приемах, в частности, в широком использовании догадок и «гиполептических систем». Однако при публикации упомянутого доклада автору предложено было снять все возражения Б. А. Рыбакову. Считая несправедливым, чтобы возражения Л. Н. Гумилеву, работы которого публиковались в те годы с большим трудом и подвергались широкой критике, были сохранены, а возражения его оппоненту исключены, автор снял все упоминания об этой полемике*.
Ныне, когда гласность распространяется и на научную литературу, а работы Л. Н. Гумилева публикуются достаточно широко, появилась возможность вновь вернуться к работам обоих участников дискуссии 70-х гг., тем более что встававшие в связи с нею методические вопросы отнюдь не устарели.
Исходной темой книги «Поиски вымышленного царства» была средневековая легенда о христианском «государстве пресвитера Иоанна», существовавшем где-то в Азии, но фактически книга Л. Н. Гумилева посвящена гораздо более широкому кругу вопросов: возникновению монгольской империи, ее идеологическим основам и взаимоотношениям с христианскими государствами, в частности с Русью XIII в. В связи с этим автор высказал целый ряд предположительных утверждений:
‘Ср.: Лурье Я. С. О гипотезах и догадках в источниковедении // Источ¬
никоведение отечественной истории. 1976. М., 1977. С. 26-41; Там же.
С. 225, 248-249.


К истории одной дискуссии
669
о своеобразном характере монгольской религии, сближающем ее с монотеизмом или митраистским дуализмом, о сознательном изобретении иерусалимскими феодалами «легенды о пресвитере Иоанне» с целью одурачить западных крестоносцев, о несто- рианских связях Бонна и князя Олега Святославича, о походах Батыя 1237-1240 гг. как о двух «кампаниях», лишь незначительно уменьшивших «русский военный потенциал», о «первом освобождении Руси от монголов» в 60-х гг. XIII в.* и т. д.
Взгляды, высказанные в книге «Поиски вымышленного царства», неоднократно повторялись Л. Н. Гумилевым и в более поздних работах. Так, в недавно опубликованной статье, он, утверждая, что «после похода Батыя в 1237—1240 гг., когда война кончилась, языческие монголы, среди которых было много христиан-несториан, с русскими дружили и помогали им остановить натиск в Прибалтике», указывал, что отрицательное отношение к Орде «появилось не в XIII в., а столетие спустя. Когда узурпатор Мамай стал налаживать связи с католиками против православной Москвы»**. Обращение к летописям позволяет опровергнуть эти утверждения. Рассказы о нашествии Батыя в 1237—1240 гг., описывающие жестокость и зверства завоевателей, читаются в трех независимых друг от друга летописных традициях XIII в. — новгородской (Новгородская I летопись ХШ-Х1У вв.), владимирской (Лаврентьевская летопись) и южнорусской (Ипатьевская летопись)***. Под 1283—1284 гг. Лаврентьевская летопись рассказывает о баскаке Ахмате, развешивавшем трупы непокорных жителей Курска на деревьях и бросавшем их псам: «Хто иметь держати спор с своим баскаком, тако ему будет»****. Тверской летописный свод, составленный бесспорно до столкновения с Мамаем, описывал и жестокую казнь в 1318 г. князя Михаила Ярославина, осмелившегося сопротивляться татарам, и восстание против татарского наместника Щелкана в 1327 г., и последовавшие за этим разгром Тверской земли и казнь князя Александра Михайловича в 1338 г.*****
Прямые противоречия между утверждениями Л. Н. Гумилева и показаниями источников и отсутствие в этих источниках
* Гумилев Л. Н. Поиски вымышленного царства (легенда о «государстве пресвитера Иоанна»). М., 1970. С. 329, 345.
**Его же. Апокрифический диалог // Нева. 1988. № 3. С. 201, 203.
*** Ср.: Дмитриев Л. А. К спорам о датировке «Слова о полку Игореве» (по поводу статьи Л. Н. Гумилева) // Русская литература. 1972. № 1. С. 84.
****ПСРЛ. Т. I. Л., 1927 (М., 1961). Стб. 48.
*****ПСРЛ. Т. XV. Вып. 1 Пг., 1922 (М., 1965). Стб. 36-51.


670
Я. С. ЛУРЬЕ
подтверждения многих положений, высказываемых автором, отвергаются им на том основании, что «манера составления монографии как мозаики из цитат, выбранных из трудов старинных авторов, далеко не всегда дает положительный результат. Никогда нет гарантии, что собранных цитат достаточно для освещения сюжета, что нет противоречащих, по каким-то упущенных и что наше понимание текстов правильно, т. е. адекватно»*.
Действительно, построение исторических работ как пересказа прямых показаний источников давно уже вызвало возражения историков. Английский историк Р. Дж. Коллингвуд определил такую систему как историографию «ножниц и клея». Он предлагал историку опираться не только на прямые показании источников, но и на их косвенные данные — «выжимать» из них «сведения, которые на первый взгляд говорят о чем-то совершенно ином, а на самом деле дают ответ на вопрос, который он решил поставить»**. Но речь, как мы видим, шла здесь не об отходе от анализа источника, а о более углубленном анализе, об извлечении из него косвенных данных. Л. Н. Гумилев говорит об ином — он считает, что историк вправе обращаться к источнику не непосредственно, а опираться на «данные летописей», которые «не вызывали сомнения за последние полтораста лет»***.
Уже в книге «Поиски вымышленного царства» Л. Н. Гумилев отвергал естественно возникавшую у читателя мысль о необходимости эмпирического обоснования высказываемых им предположений на основе источников. Свою книгу, написанную в свободной форме трактата, он завершил своеобразным диалогом со своим оппонентом-«филологом»:
*Гумилев Л. Н. Может ли произведение изящной словесности быть историческим источником? // Русская литература. 1972. № 1. С. 81.
**Коллингвуд Р. Дж. Идея истории. Автобиография. М., 1980. С. 256.
“*Гумилев Л. Н. Может ли произведение изящной словесности... С. 81. — Пример такой замены источников «не вызывающими сомнений» сочинениями содержится в последней книге Л. Н. Гумилева «Этногенез и биосфера Земли» (Л., 1989. С. 345): характеризуя психологию людей XVI в., автор ссылается на лермонтовскую «Песню про купца Калашникова», объясняя, что при отсутствии дуэлей «подлое» убийство Калашниковым во время кулачного боя опричника Кирибеевича, оскорбившего жену купца, было «абсолютно правильно», и что это косвенно признал сам царь. Лермонтов интересовался сказаниями о Грозном, однако поединок Калашникова с Кирибеевичем — порождение художественной фантазии поэта, и судить по нему о нравах Древней Руси можно не более, чем по «Сказке о царе Салтане». Самые прекрасные памятники литературы XIX в. не заменяют источников.


К истории одной дискуссии
671
«...Мой приятель филолог заметил мне, что хотя мои соображения небезынтересны, но ничем не доказаны. Я сначала весьма удивился, а когда мне удалось понять смысл его речи, увидел, что и тут он был строго последователен. Доказательством он называл только текст, в котором содержалось четко сформулированное сведение, а отнюдь не соображения по поводу затронутого сюжета. Конечно, я не согласился с этим... Вместо этого я предложил ему наложить мою, конечно, условную схему на пространственно-временную основу и убедиться, что факты говорят сами за себя. Для наглядности весь необходимый фактический материал сведен в синхронистическую таблицу и четыре исторические карты с аннотациями, так что получилась широкая историческая панорама... В предлагаемой системе отсчета «доказанным положением» будет считаться не то, которое имеет сноску на аутентичный источник, а то, которое не противоречит строго установленным фактам и логике...»*.
Далее в книге помешена синхронистическая таблица Европы и Азии с IX по XIV в., четыре исторических карты (с VIII по XIII в.) с аннотациями, хронологическая таблица событий и дано их осмысление. Однако значение этих таблиц для доказательства изложенных выше положений остается все же неясным читателю, и заключительная глава книги Л. Н. Гумилева не устраняет недоумений.
Каким образом таблицы Л. Н. Гумилева доказывают отсутствие или недостоверность летописных известий о ханском терроре на Руси и каким образом из этих таблиц вытекают факты, ни в каких лоточниках не упомянутые — например, распространение несторианства на Руси? Убеждая читателя, например, в том, что князь Олег Святославич «ориентировался на нестори- анство», Л. Н. Гумилев говорит о том, что Олега Святославича преследовали другие православные князья, поддержанные
* Гумилев Л. Н. Поиски вымышленного царства... С. 348. — Возражая против того, чтобы считать доказательством в исторической науке текст, содержащий данное сведение, Л. Н. Гумилев заявляет: «Ведь тогда мне пришлось бы утверждать, что пресвитер Иоанн правил в “Трех Индиях!”». Здесь автор допускает явную логическую ошибку. Если (как мы полагаем, соглашаясь в этом с «приятелем филологом») доказательство в гуманитарных науках строится только на источнике, то из этого не следует, что всякое показание источника достоверно и является доказательством. Критика источника — основа источниковедения, но критика эта должна строиться не на предвзятых концепциях, а на характеристике источника в целом (подробнее об этом см.: Лурье Я. С. О некоторых принципах критики источника // Источниковедение отечественной истории. М., 1973. С. 78-98).


672
Я. С. ЛУРЬЕ
греками и церковными иерархами — «ему ли было не искать другого варианта христианской веры?» Толкуя далее весьма неясное место из «Слова о полку Игореве» о том, что Боян (по предположению Л. Н. Гумилева, друг Олега Святославича) рыскал «в тропу Трояню через поля на горы», как указание на то, что Боян открыл возможность союза с несторианами — «полноценными христианами и врагами врагов Олега», автор заключает:
«Самое естественное предположить, что черниговский князь этой возможностью не пренебрег, и это обусловило вражду киевлян к его детям, Всеволоду и Игорю. Открытого раскола, видимо, не произошло... Поэтому сведения об уклоне второго по значению на Руси князя в ересь не попали в официальные документы...»*.
Так же примерно обосновывается в книге и тезис о широком обращении монгольских несториан в православие в переезде на Русь: «Золотоордынские несториане оказались в изоляции и, можно думать, стали посещать православные церкви... Объединение христиан в пределах Саранской епископии, видимо, произошло исподволь... А не в этой ли исторической модификации кроется разгадка заговора молчания?.. Несторианская партия в Восточной Азии потерпела окончательное поражение... Спрятаться от ханского гнева можно было только среди единоверцев внутри своего государства. Значит на Руси! Им не нужно было только говорить что они не православные. Да их никто за язык и не тянул...»**.
Рассуждения эти могли бы показаться убедительными, если бы в нашем распоряжении имелись какие-либо источники, из которых вытекало бы, что несторианство на Руси было. Но полное их отсутствие***, «заговор молчания» свидетельствует о том, что предположения о русских несторианах есть простая догадка, основанная на чисто априорных соображениях.
Это обстоятельство отметил уже Б. А. Рыбаков. Критикуя книгу Л. Н. Гумилева, Б. А. Рыбаков констатировал, что вывод
* Гумилев Л. Н. Поиски вымышленного царства... С. 309-311 и 324-325.
"Там же. С. 394, 401.
“* Единственный источник, на который ссылается Л. Н. Гумилев в доказательство существования христиан-кочевников (несториан), — это ответ епископа Феогноста относительно евхаристии для «ходящих людей» (Там же. С. 393-394). Но не доказано, во-первых, что «ходящие люди» — это обязательно кочевники (а не длительно путешествующие христиане), и что они — несториане (а не православные).


К истории одной дискуссии
673
Л. Н. Гумилева о «Слове о полку Игореве» как о памятнике XIII в., направленном против несторианства и союза с монголами, основывается на четырех тезисах: на допущении, что термин «Троян», встречающийся в «Слове», это перевод слова «Уч Ыдук» (Троица), сделанный тюрком, не знавшим категории грамматического рода и не пользовавшимся русским словом «Троица»; на уже упомянутой нами выше догадке о сближении Олега Святославича с несторианами; на толковании «Дива» из «Слова» как персидского «Дэва», в свою очередь отождествляемого с божеством монгольской «черной веры», и, наконец, на понимании слов о поездке бежавшего из плена Игоря «к святой Богородице Пирогощей» как намеки на то, что «Ольгович, внук врага киевской митрополии, друга Бонна, «рыскавшего в тропу Трояню» и тот примирился с Пресвятой девой Марией...»*. Разобрав эту аргументацию, Б. А. Рыбаков пришел к заключению, что все четыре тезиса не доказаны, а только постулированы автором, поэтому не требуют альтернативного решения: «соглашаться трудно, но и опровергать нечего». С этим связана и резко отрицательная характеристика книги «Поиски вымышленного царства», данная Б. А. Рыбаковым: по его мнению, книга эта — «попытка обмануть всех тех, кто не имеет возможности углубиться в проверку фактической основы “озарений” Л. Н. Гумилева»**. Упоминание об «озарениях» связано, очевидно, с замечанием Л. Н. Гумилева в конце его книги: «Момент озарения не предшествует изучению проблемы, не венчает ее, а лежит где-то в середине, чуть ближе к началу... А поиски в собственном смысле начинаются потом, ибо искать стоит лишь тогда, когда знаешь, что ищешь»***.
Под «озарением» Л. Н. Гумилев, очевидно, подразумевает именно то, что мы называем догадкой. Конечно, догадка может возникать у исследователя и «в середине», и «ближе к началу» работы. Но эмпирическое исследование предполагает, что в ходе его догадка проверяется на источниках, подтверждается или опровергается ими, а не служит отправным моментом «ги- полептической системы».
*Рыбаков Б. А. О преодолении самообмана (по поводу книги Л. Н. Гумилева «Поиски вымышленного царства») // Вопросы истории. 1971. № 3. С. 156-158. Ср.: Гумилев Л. Н. Поиски вымышленного царства... С. 320-344.
**Рыбаков Б. А. Указ. соч. С. 156-159.
Гумилев Л. Н. Поиски вымышленного царства... С. 403.


674
Я. С. ЛУРЬЕ
Однако справедливость требует признать, что сходную систему догадок мы обнаруживаем и в работах самого Б. А. Рыбакова по древнерусской истории и литературе.
Мы не будем здесь входить в детальное рассмотрение основных положений этих работ — как не разбирали основные положения работ Л. Н. Гумилева. Отметим лишь, что попытки Б. А. Рыбакова усматривать в ряде былин непосредственные отклики на конкретные исторические события вызывали возражения фольклористов, указывавших на то, что исследователь не учитывал художественную природу былины (наличие «Бродячих сюжетов», переходящих из одного памятника в другой) и без достаточных оснований использовал отдельные варианты памятников, игнорируя другие версии не дававшие материала для искомых исторических параллелей*.
Аналогичные возражения вызывают и предложенные Б. А. Рыбаковым попытки определения и реконструкции не дошедших до нас летописных сводов, в частности, летописных источников В. Н. Татищева. Так, Б. А. Рыбаков заметил, что речь князя Игоря Святославича с упоминанием тиунов Ратши и Тудора, читающаяся у Татищева под 1146 г., совпадает с известием Московского свода 1179 г. А между тем этот свод, открытый А. А. Шахматовым в 1900-1904 гг., не был известен Татищеву и, следовательно, указанное известие «перешло из разряда подозреваемых татищевских вымыслов» в число известий не дошедших до нас источников Татищева. Известие это, по мнению Б. А. Рыбакова, восходило скорее всего к упомянутой Татищевым среди его источников Раскольничьей летописи, которая основывалась, согласно предположению исследователя, на своде боярина Петра Бориславича конца XII в. (предполагаемого автора «Слова с полку Игореве»)**. Но цитируемая Б. А. Рыбаковым реплика о Ратше и Тудоре читается не только в Московском своде 1479 г., но и в зависимой от него Воскресенской летописи, которой Татищев пользовался и на которую он прямо ссылался. Так что известие это не принадлежит ни к числу «подозреваемых
‘Пропп В. Об историзме русского эпоса (ответ академику Рыбакову) // Русская литература. 1962. № 2; Путилов Б. Н. Концепция, с которой нельзя согласиться // Вопросы литературы. 1962. № 11; Его же. Об историзме русских былин // Русский фольклор. Специфика фольклорных жанров. М.; Л., 1960. Т. 10; ср.: Зимин А. А. Трудные вопросы методики источниковедения Древней Руси // Источниковедение. М., 1969. С. 440-441.
“Рыбаков Б. А. Русские летописцы и автор «Слова о полку Игореве». М., 1972. С. 186-187, 226, 505-512.


К истории одной дискуссии
675
татищевских вымыслов», ни к Раскольничьей летописи и своду Петра Бориславича*.
Характерным примером атрибуции, основанной на догадке, может служить и установление Б. А. Рыбаковым автора «Слова» Даниила Заточника (которого историк отличает от автора «Моления», именуя последнего Псевдо-Даниил ом). Исходя из того, что автор «Слова» упоминал о каком-то своем «художестве», от которого он «бежал», и понимая это «художество» как литературный труд, исследователь счел себя обязанным «начать поиски этого злополучного художества». Относя деятельность Даниила к 30-м гг. XII в., Б. А. Рыбаков считает, что «при отсутствии отдельных самостоятельных произведений этого времени наиболее естественно обратиться к рассмотрению летописей Владимиро-Суздальской земли за время княжения Всеволода Большое Гнездо»**. Летописью, составленной Даниилом Заточником, мог быть, по мнению Б. А. Рыбакова, летописный свод XII в., отразившийся в Лаврентьевской летописи, — характерной особенностью этого свода было обилие библейских цитат, афоризмов и притч, которые иногда «очень близки» к притчам «Слова» Даниила Заточника***. Возражая Б. А. Рыбакову при обсуждении его работы (в Археографической комиссии), Н. Н. Воронин справедливо указал, что «система цитат, используемая идентично как в «Слове», так и в летописях, не может служить сильным аргументом в пользу участия Даниила Заточника в летописании, так как использование церковных цитат в произведениях, в том числе и летописях Древней Руси, явление обычное»****.
Изложив свои соображения о месте и времени написании «Слова» Даниила Заточника и о про хождении летописных записей XII в., содержащих поучения и афоризмы, Б. А. Рыбаков указывал, что положения его концепции об авторстве Даниила «основывались» на предположениях и гипотезах, которые, будучи взяты сами по себе, вне той системы, какую они образуют, могут показаться недостаточно аргументированными. Однако наличие системы гипотез, взаимно подкрепляющих друг друга,
*ПСРЛ. Т. VII. СПб., 1856. С. 35; Татищев В. Н. История Российская. Т. 4. М.; Л., 1964. С. 201. Ср.: Там же. С. 48-49; Т. I. М.; Л., 1961. С. 124-125. См.: Пештич С. Л. Русская историография XVIII в. Л., 1961. С. 252-253.
“Рыбаков Б. А. Даниил Заточник и владимирское летописание конца XII в. // Археографический ежегодник за 1970 г. М., 1971. С. 56-65.
***Там же. С. 66-71.
““Там же. С. 378.


676
Я. С. ЛУРЬЕ
дает право эти гипотезы опубликовать и основывать на них определенные выводы»*. Но из положений, на которых основываются выводы Б. А. Рыбакова, только соображения о «Слове» Даниила, хотя и достаточно спорные (осмысление адресата «Слова», сына «великого царя Владимира», как новгородского князя Ярослава, сына Владимира Мегиславича), могут рассматриваться как гипотеза. Все остальное — догадки: Б. А. Рыбаков предлагает, что свод конца XII в. мог быть составлен Даниилом; спрашивает, «не было ли яркое и мужественное поучение 1192 г.» в этом своде «тем самым художеством, от которого Даниилу пришлось бежать»; ставит вопрос, «не взял ли князь Ярослав с собой в Новгород в 1197 г.» Даниила, и не был ли тот автором нескольких летописных статей из Новгородской I летописи, и допускает также, что Даниил Заточник с перемещением князя Ярослава Владимировича «на юг (может быть, в качестве регента при малолетнем князе Ярославе Всеволодовиче?) мог последовать за ним и вести летопись южных дел...»**.
Иными словами, и здесь, употребляя выражение самого Б. А. Рыбакова в его споре с Л. Н. Гумилевым, «соглашаться трудно, по и опровергать нечего». Перед нами — система догадок, «гиполептическая система».
Науки о прошлом отличаются от иных эмпирических наук недоступностью «непосредственного наблюдения». Тем более недопустимым представляется введение в эти науки построений, не вытекающих с необходимостью из материала источников.
* Рыбаков Б. А. Даниил Заточник... С. 84.
*Там же. С. 71, 73, 75, 78.


Я. С. ЛУРЬЕ
Древняя Русь в сочинениях Льва Гумилева
Работы Л. Н. Гумилева, одного из наиболее популярных ныне авторов, писавших на исторические темы, далеко не сразу вошли в научный и общественный обиход.
Как известно, судьба автора была нелегкой. Сын Н. Гумилева и А. Ахматовой, он подвергался многолетним репрессиям и поздно получил возможность заниматься наукой. В 1959 г. он участвовал в археологической экспедиции на Нижней Волге и пришел к выводу, что хазарская столица Итиль находилась на месте, оказавшемся впоследствии, в результате изменения ландшафта, затопленным волжской водой. Это наблюдение заставило его, очевидно, задуматься над значением перемен в ландшафте для истории. Второй важной идеей, развитой Гумилевым, была мысль о «превратности», управляющей судьбами народов, о том, что история каждого из них представляет собой колебательное движение — проходит стадии подъема, активности, инерции и спада. Объектом этой эволюции, согласно теории Гумилева, являются «этносы», «коллективы людей», которые противопоставляются «всем другим таким же коллективам». Этнические «стереотипы поведения» поддерживаются «генетической» и «исторической» памятью*. «Продолжительность жизни этноса, как правило, одинакова и составляет от момента толчка до полного разрушения около 1500 лет»**, а «до превращения этноса в реликт около
‘ Гумилев Л. Н.: 1) Этногенез и этносфера // Природа. 1970. № 1. С. 46-55; 2) Апокрифический диалог// Нева. 1988. №3. С. 201; 3) Этногенез и биосфера земли. Л., 1989 (далее: Гумилев. Этногенез...). С. 15, 25, прим. 1, 41; 4) От Руси до России. СПб., 1992 (далее: Гумилев. От Руси...). С. 16. “Гумилев. От Руси... С.20.


678
Я. С. ЛУРЬЕ
1200 лет»*, — указывает Л. Н. Гумилев. Он ссылается при этом на «наблюдения этнологов»**, но не называет их. О том, что «самый долгий срок государственной жизни народов» составляет 1200 лет, писал К. Леонтьев***; число 1500 называл О. Шпенглер, но как время существования «цивилизации»****; однако никто из них не был этнологом и не относил этот срок существования к «этносу». Между тем понятию «этноса» Гумилев придает важнейшее значение, резко противопоставляя один этнос другим. Связи между этносами «нарушают течение эт- ногенезов... Идеологические действия одного этноса на неподготовленных неофитов действуют подобно вирусам инфекции, наркотикам, массовому алкоголизму». С этим же связано осуждение Гумилевым межэтнических браков («экзогамии»), которые ведут «к нарушению этнических традиций, ибо мать учит ребенка одним навыкам..., а отец другим». Подобные браки, «будь то в масштабах государства, родового союза или моногамной семьи, следует квалифицировать как легкомыслие, преступное по отношению к потомкам»*****. Впрочем, не всегда соединение этносов представляется Гумилеву столь губительным: иногда оно порождает сложные жизнеспособные системы — суперэтносы.
Этнические системы создаются, согласно Гумилеву, вследствие «пассионарного толчка», совершаемого особыми людьми — «пассионариями», — своеобразными двигателями истории. Критерием нравственности для «пассионариев» и их последователей служит воля и благо этноса. В связи с этим Гумилев отвергал как «глупость» «бессмысленное философствование графа Л. Н. Толстого», который, признавая ход истории закономерным и неотвратимым, судил людей, мнивших себя вершителями истории, по тем же нравственным законам («не делать другому, чего бы не хотели, чтобы нам делали»), как и всех остальных. «Пассионариев», как носителей воли этноса, Гумилев освобождает от нравственного суда, ибо «убийство
* Гумилев. Этногенез... С.335.
** Гумилев Н. «Год рождения 1380» // Декоративное искусство. 1980. № 12. С. 37.
Леонтьев К. Собрание сочинений. Т. 5. М., 1912. С. 120. — Данилевский называл иное число — «4-6 веков», но относил его к «периодам цивилизаций» (Данилевский Н. Я. Россия и Европа. М., 1991. С. 106-107).
**“Шпенглер О. Закат Европы. М.; Пг., 1923. С.54-59.
***** ГуМилев л. Н.: 1) О соотношении природы и общества согласно данным исторической географии и этнологии // Вестник ЛГУ. 1970. № 24. С. 47; 2) Этногенез... С. 305.


Древняя Русь в сочинениях Льва Гумилева
679
противника на войне — не преступление, а подвиг», — так же, как и «казнь преступника палачом»*.
Далеко не однозначно определенное** понятие «этноса» вводилось им в жесткие хронологические рамки, и это побуждало автора вносить неожиданные изменения в установившиеся представления о народах и нациях. История греческого народа явно не укладывалась в 1500 лет, и Гумилеву пришлось разделить греков на два различных этноса — эллинский (античный) VIII в. до н. э. — IV в. н. э. и византийский IV-XV в. н. э.*** Ту же операцию он проделал и над русскими. С начала нашей эры до XIV в. существовал, согласно Гумилеву, славянский (очевидно, восточно-славянский) этнос, а после падения его «пассионар- ности» возник уже новый, русский этнос. Указан даже точный момент рождения русского этноса — Куликовская битва. «Год рождения 1380» — так и называлась статья Гумилева о русском этносе, опубликованная к 600-летию Куликовской битвы****  *****.
До Куликовской битвы между Русью и Золотой Ордой, согласно Гумилеву, не было существенных противоречий; никакого «ордынского ига» на Руси не было. Походы Батыя в 1237—40 гт. были двумя «кампаниями», лишь незначительно уменьшив- шими «русский военный потенциал» ; после них образовалось новое «крупное этническое суперобразование» — славяно-монгольский этнос, «симбиоз» Руси и Орды.
Построения Гумилева вызвали резкие возражения. «Самообманом» назвал его теорию Б. А. Рыбаков, решительно отвергнувший старания автора «преуменьшить результаты татаро-монгольского вторжения в XIII в.»******. В. Чивилихин и А. Кузьмин усмотрели в концепции Гумилева «русофобско-спекулятивную сущность». Особенно возмутило критиков
* Гумилев. Этногенез... С. 452-453.
**Ср.: Козлов В. И. Пути околоэтнической пассионарности (О концепции этноса и этногенеза, предложенной Л. Н. Гумилевым) // Советская этнография. 1990. № 4. С. 96-98; Клейн Л. Горькие мысли «привередливого рецензента» об учении Л. Н. Гумилева // Нева. 1992. № 4 С. 231—235.
“'Гумилев. Этногенез... С. 151-156.
“"Декоративное искусство. 1980. № 12; Ср.: Гумилев Л. Н. Древняя Русь и Великая степь. М., 1989 (далее: Гумилев. Древняя Русь...). С. 27-34, 551-577.
***** Гумилев Л. Н. Поиски вымышленного царства (легенда о «Государстве пресвитера Иоанна»). М., 1970. С. 328-329.
******Рыбаков Б. А. О преодолении самообмана (по поводу книги Л. Н. Гумилева «Поиски вымышленного царства») // ВИ. 1971. № 3. С. 153-159.


680
Я. С. ЛУРЬЕ
ограничение жизни этноса 1200-1500 годами. Хотя разделение русского народа на славянский и русский этнос продлевало жизнь последнему до XXI века, но и это не успокаивало его критиков. Они заявили, что цифра 1200 лет восходит к Н. Я. Данилевскому и К. Н. Леонтьеву, которых Кузьмин назвал почему-то «вульгарными материалистами-метафи- зиками», и что концепция Гумилева свидетельствует о сходстве его взглядов со взглядами еврейского философа XII в. Маймонида*.
Но за последние годы отношение публицистов так называемого «патриотического» направления к Л. Гумилеву резко изменилось. Этой перемене в значительной степени содействовал он сам. В начале 1991 г. в журнале «Наш современник» Гумилев опубликовал статью «Меня называют евразийцем...». Он писал, что признание концепции татарского ига «западниками» его не смущает, ибо ему «не хочется спорить с невежественными интеллигентами, не выучившими ни историю, ни географию». Однако признание концепции «ига» «историками национального направления поистине странно»**. С того же года в «Нашем современнике» появляется ряд статей, развивающих гумилевские идеи — самого Гумилева, его последователя Д. Балашова, В. Кожинова***.
Но труды Гумилева пользуются влиянием не только в публицистике. Сочинения его издаются и переиздаются, они широко раскупаются, их читают по радио и телевидению. В предисловиях к изданиям Гумилев именуется «выдающимся русским мыслителем», носителем «гуманистического мировоззрения»; авторитетные ученые заявляют, что построение Гумилева «убеждает внутренней логичностью и широтой анализа», что «в нынешнем историософском запасе нет идей, которые могли бы конкурировать» с его теорией этногенеза
Оценка трудов Гумилева затрудняется тем, что в них он выступает в роли представителя самых различных наук — историка, востоковеда, этнографа, географа, биолога. Совместить
"Кузьмин А. Г. К какому храму ищем мы дорогу? М., 1989. С.209-215. ~«Меня называют евразийцем...» // Наш современник. 1991. № 1. С. 132, 134.
""'Гумилев Л. Н.\ 1) Князь Святослав Игоревич // Наш современник. 1991. № 7-8; 2) Ритмы Евразии // Там же. 1992. № 10; Балашов Д. Анатомия антисистемы // Там же. № 4; Кожинов В. История Руси и русского слова // Там же. № 6—12.
""""Гумилев. Древняя Русь.... С. 7-10; От Руси... С. 5, 7.


Древняя Русь в сочинениях Льва Гумилева
681
профессиональное владение этими различными дисциплинами одному исследователю трудно, даже невозможно. Ученые разных специальностей не раз возражали — и довольно резко — Гумилеву, но работы их были разбросаны по различным научным изданиям*. Автор настоящей статьи тоже не претендует на роль специалиста-универсала по всем наукам, к которым обращался Гумилев. Тема статьи конкретна: предметом ее являются вопросы истории Древней Руси в работах Гумилева и их обоснования на источниках.
1
Все, что мы знаем об истории, мы знаем из источников. Положение это, сообщаемое студентам на первых курсах исторических факультетов, представляется бесспорным; но на практике оно нередко забывается.
Л. Н. Гумилев начисто отвергает всякое источниковедение, объявляя его «мелочеведением», при котором «теряется сам предмет исследования»**: «Для нашей постановки проблемы, — писал он, — источниковедение — это лучший способ отвлечься настолько, чтобы никогда не вернуться к поставленной задаче — осмыслению исторического процесса». Анализу источников, показания которых он презрительно именует «словами» и «цитатами», Гумилев противопоставляет «факты». Он предлагает «гимназическую методику», заключающуюся в том, чтобы взять из источников «то, что там бесспорно — голые, немые факты»*** и наложить их на «канву времени и пространства». Но где основания считать какие-то из показаний источников «бесспорными» и «немыми» фактами? Средневековый автор, если он был недостаточно осведомлен или тенденциозен и прибегал к догадкам, проявлял свою неосведомленность и тенденциозность не в рассуждениях, а чаще всего в изложении фактов. «...Данные летописей, будучи сведены в солидные исторические
*Бромлей Ю. В.: 1) По поводу одного «автонекролога» И Знамя. 1988. № 12; 2) Человек в этнической (национальной) системе // Вопросы философии. 1988. № 7. С. 18; Артамонов М. И. Снова «герои» и «толпа»?//Природа. 1971. № 2. С. 75-77; Козлов В. И.: 1) О биолого-географической концепции этнической истории // Вопросы истории. 1974. № 12. С. 72-85; 2) Пути околоэтнической пассионарности. Указ. изд. С.94-110; Дьяконов И. М. «Огненный дьявол» // Нева. 1992. № 4. С. 225—228; Клейн Л. Горькие мысли «привередливого рецензента...» // Там же. С. 228—246.
" Гумилев II. Н. Поиски вымышленного царства. С. 19.
'“Гумилев. Этногенез... С. 160.


682
Я. С. ЛУРЬЕ
труды, не вызывали никаких сомнений за последние полтораста лет», — писал Гумилев*. Так ли это? При всем уважении к своим предшественникам, авторам «солидных исторических трудов», все серьезные историки постоянно вновь и вновь критически проверяли конкретные данные летописей и других источников, на которые опирались эти предшественники. Ряд положений, на которые опирается Гумилев, действительно принадлежат к числу фактов, традиционно воспроизводимых в учебниках и общих курсах, но далеко не бесспорных. «Общепризнано, что в 862 г.... варяжский конунг Рюрик появился в Новгороде, сломив сопротивление антиваряжской партии, возглавленной неким Вадимом Храбрым, обложил данью северных славян...» — пишет Гумилев**. Это действительно традиционный «гимназический факт», но ни дата его, ни самая сущность далеко не бесспорны. Так же основываются на историографической традиции, но, вызывают сомнения утверждения об изгнании Иваном III послов Ахмата и т. д.*** Но ряд не менее «общепризнанных» положений Гумилев не затрудняется отрицать. Сам он выступает в своих сочинениях отнюдь не как доверчивый и почтительный последователь авторитетов, а скорее как их ниспровергатель. Он отрицает, например, существование ордынского ига, которое признает большинство историков, значение Петровской реформы и т. д.**** Откуда же такое «гимназическое» почтение к одним фактам и отвержение других? Исключительно от концепции, от того, что сам Гумилев называет «моментами озарения», возникавшими у него «где-то посредине, ближе к началу» работы*****. Там, где предполагаемый «факт» подходит под концепцию, он годится, даже если основывается на источнике, отнюдь не современном событиям. Объясняя, например, смену «этнической психологии» со времен XIV в., Гумилев не затруднился сослаться на лермонтовскую «Песнь про купца Калашникова» как на исторический источник . Пример этот хорошо налагал¬
ся «на канву времени и пространства» и поэтому мог быть предложен как «голый факт».
* Гумилев Л. Н. Может ли произведение литературы быть историческим источником? // Русская литература. 1972. № 1. С. 81.
**Гумилев. Древняя Русь... С. 172.
“'Гумилев. От Руси... С. 161, 165, 167, 169.
"“Там же. С. 108-109, 246.
***** Гумилев Л. Н. Поиски вымышленного царства. С. 403.
******Гумилев. Этногенез... С. 345.


Древняя Русь в сочинениях Льва Гумилева
683
Именно такой метод использования источников и был положен Гумилевым в основу исследования древней истории Руси.
2
Исследование истории Древней Руси IX—X вв. чрезвычайно трудно потому, что от этих веков до нас не дошло современных русских источников. Древнейшая известная нам летопись, Повесть временных лет (ПВЛ), составлена в начале XII века. В итоге многолетнего труда по сопоставлению ПВЛ с другими, более поздними летописями, А. А. Шахматов в одной из них, Новгородской I летописи (Н1) младшего извода, обнаружил отражение более раннего памятника — Начального свода, который он датировал концом XI в. Вплоть до 60-х гг. XI в. своевременных регулярных записей с точными датами (число и месяц) в русском летописании не было; летописцы конца XI—начала XII в. имели дело с недатированными записями предыдущих лет и вставляли в них даты по догадке, иногда разрывая единые фразы предшествующего текста. Известия IX—X вв. в летописании восходят в основном к устной традиции; этим и объясняются расхождения между Начальным сводом (известным нам по Н1) и ПВЛ. У летописцев XI—XII вв. были и письменные источники о предшествующих годах, но довольно немногочисленные. Уже составитель Начального свода использовал хронографическую компиляцию, основанную на греческой Хронике Амартола, из нее он извлек сведения о походах Руси на Царьград. Составитель ПВЛ (им обычно считают Нестора) привлек Хронику Амартола непосредственно, значительно дополнив ею свой рассказ. Он имел в своем распоряжении и важнейшие документальные памятники — договоры Олега и Игоря с греками; текст их побудил его внести исправления в рассказ Начального свода. Начальный свод считал Игоря князем, наследовавшим своему отцу Рюрику, а Олега его воеводой. ПВЛ переделала, хотя и не совсем последовательно, рассказ Начального свода, изобразив сына Рюрика Игоря младенцем, за которого правил князь-регент Олег. Но в обеих летописях перед нами — не своевременные записи 1Х-Х вв., а посильные попытки систематизировать и истолковать традицию двухвековой давности.
Еще менее достоверны известия о древнейшей истории Руси у летописцев, работавших в последующие столетия. В первой половине XV в. был составлен Новгородско-Софийский летописный свод, легший в основу почти всего последующего летописания. Вступительный рассказ о расселении словен


684
Я. С. ЛУРЬЕ
и основании Новгорода, предшествующий основному летописному изложению, здесь был дополнен упоминанием новгородского «старейшины Гостомысла»*. В первой четверти XVI века составитель Никоновской летописи (далее: Ник.) внес в начальный летописный текст новые дополнения. Правителей киевских, варягов Аскольда и Дира, которых Начальный свод именовал князьями, а ПВЛ — боярами Рюрика, завладевшими Киевом, Ник. назвала русскими князьями. Только в Ник. появилось отсутствующее во всех других летописях известие о «Вадиме Храбром» которого, вместе с другими новгородскими «советниками его», якобы убил Рюрик**. Работы Б. М. Клосса и О. В. Творогова, посвященные анализу Ник., проливают свет на ее известия по древнейшей истории Руси. Б. М. Клосс пришел к выводу, что эти известия «носят отчетливо легендарный характер или основаны на домыслах составителя»***.
Параллельно с Ник. была составлена другая летопись XVI в. — Воскресенская, составитель которой, опираясь на публицистический памятник того же времени, «Сказание о князьях Владимирских» (возводившее род Рюриковичей к Августу - кесарю), связал рассказ о приглашении варягов с Гостомыслом, приписав именно этому воеводе совет пригласить Рюрика, как «суща от рода Римьска царя Августа»****.
Л. Н. Гумилев совершенно игнорировал исследования летописей как источников. Вопроса о соотношении известий ПВЛ и Начального свода (Н1) он не затрагивал; данные поздних летописей (или пересказ их в трудах историков) он привлекал с полным доверием и даже предпочитал их ПВЛ. В книгах его фигурирует и Гостомысл, и «Вадим Храбрый» из Ник., и приглашение Рюрика по совету Гостомысла, восходящие к Воскресенской летописи*****. Он предложил свое объяснение имени Гостомысла, высказав мнение, что это не имя, а нарицательное обозначение целой партии «гостомыслов» IX века — друзей иноземцев, первых «западников»******. Из Ник.
*ПСРЛ. Т. 4., 4. 1. Пг., 1915. С. 3; Т. 5 (изд. 2-е). Л., 1925. С. 3.
*‘Там же. Т. 9. СПб., 1862 (фототип. изд.: М., 1965). С. 7-15.
*** Клосс Б. М. Никоновский свод и русские летописи ХУ1-ХУП вв. М., 1980. С. 187. Ср ..Клосс Б. М. Никоновская летопись и Максим Грек//ТОДРЛ. Л., 1976. С. 124-131. Творогов О. В. Сколько раз ходили на Константинополь Аскольд и Дир? // Славяноведение. 1992. № 3. С. 54-59.
****ПСРЛ. Т. 7. СПб., 1856. С. 231, 268.
***** Гумилев. Древняя Русь... С. 174—175; От Руси... С. 32.
****** Гумилев. Древняя Русь... С. 175.


Древняя Русь в сочинениях Льва Гумилева
685
Гумилев, вслед за Рыбаковым, заимствовал и неизвестные ранним источникам известия о войнах Аскольда и Дира\
В этом же ряду — построение Гумилева, получившее наиболее широкий резонанс: о хазарах и «хазарском иге» на Руси.
Судьба Хазарии — тюркской державы, расположенной между нижней Волгой и Доном и принявшей в VIII в. иудаизм как господствующую религию, — до последних десятилетий рассматривалась как чисто академическая тема. Положение изменилось, когда в 1951 г. в «Правде» появилась статья никому не известного П. Иванова, где осуждались работы историков, которым свойственно «непонятное любование хазарской культурой»*  **. Статью эту прокомментировал Б. А. Рыбаков, заявивший, что Хазария была «паразитарным государством» с «низким уровнем производительных сил»***. В 1954 г. М. И. Артамонов, специально занимавшийся Хазарией, признал, что «выступление «Правды» сыграло положительную роль: оно обратило внимание на бесспорную идеализацию хазар в буржуазной науке и на преувеличение их значения в образовании русского государства». Он утверждал, однако, что роль Хазарии в истории была двойственной: до принятия иудаизма она «была прогрессивной», но «принятие иудейской религии было для них роковым шагом»****.
В книге Гумилева хазарская тема заняла несравненно более важное место: она была увязана с его теорией «этногенеза» и внесла новые элементы в эту теорию. Согласно Гумилеву, соединение этносов может приводить к возникновению суперэтносов, а может порождать и «химерические антисистемы». Такой «химерической антисистемой» была, по мнению автора, иудейская Хазария. Пришлые евреи, по его словам, не смешивались с хазарами, ибо «они любили в этом мире себя, свои дела и свое потомство. Ради торжества своего этноса они применяли тайну, оружие... и ложь, но только по отношению к гоям и акумам»*****. В результате возникло особое «химерическое» государство,
*Гумилев. Древняя Русь... С. 173, 175, прим. 2. Ср.: Рыбаков Б. А. Древняя Русь. Сказания. Былины. Летописи. М., 1963. С. 161, 187. 190-191.
**Иванов П. Об одной ошибочной концепции // Правда. 1951. 25 декабря. С. 3.
“'Рыбаков Б. А.: 1) Русь и Хазария //Академику Б. Д. Грекову ко дню 75-летия. М., 1952. С. 77, 88; 2) К вопросу о роли Хазарского каганата в истории Руси // Советская археология. Т. XVIII. М., 1953. С. 150.
****Артамонов М. И. История хазар. Л., 1962. С. 457—458.
*****Гумилев. Древняя Русь... С. 151.


686
Я. С. ЛУРЬЕ
враждебное своему основному тюркскому населению и соседним народам. Государство это не просто воевало со славянскими племенами и налагало на них дань, как считали историки, — оно, согласно Гумилеву, почти целый век господствовало над Русью и определяло всю ее политику.
На каких же источниках основывается это построение? Сообщения летописей о хазарах довольно немногочисленны. В сводной статье 854 г. в Начальном своде повествовалось о том, что хазары потребовали дани от киевских полян; те дали им «от дыма меч»; хазарские старцы поняли, что это «не добра дань» и она предвещает, что впоследствии Русь будет взимать дань с хазар и других народов. «Се сбыстся все», — писал летописец XI века и упоминал, что «до нынешнего дни» «князи Рускыи» господствуют над хазарами. Под 965 г. Начальный свод повествовал о походе Святослава на хазар, его победе над ними и завоевании хазарского города Белой Вежи (Саркела). В ПВЛ рассказ о дани мечами приводится без даты; под 859 г. сообщается, что варяги брали дань у чуди, словен, мери, веси и кривичей, а хазары — у полян, северян и вятичей «по белей веверице (беличьей шкурке) от дыма». Под 884 и 885 г. ПВЛ рассказывает о том, как Олег победил северян и родимичей и возложил на них «дань легьку», освободив их от дани хазарам: «Аз им противен, а вам нечему»*. Под 965 г. ПВЛ, как и Начальный свод, повествует о победе Святослава над хазарами. Этим, собственно, и исчерпываются известия летописей о хазарах в IX—X вв.
Что же извлекает из этих источников Гумилев? Очень своеобразно он использует известие о дани мечами. Фольклорный характер этого рассказа, символизирующего будущую победу данников над своими противниками, очевиден**. Но Гумилев воспринимает это сказание как реальный факт, который он относит, однако, к более позднему времени — 940 г. «русы выдали победителю свое лучшее оружие — мечи», «обезоружив свое войско»***. Успехи Олега в борьбе с Хазарией в 884-885 гг. он считает крупнейшим несчастьем—«это его и погубило»****. Все дальнейшее построение истории русско-хазарских отношений строится Гумилевым не на летописи, а в прямом и демонстративном
*Шахматов А. А. Повесть временных лет. Т. 1. С. 16-17, 19, 24, 75-76, 366-367.
**Ср. комментарий Д. С. Лихачева в книге: Повесть временных лет. Т. 2. М.; Л., 1950. С. 16.
“*Гумилев. Древняя Русь... С. 194, 200; От Руси... С. 40.
***'Гумилев. Древняя Русь... С. 175, 187.


Древняя Русь в сочинениях Льва Гумилева
687
противопоставлении ей. Его собственное построение вполне оригинально: он утверждает, что войны 884-885 гг. окончились не победой, а величайшим поражением варяжских князей Руси и привели к «хазарской гегемонии» над Русью, которая длилась до походов Святослава в 964-965 гг., когда Русь вернула себе независимость*.
О «хазарской гегемонии» над Русью в летописях нет ни слова. Но это не смутило Гумилева. Доказательством этой гегемонии служило, в его глазах, то обстоятельство, что после 885 г. «в летописи возникает провал в 80 лет! Что, здорово?» — спрашивает автор**. Значение этого наблюдения, столь эмоционально высказанного Гумилевым, не совсем понятно. Что именно «здорово»? То, что с 885 по 964 г. в летописи нет известий о русско-хазарских отношениях? Но в распоряжении составителей Начального свода и ПВЛ просто могло не быть известий о таких отношениях за данный период. Или автор имеет в виду «пустые года» (даты без известий), которые обнаруживаются в тексте после 888 г.? Но «пустые года» в Начальном своде и ПВЛ встречаются многократно, свидетельствуя о невозможности для сводчиков Х1-ХН вв. дать сплошной рассказ о событиях двухвековой давности. А вслед за 885 г. вовсе нет восьмидесятилетнего перерыва (лишь года 888-897 — «пустые»): на протяжении соответствующего периода читаются и статьи о славянской грамоте, и о женитьбе Игоря, и о походе Олега в 907 и 912 гг., и о его смерти, и ряд известий о правлении Игоря, и о его походах на греков, и о смерти Игоря и четырех местях Ольги, и об Ольге, и о возмужании Святослава, не говоря уж о более мелких известиях. И Гумилеву это обстоятельство известно, — как бы забыв собственное утверждение о восьмидесятилетием перерыве, он подробно комментирует приходящиеся на эти годы известия о походах Олега и Игоря на греков. Но походам этим он дает совершенно неожиданное объяснение. Хотя согласно летописи «варяги и хазары были злейшими врагами,
* Гумилев. Древняя Русь... С.171-198, 202-213; От Руси... С. 41-45. — Гумилев утверждает, что Святослав взял три основных города Хазарии — Итиль, Семендер и Саркел, опираясь, вслед за М. И. Артамоновым, на текст Лаврентьевской летописи: «...И град их и Белу Вежу взя». Но «и» читается только в Лаврентьевском списке ПВЛ; в Радзивиловском и Академическом списке той же редакции, в Ипатьевской летописи и в Н1 (Начальном своде) союза «и» нет, и речь идет только о «Белой Веже» (Саркеле).
"Гумилев. Древняя Русь... С. 176.


688
Я. С. ЛУРЬЕ
а никак не союзниками», Гумилев предпочитает «не верить летописцу»*. Варяги и подчиненные ими славяне были, согласно Гумилеву, не только союзниками хазар, но их наемниками, ведшими в интересах хазарской «химеры» кровавые и бесполезные войны с Византией. Упоминания об успехах Олега в 907 г. были, по мнению Гумилева, извлечены Нестором из описания «похода презираемого летописцем Аскольда», перенесенного «на поход любимого Олега». Игорь же, согласно автору, был послушным исполнителем воли хазар, впоследствии даже убитым древлянами «при сборе дани для хазар». Что же касается похода Игоря в 941 г. на Константинополь, то совершенные при этом русскими воинами жестокости указывают на «войну совсем иного характера, нежели прочие войны X в.» — «видимо, русские воины имели опытных и влиятельных инструкторов, и не только скандинавов»**.
Экстраординарность этих исторических картин заключалась в том, что они опирались не на какие-либо, хотя бы косвенные, упоминания о «хазарском иге» или «хазарских инструкторах» на Руси X в., но на полное отсутствие таких упоминаний. Несмотря на декларированный им критический подход к «летописцу», Гумилев даже не задумался над тем, откуда были взяты летописцем известия о жестокостях русских во время похода 941 г. Не задумался над происхождением летописного рассказа и В. Кожинов, не только заимствовавший рассуждения о «смертоубийствах» во время похода на Константинополь, но дополнивший его смелым утверждением, что и во время похода 860 г. русскими руководили инструктора из Хазарского каганата — хотя Гумилев, приписывавший этот поход Аскольду, заявлял, что «в 860-880 гг. киевское правительство Аскольда и Дира было настолько крепким, что могло не страшиться хазарской агрессии»***. А между тем рассказ 941 г. в ПВЛ, как и рассказ Начального свода о походе 860 г., имел вполне определенный, доступный нам источник — греческую Хронику Амартола. Тенденциозность рассказов о походах на Царьград выражалась совсем не в умолчании о фантастических «инструкторах». «Мы привыкли представлять себе все походы и завоевания Киевского государства X века как открытое насилие и кровожадную жестокость, — писал по этому поводу М. Д. Приселков. — Об этой
* Гумилев. Древняя Русь... С. 171.
"Там же. С. 178, 195; От Руси... С. 41, 43.
"* Кожинов В. История Руси и русского слова // Наш современник. 1992. № 12. С. 168; Ср.: Гумилев. Древняя Русь... С. 173.


Древняя Русь в сочинениях Льва Гумилева
689
жестокости и насилии цветисто говорят все византийские современные источники, но ведь мы хорошо знаем, какая цена обвинений противника в жестокостях на фронте. Наши летописцы переписывали эти византийские обвинения буквально, наивно им доверяя, из той монашеской установки первых дней христианства на Руси, что только после принятия христианства русские перестали быть кровожадными насильниками»*.
Летописцы могли быть и часто действительно были тенденциозны, но эта тенденция отражалась в первую очередь на описании событий близкого им времени. В изложении событий далекой древности она выражалась лишь в отстаивании исконных династических прав Рюриковичей. Главное, к чему стремились составители ПВЛ и Начального свода, — разобраться в противоречивых и часто легендарных сказаниях о событиях 1Х-Х вв. и, по возможности, датировать их. Подозревать Нестора и его предшественника конца XI в. (которого уж никак нельзя обвинить в «западничестве») в коварных умыслах при изложении событий давно минувших лет нет оснований.
Не только русские летописи ничего не знают о «хазарском иге» на Руси. О нем не упоминают ни византийские, ни арабские источники. Единственный источник, на который мог опереться Гумилев, — так называемый «кембриджский документ», сочинение византийского еврейского автора XII или XIII в., знакомого с еврейско-хазарской перепиской X в. Переписка возникла в связи с запросом еврейского сановника при дворе испанских мусульманских халифов Хасдая Ибн-Шафрута хазарскому царю Иосифу; в письме Ибн-Шафруту царь Иосиф описывал свое царство и его роль как сдерживающей силы между русами и мусульманами. Ни о каких победах над Русью в X в. в письме не упоминается. Но автор «кембриджского документа» пошел дальше: он описал удачную войну Хазарии с русским «царем Х-л-гу» и победу над ним; событие это он отнес ко времени византийского императора Романа (919—944) т. е. к периоду более позднему, чем предполагаемое Гумилевым начало «хазарского ига». Но самый «кембриджский документ» — источник сугубо недостоверный. Как отмечал П. К. Коковцов, позднее происхождение этого памятника «не позволяет более видеть в составителе современника хазарского царя Иосифа, за которого он себя выдает», и поэтому «отпадает всякая необходимость, чтобы объяснить необъяснимое и прежде всего ту странность, что сам царь
* Приселков М. Д. Киевское государство второй половины X в. по ви¬
зантийским источникам. С. 224.


690
Я. С. ЛУРЬЕ
Иосиф в дошедшем до нас тексте своего письма не счел нужным (или позабыл) рассказать Хасдаю Ибн-Шафруту о своей победе над «Х-л-гу, царем Русии», и о том, что «тогда стали Русы подчинены власти хазар»...» Автор «кембриджского документа» сочинил, по мнению ученого, свое письмо, чтобы «льстить национальному самолюбию еврейского народа в тяжелое время всевозможных преследований и притеснений...»*.
Построение истории Киевской Руси, предложенное Гумилевым, не может быть обосновано этим единственным свидетельством сомнительного источника. Оно основывалось на ином — на принципиальном отрицании критики источников как «мелочеведения», на выведении мнимых «фактов» из заранее построенной концепции. «Отсутствие сведений в летописи означает признание хазарской гегемонии» — заявил Гумилев в итоговой «хронософии» своей книги**, — и эта формула лучше всего отражает его источниковедческие принципы.
3
Обращаясь к истории Руси XIII—XV вв., Гумилев, как и при исследовании предшествующей эпохи, чрезвычайно мало считается с источниками.
Основными источниками по истории Руси ХШ-ХУ вв. служат три летописи — Новгородская I, Ипатьевская и Лаврентьевская.
В построении истории русско-татарских отношений после нашествия Батыя Гумилев исходил из своей теории этнических и суперэтнических связей. Как мы уже отмечали, он признал завоевания 1237—40 гг. незначительными «кампаниями», приведшими в конечном счете к созданию славяно-монгольского суперэтноса. Важнейшую роль в этом «суперобразовании» сыграл носитель нового «пассионарного толчка» Александр Невский, сформулированная которым «новая доминанта поведения — альтруистический патриотизм — на несколько столетий определила неизвестные дотоле принципы устроения Руси»***. Главная заслуга Александра состояла, по Гумилеву, в том, что он осознал масштабы угрозы со стороны шведов, ливонских рыцарей и Литвы и отсрочил немецкий «Дранг нах Остен», «который был лейтмотивом немецкой политики
*Коковцов П. К. Еврейско-хазарская переписка в X в. Л., 1932. С. ХХХ1У-ХХХУ; ср. С.117-120.
**Гумилев. Древняя Русь... С. 698.
“'Гумилев. От Руси... С. 122. Ср.: Гумилев. Древняя Русь... С. 547.


Древняя Русь в сочинениях Льва Гумилева
691
с 1201 по 1941 год». Что касается восточных завоевателей, то «ни о каком монгольском завоевании Руси не могло быть и речи. Гарнизонов монголы не оставили, своей постоянной власти и не думали устанавливать». Уже два-три десятка лет спустя произошло первое «освобождение России от монголов — величайшая заслуга Александра Невского»*. Отрицательное отношение к Орде на Руси «появилось не в XIII в., а столетие спустя, когда узурпатор Мамай стал налаживать связи с католиками против православной Москвы»**.
Все это построение находится в полном противоречии с источниками. Во всех летописях, отражающих события XIII в., поход Батыя описывается как крупнейшее национальное бедствие. Если Лаврентьевская и Ипатьевская отражали летописание земель, подвергшихся непосредственному завоеванию, то составитель Новгородской I, независимый от двух остальных летописей, писал в городе, который не был завоеван; он не имел поэтому оснований преувеличивать масштабы поражения. Но его характеристика завоевания не отличалась от той, которая содержалась во владимирском и южном летописании***. В Новгороде власть монголов выразилась в сборе налогов; перепись населения для осуществления этого сбора вызвала в 1257 г. восстание в городе. Князем в городе был в то время Василий, старший сын Александра Невского. Александр Невский вмешался в события, выгнал своего сына из Новгородской земли и жестоко расправился с восставшими — «оному носы уре- заша, а иному очи вынимаша, кто Василия на зло навел...»****. Гумилев упоминает этот эпизод, но дает ему довольно неожиданную трактовку. Восстание 1257 г. он именует «бунтом» и объясняет, что возглавивший его князь Василий был «дурак и пьяница». Откуда именно взял Гумилев эту характеристику Василия Александровича — неизвестно: ни в Новгородской, ни в Лаврентьевской, где кратко упоминается (под 1258 г.) история с татарскими «численниками» в Новгороде, ни слова не говорится о склонности Василия к пьянству и об его умственных способностях; этому князю и вообще посвящено всего несколько
*Гумилев. От Руси... С. 109, 111; ср.: Гумилев Л. Н. Поиски вымышленного царства. С. 345.
** Гумилев Л. Н. Апокрифический диалог... С. 201, 203.
"* Новгородская первая летопись старшего и младшего изводов. М.; Л., 1950. С. 82.
"*‘ПЛДР. ХИвек. М., 1981. С.134-148,290-296. Ср.: Новгородская первая летопись... С. 74-77.


692
Я. С. ЛУРЬЕ
строчек в летописях. Но Гумилев настаивает на данной им характеристике: несколькими страницами далее он вновь упоминает, что Александр дал Василию «тихо и спокойно умереть от пьянства». Нашел автор и вполне оригинальное, принадлежащее лично ему и отсутствующее в источниках, объяснение расправы Александра с новгородцами: «им вынимали очи, считая, что глаза человеку все равно не нужны, если он не видит, что вокруг делается. Только такой ценой удалось Александру убедить в правоте своих поступков новгородцев, утерявших вместе с пассионарностью здравый смысл»*.
В те же 50-е гг. XIII в., когда происходило восстание в Новгороде, в остальных русских землях был создан институт баскаков — татарских наместников, опиравшихся на отряды, состоявшие из «бесермен» и «Руси»**  ***. Они жили в особых слободах. Когда в 1283 г. жители Курска напали на одну из таких слобод, баскак Ахмат перебил местных бояр и черных людей и трупы «тех избъеных повеле по деревью извешати, отъи- мая у всякого голову да правую руку»; головы и руки казненных были брошены «псам на изъедь». Отпустив паломников, бывших свидетелями расправы, Ахмат сказал им: «...Ходите по землям, тако молвите: кто иметь держати спор с своим бас- каком, тако же ему и будеть»
Этот эпизод, как и проблема баскачества, осталась у Гумилева вне идиллической картины русско-ордынского «симбиоза» вплоть до времени «узурпатора Мамая». Игнорировал он и выступления против Орды, происходившие в первой трети XIV в., в частности, крупнейшее тверское восстание против Щелкана (Чол-хана) в 1327 г., жестоко подавленное татарскими войсками, сжегшими Тверь и перебившими или уведшими в плен ее жителей; тверской великий князь Александр Михайлович был казнен в Орде. Гумилев умолчал о восстании против Щелкана, а Ивана Калиту, приведшего ханские войска на Тверь, охарактеризовал как «тихого, богобоязненного и хозяйственного»****.
Враждебные отношения между Русью и Ордой возникают, согласно Гумилеву, лишь с конца XIV в. Противоречия эти он объясняет тем, что власть в Орде захватил Мамай, который «опирался на союз с Западом, главным образом, с генуэзскими
*Гумилев. От Руси... С. 120, 124.
**Насонов А. Н. Монголы и Русь. М.; Л., 1940. С. 16-22.
***Приселков М. Д. Троицкая летопись. Реконструкция текста. М.; Л., 1950. С. 341; ПСРЛ. Т. 1. Вып. 2. Изд. 2-е. Л., 1927. Стб. 481.
****Гумилев. От Руси... С. 127.


Древняя Русь в сочинениях Льва Гумилева
693
колониями в Крыму», в то время как его противник Тохтамыш придерживался «традиционной политики союза с Русью, проводимой со времен Батыя». Утверждение о союзе Мамая с «Западом» основывается, очевидно, на летописном известии о том, что Мамай, отправляясь на «всю землю Русскую», собрал «всю землю Половецкую и Татарскую, и рати понаимовав Фрязы и Черкасы и Ясы...»*. Гумилев утверждает, что «поволжские татары неохотно служили Мамаю и в его войске их было немного» и поэтому Мамай «привлек ясов, касогов, крымских евреев и караимов». Но прежде всего Мамаю «нужны были деньги, — и немалые», — их он попросил у генуэзцев, владевших колониями в Крыму, — «те обещали помочь, но потребовали взамен получения концессий для добычи мехов и торговли на севере Руси, в районе Великого Устюга». Мамай предложил Дмитрию, что «за предоставление концессий» он дает ему «ярлык на великое княжение». «Если бы Дмитрий согласился на эту сделку, Московская Русь в очень короткое время превратилась бы в торговую колонию генуэзцев», — повествует далее Гумилев; но «преподобный Сергий Радонежский заявил, что с латинянами никаких дел быть не может: на Святую Русскую землю допускать иноземных купцов нельзя, ибо это грех»**. Убедившись после первых столкновений в том, что русская рать не уступает татарской, Мамай отправил на Русь войска, состоявшие из «генуэзской пехоты» и из степняков, мобилизованных «на генуэзские деньги». В итоге Куликовской битвы царство Мамая — «типичная химера», опиравшаяся на «международную торговлю», — было побеждено, а «новая этническая общность — Московская Русь — выступила реальностью всемирно-исторического значения»***.
Читатель, пожелавший бы определить источники, на которых основываются эти построения, окажется в немалом затруднении. Откуда взял Гумилев известия о переговорах генуэзцев с Мамаем, об их требовании «концессий» в районе Великого Устюга, о сделке, предложенной Мамаем Дмитрию и отклоненной Сергием Радонежским, о «генуэзских деньгах», полученных Мамаем перед Куликовской битвой? Из летописей нам известно о некоем Некомате (по более поздней версии «суро- жанине» — купце, торговавшем с Крымом), ведшем враждебные Москве переговоры между Тверью и Ордой, но ни о каком участии в этих переговорах генуэзцев и их требованиях к Мамаю
* Приселков М. Д. Троицкая летопись. С. 419.
”Гумилев. От Руси... С. 141—143.
'“Гумилев. Древняя Русь... С. 621; От Руси... С. 144—145.


694
Я. С. ЛУРЬЕ
там ничего не сообщалось. Не менее загадочно приведенное Гумилевым заявление Сергия Радонежского о недопустимости дел «с латинянами» и допуска их «на святую Русскую землю». Откуда заимствовал автор эту цитату? В Троицкой и близких к ней летописях, несмотря на их интерес к Сергию, нет вообще никаких сведений об отношении Сергия к иноземцам. Но и в источниках XV века — в Житии Сергия, в Новгородско- Софийском своде — ни слова не говорится о его заявлениях против «латинян». Источники богатого подробностями повествования Гумилева о событиях вокруг Куликовской битвы остаются неизвестными. Через два года после Куликовской битвы победитель Мамая хан Тохтамыш напал на Москву, сжег и разграбил ее. Почему же этот сторонник «традиционного союза с Русью», никак не связанный с Западом, совершил такое нападение? Виною, согласно Гумилеву, были суздальские князья, состряпавшие донос Тохтамышу на Дмитрия — «сибиряку и в голову не пришло, что его обманывают», а также «характер населения, осевшего в Москве» и ответившего сопротивлением на набег хана. «Посадский люд» хотел «только выпить и погулять»; напившись, москвичи забрались на кремлевские стены «и ругали татар, сопровождая брань соответствующими жестами» — «а татары, особенно сибирские, народ очень обидчивый, и поэтому крайне рассердились». Восставшие не хотели выпускать митрополита из города и ограбили его «до нитки». «...Когда был выпит весь запас спиртного, москвичи решили договориться с татарами» и впустить их послов в город, «но когда открывали ворота, никому из представителей «народных масс» не пришло в голову выставить надежную охрану», татары ворвались в город и устроили резню*.
Версия о пьяных москвичах была взята Гумилевым из относительно позднего источника — Новгородско-Софийского свода, сочувствовавшего митрополиту Киприану, не хотевшему оставаться в осаде. В современных событиям летописных сводах упоминания о пьянстве москвичей нет — там говорится лишь о вероломстве татар, их зверствах и грабеже в городе. Но и Новгородско-Софийский свод описывает стойкость осажденных, подвиги их предводителя князя Остея и москвича- суконника Адама. Непонятно, на каком основании Гумилев приписывает инициативу в переговорах с Тохтамышем горожанам, — во всех летописях говорится, что именно хан, не сумев
*Гумилев. От Руси... С. 146-147. Ср.: Гумилев. Древняя Русь...
С. 630-633.


Древняя Русь в сочинениях Льва Гумилева
695
взять город, обманул Остея «лживыми речами и миром лживым», убил его и захватил город*. Почему же Гумилев именует Тохтамыша «добродушным и доверчивым сибиряком» и объявляет его набег «совсем не страшным»?
Такие вопросы возникают при чтении книг Гумилева постоянно. При изложении истории Киевской Руси автор в основном опирался на пробелы в летописной традиции, позволявшие ему строить произвольные конструкции; описывая историю последующих веков, он систематически умалчивает о том, что повествуется в летописях, сообщая читателю нечто такое, чего ни в каких источниках найти не удается. Если в X в. Игорь оказывался наемником хазар, то теперь появляется «дурак и пьяница» Василий Александрович, «тихий» и «богобоязненный» Иван Калита, генуэзские требования «концессий» в Великом Устюге, заявление Сергия о латинянах, «добродушный и доверчивый» Тохтамыш и наглые москвичи, разозлившие его.
Все это было бы вполне терпимо, если бы книги Гумилева предлагались читателю как художественная литература, историческая беллетристика. Гумилев — одаренный повествователь; сочинения его написаны ясным и выразительным языком, он очень любит вводить в них острые сюжетные перипетии и детективные истории (часто также не основанные на источниках — например, предположение об отравлении Александра Невского «немецкими сторонниками», действовавшими «и на Руси, и в Литве», или об убийстве кандидата в митрополиты Митяя его соперником Пименом)**. Книги Гумилева читаются не хуже, а, пожалуй, даже лучше, чем исторические романы его последователя Д. Балашова. Беллетристический характер творчества Гумилева отметил уже при появлении его книги «Поиски вымышленного царства» один из виднейших исследователей Киевской Руси профессор А. Поппе. Возражая Б. Рыбакову, принявшему «слишком всерьез» и осудившему эту книгу, Поппе охарактеризовал ее как «красивую болтовню (hübsche Plauderei) о странствованиях по вымышленным землям, некий «перфектологический» роман»***. По мнению польского историка, этот «перфектологический», т. е. обращенный к прошлому, роман так же фантастичен, как и «футурологические» романы, повествующие о будущем.
'Приселков М. Д. Троицкая летопись. С. 422—425; ПЛДР. XIV-сер. XV в. М., 1981. С. 190-206.
"Гумилев. От Руси... С. 121, 143.
"‘Russia Mediaevalis. Т. 1. München, 1973. S. 220.


696
Я. С. ЛУРЬЕ
Этой характеристикой можно было и ограничиться, если бы не одно обстоятельство. Книги Гумилева издаются, пропагандируются и широко читаются в очень трудное для нашей страны время. Историческая наука за прошедшие десятилетия во многих случаях была дискредитирована; она часто отходила от тех научных норм, которые утвердились в ней с начала XX в., и подчинялась навязанным идеологическим задачам. Отказ от прежнего мировоззрения создал некий идеологический вакуум, который постоянно заполняется самыми различными мифами, легендами и суевериями. Сочинения Гумилева, претендующие на научность, поражающие читателя экскурсами в самые различные области знания и сложной биологической и физико-химической терминологией, ощущаются как новое слово в историографии и философии. Рассуждения его не кажутся столь вульгарными, как писания публицистов из «Дня» и «Нашего современника»; напротив, они представляются серьезными, научно объективными исследованиями, отражающими «гуманистическое мировоззрение» автора. А между тем, «евразийская» концепция Гумилева, осуждение межэтнических браков и прямое смыкание с «историками национального направления», — все это придает его книгам определенный и однозначный публицистический характер.
Критический разбор работ Гумилева в большинстве вышедших за последнее время статей был посвящен именно их идеологии и теоретическим положениям*. Но построение Гумилева не только теоретически уязвимо, но и фактически неверно. Проверка его на материале источников по истории древней Руси обнаруживает, что перед нами — не попытка обобщить реальный эмпирический материал, а плод предвзятых идей и авторской фантазии.
*Ср. уже упомянутые статьи в журнале «Нева», 1992, № 4; Янов А.
Веймарская Россия // Нева. 1994. №5 — 6. С. 256—268.


Я. Г. МАШБИЦ, К. В. ЧИСТОВ
Еще раз к вопросу о двух концепциях «этноса» (По поводу статьи К. П. Иванова)
В третьем выпуске «Известий Всесоюзного Географического Общества» за 1985 г. опубликована статья К. П. Иванова «Взгляды на этнографию или есть ли в советской науке два учения об этносе». Уже заглавие статьи предполагает отрицательный ответ на поставленный вопрос. И действительно, знакомство со статьей показывает, что именно в этом ее смысл и цель.
Известно, что в конце 60-х — начале 70-х гг. была опубликована серия статей Л. Н. Гумилева, которая вызвала полемику в журнале «Природа» и в ряде других изданий [1, 4, 6, 14, 10, 20, 28]. Она показала значительное расхождение точек зрения Л. Н. Гумилева и его оппонентов. В те же и последующие годы теория этноса получила значительное развитие в трудах Ю. В. Бромлея [3, 6, 7, 8, 9] и некоторых других авторов, и, что очень важно, она реализовалась во многих исследованиях советских этнографов [17, 19, 21, 29, 32, 33, 34, 36, 37, 38, 40, 41 и др.].
Уже в начале 70-х гг. различие точек зрения было очевидно, и оно не скрывалось авторами, писавшими на эти темы, в том числе и самим Л. Н. Гумилевым. Собственно, если бы это было не так, то не было бы предмета дискуссии. Произошло ли в последующие годы что-нибудь такое, что заставило бы пересмотреть вполне сложившиеся концепции или по-иному оценить их? Думаем, что нет. Развитие конкретных и обобщающих работ советских этнографов показывает правильность и научную продуктивность той концепции этноса, которая господствует в советской этнографии и этнографии социалистических стран и наиболее значительный теоретический вклад в которую принадлежит, несомненно, академику Ю. В. Бромлею. Поэтому статья К. П. Иванова удивляет и настораживает. Настораживает она, так как замазывание


698
Я. Г. МАШБИЦ, К. В. ЧИСТОВ
разногласий, сглаживание противоречий еще никогда не приносили пользу науке.
В соответствии со своим замыслом автор вовсе не стремится вспомнить о том, что концепция Л. Н. Гумилева подвергалась достаточно острой и принципиальной критике, и тем более не приводит аргументы тех, кто в этой критике участвовал. Он строит свою статью не на сопоставлении концепций, а на сопоставлении отдельных терминов, формулировок и цитат, в которых находит совпадения.
Нет смысла останавливаться на всех подобных совпадениях. Некоторые из них закономерны, т. е. речь идет об очевидных вещах, другие — более или менее случайны. «Совпадают» вырванные из контекста слова, а не смысл и ход рассуждений.
Главные различия во взглядах Ю. В. Бромлея и Л. Н. Гумилева заключаются в понимании глубинной сути этноса. Их точки зрения в данном отношении отличаются кардинальным образом.
Л. Н. Гумилев рассматривает этнос прежде всего в качестве биологической единицы (популяции). Он обосновывает такой биолого-географический подход следующим образом: «Этнос более или менее устойчив, хотя возникает и исчезает в историческом времени. Нет ни одного реального признака для определения этноса (выделено нами. — Я. М., К Ч.), применимого ко всем известным нам случаям: язык, происхождение, обычаи, материальная культура, идеология иногда являются определяющими моментами, а иногда и нет». Вывести за скобку, подчеркивает он далее, можно только одно — признание каждой особи: «мы такие-то, а все прочие другие». И отсюда делается вывод: «поскольку это явление повсеместно, то, следовательно, оно отражает некую физическую или биологическую реальность».
Остается непонятным, почему «повсеместность» делает эту «реальность» физической или биологической. Напротив, антитеза «мы — они» имеет социально-психологический характер вне зависимости от того, стоят за этой реальностью действительные или иллюзорные различия. Обычно же эта антитеза основана в первую очередь на многоплановых этнокультурных различиях. И поскольку признаки этноса представляют целостную систему, в одном случае на передний план в качестве решающего отличительного признака может выдвигаться один, а в другом — иной компонент этноса. Сведя сущность этноса к «физической или биологической реальности», Л. Н. Гумилев, в конечном счете, отождествил его с популяцией ([12], с. 5, 14). Такой подход существенно обедняет представление об этносах,


Еще раз к вопросу о двух концепциях «этноса»
699
в формировании которых, разумеется, немаловажное значение имеют и естественно-исторические факторы.
Представление об этносе как биологической единице не оригинально. Еще в 20-х гг. оно развивалось в работах русского этнографа-эмигранта С. М. Широкогорова ([39], с. 28). Биологизация сущности этноса имеет известное распространение и в современной американской научной литературе, в том числе в работах, появившихся в начале 60-х гг. ([42], с. 17). Ю. В. Бромлей, как и подавляющее число советских обществоведов, в том числе и этнографов, считает этнос социальной общностью людей [7]. Социальный характер этносов особенно очевиден в случаях, если в этой роли выступают народы, состоящие из представителей нескольких рас (например, кубинцы, бразильцы, аргентинцы и т. п.). Представление об этносе как биологической единице неоднократно подвергалось критике в работах Ю. В. Бромлея ([9], с. 20, 211 и др.), о чем, очевидно, автор статьи умалчивает. Критиковалась эта концепция и в работах других советских обществоведов, например В. И. Козлова, Б. М. Кедрова, И. Р. Григулевича и И. А. Крывылева [10, 20].
Что касается вопроса о соотношении этноса и биологической популяции, то он гораздо сложнее, чем это представляется Л. Н. Гумилеву. В работах Ю. В. Бромлея обоснован тезис: «не популяция — основа этноса, а социальные факторы, образующие этнос, ведут к появлению сопряженной с ним популяции», т. е. перед нами картина, прямо противоположная той, которую дает Л. Н. Гумилев ([7], с. 122-123). Эта концепция, очень важная для понимания соотношения этноса и популяции, обосновывается Ю. В. Бромлеем обстоятельным анализом такой характерной черты этносов, как эндогамия [3, 27].
После всего сказанного неизбежно возникает вопрос: как же в рассматриваемой нами статье доказывается якобы существующая общность взглядов упомянутых ученых по основным аспектам теории этноса? Прежде всего - путем ссылок на некоторые чисто внешние (главным образом терминологические) параллели в их работах. В большинстве случаев такие параллели объясняются тем, что оба они пишут об одном и том же явлении. При этом речь идет, как правило, о тех его свойствах и признаках, которые достаточно очевидны и потому общепризнанны.
Самое элементарное совпадение К. П. Иванов находит в употреблении термина «этнос» для обозначения этнических общностей различного уровня. Более того, он намекает на то, что Л. Н. Гумилев ввел его в употребление и только вслед за ним приняли его на вооружение как Ю. В. Бромлей, так и другие


700
Я. Г. МАШБИЦ, К В. ЧИСТОВ
авторы (С. 233). Между тем известно, что в зарубежной литературе этот термин появился уже в XIX в. В России в начале XX в. Н. М. Могилянский использовал слово «этнос» в значении «народ», а в 1923 г. С. М. Широкогоров, отмечая, что термин «народ» «слишком широк», предлагал «взять условно термин “этнос”» ([39], С. 12-13). Впервые в послевоенные годы настаивал на его употреблении, так же как целого ряда терминов производного характера («этническая общность», «этническая территория», «этническая граница», «этнические признаки», «этническая специфика» и т. п.) известный советский этнограф П. И. Кушнер [21, 22, 23, 24]. В 1964 г. С. А. Токарев не без оснований констатировал, что «едва ли не всеобщим убеждением стало представление, согласно которому “племя”, “народность” и “нация” являются этническими общностями, характерными для разных исторических этапов развития общественного строя» ([86], с. 47). При этом нетрудно заметить (употребляя фразеологию К. П. Иванова) «почти текстуальную близость» определения этноса С. А. Токаревым и Л. Н. Гумилевым, который писал в 1967-1968 гг.: «Мы отказываемся от использования терминов “народность”, “племя”, “нация” и вводим (выделено нами. — Я. М., К Ч.) термин “этнос”» ([12], с. 4; [18], с. 194). Достаточно взглянуть в учебники и учебные пособия послевоенных лет («Этнография народов СССР»
С. 	А. Токарева, «Очерки общей этнографии» (тт. I—V), «Основы этнографии», «Введение в этнографию» Р. Ф. Итса и др.), чтобы убедиться в том, что термин «этнос» и производные от него («этногенез», «этнический состав», «этническое развитие», «этнические процессы» и т. д.) постоянно употреблялись этнографами, так же как с давних пор и непрерывно функционировал термин «этнография», обозначавший науку об этносах (народах). Поэтому приписывать кому-нибудь введение в науку термина «этнос» да еще в 60-е гг. нашего столетия по меньшей мере странно. Другое дело, что в 60-70-е гг. развивался процесс существенного уточнения употреблявшейся уже терминологии. В связи с тем, что термин «народ» помимо значения, адекватного «этносу» может употребляться и употребляется в другом — социальном, а не этническом значении, этнографы стали предпочитать термины «этнос», «этническая общность» в качестве родового понятия, обозначающего все виды этнических общностей от племени до современной нации.
Что же касается Ю. В. Бромлея, то он тоже не «вводил» термин «этнос», а в 60-70-е гг. опубликовал целую серию работ, способствовавших возникновению современной теории этноса, ныне широко принятой в советской этнографии.


Еще раз к вопросу о двух концепциях «этноса»
701
Аналогичный характер в рассматриваемой нами статье имеют и попытки дальнейшего сопоставления формулировок, которые отыскиваются в работах двух ученых. Так, подчеркивая, что в 1965 г. Л. Н. Гумилев характеризовал этнос как «коллектив особей, противопоставляющий себя всем прочим коллективам», автор сопоставляет этот тезис с констатацией Ю. В. Бромлеем в 1973 г. того, что «этносу присуща непременно антитеза “мы — они”» (С. 233). Однако К. П. Иванов при этом не отмечает, что противопоставление «мы — они» — явление общеизвестное; оно характерно для многих разновидностей человеческих общностей, а не только для этноса [31]. Уже упоминавшийся выше С. М. Широкогоров писал, что этнос — группа людей, имеющая черты, «отличаемые ею от таковых других групп» ([39], с. 13).
Несостоятельна и попытка К. П. Иванова, сославшись на то, что оба ученых относят «этнос» к категории «сопоставительных» общностей, утверждать, будто у них нет «существенных различий... в определении этого понятия» (с. 233). Выше мы могли убедиться, что в понимании существа этноса (его социальной или биологической природы) они расходятся кардинальным образом, хотя и Ю. В. Бромлей многократно подчеркивал важную роль природно-географических условий и факторов в этногенезе или вообще в этнокультурных процессах. Важность сочлененного (слитного) рассмотрения естественноисторических и социально-экономических факторов в процессах складывания и развития этносов отмечают и географы (26-30).
В статье делается попытка приписать Л. Н. Гумилеву первенство в формулировании такой тривиальной истины, как представление об этносе как явлении всеобщем (С. 233). В подтверждение автор ссылается на работу Л. Н. Гумилева 1967 г. Между тем данное обстоятельство по существу тоже было зафиксировано С. М. Широкогоровым еще в 1923 г. Он писал, что деление на этносы «есть естественное явление человечества» ([39], с. 106).
Не менее показательна и попытка автора сопоставить взгляды ученых по вопросу об основных признаках этноса. Отмечая, что оба автора констатируют отсутствие единого отличительного признака для всех этносов, К. П. Иванов подчеркивает, что Л. Н. Гумилев писал об этом в своей первой статье, т. е. примерно на пять лет раньше Ю. В. Бромлея (с. 234). Между тем еще в 1964 г. С. А. Токарев констатировал: «Уже давно установился взгляд, что этнические общности... отличаются друг от друга не по одному какому-нибудь признаку... На первое место в числе этих признаков выдвигаются то одни, то другие» ([35], с. 43).


702
Я. Г. МАШБИЦ, К. В. ЧИСТОВ
Но еще более существенно, что К. П. Иванов, приводя указанное сопоставление, «не заметил» принципиального различия в тех выводах, которые делают Ю. В. Бромлей и Л. Н. Гумилев на основе констатации упомянутого феномена. Для Л. Н. Гумилева совокупность признаков этноса «вообще ничего не определяет» ([11], с. 113—114) (отсюда, как мы видели выше, и делается заключение о несоциальной сущности этноса). Что касается Ю. В. Бромлея, то он придерживается по данному вопросу прямо противоположной точки зрения. Признавая, что «ни один из компонентов культуры не является непременным этнодифференцирующим признаком», он вместе с тем подчеркивает, что «в одних случаях главная роль в этом отношении принадлежит языку, в других — религии» ([7], с. 30-31) и т. д. «Это, — отмечает он далее, — подчас служит основанием для игнорирования вообще культуры как носителя этнических свойств. Между тем в действительности перед нами свидетельство лишь того, что этнос представляет собой не отдельный компонент культуры, а определенную культурную целостность» ([7], с. 31). При этом, по словам Ю. В. Бромлея, «этнос — не простая сумма “признаков” и “общностей”, а целостная система, к тому же сознающая свою целостность» ([4], с. 55). Заметим попутно, что подобная ориентация на целостность этносов как систем полностью соответствует принципам современного системного подхода.
К. П. Иванов пытается создать впечатление первенства Л. Н. Гумилева и в формировании представления об отсутствии этнически «чистых» этносов (С. 234). Однако и в этом случае дело обстоит иначе. Данное представление тоже является давно общепризнанным. В предвоенные годы в борьбе с нацистской этнографией советские этнографы и антропологи постоянно подчеркивали, что так называемое учение о возможности расовой чистоты этноса — реакционнейший фашистский миф. Известный советский этнограф П. И. Кушнер в 1951 г. писал, что «редко можно найти чистые в этническом отношении формы» ([24], с. 7).
То же относится и к вопросу об иерархичности этнических общностей (С. 236). Здесь Л. Н. Гумилев, начавший писать о данном феномене в 1971 г., отнюдь не оригинален. В нашей этнографической литературе в той или иной форме об этом говорилось значительно раньше ([24], с. 9; [25], с. 4-10). Нельзя не коснуться в связи с рассматриваемым вопросом и «обнаружения» К. П. Ивановым полного «совпадения» текстов при иллюстрации обоими учеными иерархичности этнического


Еще раз к вопросу о двух концепциях «этноса»
703
самосознания. Дело в том, что при этом он странным образом «не заметил», что Ю. В. Бромлей в данном случае прямо ссылается на работу Л. Н. Гумилева ([7], с. 39, прим. 121).
Особо следует остановиться на попытке автора доказать «единство позиций ученых по сути» вопроса об активности людей как важнейшем свойстве этноса. Действительно, оба ученых признают важное значение таковой для функционирования этого типа общностей; более того, они отмечают и особую роль внебиологической («сигнальной наследственности») в воспроизводстве этноса. Однако это, как мы видели выше, не мешает Л. Н. Гумилеву считать этнос биологической категорией. И, видимо, не случайно он, говоря об активности членов этноса, предпочитает употреблять термин «поведение», относя при этом «поведенческие явления к природным формам движения» ([16], с. 101). В работах Ю. В. Бромлея основное место в активности членов этноса принадлежит деятельности, т. е. социальной форме движения, ибо главное содержание деятельности — «целесообразное изменение и преобразование» человеком окружающего мира ([38], с. 151). И признание им того, что усвоение этнических черт поведения происходит в значительной части бессознательно, отнюдь не превращает сигнальную наследственность в биологическое явление: ведь при этом имеется в виду внегенетическая передача этнокультурной информации при посредстве социальной коммуникации ([7], с. 53). Кстати, нельзя согласиться и с замечанием автора, будто Ю. В. Бромлей от категории «деятельность» в работах 1970—1973 гг. позднее перешел к понятию этнической культуры (С. 235). Прежде всего, понятие «этническая культура» фактически было и в ранних работах Ю. В. Бромлея ([7], с. 100). Что же касается недавних его трудов, то в рассматриваемой связи достаточно обратить внимание, по крайней мере, на два момента. Во-первых, говоря об этнической культуре, Ю. В. Бромлей специально отмечает, что под «культурой» он понимает при этом «результат деятельности людей, воплощенный в их духовных свойствах, в самой этой деятельности (выделено нами. — Я. М., К. Ч.), а также в опредмеченных формах» ([9], с. 100). Во-вторых, им особо подчеркивается, что «реальным основанием для существования подавляющего большинства социальных общностей является целенаправленная деятельность (выделено нами. — Я. М., К. Ч.) людей» ([9], с. 29). Именно к общностям такого рода, как уже не раз говорилось, Ю. В. Бромлей и относит этносы.
К. П. Иванов приводит в хронологическом порядке высказывания обоих ученых о сохранении этносов на протяжении


704
Я. Г. МАШБИЦ, К. В. ЧИСТОВ
нескольких социально-экономических формаций и об общности исторических судеб как условии образования и сохранения этноса, явно намекая при этом на приоритет Л. Н. Гумилева (С. 236). Однако оба эти положения общеизвестны, отнюдь не оригинальны, и «открытие» их невозможно приписывать какому-нибудь одному ученому. Существование этносов (например, армян или болгар) на протяжении нескольких социально-экономических формаций — факт достаточно очевидный. Представление же об общности исторической судьбы как фактора возникновения этносов тоже давно общепризнано. В частности, еще в 1951 г. (т. е. по крайней мере за 15 лет до Л. Н. Гумилева) П. И. Кушнер писал, что характерные для этносов отличия обусловлены их «предшествующей исторической жизнью» ([24], с. 6).
Таким образом, содержащиеся в рассматриваемой статье сопоставления высказываний Л. Н. Гумилева и Ю. В. Бромлея либо основываются на общеизвестных положениях, касающихся характеристики общностей, либо содержат противоположные по смыслу, хотя и внешне напоминающие друг друга, тексты. Так, отмечая, что оба автора признают роль биологической адаптации в процессе формирования этносов, К. П. Иванов умалчивает о том, что роль этого фактора оценивается ими совершенно по-разному (С. 237). По Л. Н. Гумилеву, в результате биологической адаптации «возникают новые типы сообществ с новыми особенностями структуры поведения» ([12], с. 14). Ю. В. Бромлей, напротив, подчеркивает, что «биологической адаптацией приспособление человеческих общностей к среде обитания, как известно, далеко не исчерпывается. Гораздо большее значение в этом отношении имеет... культура (в самом широком смысле слова), одна из основных функций которой как раз и заключается в адаптации людей к среде и поддержании их коллективной жизни» ([8], с. 246).
Аналогичный характер имеет и замечание К. П. Иванова о том, что «оба автора относят момент формирования этнической принадлежности к детству» (с. 235), Л. Н. Гумилев в данной связи в соответствии со своей общей трактовкой этноса как биологической общности делает акцент на том, что «на самых ранних этапах биографии особи... генотип (выделено нами. — Я. М, К. Ч.) может определить многое» ([15], с. 102), а Ю. В. Бромлей подчеркивает, что «основная масса этнокультурной информации... усваивается в раннем, возрасте» ([7], с. 53).
Приведенные примеры несостоятельности предложенных сопоставлений текстов Л. Н. Гумилева и Ю. В. Бромлея можно


Еще раз к вопросу о двух концепциях «этноса»
705
было бы продолжить. Но и приведенные примеры, на наш взгляд, достаточно наглядно свидетельствуют о необоснованности основного тезиса К. П. Иванова о существовании в современной советской пауке лишь одной, причем восходящей к работам Л. Н. Гумилева, концепции этноса.
Правда, в конце статьи автор все-таки отмечает два существенных расхождения между Л. Н. Гумилевым и Ю. В. Бромлеем. Одно из них он усматривает в том, что последний преувеличивает роль этнического самосознания. При этом, однако, тоже, к сожалению, не обошлось без искажений. Ю. В. Бромлею приписывается мысль о «первичности этнического самосознания» (С. 237). И это несмотря на то, что здесь же несколькими строками выше приведена цитата из его работы 1973 г., в которой подчеркивается, что «было бы неверно возводить этническое самосознание в ранг решающего свойства этноса, его своеобразного “демиурга”» ([7], с. 110). Не соответствует действительности и следующее затем утверждение, что десять лет спустя Ю. В. Бромлей писал по данному вопросу нечто противоположное (с. 237). В его монографии 1983 г., на которую дается ссылка, вновь подчеркивается, что этническое самосознание — «явление вторичное, производное от объективных факторов» ([9], с. 196). Одним словом, из всей совокупности работ Ю. В. Бромлея достаточно очевидно, что для него этническое самосознание, хотя и непременная черта этноса, но все же лишь одна из таких черт. Чтобы доказать противоположное, К. П. Иванов и в этом случае искажает высказывания Ю. В. Бромлея по данному вопросу. Так, например, последний, характеризуя роль этнического самосознания для этнических общностей, отмечает, что именно оно, «а не сознание вообще, должно в первую очередь рассматриваться в качестве отличительной черты этнических общностей» ([9], с. 176). Совершенно очевидно, что в приведенном тексте сопоставляется значимость двух субъективных факторов в качестве отличительных черт этнических общностей и предпочтение отдается этническому самосознанию. К. П. Иванов исключил из цитаты слова «а не сознание вообще». В результате вместо сопоставления получилось утверждение: «именно самосознание... должно в первую очередь рассматриваться в качестве отличительной черты этнических общностей» (С. 237).
Самое главное именно и заключается в том, что этническое самосознание не предшествует возникновению этноса, не творит его, а само формируется в процессе этногенеза как его осознание в определенных формах. Возникнув однажды,


706
Я. Г. МАШБИЦ, К. В. ЧИСТОВ
этническое самосознание может вместе с тем играть важную роль в дальнейшем развитии этноса, особенно в напряженных государственных, политических и социальных ситуациях (напряженное этническое самосознание). Кроме того, этническое самосознание (и тоже в определенных ситуациях) играет специфическую роль в «высвечивании» других этнодифференцирую- щих признаков (территория, язык, конфессия, культура и т. д., и т. п.), способствует тому, что последние начинают выполнить ту или иную функцию в структуре этнического сознания и этнопсихологических установок («мы — они»). И, наконец, очень важно, что, существуя объективно, этническое самосознание является субъективным механизмом осознания этноса как общности. Это — одна из форм обыденного сознания, притом нередко способ осознания социальной общности как единства происхождения, как своеобразного биологического родства (русский — русский по рождению, француз — француз по рождению) ([9], с. 190). Но это вовсе не означает того, что этническое самосознание действительно отражает биологическую реальность. Утверждать так, значит возводить в ранг научной теории обыденную и притом иллюзорную форму сознания социальной по своей природе общности (никогда не удастся доказать, что все русские или французы, или англичане родственники между собой; более или менее крупные и неизолированные этносы даже теоретически не могут располагать единым генофондом).
Утверждая, что неправомерно считать этническое самосознание одним из основных признаков этнических общностей, в том числе наций, К. П. Иванов ссылается на то, что редакция «Вопросов истории» отвергла это представление в итоговой статье по дискуссии, посвященной теории нации ([18], с. 94—95). Но он при этом не учел (либо умолчал), что за пятнадцать лет, прошедшие со времени данной дискуссии, представление о национальном (этническом) самосознании нации как ее непременной черте получило широкое признание, о чем, в частности, свидетельствует фиксация этого факта в «Философском энциклопедическом словаре» 1983 г. ([36], с. 417). Видимо, К. П. Иванов забыл и то, что в начале своей статьи сам привел цитату из работы Л. Н. Гумилева, в которой этнос определяется как «коллектив особей, противопоставляющий себя всем прочим коллективам» (С. 233). Нетрудно понять, что противопоставление одного коллектива людей другому осуществляется через осознание своей общности, т. е. через этническое самосознание. Расхождений между Л. Н. Гумилевым и Ю. В. Бромлеем в этом как раз и нет. Полемика, которую по данному вопросу


Еще раз к вопросу о двух концепциях «этноса»
707
стремится возбудить К. П. Иванов, способна лишь затемнить расхождения по основной проблеме: этнос — биологическое или социальное явление по своей сущности.
Наличие кардинального расхождения между двумя учеными К. П. Иванов все же невольно, хотя и в косвенной форме, вынужден признать, обратившись в конце статьи к вопросу об основной движущей силе развития этноса. Для Л. Н. Гумилева этой силой прежде всего выступает так называемая пассионарность. Характеризуя «учение о пассионарности», К. П. Иванов ограничивается ссылкой на «эффект открытой В. И. Вернадским биохимической энергии живого вещества, который на организменном уровне выражается как непреоборимое стремление индивидуума к далекой цели, зачастую иллюзорной, но ради которой он жертвует не только собственной жизнью, но и жизнью своего потомства» (С. 238). Разумеется, это явление, по В. И. Вернадскому, имеет явно всеобщий характер, т. е. относится к любому живому организму. Между тем К. П. Иванов обходит молчанием тот факт, что Л. Н. Гумилев придает решающее значение для судеб этносов пассионарности отдельных членов, обладающих особо активной целенаправленной деятельностью ([14], с. 46). Между тем неслучайно «учение о пассионарности» критиковалось в журнале «Природа» за возрождение концепции «героев» и «толпы» [1]. Таким образом, приведенная К. П. Ивановым ссылка на В. И. Вернадского далеко не корректна.
Умалчивает К. П. Иванов и о том, что Л. Н. Гумилев усматривает основание пассионарности в повышенной способности «организма абсорбировать энергию внешней среды и выдавать ее в виде работы» ([14], с. 50). Именно это и имел в виду Ю. В. Бромлей, когда отмечал очевидную «неправомерность отождествления физической энергии людей с их активностью». Приводя эту цитату, К. П. Иванов замечает, что под физической энергией «надо понимать, видимо, физическую силу» (с. 238). И он здесь прав, ибо энергия, почерпнутая организмом из внешней среды и выданная в виде работы, представляет собой, прежде всего, физическую жизнедеятельность любого живого организма, в том числе и человеческого. Но общеизвестно, что не она определяет социальную активность как отдельных людей, так и их общностей, включая этнические. Такого рода активность определяется, в конечном счете, преимущественно социальными факторами. К. П. Иванов не случайно оборвал приведенную выше цитату из работы Ю. В. Бромлея как раз на том месте, где отмечается приоритет в данном отношении социальных факторов ([9] с. 213-214).


708
Я. Г. МАШБИЦ, К. В. ЧИСТОВ
Показательно и то, что К. П. Иванов по существу отрицает правомерность (или значение) участия в обсуждении «проблемы пассионарности» ученых-обществоведов, включая философов — специалистов по историческому материализму. «Подобные вопросы, — утверждает он, — находятся в компетенции ученых-естественников и философов — специалистов в области диалектического материализма» (С. 238). Но такое противопоставление естественных и общественных наук явно неуместно, тем более что сам же К. П. Иванов в заключение статьи справедливо призывает к переходу при дальнейшей разработке теории этноса с цеховых позиций на междисциплинарные (С. 238). Для чего же в таком случае автору понадобилось подобное противопоставление? Лишь для того, что именно из среды ученых-естественников «исходит большинство положительных отзывов на учение о пассионарности» (С. 238) (приводятся ссылки на четырех авторов). Однако опять же умалчивается, что среди авторов негативных отзывов (наряду с большим числом гуманитариев) были и представители естественных наук, а также философы [10, 16, 28].
Но, разумеется, любую теорию следует оценивать не по числу положительных или негативных отзывов, а по тем выводам, к которым она приводит. И в этом отношении весьма показательны те выводы, к которым, опираясь на теоретические положения работ Л. Н. Гумилева, пришел философ Ю. М. Бородай. В печально известной статье он, в частности, утверждает, что в ряде случаев этническое смешение приводит к возникновению образований, представляющих собой химеры, причем соотношение последних с обычными этносами, по его словам, «такое же, как между здоровой тканью и раковой опухолью» ([9], с. 83). Такая интерпретация межэтнических браков была в нашей научной литературе справедливо подвергнута критике [10]. Однако речь идет не о Ю. М. Бородае, поэтому воздержимся от квалификации его взглядов.
Впрочем, не менее показательны и попытки решения самим Л. Н. Гумилевым некоторых более частных аспектов этнической проблематики в свете его теории этноса. Таков, к примеру, тезис, согласно которому для этногенеза благоприятными являются только те регионы, в которых сочетаются разнородные ландшафты, напротив, одноландшафтные территории, по мнению Л. Н. Гумилева, никогда не были местом возникновения этносов. Этот тезис иллюстрируется картой, на которой выделены, так сказать, «экзогенные» территории, причем за пределами этих территорий оказались Прибалтика, Кавказ, Средняя


Еще раз к вопросу о двух концепциях «этноса»
709
Азия, большая часть Индии и т. д. ([14], с. 52-53). В данной связи нельзя не согласиться с мнением Ю. К. Ефремова, писавшего, что избранные автором критерии ландшафтного разнообразия субъективны, а его концепция в целом неубедительна ([16], с. 79). Справедливым представляется и сделанное в данной связи замечание, что подобные концепции, преувеличивающие влияние географической среды на социальные процессы, уже не раз компрометировали сам отправной постулат проблемы взаимодействия природы и общества ([16], с. 79).
Одним словом, в советской литературе есть не одна, как это утверждает К. П. Иванов, а, по крайней мере, две концепции этноса. При этом одна из них не учитывает всей сложности социальных явлений и поэтому механически переносит на них действительные, предполагаемые или мнимые закономерности, выявленные в биологии и физической географии, что, как мы могли еще раз убедиться, далеко не всегда так уж безобидно, как это, по-видимому, представляется автору статьи. Трудно согласиться с К. П. Ивановым, что достоинство рассматриваемых им работ Л. Н. Гумилева в достаточно строгой методологии (С. 238). Ее-то им как раз и недостает.
Литература
1. Артамонов М. А. Снова «герои» и «толпа»? // Природа. 1971. № 2. С. 75-77.
2. Бородай Ю. М. Этнические контакты и окружающая среда // Природа. 1981. № 9. С. 82-85.
3. Бромлей Ю. В. Этнос и эндогамия // Советская этнография. 1969. № 6. С. 84-91.
4. Бромлей Ю. В. К вопросу о сущности этноса // Природа. 1970. № 2. С. 51-55.
5. Бромлей Ю. В. К вопросу об узком значении термина «этнос» // История географических знаний и историческая география. Этнография. Вып. 5. М., 1971. С. 72-73.
6. Бромлей Ю. В. Несколько замечаний о социальных и природных факторах этногенеза // Природа. 1971. № 2. С. 83-84.
7. Бромлей Ю. В. Этнос и этнография. М., 1973. 283 с.
8. Бромлей Ю. В. Современные проблемы этнографии. М., 1981. 390 с.
9. Бромлей Ю. В. Очерки теории этноса. М., 1983. 412 с.
10. Григулевич Я. Р., Кедров Б. И., Крывылев И. А. По поводу статьи Ю. М. Бородая «Этнические контакты и окружающая среда» // Природа. 1982. № 3. С. 88-91.
11. Гумилев Л. Н. По поводу предмета исторической географии. (Ландшафт и этнос. III) // Вестник ЛГУ. 1965. № 18. С. 112—120.


710
Я. Г. МАШБИЦ, К В. ЧИСТОВ
12. Гумилев Л. Н. О термине «этнос» // Доклады отделений и комиссий Географического общества СССР. П., 1967. Вып. 3. С. 3-17.
13. Гумилев Л. Н. Этнос и ландшафт // Известия ВГО. 1968. Т. 100. Вып. 3. С. 193-202.
14. Гумилев Л. Н. Этногенез и этносфера // Природа. 1970. № 1. С. 46-55; № 2. С. 43-50.
15. Гумилев Л. Н. Сущность этнической целостности. (Ландшафт и этнос. XII) // Вестник ЛГУ. 1971. № 24. Вып. 4. С. 97-106.
16. Ефремов Ю. К. Важное звено в цепи связей человека с природой// Природа. 1971. № 2. С. 77—80.
17. Итс Р. Ф. Этническая история юга Восточной Азии. Л., 1972. 308 с.
18. К итогам дискуссии по некоторым проблемам теории нации // Вопросы истории. 1970. № 8. С. 86-98.
19. Козлов В. И. О понятии этнической общности // Советская этнография. 1967. № 2. С. 100-111.
20. Козлов В. И. О биолого-географической концепции этнической истории // Вопросы истории. 1974. № 12. С. 72—85.
21. Кушнер П. И. К методологии определения- этнических территорий // Советская этнография. 1946. № 1. С. 12-24.
22. Кушнер П. И. Этническая граница и этническая (этнографическая) территория. (Методы исследования) // Краткие сообщения Ин-та этнографии. Вып. VI. М.; Л., 1949. С. 47-53.
23. Кушнер П. И. Национальное самосознание как этнический определитель // Краткие сообщения ин-та этнографии. Вып. VIH. М.; Л., 1949. С. 3-9. 24; Кушнер П. И. Этнические территории и этнические границы. М„ 1951. 280 с.
25. Левин М. Г., Чебоксаров Н. Н. Хозяйственно-культурные типы и историко-этнографические области (к постановке вопроса) // Советская этнография. 1955. № 4. С. 3-17.
26. Машбиц Я. Г. Некоторые социально-экономические и географические аспекты консолидации мексиканской нации // Нации Латинской Америки. Формирование. Развитие. М., 1964. С. 133-168.
27. Обсуждение статьи Ю. В. Бромлея «Этнос и эндогамия»// Советская этнография. 1970. № 3. С. 86—103.
28. Першиц А. И., Покшишевский В. В. Ипостаси этноса // Природа. 1978. № 2. С. 106-113.
29. Пименов В. В. Удмурты. Опыт компонентного анализа этноса. Л., 1977. 262 с.
30. Покшишевский В. В. Население и география. Теоретические очерки. М., 1978. 315 с.
31. Поршнев Б. Ф. Социальная психология и история. М., 1966. 213 с.
32. Расы и народы. Вып. 1—14. М., 1971—1984.
33. Современные этнические процессы в СССР. 2-е изд. М., 1977. 562 с.


Еще раз к вопросу о двух концепциях «этноса»
711
34. Современные этнонациональные процессы в странах Западной Европы. М., 1981. 185 с.
35. Токарев С. А. Проблема типов этнических общностей (к методологическим проблемам этнографии) // Вопросы философии. 1964. № 11. С. 43-53.
36. Философский энциклопедический словарь. М., 1983. 840 с.
37. Численность и расселение народов мира. М., 1962. 484 с.
38. Чистов К. В. Этническая общность, этническое сознание и некоторые проблемы духовной культуры // Советская этнография. 1972. № 3. С. 73-85.
39. Широкогоров С. М. Этнос. Исследование основных принципов изменения этнических и этнографических явлений. Шанхай, 1923. 134 с.
40. Этнические процессы в странах Южной Америки. М., 1981. 534 с.
41. Этнические и культурно-бытовые процессы на Кавказе. М., 1978. 280 с.
42. Isajiw W. W. Definitions of Ethnicity // Ethnicity. 1974. Vol. 1. № 2.


С. 	Н. ПУШКИН
Проблема межэтнических взаимоотношений в творчестве Л. Н. Гумилева
В настоящее время данная проблема приобретает особую актуальность. Ее разработкой занимались многие исследователи, в ряду которых Л. Н. Гумилеву принадлежит особое место. Изучая особенности формирования этнических традиций, так или иначе влияющих на взаимоотношение этносов, он обнаруживает явление, названное комплиментарностью. По его глубокому убеждению, комплиментарность — механизм, на базе которого осуществляются исторические судьбы взаимодействующих этнических систем и их конкретных представителей. В итоге, у членов этноса могут не только усилиться взаимные симпатии, но и сформироваться единые для всех жизненные цели. Вместе с тем Гумилев не стремился дать сколько-нибудь исчерпывающую характеристику комплиментарности. Эта взаимная симпатия, по его глубокому убеждению, лишена каких- либо очевидных видимых причин. Она не может быть в полной мере ни осознана, ни определена рационально.
Комплиментарность для него — не только взаимная симпатия, но «антипатия». Ведь даже у животных, по его мнению, принцип комплиментарности может быть выражен как в позитивной, так и в негативной форме. В этой связи он подразделял комлиментарность на положительную и отрицательную. Положительная комплиментарность рассматривалась как выражение безграничной толерантности по отношению к партнеру, воспринимаемому «таким, каков он есть». Без каких-либо попыток изменить, переделать его под собственные стандарты, запросы, интересы. Отрицательная же комплиментарность характеризовалась главным образом нетерпимостью к безотчетной антипатии. В данном случае доминировали стремления перестроить или уничтожить партнера. Но наряду с этими основными


Проблема межэтнических взаимоотношений...
713
вариантами комплиментарности, Гумилев отмечал нейтральную комплиментарность, определяемую как «терпимость, называемую равнодушием». Нейтральная комплиментарность, присущая лишь низким уровням пассионарного напряжения, свидетельствовала о потребительском отношении к партнеру, игнорирование его. Данный вариант, как правило, наименее продуктивен. При положительной же комплиментарности возможны инкорпорации и симбиозы, а при отрицательной — химеры. В экстремальных случаях не исключен и геноцид.
Под инкорпорацией Гумилев понимал различного рода попытки «войти в чужой этнос», сменить свою этническую принадлежность. Согласия и желания для этого как самого человека, так и этноса, готового принять его в свои ряды, явно не достаточно. Проникнуть в чужой этнос, освоиться в его среде значительно проще, чем стать в ней своим. Наш мыслитель постоянно подчеркивал, что для того, чтобы стать гражданином другой страны, часто вполне хватает доброй воли, тогда как для смены этноса этого крайне мало. Он отмечал разные степени этнической совместимости. Одни люди могут достаточно долго инкорпорироваться в чужой этнос, другим это удается с большим трудом, а третьим это не удается вообще. Ибо инкорпорация значительно сложнее преодолевает сопротивление факторов, так или иначе связанных с ощущениями, а не с сознанием и самосознанием. Этнический феномен, часто существуя вне и помимо сферы сознания, значительно более проявляется в особенностях характера. Это, по Гумилеву, сфера не социальной психологии, а этнопсихологии. Так, например, многие переселившиеся в Северную Америку европейцы изучили ее историю, законы, обычаи значительно лучше самих американцев. Но обладая обширными познаниями, они часто не могли понять многое из того, что интуитивно ощущал ребенок, там родившийся и выросший. И несмотря на хорошее материальное положение одни европейцы могли прижиться в США, а другие нет. «Чтобы стать подлинно «своим», — отмечал Л. Гумилев, — надо включиться в процесс, т. е. унаследовать традицию и при условии, что инкорпорируемый ребенок не воспитывался своими истинными родителями». В противном случае инкорпорация будет представлять всего лишь этнический контакт.
Наиболее типичным примером этнических контактов при положительной комплиментарности Гумилев называл симбиоз из двух или нескольких «сомкнувшихся» этносов. Под симбиозом он понимал их мирное сосуществование и взаимопомощь «в ведении натурального или простого товарного хозяйства», что


714
С. Н. ПУШКИН
так или иначе обеспечивало усложнение этносоциальной системы. Она характеризовалась тем, что каждый из этносов, располагаясь в едином географическом регионе, занимал свой ландшафт, свою экологическую нишу. Ксения (букв, «гостья»), по его утверждению, характерный вариант симбиоза, когда один немногочисленный этнос внедряется в среду другого, по численности значительно большего. И тот, и другой этносы пребывают в состоянии относительной изоляции. Так этнос-гость занимает свободную экологическую нишу, а следовательно никоим образом не нарушает этническую систему этноса-аборигена. Между ними складывается определенная иерархия взаимоотношений, при которой этнос-гость по существу представляет собой субэтнос. При этом этносы стремятся ко взаимному нейтралитету, невмешательству в дела друг друга.
Однако значительно большое внимание Гумилев все же уделял порождаемым отрицательной комплиментарностью химерам. Заимствуя данное понятие из зоологии, где оно обозначает паразитоносителя, он определяет химеру как узурпацию пришлым этносом ведущих позиций местного этноса. В данном случае пришельцы всегда стремились навязать аборигенам свои традиции, культуру и психологическую доминанту. И при этом не просто проникали в новую для них этническую среду, но так или иначе деформировали, разрушали ее. «Не имея возможности вести полноценную жизнь в непривычном для них ландшафте, — указывал Гумилев, — пришельцы начинают относиться к нему потребительски. Проще говоря — жить за его счет». Навязывая всем принятую в их среде систему взаимоотношений, сравнительно немногочисленные представители этноса- пришельца превращают многочисленных членов этноса- аборигена в угнетенное большинство. Химера возникает лишь тогда, когда принадлежащие к разным суперэтносам этносы волей судеб оказываются в одной экологической нише, в одном ареале. Тогда как в инкорпорации и симбиозе те или иные устойчивые контакты различных этносов всегда происходят в рамках единого суперэтноса.
Химеры всегда возникают при снижении пассионарного напряжения, его приближении к уровню гомеостаза, что, по Гумилеву, нередко наблюдается при смене фаз этногенеза. В эти в общем-то кратковременные моменты этническая система в значительной мере утрачивает устойчивость и стабильность своего развития. Разрушение системных связей, их радикальная перестройка модифицируют и деформируют стереотипы этнического поведения. Данная тенденция наиболее присуща


Проблема межэтнических взаимоотношений...
715
завершающим фазам этногенеза. Химера — это хотя и хищное, но крайне неустойчивое образование. Она живет до тех пор, пока есть возможность паразитировать за счет созданных этносами (или их симбиозами) богатств и ценностей до полного их уничтожения, истребления. Однако далеко не всегда химера способна одержать победу над этносом. Представляющий собой целостное единство этнос при столкновении с химерой способен разрушить все ее притязания.
При порожденных положительной комплиментарностью инкорпорации, симбиозе, ксении более пассиионарные этносы подчиняют менее пассионарные. Это обеспечивает нормальное развитие этногенеза от рождения до смерти. Но в любом случае этнос, по утверждению нашего мыслителя, всегда позитивная система. Обозначаемая же им не биологическим, а историко-географическим термином химера не имеет возраста. Она, — указывает он, — всасывает пассионарность из окружающей этнической среды, как упырь, останавливая пульс этногенеза». Химера не имеет сколько-нибудь прочных связей с ландшафтом своего проживания, ибо пользуется главным образом средствами этносов, за счет которых она паразитирует. Следовательно, химера не имеет Родины. В этой связи, по логике рассуждений Гумилева, химера — это антиэтнос. Противопоставляя себя этносам, химера не только отрицает все его обычаи и традиции, но и не создает своих. Во всем для нее характерна постоянно обновляющаяся «новизна». Не имеющая Отечества химера склонна к негативному мироощущению. А поэтому представляет из себя весьма благоприятную почву для образования антисистем. Определяя различие между системой и антисистемой, Гумилев характеризовал первую как «система-ноль», а вторую как «система — минус». Все позитивные этнические системы, находящиеся в состоянии развития, усложнения, увеличения системных связей, определялись им как «система-плюс».
При этом он обращает внимание на то, что негативное мироощущение, как явление противоестественное, не может распространяться на достаточно большое число людей. Антисистема всегда меньше позитивной системы, в которой и за счет которой живет. Но, уступая в численности, тем не менее при своем исчезновении так или иначе забирает с собой часть жизнеспособных этносов. Антисистемы не только уродуют эти этносы, упрощая их социальные структуры. Обрывая их социальные связи и т. д., но и активно способствует превращению «природной системы в искусственную... Прогресс, — заявляет мыслитель, — пусть даже старение, заменяется аннигиляцией».


716
С. Н. ПУШКИН
Таким образом, взаимодействие системы и антисистемы сможет спровоцировать полное прекращение развития системы, ее выход из этногенеза. Вместе с тем высокая концентрация пасси- онарности, образовавшейся в результате регенерации этносов, или «преображающая силу пассионарных толчков» могут обеспечить ослабление позиций антисистем, прекращение их деятельности. Хотя мировоззрение антисистемы рождается (равно как и позитивных этнических систем) лишь при наличии высокой пассионарности его творцов и последователей, тогда как субпассионарное окружение ни при каких условиях не сможет выйти за рамки традиционных воззрений.
Мировоззрение позитивных этнических систем строится на основе гармоничных, конструктивных контактов с природой, в которых этносы — завершающее звено биоценоза. Мировоззрение антисистем, напротив, разрывает все связи с биосферой, полностью утрачивая единство с ней. Возникая обычно между различными суперэтническими системами, органически связанными с собственными питающими ландшафтами, антисистемы по своей природе экстерриториальны. Все это в значительной степени определяет особенности взаимоотношений людей в системах и антисистемах. Указывая, что любая позитивная этническая целостность вводит различного рода запреты, Гумилев отмечал неизбежно возникающие при этом ограничения свободы человека. Религиозные, нравственные, правовые предписания так или иначе регулируют поведения людей. Только ограничивая произвол своих членов, этносы и могли существовать. И несмотря на то, что далеко не все люди были рады ограничению своих прав, в позитивных системах преобладали дружеские взаимоотношения. Антисистемы же, относясь к окружающим их этносам как к своим врагам, опирались главным образом на строжайшую внешнюю дисциплину. Обретая внутреннюю, часто ничем не ограниченную свободу, человек в них полностью утрачивал свободу внешнюю.
Во многих своих работах Гумилев повторял, что принцип комплиментарности часто весьма активно обозначает себя на уровне этноса. «Здесь-то он как раз и называется патриотизмом и находится в компетенции истории, — внушал мыслитель, — ибо нельзя любить народ, не уважая его предков». Подлинный патриотизм, по его мнению, позволяет налаживать исключительно положительные отношения со всеми людьми, т. е. имеет только позитивный смысл, не позволяя использовать патриотические идеи против кого бы то ни было. При этом Гумилев неизбежно указывал на положительное воздействие


Проблема межэтнических взаимоотношений...
717
внутриэтнической комплиментарности. Однако и всякий раз предупреждал, что эта мощная охранительная сила может оказать этносу не только пользу, но и вред. Она вполне способна выразить себя и в негативной форме ненависти ко всему чужому. В этом случае комплиментарность проявляется в виде шовинизма, широко и разносторонне представленного в антисистемах.
^8^


Б. А. РЫБАКОВ
О преодолении самообмана. По поводу книги Л. Н. Гумилева «Поиски вымышленного царства». М., 1970. 432 стр.
Вышла еще одна книга доктора исторических наук Л. Н. Гумилева по истории Великой Степи; на этот раз автор не замкнулся в ранней истории тюркских племен, а дал широкую картину всего степного мира накануне и в момент образования империи Чингизидов. Как литературный прием, позволяющий объединять Запад и Восток, Л. Н. Гумилев использовал средневековую легенду о царстве пресвитера Иоанна, будто бы находившемся где-то в Азии.
Судя по свободному обращению к большому числу разнородных источников, книга, очевидно, представляет собой результат исследования, хотя процесс анализа далеко не всегда показан и автор нередко прячется за свои парадоксы. Так, говоря о невозможности примирить разноречивые источники, он пишет: «И тут я подумал: возьму-ка заведомо правильное суждение, что Чингисхан был и его империя существовала, и заведомо сомнительное, что пресвитер Иоанн царствовал в «Трех Индиях», и сопоставлю их на авось. Вдруг от такого сочетания сама собой получится органическая концепция, поскольку у меня уже появятся положительные и отрицательные величины. Так я и поступил» (стр. 10). К своим предшественникам автор относится очень высокомерно, считая, что он не обязан давать ни характеристики источников, ни обзора научной литературы вопроса, ибо «из тысяч мышей нельзя сделать одной лошади» (стр. 381). Здесь «мыши» — труды исследователей предшествующих лет, а «лошадь» — книга самого Л. Н. Гумилева. В другом месте автор очень своеобразно определяет место научного поиска: «Момент озарения не предшествует изучению проблемы и не венчает


О преодолении самообмана...
719
ее, а лежит где-то в середине, чуть ближе к началу... А поиски в собственном смысле слова начинаются потом, ибо искать стоит лишь тогда, когда знаешь, что ищешь» (стр. 403). Одному из таких озарений (которое, очевидно, предшествовало научному поиску) посвящена глава XIII, названная несколько претенциозно — «Опыт преодоления самообмана» (стр. 305-345). На этой главе, посвященной русской истории XII—XIII вв., я и остановлюсь подробнее.
Для всех изучающих русскую историю этого времени чрезвычайно важно каждое новое востоковедческое исследование, раскрывающее взаимосвязь русских княжеств с обширным и многоликим степным миром. От ориенталиста русисты ждут новых интересных обобщений, раскрытия того, что находилось за линией горизонта древних летописцев, писавших о половцах и татарах лишь тогда, когда войска их нападали на Русь. К сожалению, Л. Н. Гумилев сразу разочаровывает нас.
Говоря о взаимоотношениях Руси с половцами в XII в., он отделывается несколькими парадоксами: «Половцы вошли в систему Киевского княжества так же, как, например, Полоцкая или Новгородская земля, не потеряв автономии» (стр. 312). «От падения Хазарского каганата в 965 г. до основания Золотой орды в 1241 г. никакого степного объединения не существовало и опасности для русской земли со стороны степи не было» (стр. 312). Отказываюсь понимать эту фразу! Разве не было грандиозного похода Шарукана в 1068 г., разбившего войска всех сыновей Ярослава Мудрого? Разве не писал летописец в 1185 г.: «Пошел бяше окаянный и безбожный и треклятый Кончак со множеством Половець на Русь, похупаяся, яко пленити хотя грады ру- скые и пожещи огнем»?* Летописи полны красочных описаний половецких походов, во время которых разорялись и сжигались десятки русских городов, включая Киев. Но что значат половецкие набеги, если наш ориенталист не заметил походов Батыя на Русь в 1237-1238 гг. (Рязанско-Владимирские земли), 1239 г. (Левобережье Днепра), 1240 г. (Киев и Волынь) — ведь в своей неосторожной фразе на стр. 312 он сказал, что до 1241 г. (!) никакой опасности со стороны степи для Руси не было, а на стр. 309 утверждает, что половцы были не опасны и что призывать к борьбе с ними в 1185 г. было «просто нелепо». Что это — описка, красное словцо или концепция?
Как ни странно, но, оказывается, концепция. Оказывается, что мы напрасно преувеличиваем масштабы разорения Руси
'Ипатьевская летопись // ПСРЛ. Т. II. СПб., 1908. Стб. 634.


720
Б. А. РЫБАКОВ
Батыем, что на самом деле «две кампании, выигранные монголами в 1237—1238 и 1240 гг., ненамного (?) уменьшили русский военный потенциал», как декларирует Л. Н. Гумилев на стр. 328—329. Опирается ли этот новый взгляд на какие- либо новые источники? Нет, разумеется. Внимательно ли отнесся автор ко всей сумме старых источников? Одновременно с книгой Л. Н. Гумилева в том же издательстве вышел сборник статей «Татаро-монголы в Азии и Европе», где Л. В. Черепнин, прекрасный знаток источников, дал убедительную картину разгрома Руси Батыем, уничтожившим «грады многы, им же несть числа»*.
Л. Н. Гумилев, причастный к археологии, должен был бы знать, что красочные словесные описания современников документально подтверждаются огромным археологическим материалом: десятки русских городских центров навсегда запустели после Батыева погрома; походы 1237-1241 гг. оказались катастрофой, уничтожившей военные резервы именно тех княжеств, которые издавна накапливали силы для борьбы со степью. Полное отрицание Л. Н. Гумилевым половецкой опасности в XII в. и старание преуменьшить результаты татаро-монгольского вторжения в XIII в. резко расходятся с данными науки и могут быть объяснены не привлечением новых источников, не эрудицией востоковеда, а предвзятой мыслью автора, его излюбленной дедукцией (см. стр. 6 и 345).
Озарение, заставившее Л. Н. Гумилева фальсифицировать историю, содержит очень простую мысль: «Слово о полку Игореве» не имеет отношения ни к Игорю, ни к его походу 1185 г. («стычке, не имевшей никакого военного и политического значения», стр. 308). «Слово» — памфлет, созданный в 1249-1252 гг., «сочинение антикочевнического и антинесторианского направления», «литературная стрела, направленная в грудь благоверного князя Александра Ярославича Невского» (стр. 341-342); «под масками князей XII в. должны скрываться деятели XIII в.» (стр. 334).
Впервые этот набор новинок исторической мысли был издан в 1966 г., в самый разгар споров с возмутительной «концепцией» Мазона—Зимина, относившей создание «Слова» к XVIII веку**. Историки правильно пренебрегли этой статьей, изданной тиражом в 500 экземпляров, не посвятив ей специальных рецензий. Но теперь, когда датировка «Слова о полку Игореве» XII в.
‘Татаро-монголы в Азии и Европе. М., 1970. С. 185-191.
**Гумилев Л. Н. Монголы XIII в. и «Слово о полку Игореве» // Доклады
Отделения этнографии Географического об-ва СССР. Вып. 2. Л., 1966.


О преодолении самообмана...
721
подтверждена рядом новых исследований лингвистов (славистов и тюркологов), литературоведов, историков, повторная публикация гумилевских новаций (тиражом в 9 500 экз.) вызывает уже тревогу. Тревогу почувствовал и сам автор, окруживший свои тезисы множеством рассуждений о том, как искать историческую истину (стр. 9—24), и даже написавший специальную инструкцию о построении гипотез (стр. 381—403), где защищает право на бездоказательность (стр. 402-403). Редактор сослужил плохую службу своему подопечному автору, раскрыв его скоростной метод изготовления книг: «Для того чтобы обычными методами достичь того, что сделано в данной книге, пришлось бы написать минимум четыре монографии, доступные только узкому кругу специалистов, и затратить на это всю жизнь. Метод Л. Н. Гумилева позволил избежать такой траты сил... Он вкратце может быть охарактеризован как применение исторической дедукции к накопленному материалу в отличие от общепринятого индуктивного метода» (предисловие
С. 	И. Руденко к рассматриваемой книге, стр. 5-6).
Основой, ключевой позицией (стр. 311) для перенесения «Слова о полку Игореве» в XIII в. для Л. Н. Гумилева явились такие слова, как «Хинова» и «Деремела». Слово «Хинова», обычно считающееся воспоминанием о первых тюрках наших степей — гуннах, Л. Н. Гумилев связывает с названием чжурчжэньской империи Кин-Цзинь на берегу Тихого океана. По мысли автора, это название принесено на Русь монголами, заменившими звук «к» на «х». Гумилев пренебрегает тем, что империя Кинь, отстоявшая от Руси на 5 тыс. км, перестала существовать за несколько лет до появления монголов на Руси и что ни в одном источнике, ни в русском, ни в восточном, ни в западноевропейском, татаро-монголов никогда не называли «хинами». С этих же позиций Гумилев истолковал и слово «Деремела», давно уже считаемое обозначением одного из литовских, ятвяжских племен (Derme)*. Л. Н. Гумилев объявляет это слово монгольским именем: «Если допустить, что в числе побежденных Романом и Мстиславом был отряд монгольского баскака по имени Дармала, контролировавшего область, лежавшую между страной ятвягов и половецкой степью, то противоречий с фонетикой и текстом не возникает» (стр. 320).
«Хинова» и «Деремела» самым коварным образом подвели Л. Н. Гумилева, пытавшегося на их основе говорить
Соловьев А. В. Деремела в «Слове о полку Игореве» // Исторические
записки. 1948. № 25. С. 100-103.


722
Б. А. РЫБАКОВ
о монголизмах XIII в. в русской поэме XII века. В «Слове о полку Игореве» говорится о победах князя Романа Мстиславича Волынского и его соседа князя Мстислава над такими землями, как «Хинова, Литва, Ятвязи, Деремела...», но дело в том, что Роман умер 14 октября 1205 г. и, естественно, не мог побеждать никаких монгольских баскаков, появившихся здесь только через четыре десятилетия после его смерти. Если поверить Л. Н. Гумилеву, что автор «Слова о полку Игореве» под «маской» Ярослава Осмомысла подразумевал Даниила Галицкого (стр. 336), то как можно допустить, что он, автор «Слова», не знал того, что отец Даниила был убит поляками задолго до нашествия татар? Я не говорю уже о том, что естественнее было бы надеть эту маску не на чужого Даниилу человека, а на его родного отца, воспетого в этой же поэме — Романа Волынского.
Задуманный Л. Н. Гумилевым «маскарад» грешит прежде всего недобросовестностью. Автор не дал себе труда заглянуть в летописи XII в. (нет ни одной ссылки!) и крайне небрежно пользовался превосходным комментарием Д. С. Лихачева, откуда он черпал кое-какие сведения (см. стр. 307). Великого Всеволода, который может «Волгу веслы раскропити, а Дон шеломы выльяти», Л. Н. Гумилев считает в поэме маской его внука Андрея Ярославича: «Звать на юг Всеволода Большое Гнездо, врага Святослава и Игоря, более чем странно» (стр. 335). Откуда Л. Н. Гумилеву известно, что в 1185 г. Всеволод Юрьевич был враждебен к Святославу Киевскому и Игорю Северскому? Ведь надо же знать, что после битвы на Влене враги помирились, что «Всеволод же Суздальский... прия великую любовь с Святославом и сватася с ним и да за сына его меншаго свесть свою»*. А на следующий, 1183 г. Всеволод получил от Святослава большую военную помощь: в поход на Волжскую Болгарию пошел со Всеволодом сын Святослава Владимир с киевскими полками. Почему же было странно звать союзника себе на помощь, когда Кончак угрожал Киеву? О мнимой вражде Всеволода к Игорю, женатому на его родной племяннице, мы точно так же в летописях не найдем ничего.
Верхом развязности и полного пренебрежения к источникам является раздел, посвященный тестю Игоря Ярославу Осмомыслу, так торжественно воспетому автором «Слова». По поводу того, что автор поэмы обратился к Ярославу с призывом вступиться за Русскую землю, Л. Н. Гумилев пишет: «Если призыв понимать буквально, то это вздор» (стр. 336). Вздором это
‘Ипатьевская летопись». С. 571.


О преодолении самообмана...
723
оказывается потому, что Ярослав будто бы был лишен боярами «не только власти, но и личной жизни» (стр. 336). Продолжу цитирование этого примечательного места, рисующего «скоростной метод» пользования источниками из третьих рук: «В 1187 г. бояре сожгли любовницу князя, Настасью, и принудили Ярослава лишить наследства любимого сына (от Настасьи), а после его смерти, происшедшей тогда же, посадили старшего сына, пьяницу, на галицкий престол» (стр. 336). До Л. Н. Гумилева дошли какие-то отдаленные сведения из галицкой истории, безнадежно перепутанные им. Разберем их по пунктам. Во-первых, сожжение Настасьи состоялось не в 1187 г., а в 1171 г., на 16 лет раньше смерти Ярослава, будто бы «происшедшей тогда же». Во-вторых, на протяжении этого 16—летнего периода нельзя говорить о слабости Ярослава Галицкого; соседние князья очень опасались грозного князя, и, когда его сын Владимир убегал из Галича, соседи боялись приютить беглеца. В 1173 г. его отправил от себя князь Луцкий, «убоявься пожьженья волости своей», а в 1184 г. князья испуганно передавали княжича с рук на руки: «Роман, блюдяся отца его, не да ему опочити у себе», (Инъгвар), «блюдяся отца его и не прия его»; ни Святополк Туровский, ни Давыд Смоленский не приняли сына Ярослава Галицкого. Даже далекий Всеволод Большое Гнездо не приютил родного племянника: он «ни тамо обрете себе покоя». Как же можно писать о том, что Ярослав был лишен боярами власти, если Ярослав выгонял законного наследника, любимца бояр княжича Владимира, и на протяжении пути в две с половиною тысячи километров только один князь, его шурин Игорь, осмелился принять изгнанника? Третьим расхождением Гумилева с историческими фактами является его утверждение, что галицкие бояре в 1187 г. принудили Ярослава лишить наследства любимого сына, то есть Олега «Настасьича». Летопись под 1187 г. сообщает совершенно противоположное. Летописец, вторя автору «Слова о полку Игореве», рисует Ярослава могущественным монархом, распоряжающимся многочисленными полководцами. Боярам, созванным к ложу умирающего князя, Ярослав твердо изложил свою волю: «Се аз, одиною худою своею головою ходя, удержал всю Галичкую землю. А се приказываю место свое Олгови, сынови своему меншему, а Володимеру даю Перемышль». После этого Ярослав Осмомысл заставил бояр присягнуть побочному сыну от любовницы — «бяшеть бо Олег Настасьчичь и бе ему мил, а Володимер не хожаше в воле его и того деля не дашеть ему Галича». Прочтя все это в летописи (или узнав каким-то иным способом), Л. Н. Гумилев придал


724
Б. А. РЫБАКОВ
всему обратный смысл и выразил такое сомнение в адрес автора «Слова о полку Игореве»: «Призывать князя, лишенного власти и влияния и умирающего от нервных травм, к решительным действиям — абсурд, но если мы под именем Ярослава Осмомысла прочтем «Даниил Галицкий», то все станет на свое место» (стр. 336).
Но мы обязаны еще раз вспомнить, что ко времени написания «Слова о полку Игореве», к середине 1180-х гг., минуло уже полтора десятка лет с той поры, как Ярослав переживал «нервные травмы», и (как это ни абсурдно с точки зрения Л. Н. Гумилева), что в июле 1184 г. Ярослав послал своих воевод в помощь Святославу Киевскому против Кобяка. Почему же обращение к могущественному князю, дочь которого могла попасть в руки половцев в сожженном ими Путивле, стало абсурдом и вздором через 10 месяцев после разгрома Кобяка с помощью галицких войск?
Начиная рассмотрение аргументов в пользу своих построений, Л. Н. Гумилев обещал «твердо стать на почву несомненных фактов» (стр. 313). Ну что ж, не все обещания легко выполнить.
Не касаясь множества других небрежностей и ошибок, в изобилии рассеянных на рассматриваемых сорока страницах книги, остановлюсь на том вопросе, которому сам Л. Н. Гумилев отводит определяющее место. Сущность этого вопроса можно изложить так: Л. Н. Гумилеву кажется, что «Слово о полку Игореве» написано в середине XIII в. для того, чтобы в завуалированной форме высказать неодобрение по поводу дружбы Александра Невского с ханом Сартаком, христианином нестори- анского толка (стр. 331—332). Висит эта гипотеза на следующих четырех нитях «сложной дедукции»: 1. Отождествление Трояна в «Слове о полку Игореве» с христианской троицей несториан (стр. 324). 2. Признание Олега Гориславича тайным еретиком, а Бояна — агентом Олега, ездившим на Тянь-Шань (или за Кавказ) к несторианам (стр. 322—325). 3. Отождествление Дива «Слова о полку Игореве» с монгольским божеством (стр. 323). 4. Признание князя Игоря борцом против нестори- анства (стр. 332 и 340). Сознавая бесплодность подробного рассмотрения таких положений, мы все же должны ознакомиться с системой аргументов автора и проверить, сумел ли он в этом разделе «твердо стать на почву несомненных фактов».
Первый тезис не доказывается Л. Н. Гумилевым, а постулируется: «Допустим, что «Троян» — буквальный перевод понятия «троица», но не с греческого языка и не русским переводчиком, а человеком, на родном языке которого отсутствовала категория


О преодолении самообмана...
725
грамматического рода. То есть это перевод термина «Уч-Ыдук», сделанный тюрком на русский язык» (стр. 324). Так как доказательств не приведено, то и разбирать этот тезис не будем. Можно только высказать удивление, что услужливый тюрок, позаботившийся о русских людях, не употребил бытовавший у русских термин «троица», а изобрел для них Трояна. И что переводил с тюркского этот загадочный переводчик? «Трояновы века» Гумилев без всяких оснований объявляет временем после Эфесского и Халкедонского церковных соборов 449 и 451 гг., предавших анафеме несториан (стр. 325). Соглашаться трудно, но и опровергать нечего.
Второй тезис — «уклонение второго по значению на Руси князя в ересь» (стр. 325). Имеется в виду Олег Святославич, который, по мысли Л. Н. Гумилева, «должен был унаследовать золотой стол киевский, а его объявили изгоем, лишили места в престолонаследной очереди» (стр. 309). Опять плохо дело с русскими летописями: не подтверждают они слов Л. Н. Гумилева. В 1078 г., о котором идет речь в «Слове о полку Игореве», Олег не был вторым по значению князем и не стоял в престолонаследной очереди. Княжил в Киеве Всеволод, сын Ярослава Мудрого; после него могли княжить его племянники, сыновья Изяслава, Святополк и Ярополк. Далее по старшинству шли сыновья Святослава Ярославича: Глеб, Давид, Роман и — лишь на четвертом месте — Олег. Так как Давид пережил Олега на восемь лет, то Олег до конца своей жизни не мог по старшинству претендовать ни на второе место в Руси, ни на место в очереди к великокняжескому трону. Неверно и утверждение Л. Н. Гумилева о конфликте Олега с киевской митрополией, трижды повторенное им (стр. 310, 325 и 344); Олега вызывали (и не в 1078, а в 1096 г.) на суд князей и епископов, а митрополит даже не был упомянут. Несторианство Олега Гориславича не обосновывается автором ничем. Единственным доказательством является восклицание Л. Н. Гумилева в адрес Олега, пострадавшего от двоюродных братьев, хазар и греков: «Ему ли было не искать другого варианта христианской веры? И тут его друг... Боян нашел путь «чрес поля на горы», туда, где жили полноценные христиане» (стр. 325), то есть центральноазиатские несториане. Л. Н. Гумилев думает, что этим он разъясняет «темные фрагменты» «Слова о полку Игореве».
Третье доказательство «хорошего знакомства» современников «Слова о полку Игореве» «с дальневосточными символами, которые они могли узнать только у монголов» (стр. 327), Л. Н. Гумилев видит в том, что Боян «растекашется


726
Б. А. РЫБАКОВ
мыслию по древу» (это будто бы свойственно только монголам), и в наличии в поэме образа злого Дива. Див, по мнению Л. Н. Гумилева, — это дьявол в его монгольском варианте. В доказательство он приводит известное место из летописи (это его единственная ссылка на летопись под 1250 г.), где описываются религиозные обычаи татар. Но, сделав в пяти строках семь ошибок (вместо «кровопитья» наборщики набрали «кровопро- тыа» и др.), Л. Н. Гумилев насилует текст и создает какого-то небывалого «земледьявола» (стр. 326), который якобы и соответствует Диву «Слова о полку Игореве». Но ведь этого существа в самом тексте летописи нет — там говорится о том, что татарская знать поклоняется Солнцу, Луне, Земле, дьяволу и находящимся в аду предкам. Здесь две разных категории объектов поклонения: во-первых, природа (земля и небо) и, во-вторых, ад и его обитатели с хозяином этого места во главе. Никакого «земледьявола» нет; он слеплен Гумилевым из конца одной фразы и из начала другой. А между тем сразу же после всех допущений об Олеге, Бояне и «земледьяволе» Л. Н. Гумилев переходит к широким выводам: «Итак, мы подошли к решению. Несторианство было в XIII в. известно на Руси настолько хорошо, что читатели «Слова» не нуждались в подробных разъяснениях, а улавливали мысль автора по намекам» (стр. 326). Эта навязчивая мысль о несторианстве не дает покоя Л. Н. Гумилеву, и он создает четвертую подпору своей гипотезы или, лучше сказать, своего «озарения», так как гипотезы строятся на основе фактов.
Четыре раза (стр. 308, 332, 340, 344) Л. Н. Гумилев пишет о «паломничестве» Игоря в Киев после возвращения из плена. Паломничество это не простое. Счастливые читатели XIII в. понимали сущность его «с полуслова» (стр. 331): «Например, достаточно было героя повествования, князя Игоря, заставить совершить паломничество к иконе Богородицы Пирогощей, чтобы читатель понял, что этот герой вовсе не друг тех крещеных татар, которые называли Марию «Христородицей», и тем самым определялось отношение к самим татарам» (стр. 331-332).
В специальном разделе «Паломничество князя Игоря» (стр. 340) автор, не надеясь на понятливость читателей XX в., раскрывает свое понимание событий 1185 года. Его, Л. Н. Гумилева, удивляет будто бы уловленное им расхождение в оценке событий летописцем и поэтом: летописец говорит о тягостях Северской земли и Посемья, а автор «Слова» радуется: «Страны ради, грады весели». «Кому верить?» — восклицает историк и отвечает сам себе: «Конечно, летописи!», — а сам


О преодолении самообмана...
727
переходит к комментированию поэмы: «Напрашивается мысль, что тут выпад против врагов Богородицы», то есть против не- сториан. Четырьмя страницами далее Гумилев снова повторяет свои разъяснения: «В предлагаемом аспекте находит объяснение концовка «Слова». Как самое большое достижение излагается поездка Игоря на богомолье в Киев... Это чистая дидактика: вот, мол, Ольгович, внук врага киевской митрополии, друга Бояна, «рыскавшего в тропу Трояню», и тот примирился с Пресвятой Девой Марией, и тогда вся русская земля возрадовалась. И тебе бы, князь Александр, сделать то же самое — и конец бы поганым! В этом смысл всего гениального произведения...» (стр. 344). Этот фейерверк имен и толкований требует разбора по пунктам.
1. Разве Игорь ездил в Киев на богомолье как благочестивый паломник, чтобы примириться с пресвятой девой? По возвращении из плена в разоренную Северскую землю Игорь «иде ко брату Ярославу к Чернигову, помощи прося на Посемье». С этой же целью он поехал и в Киев к Святославу и Рюрику. Пирогощая церковь (а не икона) упомянута в «Слове» как топографический ориентир: Игорь уезжает из Киева, спускается по Боричеву взвозу и едет к Пирогощей на Подоле, то есть к переправе через Днепр.
2. Как можно сопоставлять в обратном порядке разные разделы летописи и «Слова», повествующие о разных событиях, и удивляться их противоречивости? Не нужно патетически восклицать — «Кому верить?», а следует внимательно читать тот текст, о котором пишется. И в летописи и в «Слове» одинаково говорится о туге и напастях, о тоске и печали после разгрома Игоря и наезда Гзака на Посемье. И в «Слове» и в летописи выражается радость по поводу освобождения Игоря из плена: «Страны ради, грады весели»; «и обрадоваша- ся ему (Игорю)» «и рад бысть ему Святослав, также и Рюрик сват его»*. А Л. Н. Гумилев стал сопоставлять запись летописца о майском походе Гзака на Посемье с описанием возвращения Игоря из плена в более позднее время, когда Гзак уже вернулся из похода, и удивился несходству выхваченных им из контекста и перепутанных отрывков. Удивиться есть чему.
3. Как можно всерьез говорить о «примирении» Игоря с богородицей? Летописная повесть о походе 1185 г. рисует Игоря предельно религиозным, до слащавости благочестивым; он даже из плена бежит, надев на себя святыни. По каким косвенным
‘Ипатьевская летопись». С. 571.


728
Б. А. РЫБАКОВ
данным (при полном отсутствии прямых) можно говорить о его «ссоре» с богородицей, потребовавшей далекой поездки (хотя богородичные церкви были в каждом городе) и примирения с ней? И разве выдуманному примирению, а не избавлению князя от плена радовалась Русская земля?
Подводя итог, мы видим, что попытка переноса «Слова о полку Игореве» в середину XIII в. не оправдана и абсолютно ничем не доказана; мнимое несоответствие призывов автора «Слова» исторической действительности 1185 г. основано на чудовищном искажении летописей, а стремление Л. Н. Гумилева во что бы то ни стало объявить автора «Слова» врагом центральноазиатских несториан вызывает просто недоумение и тоже базируется на недобросовестной подтасовке исторических источников. Чтение русского раздела книги Л. Н. Гумилева вполне можно назвать путешествием в вымышленное царство.
Завершив свой сумбурный экскурс в чуждый для него древнерусский мир, Л. Н. Гумилев, преодолевая скромность, пишет: «У читателя может возникнуть вопрос: а почему почти за два века напряженного изучения памятника никто не наткнулся на предложенную здесь мысль, которая и теперь многим филологам представляется парадоксальным домыслом? Неужели автор этой книги ученее и способнее блестящей плеяды славистов? Да нет! Дело не в личных способностях, а в подходе» (стр. 345). Кроме сказанного выше, нечего добавить к этой оценке, которую Л. Н. Гумилев дал самому себе, своему методу «озарений» и написанию книг «без затраты усилий».
Вызывает серьезные опасения появление непродуманной концепции, не опирающейся ни на русские, ни на восточные источники. Нельзя так походя, без доказательств, без разбора, без данных для пересмотра отбрасывать существующие в нашей советской науке взгляды на историю русско-половецких и русско-татарских отношений в Х1-Х1Н веках. Тринадцатая глава книги Л. Н. Гумилева может принести только вред доверчивому читателю; это не «преодоление самообмана», а попытка обмануть всех тех, кто не имеет возможности углубиться в проверку фактической основы «озарений» Л. Н. Гумилева.


А. Л. ЯНОВ
Учение Льва Гумилева
<Фрагменты>
Лев Николаевич Гумилев — уважаемое в России имя. Уважают его притом и «западники», которых он, скажем мягко, недолюбливал, и «патриоты», хотя многие из них и относились к нему с опаской. Вот что говорит о нем с восхищением в западнической «Литературной газете» (24 июня 1992 года) петербургский писатель Гелиан Прохоров: «Бог дал ему возможность самому публично изложить свою теорию... И она стала теперь общим достоянием и пьянит, побуждая думать теперь уже всю страну». Андрей Писарев из «патриотического» «Нашего современника» был в беседе с мэтром не менее почтителен: «Сегодня вы представляете единственную серьезную историческую школу в России» (1, 132). И все-таки мне кажется, что роль, которую предстоит сыграть Гумилеву в общественном сознании России после смерти, неизмеримо более значительна, нежели та, которую играл он при жизни.
Сын знаменитого поэта «Серебряного века» Николая Гумилева, расстрелянного большевиками во время гражданской войны, и великой Анны Ахматовой, человек, проведший в общей сложности четырнадцать лет в тюрьмах и сталинских лагерях и сумевший после освобождения защитить две докторские диссертации, по истории (1961) и по географии (1974), опубликовавший девять книг*, где он бросил вызов мировой науке,
‘Хунну. Средняя Азия в древние времена (М., 1960); Открытие Хазарин (М., 1966); Древние тюрки (М., 1967); Поиски вымышленного царства. Легенда о «государстве пресвитера Иоанна» (М., 1970); Хунны в Китае. Три века войны Китая со степными народами Ш-ГУ вв. (М., 1974); Этногенез и биосфера Земли (Л., 1989); Древняя Русь и Великая степь (М., 1989); Гумилев Л., Панченко А. Диалог // «Чтобы свеча не погасла» (Л., 1990); Тысячелетие вокруг Каспия (Баку, 1991).


730
А. Л. ЯНОВ
оспорил Арнольда Тойнби и предложил собственное объяснение загадок всемирной истории, Лев Гумилев был одним из самых талантливых и, без сомнения, самым эрудированным представителем молчаливого большинства советской интеллигенции.
Как в двух словах сказать о том слое, из которого вышел Гумилев? Эти люди с режимом не воевали. Но и лояльны они были ему только внешне. «Ни мира, ни войны!» — этот девиз Троцкого времен брестских переговоров 1918 года стал для них принципиальной жизненной позицией. Вполне уважаемой позицией. По крайней мере, она позволяла им сохранить человеческое достоинство в условиях посттоталитарного режима. Или так им казалось.
Заплатить за нее, однако, пришлось им очень дорого. Погребенные под глыбами вездесущей цензуры, они оказались отрезанными от мировой культуры и вынуждены были создать свой собственный, изолированный и монологичный «мир», где идеи рождались, старились и умирали, так и не успев реализоваться, где гипотезы провозглашались, но навсегда оставались непроверенными. Всю жизнь оберегали они в себе колеблющийся огонек «тайной внутренней свободы», но до такой степени привыкли к эзоповскому языку, что он постепенно стал для них родным. В результате вышли они на свет постсоветского общества со страшными, незаживающими шрамами. Лев Гумилев, конечно, разделил с ними все парадоксы этого «катакомбного» существования — и мышления.
Патриотическая наука
Всю жизнь старался он держаться так далеко от политики, как мог. Он никогда не искал ссор с цензурой и при всяком удобном случае клялся «диалектическим материализмом». Более того, у нас нет ни малейших оснований сомневаться, что свою грандиозную гипотезу, претендующую на окончательное объяснение истории человечества, он искренне полагал марксистской. Ему случалось даже упрекать оппонентов в отступлениях от «исторического материализма»*. Маркс, говорил он, предвидел в своих ранних работах возникновение принципиально новой науки о мире, синтезирующей все старые учения о природе и человеке. В 1980-е Гумилев был уверен, что чело-
*См.: Гумилев Л. Апокрифический диалог // Нева. 1988. № 4. С. 196;
см. также: Gumilev L. Ethnogenesis and the Biosphere. P. 9, 277. — Все ци¬
таты из этой книги приводятся здесь в обратном переводе с английского.


Учение Льва Гумилева
731
вечество — в его лице — «на пороге создания этой новой марксистской науки». В 1992 году он умер в убеждении, что создал такую науку.
И в то же время он парадоксально подчеркивал свою близость с самыми яростными противниками марксизма в русской политической мысли XX века — евразийцами*. «Меня называют евразийцем — и я не отказываюсь... С основными историко-методологическими выводами евразийцев я согласен» (1, 132), Его не смущала, однако, не только уничтожающая критика марксизма. Не смущала его и безусловная антизападная ориентация евразийцев, которая — после сильного, блестящего и вполне либерального начала в 1920-е годы — привела их в лагерь экстремистского национализма, а затем к вырождению в реакционную эмигрантскую секту.
Ничего особенного в этой эволюции евразийства, разумеется, не было. В конце концов все русские антизападные движения, как бы либерально они ни начинали, всегда проходили аналогичный путь вырождения. Я сам описал в «Русской идее» трагическую судьбу славянофилов**. Разница лишь в том, что их «русской идее» понадобилось для этой роковой метаморфозы из либеральной теории в фашизм все-таки три поколения, тогда как евразийцы управились с этим на протяжении двух
* Евразийцы были одним из эмигрантских идейных течений, сформировавшимся в начале 1920-х годов под влиянием сперва отечественного славянофильства и большевистской революции, а затем фашизма в интерпретации Муссолини. Соответственно они отвергали правовое государство, противопоставляя ему корпоративное политическое устройство, считали себя «первым типом русского ордена» (Н. Алексеев), проповедовали «идеократию» и «государство правды», в котором «правят герои» — в противоположность демократии, где правят «серые, средние люди» (Б. Ширяев). К революции 1917 года евразийцы отнеслись положительно — именно из-за того, что, «изолировав большевистский континент и выведя Россию из всех международных отношений, [она] как-то приближает, помимо воли ее руководителей, русскую государственность... к отысканию своего самостоятельного историко-эмпирического задания» (П. Сувчинский). Исходя, как и положено изоляционистам, из того, что «норманно-германский мир со своей культурой — наш злейший враг» (Н. Трубецкой), они в то же время утверждали, что «Евразия как особый географический и культурный мир» совпадает с историческими границами Российской империи. Такая имперско-изоляционистская установка, характерная для выродившегося славянофильства, неминуемо должна была вести — и привела — их к фашизму.
“Янов А. Русская идея и 2000 год. Нью-Йорк, 1988.


732
А. Л. ЯНОВ
десятилетий. Нам остается сейчас только гадать, как мог не обратить внимания на это вырождение Гумилев. И как увязывалась в его сознании близость к евразийцам с верностью «историческому материализму».
Эта способность без лицемерия и внутреннего раздвоения служить (а Гумилев рассматривал свою работу как общественное служение) под знаменами сразу двух взаимоисключающих школ мысли вовсе не была, увы, единственным парадоксом, который разделял он с молчаливым большинством советской интеллигенции. Вот еще один пример.
Гумилев настаивал на строгой научности своей теории и пытался обосновать ее со всей доступной ему скрупулезностью. Я ученый — как бы говорит каждая страница его книг,— и политика, будь то официальная или оппозиционная, западническая или «патриотическая», ничего общего с духом и смыслом моего труда не имеет. И в то же время, отражая атаки справа, ему не раз случалось доказывать безукоризненную патриотичность своей науки, далеко превосходящую, по его мнению, «патриотичность» его националистических критиков.
Говоря, например, об общепринятой в российской историографии концепции татаро-монгольского ига над Россией XIII—XV веков, само существование которого Гумилев яростно отвергал, он с порога отбрасывал аргументы либеральных историков: «Что касается «западников»,- то мне не хочется спорить с невежественными интеллигентами, не выучившими ни истории, ни географии» (1, 134), несмотря даже на то, что в числе этих «невежественных интеллигентов» оказались практически все ведущие русские историки. Возмущало его лишь «признание этой концепции историками национального направления». Это он находил «поистине странным». И удивлялся: «Никак не пойму, почему люди, патриотично настроенные, так обожают миф об «иге», выдуманный... немцами и французами... Даже непонятно, как историки смеют утверждать, что их трактовка в данном случае патриотична?» (там же).
Ученому вовсе, оказывается, не резало ухо словосочетание «патриотическая трактовка» научной проблемы. Если это наука, то что же тогда политика?
Вопросы Гумилева
Новое поколение, вступившее в журнальные баталии при свете гласности, начало с того, что дерзко вызвало к барьеру бывшее молчаливое большинство советской интеллигенции.


Учение Льва Гумилева
733
Николай Климонтович пишет в своей беспощадной инвективе: «Нынешнее время требует от них эту взлелеянную во тьме «реакции» свободу духа — предъявить. И мы утыкаемся в роковой вопрос: была ли «тайная свобода», есть ли что предъявлять, не превратятся ли эти золотые россыпи при свете дня в прах и золу?» (2, 11).
Не знаю, как другие, но Лев Гумилев перчатку, брошенную Климонтовичем, поднял бы несомненно. Ему есть что «предъявить». Его девять книг, его отважный штурм загадок мировой истории — это, если угодно, его храм, возведенный во тьме реакции и продолжающий, как видим, привлекать верующих при свете дня. Загадки, которые он пытался разгадать, поистине грандиозны.
В самом деле, кто и когда объяснил, почему, скажем, дикие и малочисленные кочевники-монголы вдруг ворвались на историческую сцену в XIII веке и ринулись покорять мир, громя по пути богатейшие и культурные цивилизации Китая, Средней Азии, Ближнего Востока и Киевской Руси, — только затем, чтобы несколько столетий спустя тихо сойти с этой сцены, словно их никогда там и не было? А другие кочевники — столь же внезапно возникшие из Аравийской пустыни и на протяжении столетия ставшие владыками полумира, вершителями судеб одной из самых процветающих цивилизаций в истории? Разве не кончилось их фантастическое возвышение таким же, как монгольское, превращением в статистов этой истории? А гунны, появившиеся ниоткуда и рассеявшиеся в никуда? А вечная загадка величия и падения Древнего Рима?
Откуда взлетели и куда закатились все эти исторические метеоры? И почему? Не перечесть философов и историков, пытавшихся на протяжении столетий ответить на эти вопросы. Но ведь общепризнанных ответов на них нет и по сию пору. И вот Гумилев, опираясь на свою устрашающую эрудицию, предлагает совершенно оригинальные ответы. Разве сама уже дерзость, сам грандиозный размах этого предприятия, обнимающего 22 столетия (от VIII века до нашей эры), не заслуживает безусловного уважения?
Гипотеза
Дерзости и оригинальности, однако, для открытия таких масштабов недостаточно. Как хорошо знают все причастные к науке, для того чтобы в открытие поверили, должен существовать способ его проверить. Другими словами, оно должно


734
А. Л. ЯНОВ
быть верифицируемо. Есть и еще ряд общепринятых требований к научному открытию. Например, оно должно быть логически непротиворечиво и универсально, то есть объяснять все факты в области, которую оно затрагивает, а не только те, которым отдает предпочтение автор, оно должно действовать всегда, а не только тогда, когда автор считает нужным, и т. д. Присмотримся же к ответам Гумилева с этой точки зрения, начав, как и он, с терминов и самых общих соображений о «географической оболочке планеты Земля, в состав которой наряду с литосферой, гидросферой, атмосферой входит биосфера, частью коей является антропосфера, состоящая из этносов, возникающих и исчезающих в историческом времени» (4, 201). Пока что ничего особенного тут нет.
Термин «биосфера» как совокупность деятельности живых организмов был введен в оборот еще в прошлом веке австрийским геологом Эдуардом Зюссом (гипотезу, что биосфера может воздействовать на жизненные процессы как геохимический фактор планетарного масштаба, выдвинул в 1926 году академик Владимир Вернадский). О причинах исчезновения древних цивилизаций философы спорят еще со времен блаженного Августина. Действительная оригинальность гипотезы Гумилева в том, что она связала два этих ряда никак словно бы не связанных между собою явлений — геохимический с цивилизационным, природный с историческим. Это, собственно, и имел он в виду под универсальной марксистской наукой, которую он создал.
Для этого понадобилось ему, правда, одно небольшое, скажем, допущение (недоброжелательный критик назвал бы его передержкой), которое никак проверено быть не может. Под пером Гумилева геохимический фактор Вернадского как-то сам собою превращается в биохимическую энергию. И с введением этого нового фактора невинная биосфера Зюсса вдруг оживает, трансформируясь в гигантский генератор «избыточной биохимической энергии», в некое подобие небесного вулкана, время от времени извергающего на Землю потоки неведомой и невидимой энергетической лавы (которую Гумилев называет «пасси- онарностыо»). Именно эти извержения пассионарности, произвольные и не поддающиеся никакой периодизации, и создают, утверждает он, новые нации (этносы) и цивилизации (суперэтносы). А когда пассионарность постепенно покидает эти новые этносы («процесс энтропии»), они умирают. Вот вам и разгадка возникновения и исчезновения цивилизаций.
Что происходит с этносами между рождением и смертью? То же примерно, что и с людьми. Они становятся на ноги


Учение Льва Гумилева
735
(«консолидация системы»), впадают в подростковое буйство («фаза энергетического перегрева»), взрослеют и, естественно, стареют («фаза надлома»), а потом как бы уходят на пенсию («инерционная фаза») и наконец испускают дух (или вступают в «фазу обску- рации»). Все это вместе и называет Гумилев этногенезом.
Вот так оно, по Гумилеву, случается: живет себе народ тихо и мирно в состоянии «гомеостаза», а потом вдруг обрушивается на него «пассионарный толчок», или «взрыв этногенеза», и он преобразуется в этнос, то есть перестает быть просто социальным коллективом и становится «явлением природы». И с этого момента «моральные оценки так же неприменимы, как ко всем явлениям природы...» (там же), И дальше ничего уже от него не зависит. На ближайшие 1200-1500 лет (ибо именно столько продолжается этногенез, по 300 лет на каждую фазу) он в плену своей собственной пассионарности. Все изменения, которые с ним отныне случаются, могут быть исключительно возрастными. Все в его истории расписано наперед, детерминировано с жесткостью, соперничающей с фаталистическими конструкциями Шпенглера.
Вот, скажем, происходит в Западной Европе в XVI веке Реформация, рождается протестантизм и с ним буржуазия, начинается так называемое Новое время. Почему? Многие ученые пытались объяснить этот феномен земными и историческими причинами. Возобладала точка зрения Макса Вебера, связавшая происхождение буржуазии с протестантизмом. Ничего подобного, говорит Гумилев:
«Реформация была не бунтом идеи, а фазой этногенеза, переломом характерным для перехода от фазы надлома к инерционной» (5, 338). А что такое инерционная фаза? Упадок, потеря жизненных сил, постепенное умирание. «Картина этого упадка обманчива. Он носит маску благосостояния и процветания, которое представляется современникам вечным... Но это лишь утешительный самообман (что становится очевидно), как только наступает следующее и на этот раз финальное падение. Последняя фаза этногенеза деструктивна. Члены этноса... предаются грабежам и алчности» (5, 355).
Это, как понимает читатель, относится к западноевропейскому суперэтносу. Через 300 лет после вступления в «инерционную фазу» он агонизирует на наших глазах, он живой мертвец. И если мы еще этого не видим, то лишь по причине «утешительного самообмана».
Совсем другое дело — Россия. Она намного (на пять столетий, по подсчетам Гумилева) моложе Запада. Ей в отличие


736
А. Л. ЯНОВ
от него предстоит еще долгая жизнь. Но и она, конечно, в плену своего возраста. Именно этим и обусловлено все, что с ней сейчас происходит. Люди ломают себе голову над происхождением перестройки, а на самом деле ровно ничего загадочного в ней нет; «Мы находимся в конце фазы надлома (если хотите — в климаксе), а это возрастная болезнь» (1, 141).
Так же, как совершенно несерьезными кажутся Гумилеву попытки Вебера и современных ученых объяснить происхождение западноевропейской Реформации или российской перестройки, нелепыми представляются ему и попытки Арнольда Тойнби предложить в его двенадцатитомной «Науке истории» некие общеисторические причины исчезновения древних цивилизаций. По мнению Гумилева, Тойнби лишь «компрометирует плодотворный научный замысел слабой аргументацией и неудачным его применением» (5, 152). Вместо всех этих безнадежно любительских попыток Гумилев предлагает Науку, позволяющую не только объяснить прошлое, но и предсказывать будущее:
«Феномен, который я открыл и описал, может решить проблемы этногенеза и этнической истории» (5, 215).
«Контроверза» Гумилева
Смысл его гипотезы, как видим, заключается в объяснении исторических явлений (рождение новых этносов) природными (предполагаемыми извержениями биосферы). Но откуда узнаем мы о самом существовании этих природных возмущений? Оказывается, из той же истории: «Этногенезы на всех фазах — удел естествознания, но изучение их возможно только путем познания истории..,» (4, 201). Другими словами, мы ровно ничего о деятельности биосферы по производству этносов не знаем, кроме того, что она, по мнению Гумилева, их производит. Появился где-нибудь на Земле новый этнос — значит, произошло извержение биосферы.
Откуда, однако, узнаем мы, что на Земле появился новый этнос? Оказывается, из «пассионарного взрыва», то есть из извержения биосферы. Таким образом, объясняя природные явления историческими, мы в то же время объясняем исторические явления природными. Это экзотическое круговое объяснение, смешивающее предмет точных наук с предметом наук гуманитарных, требует, разумеется, от автора удвоенной скрупулезности. По меньшей мере, он должен совершенно недвусмысленно объяснить читателю, что такое новый этнос, что именно делает


Учение Льва Гумилева
737
его новым и на основании какого объективного критерия можем мы определить его принципиальную новизну.
Парадокс гипотезы Гумилева состоит в том, что никакого такого объективного критерия в ней просто нет. Чтобы не быть голословным, я попытаюсь сейчас показать это на примере.
Вот как выглядит под пером Гумилева рождение, например, «великорусского этноса» — в контексте яростной диатрибы против всей русской историографии с ее нелепой, по мнению Гумилева, уверенностью в существовании татаро-монгольского ига.
«В XI веке европейское рыцарство и буржуазия под знаменем римской церкви начали первую колониальную экспансию — крестовые походы» (6, 16), И хотя рыцари завоевали на время Иерусалим и Константинополь, главным направлением «колониальной экспансии» оказалась, как думает Гумилев, Русь. Наступление шло из Прибалтики, «она являлась плацдармом для всего европейского рыцарства и богатого Ганзейского союза северонемецких городов. Силы агрессоров были неисчерпаемы» (там же). «Защита самостоятельности государственной, идеологической, бытовой и даже творческой означала войну с агрессией Запада...» (6, 17). «Русь совершенно реально могла превратиться в колонию, зависимую территорию Западной Европы... наши предки в Великороссии могли оказаться в положении угнетенной этнической массы без духовных вождей, подобно украинцам и белорусам в Польше. Вполне могли, один шаг оставался» (7, 36). Но «тут в положении, казавшемся безнадежным, проявился страстный до жертвенности гений [князя] Александра Невского. За помощь, оказанную [хану] Батыю, он потребовал и получил [татаро-монгольскую] помощь против немцев и германофилов... Католическая агрессия захлебнулась» (6, 16, 17).
Вот такая история. Татаро-монголы, огнем и мечом покорившие Русь, разорившие ее непомерной и унизительной данью, которую платила она на протяжении многих столетий, оставившие после себя пустыню и продавшие в рабство цвет русской молодежи, вдруг оказываются в пылу гумилевской полемики ан- гелами-хранителями русской государственности от злодейской Европы. Сведенная в краткую формулу российская история ХШ-Х1У веков выглядит, по Гумилеву, так: когда «Западная Европа набрала силу и стала рассматривать Русь как очередной объект колонизации... рыцарям и негоциантам помешали монголы» (3, 205). Какой же здесь может быть разговор об «иге»?
Что за иго, когда «Великороссия... добровольно объединилась с Ордой благодаря усилиям Александра Невского,


738
А. Л. ЯНОВ
ставшего приемным сыном Батыя» (3, 204). Какое иго, когда на основе этого добровольного объединения возник «этнический симбиоз» Руси с народами Великой степи — от Волги до Тихого океана и из этого «симбиоза» как раз и родился великорусский этнос: «смесь славян, угро-финнов, аланов и тюрков слилась в великорусской национальности» (5, 66)?
Конечно, старый, распадающийся, вступивший в «фазу об- скурации» славянский этнос сопротивлялся рождению нового: «Обывательский эгоизм... был объективным противником Александра Невского и его ближних бояр, то есть боевых товарищей» (6, 17). Но в то же время «сам факт наличия такой контроверзы показывает, что наряду с процессами распада появилось новое поколение — героическое, жертвенное, патриотическое... в XIV веке их дети и внуки... были затравкой нового этноса, впоследствии названного «великороссийским» (там же). «Москва перехватила инициативу объединения Русской земли, потому что именно там скопились страстные, энергичные и неукротимые люди» (там же).
А теперь суммируем главные вехи рождения нового суперэтноса. Сначала возникают «пассионарии», люди, способные жертвовать собой во имя возрождения и величия своего этноса, провозвестники будущего. Затем некий «страстный гений» сплачивает вокруг себя опять же «страстных, энергичных, неукротимых людей» и ведет их к победе. Возникает «контроверза», новое борется с «обывательским эгоизмом» старого этноса. Но в конце концов «пассионарность» так широко распространяется посредством «мутаций», что старый этнос сдается на милость победителя. Из ею обломков возникает новый.
И это все, что предлагает нам Гумилев в качестве критерия новизны «суперэтноса». Но ведь перед нами лишь универсальный набор признаков любого крупного политического изменения, одинаково применимый ко всем революциям и реформациям в мире. Проделаем маленький, если угодно лабораторный, эксперимент: применим гумилевский набор признаков к Западной Европе ХУШ-Х1Х веков.
Эксперимент
Разве, скажем, французские энциклопедисты и другие деятели эпохи Просвещения не отдали все, что имели, делу возрождения и величия Европы, не были провозвестниками будущего? Почему бы нам не назвать Вольтера, и Дидро, и Лессинга «пассионариями»? Разве не возникла у них «контроверза»


Учение Льва Гумилева
739
со старым феодальным этносом? И разве не свидетельствовала она, что «наряду с процессами распада появилось новое поколение — героическое, жертвенное, патриотическое»? Разве не дошло в 1789 году дело до великой революции, в ходе которой вышел на историческую сцену Наполеон, кого сам же Гумилев восхищенно описывает как «страстного гения», поведшего к победе «страстных, энергичных, неукротимых людей»? Разве не сопротивлялся ему отчаянно «обывательский эгоизм» старых монархий? И разве, наконец, не распространилась эта «пассио- нарность» так широко по Европе, что старому этносу пришлось сдаться на милость победителя?
Как видим, все совпадает один к одному (за исключением разве что татар, без помощи которых европейский «страстный гений» сумел как-то в своей борьбе обойтись). Так что, изверглась в XVIII веке на Европу биосфера, произведя соответствующий пассионарный взрыв? Можно считать 4 июля 1789 года днем рождения нового западноевропейского суперэтноса (провозгласил же Гумилев 8 сентября 1381 года днем рождения великорусского)? Или будем считать этот конкретный взрыв этногенеза недействительным из «патриотических» соображений? Не можем же мы, в самом деле, допустить, что «загнивающий» Запад, вступивший, как мы выяснили на десятках страниц, в «зону обскурации», оказался на пять столетий моложе России.
Как бы то ни было, отсутствие объективного — и верифицируемого — критерия новизны этноса не только делает гипотезу Гумилева несовместимой с требованиями естествознания, но и вообще выводит ее за пределы науки, превращая в легкую добычу «патриотического» волюнтаризма.
Забудем на минуту про Запад: слишком болезненная для Гумилева и его «патриотических» последователей тема. Но что, право, может помешать какому-нибудь, скажем, японскому «патриотическому» историку объявить, приняв за основу гумилевские рекомендации, 1868-й годом рождения нового японского этноса? Тем более что именно в этом году произошла в Японии знаменитая реставрация Мэйдзи, в результате которой страна одним стремительным броском вырвалась из рамок многовековой изоляции и отсталости, уже через полвека разгромив великую европейскую державу — Россию, а еще полвека спустя бросив вызов великой заокеанской державе — Америке. На каком основании, спрашивается, сможем мы отказать Японии в пассионарном взрыве и, следовательно, в извержении биосферы именно на нее в XIX веке?


740
А. Л. ЯНОВ
Капризы биосферы
И это еще не все. Ведь читателю Гумилева остается совершенно непонятным странное поведение биосферы после XIV века. По какой, собственно, причине прекратила она вдруг свою «пассионарную» деятельность сразу после того, как извержение ее чудесным образом подарило «второе рождение» славянской Руси?
Конечно, биосфера непредсказуема. Но все-таки даже из таблицы, составленной для читателей самим Гумилевым, видно, что не было еще в истории случая ее, так сказать, простоя на протяжении шести веков — без единого взрыва этногенеза. Как раз напротив, если вести счет с VIII века до н. э., промежутки между извержениями сокращаются, а не увеличиваются. Если пять веков отделяют первый взрыв (Эллада) от второго (Персия), то лишь два отделяют предпоследний (монголы) от последнего (Россия). Кто же в этом случае поручится, что следующее извержение не подарит «второе рождение» ненавидимому Гумилевым Западу? Или, скажем, Китаю? Говорить ли об Африке, которую биосфера вообще по совершенно непонятным причинам игнорировала? Что станется тогда со статусом самого молодого из «суперэтносов», российского, возраст которого выступает у Гумилева как единственное его преимущество перед всем миром?
У читателя здесь выбор невелик. Либо что-то серьезно забарахлило в биосфере, если она не смогла за шесть столетий произвести ни одного нового «суперэтноса», либо Гумилев искусственно ее заблокировал — из «патриотических» соображений.
«Красно-белая» оппозиция
Итак, едва применили мы к гипотезе Гумилева самые элементарные требования, предъявляемые к любому научному открытию, как распалась она у нас под руками, оказавшись невообразимой смесью наукообразия, гигантомании и «патриотического» волюнтаризма. Чертовски жаль замечательно талантливого и эрудированного человека, так и не сумевшего представить свою гипотезу городу и миру, когда было еще время что-то исправить, что-то переделать, что-то передумать. Он стал, по сути, еще одной жертвой советской системы, искалечившей его, изолировав от мира. Политика таки достала его, как ни старался он от нее уклониться.
Остается, однако, другая грозная проблема. Почему за все эти годы никто в России не подверг его гипотезу элементарной


Учение Льва Гумилева
741
научной проверке, и в результате сейчас, в годы развала, она, по выражению «Литературной газеты», «пьянит страну»? Почему самые разные люди в сегодняшней России вдохновенно повторяют введенные ею термины, будь то «пассионар- ность» или «фаза надлома»? Почему «Наш современник» объявил Гумилева лидером «единственной серьезной исторической школы в России»? Почему книги его оказались бестселлерами? Какой потребности в растерзанной стране они отвечают? И как гипотеза его, сколь бы ни была она уязвимой в научном смысле, может быть использована в расколотой России, где оба борющихся не на жизнь, а на смерть политических лагеря, в особенности оппозиционный, отчаянно нуждаются в своих святых и пророках, мучениках и мудрецах, авторитетах и символах?
Ответы на большую часть этих вопросов, по-моему, очевидны. Есть глубокая внутренняя потребность в освященном авторитетом науки подтверждении, что у великой страны, корчащейся в муках очередного смутного времени, есть еще достойное будущее. Худо ли, хорошо ли, но Гумилев эту потребность удовлетворяет. Еще более очевидна потребность новой оппозиции, объединившей в своих рядах после августа «патриотов» и коммунистов, «белых» и «красных», — в общем идеологическом знамени.
В поисках идеологии
<.. .> Что нужно будет усвоить рядовому «красно-белому»? Что история работает против «загнивающего» Запада и на самый молодой в мире этнос. Ибо только мы сохранили еще безнадежно утраченную Западом пассионарность. Что, попросту говоря, «никаких контактов нам с латинами иметь не надо, так как они народ лукавый, лицемерный, вероломный, и притом не друзья Руси, а враги» (1,137). Или на ученом языке (для интеллигентов): «Как бы ни называть эти связи: культурными, экономическими, военными, они нарушают течение этногенеза... порождают химеры и зачинают антисистемы. Идеологические воздействия иного этноса на неподготовленных неофитов действуют подобно вирусам, инфекциям, наркотикам, массовому алкоголизму... губят целые этносы, не подготовленные к сопротивлению чужим завлекательным идеям» (8, 33). Хуже того, такие контакты с чуждыми этносами ведут «к демографической аннигиляции... только этнические руины остаются в регионах контакта» (5, 251).
И все это было бы освящено непререкаемым авторитетом большого ученого, притом своего, отечественного,


742
А. Л. ЯНОВ
а не чужеземного, сына божественной Анны Ахматовой, мученика сталинских лагерей, «патриотического» святого.
<...>
Блуждающий этнос
Я утверждал выше, что «учение Гумилева» может стать идеальным фундаментом российской «коричневой» идеологии, в которой так отчаянно нуждается Русская Новая Правая. Я думаю, читателю, в общем, ясно почему. Суммируем.
Во-первых, оно синтезирует <...> жесткий детерминизм с вполне волюнтаристской пассионарностью, снимая, таким образом, глубочайшее противоречие между идеологическими установками «красных» и «белых».
Во-вторых, оно подчеркивает именно то, что их объединяет, — ненависть к Западу и приоритет нации (этноса) над личностью: «Этнос как система неизмеримо грандиознее человека» (8, 102).
В-третьих, наконец, оно остерегает массы не только от каких бы то ни было контактов с Западом, но и от «химерической» свободы: «Этнос может... при столкновении с иным этносом образовать химеру и тем самым вступить в “полосу свободы” [при которой] возникает поведенческий синдром, сопровождаемый потребностью уничтожать природу и культуру...» (там же). Другими словами, свобода, для Гумилева тождественна анархии.
И все-таки чего-то в «учении Гумилева», как оно здесь изложено, очевидно, не хватает для полной «коричневости». В конце концов, ни одной уважающей себя «коричневой» идеологии не удавалось до сих пор обойтись без любезного «патриотическому» сердцу брутального антисемитизма. Как же обстоит с этим дело у Гумилева? Пусть читатель судит сам.
Прежде всего, Гумилев решительно отвергает общепринятую в современном мире концепцию единой иудео-христианской традиции в пользу ее средневековой предшественницы, утверждавшей, что «смысл Ветхого и смысл Нового заветов противоположны» (9, 106). Для него носители Ветхого завета, изгнанные с родины и рассеявшиеся по свету в поисках пристанища, оказываются самым чудовищным из произведений биосферы — «блуждающим этносом». Причем блуждать заставляют их вовсе не гонения. Как раз напротив: «Проникая в чуждую им этническую среду, [они] начинают ее деформировать. Не имея возможности вести полноценную жизнь в непривычном для них ландшафте, пришельцы начинают относиться


Учение Льва Гумилева
743
к нему потребительски. Проще говоря — жить за его счет. Устанавливая свою систему взаимоотношений, они принудительно навязывают ее аборигенам и практически превращают их в угнетаемое большинство» (10, 143).
Разумеется, евреям это не везде удается. Например, «власть и господство над народом халифата были для них недостижимы, так как пассионарность арабов и персов была выше еврейской. Поэтому евреи стали искать новую страну... и обрели ее в Хазарии» (9, 119), в низовьях Волги. (Впрочем, по другой версии, «маленькому хазарскому этносу... довелось испытать мощное вторжение еврейских мигрантов, бежавших в Хазарию из Персии и Византии» (10, 143), а вовсе не из арабского халифата.) Но откуда бы ни бежали в Хазарию евреи, окружающим народам добра от них ждать не приходилось. Ибо с момента, когда захватили они в ней «власть и господство», «Хазария — злой гений Древней Руси 1Х-Х веков» (10, 144).
Разумеется, была она «типичной этнической химерой», что не помешало ей, однако, «не только обложить Киев данью, но и заставить славяно-русов совершать походы на Византию, исконного врага иудео-хазар» (там же). На ту самую, заметьте, Византию, «которой суждено было дать нашей Родине свет Христианства» (10, 143).
Короче, вдруг обнаруживается, что, яростно отрицая татаро- монгольское иго над Древней Русью, Гумилев столь же страстно утверждает иго иудейское. Смысл этого ига сводился к тому, что «ценности Руси и жизни ее богатырей высасывал военно-торговый спрут Хазария, а потенциальные друзья византийцы... были превращены во врагов» (10, 144). Если учесть, что евреи не только «высасывали из Руси ее ценности и жизни ее богатырей», но повинны были в еще более черных делах («славянские земли в 1Х-Х веках стали для евреев источником рабов, подобно Африке ХУИ-Х1Х веков» (11, 163)), то нет ничего удивительного, что сокрушение «агрессивного иудаизма» оказалось для Руси делом жизни и смерти. «Чтобы выжить, славяно-руссам нужно было менять не только правителей, но и противников» (10, 144). Нечего и говорить, что «наши предки нашли для этого силы и мудрость» (там же). Святослав, князь Киевский, устроил тогдашним иудеям такой погром, что «вряд ли кто из побежденных остался в живых» (10, 148).
Другое дело, окажутся ли сегодняшние потомки достойными наследниками князя Святослава. Ведь «распад иудео-ха- зарской химеры» не покончил со зловещим «блуждающим этносом») только с восточными евреями, сбежавшими в Хазарию


744
А. Л. ЯНОВ
то ли из халифата, то ли из Византии. «Помимо них остались евреи, не потерявшие воли к борьбе и победе и нашедшие приют в Западной Европе» (10, 149). Как видим, несмотря на введение в игру биосферы, пассионарности и прочих ученых терминов, гипотеза Гумилева не так уж далеко ушла от выродившейся «русской идеи», чтоб не повеяло от нее чем-то родным на «русских патриотов»... <...>
Литература
1. Гумилев Л. «Меня называют евразийцем...». Беседу ведет журналист Андрей Писарев // Наш современник. 1991. № 1.
2. Климонтович Н. Рентабельность «тайной свободы» // Столица. 1992. № 25.
3. Гумилев Л. Апокрифический диалог // Нева. 1988. № 3.
4. Гумилев Л. Апокрифический диалог // Нева. 1988. № 4.
5. Gumilev L. Ethnogenesis and the Biosphere. M., 1990.
6. Гумилев Л. Эпоха Куликовской битвы // Огонек. 1980. № 36.
7. Гумилев Л. Н. Год рождения 1380 // Декоративное искусство СССР. 1980. № 12.
8. Гумилев Л., Панченко А. Диалог // «Чтобы свеча не погасла». Л., 1990.
9. Гумилев Л. Древняя Русь и Великая степь. М., 1989.
10. Гумилев Л. Князь Святослав Игоревич // Наш современник. 1991. № 7.
11. Гумилев Л. Князь Святослав Игоревич // Наш современник. 1991. Nq 8.


IV
Государственные и общественные деятели о значении наследия Л. Н. Гумилева для судеб евразийских народов


А. А. АКАЕВ
Единение евразийских народов
вокруг России — ключевой завет Л. Гумилева
На современный мир, подобно цунами, стремительно обрушиваются политические, экономические и природные катаклизмы. На этом тревожном фоне все ярче высвечивается фигура талантливого ученого и мыслителя Л. Гумилева, которому 1 октября 2012 года исполнилось бы 100 лет. Изучая многовековую турбулентную историю Евразии, он никогда не терял чувства оптимизма, великой веры в родную страну, ее высокую миссию на евразийском геополитическом пространстве. Как ученый Л. Гумилев значительно продвинул представление о евразийстве как идейном течении на стыке истории, философии, географии, геоэкономики .
Актуальность творческого наследия Л. Гумилева
Во второй половине XX века Л. Гумилев вошел в советскую историческую науку подобно ледоколу. Она была закрытой, догматизированной, организованной в строгом соответствии с предписанным КПСС курсом. Многотомниками по истории СССР и КПСС мало кто интересовался. Л. Гумилева же начали читать, интерес к его книгам стремительно рос, за ними выстраивались очереди. На выступлениях историка залы были набиты битком.
На первый взгляд могло показаться, что его труды, посвященные древней истории Евразии, мало сопряжены с современностью. Однако вдумчивый читатель сразу же понял, что именно в этих книгах впервые сделана попытка дать внятный
* Орлик И. Спасет ли Россию евразийская идея? // Мир перемен. 2009.
№ 4. С. 149-164.


748
А. А. АКАЕВ
ответ на жгучие вопросы: кто мы, откуда пришли и куда идем. Привлекало и то, что ученый писал об исторических событиях крупными мазками, ярко и доходчиво, не убивая интерес широкого круга читателя описаниями костей и черепов на местах древних захоронений. В исторических трудах Л. Гумилева ярко отражена выдающаяся роль древней Руси, которая стала потом Россией и как великая держава охватила своим благотворным влиянием гигантское пространство от Дуная и Черного моря на западе до Тихого океана на востоке, от Тянь-Шаня и Байкала на юге до Ледовитого океана на севере.
Л. Гумилев убедительно показал как рождался и, преодолевая выпавшие на его долю беды и испытания, креп русский этнос. Вступая в дружественные отношения с соседствующими народами, он в ходе исторического процесса обрел черты суперэтноса — уникального многонационального сообщества — и занял центральное место на евразийском континенте. Созданная на этой основе великая держава — Советский Союз — сыграла в XX в. решающую роль на критическом этапе мировой истории, связанную с победой над нацистской Германией. После распада СССР сформировавшийся в течение многих столетий суперэтнос не исчез с лица земли, как это произошло с народом хунну, древними тюрками, половцами и многими другими евразийскими племенами.
Об актуальности творческого наследия Л. Гумилева свидетельствуют многие факты современной жизни. Недавно в известинской «Неделе» было опубликовано интервью с российским журналистом Л. Парфеновым, известным либеральными взглядами. Он сетует на то, что «людей явно не отпускает советская эпоха», что ее «еще не списали в утиль», «никакого сложившегося государственного идеала не существует» и т. д.* В этой связи нельзя не вспомнить, что, придя в 1917 году к власти, большевики тоже хотели вытравить в стране остатки царизма (недаром в их гимне были слова «Мы наш, мы новый мир построим...»), пошли с этой целью на массовые репрессии. Не смыкаются ли в какой-то мере большевики и нынешние излишне ретивые либералы? Вряд ли Л. Парфенова поймут ветераны, люди старшего поколения, которых он торопится списать «в утиль».
Будь жив Л. Гумилев, он сказал бы, что речь идет о стойкости российского этнического менталитета, который
*Морозов Н. Старый Парфенов о главном — 2 (Интервью с Л. Парфе¬
новым) // Неделя. 2010. 3 нояб.


Единение евразийских народов вокруг России...
749
складывался веками. Непрерывность исторического сознания, связь времен — это залог стабильности мира, в котором мы живем. Не надо ныть, когда некоторые особенности такого сознания в чем-то не соответствуют взглядам нынешних либералов. Наоборот, их нужно использовать, терпеливо перестраивать. Убежден, что единство огромной многонациональной страны можно сохранить лишь в случае, если в основе этнического сознания российского народа будет лежать идеал великодержавности. Россия никогда не была и не станет в будущем заурядным государством, а россияне — покорным народом, смирившимся с историческими превратностями.
Евразийство
Л. Гумилева выделяла из среды советских историков его приверженность евразийству. В былые времена эта тема считалась белогвардейской и чуть ли не запретной. Во всяком случае, в советских энциклопедических изданиях, в том числе в Философской энциклопедии, для нее не нашлось места. В нынешние времена евразийство стало открытой темой, но последователи этого течения общественной мысли не всегда в чести.
Действительно, данная теория возникла после Октябрьской революции в кругах российской интеллектуальной эмиграции. В число отцов-основателей евразийства входят известные ученые Г. Вернадский, Н. Трубецкой и П. Савицкий*. Невозможно без воодушевления читать строки из Евразийского манифеста 1926 года: «Культура России не есть ни культура европейская, ни одна из азиатских, ни сумма или механическое сочетание из элементов той и другой. Она — совершенно особая, специфическая культура, обладающая не меньшей самоценностью и не меньшим историческим значением, чем европейские и азиатские. Ее надо противопоставить культурам Европы и Азии как срединную евразийскую культуру... Мы должны осознать себя евразийцами, чтобы осознать себя русскими»**.
Если проанализировать развитие этого учения с сегодняшних позиций, то легко увидеть, что Л. Гумилев сыграл ключевую роль в его утверждении и распространении. Он «оживил» теоретические тезисы, наполнил их реальным историческим содержанием, фигурами государственных деятелей и полководцев, выпуклыми картинами катаклизмов и тяжких бед,
*06 этом подробнее см.: Орлик И. Указ. соч.
**Цит. по: Демин В. Лев Гумилев. М., 2007. С. 217.


750
А. А. АКАЕВ
через которые евразийским народам пришлось пройти в борьбе с вражескими нашествиями и иноземным гнетом. Труды Л. Гумилева тем и интересны для широкого круга читателей, что, проникая в их научную суть, можно понять сокровенные чаяния наших пращуров, услышать исходящие из далеких веков конское ржание и топот копыт, почувствовать запах степной полыни, аромат речных долин и очарование гор...
Нет ни одного региона в мире, который не претерпел бы в древней и новой истории крупных невзгод и неурядиц, не обошелся бы без значительных жертв и материальных потерь. И все же история Евразии в этом контексте не имеет равных. Начиная с первых веков нашей эры, через ее территорию, особенно по путям, пролегавшим через Великую степь, неоднократно перекатывались гигантские разрушительные нашествия. В V веке гунны совершали набеги на земли Западной Римской империи. Их предводитель Аттила дошел с диким воинством до центра нынешней Франции, потерпев там поражение на Каталаунских полях (451 год).
В VII—VIII веках эстафету приняли древние тюрки. Чуть ли не первыми на их пути оказались киргизы. В конце VII века, спасаясь от губительных иноземных нашествий, их предки обосновались в Южной Сибири. Они возлагали надежды на то, что высокие Саянские горы и могучая река Енисей спасут от национальной беды. Им, однако, не суждено было сбыться. Войска Восточно-Тюркского каганата, пройдя по заснеженным горным тропам, нанесли предательский удар с тыла. В битве при Черни Сунга в верховьях Енисея в 711 году погибли многие сотни киргизских воинов. Можно считать, что судьба киргизов и народов, населявших Южную Сибирь, оказалась связанной издревле. В XIII веке произошло опустошительное монгольское нашествие под предводительством Чингисхана. Около трех веков его наследники держали в страхе огромную территорию от Желтого моря на востоке до Черного моря и Дуная на западе. Жертвой монгольского нашествия стали и русские земли. Евразия в XIV веке сполна хлебнула горя от грабительских походов Тамерлана.
В те времена Русь страдала не только от бедствий, исходящих с Востока, но и от экспансионистских устремлений Запада (Ливонский орден, немцы, Литва и т. д.) Многочисленные русские племена в силу их дислокации в самом центре континента неизбежно испытывали невзгоды и превратности исторической судьбы, их преодоление способствовало становлению стойкого русского характера.


Единение евразийских народов вокруг России...
751
Жизнеспособность и упорство русского народа, подобно сжатой пружине, проявились в том историческом реверсе, который произошел в XVI—XIX веках и завершился в конечном счете собиранием евразийских земель под русским протекторатом. Л. Гумилев назвал это путем «От Руси к России». Возникла огромная держава, ее мощь была приумножена в советские времена. Укрепление дружбы народов стало неоспоримым достижением советской власти. Свидетельством тому послужила победа над нацизмом в Великой Отечественной войне. Без крепкой дружбы народов она не была бы возможна*. Можно с уверенностью сказать, что Евразия как континент осознала единство в результате объединительных действий России.
Полагаю, что внешняя политика современной России должна все больше поворачиваться в сторону Востока. Будучи в недавнем прошлом непосредственным участником учреждения таких межгосударственных объединений, как Содружество Независимых Государств (СНГ), Шанхайская организация сотрудничества (ШОС), Евразийское экономическое сообщество (ЕврАзЭС) и др., и продолжая пристально наблюдать за их деятельностью, отчетливо вижу как нарастает авторитет России в Евразии. В июле 2000 года мы вместе с В. Путиным как президенты подписали в Кремле Декларацию о вечной дружбе, союзничестве и партнерстве между Россией и Киргизией. Вечная дружба народов — ориентир, завещанный нашими евразийскими пращурами. Убежден, чем прочнее позиции России на Востоке, тем она становится ценнее и на Западе.
В 2009 году вышла книга Л. Шевцовой «Одинокая держава»**. Ее лейтмотив — почему Россия не стала Западом и почему ей трудно с Западом. Я всегда считал, что Россия вкупе с окружающим евразийским пространством — это самостоятельная цивилизационная общность, равновеликая по своей значимости Западу. Она никогда не подлаживалась угодливо под чужеземные ценности. В нынешних условиях Западу было бы лучше задуматься, почему ему трудно с Москвой.
У гордого орла, изображенного на российском гербе, две головы. Одна в течение многих веков смотрит в сторону Востока. Это один из краеугольных камней евразийской концепции Л. Гумилева.
* Акаев А. Без крепкой дружбы народов не было бы Победы // Геополитика и безопасность. 2010. № 1.
“Шевцова Л. Одинокая держава. Почему Россия не стала Западом и почему России трудно с Западом. М., 2009.


752
А. А. АКАЕВ
Объединиться, чтобы не исчезнуть...
Историк с болью воспринял распад Советского Союза. Рухнула великая держава, олицетворявшая в глазах ученого евразийскую государственную идею. Глубоко символично, что вместе с этой державой ушел из жизни и Лев Гумилев...
Как проницательный историк он хорошо видел издержки перестройки, угрозы российской государственности, исходящие как изнутри, так и извне. Беспокоили его, конечно, не пустые полки в магазинах. Пройдя через тюрьмы и лагеря, Л. Гумилев знавал в жизни времена и похуже. Главную тревогу ученого вызывали сепаратистские настроения в Прибалтике, начавшиеся на окраинах Союза кровавые межнациональные конфликты (Сумгаит, Нагорный Карабах, Приднестровье, Ферганская долина и т. д.). Раны, наносимые ими, грозили разрушительными последствиями для судьбы всего советского народа как евразийского суперэтноса.
В стремлении более выпукло отразить ход гумилевских мыслей сделаю небольшое отступление. Евразийство, единение, дружба народов, другие подобные понятия относятся к сфере метафизики. Для перевода их в земную систему координат, наполнения конкретным содержанием необходимо опираться на адекватную систему политических (геополитических), экономических, социальных и культурных институций. В ходе многовековой исторической практики государство оказалось, пожалуй, наиболее оптимальной из них. В рамках Российской империи и ее исторического преемника Советского Союза смог сложиться евразийский суперэтнос, скрепленный не только государственными границами и принуждением со стороны властей к межэтническому сожительству, но и коллективными заботами народов по обустройству Общего дома, его защите от внешних посягательств. Многовековая жизнь на единой земле, кровные связи, совместно пролитая кровь в борьбе с иноземными нашествиями и поныне служат знаками евразийского единения.
Если следовать идеям Л. Гумилева, развал Советского Союза не привел к распаду сформировавшегося суперэтноса. Великие державы (империи) могут возникать и исчезать. Это не означает, что вместе с ними растворяются и уходят в небытие входящие в их состав этносы. Во многих случаях в историческом плане, как считал Л. Гумилев, они оказываются более жизнеспособными, чем государства. Институции, в рамках которых этносы способны существовать и развиваться, могут носить не только форму государства в традиционном понимании.


Единение евразийских народов вокруг России...
753
Л. Гумилев не абсолютизировал его роль в этногенезе. Историческая практика знает и другие институции, способные служить межэтнической комплиментарности — ассоциации, союзы, сообщества, содружества и т. д. В изменившихся после распада Союза условиях охранительную миссию для евразийского суперэтноса может обеспечить, например, СНГ как четко оформленное многонациональное сообщество, в центре которого находится Россия.
Характерно, что в идеологических схватках вокруг него наибольшей активностью отличаются те силы, которые во многом предопределили трагическую судьбу Союза. Вслед за СССР пытаются, похоже, утопить и Содружество. Способны ли эти силы осуществить геростратовские дезинтеграционные намерения? Придерживаюсь убеждения, что нынешние трудности в деятельности СНГ — это не свидетельство его обреченности. Вместе с входящими в состав Содружества странами оно проходит тяжелый период становления. В историческом плане двадцать лет — слишком короткий срок, чтобы можно было увидеть конечный результат в развитии и отдельных постсоветских стран, и образованного ими СНГ.
Выбор пути происходит в острой борьбе. Закономерности, предопределяющие поведение «человейника» как социальной системы, будучи объективными, носят универсальный характер. Разумеется, они полностью применимы и к постсоветскому пространству. Среди них на первое место, бесспорно, выходят природно-географические и исторические аспекты общественного бытия, духовные, культурные, межэтнические, межрегиональные и тому подобные общественные связи. Все окт проявляются в диалектическом единстве, в сложном мозаичном сочетании и переплетении.
Каждому из народов, ныне именуемых постсоветскими, судьба навечно определила собственный ареал обитания на древней земле Евразии. Наши предшественники веками обживали и лелеяли ее, оставив нам в наследство. Другой у нас нет и не будет. Не обходилось без трений и конфликтов. Но нормы добрососедства, которыми руководствовались предки, всегда одерживали верх. Если бы этого не было, то не существовало бы, например, многонациональной Центральной Азии в ее нынешнем виде. То же относится и к России.
Не могу не отметить еще одно обстоятельство. Почти двадцати летний период после распада СССР преподал поучительные уроки. Надежды лидеров некоторых постсоветских стран на равноправное вхождение в европейские экономико-


754
А. А. АКАЕВ
политические структуры и НАТО оказались миражом. После нынешнего мирового финансового кризиса стало очевидно, что путь в Евросоюз для них перекрыт. Членство же в НАТО, будь оно осуществимым, привело бы жаждущих того постсоветских стран к большим потерям, чем выгодам. Страны Центральной Азии в силу их географического положения такого выбора вообще не имеют. На Западе Россию и ее ближних соседей извечно считают цивилизационно чужими. Для постсоветских стран не остается иной альтернативы, кроме объединения усилий на том геополитическом пространстве, которое сложилось веками на территории Евразии.
В последнее время открылись некоторые позитивные перспективы для СНГ. Постсоветские «страны хотят иметь страховку на случай очередного возможного краха. Их желание держаться в шторм у большого корабля в этих условиях вполне понятно»*. «Большой корабль» — это СНГ и Россия. Насколько я понимаю, деловые круги постсоветских стран в предстоящие годы, встречая трудности на других азимутах, будут испытывать тяготение к взаимодействию в рамках СНГ. В стремлении к извлечению прибыли они постараются сами позаботиться о своих интересах и преодолеть препятствия, возводимые недальновидными политиками.
Другое дело, когда речь идет о гуманитарном сотрудничестве, о «человеческом капитале». Наблюдающийся в последние годы значительный рост миграционных потоков, направленных, прежде всего, в сторону России и приводящих к вымыванию в некоторых странах Содружества наиболее образованной и дееспособной части населения, не дает полезной отдачи никому из участников этого процесса. Из России и других стран СНГ в сторону Запада, как известно, идет крупный отток наиболее образованных людей. В университетах и научных центрах США и других западных стран привычной стала русская речь, возросло число нобелевских лауреатов среди ученых российского происхождения. В то время как на постсоветском пространстве миграционный поток, наоборот, используется, прежде всего, в качестве источника грубой рабочей силы.
В нынешних условиях на первый план выходит интеллектуализация миграционных процессов в рамках СНГ. Университетское образование в странах-членах должно, как представляется, быть одинаково открытым для молодежи
* Осипова О. От единства к взаимодействию // Независимая газета.
2010. 26 окт.


Единение евразийских народов вокруг России...
755
из всех стран Содружества. Это особенно относится к России, финансовые возможности которой позволяют реализовать этот принцип. И, конечно же, еще более остро ощущается необходимость повышения активности в распространении русского языка в мире. Затраты на это окупятся сторицей.
Утверждение принципов евразийства в духе заветов Л. Гумилева требует активных целенаправленных действий со стороны всех сил, заинтересованных в судьбе континента как пространства, где издревле жили наши предки, которое в последующие столетия будут населять потомки. СНГ предоставляет широкое поле деятельности для реализации общих чаяний. Именно эту перспективу видел великий провидец и мыслитель Л. Гумилев. Потому подобно набату и поныне звучит его призыв: «Объединиться, чтобы не исчезнуть»*.
Идеи пассионарности
Сразу же заявляю, что принадлежу к числу искренних приверженцев идей Л. Гумилева о пассионарности. Исследователь вспоминал, что эта концепция возникла как творческое озарение во время пребывания в тюремной камере. Молодой ученый, будучи политзаключенным, провел в застенках четырнадцать лет, в отрыве от научной среды. Лишь выйдя из тюрьмы уже в немолодом возрасте, он смог продолжить исследования. Соприкоснувшись с творческим озарением Л. Гумилева и вникнув как физик в его идеи, я отчетливо осознал, что в силу условий, в которых ученый в те годы находился, он не имел возможности при создании концепции этногенеза опираться на новейшие достижения в естественных науках. Теория систем в ее современном понимании в те годы была еще в зачаточном состоянии, а теории диссипативных структур, честь разработки которой принадлежит бельгийскому физику русского происхождения, лауреату Нобелевской премии И. Пригожину, вообще не существовало.
Можно лишь поразиться уникальной научной интуиции Л. Гумилева. Дело в том, что концепция пассионарности в отношении этногенеза хорошо сопрягается с современной теорией систем применительно к крупным социальным общностям. Более семидесяти лет назад молодой ученый сумел увидеть, что в основе развития этносов как открытых биосоциальных общностей лежат нелинейные закономерности, приводящие
* Гумилев Л. Объединиться, чтобы не исчезнуть // Час пик. 1991. № 2.


756
А. А. АКАЕВ
к возникновению в этом процессе явлений цикличности. Тому свидетельством служит хорошо известная «кривая Гумилева», описывающая закономерности этногенеза в свете идей пассио- нарности. Переводя на современный научный язык в духе теории И. Пригожина, этносы (как их понимал историк) можно рассматривать в качестве открытых диссипативных систем с имманентно присущими им явлениями самоорганизации, обеспечивающими их переход в новое состояние путем бифуркаций. Вспомним выражение Л. Гумилева «конец и вновь начало».
Развивая идеи пассионарности и не имея при этом возможности опираться на систему современных научных знаний, исследователь был вынужден использовать объяснения о внеземном происхождении этнической энергии, исходящей будто бы из неких космических источников. С моей точки зрения, обоснование происходящих в нашем мире процессов, связанных с человеческой деятельностью, надо искать в земных причинах, не прибегая к объяснениям идеалистического характера. Пассионарность необходимо заземлить и очеловечить — в этом суть моего подхода*. Ее истоки я вижу в сочетании таких факторов, как:
• выдвижение в ходе исторического процесса пассионарных личностей, ставящих перед собой возвышенные цели;
• политическая воля пассионарных лидеров, направленная на коренные перемены;
• формирование идейной базы, способной поднять массы на борьбу за радикальное переустройство общественной жизни (по К. Марксу: «Идеи становятся материальной силой, когда они овладевают массами»).
Прослеживая крутые повороты в истории человечества и национальной истории отдельных крупных стран, легко увидеть, что указанные факторы зачастую играли определяющую роль. Исторической наукой признается роль личности в истории. Это соответствует концепции о пассионарных лидерах. Они не материализуются из космоса, а рождаются на Земле.
В общественных науках во второй половине прошлого века вспыхнул интерес к проблеме мировых (локальных) цивилизаций в том ключе, в каком они толкуются в трудах выдающегося английского историка А. Тойнби**. Этот интерес приобрел взрывообразный характер после появления знаменитой книги
*См., например: Акаев А. Киргизская государственность и народный
эпос. Гл. XVII. Пассионарность глазами физика. Бишкек, 2008.
"Тойнби А. Постижение истории. М., 2001.


Единение евразийских народов вокруг России...
757
С. 	Хантингтона*, в которой, по сути, предсказано разрастание губительного для судеб человечества конфликта между исламской и западной цивилизациями. В этом свете большое значение имеет происхождение мировых цивилизаций. Применение гумилевских идей о пассионарности к их генезису считаю вполне корректным, способным описать этот процесс с большей полнотой по сравнению с иными теориями. Это я попытался сделать в одной из своих книг**. Как известно, многие исследователи мировых цивилизаций видят консолидирующую их основу в воздействии мировых религий, возникновение и утверждение которых в жизни человечества, с исторической точки зрения, связывается с появлением личностей, наделенных Божественным даром.
Склоняюсь к мнению о том, что зарождение мировых религий, с которыми преимущественно связывается возникновение и развитие мировых цивилизаций, опиралось на пассионарные личности, способные нести в массы вдохновляющие идеи в виде соответствующих вероучений. Они смогли привлечь миллионы последователей, дав гигантский толчок распространению проповедовавшихся ими религиозных вероучений во всем мире.
Труды Л. Гумилева «Этногенез и биосфера Земли», «Конец и вновь начало», «Древняя Русь и Великая степь» и др., где обосновывались и развивались теория этногенеза и идея пассионарности, поражают широтой исторического охвата, глубиной подхода и необыкновенной эрудицией ученого. За период с XVIII в. до н. э. до XIII в. н. э. Л. Гумилев выделил сорок индивидуальных историй этногенеза, охвативших огромные географические пространства. В этой многовековой череде каждый ученый вправе выделить наиболее близкие ему по духу события. Изучая как исследователь двадцатидвухвековую историю киргизской государственности, я пришел к выводу, что и в ней были времена, заслуживающие отнесения к числу пассионарных взлетов.
Возьмем, например, период борьбы против уйгурского господства. В 840 году начался Великий поход киргизов против угнетателей. Пассионарная энергия немногочисленного киргизского этноса позволила сокрушить уйгурское воинство. В составе киргизских владений оказались тогда земли
*Huntington S. The Clash of Civilizations and the Remaking of World Order. New York. 1996.
** Акаев А. Думая о будущем с оптимизмом. Размышления о внешней политике и мироустройстве. М., 2004.


758
А. А. АКАЕВ
от Иссык-Куля и Семиречья на западе до Байкала на востоке, а на юге — до Великой Китайской стены. Киргизские каганы того времени, вступив в контакт с китайскими императорами Танской династии, удостоились от них высокого почитания. Однако сил киргизов было явно недостаточно для управления попавшей под их контроль огромной территорией. Уже в первой четверти X в. они были вынуждены вернуться в ареал привычного проживания. Этот период, похоже, стал основой при выстраивании остродраматичной сюжетной линии в нашем героическом эпосе «Манас».
Богатейшую основу для изучения прошлого в свете гумилевских идей пассионарности дает многовековая история России. Давний интерес к российской истории привел меня к временам Александра Невского и Дмитрия Донского. Русский народ столкнулся тогда со смертельными опасностями. Шведы и немецкие рыцари на Западе, а также монгольские полчища Чингисхана на Востоке угрожали самому существованию славянских племен. Этим экспансионистским устремлениям не суждено было сбыться только потому, что русские люди, раздробленные до того на враждовавшие между собой многочисленные княжеские и боярские уделы, сумели преодолеть рознь. Из их среды выделились яркие пассионарные лидеры, наделенные сильной политической волей, призвавшие сородичей подняться на борьбу с чужеземным гнетом.
Это особенно проявилось в знаменитой битве 1380 года. Как писал Л. Гумилев: «Русский этнос родился на Куликовом поле, на тесной, затянутой перелеском и болотцем площадке, размером не более 30 квадратных километров, откуда вышла горстка новых русских, родоначальников этноса, который живет и поныне». И далее: «8 сентября 1380 года на Куликовом поле сражались уже не владимирцы, москвичи, суздальцы, тверичи, смоляне. Не представители разобщенных междоусобицей княжеств, но русские, великороссы, совершено осознанно шедшие защищать свой мир и свое Отечество»*. Если трактовать события той поры с позиций универсального эволюционизма в духе идей И. Пригожина, то из хаоса, существовавшего в ту эпоху на русской земле, в результате бифуркации родился новый в качественном отношении великорусский этнос.
Мощный взлет народной пассионарности я усматриваю и в событиях, связанных с победой советского народа в Великой Отечественной войне. Из той войны страна вышла в новом
* Гумилев Л. Год рождения 1380//Декоративное искусство. 1980. № 12.


Единение евразийских народов вокруг России...
759
качестве супердержавы, способной оказывать решающее влияние на ход мировой истории. Народы же, входившие в состав Союза, обрели, если использовать гумилевскую терминологию, статус суперэтноса.
Мне кажется, что на современном этапе в постсоветской России сложились предпосылки для нового пассионарного взлета. Они опираются на политическую волю российских лидеров, на воодушевляющие идеи демократизации и модернизации, которые они предложили обществу. Это вызывает удовлетворение и вселяет надежду.
А было ли иго?
Изучая творчество Л. Гумилева, я всегда поражался тому, что он, будучи истинно русским человеком, испытывал глубокие внутренние симпатии к народам, обитавшим на востоке Евразии. Это в полной мере относится и к его позиции в отношении монгольского нашествия в XIII в. на Русь. «Ни о каком монгольском завоевании Руси не было и речи, — писал Л. Гумилев. — Гарнизонов монголы не оставили, своей постоянной власти и не думали устанавливать. С окончанием похода Батый ушел на Волгу, где основал свою ставку — город Сарай. Фактически хан ограничился разрушением тех городов, которые, находясь на пути войска, отказались замириться с монголами и начали вооруженное сопротивление»*. Подход Л. Гумилева перекликался с точкой зрения Н. Карамзина, который в свое время писал: «Москва обязана своим величием Ханам»**.
Так где же правда, было иго или его не было? Правда — это, как говорится, еще не истина, она относительна. В этой связи не могу не поделиться следующими мыслями. Времена тогда были суровыми, не обходилось без крови и жертв. Действия монголов не стали исключением. Хорошего ига никогда не было и по определению быть не могло. Иго — это несвобода. В понятии «несвобода» есть множество градаций, начиная от рабства и массовых репрессий и кончая более мягкими уровнями давления на свободу народов и наступления на права человека. Вряд ли можно оспорить, что гитлеризм на оккупированных нацистами территориях относился к наивысшей градации несвободы,
* Гумилев Л. Н. От Руси к России. Очерки по русской истории. М., 1996. С. 132.
” Карамзин Н. М. История государства Российского. Т. IV. СПб., 1819. С. 214.


760
А. А. АКАЕВ
равнозначной рабству. На этом фоне монгольское иго выглядит более мягким. Добавлю, что былые действия англосаксонских завоевателей в Северной Америке, направленные на геноцид индейцев, выглядят куда зловеще, чем действия Золотой Орды на контролируемой ею территории.
Развивая применительно к монгольскому господству на Руси мысль «иго — несвобода», я в умозрительном плане думаю о положении людей в современном государстве. Режим подчинения граждан законам и иным государственным ограничениям, в том числе в странах с признанной демократией, вряд ли правомерно рассматривать как состояние свободы. Гражданское послушание требованиям государства трактуется в философском плане как осознанная необходимость.
По оценкам Л. Гумилева, отношения русских и монголов строились не на репрессивной основе подчинения первых вторым, вытекающего из режима оккупации, а на основе явления, которое в теории этногенеза называется «симбиоз». Монголы были веротерпимы, не насаждали религии, а налагаемая на население дань не была чрезмерной. Но самое главное, как считал Л. Гумилев, состоит в том, что монгольское пребывание на территории Московии спасло Русь от губительных угроз, исходящих с Запада. Победу Александра Невского над тевтонскими рыцарями обеспечило и то, что тылы русского воинства защищались монголами. Вместе с тем и Европа того времени была спасена Россией, выступавшей в роли буфера от монгольского нашествия. Об этом европейцам следовало бы помнить.
В целом же монголы в те далекие времена стянули евразийское пространство вокруг России, дали полезный толчок межэтническому перемешиванию, взаимообогащению культур, ознакомлению народов, разделенных до того тысячами километров, с национальными обычаями и традициями друг друга. Для удельных русских князей Золотая Орда в какой-то мере стала начальной школой государственности. Похоже, что евразийский суперэтнос при центральном положении России именно оттуда ведет свой отсчет. Эта мысль четко прослеживается в трудах Л. Гумилева.
Гуманистическая миссия России
Еще двадцать лет назад более полутора сотен различных наций и народностей жили и развивались в составе единого советского государства. Развал СССР, в какой бы системе


Единение евразийских народов вокруг России...
761
политических координат ни рассматривать его, стал крупнейшей геополитической катастрофой XX века, прошелся тяжелым катком по народным и человеческим судьбам. В те годы, когда западные и восточные немцы объединялись в единое государство, десятки миллионов россиян оказались разделенными, попали в геополитическую центрифугу. Однако политикогосударственный распад нашей общей, еще недавно великой державы не означает дезинтеграции общего духовного пространства. На евразийской земле под крылом России органично сложилось сообщество народов, извечно связанных жизнью на единой территории, общей исторической судьбой, взаимопереплетением чисто человеческих и во многом родственных отношений. Известный историк-советолог Н. Верт дал точное и емкое определение той общности, которую представлял собой советский народ. Он назвал ее «социумом общей судьбы»*.
У духовных связей нет пределов, подобных межгосударственным границам. Они заложены в человеческом менталитете, идут от сердца к сердцу, от души к душе. Это далеко не эфемерное явление. По прочности узы извечной дружбы на уровне человеческих сообществ стоят намного выше, чем союзнические связи в рамках некоторых военно-политических альянсов.
225 лет назад киргизские племена в Ала-Тоо (так киргизы часто называют свою землю) столкнулись со зловещей внешней угрозой со стороны кокандских правителей. Речь шла о выживании народа, его изгнании со своих земель. В поисках выхода наиболее авторитетный среди соплеменников правитель Атаке- бий принял решение обратиться за помощью к России. В Санкт- Петербург к императрице Екатерине Великой в 1785 году была направлена дипломатическая миссия с просьбой принять киргизов в российское подданство. Государыня с почетом встретила послов Абдрахмана Кулакова и Шергазы и предоставила им заверения в полной поддержке. Сигнал из Санкт-Петербурга надолго охладил горячие головы любителей поживиться за счет киргизских земель.
На пару лет раньше, чем это сделали киргизы, в 1783 году с просьбой о переходе Грузии под российское покровительство обратился грузинский царь Ираклий II. Георгиевский трактат спас Грузию, обеспечил ее национальное выживание. Не откликнись тогда Россия на эту просьбу, в каком царстве-государстве пребывал бы ныне грузинский народ? Предыдущие правители этого закавказского государства были намного
'Верт Н. История советского государства. М., 1994. С. 171.


762
А. А. АКАЕВ
мудрее нынешнего проамериканского наместника, сумевшего в условиях независимости поссориться с Москвой.
Легендарной славой в советские времена пользовалась лен- коранская земля в Азербайджане. Она и ныне считается национальной жемчужиной. В 1795 году хан Мир-Мустафа в связи с нависающей внешней угрозой обратился к России с просьбой о помощи. По Туркманчайскому договору 1828 года Талышское ханство было принято под российский протекторат. В Азербайджане по-доброму помнят об этом ключевом событии в двусторонних отношениях с Россией.
В XVII веке в критическое состояние попала Украина. Притязания со стороны западного соседа грозили выживанию нации. Легендарный гетман Б. Хмельницкий, движимый заботой о народе, принял решение, которое на века обеспечило безопасность страны. 8 января 1654 года на Переяславской раде было провозглашено воссоединение Украины и России.
Добровольно ушли под защиту России казахи, в течение многих веков страдавшие от агрессивных поползновений, сопровождавшихся массовой резней, со стороны джунгар. Глубоко убежден, что при отсутствии на евразийском пространстве в былые века столь мощного, сдерживающего, стабилизирующего фактора, как Россия, вряд ли многие из нынешних государств получили бы право на существование. Скорее всего, люди на этом пространстве говорили бы на других языках, пели чужеземные гимны, поднимали иные флаги.
И в новую демократическую эпоху два десятилетия назад наши народы вошли при поддержке России. Москва согласилась на кардинальное решение, убедившись в их способности самостоятельно выстраивать жизнь. Распад союзной державы носил цивилизованный характер только потому, что Россия проявила подлинную заботу о партнерах, связанных веками общей судьбой. А ведь могло быть и по-другому...
Считаю, что приход России в Центральную Азию в XIX веке был, по сути, предопределен характером повсеместно происходивших тогда на международной арене процессов, связанных с участием великих держав в территориальном разделе мира на зоны влияния. Не приди Россия, появилась бы, скорее всего, Великобритания, если бы ей тогда удалось уйти от поражения в Афганистане. Выступая во внешнем плане в роли колонизатора, Россия в то же время спасла регион от саморазрушения. Уместно в этой связи напомнить о том, что однажды сказал великий писатель и мыслитель Ч. Айтматов: «Порой наши национальные ура-патриоты берутся разглагольствовать о том, что


Единение евразийских народов вокруг России...
763
Москва нас поработила. Я им всегда отвечаю: спасибо скажите, что так случилось, иначе мы были бы не лучше Афганистана». Мощный взлет союзных республик обеспечивался многие годы за счет РСФСР, темпы социально-экономического развития которой порой отставали от некоторых окраинных, особенно азиатских, республик Союза. О какой же колонизации со стороны Москвы можно в этих условиях говорить?
Добавлю еще один тезис: «История России действительно уникальна хотя бы тем, что за многие века совместного существования, полного суровых испытаний, ни один этнический тип не исчез с лица земли, ни один народ не был уничтожен, не погиб в бурных водоворотах истории. Российское этническое разнообразие неуклонно возрастало и продолжает возрастать»*.
Трудно представить будущее Евразии без восстановления влияния России на том обжитом в течение веков с ее помощью пространстве, которое ныне носит название постсоветского. Нельзя даже мысленно допускать исчезновения СНГ как объединительного фактора, способного возродить на новой основе многовековые связи наших народов.
В более широком плане мои надежды связаны с созидательным потенциалом ШОС. В ее рамках закладывается модель широкого взаимовыгодного межгосударственного сотрудничества, к которой рано или поздно придет весь мир. Интересы России и Китая в этой организации гармонично сочетаются**. Членство в ШОС приумножает российский потенциал и повышает роль Москвы и в евразийских, и в глобальных делах.
В нынешних условиях впору задуматься: каким представляется будущее России и соседних народов, отделенных друг от друга после распада СССР государственными границами? Еще раз повторю те мысли, которых придерживался Л. Гумилев. За последние два века вокруг России возникла общность, которую можно назвать евразийским суперэтносом, органично вобравшим в себя в качестве составных элементов сотни отдельных этносов. Глубинные факторы, связанные с географическим положением нашего общего региона, его историей, менталитетом людей, особенностями их культуры, национальными традициями и обычаями, вековыми межнациональными связями и дружбой, и в изменившихся условиях одержат верх. Не надо
* Шаповалов В. Истоки и смысл российской цивилизации. М., 2003.
С. 97.
"Акаев А. Глобализация и евразийская безопасность // Геополитика
и безопасность. 2009. № 2-3.


764
А. А. АКАЕВ
торопиться хоронить СНГ и другие межгосударственные объединения. Закономерности общественного бытия неодолимы. Они проявятся. И это время не за горами.
■*"*"*■
Уверен, что в ознаменование 100-летия со дня рождения Л. Гумилева, миллионы россиян, государственное руководство России проявят должное внимание к памяти выдающегося ученого, мыслителя, истинного патриота, посвятившего все творчество служению родной стране и защищавшего ее на фронтах Великой Отечественной войны. Убежден, что это событие будет широко отмечаться и в других евразийских странах, особенно тех, история которых связана с тюркскими корнями. Ученый- подвижник был подлинным «певцом Евразии». Он много сделал для возвеличивания многовековой истории континента и населяющих его пассионарных народов. Забывать об этом нельзя.


А. А. АКАЕВ
Дмитрий Лихачев и Лев Гумилев: сопряжение судеб
В плеяде самых светлых личностей в российской общественной жизни, которые в конце истекшего века определяли духовную атмосферу в нашей единой тогда великой стране, имена Дмитрия Лихачева и Льва Гумилева по праву стоят рядом. Оба сполна хлебнули лиха в сталинские времена: один прошел через четыре года Соловецких лагерей, другой — через четырнадцать лет ГУЛАГа. Но ни тот, ни другой не были сломлены. Удивительными были их творческая, гражданская и политическая страстность, подвижническое служение науке и своему народу.
...В моей памяти особо встает дата 12 марта 1990 года. В тот день я как депутат от Кыргызстана участвовал в работе внеочередного Съезда народных депутатов СССР. Предстояло избрать президента страны. Рядившихся в тогу «властителей дум» на съезде было немало. Среди представителей знаменитой тогда межрегиональной депутатской группы выделялся Андрей Сахаров. Тянули в разные стороны. С первого захода кандидатура М. Горбачева не прошла. Его авторитет к тому времени заметно пошатнулся. По существу положение спас своим призывом в поддержку М. Горбачева седовласый корифей из Ленинграда. Имя Д. Лихачева тогда знала и почитала вся страна, равного ему по моральному авторитету в Союзе не было.
Вспоминая спустя двадцать с лишним лет о стремительно ухудшавшемся положении дел в Союзе, отчетливо понимаю, что Д. Лихачева как гениального провидца главным образом беспокоила не фатальная участь советских правителей, а надвигавшаяся на великую страну беда, судьба народов, которые извечно жили на единой земле, испытывали общие великие взлеты и исторические невзгоды, кровно и духовно сроднились.


766
А. А. АКАЕВ
Такими же заботами жил тогда и Л. Гумилев. Он был далек от кремлевских, парламентских и иных общественных высот, государство не баловало его наградами. Но своей научной деятельностью по проблемам древней истории Евразии он был человечески и творчески близок к Д. Лихачеву, посвятившему свою жизнь изучению духовных проблем Древней Руси. Из тупика, в который Л. Гумилева в 70—80-е годы истекшего века загнали его академические противники и идеологические фарисеи, ученый смог выйти лишь при активной поддержке со стороны Д. Лихачева, проявившего подлинное гражданское мужество при защите своего собрата по науке. Окрепнув при такой поддержке, Л. Гумилев дальше стремительно зашагал сам. А когда великая держава предстала перед критическим испытанием, лихаческо-гумилевское творческое сопряжение дополнилось их гражданским сопряжением.
Научное братство
И Д. Лихачев и Л. Гумилев, как известно, занимались преимущественно древней историей. Первый — духовными проблемами Древней Руси, второй — «седыми временами» Евразии. Вводя свои труды в общий исторический контекст в свете неразрывной связи времен, они мастерски перебрасывали мостик из древности к современности. Оба исходили из того, что на мощных древних корнях произрастает могучее живое древо нашей современной жизни.
Перечитывая лихачевские исследования в нынешних условиях, когда возникли трения в известном славянском треугольнике, невозможно без душевного волнения воспринимать мысли великого ученого о Древней Руси как матери трех братских народов. Их издревле связывает общая пуповина. Лучше раньше чем позже, чтобы братья-одноутробники снова по-родственному сошлись за общим столом. Призывы же Л. Гумилева к единению евразийских народов вокруг России исходили с другого — восточного азимута. В свете Гумилевских трудов по истории Евразии ярко высветилась выдающаяся роль древней Руси, которая стала потом Россией и как великая держава охватила своим благотворным влиянием гигантское пространство от Дуная и Черного моря на западе — до Тихого океана на востоке, от Тянь-Шаня и Байкала на юге — до Северного Ледовитого океана на севере. Л. Гумилев убедительно показал, как рождался и, преодолевая выпавшие на его долю беды и испытания, креп русский этнос. Вступая в дружественные


Дмитрий Лихачев и Лев Гумилев...
767
отношения с соседствующими этносами, он в ходе исторического процесса обрел черты Суперэтноса — уникального многонационального сообщества и занял центральное место на евразийском континенте.
После выхода Л. Гумилева из лагерей и политической реабилитации его самого и его прославленных родителей для 45-летнего ученого наступила возможность активной исследовательской деятельности. Он пишет знаменитые книги «Древние тюрки» и «Хунну», защищает докторскую диссертацию. Подлинным творческим взлетом той поры оказалась гумилевская книга «Этногенез и атмосфера Земли». Депонированная вначале в качестве рукописи в научной библиотеке она поляризовала историческую науку, а в официальных кругах была воспринята как вызов партийной идеологии. В 1980 году по решению Президиума АН СССР на публикацию трудов Л. Гумилева был наложен продолжавшийся почти шесть лет административный запрет, дело доходило до его открытой травли. Именно в этой казавшейся многим безвыходной ситуации в защиту Л. Гумилева смело выступил Д. Лихачев. Он вместе с бывшим тогда членом-корреспондентом, а ныне академиком В. Яниным и другими соратниками обратился с большим аргументированным письмом в ЦК КПСС с требованием снять табу на публикацию трудов Л. Гумилева. Под давлением научной общественности ЦК КПСС был вынужден отступить. С тех пор основные труды Л. Гумилева получили право на выход в свет. И читательская реакция не заставила себя ждать. Помню, что залы, где выступал Л. Гумилев, заполнялись битком. За его книгами выстраивались очереди. И до сих пор перед полками с трудами Л. Гумилева в больших книжных магазинах толпятся люди.
Гумилевская книга «Этногенез и биосфера Земли» до сих пор находится в центре внимания. Ее первое издание сопровождалось рецензией Д. Лихачева. Он писал: «Книга Л. Н. Гумилева «Этногенез и биосфера Земли», в которой дается систематическое изложение представлений ученого об этносе как связующем звене между природой и человеком, уже более десяти лет привлекает пристальное внимание самого широкого читателя. Причина тому — необычайная постановка проблемы, широта обобщения огромного фактического материала всемирной истории и географии, необычайная эрудиция автора, соединение исторического, географического и биологического взглядов на предмет исследования на базе системного подхода». Отталкиваясь от разработанной Л. Гумилевым в данной книге теории пассионарности, Д. Лихачев ставит имя Л. Н. Гумилева


768
А. А. АКАЕВ
«в один ряд с именами замечательных ученых — натуралистов В. И. Вернадского, К. Э. Циолковского, А. Л. Чижевского, Н. И. Вавилова». Рецензент далее писал: «Со своей, гуманитарной стороны не могу не отметить глубокого профессионализма Л. Н. Гумилева как историка, обладающего к тому же удивительным талантом облекать полные строгости исторические доказательства в форму живого неутомительного повествования»*... В последующем большинство новых книг освящалось предисловиями Д. Лихачева, что в наивысшей мере подчеркивало глубокую сопряженность их творческой деятельности и близость научных взглядов на характер исторических процессов.
Введенная Л. Гумилевым в научный оборот идея пасси- онарности до сих пор вызывает острые споры. Она возникла в уме молодого ученого во время его пребывания в тюремной камере как творческое озарение. Вникнув как физик в Гумилевскую теорию пассионарности, я отчетливо осознал, что в силу условий, в которых ученый в те годы находился, он не имел возможности при создании концепции этногенеза опираться на новейшие достижения в естественных науках. Теория систем в ее современном понимании в те годы была еще в утробном состоянии, а теории диссипативных структур, честь разработки которой принадлежит бельгийскому ученому русского происхождения, лауреату Нобелевской премии Илье Пригожину, вообще не было в зачатке. Можно лишь поразиться уникальной научной интуиции Л. Гумилева. Дело в том, что концепция пассионарности в отношении этногенеза хорошо сопрягается с современной теорией систем применительно к крупным социальным общностям. Более семидесяти лет назад молодой ученый сумел увидеть, что в основе развития этносов как открытых био-социальных систем лежат нелинейные закономерности, приводящие к возникновению в этом процессе явлений цикличности. Хорошо известная «кривая Гумилева», описывающая закономерности этногенеза в свете идей пассионарности, является тому свидетельством. Переводя на современный научный язык в духе теории И. Пригожина, этносы в их гумилевском понимании можно рассматривать как открытые диссипативные системы с имманентно присущими им явлениями самоорганизации, обеспечивающими переход таких систем в новое состояние путем бифуркаций. Вспомним выражение Гумилева — «конец и вновь начало».
* Демин В. Лев Гумилев. М., 2007. С. 169-170.


Дмитрий Лихачев и Лев Гумилев...
769
В своих усилиях по развитию идей пассионарности Л. Гумилев, не имея возможности опираться на систему современных научных знаний, был вынужден прибегать к объяснениям о внеземном происхождении этнической энергии, исходящей будто бы из неких космических источников. С моей точки зрения, обоснование происходящих в нашем сущем мире процессов, связанных с человеческой деятельностью, надо искать в земных причинах, не прибегая к объяснениям внеземного характера. Пассионарность надо заземлить и очеловечить — в этом суть моего подхода*.
Д. Лихачев своими действиями на сложном этапе советской истории дал мощный импульс для вхождения в отечественную науку нового яркого исследователя. Труды Л. Гумилева стали достоянием всех наших народов. Его имя особенно почитают и уважают среди тюркских народов, об исторической судьбе которых ученый писал проникновенно и с любовью. Евразийский Национальный университет в Астане считает за честь носить имя российского ученого Льва Гумилева. Особенно много его почитателей в Татарстане.
Объединиться, чтобы не исчезнуть...
Единение евразийских народов вокруг России в тех территориальных рамках, которые сложились вековыми усилиями дальновидных русских правителей и смелых землепроходцев, а также на основе неудержимой тяги соседних народов к союзу с Россией ради национального выживания, было велением времени, отражением исторических закономерностей. В итоге в центре Евразии возникла великая многонациональная держава, оказавшаяся в XIX—XX веках в центре мировых событий и сыгравшая в 40-х годах истекшего века решающую роль в победе человечества над фашизмом. Удержаться на завоеванных веками позициях Советскому Союзу, как известно, не удалось. Опасности захлестывали державу как извне, так и изнутри. Локальные межнациональные конфликты (Нагорный Карабах, Абхазия, Сумгаит, Фергана и др.), а также трения республик с Центром не без влияния извне подтачивали государственные устои Союза. Активно участвуя как президент Кыргызстана в известном ново-огаревском процессе и других ключевых политических событиях той поры, могу
* Акаев А. Киргизская государственность и народный эпос «Манас».
Гл. XVII. «Пассионарность глазами физика». Бишкек, 2008.


770
А. А. АКАЕВ
с уверенностью сказать, что Союз можно было спасти, во всяком случае, Кыргызстан и другие центральноазиатские республики выступали за его сохранение.
Д. Лихачев и Л. Гумилев, проникая историческим скальпелем в глубину веков, видели, как рождались, развивались, а порой и уходили в небытие этносы (народы), возникали и рушились малые и великие государственные формации. Окрепнувшими выходили из критических испытаний лишь этносы (народы), которые объединяли свои силы, находили мощных союзников, обеспечивавших их защиту от внешних посягательств. Обращение мудрых кыргызских правителей в 1785 году к императрице Екатерине Великой с просьбой о принятии кыргызов в российское подданство спасло мой родной народ от исчезновения в турбулентном политическом потоке. Грузинам полезно вспомнить Георгиевский трактат 1783 года, а украинцы в своей истории будут всегда отмечать Переяславскую Раду 1654 года.
Глубокие внутренние переживания и поныне вызывают работы Д. Лихачева 1980—1990-х годов, в которых великий ученый, осмысливая тревожные современные события через призму древнерусской истории, обращался к народу и власти с призывом к укреплению общенационального единства. Для меня ярким свидетельством тому стало лихачевское исследование «Начало русской литературы»*, в котором подобно набату звучали обращенные к современникам его мысли о единении русских людей, преодолении раздоров, укреплении государства. «Объединиться, чтобы не исчезнуть»** — с таким призывом за несколько месяцев до разрушительных событий в Беловежской пуще обратился и Л. Гумилев к народам, которые входили в состав Советского Союза. Он считал, что «дружба народов — лучшее, что придумано в этом вопросе за тысячелетие».
В стремлении более выпукло отразить ход гумилевских мыслей сделаю небольшое отступление. Единение, дружба народов, другие подобные дефиниции относятся к миру метафизики. Для перевода их в земную систему координат, насыщения конкретным содержанием необходима опора на адекватную систему политических (геополитических), экономических, социальных и культурных институций. В ходе многовековой исторической практики государство — в деле единения этносов — оказалось,
* Лихачев Д. Начало русской литературы // Повести Древней Руси. Л.,
1983.
**Гумилев Л. Объединиться, чтобы не исчезнуть // Час пик (СПб.).
1991. № 2.


Дмитрий Лихачев и Лев Гумилев...
771
пожалуй, наиболее оптимальной институцией. В рамках Российской империи и ее исторического преемника Советского Союза смог сложиться евразийский Суперэтнос, скрепленный не только и не столько государственными границами и принуждением со стороны властей к межэтническому сожительству, но и коллективными заботами народов по обустройству Общего дома, по его защите от внешних посягательств. Многовековая жизнь на единой для Суперэтноса земле, общие заботы, кровные связи, совместно пролитая кровь в борьбе с иноземными нашествиями и поныне служат скрепами евразийского единения.
Следуя гумилевским идеям, развал Советского Союза не привел к распаду евразийского Суперэтноса. Великие державы (империи) могут возникать и исчезать. Это не означает, что вместе с ними растворяются и уходят в небытие входящие в их состав этносы. Во многих случаях в историческом плане этносы, как считал Л. Гумилев, оказываются более жизнеспособными чем государства. Институции, в рамках которых этносы способны существовать и развиваться, могут носить не только форму государства в традиционном понимании этого феномена. Роль государства в этногенезе Л. Гумилев не абсолютизировал. Историческая практика знает и другие институции, способные служить межнациональному единению — ассоциации, союзы, сообщества, содружества и т. д. В изменившихся после распада Союза условиях охранительную миссию для евразийского Суперэтноса может обеспечить, например, Содружество Независимых Государств как четко оформленное многонациональное сообщество, в центре которого находится Россия.
Вспоминая о беседах с Д. Лихачевым во время моих поездок в Санкт-Петербург в 1990-е годы в качестве президента Кыргызстана, я начинаю ныне лучше понимать тот пытливый интерес, который он проявлял к жизни центральноазиатских народов в постсоветских условиях, к тем возможностям, которые предоставляет СНГ для укрепления дружественных отношений между народами на постсоветском пространстве. На содружество в этом плане он возлагал самые высокие надежды. Веление времени как закономерный рычаг для единения народов на постсоветском пространстве неизбежно проявится и на новом этапе в нашей общей истории. Об этом мечтали Д. Лихачев и Л. Гумилев.


А. А. АКАЕВ
Евразийское единение — историческая закономерность
Мировая, равно как и евразийская, история свидетельствует о том, что единение сил извечно являлось наиболее эффективной формой ответа народов на исторические вызовы. Примеров тему «несть числа». Нависшая над человечеством в середине XX века угроза фашизма породила создание антифашистского союза государств, разнородных по своему политическому устройству, но сумевших во имя общего дела сомкнуть ряды. Преодоление послевоенных трудностей, стремление европейцев выступать на равных с Америкой в конкуренции на мировых рынках и в международных делах привели к созданию Европейского Союза. Пройденный европейцами непростой путь к интеграции может представлять пример для Евразии, все еще находящейся экономически и политически в переходном состоянии, в поисках оптимального пути дальнейшего развития.
Воодушевляющим для евразийских народов стало недавнее выступление наиболее авторитетного на постсоветском пространстве государственного и политического деятеля В. В. Путина на страницах «Известий» со статьей «Новый интеграционный проект для Евразии — будущее, которое закладывается сегодня»* Вопреки насаждаемым в мировом общественном мнении взглядам, находящим, к сожалению, апологетов и среди евразийской политической элиты, российский лидер убедительно показал, что нынешняя межгосударственная разрозненность на евразийском пространстве является
* Путин В. В. Новый интеграционный проект для Евразии — будущее,
которое закладывается сегодня // Известия. 2011. 4 окт.


Евразийское единение...
773
преходящей. Крах СССР не стал концом евразийской истории, восходящей к древним векам и имеющей в своем активе славные страницы сплочения народов в борьбе с иноземными нашествиями, в созидательных дерзаниях, в отстаивании присущих им культурных ценностей и национальных традиций. Отдав, как первый президент Кыргызстана, четырнадцать лет становлению государственной независимости своей страны, я хорошо видел, как тяжело сказывается на жизни людей в Евразии проведение межгосударственных разделительных линий между народами, издревле скрепленных прочными хозяйственными и братскими духовными связями.
Прошедшее после распада СССР двадцатилетие, преподав народам, входившим ранее в его состав, тяжкие уроки, заставило вспомнить о недавнем прошлом. Во всех уголках единой страны, во всех ее социальных стратах сопричастность к достижениям великой советской державы вызывала гордость. Москва всегда была притягательным символом. Образование в лучших университетах Москвы, Ленинграда, Новосибирска, Томска, Киева и других советских культурных центров стало для молодежи из союзных республик осуществимой мечтой. Дружба народов была реальностью, во всю силу проявившей себя в годы Великой Отечественной войны. Ностальгия по ушедшим временам живет в сознании многих миллионов людей, разбросанных ныне судьбой по разным национальным квартирам. Речь не идет о восстановлении, реинкарнации Советского Союза в его былом формате. Мировая политическая практика знает иные, не менее эффективные формы народного единения, тяга к которому в глубинах евразийского общества нарастает. Эта тенденция и отражена в идеях В. В. Путина.
Метаморфозы истории
На исходе XX века на огромном пространстве от Лиссабона до Владивостока развертывались судьбоносные для континента, поразительно контрастирующие по характеру геополитические процессы. Если на Западе бурно нарастало движение к интеграции, происходило межгосударственное стягивание, то на Востоке рассыпалась по частям великая страна — Советский Союз, ставший по воле истории восприемником той державы, которая многими веками, трудом и кровью наших предков создавалась на евразийской земле.
Если вдуматься в историю Европы, то на первый взгляд может показаться, что путь к единению европейских народов


774
А. А. АКАЕВ
раз и навсегда был перекрыт кровавыми побоищами предыдущих эпох. В этом регионе, пожалуй, нет народов, которые на тех или иных исторических этапах не воевали друг с другом. Межгосударственные распри в Европе носили чуть ли не перманентный характер, внося в отношения между народами неприязнь и вражду. Достаточно вспомнить основные вехи: войны времен Карла Великого, Столетнюю войну, Тридцатилетнюю войну, наполеоновские войны. В истекшем веке с европейской земли исходили две мировые войны, шрамы от которых в истории человечества не зажили до сих пор. Здесь же родилась человеконенавистническая идеология фашизма, борьба с которым унесла десятки миллионов человеческих жизней.
Свойственный многим европейским государствам в прошлом культ силы, милитаризм, ставка на «огонь и меч» проявились в их территориальной экспансии в Африке, Азии и Америке. Приход туда в ХУП-Х1Х веках европейцев нередко сопровождался геноцидом коренных народов. По существу две трети земного шара оказались колониями нескольких европейских держав. Позднее к ним присоединились США. Произошел силовой раздел мира на зоны господства и влияния. Пройдя через тяжкие испытания, преодолев тоталитарный груз прошлого, Европа в конце XX — начале XXI века радикально изменилась, став регионом мира и благополучия. Войны и колонии ушли в прошлое, хотя милитаристский менталитет, проявляющийся в деятельности НАТО, все еще сохраняется и воспринимается как глобальная угроза. Экскурс в прошлое всегда является рискованным делом, как говорится в русской пословице: «кто старое помянет, тому глаз вон». Однако я вкладываю в него позитивный смысл. В том, что произошло в Европе и вылилось в создание Европейского Союза, вижу проявление глубинных закономерностей, имманентно присущих человеческим сообществам повсеместно в мире. Именно в таком ключе следует рассматривать современный этап евразийской истории.
Общепризнано, что распад СССР, став глобальной геополитической катастрофой, прошелся тяжелым катком по судьбам входивших в состав союза народов. Попытки объяснить этот катаклизм сугубо внутренними изъянами, присущими советскому строю, грешат поверхностностью. Заведомо уводятся в тень внешние факторы, подтачивавшие в течение многих десятилетий социалистическую общественную систему. Советская власть изначально считалась на Западе враждебной силой. Прямая военная угроза нависала над молодым советским государством и с Запада, и с Востока. Дипломатическое


Евразийское единение...
11Ъ
признание СССР со стороны Вашингтона, например, последовало лишь в 1932 году через пятнадцать лет после Октябрьской революции. Не будь разрушительных внешних воздействий на Советский Союз на критическом для него этапе в 80—90-х годах истекшего столетия, эта великая держава, в чем я уверен, выстояла бы. Что из себя представляют такие внешние воздействия, я ощутил на собственном президентском опыте в 2005 году, когда в Кыргызстане произошла «тюльпановая революция». Республика до сих пор не вышла из состояния хаоса и нестабильности.
Мое углубление в евразийскую историю убедило меня в том, что российская государственность складывалась на здоровой органичной основе, во многом на использовании тяги соседних народов к дружбе с мощным государством, способным прийти на помощь в трудные времена. Сошлюсь, прежде всего, на пример из кыргызской истории. Испытывая угрозу порабощения со стороны агрессивных соседей, наши мудрые правители во главе с Атаке-бием в 1785 году направили к российской императрице Екатерине Великой дипломатическую миссию с просьбой принять кыргызов в русское подданство. Этот призыв был услышан и отбил охоту покушаться на наши земли у тех, кто об этом мечтал. Спустя сто сорок лет, в ходе большевистского территориального размежевания Средней Азии, те события, похоже, не были забыты. Кара-Кыргызская автономия на первых порах вошла в состав РСФСР, что спасло наш народ от растворения в общетуркестанском котле. Позднее на этой основе возникла Кыргызская ССР. В 1783 году, на пару лет раньше, чем это сделали кыргызы, к Матушке России обратился грузинский царь Ираклий II с просьбой о переходе Грузии, столкнувшейся с угрозой иноземного порабощения, под российское покровительство. Георгиевский трактат спас Грузию, обеспечил ее национальное выживание. Не откликнись тогда Россия на эту просьбу, в каком царстве — государстве пребывал бы ныне грузинский народ?
Легендарной славой в советские времена пользовалась лен- коранская земля в Азербайджане. Она и ныне считается национальной жемчужиной. В 1795 году хан Мир-Мустафа в связи с нависающей внешней угрозой обратился к России с просьбой о помощи. По Туркманчайскому договору 1828 года это ханство было принято под российскую защиту. Протекторат России обеспечил также национальное выживание армянского народа перед лицом угрозы со стороны Турции.
В XVII веке в критическое состояние попала Украина. Притязания со стороны западного соседа грозили выживанию


776
А. А. АКАЕВ
украинской нации. Легендарный гетман Богдан Хмельницкий, движимый заботой о своем народе, принял решение, которое на века обеспечило безопасность украинской земли. 8 января 1654 года на Переяславской раде было провозглашено воссоединение Украины и России.
Добровольно, в поисках пути для национального выживания ушли под защиту России казахи, испытывавшие в течение многих веков агрессивные, сопровождавшиеся массовой резней поползновения со стороны джунгар. При отсутствии в Евразии в былые века столь мощного сдерживающего фактора, как Россия, вряд ли многие из нынешних постсоветских государств получили бы право на существование. Скорее всего люди на этом пространстве говорили бы на других языках, пели другие гимны, поднимали иные флаги. Приход России, например, в Центральную Азию в XIX веке был по сути предопределен характером повсеместно происходивших тогда на международной арене процессов, связанных с участием великих держав в территориальном разделе мира. Не приди Россия, появилась бы, скорее всего, Великобритания, если бы ей тогда удалось уйти от поражения в Афганистане. Или же в регионе одержали бы верх самые темные феодальные силы, которые были в состоянии ввергнуть Центральную Азию в гражданскую и межнациональную кровавую смуту. Выступая во внешнем плане в роли колонизатора, Россия в то же время спасла регион от саморазрушения. Уместно в этой связи напомнить о том, что однажды сказал великий писатель и мыслитель Чингиз Айтматов: «Порой наши национальные ура-патриоты берутся разглагольствовать о том, что Москва нас поработила. Я им всегда отвечаю: спасибо скажите, что так случилось, иначе мы были бы не лучше Афганистана».
Если вспоминать о прошлых веках, то, конечно, нельзя не видеть, что русские цари не были гуманистами и не чуждались, как это было по тем временам и в Европе, применения силы в территориальных делах. Ряд земель вошли в состав России после военных походов Ивана Грозного. Россия в свое время пыталась взять силой и черноморские проливы, расплатившись за это многими тысячами жизней своих солдат. И все же вхождение народов в состав России в большинстве случаев строилось не на принуждении, а основывалось на поисках ими защиты от чужеземных нашествий. Миролюбивые принципы относятся и к территории, раскинувшейся от Урала до Владивостока. Преимущественную роль там играла подвижническая деятельность русских «первопроходцев» — промышленников, купцов


Евразийское единение...
Ill
и «служилых людей», стремившихся освоить земли Сибири и Дальнего Востока, вовлечь в цивилизационный поток народы, населявшие тот огромный край.
Излагая свое видение исторического процесса, связанного с местом и ролью великой российской державы в XX веке, хотел бы подчеркнуть, что в советское время — вплоть до 80-х годов истекшего столетия — во внутреннем плане это было устойчивое государство, оставившее, несмотря на издержки сталинского режима, позитивное наследство. На трудном повороте истории в огромной и сложной системе произошла флюктуация. В нормально функционирующей системе такие флюктуации быстро локализуются за счет эндогенных факторов стабилизации. К сожалению, система вскоре оказалась втянутой в перестроечную шумиху и попала в положение близкое к хаосу. События того периода хорошо известны и нет необходимости вдаваться в детали.
Пора определиться с выбором!
Период после распада СССР принято называть переходным. Имеется в виду переход от советского авторитаризма к более прогрессивной системе ценностей, олицетворением которой привычно считается западный мир. С этим связывались надежды народов на развитие демократии, быстрый прогресс в социально-экономической области. Постсоветское двадцатилетие не принесло, однако, ожидаемых перемен. Крах советской системы некоторые политологи до сих пор связывают с пустыми полками магазинов и бесконечными очередями. Ныне полки супермаркетов заполнены до отказа, в то время как бедность заметной части населения, неудовлетворенность людей жизнью сохранились. Появились новые причины, которые революционизируют массы. Осенью 2011 года в Соединенных Штатах возникло и перекинулось вовне, особенно в развитые страны, движение «Захвати Уолл-стрит!». Речь идет о массовом протесте против социальной несправедливости, усиливающегося социального расслоения общества. Изобилие товаров, похоже, не является и не может стать адекватным ответом на современные вызовы.
Задумываясь о нынешних заботах постсоветского «человей- ника» (применю термин А. Зиновьева), легко увидеть, что распад единого пространства, веками связывавшего близкие друг другу народы, все больше воспринимается как крупная утрата. С этим в умах людей сопрягаются многие нынешние трудности и неурядицы. Сложившееся положение противоречит и человеческому естеству. Homo Sapiens изначально было присуще стремление


778
А. А. АКАЕВ
создавать общности (семья, род, племя, этнос), которые обеспечивали его выживание перед вызовами природы и окружающего мира. На этой основе возникли нации и государства, которые в современных условиях, в ответ на вызовы глобализации переходят на рельсы интеграции, объединения сил.
В сфере науки гигантскую роль сыграли открытия Ньютона, Эйнштейна, ряда великих математиков, трудившихся в одиночку. Нынешний пример тому петербургский математик Г. Перельман. Однако современный научно-технический прогресс обеспечивается происходящим под эгидой государства объединением сил ученых в крупных научно-исследовательских учреждениях и Академиях наук. Писатели, композиторы, артисты, интеллектуалы объединяются в союзы, гильдии, ассоциации для придания дополнительных стимулов в их творчестве. Политически активные граждане создают партии. Трудящиеся идут в профсоюзы. Этот естественный тренд в жизни человеческого общества получил, пожалуй, наивысший взлет в создании Организации Объединенных наций.
Нет оснований считать, что постсоветский мир после краха Союза не предпринимал активных попыток для полноценной интеграции. Свидетельством тому стало создание Содружества Независимых Государств, по сути синхронизированное во времени с роспуском Союза. Изначально проявившиеся в деятельности СНГ трудности породили идеологию разноскоростной и разноуровневой интеграции, нашедшую воплощение в создании ЕврАзЭС, Таможенного Союза, Союзного Государства России и Беларуси, а в военно-политической области — Организации Договора о коллективной безопасности. Мотором интеграционного процесса стала Россия, ее цементирующие усилия позволили отвратить от постсоветского пространства опасность необратимого разрушения.
Что же мешает, казалось бы, естественному развитию событий на постсоветском пространстве? Не вижу здесь непреодолимых объективных препятствий. На первый план выходят субъективные факторы, связанные преимущественно с узконационалистическими мотивами в действиях некоторых постсоветских лидеров, с их ожиданиями того, что «еще немного, еще чуть-чуть» и бедственное положение их стран сменится прекрасными картинами благополучия и изобилия в духе русской сказки о «скатерти-самобранке». Чудес, однако, в современном мире не бывает.
Надежды лидеров некоторых постсоветских стран на приобщение к Европе, на равноправное вхождение в европейские


Евразийское единение...
779
экономические структуры, а также в НАТО оказались миражом. Еще до наступления нынешнего мирового экономического кризиса было очевидно, что путь в Евросоюз для них практически перекрыт. ЕС по территориальному охвату и членскому составу достиг предела. Кризис выявил в его деятельности серьезные трудности «Drang nach Osten», особенно в сторону Украины, оказался бы для Евросоюза губительным. Этот кусок ему, как говорится, не по зубам. Добавлю и другое. Если в теоретическом приближении членство ряда постсоветских республик в ЕС возможно, то такой выбор по множеству причин абсолютно исключен для республик Центральной Азии. Кроме прекраснодушной программы «Восточное партнерство» ЕС предложить им ничего не может. Не ждет ли их в этом смысле роль «международных изгоев»?
Для постсоветских стран нет иной альтернативы, чем объединять свои усилия и обустраиваться на том геополитическом пространстве, которое веками сложилось на территории Евразии. Это не дань исторической инерции. Только единение открывает простор для их динамичного развития.
Осуществима ли идея евразийского единения?
Поиски оптимальных форм региональной интеграции на постсоветском пространстве идут уже двадцать лет в разных формах и в различных проявлениях. На данном этапе с учетом накопленного опыта ставится цель продвижения к более высокой цели, обозначенной В. В. Путиным. Евразийский Союз по своим параметрам может стать наиболее оптимальной формой единения постсоветского мира. В этой идее органично слились как опыт европейской интеграции, итогом которой явилось создание Европейского Союза, так и региональная специфика Евразии, народы которой в течение веков жили миролюбиво и как добрые соседи входили в состав единого государства. Не могу в данной связи не вспомнить декабрьские события 1991 года, которые до сих пор отдаются болью в моем сознании. После подписания Беловежских соглашений лидерами трех славянских республик распад СССР стал неоспоримым фактом. Будущее было в тумане. Не существовало никаких теоретических наработок, тем более практических планов на случай подобного ЧП. Сапармурад Ниязов — будущий Туркменбаши в те дни, помнится, говорил мне о том, что обойдемся без России, создадим собственный союз в Центральной Азии, дескать, ресурсов у нас для этого более чем достаточно. Мои возражения


780
А. А. АКАЕВ
как президента Кыргызстана были восприняты им с недоумением. Несмотря на невероятную стремительность происходивших в те дни событий, на невозможность предугадать их последствия, здравый смысл все же возобладал, пагубный поворот был предотвращен. Скрепляющим звеном для бывших союзных республик стало Содружество Независимых Государств. В глазах народов это было спасением от надвинувшейся беды. Каждый из подписантов соглашения о создании СНГ вкладывал в него, однако, собственное понимание, что внесло разноголосицу и позднее негативно сказалось на деятельности Содружества.
Не могу не оценить мудрость государственного руководства России в решении интеграционных проблем на постсоветском пространстве. Москва не давила, никого не гнула через колено. Даже в трудные для себя годы по-братски откликалась на просьбы партнеров о помощи. Двадцатилетие стало для постсоветских стран настоящим университетом. Представилась возможность, наряду с тщательным изучением интеграционных процессов в Европе, Юго-Восточной Азии (АСЕАН), Северной Америке (НАФТА) и др., глубоко проанализировать собственный опыт. По-новому понять и оценить роль России.
Вряд ли есть необходимость повторять аргументацию В. В. Путина, изложенную в его «известинской» статье. Она дополнилась выступлением президента Казахстана Н. Назарбаева «Евразийский Союз: от идеи к истории будущего» в той же газете* а также статьей президента Беларуси А. Лукашенко «О судьбах нашей интеграции»**. Нельзя здесь не вспомнить, что предложение о создании Евразийского Союза Государств Н. Назарбаев высказал еще в марте 1994 года в своем выступлении в Московском Государственном Университете имени М. В. Ломоносова. Идея не ушла в небытие, а проходила процесс вызревания прежде чем предстала ныне в качестве реальной платформы создания Евразийского Союза. История не раз показывала, что великие идеи всегда несут в себе мощный практический заряд.
18 ноября в ходе московского саммита президенты России, Казахстана и Беларуси подписали в Кремле упредительные документы по созданию Евразийского экономического союза. Его деятельность будет опираться на Единое экономическое пространство. Организационная сторона обеспечивается Евразийской экономической комиссией. Подписанные
* Назарбаев Н. От идеи к истории будущего // Известия. 2011. 26 окт.
'*Лукашенко А. О судьбах нашей интеграции // Известия. 2011. 17 окт.


Евразийское единение...
781
президентами документы сразу же направлены на ратификацию в парламенты.
Переводя происходящие в настоящее время процессы на привычный для меня язык физики, усматриваю в создании Евразийского экономического союза начавшийся в области евразийского единения динамичный процесс кристаллизации. Первая локальная ячейка кристаллизации связала Россию, Казахстан и Беларусь. Ее возникновение и последующая деятельность окажут мощное притягательное воздействие на другие части евразийской региональной системы. Живительное влияние нового интеграционного объединения будет ощущаться не только на постсоветском пространстве, но и в окружающем его мире. Глубоко уверен, что, прирастая новыми членами и расширяя сферу своей деятельности, Евразийский экономический союз обретет новые качественные грани и в перспективе сможет выйти политически и экономически на уровень Евросоюза по своему масштабу и международному влиянию. На месте нынешнего слабо организованного в экономическом и политическом плане огромного евразийского пространства в обозримом будущем, в рамках десятилетия возникнет геополитическая целостность, которая послужит связующим звеном между Европой и Азией и в целом между Западом и Востоком. Все это означает, что постсоветское двадцатилетие не потеряно, не прошло даром. Ядро евразийских стран при центральной роли России готовило в это время интеграционный прорыв. Он свершается ныне на наших глазах.
Вполне естественно, что вокруг путинской идеи о создании Евразийского Союза, поддержанной другими «локомотивами» постсоветской интеграции — Казахстаном и Беларусью, стала разгораться острая дискуссия, в ходе которой «летят искры». Борьба мнений, как хорошо известно из научной практики, является движущей силой в развитии науки. То же самое отношу к политике и государственной практике. Было бы лучше, если бы критиками предлагались альтернативы, вводились новые идеи, позволяющие улучшить или скорректировать первоначальный замысел. К сожалению, так бывает не всегда. В числе наиболее жестких критиков идей евразийского единения оказался весьма уважаемый в российских научных и общественных кругах Владислав Иноземцев. В его статьях под хлесткими названиями «Холостой выстрел»* и «Минусы интеграционных плюсов»**, похоже, преследуется цель «не
*Иноземцев В. Холостой выстрел // Профиль. 2011. 10 окт.
**Его же. Минусы интеграционных плюсов // Известия. 2011. 2 нояб.


782
А. А. АКАЕВ
оставить камня на камне» от идей евразийского интеграци- онизма. Вызывает, например, неприятие тезис о маргинальное™ предлагаемого российским лидером интеграционного проекта. «Новый проект постсоветской интеграции, — считает В. Иноземцев, — основан на ощущении слабости и маргинали- зованности каждого ее участника». В сложении потенциалов возможных членов Евразийского Союза ученый не видит перспектив достижения качественных перемен. Не скрою, что мне как экс-президенту одной из постсоветских республик, больно за мою страну, которую вместе с другими по существу отбрасывают на обочину. В Советском Союзе, как бы его ни чернили, всегда подчеркивалась равноправность входящих в него республик и даже пели: «За столом никто у нас не лишний». Сложение национальных потенциалов далеко выходит за рамки простых, арифметических правил сложения-вычитания, привнося мультипликационный синергетический эффект. Мощь Советского Союза как великой державы в ее лучшие годы во многом зиждилась на использовании национального многоцветий. В Кыргызстане, находящемся вдали от морей и океанов, располагалось, например, производство лучших в мире сверхскоростных торпед для военно-морского флота. На нашем знаменитом озере Иссык-Куль они и испытывались. Не говорю уже о роли республики в машиностроении, ядерном комплексе, тем более в сельскохозяйственном производстве и т. д.
Единственным выходом для стран СНГ В. Иноземцев видит «путь в Европу», пробрасывая при этом мысль «самый прямой путь в Европу — путь одиночный». В уме невольно возникает безрадостная картина: евразийские президенты гуськом друг за другом, как бедные просители, направляются с челобитными в Европу к брюссельским боярам. Удачливые низко кланяются и благодарят за милость. Неудачливые, «не вышедшие лицом», возвращаются домой с повинной головой. Турция уже не одно десятилетие стучится в дверь Евросоюза. Безрезультатно! За плечами у евразийских народов века совместной жизни на единой земле, общая история. Почему они должны искать спасения и милости на другой земле, где их никто не ждет? Позиция же В. Иноземцева — это путь к евразийской стагнации.
В ряду материалов по евразийской интеграции мое внимание привлекла статья Г. Бовта «Мы наш, мы свой Союз построим...»*. Автор считает, что «нельзя создавать сколь-либо
* Бовт Г. Мы наш, мы свой Союз построим // Комсомольская правда.
2011. 1 дек.


Евразийское единение...
783
прочный интеграционный союз, базируясь совсем уж только на голом расчете — на тарифах, ценах, скидках, преференциях. Прочный союз не может существовать без общих ценностей. Люди в конечном итоге не калькуляторы для подсчета прибылей и убытков. Поэтому, строя Евразийский союз, нам надо попытаться осознать, а что, собственно, будет ценностной основой нового объединения стран бывшего СССР». На одном из мероприятий в Кремле президент России Д. Медведев также говорил о том, что единство связано не только с экономическими возможностями: «Единство обеспечивает и единое культурное пространство».
Мой взгляд состоит в том, что нет и не может быть выше ценности в человеческом обществе, чем дружба народов. Евразийское единение вдохнет новую жизнь в ту многонациональную общность, которая складывалась в Евразии веками. Подлинная проверка ее прочности состоялась в годы Великой Отечественной войны*. Многовековые скрепы между народами Евразии выдержат проверку и нынешним трудным временем.
Исходя из опыта своей президентской деятельности, на основе изучения многовековой евразийской истории, считаю идеи В. В. Путина о евразийском единении назревшими и реально осуществимыми. Моя позиция на эту тему отражена в «известинской» статье «Евразийское единение — ответ на народные чаяния»**. Реализация данной идеи стала бы историческим событием глобальной значимости. Евразийские народы ожидают, что руководители России, Казахстана и Беларуси, стоящие у истоков идеи Евразийского Союза, проявят политическую волю в ее осуществлении, не позволят, чтобы брожение в определенных интеллектуальных кругах сбивало с выбранного курса.
«Плюсы и минусы» евразийского единения
В современном мире государственным деятелям и политикам при выдвижении крупных задач неизбежно приходится тщательно учитывать плюсы и минусы их реализации. Однако на переломных этапах арифметический подход призван уступить место высшей математике, в которой превалируют интегральные уравнения. Несомненно, что соединенные вместе
* Акаев А. Без крепкой дружбы народов не было бы Победы // Геополитика и безопасность. (СПб.) 2010. № 17.
"Его же. Евразийское единение — ответ на народные чаяния // Известия 2011. 10 окт.


784
А. А. АКАЕВ
путем интегрирования евразийские страны стали бы намного сильнее, чем это наблюдается ныне.
Разрозненность евразийского (постсоветского) пространства контрастирует на фоне непрекращающихся объединительных процессов, в других частях мира. Возникло даже такое межгосударственное объединение, как БРИКС, стянувшее крупные государства, находящиеся на разных континентах и даже не имеющие общих границ. Сложившаяся ситуация, похоже, выгодна каким-то внешним силам, иначе бы «палки в колеса» евразийской интеграции не ставились. Будучи выходцем из Центральной Азии, я, наверное, лучше чем другие понимаю важность укрепления связей между Востоком и Западом, образно выражаясь, возрождения в новое время и в новых условиях Великого Шелкового пути. Убежден, что создание Евразийского Союза высоко оценили бы в Китае, который на наших глазах начинает выходить на равновеликие с США позиции с перспективой вскоре вырваться вперед. Евразийский Союз возникший на месте постсоветского геополитического провала способен стать для Китая ключевым партнером стратегической значимости.
Нельзя не обратить внимания и на другую сторону дела, в частности связанную с безопасностью. Восток и Запад континента находятся с этой точки зрения в неравном положении. На Западе система и структура безопасности, сложившиеся еще в период «холодной войны», не только сохранились, но и существенно приумножили свой потенциал. Границы НАТО непосредственно приблизились к России. Призывы к борьбе с международным терроризмом, оправдывая принятые в сентябре 2001 года решения о создании Антитеррористической коалиции с активным привлечением военных возможностей Североатлантического альянса, фактически используются для прикрытия его глобальной экспансии. Над Востоком нависает мрачная тень НАТО. В «постсоветской» части континента на сегодня нет консолидированной структуры военно-политической безопасности, а также общерегиональной эффективной системы экономической интеграции, способных подобно Евросоюзу и НАТО защищать интересы своих членов на коллективной основе. ОДКБ по своему военно-политическому потенциалу и членскому составу не в полной мере отвечает потребностям региона. Еще далек от завершения процесс строительства Шанхайской Организации Сотрудничества. Щит ШОС будет в последующем служить для региона мощной защитой, но эта организация нацелена на более широкие задачи глобального характера. На постсоветско-евразийском пространстве назрела


Евразийское единение...
785
задача формирования собственных региональных инструментов обеспечения военно-политической и экономической безопасности, создания системы всестороннего сотрудничества, отвечающей его современным потребностям. Если мы не создадим в Евразии региональную систему сотрудничества, равнозначную по основным параметрам существующей в Европе, то постсоветский мир, оставаясь разобщенным, будет обречен на отставание. «Российский локомотив» вряд ли в одиночку вытянет его из трясины.
Продолжая тему «плюсов-минусов», добавлю еще одно соображение. В современном глобализирующемся мире наибольшего успеха достигают крупные системы, выходящие по своему охвату за национальные рамки, приобретающие транснациональный характер (банки, авиация, космос, автомобилестроение, электроника и т. д.) Сообщества ученых, сложившиеся в т. н. «Силиконовых долинах», во многом также основаны на принципах транснациональности. Из теории систем известно, что наибольшую устойчивость и жизнеспособность имеют социальные системы, отличающиеся многообразием входящих в них элементов. Движение к Евразийскому Союзу это путь к наиболее оптимальной форме соединения многообразных национальных природных, экономических, социальных, интеллектуальных и иных ресурсов наших стран в единую систему. Иного пути к прогрессу в современном мире нет.
Полемика о «плюсах и минусах» позволяет внести ясность в расстановку сил. Похоже, что «минусы» остаются уделом скептиков и нытиков, большинство из которых отсеются по пути. Успеха достигают только оптимисты.
Наносит ли интеграция ущерб суверенитету?
Концепция государственного суверенитета, как известно, исторически восходит к 1648 году, когда была завершена Тридцатилетняя война и подписан Вестфальский мир. С тех пор суверенитет стал притягательным символом для народов, борющихся за независимость. Новые страны, возникшие при распаде Союза, вполне естественно считают суверенитет наивысшей ценностью, основой укрепления государственности, равноправного вхождения в мировое сообщество. В этой связи болезненно воспринимается впрыснутая в свое время Г. Киссинджером в геополитический обиход идея о том, что «доктрина национального суверенитета устарела». Она, похоже, служит для США циничному оправданию «гуманитарных


786
А. А. АКАЕВ
интервенций», т. е. иностранного военного вторжения на территории суверенных государств под прикрытием лозунгов о защите демократии и прав человека. При искаженно-суженном толковании суверенитета вхождение государств в состав интеграционных союзов может ложно трактоваться как путь к размыванию их суверенных прав.
Однако суверенитет — не «шагреневая кожа». Было бы ошибкой воспринимать участие государств в интеграционных процессах, а также членство в международных организациях как ущерб их суверенным правам и тем более как утрату соответствующими странами полностью или частично своего суверенитета. Напротив, своим членством в политических и экономических союзах эти страны существенно приумножают ту часть суверенитета, которая передается в коллективное ведение соответствующих межгосударственных объединений. Реальное приумножение — соразмерно мощи таких объединений. Защита в рамках Евросоюза экономических интересов, а в НАТО — безопасности и территориальной целостности членов альянса обеспечивается всей совокупной мощью этих объединений, коллективными действиями их членов. Это означает на деле многократное усиление собственных национальных возможностей стран-участниц. При отсутствии «эффекта мультипликации» существование интеграционных объединений во многом теряло бы смысл. Перед воротами Евросоюза и НАТО не стояли бы многие годы в очереди жаждущие проникнуть внутрь.
Вряд ли случайно, что рождение мифа о возможности утраты новыми независимыми странами части национального суверенитета в случае вхождения в постсоветские межгосударственные объединения произошло после распада СССР, послужив для Запада превентивным средством против укрепления СНГ и развития на его основе интеграционных процессов в Евразии. Этот миф следовало бы всемерно развенчивать, показывая на примере стран-членов Евросоюза и НАТО существенное возрастание национальных потенциалов, подпадающих под совместное ведение. Не будь Евросоюза, Греция, а вслед за ней и Италия, например, наверняка попали бы во время нынешнего кризиса в состояние дефолта и надолго опустились бы экономически на дно. Вместе с ними, похоже, утонули бы еще пять-шесть стран ЕС, при этом называют даже Францию. В то время как в Греции разгораются бунтарские настроения против ограничительных действий Евросоюза в отношении ее бюджетной политики, Евросоюз для спасения Афин от беды привел в действие все свои рычаги (списание половины госдолга, выделение крупных займов и т. д.).


Евразийское единение...
787
Характерно, что главным толкачом в этой области выступает Германия, выделяющая на цели спасения Афин значительные средства из своих национальных ресурсов.
В эйфории от получения государственной независимости некоторые постсоветские страны включили в свои конституции положения относительно нейтралитета, невхождения в союзы, особенно в те, где создаются наднациональные органы. Это не мешает, однако, Украине, с одной стороны, добиваться вхождения в Евросоюз, с его ярко выраженной наднациональностью, с другой — уклоняться от участия в постсоветских интеграционных проектах. В первом случае — при сомнительных, во втором — очевидных выгодах. В статье украинского ученого С. Толстова «Перспективы Евразийского интеграционного проекта» в «Независимой газете»* подчеркивается: «С экономической точки зрения участие Украины в Таможенном Союзе и ЕЭП представляется выгодным и целесообразным. Имеющиеся препятствия носят политический и международно-правовой характер». Так за чем же дело стало? Не пора ли снять эти препятствия?
Хотел бы еще раз подчеркнуть, что для преодоления преград на пути евразийского единения, прокладывания дороги к Евразийскому Союзу необходима политическая воля, способная придать законодательству соответствующих стран характер, открывающий им свободу в интеграционных поисках. Не надо делать из суверенитета жупел. Наоборот, это инструмент для обеспечения национальных интересов, которые в современных условиях неотделимы от тенденций к единению на основе интеграции.
Естественноисторические закономерности евразийского единения неодолимы!
В споре о «плюсах и минусах» евразийского единения, как мне кажется, необходим более широкий подход, обращение к объективным естественноисторическим закономерностям. Судьба навечно определила нашим народам собственный ареал обитания на древней земле Евразии. Многие поколения наших предшественников обживали и лелеяли эту землю, оставили ее нам в наследство. Другой у нас нет и не будет. Не обходилось без трений и конфликтов. Но все же дружба
* Толстов С. Перспективы Евразийского интеграционного про¬
екта // Независимая газета. 2011. 31 окт.


788
А. А. АКАЕВ
и нормы добрососедства, которыми руководствовались наши предки, всегда превалировали. Уверен, что глубинные факторы, связанные с географическим положением нашей общей земной обители, ее историей, менталитетом людей, особенностями их культуры, национальными традициями и обычаями, вековыми межнациональными связями и дружбой, совместно пролитой кровью в борьбе с чужеземными нашествиями и т. д. и в современных условиях одержат верх.
Истекшее двадцатилетие нас многому научило. Во весь рост снова проявилось величие России, осознающей свою историческую миссию. Москва спасла постсоветский евразийский мир от расползания и деградации. Предложенные В. В. Путиным ориентиры открывают для этого мира дверь в будущее.
Нынешняя евразийская разноголосица во многом вызвана стремлением некоторых постсоветских государств присоединиться — пусть и на положении пасынков — к Европе. Европейской альтернативе чуть ли не отдается предпочтение перед евразийской. Европа действительно явила собой убедительный пример развития интеграционных процессов. Страны и народы на европейском континенте, веками враждовавшие друг с другом, положившие сотни миллионов человеческих жизней в кровавых междоусобицах, развязавшие две мировые войны в XX веке, благодаря политической воле дальновидных государственных деятелей, смогли, преодолев многовековую рознь, достичь единения в рамках Евросоюза, опирающегося в военно-политической области на потенциал НАТО.
Однако нынешний виток мирового финансово-экономического кризиса ярко высветил, что в основном из-за торопливости в формировании своего состава Евросоюз растерял запас прочности. 1 декабря президент Франции Н. Саркози выступил с совместным с Германией предложением о безотлагательной разработке нового базового европейского договора. Речь, таким образом, идет о коренном пересмотре Маастрихистских соглашений 1992 года, определявших в течение двадцати лет деятельность Евросоюза. Совершенно очевидно, что произойдет ужесточение требований к членству в ЕС. Возникает даже вопрос, удержатся ли в составе Евросоюза его некоторые нынешние члены. В то же время пессимистические суждения о судьбе Евросоюза, сомнения относительно его перспектив на выживание считаю неоправданными. Ясно лишь, что на вхождение в него стран постсоветского мира фактически наложено табу. На Западе Россию и ее ближних соседей извечно считают цивилизационными чужаками. У евразийских стран


Евразийское единение...
789
есть возможность сделать собственный выбор. Соединение нашего уникального географического положения с редкостными природными, интеллектуальными, научно-техническими, индустриальными и духовными богатствами способно привести к созданию в рамках Евразийского Союза мощного потенциала, равнозначного по своим масштабам Евросоюзу, с блестящими перспективами на процветание. Именно это и откроет для евразийских стран путь к развитию сотрудничества с Европой с позиций равенства и взаимной выгоды. Лучше раньше, чем позже. Дело, которое мы можем сделать сегодня, не надо оставлять потомкам. У них найдутся свои заботы.
В своих размышлениях об исторической судьбе евразийских народов я постоянно вспоминаю выражение известного историка — советолога Н. Верта о возникновении на пространстве, которое охватывалось Советским Союзом, прочного «социума общей судьбы». Развал СССР не разрушил этот социум. Духовные связи, тяга евразийских народов к единению не знают межгосударственных границ. Не могу в данной связи не сослаться также на завет великого сына России, выдающегося ученого и мыслителя Льва Гумилева, который призывал наши народы: «Объединиться, чтобы не исчезнуть».
Полностью поддерживаю высказанные В. В. Путиным идеи о создании Евразийского Союза. Они отвечают сокровенным чаяниям евразийских народов. Российский лидер прав — это веление времени.


А. Г. ЛУКАШЕНКО О судьбах нашей интеграции
Сегодня мы находимся на пороге создания качественно нового интеграционного образования. С 1 января 2012 года появится Единое экономическое пространство Беларуси, России и Казахстана — уже и де-юре, и де-факто. Поэтому как раз пришло время говорить о главном. О жизни наших народов в завтрашнем дне. О судьбах наших государств и перспективах их взаимодействия. О том, как будет устроен мир вокруг нас, и о нашем месте под солнцем. Именно об этом статья В. В. Путина в «Известиях». Не в порядке комплимента моему коллеге, бывшему президенту России и нынешнему премьеру, скажу, что эта публикация — настоящее событие. Россия впервые за многие годы ясно и недвусмысленно заявила о приоритете отношений с государствами, с которыми, перефразируя классика, вышла из общей советской шинели. Приоритете не лозунговом и поверхностном, а пронизывающем всю глубину жизнедеятельности наших стран и народов. Более того, по-моему, впервые в новейшей истории России об этом говорит кандидат в президенты. Фактически, как я понимаю, в своей предвыборной внешнеполитической программе. Понятно, что Россия как крупнейшая держава не может и не будет игнорировать работу с иными союзами. Это естественно. Но приоритеты — принципиально другое. Это дорогого стоит. За словами статьи — стратегия. Правильная стратегия. И только недалекие люди могут обвинять публикацию и ее автора в предвыборной конъюнктурности. Разве это конъюнктурщина — осознание лидером, нацеленным на избрание на высший пост в России, того, что не получится укрепить страну, обустраивая ее только изнутри? Внутренняя национальная консолидация необходима. Но этого недостаточно! Для подлинного успеха России как и любого другого государства нужно также выстроить отношения с соседями на прочной


О судьбах нашей интеграции
791
основе, то есть взаимовыгодной и равноправной. Только на таких принципах! Без этого не будет стабильности и безопасности ни у России, ни у ее соседей. Иное мы уже проходили и знаем, чем все заканчивается. Да и говорить о конъюнктурности могут только те, кто не знает фактов. Идея Единого экономического пространства России, Беларуси, Украины и Казахстана принадлежит как раз В. В. Путину. Он озвучил ее еще в начале 2003 года, когда мы собрались на неформальной встрече глав государств в его подмосковной резиденции. Понятное дело, выборы 2012 года тогда не были и на горизонте.
Ни в коей мере не разделяю взгляды скептиков о «декларативности» сделанных в статье заявлений. Ведь изложенная в статье стратегия интеграции адресована не только электорату и нам, соседям России, но и всем мировым центрам силы. Здесь блеф — себе дороже, потому что, получив этот мощный сигнал, все сделают свои стратегические выводы. Политику и политиков уважают только в случае их серьезности и последовательности. Поэтому не должно быть сомнений в искренности очерченных В. В. Путиным намерений. Кстати, неудивительно, что реакция части внешних центров на инициативу В. В. Путина лишена энтузиазма. Оно и понятно: какого международного игрока обрадует весть о формировании нового мощного единого рынка с серьезнейшим производственным, ресурсным, интеллектуальным потенциалом — несомненного агрессивного конкурента. В Беларуси реакция на известинскую публикацию тоже неоднозначна. Об обычных русофобских стенаниях «пятой колонны» нечего даже говорить. Здесь все ясно: их заботы — не о стране. Но есть часть общества, которая искренне озабочена, поскольку на кону судьба государства. От этого мнения нельзя просто отмахнуться. Людям надо на деле показать, что конкретно им даст этот новый союз. Доказать, что интеграционные устремления — не политические игрища, а реальные предпосылки дальнейшего улучшения благосостояния человека. А это уже наша, политиков, задача. Размышления о судьбах интеграции тем более не случайны в нынешнее непростое время, которое переживают и Европа, и Азия, да и весь мир. Ровно двадцать лет назад завершилась эпоха противостояния двух сверхдержав. Никогда не скрывал своего мнения о том, что считаю развал Советского Союза глубочайшей, трагической ошибкой XX столетия. Его можно и нужно было совершенствовать, изменять, но не разрушать. Когда все цивилизованные страны десятилетиями шли трудными путями к объединительным процессам, мы одним махом уничтожили свое величайшее


792
А. Г. ЛУКАШЕНКО
достояние — единство, общность, кооперацию. В угоду чьим-то амбициям и интересам. Но даже после этого смена биполярного мира на многополярный, сбалансированный множественностью центров влияния, так и не произошла.
В мире, меняющемся от одной формации к другой, на деле царит хаос. А хаос — всегда в пользу сильнейшего. Как в таких условиях жить молодым государствам, в том числе нашему, нашим братьям и соседям? Как нам вместе добиться уважения и реализации своих законных интересов? Где наше место в осях координат Восток—Запад, Север—Юг? Невольно задумываешься, есть ли простые ответы на столь сложные вопросы. Простых, наверное, нет. Но наверняка есть правильные. Их и надо найти. Потому что цена ошибки слишком велика — судьба государства и народа, и не одного. Сегодняшний континентальный и даже трансконтинентальный финансовый кризис, только усиливающий мировые неопределенность и хаос, ясно подсказывает: главные «противовесы» кризису — формирование емкого общего рынка и баланс интересов. Создание серьезных объединительных союзов — верный шаг к стабильному миру. Значит, без интеграции нельзя.
Для Беларуси глубокая, продуктивная интеграция с наиболее близкими соседями была, есть и будет естественным путем развития. Два референдума, проведенных в нашей стране в первой половине 90-х годов, абсолютным большинством населения дали власти четкий мандат на интеграцию. На обломках СССР появилась первая интеграционная структура — СНГ с центром в Минске. На объединительных принципах строились ОДКБ и ЕврАзЭС. И то, что у нас существует несколько межгосударственных образований, — это тоже нормально. Мы ищем, нащупываем те механизмы, которые удовлетворяли бы интересам всех участников. И главное, реально работали на наших людей. И база для этого уже есть солидная. Создавая в 90-е годы Союзное государство Беларуси и России, мы выступили первопроходцами в наиболее тесном интегрировании двумя независимыми государствами самого широкого круга сфер жизни. С его появлением сформулирован и апробирован принцип разноскоростной и разноуровневой интеграции. Уже в течение полутора десятков лет Союзное государство — катализатор и своего рода масштабная лаборатория глубокой интеграции. Это предмет нашей особой гордости. Ведь мы смогли расширить рамки интеграции от экономики до социальных и даже отчасти политических вопросов. Нам удалось серьезно продвинуться в обеспечении равных прав граждан, унификации


О судьбах нашей интеграции
793
национальных законодательств, координации внешнеполитической деятельности. Реальным стало осуществление масштабных межгосударственных программ, в том числе в сфере научно-технического сотрудничества.
Единая система социальных гарантий, равный доступ к образованию, услугам здравоохранения, беспрепятственное трудоустройство, свобода передвижения и выбора места жительства, ставшие возможными благодаря Союзному государству, являются ориентирами для дальнейшей работы в формате «тройки». По некоторым направлениям мы даже впереди Европейского союза. Интеграционные наработки в рамках Союзного государства позволили разумно и с уверенностью применять их в более широком, многостороннем формате. Ни для кого не секрет, что белорусско-российское Соглашение о Таможенном союзе 1995 года служит несущим каркасом договорно-правовой базы Таможенного союза Беларуси, Казахстана и России. Созданная в процессе союзного строительства таможенная и пограничная инфраструктура мирового уровня позволяет эффективно решать задачи, стоящие сейчас перед Таможенным союзом и ЕЭП. Важно, чтобы и в дальнейшем Союзное государство, Таможенный союз, ЕЭП обогащали и взаимодополняли друг друга. Наша задача — не утратить, а максимально использовать весь имеющийся интеграционный потенциал. Сейчас мы выходим на воплощение решений, которые принято называть судьбоносными. Именно об этом мои размышления. Об этом статья В. В. Путина. Потому что это заботит наших людей. Создаваемая нами конструкция продвинутой интеграции должна быть прочной. Иначе нет смысла тратить на нее столько сил.
Надежность и долговечность нового механизма определяются, в конечном счете, тем, обеспечивает ли он полноценную защиту интересов его участников. Необходимо четко осознавать: любые ущемления их прав, может быть кажущиеся сегодня мелкими, завтра создадут трещины, которые развалят сначала доверие, а затем и созданную неимоверными общими усилиями новую структуру. Это главное. Весь остальной массив сложнейших юридических, таможенных, финансовых и иных вопросов можно решать. И мы совместно решим все, и в короткое время. Здесь не должно быть примитивизма. Речь, конечно же, не о том, чтобы собрать и разделить на троих богатства, принадлежащие нашим народам. Белорусам это не нужно. Но только равенство партнеров, в том числе равенство условий хозяйствования с равным доступом к единой энергетической и транспортной системе, позволит создать надежную основу для нашего союза.


794
А. Г. ЛУКАШЕНКО
Лишь тогда люди, бизнес поверят нам и нашей интеграции и поддержат ее своими делами и помыслами. На неравной основе союз единомышленников и партнеров не построить. Это аксиома! Верю, что именно такая идеология закладывается в наш новый союз. На последних переговорах с руководством России мы договорились о необходимости работы предприятий и предпринимателей наших стран в равных условиях. В аналогичном ключе проходят встречи в рамках ЕЭП. Впереди, конечно, еще тернистый путь переговоров, но вместе с нашими партнерами по «тройке» мы его преодолеем в срок и успешно. Говоря по правде, создание ЕЭП стало для нас нелегким компромиссом. А если еще более прямо: за Единое экономическое пространство Беларусь заплатила дорого. Но есть все основания быть убежденным, что этот «риск» окупится. Наши ожидания от участия в Таможенном союзе начинают оправдываться. Увеличились объемы торговли между его участниками. Упразднены тарифные и нетарифные барьеры во взаимной торговле. Отменены все виды контроля на внутренних границах. Обеспечивается защита белорусских, казахстанских и российских товаров от недобросовестной конкуренции со стороны третьих стран. С единых позиций ведутся переговоры с крупнейшими мировыми торговыми партнерами.
Это первые результаты. Но мы ожидаем более значительной для наших граждан отдачи от деятельности Таможенного союза и ЕЭП. Скажите, зачем, например, на общем интеграционном пространстве выдавливать продукцию партнеров со своих рынков нерыночными методами? Люди и дело от этого только проигрывают. Пусть бизнес свободно конкурирует, борется за рынок. Зачем искусственно насаждать дублирующие производства там, где спрос может быть удовлетворен с гораздо меньшими затратами и на высоком уровне качества действующими предприятиями? Разве мы не проигрываем от конкуренции друг с другом на внешних рынках? Вместо такого «самоедства» по уму надо бы создать все условия для появления на нашем пространстве мощных конкурентоспособных транснациональных корпораций и их выхода на рынки третьих стран. Следует заложить основы для дальнейшей модернизации наших экономик и внедрения инноваций. И мы уже начали подходить к этому через конкретные масштабные и наукоемкие проекты — совместное строительство АЭС в Беларуси, совместное создание и вывод в космос спутников, создание системы управления ими. Но движение идет медленно, слишком медленно. Если у руководства наших стран есть общая твердая позиция в пользу такой интеграции — а она


О судьбах нашей интеграции
795
есть! — пусть и чиновничество на всех уровнях сверху донизу быстрее разворачивается. И здесь, конечно, максимум зависит от самого крупного партнера в интеграции — России. Надо добиться принципиального поворота лицом к интеграции в рамках всех интеграционных структур — Союзного государства, Таможенного союза, ЕЭП, ЕврАзЭС, СНГ — не на бумаге, а на деле. Сделать такой подход каждодневной практикой взаимодействия. Люди наших стран ждут этого уже сейчас, без промедления. Давайте заглянем дальше.
Если мы реализуем цели, намеченные ЕЭП, то сможем перейти к созданию Евразийского союза. Беларусь примет в его формировании самое активное участие. Построить такой союз — дело непростое. Ведь достигнув максимально возможного уровня экономической интеграции, мы вплотную подойдем к необходимости создания прочной социально-политической надстройки — с общими ценностями, правовой системой, жизненными стандартами и ориентирами. Здесь не обойтись без постепенного консенсусного формирования неких наднациональных органов, в том числе, возможно, политических. Допускаем, что в таком случае в практическую плоскость перейдет и вопрос о введении новой единой валюты. Время покажет. Перспектива мощной и глубокой интеграции, которая открывается сегодня, на самом деле захватывает. Но краеугольный камень всего того, что мы собираемся построить, — суверенитет наших государств, который не отменяет даже самая тесная интеграция. Вместе с доверием руководить государствами наши народы вручили нам и обязанность сохранить их право самим распоряжаться своей судьбой. Исходя из этого, мы должны строить свои планы. Успех Единого экономического пространства важен не только для наших народов и экономик. Этот проект может стать притягательным полюсом для других стран, в том числе для нашей ближайшей соседки Украины. Ведь она работала вместе с нами над первым прообразом ЕЭП.
И еще один очень важный внешнеполитический аспект. Интеграция Беларуси, России и Казахстана — не против кого- то. В создании Евразийского союза не следует усматривать попытку некоего раздела Европы. Скажу больше: нам нельзя замыкаться в этой интеграции. Евразийский союз я вижу как неотъемлемую часть общеевропейской интеграции. Наш союз призван стать ключевым региональным игроком, который поможет выстраивать отношения с ведущими мировыми экономическими структурами. Именно отсюда исходит предложение «тройки» о таком взаимодействии с Евросоюзом, которое привело


796
А. Г. ЛУКАШЕНКО
бы в конечном итоге к созданию общего экономического пространства от Лиссабона до Владивостока. Кстати, единственная таможенная граница на этом пути сейчас проходит через Брест.
Мы предлагаем «интеграцию интеграций». По инициативе Беларуси в декабре прошлого года главы государств ЕврАзЭС подтвердили в своей декларации намерение работать именно в данном направлении. Это не прихоть, а продиктованная реалиями последовательная позиция. Такая интеграция на постсоветском пространстве быстрее приведет к более тесным и равноправным отношениям с Евросоюзом и построению Большой Европы, чем сепаратные хождения по европейским кабинетам. Для этого, конечно, нужен соответствующий уровень развития ЕЭП и будущего Евразийского союза. Он должен стать зрелой структурой, серьезным экономическим игроком на евразийском рынке, мощным партнером Евросоюза.
Естественно, в этом деле многое зависит и от европейцев — насколько они готовы сотрудничать на равных. Беларусь, находясь на стыке двух интеграционных союзов, особо заинтересована в их взаимном сближении. Грандиозный, но вполне реалистичный проект создания Евразийского союза таит огромные выгоды для всего континента. Возможность работы по одинаковым правилам на рынке от Атлантики до Тихого океана укрепит экспортный потенциал наших предприятий и привлекательность наших экономик для иностранного бизнеса. При этом нашей интеграционной структуре нельзя ограничиваться только западным вектором. Важнейшей задачей должна стать и тесная интеграция с государствами и экономическими объединениями на Востоке, прежде всего с нашим стратегическим партнером Китаем. Каждая из трех стран уже имеет богатый опыт работы с государствами Азиатско-Тихоокеанского региона. Объединив свои усилия, мы будем гораздо успешнее продвигать наши интересы. Беларусь вплотную приблизится к рынкам АТР, который, вероятнее всего, станет двигателем экономики планеты в этом столетии. Обнародование сейчас в ведущих СМИ нашего твердого намерения решительно углублять интеграцию — не случайно. Это своего рода манифест, идущий от жизни. Конечно, заявленные намерения предстоит последовательно и упорно реализовывать. Но ведь и в Библии сказано: «В начале было слово». Теперь нужен безотлагательный переход к практическим действиям. Ведь за словом серьезного политика всегда следует дело. И я как президент Беларуси буду тесно взаимодействовать с руководством России и Казахстана, чтобы реализовать на практике эту правильную


О судьбах нашей интеграции
797
стратегию глубокой интеграции. Интеграция не самоцель. Это инструмент достижения наивысшей цели — роста благосостояния и качества жизни наших людей.
^5^


Н. А. НАЗАРБАЕВ
Евразийский Союз: от идеи к истории будущего
Всего несколько недель отделяют нас от двух знамена* тельных событий, которые символично соседствуют в политическом календаре. Во-первых, это 20-летний юбилей подписания Алматинской декларации СНГ. Она провозгласила возникновение на руинах СССР совершенно уникального в истории Евразии и всего мира межгосударственного объединения — Содружества Независимых Государств. Во-вторых, это начало реализации с 1 января 2012 года нового проекта — Единого экономического пространства. В них органично переплетены многолетний опыт кристаллизации национальных интересов новых независимых государств, поиска оптимальной модели евразийской интеграции и новые надежды миллионов простых людей.
Остановленный хаос дезинтеграции
21 декабря 1991 года в Алматы на саммите глав постсоветских государств, созванном по моей настойчивой инициативе, был остановлен опасный процесс хаотичного распада исчезающей супердержавы. Как непосредственный участник тех событий, я по сей день храню в памяти их непередаваемый драматизм. Казалось, что даже время изогнулось под тяжестью проблем и противоречий, сопутствующих тем историческим дням. Чувства радости за обретение Казахстаном и другими республиками бывшего Союза долгожданной независимости тесно сплетались с осознанием величайшей сложности исторического вызова, выпавшего на долю наших народов. В тот период политический кризис добивал экономику. На глазах разрывался прежде единый хозяйственный механизм. Валились набок не просто отдельные предприятия, а целые отрасли. Многие


Евразийский Союз: от идеи к истории будущего
799
люди остались без работы и средств к существованию. Города зияли черными проемами окон квартир, оставшихся без электричества, не было элементарного тепла. Такая картина была характерна практически для всех регионов бывшего Союза. Распространялись межнациональные конфликты, начавшиеся в последние годы существования СССР. Сегодня можно открыто сказать о том, сколь велика и реальна была для всех постсоветских стран опасность разлома по этническим и религиозным основаниям. В этом отношении более чем показателен реальный пример параллельно шедшего распада югославской федерации. Я, как и большинство моих коллег — лидеров новых независимых государств, осознавал пагубность такого пути, несущего нашим странам лишь братоубийственные раздоры, бездонную пропасть нищеты и высокую вероятность оказаться на обочине истории, заняв лишь нишу сырьевого придатка мировой экономики. Создание СНГ подвело черту под коротким, но сложным историческим периодом распада супердержавы и одновременно стало точкой начала нового интеграционного процесса на постсоветском пространстве. И я горжусь, что 20 лет назад единственно правильное в тот период решение о создании СНГ в нынешнем, существующем до сих пор формате было принято на благодатной земле Казахстана. Принято по казахстанской инициативе, при моем самом активном личном участии и благодаря проявленной политической мудрости всех участников той памятной исторической встречи в Алматы.
Историческая роль Содружества
За 20 лет в адрес СНГ было высказано немало острой критики. Я тоже всегда был среди тех, кто ожидал большего от развития Содружества, особенно в вопросах экономической интеграции. Потому что знал о реальных возможностях региональной интеграции для укрепления независимости страны, преодоления кризиса, подъема экономики, повышения уровня жизни людей. Потому что знал о тех высоких ожиданиях, которые связывали с Содружеством миллионы простых людей, живущих в Караганде или Новосибирске, Днепропетровске или Гродно, Нукусе или Хороге, Нахчыване или Мары, Оше или Бендерах, Батуми или Гюмри. Такую возможность мне давала уникальная многонациональность народа Казахстана. В ходе сессий Ассамблеи народа Казахстана, встреч с казахстанцами, из многочисленных писем от простых граждан всех стран Содружества мне передавались сильные импульсы о стремлении простых


800
Я. А. НАЗАРБАЕВ
людей к сохранению тесной и прочной взаимосвязи наших государств, особенно экономик.
В 20-летней истории СНГ были моменты, когда мы вплотную подходили к решениям, которые могли стать судьбоносными для всех стран-участниц. В сентябре 1993 года был подписан Договор о создании экономического союза. Он предполагал последовательно пройти через этапы создания зоны свободной торговли, таможенного, платежного и валютного союза и сформировать общий рынок товаров, услуг и капиталов. Но в то время центробежные тенденции оказались сильнее. Подписанное всеми лидерами государств СНГ соглашение о зоне свободной торговли ратифицировали только 6 государств, но в их числе не было ни России, ни Украины, ни Беларуси. В 1998 году я направил всем моим коллегам по Совету глав государств СНГ свой проект полномасштабного Договора о едином экономическом пространстве. Но он так и не был рассмотрен на высоком уровне. По объективным и субъективным причинам СНГ не стало решающей структурой интеграции постсоветского пространства. И все же мир еще не знал такой организации, которая бы при отсутствии жестких наднациональных структур обеспечивала сближение позиций и принятие совместных решений по многим острым вопросам межгосударственных отношений. Особо хочу отметить регулярные встречи глав государств, что способствовало мирному ходу размежевания государств и укрепления их независимости. В этом смысле Содружество стало площадкой сотрудничества и взаимодействия. В его рамках регулярно проходят саммиты глав государств и правительств, действует 39 отраслевых межгосударственных органов. Показательно, что в работе некоторых из них активно участвуют Латвия, Литва, Эстония и Монголия. Межпарламентская Ассамблея СНГ выработала более 300 модельных законов, которые активно используются в законотворчестве на национальном уровне. Договор о коллективной безопасности — стержень военной безопасности всего СНГ даже при том, что не все государства в нем участвуют. Энергетика, транспорт, культурно-гуманитарная сфера, взаимодействие в сфере борьбы с трансграничной преступностью, экстремизмом и терроризмом — все это перспективные направления многостороннего взаимодействия в СНГ. Самый важный итог двух десятилетий — в рамках Содружества шлифовался наш общий опыт, что позволило со временем перейти к более результативным формам разноформатной и разноскоростной региональной интеграции.


Евразийский Союз: от идеи к истории будущего
801
Евразийская инициатива
Сегодня уже привычно называть процесс сближения государств, образовавшихся после распада СССР, евразийской интеграцией. Это понятие широко используется аналитиками и экспертами, и, что важно, оно стало органичной частью лексикона политических элит и в ближнем, и дальнем зарубежье. Сейчас уже не вызывает отторжения и никого не удивляет идея формирования Евразийского союза. Более того, о ней говорят на самом высоком уровне как о ближайшей цели и конкретном интеграционном проекте. А ведь всего семнадцать лет назад было совсем иначе. В марте 1994 года я впервые предложил создать на пространстве СНГ качественно новое интеграционное объединение — Евразийский Союз Государств. Эта идея была не случайно обнародована мной в академической аудитории Московского государственного университета имени М. В. Ломоносова. Я напрямую обратился к интеллектуальной элите всего Содружества с твердой решимостью вывести из ступора процесс многосторонней интеграции, в котором он оказался уже через два года после создания СНГ. Я откровенно сказал, что СНГ не отвечает объективным требованиям времени и не обеспечивает интеграцию стран-участников, в которой так остро нуждаются наши народы. Поэтому назрела необходимость создания нового межгосударственного объединения, которое бы действовало на более четких принципах. Мне всегда импонировали взгляды выдающегося российского мыслителя Льва Гумилева, который пошел дальше всех последователей «школы евразийства», возникшей в среде русских эмигрантов первой половины XX века. Он концептуально обосновал единство географических и культурно-исторических связей народов огромной части Северной и Центральной Евразии. Имя этого ученого носит созданный в Астане по моей инициативе Евразийский национальный университет. Мой подход к евразийству, преломленный к конкретным историческим условиям рубежа XX и XXI веков, базировался на следующих принципах.
Во-первых, не отрицая значения культурных и цивилизационных факторов, я предлагал строить интеграцию, прежде всего, на основе экономического прагматизма. Экономические интересы, а не абстрактные геополитические идеи и лозунги — главный двигатель интеграционных процессов. Поэтому первооснова будущего Евразийского Союза — Единое экономическое пространство как масштабный ареал совместного успешного развития наших народов.


802
Н. А. НАЗАРБАЕВ
Во-вторых, я всегда был и остаюсь сторонником добровольности интеграции. Каждое государство и общество должны самостоятельно прийти к пониманию, что в глобализирующемся мире нет смысла бесконечно упиваться собственной самобытностью и замыкаться в своих границах. Добровольная интеграция, исходя из интересов народа и страны, — вот кратчайший путь к процветанию.
В-третьих, Евразийский Союз я изначально видел как объединение государств на основе принципов равенства, невмешательства во внутренние дела друг друга, уважения суверенитета и неприкосновенности государственных границ.
В-четвертых, я предлагал создать наднациональные органы Евразийского Союза, которые бы действовали на основе консенсуса, с учетом интересов каждой страны-участницы, обладали четкими и реальными полномочиями. Но это никоим образом не предполагает передачу политического суверенитета. Это аксиома. Именно таким был успешный опыт создания Европейского союза, основой которого было равенство партнеров по интеграции.
Все эти аспекты были детально изложены в пакете моих предложений, направленных всем главам государств СНГ. В те дни я получил многочисленные позитивные отклики на мою евразийскую инициативу от общественности практически всех постсоветских стран. Но ее оказались не готовы предметно обсуждать политики. Возможно, это было закономерно. Волна эйфории от обретения долгожданной независимости не позволила тому поколению лидеров стран СНГ увидеть долгосрочный потенциал идеи евразийской интеграции. Но нельзя не увидеть, что эта инициатива стала прорывом для интеграционного процесса на пространстве СНГ. В последующие годы она поэтапно воплощалась в жизнь в создании целого ряда успешных межгосударственных структур — Организации Договора о коллективной безопасности, Евразийского экономического сообщества, Таможенного союза Казахстана, Беларуси и России.
Шаги навстречу простым людям
Осенью 2010 года у меня состоялась встреча с группой молодых российских журналистов. Наша беседа неожиданно началась с их благодарности в мой адрес за то, что впервые за многие годы они приехали в Казахстан, не проходя изнуряющего таможенного контроля на границе. Я ответил, что такие же слова они должны обязательно сказать и российским


Евразийский Союз: от идеи к истории будущего
803
лидерам — Владимиру Путину, с которым в 2007 году мы подписали договор о создании трехстороннего — с участием наших стран и Беларуси — Таможенного союза, и Дмитрию Медведеву, который лично много сделал для того, чтобы этот интеграционный проект окончательно стал реальностью. Я всегда считал, что объективно Казахстан и Россия — это локомотивы евразийской интеграции. Также хотел бы отметить огромный вклад в создание Таможенного союза наших белорусских партнеров и лично президента Беларуси Александра Лукашенко. Мы вместе провели колоссальную работу. Менее чем за три года разработан и принят единый Таможенный кодекс трех стран, создан наднациональный орган — Комиссия Таможенного союза. Согласовано более 11 тысяч товарных позиций для применения унифицированного тарифа в торговле со странами вне единой таможенной территории. Уже сегодня очевиден макроэкономический эффект создания Таможенного союза. Только в первом полугодии 2011 года на треть вырос общий товарооборот трех стран. Прогнозируется, что по итогам года он достигнет уровня $ 100 млрд, что будет на 13 % больше прошлогоднего показателя. Причем наиболее быстро растут объемы приграничной торговли между Казахстаном и Россией — более чем на 40 %. Убежден, что подведение итогов первого года полноценной работы Таможенного союза даст более точные цифры позитивной динамики по всем ключевым показателям — приросту национальных ВВП, привлечению иностранных инвестиций, снижению себестоимости продукции и так далее. Безусловно, мы предвидели и определенные трудности, связанные с периодом адаптации экономических субъектов трех стран к унифицированным таможенным тарифам и импортным пошлинам. Есть отдельные нестыковки между национальными таможенными администрациями, которые методично устраняются работой Комиссии Таможенного союза.
Таможенный союз расширил до Бреста и Владивостока границы рынка сбыта для казахстанских производителей. В 2011 году наш экспорт в Россию вырос на 60%, а в Беларусь — более чем в 2,3 раза. Отменены ограничения на перемещение внутри единой таможенной территории иностранной валюты. Это же произошло для товаропроизводителей России и Беларуси. Все это реальные плюсы, прежде всего, для всех казахстанцев, россиян и белорусов. В 1998 году я предложил программу «Десять простых шагов навстречу простым людям». Многие ее положения уже реализованы в двустороннем и многостороннем форматах. Наши совместные границы становятся прозрачными для


804
Я. А. НАЗАРБАЕВ
беспрепятственного пересечения гражданами наших стран. Таможенный союз Казахстана, России и Беларуси — это первая на пространстве всего СНГ действительно добровольная и равноправная форма интеграции. Она впервые в истории сближает народы наших стран на основе взаимоуважения, сохранения национальной самобытности и осознания неразрывности общего будущего. Последовательная трансформация Таможенного союза в Единое экономическое пространство, а со временем, в чем я абсолютно уверен, в Евразийский экономический союз станет мощным стимулом для процветания наших народов, выведет наши страны на ведущие позиции в глобальном мире.
Евразийское сообщество
Таможенный союз Казахстана, Беларуси и России логично вырос из Евразийского экономического сообщества. Его создание в 2000 году в формате пяти стран — Беларуси, Казахстана, Кыргызстана, России и Таджикистана — стало переломным моментом в практике евразийской интеграции. Всего за 11 лет в рамках ЕврАзЭСа сформировалась разветвленная структура механизмов по различным измерениям интеграционного процесса. Причем они учреждаются не только на межгосударственном уровне, но и снизу по инициативе бизнесменов, деятелей науки, образования и культуры, НПО, молодежи. Своевременным с учетом глобального финансово- экономического кризиса было создание Евразийского банка развития и Антикризисного фонда. Сегодня это дает возможность не только финансировать конкретные экономические проекты в ряде стран ЕврАзЭСа, но и оказывать срочную помощь, например, белорусской экономике, остро переживающей последствия мирового кризиса. Показательно, что, например, в формате Таможенного союза трех стран быстро возникают отраслевые ассоциации производителей. Наши предприниматели интегрируются для согласования своих интересов, выработки правил внутренней конкуренции и взаимной поддержки. Предметно работают Евразийский медиафорум, Евразийская ассоциация телевидения и радио. Традицией становятся евразийские фестивали кино и театра, различные конференции, молодежные форумы.
На Санкт-Петербургском экономическом форуме я отметил, что сегодня раздвигают горизонты интеграции образовательного и научного пространства Евразийская ассоциация университетов, Евразийский клуб ученых, Международный центр высоких


Евразийский Союз: от идеи к истории будущего
805
технологий, созданные по моей инициативе. Иными словами, идет процесс вертикальной интеграции, пронизывающей всю глубину жизни наших обществ. Не это ли проявление жизненной силы евразийской интеграционной идеи? Сегодня наши народы все более ощущают себя частью формирующейся евразийской идентичности с ее культурным, религиозным и языковым многообразием, но с общим стремлением к плодотворному экономическому взаимодействию и добрососедству. Мы все являемся свидетелями рождения нового уникального евразийского сообщества наций, у которого не только богатый опыт совместного прошлого, но и неделимая общая история будущего.
Новое прочтение евразийской идеи в XXI веке
В моей идее о создании Евразийского Союза никогда не было и нет ни маниловщины, ни заслоняющего будущее политического ностальгизма. В ее основе всегда был и остается прагматичный подход, отрицающий любые формы насилия политики над экономикой, какими бы благими намерениями или целесообразностями они не прикрывались. В евразийском проекте недальновидно видеть только лишь возможность коллективно закрыться от внешних экономических, военных, политических, информационных, технологических, экологических и других угроз. При таком узком понимании исторической перспективы ЕАС велик будет соблазн выкраивания нового подобия «железного занавеса», но уже по другим геополитическим лекалам. Это абсолютно недопустимо и неприемлемо. Мы рассматриваем Евразийский Союз как открытый проект. Его нельзя представить без широкого взаимодействия, например, с Евросоюзом, другими объединениями. Никакой «реставрации» или «реинкарнации» СССР нет и не будет. Это лишь фантомы прошлого, домыслы и спекуляции. И в этом наши взгляды с руководством России, Беларуси и других стран полностью совпадают. Сегодня надо преодолеть страхи от слова «союз» и пресловутого «наступления империи». Важно, что об этом писал В. Путин в своей статье в «Известиях». Североатлантическая интеграция в рамках НАФТА состоит также из трех стран — США, Канады, Мексики. Но никто не говорит об имперских амбициях США.
Некоторые западные эксперты поторопились заявить, что Евразийский Союз призван стать защитой от так называемой китайской экономической экспансии. Нет ничего более далекого от истины, чем такое утверждение. Напротив, КНР


806
Я. А. НАЗАРБАЕВ
на протяжении двух последних десятилетий является стратегическим партнером и России, и Казахстана, и Беларуси. Мы поддерживаем интенсивный политический диалог и тесное экономическое сотрудничество. Мы также тесно взаимодействуем в рамках ШОС и СВМДА. В то же время важно добавить к тем принципам евразийской интеграции, о которых я говорил 17 лет назад, положение об ответственности каждой страны-участницы за устойчивость внутреннего развития, результативность национальной экономической, кредитно-финансовой и социальной политики. Это особенно важно с учетом опыта нынешнего преодоления трудностей в экономике Евросоюза, пример которого для нас является очень полезным. С 2009 года мы ведем детальную проработку всех юридических вопросов формирования Единого экономического пространства Казахстана, Беларуси и России. До конца нынешнего года на уровне правительств будут заключены соответствующие соглашения.
С 1 января 2012 года начинается практический этап создания Единого экономического пространства. Последовательно станут реальностью механизмы согласования экономической политики трех стран и обеспечения трансграничного свободного движения услуг, капиталов и трудовых ресурсов, унифицированное законодательство. Национальные субъекты бизнеса получат равный доступ к инфраструктуре в каждом государстве, участвующем в ЕЭП. В перспективе сложатся единые транспортные, энергетические и информационные системы. ЕЭП станет прочной основой для перехода к более высокой ступени интеграции — Евразийскому экономическому союзу. Это будет мощное объединение. Совокупный ВВП трех стран составляет почти $2 трлн, промышленный потенциал оценивается в $600 млрд, объем выпуска продукции сельского хозяйства — порядка $112 млрд, а общий потребительский рынок — более 165 млн человек.
В XXI столетии невозможно представить, чтобы Евразийский Союз состоялся как успешный центр глобальной силы вне четко прослеживающихся трендов глобального развития. В текущем столетии регионализация стала общемировой тенденцией. Европейский союз в ближайшие годы планирует дальнейшее расширение за счет вступления в него Хорватии, а в перспективе — Сербии, Черногории и других стран.
В Восточной Азии создается крупнейшая на планете зона свободной торговли с участием Китая и стран АСЕАН с охватом сразу двух миллиардов потребителей. В финансово-экономическом плане самоорганизуется регион Персидского залива.


Евразийский Союз: от идеи к истории будущего
807
Укрепляется интеграция стран Северной и Южной Америки, Африки. За 20 лет суверенного развития экономики России, Казахстана и других участников евразийской интеграции стали частью глобальной экономики. Сегодня важным условием модернизации наших стран, создания наукоемких инновационных экономик является активное наращивание инвестиционного и технологического сотрудничества с США, Евросоюзом, Китаем, странами Азиатско-Тихоокеанского экономического сообщества. Следует учитывать и важные аспекты процесса конструирования новой глобальной системы безопасности. В принятой почти год назад по моей настойчивой инициативе Астанинской декларации саммита ОБСЕ впервые была обозначена цель создать единое и неделимое пространство евроатлантической и евразийской безопасности. Поэтому сегодня актуально новое прочтение идеи евразийской интеграции, устремленной далеко в будущее XXI, а возможно, и последующих веков!
Евразийский союз: стратегия будущего
Евразийский союз — это мегапроект, соизмеримый со сложными вызовами настоящего и будущего. Он имеет все шансы стать органичной частью новой мировой архитектуры, формирование которой началось под воздействием самого мощного в истории глобального финансово-экономического кризиса. Для этого всем участникам евразийской интеграции необходимо иметь ясную и четкую стратегию действий.
Первое. Евразийский Союз должен изначально создаваться как конкурентоспособное глобальное экономическое объединение. Нас не могут удовлетворить ни узкая перспектива быть совокупностью стран, развивающихся лишь на принципах «догоняющей модернизации», ни участь вечно оставаться большим периферийным экспортером природных ресурсов для остального мира.
Мир стоит на пороге новой технологической революции. Сегодня Казахстан взял курс форсированного индустриальноинновационного развития. Мы создаем новую структуру современных производительных сил как основу будущей национальной инновационной экономики. Аналогичные задачи ставятся в России и других странах СНГ. Поэтому важно, чтобы наше Единое экономическое пространство было территорией инноваций и мощного технологического прорыва. Для этого необходимо выстроить общий алгоритм модернизации и инновационного развития наших стран. Я предлагаю оперативно разработать


808
Н. А. НАЗАРБАЕВ
и принять совместную Программу евразийской инновационно-технологической кооперации, рассчитанную на перспективу 10-15 лет. В этом плане показателен пример Франции, Германии и Великобритании, создавшими еще в 1970 году крупнейший международный авиастроительный консорциум AIRBUS. Позднее к ним присоединилась Испания. По итогам 2010 года AIRBUS существенно опередил американские компании «Боинг» и «Локхид» по числу поставок и заказов на новые самолеты. Ежегодный доход AIRBUS приближается к € 30 млрд. На предприятиях компании, расположенных по всей Европе, трудятся 53 тыс. человек. С 2006 года весь пакет акций AIRBUS принадлежит европейскому аэрокосмическому консорциуму EADS, который, в свою очередь, финансируется правительствами и национальными компаниями стран ЕС. Дания и Швеция создали совместный инновационный центр в Скане — «медиконовую долину». Сегодня это самый мощный в Европе кластер, где сосредоточены лаборатории, коммерческие структуры, промышленные предприятия. Здесь действует 7 научных парков, куда входят 300 различных компаний, 14 университетов, 26 медицинских клиник. Таким же путем идут ряд стран, поощряющих создание международных инновационных центров, заключающих двусторонние договоры по отдельным аспектам совместной разработки новейших технологий.
Второе. Евразийский союз должен формироваться как прочное звено, сцепляющее евроатлантический и азиатский ареалы развития. В экономическом плане мы можем стать мостом, соединяющим динамичные экономики Евросоюза, Восточной, Юго-Восточной и Южной Азии. Сегодня реализуется проект международного транспортного автомобильного коридора «Западная Европа — Западный Китай». Со временем вдоль этого маршрута выстроится современная транспортно-логистическая система, которая обеспечит сокращение сроков поставок товаров на европейский и китайский рынки более чем в 3,5 раза. Безусловно, перспективным видится создание в будущем трансевразийской скоростной железной дороги. Нам взаимовыгодно расширение сотрудничества между Единым экономическим пространством с Европейским союзом, Китайской Народной Республикой, Японией, Индией.
Третье. Евразийский союз должен формироваться как самодостаточное региональное финансовое объединение, которое будет частью новой глобальной валютно-финансовой системы. Как показывает опыт Евросоюза, создание общей платежной системы, а затем и единой валюты — закономерный этап


Евразийский Союз: от идеи к истории будущего
809
интеграции. В современных условиях этот процесс должен также учитывать тенденции, развивающиеся вследствие мирового кризиса. Как бы ни критиковали сегодня ЕС и еврозону, они показывают собственную жизнеспособность и прочную стойкость к кризисам. Мы видим, какую мощную поддержку оказывает ЕС тем странам, которые оказались в труднейшем положении. Три года назад я предложил начать проработку вопроса об учреждении евразийской наднациональной расчетной единицы — ЕНРЕ как первоосновы для сильной региональной резервной валюты. Сейчас, учитывая вероятность новой волны глобальной рецессии с еще более серьезными последствиями, эта идея остается не просто актуальной, она требует практических решений. Хочу особо отметить, что создание валютного союза в рамках ЕЭП — это тот Рубикон, преодолев который, мы вплотную подойдем к новому уровню интеграции, близкому к нынешнему состоянию Европейского союза. Наша главная задача — убедить на практике наших соседей в важности и жизнеспособности нашего союза. Тогда нас может стать намного больше, чем три государства.
Четвертое. Геоэкономическое, а в перспективе и геополитическое возмужание евразийской интеграции должно идти исключительно эволюционным и добровольным путем. Неприемлемы никакие формы искусственного ускорения и подстегивания к ней отдельных стран. Не будем забывать, что единый европейский рынок создавался почти 40 лет. Сегодня платформа евразийской интеграции достаточно широка. Она включает разные по форме, целям и задачам межгосударственные объединения — СНГ, ЕврАзЭС, ОДКБ, Таможенный союз — ЕЭП Казахстана, Беларуси и России и прочие. Вполне возможно возникновение и других структур. Я, например, остаюсь сторонником создания Центрально-Азиатского союза. Вижу в нем прежде всего огромные возможности для совместного решения проблем и выравнивания уровней социально-экономического развития всех стран региона. Это способствовало бы улучшению благосостояния всех граждан стран Центральной Азии и помогло бы решению сложных проблем региона. Участие в различных региональных организациях помогает каждому государству выбрать наиболее оптимальный путь интеграции. Поэтому важно наращивать потенциал всех евразийских объединений, постепенно способствуя сближению их форматов и содержания.
Пятое. Создание Евразийского Союза возможно только на основе широкой общественной поддержки. Вполне закономерно,


810
Я. А. НАЗАРБАЕВ
что уже сейчас в наших странах есть и свои «евразооптимисты» и «евразоскептики». Полемика между ними только помогает видеть и последовательно устранять издержки интеграционного процесса. Я думаю, что уже в недалеком будущем их дебаты будут вестись с трибуны Евразийской ассамблеи — наднациональной структуры, объединяющей парламентариев наших стран. Вместе с тем важно укреплять народную вертикаль евразийской интеграции. Речь идет о расширении числа евразийских общественных объединений. Например, на базе Делового совета ЕврАзЭСа можно создать Евразийский конгресс промышленников и предпринимателей.
В формате трех стран Таможенного союза целесообразно создать Евразийскую торгово-промышленную палату. Их офисы могли бы разместиться в Астане. Надо начать работу по созданию круглосуточного новостного канала «Евразия-24». Это важно с точки зрения объективного и полного информирования граждан наших стран о преимуществах и ходе интеграции. Я предлагаю разместить исполнительные органы Евразийского экономического пространства в Астане, городе находящемся в географическом центре Евразийского субматерика. Здесь нет никаких амбиций. Это было бы серьезной нагрузкой для нас. И вместе с тем стало бы справедливой данью признательности Казахстану как инициатору идеи евразийской интеграции. Нахождение центрального офиса в Казахстане избавит новое интеграционное объединение от подозрений, имеющихся как внутри наших стран, так и за пределами нашего объединения. Это вызовет большое доверие к нашей организации, которая делает первые шаги. Именно этим было продиктовано в свое время наше решение разместить штаб-квартиру СНГ в Минске. Не случайно, что штаб-квартира Европейского союза находится в Брюсселе.
* * *
В начале второго десятилетия XXI века идея евразийской интеграции обретает реальные черты Единого экономического пространства. Она доказала свою историческую перспективность как верный путь к процветанию и благополучию наших стран и народов. Приняты ключевые политические решения. Предстоит решить немало масштабных задач, чтобы создать экономически мощный, стабильный и выгодный всем Евразийский Союз. Именно в этом — наша общая стратегическая цель!


Выступление
Президента Российской Федерации В. В. Путина в Университете имени Л. Гумилева
г. Астана, Казахстан, 10 октября 2000 г.
Благодарю вас за добрый, теплый прием. Несмотря на холодную погоду, прием очень теплый. Мы это почувствовали даже на улице, где собралось так много студентов. Я и их хочу поблагодарить.
Я хочу вас поздравить с таким блестящим, современным зданием. Я думаю, что в таких условиях вдвойне, втройне приятно учиться, получать знания. У вас не только университет новый, не только здание новое — государство новое, люди молодые, красивые. Я спрашиваю на улице у девушки: «Вы на каком курсе учитесь?» Она отвечает: «Я преподаю».
Когда нет разницы между людьми, которые преподают и осваивают знания, это тоже огромный плюс. Я хочу поблагодарить и Президента Казахстана за то, что он организовал эту встречу, и, разумеется, ректора, весь профессорско-преподавательский состав. Особо благодарен Наталье Гумилевой за те добрые слова, которые обращены и в мой адрес, и в адрес Нурсултана Абишевича. Это ко многому обязывает, потому что в России с особой теплотой чтут память Льва Николаевича Гумилева.
Ваш ВУЗ, несмотря на свою молодость, уже приобрел авторитет одного из ведущих учебных и научных центров Казахстана, он уже известен за пределами Республики. Развивает связи с зарубежными партнерами. Не случайно здесь и ректоры ведущих российских вузов.
Кстати говоря, сейчас, когда мы знакомились в общем, обзорном виде с университетом, ректор Московского университета с гордостью сказал: «В Правительстве Казахстана половина наших». На что Нурсултан Абишевич не обиделся, а с гордостью подтвердил, что это для развития отношений между нашими странами имеет принципиальное значение.


812
В. В. ПУТИН
Казахстаном в значительной степени руководят люди, которые думают с нами одинаково. С нами, россиянами. Я имею в виду тех людей, которые вместе с нами учились у одних и тех же профессоров. Это значит, что мы имеем все шансы думать продуктивно таким образом, чтобы будущее наших народов и государств было гармоничным и развивалось в интересах всех живущих в Казахстане и России.
Настойчивые шаги в этом плане предпринимаются как руководством России, так и руководством Казахстана. Конечно, проблем еще очень много. Мы все знаем, с чем связаны эти проблемы. Печально, что они возникли, но это естественно. После крушения Советского Союза, естественно, возникли проблемы, с которыми столкнулись люди, оказавшиеся в независимых государствах.
Мне отрадно отметить, что осознание необходимости сохранения всего самого позитивного, что было накоплено за годы существования в рамках единого государства, присутствует у руководства практически всех государств Содружества. И далеко не в последнюю очередь в Казахстане и России, конечно. Часто именно казахстанское руководство выступает с такими инициативами, которые, без сомнения, являются стимулом к движению в направлении совместного развития в исторической перспективе. Я об этом скажу чуть ниже.
Например, вчера мы подписали ряд соглашений, и сегодня один из членов Правительства уже рассказал о том, чем позитивным закончились переговоры с РАО «ЕЭС».
Я встречался сегодня утром с соотечественниками, российскими гражданами, они говорили о своих проблемах. Один из участников сказал очень хорошие слова. По сути тревожные, но очень верные. Он сказал: «Вы знаете, дело даже не в экономике, может быть, даже не в военном союзе. Состояние души такое, что хочется уехать, что-то тянет».
Я не боюсь говорить это здесь, в этой аудитории, при стечении большого количества журналистов. Потому что человек попал в точку. И когда мы с ним побеседовали, он согласился с тем, что я ему ответил. Я сказал: «Правильно говорите. А почему так происходит?». Потому что у рядового человека возникает чувство тревоги, он не видит будущего. А не видит потому, что непонятно, что будет дальше.
Откуда возникает такое чувство? Вы знаете Экибастуз, знаете, как и когда он создавался, для каких целей. Для того, чтобы работать в едином, как раньше говорили, народно-хозяйственном комплексе с предприятиями Урала и Сибири. И что? Ничего.


Выступление Президента Российской Федерации...
813
Электросети у нас были едиными. Для того чтобы перебрасывать электроэнергию из одного региона России в другой, часть сетей проходила и проходит до сих пор по Казахстану. До сих пор эта часть не использовалась. Удивительно, но факт.
Мы договариваемся с Ираном и Индией, допустим, по развитию новой транспортной инфраструктуры. Уже согласовали основные действия. И вчера Нурсултан Абишевич говорит: «А Казахстан где, почему нас там нет?». И на карте ясно показывает точки, которые можно было бы использовать. Без сомнений, если использовать их при развитии инфраструктуры, это пойдет на пользу всем участникам проекта.
Если мы настойчиво и последовательно будем работать именно в этом направлении, то чувство тревоги исчезнет. Чувство тревоги будет заменено ясным пониманием, что будет через год, через два, через три. И тогда географическое нахождение того или другого человека отойдет на второй, на третий план. Это будет практически неважно. Важно будет то, что в любой точке нашего пространства человек будет чувствовать себя комфортно. В Казахстане будет чувствовать, как в России, а в России, как в Казахстане. Я думаю, что к такому положению мы должны стремиться.
Льва Николаевича Гумилева многие называют великим евразийцем нашего времени. Он и историк, и этнограф, поэт, человек энциклопедических знаний. Лев Николаевич обо всем судил по высокому счету истории.
Его научные труды стали ярким вкладом не только в развитие исторической мысли, но и в утверждение идей вековой общности, взаимосвязанности народов, населяющих огромные пространства Евразии: от Балтики и Карпат до Тихого океана.
Конструктивный заряд, который несут в себе евразийские идеи, особенно важен сегодня, когда мы выстраиваем подлинно равноправные отношения между странами Содружества Независимых Государств. И на этом пути нам важно сохранить все лучшее, как я уже говорил, что накоплено за многовековую историю цивилизации и Востока, и Запада.
Мы знаем, что Нурсултан Абишевич Назарбаев — приверженец не только идеи, но и создания Евразийского союза государств. Я думаю, что это предложение не потеряло своей актуальности и сегодня. Должен вам сказать, что документ о создании новой экономической организации, который мы вчера подписали, это идея Президента Казахстана. Мы говорили об этом в мае и договорились, что в октябре работу по созданию этой структуры мы завершим. Как сказали, так и сделали. За


814
В. В. ПУТИН
последние годы мы не часто сталкивались с такой слаженной работой по достижению конкретных договоренностей.
Отношения между Россией и Казахстаном опираются на исторически сложившиеся дружественные связи народов наших стран. Они веками нарабатывали общие культурные и духовные ценности, принципы взаимодействия и добрососедства. Самое главное, что мы по-прежнему доверяем друг другу и стремимся развивать наше сотрудничество.
Вчера мы с Нурсултаном Абишевичем подписали Меморандум между Российской Федерацией и Республикой Казахстан о развитии сотрудничества в гуманитарной сфере. В ближайшее время будет принята соответствующая двусторонняя программа на 2000-2002 годы.
Мы также должны сделать более насыщенными и плодотворными наши связи в торгово-экономической, инвестиционной, научно-технологической областях. Национальные экономики России и Казахстана настолько взаимосвязаны и взаимодополняемы, что перспективы здесь очень большие. Наша задача — реализовать их, начинать претворять в жизнь конкретные проекты, их много. Основа для такой работы есть: это Программа экономического сотрудничества на период до 2007 года.
Сегодня Россия и Казахстан, а также Белоруссия, Киргизия и Таджикистан намерены трансформировать Таможенный союз «пятерки» в полноценную международную организацию — Евразийское экономическое сообщество.
Хотел бы здесь, в университетской аудитории, высказать точку зрения по поводу взаимодействия со странами Центральной Азии в региональных и международных делах. Одна из важнейших общих задач — это укрепление безопасности наших государств. Сегодня мы не избавились от таких угроз, как терроризм, контрабанда наркотиков, контрабанда оружия, агрессивный национализм. Даже самое могущественное государство не в силах справиться с такими проблемами в одиночку. И наоборот, когда мы действуем солидарно и сплоченно, решению поддаются даже самые сложные проблемы.
Важная роль здесь принадлежит Договору о коллективной безопасности, активными участниками которого являются и Россия, и Казахстан. Договор носит политический открытый характер, он не направлен на создание военного блока и зарегистрирован в Секретариате ООН. В рамках этой системы коллективной безопасности мы стремимся решать проблемы мирными политическими средствами.


Выступление Президента Российской Федерации...
815
Укрепление безопасности в Центральной Азии, на южных рубежах Содружества — составная часть нашей работы по обеспечению стратегической стабильности в глобальном масштабе. Это очень важный регион мира. Для современного мира характерны исключительно сложные процессы. В различных точках планеты возникают очаги конфликтов, напряженности и кризисных ситуаций, об этом вы хорошо знаете из сводок новостей.
Уникальным и универсальным инструментом поддержания международного мира и безопасности, и в этом мы твердо убеждены, остается Организация Объединенных Наций. Это со всей очевидностью продемонстрировал состоявшийся недавно саммит тысячелетия в Нью-Йорке.
Должен сразу сказать, что и Россия, и Казахстан последовательно выступают за укрепление роли и авторитета ООН. И хочу отметить, что координация наших усилий на международной арене — весьма существенный фактор в мировых делах. То, как будут развиваться отношения между Россией и Казахстаном, зависит не только от государственных и официальных контактов, но и от настроения граждан наших стран.
Я убежден, что присущие нашим народам духовность и чувство справедливости будут сопутствовать созданию цивилизованного Евразийского содружества. Но мы должны действовать на всех уровнях: от самого высокого, государственного, до уровня контактов между конкретными людьми, создавая условия и разбюрокрачивая наши отношения на всех направлениях. И уверен, что решающее значение и решающую роль здесь, конечно, должна сыграть молодежь.
Большое вам спасибо за внимание.
-0=%0-


В. В. ПУТИН
Новый интеграционный проект для Евразии — будущее, которое рождается сегодня
1 января 2012 года стартует важнейший интеграционный проект — Единое экономическое пространство России, Белоруссии и Казахстана. Проект, являющийся, без преувеличения, исторической вехой не только для трех наших стран, но и для всех государств на постсоветском пространстве. Путь к этому рубежу был непростым и порой извилистым. Он начался двадцать лет назад, когда после крушения Советского Союза было создано Содружество Независимых Государств. По большому счету была найдена та модель, которая помогла сберечь мириады цивилизационных, духовных нитей, объединяющих наши народы. Сберечь производственные, экономические и другие связи, без которых невозможно представить нашу жизнь. Можно по-разному оценивать эффективность СНГ, бесконечно рассуждать о его внутренних проблемах, о нереализованных ожиданиях. Но трудно спорить с тем, что Содружество остается незаменимым механизмом, позволяющим сближать позиции и вырабатывать единую точку зрения на ключевые проблемы, стоящие перед нашим регионом, и приносит зримую, конкретную пользу всем его участникам. Более того, именно опыт СНГ позволил нам запустить многоуровневую и разноскоростную интеграцию на постсоветском пространстве, создать такие востребованные форматы, как Союзное государство России и Белоруссии, Организация Договора о коллективной безопасности, Евразийское экономическое сообщество, Таможенный союз и, наконец, Единое экономическое пространство. Характерно, что в период мирового финансового кризиса, заставившего государства искать новые ресурсы для экономического роста, интеграционные процессы получили дополнительный импульс. Мы объективно подошли к тому, чтобы серьезно


Новый интеграционный проект для Евразии...
817
модернизировать принципы нашего партнерства — как в СНГ, так и в других региональных объединениях. И сконцентрировали свое внимание прежде всего на развитии торговых и производственных связей. По сути, речь идет о превращении интеграции в понятный, привлекательный для граждан и бизнеса, устойчивый и долгосрочный проект, не зависящий от перепадов текущей политической и любой иной конъюнктуры. Замечу, что именно такая задача ставилась при создании в 2000 году ЕврАзЭС. И, в конечном счете, именно логика тесного, взаимовыгодного сотрудничества, понимание общности стратегических национальных интересов привели Россию, Белоруссию и Казахстан к формированию Таможенного союза. 1 июля 2011 года на внутренних границах трех наших стран был снят контроль за передвижением товаров, что завершило формирование полноценной единой таможенной территории с ясными перспективами для реализации самых амбициозных деловых инициатив. Теперь от Таможенного союза мы делаем шаг к Единому экономическому пространству. Создаем колоссальный рынок с более чем 165 млн потребителей, с унифицированным законодательством, свободным передвижением капиталов, услуг и рабочей силы. Принципиально важно, что ЕЭП будет базироваться на согласованных действиях в ключевых институциональных областях — в макроэкономике, в обеспечении правил конкуренции, в сфере техрегламентов и сельскохозяйственных субсидий, транспорта, тарифов естественных монополий. А затем — и на единой визовой и миграционной политике, что позволит снять пограничный контроль на внутренних границах. То есть творчески применить опыт Шенгенских соглашений, ставших благом не только для самих европейцев, но и для всех, кто приезжает работать, учиться или отдыхать в страны ЕС. Добавлю, что теперь не потребуется техническое обустройство 7 тыс. км российско-казахстанской границы. Более того, создаются качественно новые условия для наращивания приграничного сотрудничества. Для граждан снятие миграционных, пограничных и прочих барьеров, так называемых «трудовых квот» будет означать возможность без всяких ограничений выбирать где жить, получать образование, трудиться. Кстати, в СССР — с его институтом прописки — подобной свободы не было.
Кроме того, мы значительно увеличиваем объем товаров для личного потребления, которые можно ввозить беспошлинно, тем самым избавляя людей от унизительных проверок на таможенных постах. Широкие возможности открываются и для бизнеса.


818
В. В. ПУТИН
Говорю о новых динамичных рынках, где будут действовать единые стандарты и требования к товарам и услугам, причем в большинстве случаев унифицированные с европейскими. Это важно, поскольку сейчас все мы переходим на современные тех- регламенты, и согласованная политика позволит нам избежать технологических разрывов, тривиальной несовместимости продукции. Более того, каждая из компаний наших стран в любом государстве — члене ЕЭП фактически будет пользоваться всеми преимуществами отечественного производителя, включая доступ к госзаказам и контрактам. Естественно, чтобы закрепиться на таком открытом рынке, бизнесу предстоит работать над своей эффективностью, снижать издержки, вкладывать ресурсы в модернизацию. Потребители от этого только выиграют. Вместе с тем мы можем говорить и о начале настоящей «конкуренции юрисдикций», о борьбе за предпринимателя. Ведь каждый российский, казахстанский, белорусский бизнесмен получает право выбирать — в какой из трех стран ему регистрировать свою фирму, где вести дела, где заниматься таможенным оформлением грузов. Это серьезный стимул для национальных бюрократий заняться совершенствованием рыночных институтов, административных процедур, улучшением делового и инвестиционного климата. Словом, устранять те «узкие места» и пробелы, до которых прежде не доходили руки, совершенствовать законодательство в соответствии с лучшей мировой и европейской практикой. В свое время европейцам потребовалось 40 лет, чтобы пройти путь от Европейского объединения угля и стали до полноценного Евросоюза. Становление Таможенного союза и ЕЭП идет гораздо динамичнее, поскольку учитывает опыт ЕС и других региональных объединений. Мы видим их и сильные, и слабые стороны. И в этом наше очевидное преимущество, позволяющее избежать ошибок, не допустить воспроизводства разного рода бюрократических навесов. Мы также находимся в постоянном контакте с ведущими бизнес-ассоциациями трех стран. Обсуждаем спорные вопросы, учитываем конструктивную критику. В частности, весьма полезным было обсуждение на Деловом форуме Таможенного союза, который прошел в Москве в июле этого года.
Повторю: для нас очень важно, чтобы общественность наших стран, предприниматели воспринимали интеграционный проект не как верхушечные бюрократические игры, а как абсолютно живой организм, хорошую возможность для реализации инициатив и достижения успеха. Так, в интересах бизнеса уже принято решение начать кодификацию правовой базы Таможенного


Новый интеграционный проект для Евразии...
819
союза и ЕЭП, чтобы участникам экономической жизни не приходилось пробираться через «лес» многочисленных абзацев, статей и отсылочных норм. Для работы им будет достаточно всего лишь двух базовых документов — Таможенного кодекса и Кодифицированного договора по вопросам Таможенного союза и ЕЭП. С 1 января 2012 года в полном формате заработает и Суд ЕврАзЭС. Обращаться в суд по всем фактам, связанным с дискриминацией, нарушением правил конкуренции и равных условий ведения бизнеса, смогут не только государства, но и участники экономической жизни. Принципиальная особенность Таможенного союза и ЕЭП — это наличие надгосударственных структур. К ним также в полной мере относится такое базовое требование, как минимизация бюрократических процедур и нацеленность на реальные интересы граждан. На наш взгляд, должна повышаться роль комиссии Таможенного союза, которая уже сейчас обладает значительными полномочиями. На сегодня их около сорока, а в дальнейшем — уже в рамках ЕЭП — будет более ста. В том числе это полномочия на принятие ряда решений по конкурентной политике, по техрегла- ментам, по субсидиям. Решать столь сложные задачи можно только путем создания полноценной, постоянно действующей структуры — компактной, профессиональной и эффективной. Поэтому Россия выдвинула предложение создать Коллегию КТС с участием представителей государств «тройки», которые будут работать уже в качестве независимых, международных чиновников. Строительство Таможенного союза и Единого экономического пространства закладывает основу для формирования в перспективе Евразийского экономического союза. Одновременно будет идти и постепенное расширение круга участников Таможенного союза и ЕЭП за счет полноценного подключения к работе Киргизии и Таджикистана. Мы не останавливаемся на этом и ставим перед собой амбициозную задачу: выйти на следующий, более высокий уровень интеграции — к Евразийскому союзу. Какими нам видятся перспективы и контуры этого проекта?
Во-первых, речь не идет о том, чтобы в том или ином виде воссоздать СССР. Наивно пытаться реставрировать или копировать то, что уже осталось в прошлом, но тесная интеграция на новой ценностной, политической, экономической основе — это веление времени. Мы предлагаем модель мощного наднационального объединения, способного стать одним из полюсов современного мира и при этом играть роль эффективной «связки» между Европой и динамичным Азиатско-Тихоокеанским регионом.


820
В. В. ПУТИН
В том числе это означает, что на базе Таможенного союза и ЕЭП необходимо перейти к более тесной координации экономической и валютной политики, создать полноценный экономический союз. Сложение природных ресурсов, капиталов, сильного человеческого потенциала позволит Евразийскому союзу быть конкурентоспособным в индустриальной и технологической гонке, в соревновании за инвесторов, за создание новых рабочих мест и передовых производств. И наряду с другими ключевыми игроками и региональными структурами — такими как ЕС, США, Китай, АТЭС — обеспечивать устойчивость глобального развития.
Во-вторых, Евразийский союз послужит своего рода центром дальнейших интеграционных процессов. То есть будет формироваться путем постепенного слияния существующих структур — Таможенного союза, Единого экономического пространства.
В-третьих, было бы ошибкой противопоставлять Евразийский союз и Содружество Независимых Государств. У каждой из этих структур есть свое место и своя роль на постсоветском пространстве. Россия совместно с партнерами намерена активно работать над совершенствованием институтов Содружества, насыщением его практической повестки. В частности, речь идет о запуске в СНГ конкретных, понятных, привлекательных инициатив и совместных программ. Например, в сфере энергетики, транспорта, высоких технологий, социального развития. Большие перспективы у гуманитарного сотрудничества в науке, культуре, образовании, у взаимодействия в сфере регулирования рынков труда, создания цивилизованной среды для трудовой миграции. Нам досталось большое наследство от Советского Союза — это и инфраструктура, и сложившаяся производственная специализация, и общее языковое, научнокультурное пространство. Совместно использовать этот ресурс для развития — в наших общих интересах. Кроме того, убежден, что экономической основой Содружества должен стать максимально либерализованный торговый режим. По инициативе России — в рамках ее председательства в СНГ в 2010 году — был подготовлен проект нового Договора о зоне свободной торговли, базирующийся, кстати, на принципах Всемирной торговой организации и нацеленный на полномасштабное снятие разного рода барьеров. Рассчитываем на серьезный прогресс в согласовании позиций по Договору в ходе очередного заседания Совета глав правительств СНГ, которое состоится совсем скоро — в октябре 2011 года.


Новый интеграционный проект для Евразии...
821
В-четвертых, Евразийский союз — это открытый проект. Мы приветствуем присоединение к нему других партнеров, и, прежде всего, стран Содружества. При этом не собираемся кого- либо торопить или подталкивать. Это должно быть суверенное решение государства, продиктованное собственными долгосрочными национальными интересами.
Здесь хотел бы затронуть одну, на мой взгляд, весьма важную тему. Некоторые наши соседи объясняют нежелание участвовать в продвинутых интеграционных проектах на постсоветском пространстве тем, что это якобы противоречит их европейскому выбору. Считаю, что это ложная развилка. Мы не собираемся ни от кого отгораживаться и кому-либо противостоять. Евразийский союз будет строиться на универсальных интеграционных принципах как неотъемлемая часть Большой Европы, объединенной едиными ценностями свободы, демократии и рыночных законов. Еще в 2003 году Россия и ЕС договорились о формировании общего экономического пространства, координации правил экономической деятельности без создания наднациональных структур. В развитие этой идеи мы предложили европейцам вместе подумать о создании гармоничного сообщества экономик от Лиссабона до Владивостока, о зоне свободной торговли и даже более продвинутых формах интеграции. О формировании согласованной политики в сфере промышленности, технологий, энергетики, образования и науки. И, наконец, о снятии визовых барьеров. Эти предложения не повисли в воздухе — они детально обсуждаются европейскими коллегами. Теперь участником диалога с ЕС станет Таможенный, а в дальнейшем и Евразийский союз. Таким образом, вхождение в Евразийский союз, помимо прямых экономических выгод, позволит каждому из его участников быстрее и на более сильных позициях интегрироваться в Европу. Кроме того, экономически логичная и сбалансированная система партнерства Евразийского союза и ЕС способна создать реальные условия для изменения геополитической и геоэкономической конфигурации всего континента и имела бы несомненный позитивный глобальный эффект.
Сегодня очевидно, что мировой кризис, разразившийся в 2008 году, носил структурный характер. Мы и сейчас видим его острые рецидивы. Корень проблем — в накопившихся глобальных дисбалансах. При этом очень сложно идет процесс выработки посткризисных моделей глобального развития. Например, практически застопорился Дохийский раунд, есть объективные сложности и внутри ВТО, серьезный кризис испытывает


822
В. В. ПУТИН
сам принцип свободы торговли и открытости рынков. На наш взгляд, выходом может стать выработка общих подходов, что называется, «снизу». Сперва — внутри сложившихся региональных структур — ЕС, НАФТА, АТЭС, АСЕАН и других, а затем — путем диалога между ними. Именно из таких интеграционных «кирпичиков» может сложиться более устойчивый характер мировой экономики. К примеру, два крупнейших объединения нашего континента — Евросоюз и формирующийся Евразийский союз — основывая свое взаимодействие на правилах свободной торговли и совместимости систем регулирования, объективно, в том числе и через отношения с третьими странами и региональными структурами, способны распространить эти принципы на все пространство — от Атлантики до Тихого океана. На пространство, которое будет гармоничным по своей экономической природе, но полицентричным с точки зрения конкретных механизмов и управленческих решений. Затем будет логично начать конструктивный диалог о принципах взаимодействия с государствами АТР, Северной Америки, других регионов. В этой связи отмечу, что Таможенный союз России, Белоруссии и Казахстана уже начал переговоры о создании зоны свободной торговли с Европейской ассоциацией свободной торговли. В повестке форума АТЭС, который пройдет через год во Владивостоке, важное место займут темы либерализации торговли, снятия барьеров на пути экономического сотрудничества. Причем Россия будет продвигать общую, согласованную позицию всех участников Таможенного союза и ЕЭП. Таким образом, наш интеграционный проект выходит на качественно новый уровень, открывает широкие перспективы для экономического развития, создает дополнительные конкурентные преимущества. Такое объединение усилий позволит нам не просто вписаться в глобальную экономику и систему торговли, но и реально участвовать в процессе выработки решений, задающих правила игры и определяющих контуры будущего. Убежден, создание Евразийского союза, эффективная интеграция — это тот путь, который позволит его участникам занять достойное место в сложном мире XXI века. Только вместе наши страны способны войти в число лидеров глобального роста и цивилизационного прогресса, добиться успеха и процветания.


В. Т. ТРЕТЬЯКОВ
Российская империя, СССР, Евразийский союз
Как только В. В. Путин опубликовал в «Известиях» статью, в которой обозначил план создания на постсоветском пространстве Евразийского союза, многие эксперты сразу вспомнили русских евразийцев первой половины 20 века. Действительно, над идеей евразийства работали известные русские ученые: юрист Н. Алексеев; философ Л. Карсавин, историк Г. Вернадский; историк и юрист М. Шахматов; лингвист Р. Якобсон и многие другие. И кто-то из специалистов поспешил даже заявить, что премьер-министр взял за основу своего плана именно их наработки ну, может быть, несколько развил их, модернизировал, но не более того.
По моему глубокому убеждению, никакого прямого отношения к евразийцам первой половины 20 века идея Путина не имеет, хотя сама концепция евразийского пространства метафизически, геополитически, цивилизационно, действительно, была артикулирована в тот период. Но здесь более важную роль играет конкретная реальная история нашей страны и конкретные политические конструкции, которые на этой территории существовали. Коль скоро речь зашла о предтечах этой идеи, которая в ноябре этого года была продекларирована В. В. Путиным, а затем чуть позже поддержанная в публикациях президента Казахстана Н. А. Назарбаева и президента Беларуси А. Г. Лукашенко, наверное, имеет смысл заглянуть в историю рождения и прорастания этой концепции в реальную политику.
Эти идеи возникли не в Австралии или в Америке, они не были выдвинуты учеными какого-нибудь, например, европейского университета, измышляющими новые концепции, может быть, даже очень правильные. Эти идеи родились в реальностях многонационального российского государства, точнее


824
В. Т. ТРЕТЬЯКОВ
говоря, Российской империи, объединяющей не только православных русских и ряд других славянских народов, но и множество других этносов, в том числе исламских, а затем в наследовавшем ей Советском Союзе, который при другом политическом режиме фактически являлся той же самой страной. 74 года советской власти — это никакой не исторический тупик, а, безусловно, грандиозный исторический эксперимент, во многом неудавшийся — конструкция рассыпалась. Это был своего рода прыжок далеко вперед от того, что было достигнуто человечеством и, возможно, это было самой главной ошибкой творцов Советского Союза.
Но мы сейчас рассматриваем не коммунистический проект, а геополитическую реальность под названием Россия — я ее называю Большая Россия, или Великая Россия, в смысле ее размеров, масштабов. (Кстати, горячий сторонник этой идеи патриарх Кирилл, который несколько иначе выражается и говорит в этой связи о Русском мире, фактически имея в виду то же самое). Так вот, Российская империя, распавшаяся в результате Первой мировой войны и Февральской революции 1917 г., которую вновь собрали большевики в той же (за некоторыми исключениями) территориальной конфигурации и с теми же самыми народами, продолжала существовать в реальности СССР (как мы условились, откинем в сторону марксистско-ленинские коммунистические лозунги).
Сама концепция единства, союза, сотрудничества и совместной жизни этих многих народов (очень часто с разными образами жизни и историей, с различными конфессиональными особенностями) в рамках Советского Союза трансформировалась в почти поэтическую формулу дружбы народов. Она была сутью национальной политики внутри СССР. Эти красивые слова постепенно изжили себя, потому что многие противоречия скрывались, микшировались, зажимались репрессивным аппаратом. Правда, одновременно делалось многое, чтобы эта дружба народов каким-то образом себя воспроизводила. И это было реальное достижение. Это был работающий механизм под жестким партийным контролем.
Это легко доказать, потому что на территории Большой России, Советского Союза, постсоветского пространства есть, например, две страны, два народа, которые по известным причинам находятся в очень жестком противостоянии. Я имею в виду Армению и Азербайджан, армян и азербайджанцев. Сейчас представить себе брак между представителями этих народов практически невозможно. Может быть, какие-то отдельные


Российская империя, СССР, Евразийский союз
825
случаи и есть, но они, несомненно, единичные. А вот в советское время это было массовым явлением. С тех пор, как Советский Союз рухнул, чему, кстати, предшествовали события вокруг Сумгаита, Баку и Нагорного Карабаха, дружбы между этими народами нет, межнациональных браков — тем более.
Нынешняя Российская Федерация — это неестественным образом обрезанный кусок той Российской империи, того Советского Союза, той Большой России. Удастся ли собрать воедино все это пространство? Скорее всего, нет, потому что есть много субъективных и объективных причин, препятствующих такому масштабному объединению. Но то, что единство этого пространства существует как геополитический, цивилизационный феномен и формируется именно вокруг России, Российского государства (которое само по себе многонациональное) и русского народа, позволяло евразийцам выдвигать свои идеи, а политикам уже в нынешнее время пытаться реализовать их в рамках сначала экономического, а затем политического проекта.
Более того, по моему глубокому убеждению, и я об этом много писал 7—8 лет назад и даже раньше, Российская империя, хотя во многом и не похожая на Британскую, Французскую или Османскую империи, была создана в рамках параметров 18—19 веков. В то время как Советский Союз, оставаясь имперским образованием, тем не менее, был конструкцией новой эпохи, нового века и даже забегал вперед своего времени. В этом смысле Советский Союз был первым Евросоюзом, а нынешний Евросоюз — второй. В этой связи, кстати, стоит отметить, что многие проблемы нынешнего Европейского Союза в точности повторяют проблемы позднего периода Советского Союза, и это позволяет сделать мне прогноз — Евросоюз рассыплется по тем же причинам, по которым рассыпался Советский Союз. И произойдет это довольно скоро. Советский Союз был собран железной рукой, помимо этого была воля многих народов и их элит. Евросоюз спустя полвека создавался с учетом позитивного и негативного опыта Советского Союза. Советский Союз — Евросоюз номер 1 — в 1991 г. распался: коммунистическая идеология дискредитировала себя, и противоречия, главными из которых были межнациональные, вылезли наружу. И несмотря на то, что многие народы не хотели «разводиться», национальные элиты пошли на разрыв. Бывшие первые секретари республиканских ЦК КПСС стали президентами независимых государств.
Было создано Содружество независимых государств — СНГ. По одной версии, для окончательного «развода», по другой—для


826
В. Т. ТРЕТЬЯКОВ
последующего объединения. Однако в реальности это евразийское пространство, которое априори есть, разорвать очень трудно. Я не говорю уже о межхозяйственных связях, которые по-прежнему работали. Продолжали оставаться и поддерживаться многочисленные человеческие, семейные связи (за исключением, пожалуй, только случая Азербайджан-Армения). И евразийское пространство продолжало жить как единое пространство, даже разделенное на 15 независимых государств.
И уже тогда кое-кто подумывал, что Содружество независимых государств постепенно вырастет в новый обновленный Советский Союз. Но развод — дело долгое, как известно. Разрушить что-то одномоментно легко, а собирать потом гораздо тяжелее. Должен был утихомириться эгоизм национальных элит. Они, конечно, тут же побежали на Запад за помощью, поддержкой. А там им сказали, что помощь окажем, но взамен вы должны не любить Россию, рвать с ней связи. Наверное, многие из представителей нацэлит и готовы рвать эти связи, но как это сделать безболезненно? Ведь надо резать по живому. Даже в прибалтийском регионе, в самом отрезанном из этих ломтей, который вошел в Евросоюз, в НАТО, эти связи, отношения с Россией и другими странами СНГ все равно остаются.
В период первых лет существования СНГ на тех, кто говорил, что это пространство вновь интегрируется не просто в систему связей нефтяных или иных сырьевых компаний, а в нечто большее (я относился к их числу), смотрели в лучшем случае, как на утопистов, мечтателей, наивных людей, а в худшем — как на реваншистов. Среди этих «реваншистов» был, между прочим, Нурсултан Абишевич Назарбаев, который в 1994 г. не только внятно продекларировал идею создания Евразийского союза, но и подготовил соответствующий проект. С ним он выступил в МГУ. Затем захотел опубликовать его в центральной прессе России. Назарбаев предложил текст «Известиям» — как считалось, политической газете номер один того времени. Там отказались опубликовать его в полном объеме. Тогда Назарбаев через посла Казахстана в Москве Таира Мансурова, который сейчас является Генеральным секретарем ЕврАзЭС, попросил меня опубликовать проект в «Независимой газете», которую я в ту пору возглавлял. Я согласился, и текст был полностью без сокращений напечатан в газете. В Казахстане в то время, да и позже, в элите были сильны националистические, не антирусские, а антироссийские настроения. И, тем не менее, Назарбаев чувствовал, понимал, что существует единое


Российская империя, СССР, Евразийский союз
827
евразийское пространство, и его ни в ком случае нельзя разрушать. Да и невозможно разрушить.
Потом эта идея надолго заглохла, хотя Назарбаев очень активно ее продвигал и прилагал для этого массу усилий. А отношения внутри СНГ стали развиваться на принципах так называемой разноскоростной интеграции. Возникли ОДКБ, ШОС, куда включился Китай, довольно эфемерное Союзное государство России и Белоруссии и ряд других организаций. Должны были случиться финансовые кризисы 1998 и 2008 гг., «цветные» революции в Грузии, в Киргизии, на Украине, чтобы утопический план «Запад нам поможет, но мы при этом останемся независимыми» окончательно рухнул. В 2003 г., я знаю эту историю очень хорошо, поскольку в тот период постоянно контактировал с Назарбаевым, президент Казахстана прилетел в Москву с предложением, в первую очередь, России, а затем Белоруссии создать Единое экономическое пространство. Россия тогда поддержала это предложение, но стала рассматривать вопрос подключить сюда еще и Украину. Назарбаев утверждал, что Украина никогда на это не согласится, она будет продолжать маневрировать между Москвой и Брюсселем. Тем не менее, в Москву пригласили Кучму. Конечно, вариант с Украиной не прошел. Но это был второй импульс для начала конструктивной реализации плана создания Евразийского союза, автором которого в общем-то является Назарбаев. Об этом, кстати, хорошо осведомлены эксперты и специалисты, занимающиеся проблематикой взаимоотношений стран на постсоветском пространстве, но этот факт практически неизвестен широкой публике и многим журналистам. В. В. Путин не упомянул в своей известинской статье проект Назарбаева, но несколько дней спустя на встрече с генеральными директорами телевизионных каналов — Первого канала, ВГТРК и НТВ, отвечая на вопрос о Евразийском союзе, сказал, что сама идея принадлежит Назарбаеву.
Что мы имели на осень этого года к моменту публикации путинской статьи в «Известиях»? Думаю, здесь сошлись два момента — тактический и стратегический. В стратегическом плане были перепробованы все типы разноскоростной интеграции, включая ОДКБ, ЕврАзЭС, Единое экономическое пространство и Таможенный союз; пройдено несколько экономических кризисов; страны постсоветского пространства поняли, что пряников сладких на Западе всегда на всех не хватает (а уж для них- то, в первую очередь); Россия достаточно окрепла. Объективно и субъективно все сошлось к тому, что можно перейти к попытке


828
В. Т. ТРЕТЬЯКОВ
реализации проекта создания (в такой экономической форме, какая получится, и в мягкой политической оболочке) конструкции, которая объединит три страны — Россию, Казахстан и Белоруссию. Что же касается тактических моментов, то провозглашение идеи Евразийского союза, несомненно, было элементом предвыборной кампании «Единой России» и президентских выборов, которые предстоят в 2012 г.
В свое время, когда В. В. Путин в первый раз был кандидатом на пост президента России и затем, когда он им стал, в прессе активно муссировалась тема «Ху из мистер Путин», и я написал в «Независимой газете» несколько статей, где объяснил, кто такой Путин. И в одной из этих статей я написал, что Путин—это просвещенный русский националист. Националист в том смысле, как, например, всякий американский президент является американским националистом — то есть ставит интересы американского народа, как он их понимает, превыше всего. И как только (или если) Путину удастся наладить дела в России, то он, безусловно, перейдет к воссозданию Советского Союза, — точнее Большой России (правда, сам он никогда в этом не признается). И дело не в том, что Путин — советский человек, чекист, а в том, что любой президент РФ неизбежно должен идти по этому пути. Кстати говоря, это относится и к руководителям соседних стран постсоветского пространства. От их воли, амбиций, желания, комплексов зависит, насколько далеко они продвинутся по этому пути. Но просто свернуть в противоположную сторону — нельзя. Нет, развернуться на 180 градусов, конечно, можно, но в результате тут же окажешься под пятой другого государства. Нельзя уйти от России и ни под кого не попасть. Кроме того, может быть, кто-то и до сих пор готов продать свою независимость, только за нее сейчас крайне мало платят. И за 20 лет, прошедшие после распада СССР, лидеры постсоветского пространства это хорошо усвоили.
Вот истоки идеи Евразийского союза. С одной стороны, это — абсолютно неизбежный процесс, основанный на исторических, цивилизационных традициях. Традициях русской субцивилизации внутри европейской цивилизации, которая отличается от последней религией, большим включением азиатского и мусульманского элемента. Стоит заметить, что Евросоюз идет по той же дорожке: мы видим, как он получает этот же конфессиональный и национальный элемент, только по другим каналам и направлениям — с Юга.
Вторая неизбежность. Нельзя представить эту конструкцию — Евразийский союз — без России в ее центре. Скажем,


Российская империя, СССР, Евразийский союз
829
у Назарбаева очень серьезные амбиции, и, тем не менее, он всегда говорил — в центре союза должна быть Россия. Россия — союзообразующее государство на этой части Земного шара. И вот теперь эта идея Европейского союза стала превращаться в некий проект, и элиты, по крайней мере, трех стран, судя по всему, решили заняться им всерьез. Что же касается пределов расширения Евразийского союза, то сейчас трудно сказать об этом со всей определенностью.
Во-первых, предыдущий Евразийский союз — СССР — включал в себя ряд государств, которые лежали за его формальными границами: страны СЭВ, Варшавского Договора. Он разросся до гигантских размеров и на этом надорвался. Империю, а в данном случае Евразийский союз, блюсти — не бородой трясти. Более цивилизованное ядро должно подтягивать к себе отсталые окраины, выражаясь языком марксизма-ленинизма. А за это нужно платить и часть денег отрывать от себя (кстати, на этом сейчас и горит Евросоюз). СССР включил в этот евразийский союз советского типа такое количество стран, которые не мог держать, кормить и синхронно развивать. К тому же была и конкуренция со стороны Американской империи. Поэтому в будущий Евразийский союз необходимо включать меньше стран. Такое количество, которое можно политически контролировать и где удастся поддерживать нормальный уровень благосостояния. Кроме того, нельзя допускать, чтобы с ростом масштабов союза размывалась евразийская идентичность, чтобы она не превращалась в свою противоположность.
Второе. Евросоюз, я в этом убежден, рассыплется и это произойдет довольно скоро. И когда это случится, Евразийский союз приобретет более четкие очертания, может быть, даже политические. И вот тогда вопрос о том, кто еще может, а кто не может войти в него, приобретет другое звучание.
Третье. Кто по-прежнему обвиняет Россию в имперских амбициях? Имперская держава США, имперский Евросоюз (который воочию продемонстрировал свою имперскость на примере Ливии). И борьба с Евразийским союзом будет продолжаться. Самый яркий пример — Украина. Сама по себе она не ключевой игрок, но козырный прикуп. И за нее идет жесткая конкуренция. А украинская элита как всегда пытается этим воспользоваться — доить и Брюссель, и Москву, и Вашингтон. Какое-то время подобная операция ей удавалась, но бесконечно продолжаться это, конечно, не может.
И пЛюс еще четвертый фактор — ШОС и Китай. Вот это действительно ключевой игрок. С одной стороны, все известные


830
В. Т. ТРЕТЬЯКОВ
мне китайские эксперты, дипломаты говорят: «Постсоветское пространство — это историческая зона интересов России. И нас это устраивает. Мы не хотим, чтобы на этом пространстве был кто-то другой. Поэтому мы не будем мешать России интегрировать это пространство». Но это китайцы так говорят. А как они будут действовать в реальности — другой вопрос.
Собственно говоря, вот эти четыре фактора и не позволяют сейчас строить прогнозы относительно того, где будут пролегать границы Евразийского союза. В ближайшие 5—10—15 лет все это актуализируется, и тогда можно будет более обоснованно говорить о возможной, оптимальной и окончательной конфигурации Евразийского союза.



ПРИЛОЖЕНИЕ
Основные даты жизни и деятельности Л. Н. Гумилева
(М. Г. Козырева)
Библиография первых публикаций сочинений Л. Н. Гумилева
(М. Г. Козырева)
Материалы к библиографии работ о Л. Н. Гумилеве (1961-2008 гг.)
(А. В. Воронович)


ОСНОВНЫЕ ДАТЫ ЖИЗНИ И ДЕЯТЕЛЬНОСТИ Л. Н. ГУМИЛЕВА
1912
1 октября (18 сентября по ст. ст.) в Петербурге в семье двух русских поэтов — Николая Степановича Гумилева и Анны Андреевны Ахматовой (урожденной. Горенко) — родился сын — Лев Николаевич Гумилев.
1912-1916
В эти годы он живет у бабушки — Анны Ивановны Гумилевой — в Царском Селе, под Санкт-Петербургом— Петроградом.
1916-1917
Живет с бабушкой в родовом имении Слепнево и в Бежецке.
1918
Переезжает на непродолжительное время в Петроград к отцу, вернувшемуся из-за границы, и снова возвращается в Бежецк.
1920
Поступает учиться в первый класс школы в Бежецке.
1921
Август. По обвинению в участии в контрреволюционном заговоре арестован и расстрелян его отец — Н. С. Гумилев.
1929
Оканчивает учебу в школе-девятилетке в Бежецке и переезжает к матери в Ленинград.
1930
1929/30 учебный год учится в единой трудовой школе № 67 в Ленинграде. Живет вместе с матерью в Фонтанном


834
М. Г. Козырева
Доме. Первая попытка поступить в Педагогический институт не удалась: дворянских детей не брали в высшие учебные заведения.
Ноябрь-декабрь. Работает чернорабочим в Службе пути и тока.
1931
Весна. Принят на работу коллектором в Геологический комитет (Геолком).
Работает в Прибайкальской геологической экспедиции (район Слюдянки и Хамар-Дабана).
1932
Работает лаборантом в экспедиции в Средней Азии, затем — малярийным разведчиком в совхозе «Дангара» (учит таджикский язык). По возвращении в Ленинград устраивается коллектором.
1933
Научно-технический сотрудник Геологического института Академии наук (ГИНАН); работает в Крыму в составе экспедиции Четвертичной комиссии ГИНа под руководством Г. А. Бонч-Осмоловского (раскопки Аджи-Коба) и в экспедиции Симферопольского музея (раскопки пещеры Чекура).
10-19 декабря. Первый арест оказался случайным.
1934
Поступает в Ленинградский государственный университет (ЛГУ) на восстановленный исторический факультет.
1935
Летом участвует в археологической экспедиции на Маныче (руководитель М. И. Артамонов).
23 ноября. Арестован (вместе с Н. Н. Луниным и тремя студентами).
А. А. Ахматова пишет письмо Сталину, и 3 декабря всех освобождают.
1936
Работает в Саркельской археологической экспедиции Государственной академии истории материальной культуры (ГАИМК).


Основные даты жизни...
835
1938
10 марта. Снова арестован вместе со студентами Т. А. Шумовским и Н. П. Ереховичем.
28 сентября. Суд военного трибунала приговорил Л. Н. Гумилева к 10 годам заключения с поражением в правах на 4 года и с конфискацией имущества. Для отбывания срока Л. Н. Гумилев отправлен под Медвежьегорск на строительство Беломорканала.
1939
В результате пересмотра дела приговор изменен: 5 лет лагерей (с зачетом тюремного заключения и работы на строительстве Беломорканала). Л. Н. Гумилева отправляют в исправительно-трудовой лагерь в Норильск.
Октябрь 1939 — март 1943. Работает в Норильске, в основном на шахте.
1943
10 марта. По окончании срока освобожден из заключения и оставлен на вольном поселении.
Март 1943 — октябрь 1944. Работает геотехником в геофизической экспедиции на Хантайском озере и под Туруханском.
1944
Октябрь. Добровольцем отправляется на фронт. Принимает участие в боях в Восточной Пруссии и при взятии Берлина. Награжден медалями «За взятие Берлина» и «За победу над Германией».
1945
Октябрь. Демобилизован. В ноябре возвращается в Ленинград и восстанавливается в университете.
1946
Январь — первая половина февраля. Сдает экстерном экзамены за 4—5 курсы университета и государственные экзамены. Получает диплом и поступает в аспирантуру Института востоковедения Академии наук (ИВАН).
.Лето. Работает в Юго-Подольской разведывательной экспедиции (рук. М. И. Артамонов).
Август. Опубликовано постановление А. А. Жданова о журналах «Звезда» и «Ленинград». А. А. Ахматову исключают из Союза писателей.


836
М. Г. Козырева
1947
Лето. Работает в Юго-Подольской экспедиции.
Декабрь. Отчислен из аспирантуры с формулировкой: «за несоответствие филологической подготовки избранной специальности», хотя диссертация уже написана и сданы кандидатские экзамены.
1948
Февраль-май. Работает библиотекарем в Психотерапевтической клинике им. И. М. Балинского.
Май-ноябрь. Научный сотрудник Горно-Алтайской экспедиции (руководитель Ю. К. Руденко); принимает участие в раскопках одного из каменных курганов в долине Пазырык на Алтае.
28 декабря. Защищает кандидатскую диссертацию на тему: «Политическая история первого тюркского каганата. У1-УШ вв. н. э.».
1949
Работает старшим научным сотрудником Государственного музея этнографии (ГМЭ). Участвует в работах Саркельской археологической экспедиции.
6 ноября. Арестован в четвертый раз и приговорен к 10 годам исправительно-трудовых лагерей.
1949-1956
Отбывает срок в лагерях в пос. Чурбай-Нура под Карагандой (Песчлаг, Степлаг), в пос. Ольжерас (Междуречье, с 1955 года — г. Междуреченск Кемеровской обл.) и под Омском (Камышлаг). Много болеет, работает урывками над книгой по истории Срединной Азии.
1956
11 мая. Освобожден из заключения и возвращается в Ленинград.
Декабрь. Принят на работу в Государственный Эрмитаж в Центральную научную библиотеку.
1957
Работает в Ангарской археологической экспедиции (руководитель А. П. Окладников).


Основные даты жизни...
837
1957-1962
Возглавляет работы Астраханской археологической экспедиции Эрмитажа.
1959
Возглавляет секцию этнографии в Ленинградском отделении Всесоюзного географического общества (ВГО).
1960
Выходит из печати первая монография — «Хунну».
1961
16 ноября. Защищает докторскую диссертацию по теме: «Древние тюрки».
1962
Переходит на работу в Научно-исследовательский географо-экономический институт ЛГУ (НИГЭИ) при географическом факультете.
1964
Участвует с А. Г. Гаелем в работе экспедиции в низовьях Дона (приток Арчеда).
Опубликована первая статья из серии «Ландшафт и этнос».
1965
Доклад Л. Н. Гумилева о времени написания «Слова о полку Игореве». Очередная экспедиция на Арчеду.
1966
5 марта. Умирает А. А. Ахматова. Л. Н. Гумилев добивается отпевания матери по церковному обряду.
Знакомится в Москве с художницей Наталией Викторовной Симоновской — будущей женой.
Выходит из печати книга «Открытие Хазарии».
Начинается вынужденное судебное разбирательство о наследстве А. А. Ахматовой.
1967
Экспедиция в Хазарию.
Поездка в Будапешт на конференцию.
Начинается работа над книгой «Поиски вымышленного царства».


838
М. Г. Козырева
1970
Печатается много статей по истории, исторической географии, кочевниковедению и этнографии; продолжается цикл статей под общим названием «Ландшафт и этнос».
Опубликована книга «Поиски вымышленного царства», вызвавшая большой интерес у читателей, и одновременно всплеск недоброжелательной критики.
1971
Публикации и выступления Л. Н. Гумилева становятся известными за границей. «Soviet Geography» (Нью-Йорк) начинает печатать его статьи из серии «Ландшафт и этнос».
В Чехословакии на чешском языке выходит книга «Открытие Хаз арии».
1972
В Польше (Варшава) печатают книгу «Древние тюрки», а в Италии (Турин) — «Хунну».
1973
В Польше выходит книга «Поиски вымышленного царства».
Л. Н. Гумилев задумывает переработать свои статьи из серии «Ландшафт и этнос» в книгу. Однако, не добившись нигде обсуждения своей работы, решает защищать вторую докторскую диссертацию — по географии.
Декабрь. Напечатан автореферат диссертации.
1974
В журнале «Вопросы истории» (1974, № 12) появляется разгромная статья (автор — д-р ист. н. В. И. Козлов) под названием «О биолого-географической концепции этнической истории», после чего прекращают печатать статьи и книги Гумилева. Ответ Гумилева на критику публиковать отказываются.
Май. Защищает вторую докторскую диссертацию по географии по теме: «Этногенез и биосфера Земли». Защита проходит блестяще.
Благодаря приезду в Ленинград монгольского ученого Б. Ринчена Гумилев получает комнату в другой коммунальной квартире, большего размера и в центре города — на Большой Московской улице.
1975
Монография «Этногенез и биосфера Земли» изъята из плана издательства ЛГУ, но принята в издательстве «Наука».


Основные даты жизни...
839
Вышла в свет книга «Старобурятская живопись», пролежавшая в подготовленном виде с 1968 года.
1976
ВАК отказывает Л. Н. Гумилеву в присуждении степени доктора географических наук.
Начинается период «замалчивания»: труды Л. Н. Гумилева не печатают, заказанные статьи возвращают из редакций. Единственной трибуной для пропаганды своих идей для Л. Н. Гумилева становятся лекции, в которых он отрабатывает детали своей теории этногенеза. Лекции приобретают широкую известность: его приглашают в научно-исследовательские институты и научные городки не только в Ленинграде.
Л. Н. Гумилев читает цикл лекций в Академгородке под Новосибирском.
1977
Книга «Этногенез и биосфера Земли» изъята из плана изданий издательства «Наука».
Журнал «Вопросы истории» принимает (через 3 года!) ответ на критику В. И. Козлова, но так и не печатает его.
Некоторые вольнослушатели лекций становятся учениками и помощниками (например, К. П. Иванов).
1978-1979
Продолжаются отказы в публикации статей Л. Н. Гумилева в научных журналах, хотя их нередко заказывают. В то же время его лекции приобретают все большую популярность.
Изредка удается печатать статьи в «ненаучных» журналах: так, например, в эти годы началось плодотворное сотрудничество Л. Н. Гумилева с журналом «Декоративное искусство» (гл. ред. А. И. Куркчи).
Л. Н. Гумилев получает положительные рецензии на книгу «Этногенез и биосфера Земли». Книга была принята на депонирование в ВИНИТИ и стала доступной для читателей.
1980
Пишет заказанную статью о крещении Руси, но она не публикуется. В журнале «Огонек» выходит статья о Куликовской битве. Готовит для радио цикл лекций по этногенезу. Депонированы выпуски 2 и 3 книги «Этногенез и биосфера Земли».
Выходит в свет роман В. Чивилихина «Память», и начинается травля Л. Н. Гумилева по принципу: «Я Гумилева


840
М. Г. Козырева
не читал, но знаю...» В редакцию журнала приходит масса писем-откликов в поддержку Л. Н. Гумилева, но печатают только отрицательные отзывы.
Здоровье Л. Н. Гумилева заметно ухудшается.
1981-1986
Очень трудные годы: совсем перестают печатать, запрещают публикации Л. Н. Гумилева даже в таких журналах, как «Декоративное искусство», заказанные интервью также не появляются в печати, Президиум Академии наук наложил запрет на публикации Л. Н. Гумилева, а Сибирское отделение АН отказывается печатать книгу «Этногенез и биосфера Земли».
В то же время его по-прежнему усиленно приглашают читать лекции в научные сообщества в разные города, приглашают для консультаций на киностудии, радио и телевидение.
1987
ВИНИТИ запрещают печатать и рассылать подписчикам выпуски книги «Этногенез и биосфера Земли».
Л. Н. Гумилев обращается с письмом в Отдел науки и учебных заведений при ЦК КПСС, чтобы выяснить, почему не печатают его труды. А. И. Лукьянов отправляет запрос в Институт истории РАН, и в результате запрет на публикации снят.
1988
После снятия запрета ситуация кардинально меняется. За год — 22 публикации.
Одна из самых значимых публикаций — «Биография научной теории, или Автонекролог» в журнале «Знамя» и в двух номерах журнала «Нева» под названием «Апокрифический диалог».
1989
В издательстве ЛГУ выходит книга «Этногенез и биосфера Земли», а в Баку в журнале «Хазар» печатается историко-психо- логический этюд «Черная легенда» (в соавторстве с А. И. Куркчи).
Осень. Л. Н. Гумилев тяжело заболевает (инсульт).
1990
Выходят из печати 3 монографии: «Этногенез и биосфера Земли», «Древняя Русь и Великая степь» (ей впоследствии будет присуждена премия им. А. В. Луначарского) и «География этноса в исторический период» — курс лекций по народоведению (оригинальное название: «Конец и вновь начало»).


Основные даты жизни...
841
В журнале «Аврора» (№ 11) появляется первый подробный рассказ Л. Н. Гумилева о своей жизни (беседа с Э. Я. Варустиным).
Л. Н. Гумилев получает первую в своей жизни отдельную квартиру на Коломенской улице, д. № 1/15.
1991
Продолжают выходить книги и статьи Л. Н. Гумилева, на радио и телевидении организован цикл его лекций, его осаждают журналисты. Труды Гумилева получают признание, он задумывает новую книгу, но планам не суждено реализоваться: Л. Н. Гумилев уже тяжело болен.
1992
15 июня. После тяжелой и продолжительной болезни скончался Лев Николаевич Гумилев.
20 июня. Похороны Л. Н. Гумилева на Никольском кладбище Александро-Невской лавры в Санкт-Петербурге.
1 октября. Л. Н. Гумилев удостоен премии им. X. 3. Тагиева (Азербайджан) (посмертно) за книгу «Тысячелетие вокруг Каспия». Решение о присуждении премии обнародовано на вечере памяти Л. Н. Гумилева в Малом зале Филармонии.
Декабрь. Выходит из печати последняя книга Л. Н. Гумилева «От Руси до России», сигнальный экземпляр которой он успел увидеть в больнице.
* * *
Лев Николаевич Гумилев закономерно признан выдающимся ученым России. Ему принадлежит свыше 200 статей и 12 монографий, лекции по народоведению, записанные на телевидении и радио, многочисленные интервью и интереснейшие исторические и культурологические статьи и, кроме того, стихи, драмы, рассказы, поэтические переводы.
Несмотря на невероятно трудную, несправедливую судьбу, в конце жизни он говорил о себе так: «Я — счастливый человек! Я всегда думал, что хотел, писал, то, что думал и увидел все свои книги напечатанными».
После смерти Л. Н. Гумилева его работы обрели еще большую популярность: вышло уже восьмое собрание его трудов. В 1995 году книга Л. Н. Гумилева «От Руси до России» получила премию «Вехи», а в 1996 году она была рекомендована как факультативный учебник по истории для 8-11 классов средней школы. В том же году книга «Древняя Русь и Великая Степь» признана Книжной палатой лучшей книгой года.
М. Г. Козырева, хранитель фонда Л. Н. Гумилева, директор и ст. научн. сотрудник музея-квартиры Л. Н. Гумилева


БИБЛИОГРАФИЯ ПЕРВЫХ ПУБЛИКАЦИЙ СОЧИНЕНИЙ Л. Н. ГУМИЛЕВА
1948
• Тезисы на соискание ученой степени кандидата исторических наук: Политическая история первого тюркского каганата: (546-659). Л., 1948. 2 с.
1949
• Статуэтки воинов из Туюк-Мазара // Сборник музея антропологии и этнографии. М.; Л, 1949. Т. XII. С. 232-253.
1958
• Северная граница Китая. Л., 1958. — Рукопись; никаких следов ее не найдено; возможно, она была изъята при последнем аресте.
• Предисловие // Тибетские народные песни / пер. с кит. А. Клещенко. М., 1958. С. 5—10.
1959
• Динлинская проблема // Изв. Всесоюз. геогр. об-ва. 1959. Т. 91. № 1. С. 17-26.
• Терракотовые фигурки обезьян из Хотана (опыт интерпретации) // Сообщения гос. Эрмитажа. 1959. Т. 16. С 55-57.
• Алтайская ветвь тюрок-тугю // Сов. археология. 1959. № 1.
С. 	105-114.
• Эфталиты и их соседи в IV веке // Вестник древней истории. 1959. № 1. С. 129- 140.
• Удельно-лествичная система у тюрок в VI—VIII веках. (К вопросу о ранних формах государственности) // Сов. этнография. 1959. № 3. С. 11-25.
• Азиатский исток чувашского народного искусства // Сов. Чувашия. 1959. 18 авг.


Библиография первых публикаций...
843
1960
• Хунну: Срединная Азия в древние времена М., 1960. 291 с.
• Война 589 г. и Гератская битва // Изв. Академии наук Таджикской ССР (Отделение общественных наук). 1960. Т. 2 (23). С. 61-74.
• Географические работы Н. Я. Бичурина в Центральном государственном архиве Татарской АССР // Бичурин Н. Я. (Иакинф). Собрание сведений по исторической географии Восточной и Срединной Азии. Чебоксары, 1960. С. 3—14. Соавтор: М. Ф. Хван.
• Китайская хронологическая терминология в трудах Н. Я. Бичурина на фоне мировой истории // Бичурин Н. Я. (Иакинф). Собрание сведений по исторической географии Восточной и Срединной Азии. Чебоксары, 1960. С. 643-673.
• Таласская битва 36 г. до н. э. // Исследования по истории культуры народов Востока: сб. в честь акад. И. А. Орбели. М.; Л., 1960. С. 161-166.
• Бахрам Чубин. (Опыт критики источников) // Проблемы востоковедения. 1960. № 3. С. 228—241.
• Легенда и действительность в древней истории Тибета // Вестник истории мировой культуры. 1960. № 3. С. 103-113.
• Некоторые вопросы истории хуннов // Вестник древней истории. 1960. № 4. С. 120-125.
1961
• Древние тюрки У1-УШ вв.: автореф. дисс. ... д-ра ист. наук. Л., 1961. 28 с.
• Древние тюрки: История Срединной Азии на грани древности и Средневековья (У1-УШ вв.): дисс. ... д-ра ист. наук. Л., 1935-1961. 753 л. — Рукопись.
• Великая распря в первом тюркском каганате в свете византийских источников // Византийский временник. 1961. Т. XX. С. 75-89.
• Григорий Ефимович Грумм-Гржимайло как историк Центральной Азии // Материалы по отделению этнографии / Геогр. об-во СССР. М., 1961. Ч. I. С. 49-58.
• Орды и племена у древних тюрков и уйгуров // Материалы по отделению этнографии / Геогр. об-во СССР. Л., 1961. Часть I. С. 15-26.
• Три исчезнувших народа // Страны и народы Востока: география, этнография, история. М., 1961. Вып. И. С. 103-111.


844
М. Г. Козырева
• Некоторые вопросы истории хуннов // Вестник древней истории. 1961. № 4.
1962
• Битва при Герате // Подвиг Бахрама Чубины / подбор и пер. источников, вступ. статья и коммент. Л. Н. Гумилева. Л., 1962. 40 с.
* Хазарское погребение и место, где стоял Итиль // Сообщения Государственного Эрмитажа. Л., 1962. Т. XXII. С.56—58.
• Хунно-китайская война Ш-П вв. до н. э. // Древний мир: сб. статей, посвященных акад. Василию Васильевичу Струве. М., 1962. С. 410-417.
* Хазарская Атлантида // Азия и Африка сегодня. 1962. № 2. С. 52—53. Соавтор: А. А. Алексин.
1963
• Гунны // Советская историч. Энциклопедия: в 16 т. М., 1963. Т. 4. Стлб. 889-891.
• Каспий, климат и кочевники Евразии // Труды общества истории, археологии и этнографии. Казань, 1963. Т. I (36). С. 41-55. Соавтор: А. А. Алексин.
• По поводу интерпретации Уланкомской надписи // Сов. археология. 1963. № 1. С. 295-298.
• Пульс климата // Комсомольская правда. 1963. 27 июля.
1964
• Хазария и Каспий. (Ландшафт и этнос: I) // Вестник Ленинградского ун-та. 1964. № 6. Вып. I. С. 83-95.
• Khazaria and Caspian (Landscape and Ethnos): Part I // Soviet Geography (New York). 1964. Vol. 5. № 6. P. 54-68.
• Хазария и Терек. (Ландшафт и этнос: II) // Вестник Ленинградского ун-та. 1964. № 24. Вып. 4. С. 78—88.
• Khazaria and Terek (Landscape and Ethnos: II) // Soviet Geography (New York). 1966. Vol. VII. № 2. P. 14-26.
• Где она, Хазария? // Неделя. 1964. 7-13 июня. Соавтор: Б. И. Кузнецов.
• Где она, страна Хазария? // Вестник ЛГУ. 1964. Вып. 4. № 24.
• Проникновение тюрков в Малую Азию // Выступление на VII международном конгрессе антропологических и этнографических наук. М., 1964.


Библиография первых публикаций...
845
1965
• Биография тюркского хана в «Истории» Феофилакта Симокатты и в действительности // Византийский временник.
1965. 	T. XXVI. С. 67-76.
• Григорий Ефимович Грумм-Гржимайло — историк монгольского и калмыцкого народов // Известия Всесоюзного геогр. об-ва. 1965. Т. 97. Вып. I. С. 445-447.
• Ирано-эфталитская война в V в. // Altheim Er., Steihl
R. Die Araber in der Alten Welt. Berlin, 1965. Bd. 5. Teil 2.
S. 507-525.
• Памятники хазарской культуры в дельте Волги // Сообщения государственного Эрмитажа. М.; Л., 1965. T. XXVI. С. 49-51.
• По поводу предмета исторической географии. (Ландшафт и этнос: III) // Вестник Ленинградского ун-та. 1965. № 18. Вып. 3. С.112-120.
• On the Subject of Historical Geography: (Landscape and Ethnos: III) // Soviet Geography (New York). 1966. Vol. VII. № 2. P. 27-36.
• Распря восьмидесятых годов VI века в тюркском каганате // Доклады по этнографии / Геогр. об-во СССР. Л., 1965. Вып. I (4). С. 66—69.
• По поводу предмета исторической географии: (Ландшафт и этнос: III) // Вестник Ленинградского ун-та. 1965. № 18. Вып. 3. С. 112-120.
• Распря восьмидесятых годов VI века в тюркском каганате // Доклады по этнографии / Геогр. об-во СССР. Л., 1965. Вып. I (4). С. 66-69.
• Соседи хазар // Страны и народы Востока. 1965. № 14. С.127-142.
• С. Г. Кляшторный. Древнетюркские рунические памятники как источник по истории Средней Азии. М., 1964. [Рецензия] // Народы Азии и Африки. 1965. № 6. С. 175-179.
• Les fluctuation du niveau de la mer Caspienne: Variations climatiques et histoire de peuples nomades au sud de la plaine Russe // Cahiers du monde russe et sovietque (Paris). 1965. Vol. 6. Cahier 3. P. 331-336.
• Хазарские погребения в дельте Волги // Сообщения Государственного Эрмитажа. Л., 1965. Вып. XXVI.
• Хазарские погребения на бугре Степана Разина // Сообщения Государственного Эрмитажа. 1965. Вып. XXVI.
• New data of Khazaria // Acta archeologica (Budapest). 1965. № 2.


846
М. Г. Козырева
1966
• Открытие Хазарии (историко-географический этюд) // Институт истории народов Азии. М.: Наука, 1966. 191 с.
• Археологические исследования П. К. Козлова в аспекте исторической географии // Изв. Всесоюзн. геогр. об-ва. 1966.
Т. 	98. Выл. 3. С. 240—246. Соавтор: С. И. Руденко.
• Гетерохронностъ увлажнения Евразии в древности. (Ландшафт и этнос: IV) // Вестник Ленинградского ун-та. 1966. № 6. Вып. I (3). С. 62-71.
• Heterochronism in the Moisture Supply of Eurasia in Antiquity. (Landscape and Ethnos: IV) // Soviet Geography (New York). 1966. Vol. VII. № 10. P. 34-45.
• Гетерохронностъ увлажнения Евразии в средние века: (Ландшафт и этнос: V) // Вестник Ленинградского ун-та. 1966. № 18. Вып. 3. С. 81-90.
• Heterochronism in the Moisture Supply of Eurasia in the Middle Ages. (Landscape and Ethnos: V) // Soviet Geography (New York). 1968. Vol. IX. № 1. P. 23-35.
• Ландшафт и этнос Евразии за исторический период // Чтения памяти академика Л. С. Берга в связи с его 90-летием со дня рождения: 16-18 марта 1966 г.: тезисы докладов. Л., 1966. С. 29-31.
• Монголы XIII в. и «Слово о полку Игореве» // Доклады отделения этнографии / Геогр. об-во СССР. Л., 1966. Вып. 2. С. 55-80.
• Les Mongols su ХШ-е siecle et le «Slovo о polku Igoreve» // Cahiers du Monde russe et sovetique (Paris). 1966. Vol. VII. № 1. P. 37-57.
• Разновозрастные почвы на степных песках Дона и передвижение народов за исторический период // Изв. АН СССР: Серия географическая. 1966. Т. 1. С. 11—20. Соавтор: А. Г. Гаель.
• Soils of Varions Ages in the Steppe Sands of the Don and the Migration of peoples in historical times // Soviet Geography (New York). 1968. Vol. IX. № 7. P. 575-589. Coauthor: A. G. Gael.
• Истоки ритма кочевой культуры Срединной Азии (опыт историко-географического синтеза) // Народы Азии и Африки.
1966. 	№ 4. С. 85-94.
1967
• Древние тюрки. М.: Наука, 1967. 504 с.
• Митра и Шэнраб // Филология и история стран зарубежной Африки: Тезисы юбилейной научной конференции Восточного


Библиография первых публикаций...
847
факультета, посвященной 50-летию Великого Октября. Л.,
1967. 	С. 70-71. Соавтор: Б. И. Кузнецов.
• Несторианство и Древняя Русь // Доклады по этнографии / Геогр. об-во СССР: Отделение этнографии. Л., 1967. Вып. 5. С. 5-24.
• О термине «этнос» // Доклады отделений и комиссий / Геогр. об-во СССР. Л., 1967. Вып. 3: Этнография. С. 3-17.
• По поводу «единой» географии. (Ландшафт и этнос: VI)//Вестник Ленинградского ун-та. 1967. №6. Вып. 1. С. 120-129.
• On the Subject of the ’’Unified” Geography: («Landscape and Ethnos» // Soviet Geography (New York). 1968. Vol. IX. No 1. P. 36-46.
• Об антропогенном факторе ландшафтообразования. (Ландшафт и этнос: VII) // Вестник Ленинградского ун-та. 1967. № 24. Вып. 4. С. 102-112.
• On the Antropogenic Factor in Landscape Formation. (Landscape and Ethnos: VII) // Soviet geography (New York). 1968. Vol. IX. № 7. P. 590-602.
• Этнос как явление //Доклады отделений и комиссий / Геогр. об-во СССР. Л., 1967. Вып. 3: Этнография. С. 90-107.
• Роль климатических колебаний в истории народов степной зоны Евразии // История СССР. 1967. № 1. С. 53—66.
• Эфталиты — горцы или степняки? // Вестник древней истории. 1967. 3. С. 91—99.
• New Data on the history of the Khazars // Acta Archealogica Academiae Scientiarum Hungaricae (Budapest). 1967. T. 19. Fasc. 1/2. P. 61-103.
1968
• Древне-монгольская религия // Доклады отделений и комиссий / Геогр. об-во СССР. Л., 1968. Вып. 5: Этнография. С. 31-38.
• Кочевнические погребения в дельте Волги // Доклады по этнографии / Геогр. об-во СССР: Отделение этнографии. Л.,
1968. 	Вып. 6. С. 33-41.
• Троецарствие в Китае // Доклады отделений и комиссий/Геогр. об-во СССР. Л., 1968. Вып. 5: Этнография. С. 108—127.
• Этно-ландшафтные регионы Евразии в исторический период // Чтения памяти Льва Семеновича Берга. VIII—XIV. 1960-1966. Л., 1968. С. 118-134.
• Этнос и ландшафт: историческая география как народоведение // Изв. Всесоюз. геогр. общества. 1968. Т. 100. Вып. 3. С. 193-202.


848
М. Г. Козырева
• Кочевой быт от расцвета к исчезновению // Азия и Африка сегодня. 1968. № 2. С. 14—15.
• Климат и история // Знание — сила. 1968. № 4. С. 28—29.
• Страна Шамбала в легенде и в истории // Азия и Африка сегодня. 1968. № 5. С. 48—50.
• Опыт классификации общественно-политических систем древних кочевников // Studien zur Geschichte und Philosophie des Altertums (Budapest). 1962. S. 262-269.
• Кокусикан дайгаку дзимбун гаккай кие (на яп. яз.) // Ученые записки гуманитарного научного общества «Кокусикан» (Токио). 1970. № 12. С. 11-19.
• A kasarok utódai // Kulonenyomat a Történelmi Szemle (Budapest). 1968. 1/2 számából. C. 11-18.
• Истоки ритма кочевой культуры Срединной Азии // Народы Азии и Африки. 1968. № 3.
1969
• Создание и распад монгольской империи в XIII в. // История стран Азии и Африки в средние века. М., 1969. С. 205-218.
• А. Г. Грумм-Гржимайло: научная и общественная деятельность // Изв. Всесоюз. геогр. об-ва. 1969. Т. 101. Вып. 3. С. 288. Соавтор: Л. А. Смолянинова.
• Величие и падение Древнего Тибета // Страны и народы Востока. М., 1969. Вып. VIII: География, этнография, история. С. 153-182.
• Две традиции древнетибетской картографии. (Ландшафт и этнос: VIII) // Вестник Ленинградского ун-та. 1969. № 24 (Вып. 4). С. 88—101. Соавтор: Б. И. Кузнецов.
• Two traditions of Ancient Tibetian Cartography // Soviet Geography (New York). 1970. Vol. XL № 7. P. 565-519.
• Ирано-эфталитская война в V веке // Altheim F. und Stiehl H. Die Araber in der Alter Welt (Berlin). 1969. Bd. 5. Teil 2. S. 507-525.
• Единство и разнообразие степной культуры Евразии в средние века (опыт анализа) // Народы Азии и Африки. 1969. № 3. С. 78—87. Соавтор: И. Эрдейи.
• A nomad világ egysede es Sokrétűségé // Archaeologiai Ektesito (Budapest). 1969. Vol. 96. № 1. P. 54-617. Соавтор: István Erdélyi.
• Где же тогда Семендер? // История СССР. 1969. № 3. С. 101.
• Кочевнические погребения в дельте Волги. // Доклады отд. этнографии Геогр. об-ва СССР. 1969. Вып. 1.


Библиография первых публикаций...
849
С. И. Руденко. Несовременная этнография аридной зоны Евразийского континента [Рецензия] // Изв. Всесоюз. Геогр. об- ва. Л., 1969. Т. 102. Вып. 1. С. 3
1970
• Поиски вымышленного царства (легенда о «Государстве “пресвитера Иоанна”»). М., 1970. 431 с.
• Бон (древняя тибетская религия) // Доклады отделений и комиссий Геогр. об-ва СССР. Л., 1970. Вып. 15: Этнография. С. 72-90. Соавтор: Б. И. Кузнецов.
• К проблеме хронологии событий, предшествовавших восшествию Чингис-хана на престол // Beitrage zur Alten Geschichte und deren Nachleben / Festschrift für Franz Althei zum 6.10.1968. Berlin, 1970. Bd. 11. S. 238-247.
• О соотношении природы и общества согласно данным исторической географии и этнографии. (Ландшафт и этнос: X) // Вестник Ленинградского ун-та. 1970. № 24. Вып. 4. С. 39-49.
• The Man-Nature relationship according to the data of hystor- ical geography and ethnology. (Landscape and Etnhos: X) // Soviet Geography (New York). 1973. Vol. XII. № 5. P. 321—332.
• Сергей Иванович Руденко: некролог // Изв. Всесоюз. геогр. об-ва. 1970. Т. 102. Вып. 1. С. 91-93.
• «Тайная» и «явная» история монголов ХН-ХШ вв. // Татаро- монголы в Азии и Европе: сб. статей. М., 1970. С. 455—474.
• «Тайная» и «явная» история монголов ХП-ХШ вв. [отрывки на венг. яз., пер.: Sárközi, Alice] // Acta Orientalia Academiae Hungaricae (Budapest). 1971. T. 24. Fase. 1. P. 255-258.
• Этногенез в аспекте географии. (Ландшафт и этнос: IX) // Вестник Ленинградского ун-та. 1970. № 12. Вып. 2.: Геология, География. С. 88-93.
• Ethnogenesis from the Geographical Point of View. (Landscape and Ethnos: IX) // Soviet Geography (New York). 1972. Vol. XIII. № 1. P. 45-56.
• Этнос и категория времени // Доклады отделений и комиссий / Геогр. об-во СССР. Л., 1970. Вып. 15: Этнография. С. 143-157.
• Место исторической географии в востоковедческих исследованиях // Народы Азии и Африки. 1970. № 1. С. 85—94.
• Этногенез и этносфера // Природа. 1970. № 1. С. 46-55; № 2. С. 43-50.
• Этногенез — природный процесс // Природа. 1971. № 2. С. 80-82.


850
М. Г. Козырева
• Khazaria and Caspian // The Geographical Review (New York). 1970. Vol. 60. № 3. P. 367-377.
1971
• Колебания степени влажности и миграции народов в Юго-Восточной Европе с II по IV век // Actes du VII Congress International des Sciences Prehistoriques et Protohistoriques (Prague. UNESCO). 1971. Vol. 2. P. 951-955.
• С. И. Руденко. Коллекции в Государственном музее народов СССР [Рецензия] // Этнография народов СССР. Л., 1971. С. 615.
• Некоторые разъяснения: письмо в редакцию // Сов. этнография. 1971. № 1. С. 176.
• О странном неприятии географии // Изв. Всесоюз. геогр. об-ва 1971. Т. 103. Вып. 3. С. 263-267.
• Письмо в редакцию // Изв. Всесоюз. геогр. об-ва. 1971. Т. 103. Вып.6. С. 568-569.
• Этнос — состояние и процесс. (Ландшафт и этнос: XI) // Вестник Ленинградского ун-та. 1971. Т. 12. Вып. 2. С. 86-95.
• Ethnos — state on process? (Landschape and Ethnos:
XI) // Soviet Geography (New York). 1973. Vol. XIV. 6. P. 393-404.
• Сущность этнической целостности. (Ландшафт и этнос: XII) // Вестник Ленинградского ун-та. 1971. Т. 12. Вып. 4: Геология, география. С. 97—106.
• The Nature of Ethnic wholeness. (Landscape and Ethnos:
XII) // Soviet Geography (New York). 1973. Vol. XIV. № 9. P. 467-476.
• От истории людей к истории природы [Рец. на книгу Э. Ле Руа Ладюри. История климата с 1000 года / пер. с франц. Л., 1971] // Природа. 1971. № 11. С. 116-117.
• Objeveni zeme Chazaru // Tr. Ivan Savicky. Praha, 1971. 180 s.
• Этногенез-природный процесс // Природа. 1971. Nq 2. С. 80-82.
1972
* Этническая история Тибета в I тыс. н. э. в связи с историей сопредельных стран // Центральная Азия и Тибет: история и культура Востока Азии. Новосибирск, 1972. Т. 1. С. 73-77.
• Этнология и историческая география. (Ландшафт и этнос: XIII) // Вестник Ленинградского ун-та. 1972. Т. 18. Вып. 3. Геология. География. С. 70-80.


Библиография первых публикаций...
851
• Ethnology and Historical Geography. (Landscape and Ethnos: XIII) // Soviet Geography (New York). 1973. Vol. XIV. № 9. P. 591-602.
• Искусство и этнос: постановка проблемы // Декоративное искусство СССР. 1972. № 1/170. С. 36-41.
• Может ли произведение изящной словесности быть историческим источником? // Рус. литература. 1972. № 1. С. 73-82.
• Трагедия «Прикаспийских» Нидерландов // Техника — молодежи. 1972. № 3. С. 21.
• Изменение климата и миграции кочевников // Природа. 1972. № 4. С. 44-52.
• Опыт разбора тибетской пиктографии // Декоративное искусство. 1972. № 5. С. 26-31.
• GH Unni: un imperio di nomadi antagonista dell’antica Ciña (Traduzione di Cario Cosetti) / Torino: Giulio Einaudi editore. 1972. 268 p.
• Dzieje dawnych Turkow (prel. Tadeusz Zubludowski). Warszawa, 1972. 528 s.
1973
• Этногенез и биосфера Земли: автореф. дисс. ... д-ра геогр. наук. Л., 1973. 33 с.
• Этногенез и биосфера Земли: дисс. ... д-ра геогр. наук. Л.,1973. 288 л. — Машинописный экземпляр.
• Внутренняя закономерность этногенеза. (Ландшафт и этнос: XIV) // Вестник Ленинградского ун-та. 1973. Т. 16. Вып. 1: Геология. География. С. 94-103.
• The Internal regularity of Ethnogenese. (Landscape and Ethnos: XIV) // Soviet Geography (New York). 1973. Vol. XIV. № 10. P. 651-661.
• Нужна ли география гуманитариям // Славяно-русская этнография. Л., 1973. С. 92—100.
• Письмо в редакцию // Изв. Всесоюз. геогр. об-ва. 1973. Т. 106. Вып. 5. С. 560.
• Об антропологии для неантропологов. [Рец. на книгу: В. П. Алексеев. В поисках предков: антропология и история. М., 1972] // Природа. 1973. № 1. С. 111-112.
• Или гибель Атлантиды, или ритмы в природе [Рец. на книгу: Е. В. Максимов. Проблема обледенения Земли и ритмы в природе. Л., 1972] // Природа. 1973. № 11. С. 116—118.
• Sladami cywilizacji Wielkiego Stepu (przel. Stefana Michalskiego). Warszawa: Panstwowy Institut Wudawniczy, 1973. 372 s.


852
М. Г. Козырева
• Несколько по-другому о нашествии монголов и политике Олесницкого // Russia: Studie recherche а сига di Victoria Strada. — [Sine anno et loco]: Б/м, б/г.
1974
• Хунны в Китае: Три века войны Китая со степными народами III-VI вв. М., 1974. 236 с.
• Хунну // Советская историческая энциклопедия: в 16 т. М., 1974. Т. 15. Стлб. 687.
• Сказание о хазарской дани (опыт критического комментария летописного сюжета) // Русская литература. 1974. № 3. С.160-174.
• Hledanivymyslenerise: Legendao«risikneze Jana»/Tr. Ivan Savitcky. Praha, 1974. 408 s.
• The secret and the official history of the Mongols in the twelfth and thirteenth centuries (As they themselves wrote it) // The Countries and peoples of the East: Selected articles. Moskau: Nauka, 1974. P. 193—208.
• Rosmowa z Lwem Gumilowem (rosmawial Zbignew Podgor- zec) // Tygodnik Powszechny (Krakow). 11. VIII. S. 8.
• Этногенез и биосфера Земли: автореф. ... докт. дисс. Л., 1974. 33 с.
1975
• Старобурятская живопись: исторические сюжеты в иконографии Агинского дацана. М., 1975. 57 с.
• Викинги не солгали // Природа. 1975. № 5. С. 95—99.
• Documentatio Ethnographica. 5. szám. Kézyrat gyanánt. Budapest: Damjanich János Muzeum. Szolnok, 1975. P. 19—150.
• Etnogenèse et biosphère de la Terre // Acta Ethnographica Academiae Scientiarum Hungaricae (Budapest). 1975. T. 24. Fasc. 1/2. P. 27-46.
• Ответ А.Кузьмину об этносе // Молодая гвардия. 1975,
№2.
1976
• Дакота и Хунны. (К статье А. Г. Каримуллина «К вопросу о генетическом родстве отдельных языков индейцев Америки с тюркскими) // Вопросы географии США. Л., 1976. С. 123-125.
• Шато // Советская историческая энциклопедия: в 16 т. М., 1976. Т. 16. Стлб. 134.
• Г. Е. Грумм-Гржимайло и рождение науки об этногенезе // Природа. 1976. № 5.


Библиография первых публикаций...
853
1977
• Монголы и меркиты в XII веке // Ученые записки Тартуского гос. ун-та, 1977. № 416. Studia orientalia et Antiqua: II. С. 74-116.
• «Тайная» и «явная» история монголов XII—XIII вв. // Татаро- монголы в Азии и Европе. Изд. 2-е, перераб., доп. М., 1977. С. 484-502.
• Этносфера как одна из оболочек Земли // Ученые записки Ленинградского ун-та. Вып. 25. Вопросы физической географии и палеографии. Л., 1977. С. 24-32.
• Века и виноградники [Рецензия на книгу: А. И. Поганенко. Старожил земли русской: очерки о русском винограде. Ростов, 1976] // Природа. 1977. № 6. С. 147-149.
• С точки зрения Клио // Дружба народов. 1977. № 2.
1978
• Содержание и значение категории «этноса» // Всесоюзная конференция «Методологические аспекты взаимодействия общественных, естественных и технических наук в свете решений XXV съезда КПСС: тезисы докл. и выступлений)». Ч. I—II. М.; Обнинск, 1978. С. 64—68.
• Биосфера и импульсы сознания // Природа. 1978. № 12. С. 97.
1979
• Этногенез и биосфера Земли. Вып. 1. Звено между природой и обществом. 10 авт. л. М.; Л., 1979. [Депонировано ВИНИТИ. № 1001- 79.]
• Ethnogenese a biosfera Zeme // Archaeologia veera a dnes. Brno, 1981.
• Этногенез и биосфера Земли. Вып. 2: Пассионарность. 10 авт. л. М.; Л., 1980. [Депонировано ВИНИТИ. № 3734—79.]
• Этногенез и биосфера Земли. Вып. 3: Возрасты этноса. 10 авт. л. М.; Л., 1980. [Депонировано ВИНИТИ. № 3735—79.]
• Пространство и Время Великой Степи (Беседовал Айдер Куркчи) //Декоративное искусство. 1979. № 5. С. 31-36.
1980
• Etnogeneza, czyli о cyklicznym rozwoju ludzkosci // Zrozu- miec Swiat: Rozmowy z uczonymi radzieckimi. Warszawa, 1980. S. 311-325.
• Древняя Русь и Кипчакская Степь в 945—1225 гг. // Проблемы изучения и охраны памятников культуры Казахстана: тезисы


854
М. Г. Козырева
докладов и сообщений географической конференции. Алма-Ата. 1980.
• История: год рождения 1380... [Статья подготовлена
А. 	Куркчи] // Декоративное искусство. 1980. № 12. С. 34-37.
• 1380 жылы дуниге келген... (на казахск. яз.) // Жулдыз (Алма-Ата). 1980. № 9.
• История колебания уровня Каспия за 2000 лет (с IV в. до н. э. по XVI в. н. э.) // Колебания увлажненности Арало-Каспийского региона в голоцене. М., 1980. С. 32-48.
• Предисловие // Д. Майдар, Д. Пюрвеев. От кочевой до мобильной архитектуры. М., 1980. С. 5. Соавтор: Ю. С. Яралов.
• Этносы и природная среда // Рациональное использование природных ресурсов и охрана окружающей среды: межвузовский сборник по комплексной программе Минвуза РСФСР «Человек и окружающая среда: проблемы охраны природы». Пермь, 1980. Вып. 3. С. 24—29.
• Эпоха Куликовской битвы // Огонек. 1980. № 35. С. 16-17.
• The epoch of the Battle of Kulikovo // Soviet Geography (New York). 1981. Vol. XII. Nq 2.
1981
• Взаимодействие наук // Человек и природа. 1981. № 9. С. 56-71.
1982
* Диалог ученых: каков феномен культуры малых народов? Л. Н. Гумилев и А. Окладников / публ. подготовил А. Куркчи // Декоративное искусство. 1982. № 8. С. 23—28.
• Долгая память // Московский комсомолец. 1982. № 154.
1984
• Гуманитарные и естественнонаучные аспекты исторической географии // Экономическая и социальная география: проблемы и аспекты. Новосибирск, 1984. С. 42-57.
• Этносфера и космос // Космическая антропоэкология: техника и методы исследований. Материалы Второго Всесоюзного совещания по космической антропоэкологии. Л., 1984. С. 211-220. Соавтор К. П. Иванов.
• Миф и действительность // Проблемы в реконструкции этнографии. Новосибирск, 1984. С. 5-24.


Библиография первых публикаций...
855
1985
• Происхождение казахского народа // Евразийство и Казахстан. труды Евразийского научного форума «Гумилевские чтения». Астана. 2003. Т. 1. С. 11-18. [Статья записана Э. Е. Дильмухамедовой в марте 1985 г.]
• Эколого-географические исследования системы этно- ландшафта: прикладной аспект // Географические исследования для целей планирования, проектирования, разработки и реализации комплексных программ: тезисы докладов секции I VIII съезда Геогр. об-ва СССР (Киев, октябрь, 1983). Л., 1985. С. 147-149. Соавторы: В. Ю. Ермолаев, В. А. Маслов.
1986
• Художественное наследие народов Древнего Востока // Искусство стран Востока: книга для учащихся старших классов. М., 1986. С. 5—19.
1987
• Древняя Русь и ее соседи в системе международной торговли и натурального обмена // Изв. Всесоюз. геогр. об-ва. 1987. Т. 119. Вып. 3. С. 227-234.
• Культурогенез и этногенез кочевых и оседлых цивилизаций в средние века // Взаимодействие кочевых культур и древних цивилизаций: тезисы докладов советско-французского симпозиума по археологии Центральной Азии и соседних регионов: Алма-Ата, 19-24 окт. 1987 г. Алма-Ата, 1987. С. 18.
• Этнос как звено между природной средой и обществом // Тезисы докладов и сообщений научной конференции: XXVII съезд КПСС и проблемы взаимодействия обществ на различных исторических этапах (Нальчик, 15-17 апр. 1987). М.,
1987. 	С. 31-32.
• Почему у нас мало по-настоящему образованных людей: научные среды. // Лит. газета. 1987. 13 мая. С. 12. [Круглый стол ЛГ с участием Л. Н. Гумилева.]
• Люди и природа Великой Степи (опыт объяснения некоторых деталей истории кочевников) // Вопросы истории. 1987. № 11. С. 64-67.
• Чего стоит мудрость. На вопросы корреспондента ЛУ отвечает доктор ист. наук Л. Н. Гумилев // Ленинградский ун-т.
1987. 	20 ноября. С. 10.
• Landscape and Ethnos: An assessment of L. N. Gumilev’s Theory of Historical Geography by John Austin (Muhammed Jamil) Browson // Thesis submitted in portiai filflement of


856
М. Г. Козырева
the requirements for the degree of doctor of philosophy in the Department of Geography (New York). Simon Fraser University.
1987. 	October. P. 1-31, 541-587.
• My chodzimy wlasnymi drogami (z prof. Lwem Gumilowem rozmowia Anna Zebrowska) // Polityka. 1987. № 215. 11 aprel.
• Этногенез и биосфера Земли. Вып. 4. Тысячелетие вокруг Каспия. Ч. 1 / под ред. канд. геогр. наук К. П. Иванова. М.; Л.,
1987. [Депонировано ВИНИТИ. № 7904—В87.]
• Этногенез и биосфера Земли. Вып. 4. Тысячелетие вокруг Каспия. Ч. 2. 189 / под ред. канд. геогр. наук К. П. Иванова. М.; Л., 1987. [Депонировано ВИНИТИ N° 7905—В87.]
1988
«История требует справедливости...» / Беседу вела Л. Букина // Альманах библиофила: книга Монголии. М., 1988. С. 343-351.
• Этносфера и космос // Космическая антропоэкология: тех¬
ника и методы исследования / Материалы второго Всесоюзного совещания по космической антропоэкологии. М., 1988.
С. 211—220. Соавтор: К. П. Иванов.
• Звено между природой и обществом // Радуга (Таллин).
1988. № 1. С. 55-60; № 2. С. 50-59.
• История — наука естественная, или Визит к профессору Гумилеву (беседу записал Вл. Суворов) // Сельская молодежь.
1988. 	№ 2. С. 44-49.
• Слависты и номадисты. Рец. на книгу: А. А. Шенников. Червленый Яр: исследование по истории и географии Среднего Подонья в XIV—XVI вв. Л., 1987 // Рус. литература. 1988. № 2. С.228-235.
• Апокрифический диалог: изыскания // Нева. 1988. № 3. С. 201—207; № 4. С. 195-201. [В № 4 название: Биография научной теории, или Автонекролог.
• Наука едина и нераздельна [интервью Н. В. Одинцова] // Вечерний Ленинград. 1988. 11 марта.
• Негасимые костры: сегодняшний собеседник ЛР доктор наук Л. Н. Гумилев (беседу вел В. Нестеренко)//Ленинградский рабочий. 1988. 18 марта.
• Авторский замысел и сила открытия // Студенческий меридиан. 1988. Апрель. С. 17-19.
• Корни нашего родства (беседу вел А. Сабиров) // Известия.
1988. 	13 апр.
• The Roots of our Kinship: R. Sabirov of ’’Izvestia” interwievs Lev Gumilyov // Soviet Weekly (London). 1988. 4-th June. P. 8-9.


Библиография первых публикаций...
857
• О людях, на нас не похожих (беседу с доктором ист. наук, этнологом Л. Н. Гумилевым записала Е. Сеславина) // Советская культура. 1988. 15 сент. С. 6.
• Напоминание о Вавилоне (беседу вела Татьяна Шутова) // Век XX и мир. 1988. № 10. С. 24-26.
• Социально-этнические проблемы и природа: судьба теории и зигзаги истории (беседу с доктором ист. наук Л. Н. Гумилевым вел публицист И. Шевелев) // Человек и природа. 1988. № 10. С. 3-14.
• Этносы в биоценозе // Человек и природа. 1988. № 10. С. 15—62. [В оглавлении: «Этносы в ландшафтах» .]
• Судьбы теории и зигзаги истории // Человек и природа. 1988. № 10. С. 63-71.
• Этнос: мифы и реальность // Дружба народов. 1988. № 10. С. 218-231.
• Национальное и националистическое — различие и рознь // Ленинградский ун-т. 1988. 4, 18 ноября, 2 дек. [Круглый стол в ред. газеты «ЛУ»: Л. Н. Гумилев, Р. Ф. Итс, А. М. Панченко, А. С. Герд.]
• Чем опасны мифы истории (с гостем встречался Михаил Рутман) // Смена (Ленинград). 1988. 4 дек.
• Этногенез и биосфера Земли // Природа и человек. 1988. № 12. С. 56-80.
• Цэцэлсэн шаштир // Сэтгуул (Улан-Батор). 1988. № 6. С. 147-163. (На монг. яз.)
• Searches for an Imaginary Kingdom. The Legend of the Kingdom of Prester John / Tr. by R. E. Smith. Cambridge University Press, 1988. 416 p.
• La theorie de l’Ethnogenèse de Lew Goumiliov // Etudes Soviétiques (Paris). 1988. Okt. P. 28-32.
• Трагедия на Каспии в X в. и ПВЛ // Литература и искусство в системе культуры. М., 1988. С. 116-122.
• Биография научной теории, или Автонекролог // Знамя. 1988. № 4. С. 202-216.
• История с географией... // Студенческий меридиан. 1988. № 10. С. 35-36.
1989
• Этногенез и биосфера Земли // Природа и человек. 1989. № 1. С. 59-62; № 2. С. 56-61; № 3. С. 58-62; № 4. С. 54-69.
• Этногенез и биосфера Земли. 2 изд., испр. и доп. / Ред.
В. 	С. Жекулина. Л., 1989. 496 с.
• Выбор веры // Истоки. 1989. Вып. 20. С. 373-375.


858
М. Г. Козырева
■ Помни о Вавилоне, или История с географией (беседу с Л. Н. Гумилевыми Л. В. Флоренским вела Т. Шустова)//Истоки.
1989. 	Вып. 20. С. 359-372.
• Черная легенда: историко-психологический этюд / Подг. текста и вступ. статья А. Фарзалиева) // Хазар (Баку). 1989. № 1.
С. 	5-43. Соавтор А. И. Куркчи.
• Авары и обры? (Опыт расшифровки семантики этнонима) // Рус. литература. 1989. № 2. С. 188-191.
• Прародина якутов. Где она? // Молодежь Якутии (Якутск).
1989. 	30 марта.
• Этнос, история, культура // Декоративное искусство 1989. № 4. С. 32-33.
• «Иначе поэта нет...» (Беседа с док. фил. наук Л. Э. Варустиным: О матери Анне Ахматовой и о себе) // Звезда.
1989. 	№ 6. С. 127-133.
• Почему выбрал Авеля? (Интервью А. Мамедова) // Елм (Баку). 1989. 20 мая. (На азерб. яз.)
• Письмо в редакцию «Вопросов философии» // Вопросы философии. 1989. № 5. С. 1.
• Человечность превыше всего (Беседа с этнологом Л. Н. Гумилевым: записал А. Сабиров // Известия (моек. веч. выпуск). 1989. 23 июня; 24 июня.
• Хунны в Азии и Европе // Вопросы истории. 1989. № 6. С. 64-78.
• Сила эпохи // Декоративное искусство. 1989. № 7. С. 34-35.
• Отрицательные значения в этногенезе: почему необходима новая наука — этнология // Наука и техника (Рига). 1989. № 8. С. 16-19.
• «Всем нам завещана Россия» (беседу вел майор В. Казаков) // Красная звезда. 1989. 21 сент.
• Мифы и реальность этносферы // Дружба народов 1989. № 11. С. 195-199.
• Древняя Русь и Великая степь. М., 1989. 766 с.
1990
• География этноса в исторический период. Л., 1990. 253 с.
• «Искать то, что верно»: Л. Н. Гумилев отвечает на вопросы СОЛИ / беседу вел В. Огрызко// Сов. Литература. 1990. № 1. С. 72-76.
• Этносы и антиэтносы: главы из книги // Звезда. 1990. № 1. С. 134-149; № 2. С. 119-128; № 3. С. 154-169.
• Никакой мистики // Юность. 1990. № 2. С. 2-6.


Библиография первых публикаций...
859
• Чтобы свеча не погасла. Л., 1990. 253 с. Соавтор: А. М. Панченко.
• Хыялдагы бэхэс //Аваз (Казань). 1990. № 9; № 10; № 12.
• Эволюция или диссипация? // Известия ВГО. 1990. Т. 122. Вып.1. С. 3-4.
• Этногенез и биосфера Земли. М., 1990.
1991
• Историко-философские сочинения князя Н. С. Трубецкого. (Заметки последнего евразийца) // Наше наследие. 1991. № 3.
• Ethnogenesis and the Biosphere. Moscow: Progress, 1990.
• «Я не был одинок». Л. Н. Гумилев отвечает на вопросы Н. Дубровской // Ленинградская правда. 1990. 30 дек.; Неделя.
1991. N° 6.
• Тысячелетие вокруг Каспия. Баку, 1991 •
1992
• «Скажу вам по секрету, что если Россия будет спасена, то только как евразийская держава» // Дайджест социального соразмышления «Социум». 1992. № 5.
• Ритмы Евразии // Наш современник. 1992. № 10.
• Горе от иллюзий // Вестник высшей школы (Alma Mater).
1992. № 7—9. С. 6—14. Соавтор: В. Ю. Ермолаев.
• Древняя Русь и Великая степь. М., 1992.
• В поисках вымышленного царства. М., 1992.
• Собрание сочинений: в 3 т. М., 1991.
• Откуда есть пошла Русь... (беседовал В. Лысов) II Слово. 1992. N° 8. С. 6-11.
• Дискуссия с Аполлоном Кузьминым // Начала. 1992. № 4. С. 12.
• Поищем счастья в прошлом... (Беседовал М. Подгород- ников) // Деловой мир. 1992. 23 мая. С. 13.
• Горе от иллюзий (исследование этнической истории народов России) // Вестник высшей школы. 1992. № 71819. С. 6—14. Соавтор В. Ю. Ермолаев.
• Этнические процессы: два подхода к изуче¬
нию // Социологические исследования. 1992. № 1. С. 50—57. Соавтор К. П. Иванов.
• Взгляды на современный мир // Социум. 1992. № 9. С. 81.
• От Руси до России. СПб., 1992. 268 с.
• От Руси до России: очерки этнической истории. М., 1992. 334 с.


860
М. Г. Козырева
1993
• Хунну. Степная трилогия. С-Петербург, 1993.
• И тогда мне поставили «пять» (рассказ ученого о науке и образовании записал А. Баранов) // Час пик. 1993. 16 июня. № 23.
• Ритмы Евразии. Эпохи и цивилизации / предисл. С. Б. Лаврова. М., 1993. 575 с.
• Из истории Евразии (очерк). М., 1993. 78 с.
• Этносфера: история людей и история природы. М., 1993. 543 с.
• Происхождение событий // Арабески истории. М., 1994. Т. 1. С. 20.
• Черная легенда. Друзья и недруги Великой степи // Вступ. статья В. Ю. Ермолаева. М., 1994. 621 с.
• Правда против мифа (из бесед и выступлений) // Нива. 1995. № 14.
• Китайские письмена в чувашской вышивке // Сев. Чувашия. 1996. 26 янв. Соавторы: Т. Крюкова, М. Хван.


^5^
МАТЕРИАЛЫ К БИБЛИОГРАФИИ РАБОТ О Л. Н. ГУМИЛЕВЕ (1961-2008 гг.)
Данные материалы к библиографии работ о Л. Н. Гумилеве ориентированы прежде всего на исследователей его творчества, для которых важен исторический «срез» рецепции его идей. По этой причине в библиографии указаны только первые установленные публикации работ и не отмечены их переиздания в составе авторских или коллективных сборников. По этой же причине алфавитный принцип организации библиографического материала заменен хронологическим, по годам. Внутри хронологической годовой «рамки» отказаться от расположения материала по алфавиту, к сожалению, невозможно, поскольку далеко не всегда известно, когда в течение года увидела свет та или иная публикация. Минимальные комментарии, включенные в текст библиографического описания, выделены квадратными ([]) скобками. Встречающиеся в названиях статей несоответствия принятым в настоящее время нормам грамматики и правилам библиографического описания по большей части исправлены. Номера страниц газетных публикаций не указываются.
Принятые сокращения:
ВДИ — Вестник древней истории ВИ — Вопросы истории ВЛ — Вопросы литературы ВФ — Вопросы философии ЛГ — Литературная газета НАА — Народы Азии и Африки НМ — Новый мир НС — Наш современник СА — Советская археология СЭ — Советская этнография
1961
Васильев К. В. Гумилев Л. Н. Хунну [Рецензия] // ВДИ. 1961. № 2. С. 120-124.
Вернадский Г. В. Из древней истории Евразии «Хунну» // American Historical Review (New York). 1961. № 3. C. 711-712.


862
А, В. Воронович
1962
Зеленский А. Н. Книга Л. Н. Гумилева «Хунну» // Мат-лы по отделению этнографии / Геогр. об-во СССР. Л., 1962. Ч. II. С. 54—63. [На обл.: «Мат-лы по этнографии».]
Воробьев М. В. Гумилев Л. Н. Хунну [Рецензия] // НАА. 1962. № 2. С. 199-201.
Думай Л. И. Гумилев Л. Н. Хунну [Рецензия] // НАА. 1962. № 2. С. 196-199.
Научная жизнь в Государственном Эрмитаже и Ленинградском отделении Ин-та народов Азии АН СССР: обсуждение книги «Хунну» и рецензии на нее К. В. Васильева // ВДИ. 1962. № 3. С. 202-210.
1963
Защита диссертаций [в т. ч. Л. Н. Гумилевым на соиск. уч. степени д-ра ист. наук] // Сообщения Гос. Эрмитажа. Л., 1963. Т. XXIV. С. 73.
На Волге и Тереке // Ленинградская правда. 1963. 22 сент.
1965
Маршак Б. И. Возражения Л. Н. Гумилеву // Доклады по этнографии / Геогр. об-во СССР. Л., 1965. Вып. I (4). С. 67—79.
Руденко С. И. К вопросу об историческом синтезе: по поводу одной дискуссии // Доклады по этнографии / Геогр. об-во СССР. Л., 1965. Вып. I (4). С. 59-65.
Хван М. Ф. Дату-Бугя-хан // Доклады по этнографии / Геогр. о-во СССР. Л., 1965. Вып. I (4). С. 88-93.
1966
Артамонов М. И. Предисловие // Гумилев Л. Н. Открытие Хазарии. М.: Наука, 1966. С. 3-7.
1967
Андрианов Б. А. Некоторые замечания по поводу статьи Л. Н. Гумилева «Роль климатических колебаний в истории народов степной зоны Евразии» // История СССР. 1967. № 1. С. 233-234.
Белявский В. А. Этнос в древнем мире // Доклады отделений и комиссий Геогр. об-ва СССР. Вып. 3. Л., 1967.
Виноградов Ю. На подступах к Семендеру: поиски столицы Хазарии // Грозненский рабочий. 1967. 9 апр.


Материалы к библиографии...
863
Кондратов А. Поиски Волжской Атлантиды // Водный транспорт. 1967. 24 июня.
Польская Е. Тайны минувших веков // Сов. Калмыкия. 1967. 27 сент.
Шенников А. А. О понятии «этнографический комплекс» // Доклады отделений и комиссий Геогр. об-ва СССР. Вып. 3. Л., 1967.
1968
Афанасьев В. Гумилев Л. Н. Древние тюрки. М.: Наука, 1967 [Рецензия] // НМ. 1968. № 2. С. 284.
Виноградов В. Б. Открыт ли Семендер? // История СССР. 1968. № 4. С. 232-233.
Максимовский Э. Знамена на скалах // Веч. Алма-Ата. 1968. 3 янв.
Семевский Б. Н. В редакцию журнала // История СССР. 1968. № 1. С. 235.
Загадки исчезнувшего мира // Невская заря. 1968. 7 сент. Widera В. Otkrytie Chasarii (Die Entdeckung Chazari- ens) // Zeitschrift für Geschihtwissenschaft (Berlin). 1968. T. XVI. Heft 2. S. 247.
Werner E. Zeitschrift für Geschichwissenschft (Berlin). 1968. XVI. Heft 8/9. S. 1074-1077.
1969
Златкин И. Я. Не синтез, а эклектика // НАА. 1969. № 3. С. 80-88.
Хомич Л. Б. О содержании понятия «этнические процессы» // СЭ. 1969. № 5.
1970
Артамонов М. И., Плетнева С. А. Еще раз о степной культуре // НАА. 1970. № 3. С. 89-93.
Бромлей Ю. В. К вопросу о сущности этноса // Природа.
1970. 	№ 2. С. 51-55.
Дроздов О. А. Этнос и природная среда // Природа. 1970. № 8. С. 75-76.
Куренной В. Н. Пассионарность и ландшафт // Природа. 1970. № 8. С. 76-77.
Руденко С. И. Предисловие // Гумилев Л. Н. Поиски вымышленного царства. М., 1970. С. 3-6.


864
А. В. Воронович
Семеновский Б. Н. Взаимодействие системы «человек—природа» // Природа. 1970. № 8. С. 74-75.
Chappel J. J. Climatic changes reconsidered: Another look at «Pulse of Asia» // The Geographical review (New York). 1970. Vol. 60. № 3. P. 347-373.
Szyszman S. Decouverte de la Khasarie // Annales: Economies Sociétés civilisations (Paris). 1970. № 3. P. 818—824.
1971
Артамонов М. И. Снова «герои» и «толпа»? // Природа. 1971. № 2. С. 75-77.
Бромлей Ю. В. Несколько замечаний о социальных и природных факторах этногенеза // Природа. 1971. № 2. С. 83-84.
Ефремов Ю. К. Важное звено в цепи связей человека с природой // Природа. 1971. № 2. С. 77-80.
Козлов В. И. Что же такое этнос? // Природа. 1971. № 2. С. 71-74.
Коротко о книгах [Рецензия на кн. Л. Н. Гумилева «Поиски вымышленного царства», М., 1970] // ВФ. 1971. № 1. С. 158.
Кузнецов Б. И. Проверка гипотезы Гумилева // Природа.
1971. 	№ 2. С. 74-75.
Куркчи А. И Декоративное искусство. 1971. № 12. С. 55. Никитин А. Трилистник Великой Степи // Знание — сила. 1971. № 3. С. 48.
Перелешин В. Легенда о царстве пресвитера Иоанна // Новое русское слово. 1971. 12 июля (№ 22308).
Рыбаков Б. А. О преодолении самообмана (по поводу книги Л. Н. Гумилева «Поиски вымышленного царства») // ВФ. 1971. № 3. С. 154.
Соковкин В. Слово о Великой степи // Советская Киргизия. 1971. 9 янв.
Хомич Л. Ответ на письмо Л. Н. Гумилева // СЭ. 1971. № 1. С. 176-177.
1972
Арутюнов С. А., Чебоксаров Н. Н. Этнические процессы и информация // Природа. 1972. № 7. С. 58-63.
Дмитриев Л. А. К спорам о датировке «Слова о полку Игореве» // Русская литература. 1972. № 1. С. 83-86.
Колесник С. В., Сваричевская 3. А., Семевский Б. Н., Чочиа Н. С. Историк, географ, этнолог: к 60-летию Льва Николаевича


Материалы к библиографии...
865
Гумилева // Вестник Ленингр. ун-та. 1972. № 24. Сер.: Геология. География. Вып. 4. С. 166-167.
Мункуев Н. Ц. // НАА. 1972. № 1. С. 185-189.
Самойлов А. Русская Атлантида // Техника — молодежи.
1972. 	№ 3. С. 18-20.
Hegyi I. // Ethnographia (Budapest). 1972. Vol. LXXXIII. № 1. P. 120-123.
1973
Белявский Б. А. По поводу известного антагонизма между земледельческим и кочевым населением Восточной Европы // Славяно-русская этнография. Л., 1973. С. 101-108. Бромлей Ю. В. Этнос и этнография. М., 1973.
1974
Автобиография и два письма Анны Ахматовой // Памяти А. Ахматовой: стихи, письма, воспоминания. Paris, 1974. С. 34.
Козлов В. И. О биолого-географической концепции этнической истории // ВИ. 1974, № 12. С. 72-85.
Мартынов Л. Н. Смертельный мошка // Его же. Воздушные фрегаты. М., 1974. С. 273-274.
Подгорников М. И. Трудные вопросы биосферы // Литературная газета. 1974. 22 мая.
Чуковская Л. Из книги«3аписки об Анне Ахматовой»//Памяти А. Ахматовой: стихи, письма, воспоминания. Paris., 1974. С. 56, 88, 96, 163, 165, 167, 168, 171, 173, 174, 188.
Godzinski St. Gywilizocjy wielkiego Stepu // Niwe ksignzki (Warzhawa). 1974. 15 mai. S. 46-47.
1975
Дроздов О. А. На философском семинаре географического факультета // Вестник Ленингр. ун-та. 1975. № 24. Сер.: Геология. География. Вып. 4. С. 145-151.
Магомедов М. Г. Древние политические центры Хазарии // СА. 1975. № 3. С. 73.
Магомедов М. Г. Хазарские поселения в Дагестане // СА.
1975. 	№ 2. С. 200, 208-210, 214, 215.
1976
Антонов П. Уроки тюркологии // Полярная звезда. 1976. № 6. Ноябрь-декабрь. С. 118—121.


866
А. В. Воронович
Васильев Л. С. Природа и история в книге Л. Н. Гумилева: ...С точки зрения синолога // Природа. 1976. № 4. С. 154-156. Ефремов Ю. К. История, открытая искусством // Природа.
1976. № 12. С. 133-136.
Петров М. П. Природа и история в книге Л. Н. Гумилева: ...С точки зрения географа // Природа. 1976. № 4. С. 152-54.
1977
Герштейн Э. Г. Мемуары и факты // Анна Ахматова: стихи, переписка, воспоминания, иконография. Анн Арбор, 1977. С. 103-112.
Косолапова В. В. Методология и логика исторического исследования. Киев, 1977.
Пюрвеев Д. Ценная книга // Искусство. 1977. № 7. С. 69-70. A critique of L. N. Gumilev’s Work on Ethnogeography of a meeting of Leningrad University // Soviet Geography (New York).
1977. Vol. XVIII. № 2. P. 119-128.
1978
Першии, А. И., Покшишевский В. В. Ипостаси этноса // Природа. 1978. № 12. С. 106—113.
Покшишевский В. В. Население и география. М., 1978.
1979
Сапунов В. Школа в Приозерске // Ленингр. ун-т. 1979. 23 февр.
1980
Алексеев Н. А. Ранние формы религии тюркоязычных народов Сибири. Новосибирск, 1980. С. 11, 222.
Викторова Л. Л. Монголы. М., 1980. С. 121, 163, 195, 205. Иванов К. И Механизм этногенеза — инструмент исследования этнокультуры // Проблемы изучения и охраны памятников культуры Казахстана: тезисы докладов и сообщений географической конференции. Алма-Ата, 1980. С. 72-84.
Малявкин А. Г. Тактика Танского государства в борьбе за гегемонию в восточной части Центральной Азии // Дальний Восток и соседние территории в Средние века. Новосибирск, 1980. С. 108, 110, 112, 114, 119, 121, 122.
Пиков Г. Г. Некоторые вопросы экономики западных кида- ней // Дальний Восток и соседние территории в Средние века. Новосибирск, 1980. С. 135.
Роскина Н. А. Четыре главы: из литературных воспоминаний. Paris, 1980. С. 11, 14, 15, 20, 22, 24, 25, 34, 37, 45, 46.


Материалы к библиографии...
867
Толочко 77. 77. Киев и киевская земля в эпоху феодальной раздробленности XII—XIII вв. Киев, 1980. С. 209, 214, 215.
Чивилихин В. А. Память // Наш современник. 1980. № 8. С. 10-43; № 9. С. 3-57; № 10. 135-172; № 11. С. 113-158; № 12. С. 27-153.
1981
Амброз А. К Восточноевропейские и среднеазиатские степи V — первой половины VIII в. // Степи Евразии в эпоху Средневековья. М., 1981. С. 23.
Бородай Ю. М. В поисках этногенного фактора [Рец. на кн.: Гумилев Л. Н. Этногенез и биосфера Земли. 1. Звено между природной средой и обществом. 2. Пассонарность. 3. Возрасты этноса. Л.: ЛГУ, 1979] // Природа. 1981. № 4. С. 124—126.
Бородай ТО. М. Этнические контакты и окружающая среда // Природа. 1981. № 9. С. 82—85.
Бромлей ТО. В. Современные проблемы этнографии. М., 1981. С. 10, 42, 247, 255.
Кожинов В. «И назовет меня всяк сущий в ней язык...»// НС. 1981. № 11. С. 153-176.
Могильников В. А. Тюрки // Степи Евразии в эпоху Средневековья. М., 1981. С. 31-32, 35.
Шик Э. Принцип историзма и художественное освоение былого // Сибирские огни. 1981. № 9. С. 155.
1982
Алаев Л. Б. Опыт типологии средневековых обществ Азии // Типы общественных отношений на Востоке в средние века / отв. ред. Л. Б. Алаев. М., 1982. С. 17.
Златкин И. Я. Основные закономерности развития феодализма у кочевых скотоводческих народов // Типы общественных отношений на Востоке в Средние века. М., 1982. С. 255-256, 267.
Кедров Б. М., Григулевич И. Р., Крывелев И. А. По поводу статьи Ю. М. Бородая «Этнические контакты и окружающая среда» // Природа. 1982. № 3. С. 88—91.
Кузьмин А. Писатель и история // НС. 1982. № 4. С. 155, 156.
Плетнева С. А. Кочевники средневековья: поиски исторических закономерностей. М., 1982. С. 7, 10, 20, 21, 38, 68, 72, 89, 133, 174.
Суровцев Ю. В стиле экстаза // Знамя. 1982. № 3. С. 217, 218.
Янов А. Учение Льва Гумилева // Свободная мысль. 1982. № 17.


868
А. В. Воронович
1983
Бромлей Ю. В. Очерки теории этноса. М., 1983. С. 20, 56, 180, 210, 213-215.
Магомедов М. Г. Образование Хазарского каганата. М., 1983. С. 7, 18, 40-41, 44, 143, 181-182, 219.
1984
Л. Н. Гумилев // Бш1м жэне енбек (Алма-Ата). 1984. № 4. С. 11.
Савинов Д. Г. Народы Южной Сибири в древнетюркскую эпоху. Л., 1984. С. 12, 17, 31, 61, 100, 151.
Шульгин П. П. Этнос и этнопсихология (о «географо-психологической» концепции Л. Н. Гумилева) // Деп. 19238 ИНИОН. М.; Горький, 1984.
1985
Андрианов Б. В. Неоседлое население мира. М., 1985. С. 35, 256.
Афанасьев Ю. Прошлое и мы // Коммунист. 1985. № 4.
Егоров В. Л. Историческая география Золотой Орды в XIII-XIV вв. М., 1985. С. 5, 23, 154, 174.
Иванов К. П. Взгляды на этнографию, или есть ли в советской науке два учения об этносе // Изв. Всесоюз. геогр. об-ва. 1985. Т. 117. Вып. 3. С. 232-239.
Иванов К. П. Эколого-географические исследования системы «этнос — ландшафт»: прикладной аспект // Географические исследования для целей планирования, проектирования, разработки и реализации комплексных программ: тезисы докладов секции I VIII съезда Геогр. об-ва СССР (Киев, октябрь, 1983). Ленинград, 1985. С. 151.
Пюрвеев Джанги. Творческое наследие монгольских народов // Новости Монголии (Улан-Удэ). 1985. № 815.
Тумэн Д. Антропологическая характеристика хунну Монголии // Древние культуры Монголии. Новосибирск, 1985. С. 88, 96.
1986
Алексеев В. П. Этногенез. М., 1986. С. 4-5, 171.
Басманов А. О «Слове» // Огонек. 1986. № 27. С. 19.
Крюков М. В. Еще раз об исторических типах этнических общностей // СЭ. 1986. № 3. С. 58-69.
Машбиц Я. Г., Чистов Н. В. Еще раз к вопросу о двух концепциях этноса // Известия ВГГО. Т. 118. Вып. 1. 1986. С. 29-37.


Материалы к библиографии...
869
Рост Ю. Фильм о «Слове» // Л Г. 1986. 28 мая. № 22.
Стихи и письма. Анна Ахматова. Н. Гумилев / публик. Э. Г. Герштейн//НМ. 1986. № 9. С. 220, 221, 223, 224, 225, 226, 227.
1987
Балашов Д. М. Всегда в окружении фактов / беседу вела Л. Антипова // ЛГ. 1987. 7 окт. (№ 41).
Волков С. М. Вспоминая Анну Ахматову: разговор с Иосифом Бродским // Континент. 1987. № 53. С. 367-368, 377-380.
Толочко П. П. Древняя Русь: очерки социально-политической истории. Киев, 1987. С. 166, 176.
1988
Антипова Л. Достойным тиражом // ЛГ. 1988. 30 марта. № 13 (5183).
Бромлей Ю. В. Человек в этнической (национальной) системе // ВФ. 1988. № 7. С. 16-28.
Высотский О. Н. Возвращая веру в справедливость / беседу вел А. Пасечник // Социалистическая индустрия. 1988. 27 марта (№ 72).
Грибанов В. И. «Все это — мой Ленинград». Анна Ахматова о «городе славы и беды» // Ленинградская панорама. 1988. № 5. С. 31.
Жуковская Н. Л. Категории и символика традиционных культур Монголии. М., 1988. С. 37, 176.
Кожинов В. В. Творчество Иллариона и историческая реальность его эпохи // ВЛ. 1988. № 12. С. 138.
Козлов В. И. О соотношении этноса и языка в системе этнической иерархии // Расы и народы. М., 1988. Вып. 1—8. С. 44.
Музей Анны Ахматовой // ЛГ. 1987. 2 дек. (№ 49).
Павлова Л. О.; Бромлей Ю. В.; Доблаев В. Л. По поводу одного «Автонекролога» // Знамя. 1988. № 12. С. 229-233.
Робинсон М., Сазонова Л. Мнимая и реальная историческая действительность эпохи создания «Слова о законе и благодати» Иллариона // ВЛ. 1988. № 12. С. 155, 164, 166.
1989
Алексеев В. П. Историческая антропология и этногенез. М.,
1989. 	С. 156, 168, 400, 402.
Беседы по народоведению // Телевидение — радио. Ленинград. 10—16 апреля. 1989. 8 апр. (№ 15).
Зернова Р. А. Иная реальность//НЖ. 1989. № 176. С. 134-159.


870
А. В. Воронович
Итс Р. Ф. Несколько слов о книге Л. Н. Гумилева «Этногенез и биосфера Земли» // Гумилев Л. Н. Этногенез и биосфера Земли. Л., 1989. С. 3-13.
Кожинов В. В. Несостоятельные ссылки // Вопросы литературы. 1989. № 9. С. 237, 238, 240, 241.
Котлица Я. «Реквием» Анны Ахматовой — готика звуков [Интервью 3. Тренбиньска-Зенюк] // Вечерний Ленинград.
1989. 	4 января.
Мархинин В. В. Диалектика социального и биологического в процессе становления этноса (философско-социологический аспект). Томск, 1989. С. 11, 12, 26-32, 34, 36-38.
Найман А. Рассказы об А. Ахматовой. М., 1989. С. 77-78.
Новгородова Э. А. Древняя Монголия. М., 1989. С. 313, 355.
Премии журнала «Нева» за 1988 г. // Нева. 1989. № 6.
Прудников В. Лев Гумилев: открытия на стыке наук // Книга и искусство в СССР. 1989. № 2 (61). С. 18—19.
Робинсон М., Сазонова Л. Несостоятельные идеи и методы // Вопросы литературы. 1989. № 9. С. 243-246, 251.
Савинов Д. Г. Взаимодействие кочевых обществ и оседлых цивилизаций в эпоху раннего средневековья // Взаимодействие кочевых культур и древних цивилизаций. Алма-Ата, 1989. С. 309.
Урбанаева И. С. Человек у Байкала и среда его обитания: антропологический комплекс Байкальского региона в прошлом, настоящем и будущем. Улан-Удэ, 1989. С. 29, 31—32.
Эйдельман Н. «Революция сверху» в России. М., 1989. С. 32.
Prudnikov V. Gumilev L.: Discovers Crossroads of Sciences // Books and Art in the USSR. 1989. Nq 2 (61). P. 18-19.
1990
Быстролетов Д. Воспоминания о Гумилеве // Кодры. 1990.
№ 10.
Дегтярев Г., Колотило Л. Этногенез — явление космическое // 24 часа. 1990. Июнь. Вып. 3. С. 6.
Ерасов Б. С. Культура, религия и цивилизация на Востоке (очерки общей теории). М., 1990. С. 148, 197.
Ермолаев В. Ю. Самоорганизация в природе и этногенез // Изв. Всесоюзн. геогр. об-ва. 1990. Т. 121. Вып. 1. С. 16-19.
Ермолаев В. Ю. Этногенез и социальная география городов России: Дисс. ... канд. геогр. наук. Л.: ЛГУ, 1990.
Ермолаев В.Ю. Самоорганизация в природе и этногенез // Изв. Всесоюзн. геогр. об-ва. 1990. Т. 122. Вып.1. С. 26-32.


Материалы к библиографии...
871
Кадырбаев А. Ш. Тюрки и иранцы в Китае и Центральной Азии XIII—XIV вв. Алма-Ата, 1990. С. 71.
Козлов В. И. Пути око лоэтническойпассионарности (о концепции этноса и этногенеза, предложенной Л. Н. Гумилевым) // СЭ.
1990. 	№ 4. С. 94-102.
Колотило Л. Г. Станет ли Гумилев академиком? / беседу вел В. Кокосов // Вечерний Ленинград. 1990. 25 мая (№ 120).
Лев Николаевич Гумилев: Библиографический ука¬
затель / под ред. А. Г. Каримуллина. Казань, 1990.
Лурье Я. С. К истории одной дискуссии // История СССР.
1990. № 4. С. 128-133.
Новосельцев А. П. Хазарское государство и его роль в истории Восточной Европы. М., 1990. С. 58, 59, 64, 65, 230, 165.
Померанц Г. Смена типажей на авансцене истории и общественные сдвиги // Общественные науки. 1990. № 1. С. 191.
Чемерисская М. И. О книге Л. Н. Гумилева «Этногенез и биосфера Земли» // НАА. 1990. № 4. С. 184-191.
1991
Агаджанов С. Г. Государство сельджукидов и Средняя Азия в XI-XII вв. М. 1991. С. 59, 181, 241, 267.
Балашов Д.М. Анатомия антисистемы // Наш современник.
1991. № 4.
Бронепоезд 17-91 //Огонек. 1991. № 51. С. 20.
Вайнштейн С. И. Мир кочевников Центра Азии. М.: Наука,
1991. 	С. 75.
Ганжа А, Г. Инновации в системе «этнос — окружающая среда» // Этническая экология: теория и практика. М., 1991. С. 141, 148.
Грэхэм Л. Р. Л. Н. Гумилев и проблема этнических отношений // Его же. Естествознание, философия и науки о человеческом поведении в Советском Союзе. М., 1991. С. 250—256.
Гусева H. Р. Вызывают недоумение: взгляды Л. Н. Гумилева на развитие русской нации // Русский вестник. 1991. 19 нояб. (№ 27).
Итс Р.Ф. Введение в этнографию. Л., 1991. С. 9.
Карчик М. Вся жизнь и 600 секунд // Смена. 1991. 6 июля (№ 154).
Котов P. Е. Л. Н. Гумилев. Древняя Русь и Великая степь [Рецензия] // ВИ. 1991. № 4—5. С. 189—192.
Кузьмин В. А. Пропеллер пассионарности, или Теория приватизации истории // Молодая гвардия. 1991. № 9. С. 256-277.


872
А. В. Воронович
Кучкин В. А. Русь под игом: как это было? М., 1991. С. 7. Лукницкий П. Н. Встречи с Анной Ахматовой. Paris, 1991. Т. 1. 1924-1925 гг. С. 20, 22, 72, 74, 99, 103, 112, 127, 133, 145, 170, 172, 177, 198, 231, 294, 310, 311.
Лукницкий П. Н. Встречи с Анной Ахматовой. Paris; М, 1997. Т. 2. 1926-1927. С. 29, 101, 103, 106, 147, 186, 187, 188, 190, 191, 192, 193, 194, 196, 197, 201, 231, 232, 233, 240, 285, 289, 299, 301, 319, 325, 329, 332, 336, 337, 338.
Нерознак В. П. Предисловие [к статье Л. Н. Гумилева «Заметки последнего евразийца»] // Наше наследие. 1991. № 3. С. 19.
Попов В. Пассионарность: спасение или тьма // Диалог.
1991. 	№ 17. С. 67-69.
Сегень Е. Древняя Русь и Великая степь [Рецензия] // Слово. 1991. № 9. С. 25.
Сегень Е. Л. Н. Гумилев. Древняя Русь и Великая степь [Рецензия] // Слово. 1991. № 9. С. 25.
Смирнов С. Г. Сравнительное жизнеописание народов // Знание — сила. 1991. № 7. С. 35—37.
Соболев А. В. Полюса евразийства // НМ. 1991. № 1. С. 180.
1992
Бабаев Э. Г. А. А. Ахматова в письмах к Н. И. Харджиеву (1930—1960-е гг.) // Тайны ремесла: ахматовские чтения. Вып. 2. М., 1992. С. 198, 219, 225, 226.
Бондаренко В. Пассионарий (об историке и географе Л. Н. Гумилеве) //День. 1992. 27-31 декабря. № 52. С. 6.
Бородай Ю. М. Этнос, нация, государство // Полис. 1992. № 5-6. С. 19-21.
Волков И. П. Конформность и пассионарность в социальной психологии малых групп // Актуальные проблемы этнической психологии. Тверь, 1992. С. 97, 98, 102, 103, 106.
Волкова Н. В. Этническое сознание как фактор регуляции социального поведения // Актуальные проблемы этнической психологии. 1992. С. 59.
Гиренок Ф. И. Евразийские тропы // Alma mater. 1992. № 7-9. С. 34-43.
Душа его бессмертна // Смена. 1992. 17 июня (№ 138—139). Дьяконов И. «Огненныйдьявол»//Нева. 1992. № 4. С. 225-228. Измайлова И. A. Panoptikum: Александр Невзоров и его «Капричос». СПб., 1992. С. 56-63.
Клейн Л. Горькие мысли «привередливого» рецензента об учении Л.Н. Гумилева // Нева. 1992. № 4. С. 228—246;


Материалы к библиографии...
873
Книга Льва Гумилева скоро выйдет в свет // Вечерний Петербург. 1992. 27 июня (№ 148).
Козлов В. И. Лев Николаевич Гумилев (1912-1992) // Этнографическое обозрение. 1992. № 5. С. 173-175.
Крюков М. В. Мнение его как эксперта в обобщенном собеседовании // Этнографическое обозрение. 1992. № 6. С. 9.
Л. Н. Гумилева похоронят в Лавре // Смена. 1992. 18 июня (№ 140).
Лавров С. Б. Завещание великого евразийца // Гумилев Л. Н. От Руси до России: очерки этнической истории. М., 1992.
Место погребения пока неизвестно // Вечерний Петербург.
1992. 	18 июня (№ 139).
Мичурин В. А. Возрождение Ирака. В свете теории этногенеза // НС. 1992. № 8. С. 124-128.
О похоронах Л. Н. Гумилева // Санкт-Петербургские ведомости. 1992. 19 июня.
Одинцова Н. Пассионарий // Вечерний Петербург. 1992.
24 июля (№ 171).
Ожиганова Е. Кочевники и «новояз» [Рецензия] // Книжн. обозрение. 1992. 6 марта (№ 10). С. 7.
Памяти Л. Н. Гумилева // Санкт-Петербургские ведомости.
1992. 	17 июня (No 139).
Памяти Льва Николаевича Гумилева//Известия Российского географического общества. Л., 1992. Т. 124. Вып. 3. С. 298—199. Панченко А. И всем роздали по яблочку... // Смена. 1992.
25 июля (№ 171).
Панченко А. М. Идеи Л. Н. Гумилева и Россия XX века // Гумилев Л. Н. От Руси до России. М., 1992. С. 6-22.
Пассионарная полемика [Отклики на статью Н. Гусевой «Вызывают недоумение взгляды Л. Н. Гумилева на развитие русской нации»] // Русский вестник. 1992. № 5 (8-15 апр.). С. 11-20.
Пашу то В. Т. Русские историки-эмигранты в Европе. М.,
1992. 	С. 192.
Платонов Ю. П. Опыт социально-психологической интерпретации этногенеза // Актуальные проблемы этнической психологии. С. 71, 72.
Платонова Н. М. Этническое самосознание как предмет исследования // Актуальные проблемы этнической психологии. 1992. С. 34, 39.
Разгон Л. Памяти Л. Гумилева // Лит. новости. № 8. С. 14. Рысков В. Льву Гумилеву: к 80-летию со дня рождения. Стихи // Лит. Россия. 1992. 23 октября. С. 7.


874
А. В. Воронович
Собчак А. А., Меркурьев С. П., Лавров С. Б., Щербаков В. Н., Мутко В. Л., Ягья В. С., Вербицкая Л. А. Красильников В. Н., Арапов П. XI., Чистобаев А. И., Бринкен А. О. Лев Николаевич Гумилев // Санкт-Петербургские ведомости. 1992.18 июня (№ 140).
Соснов А. Пассионарий Гумилев // Невское время. 1992. 18 июня (№ 118).
Танина С. Гумилева похоронят в Лавре // Вечерний Петербург. 1992. 19 июня (№ 140).
Танина С. Сила его духа // Вечерний Петербург. 1992. 20 июня (№ 142).
Тугаринов И. Евразийство в круге нашего внимания // Alma mater. 1992. № 7/9. С. 16.
Тюрин А. Письмо в редакцию // Нева. 1992. № 4. С. 223-225.
Филиппова Е. И., Филиппов В. Р. Камо гряде- ши? // Этнографическое обозрение. 1992. No 6. С. 7-9.
Харитонов М.В. Этнопсихологическое исследование: поиск новых перспектив // Актуальные проблемы этнической психологии. 1992. С. 122, 125, 126, 127.
Янов А. Л. Учение Льва Гумилева // Свободная мысль. 1992. № 17. С. 104-116.
1993
Арутюнян Ю. В., Дробижева Л. М., Сусоколов А. А. Этно- социология: Учебник. М., 1993. С. 33.
Ахраменко Л. П. Космос и биосферная концепция этногенеза // Сб. тезисов междунар. женской конференции «Женщины за охрану окружающей среды». М., 1993.
Балашов Д. М. Памяти учите ля // НС. 1993. № 8. С. 140—152.
Белков П. Л. О методе построения теории этноса // Этнос и этнические процессы. Памяти Р. Ф. Итса. М., 1993. С. 51-57.
В джунглях книгопродукции [Рецензия] // Деловой мир.
1993. 	22 января.
Воробьев М. В. Маньчжурия и Восточная внутренняя Монголия (с древнейших времен до IX в. включительно). Владивосток, 1994. С. 13, 184, 194, 221, 243, 304, 307, 311, 313, 316.
Гадло А. В., Козъмин В. А., Цветкова Н. Н. Рудольф Фердинандович Итс // Этнос и этнические процессы. Памяти Р. Ф. Итса. М., 1993. С. 15.
Герштейн Э. Лишняя любовь: сцены из московской жиз- ни//НМ. 1993. № 11. С. 151-160,162-168, 171,173-175,181-185; № 12. С. 139, 141-147, 151, 152, 155, 164, 165.
Ермолаев В. Ю. Предисловие // Гумилев Л. Н. Из истории Евразии. М., 1993. С. 3-14.


Материалы к библиографии...
875
Жарников А. Е. Евразийство: истоки, доктрина, перспективы // Евразия как полиэтническая система: сборник статей и тезисов к Первой Моек, научной конференции «Евразия как полиэтническая система». М., 1993. С. 3-11.
Килъсеев Е. И. Комментарии // Сиповский В. Д. Родная старина. Нижний Новгород, 1993. Т. I. С. 238-242, 245, 248-251.
Килъсеев Е. И. Комментарии // Сиповский В. Д. Родная старина. Нижний Новгород, 1993. Т. II. С. 244, 246, 248.
Килъсеев Е. И. Рождение России // Сиповский В. Д. Родная старина. Нижний Новгород, 1994. Т. И. С. 5.
Клейн Л. С. Феномен советской археологии. СПб., 1993. С. 34, 49, 86, 91.
Крылов А. А., Коваленко М. И. Проблемы этнической психологии в свете теории этногенеза Л. Н. Гумилева // Вестник СПбУ. Сер. 6. Философия, политология, социология, психология, право. 1993. Вып. 4. С. 73-81.
Кузьмин А. Хазарские страдания // Молодая гвардия. 1993. № 5-6.
Лавров С. Б. Завещание Л. Н. Гумилева // Евразия: Народы. Культура. Религия. 1993. № 2. С. 24-26.
Лавров С. Б. Л. Н. Гумилев и евразийство // Гумилев Л. Н. Ритмы Евразии. М., 1993. С. 7-19.
Лавров С. Б. Лев Гумилев: «Называйте меня евразийцем» // Советская Калмыкия. 1993. 20 апр.
Марченко В. Т. Хазары, монголы и Русь: очерк истории Евразии. М., 1993. С. 9, 17—20, 23, 25, 31.
Мичурин В. А. Словарь понятий и терминов теории этногенеза Л. Н. Гумилева // Гумилев Л. Н. Этносфера: история людей и история природы. М., 1993. С. 493-542.
Одинцова Н. Где тьма сгущается, там силы злые // Вечерний Петербург. 1993. 1 февр. (№ 23).
Омелъчук А. Читая Льва Гумилева [Рецензия] // Ямальский меридиан. 1993. № 4. С. 54—56.
Памяти Л. Н. Гумилева // Телевидение — радио. Санкт- Петербург. Программы передач. 1993. 12 июня (№ 24).
Потапов Л. П. «Это была наука, и еще какая!» // Этнографическое обозрение. 1993. № 1.
Русаков Ш. От русофобии к евразийству (куда ведет гуми- левщина?) // Молодая гвардия. 1993. № 3. С. 127-143.
Смирнов С. Опыт Л. Н. Гумилева // Знание - сила. 1993. № 5. С. 130-134.
Соловьев Ю. Право на миф [Рецензия] // Независимая газета. 1993. 6 ноября.


876
А. В. Воронович
Трепавлов В. В. Государственный строй Монгольской империи XIII в.: проблемы исторической преемственности. М., 1993. С. 14, 21, 96, 122.
Цветаев А. Усталые народы // Аврора. 1993. № 7. С. 97. Чемерисская М. И. Лев Николаевич Гумилев и его научное наследие // Восток. 1993. № 3. С. 165—181.
Шульгина Е. Тысяча и одна ночь Теодора Шумовско- го // Смена. 1993. 2 дек. (№ 274-275).
Шумский В. «Это не мои показания» // Вечерний Петербург.
1993. 	21 апр. (№ 90).
Шумский В. Узник «Таирова переулка» // Невское время.
1993. 	15 июня.
1994
Анкета Союза поэтов с ответами Н. С. Гумилева / публикация А. К. Станюковича и В. П. Петрановского // Николай Гумилев. Исследования и мат-лы. Библиографии. СПб., 1994. С. 253, 254.
Анна Энгельгардт — жена Гумилева (по материалам архива Д. Е. Максимова) / публикация М. К. Азадовского и А. В. Лаврова. Приложение. Письмо А. Н. Энгельгардт к Ю. А. Бахрушину. Публикация М. Д. Эльзона // Николай Гумилев. Исследования и мат-лы. Библиографии. СПб., 1994. С. 365-367, 373, 375, 379, 383.
Ардов М. Легендарная Ордынка // НМ. 1994. № 4. С. 19. № 5. С. 113-118, 143.
Ахраменко Л. П. Биосферная концепция этногенеза Л. Н. Гумилева (философско-методологический аспект): авто- реф. дис. ... канд. филос. наук. М., 1994.
Бариев Ю. «Созвездья добра и зла» // Гнездовье вьюг: книга норильских поэтов. Дудинка, 1994. С. 4.
Бауер М. В. В союзе с ордой? [Рецензия] // Северный курьер.
1994. 	18 авг.
Белавская А. П. О Василии Никифоровиче Абросове // Мера.
1994. 	№ 4. С. 103-106.
Быстролетов Д. «Пир бессмертных» // Источниковедческое изучение памятников письменной культуры. СПб., 1994. С. 122-125.
Гильдебрандт-Арбенина О. Н. Гумилев / публикация М. В. Толмачева, примечания Т. Л. Никольской // Николай Гумилев. Исследования и мат-лы. Библиографии. СПб., 1994. С. 445, 448, 454, 455, 463, 464.


Материалы к библиографии...
877
Гумилева Н. В. «Пассионарии не обязательно бывают вождями» / беседу вел А. Воронцов // Московский журнал. 1994. № 12. С. 2-10.
Гумилева Н. В. 15 июня // Гумилев Л. Н. Поиски вымышленного царства. М., 1994. С. 17-23.
Гумилева Н. В., Куркчи А. Л. Гумилев: я гений, но не больше / беседовали А. ГЦупалов и В. Атанасов // Книжное обозрение. 1994.
Дашкова А. Д. Лев Гумилев, начало 30-х // Мера. 1994. № 4. С. 95-101.
Дугин А. Г. Основы геополитики: мыслить пространством. М., 1994. С. 152-155.
Ермолаев В. Ю. «Черная легенда»: имя идеи и символ судьбы // Гумилев Л. Н. Черная легенда: друзья и недруги Великой степи. М., 1994. С. 7-26.
Ефремов Ю. К. Сын двух поэтов // Ефремов Ю. К. Из неопубликованного. М., 1994. С. 6.
Засецкая И. П. Культура кочевников южнорусских степей в гуннскую эпоху (конец 1У-У вв.). СПб., 1994. С. 152.
Зильберт М. Евреи и пролетарская революция: по прочтении Л. Н. Гумилева. Б. м., 1994.
Зобнин Ю. В., Слободнюк С. Л. Дополнительные мат-лы к библиографии работ о Н. С. Гумилеве (1988—1990) // Николай Гумилев. Исследования и мат-лы. Библиографии. СПб., 1994. С. 655-660.
Калядина С. А. Фрагменты «Дела ленинградской студенческой террористической организации» // Репрессированная наука. Вып. 2. СПб., 1994. С. 193-199.
Ключников С. Ю. Философское наследие Рерихов и евразийство // Ю. Н. Рерих: Мат-лы юбилейной конференции. М.,
1994. 	С. 69—70.
Козырева М. Л. «Мовщинами в ваш воб вповзет воспоминанье» // Мера. 1994. № 4. С. 36-38.
Козырева М. Л. Лев и Птица // Мера. 1994. № 4. С. 106—109.
Королева-Конопляная Г. И. Теория этногенеза Л. Н. Гумилева // Социально-политический журнал. 1994. № 8. С. 121-125.
Крадин Н. Н. Социальный строй сяньбийской державы // Медиевистские исследования на Дальнем Востоке России / отв. ред. Э. В. Шавкунов. Владивосток, 1994. С. 22-36.
Куркчи А. И. Л. Н. Гумилев и его время // Гумилев Л. Н. Поиски вымышленного царства. М., 1994. С. 24—80.
Лурье Я. С. Древняя Русь в сочинениях Л. Н. Гумилева // Звезда. 1994. № 10. С. 167-177.


878
А. В. Воронович
Н. С. Гумилев в переписке П. Н. Лукницкого и Л. В. Гор- нунга / публикация И. Г. Кравцовой (при участии А. Г. Терехова) // Николай Гумилев. Исследования и мат-лы. Библиографии. СПб., 1994. С. 518, 550, 551, 553, 554, 555.
Отдельная тетрадь Наруми и письмо ему Льва Николаевича Гумилева 1931 г. // Мера. 1994. № 4. С. 86-93.
«Образы пассионариев» // Телевидение — радио. Программы передач. Санкт-Петербург. 1994. 6 -12 июня (№ 123).
Панченко А. М. «...Настоящий XX век». Переписка А. А. Ахматовой с Л. Н. Гумилевым // Звезда. 1994. № 4. С. 170—176.
Переписка А. А. Ахматовой с Л. Н. Гумилевым // Звезда. 1994. № 4. С. 176-188.
ПершицА. И. Война и мир на пороге цивилизации. Кочевые скотоводы // Война и мир в ранней истории человечества. М., 1994. Т. 2. Ч. 3. С. 129-244.
Петрова Т. Г. Гумилев Л. Н. От Руси до России: очерки этнической истории. М.: Прогресс и др., 1993; Н. Гумилев и русский Парнас: мат-лы научной конференции 17—19 сентября 1991 г. СПб., 1992 [Рецензия] // Реферативный журнал социальной и гуманитарной науки: отечественная литература. Сер. 7. Литературоведение. 1994. № 3. С. 78-83;
Прохоров Г. М. Как Лев Николаевич открывал Хаза- рию // Мера. 1994. № 4. С. 144-157.
Прохоров Г. М. О переписке Л. Н. Гумилева и В. Н. Абросо- ва//Мера. 1994. № 4. С. 109-111.
Разумов А. Л. Л. Н. Гумилев о деле Н. Гумилева // Вечерний Петербург. 1994. 8 июля.
Разумов А. Я. Рукопись Д. Быстролетова «Пир бессмертных» // Источниковедческое изучение памятников письменной культуры. СПб., 1994. С. 121—132.
Савинов Д. Г. Государства и культурогенез на территории Южной Сибири в эпоху раннего Средневековья. Кемерово, 1994. С. 8, 9, 13, 25, 26, 27, 30, 72, 73, 119, 140.
Смирнов С. Сколько раз мы рождались? // Знание — сила. 1994. № 11. С. 64-75.
Халиков А. X. Монголы, татары, Золотая орда и Булгария. Казань, 1994. С. 10, 11, 13, 17, 18, 20, 25, 26, 30, 41, 72.
Шошин В. А. Н. Гумилев и Н. Тихонов // Николай Гумилев. Исследования и мат-лы. Библиографии. СПб., 1994. С. 205.
Янов А. Веймарская Россия // Нева. 1994. № 5-6. С. 256-268.
Khazanov А. М. Nomads and the Outside World. Madison, 1994. P. XXXIV.


Материалы к библиографии...
879
1995
Биобиблиографический словарь отечественных востоковедов с 1917 г. / сост. С. Д. Милибанд. М., 1995. Кн. 1. С. 349-350.
Бородай Ю. М. От фантазии к реальности. М., 1995. С. 248-250.
Бутусов К, Мичурин В. Лев Гумилев: Космос и Человечество (К гипотезе космического происхождения пассионарных толчков) // Терминатор. 1995. № 4/5. С. 8-9.
Веремеева О. Время «Вех» // Завтра. 1995. № 24.
Гадло А. В. Этническая история русского народа, как проблема отечественной историографии второй половины XX века // Вестник СПбУ. 1995. № 2.
Герштейн Э. Анна Ахматова и Лев Гумилев: Размышления свидетеля // Знамя. 1995. № 9. С. 133-178.
Горбовский Г. Московская осень // Москва. 1995. № 2. С. 21.
Гречко П. К. Концептуальные модели истории: пособие для студентов. М., 1995. С. 43-49, 138.
Гумилева Н. В. Как кошки отгоняют своих котят, так и Анне Ахматовой пришлось отогнать сына / беседу вел А. Воронцов // Вечерний клуб. 1995. 7 февр. (№ 25—26).
Дни Л. Н. Гумилева в Бежецке: по материалам научно-познавательной конференции, прошедшей в Бежецке 29^30 сентября 1994 г. Бежецк, 1995.
Дьяконов И. М. Книга воспоминаний. СПб., 1995.
Захаров В. Д. Этнос и космос // Человек. 1995. № 1. С. 41-54.
Зюганов Г. А. Россия и современный мир. М., 1995. С. 18, 66.
Иванов С. Возделывание мысли // Советская Россия. 1995. 19 авг. (№ 98).
Историки России ХУШ-ХХвеков. М., 1995. Вып. 2. С. 156—166.
Каграманов Ю. Империя и ойкумена // НМ. 1995. № 1. С. 140-142.
Козырева Л. Д. Евразийство об истоках русских духовных ценностей // Русская эмиграция во Франции (1850—1950 гг.). СПб., 1995. С. 73-80.
Колпаков Е.М. Этнос и этничность // Этнографическое обозрение. 1995. № 5. С. 13-24.
Куркчи А. Последний сын Серебряного века / записала И. Котовская // Россия. 1995. № 1. 11-17 янв. С. 12.
Кычанов Е. И. Жизнь Темучжина, думавшего покорить мир. 3-е изд. М., 1995. С. 219-220, 221.
Лавров С. Б. Направление судьбы // Аврора. 1995. № 7. С. 6-12.
Лауреатам «Вех» — по 5 тысяч долларов // Известия. 1995. 29 апр. (№ 80).


880
А. В. Воронович
Лебедева Н. А. У подножия памятников // Москва. 1995. № 1. С.169-170.
Мамонов В. Ф. Запад, Восток, Евразия: творчество
Л. Н. Гумилева и современность // Уржумка. Челябинск, 1995. № 1. С. 49-63.
Панченко А. М. Идеи Л. Н. Гумилева и Россия XX века // Гумилев Л. Н. От Руси до России. М., 1995. С. 15-21.
Петрухин В. Я. Начало этнокультурной истории Руси IX—XI веков. Смоленск; М., 1995. С. 84, 184, 282.
Полторак С. Н. Л. Н. Гумилев и евразийская идея // Евразийство в контексте современности. СПб., 1995.
Померанц Г. Метахудожественное мышление в культурологии // Знамя. 1995. № 12. С. 229, 230.
Померанц Г. Долгая дорога истории // Его же. Выход из транса. М., 1995. С. 281.
Померанц Г. Корни будущего // Его же. Выход из транса. М.,
1995. 	С. 373.
Померанц Г. Однониточные теории // Его же. Выход из транса. М., 1995. С. 354-358.
Померанц Г. Роль масштабов времени и пространства в моделировании исторического процесса // Его же. Выход из транса. М., 1995. С. 301, 304-307.
Померанц Г. Теория субэкумен и проблема своеобразия стыковых культур // Его же. Выход из транса. М., 1995. С. 208.
Русская философия. Словарь / под ред. М. А. Маслина. М.,
1995. 	С. 124-126.
Сендеров В. Евразия в наступлении // Русская мысль. 1995. 7-13 сент.
Сушко А. Ахиллесова пята текстов Л. Н. Гумилева (попытка анализа). СПб., 1995.
Творогов О. В. Гумилев Лев Николаевич // Энциклопедия «Слова о полку Игореве»: в 5 т. / РАН. Ин-т рус. лит. (Пушк. дом); ред. кол.: Л. А. Дмитриев, Д. С. Лихачев, С. А. Семячко, О. В. Творогов (отв. ред.). СПб., 1995. Т. II. С. 73-75.
Философы России Х1Х-ХХ столетий: биографии, идеи, труды. Изд 2-е. М., 1995. С. 164—165.
Энциклопедия для детей. М.: Аванта+, 1995. Т. 5. Ч. 1. История России и ее ближайших соседей. С. 94-97.
1996
Аманжолова Д. А. Лев Николаевич Гумилев // История. Приложение к газете «Первое сентября». 1996. Апрель. № 13. С. 1-3.


Материалы к библиографии...
881
Аминов Д. П. Исповедь петербургского татарина: памяти историка Л. Н. Гумилева // Татарстан. 1996. № 5. С. 58-66.
Аминов Д. А. Наш Арслан-Бей // Гумилевы и Бежецкий край: по материалам научно-практической конференции, прошедшей в Бежецке 8-9 ноября 1995 г. Бежецк, 1996. С. 42-52.
АндреевВ. Ф. АлександрНевскийиНовгород//Средневековая и Новая Россия: к 60-летию проф. Игоря Яковлевича Фроянова. СПб, 1996. С. 244-253. С. 251, 253.
Антипова Л. Памяти Льва Гумилева [Стихи] // Литературная Россия. 1996. 15 марта. С. 7.
Белоусова Г. А., Уткин А. И. Межвузовская конференция по проблемам методологии истории // Отечественная история.
1996. 	№ 6. С. 207-209.
Глазунов И. Россия распятая //НС. 1996. № 4. С. 209—217; № 8. С. 223.
Доде 3. В. Об одном аспекте изучения тюркской проблематики в советской исторической науке // Актуальные проблемы археологии Северного Кавказа. М, 1996. С. 67-70.
Доливо-Добровольский А. В. Акмеизм и символизм в свете идей Л. Н. Гумилева//Гумилевские чтения. Мат-лы международной конференции филологов-славистов: Санкт-Петербургский университет профсоюзов и Музей Анны Ахматовой в Фонтанном доме 15—17 апреля 1996 г. СПб, 1996. С. 90—107.
Доливо-Добровольский А. В. Образ отца—Н. С. Гумилева—в трудах его сына — Л. Н. Гумилева // Гумилевы и Бежецкий край: по материалам научно-практической конференции, прошедшей в Бежецке 8-9 ноября 1995 г. Бежецк, 1996. С. 33—41.
Егоров В. Л. Александр Невский и Золотая Орда // Александр Невский и история России: мат-лы научно-практ. конференции 26-28 сентября 1995 года. Новгород, 1996. С. 42-63.
Киселев А. Они устали... // ЛГ. 1996. № 3.
Коновалов П. Б. О происхождении и ранней истории Хунну // Международная конференция «100 лет гуннской археологии. Номадизм — прошлое, настоящее в глобальном контексте и исторической перспективе. Гуннский феномен»: тезисы докладов. Улан-Удэ, 1996. 4.1. С. 58-63.
Крылов А. А., Коваленко М. Я. Проблемы этнической психологии в свете теории этногенеза Л. Н. Гумилева // Вестник СПбУ. Сер. 6. 1996. Вып. 4. С. 73-81.
Куприянов Д. Д. Этногенез и «горячие точки» планеты // Гумилевы и Бежецкий край: по материалам научно- практической конференции, прошедшей в Бежецке 8—9 ноября 1995 г. Бежецк, 1996. С. 75—76.


882
А. В. Воронович
Куркчи А. Предисловие // Гумилев Л. Н. Древний Тибет. М.,
1996. 	С. 11-15.
Куркчи А. Предисловие // Гумилев Л. Н. Открытие Хазарии. М., 1996. С. 12-16.
Лурье Я. С. Из книги «История России в летописаниях и восприятии нового времени» // Звезда. 1996. № 5. С. 234—236.
Магнер Г. И. От дыма меч. Историческая основа легенды о Полянской дани хазарам // Средневековая и Новая Россия: к 60-летию проф. Игоря Яковлевича Фроянова. СПб., 1996. С. 189,190,192,194,195.
Маклаков К. Теория этногенеза с точки зрения биолога // Урал. 1996. № 10.
Норин А. В. Об истоках теории этногенеза Л. Н. Гумилева // Гумилевы и Бежецкий край: по материалам научно- практической конференции, прошедшей в Бежецке 8—9 ноября 1995 г. Бежецк, 1996. С. 70-74.
Приветственное послание Гумилевой участникам конференции 8 ноября 1995 г. // Гумилевы и Бежецкий край: по материалам научно-практической конференции, прошедшей в Бежецке 8-9 ноября 1995 г. Бежецк, 1996. С. 5.
Пыхтеев И. Ю. Забайкальские хунну в отечественной историографии // Археология, палеоэкология и этнология Сибири и Дальнего Востока: тезисы докладов XXXVI PACK. Иркутск, 1996. Ч. 2. С. 99.
Савченко А. Н. Семь лет рядом с Гумилевым // Новый мир. 1996. № 2. С. 240-251.
Снегов С. А. В мире иллюзий и миражей // Его же. Люди как боги. М., 1996. С. 11.
Тайсаев Т. Т. Геохимия ландшафта и этногенез // Международная конференция «100 лет гуннской археологии. Номадизм — прошлое, настоящее в глобальном контексте и исторической перспективе. Гуннский феномен»: тезисы докладов. Улан-Удэ, 1996. Ч. 1. С. 143-147.
Фаликов И. Сыновство // ЛГ. 1996. 28 августа.
Фрумкин К. Усталость нации // Дружба народов. 1996. № 4. С. 100, 103, 104, 109.
Цыбиктпаров А. Д. К вопросу об участи населения культуры плиточных могил Монголии и Забайкалья в формировании культуры Хунну // Международная конференция «100 лет гуннской археологии. Номадизм — прошлое, настоящее в глобальном контексте и исторической перспективе. Гуннский феномен»: тезисы докладов. Улан-Удэ, 1996. Ч. 1. С. 16-20.
Черных В. Летопись жизни и творчества Анны Ахматовой. М., 1996. Ч. 1. С. 55, 74, 76, 78, 83, 84, 101.


Материалы к библиографии...
883
Чистобаев А. И. Л. Н. Гумилев и евразийская школа геополитики // Гумилевы и Бежецкий край: по материалам научно- практической конференции, прошедшей в Бежецке 8—9 ноября 1995 г. Бежецк, 1996. С. 53—59.
Чистобаев А. И. Предисловие // Гумилевы и Бежецкий край: по материалам научно-практической конференции, прошедшей в Бежецке 8—9 ноября 1995 г. Бежецк, 1996. С. 3-4.
Шишкин И. С. Свойства антисистем // Гумилевы и Бежецкий край: по материалам научно-практической конференции, прошедшей в Бежецке 8-9 ноября 1995 г. Бежецк,
1996. С. 60-69.
Шнирелъман В. А. Евразийцы и евреи // Вестник Еврейского университета в Москве. 1996. № 1 (11). С. 4-45. С. 20-37, 42-45.
1997
Боголюбов А. Г. Как измерить «купол» пассионарно- сти // Санкт-Петербургский университет. 1997. 26 сент. (№ 18). С. 10-11.
Бубенок О. Б. Ясы и бродники в степях Восточной Европы. Киев, 1997. С. 135.
Бушков А. Россия, которой не было. М.; СПб.; Красноярск,
1997. С. 60, 99, 127-129, 154-155.
Вспоминая Л. Н. Гумилева // Телевидение — радио. Санкт- Петербург Программы передач. 1997. 25 сент. (№ 40).
Вспоминая Льва Гумилева // Телевидение — радио. Санкт- Петербург Программы передач. 1997. 11 июня (№ 25).
Ганелина И. Е. Я. С. Лурье: история жизни // In memoriam: сб. памяти Я. С. Лурье. СПб., 1997. С. 34.
Гершунский Б. Докторская Зюганова // ЛГ. 1997. 19 марта. ГлебовскийД. Н., ГромоваЮ.В., СтепановаЕ.В. Социальное и природное в теории этногенеза Л.Н. Гумилева // Санкт- Петербургский университет. 1997. 26 сент. (№ 18). С. 12—15.
Грани российского этногенеза // Телевидение — радио. Санкт-Петербург Программы передач. 1997. 25 сент. (№ 40).
Гулыга А. Полвека на Волхонке // Молодая гвардия. 1997. № 4. С. 167, 220.
Даркевич В. «... И единую чашу смертную испили» // Наука и жизнь. 1997. № 3. С. 78—86.
Дугин А. Г. Евразийский триумф // П. Н. Савицкий. Континент Евразия. М., 1997. С. 438.
Егоров В. Л. Александр Невский и Чингизиды // Отечественная история. 1997. № 2. С. 48, 52.


884
А. В. Воронович
Казначеев В. П., Трофимов А. В. Интеллект планеты как космический феномен. Новосибирск, 1997. С. 10, 11.
Карп П. М. Он прожил не зря // In memoriam: сб. памяти Я. С. Лурье. СПб., 1997. С. 161-162.
Ключников С. Ю. Восточная ориентация русской культуры // Русский узел евразийства: Восток в русской мысли. М.,
1997. 	С. 48.
Кожинов В. В. «Монгольская эпоха» в истории Древней Руси и истинный смысл и значение Куликовской битвы // Наш современник. 1997. № 3. С. 193-194.
Козырева М. Из цикла «портреты» // Звезда. 1997. № 6. С. 59-65.
Краткий философский словарь / под ред. А. П. Алексеева. М., 1997. С. 69.
Лавров С. Б. Парадоксы Льва Гумилева // Панорама. 1997. Окт. С. 68-72.
Лихачев Д. С. О русской интеллигенции // Лихачев Д. С. Об интеллигенции. Приложение к альманаху «Канун». Вып. 2. СПб., 1997. С. 27.
Лурье Я. С. Россия древняя и Россия новая. СПб., 1997. С. 23, 24, 92-97, 124-126, 163-165.
Лурье С. В. Культурная антропология в России и на Западе: концептуальные различия // Общественные науки и современность. 1997. № 2. С. 151.
Малинецкий Г. Г. Нелинейная динамика и «историческая механика» // Общественные науки и современность. 1997. № 2. С. 100, 104, 105, 109.
Национальная политика России: история и современность. М., 1997. С. 531-533.
Новикова О. Г. Потенциал теории Льва Гумилева // Санкт- Петербургский университет. 1997. 26 сент. (№ 18). С. 7.
Норин А. В. Теория этногенеза Л. Н. Гумилева в Санкт- Петербургском университете // Санкт-Петербургский университет. 1997. 26 сент. (№ 18).
Панеях В. М. Яков Соломонович Лурье и петербургская историческая школа // In memoriam: сб. памяти Я. С. Лурье. СПб., 1997. С. 137.
Панченко А. М., Лавров С. Б., Коваленко М. И. Лев Николаевич Гумилев. 1912—1992 // Санкт-Петербургский университет. 1997. 26 сент. (№ 18). С. 6.
Позин А. «Впереди у нас плавный подъем» // Этносфера. 1997. № 4 (6). С. 26-29.
Последний евразиец: жизнь и книги Л. Н. Гумилева. М., 1997.


Материалы к библиографии...
885
Российская историческая традиция и перспективы либеральных реформ. «Круглый стол» ученых // Общественные науки и современность. 1997. № 6. С. 80.
Саудабекова Э. Евразийство Гумилева и классическое русское евразийство // Мысль. 1997. № . С. 30—34.
Сенин С. А. М. Переслегин — наставник Л. Н. Гумилева // Санкт-Петербургский университет. 1997. 26сент. (№ 18). С. 16. Сенин С. Тихие струны //Аврора. 1997. № 8-9. С. 158-161. Сомов Ф. На Коломенской подуло степным ветром // Смена. 1997. 2 окт. (№ 219).
Статья памяти Л. Н. Гумилева // Санкт-Петербургские ведомости. 1997. 20 мая.
ЦамуталиА. Н. Историки России XVIII-XX вв. // Отечественная история. 1997. № 2. С. 186.
Чистобаев А. И. Как «разблокировали» работы Л. Н. Гумилева // Санкт-Петербургский университет. 1997. 26 сент. (№ 18). С. 8-9.
Чистобаев А. Лев Гумилев и будущее России // Русская провинция. 1997. № 1. С. 3—7.
«Чтобы свеча не погасла» // Телевидение — радио. Санкт- Петербург. Программы передач. 1997. 24 февр. (No 9).
Шутова Т. Евразиец // Свет (Природа и человек). 1997. № 12. С. 16-17.
Шутова Т. Кочевая загадка русскости // Российская газета. 1997. 20 марта. С. 4.
Norman G. The Hermitage: The Biography of a Great Museum. London, 1997. P. 338.
1998
Андреева А. Плаванье к Небесному Кремлю. М., 1998. С. 272.
Аннинский Л. Меж немцами и татарами // Родина. 1998. № 4. С. 19.
Ардов М. Возвращение на Ордынку. СПб., 1998. С. 39, 150-151.
Басалаев И. Записи бесед с Ахматовой (1961-1963) // Минувшее: исторический альманах. СПб., 1998. Вып. 23. С. 566, 571, 576, 578, 590, 592.
Верник А. А. О происхождении и бытовании термина «чалдон» у русского населения хакасско-минусинского края // Сибирь в панораме тысячелетий (мат-лы международного симпозиума): в 2 т. Новосибирск, 1998. Т. 2. С. 120.
Герштейн Э. Г. Мемуары. СПб., 1998. С. 48-50, 53, 54, 56, 71-72, 76-79, 92, 96, 171, 181, 195-221, 229-232, 240-256,


886
А. В. Воронович
263-265, 282-284, 313-386, 416, 419, 422, 423, 428, 430, 462-464, 471-473, 475, 478, 483, 484, 496.
Гиренок Ф. И. Патология русского ума. М., 1998. С. 266.
Глебовский Д. Н., Новожилов А. Г., Чистобаев А. И. Памяти К. П. Иванова // Санкт-Петербургский университет. 1998. 30 янв. (№ 3). С. 15—16.
Гумилев Лев Николаевич // Сравнительное изучение цивилизаций: хрестоматия. Уч. пос. для студентов вузов. М., 1998. С. 540.
Диалоги с Иосифом Бродским. М., 1998. С. 239, 245, 253, 254.
Драгунский Д. Массовая культура для избранных // Итоги.
1998. 	10 марта (№ 9). С. 50-53.
Затеев В. И. К определению понятия «этнонациональная» структура общества // Вестник Бурятского ун-та. Сер. 5. 1998. Вып. 2. С. 25-35.
Иванов К. П. Проблемы этнической географии. СПб., 1998. С. 3, 4, 6-9, 11-12, 17-21, 24, 29, 67, 70, 75, 81, 91, 160, 161, 164-166, 169, 178, 206, 207.
Иванов С. А. Взаимоотношения Руси и степи в концепциях евразийцев и Л. Н. Гумилева // Славяне и кочевой мир: Средние века — раннее Новое время. Сб. тезисов 17 конф. памяти В. Д. Королюка. М, 1998. С. 52-53.
Иванов С. А. Л. Н. Гумилев как феномен пассионарно- сти // Неприкосновенный запас. 1998. № 1. С. 4—10.
Игошева М. А. А. Дж. Тойнби и Л. Н. Гумилева: анализ историософских концепций // Изв. вузов Сев.-Кавк. региона. Обществ, науки. 1998. С. 229—232.
Князький И. О. Русь и кочевники. Этапы взаимоотношений // Славяне и кочевой мир: Средние века — раннее Новое время. Сб. тезисов 17 конф. памяти В. Д. Королюка. М, 1998. С. 67.
Колтаков К. Г., Гущина С. А., Москвичев И. И., Рыков В. В. Этнорегиональная самоидентификация студенчества и ее связь с политическим сознанием: на материале исследований студенческого контингента Бийского государственного педагогического ин-та // Сибирь в панораме тысячелетий (мат-лы международного симпозиума): в 2 т. Новосибирск, 1998. Т. 1. С. 254-264.
Комментарии. Гумилев Л. Фазы цивилизационного упадка // Сравнительное изучение цивилизаций: хрестоматия. Уч. пос. для студентов вузов. М., 1998. С. 216.
Кочеев В. А. Некоторые вопросы военного дела и военного искусства, древних кочевников горного Алтая скифского


Материалы к библиографии...
887
времени // Сибирь в панораме тысячелетий (мат-лы международного симпозиума): в 2 т. Новосибирск, 1998. Т. 1. С. 273.
Крадин Н. Н. Современные проблемы хуннологии // Гумилев Л. Н. Сочинения. М., 1998. Т. 9. История народа хунну. Ч. 1. С. 416-444.
Кубарев Г. В. К этнополитической ситуации на территории Алтая в VI—XI вв. н. э. // Сибирь в панораме тысячелетий (мат- лы международного симпозиума): в 2 т. Новосибирск, 1998. Т. 1. С. 291, 292.
Лагойда Н. Г. К вопросу о концепции этногенеза Л. Н. Гумилева // Вестник Бурятского университета. Сер. 5. Философия. Социология. Политология. Культурология. 1998. Вып. 2. С.123-130.
Лебедев Г. С. Темы начальной русской истории в исследованиях М. И. Артамонова // Скифы. Хазары. Славяне. Древняя Русь: тезисы докладов междунар. научной конференции, посвященной 100-летию со дня рождения профессора М. И. Артамонова. СПб., 1998. С. 150.
Лурье С. В. Историческая этнология. М., 1998. С. 38.
О популярности книги Л. Н. Гумилева «история народа Хунну» // Книжное обозрение. 1998. № 20.
Орлова И. Б. Евразийская цивилизация: социально-историческая ретроспектива и перспектива. М., 1998. С. 20—21, 51—56, 110, 184.
Павлова Л. П. Принцип доминантности и пассионарность человека // Вестник СПбУ. Сер. Биология. 1998. Вып. 1.
Пелипенко А. А., Яковенко И. Г. Культура как система. М.,
1998. 	С. 336.
Петрухин В. Я. К вопросу о сакральном статусе Хазарского каганата: традиция и реальность // Славяне и кочевой мир: Средние века — раннее Новое время. Сб. тезисов 17 конф. памяти В. Д. Королюка. М, 1998. С. 114.
Селезнев Ю. В. Титулатура русских князей в ХШ-Х1У вв. и социально-политическая иерархия Золотой Орды. 1998. С. 124.
Сенин С. И. «Моему дорогому учителю и другу...» // Русская провинция. 1998. № 3 (27). С. 79-80.
Сергеева О. А. Гумилев и научные тенденции XX века// Вестник МГУ. Сер. Философия. 1998. № 6. С. 71-83.
Стародымов Н. Завещание Великого Евразийца (о Л. Н. Гумилеве) // Красная звезда. 1998. 11 апр. С. 7.
Учение Л. Н. Гумилева: Опыт осмысления. Вторые гумилевские чтения. М., 1998.


888
А. В. Воронович
Шабага А. В. Гумилев Лев Николаевич // Культурология. XX век: энциклопедия: в 2 т. СПб., 1998. Т. 1. С. 160-161.
1999
Бахалова С. В. Мое отечество, или открытие старого Гвоздина // Историческая психология и ментальность. Эпохи. Социумы. Этносы. Люди. СПб., 1999. С. 96.
Верба А. Лев Николаевич Гумилев // Учитель. 1999. № 5. С. 91-93.
Джарылгасинова Р. Ш., Сорокина М. Ю. Академик Н. И. Конрад: неизвестные страницы биографии и творческой деятельности // Репрессированные этнографы. М., 1999. Вып. 1. С. 214.
Дугин А. Г. Абсолютная родина. М., 1999. С. 611, 612. Заширинская О. В. Развитие личности в коммуникативном пространстве // Историческая психология и ментальность. Эпохи. Социумы. Этносы. Люди. СПб., 1999. С. 232.
Зубкова Е. Ю., Куприянова А. И. Возвращение к русской идее: кризис идентичности и национальная история // Отечественная история. 1999. № 5. С. 23.
Игошева М. А. Культурно-этнологический подход Л. Н. Гумилева к проблеме единства историко-культурного процесса // Соц.-гуманит. проблемы современности. 1999. Вып. 34. С. 27-28.
Каменский А. Б. От Петра I до Павла I. М., 1999. С. 83, 532. Кузин Б. С. Воспоминания. Произведения. Переписка. Н. Мандельштам — 192 письма к Б. С. Кузину / сост., пре- дисл., подгот. текстов, примеч., коммент. Н. И. Крайневой, Е. А. Пережогиной. СПб., 1999.
Мамонтов С. П. Основы культурологии: М., 1999. С. 53-55. Материалы Гумилевских чтений. 1995-96 гг. Якутск, 1999. Мичурин В., Чистов В. Грани вьетнамского этногенеза // Новая Россия. 1999. № 4. С. 92-97.
Найденко А. В. Центральное Предкавказье в эпоху Средневековья // Край наш Ставрополье: очерки истории. Ставрополь,
1999. 	С. 42, 43, 49.
Новожилов А. Г. Проблема отношения к категории времени в трудах Л. Н. Гумилева // Историческая психология и ментальность. Эпохи. Социумы. Этносы. Люди. СПб., 1999. С. 185-189.
Носовский Г. В., Фоменко А. Т. Русь и Рим: в 2 кн. М., 1999. Кн. 2. С. 79.
Плетнева С. А. Очерки хазарской археологии. М.; Иерусалим, 1999. С. 179, 194^-195.


Материалы к библиографии...
889
Семенов Ю. И. Философия истории от истоков до наших дней: основные проблемы и концепции. М., 1999. С. 10—11, 15, 51, 106, 107-109, 217, 237.
Сифаненко Т. Этнопсихология: учебник. М., 1999. С. 29-30.
Средняя Азия и Дальний Восток в эпоху Средневековья. Средняя Азия в раннем Средневековье. М., 1999. С. 31.
Теляшов Р. X. Придет ли конец «холодной войне» против татар? (К 10-летию выхода статьи Л. Н. Гумилева «Апокрифический диалог».) // Нева. 1999. № 5. С. 171-174.
Толочко П. П. Кочевые народы степей и Киевская Русь. СПб., 1999. С. 3, 5, 6, 8, 109, 160-161, 177, 194.
Фуре В. Н. Гумилев Лев Николаевич // Новейший философский словарь / под ред. А. А. Грицанова. Минск, 1999. С.187-188.
Шамбаров В. Е. Русь: дорога из глубин тысячелетий. Когда оживают легенды. М., 1999. С. 6, 51, 52, 77, 151, 163, 199, 204, 237-239, 246, 247, 261, 262, 294, 295, 298, 308, 316, 329, 344, 356, 362, 369, 375, 395, 406.
Шафаревич И. Р. Невыученные уроки истории / интервью В. Зубкова // Российская Федерация сегодня. 1999. № 13. С. 52.
Яковенко И. Г. Российское государство: национальные интересы, границы, перспективы. Новосибирск, 1999. С. 23, 28.
2000
«Цитата из жизни»: А. М. Панченко // Телевидение - радио. Санкт-Петербург. Программы передач. 2000. 27 дек. (№ 53).
Асанов В. Н. Язык в теории этногенеза Л. Н. Гумилева // Вестник Кабард.-Балкар, ун-та. Сер. Филол. науки.
2000. 	Вып. 4. С. 20-22.
Бабаев Э. Г. Воспоминания. СПб., 2000. С. 87, 88, 89, 147, 207, 208, 209.
Вокруг Сталина: ист. -биогр. справочник / автор-сост. В. А. Тор- чинов и А. М. Леонтюк. СПб., 2000.
Динаров 3. О Льве Гумилеве // Распятые: писатели — жертвы политических репрессий. СПб., 2000. Вып. 6. С. 67.
Ерасов Б. С. Социальная культурология. М., 2000. С. 45.
Ермолаев В. Русская литература и два взгляда на историю России: Лев Гумилев и Дмитрий Лихачев // Новая Россия. 2000. № 5. С. 62-64.
Железняков А. С. Монголия в классических и современных схемах мировых цивилизаций // Проблемы истории


890
А. В. Воронович
и культуры кочевых цивилизаций Центральной Азии: мат- лы междунар. научн. конференции. История. Философия. Социология. Филология. Искусство. Улан-Удэ, 2000. Т. IV. С. 112, 113, 114.
Замышляев В. И. Этногенез и пассионарность по Л. Н. Гумилеву // Вестник Сибирской аэрокосмической академии. 2000. Вып. 1. С. 351-356.
Затеев В. И. Лев Николаевич Гумилев как ученый и философ: теория этноса и этногенеза, ее социально-философские и научные аспекты. Улан-Удэ, 2000.
ИонинЛ. Г. Социология культуры. М., 2000. С. 365, 375.
Крадин Н. Н. Кочевники, мир-империя и социальная эволюция // Альтернативные пути к цивилизации. М., 2000. С. 314—336.
Кралин М. Мои воспоминания о Льве Николаевиче Гумилеве // Его же. Победившее смерть слово. Статьи об А. Ахматовой и воспоминания о ее современниках. Томск, 2000. С. 346-359.
Лавров С. Б. Лев Гумилев. Судьба и идеи. М., 2000.
Ларюэлъ М. Переосмысление империи в постсоветском пространстве: новая евразийская идеология // Вестник Евразии.
2000. 	№ 1 (8). С. 5, 6, 17.
Медведев А. Имя Льва Гумилева стало символом единения народов России и Казахстана // Российская газета (Бизнес в России). 2000. 17 окт.
Милкин А. Гумилевы в Книге Золотой // Смена. 2000. 4 окт. (№ 215).
Мичурин В. Воссоздание российской государственности // Новая Россия. 2000. № 1. С. 26—29.
Монахова Е. «Крестообразность времени» // Православие и жизнь. 2000. 29 ноября. № 7.
Новодворская В. И. Десять заповедей и прелести кнута // Новое время. 2000. № 45. С. 34.
Олейников Д. Историк, ставший поэтом и поэт, ставший историком // Книжное обозрение. 2000. 9 октября. № 41.
Панченко А. М. Наше счастье, что у нас мало начальства / беседу вела И. Степанова // Время ММ. 2000. 10 июня (№ 84).
Панченко А. М. Не знаем меры ни в рабстве, ни в свободе / интервью Ю. Кантор // Известия. 2000. 18 дек. (№ 236).
Панченко А. М. Ребята, до чего мы с вами дожили? // Смена.
2000. 	26 авг. (№ 184).
Пащенко В. Я. Идеология евразийства. М., 2003. С. 24, 28, 157, 264, 265, 289, 297, 304, 322, 323, 361.


Материалы к библиографии...
891
Лунин H. Н. Мир светел любовью. Дневники. Письма. М., 2000. С. 306, 307, 309, 310, 325, 327, 328, 332-334, 336, 337, 355, 391, 393, 399, 417, 419, 424, 429, 492, 495, 496, 499, 501, 504, 505.
СадохинА. П. Этнология: учебник. М., 2000. С. 124—130. Стипушин В. Откровения дилетантов, или История в опасности // Л Г. 2000. 18-24 окт. (№ 42).
Троицкая Е. Семья Гумилевых — в Листах памяти Золотой Книги Санкт-Петербурга // Санкт-Петербургский университет.
2000. 	3 ноября. № 26-27. С. 18-19.
Турбина Л. Д. Андреев и Л. Гумилев — осуществление судьбы. Параллели и схождения // Д. Андреев и культура XX в. М.,
2000. С. 140-143.
Хлебников О. Антитеррористическая операция против Ахматовой // Новая газета. 2000. 20-26 марта (№ 11).
Шнирельман В., Панарин С. Лев Николаевич Гумилев: основатель этнологии? // Вестник Евразии. 2000. № 3 (5). С 5-37. Эйдельман Н. Дневники (до 1984 г.) // Звезда. 2000. № 4.
2001
Авдеев В. Б. Метафизическая антропология. М., 2001. С. 21, 43-45, 49, 50, 54.
Аманжолова Д. А. Гумилев Лев Николаевич // Историки России: биографии / сост., отв. редактор А. А. Чернобаев. М.,
2001. С. 788-794.
Балуев Б. П. Споры о судьбах России: Н. Я. Данилевский и его книга «Россия и Европа». Тверь, 2001. С. 90, 182, 188, 193.
Богокин В. В. Неписанные правила истинно русских. М.,
2001. 	С. 151-161.
Бочаров В. В. Интеллигенция и насилие: социально-антропологический аспект // Антропология насилия. СПб., 2001. С. 67.
Бранский В. П., Пожарский С. Д. Социальная синергетика и акмеология. Теория самоорганизации индивидуума и социума. СПб., 2001. С. 101, 105, 107, 121, 129, 139.
Володихин Д. Новый народ // Империя. Сделай сам. М.,
2001. 	С. 25, 28, 31, 34.
Геворкян Э. Последний бастион // Империя. Сделай сам. М., 2001. С. 82.
Гиренко H. М. Морфология, идеология насилия и стратегия выживания//Антропология насилия. СПб., 2001. С. 105.
Головникова О. В., Тархова H. С. «Иосиф Виссарионович! Спасите советского историка...» (О неизвестном письме


892
А. В. Воронович
А. Ахматовой к Сталину) // Отечественная история. 2001. № 3. С.149—157.
Гончаров В., Малова Н. Что такое осень? // Империя. Сделай сам. М., 2001. С. 17-19, 21, 24.
Демин В. М. От ариев к русичам. М.; Омск, 2001. С. 8, 33, 34, 90, 120, 121, 135, 144, 188, 189, 191, 197, 215, 216, 220, 242, 243, 244, 246, 248, 263-270, 272-275, 277, 278, 281, 282, 285, 286, 287, 293, 298, 302, 303, 315.
Демин В. Н. Тайны биосферы и ноосферы. М., 2001. С. 6, 7, 10, 27, 125-128, 457.
Дмитревская Н. Ф. Исследования Л. Н. Гумилева имеют прямое отношение к национальным проблемам // География.
2001. 	16-22 мая. № 19. С. 31.
Евразия: этнос, ландшафт, культура. СПб., 2001.
Елисеев Г. Заметки об империи // Империя. Сделай сам. М., 2001. С. 114.
Заговор против русской истории (факты, загадки, версии). М., 2001. С. 12, 186-189, 194, 196.
Зеленцова М. В. Моя встреча с Л. Н. Гумилевым // История Петербурга. 2001. № 4. С. 23-24.
Иванов А. В., Фотиева И. В., Шишин М. Ю. Духовноэкологическая цивилизация: устои и перспективы. Барнаул, 2001. С. 41, 51, 57, 185.
Из цикла «Ленинградской дело». Лев Гумилев // Телевидение — радио. Санкт-Петербург. Программа передач. 2001. № 45.
Казанский В. Л. Мнимый путь России=Евразия // Его же. Культурный ландшафт и советское обитаемое пространство. М., 2001. С. 413, 416, 419, 425, 561.
Кожинов В. В. «Монгольская эпоха» в истории Древней Руси и истинный смысл и значение Куликовской битвы // Его же. История Руси и русского слова: опыт беспристрастного исследования. М., 2001. С. 395-396.
Кожинов В. Пути русского исторического самосознания // Его же. Размышления: об искусстве, литературе и истории. М., 2001. С. 612.
Крадин Н. Н. Общественный строй кочевников: дискуссии и проблемы // Вопросы истории. 2001. № 4. С. 23.
Ларюэлъ М. Когда присваивается интеллектуальная собственность, или О противоположности Л. Н. Гумилева и П. Н. Савицкого // Вестник Евразии. 2001. № 4 (15). С. 5-19.
Лосев Л. Ответы на вопросы журнала «Звезда» // Звезда. 2001. № 1. С. 212.


Материалы к библиографии...
893
Михеев В. К., Тортика А. А. Концепция истории Хазарского каганата Л. Н. Гумилева: опыт критического анализа // Мат- лы восьмой ежегодной междисциплинарной конференции по иудаике. Ч. 1. Академическая серия. Вып. 8.М., 2001. С. 149-178.
Можайскова И. В. Духовный образ русской цивилизации и судьба России (опыт метаисторического исследования). М., 2001. Ч. II. Русский космизм в контексте противоречий мирового развития, обусловленных господством западной цивилизации. С. 366-384; 9-10, 242, 308, 313, 385, 394-395, 400, 404, 408, 411, 412, 415-418, 422, 423, 426-427; Ч. III. Метаистория в тысячелетиях жизни русской цивилизации. С. 27, 31-37, 41, 45, 46, 50, 55, 64, 71, 167, 338.
«Надо, чтобы Россия осталась хоть в памяти». Письма Д. С. Лихачева 1986-1998 гг. // Наше наследие. 2001. № 59—60. С. 104.
Осип и Надежда Мандельштамы в рассказах современников. М., 2001. С. 72, 164, 165, 178, 179, 426, 434, 455.
Померанц Г. По ту сторону своей идеи // Дружба народов. 2001. № 3. С. 152-162.
Рахимов Р. Р. Насилие в культуре таджиков (миф и не- миф) // Антропология насилия. СПб., 2001. С. 396.
Российская цивилизация: энциклопедии, словарь. М., 2001.
Русский консерватизм: проблемы, подходы, мнения // Отечественная история. 2001. № 3. С. 105.
Рыбаков С. Е. Теоретико-методологические основы исследования этнических феноменов: автореф. дис. ... д-ра филос. наук. М., 2001. С. 11, 12, 19, 20-22, 26, 27.
Субетто А. И. Ноосферизм. СПб., 2001. Т. I. Введение в но- осферизм. С. 21, 34, 75, 281, 284, 292, 304.
Тишков В. А. Став этнологом, остаюсь историком // Социология и социальная антропология. 2001. Т. IV. № 4.
Трускиновская Д. Пространство пассионарности // Империя. Сделай сам. М., 2001. С. 60-68.
Фадеева И. Л. Концепция власти на Ближнем Востоке: Средневековье и Новое время. М., 2001. С. 64.
Шаповалов В. Ф. Основы философии. От классики к современности: уч. пособие для вузов. М., 2001. С. 522, 523, 527.
Широкогоров С. М. Этнографические исследования. Владивосток, 2001. Кн. 1.
2002
«Мир делится на называющих и называемых»: власть и ответственность ученых // Расизм в языке социальных наук. СПб.,
2002. 	С. 156-169.


894
А. В. Воронович
«Прорыв к звездам»: к 90-летию со дня рождения
Л. Н. Гумилева // Телевидение — радио. Санкт-Петербург. Программы передач. 2002. № 42.
Botev N. The Ethnie Composition of Families in Russia in 1989: Insights into the Soviet «Nationalities Policy» // Population and Development Review. Vol. 28. No. 4 (Dec., 2002). P. 681—706.
Алексеев П. В. Философы России XIX—XX столетий: биографии, идеи, труды. Изд. 4-е. М., 2002. С. 164-165.
Ардов М. Жертва акмеизма // Время MN. 2002. 18 окт. № 189.
Бауман А. Человек, который переписал историю, или Портрет пассионария в научном интерьере // Вечерний Петербург. 2002. 1 окт.
Белов Ю. От могучих корней: 90 лет назад родился великий русский интеллигент Л. Н. Гумилев // Советская Россия. 2002. 3 окт.
Братерский А. Евразиец: Лев Гумилев как зеркало российской политики // Известия. 2002. 2 окт.
Васютин С. А. Типология потестарных и политических систем кочевников // Кочевая альтернатива социальной эволюции. М., 2002. С. 86—98.
Викторин В. М. Российское государство и кочевые народы // Россия и Восток / сост. Ю. А. Сандулов. СПб., 2002.
Головникова О. В., Тархова H. С. «И все-таки я буду историком!» // Звезда. 2002. N° 8. С. 114-135.
Губайловский В. Строгая проза науки // Новый мир. 2002. № 12. С. 140-141.
Дугин А. Г. Обзор евразийской идеологии (основные понятия, краткая история) // Основы евразийства. М., 2002. С. 84, 85, 88, 95-97.
Брасов Б. С. Цивилизации: универсалии и самобытность. М., 2002. С. 36, 99, 105, 241, 281.
Жарников А. Е. Теория этногенеза Льва Николаевича Гумилева (опыт системного изложения). М., 2002.
Жуковская Н. Л. Кочевники Монголии. Культура. Традиции. Символика: уч. пособие. М., 2002. С. 44.
Замалеев А Ф. Учебник русской политологии. СПб., 2002. С. 339.
Зелинский А. Н. Рыцарь культуры // Воспоминания о Рерихе. М., 2002. С. 32-33.
Каспийский регион и диалог цивилизаций в современном мире (к 90-летию со дня рождения Л. Н. Гумилева) // Мат-лы международной научной конфренции (16—17 октября 2002 г.). Астрахань, 2002.
Крадин H. Н. Империя Хунну. М., 2002. С. 15, 24, 30, 32, 33, 80, 121, 124, 130, 168, 170, 204, 222, 231, 246, 261.


Материалы к библиографии...
895
Крадин Н. Н. Структура власти в кочевых империях // Кочевая альтернатива социальной эволюции. М., 2002. С. 109-125.
Кралин М. Воспоминания о Льве Николаевиче Гумилеве// Наш современник. 2002. № 12. С. 269—273.
Кривошеев Ю. В. Русь и Орда // Россия и Восток / сост. Ю. А. Сандулов. СПб., 2002. С. 86, 90, 98, 99, 105, 123, 126.
Лев Николаевич Гумилев // Великие мыслители XX века / сост. А. Логрус. М., 2002. С. 128-135.
Лев Николаевич Гумилев. Теория этногенеза и исторические судьбы Евразии: мат-лы конференции, посвященной 90-летию со дня рождения выдающегося евразийца XX века — Л. Н. Гумилева: в 2 т. / Музей антропологии и этнографии им. Петра Великого (Кунсткамера). СПб., 2002.
ЛукицкийП. //.Дневник 1928годаАсигтапа. 1928—1929/Пу- бликация и комментарий Т. М. Двинятиной // Лица: биограф, альманах. СПб., 2002. Вып. 9. С. 341-495.
Майоров А. В. Восточные славяне и народы Причерноморья, Кавказа и Поволжья в раннем средневековье // Россия и Восток / сост. Ю. А. Сандулов. СПб., 2002. С. 20.
Майоров А. В. Древняя Русь и кочевники в X—XIII вв.: печенеги, торки, половцы // Россия и Восток / сост. Ю. А. Сандулов. СПб., 2002. С. 42.
Мичурин В. А. Грозит ли нам новое Великое переселение народов? Пассионарный толчок XVIII в. н. э. и его последствия для Евразийского континента // Новая Россия. 2002. № 4.
Можейко И. В. Можно ли предсказать будущее / беседу вел А. Обыденкин // Аргументы и факты. 2002. 16 янв. (№ 3).
Розов Н. С. Философия и теория истории. М., 2002. Кн. 1. Пролегомены. С. 61, 63.
Русская история и русский характер: мат-лы международной конференции, посвященной 90-летию со дня рождения Л. Н. Гумилева, проводимой в рамках программы «300-летие Санкт-Петербурга». СПб., 2002. Т. 3.
Сахаров А. Н. О новых подходах к истории России // ВИ.
2002. 	№ 8. С. 3-20.
Синякин С. В. Развитие общественно-политической мысли в трудах П. Н. Савицкого: дис. ... канд. политологии. Уссурийск,
2002. 	С. 66.
Стешенко Л. А. Многонациональная Россия: государственно-правовое развитие Х-ХХ1 вв. М., 2002. С. 4, 5, 21, 265-266.


896
А. В. Воронович
Учение Л. Н. Гумилева и современность: мат-лы международной конференции, посвященной 90-летию со дня рождения Л. Н. Гумилева, проводимой в рамках программы «300-летие Санкт-Петербурга». СПб., 2002. Т. 1-2.
Флиер А. Я. Культурология для культурологов. М.; Екатеринбург, 2002. С. 8, 271.
Фрумкин А. Традиционалисты: портрет на фоне текстов // Дружба народов. 2002. № 6. С. 124—141.
Чистобаев А. И. Этнологи, опередившие время (к 90-летию Л. Н. Гумилева и 50-летию К. П. Иванова). СПб., 2002. С. 12-89.
Шнирелъман В. Цивилизационный подход, учебники истории и «новый расизм» // Расизм в языке социальных наук. СПб.,
2002. 	С.131-145.
2003
Аверинцев С. С. Несколько мыслей о евразийстве Н. С. Трубецкого // НМ. 2003. № 2. С. 139.
Академик Ю. В. Бромлей и отечественная этнология. 1960- 1990. М., 2003.
Артюнян Ю. В., Дробижева Л. Н. Этносоциология: некоторые итоги и перспективы // Академик Ю. В. Бромлей и отечественная этнология. 1960—1990. М., 2003. С. 90.
Ваграмов Э. А. Национальная проблематика прежде и теперь (субъективные заметки) // Академик Ю. В. Бромлей и отечественная этнология. 1960-1990. М., 2003. С. 48.
Бондарев А. В., Яушев А. В. «Дар слов, неведомых уму...» // Педагогические вести. 2003. № 25. С. 10—11.
Быкова С. Позднее признание // Поиск. 2003. № 64. С. 14.
Вспоминая Л. Н. Гумилева. Воспоминания. Публикации. Исследования. СПб., 2003.
Государственный литературно-мемориальный музей Анны Ахматовой в Фонтанном доме: краткий путеводитель. СПб.,
2003. 	С. 4, 5, 9, 18, 19.
Демин В. М. Современная интеллигенция и русская национальная идея. М.; Омск, 2003. С. 10, 172.
Дридзе Ю. Что осталось от сказки? // Поиск. 2003. № 8. С. 12.
Евразийство и Казахстан. Труды Евразийского научного форума «Гумилевские чтения». Астана, 2003. Т. 1-2.
Ермекбаев Ж. А. Теория этногенеза и евразийские идеи Л. Н. Гумилева в преподавании исторических дисциплин. Астана, 2003.


Материалы к библиографии...
897
Заринов И. Ю. Исследование феноменов «этноса» и «этнич- ности»: некоторые итоги и соображения // Академик Ю. В. Бромлей и отечественная этнология. 1960-1990. М., 2003. С. 19.
Зориктуев Б. Р. Реконструкция начального этапа истории монголов // ВИ. 2003. № 3. С. 41-57.
Зяблова Г. Вечер в квартире Льва Гумилева // Вестник Золотой книги Санкт-Петербурга. 2003. № 1 (3). С. 29—32.
Именинники. Лев Гумилев // Смена. 2003. 1 окт.
Князъкий И. О. Византия и кочевники южнорусских степей. СПб., 2003. С. 84.
Ковальчук А. Не каждый скульптор может выжить в условиях конкуренции / беседу вел Е. Кончин // Культура. 2003. 28 авг.
Кривошеев Ю. В. Средневековые русские земли-государства и становление великорусской государственности ¡¡Долгов В. В., Котляров Д. А., Кривошеев Ю. В., Ливанов В. В. Формирование российской государственности. Екатеринбург, 2003. С. 253-254.
Крым, Северо-восточное Причерноморье и Закавказье в эпоху Средневековья: 1У-ХШ вв. М., 2003.
Кузьмин А. «Со всякие деревне по полтине...»: о размерах дани в Орду // Родина. 2003. № 11. С. 83.
Кузьмин М. А лицо завещаем потомкам // Смена. 2003. 27 февр.
Лукьяненко С. В. Спектр: фантастический роман. М., 2003. С. 86.
Люди и судьбы: биобиблиогр. словарь востоковедов — жертв политического террора в 1917-1991 гг. СПб., 2003. С. 134—136.
Малахов В. С. Валерий Тишков и методологическое обновление российского обществоведения // Тишков В. А. Реквием по этносу. М., 2003. С. 531-542. С. 536.
Митрохин Н. Русская партия: движение русских националистов в СССР в 1953-1985 гг. М., 2003. С. 472, 487.
«Мы живем в эпоху результатов». Переписка Д. С. Самойлова с Л. К. Чуковской // Знамя. 2003. № 6. С. 177. № 7. С. 138, 168.
Орлова Г. С великими «на дружеской ноге» // Бежецкая жизнь. 2003. 22 авг.
Парамонова А. Н. У господ // Сенин С. И. «В долинах старинных поместий...». Тверь, 2002-2003. С. 132.
Паршина А. В. На вершине холма // Сенин С. И. «В долинах старинных поместий...». Тверь, 2002-2003. С. 124-125.
Пименов В. В. Понятие «этнос» в теоретической концепции Ю. В. Бромлея // Академик Ю. В. Бромлей и отечественная этнология. 1960-1990. М., 2003. С. 14.


898
А. В. Воронович
Привалова Н. И. Последняя жительница Слепнева // Сенин С. И. «В долинах старинных поместий...». Тверь, 2002-2003. С.121-123.
Решетов А. М. Тернистый путь к этнографии и музею: страницы жизни Т. А. Крюковой // Репрессированные этнографы. М., 2003. Вып. 2. С. 269-300.
Семенникова Л. И. Россия в мировом сообществе цивилизаций: учебник для вузов по курсу «Отечественная история». М.,
2003. 	С. 17.
Сенин С. И. Род Н. С. Гумилева по линии матери // Его же. «В долинах старинных поместий...». Тверь, 2002—2003. С. 95-100.
Тишков В. А. Реквием по этносу. М., 2003. С. 68,136, 266-267, 268, 288, 335.
Фроловская Т. Евразийский Лев. Поэзия Льва Гумилева // Простор. 2003. № 7—9.
Фроловская Т. Евразийский Лев. Семей, 2003.
Шафаревич И. Р. Русский народ в битве цивилизаций. М., 2003.
Шумовский Т. А. Под арабским парусом // Аргументы и Фак- ты-Петербург. 2003. № 17.
2004
Абдыманапов С. А. Жизнь и научная деятельность Л. Н. Гумилева. Астана, 2004.
Абрамов М. А. Космос и история: две судьбы в истории науки. Саратов, 2004. С. 65—203, 204-205.
Аверинцев С. С. Опыт петербургской интеллигенции в советские годы — по личным впечатлениям // НМ. 2004. № 6. С. 122.
Аджи М. Европа, тюрки, Великая Степь. М., 2004.
Ардов М. Монография о графомане. М., 2004. С. 41, 94—98, 101, 173-174, 190, 193-198, 304, 356-357.
Бульба Д. Д. Тенденции в эволюции идей Н. Я. Данилевского о цивилизационном подходе к истории России // Изучение истории России: Наиболее актуальные историографические тенденции. СПб., 2004. С. 42-46.
Вознесенкский Л. А. Истины ради... М., 2004.
Высотский О. Н. Николай Гумилев глазами сына. М., 2004. С.305-306.
Дугин А. Г. Философия политики. М., 2004. С. 61—63, 550, 490-492.
Дугин А. Г. Обзор евразийской идеологии (основные понятия, краткая история) // Основы евразийства. М., 2004. С. 84, 85, 88, 95-97.


Материалы к библиографии...
899
Желтое В. Рукописями Л. Н. Гумилева торговали в розницу // Смена. 2004. 23 июля (№ 139).
Желтое В. У Гумилева была мебель с помойки // Смена.
2004. 	23 апр. (№ 76).
Кормилов С. И. Поэтическое творчество Анны Ахматовой. М.; Самара, 2004. С. 80-82, 86, 87, 110.
Круглов Е. В. Погребение хазарского времени у с. Ильев- ка // Хазарский альманах. Киев; Харьков; М., 2004. Т. 2. С.180-186.
Кычанов Е. И. Властители Азии. М., 2004. С. 417—418.
Некролог на Н. В. Гумилеву // Л Г. 2004. 8-14 сент. (№ 35).
Огнева Н. Лев Гумилев теперь навеки со своей Наташей // Смена. 2004. 13 сент. (№ 178).
Петрухин В. Я., Раевский Д. С. Очерки истории народов России в древности и раннем средневековье. М., 2004. С. 174, 287.
Полушин В. Л. Л. Н. Гумилевы. 1720-2000: семейная хроника. Летопись жизни и творчества Н. С. Гумилева: XX столетие. Родословное древо. М., 2004.
Стефаненко Т. Г. Этнопсихология: учебник. М., 2004. С. 29-30.
Стрелецкий В. Н. программа лекционного курса «Основы культурной географии» // Гуманитарная география: научный и культурно-просветительский альманах. М., 2004. Вып. 1. С. 298-310.
Тортика А. А., Михеев В. К. «Иудео-хазарский» период истории Хазарского каганата: к продолжению критического анализа концепции Л. Н. Гумилева // Хазарский альманах. Киев; Харьков; М., 2004. Т. 2. С. 109-116.
Туровский Р. Ф. Структурный, ландшафтный и динамический подходы в культурной географии // Гуманитарная география: научный и культурно-просветительский альманах. М.,
2004. 	Вып. 1. С. 120-137.
Фоняков И. Биографии и... биографика // Санкт- Петербургские ведомости. 2004. 12 февр. (№ 27).
Шумовский Т. А. Странствия слов. СПб., 2004. С. 259.
Эфроимсон В. П. Генетика гениальности: биосоциальные механизмы и факторы наивысшей интеллектуальной активности. Изд. 3-е. М., 2004. С. 336, 337.
2005
Артыков Ж. О. Кочевники Евразии в калейдоскопе веков и тысячелетий. СПб., 2005. С. 66, 143.


900
А. В. Воронович
Базаров Б. В., Крадин Н. Н., Скрынникова Т. Д. Введение: кочевники, монголосфера и цивилизационный процесс // Монгольская империя и кочевой мир. Улан-Удэ, 2004. С. 3-18.
Березанский Е. Евреи, хазары, Русь. Герцлия, 2006. С. 209.
Бойкова Е. В. Библиография отечественных работ по монголоведению: 1946-2000 гг. М., 2005.
Бутринова Л. М. Теория цивилизаций. История древних цивилизаций: уч. пособие. Москва, 2005. С. 21—22.
Галкина Е. С., Колиненко Ю. В., Меркулов В. И. «И во всем до конца лишь России служить» // Л Г. 2005. № 21-22.
Герои ленинградской культуры 1950-1980 годы. СПб., 2005. С. 76.
Голден П. Достижения и перспективы хазарских исследований // Хазары. Иерусалим; М., 2005. Т. 16. С. 27-68.
Голден П. Кипчаки средневековой Евразии: пример негосударственной адаптации в степи // Монгольская империя и кочевой мир. Улан-Удэ, 2004. С. 103-134.
Дашковский П. К, Тишкин А. А. Социальная структура населения Горного Алтая в скифскую эпоху // Монгольская империя и кочевой мир. Улан-Удэ, 2004. С. 49-76.
Дворкин А. Л. Очерки по истории Вселенской православной церкви: курс лекций. Нижний Новгород; М., 2005. С. 18.
Дмитриев С. В. Элементы военной культуры монголов (на примере анализа сражения в местности Калаалджит-Элэт) //Монгольская империя и кочевой мир. Улан-Удэ, 2004. С. 363-380.
Доманин А. А. Монгольская империя Чингисхана. Чингисхан и его преемники. М., 2005. С. 28, 55, 100, 119, 120, 137, 377.
Дорошенко Н. М. Л. Н. Гумилев — представитель неклассических подходов к изучению истории // Четвертый междунар. Евразийский научный форум. Евразия: народы, культуры, социумы. Астана, 2005.
Дорошенко Н. М. Российская методология истории. СПб.,
2005. 	С. 57-69.
Дугин А. Г. Евразийская миссия (программные мат-лы). М.,
2005. 	С. 7, 25, 61-63, 66, 77.
Ермекбаев Ж. А. Л. Н. Гумилев и Казахстан // Четвертый международный Евразийский научный форум. Евразия: народы, культуры, социумы. Астана, 2005.
Жарких М. I. Життя 1 творчшть Льва Гумшьова. Киев, 2005.
Жизнь и творчество П. Н. Савицкого (биографическая справка) // Савицкий П. Н. Неожиданные стихи. Прага, 2005. С. 187.
Зелинский А. Н. Предисловие // Творческое наследие семьи Рерих в диалоге культур: философские аспекты осмысления. Минск, 2005. С. 669.


Материалы к библиографии...
901
Зориктуев Б. Р. Эргунэ-кун и начальные этапы монгольской истории // Монгольская империя: этнополитическая история. Улан-Удэ, 2005. С. 9-69.
Ибятов Ф. Татарское национальное чувство // Международная жизнь. 2005. № 10. С. 129-136.
Исаев Б. А. Геополитика. СПб., 2005. С. 326—329.
Карельская Л. П. Л. Н. Гумилев. М.; Ростов-на-Дону, 2005. («Философы XX века», «Отечественная философия»).
Красильников В. Н. Лев Николаевич Гумилев и Петербургский университет // Кодекс. Правовой научно-практический журнал. 2005. Май-июнь. С. 129-132.
Кривошеев Ю. В. Средневековая Русь и Джучиев улус: формирование и развитие системы отношений Монгольская империя и кочевой мир. Улан-Удэ, 2004. С. 186-210.
Круглов Е. В. Хазары — поиск истины // Хазары. Иерусалим; М., 2005. Т. 16. С. 427-457.
Куркчи А. Лев Гумилев. О «Древней Руси» и «Великой Степи» // Международная жизнь. 2005. № 10. С. 115-128.
Лев Николаевич Гумилев / Материал подготовлен Е. В. Масловой // Кодекс. Правовой научно-практический журнал. 2005. Май-июнь. С. 127-128.
Лобжанидзе А. А. Этнография и география религий: уч. пособие для студентов высших уч. заведений. М., 2005. С. 34—43. С. 9, 25-29, 52.
Маркедонов С. М. Казачество: единство или многообразие? (Проблемы терминологии и типологизации казачьих обществ) // Общественные науки и современенность. 2005. № 1. С. 95-108.
Михеев В. К, Тортика А. А. Евреи и иудаизм в Хазарском каганате: к вопросу о формулировке современной научной концепции хазарской истории//Хазары. Иерусалим; М., 2005. Т. 16. С. 175-184.
Петров А. Е. Мамаево побоище. Гордость и предчувствия исторической памяти // Родина. 2005. № 9. С. 70-73.
Петухов Ю. Дорогами богов. М., 2005. С. 17, 229.
Пигров К. С. Социальная философия. СПб., 2005. С. 282.
Почекаев Р. Ю. Эволюция торе в системе монгольского средневекового права // Монгольская империя и кочевой мир. Улан- Удэ, 2004. С. 530-543.
Предисловие редакции // Творческое наследие семьи Рерих в диалоге культур: философские аспекты осмысления. Минск, 2005. С. 668-669.
Прохоров Г. М. «Я гений, но не больше», или Лэ-Нэ и Наталинька // История и культура: актуальные проблемы.


902
А. В. Воронович
Сб. статей в честь 70-летия проф. Ю. К. Руденко. СПб., 2005. С. 246-258.
Пушкинский дом: мат-лы к истории. 1905-2005. СПб., 2005. С. 386, 501.
Рутман М. Дом, в котором живет любовь // Санкт-Петербургские ведомости. 2005. 11 июня (№ 105).
Савельзон О. Свобода выбора и процедурная рациональность // Общественные науки и современность. 2005. № 1. С. 109-121.
Сведения об авторах. Гумилев Лев Николаевич // Творческое наследие семьи Рерих в диалоге культур: философские аспекты осмысления. Минск, 2005. С. 707.
Семенов И. Г. К интерпретации сообщения «Кембриджского анонима» о походах Хельгу, «царя Русии» // Хазары. Иерусалим; М., 2005. Т. 16. С. 326-337.
Соловей В. Д. Русская история: новое прочтение. М., 2005. С. 43, 52, 61-62, 84, 92.
Тишков В. А. Теория этноса и культурный фундаментализм // Тишков В. А. Этнология и политика: Статьи 1989—2004 гг. М., 2005. С. 166-176.
Флеров В. С., Флерова В. Е. Иудазим в степной и лесостепной Хазарии: проблема идентификации археологических источников // Хазары. Иерусалим; М., 2005. Т. 16. С. 185-206.
Фон Зигерн-Корн Г. А. Рассказы о светлом прошлом. СПб., 2005. С. 213-215.
Чернобаев А. А. Историки России XX века: биобиблиографи- ческий словарь. Саратов, 2005.
Шнирельман В. А. «Свирепые хазары» и российские писатели: история взаимоотношений (заметки о «народном ха- зароведении») // Хазары. Хазары. Иерусалим; М., 2005. Т. 16. С.288-309.
* Щукин М. Б. Готский путь. СПб., 2005. С. 12, 223, 470, 481. Goudakov V. Gumilev et Hantinton en miroir // Diogene. 2005. Avril-juin. № 210. P. 99-107.
2006
Аверинцев С. Несколько мыслей о «евразийстве» Н. С. Трубецкого. Опыт беспристрастного взгляда // Культура и время.
2006. 	№ 1 (19). С. 47-53.
Аннинский Л. Волк в сапогах // Завтра. 2006. № 47. Балашов Д. Жестокие игры патриотов: ответ Ксении Мяло и К° // Завтра. 2006. № 11.


Материалы к библиографии...
903
Балашов Д. Не разделить пространство евразийское // Завтра. 2006. № 29.
Белокуров А. А. Значение идей евразийцев в исследовании культурных ландшафтов Западной Монголии // Евразийство: теоретический потенциал и практические приложения. Мат- лы Третьей международной научно-практической конференции. Барнаул, 29—30 июня 2006 г. Барнаул, 2006. С. 276-280.
Белокурова С. М. Роль духовно-культурных факторов в этногенезе ойратов в XVII—XVIII вв. // Евразийство: теоретический потенциал и практические приложения. Мат-лы Третьей международной научно-практической конференции. Барнаул, 29—30 июня 2006 г. Барнаул, 2006. С. 272—275.
Бембеев В. Ш. Ойраты в империи Чингисхана // Вопросы истории. 2006. № 5. С. 157—160.
Бергер А. С. Воспоминания // Копылов Л. Послесловие: мартовские дни 1966 года. СПб., 2006. С. 40.
Бобровин Ю. А. Принцип неразличимости противоположностей и экокультурный императив в геоэтносоциальном пространстве евразийства // Евразийство: теоретический потенциал и практические приложения. Мат-лы Третьей международной научно-практической конференции. Барнаул, 29-30 июня 2006 г. Барнаул, 2006. С. 132—136.
Ващенко Э. Д. «Хазарская проблема» в отечественной историографии XVIII—XX вв. СПб., 2006. С. 38, 41, 42, 45, 84-86, 94, 95, 99, 103, 105, 111, 160-162, 187.
Горячева Т. Санкт-Петербург. Памятник Ахматовой встал напротив «Крестов» // Российская газета (Центр, вып.). 2006. 19 дек. (№ 4251).
Гудаков В. В. Восприятие идей Л. Н. Гумилева зарубежной наукой // Гумилевские чтения: мат-лы междунар. научной конференции: 14-16 апр. 2006 г. СПб., 2006. С. 210-221.
Дегтярев С. И. О характере трансформации евразийства // Евразийство: теоретический потенциал и практические приложения. Мат-лы Третьей международной научно-практической конференции. Барнаул, 29-30 июня 2006 г. Барнаул,
2006. 	С. 211-214.
Дорошенко Н. М. Репрессированные методологи истории. Астана, 2006.
Живя в чужих словах: воспоминания о Л. Н. Гумилеве. СПб., 2006.
Иванов А. В. Евразийские ценности как фундамент региональной и глобальной интеграции // Евразийство: теоретический потенциал и практические приложения. Мат-лы Третьей


904
А. В. Воронович
международной научно-практической конференции. Барнаул, 29-30 июня 2006 г. Барнаул, 2006. С. 11-21.
Кагиров Б. Н., Червонная Т. М. Евразийские традиции в российском управлении // Евразийство: теоретический потенциал и практические приложения. Мат-лы Третьей международной научно-практической конференции. Барнаул, 29-30 июня 2006 г. Барнаул, 2006. С. 290-296.
Канке В. А. Философия. Исторический и систематический курс: учебн. для вузов. М., 2006. С. 157, 318.
Колюжов Ю. И., Ушакова Е. В. Евразийский мир как реальность и евразийская концепция // Евразийство: теоретический потенциал и практические приложения. Мат-лы Третьей международной научно-практической конференции. Барнаул, 29-30 июня 2006 г. Барнаул, 2006. С. 88-96.
Копылов Л. Послесловие: мартовские дни 1966 года. СПб., 2006. С. 9, 10, 12, 13, 14, 22, 23, 25, 26, 33.
Котляр Н. Ф., Тарусина Г. Н. Установление ордынского ига на Руси: мат-лы к урокам. М., 2006. С. 26, 27, 28, 29.
Крадин Н. Н., Скрынникова Т. Д. Империя Чингис-хана. СПб., 2006. С. 42, 44, 113, 285.
Крылов П. В. «Восток и (или) Запад» — оптический обман мифологии пространства или географические «места памяти»? // Цивилизации. М., 2006. Вып. 7. Диалог культур и цивилизаций. С. 269-277.
Левинтов А. Е. Реальность и действительность истории. М., 2006. С. 41.
Маврина Т. А. Цвет ликующий: дневники. Этюды об искусстве. М., 2006. С. 174.
Материалы V научно-познавательной конференции «Мир Л. Н. Гумилева» (19—21 окт. 2006 г.). / под ред. А. И. Чистобаева. Бежецк; СПб.; Тверь, 2006.
Мир Евразии: история, современность, перспектива // Труды Пятого междунар. Евразийского научного форума 12-13 окт. 2006. Астана, 2006.
о. Василий. Воспоминания // Копылов Л. Послесловие: мартовские дни 1966 года. СПб., 2006. С. 38-39.
Папиросы Л. Н. Гумилева // Вещь.с1ос. 2006. Сент. С. 63.
Попков Ю. В, Тючашев Е. А. Ценности Евразии: рефлексивный анализ // Евразийство: теоретический потенциал и практические приложения. Мат-лы Третьей международной научно-практической конференции. Барнаул, 29-30 июня 2006 г. Барнаул, 2006. С. 49-55.
Россия и степной мир Евразии: очерки / под ред. Ю. В. Кривошеева. СПб., 2006. С. 41, 135, 150, 152-154, 181-182.


Материалы к библиографии...
905
Рыбаков С. В. Историк-евразиец Г. В. Вернадский // ВИ. 2006. № 11. С. 157-164.
Семилет Т. А. Методологическая значимость евразийской философии культуры // Евразийство: теоретический потенциал и практические приложения. Мат-лы Третьей международной научно-практической конференции. Барнаул, 29—30 июня 2006 г. Барнаул, 2006. С. 82—87.
Скрынников Р. Г. Русская история 1Х-ХУП вв. СПб., 2006. С. 40, 96, 166, 525, 529, 531, 547.
Тимошкина И. В., Червонная Т. М. Евразийский менталитет и право: анализ взаимодействия // Евразийство: теоретический потенциал и практические приложения. Мат-лы Третьей международной научно-практической конференции. Барнаул, 29—30 июня 2006 г. Барнаул, 2006. С. 304-308.
Ткачу к В. А. Взаимодействие политических элит единого евразийского пространства (на примере служилой тверской знати) // Евразийство: теоретический потенциал и практические приложения. Мат-лы Третьей международной научно-практической конференции. Барнаул, 29—30 июня 2006 г. Барнаул, 2006. С. 348-352.
Тортика А. А. Северо-западная Хазария в контексте истории Восточной Европы (вторая половина VII — третья четверть X вв.). Харьков, 2006. С. 174, 350, 351, 415.
Ушаков П. В. Менталитет России в пространстве культур Евразии // Евразийство: теоретический потенциал и практические приложения. Мат-лы Третьей международной научно-практической конференции. Барнаул, 29-30 июня 2006 г. Барнаул, 2006. С. 160-164.
Федин Э. И., Кандор И. И. Недомыслие (о книге Л. Н. Гумилева «Древняя Русь и Великая степь») // День и Ночь. 2006. № 5-6.
Фрезинский Б. Я. Воспоминания // Копылов Л. Послесловие: мартовские дни 1966 года. СПб., 2006. С. 45-47.
Халина Н. В. Индоевропейство и евразийство как потенциальные предметы видения // Евразийство: теоретический потенциал и практические приложения. Мат-лы Третьей международной научно-практической конференции. Барнаул, 29—30 июня 2006 г. Барнаул, 2006. С. 39-48.
Хорошилова Т. В чем сила, брат? // Неделя. 2006. 15 дек.
Храпачевский Р. П. Военная держава Чингисхана. М., 2006. С. 60, 62.
Цэдэв X., Батмунх В. Чингисхан как великий евразиец // Евразийство: теоретический потенциал и практические приложения. Мат-лы Третьей международной научно¬


906
А. В. Воронович
практической конференции. Барнаул, 29-30 июня 2006 г. Барнаул, 2006. С. 127—132.
Шишин М. Ю. Культурософское наследие евразийцев и учение о ноосфере // Евразийство: теоретический потенциал и практические приложения. Мат-лы Третьей международной научно-практической конференции. Барнаул, 29—30 июня 2006 г. Барнаул, 2006. С. 97-101.
Шишкин И. «Общеевропейский дом»: вот Бог, а вот порог // Завтра. 2006. № 45.
Шишкин И. Россия без русских? Ответ «наивному» интеллигенту // Завтра. 2006. № 35.
Юдин В. Параллели // Завтра. 2006. № 35.
Юрченко А. Г. Историческая география политического мифа: образ Чингисхана в мировой литературе ХШ-ХУ вв. СПб., 2006. С. 180, 534, 538, 558.
Яковенко И. Г. Риски социальной трансформации российского общества: культурологический аспект. М., 2006.
2007
Афанасенко И. Д. Русская цивилизация: в 3 кн. СПб., 2007. Кн. 1. С. 60, 77, 80, 101, 109, 111, 278, 279, 287, 291, 294, 297, 298, 416, 420, 437, 438; Кн. 2. С. 44, 45, 60; Кн. 3. С. 35.
Булычева М. В. Русь под игом. М., 2007. С. 17.
Быстрюков В. Ю. В поисках Евразии: общественно-политическая и научная деятельность П. Н. Савицкого в годы эмиграции (1920-1938 гг.). Самара, 2007. С. 31, 61, 62, 68, 71, 72, 76, 78, 84, 103, 134, 222, 226, 237.
Демин В. Н. Лев Гумилев. М., 2007.
Дорошенко Н. М. Л. Н. Гумилев: поиски истины. Астана,
2007.
Ионов И. Н. Цивилизационное сознание и историческое знание: проблемы взаимодействия. М., 2007. С. 11, 283, 441, 454.
Катаева Т. Анти-Ахматов а. М., 2007. С. 127-151.
Полухин А. Н. Историческая концепция П. Н. Савицкого: теоретико-методологический аспект: автореф. дис. ... канд. ист. наук. Томск, 2007. С. 6, 24.
Пушкин С. Н. Этнос и этногенез в творчестве Л. Н. Гумилева. Нижний Новгород, 2007.
Шенталинский В. А. Преступление без наказания: документальные повести. М., 2007.
Философия: учебник / под ред. А. Ф. Зотова, В. М. Миронова,
А. 	В. Разина. М., 2007. С. 223.


Материалы к библиографии...
907
Казанский В. Л. Евразийская мнимость России // Россия как цивилизация: устойчивое и изменчивое / РАН. Науч. совет «История мировой культурьр>, комис. социокульт, пробл. и цивилизац. характеристик истории России; отв. ред. И. Г. Яковенко. М., 2007. С. 531-590.
Патраков В. П. Российская цивилизация в свете феномена шага столиц // Россия как цивилизация: устойчивое и изменчивое / РАН, Науч. совет «История мировой культуры», комис. социокульт, пробл. и цивилизац. характеристик истории России; отв. ред. И. Г. Яковенко. М., 2007. С. 591-623.
Леонович А. Не исчислить и не избыть: заметки читателя // Шенталинский В. А. Преступление без наказания: документальные повести. М., 2007.
Новикова О. Г. И к нам вернется слово... или спор с Горацием // Гумилев Л. Н. Струна истории. М., 2007. С. 5-10.
Люблин В. П. Видеркер Ш. Евразийское движение: наука и политика в российской эмиграции в период между войнами и в постсоветской России. [Рецензия]. Кельн, Веймар, Вена,
2007. 	С. 154-156.
Изломов В. «Теория этногенеза»: конец начала или начало конца? // Московский журнал. 2007. № 3.
Лампа Л. Н. Гумилева // Вещь.сЬс. 2007. Февраль.
Мухаметов Ф. Ф. Монгольская «Яса» и ее роль в системе общественных отношений империи Чингисхана // ВИ. 2007. № 5. С. 150-155.
«Милая, дорогая мамочка... —дорогой мой сын Левушка...»: переписка Л. Н. Гумилева и А. А. Ахматовой (1950 — сер. 1954) // Звезда. 2007. № 8. С. 122-148.
Шумовский Т. А. Мой брат Лев Гумилев / интервью К. Пронина // Вечернее время. 2007. 15—21 июня.
Борьба полов: дневник акции «Читают все!» // Книжное обозрение РИО. Профессиональное приложение к газете «Книжное обозрение». 2007. № 262.
Березин В. Космический марш // Книжное обозрение. 2007. № 33-34.
Козин А. Храм, рынок и держава // Санкт-Петербургские ведомости. 2007. 24 авг. (№ 157).
Березин В. Поэт и ученый // Книжное обозрение. 2007. № 36-37.
«Человек книги-2007». Редактор серии: Елена Гончарова, изд-во «Айрис-Пресс» // Книжное обозрение РИО. Профессиональное приложение к газете «Книжное обозрение». 2007. № 267.


908
А. В. Воронович
Семенова Е. Какого президента выберет Россия в эру Водолея? // Аргументы и факты. 2007. 28 ноября-4 дек. (№ 48).
2008
Абашин С. Расизм, этнография и образование: вопросы и сомнения // Расизм в языке образования. СПб., 2008. С. 27-43.
Акаев А. А. Духовное притяжение России // Диалог культур и партнерство цивилизаций: VIII Международные
Лихачевские научные чтения. 22-23 мая 2008 года. СПб.,
2008. 	С. 187-189.
Бочкарев А. И. Фундаментальные основы этногенеза: уч. пособие. М.:, 2008. С. 6, 7, 13, 20, 21, 26-29, 42-44, 71, 85, 92-105, 161-167, 168, 179-182, 182-197, 224, 324, 383-393, 393-398, 426, 444, 448.
Вайнштейн С. И. Неизбежность признания // Этнографическое обозрение. 2008. № 2.
Гагин И. А. Волжская Булгария: от посольства багдадского халифа до походов князя Святослава (X в.) // ВИ. 2008. № 3. С. 131-142.
Доливо-Доброволъский А. В. Семья Гумилевых. СПб., 2008. Кн. 2. Николай Гумилев: Поэт, путешественник и историк. С. 4, 6, 9, 14, 31, 33, 136, 244, 251-253, 256, 261, 263, 295, 299, 359, 362, 395, 447, 549, 552, 553, 562, 601, 618, 620, 622, 623.
Журавлева О. Н., Пашкова Т. И., Кузин Д. В. История России. 10 класс: учебник для учащихся общеобраз. учреждений / под общ. ред. Р. Ш. Ганелина. М., 2008. С. 91.
Каргалов В. В. Русь и кочевники. М., 2008. С. 448.
Корнеева И. Культура 22.05. Преодоление хаоса. Лев Гумилев // Российская газета (фед. вып.). 2008. 21 мая (№ 4664).
Круглый стол: стратегии и методики преподавания // Расизм в языке образования. СПб., 2008. С. 222-257.
Осипов А. Эссенциалистские представления об этничности в системе преподавания правовых специальностей // Расизм в языке образования. СПб., 2008. С. 140-167.
Пассионарная энергия и этнос в развитой цивилизации: всероссийская междисциплинарная научно-практическая конференция. Москва, 19 дек. 2007 г. М., 2008.
Петухов С. Евразийская политико-философская школа в русской историографии // Дом в изгнании: очерки о русской эмиграции в Чехословакии, 1918—1945 / ред. М. Добушева,
В. 	Крымова. Прага, 2008. С. 153-158.
Поляков Ю. Выигрывает тот, кого перечитывают / беседу вел П. Басинский // Российская газета. 2008. 14 авг. (№ 4729).


Материалы к библиографии...
909
Савельева И. М., Полетаев А. В. Теория исторического знания. СПб.; М., 2008. С. 439.
Семенов И. Г. Образование Хазарского каганата // ВИ. 2008. № 8. С. 118-127.
Черных В. А. Летопись жизни и творчества Анна Ахматовой. М., 2008. С. 7, 13, 14, 76-78, 95-97, 102, 105, 107, 126, 132, 140, 141, 156, 158, 188, 189, 193, 209, 210, 219, 220, 225, 227, 230, 233, 234, 236, 243-246, 248, 249, 252, 255, 261, 265, 268, 271, 273, 275, 279-281, 283, 285, 286, 288-293, 297, 298, 300, 304-310, 312, 314, 320, 321, 323-325, 327, 328, 347, 360-363, 366, 368, 372, 376-378, 383, 384, 387, 388, 390-398, 400, 406, 428-435, 438, 439, 441-445, 448-450, 454, 456, 458, 464, 467-476, 478-494, 496-500, 502-504, 508-513, 517-521, 525, 533, 537, 540, 545, 546, 548, 551, 552, 554,555, 558-559, 563, 564, 568, 569, 571, 572, 576, 583, 593, 594, 603, 610, 613, 634, 648, 679, 687, 691, 692, 698, 700, 702, 707, 709, 710.


КОММЕНТАРИИ
При подготовке текстов к печати были внесли незначительные изменения: написание имен собственных, орфография и пунктуация приведены к современным стандартам, исправлены явные архаизмы, разрядка и подчеркивание заменены курсивом.
I. 	ПУТЬ Л. Н. ГУМИЛЕВА В НАУКУ
А. 	И. Таранич
Л. Н. Гумилев и Бежецк
Впервые: Таранич А. И. Л. Н. Гумилев и Бежецк // Живя в чужих словах: воспоминания о Л. Н. Гумилеве / Мемориальный музей-квартира
Л. Н. Гумилева (Санкт-Петербург); сост., авт. вступ. ст. В. Н. Воронович,
М. Г. Козырева; ред. Н. Н. Скатов, А. И. Михайлов, А. Н. Николюкин и др.
2-е изд., доп. СПб. : Росток, 2006. С. 25-30. (Неизвестный XX век.)
Печатается по первому изданию.
Таранич Анна Ивановна (род. 1942 г.) — председатель краеведческого общества г. Бежецк, в 1990-х гг. — директор Дома детей и юношества г. Бежецк, организатор первых конференций в Бежецке, посвященных научному наследию Л. Н. Гумилева (научно-познавательная конференция 1994 г., научно-практическая 1995 г.), инициатор установки первого памятника семье Гумилевых в г. Бежецк в 2003 г.
Соч.: Несостоявшаяся встреча // Живя в чужих словах. Воспоминания о Л. Н. Гумилеве. СПб., 2006. С . 67-68.
С. 	И. Сенин
«Эти яблоки из Бежецка...»
Впервые: Сенин С. И. «Эти яблоки из Бежецка...» // Живя в чужих словах.
Воспоминания о Л. Н. Гумилеве. 2-е изд., доп. СПб., 2006. С. 59-63.
Печатается по первому изданию.
Сенин Сергей Иванович (род. 1954) — журналист, писатель, краевед, исследователь творчества А. Ахматовой и Н. С. Гумилева.
Соч.: Таинственная Русь Николая Гумилева // Гумилевы и Бежецкий край. Бежецк, 1996; М. Переслегин — наставник Л. Н. Гумилева // СПб университет. 1997. № 18; Л. Н. Гумилев: наука и мифология // Дни Гумилева в Бежецке


Комментарии
911
29-30 октрября 1994 г. Бежецк. 1995; В долинах старинных поместий... Тверь, 2002. С. 45-48.
1 Руммель В., Голубцов В. Родословный сборник русских дворянских фа- милий. СПб., 1887. Т. 2. С. 869.
2 Запись этого рассказа была сделана тверским краеведом Д. В. Куприяновым. Полностью впервые опубликована в книге С. Сенина «В долинах старинных поместий...». Тверь, 2002-2003. Рассказ принадлежит Анне Васильевне Паршиной (урожд. Курочкиной), бывшей жительнице деревни Слепнево.
3 Кирсанов А. Г. Край наш Бежецкий. Калинин, 1964; Михайлов А. И. Очерки по истории бежецкого края. Новгородский период. Бежецк, 1924.
4 Кирсанов А. Г. Край наш Бежецкий. С. 10.
5 Каргалов В. В. Освободительная борьба Руси против монголо-татарского ига // Вопросы истории. 1969. № 4. С. 121.
6 Александр Михайлович Переслегин (1891-1973) с октября 1919 года работал преподавателем обществоведения и литературы в старших классах железнодорожной школы в Бежецке, принимал активное участие в культурной жизни города, был членом научного общества по изучению культуры края и членом Бежецкого Союза поэтов.
Р. А. Зернова
Иная реальность
Впервые: Зернова Р. А. Иная реальность // Новый журнал. 1986. Кн. 176.
С. 134-159.
Печатается по: Зернова Р. А. Иная реальность // Живя в чужих словах.
Воспоминания о Л. Н. Гумилеве. 2-е изд., доп. СПб., 2006. С. 83-86.
Зернова Руфь Александровна (псевдоним, наст, фамилия Зевина; 1919—2004), русская писательница. Участвовала в гражданской войне в Испании (1938-39 гг., переводчик при советском военном советнике). В 1947 г. окончила филологич. ф-т Ленинградского гос. ун-та. В 1949 г. вместе с мужем И. Серманом была арестована по обвинению в «распространении антисоветских клеветнических измышлений». Освобождена в 1954 г..
Соч.: На море и обратно. Иерусалим, 1998.
Р. Ш. Ганелин
Советские историки: о чем они говорили между собой
Впервые: Ганелин Р. Ш. Страницы воспоминаний о 1940-1970-х годах. СПб., 2004. С. 56-57.
Печатается по: Ганелин Р. Ш. Советские историки: о чем они говорили между собой // Живя в чужих словах. Воспоминания о Л. Н. Гумилеве. СПб., 2006. С. 143.


912
Комментарии
Ганелин Рафаил Шоломович (род. 1926 г.) — д-р ист. наук, чл.-кор. РАН, гл. научн. сотрудник Санкт-Петербургского института истории РАН, автор более 200 опубликованных работ.
Соч.: Россия и США: очерки русско-американских отношений, 1914-1917. М., 1969; Советско-американские отношения в конце 1917 - начале 1918. Л., 1975; Российское самодержавие в 1905 г. Реформы и революция. СПб., 1991; Сергей Юльевич Витте и его время. СПб, 1999 (в соавторстве с Б. В. Ананьичем); Советские историки: о чем они говорили между собой. СПб., 2004.
Т. А. Шумовский
Лестница к солнцу, или Между двумя сроками
Впервые: Шумовский Т. А. Лестница к солнцу, или Между двумя сроками // Уроки гнева и любви. Сб. воспоминаний о годах репрессий (1918 год - 80-е годы) / сост. Т. Тигонен. СПб., 1994. Вып. 7. С. 104-133. Печатается по первому изданию.
Шумовский Теодор Абрамович (1913-2012) — российский и советский лингвист, востоковед, арабист, канд. филолог, и д-р ист. наук. Автор первого поэтического перевода Корана на русский язык, проходил по одному делу с Л. Н. Гумилевым и Николаем Ереховичем. Арестовывался дважды — в 1938 и 1949 гг. Работал в Институте востоковедения РАН.
А. 	Д. Дашкова
Лев Гумилев, начало 30-х
Впервые: Дашкова А. Д. Лев Гумилев, начало 30-х // Мера. 1994. № 4. С. 94-98.
Печатается по: Дашкова А. Д. Лев Гумилев, начало 30-х // Вспоминая Л. Н. Гумилева. Воспоминания. Публикации. Исследования / сост. и коммент. В. Н. Воронович, М. Г. Козырева; Мемор. Музей-квартира Л. Н. Гумилева, Фил. Музея А. Ахматовой в Фонтанном доме. СПб.: Росток, 2003. (Неизвестный XX век). С. 71—77.
Дашкова Анна Дмитриевна (1911-2002) — геолог, канд. геолого-минера- лог. наук, участник археологической экспедиции 1931 г. в Забайкалье вместе с Л. Н. Гумилевым. Сохраняла дружеские отношения с Л. Н. Гумилевым, а потом и с его женой Наталией Викторовной. После смерти Л. Н. Гумилева помогала собирать материалы к его биографии.
Ю. Ф. Кожин
Ангара-1957
Впервые: КожинЮ. Ф. Ангара-1957//Живя в чужих словах. Воспоминания о Л. Н. Гумилеве. СПб., 2006. С. 233-236.
Печатается по первому изданию.
Кожин Юрий Федорович (род. 1932) — ленинградский архитектор, автор архитектурных проектов памятников Клюеву, Росси, Рериху, участник


Комментарии
913
экспедиции в Сибирь академика А. П. Окладникова, в которой также участвовал Л. Н. Гумилев.
А. 	Н.Зелинский
Памяти учителя
Впервые: Зелинский А. Н. Памяти учителя // Живя в чужих словах.
Воспоминания о Л. Н. Гумилеве. СПб., 2006. С. 263-274.
Печатается по первому изданию.
Зелинский Андрей Николаевич (род. 1933) — канд. ист. наук, директор Центра ноосферной защиты им. Н. Д. Зелинского, сын Николая Дмитриевича Зелинского, великого русского химика, изобретателя первого в мире противогаза. Автор культурологических исследований, неоднократно читал в МГУ курс «Типология культуры и категория времени». Многие годы жизни посвятил исследованию истории православной Пасхалии. Участник астраханской экспедиции 1959 г. — в то время студент-дипломник исторического факультета МГУ, — в которой познакомился с Л. Н. Гумилевым. Друг и ученик Л. Н. Гумилева. Ученик Ю. Н. Рериха.
Соч.: Литературно-теоретические исследования. М., 1978; Конструктивные принципы древнерусского календаря. М., 1996.
Н. И. Казакевич
Фрагмент воспоминаний
Отрывок из воспоминаний, готовящихся к изданию, любезно предоставлен
автором для данного сборника. Текст публикуется впервые.
Казакевич Наталия Иосифовна (род. 1938, Ленинград) — искусствовед, специалист по западно-европейскому фарфору. Закончила заочно Ленинградский институт живописи, скульптуры и архитектуры им. И. Е. Репина (ныне Санкт-Петербургский государственный академический институт живописи, скульптуры и архитектуры им. И. Е. Репина) и очную аспирантуру. С 1955 по 1962 г. работала в библиотеке Эрмитажа, затем в Научно-справочном архиве фоторепродукций Академии художеств, с 1967 г. — в Павловском дворце-музее хранителем фарфора, мебели и тканей; с 1977 по 1998 г. была хранителем западно-европейского фарфора в Государственном Эрмитаже. Сейчас живет в Германии.
Соч.: Западноевропейский фарфор в Эрмитаже. История собрания. СПб., 2005.
1 Килик — древнегреческий сосуд для питья: плоская чаша на ножке или на невысоком поддоне с двумя тонкими горизонтальными ручками у края, часто с росписью; чаще керамический, нередко с росписью, иногда делался из металла.
2 Эти стихи без названия из сборника В. Ходасевича «Тяжелая лира» (1922).
3 Эти переводы были опубликованы: Бехар. Стихотворения. Пер. с персидского / сост., пред, и прим. Г. П. Михалевич. М.; Л., 1959.


914
Комментарии
Д. Н. Альшиц (Аль)
Лев Николаевич Гумилев
Впервые: Альшиц (Аль) Д. Н. Лев Николаевич Гумилев // Живя в чужих
словах. Воспоминания о Л. Н. Гумилеве. СПб., 2006. С. 279-285.
Печатается по первому изданию.
Альшиц Даниил Натанович (1919—2012) — советский и российский историк, источниковед, драматург, прозаик, сатирик, д-р ист. наук (1983). Заел, деятель науки РФ (1994), кавалер орденов Красной Звезды и Отечественной войны II степени, награжден медалью ордена «За заслуги перед Отечеством» II степени (2009). Учился на историч. ф-те ЛГУ. С началом Великой Отечественной войны добровольцем ушел в народное ополчение, был тяжело ранен. В 1945-1949, 1955-1984 гг. работал сотрудником Отдела рукописей Государственной Публичной библиотеки РСФСР имени М. Е. Салтыкова- Щедрина, а с 1984 г. — профессором Ленинградского гос. ин-та культуры им. Н. К. Крупской (ныне — Санкт-Петербургский гос. ун-т культуры и искусств), с 2007 г. по совместительству — профессором историч. ф-та СПбГУ.
Соч.: Хорошо посидели! СПб., 2010; Сквозь строй эпох: воспоминания об удивительных людях в удивительных обстоятельствах. СПб., 2011.
Т. А. Мельникова
Все, что я помню о встречах со Львом Николаевичем Гумилевым
Впервые: Мельникова Т. А. Все, что я помню о встречах со Львом Николаевичем Гумилевым // Живя в чужих словах. Воспоминания о Л. Н. Гумилеве.
СПб., 2006. С. 275-278.
Печатается по первому изданию.
Мельникова Тамара Александровна — редактор, журналист. Закончила воет, отделение историч. ф-та МГУ. Работала в Изд-ве восточной литературы в 1957-1962 гг. Принимала участие в издании многих книг Л. Н. Гумилева. Замужем за Д. Н. Алыпицем.
Ю. К. Толстой
О моих встречах с Л. Н. Гумилевым
Впервые: Толстой Ю. К. О моих встречах с Л. Н. Гумилевым // Живя в чужих словах. Воспоминания о Л. Н. Гумилеве. СПб., 2006. С. 310-312.
Печатается по первому изданию.
Толстой Юрий (Георгий) Кириллович (род. 1927) — д-р юрид. наук, профессор СПбГУ, академик РАН. Автор более 200 научных работ. В 1999 г. труд Ю. К. Толстого отмечен памятной медалью А. Ф. Кони и присвоением почетного звания «Заслуженный деятель науки РФ».
Соч.: Наследственное право: учебное пособие. М., 1999; Комментарий к Гражданскому кодексу РФ, часть третья (постатейный). 3-е изд. М., 2002. М.,


Комментарии
915
2006 (в соавт. с Елисеевым И. В. и Сергеевым А. П.); Жилищное право: учебник. М., 2007; Из пережитого... СПб, 1999. 250 с.; Страницы воспоминаний. Б. Б. Черепахин, О. С. Иоффе. М., 2007.
Ю. К. Ефремов
Слово о Льве Николаевиче Гумилеве
Впервые: Ефремов Ю. К. Слово о Льве Николаевиче Гумилеве // Вспоминая
Л. Н. Гумилева. Воспоминания. Публикации. Исследования. СПб., 2003.
С. 22-40.
Печатается по первому изданию.
Ефремов Юрий Константинович (1913—1999) — ученый-географ, член Союза писателей (с 1967 г.), член Географич. общества и в течение нескольких лет — секретарь Московского филиала общества; инициатор создания Музея землеведения МГУ и его первый директор. Автор многих популярных книг о природе, нескольких поэтич. сборников, а также более 300 научных и художественных публикаций.
Соч.: Тропами горного Черноморья. М., 1963; Природа моей страны, М., 1985; Научно-общественное движение сопротивления ухудшающим преобразованиям природы, М., 1992.
Г. М. Прохоров
Лэ-Нэ, я и Наталинька
Впервые: Прохоров Г. М. «Я гений, но не больше», или Лэ-Нэ и Наталинька // История и культура: актуальные проблемы. Сб. статей в честь 70-летия проф. Ю. К. Руденко. СПб., 2005. С. 246-258.
Печатается по первому изданию.
Прохоров Гелиан Михайлович (род. 1936) — историк, литературовед, д-р филол. наук, гл. науч. сотрудник Отдела древнерусской литературы ИРЛИ РАН (Пушкинский дом). Ученик Л. Н. Гумилева, участник астраханской экспедиции.
Соч.: Памятники переводной и русской литературы Х1У-У веков. Л., 1987; Святитель Стефан Пермский. СПб., 1995; Иоанн Кантакузин. Беседа с папским легатом. Диалог с иудеем и другие сочинения. СПб., 1997; Русь и Византия в эпоху Куликовской битвы. Повесть о Митяе. СПб., 2000; Старец-мирянин Федор Степанович Соколов. СПб., 2002; Дионисий Ареопагит. Сочинения. Максим Исповедник. Толкования. СПб., 2002; Энциклопедия русского игумена Х1У-У вв. № XII. СПб., 2003.
Свящ. Василий (Бутыло)
Мои встречи с Л. Н. Гумилевым
Впервые: о. Василий (Бутыло). Мои встречи с Л. Н. Гумилевым // Живя
в чужих словах. Воспоминания о Л. Н. Гумилеве / записано М. Козыревой
10 окт. 2005 г. СПб., 2006. С. 307-309.


916
Комментарии
Печатается по первому изданию.
Бутыло Василий Емельянович (о. Василий) — выпускник Ленинградской Духовной академии, духовник Л. Н. Гумилева.
Б. Дугаров
Полчаса с Гумилевым
Дугаров Баир Сономонович (род. 1947) — бурятский поэт, его стихи переводились на монгольский, латышский, болгарский, венгерский, английский, французский и др. языки, д-р филол. наук, вед. научн. сотрудник отдела литературоведения и фольклористики ИМБТ СО РАН.
Соч.: Бурятская Гэсэриада: небесный пролог и мир эпических божеств. Улан-Удэ, 2005; Мифология бурятской Гэсэриады: восточные тэнгри. Улан- Удэ, 2005; Мифология бурятской Гэсэриады: западные тэнгри. Улан-Удэ, 2007; Ата тэнгри и тюрко-монгольские параллели // Актуальные проблемы сибирской фольклористики. Новосибирск, 2008. С. 124-140; Образ Хухэдэй Мэргэн тэнгри в фольклорно-мифологической традиции бурят-монголов // Mongólica. Ап International Annual of Mongol Studies. Yol. 21 (42). Ulaanbaatar, 2008.
А. 	Жолковский
Полки вел...
Печатается по: Жолковский А. Эросипед и другие виньетки. М., 2003.
С. 213-216.
Впервые: Жолковский А. Полки вел... // Звезда. 2000. N» 3. С. 174-175.
Жолковский Александр Константинович (род. 1937) — лингвист, африканист, литературовед, прозаик. Работал в области машинного перевода и структурной лингвистики. В 1979 г. вынужден был эмигрировать. Профессор русской литературы и сравнительного литературоведения.
Соч.: Математика и искусство. М., 1976; Поэтика выразительности. Вена, 1980 (в соавт. с Ю. К. Щегловым); Themes and Texts. Toward a Poetics of Expessiveness. Ihtaca and London, 1984; Толково-комбинаторный словарь русского языка. Вена, 1984 (в соавт. с И. А. Мельчуком); Мир автора и структура текста. Статьи о русской литературе. Tenafly, New Jersey, 1986 (в соавт. с Ю. К. Щегловым); Poetics of Expessiveness. A Theory and Two Applications. Amsterdam, 1987 (в соавт. с Ю. К. Щегловым); Блуждающие сны и другие работы. М., 1994; Бабель/Babel. М.: «Carte blanche», 1994 (в соавт. с М. Б. Ямпольским); Инвенции. М., 1995; Работы по поэтике выразительности. Инварианты — Тема — Приемы — Текст. М., 1996 (в соавт. с Ю. К. Щегловым, предисл. М. Л. Гаспарова); Михаил Зощенко: поэтика недоверия. М., 1999; Мемуарные виньетки и другие non-fictions. СПб., 2000; Эросипед и другие виньетки, М., 2003; Избранные статьи о русской поэзии, М., 2005.


Комментарии
917
А. 	И. Таранич
Несостоявшаяся встреча
Впервые: Таранич А. И. Несостоявшаяся встреча // Живя в чужих словах. Воспоминания о Л. Н. Гумилеве. СПб., 2006. С. 67-68.
Печатается по первому изданию.
Г. Орлова
Единственная встреча
Впервые: Орлова Г. Единственная встреча // Бежецкая жизнь. 1992. 22 июля.
Печатается по: Орлова Г. Единственная встреча // Живя в чужих словах. Воспоминания о Л. Н. Гумилеве. СПб., 2006. С. 64—66.
Орлова Галина Николаевна — журналист, краевед, г. Бежецк. Училась в политехническом институте в Ленинграде, закончила ф-т журналистики МГУ.
О. 	Б. Тимофеева
«...На память о встрече в Дудинке»
Впервые: Тимофеева О. Б. «...На память о встрече в Дудинке» // Живя в чужих словах. Воспоминания о Л. Н. Гумилеве. СПб., 2006. С. 423-426. Печатается по первому изданию.
М. М. Крапин
Из воспоминаний о Л. Н. Гумилеве
Впервые: Кралин М. М. Победившее смерть слово. Статьи об Анне Ахматовой и воспоминания о ее современниках. Томск, 2000.
Печатается по: Кралин М. М. Воспоминания о Льве Николаевиче Гумилеве // Наш современник. 2002. № 12. С. 269-273.
Кралин Михаил Михайлович — филолог, известный исследователь творчества А. Ахматовой и Н. Гумилева. В 1980-90-е гг. жил в Градницах, куда приехал с целью создания музея А. Ахматовой, официальное открытие которого состоялось 24 июня 1989 г.
Соч.: Артур и Анна: роман без героя, но все-таки о любви. Томск, 2000. [Книга построена на переписке Ахматовой и Артура Лурье, выдающего русского композитора, эмигрировавшего за рубеж.]
В. 	К. Лукницкая
Из воспоминаний...
Впервые: Лукницкая В. К. Любовник, рыцарь, летописец. Еще три сенсации из Серебряного века. СПб., 2005. С. 105-110.
Печатается по: Лукницкая В. К. Из воспоминаний... // Живя в чужих словах. Воспоминания о Л. Н. Гумилеве. СПб., 2006. С. 35-39.


918
Комментарии
Лукницкая Вера Константиновна (род. 1927) — журналист, исследователь творчества Н. С. Гумилева и А. А. Ахматовой. Жена и наследница Павла Николаевича Лукницкого (1900-1973), автора знаменитых «Трудов и дней Н. С. Гумилева» и «ACUMIANA (Встречи с Анной Ахматовой)». В его коллекции хранилось значительно количество материалов, связанных с детскими и юношескими годами Л. Н. Гумилева (в настоящее время находятся в Пушкинском доме (ИРЛИ РАН).
В. 	Ю. Ермолаев
Лев Николаевич Гумилев: штрихи к портрету
Ермолаев Вячеслав Юрьевич — ученик и аспирант Л. Н. Гумилева, первый председатель его Фонда. Защитил в 1990 г. под его руководством в ЛГУ канд. диссертацию по географии. Имеет множество публикаций по проблемам этногенеза. В настоящее время работает на одном из предприятий Москвы.
Соч.: Словарь понятий и терминов теории этногенеза Л. Н. Гумилева // Гумилев Л. Н. Этногенез и биосфера Земли. Л., 1989; Самоорганизация в природе и этногенез // ВГО. 1990. Т. 122. Вып. 1. С. 26-32; Горе от иллюзий // Вестник высшей школы (Alma Mater). 1992. № 7—9. (соавт. Л. Н. Гумилев); От Ельцина к Тиберию: по ту сторону исторических аналогий // Дети фельдмаршала. 2000. № 1; Сумерки на голубом небе: Казахстан и «евразийские» легенды // Дети фельдмаршала. 2000. Nq 10; Однородные события в этногенезе: опыт оценки пассионарности субэтноса // Учение Л. Н. Гумилева и современность: материалы Междунар. конференции, посвящ. 90-летию со дня рождения Л. Н. Гумилева: в 2 т. / Л. А. Вербицкая (гл. ред.) и др. СПб., 2002. Т. 1. С. 76—81. К проблеме численной оценки уровня пассионарного напряжения суперэтноса // Там же. Т. 2. С. 50-58.
II. 	ВОСТОКОВЕДЕНИЕ И КОЧЕВНИКОВЕДЕНИЕ
1. 	Борьба за «Хунну»
М. И. Артамонов
Отзыв на книгу Л. Н. Гумилева «История Хунну»
Артамонов Михаил Илларионович (1898-1972) — выдающийся советский археолог и историк. Основатель советской школы хазароведения. Главные труды посвящены истории и культуре хазар, скифов и ранних славян. В 1951 г. был назначен директором Эрмитажа. В период «оттепели» покровительствовал вернувшимся из заключения исследователям, таким как Л. Н. Гумилев, Б. А. Латынин, М. А. Гуковский, И. Г. Спасский. Поводом для отставки Артамонова послужила внутримузейная выставка работ студентов


Комментарии
919
Академии художеств, отчисленных за абстрактное искусство и вынужденных работать такелажниками в Эрмитаже (в т. ч. Михаила Шемякина). После отставки (1964 г.) полностью сосредоточился на преподавательской деятельности на историч. ф-те ЛГУ. Умер за рабочим столом, редактируя статью.
Соч.: Средневековые поселения на Нижнем Дону: по материалам Северо- Кавказской экспедиции. Л., 1935; Очерки древнейшей истории хазар. Л., 1936; Происхождение славян: стенограмма публичной лекции. Л., 1950; История хазар. Л., 1962.
А. 	П. Окладников
Отзыв на работу Л. Н. Гумилева «История Хунну»
Публикуется впервые.
Окладников Алексей Павлович (1908-1981) — академик, выдающийся археолог и этнограф, специалист по первобытному искусству и археологии Сибири и Дальнего Востока различных периодов. Его научная и организационная деятельность была поистине титанической: он написал классические труды по древним культурам Сибири и организовал в Новосибирске значительный научный центр гуманитарных наук. См .-.Деревянко А. П. Душу номада даль звала (к 100-летию со дня рождения академика А. П. Окладникова) // Вестник РАН. 2008. Т. 78. № 9. С. 800-809. С Гумилевым всю жизнь находился в дружеских отношениях.
Соч.: Неолит и бронзовый век Прибайкалья: в 3 ч. М.; Л., 1950-1955; Петроглифы Забайкалья: в 2 ч. Л., 1969-1970 (соавт. В. Д. Запорожская); Петроглифы Нижнего Амура. Л., 1971; Неолитические памятники Ангары. Новосибирск, 1974; Неолитические памятники Средней Ангары. Новосибирск, 1975; Неолитические памятники Нижней Ангары. Новосибирск, 1976; История и культура Бурятии. Улан-Удэ, 1976; Петроглифы Горного Алтая. Новосибирск, 1980; Петроглифы Монголии. Л., 1981.
В машинописном тексте отзыва немало ошибок — грамматических и пунктуационных, — исправления которых специально не оговариваются. Пропущенные слова и части слов заключены в квадратные скобки.
Г. В. Вернадский
Из древней истории Евразии; Хунну
Печатается по: Вернадский Г. Из древней истории Евразии. Хунну // Новый
журнал. 1960. № 62. С. 273-283.
Печатается по первому изданию.
Вернадский Георгий Владимирович (1888-1973) — русский и американский историк, один из организаторов и теоретиков евразийского движения среди представителей русской эмиграции 20—30-х гг. XX в., сын русского ученого, академика Владимира Ивановича Вернадского.


920
Комментарии
Соч.: Очерк истории права Русского Государства ХУШ-Х1Х вв. Прага, 1924; Опыт истории Евразии с половины VI века до настоящего времени. Берлин, 1934; Русская история. М., 1997; Древняя Русь. Тверь; М., 1996; Россия в средние века. Тверь; М., 1997; Русская историография. М., 1998; Московское царство: в 2 ч. Тверь; М., 1997; Начертание русской истории. СПб., 2000; Русское масонство в царствование Екатерины II. Изд. 3-е, испр. и рас- шир. СПб., 2001.
П. Н. Савицкий восторженно писал Г. В. Вернадскому о его рецензии следующее: «Возвращаюсь к Вашей рецензии. Как много интереснейших фактов Вы включили в немногие строки. Как ярко и полно осветили великое научное дело Льва Николаевича (только бы и дальше оно пылало таким же огнем ярчайшим и даже еще более ярким). Какие замечательные данные и указания Вы извлекли из «Хунну»...» («Моя реплика на рецензию Георгия Владимировича («Новый Журнал») о «Хунну» Льва Николаевича (январь 1961)» в Приложении к письму П. Н. Савицкого Л. Н. Гумилеву от 24 февраля 1961 г.). Совершенно иного мнения об этой рецензии придерживается ученик, но далеко не последователь, Вернадского — Чарльз Гальперин. Он относится крайне отрицательно к евразийству и не без высокомерия отмечает: «Несмотря на зашоренность евразийской идеологией, Вернадский все же достаточно хорошо овладел подлинной историей Внутренней Азии. В статьях, опубликованных после Второй мировой войны, его знания приняли логическую научную форму. В одной статье он представил верный синтез существующих подходов по внутриазиатской кочевой истории. Он обратил внимание на роль кочевников, как существенную связь между оседлыми цивилизациями периферии евразийской территории... и выразил скептицизм... по поводу тезиса о том, что засушливые периоды вынуждали кочевников захватывать оседлые регионы. Он отдавал должное искусству скифов, которое распространилось практически по всему миру и внесло огромный вклад в мировую культуру... Хотя все вышесказанное и не отражает оригинальности исследования, оно свидетельствует о том, что Вернадский не оставался незрелым дилетантом в области истории Внутренней Азии». Такая перемена в сторону, по мнению Гальперина, более объективного освещения истории Евразии имела и отрицательную сторону. Так, «серьезным недостатком» нового подхода Вернадского он считает его рецензию на «Хунну»: «Он дал доброжелательный отзыв о научном исследовании советского востоковеда, археолога и историка средневековой Внутренней Азии Л. Н. Гумилева. Вернадский объясняет восприятие Гумилевым степной географии, народов и образов жизни собственным участием автора в археологических экспедициях 1950-х гг. на Алтае, озере Байкал и в Приволжских регионах. Вернадский критикует Гумилева за отождествление гуннов и хунну (из текста рецензии очевидно как раз обратное. — А. С.), и за игнорирование значения иранских аланов. Как бы то ни было, специализированное исследование полностью разрушило приравнивание гуннов и хунну (видимо, имеется виду монография «Мир гуннов» О. Менчен-Хелфена, вывод которой о нетождественности хунну и гуннов не может считаться объективно доказанным. —А. С.), а позиция Вернадского явилась регрессивно сравниваемой с позицией Гумилева». См.: Гальперин Ч. Россия и Степь: Георгий Вернадский и евразийство (Часть I). Россия и Золотая Орда. Вклад монголов в средневековую русскую историю.


Комментарии
921
(Часть II) / пер. с англ. Д. М. Костиной; сост. М. К. Койгелдиев. Алматы: «Санат», 2005. С. 70-71.
К. Васильев
Л. Н. Гумилев. Хунну, Срединная Азия в древние времена. М.: ИВЛ, 1960. 291 стр.
Впервые: Васильев К. [Рец. на:] Л. Н. Гумилев. Хунну, Срединная Азия
в древние времена. М.: ИВЛ, 1960. // Вестник древней истории. 1961. № 2.
С. 120-124.
Печатается по первому изданию.
Васильев Ким Васильевич (1932-1987) — китаист, канд. ист. наук, в 1956 г. закончил Восточный ф-т ЛГУ, получив специальность «История Китая». В 1960 г. был зачислен в штат Ленинградского отделения Института востоковедения АН СССР (ныне Институт восточных рукописей РАН), в кабинет Древнего Востока.
Соч.: Планы Сражающихся царств: исследование и переводы / отв. ред. Л. Н. Меньшиков. М., 1968; Истоки китайской цивилизации / отв. ред. Т. В. Степугина. М., 1998.
Рецензия появилась лишь через год после выхода книги. Возможно, в ее подготовке участвовал не один К. В. Васильев, темой исследований которого был период «сражающихся царств» (V—III вв. до н. э.) и более ранние периоды (Инь и Чжоу) истории Китая, а целый ряд сотрудников Ленинградского отделения Института востоковедения АН СССР. Во всяком случае последующее обсуждение и рецензии и книги ярко продемонстрировало их пристрастность. То же следует из слов Л. Н. Гумилева, описывающего первую реакцию коллег на выход своей книги: «“Хунну” оказалось плевком на раскаленной плите. Кругом шип. Не могу пожаловаться на невнимание, ни на то, что книга прошла незамеченной. Пока шипят за спиной, примерно так: “Возмутительно, но я выступать не буду”. Это разумно: ведь для открытого выступления кроме эмоций требуется знание предмета, а нападки на слог и стиль — бессмысленны. Да я и не буду отмалчиваться, а в свою защиту найду, что сказать. Но посмотрим, что будет осенью, когда прочтут и успеют написать рецензии» (из письма В. Н. Абросову от 22.06.1960). См.: Лев Николаевич Гумилев. Письма... // сост. Г. М. Прохоров. СПб.: Изд-во Пушкинского Дома, 2008. С. 165-166. О впечатлении Л. Н. Гумилева от ожидаемой и, наконец, появившейся рецензии можно судить по его письмам другу В. Н. Абросову и сводному брату О. Н. Высотскому. Первому он писал (16.09.1961): «Пока мне подложили одну свинью — рецензию на “Хунну”. Ввиду того, что рецензент не мог найти недостатков, он применил такой метод: говорит то же, что есть у меня, но так, будто исправляет, а цитирует, искажая текст. Это подлость такая наглая, что она прошла, и рецензию напечатали. Я, конечно, написал ответ и уличил его в неверном цитировании. Напечатают или нет? Не знаю, но это даже не важно. Вопрос о нарушении норм этики будет стоять» (Там же. С. 174). В таких же красках Гумилев описывает ситуацию сводному брату (письмо не датировано, но из контекста следует, что написано оно зимой 1961/1962 гг.): «Сейчас я взял отпуск и прихожу в себя.


922
Комментарии
Теперь можно плюнуть на часть неприятностей. Из их огромного числа укажу тебе одну. В “Вестнике Древней истории”, 1961, № 2, напечатана погромная рецензия на “Хунну”. Здесь разгорелась целая дискуссия, еще не попавшая на страницы журнала. Рецензия лжива до конца; прочти и увидишь. Она даст тебе представление о ритмах академической жизни» (Там же. С. 257-258).
В Государственном Эрмитаже и Ленинградском Отделении Института Народов Азии АН СССР
Впервые: В Государственном Эрмитаже и Ленинградском отделении
Института народов Азии АН СССР // Вестник древней истории. 1962. Nq 3. С. 202-210.
Печатается по первому изданию.
Из писем В. Н. Абросову можно узнать некоторые детали и оценки, лучше характеризующие внутреннюю сторону обоих обсуждений: «...Рецензию на “Хунну” я поставил на обсуждение в Библиотеке Эрмитажа. Пришло 52 человека. Была стенографистка. Злопыхателя разделали по первое число. Лучше всех выступил Хван, доказавший, что сей хам (К. В. Васильев. — А. С.) не знает ни древнекитайского, ни японского языков. Говорили 4 часа и не кончили. “Вестник Древней Истории” согласился печатать стенограмму дискуссии целиком» (30.10.1961) (Лев Николаевич Гумилев. Письма... С. 175). Вначале января 1962 г. о втором обсуждении Гумилев писал: «В Институте народов Азии, воспользовавшись моей болезнью, провели заседание, на коем решили, что мой рецензент прав. Значит, официально признали право на ложь. А ведь мой главный недостаток — литературность изложения, т. е. то самое, чего от нас требуют сверху» (Там же. С. 178). Далее Гумилев пишет о публикации материалов обсуждений: «Возьми Nq 3 “Вестника древней истории” и прочти, как меня прорабатывали и что из этого вышло, а потом напиши мне свои впечатления (7.09.1962). <...> Я очень доволен этой публикацией, но сомневаюсь, чтобы они снова стали на меня кидаться. Теперь они убедились, что это не так просто и легко, даже когда число на их стороне. Конечно, спор не кончен, но я думаю, что выступят сначала другие люди с более плодотворных позиций... (12.09.1962)» (Там же. С. 182). Эти выступления, действительно более объективные, публикуются далее.
1 «Записки о Трех царствах» — официальные исторические хроники периода Троецарствия, охватывающего период с 189 по 280 г.; послужили основой для «Троецарствия» — популярного китайского романа XIV в. Л о Гуан Чжуна, посвященного одноименной эпохе (220—280 гг.), когда после распада империи Хань образовавшиеся на ее осколках три крупных царства (Вэй, У, Шу) вели между собой непрерывную войну, закончившуюся кратковременной победой Вэй. Уже через 24 года после объединения всего Китая царем Вэй Сыма Яном, основавшим династию Цзинь, произошло восстание хуннов во главе с Лю Юанем, положившее начало новой эпохе смут «У-ху» («пять варваров»). Этой темой Гумилев занялся еще в лагере, обсуждая роман Ло Гуан Чжуна вместе с солагерниками- китайцами, от которых в его архиве сохранились два письма. Роман, как раз


Комментарии
923
тогда изданный на русском языке, в лагерь сыну прислала А. А. Ахматова. Оба его тома с лагерными печатями по-прежнему стоят на книжных полках квартиры-музея Л. Н. Гумилева. Изложению событий эпохи Троецарствия и «мятежа пяти варваров» должны были быть посвящены заключительные главы «Хунну» (см. выше отзывы М. И. Артамонова и А. П. Окладникова). Однако из переписки Л. Н. Гумилева с О. Н. Высотским узнаем (письмо от 4.09.1959): «Через месяц вернусь в Москву, где буду править “Хунну” с редактором... Но это не докторская, ибо меня заставили сократить работу на 1/3 и только тогда приняли. Скоро защитить докторскую не удастся из-за бешеного сопротивления коллег. Но я лед пробил и начал печатать статьи» (Там же. С. 240). Из «авторецензии» на книгу «Хунны в Китае» также известно, что главу о Троецарствии и в этой книге сократили до минимума (см.: Гумилев Л. Н. Хунну. Хунны в Китае. М.: Айрис-Пресс, 2003. С. 5). В итоге статья о Троецарствии была опубликована отдельно: Гумилев Л. Н. Троецарствие в Китае // Геогр. об-во СССР. Доклады отделений и комиссий. Выл. 5: Этнография. Л., 1968. С. 108-127.
2 Надо «Л. Н.». Опечатка в оригинале.
3Надо «Ставиский». Опечатка в оригинале.
4 Впоследствии М. Ф. Хван прислал письмо в редакцию «ВДИ», в котором он оспаривает мнение К. В. Васильева о непригодности переводов Н. Я. Бичурина. По мнению М. Ф. Хвана, «переводы К. В. Васильева не имеют преимуществ перед переводами Н. Я. Бичурина».
5 Надо «Д. Н.». Опечатка в оригинале.
Л. И. Думай
Л. Н. Гумилев. Хунну. Срединная Азия в древние времена. М.: ИВЛ, 1960. 291 с.
Впервые: Думай Л. И. [Рец. на:] Л. Н. Гумилев. Хунну. Срединная Азия
в древние времена. М.: ИВЛ, 1960. 291 стр. // Народы Азии и Африки.
1962. № 3. С. 196-199.
Печатается по первому изданию.
Думай Лазарь Исаевич (1907-1979) — крупный китаевед, специалист по древнему и средневековому Китаю, в разные годы работал в Институте востоковедения и заместителем директора Института китаеведения. См.: Хохлов А. Н. Памяти Лазаря Исаевича Думана // Народы Азии и Африки. 1980. № 1. С. 247-248.
Сон.: Очерки по древней истории Китая (XII в. до н. э. — I в. н. э.). Л., 1938; Очерк истории Китая // Китай. История, экономика, культура, борьба за национальную независимость. М.; Л., 1940.
М. В. Воробьев
Л. Н. Гумилев. Хунну. Срединная Азия в древние времена
Впервые: Воробьев М. В. Л. Н. Гумилев. Хунну. Срединная Азия в древние
времена. М.: ИВЛ, 1960. 291 стр. [Рецензия] // Народы Азии и Африки.
1962. № 3. С. 199-201.
Печатается по первому изданию.


924
Комментарии
Воробьев Михаил Васильевич (1922-1995) — историк-востоковед и археолог, специалист по древней Корее и Японии, главный в СССР специалист по чжурчжэням. Находился в дружеских отношениях с Л. Н. Гумилевым, хотя не во всем соглашался с ним в вопросах научных. Об этом свидетельствует, например, дарственная надпись, оставленная Воробьевым на своей книге «Чжурчжэни и государство Цзинь (X в. —1234 г.). Исторический очерк» (М., 1975): «Глубокоуважаемому Льву Николаевичу Гумилеву как материал для будущих научных споров. Автор. 8/X 76». См.: Памяти профессора Михаила Васильевича Воробьева: к 10-летию со дня кончины / сост. Л. В. Зенина, К. Н. Копылова. СПб.: Изд-во СПбГУ, 2005. 70 с.
Соч.: Чжурчжэни и государство Цзинь (X в. -1234 г.): исторический очерк. М., 1975; Маньчжурия и Восточная Внутренняя Монголия (с древнейших времен до IX в. включительно). Владивосток, 1994; Древняя Корея. Историкоархеологический очерк. М., 1961; Корея до второй трети VII в. Этнос, общество, культура и окружающий мир. СПб., 1997. (Серия «Orientalia»); Очерки культуры Кореи. СПб, 2002 (Серия «Orientalia»); Древняя Япония. Историкоархеологический очерк. М., 1958: Очерки по истории науки, техники и ремесла в Японии. М., 1976 (соавт. Соколова Г. А.). (Серия «Культура народов Востока»); Япония в III—VII вв.: этнос, общество, культура и окружающий мир. М., 1980; Японский кодекс «Тайхо Ёро рё» (VIII в.) и право раннего средневековья. М., 1990.
С. 	И. Руденко
К вопросу об историческом синтезе (по поводу одной дискуссии)
Впервые: Руденко С. И. К вопросу об историческом синтезе: по поводу одной дискуссии // Геогр. общество СССР. Доклады по этнографии. 1965.
Вып. 1 (4). С. 59-65.
Печатается по первому изданию.
Руденко Сергей Иванович (1885-1969) — выдающийся археолог, антрополог, этнограф, специалист по древним культурам Южной Сибири, теоретическим вопросам кочевниковедения, культуре древних и современных народов Евразии (скифов, хуннов, башкир, чувашей, эскимосов и др.), возглавлял лабораторию археологической технологии Ленинградского отделения Института археологии АН СССР. Л. Н. Гумилев и С. И. Руденко сотрудничали со второй половины 1940-х гг., начиная со знаменитых раскопок Пазырыкских курганов на Алтае, а затем в рамках Географического общества, в течение 20 лет. Во многом под воздействием Руденко сформировался комплексный историко-географический и этнологический подход в работах Гумилева. См.: Гумилев Л. Н. Сергей Иванович Руденко [Некролог] // Известия ВГО. 1970. Т. 102. Вып. 1. С. 91-93. Массон В. М. К 80-летию С. И. Руденко // Советская археология. 1965. Nq 4. С. 207—241. Долуханов П. М. С. И. Руденко [Некролог] // Советская археология. 1970. № 2. С. 303-304. Скифская проблема и алтайские находки // Антология советской археологии (1941-1956). М., 1996. Т. III.
Соч.: Башкиры: опыт этнологической монографии. Ч. I. Физический тип
башкир // ЗРГО по отд. этногр. Пг., 1916. Т. 43. Вып. 1; Последние данные
к вопросу о происхождении человека // Природа. 1922. Nq 89; Инструкция для


Комментарии
925
измерения черепа и костей человека: материалы по методологии археологической технологии. Л., 1925; Башкиры: опыт этнологической монографии. Ч. 2. Быт башкир // ЗРГО по отд. этногр. Л., 1925. Т. 43. Вып. 2; Главнейшие успехи антропологии в СССР за время Революции // Научный работник. 1926. Nq 1; Древняя культура Берингова моря и эскимосская проблема. М.; Л., 1947; Второй Пазырыкский курган: результаты работ экспедиции ИИМК АН СССР в 1947 г. Предварительное сообщение. Л., 1948; Горноалтайские находки и скифы. М.; Л., 1952; Башкиры: историко-этнографические очерки. М.; Л., 1955; Культура населения Центрального Алтая в скифское время. М.; Л., 1960; Культура хуннов и Ноинулинские курганы. М.; Л., 1962; Сибирская коллекция Петра I. М.; Л., 1962; Древнейшие в мире художественные ковры и ткани из оледенелых курганов Горного Алтая. М., 1968; Скифская проблема и алтайские находки // Антология советской археологии (1941-1956). Т. III. М., 1996.
П. Н. Савицкий
[Письмо Л. Гумилеву об итогах дискуссии по книге «Хунну»]
Впервые: Савицкий П. Н. [Письмо Л. Гумилеву об итогах дискуссии по книге
«Хунну»] // Геополитика и безопасность. 2010. № 1 (9). С. 92—93.
Печатается по первому изданию.
Савицкий Петр Николаевич (1895-1968) — русский географ, экономист, геополитик, культуролог, философ, поэт, общественный деятель, один из главных деятелей евразийства (псевдонимы: П. В. Логовиков, С. Лубенский, П. Востоков). До конца жизни остался верен идеям евразийства, продолжал разрабатывать научные концепции евразийства, в 1958-1968 гг. вел активную научную переписку с Л. Н. Гумилевым.
Сон.: «Подъем» и «депрессия» в русской истории. Прага, 1925; Географические особенности России. Ч. 1. Растительность и почва. Прага, 1927; Россия — особый географический мир. Прага, 1927; Место действия в русской литературе (географическая сторона в истории литературы). Прага, 1931; Месторазвитие русской промышленности. Берлин, 1932; Континент Евразия. М., 1997.
Письмо П. Н. Савицкого от 27.04.1963 г. приводится полностью ввиду его важности, наряду со статьей С. И. Руденко, как независимой и компетентной сторонней оценки содержания и характера дискуссии, см.: Письма П. Н. Савицкого Л. Н. Гумилеву // Геополитика и безопасность. 2010. № 1 (9). С. 92-93.
1 Артамонова.
2 Гуковского (см. выше публикацию дискуссии в Эрмитаже). Кроме того, в именах Б. Я. Ставиского и Д. Н. Альшица Савицкий воспроизводит допущенные редакцией «Вестника древней истории» опечатки (см. выше), зная их имена, видимо, только по данной публикации (в отличие от М. А. Гуковского, с которым встретился в Мордовском лагере, и М. И. Артамонова, за работами которого он внимательно следил).


926
Комментарии
М. П. Петров
Природа и история в книге Л. Н. Гумилева... С точки зрения географа Л. Н. Гумилев. Хунны в Китае. М.: Наука, 1974. 260 с.
Впервые: Природа. 1976. № 4. С. 152-156.
Печатается по первому изданию.
Петров Михаил Платонович (1906-1978) — академик Академии наук Туркменской ССР, крупный географ, вице-президент Географического общества СССР, специалист по пустыням.
Сон.: Петров К. М. Ветви родовых деревьев // Санкт-Петербургский университет. 2006. № 6; иНЬ: http://www.spbumag.nw.ru/2006/06/13.shtnil (дата обращения 10.04.2012).
Редакторское введение к статье в журнале «Природа»: «Книга
Л. Н. Гумилева «Хунны в Китае» входит в его так называемую «Степную трилогию» (ранее опубликованы: [Хунну. М., 1969;] Древние тюрки. М., 1967; Поиски вымышленного царства, М., 1970). Поскольку Л. Н. Гумилев рассматривает историю народов Восточной Азии в тесной связи с изменением природной среды, мы попросили выступить по поводу этой книги и географа, и востоковеда».
Л. С. Васильев
...С точки зрения синолога
Впервые: Васильев Л. С. Природа и история в книге Л. Н. Гумилева:.. .С точки зрения синолога // Природа. 1976. № 4. С. 154—156.
Печатается по первому изданию.
Васильев Леонид Сергеевич (род. 1930) — д-р ист. наук, крупный историк- китаевед, специалист по Древнему Китаю, теории обществ, автор альтернативной марксистской всемирно-исторической концепции.
СочПроблемы генезиса китайской цивилизации. М., 1976; Проблемы генезиса китайского государства. М., 1983; История Востока: в 2 т.; Древний Китай: в 3 т. М., 1995-2006; Всеобщая история: в 2 т. М., 2007-2010.
М. В. Крюков
«Смутное время» 111—VI вв. в исторической литературе
Впервые: Крюков М. В., Малявин В. В., Софронов М. В. Китайский этнос
на пороге средних веков. М.: Наука ГРВЛ, 1979. С. 6-8.
Печатается по первому изданию.
Крюков Михаил Васильевич (род. 1932) — крупный китаевед и этнолог, специалист по древней истории и этнографическим структурам китайцев, теории этноса.
Соч.: Древние китайцы. Проблемы этногенеза. М., 1978 (соавт. Софронов М. В., Чебоксаров Н. Н.); Древние китайцы в эпоху централизованных империй. М., 1983 (соавт. Переломов Л. С., Софронов М. В., Чебоксаров Н. Н.);


Комментарии
927
Китайский этнос на пороге средних веков. М., 1979 (соавт. Малявин В. В., Софронов М. В.); Китайский этнос в средние века (УП-ХШ вв.). М., 1984 (соавт. Малявин В. В., Софронов М. В.); Этническая история китайцев на рубеже средневековья и нового времени. М., 1987 (соавт. Малявин В. В., Софронов М. В.); Этническая история китайцев в XIX—начале XX века. М., 1993 (соавт. Малявин В. В., Софронов М. В., Чебоксаров Н. Н.).
М. В. Крюков
Численность населения
Впервые: Крюков М. В., Малявин В. В., Софронов М. В. Китайский этнос на пороге средних веков. М.: Наука ГРВЛ, 1979. С. 60-62.
Печатается по первому изданию.
1 	Современное исследование исторической демографии Китая, основанное на математически выстроенной модели, скорее подтверждает выводы Л. Н. Гумилева, нежели его критиков. Опираясь на все те же данные переписей I—VII вв., авторы исследования не считают фантастическим прирост населения в 2 % в год. Фактически воспроизводя мнение Гумилева (на его работу они не ссылаются), авторы указывают, что такой прирост отражает «нормальный темп роста доиндустриального аграрного населения в условиях достаточной обеспеченности ресурсами и политической стабильности». Для сравнения они приводят данные по арабским странам в XX в., население которых увеличивалось более чем на 4% в год. См.: Коротаев А. В., Малков А. С., Халтурина Д. А. Законы истории. Математическое моделирование исторических макропроцессов. Демография, экономика, войны. М., 2005. С. 177-183.
М. В. Крюков
Миграции населения
Впервые: Крюков М. В., Малявин В. В., Софронов М. В. Китайский этнос
на пороге средних веков. М.: Наука ГРВЛ, 1979. С. 68-70.
Печатается по первому изданию.
1 Нельзя не обратить внимания на то, что, упрекая Гумилева в следовании китайским средневековым источникам в изображении эпохи III—V вв. исключительно временем смут, авторы в данном случае вместо поиска объективных причин переселения кочевников в Китай полностью доверяются мнению чиновника II в. Впрочем, полностью влияния колебаний климата на передвижения кочевников они не отрицают. Так, в следующем по времени выхода томе, посвященном, однако, истории древних китайцев, авторы излагают концепцию Л. Н. Гумилева о гетерохронности увлажнения Евразии, после чего осторожно заключают: «Не касаясь здесь вопроса о взаимосвязи между усыханием зоны степей на территории Внутренней Монголии и историческими судьбами сюн- ну, следует сказать, что археологические находки в этом районе подтверждают мнение о прогрессивном понижении уровня увлажненности и перемещении границ пустыни к югу». См.: Крюков М. В., Переломов Л. С., Софронов М. В.,


928
Комментарии
Чебоксаров Н. Н. Древние китайцы в эпоху централизованных империй. М.; Наука, 1983. С. 143. В еще более позднем томе, ссылаясь в том числе и на Гумилева, они пишут: «Заметим, что периоды резкого падения среднегодовых температур совпадают со временем активизации северных кочевых народов... Не исключено, что помимо прочих причин — социально-экономического и политического характера — определенную роль в этом отношении сыграли и эпохальные климатические изменения...». См.: Крюков М. В., Малявин В. В., Софронов М. В. Этническая история китайцев на рубеже средневековья и нового времени. М.: Наука, 1987. С. 94.
М. В. Крюков
Северные и южные китайцы
Впервые: Крюков М. В., Малявин В. В., Софронов М. В. Китайский этнос
на пороге средних веков. М.: Наука ГРВЛ, 1979. С. 279—280.
Печатается по первому изданию-
1В следующем томе этой серии авторы вернулись к вопросу об особом северокитайском этносе: «В тюркских рунических надписях китайцы, как правило, называются “народом табгач”. <...> Согласно гипотезе Л. Н. Гумилева, этноним “табгач” современники применяли для обозначения особого северокитайского этноса, возникшего на месте древнекитайского в V-VI вв. [Гумилев Л. Н. Хунны в Китае. С. 233, 235; Его же. Древние тюрки. С. 171]. Анализируя факты этнической истории китайцев в первых веках нашей эры, мы отвергли вывод Л. Н. Гумилева о существовании в это время двух китайских этносов [Крюков М. В. и др. Китайский этнос... С. 279—280]. “Табгач” рунических текстов никогда не был самоназванием китайцев или их локального подразделения. “Государством Табгач” тюрки называли империю Тан, “народом табгач” китайцев — народ, составлявший большинство населения этой империи. Как было установлено Г. Шедером, этноним “табгач” в значении “китайцы” был заимствован тюрками у согдийцев и в согдийском языковом оформлении. Рассматривая происхождение этого этнонима, мы сталкиваемся с примером переноса этнического названия с одного народа на другой. <...> Северные соседи китайцев, сталкивавшиеся с ними на первых порах через посредство сяньбийцев-табгачей, перенесли на них этноним “табгач”, подобно тому как в России XVIII в. немец означало не только немцев, но и голландцев, датчан и т. д., литвин — литовцев, белорусов, поляков и др.» (Крюков М. В. и др. Китайский этнос... С. 277). Данный прием критики охарактеризован самим Л. Н. Гумилевым в приведенном выше отрывке из письма В. Н. Абросову: рецензент «говорит то же, что есть у меня, но так, будто исправляет». Дело в том, что Гумилев специально оговаривал, что принимает «табгач» как условный термин: «...Потомки тобасцев были в числе обиженных суйским режимом. Они давно уже перестали быть тобасцами, но в VII в. еще не стали китайцами, составляя особую этническую группу, равно удаленную от Китая и Великой степи и равно близкую им обеим. Тюрки называли эту народность “табгач”, и я считаю полезным принять такой термин» (.Гумилев Л. Н. Древние тюрки. М., 1967. С. 169).


Комментарии
929
2. 	Споры вокруг древних тюрок
С. 	Г. Кляшторный
К историографической оценке Уланкомской надписи
Впервые: Кляшторный С. Г. К историографической оценке Уланкомской
надписи // Эпиграфика Востока. Т. XIV. Л., 1961. С. 26-28.
Печатается по: Кляшторный С. Г. История Центральной Азии и памятники рунического письма. СПб.: Филологический факультет СПбГУ, 2003.
С. 282-284.
Кляшторный Сергей Григорьевич (род. 1928) — российский востоковед, окончил Восточный ф-т ЛГУ по кафедре тюркской филологии и Истории Ближнего и Среднего Востока. Зав. сектором тюркологии и монголистики Института восточных рукописей РАН, проф. кафедры Центральной Азии и Кавказа СПбГУ.
Соч.: Древнетюркские рунические памятники как источник по истории Средней Азии. М., 1964; Восточный Туркестан глазами русских путешественников (вторая половина XIX в.). Алма-Ата, 1988 (соавт. А. А. Колесников); Казахстан. Летопись трех тысячелетий. Алма-Ата, 1992 (соавт. Т. И. Султанов); История Центральной Азии и памятники рунического письма. СПб., 2003; Государства и народы Евразийских степей. Древность и Средневековье. СПб., 2000 (соавт. Т. И. Султанов); Степные империи древней Евразии. СПб., 2005 (соавт. Д. Г. Савинов).
С. Г. Кляшторный
По поводу интерпретации Уланкомской надписи (Письмо в редакцию)
Впервые: Кляшторный С. По поводу интерпретации Уланкомской надписи // Советская археология. 1963. № 4. С. 292-293.
Печатается по: Кляшторный С. Г. История Центральной Азии и памятники рунического письма. СПб.: Филологический факультет СПбГУ, 2003.
С. 282-284.
Реакция Л. Н. Гумилева на ответ С. Г. Кляшторного видна из его письма В. Н. Абросову (октябрь 1963 г.): «И поговорить о научных проблемах не с кем. Все заняты только своими работами, упуская из виду целое, для чего все мелкие работы выполняются. Но даже при этом печатная статья находит отклик. Вот, например, Сережка (С. Г. Кляшторный, которого Гумилев неоднократно называет так в письмах другу. — А. С.) ответил на мою статью, да так, что я очень этим ответом доволен. Ничего кроме неоправданных ссылок сей муж изыскать не сумел». См.: Лев Николаевич Гумилев. Письма... С. 193.
1В итоге каждый остался при своем мнении. В «Древних тюрках» Л. Н. Гумилев использует содержание Уланкомской надписи в следующем контексте: «Между тем возобновилась отчаянная война за ключ к Джунгарии — крепость Бэйтин. Разбитый в 790 г. китайский генерал и наместник Бэйтина Ян Си-гу


930
Комментарии
со своим войском бежал в Чичжоу... Гйегяньгяс (уйгурский воевода. — А. С.) предложил Ян Си-гу совместными усилиями выгнать тибетцев, но тибетцы одержали полную победу. Две трети уйгуро-китайского войска легло на поле битвы. Гйегяньгяс, собрав остальные войска, хотел ограбить китайскую крепость Сичжоу... Добросовестный чиновник Ян Си-гу, увидев, что положение непоправимо, кончил самоубийством, а союзники тибетцев — восточные кар- луки завоевали Джунгарию. Уйгуры были отброшены на юг, где держались китайские “четыре крепости”. Опираясь на них, уйгурские отряды наносили удары по тылам тибетской армии и в течение трех лет мешали ее наступлению на север. Около Бугура они захватили табуны, предназначавшиеся для пополнения состава тибетской армии, а вслед за тем разбили тибетские отряды у Циктама и Чонги. Удачная диверсия в сторону Хотана помешала тибетцам подвести подкрепления с юга. Наконец, в 795 г. уйгурское войско, пополнившись, нанесло поражение тибетцам около Бэйтина и этим окончательно остановило тибетское наступление. Вырвавшись в родные степи, уйгуры столкнулись с необходимостью подавить протибетские настроения среди карлуков и тюргешей, входивших в состав Уйгурского каганата. Тибетское вторжение принесло этим племенам свободу, и возвращение уйгурского войска не могло быть встречено ими с радостью. Очевидно, они пытались поддержать тибетцев, но были, подобно им, разбиты у р. Болчу. Уйгуры выиграли трехлетнюю кампанию [Уланкомская надпись пользуется живой хронологией. Поход на Бур-Улуг (Бугур) был совершен, когда Богаз-тегину было 17 дет, а поход на Омоз, происшедший после покорения тюргешей у р. Болчу, — когда ему был 21 год. — Прим. Л. Н. Гумилева]». См.: Гумилев Л. Н. Древние тюрки. М.: Наука, 1967. С. 413—414. С. Г. Кляшторный в своей новой монографии, обобщая сведения о древнеуйгурских эпиграфических памятниках Восточного Туркестана, пишет: «Самый ранний из них... был обнаружен... близ Улангома (Западная Монголия). Надпись была датирована С. Г. ЬСляшторным 712 г., и эта дата в ходе оживленной дискуссии не была опровергнута. В тексте упомянуты походы некоего Богаз-тегина (Барс-тегина?) в Ордос и Восточный Туркестан, а также сражение с тюргешами в Джунгарии, у р. Болучу [ссылка на свои и А. М. Щербака статьи и статью Л. Н. Гумилева - А. С.]». См.: Кляшторный С. Г. Рунические памятники Уйгурского каганата и история евразийских степей. СПб.: Петербургское Востоковедение, 2010. С. 320.
Б. И. Маршак
Возражения Л. Н. Гумилеву
Впервые: Маршак Б. И. Возражения Л. Н. Гумилеву // Доклады по этнографии / Геогр. об-во СССР. Л., 1965. Вып. I (4). С. 67-79.
Печатается по первому изданию.
Маршак Борис Ильич (1933—2006) — археолог, историк искусства, востоковед, д-р ист. наук. После окончания в 1956 г. исторического ф-та МГУ работал в Институте истории, археологии и этнографии АН Таджикской ССР. С 1978 г. — начальник Пенджикентской археологической экспедиции Государственного Эрмитажа, ведущей раскопки эталонного памятника


Комментарии
931
согдийской археологии. Основная сфера научных интересов — археология Согдианы и восточное серебро.
Соч.: Согдийское серебро. Очерки по восточной торевтике. М., 1971; Анализ археологических источников (возможности формализованного подхода). М., 1975 (соавт. Каменецкий И. С., Шер Я. A.); Legends, Tales and Fables in the Art of Sogdiana. N.-Y., 2002.
С. В. Калесник
О рукописи Л. Н. Гумилева «Древние тюрки»
Печатается впервые по рукописному тексту из архива Л. Н. Гумилева. В конце отзыва указаны дата — 7 июня 1964 г. и место — Комарово.
Калесник Станислав Викентьевич (1901-1977) — советский физико-гео- граф и гляциолог, д-р геогр. наук, проф., акад. АН СССР, зав. кафедрой физической географии ЛГУ, директор Ин-та озероведения АН СССР, президент Географического общества СССР.
Соч.: Общая гляциология. Л., 1939; Основы общего землеведения. М.; Л., 1947; Краткий курс общего землеведения. М., 1957; О классификации географических наук // XIX Междунар. геогр. конгресс в Стокгольме. М., 1961. С. 265-267; Ладожское озеро. Л., 1968; Общие географические закономерности Земли. М., 1970.
Отзывом этим Л. Н. Гумилев был очень доволен, о чем можно судить по письму В. Н. Абросову (середина июня 1964): «...Успехи хоть небольшие, но есть. На Съезде меня выбрали в Ученый Совет ВГО. Калесник дал на «Тюрок» роскошный отзыв, и в резолюции заседания кафедры физической географии признано, что мой подход снимает проблему «географического детерминизма»». См.: Лев Николаевич Гумилев. Письма... С. 200.
1 Маколей Томас Бабингтон (1800-1859) — английский политик и историк, автор многотомной «Истории Англии от восшествия Якова И» (русский пер. вышел 1860-1865 гг.), имевшей в свое время огромный успех у европейской и американской публики благодаря яркому литературному стилю изложения.
2 Географическая часть, в итоге, и была купирована. В архиве Л. Н. Гумилева сохранилось заключение на рукопись книги ее редактора 3. Д. Кастельской (от 3 декабря 1965 г.). Среди прочих замечаний, часть которых, судя по опубликованному тексту, была принята, другая — нет (в письме В. Н. Абросову от 13.12.1962 г. Гумилев отметил, что «часть их глупая, а часть дельная»; см.: Лев Николаевич Гумилев. Письма... С. 189), есть рекомендация: «Содержание главы II со стр. 49-77 снять, так как большая часть ее уже использована в статье «Соседи хазар» (Страны и народы Востока. Вып. IV), а часть, касающаяся климата, тоже дана автором в работе «Открытие Хазарии» [редактором которой была та же 3. Д. Кастельская. —А. С.], но с большей убедительностью. <...> Вряд ли изменения солнечной активности могут вызывать такие резкие перемены климата (стр. 62-64). Снимем или уточним!».


932
Комментарии
С. И. Руденко
Отзыв на рукопись книги Л. Н. Гумилева «Древние тюрки. История, историческая география и палеоэтнография
Срединной Азии на грани древности и средневековья»
Печатается впервые по рукописному тексту из архива Л. Н. Гумилева. Отзыв подписан автором (С. И. Руденко), дата - 28.VII.1964.
В. 	Афанасьев
Л. Н. Гумилев. Древние тюрки. М.: Наука, 1967. 504 с.
Впервые: Афанасьев В. Л. Н. Гумилев. Древние тюрки. М.: Наука. 1967.
504 с. // Новый мир. 1967. № 11. С. 284—285.
Печатается по первому изданию.
П. Н. Савицкий написал (уже незадолго до смерти) Л. Н. Гумилеву об этой заметке (7.02.1968): «Милый и дорогой друг Лев Николаевич, буквально в эту минуту я получил Nq 11 - 1967 «Нового мира» с заметкой Виктора Афанасьева о «Древних тюрках». Кто он такой - этот В. Афанасьев? Заметка благоприятная и с некоторым пониманием дела. Надеюсь, что и она внесет свой вклад в дело популяризации Вашей замечательной и основоположной книги. Полагаю, что и время работает на Вас (и смею сказать, на нас). Поздравляю Вас с появлением в свет рецензии В. Афанасьева. Это несомненный успех».
Э. 	Вернер
Л. Н. Гумилев. Древние тюрки. М.: Наука, 1967. 504 с.
Печатается впервые по: Werner Е. [Рец. на:] Л. Н. Гумилев. Древние тюрки. М.: Наука, 1967. 504 с. // Zeitschrift für Geschichtswissenschaft (Berlin).
XVI Jahrgang, 1968. Heft 8—9. S. 1074—1077. Приводится по машинописному переводу из архива квартиры-музея Л. Н. Гумилева..
1 «Немецкая школа значительно уступает французской. Сочинения И. Маркварта, Ф. Хирта и в наше время монография X. В. Хауссига представляют причудливое сочетание научных прозрений и заблуждений, филологических догадок, часто недоказуемых, и просто ошибок. Скрупулезность проявляется в частностях и чередуется с безапелляционными гипотезами...». См.: Гумилев Л. Н. Древние тюрки. С. 93. Там же Гумилев подробно разбирает ошибки Р. Хеннига. Еще более откровенно о немецком востоковедении он высказался в письме П. Н. Савицкому (22.11.1959): «Но как пала немецкая наука! Огромные исследования Хауссига и Альтхейма — это не исследования, а собрания домыслов, фантастических и наукообразных. А какой безапелляционный тон, какое неуважение к уже сделанному, к классической науке?! Это какой-то экспрессионизм, перепрыгнувший в науку из живописи и литературы. Но у нас выставки немецких экспрессионистов успеха не имели, в науке же этот метод еще неуместнее».
2 Л. Н. Гумилев действительно не рассматривает в своей книге данную гипотезу. Однако она ему была известна, о чем можно судить по кандидатской


Комментарии
933
диссертации «Подробная политическая история первого тюркского каганата. 546—659 гг. Л., 1947», единственный экземпляр которой, напечатанный на машинке и переплетенный, хранится в квартире-музее Л. Н. Гумилева. В самом начале диссертации (С. 10) Гумилев приводит точку зрения на происхождение тюрок Г. Е. Грумм-Гржимайло и Н. А. Аристова, считавших, подобно Немету, что «колыбелью турок была Бараба», откуда они еще в «до-хуннский период переместились на юго-восток, в Алтайско-Саянское нагорье». Гумилев пишет, что «вышеприведенное мнение возражений не встречает», однако к проблеме образования народа «тюркют» (древних тюрок) подходит совсем по-другому, начиная ее не с «до-хуннского» периода, а с 439 г. н. э., когда группа сяньбий- цев (которых Гумилев считал монголами) во главе с Ашина была вынуждена переселиться из северо-западного Китая на Монгольский Алтай. И в данном случае изложение в диссертации и книге «Древние тюрки» полностью совпадает. См.: Гумилев Л. Н. Древние тюрки. С. 21-24.
3 Автор рецензии пытается доказать обратное взглядам Гумилева, считавшего токуз-огузов, обосновавшихся в Бешбалыке, идентичными уйгурам, а не «орхонским тюркам». Иной вариант и невозможен, поскольку произошло это после падения в 840 г. Уйгурского каганата, который так же, как и предшествующий ему второй восточно-тюркский, имел центр на Орхоне, но «орхон- ских тюрок» уйгуры по большей части истребили. Впрочем, существует иная точка зрения, что токуз-огузы Турфанского княжества не были собственно уйгурами (напротив, сами уйгуры являлись частью конфедерации токуз-огузов), а только происходили из Уйгурского каганата. См. Малявкин А. Г. Уйгурские государства в 1Х-ХН вв. Новосибирск, 1983. С. 170-171.
4 Отличие позиции Гумилева состоит не столько в дате (он считал, что произошло это после 763 г., предположительно в 766-767 гг.), сколько в определении хана, при котором уйгуры приняли манихейство. Гумилев обосновывал, что произошло это не при Моянчуре, а при следующем хане — Идигане.
3. В поисках Хазарии
Хазарской тема проходит через всю научную биографию Л. Н. Гумилева — от студенческих лет до последних дней жизни. О раннем интересе студента Гумилева к хазарам сохранилось свидетельство арестованного вместе с ним в 1938 г. будущего известного арабиста Т. А. Шумовского. Он вспоминал, как находясь вместе в камере, студенты читали друг другу лекции на занимавшие их в то время темы: «Ерехович задумал работу “История лошади на Древнем Востоке” и рассказывал, как приручали, запрягали, ухаживали за лошадьми. Гумилев читал лекцию о хазарах, живших в древности между Волгой и Доном, я — об арабской картографии»*. К тому времени Л. Н. Гумилеву уже было что рассказать о хазарах, поскольку еще в 1936 г. (затем снова в 1949 г., накануне второго ареста) он участвовал в раскопках на Дону хазарской крепости Саркел под руководством одного из своих главных учителей — М. И. Артамонова. Именно Артамонов, спустя 20 лет, будучи
«Под арабским парусом» // Аргументы и факты (Петербург). 2003. 23 апр.
№17(506) // 1ШЬ: http://gazeta.aif.ni/_/online/spb/506/05 (дата обращения 10.04.2012).


934
Комментарии
на посту директора Эрмитажа, принял своего ученика, прошедшего уже два круга лагерей, на временную работу. В статусе сотрудника библиотеки Эрмитажа 47-летний Л. Н. Гумилев отправился в свою первую самостоятельную экспедицию (пока только археологическую разведку) на поиски предполагаемого места хазарской столицы — Итиля*.
Осенняя разведка 1959 г. не принесла желаемого результата, но сам ее факт ознаменовал качественно новый этап в изучении хазарской проблемы. Впервые была поставлена задача целенаправленного поиска следов огромного Хазарского каганата, единственным достоверно идентифицированным памятником которого являлся Саркел. Планируя новую экспедицию в низовья Волги, Гумилев сформулировал перед собой и своими предполагаемыми спутниками следующие вопросы: что искать (что считать хазарским материалом?), что можно найти? где искать? Раскопки последующих лет дали часть ответов на поставленные вопросы, но также задали и новые.
О находках сезона 1960 г. Гумилев сообщает в письме (от 8.11.1960) своему другу В. Н. Абросову: «Я объездил всю Хазарию, как она известна по историческим сведениям, за исключением ее крайнего юга. Оказалось, что все земли, населенные хазарами, были в XIII в. покрыты водами новокаспийской трансгрессии. Поэтому и не находили ничего, т. к. аллювий скрывает остатки хазар. На этой основе впервые составлена мною и моим напарником-ге- ологом <А. А. Алексиным> реальная карта Хазарии X в. Большая часть ее еще под водой. Но, несмотря на это, я нашел хазарина. Он лежал в обрезе большого бэровского бугра в дельте. Ноги и таз ушли под обрыв, а череп с серьгой и горшком я привез. Это первый хазарин, найденный археологами»**. Однако уже в этом письме Гумилев замечает, что на него теперь «дуются археологи».
Сезон 1961 г. был знаменателен тем, что Л. Н. Гумилев одним из первых применил акваланг для подводных археологических разведок. Им и его помощником (Г. М. Прохоровым) был обследован уходящий в море конец дербентской стены и в результате установлен уровень Каспия на VI в. н. э., который оказался примерно на 4 м ниже современного (в 1961 г.). В этом же году Гумилев раскопал могильник на бугре Степана Разина, давший разнообразный материал для последующих обобщений.
Итог исследований четвертого сезона, представляющийся, без сомнений, выдающимся, предельно емко сформулирован в очередном письме
B. Н. Абросову (от 12.10.1962): «Хазария — это наши Нидерланды, и население их связано не со степью, а с рекой. Пришли они из низовьев Терека по тогдашнему берегу Каспийского моря; потому-то их и не находили в степях. Но для тебя интереснее, что оба крайних могучих протока дельты, Бахтемир на западе и Кигач на востоке, не были заселены хазарами. Значит, оба протока образовались после X в., очевидно, после регрессии XV в. Таким образом, устанавливается абсолютная хронология и скорость географических процессов в природе. Этот результат я считаю наиболее важным...»***.
Пятый, заключительный, сезон (1963 г.) хазарской экспедиции принес новое открытие, которое, однако, по-прежнему оспоривается. Гумилев нашел
* Артамонов М. И. История хазар. Л., 1962. С. 390-391.
Лев Николаевич Гумилев. Письма... // сост. Г. М. Прохоров. СПб., 2008.
C. 168-169. Ср.: Гумилев Л. Н. Открытие Хазарии. М., 1966. С. 37.
*** Лев Николаевич Гумилев. Письма... С. 184.


Комментарии
935
у станицы Шелковской на Тереке крепость хазарского времени (это несомненно), которую, основываясь на показаниях средневековых авторов, связал с первой хазарской столицей — Семендером (это и оспоривается). К сожалению, продолжение исследований крепости не зависело от воли Л. Н. Гумилева, с 1962 г. являвшегося сотрудником непрофильного для ведения археологических раскопок учреждения — НИИ географии при географическом факультете ЛГУ. В условно шестой сезон (1964 г.) он смог поэтому только присоединиться к другой экспедиции, но не на Тереке, а на Дону*. Результаты наблюдений этого года дали Гумилеву важный фактический материал для его историко-географической концепции о постоянном соотношении в долинах степных рек Восточной Европы кочевого и оседлого населения: гуннов и алан, хазар и болгар, брод- ников (смешанное славяно-алано-хазарское населения Придонья) и половцев**.
Таковы вкратце результаты пятилетних поисков Л. Н. Гумилевым Хазарии. Оценки их результатов другими исследователями приводятся ниже.
Сейчас же остановимся на дискуссии, возникшей вокруг его исторической интерпретации хазарской истории.
В «Открытии Хазарии» и сопутствующих статьях Л. Н. Гумилев выражал близкий М. И. Артамонову взгляд на хазар как на смешанных потомков гуннов и сармат. Позже, в результате осмысления добытого в ходе экспедиций материала, им была высказана оригинальная точка зрения об аборигенном происхождении этнического ядра хазар, а их тюркизация отнесена к более позднему, нежели гуннское, времени — к II пол. VI-VII вв. И если до середины VIII в. Хазария представляла собой органически развивавшееся государство, то с принятием его правителями иудаизма произошло, по мнению Гумилева, смещение естественного хода истории («зигзаг истории»).
Роль еврейского фактора в истории тюрко-хазар Гумилев всегда оценивал отрицательно. К сожалению, позиция его в этом вопросе вызвала множество спекуляций и домыслов на тему «Гумилев — антисемит». Это обвинение из года в год обрастает библиографией, научность которой признать трудно***. Так, в части работ «антисемитизм» Гумилева постулируется как нечто очевидное, а с такого рода утверждениями спорить бессмысленно. Другая часть
‘Гумилев Л. Н. Открытие Хазарии. С. 178.
** Там же. С. 180.
***Вот лишь некоторые работы: Дьяконов И. М. Огненный дьявол // Нева. 1991. № 4. С. 225-228; Кореняко В. A. Multum in parvo // Флерова В. Е. Образы и сюжеты мифологии Хазарии. Иерусалим; М., 2001. Михеев В. К., Тортика А. А. Концепция истории Хазарского каганата Л. Н. Гумилева: опыт критического анализа // Мат-лы Восьмой Ежегодной международной междисциплинарной конференции по иудаике. Ч. 1. М., 2001; Михеев В. К., Тортика А. А. «Иудео-хазарский» период истории Хазарского каганата: к продолжению критического анализа концепции Л. Н. Гумилева // Хазарский альманах. Иерусалим-М., 2004. Т. 2. 200 с.; Михеев В. К, Тортика А. А. Евреи и иудаизм в Хазарском каганате: к вопросу о формулировке современной научной концепции хазарской истории // Хазары (евреи и славяне). Иерусалим; М., 2005 Т. 16; Флеров В. С., Флерова В. Е. Иудаизм в степной и лесостепной Хазарии: проблема идентификации археологических источников // Хазары (евреи и славяне). Иерусалим; М., 2005 Т. 16. Клейн Л. С. Загадка Льва Гумилева // Троицкий Вариант. Наука. 2011. № 78 (10 мая). С. 11; Шнирельман В. А. Хазарский миф. Идеология политического радикализма в России и ее истоки. М.; Иерусалим, 2012. 312 с.


936
Комментарии
представляет объективные, по мнению самих авторов, попытки разобраться в истоках его «антисемитизма». Однако при ближайшем рассмотрении подобные работы оказываются не менее тенденциозными. Несмотря на стремление их авторов попутно доказать безграмотность Гумилева, они сами нередко допускают непростительные ошибки. Например, В. К. Михеев и А. А. Тортика переименовывают хазарское племя каваров (иначе, кабаров) в «кабиров», а область Гилян на южном берегу Каспийского моря — в «Гулям»*, т. е. в название воинов-рабов при дворах многих мусульманских правителей. Они же приписывают Гумилеву мнения, противоположные тем, что он утверждал: о походе Олега на Царьград якобы по наущению хазарских евреев, тогда как Гумилев отрицал реальность самого похода; или мнение о тождестве россомонов, упоминаемых Иорданом, с одним из сарматских племен — роксоланами”, на несходстве которых Гумилев особенно настаивал. Более чем спорно утверждение еще одного автора — В. А. Шнирельмана — о купцах этнически хазарского происхождения“* не только в силу отсутствия данных о таковых, но и исходя из более общих причин: характера экономики каганата и уровня развития в нем общественных отношений, исключавших надобность занятия его населением внешней торговлей”**.
Все это и ряд подобных фактов заставляет усомниться в способности перечисленных авторов быть сколько-нибудь квалифицированными арбитрами в решении столь сложного вопроса (о месте евреев в хазарской истории) и в их праве навешивать ярлык «антисемита», исходя лишь из неких собственных убеждений.
В действительности многие принципиальные положения реконструкции Л. Н. Гумилевым хазарской истории не противоречат, как это пытаются представить критики, а совпадают или во многом сближаются с мнениями ученых, в чьих взглядах никто антисемитизма не усматривает (М. И. Артамонов, С. А. Плетнева, А. П. Новосельцев, О. Прицак). Причем необходимо иметь в виду, что каждый автор имел собственный взгляд на хазарскую историю, а в науке не было и по-прежнему нет единого взгляда даже на самые общие вопросы истории Хазарского каганата. Наконец термин «химера» (нестойкое этносоциальное образование в зоне контакта двух и более суперэтносов), на который критики в первую очередь обращают внимание, Гумилев одинаково применял и к хунно-сяньбийским государствам IV—V вв. в Северном Китае, и к византийско-болгарским контактам VIII—IX вв., породившим богомильство, и к Сельджукской империи (тюрко-иранской зоне контакта), в которой возникло радикальное ответвление исмаилизма — секта ассасинов. Примеры можно продолжать, но вывод не изменится: нет никакого смысла выделять интерпретацию Гумилевым еврейско-хазарских отношений из общего ряда описанных им этнических химер.
* Михеев В. К., Тортика А. А. «Иудео-хазарский» период истории Хазарского каганата... С. 110, 115.
“Тамже. С. 112-113.
*” Шнирельман. В. А. Хазарский миф. С. 13.
”** Флеров В. С. «Города» и «замки» Хазарского каганата. Археологическая реальность. М., 2011. С. 82, 104-105, 198, 218-220. — Многие выводы автора корреспондируют с куда более ранними высказываниями Л. Н. Гумилева, но он акцентирует внимание только на своем с ним несогласии.


Комментарии
937
Не имея надобности скрывать свой антисемитизм, если бы он был реальным, в переписке с П. Н. Савицким в одном из немногих известных писем (от 19.12.1956; т. е. задолго до выхода большинства своих публикаций) Л. Н. Гумилев предельно ясно сформулировал, еще не употребляя понятия «химера», свою позицию: «Кроме того, при учете факторов истории кочевников надо учитывать влияние соседей. Оно иногда очень сильно и всегда губительно. Это явление я предлагаю назвать «смещением» исторического процесса, а общество таковое — смещенным. Именно этим я объясняю недоразвитость кочевых государств и культур. На востоке так влияли китайцы, погубившие державы хуннскую и тюркскую. На западе ту же роль сыграли евреи в отношении хазар. Дело в том, что обращение хазар в юдаизм не имело места. Просто евреи, просочившись из Византии в Итиль, захватили... все видные должности и, опираясь на наемную, туркменскую, гвардию, установили в Хазарии деспотический режим, жертвой которого оказались простодушные хазары, а их ханы содержались как почетные пленники». Как видно, даже в частной переписке Гумилев, приводя пример еврейско-хазарской коллизии, не выделял ее из общего ряда контактов кочевых и оседлых народов, имевших одинаково неблагоприятные последствия для тех и других.
Таким образом, несмотря на широкую распространенность, мнение об антисемитизме Л. Н. Гумилева и антисемитской направленности его работ по истории Хазарского каганата по-прежнему не может считаться сколь- нибудь обоснованным и является просто ошибочным.
А. 	С. Сараев
Я. Притыкин
На стыке наук. Открытие Хазарии (Историко-географический этюд). М.: Наука, 1966. 191 с.
Впервые: Притыкин Я. На стыке наук// Новый мир. 1967. № 3. С. 274—276. Печатается по первому изданию.
В. 	Б. Виноградов
Открыт ли Семендер?
Впервые: Виноградов В. Б. Открыт ли Семендер? // История СССР. 1968. № 4. С. 232-233.
Печатается по первому изданию.
Виноградов Виталий Борисович (1938-2012) — д-р ист. наук, археолог- кавказовед. См.: Великая Н. Н., Дударев С. Л., Нарожный Е. И. Виталий Борисович Виноградов: биобиблиографические материалы // МИАСК. Вып. 1. 2003. С. 194-211; Голованова С. А., Великая Н. Н. Вклад В. Б. Виноградова в изучение линейного казачества (к 70-летию со дня рождения) // Из истории и культуры линейного казачества Северного Кавказа. Материалы Шестой Международной Кубанско-Терской конференции. Краснодар-Армавир, 2008. С. 223-228; Великая Н. Н., Голованова С. А. В. Б. Виноградов и изучение


938
Комментарии
славянского населения Северного Кавказа (к 70-летию со дня рождения) И Мир славян Северного Кавказа. Вып.4. Краснодар, 2008. С. 14—19.
Одновременно с «Открытием Хазарии» вышла научно-популярная книга
В. 	Б. Виноградова «Тайны минувших времен» (М., 1966), на основе археологических данных описывающая историю и культуру народов Центрального Кавказа от скифского времени до позднего средневековья. Хазар, в отличие от Гумилева, Виноградов считает типичными пришлыми кочевниками.
С. 	Шишман
Открытие Хазарии <Фрагмент>
Печатается впервые по: Szyszman S. Découverte de la Khazarie H Annales.
Économies, Sociétés, Civilisations. 25e année. 1970. Nq 3. P. 818-824.
Шишман Симон (Шимон) Борисович (1909—1993) — ученый и деятель караимского движения. Родился в Крыму, откуда в 1945 г. бежал, пытаясь попасть в Египет, но оказался в Париже, где и прожил большую часть жизни. Шишман переписывался с Гумилевым и помогал издавать переводы его статей во Франции.
Соч.: Le Karaisme. Ses doctrines et son histoire P., 1980. («Караимизм, История и доктрина»; книга переведена на литовский и польский языки.).
М. И. Артамонов, С. А. Плетнева
Еще раз о степной культуре Евразии
Впервые: Артамонов М. И., Плетнева С. А. Еще раз о степной культуре
Евразии // Народы Азии и Африки. 1970. № 3. С. 89-92.
Печатается по первому изданию.
Плетнева Светлана Александровна (1926-2008) — д-р ист. наук, проф., специалист по археологии хазар и средневековых евразийских кочевников. Лауреат Гос. премии СССР (1986). После смерти М. И. Артамонова являлась главным специалистом по хазарской археологии. Знала Л. Н. Гумилева со времен Саркельской экспедиции конца 1940-х гг.
Соч.: Хазары. М., 1976 (2-е изд. — 1986); Половцы. М., 1990; Саркел и Шелковый путь. М., 1996.
Являясь директором Эрмитажа, М. И. Артамонов устроил вернувшегося в 1956 г. из лагеря Гумилева в библиотеку музея на плавающую ставку больных и беременных, где позволял ему не заниматься прямыми обязанностями, а перерабатывать привезенные с собой рукописи в книги. В 1959 г. по поручению Артамонова Л. Н. Гумилев, В. Д. Белецкий, И. Эрдейи впервые отправились на поиски следов хазарской столицы Итиля. Артамонов был ответственным редактором первой монографии Гумилева «Хунну» (М., 1960), а Гумилев — редактором главной книги своего учителя «История Хазар» (Л., 1962).


Комментарии
939
Уместно процитировать письмо М. И. Артамонова от 1.09.1965 г., адресованное Л. Н. Гумилеву накануне публикации «Открытия Хазарии», содержащее очень близкие со статьей формулировки: «Дорогой Лев Николаевич, Вашу работу прочел дважды. Следы чтения Вы найдете в виде карандашных пометок на полях. О значении большинства их Вы догадаетесь сами, о других следует побеседовать при встрече.
Работа Ваша очень интересная, даже увлекательная. Читается с удовольствием. Имеется однако одно обстоятельство, которое вызывает у меня сильные сомнения и до разъяснения которого я от написания отзыва воздерживаюсь, так как не хочу в нем писать о них (сомнениях). Сомнительным же мне кажется основное положение Вашей работы, а именно, понимание хазар как народа, по образу жизни глубоко отличавшегося от других степняков.
Вы пишите, что хазары — жители речной долины, рыбаки и садоводы, не знавшие кочевого скотоводства и этим коренным образом отличавшиеся от других степных племен, в частности болгар. Но для подтверждения этого очень важного, можно сказать, решающего положения Вашей работы и всей Вашей концепции не приводите никаких доказательств.
Как Вам известно, на Нижнем Дону оседлые поселения появляются не раньше VIII в. Нет решительно никаких данных, что в дельте Волги оседлость возникла в более раннее время и даже что открытые Вами погребения датируются более ранним временем, хотя возможность этого я и не исключаю. Но ведь погребали своих мертвецов не только оседлые жители долин, а и кочевники встраивавшие здесь свои зимовники, например, сарматы, об оседлости у которых нет решительно никаких данных.
Можно считать установленным, что оседлость в степной полосе возникает в VIII в., причем поселения располагаются не только в речных долинах, но и по ее северной окраине. Не думаю, что Волга в этом отношении отличается от Дона и других южных степных рек.
Замечательно, что оседлые поселения в хазарское время располагаются преимущественно на первой надпойменной террасе, в местах, которые в настоящее время нередко заливаются в половодья, хотя имеется немало поселений и на коренных берегах. Во всяком случае, есть основания думать, что в период существования этих поселений высота разливов была ниже, чем в настоящее время, что, мне кажется, подтверждает Ваше заключение об усыхании Каспия в хазарский период. Однако, по Вашим наблюдениям, усыхание Каспия началось не в VIII в., а значительна раньше, следовательно, поставить в прямую зависимость с этим явлением возникновение оседлости в речных долинах нельзя. Появление их вызвано какими-то другими причинами. К тому же, согласно Вашей концепции, понижение уровня степных рек и Каспийского моря сопровождалось увлажнением степной полосы. Загнать степняков в речные долины могло бы усыхание степей, но, на сколько я понимаю, этого не было, а если и было, то не в VIII в. Во всяком случае, я не вижу оснований рассматривать водный режим Волги иначе, нежели Дона, и не думаю, что на Волге хазары заселили долину раньше, чем тоже самое произошло на Дону, т. е. раньше VIII в. Образ жизни населения на Дону и на Волге не мог существенно отличаться один от другого. Что из этого следует, Вам понятно.
На других пунктах разногласий с Вами я сейчас останавливаться не буду, так как все они не имеют столь же существенного значения и могут быть выяснены без особого труда. Основное же разногласие заключается в том, о чем


940
Комментарии
я сейчас пишу. Надеюсь, что Вы продумаете мои соображения по данному вопросу и сообщите мне свое мнение. В ближайшие дни я буду находиться в Рощине, куда и прошу пожаловать, если Вы не сможете подождать до моего возвращения».
Ответ Л. Н. Гумилева, если он был в письменной форме, неизвестен. Однако можно предположить, что ему удалось убедить М. И. Артамонова, поскольку предисловие к его «Открытию Хазарии» он все-таки написал. При этом, видимо, М. И. Артамонов не отказался окончательно от своих сомнений, если повторил их в данной статье.
2 «Итиль, если он расположен достаточно высоко, мог существовать и позже. И м. б. задача его поисков может стоять. Но ослабление и распад Хазарского государства как целого, падение его значения — могло быть уже раньше в результате уменьшения эффективной площади». — Примечание карандашом, сделанное Л. Н. Гумилевым на оттиске статьи, хранящемся в его квартире-музее.
3 В поздних работах С. А. Плетневой можно встретить и такое утверждение: «Давно уже развеян миф о кочевничестве хазар и их подданных. В степи открыты сотни поселений, оставленных земледельческим населением, сооружавшим крепкие дома, загоны для молодняка и другие надворные постройки». См.: Плетнева С. А. Хазары и Хазарский каганат / под ред. В. Петрухина и др. М.; Иерусалим, 2005. С. 22.
М. Г. Магомедов
К вопросу о колебаниях уровня Каспийского моря в хазарскую эпоху
Впервые: Магомедов М. Г. К вопросу о колебаниях уровня Каспийского моря
в хазарскую эпоху / Колебания увлажненности Арало-Каспийского региона
в голоцене. М.: Наука, 1980. С. 147-151.
Печатается по первому изданию.
Магомедов Мурад Гаджиевич (род. 1932) — дагестанский археолог. В монографии «Образование Хазарского каганата» (М., 1983) опровергает результаты поисков Гумилева следов хазар на Кавказе.
Соч.: Образование Хазарского каганата. Махачкала, 1983; История Дагестана с древнейших времен до конца XV века. Махачкала, 1996; Прикаспийская Хазария. Махачкала, 2004; История аварцев. Махачкала, 2005.
1 Отвечая на более развернутую критику в вышедшей тремя годами позже монографии М. Г. Магомедова, Л. Н. Гумилев писал: «В этой связи вызывает удивление попытка М. Г. Магомедова оспаривать факт колебаний уровня Каспийского моря на том основании, что каспийские волны не задели предгорных степей, лежавших на 20 м выше максимального уровня (см.: Магомедов М. Г. Образование Хазарского каганата. М., 1983.
С. 	18 и 181). Единственное низкостоящее городище — Тенг-Кала в низовьях р. Су лак — “состоит из чередующихся слоев культурных отложений


Комментарии
941
и речного ила толщиной 20-30 см” (С. 39). Поскольку Сулак течет в глубоком каньоне, то для того, чтобы возникли половодья, необходимо, чтобы река стояла на подпоре, т. е. чтобы уровень Каспия был высоким. А коль скоро так, то М. Г. Магомедов сам опровергает свой тезис. <...> И что самое удивительное, такой серьезный археолог, как С. А. Плетнева, будучи редактором цитируемой книги, не указала М. Г. Магомедову на его ошибки. Вот пример того, как опасно доверять проверку своей работы людям, игнорирующим географию. Им-то ведь безразлично, о чем идет речь: о предгорьях Дагестана или о дельте Волги» (Гумилев Л. Н. Древняя Русь и Великая степь. М., 2002. С. 57). В последней фразе очевидна отсылка к прежней дискуссии с С. А. Плетневой, в которой Гумилев укорял ее и М. И. Артамонова в неприятии исторической географии.
С. 	А. Плетнева
О результатах хазарских поисков Л. Н. Гумилева <Фрагмент>
В телепрограмме «Гордон» сама С. А. Плетнева утверждала, что разошлась с Гумилевым по вопросу идентификации находок его экспедиций. По ее утверждению, Гумилев был настолько неграмотен в археологии, что принял за барсила — останки красноармейца. В последнем можно усомниться, поскольку по поводу всех находок Гумилев консультировался с М. И. Артамоновым, который такой очевидной оплошности не допустил бы. Интервью С. А. Плетневой доступно в Интернете, см: и!1Ь: http://rutube.ru/tracks/3014752.html (дата обращения 10.04.2012).
1 Плетнева С. А. Очерки хазарской археологии. М.; Иерусалим, 1999. С. 179-180. Интересно, что отрицательное отношение к результатам хазарских поисков Л. Н. Гумилева не помешало С. А. Плетневой утверждать: «Во главе этого сложного процесса всегда вставал наиболее “пассионарный” этнос — в данном случае это были хазары» (Там же. С. 3). В конце книги нечто похожее: «Роль пассионарного ядра в данном случае играли хазары, давшие толчок к образованию сильного многоэтничного государства» (Там же. С. 221).
2 Там же. С. 192-193.
3Иной, менее категоричный, вывод из находок Л. Н. Гумилева на Нижней Волге делал А. В. Гадло. Он исходил из того, что Нижняя Волга — коренная область расселения хазар. Ссылаясь на находки Гумилева на бэров- ских буграх (Степана Разина, Бараньем, Казенном и др.) в дельте Волги, он идентифицирует их с памятниками зливкинского типа, которые обычно считают болгарским вариантом салтово-маяцкой культуры (см.: Очерки истории СССР. Кризис рабовладельческой системы и зарождение феодализма на территории СССР Ш-1Х вв. М.: Изд-во АН СССР. 1958. С. 611-612.). А если хазары даже на своей коренной территории никак культурно не выделяются, то, по мнению Гадло, уже ко времени образования каганата произошла их этническая интеграция с родственными им савирами, барси- лами и др. (Гадло А. В. Этническая история Северного Кавказа Х-ХШ вв. С. 41-42). Этот вывод Гадло сделан в общем русле представлений их общего с Гумилевым учителя — М. И. Артамонова. Он так же высказывался о постепенном оседании кочевников в дельте Волги, а не об изначальной (как


942
Комментарии
считал Гумилев) оседлости хазар. Однако из приведенного вывода Гадло со всей очевидностью следует, что Гумилев нашел на Нижней Волге собственно хазар. Другой археолог, В. С. Флеров, вообще скептически относящийся к Л. Н. Гумилеву, в своей новой книге, полемизируя с Г. Е. Афанасьевым, задается вопросом, что последний подразумевает под «одиночными погребениями хазарского времени»? И отвечает вопросом: «...Может быть, найденные Л. Н. Гумилевым?» (см.: Флеров В. С. «Города» и «замки» Хазарского каганата. Археологическая реальность. М.; Иерусалим, 2011. С. 118). Самарский археолог Н. А. Лифанов прямо утверждает, что черты, которые «характеризуют погребальную обрядность хазарского этноса, впервые были отмечены Л. Н. Гумилевым на материалах погребений в дельте Волги» (Лифанов Н. А. Ранние тюрки в Среднем Поволжье // Лев Николаевич Гумилев. Теория этногенеза и исторические судьбы Евразии. Материалы конференции. Т. 1. СПб., 2002. С. 220).
4 Плетнева С. А. Очерки хазарской археологии. С. 194-195. В первой сводной работе по салтово-маяцкой культуре, собственно и вызвавшей дискуссию между ней и Л. Н. Гумилевым, С. А. Плетнева была не столь решительна в оценках, говоря об этих исследованиях вполне нейтрально: «Как далеко простиралась территория салтовцев на восток — неясно. Правда, разведки Л. Н. Гумилева в Нижнем Поволжье показали, что на берегах Волги есть памятники с обломками керамики салтово-маяцких типов. <...> То же можно сказать и о юго-восточном районе Предкавказья: на Тереке Л. Н. Гумилев обнаружил несколько поселений с характерной салтово-маяцкой керамикой» (Плетнева С. А. От кочевий к городам (салтово-маяцкая культура). М., 1967. С. 7.
5 Казанский археолог Л. Ф. Недашковский в сводной работе об археологии золотоордынских памятников Поволжья без присоединения к той или иной оценке поисков Л. Н. Гумилева неоднократно ссылается, помимо «Открытия Хазарии», на его полевые отчеты из архива Института археологии РАН, см.: Недашковский Л. Ф. Золотоордынские города Нижнего Поволжья и их округа. М., 2010. С. 28, 89-90, 127, 129, 135. На наш взгляд, это лучшее доказательство того, что «наезды» имели определенную ценность и далеко не безрезультативны. Что касается самих отчетов, то в архиве Л. Н. Гумилева сохранилась переписка по поводу отчета 1963 г. с отделом полевых исследований. Его заведующий А. Я. Брюсов (брат поэта В. Я. Брюсова) сообщал о сомнениях и прямой критике, высказанных сотрудниками института на обсуждении отчета. В ответе М. И. Артамонова говорится, что все идентификации с ним согласованы и им одобрены, что заставляет усомниться в последующей его (совместной с С. А. Плетневой) критике. В письме А. Я. Брюсову Л. Н. Гумилев вежливо, но вполне уверенно разъясняет каждое из высказанных замечаний. Некоторые из пунктов прокомментированы довольно остроумно: «...Слова “явно ошибочна” не могут быть применены. Это по форме, а по существу дела разве факт несогласия с кем-либо говорит только об ошибке. Ведь может быть ошибся Е. И. Крупнов, а не я! Да так оно и есть, ибо он базируется на устарелой работе... Полемика против приурочения перламутрового барельефа к VIII в. возникла тоже из-за невнимательности рецензента. В отчете указан VIII в. как первое упоминание об употреблении перламутра в Тюркском каганате, а отнюдь не как


Комментарии
943
дата барельефа. Что же касается до датировки, предложенной рецензентом, — XVIII—XIX вв., то прошу его также указать имя святого, ибо православный иконописный канон в это время был разработан. Ни в одном музее и институте Ленинграда этот образ не могли определить. Во всяком случае этот вопрос никакого отношения к датировкам крепостей (в районе Терека, в том числе Шелковской. —А. С.) не имеет, что и отражено в отчете». Письмо А. Я. Брюсову датировано июнем 1964 г.
6 В примечаниях популярной книги о хазарах С. А. Плетнева указывала: «Совсем недавно в советской историографии появилась новая теория о гибели Хазарского каганата под волнами Каспийского моря. Автор ее Л. Н. Гумилев считает, что в результате трансгрессии VII-VIII вв. хазарские поселения дагестанской низменности были размыты и полностью уничтожены морем» (Плетнева С. А. Хазары. М., 1976. С. 73). Удивительно, но цитата не содержит никакого опровержения, несмотря на то, что книга написана уже после дискуссии, в ходе которой Плетнева впервые подвергла сомнению значимость исследований Л. Н. Гумилева в Дагестане и на Нижней Волги. Заметим, что во втором издании книги (1986 г.) данное примечание (С. 74) осталось неизменным, хотя к тому времени появилась монография М. Г. Магомедова, опровергавшая «миф о “Хазарской Атлантиде”», и Плетнева добавила ее к списку литературы. Никаких новых аргументов, помимо содержащихся в книге Магомедова, с тех пор не появилось, что видно из приведенного фрагмента ее последней большой работы. Таким образом, и признание возможности затопления равнинной части Дагестана, и отрицание этого, а вместе с тем и результатов исследований Гумилева, происходило, когда все факты «за» и «против» уже были известны. Значит, можно предположить, что основания позднего скепсиса С. А. Плетневой лежат несколько за пределами собственно научных аргументов.
7 Г. А. Федоров-Давыдов, один из первых исследователей курганов с ровиками, подобно С. А. Плетневой отрицал всякое значение поисков Л. Н. Гумилева на Нижней Волге. Он писал: «Постепенно накапливаются материалы о хазарской эпохе в Нижнем Поволжье, оставившей так мало археологических памятников. Археологические материалы Л. Н. Гумилева по этой эпохе в Поволжье не имеют научного значения и ошибочны, как, например, его “открытие” Итиля около Селитренного городища, которое не подтвердилось. Поэтому-то так важен каждый достоверный археологический памятник хазарского времени в этом районе» (Федоров-Давыдов Г. А. Погребения хазарского времени из урочища «Кривая Лука» в Нижнем Поволжье // Проблемы археологии степей Евразии. Советско-венгерский сборник. Кемерово, 1984. С. 94). Однако в своей более поздней обобщающей работе (касаясь проблемы отсутствия домонгольского культурного слоя на Селитренном городище) он высказался на этот счет значительно мягче: «Против Селитреннного городища на правом берегу Ахтубы под слоем речных наносов Л. Н. Гумилев нашел несколько черепков керамики домонгольского облика. Однако скудность этих находок не позволяет признать их остатками Итиля, каковыми он их объявил» (Федоров-Давыдов Г. А. Золотоордынские города Поволжья. М., 1994. С. 26).
8 Плетнева С. А. Предисловие ко второму изданию // Артамонов М. И. История хазар. 2-е изд. СПб., 2002. С. 32.


944
Комментарии
III. 	ЕВРАЗИЙСТВО И ПАССИОНАРНАЯ ТЕОРИЯ ЭТНОГЕНЕЗА 1. Евразийство Л. Н. Гумилева
Если бросить ретроспективный взгляд на идейные истоки евразийства, то можно увидеть много интересного. Можно прямо утверждать, что идея евразийства буквально витала в воздухе над Россией, начиная с Пушкина, заявившего, что Россия никогда ничего не имела общего с остальной Европой, на протяжении всего XIX-го и начала XX в., во многом пересекаясь с идейными исканиями славянофилов. Вплотную подошел к обоснованию евразийской идеи В. И. Ламанский, которому принадлежат слова: «Не отождествляя и не сливая с Россией прилежащих к ней земель славянских и православных, мы не можем, однако, с точки зрения этнологической и историко-культурной, даже политической, не причислять их к одному с ней разряду или миру и должны отделять их от мира собственно азиатского и от мира собственно европейского. От первого он отличается, подобно России и собственно Европе, своей христианской культурой. От Европы значительная часть их отличается принадлежностью своей не к западному, а к восточному христианству».
Так евразийская идея вызревала, основываясь на принципиальном различении двух частей единого христианско-арийского мира — восточного и западного, греко-славянского и романо-германского, — с учетом их географических, этнографических, религиозных и других культурных особенностей. Эта «евразийская эволюция» привела к реальным попыткам П. Н. Савицкого и Г. В. Вернадского придать «идее-силе» конкретно-научное обоснование в виде евразийской геополитики и евразийской истории России — в серии работ Савицкого и начатой им в 1938 г. книге «Основы геополитики России» (но, к сожалению, не завершенной), книге Вернадского «Начертание русской истории», изданной в Праге в 1927 г., и в последующих его исторических работах. Правда, эти начинания основателей классического евразийства встречали яростную критику ряда их современников из числа русских эмигрантов — П. Б. Струве, Н. А. Бердяева, А. А. Кизеветтера, И. А. Ильина и др. Но это были эмигранты, осевшие в центрах европейской культуры. А Всеволод Никанорович Иванов, философ и историк, выпускник Санкт-Петербургского университета 1912 г., будучи в эмиграции в Шанхае, в изданной им в Харбине в 1926 г. книге «Мы на Западе и на Востоке: культурно-исторические основы русской государственности» утверждал нечто противоположное: «Движение евразийцев должно быть приветствуемо всеми любящими свою страну русскими людьми. Из их исследований веет душистостыо степей и пряными запахами Востока. Они правильно вносят поправку в дело славянофилов, ища на Востоке того, чего не хватало Аксакову, Хомякову, Конст. Леонтьеву, чтобы обосновать наше отличие от Европы. Только перетряхивая с полным пересмотром историю Востока, найдем мы самих себя»*. Это была не апологетика чистой воды, но некоторое назидание евразийцам, над которым следует задуматься: «Евразийцы ищут делания, практического применения своей доктрины, но они не рисуют тех огромных перспектив, которые возникают перед
'Иванов В. Н. Мы на Западе и на Востоке: культурно-исторические основы
русской государственности. Харбин, 1926. С. 20.


Комментарии
945
нашим народом, как только мы подходим к делу со стороны Азии; вот где возможны разработки идеологии, вот где такие всенародные пути, из которых один следует за другим в своей очевидной ясности и справедливости и которые, может быть, снимут противоречия, поставленные нашей революцией»*. Ну а завершает свой труд Вс. Иванов несколько даже патетически: «Вполне возможно, что мы ныне присутствуем при зарождении новой эры мировой истории — эры Тихоокеанской или Азийской — после эры Европейской. Здесь, на Востоке, мы обретаем себе словно новое культурное отечество, в то время как мы до сих пор только пребывали на задворках Европы»**. Кстати говоря, именно Гумилев и совершил тот исторический и этнологический подход «со стороны Азии» к России-Евразии, который явился логическим продолжением исследований его предшественников.
О 	своем первом знакомстве с евразийским учением Гумилев рассказал достаточно подробно в приведенном в данном разделе фрагменте «Скажу вам по секрету, что если Россия будет спасена, то только как евразийская держава»***. Произошло это в 1934 г., когда о евразийстве в СССР знали очень немногие, а говорить о нем было далеко не безопасно. С 1956 г. началась довольно интенсивная переписка Льва Николаевича с Савицким, вернувшемся в том году из мордовского заключения в Прагу****. На примере выдержек из нескольких писем Савицкого Гумилеву можно продемонстрировать, как в ходе двенадцатилетней заочной дружбы переходила «эстафетная палочка» от основателя евразийского движения к «последнему евразийцу», как формировалась творческая лаборатория Льва Николаевича, получившая поддержку основателей евразийства. Размышляя над письмами Савицкого Гумилеву, хотелось бы отметить, что эпистолярный жанр отличается от теоретического дискурса, пожалуй, тем, что в первом научные идеи находят свое выражение в первозданном виде — они находятся еще в своеобразном броуновском движении, сцепляются между собой в некоторые мыслительные конструкции. Любая теоретическая работа, напротив, представляет собой некий целостный комплекс посылок, суждений, умозаключений, задающий новое освещение, решение проблемы. Именно такие ощущения появляются после прочтения писем Савицкого Гумилеву. Удивление и восхищение вызывало то, что Петр Николаевич, один из основателей евразийского движения в русском зарубежье в 20-30-е гг. XX в., автор ряда классических работ, в своих письмах Льву Николаевичу вновь окунается в море гипотез, реминисценций и теоретических построений, которые, безусловно, фундируются энциклопедическими познаниями в области истории, географии, этнографии, кочевниковедения. Интересно было проследить, какие новые идеи Савицкий вносит в созданное им за тридцать лет до этого евразийское учение и подхваченное надежными руками его последователя. Остановимся лишь на некоторых высказываниях Савицкого, которые достаточно четко характеризуют методологические основания евразийского учения, раскрывающего содержание геополитической
‘Там же. С. 21.
"Там же. С. 20, 21, 315.
**"См. наст. изд. С. 422.
*‘**Все сто писем П. Н. Савицкого, адресованные Л. Н. Гумилеву, были впервые опубликованы (с любезного согласия М. Г. Козыревой) в журнале «Геополитика и безопасность» в 2008-2010 гт.


946
Комментарии
истории России и кочевниковедения. Так, в первом же письме (от 26 ноября 1956 г.) Савицкий признается: «...По разным причинам я в течение 15 лет (1941-1956) был лишен возможности писать и печатать научные работы. Тогда я стал излагать мои мысли в стихах и запоминать стихи наизусть. Это был единственный в условиях тех лет способ стать независимым от записи и бумаги. За 15 лет я написал более тысячи (!) стихотворений. Были моменты, когда я помнил наизусть тысячи и тысячи стихов своей собственной продукции»*. Тематика переписки была достаточно разнообразной. Ученые обсуждали проблемы кочевниковедения; вопросы истории России; роль географического фактора; ритмы истории; проблемы источниковедения; различные политические аспекты; научный этос и отношение к исторической науке; евразийские сюжеты; археологические раскопки, в которых участвовал Гумилев и т. п.
К 1956 г. Савицкий являлся уже признанным ученым, написавшим основную часть своих работ, в то время как Гумилев только начинал завоевывать свое место в исторической науке. Ведь окончательно он вышел на свободу лишь в мае 1956 г., но, даже будучи в заключении, продолжал активно работать над историей Срединной (Центральной, говоря современным языком) Азии. Укажем основные работы Савицкого в этой области, которые наиболее четко демонстрируют его позицию: «Геополитические заметки по русской истории», «Степь и оседлость», «О задачах кочевниковедения». У Гумилева же к началу переписки с Савицким была защищена кандидатская диссертация на тему «Подробная политическая история первого тюркского каганата: 546-659 гг.» и опубликованы ее тезисы и статья «Статуэтка воинов из Туюк-Мазара». К этому времени он уже был знаком с некоторыми работами Савицкого. Так стали складываться отношения крупного ученого, вернувшегося после перерыва в 15 лет к науке, с начинающим (если судить по опубликованным работам), исследователем, который лишь в 44 года начнет разрабатывать свои основные идеи и публиковать фундаментальные работы. Савицкий весьма точно характеризует методологическую общность их исследований. Так, в письме от 10 февраля 1964 г. он пишет Гумилеву следующее: «...Вы достигли вершины, акме научного творчества, его подлинного цветущего состояния. Без перенажима на свои силы (что было бы губительно) — используйте вовсю это священное состояние духа, это стояние в зените Вашего знания и Вашей творческой мысли. И да продлится как можно дольше и пусть даст как можно больше эта великая кульминация Ваших творческих сил!.. Цель... нашей научной работы (извините, что так говорю сразу за нескольких), в одном из ее поворотов, — это создание или построение “картины-системы”. Под этим понятием я подразумеваю объединение многого, иногда бесконечно многого — в одном, но емком, собирание разбросанного воедино, точнейшее определение (по Вашему слову) “что к чему”. Начертание “картины-системы” исследуемых явлений было методом целого ряда моих как исторических, так и географических и даже философских работ. Мне кажется, что понятие “картины-системы” — или, говоря по-иному, структуральный подход к проблемам... — мне кажется, что понятие это родственно и Вашему методу»**. Из этих слов Савицкого следует сделать вывод о том, что именно
'Письма П. Н. Савицкого Л. Н. Гумилеву // Геополитика и безопасность. 2008.
№ 4. С. 88.
“Там же. 2010. № 1 (9). С. 101-102.


Комментарии
947
методологическая общность определяла преемственность в евразийском учении на протяжении всего двадцатого века. Во многих его высказываниях на протяжении всей переписки звучит даже гордость за то, что евразийское учение, зародившееся в творческой лаборатории русского зарубежья, нашло своего достойного продолжателя в отечественной науке.
Эта мысль подтверждается и теми суждениями Савицкого, которые касаются собственно русской истории. В письме от 27 декабря 1958 г. он пишет Гумилеву: «Сегодня снова хочу побеседовать с Вами... В лоне Монгольской державы сложилась новая Русь. Едва ли не этим определилась и определяется вся дальнейшая судьба человечества... Тут не нужно бояться сложности картины и относительно малой длительности “подъемов” и “прогибов”. Нужно давать бывшее во всей детальности, как Вы это и делаете. “Причины” прогиба всегда, в определенном смысле, лежат в предшествовавшем подъеме. Это общая закономерность всей “досоциалистической” истории человечества, важная черта ее ритмики. Это Ваше наблюдение (абсолютно правильное) должно вдохновлять, а не смущать историка. Оно открывает ему тайны прошлого, структуру времени, если можно так выразиться... В политико-географическом отношении и Римская империя, и даже халифат — мелюзга, по сравнению с державой Чингисхана и его наследников... Объективно кочевой мир — столь же великий и самостоятельный мир, как и миры греко-римский и мусульманский. В этом, мне кажется, вдохновляющая и возвышающая сторона великой Вашей работы»*. Эту мысль Савицкий продолжает развивать в письмах от 5 июня 1959 г. и от 3 декабря того же года. В первом из них, высказывая ряд критических замечаний по поводу интерпретации Гумилевым соотношения Леванта и Евразии («“Иран, Туран и Россия” — это в значительной мере Ваши — Левант и Евразия»), Савицкий отмечает: «Я рад, что Вы упомянули Чингисхана. Я продолжаю считать его крупнейшей (в политическом смысле) фигурой всей “доленинской” истории Евразии — великого и сурового отца нашего Чингисхана. Только Ленин превзошел его размахом и силой установки»**. А во втором Савицкий как бы подводит итог своим рассуждениям: «Древние кочевники — великий пример для нас, как нужно сражаться и побеждать (хотя бы и в бою — один против ста), как нужно стоять за свое, отстаивать свой быт, свой уклад жизни, свою самобытность. Задача нашей эпохи — во всех областях и по каждому признаку сломать под самый корень рог западной гордыни. Этому делу может и должно служить и русское кочевнико- веденье (при сохранении полной объективности в изучении кочевников)»***. Приведенные выше мысли Савицкого, надо полагать, придавали силу и уверенность Гумилеву неумолимо следовать научной истине в утверждении евразийского учения, «невзирая на лица и ранги» своих оппонентов.
Величие Гумилева заключается в том, что он стал истинным продолжателем евразийства в том варианте, который получил обоснование именно в работах Савицкого и Вернадского как целостное учение, объединяющее историю, географию, этнологию и геополитику. Для него были чужды различного рода шараханья идеологического или околонаучного порядка, поскольку
* Письма П. Н. Савицкого Л. Н. Гумилеву // Геополитика и безопасность. 2009. № 2-3 (6-7). С. 140-141.
“Там же. С. 147.
***Там же. 2010. № 1 (9). С. 155.


948
Комментарии
он опирался на огромный по объему эмпирический материал, довольно ясно выраженную евразийскую «идею-силу», определяющую судьбу России на все времена, и на созданную им концепцию пассионарности как основу теории этногенеза. В нынешнее время создания Евразийского союза евразийская тематика во всех ее хитросплетениях вновь станет востребованной. Надо полагать, что работы классиков евразийства будут востребованы в первую очередь.
И. Ф. Кефели
Меня называют евразийцем
Впервые: Меня называют евразийцем // Наш современник. 1991. № 1.
С. 62-70
Печатается по первому изданию.
Интервью у Л. Н. Гумилева брал Андрей Писарев, руководитель отдела публицистики журнала «Наш современник» в 1991 г. Интервью интересно тем, что в нем четко выражена позиция Л. Н. Гумилева по отношению к евразийству, а также позиция отечественных публицистов — называть его «последним евразийцем».
1 Трубецкой Николай Сергеевич (1890-1938) — философ, лингвист. С 1908 г. учился в Московском университете на философском отделении историко-филологического факультета. В 1910/1911 учебном году перевелся на отделение сравнительного языкознания. Окончил учебу в 1913 г. С 1915 г. — приват-доцент Московского университета. В 1920-1922 гг. — доцент Софийского университета. В 1922-1938 гг. преподавал в Венском университете. Один из основателей евразийства. В 1929 г. временно вышел из движения, вернулся в 1933 г. по инициативе П. Н. Савицкого. Был участником движения до конца жизни. Считался главой евразийства, хотя фактического руководства никогда не осуществлял.
2 Савицкий Петр Николаевич (1895-1968) — географ, экономист, философ, общественный деятель. Сын черниговского помещика. В 1917 г. окончил Петроградский политехнический институт. Ученик П. Б. Струве. В 1917 г. — помощник торгового атташе в Норвегии. В годы Гражданской войны сначала вступил в армию гетмана Скоропадского, участвовал в обороне Киева от войск С. Петлюры. Позже оказался в Крыму, где работал секретарем П. Б. Струве в правительстве Врангеля. С 1922 г. — заведующий кафедрой экономики Русского аграрного института в Праге. С 1929 г. — профессор Русского народного университета и Пражского университета. С 1935 г. преподает русский и украинский язык в Немецком университете. С 1936 г. — директор русской гимназии в Праге, уволен в 1944 г. После освобождения Чехословакии отправлен в СССР, заключен в лагерь. Освобожден в 1956 г., вернулся в Чехословакию. В 1956-1961 гг. работал в государственной комиссии по аграрной географии. Выпустил сборник стихов, за который вновь был арестован, но выпущен под давлением мировой общественности. Познакомился с Н. С. Трубецким в 1921 г., вошел в евразийскую группу. В 1927 г. «тайно»


Комментарии
949
посетил СССР. В 1929 г. после «кламарского раскола» стал лидером «правого» евразийства. Не выходил из движения до конца жизни. В 1956 г. заочно познакомился с Л. Н. Гумилевым, переписывался с ним до 1968 г. Печатался также под псевдонимами П. В. Логовиков, С. Лубенский, П. Востоков.
3 Вернадский Георгий Владимирович (1887-1973) — историк. Сын учено- го-энциклопедиста Владимира Ивановича Вернадского. В 1906 г. прослушал три курса в Бадене. В 1906-1910 гг. учился на историко-филологическом факультете Московского университета. Ученик А. А. Кизеветтера, И. М. Гревса, Н. И. Кареева. В 1917 г. там же защитил магистерскую диссертацию в Петроградском университете. С 1913 г. — приват-доцент кафедры русской истории Санкт-Петербургского университета. В 1917-1918 гг. — профессор Пермского университета. В 1918—1920 гг. — профессор Таврического университета. 1921-1922 гг. — преподаватель в прогимназии для детей эмигрантов. С 1922 г. — профессор юридического факультета Пражского университета. С 1927 г. — преподаватель в Йельском университете в США. С 1946 г. — профессор в Йельском университете. В 1956 г. ушел в отставку по возрасту. Первое появление в евразийских сборниках — 1923 г. Никогда не состоял в политической организации евразийцев, но никогда не порывал с евразийством.
4 Карсавин Лев Платонович (1882-1952) — философ, историк-медиевист. В 1906 г. окончил историческое отделение Санкт-Петербургского университета. Ученик И. М. Гревса; после стажировался в Италии. До революции работал в Петербургском университете и на Высших женских курсах. Выслан из Советской России. С 1928 г. — профессор Каунасского университета. В 1940 г. — профессор Виленского университета. В 1923 г. познакомился с П. П. Сувчинским. В 1924 г. примкнул к евразийству. Был одним из лидеров «кламарского евразийства». В 1929 г. вышел из движения, однако продолжал разрабатывать некоторые темы евразийства. В 1949 г. был арестован и осужден на 10 лет строгого режима. Умер в лагере от туберкулеза.
5 Федотов Георгий Петрович (1886-1951) — философ, публицист. В 1904 г. поступил в Технологический институт в Санкт-Петербурге. С 1905 г. установил прочные связи с социал-демократами, за что был исключен из института и в 1906 г. выслан в Германию. После возвращения поступил на историко-филологический факультет Петербургского университета, который окончил в 1912 г. (за время обучения вновь подвергался высылке — в Ригу). С 1913 г. преподавал историю в коммерческом училище М. А. Шидловской. В 1917-1924 гг. преподавал в Саратовском университете. С 1925 г. в эмиграции (Берлин, затем Париж). В 1926-1940 гг. — профессор Православного богословского института в Париже. В 1931-1939 гг. редактировал журнал «Новый Град». Вскоре после оккупации Франции нацистами эмигрировал в США. С 1943 г. был профессором Свято-Владимирской православной семинарии в Нью-Йорке. Опубликовал две статьи в издаваемом евразийцами альманахе «Версты». Никогда формально не входил в движение, расходясь с евразийцами по многим пунктам. Создал концепцию «Святой Руси», противостоящей идее «Евразии». Сравнению взглядов Г. П. Федотова и евразийцев посвящена монография: Антощенко А. В. «Евразия» или «Святая Русь»?: российские эмигранты в поисках самосознания на путях истории. Петрозаводск, 2003. 392 с.
6 Это утверждение не совсем верно. Именно Г. В. Вернадским в работе «Звенья русской культуры. Ч. 1. Древняя Русь: до половины XV века» (1938)


950
Комментарии
было высказано мнение, что существует три важнейших фактора в существовании каждого народа —творческая жизненная энергия, месторазвитие и вре- мяиспользование. «Жизненная энергия» связывалась автором с общими процессами становления и развития Жизни и Вселенной (см.: Вернадский Г. В. Опыт истории Евразии. Звенья русской культуры. М., 2005. С. 110). Здесь прямо заметно влияние его отца — В. И. Вернадского, высказавшего гипотезу о существовании геобиохимической энергии живого вещества биосферы. В. И. Вернадский (1863-1945) обучался на физико-математическом факультете Петербургского университета, который окончил в 1885 г. В 1897 г. защитил докторскую диссертацию по кристаллографии. В 1890-1898 гг. преподавал в Московском университете. В 1905 г. был избран помощником ректора Московского университета, в 1906 г. — адъюнктом Петербургской Академии наук, а в 1908 г. — экстраординарным академиком. В 1912 г. стал ординарным академиком, с 1915 г. — член Комиссии по изучению естественных производительных сил России. В 1918 г. был ректором Таврического университета, после вернулся в Петроград. В 1918—1926 гг. находился в командировке в Сорбонне, где впервые изложил свою концепцию биосферы. Создатель новой комплексной науки — биогеохимии. Постоянно переписывался со своим сыном, видимо, через эту переписку евразийцы и пришли к понятию «жизненной энергии», которое использовалось Г. В. Вернадским и П. Н. Савицким.
7 Ср. со взглядами Г. В. Вернадского на три фактора существования каждого народа из предыдущего примечания.
8 Г. В. Вернадский в работе «Начертание русской истории» (1927) выделил четыре цикла в истории Евразии, последний из которых не был окончен: 1) единая государственность Скифской державы, сменившаяся системой государств сарматов и готов; 2) единая государственность Гуннской империи, сменившаяся системой государств аваров, хазар, камских болгар, русских княжеств, печенегов и половцев; 3) единая государственность Монгольской империи и последовавшие за ней две ступени распада сначала на Золотую Орду, улус Джагатая (Чагатая), Персию и Китай, из которых в дальнейшем выделились Литва, Русь, Казань, киргизы, узбеки и ойраты-монголы; 4) единая государственность Российской империи и СССР {Вернадский Г. В. Начертание русской истории. М., 2004. С. 34). С этой точки зрения вслед за единой государственностью СССР должен был наступить распад. Л. Н. Гумилев со своей стороны признавал такую возможность, но надеялся ее избежать.
Л. Н. Гумилев
Историко-философские сочинения князя Н. С. Трубецкого (заметки последнего евразийца)
Впервые: Гумилев Л. Н. Историко-философские сочинения князя Н. С. Трубецкого (заметки последнего евразийца) // Наше наследие. 1991. № 3.
Печатается по: Гумилев Л. Н. Историко-философские сочинения князя Н. С. Трубецкого (заметки последнего евразийца) // Трубецкой Н. С. История. Культура. Язык / вступ. ст. Н. И. Толстого и Л. Н. Гумилева; сост., подгот. текста и коммент. В. М. Живова; Австр. акад. наук. М.: ПРОГРЕСС; УНИВЕРС, 1995. С. 31-54. (Серия «Филологи мира».)


Комментарии
951
Статья Л. Н. Гумилева, посвященная анализу этнологической концепции Н. С. Трубецкого, интересна тем, что в ней отчетливо прослеживается сходство и различие во взглядах Л. Н. Гумилева и евразийцев.
1В советской этнологии не было единой позиции относительно иерархий этнических общностей. Лидер советской этнографической школы Ю. В. Бромлей предложил термин «метаэтническая общность» (Бромлей Ю. В. Очерки теории этноса. М.: Наука, 1983. С. 82), но он так и не стал общеупотребительным. В настоящее время термин «суперэтнос», предложенный Л. Н. Гумилевым, имеет более широкое распространение среди этнологов.
2 Работа А. А. Богданова (Малиновского) носила название «Всеобщая организационная наука (Тектология)». Первый том был опубликован в 1913 г. в Санкт-Петербурге, второй — в 1917 г. в Москве. В 1922 г. первые два тома были переизданы и добавлен третий том (изданы одновременно в Берлине, Петрограде и Москве). Эта работа может считаться одним из оснований систе- мологии: многие идеи системного подхода в ней нашли отражение, в частности идея определяющего значения для системы не элементов, а связей между ними.
3 Впервые отдельной брошюрой «К проблеме русского самосознания» вышла в 1927 г. в Париже. Она представляла собой сборник статей с авторским предисловием, в котором собственно и были изложены основные положения евразийского подхода к изучению народов. Три из четырех статей («Об истинном и ложном национализме», «Верхи и низы русской культуры» и «О туран- ском элементе в русской культуре») были опубликованы ранее в различных евразийских сборниках, статья «Общеславянский элемент в русской культуре» издавалась впервые.
4 Не совсем верное утверждение. Под термином «лик» евразийцами понималась индивидуация во времени или пространстве «симфонической личности». Оперируя понятием «личность» применительно к народу, евразийцы выделяли частнонародную и многонародную личность. Каждая личность (в том числе и индивидуальная) имеет несколько проявлений — индивидуационных рядов (тех самых ликов). Отличие частнонародных и многонародных личностей от индивидуальных заключается в том, что все их индивидуации могут быть не только одно-, но и разновременными. Так, индивидуациями многонародной личности выступают одновременно сосуществующие частнонародные личности, входящие в нее.
5 Ср. с взглядами А. А. Богданова, описывающего состояние неевропейских народов, которым навязывается европейская культура: «Обыкновенно, когда полудиким племенам приходится поневоле слишком быстро усваивать элементы цивилизации, начинается прогрессивное вымирание этих племен... Быстрая ломка форм жизни, мышления, привычек, напряженное усвоение извне навязанного “нового” — все это ведет к колоссальной растрате нервной энергии, к чрезмерной работе психической системы, которой ставится задача устранять бесчисленные противоречия, возникающие из неприспособленности старой, консервативной организации к новому, текучему содержанию» (Богданов А. А. Эмпириомонизм: статьи по философии. М., 2003. С. 282, прим.).
6 Впервые опубликована в 1925 г. в Берлине под псевдонимом И. Р. Сам Н. С. Трубецкой изначально просил издать книгу под псевдонимом


952
Комментарии
С. А. Пиентисатов (от лат. sapienti sat — умному достаточно). Однако очень быстро псевдоним оказался раскрыт.
7 Впервые опубликована в третьей книге «Евразийского временника» в 1923 г.
8 Смешение языков в результате строительства Вавилонской башни рассматривалось Н. С. Трубецким как условие для начала творческого процесса, а потому оценивалось как благо.
9 Впервые опубликована в одиннадцатом выпуске «Евразийской хроники» в 1935 г. Статья была написана после возвращения Н. С. Трубецкого к участию в евразийстве после периода 1929-1932 гг. Основной темой евразийства в этот период становится идеократия, которая начинает внушать Н. С. Трубецкому некий страх — предвидя ее неизбежность, он боялся последствий ее установления — пренебрежения к личности во имя идеи. Наиболее ярко это проявилось в письме П. Н. Савицкому от 8-10 декабря 1930 г.: «Мы совершенно верно поняли, что государственный строй современности есть строй идеократиче- ский. Но как присмотришься в конкретные воплощения этого строя, так приходишь к заключению, что это не идеал, а полнейший кошмар... Сталин — не случайность, а тип, могущий быть выведен из понятия идеократии чисто дедуктивным путем. Перемена содержания существа дела не изменит. Сталин останется Сталиным, безразлично, будет ли он действовать во имя Православия. В последнем случае он, может быть, будет еще опаснее для Церкви, чем сейчас» (в кн.: Соболев А. В. О русской философии. СПб.: Изд. дом «Мтръ», 2008. С. 339). Поэтому в своих поздних сочинениях Н. С. Трубецкой стремился отойти от политического содержания идеократии к этнокультурному.
10 Месторазвитие — «широкое общежитие живых существ, взаимно приспособленных друг к другу и к окружающей среде» и ее к себе приспособивших, единство географической среды и народа, проживающего в ней. Более того, существуют связи между растительной, животной, минеральной сферой и человеческим сообществом, которые соединяют мир в единую систему. Термин введен П. Н. Савицким в работе «Географический обзор России-Евразии» (1927) по аналогии с понятиями «месторождение полезных ископаемых», «местофор- мирование почв». В результате взаимодействия общества и среды возможно как изменение месторазвития для нужд народа, так и обратный процесс — изменение народа, ради лучшего приспособления к среде. В 1950-1960-е гг. понятие «месторазвитие» было несколько уточнено П. Н. Савицким в ходе его переписки с Л. Н. Гумилевым. Соглашаясь с точкой зрения последнего о стимулирующем для развития значении «сочетания разноодарений» (этот термин использовался П. Н. Савицким как синоним фразы Л. Н. Гумилева «сочетание двух и более ландшафтов»), он выделил несколько типов месторазвитий: стимулирующие — отмеченные сочетанием географических «разноодарений» и обычные, характеризующиеся меньшей степенью разнообразия ландшафтов. Также выделялись: этноместоразвития, общеисторические и экономические месторазвития. Общим для всех типов является ускоряющее значение сочетания «разноодарений». Отстаивая в ходе переписки термин «месторазвитие» как более динамичный, П. Н. Савицкий выступал против термина «вмещающий ландшафт» Л. Н. Гумилева.
11 Впервые опубликована в пятом выпуске «Евразийского временника» в 1927 г.


Комментарии
953
12 Статья Д. И. Дорошенко «К украинской проблеме, по поводу статьи Н. С. Трубецкого» в десятом выпуске «Евразийской хроники» и ответ на нее Н. С. Трубецкого «Ответ Д. И. Дорошенко» там же.
13 В статье «Верхи и низы русской культуры: этническая основа русской культуры», опубликованной в первом евразийском сборнике «Исход к Востоку» в 1921 г.
14 Ранее идея о двойственности каждой национальной культуры была высказана В. И. Лениным в статье «Критические заметки по национальному вопросу» (1913 г.). Он отметил, что как в каждой современной нации есть две нации — буржуазия и пролетариат, также в каждой национальной культуре присутствует две культуры — реакционная и демократическая. Кроме того, существует общая, интернациональная культура пролетарского движения, которая объединяет всех рабочих разных национальностей. Однако если В. И. Ленин настаивал на непримиримой борьбе между этими двумя культурами, то евразийцы отмечали необходимость преодоления двойственности путем создания новой, подлинно национальной культуры {Ленин В. И. Критические заметки по национальному вопросу // Полное собрание сочинений. Т. 24. М., 1973. С. 129-130).
15 Впервые опубликована в девятом выпуске «Евразийской хроники» в 1927 г.
«Всем нам завещана Россия»
Беседу вел майор В. Казаков
Впервые: «Всем нам завещана Россия» // Красная звезда. 1989. 21 сентября.
Печатается по первому изданию.
Интервью, направленное на пробуждение патриотических чувств в условиях опасности для единства СССР-Евразии.
«Скажу вам по секрету, что если Россия будет спасена, то только как евразийская держава»
Впервые: «Скажу вам по секрету, что если Россия будет спасена, то только
как евразийская держава» // Социум. 1992. № 5.
Печатается по первому изданию.
Задавал вопросы и подготовил материал к публикации Игорь Савкин. Это интервью представляет собой «евразийское завещание» Л. Н. Гумилева, где излагается его путь к евразийству и указываются перспективы России-Евразии..
1 Для изучения отдельных проявлений народа-личности евразийцы считали возможным использовать частные науки — географию, этнографию, антропологию, археологию, историю и другие. Обобщающий характер с их точки зрения должна была приобрести персонология — синтетическая наука о личности (см. Трубецкой Н. С. От автора // К проблеме русского самопознания. Париж, 1927. С. 1—9).


954
Комментарии
2 Впервые П. Н. Савицкий изложил свою точку зрения на границы Евразии в рецензии на эссе Н. С. Трубецкого «Европа и человечество» в 1921 г. В дальнейшем эти границы неоднократно корректировались разными членами движения, причем упоминание об изотерме января как западной границе практически исчезло.
3Хара-Даван Эренджен. (1883-1942) — калмыцкий историк, политический публицист, общественный деятель, представитель движения евразийства. С 1906 г. учился в Петербургской Военно-медицинской академии. С 1929 г. секретарь духовно-попечительского совета первого в Европе буддийского храма в Югославии. Примкнул к евразийству около 1928 г. Формально не состоял в движении, однако идейно был близок евразийству.
4 Толль Николай Петрович (1894-1985) — археолог-востоковед. Во время гражданской войны был полковником-артиллеристом в Белой армии. Закончил философский факультет Карлова университета в Праге. С конца 1920-х гг. фактически руководил институтом им. Н. П. Кондакова. В 1938 г. переехал в США, преподавал в университете Нью-Хейвена. Познакомился с евразийством через Г. В. Вернадского в 1923 г. Был женат на сестре Г. В. Вернадского. Формально не порывал с евразийством.
5 На самом деле книга вышла в 1928 г. В качестве приложения к ней была опубликована статья П. Н. Савицкого (Савицкий П. Н. О задачах кочевниковеде- ния: почему скифы и гунны должны быть интересны для русского? // Н. П. Толль Скифы и гунны: из истории кочевого мира. Прага: Евраз, кн. изд-во. С. 83-106).
6 Среди ученых, в то или иное время примыкавших к евразийству выпускники исторических факультетов занимали значительное место. Среди них можно назвать следующих: Петр Михайлович Бицилли (1879-1953) окончил историко-филологический факультет Новороссийского университета в Одессе; Георгий Владимирович Вернадский в 1906-1910 гг. учился на историко-филологическом факультете Московского университета, в 1917 г. защитил магистерскую диссертацию в Петроградском университете; Лев Платонович Карсавин (1882-1952) в 1906 г. окончил историческое отделение Петербургского университета; Сергей Германович Пушкарев (1888-1984) в 1907-1910 гг. учился на историко-филологическом факультете Харьковского университета, в 1911-1914 гг. был студентом Гейдельбергского и Лейпцигского университетов, в 1915-1917 гг. продолжил обучение в Харьковском университете, в 1924 г. получил степень магистра в Праге; Георгий Владимирович Флоровский (1893—1979) окончил историко- филологический факультет Новороссийского университета в Одессе.
7 Переписка эта была опосредованной — через П. Н. Савицкого, который пересылал письма Г. В. Вернадского Л. Н. Гумилеву и наоборот.
8 Среди евразийцев монархические идеи разделяли немногие. Можно назвать Петра Николаевича Малевского-Малевича (7-1974) и Александра Васильевича Меллер-Закомельского (1898-?). Вопросами государственного устройства занимались правоведы Н. Н. Алексеев (1879-1964), В. Н. Ильин (1891-1974), Я. Д. Садовский (1893-1925?) и М. В. Шахматов (1888-1943). Наилучшей формой государственного устройства для евразийского государства является федеративная демотическая (т. е. народная в противовес «демократической» — народоправственной) республика. Во главе этого государства находится не какая-либо партия или класс, а правящий слой, отбираемый по принципу верности идее-правительнице.


Комментарии
955
Л. Н. Гумилев
Ритмы Евразии
Впервые: Гумилев Л. Н. Ритмы Евразии // Наш современник. 1992. № 10.
С. 3-7.
Печатается по первому изданию.
Работа представляет собой пример применения евразийской методологии и концепции пассионарности к изучению истории Евразии. Следует отметить, что ранее евразийцами уже была выделена определенная ритмика евразийской истории. История Евразии представлялась как взаимодействие «леса» (оседлые народы, славяне) и «степи» (кочевники, туранцы), в котором выделялось пять периодов: до 972 г. — попытки объединения леса и степи; 972-1238 гг. — борьба леса и степи; 1238-1452 гг. — победа степи над лесом; 1452-1696 гг. — победа леса над степью; 1696-1917 гг. — объединение леса и степи (см. Вернадский Г. В. Начертание русской истории. С. 39-42). Сквозь призму взаимодействия рассматривалось создание единого государства и его распад. Было выделено четыре цикла, последний из которых не был окончен: 1) единая государственность Скифской державы, сменившаяся системой государств сарматов и готов; 2) единая государственность Гуннской империи, сменившаяся системой государств аваров, хазар, камских болгар, русских княжеств, печенегов и половцев; 3) единая государственность Монгольской империи и последовавшие за ней две ступени распада сначала на Золотую Орду, улус Джагатая (Чагатая), Персию и Китай, из которых в дальнейшем выделились Литва, Русь, Казань, киргизы, узбеки и ойраты-монголы; 4) единая государственность Российской империи и СССР (Там же. С. 34.). При анализе истории Киевской Руси, Московского царства, Российской империи и СССР П. Н. Савицким около 1930 г. была выдвинута «периодическая система ритмов», которая связывалась им с борьбой «организационных идей», с одной стороны, и с экономическим развитием — с другой; причем обе эти стороны виделись тесно связанными между собой (см.: Савицкий П. Н. «Подъем» и «депрессия» в древнерусской истории // Евразийская хроника. Берлин, 1935. Был. 11. С. 65-100 и Его же. Ритмы монгольского века // Там же. 1937. Вып. 12. С. 104-155).
ХВ классическом евразийстве границы Евразии были другими. Как правило, она понималась как особый регион, по границам, в основном, совпадающий с Российской империей. В географическом смысле — это система великих низменностей-равнин (беломорско-кавказской, западно-сибирской и туркестанской). В почвенно-ботаническом отношении можно разделить пространство Евразии на длинные полосы не в направлении градусов долготы, а в направлении широты. В культурном смысле — это область «бытового исповедни- чества» и синтеза традиций Запада и Востока. В антропологическом — область, характеризующаяся цепью промежуточных переходных типов, между ближайшими из которых нет серьезных различий. В лингвистическом — область евразийского языкового союза, признаками которого были монотония и тембровые различия согласных. Часто термин использовался как синоним России, СССР, Российской империи. Понятие введено П. Н. Савицким в статье


956
Комментарии
«Европа и Евразия» (1921), в дальнейшем использовалось всеми евразийцами, постоянно дополняясь новыми характеристиками. Следует учитывать, что в мировую науку термин «Евразия» был введен раньше, но имел другой смысл. Как указывает В. Л. Цымбурский, создателем топонима «Евразия» обычно считают австрийского геолога Э. Зюсса (1831-1914), который в 1883 г. назвал этим термином платформу Старого света, кроме Индостана, который он включил в древнюю платформу Индо-Африки. Однако как в работах евразийцев, так и их оппонентов в качестве автора термина называется немецкий географ А. фон Гумбольдт (1769-1859).
2 Это было подмечено и евразийцами. В статье «Континент-Океан», вышедшей в сборнике «Исход к Востоку», П. Н. Савицкий говорил, что из-за такого удаления от выхода в Мировой океан Евразия всегда будет находиться в менее благоприятном положении, чем европейские государства. Для успешного конкурирования с морскими и океаническими державами, на территории Евразии необходимо создать прочное внутренне объединение, основанное на взаимозависимости.
С. Б. Лавров
Завещание великого евразийца
Впервые: Лавров С. Б. Завещание великого евразийца // Гумилев Л. Н. От Руси к России. М., 1992.
Печатается по: Лавров С. Б. Завещание великого евразийца // Гумилев Л. Н. От Руси к России. М.: Рольф, 2000. С. 294—303.
Лавров Сергей Борисович (1928—2000) — советский и российский эко- номико-географ и политико-географ, доктор географических наук (1968). С 1992 г. — и. о. Президента РГО, в 1995-2000 гг. — Президент РГО. В 1992-2000 гг. был заместителем председателя Фонда Л. Н. Гумилева. Около 30 лет был знаком с Львом Николаевичем, возглавляя кафедру экономической и социальной географии географического факультета ЛГУ, где работал Л. Н. Гумилев.
Соч.: Этот контрастный мир. М., 1985; Глобальные проблемы современности. СПб., 1995; Геополитические реалии России. СПб., 1999; Лев Гумилев. Судьба и идеи. М., 2000; В каком мире мы живем? СПб., 2001.
Работа представляет собой краткую характеристику взглядов Л. Н. Гумилева с точки зрения их близости позиции евразийцев.
1Вернадский Г. В. Начертание русской истории. Ч. 1. Прага: Евраз, кн. изд-во, 1927. 235 с. — В качестве приложения к этой работы вышла статья П. Н. Савицкого «Геополитические заметки по русской истории». Эти две работы стали методологической основой евразийских исследований по истории Евразии.
2Ср. две первые «евразийские» работы Г. В. Вернадского: Вернадский Г. В. О движении русского племени на восток // Научный исторический журнал. 1913—1914. Вып. 2. С. 52-61; Его же. Против солнца. Распространение русского государства к востоку // Русская мысль. 1914. № 1. С. 56-79.


Комментарии
957
А. 	Г. Дугин
Лев Гумилев и наука «живой жизни»
Печатается впервые.
Дугин Александр Гельевич (род. 1962) — российский обществ, деятель, философ, политолог, д-р социолог, наук. Его политическая деятельность направлена на создание евразийской сверхдержавы посредством интеграции России с бывшими советскими республиками в новом Евразийском Союзе.
Соч.: Основы геополитики. М., 1997-2001; Проект «Евразия». М., 2004; Геополитика постмодерна. М., 2007; Геополитика. М., 2011; Геополитика России. М., 2012; Теория многополярного мира. М., 2012.
М. Ларюэль
Когда присваивается интеллектуальная собственность, или о противоположности Л. Н. Гумилева и П. Н. Савицкого
Впервые: Ларюэль М. Когда присваивается интеллектуальная собственность, или о противоположности Л. Н. Гумилеваи П. Н. Савицкого//Вестник
Евразии. 2001. № 4(15). С. 5-19. Пер. с фр. Г. Косача.
Печатается по первому изданию.
Ларюэль Марлен — доктор философии по славяноведению. Старший исследователь Центра по изучению России, Кавказа и Центральной Европы Высшей школы социальных исследований (Франция).
В статье поставлен вопрос о правомочности называть Л. Н. Гумилева «последним евразийцем». К сожалению, многие выводы автора основаны на незнакомстве с источниками и серьезных натяжках. Кроме того, имеет место крайне упрощенное понимание евразийства.
^ряд ли уместно в данном случае использование термина «миф», поскольку, например, такой серьезный исследователь, как И. Б. Орлова, делает вывод, что евразийские идеи появлялись трижды: в 70-е гг. XIX века (В. И. Ламанский, Н. Я. Данилевский), потом в 20-е гг. XX века (П. Н. Савицкий, Г. В. Вернадский) и наконец в 90-е гг. XX века (Л. Н. Гумилев, А. Г. Дугин, С. Б. Лавров). Вообще «евразийское мышление», исходящее из срединного положения России, было характерно для многих ученых, философов и политиков, начиная со второй половины XIX в. и до настоящего времени. В публикуемой статье отчетливо просматривается позиция французской исследовательницы — трактовать евразийство как единичное, застывшее и неизменное явление, отказывая ему в праве на эволюцию.
2 	На тот момент, когда Л. Н. Гумилев открыто заявил о своей приверженности евразийству, большинству советских читателей это движение было неизвестно. В 1970—1980-е гг. вышло всего несколько работ, в которых евразийство просто упоминалось: Барихновский Г. Ф. Идейно-политический крах белоэмиграции и разгром внутренней контрреволюции. Л., 1978. 158 с.; Исаев И. А. Идейный крах сменовеховства (о политической программе


958
Комментарии
«евразийства») // Буржуазные и мелкобуржуазные партии России в Октябрьской революции и гражданской войне. Материалы конференции. Калинин- Москва, 1980. С. 203-222; Кожин В. В. Политический и идейный крах русской мелкобуржуазной контрреволюции за рубежом. Калинин, 1977. 122 с.; Пашуто В. Т. Реваншисты — псевдоисторики России. М., 1971. 160 с.; Шкаренков Л. К. Агония белой эмиграции. М, 1986. 236 с. — Причем исследования это были резко критические, из которых сложно было составить представление об истинных идеях евразийцев. Вряд ли обращение к малоизвестному движению могло прибавить популярности Л. Н. Гумилеву. Скорее можно говорить об обратном — через свой только что признанный авторитет он пытался вывести евразийские идеи из небытия.
а Правильно: Матвей Александрович Гуковский (1898-1971), д-р ист. наук, профессор ЛГУ, в 1950—1960-е гг. работал в Эрмитаже.
4 Эти упоминания не так уж и редки — в письмах часто упоминаются евразийские работы, фамилии видных евразийцев. Даже давая Л. Н. Гумилеву какие-то советы, П. Н. Савицкий практически всегда давал ссылки на сочинения евразийцев (что косвенно подтверждает знакомство Гумилева с этими текстами).
5 Это утверждение не совсем верно. Евразийцы были разносторонне образованными людьми, прекрасно знакомыми с достижениями науки в различных областях. Это подтверждается перепиской К. А. Чхеидзе (военного и юриста) с Н. Н. Алексеевым (правоведом), в которой обсуждаются труды физика О. Д. Хвольсона и биолога Л. С. Берга, идеи которых характеризовались евразийцами как «космический физицизм» и «метафизический биологизм» соответственно (Письмо К. А. Чхеидзе к Н. Н. Алексееву от 22 февраля 1932 г. // ГАРФ, ф, Р-5911, оп. 1, д. 5, л. 8.). Г. В. Вернадский регулярно переписывался со своим отцом — специалистом в области химии и геологии. Видный евразиец В. Н. Ильин окончил физико-математический факультет Киевского императорского университета св. Владимира. Э. Д. Хара-Даван учился в Петербургской Военно-медицинской академии. Одной из идей евразийцев было создание синтетической науки, включающей в себя как гуманитарные, так и естественно-научные знания.
6Никитин Василий Петрович (1885-1960) — востоковед. С 1904 г. учился в Лазаревском институте восточных языков в Москве. До 1919 г. служил в российском МИДе. Был консулом в Урмии (Персии) и драгоманом миссии в Тегеране. С 1919 г. работал профессором школы восточных языков при Сорбонне. С 1924 член Азиатского общества (Париж). Участвовал в евразийских изданиях с 1927 г. Формально не порывал с евразийством.
’’Шахматов Мстислав Вячеславович (1888—1943) — историк, юрист. Окончил юридический факультет Санкт-Петербургского университета. До революции преподавал на юридическом факультете Санкт-Петербургского университета. С 1922 г. приват-доцент, а с 1927 г. профессор Русского юридического факультета в Праге. Примкнул к евразийству в 1923 г. В 1926 г. заявил о своем разрыве с евразийством.
8 	Несмотря на то, что Л. Н. Гумилев никогда не указывал этого, скорее всего ему были знакомы работы Л. П. Карсавина «Введение в историю: теория истории», «Восток, Запад и русская идея», опубликованные в 1920 и 1922 гг. в Петрограде, возможно, он читал его работы, написанные после 1929 г. в Каунасе. Также ему могли.быть доступны ранние работы Н. С. Трубецкого


Комментарии
959
и Г. В. Вернадского, опубликованные до революции, а также первые геополитические статьи П. Н. Савицкого «Борьба за империю. Империализм в политике и экономике» и «К вопросу о развитии производительных сил», опубликованные в 1915 и 1916 гг. в журнале «Русская мысль». Исходя из того, что в СССР публиковались рецензии на «Историю России» Г. В. Вернадского, эта работа также могла быть доступна Л. Н. Гумилеву. В письме от 29 ноября 1965 г. П. Н. Савицкий предположил, что работа Н. С. Трубецкого «Наследие Чингис-хана» может быть в Ленинградской публичной библиотеке. Наконец, нельзя исключить того, что во время пребывания в Праге в 1961 г. Л. Н. Гумилев мог ознакомиться с евразийскими работами, имеющимися у П. Н. Савицкого.
9 Помимо «Хунну» до 1968 г. вышли «Открытие Хазарии» (1966), «Древние тюрки» (1967), семь статей из серии «Ландшафт и этнос» (которые затем легли в основу «Этногенеза и биосферы Земли»), а также несколько десятков статей по исторической географии, теории этноса и истории Евразии. Л. Н. Гумилев всегда старался отсылать П. Н. Савицкому все свои новые сочинения. В письме от 1 января 1957 г. П. Н. Савицкий уже советует написать Л. Н. Гумилеву книгу «Этногенез и географический фактор», в которой должны быть изложены основные принципы взаимодействия народа и его ме- сторазвития (см. Гумилев Л. Н. Ритмы Евразии: эпохи и цивилизации. СПб., 2003. С. 217). Вряд ли уместно в таком случае о взаимном незнании и о непринятии П. Н. Савицким взглядов Л. Н. Гумилева.
10 Именно в этот период выходят такие знаковые для евразийства статьи как: Алексеев Н. Н. Духовные предпосылки евразийской культуры // Евразийская хроника. Берлин. Вып. 11. С. 13-28; Савицкий П. Н. «Подъем» и «депрессия» в древнерусской истории // Евразийская хроника. Берлин. Вып. 11. С. 65—100; Трубецкой Н. С. Об идее-правительнице идео- кратического государства // Евразийская хроника. Берлин. Вып. 11. С. 29-37; Трубецкой Н. С. О расизме // Евразийские тетради. Париж. Вып. 5. С. 43—54 (все 1935 г.); Савицкий П. Н. Ритмы монгольского века // Евразийская хроника. Берлин. Вып. 12. С. 104-155; Трубецкой Н. С. Упадок творчества // Евразийская хроника. Берлин. Вып. 12. С. 10-16 (1937); Вернадский Г. В. Звенья русской культуры. Ч. 1: Древняя Русь: до половины XV века. Берлин: Изд-во евразийцев. 280 с. (1938).
11 Святополк-Мирский Дмитрий Петрович (1890-1939) — литературовед, литературный критик, публицист. Оставил Петербургский университет (факультет восточных языков) ради карьеры военного (учился в 1908-1911 гг.). В 1926 г. защитил магистерскую диссертацию о Пушкине. В 1922—1932 гг. — лектор русской литературы в Лондонском университете. В 1932-1937 гг. — литератор в СССР. В 1939 г. погиб в лагере. Примкнул к евразийству в 1922 г. через П. С. Арапова. Был активным членом движения до 1929 г.
12Якобсон Роман Осипович (1896-1982) — лингвист, литературовед. Окончил Лазаревский институт восточных языков в 1914 г. Окончил Московский университет в 1918 г. В 1915-1919 гг. — председатель Московского лингвистического кружка. С 1920 г. преподавал в университете Масарика в Брно. С 1941 г. переехал в США, где преподавал в Колумбийском и Гарвардском университетах. Формально никогда не был евразийцем. Разделял некоторые взгляды П. Н. Савицкого и Н. С. Трубецкого. Принимал участие в евразийских изданиях в 1931 г.


960
Комментарии
13 Истоки взглядов Л. Н. Гумилева лежат в тех же идеях, что питали и евразийцев. Будучи в лагерях, Лев Николаевич общался в основном с представителями интеллигенции, получившими образование до революции. Как он сам неоднократно признавался, это общение помогло ему гораздо больше, чем обучение в университете.
14 Здесь особенно заметна непоследовательность автора статьи — отказываясь верить словам Л. Н. Гумилева о близости к евразийцам, она безоговорочно принимает его тезис о принципиальной новизне его концепции, которая, на самом деле имеет длительную предысторию.
15 «Сочетание разноодарений» относилось евразийцами не к симбиозу русских и народов Степи, а к месторазвитию. В указанном выше письме П. Н. Савицкого Л. Н. Гумилеву говорится: «“сочетание разноодарений” (или, как говорите Вы, “двух и более ландшафтов”) очень усиливает и ускоряет развитие» (Гумилев Л. Н. Ритмы Евразии: эпохи и цивилизации. С. 214). Как видно из цитаты, приведенный аргумент свидетельствует как раз о близости Л. Н. Гумилева и евразийцев.
16В этой же книге, но несколько ранее Л. Н. Гумилев присоединяется к точке зрения Л. С. Берга, согласно которой «Географический ландшафт воздействует на организм принудительно, заставляя все особи варьировать в определенном направлении» (Гумилев Л. Н. Этногенез и биосфера Земли. М., 1993. С. 185). Упомянутый биологизм Л. Н. Гумилева носит характер географический, что роднит его с позицией П. Н. Савицкого.
17 Идеология для евразийства вышла на первый план в очень короткий период — 1927-1929 гг. Все остальное время приверженность евразийству определялась общностью методологических подходов. Евразийство стало порождением философии холизма. Будучи холистской теорией, евразийство в то же время было всецело телеологично, что роднило его с недарвинизмом. Системность евразийства проявлялась на двух уровнях: 1) концепция объединила в единую систему достижения философии, естественных наук и народоведения; 2) евразийцы рассматривали как единую, сложную систему взаимодействие человека, среды и веры. Если руководствоваться этими критериями, то близость Л. Н. Гумилева евразийству становится очевидной.
18 Одно из обвинений Л. Н. Гумилева со стороны советской (и ныне российской) науки заключается как раз в том, что его называют не ученым, а поэтом.
В. 	А. Шнирельман
Евразийцы и евреи
Впервые: Шнирельман В. А. Евразийцы и евреи // Вестник Еврейского
университета. 1996. № II. С. 4-45.
Печатается по первому изданию.
Шнирельман Виктор Александрович (род. 1949) — археолог, этнолог и антрополог, д-р ист. наук, гл. научный сотрудник Ин-та этнологии и антропологии РАН.
Сон.: Возникновение производящего хозяйства. М., 1989; Интеллектуаль¬
ные лабиринты. Очерки идеологий в современной России. М., 2004;


Комментарии
961
Возникновение производящего хозяйства (очаги древнейшего земледелия). Изд. 2-е доп. М., 2012; Русское родноверие: неоязычество и национализм в современной России. М., 2012.
Несмотря на то, что в статье рассматривается в общем-то периферийная для евразийства тема — отношение к евреям и еврейскому наследию, автором она превращена в едва ли не важнейшую. Евразийцы не были антисемитами, хотя, например, Н. С. Трубецкой в переписке с П. П. Сувчинским и позволял себе давать евреям нелестные эпитеты, но это было связало не с народом вообще, а с конкретными личностями. Также антисемитом не был и Л. Н. Гумилев. Хотя он и посвятил вопросу истории «химеры» с участием евреев отдельные главы «Древней Руси и Великой Степи», но, например, истории хунно-китайской химеры посвящена отдельная монография (Гумилев Л. Н. Хунны в Китае: три века войны Китая со степными народами. Москва: Наука, 1974. 236 с.). Так что в равной мере его можно назвать хуннофобом или антиханьцем.
1В последнем из программных документов евразийства «Евразийство: декларация, формулировки, тезисы» (1932) были выделены компоненты культуры. Они относились к трем сферам — физической (географические и антропологические особенности), душевной (язык) и духовной (мироощущение) (Евразийство: Декларация, формулировка, тезисы // Вернадский Г. В. Опыт истории Евразии. С. 298.). Таким образом, психологические особенности были только одним из компонентов, причем не определяющим, а равноправным с остальными.
2 Любопытно, что для подтверждения тезиса о еврейском влиянии избраны статьи А. В. Карташева (никогда в движение не входившего, только дважды публиковавшегося в евразийских сборниках, и то с предварительными замечаниями П. Н. Савицкого) и Г. В. Флоровского, автора, внесшего наименьший вклад из отцов-основателей евразийства и фактически отошедшего от движения уже в 1923 г.
3 Здесь видно явное упрощение евразийской теории культуры. Стержнем культуры Евразии должны были стать: единое евразийское месторазвитие, русский язык как язык межнационального общения и «бытовое исповедниче- ство», возникшее как восприятие Православия с позиции «туранской» психологии.
4 Различие между понятиями «правящий отбор» и «пассионарии» принципиальное. Первое — это небольшая группа людей, преданных идее-правитель- нице и осуществляющая на ее основе руководство страной (понятие политическое). Второе — это люди, обладающие повышенной способностью поглощать биохимическую энергию живого вещества биосферы (понятие биологическое). В данном случае имеет место распространенное заблуждение, согласно которому пассионарии — это вожди.
5 Подобной же точки зрения придерживался и лидер советской этнографии Ю. В. Бромлей, изложивший ее в главе «Этнические функции эндогамии» своего главного труда «Очерки теории этноса». Однако его никто не обвинял ни в расизме, ни в биологизаторстве.
6 Здесь видно смешение двух понятий — «пассионарность» и «аттрактив- ность». Под последним Л. Н. Гумилев понимал противоположность эгоизму


962
Комментарии
(и откладывал ее уровень по вертикальной оси своей классификации по пассионарно-аттрактивному признаку), тогда как пассионарность — это совсем иной параметр (откладываемый по горизонтальной оси) (см.: Гумилев Л. Н. Этногенез и биосфера Земли. М., 1993. С. 329).
7 Кроме того, Л. Н. Гумилев вводил еще один параметр — комплиментар- ность взаимодействующих этносов.
8 Здесь имеет место прямая фальсификация. В оригинале говорится: «В 582 г. до н. э. Навуходоносор скрепил мир с Египтом женитьбой на царевне Нитокрис, впоследствии перешедшей к его преемнику Набониду. Вместе с царевной в Вавилон прибыла ее свита из образованных египтян. Нитокрис предложила своему мужу, очевидно, не без консультации со своими приближенными, построить новый канал и увеличить орошаемую площадь. Царь- халдей принял проект царицы-египтянки, и в 60-х гг. VI в. до н. э. был сооружен канал Паллукат, начинавшийся выше Вавилона и оросивший крупные массивы земель за пределами речных пойм» (Гумилев Л. Н. Этногенез и биосфера Земли. М., 1993. С. 428).
2. Этногенез и теория пассионарности
М. И. Артамонов
Снова «герои» и «толпа»?
Впервые: Артамонов М. И. Снова «герои» и «толпа»? // Природа. 1971. № 2.
Печатается по первому изданию.
1 Имеется в виду учение Н. К. Михайловского (1842-1904), одного из идеологов народничества. В советское время это учение полагалось критиковать как антимарксистское.
2 По поводу определения этноса, данного Ю. В. Бромлеем, см. заключительную статью раздела — Янов А. Л. «Учение Льва Гумилева».
Ю. Афанасьев
Прошлое и мы <Фрагмент>
Впервые: Афанасьев Ю. Прошлое и мы // Коммунист. 1985. № 14. С. 110.
Печатается по первому изданию.
Афанасьев Юрий Николаевич (род. 1934) — д-р ист. наук, профессор, ректор Российского государственного историко-архивного университета.
Соч.: Другая война: 1939-1945 / под. ред. Ю. Афанасьева. М., 1996; Опасная Россия. М., 2001.


Комментарии
963
Ю. В. Бромлей
К вопросу о сущности этноса
Впервые: Бромлей Ю. В. К вопросу о сущности этноса // Природа. 1970.
N0 2. С. 51-55.
Печатается по первому изданию.
Бромлей Юлиан Владимирович (1921-1990) — советский историк и этнограф, акад. АН СССР. Будучи основоположником дуалистической концепции этноса (была призвана разрешить одну из важнейших проблем этнологии о соотношении неизменного ядра свойств этноса и его общей способности изменяться), 10. В. Бромлей был противником пассионарной теории Л. Н. Гумилева.
СочЭтнос и этнография. М., 1973; Очерки теории этноса. М., 1983; Современные проблемы этнографии: очерки теории и истории. М., 1981; Этносоциальные процессы: теория, история и современность. М., 1987.
Статья была опубликована в качестве ответа-комментария на статью Л. Н. Гумилева «Этногенез и этносфера» в журнале «Природа» (1970, №1—2). Именно с этой статьи началось обсуждение теорий Л. Н. Гумилева в исторической и этнографической науке.
Ю. В. Бромлей
Несколько замечаний о социальных и природных факторах этногенеза
Впервые: Бромлей Ю. В. Несколько замечаний о социальных я природных факторах этногенеза // Природа. 1971. № 2. С. 83-84.
Печатается по первому изданию.
Ю. В. Бромлей
Человек в этнической (национальной) системе
Впервые: Бромлей Ю. В. Человек в этнической (национальной) системе // Вопросы философии. 1988. № 7. С. 16-28.
Печатается по первому изданию.
И. Власова
Пассионарная образность поэзии Л. Н. Гумилева
Впервые: Власова И. Пассионарная образность поэзии Л. Н. Гумилева // Учение Л ьв а Гу ми лева и современные народы Евр азии. VI Междун ар. Евразийский форум 29 окт. 2007 г. Астана. 2007. С. 148-151.
Печатается по первому изданию.
Власова И. — д-р филол. наук, проф. ЕНУ им. Л. Н. Гумилева.


964
Комментарии
И. М. Дьяконов
Огненный дьявол
Впервые: Дьяконов И. М. Огненный дьявол //Нева. 1992. № 4. С. 225-228.
Печатается по первому изданию.
Дьяконов Игорь Михайлович (1915-1999) —ученый-востоковед, лингвист, поэт-переводчик, основатель петербургской ассириологической школы.
Сон.: Развитие земельных отношений в Ассирии. Л., 1949; История Мидии: от древнейших времен до конца IV в. до н. э. М.; Л., 1956; Языки древней Передней Азии. М., 1967; Пути истории: от древнейшего человека до наших дней. М., 1994; Книга воспоминаний. СПб., 1995.
1 Совершенно непонятное утверждение: разумеется, Каббала существует и развивается поныне.
2 Караимы — один из этносов, входивших в Хазарский каганат.
3 Имеются в виду горские евреи. Называть их татами неправильно, хотя они и говорят на татском языке, являющимся диалектом фарси. Указанная причина появления их появления на Кавказе — лишь одна из версий, а не установленный исторический факт.
Ж. А. Ермекбаев
Л. Н. Гумилев и Казахстан
Впервые: Ермекбаев Ж. А. Л. Н. Гумилев и Казахстан // Евразия: народы,
культуры, социумы. Четвертый Международный Евразийский научный
форум. Астана, 2005. С. 67-71.
Печатается по первому изданию.
Ермекбаев Жарас Акишевич — д-р ист. наук, проф., вед. научн. сотрудник Ин-та востоковедения им. Р. Б. Сулейменова Министерства образования и науки Республики Казахстан.
Соч.: Чеченцы и ингуши в Казахстане. История и судьбы. Алматы, 2009.
Ю. К. Ефремов
Важное звено в цепи связей человека с природой
Впервые: Ефремов Ю. К. Важное звено в цепи связей человека с природой // Природа. 1971. № 2. С.77-80.
Печатается по первому изданию.
1 	Позже автор по поводу этих своих критических замечаний говорил: «Свою статью 1971 г. в журнале “Природа” с активной поддержкой основных положений Гумилева я сопроводил рядом указаний на... небрежности, и он благодарил за эти замечания печатно. Однако возглавлявший противо- гумилевскую оппозицию в Академии наук этнограф Бромлей, перечисляя в своем капитальном труде об этносах пороки взглядов Льва Николаевича,


Комментарии
965
не постеснялся привести и мои частные замечания, вырвав их из хвалебного текста и изобразив меня... “врагом Гумилева”. Хорошо, что Лев Николаевич отнесся к этому как к скверному анекдоту и своим противником меня не счел» (выступление на общем собрании Московского отделения Русского географического 16 ноября 1992 г., см.: Известия Русского географического общества // 1994. № 1).
К. П. Иванов
Взгляды на этнографию,
или есть ли в советской науке два учения об этносе
Впервые: Иванов К. П. Взгляды на этнографию, или есть ли в советской науке два учения об этносе» // Известия Всесоюзного географического общества. 1985. Т. 117. Вып. 3. С. 232-239.
Печатается по первому изданию.
Иванов Константин Павлович (1953-1992) — специалист в области прикладной этнологии, ученик Л. Н. Гумилева.
Соч.: Проблемы этнической географии. СПб., 1998.
История появления этой статьи изложена в: Лавров С. Б. Лев Гумилев: судьба и идеи. М., 2003. Гл. 13.
Л. С. Клейн
Мысли «привередливого рецензента» об учении Л. Н. Гумилева
Впервые: Клейн Л. С. Мысли «привередливого рецензента» об учении
Л. Н. Гумилева // Нева. 1992. № 4. С. 228—246.
Печатается по первому изданию.
Клейн Лев Самуилович (род. 1927) — археолог, культур-антрополог, филолог, историк науки, проф., д-р ист. наук. До 1997 г. — проф. СПбГУ и Европейского университета в Санкт-Петербурге. В настоящее время преподает в зарубежных университетах.
Соч.: Принципы археологии. СПб., 2001; Введение в теоретическую археологию. Книга I. Метаархеология. СПб., 2004; Новая Археология (критический анализ теоретического направления в археологии Запада). Донецк, 2009; Время кентавров. Степная прародина греков и ариев. СПб., 2010; История археологической мысли: в 2 т. СПб., 2011; Спор о варягах. История противостояния и аргументы сторон. СПб., 2009; Воскрешение Перуна. К реконструкции восточнославянского язычества. СПб., 2004; Трудно быть Клейном. СПб., 2010.
1 «Память» — национално-патриотический фронт, националистическая организация; широкую известность приобрела в 1987 г., когда ее возглавил Дм. Васильев. Название получила от одноименного романа-эссе В. Чивилихина.
2 Ссылки на страницы в статье даны по второму из указанных изданий — Гумилев Л. Н. Этнос и биосфера Земли. Ленинград, 1989.


966
Комментарии
3 В оригинале фраза имеет продолжение: «Полагаю, что наблюдения Зомбарта верны, но интерпретация их неудовлетворительна».
4 Лебенсраум (ЬеЬепвгаит, нем.) — в геополитике означает жизненное пространство.
В. 	И.Козлов
О биолого-географической концепции этнической истории
Впервые: Козлов В. И. О биолого-географической концепции этнической
истории» // Вопросы истории. 1974. № 12. С. 72—85.
Печатается по первому изданию.
Козлов Виктор Иванович (род. 1924) — этнограф и демограф, д-р ист. наук, проф., лауреат Гос. премии СССР. Автор термина «этническая экология».
Соч.: Динамика численности народов. Методология исследования и основные факторы. М., 1969; Этническая демография. М., 1977; Национальности СССР. Этнодемографический обзор. М., 1982; Этническая экология:
становление дисциплины и история проблем. М., 1994; Этнос. Нация. Национализм. Сущность и проблематика. М., 1999; История трагедии великого народа. Русский вопрос. 3-е изд., перераб. и испр. М., 2012.
1 Позже в своих трудах Л. Н. Гумилев подобных заявлений не делал. Они не вписываются в его теорию, поскольку этническая принадлежность в ней генами не определяется.
2 Большинство людей, согласно Л. Н. Гумилеву, скорее все-таки «гармоничны», т. е. умеренно пассионарны.
3 Это, согласно Л. Н. Гумилеву, касается только контактов между плохо комплиментарными этносами, принадлежащими к разным суперэтносам.
4 Если речь здесь идет о роли пассионарности в этногенезе, то этой «концепцией этнической истории» Л. Н. Гумилев ничего не оправдывал, а лишь описывал и объяснял.
В. 	И. Козлов
Что же такое этнос?
Впервые: Козлов В. И. Что же такое этнос? // Природа. 1971. № 2. С. 71-74.
Печатается по первому изданию.
Статья В. И. Козлова «Что же такое этнос?» была опубликована в ряду прочих статей в журнале «Природа» (1971, № 2) в качестве отклика на дискуссию между Л. Н. Гумилевым и Ю. В. Бромлеем. Статьи-отклики, сами принявшие форму дискуссии, былы предварены вступлением от редакции:
«Опубликованные в № 1 и 2 “Природы” за 1970 г. статьи Л. Н. Гумилева и Ю. В. Бромлея по определению понятия “этнос” и проблемам этногенеза вызвали большой интерес у читателей. Дискуссия по этим вопросам была продолжена в № 8 нашего журнала за тот же год. Ниже публикуются другие поступившие в “Природу” статьи, а также заключительные выступления Л. Н. Гумилева и Ю. В. Бромлея.


Комментарии
967
В ходе дискуссии выявились два основных подхода к затронутым проблемам, в одном из которых делается акцент на биологические и психологические факторы, в другом — на факторы социальные. Расхождения между этими подходами частично объясняются различным употреблением самого термина «этнос» и отражают большую сложность и недостаточную разработанность некоторых проблем. В то же время дискуссия показала возможность и плодотворность комплексного, социобиологического подхода к решению отдельных вопросов.
Б. И. Кузнецов
Проверка гипотезы Л. Н. Гумилева
Впервые: Кузнецов Б. И. Проверка гипотезы Л. Н. Гумилева И Природа.
1971. № 2. С. 74-75.
Печатается по первому изданию.
Кузнецов Бронислав Иванович (1931-1985) — востоковед, тибетолог, возглавлял отделение тибетской филологии Воет, ф-та ЛГУ. Совместно с Л. Н. Гумилевым опубликовал рад работ по истории Хазарии и древнетибетской картографии.
Соч.: Тибетская летопись «Светлое зерцало царских родословных». Л., 1961; Древний Иран и Тибет. (История религии бон). СПб., 1998; Бон и маздаизм. СПб., 2001; Ранний буддизм и философия индуизма по тибетским источникам. СПб., 2002; Тибетика. СПб., 2003.
А. 	Г. Кузьмин
Священные камни памяти (О романе Владимира Чивилихина «Память»)
[отрывки]
Впервые: Кузьмин А. Г. Священные камни памяти (О романе Владимира
Чивилихина «Память») // Молодая гвардия. 1982. № 1. С. 252-266.
Печатается по первому изданию.
Кузьмин Аполлон Григорьевич (1928—2004) — д-р ист. наук, проф., специалист по истории Древней Руси, летописеведению, истории обществ, мысли, автор многих книг по отечественной истории и методологии исторического познания.
Соч.: История России с древнейших времен до 1618 года: в 2 кн. М., 2004; Мародеры на дорогах истории. М., 2005.
Сделав подзаголовок «О романе Владимира Чивилихина «Память», А. Г. Кузьмин явно преувеличивает заслуги Чивилихина и все острие полемики направляет против Л. Н. Гумилева, довольно часто искажая его мысли и подвергая резкой критике собственные искажения.
1 Этногенез указанных народов описан Л. Н. Гумилевым в трактате
«Этногенез и биосфера Земли». См., напр., пояснения к карте пассионарных


968
Комментарии
толчков (ч. 7, гл. XXIX, «Кривая этногенеза»). Существует версия, что Индия и Китай были, кроме того, затронуты толчком 18 или 19 в.
2 В действительности на Западе теория этногенеза Л. Н. Гумилева до сих пор очень мало известна.
А. 	Г. Кузьмин
Хазарские страдания [в сокращении]
Впервые: Кузьмин А. Г. Хазарские страдания // Молодая гвардия. 1993.
№ 5-6. С. 231-252.
Печатается по первому изданию.
Статья А. Г. Кузьмина появилась в журнале «Молодая гвардия» в рубрике «Лжепатриоты топчут историческую Русь».
1 Салтово-Маяцкая культура — археологическая культура УШ-1Х вв., открытая в Подонье и Приазовье. Названа по селу Верхнее Салтово Харьковской области и Маяцкому городищу у впадения реки Тихой Сосны в Дон (ныне — Воронежская область).
2 Речь идет о статье В. Кожинова «История Руси и русского слова», опубликованной в журнале «Наш современник» (1992, № 6-12).
3 Девичья фамилия Анны Ахматовой — Горенко. Анна Аренс была первой женой Н. Н. Лунина.
4 Речь идет о деле 1929-1931 гг. в отношении историка Сергея Федоровича Платонова (1860-1933) и ряда других видных ученых по обвинению сначала в сокрытии от Советской власти архивных документов, а затем и в контрреволюционном заговоре.
Я. С. ЛУРЬЕ
К истории одной дискуссии
Впервые: Лурье Я. С. К истории одной дискуссии // История СССР. 1990. № 4. С. 128-133.
Печатается по первому изданию.
Лурье Соломонович Лурье (1921—1996) — историк, литературовед, д-р фило л. наук, профессор.
Соч.: Общерусские летописи Х1У-ХУ вв. Л., 1976; Избранные статьи и письма. СПб., 2011.
Я. С. Лурье
Древняя Русь в сочинениях Льва Гумилева
Впервые: Лурье Я. С. Древняя Русь в сочинениях Льва Гумилева // Звезда.
1994. № 10. С. 167-177.
Печатается по первому изданию.


Комментарии
969
Я. Г. Машбиц, К. В. Чистов
Еще раз к вопросу о двух концепциях «этноса»
(По поводу статьи К. П. Иванова)
Впервые: Машбиц Я. Г., Чистов К В. Еще раз к вопросу о двух концепциях «этноса» (По поводу статьи К. П. Иванова) // Известия Всесоюзного Географического общества. 1986. Т. 118. Вып. I. № 4. С. 29-37.
Печатается по первому изданию.
Машбиц Яков Григорьевич (1928-1997) — экономико-географ, страновед, латиноамериканист, д-р геогр. наук, проф., специалист в области страноведения, экономической и политической географии. Один из руководителей издания уникального научного труда «Страны и народы» в 20 т., 1978—1985. Дважды лауреат Государственной премии СССР.
Соч.: Мексика. Экономико-географическая характеристика. М., 1962; Латинская Америка. Проблемы экономической географии. М., 1969; Основы страноведения. М., 1998.
Чистов Кирилл Васильевич (1919-2007) — фольклорист, д-р ист. наук, проф., член-кор. РАН, лауреат Государственной премии СССР.
Соч.: Русские народные социально-утопические легенды XVII-XVIII вв. М., 1967; Современные этнические процессы в СССР. М., 1977 (колл, монография, Госуд. премия СССР); Русская народная утопия (генезис и функции социально-утопических легенд). СПб., 2003.
С. 	Н. Пушкин
Что же такое этнос?
Впервые: Пушкин С. Н. Проблема межэтнических взаимоотношений в творчестве Л. Н. Гумилева // Мир Евразии: история, современность, перспективы. Труды Пятого Международного Евразийского научного форума 12—13 окт. 2006. Астана, 2006. С. 52-55.
Печатается по первому изданию.
Пушкин С. Н. — преподаватель Нижегородского госуд. педагогич. ун-та.
Б. А. Рыбаков
О преодолении самообмана. По поводу книги Л. Н. Гумилева «Поиски вымышленного царства». М., 1970. 432 стр. Тираж 9 500
Впервые: Рыбаков Б. А. О преодолении самообмана. По поводу книги Л. Н. Гумилева «Поиски вымышленного царства». М., 1970. 432 стр. Тираж 9 500.
Печатается по первому изданию.
Рыбаков Борис Александрович (1908-2001) — археолог, историк,
акад. РАН. Основные труды по археологии, истории, культуре славян


970
Комментарии
и Древней Руси. Герой Социалистического Труда, лауреат Ленинской премии и двух Гос. премий.
Соч.: Первые века русской истории. М., 1964; Геродотова Скифия. Историко-географический анализ. М., 1979; Язычество древней Руси. М., 1987.
А. 	Л. Янов
Учение Льва Гумилева
Впервые: Янов А. Л. Учение Льва Гумилева // Свободная мысль. 1988. № 17.
Печатается по первому изданию.
Статья была также включена автором в книгу «Веймарская Россия» в качестве одной из глав, см.: Янов А. Русская идея и 2000 год. Нью-Йорк, 1988. Публикуется с небольшими сокращениями: из текста изъяты фрагменты, связанные с идеологической борьбой начала 90-х, ныне устаревшие.
Янов Александр Львович (род. 1930) — советский и америк. историк, политолог и публицист, д-р ист. наук, проф. Нью-Йоркского городского университета.
Соч.: Русская идея и 2000 год. New York, 1988; Патриотизм и национализм в России. 1825-1921. М., 2002; История одного отречения: почему в России не будет фашизма. М., 2012.
IV. 	ГОСУДАРСТВЕННЫЕ И ОБЩЕСТВЕННЫЕ ДЕЯТЕЛИ О ЗНАЧЕНИИ НАСЛЕДИЯ Л. Н. ГУМИЛЕВА ДЛЯ СУДЕБ ЕВРАЗИЙСКИХ НАРОДОВ
Предварить материалы данного раздела целесообразно кратким воспроизведением взглядов предшественников Л. Н. Гумилева — Н. С. Трубецкого, П. Н. Савицкого и Г. В. Вернадского, — чьи идеи получили развитие в работах «последнего евразийца» и остаются путеводной звездой в современных интерпретациях евразийского учения и евразийской геополитики, которые образуют основы создаваемого Евразийского Союза.
I
«Мы объединились на некотором общем настроении и “мироощущении”» (Н. С. Трубецкой)
Идеи евразийства витали в воздухе, можно сказать, сопровождая ход революционной борьбы в России. В данном случае я не намереваюсь искать какие-либо связи между ними, весьма неоднозначные и порой загадочные (достаточно вспомнить хотя бы операцию «Трест»), поскольку эта тема особого разговора. Отмечу лишь факт их совместного сосуществования в российском социуме и то, что в 20-30-х гг. евразийцы так или иначе позиционировали


Комментарии
971
себя по отношению к большевизму, к Советской власти и тем событиям, которые происходили в Советском Союзе. Николай Сергеевич Трубецкой одним из первых уловил это евразийское идейное движение, о чем он писал 28 июля 1921 г. Р. О. Якобсону, объясняя свое участие в издании совместно с П. П. Сув- чинским, Г. В. Флоровским и П. Н. Савицким сборника «Исход к Востоку. Предчувствия и свершения. Утверждение евразийцев» в Софии в 1921 г.: «Мы объединились на некотором общем настроении и “мироощущении”, несмотря на то, что у каждого из нас свой подход и свои убеждения... Сущность его (данного сборника. — И. К.) состоит в нащупывании и прокладывании путей для некоторого нового направления, которое мы обозначаем термином “евразийство”, может быть, и не очень удачным, но бьющим в глаза, вызывающим, а потому — подходящим для агитационных целей. Направление это носится в воздухе. Я чувствую его и в стихах М. Волошина, А. Блока, Есенина и в “Путях России” Бунакова-Фундаминского, в то же время в разговорах некоторых крайне правых и даже у одного заядлого кадета. Похоже, что в сознании интеллигенции происходит какой-то сдвиг, который, может быть, сметет все старые направления и создаст новые, на совершенно других основаниях. Сейчас все это очень неопределенно, но, безусловно, “что-то готовится, что-то идет”, и при таких условиях необходимо возбуждать мысль, расталкивать, будить, сдвигать с мертвой точки, дразнить неприемлемыми парадоксами, назойливо вскрывать то, что стремятся спрятать от самих себя...»*. За год до этого Трубецкой публикует в Софии, куда он эмигрировал в 1920 г. и стал преподавать в Софийском университете, брошюру «Европа и человечество».
Именно она послужила своеобразным первым манифестом евразийства и сигналом к объединению творческой интеллигенции, оказавшейся в эмиграции. Причем надо учитывать, что это были делающие свои первые шаги в науке молодые люди, которые расценивали феномен евразийства как синтез науки и политического движения. Сокращенный вариант этой работы Трубецкого вошел в упомянутый выше сборник «Исход к Востоку». Так «утверждения евразийцев» обрели коллективный характер и положили начало целому движению. Как же этот процесс вызревал? Для этого я обращусь еще раз к письму Трубецкого Якобсону, но более раннему, от 7 марта 1921 г., в котором он подробно объяснял своему корреспонденту замысел «Европы и человечества», методологическую предзаданность данной работы и наказ своим соратникам и последователям. «Существенное в книге — это отвержение эгоцентризма и “эксцентризма” (полагание центра вне себя, в данном случае — на западе). И главное требование, вытекающее из этого, единственный возможный выход (точнее: направление к выходу) мною указан: это — революция в сознании, в мировоззрении интеллигенции неромано-германских народов... Сущность революции в сознании состоит в полном преодолении эгоцентризма и эксцентризма, в переходе от абсолютизма к релятивизму. Это есть единственная надежная преграда на пути захватных стремлений романо-германской цивилизации».
Чувствуется, как автор с трудом подбирает слова, чтобы выразить свой замысел «революции в сознании»: вот вам «романо-германская цивилизация», от которой надо отгородиться, вот вам и условие, при котором надо это осуществить — полное преодоление эгоцентризма и эксцентризма. А что же ожидать
*N. S. Trubetzkoy’s Letters and Notes / Prep. by R. Jakobson et ail. The Hague-
Paris, 1975. P. 21-22.


972
Комментарии
от этой самой «революции в сознании»? И Трубецкой предлагает неожиданный ход: «Я хотел, чтобы моя книга поставила читателя перед пустым местом и заставила его поразмыслить над тем, чем эту пустоту заполнить». Но здесь же он предлагает и свой вариант осуществления той самой «революции в сознании», которая должна привести к утверждению самобытной национальной культуры, что, в свою очередь, обусловливает различие между истинным и ложным национализмом: «Национализм хорош, — поясняет Трубецкой, — когда он вытекает из самобытной культуры и направлен к этой культуре. Он ложен, когда он не вытекает из такой культуры и направлен к тому, чтобы маленький, по существу, неевропейский (неромано-германский) народ разыгрывал из себя великую державу, в которой все “как у господ”. Он ложен и тогда, когда мешает другим народам быть самими собой и хочет принудить их принять чуждую для них культуру... Истинный национализм предстоит создать». И вот здесь начинается самое интересное, о чем хочет поведать автор читателям и, в первую очередь, своему корреспонденту Роману Якобсону: истинный национализм, который предстоит создать, и есть то самое евразийство. Об этом не говорится прямо, но это подразумевается (вспомним его слова — «направление это носится в воздухе»). Неприятие Трубецким революционных преобразований в России мотивируется довольно слабым аргументом в виде фразы из его предисловия к русскому изданию книги Г. Уэллса «Россия во мгле»: «У нас в России и в Азии народный “большевизм” есть восстание не бедных против богатых, а презираемых против презирающих». Восставшим народом руководят вожди, интеллигенты, в сознании которых как раз и не произошла та революция, о которой писал выше Трубецкой. По его мнению, вожди русской революции «продолжают пребывать во власти европейских предрассудков, базироваться на эволюционной науке, на учении о прогрессе и на всем порождении романо-германского эгоцентризма. Они социалисты, а социализм и коммунизм — законные дети европейской цивилизации...»*. Такова была позиция Трубецкого, который «зажег факел» евразийства, пытаясь представить его как спасительное средство «национального самоопределения» России, но ее история на весь XX век распорядилась по-своему. Примат культуры над политикой, утверждаемый Трубецким, так и остался не принятым на вооружение.
Особо хотелось бы остановиться на работе Трубецкого «К проблеме русского самопознания», опубликованной в 1927 г. в Париже. Книга представляет собой сборник ранее опубликованных статей, но внимание стоит обратить на предисловие («От автора»), в котором автор, отталкиваясь от признания понятия личности как одного из самых важных в евразийском учении (в котором личностью является не только отдельный человек, но и народ), выдвигает идею о персонологии как науке о личности. «Для ученых, принимающих участие в евразийском движении, — пишет в предисловии автор, — главным предметом описательного исследования является та многонародная личность, которую в совокупности с ее физическим окружением (территорией) евразийцы называют Евразией». Трубецкой ратует за создание системы наук, подчиненных персонологии, а евразийство как система миросозерцания должна включать еще и систему философских, политических, эстетических и др. идей, которой должна соответствовать и система практических действий**. Спустя
*N. S. Trubetzkoy’s Letters and Notes. P. 12-16.
’* Трубецкой H. С. История. Культура. Язык /сост. В. М. Живов. М., 1995. С. 109.


Комментарии
973
полвека эта идея ученого воплотилась, во многом благодаря усилиям академика И. Т. Фролова, в создании системы наук о человеке, которая ныне стала одной из ключевых в глобалистике.
К концу 20-х годов Трубецкой начинает тяготиться евразийскими занятиями, о чем он пишет в письме Сувчинскому 10 марта 1928 г. Он вполне справедливо считает, что его призвание — наука, а к публицистике и к философствованию (так теперь он стал воспринимать евразийское движение) у него никакого призвания нет. «Главный евразиец», как называли Николая Сергеевича его единомышленники, дошел до отчаяния: «Евразийство для меня тяжелый крест, и притом совершенно без всяких компенсаций... в глубине души я его просто ненавижу и не могу не ненавидеть. Оно меня сломило, не дало мне стать тем, чем я мог бы и должен бы стать. Бросить его, уйти от него, забыть про него, было бы для меня высшим счастьем»*. В 1929 г. в знак протеста против просоветской и прокоммунистической направленности газеты «Евразия» Трубецкой вышел из состава руководящих органов евразийского движения, но продолжал поддерживать личные контакты с П. Н. Савицким. Он продолжал участвовать в работе теоретических евразийских семинаров, публиковал в различных евразийских сборниках небольшие статьи и заметки, но основное внимание было обращено к языкознанию, теории языка. Позже его труды в этой области получили мировое признание.
II
«Евразийство есть идейное движение, возникшее около 1921 года» (П. Н. Савицкий)
В докладе на Международном съезде историков в 1933 г. в Варшаве П. Н. Савицкий, один из представителей «ведущей тройки» евразийцев, прямо заявил: «Евразийство есть идейное движение, возникшее около 1921 года в среде тогдашнего младшего поколения русской интеллигенции. Оно стремится подвергнуть пересмотру основные представления относительно хода русского исторического развития. Евразийство породило значительную историческую литературу, но и встретило многочисленные возражения со стороны старшего поколения русских историков. В исторической области оно сосредоточивает свое внимание на объяснении возникновения Российской империи ХУШ-ХХ веков и сменившего ее Союза советских республик... Евразийцы высказываются за решительное расширение тех рамок, в которых трактуются проблемы русской истории. Они считают необходимым русскую историю расширить до рамок истории Евразии как особого исторического и географического мира, простирающегося от границ Польши до Великой китайской стены. «Евразийцы уделили исключительно большое внимание определению географических особенностей — срединного мира старого материка — в их отличие от географической природы его западных (Европа) и южных (Азия) окраин... Устанавливая связь исторических факторов с географическими (которая отнюдь не сводится, однако, к односторонней зависимости первых от вторых), евразийцы являются обоснователями в русской науке геополитического подхода к русской истории»**. Так предельно четко
*Цит. по: Соболев А. В. Своя своих не познаша. Л. П. Карсавин и другие // На¬
чала. 1992. № 4. С. 56.
** Савицкий П. Н. Континент Евразия. М., 1997. С. 124, 126.


974
Комментарии
Савицкий заявил об утверждении самостоятельного статуса евразийской геополитики как геополитики цивилизационной, а не силовой, не военной, которая была присуща немецкой и англо-саксонской геополитическим школам. Петр Николаевич Савицкий в 1913 г. поступил на экономическое отделение Петербургского политехнического института, где учился «весьма удовлетворительно» (т. е. на «отлично»), что позволило ему, в соответствии с «Правилами присуждения звания кандидата экономических наук и действительного студента на экономическом отделении», претендовать на «приобретение» степени кандидата экономических наук после представления диссертации на обсуждение в заседание экономического отделения. По признанию П. Б. Струве, который в те годы заведовал кафедрой политической экономии Политеха, Савицкий «обнаружил выдающиеся дарования» и был им рекомендован для работы в российской миссии в Норвегии, где он 1916—1917 гг. служил коммерческим секретарем посланника. За это время он подготовил заключение двух торгово-политических соглашений между Россией и Норвегией и собрал материал для кандидатской диссертации «Торговая политика Норвегии во время войны», которую он успешно защитил 4-го октября 1917 г. в Совете института, был утвержден в звании кандидата экономических наук и оставлен при институте для подготовки к профессорскому званию по кафедре истории хозяйственного быта*. После Октябрьской революции Савицкий уехал на Украину, жил в Одессе, Екатеринодаре, Полтаве, Харькове, Ростове, работал над книгой «Метафизика хозяйства и опытное его познание», опубликованной лишь в 1925 г. В годы Гражданской войны Савицкий служил в штабе главнокомандующего русской Армии в Крыму генерала Врангеля, занимался организацией помощи русским беженцам, руководил экономическим отделением Управления иностранных дел в созданном в апреле 1920 г. правительстве Юга России. В ноябре 1920 г. Савицкий покинул родину. Начались его скитания по европейским столицам, которые были насыщены творческой и организационной работой, связанной с зарождением евразийства. В Софии он вошел в редакцию возобновленного П. Б. Струве журнала «Русская мысль», в котором поместил статью «Европа и Евразия» (1921, № 1—2) в виде рецензии на брошюру Н. С. Трубецкого «Европа и человечество». В ней автор впервые наметил основные направления теоретического обоснования евразийства и ввел в научный оборот термин «Евразия» как ключевую геополитическую и историософскую категорию.
Остановлюсь несколько подробнее на этом «нововведении» Савицкого, который заявляет об обосновании евразийства с естественнонаучных и, говоря современным языком, культурологических позиций. Так, он вполне четко заявил, что «в чисто географическом смысле Россия в границах 1914 г. или, вернее, в своих частях, лежащих на восток от меридиана Пулкова (берем искусственные пределы, так как естественная граница отсутствует), представляет собой своеобразный мир, отличный и от “Европы” (как совокупности стран, лежащих к западу от Пулковского меридиана, в сторону Атлантического океана), и от “Азии” (как совокупности низменностей Китая, Индостана и Месопотамии, горных стран, лежащих между ними, и островов, к ним прилегающих), — наиболее континентальный мир из всех географических миров того же пространственного
'Центральный государственный архив Санкт-Петербурга. Ф. 478, оп. 1, д. 1837,
лл. 53, 60, 65, 73-74.


Комментарии
975
масштаба, которые можно было бы выкроить на материках земного шара... Россия как по своим пространственным масштабам, так и по своей географической природе... является “континентом в себе”. Этому континенту, предельному “Европе” и “Азии”, но в то же время не похожему ни на ту, ни на другую, подобает, как нам кажется, имя “Евразия”... Вместо обычных двух на материке “Старого Света” мы различаем три континента: Европу, Евразию и Азию... Пределы "Евразии” не могут быть установлены по какому-то несомненному признаку, так же как не может быть установлена такая граница в отношении к обычному подразделению Европы и Азии. В последнем случае пределом Европы условно считаются восточные границы Архангельской, Вологодской, Пермской, Уфимской, Оренбургской губерний и Уральской области. Так же условно пределом “Евразии” можно считать границы Державы Российской или ее частей, лежащих к востоку от Пулковского меридиана... Таким образом, Россию мы отождествляем с Евразией». Так рассуждает Савицкий-географ.
С другой стороны, евразийская культура, по мнению автора, характеризуется ее общей интенцией противостояния романо-германской культуре и даже «расширения рамок мирового протеста против романо-германской агрессии» (в этих словах, в унисон с Н. С. Трубецким, улавливаются умонастроения, навеваемые только что завершившейся Первой мировой войны). Что же позволяет Савицкому утверждать собственно культурологический контекст евразийской идеологии? Это — признание, во-первых, некоей целостности культуры великого множества народов Евразии и, во-вторых, центральной и определяющей роли «этнографической России» в «неромано-германском мире». Эта роль России, по мнению Савицкого-этнолога и культуролога, выражается в той силе, которая способна свергнуть с себя безусловное подчинение «романо-германской» культуре и устранить слепое подражание «европейскому» образцу, «кошмар... всеобщей европеизации». Вполне резонно автор замечает, что Россию в этом стремлении поддерживают примыкающие к ней туранские, монгольские, арийские, иверские, финские народы. И даже ряд народов и стран, примыкающих к границам России и стремящихся сохранить свою полную политическую от нее независимость, связаны, как тонко замечает Савицкий, с Россией «некоторой общностью духовного склада и отчасти расовых и этнографических свойств». И еще одну немаловажную социокультурную характеристику Евразии отмечает Савицкий: «Важнейшим фактом, характеризующим национальные условия Евразии, является факт иного конструирования отношений между российской нацией и другими нациями Евразии, чем то, которое имеет место в областях, вовлеченных в сферу европейской колониальной политики... Евразия есть область некоторой равноправности и некоторого “братания” наций, не имеющих никаких аналогий в междунациональных соотношениях колониальных империй»*. Таков был ответ Савицкого на книгу Н. С. Трубецкого «Европа и человечество». Вскоре это привело к зарождению первых ростков евразийского учения, предваряющих появление в скором времени манифеста евразийского движения («Поворот к Востоку», 1921 г.), программного документа евразийцев («Евразийство», 1926 г.), евразийской геополитики («Географические и геополитические основы евразийства», 1933 г.) и др. Место появления этих ростков — Петроград («Пулковский меридиан»), Петроградский политехнический институт.
*Савицкий П. Н. Указ. соч. С. 152-155, 156-158.


976
Комментарии
С самого зарождения евразийского движения Савицкий выступил его ведущим организатором и теоретиком, обосновал базовые для евразийского учения концепции месторазвития, хозяйстводержавия, циклов экономической истории и евразийской истории, создателем евразийского варианта русской геополитики и т. д. Всего до 1940 г. Савицкий опубликовал более 170 работ об экономической, политической и культурной жизни СССР, по вопросам экономической истории и экономической географии, о развитии исторической науки, философии, географии в немецких, французских, чехословацких, польских изданиях. Часть своих работ он публиковал под псевдонимами П. В. Логовиков, С. Дубенский, П. Востоков. В Праге в 1927 г. Савицкий издал книги «Геополитические особенности России» (Ч. 1. Растительность и почвы) и «Россия — особый географический мир». Статья «Геополитические заметки по русской истории» была опубликована в том же году в качестве приложения к работе Г. В. Вернадского «Начертание русской истории». В Берлине в 1932 г. вышла книга Савицкого «Месторазвитие русской промышленности» (вып. 1: «Вопросы индустриализации»). На Международном конгрессе историков в Варшаве в 1933 г. он выступил с докладом «Евразийская концепция русской истории». В 1938-1939 гг. Савицкий работал над книгой «Основы геополитики России», в которой доказывал, что многое в истории, культуре и экономике России определено взаимодействием между своеобразными «историческими формациями» — степной и лесной зонами. «Важнейшею осью, около которой вращалась историческая жизнь “русского мира” или, иначе, географической среды, занятой в настоящее время русским народом и государством, — так начинает свою работу автор, — на всем протяжении обозримой для нас истории являлась граница между степной и лесной зонами»*. Эта книга осталась незаконченной, о чем с сожалением автор писал в 1944 г. Последующие тридцать лет Савицкий не мог посвятить систематическим научным изысканиям, поскольку в 1940—1944 гг. работал директором русской гимназии в Праге, с 1945 по 1956 г. находился в заключении по обвинению в антисоветской деятельности, а после возвращения в Прагу занимался переводами, поскольку не был допущен к педагогической деятельности. Довольно примечательно одно из его воспоминаний об этом периоде, поведанное в письме Л. Н. Гумилеву от 26 ноября 1956 г.: «Я много слышал о Вас еще задолго до 1945 г. — и всегда хотел познакомиться с Вами лично и с Вашими работами. Вы поймете, с каким нетерпением я жду их теперь!»**. В отличие от Г. В. Вернадского, который заложил основы исторической концепции евразийства, Савицкий актуализировал евразийство в экономико-географическом, социокультурном и геополитическом аспектах. Революция в России, как утверждал Савицкий, не меняет направления исторического процесса: Евразия остается «месторазвитием» особой цивилизации, происходит лишь видоизменение многовековой традиции, ее «мутация». Евразийское понимание планового хозяйства, по его мнению, еще радикальнее, чем у большевиков, и в этом смысле «мы (евразийцы. — И. К.) являемся сверхсоциалистами». Однако истинное евразийство, как признавал Савицкий, заключается в утверждении примата культуры над политикой.
*ГАРФ. Архив П. Н. Савицкого. Ф. 5783.
** Письма П. Н. Савицкого Л. Н. Гумилеву. 1956 год // Геополитика
и безопасность. 2008. № 4. С. 87.


Комментарии
977
III
«Есть только одна Россия “евразийская”, или Россия — Евразия» (Г. В. Вернадский).
Георгий Владимирович Вернадский включился в «тройку лидеров» евразийского движения со времени переезда в 1922 г. в Прагу, где состоялось его знакомство с Савицким и Трубецким. Так объединились в творческий союз историк, экономист-географ и лингвист. Там же Вернадский познакомился с Н. П. Кондаковым, благодаря которому он проявил свой интерес к взаимоотношению Древней Руси и мира кочевников, проявившийся еще в 1913 г. с начала работы в Санкт-Петербургском университете, в программу своей дальнейшей работы. Вернадский закончил историко-филологический факультет Московского университета, а в октябре 1917 г. защитил диссертацию в Петроградском университете (в тот же год и месяц, когда и Савицкий, но в Петроградском политехническом институте). Проработав непродолжительное время в Перми, Киеве (где его отец занимался организацией Украинской академии наук), Симферополе, Г. В. Вернадский в 1920 г. эмигрирует из России. В 1922—1927 гг. он работает в Праге, а получив приглашение на педагогическую работу в Йельский университет, он переезжает в США. Признание к нему пришло достаточно поздно, после 1962 г., когда он наконец- то получил звание профессора. К этому времени он завершает свой капитальный труд в пяти томах — «История России». А началась «История России» с небольшой работы, которую Вернадский написал и успел издать в Праге в 1927 г. — буквально накануне своего путешествия через Атлантический океан. Это было «Начертание русской истории», идея которой зародилась у него еще в первый год работы в Санкт-Петербургском университете. Инициатором подготовки к изданию этой работы выступил Савицкий, который тогда же в Праге издал первую часть своей работы «Географические особенности России». Как тонко заметили С. Б. Лавров и А. С. Лавров, такое совпадение послужило основанием для шуток среди русских эмигрантов, что у евразийцев теперь есть история с географией*. Чем же знаменательна эта работа для обоснования евразийства и евразийской геополитики России? Еще в предисловии автор обращает внимание читателей на то, что события русской истории и политика ее деятелей рассматриваются на ее «географическом фоне». Вернадский изначально задает научную программу, основанную на собственно евразийской парадигме синтеза исторического и географического знания, что будет характерно и для цивилизационной геополитики. Отмечая во «Введении», что творцом русской истории является сам русский народ, автор четко определяет географические рамки его развития: «Нет “естественных границ” между “Европейской” и “Азиатской” Россией. Следовательно, нет двух России, “Европейской” и “Азиатской”. Есть только одна Россия “евразийская”, или Россия—Евразия. Евразия и представляет собою ту наделенную естественными границами географическую область, которую в стихийном историческом процессе суждено было усвоить русскому народу»**. Евразия, т. е. «Срединный
*Лавров С. Б., Лавров А. С. Предисловие // Вернадский Г. В. Начертание русской истории. СПб., 2000. С. 13.
"Вернадский Г. В. Начертание русской истории. СПб., 2000. С. 23. —Далее ссылки с указанием страниц в скобках будут даны на это издание.


978
Комментарии
Материк как особый географический и исторический мир» — это судьба русского народа. Так евразийская «история с географией» имела вполне серьезные намерения — географической основой русской истории Вернадский определяет «соотношение лесной и степной полосы, борьба леса и степи» (С. 24). А это следует рассматривать как фундаментальный методологический принцип — диалектика двух противоположных начал, наполняемая природным и этнографическим содержанием.
Еще одно нововведение Савицкого — понятие «месторазвитие человеческих обществ», определяющее такую географическую среду, «которая налагает печать своих особенностей на человеческие общежития, развивающиеся в этой среде». Те или иные месторазвития в пределах одной и той же географической среды образуются в разные исторические периоды как совокупность социально-исторических и географических признаков, присущих человеческим обществам. В современной этнологии и регионалистике аналогом понятия месторазвития в более широком толковании выступают понятия историко-культурных зон, регионов, а в геополитике — понятие больших пространств. В качестве примеров Вернадский называет такие цельные месторазвития как Каспийско-Черноморская степь, объединения леса и степи, а самым большим место- развитием он определяет Евразию как целый географический мир. «Именно в рамках этого мира, — заявляет он, — могли образовываться такие крупные социальные единицы, как Скифская, Гуннская или монгольская империя, а позже империя Российская» (С. 26). Более того, Евразия — это не только географический мир для русского народа, но и месторазвитие, которое он в большей степени создал сам как «сожительство разных народностей». Вернадский, анализируя ход истории России в контексте истории Евразии, утвердительно заявил о неустранимой внутренней логике «месторазвития», которая проявилась в стремлении русского народа на протяжении многих веков освоить себе все пространство Евразии, которая с конца XIX стала областью «действия русского исторического процесса, русское историческое месторазвитие». Ныне же, т.е., надо полагать, на время написания автором этих строк, «Евразия представляет собою такое геополитическое и хозяйственное единство, какого ранее она не имела» (С. 29, 33). Это положение подтверждает и Савицкий в «Геополитических заметках по русской истории», которые Вернадский включил, по обоюдному согласию, в свою книгу: «Евразия как географический мир как бы “предсоздана” для образования единого государства... К концу XIX века завершился (в основных чертах) процесс создания России-Евразии как геополитического единства» (С. 310).
Вернадский делает еще одно важное нововведение, связанное с раскрытием внутренней динамики месторазвития России-Евразии в ходе создания всеев- разийского государства. Он рассматривает эту динамику в виде периодической ритмичности государствообразующего процесса, обусловленного борьбой леса и степи, которые представлены не в почвенно-ботаническом их значении, а в совокупности их природного и историческо-культурного значения. Вернадский выделяет следующие периоды государствообразующего процесса:
I период — попытки объединения леса и степи (до 972 г.).
II период — борьба леса и степи (972-1238 гг.).
III период — победа степи над лесом (1238—1452 гг.).
IV период — победа леса над степью (1452—1696 гг.).
V период — объединение леса и степи (1696—1917 гг.).


Комментарии
979
Не буду здесь увлекаться магией чисел, подчеркну лишь, что длительность каждого периода (кроме 1-го) составляет два—два с половиной века, но обращу внимание на схему периодической ритмичности государствообразующего процесса (С. 32), на которой Вернадский в конце ряда единой государственности «Российская Империя — Союз Советских Республик» ставит знак вопроса. Дело в том, что основатели евразийства воспринимали русскую революцию как логический итог двухсотлетнего периода европеизации России. В то же время, в программном документе «Евразийство (опыт систематического изложения)», который они опубликовали в 1926 г., отмечалось, что русская революция «прежде всего — саморазложение императорской России, гибель старой России как особой симфонической личности, индивидуировавшей русско-евразийскую культуру, и смерть ее в муках рождения России новой, новой ин- дивидуации Евразии». Но в этом же документе ее авторы ратуют за создание в качестве преемницы большевистской партии своей евразийской партии, способной стать выразительницей интересов столь лелеемой ими России-Евра- зии*. Как знать, быть может создаваемый Евразийский Союз станет тем самым евразийским государством, проект которого замышляли Трубецкой, Савицкий и Вернадский?!
IV
«Если России суждено возродиться, то только через евразийство» (Л. Н. Гумилев)
Образно говоря, Лев Николаевич Гумилев — это «наше все» в современном евразийстве. В своих многочисленных работах он осуществил великий синтез идей своих непосредственных предшественников — евразийской этнологии Н. С. Трубецкого, евразийской истории Г. В. Вернадского и евразийской геополитики П. Г. Савицкого. Следуя евразийской традиции, Лев Николаевич реализовал идею объединения гуманитарного и естественнонаучного знания, в первую очередь, истории и географии, синтез которых давал качественно новое знание о глобальных исторических процессах. На протяжении десятилетий евразийство находилось то на подъеме творческого развития, то предавалось забвению и остракизму. Так, в предвоенный период евразийство реализовалось по двум направлениям — в Советском Союзе оно воплощалось (под советским флагом) в социальную практику, в стане евразийцев- эмигрантов оно обретало свои мировоззренческие и теоретические контуры. Примером тому могут служить слова Савицкого из статьи «Географические и геополитические основы евразийства», которую он опубликовал в 1933 г. в немецком журнале «Orient und Occident»: «Устраните этот центр — и все остальные его (Старого света. — И. К.) части, вся эта система материковых окраин (Европа, Передняя Азия, Иран, Индия, Индокитай, Япония) превращается как бы в «рассыпанную храмину»... Над Евразией веет дух своеобразного «братства народов», имеющий свои корни в вековых соприкосновениях и культурных слияниях народов различнейших рас — от германской (крымские готы) и славянской до тунгусско-маньчжурской, через звенья финских, турецких, монгольских народов. Это «братство народов» выражается в том, что здесь нет противоположения «высших» и «низших» рас, что взаимные притяжения здесь сильнее, чем отталкивания, что здесь легко просыпается
'Савицкий П. Н. Указ. соч. С. 52, 58.


980
Комментарии
«воля к общему делу». История Евразии, от первых своих глав до последних, есть сплошное тому доказательство. Эти традиции и восприняла Россия в своем основном историческом деле... Только преодолением нарочитого “западничества” открывается путь к настоящему братству евразийских народов: славянских, финских, турецких, монгольских и прочих»*. В настоящее время евразийство некоторыми отечественными авторами рассматривается как идеология и новая парадигма возрождения России, как пример для утверждения межцивилизационных отношений в глобальном мировом сообществе. Гумилев в одном из своих последних интервью сказал пророческие слова: «Если России суждено возродиться, то только через евразийство».
Евразийский континент, его срединная часть выступает для Гумилева местом формирования великорусской цивилизации на основе славяно-тюркского суперэтноса. Исторический альянс Леса и Степи определил характер культуры этой цивилизации, ее геополитическую судьбу и пассионарный характер. Из учения Гумилева следуют геополитические выводы относительно России—Евразии и образующего его суперэтноса:
1. Евразия представляет собой месторазвитие суперэтноса, или объединенного великорусского этноса. «Географическая ось истории» X. Макиндера наполняется богатым этнографическим и историческим содержанием, вскрывающим социокультурную динамику российской геополитики.
2. Геополитический синтез Леса и Степи в центральной части Евразийского континента выступает фактором культурно-стратегического контроля его западной и восточной частей. Это, в свою очередь, предполагает признание многополярного мира и цивилизационного многообразия, не допускающего превосходства какой-либо одной цивилизации над другой.
3. Геополитические сценарии будущего мирового развития должны основываться на прогнозных оценках возможных пассионарных толчков в различных регионах земного шара.
На протяжении XX века евразийство выступало «идеей-силой» глобального русского проекта как единая духовная настроенность общественного и индивидуального сознания, нацеленная на сохранение жизненного геополитического пространства России-Евразии. Такая «идея-сила» получила всестороннее обоснование в работах Гумилева, который сформулировал «Евразийский тезис» следующим образом: «Надо искать не столько врагов — их и так много, а надо искать друзей, это самая главная ценность жизни. И союзников надо искать искренних. Так вот, тюрки и монголы могут быть искренними друзьями...»**.
Отсюда урок для Большой России (в пределах всего постсоветского пространства) может быть представлен как установка на сохранение своего самостоятельного пути в мировой истории — не склоняясь ни в сторону Запада, ни в сторону Востока. Сама по себе полицентричность мира неизбежно предполагает сохранение государств — ядер этих полюсов. В Евразии одним из таковых начинает выступать Евразийский Союз, следуя принципу: органическая целостность устойчивее и сильнее образующих ее элементов. В одной из своих последних статей — «Евразийство: современность концепции...» — С. Б. Лавров писал: «Почему именно евразийство стало ключевой темой в дискуссиях о будущем России, об ее геополитических путях? Видимо,
*Там же. С. 296, 302.
** Гумилев Л. Н. Ритмы Евразии: эпохи и цивилизации. М., 1993. С. 31.


Комментарии
981
эта геополитическая концепция созвучна нашей эпохе... она стала востребованной в наши дни, в эпоху отчаянных поисков «идеи-силы» (формула евразийцев) для России, как осмысление феномена России... Тезис о «евразий- скости» страны имеет несколько важных следствий. Во-первых, концепции универсализма противостоит концепция особого пути, концепции вестернизации — призыв быть самими собой... Признание “евразийскости” России диктует и ее геополитический путь — он не в фарватере США и Западной Европы... Евразийство — ориентир и разумной внутренней политике России... Наконец, из “евразийскости” России вытекает ее внешнеэкономическая линия. Это весьма актуально и сегодня как антитеза призывам “быть как все”... Лучшим доказательством актуальности идей евразийства является их широкий переход из сферы науки в сферу политики, тревога и проклятия Запада по этому поводу»*. В связи с этим следует, во-первых, рассматривать вопрос о возможности восстановления статуса сверхдержавы России в составе зарождающегося Евразийского союза как одного из центров силы в обретающем свои контуры многополярном мире, и, более того, разрабатывать геополитический проект обретения статуса великодержавности самим Евразийским союзом. Это завещал нам Лев Николаевич Гумилев.
В данном разделе представлены тексты выступлений и публикаций, президентов России, Казахстана и Белоруссии, которые явились первыми инициаторами создания Евразийского Союза. Мы сочли нужным включить также несколько работ А. А. Акаева — первого президента Кыргызстана (1990—2005 гг.), который также является активным сторонником создания Евразийского союза. Кроме того, в разделе представлен небольшой, но весьма содержательный и концептуальный текст выступления известного российского ученого и публициста В. Т. Третьякова.
Как известно, президент Казахстана Н. А. Назарбаев был родоначальником идеи создания постсоветского Евразийского союза государств, которую он озвучил еще 29 марта 1994 г. на встрече с преподавателями и студентами Московского государственного университета им. М. В. Ломоносова. В дальнейшем он неоднократно выступал с интеграционными инициативами, всякий раз возвращаясь к идее Евразийского союза. Примечательно, что реанимация проекта постсоветского объединения, популярного у большинства народов бывшей великой державы, произошла в формате предложения Назарбаева почти 20-летней давности. Идея интеграции уже двадцать лет лежит на поверхности. Она разделяется большинством граждан большинства постсоветских государств.
Владимир Путин в своей статье отмечает политический характер Евразийского союза и его глобальную роль в современном мироустройстве. О том, что Евразийский союз, в случае удачного выбора стратегии его строительства, способен стать активным субъектом мировой политики, изменяющим привычные границы макрорегионов Земли, свидетельствуют многочисленные отклики на инициативы по его созданию. На начальном этапе Евразийский союз проектируется пока еще как интеграционное, а не политическое объединение. Однако, учитывая опыт предыдущих интеграционных инициатив на пространстве
*Лавров С. Б. В каком мире мы живем? (Размышления геополитика.) СПб.,
2001. С. 60-64.


982
Комментарии
СНГ, следует иметь в виду, что прогресс в экономической плоскости всегда остается незавершенным и ограниченным без полноценной политической составляющей, без объединения, в первую очередь внешнеполитических, интересов, задач и ориентиров участников союза.
Президент Белоруссии А. Г. Лукашенко обратил особое внимание на необходимость расширения сотрудничества с Евросоюзом, мотивируя это тем, что в создании Евразийского союза не следует усматривать попытку некоего раздела Европы. Евразийский союз, по его мнению, должен способствовать общеевропейской интеграции. Более того, Евразийский союз не должен представлять собой замкнутое, ориентированное вовнутрь объединение, для которого самоцелью является поддержание внутренней консолидации, поскольку в таком случае он будет лишь усугублять существующие геополитические разломы. Чем более замкнутым и закрытым будет Евразийский союз, тем с большей вероятностью он будет восприниматься как инструмент закрепления геополитического дуализма европейского континента.
Если Евросоюз изначально пытался объединить пространство, которое никогда, ни в какую историческую эпоху не составляло политического целого, то говоря о Евразийском союзе, мы имеем в виду пространство, преемственно переходившее от одной империи к другой. Одна из аксиом геополитического опыта, сформулированная евразийцами в 20-е гг. прошлого столетия, как раз и говорит о том, что пространство Евразии на протяжении последнего тысячелетия всегда было политически связанным, будь то Монгольская империя, Российская империя, Советский Союз. Теперь очередь за новым союзом — Евразийским, к чему, в свое время призывали П. Н. Савицкий, Г. В. Вернадский, Н. С. Трубецкой, Н. Н. Алексеев, Л. Н. Гумилев. Запрос на такую модель в геополитическом пространстве бывшего СССР вполне сформировался. Большинство стран СНГ стихийно отошло от разрушительных либеральных ценностей и ищет собственные модели общественно-политического устройства и экономического роста.
Итак, целью Евразийского союза должно стать не просто восстановление единого экономического пространства, а именно установление новых смыслов существования бывших республик СССР в качественно ином объединении. Евразийский союз призван выступать своеобразным центростремительным ядром, центром притяжения для всех стран на пространстве СНГ, преодолевая центробежные тенденции постсоветского этапа истории, а также являться альтернативным полюсом европейской континентальной системы. Евразийский союз важен не только как инструмент обеспечения внутренней консолидации, но и как генератор структурных эффектов для внешнего его окружения. Можно сказать и более жестко, следуя предложенному Гумилевым принципу ком- плиментарности: Евразийский союз — наш ответ на разгром исторического Российского государства в 1991 г. Коллективному субъекту Запада в той или иной форме еще предстоит ответить за потерю трети территории и населения России. Это будет асимметричный ответ нового Евразийского союза, в перспективе куда более обширного, чем бывший СССР.
Чтобы быть лидером проекта создания Евразийского союза, России предстоит, прежде всего, определить для себя такие цели и смыслы своего существования в постсоветскую эпоху, которые целиком исходили бы из ее собственных национальных интересов. В этом смысле России, ее народу необходима национальная консолидация вокруг базовых мировоззренческих ценностей.


Комментарии
983
Отсутствие согласия в обществе и среди элит по базовым концептуальным вопросам в отношении смысла существования и предназначения постсоветской России в мире сделает лидерство РФ в созидании Евразийского союза проблематичным, если не невозможным.
Реализация Россией геополитического лидерства на евразийском пространстве неизбежно столкнется с вызовами со стороны Китая и США, поскольку одновременно затрагивает интересы этих двух крупнейших субъектов мировой политики. Китай является геополитическим конкурентом России в деле объединения ее бывших среднеазиатских республик, предлагая (причем не только государствам Центральной Азии, но и остальному миру) достаточно эффективную модель экономического развития и устройства политической власти. Подобных незападных, но эффективных общественно-политических моделей развития в мире немного, и Китай пока предлагает одну из наиболее эффективную из них. России следует успеть перехватить инициативу в этой области, пока Китай не обратил свой экономический рост в доминирование на огромных территориях Евразии. Воистину, тот, кто сможет возглавить Восток, получит возможность стать со временем мировым лидером. Потенциально это место России, вакантное со времен СССР. Но если серьезно, то на данном этапе речь идет, в первую очередь, о создании оптимальной модели Евразийского союза как целостного социального организма, как экономического, таможенного, правового механизма и согласованных внутри- и внешнеполитических целей, задач и обязательств государств Союза. Наконец, не менее существенным компонентом в этой модели должен быть представлен геополитический проект Евразийского союза как активного субъекта мировой политики, экономики и глобальной безопасности.
Это в полной мере соответствует наказам евразийцев.
И. Ф. Кефели
А. 	А. Акаев
Единение евразийских народов вокруг России — ключевой завет Л. Гумилева
Впервые: Акаев А. А. Единение евразийских народов вокруг России—ключевой завет Л. Гумилева // Мир перемен. 2011. № 1. С. 121-136.
Печатается по первому изданию.
Акаев Аскар Акаевич (род. 1944) — киргизский госуд. и полит, деятель. С 1990 по 2005 г. — первый президент Киргизской Республики (до 1991г. — Киргизской ССР). Д-р техн. наук, проф., иностр. член РАН, действ, член Нью- Йоркской академии наук, гл. научн. сотрудник Ин-та математических исследований сложных систем им. И. Р. Пригожина МГУ.
Сон.: Переходная экономика глазами физика (математическая модель переходной экономики). Бишкек, 2000; Киргизская государственность и народный эпос «Манас». Бишкек, 2002; Думая о будущем с оптимизмом: размышления о внешней политике и мироустройстве. М., 2004; Моделирование и прогнозирование мировой динамики . М., 2012 (соавт. В. А. Садовничий, А. В. Коротаев, С. Ю. Малков); Евразийские перспективы России. СПб., 2012.


984
Комментарии
А. 	А. Акаев
Дмитрий Лихачев и Лев Гумилев: сопряжение судеб
Впервые: Акаев А. А. Дмитрий Лихачев и Лев Гумилев: сопряжение судеб // Выступление на XI Международных Лихачевских научных чтениях. Май 2011 г. СПбГУП. СПб., 2011.
Печатается по: Акаев А. А. Евразийские перспективы возрождения России. СПб., 2012. С. 308-316.
А. А. Акаев
Евразийское единение — историческая закономерность
Впервые: Акаев А. А. Евразийское единение — историческая закономерность // Геополитика и безопасность. 2012. № 1 (17). С. 18-27.
Печатается по первому изданию.
А. Г. Лукашенко
О судьбах нашей интеграции
Впервые: Лукашенко А. Г. О судьбах нашей интеграции // Известия. 2011.17 окт.
Печатается по первому изданию.
Лукашенко Александр Григорьевич (род. 1954) — белорусский полит, и го- суд. деятель, первый Президент Республики Беларусь (с 1994 г. по настоящее время).
Н. А. Назарбаев
Евразийский Союз: от идеи к истории будущего
Впервые: Назарбаев Н. А. Евразийский Союз: от идеи к истории будущего // Известия. 2011. 25 окт.
Печатается по первому изданию.
Назарбаев Нурсултан Абишевич (род. 1940) — первый Президент Республики Казахстан, Лидер Нации (с 24 апреля 1990 г.).
СочБиобиблиография: в 5 т. Астана, 2012.
Выступление Президента Российской Федерации
В. 	В. Путина в Университете имени Л. Гумилева г. Астана, Казахстан, 10 октября 2000 г.
Впервые: Выступление Президента Российской Федерации В. В. Путина в Университете имени Л. Гумилева г. Астана, Казахстан, 10 октября 2000 г. // Официальный сайт Президента Российской Федерации: ШИ/ ЬИр://1Ш;р://президент.рф.
Печатается по первому изданию.


Комментарии
985
Путин Владимир Владимирович (род. 1952) — полит, и гос. деятель, Президент Российской Федерации (2000-2008, 2012 — по настоящее время).
В. 	В. Путин
Новый интеграционный проект для Евразии — будущее, которое рождается сегодня
Впервые: Путин В. В. Новый интеграционный проект для Евразии — будущее, которое рождается сегодня // Известия. 2011. 4 окт.
Печатается по первому изданию.
В. 	Т. Третьяков
Российская империя, СССР, Евразийский союз
Впервые: Третьяков В. Т. Российская империя, СССР, Евразийский
союз // Dec. 27th, 2011 at 10:45 PM.
Печатается по первому изданию.
Третьяков Виталий Товиевич (род. 1953) — журналист, политолог, декан Высшей школы (факультета) телевидения МГУ.
Соч.: Русская политика и политики в норме и в патологии. Взгляд на российскую политику 1990-2000 годов. М., 2001; Наука быть Россией. Наши национальные интересы и пути их реализации. М., 2007; Что делать? М., 2009.


УКАЗАТЕЛЬ ИМЕН
Абдыманапов С. А. 26.
Абрашкевич М. В. 185.
Абросов В. Н. 153, 921, 922, 928, 929, 931, 933, 934.
Абруй 321, 322.
Абудхаир-хан 673.
Аввакум 47, 53, 561, 580, 668.
Августин Блаженный 734.
Авдиев В. И. 241.
Авраменко С. И. 109.
Агларова А. Г. 209.
Адам 694.
Айтматов Ч. 776.
Акаев А. А. 747, 751, 756, 757, 763, 765, 769, 772, 873, 981, 983, 984.
Акаев Б. А. 360.
Акимов Н. П. 122.
Алан-гуа 171.
Александр Македонский 47, 49, 53, 237, 440, 561, 580, 630, 639.
Александр Михайлович, кн.
669, 692.
Александр Невский 53, 372, 374, 375, 376, 385, 400, 402, 403, 425, 443, 659, 690, 691, 695, 720, 724, 737, 738, 758, 760.
Александров А. В. 152.
Александров А. Д. 140.
Алексеев В. П. 477, 539.
Алексеев Н. Н. 492, 493.
Алексеев Н. Н., евраз. 731, 822,
958, 959, 982.
Алексеева Т. И. 547.
Алексей (Бяконт) 377, 380.
Алексей Михайлович, царь 385.
Алексей Романов, царь 644.
Алексей, митроп. 163.
Алексин А. А. 15, 360, 934.
Альтхайм Ф. 265.
Альшиц (Аль) Д. Н. 122, 128, 131, 254, 285, 914, 925.
Амартол 683, 688.
Аммиан Марцеллин 233, 436.
Ананьич Б. В. 912.
Андрей Ярославич, кн. 722.
Андропов Ю. В. 216.
Андрусов Н. И. 185.
Анкудинов В. С. 63, 68, 70, 71, 181.
Анна Иоанновна, имп. 386.
Анненский И. Ф. 111.
Антипов А. П. 493.
Антощенко А. В. 949.
Ань Лу-шань 300, 335.
Апулей 86.
Апучин Д. Н. 619.
Арапов П. С. 959.
Арманд Д. Л. 144.
Артамонов М. И. 11, 40, 109-110,
124, 130, 139, 140, 148,155, 213, 221, 230, 253, 262, 264, 285, 339, 340, 342, 343, 349, 351, 352, 353, 354, 356, 362, 363, 370, 519, 536, 596, 628, 639, 662, 681, 658, 687, 709, 834, 835, 918, 922, 925, 933, 935, 936, 938, 939, 940, 941, 942, 943, 962.
Аскольд 664, 684, 685, 688.
Асмус В. Ф. 667.


Указатель имен
987
Атаке-бий 775, 761,
Аттила 226, 229, 346, 436, 750.
Афанасьев В. 330, 931, 932.
Афанасьев Г. Е. 941.
Афанасьев Ю. 524, 962.
Афонина В. Н. 545.
Ахманова О. С. 549.
Ахмат, баскак 669, 692.
Ахмат, хан 102, 682.
Ахматова А. А. (Горенко) 5, 9,
63, 64, 66, 68, 69, 70, 71, 74,
76, 77, 79, 80, 85, 94, 96, 97,
108, 110, 115, 116, 120, 121,
131, 133, 134, 135, 136, 151,
161, 164, 165, 168, 174, 177,
178, 181, 185, 187, 189, 190,
193, 194, 195, 196, 198, 662,
677, 729, 742, 833, 834, 835,
837, 858, 910, 912, 917, 922,
968.
Ахундов К. Д. 595.
Аюка 387.
Бабур 474.
Багаев М. X. 342.
Ваграмов Э. А. 530.
Бако 327.
Балами 319.
Баландин А. А. 102.
Баландина Н. 102.
Балашов Д. М. 514, 518, 680, 695.
Бань Гу 245, 258, 259, 261, 280.
Бань Чао 227.
Барабин Г. 548.
Баранский Н. Н. 139, 199.
Бариев Р. К. 26.
Барихновский Г. Ф. 957.
Барникот Н. 546.
Бартольд В. В. 252, 263, 310, 332, 357, 360.
Басенко Ф. 406.
Батраков С. П. 87.
Батый 72, 125, 141, 372, 373, 374, 375, 400, 402, 443, 669, 679, 690, 691, 693, 719, 720, 737, 738, 759.
Бахрам Чубина 318, 319, 320
Безбородко А. А. 386.
Беленицкий А. М. 261, 262.
Белецкий В. Д. 97, 363, 938.
Белецкий И. С. 493.
Беляев Е. А. 82.
Бенедиктов М. 486, 498, 515.
Берберова Н. Н. 77.
Берг Л. С. 958.
Бергсон А. 470.
Бердибек 379.
Бердяев Н. А. 5, 20, 464, 470, 944.
Берия Л. П. 77, 139, 426.
Берке 374, 375, 400.
Бернштам А. Н. 80, 139, 222,
223, 335, 242, 247, 248, 253,
254, 265, 266, 275, 422.
Берталанфи Л. 394, 423.
Бехар 112, 913.
Би Хуханье 270, 281.
Биличенко В. А. 190.
Бильге-каган 308, 309.
Бицилли П. М. 954.
Бичурин Н. Я. (Иакинф) 101,
231, 235, 236, 237, 239, 240,
242, 246, 248, 250, 252-258, 260-262, 265, 266, 269-271,
273, 278, 280-282, 297, 315,
316, 318, 319, 322, 411, 923.
Блок А. 5, 66, 150, 970.
Боброк Волынец 380.
Бовт Г. Г. 782.
Богаз-тегин 309,310,312, 313, 930.
Богданов А. А. 394, 950, 951.
Бодончар 171.
Бон Г. 50.
Бонн 669, 673.
Бонч-Осмоловский Г. 138, 834.
Бородай Ю. М. 42, 458, 502,
503, 518, 544, 595, 708, 709.
Брагинский И. С. 174.
Бромберг Я. А. 484,490,492-493, 497-498.
Бромлей Ю. В. 12, 33, 40, 306,
478, 523, 525, 536, 537, 539,
541, 542, 543, 545, 552, 557,
583, 584, 585, 586, 587, 588, 589-595, 650, 651, 681, 697-707, 709, 710, 950, 961, 962, 963,
964, 966.
Брук С. И. 306.
Брутаян Г. А. 549
Брюсов А. Я. 942.


988
Указатель имен
Брюсов В. Я. 942.
Бугу Цзун 336
Буева Л. П. 545.
Булгаков С. Н. 20.
Бумынь 316.
Бурмистрова Т. Ю. 532.
Буровский А. М. 213, 214.
Бутыло (о. Василий) 163, 164,
915, 916.
Бяньу 238.
Вавилов Н. И. 768.
Вадим Храбрый 682.
Валиханов Ч. Ч. 609.
Валк С. Н. 122, .
Ван Го-вэй 240, 265, 266, 267, 268.
Ван Жи-вей 242.
Ван Ман 238, 411.
Ван Сяо-тун 258.
Ван Хуэй 246.
Вардан-худат 322.
Варустин Л. Э. 85.
Варустин Э. Я. 841.
Варустин Э. Я. 841.
Василий I Дмитриевич, кн. 382, 425.
Василий Александрович, кн. 691, 692, 695.
Василий Кирдяпа, кн. 382.
Василия Шуйский 385.
Васильев Д. Д. 965.
Васильев К. В. 239, 247-264, 277-279, 281-282, 284-286,
920, 921, 922, 923.
Васильев Л. С. 291, 926.
Вебер Г. 546.
Вебер М. 612, 735, 736.
Великая Н. Н. 937.
Вепринцев Б. Н. 140.
Вербицкая Л. А. 918.
Вернадский В. И. 6, 49-52, 98, 102, 106, 142, 143, 144, 370, 427, 446, 452, 471, 594, 599, 629, 707, 734, 749, 768, 919, 948, 949.
Вернадский Г. В. 20, 21, 75,
104, 229, 369, 391, 423, 427, 441, 442, 459, 465, 468, 470, 471, 488, 499, 504, 823, 919, 920, 944, 947, 948, 949, 950, 953, 954, 955, 956, 957, 958, 959, 961, 970, 975, 976, 978, 979, 982.
Вернер Э. 332.
Верт Н. 761, 789.
Вигер Л. (Wieger L.) 297.
Вико Дж. 49.
Винников И. Н. 82.
Виноградов В. Б. 341, 342, 348, 937. Витовт 377, 379, 382, 383, 425. Витте С. Ю. 911.
Вишняк М. В. 486.
Владимир Мономах 511.
Владимир Мстиславич, кн. 676. Владимир Храбрый 380.
Власова И. 560, 963.
Вознесенский А. А. 80, 139, 140. Вознесенский Л. А. 140.
Волков Ф. К. (Хведор Вовк) 619. Волошин М. 149, 150, 970.
Волчев 85.
Вольтер Ф.-М. 738.
Вольценбург О. Э. 110.
Воробьев М. В. 273, 277, 278, 279, 280, 284, 286, 923.
Воронин Н. Н. 675.
Воронович В. Н. 910.
Врангель ГГ. Н. 391, 466, 948, 974. Всеволод Большое Гнездо 675,
722, 723.
Всеволод Олегович, кн. 672. Выговский И. 386.
Высотский О. Н. 153, 921, 922.
Вэй Сыма Ян 922.
Вялов О. С. 185.
Габайн А. 332.
Гадло А. В. 941.
Гаель А. Г. 837.
Галии В. Л. 360.
Галина А. А. 360.
Ганелин Р. Ш. 80, 911, 912. Ганнибал 53.
Ганнон Карфагенянин 580.
Гань Янь-шоу 243.
Гарвэй У. 452.
Гардизи 327.
Гарри А. Н. 185.
Гасилов С. Г. 108.
Гаспаров М. Л. 916.
Гаут В. 80.
Гегель Г. В. Ф. 470, 535.


Указатель имен
989
Гедимин 372, 377.
Гейден Г. 625.
Гемалани 84.
Георгий XIII 387, 449.
Гераклит 50.
Герберштейн Р. 420.
Гердер И. Г. 49.
Герцль Т. 665.
Герштейн Э. 514.
Гзак 727.
Гиббон Э. 255.
Гиппиус 3. Н. 486.
Гйегяньгяс 929.
Глеб Святославич, кн. 725. Гликман А. С. 155.
Глинская Е. В. 383.
Гобино Ж.-А. 625.
Гоголь Н. В. 5, 330, 416, 531. Голованов Л. В. 595.
Голованова С. А. 937. Головникова О. В. 10.
Головнин В. 484.
Голубцов В. 71, 911.
Гомер 39, 344, 535, 565.
Горбачев М. С. 765.
Гостомысл 684.
Графенауэр Б. 316.
Гревс И. М. 948, 949.
Григорий Нисский 100. Григорьев В. В. 344.
Григулевич И. Р. 544, 699.
Грот М. 265.
Грумм-Гржимайло Г. Е. 232,
242, 248, 251, 259, 263, 265, 267, 279, 312, 932.
Грушевский М. С. 426.
Гуан У-ди 280.
Гуковский М. А. 114, 155, 255, 257, 424, 918, 925, 957. Гумбольдт В. 49, 143, 144, 955. Гумилев Н. С. 8-9, 63, 65, 66,
68, 69, 71, 76, 85, 94, 96, 97,
100, 106, 108, 109, 111, 133,
135, 150, 153, 161, 168, 169,
174, 181, 185-186, 191-192,
193, 194, 195, 196, 197, 198, 677, 833, 910, 917.
Гумилева А. И. 63, 68, 70, 71,178. Гумилева Н. В. 68, 811.
Гус Я. 47, 53, 371, 561, 580, 630. Гусовский М. А. 466.
Гуюк 375.
Гюзальян Л. Т. 322.
Гяна-шад 322.
Давид Святославич, кн. 725. Давыд Смоленский 723. Давыденков Н. 77.
Далобянь Або-каган 315, 316, 317, 319, 321.
Даниил Галицкий 722, 724. Даниил Заточник 675, 676. Данилевский Н. Я. 20, 49, 59, 74, 457, 459, 678, 680, 957. Дантес Ж. Ш. 604.
Дарвин Ч. 452, 458, 625.
Дарий 434.
Дармала 721.
Дашдамиров А. Ф. 551. Дашкова А. Д. 84, 912.
Дебец Г. Ф. 248, 251.
Дебс 243.
Дегинь Ж. 228, 242, 265. Дежнев С. 444.
Декарт Р. 452.
Демин В. 749, 768.
Деревянко А. П. 919.
Джайлз Л. (Giles L.) 300. Джанибек 378, 379, 403. Джеляль-ад-Дин 400.
Дидро Д. 738.
Диков Н. Н. 246, 249. Дильмухамедова Э. Е. 571. Динавари 320, 321.
Дионисий Ареопагит 100, 915. Дир 684, 685, 688.
Дмитриев Л. А. 669.
Дмитрий Донской 53, 171, 380, 381, 382, 384, 404, 758. Докучаев В. В. 144.
Долуханов П. М. 924. Дорошенко Д. И. 415, 416, 952. Дорошенко Н. М. 7.
Дорошенко ГГ., гетм. 386. Достоевский Ф. М. 74, 152, 164, 189, 416, 448, 484, 491. Дрейер О. К. 131.
Дроздов О. А. 40, 290.


990
Указатель имен
Дубровская Н. В. 212.
Дубровский Д. И. 545.
Дугаров Б. 166, 168, 172, 173, 916. Дугин А. Г. 451, 452, 464, 956, 957. Дударев С. Л. 937.
Дудин М. А. 191.
Дулань 315, 316, 317.
Думай Л. И. 265, 277, 278, 279, 280, 281, 284, 286, 923.
Дьяконов И. М. 322, 515, 565,
596, 609, 681, 935, 963.
Дьяконов Я. М. 514.
Дюйвэндэк 243.
Дяньгу 323.
Едигей 383.
Ежов Н. И. 139, 426.
Екатерина II 6, 389, 408, 409, 442, 568, 761, 770, 775, 919.
Ельцин Б. Н. 918.
Ерехович Н. П. 835, 912, 933. Ермекбаев Ж. А. 26, 571, 964. Ермолаев В. Ю. 198, 918.
Есенин К. С. 185.
Есенин С. А. 185, 186, 970. Ефремов Ю. К. 40, 137, 537, 576, 709, 915, 964.
Жанна дАрк 53, 443, 561, 580. Жданов А. А. 835.
Живов В. М. 395, 950, 972. Жолковский А. 174, 916.
Жуков Б. С. 619.
Заднепровский Ю. А. 261.
Замятин Е. И. 66.
Заходер Б. Н. 357, 360.
Зеленская 80.
Зелинский А. Н. 96, 101, 913. Зелинский Н. Д. 913.
Зенин Л. В. 923.
Зернова Р. А. 76, 911.
Зимин А. А. 674, 720.
Зимин А. И. 518.
Зомбарт В. 501, 502, 613, 965. Зопирион 434.
Зощенко М. М. 916.
Зуев Ю. А. 243.
Зюганов Г. А. 479.
Зюсс Э. 734, 955.
И 238.
Ибаррури Д. 623.
Ибн Халдун 49.
Иван I Калита 378, 384, 427, 692, 695.
Иван II 378, 384.
Иван III 102, 682.
Иван IV Грозный 53, 125, 383,
386, 659, 670, 776.
Иван Иванович Красный 384. Иванов Вс. Н. 492, 944.
Иванов Вяч. Вс. 479.
Иванов Вяч. Ив. 150, 209.
Иванов К. П. 40, 146, 209, 583,
697, 699-709, 839, 964, 968. Иванов П. 685.
Игорь Олегович, кн. 15, 120,
125, 126, 656, 669, 672, 673,
674, 680, 720-728.
Идиган 933.
Иларион, митр. 479, 510. Илларион, монах 125.
И ль-Арслан 322.
Ильин В. Н. 484, 485, 488, 492,
954, 958.
Ильин И. А. 20, 944.
Ильф И. А. 174.
Ин Шао 303.
Иннокентий IV 375.
Иноземцев В. Л. 781, 782. Иностранцев К. А. 222, 230, 263, 265.
Иоанн Кантакузин 915.
Иоанн, пресв. 14, 67, 668, 669,
671, 679, 718, 729.
Иоган Скот Эриугена 100. Иодковский Э. 470.
Иордан 229, 663, 935.
Иосиф, царь 355, 567, 664, 689, 690. Иоффе О. С. 915.
Ираклий I, имп. 332, 334.
Ираклий II, царь 761, 775.
Исаев И. А. 480, 957.
Исмагулов О. 477.
Истахри 355.
Истеми 316.
Итс Р. Ф. 42, 700, 710.
Йал-тегин (Йар-тегин) 320.


Указатель имен
991
Кавтарадзе Ю. 155.
Каган М. С. 545.
Казакевич В. С. 114, 115. Казакевич И. Е. 115.
Казакевич Н. И. 108—121, 913. Казамбиев М. К. 360.
Казимир III 568.
Казьмичев Ю. М. 153.
Калашников И. 170.
Калесник С. В. 287, 324, 930-931. Каменецкий И. С. 536, 930. Каминская А. Г. 133, 134, 135, 190. Кан Тай 250.
Кант И. 6, 66, 549.
Капаган-каган 309.
Каплер А. Я. 175. Кара-Джуринтурк 321.
Карамзин Н. М. 759.
Карасев А. Н. 117.
Каргалов В. В. 72, 374, 911. Кардинер А. 530.
Кареев Н. И. 948.
Каримуллин А. Г. 200.
Карл XII 387, 562.
Карл Великий 330, 774.
Карсавин Л. П. 20, 369, 468,
470, 480, 482, 483, 484, 487,
488, 489-499, 503, 504, 515,
517, 823, 949, 954, 958, 972. Карсаевская Т. В. 547.
Карташев А. В. 484, 961.
Касим 404.
Кастельская 3. Д. 931. Кат-Иль-хан 334 Кауфман К. В. 322.
Кедров Б. М. 544, 699, 709.
Кефели И. Ф. 7, 947, 983. Кизеветтер А. А. 464, 944, 948.
Ким В. И. 209.
Ким М. П. 542.
Киприан, митр. 694.
Кирилл, патр. 824.
Кирпичников В. С. 208.
Кирсанов А. Г. 72, 911.
Киссинджер Г. 785.
Кит-Буга нойон 426, 427.
Клакхон К. 530.
Клейн Л. С. 514, 515, 516,
518, 596, 679, 681, 935, 965.
Климов Г. 666.
Климонтович Н. Ю. 733, 744.
Клосс Б. М. 684.
Клюев 912.
Ключевский В. О. 324, 339, 445. Кляпггорный С. Г. 119, 254,
255, 256, 308, 310, 311, 928,
929, 930.
Кобяк 724.
Ковалев А. 161.
Ковалев С. И. 138 Ковалевская В. Б. 343.
Ковальчук А. Н. 69.
Ковпак Д. А. 80.
Кодухов В. Ш. 663.
Кожин Ю. Ф. 92, 95, 912.
Кожинов В. В. 479, 514, 515,
662, 664-666, 680, 688, 968. Козлов П. К. 238.
Козлов С. 479.
Козлов В. И. 40, 518, 527, 537,
538, 539, 545, 546, 624, 627,
645, 679, 681, 699, 710, 838,
839, 965, 966.
Козырев Н. А. 92, 94, 116, 140, 185. Козырева М. Г. 8, 213, 560,
831, 841, 910, 912, 915, 945. Койгелдиев М. К. 920.
Коковцов П. К. 689, 690. Колесников А. А. 929.
Коллингвуд Р. Дж. 25, 670.
Колумб X. 9, 443, 580, 667.
Комин В. В. 957.
Кон И. С. 532, 554.
Кононов А. Н. 262.
Конт О. 408.
Кончак 719, 722.
Коплан 663.
Копылов К. Н. 923.
Кордье 242, 248, 250.
Кореняко В. А. 935.
Корнилович К. В. 155.
Коробков И. А. 186.
Королев С. И. 540, 546.
Короленко В. Г. 387.
Коротаев А. В. 927, 983.
Корсун А. И. 111.
Косаренко С. Ю. 142.
Костина Д. М. 920.


992
Указатель имен
Котовский Г. Г. 174-176. Котульский В. К. 184, 185.
Кралин М. М. 71, 181, 189, 917. Крамарева Н. И. 74.
Краснов А. Н. 143.
Крачковский И. Ю. 82, 357, 360. Кребер А. Л. 49.
Кроль Ю. Л. 253, 256.
Крупнов Е. И. 342, 942.
Крывелев И. А. 544.
Крывылев И. А. 699.
Крюков М. В. 296, 298, 302, 305,
926-928.
Ксеркс 434.
Кувахара Тёкудзо 240.
Кузмин М. А. 189. Кузмина-Караваева М. А. 178. Кузнецов Б. И. 15, 40, 653, 966. Кузнецов В. А. 353.
Кузнецов С. С. 186.
Кузьмин А. Г. 40, 372, 424-427,
515, 656, 661, 663, 679, 680, 967. Кузьмина-Караваева Е. Ю. 185. Кулишер А. 486.
Куприянов Д. В. 63, 68, 911. Курбатов Г. Л. 155.
Куренной В. Н. 40, 158, 159. Куркчи А. И. 40, 514, 516, 839, 840. Кутлуг 314.
Кутузов М. И. 53, 443.
Кухаренко А. А. 186.
Кучаков А. 761.
Кучма Л. Д. 827.
Кушнер П. И. 39, 527, 700, 702,
704, 710.
Кхрисрон 654.
Кызласов С. Р. 96.
Кюль-тегин 308, 309, 316.
Кюнер Н. В. 249, 265, 269.
Лавров А. С. 977.
Лавров С. Б. 7, 8, 21, 196, 201,
212, 216-217, 441, 956, 957,
965, 977, 981.
Лазуркин М. С. 10, 138.
Ламанский В. И. 943, 957.
Ламетри Ж О. 452.
Лампе В. И. 71.
Лаптев И. Д. 595.
Лапуж В. 625.
Ларюэль М. (Laruelle М.) 463, 464, 466, 957.
Латынин Б. А. 918.
Лауфер Б. 226.
Лев I 436.
Леви Е. И. 117.
Ленин В. И. 492, 636, 637, 638, 639, 649, 650, 952.
Леонтьев А. Н. 530.
Леонтьев К. Н. 5, 49, 59, 74, 484, 678, 680, 944.
Лермонтов М. Ю. 5, 9, 191, 379, 670. Лесков Н. С. 110.
Лессинг Г. Э. 738.
Ли Сюэ-цинь 267.
Ли Ши-минь 440.
Лившиц В. А. 321, 323.
Лившиц И. 80.
Лисенков Е. 108.
Литовцев С. 485.
Лифанов Н. А. 941.
Лихачев Д. С. 56, 120, 122, 124,
125, 127, 148, 155, 157, 158,
398, 686, 722, 765-771, 984. Лихачева В. С. 120.
Ло Гуань-чжун 248, 252, 922. Лобашев М. Е. 588, 589. Ловмяньский Г. 664.
Логовиков ГГ. В. 925.
Лондон Дж. 94.
Лоренц К. 452, 455.
Лоу Цзин-пэй 243.
Лубенский С. 925.
Лукашенко А. Г. 780, 790, 803,
981, 984.
Лукницкая В. К. 193, 917. Лукницкий П. Н. 193—197. Лукьянов А. И. 217, 840. Луначарский А. В. 486.
Лурия А. Г. 547.
Лурье А. 181, 917.
Лурье Я. С. 667, 668, 671, 677,
968.
Лысенко Н. Н. 515.
Лысенко Т. Д. 478, 516.
Львов Л. И. 71.
Львов С. 485.
Лю Юань 922.


Указатель имен
993
Лю Бан 243.
Лю Мао-цзай (Liu Mau-tsai) 319, 322.
Лю Цань 437.
Лю Юань-хай 437.
Люй Мин-чжун 303.
Люй Цзунь-э 245, 246, 260. Ляпушкин И. И. 352.
Ma Чан-шоу 244, 248, 251. Маврикий, ими. 315.
Мавродин В. В. 10.
Магомедов М. Г. 357-360,
361, 362, 364, 940, 942.
Мазепа И. 562.
МайдарД. 14.
Маймонид 680.
Майя Ж. (Mailla J. А. М.) 297. Мак-Говерн В. 243, 254, 265. Макиндер X. 980.
Маковский С. 188.
Макогоненко Ю. 79.
Маколей Т. Б. 324, 931.
Максим Горький 5, 52, 54, 562. Максим Исповедник 100, 915. Малевского-Малевич П. Н. 954. Малков А. С. 927.
Малков С. Ю. 983.
Малков С. Ю. 983.
Малов С. Е. 308, 314.
Малышев В. И. 155.
Малявин В. В. 926, 927.
Малявкин А. Г. 933.
Мамай 379, 380, 381, 383, 404,
572, 669, 691, 692, 693, 694. Мамай, казак 383.
Мандельштам А. М. 321, 322. Мандельштам Н. 662. Мандельштам О. Э. 65, 90, 91, 156. Манушин Б. 92, 93.
Маодунь 226.
Маркварт И. (Marquait J.) 318, 319, 322, 332, 932.
Марко Поло. 309, 312.
Марковин В. И. 342,
Маркс К. 156, 426, 448, 492, 530, 545, 552, 587, 609, 624, 635, 636, 637, 646, 730, 756.
Марр Н. Я. 233.
Маршак Б. И. 315, 930.
Маслов В. А. 216.
Массон В. М. 924.
Матушевич А. А. 64.
Махмутек 404.
МашбицЯ. Г. 40,146,697,710,968. Медведев Д. А. 783, 803. Медведский А. 164.
Мелик 380.
Мелиоранский П. М. 309. Меллер-Закомсльский А. В. 493, 498, 516, 954.
Мельникова Т. А. 126, 129, 914. Мельчук И. А. 916.
Менге 427.
Менгу-Тимур 375.
Меньшиков Л. Н. 252, 256, 260,
921.
Мефодий, св. 371.
Мечников Л. И. 49.
Мид М. 530.
Миланова Е. В. 595.
Миллер А. А. 619.
Миллер Е. 80.
Милов В. И. 88.
Миндовг 372, 376, 425.
Минорский В. Ф. (Minorsky V.) 310, 357, 360.
Мир-Мустафа 762, 775.
Мирский Б. 485.
Михаил Романов, царь 449, 644. Михаил Ярославич Тверской 377, 669.
Михайлов А. И. 72, 910, 911. Михайлова О. Э. 114. Михайловский Н. К. 962. Михалевич Г. П. 112, 115, 913. Михалков Н. С. 479.
Михеев В. К. 935.
Мичурин В. 429.
Могилянский Н. М. 700.
Могилянь 309, 313.
Модэ 235, 258, 268, 269, 270, 280, 281, 411.
Моисей Каганкатваци 357, 360. Молотов В. М. 81.
Моммзен Т. 255, 257.
Монгайт А. Л. 536.
Морган Л. 254.


994
Указатель имен
Мордвинов Н. Д. 175.
Морозов Н. А. 106, 748.
Моюн-чур 309, 314.
Моянчур 933.
Мстислав Изяслович 722. Мстислав Храбрый 510. Мукадцаси 342 Мурзаев Э. М. 147. Мусин-Пушкин 125.
Мухаммад Наршахи 321, 322, 323. Мухаммед, пророк 142, 580, 630, 639, 644.
Мухаммед, хорезмшах 400, 447. Мухаммед, шах 171, 400, 447. Мэнчен-Хелфен О. 222, 251, 265, 920.
Назарбаев Н. А. 479, 780, 798,
811, 813, 814, 823, 826, 827, 828, 981, 984.
Назаров М. 493
Наполеон 53, 389, 408, 580, 630, 639, 641, 739.
Нарожный Е. И. 937.
Насонов А. Н. 692.
Невзоров А. Г. 214, 215. Недашковский Л. Ф. 942.
Некомат 693.
Немет Ю. 333, 932.
Никитин В. П. 468, 492, 958. Николаевская Н. П. 68.
Николай I 6, 609.
Николай Кузанский 487. Николюкин А. Н. 910.
Никоноров В. П. 226.
Нили-каган 317, 321, 322 Ницше Ф. 6, 470.
Нишабури 321, 322.
Ниязов С. 779.
Новгородова М. И. 210.
Новикова Л. И. 480.
Новосильцева А. П. 662.
Ногай 376, 404.
Носовский 106.
Оболенский-Стрыга 406.
Обручев В. А. 143.
Овсяник Е. А. 80.
Одоакр 372.
Одоевцева И. В. 181.
Окладников А. П. 92, 109, 225, 836, 913, 919, 922.
Олег Святославич, кн. 337,
664, 669, 671, 672, 673, 683,
686, 687, 688, 725, 726, 935. Олег Ярославич, кн. 723.
Олега Гориславич 724, 725. Ольгерд 377.
Орлик И. 747, 749.
Орлов И. Б. 957.
Орлова Г. Н. 180, 917.
Орша 379.
Осипов Ю. С. 214.
Осипова О. 754.
Оствальд В. Ф. 50.
Остей 694, 695.
Оу Ян-сюй 244, 253.
Очирова Т. 480.
Павел I 387, 449,
Павлов В. А. 111.
Павлов И. П. 6, 530.
Панарин А. 477.
Панасюк В. А. 243, 252. Панкратов Б. И. 260.
Парфенов Л. 748.
Паршина А. (Курочкина) 911. Пастернак Б. Л. 77, 156.
Пашуто В. Т. 957.
Пельо П. (Pelliot Р.) 226, 309,
312, 327.
Переломов Л. С. 926, 927. Перельман Г. 778.
Переслегин А. М. 64, 65, 66, 67, 68, 73, 178, 182, 910, 911. Переслегин Л. А. 67.
Переслегин М. М. 66, 68, 178. Перикл 565.
Пермяков И. Д. 87.
ПершицА. И. 710.
Песах 661.
Петлюра С. 948.
Петр I 6, 22, 53, 386, 403, 406, 407, 408, 410, 416, 427, 442, 443, 449, 924.
Петр Бориславич 674-675.
Петр Востоков (см. Савицкий П. Н.) 467, 925, 948, 975.


Указатель имен
995
Петр, митр. 377, 404.
Петров Е. 174.
Петров М. П. 287, 925.
Петрухин В. 940.
Петухов В. 158.
Пигулевская Н. В. 357, 360. Пиентисатов С. А. (см.
Трубецкой Н. С.) 952.
Пикуль В. 617.
Пимен, патр. 163.
ПирскаяА. 190.
Писарев А. 729, 744, 947. Платонов С. Ф. 662, 663, 968. Плетнева С. А. 343, 351, 354,
361, 662, 936, 938, 939-943. Позднеева Л. Д. 239. Покшишевский В. В. 710. Полковников Г. Н. 488, 489, 490. Полякова С. В. 155. Поляков-Литовцев С. 485. Пономарева Л. 480.
По-ну 246.
Попов Е. А. 185.
Поппе А. 695.
Поппер К. Р. 25.
Поршнев Б. Ф. 526.
Постников И. Н. 177.
Потебня А. А. 416.
Пржевальский Н. 143, 237, 580. Пригожин И. Р. 35, 36, 755, 756, 758, 768, 983.
Прийма Н. Е. 191.
Приселков М. Д. 122, 688, 689, 692, 693, 695.
Притыкин Я. 337, 937.
Прицак О. (Ргйвак О.) 308, 936. Пропп В. 674.
Проханов А. 479 Прохоров Г. М. 99, 100, 152, 729, 915, 921, 934.
Пугачев Е. 562.
Пунин Н. Н. 66, 80, 120, 133, 165,
189, 834, 968.
Лунина И. Н. 120, 133, 134, 135,
190, 195.
Путилов Б. Н. 674.
Путин В. В. 751, 772, 773, 779, 780, 783, 788, 789, 790, 791,
803, 805, 811, 817, 823, 827,
828, 981, 984, 985.
Пушкарев С. Г. 488, 954.
Пушкин А. С. 5, 90, 96, 134, 140, 191, 231, 389, 495, 562, 604, 615, 943, 959.
Пушкин С. Н. 712, 969. ПюрвеевДж. 14.
Рабичкин Б. М. 118.
Работнов Т. А. 634.
Радлов В. В. 332.
Разин С. 388, 934, 941. Разумовский А. Г. 386. Разумовский К. Г. 386.
Рассел Б. 467.
Ратцель Ф. 49.
Ратша 674.
Рерих Ю. Н. 232, 912, 913.
Ринчен Б. 838.
Родевич И. 185.
Рождественский В. 66.
Розова В. Д. 68.
Роман Мстиславич Волынский, кн. 722.
Роман Святославич, кн. 510, 725. Роман, имп. 689.
Романов Б. А. 252.
Росман Дж. 301.
Росси К. 912.
Ростовцев М. И. (Rostovtzeff М.) 226, 232, 233.
Рублев А. 9.
Руденко С. А. 619.
Руденко С. И. 140, 148, 230, 276, 327, 721, 836, 924, 925, 931. Руденко Ю. К. 836, 915.
Руднев Л. В. 149.
Руммель В. 71, 911.
Рыбаков Б. А. 12, 71, 657, 668, 672-676, 679, 685, 685, 695,
718, 969.
Рыбалко Б. Н. 189.
Рылеев К. Ф. 191.
Рюрик 664, 682, 683, 684, 727. Рябчиков А. М. 595.
Саади 340. Саалиби 320.


996
Указатель имен
Савинов Д. Г. 929.
Савицкий П. Н. (Баугскц Р.) 19, 20, 21, 30, 31, 75, 103, 104, 284, 369, 391, 410, 423, 424, 442, 459, 465-470, 472-475, 480, 483, 488, 489, 499, 749, 920, 925, 931, 932, 936, 944-946, 948, 950, 951, 952, 953, 954, 955, 956, 957-960, 961, 970, 972-980.
Савкин И. 953.
Садовничий В. А. 983.
Садовский В. Н. 394.
Садовский Я. Д. 489, 492, 954.
Сазанович В. 65.
Саркози Н. 788.
Сартак 374, 724.
Саушкин Ю. Г. 145, 147.
Сафрак 235.
Сахаров А. Д. 765.
Сверчкова А. С. 64, 66, 68, 70, 178.
Святополк Изяслович 398, 725.
Святополк Туровский 723.
Святополк-Мирский Д. ГГ. 470, 959.
Святослав Игоревич 74, 343,
347, 509, 596.
Святослав, кн. 343, 347, 509, 596, 680, 686, 687, 722, 727, 743.
Себеос 320.
Семевский Б. Н. 40.
Семен Дмитриевич, кн. 382.
Семенов Ю. И. 534, 635, 646.
Семенов-Тяншанский П. П. 143, 261.
Сенин С. И. 70, 75, 910, 911.
Сепир 548, 549.
Сергий Радонежский 53, 380, 658, 693, 694.
Серман И. 911.
Сиземская И. Н. 480.
Симоновская Н. В. (Гумилева) 152-162, 178, 181, 182, 202,
203, 811, 837.
Синь 243.
Сиратори К. 245.
Скатов Н. Н. 910.
Скоропадский 948.
Сладкевич Н. Г. 80.
Снегов С. 621.
Соболев А. В. 952.
Соколов Ф. С. 915.
Соколов Э. В. 538.
Соколова Г. А. 924.
Солженицын А. И. 140.
Соловьев А. В. 721.
Соловьев Вл. С. 5, 470, 487. Соловьев С. М. 257, 384, 406. Сонцэн 654.
Сорокин П. А. 49.
Сорокин С. С. 261.
Софронов М. В. 926, 927.
Софья Витовтовна 382.
Спасский И. Г. 918.
Спенсер Г. 625.
Стависский Б. Я. 252, 285.
Сталин И. В. 53, 79, 138, 139,
140, 146, 156, 426, 492, 665,
834, 951, 952.
Станкевич С. 479.
Стейн А. (Stein) 310.
Степанов Е. Е. 68.
Степугина Т. В. 920.
Стефан Баторий 420.
Стефан Пермский 915.
Струве В. В. 82, 109, 124, 129,
138, 252, 253, 257, 262, 285. Струве Г. П. 169.
Струве П. Б. 466, 944, 948, 973, 974. Суворов А. 53, 443.
Сувчинский П. П. 485, 490, 492, 731, 949, 960, 970, 972. Сулейменов О. 149, 464, 477.
Сулла 47, 53.
Султанов Т. И. 929.
Сусанин И. 53.
Сыма Цянь 231, 235, 240, 241,
243, 245, 250, 251, 258, 259,
261, 265, 276, 268, 269, 273.
Сыма Чжэн 240.
Сюань Ван 241, 250.
Таганцев В. Н. 9.
Тайдула 378, 379.
Тай-цзун 334, 335, 440.
Тамерлан (см. Тимур) 474, 524, 750. Таннер Дж. 546.
Тараданов Т. В. 486.
Таранич А. И. 63, 177, 910, 916. Тарасов Б. П. 63, 64, 65.
Тарду 315, 317, 318, 319.


Указатель имен
997
Тарле Е. В. 138.
Тархова H. С. 10.
Татарский В. Б. 186.
Татищев В. Н. 510, 674—675. Творогов О. В. 684.
Темир-Кутлук 383.
Тиберий 918.
Тигонен Т. 912.
Тимофеев Б. В. 183-188.
Тимофеева О. Б. 183, 917. Тимофеев-Ресовский Н. В. 102, 103. Тимур {см. Тамерлан) 382, 383,
406, 407, 412, 425, 474.
Тихонов Д. И. 335, 336.
Тихонов Н. 114.
Тихонова В. П. 209.
Тишков В. А. 26.
Товстоногов Г. А. 122.
Тойнби А. 25, 43, 49, 56, 59, 60, 294, 389, 457, 634, 730, 736, 756. Токарев С. А. 527, 541, 601, 627, 700-701, 711.
Толль Н. П. 423, 469, 953, 954. Толстая Н.И. 113.
Толстов С. 787.
Толстов С. П. 263, 317, 318, 320-322. Толстой А. К. 659.
Толстой Л. Н. 52, 562, 678.
Толстой Н. И. 395, 950.
Толстой Ю. К. 133, 914.
Томан Дж. (Toman J.) 468. Тоньюкук 308, 309, 316.
Торер Дж. 530.
Тортика А. А. 935.
Тохта 376, 403, 404.
Тохтамыш 380—383, 403, 404,
425, 693-695.
ТрауготА. 191.
Траугот В. 191.
Третьяков В. Т. 823, 981, 985. Троцкий Л. 730.
Трубецкой H. С. 20, 31, 75, 103,
104, 369, 391, 394-398, 401-404, 407-410, 413-418, 423, 427, 459, 463, 468, 470, 471, 474, 481, 482, 483, 484, 486, 487, 489, 493-496, 499, 501, 516, 517, 731, 749, 948, 950-953, 958, 959, 960, 970-972, 974-976, 979, 982.
Ту 420 Тудор 674.,
Тураев Б. А. 156, 257.
Турум 315.
Тэмуджин 398, 573.
Тюрин А. 514, 596,
У Дин 267.
Уайнер Дж. 546.
У-ди 235, 280.
Узбек 376-378, 403, 513, 572. Улуг-Мухаммед 404.
Умаров С. Ц. 342.
Уорф 548, 549.
Урванцев Н. Н. 185.
Урланис Б. В. 300 Успенский Д. Г. 185.
Утида Г. 239.
Учжулю 238.
Ушкуйник В. 513, 514.
Уэллс Г. 972.
Файнциммер А. М. 175.
Федоров Г. С. 360.
Федоров Я. А. 360. Федоров-Давыдов Г. А. 943. Феогност 377, 378, 404, 672. Феофилакт Симокатта 315, 316, 318, 319.
Филарет (Романов), патр. 199, 386. Филарет, митр. 164.
Филипп Красивый 427.
Филиппов Б. А. 169.
Фирдоуси 319, 331, 340. Фихтенгольц Е. М. 110.
Флейшман Д. 64, 65.
Флеров В. С. 935, 936, 941. Флерова В. Е. 935.
Флоровский Г. 464, 484, 487, 489, 954, 961, 970.
Фоменко А. Т. 106.
Франк С. Л. 485.
Франке О. 256.
Францев Г. 529.
Фролов И. Т. 972.
Хабаров Е. 444.
Халоун Г. 247.
Халтурина Д. А. 927.


998
Указатель имен
Хамарханов А. 169.
Хантингтон С. (Huntington S.) 757. Хань Синь 243, 247.
Хара-Даван Э. 423, 460, 469, 953, 958.
Харрисон Дж. 546.
Хасдай Ибн-Шафрут 567, 664,
689, 690.
Хауссиг (Haussaig Н. W.) 316,
332, 932.
Хачатурян В. 480.
Хван М. Ф. 231, 235, 285, 922, 923. Хвольсон О. Д. 958.
Хенниг Р. 332, 932.
Хиггинс М. (Higgins М.) 319.
Хинт М. 550.
Хирт Ф. 332, 932.
Хлебников В. 66.
Хмельницкий Б. 385, 405, 762, 776. Хмельницкий Ю. 386.
Хо 238.
Ходасевич В. 112, 486, 913.
Холл Д. 250.
Хорган Дж. (Horgán J.) 451. Хормизд IV 318, 320.
Хоружий С. С. 480.
Хрущев Н. С. 163.
Ху Цзюнь-бо 240.
Хубилай 412, 427.
Худяков Ю. С. 226.
Хуламурхан 426.
Хухэдэй Мэргэн тэнгри 916. Хызр-Хан 379.
Хяо Сюань Хуан-ди 280.
Цветаева М. 136, 150, 185.
Цегледи К. 319.
Цемерян И. П. 593, 594,
Цзи Юн 243.
Цзинь Чжун 437.
Цзян Тун 304.
Циолковский К. Э. 768.
Цунода Ф. 239, 547.
Цымбурский В. Л. 955.
Чагин Б. А. 638.
Чебоксаров Н. Н. 306, 527, 627,
926, 927.
Черепахин Б. Б. 915.
Черепнин Л. В. 663, 720.
Чернышевский Н. Г. 546.
Чехов А. П. 5, 562.
Чжан Цянь 235, 240, 275.
Чжао Улин-ван 226.
Чжао-Бо-ну 246.
Чжичжи 243, 248, 259, 262.
Чжуанькюй-янчжи 224.
Чивилихин В. А. 40, 170, 372,
374, 656, 657, 659, 660, 661,
679, 839, 965, 967.
Чижевский А. Л. 49, 105, 768.
Чингис-хан 14, 19, 53, 167,
170, 171, 173, 234, 238, 310,
346, 377, 382, 397, 398, 399,
400, 401, 403, 405, 406, 417,
423, 441, 459, 460, 469, 474,
524, 571, 573, 639, 641, 718,
750, 758, 947, 958.
Чистобаев А. И. 217.
Чистов К. В. 40, 146, 697, 711,
968, 969.
Чубарова Р. В. 92.
Чуло-хэу 318, 319, 320, 321.
Чхеидзе К. А. 492, 958.
Чэнь Тан 243, 248, 251, 256,
259.
Чэнь Чжун-мянь 241.
Шабад Т. 141.
Шаванн Э. (Chavannes Е.) 239, 256, 316-318.
Шаве 320.
Шадибек 383, 425,
Шаламов В. 620, 621.
Шаматрин А. 190.
Шампольон Ж. Ф. 350.
Шаповалов В. 763.
Шарукан 719.
Шафаревич И. Р. 661.
Шахматов А. А. 398, 416, 663, 674, 683, 686.
Шахматов М. В. 468, 484, 823, 954, 958.
Шевцова Л. 751.
Шекспир У. 45.
Шелепов Г. В. 527.
Шеллинг Ф. В. Й. 6, 470.
Шемонаев А. А. 64.
Шемякин М. 918.


Указатель имен
999
Шер Я. А. 930.
Шергазы 761.
Шибанов М. А. 69.
Шилейко В. К. 133, 143. Шири-Кишвар 320, 321, 322. Ширинский-Шахматов Ю. 486, 490. Широкогоров С. М. 33, 39, 699-701, 711.
Ширяев Б. 731.
Шихимбаева К. Б. 477.
Шицзин 241, 268.
Шишкина 3. И. 183, 184.
Шишков В. 63.
Шишман С. (Szyszman S.) 344, 937, 938.
Шкаратан О. 552.
Шкаренков Л. К. 957.
Шлиман Г. 344, 350, 609.
ШмидтА. Э. 320.
Шнирельман В. A. (Shnirelman V. А.)
26, 479, 481, 935, 936, 960. Шорохова Е. В. 545. Шохор-Троцкая Е. А. 116. Шпенглер О. 43, 49, 56, 59, 60, 457, 470, 678, 735.
Шпулер Б. 333.
Штейн В. М. 260, 263.
Штейнберг А. 3. 489, 491. Шумовский Т. А. 82, 835, 912,
933.
Шунь-вэй 240, 241.
Щеглов Ю. К. 916.
Щелкан (Чол-хан) 669, 692.
Щербак А. М. 308, 311, 314, 930. Щербатский Ф. И. 105.
Эгами Н. 239, 241, 244, 248, 249.
Эд 643.
Эдуард Исповедник 385.
Эллак 436.
Энгельс Ф. 221, 254, 492, 530, 545, 552, 624, 635, 636, 637, 646. Эрдейи И. 56, 351, 353, 938.
Эрдели И. 97, 363.
Юдин Э. Г. 394.
Юй 281
Юль Г. (Yule Н.) 309, 312.
Юрий Данилович, кн. 384.
Ягайло 377, 380, 383.
Якобсон Р. О. 470, 823, 959, 970, 971. Якович Е. 470.
Яковлев А. Н. 556.
Ямпольский М. Б. 916.
Ямщиков С. В. 211.
Ян Куань 241.
Ян Си-гу 929.
Янин В. 767.
Янов А. Л. 26, 696, 729, 731, 962, 969.
Янсо-тегин 318.
Янь Бань-бу 280.
Янь Шигу 240.
Ярополк Святославич, кн. 725. Ярослав Всеволодович 676.
Ярослав Мудрый 510, 676, 719, 725. Ярослав Осмомысл 722, 723.
Altheim F. 319. Chavannes E. 309, 310. Chen Yuan 309.
Dunlop J. B. 470, 484. Eberhard W. 241 Franke O. 240.
Henning W. B. 314. Hockeff C. 549.
Hoffmann H. 309. Honigmann E. 315. Haloun G. 241, 242.
Isajiw W. W. 711.
László 335.
Lattimore O. 314. Leroi-Gourhan A. 535. Maenchen-Helfen O. 242. Marquart J. 308, 318, 322. Mirsky D. S. 485.
Moule A. C. 309.
Pauthier G. 309. Pédelaborde P. 346. Riasanovsky N. V. 479. Scutnall-Kangas T. 550. Stiehl R. 310.
Tha’alibi 320, 321. Thomsen V. 309.
Zu J. J. M. de Groot 241.


СОДЕРЖАНИЕ
От издателя 5
Н. М. Дорошенко, И. Ф. Кефели. Введение 7
I. Путь Л. Н. Гумилева в науку
А И. Таранич
Л. Н. Гумилев и Бежецк 63
С. 	И. Сенин
«Эти яблоки из Бежецка...» 70
Р. А. Зернова
Иная реальность 76
Р. Ш. Ганелин
Советские историки: о чем они говорили между собой 80
Т. А. Шумовский
Лестница к солнцу, или Между двумя сроками 82
А. Д. Дашкова
Лев Гумилев, начало 30-х 84
Ю. Ф. Кожин
Ангара-1957 92
А. Н. Зелинский
Памяти учителя 96
Н. И. Казакевич
Фрагмент воспоминаний 108
Д. Н. Алъшиц (Аль)
Лев Николаевич Гумилев 122
Т. А. Мельникова
Все, что я помню о встречах
со Львом Николаевичем Гумилевым 129
Ю. К Толстой
О моих встречах с Л. Н. Гумилевым 133
Ю. К. Ефремов
Слово о Льве Николаевиче Гумилеве 136
Г. М. Прохоров
Лэ-Нэ, я и Наталинька 152


1001
Свящ. Василий (Бутыло)
Мои встречи с Л. Н. Гумилевым 163
Б. С. Дугаров
Полчаса с Гумилевым 166
А. К. Жолковский
Полки вел 174
A. И. Таранич
Несостоявшаяся встреча 177
Г. Н. Орлова
Единственная встреча 180
О. Б. Тимофеева
«...На память о встрече в Дудинке» 183
М. М. Кралин
Из воспоминаний о Л. Н. Гумилеве 189
B. К. Лукницкая
Из воспоминаний 193
B. Ю. Ермолаев
Лев Николаевич Гумилев: штрихи к портрету 198
II. 	Востоковедение и кочевниковедение 1. Борьба за «Хунну»
М. И. Артамонов
Отзыв на книгу Л. Н. Гумилева «История Хунну» 221
А П. Окладников
Отзыв на работу Л. Н. Гумилева «История Хунну» 225
Г. В. Вернадский
Из древней истории Евразии: Хунну 229
К. В. Васильев
Л. Н. Гумилев. Хунну, Срединная Азия
в древние времена. М.: ИВЛ, 1960. 291 стр 239
В Государственном Эрмитаже и Ленинградском Отделении
Института Народов Азии АН СССР 247
Л. И. Думай
Л. Н. Гумилев. Хунну. Срединная Азия
в древние времена. М.: ИВЛ, 1960. 291 с 265
М. В. Воробьев
Л. Н. Гумилев. Хунну. Срединная Азия в древние времена 273
C. И. Руденко
К вопросу об историческом синтезе
(по поводу одной дискуссии) 276


1002
Содержание
П. Н. Савицкий
[Письмо Л. Гумилеву об итогах дискуссии
по книге «Хунну»] 284
Петров М. П.
Природа и история в книге Л. Н. Гумилева... С точки зрения географа. Л. Н. Гумилев. Хунны в Китае.
М.: Наука, 1974. 260 с 287
Л. С. Васильев
...С точки зрения синолога 291
М. В. Крюков
«Смутное время» Ш-У1 вв. в исторической литературе ... 296
Численность населения 299
Миграции населения 302
Северные и южные китайцы 305
2. 	Споры вокруг древних тюрок
С. 	Г. Кляшторный
К историографической оценке Уланкомской надписи 308
По поводу интерпретации Уланкомской надписи
(Письмо в редакцию) 311
Б. И. Маршак
Возражения Л. Н. Гумилеву 315
С. 	В. Колесник
О рукописи Л. Н. Гумилева «Древние тюрки» 324
С. И. Руденко
Отзыв на рукопись книги Л. Н. Гумилева «Древние тюрки. История, историческая география и палеоэтно¬
графия Срединной Азии на грани древности
и средневековья» 327
В. Афанасьев
Л. Н. Гумилев. Древние тюрки. М.: Наука, 1967. 504 с 330
Э. Вернер
Л. Н. Гумилев. Древние тюрки. М.: Наука, 1967. 504 с.... 332
3. 	В поисках Хазарии
Я. Притыкин
На стыке наук. Открытие Хазарии (Историко-географи¬
ческий этюд). М.: Наука, 1966. 191 с 337
B. Б. Виноградов
Открыт ли Семендер? 341
C. Б. Шишман
Открытие Хазарии <Фрагмент> 344


Содержание
1003
М. И. Артамонов, С. А. Плетнева
Еще раз о степной культуре Евразии 350
М. Г. Магомедов
К вопросу о колебаниях уровня Каспийского моря
в Хазарскую эпоху 357
С. 	А. Плетнева
О результатах хазарских поисков
Л. Н. Гумилева <Фрагмент> 361
III. 	Евразийство и пассионарная теория этногенеза 1. Евразийство Л. Н. Гумилева
Меня называют евразийцем 369
Л. Н. Гумилев
Историко-философские сочинения князя Н. С. Трубецкого
(заметки последнего евразийца) 391
«Всем нам завещана Россия» 418
«Скажу вам по секрету, что если Россия будет спасена,
то только как евразийская держава» 422
Л. Н. Гумилев
Ритмы Евразии 429
С. 	Б. Лавров
Завещание великого евразийца 441
A. Г. Дугин
Лев Гумилев и наука «живой жизни» 451
М. Ларюэль
Когда присваивается интеллектуальная собственность, или О противоположности Л. Н. Гумилева и П. Н. Савицкого 463
B. А. Шнирельман
Евразийцы и евреи 479
2. Этногенез и теория пассионарности
М. И. Артамонов
Снова «герои» и «толпа»? 519
Ю. Н. Афанасьев
Прошлое и мы <Фрагмент> 524
Ю. В. Бромлей
К вопросу о сущности этноса 525
Несколько замечаний о социальных и природных
факторах этногенеза 536
Человек в этнической (национальной) системе 540


1004
Содержание
И. Власова
Пассионарная образность поэзии Л. Н. Гумилева 560
И. М. Дьяконов
Огненный дьявол 565
Ж. А. Ермекбаев
Гумилев и Казахстан 570
Ю. К. Ефремов
Важное звено в цепи связей человека с природой 576
К. П. Иванов
Взгляды на этнографию, или есть ли в советской науке
два учения об этносе 583
Л. С. Клейн
Мысли «привередливого рецензента»
об учении Л. Н. Гумилева 596
B. И. Козлов
О биолого-географической концепции этнической истории.. 624
Что же такое этнос? 645
Б. И. Кузнецов
Проверка гипотезы Л. Н. Гумилева 653
А. Г. Кузьмин
Священные камни памяти (О романе
Владимира Чивилихина «Память») <Фрагменты> 656
Хазарские страдания <Фрагменты> 661
Я. С. Лурье
К истории одной дискуссии 667
Древняя Русь в сочинениях Льва Гумилева 677
Я. Г. Машбиц, К В. Чистов
Еще раз к вопросу о двух концепциях «этноса»
(по поводу статьи К. П. Иванова) 697
C. Н. Пушкин
Проблема межэтнических взаимоотношений
в творчестве Л. Н. Гумилева 712
Б. А. Рыбаков
О преодолении самообмана. По поводу книги Л. Н. Гумилева «Поиски вымышленного царства».
М., 1970. 432 стр 718
А. Л. Янов
Учение Льва Гумилева <Фрагменты> 729


Содержание
1005
IV. 	Государственные и общественные деятели о значении наследия Л. Н. Гумилева для судеб евразийских народов
А. А. Акаев
Единение евразийских народов вокруг России — ключевой
завет Л. Гумилева 747
Дмитрий Лихачев и Лев Гумилев: сопряжение судеб 765
Евразийское единение — историческая закономерность..772
A. Г. Лукашенко
О судьбах нашей интеграции 790
Н. А. Назарбаев
Евразийский Союз: от идеи к истории будущего 798
Выступление Президента Российской Федерации
В. В. Путина в Университете имени Л. Гумилева, г. Астана, Казахстан, 10 октября 2000 г 811
B. В. Путин
Новый интеграционный проект для Евразии — будущее,
которое рождается сегодня 816
В. Т. Третъяков
Российская империя, СССР, Евразийский союз 823
ПРИЛОЖЕНИЯ
Основные даты жизни и деятельности
Л. Н. Гумилева. М. Г. Козырева 833
Библиография первых публикаций
сочинений Л. Н. Гумилева. М. Г. Козырева 842
Материалы к библиография работ
о Л. Н. Гумилеве. А. В. Воронович 861
Комментарии 910
Указатель имен 986


Учебное издание
Л. Н. ГУМИЛЕВ: PRO ЕТ CONTRA
Личность и творчество Л. Н. Гумилева в оценках российских мыслителей и исследователей Антология
Научный редактор И. Ф. Кефели
Составители:
Н. М. Дорошенко, И. Ф. Кефели; при участии А. В. Бондарева, А. В. Воронович,
М. Г. Козыревой, А. Б. Панченко, О. В. Плебанек, А. С. Сараева
Подготовка издания С. П. Заикина
Подписано в печать 20.10.2012. Формат 60x90 */16. Гарнитура Школьная. Бумага офсетная. Печать офсетная. Уел. печ. л. 63. Тираж 1500 экз. Заказ № 67.
191023, Санкт-Петербург, наб. р. Фонтанки, 15. Некоммерческое партнерство «Научно-образовательное культурологическое общество». Тел.: (812) 310-79-29
Отпечатано в типографии ООО «Премиум» 196105, Санкт-Петербург, ул. Решетникова, д. 21, лит. А.


I
РУССКАЯ ХРИСТИАНСКАЯ ГУМАНИТАРНАЯ АКАДЕМИЯ
Программы высшего и среднего профессионального образования
Формы и сроки обучения: очная, очно-заочная, заочная, дистанционная.
Дополнительное образование и переподготовка.
Второе высшее.
бакалавриат — 4 года, магистратура — 2 года; очная и заочная аспирантура — 3-4 года.
колледж иностранных языков и Психолого-педагогический колледж - 3 года 10 месяцев.
Вступительные испытания: 15 мая — 25 июля. ЕГЭ в зависимости от выбранной специальности: биология, иностранный язык, история, литература, математика, обще- ствознание, русский язык. Конкурсные испытания в вузе: психометрический тест, сочинение-эссе, собеседование.
Стоимость обучения: 28 000-47 000 руб. (в зависимости от специальности).
Возможно полностью или частично бесплатное обучение за счёт грантов Ученого Совета РХГА.
Дни открытых дверей: последний четверг каждого месяца в 17:00.
Адрес: наб. реки Фонтанки, 15 (м. «Невский проспект»,
«Гостиный Двор»)
тел.: (812) 314-35-21, 971-67-71
электр. почта: abiturient@rhga.ru, ozo@rhga.ru, info@rhga.ru офиц. сайт: www.rhga.ru
ВПО:
СПО:


НАПРАВЛЕНИЯ ПОДГОТОВКИ:
Искусствоведение и гуманитарные науки
Культурология
Педагогика
Психология
Религиоведение
Теология
Философия
Филология
английский язык и культура испанский язык и культура итальянский язык и культура финский язык и культура турецкий язык и культура
китаистика и японистика