В. ФЕДОРОВЪ.
сТо поводу
Ііое9п»Н>
Куприна
С.-ПЕТЕРБУРГЪ.
Тпиогряфія Я. Баланснаго, Забалканскій пр., д. № 18.
1906.

о поводу «Поединка» А. Куприна.
„За исключеніемъ немногихъ
честолюбцевъ и карьеристовъ
всѣ офицеры несли службу
какъ принудительную, непріят-
ную, опротивѣвшую барщину,
томясь ею и не любя ея“...
I.
Въ самый разгаръ такъ печально окончившейся русско-
японской войны, послѣ пораженія при Мукденѣ и страш-
ной катастрофы въ Цусимскомъ проливѣ, когда русское
общество болѣе чѣмъ когда либо было подавлено совер-
шавшимися событіями и искало причинъ нашихъ неудачъ,
въ іюньской книжкѣ Сборника «Знанія» былъ помѣщенъ
надѣлавшій столько шума и вызвавшій столько толковъ—
романъ А. Куприна «Поединокъ», рисующій намъ бытъ
и нравы нашей арміи и дающій характеристику совре-
меннаго намъ офицерскаго общества.
Романъ А. Куприна, очевидно, былъ навѣянъ извѣст-
нымъ разсказомъ лейтенанта Вильзе «Изъ жизни малень-
каго гарнизона», изобразившимъ картины германской воен-
ной жизни.
Читатели, вѣроятно, помнятъ тѣ разнообразные толки,
которые были вызваны среди военнаго сословія романомъ
Бильзе, и его громко нашумѣвшій процессъ, на основаніи
1*
4
котораго авторъ, изобразившій лишь нравы захолустнаго
пограничнаго гарнизона, «за нанесеніе оскорбленія на-
чальству и старшимъ офицерамъ, подстрекательство къ
недовольству и неповиновеніе военному приказу» былъ
приговоренъ къ 6-ти мѣсячному тюремному заключенію
и къ лишенію воинскаго званія.
Въ подобномъ же родѣ, но гораздо блѣднѣе и проще
по замыслу й по выполненію—Вышелъ сборникъ разска-
зовъ и во Франціи, а именно: «Ье ге^ітепі, оп Гоп
з’атпзе» раг ТЬеойоге СаЬп, рисующій бытъ и- нравы
французскаго кавалерійскаго полка.
По сравненію съ этими послѣдними произведеніями
какъ Бильзе, такъ и СаЬп, трудъ А. Куприна несомнѣнно
болѣе художественнѣе, онъ полнѣе и шире обсуждаетъ
разсматриваемый вопросъ, дѣйствующія лица, выведенныя
въ немъ, типичные сколки съ натуры, характерно изо-
браженные представители современной жизни; идея ро-
мана болѣе глубока по своему замыслу, причемъ по ха-
рактеру изображенной среды и по заключительной своей
развязкѣ романъ А. Куприна производитъ на чи-
тателя прямо гнетущее, тяжелое впечатлѣніе, еще болѣе
усиливающееся отъ тѣхъ событій, которыя пришлось намъ
пережить за послѣднее время.
Основная идея романа — отсутствіе вѣры въ смыслъ
военной службы. «Развѣ вы вѣрите,—спрашиваетъ Назан-
скій—Ромашова,—что вы служите интересному, хорошему,
полезному дѣлу?»...
Эта ицея болѣе всего выведена и подчеркнута въ
слѣдующихъ словахъ того же Назанскаго. «Никто изъ нихъ
(офицеровъ полка) въ службу не вѣритъ и разумной цѣли
этой службы не знаетъ... Вы знаете, какъ дѣти любятъ
играть въ войну. Было время кипучаго дѣтства и въ
5
йсторіи, время буйныхъ и веселыхъ молодыхъ поколѣній.
Тогда люди ходили вольными шайками и война была
общей хмѣльной радостью^ кровавой и доблестной утѣхой.
Въ начальники выбирался самый храбрый, самый силь-
ный и хитрый. Но вотъ человѣчество выросло и съ каж-
дымъ годомъ становится все болѣе мудрымъ и вмѣсто
дѣтскихъ, шумныхъ игра., его мысли съ каждымъ днемъ
становятся серьезнѣе и глубже. Безстрашные авантю-
ристы сдѣлались шулерами. Солдатъ уже не идетъ на
военную службу—какъ на веселое и хищное ремесло. И
начальники изъ грозныхъ, обаятельныхъ, безпощадныхъ
и обожаемыхъ атамановъ обратились въ чиновниковъ*
трусливо живущихъ на свое нищенское жалованье. Кра-
сивые фазаны облиняли. Только одинъ подобный при-
мѣръ я знаю въ исторіи человѣчества. Это монашество.
Начало его было смиренно, красиво и трогательно. Но
прошли столѣтія и что-жѳ мы видимъ? Сотни тысячъ
бездѣльниковъ—развращенныхъ, здоровенныхъ лоботря-
совъ, ненавидимыхъ даже тѣми, кто въ нихъ имѣетъ
время отъ времени духовную потребность. Нѣтъ я не
напрасно заговорилъ о монахахъ и я радъ, что мое сра-
вненіе логично. Тамъ ряса и кадило, здѣсь мундиръ и
гремящее оружіе; тамъ — смиреніе, лицемѣрные вздохи,
слащавая рѣчь, здѣсь—наигранное мужество, гордая рѣчь,
выпяченныя груди, вывороченные локти, поднятыя плечи,
Но и тѣ и другіе живутъ паразитами и знаютъ, вѣдь
знаютъ глубоко это въ душѣ, но боятся познать это ра-
зумомъ. И они подобны жирнымъ вшамъ, которые тѣмъ
сильнѣе отъѣдаются на чужомъ тѣлѣ, чѣмъ оно больше
разлагается...»
При такихъ взглядахъ на военное сословіе и военную
службу А. Купринъ могъ говорить устами Казанскаго; «Я
-- 6 —
ненавижу военную службу, но служу. Почему я служу?
Да 'чортъ его знаетъ почему! Потому что мнѣ съ дѣтства
твердили и кругомъ всѣ теперь твердятъ, что самое
главное въ жизни это служить и быть сытымъ и хорошо
одѣтымъ».
Отсутствіе вѣры въ смыслъ военной службы зиждется
у Ромашова на слѣдующихъ разсужденіяхъ: а Было темно,
кто-то зажегъ мою жизнь и сейчасъ же потушилъ ее и
опять стало темно навсегда, на вѣки вѣковъ... Что же
я дѣлалъ въ этотъ коротенькій мигъ? Я держалъ руки
по швамъ и каблуки вмѣстѣ, тянулъ носокъ внизъ при
маршировкѣ, кричалъ во все горло «на плечо», ругался
и злился изъ за приклада, недовернутаго на себя, тре-
петалъ передъ сотнями людей. Зачѣмъ? Эти призраки
которые умрутъ съ моимъ я, заставляли дѣлать сотни
ненужныхъ .мнѣ и непріятныхъ вещей. И за это оскор-
бляли и унижали меня. Меня! Почему же мое я подчи-
нялось этимъ призракомъ? А ты позабылъ? Отечество?
колыбель? прахъ отцовъ? Алтари? А воинская честь и
дисциплина? Кто будетъ защищать твою родину, если
въ нее вторгнутся враги? Да, но я умру—и не будетъ
больше ни родины, ни враговъ, ни чести. Они живутъ
пока живетъ мое сознаніе. Но исчезни родина, и честь, и
мундиръ, всѣ великія слова—мое я останется неприкос-
новеннымъ. Стало быть все таки «мое я важнѣе всѣхъ
этихъ понятій о долгѣ, о чести, о любви!»
Въ разсужденіяхъ Ромашова и Казанскаго выведено
отношеніе къ военной службѣ лучшихъ, умственно раз-
витыхъ и одаренныхъ людей полка, описаннаго Купри-
нымъ. Остальное офицерство прямо тяготилось службой,
не находя въ ней никакого удовлетворенія и проводя
время въ кутежахъ, оргіяхъ и ничегонедѣланіи.
7
«За исключеніемъ немногихъ честолюбцевъ и карье-
ристовъ всѣ офицеры несли службу какъ принудительную,
непріятную и опротивѣвшую барщину, томясь -ею и не
любя ея. Младшіе офицеры совсѣмъ по школьнически
опаздывали на занятія и потихоньху убѣгали съ нихъ
если Знали, что имъ за это не достанется.
«Ротные командиры, большею частью люди многосе-
мейные, погруженные въ домашнія дрязги и въ романы
своихъ женъ, придавленные жестокой бѣдностью и жзинью
сверхъ средствъ, кряхтѣли подъ бременемъ непомѣрныхъ
расходовъ и векселей. Они строили заплату на заплатѣ,
хватая деньги въ одномъ мѣстѣ, чтобы заткнуть долгъ
въ другомъ; многіе изъ нихъ рѣшались и чаще всего по
настоянію своихъ женъ — заимствовать деньги изъ рот-
ныхъ. суммъ или изъ платы, приходившейся солдатамъ
за вольныя работы; иные по мѣсяцамъ и даже годами
задерживали денежныя солдатскія письма, которыя они
по правиламъ должны были распечатывать. Нѣкоторые
только и жили что винтомъ, штоссомъ и ландскнехтомъ,
кое-кто игралъ нечисто — объ этомъ всѣ знали, но смо-
трѣли сквозь пальцы. При этомъ всѣ сильно пьянствовали
какъ въ собраніи, такъ и въ гостяхъ другъ у друга».
При отсутствіи любви къ своему дѣлу вполнѣ есте-
ственно, что служба въ полку исполнялась халатно, а
если и были нѣкоторыя исключенія въ родѣ капитана
Осадчаго и капитана Сливы, то и здѣсь царствовало ру-
тинное, безсмысленное, чисто внѣшнее отношеніе къ этой
службѣ. Курьезно описаніе смотровой стрѣльбы, за ко-
торую дивизія попала въ заграничныя газеты, давъ де-
сять процентовъ свыше отличнаго.
«<Ну и жулили же мы,—говорилъ про эту стрѣльбу ка-
питалъ Слива,—изъ одного полка въ другой брали въ
8
займы хорошихъ стрѣлковъ. А то, бывало, рота стрѣ-
ляетъ сама по себѣ, а изъ блиндажа младшіе офицеры
жарятъ изъ револьверовъ. Одна рота такъ отличилась,
что стали считать, а въ мишени на 5 пуль больше, чѣмъ
выпустили. Сто пять процентовъ попаданія. Спасибо
фельдфебель успѣлъ клейстеромъ замазать...»
На нижнихъ чиновъ—на весь смыслъ военной службы,
на образованіе и воспитаніе для отечества знающихъ и
преданныхъ своему дѣлу солдатъ—не обращалось никакого
вниманія.
«Вотъ ихъ сто человѣкъ въ нашей ротѣ,—размышлялъ
Ромашовъ,—а каждый изъ нихъ человѣкъ съ мыслями,
съ чувствами, оо своимъ особеннымъ характеромъ, съ
житейскимъ опытомъ, съ личными привязанностями и
антипатіями. Знаю ли я что нибудь о нихъ? Нѣтъ—ни-
чего, кромѣ ихъ физіономій. Вотъ они съ праваго фланга—
Солтысъ, Ряботянка, Вѳденѣевъ, Егоровъ—сѣрыя, одно-
образныя лица. Что же я сдѣлалъ, чтобы прикоснуться
душой къ ихъ душамъ».
Большинство изъ офицеровъ, также какъ и самъ
Ромашовъ, относились къ нижнимъ чинамъ вполнѣ безу-
частно, даже не подозрѣвая, что «сѣрые Хлѣбниковы съ
ихъ однообразными, покорными и обезмысленными лицами
на самомъ дѣлѣ живые люди, а не механическія величины,
называемыя ротой, батальономъ, полкомъ». При такомъ
безсердечномъ отношеніи—битье, самое жестокое битье—
за незначительные поступки — процвѣтало въ полку.
«Часто издали—шаговъ за 200—Ромашовъ наблюдалъ—
какъ какой нибудь разсвирѣпѣвшій ротный принимался
хлестать по лицамъ всѣхъ своихъ солдатъ поочередно,
отъ лѣваго до праваго фланга. Сначала беззвучный
взмахъ руки и только спустя секунду — сухой трескъ
9
удара и опять, и опять, и опять... Въ этомъ было много
жуткаго и омерзительнаго. Унтеръ — офицеры жестоко
били своихъ подчиненныхъ за ничтожную ошибку въ
словесности, за потерянную ногу при маршировкѣ, били
въ кровь, выбивали зубы, разбивали ударами по уху
барабанныя пѳрепонкд, валили кулаками на землю»....
Бездушное и безсердечное отношеніе офицеровъ къ
нижнимъ чинамъ подчеркнуто въ романѣ тѣми вопро-
сами, которые во время смотра задавалъ капитану Осад-
чему корпусный командиръ.
«Небось людей совсѣмъ задергали шагистикой. Эхъ
вы—Аники воины! А спроси у Васъ, да, вотъ позвольте,—
какъ этого молодчика фамилія.? Генералъ показалъ паль-
цемъ на второго съ правого фланга солдата.
— Игнатій Михайловъ, ваше превосходительство,
безучастнымъ, солдатскимъ, деревяннымъ басомъ, отвѣ-
тилъ Осадчій.
— Хорошо-съ. А что вы о немъ знаете? холостъ
онъ? женатъ? Есть у него дѣти? Можетъ быть у него есть
тамъ въ деревнѣ какое нибудь горе, бѣда, нуждишка, что?
— Не могу знать, Ваше Превосходительство, сто чело-
вѣкъ, трудно запомнить.
— Трудно запомнить! съ горечью повторилъ гене-
ралъ. Ахъ, господа, господа! Сказано въ писаніи—духа
не* угашайте, а вы. что дѣлаете? Вѣдь эта самая святая
сѣрая скотина, когда дѣло дойдетъ до боя, ваоъ своей
грудью прикроетъ, вынесетъ васъ изъ огня на своихъ
плечахъ, на морозѣ васъ своей шипелишкой дырявой
прикроетъ, а вы не могу знать»...
Позорное отношеніе нѣкоторыхъ офицеровъ къ сол-
датскимъ деньгамъ—описано Купринымъ въ сценѣ пол-
кового командира съ кап. Свѣтовидовымъ.
— 10 —
При отсутствіи какихъ либо умственныхъ интересовъ
Въ полковой средѣ и при нелюбви , къ службѣ есте-
ственно, что жизнь офицеровъ проходила лишь въ
пьянствѣ, оргіяхъ, картежной игрѣ и флиртѣ. Любимые
разговоры—это скверные, неприличные анекдоты. Фамиль-
ярное зубоскальство въ собраніи • при прислугѣ, взаим-
ное сквернословіе, поношеніе другъ—друга и постоянные
скандалы—наполняло жизнь полка.
Стоячее, гнилое болото, представлявшее офицерскую
среду, засасывало всякаго новаго человѣка, прибывавшаго
въ полкъ; оно душило въ немъ всѣ благіе порывы и на-
чинанія, скоро сравнивая его съ остальными пошляками.
Постепенное паденіе испытывалъ на себѣ и самъ
герой романа Ромашовъ.
«Какъ много было надеждъ и плановъ въ то время,
когда Ромашовъ выходилъ изъ училища. Какая намѣча-
лась строгая программа жизни. Въ первые два года
основательное знакомство съ классической литературой,
систематическое изученіе французскаго и нѣмецкаго
языковъ, занятія музыкой. Въ послѣдній годъ подготовка
къ академіи. Необходимо было слѣдить за общественной
жизнію, за литературой и наукой—и для этого Рома-
шовъ подписался на ежемѣсячный, популярный журналъ.
Для самообразованія были пріобрѣтены психологія Вундта,
физіологія Льюиса, самодѣятельность Смайльса, — и вѳтъ
книги уже девять мѣсяцевъ лежатъ неразрѣзанными,
газеты съ неразорванными бандеролями валяются подъ
письменнымъ столомъ; журналъ больше не высылаютъ
за невзносъ очередной полугодовой платы—и самъ Рома-
шовъ пьетъ много водки и имѣетъ длинную, грязную и
скучную связь съ полковой дамой, съ которой вмѣстѣ
обманываетъ ея чахоточнаго и ревниваго мужа».
— 11 —
Въ романѣ типично изображена одна изъ оргій,
закончившаяся ссорой между Ромашовымъ и Николае-
вымъ, послужившей причиной трагической гибели пер-
ваго.
«Я падаю, падаю, думалъ Ромашовъ,—что за жизнь!
Что то—тѣсное, . сѣрое и грязное. Эта развратная и.
ненужная связь, пьянство, тоска, убійственное однобразіѳ
службы и хоть бы одно свѣтлое слово, хоть бы одинъ
моментъ чистой радости»...
На фонѣ такой сѣрой жизни въ романѣ характерно вы-
веденъ цѣлый рядъ глубоко-олустившихся пошлыхъ людей.
Картежный шулеръ—пор. Арчаковскій—личность съ
темнымъ прошлымъ. и темными дѣлишками во время
пребыванія въ запасѣ.
Пор. Дицъ—переведенный изъ гвардіи за какую то
скандальную исторію; отличался непоколебимымъ аплом-
бомъ въ обращеніи съ мужчинами и милой предпріим-
чивостью съ дамами; занййался крупной карточной
игрой, ведя ее однако не въ собраніи, а на сторонѣ съ
богатыми помѣщиками; про него говорили, что онъ,
находился въ связи съ женой кап. Тальмана.
Дицъ имѣлъ въ полку—репутацію циника, разврат-
ника и побѣдителя женщинъ. «Знаешь-ли, говорилъ
Назанскій—Ромашову, если-бы животныя, напримѣръ со-
баки, обладали даромъ пониманія человѣческой рѣчи, и
если бы одна изъ нихъ услышала вчера Дица, то ей-
Богу она ушла бы изъ комнаты отъ стыда».
Кап. Плавскій — типъ Плюшкина, питавшагося Богъ
знаетъ чѣмъ, но за то съумѣвшаго откладывать еже-
мѣсячно кое что въ банкъ изъ своего скуднаго 48 руб-
леваго дсалованья и тайно дававшаго товарищамъ въ
заемъ подъ звѣрскіе проценты.
— 12 —
Старый пор. Зѳгржтъ — вдовецъ съ 4-мя дѣтьми,
еле перебивавшійся при маломъ содержаніи; оиъ сни-
малъ большія квартиры и сдавалъ по комнатамъ моло-
дымъ офицерамъ, держалъ столовниковъ, разводилъ куръ
и индюшекъ, умѣлъ дешево и заблаговременно купить
дрова. Дѣтей своихъ онъ одѣвалъ, лѣпилъ и самъ-же
шилъ имъ все необходимое на швейной машинѣ.
Кап. Стельковскій— холостякъ и развратникъ, пері-
одически заманивавшій къ себѣ въ качествѣ прислуги
хорошенькихъ—часто даже несовершеннолѣтнихъ дѣву-
шекъ изъ простонародья.
Безпросыпныя пьяницы — Клодтъ и Золотухинъ —
Характерна сценка, зарисованная Купринымъ во время
кутежа въ полку и рисующая занятія этихъ офицеровъ.
— «Они сидѣли безъ огня въ темнотѣ и только по едва
слышной вознѣ, Ромашовъ замѣтилъ ихъ присутствіе и
съ трудомъ узналъ ихъ, подойдя въ плотную. Это былъ
Шт. кап. Клодтъ алкоголикъ и воръ, отчисленный отъ
командованія ротой, и подпрапорщикъ Золотухинъ долго-
вязый, пожилой, уже плѣшивый, игрокъ, скандалистъ и
то-же пьяница изъ типа вѣчныхъ подпрапорщиковъ.
Между обоими тускло поблескивала четвертная бутыль
водки, стояла пустая тарелка съ какой то жижей и два
пустыхъ стакана; не было никакихъ слѣдовъ закуски.
Собутыльники молчали, точно притаившись отъ вошед-
шаго товарища.
—Боже мой, что вы тутъ дѣлаете, спросилъ испуганно
Ромашовъ. .
— Тсс... Золотухинъ таинственно съ предостерегаю-
щимъ видомъ поднялъ палецъ кверху. Подождите, не
мѣшайте.
— Тихо! — короткимъ шопотомъ сказалъ Клодтъ.
— 13 —
Вдругъ гдѣ то вдали загрохотала телѣга — тогда оба
торопливо подняли стаканы, стукнулись ими и одно-
временно выпили.
— Да что же это такое наконецъ, воскликнулъ въ
тревогѣ Ромашовъ.
— А это, родной мой, многозначительнымъ шопо-
томъ отвѣтилъ Клодтъ, это у насъ такая, закуска. Подъ
стукъ телѣги. Фендрикъ, обратился онъ къ Золотухину,
ну теперь подо что выпьемъ, хочешь — подъ свѣтъ
луны.
— Пили уже, серьезно возразилъ Золотухинъ—-и по-
глядѣлъ въ окно на узкій серпъ мѣсяца, который низко
и скучно стоялъ надъ городомъ. Подождемъ, вотъ можетъ
быть собака залаетъ. Помолчи...»
Вълицѣпор. Казанскаго выведенъ человѣкъ даровитый
и талантливый, но безъ вѣры въ свою дѣятельность, свою
службу и среди пошляковъ и сѣренькой жизни провин-
ціальнаго города—совершенно опустившійся и страдавшій
запоемъ.
Изъ типовъ служакъ Купринымъ выведены кап. Слива
и кап. Осадчій.
Кап. Слива представлялъ изъ себя осколокъ прежней
—отошедшей въ область преданія дисциплины съ по-
вальнымъ драньемъ, мелочной формалистикой, маршировкой
въ 3 темпа и кулачной расправой. Онъ не интересо-
вался рѣшительно ничѣмъ, кромѣ своей службы — и за
всю свою жизнь не прочелъ ни одной книги или газеты,
за исключеніемъ офиціальной части „Инвалида*. Все что
выходило за предѣлы устава, строя и роты, для него
совершенно не существовало. Шибко пьянствуя, онъ
при этомъ былъ страшно жестокъ съ нижними чинами и
не только позволялъ драться унтеръ-офицерамъ, но ц
— 14 —
самъ билъ жестоко до крови. Также строгъ онъ былъ и
съ офицерами,
„— Отъ из-звольте, кричалъ онъ на ученіи, — когда
какой-нибудь субалтернъ-офицеръ сбивался съ ноги, у
ся рота, чортъ бы ее побралъ идетъ не въ ногу, одинъ
подпоручикъ идетъ въ ногу".
„Какая тутъ къ бису дисциплина, говорилъ онъ офи-
церамъ, и ударить его каналью не смѣй. Помилуйте —
онъ личность, онъ человѣкъ! Вотъ-съ въ прежнее время
никакихъ личностей не было и лупили ихъ скотовъ какъ
Сидоровыхъ козъ, а у насъ были и Севастополь и итальян-
скій походъ, и всякая такая вещь... Ты меня отъ службы
увольняй, а я все-таки, когда мерзавецъ заслужитъ,—я
загляну ему, куда слѣдуетъ—это вѣрно
Другой типъ „образцоваго" служаки, извѣстнаго сво-
имъ знаніемъ службы, выведенъ въ кап. Осадчемъ;—об-
разцовость его службы заключалась къ страшной жесто-
кости и наказаніяхъ нижнихъ чиновъ за самый ничтож-
ный проступокъ. Для пользы службы его иногда пере-
водили изъ одной роты въ другую и онъ въ теченіе по-
лугода умѣлъ дѣлать изъ самыхъ распущенныхъ, заху-
далыхъ командъ—нѣчто похожее по стройности и испол-
нительности на выученную часть, пропитанную нечело-
вѣческимъ трепетомъ передъ начальникомъ.
Рота его вслѣдствіе такихъ пріемовъ была вымуштро-
вана съ внѣшней стороны блестяще, но при повальной
забитости и утомленіи нижнихъ чиновъ, при ихъ запу-
ганности и постоянно удрученномъ состояніи духа—это
не помѣшало образцовой ротѣ провалиться на смотру кор-
пуснаго командира.
Никакого человѣколюбія для кап. Осадчаго не суще-
ствовало; взгляды его относительно нѣкоторыхъ вещей
— 15 —
Поражали своей жестокостью. „Дуэль, господа, говорилъ
онъ, должна быть непремѣнно съ тяжелымъ исходомъ!
Иначе, будетъ только дурацкая жалость, уступка, снисхо-
дительность, комедія. Пятьдесятъ шаговъ дистанціи и
и по одному выстрѣлу. Я вамъ говорю, изъ этого вый-
детъ только одна пошлость, вотъ именно въ родѣ тѣхъ
французскихъ дуэлей, о которыхъ мы читаемъ въ газе-
тахъ. Пришли, пострѣляли изъ пистолета, а потомъ въ
газетахъ сообщаютъ протоколъ поединка: «дуэль, по
счастью, окончилась благополучно. Противники обмѣня-
лись выстрѣлами, не причинивъ другъ другу вреда, но
выказавъ при этомъ отмѣнное мужество. За завтракомъ
недавніе враги обмѣнялись рукопожатіемъ». Такая дуэль,
господа, чепуха и никакого улучшенія въ наше обще-
ство она не внесетъ».
Какой жестокостью, но вмѣстѣ съ тѣмъ нельзя не
сознаться и какой своеобразной поэзіей проникнуты
слова кап. Осадчаго о войнѣ. «Война выродилась—все
выродилось на свѣтѣ—говорилъ кап. Осадчій. Дѣти ро-
дятся идіотами, женщины кривобокими, у. мужчинъ нервы.
Ахъ, кровь, ахъ, я падаю въ обморокъ. И все это от-
того, что миновало время настоящей свирѣпой, безпо-
щадной войны. Развѣ это война—за 15 верстъ въ тебя—
бахъ и ты возвращаешься домой героемъ. Въ средніе вѣка
дрались—это я понимаю. Ночной штурмъ—весь городъ
въ огнѣ. «На три дня отдаю городъ на разграбленіе».
Ворвались—кровь и огонь. У бочекъ съ виномъ выби-
ваются донья. Кровь и вино на улицахъ. Женщинъ—
обнаженныхъ, прекрасныхъ^ плачущихъ—тащутъ за во-
лосы,.. жалости не было. По ночамъ горѣли дома и дулъ
вѣтеръ и отъ вѣтра качались черныя тѣла на висѣли-
цахъ, и надъ ними кричали вороны. Плѣнныхъ не было.
—-16 —
Зачѣмъ плѣнные. Зачѣмъ отрывать для нихъ лишнія
силы... И что это было за смѣлое, что за чудесное время.
А битвы! Господа, капитанъ Осодчій поднялся на ноги
и выпрямился во весь свой громадный ростъ и голосъ
его зазвенѣлъ восторгомъ и дерзостью. Господа, я знаю,
что вы въ военныхъ училищахъ вынесли золотушныя,
жиденькія понятія о современной гуманной войнѣ. Но я
пью... если даже никто не присоединится ко мнѣ, я пью
одинъ за радость прежнихъ войнъ, за веселую и кро-
вавую жестокость...»
Изъ наиболѣе симпатичныхъ типовъ въ романѣ Ку
прина выведены подпор. Вѣткинъ и подполк. Рафальскій.
Вѣткинъ—жизнерадостный мальчикъ, веселый и хо-
рошій товарищъ, ни надъ чѣмъ серьезно не задумывав-
шійся, пустой человѣкъ. Непремѣнный участникъ всѣхъ
кутежей и оргій. «Въ нашемъ дѣлѣ, говорилъ онъ Ро-
машову, думать не полагается. Умирать мы умѣемъ и
умремъ,—дьяволъ насъ задави, когда потребуютъ, по
крайности не даромъ хлѣбъ ѣли»... «Плюнь на все, былъ
любимый его отвѣть, и береги свое здоровье».
Пода. Рафальскій, державшійся совершенно въ сто-
ронѣ отъ офицерскаго общества и относившійся край-
не халатно къ военной службѣ, за что онъ получалъ
постоянные выговоры и разносы въ приказахъ и на
ученьяхъ.
Не любя военной службы и не находя въ ней для
себя никакого удовлетворенія,—Поди. Рафальскій всю свою
жизнь, свои заботы и неиспользованную способность сердца
къ любви и привязанности отдавалъ своимъ звѣрямъ:
птицамъ, рыбамъ и четвероногимъ, которыхъ у него
былъ большой и оригинальный звѣринецъ. Этотъ чудакъ
ограничилъ свои потребности послѣдней степенью не-
— 1? —
обходимой’и, носилъ мундиръ и пальто Богъ знаетъ ка-
кого срока, спалъ кое какъ, Ѣлъ изъ солдатскаго котла,
тратя всѣ свои сбереженія на пополненія своего звѣ-
ринца.
Замѣчательно характерно выведенъ у Куприна шт-кан.
Лещенко—типъ ярко очерченный въ нѣсколькихъ сло-
вахъ «унылый человѣкъ способный однимъ видомъ наве-
сти тоску: все у него въ лицѣ и фигурѣ висѣло внизъ
съ видомъ самой безнадежной меланхоліи: висѣлъ внизъ
словно стручекъ перца—длинный, мясистый, красный
носъ, свисали до подбородка тонкими бурыми нитями усы;
брови спускались отъ переносья къ вискамъ, придавая
его губамъ вѣчно плаксивое выраженіе. Лещенко ничего
не пилъ, не игралъ въ карты и даже не курилъ. Но ему
представляло странное и непонятное другимъ удовольствіе
торчать въ карточной или билліардной комнатѣ за спи-
нами игроковъ или въ столовой, когда тамъ особенно ку-
тили. Но цѣлымъ часамъ онъ просиживалъ тамъ, мол-
чаливый и унылый, не произнося ни слова.
Въ полку къ этому всѣ привыкли и даже игра и по-
пойка какъ то не вязались, если въ собраніи не было
безмолвнаго Лещѳнка».
Цѣлый рядъ пошлыхъ, опустившихся людей, безъ
всякихъ умственныхъ интересовъ, безъ любви къ воен-
ной службѣ,, къ своимъ обязанностямъ, проводящихъ
время въ попойкахъ, оргіяхъ и взаимныхъ пересудахъ,
тиранящихъ и жестоко обращающихся съ подчиненными
нижными чинами характерно выведены А. Куприномъ въ
его романѣ.
Прекрасную характеристику офицерамъ полка дѣлаетъ
Казанскій въ своемъ разговорѣ съ Ромашовымъ. «...Я
не говорю про гвардейцевъ, которые танцуютъ на балахъ,
2
18 —
говорятъ по французски и живутъ на содержаніи у своихѣ
родителей и “законныхъ женъ. Нѣтъ, подумайте вы о
насъ несчастныхъ армеутахъ. Вѣдь это все заваль, рвань,
отбросы. Въ лучшемъ случаѣ—сыновья искалѣченныхъ в
капитановъ. Въ большинствѣ же убоявшіеся премудро-
сти гимназисты и неокончіівшіе -семинаристы.
Я вамъ приведу въ примѣръ нашъ полкъ. Кто у
насъ служитъ хорошо и долго. Бѣдняки, обремѣненные
семьями, нищіе готовые на всякую уступку, на всякую
жестокость, даже на убійство, на воровство солдатскихъ
копѣекъ—и все это изъ-за своего горшка щей. Все, что
. есть талантливаго, способнаго—спивается. У насъ семьде-,
сять пять процентовъ офицерскаго состава больны си-
филисомъ. Одинъ счастливецъ и это разъ въ пять лѣтъ,
поступаетъ въ академію, его провожаютъ съ ненавистью.
Болѣе прилизанныя и съ протекціей уходятъ въ жан-
дармы и полицію. Если и остаются люди чуткіе и съ
сердцемъ, но что они дѣлаютъ? Для нихъ служба—это
сплошное отвращеніе, обуза, ненавидимое ярмо.
Всякій старается выдумать какой нибудь побочный
интересъ, который его ноглащаетъ безъ остатка. Одинъ
занимается коллекціонерствомъ, другой выпиливаніемъ,
карты, хвастливый спортъ въ обладаніи женщинами—
объ этомъ я уже не говорю. А эта компанія—Осадчій
и другіе, выбивающіе зубы своимъ солдатамъ...»
Романъ Куприна производитъ въ высшей степени
гнетущее и тяжелое впечатлѣніе на читателя и это впе-
чатлѣніе еще болѣе усиливается тѣмъ сознаніемъ, что
типы, выведенные Купринымъ, не выдуманы, но что они
взяты изъ жизни, что они живые люди, съ которыми,
можетъ быть, и намъ проходилось встрѣчаться и сталки-
— 19 —
ваться. Впечатлѣніе усиливается и трагической развязкой
разсказа, въ которой герой романа симпатичный Рома-
шовъ былъ убитъ нор. Николаевымъ но винѣ женщины,
которую жизнь среди офицерской опустившейся и опо-
шлившейся среды захолустнаго провинціальнаго городка
и желаніе вырваться во что-бы то ни стало на свободу,
довели до сознательнаго и намѣреннаго убійства своего
ближняго.
Тяжелыя мысли, навѣянныя романомъ А. Куприна, за-
ставляютъ призадуматься каждаго военнаго, которому
дорога честь и доброе имя того сословія, къ которому
онъ принадлежитъ.
Не сгущены ли краски въ романѣ, не исключитель-
ные ли типы выведены въ Поединкѣ, не слишкомъ ли
односторонне авторъ отнесся къ изображаемой средѣ, ука-
завъ лишь на ея отрицательныя стороны и но выведя
ни одного положительнаго лица
Понесенныя нами пораженія заставляютъ подумать
также и о томъ, какъ стоитъ въ этомъ отношеніи паша
армія по сравненію съ иностранными, какъ распростра-
нены въ ней—выведенные Купринымъ типы, составляю-
щіе въ другихъ государствахъ, можетъ быть, лишь рѣд-
кое исключеніе. При этомъ для того, чтобы быть болѣе,
безпристрастнымъ при разсмотрѣніи этихъ вопросовъ,
мы будемъ основываться лишь на такихъ-же литератур-
ныхъ произведеніяхъ, рисующихъ намъ бытъ и нравы
нашего сословія.
Наконецъ возникаетъ также вопросъ и о томъ, какія-же
мѣры можно было-бы предложить, чтобы бороться съ этимъ
зломъ, чтобы уменьшить число такихъ пошляковъ, чѣмъ
можно воодушевить ихъ и'вдохнуть въ нихъ энергію,
любовь и интересъ къ военной службѣ.
2*
— 20 —
II.
Для разсмотрѣнія поставленныхъ вопросовъ обра-
тимся сперва къ Бильзе,—къ его очеркамъ «Изъ жизни
маленькаго гарнизона», рисующихъ намъ нравы герман-
скаго военнаго общества. Очерки эти какъ въ художе-
ственномъ отношеніи, такъ и по широтѣ замысла и идеи—
конечно не могутъ быть и сравниваемы съ произведеніемъ
А. Куприна, но тѣмъ не менѣе они даютъ намъ характе-
ристику общества германскихъ офицеровъ и, повидимому
достаточно правдивую, судя — по тѣмъ показаніямъ,
которыя были даны во время громко нашумѣвшаго про-
цесса лейт. Бильзе.
Основная идея романа Бильзе изложена въ разговорѣ
лейт. Блейбтрея съ ротмистромъ Кенигомъ.
Лейт. Бильзе, также какъ и Купринъ, указываютъ на
отсутствіе умственныхъ интересовъ и любви къ службѣ
въ обществѣ офицеровъ полка и какъ на слѣдствіе это-
го—на ихъ душевную распущенность и наполненіе жизни
лишь одними кутежами, оргіями и флиртомъ съ жен-
щинами.
«Слѣдовало-бы, говоритъ ротмистръ Кенигъ, занять
офицера болѣе умственнымъ трудомъ и показать ему на
его недостатки въ сравненіи съ другими сословіями, ко-
торыя приносятъ пользу государству, тогда бы онъ на-
учился цѣнить свои никѣмъ не оспариваемыя преимуще-
ства и привилегіи, вмѣсто того, чтобы видѣть въ нихъ
основанія для своей гордости. Отсутствіемъ умственныхъ
интересовъ и любви къ службѣ объясняется и то, что
многіе офицеры нашего полка видятъ въ простомъ сол-
датѣ не будущаго защитника отечества, котораго они
— 21 —
должны поощрять, а только человѣка, вѣчно причиняю-
щаго имъ хлопоты и раздраженіе».
' Дурное обращеніе съ нижними чинами и кулачная
расправа съ ними — отмѣчается Бильзе, также какъ и
Купринымъ.
Жестокое и дурное отношеніе и побои, наносимые
лейт. Брргертомъ своему деньщику, заставляютъ его де-
зертировать изъ полка; звѣрство и несправедливость
отмѣчаетъ Бильзе и въ обращеніи къ нижнимъ
чинамъ лейт. Мюллера; особенная жестокость видна со
стороны унтеръ-офицеровъ и вахмистровъ. Характерна
сцена въ конюшнѣ—въ описаніи крайне суровой рас-
правы вахмистра Рота съ резервистами, пинками и уда-
рами наказывавшаго ихъ за нескорое выполненіе своего
приказанія.
Подобно Куприну лейт. Бильзе выводитъ и клеймитъ
полковое общество, занимавшееся лишь картами, пьян-
ствомъ и ухаживаніемъ за чужими женами.
Типъ пор. Дица выведенъ въ лейт. Боргертѣ, разврат-
никѣ и циникѣ, имѣвшемъ связь съ женой кап. Леймана.
Сюда-же принадлежитъ и лейт. Шпѳхтъ, бывшій на
содержаніи у своей любовницы; относительно его
при допросѣ свидѣтелей во время процесса лейтенанта
Бильзе—защитникъ выразился, что «къ типу лейтенанта
Шцѳхта могутъ подсйти очень многіе изъ лейтенантовъ».
Лейт. Кольбергъ и жена ротмистра Кале, обманывав-
шая своего мужа, дополняютъ эту компанію.
Типы горькихъ пьяницъ представлены въ лицѣ кап.
Леймана, въ безобразномъ отъ опьяненія видѣ выхо-
дившаго на занятія.
Выведена также у Бильзе и крайняя задолженность
офицеровъ полка? нерѣдко жившихъ сверхъ своихъ
- 22 —
средствъ и запутавшихся въ вексельныхъ обязатель-
ствахъ. Боргертъ, испробовавшій всѣ средства для своего
спасенія, наконецъ бѣжитъ изъ полка, скрываясь отъ сво-
ихъ кредиторовъ за границу.
«Эта задолженность, говоритъ ротмистръ Кенигъ,
одинъ изъ главныхъ недостатковъ нашего сословія.
Трудно повѣрить, сколько офицеровъ ежегодно гиб-
нетъ изъ-за долговъ, между тѣмъ какъ молодый люди,
занимающіе другое положеніе, умѣютъ жить гораздо раз-
счетливѣе. Это объясняется тѣмъ, что они не принуждены
жить съ людьми, болѣе богатыми, чѣмъ они. Кто не
имѣетъ денегъ, тотъ живетъ какъ хочетъ.
Но въ офицерскомъ собраніи — капиталистъ сидитъ
рядомъ съ бѣднякомъ. Въ концѣ-концовъ небогатый на-
чинаетъ тянуться за богатымъ, благодаря же его фор-
менному воротнику первое время ему дадутъ денегъ
взаймы сколько онъ хочетъ...»
Взяточничество было сильно распространено среди
вахмистровъ и унтеръ-офицеровъ. Въ особенности—было
выгодно заниматься съ резервистами, которые большею
частію не жалѣли денегъ, разъ имъ^ можно было
откупиться отъ непріятныхъ служебныхъ обязанностей
Подобно Куприну, Бильзе касается и общества пол-
ковыхъ дамъ, бывшихъ достойными подругами своихъ
достойныхъ мужей. Ихъ развратъ и пошлая, безсодер-
жательная Жизнь въ сплетняхъ и взаимныхъ осужденіяхъ
съ частыми скандалами, характерно описана Бильзе въ
его очеркахъ.
Какъ типъ, кажется, незнакомый нашей арміи у лейт.
Бильзе выведена жена ротмистра Старка, часто вмѣши-
вавшаяся въ служебныя дѣла своего мужа. Съ записной
книжкой въ рукѣ она обходила конюшни, осматривала
23
лошадей и подстилку, дѣлала выговоры и распекала за
различныя замѣченныя неисправности и дедосмотры. Не-
рѣдко вмѣсто своего мужа, нѳжелавшаго идти на службу,
она являлась на занятія и контролировала, всѣ ли на-
ходятся на мѣстѣ.
Такимъ образомъ въ произведеніяхъ Бильзэ и Куп-
рина затрагиваются одни и тѣ-же недостатки военнаго
общества, но попутно необходимо отмѣтить, что при чтеніи
этихъ произведеній сразу бросается въ глаза и громад-
ная разница между ними. Бильзэ болѣе объективенъ и
спокоенъ въ описаніи; у него нѣтъ тѣхъ преувеличеній
и того тенденціознаго отношенія къ военному сословію,
которое проскальзываетъ у Куприна.
Лейт. Бильзэ въ своемъ разсказѣ выводитъ не однихъ
только пошлыхъ опустившихся людей, въ немъ есть и
положительныя типы: лейт. Блейбтрей и ротмистръ
Кенигъ; они любятъ и интересуются своей службой и
постоянные скандалы въ офицерскомъ обществѣ Форбаха
заставляютъ ихъ наконецъ подать въ отставку—въ виду
потери уваженія къ тому сословію, къ которому они при-
надлежали. Купринъ въ этомъ отношеніи идетъ далѣе, у
него выведены лишь люди, отрицающіе военную службу
и смотрящіе на нее, какъ на средство къ существованію,
какъ на средство—полученія жалованья. Типы образцо-
выхъ служакъ въ родѣ кап. Осадчаго и кап. Сливы,
хотя и любящихъ свое дѣло, но съ ихъ жестокостью и
повальнымъ битьемъ, конечно, не могутъ быть признаны
достойными подражанія.
Лейт. Бильзе въ своемъ произведеній желалъ притомъ '
обратить вниманіе на жизнь офицерскагя*общества въ за-
холустныхъ, пограничныхъ стоянкахъ, гдѣ при отсутствіи
умственныхъ интересовъ—офицерство волей-неволей про-
— 24 —
водитъ время въ доступныхъ ему удовольствіяхъ—кар-
тахъ, винѣ и женщинахъ.
Въ этомъ романѣ неоднократно указывается на весь
вредъ для офицерскаго общества, происходящій отъ того,
что въ такія захолустныя гнѣзда ссылаются и перево-
дятся офицеры за какіе-либо—не совсѣмъ приличные по-
ступки изъ другихъ болѣе хорошихъ стоянокъ.
Такіе переводы, еще болѣе ухудшая составъ офице-
ровъ, конечно крайне вредны и нежелательны.
Напротивъ—въ своемъ романѣ А. Купринъ не гово-
ритъ ни одного слова о томъ, что имъ выставленъ полкъ«
находящійся въ самыхъ худыхъ условіяхъ службы. Онъ
описываетъ вообще бытъ и нравы офицеровъ пѣх’отнаго
полка, указывая на ихъ пошлость и отсутствіе умствен-
ныхъ интересовъ. Полкъ .Куприна выставленъ имъ какъ
средній полкъ, какихъ много въ нашей арміи, а потому
и выведенные имъ типы слѣдуетъ считать—какъ явленіе
обыкновенное—весьма распространенное.
Въ началѣ замѣтки мы указали, что нравы француз-
скаго военнаго общества также изображены въ одномъ
изъ разсказовъ Г. Саки, а именно «Ье ге^ппепі, о и
Гои з’атизе»; это произведеніе заключаетъ въ себѣ
сборникъ разсказовъ, скорѣе юмористическихъ, гдѣ съ
добродушною насмѣшкой изображены нѣкоторыя картинки
изъ военнаго быта; въ нихъ выведены военный докторъ,
руководящійся при прописываніи рецептовъ не характе-
ромъ болѣзни, но количествомъ залежавшихся лѣкарствъ;
изображенъ кавалерійскій генералъ, составляющій рѣчь
для офицеровъ полка и не могущій придумать ничего
далѣе, какъ — Меззіеигз іез оЯісіегз ^е зиіз Ііеигеих и
дѣлающій всевозможныя перестановки изъ этихъ словъ,
и т. д.
— 25 —
Мы нарочно нѣсколько подробно остановились на при-
веденныхъ произведеніяхъ, указывающихъ, что обстановка
и бытъ офицеровъ иностранныхъ армій—можетъ быть—
также оставляетъ желать очень многаго и, что наша
армія не представляетъ столь печальнаго исключенія
относительно того отталкивающаго и гнетущаго впечат-
лѣнія, которое получается у всякаго прочитавшаго романъ
А. Куприна.
III
Далѣе намъ кажется крайне необходимымъ обратиться
кромѣ того и къ нашимъ писателямъ, изображавшимъ
военный бытъ и давшимъ столько прекрасныхъ картинъ
изъ жизни и нравовъ нашего военнаго общества. Обра-
тимся для этого къ Л. Толстому, къ Лермонтову, къ
Гаршину, Тхоржевскому, Бутовскому и др.—и намъ сразу
станетъ яснымъ и очевиднымъ, насколько односторонне
и узко и съ какой предвзятою мыслію—былъ написанъ
романъ А. Куприна.
Мы встрѣтимъ въ произведеніяхъ этихъ писателей
какъ пошлыхъ, такъ и благородныхъ, достойныхъ людей;
мы увидимъ въ нихъ какъ дурныя, такъ и свѣтлыя
стороны военнаго быта.
Вспомнимъ Лермонтовскіе типы старыхъ посѣдѣвшихъ
въ бояхъ кавказцевъ, вспомнимъ картинки военнаго быта
въ разсказахъ—Гаршина: Рядовой Ивановъ, Аясларское
дѣло. Остановимся наконецъ, на тѣхъ типахъ, которые
даетъ намъ Л. Н. Толстой въ его „Севастопольскихъ
очеркахъ" и въ его „Войнѣ и Мирѣ". Для Куприна
любовь къ своей части, любовь къ своему полку—вѣроятно
пустой звукъ, а врядъ-ли это справедливо даже въ такихъ
захудалыхъ полкахъ, которые выведены имъ въ романѣ.
— 26 —
Какъ трогательно отмѣчаетъ Л. Толстой эту любовь—
въ своемъ „Войнѣ и мирѣ“—въ рѣчахъ стараго ротми-
стра Кирстена, два раза разжалованнаго за дѣла чести
и два раза выслужившагося,—послѣ исторіи Ростова съ
Телянинымъ.
„Не думалъ я этого отъ васъ,—говорилъ старый Кир-
стенъ,—вы не хотите извиниться, а вы, батюшка, не
только передъ нимъ, а передъ всѣмъ полкомъ, передъ
всѣми нами вы кругомъ виноваты. Вамъ-бы подумать,
да посовѣтоваться, какъ обойтись въ этомъ дѣлѣ, а то
вы прямо—да при офицерахъ и бухнули. Что теперь
дѣлать полковому командиру. Надо отдать подъ судъ и
замарать весь полкъ. Изъ-за одного негодяя -весь полкъ
осрамить.—Такъ что ли по вашему. А по нашему не
такъ. И Богданычъ (полковой командиръ) молодецъ, что
вамъ сказалъ, что вы не правду говорите. Непріятно,
да что дѣлать, сами наскочили. А теперь, когда дѣло
хотятъ замять, такъ вы изъ за фанаберіи какой-то не
хотите извиняться, а хотите все разсказать. Вамъ обидно,
что вы подежурите; да что вамъ извиниться передъ ста-
рымъ и честнымъ офицеромъ. Какой-бы тамъ ни былъ
Богданычъ, а все же онъ старый, честный и храбрый
офицеръ. Такъ вамъ обидно, а замарать весь полкъ ни-
чего?—Голосъ стараго ротмистра сталъ дрожать.—Вы
батюшка въ полку безъ-году—недѣля, нынче здѣсь, а
завтра перешли въ адъютантики, вамъ наплевать, что
говорить будутъ, что „между павлоградскими офицерами—
воры“. А намъ не все равно.—Такъ-ли—что-ли, Дени-
совъ?.. “
Какъ хорошо подчеркнута эта любовь къ своему
полку и въ чувствахъ Николая Ростова, когда онъ подъ-
ѣзжалъ изъ Москвы къ стоянкѣ полка: «Возвратившись
— 27 —
въ этотъ разъ изъ отпуска,—Ростовъ въ первый разъ
почувствовалъ и узналъ, до какой степени сильна была
его связь съ Денисовымъ и со всѣмъ полкомъ.
Когда Ростовъ подъѣзжалъ къ полку, онъ испытывалъ
чувство подобное тому, которое онъ испыталъ подъѣзжая
къ родному дому. Когда онъ увидалъ перваго гусара въ
въ разстегнутомъ мундирѣ своего полка, когда онъ узналъ
рыжаго Дементьева, увидалъ коновязи рыжихъ лошадей,
когда Лаврушка радостно закричалъ своему барину:
«Графъ пріѣхалъ»! Лохматый Денисовъ, спавшій на по-
стели, выбѣжалъ изъ землянки, обнялъ его и офицеры
сошлись къ пріѣзжему, Ростовъ испытывалъ такое-же
чувство, какъ когда его обнимали мать, отецъ и сестры,
и слезы радости, подступавшія къ его горлу, помѣшали
ему говорить. Полкъ былъ тотъ-же домъ и домъ неиз-
мѣнно милый и дорогой, какъ и домъ родительскій...»
Звѣрское и жестокое отношеніе къ нижнимъ чинамъ,
царствовавшее въ полку А. Куприна, въ изображеніи
военнаго быта Л. Л. Толстого представляется намъ со-
вершенно въ обратномъ видѣ.
А между тѣмъ описываемая имъ эпоха казалось-бы
была болѣе суровой въ этомъ отношеніи.
Вспомните лишь типичнаго Кап? Тушина, его по
истинѣ отеческое отношеніе къ нижнимъ чинамъ въ бою
подъ ’Шенграбеномъ.
«Круши, ребята, приговаривалъ онъ и самъ подхва-
тывалъ орудія и вывинчивалъ винты. Въ дыму, оглушен-
ный безпрерывными выстрѣлами, заставлявшими его
каждый разъ вздрагивать, Тушинъ, не выпуская своей
носогрѣйки, бѣгалъ отъ одного орудія къ другому, то при-
цѣливаясь, то считая заряды, то распоряжаясь перемѣной
и перепряжкой убитыхъ и раненыхъ лошадей и покри-
— 28 —
кивалъ своимъ слабымъ нерѣшительнымъ, тоненькимъ го-
лосомъ. Солдаты—всѣ какъ дѣти въ затруднительномъ
положеніи смотрѣли на своего командира и то выра-
женіе, которое было на его лицѣ,—отражалось и на ихъ
лицахъ».
Съ какой любовью относятся также нижніе чины къ
своему полковому командиру—князю Андрею Болкон-
скому;—какъ трогательна описана у Толстого сцена у
пруда при отступленіи отъ Смоленска и Бородинскій
бой;—съ какой любовью и участіемъ относятся нижніе
чины къ князю Андрею, называя его «нашимъ княземъ».
Любовь нижнихъ чиновъ къ своему командиру за его
отеческое къ нимъ отношеніе изображена Л. Н. Толстымъ
и въ его «Севастопольскихъ очеркахъ». Козельцовъ 1-й,
еще не оправившійся отъ ранъ, прибываетъ въ свою
роту на позиціяхъ, нижніе чины съ радостью встрѣчаютъ
его, причемъ у Толстого живо изображена эта сцена
встрѣчи и то теплое, ласковое и дружелюбное отношеніе,
съ которымъ они привѣтствовали его возвращеніе.
Любовь къ своей службѣ, желаніе послужить своему
отечеству, готовность отдать за него свою жизнь изо-
бражены въ Козельцовѣ 2-мъ, спѣшащемъ въ Севасто-
поль сразу послѣ окончанія училища и боящемся лишь
одного—не поспѣть принять участія въ защитѣ своей
родины.
Типъ стойкаго офицера, выше всего ставящаго—и с- ч
полненіѳ своего долга, выведенъ Толстымъ въ кап. Ми-
хайловѣ въ тѣхъ-же Севастопольскихъ очеркахъ. Кап.
Михайловъ вызывается идти съ ротой въ ложементы внѣ
очереди, полагая, что нельзя отпускать роту съ прапор-
щикомъ, которому выпалъ этотъ жребій.
Въ бою, несмотря на райу,—онъ остается при ротѣ,
— 29 —
считая, что это его долгъ—быть безотлучно при ней Но
время опаснаго дѣла...
Мы не будемъ перечислять здѣсь всѣ тѣ прекрасные
типы русскихъ офицеровъ, которые выведены Толстымъ
въ его разсказахъ.
Мы только укажемъ, что справедливость заставляетъ
отмѣтить, что Купринъ въ своемъ «Поединкѣ» слиш-
комъ односторонне взглянулъ на дѣло, слишкомъ мрач-
ными красками нарисовалъ онъ намъ картину офицер-
скаго быта, намѣренно выпустивъ все хорошее, пре-
красное и достойное.
Необходимо также отмѣтить, что нѣкоторыя строфы
его романа проникнуты "крайней нетерпимостью и злобой
къ офицерскому сословію; онъ выливаетъ на нихъ по-
токи грязи и помоевъ, являясь въ этомъ отношеній ти-
пичнымъ представителемъ нѣкоторой части современной
прессы особаго направленія, считающей своей непре-
мѣнной обязанностью уснащать свои произведенія гряз-
ными издѣвательствами, преувеличеніемъ, искаженіемъ
фактовъ, а то и сплошной руганью.
«Міръ раздѣлялся, говоритъ А. Купринъ, на двѣ не-
равныя части: одна меньшая—офицерство, которое окру-
жаетъ честь, сила, власть, волшебное достоинство мун-
дира и вмѣстѣ съ мундиромъ почему то и патентованная
храбрость и физическая сила и высокомѣрная гордость;
другая—огромная и безличная—штатскіе, иначе шпаки,
штафирки и рябчики; ихъ презирали; считалось молоде-
чествомъ изругать или побить ни съ того ни съ сего
штатскаго человѣка (!), потушить объ его носъ зажжен-
ную папироску (!), надвинуть ему на уши цилиндръ...»
Въ другомъ мѣстѣ у Куприна есть выраженія еще
лучше,
— 3*0 —
«Настанетъ время, говоритъ Купринъ, устами Ка-
занскаго, когда насъ, патентованныхъ красавецъ, не-
отразимыхъ соблазнителей, великолѣпныхъ щеголей, когда
насъ господь штабъ и оберъ-офицеровъ будутъ бить по
щекамъ въ переулкахъ, въ темныхъ корридорахъ, въ ва-
терклозетахъ (зіс), когда насъ станутъ стыдиться жен-
щины и, Наконецъ, перестанутъ слушаться наши предан-
ные солдаты. И это будетъ не за то, что мы били въ
кровь людей, лишенныхъ возможности защищаться, и не
за то, что намъ во имя чести мундира проходило без-
наказанно оскорбленіе женщинъ и не за то, что мы
опьянѣвъ рубили въ кабакахъ въ окрошку (зіс) всякаго
встрѣчнаго и поперечнаго и не за то также, что мы на-
чальственные дармоѣды покрывали во всѣхъ странахъ
и на всѣхъ полях'ь сраженій (зіс) позоромъ русское
оружіе, а наши солдаты выгоняли насъ изъ кукурузы
штыками.
...Конечно и за то и за это, но есть у насъ болѣе
страшная и непоправимая бѣда — это то, что мы слѣпы
и глухи ко всему. Давно уже—гдѣ-то вдали отъ нашихъ
грязныхъ стоянокъ, совершается новая, свѣтозарная
жизнь, появились новые, смѣлые, гордые люди, загораются
въ умахъ пламенныя, свободныя мысли.
А мы надувшись какъ индѣйскіе пѣтухи, только хло-
паемъ глазами и надменно болбочемъ—«что, гдѣ, молчать,
бунтъ, застрѣлю...» Намъ кажется совершенно довольно
этихъ выписокъ, чтобы судить, какое отношеніе у госпо-
дина Куприна къ военному сословію, съ какимъ отвра
щеніемъ и злобой онъ къ нему относится и куда онъ
клонитъ въ особенности своими послѣдними словами.
Именно, надувшись, подобно индѣйскому пѣтуху... Это
въ свою очередь достаточно намъ показываетъ, съ какою
— 31 —
односторонностью выведенъ бытъ и нравы нашихъ офи-
церовъ. А вѣдь «Поединокъ» Куприна напечатанъ въ
одномъ изъ Сборниковъ Знанія, расходящихся въ десят-
кахъ тысячъ экземпляровъ и имѣющихъ массу читателей,
которые по этому роману составятъ себѣ невѣрное, пре-
увеличенное и прикрашенное понятіе о военномъ сословіи.
Невольно при этомъ вспоминается намъ и напрашивается
на сравненіе и другой изобразитель современнаго намъ
общества,—пѣвецъ «лишнихъ и хмурыхъ людей», по-
добныхъ выведеннымъ Купринымъ, пѣвецъ «сумерекъ
жизни», недавно скончавшій Ант. Чеховъ. Вспомните
его «Дядю Ваню», какъ безнадежно умалился здѣсь чело-
вѣкъ и съ нимъ все человѣческое: личность, собственное
достоинство, честь... Вспомнивъ Лаіевскаго, Иванова и
др. типы, выведенные Чеховымъ, которымъ можно было
бы дать одно имя «22 несчастій», какъ звали одного
изъ неудачниковъ, выведенныхъ въ Чеховскомъ «Вишне-
вомъ Саду».
«Кругомъ тебя — одни чудаки, говоритъ докторъ
Астровъ въ «дядѣ Ванѣ», сплошь одни чудаки, а пожн-
ешь съ ними года два, три—и самъ мало по малу ста-
новишься чудакомъ... Неизбѣжная участь...» «Всѣ они—
наши добрые знакомые, говоритъ въ другомъ мѣстѣ тотъ
же Астровъ, мелко чувствуютъ и не видятъ дальше
своего носа—просто на просто глухи... Въ какіе нибудь
десять лѣтъ жизнь обывательская, жизнь презрѣнная за-
тянула насъ; она своими гнилыми испареніями отравила
нашу кровь и мы стали такими-же пошляками, какъ и всѣ...»
И на фонѣ этой обывательской скучной жизни Чехо-
вымъ выведены тѣ же знакомые намъ по Куприну—типы
пошлыхъ, опустившихся людей—типы Дицовъ, Арчаков-
скихъ, Лещенковъ, Золотухиныхъ, Вѣткііныхъ и т. д.
— 32 —
«Городъ нашъ, говоритъ Андрей Прозоровъ въ «Трехъ
сестрахъ», существуетъ уже 200 лѣтъ, въ немъ сто ты-
сячъ жителей и ни одного, который бы не былъ похожъ
на другого; ни одного подвижника ни въ прошломъ, ни
въ настоящемъ, ни одного ученаго, ни одного худож-
ника, ни мало-мальски замѣтнаго человѣка, который воз-
буждалъ бы зависть или страшное желаніе подражать
ему. Только ѣдятъ, пьютъ, спятъ, потомъ умираютъ, ро •
дятся другіе и потомъ тоже—ѣдятъ, пьютъ, спятъ и чтобы
не отупѣть отъ скуки, разнообразятъ свою жизнь гадкой
сплетней, водкой, картами, сутяжничествомъ и жены
обманываютъ мужей, а мужья—женъ, дѣлаютъ видъ, что
ничего не видятъ, ничего не слышатъ и неотразимо пошлое
вліяніе гнететъ дѣтей и искра Божія гаснетъ въ нихъ
и они становятся такими же, похожими другъ на друга
мертвецами, какъ и ихъ отцы и матери...»
Описывая непролазное болото нашей провинціальной
жизни, какъ характерно изображенное въ «Трехъ се-
страхъ», «Дядѣ Ванѣ», «Чайкѣ», «Вишневомъ Саду» п
др.. съ пьянствомъ, картежничествомъ, обманами женъ и
мужей при полномъ отсутствіи умственныхъ интересовъ,
т. о. все то, что отмѣчаетъ и Купринъ, Чеховъ однако,
болѣетъ за описываемыхъ пошлыхъ, опустившихся лю-
дей, онъ скорбитъ за нихъ своею чуткою душою, не видя
и не находя, какую помощь и какое утѣшеніе можетъ
онъ имъ дать въ ихъ жизни.
И какъ далеко это отношеніе отъ той отталкивающей
злобы къ военному сословію и преувеличеній, которыми
наполненъ романъ Куприна.
Да и въ одномъ ли военномъ сословіи встрѣчаются
пошляки, описанные Кудринымъ.
Итакъ, если у А. Куприна, художественно и ярко
33 —
изобразившаго различные типы пошлыхъ, опустившихся
людей нашей офицерской среды и вѣрно схвачено на-
правленіе нашей жизни, заключающееся въ нѣкоторомъ
равнодушіи къ службѣ и отсутствіи умственныхъ инте-
ресовъ, но за то нельзя не указать на крайнюю одно-
сторонность описанія я на сгущенность красокъ, при
которыхъ ускользнули всѣ хорошія, свѣтлыя стороны, а
также на злобу и нетерпимость, съ которою онъ отно-
сится къ изображаемой средѣ...
IV.
Повѣсть Бильзе «Изъ жизни маленькаго гарнизона»
была конфискована и изданіе ея въ Германіи было за-
прещено цензурой. У насъ относительно «Поединка»
Куприна къ счастью этого сдѣлано не было, такъ какъ
такой способъ воздѣйствія никогда не ведетъ къ желае-
мой цѣли; запрещенныя, громко нашумѣвшія изданія
возбуждаютъ къ себѣ еще большій интересъ, ихъ все-
таки достаютъ и число читателей отъ этого только уве-
личивается. Да съ другой стороны такія произведенія,
изображающія дурныя черты современнаго намъ обще-
ства, приносятъ притомъ и несомнѣнную пользу, такъ
какъ обращаютъ вниманіе на многіе его недостатки.
Что же касается до плохого вліянія такихъ произве-
деній, изображающихъ бытъ и нравы военнаго сословія
слишкомъ въ мрачныхъ, Густыхъ краскахъ и тѣмъ рас-
пространяющихъ одностороннее, невѣрное представленіе
объ изображаемой средѣ, то противъ этого способъ борьбы
долженъ быть иной, болѣе вѣрный, болѣе правильный,
чѣмъ конфискація и запрещеніе.
Способъ этотъ — путемъ печати, путемъ такихъ же
литературныхъ произведеній указать на односторонность
— 34 —
взгляда автора, на подчеркиваніе имъ дурныхъ и пош-
лыхъ сторонъ изображаемаго общества.
И въ этомъ отношеніи въ нѣмецкой военной литера-
турѣ необходимо указать на прекрасное произведеніе —
барона Г. фонъ Омптеда «Нашъ полкъ—очерки изъ
жизни германскаго каваллерійскаго полка».
Повѣсть эта у насъ вышла въ переводѣ кап. Боло-
това, но прошла довольно безслѣдно, а между тѣмъ съ
содержаніемъ ея было-бы не лишнее ознакомиться нашему
офицерству.
Между полкомъ лейт. Бильзэ и полкомъ барона Омп-
теда—разница какъ между небомъ и землей.
Любовь и интересъ къ военной службѣ, любовь къ
нижнимъ чинамъ проходятъ здѣсь яркою нитью во всемъ
повѣствованіи барона Омптеда;—какъ слѣдствіе такого
отношенія жизнь наполнена болѣе высокими, чистыми и
благородными мыслями и чувствами—въ ней нѣтъ и слѣда
жестокаго и варварскаго отношенія къ своимъ подчинен-
нымъ, повальнаго битья и звѣрства, выведеннаго у Ку-
прина и Бильзе; въ ней нѣтъ такого пошлаго препро-
вожденія времени—въ картахъ, въ постоянныхъ оргіяхъ,
кутежахъ и другихъ подобныхъ удовольствіяхъ. Во главѣ
полка стоитъ идеальный командиръ баронъ Романсгофъ;
какая разница въ обращеніи къ нижнимъ чинамъ и къ
офицерамъ у него и у Полк. Шульговича, изображеннаго
у Куприна. У послѣдняго, несмотря на доброту сердца,
ПІульговичъ кричитъ и распекаетъ офицеровъ въ при-
сутствіи нижнихъ чиновъ, не стѣсняясь своими выраже-
ніями. «Молокососъ, прапорщикъ, кричитъ онъ на Ро-
машова, вы больше о бабьихъ хвостахъ думаете, чѣмъ
о службѣ».—И Ромашову постоянно чувствовалось это
отношеніе, которое принижало его человѣческое достоин-
— 35 —
етво, Между тѣмъ съ какимъ тактомъ дѣлаетъ своимъ
офицерамъ замѣчанія Поди. Романсгофъ; въ вѣжливой
формѣ, стараясь не оскорбить, не оттолкнуть отъ себя,
не ожесточить офицера, онъ старается разъяснить ему
его поступокъ и сейчаоъ-же послѣ выговора заговари-
ваетъ о постороннихъ дѣлахъ, показывая, что—кромѣ
служебнаго отношенія, есть еще личныя житейскія отно-
шенія, которыя не должны быть смѣшиваемы со службой.
«Дорогой Пфаффенбергъ, говоритъ онъ сейчасъ-же послѣ
выговора своему офицеру,... нѣтъ, нѣтъ—пожалуйста не
безпокойтесь, совершенно не относящееся къ службѣ,
вотъ что не придете ли вы завтра ко мнѣ обѣдать»...
»Я всегда высказывалъ, говоритъ онъ собравшимся офи-
церамъ—послѣ похоронъ товарища Ганакера, что мы
прежде всего люди, а затѣмъ уже офицеры. Это не слѣ-
дуетъ забывать и на службѣ у его Величества. Я считаю
себя—какъ командира полка—отвѣтственнымъ не только
за службу, но и за воспитаніе офицеровъ. И я желаю
прежде всего, чтобы офицеры не были чужды человѣч-
ности»...
Маіоръ Гризбахъ, эскадронный командиръ, произво-
дившій офицерскую ѣзду, желая сдѣлать самое пустяш-
ное замѣчаніе собравшимся офицерамъ, высылаетъ изъ
манежа даже сторожа, не считая возможнымъ, чтобы при
замѣчаніяхъ, дѣлаемыхъ офицерамъ, присутствовали
нижніе чины.
Какая разница съ Купринскимъ Кап. Сливой, кри-
чавшимъ «у-ся рота, чортъ-бы ее побралъ, идетъ не въ
ногу, одинъ подпоручикъ идетъ въ ногу».
При интересѣ къ военной службѣ—съ какою любовью
относятся у барона Омптеда офицеры къ подчиненнымъ
нижнимъ чинамъ... «Мы/сдѣлаемъ изъ васъ, говоритъ
з*
36 —
лейтенантъ Эгерсдорфъ, смотря на идущихъ новобран-
цевъ, крѣпкихъ тѣломъ и духомъ храбрыхъ воиновъ, вы
не будете загнанными, запуганными, мы сдѣлаемъ изъ
васъ лихихъ солдатъ; вы не будете бояться своего на-
чальства, но уважать его, вы будете гордиться своимъ
полкомъ, а полкъ вами»... Съ какой чисто отеческой
заботливостью—относится лейт. Эгерсдорфъ къ своимъ
нижнимъ чинамъ, а также къ своему деньщику Лохитіусу.
какъ характерно описана сцена, изображающая посѣщеніе
Лохитіуса его—стариками-родителями, которыхъ лейте-
нантъ усадилъ у себя въ кабинетѣ, угощая и распра-
шивая объ ихъ житьѣ-бытьѣ.
Забота о нижнемъ чинѣ и человѣческое къ нему от-
ношеніе со стороны офицеровъ у барона Омптѳда поста-
влено на первомъ планѣ его произведенія. Это въ особен-
ности подчеркнуто въ описаніи различныхъ праздниковъ
для нижнихъ чиновъ, а также въ тѣхъ заботахъ, которыя
прилагаютъ офицеры, чтобы нѣсколько скрасить и разно-
образить бытъ нижнихъ чиновъ, устраивая для нихъ
различныя праздники, сообщенія и т. п.
Въ отношеніи обученія нижнихъ чиновъ—прогляды-
ваетъ дѣятельная офицерская забота, обученіе показомъ
и примѣромъ стоитъ на первомъ планѣ.—«Слѣдуетъ са-
мому показать, какъ надо дѣлать, говоритъ командиръ
полка. Ни одному нижнему чину и въ голову не должно
приходить, что отъ него требуютъ чего то такого, что не
можетъ сдѣлать его начальникъ. Каждый изъ нихъ дол-
женъ твердо знать, что его поручикъ все можетъ сдѣ-
лать лучше его».
Въ словесныхъ занятіяхъ со сверхсрочно-служащими,
главнымъ образомъ, добивались, чтобы они не были скуч-
ными; простота и наглядность обученія стояли на пер-
— 37 —
вомъ планѣ; научныя истины пересыпались шутками,
особенное вниманіе обращалось на исторію Пруссіи и
исторію своего полка...
Въ особенности баронъ Омптедъ останавливается на
офицерскихъ занятіяхъ,—т. е. на той отрасли, которая
находится въ совершенномъ забросѣ въ нашей арміи.
Офицерскіе доклады занимаютъ при этомъ видное
мѣсто; интересно отмѣтить при томъ, что темы, задаваемыя
командиромъ полка, строго соотвѣтствовали склонностямъ
и интересамъ каждаго офицера.
«Пор. Пфаффенбергъ, интересовавшійся исторіей ка-
валеріи, получилъ задачу: «въ какомъ отношеніи могутъ
быть для насъ поучительны дѣйствія Фридриха Вели-
каго». Гриэбахъ фонъ Остѳргафенъ, бывшій въ коман-
дировкѣ въ стрѣлковой школѣ, получилъ «Обученіи кава-
леріи стрѣльбѣ». Домани—лучшему ѣздоку въ нашемъ
полку было задано «Чистокровная лошадь, какъ солдат-
ская, по сравненію съ полукровной». Трезену задано
«Ульмъ- 1805 — Седанъ 1870—Сравненіе», онъ очень
благодаренъ за эту тему, такъ какъ особенно любитъ и
знаетъ военную исторію»... Въ высшей степени поучи-
тельна— производимая подъ -руководствомъ командира
полка—военная игра, на которой все офицерство было
раздѣлено на 2 партіи, причемъ каждый получалъ въ
командованіе какую нибудь часть.
Знанія, пріобрѣтаемыя при этомъ въ собраніи, про-
вѣрялись при болѣе подходящей обстановкѣ на такти-
ческихъ занятіяхъ офицеровъ въ полѣ, которыя коман-
диръ полка старался обставлять такимъ образомъ, чтобы
они по возможности походили на настоящія дѣйствія.
Офицерская ѣзда, офицерскія поѣздки по окрестно-
стямъ съ различными заданіями каждому офицеру съ
— В8 —
тактической цѣлью, парфорсныя охоты—однимъ словомъ—
всѣ разнообразныя занятія, которыя-бы способствовали
выработать хорошаго строевого кавалерійскаго офицера,—
были здѣсь въ большемъ распространеніи. И все это но
для отбыванія номера, но каждое занятіе было созна-
тельной подготовкой къ слѣдующему, все было обдумано,
взвѣшено и выполнялось по строгой формѣ. Окончаніемъ
были маневры, которые были провѣркой всѣхъ пріобрѣ-
тенныхъ за учебное время знаній. Любовь и интересъ
къ своей службѣ, человѣческое и заботливое отношеніе
къ нижнимъ чинамъ, высокое товарищество между офи-
церами все это—вмѣстѣ взятое—имѣло конечно благо-
творное вліяніе и на жизнь офицерскаго общества. Гряз-
наго флирта съ женщинами, постоянныхъ оргій и куте-
жей не существовало, увлеченія азартной игрой — этого
бича нашей арміи—не было. Характеренъ при этомъ
взглядъ командира полка на карты—«Я того мнѣнія,
говоритъ онъ офицерамъ полка, что всякій выигрываю-
щій большія суммы въ азартныя деньги живетъ на чужой
счетъ, а это совершенно не согласуется съ честью и
принципами нашего корпуса офицеровъ; кто-же прои-
грываетъ свои деньги, тотъ непростительно глупъ, а
глупые офицеры, Его Величеству также не нужны»...
Подобно тому какъ Купринъ—вывелъ лишь одни
дурныя, отрицательныя стороны военнаго бьпа, баронъ
Омптедъ изображаетъ лишь прекрасныя положительныя,
свѣтлыя его стороны. Истина не здѣсь и не тамъ, истина
вѣрнѣй въ золотой серединѣ.
И если въ нашей литературѣ и нѣтъ произведеній,
подобнымъ очеркамъ барона Омптѳда, но все хорошое,
— 39 —
свѣтлое и достойное, выведенное въ его произведеніи,
безусловно существуетъ и въ нашей арміи—можетъ
быть и на ряду съ тѣмъ зломъ, изображеніемъ котораго
является «Поединокъ» А. Куприна.
V.
Андреевичъ въ своемъ «Опытѣ философіи русской
литературы» говоритъ, что у насъ была поэма Гоголя
«Мертвыя души» и что Чеховъ своими произведеніями
далъ другую «Живые мертвецы». Къ числу такихъ жи-
выхъ мертвецовъ относятся и типы, выведенные Купри-
нымъ, различные Дицы, Арчаковскіе, Лещенки и др.
Хотя А. Купринъ и отнесся крайне односторонне
въ изображаемой средѣ, хотя въ его произведеніи и вы-
ведены лишь пошлые, отрицательные типы нашего офи-
церскаго общества, но тѣмъ не менѣе, нельзя не сознаться,
что типы эти жизненны, что они дѣйствительно суще-
ствуютъ въ нашей арміи.
Въ гниломъ, стоячемъ болотѣ, именуемомъ нашей
глухой провинціей, безъ любви къ своей службѣ, безъ
всякихъ умственныхъ интересовъ—эти живые мертвецы—
дѣйствительно имѣютъ всѣ данныя для своего существо-
ванія и распространенія.
Какія же мѣры можно предложить, чтобы бороться
съ этимъ зломъ, чтобы могли исчезнуть въ нашей арміи
изображенные Купринымъ тунеядцы и пошляки.
Первое—конечно образованіе. Наша армія велика—
она требуетъ громаднаго корпуса офицеровъ, среди ко-
торыхъ масса людей, получившихъ недостаточное обра-
зованіе, масса людей—неудачниковъ, которые пошли въ
военную службу только потому, что всѣ другіе пути
были для нихъ уже закрыты.
— 40 —
Распространеніе образованія, конечно, должно ска-
заться смягчающимъ образомъ на тѣхъ нравахъ, которые
изображены А. Купринымъ.
Большая строгость въ рѣшеніяхъ суда общества офи-
церовъ—также представляетъ одну изъ важныхъ мѣстъ
въ этомъ отношеніи.
Наше добродушіе, наша халатность, наша мягкость
пли нежеланіе губить человѣка имѣютъ послѣдствіемъ
лишь то, что офицеръ, запятнавшій себя какимъ нибудь
поступкомъ, переводится въ другой полкъ—или уда-
ляется изъ гвардейскаго полка въ армію, гдѣ онъ можетъ
продолжать по-прежнему свою жизнь и свои темныя
продѣлки.
Самое-же главное—это заинтересуйте офицера военною
службою, вдохните въ него интересъ къ своей дѣятель-
ности, при которомъ онъ почувствуетъ, что его сущест-
вованіе не «однообразно какъ заборъ и не сѣро какъ
солдатское сукно». Эта благодарная задача всецѣло ле-
житъ на обязанности командировъ и старшихъ офице-
ровъ.в
«Нашъ полкъ» барона Омптеда представляетъ въ
этомъ отношеніи примѣръ, достойный подражанія.
У насъ зачастую—военное образованіе и воспитаніе
молодого офицера, не идущаго въ академію, заканчи-
вается вмѣстѣ съ окончаніемъ курса въ училищѣ. Вся-
кому военному извѣстно, какой балаганъ представляютъ
изъ себя наши, офицерскія занятія. Причина опять таки
та, что командиры, на обязанности которыхъ лежитъ
руководство этими занятіями, совершенно неподготовлены
къ этой дѣятельности, такъ какъ они сами прошли та-
кую-же школу;—ихъ самихъ такъ же учили и они при-
лагаютъ тотъ же методъ и къ молодымъ офицерамъ.
— 41 —
«Надо болѣе занять офицера умственнымъ трудомъ»,
говоритъ лейт. Блейбтрѳй въ «жизни маленькаго гарни-
зона» Л. Бильзе —и этотъ умственный трудъ—это болѣе
серьезная подготовка офицера въ военномъ отношеніи,
которая-бы могла заинтересовать его, могла-бы заставить
его полюбить свое дѣло и свою службу.
Военная игра, сообщенія, доклады, тактическія занятія,
военныя прогулки съ различными заданіями каждому офи-
церу — вотъ тѣ мѣры, которыя, можетъ быть, могли-бы
отвлечь наше офицерство отъ картъ, оргій и кутежей.
Не слѣдуетъ при этомъ скрывать, что—время, пере-
живаемое нами,—очень тяжелое. Несчастная война окон-
чилась, чтобы не говорили и какія бы утѣшенія не вы-
думывали,—позорнымъ миромъ. Пядь русской земли от-
дана, несмотря на увѣренія. Нашимъ надеждамъ, нашимъ
мечтамъ на побѣду и одолѣніе врага не суждено было сбыть-
ся. Какъ на дозы лѣкарства, принимаемыя больнымъ,
смотрѣли мы на частныя мобилизаціи, на отправленіе кор-
пусовъ, на перемѣну командующихъ лицъ; послѣ тяжелыхъ
припадковъ—Мукденъ и Цусима—надежды на благопрі-
ятный исходъ значительно уменьшились, съ открытіемъ пе-
реговоровъ въ Портсмутѣ—началась агонія, окончившаяся
смертью, смертью всѣхъ нашихъ надеждъ и мечтаній.
Наша армія требуетъ реорганизаціи, но работать хо-
рошо, когда чувствуешь, что прежніе труды увѣнчались
успѣхомъ, когда есть надежда, что и новая работа не
пропадетъ даромъ, а такой-то увѣренности у нашей ар-
міи въ настоящее время и нѣтъ. Пораженія и миръ за-
будутся не скоро, воспоминаніе о нихъ отнимаетъ энер-
гію и подтачиваетъ желаніе работать.
Несчастная война и въ добавокъ тяжелый, по истинѣ
тяжелый долгъ—нашей арміи—усмирять внутренніе без-
42
порядки, дѣлаютъ ея положеніе слишкомъ тяжелымъ—и по-
ложеніе это, конечно, не пройдетъ для нея такъ безслѣдно.
Милые товарищи й весельчаки Вѣткины, изображен-
ные въ романѣ Куприна, не задумывающіеся ни передъ
чѣмъ, весело и съ убѣжденіемъ восклицающіе «А при-
кажутъ умереть — умремъ!», будутъ-ли они все также
убѣжденно восклицать и послѣ позорнаго мира, когда
смерть и райы столькихъ людей не принесли никакой
пользы для ихъ родины?
Не будемъ забывать, что настоящее положеніе нашей
арміи — еще болѣе способствуетъ распространенію тѣхъ
пошляковъ, которые такъ типично изображены у Ку-
прина, а слѣдовательно оно требуетъ и болѣе рѣшитель-
ныхъ и энергичныхъ мѣръ въ этомъ отношеніи.
VI.
Въ заключеніе намъ хотѣлось сказать нѣсколько словъ
о самой идеѣ романа Куприна.
Свой романъ авторъ посвятилъ Максиму Горькому; гово“
рятъ, что эпиграфомъ произведеній послѣдняго слѣдовало-бы
поставить «да здравствуетъ жизнь», а это какъ нельзя болѣе
подходитъ и къ идеѣ романа, посвященнаго этому писателю.
Идея романа—ясна въ заключительныхъ словахъ Ка-
занскаго о радости жизни «Убійство, говоритъ Казан-
скій,—всегда убійство, и важно здѣсь не боль, не смерть,
не насиліе—нѣтъ ужаснѣе всего то, что вы отнимаете у
человѣка его радость жизни. Великую радость жизни!
«А посмотрите, посмотрите только, какъ жизнь пре-
красна, какъ обольстительна жизнь! Смотрите—голубое
небо, вечернее солнце, тихая вода,—вѣдь дрожишь отъ
восторга, когда на нихъ смотришь, вонъ тамъ далеко
вѣтряныя мельницы, зеленая кроткая травка, вода у бе-
рега, розовая—отъ заката.
— 43 —
Нѣтъ, если я попаду подъ поѣздъ и мнѣ перерѣжутъ-
животъ и мои внутренности смѣшаются съ пескомъ и на-
мотаются на колеса—и если въ этотъ мигъ меня спро-
сятъ: «Ну, что, хороша-ли теперь жизнь»—я скажу съ
благодарнымъ восторгомъ—«Ахъ, какъ она прекрасна».
Сколько радости намъ даетъ одно только зрѣніе. А есть-
еще музыка, запахъ цвѣтовъ, сладкая, женская жюбовьі
И есть. безмѣрнѣйшее наслажденіе—золотое солнце жиз-
ни—человѣческая мысль»...
Итакъ убійство—всегда, убійство.—вотъ, что говоритъ
Купринъ военному сословію.
Мысль эта стара^какъ грѣхъ. Во всѣхъ произведе-
ніяхъ, направленныхъ ^Противъ войны,—мысль эта про-
ведена, какъ руководящая идея. Она проходитъ яркою
нитью какъ въ самыхъ старыхъ сочиненіихъ, написан-
ныхъ съ этою цѣлію, такъ и въ новѣйшихъ самаго по-
слѣдняго времени, напримѣръ въ только что вышедшемъ
трудѣ Фѳррѳро «Милитаризмъ», написанномъ по пору-
ченію Ломбардской лиги мира.
Все это, конечно, очень благородно, очень высоко,
но—увы—мы живемъ не на небѣ, а на землѣ—и притомъ
пока еще въ XX столѣтіи, когда — нравы, если и смяг-
чились нѣсколько по сравненію съ прошедшими столѣ-
тіями, но всѳ-же христіанская нравственность еще да--
лѳко не проникла въ отношенія между отдѣльными на-
родами. Пока съ нашей родиной будутъ граничить силь-
ныя государства, ведущія дѣйствительно - національную
политику съ громадными вооруженными арміями — всѣ
такія благородныя мысли останутся лишь одними меч-
тами. А потому—намъ остается только кланяться и
благодарить за весь этотъ невинный лепетъ.
Что будетъ далѣе, что принесутъ намъ грядущіе
годы—вопросъ неизвѣстный.
— 44 —
Надо думать, что жизнь дѣйствительно будетъ сча-
стливѣе и прекраснѣе.
Вспомнимъ полк. Вершинина изъ «Трехъ Сестеръ»,
Чехова.
«Когда улица была страшна, отъ пожара, говоритъ
Вершининъ, и былъ страшный шумъ, то я подумалъ,
что нѣчто похожее происходило нѣсколько столѣтій на-
задъ, когда набѣгалъ неожиданно врагъ, грабилъ и за-
жигалъ... Между тѣмъ въ сущности, какая разница между
тѣмъ, что есть и что было! А пройдетъ еще немного
времени, какихъ нибудь двѣсти, триста лѣтъ—и на нашу
теперешнюю жизнь будутъ смотрѣть и со страхомъ и съ
насмѣшкой, все настоящее будетъ казаться и угловатымъ,
и тяжелымъ, и очень неудобнымъ, и страшнымъ. О ка-
кая это будетъ жизнь, какая прекрасная жизнь!...»
Но это будетъ не скоро, а пока....
Пока всю Купринскую филисофію, въ которой онъ
называетъ войну ремесломъ, забывая, что теперь воен-
ная служба—есть воинская повинность, что она есть
долгъ всякаго гражданина, въ которой его герои въ родѣ
Ромашова, размышляя о военной службѣ,—приходятъ въ
ужасъ при мысли о томъ, что имъ вмѣсто» того, чтобъ
жить, приходится держать руки по швамъ, а каблуки
вмѣстѣ, тянуть носокъ внизъ при маршировкѣ..., въ ко-
торой его герои высказываютъ, что ихъ «Я важнѣе вся-
кихъ понятій о долгѣ, о чести, о любви...», не имѣя при-
томъ ни малѣйшаго представленія о значенія вооружен-
ной силы для государства, то пока такую философію
можно лишь принять къ свѣдѣнію и подшить къ дѣлу.