СЕРГЕЙ КАБАЛОТИ
ОНО
Санкт-Петербург
2011

Оригинал-макет: Рита Белая
По вопросам приобретения прав на публикацию текстов
обращаться:
E-mail: sergueykabaloty@gmail.com
© Сергей Кабалоти
2

ВОПРОС
...чтобы прийти к своему собственному отражению,
размышлению, рефлексии и вопрошанию в себе и о
себе.
Ж. Деррида. Насилие и метафизика
пытаясь вспомнить то чего не помню
но без чего нет ни меня ни мира
что вопиет взыскуя но безмолвно
я задаю всего один вопрос
но он как перекрестье он как узел
в нем все вопросы города и мира
все стянутые тяжестью безмерной
в единый миг дыхания и взгляды
всех тех кто жил когда-то на земле
усыпанной приметами названий
понятных мне на языке моем
растущих просто из земли и крови
и всех кто перестанет понимать
язык названий — голоса имен
кто в мир придет уже забыв себя
он зряч он слишком зряч — как ангел смерти
он видит все он весь покрыт глазами —
в нем эхо заблудилось на излете
...всего один вопрос всего один
3

ONLY!
...ни идеи чувственного происхождения, ни
умозрительные идеи не спасутся в укрытии на этой
новой фазе сомнения, а то, что предварительно
было отстранено под именем сумасбродства,
отныне целиком и полностью допускается в
самое существо мысли.
Ж. Деррида. Когито и история безумия
клон ли — клоун ли: он ли? не он ли?
:only! only!
D E J А V U № 22
Если Порядок, о котором мы говорим, столь
могуществен, если его могущество —
единственное в своем роде, то оно таково из-за своего
сверхопределяющего характера и того
универсального, структурного, универсально
бесконечного заговора, которым они компрометируют
всех тех, кто понимает его язык, даже когда
этот язык предоставляет форму для его
разоблачения.
Ж. Деррида. Когито и история безумия
1
когда-нибудь когда свершатся сроки
когда войдут в следы чужие ноги
сойдутся неподвижность и движенье
и зеркало лишится отраженья
и с ним того чего никто не знает
хотя бы даже оказался занят
оплот его кромешности как чувство
живое вчуже не бывает пусто
когда наощупь вытесненный воздух
на долю миллиметра ближе к звездам
приникнув к тем глазам где в назиданье
неведенью предтечу узнаванья
4

прерывистость мерцанья приглашает
не соглашаться с тем что продолжает
она от века лишь себя а та ей
молчит в ответ своей не помня тайны
вибрируя в объятьях панорамы
от столковений этой психодрамы
лишь он ее наверно и оценит
да тот кто лишь в незримое и целит
для многих глаз и ног из мглы дыханья
гадая на прерывистость мерцанья
2
так думал сам собою закольцован
в классическую атональность зова
чье многозвучье чье многоголосье
колеблется струится плещет льется
бурлит вскипая падает сверкая
рыча ли шепелявя ли воркуя
закручиваясь в ожиданье взгляда
как если бы ответить было радо
на злобу дня и непотребных бредней
прозрачностью ли пеною на гребнях
глубин ли отрешенной поволокой
откуда тоже словно взгляд далекий
готов ответить предвкушенью зовом
хотя не в силах вымолвить ни слова
и безысходность этих мыслей грустно
смолкала оборачиваясь чувством
так то живое вчуже возвращалось
и то что не кончалось начиналось
хоть ни начала ни конца не знало
не сызнова а именно с начала
и тот кто лишь в незримое и целит
туман вдыхая выдыхал качели
3
ни память не насытится ни пламя
но прямота не так же ли упряма
когда вверяет признаку и знаку
многоголосья алчную изнанку
5

чью страсть к убийству одержимость страхом
толкает вкривь и вкось от дыма к праху
от праха ж к дыму яростным ответом
смерть выгрызая из свободы ветра
но прежде жалом жара жаля в лица
частицы вдохов коим не случиться
и лишь в тени земли убийство это
заходится колеблющимся светом
чьи отсветы по мере удаленья
лишь бесконечно умножают тени
и так вершатся сроки понемногу
избыточностью смутных аналогий
отверженность от века пеленая
хотя и век сменился и страна и
уже и люди как одни другими
так и одни и те же иже с ними
прерывистость мерцанья непрерывна
и память как пророчество надрывна
4
земля не твердь а человек не остров
и сердцевиной обоюдоострой
поток не отрицая созерцанья
надеждой наделяет пульс мерцанья
и тот влечет живые отраженья
и ждет преображенья продолженья
и стало быть всего что есть и было
и в этом ожиданье дремлет сила
которой не постичь и не измерить
тому кто лишь в незримое и целит
и как и те лишь воплощает чувство
живое вчуже
в невнятности его прозрачность тверди
а между ними отрицанье смерти
прообраз пульса и мерцанья образ
биенье ритма необъемный голос
сквозистый воздух атональность зова
которого вместить не в силах слово
из уст одних и разве с диалога
в дву(-)смысленность вести могла б дорога(?)
земля ж сродни качелям и туману
но он ей все равно не по карману
6

CREDO
Russia is go-o-o-o-d!
Russia is against international terrorism!
Russia is go-o-o-o-d!
Russia is against international terrorism!
Russia is go-o-o-o-d!
Russia is against international terrorism!
МАСШТАБЫ ВЛАСТИ
одним досталась неправильная страна
другим досталась неправильная планета
одним есть куда расти
другим есть куда падать
(и какая в сущности разница
на каком языке молчать?)
МИСТЕРИЯ
как это сложно ах как сложно
разбив луну и солнце слепо
махать направо и налево
осколками луны и солнца
НОВАЯ ПЕСНЯ
от москвы до самой до гааги
не одни лишь горы да овраги
7

Из поэзии Алихана Токаева
ДЕМОН
О, то был демон, то был гений!
В эфире вечном он парил.
И гимны света — песнопенья
Он Богу дивные дарил.
Но в ослепительном сиянье —
Велик, любим и шестикрыл —
Он тайну тяжкого мечтанья,
Он думу тайную носил.
Он думал: «Я — венец Вселенной.
Я был еще до Бытия.
Ведь нет ни времени, ни тлена,
Так пусть же буду только я!»
Великий Бог великим гневом
Ответил дерзкому, и вот
Он падает, низвергнут с неба,
И злобы яд земле несет.
Он проклят! Он! Он проклят! Проклят!
Низвергнут в пропасти земли!
Удар!.. Громовый рокот! Грохот!..
И — мир качнулся...
И он очнулся,
Окинул взглядом — яд разлил. '
И понял: вечность отступилась.
Земля — кружилась... Да, кружилась,
Кружилась медленно, но верно.
Земля познала зло и время.
8

РОЗА
Роза взросла у змеиной норы,
Полнясь росою весенней поры.
Благоуханьем пьянила мгновенья.
Ласкало ее ветерка дуновенье.
И был день дождя, а потом день тепла.
И к розе змея в день тепла подползла.
И брызнул на розу погибельный яд.
Алеет как кровь лепестковый наряд.
ГРОШ ДЕТСТВА
когда-то у меня был медный грош
мне было его так много
он был так красив и кругл
теплый как дно луча
потом он стал чуть меньше
и словно бы тронут щербинкой
потом становился все меньше
с катастрофической быстротой
теперь он почти исчез
стал неразличим для взгляда
порой мелькнет что-то крошечное
вроде может щербинки
БРЕЙГЕЛЬ: ПАДЕНИЕ ИКАРА
задолго до тот же в сущности а был ли мальчик
9

ГРЯЗНЫЕ ТАНЦЫ
времени неявное мерцанье
не видна — невнятна — не нова
участь: безучастность отрицанья
ирод саломея голова
прелый мусор пополам с сиропом
никому не нужные слова
всадник захлебнувшийся галопом
ирод саломея голова
ГЛАВНЫЙ РЕДАКТОР
сегодня он тебя представит
но завтра он тебя подставит
нет распроглавный наш редактор
есть рыбку либо лезть на трактор
СЕМЕЙНАЯ САНЭПИДИНЖЕНЕРИЯ
ЧЕЛОВЕЧЕСКИХ ДУШ
о наследстве советском вздыхают и стонут
приватизируя — между делом — и все во имя народа
газданова Чехова Сэлинджера Платонова
последовательно соединяя канализацию с водопроводом
ИЗ ПОЭЗИИ УИЛЬЯМА БЛЕИКА
вдохновляет величье но глупость едва ли не чаще
величайший глупец — он и лжец величайший*
*Great man and fools do often me inspire,
But the greater fool the greater liar.
William Blake
10

Из поэзии Ахсара Кодзати
ЗМЕЯ ЗАЛИАГ*
/ had a dream, which was not all a dream.
Byron
Тяжелый сон надвинулся, сдавил.
Кошмарно наважденье. Я недвижен.
Я задыхаюсь. Не осталось сил.
Стемнело вдруг, и мрак все ближе, ближе.
Куда бежать? Кричать, чтоб помогли?
Стою оцепенело, онемевший...
Змея Залиаг — дух слоистой мглы,
невиданное чудище кромешной
несметной мглы, обвившая меня
бесчисленными кольцами, как греза,
скользя глядит — ужасная змея.
Глаза ее заряжены гипнозом.
Сверкает кожа словно перламутр.
И каждая морщина — как теснина.
Как грохот камнепадов, эхо смут, —
Гул колокольный стоязыкий стынет.
Душа моя отчаянно кричит:
— Проснитесь, горы! К вам стремится кобра!
— Уймись, — в ответ утробный глас звучит. -
Ведь это наш Coco, ведь это Коба.
Раскрыта пасть и готова глотать,
Как горн, где алый жар —.бушует словно,
И синим пламенем сочится яд.
Коварные глаза налились кровью.
— Прославленные нарты! Вас зову!
И мужества прошу как подаянья.
*В осетинском фольклоре — огромная коварная змея.
11

Сатана*, матерь, преклонив главу,
молю, явись. Ты — мудрость мирозданья.
Вся хитрость неба и земли, Сырдон*,
ты выход находил и из могилы.
Взгляни ж на нашу жизнь — на наш зиндон**
спаси потомков, дай потомкам силы.
О Ацамаз*, восстань из мертвых ты,
тебя зовут глаза мои как вдовы.
Свирель в узорах черно-золотых
возьми, настрой на все лады тревоги.
Хамыца сын*, ты ж тверже чем булат,
приди, бедою сдавлена отчизна.
Где ты теперь, Чермен***, и ты, Бола****?
Ведь в трудный час вы не жалели жизни.
Последняя надежда ты, Коста!
Сорвал я голос в крике, слышном мертвым.
Дух мертвых предков, страшные глаза
к тебе все ближе. Онемели горы.
Осетия, где на набатный звон
все как один когда-то поднимались,
безлюдна словно сумеречный сон.
На дне забвенья родина немая.
О мука... Крик отчаянный иссяк.
Молчанием безмерным он задушен.
И на устах печать. И ближе мрак.
Кошмар свирепым псом вцепился в душу.
Я не бегу: нельзя бежать из сна.
Есть лишь одно спасенье — пробужденье.
Одна надежда на тебя, Свет Дня,
лишь ты способен дать освобожденье.
Терои Нартского эпоса.
**В осетинской мифологии — ад.
***,****Легендарные исторические персонажи: народный герой, прославлен-ный
борец.
12

МАРГИНАЛИЯ
чересчур затягивающееся недоразумение —
на годы: на десятилетия —
всегда по большей части политика
ПАТРИОТИЗМ
ночь холодна а утро хмуро
многорассвет за одиночеством
отечество не то что отчество
с адептами демократуры
я мог бы объясниться снова
хоть объясняться и не хочется:
я патриот свободы творчества
и патриот свободы слова
СЛЕЗЫ БУДЕННОГО
когда казак из царского конвоя
или политработников полковник
не по своей вине всегда в запое
смиренно плачет и сирены глохнут
ПОПУЛИЗМ
вы мине не верите?
я ж люблю вас гады
тоннокйлометрами
стихопропаганды
13

Из поэзии Елизаветы Кочиевой
ЗМЕЯ НА ТЫКВЕ
В закатном свете, вдруг,
Пугаешь ты меня,
Свернувшаяся в круг
Уснувшая змея.
Светлеет брюха медь.
Как звать тебя, змею?..
Мне страшно умереть,
И я тебя убью.
О аромат земли!..
Ты тихо, мирно спишь.
Стою — над сном змеи!
В моей руке — голыш.
Взгляд по тебе скользит.
Рай для тебя открыт.
Один короткий взмах,
И ты — всего лишь прах.
Попробуй-ка, вернись...
Мне остается жизнь.
Струится мягкий свет.
Но облегченья нет.
В ОСЕННИЙ ДОЖДЬ
Груши желты, как топленое масло...
Сердце молчит.
Хляби разверзлись — над светом неясным.
Свет еще жив.
14

Свет еще жив, но к печальному сердцу
Сквозь горизонт
Медленной смертью неясного света
Сумрак ползет.
Сумрак ползет... Что улыбкой таимо —
Не назовешь.
Рядом со мною тоска-невидимка.
Капает дождь.
Капает дождь и дорога раскисла.
Сырость и тлен.
Капли стекают с камней, словно с лысин.
Осень. Верлен.
Осень, Верлен, этот дождь бесконечный —
Песня едали.
Руки тяну свои к выси предвечной
С этой земли.
ЛЯГУШКА
Тонкий, бледный серп луны щербатой.
Голубой росой омыты травы.
Ну, о чем они, твои рулады?
В чем причина сладостной отрады?
Что тебе безвременье ночное, —
Радость всю тебя переполняет.
Так ликуешь ты во мраке, что и
Трепетная ночь тебе внимает.
Терпкий вкус певучих4звонких трелей,
Как вода живая предо мною.
И душа, усталая смертельно,
Пьет и пьет из них бальзам покоя.*
'Литературная Осетия. 1988.71.
15

КАМЕНЬ
Чем должно быть сознание в его бытии, чтобы
человек в нем и исходя из него появился в мире
как бытие, которое является собственным ничто,
и посредством которого ничто приходит в мир?
Ж.-П. Сартр. Бытие и ничто
...а воспеть это лето не хватит ни слов
ни дыханья ни жизни моей ни забвенья
на затменье есть знаменье и откровенье
межсезонье ж сродни разве звеньям оков
но куда изощренней куда как наглей
и куда беспредельней и невыносимей
чем оранжевый красный зеленый и синий
фиолетовый желтый... экран не дисплей
а очнешься — ни выйти уже ни войти
ни прилечь ни присесть: соглядатаи злятся
жаждой крови томясь с мартобря каждых надцать
дней в минуты недель и хотя не видны
но уж слишком предметны уже чересчур
только чур меня чур не хочу и не буду
не обязан и все и довольно покуда
и довольно паскуда: не надобен шнур
и петля хоть намылен да не про меня
ну никак хоть ты тресни паскудство-занудство
в отдаленном родстве суицид с безрассудством
но меня-то достанет лишь на променад
вкупе разве вот только не с journey так с trip
все одно i me mine: i me mine.как ни манишь
и лови не лови никогда не поймаешь
а поймаешь сам знаешь ни шепот ни крик
не поручатся: тонет в реке сухогруз
у забытой людьми антитезы пустыни
и одна лишь отрада одна лишь твердыня —
это твердь надо мною и зыбкий союз
16

меж во мне и вовне (где аттический гул
перед музыкой в тонкой среде предыстории —
там из смерти — из чрева китова — исторгнут)
так что стало быть wow или whoops или cool
этот город в немыслимом устье — основ
новь и знанья но виз (то бишь тоже печати)
почитатель — а то фарисей-различатель
двоедушный приятель понятный без слов
а точнее — вне слов: за словами и пред
или — между: вокруг или может быть вместо
имя swift представляется подписью presto
неизвестно зачем только это не бред
потому и сентябрь четверть века назад
был едва ль милосердней нежней и теплее
что Прозрачный Свидетель извлекший из тленья
и Творец и Венец и один Адресат
потому и летит в синеве самолет
неизвестно куда но наверно на запад
что не сломлен ничем и по виду не занят
тем же самым ничем на земле идиот
оказавшийся в парке победы не вдруг
но почти против доли и воли: случайно
четверть века назад он сказал бы печально
докурив папиросу и глядя вокруг
переполненный шелестом жалобных волн
невесомого ветра в лучах сожаленья
то ли сколок живой одного поколенья
то ли лиственным кронам единственный друг
то ли спутник исчисленным тысячам верст
отразившимся в посеребренной щетине
вкупе с четвертью века как слепок пустыни
зыбкий слепок мгновенный что пуст или прост
или полон значенья неисповедим —
кто поймет если город сомненьем расколот
если голос теснит как застегнутый ворот
слишком туго насильно: мол ты не один
17

огрызаясь в ответ: мол и ты не един
соображаешь: его ж на себя не хватает
самого — вот одною за горло хватая
он другой прикрывает: мол все ж невредим...
продержись еще час не свихнись еще ночь
и немного еще нелюдим и подмога
непременно сведет — непреложна дорога! —
все со всем и проклятье отступится прочь
и когда это сбудется медленно став
за и против — ни за и ни против не знача —
ты наверно узнаешь: чем все же оплачен
этот пыл? где предел человеческих прав?
ужаснуться кромешности этих затей
провалившись в молчанье и страх? слишком просто!..
отрешенно мерцают далекие звезды
как глаза никогда не рожденных людей
если это не ода то все же тебя
и на коду достанет и значит судьба
милосердна и доля жива и сквозиста
и умножится воля жива и свежа
и воистину значит бессмертна душа
и отвесна стезя как тропа альпиниста
ну а городу в память — не вестью ль от гор? —
нет не всаженный в плаху кровавый топор
а скорей все же камень отвергнутый камень
совпадающий с ним с незапамятных пор
сколь бы ни был прилежно наточен топор
и какой бы длины деловыми руками
где-то плещется лета а лето прошло
(ни с того ни с сего ни за что ни про что
словно в черной дыре как в проклятье навеки
растворилось) но нет — и немыслимый свет
осенит разорвет этот бред этих лет
воссияет ему вопреки в человеке
18

чтоб парила во сне синевы голова
и двенадцать едва ли понятных едва
но прозрачных как свет — нет? — камней в основаньях
если это игра — проиграет дыра
захлебнется своей чернотой до утра
: больше тьмы и стремительней света — да: знанье
пусть и слепо да спело как плод и поет
так же слепо и сердце — и теплая плоть —
плотяное! — и разве лишь именем камень
непонятно? понятно! беззвучно поет
о себе — но всего непреложный оплот
и мгновенья сквозят и мерцают веками
где реальность моя сквозь бесцельность игры
вопреки черноте непрощенной дыры
пар и связи мерцанье и может быть жизни
бесконечной начало и может совет
о приятии линий похожий на бред
лишь отчасти и до преломленья сквозь призму
а незваный подсказчик... но если и был
не безумен ли — чем-то оплаченный? — пыл
если это смешно кто все это оплачет?
или это и вправду всего лишь смешно
или смешано с тем что пришло и ушло
и чего ни исправить ни переиначить?
от иных залепух пресекается дух
и об этом не скажешь ни молча ни вслух
впрочем это ведь тоже конечно не новость
где меняют вменяя меня верх на низ
на свободу пытаясь напялить каприз
что колпак шутовской там ни весть и ни совесть
уцелеть не надеясь но все же считать
ни в себе ни вовне не умея — ни знать
ни уметь ужасаясь уже не желая
ничего из того что не стоит всего
своего лишь тому что от мира сего
вопреки и неведомо чем выживают
19

может тем что нужны не тебе одному
но пронижут насквозь непроглядную тьму
заплутавшую в собственных путах и звеньях
рукотворных и нерукотворных узлов
и оков — над любым из камней из основ
нерушимой свободы любви и спасенья
ШАРАГА
шарага пухнет и ширится
от главной редакторши снова
до вшивой последней киллерши
с радио областного
с iq почти вдвое ниже
практически никакого
ВОСПОМИНАНИЕ О ДАДАИЗМЕ
говорил в кругу семьи
хоть и очень занят
помесь крысы и свиньи
людоед про заек
долго хлопало жюри
говори мол говори
ЛУНА-ПАРК.
слегка мутило после карусели
те слушали а эти им свистели
стреляйте мол мы пристреляли цели
и те под эти сладостные трели
к прицелам припадали в самом деле
20

оно
Оно организовано. Оно не может быть понято как
недостаток, как ущербность или разложение некой
прекрасной идеальной целостности. Оно — не
просто поражение телоса.
Ж. Деррида. Смысл и значение
один ли ты огорошен тем как оно строит зов свой
бузя: бузина в огороде мол а в Лондоне березовский(?)
как втолковать: даже если кровь и есть философский камень
не выкинуть слов из песни (не)известной длины руками
убьют тебя или не убьют — манипуляции хуже
прикидывается беспредметностью спрут и время по кругу кружит
...стоя на марсовом поле посреди великого города
распознаешь ужасную долю двухмерного горя
глядя в его причудливые вычурные алчные корчи
ты ничего не чувствуешь но знаешь: когда-нибудь кончится
то что не ты затеял но довелось расхлебывать
тебе за тех и за этих с дружинами их хоробрыми
отступится стихнет бред в собственной мгле теряясь
слепящей тьмой своих бед — своим безумьем терзаясь
на что замахивается безумие упиваясь своим произволом?
ложь ли обернется презумпцией для короля когда гол он?
...потом погуляешь бесплатное аллее летнего сада
пройдешься туда-обратно посидишь покуришь и ладно
вполне равнодушен к политике как внутренней так и внешней
равно как и геополитике как нынешней так и прежней
эпоха страна и так раза три подряд снова и снова
всплывает в памяти не смотри и не говори ни слова
21

мучителен этот изломанный ритм а точней — аритмия
от дыма к риму оттуда в крым — из дыма рима ли крыма
перебивая тебя собой по сотне раз в сутки
ложь (но) помноженная на боль играет скверные шутки
зачем бы тебе его второе дно или третье или которое
но лезет и лезет в душу оно воистину ящик пандоры
манипулируй не манипулируй недотыкомка серая
ты меня не аннулируешь милая ты не первая
не я не я стану тем кто тебе нужен единственным
спрут это твой тотем я же — где? — в шелесте лиственном?
вой: мол секам оклеветан! сошлись на протуберанец
вето рядится ответом? имеет право? на танец?
маленьких лебедей? очень маленьких лебедей?
не маленьких лебедей? лебедей или не лебедей?
ведь мой монолог всегда диалог как сказал бы — ну да: мачадо
а твой диалог — всегда монолог: ну что ж начинай сначала...
увы увы каково оно таков и характер сей
диатрибы: иначе — какое кино увидит в кино фарисей
такое значит оно и кино: ну а как иначе?
по принципу домино — и кто ж его переиначит?
кино... впрочем как и принцип... ночь икромешная трезвость
зачем чему-нибудь сниться простите меня за резвость
(вот и еще цитата) когда все и так как надо
тому кому это надо — и безо всякого блата
22

ЦИТАТА ИЗ ФУКО
ведь вот как об этом
критически но все-таки опираясь
на традицию романтической поэзии
говорил фуко:
это язык конца всех концов
и язык абсолютного начала
конца человека погружающегося в ночь
и света открывающегося на краю этой ночи
света вещей у их первоистока
...но он говорил об этом
как о языке безумия
: ну да — с классицистских позиций
с позиций рационализма
едва проклюнувшегося из скорлупы
абсолютистской определенности
когда та отвердела в преддверии в сущности —
историцизм это или нет —
ну да великой французской
революции да
СОЦИАЛЬНАЯ СПРАВЕДЛИВОСТЬ
социальная справедливость:
каждому палачу — по жертве
каждой жертве — по палачу
23

КРАСАВИЦА И ЧУДОВИЩЕ
марина ведь даже не знаю как это затеять
ведь я же в себе как в пустыне бескрайней затерян
зачем тебе это ты ж лучше и ты ведь прекрасна
меж чувством и бредом что кружит? и связь ли меж разным?
и дело ль не в этом? и ты же ведь знаешь марина
под бременем бреда была ты сознаньем творима
виденье и музыка — проданы? преданы? — бреду
марина что кружится в воздухе с этого лета?
точнее — витает — не то чтобы просто безумно
а словно бы тает как метаморфозы вертумна
навязчивым бредом прикроешь глаза и теснятся
я знаю их кредо им нечего больше стесняться
и гол ли король и который я знать не желаю
марина из этих историй едва ли живая
способна вести ариадны — ну да: лабиринта
марина но мы с тобой — кратны? — не именем ритма
так образом пульса мерцанья и может вибраций?
пунктиром и курсом твоих и моих вариаций
на тему того чего люди терпеть не желают
пока не принудят смотреть что потом пожинают
марина марина три цвета одни и другие
равны не равны ли скажи мне равны не равны ли
а может их два только два и лучами сквозь поле
расходятся словно слова оказавшись на воле
24

скажи мне марина цвета ты же знаешь марина
оденься во все города они станут твоими
ведь ты же все знаешь ведь ты не обманешь марина
а если не знаешь скажи что не знаешь: Бог с ними
ведь это же ты говоришь и по мне так довольно
и чем не париж и пока говоришь мне не больно
не важно зачем и о чем и не страшно не стыдно
потом когда буду прочтен ли прощен ли убит ли...
и так это просто что оторопь и отвращенье
допрос перекрестный им стал бы подобьем крещенья
ну вот я уже наболтал как сказал бы марина
тот кто не гадал и не знал и плевал на доктрины
...за вход и за выход от них ведь незримо хранимый
:прости этот выдох за вкус горьковатого дыма
ну вот уже слишком хотя и без чувства смиренья
и уши услышат и зреет наверное зренье
ВЕСНА. ПЕРНАТЫЕ ВОЛКИ
свершилось и день ото дня все теплее
весна день за днем собирает осколки
разбитого зеркала: склеит? не склеит?
давно за окном ни одной комсомолки
и вечен ли плен? и не вечен ли пленник?
и каркают в уши пернатые волки
25

КАНУН.
ускользающий образ открытый таящийся взгляд
в глубине белой ночи банальной и неповторимой
непрозрачность прозрачности бред молчаливый обряд
вопреки немоте и во имя надежды творимый
(не банально? банально? но тысячи пусть бы и дней
а не лет как вопило любое мгновенье любого
за спиной в полумгле в немоте в пустоте перед ней
и тогда называй или нет это просто любовью
но в сравненьи и воздух как будто не больше чем яд)
непрозрачность прозрачности бред ускользающий взгляд
неподвластный смятенью угла и затменью овала
полумгле немоте пустоте пусть бы тысячу крат
превзошедшей все до и все после все под и все над
и тогда называй или нет это просто словами
ЭКСПРОМТ
не нужно больше объяснений
пустых похвал не нужен хор
ни заговор ни приговор
ни бремя тягостных сомнений
ни легкость радостных сомнений
ни задушевный разговор
ни примиренье ни раздор
ни глубина серьезных мнений
молчат проклятые вопросы
послушай посмотри прочти
изнемогла собою мгла
жизнь иногда бывает сносной
почти свершившийся почти
союз овала и угла
26

НЕПРЕЛОЖНОЕ НАЗИДАНИЕ
...имеет ли, перво-наперво, само молчание историю? Да и
археология, пусть и молчания, не является ли она особой
логикой, организованным языком, неким проектом,
порядком, фразой, синтаксисом, произведением?
Ж. Деррида. Когито и история безумия
а потом как и некогда прежде —
и кажется именно в тридцать шестом году —
жить стало лучше и веселее (рост потребления и все такое)
и все чаще увешанные дорогими теперь уже фотокамерами
обычные гуляющие: туристы охочие до экзотики
как впрочем и собственно горожане
наверно пресытившись всем известными видами
стали забредать во двор опустевшего дома
видимо неосознанно ощущая
в этих почти уже откровенных руинах
какую-то уходящую подлинность
стали фотографировать
а потом — проникаясь наверно метафизическим сожалением
по безвозвратности уходящего —
с облегчением гадили в моем подъезде
где вот уже девять лет как отключено отопление
шесть лет как — в непреложное назидание мне (так или нет?) —
посредством внешнего механического воздействия —
разухабисто инсценированная такая
имитация заурядного недомыслия:
типа и ни какой политики при чем тут вообще политика:
не из кремля же приказали проделать все это
проделывать все эти годы сутки за сутками напролет
и не из белого дома если йа то пошло и не из смольного же
разве районная, вот администрация но какая это политика
так заурядные злоупотребления и не такое творится
куда ни кинь такое творится что впору задуматься
о революции: как ты насчет революции? и вспомни хотя бы
перестройку и горбачева — а сколько концов тогда было
спрятано в воду пока такие как ты расшибали о стены лбы
— так как: может устроишь нам революцию?
27

разбита лестница (вхлам: вдребадан)
и с год как— в подтверждение непреложности назидания? —
снята с петель охраной и унесена среди ночи пока я спал
входная дверь
впрочем с дверью проще: с месяц назад —
и не иначе как в знак доброй воли инвестора —
бойкое место центр слишком много непрошеных визитеров
и всяк норовит — вот ведь еще поветрие: молодежь! —
забраться на крышу а рядом через переулок
режимный объект здание городского парламента
дверь на входе в подъезд восстановлена
(нельзя же видеть кругом одно только неприглядное)
а то что потом отключили газ тоже
означает что взрыва уже не устроят точно
разве только вот электричество могут еще отключить
и разве еще вот воду а охрана тут ни при чем
а потом — облегчившись и словно бы лишний раз утвердившись
в осознании тоже чего-нибудь (и не иначе как непреложности:
сути вещей хода времен и т.д. и т.п.) —
шли прочь
куда-то дальше своей дорогой
немота навыворот? молчанье
без умолку сутки напролет?
непечатный чад из непочатой
мути? все всегда наоборот?
застревает взгляд когда встревает
зыбкая прозрачность вопреки
кружит кровь кривляется кривая
блики блеклы дали далеки
иссиня-рубиновая влага
мгла цветная белая бумага
быть-или-не-быть от я до ты
из кромешной жути технологий
делят явь языческие боги
тянут время плуты и шуты
28

$&*U4f4M& % С'
(вольный перевод с английского)
29

WILLIAM SHAKESPEARE
SONNETS
LIX
If there be nothing new, but that which is
Hath been before, how are our brains beguiled,
Which, labouring for invention, bear amiss
The second burthen of a former child!
О that record could with a backward look,
Even of five hundred courses of the sun,
Show me your image in some antique book,
Since mind at first in character was done,
That I might see what the old world could say
To this composed wonder of your frame:
Whether we are mended, or whe'er better they,
Or whether revolution be the same.
О sure I am the wits of former days
To subjects worse have given admiring praise.
30

Из поэзии Уильяма Шекспира
СОНЕТЫ
LIX
когда ничто не ново но все то
что есть лишь то есть что случалось прежде
как мозг твой мог случаться с суетой
да разрешиться б детищем невежды!
такой рекорд - здесь нужен взгляд назад
пять сотен монотонных солнц вечерних
свой образ в древней книге распознать
ты сможешь: он оттуда был почерпнут
я вижу эти мировые сны
они на чудеса твои прольются
мы ль стали лучше иль верней они
созрев для тех же самых революций
о! твердо верю в разум дней былых
воздавший худшим лучшие хвалы
31

LX
Like as the waves make towards the pebbled shore,
So do our minutes hasten to their end,
Each changing place with that which goes before,
In sequent toil all forwards do contend.
Nativity, once in the main of light,
Crawls to maturity, wherewith being crowned,
Crooked eclipses 'gainst his glory fight,
And Time that gave doth now his gift confound.
Time does transfix the flourish set on youth.
And delves the parallels in beauty's brow,
Feeds on the rarities of nature's truth,
And nothing stands but for his scythe to mow.
And yet to times in hope my verse shall stand,
Praising thy worth, despite his cruel hand.
LXI
Is it thy will thy image should keep open
My heavy eyelids to the weary night?
Dost thou desire my slumbers should be broken,
While shadows like to thee do mock my sight?
Is it thy spirit that thou send'st from thee
So far from home into my deeds to pry,
To find out shames and idle hours in me,
The scope and tenure of thy jealousy?
О no, thy love, though much, is not so great;
It is my love that keeps mine eye awake,
Mine own true love that doth my rest defeat,
To play the watchman ever for thy sake.
For thee watch I, whilst thou dost wake elsewhere,
From me far off, with others all too near.
32

LX
как волны к каменистым берегам
спешат минуты жизни истекая
одна вослед другой - исчезнуть там
где исчезает до нее другая
рожденья миг из сердцевины света
неимоверной зрелости венец
потом кривых зеркал затмений вето
за дар свой время спросит под конец
настигнет время и насквозь просветит
и сопоставит с вечной красотой
природе света подлинность ответит
ничто не устоит перед косой
пред временем и этот стих стоит
жестокость косит жалость шелестит
LXI
аште их волей образ их разверз
к постылой ношти тяжесть вежд моих?
аште их блажь повергнуть мирных грез
да досажда бо несть на них молитв?
аште мое дерзанье шлет от них
глумленье приступити издалече
да посрамити горестей моих
дондеже ревность их восхоштит пешти?
окаче тако ни бо цх любовь
вельми не велика а подвизати
бъдети разорити мой покой
моей же мошть тебя единой ради
идеже зрети та вельми гадати
аште вельми далече ты не знати
33

LXII
Sin of self-love possesseth all mine eye,
And all my soul, and all my every part;
And for this sin there is no remedy,
It is so grounded inward in my heart.
Methinks no face so gracious is as mine,
No shape so true, no truth of such account,
And for myself mine own worth do define,
As I all other in all worths surmount.
But when my glass shows me myself indeed,
Beated and chopped with tanned antiquity,
Mine own self-love quite contrary I read;
Self so self-loving were iniquity.
Tis thee (my self) that for myself I praise,
Painting my age with beauty of thy days.
LXII I
Against my love shall be as I am now,
With Time's injurious hand crushed and o'erworn;
When hours have drained his blood and filled his brow
With lines and wrinkles; when his youthful morn
Hath travelled on to age's steepy night,
And all those beauties whereof now he's king
Are vanishing, or vanished out of sight,
Stealing away the treasure of his spring:
For such a time do I now fortify
Against confounding age's cruel knife
That he shall never cut from memory
My sweet love's beauty, though my lover's life.
His beauty shall in these black lines be seen,
And they shall live, and he in them still green.
34

LXII
грех себялюбья взгляд затмил и душу
и каждою частицею владеет
нет средства от него нигде снаружи
он весь внутри укоренен и зреет
врет нет лица прекрасней ни телес
реальней ни моих правдивей мнений
и мерит он моих достоинств вес
весомее всех прочих без сомнений
но видя в зеркале своем свой лик
как временем он трачен торопливым
на ложь я себялюбью напрямик
указываю: ложь несправедлива
достоин тот (я сам) моих похвал
кто прожил век свой мой же воссоздал
LXIII
любовь моя восстань как я восстал
раздавленный усталый оскорбленный
на время что взошло на пьедестал
его часы-вампиры непреклонны
я иссушен лицо мое в морщинах
минует юность ночь неимоверна
все что оно еще не сокрушило
все ускользнет мгновенье за мгновеньем
поэтому я против и меня ч
неумолимый нож уже не сможет
из памяти изъять тебя отнять
ни прожитое ложью подытожить
из черных строк проступит красота
что юной в них пребудет навсегда
35

LXIV
When I have seen by Time's fell hand defaced
The rich proud cost of outworn buried age;
When sometime lofty towers I see down rased,
And brass eternal slave to mortal rage;
When I have seen the hungry ocean gain
Advantage on the kingdom of the shore,
And the firm soil win of the wat'ry main,
Increasing store with loss, and loss with store;
When I have seen such interchange of state,
Or state itself confounded to decay,
Ruin hath taught me thus to ruminate:
That Time will come and take my love away.
This thought is as a death, which cannot choose
But weep to have that which it fears to lose.
LXV
Since brass, nor stone, nor earth, nor boundless sea,
But sad mortality o'ersways their power,
How with this rage shall beauty hold a plea,
Whose action is no stronger than a flower?
О how shall summer's honey breath hold out
Against the wrackful siege of batt'ring days,
When rocks impregnable are not so stout,
Nor gates of steel so strong, but Time decays?
О fearful meditation! Where, alack,
Shall Time's best jewel from Time's chest lie hid?
Or what strong hand can hold this swift foot back,
Or who his spoil of beauty can forbid?
О none, unless this miracle have might,
That in black ink my love may still shine bright.
36

LXIV
когда за дланью времени крушащей
остатки вечных ценностей слежу
и видит взгляд руины древних башен
медь вечных труб что служит кутежу
когда гляжу как океан голодный
прибрежным царством утоляет глад
над почвой твердой волны зыби водной
уходит жизнь растут ряды утрат
когда за чередою изменений
я вижу путаницу увяданья
руины учат горечи сомнений -
не временна ль любовь - и осознанье
подобно смерти на пиру разора
хватающей подряд все без разбора
LXV
за медяки ни камень ни земля
ни море беспредельное печальный
путь перепутье путы и нельзя
а зов мольбы едва ль цветка реальней
медвяный летний дух держался стойко
в осаде долгой града тяжких дней
и даже камни не крепки настолько
ни твердость врат пред временем извне
и где увы благоговейиость воли?
суть времени скрывает скрытый срам
а доля красоты..: но кто ж позволит?!,
ход быстрых ног не развернуть рукам
любви моей позволит разве чудо
из черноты чернил сиять отсюда
37

William Blake
A POISON TREE
I was angry with my friend;
I told my wrath — and wrath did end.
I was engry with my foe;
I told it not — my wrath did grow.
And I watered it in fears,
Night and morning with my tears,
And I sunned it with smiles,
And with soft deceifull wiles.
And it grew both day and night,
Till it bore an apple bright.
And my foe behold it shine,
And he knew that it was mine,
And into my garden stole
When the night bad vailed the pole.
In the morning glad I see
My foe outstretched beneath the tree.
THE LAMB
Little Lamb who made thee •
Dost thou know who made thee
Gave thee life & bid thee feed,
By the stream & o'er the mead;
Gave thee clothing of delight,
Softest clothing wooly bright;
Gave thee such a tender voice,
Making all the vales rejoice:
Little Lamb who made thee
Dost thou know who made thee
38

Из поэзии Уильяма Блейка
ЯДОВИТОЕ ДРЕВО
я был на друга зол но как
излил свой гнев — так он иссяк
я злился на врага но злость
держал в себе — и гнев мой рос
я страхами и влагой слёз
всю ночь поил его — он рос
наутро ж мягко озарил
его улыбки лживый пыл
он рос и день и ночь пока
не налился как яблоко
враг созерцал налитый плод
он точно знал где тот растёт
он крадучись проник в мой сад
ночная мгла слепила взгляд
наутро ж я торжествовал
у древа мёртвый он лежал
ОВЦА
овечка малая поведаешь ли
кто сотворил тебя? и ведаешь ли?
дал пастбище на берегу
жизнь у потока на лугу
дал тебе это облаченье
тепло и мягкость и свеченье
и этот нежный голосок
удел юдоли им высок
овечка малая поведаешь ли
кто сотворил тебя? и ведаешь ли?
39

Little Lamb I'll tell thee,
Little Lamb I'll tell thee;
He is called by thy name,
For he calls himself a Lamb:
He is meek & he is mild,
He became a little child:
I a child & thou a lamb,
We are called by his name.
Little Lamb God bless thee,
Little Lamb God bless thee.
THE TYGER
Tyger! Tyger! burning bright
In the forests of the night,
What immortal hand or eye
Could frame thy fearful symmetry?
In what distant deeps or skies
Burnt the fire of thine eyes?
On what wings dare he aspire?
What the hand dare seize the Fire?
And what shoulder, and what art,
Could twist the sinews of thy heart?
And when thy heart began to beat,
What dread hand? and what dread feet?
What the hammer? what the chain?
In what furnace was thy brain?
What the anvil? what dread grasp
Dare its deadly terrors.clasp?
When the stars threw down their spears,
And water'd heaven with their tears,
Did he smile his work to see?
Did he who made the Lamb make thee?
Tyger! Tyger! burning bright
In the forests of the night,
40

поведаю овечка малая
поведаю овечка малая
Он именем твоим назвался
именовал Себя Он Агнцем
Он кроток мягок и смиренен
и укротить сумел Он время
и именем Его назвались
и малое дитя и агнец
благослови тебя Господь!
благослови тебя Господь!
ТИГР
тигр! тигр! слепящий огнь!
в чаще ночи бродит он
чьих же рук иль глаз бессмертье
ужас форм свело в симметрию?
даль высот или глубин
огнь дала глазам твоим?
кто дерзнул и что за пламя?
чьими схвачено руками?
чьи движенья чье искусство
связки мышц сгустили в чувства?
и едва забилось сердце -
руки ноги - где их смелость?
что за молот? что за цепь?
где их горн и в чем их цель?
наковальня? ступор швах
дерзости мертвецкий страх
мечут звезды копья вниз
небо льет потоки слез
рад ли тот кто уготовал
тигру жизнь равно как овну?
тигр! тигр! слепящий огнь
в чаще ночи бродит он
41

What immortal hand or eye,
Dare frame thy fearful symmetry?
THE SICK ROSE
О Rose, thou art sick!
The invisible worm
That flies in the night,
In the howling storm,
Has found out thy bed
Of crimson joy:
And his dark secret love
Does thy life destroy.
LONDON
I wander thro' each charter'd street,
Near where the charter'd Thames does flow,
And mark in every face I meet
Marks of weakness, marks of woe.
In every cry of every Man,
In every Infant's cry of fear,
In every voice, in every ban,
The mind-forg'd manacles I hear.
How the chimney-sweeper's cry
Every black'ning church appals;
And the hapless soldiers sigh
Runs in blood down palace walls.
But most thro' midnight streets I hear
How the youthful harlot's curse
Blasts the new-born infant's tear,
And blights with plagues the marriage hearse.
42

чьих же рук иль глаз бессмертье
ужас форм свело в симметрию?
ТОСКЛИВАЯ РОЗА
роза заболевает
незримый зловредный червь
ночью под завыванье
когда ненастье ощерилось
постель себе здесь отрыл
в пунцовой ее прелести
жизнь ее подточил
любовью тайною ненавистью
ЛОНДОН
особость каждой улицы
степенное теченье темзы
недужно каждое лицо
отмечено одним и тем же
и в каждом возгласе мужском
и в детских воплях всюду страх
проклятья слышатся кругом
в их голосах как в кандалах
и трубочисты голосят
и церкви мрачные ужасны
и обездоленный солдат
у стен дворца стоит напрасно
всего же чаще визг пропащих
на улицах ночных шалав
заходятся младенцы плачем
за катафалком брачных прав
43

ROBERT BURNS
TO A MOUSE
I
Wee, sleeket, cowran, tim'rous beastie,
O, what panic's in thy breastie!
Thou need na start awa sae hasty,
Wi' bickering brattle!
I wad be laith to rin an' chase thee,
Wi' murd'ring pattle!
II
I'm truly sorry Man's dominion
Has broken Nature's social union,
An' justifies that ill opinion,
Which makes thee startle,
At me, thy poor, earth-born companion,
An' fellow-mortal!
Ill
I doubt na, whyles, but thou may thieve;
What then? poor beastie, thou maun live!
A daimen-icker in a thrave
'S a sma' request:
I'll get a blessin wi' the lave,
An' never miss't!
IV
Thy wee-bit housie, too, in ruin!
It's silly wa's the win's are strewin!
An' naething, now, to big a new ane,
O' foggage green!
An' bleak December's winds ensuin,
Baith snell an' keen!
44

Из поэзии Роберта Бернса
мыши
(спугнутой из норки лемехом плуга
на пашне в ноябре 1785 года)
I
какой кромешный жуткий ужас
мгновенно обуял зверушку
стремглав пугливая норушка
задала деру
остолбенев я обнаружил:
разрушил нору
II
увы господство человечье
природных связей ход извечный
разрушив грубо и беспечно
спугнуло слепо
одну из жизней быстротечных
из братства смертных
III
она конечно воровала
но чтобы жить ей нужно мало
от целого снопа едва ли
один початок
оставшегося мне хватало
жить без печали
IV
дно борозды - руины норки
все столь же глупо что не ново
и нету ничего иного -
лишь увяданье
грядет декабрь: в его основе
страсть к истязанью
45

V
Thou saw the fields laid bare an' wast,
An' weary Winter comin fast,
An' cozie here, beneath the blast,
Thou thought to dwell,
Till crash! the cruel coulter past
Out thro' thy cell.
VI
That wee-bit heap o' leaves an' stibble,
Has cost thee monie a weary nibble!
Now thou's turn'd out, for a' thy trouble,
But house or hald.
To thole the Winter's sleety dribble,
An' cranreuch cauld!
VII
But Mousie, thou are no thy-lane,
In proving foresight may be vain:
The best laid schemes o' Mice an' Men,
Gang aft agley,
An' lea'e us nought but grief an' pain,
For promis'd joy!
VIII
Still, thou art blest, compar'd wi' me!
The present only toucheth thee:
But Och! I backward, cast my e'e,
On prospects drear!
An' forward, tho' I canna see,
I guess an* fear!
46

V
поля обнажены пустынны
зима грядет тоска застынет
ее как крыша и как стены
спасала норка
до краха: лемехом застигнут
врасплох: расторгнут
VI
покой — и мир: ни стен ни крыши
сухие стебли скудной пищи
спасаясь прочь бежала нищей
под ветер с неба
сулящий скоро много свыше
дождя и снега
VII
судьба ее неимоверна
посулы же высокомерны
отъявленная чушь неверной
возни мышиной
способна и людей коверкать
возьми и с ними
VIII
сравни меня: она блаженна
сиюминутна откровенна
а я! мой взгляд разъят сомненьем
меж прошлым прахом
и будущим где видит зренье
лишь тени страха
47

GEORGE GORDON BYRON
THE DESTRUCTION OF SENNACHERIB
The Assyrian came down like the wolf on the fold,
And his cohorts were gleaming in purple and gold;
And the sheen of their spears was like stars on the sea,
When the blue wave rolls nightly on deep Galilee.
Like the leaves of the forest when Summer is green,
That host their banners at sunset were seen:
Like the leaves of the forest when Aitumn hath blown,
That host on the morrow lay withered and strown.
For the Angel of Death spread his wings on the blast,
And breathed in the face of the foe as he passed;
And the eyes of the sleepers wax'd deadly and chill,
And their hearts but once heaved, add for ever grew still!
And there lay the steed with his nostril all wide,
But through it there rolPd not the breath of his pride
And the foam of his gasping lay white on the turf,
And cold as the spray of the rock-beating surf.
And there lay the rider distorted and pale,
With the dew on his brow and the rust on his mail;
And the tents were all silent, the banners alone,
The lances unlifted, the trumpet unblown.
And the widows of Ashur are loud in their wail,
And the idols are broke in the temple of Baal;
And the might of the Gentile, unsmote by the sword,
Hath melted like snow in the glance of the Lord!
48

Из поэзии Джорджа Гордона Байрона
СОКРУШЕНИЕ СЕННАХЕРИБА
Ассирийцы низверглись как волк на загон,
Их когорты в пурпурном, вожди в золотом;
Ассирийские копья как звезды блестели
На волнах, омывавших брег ночной Галилеи.
Как лесная листва, когда лето в начале,
На закате кимвалы над войском качались:
Словно палые листья лесные по осени
Те войска были утром повсюду разбросаны.
Ангел Смерти крылами взмахнул как вздохнул -
И задул пламя вражеской жизни, сомкнул
Веки глаз их застывших: биенье сердец
Прекратил после судорог скорый конец.
Мертвый конь: сквозь отверстья широких ноздрей
Упоенье дыханья не льется, везде
Клочья пены - удушья следы - подле морды -
Как на скалах холодные брызги прибоя.
Рядом скорченный всадник: в испарине лик
И ржавеет кольчуга: ни шепот, ни крик,
Ни призывные трубы нигде не звучат,
Не взовьются кимвалы, шатры их молчат.
А шумливые вдовы Ашшура их ждут,
Истуканам Ваала хвалы воздают;
Поразивший язычников - меч бы не смог, -
Словно тающий снег с неба их видит Бог.
49

DARKNESS
I had a dream, which was not all a dream,
The bright sun was extinguish'd, and the stars
Did wander darkling in the eternal space,
Rayless, and pathless, and the icy earth
Swung blind and blackening in the moonless aiir;
Morn came and went — and came, and brought no day,
And men forgot their passions in the dread
Of this their desolation; and all hearts
Were chill'd into a selfish prayer for light:
And they did live by watchfires — and the thrones,
The palaces of crowned kings — the huts,
The habitations of all things which dwell,
Were burnt for beacons; cities were consumed,
And men were gather'd round their blazing homes
To look once more into each other's face;
Happy were those who dwelt within the eye
Of the volcanos, and their mountain-torch:
A fearful hope was all the world contain'd;
Forests were set on fire — but hour by hour
They fell and faded — and the crackling trunks
Extinguish'd with a crash — and all was black.
The brows of men by the desparing light
Were an unearthly aspect, as by fits
The flashes fell upon them, some lay down
And hid their eyes and wept; and some did rest
Their chins upon their clenched hands and smiled;
And others horned to and fro, and fed
Their funeral oiles with fuel, and look'd up
With mad disquietude on the dull sky,
The pall of past world; and then again
With curses cast them down upon the dust,
And gnash'd their teeth and bowl'd: the wild birds shrieck'd
And terrified, did flutter on the ground,
And flap their useless wings, the wildest brutes
Came tame and tremulous, and vipers crawl'd
And twined themselves among the multitude.
Hissing but singless — they were slain for food
And War, which for a moment was no more,
Did glat himself again — a meal was bought
With blood, and each sate sullenly apart
50

БЕЗДНА
во сне том если это было сном
затмилось солнце и блуждали звезды
померкшие вслепую в бездне вечной
во мраке беспросветном и земля
вращалась слепо в холоде безлунном
в рассветный час нигде не рассветало
страх вытеснил все страсти человечьи
в отчаянии стыли все сердца
и каждый для себя молил лишь света:
жизнь теплилась вокруг огней сигнальных
ни тронов ни дворцов — все шло в огонь
все что горело — вещи и дома —
горело все: погибли города
вокруг домов горящих собирались
чтобы взглянуть в лицо друг другу люди
кто обитал в окрестностях вулканов —
воистину гор-светочей — был счастлив
мир полон был пугливых упований
охваченные пламенем леса
горели час за часом выгорая
хрустели рушась и чернея меркли
людские лики в безысходном свете
казались неземными в пароксизмах
пролитых сверху вспышек: кто ничком
лежал закрыв глаза и плача — кто
ладонями лицо сжимал смеясь
те ж в ужасе туда-сюда метались
и зажигали факелы и лица
с безумною тревогой обращали
на небо непроглядное и снова
с проклятьями швыряли их во прах
зубами скрежетали желваки
катая и пронзительные крики
птиц диких бивших крыльями о землю
бессильно затихали и свирепость
вдруг укрощалась гады пресмыкались
и спаривались множась непрерывно
с шипением — их убивали в пищу
война затихнув было снова пир
вершила: пир оплачивался кровью
51

Gorging himself in gloom: no love was left;
All earth was but one thought — and that was death
Immidiate and inglorious; and the pang
Of famine fed upon all entrails — men
Died and their bones were tombless as their flesh,
The meagre by the meagre were devour'd,
Even dogs assail'd their masters, all save one,
And he was faithful to a corse, and kept
The birds and beasts and famish'd men at bay,
Till hunger clang them, or the dropping dead
Lured their lank jaws; himself sought out no food,
But with a piteous perpetual moan,
And a quick desolate cry, licking the hand
Which answer'd not with a caress — he died.
The crowd was famish'd by degrees; but two
Of an enormous city did survive,
And they were enemies; they met beside
The dying embers of an altar-place
Where had been heap'd a mass of holy things
For an unholy usage: they raked up,
And shivering scraped with their cold skeleton hands
The feeble ashes, and their feeble breath
Blew for a little life, and made a flame
Which was a mockery; then they lifted up
Their eyes as it grew lighter, and beheld
Each other aspects — saw, and shriek'd, and died —
Even of their mutual hideousness they died,
Unknowing who he was upon whose brow
Famine had written Friend. The world was void,
The populous and the powerful was a lump.
Seasonless, herbless, treeless, manless, lifeless,
A lump of death — a chaos of hard elay.
The rivers, lakes, and ocean all stood still,
And nothing stirr'd within their silent depts;
Ships sailorless lay rotting on the sea,
And their masts fell down piecemeal: as they dropp'd
They slept on the abyss without a surge —
The waves were dead; the tides were in their grave,
The moon, their mistress, had expired before;
The winds were wither'd in the stagnant air,
And the clouds perish'd; Darkness had no need
Of and from them — She was the Universe.
52

всяк жадно насыщался в одиночку
любовь забыта — мысли лишь о смерти
внезапной и бесславной: острой болью
нутро пронзает — человек в мгновенье
мертв и лежат без погребенья трупы
жрал страждущего страждущий кидались
псы на своих хозяев: одного
все берегли как символ веры сброда
он брал зверье и птицу и людей
кто загнан или пал и жадный лязг
голодных челюстей был счастьем: люди
в ничтожестве и с непрерывным стоном
осиротев когда он умер руки
лизали неподвижные его
сброд голодал по-разному но два
враждующие города восстали
друг против друга и на пепелище
сошлись у тлеющего алтаря
на свалке из рекликвий оскверненных
лишь растравлявших души и висели
плетьми бессильно руки изможденных
от дуновенья слабого вдруг вспыхнул
ничтожный уголек ростком мгновенной
ухмылки пламени: они воздели
глаза когда он вспыхнул друг на друга
и видели друг друга перед смертью
исполненные отвращенья гибли
забыв себя чьи лица заклеймил
своею дружбой голод: мир безлюдел
в огуле гибельном иссякла сила
безвременья безлюдная пустыня
кромешный прах добыча смерти хаос
в глубинах рек озер и океанов
безмолвных не шевелится ничто
пустые корабли гниют на море
мачт рухнувших обломки спят над бездной
пучина в мертвом штиле даже волны
мертвы их госпожа луна погасла
и все моря с тех пор в своих могилах
иссякли ветры неподвижен воздух
и в гиблых облаках нет никакой
нужды вселенской тьме вселенской бездне
53

WRITTEN AFTER SWIMMING FROM SESTOS
TO ABYDOS
If, in the month of dark December,
Leander, who was rightly wont
(What maid will not the tale remember?)
To cross thy stream, broad Hellespont!
If, when the wintry tempest roar'd,
He sped to Hero, nothing loth,
And thus of old thy current pour'd,
Fair Venus how I pity both!
For me, degenerate modern wretch,
Though in the genial month of May,
My dripping limbs faintly stretch,
And think I've done a feat today.
But since he cross'd the rapid tide,
According to the doubtful story,
To woo — and — Lord knows what beside,
And swam for Love, as I for Glory;
T were hard to say who fared the best:
Sad mortals! Thus the gods still plague you!
He lost his labour, I my jest;
For he was drown'd, and I've the ague.
THOUGHTS ON FREEDOM
They only can feel freedom truly who
Have worn long chains — the helthy feel not helth
In all its glow — in all itsglory of
Full veins and flushing cheeks and bounding pulses,
Till thay have known the interregnum of
Some malady that links them to their beds
In some wide — common — feverish hospital
Where all are tended — and none cared for, left
To public nurses, paid for pity, till
They die — or go forth cured, but withot kindness.
54

ПОСЛЕ ЗАПЛЫВА ИЗ СЕСТОСА В АБИДОС
Как в мрачном декабре Леандр
Пустился, помня старину,
(Речь шла о деве легендарной)
За Геллеспонт, презрев волну,
Презрев рев холода и бури,
Спешил он к Геро, окрылен,
Сквозь ливень; я был в той же шкуре,
Венера милая, что он!
Мне, современному подонку,
Под майским ливнем наяву
Хотелось думать, что вдогонку
За ним сквозь время я плыву.
И вот я не могу понять
Что те, что нынешние нравы:
Ни суть наград, ни жуть преград, —
Он ждал Любви, я жаждал Славы;
Кто ж больше заплатил из нас,
Печальных смертных? В страшной схватке
Он утонул; мне ж Божий глас
Судил валяться в лихорадке.
СВОБОДА
лишь тот способен ощутить свободу
кто сносит цепь — ведь бодрость не здоровье
весь пыл ее — всего лишь только слава
вен полных крови щек румяных пульса
пока за междуцарствием болезни
к больничной койке не ведут под руки
в лечебницу открытую для всех
кто свален лихорадкой — где они
покинутые всеми умирают
иль исцелясь уходят дальше жить
55

СОДЕРЖАНИЕ
Вопрос (3)
Only! (4)
Deja vu № 22 (4)
Credo (7)
Масштабы власти (7)
Мистерия (7)
Новая песня (7)
Из Алихана Токаева
Демон (8)
Роза (9)
Грош детства (9)
Брейгель: Падение Икара (9)
Грязные танцы (10)
Главный редактор (10)
Из поэзии У. Блейка (10)
Санэпидсемейка (10)
Из Ахсара Кодзати
Змея Залиаг (11)
Маргиналия (13)
Патриотизм (13)
Слезы Буденного (13)
Популизм (13)
Из Елизаветы Кочиевой
Змея на тыкве (14)
В осенний дождь (14)
Лягушка (15)
Камень (16)
Шарага (20)
Воспоминание о дадаизме (20)
Луна-парк (20)
Оно (21)
Цитата из Фуко (23)
Социальная справедливость (2
Красавица и чудовище (24)
Весна. Пернаты волки (25)
Канун (26)
Экспромт (26)
Непреложное назидание (27)
« немота навыворот?
молчанье...» (28)
Shakespeare & С°
William Shakespeare
Sonnets (30)
Уильям Шекспир
Сонеты (31)
William Blake
Poison Tree (38)
Уильям Блейк
Ядовитое древо (39)
The Lamb (38)
Овца (39)
The Tyger (40)
Тигр (41)
The Thick Rose (42)
Тоскливая роза (43)
London (42)
Лондон (43)
Robert Burns
To A Mouse (44)
Роберт Берне
Мыши (45)
G.G. Byron
Destruction Of Sennacherib
(48)
Сокрушение Сеннахериба
(49)
Darkness (50)
Бездна (51)
After Swimming From Sestos
To Abidos (54)
После заплыва из Сестоса
в Абидос (55)
Thoughts On Freedom (54)
Свобода (55)
56

Подписано в печать 25.08.2011 г.
Формат 148x210/16, Бумага офсетная. Печать цифровая.
Тираж 100 экз.
Отпечатано в типографии ООО "Эм Си Эм Джи"
190000, Россия, Санкт-Петербург,
ул. Казанская, д. 29, тел./факс: (812) 334-92-93
www.mcmg.ru