максим2

Автор: Спиридонова Л.А.  

Теги: история и критика мировой литературы и литературы отдельных стран   биографии   литературоведение  

ISBN: 978-5-9208-0401-3

Год: 2013

Похожие

Полное собрание сочинений. Письма в 24 т. Том 14. Письма. 1922- май 1924

Горький М. Полное собрание сочинений. Письма в 24 томах. Том 17.

Минувшее. Исторический альманах 2

Ходасевич Владислав. Собрание сочинений в четырех томах. Т.4. Некрополь. Воспоминания. Письма

Текст
                    ББК 83.3
Рецензенты:
доктор филологических наук,
профессор Науменко-Порохина А.В.
доктор филологических наук Терехина В.Н.
Л. Спиридонова. Насто ящ ий Горький: мифы и реальность.
М. ИМЛИ РАН. 2013,440 с.
Монография представляет собой исследование жизни и творчества
М. Горького на основе новой методологии и неизвестных ранее архивных и
библиотечных источников, ставших доступными лишь в последние двадцать
лет. Развенчивая различные мифы и легенды, бытующие в литературоведе­
нии и массовой печати, автор показывает истинный облик Горького, писателя,
мыслителя и человека. В монографии выявляются его роль и значение не
только в русской литературе конца XIX —первой трети XX веков, но и в сов ­
ременном мире. По-новому раскрывая сложные проблемы горьковедения, ав ­
тор касается отношения Горького к марксизму и народничеству, его полемики
, с большевиками, причин отъезда и возвращения на родину, отношений со
• Сталиным й лйДерами оппозиции, тайны смерти писателя. Книга предназна­
чена не только для ученых-гуманитариев, но и для широкого круга студентов,
учащихся средних учебных заведений и массового читателя.
ISBN 978-5-9208-0401-3
© Спиридонова Л.А., 2013
© ИМЛИ РАН им. А.М.Горького, 2013


ОТ АВТОРА
Личность и творчество Горького всегда были окружены легенда­
ми и мифами. Чем можно объяснить это? Прежде всего —необычно­
стью его биографии. Цеховой Алексей Максимович Пешков, сирота
и босяк, окончивший только два класса церковно-приходской шко­
лы, работавший «мальчиком на побегушках», посудником, грузчи­
ком, подручным пекаря, исходивший пешком почти всю Русь, посто­
янно живший под надзором полиции, стал всемирно известным
писателем Максимом Горьким. Когда ему было двадцать лет, он еще
писал с грамматическими ошибками, а в тридцать проснулся знаме­
нитым после выхода двухтомника «Очерков и рассказов». Уже в
1899 г. его произведения стали переводить на иностранные языки, а
портрет Горького, написанный И. Репиным, оказался в центре внима­
ния избалованной петербургской публики на Передвижной художе­
ственной выставке 1900 года.
Человек, сделавший сам себя (сегодня сказали бы «self made
man»), был непонятен не только широкой публике, но и хорошо знав­
шим его людям. И. Бунин уверял, что автобиографическая трилогия
Горького вся выдумана. К. Чуковский лукаво размышлял: «Как хоти­
те, а я не верю в его биографию. Сын мастерового? Босяк? Исходил
Россию пешком? Не верю. По-моему, Горький —сын консисторского
чиновника, он окончил харьковский университет и теперь состоит —
ну хотя бы кандидатом на судебные должности»1.
Суровая жизненная школа и постоянная работа беспокойной
ищущей мысли со временем сформировали из полуграмотного бося­
ка подлинного интеллигента, который возглавил «Дом ученых»,
«Дом искусств», «Дом литераторов», издательство «Всемирная лите­
ратура», а во второй половине 1920-30 -х годов стал организатором
всего культурного процесса в СССР. Работая во «Всемирной литера­
туре» вместе с прославленными профессорами и писателями,
К.И . Чуковский удивлялся его обширным познаниям: «... я убедился,
что Горький не только лучше любого из нас знает самые темные зако­
улки русской литературной истории (знает и Воронова, и Платона
Кускова, и Сергея Колошина), но и до тонкостей разбирается в «те­


4
От автора
чениях», «направлениях,» «веяниях», которые и делают историю ли­
тературы историей. Байронизм, натурализм, символизм —вообще
всевозможные «измы» были досконально изучены им»2.
Горький, как никто другой, постоянно оказывался на переднем
крае острой идеологической борьбы, и, по собственным словам, лю ­
бил вмешиваться «в число драки». Не удивительно, что ему частень­
ко доставалось и справа, и слева. Достается и сегодня. Пытаясь раз­
венчать писателя, вспоминают, что Д. Мережковский, 3. Гиппиус и
Д. Философов, в начале XX века писавшие о «конце Горького», ви ­
дели в нем «грядущего хама», В. Ходасевич —поджигателя, внося­
щего «в мир элементы бунта или озорства», а К. Чуковский —гене ­
рала Пфуля, одержимого фанатической идеей коллективизма3. Для
И. Бунина и В. Набокова он был «вечный полуинтеллигент, начет­
чик»4, а Б. Зайцев уверял, что писатель превратился в «нэпмана, по­
дозрительного антиквара, кутящего с чекистами», филантропа и ку­
лака5.
Вспомним и другие оценки: тот же Б. Зайцев называл Горького
«знаменем» целого поколения («новый человек заговорил о новых
людях»)6, К. Чуковский признавался, что был поражен его огромной
эрудицией и понял —перед ним не «буревестник», а «писатель вели­
чайшей культуры, образованнейший человек своего поколения»7.
Д. Мережковский писал: «Чехов и Горький русской интеллигенции
как раз по плечу. Они ее духовные вожди и учителя, «властители
дум» современного поколения русской интеллигенции»8.
Что же получается? Молодой Горький, который, действительно,
был полуинтеллигентным недоучкой, выступал в роли властителя
дум целого поколения, а когда он стал образованным человеком, то
превратился в убогого мещанина, проповедника доморощенного
ницшеанства и вседозволенности? Зрелого мастера отпевали и хоро­
нили, заявляя, что он не только кончился как писатель, но даже и не
начинался. Разгадка проста: Горькому не прощали, да и теперь не
прощают, искренней увлеченности идеями социализма, связи с пар­
тией большевиков.
Но ведь и здесь все было непросто. Пытаясь определить свою по­
литическую ориентацию, он писал А.М. Скабичевскому: «Я —не
марксист и оным не буду вовеки, ибо считаю стыдом исповедовать
«марксизм по-русски и по-немецки», ибо я знаю, что жизнь творят
люди, а экономика только влияет на нее»9. В самый разгар первой
русской революции, намекая на большевиков и меньшевиков (бе и
ме), Горький признается А.А. Дивильковскому: «Я, как и Вы, ни бе,
ни ме, но ку-кареку! « (Письма, 5,196).


От автора
5
Сознавая, что он —самоучка и «связан цепями невежества», Горь­
кий сообщил Ф.Д . Батюшкову: «...мысли и чувства мои никогда не
уравновесятся, никогда не придут к одному знаменателю —нет мес ­
та Богу в душе моей. А также у меня нет ни времени, ни охоты доби­
ваться внутреннего покоя и ясности —аз есмь волна морская, лучи
солнца отражающая и поющая о жизни с похвалою и гневом» (Пись­
ма,1,275).
В юности авторитетами для Горького были В. Короленко, А. Че­
хов и Л. Толстой. Но, учась у них и прислушиваясь к их советам, он
оставался еретиком и романтиком, который хочет сказать свое слово
в литературе. Сотрудничая в народнических и марксистских издани­
ях, писатель, тем не менее, не разделял полностью взглядов полити­
ческих ортодоксов и даже одобрительно относился к тенденции
«слить народничество и марксизм в одно гармоничное целое» (Пись­
ма, 1,305). А.П. Чехову он писал о питерских журналистах: «...все эти
их партии —дело мало жизненное, в котором бьется гораздо больше
личного самолюбия не очень талантливых людей, чем душ, воспламе­
ненных желанием строить новую, свободную для человека жизнь на
обломках старой, тесной» (там же). А о своей «партийности» сооб­
щил Е.П. Пешковой 19 марта 1917 г.: «Теперь я сам составляю пар­
тию, я не знаю, как назвать ее. В этой партии один член —я . Не ду­
маю, что она разрастется до трех, например» (Письма, 12 ,128).
Революционный пафос раннего Горького был шире всяких пар­
тийных рамок, а желание петь о жизни «с похвалою и гневом» порой
сближало его с модернистами. В письмах к А.Л. Волынскому он при­
знается, что ему очень нравятся стихи 3. Гиппиус, в которых она зая­
вляет: «Я хочу того, чего нет на свете». Характерно, что стихотворе­
ние «Песня», упомянутое Горьким, было напечатано в сборнике
Гиппиус «Новые люди», к которым, без сомнения, он относил себя.
В поэзии модернистов, как и в статьях A.JI. Волынского, его привле­
кало «мужество идти против течения», «грусть о смысле жизни и жа­
лоба на пустоту ее в наши дни, страсть к тайнам бытия и много кра­
соты и боли, искания много» ( Письма, 1, 245).
Идеализм Горького, который с годами превращался то в богостро­
ительство, то в мифотворчество, никогда не лишал его веры в челове­
ка, способного перестроить жизнь на новой справедливой основе.
В письме И.Е . Репину от 23 ноября 1899 г. писатель утверждал, что
человек способен бесконечно совершенствоваться, а дух его, развива­
ясь, должен привести «к слиянию интеллекта и инстинкта в строй­
ной гармонии» (Письма, 1, 377). При этом ненавистное Горькому
мещанство рисовалось как преграда на пути духовного совершенст­


6
От автора
вования личности. Примечательно, что в декабре 1897 года, критиче­
ски оценивая марксистские утверждения о демократии и всеобщем
равенстве, о н писал А.Л. Волынскому: «...демократ по р ождению и
чувству, я очень хорошо вижу, что демократизм губит жизнь, и пони ­
маю, что его победа будет победой не Христа, как думают иные, — а
брюха» (Письма, 1, 246).
Позже, когда Горький сблизится с большевиками и на какое-то
время будет считать себя членом их партии, он все-таки не откажет ­
ся от свободы думать по-своему. Говоря о своих политических симпа­
тиях в письме В.А. Чернову в июле 1905 г., о н писал: «Ты седой? Я —
очень, но все-таки местами еще рыжий» (Письма, 5, 68). Так, полу­
шутливо он сообщил другу о своих связях с социал-демократами (се­
дыми) и при этом о сохранении собственной позиции. Большевики и
меньшевики не раз использовали Горького в своих целях, но он шел
с ними только до тех пор, пока любимый им веселый, яркий, красный
цвет не превращался в потоки крови.
С годами менялось горьковское понимание задач литературы и
миссии художника, но оставалось неизменным желание писать о ко­
ренных вопросах духа, о героическом и светлом, возбуждающем в
людях мечту об иной жизни. Окрыленность была свойством самой
натуры писателя. В самом начале XX века Горький почувствовал, что
происходит «развал того философского и этического базиса, на коем
основано благополучие мещанства» (Письма, 2 ,217), и провозгласил
в качестве основного принципа жизни героический романтизм.
В 1930-х гг., когда возникнет социалистический реализм, писателя
объявят основоположником нового литературного направления. Но
и тогда Горький будет отстаивать право по-своему видеть мир и соот­
ветственно изображать его.
Беспокойный и противоречивый человек, Пешков без стеснения
высказывал большевистским лидерам свои «еретические» мысли, не
раз признавался, что он —плохой марксист, а социализм понимал то
ли по К. Каутскому, то ли по А. Богданову, то ли по своим собствен­
ным представлениям о вере и религии. Около 15(28) ноября 1906 го­
да он писал 3. Гржебину: «Только социализм освободит искусство от
зависимости внешней и внутренней, только в эпоху свободного Че­
ловечества увидит мир Искусство Свободное и художников, подоб­
ных богам, всегда опьяненных красотой жизни, всегда полных стра­
стью творить» (Письма, 5, 232). Воспринимая жизнь как процесс
безжалостный, Горький ориентировался на собственные впечатле­
ния, возникшие сначала в процессе хождения но Руси, а потом, пос­
ле «хождения» по всем ступеням социальной лестницы, — от босяка


От автора
7
и пролетария до великих князей и вождей революции. Поэтому он
был убежден, что социализм —единственный путь для совершенст­
вования мира и человека.
Главные художественные открытия Горького связаны прежде все­
го с постижением России и русского национального характера. Ник­
то другой не смог с такой проникновенностью показать народ, кото­
рый он сравнивает то с неуправляемой морской стихией, то с
Христом-чудотворцем, то с Иванушкой-дурачком, стремящимся в
небеса вслед за недостижимой жар-птицей. Поэзия коллективного
труда звучит уже в ранних рассказах писателя. Такова симфония тру­
дового дня в описаниях приморской гавани («Челкаш»), феодосий­
ского порта в «Коновалове», работы на барже в «Фоме Гордееве». А в
финальном произведении «Жизнь Клима Самгина» Горький изобра­
жает процесс прозрения народа, который из слепой толпы превраща­
ется в могучую организованную силу. Проникнув в самые глубины
народного самосознания, писатель показал душу рабочего человека,
стремящегося к новой жизни.
Мир художественных образов Горького, то красочно романтич­
ный, то безжалостно грубый, всегда неповторимый, звучащий и жи­
вой. Человек в горьковских произведениях, как ребенок на ладони
земли, «теплым сумраком одетый, звездным небом покрытый» (9,
333). Писатель слышит и мощную симфонию труда, и шелест тра­
винки, примятой человеческим телом. А. Ремизов писал: «Горький по
трепетности слова идет в ряду с Чеховым, который своей тихой горе­
чью не менее нужен для человеческой жизни, как и горьковское гор­
дое сознание человека, без чего дышать нечем. Слово у Горького —от
всего бунтующего сердца»10.
Писатель проповедовал «активность души», воспевал подвиги и
героя, способного перестроить мир по законам справедливости и ра­
венства. Ф анатик коллективизма, он верил, что люди труда, сплочен­
ные великой идеей, могут создавать чудеса, которые под силу только
Творцу. Бог-народушка символизирует у него весь многомиллион­
ный российский люд, «синтетическую личность» (выражение Досто­
евского) всего народа. При этом общечеловеческое у Горького всегда
теснейшим образом связано с национальным. Даже повесть «Мать»,
по словам К. Каутского, учит пониманию «чужих социальных усло­
вий» благодаря ее жизненной достоверности. 2(15) ноября 1907 года
он писал Горькому, что «сила и художественная выразительность пи­
сателя позволяют мне так глубоко проникнуть в эти условия, будто я
сам в них жил». И признался: «...если Толстой учит меня понимать
Россию, которая была, то Ваши работы учат меня понимать Россию,


8
От автора
которая будет, понять те силы, которые вынашивают новую Россию»
(Письма, 8, 480-481).
Врагом Горького всегда был мещанин, которого он противопостав­
лял Человеку. Образы российских «хозяев жизни», промышленников
и купцов, заокеанских «королей» и европейских банкиров объединя­
ются в его творчестве одной общей чертой —жаждой наживы и вла­
сти над людьми. Их бог- барыш, и неважно, как называет его писатель:
«жёлтый дьявол» в Америке ничем не отличается от буржуазного Мо­
лоха в России. «В наши дни так много людей, только нет человека», —
писал Горький в 1896г., н аблюдая за наглеющим российским капита­
лизмом11. Прослеживая судьбы его зарождения и развития, он пишет:
«...цивилизация и культура буржуазии основана на непрерывной
зверской борьбе меньшинства —сытых «ближних» —против огром­
ного большинства —голодных «ближних». Совершенно невозможно
«любить ближнего» , когда необходимо грабить его, а если он сопроти­
вляется грабежу —убивать»12. Жестокая логика «пролетарской нена­
висти», о которой писал Горький в последние годы жизни, была вы­
звана его неприятием лицемерного «буржуазного гуманизма» мещан.
Остро ощущая опасность надвигающейся второй мировой войны, пи ­
сатель призывал советских людей готовиться к беспощадной борьбе с
фашизмом, идеологией лавочников. В предсмертном бреду он повто­
рял: «Будут войны». «Надо готовиться.»13.
Необычность биографии и личности писателя, его фантастиче­
ская одаренность и потрясающее трудолюбие создали феномен, кото ­
рый критики называют легендой по имени Горький. Поражает, преж­
де всего, масштаб его личности. Называя писателя «океаническим
человеком», Б. Пастернак писал, что он «крупен своим сердцем и
своим истинным патриотизмом»14. М. Пришвин, считая знакомство
с Горьким великой наградой, воскликнул: «Счастливый я чело­
век!»15. Попробуем перечислить хотя бы основные стороны многооб­
разной деятельности писателя.
Прозаик, драматург, публицист и критик, написавший более
80 томов собрания сочинений, которое до сих пор не издано. Среди
его художественных произведений —общепризнанные шедевры: ав­
тобиографическая трилогия «Детство», «В людях», «Мои универси­
теты», циклы «По Руси», «Рассказы 1922-1924 г.г>, пьесы «На дне»,
«Васса Железнова», «Егор Булычев и другие», литературные портре­
ты Л. Толстого, АЛехова, В. Короленко, Л. Андреева, В. Ленина и др.
Своеобразный мыслитель, откликавшийся едва ли не на все сов­
ременные философские течения и актуальные проблемы обществен­
ной и культурной жизни, исповедовавший социализм как новую ве­


От автора
9
ру, целостное миросозерцание, способное обновить мир и человека.
Циклы его статей «Несвоевременные мысли», «Революция и культу­
ра», статьи «Разрушение личности», «Две души», повести «Мать» и
«Исповедь» ставят мировоззренческие вопросы, до сих пор не ре­
шенные, актуальные и в XXI веке.
Политический и общественный деятель, прошедший путь от уча­
стника революционного движения 1890-х г.г. и активного деятеля
первой русской революции до члена ЦИКа СССР и при этом сохра­
нивший свою независимость. Ю. Анненков писал: «В политике, как и
в личной жизни, он оставался артистом»16. Характерна шутливая
подпись Горького под письмом Е.П. Пешковой в начале февраля
1919 г.: «А. Пешков, литератор. Председатель редакционной колле­
гии Союза литераторов, Председатель Антикварно-оценочной ко­
миссии, О-ва «Культура и Свобода», Петроградской секции Красно­
го Креста, член Совета Эрмитажа, член президиума Исполкома, член
высшего Совета Т<еатров> и «3<релищ>, заведующий издательст­
вом «Всемирная литература», председатель домового комитета д. 23
по Кронверкскому, почетный гражданин республики Сан- Марино,
цеховой малярного цеха и проч., и проч. При всем этом я еще не сов­
сем враг Советского Отечества» (Письма, 12, 217).
Летописец эпохи конца XIX —первой трети XX века, запечатлев­
ший в своих произведениях, особенно в «Жизни Клима Самгина», не
только подлинную историю России, пережившей в тот период две
войны и три революции, но и историю развития общественной мыс­
ли. Сочинения Горького, охватывая период с 1889 но 1936 годы, поз­
воляют увидеть историю России, взятую в разных ракурсах —поли ­
тическом, философском, социальном, бытовом —и с максимальной
полнотой представить российскую жизнь конца XIX —первой трети
XX века. К. Федин писал: «Он был биографией своего века» 17.
Издатель, главный основатель нескольких издательств в России и
за рубежом, вошедших в историю книгопечатания («Знание», изда­
тельство И.П . Ладыжникова, «Парус», издательство 3. Гржебина,
«Книга», «Всемирная литература» , «Academia»).
Инициатор и создатель серий книг («История гражданской вой­
ны», «История фабрик и заводов», «История городов», «История мо­
лодого человека XIX века» и др.), газет, журналов и альманахов, не­
которые из них существуют до сих пор. («Литературная газета»,
«Литературная учеба», «Библиотека поэта», «Жизнь замечательных
людей»).
Организатор культурного и научного процесса в СССР в
1920-30 гг., по инициативе которого был реорганизован ВИЭМ, воз­


10
От автора
никли Литературный институт, Институт Мировой литературы и
другие учреждения, носящие имя Горького. Он был учителем и дру­
гом многих советских писателей. Л. Леонов признался: « Все мы вы­
шли из широкого горьковского рукава»18.
Просветитель, начавший работу внедрения культуры в самые от­
сталые слои русского народа с создания Народного Дома в Нижнем
Новгороде, ставший одним из организаторов Каприйской партийной
школы для рабочих-пропагандистов и до конца своих дней —учите­
лем начинающих писателей из народа. Горьковский сине-красный
карандаш оставил следы правки на тысячах рукописей, присылае­
мых ему на отзыв.
Гуманист, спасавший от ареста и смерти даже незнакомых людей,
облегчавший наказания в годы гражданской войны и террора
1930-х гг. В 1919 году Горький возглавил КУБУ, избавив от гибели
тысячи ученых, писателей и культурных деятелей, в 1921 году в каче­
стве председателя петроградского Комитета помощи голодающим
активно занимался организацией его деятельности. После смерти пи­
сателя Ф. Шаляпин утверждал, что заступничество за арестованных
«было главным смыслом его жизни в первый период большевиз­
ма»19. Переписка Горького с Г. Ягодой, Р. Ролланом, П. Крючковым,
ставшая известной только в самом конце XX века, показывает, что
вернувшись на родину, писатель в 1930-х г.г. так же активно спасал
ж ертвы репрессий.
Автор около 20 тысяч писем, адресованных политическим и об­
щественным деятелям, писателям и ученым всего мира, рабкорам,
селькорам, «делегаткам», простым домохозяйкам и детям. Писа­
тель переписывался едва ли не со всеми выдающимися людьми
своего времени: Л.Н . Толстым, А.П. Чеховым, В.Г. Короленко,
И.Е . Репиным, Ф .И . Шаляпиным, И.А. Буниным, Л .Н . Андреевым,
А.М. Ремизовым, В.В . Розановым, М.М. Пришвиным, И.С . Шме­
левым, М.А. Шолоховым, И.Э . Бабелем, В .Ф . Ходасевичем,
Б.Л . Пастернаком, М.М . Зощенко, А.П. Платоновым, П.Д . Кори­
ным, К.С . Станиславским, В.И. Немировичем-Данченко и многи­
ми другими.
Среди иностранных корреспондентов Горького —Б . Шоу, Р. Рол-
лан, А. Франс, Г. Уэллс, К. Гамсун, Г. Гауптман, Б . Брехт, С. Цвейг,
А. Барбюс, К. Каутский, М. Хилквит и другие. Интенсивно велась пе­
реписка с политическими, общественными и государственными де я­
телями: Г.В. Плехановым, В.И. Лениным, И.В . Сталиным, Л.Д. Троц­
ким. Л .Б . Каменевым, Н.И . Бухариным, А. И . Рыковым, Г.Е.
Зиновьевым, М.П. Томским, В.М. Молотовым, С.М. Кировым, Г.Г.


От автора
11
Ягодой, А.В. Луначарским, А.А. Богдановым, Г.А. Алексинским, В.Л.
Бурцевым, В.Е. Жаботинским, Б.И . Николаевским и др.
Не менее интенсивной была переписка Горького с крупнейшими
учеными России и мира: И.П . Павловым, К.А. Тимирязевым,
А.Д. Сперанским, К.Э. Циолковским, Л.Н .Федоровым, А.Н .Бахом,
Ф.А. Брауном, В. Оствальдом, Ф. Нансеном, А.М. Игнатьевым,
С.Ф . Ольденбургом, H.A. Семашко, С.И. Метальниковым и мн. др.
Один только перечень его адресатов свидетельствует не только о ши­
роте интересов писателя, но и о его огромной эрудиции. С годами
Горький превращался из личности в целое «учреждение», занимав ­
шееся наиболее значительными вопросами культурной жизни Рос­
сии и СССР. Его подпись стоит на деловых бумагах, обращениях, де­
кларациях, документах различных литературно-общественных
организаций, редакций, учреждений.
Эпистолярное наследие Горького позволяет раскрыть многие ас­
пекты его многогранной деятельности, круг интересов, этапы духов­
ной и творческой эволюции, взаимоотношения с современниками,
заглянуть в глубины творческой лаборатории, узнать интимные сто­
роны его жизни. Оно прежде всего показывает стремительный рост
талантливого писателя-самоучки, выходца из народных низов Алек­
сея Пешкова. В письмах —история развития общественной мысли в
России, пропущенная сквозь призму сознания незаурядной лично­
сти, богато одаренной и тонко чувствующей.
Не удивительно, что Горький всегда привлекал к себе внимание
друзей и недругов, читателей и критиков, а особенно обывателей, не
гнушавшихся самыми фантастическими слухами о нем. Не понимая,
как мог сделать все, перечисленное выше, человек, проживший
68 лет, Д. Быков именует его «нечеловечески Горьким»20,А. Ваксберг
размышляет: «Человек или миф?»21, а П. Басинский пишет: «Вооб­
разите себе, что Горький был не совсем человек. Да, этот поклонник
Человека сам был иного происхождения. Представьте, что он посла­
нец иного, более «развитого», чем наш мира, который был «команди­
рован» на землю с целью вочеловечивания и изучения людской при­
роды изнутри»22.
Легенды и мифы создавались и создаются даже вокруг смерти пи­
сателя, о чем пойдет речь ниже. Сегодня его снова пытаются похоро­
нить как великого писателя и человека, уничтожают поставленные
ему памятники, снимают памятную доску на доме, где он скончался.
Но голос Горького все равно звучит в мире, его пьесы ставятся на
многих сценах в России и за рубежом, а посвященные ему «Горьков­
ские чтения» ежегодно проходят в Москве, Нижнем Новгороде и Ка­


12
От автора
зани. Признавая феномен Горького, А. В. Амфитеатров в свое время
так ответил критикам, провозгласившим «конец» писателя после вы­
хода повести «Мать»: «Что защищать Горького? Он сам себя от кого
угодно защитит. О Горьком можно рассуждать, спорить, диспутиро­
вать, но Горьких нельзя ни «хвалить», ни «ругать». Это так же смеш­
но и невозможно, как расхвалить или разругать Чатыр Дат или Чер­
ное море»23.
В статье «Возвращение Горького», опубликованной в юбилейном
номере «Литературной газеты», где профиль Горького вновь появил­
ся рядом с Пушкиным, Ю. Поляков писал: «Во всяком случае, пери­
од саморазрушения явно заканчивается. Конечно, мы еще не созида­
ем, но, кажется, уже сосредотачиваемся. И в этом смысле
возвращение профиля Горького на наш логотип, конечно же акт сим ­
волический, восстанавливающий связь времен, ибо царство, разде­
лившееся во времени, неизбежно распадется и в пространстве»24.
Задача этой книги —попытаться объяснить сложный и противо­
речивый путь Горького, помочь читателю услышать настоящий голос
писателя, понять его как человека и мыслителя. Не претендуя на ре­
шение всех труднейших проблем, встающих перед горьковедами, мы
коснемся лишь тех, которые актуальны сегодня. В настоящей моно­
графии использованы впервые публикуемые и малоизвестные ар­
хивные материалы из Архива Горького, РЦХИДНИ, Архива Прези­
дента РФ, ФСБ и зарубежных коллекций. Четыре главы в
переработанном и дополненном виде вошли в книгу из монографий
«М. Горький: диалог с историей» (М. «Наука», 1994) и «М. Горький:
новый взгляд» (М. ИМЛИ РАН, 2004), остальные написаны заново.
Автор выражает искреннюю благодарность коллегам из Отдела изу­
чения и издания творчества М. Горького ИМЛИ им. А.М. Горького
РАН, Архива и Музея А.М. Горького за помощь в работе.


Глава 1
ПИСАТЕЛЬ « ВСЕМИРНО УСЛЫШАННЫЙ»
Став знаменем эпохи еще в конце XIX века, Горький оказался в
XXI веке писателем широко неизвестным. Беспощадное время смы­
ло с лица Горького хрестоматийный глянец, и перед нами стоит не­
простая задача, заново перечитав его произведения, определить
истинное значение и роль писателя в литературной и общественно-
политической жизни конца XIX —первой половины XX века. Оста­
нется ли он в истории русской и советской литературы как классик
или изредка будет упоминаться как «буревестник революции» и ос­
новоположник социалистического реализма?
Парадоксально, но факт: не только в литературоведении, но и в
общественном сознании существуют три разных Горьких. В совет­
скую эпоху это —первый пролетарский писатель, материалист и
марксист, друг Ленина и Сталина, учитель и наставник едва ли не
всех отечественных писателей начала XX века. Для русской эмигра­
ции первой волны он —полуинтеллигентный писатель, чья слава
явно раздута, певец сталинского режима, которому «продался» за
почести и материальные блага, приспособленец и лжец, «двоеду­
шие» которого позволило ему стать апологетом террора, другом
«кровавых чекистов». «Предательская рука Горького легла на плечи
русской литературы» —утверждал А. Бем1.
Еще более непригляден облик Горького, которого старательно
развенчивала критика перестроечных лет, пытаясь вычеркнуть его из
истории русской литературы и общественной мысли. Это черный
«двуглавый Буревестник», «надсмотрщик» над советскими писате­
лями, насильно загонявший их в прокрустово ложе социалистиче­
ского реализма, соучастник преступлений эпохи «культа личности».
Писателю вменяли в вину оправдание методов террора, насилия и
убийства, сетовали о падении Горького как художника и человека,
ставшего « певцом колоний, лагерей, товарищем шефа ОГПУ —
НКВД зловещего Ягоды и других охранников, обосновавшихся в его
доме»2.


14
Глава!
И. Золотусский писал: « Горький был посажен на трон Сталиным
и К°, зорко следившими за тем, чтобы их избранник вел себя смирно.
Кроме того они время от времени требовали от него санкций на их
злодеяния»3. В числе обвинителей Горького оказались Б. Васильев,
Н. Богословский, Ф . Искандер, Ю. Черниченко, Б. Сарнов, Б. Пара­
монов, Л. Сараскина, Л. Колодный и многие другие. Но весомее все­
го стал суровый и безапелляционный приговор А. Солженицына, за ­
явившего: «И Сталин убивал его зря, из перестраховки, он воспел бы
и тридцать седьмой год»4. Такие утверждения могли вызвать только
недоумение у читателей: если Горький был убежденным сталинистом
и даже способствовал подготовке к репрессиям 1930-х г.г., зачем Ста­
лину понабилось убивать своего верного «раба»? Если он был «при­
дворным поэтом», остроумно изображенным Ф. Искандером в пове­
сти «Кролики и удавы», почему он так и не написал очерк о Сталине,
которого от него упорно добивались?
Понадобились годы и публикации сотен новых архивных матери­
алов, чтобы читатели вновь обратились к Горькому, пытаясь понять,
что же это был за человек, мыслитель и художник, и какую роль он
сыграл в литературе конца XIX —первой трети XX века. Почему не­
смотря на шквал самых страшных обвинений, обрушившихся на не­
го в 1990-е годы на родине, за рубежом продолжали ценить и изучать
не только художественные произведения, но и публицистику писате­
ля? Почему в США, Англии, Франции, Японии, Канаде, Италии и
других странах до сих пор ставят его пьесы и издают произведения в
новых переводах. Ответ на эти вопросы можно найти в книге амери­
канского ученого Ирвина Уайла. Он считает, что Горький «олицетво­
рял собой, как и Пушкин, порубежье двух разных эпох в русской
литературе», что он соперничал «по степени мастерства и популяр­
ности с автобиографическими сочинениями Льва Толстого», а глав­
ное, « сама личность Горького была чрезвычайно важным фактором
развития русской литературы и культуры»5.
Горький был летописцем своего трудного и жестокого времени,
истинным сыном России, пережившей в XX веке немало войн и че­
тыре революции. Он вошел в третье тысячелетие как живой и злобо­
дневный классик, произведения которого поражают глубиной мысли
и свежестью восприятия мира. История XX века немыслима без ос­
воения горьковского наследия, ибо писатель откликался на все важ­
нейшие события века, будь то распространение народнических и
марксистских идей, первая русская революция 1905-1907 г.г., собы­
тия Февраля и Октября 1917 г., гражданская война, партийная борь­
ба 1920-1930 гг., политические процессы этих лет, коллективизация


Писатель « всемирно ус лыш анный»
15
и культурное строительство в СССР. Он умирал, когда на страну над­
винулась угроза фашизма, борьба с которым стала одной из главных
тем его публицистики. Голос Горького был слышен во всем мире, а
его произведения с 1899 года переводились на многие европейские и
восточные языки. Называя его писателем «всемирно услышанным»,
Андре Жид сказал над гробом писателя: « Ни один русский писатель
не был более русским, чем Максим Горький»6.
В начале XXI века мир снова оказался перед лицом глобальных пе­
ремен, поэтому вновь актуальны стали мысли Горького о судьбах капи­
тализма и социализма, противостоянии Востока и Запада, о подлинном
и мнимом демократизме, мещанстве и власти денег, о необходимости
этики в политической борьбе, о воспитании нового человека и обрете­
нии веры, наконец, о судьбах России и свойствах русского националь­
ного характера. Перечитывая сегодня его произведения, можно лишь
удивляться глубине постижения исторических событий и пророческо­
му предвидению будущего. Горький всю ж изнь пытался решить важ ­
нейшие общественно-политические, исторические, философские, э ти ­
ческие проблемы, которые волнуют людей сегодня. Это не значит, что
он во всем был прав, но даже его ошибки и заблуждения поучительны.
Только в самом конце XX века изучение творчества Горького подня­
лось на новый уровень, что позволило показать его истинный облик,
разрушив все три мифа, существовавшие до сих пор. Это стало возмож­
ным благодаря притоку неизвестных материалов, ранее хранившихся в
наглухо закрытых фондах советских и зарубежных архивов, расшире­
нию спектра исследований о Горьком и его эпохе, новому взгляду на ис­
торию, в том числе, на историю русской литературы конца XIX —пер­
вой половины XX века, и новой методологии. Отказ от марксистских
догм разрушил канонизированный в советскую эпоху и, действительно,
устаревший образ ортодоксального марксиста, верного ленинца, друга
и соратника Сталина. Много лет Горького старательно наряжали в кос­
тюм пролетарского писателя, хотя, по меткому выражению критика
еженедельника « Nation» , «мерка, по которой сшит этот костюм, подо­
шла бы с таким же успехом и Джеку Лондону, и О’Генри»7.
Не только русские, но и зарубежные исследователи пришли к вы­
воду о необходимости заново перечитать произведения Горького.
Признавая его значение в политической и общественно-литератур­
ной жизни России в наиболее бурный период ее исторического раз­
вития, Б. Шерр пишет: «Горький был писателем, чья биография, ко ­
торая все еще ждет своего исследователя, так же важна, как каждая
страница его произведений»8. А. Барра, сетуя на недостаточное вни­
мание к горьковскому творчеству, признает: «Это курьезный пара-


16
Глава!
доке: хотя Горький —один из хорошо известных русских писателей,
он в то же самое время —наименее изучен в англоязычном мире.
Причины этого более политические, чем литературные...»9Действи­
тельно, политическая зашоренность долгие годы мешала оценке
творчества и жизни писателя.
Субъективный взгляд русских эмигрантов на Горького был в свое
время исторически оправдан, но тоже не отражал истинного облика
писателя. Мучительно переживая все случившееся на родине, навсе­
гда ими потерянной, пытаясь понять истоки событий, одни эмиг­
рантские мыслители возлагали вину за большевизм на Льва Толсто­
го10, другие —на Горького с его призывом «Пусть сильнее грянет
буря!». «Гитлеры и Сталины являются законными наследниками и
последствиями Горьких и Розенбергов: «в начале бе слово» и только
потом пришел разбой. В начале бе словоблудие, и только потом при­
шли Соловки и Дахау», —утверждает Иван Солоневич11. Упрекая
писателя в том, что именно он создал миф о Человеке с большой бу­
квы и миф о революции, русские эмигранты судили его с гневом и
пристрастием.
Но не только гнев позволял им сравнивать Горького с идеологом
фашизма А. Розенбергом. Анализируя книгу Розенберга «Миф
XX века», И. Солоневич обратил внимание на его утверждение, что
массы могут быть приведены в движение только «творимой леген­
дой», обращенной как к будущему, так и к прошлому. Изучение пси­
хологии масс и создание на этой основе мифа о господстве над миром
одной великой нации соответствовало социальному заказу фашизма.
Но Солоневич увидел в этом конкретном явлении общее правило:
«...история пишется по известному социальному заказу: в мифе
должна воплощаться известная социальная программа мифотворче­
ского класса, народа или нации»12. Развенчивая мифы о призвании
варягов, об исторической отсталости России, о реформах петровской
эпохи и о «загадочной» славянской душе, И. Солоневич обвиняет
Горького в пропаганде мифов марксизма, пролетариата и классовой
борьбы. Он убежден: «В конечном счете, миф всегда кончается ката­
строфой»13.
В годы российской «перестройки» ее апологеты возложили на
Горького ответственность за ненавидимый ими «сталинизм». Диск­
редитация писателя происходила на фоне борьбы с материализмом,
развенчании идеалов социализма, отрицанием марксизма и борьбой
с коммунистической партией. При этом борьба шла не с подлинным
Горьким, а с одиозным «основоположником социалистического реа­
лизма», которого долгие годы прославляла официальная советская


Писатель «всемирно услышанный»
17
наука. «Смутное время», которое век от века повторяется в государ­
стве российском, наложило свой отпечаток на видение творчества
писателя. Между тем новая «революция», потрясшая русское обще­
ство в 1990-х гг., не была отражением психологии народа, поэтому
Горький выжил и в бурном море «перестройки». Более того, он ока­
зался одним из немногих советских классиков, интерес к творчеству
которых не угас. Даже российские средства массовой информации,
усердно низвергающие писателя с пьедестала, часто пользуются его
меткими афоризмами и крылатыми выражениями, не догадываясь,
кто их автор.
Почему же сегодня Горького знают так мало? Прежде всего пото­
му, что до сих пор не закончено издание полного собрания его сочи­
нений, которое по предварительным подсчетам должно составить не
менее 80 томов. Задуманное в трех сериях («Художественные произ­
ведения», «Публицистика» и «Письма»), в годы советской власти оно
по цензурным условиям ограничилось лишь первой серией. Только с
1997 года стала выходить вторая серия сочинений писателя- —
«Письма», в которых впервые без купюр печатаются подлинные до­
кументы эпохи (в 2009 г. вышел 14 том из 24, выход 15 тома затормо­
зили в издательстве «Наука»). В эти же годы издавались тома «Архи­
ва А.М. Горького», коллективные труды серии «М.Горький.
Материалы и исследования», «Горьковские чтения», где впервые
опубликованы неизвестные материалы, позволяющие по-новому
взглянуть на историю XX века и творчество писателя. Однако малые
тиражи этих книг (тираж 1-13 томов полного собрания сочинений —
500 экземпляров) делают их библиографической редкостью и мало-
влияют на отношение широкого читателя к Горькому.
Не говорим уже о том, что до сих пор не опубликованы в их насто­
ящем виде многие статьи и интервью писателя, предназначенные для
третьей серии его собрания сочинений («Публицистика»), Только в
1990-м году российский читатель смог познакомиться с циклом ста­
тей «Несвоевременные мысли» (1917-1918), изданным за рубежом в
1968 г. и неоднократно перепечатанном14. До сих пор в России нет
достоверного издания статей «О русском крестьянстве», интервью и
выступлений Горького начала 1920-х гг., а ведь в них выражено ис­
тинное отношение писателя к Октябрю, его понимание историческо­
го момента, даются оценки дальнейших путей развития России,
сформулированы мысли о гуманизме и этике социализма. Размыш­
ляя о роли народа и интеллигенции в происходящих событиях, Горь­
кий говорит о революции как явлении национальном, отражающем
определенные свойства русского характера.


18
Глава!
Публицистика Горького до сих пор не собрана и по-настоящему
не изучена. Это касается не только ранних статей и очерков, печатав­
шихся в газетах Поволжья под разными псевдонимами или без под­
писи, но и публицистики 1930-х г.г. Горьковские статьи, приветствия,
открытые письма зачастую подвергались редакционной правке в га­
зетах «Правда», «Известия», «Комсомольская правда» и других со­
ветских изданиях, а машинописный текст стенограмм во многом не­
совершенен. Чтобы получить достоверный текст горьковских
произведений, придется выяснить хотя бы, кому принадлежат их на­
звания, Так, из заглавий статей, докладов, приветствий 1933-1936 гг.,
вошедших в 27 том тридцатитомного собрания сочинений Горького,
тридцать шесть являются редакционными. Статья, которая ныне
считается наиболее одиозной и даже преступной, в «Правде» была
озаглавлена «Если враг не сдается, его уничтожают», а в «Извести­
ях» — «Если враг не сдается, его истребляют». Нередко одна и та же
статья писателя перепечатывалась в центральных и провинциальных
органах печати под разными заглавиями: «Заре Востока», «Десять
лет Советской Грузии», «Да здравствует советская Грузия».
За последние годы все больше исследователей в России, а также в
ближнем и дальнем зарубежье, приходят к выводу о необходимости
объединить силы в изучении творчества и личности писателя, ибо
интерес к нему неуклонно растет. Можно с удовлетворением отме­
тить, что за минувшее десятилетие появились обширные публика­
ции, коллективные научные труды и монографические исследова­
ния, основанные на новой научной концепции творчества Горького.
Опубликована неизвестная ранее переписка Горького с В. Лениным,
И. Сталиным, Л. Каменевым, Г. Зиновьевым, А. Рыковым, Н. Бухари­
ным, Г. Ягодой, Р. Ролланом, В. Короленко, В. Базаровым А. Богдано­
вым и многими другими адресатами. Стала известной единственная
страница горьковского очерка о Сталине, история которого позволя­
ет развеять легенду о писателе как одном из творцов «культа лично­
сти» вождя. В книге «Вокруг смерти Горького» (М. 2001) приоткры­
вается тайна последних дней ж изни писателя. Прояснилась и
история с выдвижением Горького на Нобелевскую премию, которую
он так и не получил.
Материалы Архива Шведской академии (Стокгольм), опублико­
ванные Т. Марченко15, свидетельствуют, что писателя представляли
к премии пять раз (в 1918,1923,1928,1931 и 1933 гг.) в том числе, по
рекомендации Р. Роллана, нобелевского лауреата 1915-го года. Швед­
ская писательница Сельма Лагерлеф, тоже лауреат Нобелевской пре­
мии, высоко оценив горьковскую повесть «Детство», назвала ее авто­


Писатель «в семирно ус лыш анный»
19
ра певцом «человечности и жизнестойкости», а нобелевский эксперт
А. Карлгрен признал, что Горький — «великий человек, уже принад­
лежащий истории»16.
В самом деле, начиная с 1899 года, книги Горького выходили за
рубежом ежегодно, его пьесы шли на лучших сценах мира, а в Шве­
ции с 1901 г. восемь переводчиков познакомили читателей с боль­
шинством его произведений. Но для Нобелевского комитета гораздо
весомее оказался аргумент А. Карлгрена, что Горький «насильствен­
но захвачен большевиками»: проповедует марксизм, подчинил свой
талант «партийной палке —указке» и является литературным по­
денщиком «на службе у Ленина»17. Даже в юбилейный для Горького
1928 год, когда два из пяти членов Комитета (Карлфельд и Эстер-
линг) проголосовали за него, шведские академики не смогли про­
стить ему возвращения в СССР и защиты завоеваний социализма.
Т. Марченко справедливо замечает: «... если Нобели потеряли в Рос­
сии все, в том числе, нефтяные промыслы в Баку, доход от которых
также лег в основание премиального фонда Альфреда Нобеля —не
только знаменитого ученого, но и удачливого предпринимателя и
биржевого спекулянта, то почему Максим Горький, враг капитализма
и буревестник русской революции, должен получить Нобелевскую
премию?»18.
В последние годы на основе вновь опубликованных документов,
писатели и ученые заново осмысляют творчество писателя. Было бы
неверно утверждать, что проблемы, волновавшие исследователей в
советскую эпоху, сегодня неактуальны. Даже такие, казалось бы, ус­
таревшие темы, как «Горький в борьбе с декадентским искусством»,
«Пафос социалистической действительности в творчестве Горького»
или «Горький —основоположник социалистического реализма» тре­
буют переосмысления и существенного пересмотра в связи с новой
концепцией русской литературы XX века. Отдавая должное предше­
ственникам, заметим все же, что нынешний уровень науки требует
более глубокого, а порой качественного нового подхода к их реше­
нию. Горький интересует нас во всей сложности его духовных иска­
ний, в вихре противоречивых мыслей, как живой человек со всеми
его сильными и слабыми сторонами. Это, прежде всего, русский са­
мобытный талант, поднявшийся из народных низов до вершин миро­
вой культуры и признанный властителем дум целого поколения.
Мартин Андерсен Нексе писал: «Духовная жизнь человечества, р аз ­
виваясь, проявляется время от времени настолько своеобразно, что
все существенные черты ее концентрируются в одной единственной
личности. Одним из таких избранных является Максим Горький.


20
Глава!
Он —больше, чем выдающийся писатель, ибо он олицетворяет тре­
бования времени»19.
Будучи выразителем идей революции задолго до октябрьского пе­
реворота, Горький писал для того нового человека, который в течение
семидесяти лет строил социалистическое государство, который побе­
дил в Великой Отечественной войне и первым полетел в космос. Се­
годня нет Советского Союза, а идеи насильственного захвата власти
у большинства вызывают негативное отношение. Но значит ли это,
что устарели мысли Горького о революционерах «на час», опошляю­
щих великие идеи, о демократии подлинной и мнимой, о преобразо­
вании России, в котором нельзя участвовать людям с грязными рука­
ми и нечистыми помыслами? Как независимо мыслящий художник
писатель одинаково осуждал максимализм большевиков-ортодоксов,
пролетарский деспотизм и кровавый террор, как красный, так и бе­
лый.
Чтобы убедиться в актуальности мыслей Горького, перечитаем его
гневные слова в адрес демагогов, циников, властолюбцев, политика­
нов и авантюристов, его призывы обуздать «иностранных грабите­
лей, слишком уверенных в своей непобедимости»20. Или вдумаемся
в суть его полемики с Р. Ролланом о противостоянии Востока и Запа­
да, о менталитете европейца и россиянина. Признаваясь, что ему
больно думать о будущем России и Франции, Горький писал Ролда­
ну 25 ноября 1921 г.: «... не кажется ли Вам, что страдания той и дру­
гой страны —индивидуальная драма в общей, глубокой трагедии
всей семьи народов Европы»21. Тревога Горького усугублялась его
уверенностью, что Европа тяжко больна, а ее культура бессильна
противостоять наступлению нового варварства. Он поясняет эту
мысль в письме от 3 января 1922 г.: «...если Европа, — этот мощный
творческий организм, который насыщает весь мир величайшими до­
стижениями науки» искусства, техники, — если этот организм пере­
станет работать, как работал до ХХ-го столетия, его бессилие прежде
всего и всего пагубнее отзовется на России» 22.
В 1915 году в статье «Две души» Горький противопоставил пас­
сивный Восток творчески активному Западу. Сегодня вопрос о раз­
личии цивилизаций и менталитета двух основных геополитических
центров мира вновь занимает умы людей. Г. Чхартшвили предложил
рассматривать его так: на Западе преобладает мужское начало Янь,
материя, рационализм, примат индивидуализма, Запад знает, как
жить и умеет это делать. На Востоке, соответственно, господствуют
женское начало Инь, дух, интуиция, примат коллективизма. Восток
знает, как умирать и умеет это делать23.


Писатель «всемирно услышанный»
21
Горький неоднократно писал о пагубном влиянии восточного пас-
сивизма на душу русского человека, уверяя, что он плохо живет, но
хорошо умирает. В накаленной обстановке предреволюционных лет
было понятно его желание возвеличить активность как необходимое
условие обновления жизни. Октябрьский ураган, который грозил
уничтожить не только русскую, но и европейскую культуру, заставил
его задуматься. Горький замечает все более растущую активность Во­
стока, жадно всасывающего «великие достижения европейской мыс­
ли»24. Однако он по-прежнему видит в российской истории и дейст­
виях большевиков, пережитки «азиатчины», с которой призывает
бороться.
Роллан не был согласен с горьковской оценкой Востока, считая
его не косной пассивной средой, а источником могучего обновления
цивилизации. Он тут же оговорился: «...мы с Вами говорим о разных
вещах. Вы нападаете, главным образом, на расслабляющий человече­
скую волю фаталистический Восток, который проник и в Россию. Но
в Индии и новом Китае я узнал другой Восток, Восток героического
идеализма и героического действия»25. В письме от 16 сентября
1922 г. Роллан пояснил: «Я считаю совершенно необходимым обнов­
ление европейской мысли путем соприкосновения ее с мыслью
Азии. Но я вижу, как и Вы, какую огромную опасность представляет
собою грубое вторжение в Европу множества азиатов, этого неудер­
жимого потока миллионов людей, которые стремятся отомстить за
века жестокого угнетения и постыдного насилия»26.
В споре о судьбах романо-германской культуры оба писателя ис­
ходили из необходимости борьбы с фанатичным национализмом лю­
бых народов, призывали к единению всех культурных сил планеты,
без различия национальностей и вер. Мысль Роллана об интеллиген­
ции как хранительнице моральных ценностей своего народа нашла
живейший отклик в душе Горького. Оба они считали, что революция
даже во имя самой высокой цели не должна приносить в жертву по­
литическим интересам «величайшие моральные ценности: человеч­
ность, свободу и —высшее благо —истину»27.
В своей переписке писатели коснулись важнейших проблем века,
которые и сегодня не решены: как совместить завоевания революции
и заботу о государственных интересах с уважением к человеческой
личности и соблюдением принципов гуманизма. «Западник» Горь­
кий видел выход из кризиса революционных лет в обновлении Рос­
сии с помощью просвещения и роста культуры русского народа. Рас­
суждая об американском образе жизни, достоинствах и недостатках
буржуазной демократии, о реформизме и подлинной революционно­


22
ГлаваI
сти, он поддержал мысли Р. Роллана об «американском идеализме»,
становящемся настоящей угрозой миру, ибо он представляет собой
«стремление к завоеванию мира, прикрытое фальшивым морализи­
рованием, которое (быть может, бессознательно) восходит к алчному
животному инстинкту власти над другими народами»28. Согласив­
шись с Ролланом, Горький признался, что его глубоко трогают бес­
численные эпизоды всемирной драмы, переживаемой честными
людьми в XX веке, и он очень хотел бы «слышать хор голосов, кото ­
рые напомнили бы миру да и самим себе о глубокой ценности евро­
пейской культуры»29.
Культ Разума, который Горький провозгласил в поэме «Человек»
(1904), вызвав упреки в дидактизме и риторике, он пропагандировал
всю жизнь. По сути дела, это было прославление Мысли, движущей
человечество «вперед и выше» — по пути прогресса. Горьковский мя­
тежный Человек шагает по «праху старых предрассудков» (6,42), яв ­
ляясь то в образе российского ницшеанца, то убежденного социали­
ста, мечтающего разрушить «до основанья» старое, чтобы построить
новый мир. Он верит в «непреклонную волю истории», позволяю­
щую осуществить великий социальный эксперимент на шестой час­
ти земного шара. Однако Горький сомневается в праве эксперимента­
торов использовать человека лишь как материал для опытов, тем
более удобный, чем менее он одухотворен. 25 января 1925 г. он писал
Н. Тихонову: «...для меня Человек —не только материал истории,
он —ее творец»30.
Тема Человека с большой буквы, связывалась у Горького с мечтой
о новом человеке, рожденном социалистической действительностью.
Будучи воплощением идей коллективизма, интернационализма, пат­
риотизма, эта мечта вдохновляла целое поколение людей, победив­
ших фашизм и построивших могучее советское государство. Сможет
ли «герой нашего времени», ненавидящий это государство, углуб­
ленный в себя, считающий патриотизм бранным словом, стать сози­
дателем обновленной России? Ведь источником жизни по Горькому
всегда должна быть любовь, а не алчность и злоба. Прославляя Чело­
века, писатель столь же страстно декларировал ненависть ко всему,
что мешает ему жить. Ненависть к многообразным мерзостям рос­
сийской действительности, носившая социальную окраску, питалась
ясно выраженным чувством любви к России и болью за нее. Горький
искренне верил, что новый общественный строй и культурная рево­
люция изменят духовный облик народа.
Горьковскому Человеку противостоит, как известно , мещанин.
Его сегодня тоже можно написать с большой буквы, ибо в России


Писйтелъ « всемирно ус лыш анный»
23
вновь набирает силу власть денег, а в мире господствует не столько
культ Мысли, сколько культ Вещи. Побывав в Америке, прожив мно­
го лет в Европе, Горький перестал восхищаться Западом именно по­
тому, что обратил внимание на «усреднение жизни», понижение че­
ловеческого типа в обстановке сытости и полного благополучия.
Идеал среднего европейца —комфорт, спокойствие и безопас­
ность —никак не вписывался в горьковскую иерархию ценностей,
где всегда было «место подвигу». Не потому ли Горький вновь вос­
требован сегодня в спорах о судьбах мира. В 1922 г. он писал: «Людей
разума не так много на земле, чтобы мы имели право не ценить их
значение»31. Сам он войдет в историю общественной мысли XX века
как один из последних просветителей, веривших в созидательные си­
лы добра и разума. Идеологам перестройки, старательно ищущим се­
годня национальную идею, не мешало бы самим перечитать ГЪрько-
го, а не выбрасывать его из школьных и вузовских программ.
Начало XXI века ознаменовалось невиданным количеством чело­
веческих трагедий. Не потому ли тема гуманизма, всегда бывшая
центральной в творчестве Горького, привлекает сегодня значительно
больше, чем тема революции. Не будем вслед за писателем повторять
суровые слова о пролетарском гуманизме и пролетарской ненависти.
К этому его обязывала эпоха. Гуманизм не может иметь классовую
окраску, а талант человечности и великая душа, отличавшие Горько­
го, зачастую вступали в противоречие с его собственными высказы­
ваниями. Ведь и в XXI веке люди будут спорить о подлинном и мни­
мом гуманизме, о вреде или пользе «утешительства» и иллюзорности
«возвышающего обмана», пытаясь разгадать тайну образа горьков­
ского Луки. Что касается самого писателя, он всегда предпочитал ак­
тивную борьбу за права человека жалости, унижающей его. Можно
ли за это упрекать его в этическом релятивизме, приспособленчестве
и даже предательстве?
Далеко не все горьковские произведения пережили свое время.
Это касается, прежде всего, некоторых статей 1930-х г.г. Критерии
классовости и партийности уступили место приоритету общечелове­
ческих ценностей, развенчаны идеи мировой революции и единения
пролетариев всех стран. Не выдержали испытание временем фанта­
стические проекты преобразования природы, подобные слиянию мо­
рей или повороту рек. Сегодня гораздо более важной является охра­
на окружающей среды, испорченной бездумными прожектерами. Но
к одной теме, интересовавшей писателя всю жизнь, будут обращать­
ся вновь и вновь. Это тема России, ее исторических судеб и русского
национального характера.


24
Глава I
9 октября 1923 г. Горький признался Р. Роллану: «Россия —моя
неизлечимая болезнь»32. Еще в юности, исходив едва ли не всю ее ев­
ропейскую часть пешком, он пытался понять: где я живу, что за стра­
на вокруг меня? Вспоминая о своем первом аресте в письме
И.А. Груздеву, он писал: «Допрашивали: почему хожу? — “Хочу
знать Россию”. Жандармский офицер с двойной фамилией, забытой
мною, и с лицом обиженного человека сказал: “Это —не Россия, а
свинство”»33. Действительно, впечатления от хождения по Руси бы­
ли далеко не радостными: юноша изведал и каторжный труд на волж­
ских пристанях, и батрачество у зажиточных крестьян, работал рыба­
ком и грузчиком, видел безобразную сцену издевательства над
женщиной, заподозренной в неверности. Пережитое сплелось в один
пестрый клубок противоречивых и тяжких переживаний, о которых
он будет рассказывать всю жизнь. Однако «проходящий», как назо ­
вет себя Горький в цикле «По Руси», отличался от прохожего тем, что
уже в юности понял: «Я в мир пришел, чтобы не соглашаться»(16,
178). Пролетят годы, но и в 1918 г. он повторит: « Мы в мир пришли,
чтобы не соглашаться, чтобы спорить с мерзостями жизни и преодо­
леть их»34.
Сам Горький (с этим вряд ли кто будет спорить!) был живым
воплощением русского национального характера. Чувствуя свою от­
ветственность за все, происходящее в стране, мучительно болея за
судьбы народа, писатель пытался постичь «русскую идею» в сово­
купности сложных проблем XX века. Начав изучение национального
характера с феномена босячества, он показал и самоотверженных ге­
роев народничества, и фанатиков идеи социализма, и просто «рос­
сийских жителей», изуродованных тяжкой отечественной историей.
Пролетарский революционер Павел Власов и герой «Исповеди»
Матвей, взыскующий «Града Грядущего» —две разные ипостаси ду­
ши русского народа: бунтарь и странник. Один обращается к «собор­
ному чувствованию» народа, другой стремится активными действия­
ми изменить его реальную жизнь. Проникновение в самые глубины
бытия во всем его многообразии позволяет назвать Горького истинно
русским писателем. Д . Бурлюк заметил: « Горький глубоко национа­
лен в прекрасном смысле слова. Горький —человек Новой России, в
нем воплощение ее воли и дерзаний»35.
Говоря о «двух душах» русского человека, испытывая жгучую не­
приязнь к «азиатской» пассивности, Горький стремился подтолкнуть
Россию на путь европеизации, требуя от нее активности, а не смире­
ния и долготерпения. Горьковская позиция в спорах о «русской идее»
определялась его верой в необходимость вытравить из души народа


Писатель «в семирно ус лыш ан ный »
25
рабскую психологию, воспитанную веками угнетения. 6 августа
1923 г. он писал Роллану: «Мучает меня эта загадка —человеческая
русская душа. За четыре года революции она так страшно и широко
развернулась, так ярко вспыхнула. Что же —сгорит и останется толь­
ко пепел —или?»36
Споры о судьбах России и своеобразии менталитета русского че­
ловека, которые берут свое начало в противостоянии западников и
славянофилов, не утихают по сей день. Идея «русского возрожде­
ния» и «загадочной славянской души», особенно актуальная после
победы Советского Союза во второй мировой войне, по-разному тра­
ктуется либералами и консерваторами. Одни идеализируют Святую
Русь, сильную власть и даже царскую монархию, другие выступают
за отказ от национальных традиций, считая, что Россия во всем
должна равняться на Европу и США В годы перестройки это проти­
востояние не только сохранилось, но и усилилось: консерваторы
приветствуют русскую «формулу самобытности» и возрождение
православия, либералы ожесточенно критикуют советскую власть и
Сталина, взявшего курс на построение социализма в одной стране, а
заодно и Горького, которого считают верным сталинистом.
Пытаясь определить «лицо народа», консерваторы видят в нем
«средоточие и слитие в одно целое этнографического, культурного,
традиционного, ментального начал, равно оплодотворенных право­
славной духовностью»37. Либералы не видят никакого лица у людей,
которых они именуют «совками» и «негативным классом». Они не
признают самобытности России, и, пытаясь выбросить за борт рус­
ский язык и культуру, активно разрушают национальные традиции,
заменяя их американскими, европейскими или азиатскими. Доста­
точно назвать новые праздники, которые появились в годы пере­
стройки: Хэллоуэн, День сурка, праздник святого Валентина, день
святого Патрика, восточный Новый год. Избавляясь от догм марк­
сизма, «теории познания» или учения о наличии двух разных куль­
тур в одной русской, политтехнологи перестройки попутно разруша­
ют идеи социальной справедливости и христианскую мораль.
В 1990-х г.г. Горького попытались превратить из гордого Сокола в
черного зловещего Буревестника, напоминающего имперского дву­
главого орла. Между тем русская идея как формула самобытности и
национального самосознания вовсе не сводится к идее сильной вла­
сти. Апологетика Святой Руси заменилась ныне идеей русского воз­
рождения, а обновление духовного мира человека никак не вяжется с
идеей царской власти. З а последние десятилетия существенно изме­
нился социальный и политический климат в мире, поэтому поиск


26
Глава!
•«русской идеи» стал вновь актуален. Прежняя триединая формула
«православие-самодержавие-народность», как и призыв «за веру,
царя и отечество», давно не определяют устоев государственной и на­
родной жизни. Но что может заменить их? Лозунг «Обогащайтесь!»
вряд ли поможет заново «обустроить» Россию. Поэтому так злобо­
дневно звучат сегодня мысли Горького о путях развития страны и
своеобразии ее менталитета.
Будучи государственником и патриотом, писатель осознавал всю
сложность строительства нового общества в России. Он понимал, что
анархическое бунтарство, идеология террора и проповедь вседозво­
ленности могут затормозить его развитие, а «одномерный» человек
Запада никогда не станет образцом для «многомерного» россиянина.
Созданная Горьким галерея типов русского человека охватывает
многие стороны его реальной и духовной жизни. Призывая к актив­
ности, чтобы избавиться от тяжкого наследия рабства, писатель ни ­
когда не мирился со «свинцовыми мерзостями» русской жизни. Ис­
торическое предназначение России он видел не в жертвенном
служении миру, а в создании могучего демократического государст­
ва, где будут все условия для гармонического развития каждого чело­
века.
В XXI веке стало ясно, что включение России в мировую цивили­
зацию в качестве самостоятельного субъекта настоятельно требует
самоопределения и критической оценки, а не пустозвонных «патрио­
тических» лозунгов. Утверждение приоритетности «рынка» так и не
смогло стать новой общенациональной идеей. А. Синявский признал,
что «сегодняшний негативный воздух России, направленный на от­
рицание своей истории <...> подрывает все больше и больше корни
старой идеологии, ничего не предлагая взамен»38Диагнозом нашего
времени все чаще стали называть фатализм, подчинение «внешним
обстоятельствам», замену духовных ценностей суррогатом массового
искусства, а истинную свободу —моральным беспределом.39-Имен­
но с этими болезнями русского народа так яростно боролся Горький,
призывая стряхнуть с себя «азиатскую» пассивность и возродиться к
жизни активной и деятельной. Сегодня необходимость создания но­
вой идеолого-мировоззренческой основы приводит к мысли об объе­
динении и готовности ко « всемирному диалогу». Ю. Волков пишет:
«Соединить настоящее и будущее, перестать быть заложником исто­
рии возможно в принятии объединительной идеологии»40. Вновь
возрождается горьковская идея о союзе всех разумных сил планеты,
об «интернационале интеллигенции» без различия вер и националь­
ностей. Иначе общество, утрачивая историческую память, все боль­


Писатель «в семирно ус лыш анный»
27
ше будет превращаться в «кланы» и «клубы», именующие себя «эли­
той». Но уроки Горького бесполезны тем, кто рвется к власти над ми­
ром, чтобы обеспечить благосостояние «элиты».
31 марта 1936 года семидесятидвухлетний К. Пятницкий написал
Горькому, стоявшему на пороге смерти: «Вы много и хорошо порабо­
тали на своем веку. Рядом с Вами работала История. Она подготови­
ла для Вас пьедестал, видный со всех концов мира»41. Эти слова дру­
га и многолетнего соратника писателя верно определяют его
значение в современном мире.


ФОРМИРОВАНИЕ ИСТОРИЧЕСКОГО
СОЗНАНИЯ М. ГОРЬКОГО
19 апреля 1928 г., собираясь на родину, Горький заполнял при­
сланную ему анкету. На вопрос: «Место службы» он ответил: «Земля,
я думаю», на вопрос: «Адрес службы» — «Союз Советов, конечно»1.
Шестидесятилетний писатель не мог более точно определить свое
место в мире. Земля была для него не просто средой обитания, он по ­
стоянно ощущал себя на службе у Человечества. Обостренное чувст­
во ответственности за все происходящее во Вселенной, живое ощу­
щение движущегося Времени и Истории отличают Горького от
многих современников. Он был поистине «гражданином будущего»,
поэтому изучал прошлое, чтобы постичь живую связь времен, лучше
понять настоящее и попытаться увидеть будущее.
Этапы становления исторического со знания Горького были тес­
нейшим образом связаны с эволюцией его философских, политиче­
ских, социологических взглядов. Понятие «историческое созна­
ние» — категория более широкая, чем «исторические взгляды»,
прежде всего потому, что предполагает формирование целостной си­
стемы взглядов. Слагаемыми исторического сознания являются не­
посредственное изучение исторических фактов, освоение разного ро­
да исторических концепций и выработка собственных воззрений на
историю и ее процессы. Для Горького немаловажным является также
его личное участие в событиях первой русской революции, междуна­
родном социал-демократическом движении, в строительстве нового
социалистического государства. Начав с освоения истории как пред­
мета изучения, он шел от определения своего места в истории к по­
стижению истории в себе. Не случайно в последние годы жизни он
выступает и как писатель, и как историк.
Интерес к истории проснулся у Горького очень рано. В «Детстве»
он вспоминает, как мальчиком настойчиво допытывался у деда, «кто
лучше: французы или русские», «кто таков был Бонапарт» (15,
73-74). А дед рассказывал ему о войне 1812 г., о том, как ловили в ле­


Формирование исторического сознания М. Горького
29
сах олонецких крестьян, сбежавших с заводов, обещал поведать о
Степане Разине и Емельяне Пугачеве. Едва начав читать, Горький ув­
лекся историческими романами и преданиями. Он писал: «Первая
понравившаяся мне до безумия книга —«Предание о том, как солдат
спас Петра Великого» (ХХШ, С, 270, 271). В сундуке повара Смуро­
го, первой своей библиотеке, Горький нашел романы Вальтера Скот­
та об английском короле Ричарде I Львиное Сердце, о крестовых по­
ходах2. Вскоре он без разбора читал лубочные рыцарские повести:
«Гуак, или Непреоборимая верность», «История о храбром рыцаре
Франциле Венециане и о прекрасной Ренцывене», роман Н. Зряхова
«Битва русских с кабардинцами, или Прекрасная магометанка, уми­
рающая на гробе своего супруга», лубочные переделки исторических
романов («Стрельцы» К.Масальского, «Юрий Милославский, или
Русские в 1612 г.» М.Загоскина, «Таинственный монах, или Некото­
рые черты из жизни Петра I» Рафаила Зотова, «Япанча —татарский
наездник, или Гибель последнего царя Казани» И. С. Кассирова).
Вся эта «серобумажная» литература, улавливая требования рын­
ка, стремилась создать копеечную «псевдонародную» книгу. Тем не
менее, исторические романы и повести уводили Горького в мир, не
похожий на окружающий. Прошлое как бы соперничало с настоя­
щим, отвергая его. Герои В. Скотта и А. Дюма «внушали желание от­
дать себя какому-то важному, великому делу» (15, 394-395). Люби­
мым героем мальчика был Генрих IV: «ясный как солнце, он внушал
мне убеждение, что Франция — прекраснейшая страна всей земли,
страна рыцарей, одинаково благородных в мантии короля и одежде
крестьянина» (15, 395). Идеализированный образ Генриха Наварр­
ского мало походил на реального короля Франции: Горький воспри­
нимал его в облике «веселого Ивето» из одноименной песни Беран­
же, который «мужику дал много льгот». Это был первый период
знакомства с прошлым, когда история служила для Горького даже не
предметом изучения, а основой мечты и вымысла.
Зимой 1881-1882 гг. Горький перечитал чуть ли не всю «Библиоте­
ку исторических и уголовных романов», но книги Ф. Булгарина,
М. Загоскина, К. Масальского, исторические повести Нестора Куколь­
ника не могли дать истинного знания. Они трактовали прошлое «как
благополучнейшее движение событий к современному порядку вещей,
романист внушал, что божьим промыслом история устроена преотлич­
но и полностью оправдывает существование его, читателя-мещанина; а
мещанская обработка мышления персонажей делала этого читателя
как бы прямым преемником исторических героев»3. Б олее серьезная
литература попала в руки Горького в лавочке А.С. Деренкова в Казани.


30
Глава II
Посещая круж ки саморазвития и нелегальные студенческие чтения,
Горький познакомился с «Историческими письмами» П.Л . Лаврова,
«Азбукой социальных наук» В.В. Берви-Флеровского, статьями П.Н.
Ткачева, Н.К . Михайловского, С.С, Шашкова и др. Перед ним встала
задача разобраться в теории «социально-культурного прогресса» и оп­
ределить свое отношение к утверждению П.Л. Лаврова, что историче­
ские события неповторимо индивидуальны и не могут быть подведены
под общие объективные законы.
Как известно, народники мечтали о мелкобуржуазном строе без
противоречий и классовой борьбы, без крупной буржуазии и проле­
тариата. В Казани Горький познакомился с марксистами, прочел
«Манифест Коммунистической партии», однако марксистскую тео­
рию изучал, главным образом, по брошюре А.Н. Баха «Царь Голод»4.
Впоследствии он вспоминал, что в народнических кружках, которые
он посещал, «Маркс-Энгельс принимались настолько, насколько
можно было знать их учение по “Царю-Голоду”» (XXX, 431 ). Руково­
дители этих кружков пытались истолковать марксизм по-своему, ча­
ще всего заменяя его пропаганду чтением «Исторических писем»
Лаврова (Миртова) или статей Н.К . Михайловского «Герои и толпа»,
«Вольница и подвижники» и др. П.Л. Лавров и Н.К . Михайловский
были убеждены, что история движется вперед лишь усилиями высо­
ко одаренных, исключительных личностей. В «Исторических пись­
мах» П.Л. Лавров (Миртов) утверждал: «Как ни мал прогресс чело­
вечества, но и то, что есть, лежит исключительно на критически
мыслящих личностях, без них он безусловно невозможен...»5.
Теория «социально-культурного прогресса», свойственная позд­
нему народничеству, исключала революционный путь изменения об­
щества, заменяя его культом «малых дел». Делая ставку на «героя»,
критически мыслящую интеллигенцию, народники отводили народу
пассивную страдательную роль. Вспоминая об ортодоксах народни­
чества, Горький писал: «Главное, что мы хотели и должны были по­
нять —это, конечно, мужик. Его вешала на шею нам литература, его
взваливали на жидкие хребты наши руководители и воспитатели —
и, как я сказал, мы приняли все основные догмы народничества за ис­
тину. Но нам было очень трудно определить, что у нас вера и что —
знание» (XXV, 341). Одной из первых книг, в которой Горький пы­
тался найти знание, стала «История умственного развития Европы»
Джона Уильяма Дрэппера (пер. с англ. п/ред. А. Н. Пыпина, т. 1,
СПб., 1885). Эта книга с пометами Горького хранится в его личной
библиотеке. В повести «Мои университеты» Горький вспоминает,
что в Казани он прочел другую книгу Дрэппера «История отношений


Формирование исторического сознания М. Горького
31
между католицизмом и наукой» (1874, рус. пер. 1876), где автор вы­
ступал в защиту точного научного знания против религиозного об­
скурантизма. В этот период юноша особенно остро воспринимал лю­
бой догматизм, будь то догмы христианской ортодоксии или
народнические идеи. Проповедь любви к ближнему и «хождение в
народ», попытки разбудить «младшего брата» имели общие истоки.
Пытаясь разобраться в том, что движет историей —вера или науч­
ная истина, любовь к человеку или объективные законы развития об­
щества, писатель отдает предпочтение точному научному знанию. Он
слушает толстовца И.М . Клопского и, сравнивая его речи «о вечной
непоколебимости великих истин Евангелия» с прочитанным у
Д.У. Дрэппера, пишет: «...казалось, что это говорит один из тех ярост­
но верующих во спасение мира силою любви, которые готовы, из ми­
лосердия к людям резать и жечь их на кострах» (16, 74).Так уже в
1880-х годах перед Горьким встал вопрос, который будет мучить его
всю жизнь: как соотносятся между собой «непрерывная борьба за
счастье на земле» с милосердием и любовью к человеку (16, 76).
В «Беседах о ремесле» он заметил, что рано понял «вред канониче­
ского или —что то же самое
— н ормативного мышления, основанно­
го на фактах и догмах, якобы неоспоримых, данных навсегда» (XXV,
312). Горький писал: «понять организующую силу труда помогали
мне книги и, может быть, особенно помогли четыре: «Азбука соци­
альных наук» В.В. Берви-Флеровского, «История умственного раз­
вития Европы» Дрэппера, «История индуктивных наук» Уэвелля и
также «История немецкой культуры» Иоганна Шерра. Эти книги
весьма богаты фактическим материалом, они внушили мне твердую
уверенность, что значение труда как основы культурного роста чело­
вечества должно быть очевидно и понятно для всякого рабочего че­
ловека...» (XXV, 309). Заметим: Горький подчеркивает значение фак­
та, который ценит не сам по себе, а в связи с общим развитием
истории человечества. И второе: на все факты он смотрит глазами ра­
бочего человека, утверждая в качестве движущей силы прогресса не
социально-культурный фактор, а «организующую силу труда». Все
это заставляло с недоверием относиться ко многому из прочитанно­
го и услышанного. История раскрывалась пред ним как драматиче­
ская борьба за счастье человечества, и только активная, деятельная
личность могла что-то изменить в ее ходе.
Годы странствий по Руси, первое «хождение в народ» —жизнь в
Красновидове —убедили Горького в том, что народ совсем не таков,
каким изображают его народники. Присматриваясь к крестьянам, он
видит людей темных и недоверчивых, которых веками калечило раб­


32
Глава I I
ство, и тех, немногих, кто тянется к знаниям, хочет сделать «настоя­
щий поворот жизни». Наблюдая мужиков в непрерывном каторжном
труде, хмурых, озлобленных, надорвавшихся, Горький тем не менее
не находит среди них пассивных страдальцев. Подъезжая к Красно-
видову. он слышит такой отзыв о крестьянах: «Очень способный на­
род!» и тут же: «Народ у нас вроде козла, чуть что —сейчас бодает­
ся!» (16, 86-87). В русской деревне тех лет ощутимо сказывалось
расслоение крестьянства, кипела ненависть к «мироедам», шла кро­
вавая борьба между бедняками и деревенскими богатеями. Народник
М.А. Ромась и его помощники вынуждены были уехать после того,
как крестьяне подожгли их дом. Спасая книги, Горький сам едва не
погиб на пожаре. В этом же пламени сгорела его вера в народниче­
ские концепции. Путешествуя по Руси, он пытается понять, «где я
живу, что за народ вокруг меня?» (XXIX, 148).
Проблема народа и его роли в государстве определяет историче­
ские интересы Горького этих лет. В Красновидове он читает книги
английского позитивиста Г.С. Бокля «История цивилизации в Анг­
лии», У.Э. Лекки «История возникновения и развития рационализ­
ма в Европе», Э. Тейлора «Первобытная культура», но мало что вы­
носит из них для понимания окружающего. Вопросы изучения
человеческого общества трактовались в них с точки зрения естест­
венно-научного материализма, исторический процесс объяснялся с
помощью изучения географических условий, биологических зако­
нов и статистических методов. Гораздо больше дали книги Т. Гоббса
«Левиафан» и Н. Макиавелли «Государь», раскрывшие Горькому
механизм современной государственной власти. Он впервые заду­
мывается о том, применимы ли любые средства для упрочения вла­
сти монарха.
Можно ли сказать, что историческое сознание юноши формирова­
лось под воздействием концепций П.Л. Лаврова и Н.К . Михайлов­
ского? Говоря о своем отношении к народничеству, Горький в «Бесе­
дах о ремесле» писал: «Я был человеком “толпы”, и “герои”
Лаврова-Михайловского и Карлейля не увлекали меня» (XXV, 319).
Он имел в виду концепцию культа «избранных», которую наиболее
убедительно обосновал Карлейль в книгах «Герои и героическое в ис­
тории» и «Исторические и критические опыты Карлейля» (М, 1878).
По мнению английского писателя, всемирная история — «в сущно­
сти история великих людей», а массы, являясь лишь орудием в руках
«героев», не способны определять пути и направление историческо­
го процесса6. Горький критически относился к теории «избранных».
В книге Карлейля его внимание привлекло рассуждение о Наполео­


Формирование исторического сознания М. Горького
33
не и других завоевателях. Он отчеркнул слова: «...самая глубокая и
могучая сила есть сила мирная, а кротко сияющий солнечный луч
спокойно совершает то, чего не в состоянии сделать свирепая буря.
Кроме того, не следует забывать, что не материальною, а нравствен­
ною силой управляются люди и их действия»7.
Эти рассуждения, не характерные для Карлейля, как автора «Ис­
тории французской революции», показательны с точки зрения стано­
вления взглядов Горького: испытав на собственном опыте все виды
«материального» воздействия на человека, он, как и народники, не
мог разрешить противоречия между детерминизмом и нравственно­
стью, исторической необходимостью и действиями личностей. Но
можно ли поверить, что теория «героев» не увлекала Горького? Ведь
приведенная выше цитата относится к 1930 г., когда он существенно
пересмотрел многие свои воззрения. Обратившись к раннему творче­
ству Горького, мы легко обнаружим в них именно «героя» — челове ­
ка яркого и незаурядного, «с солнцем в крови». По мнению писателя,
именно такие люди способны ускорить движение жизни, разрубить
ее сложные узлы. «Безумство храбрых —вот мудрость жизни!» -ос ­
новной постулат его раннего творчества (2, 47).
Романтическая мечта о борце и герое подкреплялась у Горького не
только книгами, но и непосредственным общением с народниками.
Он писал: «Для меня старые революционеры, побывавшие в тюрь­
мах, ссылке, на каторге, являлись героями, полусвятыми; я смотрел
на них как на живое воплощение «правды-справедливости», как на
людей, способных разрубить все туго завязанные узлы жизни»
(XXIV, 438). Говоря о «правде-справедливости», Горький пользуется
термином Н. К. Михайловского из предисловия к его «Сочинениям»,
хранившимся в нижегородской библиотеке писателя8. Как мы ви­
дим, отношение к историческим концепциям народничества было у
Горького неоднозначным, однако теорию «культурно-исторического
прогресса», он, без сомнения, отвергал. Весь его жизненный опыт
противоречил этой концепции: «В развитие социально-культурного
прогресса никак не вмещался мой хозяин Василий Семенов и вообще
не вмещались хозяева. Из всех премудростей, которые слышал я и
читал, в память врезалась особенно глубоко одна, сказанная Прудо­
ном — «Собственность есть кража»» (XXV, 345). Раздумья о классо­
вой природе общества, характере собственности и значении труда в
мировом историческом процессе сближали Горького с марксистами.
Нижегородский период жизни Горького характерен интенсивным
процессом самообразования. Писатель широко и целенаправленно
собирает в своей библиотеке исторические труды. Даже те 94 книги


34
Глава I I
по истории, которые сохранились от первой библиотеки Горького по­
ражают глубиной его интересов9. Здесь и популярные «Сравнитель­
ные жизнеописания Плутарха» (СПб., 1891), и «Знаменитые авантю­
ристы XVII века» (СПб., 1900), а рядом К.Ф . Беккер «Древняя
история, вновь обработанная В.Мюллером» (СПб., 1890), Тит Ливий
«Римская история от основания города» (М., 1897), «Книга для чте­
ния по истории средних веков» (М., 1899), Ф .К . Шлоссер «История
восемнадцатого столетия и девятнадцатого до падения французской
империи» (СПб., 1868), О. Тьерри «История происхождения и успе­
хов 3-го сословия» (М., 1899). Серьезный интерес Горький проявля­
ет к античной истории, к древнейшей истории Востока, к истории
Англии и Франции. Русская история представлена книгами Н. Кос­
томарова, С. Платонова, И. Энгельмана, А. Трачевского, А. Борозди­
на и таким редким изданием, как «Полидора Виргилиа Урбинского,
осьм книг о изобретателях вещей». Переведены с латинского на сла-
венорусский язык в Москве и напечатаны повелением Великого го­
сударя царя и великого князя Петра Первого Всероссийского импе­
ратора» (М, 1720).
Даже беглый перечень этих книг свидетельствует о том, что Горь­
кого с одной стороны интересовали личности, «мировые знаменито­
сти», с другой — сам исторический процесс с точки зрения причин
расцвета и падения империй, история народных движений, особенно
в периоды смуты и раскола. В его библиотеке книги А. Вандаля о На­
полеоне и Александре I, Ф . Гаррисона об Оливере Кромвеле, М. Ми-
нье о Марии Стюарт, очерки А. К. Бороздина о протопопе Аввакуме,
биографии русских генералиссимусов, книга барона Шель Фетинго-
фа «Мировые знаменитости». А рядом книги о рабстве как системе
хозяйства, о происхождении и развитии демократии, о французской
республике и промышленном перевороте в Англии, о практике гер­
манской социал-демократической партии. В этот период Горький ин­
тересуется историей не только как предметом самообразования. Чте­
ние книг целенаправленно, связано со спорами, ведущимися между
народниками и марксистами об исторических путях развития Рос­
сии. В Нижнем Новгороде Горький знакомится с «Очерками к хара­
ктеристике экономического положения России» (1895), где была
опубликована статья В. П. Воронцова «О судьбах капитализма в Рос­
сии», резко противопоставлявшая две точки зрения на исторический
процесс: либерально-народническую и марксистскую. Читая книгу
Ш. Сеньобса «Политическая история современной Европы. Эволю­
ция партий и политических форм» (СПб., 1903), он мог сопоставить
реформистские положения о классовом сотрудничестве и мирном


Фор мир ова н ие истори че ск ого со зн ания М. Горького
35
прогрессе с теорией классовой борьбы. Пометы на книге А. Токвиля
«Старый порядок и революция» (М., 1898) позволяют сказать, что в
отличие от народников он ищет революционную силу не в интелли­
генции, а в пролетариате.
Основная проблема, которая занимает Горького в эти годы —воп ­
рос о группировке общественных сил в России, о путях перехода к
новому государственному порядку. Поэтому в центре его внимания
не просто история, а история социальная и экономическая. От проб­
лемы «героев» он обращается к проблеме «государства». Огромную
роль сыграла в этом отношении Всероссийская торгово-промышлен­
ная выставка и заседания Торгово-промышленного съезда. В 1896 г.
российский капитализм впервые так широко и помпезно демонстри­
ровал свои достижения. Выставка не только дала много в смысле зна­
ния «хозяев жизни», но воочию поставила перед Горьким проблемы
государства и роли классовой борьбы в историческом процессе. Пи­
сатель познакомился с развитием российской промышленности, спе­
циализацией производства, поглощением русских фабрик и заводов
иностранным капиталом. Лицом к лицу встали перед ним покупате­
ли и потребители, миллионеры-промышленники и бесправный про­
летариат. На выставке Горькому открылась народная Россия, неис­
черпаемо талантливая, фантастически трудолюбивая и столь же
фантастически обираемая «хозяевами жизни». «Труд народа —дей­
ствительный труд 112 миллионов сельского сословия —собран в ма­
леньком павильоне кустарного отдела», — пишет Горький (XXIII,
225). И неустанно повторяет, что народ —главная производительная
сила России, а вся выставка — «выставка национального труда»
(XXIII, 224). Он с удивлением замечает, что пахарь, задавленный
«властью земли», может создать уникальные художественные изде­
лия, а умелец-кустарь, вооруженный самым примитивным инстру­
ментом, делает велосипед и пианино. Веяние исторической древно­
сти слышится Горькому в «воплении» Орины Федосовой. Послушав
ее, он заключает: «Русская песня —русская история» (XXIII, 234).
Символ русского народа Горький видит в могучей фигуре Козьмы
Минина с известной картины С. Маковского, а толпу, собравшуюся
вокруг него, характеризует как «полную страшной силы», «собрав­
шуюся «делать историю» (XXIV, 191). Ему кажется, что даже четы­
рехлетняя девочка, вскочившая с постели в одной рубашонке, «яви­
лась делать историю» (там же). Иными словами, к началу XX в. в
сознании Горького утверждается мысль о народе как главном творце
исторического процесса. Не «герои», не передовая интеллигенция, а
именно народ способен повернуть ход событий.


36
Глава II
Под влиянием впечатлений с выставки обостряется интерес Горь­
кого к проблеме государства. Историческая школа, сложившаяся в
России к 1880 гг. и сохранявшая свое влияние до начала XX в., рас­
сматривала прошлое главным образом с точки зрения роли государст­
ва в историческом процессе. В основу истории, как правило, ложи ­
лись жизнеописания монархов, где не было объяснения внутренних
пружин развития общества. Следуя традициям карамзинской «Исто­
рии государства российского», историки прослеживали периоды ста­
новления и развития русского государства, отводя народу роль испол­
нителя державной воли монарха. Всплески народного недовольства
именовались историей «смуты» в Московском государстве.
Возникновение марксизма, рост и развитие пролетарского движе­
ния должны были внести существенные коррективы в историческую
науку. В 1895г. вышла работа В.И . Ленина «Экономическое содержа­
ние народничества и критика его в книге г. Струве», где пути разви­
тия России рассматривались в прямой зависимости от борьбы двух
антагонистических классов: пролетариата и буржуазии. В.И. Ленин
писал: «Марксизм видит свой критерий в формулировке и теорети­
ческом объяснении идущей перед нашими глазами борьбы общест­
венных классов и экономических интересов»10. Осенью 1895 года он
отозвался на смерть Ф. Энгельса статьей, в которой говорилось: «Вся
писаная история до сих пор была историей классовой борьбы, сме­
ной господства и побед одних общественных классов над другими.
И это будет продолжаться до тех пор, пока не исчезнут основы клас­
совой борьбы<...> частная собственность и беспорядочное общест­
венное производство. Интересы пролетариата требуют уничтожения
этих основ, и поэтому против них должна быть направлена созна­
тельная классовая борьба организованных рабочих»1*•.
Горький не знал этих работ. Об Ульянове (Тюлине) он впервые ус­
лышал только в мае 1896 г. от самарского нотариуса Е.О. Юрина12, и
только с 1901 г. начал систематически читать «Искру» и ленинские
статьи. Следовательно, историческое сознание Горького в конце
XIX в. было марксистским лишь отчасти. Он сам неоднократно при­
знавался впоследствии, что марксизму его обучали «лучше и больше
книг казанский булочник Семенов и русская интеллигенция», что он
марксист не по Марксу, а потому, что «так выдублена кожа» (XXIX,
218).Тем не менее в последние годы XIX в. Горький все более актив­
но работает в социал-демократических организациях Тифлиса и
Нижнего Новгорода, интенсивно развивается его политическое соз­
нание. Интерес писателя к проблеме происхождения государства и
его формам приобретает новый характер: Горький рассматривает


Формирование исторического сознания М. Горького
37
прошлое как закономерный исторический процесс возникновения,
расцвета и гибели разного рода общественных организмов. В начале
мая 1898 г. из Метехского тюремного замка, куда попал по обвине­
нию в организации «коммуны» в Тифлисе и революционной пропа­
ганде, он просит прислать ему многотомный труд Эдуарда Гиббона
«История упадка и разрушения Римской империи», а уже 18 мая пи­
шет из тюрьмы Е.П. Пешковой: «К ончил ч итать Гиббона...»(Письма,
1, 263). К этим книгам Горький обращался неоднократно: многочис­
ленные пометы на страницах сделаны простым карандашом, корич­
невым карандашом, красно-синим карандашом, чернилами и просто
ногтем. Он читал Гиббона и в апреле 1901 г., попав в «железную клет­
ку» башни No 3 нижегородской тюрьмы, а также на Капри.
Что именно интересовало писателя в античной истории? Пометы
на книгах Гиббона как бы высвечивают мысли самого Горького о со­
циальном неравенстве и необходимости общественных перемен, о
дерзости сопротивления, о бессилии и никчемности богов. В апреле
1901 г. он читал 2-й и 3-й тома Гиббона, сопоставляя их с третьим то­
мом «Истории восемнадцатого столетия и девятнадцатого до паде­
ния французской империи» Ф.К . Шлоссера. Изучение помет на этих
книгах позволяет утверждать, что Горького интересует проблема раз­
рушения империй и общественных укладов, а также —процесс заме­
ны физического рабства духовным, рост христианства и его победа.
Как писал Горький впоследствии, его привлекала история упадка и
разрушения римской империи с точки зрения замены «языческой
свободы критикующей мысли бешеным фанатизмом церковников и
монархов» (XXVI, 317). На одной из страниц книги Гиббона он отме­
чает мысль о новой религии, которая должна соответствовать новым
формам общественной жизни. Можно сделать вывод, что интерес пи­
сателя к этой проблеме возник задолго до его увлечения идеями
А.А. Богданова и «богостроительством» А.В. Луначарского.
В начале XX в. римская история служит для писателя материа­
лом, помогающим осознать, от чего зависят исторические судьбы ми­
ра. В тот же период Горький обращается к «норманнскому вопросу»,
возможно, под влиянием мифа о происхождении московских царей
от римского императора Августа. Горький настойчиво разрабатывал
«норманнскую тему»: в 1895 г. написал рассказ «Возвращение нор­
маннов из Англии», в 1904 г. просил К.П. Пятницкого разыскать и
прислать этот рассказ, тогда не включавшийся в собрания сочине­
ний, в 1908 г.-
выслать на Капри книги по истории Скандинавии, а
10 октября 1915 г. сообщил М.Ф . Андреевой, что сочиняет «пьесу из
древнескандинавской жизни» (Письма,! 1,195). В.А. Десницкий сви­


38
Глава II
детельствует, что в 1918-1919 гг. Горький собирался написать пьесу
«Норманны»13. Наконец, в 1926 г. эта тема вновь возникла в перепи­
ске писателя с М.Е. Левберг14. Помимо интереса к скандинавской л и­
тературе и несомненного увлечения темой «сильной личности» у пи­
сателя было основание интересоваться этой темой с исторической
точки зрения.
В мае 1899 г. Горький писал А.П. Чехову о Стриндберге: «Швед
этот —прямой потомок тех норманнов, что на всем протяжении ис­
тории всюду являлись творцами чего-то сильного, красивого, ориги­
нального. В гнусную эпоху крестовых походов они умели создать в
Сицилии истинно рыцарское государство, и оно во мраке времени
было светочем человечности, благородства души; наверное, самым
лучшим, что в ту пору было» (Письма, 1 ,340). Оставим без внимания
завышенную оценку Сицилийского королевства, созданного норман­
нами на завоеванных ими территориях Южной Италии и Сицилии.
Оно распалось в 1282 г. после народного восстания и вовсе не было
«светочем человечности». Горький обращает свой взор к норманнам,
пытаясь уяснить, были ли их завоевания благом для других народов.
«Норманнский вопрос», или теория о происхождении русского
государства от варягов, занимал многих историков и ученых. Он ро­
дился как откровенно антирусское течение в работе Г.З. Байера
«О варягах» (1735) и связывал происхождение Руси с добровольным
призванием иноземных князей. Завоевание варягами русских земель
трактовалось как вторжение германского этнического элемента, бла­
готворно сказавшееся на развитии, якобы, диких славянских племен.
На самом деле, к моменту «призвания» славяне уже прошли тысяче­
летний путь своей истории, их племена тяготели к государственному
объединению. М.В. Ломоносов, начиная «Древнюю российскую ис­
торию» с раздела «О России прежде Рурика», доказал, что «славен-
ский народ был в нынешних российских пределах еще прежде рожде­
ства Христова»15. Он приводил выдержки из «Готской войны»
Прокопия Кесарийского, где описывались военные действия между
славянами и византийцами при императоре Юстиниане. Вслед за
Ломоносовым русская историческая наука показала, что набеги нор­
маннов на берега Волхова и Днепра ничем не отличались от их заво­
евательных походов в Англию, Францию, Италию.
М. Горький внимательно изучил «Историю завоевания Англии
норманнами» Огюстена Тьерри и книгу А.М. Стринхольма «Походы
викингов, государственное устройство, нравы и обычаи древних
скандинавов», а также «Рассказы о временах Меровингов» Огюстена
Тьерри (СПб., 1848). Пометы на этой книге, сделанные тем же каран­


Формиро ва н ие и сторичес кого соз на ни я М. Горького
39
дашом, что на «Истории упадка и разрушения Римской империи»
Э. Гиббона, позволяют сказать, что они относятся к 1890-м годам.
Горький обращает внимание на те характеристики Тьерри, которые
противоречат теории благотворного влияния германского этниче­
ского элемента. В книге А.М. Стринхольма Горького особенно инте­
ресуют страницы, посвященные истории покорения норманнами
южной Италии, о пленении римского папы. Характерно, что для
Горького норманны —прежде всего «ватага пиратов», жестоких, сви ­
репых, непреклонных. Они отправляются в землю русов «за кожей,
воском, медом и рабами», заявляя: «По всей земле нет лучше славя­
нина Для рабской жизни. Силен, покорен»16. С 1895 г. до середины
1920-х годов Горький периодически обращался к «норманнскому во­
просу» то в связи с теорией происхождения русского государства, то
с точки зрения определения характерных черт нации. Примечатель­
но, что в этом вопросе он разделял точку зрения Ломоносова, а не его
оппонентов.
Горький искал в истории Древнего Рима объяснения событий рус­
ской жизни, задумывался над общими процессами, происходившими
в Европе. При этом, отвергая официальную историческую науку, ко­
торая отводила народным массам роль пассивного свидетеля собы­
тий и исполнителя воли верхов, он ориентировался на труды Ломо­
носова и Радищева, видевших задачу истории в том, чтобы «дать
бессмертие множеству народа». Интерес писателя к «норманнскому
вопросу», углубляясь с годами, был связан с его раздумьями о проис­
хождении Руси, национальном характере и этнической сущности
русского народа.
В первые годы XX в. Горький не изучает историю, а, вмешавшись
«в число драки», активно участвует в ее процессах. Он отходит от на­
родничества и все больше сближается с марксистами, мысля исто­
рию «как работу Августа Бебеля и подобных ему». (22,15-16).
В 1901 г. старый народник П.Ф . Якубович-Мелынин заявил на квар­
тире Н.К . Михайловского, что окончательно убедился в «зараженно­
сти» Горького марксизмом. (XXX, 311). Накануне первой русской ре­
волюции писатель сближается с большевиками17 и активно
включается в подпольную революционную деятельность. Однако
было бы неверно думать, что его историческое сознание в этот пери­
од гармонически слилось с политическим. О. С. Волжанин (Израэль-
сон) свидетельствует, что знакомство юного Горького с марксистской
литературой в семье Григорьевых вовсе не означало его безусловно­
го согласия с концепциями Маркса. Он пишет: «Вскоре повсюду за­
говорили, что Пешков «переметнулся» в марксизм, что всемогущий


40
Глава II
П.Н . Скворцов соблазнил еще одного младенца. < .. .> Стал ли в эти
годы Пешков «марксистом» или он лишь впоследствии примкнул к
этому течению, я не знаю. Мне кажется несомненным одно, что в эти
годы юный Горький только еще искал, и в действительности никто
его не удовлетворял: ни “народники”, ни “марксисты”»18.
XX век, резко перевернув все существовавшие объяснения хода
истории, изменил многие мнения писателей и ученых. Россия стояла
на пороге революции, и историческая мысль не поспевала за бурной
сменой жизненных процессов. В 1903 г. историк В.О. Ключевский за­
писал в своем дневнике: «Мы знаем, что в исторической жизни, как и
во всем мироздании, должна быть своя закономерность, необходимая
связь причин и следствий. Но при наличных средствах исторической
науки наша мысль не в состоянии уловить эту связь, проникнуть в
эту логику жизни и довольствуется наблюдениями преемственности
и ее процессов»19. На письменном столе Горького лежат книги
Э. Бернштейна «Исторический материализм» (СПб., 1901), К. Каут­
ского «Колониальная политика в прошлом и настоящем» (СПб.,
1900), Гиббингса и Сатурина «История современной Англии (СПб.,
1901), Ф.Курти «История народного законодательства и демократии
в Швейцарии (СПб., 1900), Инсарова «Современная Франция. Исто­
рия третьей республики» (Спб., 1900), П. Милюкова «Из истории
русской интеллигенции (СПб., 1902). Все они вышли в издательстве
«Знание» не без участия Горького. В библиографической заметке об
изданиях «Знания» он отмечает книги Ш. Сеньобса «Политическая
история современной Европы», Леклерка «Воспитание и общество в
Англии», Гобсона «Общественные идеалы Рескина». Он делает вы­
вод, что новый век обозначил и новую эпоху всемирной истории, ко ­
торая будет в руках «более здорового духовно трудящегося человека
с новыми требованиями ко всему порядку жизни этого общества...»
(XXIII, 301).
В 1904 г. Горький рекомендует К.П. Пятницкому издавать в «Зна­
нии» не только книги по истории культуры, философии, живописи,
но и работы марксистов. Так возник замысел «Дешевой библиотеки»
марксистской литературы, в которой предполагалось выпустить
«Манифест Коммунистической партии», «Анти-Дюринг«, «Либера­
лы у власти» К. Маркса, книги А. Бебеля и других деятелей между­
народной социал-демократии. 2 октября 1905 г. между ЦК партии
большевиков и «Знанием» было заключено соглашение об издании
«Дешевой библиотеки» марксистской литературы (в редакцию вхо­
дили В.И . Ленин, А.В. Луначарский, М. Ольминский и др.) .
К.П. Пятницкий вспоминал: «ЦК назначает партийную редакцион­


Формирование исторического сознания М. Горького
41
ную комиссию из лучших знатоков марксизма, пересматривает все
европейские литературы, выбирает наиболее ценные книги и брошю­
ры для рабочих. Переводы и редакционная работа под контролем
ЦК»20. Не приходится сомневаться, что это соглашение заключалось
при непосредственном участии Горького.
9 января 1905 г. писатель провел на улице вместе с петербургски­
ми рабочими. Кровавая расправа с народом потрясла его. Вечером он
писал Е.П. Пешковой: «Итак, началась русская революция <...> Уби­
тые —да не смущают —история перекрашивается в новые цвета
только кровью» (Письма, 5 ,10). В тот же вечер он написал воззвание
«Всем русским гражданам и общественному мнению европейских го­
сударств», в котором призывал к «упорной и дружной борьбе с само­
державием» и утверждал, что существующий в России «порядок не
должен быть терпим» (XXIII, 336). 27 ноября 1905 г. на квартире
Горького и К.П . Пятницкого в Петербурге состоялось заседание ЦК
партии большевиков, на котором он познакомился с Лениным. Во
время декабрьского вооруженного восстания в Москве Горький ока­
зался в центре революционных событий. Его квартира на Воздви­
женке превратилась в боевой штаб. Все это —не только хорошо из­
вестные факты биографии писателя, но и свидетельство его
политической принадлежности. Напомним, что статья Горького «По
поводу московских событий» была напечатана в газете «Молодая
Россия» (1906, No 1) вместе со статьей В.И. Ленина «Рабочая партия
и ее задачи при современном положении». В 1905-06 гг. Горький об­
ращается к мировому общественному мнению, рассказывая правду о
событиях в России. Он уверен, что история уже перекрашивается в
новые цвета, что русское самодержавие недолговечно: «ведь в конце
концов придется иметь дело не с партией, именующей себя русским
правительством, а с русским народом» (XXIII, 384).
Казалось бы, историческое сознание Горького должно было идти
в ногу с политическим. Но происходит нечто парадоксальное: собы­
тия складываются так, что писателю приходится надолго покинуть
Россию. Из пятнадцати брошюр, вышедших в серии марксистской
литературы, он вряд ли прочитал хоть одну (с «Манифестом комму­
нистической партии» познакомился ранее). Книги вышли в 1906 г.,
когда Горький был уже за границей. Он уехал в Европу и Америку,
чтобы пропагандировать идеи русской революции и собирать денеж­
ные средства на нужды партии большевиков. 12 марксистских бро­
шюр из 15 вышедших в «Дешевой библиотеке» «Знания» хранятся в
Личной библиотеке Горького, но ни на одной из них нет его помет, а
многие вообще не разрезаны. Поэтому можно с большим доверием


42
Глава II
отнестись к словам Горького, который много лет спустя признался
Р. Роллану: «...я —марксист не потому, что читал Маркса, кстати ска­
жу: я мало читал его ... Ложь, лицемерие, грязный ужас классового
строя я воспринимал непосредственно от явлений жизни, от фактов
быта»21.
В 1906 г. писатель не только прочитал, но и внимательнейшим об­
разом изучил книгу К. Каутского «Из истории общественных тече­
ний», где был дан детальный анализ предыстории и истории комму­
низма. 3 (16) марта 1906 г. в Берлине Горький встретился с
А. Бебелем, К. Либкнехтом и К. Каутским, о чем сообщил Е.П. Пеш­
ковой (Письма, 5, 150). Тогда же, видимо, Каутский подарил ему
свою книгу: дарственная надпись «Моему дорогому Горькому. К. Ка­
утский» датирована мартом 1906 г. В этот период Каутский еще не
был тем «ренегатом» и «ревизионистом», с которым резко полемизи­
ровал Ленин. В начале XX в. он издал ряд работ, выдержанных в ду­
хе исторического материализма и имевших значение для пропаганды
революционного марксизма. Именно он написал предисловие к «Ма­
нифесту Коммунистической партии», вышедшему в «Дешевой биб­
лиотеке» «Знания». Не удивительно, что книга «Из истории общест­
венных течений» привлекла пристальное внимание Горького.
Рассматривая платоновское «идеальное государство», древнехри­
стианскую общину, эпоху средневековья и реформации, рассказывая
о сектах беггардов, лоллардов, таборитов, богемских братьев, о Кре­
стьянской войне в Германии, К. Каутский всюду обнаруживает рост­
ки коммунизма. Разделы его книги так и озаглавлены: «древнехри­
стианский коммунизм», «наемные рабочие в средние века»,
«монастырский коммунизм», «еретический коммунизм» и т.д. Под­
черкивая всеобщий характер коммунизма, его «интернациональ­
ность», Каутский рассматривал его как движение, имеющее в исто­
рии два корня: «коммунистический утопизм», возникший среди
высших классов и «коммунизм равенства» —среди низших. На кни­
ге К. Каутского много помет Горького. Он отмечает рассуждения о
свободе крестьян, о необходимости дать им землю, протестует про­
тив утверждения, будто в будущем обществе «должны будут царить
леность, общность жен и беззаконие». Нет сомнений в том, что Горь­
кий читал и другие труды К. Каутского, вышедшие на русском языке
в 1905 г.: «Экономическое учение Карла Маркса в изложении К. Ка­
утского», «Социальный переворот», «Томас Мор и его утопия», «Эр­
фуртская программа». Все они сохранились в личной библиотеке
Горького. Более того, отдельные положения этих книг, броские и эф­
фектные определения Каутского вошли в «исторический» обиход


Формиро ва н ие истори че ск ого созн ани я М. Горького
43
Горького и довольно долго давали о себе знать. Так, вплоть до начала
1920-х годов в горьковской публицистике и письмах можно обнару­
жить определение социализма как всеобщего братства, свойствен­
ную Каутскому оценку интернационализма и др. Называя себя «ере­
тиком» и протестуя против ортодоксии, Горький часто вкладывает в
это понятие смысл, тоже идущий от книги Каутского.
Жизнь писателя на Капри (1906-1913) — новый этап его духовно­
го развития. Это был период небывалого интереса к истории. Три ты­
сячи книг, в которых писатель искал ответы на свои вопросы, помога­
ли осмыслить минувшее и извлечь уроки первой русской революции.
По соседству, в Кави, находилась огромная библиотека A.B. Амфите­
атрова, автора многотомных исторических романов, отменного знато­
ка прошлого, с которым Горький неоднократно виделся и интенсивно
переписывался. На Капри Горький пересматривает свое отношение к
русской истории, внимательно изучает многотомные труды С.М . С о­
ловьева, В.О. Ключевского, С.Ф . Платонова, Н.И . Костомарова, пыта­
ется разобраться в разных исторических концепциях. Приметный
сине-красный карандаш, которым он правил рукописи, виден на стра­
ницах сотен исторических трудов. Горький не только читает, но и сам
пробует выступить в роли историка, задумывая летопись обществен­
ного движения в России или историю русского народа для рабочих.
В 1907 г. писатель начинает собирать материалы по истории русской
революции, помогает библиотеке Г.А. Куклина в Женеве, переписыва­
ется с В. Л . Бурцевым, пытается организовать Музей по истории об­
щественного движения. В журнале «Весна» опубликовано его письмо
с просьбой присылать «материалы, охватывающие все действовавшие
или действующие в настоящее время течения, группы и партии, то
есть, включая и крайние правые». Он извещал читателей, что «пред­
принимается ряд коллективных работ по истории общественных дви­
жений в России за последние годы»22.
Одной из таких работ была задуманная совместно с А.А. Богдано­
вым «Энциклопедия по изучению России». Предполагалось, что бу­
дет создана серия книг, охватывающих важнейшие проблемы исто­
рии, философии, экономики, психологии. Книги по истории России
должны были составить 12—15 томов, по 20 листов в каждом томе.
В апреле 1908 г. Горький сообщил К.П. Пятницкому: «Здесь Базаров,
Богданов, Луначарский, завтра приедет Ленин. Выработана програм­
ма небольшой энциклопедии для изучения России, в течение двух­
трех лет будут написаны такие книги: История России —политиче ­
ская, экономического развития, внешних сношений, т.е. история
внешней политики, развития политической мысли, правовых идей,


44
Глава I I
церкви, словесности» (Письма, 6 ,22). Столь фундаментальный замы­
сел возник неслучайно; из России постоянно приходили вести о жад­
ном интересе рабочих к истории, философии, политике. Кружки са­
мообразования не могли удовлетворить спроса на серьезную
литературу. Сказывалось отсутствие пропагандистов, многие из кото ­
рых оказались в тюрьмах и ссылке после разгрома первой русской ре­
волюции. Заботу о росте передового отряда рабочих-революционеров
должны были взять на себя социал-демократы, находившиеся в эмиг­
рации. В начале февраля 1909 г. на Капри родилась идея организации
партийной школы. 8 -10 (21-23) февраля Горький писал И.П . Ладыж-
никову; «Мы —Ал. Ал. <Богданов>, рабочий —уралец, живущий
здесь, я и Луначарский —пришли к необходимости устроить за гра­
ницей курсы дл я выработки организаторов и пропагандистов. Устра­
ивается это так; будут извещены о курсах организации в России, и ор­
ганизации эти, выбрав из своей среды наиболее способных рабочих,
пошлют их за границу месяца на 3-4. Только рабочих.» (Письма, 7,
86).Первоначальное организационное ядро школы (А.А. Богданов,
Н.Е . Вилонов, А.В. Луначарский) вскоре дополнилось Г.А. Алексин­
ским, М.Н . Лядовым, А.В. Соколовым (С. Вольским), М.Н. Покров­
ским и др.
Сблизившись с так называемыми «левыми большевиками», Горь­
кий увлекся идеями эмпириомонизма и богостроительства, которые
активно пропагандировали А. Богданов и А. Луначарский. Несом­
ненное влияние на писателя оказала книга Богданова «Новый мир»
(1905), где речь шла о развитии группового и классового самосозна­
ния, способствующего возникновению «высшего типа жизни». Он
познакомился также с его романом «Красная звезда» (1908), в кото­
ром говорилось об идеальном общественном устройстве на Марсе,
где нет классовых войн и распрей, побежден даже инстинкт собствен­
ности, а целью деятельности людей являются борьба с природными
катаклизмами и обретение долголетия.
Проблема поиска новых форм сознания заинтересовала писателя
еще в Америке, где он познакомился с философом-прагматистом
У. Джемсом, автором книги «Многообразие религиозного опыта».
Интерес к этой теме усилился на Капри, где Горький прочитал рабо­
ту А. Луначарского «Религия и социализм» (1908). В повестях
«Мать» и «Исповедь», написанных в этот период, он попытался
представить социализм религией пролетариата, рабочих революцио­
неров —искателями новой веры, а сплоченный коллектив —Богом-
народушкой, способным совершать чудеса. Однако идеи эмпириомо­
низма, или махизма, которыми увлеклась значительная часть


Формирование исторического сознания М. Горького
45
русских философов и политических деятелей в 1906-1910 годах, бы­
ли резко осуждены ортодоксальными большевиками во главе с Лени­
ным, не допускавшим и мысли о ревизии марксизма. В работе «Ма­
териализм и эмпириокритицизм. Критические заметки об одной
реакционной философии» (1909) он обвинил Богданова и его сто­
ронников в попытке подменить объективные закономерности обще­
ственного развития «социальной энергетикой», биологическими и
естественно-научными закономерностями. По его мнению, никакие
новейшие открытия в науке не опровергают материалистическую ди­
алектику и не дают оснований для замены «материализма идеализ­
мом и агностицизмом»23.
К философским и тактическим разногласиям среди руководства
партии большевиков добавилась ожесточенная борьба за лидерство
и, соответственно, за распоряжение финансами. Поэтому партийная
школа на Капри не только не была поддержана Центральным Коми­
тетом и газетой «Пролетарий», но и подверглась жесточайшей кри­
тике как фракционный центр группы «Вперед», занимающийся отзо­
визмом и ревизионизмом. Когда Богданова исключили из партии на
заседании расширенной редакции «Пролетария», поползли слухи,
что и Горького, как одного из его единомышленников, тоже исключи­
ли. Ленин лично опроверг эти слухи, тем не менее с начала 1910 г. пи ­
сатель на некоторое время прервал переписку и личные контакты и с
ним, и с Богдановым.
Крах каприйской партийной школы финансировавший ее Горький
переживал очень тяжело. Ведь он верил, что 15 учеников, приехавших
из России —это и есть прообраз нового русского человека, которому
суждено изменить ход истории. Писатель читал им лекции по русской
литературе, возил на экскурсии по музеям Италии, приобщая к миро­
вому искусству. 15 (28) сентября 1909 г. Горький писал М.М . К оцю­
бинскому: «Приехавшая сюда рабочая публика — чудесные ребята, и
я с ними душевно отдыхаю от щипков и уколов «культуры». В то же
время, по мере возможности, они знакомятся с культурою истин­
ной —были в Неаполитанском музее, в старых церквах, в Помпее, бу­
дем и в Риме. Хорошо они смотрят, хорошо судят, и —вообще —хоро­
шо с ними демократической моей душе!» (Письма, 7 ,181). На первый
взгляд кажется непонятным, почему будущих партийных пропаган­
дистов Горький водит по итальянским музеям й старинным церквям,
на музыкальные концерты, восклицая при этом: «Конечно, всё это —
вне крепостных стен с-дечной программы, — но
— что
ж? я всегда вы­
соко ценил удовольствие быть еретиком» (там же).»Ересь» объясня­
ется просто: Горький видел свою задачу в том, чтобы воспитать людей


46
Глава II
будущего, обогатив их всеми достижениями общечеловеческой куль­
туры. Италия была для него прежде всего огромным музеем, сохра­
нившим духовные богатства старых веков.
Раскол среди большевистских лидеров, повлекший за собой рас­
при среди учеников Каприйской школы (пятеро уехали в Париж к
Ленину) заставили его усомниться в «новом человеке». Однако, его
вера в социализм и силу коллективизма не была поколеблена. 27
или 28 декабря 1909 г.(9 или 10 января 1910 г.) он признался А. Ам­
фитеатрову: «Большевизм мне дорог, поскольку его делают мони­
сты, как социализм дорог и важен именно потому, что он —единст­
венный путь, коим человек всего скорее придет к наиболее полному
и глубокому сознанию своего личного человеческого достоинства.
Иного пути —не вижу. Все иные пути —от мира, один этот —в
мир» (Письма, 7, 232).
Интерес Горького к истории в каприйский период не просто стал
более глубоким и целенаправленным, но приобрел личностный отте­
нок. 23 июля 1911 г. Горький писал И.Н . Захарову, что книги Гиббо­
на и других «отцов истории» помогают познать самого себя и совето­
вал: «... найдите в хаосе событий самого себя и поставьте свою волю в
ряд воль, творящих общечеловечье, доброе, против воль, препятству­
ющих этому великому творчеству, в коем и заключен смысл жизни»
(Письма, 9, 78). Изучая прошлое, Горький примеривает его к настоя­
щему, и пытается определить смысл жизни, ищет самого себя. Поме­
ты на книге В. Оствальда «Философия природы» доказывают, что он
добросовестно пытался постичь премудрости немецкой натурфило­
софии, выяснить, что же такое «энергетическое миросозерцание», в
чем заключаются новейшие открытия Э. Маха, Ю. Майера, X. Лорен­
ца, В. Вина и др. Читая «Психологию социализма» Густава Лебона
(СПб., 1908), он обращает внимание на историю развития социали­
стических теорий у разных рас.
«Римская история Ф. Моммсена» навела Горького на мысль о ро­
ли завоевательных войн в мире. Пометы на книге позволяют предпо­
ложить, что в них отразились его раздумья, как избежать нивелиро­
вания человеческой личности, обеспечив ее свободное развитие, как
соотносятся мировоззрение горожан и поселян, обнимает ли религия
все стороны человеческой жизни, разрушают ли веру науки и искус­
ство, какова природа царской власти24. Пометами Горького испещре­
ны главы «Народная община», «Гражданское равенство», «Права
гражданства», «Сенат»,
В «Представлении всеобщей истории» А.Л. Шлёцера развитие
Европы было представлено в виде истории трех завоевательных


Формирование исторического сознания М. Горького
47
волн: римской, германской и норманнской. По мнению историка, за­
воевание в соединении с цивилизацией было главной причиной об­
разования государств. Из всех народов А.Л. Шлёцер выделял рим­
лян, германцев и россиян, считая, что именно они оказали
наибольшее влияние на ход всемирной истории: римские легионы за­
воевали южную треть Европы, покорив этрусков, греков, египтян,
карфагенян и распространив цивилизацию до Рейна и Дуная. Гер­
манцы, особенно франки, с V столетия, а затем со времен Карла Ве­
ликого, утвердили просвещение на обширных пространствах северо-
запада. Наконец, весь северо-восток до Урала стал территорией
российского государства, начало которому положили норманны и
христианская культура Византии25.
Эта теория была одной из первых попыток разобраться в истори­
ческих процессах. До нее господствовала примитивная концепция
четырех монархий, утверждавшая, что мир держится на ассиро-вави ­
лонской, персидской, греко-македонской и латинской монархиях.
Горький был знаком не только с концепцией А. Шлёцера, о чем сви­
детельствует его библиотека, но и с другими историческими концеп­
циями. Как мы уже говорили, большое внимание он уделял вопросу
о возникновении русского государства, не разделяя мнения о его
иноземном происхождении.
Теория завоевательных войн и их роль в историческом процессе
занимает Горького прежде всего потому, что, живя в Европе, он остро
чувствует угрозу надвигающейся первой мировой войны. С другой
стороны, буржуазные историки, труды которых он интенсивно читает
в этот период, рассматривали войны как необходимое и благодатное
для буржуазии средство борьбы за передел мира. В этой ситуации ин­
терес Горького к «норманнской проблеме» не был чисто историче­
ским. Он пытается найти опору в тех сочинениях, где «призвание ва­
рягов» не трактовалось бы как акт, свидетельствующий об отсутствии
государственности, гражданского правопорядка и самостоятельной
культуры на Руси. Такой опорой для Горького стал «Курс русской ис­
тории» профессора В. О. Ключевского. В отличие от своих предшест­
венников (Н.М . Карамзина, М.М . Щербатова, М.П. Погодина,
С.М. Соловьева): Ключевский начинал русскую историю не с призва­
ния варягов, а от Геродота. С помощью древних документов он дока­
зал, что еще до прихода варягов «у восточных славян успел устано­
виться довольно сложный и выработанный общественный строй,
отложившийся в твердые политические формы»26.
Труды В.О. Ключевского отличались от работ представителей
официальной исторической школы (Б.Н . Чичерин, М.В. Донвар-За-


48
Глава II
польский, В.И. Сергеевич и др.), ибо были по сути своей анти-цари-
стскими и анти-аристократическими. Исследуя проблемы социаль­
ной истории, он проявлял интерес к народным движениям, опреде­
ляя, в частности, восстание И. Болотникова как «движение
определенных классов русского общества»27. В. Ключевский ставил
перед собой задачу найти и понять скрытые причины, движущие об­
щим культурно-историческим процессом и развитием общечеловече­
ской культуры. Эта точка зрения импонировала Горькому, для кото­
рого в этот период история раскрывалась как один из витков
развития мировой культуры. Подкупали и слова Ключевского: «...ка­
ждый из нас должен быть хоть немного историком, чтобы стать соз­
нательно и добросовестно действующим гражданином»28.
Достоинством работы Ключевского была попытка связать исто­
рию с развитием экономических факторов. Он рассматривал Россию
по схеме: географическая среда —народ —отдельная личность, хотя
господствующая точка зрения, предписывая изучать историю царст­
вований и династий, не оставляла места ни народу, ни личности.
В центре внимания Ключевского —анализ социально-историческо­
го процесса, вопрос о роли народных масс в истории, а также попыт­
ки определить «народный темперамент»* «бытовые условия» и ду­
ховные особенности ж изни нации. Судя по многочисленным
пометам Горького на книгах Ключевского (более ста помет сделано
только на первом томе), его привлекает именно эта концепция исто­
рии России. Писателя прежде всего интересуют рассуждения Клю­
чевского о национальном своеобразии русского народа, о становле­
нии русской государственности.
Изучение «Курса русской истории проф. В. Ключевского» накла­
дывалось у Горького на рассуждения А. Богданова и его «историче­
ский» взгляд на природу. Следует заметить, что эти рассуждения кое
в чем перекликались с тезисами Ключевского о влиянии природы
страны на историю ее народа, о том, что человек вырабатывает свой
характер «в двусторонней борьбе с самим собой и природой»29., Тол­
кование истории у Богданова базировалось в какой-то мере на пони­
мании «местной истории» как процесса народно-психологического,
основанного на настроениях, движениях, проявлении сил и свойств
человеческого духа. Мысль о связи мировых явлений истории с ин­
дивидуальными особенностями жизни наций весьма импонировала
Горькому. Ключевский тоже концентрировал внимание на «местной
истории», считая, что ее строят три силы: личность, людское общест­
во и природа страны. Читая «Курс русской истории», Горький отме­
тил высказывание Ключевского: «Исторически Россия, конечно, не


Формирование исторического сознания М. Горького
49
Азия, но географически она не совсем Европа. Это переходная стра­
на, посредница между двумя мирами»30. Не здесь ли скрывается пер­
вое зерно горьковской идеи о двух душах русского народа: европей­
ской и азиатской, которая во многом определит историческое
сознание писателя в следующие годы?
В 1910-х годах Горький все чаще обращается к исследованию по­
нятия «нация», размышляет о роли наций в историческом процессе.
Это было связано прежде всего с переоценкой ценностей, происхо­
дившей в России. После разгрома первой русской революции осо­
бенно остро встал вопрос о народе и исторической миссии России в
мире. Реакционная и буржуазно-либеральная пресса тех лет на все
лады доказывала, что 1905 год был прежде всего экзаменом народа на
гражданскую зрелость, который он не выдержал. Рассуждая о слабо­
сти и пассивности русской нации, М.А. Энгельгардт писал: «Мы ду­
мали, перед нами вулкан, ан оказался пузырь! Пнул его носком гос­
подский сапог —и весь революционный дух из пузыря вон...»31.
Отслужив панихиду по русскому народу, некоторые идеологи попы­
тались трансформировать старую уваровскую формулу государст­
венности: «православие —самодержавие —народность», представив
ее в таком виде: «конкретный идеализм —государственность —на ­
циональное лицо».
Авторы вышедшего в 1909 г. сборника «Вехи» пропагандировали
идею сильной власти, «Великой России», универсального сознания,
самоусовершенствования, отвергая мысль о возможности дальней­
шего развития освободительного движения в стране. Предлагая в ка­
честве рецептов излечения России «свободное и целостное приятие
Христа» (В. Розанов, Д. Мережковский), религиозную философию
(Н. Бердяев), христианское подвижничество (С. Булгаков), религи­
озный гуманизм (С. Франк), либеральные философы и историки
толкали Россию как можно дальше от социальной, тем более, социа­
листической революции32.
Горький стоял на диаметрально противоположных позициях. Он
приехал в Италию с твердой уверенностью, что революция продол­
жается, и все эти годы вел себя как ее полномочный представитель.
В конце февраля 1910 г., после закрытия партийной школы на Капри,
на вопрос А. Амфитеатрова, правда ли, что он разошелся с большеви­
ками, Горький ответил: «Что я с беками разъединился —непрравда, а
что они с меками соединились —прравда. Где же теперь я? Не знаю,
думать —не хочу, и игры эти играть некогда мне, в соединения же —
не верую». И пояснил: «У людей партийных роль цемента могла бы
играть демократическая идея, — не играет! —тянут они —в метафи­


50
Глава II
зику, и взаимно друг от друга отталкиваются кулаками —как объеди­
ниться им? Социализм? Не доросли несколько, а —дорастут, когда
нужда заставит, а заставит она их, видимо, не скоро» (Письма, 8,
38-39).
Итак, в 1910-х годах Горький по-прежнему верил в социализм и
нового человека как творца новой истории. Он вполне серьезно отве­
чает на полушутливый упрек С.Я. Елпатьевского, писавшего ему
1 июня 1910 г.: «...какой Вы социал-демократ? Просто народник-со ­
циалист» (Письма, 8, 350). Заметив, что ему, «строгому натуралисту
и материалисту», не чужда романтика, Горький заявляет, что он все-
таки «кубический социал-демократ» (там же, 88). Сборник «Вехи»
во многом усилил неприязненное отношение Горького к российской
либеральной интеллигенции. Мысли, высказанные некоторыми ве­
ховскими авторами, в зеркально противоположном отражении во­
шли в публицистику Горького, начавшего полемику по поводу духов­
ной сущности русской нации. Иными словами, проблема «народ и
интеллигенция» вновь возникла как элемент исторического созна­
ния писателя, но уже в другом качестве. Если в период контактов с
народниками Горький идеализировал «героя» и скептически отно­
сился к сусальному образу мужика, то теперь он сосредоточивает
свое внимание на народе как творце собственной истории.
Не разделяя выводов Н. Бердяева и С. Булгакова, что единствен­
ным спасением России должна быть религиозная философия, Горь­
кий тем не менее именно в этот период пытается объяснить историю
не с материалистической точки зрения, а с позиций «психологии
толпы». Горькому кажется, что в этом ему могут оказать услугу но­
вые научные теории: «энергетика», «эмпириосимволизм», «эмпири­
омонизм». Он внимательно изучает книги В. Оствальда «Всемир­
ный ум», «Путеводные нити в химии», Ф . Содди «Радиоактивность.
Элементарное изложение с точки зрения распада атомов», Н. Коти­
ка «Эманация психофизической энергии. Экспериментальное ис­
следование явлений медиумизма, ясновидения и мысленного вну­
шения в связи с вопросом о радиоактивности мозга». 15 мая 1908 г.
Горький признается К.П. Пятницкому: «Чем более живу и думаю,
читаю и вижу, тем более укрепляюсь в мысли, что победит мерзость
жизни, облагородит человека не греза, не мечта, а — опыт, накопле­
ние опыта, его стройная организация. Меня одолевают, может быть,
наивные и смешные мысли, но —я все более увлекаюсь ими. Мне
кажется, например, что мысль —вид материи или, вернее, один из
видов эманации материи. Что мысль и воля —едино суть» (Письма,
6, 239).


Формирование исторического сознания М. Горького
51
В этом рассуждении отразились и богдановские мысли об органи­
зации «опыта», и идеи Наума Котика о психофизической эманации, и
утверждение В. Оствальда, что мысль и воля, слитые воедино, рожда­
ют «всемирный ум». В. Оствальда и его русских последователей33 за­
нимала мысль о мирном прогрессе общества с помощью развития по­
ложительных наук. Способ усовершенствования мира виделся не в
его революционном преобразовании, а в у глублении точных знаний.
В связи с этим все популярнее делалась идея сближения всех передо­
вых людей мира во имя спасения прогресса и человечества. Накануне
первой мировой войны Горький вместе с В. Оствальдом, Р. Демелем,
Ф. Ван Эденом, Эптоном Синклером подписывает воззвание «Интер­
национальной Лиги», которая мыслилась как международная органи­
зация интеллигенции. Объединяя людей разных партий, верований и
убеждений, просто «мужчин и женщин», как говорилось в ее воззва­
нии, «Интернациональная лига» была, по выражению Горького, по ­
пыткой «всемирной организации всех людей духа, устройством чего-
то вроде планетарного парламента»34. «Интернациональная лига»
делала ставку не на пролетариат и социал-демократическую интелли­
генцию, ведущую работу по подготовке революции, а на планетарный
союз людей науки и культуры во имя «гармонии и прогресса». Исто­
рический прогресс тем самым ставился в прямую зависимость от раз­
вития и совершенствования научных знаний и мирного контакта всех
представителей «интернационала интеллигенции». Тот факт, что
Горький в 1912 г. подписал воззвание «Интернациональной лиги» —
свидетельство того, что перед Первой мировой войной он, по словам
В.И. Ленина, нередко «сгибался» до «точки зрения общедемократи­
ческой вместо точки зрения пролетарской»35.
«Интернациональная лига» была утопией в обстановке все усили­
вающегося мирового экономического кризиса, обострения противо­
речий между ведущими империалистическими странами мира. Ей
противостояла теория «ультраимпериализма» К. Каутского, который
считал, что мирные союзы капиталистических государств лишь под­
готавливают войны. Не случайно именно Рихард Демель и Виль­
гельм Оствальд одними из первых подписали в 1914 г. призыв к бес­
пощадной войне с Англией, который Горький назвал «кровожадным»
(XXV, 236).Тем не менее в предоктябрьский период и в первые годы
советской власти писатель искренне верил в возможность повернуть
судьбы мира силами «интернационала интеллигенции».
Эта вера подкреплялась мыслями об особой исторической миссии
России. Еще в 1906 г. Горький предсказал: «Теперь мы, русские, пота ­
щим мир вперед»36. В его статьях и письмах каприйского периода все


52
Глава II
чаще мелькает утверждение, что душе русского народа предстоит ве­
ликий и трагический полет над Европами. 1 июля 1909 г. он сказал в
беседе с А.Е. Измайловым: «Вообще только отдалившись от России,
видишь, какая великая обновительная роль ей суждена. Мне не ка­
жется невозможным, что будет время, когда умственная гегемония,
духовное командование миром перейдет к России»37.- О том же Горь­
кий говорил гостившему у него на Капри С.С . Кондурушкину: «Нам,
русским, в ближайшем будущем принадлежит гегемония интеллек­
туальная»38. В беседе с сотрудником газеты «Новая Русь» в мае
1909 г. Горький заметил: « От русского народа я жду многого. Дайте
ему тол ька вздохнуть свободно — и будущее будет принадлежать
ему»39,
Народ как исторический субъект составляет предмет постоянных
раздумий писателя в 1910-х годах. Накануне приближающегося
празднования 300-летия «Дома Романовых» (1913) он пытается на­
писать историю русского народа вместе с А.М. Устиновым и русски­
ми эмигрантами, живущими в Париже. Он считает, что в центре ра­
боты должно быть исследование, «какой порядок идей наиболее
духовно сроден русским как нации: идеи пассивного характера или
же активного» (Письма, 9 ,37). В проспекте «Очерков по истории на­
родной жизни» А.М. Устинов предлагал, установив связь между про­
шлым и настоящим, показать роль трудовой народной демократии,
которая будет вершителем судеб России.
Возражая Устинову по основным пунктам программы, Горький
писал 28 июля (10 августа) 1911 г.: «Расхождение наше по вопросу
общей программы кажется мне непримиримым: я считаю главной и
основной темой, коя должна осветить все другие —очерк по истории
народного мироощущения »миросозерцания, иначе —рисунок души
народа, как он слагался и изменялся на протяжении нашего истори­
ческого бытия.< ...> Вы все еще продолжаете думать, что в состоянии
кого-то чему-то научить, я же уверен, что нам всем пришла пора
учиться, и это надо начинать с азбуки —с познания народа, среды, в
которой мы живем, коя нас создала и —привила нам все свои досто­
инства, а крепче их —свои недостатки, из коих главный суть —пас -
сивизм» (Письма, 9,77).3амысел истории русского народа не осуще­
ствился, но идея показать «рисунок души народа» была воплощена
Горьким в цикле очерков «По Руси».
В эти годы исторические интересы писателя переключаются на
тему «Россия и Запад». На Капри он читает книгу Густава Лебона
«Психология социализма», переизданную в 1908 г. В главе «Эконо­
мические противоречия между Востоком и Западом» его привлекает


Фор мир ова н ие истори че ск ого со зн ания М. Горького
53
мысль, что неизбежно противоречие между земледельческими и про­
мышленными народами. Лебон уверял, что борьба между Востоком и
Западом только начинается, и исход ее трудно предугадать. Горький
подчеркнул красным карандашом фразу: «Для народов, у которых
социализм разовьется больше всего, коммерческая борьба с Восто­
ком будет наиболее трудною, а уничтожение побежденного совер­
шится скорее всего»40.
Противопоставление Востока и Запада —тема, уходящая корня­
ми в споры славянофилов и западников, мучившая Чаадаева и Герце­
на, Тютчева и Вл. Соловьева. В конце XIX в. она была наиболее де­
тально разработана в книге Н.Я . Данилевского, выдвинувшего
теорию обособленных «культурно-исторических типов», которые
развиваются подобно биологическим организмам. «Славянский тип»
он считал одним из высших и возлагал на него большие надежды.
Под понятие «культурно-исторический тип» Данилевский подводил
не один народ, а целый ряд родственных народов —всеславянство .
В книге «Россия и Европа. Взгляд на культурные и политические от­
ношения славянского мира к германо-романскому» (Спб, 1871) Да­
нилевский доказывал, что самобытность славянских народов столь
велика, что этот тип фактически остается неизменным на протяже­
нии столетий и не испытывает влияния западноевропейской культу­
ры. Отсюда делался вывод о противоборстве России и Запада как
двух культурно-исторических типов. Сопоставляя понятия «нацио­
нальное» и «общечеловеческое», Данилевский приходил к мысли о
всемирно-исторической миссии всеславянства, вытекающей из ос­
новных свойств народного духа.
Размышляя над свойствами русского национального характера,
Горький изучил не только книгу Данилевского, но и всю обширную
литературу по этому вопросу, начатую еще в допетровское время ис­
ториком Ю. Крыжаничем. В преддверии XX в. споры об особом исто­
рическом пути развития России велись особенно яростно. У идеоло­
гов консервативного лагеря доминировала идея «подморозить
Россию», чтобы сохранить нетронутыми устои «православия —са ­
модержавия —народности». Теоретики славянофильства пропаган­
дировали идею великого предназначения славянства среди других
народов. К.С . Аксаков писал: «Наше знамя —русская народность,
как залог новых начал, полнейшего жизненного выражения общече­
ловеческой истины»41.
Ф.М . Достоевский считал национальной русской чертой прежде
всего «всемирную отзывчивость», сказавшуюся в стремлении «ко
всеобщему всечеловеческому воссоединению со всеми племенами


54
Глава I I
великого арийского рода». Он утверждал: «Да, назначение русского
человека есть бесспорно всеевропейское и всемирное. Стать настоя­
щим русским, стать вполне русским, может быть, и значит только
(в конце концов, зто подчеркните) стать братом всех людей, всвнело-
веком, если хотите»42. Идея всечеловеческого братства, выраженная
писателем с колоссальной силой и страстью, вела к утверждению са­
мобытности русского общественного организма, и к выводу, что «ни­
щая земля наша, может быть, в конце концов скажет новое слово ми­
ру»43.
Характеристика русской души —одно из слагаемых сложных фи­
лософских концепций В. Соловьева и Н. Бердяева. Идея «всеединст­
ва мира» и «мировой «души», основанная на идеализме Ф.В . Ш ел­
линга и христианском неоплатонизме, связана у В. Соловьева с
теософией и мистикой. Однако утопический идеал «всемирной тео­
кратии», несомненно, родствен размышлениям Достоевского о «все-
единящем духе» и «всечеловеческом воссоединении». Сплавив во­
едино религию и прогресс, христианство и альтруизм* божественное
и общечеловеческое, В. Соловьев создал мистическую концепцию
«богочеловека», от которой вилась тропинка к народу-богоносцу и
горьковскому «богу-народушке».
В идеалистическом русле развивалась и философская мысль
H.A. Бердяева, который от легального марксизма пришел к неокан­
тианству и богоискательству. В книге «Душа России» (1915) он ут­
верждал, что «Россия предназначена к чему-то великому», ибо она
«особенная страна, не похожая ни на какую страну мира. Русская на­
циональная мысль питалась чувством богоизбранности и богоносно-
сти России. Это идет от старой идеи Москвы как третьего Рима, че­
рез славянофильство —к Достоевскому, Владимиру Соловьеву и к
современным неославянофилам» 44.
Читая книгу Н. Бердяева, Горький поставил красным карандашом
галочки, отметив на с. 4 мысль: «Россия не играла еще определяющей
роли в мировой жизни, она не вошла еще по настоящему в жизнь ев­
ропейского человечества» и на с. 25: «Ныне разразилась, наконец,
давно жданная мировая борьба славянской и германской расы. Дав­
но уже германизм проникал в недра России, незаметно германизиро­
вал русскую государственность, русскую культуру, управляя телом и
душой России». Отчеркнута также фраза на с. 42: «Есть тайна осо­
бенной судьбы в том, что Россия с аскетической душой должна быть
великой и могущественной».
Как мы видим, Горького привлекают в книге «Душа России» мыс­
ли о национальном своеобразии русских, сопоставления славянской


Формирование исторического сознания М. Горького
55
и германской рас с точки зрения исторической. Н. Бердяев уверял,
что Россия не может определять себя как Восток и противопостав­
лять себя Западу, она должна стать «Востоко-Западом, соединителем
двух миров, а не разъединителем»45. Призывая к самокритике и са­
моусовершенствованию, Н. Бердяев резко критиковал понятия
«уравнительная справедливость», «общественное благо», «общест­
венное добро». Он искал истину не в борьбе за счастье человечества,
а в счастье отдельного высокоорганизованного «я», стоящего над
толпой, в «общеобязательном универсальном сознании». Смирение,
мистицизм и религиозность Бердяев объявлял основами традицион­
ного мировоззрения русской нации.
По его мнению, природа русского народа — «женственная, пас­
сивная и покорная в делах государственных, он всегда ждет жениха,
мужа, властелина»46. Делая вывод, чти «русская безгосударствен-
ность —не завоевание себе свободы, а отдание себя, свобода от ак­
тивности», Бердяев фактически воскрешал «норманнскую теорию»,
хотя и оговаривался: «Россия —самая государственная и самая бю­
рократическая страна в мире: все в России превращается в орудие по­
литики» 47.
В статье «Две души» Горький тоже попытался определить приро­
ду русского народа, загадочную и непостижимо сложную. Но в отли­
чие от Н. Бердяева он видит в ней не «вечно-бабье», не кротость и
смирение Платона Каратаева, а сложный конгломерат восточного и
западного элементов, две души. Размышлениям Бердяева об антино-
мичности, проходящей через все русское бытие, о неразгаданной тай­
не особого соотношения «женственного и мужественного начала в
русском народном характере»48, противостоит призыв Горького по­
быстрее покончить с пассивностью, обратившись к активной, де я­
тельной работе на благо страны.
Непосредственно связанная с эволюцией взглядов Горького ста­
тья «Две души» знаменует новый этап его исторического сознания.
Она становится ясной, если рассматривать ее не только в сопоставле­
нии с книгой Н. Бердяева, но и с трехтомным трудом «Великая Рос­
сия», где речь также идет о мировых задачах и роли России в истори­
ческом процессе. Термин «Великая Россия» был заимствован из речи
премьера-министра П.А. Столыпина, который на заседании Думы
10 мая 1907 г. осудил революционеров, пытавшихся изменить соци­
альный строй, сказав: «Им нужны великие потрясения, нам нужна
Великая Россия» 4Э.
Идея «Великой России» широко пропагандировалась в кадетских
периодических изданиях и сборнике П.Б . Струве «Patriotica».


56
Глава I I
На практике эта идея означала защиту империалистических экспан­
сий, великодержавный шовинизм, угнетение «малых наций».
Используя термины «национальное лицо», «национальное чувство»,
П.Б . Струве вел ожесточенную полемику с интернационализмом
русской социал-демократии. Он проповедовал необходимость «заво­
евательного национализма», предполагавшего насильственное при­
общение к русской культуре всех национальностей30. Называя идею
«Великой России» пагубнейшей, Горький связывал с ней рост «зоо­
логического национализма»51. Он едко высмеял П.Б . Струве в
V сказке цикла «Русских сказок», нарисовав сатирический портрет
барина, долго искавшего и нашедшего, наконец, свое «национальное
лицо», на которое, как оказалось, можно брюки надевать.
Идея «Великой России» была столь же чужда писателю, как и
мечта Н. Бердяева о соединении двух начал —западного и восточно­
го в Востоко-Западе. Будучи по своим взглядам близок к западни­
кам, он преувеличенно резко отвергал попытки опоэтизировать сла­
бость, смирение, терпение русского народа. Споря с Толстым и
Достоевским, именно в этот период писатель выступает против по­
становки на сцене инсценировок по романам Ф. Достоевского
«Бесы», «Идиот», «Братья Карамазовы», борется с непротивлением
толстовцев. В статье «О карамазовщине» Горький писал: «Достоев­
ский —гений, но это злой гений наш. Он изумительно глубоко по­
чувствовал, понял и с наслаждением изобразил две болезни, воспи­
танные в русском человеке его уродливой историей, тяжкой и
обидной жизнью: садическую жестокость во всем разочарованного
нигилиста и —противоположность ее —мазохизм существа забито­
го, запуганного, способного наслаждаться своим страданием...»
(XXIV, 147). Федор Карамазов, по определению Горького, — «несом­
ненно русская душа, бесформенная и пестрая, одновременно трусли­
вая и дерзкая, а прежде всего —болезненно злая: душа Ивана Грозно­
го, Салтычихи, помещика, который травил детей собаками, мужика,
избивающего насмерть беременную жену, душа того мещанина, кото ­
рый изнасиловал свою невесту и тут же отдал ее насиловать толпе ху­
лиганов» (там же).
Беспокойная тревога за судьбы России, боязнь, что гнилой яд
этой души отравит народ, лишив его способности к творчеству, про­
диктовали Горькому не только полемически заостренные строки ста­
тей «О карамазовщине» и «Еще о «карамазовщине»», но и статью
«Две души» (1915). Горький считал: «...для того, чтобы родился Че­
ловек, — необходимо оплодотворить людей семенем живым свободы,
необходимо соитие инертной материи с творческой волею»51. Он по-


Формирование исторического сознания М. Горького
57
прежнему выступает против монархии как формы государственного
правления, против деспотизма единоличной власти. В статье «В про­
странство» (1912) он убежденно пишет: «Карфаген самодержавия
должен быть разрушен»52, в цикле «Издалека» призывает к общече­
ловеческой работе обновления жизни. Но как показывает статья
«Две души», писатель видит процесс обновления жизни прежде все­
го в борьбе против злой «карамазовской» души, заменяя понятие
классовой борьбы противоборством Востока и Запада.
Центральная мысль статьи связана с его излюбленной идеей —
единением интеллектуальных сил всех наций перед лицом надвига­
ющихся грозных событий. Пытаясь побудить Русь к активным дей­
ствиям, писатель характеризует Восток и Запад с точки зрения нали­
чия в них «инертной материи» и «творческой воли». Он пишет:
«Европа —вождь и хозяин своей мысли, человек Востока —раб и
слуга своей фантазии. Этот древний человек был творцом большин­
ства религий, основоположником наиболее мрачной метафизики»53.
Чтобы доказать эту мысль, Горький выстраивает цепь аргументов:
Восток покорно подчиняется всякой силе, верит в непознаваемое,
склоняется перед Роком, Запад —во власти разума и науки, он не
знает Рока, а непознаваемое для него лишь то, что еще не познано, он
стремится сделать деяние активным состоянием своего ума. На Вос­
токе пассивизм рождает монашество, аскетизм, скопчество, религи­
озность и другие формы бегства от жизни, цель европейской культу­
ры — «быть культурой планетарной, объединить в своем труде, в
своих идеях все человечество нашей планеты»54.
Нетрудно заметить, сколь субъективны эти сопоставления. Вос­
ток, который, по словам Горького, «покорно подчиняется всякой си­
ле», именно в эти годы сотрясали социальные катаклизмы. Синьхай-
ская революция в Китае (1911-1913) свергла Циньскую династию, в
июле 1908 г. в Турции произошел переворот, известный под названи­
ем «младотурецкая революция», события Иранской революции
1905-1911 г.г. свидетельствовали о пробуждении самосознания в са­
мых отсталых феодальных слоях Востока. Народное восстание в Те­
бризе (1908-1909) удалось подавить только с помощью русского ца­
ризма и британского империализма.
Столь же неосновательны горьковские рассуждения о религиоз­
ной нетерпимости Востока и широком свободном уме европейца,
опирающегося на научное исследование, а не на метафизический дог­
мат. История религиозных войн в Европе, история инквизиции дали
сколько угодно доказательств нетерпимости, жестокости, фанатизма.
Именно в Европе были сожжены на кострах Жанна д’Арк и Ян Гус,


58
Глава I I
именно там возник и утвердился католический монашеский орден
иезуитов, лишь впоследствии проникший в Индию, Японию, Китай,
на Филиппины, в Парагвай. Горький не только великолепно знал об
этом, но специально изучал историческую литературу о Востоке. На
полках его библиотеки стоят книги Б. Куглера «История крестовых
походов» (СПб., 1895), Г. Вебера «История католической реакции и
религиозных войн» (СПб., 1889), «История инквизиции» в 3 томах
(СПб., 1911-1914), Ф .И . Успенского «История крестовых походов»
(СПб., 1901), книги об И. Лойоле, Н. Макиавелли, Д. Савонароле, о
жизни Жанны д’Арк и Яна Гуса.
Не менее многочисленны труды по истории Востока: А. Крым­
ский «История Персии, ее литературы и дервишской теософии»
кн. 1 -3 . (М., 1909-1917), Э.Паркер «Китай, его история, политика и
торговля с древнейших времен до наших дней» (СПб., 1903), Б. А. Ту-
раев «История древнего Востока», ч. 1 -2 (СПб. 1911-1912), Ж .Шейэ
«Современная Индия» ч. 1-2 (СПб., 1912-1913), Ж. Род «Современ­
ный Китай» (СПб., 1912). На многих книгах пометы Горького, отно ­
сящиеся к 1910-м годам. Обратимся хотя бы к книге Г. Ч. Ли «Исто­
рия инквизиции в средние века» т. 1 (СПб., 1911), где отчеркнуты
страницы о борьбе католической церкви со свободой совести, ее пра­
ве «огнем и мечом искоренять ересь».
Горький знал о событиях на Востоке не только по книгам: в 1910 г.
на Капри у него гостил В. Мгеладзе (Триа), один из деятелей иран­
ской революции, бывали революционные деятели из Болгарии, Ма­
кедонии, Турции. Во многих письмах и статьях 1910-х гг. писатель да­
ет исторически верную оценку событиям, происходящим на Востоке.
Так, его письмо Сунь-Ят-Сену содержит признание огромного значе­
ния борьбы пробудившегося Китая: «Мы, русские, хотим того же, че­
го вы уже достигли, мы —братья по духу, товарищи по намерениям,
а русское правительство и его рабы ставят русский народ в позицию,
враждебную народу Китая» (Письма, 10, 151). По инициативе Горь­
кого статья Сунь-Ят-Сена «Социальное значение китайской револю­
ции» была перепечатана в журнале «Современник» из большевист­
ской газеты «Невская звезда», где она опубликована рядом со
статьей В.И. Ленина «Демократия и народничество в Китае».
Прекрасно разбираясь в событиях, происходящих на Востоке и
Западе накануне первой империалистической войны, Горький тем не
менее выдвинул концепцию «двух душ», совмещающихся в русском
человеке. Он писал: «...на Западе люди творят историю, а мы все еще
сочиняем скверные анекдоты. У нас, русских две души: одна —от ко -
чевника-монгола, мечтателя, мистика, лентяя, убежденного в том,


Фор мир ов ан ие и ст оричес кого созн ани я М. Горького
59
что “Судьба всем делам судья”, “Ты на земле, а Судьба —на тебе”,
“Против Судьбы не пойдешь”, а рядом с этой бессильной душою жи­
вет душа славянина, она может вспыхнуть красиво и ярко, но недол­
го горит, быстро угасая и мало способна к самозащите от ядов, при­
витых ей, отравляющих ее силы»55. По мнению писателя, история
повелительно требует от честных русских людей, чтобы они подвер­
гли себя «всестороннему изучению, безбоязненной критике. Нам
нужно бороться с азиатскими наслоениями в нашей психике, нам
нужно лечиться от пессимизма, он постыден для молодой нации»56.
Размышляя об исторических судьбах России накануне 1917 года,
Горький приходит к выводу, что русский человек еще не выработал
должной стойкости и упрямства в борьбе за обновление жизни. Веко­
вечная «обломовщина» казалась писателю главным врагом молодой
демократии. Однако отдав дань идеалистическому толкованию миро­
вого исторического процесса и, вслед за Ключевским рассматривая на ­
родно-психологические явления с точки зрения индивидуальных осо­
бенностей наций, Горький не только не смыкался с неславянофилами,
но резко противостоял им. Его скрытая полемика с Н. Бердяевым и
другими религиозными философами свидетельствовала о неприятии
богоискательских идей и отчасти —о пересмотре собственного «бого­
строительства». В статье «Две души» Горький пишет: «Русское богоис­
кательство» проистекает из недостатка убежденности в силе разума —
из потребности слабого человека найти руководящую волю вне себя —
из желаний иметь хозяина, на которого можно было бы возложить от­
ветственность за бестолковую, неприглядную ж изнь»57.
Накануне Октября Горький приходит к выводу, что решающей си­
лой исторического прогресса является разум, и болезненно протесту­
ет против всяческих попыток «подорвать силу разума», заменив его
мистикой, богоискательством, богостроительством и другими спосо­
бами «бегства от мира». Он утверждает: «Отношение человека к дея­
нию —вот что определяет его культурное значение, его ценность на
земле». И тут же оговаривается: «Убеждение в праве личности на не­
ограниченное своеволие открывает перед романтиком в одну сторо­
ну путь к анархизму, безначалию, в другую —необходимо приводит
его к идеализации единовластия, монархизма»58. Оба эти пути не­
приемлемы для Горького.
Постановка вопроса о национальном своеобразии русского наро­
да позволила Горькому подойти к решению одной из кардинальных
проблем, без которой немыслимо было преобразование России. О т­
казавшись от мистической идеи «бога —народушки», писатель пыта­
ется различить лицо каждой нации, населяющей страну, объединить


60
Глава II
их в общей борьбе с самодержавием. Он вернулся в Россию, когда
только что отгремел шум праздничных славословий по случаю
300-летия династии Романовых. Официозная и буржуазно-либе­
ральная печать на все лады прославляла монархию как единственно
приемлемый для народа способ правления. Горький никогда не питал
иллюзий относительно «исконно русского» характера власти Рома­
новых. Прочитанные им с карандашом мемуары «Маркиз де ла Ше-
тарди в России 1740-1742 годов» (СПб., 1862), «Записки графа Се-
гюра о пребывании его в России в царствование Екатерины II» и др.
убеждали, что «германизм», действительно, глубоко проник в Рос­
сию, но не в народные недра, а в правящую верхушку.
К началу XX в. Романовы исторически уже не имели никаких рус­
ских корней: мать Николая II Мария Федоровна была дочерью дат­
ского короля Христиана IX, тетка Александрина —супругой англий­
ского короля Эдуарда VII, матерью Георга V, жена —принцессой
Гессен-Дармштадской Алисой. На Капри Горький тщательно изучил
родословную правящей династии, сделав вывод о ее органической
несовместимости с народной душой. Переписка с А.В. Амфитеатро­
вым содержит рассуждения о «лже-Романовых», о том, что фамилия
эта давно прекратилась. Более того деспотизм «единичной власти»
представлялся Горькому несовместимым с понятиями о «праве, чес­
ти, совести, разуме»59. С личности Николая II он переносит критику
на сам принцип монархизма, показывая его историческую обречен­
ность60.
Ликвидацию монархии в России Горький считал задачей рабочей
демократии. В письмах 1915 г. С.А. Малышеву, B.C. Войтинскому не­
однократно звучит мысль об «организованной демократии», которая
встанет в главе сознательного пролетариата. Одновременно писатель
мечтал о планетарном союзе людей науки, общечеловеческой работе
по обновлению жизни. Своеобразие исторического сознания Горько­
го в эти годы сказалось в работе по созданию серии книг «Европа до
и после войны», которая велась в 1916-1917 г. Переписка с М.Н. По­
кровским свидетельствует, что по плану, составленному в горьков­
ском издательстве «Парус», предполагалось выпустить брошюры по
истории внешней политики западноевропейских государств, осве­
тить политическую историю Европы и Азии, роль финансового капи­
тала в развитии империализма. Были задуманы работы на темы «Гер­
мания накануне войны», «Англия накануне войны», «Франция
накануне войны», «Роль Азии и Африки в общеевропейской войне»,
«Быт западногерманских рабочих», брошюры об Италии, Турции,
странах Балканского полуострова и д р .61.


Формирование исторического сознания М. Горького
61
Обращаясь к М.Н . Покровскому с просьбой найти авторов и взять
на себя общее руководство серией, Горький писал 20 сентября (3 ок­
тября) 1915 г., что темы должны быть раскрыты «вполне объективно,
с точки зрения экономического материализма, без всяких экивоков в
сторону шовинизма, национализма и т. д.» (Письма, 11,189). Замысел
серии определен в «типовой программе» «Государства Западной Ев­
ропы перед войной» как обличение промышленного и финансового
«интернационального капитализма». В ней говорилось: «...следует
составить обвинительный акт против капитализма как возбудителя
катастрофы, переживаемой миром, и указать, что анархическая дея­
тельность капитала не может не хранить в себе зародышей подобных
катастроф» (XXIV, 173).
В этой серии готовились книги Г.Е. Зиновьева об Австро-Вен­
грии, И.М . Хераскова «Англия до и во время войны», М.П. Павлови­
ча «Азия и ее роль в мировой войне», М.Н . Покровского «Франция
до и во время войны», JI.B. Владимирова «Война и Балканы»,
А.В. Луначарского «Италия и война», В.И. Ленина «Империализм
как новейший этап капитализма» (вышла в июле 1917 г., во втором
изд. «Империализм как высшая стадия капитализма»), в которой да­
на «итоговая картина всемирного капиталистического хозяйства в
его международных отношениях, в начале XX века»62.
Издание книги В.И. Ленина было осуществлено при поддержке
Горького, но было бы неверно сделать на этом основании вывод, что
писатель в этот период полностью разделял концепцию Ленина. Ис­
тория подготовки рукописи свидетельствует о другом. 26 апреля
1917 г. В.И. Ленин писал в предисловии к первому изданию книги:
«Тяжело перечитывать теперь, в дни свободы, эти искаженные мыс­
лью о царской цензуре, сдавленные, сжатые в железные тиски места
брошюры»63. Речь идет об определении империализма как кануна со­
циалистической революции, о страницах, где дана критика социал-
шовинизма, изменившего социализму и пролетариату. Работая над
книгой в начале 1916 г., Ленин прибегал к «эзопову языку». Так, го­
воря о бесстыдстве русских капиталистов в главе «Критика импери­
ализма» он вынужден был «подставить» вместо России —Японию,
вместо Финляндии —Польшу, Украины —Корею.
Однако, помимо автоцензуры (о царской цензуре говорить не
приходится, т.к. книга печаталась уже после ее отмены) в той же гла­
ве были сделаны редакционные изменения, которые очень огорчили
Ленина. 5 августа 1916 г. в ответ на предложение Покровского сокра­
тить рукопись в конце и изменить заглавие, он писал: «Очень прошу
отстоять данный размер (ибо мне такой заказан). Сокращать, не ло ­


62
Глава II
мая, нельзя»64. Отправляя рукопись Горькому, М.Н. Покровский
поддержал это требование. Горький писал ему: «...я вполне согласен с
Вами: издать ее необходимо целиком....» (Письма, 12, 76) Тем не ме­
нее конец брошюры был сильно урезан, ибо там содержалась резкая
критика теории К. Каутского. Ленин винил в этом «интриганов», ко­
торые «работают около «хозяина»», т.е. Горького. 18 декабря 1916 г.
он пожаловался И. Арманд: «Рукопись моя об империализме дошла
до Питера, и вот пишут сегодня, что издатель (и это Горький! о, теле ­
нок!) недоволен резкостями против... кого бы Вы думали? Каутского!
Хочет списаться со мной!!! И смешно и обидно»65. Из рукописи бы­
ли исключены определения «каутскианства» как международного
идейного течения, ревизующего марксизм. 21 декабря 1916 г. Ленин
возмущенно писал Покровскому: «Не лучше ли попросить издате­
лей: напечатайте, господа милые, прямиком: мы, издательство, уда­
лили критику Каутского. Право, так бы надо сделать... Я, конечно,
вынужден подчиниться издателю, но пускай издатель не боится ска­
зать, чего он хочет и чего он не хочет, пускай издатель отвечает за со­
кращения, а не я» 66. 3 января 1917 г. Ленин признался М.Н . Покров­
скому: «Я уверен, что без Вашего вмешательства было бы гораздо
хуже, ибо издатель, очевидно, слушается «случайных» советов из
обывательского лагеря»67.
Трудно сказать, действительно ли кто-то из ближайшего окруже­
ния Горького (В. Базаров, А. Богданов, Н. Суханов или другие «ин­
тернационалисты») настаивал на удалении критики Каутского. Не
исключено, что это была инициатива самого писателя, если учесть
его почтительное отношение к Каутскому и его трудам. Свою пози­
цию он частично объяснил в письме к М.Н . Покровскому 26 сентяб­
ря 1916 г., заявив, что в обстановке «морального разложения, куль­
турного одичания» он старается «оставлять в стороне противоречия
основного миропонимания»68. Следовательно, исключения были
сделаны не за его спиной, а при его согласии.
В 1917 г. Горький высказывает свои мысли в цикле «Несвоевре­
менных мыслей», делясь с читателями раздумьями о необходимости
единения буржуазии с революционной демократией, при этом демо­
кратию он понимает как категорию внеклассовую. Исходя из того,
что интересы людей имеют общую почву —накопление и развитие
знаний, он утверждает: «Знание —необходимое орудие междуклас-
совой борьбы, которая лежит в основе современного миропорядка и
является неизбежным, хотя и трагическим моментом данного перио­
да Истории, неустранимой силой культурно-политического разви­
тия»69. Вместо понятия «классовая борьба» в горьковском словаре


Формирование исторического сознания М. Горького
63
появляются термины «культурно-политическое развитие», «самосо­
знание», «интеллектуальное обогащение страны» и т.п. Он пропове­
дует демократизацию знаний, по сути дела утверждая теорию куль­
турно-исторического прогресса.
После февральской революции Горький делает вывод, что народ,
«освободясь от рабства внешнего», внутренне все еще продолжает
жить чувствами раба. Он зовет Россию очиститься от рабства,
вскормленного веками, прокалить народ на огне культуры. Было ли в
этом что-либо общее с призывами Н. Бердяева —освободиться от
рабства внутреннего, заняться самоуглублением и самоусовершенст­
вованием? Заметим, что Горький вкладывал в понятие «самосозна­
ние» совсем не тот смысл, что философы-идеалисты (Н. Бердяев,
С. Булгаков С. Франк и др.) . Не призывая уже к созданию нового ре­
лигиозного сознания, он ратует за интеллектуальное обогащение ре­
волюционной демократии. Его видение мира прямо противоположно
бердяевскому. Как известно, H.A. Бердяев в работах 1920-х годов
«Философия неравенства» и «Новое средневековье» пришел к выво­
ду о необходимости возврата к самодержавному строю, аристокра­
тизму духа, к социальной иерархии неравенства. Читая «Философию
неравенства», Горький подчеркнул фразу: «Абсолютное равенство
оставило бы бытие в нераскрытом состоянии, в безразличии, т.е. в не ­
бытии», и написал внизу: «Какой постный болван!»70.На с. 105 он от­
метил слова «Аристократия сотворена Богом и от Бога получила
свои качества», а в главе «О социализме» подчеркнул фразу: «Обла­
городить социализм может только буржуазия» (с. 152).
Однако Горькому не чужда мысль о том, что в революции преоб­
ладает не созидательный, а разрушительный момент, что в России
темные анархические инстинкты могут превратить революцию в сти­
хийный бунт, «бессмысленный и беспощадный». Бердяев верил, что
идея царя —та духовная «скрепа», которая удерживает русский на­
род от анархии. Горький считал такой скрепой разум и культуру.
В июне 1917 г. он призывает объединиться в Совет депутатов трудо­
вой интеллигенции. Созданное по его инициативе внепартийное об­
щество «Культура и Свобода» объединяет всех, способных работать
на благо страны. Значит ли это, что историческое сознание Горького
к Октябрю претерпело существенные изменения, базируясь на иной,
не марксистской, основе?
Мы найдем ответ на этот вопрос в «Несвоевременных мыслях».
Горький пишет: «Надо вспомнить, что социализм —научная истина,
что нас к нему ведет вся история развития человечества, что он явля ­
ется совершенно естественной стадией политико-экономической


64
Глава I I
эволюции человеческого общества». И заключает: «Рабочий —не
должен забывать идеалистическое начало социализма (выделено
мною. — Л.С.), он только тогда уверенно почувствует себя и апосто­
лом новой истины, и мощным борцом за торжество ее, когда вспом­
нит, что социализм необходим и спасителен не для одних трудящих­
ся, но что он освобождает все классы, все человечество из ржавых
цепей старой, больной, изолгавшейся, самое себя отрицающей куль­
туры» 71.
Как мы видим, рядом с абстрактными рассуждениями о внепар­
тийной науке, планетарной культуре, об анархизме и жестокости на­
рода соседствуют марксистские положения об освобождении всех
трудящихся, борьбе классов, о социалистической революции как ес­
тественной стадии «политико-экономической эволюции» общества.
Историческое сознание Горького как бы раздваивается: пытаясь оце­
нить все «за» и «против», он ведет спор с самой Историей. Писатель
не случайно упоминает об «идеалистическом начале социализма».
Отдавая дань концепциям Лебона, Каутского, Богданова, Плеханова,
Горький видит в социализме прежде всего общечеловеческое стрем­
ление к лучшей жизни и судит современность с позиций гуманисти­
ческих. Даже термин «социализм» порой превращается у него в «со­
циальный идеализм». Он пишет: «Жизнью мира движет социальный
идеализм —великая мечта о братстве всех со всеми»72.
Горький решительно отвергает исторически ложные концепции
неославянофильства, панславизма, мессианства России и связанное
с ними сентиментальное обожание народа. Именно этим объясняет­
ся критический перекос в горьковских суждениях, отразившийся в
«Несвоевременных мыслях» и особенно в цикле статей «О русском
крестьянстве». Развенчивая религиозно-мистический образ «народа-
богоносца», кроткого, смиренного, православного, Горький одну за
другой рисует реальные картины жестокости, садизма, разгула зве­
риных инстинктов толпы. Мучительно переж ивая з а судьбы России,
он протестует против «опыта», который производят над страной
большевики-экспериментаторы. Это —не отрицание революции, а
попытка предостеречь от ложного пути, от неверных методов, кото­
рые могут скомпрометировать саму идею социализма. Горький пи­
шет: «Костер зажгли: он горит плохо, воняет Русью, грязненькой,
пьяной и жестокой. И вот эту несчастную Русь тащат и толкают на
Голгофу, чтобы распять ее ради спасения мира. Разве это не мессиан­
ство во сто лошадиных сил?»73.
Замечая в «Несвоевременных мыслях» резкие филиппики, в ко­
торых говорится, что «русский народ органически склонен к анар­


Формирование исторического сознания М. Горького
65
хизму, что он пассивен, но —жесток, когда в его руки попадает
власть, что прославленная доброта его души —карамазовский сенти­
ментализм, что он ужасающе невосприимчив к внушениям гуманиз­
ма и культуры» , следует заметить, что рядом есть и другие суждения:
«Порицая наш народ за его склонность к анархизму, за всяческую его
дикость и невежество, я помню: иным он не мог быть. Условия, среди
которых он жил, не могли воспитать в нем ни уважения к личности,
ни сознания прав гражданина, ни чувства справедливости —это бы­
ли условия полного бесправия, угнетения человека, бесстыднейшей
лжи и зверской жестокости. И надо удивляться, что при всех этих ус­
ловиях народ все-таки сохранил в себе немало человеческих чувств и
некоторое количество здорового разума»74.
Обращаясь к истории как великому объективному арбитру, Горь­
кий пытается рассудить, кто прав, кто виноват. Он призывает интел­
лигенцию работать с советской властью и сам делает все, чтобы в тя­
желые годы разрухи, гражданской войны спасти культуру и науку,
начать строить новое социалистическое общество. И тут же критику­
ет советскую власть за «дикие беззакония», за бессудные казни и пре­
следование инакомыслящих. В вихре чувств и противоречивых мыс­
лей, находясь в самой гуще схватки, он пытается умерить ярость
дерущихся сторон, ощущая каждый «лишний» удар так, как будто
бьют его самого. Этим объясняется предельный накал чувств и мыс­
лей, пронизывающий весь цикл «Несвоевременных мыслей», кото ­
рые выделяются даже в литературе того времени своим трагизмом и
эмоциональностью. Публикуя горьковские статьи в США, автор пре­
дисловия к ним М.Д. Стейнберг определил их как «поразительные
исторические и личные документы»75.
В исторической науке тех лет, естественно, еще не было концеп­
ции Октябрьской революции. Ее чаще всего сравнивали с Париж­
ской Коммуной. Горький тоже обращается к французской истории,
как параллели для уяснения событий дня. В эти годы он перечитыва­
ет труды Т. Карлейля, Луи Блана, А. Олара и особенно вниматель­
но —небольшую книгу И. Карно «История французской револю­
ции» (СПб., 1894). Это объясняется тем, что И. Карно рассматривал
главные результаты французской революции (отмена крепостного
права, равенство всех граждан перед законом, свободный переход по­
земельной собственности из рук в руки, свобода труда, установление
принципов социальной справедливости и др.) с точки зрения нали­
чия в них элементов социализма.
Не будем касаться выводов Карно, отметим лишь то, что привле­
кает Горького в его книге, густо испещренной пометами писателя.


66
Глава I I
Это прежде всего главы «Внесение принципов 1789 г. в программы
народных представительств», « Республиканские учреждения», «Тер­
рор». Пометы на с. 52,54,206 касаются вопросов проведения в жизнь
принципов социальной справедливости по отношению к разным
классам общества. Горький отмечает мысль о том, что все «учрежде­
ния должны иметь целью поднятие уровня нравственности, умствен­
ного развития и благосостояния самого многочисленного и бедного
класса населения» (с. 205). Он выделяет высказывания Дантона и
Робеспьера о собственности, требования Кондорсэ о предоставлении
женщинам политических прав.
В главе «Республиканские учреждения» особенно интересны по­
меты на страницах, где рассказывается об организации «консервато­
рии искусства и ремесел», королевского ботанического сада, музея
естественных наук, коллекции предметов искусства, исторического
музея. На с. 240 Горький отчеркивает абзац: «Когда Конвент запре­
тил декретом уничтожение и порчу памятников под предлогом унич­
тожения на них монархических или феодальных эмблем, один ху­
дожник-археолог Ленуар —получил разрешение и необходимые
средства для образования коллекции национальных древностей». На
с. 242: «Невзирая на свои финансовые затруднения Конвент нашел
возможным ассигновать художникам, ученым и литераторам сумму в
605.500 франков, между тем, как Людовик XIV в дни блеска не рас­
ходовал никогда на этот предмет более 112.000 ливров». Иными сло­
вами, писателя привлекают мысли, которые волновали его самого:
как в огненные дни революции спасти национальные ценности, воз­
родить и развить культуру и науку. Согласившись возглавить «Оце­
ночно-антикварную комиссию», он, видимо, представляет себя в ро­
ли Ленуара. Горький тщательно отмечает все декреты Конвента,
имеющие целью совершенствовать науки и искусства, «обществен­
ную пользу и славу республики» (с. 242).
Глава «Террор» содерж ит 9 помет Горького. Принимая мысль
И. Карно, что коренные общественные реформы неминуемо «оскорб­
ляют старые понятия и старые интересы, а следовательно встречают
сильное сопротивление» (с. 246), он вникает в суть споров Сен Жю-
ста и Робеспьера с Дантоном. На с. 254 отчеркнуто: «Сен Жюст и Ро­
беспьер, неумолимые в своей вражде и непоколебимо желавшие уп­
равлять страною посредством страха, порицали склонность Дантона
к милосердию». «Республика, —говорил Сен Жюст, —должна разру­
шить все, что ей противится. Виновен против нее тот, кто проявляет
снисхождение к заключенным, виновен, кто не желает добродетели,
виновен, кто не хочет террора». На с. 259 отчеркнута мысль об ошиб­


Формиро ва н ие истори ческ ого с озн ани я М. Горького
67
ках Робеспьера: «Система его была ложная: народ, неспособный ор­
ганизовать свою свободу, не способен пользоваться ею».
Сам Горький думал в тот момент о своем народе нечто подобное.
Впоследствии он признается, что «...возмущенный терпением кресть­
янства и его забитостью, временами теряя понимание смысла исто­
рии, тоже думал о своем народе не очень ласково» (XXVI, 181).
В этой фразе любопытно слово «тоже», свидетельствующее, что пи ­
сатель какое-то время разделял взгляды буржуазных ученых и исто­
риков на русский народ и его историю. Действительно, в книге
Н. Бердяева «Философия неравенства», написанной почти одновре­
менно с горьковскими статьями «О русском крестьянстве», есть суж­
дения, что Россия —темное мужицкое царство, что народ ее —не ев ­
ропейский, а восточно -азиатский, подверженный инстинктам
кочевника, поэтому в революции темные волны захлестывают чело­
века, губя его как личность, как индивидуальность. Но это не значит,
что Горький соглашался с выводами Бердяева.
В исторических трудах писатель вновь ищет разрешения волную­
щих его проблем современности. Это касается прежде всего концеп­
ции Октябрьской революции как Смутного времени, что свидетель­
ствует о его понимании событий как «смуты», организованной
группой большевиков-«самозванцев», чуждых русскому народу.
В статьях «О русском крестьянстве» наряду с горькими упреками в
адрес народа, который, якобы, «хочет как можно больше есть и воз­
можно меньше работать, хочет иметь все права и не иметь никаких
обязанностей»76, содержатся на первый взгляд необъяснимые с исто­
рической точки зрения характеристики Лжедмитрия. Горький назы­
вает его «умным смельчаком», «загадочным юношей», который пы­
тался истребить азиатские нравы в России. Заняв московский
престол, он говорил в глаза москвитянам: «Вы считаете себя самым
праведным народом в мире, а вы —развратны, мало любите ближне­
го и не расположены делать добро»77.
В свете концепции «смутного времени» нетрудно догадаться, что
Горький имеет в виду обобщенный образ лидера большевиков. Не
желая, чтобы повторилась трагическая история Парижской комму­
ны, он предостерегает от опасности погубить передовой отряд рево­
люционной демократии, хотя всей душой приветствует задачу осво­
бодить страну от наследия «азиатчины». Русское крестьянство
кажется Горькому противником всего нового, в том числе и нового
строя. В «Несвоевременных мыслях» он напоминает: «Парижскую
коммуну зарезали крестьяне, — вот что нужно помнить рабочему. Во­
жди его забыли об этом»78.


68
Глава I I
Именно эта мысль становится центральной в книге «О русском
крестьянстве». Писатель уверяет, что русский мужик —косная анти -
революционная сила, что он не любит горожанина, особенно интел­
лигента. Настороженное недоверчивое отношение к деревне, прису­
щее Горькому с юношеских лет, ведет его к неверным выводам.
Вглядываясь в Россию, где бушуют волны гражданской войны, он
пытается разглядеть в ней абстрактного крестьянина, «искателя
правды и справедливости», забывая о том, что само понимание прав­
ды и справедливости было разным у красных, белых и зеленых, у
махновцев и григорьевцев.
Работа над статьями «О русском крестьянстве» совпала по време­
ни с чтением книги С.Ф . Платонова «Смутное время. Очерки исто­
рии внутреннего кризиса и общественной борьбы в Московском го­
сударстве XVI и XVII веков». Горький сделал на ее страницах
42 пометы, свидетельствующие, что его собственные мысли порой
были близки к выводам историка. Так, на с. 78 отчеркнута фраза, где
говорится, что у историков «есть тенденция представлять самозван­
ца человеком выдающегося ума и ловкости», на с. 156, что в «смуте
погибла вековая московская знать». В статьях «О русском крестьян­
стве» есть прямые цитаты и ссылки на книгу С. Ф . Платонова. Горь­
кий повторяет его слова о смуте 1602-1613 гг. как о «школе своево­
лия, безначалия, политического неразумия, двоедушия, обмана,
легкомыслия и мелкого эгоизма, неспособного оценить общих
нужд». Он определяет бунт Емельяна Пугачева словами С.Ф . Плато­
нова: «...последняя попытка борьбы казачества с режимом государст­
ва», наконец повторяет вывод историка о России, почерпнутый у
«одного иностранца»: «У этого народа нет исторической памяти. Он
не знает своё прошлое и даже, как будто, не хочет знать его «. Иными
словами, концепция «смутного времени» оказала на Горького несом­
ненное воздействие, уведя его в сторону от марксистской оценки рус­
ского народа, революционного союза пролетариата и крестьянства,
роли интеллигенции в революции.
В начале 1920-х годов историческое сознание Горького развивает­
ся под воздействием общегуманистических, абстрактно-социологи­
ческих концепций. Показательна та позиция которую он занял в спо­
ре между Р. Ролланом и А. Барбюсом по поводу путей изменения
мира. В статье «Вторая половина долга. По поводу ролландизма»
А. Барбюс упрекал поборников «независимости духа» в равнодушии
к политике, стремлении держаться в стороне от «схватки», нежела­
нии сейчас же взяться за дело и способствовать осуществлению по­
ложительной программы нового строя»79. Он спрашивал: «Что это —


Формирование исторического сознания М. Горького
69
принципиальная антипатия ко всему, что имеет отношение к полити ­
ке? Или нежелание слишком легко выносить твердые суждения и ос­
мелиться сказать о чем-либо конкретном? Это истина? Или отвраще­
ние к некоторым понятиям, в частности, к понятию насилия? Или —
надежда, что можно и другими путями излечить и изменить челове­
чество?»80.
Отвечая А. Барбюсу, Р. Роллан истолковал слова о насилии как
оправдание любых средств для достижения революционных целей.
В открытом письме А. Барбюсу он писал «Неверно думать, будто
цель оправдывает средства. Для истинного прогресса средства еще
важнее, чем цель». И пояснил: «Средства воспитывают человеческое
сознание или в духе справедливости, или в духе насилия. И если в
духа насилия, то никакой образ правления не устранит угнетения
сильными слабых. Вот почему я считаю, что защищать моральные
ценности необходимо и в период революции еще больше, чем в обык­
новенное время»81. В другом письме к Барбюсу Роллан убеждал:
«Мы слишком часто поступаемся во имя государственной необходи­
мости, во имя победы высочайшими моральными ценностями: чело­
вечностью, свободой и самым для нас драгоценным —истиной. Эти
моральные ценности всегда должны оставаться неприкосновенными.
В интересах человечества. В интересах самой революции»82.
■Прочитав ответ Роллана в брюссельском журнале «L’Art libre»,
Горький полностью согласился с ним. 25 января 1922 г. он писал ему
из Германии: «Дорогой друг! Основой Вашего письма Барбюсу я в л я ­
ется —на мой взгляд —оценка Вами иезуитского принципа «Цель
оправдывает средства». Какова цель? Создать условия, которые вос­
питали бы людей добрыми, умными, сильными, честными. Для меня
вполне и давно ясно, что средства, употребляемые ныне для создания
таких условий, ведут в сторону, прямо противоположную цели. Не­
обходимость этики в борьбе я пропагандировал с первых дней рево­
люции в России. Мне говорили, что это наивно, неосуществимо, да­
же —вредно. Иногда это говорили люди, которым иезуитизм
органически противен, но они все-таки сознательно приняли его,
приняли, насилуя себя; это —фанатики, честные люди, они грешили
ради спасения других. Я не видел, чтоб это кого-либо или что-либо
спасло, не думаю, что спасет, а фанатики уже погибли, обессилив са­
ми себя болью возмущенной совести, страданиями нравственного
раздвоения»83.
Давая оценку событиям Первой мировой войны, Горький заметил:
«В 14 году пролетарии всех стран соединились на прекрасных полях
Франции, а также других полях Европы и Азии —соединились, и че­


70
Глава II
тыре года мужественно истребляли друг друга —ради чего? В этой
бойне принимали активное участие тысячи сознательных искренних
социалистов и миллионы людей, которые сознательно вотировали за
них на выборах в парламенты и рейхстага. Так? Думает ли Барбюс,
что это позорное преступление было бы возможно, если б этика соци­
ализма внедрялась в сознание масс так же глубоко, как внедряется
политика и экономика?»84.
Горький оценивает исторические события прежде всего с точки
зрения «этики социализма» и общечеловеческой морали. Он пишет о
свободе личности и «независимости духа», о необходимости создать
«интернационал интеллигенции», «трибунал совести», предотвраща­
ющий все виды насилия. При этом человека, независимо от его пар­
тийной принадлежности, он считает ценностью гораздо большей, чем
все высокие идеи. Говоря о «социалистической этике», писатель ут­
верждает: «Без этого сознания —идеи «братства народов», «единства
интересов человечества», «интернациональные цели пролетариа­
та» — все это слова, лишенные живого содержания, революционного
энтузиазма, это —абстракции, они не имеют корней в душе человека,
они лишены творческой силы»85.
В письмах 1920-х годов Горький неоднократно выражает тревогу
за русский народ, его «талантливую, но чуждую жизни душу», уверя­
ет: «Народ этот еще не жил, не делал истории своими руками, своей
волей, как это делали латинская и англосаксонская расы»86. В пись­
ме Роллану от 5 июня 1922 г. он пишет: «К этой тревоге за свой народ
присоединяется страх за Европу, в которой все растет ненависть, зло ­
ба, отчаяние. Наше время подобно эпохе Римской империи в
III-IV веках — в воздухе носится запах разложения»87. Он продол­
жает рассматривать русскую историю ретроспективно, сравнивая те­
кущие события, то со «смутным временем», то с эпохой разложения
Римской империи. Это не означает, что Горький, живя в Европе, от­
рицательно оценивает деятельность большевиков. 7 декабря 1922 г.
он признается Роллану: «А все-таки меня восхищает изумительное
напряжение воли вождей русского коммунизма. За всю свою страш­
ную историю Россия еще не имела таких волевых людей, ни в эпоху
Ивана Грозного, ни при Петре Великом. Их —ничтожная кучка, ис­
кренних друзей они имеют сотни, непримиримых врагов —десятки
миллионов русских крестьян, всю европейскую буржуазию, да при­
бавьте сюда и социалистов Европы. И все-таки эти Архимеды увере­
ны, что найдут точку опоры и перевернут весь мир»88.
Горький ратует за диктатуру «политически грамотных рабочих в
тесном союзе с научной и технической интеллигенцией» (20, 28). Он


Формиро ва н ие и сторичес кого со зн ания М. Горького
71
много размышляет об анархизме, изучая труды М.А. Бакунина и
П.П. Кропоткина, сравнивает книги М.А. Бакунина «Государствен­
ность и анархизм» с «Единственным» Макса Штирнера, находит
родство в мыслях Н.Я . Данилевского и О. Шпенглера в книге «Закат
Европы». Из историков его чрезвычайно занимает Ю. Крыжанич,
еще в XVII в. заострявший мысль об анархизме русского народа, что­
бы добиться воссоединения славянских племен. Крыжанич критико­
вал национальные черты славянства, пытаясь развить в нем чувство
собственного достоинства, пробудить к деятельной гражданской
ж изни, сознанию новой исторической общности. Об интересе Горь­
кого к концепции Крыжанича свидетельствуют книги П.А. Бессоно­
ва, Н.И . Костомарова, В. Солойьева (т. 13), В.А. Мякотина, хранящи­
еся в его библиотеке, и особенно пометы на книге В.О. Ключевского
«Сказания иностранцев о Московском государстве» (Пг., 1918).
Исторический прогресс Горький по-прежнему связывает с разви­
тием положительных наук, он хлопочет об издании журнала «Бесе­
да», который знакомил бы читателей с новейшими достижениями
философии, науки, искусства, техники в Европе. Однако, живя в Гер­
мании, писатель видит, как «разваливается» и мельчает Европа, отка­
зываясь от идеи социализма, как забота о приобретении материаль­
ных благ становится главной целью бюргера, мечтающего о «сильной
власти». Европейская интеллигенция начинает разочаровывать его
так же, как русская в годы «позорного десятилетия» реакции. 6 ноя­
бря 1923 г. Горький пишет Роллану из Фрейбурга: «Интеллигенция
здесь —странная, поскольку я могу судить о ней, — ее политический
консерватизм кажется мне уродливым, так же, как и болезненно рас­
пухший ее национализм. На днях во Фрейбурге известнейший фило­
соф Хусерль говорил, что идеальное правительство Германия имела в
48 году, когда в парламенте сидело сотни полторы профессоров»89.
Горький иронически относится к идее создания подобного прави­
тельства. Напомним, что прусское Национальное собрание, созван­
ное 22 мая 1848 года, К. Маркс и Ф. Энгельс язвительно именовали
«ученым собором», заметив, что он «занимается исключительно уп­
ражнениями в парламентаризме и предоставляет правительству дей­
ствовать»90. Можно сказать, что идея «интернационала интеллиген­
ции» перестала прельщать Горького, после того, как потерпел крах
журнал «Беседа». К концу 1923 г. он расстался и с другой идеей, дол­
го владевшей его умом, — с теорией «двух душ». Прочитав у Н. Бер­
дяева, что германцы —выразители мужского активного начала, а
славяне —женского, пассивного, он пишет Роллану: «Разум истории,
очевидно, иначе оценивает психологию масс»91.


72
Глава II
В середине 1920-х годов в формировании исторического сознания
Горького происходят существенные сдвиги. Под влиянием успехов со­
циалистического строительства в С С С Р и непосредственных впечатле­
ний от ж изни капиталистического Запада он отказывается от схемати­
ческого противопоставления Европы —Азии и апеллирует не к
категории «национальной души», а к «разуму истории». Это сказалось,
в частности, в оценке им концепции «евразийства», проповедуемой
группой русских эмигрантов (Н.С . Трубецкой, П.Н . Савицкий,
Г.В. Вернадский и др.) Исходя из признания благотворной роли Восто­
ка в развитии России, евразийцы считали Европу носительницей кос­
мополитизма и противопоставляли ей Срединный материк — Евразию,
простирающуюся от Тихого океана до Адриатического моря. Попытки
создания единого евразийского государства они усматривали в истории
скифов, гуннов, хазар, татаро-монголов и других народов. В соответст­
вии с этим «месторазвитием» России считалась «монголосфера», а та ­
тарское иго изображалось прогрессивным периодом ее истории.
Эта концепция, внешне противоположная «норманнской тео­
рии», ибо евразийцы начинали историю России «из туранских сте­
пей», имела с ней общую основу: попытку доказать, что русская госу­
дарственность никогда не была самостоятельной и способна была
сформироваться лишь под чужеродным влиянием. Усматривая в со­
ветской России порабощение народа интернационалистами западно­
европейского толка, евразийцы призывали к возрождению «настоя­
щей» русско-туранской России — Евразии, духовной основой
которой должно стать православно-мусульманское «бытовое испо-
ведничество». Теории евразийцев базировались на основе геополити­
ки —науки о географическом распространении и географическом ха­
рактере государства. Автор «Геополитических заметок по русской
истории» П.Н . Савицкий доказывал, что Евразия является единым
миром, занимающим «Джучиев улус» и Россию, а история Золотой
Орды и есть подлинная русская история92.
Г.В. Вернадский в лекциях, прочитанных в Санкт-Петербургском
университете осенью 1913 г., приветствовал «движение русского пле­
мени на Восток», его распространение «против солнца» и доказывал,
что скифы и татаро-монголы составляют единое культурное целое,
благотворно влиявшее на Россию93. Зародившись в последние пред­
революционные годы, эта теория отразилась в «скифстве», которому
отдали дань многие деятели культуры и науки. Однако лишь в 1920-х
годах евразийство оформилось в самостоятельную историческую
школу, пытавшуюся дать свое объяснение всему ходу мирового исто­
рического процесса.


Формирование исторического сознания М. Горького
73
В 1927 г. в Праге вышел ряд книг П.Н . Савицкого, Г. В. Вернадско­
го, Н. С. Трубецкого, издавался «Евразийский Временник», сущест­
вовало евразийское книгоиздательство. Наиболее полно взгляды
евразийцев изложены в «Начертании русской истории» Г.В. Вернад­
ского и его же «Опыте истории Евразии V -XX вв.» В основу перио­
дизации русской истории Г. В. Вернадский положил деление на лес и
степь. Срединный Материк он рассматривал как особый географиче­
ский и исторический мир, который должен быть отделен как от Ев­
ропы, так и от Азии. По мнению Г. В. Вернадского, этнической осно­
вой русского народа является смесь иранской (скифской) крови с
варяжской, монголо-турецкой и финской. Уверяя, что творцом исто­
рии является народ, он писал о «великом столетии» Золотой Орды и
делал вывод: «Российское государство есть государство евразий­
ское»94.
Горький резко критически отнесся к этим книгам. В письме к
И.М . Касаткину 16 февраля 1926 г. он заметил: «Есть такая секта
эмигрантов, утверждающих, что Русь —не Европа, не Азия, а Евра­
зия. Это несколько напоминает бездарнейшую болтовню Иванова-
Разумника о Скифии»95. «Начертание русской истории» Г.В. Вернад­
ского испещрено горьковскими пометами. Он отчеркивает на с. 11
фразу: «Русский народ обладает удивительной способностью впиты­
вать в себя чуждые этнические элементы и их усваивать», ставит на
полях знак вопроса и пишет «Так ли?» Пометы, свидетельствующие
о том, что Горький сомневается в научности выводов автора, есть на
страницах 31, 27, 30. Он уличает его в неточностях и натяжках при
попытке использовать лингвистический анализ для доказательства
своих положений. Другие пометы свидетельствуют о желании Горь­
кого обнаружить в истории примеры, противоречащие евразийской
концепции. Так, на с. 31 он ставит знак «NB» около фразы: «Уже в се­
редине VII века значительная часть западных славян выбилась из-
под аварской власти».
В середине 1920-х годов Горький вновь обращается к проблемам
возникновения русского государства, норманнскому вопросу, теории
завоевательных войн. Это было связано с серьезным пересмотром ис­
торических взглядов самого писателя. Начиная работу над «Жизнью
Клима Самгина», он задумал снова пройти по дорогам истории.
К этому времени им были отброшены и мессианские теории «скиф-
ства», никогда, впрочем, не увлекавшие Горького, и мистические кон­
цепции общественного прогресса Н. Бердяева, и рассуждения К. Ка­
утского о диктатуре пролетариата, которая означает уничтожение
демократии. Отвечая К. Каутскому в работе «Пролетарская револю­


74
Глава II
ция и ренегат Каутский», В.И. Ленин обосновал марксистскую тео­
рию пролетарской революции, показав, что не существует «чистой
демократии» в классовом обществе. Буржуазная демократия, будучи
великим прогрессом по сравнению со средневековьем, не может быть
основой пролетарского государства, ибо она является формой дикта­
туры буржуазии. Только советская власть, по его мнению, дает неви­
данное расширение демократии, ибо служит интересам трудового на­
рода. Ленин писал: «...действительного, фактического равенства не
может быть, пока совершенно не уничтожена всякая возможность
эксплуатации одного класса другим» и пояснил: «Необходимым при­
знаком, обязательным условием диктатуры является насильственное
подавление эксплуататоров как класса и, следовательно, нарушение
«чистой демократии», т.е. равенства и свободы по отношению к это­
му классу»96.
Все это было написано в 1918 г., но Горький всерьез обратился к
изучению трудов классиков марксизма-ленинизма только после
смерти Ленина. На полках его личной библиотеки стоит более ста
книг К. Маркса, Ф . Энгельса, В.И. Ленина, но из них только пять из ­
даны до 1923 г. В основном же Горький пользовался тридцатитомным
собранием сочинений Ленина 1926-1935 гг. (2 издание). Впрочем, его
взгляды менялись не только под влиянием чтения марксистских книг.
Покушение на В.И. Ленина, убийство М.С. Урицкого, М.М. Володар­
ского, В.В. Воровского и в ответ —«красный террор» показали уто­
пичность его призывов к формированию социалистической «этики»,
столь же сильной, «как религия на заре возникновения»’ 97.
Никакая этика не смогла бы заставить белогвардейцев сложить
оружие, эсеров —прекратить вооруженное восстание против совет­
ской власти. На террор отвечали террором. В трагическом споре с
большевиками Горький, вопреки своим собственным словам, пытал­
ся убедить их, что историю можно «перекрасить в другие цвета» не
только кровью, протестовал против суда над эсерами, возмущался
арестом патриарха Тихона, католических священников. Попытка
убить Ленина убедила Горького в необходимости диктатуры проле­
тариата, заставила сомневаться в прочности союза «рабочих с буржу­
азной интеллигенцией». В очерке « В.И. Ленин» писатель вспомина­
ет слова Н.И . Бухарина, сказанные на VIII съезде партии: «Нация —
значит буржуазия вместе с пролетариатом» и резкий ответ Ленина
(20, 35).
Мысль о том, что историю движет борьба классов, была у Горь­
кого и раньше, но только в середине 1920-х годов он начинает изу­
чать исторический материализм. Приводя все свои знания в систе­


Формирование исторического сознания М. Горького
75
му, он пытается увидеть мир с точки зрения марксистских законов
развития общества, рассматривая прогресс как неуклонное движе­
ние к социализму. И прежде всего меняет свое отношение к русско­
му крестьянству. Тема деревни и города привлекает внимание Горь­
кого не только как практическая проблема, вставшая на пути
социалистического строительства. Он рассматривает ее с историче­
ской точки зрения, пытаясь сопоставить процессы, происходящие в
разных странах.
После смерти В.И. Ленина Горький ждал трагедии Термидора «со
стороны крестьянства, которому нужны машины, сукно, ситец, сахар,
гвозди и еще множество вещей, которых у нас нет»98. Эта тревога
подкреплялась анализом международной обстановки. Горький писал
М. Шкапской: «Содержанием истории грядущих лет, видимо, долж­
на быть именно борьба крестьянских стран со странами с преоблада­
нием городского населения, и, в частности, борьба деревни против
беспокойного, бунтующего всячески города»99. Размышляя об судь­
бах мира, Р. Роллан тоже боялся конфликтов между этими силами. 1
августа 1924 г. он сообщил Горькому: «Я предвижу роковое страшное
столкновение между англосаксонской Америкой и Азией, а, по всей
вероятности, и Латинской Америкой. Но меня особенно мучает воп­
рос, на чьей стороне будет Европа?»100.
Горький уже не питал никаких иллюзий относительно планетарно­
го союза интеллектуальных сил в Европе. Его ужасает «безумие нем­
цев», ведущее к торжеству фашизма, тоталитарно-репрессивный ре­
жим Муссолини в Италии, террор в Болгарии. Он видит Европу,
которая «в судорогах» и теряет былую уверенность, где «активность»
проявляется в цинических действиях чернорубашечников. Не разде­
ляя популярной теории «заката Европы» О. Шпенглера, он все чаще
обращает взор на Юг и Восток, где вздымаются волны национально-
освободительных движений: пишет о вожде рифов Абд-аль-Кериме,
об успехах революции в Китае. Характерно, что именно в эти годы
Горький внимательно следит за ростом эмансипации у восточных на­
родов Советского Союза. 28 марта 1927г. он пишет Роллану: «Челове­
чество утомилось и потеряло свою власть над жизнью, им же самим
созданной. Все, что происходит сейчас в Китае —достаточно красно­
речиво свидетельствует об этой усталости Европы. И невольно вспо­
минаешь об активной роли, которую теперь играет женщина у восточ­
ных народов. Это особенно резко бросается в глаза у нас в России,
среди женщин-мусульманок Поволжья, Кавказа, Малой Азии»101.
Факты, которые сообщали Горькому из Советского Союза, свиде­
тельствовали, что следов пассивности все меньше остается даже в ду­


76
Глава I I
ше забитой и запуганной старыми обычаями женщины Востока. Ме­
нялось и его представление о русском крестьянине. Селькор Васи­
лий Кучерявенко писал с хутора Россошанский, что до революции у
них на триста дворов была только одна школа, а теперь — «три, коо­
перация, три красных уголка, клуб, изба-читальня, библиотека, ячей­
ка партии и комсомола, отряд ю<ных> п<ионеров>, кружки: сель­
скохозяйственный, селькоровский, имеется своя стенная газета,
выписывается много журналов, книг, газет» (XXIV, 356). Таких пи­
сем Горький получал с родины сотни. Стремительный рост грамотно­
сти, культурная революция в стране становятся предметом постоян­
ного внимания писателя именно потому, что разрушают его прежнее
мнение о русском народе.
В статье «Заметки читателя», анализируя десятки писем кресть­
ян, Горький сделал вывод, что «растет и углубляется активный инте­
рес русского человека к своей стране и вообще к миру, к науке, к ли ­
тературе и ко всему вообще, что есть жизнь» (XXIV, 274). Он с
огромной радостью фиксирует факт, что в селе, состоящем из 142
дворов, крестьяне выписывают 52 газеты (XXIV, 305). 18 января
1928 г. Горький сообщает Роллану: «...за истекшие 10 лет русская де­
ревня стала грамотней, значительно культурней, и это, разумеется,
должно будет ускорить рост сознания единства интересов крестьяни­
на и рабочего»102. К концу 1920-х годов писатель приходит к выводу
о союзе пролетариата и крестьянства как основном факторе истори­
ческого развития страны. «Великий Иван —рабочий и крестьянин
под одной шапкой», —так он характеризует народ в статье «Анони­
мам и псевдонимам» (XXIV, 301).
Однако коллективизация, которую Горький определял как «гео­
логический переворот», «Октябрь в деревне», протекала непросто.
Была предпринята попытка быстро поставить на рельсы машинной
техники всю многомиллионную крестьянскую Русь. Трагедии Тер­
мидора не произошло, но началась трагедия раскулачивания. Про­
возгласив лозунг уничтожения кулачества как класса, Сталин вы­
двинул теорию обострения классовой борьбы в стране. Этот тезис
давал возможность зачислить в кулаки любого исправно работающе­
го крестьянина-середняка. Результатом перегибов было обострение
борьбы в деревне, возникновение разногласий в партии. По подсче­
там современных историков только в январе-марте 1930 г. по стране
прокатилось не менее 2200 массовых восстаний, в которых участво­
вали почти 800 тысяч крестьян103.
Расценив это как новую гражданскую войну, большевистские ру­
ководители дружно заговорили об обострении классовой борьбы в


Формирование исторического сознания М. Горького
77
стране. На XV съезде ВКП(б) Н. Бухарин выступил с лозунгом
«форсированного нажима на кулака». На этом съезде была осуждена
как «буржуазно-ревизионистская и оппортунистическая» концепция
«термидорианского» перерождения пролетарского государства, тео­
рия «победы» частного капитала над крупной машинной индустри­
ей. В резолюции XV съезда «О работе в деревне» говорилось, что
«пути развития деревни определяются развитием города и что капи­
талистическим элементам в деревне противостоит в наших условиях
не только батрак, бедняк и середняк, но и вся система диктатуры про­
летариата с ее мощными экономическими высотами (в первую голо­
ву —социалистической индустрией), кооперацией и другими рыча­
гами планового воздействия на сельское хозяйство»104.
Заметим, даже в этом официальном документе говорится лишь о
«капиталистических элементах» в деревне, которые не играют ника­
кой серьезной роли в условиях планового хозяйства и социалистиче­
ской индустриализации. Действительно, по подсчетам последних
лет, к 1929 г. в СССР на каждые 100 крестьянских дворов приходи­
лось 35 бедняков, 60 середняков и лишь 5 -6 кулаков. О какой клас­
совой борьбе могла идти речь, если не было эксплуатации и не суще­
ствовало частной собственности? Напомним слова В.И. Ленина: она
«будет продолжаться до тех пор, пока не исчезнут основы классовой
борьбы —частная собственность и беспорядочное общественное
производство»105. М. Калинин, прекрасно знавший русскую деревню,
назвал кулака призраком старого мира. «Это не общественный слой,
даже не группа, даже не кучка, это вымирающие единицы»106, — пи ­
сал он.
На самом деле, события в деревне объяснялись не классовой борь­
бой, а неприятием насилия, т.е. волюнтаристских методов коллекти­
визации сельского хозяйства, которую пытались осуществить в нере­
ально быстрые сроки. Отчаянное сопротивление мужика, еще
помнившего времена продразверстки и настоящей гражданской вой­
ны, сыграло свою роль в политической борьбе между двумя разными
группировками в руководстве страны. По мнению зарубежных исто­
риков, война шла, прежде всего, между большевистскими вождями,
ибо «партия знала цель, но ее вожди вели ожесточенную междоусоб­
ную войну за право вести к этой цели единственно верным путем»107.
Действительно, критика сталинского курса развития СССР велась
постоянно: сначала левой, потом правой оппозициями, о чем свиде­
тельствуют «Заявление 46», платформа «Рабочей оппозиции»,
«Платформа 88», манифест «Сталин и кризис пролетарской диктату­
ры», обращение «Ко всем членам ВКПб» и многие другие докумен­


78
Глава I I
ты. Тезис обострения классовой борьбы стал оправданием кровавого
процесса «раскулачивания» и трагически повлиял на исторические
события в те годы, обострив разногласия между сталинистами и оп­
позиционерами.
Бухарин, Рыков и Томский выступили против «чрезвычайных
мер», пытаясь затормозить не только коллективизацию, но и индуст­
риализацию. Ответные меры были жестокими. Начался разгром
«правой оппозиции», борьба с «чаяновщиной», «вавиловщиной», с
экономистами, аграрниками, философами, которые не разделяли
сталинской точки зрения. Для того, чтобы «научно» обосновать и ут­
вердить концепцию обострения классовой борьбы, с 1931 г. стал
издаваться журнал «Борьба классов» под редакцией М.Н. Покров­
ского. Готовился политический процесс над историками, принадле­
жавшими к старой школе. Были арестованы академики С.Ф . Плато­
нов, Е.В. Тарле, Н.П . Лихачев, Ю.В. Готье и другие.
Живя в Сорренто, Горький не мог воочию наблюдать процессы,
происходившие в СССР. О многих событиях он судил по советским
газетам и книгам, по рассказам приезжавших к нему друзей и мате­
риалам, которые привозил его секретарь П. П. Крючков. После того,
как ему доставили брошюру «Материалы к отчету ЦКК ВКПб
XVI съезду ВКПб, составленную ОГПУ к докладу С. Орджоникид­
зе» (М., 1930), он поверил, что в СССР, действительно, существует
вредительство. В брошюре приводились «подлинные» показания
48 «организаторов голода» и лиц, арестованных по делу о вредитель­
стве в золото-платиновой промышленности, на транспорте, в воен­
ной промышленности. Более всего его поразили «чистосердечные
признания» арестованных. Многие говорили о «кастовой замкнуто­
сти» своего круга. Инженер Стрижев, в прошлом акционер общества
«Нобель и К0», а при советской власти старший директор нефтяной
промышленности Главторга ВСНХ, на следствии сказал: «Переход
инженерных каст в контрреволюционные был естественным и понят­
ным»108. Инженер «Донугля» Н.Е . Калганов заявил: «При капитали­
стическом строе мы являлись в известной степени обер-офицерами
капитала, если можно так выразиться. Именно через нас капитал осу­
ществлял собственную и неизбежную при капитализме эксплуата­
цию рабочих, а это порождало уже известную идеологию, которая
резко отделяла нас от рабочих, противопоставляла нас им»109.
Эту фразу процитировал в докладе на XVI съезде партии С. Орд­
жоникидзе, говоря об усилении классовой борьбы в СССР. Во мно­
гом доверяя советской печати, официальным партийным докумен­
там, свидетельствам людей, которых долгие годы знал и ценил,


Формирование исторического сознания М. Горького
79
Горький искренне поверил в существование «Промпартии» и «Тру-
довой-крестьянской партии», связанных, якобы, с зарубежными ан­
тисоветскими кругами. Он тщательно изучил стенограмму процесса
«Промпартии», заметив, что Н.К . Рамзин в последнем слове при­
знался во вредительстве и заявил, что на это «могла пойти только ка­
ста, небольшая классовая прослойка, не имеющая корней в народных
массах»110.
Под влиянием этих фактов к началу 1930-х годов у Горького скла­
дывается новая концепция роли интеллигенции, которую он рассма­
тривает как классового врага народа. 2 ноября 1930 г. он пишет Рол­
лану, что в Советском Союзе «Советская власть и авангард рабочей
партии находятся в состоянии гражданской, — т.е. классовой —вой­
ны. Враг, против которого борются —и необходимо бороться —ин ­
теллигенция, стремящаяся реставрировать буржуазный строй, и за­
житочное крестьянство, которое, защищая частное мелкое хозяйство,
основу капитализма, вредит делу коллективизации, прибегая к тер­
рору...» 111.
В одной из последних статей «Лучше меньше, да лучше» В.И. Ле­
нин связывал план индустриализации страны с планом кооперирова­
ния крестьянского населения. Вопрос о союзе рабочего класса и кре­
стьянства как единственно верном рычаге развития социализма в
стране он считал наиважнейшим и неоднократно возвращался к нему
в последний год жизни. С марксистской точки зрения это был вопрос
о правильном сочетании «крестьянской войны с пролетарской рево­
люцией». Напомнив об этом в докладе «Политическое завещание Ле­
нина», Н.И . Бухарин сказал: «Если у нас социалистическая револю­
ция в значительной степени держится на том особом сочетании
классовых сил, которые было учтено еще Марксом, то это сочетание
пролетарской революции и крестьянской войны (то есть союз рабо­
чего класса с крестьянством под руководством рабочего класса)
должно быть продлено и удержано во что бы то ни стало, ибо если ли­
шиться этого особо благоприятного сочетания классовых сил, то вы ­
падет вся основа развертывания социалистической революции в на­
шей стране»112.
Одновременно с этим Бухарин сделал собственный вывод, что
«мирная организационная», «культурническая работа» есть тоже
особая форма классовой борьбы, что «могут быть периоды обостре­
ния классовой борьбы и ее форм, связанные с перегруппировками
общественных классов», и она будет лишь возрастать по мере про­
движения к социализму. В 1929 г. он уверял, что страна переживает
«один из таких периодов обострения классовой борьбы...»113. Касаясь


80
Глава I I
основных вопросов внутренней политики, он предупреждал, что по ­
явление «серьезных классовых разногласий, которые этот механизм
переделки одного класса другим уничтожили бы, означает гибель
Советской республики» 114.
Разногласия в партии, в том числе борьбу Сталина с «правым ук­
лоном», Горький воспринимал как «результат исконного противоре­
чия между городом и деревней, основы которого образовались в ста­
ром строе»115. Как уже говорилось, к этому времени он пришел к
выводу о необходимости крепкого союза пролетариата и крестьянст­
ва, о единстве их интересов. Радуясь успехам первой пятилетки,
писатель болезненно воспринимал все, что могло помешать строи­
тельству социализма, поэтому активно пытался примирить ортодок­
сальных ленинцев и сторонников нового сталинского курса, который
был обусловлен меняющейся международной обстановкой. Вряд ли
он мог до конца разобраться в истинных причинах внутрипартийной
борьбы, т.к. вернулся на постоянное жительство в СССР только в
1933 году.
Теория «обострения классовой борьбы» фактически прикрывала
все более обострявшуюся внутрипартийную борьбу в критический
период развития советского общества. Сошлемся хотя бы на выступ­
ление А.В. Косарева на XI пленуме ЦК ВЛКСМ, сказавшего по пово ­
ду только что разоблаченного дела «Клубок»: «Классовая борьба не
затухает, а принимает новые, более сложные формы»116. Если учесть,
что обвиняемыми по этому делу были секретарь президиума ЦК
СССР А.С. Енукидзе, сотрудники аппарата ЦИК, комендант москов­
ского Кремля P.A. Петерсон и работники кремлевской библиотеки, о
какой классовой борьбе можно было говорить117?
На самом деле, метод механического перенесения особенностей
классовых битв прошлого на период мирного строительства социа­
лизма не мог быть исторически верным. Видя активность антисовет­
ских сил за рубежом, Горький высказывает мысль, что необходимо
«показать с предельной простотой и ясностью идейную согласован­
ность внутреннего врага с внешним, —этим самым гражданская вой­
на переносится в ту «мирную» действительность, в которой мы суще­
ствуем по сей день»118.
Эти строки написаны в ноябре 1930 г., когда готовился процесс
над меньшевиками119. К этому времени Горький уже располагал под­
робной информацией о «шахтинском деле», о «48 организаторах пи­
щевого голода», о расстреле Пальчинского, Фон-Мекка, Величко, о
вредительстве в золото-платиновой промышленности, на транспорте
и в военном деле, прочел «Материалы», составленные ОГПУ, стено­


Формирование исторического сознания М. Горького
81
грамму процесса «Промпартии», показания обвиняемых, опублико­
ванные в «Известиях» и «Правде», «чистосердечные» признания
Кондратьева и Чаянова. Можно ли упрекать его в том, что, живя в
Сорренто, писатель не разобрался в сложном хитросплетении собы­
тий?
Следует учитывать еще один фактор —действительно резкое обо­
стрение международной обстановки в те годы. Провокации в Аркосе,
угроза разрыва дипломатических отношений с Англией, «крестовый
поход» против СССР, провозглашенный 2 февраля 1930 г. римским
папой Пием XI, провокации на границах. Антисоветская кампания
прокатилась по Италии, Франции, Германии, Англии, США и дру­
гим странам, затронув весьма далекие от политических сферы (воп­
рос об экспорте советских товаров, проблемы религии). Успехи соци­
алистического строительства в годы первых пятилеток вызывали
отрицательную реакцию в буржуазном лагере и лживые инсинуации
в белоэмигрантской прессе. Сколачивались союзы государств для
войны против страны Советов: планы А. Бриана, Келлога, Пан-Евро-
пы и др. Это было причиной того, что Сталин и его сторонники изме­
нили отношение к Коминтерну, взяли курс на построение социализ­
ма в одной стране, провозгласив приоритет национальных интересов,
и отказались от теории «экспорта революций.» .
В этой обстановке Горький много внимания уделяет оценкам те­
кущего исторического процесса. В его публицистике и письмах на
первый план выходит тема борьбы с угрозой новой мировой войны,
которую готовит фашизм. С исторической точки зрения эта тема ин­
тересна тем, что позволяет ему по-новому оценить роль личности и
проблему борьбы наций. Немецкие историки Ф. Моммзен и Г. Трейч-
ке не раз побуждали писателя размышлять о расовой теории как ос­
нове завоевательных войн120. Мысль о том, что славянская нация, в
том числе русский народ, могут служить лишь «удобрением» для не­
мецкой культуры, подкреплялась философией Шопенгауэра, Гартма­
на, Ницше о праве сильных и пассивности слабых. Уродливые прояв­
ления этой теории в трудах фашистских идеологов давали Горькому
бесспорное право отказаться от утопического взгляда на историю с
точки зрения духовного своеобразия наций.
В статье «Следуйте примеру рабочего класса Союза Советов»
Горький признается, что вслед за многими думал о русском народе
как самом «некультурном», пьяном и безграмотном, как о народе,
«который обладал исключительной способностью покорности, тер­
пения». Жизнь опровергла это. Горький пишет: «Но «ударил час», ис­
тория скомандовала «вперед» и люди, возмущавшие своим позорно


82
Глава II
пассивным отношением к жизни, превратились в самую активную
силу мира трудящихся. Как известно, они начали с того, что взяли в
свои руки политическую власть в своей стране. Вместе с этим они
взяли на себя тяжкое бремя ответственности за судьбу своей страны.
Это чувство ответственности всех за каждого и каждого за всех еще
не могло достигнуть в краткий срок полутора десятков лет должной
высоты, но это чувство непрерывно растет, углубляется и создает чу­
деса. Даже классовые враги —самые непримиримые враги —вынуж­
дены признать, что рабочий народ Союза Советов переродился, и ес­
ли он теперь продолжает «удобрять» почву, он удобряет почву для
всемирной социалистической революции» (XXVI, 154-155).
В последние годы жизни Горький пытается рассматривать все со­
бытия с точки зрения «логики истории». Набирающий силу фашизм
он характеризует как стремление повернуть историю вспять, к Вота­
ну, к варварству. Успехи социалистического строительства для не­
го —лучшее доказательство правоты исторического материализма.
В его публицистике не раз говорится о необходимости создания кон­
цепции истории в ее движении к социализму, основанной на позна­
нии объективных законов развития общества. Работая над «Жизнью
Клима Самгина», где сорок лет существования России взяты в исто­
рическом, политическом, философском, социально-экономическом,
эстетическом ракурсах, он пытается заново разобраться в прошлом и
в самом себе.
Не случайно именно в этот период Горький выступает как писа­
тель и как историк, инициатор многих фундаментальных работ: «Ис­
тории гражданской войны», «Истории фабрик и заводов», «Истории
городов», «Истории молодого человека XIX столетия». Под его руко­
водством ведется работа над серией «Жизнь замечательных людей»,
которая фактически является всемирной историей культуры и нау­
ки, над «Библиотекой поэта», представляющей историю русской по­
эзии со дня возникновения. Писатель задумывает историю быта, ис­
торию крестьянства, историю сословий, историю женщины, историю
промышленника Европы и России, историю молодого человека, на­
конец, историю религии. Такая вспышка интереса к историческим
проблемам помимо всего прочего является доказательством, что
Горький испытывал немалые сомнения по поводу официальных вер­
сий происходящего в СССР и пытался разобраться во всем сам.
Работая над «Историей гражданской войны», он далеко не во
всем соглашается с М.Н. Покровским. И.И . Минцем, А.С. Бубновым
и другими членами редколлегии. 29 января 1931 г. он пишет
М.Н. Покровскому: «Молодежь наша по теории наклевалась кое-че ­


Фор мир ова н ие истори че ск ого со зн ания М. Горького
83
го, но знанием фактов, скрытых в основе теории, — печально бедна.
Со взглядом т. Бубнова на форму «Истории гражданской войны» —
решительно не согласен. Это опять будет премудрая книга и — «не
туда». Надобно учить и воспитывать именно массу, а уж она сама вы­
двинет интеллигенцию»121. Горький приходит к выводу, что только
объективный факт может способствовать правильному освещению
исторических событий. И второе: интеллигенция, вышедшая из недр
народа, с которой писатель к тому времени познакомился воочию,
внушает ему гораздо более доверия, чем буржуазная, именуемая им
«нянькой капитализма» (статья «С кем вы, мастера культуры?»).
Свою задачу Горький видит в том, чтобы познакомить молодое по­
коление страны Советов с возможно большим количеством историче­
ских фактов. Показательна его переписка с А.С. Щербаковым по пово­
ду «Хрестоматии образцов мировой литературы» в 15 томах,
задуманной издательством «Советский писатель» . Горький советует
авторам книг активнее пользоваться подлинными документами, пред­
лагая для этого «Историю средних веков» М.М. Стасюлевича», «Исто­
рию социальных систем от древности до наших дней») (т. 1 -2 , СПб.,
1870—1889), исследования «Тертулиан и Рим» Преображенского,
« Ю лиан Апостат» Анфилонова, труды Гиббона и «Историю завоева­
ния Англии» О. Тьерри. Вот как он представляет себе рассказ о завое­
вании Англии норманнами: «Мы даем несколько страниц Тьерри, ил ­
люстрируем битву при Гастингсе стихами Гейне о «Эдифе лебединой
шее», новеллой Мейера «Святой» —о хитром мужике, епископе Беке-
те, можно дать несколько страничек описания быта рыцарей из «Ай­
венго», и все э то накрывается, освещается нашей статьей, скажем, на
тему о роли скандинавских мужиков в организации государств Анг­
лии, Киевской Руси, Сицилии, герцогств Салерно, Амальфи. Весьма
интересно будет указать, что всюду, где скандинавский муж ик укреп­
лялся —он вступал в конфликты с церковью. Кстати: роль скандина­
вов в организации грабительницы мира Европы очень слабо освещена,
а эти крепкие мужички, «язычники» и разбойники, много сделали, как
мы видим по колониальной политике их потомков»122.
Возвращаясь вновь к «норманнскому вопросу», Горький трактует
его с точки зрения ведения колониальной политики, захватнических
войн и социальных конфликтов. Столь же определенно его отноше­
ние к религиозным войнам. Он пишет: «Чрезвычайно важно отме­
тить, что уже со второй половины второго века н. э. церковь в лице
Иустина-мученика и епископа Иринея объявила жесточайшую вой­
ну «гнозису» —знанию, т.е. свободному исследованию церковной
догматики»123.


84
Глава II
Переписка с А.С . Щ ербаковым заставляет думать, что в 1930-х г.г.
Горький всерьез попытался встать на путь исторического материа­
лизма и хотел это продемонстрировать властям. Он пишет: «...наша
цель —показать пути и линии, следуя которым марксистская
мысль должна пересмотреть, переоценить показания и утвержде­
ния буржуазной истории культуры. Наши посылки —возбудитель
и организатор мысли —труд: первобытное общество закрепляло
свой трудовой опыт в образах героев труда, мастеров разных реме­
сел. «Трагизм» бытия», который буржуазные историки считают вы­
званным враждебными людям силами природы или своеволием
всесильных богов, гораздо больше и естественнее объясняется ха­
рактером социальных отношений, борьбой личности против обще­
ства, человека с человеком, племени с племенем и т.д. Войны гораз­
до более часты, чем землетрясения, более разрушительны, чем
наводнения, холод сменяется зноем, но раб всю жизнь остается ра­
бом владыки своего. Идея «трагизма бытия» не была результатом
деятельности коллектива, она взращена личностью, ее мироощуще­
нием»124.
В том же письме Горький дает оценку всех и всяких религий, вся­
кой мистики и метафизики. Он призывает отказаться от свойствен­
ного буржуазным историкам идеалистического толкования понятия
«борьба за существование» и объяснять прошлое с точки зрения объ­
ективных законов истории. Он пишет: «Если скандинавы создали об­
раз железного волка Фенриса, который должен пожрать мир, — во лк
этот мистичен настолько же, насколько современный зверски жад­
ный капитализм, изживший свои творческие силы, способный толь­
ко разрушать, и —значит, —лишенный смысла, а тем самым и даль­
нейшего права на существование». Горький заключает, что для
создания исторически правдивой хрестоматии «необходимо взгля­
нуть глазами Маркса «на все исторические процессы, показать, что
именно труд изменяет мир»125.
Можно ли сказать, что эта концепция определяла истинное отно­
шение Горького к действительности? В марте 1931г. он пишет статью
«Народ должен знать свою историю», пафос которой —признание
решающей роли народных масс в деле революционного переустрой­
ства мира. Писатель утверждается в мысли, что только кровавая
борьба классов привела «народ Союза Советов к победе, к началу но­
вой истории, которую энергично и успешно создают у нас рабочие и
крестьяне» (XXV, 274), Он уверяет: «Октябрьская революция —
единственная правда, сила которой может изменить к лучшему все
условия жизни». (Там же).


Формирование исторического сознания М. Горького
85
С точки зрения марксистского осмысления прошлого Горький ведет
работу над «Историей гражданской войны» и «Историей фабрик и за­
водов». Радуясь, что рабочие сами пишут о прошлом своих предпри­
ятий, писатель утверждает: «История заводов есть прежде всего исто­
р ия развития классового самосознания рабочих —усвоение ими своей
исторической роли и своего права на революционные действия, а затем
это —история культурного роста и культурного творчества рабочей
массы» (XXVI, 325). Можно было бы сделать вывод, что в 1930-х г.г.
Горький приходит к пониманию историзма, основанного на марксист­
ском понимании важнейших общественных процессов. Однако крах
его фундаментальных замыслов, о чем будет сказано ниже, свидетель­
ствует о сложности его позиции и противоречивости взглядов.
Было бы неверно судить об истинной позиции писателя в 1930-х
г.г. только на основании его публицистики или писем к советским ру­
ководителям. Вернувшись в СССР, Горький не изменил своей при­
вычке жадно изучать все новейшие исторические, социологические,
философские концепции. Показателен его интерес к деятельности
харбинской эмиграции, где помимо идеолога сменовеховства
Н.В. Устрялова активно работали последователи философа Н.Ф . Ф е­
дорова: H.A. Сетницкий, А.К. Горностаев, А. Остромиров. Живя за
рубежом, Горький не испытывал особого интереса ни к деятельности
Религиозно-Философской Академии, которая продолжалась в тот
период, ни к сотрудникам религиозно-философских журналов
«Путь» и «Новый Град». Это вполне объяснимо, если учесть его
идейную несовместимость с проповедниками «христианского гума­
низма», считавшими идеи человекобожия «порождением гордыни
человеческого разума, утопической мечты о “земном рае”»126.
Однако, получая из Харбина книги А. Остромирова «Николай Ф е­
дорович Федоров и современность» (вып. 1 -4 ,1928-1933), H.A. Сет-
ницкого «Русские мыслители о Китае. (B.C . Соловьев и Н.Ф . Федо­
ров)» (1926), «О конечном идеале» (1932), «Капиталистический
строй в изображении Н.Ф . Федорова» (1926), А. Горностаева «Перед
лицом смерти. Л.Н . Толстой и Н.Ф . Федоров» (1928-1929), Горький
испещрил их многочисленными пометами. Судя по ним, можно пред­
положить, что стареющего писателя привлекала федоровская идея
преодоления смерти и воскрешения мертвых. Действительно, в пос­
ледние годы он много сил отдает реорганизации Всесоюзного Инсти­
тута Экспериментальной Медицины (ВИЭМ), веря в возможность
максимально продлить жизнь человека и отодвинуть старость.
Но все-таки вновь вспыхнувший интерес с творчеству Н.Ф . Ф е­
дорова был значительно шире. Горького связывали с философом


86
Глава II
идеи нравственного совершенствования человека, который должен
стать, как Бог, преображения природного мира, задача объединения
человечества «во всеобщем деле». В статье «Еще о механических гра­
жданах» Горький писал: «Был у нас замечательный, но малоизвест­
ный —потому что был своеобразен —мыслитель Н.Ф . Федоров.
Среди множества его оригинальных домыслов и афоризмов есть та­
кой: “Свобода без власти над природой —то же, что освобождение
крестьян без земли”. Это, на мой взгляд, неоспоримо». (XXIV, 454)
По-видимому, в конце 1920 — начале 1930-х г.г. Горький не столь
уж безоговорочно встает на рельсы исторического материализма, а
продолжает свои поиски истины, вновь размышляя об истории как
«работе спасения» , идеях иллюзорности прогресса, проблеме совер­
шенствования личности, задаче овладения силами природы и их регу­
ляции. Интерес к этим темам не случаен. Читая у Н.В. Устрялова, что
«проблема совершенного общественного строя на земле объективно
неразрешима», Горький пытался в статьях, предназначенных для со­
ветских газет, убедить читателя в обратном, но сам он по-прежнему ис­
кал наиболее плодотворные пути для национально-культурного возро­
ждения России. И в этом он сближался не с официальной советской
пропагандой, а с религиозно-философскими мыслителями XIX-XX
веков. Права А.Г. Гачева, утверждая: «Сменовеховцы, евразийцы, наци­
онал-максималисты, младороссы, народники-мессианисты, утвер-
жденцы, новоградцы —все они искали нового синтеза, новых ориен­
тиров истории, совершенных принципов устроения социума. И в этом
поиске не раз обращались к наследию русской мысли XIX в., о т Чаада­
ева, Гоголя, славянофилов до Достоевского, Федорова, Соловьева, об­
ретая в их творчестве не только предвидения и пророчества о совер­
шившейся катастрофе, не только глубинный и точный диагноз
современных событий, данный из толщи времен, но и созидательные,
спасительные ответы на вопрос о грядущих путях России и мира»127.
Горького смело можно причислить к тем мыслителям, которые ис­
кали наиболее верные ответы на этот сложный вопрос. Последняя не­
оконченная часть «Жизни Клима Самгина» свидетельствует о том, что
он сам, подобно главному герою, находился на «распутье дорог», где
его кружил и кружил ветер истории. Писатель то и дело возвращался
к мысли о варварах, погубивших Рим, а в черновиках снова и снова
возникали образы честолюбцев, авантюристов, исповедующих лозунг
«Цель оправдывает средства». Желание переписать «Жизнь Клима
Самгина» заново вряд ли можно объяснить только стремлением сокра­
тить роман. Не исключено, что после 1933 г. Горький вновь задумался
о роли интеллигенции в истории страны, начав сомневаться в ее огуль­


Формирование исторического сознания М. Горького
87
ном «предательстве». Во всяком случае, сложный многомерный образ
Клима Самгина явно послужил для писателя материалом для новых
раздумий о судьбах либеральной интеллигенции в России.
Формирование исторического сознания Горького —сложный и
противоречивый процесс. Народническая концепция героической
личности, изменяющей ход исторических событий, сменилась в
1900-х годах признанием ведущей роли народных масс, затем мисти­
ческая идея «бога-народушки» на несколько лет овладела писателем.
В разные периоды Горький по-разному смотрел на роль интеллиген­
ции в истории, то считая ее «ломовой лошадью» прогресса, то низво­
дя до роли «врага народа». Наконец, вплоть до середины 1920-х годов
он пытался найти «тайну» русской национальной души, недооцени­
вая революционную активность крестьянства и его роль в историче­
ском процессе.
В период наибольшей близости к большевикам Горький увлекает­
ся теорией социализма как «всемирной религией», всеобщим стрем­
лением к правде и справедливости, перед Октябрем отдает дань кон­
цепции «мирного прогресса» с помощью планетарного союза людей
науки и культуры. А в начале 1930-х г., поверив в тезис об «обостре­
нии классовой борьбы», пытается пересмотреть прошлое «не так, как
об этом уже рассказано, а так, как все это освещается учением Мар­
кса —Ленина —Сталина» (XXVII, 333). Но все это не ставит под со­
мнение честность и искренность писателя даже в его заблуждениях.
Горький осознавал историю как живую связь времен, вечное дви­
жение к истине и справедливости, поэтому всегда рассматривал ее
сквозь призму современности. Внимание писателя неотрывно было
приковано к проблемам соотношения веры и разума, единовластия и
демократии, тирании и анархии, личности и коллектива. Через гор­
нило трех государственных переворотов Горький пронес убеждение,
что только социалистическая революция может перестроить мир.
Можно сказать, что из всех исторических концепций ему ближе все­
го была теория прогресса, согласно которой история представляется
последовательной сменой эпох, а история России —частицей общего
всемирно-исторического процесса, где все государства проходят путь
от младенчества до старости.
В первоначальном тексте очерка «В.Г. Короленко» Горький писал
о томском семинаристе Боженове, который в дни юности внушал
ему: «...все решает разум, —он -то и есть тот рычаг, который со време­
нем перевернет весь мир. Я осведомился о точке опоры — «На­
род!» —убежденно ответил он...»128. Вера в разум и творческие по­
тенции народа —основа исторического сознания писателя.


Глава III
РЕЛИГИЯ ЧЕЛОВЕКА И ЧЕЛОВЕЧЕСТВА
Эпохи общественных перемен сопровождаются, как правило, обост­
ренным вниманием к проблеме личности. Изречение, начертанное на
Дельфийском храме Аполлона, — «Познай самого себя» — свидетель­
ствовало о том, что уже в пятом веке до н. э. общественно- философская
мысль пыталась постичь эту проблему во всей ее сложности, разгадать
вопрос о смысле жизни и предназначении человека Наиболее актив­
ными стали поиски решений на рубеже X IX -X X веков, когда явствен­
но обнаружилось крушение классической концепции по зитивизм а
«Человек —ось мира» —писал Горький в воспоминаниях о Чехо­
ве. (6,62) Эти слова он повторял всю жизнь. Человекобожие было ре­
лигией писателя. И хотя он часто называл себя атеистом, на самом де­
ле внутренне был по-своему религиозен. Не случайно Нестеров в
эскизах к картине «Святая Русь» изобразил его среди оглашенных.
Вера в то, что человек может стать равным Богу, ибо способен пересо­
здать себя и окружающий мир, победить пороки и даже смерть, побу­
дила Горького обосновать собственную концепцию мира и человека.
Философско-антропологическая мысль в России XIX века проде­
монстрировала огромное разнообразие подходов к проблеме лично­
сти: от противостоящих друг другу концепций западничества и сла­
вянофильства к идее преображения человека в процессе постижения
христианской веры или с помощью обретения им «внутреннего сре­
доточия». Рационально-аксиологическое понимание человека у за­
падников базировалось на утверждении абсолютной ценности лич­
ности, которая является звеном в цепи естественной эволюции.
Идея исторического прогресса как неуклонного движения к более
совершенному социальному устройству, одушевляя творчество мно­
гих писателей и мыслителей второй половины XIX века, представала
как жизнестроительство «русской цивилизации», где личности отво­
дилась немаловажная роль. Принцип прогресса, основанного на успе­
хах разума, разработанный позитивистами Г.Т. Боклем и О. Контом,
увлекал Н. Чернышевского и Д. Писарева, считавших, что личность


Религия человека и человечества
89
должна быть основанием общества, а ее свобода —залогом развития
цивилизации1. Проблема воспитания «нового человека» —«мысля­
щего реалиста» —сводилась в их трудах к утилитарному принципу
«пользы», а мотив персонализма к поиску социальной правды, т.е. к
путям освобождения индивидуума от гнета современного строя.
Антропологические построения славянофилов восходили к хри­
стианским воззрениям и истолкованию духовно-нравственных цен­
ностей православия. Считая, что личность несовершенна, бессильна
и внутренне противоречива, они уверяли, что лишь в соборной церк­
ви, проникнутой братской любовью ко всем людям, человек может
проявить лучшие качества и ту «целостность духа», которая преобра­
зит ее.
Мысль о «целостности личности» восходит к учению отца церкви
Иринея Лионского о «собирании человека» в лоне христианской
любви, свободы каждого и единства всех. Утверждая, что церковь, хо ­
тя и рассеяна по всему миру, обитает как бы в одном доме и свято хра­
нит одно сердце и одну Душу, св. Ириней Лионский задавал вопрос:
«Почему не имевшие упования народы сотворил Бог “сонаследника­
ми, составляющими одно тело, и сопричастниками со святыми”?
(Еф. 3 ,6)»2. Ответ на этот вопрос искали многие русские мыслители.
В трудах А.С. Хомякова и И.В. Киреевского звучала идея «собира­
ния» отдельных частей души в одну силу, поиска внутреннего «сре­
доточия бытия», которое явится средством восстановления личности
в ее первозданном виде.
Предчувствие надвигающихся социальных перемен, распадение
устойчивых общественных и семейных связей в конце XIX века по­
родило проблему «собирания мира» вокруг человека. К.Г. Исупов ут­
верждает: «Литературный “евангелизм ” “серебряного века” был по­
пыткой собрать человека на пути к Христовой Истине и вернуть ему
имя —память о личном достоинстве перед лицом трагической эпо­
хи»3. В русской литературе конца XIX —начала XX века проблема
личности особенно обострилась в связи с кризисом идей народоцен-
тризма, свойственного народничеству. Место мифологизированного
народа заняла столь же мифологизированная идея человека, свобод­
ного от всех законов и норм общественной жизни.
Вспоминая о «времени Короленко», Горький писал о возникнове­
нии «новых людей», которым было свойственно «резко выраженное
устремление к индивидуализму. Эта новенькая тенденция очень нра­
вилась. И юношество стремительно вносило ее в практику жизни,
высмеивая и жарко критикуя “обязанности интеллигенции” решать
вопросы социального бытия. Некоторые из новорожденных индиви­


90
Глава III
дуалистов находили опору для себя в детерминизме системы Маркса»
(16,188). Добавим, что другие искали истину в философии Ф . Ницше,
тогда же широко распространившейся в русском обществе.
Конец XIX —начало XX вв. отмечены ожесточенной борьбой двух
противоположных представлений о человеке. Первое шло от идеи
И. Тэна об активной личности, преодолевающей власть среды, и уче­
ния Маркса о зависимости человека от экономических факторов бы­
тия. Второе —от представления Ф. Ницше об «истинном человеке»,
живущем по собственным законам, не зависящем от общества. Если
первый, человек социальный, подобно «мыслящему реалисту» Писа­
рева, должен был обладать любовью к труду, стремиться к гармонии
ума и чувства, личного и общественного, служить какой-то великой
идее, то для второго, человека асоциального, жизнь —игра, попытка
преодолеть собственное одиночество не с помощью служения внеш­
ней цели, а путем познания и совершенствования самого себя.
«Представление о “новом человеке” и задача его изображения в
литературе начала XX века возникла как возможное развитие тех по­
зиций, в соответствии с которыми человек считался венцом творе­
ния. “Новый человек” приобретал оценочный смысл и в качестве
идеала противостоял не только человеку стихийному, но и самой
жизни, ее естественному обновлению»,- утверждает Т.А. Никонова4.
Концепции человека социального противостоял апофеоз личности
противоречивой, непредсказуемой, не зависящей от общества. Это
противостояние выражалось не только в области идеологии, но и в
столкновении разных художественных миров.
Тем не менее поиск путей создания «нового человека», гармони­
чески цельной личности, во многом объединял писателей и филосо­
фов разных направлений. Проблема целостности волновала и
П. Лаврова, который видел в человеке единство бытия и идеала, и
Н. Бердяева, и С. Булгакова, и Д. Мережковского, и М. Горького, и
Л. Андреева. Этот ряд можно продолжить, перечисляя едва ли не
всех крупных художников и мыслителей. В «Исторических письмах»
П. Лавров (Миртов) утверждал в образе «нового человека» идею
цельной личности, «развившейся совершенно безыскусственно и са­
мостоятельно, не сдавленной служением разным идеалам, не потра­
тившей сил на борьбу с собой»5.
Вяч. Иванов в «мелопее» «Человек» пытался показать диалекти­
ку мучительного противостояния личностного и надличного начал.
В. Маяковский в одноименной поэме воспел Человека, который, жи ­
вя в «земном загоне», «сердце флагом поднял —небывалое чудо два­
дцатого века». М . Кузмин в романах «Крылья», « Приключения Эме


Религия человека и человечества
91
Лебефа» и «Подвиги Великого Александра» провозгласил право че­
ловека на независимость его внутреннего мира от окружающей сре­
ды. Целью жизни человека он считал познание самого себя и через
себя —всего мира. Проповедуя «религию Человека», Р.В. Иванов-
Разумник уравнивал ее с пантеизмом, понимая его как «чувство сво­
его единства с травинкой на земле и звездой на небе»6.
И хотя идейные позиции, как и художественные системы, были диа­
метрально противоположны у материалистов и идеалистов, реалистов
и модернистов, пафос размышлений зачастую оказывался общим для
всей антропологии конца XIX —начала XX веков. Дилемма, которая
вставала перед человеком, сводилась к выбору: служение какой-то
внешней идее, полное подчинение ей и коллективу единомышленников
или освобождение личности от всех сковывающих ее обстоятельств и
служение самому себе. Самоусовершенствование по Льву Толстому,
комплекс Раскольникова, пытающегося доказать миру, что он не «тварь
дрожащая», и л и по иск «крыльев» для утверждения своего «я».
На формирование основных черт концепции личности, бесспор­
но, оказали влияние взгляды Ф. Достоевского, для которого не было
ничего дороже и значительнее человека, и одновременно ничего,
страшнее его. Загадка человека в его реальности, непостижимость в
глубинах его души и поступках мучили писателя столь же сильно,
как антиномия добра и зла, противостояние Бога и дьявола. Не менее
сложно виделась проблема героя и массы, силы как моральной кате­
гории, позволяющей человеку состояться как личность. При этом
ставился вопрос: идти ли ему по пути самоусовершенствования в ло­
не христианства, отдать ли все силы достижению личной свободы
или посвятить себя борьбе за социальную справедливость?
«Идея человека» пронизывает всю философию Серебряного века,
раскрываясь по-разному в творчестве русских писателей и мыслите­
лей. Но при всем многообразии подходов к ее истолкованию, можно
обнаружить две основные тенденции: христианскую традицию в изо­
бражении личности и гуманистически-просветительскую, идущую
от традиций европейской культуры, и, прежде всего, от искусства
Просвещения. Могучая идеалистическая волна, которая обновила
философско-эстетическую мысль конца XIX —начала XX веков,
принесла с собой предельное обострение личностного начала и одно­
временно идею пересоздания личности, рождения «нового челове­
ка». Стремление к синтезу частного и всеобщего, животного и чело­
веческого, тема нравственного обновления, характерная для
позднего Л. Толстого, отозвалась в творчестве многих русских писа­
телей и поэтов попыткой дать образ нового героя.


92
Глава III
О нем заговорили консерваторы и либералы, реалисты и модер­
нисты. Достаточно напомнить статьи А.С. Суворина «Новый чело­
век», А.М. Скабичевского «Типы строптивых людей среди народа»,
В. Розанова «Homo novus», А.А. Богданова «Собирание человека»,
А.В. Луначарского «Новый русский человек», рассуждения
П.А. Флоренского и В.В. Розанова о грядущем антропологическом
типе, Н. Федорова о «сверхчеловеке» в аспекте добродетели, чтобы
понять, насколько разным представал этот феномен.
З.Гиппиус в сборнике «Новые люди» попыталась определить ос­
новные черты тех, кто декларировал и проповедовал манифесты сим­
волизма: обостренная чувствительность, нервность, предчувствие
смерти, глубина мистических переживаний. И ной тип человека рисо­
вался в произведениях проповедников «новой морали», в частности, в
романе М. Арцыбашева «Санин» и рассказе А. Каменского «Леда».
Апология жизни и «витальная философия», которую Арцыбашев на­
звал «экклекзиастизмом», привели к созданию образа раскрепощен­
ного человека, для которого смысл жизни в удовлетворении собствен­
ных желаний. Несмотря на резкое неприятие такого героя
большинством критиков, трудно было отрицать, что он является отра­
жением реально существующего общественного явления. А. Б лок пи­
сал: «Вот —в “Санине”, первом герое Арцыбашева, ощутился настоя­
щий человек, с непреклонной волей, сдержанно улыбающийся, к
чему-то готовый, молодой, крепкий, свободный. И думаешь —то ли
еще будет?»7. Действительно, вскоре А. Каменский изобразил герои-
ню-декадентку, которая выходит к гостям обнаженной и при этом за­
являет: «Через тысячу лет жизнь будет каждую минуту красивой, не­
ожиданной, бесстыдно-смелой... Народился новый тип женщины
Дон-Жуана и перед вами —представительница этого типа»8.
В то же самое время в произведениях писателей-реалистов, про­
славлявших рабочего революционера, вышедшего на арену истории в
1890-х годах, создавался совершенно иной тип «нового человека», от­
вергающего жизненные удовольствия во имя торжества великой
идеи. Этот герой должен был перестроить мир по законам революци­
онной логики, подчиняя личное общему. Исследуя глубины коллек­
тивной психологии, философы и писатели первой трети XX века раз­
вивали идеи Гегеля о «человеке родовом» и на новом этапе
обратились к концепции «героя-массы», т.е. активного сплоченного
человеческого коллектива, способного изменить социум (монизм
А. Богданова).
Н. Бердяев писал: «В России за 19 и 20 в.в. много раз видели пре­
тензии появления нового человека, почти каждое десятилетие.


Религия человека и человечества
93
И обыкновенно была смена более мягкого типа более жестким ти­
пом: идеалиста 40-х годов —мыслящим реалистом 60-х годов, народ­
ника марксистом, меньшевика —большевиком, болыневика-револю-
ционера —болыиевиком-строителем...»9. В значительной степени
этот процесс отразился в творчестве М. Горького, главным художест­
венным открытием которого была фигура «нового человека».
Горьковская концепция личности, характерная для первого пери­
ода творчества, сформулирована в его письме И.Е . Репину от 24 ноя­
бря 1899 года: «Я не знаю ничего лучше, сложнее, интереснее челове­
ка. Он —все. Он создал даже Бога. Искусство же есть только одно из
высоких проявлений его творческого духа, и поэтому оно лишь часть
человека. <...> Но вижу также, что развитие человека с некоторой по­
ры идет криво: развивается ум наш и игнорируются чувства. Думаю,
что это вредно для нас. Нужно, чтобы интеллект и инстинкт слились
в гармонии стройной, и тогда, мне кажется, все мы и все, что окружа­
ет нас, будем ярче, светлее, радостнее» (Письма. 1 ,377)
Отвечая на вопрос, что он сам более всего ценит в человеке, Горь­
кий пишет: «... это свобода. А человеку очень нужна свобода, и в сво ­
боде думать по-своему он нуждается более, чем в свободе передви­
жения. Никому не подчиняться —это счастье, не правда ли? Быть
хозяином своей души и не принимать в нее чужого, нахально соря­
щего там свое, — это хорошо?» (там же). В том же письме И. Репину
звучит мысль, которая станет определяющей для писателя на долгие
годы: человек должен подняться до уровня Бога. Он размышляет:
«Бог создает соловья и паука, слона и блоху, и —всюду он великий
творец, и во всем он художник, везде его любовь к жизни, везде —
напряженное стремление создать вещь как можно лучше, умнее, яр­
че. Человек во всей деятельности своей, — а в искусстве всего боль­
ше, —должен быть художественен, т.е. красив и силен, как Бог»(там
же. С. 378).
Утверждение самоценности свободной человеческой личности,
презирающей условности мещанского бытия, доминирует в раннем
творчестве Горького. Его рассказы о босяках положили начало созда­
нию концепции человека, социальное самосознание которого не сов­
падает с его реальной жизнью. Дерзкие, сильные, смелые, презираю­
щие власть и деньги, выше всего ставящие свободу, — такими
рисуются Макар Чудра и Мальва, старуха Изергиль и Коновалов.
Размышляя над вопросом «что есть человек?», писатель сопоставля­
ет разные ответы: ницшеанскую проповедь Ларры и альтруистиче­
ский подвиг Данко, эгоистическую мораль князя Шакро и бескоры­
стную помощь его спутника. Излюбленный прием Горького —


94
Глава III
столкновение полярно противоположных идей, дуэль человеческих
характеров.
В рассказе «Челкаш» перед нами два героя, но не две личности.
Отчаянный, жестокий, независимый вор Гришка противостоит мяг­
кому, богобоязненному трудолюбивому мужику Гавриле. В образе
Челкаша подчеркнуто хищническое звериное начало (хищное лицо,
звериное чутье, хищная худоба) и одновременно свободолюбие
(«степной ястреб»). Кажется, что человеком можно назвать только
Гаврилу, доверчивого и добродушного простолюдина с ясными голу­
быми глазами. Даже Челкаш, решив использовать в своих целях Гав­
рилу, жалеет его: «Он видел перед собою человека, жизнь которого
попала в его волчьи лапы» (2,19).
Но по мере нарастания конфликта между героями выявляется
сущность каждого из них: они «живут по-разному и для разного».
Гаврила мечтает стать хозяином, ради денег он может даже убить,
свободу он понимает только как сытую обеспеченную жизнь. Чел ­
каш, несмотря на беспутную жизнь босяка, сохранил в душе самоува­
жение и человеческие чувства. Высшей ценностью для него являют­
ся не деньги, которые он отдает Гавриле, прощая ему грех, а свобода
жить по собственному разумению. Протягивая деньги, он говорит:
«Бери, не бойсь! Не стыдись, что человека чуть не убил!» (2,40) Как
мы видим, человеком в финале рассказа оказывается не добропоря­
дочный Гаврила, а не соблюдающий христианской морали Челкаш.
Но прав ли Д. Философов, который утверждал, что Горький, «от­
рицая бессмертную абсолютную личность, тем не менее не мог иско ­
ренить в себе жажду ее бессмертия и подменил ее суррогатом веры в
будущего сверхчеловека?»10. Влияние ницшеанских идей, бесспорно,
сказывается в раннем творчестве писателя. Наиболее отчетливо
мысль о Человеке с большой буквы выражена в монологах Сатина из
пьесы «На дне»: «Человек —свободен... он за все платит сам: за веру,
за неверие, за любовь, за ум —человек за все платит сам, и потому
он —свободен! Человек —вот правда. Что такое человек?...Это не
ты, не я, не они... нет! —это ты, я, они, старик, Наполеон, М агомет...
в одном! (Очерчивает пальцем в воздухе фигуру человека.) Понима­
ешь? Это огромно! В этом все начала и концы... Все в человеке, все
для человека! Существует только человек, все же остальное —дело
его рук и его мозга!» (7,177)
Сатин почти дословно повторяет мысли самого Горького из выше­
приведенного письма к Репину. Писатель создает единое родовое по­
нятие Человека, в котором растворяются сословные, национальные и
прочие индивидуальные признаки, не имеющие никакого значения на


Религия человека и человечества
95
«дне» жизни. В ночлежке они просто не существуют: есть лишь голый
человек на голой земле. Бубнов утверждает: «Что было —было, а ос­
тались одни пустяки... Здесь господ нету... все слиняло, один голый че­
л овек остался...» (7 ,1 23 ) Герои Горького настолько абстрагированы от
жизни, что некоторые лишаются даже собственных имен. Актер мучи­
тельно пытается вспомнить себя в прошлом, Барон перечисляет лишь
внешние признаки былого бытия. Общество, опустившее их на «дно»,
лишает людей ценностных ориентиров и смысла жизни. Труд, мораль,
стыд, совесть, гуманность остаются в той, прошлой, жизни.
Почему же именно здесь, в грязном подвале, похожем на пещеру,
среди ночлежников, утративших человеческий облик, звучат слова о
Человеке, который «все может»? Пьеса Горького —философское
размышление о жизни и человеке. Интересно наблюдение Г. Гачева,
который считает, что «опускание» на дно является необходимым мо­
ментом «как забвение того ложного, чему учили, стирание отчужден­
ных письмен, превращение души человеческой в tabula rasa, приуго­
товленную для новой, активной положительной жизнедеятельности.
Но что и как, какой мир и какая логика будут теперь вырастать на
промытой и очищенной субстанции Человека? Эта проблематика
связана в пьесе с образом Луки —воссоздателя, точнее — собирателя
Града души на обломках мира отчуждения»11.
Попытка объяснить смысл жизни звучит в словах Луки, обращен­
ных к ночлежникам: «А —для лучшего люди-то живут, милачок!»
Эту цитату обычно трактуют как призыв Горького к революции, к со­
зданию другой, более справедливой жизни. Но смысл ее совсем иной.
Лука продолжает: «Вот, скажем, живут столяры и все —хлам -народ...
И вот от них рождается столяр... такой столяр, какого подобного и не
видела земля, — всех превысил, и нет ему во столярах равного. Всему
он столярному делу свой облик дает... и сразу дело на двадцать лет
вперед двигает... Так же и все другие... слесаря, там ... сапожники и
прочие рабочие люди... и все крестьяне и даже господа —для лучше­
го живут! Всяк думает, что для себя проживает, ан выходит, что для
лучшего! По сту лет... а может и больше —для лучшего человека жи­
вут!» (7,173-174)
Итак, место хлама-народа должен со временем занять Человек с
большой буквы, который вернет себе имя, и оно прозвучит гордо. Это
не «сверхчеловек», ибо он родится от тех же столяров, сапожников
или крестьян. Это «новый человек», облика которого писатель еще
не знает, но верит в его пришествие.
Считая историю, прежде всего, процессом эволюционным, Горь­
кий искренне верил, что человеческая воля может многое изменить в


96
Глава III
развитии этого процесса. Его собственная жизнь давала ему основа­
ние считать человека способным не только на внутреннее совершен­
ствование* но и на изменение окружающего мира. Осваивая наследие
философов и мыслителей прошлого, он, прежде всего, обращал вни­
мание на универсалии разума. Так, в философии Аристотеля его за­
интересовало понятие антилехии, т.е. способности человеческой ду­
ши к развитию и совершенствованию (entelechia —по греч.:
имеющее цель в себе самом). Занимая высшее место в природе, чело­
век отличается от животных наличием разумной души, которая мо­
жет стать целеустремленной, целенаправленной движущей силой.
Именно она способна преобразить человека, стремящегося «вперед и
выше».В отличие от Ницше, который в «Антихристе» заявил, что
прогресс —это временная и фальшивая идея, Горький верил в посту­
пательное движение истории к лучшему будущему.
В дидактической поэме «Человек», формулируя свое понимание
личности, Горький пишет: «Я вижу его гордое чело и смелые глубо­
кие глаза, а в них —лучи бесстрашной Мысли, той величавой силы,
которая в моменты утомленья —творит богов, в эпохи бодрости —
их низвергает». (6,35) Горьковский Человек «один среди загадок бы­
тия, один —среди толпы своих ошибок». (6, 36) Его окружают Лю­
бовь, Дружба, Надежда, Ненависть, Вера, но «только Мысль —под­
руга Человека». В Вере он видит ловко спрятанные когти изуверства,
а Мысль, свободная и вечная, противостоит даже Смерти. Напрасно
ему внушают, что он —ничтожная букашка, которая все равно умрет,
поэтому лучше всего выбрать путь «на скотный двор спокойного до­
вольства самим собою» (6, 39). Он верит, что распутает загадки бы­
тия, создаст гармонию «между собой и миром» и гармонию в себе са­
мом. «Я создан Мыслию затем, чтоб опрокинуть, разрушить,
растоптать все старое, все тесное и грязное, все злое, — и новое со з ­
дать на выкованных Мыслью незыблемых устоях свободы, красоты
и —уваженья к людям» (6,40-41).
Эта поэма при всем ее художественном несовершенстве воплотила
горьковскую концепцию Человека, выработанную в процессе освое­
ния культурного наследия прошлого, при взаимодействии и взаимо­
отталкивании с философско-эстетической концепцией модернизма.
Поясняя ее смысл, Горький писал переводчикам его произведения на
испанский язык: «Я говорю: “Бессмысленна, постыдна и противна вся
эта жизнь, в которой непосильный рабский труд одних бесследно весь
уходит на то, чтобы другие пресыщались и хлебом, и дарами духа”. И
добавил, что в “Человеке” “воплощена и развита главная мысль драмы
“На дне”»12. Можно сказать, что универсалии Разума, понимаемые в


Религия человека и человечества
97
традициях философии Просвещения, стали одной из составных час­
тей концепции личности в творчестве Горького.
Между тем горьковская поэма была воспринята многими как про­
поведь ницшеанского толка, а ее герой как «сверхчеловек». В.Г. Коро­
ленко писал: «Человек г-на Горького, насколько можно разглядеть
его черты, — есть именно человек ницшеанский: он идет “свободный,
гордый далеко впереди людей (значит не с ними?) и выше жизни (да­
же самой жизни?), один среди загадок бытия...” И мы чувствуем, что
это “величание”, но не величие. Великий человек Гете, как Антей, по­
черпает силу в общении с родной стихией человечества; ницшеан­
ский “человек” г-на Горького презирает ее даже тогда, когда собира­
ется облагодетельствовать. Первый —сама жизнь, второй —только
фантом» 13.
Короленке возразил М. Неведомский (Миклашевский): «“Чело­
век”, стоящий “выше людей”, совсем не гений, не исключительная
одаренная личность, а именно идея человечества... Это именно об­
раз, вмещающий в себя “величие все совершенствующейся человече­
ской природы”. Это символ человечества, его эмблема, “фантом”, как
выражается г. Журналист, и с “величанием” гениев ничего общего не
имеет. Он призван “на этой исстрадавшейся земле ... всю злую грязь
с нее смести в могилу прошлого” —ясно кажется, что антисоциаль­
ное аристократическое настроение Ницше совершенно чуждо “Чело­
веку”. Этот человек, несомненно, с ними, с людьми»14.
Явственно прозвучавшая у Горького социальная мысль и попытка
уравнять мятежного Человека с Богом не могли быть приняты в той
части русского общества, которая видела спасение мира и человека в
познании божественного Промысла. 3. Гиппиус, как и Д. Философов,
заявила о «конце» писателя, назвав поэму «безмысленной и бессмыс­
ленной». Доказывая, что правда не в Человеке, а в Боге, она писала:
«Я не вижу истины в заповеди “верь в человечество”»15. Д. Ф илосо­
фов так разъяснил их общую позицию: «“Босячество” —первая сту­
пень пробудившегося сознания. Только человек, дошедший тут до
конца, не побоявшийся последнего отчаяния, способен победить тра­
гедию мира. Горький, испугавшись временного отчаяния, стал приту­
плять сознание, одурманивая его своей детской религией без Бога.
И в этом его провал. Для победы над злом мира надо выйти из плос­
кости позитивной в плоскость иную, религиозную. Только там, при
свете сознания религиозного, человек может принять мир, полюбить
жизнь, поверить в борьбу за освобождение»16.
Горький и вправду вскоре попытался перейти из позитивной пло­
скости в религиозную, однако сделал это в соответствии с новой «ре­


98
Глава III
лигией» и собственными жизненными принципами. Главным из них
и незыблемым была ненависть к мещанству, отравляющему жизнь
Человека, отрицание всевластия денег. Уже в первой пьесе «Меща­
не» он противопоставил старым и молодым Бессеменовым «нового
человека» Нила, который дерзко заявил: «Хозяин —тот, кто трудит­
ся» (7,48). В повестях «Фома Гордеев» и «Трое» одним из ключевых
мотивов является отчуждение личности от окружающего ее мира хо­
зяев. Герои повестей принадлежат к тому общественному слою, кото ­
рый во многом определял лицо России на рубеже веков: набирающе­
му силу купечеству и торговому люду.
Казалось бы, перед богатым купцом Ф ом ой Гордеевым открыты
все дороги. Обладая немалым капиталом, он может максимально ре­
ализовать свою личность. Но он проводит время в кутежах и дебо­
шах, лишь изредка интересуясь делом, которому целиком посвятил
себя его отец. Новые хозяева жизни, пришедшие на смену дворянст­
ву, видят смысл жизни в накопительстве. Однако сила денег ограни­
чила свободу человека, и он бьется, не находя применения своей
энергии. Герой повести пытается постичь смысл жизни, разгадать ее
тайны, не понимая, почему ему так тесно в рамках современности.
Фома Гордеев тянется к фельетонисту Ежову, в образе которого есть
автобиографические черты автора.
В высказываниях Ежова о Человеке и его предназначении слыш­
ны мысли самого Горького. «Человек есть вселенная, и да здравству­
ет вовеки он, носящий в себе весь мир»,- заявляет Ежов. «Человек
становится выше ростом оттого, что тянется кверху». (4, 387) Не на­
ходя себе места в жизни, Фома приобретает лишь веру в то, что суще­
ствующий порядок не дает свободы человеку. «Не жизнь вы сдела­
ли —тюрьму...»,- бросает он в лицо купцам, властителям города.
—
«Не порядок вы устроили —цепи на человека выковали... Душно,
тесно, повернуться негде живой душе... Погибает человек!» (4,446)
Основной пафос повести —острое ощущение неблагополучия
жизни, неудовлетворенность существующими порядками, которая
вызывает дух бунтарства даже у молодых представителей купечест­
ва. Сознание бессмысленности накопительства приводит к личной
трагедии Фому Гордеева. Как и он, тоскуют, не находя забвения в ку­
тежах, мельник Тихон Павлович из рассказа «Тоска», купец из рас­
сказа «Наваждение». Во всех них бьется и страдает человек, которо­
му душно в окружающей обстановке.
Не менее трагичен финал повести «Трое», герой которой Илья
Лунев, как и Ф ома Гордеев, молод, силен, хочет счастья, но погибает
под непосильной ношей неразрешимых жизненных противоречий.


Религия человека и человечества
99
Казалось бы, судьба ул ыбается ему: убийство, которое он совершает,
не раскрыто, деньги удалось накопить и вложить в дело, о котором
долго мечтал. Но ни собственный магазинчик, ни «чистая жизнь», ни
роман с образованной женщиной не позволяют ему почувствовать
себя человеком. Став богатым, он все равно ощущает свою отвержен­
ность и не может понять, почему его не уважает бедно одетая, но ду­
ховно богатая девушка. «Нет человека для нас!» — повторяет Илья и
отталкивает от себя Софью, которая могла бы сделать его счастли­
вым. Отсутствие гармонии между собой и миром губит героя.
В повести заметна перекличка с Достоевским: Лунев, как и Рас ­
кольников, не может избавиться от чувства вины за убийство (роль его
совести тоже исполняет Софья —мудрость). Но горьковскому герою
не свойственна идея воскрешения души через покаяние, он не прини­
мает и абсолютную нравственную истину. Тема преступления, которое
само по себе является наказанием, чужда Илье. Он ни в чем не раска­
ивается и гибнет потому, что не желает оказаться в тюрьме, где, по его
мнению, должны сидеть те, кто гораздо более грешен. Истоки трагедии
Лунева —поиск Человека, которого он не находит в себе самом.
Проблема «нового героя» решается в этапных для творчества
Горького повестях «Мать» и «Исповедь». Они написаны под силь­
ным влиянием богостроительских идей А. Луначарского и филосо­
фии А. Богданова. Сблизившись с социал-демократами и осмысляя
итоги первой русской революции, Горький пытается определить ли­
цо массы как коллективный собирательный портрет Человека.
Именно эту задачу, по его мнению, решает российская социал-демо­
кратическая партия, собирая воедино разрозненные силы пролетари­
ата, крестьянства и революционной интеллигенции.
В середине ноября 1906 года Горький писал З.Гржебину: «Социа­
лизм есть великий процесс собирания раздробленных жадностью,
пошлостью, ложью, злобой людей в единого великого Человека, пре­
красного, внутренне свободного, цельного» (Письма, 5, 232). Такое
понимание социализма связывало мысль Горького не с марксизмом,
а с его собственным представлением об общественном прогрессе, ко ­
торый движет вперед Человек с большой буквы. В этом высказыва­
нии отразились мысли А. Богданова из статьи «Собирание человека»
(1904), проникнутой идеей пролетарской солидарности и активизма
во имя построения нового мира. Но, подчеркнув слово «внутренне»,
Горький выразил и свой идеал будущего, а не только марксистский
лозунг «Пролетарии всех стран, соединяйтесь!»
По мысли писателя, слияние рабочих людей всего мира в единое
международное братство немыслимо без внутренней сложной работы


100
Глава III
по созданию «нового человека», сплоченного общим мировоззрением
и общей культурой. Таким человеком в повести «Мать» изображен
Павел Власов. Чудо его прозрения начинается с библейской сцены:
Павел приносит домой и вешает на стену картину, изображающую
Христа по дороге в Эммаус. Правда социализма, которая уравнивает­
ся в повести с новой религией, постепенно овладевает сердцами лю­
дей. В тесной комнатке Власова, где собираются за чтением запрещен­
ной литературы его друзья, «рождалось чувство духовного родства
рабочих всей земли. Это чувство сливало всех в одну душу». (8,37)
Павел Власов —прообраз социалиста-сеятеля . Во многом напо­
миная демократов-шестидесятников своим аскетизмом и сурово­
стью, он тем не менее сопоставляется не с ними, а с Иисусом Хри­
стом: «Это —человек».(8,191) Проповедник новой веры, он сеет
семена правды, которые падают среди рабочих фабрики на добрую
рыхлую почву и дают свои плоды. Первомайская демонстрация срав­
нивается в повести с крестным ходом. Начиная движение, Андрей
Находка обращается к толпе: «Мы пошли теперь крестным ходом во
имя Бога нового, Бога света и правды, Бога разума и добра! Далеко от
нас наша цель, терновые венцы близко» .(8,153)
Процесс духовного преображения Павла и его товарищей Горький
сопоставляет с библейской легендой о лестнице, которая привиде­
лась Иакову во сне: она соединяла небо и землю, а Бог, стоя на верх­
ней ступеньке, благословил Иакова. В повести так говорится о еже­
недельных собраниях у Павла: «Каждую субботу к Павлу приходили
товарищи, каждое собрание являлось ступенью длинной пологой ле­
стницы —она вела куда-то вдаль, медленно поднимая людей». (8,33)
Каждое собрание социалистов является ступенью, поднимающей их
на высоту постижения новой религии —социализма. Но вместо анге­
лов на лестнице «новые люди»: улыбчивый веселый Хохол, «точно
вымытый щелоком» Иван Букин, гладкий и чистый Яков Сомов,
«неисчерпаемо веселая и живая» Наташа, Николай Иванович «с ма­
ленькой светлой бородкой», иконописно красивая с огромными гла­
зами Сашенька. Все они написаны одной светлой краской и лишены
каких бы то ни было пороков. Даже угрюмый злой Николай Весов­
щиков становится спокойнее и лучше под их влиянием. Как апосто­
лы новой веры они исповедуют заповедь: «Возлюби ближнего, как
самого себя».
Их Бог —не Иисус Христос, а новая вера, которую Горький ото­
ждествляет с религией. Он писал «социалистической леди» графине
Ф.Э . Уорвик: «Богатство и власть, честный ум и отзывчивое сердце —
все должно идти прямой и честной дорогой к свободе! —все должно


Религия человека и человечества
101
служить великому делу возрождения жизни, делу Всемирной Рево­
люции, которая поднимет нации от рабства к равенству, братству, ра­
дости жизни, которая должна стать праздником для всех", если же это
будет не так, то это будет уродливая комедия, сознательно участво­
вать в которой было бы низостью. Да здравствует эта новая религия,
которая освобождает бедных от оков бедности, а богатых —от позор­
ного бремени золота и предрассудков» (Письма, 5 ,168).
Понимая социализм как высшую форму религии, Горький, в отли­
чие от А. Богданова и А. Луначарского, вкладывал в это понятие свою
собственную идею Человека, и, прежде всего, мысль о духовном
«воскресении» угнетенных. Образ Матери —Пелагеи Ниловны —
возвышается в повести до символа Богоматери, отдающей Сына на
муки во имя счастья людей. Это фигура новой матери, «невинно уби­
енной» и воскресшей к жизни, чтобы сделать ее чище и справедливее.
Общечеловеческая мечта о счастье и лучшем будущем для детей за­
ставляет ее заниматься революционной пропагандой. Именно Ни­
ловна воплощает в повести идею Горького о личности, способной пе­
ресоздать себя.
Павел, Хохол и их товарищи, по словам А. Амфитеатрова, — не
люди, а «воздушные разветвления одной и той же идеи, отмеченные
лишь разнообразием наклеенных ярлыков. Нивелировка личности
доведена до крайности. Не в том дело! Личность каждого должна ис­
чезать в общем движении партии, которому Горький с таким самоот­
вержением отдал и собственную личность»17. Критик прав и не прав.
Как апостолы новой веры, герои похожи друг на друга, т.к. служат од­
ной общей идее. Но сознательное подчинение коллективу не обезли­
чивает их. «Одни насмешливые и серьезные, другие веселые, сверка­
ющие силой юности, третьи задумчиво тихие, — все они имели в
глазах матери что-то одинаково настойчивое, уверенное, и хотя у ка­
ждого было свое лицо, для нее все лица сливались в одно: худое, спо­
койно решительное, ясное лицо с глубоким взглядом темных глаз,
ласковым и строгим, точно взгляд Христа по пути в Эммаус». (8,108)
В воображении Ниловны Павел и его товарищи складывались в «од­
ного огромного человека, полного неисчерпаемой мужественной си­
лы», который со временем спасет мир от скверны и создаст новую
жизнь. Именно так в повести «Мать» Горький воплотил идею соби­
рания людей в коллективное Человечество.
Образ Матери не обезличен, а резко индивидуализирован. Писа­
тель поставил в центр повествования фигуру неграмотной женщины
из народа, чья материнская любовь способствует ее духовному обно­
влению. Ниловна, «душа воскресшая», —глубоко религиозный чело­


102
Глава III
век. Процесс замещения одного Бога другим происходит в ее созна­
нии мучительно трудно. Только поверив, что Павел и его друзья идут
«по пути в Эммаус», она начинает помогать им. По словам критика В.
Львова-Рогачевского, горьковская повесть дает основание говорить о
«величественном слиянии материнского и человеческого»18.
В 1910-х годах горьковское понимание проблемы личности изме­
нилось. Это отражено в лекциях по истории русской литературы, над
которыми он работал на Капри в 1908-1909 г.г., и написанных там же
«Сказках об Италии». Говоря об известном тезисе «Существует толь­
ко человек, все же остальное есть его идеи», он заметил, что подобные
утверждения часто бывают прокрустовым ложем для живых фактов
и совсем не способствуют познанию человеком самого себя. Писа­
тель-романист, по мнению Горького, всегда шире своих идей и прони­
цательнее любого философа. Эта мысль подтверждается его собст­
венными произведениями.
Доказывая, что индивидуальное и социальное тесно переплетают­
ся в психике человека, которого он, в соответствии с марксистскими
доктринами, пытается рассматривать как «продукт эпохи, племени,
класса», Горький тут же оговаривается: «Богатый опытом писатель
всегда противоречив, ибо обилие опыта требует широких организую­
щих идей, а эти идеи враждебны узким целям групп и классов»19. Ве­
ликий писатель всегда выражает общечеловеческие идеалы, а теоре­
тики, будь то славянофилы, народники или марксисты, либо
«суживали русскую жизнь», либо «непомерно расширяли ее»20.
Говоря о роли личности в истории, Горький полемизирует с писа-
телями-романтиками, воспевающими абсолютную свободу и само­
ценность человека, психика которого независима от внешних усло­
вий. Он скептически относится к утверждениям о «независимости
нации от влияния истории человечества» и ратует за романтизм со­
циальный, «романтизм коллективизма», за которым стоит социали­
стическая «идея освобождения всего человечества из плена капита­
лизма» , проповедь всемирного братства и свободного труда. Горький
пишет: «Романтизм социальный —из сознания бессмертия тех идей,
которые являются основными. Антисоциальное и поэтому реакцион­
ное значение индивидуалистического романтизма и связанного с
ним идеологического учения о народности<...> ясно»21.
Эти мысли были адресованы ученикам каприйской партийной
школы, рабочим-социалистам, в которых писатель видел прообраз
«нового человека», строителя будущей демократической России. Он
не находит таких людей ни в среде мещан, ни среди российской ин­
теллигенции. Размышляя о типе «мыслящего реалиста», Горький пи­


Религия человека и человечества
103
шет: «Жизнь приказывала каждое десятилетие что-нибудь новое —
русский интеллигент подчинялся приказаниям ее тотчас же. В 40-х
годах он был идеалистом и с удовольствием слушал сладкие речи
славянофилов, в 50-е пошел вслед за Герценом, в 60-е отвернулся от
Герцена в сторону Чернышевского, в 70-е им управлял Михайлов­
ский и К0. В 80-е его прельстил Толстой, и даже Меньшиков был при­
ятен ему, в 90-е он увлекся Марксом, но не мог не смешать его с ин ­
дивидуалистом Ницше, наконец, в наши дни мы видим, как он
молится сразу нескольким богам и —ни в одного не верит, несчаст­
ный»22.
Горького не устраивает то решение вопроса о роли личности в ис­
тории, которое предлагали «Кропоткин и Толстой в смысле анархиз­
ма, Писарев —в смысле крайнего индивидуализма и свободы лично­
сти, Лавров, Михайловский и Кареев», считающие, что герой должен
играть роль пастуха в стаде. Полемизируя с Писаревым, Горький за­
дает вопрос, «Может ли вообще у человека нового не быть никакого
интереса к людям прошлого?» и сам отвечает: «Разумеется, нет: это
невозможно психофизиологически, ибо новый человек рождается не
в безвоздушном пространстве, а в известной социальной среде, в бо­
лее или менее тесном кругу идей, традиций, предрассудков...»23.
Заканчивая свои лекции анализом творчества Л. Толстого и
Ф. Достоевского, Горький и в этих разделах делает акцент на пробле­
ме личности. Он признает, что для Достоевского самое главное —че ­
ловек, его свобода, его права, жизнь и желания, поэтому нельзя ви­
деть в личности лишь строительный материал для возводимого
здания цивилизации. Но, соглашаясь с этим, Горький утверждает, что
только путем науки человек может утвердить себя в истории, и толь­
ко разум, а не Бог, освобождают его от подчинения обстоятельствам
и придаёт силу. Он пишет: «В стране, которая встала в новые усло­
вия, явился новый человек, но этот человек заквашен на старых
дрожжах. Что это за дрожжи? Это наследие крепостного права, раб­
ства, не забудьте, что пятидесяти лет не прошло со времени его унич­
тожения, что ваши отцы росли в его атмосфере и что кое-какие его
свойства лежат по сей день в натуре каждого русского человека. Глав­
нейшее свойство рабства, унаследованного нами, это отсутствие ува­
жения к человеку, к личности»24.
Личность, по определению Горького, является вершиной огром­
ной пирамиды народного опыта. Он соглашается с Л. Толстым, что
России необходимы университеты, но иронизирует по поводу его вы­
сказывания: «Человек всякий живет только затем, чтобы проявить
свою индивидуальность». Горький убежден, что люди должны ре­


104
Глава III
шать не только вопросы низшего, но и высшего порядка: покорять
стихии природы, улучшать общественно-экономические отношения
и саму природу человека, «ускорить процесс совершенствования
жизни путем активного вмешательства человеческого сознания во
все дела»25.
Полемика с Толстым отразилась в повести Горького «Исповедь»,
проникнутой идеей богостроительства. В ней показано коллективное
лицо «героя-массы», единый соборный Человек, способный творить
настоящие чудеса. Герой повести Матвей —искатель Града Грядуще­
го, пытается найти истину в вере в Бога. Но беседы с протопопами,
блаженными, монахами, схимниками лишь убеждают его, что задача
церкви — «держать народишко в крепкой узде» (9, 313). Он прихо­
дит к выводу, что нет Бога у людей, пока они живут во вражде и рас­
сеянии. Русский народ видится Матвею как одно большое грустное
лицо, немотное в словах, но дерзкое в помыслах. «Единое лицо мно­
гих» слепо, ибо люди разобщены, а души их изъедены горем, страхом
и отчаянием: «... вижу не людей, а обломки жизни разрушенной, —
грязная пыль человеческая носится по земле, и сметает ее разными
ветрами к папертям церквей» (9, 322).
Герой повести, пытаясь найти истинную веру, начинает задумы­
ваться о смысле ж изни и искать Человека. Странник Иона, в котором
у знается Лу ка из пьесы « На дне» («маленький, в белом подряснике,
чайник у пояса»), внушает ему, что человек —хозяин земли, он спосо­
бен осветить своим светом чужую тьму и зажечь в сердцах пламя пр ав ­
ды. Люди, по его мнению, делятся на два типа: «одни —вечные бого­
строители, другие — навсегда рабы пленного стремления ко власти
над первыми и надо всей землей» (9,341). Сопоставляя божеское и че­
ловеческое, Иона внушает Матвею, что Бог живет не вне, а внутри че­
ловека. Толстовская проповедь «царства Божия внутри вас» трансфор­
мируется у Горького в призыв создать нового Бога, «бога красоты и
разума, справедливости и любви» (9,341). При этом источником бого-
творчества он считает «неисчислимый мировой народ», «народушко
бессмертный», спо собный творить чудеса. В финале повести чудо ис­
целения больной девушки совершает слитая воедино коллективная
воля людей, испытывающих чувство духовного единства.
В предисловии к французскому переводу повести М. Никё пишет:
«“Исповедь” — история обращения, но не обращения от безверия к
вере, а от одной веры к другой, от Бога-творца к сотворенному богу,
вернее, созидаемому новым свободным и братским человечеством.
Отказ от традиционного Бога, трансцедентного, ради Бога имманент­
ного, воплощающего творческие силы человека —процесс долгий и


Религия человека и человечества
105
мучительный. < ...> Искания героя, Матвея (богоданного) —это по ­
иски Бога и одновременно поиски отца: брошенный ребенок, “найде­
ныш”, он проходит большую жизненную школу прежде чем найти
корни в народе и мать —в Природе»26.
«Велик народ русский, и неописуемо прекрасна жизнь!»- воскли ­
цает Горький (8, 385). Этот вывод противоречит взглядам богоиска­
телей, видевших в Евангелии абсолютную нравственную истину и
стремившихся не к новому, более совершенному общественному уст­
ройству, а к совершенствованию индивида на его пути к Богу. Мысли
Ионы о собирании русского народа, который сознательно разрушают
господа, близки самому автору. Не случайно Иона называет себя Ие-
гудиилом, повторяя горьковский псевдоним «Иегудиил Хламида»,
которым подписан цикл фельетонов «Между прочим». Обличая в
них дрянную жизнь, недостойную Человека, писатель, как Иона,
критиковал мещанина, целью которого являются «самозащита, по ­
кой и уют» (9,355). В «Исповеди» Горький утверждает, что «ничтож­
ный и злой комок мелких желаний», именуемый «я», есть «злейший
враг человека!» (9,354-355).
Можно сказать, что в «Исповеди» явственно звучат антииндиви-
дуалистические и антимодернистские мотивы, направленные против
богоискательства, характерного для членов популярного в России Ре­
лигиозно-философского общества. Что касается упреков в мистициз­
ме и проповеди религии, не следует забывать, что повесть Горького
была написана под воздействием новейших идей о коллективной пси­
хологии: книг Лебона «Психология социализма» и «Эволюция сил.
Опыты над дематериализацией материи», Н.Котика «Эманация пси­
хофизической энергии: экспериментальное исследование явлений
медиумизма, ясновидения и мысленного внушения в связи с вопро­
сом о радиоактивности мозга», У. Джемса «Многообразие религиоз­
ного опыта» и др. Поэтому Л. Войтоловский в статье «Очерки психо­
логии коллективизма», анализируя финал «Исповеди», объяснил
«чудо» исцеления не мистическими причинами, а гипнозом толпы27.
Сам Горький сформулировал главную идею повести так: «...я ста­
рался осветить путь к слиянию с целым —счастье и источник выс ­
ших наслаждений духа именно в этом слиянии —нигде кроме. Вся­
кая личность —если это духовно здоровая величина —должна
стремиться к миру, а не от мира —вот теза повести. Имею смелость
думать, что она мною доказана»28. Иными словами, попытавшись
встать на путь литературного «евангелизма», Горький пришел не к
безусловному постижению Христа как высшей ценности, а к убежде­
нию, что свободная человеческая личность может стать творческой


106
Глава III
духовной силой только в единении с народной массой. Новое, «рели­
гиозное», сознание писателя основывалось все на том же прославле­
нии человека как созидателя будущего.
Романтическая вера в Человека с большой буквы проявилась и в
написанных на Капри «Сказках об Италии», где живые картинки из
жизни итальянского народа и образы простых людей даны сквозь
призму социалистического идеала. Горький расточительно щедр на
яркие краски, рисуя сказочную природу Италии и ее народ, шумный,
веселый, подвижный, как ртуть, насыщенный радостью жизни, веря­
щий в непобедимость своей воли. Это праздничная толпа на улицах
маленького городка, забастовщики в Неаполе, жители Генуи, встре­
чающие детей Пармы, рабочие, пробившие Симплонский туннель и
крестьяне, помогающие беднякам построить семейный очаг. Всех их
объединяет солидарность простых людей, знающих цену тяжкому
труду и сердечной доброте.
Они не кажутся Горькому одним Человеком: образы итальянцев
колоритны и индивидуализированы, но удивительно похожи друг на
друга своим бескорыстием, энтузиазмом товарищества, верой во вза­
имопомощь. Писатель убежден, что новую жизнь могут создать толь­
ко новые люди. Поэтому он пытается подметить и даже преувели­
чить те черты характера своих героев, которые отличают человека от
мещанина. Горький рассказывает о рабочих обществах Италии, где
люди живут коммуной, не позволяют клеветать на женщину и ос­
корблять товарищей, о мастерских Милана и Турина, где «формиру­
ются новые люди, растет новый мозг» (12,73). Он приводит слова
Джузеппе Чиротты, героя ХШ сказки: «Мы —простые рабочие лю­
ди, сеньор, у нас —своя жизнь, свои понятия и мнения, мы имеем
право строить жизнь, как хотим и как лучше для нас. Социалисты? О,
друг мой, рабочий человек родится социалистом, как я думаю, и хотя
мы не читаем книг, но правду слышим по запаху —ведь правда все­
гда крепко пахнет и всегда одинаково —трудовым потом» (12, 72).
Строителей Симплонского туннеля писатель называет «детьми
Бога», почувствовавшими силу коллективизма. Они испытывают
«радостное бешенство победителей», когда рушится последний
пласт породы, и они видят лица рабочих, шедших им навстречу. Их
радость Горький объясняет не тем, что кончился, наконец, изнури­
тельный и опасный труд под землей. Это радость новых людей, кото ­
рые почувствовали себя «выше, сильнее горы». Ведь многие из них
не верили в возможность «просверлить ее», прислушивались к ста­
рикам, уверявшим, что «нельзя бороться с землей, она отомстит за
свои раны и останется непобежденной» (12, 21). Но люди победили,


Религия человека и человечества
107
и Горький устами своего героя высказывает одно из самых заветных
убеждений: «Человек —умеет работать! О, сеньор, маленький чело­
век, когда он хочет работать, —непобедимая сила! И поверьте: в кон­
це концов этот маленький человек сделает все, что хочет» (Там же).
Восторженный гимн солидарности простых людей —доминиру­
ющий мотив во многих «Сказках об Италии». Рассказывая о забас­
товке трамвайщиков в Неаполе, писатель нагнетает чувство страха,
когда на улицах появляются агенты муниципальной полиции и от­
ряд карабинеров — «зловещая группа людей в треуголках, коротень­
ких плащах, с красными, как две струи крови, лампасами на брюках»
(12, 10). Кажется, что вот-вот прольется кровь рабочих, защищаю­
щих свои права. Но множество простых людей, «серая пыльная тол­
па зрителей», ложится на рельсы рядом с забастовщиками, и солда­
ты, получившие приказ заменить вагоновожатых, отступают. Они
уже не похожи на «жестяные заводные игрушки», которыми может
распоряжаться высокий офицер «с нахмуренными бровями и пре­
зрительно искривленным ртом». Солдаты хохочут, проявляя явную
симпатию к народу. Забастовщики победили.
В «Сказках об Италии» мысль о «боге-народушке» трансформи­
руется в соответствии с идеями итальянских социал-демократов. Об­
щаясь с Артуро Лабриола, Джиовани Бергамаско, Энрико Ферри,
членами редакции газеты «Аванти!», читая двухтомное исследование
Альфредо Анджиолини «История социализма в Италии» (1907),
Горький все больше убеждался, что чувство солидарности людей тру­
да лежит в основе «религии социализма». Именно это позволило ему
назвать бытовые очерки и пейзажные зарисовки с натуры —сказка ­
ми. Поясняя замысел цикла, он писал: «Возможно, что автор не­
сколько прикрасил итальянцев, но —природа их страны так хороша,
что и люди ее невольно кажутся, может быть, лучше, чем они есть на
самом деле. Но и вообще —немножко прикрасить человека — не ве ­
лик грех; людям слишком часто и настойчиво говорят, что они плохи,
почти совершенно забывая, что они —при желании своем —могут
быть и лучше <...> Мы любовно ухаживаем за цветами, мы пламенно
любим множество других прекрасных бесполезностей, таких же, как
цветы, а вот за душой человека, за сердцем его, — не умеем так ласко­
во ухаживать, как следовало бы. Надо научиться этому, —ведь чело­
век, несмотря на всю его неприглядность, все-таки самое великое на
земле»29.
Кризис, пережитый Горьким после краха каприйской партийной
школы, лишил его богостроительских иллюзий. В творчестве 1910-х г.г.
он обращается не к мифическому «богу-народушке», а к русскому че­


108
Глава III
ловеку во всем многообразии его национальных черт. Реальный, а не
идеальный герой рисуется на фоне матери-природы, с которой он
чувствует свое кровное родство. В финале рассказа «Калинин» Горь­
кий восклицает: «Вот я и один, в ночи, на милой мне земле, всем оди­
наково чужой и всему равно близкий, щедро оплодотворяемый жиз­
нью, по мере сил оплодотворяющий ее. С каждым днем все более
неисчислимы нити, связующие мое сердце с миром, и сердце копит
что-то, от чего все растет в нем чувство любви к жизни» (14,350).
Пантеизм как «религия человека» характерен для большинства
очерков цикла «По Руси». Картины природы обрамляют повествова­
ние, идущее от лица «проходящего», и выражают его отношение к со­
бытиям и людям. Таким образом, традиционная антиномия «чело­
век —среда» замещается иной: «человек —мир». Едва ли не в
каждом рассказе присутствует образ солнца, которое освещает тьму
жизни, согревает души людей или сжигает их своим жгучим огнем.
«Пресветлое солнце, родоначальниче людей и богов», созвучно на­
строениям героев цикла. В рассказе «Калинин» оно купается в голу­
бом океане неба, как чудесный цветок, и под его влиянием «малень­
кое человечье сердце объято мятежным пламенем и, сгорая, кричит
миру: “Я тебя люблю!”» (14, 332). А в рассказе «Нилушка» пронзи­
тельные вопли Фелициаты, оплакивающей умершего сына, сопрово­
ждаются трагической картиной заката солнца: «оно опустилось ниже
слободы, как будто навсегда хочет уйти в болотный лес. В красный
диск его воткнулись острые черные вершины елей, и все вокруг крас­
но, — словно раненое солнце истекает кровью» (14, 227).
Человек в цикле «По Руси» —органическая часть космоса, он не­
разрывно связан с Землей, а через нее -г со всей вселенной. Глядя на
безобразную жизнь, проходящую перед ним, Горький сравнивает ее с
песней, безнадежно испорченной глухим певцом, или с бессвязной
игрой пьяного на плохой гармонике. Он признается: «Стонет душа,
нестерпимо хочется говорить кому-то речь, полную обиды за всех,
жгучей любви ко всему на земле, —хочется говорить о красоте солн­
ца, когда оно, обняв эту землю своими лучами, несет ее, любимую, в
голубом пространстве, оплодотворяя и лаская» (14,277 -278).
Большинство героев цикла не заслуживают имени Человека с
большой буквы. Перед читателем мелькают темные лохматые фигу­
ры нищих, «неудавшихся людишек», босяков, которых гонит ветер
бродяжничества, чудаков, не знающих, зачем они живут на этой пре­
красной земле. Горький сравнивает их с сором, согнанным ветром со
степи: «Большинство людей, среди которых я иду по земле, — не то
восходя, не то опускаясь куда-то, —серо, как пыль, мучительно пора­


Религия человека и человечества
109
жает своей ненужностью. Не за что ухватиться в человеке, чтобы от­
крыть его, заглянуть в глубину души, где живут еще незнакомые мне
мысли, неслыханные мною слова» (14, 269).
Проходя по Руси и пытаясь «объяснить человека», писатель ви­
дит по большей части «непогребенных мертвецов», никудышников,
убийц, грубиянов, называющих друг друга непотребными словами
(стерво, оглобля). Характерны портреты героев, которые рисует
Горький. Вот изношенный, издерганный Губин, напоминающий без­
домную собаку: «Под жесткими усами —тонкие губы, рот точно но­
жом прорезан, наполнен черными осколками зубов и кажется злым,
уши острые мышиные, должно быть, чуткие», облезлый истертый че­
реп, «длинный, точно у дятла, нос и щеки в рыжеватой щетине» (14,
182).
Отцеубийца в рассказе «На пароходе» сравнивается с шершавым
животным: «мохнатое лицо —варежка», «острый нос, клочья рыже­
ватой шерсти на щеках и подбородке, маленькие неясные глаза» (14,
248). Он вызывает у окружающих чувство брезгливости и искреннее
недоумение: «Уж очень исказился народишко...»(14, 263) В рассказе
«Вечер у Панашкина» главный герой характеризуется так: «Руки у
него беспокойные, длинные ноги —тонкие, шея искривлена, и на ней
тревожно болтается маленькая головка с рыжими бровями ужа. Он
похож на выдернутый из земли сухой корень. Сморщенная кожа его
щек поросла кустиками волос мочального цвета» (14, 397).
У Тимки в одноименном рассказе глаза овечьи, цвета бутылочно­
го стекла, а угловатая голова густо заросла черной щетиной. «Весель­
чак» Баринов напоминает верблюда: «его плоское курносое лицо —в
шерстяной маске песочного цвета, из широких, точно у верблюда,
ноздрей торчат рыжие шерстинки, из ушей —тоже, голая, медная от
загара грудь заросла, как у медведя, даже на суставах пальцев растут
густые кустики волос».(14, 550-551) Сравнения с животными, с од­
ной стороны, подчеркивают несовершенство людишек, которых
Горькому хочется видеть столь же прекрасными, как Мать-Земля, с
другой —свидетельствуют об их неразрывной связи с природой и
животным миром.
Если вспомнить, что Ф. Ницше представлял обычного человека
«болезнью земли», существом переходным от зверя к «истинному че­
ловеку», можно сказать, что таковы же герои цикла «По Руси».
У Горького они вызывают активное желание переделать их, пересоз­
дать то, что не удалось самому Господу Богу. Он верит, что Россия —
всего лишь подросток в семье народов, а человек как антропологиче­
ская данность способен изменить ее. «Настоящий» русский народ,


110
Глава III
который «работает на трудной земле», вызывает у него удивление и
уважение.
«Человек —работник всему миру», а жизнь — «великое дело не­
заметно маленьких людей» (14, 240). В этих словах героя рассказа
«Кладбище» слышны мысли самого Горького. Он ратует за то, чтобы
человек не был просто «рабом Божьим», а оставил по себе память
своими делами. «Земля сильна трудом людей», мужик же русский —
«всех питатель». Символический образ России воплощен в образе
молодой бабы из рассказа «Едут», один вид которой вызывает мысль
о светлом будущем страны: «Всю Россию выкормим!», «Прибудем
домой —развернем дела» (14, 355-356).
В цикле «По Руси» тема человека раскрывается как повествова­
ние о россиянах, объединенных и общими чертами психики, и непо ­
вторимым чисто русским характером, и многотрудной исторической
судьбой. Заканчивая работу над очерками, Горький писал: «Мы жи­
вем во дни чрезвычайно трудные, требующие настоятельно упорной,
организационной работы. Мы должны заняться духовным “собира­
нием Руси”, делом, которого еще никто не делал упрямо и серьезно...»
(14, 581-582). Как мы видим, тезис о «собирании человека» заменя­
ется здесь задачей духовного «собирания Руси».
В рассказе «Рождение человека», открывающем цикл, звучит его
общая мысль: «Превосходная должность —быть на земле челове­
ком, сколько видишь чудесного, как мучительно сладко волнуется
сердце в тихом восхищении перед красотою!» (14,144). И тут же пи­
сатель говорит о том, что на фоне чарующе прекрасной природы ему
особенно больно видеть скучных серых людей, раздавленных жиз­
нью, и думать: «не удались людишки». «Разумеется, есть немало и
хороших, но —их надобно починить или —лучше —переделать за­
ново» (14, 144). Так, уже в 1912 году у Горького возникает и все бо­
лее укрепляется мысль о «переделке» (потом он скажет: «переков­
ке») человека.
Рождение маленького орловца на пути между Сухумом и Очем-
ширами он воспринимает как символ рождения нового человека, ко­
торый, едва появившись на свет, «уже недоволен миром, барахтается,
буянит и густо орет» (14,148). «Новый житель земли русской» —че ­
ловек неизвестной судьбы. Вместе с его матерью Горький размышля­
ет: «Как-то он поживет?». Если учесть дату рождения орловца, впе­
реди его ожидает нелегкая жизнь. Став взрослым, он будет работать
на стройках социализма, а в годы Великой отечественной войны спа­
сать мир от фашизма. И все-таки Горький прав: это будет уже новый
человек, о котором он мечтал в предреволюционные годы.


Религия человека и человечества
111
В других рассказах цикла перед читателем возникают образы ти­
пично русских людей, бесшабашно смелых и дружелюбных, находчи­
вых и жалостливых, способных на подвиг и на подлость. Людям с
«крылатой душой» у Горького, как всегда, противостоят мещане, жи­
вущие для себя и собственной выгоды, либо люди, опустившиеся на
«дно». В рассказе «Женщина» писатель рисует образ Татьяны, кото­
рая стремится устроить жизнь по-своему, добиться счастья вопреки
обстоятельствам. И, хотя мечты героини не сбываются, ее оптимизм
противостоит пассивному мировосприятию окружающих ее россиян.
В статье «Новая женщина» А. Коллонтай писала о Татьяне как о ти­
пе людей, «утверждающих свою личность, героинь, протестующих
против всестороннего порабощения женщин в государстве, в семье, в
обществе, героинь, борющихся за свои права»30.
В рассказах «Страсти-мордасти», «Нилушка», «Светло-серое с го­
лубым», «Гривенник» нет образов, которые можно было бы назвать
новыми женщинами. Мелочные мещанки или «жертвы обществен­
ного темперамента», оказавшиеся на самом «дне жизни», они лише ­
ны человеческого облика. Но и они вызывают у «проходящего» не­
поддельный интерес и желание помочь им. Стремление «объяснить
человека», проникнуть в глубины его внутреннего мира и непости­
жимой души заставляют писателя сравнивать самого себя с живым
фонарем, который должен осветить дорогу всем заплутавшимся в но­
чи, обиженным и несчастным.
В рассказе «Герой» Горький размышляет о свойственном ему
стремлении «выдумывать» человека, одевать его более празднично,
чем он одет. По собственному признанию, его научили этому писате­
ли-романтики: Ф. Шиллер, Г. Гейне и другие. Поэтизация сильной
личности, творца своей судьбы, человека, устремленного к истине и
красоте, действительно, была воспринята им у европейских класси­
ков и мыслителей. В реферате Горького о трактате Ф. Шиллера
«Письма об эстетическом воспитании человека» выделена мысль о
том, что искусство «исподволь и постепенно готовит современного
испорченного и порабощенного человека к грядущим разумным об­
щественным отношениям»31.
Социальный романтизм Шиллера, гуманизм Возрождения, культ
Разума, богоборчество Ф . Ницше, соединившись с чисто русским бун­
тарством Васьки Буслаева, породили тот синтез идей, которые опреде­
лил взгляд Горького на человека. Его философско-эстетические взгля ­
ды складывались на протяжении полувека, проходя при этом разные
стадии развития. Освоение наследия философов и писателей-класси -
ков (Аристотеля, Гераклита, Сенеки, Платона, А. Шопенгауэра,


112
Глава III
Ф. Ницше, Г. Гегеля и др.) сменилось теорией героев и масс, свойствен­
ной народникам, полемика с декадентством —признанием коллектив­
ного разума, которому должна подчиняться личность. Философия по­
зитивизма, знакомая Горькому по трудам О. Конта, Г. Спенсера,
Н. Кареева, Дж. Локка («Опыт о человеческом разуме»), уступила ме­
сто идеалистической идее «вызревания» нового человека в условиях
капиталистического общества, воспринятой у А. Богданова.
Новый этап развития концепции личности у Горького был связан
с изучением трудов социал-демократов (К. Каутского, А. Бебеля,
В. Ленина, Г. Плеханова, Л. Троцкого, А. Анджиолини и др.) . Однако
писатель так и не стал ортодоксальным марксистом, т.к. обращал
внимание не столько на классовую природу человека, сколько на его
внутренний мир. Мысль о социализме как новой религии была свой­
ственна не только А. Луначарскому, но и С. Булгакову, писавшему в
1906 г., что, говоря о христианстве и его проявлениях, нужно обра­
титься к « сложному, противоречивому и в то же время значительно­
му течению духовной жизни нового времени, как социализм, пони­
маемый именно как проявление духовной жизни»32. Эта мысль
определяет пафос горьковской «Матери», именно за нее повесть кри­
тиковали В. Ленин и Г. Плеханов.
В канун Первой мировой войны Горький приходит к пониманию
человека как сложной неоднозначной личности, разгадать которую
пытается с помощью новейших учений философии, психологии и со­
циологии (Э. Мах, 3 .Фрейд, В. Оствальд, П. Флоренский, Н. Котик).
Всестороннее изучение «пестрой души» россиянина, предпринятое
им в окуровском цикле, повестях «Детство» и «В людях», в цикле
«По Руси» привело к мысли о необходимости постижения психоло­
гии нации и глубин внутреннего мира человека. Писатель показыва­
ет сложность и неоднозначность его души, в которой уживаются до­
бро и зло, борются Бог и дьявол.
В годы войны и революции Горький обращается к трудам М. Б а­
кунина, П. Кропоткина, Н. Бердяева, историческим трудам С. Плато­
нова, философским сочинениям Н. Федорова и Н. Флеровского,
идеи которых отразились в «Несвоевременных мыслях» и статьях из
цикла «О русском крестьянстве». Его интересуют проблемы соотно­
шения интересов личности и общественного блага, свободы и необ­
ходимости, государства и индивидуума, насилия и гуманизма, рево­
люции и счастья отдельного «я». Человек в своей «экзистенциальной
наготе» уже не интересует писателя, как это было в пьесе «На дне».
Его мысль вновь возвращается к размышлению о «герое-массе» и
«герое массы», которые определяют ход мировой истории.


Религия человека и человечества
113
Переходным этапом от творчества дореволюционных лет к совет­
ской эпохе стали горьковские «Рассказы 1922-1924 годов», в кото­
рых, как на экспериментальном поле, проверяются самые разные ва­
рианты концепции личности. Обратимся к «Рассказу о герое», где
развенчивается само понятие сильной личности. Учитель истории
Новак развивает идею «героев и героического», свойственную одно­
именной книге Карлейля: «Народ всегда жил эксплуатацией духов­
ной энергии личности», «История всегда дело единиц, результат
творчества героев», «Человек и люди —не одно и то же... Человек —
враг действительности, утверждаемой людями, вот почему он всегда
ненавистен людям. История —это вражда одного против множества,
вражда, разжигаемая в народе —любовью к покою, в человеке —
страстью к деянию» (17,313).
Ненавидя социалистов, считая, что их учение вредно д ля народа,
т.к. пропитано ложью («это учение —против человека»), монархист
Новак внушает своим ученикам, что народные массы духовно прими­
тивны и безличны, они желают только увеличения удобств и покоя,
но сами неспособны улучшить тяжкие условия собственной жизни.
Герой рассказа верит своему учителю. Ему тоже ненавистны толпы
грязных полуголодных людей, которые выходят на демонстрации с
красными флагами. Он признается: «Собственно говоря, сама толпа
не пугала меня, но страшны были безумцы, которые вели ее. И когда
я представил себе, что может быть, в этот день и час такие безумцы ве­
дут слепые толпы по улицам всех русских городов, чтобы обрушить
их на пошатнувшуюся власть, —я почувствовал в груди тот зимний
свист, который в детстве вызывал у меня безумный ужас» (17, 325).
Высказывания Новака и его ученика противоречат тому, что ут­
верждал в своих дореволюционных произведениях Горький. Народ
рисуется не хозяином земли, а сборищем анархистов, у которых нет
инстинкта социальной цели, героизм оказывается просто крайним
выражением отчаяния, поступком испугавшегося человека. Идеал
героя —сильная личность, которая не остановится ни перед чем, что­
бы усмирить разбушевавшуюся чернь. Но вот приходит революция,
и Новак сам превращается в трусливого маленького человечка, кото­
рому не помогают даже связи с департаментом полиции. Обращаясь
к нему, Макаров восклицает: «Негодяй! Воспитатель героев, а? Под­
лец, — где твои герои?» «Я боялся тебя, я тебе верил, верил, что ты
сильный, страшный. Во что же мне верить теперь, чего бояться? Ты
убил во мне страх, ты человека убил во мне, негодяй!» (17, 339).
Проповедуя мысль, что массы нужно раздробить на единицы, со ­
знающие «силу свою, свое значение и право жить по законам духа


114
Глава III
своего», Новак выступает против идеи Горького о собирании челове­
ка и собирании народа в единую могучую силу. В финале рассказа
Новак как идеолог полностью развенчивается. Его ученик, осознав
свою силу и став жить по собственным законам, превратился в насто­
ящего бандита: «Убивал людей, — это делается очень просто. Теперь
я сам бандит. Могу быть палачом. Все равно» (17,339).
Пережив Октябрь 1917 года и кровавые годы гражданской войны,
Горький уже на новом этапе своего творческого развития задумыва­
ется о Человеке: можно ли писать его с большой буквы после того,
что он совершил со страной и самим собой? Может ли бандит быть
человеком? Как совмещаются в «пестрой» душе россиянина жесто­
кость и гуманность, героизм и подлость? Эти мучающие его вопросы
Горький задает в цикле статей «О русском крестьянстве». Он согла­
шается кое в чем с Новаком, когда пишет: «В сущности, всякий на­
род —стихия анархическая; народ хочет как можно больше есть и
возможно меньше работать, хочет иметь все права и не иметь ника­
ких обязанностей. Атмосфера бесправия, в которой издревле привык
жить народ, убеждает его в законности бесправия, в зоологической
естественности анархизма. Это особенно плотно приложимо к массе
русского крестьянства, испытавшего более грубый и длительный
гнет рабства, чем другие народы Европы»33.
Но Горький противопоставляет крестьянину горожанина, разум
которого подчинил себе машину, создал вокруг «вторую природу» и
остался внутренне свободным. В портрете горожанина мы узнаем
горьковского Человека из одноименной поэмы: «...всюду запечатле­
ны величавые муки его духа, его мечты и надежды, любовь и нена­
висть, его сомнения и верования, его трепетная душа, в которой не­
угасимо горит жажда новых форм, идей, деяний и мучительное
стремление вскрыть тайны природы, найти смысл бытия», «Вели­
кий грешник перед ближними и, может быть, еще больший перед
самим собою, он —великомученик своих стремлений, которые, ис ­
кажая, разрушая его, родят все новые и новые муки и радости бы­
тия. Дух его, как проклятый Агасфер, идет в безграничие будущего,
куда-то к сердцу космоса или в холодную пустоту вселенной, кото ­
рую он —может быть —заполнит эманацией своей психофизиче­
ской энергии, создав —со временем —нечто недоступное представ­
лениям разума сегодняшнего дня»34. Не закрывая глаза на
недостатки человека и по-прежнему веря в Разум, писатель мечтает
о том времени, когда исчезнут с лица земли жестокость и ненависть,
а новый человек направит свою энергию на созидание, а не на раз­
рушение.


Религия человека и человечества
115
Последний этап развития концепции личности у Горького начи­
нается с середины 1920-х г.г., когда он усердно изучает труды класси­
ков марксизма-ленинизма . Пересматривая теорию героев и толпы, он
обращается к созданию литературных портретов людей, с которыми
не раз встречался. Среди них выделяются очерки «В.И . Ленин» и
«Лев Толстой». Их объединяет общая тема: развитие образа идеаль­
ной личности. Вождь большевистской партии и духовный вождь на­
ции рисуются с точки зрения их роли в истории России и судьбах на­
рода.
Как известно, первый вариант очерка о Ленине назывался «Чело­
век». Написанный вскоре после смерти вождя он отличался от позд­
них редакций тем, что личность Ленина была обрисована в нем как
тип Человека с большой буквы. Работая над очерком, Горький сооб­
щил Эль Мадани: «Я крепко люблю этого человека, и для меня он —
не умер. Это был настоящий большой человек, по-своему идеалист.
Он идею свою любил, в ней была его вера»35.
Портрет Ленина складывается, главным образом, из двух сторон:
человек и гениальная личность, подчинившая всю свою жизнь слу­
жению идее. Простота, скромность, аскетизм, внимание к близким,
интеллигентность, чувство юмора —с одной стороны, с другой —
умение предвидеть ход событий, подвижничество, непримиримость
и даже жестокость революционера, «непоколебимо убежденного в
возможности на земле социальной справедливости, героизм челове­
ка, который отказался от всех радостей мира ради тяжелой работы
для счастья людей» (20, 7 -8). В этом портрете явственно прогляды­
вает идеальный образ героя, характерный для раннего творчества
Горького. «Большой, настоящий человек мира сего», Ленин, подобно
Данко, поднял горящий факел «в душной тьме обезумевшего мира»
(20,49). Его разум и воля коренным образом изменили жизнь милли­
онов.
В очерке «Лев Толстой» более сложное соединение реального и
идеального, однако образ героя тоже приподнят над толпой. Горький
не раз подчеркивает его исключительность: «Он похож на бога, не на
Саваофа или олимпийца, а на этакого русского бога, который “сидит
на кленовом престоле под золотой липой”». «Если бы он был естест­
воиспытателем, он, конечно, создал бы гениальные гипотезы, совер­
шил бы великие открытия», «Если бы он был рыбой, то плавал бы,
конечно, только в океане...» (16, 260-261, 267).
У горьковского Толстого руки Леонардо да Винчи, острые глаза
ясновидца, мохнатые брови Пана, страсть и буйное озорство Васьки
Буслаева, упрямая душа протопопа Аввакума. Образ явно ориентиро­


116
Глава III
ван на человека эпохи Просвещения, героев русской истории и
фольклора. «Звучный колокол мира сего», Толстой, по словам Горько­
го, не очень любит людей, так как чувствует себя значительно выше
их. Опять мы сталкиваемся с характерным для писателя пониманием
идеальной личности, о которой можно сказать: «Этот человек —бого­
подобен!» (16,312). Горький пытается определить рисунок души Тол­
стого, задаваясь вопросом, кто он: правдоискатель, «человек всего че­
ловечества» или странник, потерявший веру в Бога, отшельник мира
сего? Его Толстой — «хозяин и созидатель мира», он похож на Бога.
Итак, в 1920-х годах Горький снова возвращается к излюбленной
теме Человека с большой буквы, возникшей не без влияния ницше­
анской идеи «сверхчеловека». Вскоре после первого приезда в Моск­
ву в 1928 году, побывав в мавзолее Ленина, он сказал на пленуме
Моссовета: «Дорогие товарищи, на Красной площади лежит Влади­
мир Ленин, здесь сидит коллективный Ленин, этот Ленин должен
как-то углубиться, возвыситься, он должен создать много Лениных,
таких огромных, таких великих, таких настоящих, мировых, гениаль­
ных Лениных»36. Вспомним слова Луки о «лучшем человеке», том
самом, для которого живут все прочие люди. Образ Ленина мифоло­
гизируется, представая воплощением лучших черт всего советского
народа и его правительства.
Создание мифа о новом человеке характерно для публицистики
Горького последнего периода жизни. Едва ли не в каждой статье и
выступлении он славил «хозяина и создателя» мира —советского че ­
ловека. В статье «Десять лет» (1927), посвященной юбилею Ок­
тябрьской революции, Горький писал: «Не краснобай, не “богоиска­
тель”, а превосходный честный работник мира сего, он решительно
отверг всю древнюю ложь и смело пошел своим путем к свободе —
единственным путем, ведущим прямо к ней.
Когда-то, в эпоху мрачной реакции 1907-1910 годов, я назвал его
“богостроителем”, вложив в это слово тот смысл, что человек сам в
себе и на земле создает и воплощает способность творить чудеса
справедливости, красоты и все прочие чудеса, которыми идеалисты
наделяют силу, якобы существующую вне человека. Трудом своим
человек убеждается, что вне его разума и воли нет никаких чудесных
сил, кроме стихийных сил природы, которыми он должен овладеть
для того, чтобы они, служа его разуму и воле, облегчили его труд и
жизнь. Он верит, что “существует только человек, все же остальное —
его деяние и мнение”» (XXIV, 292).
В этой статье Горький обращается к «маленькому великому чело­
веку», которого называет новым, так как он стал строителем первого


Религия человека и человечества
117
в мире государства трудящихся. Живя в медвежьих углах, работая в
нечеловечески тяжелых условиях, он своим трудом и волей преобра­
жает жизнь, создает чудеса науки и техники, сокровища культуры.
Вернувшись на родину, писатель лично познакомился с этим челове­
ком —ударником и колхозником, изобретателем и ученым, парашю­
тистом и пограничником, рабкором и селькором. Конечно, он видел в
стране Советов не только хорошее, но главным достижением считал
именно Человека, поборовшего в себе «ветхого Адама».
В статье «Заметки читателя», которая вначале имела название
«Человек», Горький объяснил, кого и почему он славит. Ведь каждый
конкретный индивидуум не лишен пороков и смертных грехов: жад­
ности, зависти, любострастия, лжи, скупости, гордыни, лености и др.
Именно это и давало моралистам право считать его ничтожеством по
природе, которое способно быть лишь сырьем или «полуфабрика­
том» для нужд церкви или государства. Горький решительно против
того, чтобы считать человека винтиком в каком-то механизме вселен ­
ной. Развивая эту мысль в «Заметках читателя», писатель протесто­
вал против превращения людей в материал для производства чего бы
то ни было. Напомним, что в «Несвоевременных мыслях», полемизи­
руя с большевиками, он упрекал их, что они пользуются русским на­
родом как хворостом, от которого должен загореться костер мировой
революции.
Теперь, собираясь вернуться на родину, писатель выражал надеж­
ду, что в СССР будет создана новая форма государства, которая поз­
волит полностью раскрыть все физические и духовные возможности
человека. Он даже не побоялся употребить слово «индивидуализм»,
чтобы подчеркнуть, что творчество масс невозможно без созданий
разума одного талантливого человека. Возвращаясь к мысли о роли
героев и великих личностей в истории, Горький писал: «Героев на час
и героев на день у нас было много, но они не оставили яркого следа в
жизни и, несмотря на бесспорное мужество подвигов, не могли за ­
метно изменить ее тягостных условий. Но вот условия изменены,
требуется напряженная работа для дальнейшего развития их в сторо­
ну более широкой свободы творчества, требуется героизм не на час, а
на всю жизнь» (XXIV, 282).
Сознавая, что миф о новом человеке является пока что его мечтой,
следствием постоянного стремления выдать желаемое за действи­
тельное, писатель тем не менее закончил статью словами: «Человек
есть украшение мира, и он имеет все основания удивляться самому
себе» (там же, 284). Вернувшись на родину, Горький усердно искал
нового человека и часто идеализировал его. Он искренне верил в тео­


118
Глава III
рию «перековки» социально опасных в социально полезных, славил
работу колоний для несовершеннолетних преступников, пытался до­
казать, что советские чекисты опровергли теорию Ч. Ломброзо о вро­
жденной преступности.
В статье «Первый опыт», заключающей печально известную кни­
гу «Беломорско-Балтийский канал имени Сталина», Горький писал:
«Приемы, успехи и культурно-политический смысл работы ГПУ
должны быть широко известны гражданам Союза Советов»37. Столь
же высоко он оценил книгу «Республика Шкид» о жизни детской ко­
лонии под Харьковым, «Педагогическую поэму» А. Макаренко и
сборник «Болшевцы». Для писателя это было свидетельством, что в
советской России существуют условия, создающие нового человека
из бывшего беспризорника и уголовника.
Впоследствии именно это дало основание обвинять его в конфор­
мизме и поддержке террора в стране. К.Г. Исупов пишет: «Большеви­
стский активизм Горького уживался и с ницшеанским богоборчест­
вом (Сатин в пьесе “На дне”, 1902) и —до конца дней —с идеей
насильственной “перековки” людей в гомункулюсов коммунистиче­
ского рая»38. Так ли это? Бесспорно, концепция личности Горького
противостояла идеям «настоящего нового человека», характерным
для многих философско-эстетических концепций начала XX века:
символистской идее одухотворения плоти путем открытия для чело­
века пространства Абсолютного духа или акмеистической мечте о
крыльях для человека через погружение в искусство. Обретение под­
линного «Я» мыслилось Горькому в процессе упорной работы над са­
мим собой, усовершенствования мира и самосовершенствования че­
ловека.
Миф об «эпохе нового Человека», сотворенный Горьким, был уто­
пичен, и это прекрасно понимал сам писатель. В жизни все оказалось
сложнее, но его мечта не умирала: даже разочаровавшись во многом,
усомнившись в самом человеке, он продолжал развивать концепцию
личности как творца нового мира. В 1929 г. Горький писал: «Человек,
наверное, будет идеально хорош тогда, когда в мире не останется ни
одного раба, ни одного побежденного, но для того, чтоб не было побе­
жденных и рабов, — нужно беспощадно драться против людей, кото ­
рые привыкли жить трудом рабов» (XXV, 83 -84). И добавил, что
«основной смысл творчества рабочего класса, лучшая, наиболее ра­
зумная и здоровая энергия его направлены —в конце концов —
именно к полному освобождению человека» (XXV, 85).
Горьковская идея «собирания» человека и народа отвечала луч­
шим гуманистическим традициям русской литературы. Необходи­


Религия человека и человечества
119
мым условием появления «нового человека» писатель всегда считал
приобщение к истокам общечеловеческой культуры и следование ве­
ликой идее. Не вина писателя в том, что эту идею исказили, и она не
осуществилась полностью, но новый человек, «маленький большой
человек», не был мифом. Родившись, как буйный орловец, в 1912 го­
ду, именно он построил могучее советское государство, спас мир от
фашизма, поднял из руин страну после Второй мировой войны и по­
летел в космос. Сегодня его называют совком, потому что мерилом
ценности личности снова стала власть денег, а не разум и сила духа.
Но почему-то к популярному словосочетанию «новый русский» ни­
кто не добавляет слово «человек».


Глава IV
ПОСТИЖЕНИЕ РУССКОЙ РЕВОЛЮЦИИ
А.В. Луначарский писал: «Имя Горького неразрывным образом
сплетено с подъемом русского общественного настроения в девятисо­
тых годах, оно до крайности интересно и показательно переплетается
потом с дальнейшими судьбами назревающей и разрастающейся рево­
люции»1. Эта, казалось бы, бесспорная мысль нуждается в обширном
и непростом комментарии, когда речь заходит об отношении Горького
к Февралю, Октябрю и дальнейшему развитию русской революции.
Несмотря на то, что советские и зарубежные литературоведы по­
тратили немало сил, чтобы с двух разных концов осветить извилистый
и сложный путь писателя в 1917-1927 годах, он долгие годы предста­
вал перед нами, как сплошная цепь ошибок и заблуждений. Читатель
не мог сам убедиться в правоте исследователей, ибо не имел возмож­
ности познакомиться с теми произведениями Горького, в которых вы ­
ражено его отношение к Октябрьской революции, даются оценки стра­
тегии и тактики большевиков, высказываются мысли о роли народа и
интеллигенции в происходящих событиях. Публицистика Горького,
собранная в циклах статей «Несвоевременные мысли», «Революция и
культура», «О русском крестьянстве» на протяжении семидесяти лет
была под запретом. Нигде, даже в библиографических справочниках,
нельзя было найти упоминаний о статьях и интервью, данных Горьким
в начале 1920-х г.г. за рубежом, была не напечатана большая часть пе­
реписки с Р. Ролланом, в которой отражены историко-философские
проблемы тех лет, и даже опубликованная переписка с Е.П. Пешковой
искажена многочисленными купюрами и пропусками. До конца
XX века была неизвестна или известна лишь частично переписка Горь­
кого с В. Лениным, И. Сталиным, Г. Зиновьевым, Л. Каменевым,
Н. Бухариным, А. Рыковым и другим большевистским вождям. Все
это л ишало возможности представить истинную позицию Горького,
всерьез исследовать его отношение к Октябрю.
Идея переосмысления публицистики Горького революционных
лет и ее новой интерпретации прозвучала лишь в конце 1980-х гг. в


Постижение русск ой революции
121
работах Ф .Ф . Кузнецова, К. Муратовой, А. Овчаренко, В. Сурганова,
В. Баранова, В. Барахова и многих других2. В 1990-х гг. появились и
первые попытки такой интерпретации: статьи Л. Резникова, Л. Сара-
скиной, предисловия И.И . Вайнберга, С.Б . Михайловой к публика­
циям «Несвоевременных мыслей»3. И хотя многие проблемы остава­
лись спорными, а выводы далеко не всегда справедливыми, ни у кого
не вызывало сомнений, что пришло время объективно проанализи­
ровать все произведения писателя этого периода. Не поддаваясь ис­
кушению превратить минусы в плюсы, выпрямить все неровности
пути Горького, который, действительно, показателен и интересен с
точки зрения судеб русской революции, попытаемся вникнуть в суть
вопроса, привлекая для этого впервые публикуемые или малоизвест­
ные материалы.
Как возникла и утвердилась в нашем литературоведении концеп­
ция «серьезных философских и политических ошибок» Горького, о
которых долгие годы писали советские исследователи? Можно было
бы сослаться на проект Постановления Политбюро ЦК РКП (б) 1920
года о журнале «Коммунистический Интернационал», где говори­
лось, что в статье Горького «Владимир Ильич Ленин», не только «нет
ничего коммунистического, но много антикоммунистического»4. Од­
нако, этот проект стал известен только в 1965 году, а до того, если и
упоминался, то с таким объяснением: «В.И. Ленин сам потребовал
осудить статью, чтобы пресечь всякие попытки создания культа лич­
ности»5.
Горький писал: «В 17-18 годах мои отношения с Лениным были
далеко не таковы, какими я хотел бы их видеть, но они и не могли
быть иными. Он —политик. Он в совершенстве обладал тою четко
выработанной прямолинейностью взгляда, которая необходима ру­
левому столь огромного тяжелого корабля, каким является свинцо­
вая крестьянская Россия» (20, 27). Это было написано в годы совет­
ской власти, когда писатель, переоценивая свою позицию, каялся в
ошибках. На самом деле все было гораздо сложнее. Полемика Горь­
кого с ленинцами началась в 1908-1909 годах, когда он, примкнув к
группе А. Богданова и во многом разделяя взгляды А. Луначарского,
резко осуждал « прямолинейность взглядов» болыневиков-ортодок-
сов во главе с Лениным.
Разногласия в руководстве большевистской партии, возникшие
после разгрома первой русской революции, касались и вопросов фи­
лософии, и тактики в период кризиса. Ленин выступал в этой борьбе
как ортодоксальный марксист, защищавший догмы диалектического
и исторического материализма. Богданов и его сторонники пытались


122
Глава I V
по-своему обосновать принципы социализма на новом историческом
этапе, используя философию «критического опыта», более извест­
ную как эмпириокритицизм или махизм. Столкновение двух разных
течений в российской социал-демократии особенно остро отразилось
в работах А. Богданова «Эмпириомонизм. Статьи по философии»
(Кн. 1 -3 , М -СПб 1905-7), «Приключения одной философской шко-
лы»(СПб. 1909) и В. Ленина «Материализм и эмпириокритицизм.
Критические заметки об одной реакционной философии» (М. « Зве­
но». 1909).
Пытаясь утвердить марксистскую теорию познания и «теорию от­
ражения», Ленин категорически отвергал тезисы о возможности «ис­
чезновения материи» и превращения ее в энергию. Особенно резко
он выступал против идеализма как формы сохранения и поддержа­
ния религии. Воинствующий атеизм сочетался в его работах с клас­
совым подходом к философии, утверждением партийности науки и
литературы. Богданова он обвинил в попытке подменить объектив­
ные закономерности общественного развития «социальной энергети­
кой», биологическими и естественно-научными законами. Даже час­
тичный отказ от материализма выглядел в его глазах как
оппортунизм и измена делу пролетарской партии.
К философским разногласиям добавлялись тактические: возмож­
ность уч астия в работе Государственной Думы, отзовизм или соглаша­
тельство, способы воспитания революционного сознания в массах, от­
ношение к лозунгу «цель оправдывает средства», в том числе, к
насилию. Необходимо также принять во внимание жестокую борьбу за
лидерство в партии и распоряжение ее финансами, которая шла меж­
ду двумя наиболее влиятельными членами руководящего большевист­
ского ядра —Лениным и Богдановым. Фактически именно в эти годы
сформировались два разных взгляда на грядущий социализм: матери­
алистический, основанный на марксизме, теории классовой борьбы и
утверждении диктатуры пролетариата и полу-идеалистический, соз­
данный по принципам всеобщей организационной науки, теории ко л­
лективизма и международного братства трудящихся всех стран.
Горького-романтика, создателя мифа о свободном, гордом, силь­
ном человеке и справедливом обществе будущего, гораздо больше
привлекала вторая точка зрения. В спорах между Лениным и Богда­
новым, не слишком разбираясь в их философских разногласиях, он
оказался на стороне богдановцев. Тем более, что поиски новой веры,
проповедь активности и коллективизма, мысль о вызревании социа­
листических элементов (новых людей) внутри старого общества от­
вечали его собственным убеждениям. Он верил, что социализм будет


Постижение русск ой революции
123
новым этапом расцвета духовной жизни общества и даст возмож­
ность полной гармонизации мира и личности. Выступая в Нью-Йор­
ке 12(25) апреля 1906 г., Горький говорил о великом духе идеализма,
порождающем стремление « к переустройству мира на новых нача­
лах равенства и справедливости» и назвал социализм религией масс6.
Не удивительно, что в письмах Горького Богданову за 1909 год мно­
го резких выражений по адресу Ленина и его книги. В начале июня
он пишет, что «Материализм и эмпириокритицизм» написан лишь
для того, чтобы доказать, что «самый лучший марксист это я!»: «В его
книге —разъяренный публицист, а философа —нет: он стоит передо
мной как резко очерченный индивидуалист, охраняющий прежде
всего те привычки мыслить, кои наладили его “я ” известным образом
и навсегда! Безнадежный человек. Вероятно, и на практике он теперь
будет и уже, и хуже»7.
После краха Каприйской партийной школы Горький на какое-то
время разошелся и с Лениным, и с Богдановым, получив стойкую не­
приязнь к партийным «склокам» и партиям вообще. Но это не зна­
чит, что писатель отказался от идеи социализма. В январе 1910 г. он
писал А. Амфитеатрову: «Большевизм мне дорог, поскольку его дела­
ют монисты, как социализм дорог и важен именно потому, что он —
единственный путь, коим человек скорее всего придет к наиболее
полному и глубокому сознанию своего личного человечьего достоин­
ства. Иного пути —не вижу. Все иные пути —от мира, один этот —в
мир. Требуется, чтобы человек однажды сказал сам себе: «Аз есмь со­
здатель мира!» Именно отсюда —и только отсюда! —может родить­
ся новый человек и новая история. Не трогайте мой социализм!»
(XXIX, 104). Подчеркнем в последней фразе слова «мой социализм»,
свидетельствующие, что у Горького всегда было свое понимание со­
циализма, отличающееся от ленинского, богдановского, плеханов­
ского, троцкистского и, наконец, от сталинского. Именно это опреде­
лило сложность и неоднозначность его отношения к событиям 1917
года и к политике советской власти.
Февраль 1917 года обрадовал писателя, хотя и насторожил. Толь­
ко в XXI веке стала проясняться истинная история февральского и
октябрьского переворотов, роль американских финансовых магна­
тов, европейских банкиров и политиков в их подготовке. Сошлемся
на новейшие исследования русских и зарубежных ученых (М. Гелле­
ра, А. Некрича, А. Рабиновича, В. Роговина, Ю. Жукова, Н. Нароч-
ницкой и др.) или книгу Ханса Бьёркегрена «Скандинавский тран­
зит. Где и как был подготовлен Октябрьский переворот» (М.
«Омега», 2007). В них на основании впервые публикуемых архивных


124
Глава I V
документов приоткрывается тайна подготовки мировой революции,
которую финансировали американские, немецкие и скандинавские
банкиры, намереваясь обескровить Россию и заключить невыгодный
для нее мир8.
Прояснилась, в частности, роль Александра Парвуса (И.Л . Гель-
фанда), автора теории «перманентной революции», инициатора пла­
на «революционизации» России с помощью «немецких денег», пере­
правляемых им в Россию. Его ближайшим помощником был
Я. Ганецкий (Фюрстенберг), доверенное лицо Ленина и сторонник
Л.Троцкого, одним из агентов — В.Г. Громан, филиал его экспортной
компании возглавлял С.М. Закс. М.С. Урицкий сотрудничал в «Ин­
ституте изучения социальных последствий войны» Парвуса. О «не­
мецких деньгах» и делах Парвуса были хорошо осведомлены
И.П . Гольденберг и Х.Г. Раковский (Христиу Гергиев Станчев), пе­
реправлявший их в Россию для пацифистской пропаганды среди
солдат.
Со всеми ними Горький был не просто знаком, но переписывал­
ся и общался по разного рода делам. С «купцом мировой револю­
ции» Парвусом он познакомился в сентябре 1902 г. в Севастополе,
когда начал сотрудничать с большевиками и помогать им денежны­
ми средствами. 23 сентября (6 октября) этого года Горький и
К. Пятницкий передали Парвусу, который был тогда фактическим
руководителем немецкой издательской фирмы «Мархлевский и
К0», права на издание пьесы «На дне» и получение гонораров с ее
театральных постановок в Германии. По договору 20% денег долж­
ны были поступать Парвусу, из остального —четверть Горькому и
три четверти —на нужды социал-демократической партии Герма­
нии. Однако, собрав только до лета 1905 г. 73 тысячи марок , Пар-
вус не перевел Горькому ни одной марки, а издательство Ю. Марх­
левского объявило себя банкротом и осенью 1905 г. прекратило
свое существование.
Горький долго не возбуждал против Парвуса судебное дело, боясь
скомпрометировать немецкую социал-демократию, руководство ко­
торой высоко ценило деятельность Парвуса. В начале сентября
1905 г. в письме к А. Бебелю писатель настаивал на необходимости
разобраться в этом темном деле, т.к. он намерен возбудить уголовное
дело по факту хищения денег. (Письма. 5 .82-83).Обсудив ситуацию,
К. Каутский, К. Либкнехт и Р. Люксембург попросили Горького сог­
ласиться передать дело на решение третейского суда. В результате
длительных переговоров Парвус только в феврале 1921 г. начал пере­
водить писателю деньги небольшими частями, так и не выплатив


Постижение русск ой революции
125
долг полностью (Письма, 5, 390 -391). В очерке «В.И. Ленин», вспо ­
миная об этом, Горький писал: «Позднее я слышал, что Парвуса ли­
шили каких-то партийных чинов, — говоря по совести, я предпочел
бы, чтоб ему надрали уши» (20,11).
Прожив год в Америке и почти семь лет в Европе, хорошо знако­
мый с кругом лиц, работающих на развитие русской революции,
Горький не мог не замечать той политики, которую вели большеви­
ки, рвавшиеся к власти. Уже июньские события 1917 г. убедили его,
что народ не понимает истинного смысла событий, а «бессовестные
авантюристы» используют его в своих целях, пытаясь зажечь от рус­
ского костра мировую революцию. В цикле «Несвоевременные мыс­
ли» и других статьях, опубликованных в газете «Новая жизнь» в
1917-1918 г.г., Горький предостерегал демократию от нечаевщины и
бланкизма, предсказывая, что русский народ может заплатить за же­
стокий социальный эксперимент озерами крови. Он верил, что стра­
на еще не готова к радикальным преобразованиям, ибо не созданы
новые кадры, способные управлять государством, а численно не­
большой отряд передовых рабочих может быть уничтожен в процес­
се борьбы. Его высказывания вызвали недовольство большевист­
ских лидеров. Обвинения в измене идеалам пролетарской
революции и даже в буржуазности появились на страницах больше­
вистской печати в 1917-18 г.г.: в статьях И. Сталина, Г. Зиновьева, К.
Радека, С. Зорина, Д. Эрде, И. Книжника-Ветрова и др., утверждав­
ших, что Горький не понял и не принял Октябрь, заблудился «меж­
ду трех сосен»9.
В 1920-х годах тему «ошибок» Горького активно развивали рап­
повские критики. В 1928 г. один из руководителей РАППа Л. Авер­
бах призывал не забывать «о больших ошибках Горького-публици-
ста»10. В. Ермилов, А. Михайлов и другие напостовские критики,
называя его представителем «мелкобуржуазного социализма», ут­
верждали, что он пролетарский писатель лишь «в той степени и по­
стольку, поскольку пролетариат осуществляет задачи буржуазно-де­
мократической революции»11. Близкие к напостовцам критики
сибирского журнала «Настоящее» увидели в Горьком «изворотливо­
го маскирующегося врага»12. И хотя несправедливые нападки на пи­
сателя вскоре были пресечены «сверху», концепция серьезных идео­
логических ошибок прочно утвердилась в горьковедении с 1930-х
годов. Отчасти в этом был повинен сам писатель. Еще в 1916 г. в пер­
вом «Письме к читателю» Горький писал о нашумевшей статье «Две
души»: «Я хотел бы, чтобы меня убедили в ошибке, ничто не помеша­
ет мне сознаться в ней, если она будет доказана»13. Столь же откро­


126
Глава I V
венно звучит его признание в предисловии к книге «О русском кре­
стьянстве»: «Мнение не есть осуждение, и если мои мнения окажут­
ся ошибочными, - г это меня не огорчит»14. Это —бесспорное свиде­
тельство, что писатель прекрасно понимал спорность своих
негативных суждений о русском народе и сознательно заострял их в
полемике с буржуазными мыслителями.
Иной характер носят его признания в 1930-е годы. В последней ре­
дакции очерка «В.И. Ленин» Горький так рассказал о своих разногла­
сиях с вождем революции в 1917 г.: он считал, что Россия еще не со­
зрела для социализма, боялся, что количественно ничтожный отряд
передовых рабочих и интеллигенции бесследно рассосется в болоте
русской деревни, и революция ничего не изменит в духе, быте, исто ­
рии народа. Писатель недооценивал революционность крестьянства и
преувеличивал роль интеллигенции. Он писал: «Так думал я 13 лет
назад и так —ошибался. Эту страницу моих воспоминаний следовало
бы вычеркнуть. Но —«написано пером —не вырубишь топором», к
тому же: «на ошибках учимся» —часто повторял Владимир Ильич.
Пусть же читатели знают эту мою ошибку» (20,29). Все это было на­
писано в 1930 г. после серьезной «переоценки ценностей», которую
произвел Горький, вернувшись на родину. Он по-иному стал смотреть
на интеллигенцию, уверовав в обострение «классовой борьбы» в стра­
не, пересмотрел свои взгляды на русское крестьянство. Был и еще
один фактор, который до сих пор не учитывали, говоря об обстоятель­
ствах создания очерка «В.И. Ленин»: в 1930 году признание в своих
«ошибках», стало весьма распространенной формой самокритики, а
часто —единственным способом сохранить жизнь и свободу в обста­
новке все усиливающихся репрессий.
Негативные суждения Горького о русском народе в 1916-22 гг.
были средством «социальной педагогики», за ними скрывалось жела­
ние подтолкнуть обломовскую Русь к решительным действиям, изба­
виться от тяжкого груза дурной наследственности. Горькому хочется,
чтобы ему доказали, что русский народ не таков, каким его изобража­
ет. Эту ошибку он охотно признает сам. Иное дело —его «покаяние»
в 1930-х г.г., когда голос писателя сливается с голосами многих «каю­
щихся» членов оппозиции, как левой, так и правой. Например, пись­
мо К.Б . Радека, И.Т. С милги, Е.А. Преображенского, опубликованное
в «Правде» (1929,13 июля), признания Н.И . Бухарина или не раз су­
димых Л.Б . Каменева и Г.Е. Зиновьева. Прочитав «покаянные» речи
А.И. Рыкова и М.П. Томского на Объединенном пленуме ЦК и ЦКК
ВКП(б), осудившем «правый уклон» (январь 1933 г.), Горький пере­
дает им через П.П . Крючкова письмо со следующими словами: «...я


Постижение русск ой революции
127
думаю, что у меня есть право написать это письмо, я тоже ошибался,
недооценивая мощность творческих сил пролетариата и мудрость ле­
нинской партии»15.
Концепция «ошибок» Горького возникла в эпоху авторитарного
мышления, когда считалось, что абсолютной истиной обладает лишь
одна сторона, а все, кто позволяет себе высказывать иную точку зре­
ния, ошибаются. Между тем, в спорах, как известно, рождается исти­
на. Такими были споры между Лениным, Богдановым и Горьким в
1908-1909 годах, когда обсуждались важнейшие политические и фи­
лософские проблемы века. Таковы же споры Горького с большевика­
ми, начавшиеся накануне Октября и продолжавшиеся до середины
1918 г. Тогда первым оппонентом и критиком писателя оказался
И.В . Сталин. В неподписанной статье «Окружили мя тельцы мнози,
тучны» он назвал Горького ренегатом, дезертировавшим «из рядов
революции в черную рать Бурцевых-Сувориных»16, и предрек ему
полное забвение в анналах истории. Речь шла о горьковском воззва­
нии «Нельзя молчать!», в котором, говоря о возможном выступлении
большевиков, Горький предостерегал: «На улицу выползет неоргани­
зованная толпа, плохо понимающая, чего она хочет, и, прикрываясь
ею, авантюристы, воры, профессиональные убийцы начнут творить
«историю русской революции»17.
Как известно, в том же номере газеты «Новая жизнь», где появи­
лось воззвание Горького, было опубликовано заявление Г. Зиновьева
и Л. Каменева, которые доказывали, что восстание большевиков «в
настоящий момент, при данном соотношении общественных сил, не­
зависимо и за несколько дней до съезда Советов — было бы недопус­
тимым, гибельным для пролетариата и революции шагом»18. Значит
ли это, что Горький выступил заодно с Л. Каменевым и Г. Зиновье­
вым, ибо разделял их точку зрения?
Он, без сомнения, знал, что 16 октября 1917г. на заседании ЦК
РСДРП (б) было принято решение о немедленном вооруженном вос­
стании. В статье «Нельзя молчать!» писатель призывал центральный
комитет большевиков «опровергнуть слухи о выступлении 20-го».
Опубликованное на следующий день в «Новой жизни» заявление
Л. Троцкого не опровергло слухов, а напротив, убедило, что восста­
ние готовится. Таким образом, горьковская газета фактически опове­
стила всех о мобилизации революционных сил. Но обратим внима­
ние, что Л. Каменев и Г. Зиновьев говорят о вооруженном восстании
масс под руководством большевиков, а Горький —об анархическом
выступлении неорганизованной толпы, ведомой деклассированными
элементами. Это доказывает, что о подлинных силах большевиков


128
Глава IV
(существовании штаба революции, боевой группы, четко разработан­
ном плане захвата власти и др.) и их намерениях писатель не знал и
не мог знать, хотя бы потому, что в 1917 году его окружали совсем
другие люди. Сотрудники газеты «Новая жизнь», как и редакцион­
ный коллектив журнала «Летопись», в большинстве своем принадле­
жали к «интернационалистам» и в оценке событий скорее смыкались
с меньшевиками, чем с большевиками. Как Г. Плеханов и Ю. Мартов,
новожизненцы (Н. Суханов, В. Базаров, В. Десницкий и др.) считали,
что Россия не созрела для социалистической революции в силу сво­
ей экономической неразвитости.
Горький далеко не во всем разделял взгляды «интернационали­
стов», однако, и он был искренне убежден в «несвоевременности»
социалистического переворота. «Письма к читателю», о публикован­
ные в «Летописи» в 1916-1917 г.г. полны горестных раздумий о Рос­
сии. Писатель тяжело пережил разгром первой русской революции и
последующие годы, которые он называл «позорным десятилетием».
Ему казалось, что гибель лучших борцов на баррикадах 1905 года, ре­
прессии 1906-07 гг. и массовое убийство призванных в армию рабо­
чих и крестьян на полях первой мировой войны обессилили револю­
ционную демократию, а партийные розни раскололи ее верхушку.
Иными словами, он не видел реальных сил, способных изменить ис­
торию России. О его настроениях накануне Октября достаточно крас­
норечиво свидетельствует письмо к Е.П. Пешковой 7(20) августа
1917 г.: « Не знаю, не вижу, не чувствую, что будет дальше, но и того,
что сейчас имеется,— вполне достаточно для того, чтоб сделаться ми­
зантропом» (Письма, 12, 165). В горьковских статьях «К демокра­
тии», «Вниманию рабочих» звучит тревога за судьбы России, кото­
рую толкают к социальной революции «по методу Нечаева —«на всех
парах через болото» . Писатель защищает народ от «бессовестных
авантюристов», «сумасшедших догматиков», которые смотрят на Рос­
сию как на опытное поле, «материал для социальных опытов». Он пи­
шет: « Что же нового дает революция, как изменяет она звериный рус­
ский быт, много ли света вносит она во тьму народной жизни»19
Чувство одиночества, целую гамму «больных» настроений писа­
теля обычно объясняют тем, что Горький был оторван от передовых
рабочих, не ощущал уже столь близкой связи с большевиками, как
это было раньше. Действительно, к 1917 году его контакты с больше­
виками ослабли настолько, что он уже не считал себя членом партии.
Чтобы понять насколько сложным и противоречивым было положе­
ние писателя в эти годы, напомним вкратце историю его контактов с
РСДРП (б). Горький стал активно сотрудничать с большевиками с


Постижение русск ой революции
129
1902 года: обеспечивал их материальными средствами, субсидировал
«Искру», частично финансировал II и III съезды РСДРП, давал день­
ги на большевистские издания. В 1928 году он признался: «С 903 г. я
считаю себя большевиком, т.е. искренним другом пролетариата...»20.
М.Ф . Андреева свидетельствует, что вступление Горького в пар­
тию состоялось в начале 1904 года. Вспоминая свою поездку в Сест-
рорецк в феврале 1904 года, она пишет, что встретила там Л.Б . Кра­
сина: «...Красин сообщил нам о том, что мы пр иняты в партию. Он
сказал: “Поздравляю Вас. Вы и Алексей Максимович приняты во
фракцию”». М .Ф . Андреева заключает: «Алексей Максимович был в
партии с 1904 по 1909 г. Потом он официально в партии не был, но
большевиком был всегда»21. Эти воспоминания, написанные много
лет спустя, вызывают сомнение. В.А. Десницкий, приехавший на
III съезд РСДРП, вспоминает, как В.И. Ленин при встрече в апреле
1905 года задал ему вопрос о Горьком: «Что делает? Какое отношение
к партии?»22. В начале августа 1905 года писатель еще не вступал в
«ряды». Сошлемся на первое письмо Горького Ленину, написанное
после заседания ЦК РСДРП 28 июля 1905 года, где говорится:
«...считая Вас главой партии, не будучи ее членом, я всецело полага­
юсь на Ваш такт и ум» (курсив мой.
—Л. С .)23.
27 ноября состоялось личное знакомство Горького с Л ениным во
время совещания с участием Л. Красина, П. Румянцева, А. Богданова
и др. На квартире писателя шли переговоры об изменении состава
редакции «Новой жизни», об издании большевистской газеты «Борь­
ба», организации издательства «Демос» и пр. В этих переговорах
Горький участвовал уже как доверенное лицо . В декабрьские дни
1905 года его московская квартира стала вооруженным штабом, где
готовились бомбы и хранилось оружие. Не случайно его и М.Ф . Ан­
дрееву охраняла вооруженная кавказская дружина. В 1906-1908 го­
дах Горький продолжал активно поддерживать большевиков матери­
альными средствами, полученными от издания своих произведений
и постановок пьес. Он участвовал в работе V съезда РСДРП, был
включен в состав делегации РСДРП на Штутгартский Международ­
ный социалистический конгресс II Интернационала, хотя и не по ­
ехал туда.
Организация каприйской партийной школы сильно осложнила от­
ношения Горького с большевиками, и прежде всего, с Лениным. В ию­
не 1909 года на совещании расширенной редакции «Пролетария» шко­
ла была осуждена как центр, «откалывающейся от большевиков
фракции», а А.А. Богданов (Максимов) исключен из ее рядов. О Горь­
ком, других лекторах и организаторах каприйской партийной школы


130
Глава I V
вопрос на расширенном заседании редакции «Пролетарий» не ставил­
ся. Однако, в ноябре 1909 года в буржуазной прессе России и Европы
появились сообщения об исключении писателя из партии. В заметке
«Исключение Максима Горького из партии» (No 34,15 ноября) и ста­
тье «Отлучение Максима Горького» (Ms 35, 17 но ября) газета «Утро
России» утверждала, что он «отлучен» вместе с А. Богдановым, В. Б а­
заровым и А. Луначарским за организацию партийной школы без раз­
решения ЦК, а также за попытку вместе с другими «богостроителями»
и отзовистами ревизовать учение Карла Маркса. Горький выступил с
опровержением. В газетах «Vorwärts», «Пролетарий» , «Le Secolo»,
«Русские ведомости», «Биржевые ведомости» сенсация была подверг­
нута сомнению. Однако, компания в буржуазной прессе разгоралась,
как костер, сознательно разжигаемый закулисными силами. В нее
включились газеты «L’Eclair», «Le Radical», «Berliner Tageblatt» . Мень­
шевики намекали в «Современном мире», что дыма без огня не быва­
ет, Н. Минский сообщил в «Письме из Парижа», что Горький «никогда
не состоял членом центральных организаций партии, с которыми он
мог бы придти в столкновение вследствие несогласия во мнениях»24.
Неистовствовали «Киевлянин» и «Новое время», ликовало «Утро
России». Горького бомбардировали телеграммами, осаждали интер­
вьюеры. Раздосадованный, он ответил 30 ноября на запрос об исклю­
чении: «Мне ничего неизвестно» . Тогда же А.В. Луначарский сообщил
с Капри: «Право исключать принадлежит только съезду, а его не было.
Предполагаем, что все это не более, как газетная у т к а » 25.
28 ноября (И декабря) 1909 года в газете «Пролетарий» появи­
лась статья Ленина «Басня буржуазной печати об исключении Горь­
кого», где говорилось о подоплеке искусственно раздуваемого скан­
дала —попытке поссорить писателя с большевиками. Тем не менее
лавина сообщений и статей не иссякала. «Петербургская газета» со­
общила, что инцидент с Горьким закончился тем, что писатель, яко ­
бы, сам заявил о своем выходе из партии и центральный комитет
принял его заявление26. Все это заставило Заграничное бюро ЦК
РСДРП дать новое опровержение, где говорилось: «...все эти сообще­
ния без исключения и полностью основаны на неправде. Не менее
ложным является и слух, согласно которому Горький сам в письме
Центральному Комитету заявил о своем выходе из партии»27. Эта
кампания, без сомнения, оставила неприятный осадок в душе Горько­
го. В декабре 1909 года он пожаловался А.В. Амфитеатрову: «От всей
этой канители у меня образовался насморк, заниматься ею —не хочу,
некогда мне. Пускай пишут что хотят, где хотят, как хотят, а у меня —
работа! Роман!»28.


Постижение русск ой революции
131
Потребовалось время, чтобы восстановились прерванные контак­
ты с Лениным, испортились отношения и с Богдановым. 10 октября
1910 года он сообщил Горькому: «Елена Константиновна Малинов­
ская —человек, насколько я знаю, серьезный и честный, пишет после
свидания с сестрой Ленина —которую я также привык считать чело­
веком порядочным и ко лжи неспособным: «Сестра Ленина вчера
привезла известие, что Алексей Максимович окончательно порвал с
Вашей группой»29. Помимо охлаждения личных отношений, история
с «исключением» Горького повлияла в дальнейшем на его отношение
к партии. После февральской революции, когда на VI съезде
РСДРП (б) (июль-август 1917г.) были приняты новые члены («меж-
районцы»), в том числе в партию вступили Л. Троцкий, А. В. Луначар­
ский и даже сын писателя —М. А. Пешков, Горький не счел нужным
подтвердить свою партийность. Он не сделал этого и в 1918-1921 го­
дах, хотя на VIII Всероссийской конференции РКП (б) (декабрь
1919 г.) приняли постановление об обязательном учете всех новых и
старых членов. Все это свидетельствует, что в 1917 году писатель за­
нял вполне определенную позицию по отношению к большевикам и
его негативная реакция на события Октября не была случайной.
Горьковские оценки «десяти дней, которые потрясли мир», иссле­
дователи чаще всего объясняют «непониманием», неосведомленно­
стью. К. Д. Муратова пишет: «В конце октября —начале ноября 1917
года Горький был тяжело болен: проявилась новая вспышка туберку­
леза с обильным кровохарканием, к ней присоединилось обострение
ревматизма. Горький был прикован к постели и тем самым оказался
изолированным от непосредственного восприятия дней, «которые
потрясли мир». Это же лишило его личного контакта с теми, кто со­
вершил Октябрьский переворот. Источники информации о том, что
происходит в Петрограде были у него ограничены и не всегда досто­
верны. Однако, Горький оставался все тем же неистовым искателем
социальной правды»30.
Все это так, но главное: в 1917 году пути искания социальной
правды писатель видел уже не так, как в 1905 году. Поэтому близкие
контакты —не случайно —установились у него не с болыпевиками-
ленинцами. В оценке революции Горький все чаще смыкался с «ин­
тернационалистами» и меньшевиками. Он писал в четвертом «Пись­
ме к читателю»: «Русский народ обвенчался со Свободой —будем
верить, что от этого союза в нашей стране, измученной и физически
и духовно, родятся новые сильные люди». Призывая не забывать ро­
ковых ошибок 1905-1906 годов, писатель предупреждал: «Одержана
только одна победа —завоевана политическая власть, предстоит


132
Глава IV
одержать множество побед, гораздо более трудных, и прежде всего
мы обязаны одержать победу над собственными иллюзиями»31.
Питая иллюзии относительно союза всех демократических сил с
Временным правительством, Горький некоторое время не понимал
его буржуазной сущности. Он находился всецело во власти мечты о
том, что народная масса «сама будет выбирать и ставить министров»,
а Учредительное собрание «найдет, как надо управлять Русью с боль­
шей для нее пользой»32. В тот момент, когда большевистские лозунги
становились все более классово острыми, конкретными и боевыми,
Горький выступал с абстрактными призывами; «Вставай, русский на­
род, разумно и свободно на широкий путь к новой справедливой жиз­
ни»33. Сотрудники «Новой жизни» (Н. Суханов (Гиммер), В. Базаров
(Руднев), В. Десницкий (Строев) и др.), по определению Ленина,
«якобы интернационалисты» и «тоже марксисты»34, вели ожесточен­
ную борьбу с большевиками. В их окружении оказался Горький нака­
нуне Октября. Ему внушали, что большой писатель не может состо­
ять в партии; он должен или иметь свою собственную партию или
быть беспартийным. Поэтому, начав сотрудничать с большевиками
после закрытия «Новой жизни», он предпочел оставаться вне партии.
После Ф евраля Горький один за другим развертывает грандиозные
просветительские планы: популяризация культуры в самых широких
слоях народа, энциклопедия, издание лучших произведений всех веков
и народов. Ему кажется, что именно теперь могут осуществиться, нако ­
нец, его прежние замыслы: от энциклопедии дл я рабочих и истории
русского народа до незавершенной серии «Европа до и во время вой­
ны». С группой единомышленников в «Летописи» и «Новой жизни»
писатель пытается создать новую историю русского народа. Он мечта­
ет, что «история, которую мы делаем», будет «не такая у ж плохая»35.
Октябр ьский ураган, налетев неожиданно, перевернул все планы и
заставил Горького испугаться за судьбы культуры: вихрь мог смести
«до основания» не только устаревшие буржуазные общественные ин ­
ституты, но и многовековые духовные ценности, накопленные наро­
дом. Считая, что прежде всего нужно создать условия для духовного
возрождения народа и развития интеллектуальных сил страны, писа­
тель мечтал о расширении и углублении революции, но не в переходе
ее от буржуазной к социалистической, а в соединении с культурной ре­
волюцией. Горьковская р еакция в первые дни октябрьского переворо­
та была подобна реакции многих тысяч русских интеллигентов, опа ­
савшихся, что невозможно обновить Россию, если действовать силой.
Грубый окрик Сталина не мог убедить Горького в правоте больше­
виков. Не зная, кому принадлежит статья «Окружили мя тельцы


Постижение русск ой революции
133
мнози, тучны», он был вправе приписать ее любому из большевист­
ских лидеров. И, конечно, обиделся, ибо упреки в предательстве он
только что выслушал от В. Бурцева и других буржуазных публици­
стов, обвинявших его в том, что он «продался» немцам и вместе с
большевиками разрушает Россию. В начале июля 1917 года в буржу­
азных газетах «Русская воля», «Живое слово» и др. развернулась
очередная кампания травли Горького за его «пораженчество». В от­
крытом письме «Или мы, или немцы и те, кто с ними» Бурцев назвал
Горького в числе тех, кто по его.мнению, активно работал «над разру­
шением России» (Ленин, Троцкий, Каменев, Зиновьев, Луначарский
и др.) . Он предлагал немедленно арестовать «предателей», получаю­
щих «немецкие деньги». Кампания велась под лозунгом «Спасайте
Россию1».
Горький потребовал от Бурцева опровержения, но в ответ на него
обрушился шквал ругани. Его засыпали письмами с угрозами рас­
правы, присылали веревочные петли и изображение плахи. На стра­
ницах эсеровских, меньшевистских, черносотенных изданий писате­
ля называли немецким шпионом, изменником родины. Кадетская
«Речь» (No 146) попыталась уличить его даже в моральной нечисто­
плотности. Вплоть до осени 1917 года Горький чувствовал себя в ро­
ли ярмарочного турка, которого бьют по голове все, кто хочет испро­
бовать на аттракционе свою силу. При этом в одной статье
доказывали, что он действует заодно с министром Временного пра­
вительства эсером В. Черновым, а в другой упрекали в работе рука об
руку с ленинцами. В статье «О Ленине и М. Горьком» В. Бурцев до­
казывал, что они проводят одну и ту же политику «измены родине».
Что же мог почувствовать писатель, прочитав в большевистской
прессе, что он оказался в одном лагере с Бурцевым?
Полемика «Новой жизни» с большевиками продолжала разрас­
таться: раздосадованный Горький отвечал, порой сгущая краски, кри­
тиковал Ленина, Троцкого и особенно резко Г. Зиновьева. В ответ он
слышал упреки в «перерождении», отказе от прежних идеалов, рене­
гатстве. Его, «буревестника революции», называли Ужом и мещани­
ном. Т. Ткаченко писал по поводу статьи «К демократии»: «Спасибо
вам, Максим Горький и разные борцы за народ, что вовремя сброси­
ли маски, и вас оценит народ»36. И. Ионов назвал его «певцом чужо­
го стана», В. Быстрянский обвинил в демагогии, И. Логинов отме­
жевался от писателя в стихотворной сатире «Мы и они»,
И.С . Книжник-Ветров заявил, что Горький — «уже не буревестник
революции, а прямой изменник ее»37. В книге, изданной И.С . Книж­
ником- Ветровым под псевдонимом Андрей Кратов («Борьба за рес­


134
Глава I V
публику Советов и отношение к ней Вл. Короленко и М. Горького»),
оба писателя обвинялись чуть ли не в контрреволюции за то, что они
поддерживали гуманистическую концепцию Л. Толстого и Ф. Досто­
евского.
Перечитывая сегодня «Несвоевременные мысли», мы находим в
них много созвучного нашему пониманию общечеловеческого: забо­
ту о спасении национальных ценностей, протест против разрушения
исконных основ русской жизни, отрицание анархии, нигилизма, не­
оправданного насилия, страстный протест против уничтожения
«мозгового центра страны» —интеллигенции. Тревога за судьбы ре­
волюции, боязнь скомпрометировать ее великие идеи толкала Горь­
кого на отчаянный протест против убийств, арестов, самосудов, по ­
громов и пьяных грабежей, против самой идеи, что для торжества
справедливости можно убить даже миллион людей. «Бесшабашная
демагогия» людей, «углубляющих революцию», ужасала его, ибо
день ото дня ширилась анархия, росла «жестокость улицы»38.
Суть своих расхождений с лидерами революционных партий Горь­
кий так сформулировал в статье «О полемике»: «Люди, которые дере­
венеют и каменеют под давлением веры, исповедуемой ими, никогда
не пользовались моими симпатиями. Я могу теоретически любовать­
ся их строгой выдержанностью, но я не умею любить их. Скажу более:
я считаю себя везде еретиком. В моих политических взглядах, вероят­
но, найдется немало противоречий, примирить которые не могу и не
хочу, ибо чувствую, что для гармонии в душе моей —для моего духов­
ного покоя и уюта —я должен смертью убить именно ту часть моей
души, которая наиболее страстно и мучительно любит живого, греш­
ного и —простите —жалкенького русского человека»39.
Приведя эту цитату, зарубежный исследователь «Несвоевремен­
ных мыслей» Г. Ермолаев делает вывод: «Горький не был цельной
личностью, он нередко блуждал в поисках истины»40. Мысль не но­
вая: о «двух душах» Горького писали К. Чуковский и В. Шкловский,
а до них В.А. Базаров (Руднев). Он заметил в письме к Горькому
11 мая 1908 года: «Социализм провел глубокую борозду в самой Ва­
шей душе, расколол ее, так сказать, на две части»41. Неясно лишь, по­
чему любовь к человеку может считаться признаком раздвоения лич­
ности? Бесспорно, взгляды Горького отличались сложностью и
противоречивостью, но вряд ли только этим можно объяснить его по­
зицию в полемике с большевиками и отношение к Октябрю. Вдума­
емся в приведенные выше слова: Горький утверждает, что гармонию
в своей душе он чувствует лишь тогда, когда торжествует идея гума­
низма и жалости к русскому человеку. Холодный фанатизм, жесто­


Постижение русской революции
135
кость, догматизм вызывают неприязнь писателя, ибо величайшей
ценностью для него является Человек. Корень разногласий Горького
с большевиками заключался именно в том, что он, как художник,
оценивал события с общечеловеческой точки зрения, а большевики
стояли на позициях классовых, партийных.
Напомним, что еще в 1913 году В. И. Ленин упрекал Горького за
попытку «согнуться до точки зрения общедемократической...»42. Не
удивительно, что в момент наивысшего накала классовой борьбы пи­
сатель видел перед собой человека, страдающего и «жалкенького».
Общедемократическая точка зрения обеспечивала широту взгляда,
тогда как классовая существенно ограничивала кругозор. Стремясь к
максимально объективному постижению событий, писатель, дейст­
вительно, казался еретиком обеим дерущимся сторонам. Это прони­
цательно заметил Б. Шоу, написав Горькому 24 мая 1917 года: «Я не
знаю, какую позицию в этом вопросе занимаете Вы, но в каждой точ­
ке зрения, начиная от мнения г-на Милюкова и кончая мнением Ле­
нина, есть нечто, в защиту чего Вы —с Вашими независимыми и ори­
гинальными взглядами —могли бы высказаться»43.
Английский писатель Бертран Рассел, встретившийся в это время
с Горьким, писал: «В нем чувствуется любовь к русским людям, кото­
рая делает их сегодняшние страдания невыносимыми для него само­
го, и которая ослабляет фанатизм веры, характерный для ортодок­
сальных марксистов. Мне он показался более других достойным
уважения и, на мой взгляд, наиболее симпатичным из всех русских,
которых я видел». Если учесть, что до Горького Рассел беседовал с
Лениным и Троцким, становится ясно, что англичанин чутко уловил
разницу между писателем и ортодоксальными марксистами. Горь­
кий, как и Рассел видел в большевизме не просто политическую док­
трину, а еще « религию со своими догмами и священным писанием»
и объяснял случившееся в России потребностью «новой религии как
единственной силы, могущей дать человеку жизненную энергию»44.
В первые годы революции Горький выступал как гуманист, неод­
нократно вызывая упреки большевиков. Но это не значит, что писа­
тель был принципиальным врагом Октября, ибо заговорил языком
ненасилия. Отношение Горького к Октябрю было сложным и проти­
воречивым, ибо он считал, что «практический максимализм анар-
хо —коммунистов и фантазеров из Смольного —пагубен для Рос­
сии, — прежде всего —для русского рабочего класса». В статье
«Плоды демагогии» он заявил большевикам, что в стране нет долж­
ных условий для введения социализма, и что правительство Смоль­
ного относится к русскому рабочему, как к хворосту: оно «зажигает


136
Глава I V
хворост для того, чтобы попробовать —не загорится ли от русского
костра общеевропейская революция?»45.
Однако, если сопоставить горьковские статьи с тем, что писали в
«Новой жизни» Н. Суханов, Б. Авилов, В. Громан, Н. Рожков и дру­
гие публицисты, станет ясно, что Горький по отношению к Октябрю
занимал свою собственную позицию, протестуя против методов и та­
ктики большевиков, но не самой идеи социализма. Уже в начале 1918
года у него начались серьезные разногласия с другими новожизне-
нцами. Впоследствии Н. Суханов признался: «Горький, действитель­
но, сомневался в словах и делах «Новой жизни». Он действительно,
не имел убеждения в правильности того дела, которое делалось его
именем и за которое он отвечал»46. С весны 1918 года начинается
медленный, но несомненный отход Горького от новожизненцев и тя­
готение к союзу с большевиками. В конце марта он пишет Е. П. Пеш­
ковой: «Собираюсь работать с большевиками на автономных нача­
лах. Надоела мне бессильная, академическая оппозиция «Новой
жизни» (Письма, 12 ,185).
В «Несвоевременных мыслях» (16 мая 1918 г.) Горький призыва­
ет вспомнить, что «социализм —научная истина», исходить в оценке
исторических событий из логики развития революционного движе­
ния народа. Он все чаще замечает в жизни «кое-что утешительное»,
все громче говорит о необходимости точного представления «что у
нас есть хорошего, именно —хорошего»47. В статье «Годовщина рево­
люции» Горький пишет: «Разве легко изжить наследие векового на­
родного сна и проклятой кровавой войны? Разве месяцы нужны для
работы созидания основ грядущему царству свободы и счастья всему
народу?» И отвечает: «В тяжелых муках рождается Новая Россия»,
«Ощупью творит новую жизнь только что проснувшийся народ. Но
разбужена его мысль, развязаны его руки. Все наши силы на общую
работу, работу борьбы и строительства». Горький называет Октябрь
«неизбежным явлением общемирового процесса», которое «излечит
нас, оздоровит к труду и творчеству»48. Иными словами, к лету 1918
года Горький уже разошелся в оценке революции со своими коллега­
ми. И хотя он протестовал против закрытия «Новой жизни», дважды
обращался к Ленину с просьбой сохранить газету, естественно звучит
его признание: «Ежели бы закрыли «Новую жизнь» на полгода рань­
ше —и для меня и для революции было бы лучше»49.
Однако, начав активно сотрудничать с советской властью, Горький
продолжал, как прежде, указывать на все ее промахи и просчеты и осо­
бенно резко — на недопустимость истребления русской интеллиген­
ции. Статья со щедринским заглавием «Пропала совесть», обращенная


Постижение русск ой революции
137
к Зиновьеву, вызвала отповедь «Красной звезды», протесты против
красного террора —публичный ответ Г. Зиновьева50. Писателя упрека­
ют в измене народу, даже в том, что он перепевает речи П.Б . Струве и
«чешет пятки буржуазии». З иновьев предложил Горькому выступить с
изложением своих взглядов перед десятью тысячами рабочих. Писа­
тель ответил, что не собирается состязаться с ним в красноречии. Он
писал: «Рабочих развращают демагоги, подобные Зиновьеву» и заме­
тил по поводу упреков в буржуазности: «Выходка грубая, неумная,
но —ничего иного от гг. Зиновьевых и нельзя ждать»51.
Итак, в первые месяцы после Октября Горький не мог трезво су­
дить о происходящих событиях, ибо оказался втянут в полемику с
большевиками, которая подогревалась с одной стороны грубыми уп­
реками Сталина и Зиновьева, с другой стороны —Н. Сухановым,
В. Базаровым, Н. Рожковым и др. Негативная эмоциональная реак­
ция писателя объяснялась тем, что он подходил к социальной рево­
люции с иными, чем большевики, мерками. Оценивая события не с
классовой, а с общечеловеческой точки зрения, Горький порой прояв­
лял политическую наивность. Но ему не откажешь в широте взгляда,
провидчески верной оценке духовного состояния России. Строи­
тельство нового мира было тесно связано для него не с «разрушени­
ем до основания», а с установлением социальной справедливости, с
«этикой социализма».
Социальный романтизм Горького, мечта об «интернационале ин­
теллигенции», о предотвращении распрей и кровопролития вели к
конфликту с теми большевистскими лидерами, которые, не считаясь
с человеческим «материалом», исповедовали тезис «Цель оправды­
вает средства». Писатель не мог принять и лозунг «Грабь награблен­
ное!», боясь, что внедренный в сознание малокультурного человека
он поведет к безудержному насилию и новым формам несправедли­
вости. В начале марта 1918 г. он мрачно сообщил Е.П. Пешковой: «На
улицах грабят, между прочим раздели Стучку и Урицкого, двух чле­
нов правительства. Так проводится в жизнь лозунг «грабь награблен­
ное». Не понимаю, что будет дальше, кроме всеобщего погрома»
(Письма 12, 180). А около 9(22) марта 1918 года после переезда Со­
ветского правительства в Москву писал ей: «Полагаю, что с переез­
дом «власти» к вам, в Москву, она не преминет затеять у вас граждан­
скую войнишку. Уж очень соблазнительно: «буржуя» у вас много, и
все хороший, икряной буржуй, пограбить —есть кого. А здесь —что?
Сухопарый чиновник да великие и малые князья, обладатели сажен­
ных картин, громоздкой мебели и прочих предметов, которые в кар­
ман не спрячешь, продать —не продашь, только изорвать да изломать


138
Глава IV
можно». Пожаловавшись, что Русь «расхлябалась» окончательно,
Горький описывает Петроград: «На улицах лежат дохлые лошади, их
грызут собаки, и обыватели ходят и завидуют собакам. Весной здесь
будет черт знает что! Город невероятно загрязнен, Мойки, Фонтанки,
каналы и кайавки завалены грудами грязного снега. Сильно мрут де­
ти» (Письма, 12 ,181-182).
Горький предъявляет новой власти счет за все происходящее, ибо
«сильно мрут дети», гибнет культура, разрушается нравственность.
Это была позиция гуманиста, присущая многим русским писателям:
В. Короленко, И. Шмелеву, И. Бунину, А. Куприну, М. Волошину и
др. В дни Октября Горький был под властью идеи о неготовности
России к социалистическим преобразованиям, ибо в отличие от вы­
сокоразвитых стран Запада в ней нет ни настоящей буржуазии, ни
настоящего пролетариата. Эта точка зрения сближала его не с боль-
шевиками-ленинцами, а с широкими кругами демократически на­
строенной русской интеллигенции. Ярче других эту мысль выразил в
поэме «Россия» Максимилиан Волошин. Он связывал быстрое раз­
витие классового сознания, породившее гражданскую войну, с эпо ­
хой Февральской и Октябрьской революций. В отличие от Волоши­
на Горький уже в конце XIX века не только видел два непримиримо
враждебных класса: буржуазию и пролетариат, но сам был факелом,
освещающим революционные пути рабочего класса. Как же случи­
лось, что именно в 1917 году он начал мыслить не политическими, а
морально-этическими категориями?
Возможно, одной из причин было то, что летом этого года он по­
пал в сферу влияния коктебельского мудреца, и отсвет некоторых
мыслей Волошина, и прежде всего, его историософии, в какой-то ме ­
ре отразился в рассуждениях и выводах Горького. Писатель испыты­
вал мучительную тревогу за будущее страны, ибо, признавая истори­
ческую оправданность революции, считал, что страна еще не готова к
ней. Волошин тоже считал Октябрь историческим скачком, наруша­
ющим естественный ход истории. Горьковские мысли о насилии,
протест против анархии и беззакония созвучны патетическими «за­
клинаниям» Волошина в циклах «Усобица» и «Пути России». В сти­
хотворениях «Гражданская война», «Молитва о городе», «Бойня»,
«Террор», «Красная Пасха» развертывается впечатляющая картина
междоусобной «бойни», воскрешающей самые страшные времена
«Малют, Иванов, Годуновых, Хищников, опричников, стрельцов,
Свежевателей живого мяса»52. Поэт видит, как расплясались, разгу­
лялись «бесы по России вдоль и поперек», как «трихины» вошли в
свиное стадо и тянут страну в пропасть.


Постижение русск ой революции
139
Те же образы Достоевского присутствуют в «Несвоевременных
мыслях» Горького, где вечная антиномия —противоречие между до­
бром и злом —раскрывается с трагедийной силой, воскрешая тради­
ции русской классической литературы. Но считая, что в борьбе за
классовое не следует отметать общечеловеческое, он судит о событи­
ях современности совсем не так, как Волошин. Ему чужды неославя-
нофильские концепции, согласно которым целью России является
«всемирное служенье». Горький пишет: «Известная часть нашей ин­
теллигенции, изучая русское народное творчество по немецкой указ­
ке, тоже очень быстро дошла до славянофильства, панславизма,
«мессианства», заразив вредной идеей русской самобытности другую
часть мыслящих людей, которые, мысля по-европейски, чувствовали
по-русски, и это привело их к сентиментальному полуобожанию на­
рода...»53
Осмысляя опыт 1905-1907 г,г., Волошин сделал вывод, что рево­
люция лишь приближает конец Всемирной Истории, ибо «идея спра­
ведливости —самая жестокая и самая цепкая из всех идей, когда-ли ­
бо овладевавших человеческим мозгом». В статье «Пророки и
мстители» он утверждает, что «справедливость во имя государствен­
ности» это справедливость мещанская, ибо «звериное сознание об­
щественного организма ниже нашего личного сознания»54. В отличие
от него Горький даже в самые страшные дни террора не перестает
мечтать об осуществлении идеала справедливого общества будущего,
«без лжи и насилия, без классовых и групповых столкновений». Пи­
сатель резко критикует демагогов, циников, властолюбцев, полити ­
канов, и одновременно признает, что психологически большевики
«оказали русскому народу большую услугу, сдвинув всю его массу с
мертвой точки и возбудив во всей массе активное отношение к дей­
ствительности, без которого наша страна погибла бы». Горький уве­
рен: «Она не погибнет теперь, ибо народ —ожил, и в нем зреют новые
силы, для которых не страшны ни безумия политических новаторов,
слишком фанатизированных, ни жадность иностранных грабителей,
слишком уверенных в своей непобедимости»55.
Большевики дл я В олошина — «демоны слепые и глухонемые»,
выполняющие чужую волю, не понимающие «предназначенья сво­
его». Согласно эсхатологическим представлениям в октябрьском ура­
гане ему мерещатся «три угодника» — Гришка Отрепьев, Емельян
Пугачев и Степан Разин, пришедшие судить своих супостатов. Горь­
кий тоже воспринимает Октябрь как справедливое возмездие за мно­
говековые страдания народа, но пытается найти объяснение событий
не с мистической, а с материалистической точки зрения. Он понима­


140
Глава IV
ет, что большевиков «окружает атмосфера удушливой ненависти
врагов, и еще хуже, еще пагубнее для них —лицемерная подленькая
дружба тех людей, которые пробиваясь ко власти лисой, пользуются
ею, как волки»56. Сложные сплетения сил, управлявших революци­
онным ураганом, не были до конца ясны ни тому, ни другому писате­
лям. Но тайные силы, крадущиеся к власти за спинами героев, они
замечали оба.
Размышляя о будущем России, Волошин и Горький идут разными
путями, однако, их мысли порой созвучны друг другу. Так, стойкое
неприятие политики, свойственное Волошину («политика есть дело
грязное», «политика —расклейка этикеток») отзывается в душе
Горького столь же сильно и искренне. Он пишет: «Политика неиз­
бежна, как дурная погода, но чтобы облагородить политику, необхо­
дима культурная работа и давно пора внести в область политических
эмоций —эмоции красоты и добра. Для успеха этой работы следует
отказаться от партийного сектантства, следует понять, что одной по­
литикой не воспитаешь «нового человека», что путем превращения
методов в догмы мы служим не истине, а только увеличиваем коли­
чество пагубных заблуждений, раздробляющих наши силы»57. Оба
писателя пропагандируют мысль о необходимости духовной револю­
ции в стране, о внутреннем преображении человека.
Идея духовного обновления народа сочетается у Горького и у Во­
лошина с убеждением, что и в дни революции нужно быть Челове­
ком. Оба они боролись за человека, спасая от расстрелов, тюрьмы,
надругательства. Широко известно, что на антресолях Дома поэта в
Коктебеле скрывались «и красный вождь, и белый офицер, фанатики
непримиримых вер»58. Пытаясь спасти от смерти или тюрьмы всех
обращавшихся за помощью, Горький поступал так же: в своей кварти­
ре на Кронверкском он скрывал великого князя Гавриила Константи­
новича Романова с женой, пока они не уехали за границу. В те годы,
когда действовал неумолимый закон классовой ненависти, писатели
пытались найти истину в общечеловеческих ценностях. Именно за
это упрекал Горького В. И . Ленин, говоря: «Кто не с нами, тот против
нас. Люди, независимые от истории —фантазия» (20,33). Протестуя
против крайних форм диктатуры пролетариата, против деспотизма
полуграмотной массы, Горький вел спор с Лениным, Троцким, З и­
новьевым, Володарским. Через все его статьи этих лет проходит
мысль о том, что царство справедливости не построить на жестоко­
сти и убийствах.
Истинное отношение писателя к большевистскому перевороту
можно понять только в контексте той полемики, которая разверну­


Постижение русск ой революции
141
лась на страницах советской и зарубежной печати 1920-х годов. Мыс­
ли Горького о «несвоевременности» русской революции на первый
взгляд совпадали с рассуждениями многочисленных политических
противников Октября. Теоретики меньшевизма (Г.В. Плеханов,
П.П. Маслов, Д. Далин и др.) считали, что в России недостаточно
развит капитализм, поэтому она не созрела для социалистической
революции. П.П . Маслов утверждал, что поскольку рабочий класс
численно представляет собой меньшую часть населения, диктатура
пролетариата не может привести к социалистическому строю, пока
капиталистическое производство не создаст для него материальные
условия59.
Эта теория восходит к книге К. Каутского «Пролетарская револю­
ция и ее программа», где прямо говорится, что в стране, где капита­
лизм еще не завершил всех стадий своего развития, любая револю­
ция может носить лишь буржуазный характер. Сравнивая
большевиков с повивальной бабкой, понукающей родильницу разре­
шиться от бремени скорее, чем положено, Каутский заключил:
«У матушки Руси вовсе не роды социализма, она просто объект экс­
перимента со стороны большевистских мошенников»60. Отголоски
мыслей Каутского, несомненно, слышны в рассуждениях Горького о
жестоком «эксперименте», который производят безответственные
авантюристы нечаевского толка. Однако, в отличие от многих, писа­
тель верил в социалистическую революцию, протестуя лишь против
методов ее осуществления. Размышляя о характере событий, он не
оставляет без внимания ни одну из концепций этих лет: от Отто Бау­
эра и Пауля Шимана до А. Богданова, Н. Бухарина, Розы Люксем­
бург, не говоря уже о В. И. Ленине.
Начало 1920-х годов для Горького —время интенсивного осмыс­
ления опыта Октября. Вместе со многими он раздумывает о специ­
фически русских формах диктатуры пролетариата. Отто Бауэр счи­
тал, что в Западной Европе она могла бы стать одной из форм
демократии, а в России неизбежно приобретает вид «пролетарского
деспотизма», который не сможет долго удержаться, ибо вскоре «кре­
стьянская масса нации сделается достаточно зрелой в культурном от­
ношении для того, чтобы самой взять власть в свои руки»61.
Горький протестует против крайних форм диктатуры пролетариа­
та, порой переходящих в деспотизм. Именно этого ему не могли про­
стить большевики в наивысший момент классовой драки. Он обра­
щается к рабочим с призывами не злоупотреблять властью теперь,
когда она в их руках. Диктатура пролетариата, по его мнению, ни в
коем случае не должна превращаться в новое средство угнетения тру­


142
Глава IV
дящихся масс, ибо это неминуемо приведет к конфликту города и де­
ревни. Об этом Горький пишет Е.П. Пешковой 9 декабря 1919 года,
сообщая, что не приемлет «методов и приемов», которыми действует
Советская власть. О н опасается, что насилие приведет к тому, что
«нас задавит деревня» (13, 40).
Пессимистические мысли возникают у Горького в связи с времен­
ными успехами Колчака, с известиями о провале надежд на дальней­
шее развитие всемирной революции. Он пишет: «Пролетариат Запа­
да предал русских рабочих, западная буржуазия будет поддерживать
русских крестьян до их победы над городом» (13.41). Казалось бы,
можно сделать вывод, что Горький становится единомышленником
теоретиков европейской и русской социал-демократии. Но в том же
письме мы читаем: «Кроме большевиков —нет сил, которые могли
бы противостоять этому движению (имеется в виду колчаковщи­
на. —JI. С.). Революция выродилась в борьбу деревни с городом —
вот что надо понять. Задача момента —объединение интеллигенции
и представителей крупной промышленности с большевиками, несмо­
тря на все прегрешения и ошибки последних» (13,41). Как мы видим,
писатель ратует не за борьбу с большевиками, а за союз с ними, аги­
тирует интеллигенцию работать с советской властью.
В статьях и письмах Горького начала 1920-х годов можно обнару­
жить следы его знакомства с книгами М.И . Либера «Социальная ре­
волюция или социальный распад «(Харьков, 1919), Н. Суханова «За­
писки о революции» (тт. I —IV, Берлин, 1922-1924), А Богданова
«Вопросы социализма» (М., 1918), Н. Бухарина «Буржуазная рево­
люция и революция пролетарская» (М., 1921). Прочитав четыре объ­
емистых тома сухановских «записок», он иронизирует: «...если бы хо­
тел отомстить автору за бесполезно потраченное мною время,
предложил бы Суханову —будь это в моей власти —пост премьер-
министра в любом государстве. Уверен, что он сам, через год, попро­
сил бы перевести его в Чухлому на должность учителя в институт
воспитания бабушек в духе марксизма»62. Эта маленькая заметка о
бывшем соратнике по изданию «Новой жизни» высмеивает Сухано­
ва не менее убийственно, чем серьезный анализ его труда, данный
В.И. Лениным.
Иное отношение вызывает у Горького брошюра А.А. Богданова
(Малиновского) «Вопросы социализма». Уделяя много внимания
культурно-организационным предпосылкам диктатуры пролетариа­
та, А. Богданов развивает теорию вызревания социалистических эле­
ментов в недрах капиталистического общества. Он тоже считает
большевистскую революцию в России преждевременной, но совсем


Постижение русск ой революции
143
по иной причине: для ее успеха еще не подготовлены кадры, которые
могли бы решать сложнейшие вопросы строительства нового мира.
Он пишет: «Культурная несамостоятельность пролетариата в настоя­
щее время есть факт основной и несомненный, который надо четко
признать и из которого следует исходить в программе ближайшего
будущего. Культура класса —это вся совокупность его организаци­
онных форм и методов. Если так, то какой злой иронией или каким
детским неразумием представляются проекты немедленно навязать
пролетариату дело самого радикального, невиданно сложного и тру­
дного во всей истории организационного переустройства в мировом
масштабе»63.
Сходную концепцию развивал В. Базаров (Руднев), сторонник
идеи госкапитализма, который не порывал бы с основами буржуазно­
демократической государственности, но явил собой новую высшую
форму сложной организации экономики. Он призывает пролетариат
взять на себя инициативу и сплотить «прочие демократические эле­
менты, заинтересованные в успешном разрешении указанной зада­
чи...»64. Критикуя богдановско-базаровскую теорию культурно-орга­
низационного «вызревания» социализма в лоне капитализма,
Н. Бухарин назвал ее насквозь идеалистической: она предполагает,
что пролетариат, будучи классом угнетенным и эксплуатируемым, в
недрах капитализма созреет настолько, что сразу сможет управлять
новым обществом. Н. Бухарин считал, что пролетариат «переделыва­
ет свою природу и вызревает он как организатор общества лишь в пе­
риод своей диктатуры*-55.
Эта точка зрения обоснована В.И. Лениным. Возражая «всем на­
шим Сухановым», он писал в статье «О нашей революции»: «Если
для создания социализма требуется определенный уровень культуры
(хотя никто не может сказать, каков именно этот определенный уро­
вень культуры, ибо он различен в каждом из западно-европейских го­
сударств), то почему нельзя начать сначала с завоевания революци­
онным путем предпосылок для этого определенного уровня, а потом
уже на основе рабоче-крестьянской власти и советского строя дви­
нуться догонять другие народы»66.
В этом споре Горький опять встал на точку зрения Богданова, а не
Ленина. И хотя долгое время считалось, что после 1910 г. Богданов
уже не оказывал никакого влияния на писателя, все было гораздо
сложнее. Вся его подвижническая работа поисков «нового человека»
(ученики каприйской школы, писатели-самоучки, пролетарские пи­
сатели, рабкоры и селькоры), вся гигантская деятельность просвети­
теля народа основывалась на стремлении как можно скорее создать


144
Глава I V
кадры, которые могут решать сложные проблемы строительства но­
вого мира. В данном случае «организационная» теория Богданова со­
ответствовала представлениям Горького о методах и путях строи­
тельства социализма. Полемизируя с большевиками о формах
проведения социалистической идеи в жизнь, о том, чтобы диктатура
пролетариата не переросла в деспотизм одного класса, группы или
одной личности, Горький имел все основания опасаться за судьбу ре­
волюции.
Покушение на Ленина подтвердило убеждение Горького в том,
что методами террора нельзя установить справедливость на земле.
Он вновь размышляет о революционере «на время», который пришел
«как бы нарочно для того, чтобы исказить, опорочить, низвести до
смешного, пошлого и нелепого культурное, гуманитарное, общечело­
веческое содержание революционных идей»67. Противопоставляя
истинных революционеров мнимым, Горький размышляет о траге­
дии людей, чей холодный фанатизм губит высокие идеи и их самих.
В обобщенном портрете революционера «на время» можно узнать и
Г. Зиновьева, и Л. Троцкого, в нем угадываются также конкретные
черты эсеровских лидеров, для которых люди —материал, тем более
удобный, чем менее он одухотворен. Различие позиций Горького и
эсеров сказывалось не только по отношению к тактике индивидуаль­
ного террора, но шире —к максимализму взглядов и авантюризму
действий.
«Конструктивный социализм» В. Чернова предполагал прежде
всего неприложимость теории Карла Маркса к практике развития
сельского хозяйства в России. Эсеровская критика большевизма шла
по линии развенчания его как явления, чуждого вековым устоям рус­
ской жизни, традиционному укладу нации. Развивая взгляды народ­
ников, изжитые Горьким, эсеры вызывали у него убеждение, что не
они будут подлинными творцами и героями истории. Об этом свиде­
тельствует хотя бы лаконичный портрет В. Чернова, нарисованный
Горьким с натуры: «Односторонность развития, направления ума,
машинное отношение к людям, минимальный интерес к человеку, ко ­
торый думает не по В. Чернову. Человек не широкого ума, детализа-
тор, а не синтетик. Цель оправдывает средства. Аморален. Тяжелый
человек. Угнетающий склад ума. Пожирающее любопытство —инди­
видуальность не яркая. Честолюбец. Актер»68.
Как удивительно перекликается эта характеристика с определе­
нием революционера «на час». Горьковские раздумья о честолюбцах,
холодных авантюристах основывались на личном знакомстве со мно­
гими деятелями русского освободительного движения, исповедовав­


Постижение русск ой революции
145
шими принцип «Цель оправдывает средства». Здесь можно вспом­
нить и горьковский портрет Е.Ф . Азефа, и характеристику Б.В . Са­
винкова: «Палач (!), склонный к лирике». В другом наброске он на­
зывает его человеком, зараженным карамазовщиной, «нечестным в
отношении к людям, безжалостным к ним»69. Мучительно сомнева­
ясь в целесообразности многих «экспериментов», Горький равно осу­
ждает бланкизм, нечаевщину, бакунизм, в какой бы партии они ни
проявились. Заметим, что сам В. Чернов признавал родство эсеров­
ского и большевистского максимализма, когда писал: «Русские на­
родники —максималисты пророчески предвосхитили в своих фанта­
зиях едва ли не все крупнейшие большевистские эксперименты»70.
В начале 1920-х годов Горького все больше смущает рост количе­
ства страданий, которыми люди платят за красоту своих надежд. Но
при всех колебаниях в оценке деятельности большевиков он все же
отдает им предпочтение. Заметка о Борисе Савинкове кончается сло­
вами: «Как ни считай, но наибольшее количество честных людей,
действительных героев —среди большевиков»71. Эти слова написа­
ны в сентябре 1924 года после смерти В.И. Ленина, которая была для
писателя поворотным моментом в развитии его взглядов. Однако,
«возвращение» в революцию происходило в 1924-1927 годах не ме­
нее сложно, чем ее постижение.
Уже в статье «Владимир Ильич Ленин» (1920) Горький по-новому
поставил вопрос о «социальном опыте» русской революции. К ак и в
«Несвоевременных мыслях» он пользуется термином «эксперимент»
по отношению к Октябрю, « материал» — по отнош ению к народу. Но
эти термины лишаются негативной окраски и приобретают иной
смысл. Признавая историческую обусловленность и целесообразность
большевистского «эксперимента», Горький пишет в воззваний «Рабо­
чим Франции»: «По непреклонной воле истории русские рабочие со­
вершают социальный опыт, результаты которого будут весьма поучи­
тельны для рабочего класса всего мира»72. Вместо упреков
большевикам здесь налицо признание исторической миссии рабочих,
совершающих небывалый социальный эксперимент, призыв помочь
дальше развивать мировую революцию. В статьях «О русском искусст­
ве», предисловии к американскому изданию «Очарованного странни­
ка» Н. Лескова, в переписке с Р. Бланком, выступлении на встрече с
Г. Уэллсом (1920) Горький выражает веру в успех строительства нового
мира, восхищение героической борьбой русского народа и его фанта­
стической энергией. У него нет сомнений в социалистическом харак­
тере совершающейся революции, ибо он мыслит ее гегемоном рабочий
класс, работающий в тесном контакте с передовой интеллигенцией.


146
Глава I V
2.
16 октября 1921 года Горький уехал из России. У него открылся
туберкулезный процесс, началась цинга. Считается, что болезнь бы­
ла главной и чуть ли не единственной причиной его отъезда. Дейст­
вительно, В.И. Ленин настойчиво упрашивал писателя уехать, чтобы
поправить здоровье: «А у Вас кровохарканье, и Вы не едете!! Это же
ей-ей и бессовестно и нерационально. В Европе, в хорошем санато­
рии будете лечиться и втрое больше дела делать*13. Даже по этому
письму видно, что Горький, несмотря на болезнь и уговоры вождя, не
хотел покидать родину. Публикация ряда новых материалов, в том
числе давно известных за рубежом воспоминаний Вл. Ходасевича,
позволяет сказать, что решение об отъезде было принято после мучи­
тельных колебаний и сомнений. Это фактически был единственный
шанс спасти жизнь —свою и близких —и продолжать литературную
работу. Возможно, если бы он не выехал, в 1922 году его бы выслали
вместе с большой группой известных писателей, философов и уче­
ных. И хотя «буревестник революции» пользовался личной защитой
В. И . Ленина и Ф. Э. Дзержинского, а его фотография в 1921 году бы­
ла помещена в монтаже «Творцы революции» среди портретов вид­
нейших политических деятелей, Горький вспоминал в 1930-х годах
сказанные ему слова Ленина: «Не поедете —вышлем»74. Он явно ме­
шал большевикам проводить политику красного террора. Можно се­
бе представить, как раздражал советских вельмож этот немолодой,
глухо кашляющий человек, надоедая бесконечными просьбами о лю­
дях, которых они считали своими классовыми врагами.
В.
Ходасевич пишет, что среди большевистских руководителей у
Горького было несколько недругов, и прежде всего Г.Е. Зиновьев.
Всесильный комиссар Северной области, смотревший на Петербург
как на свою вотчину, по его словам, делал все, чтобы навредить
Горькому «где мог и как мог«. Он пишет: «Арестованным, за кото ­
рых хлопотал Горький, нередко грозила худшая участь, чем если бы
он за них не хлопотал. Продовольствие, топливо и одежда, которые
Горький с величайшим трудом добывал для ученых, писателей и ху­
дожников, перехватывались по распоряжению Зиновьева и распре­
делялись неизвестно по каким учреждениям. Ища защиты у Лени­
на, Горький то и дело звонил к нему по телефону, писал письма и
лично ездил в Москву. Нельзя отрицать, что Ленин старался при­
дти ему на помощь, но до того, чтобы по-настоящему обуздать З и ­
новьева не доходил никогда, потому что, конечно, ценил Горького
как писателя, а Зиновьева —как испытанного большевика, кото­
рый был ему нужен»75.


Постижение русск ой революции
147
Вл. Ходасевич недоумевает: почему началась их вражда? Мы уже
упоминали о резкой полемике в 1918 году, когда Горький на страни­
цах «Новой жизни» бросил Зиновьеву упрек, воспользовавшись
щедринским выражением «Пропала совесть». В том же году по рас­
поряжению Зиновьева на квартире писателя был произведен обыск с
целью найти оружие. Много лет спустя Горький вспоминал: «Приш­
ли, знаете ли, ребята, все крупные, вооруженные с ног до головы. По­
казал я им свою коллекцию старинного оружия —посмотрели с лю­
бопытством, потом извинились, что потревожили, сказали, между
прочим, что были с обыском и у старика Плеханова, и, потоптавшись
в передней, ушли»76. Видимо это и послужило поводом к «войне».
Судя по опубликованным недавно документам, в 1919 году Горь­
кий попытался приструнить «ретивого начальника» и обратился че­
рез его голову к Советскому правительству. Речь шла о массовых аре­
стах профессоров и ученых, принадлежащих к буржуазным партиям.
Требуя освободить невинных, Горький вначале написал довольно
резкое письмо Зиновьеву, в котором говорилось: «Дикие безобразия,
которые за последние дни творятся в Петербурге, окончательно ком­
прометируют власть, возбуждая к ней всеобщую ненависть и презре­
ние к ее трусости»77. Зиновьев не ответил, но вскоре арестовал всех
до единого членов одной из коллегий Экспертной комиссии, кото ­
рую возглавлял Горький. Возмущение писателя было столь велико,
что он предложил забрать и его вместе с ними. Обращения Горького
к председателю Совнаркома коммун Северной области были безре­
зультатны. Отвечая Горькому на одно из писем, Зиновьев дал понять,
что будет делать то, что считает необходимым. Он писал: «Я сам в та­
кие дни испытываю самые тяжелые чувства. Но —бороться надо во
что бы то ни стало»78.
10 июля 1919 года Горький увиделся с Лениным. В разговоре, как
и в письме, посланном следом, он затронул тему арестов. И хотя Ле­
нин посоветовал не поддаваться «больным настроениям», сменить
обстановку и уехать, не делать поспешных и неверных выводов, ви ­
димо, он все же прислушался к доводам писателя. Вопрос о «массо­
вых арестах профессоров и ученых» поставили на заседании Полит­
бюро ЦК РКП (б) 11 сентября 1919 года без Зиновьева. Было
решено: «Предложить т.т. Дзержинскому, Бухарину и Каменеву пе­
ресмотреть совместно списки и дела арестованных во время послед­
них массовых арестов. Разногласия по вопросу об освобождении тех
или других арестованных вносить в ЦК»79. Вскоре дела арестован­
ных были пересмотрены, некоторых освободили. Это была, фактиче­
ски, победа Горького, которую вряд ли мог простить Зиновьев. С это­


148
Глава I V
го времени писатель начал направлять все наиболее важные просьбы
и ходатайства Ф. Э. Дзержинскому или Л. Б. Каменеву.
Сошлемся на его письма Каменеву с августа 1919 года до лета
1921.года, представляющие собой сплошной поток жалоб на необос­
нованные аресты (семейство М. М. Костомарова вместе с прислугой,
С. Косяков, фабрикант Шредер, юноша, случайно попавший в засаду,
переводчица Анна Ганзен и пр.) . Среди них просьба освободить из
ЧК сотрудницу «Всемирной литературы» М.И. Будберг, которую
«обвиняют, кажется , в сношении с иностранцами» или короткие за­
писки, крик о помощи: «Прошу Вас принять и выслушать подателя
сего —дело вопиющее, и я не сомневаюсь, что Вы окажете возмож­
ную помощь». Намекая на деятельность Г.Е. Зиновьева в Питере,
Горький пишет: «Здесь было сделано столько нелепых и бессмыслен­
ных арестов, убийств, что —по возможности - необходимо исправ­
лять эти отвратительные глупости»80.
Вопиющих дел у Горького становилось все больше. Одним из наи­
более важных была работа Экспертной комиссии, которую он возгла­
вил с января 1919 г. Эта оценочно-антикварная комиссия была созда­
на а декабре 1918 г. для учета и оценки национализированного
имущества и предметов быта. В нее входили известные искусствове­
ды, коллекционеры и антиквары, среди которых были люди, хорошо
знакомые Горькому: М.М. Савостин, А.Р. Дидерихс, И.Н . Ракицкий,
Д.Б . Рязанов и др. Сохранность уникальных вещей обеспечивалась
передачей их в Эрмитаж или другие российские музеи. При этом ху­
дожественное значение предметов определялось членами Высшего
Совета Эрмитажа во главе с А.Н. Бенуа. Однако доброе дело сохра­
нения национальных ценностей и спасения их от разграбления вско­
ре стало обрастать отнюдь не добрыми побуждениями и поступками,
которые не только причиняли Горькому головную боль, но и грозили
испортить его репутацию.
9 марта 1920 г. он писал А.И. Рыкову как председателю ВСНХ:
«Считаю своим долгом довести до Вашего сведения, что командиро­
ванный Вами в Петроград тов. Агабабов, снабженный Вашим манда­
том за No 2831, ревизуя склады и пользуясь своим служебным поло­
жением, выхлопатывает себе попутно ордера на получение со
складов картин, ковров, бронзы и пр. В первый свой приезд сюда им
было получено со склада Межведомственной Комиссии 10 картин и
с Кокоревского склада —несколько ковров, каковые ему были отпу­
щены, конечно, по оценке 1915 года. В настоящее время им снова по­
лучен ордер на 30 картин, 3 шт. ковров, несколько штук бронзы и т.д.,
причем для отбора вещей он ездит со специалистами, выбирающими


Постижение русск ой революции
149
особо ценные экземпляры» (Письма, 13, 62-63).Наведя справки,
Горький узнал, что комиссар Агабабов, командуя во время револю­
ции дивизионом броневых автомобилей, разграбил дворец Кшесин-
ской.
Тревога писателя за сохранность фондов Экспертной комиссии
была столь велика, что 15 сентября 1920 г. он обратился к Ленину с
просьбой отстранить его от обязанностей ее председателя (там же,
118), а 21 ноября просил вождя дать Внешторгу право «осмотреть
кладовые Коморина, в которых хранится конфискованное серебро»,
(там же, 135) 26 октября 1920 г. СНК принял постановление о прода­
же за границей антикварных ценностей, не имеющих значения для
истории художественного развития России. Нарком внешней торго­
вли Л.Б . Красин, подводя итог работы Экспертной комиссией, пред­
ложил «составить каталог вещей, пригодных для сбыта за границу».
Он писал, что Горький «посвятил этому делу много времени и еще
больше энергии и сил, сумел привлечь выдающихся знатоков и спе­
циалистов и спас для России ценностей на много миллионов» (там
же, 449). Фактически с 1921 г. Горький снял с себя ответственность за
сохранность ценностей, о чем свидетельствует его письмо в Эксперт­
ную комиссию от 9 января 1921 г., в котором он просил аннулировать
все выданные за его подписью мандаты и удостоверения, (там же,
154). И хотя вплоть от отъезда из России он продолжал беспокоить­
ся о работе комиссии и ее сотрудников, 16 или 17 июля 1921 г. он воз­
мущенно писал Ленину: « С некоторого времени я убеждаюсь, что у
нас, на Советской Руси, хитроумно и ловко действует некая черная,
но невидимая жульническая рука. Ее работа чувствуется всюду, где
начинает удачно развиваться какое-либо серьезное, хотя бы и ма­
ленькое дело. Действия этой руки я вот уже два года с лишком —на ­
блюдаю на работе Экспертной комиссии» (там же, 208-209).Прин-
ципиальная позиция Горького не могла не раздражать ту часть
советских вождей, которые, как Зиновьев, не гнушались присвоени­
ем антикварных ценностей.
К середине 1921 года «война» между Горьким и Зиновьевым дос­
тигла своего апогея. Комиссия по улучшению быта ученых была ли­
шена транспорта, членам и служащим Экспертной комиссии долгое
время не выдавали паек, тормозилась всеми дозволенными и недоз­
воленными средствами работа издательств, в которых участвовал
Горький («Всемирная литература», издательство 3. Гржебина и др.) .
Зиновьев угрожал новым обыском. Горький решил ехать в Москву к
Ленину. На сей раз, как свидетельствует В. Ходасевич, на руках у не­
го были документы, уличающие комиссара Северной области в том,


150
Глава I V
что его людьми было спровоцировано Кронштадтское восстание, ко ­
торое утопили в крови матросов. Дело разбиралось «тройкой» (Ле­
нин, Троцкий, Дзержинский) и закончилось поражением Горького:
Зиновьев инсценировал сердечный приступ, его «пожурили и отпус­
тили с миром»81. Желая разрядить обстановку, уберечь Горького от
дальнейших неприятностей, Ленин начал активно уговаривать его
поскорее уехать за границу, вырваться из «окружения» буржуазной
интеллигенции. Тем не менее все лето Горький колебался. Лишь сфа­
брикованное в ЧК «таганцевское дело», арест знакомых Горькому
ученых, разгром комитета помощи голодающим, расстрел Гумилева,
смерть Блока заставили его решиться на отъезд. Вл. Ходасевич пи­
шет: «...на основании самых достоверных источников я утверждаю,
что Горький делал неслыханные усилия, чтобы спасти привлеченных
по делу, но его авторитет в Москве уже был равен почти нулю»82. Пи­
сатель, действительно, уже не мог повлиять на ход таганцевского де­
ла, не мог спасти Гумилева, Блока и сына И. Шмелева, освободить
членов Всероссийского комитета помощи голодающим, в работе ко­
торого принимал самое деятельное участие. Вернувшись в Петер­
бург, Горький принял решение уехать и 16 октября 1921г. покинул
Россию.
Переписка Горького с Р. Ролланом позволяет представить, какие
проблемы волновали писателя в это время, как он оценивал судьбы
мира и революции, оказавшись за границей. Писателя мучает трево­
га за Россию. Он видит, как убывают ее интеллектуальные силы, ис­
тощается созидательная энергия. «И как не бояться за Россию, кото ­
рая только что начала творить драму новой жизни и —рискует
погибнуть от голода, усталости», —пишет он Роллану 3 января
1922 года83. В письме звучит тема «любви-ненависти», заставляю ­
щей лучших русских людей чувствовать себя чужими в своей стране.
Вопль отчаяния слышится Горькому в письмах, приходящих с роди­
ны: «Вот и сейчас я слышу этот вопль —он вырывается из груди ста­
рых большевиков, революционной гвардии нашей, из уст мучеников
идеи, которые пережили годы тюрьмы, ссылки, каторги. Разумеется,
мне больно за этих людей. Не потому только, что среди них есть лич­
ности, которых я люблю и уважаю, потому что —истощается энтузи­
азм и вера, исчезает сила, способная организовать Россию как евро­
пейское государство»84.
Постоянная тревога окрашивает горьковскую оценку событий,
ибо в Росши, углубляется кризис власти, зреет раскол в партии. Что­
бы объяснить происходящее, писатель вновь обращается к истории.
«Мы, русские, от времен Петра Великого жили за счет европейской


Постижение русск ой революции
151
культуры и без этой опоры нам грозит поглощение пассивным анар­
хизмом. < . ..> И теперь, когда истинные революционеры —люди вы­
сокого духа —частью погибли в борьбе, частью изработались, устали
и поглощаются будничной черной работой, — теперь возможно в
русском крестьянстве возвращение к старине, к «порядку» во что бы
то ни стало»85.
В этих словах слышится горькая досада, что Русь и после револю­
ции не развивается как европейское государство, а идет по пути, со­
пряженному с огромными человеческими жертвами. Горькому ка­
жется: прислушайся русские рабочие к его предостережениям в
1917 году, все могло бы быть иначе. Он продолжает спор с «револю­
ционерами на время», одолевающими истинных революционеров, и
сетует на «азиатскую» пассивность русских людей, устраняющихся
от командных постов, предоставляя их тем, кто мало заинтересован в
работе на благо народа и России. Посмотрев на европейскую демо­
кратию и разочаровавшись в ней, Горький приходит к выводу, что
русский народ творит собственную историю, исходя из присущих
ему свойств национального характера.
5 июня 1922 года он пишет Роллану: «Мы, русские, — не европей­
цы; мы очень сложный конгломерат славянских и татарско-финских
племен». «У нас мечтают о государстве без власти над человеком —
эта утопическая мечта в крови, в природе народа»86. Горьковские рас­
суждения о своеволии русского народа и природе догосударственно-
го мышления отчасти согласуются с мыслями Михаила Бакунина и
других анархистов, труды которых Горький внимательно изучал в на­
чале 1920-х годов. Идеалом Бакунина было уничтожение государст­
ва и государственного аппарата, «уничтожение буржуазной цивили­
зации, вольная организация снизу вверх, посредством вольных
союзов, организация разнузданной чернорабочей черни, всего осво­
божденного человечества, создание нового общечеловеческого
мира»87. Считая, что любое государство, независимо от его устройст­
ва —монархия или республика —является отрицанием человечно­
сти, Бакунин призывал к абсолютной свободе личности. В «Програм­
ме общества международной революции» он пояснил: «Быть
индивидуально свободным значит для человека, живущего в общест­
венной среде, —не поступаться ни мыслью, ни волей перед какой-
либо властью, кроме своего собственного разума и собственного по­
нимания справедливости, одним словом, не считать за истину ничего
другого, кроме того, в чем человек сам убежден, и не подчиняться
иному закону, кроме того, который приемлет его совесть»88. По Баку­
нину история —это шествие человечества из «царства животности»


152
Глава I V
в -«царство свободы», а будущее общество — строй, ничем не о грани­
ченной свободы и независимости человека от всякой власти. В «свод­
ке» идей катехизиса «Тайного Интернационала» Бакунина человече­
ский разум и совесть признаются основой справедливости, а
коллективная свобода —единственной основой порядка в человече­
стве.
Не разделяя идей анархизма, Горький видел их крайнее выраже­
ние в буржуазном индивидуализме собственников, не признающих
ничего, кроме личных интересов. И хотя он всегда проповедовал сво­
боду личности, но насмотревшись омерзительных сцен разгула «зве­
риных» страстей толпы, стал осторожнее, призывая не путать анар­
хизм с идеями свободы и справедливости. Проповедь неограниченной
свободы вызывает у писателя пристальное внимание к работам Мак­
са Штирнера, О. Шпенглера, Р. Вагнера. Он пишет: «Макс Штирнер
думал по-русски, он, видимо, был хорошо знаком с идеями Михаила
Бакунина, от которых не сразу освободился и Вагнер. Ф . Нитчше чер­
пал свои вдохновения у Штирнера и Достоевского. Шпенглер идет от
Нитчше и очень много взял у Данилевского из его книги «Европа и
славянство»89. Считая анархизм «нездоровой пищей для духа», Горь­
кий относил за счет его разрушительного начала расстройство русско­
го государственного организма. В разгар споров о путях и методах
развития революции, он упорно отстаивал «этику социализма» и
принципиально отрицал анархию и террор.
Обратим внимание на дату того письма Роллану, в котором гово­
рится, что «почти все русские интеллигенты —чужие люди в своей
родной стране». Оно написано 5 июня 1922 года, за три дня до нача­
ла судебного процесса над эсерами в Москве. Политическая борьба
за власть, которая разгорелась в партии во время болезни Ленина
(25-27 мая 1922 года его разбил паралич), принимала формы, не­
приемлемые для гуманиста Горького. Он прекрасно понимал остро­
ту политического момента, хотя был оторван от родины. Верный
своему принципу («счастье свободы не должно быть омрачено пре­
ступлениями против личности, иначе —мы убьем свободу своими
же руками»), он выступил в защиту людей, политические взгляды
которых не разделял. «Этика социализма» продиктовала ему в
1917 году протест против ареста В. Бурцева, только что публично
травившего его в печати. Будучи атеистом, он в 1922 году протесто­
вал против ареста патриарха Тихона, убийства католических прела­
тов и разграбления церквей, в 1921 году защищал Н. Гумилева и дру­
гих арестованных по «таганцевскому делу». Уезжая за границу, он
навестил опального патриарха Тихона и подарил ему редкую цер­


Постижение русск ой революции
153
ковную книгу. Теперь он выступил с публичным протестом против
«приготовления к убийству».
3 июля 1922 года Горький написал открытое письмо Анатолю
Франсу как председателю «Общества друзей русского народа», пред­
лагая указать Советскому правительству на недопустимость «пуб­
личного приготовления к убийству людей, искренно служивших де­
лу освобождения русского народа» (14, 67). Одновременно он писал
председателю СНК А.И. Рыкову: «Если процесс социалистов-рево-
люционеров будет закончен убийством —это будет убийство с зара­
нее обдуманным намерением, гнусное убийство. Я прошу Вас сооб­
щить Л.Д . Троцкому и другим это мое мнение. Надеюсь, оно не
удивит Вас, ибо Вам известно, что за все время революции я тысяче­
кратно указывал Советской власти на бессмыслие и преступность
истребления интеллигенции в нашей безграмотной и некультурной
стране» (14, 66).
Письмо вызвало крайне отрицательную реакцию в Советской
России. В это время «Правда» в статье «За что их судят. Краткая ис­
тория партии эсеров» сообщала о многочисленных преступлениях
военной и боевой групп эсеровской партии в 1917—20 годах: убийст­
вах М. Володарского и М. Урицкого, покушениях на В. Ленина, мя ­
тежах в Ярославле, Рыбинске и Москве, бесчинствах в Архангельске
и др. В обвинительном заключении 34 видным деятелям партии
(А.Р. Гоц, Д.Д. Донской, Л.Я . Герштейн, Е.М. Ратнер и др.) было
предъявлено обвинение в контрреволюционных действиях, направ­
ленных на свержение Советской власти. Протестующий голос Горь­
кого влился в шумную кампанию за рубежом: группа русских эмиг­
рантов во главе с В. М. Черновым от имени «Заграничной делегации
партии социалистов-революционеров» опубликовала воззвание
«К социалистическим партиям всего мира», предупреждая о возмож­
ности смертного приговора обвиняемым. Воззвание получило широ­
кую поддержку партий II Интернационала, реформистских профсо­
юзов и буржуазной общественности. На имя В.И. Ленина и
Г.В. Чичерина поступали многочисленные телеграммы с требования­
ми отложить суд над эсерами до Берлинской конференции трех И н­
тернационалов. В Берлине был образован Комитет по ведению кам­
пании в связи с процессом, в состав которого входили В.М. Зензинов,
Б.Н . Рабинович, М.М. Тер-Погосьян, В.В. Сухомлин.
Как свидетельствует Ян Страуян, Горький был втянут в кампа­
нию защиты эсеров русскими эмигрантами, которые посетили его в
Герингсдорфе и заставили написать письма90. Это свидетельство,
возможно преувеличенное, подтверждается другими документами.


154
Глава I V
В числе посетителей были В. Чернов и Б. Николаевский. Посылая
последнего к Горькому, Ю. Мартов (Ю.О. Цедербаум) писал: «Необ­
ходимо добиться, чтобы Горький выступил в защиту эсеров. Надо пу­
скать в ход наш последний ресурс — Горького и Франса»91. Б . Нико­
лаевский выполнил задание, о чем свидетельствуют его письма к
Горькому. В первых числах июля (до 7 июля 1922 года) он сообщил,
что письма к Франсу и Рыкову переправлены во французский
«Populaire», перевод их сделан Ю. Мартовым. Экземпляр этого пере­
вода, присланный Николаевским Горькому, хранится в Архиве Горь­
кого. Николаевский писал: «Сегодня, самое крайнее завтра, письмо
будет у Франса и, следовательно, появится в газетах». В том же пись­
ме он сообщил: «...главные ложи масонов требуют от Гааги не всту­
пать ни в какие разговоры с Советским правительством, пока оно не
даст гарантии неприменения смертной казни по делу эсеров»92.
Письмо Горького А.И. Рыков разослал членам Политбюро. Позна­
комившись с ним, Л. Троцкий наложил резолюцию: «Предлагаю по­
ручить ред<акции> «Правды» мягкую статью о художнике Горьком,
которого в политике никто всерьез не берет, статью опубликовать на
иностранных языках»93. А. Рыков и М. Томский поддержали Троцко­
го. После этого в «Известиях» появилась статья К. Радека, который
утверждал, что Горький как художник всегда оставался в плену тео­
рии «героев и толпы» и никогда не понимал душу пролетария. В ста­
тье делался вывод о ренегатстве писателя, его ориентации на врагов
Советской власти. Напомнив о «шатаниях» писателя к «вульгарному
отзовизму» в период каприйской школы, Радек назвал его «мелко­
буржуазным попутчиком русской революции»94.
18 июля 1922 года «Правда» опубликовала статью С. Зорина
«Почти «на дне» (О последних выступлениях М. Горького)», в кото­
рой мягким было только слою «почти». В ней говорилось, что Горь­
кий «вредит русской революции» как сознательный враг. Отвергая
горьковское утверждение, будто в ходе революции шло истребление
интеллигенции, и сославшись на жестокую реальность гражданской
войны, газета писала: «Горький совершенно неверно оценил сущ­
ность процесса над эсерами. Он забыл свою телеграмму Ленину, в ко ­
торого стреляли эсеры. На самом процессе эсеры заявили, что будут
продолжать борьбу с Советской властью вооруженным путем. Горь­
кий почему-то закрывает глаза на эти заявления, хотя на карту ста­
вятся не деньги, не одна или несколько жизней, а дело коммунизма и
жизни десятков миллионов пролетариев»95.
В.И. Ленин не участвовал в осуждении Горького и даже не знал об
этой кампании. Только осенью 1922 года, оправившись от болезни, он


Постижение русск ой революции
155
прочитал в эмигрантской прессе письмо Горького и 7 сентября
1922 года обратился к Н. И. Бухарину и H. Н. Крестинскому (полпр е­
ду СССР в Германии) с просьбой достать его оригинал. Он писал: «Я
читал (в “Социалистическом вестнике”) поганое письмо Горького. Ду­
мал было обругать его в печати (об эсерах), но решил, что, пожалуй,
это чересчур. Надо посоветоваться»96. Между тем кампания против
Горького продолжалась. Критике подверглись не только его письма к
А. Франсу и А. И. Рыкову, но все произведения, написанные после
отъезда из России, все интервью, данные за рубежом. Среди них наи­
большие нарекания вызывало интервью Шолому-Ашу, опубликован­
ное на английском языке 29 апреля 1922 года в газете «Форвертс»
(Нью-Йорк) и журнале «Рассвет» (1922, No 7). В нем содержалась
фраза: «Я не большевик, не коммунист, наоборот, я сейчас борюсь с
ними. Раньше я, возможно, был к ним ближе, теперь очень далек»97.
Горький отверг некоторые высказывания из интервью, в том чис­
ле вышеприведенное, заявив, что его мысли записаны неточно и пе­
реведены весьма вольно. Тогда в газете «Форвертс» 14 мая 1922 года
появилась статья Я. Лещинского «Максим Горький подтверждает
свою беседу с Шолом Ашем», подлившая масла в огонь. В этой ста­
тье цитировались такие фразы: «...в ЧК пробралось достаточно чер­
носотенцев», «Троцкий спас Россию от анархии, которая бы там ут­
вердилась на долгие годы», «Зиновьев —большая сила». Какая-то
«большая сила» пыталась поссорить Горького с Советской властью,
отрезав ему пути возвращения на Родину. В статье К. Радека «Мак­
сим Горький и русская революция», перепечатанной впоследствии в
его книге «Портреты и памфлеты», Горький именовался «ученым
филистером», который не понял и не принял Октября. «Позиция
Горького, — писал Радек, —была чрезвычайно неустойчивой во весь
период второй революции. Постоянным в этой позиции было только
ее колебание». По мнению Радека, эти колебания «мелкобуржуазно­
го попутчика революции» объясняются так: «Горький сидит в Берли­
не, окруженный истерическими литераторами и «литературными»
истеричками. Он не читает русских рабочих газет, но лишь белогвар­
дейские, выходящие за границей издания, полные лжи и обмана.
В нем воскресают мелкобуржуазные инстинкты, и они диктуют ему
его письмо»98. (Имеется в виду письмо к Рыкову.
—JI. С.). Парадок­
сально, но факт: именно так объяснялись «ошибки» Горького много
лет спустя, когда ни книгу Радека, ни его имя нельзя было даже упо­
минать, ибо он был объявлен «врагом народа» .
Развернутая критика Горького содержится в книге Эрде «Максим
Горький и интеллигенция» (1923 г.). В ней анализируются все высту­


156
Глава I V
пления Горького-лублициста в 1917-22 годах сквозь призму «микро­
космоса самокритики». Эрде признает высокий трагедийный пафос
«Несвоевременных мыслей» и статей «О русском крестьянстве», но
пишет: «Пусть это только трагедия большого художника и писателя,
но в этой трагедии имеются типические черты, общие для большой
группы интеллигенции <.„> Основная черта Горького —классовое
одиночество, романтический индивидуализм, оторванность от соци­
альной почвы»99. Выступление писателя в защиту эсеров и интервью
с Шолом Ашем дают Эрде основание назвать его антисоветчиком и
сменовеховцем. Критик видит причину всех заблуждений Горького в
свойственном ему преувеличении роли интеллигенции.
С тех же позиций критиковал Горького Л. Троцкий. Он едва ли не
первый стал применять термин «попутчик» по отношению ко мно­
гим русским писателям, которых упрекал в мещанстве и буржуазном
индивидуализме. Троцкий писал: «Пора признать, что у нас спешно
формируется европейское культурное мещанство —не как «настрое­
ние», а как социальный факт»100. В книге «Литература и революция»,
составленной из статей 1910-20-х годов, он так характеризовал этот
слой общества: «В тепловатой водице своего равнодушия они раство­
рили горсть позитивизма, щепотку мистики, горсть скептицизма, не­
множко эстетики, даже немножко цинизма —а больше всего они бо­
ятся, чтобы какой-нибудь внешний толчок не вывел их из состояния
равновесия и не расплескал бы до дна их нищенскую эклектическую
жижицу»101. Именуя «новое мещанство» совместно с буржуазной
интеллигенцией «эклектическим Санчо-Панса», Троцкий не менее
иронично относился к «мистическому Дон-Кихоту», с которым он
сравнил Горького. Отдавая должное старым заслугам писателя, под­
нявшего «знамя героического индивидуализма, когда совершался в
стране процесс высвобождения личности из глубин каратаевщины»,
Троцкий сожалел, что писатель, бывший символом бунта против ме­
щанства, стал «символом воспрянувшего мещанского индивидуализ­
ма»102. На Горького обрушился самый больной для него упрек —не
только в переоценке роли интеллигенции, но и в нелюбви к собствен­
ному народу, непонимании его роли в революции.
Но мог ли певец пролетариата Горький не понять Октября пото­
му, что сам переродился в мещанина и увидел в народе «грядущего
хама»?! Пытаясь постичь роль крестьянских масс в революции и на­
циональные черты большевизма, Горький пишет вторую редакцию
очерка «Лев Толстой», много размышляет о взглядах Толстого в
письмах к Роллану. Он считает Л. Толстого писателем истинно наци­
ональным, воплотившим в своей огромной душе все достоинства и


Постижение русск ой революции
157
все недостатки нации, «все увечья, нанесенные нам пытками истории
нашей» (16, 288). Горький пишет: «То, что называют «анархизм Тол­
стого», в существе и корне своем выражает нашу славянскую антиго­
сударственность», «в нем превосходно отражается деревенский ста­
рорусский скептицизм невежества» (16, 288-289). Если Лев Толстой
был, по определению Ленина, «зеркалом» первой русской револю­
ции, то Горького можно назвать зеркалом второй. Горьковское опре­
деление «двух душ» русского человека, активная неприязнь к «азиат­
ской» пассивности, стремление расчистить России путь к Европе, «к
жизни активной», требующей от человека «величайшего напряже­
ния всех духовных сил» (16, 289), были способом постижения наци­
ональных особенностей русской революции.
Чтобы понять сложные и противоречивые оценки русского наро­
да, данные Горьким в «маленькой книжечке, насыщенной большим
горем» — «О русском крестьянстве» (1922) —нужно рассматривать
ее в широком контексте многолетней полемики о сущности нацио­
нального. Спор о «русской идее» начался для Горького гораздо рань­
ше, чем принято считать: не в 1914, не в 1917, и не в 1922 годах. Идеи,
высказанные в «Двух душах», статье «О дураках и прочем», в «Нес­
воевременных мыслях» принадлежали не столько Горькому, сколько
всей литературной эпохе. Еще в 1888 году в статье B.C. Соловьева
«Русская идея» говорилось об особой исторической миссии русского
народа, осуществлении «национального дела», вселенском единстве
человеческого рода, которые во многом определили характер спора.
В 1909 году в «Золотом руне» (No 1) появилась статья Вяч. Иванова
«О русской идее», где пробуждение «общественной совести» и само­
сознания прямо связывалось с последствиями первой русской рево­
люции, не разрешившей большинства общественных противоречий.
Чтобы доказать эту мысль, В. Иванов обратился к «правоверному
большевику Максиму Горькому», который завел речь о «народобо-
жии» в повести «Исповедь». Считая, что Горький пытается постичь
«соборное чувствование» народа, Вяч. Иванов заметил, что он пропо­
ведует старую истину: «...если ты Бога ищешь, иди к народу и верь во
что он верует. Только прежде думали, что народ —богоносец, а Горь­
кий думает, что народ —сам бог и верует в свою божественность»103.
Несмотря на полярную противоположность взглядов Горького и
В. Иванова, в статье «О русской идее» была справедливо подмечена
одна существенная особенность горьковского мироощущения: бог
для него —не «количественная совокупность множества людей», не
масса, а ее «сборное, творческое сверхличное единое Я». Если вос­
пользоваться терминологией А.А. Богданова, идея «бога-народуш-


158
Глава I V
ки» связана с попыткой постижения его «коллективной психоло­
гии». Действительно, повести «Мать» и «Исповедь» —это попытки
Горького проникнуть в глубины коллективной народной души, до
дна перевернутой революционной бурей.
«Психологические» концепции национального, представление о
«душе народа» как вечно неизменной таинственной субстанции, обес­
печивающей единство национального характера, активно р азрабаты­
вались в литературе и философии конца XIX —начала XX века. Горь­
кий познакомился с ними, не только читая Г. Лебона («Психология
народов и масс», СПб, 1896), О. Бауэра («Национальный вопрос и со­
циал-демократия», СПб. 1909). Немалое влияние оказали на него ра­
боты В. С. Соловьева и Н. Бердяева, посвященные «русской идее».
В этих работах проблемы национального трактовались с позиций,
противоположных марксизму. В основе марксистского понимания на­
ционального —неразрывная связь психики масс с особенностями ис­
торического развития страны и ее социально-экономическим уров­
нем. Национальный характер рассматривается как продукт
определенных исторических условий и культурных влияний. Они
производны от истории и изменяются вместе с нею. Исходя из этого,
сама революция, по определению Ленина, факт национального само­
сознания, историческая необходимость, вызванная «верным учетом
интересов классов и потребностей общенародного развития»104.
Изучение русского национального характера, а точнее, его архети­
па, было одной из главных проблем в период между двумя революци­
ями. За спорами о «русской идее» скрывалось стремление ответить
на вопрос, возможна ли новая революция, и какие формы приобретет
она, если ее совершит «российский житель», изуродованный тяжкой
отечественной историей. При этом марксисты вслед за Лениным раз­
вивали тезис о наличии двух противоборствующих культур в каждой
национальной культуре, а идеалисты отвергали какую бы то ни было
связь между национальным и классовым, призывая изучать природ­
но-социальные комплексы, этносы, связанные общностью психиче­
ского склада, и процессы ассимиляции, ведущие к единому устрое­
нию Бытия, интернациональной общности мира. Марксистскому
лозунгу «Пролетарии всех стран, соединяйтесь!» было противопос­
тавлено учение Бухарина о нации как стабильной, неизменной, не
расчленяющейся на классы категории (буржуазия вместе с пролета­
риатом).
В связи с этим по-разному трактовались и задачи постижения
русской души. Веховские идеологи считали, что мистическая нацио­
нальная сущность может быть познана только в религиозном откро­


Постижение русск ой революции
159
вении. Н . Бердяев писал: «Бунт и мятежность не менее характерны
для нас, чем смирение и покорность. Русские Града своего не имеют,
Града Грядущего взыскуют. В природе русского народа есть вечное
странничество... Тип странника —излюбленный тип русского наро­
да»105. Н. Бердяев различал народ и простонародье, относя к нему
крестьян, рабочих, демократические слои общества. По его мнению,
любая революция в России антинародна и антинациональна, ибо ве­
дет к разрыву «всех частей народного организма»106.
Другой веховский идеолог С. Булгаков утверждал, что интелли­
генция, «разрушая народную религию, разлагает и народную душу,
сдвигает ее с незыблемых доселе вековых оснований»107. М. Гершен-
зон предупреждал, что правильное устроение «внутренней лично­
сти» возможно только на путях возврата к незыблемым националь­
ным основам —через религиозное оздоровление. По-своему
развивая идеи П. Чаадаева, Н. Гоголя, Ф . Достоевского, русских сла­
вянофилов, Вл. Соловьева, веховцы доказывали, что спасение Рос­
сии от революции заключается в приобщении к народной святости и
духовной народной культуре.
Горький в эти годы тоже начал постижение национального харак­
тера с изучения коллективной души и народной веры. Его «Испо­
ведь», в центре которой «соборный» народушка, связана с «Мате­
рью», где доминирует тема личностного самосознания. Обе повести
объединены идеей гармонического устроения личности и коллекти­
ва. Горьковская позиция в спорах о русской душе определялась его
верой в необходимость вытравить из души народа рабскую психоло­
гию, вбитую веками классового угнетения. Видя, как из самой глуби­
ны народной толщи возникает новый тип человека, он так определя­
ет его в статье «О писателях-самоучках»: «Человек, бодрый духом,
полный горячей жажды приобщиться к культуре, вылечившийся от
пессимизма, а потому дееспособный» (XXIV, 127). Однако, вгляды­
ваясь в пестрый облик крестьянской России накануне Октября, Горь­
кий замечает не только этот тип. Перед ним воскресает герой русской
народной сказки Иванушка-дурачок, который «терпеливо и покорно
переносит все невзгоды, преодолевая их не силою разума и деяния­
ми, а покорностью судьбе и терпением»108.
Писатель доказывает, что этот образ, созданный крестьянской
массой, как нельзя лучше отражает ее сильные и слабые стороны, ее
коллективную психологию. Этот простодушный и добрый человек
может «совершенно неожиданно наступить подошвой своего сапога
на лицо вам, а потом —не без участия спросит: “Больно?”» 109. Так
еще до революции в творчестве Горького возникает тема «бессозна­


160
Глава I V
тельной жестокости», присущей не только людям из народа. Он заме­
чает ее в облике холодного догматика, болезненно самолюбивого,
пренебрегающего людьми, который считает себя единственным пра­
ведником среди грешников. Ему противостоит герой, стремящийся
«выйти из тесных границ своего личного, классового, национального
к всемирному, к общечеловеческой работе»110.
Создав собственный стереотип русской души, который больше
напоминал бердяевский, чем ленинский, Горький с болью и гневом
воспринял его крушение в дни Октября. Безвольный, терпеливый,
пассивный Иванушка-дурачок вдруг проявил активность, гранича­
щую с героизмом, а «новый человек», интернационалист и гуманист,
пошел крушить «до основанья» старую культуру и вековые общена­
циональные ценности. В статье «Русская жестокость» Горький пр и­
знался: «После ужасающего безумия европейской войны и кровавых
оргий революции я опять призадумался»111. Результатом его разду­
мья была идея «негативного национализма», которая отразилась в
статьях 1921-22 годов.
Горькому кажется, что жестокость —одна из черт русского нацио­
нального характера. Правда, он тут же оговаривается: «Это жесто­
кость специфическая, это —своего рода хладнокровное измерение
границ человеческого долготерпения и стойкости, своего рода изуче­
ние, испытание силы сопротивляемости, силы жизненности»112.
Можно понять писателя, чувствующего свою о тветственность за все
происходящее в России, мучительно болеющего за разрушаемую
культуру и просвещение, когда он сталкивался с массовыми убийст­
вами, «изобретательным» садизмом красных и белых. Призывая в
свидетели историю, писатель кричит, что национальная психика про­
является в коллективной жестокости. Его поражает одна особен­
ность в поведении людей: чем активнее, чем действеннее, тем жесто ­
че. Так Горький спотыкается о свой же собственный тезис, давно
выношенный и самый дорогой: об идею активной личности, дейст­
венно преображ ающей мир.
Под влиянием Р. Роллана он задумывается о действенности «не­
противления» злу, изучает индийскую философию, печатает в «Бесе­
де» очерк Роллана «Махатма Ганди» и сам начинает восхищаться его
личностью. Возвращаясь к мысли о том, является ли большевизм на­
циональной русской идеей, писатель по-новому оценивает интерна­
ционализм социал-демократической партии. Он пишет Роллану
13 декабря 1923 г.: «...заболевание внутренних органов русского на­
рода превратилось ныне под формой «большевизма» в не что иное,
как просто в накожное заболевание, от которого мы, несомненно,


Постижение рус ск ой революции
161
приблизительно через два поколения излечимся, если только не по­
пытаются снова вогнать его внутрь, всяческими способами раздра­
жая наше зоологическое начало»113.
Итак, в споре о «русской идее», пользуясь расхожими мыслями и
понятиями, Горький занимает свою собственную позицию. Если писа­
тели-идеалисты проповедуют мысль о «первобытности» русской на­
ции, низком уровне ее культуры, несамостоятельности государствен­
ности, то Горький исходит из идеи культурного совершенствования
русской нации в процессе социалистической революции. «Горько­
го, —пишет М. Агурский, —можно назвать главным представителем
русского национализма, который в противоположность консерватив­
ному русскому национализму, выражал свою любовь к русскому на­
роду не слепым преклонением перед ним, а жестокой критикой и
стремлением вывести свой народ из состояния отсталости и темноты
в ряды передовых наций мира»114.
Гипертрофия критицизма в статьях Горького начала 1920-х годов
вызвана желанием излечить свой народ от тех свойств, которые ме­
шают ему двигаться по пути исторического прогресса. Это —прояв­
ление той же «любви-ненависти», которая звучала в творчестве рус­
ских революционных демократов-шестидесятников, и которая
весьма существенно отличалась от ненависти без любви. Не удиви­
тельно, что «русский национализм» Горького был встречен в штыки
той частью большевистских деятелей, которые проповедовали экс­
тремистские идеи разрушения национального во имя классового,
«интернационального».
Излагая свою концепцию социалистической революции в России,
Л. Троцкий писал: «Для обеспечения своей победы пролетарскому
авангарду придется на первых же порах своего господства совершать
глубочайшие вторжения не только в феодальную, но и в буржуазную
собственность. При этом он придет во враждебное столкновение не
только со всеми группировками буржуазии, но и с широкими масса­
ми крестьянства, при содействии которых он пришел к власти. Про­
тиворечия в положении рабочего правительства в отсталой стране с
подавляющим большинством крестьянского населения могут найти
разрешение только в международном масштабе на арене мировой ре­
волюции пролетариата. Взорвав в силу исторической необходимости
ограниченные буржуазно-демократические рамки русской револю­
ции, победоносный пролетариат вынужден будет взорвать ее нацио­
нально-государственные рамки, т.е. должен сознательно стремиться
к тому, чтобы русская революция стала прологом революции миро­
вой»115. Здесь достаточно определенно говорится о «вторжении» в


162
Глава I V
феодальную и буржуазную собственность, которое на практике обо­
рачивалось экспроприацией л ич ной собственности. Установка на
«враждебное столкновение с широкими массами крестьянства» вела
к обострению классовых противоречий и гражданской войне. Все это
прикрывалось высокими словами о «перманентной» мировой рево­
люции, во имя которой нужно «взорвать» национально-государст­
венные рамки.
Разногласия Горького с большевиками шли, главным образом, по
этим линиям: его ужасала жестокость классовых столкновений, воз­
мущали лозунг «Грабь награбленное», оправдывающий разграбление
национальных ценностей, и роль «инородцев» в деле разрушения
русских святынь. В беседе с Шоломом-Ашем он сказал: «Причина
антисемитизма в России —это нетактичность болыпевиков-евре-
ев»116. Что касается мировой революции, надежды на которую в 1922
году уже рушились, Горький именно эту идею считал авантюрой и
утопией. Как мы видим, спор о «русской идее» обнажил своеобразие
позиции Горького, стремившегося в критический момент жизни на­
ции найти тот путь, который не повел бы к разрыву национального
организма и разрушению вековых традиций народа. Был и еще один
аспект этого спора, о котором точнее других сказал Н. Бердяев, раз­
мышляя над эволюцией формулы от «Москва —Третий Рим» до
«Москва —III Интернационал». Идея великого призвания России,
ее всемирного служения, свойственная русским славянофилам и не­
ославянофилам, понемногу сплеталась с идеями большевизма. Граж­
данская война опровергла умозрительные теории философов-идеа-
листов о «народе-богоносце». Однако, продолжался спор, возможно
ли гармоническое соединение национальных традиций с идеями со­
циализма.
В поздней работе «Истоки и смысл русского коммунизма»
Н. Бердяев вспоминает, что в годы Октября бытовало мнение, что
для народного сознания большевизм близок как свойственная ей
родная стихия, а коммунизм чужд, ибо «пришел от инородцев, он за­
падный, не русский». По мысли Бердяева, мечтательно религиозной
пассивной душе славянина был чужд холодный рационализм марк­
сизма. Его определение русской души почти полностью совпадает с
горьковским. Бердяев пишет: «Противоречивость русской души оп­
ределялась сложностью русской исторической судьбы, столкновени­
ем и противоборством в ней восточного и западного элемента»117. Он
считает, что в типе русского человека всегда сталкивается первобыт­
ное язычество и византийский аскетизм, стихийность и устремлен­
ность к потустороннему. С этим, по его мнению, связан и характер


Постижение рус ск ой революции
163
русской революции, противоречивый и трудно объяснимый. Чтобы
подавить и направить в нужное русло «бесформенную» народную
массу, коммунисты должны были действовать силой. Им удалось
осуществить мессианскую идею о Москве как Третьем Риме в форме
Третьего Интернационала, основанного на ортодоксальной вере.
Бердяев пишет: «На Западе очень плохо понимают, что Третий Ин­
тернационал не есть Интернационал, а русская национальная идея.
Это есть трансформация русского мессианизма»118. Эти строки были
написаны через два десятка лет после октябрьской революции. Горь­
кий подобные мысли отразил в момент ее свершения. Его «Нельзя
молчать» предостерегало Россию от мессианства «в сто лошадиных
сил», а русский народ —от пассивного подчинения социальному
«эксперименту». С точки зрения мессианизма оправданы любые пу­
ти достижения великой цели, поэтому оправдана и жестокость.
Тема путей России как особого мессианского служения всему ми­
ру, бывшая главным ядром учения русских славянофилов, чужда
Горькому хотя бы потому, что он тяготел к западническим взглядам.
Его вера в русский народ питалась той самой мыслью об избранниче­
стве России, ищущей некоей «мировой истины», которая опьяняла
русскую революционную демократию, начиная с Герцена. Такой ис­
тиной для него стал социализм, понимаемый не как догма, а как раз­
вивающаяся, вечно живая идея социальной справедливости. Русская
революция мыслилась ему не как «преосуществление» и строитель­
ство Третьего Рима, и не как апокалипсис, искупающий «первород­
ный грех». Если Н. Бердяев, В. Розанов, Д. Мережковский, Д. Ф ило­
софов, мысля категориями онтологическими, считали, что «смысл
революции есть внутренний апокалипсис истории», «суд над истори­
ей внутри самой истории, обличение неудачи истории»119, то он рато­
вал за реальный социализм, за «этику социализма», которая столь же
важна, как непосредственный захват власти.
Размышляя, как и многие, о совместимости «пестрой» русской
души с идеалами социализма, Горький тоже танцевал от религиозной
«печки». Нельзя было не считаться со своеобразием мышления ог­
ромной крестьянской России, веками исповедовавшей известную
триаду — «православие —самодержавие —народность». К тому же
на протяжении всего предоктябрьского десятилетия многие —от
А.В. Луначарского до Р.В. Иванова-Разумника —упорно доказыва­
ли, что «всякая социальная революция в русской крестьянской мас­
се всегда будет основываться на религиозном в широком смысле
фундаменте»120. Горький, бесспорно, верил в это, когда писал в статье
«О «Бунде» (1906): «...как бы ни рассматривать социализм —с теоре­


164
Глава I V
тической ли, с философской точки зрения, — он содержит в себе
мощный дух и пламя религии»121.
Исследование народной души и ее «коллективной психологии»,
предпринятое Горьким, отчасти смыкалось со своеобразно понимае­
мым поиском «мировой истины». Но у него никогда не было истин­
но религиозного сознания, поэтому даже в «Исповеди» русский на­
род выступал не как объект проявления Божественной Воли, а сам
превращался в Бога, способного творить чудеса. Революция мысли­
лась Горькому не в религиозном экстазе «преосуществления», а как
реальное преображение страны и человека. А для этого нужно было
оздоровить нацию, освободив ее от застарелых недугов — «фатализ­
ма и мистицизма, заразы, введенной в кровь нам вместе с кровью
монгольской, болезни, усиленной теми увечьями, которые нанесены
душе русского народа мучительными веками его истории, полной не­
исчерпаемых ужасов» (XXIV, 126-127).
Русский крестьянский уклад был для Горького лишен того мисти­
ческого «покрова», «умопостигаемой» идеальной сущности, который
по Бердяеву, независим от истории и составляет вечное «лицо на­
ции». Патриархальный крестьянский мир, якобы, живущий по выс­
шему закону «покорности», уже народники увидели в ином свете.
Тем более отличался от «народа-богоносца» тот русский крестьянин,
которого Горький изобразил в своих статьях начала 1920-х годов.
Мужик, взявшийся за оружие, чтобы отстаивать землю и волю, не
был похож и на «святозверя», в котором религиозный мыслитель
Алексеев-Аскольдов видел человека крайностей: или святой, или
злой дух. Русская революция опровергла теории мессианства и бого­
избранности, к которым Горький никогда не питал доверия. Неприя­
тие мессианства, «христианского» социализма, равно как и христи­
анского экзистенциализма, отличало Горького от всех, кто пытался
найти решение «русской идеи» на путях историософии. Н . Бердяев
предсказывал, что «русский коммунизм будет развенчан как лжере-
лигия и восторжествует религия истинного Бога»122. Для Горького
социализм был истинной верой, столь же сильной, как христианство
на заре возникновения.
«Сумасшедшие догматики» , «бессовестные авантюристы» вызы­
вали осуждение Горького именно потому, что занимались разрушени­
ем национального организма, уничтожали быт и духовные традиции
народа. Горький защищал от них Россию. Чтобы понять его истинное
отношение к народу, нельзя забывать об этом. Он пишет: «Я никогда
не был демагогом и не буду таковым. Порицая наш народ за его
склонность к анархизму, нелюбовь к труду, за всяческую дикость и


Постижение русск ой революции
165
невежество, я помню: иным он не мог быть. Условия, среди которых
он жил, не могли воспитать в нем ни уважения к личности, ни созна­
ния прав гражданина, ни чувства справедливости, это были условия
полного бесправия, угнетения человека, бесстыднейшей лжи и звери­
ной жестокости. И надо удивляться, что при всех этих условиях, на­
род все-таки сохранил в себе немало человеческих чувств и некото­
рое количество здорового разума». Называя русский народ
бестолковым, грешным, «беспощадно жестоким» Горький о дновре­
менно признает его «непонятно добродушным» и «в конце всего —
талантливым»123. Эта противоречивость была зеркальным отражени­
ем русской революции, столь же противоречивой и сложной, ибо пу­
гачевщина противостояла в ней нечаевщине, а жестокость была отве­
том на цинизм авантюристов и «экспериментаторов», взрывающих
национально-государственные рамки. Тема «русской жестокости»,
пронизывая публицистику Горького тех лет, звучит предостережени­
ем вождям революции: не скомпрометировали бы они ее идеи бессуд­
ными казнями, необоснованными арестами, лишней кровью. Однов­
ременно Горький напоминает русскому народу о его великой
миссии — «делании новой истории», которую не построишь без
«этики социализма» и «социалистической психологии».
Уезжая в Германию, писатель предполагал вернуться через три
месяца, но тут разразилась кампания его «осуждения» после писем
А. Рыкову и А. Франсу. К началу 1924 года под влиянием разного ро­
да причин Горький раздумал возвращаться на родину. Поселившись
в Мариенбаде (Чехословакия), он писал Роллану 15 января 1924 го­
да: «Нет, в Россию я не еду, и все более чувствую себя человеком без
родины, без отечества. Я даже склонен думать, что в России мне при­
шлось бы играть роль крайне странную, — роль врага всем и всему.
Атеист, я был бы вынужден там защищать религию и, при некоторой
необузданности мыслей, слов, действий я встал бы там в смешную
позицию человека, который бьет лбом в стену, безуспешно пытаясь
разрушить ее, но не имея сил даже поколебать тяжелые камни по­
шлости»124.
Такое настроение недостаточно объяснить причинами личного ха­
рактера, влиянием людей, окружающих писателя. Пошлость, о кото ­
рой пишет Горький, была вполне реальной: из России ему прислали
«Указатель об изъятии антихудожественной и контрреволюционной
литературы из библиотек, обслуживающих массового читателя».
В списке оказались книги Платона, И. Канта, Р. Декарта, А. Шопен­
гауэра, Э. Маха, Ф . Ницше, Т. Карлейля, И. Тэна, В. Соловьева, Ко­
ран, Талмуд, а также сочинения Л. Толстого, Н. Лескова и других пи­


166
Глава I V
сателей. Горького настолько возмутил этот факт нетерпимости к сво­
боде мысли, что он признался Роллану, что хочет отказаться от совет­
ского подданства. В том же письме, написанном накануне смерти Ле­
нина, Горький говорит, что не мог принять стремления «упростить»
жизнь, что ему всегда мешал догматизм социальных гипотез, кото ­
рые не подтверждались реальной жизнью125.
Смерть В.И. Ленина потрясла Горького. Боль от незаменимой че­
ловеческой потери смешалась с сознанием огромной утраты для
страны. Он не видел, кто из ближайших сподвижников сможет заме­
нить вождя. Любопытны его характеристики Троцкого, Зиновьева,
Красина, Рыкова, которые он дает в письме к Роллану от 3 марта
1924 г.. Всех их он хорошо знал лично, познакомившись в годы пер­
вой русской революции или чуть позже. Переписка Горького с Троц­
ким началась в первой половине 1908 года, когда организаторы Ка­
прийской партийной школы попробовали привлечь его к работе в
качестве одного из лекторов. А. Богданов помимо того надеялся, что
троцкистский журнал «Правда» можно будет использовать для про­
паганды философских взглядов «впередовцев». Однако, Троцкий,
как и Ленин, критически отнесся к идее школы, считая, что за две не­
дели нельзя научить рабочих марксизму. Вместо школы он предло­
жил устроить пропагандистский кружок высшего типа. Богданов пи­
сал по этому поводу Горькому: «...творческая сторона для него не
существует, — та, которая выражается для нас в связи школы с энци­
клопедией. Его план свести дело к чтению “Капитала” —это было бы
просто умерщвлением школы»126.
Сговориться с Троцким так и не удалось, однако он принял дея­
тельное участие в переправке рабочих-революционеров на Капри,
предложив использовать его каналы на границе Галиции. Известно,
что этот план был осуществлен, и ученики, прежде чем приехать на
Капри, встречались с Троцким. Впрочем, в партийной «распре», воз­
никшей вокруг «школы», он не встал на сторону «впередовцев». Пос­
ле заседания ЦК в Женеве А. Богданов пожаловался Горькому, что
Троцкий осудил группу «Вперед» и даже доказывал, что конституция
школы неправильная, что ученики «не могут приглашать лекторов,
ибо это не их ума дело и т. д .»127. Все это не способствовало возникно­
вению близких отношений между Горьким и Троцким, как не способ­
ствовала сближению та газетная шумиха вокруг «ошибок» писателя,
которую вдохновлял Троцкий. И хотя Горький неоднократно отзы­
вался о Троцком как хорошем организаторе, талантливом человеке,
после Октября они практически не общались. Отвечая на вопрос
Роллана, может ли Троцкий заменить Ленина, Горький пишет: «Я ма­


Постижение русск ой революции
167
ло знаю его. Он кажется мне очень талантливым человеком, с душою
семита, страстной мстительной душой. Он —умный, очень образо­
ванный, храбрый, как один из Маккавеев, в нем есть какая-то особен­
ная красота. Я считаю его человеком на роли героев и уверен в его
способности сделать много неожиданно крупного. Если ему не поме­
шает избыток страстности»128.
К Зиновьеву (Г.Е. Радомысльскому) Горький относился отрица­
тельно, считая его лично ответственным за все репрессии, проводи­
мые в Петрограде и Северной области. Он допускал, что Зиновьев
вступит в борьбу за власть с «хозяйственниками» (Л.Б . Красин,
А.И. Рыков) и писал: «Зиновьев —хитер и умен, нужно ждать, что
когда давление на него дойдет до определенной силы, —он уступит
силе»129. «Хозяйственников» — Красина и Рыкова —Горький знал
очень хорошо. Красин был одним из наиболее близких писателю
большевиков. О своем знакомстве с ним и многолетней дружбе
Горький рассказал в очерке «Леонид Красин». После его безвремен­
ной смерти в 1926 году он писал Е.П . Пешковой: «На мою оценку
он, по уму своему, по талантливости, был вторым после Владимира
Ильича»130.
Интерес к А.И. Рыкову возник у Горького с 1905 года, когда буду­
щий председатель Совнаркома был делегатом III съезда РСДРП.
В июле 1909 года Рыков принимал участие в заседании расширенной
редакции «Пролетарий», где уклонился от прямой поддержки Лени­
на. После этого Горький встречался с ним на Капри в январе 1910 г.,
о чем сообщил в письме А. Богданову. В начале 1920-х годов, когда
Рыков, родственник меньшевика Б. Николаевского, не раз выезжал
лечиться в Германию, они неоднократно виделись и сблизились. Пе­
реписка с Рыковым свидетельствует, что Горький ценил его трезвый
ум и государственный опыт, считал неплохим знатоком сельского хо ­
зяйства и «либералом».
Напрашивается вопрос, почему, рассуждая о возможном преемни­
ке Ленина, Горький не называет и даже не упоминает И.В. Сталина,
Н.И . Бухарина, Л.Б . Каменева? Думается, что их «суммарная» хара­
ктеристика дана в письме Роллану от 15 января 1924 года. Горький
пишет: «Ленин —государственник. Вы, написавший «Клерамбо»,
книгу жуткую и печальную, хорошо знаете, что последовательный
государственник —двадцать раз «Великий Инквизитор». Но —все -
таки Ленин был человеком, совершенно необходимым России в ее
положении после войны. Только он, изменив свою политику, к чему
уже обнаруживал склонность, мог поднять народ на ноги и заставить
его работать. Те, что пытаются заменить его, —не обладают ни даль­


168
Глава I V
новидностью, ни азиатской гибкостью этого человека. Они плохо
знают материал, с которым работают. В сущности, это те «раки-от ­
шельники», о которых Вы говорили в «Клерамбо». Раковина «систе­
мы» уродует их, не позволяя развиваться той силе критики, которая
создает новые социальные гипотезы. Они не умеют вместить новых
данных социального опыта —не умеют пользоваться материалом
для расширения или построения гипотез»131.
Как мы видим, в критический момент истории советского общест­
ва Горького более всего страшит догматизм той части большевист­
ских руководителей, которые не способны творчески относится к
идее социализма. Если Ленин, по словам Горького «ломал и гнул
идеи», когда того требовали интересы народа и государства, то от его
преемников этого нельзя было ожидать. Быть может, поэтому он сам
в этот период берется за изучение и осмысление марксистской тео­
рии. Писатель почувствовал внутреннюю потребность разобраться в
истории революционного движения, заново понять прошлое, чтобы
представить перспективы дальнейшего развития страны.
Известно, что уже во время болезни Ленина развернулась дискус­
сия в партии и борьба за власть. Горький внимательно следил за эти­
ми спорами. Ему кажется близкой трагедия Термидора, страшат про­
цессы, происходящие в русской деревне. Он уже не рассматривает их
с точки зрения конфликта «двух душ», а постигает целостную связь
национального бытия с судьбами мира. Писатель настойчиво повто­
ряет, что содержанием истории грядущих лет станет не мировая ре­
волюция, а борьба крестьянских стран против стран с преобладаю­
щим городским населением, борьба Китая, Индии, России против
Европы.
К 1925 году разногласия Горького с большевиками все больше сгла­
живаются. Летом этого года его посетил полпред СССР в Италии
В. Керженцев, а 19 августа 1925 года писатель сообщил Е.Д. Кусковой:
«Мое отношение к Соввласти определенно —кроме нее —иной вла­
сти для русского народа я не вижу, не мыслю, и, конечно, не желаю»132.
Все это дало основание русским эмигрантам говорить о примирении
Горького с большевиками. Но собственно примирения не было, ибо с
Зиновьевым он не помирился никогда. Полемика с Лениным заверши­
лась с его смертью, а спорить с теми, кто пытался превратить марксизм
в окаменевшую догму, было бесполезно. Приход к власти Сталина и
наметившийся крен к авторитаризму Горький воспринял негативно, о
чем свидетельствует его письмо Роллану от 29 ноября 1924 года. Писа­
тель возмущается «политикой Москвы, политикой людей, с которыми
я все дальше расхожусь, не утрачивая, однако, ни симпатий, ни мое­


Постижение рус ск ой революции
169
го уважения к некоторым из них, лично и персонально» (курсив мой.—
Л. С.). И заключает: «Да, мы вступаем в период истории изумительно
интересный, полный нового трагизма»133.
Считая, что человека двигает вперед не вера, а сомнение, Горький
тем не менее начинает все больше верить в новую Россию. Этому
способствовали исторические процессы, происходившие в стране:
электрификация, индустриализация, новая финансовая политика,
укрепление международного авторитета страны, небывалый взлет
творческой энергии масс. Видя, как быстро растет самосознание му­
жика, Горький перестает смотреть пессимистически на русскую де­
ревню. 23 июня 1925 года он пишет Н.И . Бухарину о необходимости,
следуя законам коварной Истории, встать лицом к деревне, чтобы не
получить пулю в затылок. И тут же добавляет, что уже не боится, что
«мужик съест революцию», ибо «сделанное вождями пролетариата
неистребимо, дано навсегда». Он заключает: «О вождях говорю не в
комплимент, а с намерением напомнить, что я все еще пребываю пло­
хим марксистом —органически присущий мне недостаток —из кое ­
го истекает мой оптимизм. Ибо видя на руле мирового корабля не­
значительную численно кучку земляков, которые и т.д., я не могу
отказать себе в удовольствии некоторых, весьма приятных мне раз­
мышлений об алхимии, которая ныне все-таки научила людей делать
золото из ртути, о ничтожных атомах радия, которые по Резерфор­
ду —освободят мир от массы бесполезного труда»134.
Многие фантастические проекты большевиков, поначалу казав­
шиеся утопией и прожектерством, начинали исполняться. Деревня
поворачивалась лицом к городу, нэп дал толчок развитию коопера­
тивного движения, 100000 тракторов и «лампочка Ильича» преобра­
зили крестьянскую Россию. Эта «алхимия», творимая волей больше­
виков, примиряла Горького с ними. Хотя сам термин «примирение»
не отражает истины: в отличие от буржуазной интеллигенции, окру­
жавшей писателя в 1917-1924 годах, он не враждовал с Советской
властью. Острый конфликт с Зиновьевым и его единомышленника­
ми не распространялся на всю партию, тем более на рабочий аван­
гард. Отдельные несогласия с тактикой большевиков не означали от­
рицания их стратегии; А, главное, несмотря ни на что, Горький не
сомневался в правоте идей социализма. Об этом свидетельствуют как
статьи «Вчера и сегодня», прокламации «К народу и интеллиген­
ции», написанные в 1918-1919 годах, так и весь массив горьковской
публицистики 1928-1936 г.г.
Итак, Октябрьскую революцию Горький встретил настороженно,
но его мучительные колебания и сомнения, которые Ленин называл


170
Глава I V
«политическими зигзагами», объяснялись не временными ошибка­
ми, а иным видением революции и социализма. Он был за демокра­
тию, но против крайних форм проявления диктатуры пролетариата,
за социализм как идею, но против насильственных методов его осу­
ществления, сопряженных с нарушением прав человека и свободы
совести. «Деспотизм» пролетариата, необходимый на первых порах
установления новой власти, вызвал у него не только естественный
протест против насилия, но и раздумья о его причинах. Не будучи ор­
тодоксальным марксистом, Горький пытался объяснять акты деспо­
тизма самой природой русского национального характера, его «жес­
токостью». И вместе с тем, он, как никто другой, сумел уловить и
передать противоречия Октябрьской революции как явления нацио­
нального.
15 октября 1927 года Горький писал И.И . Скворцову-Степанову:
«Октября я не понял и не понимал до дня покушения на жизнь
В. Ильича. Теперь мне кажется, что этому пониманию мешала моя
тревога за судьбу организованного в партию большевиков пролета­
риата. Мне казалось, что Ильич, бросив передовые силы рабочих в
хаос анархии, погубит, распылит их; думаю, что не я один боялся это­
го в 17 году, а немало и других товарищей большевиков. Повторяю,
что так мне кажется теперь, а так ли было тогда —не могу утвер­
ждать. Я
— ч е л о в е к, воспринимающий явления жизни не рассудком,
а эмоционально, и это качество навсегда пребудет со мною»135.
Весьма многозначительны выделенные Горьким слова «тогда» и
«теперь». В 1927 году, накануне десятилетнего юбилея Советской
власти, который он приветствовал в статье «Десять лет», писатель
стал подходить к оценке событий иначе, а в 1930 году уже прямо при­
знавался в своих «ошибках». С годами уходили в прошлое личные
обиды и огорчения, яснее делалось истинное значение событий. Но и
в 1917-18г.г., в клокочущем водовороте революции, порой теряя чув­
ство истории, порой разочаровываясь в людях, Горький верил в Рос­
сию и в нового Человека, который на этой грешной земле трудом сво­
им сотворит чудеса справедливости и красоты.


ПРАВДА ИСТОРИИ И ИСТОРИЯ ПРАВДЫ
Глава V
1.
Считалось, что 1930-е годы — самый благополучный период жизни
Горького: он возвращается в Советский Союз, отказывается от преж­
них «ошибок» и заблуждений, становится признанным главой совет­
ской литературы, утверждает теорию социалистического реализма и
обретает «подлинно научное» историческое миросозерцание. Эта кон­
цепция долгие годы господствовала в советском литературоведении и
только в 1990-х сменилась прямо противоположной: в 1930-е годы
Горький стал убежденным сталинистом, отказался от пропаганды гу­
манистических общечеловеческих ценностей, воспевал «классовую
ненависть», пом огал правящей верхушке втискивать советскую лите­
ратуру в прокрустово ложе социалистического реализма, и сам не смог
создать ни одного произведения, достойного великого художника.
Писателя делают ответственным за все эксцессы сталинской эпо­
хи: партийное сектантство, массовый террор, нетерпимость к инако­
мыслящим, подавление свободы совести, надругательство над лично­
стью. В статье «Старый анархист или певец ГУЛАГа» Б. Парамонов
утверждает: «Горький примиряется с большевиками и возвращается
в СССР, когда намечается некий «конструктивный» поворот в боль­
шевистской политике: переход к индустриализации и нажим на кре­
стьянство, вскоре приведший к тотальной коллективизации. Есть та­
кое мнение (его высказывает М. Агурский), что Горький был
подлинным вдохновителем политики коллективизации (он вернулся
в Москву в 1928, а коллективизация началась в 29-м): здесь реализо­
валась близкая ему —и идущая от Ницше —идея селективного
уничтожения социальных групп»1. А. Ваксберг в последнем издании
книги «Гибель Буревестника» (М. 2006), называя Горького «агентом
влияния» советской власти, утверждает, что «канаты тщеславия» тя­
нули писателя на путь доноса, а говоря о работе «Экспертной комис­
сии», упрекает писателя в присвоении антикварных ценностей. Он
пишет: «Горький прямым образом причастен к одному из самых


172
Глава V
омерзительных преступлений большевиков —ограблению десятков
и сотен тысяч людей...»2.
Обе эти концепции не отражают истинного лица Горького и того
мучительно сложного пути, который он прошел в 1930-х г.г. Не гово­
рим уже о том, что само понимание исторического процесса этого пе­
риода требует нового осмысления в соответствии с фактами, ставши ­
ми известными лишь в последние двадцать лет. Несмотря на
огромное количество работ российских и зарубежных исследовате­
лей о большевизме, сталинизме и троцкизме, о большом терроре и то­
талитаризме3, приходится признать, что такие этапы жизни страны,
как 1924-1934 г.г. и 1935-1940 г.г., все еще мало изучены в историче­
ской науке. В чем заключалась правда и на чьей стороне было под­
линно научное понимание происходящих событий? На эти вопросы
еще предстоит ответить ученым. Ясно одно: постижение правды ис­
тории немыслимо без непредвзятого изучения истории правды. А это
значит, что, занимаясь «историческими расследованиями», нужно
прежде всего объективно разобраться в целом ряде проблем, темных,
или недостаточно проясненных до настоящего времени: причины
возвращения Горького на родину, его взаимоотношения с правящей
верхушкой и, прежде всего, со Сталиным, позиция писателя по отно­
шению к политике партии и процессам, происходившим в стране,
связь с «оппозицией», творческие замыслы последних лет, наконец,
история правды вокруг смерти Горького.
Последние восемь лет —самый трагический период жизни Горь­
кого. Под напором новых фактов, опубликованных в последние годы,
рушится идиллическая картина триумфального шествия писателя по
Союзу Советов. Теперь уже ясно, что канонизированный образ друга
и соратника Сталина, верного марксиста, первого «инженера челове­
ческих душ» был создан и на долгие десятилетия внедрен в сознание
народа фальсификаторами из сталинского окружения. Чем больше
появляется новых материалов об эпохе тридцатых годов, трагиче­
ской и противоречивой, тем больше ощущается потребность разо­
браться в столь же сложной и противоречивой позиции Горького, ко ­
торую он занял.
Летом 1922 г., когда здоровье писателя стало поправляться, и он
уже подумывал о возвращении домой, разразилась кампания вокруг
горьковского письма в защиту эсеров, поэтому отношение к нему в
период болезни Ленина сильно изменилось. По свидетельству
Н. Берберовой, все это удручало Горького: «Несколько раз в разго­
воре он вспоминал Зиновьева и свои давние на него обиды»4. Прие­
хавшая в это время из Эстонии М.И . Будберг и лечившийся в Герма­


Правда истории и история правды
173
нии А.И. Рыков тоже не могли сообщить писателю утешительных
известий. И хотя было принято решение не торопиться с отъездом,
Горький отложил его ненадолго. 3 декабря 1922 г. М.А. Пешков со­
общил матери после свидания с Л.Б . Красиным: «Думаем переез­
жать в Россию весной, если здоровье отца будет хорошо, или в сере­
дине лета»5.
К этому времени материальное положение писателя поправилось.
По просьбе М.Ф . Андреевой, которая сообщила Ленину, что больной
Горький отчаянно нуждается в средствах, было решено издавать пол­
ное собрание его сочинений в берлинском издательстве «Кни­
га » . ^ июня 1922 г. был подписан, наконец, договор с Торгпредством
РСФСР. Это издание, выходившее с 1923 г. по 1928 г., давало воз­
можность нормального существования Горькому и его семье за гра­
ницей. Тем не менее он собирался вернуться в СССР летом 1922, о
чем сообщил сестре Р. Роллана Мадлен Роллан 5 июня 1922 г.: «... в
конце июля или начале августа я уже буду в России» (14, 68). Но он
не вернулся ни в1922, ни в 1923 г.г. Затянувшееся пребывание писа­
теля за рубежом вызывало разного рода кривотолки: русские эмиг­
ранты пытались склонить его к сотрудничеству в антисоветских из­
даниях, старые «друзья» распространяли слухи о разногласиях
Горького с С оветской властью. Все это вынудило Горького написать
открытое письмо в газету «Накануне», где прямо говорилось, что
кроме советской он не признает никакой иной власти. 6
19 августа 1925 г., отвечая Е.Д. Кусковой на вопрос, вернется ли в
Россию, Горький писал: «Разумеется, я никому и никогда не говорил:
“В Россию не вернусь”. Почему бы нет? Мое отношение к Сов. вла ­
сти вполне определенно: кроме ее иной власти для русского народа я
не вижу, не мыслю и, конечно, не желаю. Наверное, поеду в Россию
весною 26 года, если к тому времени кончу книгу»7. Решение увидеть
Русь только после того, как будет закончена «Жизнь Клима Самги­
на», объяснимо: в этой книге Горький производил полный пересмотр
своего идейного багажа, заново осмысляя исторические пути России.
После смерти В.И. Ленина начался новый этап идейного и духовно­
го развития писателя, который принято считать ортодоксально мар­
ксистским. Действительно, в публичных выступлениях горьковские
оценки многих событий все чаще совпадают с оценками в советской
печати и все больше расходятся с эмигрантской прессой. Однако в
«Заметках из дневника» и письмах Горький выглядит весьма неодно­
значно: он и после 1924 года продолжает спор с Лениным, все чаще
убеждаясь в его правоте. 2 декабря 1925 г. он писал Роллану: «В мар­
те мне исполнится 58 лет. Оглядываюсь назад и с трудом узнаю се­


174
Глава V
бя, —в ижу странного человека, который неистовствует и заблужда­
ется. Откровенно говоря, неистовствовать и заблуждаться он про­
должает, но это уже совершенно другой человек, чуждый тому, кото­
рый жил 20-25 лет тому назад»8.
Это признание ставит под сомнение распространенное ныне убе­
ждение, что Горький «приспособился» к Советской власти, когда
вернулся на родину. Ж ивя в Сорренто, связанный со всеми центрами
европейской культуры, он к концу 1925 г. начинает склоняться к
мысли, что новая история творится именно в России, что «пророче­
ски права Москва, и надо идти с нею»9. Это предположение окрепло
к 1927 году. Накануне празднования 10 годовщины Октября за рубе­
жом развернулась ожесточенная антисоветская кампания, проявле­
ниями которой были разрыв дипломатических отношений с Англи­
ей, отзыв посла X. Раковского из Франции, налет китайской полиции
на советское посольство. В СССР собирала силы «объединенная оп­
позиция», развязавшая общепартийную дискуссию после выхода
«Платформы 88». Именно в это время перед Горьким был поставлен
вопрос: почему он не едет на родину? Только ли необходимость лече­
ния удерживает его в Италии?
В январе 1927 г. в журнале «Новый Леф» было опубликовано
«Письмо писателя Владимира Владимировича Маяковского писате­
лю Алексею Максимовичу Горькому». Спрашивая, почему не видно
писателя «на стройке наших дней», Маяковский темпераментно вос­
клицал от имени его почитателей:
Горько
думать им о Горьком-змигранте,
Оправдайтесь,
гряньте! <...>
Говорили (объясненья ходкие!),
будто
Вы
не едете из-за чахотки.
И Вы в Европе,
где каждый из граждан
смердит покоем,
жратвой,
валютцей!
Не чище ль
наш воздух,
разреженный дважды,
грозою двух революций!10


Правда истории и история правды
175
Маяковский звал Горького на родину, видя в нем лидера и учителя
советских писателей («Прозаики сели пред Вами на парте б. Учи! Вер­
ти!»), и тут же уверял, что его «ценит и власть, и партия», которая пре­
доставит ему все блага. Создавалось впечатление, что кто-то вл иятель ­
ный стоит за этим письмом, обещая Горькому «все — от любви до
квартир»11. Это впечатление еще более окрепло, когда Горький начал
получать множество писем с родины с одним и тем же вопросом: поче­
му он не возвращается домой. Писателя звали в СССР А. Рыков,
М. Пришвин, Ф . Гладков, воспитанники колонии имени Горького в
Куряже и многие другие12. Зная, что цензура в СССР уже вошла в пол­
ную силу, писатель прекрасно понимал, что письма в Сорренто и вооб­
ще вся почта, посылаемая за рубеж, тщательно просматривалась. Не
трудно было догадаться, что предложение вернуться исходило именно
от советских властей. Горький ответил Ф . Гладкову: «В Италии я ж и ­
ву потому, что, живя в России, не работал бы, а ездил из города в город,
ходил из дома в дом и —разговаривал. И
— обязательно, неизбежно,
крепко ссорился бы со множеством разных людей, а особенно с лите­
ратурными критиками» (XXIX. 485). Иными словами, на родине Горь­
кий начал бы вникать во все и далеко не со всем бы соглашался.
Далеко не все нравилось ему и в Европе. К этому времени жизнь
там становилась все более неуютной. В обстановке острого экономи­
ческого кризиса во многих капиталистических странах усиливалось
влияние крайне правых партий. В Германии появились явные при­
знаки коричневой чумы, в Испании после установления диктатуры
Примо де Риверы преследовали прогрессивных деятелей культуры,
во Франции травили В. Маргерит, кощунствовали над гробом Анато-
ля Франса13.Все это крайне задевало Горького. Сгущались тучи и над
его безмятежной жизнью в Италии, где все более укреплялся при­
шедший в 1922 г. к власти фашизм. В 1924 г. после убийства депута-
та-социалиста Джакомо Маттеотти, выступившего в парламенте с
осуждением произвола фашистов, в стране были введены «чрезвы­
чайные законы». Избиение сквардистами социалиста Амендолы, л и ­
дера антифашистского Авентинского блока, заставляло беспокоить­
ся за собственную судьбу. Тем более, что 17 сентября 1925 г. на вилле
Горького в Сорренто был произведен обыск. И хотя Горький заявил
протест Б. Муссолини, чувство тревоги за близких не покидало его.
В конце июля 1925 г. он писал Роллану: «Жизнь принимает формы
все более жестокой гражданской войны. Европа — в судорогах и те­
ряет былую уверенность...»14.
После смерти Ф.Э . Дзержинского, на которую Горький отклик­
нулся несколькими теплыми фразами в частном письме, ставшем по­


176
Глава V
чему-то широко известным15, на него ожесточенно набросилась вся
буржуазная и эмигрантская печать. Писатель оказался в моральной
изоляции и сложном материальном положении, ибо, занятый по
10-12 часов работой над «Жизнью Клима Самгина», не мог дать в пе­
чать никаких новых произведений. А.К. Воронский вспоминает, что
узнав от А.Н. Тихонова о финансовых затруднениях Горького, обра­
тился в Госиздат, пытаясь получить аванс, но это не удалось. «Сго­
ворчивее оказалась «Правда». Мария Ильинична Ульянова, тогдаш­
ний секретарь редакции, перевела А<лексею> <Максимовичу>
тысячу рублей, за что я пообещал ей поместить что-нибудь из произ­
ведений Горького, как только они поступят в мое распоряжение; обя­
зательство было выполнено. Не довольствуясь этим, я обратился в
Центральный комитет партии, и, в частности, к И.В. Сталину, кото ­
рый провел Постановление, чтобы ГИЗ послал Горькому, кажется,
10 ОООруб., в счет переиздания его собрания сочинений»16. Можно
сделать вывод, что первое советское издание собраний сочинений
Горького, начавшее выходить с 1928 года под редакцией И.А. Грузде­
ва, было непосредственно санкционировано Сталиным. Не он ли
скрывался за бесхитростными строками писем корреспондентов из
народа, которые сообщали Горькому о жизни на родине?
С начала 1927г. Горький получал десятки писем из СССР еже­
дневно, и большей частью его адресатов были рабкоры, селькоры, во­
енкоры, простые рабочие и колхозники. Многие из них задавали во­
прос, почему он не возвращается в СССР, только ли необходимость
лечения удерживает его в Италии. Среди них были и письма от не­
знакомого ему красноармейца М.С. Сапелова, который спрашивал:
«Вот Вы лечитесь в Сорренто, а наш Крым, Кавказ разве хуже фаши­
стского лона? Там Вы не родной, а здесь, у нас в СССР, окружала б
Вас любовь и внимание родного трудового народа»17.
Горький ответил: «Разумеется, лечиться можно и в Крыму, и на
Кавказе, тем более можно, что в 60 лет от роду не столько лечатся,
сколько поддерживают здоровье. Но я живу в Италии не потому
только, что здоровье расшатано, а главным образом потому, ч то здесь
я могу спокойно работать над моей, вероятно, последней книгой. До­
ма же я работать бы не мог, а так же, как в 1917-1921 годах, занимал­
ся бы чем-то другим, но не своим делом —литературой»18. Ответ оза­
дачивал своей откровенностью: писатель фактически сравнил
обстановку в СССР с гражданской войной, полагая, что ему вновь
придется защищать невинно осужденных. Он, действительно, прие­
хал на родину 27 мая 1928 г., когда шел первый из политических про­
цессов сталинского времени — «Шахтинский».


Правда истории и история правды
177
М.С. Сапелов написал Горькому восемь писем, в которых расска­
зывал о достижениях советской власти, о больших стройках (Вол-
ховстрое, Днепрострое, Свирьстрое, Шатурстрое), убеждал, что не­
смотря на недостатки, в СССР хорошее все же побеждает плохое. Он
обращался к писателю от имени молодых рабкоров, беспартийных
активистов, которые «грамоте учились на вывесках». 15 июня 1927 г.
Сапелов попросил разрешения напечатать горьковское письмо в
стенгазете «Красный таможенник» и получил положительный ответ.
24 июня Горький сообщил: «Ваше письмо очень обрадовало меня
крепким бодрым его тоном. Вместе с этим письмом получил книжку
рабкора Жиги «Думы рабочих». Живая книжка! Между прочим, в
ней группа рабкоров обсуждает очень важный —на мой взгляд —во ­
прос : о чем же рабкорам следует писать больше —о хорошем или о
плохом?»19. Отвечая на это письмо, Сапелов писал: «Я несказанно
рад, что и мое скромное письмо звучит в Ваших ушах, как «весть из
дома». Мою радость разделяет и «братва» и, в свою очередь, шлет
Вам коллективный привет в надежде на то, что Вы скоро будете с на­
ми». Он советовал: «Кончайте свое дело и плюньте в Сорренто», «Ез­
жайте к нам к 10-й годовщине Октября, будем праздновать вдвой­
не»20. 29 июня 1927 г. он писал Горькому: «Много плохого, не спорим.
А посмотрите на то маленькое хорошее, которое достигнуто в нужде,
голоде и холоде, и Вы скажете, скажет весь мир: русский народ велик,
его достижения колоссальны»21.
Слова Сапелова падали на благодатную почву. Десять лет сущест­
вования Советской власти убедили Горького, что иного историческо­
го пути развития для России не существует. IV съезд Советов и XV
съезд ВКП(б), подведя итоги дискуссии в партии, поставили перед
страной задачу осуществления первого пятилетнего плана. На объе­
диненном пленуме ЦК и ЦКК ВКП(б) 29 июля —9 августа 1927 г.
рассматривался вопрос о «нарушении партийной дисциплины»
Л. Троцким, Л. Каменевым и Г. Зиновьевым. Резолюция, принятая
9 августа по докладу С. Орджоникидзе, обязывала оппозиционеров
отказаться от фракционной борьбы под угрозой исключения из пар­
тии. В октябре Троцкий и Каменев были выведены из состава Полит­
бюро, а Зиновьев снят с поста председателя Исполкома Коминтерна.
Падение Г. Зиновьева, начавшееся с января 1926 г., не могло не радо­
вать Горького: создавались все условия для более тесных контактов с
советской властью.
5 июля 1927 г. Сапелов послал писателю групповую фотографию,
на которой был запечатлен вместе с товарищами по работе. Снимок
натолкнул Горького на мысль, что за Сапеловым стоит кто-то из


178
Глава V
очень влиятельных лиц, желающих его возвращения на родину: груп­
па была снята во внутреннем дворике Московского военного округа,
а среди «братвы» оказались командующий войсками этого округа
Н.И . Муралов, полпред СССР в Литве и Чехословакии А.Я. Аросев,
генерал Н.Ю . Микучевский, чекист А.И. Шапошников и другие. Пи­
сателю стало ясно, что в бесхитростных письмах военкора (бывшего
таможенника) М.С. Сапелова выражено мнение руководства СССР,
заинтересованного в его приезде на родину в год десятилетия совет­
ской власти. Поэтому разговор «о плохом и хорошем» очень быстро
перерос в широкую дискуссию в советской печати.
Выдержки из писем Горького были опубликованы в газете Полит­
управления МВО «Красный воин» со следующим предисловием ре­
дакции: «Долгое время Горький был членом с-д. партии, сочувство­
вал большевикам, и в его квартире не раз происходили заседания
большевиков в то время, как партия была в подполье»22. Можно бы­
ло понять, что советская власть не желает вспоминать былые «ошиб­
ки» писателя и идет с ним на контакт, а Сталин не прочь сделать его
своим союзником в борьбе с собственной оппозицией и зарубежны­
ми врагами. Как будто по мановению волшебной палочки невидимо­
го дирижера горьковские письма к «рабкору» Сапелову сразу опуб­
ликовали несколько газет: «Псковский набат», «Коммуна», «Красная
газета», «Рабочая газета», где корреспондентам предлагали прислу­
шаться к советам Горького и больше писать о хорошем.
В «Рабочей газете» редакция поместила письмо писателя от
24 июня с таким предисловием: «Максим Горький, лечащийся сейчас
в Италии, написал письмо рабкору «Рабочей газеты» т. Сапелову.
Ввиду большого общественного интереса этого письма публикуем
это письмо и предлагаем нашим читателям высказаться»23 В течение
десяти дней в редакцию пришло свыше трехсот откликов рабочих,
наиболее интересные из которых редактор К. Мальцев отправил в
Сорренто и попросил Горького ответить. Так появились его статьи
«Рабселькорам» (30 декабря 1927 г.), «Письмо рабселькорам» (8 ян­
варя 1928), «Еще рабселькорам»(март 1928 г), книга «Рабселькорам.
(Письма)» (М. изд. газ. «Правда», 1928), которые послужили нача­
лом широкой пропагандистской кампании, развернувшейся в совет­
ской печати: «О чем писать: о плохом или о хорошем?».
В статье «Рабселькорам», оговариваясь, что он вовсе не советовал
рассказывать лишь о достижениях советской власти, Горький писал:
«Такое понимание неправильно, и в моем письме товарищу Сапело­
ву данных для него нет.» Далее курсивом были выделены строки из
его письма: «Я ведь жизнь и людей знаю довольно прилично и знаю,


Правда истории и история правды
179
что если б я посоветовал писать только о хорошем, так, пожалуй, га­
зетам частенько не хватало бы материала. Нет, писать о плохом необ­
ходимо, и советская пресса —в частности, зоркая «Рабочая газета» —
делает это отлично, с той беспощадностью, с которой и следует де­
лать эту важнейшую работу» (XXIV, 304).
В газете «Красный воин» были напечатаны отрывки трех писем
Горького, имеющие отточия там, где строки были пропущены. По
письмам Сапелова можно догадаться, какие строки опускали в редак­
ции: о «расстреле 20-ти», о положении в деревне, о надвигающейся
войне. Получив фотографию в письме от 5 июля, Горький понял, кто
обращается к нему за спиной Сапелова, и перестал отвечать «рабко­
ру» на следующие письма. Однако проблематика их зазвучала уже в
письмах Горького к Сталину и статьях, опубликованных в советской
печати. Именно в процессе дискуссии «о плохом и хорошем» роди­
лась горьковская идея издания журнала «Наши достижения».
А «рабкор» оказался больше не нужен «братве»: последнее письмо
Сапелова написано 19 октября 1932 г. из больницы К ащенко с Канат-
чиковой дачи. Сообщив, что его веры и бодрости «хватило только до
сего дня», он писал Горькому: «Словом, после 15 лет работы я оказал­
ся выброшенным из списка живых, забытым всеми как совершенно
ненужная, не годящаяся даже в утиль ветошь»24.
1927 год вошел в историю страны не только крупными победами
и успехами (строительство Днепрогэса, Ростсельмаша, Сталинград­
ского тракторного, Кузнецкого металлургического), но и невидан­
ным накалом политической и внутрипартийной борьбы, разгулом
антисоветских кампаний за рубежом, обилием провокаций на грани­
цах страны. Убийство полпреда СССР в Польше П.Л. Войкова, инци­
дент вокруг советской торговой фирмы «Аркос», разгром советской
выставки в Брюсселе, взрыв гранаты в зале заседаний ленинградско­
го партактива. В накаленной международной обстановке накануне
юбилея Октября Горький не только встал на сторону советской вла­
сти, но и начал активную пропаганду ее достижений. 24 июня 1927 г.
он писал Сапелову: «Само собой разумеется, что плохому должна
быть объявлена война беспощадная, на уничтожение. На мой взгляд,
советская печать делает это отлично, и в беспощадности самокрити­
ки ей отказать нельзя. Но эмигрантские газеты пользуются этим ее
достоинством, конечно, во вред ей. Изображая различные «свинства»
русской современности, наша печать дает огромное количество пищи
для злых свиней»25. Так уже в 1927 году определилась позиция Горь­
кого по отношению к современному историческому процессу: с од­
ной стороны защита завоеваний Октября от злых и несправедливых


180
Глава V
нападок буржуазной пропаганды, с другой —явный крен в сторону
«достижений» и осторожное отношение к «самокритике».
Говоря о «беспощадности самокритики», Горький имел в виду
не только обличение бесхозяйственности, разгильдяйства, пьянст ­
ва и пр. В обстановке обострившейся внутрипартийной борьбы ос­
новной огонь критики был направлен против «троцкистско-зи -
новьевского блока». Многие историки и социологи рассматривают
этот период как вторую гражданскую войну в стране, открытую
борьбу между ленинской гвардией и сторонниками Сталина, ин ­
тернационалистами и национал-большевиками26. Глубинные при­
чины конфликта они видят в разном понимании дальнейших путей
развития СССР: Сталин обосновывал национально ориентирован­
ный курс на построение социализма в одной стране, его противни­
ки продолжали надеяться на развитие всемирной революции и по­
мощь извне. С. Коэн считает, что «официальная идеология
кардинально изменилась при Сталине»27, и это были не поправки
и дополнения, а новая идеология, которая «изменилась по сущест­
ву» и уже «не представляла партию, захватившую власть в 1917 го­
ду»28.
В 10-ю годовщину Октября сторонники Троцкого организовали
«марш несогласных», и Сталин немедленно на это прореагировал. Не
удивительно, что уже в период дискуссии вокруг «проекта платфор­
мы Троцкого —Зиновьева —Мурадова» термин «самокритика» при­
обрел специфический смысл: за ним скрывалась кампания разобла­
чения политических противников Сталина. XV съезд ВКП(б)
(2-19 декабря 1927 г.) осудил Л. Троцкого, Л. Каменева и Г. Зиновь­
ева и исключил их из партии. В свете этой борьбы и следует рассма­
тривать горьковские выступления о «самокритике».
Почему же именно в 1927 г. Сталин почувствовал необходимость
вернуть писателя из Сорренто на родину и сделать своим союзником?
В год десятилетнего юбилея советской власти имя Горького не только
помогло бы укреплению международного авторитета СССР, но и спо­
собствовало бы стабилизации обстановки в стране. Именно в этот пе­
риод набирала силу «правая оппозиция», смыкаясь с остатками троц­
кистов, все явственнее проявлялось недовольство сталинской
программой строительства социализма (выступления Т.В. Сапронова,
В.М. Смирнова, М.Н. Рютина, С.И. Сырцова, В.В. Ломинадзе и др.), а
в Политбюро перевес порой оказывался на стороне группы Бухари­
на —Рыкова —Томского. Рассчитывая привлечь писателя на свою
сторону, Сталин через него смог бы влиять и на оппозицию, и на ми­
ровое общественное мнение.


Правда истории и история правды
181
С другой стороны, члены оппозиции тоже надеялись использо­
вать писателя в своих интересах. В период его жизни за рубежом
многие из них переписывались с ним и даже поддерживали постоян­
ные контакты. А. Рыков неоднократно бывал у Горького, когда лечил­
ся в Германии. Именно к нему обратился писатель в 1922 г., пытаясь
спасти от расстрела видных деятелей эсеровской партии, через него
общался с Г. Зиновьевым, переписка с которым была прекращена.
Личные отношения с Л. Каменевым, тоже временно прерванные, во ­
зобновились в 1923 г., когда писатель, по его просьбе, передал в руко­
водимый им Институт Ленина почти все ленинские письма. После
смерти вождя некоторые из них были опубликованы в первом «Ле­
нинском сборнике» (1924). 9 ноября 1924 г. Горький писал Рыкову:
«Встретив Каменева, скажите ему “спасибо” за второй “Ленинский
сборник”, ищу недостающих писем Владимира Ильича ко мне, най­
дя —пришлю»29. Еще пять писем Ленина Горькому появились в тре­
тьем «Ленинском сборнике» (М. 1925).
Добрые отношения с Каменевым и его второй женой Т.И. Глебо-
вой-Каменевой установились в 1927 г. в Италии. Живя в Риме, пол­
пред СССР Каменев передавал Горькому присланные с родины пись­
ма, рукописи и посылки, помогал, по его просьбе, получать визы
Вс. Иванову, О. Форш, Л. Никулину, А. Цветаевой и другим совет­
ским писателям. Летом 1927 г. Каменев посетил Сорренто, о чем
4 июля 1927 г. Горький сообщил А. Луначарскому: « Был у меня Ка­
менев с женой, очень славные оба, был еще с ними Янсон и два шо­
фера —хорошие ребята. Прожили здесь два-три дня, потом я с Мак­
сом провожал их до Неаполя»30. 5 июля Каменев поблагодарил
писателя за гостеприимство. Он писал: «Дни в Сорренто были совер­
шенно замечательны»31.
Можно предположить, что с Каменевым, который в конце октяб­
ря был отозван в Москву, а в ноябре 1927 г. сослан в Калугу, Горький
обсуждал не только литературные, но и политические проблемы. Тем
более, что они виделись и во второй половине августа после его воз­
вращения из СССР. Судя по письмам Каменева с острова Иския в
сентябре-октябре 1927 г. (горьковские ответы не разысканы), они ка ­
сались и внутрипартийной борьбы. 1 сентября 1927 г. Каменев писал:
«...дело, затеянное Стариком 10 лет назад, не могло развиваться
идиллически. Сопротивление «воблы» должно было сказаться не
только извне, но и изнутри. Оно не может не развиваться во внутрен­
них противоречиях, борьбе и пр.. Если врет все дело в целом, то надо
удивляться, сколь «ладно» и «складно» оно идет. Несмотря на все
ожесточение спорящих, борьба удерживалась до сих пор и, полагаю,


182
Глава V
что будет и впредь удерживаться необозримый промежуток време­
ни, — в формах терпимых»32.
О Старике (В.И . Ленине) и его преемнике Сталине Горький думал
постоянно, размышляя о возвращении на родину. Судя по переписке,
у него установились добрые отношения с А.И. Рыковым и особенно с
Н.И . Бухариным. Называя его «дорогим и проклятым уклонистом»,
писатель не раз признавался, что искренне любит его. 11 декабря
1930 г. Горький писал Бухарину: «Крепко обнимаю Вас, очень креп­
ко. И Алексея Ивановича. Много пережили Вы оба тяжелого за эти
годы, я знаю. Но —простите старику «сентиментальность» —лю ­
бить вас обоих я стал больше, любить и уважать. Факт»33. Письмо на­
писано после XVI съезда ВКП(б), на котором Бухарин и Рыков по­
каялись и, признав свои ошибки, согласились с «генеральной линией
партии». Горький принял их «раскаяние» с радостью, ибо его завет­
ной мечтой было примирить членов оппозиции со Сталиным.
Нет сомнения, что Горький знал о настроениях недовольных поли­
тикой Сталина: и об антисталинской «платформе Рютина», и о собра­
ниях оппозиционно настроенных членов бухаринской группы, кото­
рые продолжались после ареста М. Рютина в 1932 г. Сошлемся хотя
бы на письмо Бухарина Горькому, написанное весной 1935 г. В нем до­
вольно туманно говорится о «деле» —консолидации сил оппозиции.
Бухарин сообщает Горькому: «Вообще дело не так быстро, но доволь­
но. основательно движется вперед: было несколько собраний, одно
очень интересное, где присутствовали и ученые, и хозяйств<енни>ки,
и рабочие, и техники, и писатели и говорили “вольно”»34.
В 1927г. писатель не приехал в СССР, хотя его активно заманива­
ли на празднование десятилетия Октября. Судя по неопубликован­
ным письмам, он все еще сомневался, не окажется ли в ловушке. Тем
не менее к концу 1927 г. у него сложилось мнение, что его ждут на ро­
дине самые широкие слои трудящихся, а «власть и партия» не толь­
ко не будут чинить препятствий, но примут с радостью. В сентябре —
октябре 1927 г. в СССР отметили 35-летие литературной деятельно­
сти писателя, а в связи с подготовкой 60-летнего юбилея Горького по
распоряжению правительства образовали комитет, в который вошли
Н.И . Бухарин, А.В. Луначарский, И .И . Скворцов-Степанов, Я.С . Га-
нецкий, М.Н. Покровский, А.Б . Халатов и др.. Горький наотрез отка­
зался от чествования, написав 30 ноября 1927 г. И.И . Скворцову-
Степанову: «Именем всех людей, преждевременно и невинно
убиенных юбилеями заклинаю: “не делайте этого”» (XXX. 47).
В начале декабря 1927 г. в Сорренто приехал Я.С . Ганецкий с
письмами и подарками. При свидании, видимо, была достигнута


Правда истории и история правды
183
окончательная договоренность о поездке Горького в Советскую Рос­
сию. 27 мая 1928 г. после шести с половиной лет отсутствия писатель
вернулся на родину. Это был, по его словам, пока лишь «визит на­
блюдателя». Тем не менее Горький сразу же оказался в центре боль­
шой политической игры. Борьба за него велась всеми дозволенными
и недозволенными средствами. А Горький недоумевал, из-за чего
идут распри, и, верный своей натуре, пытался примирить сталини­
стов с оппозиционерами. По словам И.М. Гронского, он доказывал
«необходимость прекратить ссоры, прекратить фракции, жить мирно
и мирно работать, тем более, что работы непочатый край»35.
Заняв нейтральную позицию, писатель играл неблагодарную роль
буфера между противниками. Ему казалось, что Сталин, не столь ши­
роко образованный, догматически воспринимающий марксизм, про­
сто обязан воспользоваться энциклопедическими знаниями Л. Каме­
нева, прислушиваться к «чертовски талантливому» Н. Бухарину.
Однако Гронский и другие партийные чиновники убеждали его, что
никто, кроме Сталина, не сможет удержать в руках штурвал огромно­
го тяжелого государственного корабля и вести его правильным кур­
сом. Вот как характеризовал Гронский противников Сталина: « Ка­
менев и Зиновьев понимают нэп как отступление к капитализму и
тянут влево. Бухарин —вообще не марксист, а последователь Богда­
нова, в 1918 г. чуть не довел партию до раскола, С. Орджоникидзе го­
ряч, К. Радек легкомысленен»36. Под влиянием таких доводов Горь­
кий начал склоняться к мысли, что выдвинутая Сталиным
программа строительства социализма (индустриализация —коллек ­
тивизация —культурная революция) —единственно позитивная и
цельная программа, отвечающая нуждам народа и страны. А в таком
случае «железная воля» Сталина представлялась ему воплощением
железной поступи самой Истории на пути к прогрессу.
Какую программу предлагали в то время оппозиционеры? Г. З и­
новьев считал, что каждому крестьянину нужно дать по лошади,
усилив тем самым мелкое частное хозяйство. JI. Каменев мечтал о
возврате к Учредительному собранию, Н. Бухарин делал ставку на
«врастание кулака в социализм» и выдвинул лозунг «Обогащай­
тесь!». А. Рыков, поддерживая эту идею, пропагандировал двухлет­
ку, а не пятилетку, пытаясь затормозить индустриализацию. Совре­
менные историки признают, что « по большому счету в глазах
общественного мнения СССР ни Зиновьев с Каменевым, ни тем бо­
лее Бухарин с Рыковым, ни Тухачевский не годились на роль перво­
го лица в государстве. По сравнению со Сталиным все они были
мелки»37.


184
Глава V
Оказавшись на родине, Горький прежде всего попытался сам разо­
браться в новой действительности. Поездка по Союзу Советов, о ко ­
торой он рассказал в одноименном цикле очерков, дала самые разно­
образные впечатления. Он увидел небывалый размах строительства,
огромный трудовой энтузиазм народа, увидел страну, где многое из­
менилось к лучшему. Принято считать, что от этого Горький впал в
эйфорию и поэтому не заметил ни изъянов авторитарного сталинско­
го руководства, ни трагедии насильственной коллективизации, ни
ужасов ГУЛАГа. Действительно, горьковские речи и приветствия, с
которыми он выступал перед разными коллективами, прямолинейно
правильны, окрашены каким-то казенным, официальным пафосом.
По ним нельзя судить ни о подлинной позиции Горького, ни о глуби­
не его осмысления советской действительности. Но что бесспорно:
он подходит к этой действительности с исторической точки зрения,
сопоставляя прошлое и настоящее, чтобы в его свете увидеть перспе­
ктивы будущего.
Очерки «По Союзу Советов» вызывают сегодня наибольшее чис­
ло упреков, ибо, по мнению А.И. Солженицына и его многочислен­
ных единомышленников, дают основание видеть в Горьком востор­
женного певца сталинского режима и даже апологета ГУЛАГа.
Попробуем посмотреть на них непредвзято, памятуя о том, что тра­
диционный для мировой литературы жанр путевого очерка в данном
случае подчинен определенной цели: не просто описать увиденное, а
сопоставить старое и новое. Очерки были предназначены для журна­
ла «Наши достижения» и тем самым уже в замысле ставили задачу
изображения жизни страны с точки зрения ее достижений. Тема
«плохого» изначально не должна была присутствовать в очерках, ибо
они, как и поэма Маяковского «Хорошо», были нацелены на пропа­
ганду достижений советской власти за десять лет ее существования.
Что хорошего увидел и отобразил Горький? Размах Днепростроя,
нефтяные гиганты Баку, промыслы Азнефти, электростанции в За­
кавказье, благоустроенные жилища для рабочих, дома отдыха и дет­
ские дома в дворцах тифлисских богачей, наконец, чистых здоровых
детей в колониях для правонарушителей вместо грязных голодных
беспризорников, которые бродили по Петрограду в 1921 году. Горь­
кий сравнивает положение рабочего класса в 1928 году и в дни своей
юности и приходит к выводу, что «организованная воля» народа мо­
жет творить чудеса. По его мнению, рабочие —хозяева страны, и так
«должно быть во всех городах, на всей земле Союза Советов, во всем
мире» (20, 127). Оценивая размах строительства социализма, он ви ­
дит главное достижение в людях страны Советов, которые по-новому


Правда истории и история правды
185
живут и по-новому чувствуют. Иными словами, писатель увидел на
родине исполнение своей давней мечты о Человеке.
Возникает вопрос: правдивы ли были его впечатления или созда­
вались искусственно, с помощью ловко организованной «экскур­
сии»? Горький понимал, что ему будут показывать «потемкинские
деревни». Собираясь на родину, он писал 10 октября 1927 г. А. Б. Ха-
латову: «Мне необходимо побывать невидимкой на фабриках, в клу­
бах, в деревнях, в пивных, на стройках, у комсомольцев, вузовцев, в
школах, на уроках, в колониях для социально опасных детей, у раб­
коров и селькоров, посмотреть на женщин-делегаток, на мусульма­
нок и т.д. и т.д.»38. Обратим внимание на слово «невидимкой». Горь­
кий, действительно, попытался загримироваться и, надев парик,
походить по Москве, чтобы его никто не узнал. Но эта наивная мечта
сразу же оказалась невыполнимой: его возили по организациям, по ­
казывали только то, что было запланировано, ограждали от случай­
ных посетителей и «ненужных» встреч. Ни старый знакомый
И.М . Касаткин, ни писатель С.П. Подъячев так и не смогли с ним по­
видаться, хотя были рядом. А ведь от них Горький мог бы узнать
правду о русской деревне. Даже с друзьями юности в Нижнем Нов­
городе, Сормове и Казани ему приходилось встречаться на много­
людных митингах или торжественных заседаниях.
26 октября 1928 г. он писал своему учителю А.М. Калюжному из
Сорренто: «То, что я не мог, не нашел времени повидаться с Вами, до­
рогой Александр Мефодиевич, — очень тяготит меня. Но случилось
так, что помимо моей воли я очутился в положении “знатного ино ­
странца”...» (XXX, 105). Сидя в президиумах, разъезжая по стране,
как «знатный иностранец», Горький, разумеется, не мог вести откро­
венный разговор с народом и был, помимо его воли, информирован
весьма однобоко. То же самое повторилось во время поездки летом
1929 года, когда Горький побывал в Ленинграде, Мурманске, Сталин­
граде, Астрахани, Сухуми, Тбилиси, Владикавказе и др. На сей раз
ему удалось повидать не только совхоз «Гигант», но и Соловки, все в
том же сопровождении любезных и услужливых людей, которые зор­
ко следили за каждым его шагом. Понимал ли Горький, что от него
тщательно скрывают правду, что грузчики на волжских пристанях не
ходят каждый день в шляпах голландских моряков, что мужики не
пьют какао, а заключенные в Соловках не спят на чистом белье и не
читают газеты? На этот вопрос могли бы ответить горьковские запи­
си, которые он вел во время поездки, но странным образом два его че­
модана были похищены, а все бумаги изъяты. Сопровождавшая писа­
теля H.A. Пешкова вспоминала: «...в один прекрасный день, когда его


186
Глава V
не было дома, или он спал, чемодан с его рукописями исчез, а месяца
через два чемодан этот был прислан обратно, там были какие-то са ­
поги вложены, но коробка, где были его рукописи, была с пеплом.
И Ягода объяснил, что когда они обнаружили жуликов, и когда те
увидели, что это рукописи Горького, они перепугались и будто бы эти
рукописи сожгли. А записей там было много»39.
Чего же перепугались странные «жулики», если впечатления
Горького были лишь положительного характера и никак не могли по­
вредить престижу советских властей? Видимо, не только «эйфория»
отражалась в этих записях, которые Горький мог бы опубликовать на
Западе. Но сожженного не вернешь, а в нашем распоряжении лишь
очерки «По Союзу Советов». Они убеждают, что Горький далеко не
всем восхищался в поездках. За несколько часов прогулки по Сор­
мовскому заводу, он увидел, что в «цехах стало еще теснее, чем было
в 96 году», оборудование устарело, а условия работы таковы, что их
«грустно и обидно» сравнивать с теми, которые были в Филадель­
фии в 1906 году. (20,146).
Горький предлагает часть денег, которые уходят на строительство
помпезных дворцов культуры и дворцов труда, пустить на улучшение
условий работы и быта народа. В том же Сормове его крайне удивля­
ет, что рабочие строят «морские шхуны почти голыми руками»: в це­
хах нет даже подъемного крана, поэтому огромные тяжести передви­
гают «самосильно» под пение «Дубинушки». Вспомнив, как пели ту
ж е «духоподъемную» песню на берегах Волги в дни его юности, он
восклицает: «Дворцы труда и «Дубинушка» —в этом, товарищи, есть
что-то смешное и грустное» (20, 148). Старый Курск, прежде цвету­
щий, чистенький и у ютный город, гнездо черносотенных «зубров», те ­
перь вызывает у него «впечатление захудалого города» (20, 151). На
фоне дряхлых домишек, заросших крапивой и лопухами дворов, поч ­
ти иронически звучат слова изобретателя А.Г. Уфимцева; «Главная з а ­
дача —технически обслужить деревню. Его слова тотчас же будят
эхо: —Без этого до социализма не дойдем. Завет Ильича» (там же).
О заветах Ильича вспоминают в очерках многие: «товарищ из губ-
кома, человек с лицом, которое в царских паспортах определялось
как «лицо обыкновенное»», деткоры на съезде, пионеры в Москве,
спутники на Украине и на Кавказе. Под этот аккомпанемент Горький,
как и прежде, размышляет о классовой правде и морали, жестокости
и гуманизме. Слушая пионеров, он воскрешает в своей памяти 1920-е
годы,— «изумительные подвиги бесстрашия, самоотречения ради ра­
бочего классового дела», картины «классовой войны 18-21 годов»
(20, 181). И подводит читателя к мысли, что гражданская война в


Правда истории и история правды
187
стране продолжается. Напомним, что он отправился в поездку по
стране в тот же день, когда окончился шахтинский процесс над «вре­
дителями» (суд проходил с 18 мая по 6 июля 1928 г.) и узнал в Моск­
ве его подробности.
Горький пишет: «Бесчисленные трагедии нашего века, возникнув
на вулканической почве непримиримых классовых противоречий, до­
статочно убедительно рассказывают детям историю кровавых ошибок
отцов. Это должно бы возбудить у отцов чувство ответственности
пред детями —должно бы, — nopal» (20, 159—160). Кому адресовано
это «пора»? Второй очерк цикла «По Совету Союзов» написан в нача­
ле ноября 1928г. в Сорренто, когда готовились очередные политиче­
ские процессы. В апреле 1928 года были арестованы несколько десят­
ков «вредителей» из «Инженерного центра» и 48 «организаторов
пищевого голода». Их обвинили в срыве заданий пятилетки, созна­
тельном вредительстве в золотоплатиновой промышленности, народ­
ном хозяйстве и на транспорте. К этому моменту уже были расстреля­
ны пятеро осужденных по «Шахтинскому процессу», а 46 человек
сосланы.
Подозревая о «бесчисленных трагедиях», разыгрывающихся в
СССР, Горький ездил по многим «болевым точкам», чтобы собствен­
ными глазами убедиться в истине. Эмигрантская пресса шумела о
«принудительном труде» заключенных, и он отправился на Соловки,
в парижских газетах писали о «войне» 1300 беспризорников с вой­
сками в Звенигороде,—писатель побывал во всех колониях для мало­
летних преступников. Сравнивая их с дореволюционными тюрьма­
ми, Горький радостно замечает, что ребята сыты и одеты, заняты
деятельным трудом, интересно отдыхают. Проблема воспитания но­
вого человека, столь близкая Горькому, решалась в колониях и ком­
мунах по методу А.С. Макаренко. Писатель в течение четырех лет пе­
реписывался с ребятами из Куряжской колонии, помогал бороться с
чиновниками и бюрократами из Соцвоса. Поэтому его впечатления
не были лишь беглым взглядом экскурсанта.
Столь же деятельное участие принял Горький в жизни Болшев­
ской коммуны, организованной по поручению Ф.Э . Дзержинского
чекистом М.С. Погребинским. С помощью писателя многие болшев-
цы получили путевки в большую жизнь: Павел Железнов стал поэ­
том, Степан Дудник —художником, Илья Петров —музыкантом.
А.Б . Погребинская, вспоминала, что Горького очень заинтересовала
идея «фабрики людей», «перековки человека», которую развивал ее
муж. Эта идея противостояла бытующим на Западе теориям о врож­
денной преступности, о неискоренимой наследственной порочности


188
Глава V
человека. В архиве писателя сохранился фрагмент статьи, в котором
говорится об огромном культурном значении процесса перерожде­
ния «социально опасных в социально полезных». Написанный вско­
ре после поездки на Соловки он отчасти дает ответ тем, кто обвиняет
Горького в воспевании ГУЛАГа и преступлении против интеллиген­
ции, страдавшей в его застенках. Горький пишет: «В этих упреках
есть доля правды, я, действительно, не питаю симпатии к интелли ­
гентам, которые закончив борьбу против царя, немедленно приня­
лись рука об руку с царскими генералами воевать против народа»40.
Иными словами, Горький хотел верить, что на Соловках нет невинно
заключенных, а коммуны ОГПУ являются удачным опытом перевос­
питания малолетних преступников.
Рассказывая о Болшевской коммуне в очерках «По Союзу Сове­
тов», Горький отмечает, что все в ней «образцово, напоказ» и даже
дети подобраны «как будто напоказ» —такие все здоровяки» (20,
168). Показной дух, декоративная бутафория, несомненно, броса­
лись в глаза Горькому, но увлеченность великой идеей заставляла
многого как бы не видеть. М.И . Будберг вспоминала, что если Горь­
кому не хотелось что-то слышать, он «делал глухое ухо». Такой же
была его реакция при виде плохого в Союзе Советов. Это не значит,
что писатель впал в эйфорию. Более того, несмотря на объяснения
специально обученных «экскурсоводов», он порой восклицал: «Что
же, разве не произошла революция?». Особенно много негативных
впечатлений появилось у него во время поездки по Закавказью. Ж е­
лая убедиться собственными глазами, насколько изменилась жизнь
мусульманки, он наткнулся на случаи возмутительного издеватель­
ства над женщиной, которая по-прежнему была бесправна и униже­
на. Однажды, попав на похороны, он услышал там много горькой
правды. Сопровождавший Горького в поездке П. Мороз утверждает,
что рассказал ему об арестованных и сосланных, о спецлагерях и
публичных «покаяниях», о людях, кончающих жизнь самоубийст­
вом, чтобы избежать репрессий. Вот тут-то у писателя похитили
второй чемодан с заметками.
Горький писал Г.Г. Ягоде 22 января 1930г.: «За очерки о “Солов­
ках” я, кажется, должен просить извинения у Вас. Но Вы знаете, что
все мои заметки —пропали, и я должен был писать по памяти»41.
Странное признание. Значит, от писателя ждали совсем другого?
Очевидно, те самые очерки, которые доныне ставят ему в вину, не
устроили Ягоду. П. Мороз приводит слова, якобы, сказанные Горь­
ким: «Что же касается статьи о Соловецких островах, опубликован­
ной в печати, то там карандаш редактора не коснулся только моей


Правда истории и история правды
189
подписи —все остальное совершенно противоположно тому, что я
написал, и неузнаваемо»42. Этому вряд ли можно поверить. Сравне­
ние трех редакций цикла показывает, что замысел произведения в ос­
новном оставался тем же. Но ни в одной из редакций, а также в чер­
новых набросках нет ни прославления «доблестных» чекистов, ни
призывов к уничтожению классового врага. Много страниц посвяще­
но описанию красот острова, его истории, жизни Соловецкого мона­
стыря, начиная с XV века.
Обитатели лагеря показаны весьма односторонне: либо уголовни­
ки, «социально опасная молодежь», либо люди, которые уже отбыли
свой срок и остались работать на острове. Горький с увлечением рас­
сказывает о питомнике черно-бурых лисиц, песцов и соболей, о кон­
церте в театре, о школе, библиотеке, музее. «Партийных людей,- пи ­
шет Горький,- за исключением наказанных коммунистов,- на острове
нет, эсеры, меньшевики все переведены куда-то на материк. Подавля­
ющее большинство островитян —уголовные, а «политические» —
контрреволюционеры эмоционального типа, «монархисты», те, кого
до революции именовали «черной сотней». Есть в их среде сторонни­
ки террора, «экономические шпионы», «вредители», вообще «худая
трава», которую «из поля вон» выбрасывает справедливая рука исто­
рии». Рассказав о трудкоммуне, он заключает: «Это сделано силами
людей, которых мещане морили бы в тюрьмах»43.
Видел ли Горький этих «вредителей»? Обратимся к свидетельст­
ву очевидца, одного из соловецких беглецов, напечатавшего свои вос­
поминания в эмигрантских газетах «Руль» и «Дни». Он видел, как
Горький приехал на Соловки: « Под впечатлением чего, не знаю, но
первый шаг Горького был ...к монаху. Он его приветствовал. Но ско­
ро Горький взял себя в руки». Описывая посещение Соловков,
В. Свечников пишет, что писателю были показаны мебельная мас­
терская, пошивочно-обмундировочная фабрика, школа ликбеза, ла ­
зарет и несколько рот. «Угрюмый старик Горький торжественно и
молча прошел мимо всего по палатам лазарета. Потом прошел по ро­
там, откуда еще с утра выгнали заключенных, пустые камеры улыба­
лись чистотой»44. Заключенных без охраны Горькому удалось пови­
дать только во время первого антракта в соловецком театре. Они
бросились к нему толпой и засыпали жалобами. Все записки писа­
тель принимал и старательно прятал. Во втором антракте его уже со­
провождала охрана. В. Свечников пишет: «Нужно отдать справедли­
вость попыткам Горького собирать записки и во втором антракте, для
чего в разговоре он отделился от чекистов и стал к стене. Сложенны­
ми за спиной руками перехватывались кое-какие бумажки»45.Так вот


190
Глава V
почему у Горького пропал чемодан: содержание этих бумажек никак
не должно было дойти до общественного мнения.
На следующий день Горький посетил рабочий городок —декора­
тивный аракчеевский поселок, вычищенный и прибранный к его
приезду, и колонию малолетних преступников. Когда сопровождаю­
щие отстали, писатель спросил у одного из дневальных: «Ну, как вам
живется?» — «Чертовски плохо!» — «А вот видите, чистота, цве­
ты...» — «Да это вам очки втирают, а уедете...» Но в это время подо­
шел личный охранник, и Горький дернул украдкой за рукав смелого
собеседника, предупреждая об опасности». Итак, писатель увидел
лишь декоративную, бутафорскую жизнь Соловков, включая диа­
граммы «Наши достижения». Как же он мог рассказать правду о Со­
ловках? Между тем вслед за Солженицыным его часто упрекают, что,
побывав в аду, он сделал вид, будто его не существует, не поднял свой
голос в защиту невинно осужденных.
Это рассуждение в «Архипелаге ГУЛАГ» согласуется с упреками,
которыми осыпали Горького русские эмигранты. В «Открытом пись­
ме Максиму Горькому» С.В. Дмитриевский воскликнул: «Почему вы,
писатель с мировым именем, которого не посмели бы тронуть, ста­
рик, которому как будто уже нечего терять, не нашли в себе мужест­
ва, подобно Толстому, поднять голос против бессудных казней, про­
тив всех насилий нынешней власти»46. Ответить на этот вопрос
можно было бы просто: живя в Сорренто, Горький не знал о бесчин­
ствах сталинского правосудия, не верил эмигрантской и буржуазной
прессе, поэтому был уверен, что в Соловках сидят справедливо осуж­
денные люди. Да и что реально он мог сделать, выслушав несчастно­
го мальчика, если такой, действительно, существовал?
Известно, что вскоре после отъезда Горького из центра явилась на
остров комиссия, был снят начальник Соловецкого лагеря Эйхманс и
назначен Зарин, впоследствии, по свидетельству Солженицына, по ­
саженный «за либерализм»47. Можно сделать вывод, что Горький, не
имея возможности на месте помочь заключенным, все же откликнул­
ся на их просьбы. Но речь идет не столько о реальных поступках,
сколько о том, изменилось ли горьковское понимание справедливо­
сти, отношение к категориям добра и зла, с которыми он, по мнению
Г.В. Плеханова, всегда был не в ладу. Чтобы ответить на этот вопрос,
придется обратиться к статьям «Если враг не сдается, его уничтожа­
ют», «Пролетарский гуманизм», «Пролетарская ненависть».
В 1929 г. Горький писал: «Я не сторонник террора, но не могу отри­
цать права человека на самозащиту»48. Публицистика 1930-х г.г. сви ­
детельствует, что во имя защиты первого в мире социалистического


Правда истории и история правды
191
государства писатель четко определил свое отношение к «классовому
врагу». Соответственно изменилось его понимание справедливости и
гуманизма, став не абстрактно «христианским» , а о с озна нно к л ас со ­
вым. Это не значит, что он отказался от общечеловеческих культур­
ных ценностей. Дело в том, что в условиях растущей угрозы фашизма
защита общечеловеческих ценностей требовала именно суровой бес­
пощадности по отношению к врагу. К подобному выводу пришли в те
годы многие прогрессивно настроенные деятели культуры.
Андре Мальро, отвечая на вопрос, каковы причины, побуждаю­
щие виднейших писателей и художников Франции, отрицательно от­
носившихся к революционной классовой борьбе, переходить на сто­
рону пролетариата и защищать социализм, ответил: «Тут следовало
бы различать два рода писателей: писателей-сентименталистов, став­
ших революционерами, и писателей, так называемых «плюрали­
стов», считающих, что индивидуальное счастье невозможно без свя­
зи с окружающим миром, сделавшихся марксистами». И пояснил,
что к этому побуждают две причины: мировой экономический кри­
зис, охвативший капиталистические страны, и растущая угроза фа­
шизма. Он писал: «Перед интеллигенцией во весь рост встала как бы
новая задача: она должна уже делать выбор не между демократизмом
и коммунизмом, а между фашизмом и коммунизмом»49.
Горьковская статья « С кем вы, мастера культуры?» (1932) —при­
зыв ко всем здравомыслящим людям планеты сделать выбор в поль­
зу коммунизма. Обращаясь к интеллигенции всего мира, он спраши­
вает, куда она хочет идти: « По привычке —с буржуазией против
пролетариата или же по чести —с пролетариатом против буржуа-
зии?»(ХХ\Ч, 256). Утверждая, что капиталисты разных стран, забо­
тясь лишь о своей прибыли и переделе мира, готовят новую всемир­
ную бойню, Горький восклицает: « С кем вы, «мастера культуры»?
С чернорабочей силой культуры за создание новых форм жизни или
вы против этой силы, за сохранение касты безответственных хищни-
kob...»(XXVI, 269). Для Горького проблема выбора встала значитель­
но раньше. Побывав в СССР, писатель убедился, что там идет ожес­
точенная борьба, ничуть не уступающая по накалу и жестокости
гражданской войне. Суровые слова о «худой траве», которую следу­
ет удалять «из поля вон», ему продиктовала сознательная «пролетар­
ская ненависть».
Видел ли он политических заключенных на Соловках? Черновые
рукописи очерка показывают, что Горький приехал на остров вместе
с М. Погребинским, чтобы отобрать из молодых уголовников ребят в
Болшевскую коммуну. В первом и втором вариантах очерка говорит­


192
Глава V
ся о беседах Погребинского с уголовниками, на которых присутство­
вал Горький. Он пишет: «У меня не было возможности и времени уз­
нать, с какой высоты уиало сюда, на остров, большинство уголовной
молодежи». Давая характеристику заключенных, среди которых пре­
обладают малограмотные и неграмотные, писатель делает вывод:
•«Все это —люди, расшатанные своим прошлым, анархизированные в
детстве и отрочестве гражданской войною, голодом, беспризорно­
стью». Тогда становятся понятны слова Горького: «Соловецкий ла­
герь следует рассматривать как подготовительную школу для посту­
пления в такой вуз, каким является трудовая коммуна в Болшеве»
(20,235).
А.И. Солженицын тоже свидетельствует, что Горькому показыва­
ли уголовников и тщательно прибранный детский приемник. Писа­
тель появился на Соловках через три месяца после того, как туда
привезли первую партию детей. Не без его вмешательства многие из
них впоследствии были переведены на материк. Не ради ли этого сам
он стал добровольным пленником Г. Ягоды? На это предположение
наталкивают слова, сказанные писателем: «...я был поставлен в такие
условия, при которых я не мог не приехать»50. Напомним, что в Анг­
лии к этому времени вышла книга Ю.Д. Бессонова «Мои 26 тюрем и
мое бегство с Соловков», эмигрантская пресса шумела о расправах с
малолетними правонарушителями в СССР, а год «великого перело­
ма» обещал невиданный террор против значительной части кресть­
янства. Все это побудило писателя не просто поехать очередной раз
по С оюзу Советов, а попытаться на месте разобраться во всем.
Слова «вредитель» и «враг« Горький услышал сразу же по приезде
в Москву. Классовый враг в деревне, вредитель на производстве, эко ­
номический саботаж во всех сферах народного хозяйства. Советские
газеты сообщали, что органами ОГПУ раскрыт контрреволюционный
заговор инженеров и спецов в Донбассе. 55 человек обвинили в сот­
рудничестве с иностранной разведкой, подрывных акциях, организа­
ции саботажа. Можно ли упрекать Горького, что он поверил в это, если
правда, д а и то неполная, об организованных ОГПУ процессах «вреди­
телей» раскрылась лишь через 50 лет после его смерти? Шахтинское
«дело» было одной из карт в сложном раскладе политических сил в
правящих верхах. С. Коэн утверждает, что посредством этого «дела»
Сталин «пытался дискредитировать бухаринскую политику сотрудни­
чества и гражданского мира, рыковское управление государственным
аппаратом, под чьим началом состояло большинство беспартийных
специалистов, и возглавляемое Томским профсоюзное руководство,
несшее номинальную ответственность за надзор работ спецов»51.


Правда истории и история правды
193
После шахтинского «дела» Сталин сразу же начал кампанию дис­
кредитации своих политических противников, обрушившись на бю­
рократизм и «консервативные тенденции», ратуя за «самокритику».
17 января 1930 г. он писал Горькому: «Мы не можем без самокрити­
ки. Никак не можем, Алексей Максимович. Без нее неминуем застой,
загнивание аппарата, рост бюрократизма, подрыв творческого почи­
на рабочего класса»52. Тем не менее Горький начал с отрицания «са­
мокритики» и восхваления «наших достижений». Свидетельствова­
ло ли это о скрытом несогласии со Сталиным? Может быть. И хотя,
побывав на Соловках и в Сальских степях, Горький «не поднял свой
голос», осуждая методы насилия, он продолжал надеяться, что мож ­
но избежать перегибов коллективизации, если о них станет известно
Сталину, написавшему статьи «Головокружение от успехов» и «От­
вет товарищам-колхозникам».
2.
Весной 1928 г. стало ясно, что вновь решается будущее страны и
революции. Зерновой кризис обострил споры вокруг сталинского
плана коллективизации. Оппозиция была против решительного на­
ступления на кулака, требовала более гибкой политики в деревне.
Сталин шел по пути принудительной коллективизации, уничтоже­
ния кулака как класса и других «чрезвычайных мер». Его любимым
словом в эти годы стало слово «фронт»: фронт по борьбе с кулачест­
вом, саботажем и вредительством, зерновой фронт, трудовой фронт.
Даже с неграмотностью и пьянством боролись на фронте культурно­
го строительства. Не удивительно, что Горькому страна показалась
одновременно гигантской стройкой и огромным полем битвы. К то­
му же с первых дней его пребывания на родине началась борьба за не­
го между сталинистами и членами оппозиции.
Какую позицию занял писатель, оказавшись в СССР между двух
огней? Прежде чем ответить на этот вопрос, отбросим распространен­
ную версию, согласно которой Горький не мог судить о событиях на
родине, ибо был дезинформирован и обманут ближайшим окружени­
ем. Живя в Сорренто, писатель ежедневно читал все основные совет­
ские, зарубежные и эмигрантские издания. Он получал «Правду»,
«Известия», «Литературную газету» и чуть ли не все журналы из
СССР, «Последние новости», «Возрождение», «Современные запис­
ки», «Дни» из Парижа, «Руль» из Берлина, «Сегодня» из Риги, «Во­
лю России» из Праги и т.д. Каждое утро ему переводили за завтраком
итальянские, английские, французские периодические издания.


194
Глава V
Из России присылали сотни новых книг, из Европы —наиболее инте­
ресные книжные новинки. Приведем лишь дв а примера: когда Горь­
кий заинтересовался проектом первого пятилетнего плана, он полу­
чил от Л. Троцкого несколько десятков исследований, посвященных
отдельным отраслям промышленности и проекту Великого северного
морского пути. А в середине декабря 1929 г. М .И. Будберг из Берлина
отправила ему книги уже опального Троцкого.
Осведомленности Горького в вопросах политики, науки, культуры
мог позавидовать каждый из живущих в СССР. Кстати, он получал
оттуда до 30 писем ежедневно, в том числе от Сталина, Молотова, Бу­
харина, Рыкова, Томского, Каменева, Ягоды. То, что нельзя было до ­
верить письмам, сообщали многочисленные визитеры с родины.
О шахтинском процессе ему рассказывал побывавший в Сорренто по­
сле его окончания П.С. Осадчий, об арестованных и заключенных —
член Международного Красного креста и Общества политкаторжан
Е.П. Пешкова. Наконец, источником постоянной, весьма специфиче­
ской информации был секретарь Горького П.П. Крючков, который че­
рез Г. Ягоду или лично мог быстро связаться со Сталиным.
Когда Горький вернулся на родину, раздраженная этим эмигрант­
ская пресса начала упрекать его в том, что он соблазнился материаль­
ными благами и роскошью обещанных ему особняков и кремлевских
дач. В. Ходасевич объяснил поведение писателя иначе, исходя из
концепции «возвышающего обмана». «Великий поклонник мечты»,
Горький, по его мнению, пал жертвой собственного «примитивного
мышления», ибо старался всю жизнь играть идеальный образ певца
революции и пролетариата. Он писал: «И хотя сама революция ока­
залась не такой, какою он ее создал своим воображением, —мысль о
возможной утрате этого образа, о «порче биографии» была ему не­
стерпима. Деньги, автомобили, дома, — все это было нужно его окру­
жающим. Ему самому было нужно другое. Он в конце концов про­
дался,- но не за деньги, а за то, чтобы для себя и для других сохранить
главную иллюзию своей жизни. Упрямясь и бунтуя, он знал, что не
выдержит и бросится в СССР, потому что, какова бы ни была тамош­
няя революция —она одна могла ему обеспечить славу великого про­
летарского писателя и вождя при жизни, а после смерти —нишу в
Кремлевской стене для урны с его прахом. В обмен на все это рево­
люция потребовала от него, как требует от всех, не честной службы, а
рабства и лести. Он стал рабом и льстецом»53.
Эта концепция оказалась очень живучей, варьируясь в наши дни
то в работах А. Солженицына, то в статьях Б. Парамонова54. В. Кос­
тиков в очерке «Иллюзион счастья» признает, что роскошь Горького


Правда истории и история правды
195
не влекла, ибо материальных неудобств он за границей не испыты­
вал. Вслед за Ходасевичем он повторяет, что писатель «был одним из
творцов великой легенды о пролетариате, о новом человеке, рождае­
мом революционной бурей», а потом «сам сделался частью этой ле­
генды —и автором, и актером в грандиозном социальном экспери­
менте, разыгрываемом на подмостках шестой части света»55.
Как ни соблазнительно было бы представить Горького жертвой
собственного «иллюзиона счастья», приходится отказаться от этой
версии. Генетически она восходит к концепции, идущей от Л. Троцко­
го, К. Радека, Г. Зиновьева, Д. Заславского и др.— о Соколе, со време­
нем ставшем Ужом, о Буревестнике революции, превратившемся в
Мещанина с большой буквы. Между тем, «психологический фено­
мен» Горького заключался как раз в том, что ни при каких обстоя­
тельствах он не смог бы переродиться в мещанина. Ведя всю жизнь
непримиримую войну с мещанством всех рангов, писатель жил, по
словам В. Шкловского, «с собственным воздухом вокруг крыльев»56,
что создавало ему бесчисленных врагов справа и слева. Не забудем,
что он был награжден помимо ниши в Кремлевской стене злобной
репликой Г.Г. Ягоды: «Как волка ни корми, он все в лес смотрит»57.
О дневнике Горького, якобы обнаруженном после его смерти комис­
сией по наследию писателя, рассказал со слов редактора «Наших до­
стижений» В.Т. Бобрышева Г. Глинка58.Толстая тетрадь в клеенчатой
обложке, найденная в бумагах, произвела эффект разорвавшейся
бомбы, хотя прочитать ее удалось лишь мельком: тетрадь тут же за­
брали в ОГПУ, взяв у присутствующих подписку о неразглашении.
Лежит ли она до сих пор в недрах архива ФСБ или является выдум­
кой русских эмигрантов —неизвестно .
Что касается отношения Горького к мещанству, оно в советский
период осталось столь же нетерпимым, как раньше. Сошлемся хотя
бы на его очерк о Днепрострое, где описано, как целенаправленный
взрыв разрушает твердую неподатливую породу. Горький замечает:
«Мне очень понравился такой экономный метод разрушения. Было
бы чудесно, если б можно было перенести его из области техники в
область социологии. А то вот мещанство, взорванное экономически,
широко разбросано «бризантным» действием взрыва и снова весьма
заметно врастает в нашу действительность» (20,188).
Вл. Ходасевич прав в одном: Горький, действительно, не выдер­
жал и бросился в Советский Союз, но не потому, что его ждала там
слава великого пролетарского писателя. Широко известно, с каким
раздражением принимал писатель те материальные блага и почести,
которыми его осыпали. Я.С . Ганецкому, сообщившему, что решено со­


196
Глава V
здать юбилейный комитет для его чествования, Горький ответил:
«Есть более серьезные дела»59. Он поехал в СССР не за деньгами, не
за дворцами, не за славой и вовсе не потому, что другого пути у него
не было. Материальное положение Горького к 1928 году более или
менее стабилизировалось. Деньги по договору с Госиздатом пересы­
лались, хотя после смерти Л. Красина бывали недоразумения с их пе­
реводом на валюту, а в начале 1927 г. выплаты то срывались, то задер­
живались.
В 1927 году, когда у писателя созревало решение вернуться в
СССР, предпринимались попытки сманить его в Америку. По свиде­
тельству М.И . Будберг, к Горькому приехали Локнер и Гест. Она
вспоминала: «Морис Гест был импресарио. Он очень хотел, чтобы
Алексей Максимович поехал в Америку. Это было в 1927 году вес­
ною»60. Судя по письмам, М.И . Будберг и позже уговаривала Горько­
го поехать в США. 8 января 1930 г. она требовательно спрашивала:
«...были ли у американского консула»61. А в середине марта того же
года сообщила, что купила себе 3 сундука, 4 корзины и 5 чемоданов и
недоумевает, почему Горький ничего не сообщает о своем приезде
американцам. «Довожу только к сведению Вашему, что в конце этого
месяца никто не ждет нас в американской части света, т.к. торжест­
венная встреча приготовлена только в конце апреля. Вы хотите сва­
литься как снег на голову?» —писала она62.
Горький не поехал в Америку, хотя в это время перевод первой ча­
сти «Жизни Клима Самгина» под названием «Свидетель» был при­
знан там «книгой года». Он лишь вступил в деловые контакты с не­
которыми американскими издательствами, проявлявшими большой
интерес к его последним работам: фирма «Smith» предлагала издать
полное собрание сочинений, американское общество «Leo Bulgacon
Theatre Accotiation» вело переговоры о приобретении прав на новую
постановку «На дне», предполагалось снять несколько фильмов по
его произведениям. 8 марта 1930 г. М.И. Будберг сообщила, что «Ли­
тературная гильдия» в Америке приготовила для Горького триум­
фальную встречу и попросила: «Пожалуйста, пошлите мне копии то ­
го, что написали за это время»63.В Европе тоже повысился интерес к
Горькому, особенно к его работе над очерком «В.И. Ленин». В бер­
линском издательстве «Malik Verlag» переводили «Жизнь Клима
Самгина», предполагали издавать цикл «По Руси». Контракт с фир­
мой «Кадей», постановка фильма по рассказу «Каин и Артем» свиде­
тельствовали о популярности писателя в европейских странах.
Иными словами, у Горького не было недостатка в выгодных дело­
вых предложениях, поэтому отъезд на родину казался необъясни­


Правда истории и история правды
197
мым. В. Костиков пишет: «...уже дошли до Запада вести о насильст­
венной коллективизации, уже писали газеты, что в деревню направ­
лено 30 тыс. членов партии для реквизиции хлеба. Гражданский мир,
начавшийся нэпом, был нарушен. По всем азимутам шел поиск вра­
гов внутренних и врагов внешних. «Минутки ненависти», звучавшие
в 1922 году во время процесса над эсерами, еще диссонансом для со­
ветского уха, в 1928 году превращаются в симфонию ненависти»64.
«Симфония ненависти» была слышна и на Западе. Летом 1927 г.
во многих зарубежных газетах появилось письмо «К писателям ми­
ра» —крик о помощи, дошедший из России. От имени писателей, ос­
тавшихся на родине, в нем говорилось об «удушении великой лите­
ратуры», о преследованиях за инакомыслие, о засилье цензуры,
бедственном положении многих деятелей литературы и культуры.
Воззвание заканчивалось словами: «Писатели! Ухо, глаз и совесть
мира, откликнитесь!»65. В эмигрантской печати было напечатано
письмо К. Бальмонта и И. Бунина Р. Роллану с упреком: почему он и
другие прогрессивные писатели — «совесть мира» —молчат? Роллан
обратился за разъяснением к Горькому, спрашивая, кто мог написать
«Письмо писателей», и правдивы ли изложенные в нем факты. Горь­
кий ответил, что письмо это, скорее всего, написано не в Москве, а
под Берлином, что классики в СССР не запрещены, а широко изда­
ются, что «умирание от голода» среди литераторов вряд ли было, а в
смерти Есенина, Блока и Сологуба нельзя винить Советскую власть.
29 января 1928 г. он писал: «... что такое Советская власть? Мне
кажется, пора уже перестать рассматривать ее как группу интелли­
гентов. Всем известно, что за 10 лет несколько десятков болыпеви-
ков-интеллигентов умерло, и многие потеряли работоспособность, о
чем я, разумеется, искренно жалею. Советская власть по природе сво­
ей становится все более действительной властью рабочих и крестьян.
Это —партия большевиков, несколько десятков тысяч рабкоров и
селькоров и 620 тысяч «делегаток» с фабрик, заводов и от деревень».
И добавил: «Россия —страна большевиков, страна максимальных
требований. Бакунин, Кропоткин, Толстой, Ленин, большевики —в
одну сторону, Константин Леонтьев, Победоносцев, Достоевский и
т.д.
— в другую»66.
Был ли писатель искренен в этом письме или, решив вернуться
на родину, стал замалчивать негативные факты, действительно,
имевшие место? Если судить хотя бы по «Дневникам» К. Чуковско­
го, М. Пришвина, Вс. Иванова, документам, опубликованным в
сборниках «Большая цензура. Писатели и журналисты в Стране Со­
ветов 1917-1956», «Власть и художественная интеллигенция. Доку­


198
Глава V
менты ЦК РКП(б)-ВКП(б). ВЧК -ОГПУ -НКВД о культурной поли­
тике 1917-1953 г.г. (М.1999), многие литераторы имели основание
жаловаться на условия жизни и работы. Особенно это касалось сот­
рудников частных издательств, которые постепенно закрывали, со ­
средотачивая всю работу в Госиздате. При этом шли в ход любые об­
винения. Показательно хотя бы сфабрикованное в ОГПУ
«Академическое дело»: в 1929 г. академика С.Ф . Платонова, издате­
лей И.В . Вольфсона и Ф.И . Витязева, редактора С.С . Баранова-
Гальперсона и его жену обвинили в причастности к написанию «яв­
но клеветнического воззвания “К писателям мира об отсутствии в
СССР свободы печати и слова”, которое было нелегально переслано
в Германию и напечатано в ряде белоэмигрантских и других газет»67.
Как известно, все советские литературные организации офици­
ально заявили, что никто из их членов упомянутого письма не подпи­
сывал, а в газетах «Правда» и «Известия» оно было названо «подмет­
ным». Действительно, в нем были и несправедливые упреки, которые
опровергал Горький. В ответе Роллану он фактически не касался про­
блем советской цензуры, заметив, что в свое время и сам много стра­
дал от цензуры царской. Подробно перечисляя издания классиков,
которые, якобы, не издаются, говоря о смерти Блока, Сологуба, Есе­
нина, Гумилева, он не счел нужным упомянуть, что сам в 1920-х г.г.
отчаянно протестовал против уничтожения интеллигенции, «мозга
страны» .
Это и другие письма, написанные незадолго до отъезда на родину,
дают основание утверждать, что Горький уже в 1927 г. решительно
встал на сторону советской власти, ибо поверил: правда истории на
стороне социализма, а власть, несмотря на максимализм и авторита­
ризм Сталина, все же является властью трудящегося народа, состоя­
щего из людей, подобных его корреспондентам —рабкорам, селько ­
рам, делегаткам. Ему казалось, что перегибы сталинской политики
можно исправить, стоит только дать все богатства культуры и науки
коллективной армии трудящихся, управляющих государством.
В 1929 году он писал: «Основное течение новой истории направлено
против индивидуализма за преобразование жизни на коллективных
социалистических началах. Это не «выдумка большевиков», это есте­
ственный логический результат развития общечеловеческой культу­
ры. Большевики «рождены историей», они законные ее дети, она со­
здала, воспитала их и выдвинула на первое место как организаторов
и вождей рабоче-крестьянской массы»68.
Что мог сделать для своей страны Горький, живя за рубежом?
Протестовать против насилия и террора и погибнуть от руки подос-


Правда истории и история правды
199
данного Сталиным убийцы? Бумажные протесты «гуманистов» он
высмеял еще в «Русских сказках»(1912). Не мог же 60-летний писа­
тель с мировым именем выступать в роли своего героя мальчика Гри­
ши Будущева, который восклицал: «Хосю плотестовать!». В одной из
неопубликованных статей писатель признался: «И я лично, протес­
туя против зверства и цинизма трусливых человеконенавистников,
всегда сознавал, что стою в комической позиции человека, который,
видя, ка к люди, обладающие властью грабить и убивать людей бес­
правных, усердно занимаются своей специальностью»69. Он бросил­
ся на родину, чтобы «вмешаться в число драки», ибо никогда не сто­
ял «над схваткой», не мог более жить «где-то на берегах потока
истории». История творилась в Союзе Советов, а Горький все еще ве­
рил в великую силу культурно-просветительской деятельности.
И хотя «Письмо писателей» должно было его самого заставить усом­
ниться в правдивости официальной советской пропаганды (не пото­
му ли он отложил свой приезд до 1928 г.?), писатель решительно
встал на ее защиту.
29 марта 1928 г. в газете «Правда» к приезду Горького была опубли­
кована статья Н. Бухарина «Чего мы хотим от Горького?», в которой
говорилось, что писатель должен включиться в работу по созданию
«широкого полотна великой эпохи» и развенчать советского мещани­
на, чтобы ему «пришлось кисло». Примерно так он и сам понимал
свою миссию. Вернувшись из поездки по Союзу в 1929 г., Горький пи­
сал Сталину 27 ноября о необходимости как можно больше и лучше
пропагандировать достижения пятилетки, обратить внимание на куль­
турно-политический рост молодежи, более эффективно вести борьбу с
мещанством. Скрытый пафос письма направлен против «самокрити­
ки», против фактов отрицательного влияния «наших собственных са­
мообличений»70. В письме довольно явственно проглядывает его под­
текст: желание предостеречь Сталина от жестокой расправы с
оппозицией, преследования спецов и «вредителей». По мнению Горь­
кого, этим «мы даем врагам нашим огромное количество материала,
которым они весьма умело пользуются против нас, компрометируя в
глазах пролетариата Европы партию и порядок управления страной,
компрометируя самый принцип диктатуры рабочего класса, ибо про­
летарий Европы и Америки питается преимущественно буржуазными
газетами, а из них он не может видеть культурно-революционный рост
нашей страны, достижения и успехи индустриализации, энтузиазм ра­
бочей массы, ее влияние на бедняцкое крестьянство»71.
Несколько мест в письме выделены как особо важные: «односто­
ронность нашего отношения к действительности, нами же создавае-


200
Глава V
мой, оказывает весьма вредное влияние на нашу молодежь». Это за­
вуалированный намек на односторонность отношения самого Стали­
на к процессам, происходящим в стране. Предлагая ввести в цент­
ральных органах печати отдел «Движение государственного —или
социалистического —или культурного строительства», Горький сове­
товал также начать издание нового журнала «За рубежом». Он писал:
«...как я уже говорил Вам, кроме Карла Радека я не вижу никого, кто
мог бы хорошо организовать такой журнал. «Уклон» Радека не может
найти места в этом деле, ибо рамки дела очень ограничены, задача
журнала —крайне проста и ясна»72.
Перед нами —первый документ, в котором Горький пытается вы­
ступить как советник Сталина, осторожно, исподволь наставляющий
вождя. И одновременно как защитник преследуемых членов оппози­
ции. Несмотря на свое личное нерасположение к К. Радеку, он выво ­
дит его из-под прицельного огня: на XV съезде ВКП(б) в 1927 г. Ра-
дек вместе с другими троцкистами был исключен из партии. Тот
факт, что в 1930 г. он был восстановлен и получил возможность зани­
маться журналистской деятельностью, а в 1934 г. даже выступил с
докладом на Первом съезде писателей, — результат заступничества
Горького.
Верный гуманистической традиции защищать преследуемых, не­
зависимо от того, разделяет ли он их убеждения, Горький в 1930-х го ­
дах продолжает заниматься спасением людей так же, как и в начале
1920-х годов. Эта незримая, но действенная роль буфера между офи­
циальной властью и оппозицией, а шире —всей советской интелли­
генцией —оставалась до последнего времени неизвестной. Гораздо
более бросалось в глаза восхваление, порой искреннее, порой н аи ­
гранно высокопарное, достижений Октября, защита завоеваний со­
циализма. Оно как бы служило вывеской, за которой скрывалась
борьба с все ужесточающейся политикой авторитарного руководст­
ва, попытки примирить непримиримое, сгладить, а иногда —перед
зарубежными друзьями —оправдать недостатки.
3.
Приезды Горького в СССР в 1929,1931 и 1932 годах уже не были
визитами наблюдателя. По его инициативе развертывается широкая
литературная и общественно-политическая деятельность: выходят
журналы «Наши достижения», «С ССР на стройке», «За рубежом»,
«Литературная учеба», начинается работа над многотомными изда­
ниями «История гражданской войны», «История фабрик и заводов»,


Правда истории и история правды
201
«История молодого человека XIX века», «История женщины», «Ис­
тория науки», создаются серии «Жизнь замечательных людей»,
«Библиотека поэта», «Библиотека колхозника». Все эти годы Горь­
кий на зиму возвращался в Сорренто, а в 1930 году вообще не поки­
дал Италии. Он объяснил это необходимостью интенсивной творче­
ской работы, которой мешал бешеный ритм советских будней. Но за
рубежом этому не поверили и вновь попытались заманить писателя в
Америку хотя бы на время. Однако Горький не поехал туда и продол­
жал писать «Жизнь Клима Самгина», а также опубликовал книгу но­
вых публицистических работ.
В июне 1930г. он, по просьбе А.Б. Халатова, переработал очерк
«В.И. Ленин», сняв положительную оценку деятельности Л. Троцко­
го и добавив признание в своих «ошибках», В Госиздате просили сде­
лать поправки для выходившего Полного собрания сочинений писа­
теля. Само собой предполагалось, что Горький, выбросив у поминания
о Троцком, создаст дифирамб Сталину. Он, действительно, добавил в
конце очерка фразу: «Владимир Ленин умер. Наследники разума и
воли его живы. Живы и работают так успешно, как никто, никогда,
нигде в мире не работал» (20, 49), однако имени Сталина нигде не
упомянул. Машинопись последней редакции очерка хранит следы
правки, свидетельствующей о мучительных колебаниях и раздумьях
писателя. До самого набора он несколько раз правил то место, где го­
ворится о «подлейшем предательстве» со стороны буржуазных спе­
цов. После слов: «Такие переоценки кое-чего стоят, особенно на ста­
рости лет», Горький вычеркнул абзац: «Но авангард рабочего
класса —не только храбрый боец за торжество своей идеи, и энергич­
ный строитель новой жизни, он к этому еще и превосходный цени­
тель душевной боли. И все, чего я теперь ему желаю, это пусть он ско­
рее создаст своих мастеров культуры, своих».
В последней редакции очерка появились страницы о полемике
Ленина с Богдановым, рассуждения о «нечеловечески трудной»
должности «честных вождей народа», исчез пассаж о Ленине-чело -
веке, который гораздо ближе и дороже Горькому, чем Ленин-поли -
тик. Показательна правка тех страниц, где говорится о расхождени­
ях писателя с большевиками. Вместо: «с коммунистами я
расхожусь» (редакция 1924 г.) стало «с коммунистами я расходил­
ся», вместо рассуждения «Я знаю, что за эти мысли буду еще раз ос­
меян политиками революции. Я знаю также, что наиболее умные и
честные из них будут смеяться неискренне», появилось признание в
своих ошибках: «Так думал я тринадцать лет тому назад и так —
ошибался» (20, 29).


202
Глава V
Работа над очерком «В.И. Ленин» —свидетельство окончатель­
ного и бесповоротного решения Горького «плыть в революцию даль­
ше», приняв условия той игры, которую вел с ним Сталин. Эта рабо­
та отчасти была оправданием его отсутствия на родине в 1930 году,
когда один за другим следовали политические процессы: в феврале
1930 г. была раскрыта «контрреволюционная организация» на транс­
порте, затем —«Инженерный центр», дело «Пищевого треста», «Тру­
довой крестьянской партии и грандиозные процессы «Промпартии»,
а в начале 1931 г. —процесс меньшевиков, среди которых были хоро­
шо знакомые писателю люди (Н. Суханов, В. Громан и др.). В этом
году были расстреляны без суда и следствия А. П. Пальчинский,
Н.К . Фон-Мекк, А.Ф . Величко и 48 так называемых «организаторов
пищевого голода».
В 1926-1929 гг. многие города с рабочим населением, действитель­
но, переживали перебои в снабжении продуктами. Трудности первой
пятилетки, авторитарные методы управления, введение «чрезвычай­
ных мер» усугубляли недовольство народа, которое попытались на­
править в определенное русло с помощью частично фальсифициро­
ванных процессов против «вредителей». На них легче всего было
свалить вину за неудачи в строительстве, промышленности, на транс­
порте, за разгильдяйство и бесхозяйственность. Разоблачая «врагов
народа», Н.В . Крыленко утверждал, что они «стремились сорвать пя­
тилетний план развития народного хозяйства, нривести страну к об­
щему экономическому кризису». В сообщении ТАСС говорилось:
«Вредительские организации пытались парализовать работу таких
важнейших центров нашего хозяйства, как уголь, черные и цветные
металлы, машиностроение, химическая и военная промышленность,
транспорт»73.
«Вредители» были обнаружены в органах Наркомзема, Госплана,
Научно-технического совета ВСНХ, в мясном, рыбном, консервном,
овощном трестах, в комиссариатах торговли, в золотоплатиновой
промышленности. Среди них были крупные государственные чинов­
ники, известные профессора Е.С. Каратыгин, A.B. Рязанцев, инжене­
ры, бывшие белые офицеры, поставщики царского двора, рыбопро­
мышленники, фабриканты. Показания «вредителей» из «Пищевого
треста», как и обвиняемых по процессу «Промпартии», печатались в
советской и зарубежной печати рядом с телеграммами рабочих кол­
лективов, партийных и комсомольских ячеек, которые единодушно
требовали «раздавить вражескую гадину»74.
Живя в Сорренто, Горький знакомился с материалами процессов
не только по газетам и присланным ему стенографическим отчетам.


Правда истории и история правды
203
Чтобы убедить писателя в искренности признаний обвиняемых,
Г. Г. Ягода отправил ему секретную брошюру: «Материал к отчету
ЦКК ВКП(б) XVI съезду ВКП(б). Составленный ОГПУ к докладу
тов. С. Орджоникидзе» (М., 1930). Выступая на съезде, Г.К. Орджо­
никидзе цитировал по ней подлинные признания Л.К . Рамзина,
Н.Е . Калганова и других обвиняемых, доказывая, что вредительство
инженеров было одной из форм классовой борьбы. Прочитав эту
брошюру, Горький поверил в признания обвиняемых и, как многие,
сделал вывод, что заговоры 1928-1931 г.г. являются единой цепью
общего антисоветского заговора. 2 ноября 1930г. он писал Р. Роллану,
что не понимает его волнений по поводу «48 вредителей»: «Я крайне
поражен тем, что Вы тоже верите в возможность «выдуманных или
вынужденных пытками» признаний организаторов голода. Нельзя
допустить, чтобы они чистосердечно покаялись, —пишете Вы, ху­
дожник, психолог, человек, обремененный печальнейшим из всех
знаний, —знанием людей. Почему же нельзя? Эти подлые люди кая­
лись, рассчитывая, что чистосердечное сознание в преступлении со­
хранит им жизнь. Им было известно, что по делу Пальчинского,
Фон-Мекка и Величко казнены только эти трое организаторов вре­
дительства, а остальные, несколько десятков активных вредителей,
высланы на работы по их специальности в различные места Союза
Советов. “Чистосердечность” показаний вредителей объясняется
еще и тем, что они, спасая свою шкуру, вообще не щадят друг друга,
ведь это люди, действующие механически, по силе инстинкта «кас­
ты», в чем они сами признаются. Я имею право утверждать это, ибо я
читал подлинные их показания»75.
Это письмо полностью объясняет позицию Горького по отноше­
нию к «вредительству». Он не только поверил в истинность призна­
ний обвиняемых, он, певец Человека с большой буквы, усомнился в
самом человеке, заявив , что знание людей —печальнейшее из всех
знаний. Горький сделал такой вывод, познакомившись с записями
допросов обвиняемых на следствии. В частности, профессор А. Ря­
занцев сказал: «Мои политические убеждения заставили меня всту­
пить на путь борьбы против советского режима. Я хотел доказать, что
пролетариат не способен восстановить экономическую жизнь стра­
ны»76. Всегда выступая на стороне пролетариата, Горький ответил на
подобные признания усилением чувства «пролетарской ненависти».
У него не было сомнений, что эти люди, действительно, вредите­
ли, враги, «худая трава» на поле советской действительности. И хотя
Роллан убеждал его, что нужно бы присмотреться внимательнее к
«чистосердечным признаниям», что даже в «Moskow News» выража-


204
Глава V
ют сомнения по этому поводу, Горький упрямо стоял на своем и по­
учал: «Мне кажется, Роллан, что Вы судили бы о событиях в Союзе
Советов более спокойно и более справедливо, если б усвоили про­
стой факт: Советская власть и авангард рабочей партии находятся в
состоянии гражданской, — т.е. классовой войны. Враг, против кото­
рого борются —и необходимо бороться —интеллигенция, стремя­
щаяся реставрировать буржуазный строй, и зажиточное крестьянст­
во, которое, защищая частное мелкое хозяйство, основу капитализма,
вредит делу коллективизации, прибегая к террору, к убийствам кол­
лективистов, поджогам имущества коллективов и прочим приемам
партизанской войны. На войне —убивают»77.
Жестокая логика «пролетарской ненависти» казалась Горькому
единственно возможной, когда под угрозу ставится сам принцип су­
ществования советской власти. Поэтому он не только не принял уча­
стия в кампании против «бессудных казней», начавшейся в Европе,
но осудил А. Эйнштейна и других деятелей культуры и науки, подпи­
савших протест. В феврале 1930 г. он даже склоняется к тому, чтобы
прекратить переписку с Р. Ролланом «в таком тоне», не идет ни на ка­
кие уступки, не поддается уговорам М.И . Будберг, убеждающей не
делать этого. Доказательство того, сколь искренней была уверен­
ность Горького в предательстве буржуазной интеллигенции, мы на­
ходим в той части «Жизни Клима Самгина», над которой он интен­
сивно работал весь 1930 г. В это же время он попытался написать
пьесу о вредителях — «Сомов и другие», идею которой ему подсказал
Г. Ягода. Она была закончена в январе 1931 г., но не удовлетворила
писателя. И хотя Горький послал текст пьесы в Берлин М. Рейнгард-
ту, он вскоре попросил М. И. Будберг забрать рукопись обратно. При
жизни писателя пьеса не публиковалась и не ставилась на сцене.
В 1931 г. М .И. Будберг писала Б.Н . Рубинштейну: «Пьесу о “процес­
се” он просит сейчас не предлагать...» (19, 540).
В письме от 2 ноября 1930 г. Горький пояснил Г.Г. Ягоде: «Пьесу о
“вредителе” бросил писать, не хватает материала, вредитель выходит
у меня ничтожнее того, каков он в действительности. Весною, в Мо­
скве, буду просить у Вас материалов»79. Каких материалов не хвата­
ло Горькому? Ведь не только Ягода, но сам Сталин позаботились о
том, чтобы у него были и официальные, и секретные «Материалы к
отчету ЦКК ВКП(б) XVI съезду», «Материалы по делу контррево­
люционной трудовой крестьянской партии», материалы «Союзного
бюро меньшевиков», сплошь состоящие из документов —допросов
«вредителей». В них один за другим инженеры Калганов, Стрижев,
Ларичев признавались в создании кастово замкнутой вредительской


Правда истории и история правды
205
организации, которая ставила своей целью реставрацию буржуазно­
го строя.
Переписка с Г.Г. Ягодой по поводу готовящегося процесса мень­
шевиков подтверждает, что Горький имел о нем информацию зара­
нее. Его познакомили даже с собственноручными признаниями
H.H . Суханова (Гиммера), почерк которого он хорошо знал. Процесс
проходил с 1 по 9 марта 1931 г., но еще 2 ноября 1930 г. Горький пи­
сал Ягоде: «Не удивлен тем, что Суханов, мальчишка с болезненным
самолюбием и психикой авантюриста, оказался на скамье уголовных
преступников, —но
—никак
не мог представить, что скептицизм Ба­
зарова доведет его до той же самой скамьи. Базарова я очень любил,
хотя В<ладимир> Ильич предупреждал меня: из тройки —База­
ров —Богданов —Скворцов —первый дальше от нас, чем второй, а
третий с ними по недоразумению. Очень хотелось бы мне приехать
на суд, посмотреть на рожи бывших людей, послушать их речи, но бо­
юсь, не хватит сил, да и времени нет —много работы»78.
Бросается в глаза резкость Горького, когда он пишет о бывших со­
ратниках по работе в «Новой жизни» — «рожи бывших людей». Не
менее грубо он отзывается об Осадчем, Громане и других «врагах на­
рода». На первый взгляд письма к Ягоде лишь добавляют новые
штрихи к негативному портрету писателя. Обращаясь к адресату
(«дорогой мой»), Горький льстит ему, говоря об «огромной заслуге»
ОГПУ перед народом в деле раскрытия «антисоветских заговоров»,
выражает заботу о здоровье Сталина и Ягоды. Но не стоит забывать
о той сложной, хитроумной игре, которую ведет писатель, пытаясь
добиться от «товарища и земляка» каких-то уступок заключенным.
Все письма преследуют цель освободить невинных, смягчить наказа­
ние, пересмотреть «дело». Говоря о «тройке» людей, бл изких ему на
протяжении многих лет жизни, он явно сомневается в их виновно ­
сти. Упомянув о близости В.А. Базарова к Ленину (И. Соколова-Сте­
панова и А. Богданова уже не было в живых), Горький, пытается спа­
сти его от гибели : как известно, он умер своей смертью в 1939 г..
Можно предположить, что решение Горького о статься в Сорренто
на весь 1930 год было принято, чтобы избежать личного участия на
процессах в качестве общественного обвинителя, либо самому уйти
от ареста. Переписка с Ягодой свидетельствует, что не раз Горькому
удавалось помочь преследуемым. 30 марта 1928 г. он пишет: «...усерд­
но прошу: нельзя ли “амнистировать” некоего Бианки, сосланного в
Уральск? Он —автор отличных книжек для детей по зоологии и ор­
нитологии: книжки его изданы Ленотгизом и, если Вы познакоми­
тесь с ними, увидите, что книжки, действительно ценные. Бианки


206
Глава V
не просил меня хлопотать за него. Я пишу, опираясь на письмо одно­
го т. уральца, который сообщил мне, что Бианки живет очень плохо и
работает по силе местных условий, —меньше, чем мог бы»79. Горький
явно лукавит: в судьбе ссыльного живейшее участие приняли
С.Я. Маршак и М.М. Пришвин. Последний писал Горькому 29 апре­
ля 1927 г., что Бианки томится в ссылке «за какое-то старое офицер­
ство» и клянется, что тот всегда был далек от политики, а между тем
«ему не разрешают выйти с дробовиком за черту города —это нату-
ралисту-то в Урадьске...»80.Если бы не вмешательство Горького,
В. Бианки вряд ли удалось плодотворно работать в детской литера­
туре до 1959 года.
Иными словами, читая письма Горького 1930-х гг. Г. Ягоде,
И. Сталину и другим советским деятелям, не нужно забывать, кому
они адресованы и зачем написаны. Контакты с Ягодой и другими че­
кистами, давали возможность Горькому стать обладателем недоступ­
ной для других внутренней секретной информации и позволяли хоть
изредка влиять на ход дела: спасать от смерти, смягчать наказание.
30 марта 1928 г. он просит обратить внимание на письмо сосланного
в Енисейск сотрудника Пушкинского Дома П.М. Устимовича, 6 фев­
раля 1930 г. хлопочет об анархисте Ф. Гэцци, в июне 1930 г. просит
сдвинуть с мертвой точки «Историю гражданской войны», 2 ноября
1930 г. ходатайствует о поездке за границу для М. Шолохова и Арте­
ма Веселого, в марте 1931 г. вмешивается в «дело Попова». Если при­
бавить к этому хлопоты, которыми постоянно была занята Е.П. Пеш­
кова, работавшая в Политическом Красном Кресте, станет ясно,
почему Р. Роллан после смерти Горького сообщил Г. Гессе, что не смо­
жет более помогать арестованным в СССР: «Пока был жив Горький
я многое мог сделать с его помощью. Теперь —ничего»81.
Возражая тем, кто считает, что Горький несет прямую ответствен­
ность за преступления сталинской эпохи, якобы, им санкциониро­
ванные, сошлемся на судьбы Франческо Гэцци и Виктора Сержа.
Анархист Гэцци, арестованный в мае 1929 г., должен был как «ино­
странный шпион» получить высшую меру наказания. Благодаря за­
ступничеству Горького его лишь выслали в Суздаль, о чем говорится
в письмах Роллану от 30 января и 26 февраля 1930 года. Горький пи­
сал: «О Франческо Гэцци напишу в Москву, но должен сообщить
Вам, что не очень надеюсь на успех, если Гэцци —анархист-индиви­
дуалист и занимался пропагандой теории этой фракции анархи­
стов»82. Горький передал просьбу Р. Роллана выслать Гэцци из СССР
Г. Ягоде и 15 марта 1930 г. известил Роллана: «...мне сообщили из Мо­
сквы, что Гэцци невозможно выпустить во Францию. Из этого мож­


Правда истории и история правды
207
но заключить, что Гэцци находится под следствием»83. Переговоры с
И.В . Сталиным и Г.Г. Ягодой шли через Крючкова. 3 марта 1930 г. он
писал в Сорренто: «Письма И.В . и Г.Г. передал. Ответ сообщу Вам»84,
а 5 марта известил Горького: «Г.Г. просит передать Вам, что выпус­
тить Гэцци абсолютно невозможно»85.
Более удачными оказались хлопоты за писателя В. Сержа (К и ­
бальчича). 30 апреля 1933 г. Роллан просил Горького помочь аресто­
ванному за троцкизм В. Сержу: «...не затягивать следствие и либо, не
мешкая, отпустить его, если его невиновность будет доказана, или
уведомить общественное мнение, в чем именно его обвиняют»86.
20 июня 1933 г. Горький ответил, что вел переговоры с Г.Г. Ягодой и
выяснил: «В. Серж выслан на два года в Оренбург и хлопоты о смяг­
чении этого наказания будут безуспешны»87. В дело вмешались мно­
гочисленные единомышленники и друзья В. Сержа, в течение двух
лет печатая протесты на страницах троцкистских и анархистских из­
даний всего мира. Горький все это время внимательно следил за хо­
дом дела. Вспоминая о своем аресте в главе воспоминаний «Годы не­
воли: 1933-1936», В. Серж писал: «Хлопоты в Лондоне результатов
не дали. Запрос в Голландии оказался напрасным. Копенгаген обе­
щал... Затянись эти хлопоты еще на несколько недель, и я бы не вы­
ехал, мне осталось бы только ждать неминуемой смерти»88-. В марте
1936 г. после резкого письма Горького Г. Ягоде вопрос был решен, и в
апреле того же года В. Серж выехал за границу.
Достаточно прочитать переписку Горького с Р. Ролланом в 1930-х
годах, чтобы понять, какую широкую гуманную деятельность развер­
нул Горький в Союзе Советов. Правда, деятельность эта была тща­
тельно завуалирована, говорить о ней приходилось между строк или
прикрываясь дифирамбами по адресу советской власти. Это понят­
но: переписка находилась под тщательным двойным, а то и тройным
контролем. 9 января 1929 г. А.Б. Халатов объяснил Горькому: «Поч­
товая связь с Италией очень хромает, видимо, это чувствуете и Вы.
Последнее Ваше письмо к Крючкову шло 12 дней»89. Повышенный
интерес к письмам Горького Проявляли, помимо ОГПУ, итальянские,
швейцарские, английские, французские и прочие власти. В 1932 г. в
Италии была официально введена цензура писем, почтовым конто ­
рам вменялось в обязанность просматривать всю прибывающую из-
за границы корреспонденцию. Горький часто иронизировал над «ма­
ленькими шалостями почты», давая понять адресатам, что наиболее
важные вещи нельзя доверять бумаге. Часто письма Горького к Рол-
лану шли «кружным» путем: через Берлин, Париж, Лондон или Эс­
тонию, откуда их отправляла М.И . Будберг. В то же время Горький


208
Глава V
обращался к Г.Г. Ягоде напрямую: «...нельзя ли этого Гэцци выгнать
из Союза Советов? Разумеется, сделать это надо —если можно сде­
лать —не ради удовольствия Роллана, а просто для того, чтоб не раз­
водить кислых и грязных слез»90.
Между тем атмосфера в СССР становилась все тревожнее: гото­
вились процессы микробиологов, историков, физиологов, агрономов.
22 октября 1930 г. Роллан писал Горькому: «Я обеспокоен. Увы! Я ду­
маю о тех днях 1793 года, когда Революция в лихорадке косила без
разбора и врагов, и самых преданных своих слуг»91. Насильственная
коллективизация наталкивалась на отчаянное сопротивление кре­
стьян, а это вынуждало Сталина все более усиливать репрессии, уже­
сточать режим личной власти. Уже был выслан за пределы СССР
Л. Троцкий, шла борьба с правым «уклоном». Бухарин, Рыков, Том­
ский доказывали, что нельзя проводить индустриализацию, основан­
ную на разорении деревни и использовании только внутренних ре­
сурсов страны. Раскол в Политбюро дошел до предела при
подведении итогов первой пятилетки. Осуждая «чудовищно односто­
роннюю» политику по отношению к крестьянству, Бухарин обвинил
генсека в военно-феодальной эксплуатации крестьян.
Какую позицию занял Горький в этот период? До 1931 года он не­
однократно, хотя и в осторожной форме, критиковал выдвинутые
Сталиным лозунги «самокритики», «заострения борьбы с бюрокра­
тизмом», «чистки соваппарата». 29 ноября 1929г. в письме к Сталину
содержится упрек в «односторонности нашего отношения к действи­
тельности», который почти буквально совпадает со словами Бухари­
на. Можно ли на этом основании сделать вывод, что Горький в глуби­
не души поддерживал «правую оппозицию»? Действительно, по
некоторым вопросам индустриализации и особенно культурной по­
литики Горький разделял взгляды Бухарина, Томского, Каменева
и др. Однако с коллективизацией дело обстояло иначе.
Писатель всегда относился к мелкому собственнику в деревне с
большой неприязнью и недоверием. Он видел в нем жертву «власти
земли», человека ограниченного, прижимистого, жадного, с узким
кругозором, а потому крайне консервативного. Идея замены мелкого
крестьянского хозяйства крупным коллективным чрезвычайно им­
понировала Горькому, хотя бы потому, что он всю жизнь ратовал за
коллективное самосознание людей, преображающих землю. Не
слишком разбираясь в жизни советской деревни, крайне далекий от
нее, он постоянно просил редакцию журнала «Наши достижения»
отмечать все факты строительства новой жизни в селе. По его иници­
ативе в журнале появляются статьи о коммунах «Авангард», «Озет»


Правда истории и история правды
209
и др., о росте механизации, успехах кооперации, культурной револю­
ции на селе.
28 декабря 1929 г. Горький писал ответственному секретарю жур­
нала «Наши достижения» С.Б . Урицкому по поводу материалов, при­
сланных от селькоров, сельской интеллигенции, краеведов: «В виду
моего малого знакомства с современной жизнью деревни править эти
статьи я опасаюсь, — это должен делать человек, осведомленный бо­
лее широко, чем я. Мне, например, кажется, что некоторые статьи
слишком и по-детски оптимистичны. Господин крестьянин —чело ­
вечище хитрое, недоверчивое, и оно чрезвычайно любит видеть чу­
жеродных ему существ “в дураках”, и само своею силой с удовольст­
вием ставит “в дураки” разных мудрых людей, кои желают устроить
для него житьишко получше. А я — «консерватор» в отношении к де­
ревне и, от всей души желая ей всего лучшего, не могу закрывать “очи
моя” на “скептицизм невежества” и на вековое ее недоверие к новше­
ствам, — недоверие, которым и объясняется мое недоверие к ней»92.
Можно сделать вывод, что Горький не обольщался относительно
легкости врастания мужика в социализм. Горьковское желание сло­
мать «консерватизм» деревни, мешающий строительству новой жиз­
ни, сближало его со Сталиным. И хотя писатель не мог воочию пред­
ставить размаха «чрезвычайных мер», ибо после 1929 г. не был ни в
одной деревне, он в целом поддерживал политику коллективизации.
Здесь, по словам Н.В . Вольского ( Валентинова ), «не было приспо­
собления Горького ко взглядам Сталина. Тут только встреча их»93.
Однако Горький одобрял не насильственную, а добровольную колле­
ктивизацию. П. Мороз, встречавшийся с ним во время поездки по
югу России, приводит признание писателя, сделанное при посеще­
нии совхоза «Гигант» летом 1929 г.: «...я ничего понять не могу. Я пре­
жде всего в колхозах близ Ростова-на -Дону не вижу целесообразно­
сти. По-видимому, стар я стал. Но людей сопротивляющихся я
понимаю». И горестно заметил: что «формы проведения в жизнь ме­
роприятий такого социализма будут безусловно очень свирепыми»94.
Во время прощального ужина в честь Горького в Ростове-на -Дону
А.А. Андреев, тогда первый секретарь Северо-Кавказского крайкома
ВКПб, спросил его о впечатлениях от посещения колхозов. Горький
ответил, что «коллективизация может дать очень благоприятные ре­
зультаты только при безусловной добровольности участия крестьян
в колхозах»95.
Можно сказать, что писатель не одобрял насильственных мер
коллективизации, хотя признавал теорию обострения классовой
борьбы. Его отношение к ку лачеству было негативным, ибо Горький


210
Глава V
всегда видел в городе, а точнее в пролетариате, воплощение идеи кол­
лективности и духовности, а в деревне —косное болото, мещанства и
«всякой скверны». Тот факт, что 25 миллионов мелких крестьянских
хозяйств в результате коллективизации были заменены 250 тысяча­
ми колхозов, находившихся под контролем государства, Горький
приветствовал как геологический переворот в деревне. Вплоть до го­
лода 1932-1933 годов, унесшего около 7 миллионов человеческих
жизней, он не подозревал о страшных жертвах, сопровождавших этот
переворот. Судя по материалам, которые проходили через его руки в
журнале «Наши достижения», процесс коллективизации представ­
лялся ему бескровной революцией, сопровождаемой ростом культу­
ры деревни, повышением благосостояния колхозника. Он даже уве­
рял Роллана, что кулаки, высланные в Сибирь, вступают там в
социалистическое соревнование с комсомольскими бригадами и по­
беждают их.
Роллан смотрел на события в СССР далеко не так идилически.
4 ноября 1930 г. он писал Горькому: «Всякая большая власть, сосре­
доточенная в их руках, становится грозной силой. Особенно в наше
сумасшедшее время. < .. .> «48»-ю я не интересуюсь, я почти не знаю
их. Я отвечаю только за тех, кого я знаю. — Если Вы, Горький, гаран­
тируете справедливость ареста —хорошо, я верю. Но остерегайтесь,
как бы в советском обществе не распространилась болезнь подозри­
тельности, от которой так пострадала Французская револю-
ция»96.Чтобы «болезнь подозрительности» не проникла на Запад,
Сталину был особенно важен союз с Горьким, который пользовался
огромным авторитетом и доверием во всем цивилизованном мире.
Как реагировал на это Горький? Н.В. Вольский, объяснил позицию
писателя в 30-х г.г. так: «Приспособляясь к обстановке, созданной
Сталиным, хотя он не хотел приспособляться к несравненно более
мягкой и более свободной жизни при Ленине, Горький был вынуж­
ден скрывать, извращать многое в своем мировоззрении. Он делал
это потому, что его ни на минуту не оставляла дорогая ему мысль как-
то влиять на культурно-просветительское дело в стране и особенно,
на литературу, воздействию которой на душу населения он придавал
исключительное значение. Вместе с тем певцу труда крайне импони­
ровала ведущаяся в СССР кипучая работа нового строительства»97.
Свидетельство Н.В . Вольского (Валентинова) ценно потому, что в
1930-х годах он вел с Горьким переписку и убедился: писатель видит
в жизни Союза Советов не только «достижения». «Увлекаясь ими, —
продолжает Вольский, — Горький заставлял себя закрывать глаза на
варварские условия и азиатское презрение к человеческой жизни,


Правда истории и история правды
211
при которых эти технические достижения осуществлялись. Но он
знал о них. И желание в меру имеющейся у него возможности вытес­
нять азиатчину духом Европы его не оставляло»98. Теперь мы знаем,
что Горький пытался активно влиять не только на литературу и куль­
турно-просветительское дело, но сознательно пошел на контакты со
Сталиным, чтобы смягчать его жестокость и сдерживать волну ре­
прессий в стране. Верный своему принципу защищать от травли го­
нимых, независимо от своего личного отношения к ним, он не раз
вступался не только за членов оппозиции, но и за деятелей культуры:
М. Шолохова, Д. Шостаковича, К. Чуковского, И. Бабеля, Б. Пиль­
няка, М. Булгакова, А. Макаренко и многих других. В. Кирпотин сви­
детельствует, что Горький однажды дал М. Слонимскому подписан­
ное им письмо, где говорилось, какой тот хороший писатель.
Поясняя это, он пишет: «Горький не хотел, чтобы Слонимский ока­
зался среди писателей-изгоев . Он принял доступные в его положе­
нии меры. Не афишируя своих действий, защитил»99. Защитил, в
первую очередь, от Сталина, который в разговоре с Павленко весьма
нелестно отозвался о повести Слонимского «Крепость», посвящен­
ной деятельности ленинградской оппозиции.
4.
До возвращения в СССР Горький плохо представлял себе вождя,
хотя был знаком со Сталиным с 1907 г. Считается, что о Сталине ему
впервые рассказал В.И. Ленин: «рассказал как о своем ближайшем
соратнике в начале 1913 г. — в
письме, где речь шла о предпринятой
партией широкой разработке национального вопроса. Вопрос этот
тогда особенно захватил Горького»100. Однако первая встреча с «чу­
деснейшим грузином» произошла еще в Лондоне на V съезде
РСДРП. Вспоминая о буднях съезда, H.H . Накоряков писал о Горь­
ком: «Можно было видеть его в тесном кругу кавказских большеви­
ков вместе с Миха Цхакая, И.В. Сталиным, С.Г. Шаумяном и др.
В ответ на шутливое замечание одного из уральцев, что Алексей Ма­
ксимович предпочитает кавказцев, он добродушно отшучивался:
«Мы ведь —земляки
—моя
литературная жизнь началась на Кавка­
зе... А вы послушайте, —добавил он, —какую земляки под землей
типографию отгрохали»101.
Тем не менее дружеских контактов с «земляком» не получилось.
В дни Октября И.В. Сталин сурово осудил публицистические высту­
пления Горького в «Новой жизни», предупредив, что писатель может
оказаться в «архиве истории», если не порвет с окружающими его


212
Глава V
«перепуганными неврастениками»102. И только в 1927 году он решил
извлечь писателя из соррентийского «архива», чтобы сделать своим
союзником в борьбе с оппозицией. С. Коэн пишет: «Весной и ранним
летом 1928 г. политическое могущество правых должно было выгля­
деть вполне внушительным; это опровергает мнение о том, что Ста­
лин уже являлся к тому времени всесильным генсеком, каким он сде­
лался в последующие годы. В дополнение к престижу и
влиятельности официальных должностей Бухарина, Рыкова и Том­
ского, голоса их обладали значительным весом в исполнительных ор­
ганах партии. В состоявшем из девяти членов Политбюро они опира­
лись на поддержку принадлежащего к правым Калинина и
нейтралитет или нерешительность Ворошилова, Куйбышева и Руд-
зутака и надеялись заручиться большинством против Сталина и Мо­
лотова»103.
В этой ситуации Сталину было важно приобрести поддержку
Горького, чтобы через него влиять на собственную оппозицию и на
международное общественное мнение. В свою очередь, оппозиция
пыталась заманить писателя на свою сторону в борьбе со Сталиным.
Это казалось не трудным, ибо Бухарин, Рыков, Каменев поддержива­
ли контакты с писателем все эти годы. Приведем лишь один пример:
в декабре 1927 г., когда Я.С . Ганецкий приехал уговаривать Горького
вернуться на родину, в числе подарков был уникальный письменный
прибор работы палехского мастера Голикова —от А.И. Рыкова. Борь­
ба за Горького велась всеми дозволенными и недозволенными сред­
ствами. Уже в первый его приезд в СССР на квартире Е.П. Пешковой
в Машковом переулке перебывали едва ли не все руководящие дея­
тели партии. Горький недоумевал, из-за чего идут распри между ни­
ми, и, верный своей натуре, пытался примирить сталинистов с «пра­
выми». По словам И.М . Гронского, он доказывал необходимость
жить мирно и мирно работать: «Тут, конечно, — говорил он, —сказы ­
ваются и различные характеры людей, и различные устремления, но
ведь надо как-то срабатываться. У них (т.е. у оппозиционеров), —го ­
ворил он, —больше знаний, они теоретически более подготовлены.
Кроме того, все они —литераторы, подолгу жили во всяческих Евро-
пах, языки хорошо знают. Так что по знаниям, по теоретической под­
готовке, по культуре они стоят выше Сталина и его окружения. Но у
Сталина по сравнению с ними то преимущество, что он лучше их зна­
ет, что надо делать завтра, у него отчетливая перспектива развития
страны, он хороший практик, хороший организатор»104.
Пытаясь примирить противников, Горький занял нейтральную
позицию и недоумевал: «Как же можно этих людей отталкивать?»105.


Правда истории и история правды
213
Возможно поэтому, в 1928-1929 г.г. Горький относился к Сталину
сдержанно и виделся с ним нечасто. Н. А. Пешкова свидетельствует:
«Горький изучал Сталина, был насторожен, но любить не любил. Как
он иногда восхищался другими людьми —Чеховым, Лениным, —
этого в отношении Сталина не было. Тут можно сказать, скорее было
почтение. Он интересовался Сталиным как человеком»106. Сталин в
свою очередь изучал Горького, внушая приближенным: «Будьте осто­
рожны: Горький —это ценнейший капитал партии, страны, который
надо всеми силами беречь»107.
Взаимный интерес особенно усилился в 1931 г. В доме No 6 на Ма­
лой Никитской, построенном Ф.О . Шехтелем для миллионера
С.П. Рябушинского, были созданы условия для частых встреч Горь­
кого с вождями. Сталин в окружении членов Политбюро, а изредка с
женой приезжал вечером в уникальный особняк или на дачу в Гор­
ках-10, часто засиживался допоздна, ужинал, разговаривал. Об атмо­
сфере этих вечеров дает представление широко известная история
чтения горьковской сказки «Девушка и Смерть». И октября 1931 г.,
когда на Малой Никитской были в гостях у Горького Сталин и Воро­
шилов, писатель прочитал им сказку, написанную в дни юности. Он
вообще любил читать свои стихи в непринужденной домашней об­
становке, а эта сказка имела особый смысл: в аллегорической форме
в ней утверждалась идея победы духа и самопожертвования одного
человека над силами зла и коварства. Выразительный портрет злого
Царя, наказывающего Девушку за собственные неудачи, его покор­
ная свита («Исказив угодливые рожи, бросились к девице, словно
черти...»), песня Смерти с ее зловещим пророчеством: «Деспот бьет
людей и гонит, а издохнет —и его с той же песенкой хоронят!» —все
это не случайно припомнилось Горькому.
Настроение у гостей было не очень хорошее. На недавно закон­
чившемся Пленуме ЦК ВКПб много говорилось о трудностях при
проведении коллективизации, о серьезных недостатках в работе же­
лезнодорожного транспорта, критическом положении городского хо­
зяйства в СССР. Эмигрантские и буржуазные газеты прямо писали о
провале пятилетки и кризисе генеральной линии партии. Сталина
упрекали в том, что все неудачи он пытается объяснить действиями
«вредителей» и оппозиции. 17 июня 1931 года в газете «Правда»
Горький прочитал: «Партия будет давать решительный отпор как
правым оппортунистам, тянущим нас назад и пытающимся сорвать
наше строительство, так и «левым» фразерам, не учитывающим кон­
кретных условий настоящего периода и на деле помогающим пра­
вым». Поэтому у него были основания сравнивать Сталина с деспо­


214
Глава V
том-царем, а Ворошилова с послушным его воле «царским коню­
хом».
Однако сказка понравилась слушателям, не уловившим подтек­
ста. Сталин начертал на полях первого тома сочинений Горького:
«Эта штука сильнее, чем “Ф ауст” Гете (любовь побеждает смерть)».
Ворошилов дополнил: «Я люблю Горького как моего и моего класса
писателя, который духовно опередил наше поступательное движе­
ние»108. После этого вечера стали творить легенду о любви Сталина
и Горького, их духовной близости и тесном сотрудничестве в едином
«поступательном движении». Между тем, Горький выступал не
столько в роли соратника, сколько в качестве буфера между всесиль­
ным генсеком и всеми, кого он преследовал. Поистине: Девушка и
Смерть! Ведь образ смерти уже витал над страной, и Горький хорошо
знал это, получая сведения о многочисленных политических процес­
сах «из первых рук».
Период с 1930 по 1934 г.г., насыщенный драматическими события­
ми в стране, только сейчас начинает получать освещение в истории:
дело «Союза марксистов-ленинцев» (М.Н . Рютин, П.А. Галкин,
М.С. Иванов), ссылки Л.Б, Каменева, Г.Е. Зиновьева, H.A. Угланова,
дело Н.Б . Эйсмонта и В.Н. Толмачева, арест участников «бухарин­
ской школы»( А.Н. Слепков, Л.П . Марецкий, В.Н. Астров ), само­
убийства Н.А. Скрыпника и М. Хвылевого, покаянные речи Н. Буха­
рина, А. Рыкова, М. Томского, взлеты и падения членов оппозиции.
Судя по письмам, Горький обо всем этом был осведомлен и пытался
удержать Сталина от «чрезвычайных мер». Это был период их наи­
большей близости. Сталин не жалел времени на визиты, приезжая ча­
ще всего с К. Ворошиловым, В. Молотовым, реже —с Л. Кагановичем.
Он благосклонно позволял себя изучать в непринужденной домаш­
ней обстановке. Вскоре обнаружилась цель визитов: Горькому стали
намекать, что хорошо бы написать литературный портрет вождя, по­
добный очерку « В.И. Ленин». Он уклонялся, ссылаясь на отсутствие
материалов, а осенью 1931 г. уехал в Сорренто. 24 ноября 1931 г. Горь­
кий телеграфировал П.П . Крючкову: «Привезите биографию Кобы
или материалы для нее»109. Крючков ответил 5 декабря: « Т. Товстуха
послал Вам через Д. И. <Курского> материалы по биографии С<та-
лина>, когда получите, сообщите мне»110. В конце того же года
А.Б. Халатов писал Горькому: «Материалы для биографии И<осифа>
В<иссарионовича> мы Вам послали, напишите мне —не нужны ли
Вам какие-либо еще материалы и когда Вы думаете нам ее дать?»111.
В начале 1932 г. Горький получил предложение от англо-амери­
канских издателей Рея Лонга и Р. Смита написать очерк о Сталине


Правда истории и история правды
215
для книги «Россия сегодня» (другое название «Правда о России»).
Р. Смит сообщил, что такая «чрезвычайно важная книга выйдет са­
мым широким тиражом», ибо предполагается, что в ней будет участ­
вовать Сталин112. О существовании нью-йоркского издательства
«Ray Long and Richard R. Smith» писатель узнал от М.И. Будберг, ко ­
торой Рей Лонг предложил сделать переводы для задуманной им се­
рии советских книг, наиболее убедительно и ярко рисующих дости­
жения социализма за 15 лет. В начале декабря 1931 г. она попросила
П.П. Крючкова выслать ей в Лондон книгу М. Ильина «Рассказ о пя­
тилетием плане», а Горького —подумать, какие книги, кроме этой,
можно было бы предложить издательству.
В преддверии надвигающейся 15 годовщины Октября это был
важный пропагандистский акт, который заглушил бы антисоветскую
кампанию, вновь вспыхнувшую на Западе. Буржуазные и эмигрант­
ские газеты шумно заявляли о провале пятилетки и крахе сталин­
ской политики. Парижская газета «Последние новости» в передовой
статье утверждала: «Пятнадцатилетнее строение социализма приве­
ло большевиков к тем самым проблемам, которые имели место в са­
мом начале этого периода. И внутри страны и вне ее положение ока­
залось неизмеримо худшее, чем было раньше»113. Историк Ю. Жуков
пишет: «... было очевидно, что грядет агрессия капиталистических
стран против СССР —в 30-м году папа римский открыто призвал
весь мир к крестовому походу против страны нечестивых большеви­
ков, и не было уверенности, что мы сможем отразить новую интер­
венцию»114.
Не удивительно, что Горький откликнулся на предложение
М.И . Будберг. 4 декабря 1931 г. он сообщил Крючкову, что считает
издание серии делом важным и попросил помощи. «Мне кажется, —
писал он, — что Вы могли бы поторопить выбор книг для англо-аме ­
риканцев и выбрать листов 10-12 очерков —наиболее удачных —
о социалистическом соревновании. Возможно, что некоторые книги
нужно будет заново проредактировать или даже «дописать», некото­
рые же —сократить. Об этом Вы поговорите лично с И<осифом>
В<иссарионовичем>»115. Сталину он одновременно написал письмо,
предупредив Крючкова, что «шуметь об этом деле — не следует...» .
В течение декабря 1931г. шли переговоры с Москвой относительно
списка книг. 19 декабря П.П. Крючков пообещал: «Для англо-амери­
канцев числу к 22 декабря мне составят список книг. Список я пере­
дам И.В . на утверждение»116.
В это время возникло второе предложение Рея Лонга, как бы в
развитие первого. Помимо издания книг предполагалось издать


216
Глава V
сборник «Россия сегодня», где предисловие —очерк о Сталине —на ­
писал бы Горький, а затем Сталин рассказал бы о себе и своей работе
в партии. Книгу должен был завершать обстоятельный разговор о пя­
тилетием плане и путях развития России от первой мировой войны
до последних дней. «Взгляд на Россию», таким образом, помог бы
убедить всех недоброжелателей в правде социализма. 4 марта 1932 г.
Рей Лонг отправил Горькому контракт и чек на 2500 долларов. В тот
же день он поместил в газете «New York Times» следующее рекламное
сообщение о книге: «Сталин пишет книгу о России. Впервые она бу­
дет опубликована здесь с предисловием Горького»117. Перевод книги
был поручен М.И . Будберг. 7 марта 1932 г. она сообщила Горькому:
«Видела Рай Лонга, и он подписал со своей стороны договор и уже
выслал Вам 2500 долларов. Он просил из них оставить мне задаток в
500 долларов на перевод, он пополнит эту сумму при посылке 2-ой
части»118.
Если бы этот замысел осуществился, книга «Россия сегодня» нача­
ла бы пропаганду культа личности Сталина за рубежом. В СССР к то­
му времени уже вышла книга К. Е. Ворошилова «Сталин и Красная
Армия» (1929), где гражданская война рассматривалась сквозь приз­
му личного участия в ней великого вождя. Однако ни писатели, ни ис­
торики, ни социологи не создали ничего серьезного, поэтому надежды
возлагались на Горького. Он, между тем, долго колебался, собираясь
отказаться от работы, и уже хотел отправить чек Рею Лонгу обратно,
когда получил письмо от Будберг. Она уговаривала: «...нет ничего лег ­
че, чем отправить обратно чек Лонга и аннулировать договор», одна­
ко сообщение о книге уже опубликовано, а, главное, отказ «будет
иметь влияние на решение конгресса по вопросу о признании России
Америкой»119. Как мы видим, за сделкой явственно просматривались
серьезные соображения, можно даже сказать, — «рука Москвы». Это­
го явно требовали государственные интересы СССР, менявшего свою
внешнюю политику накануне вступления в Лигу Наций.
Перед новым аргументом Горький не устоял и сообщил Крючко­
ву, что принимается за работу, и постарается сделать ее до отъезда в
СССР, т.е. к 21 апреля 1932 г. Он просил показать копию договора и
письмо Рея Лонга Сталину. 3 марта 1932 г. Крючков ответил: «Гово­
рил сегодня по телефону с И.В., он обещает дать ответ дня через два,
но указывает, что срок “апрель или начало мая” недостаточен. Лично
он согласен, но ждет подтверждения товарищей: Каганович и Посты-
шев больны»120. В следующем письме он известил, что «план книги
составляется и в ближайшие дни будет утвержден»121. Срок сдачи
был намечен на 15 мая. Начав работу, Горький написал :


Правда истории и история правды
217
«Иосиф Сталин —Джугашвили родился в Грузии, стране, кото­
рую древне-греческие писатели называли Иверия и Георгия, — по ­
следнее имя заставляет некоторых американцев думать, что Ста­
лин —уроженец штата Георгия. Грузия расположена за хребтом
Кавказских гор, по бассейнам рек Чороха, Риона и Куры. Первые две
реки впадают в Черное море, Кура —в Каспийское. Греки именовали
Рион — Фазисом, и с этой рекой связана древняя легенда о походе
аргонавтов за золотым руном». Далее, пересказав легенду, Горький
углубился в историю грузинского народа: «Грузины поселились в З а ­
кавказье в 7 веке до нашей эры, но история их не говорит, откуда они
пришли. Исторические ее памятники уничтожены за время бесчис­
ленных нападений и грабежей Грузии парфянами, персами, войсками
Александра Македонского, римского полководца, впоследствии им­
ператора Помпея, затем —арабов, снова персов и турок. В общем ис­
тория этой небольшой, но прекрасной и богатой страны есть история
грабежа ее и различных насилий над нею. В конце 18 века царь Гру­
зии и дворянство решили просить защиты у России, и в 1801 г. Гру­
зия была присоединена к владениям русского царя. Этот акт неплохо
устраивал грузинское дворянство, но само собою разумеется, ничем
не мог облегчить каторжную жизнь крестьян и ремесленников»122.
На этом он остановился. Мысль Горького блуждала вокруг да око­
ло темы. Рассказывая об истории Грузии и ее красотах, он никак не
мог начать повествование о жизни Сталина. Из подсознания почему-
то всплывали слова «грабеж», «насилие», «каторжная жизнь». И хо­
тя Горький через полпреда СССР в Италии Д. Курского получил все
материалы для биографии вождя, выразительный художественный
портрет не получался. Вдобавок мешала мысль о странном издатель­
стве Рея Лонга, который явно действовал «не совсем “за свой страх”,
а как будто от лица группы»123.
14 марта Политбюро ЦК ВКП(б) неожиданно приняло решение
отклонить предложение Р. Лонга из-за его попыток «исказить харак­
тер договора»124. Причина, видимо, заключалась в том, что в газете
«Ивнинг стандарт» 4 марта появилось сообщение, что в Америке вы­
ходит книга, в которой Сталин «описывает свою биографию, разъяс­
няет свои отношения с Лениным и Троцким, объясняет причины па­
дения Троцкого, а также откровенно высказывается, как СССР
относится к Великобритании, Соединенным Штатам и Японии».
Горький прервал работу и решил отказаться от договора с Р. Лонгом,
о чем 21 марта сообщил Будберг125. Сталин тоже расценил рекламное
сообщение как политическую спекуляцию. 24 марта 1932 г. он извес ­
тил Горького телеграммой, что участвовать в подготовке книги не бу­


218
Глава V
дет. О реакции писателя можно судить по черновику письма Стали­
ну: «Дорогой Иосиф Виссарионович —телеграмму Вашу получил и
принял соответствующие меры. Сожалею, что дело развалилось, но
думаю, что спустя некоторое время следует возобновить его, разуме­
ется не по нашей инициативе и в другой форме. Как все американ­
ские «идеалисты», Р. Лонг —немножко идиот. Он был предупреж­
ден, что орать — не следует, но американский «идеализм» не
представляет бытия без рекламы»126.
Горький вернул чек Р. Лонгу, а 1 апреля отправил в Москву все ма­
териалы, присланные ему для очерка о Сталине. Книга «Россия сего­
дня» так и не была написана, хотя Будберг вплоть до лета 1932 г. уго­
варивала Горького продолжить работу. В первой половине августа
1932 г. она спрашивала: «Напишите мне, как обстоит дело с книгой
Лонга. М.б. можно было бы хоть немного материала получить. Те­
перь, право, очень своевременная была бы она при том количестве че­
пухи, которая теперь печатается здесь везде»127. Но в Москве к этому
вопросу более не возвращались. Возможно, на решение Сталина по­
влияло и упорное нежелание Горького взять на себя роль его при­
дворного биографа. Скупые строки об истории Грузии и местополо­
жении этой прекрасной страны остались единственной страницей
очерка.
Переписка со Сталиным, длившаяся до 1936 г.г., о тразила размах
идей и замыслов Горького, возникавших в этот период. Все горьков­
ские начинания («История гражданской войны», «История фабрик и
заводов», серии книг в ОГИЗе, «Библиотеке поэта» и издательстве
«Академия», реорганизация Всесоюзного института эксперимен­
тальной медицины, создание Института мировой литературы и Ли­
тературного института, журналов «Наши достижения», «Литератур­
ная учеба», «Колхозник», «За рубежом», «С ССР на стройке», выпуск
альманахов и коллективных изданий) реализовывались с ведома, а
зачастую при личном участии Сталина. Горький иногда посылал ему
свои статьи, прося прочитать и даже поправить их.
В идеологическом плане писатель и вождь были не оппонентами,
а скорее единомышленниками, ведущими фигурами в сферах госу­
дарственного и культурного строительства советского общества. Воз­
никшая между ними переписка —свидетельство совместной работы
по созданию новых учреждений, внедрению достижений науки и тех­
ники, организации литературного процесса в СССР. Вряд ли в их от­
ношениях какую-то роль играл личный интерес: писатель никогда ни­
чего не просил для себя. Правда, в нескольких письмах звучит забота
Горького о здоровье и безопасности Сталина. Так, 1 декабря 1931 г.


Правда истории и история правды
219
писатель советует ему не гулять по улицам без охраны. Совет не слу­
чайный: видимо писатель узнал, что на Сталина в центре Москвы бы­
ло совершено покушение. После этого были приняты меры: 18 нояб­
ря 1931 г. в «Записке ОГПУ No 40919» говорилось: «Членам ПБ.
Пешее хождение т. Сталину по Москве надо прекратить. В. Моло­
тов». (Записку завизировали Каганович, Калинин, Куйбышев и Ры­
ков). Поэтому Горький писал Сталину: «За Вами вообще усиленно
охотятся, надо думать, что теперь усилия возрастут.< ...> Сейчас
убить коммуниста —спасительное дело. Особенно —большого. Так
что я тут очень тревожусь за вас, т<оварищи>. И
—не
один я. Дело,
конечно, не в моих тревогах, а в том, что , м.б., скоро потребуется об­
щая мобилизация сил. Очень хочется, чтобы Вы отнеслись к моим
словам серьезно»128. Как мы видим , речь шла об активизации анти­
советских сил за рубежом и опасности новой мировой войны, о чем
живший в Европе Горький предупреждал советских лидеров.
Он обращался к вождю прежде всего как к руководителю державы,
поднимая вопросы общекультурной, а порой и общегосударственной
значимости. С другой стороны, многочисленные пометы Сталина на
горьковских письмах свидетельствуют, что к его просьбам и предло­
жениям вождь относился максимально внимательно, хотя исполнял
далеко не все. По письмам прослеживается история развития их вза­
имоотношений. Живя в Сорренто, Горький считал своим долгом как
можно более полно информировать Сталина о событиях в мире. Поэ­
тому письма 1929-30 г.г. и особенно 1931-32 г.г. насыщены фактами
зарубежной жизни, будь то выступление Муссолини, переезд наслед­
ника итальянского престола на жительство в Неаполь или строитель­
ство траулеров для Советского Союза в Италии. Во многих письмах
речь идет о работе над «Историей гражданской войны», в главную ре­
дакцию которой входил Сталин. Иногда горьковское письмо превра­
щается в развернутый план работы на ближайшее время. Так, 12 ноя­
бря 1931 г. он намечает целую серию изданий, которые предлагает
выпустить к 15 годовщине Октября: краткий очерк истории больше­
визма, обзор достижений советской власти за 15 лет в народном хо­
зяйстве, книгу о будущем социалистическом обществе и положении в
нем человека, популярные обзоры работ, произведенных во всех обла­
стях государственного строительства, массовое издание на тему «Как
в Союзе Советов создаются законы». Можно сделать вывод, что в
1929-1933 г.г. у Горького была надежда стать одним из главных совет­
ников Сталина и через него как-то влиять на события в стране.
Ему, действительно, удавалось немало. Непонятные историкам
взлеты и падения членов оппозиции (Бухарина, Каменева, Томского,


220
Глава V
Радека и др.) часто объяснялись прямым вмешательством Горького.
По его настоянию Л. Каменев был назначен директором издательст­
ва «Академия», М. Томский —руководителем Госиздата. К. Радек —
заместителем главного редактора журнала «За рубежом». Широко
известно, что именно Горький организовал в июне 1931 г. встречу
Сталина с М. Шолоховым, чем спас не только третий том романа
«Тихий Дон», но и самого автора. Именно он защитил К. Чуковского
от несправедливой критики Н.К . Крупской, грозившей запретом
«Крокодила» и других детских книг. Он протестовал против травли
Д. Шостаковича, Е. Замятина, М. Булгакова и многих других.
Пытаясь примирить Сталина с оппозицией, Горький каждый раз
выступал в защиту тех, над кем нависал меч репрессий. Б. Николаев­
ский в «Письме старого большевика» вспоминал о свидании Стали­
на и Каменева на квартире Горького, которое писатель устроил в
1933 г., чтобы смягчить гонения на старого соратника Ленина. Сопо­
ставим факты: в 1925 г. Каменева объявили одним из организаторов
«новой оппозиции», в 1926 г. он подписался под заявлением «троц-
кистско-зиновьевского блока» и за это был выведен из состава По­
литбюро, а в 1927 г. исключен из партии. В 1928 г. Горький приехал в
СССР, и в том же году Каменева восстановили в партии. В 1932 г. его
снова исключили и отправили в ссылку, но после окончательного
возвращения Горького на родину назначили директором издательст­
ва «Academia» и 14 декабря 1933 г. опять восстановили в партии.
В мае 1934 г. по предложению Горького он был назначен директором
Института мировой литературы в Москве, а осенью введен в состав
Оргкомитета Союза писателей.
По настоянию Горького Бухарин был назначен заведующим отде­
лом научно-технической пропаганды ВСНХ СССР, а 20 февраля
1934 г. — ответственным редактором газеты «Известия». В апреле
1932 г. М. Томский при поддержке Горького стал заведующим
ОГИЗа, о чем он сообщил писателю 10 апреля: «Как Вы знаете, я на­
значен зав. ОГИЗа, в работе которого Вы принимаете столь близкое,
непосредственное участие» и просил помощи в организационных во­
просах129. Наиболее сложные дела он отложил до приезда Горького.
Письмо Томского от 4 мая 1932 г. свидетельствует, что назначение
Каменева тоже состоялось при непосредственном участии Горького.
Он писал: «Л.Б . Каменев назначен, приказ я подписал, полезно было
бы Вам поговорить с ним, я с ним уже беседовал. Может быть, Вы вы­
зовете его?»130
Судя по переписке писателя с Томским и Каменевым, оба они со­
гласовывали с Горьким планы издательств ОГИЗ и «Academia» и по­


Правда истории и история правды
221
стоянно советовались с ним по производственным вопросам. 3 дека­
бря 1932 г. он послал в ОГИЗ проект договора с английской фирмой
для издания советской литературы за рубежом, 17 января 1933 г. пи ­
сал Томскому: « ...я бы предложил возобновить издание наиболее
удачных книг этого рода в Германии, как это в свое время делал, по
предложению Л.Б . Красина, И.П . Ладыжников, а теперь мог бы де­
лать зав. «Международной книгой» в Берлине Тер-Григорьян»131.
О попытке Горького играть роль не только в культурной, но и в
кадровой политике советской власти свидетельствует также его пе­
реписка с В.М. Молотовым. Писатель просит объединить рабочие ап­
параты «Истории гражданской войны», «Истории фабрик и заво­
дов», «Истории деревни» и альманаха «Две пятилетки» в одно целое,
дать звание героя науки академику И.П . Павлову и назвать его име­
нем руководимый им институт, устроить А.Н. Тихонова на работу в
ОГИЗ или ЗИФ, создать фонд для молодых скульпторов и дать им
несколько церквей для студий. В начале августа 1935 г. он посылает
Молотову проект постановления о составе главной редакции «Двух
пятилеток» и просит назначить И. Минца главой литературного объ­
единения. 25 мая 1932 г. вместе со Сталиным и Молотовым Горький
обсуждает программы университетов, вузов и втузов.
В 1934-36 г.г. характер переписки с вождем существенно изме­
нился: все больше места стали занимать в ней не советы, а просьбы и
даже жалобы. Горький хлопочет за арестованного Л. Каменева, за со­
сланного на Урал Л. Авербаха, снятого с работы Н. Бухарина, засту­
пается за М. Булгакова и спасает его пьесу «Дни Турбиных», пытает ­
ся защитить тех, кому грозят неприятности по службе. Все чаще в его
письмах слышатся критические нотки: «У нас любят наказывать
иногда чрезмерно», «Книгу о Б<еломорско>Б<алтийском>» я ценю
невысоко...», «Жилищные наши драмы бесчисленны...», «...в литера­
туре у нас не все благополучно», «Все эти безобразия обычное явле­
ние», «...очень встревожен назначением т. Щербакова в культпроп...»,
«...утвердили меня Главным Редактором «Истории деревни», а у ме­
ня ни людей, ни помещения нет»132. Он критикует состояние поли­
графической промышленности, которое привело к книжному голоду
в стране, жалуется на самоуправство Главлита, утверждает, что после
ареста Каменева не стало хозяина в издательстве «Academia», пыта­
ется выяснить, почему не разрешают печатать беседу Сталина с
Р. Ролланом, почему так вяло идет подготовка в столетию Пушкина,
наконец, отказывается быть председателем Союза Советских Писа­
телей, т.к. не желает работать с партийными чиновниками, занимаю ­
щимися интригами и склоками.


222
Глава V
5.
Особое место в деятельности Горького заняла организация Союза
советских писателей и работа по подготовке первого писательского
съезда, широко развернувшаяся с конца апреля 1932 года. Для этого
была образована комиссия Политбюро ЦК ВКПб по литературным
вопросам, в состав которой вошли И.В . Сталин, Л.М . Каганович,
П.П . Постышев, А.И. Стецкий, И.М . Гронский. По мысли вождя, на­
стало время объединить разрозненные, враждующие друг с другом
группы писателей в единую организацию, подконтрольную партии.
Впрочем, мысль о необходимости партийного контроля над литера­
турным процессом принадлежала не Сталину, а Л.Д . Троцкому. Еще в
1922 году он писал в ЦК, характеризуя настроения шести разных
групп писателей: «Оформить настроение сочувствия нам, привлечь
на свою сторону колеблющихся можно путем создания единого цент­
ра, объединяющего эти группы писателей<...> Таким организацион­
ным центром может стать Всероссийский Союз писателей»133. После
23 апреля 1932 г., когда, согласно Постановлению ЦК ВКП(б), ликви ­
дировали РАПП, было решено объединить всех писателей, поддержи­
вающих платформу советской власти, в единый союз советских писа­
телей. Для этого создали Оргкомитет, председателем которого
назначили редактора газеты «Известия» И.М . Гронского.
Горький приехал в СССР из Сорренто 25 апреля 1932 г., но то ль­
ко 18 августа был избран почетным председателем Оргкомитета и
практически в его работе на первых порах не участвовал. 17 января
1933 г. он писал М.П. Томскому из Сорренто: « Оргкомитет? А он —
существует? Со стороны почетного председателя вопрос этот звучит
иронически, но — «почетному» ничего не известно о работе Оргко­
митета»134. К лету 1933 года, когда Горький окончательно вернулся
на родину, деятельность Оргкомитета подвергалась резкой критике,
т.к. проводилась Президиумом без учета мнений большинства, да и
состав его не вызывал доверия, особенно у беспартийных писателей.
Горький, безусловно, поддерживал идею создания Союза писате­
лей, т.к. считал, что раздоры в писательской среде мешают творчест­
ву. 24 марта 1932 г. он писал Сталину: «Бесконечные групповые спо­
ры и склоки в среде РАППа, на мой взгляд, крайне вредны, тем более
что мне кажется: в основе их лежат не идеологические, а, главным об­
разом, личные мотивы. Вот что я думаю. Затем, кажется мне, что за ­
мена руководящей группы РАППа —в которой объединены наибо­
лее грамотные и культурные из литераторов-партийцев, — группой
Серафимовича —Ставского —Панферова пользы дальнейшему рос­
ту РАПП —не принесет»135. Речь шла о борьбе в РАППе между его


Правда истории и история правды
223
руководителями (Л. Авербах, Ю. Либединский, В. Киршон, В. Ерми­
лов и др.) и писателями, группировавшимися вокруг журнала «Ок­
тябрь» (А. Серафимович, А. Ставский, Ф . Панферов, В. Ильенков и
др.) . Нет сомнения, что оба —Горький и Сталин —стремились к кон­
солидации творческих сил в литературном процессе.
Сталин прекрасно понимал, что Горький —единственный чело­
век, который может возглавить объединение писателей и прекратить
ожесточенные споры литературных групп. Не случайно именно в
горьковском доме на Малой Никитской (д. 6) проходили наиболее
важные встречи вождя с деятелями культуры, именно здесь Сталин
произнес крылатую фразу, говоря, что писатели должны стать «ин­
женерами человеческих душ.» Стремясь к созданию командно-бюро­
кратической системы руководства культурой, вождь и непосредст­
венные исполнители его воли (И.М . Гронский, П.П. Постышев,
А.И. Стецкий, П.Ф . Юдин, Л.З . Мехлис, А.С. Щербаков, В.Я. Кирпо-
тин и др.) заговорили о необходимости выработать единый творче­
ский метод советской литературы, названный впоследствии социа­
листическим реализмом.
Судя по воспоминаниям Гронского, Горький не принимал участия
в создании концепции нового творческого метода. Историю возник­
новения идеи и самого термина Гронский рассказал в письмах к
А.И. Овчаренко. Она возникла в кабинете Сталина во время разгово­
ра с Гронским об организационных вопросах перестройки литератур­
но-художественных организаций. Пытаясь сохранить ведущие пози­
ции, рапповцы предлагали утвердить в качестве главного метода
художественной литературы диалектико-материалистический ме­
тод. Это было бы механическим перенесением философии марксиз­
ма-ленинизма в область литературы. Сталин не поддержал раппов-
цев и, прислушиваясь к доводам Гронского, вместе с ним придумал
термин «социалистический реализм». На следующий день на заседа­
нии Комиссии Политбюро, где присутствовали писатели из РАППа,
ВОАППа и МОРПа (А. Афиногенов, В. Киршон, Б. Ясенский, Б. И л­
леш и др.) социалистический реализм был утвержден как творческий
художественный метод советской литературы. Горького на этом сове­
щании не было, но его вспомнил в своем выступлении председатель­
ствующий П. Постышев, заявив , что метод возник задолго до Ок­
тябрьской революции в творчестве Горького.
В «Литературной газете» 23 мая 1932 года впервые появилась
формулировка принципов социалистического реализма, впоследст­
вии закрепленная в Уставе Союза советских писателей. Гронский пи­
шет: «Как видите, определение социалистического реализма как ос­


224
Глава V
новного метода советской литературы было дано еще 20 мая 1932 го­
да»136. Горький был в Сорренто, когда в Москве проходил второй
пленум Оргкомитета, где А. Луначарский сделал доклад о социали­
стическом реализме, утвержденный Сталиным. Иными словами, уча­
стие писателя в пропаганде нового метода ограничилось популярной
статьей для первого номера журнала «Литературная учеба», вышед­
шего 17 июля 1933 года.
К лету 1933г., когда он окончательно вернулся на родину, деятель­
ность Оргкомитета фактически исчерпала себя. Возвращение Горь­
кого существенно изменило ситуацию: в начале июля 1933 г. он про­
вел совещание с группой деятелей культуры, на котором предложил
активизировать и перестроить работу. Стало ясно, что съезд, дату ко­
торого несколько раз меняли, следует провести в следующем году.
15 августа Горький выступил на заседании Оргкомитетах речью, в
которой отметил, что первый съезд советских писателей будет иметь
огромный международный резонанс, поэтому необходимо до него
выяснить все острые проблемы и придти к согласию. На этом сове­
щании он был единогласно избран председателем всесоюзного
Оргкомитета вместо И.М . Гронского.
В первых числах сентября 1933 г. состоялась очередная встреча с
писателями в горьковском доме на Малой Никитской, посвященная
самой острой проблеме —руководству Союзом писателей. В отличие
от широко известных бесед писателей со Сталиным в 1932 г., об этой
встрече даже не упоминается в «Летописи жизни и творчества» писа­
теля. Сталин запретил стенографировать выступления, поэтому ску­
пые сведения об этом событии сохранились лишь в некоторых стать­
ях 1930-х гг. и воспоминаниях присутствовавших. Между тем
именно на этой встрече обсуждались принципы организации Союза
Писателей и говорилось о форме связей между писателями и партий­
ными руководителями. На совещании помимо Сталина присутство­
вали Л.М . Каганович, Н.И . Бухарин, И.М . Гронский, заведующий от­
делом пропаганды и агитации ЦК ВКПб А.И. Стецкий, будущий
первый секретарь Союза писателей А.С. Щербаков, редактор газеты
«Правда» Л.З . Мехлис и др. Писателей больше всего волновали два
вопроса: как ими будут управлять и кто будет управлять?
Заведующий ГИХЛом Н.Н . Накоряков вспоминал: «Уже тогда в пи­
сательских кругах чувствовалось, что Оргкомитет доживает свои пос­
ледние дни. Его состав был очень неопределенным и, признаться, не
вызывал особенного восторга в среде писателей. Между Оргкомитетом
и писателями постоянной духовной связи, а особенно политической
связи не было еще. Она еще не создалась. Кулуарно высказывали пред­


Правда истории и история правды
225
положение, что в дальнейшем в руководстве писательской организаци­
ей будет играть роль особенно Александр Сергеевич Щербаков»137. О т­
крывая собрание, Горький сказал, что писатели и работники печати
приглашены, чтобы обменяться мнениями о важных организационных
вопросах, касающихся литературы. Затем слово взял Сталин. Он гово­
р ил очень долго, главным образом, о том, что партия хочет, чтобы писа­
тельское объединение работало в полном контакте с партийной органи­
зацией. От писателей потребуется глубже изучать жизнь и отмечать те
изменения которые происходят в стране. Их задача —наиболее полное
и точное «изображение действительного величия и значения преобра­
зования людей, деятелей строительства социализма» . Горький поблаго­
дарил «партию и старших товарищей» за внимание к вопросам разви­
тия литературы, однако не поддержал мысль о необходимости
партийного вл ияния на писателей. По свидетельству Н. Накорякова, он
«остановился на трудностях выполнения тех требований или тех указа­
ний и советов, которые мы сейчас услышали»138.
Горький посетовал, что писатели разобщены, разбиты на группы и
все еще находятся под властью индивидуалистических настроений.
Увлеченные личными творческими планами, они мало внимания об­
ращают на общественные цели и задачи. Все это, по его мнению, бу­
дет серьезным препятствием на пути объединения. Накоряков вспо­
минает: «Как всегда, он говорил очень трудно, или, вернее,
затрудненно, но с глубокой искренностью, с желанием задеть самые
глубокие внутренние струны писателей, их духовного мира, чтобы
этим объединить усилия в создании совершенно новой организации,
не просто союза, объединения писателей, а именно какого-то глубо­
кого содружества писателей в направлении общей усиленной дея­
тельности по созданию писательского единого организма, направ­
ленного к единой цели, и этой единой целью являются лучшие
идеалы лучших людей человечества»139.
Как мы видим, Сталин и Горький, работая в одном направлении,
по-разному понимали задачи и цели нового писательского союза. Ха­
рактерно, что на вопросы писателей отвечали Сталин и Мехлис, а не
Горький. Когда Л. Сейфуллина спросила, не будет ли новая органи­
зация командовать так, что писатель из творца превратится в испол­
нителя партийной воли, Сталин ответил: «Мы организовываем вас
не для того, чтобы вами командовать, а чтобы вы сами собой коман-
довали<...> сами себя контролировали, сами себе намечали пути и
ответственно выполняли...»140.
На этом собрании Горький был хмур и встревожен. Ему не понра­
вилось предложение Мехлиса провести «чистку» в рядах писателей,


226
Глава V
чтобы освободить их от «враждебных элементов». Алексей Максимо­
вич тут же возразил, что писателям нужно предоставить право самим
принимать людей в члены Союза, самим воспитывать и самим же
увольнять. Горький «сидел за столом сильно возбужденный, припод­
нятый, волнующийся, но все время сдерживающий себя. Напротив
него —Николай Иванович Бухарин, Федор Гладков, Васильев, Вла­
димир Бахметьев, Безыменский. Подошел Сталин<...> Налили вино,
чокались<...> Сталин, обратившись с бокалом к Н.И . Бухарину, смо­
тря на него каким-то жестким взглядом, сказал: “Ну, а скоро ты нас
предашь?”»141. Напомним, что «дело Рютина» в это время уже было
раскрыто, а члены так называемой «бухаринской школы» в Институ­
те красной профессуры А.Н. Слепков и Д.П . Марецкий, как выясни­
лось на следствии, были знакомы с программными документами
«Союза марксистов-ленинцев» и антисталинским обращением «Ко
всем членам ВКПб», призывавшим к устранению сталинского руко­
водства в партии. Видимо, Сталин подозревал, что Бухарин не толь­
ко знал о деятельности этой группы, но и был ее идейным вдохнови­
телем.
Накоряков продолжает: «Это произвело какое-то впечатление на
Алексея Максимовича, что существуют какие-то силы, что есть борь­
ба, которую, м.б., мы не учитываем или учитываем недостаточно»142.
Силы, действительно, существовали. Потерпев в 1932 г. поражение,
оппозиция в 1933 г. продолжала готовить заговор против Сталина, на­
деясь вовлечь в него Горького. А. Салуцкий называет конец 1920-х
—
первую половину 1930-х гг. периодом второй гражданской войны в
России, войны между радикал-большевиками и сталинистами, окон­
чившейся кровавым 1937 годом143. Ю. Жуков пишет, что в этот пери­
од произошла «полная смена курса, которым с 1917 г. следовала пар­
тия, Коминтерн и СССР как государство». Многие партийные
деятели, не принимая нового курса Сталина, продолжали «ориенти­
роваться только на мировую революцию, сохранение незыблемости
классовых основ Республики Советов, диктатуры пролетариата, не
желали отказываться от того, что являлось смыслом их жизни»144.
Постоянно общаясь с Н. Бухариным, А. Рыковым, Л. Каменевым,
М. Томским и др., писатель о многом догадывался, поэтому после
встречи с вождями в сентябре 1933 г. у него не возникло желание воз­
гл авить Союз писателей. Тем более что в Правление намечалось вы­
брать не «крепкое ядро квалифицированных писателей», как он
предлагал, а партийных чиновников. Уговаривая Сталина отложить
съезд, Горький писал ему: «С радостью увидел в «Правде» статью
Л. Каменева. Если бы съезд отложить —докладчиком по основному


Правда истории и история правды
227
вопросу, может быть, назначили бы его. Я для этой роли не гожусь —
«беспартийный» и косноязычен, да и к тому же —всех писателей
обидел, и они на меня сердятся»145. Сталин на это согласиться не мог:
в 1932 г. Л. Каменев, вторично исключенный из партии, был по на­
стоянию Горького назначен директором издательства «AcadeMia», но
доверия у вождя не вызывал. Горький же упрямо требовал, чтобы до­
клады на съезде были поручены членам оппозиции Н.И . Бухарину и
К.Б . Радеку. Сохранилось свидетельство И.М . Гронского: «Горький
изнасиловал Сталина и ЦК и добился назначения докладчиками на
первый съезд писателей Бухарина и Радека». Он приводит слова
Сталина: «Горький пристал, я ему уступил»146. Можно предполо­
жить, что уступка была сделана в ответ на уступку: Горький согласил­
ся стать главным докладчиком на съезде.
Тем не менее 2 августа 1934 г. он снова писал Сталину: «... я убе­
дительно прошу освободить меня от Председательства в Союзе по
причине слабости здоровья и крайней загруженности литературной
работой»147. Из этого письма видно, что истинной причиной отказа
было нежелание Горького работать с людьми, проводящими «линию»
Юдина и Мехлиса. Он писал: «Идеология этой линии неизвестна
мне, а практика сводится к организации группы, которая хочет ко­
мандовать Союзом писателей. Группа эта —имея “волю к власти” и
опираясь на центральный орган партии, конечно, способна командо­
вать, но, по моему мнению, не имеет права на действительное и необ­
ходимое идеологическое руководство литературой, не имеет вследст­
вие слабой интеллектуальной силы этой группы, а также вследствие
ее крайней малограмотности в отношении к прошлому и настоящему
литературы»148.
Итак, Горький, едва ли не единственный, пытался открыто проте­
стовать против партийного диктата в литературе. В процессе подго­
товки и проведения Съезда все чаще проявлялись разногласия Горь­
кого с партийной писательской верхушкой, выполнявшей волю
Сталина. Нет сомнения, что его позиция была сложной и неодно­
значной. Это выразилось не только в назначении главных докладчи­
ков на съезд (доклад о детской литературе делал по рекомендации
Горького С.Я. Маршак). Можно предположить, что, поручив Бухари­
ну доклад «Поэзия, поэтика и задачи поэтического творчества в
СССР», Горький давал ему советы в той части, которая касалась
оценки творчества Маяковского. Он не разделял лефовских принци­
пов и рефовских деклараций, не поддерживал идею «социального за­
каза» и даже после смерти поэта испытывал к нему двойственные
чувства.


228
Глава V
Доклад Бухарина на I съезде советских писателей должен был
определить приоритеты в развитии советской поэзии и наметить за­
дачи ее развития. Сопоставляя творчество Маяковского и Пастерна­
ка, Бухарин отдал предпочтение последнему. Он заметил, что Мая­
ковский, как и Демьян Бедный, уже не может удовлетворить
потребности времен», ибо «агитка стала слишком элементарной», а
«сейчас требуется больше многообразия, больше обобщения, что вы ­
растает потребность монументальной поэтической живописи, что
раскрыты все родники лирики и что даже само понятие актуальность
становится уже иным»149. Эта оценка, игнорируя интимную сторону
творчества Маяковского и даже ее монументальность, фактически
нацеливала советскую литературу на развитие «новой поэзии» —чи ­
стой лирики без оттенка гражданственности. Однако партийность
литературы уже на Первом съезде должна была, по мысли Сталина,
провозглашаться как один из главных принципов искусства социа­
листического реализма. Поэтому доклад Бухарина был крайне нега­
тивно воспринят «наверху». Критикуя его, А.И. Стецкий заявил:
«Наша линия —это линия социалистического реализма»150.
Доклад К. Радека Сталину понравился, но вызвал неоднозначную
реакцию в зале. Говоря о зарубежной литературе, докладчик уделил
главное внимание признанным классикам и обошел молчанием твор­
чество молодых революционных писателей Запада. С Радеком на съез­
де полемизировали А. Мальро и немецкий писатель-антифашист
Ф. Вольф, возмущенный тем, что Радек игнорировал творчество таких
писателей, как И. Бехер, В. Бредель, Б . Брехт и многих других.
В заключительной речи на Первом съезде писателей Горький
«возразил» Бухарину, но фактически даже усилил критику, заметив:
«Говоря о поэзии Маяковского, Н .И . Бухарин не отметил вредного —
на мой взгляд — “гиперболизма”, свойственного этому весьма влия­
тельному и оригинальному поэту» (27,348). Оценка «влиятельный и
оригинальный» существенно снижала данную вскоре (со слов
Л. Брик) сталинскую — «лучший и талантливейший поэт эпохи».
Иными словами, борясь за чистоту и ясность русского языка, за тра­
диции реалистической литературы, Горький предостерегал от увле­
чения словесными изысками, хотя и признавал их правомерность.
Доклад самого писателя, хотя и назывался «Советская литерату­
ра», в основном касался роли труда в процессе формирования куль­
туры, отражения реальной жизни в фольклоре разных народов, кри­
тики буржуазной философии и современной западной литературы.
Вместо ожидаемого анализа творчества советских писателей, Горь­
кий говорил о романтизме и реализме, о значении мифа, о творчест­


Правда истории и история правды
229
ве Ф. Достоевского, Л. Андреева, В. Розанова и др.. В докладе прозву­
чала и его любимая мысль о новом человеке, организуемом процесса­
ми труда. Он резко критиковал советскую критику, особенно газет­
ную, называя ее неталантливой, схоластичной и малограмотной.
Если учесть, что в газетах ведущие посты занимали критики маркси­
стско-ленинского направления, именно им была адресована его фра­
за: «Из всех чужих мыслей, которыми пользуются критики, они, ви ­
димо, совершенно забыли ценнейшую мысль Энгельса: «Наше
учение — не догма, а руководство к действию» (XXVII, 326).
Говоря о том, что « самокритика необходима», Горький как будто
поддержал Сталина, но эта мысль подкреплялась таким рассуждени­
ем: «Коммунизм идей не совпадает с характером наших действий и
взаимоотношений в нашей среде —взаимоотношений, в коих весьма
серьезную роль играет мещанство, выраженное в зависти, в жадно­
сти, в пошлых сплетнях и взаимной хуле друг на друга» (XXVII,
327). Теперь, зная горьковские письма Сталину, можно сказать, что
упрек в мещанстве был адресован группе партийных деятелей, пыта­
ющихся руководить писателями. Горький предостерегал: «Партий­
ное руководство литературой должно быть строго очищено от всяких
влияний мещанства <...> партийное руководство должно явить всем
своим поведением морально авторитетную силу» (XXVII. 329).
В этом контексте многозначительно звуч ал и его слова, обращенные к
«героям» капиталистической действительности («Эберт, Носке, Гит­
лер и подобные»): «“Вождизм” —это болезнь эпохи» (XXVII, 326).
Горький тут же продолжил: «Но у нас в качестве наследия мещанст­
ва еще остались кое-какие прыщи, не способные понять существен­
ного различия между «вождизмом» и руководством...» (XXVII, 327).
В докладе была точно определена позиция Горького по отноше­
нию к новой писательской структуре. Он сказал: «Союз писателей
создается не для того, чтоб только физически объединить художни­
ков слова, но чтобы профессиональное объединение позволило им
понять свою коллективную силу, определить с возможной ясностью
разнообразие направлений ее творчества, ее целевые установки и
гармонически соединить все цели в том единстве, которое руководит
всею трудотворческой энергией страны. Речь идет не о том, чтобы ог­
раничить индивидуальное творчество, но чтобы предоставить для не­
го широчайшие возможности дальнейшего мощного развития»
(XXVII, 329) Не удивительно, что такой доклад не мог вызвать одо­
брения у партийной верхушки страны. Из переписки И. Сталина и
Л. Кагановича, опубликованной только в 2001г., стало известно, что
вождь был недоволен: «Получился доклад не о советской литературе,


230
Глава V
а о чем-то другом»151.Судя по письму Кагановича от 14 августа
1934 г., члены правительства (он, Молотов, Ворошилов и Жданов)
пытались заставить Горького внести изменения в доклад, но в целом
он остался прежним.
Подводя итоги съезда, Горький ориентировал писателей на борь­
бу за высокое качество прозы и поэзии, неустанное совершенствова­
ние и непрерывную заботу об искусстве книги. Что касается перспе­
ктив развития, об этом были сказаны лишь общие слова: что
некоторые «колеблющиеся» писатели признали «большевизм един­
ственной боевой руководящей идеей в творчестве и живописи сло­
вом», что культуры братских республик должны стать национальны­
ми по форме и социалистическими по существу, что понятие
«беспартийный литератор» останется только формальным, внутрен­
не же каждый писатель почувствует себя «действительным членом
ленинской партии». Трижды выступив на съезде, Горький употребил
термин «социалистический реализм» лишь один раз, определив его
так: «Социалистический реализм утверждает бытие как деяние, как
творчество, цель которого —непрерывное развитие ценнейших ин­
дивидуальных способностей человека ради победы его над силами
природы, ради его здоровья и долголетия, ради великого счастья
жить на земле, которую он сообразно непрерывному росту его по­
требностей хочет обработать всю как прекрасное жилище человече­
ства, объединенного в одну семью» (XXVII, 330). Как мы видим, эта
формулировка совсем не похожа на ту, что записана в Уставе Союза
советских писателей.
Можно лишь представить себе, какая ожесточенная борьба шла
за кулисами Первого съезда, когда обсуждали состав Правления Со­
юза писателей. В него вошли рекомендованные Горьким Л. Каменев,
Вс. Иванов, И. Луппол, Н. Тихонов, Р. Эйдеман, которые должны
были проводить горьковскую линию. Как известно, трое из них пос­
ле смерти писателя были арестованы и расстреляны. 7 ноября
1934 г. Горький писал Сталину: «... я с первых шагов работы в лите­
ратуре привык считать и чувствовать всю ее целиком —моим лич ­
ным делом. Именно поэтому как для издателей, так и для многих ли­
тераторов я был —и остаюсь
— фигурой весьма одиозной. Говоря
это, я не жалуюсь и не хвастаюсь, а только объясняю мое право вме­
шиваться в дело строительства советской литературы. Съезд лите­
раторов, даже при крайне плохой его организации, показал ее значе ­
ние в Союзе и Европе и показал, какие высокие, строгие требования
предъявляет к литераторам пролетариат Союза, как жадно он хочет
иметь книгу»152.


Правда истории и история правды
231
Лозунг «народности» как необходимого качества литературы со­
циалистического реализма, который был выдвинут на съезде, не
слишком согласовывался с горьковским призывом «повышать каче­
ство». Как в жизни, так и в литературе, Горький не мог согласиться с
тем, что недоучек из народа нужно ставить выше мастеров, а партий­
ным администраторам поручать руководство литературой и культу­
рой. Полемика о языке, которую писатель вел в 1933-1934 г.г., по ми­
мо прямой цели —воспитать писателей, чутких к языку, высоко
культурных, — имела скрытый подтекст. Отвечая Ф. Панферову или
А. Серафимовичу, Горький критиковал не столько неоправданное
языковое новаторство, сколько теорию «классовости языка», кото ­
рую уже тогда пытались утвердить в сфере искусства. Защищая язык
русской классики, Горький ратовал за преемственность в области
культуры и осуждал все попытки заменить ее псевдоноваторской
«народностью». Не отрицая, что новая эпоха рождает новое искусст­
во и требует собственного языкового выражения, он писал: «в нашей
стране спор о качестве словесного искусства имеет определенный,
глубоко социальный смысл» (XXVII, 214). Это лишь один пример,
подтверждающий негативное отношение писателя к теории о классо­
вой природе языка и особом «языке революции».
Возглавив, по настоянию Сталина, Правление Союза писателей,
Горький продолжал критиковать партийных вельмож. В начале янва­
ря 1936 г. он писал В.М. Молотову: «Стыдно пред революционной ли­
тературой Европы, которая читает наши книги все больше и внима­
тельнее». Заметив, что за полтора года в Союзе писателей не было ни
одного дискуссионного собрания, а стоило поспорить, хотя бы по по­
воду статьи Эренбурга о Маяковском или о пределах свободы творче­
ства, он спрашивал: «И —что делает партруководство Союзом, какие
принимает меры для расширения социального кругозора литерато­
ров?»153Выступая против партийной верхушки правления Союза пи­
сателей, Горький упрекал ее в сектантстве, а главное, в том, что люди
малограмотные будут руководить людьми значительно более грамот­
ными, чем они. Характерно, что в членах оппозиции он тоже видел
людей, значительно более грамотных, чем Сталин. Крах горьковских
иллюзий был связан с угнетавшей его мыслью о невозможности при­
мирения враждующих сторон, гибелью мечты о европеизации и демо­
кратизации страны. После смерти сына и убийства Кирова, он ограни­
чил свои контакты с оппозицией, перестав доверять многим ее
членам, но и со Сталиным почти не встречался. Повторилась ситуа­
ция 1909 г., когда после краха Каприйской партийной школы Горький
на какое-то время перестал общаться и с Лениным, и с Богдановым.


232
Глава V
3 января 1936 г. В.М. Молотов писал Горькому: «Слышал, что Вы
заняты усиленной литературной работой, и думаю, что Вы хорошо
сделали, разгрузившись от некоторых оргдел для этого прекрасного
дела»154. Горький и вправду охладел к «оргделам» Союза писателей и
с головой ушел в работу над окончанием «Жизни Клима Самгина».
Тем не менее история создания Союза советских писателей нераз­
рывно связана с его именем. Упрекая Горького в полном подчинении
партийному диктату, в том, что он, якобы, насильно загонял литера­
торов в «прокрустово ложе» социалистического реализма, апологеты
перестроечных лет попросту не знают реальных фактов, ставших из­
вестными только сегодня. Отмечая семидесятипятилетие первого
съезда писателей, «Литературная газета» признала: « Вопреки расхо­
жему мнению, будто писателей насильно загоняли в союз, они всту­
пали туда по доброй воле. В условиях, когда сами труженики пера ус­
тали от дрязг и бесконечной борьбы противоборствующих
группировок, новая объединяющая структура пришлась как нельзя
кстати. Она дала возможность писателям эффективно решать не
только профессиональные и организационные, но и бытовые пробле­
мы, вести прямой диалог с властью, отстаивать свои интересы»155.
6.
В 1934 году стало ясно, что писатель не годится в придворные
барды для создания культа личности вождя. Он так и не написал
очерка о нем, предложив вместо биографии Сталина очерк о положе­
нии среднего русского человека. Да и в статьях он обычно ограничи­
вался маловыразительными отписками там, где нельзя было обой­
тись без упоминания имени «хозяина». Н.В. Вольский удивлялся,
почему так «безнадежно пусты газетные отчеты» о речах Горького и
сами речи, произнесенные в 1930-х годах156. Еще более удивительны
те холодные казенные дифирамбы Сталину, которые встречаются в
этих статьях. Сталин предстает в них человеком, в «котором воскрес­
ла энергия Ленина» (лишь энергия!), это «современный нам вождь
партии», обладающий железной волей «рулевого партии». Его речи
слушает вся страна, речи основаны «на проверенных фактах, на фак­
тах творчества многомиллионного коллектива рядовых «чернорабо­
чих» строителей социализма»157. Чаще всего Горький говорит о муд­
рости вождя: его мудрых речах, «практической мудрости этих
удивительно ясных речей», «деловой мудрости» Сталина. В устах
Горького эта похвала звучит весьма двусмысленно: вспомним его
сказку-аллегорию «Мудрая редька», рассказ «Мудрец», мудрого


Правда истории и история правды
233
Ужа, противостоящего дерзкому Соколу, мудрого Дятла —любителя
истины. Для Горького «мудрость» была синонимом воинствующего
мещанства, тормозящего движение общества к прогрессу. Если доба­
вить к этому многозначительные фигуры умолчания, замеченные ис­
следователями158, противопоставление политического гения Ленина,
«вождя пролетариата» и «железной воли» Сталина, «вождя партии»,
станет ясно, что отношение Горького к Сталину было далеко не вос­
торженным. Можно сделать вывод, что, оказавшись между двух про­
тивоборствующих сторон, писатель внутренне симпатизировал не
сталинистам, а членам оппозиции.
Об этом свидетельствует хотя бы письмо Горького Л.М . Кагано­
вичу от 9 сентября 1933 г., которое фактически является внутренней
рецензией на «Краткий учебник по истории ВКП(б)». Он обращает
внимание на страницу 57, где Л. Троцкий назван «гнуснейшим мень­
шевиком» и спрашивает, как может прореагировать на это читатель:
«...у читателя может явиться вопрос: а как же “гнуснейший” не толь­
ко включился в партию, но еще и занимал в ней руководящий пост.
Это надо бы как-то исправить» И продолжает: «Далее: в книге даны
также характеристики Каменева, Зиновьева, Бухарина и еще кое-ко ­
го, что опять-таки у читателя, боюсь, возникнет тот же вопрос, что и
о Троцком. Не говоря о том, что, на мой взгляд, характеристики эти
навсегда закрывают двери в партию для названных лиц»159. Можно
сказать, что, несмотря на свою личную неприязнь к Троцкому и З и­
новьеву, Горький протестовал против искажения исторической исти­
ны в угоду Сталину.
Тем не менее, в 1931-1933 годах писатель использовал свою бли­
зость к вождю, чтобы сдержать «азиатчину власти» с помощью тех
культурных, общественных, научных мероприятий, которые ему не
удалось осуществить в начале 20-х годов. Захлестнувшая его лавина
дел давала официальную возможность обращаться к Сталину то по
поводу «Истории гражданской войны», то с предложением издать
журналы «За рубежом», «Колхозник» и др. Понимал ли Горький, ка­
кую сложную игру ведут с ним И.В. Сталин и Г.Г. Ягода, фактически
возглавлявший ОГПУ с 1929 г.? На этот вопрос нельзя ответить од­
нозначно. Не доверяя эмигрантской прессе, которую Горький часто
ловил на передержках и дезинформации, он поначалу принимал за
истину полученные от Ягоды материалы, на которых стоял гриф «На
правах рукописи», «Выдержки из следственных материалов ОГПУ».
Характерно его отношение к делу так называемого «Союзного
центра» меньшевистской партии. Когда в зарубежной прессе появи­
лась телеграмма А.Е. Абрамовича, сообщавшего, что он не приезжал


234
Глава V
в Союз и не имел никаких сношений с обвиняемыми, Горький пред­
почел поверить не ему, а В.Г. Громану, заявившему на процессе: «Аб­
рамович приезжал сюда в 1928 г. Отсюда понятны стремления загра­
ничной делегации доказать, что Абрамович здесь не был, что быть не
мог...»160. Отвечая Р. Роллану на вопрос, кто же прав, Горький писал
1-2 апреля 1931 г. : «Мне кажется что в этом случае нужно считать­
ся с возмущением подсудимого Громана, который резко сказал на су­
де: “Я —не сумасшедший, я не страдаю галлюцинациями, если я го­
ворю, что Абрамович был в Москве, и я беседовал с ним —значит это
было”»161. Горькому легче было поверить, что «вредительская дея­
тельность» обвиняемых направлялась из-за границы, чем предста­
вить, что хорошо известные ему политические деятели, инженеры и
ученые могли оговорить себя.
Однако процесс меньшевиков заставил Горького задуматься, дей­
ствительно ли виновны подсудимые. 11 декабря 1930 г. он писал
Г.Г. Ягоде из Сорренто, что «поражен показаниями обвиняемых»:
«Осадчий! Можно ли было ожидать от него такого предательства по­
сле его роли на Шахтинском процессе? Кажется, зимой 28-го года
или 29-го? —он был здесь у меня, сидел часа два и несвойственно
ему вяло говорил о скуке в Европе, немного критиковал “Наши дос­
тижения”. И казался таким “советским”, что даже несколько непри­
ятно было смотреть на него. Видал я этого человека и раньше, в Мо­
скве, в 27 г., в Машковом переулке»162. Верил ли Горький в
предательство профессора П.С. Осадчего, которого привлек к сот­
рудничеству в «Наших достижениях» и высоко ценил? Вряд ли. Ведь
в письме к Ягоде он практически «дает показания» на себя: встречал­
ся с Осадчим тогда-то, говорил то-то . Значит, понимал, что следую­
щим на скамье подсудимых вполне может оказаться он сам. Кровавая
мясорубка требовала все новых жертв, и Горький, пока мог, сдержи­
вал ее бешеный темп. Не случайно в период его постоянной жизни в
Союзе не было крупных политических процессов. М. Никё на осно­
вании новых материалов о 1930-х годах сделал вывод о благотвор­
ной, хотя и незримой роли Горького во внутренней, литературной и
партийной борьбе, «следы которой тщательно стерла сталинская и
послесталинская историография»163.
Зримые следы этой деятельности остались в письмах к И. Стали­
ну, Р. Роллану, П. Крючкову, Е.П . Пешковой, Г. Ягоде и др. Горький
откликался на многочисленные просьбы Роллана: похлопотать, что­
бы не выслали из Москвы графиню Е.К . Кудашеву с внуком С.С . Ку-
дашевым, помочь выехать из СССР престарелым женщинам
М.А. Алексеевой и Барановой, добиться разрешения на жительство в


Правда истории и история правды
235
Союзе для русских эмигрантов и иностранных антифашистов. Он
пытался выяснить причины ареста профессоров-историков
С.Ф . Платонова, Е.В. Тарле и др. Процесс над историками готовился
летом 1931 г., т.к. Сталин начал реформу общественных наук, заме­
няя старые кадры учёными новой ориентации. В 1934 г. была прове­
дена реформа школьного образования, появились новые учебники по
истории, в Ленинградском университете открыли исторический фа­
культет. Была отвергнута теория «экспорта революций», которая ме­
шала созданию новой системы коллективной безопасности в Европе.
Между тем, историки марксистской школы М.Н. Покровского
продолжали утверждать, что современный исторический процесс
представляет собой арену ожесточенной классовой борьбы, а исто­
рия —не что иное, как политика, опрокинутая в прошлое. Эта кон­
цепция господствовала в журнале «Борьба классов», который начал
выходить с 1931 г. под редакцией М.Н . Покровского. Статья Горько­
го «Народ должен знать свою историю», написанная для первого но­
мера этого журнала, не удовлетворила редакцию. Видимо, от него
ожидали программной статьи, призывающей к беспощадной борьбе с
«врагом». Но Горький не выполнил «социальный заказ». Отправляя
статью М.Н. Покровскому, он извинился, что «написалась она пло­
хо» и объяснил это своей болезнью164.
Если внимательно вчитаться в статью Горького, она покажется
весьма неуместной в обстановке борьбы с «правой оппозицией», ко ­
гда готовилось выступление группы Рютина. Он писал о правде ис­
тории, которую должен знать народ без искажений, о жестокости
классовых битв во времена Степана Разина и Емельяна Пугачева, а,
главное, о необходимости «взять в свои руки политическую власть, а
также всю землю и все, что она производит» (XXV, 275). В статье не
было ни единого упоминания имени Сталина и лишь однажды сказа­
но о социалистах-большевиках «суровой школы Владимира Лени­
на». Горький призывал начать широкое, объективное изучение новой
истории страны: гражданской войны 1918-1921 г.г., ибо это «история
победы великой правды, воплощенная в рабочем классе» (XXV, 278).
Позиция Горького не удовлетворила М.Н. Покровского. 14 октяб­
ря 1930 г. он писал А.Б. Халатову по поводу плана «Истории граж­
данской войны»: «Теперь о письме Горького и о плане. Письмо ды­
шит воспоминаниями о гражданской войне —но не имеет никаких
следов связи с современной политической действительностью. Кому
нужна теперь шеститомная агитка на тему о зверствах белых?» Пояс­
нив, что издание нужно строить «около участия классов в граждан­
ской войне», он внушал: «Деникинщину, колчаковщину и т.д. нужно


236
Глава V
обязательно взять как моменты интервенции. Теперь, накануне но­
вой интервенции, это даст всему смысл и жизнь»165. Утверждение о
близости новой интервенции базировалось на многочисленных мате­
риалах, публиковавшихся в советской печати: все обвиняемые на
процессах «Промпартии», меньшевистского «Союзного бюро» при­
знавались в своих связях с иностранной разведкой, утверждали, что
саботаж и экономические диверсии, направленные на подрыв совет­
ского строя, финансировались и направлялись из-за рубежа.
Это нагнетало обстановку всеобщей подозрительности и одновре­
менно вселяло веру в существование непримиримого классового вра­
га, разрушающего все достижения социализма. Горького тоже следо­
вало убедить в этом. Судя по письму к Г. Ягоде от 11 декабря 1930 г.,
он не верил, что его давние знакомые H.H . Суханов и П.С. Осадчий
способны с оружием в руках выступить против сталинского режима.
Он писал: «Читал показания сукиных детей об организации террора
и был крайне поражен. Ведь если б они не были столь подлыми тру­
сами, —они могли бы подстрелить С<талина>. Да и Вы, как я слы­
шал, гуляете по улицам весьма беззаботно»166. Еще более показатель­
но письмо Горького Сталину 17 ноября 1931 г: «Гуляют люди с
бомбами по Лубянской площади с утра до вечера и —никто не видит.
Странно»167.Лубянка засуетилась: неужели старый еретик начал со­
мневаться в существовании «врагов народа»?
В 1931 году усилился поступающий к Горькому поток информа­
ции, где в разных формах сообщалось о существовании единого анти­
советского заговора вне и внутри страны. 31 октября 1931 г. в газете
«Роте Фане» (No 195) было напечатано сообщение о террористиче­
ской организации белоэмигрантов, действующей на территории Че­
хословакии, Польши, Болгарии, Румынии, тесно связанной с Обще­
воинским объединением белогвардейцев в Париже, а через него —с
французской разведкой. Целью террористов было убить Сталина,
Литвинова, Довгалевского, вести постоянный шпионаж на террито­
рии Советского Союза. Перепечатав эту сенсацию, газета «Известия»
30 марта 1932 г. со ссылкой на «Юманите» добавила, что «Общево­
инским союзом» руководит генерал Е.К. Миллер, а сетью террори­
стических организаций —генералы В.Г. Хоршевский, A.B. Туркул и
др. Здесь же сообщалось, что террористы замышляют покушение на
Горького168.
Статья из «Роте Фане» была прислана Горькому через Крючкова.
Г. Г. Ягода отчеркнул ее синим карандашом и написал на полях: «По­
слать П<етру> П<етровичу>, ответить А. М .Г<орькому>. Я<го-
да>»168. 27 декабря 1931 г. П .П . Крючков известил Горького: «Г.Г. бо­


Правда истории и история правды
237
лен и уехал в отпуск, хотел мне до своего отъезда прислать известную
Вам статью, опубликованную в “Роте-Фане”, но не сделал этого»169.
Вскоре он выслал статью, которая в переводе М.А. Пешкова хранит­
ся в личном архиве Горького. Горький прореагировал на нее в своих
статьях и письмах. Он писал о террористической деятельности вра­
гов молодой республики Советов, которая направляется антисовет­
скими силами извне, о безумных проектах «пан-Европы», экономи­
ческой блокаде СССР, о пакте А. Бриана, объединяющем вокруг себя
все реакционные силы. Горький обращался к интеллигенции Европы
с призывом объединиться и защитить первую в мире страну социа­
лизма. 20 февраля 1932 г. он писал Роллану: «Если собрать десятка
два таких фактов и предложить их вниманию интеллигенции, может
быть, она задумается над ними и над своей судьбой»170.
Ему тоже приходилось задумываться над собственной судьбой.
Жизнь в Италии становилась все более тревожной: итальянский фа­
шизм соперничал с германским в бесчинствах и преследованиях про­
грессивной интеллигенции. После поджога рейхстага и процесса над
Г. Димитровым с товарищами никто не мог гарантировать Горькому
спокойную жизнь в Сорренто. Полиция уже побывала в его доме,
обыскав, правда, лишь комнату М.И. Будберг. И хотя писатель по­
слал протест Б. Муссолини, уверенности, что такие случаи не повто­
рятся, не было. Вскоре ему пришлось воочию убедиться, что угроза
его жизни существует. В августе 1932 г. Горький отправился на Меж­
дународный антивоенный конгресс в Амстердаме, однако, советская
делегация не смогла принять в нем участие, ибо большей части ее
членов (К.Б . Радеку, Е.Д. Стасовой, Л .Н . Федорову, А.И. Иоффе и
др.) было отказано в визах. Из Берлина Горький отправил конгрессу
приветствие и «Речь, которая не была произнесена», затем вернулся
в Москву. В Берлине он заболел, потому среди багажа писателя был
баллон с кислородом (без таких баллонов, доставляемых из Крем­
левской больницы, он уже не обходился все эти годы). В день приез­
да комендант дома на Малой Никитской И.М . Кошенков обратил
внимание на странный баллон с необычной формой головки, на кото ­
рой была иностранная марка. Решив проверить, что в нем, Кошенков
сшиб головку: «Неприятный запах резко бросился в нос. На баллоне
была польская фабричная марка». Недоумевая, что могло быть в бал­
лоне, И. М. Кошенков спросил об этом Горького. Тот ответил: «Не­
важно, что было. Подлые штучки не поддаются исследованию»171.
Трудно сказать, кто подложил в горьковский багаж странный бал­
лон с газом, который, кстати сказать, ничуть не обеспокоил Крючко­
ва, ибо был своевременно ликвидирован. Важно, что Горький пове­


238
Глава V
рил в происки врага и еще более активно стал выступать в защиту
Советского Союза. Более того, он начал решительно убеждать евро­
пейскую интеллигенцию, что сообщения эмигрантской прессы о не­
справедливых гонениях на русских профессоров и ученых не соот­
ветствуют действительности. Арест видных историков, среди
которых были С.Ф . Платонов, Е.В. Тарле, М.К. Любавский, Н.П . Ли­
хачев, вызвал волну протестов за рубежом. В течение двух лет эта те­
ма не сходила со страниц буржуазной и эмигрантской печати. Объяс­
няя, как мог, причину арестов, Горький писал Роллану 3 мая 1931 г.,
что «культурно-революционный процесс в Союзе Советов, обостряя
консерватизм европейской буржуазии, обостряет и надежды остат­
ков русской буржуазии внутри и вне Союза —надежды на «фашист­
скую» реставрацию». Тут же он дал характеристику арестованных:
«С.Ф . Платонов —монархист, он был личным другом великого кня­
зя Константина Романова, бывшего Президента Академии наук —
это установлено ныне публикуемым «Дневником» К. Романова. Тар­
ле —человек не крупный, самолюбивый и обиженный, Платонов и
Тарле кроме их прямой антисоветской деятельности уличены в со­
крытии документов серьезной государственной важности. Но, как я
уже сказал, обо всем, что инкриминируется им, сообщат Вам при
встрече в Москве. Мне остается повторить, что антисоветские тече­
ния в Союзе нагнетаются и поддерживаются из Европы и, конечно,
не русскими эмигрантами»172.
Однако отрицая отдельные неточные факты из статьи А. Черна-
вина, который привел внушительный список 67 ученых, пострадав­
ших в результате репрессий 1931-1932 г.г.173, Горький прекрасно по­
нимал, что близость к великому князю К. Романову и монархические
взгляды —лишь предлог для ареста. На самом деле, в судьбе истори­
ков решающую роль сыграло противостояние двух разных школ в ис­
торической науке тех лет: беспартийной «буржуазной» науки, пред­
ставленной известными всему миру академиками С.Ф . Платоновым,
Е.В. Тарле, Н.П . Лихачевым и их учениками, и марксистской школы
М.Н . Покровского. Как свидетельствует В. Брачев в книге «Травля
русских историков»(СПб, 2002), шла борьба, целью которой было
убрать «буржуазных» ученых из академических институтов и в ре­
зультате их арестов занять освободившиеся места. Для этого в ОГПУ
было сфабриковано дело, в котором С.Ф . Платонова и его учеников
обвиняли в создании контрреволюционной организации «Всенарод­
ный союз борьбы за возрождение свободной России» .
В.Брачев пишет: «В Ленинграде с докладами, посвященными
«вредительству» на историческом фронте, выступили директор Ин-


Правда истории и история правды
239
статута истории Комакадемии Г. Зайдель на тему «Тарле как исто­
рик» и доцент Ленинградского историко-литературного института
М. Цвибак. Зайдель громил «Тарле как историка», а Цвибак — «Пла­
тонова и его школу» <...> Удалив из науки при помощи ОГПУ «бур­
жуазных» ученых, победители заняли освободившиеся в результате
арестов кафедры и посты»174. Процесс над историками не состоялся.
Вместо показательного суда пришлось ограничиться критикой «бур­
жуазной исторической науки» на объединенном заседании институ­
та истории и Ленинградского общества историков-марксистов, где
М.Н. Покровский упрекнул С.Ф . Платонова в идеализации русского
севера за его книгу «Прошлое русского севера». Однако по пригово­
ру тройки ОГПУ историки, в числе которых были не только Плато­
нов и Тарле, но и Ю.В. Готье, Л.Н . Егоров, Н.П . Лихачев, Б.А. Рома­
нов, С.В. Рождественский и многие другие, были арестованы и
сосланы. Горький тут же начал хлопоты об их освобождении. 5 авгу­
ста 1932г. он сообщил Роллану, что о Тарле «говорил с кем следует и
имел право думать, что эти вопросы разрешены положительно. Не­
медля восстановлю хлопоты»175. В 1935-36 г.г. Сталин вернул неко­
торых историков из ссылки, по-видимому, отозвавшись на просьбы
Горького.
В 1933 году Горький поселился в Советском Союзе окончатель­
но. 1-2 августа он сообщил Роллану: «Кажется, я не вернусь в Ита­
лию, во всяком случае, буду настаивать, чтоб меня оставили в Сою­
зе. Жизнь на берегах прелестного Неаполитанского залива
становится все более унылой. Тягостно видеть бесплодную трату
драгоценной энергии людей, энергии, способной воплощаться так
мощно и чудесно, как на моей родине»176. К этому времени писа­
тель занял в СС СР довольно прочное и видное положение. Ссыла­
ясь на Бухарина, Б. Суварин утверждал, что Горький был «фактиче­
ски второй фигурой в стране». И он, и Б. Николаевский, и В. Серж,
и Е. Замятин пишут о благотворном влиянии, которое писатель
оказывал на Сталина177. Горькому и вправду удавалось сделать не­
мало: освободить из заключения Ю.Н . Данзас, вызволить из ссылки
и увезти с собой в Италию доктора Д.В . Никитина, вернуть права
гражданства супругам Семеновым, освободить из ссылки А. Замко­
ва, избавить от тюрьмы научного сотрудника A.A. Золотарева. Не
будем повторять хорошо известные истории о спасении от травли
М.А. Шолохова, М.А. Булгакова, Б.А. Пильняка, Д.Д . Шостакови­
ча, К .И . Чуковского.
При поддержке Горького в СССР вернулись А. Куприн, Скиталец
(А. Петров), Д. Святополк-Мирский, Д. Лутохин, начались перегово­


240
Глава V
ры о возвращении И. Бунина и Н. Тэффи. Трудно перечислить всех,
кому писатель помог выехать из страны на время или на постоянное
жительство (Е. Замятин, П. и А. Корины, А. Афиногенов, Л. Леонов,
Вс. Иванов, К. Тренев с сыном, А. Веселый и мн. др.) . Н. Бухарину,
М. Томскому и К. Радеку вновь доверили крупные посты, после ис­
ключения из партии они вернулись к активной общественной и лите­
ратурной деятельности. А главное, ни одного из оппозиционеров не
лишили жизни, заставляя их каяться и признавать свои ошибки.
Сохранилось свидетельство И.М . Гронского, который пишет:
«Сталин боялся Горького. Горький был человек очень смелый и не
боялся». Вспоминая о встрече с работниками редакции газеты «Из­
вестия», Гронский приводит еще одно высказывание Сталина: «У нас
два писателя пользуются колоссальным влиянием на народ —Горь­
кий и Демьян Бедный, их значение не меньше, пожалуй, больше, чем
любого из вождей партии» 178.0 н же оставил воспоминания о том, как
Сталин реагировал на просьбы писателя: «Лидеры оппозиции наве­
щали Горького, особенно часто у него бывали Н.И . Бухарин, Л.Б . Ка­
менев и А.И. Рыков, с которыми Алексей Максимович раньше дру­
жил, а в то время всемерно им протежировал <...> Сталин делал вид,
что соглашается с Горьким. Он вводил в заблуждение не только его,
но и многих других людей, куда более опытных в политике»179.
Между тем наступал новый трагический период развития страны
и новый виток внутрипартийной борьбы. Несмотря на все старания
Горького примирить Сталина с оппозицией не удавалось. Она про­
должала собирать силы для переворота, поэтому на третьей встрече с
писателями в доме Горького вождь, намекнув, что знает о заговоре,
предупредил Н. Бухарина: «Ну, смотри, плохо кончится»180. После
трагической смерти Н. Аллилуевой Сталин сильно изменился и все
реже шел на уступки. В 1931-1933 годах он заигрывал с интеллиген­
цией, осыпал милостями Горького, либеральничал с писателями: раз­
решил строительство писательского городка в Переделкине, дома в
Лаврушинском переулке, дал указание о создании города науки в
Москве, Института мировой литературы и Литературного институ­
та. После убийства Кирова он закрыл Коммунистическую академию,
Общество старых большевиков и журнал «Каторга и ссылка».
В 1935-1936 г.г. вождь явно охладел к Горькому, а после Первого
съезда писателей стал меньше интересоваться литературными дела­
ми. Л. Никулин вспоминал: «Вообще в последний год-два перед кон­
чиной Горький ощущал некоторую отчужденность — ему все труднее
было говорить со Сталиным. Советы и рекомендации А. М. не всегда
принимались во внимание, почти игнорировались»181. Писатель чув­


Правда истории и история правды
241
ствовал себя в ловушке, оказавшись фактически под домашним аре­
стом.
Горький не стал придворным бардом, он по-прежнему жил «с соб­
ственным воздухом под крыльями». Защищая членов оппозиции, он
безмерно раздражал вождя. М. Никё считает, что в тридцатые годы
писатель был идейным единомышленником Бухарина: «их связывал
искренний антифашизм, который у Бухарина выливается в осужде­
ние любого тоталитаризма; у них тот же лозунг «пролетарского гума­
низма», одна и та же критика обломовщины и азиатчины»182. Если
сопоставить статьи Горького и Бухарина, публиковавшиеся в цент­
ральных органах советской власти, нетрудно обнаружить переклич­
ку их мыслей. Резко негативное отношение к фашизму скрывало под
собой более широкую платформу: отрицание тоталитарного режима
вообще, грубых проявлений насилия, где бы они ни были, в Европе
или СССР. 20 февраля 1932 г. Горький писал Роллану: «Миром пра­
вят уголовные преступники, и преступность их так очевидна, что
спрашиваешь себя: неужели интеллигенция Европы и пролетариат
ее —ослепли?»183. И хотя он говорил о преступности и вырождении
буржуазного Запада, его слова, как и у Бухарина, имели более широ­
кий, обобщающий смысл. И. Шкапа вспоминает, как резко критико­
вал писатель макиавеллизм всех государственных деятелей —от
А. Македонского до Наполеона и Гитлера. «Это не гении, а мясники.
И даже не очень умные! Гений подлинный всегда благоволит челове­
ку! Он всегда с народом, болеет его нуждами, стоит за народ»184. Не
исключено, что эта характеристика «гениев зла» метила и в Сталина.
Вернувшись на родину, Горький увидел, по выражению Р. Ролла­
на, «страну фараонов», где жесткое авторитарное руководство, бюро­
кратизм и насильственное подавление инакомыслящих прикрыва­
лись лозунгом диктатуры пролетариата. Характеризуя режим
террористических диктатур и тайно намекая на Сталина, Бухарин го­
ворил, что он «создает обезличенную массу, со слепой дисциплиной,
с культом иезуитского послушания, с подавлением интеллектуаль­
ных функций»185.После установления фашизма в Германии вошло в
обыкновение проводить параллели между сталинским и гитлеров­
ским режимами. Горького, как мы знаем, и раньше тревожила мысль
о возможном перерождении диктатуры пролетариата в деспотизм,
тем более, в диктатуру единоличной власти, действующей с помо­
щью насилия. Его возмущал Гитлер —«крикливый авантюрист, че-
ловечишко плоского ума, бездарный подражатель искусного актера
Бенито Муссолини», который проповедует в Германии отказ от куль­
туры и призывает: «Возвратимся к Вотану»186. Но, как многие, Горь­


242
Глава V
кий верил, что в СССР можно предотвратить повторение германской
ситуации, если смягчить грубость и жестокость Сталина. Этим объ­
ясняется его поддержка умеренного курса, проводимого «правой оп­
позицией», а шире —любых попыток либерализации и демократиза­
ции страны. Он поддерживал не только опальный «триумвират», но
также и новое руководящее ядро, которое складывалось в партии:
Орджоникидзе, Киров, Куйбышев, Постышев, Коссиор. Пока Сталин
был склонен к широким демократическим жестам и либеральничал с
интеллигенцией, Горький шел рядом с ним; после убийства Кирова
все надежды на благотворные перемены рухнули.
Столь же сложным и противоречивым было отношение Горько­
го к Бухарину, взгляды которого он разделял далеко не полностью.
Обратимся хотя бы к концепции «пролетарского» или «социали­
стического гуманизма», обоснованной в статьях Бухарина
1934-1936 годов. Они явно созвучны статьям Горького «Гумани­
стам», «Пролетарский гуманизм», «О социалистическом реализме»
и др.. Определяя «социалистический гуманизм» как принцип, про­
тивостоящий «фашистскому скотству», Бухарин писал, что его осу­
ществление означает «заботу о всестороннем развитии человека, о
многогранной материальной и духовной жизни». Он мечтал об об­
ществе, где «машина —есть лишь средство, помогающее расцвету
богатой, многообразной и радостной жизни», где люди, «их потреб­
ности, их рост, расширение и обогащение их жизни и есть задача со­
циалистической экономики»187.
Под этими словами вполне мог бы подписаться Горький, певец
свободного человека и нового социалистического общества. В гума­
нистической программе Бухарина и Горького было много общего:
борьба за освобождение человеческой личности, расцвет и торжество
духовности, всестороннее развитие культуры. Пропаганда «социали­
стического гуманизма» была для Бухарина способом борьбы против
террора и насильственной коллективизации, а следовательно —сво ­
его рода скрытой оппозицией Сталину. С. Коэн считает: «...статьи
1934-1936 г.г. призывали партийцев соглашаться примерно со следу­
ющими реформами: окончание террора в деревне и отмена карточной
системы, ббльшие ассигнования на сельское хозяйство, производст­
во товаров широкого потребления и социальное обеспечение, куль­
турная оттепель, которую обещал первый съезд писателей, утвержде­
ние законности и демократизации, провозглашенных новой
конституцией; эти реформы обеспечат «начальный расцвет социали­
стического гуманизма», ознаменовав момент, когда «идеология мо­
жет уже реализоваться в жизненной практике». Он звал к тому, что­


Правда истории и история правды
243
бы социалистический гуманизм, а не сталинизм «стал идейной осью
нашего времени»»188.
В горьковской публицистике борьба с фашизмом и проповедь
«пролетарского гуманизма» тоже теснейшим образом связаны. Но в
отличие от Бухарина, Горький вкладывал иной смысл в понятие
«пролетарский гуманизм», непосредственно соотнося его с другим —
«классовая ненависть». В статье «Пролетарский гуманизм» (автор­
ское название «Гуманизм пролетариата») он уверял, что больной мир
могут вылечить только радикальные хирургические меры. Горький
писал: «Нет нужды доказывать лживость и лицемерие буржуазного
«гуманизма» в наши дни, когда буржуазия, организуя фашизм, сама
вышвыривает свой гуманизм как изношенную маску» (27, 234). Ви­
дя в буржуазном гуманизме одну из причин «раздвоения и гниения»
интеллигенции, Горький сближался не с Бухариным, а с официаль­
ной советской критикой, для которой «гнилой либерализм» был при­
знаком «метаний и паники тех социальных групп, которые не могут
поспеть за напором событий, не могут найти свое место с рядах бор­
цов за социализм»189.
Определяя характер новбго типа гуманизма, Горький писал:
«Этот революционный гуманизм дает пролетариату исторически
обоснованное право на беспощадную борьбу против капитализма,
право на разрушение и уничтожение всех гнуснейших основ буржу­
азного мира». (27, 235) Лозунг «Если враг не сдается, его уничтожа­
ют» не противоречил горьковскому пониманию «пролетарского гу­
манизма», а прямо вытекал из него. Та же мысль выражена в статье
«Пролетарская ненависть», где писатель заявляет, что подлинный
революционер «не может не носить в себе сознательной, активной,
героической ненависти к подлому врагу своему» (27,474). Значит ли
это, что декларируя «пролетарский гуманизм», Горький отказался от
общечеловеческих ценностей, отбросил все, чем жил , во что верил
долгие годы?
Переоценка ценностей, произведенная писателем после 1924 г., не
коснулась самых сокровенных его убеждений: концепции Человека,
идеи коллективизма, апологии труда, мечты о справедливом общест­
ве будущего. Однако под влиянием событий в СССР и за рубежом
писатель поверил в теорию «обострения классовой борьбы», поэтому
у него усилилось неприятие «буржуазного гуманизма», сместились
акценты в оценке роли интеллигенции в историческом процессе. Ра­
бота над статьей «Пролетарский гуманизм» свидетельствует, что
Горький в окончательном тексте значительно усилил мысль о преда­
тельстве буржуазной интеллигенции, связав ее поведение с ростом


244
Глава V
фашизма. Во второй редакции была снята фраза: «В Наши дни пред
нею грозно встал подлинно общечеловеческий гуманизм Маркса-Ле­
нина —Сталина —гуманизм, цель которого полное освобождение из
цепей капитала трудового народа всех рас и наций»190. Написав на
полях «Не надо», Горький тем самым выразил свое отношение к «гу­
манизму» марксистов, однако мысль, что «исторически и научно
обоснованный пролетарский гуманизм» является подлинно общече­
ловеческим, не только осталась, но и была развита в окончательной
редакции.
Повторяя, что «безумие хищников невозможно изменить красно­
речием», писатель вновь приходит к мысли, что история перекраши­
вается в новые цвета только кровью. Не удивительно, что «пролетар­
ский гуманизм» занял у него место христианской любви, а «этика
социализма» совместилась с «пролетарской ненавистью». Но одно
дело —официальные декларации, другое —неистребимо живущая в
душе любовь и жалость к человеку, независимо от его классовой при­
надлежности. Это неразрешимое противоречие стало источником по­
стоянного страдания Горького последних лет жизни. Если бы писа­
тель следовал логике «пролетарской ненависти», он опубликовал бы
пьесу «Сомов и другие», сценарий «Преступники», дописал набро­
сок о кулаке, создал панегирик Сталину. Трагическая антиномия —
разлад мыслей и чувства —мешала Горькому стать певцом сталин­
ского режима. Пытаясь разобраться во всем объективно, понять со ­
ветскую действительность в контексте истории, Горький затевает не­
сколько монументальных работ, поражающих размахом его ищущей
мысли: «История гражданской войны», «История фабрик и заво­
дов», «История молодого человека XIX века», «История деревни»,
«История женщины», «История городов», «История мысли» и др.
Поистине, в 1930-х гг. он выступает не столько как писатель, а как
ученый-историк.
7.
Известно, что замысел написать историю России и ее народа, воз­
никший у Горького в 1910-х годах, остался нереализованным. Теперь
перед ним встала задача написать новую историю —России совет­
ской. «История гражданской войны» была задумана как первая часть
этого грандиозного плана. 27 но ября 1929 г. Горький писал Сталину:
«История эта крестьянству непонятна, потому что не знакома во всей
ее широте. Нужно, чтоб он знал, по каким мотивам рабочий класс на­
чал эту войну, чтоб знал, что рабочие спасли страну от завоевания


Правда истории и история правды
245
иностранным капиталом и рабства, чтоб знал, какие убытки кровью,
жизнью, какие разрушения хозяйства —в цифрах, и картинах —вы ­
звали в стране Деникины, Колчаки, Врангели, Юденичи, какую роль
играли при них народолюбивые эсеры Чайковские и прочие «богоче-
ловеки». Книгу эту надобно сделать очень популярной. Мне кажется
сделать это надобно так: привлечь Реввоенсовет и ПУР, пускай из­
бранная ими комиссия соберет весь материал и хронологически орга­
низует его. Этот сырой материал должны литературно обработать
беллетристы. Я бы очень рекомендовал для этого Алексея Толстого,
он крайне полезен для этой работы, затем —Шолохова —автора
«Тихого Дона» и Ю. Либединского. Разумеется, эта работа должна
редактироваться. Книгу нужно издать в массе экземпляров, чтоб она
была в каждой деревне и читалась бы, как роман»191.
Первоначальный замысел издания был обращен к крестьянству,
ставшему в тот период полем сражения новой гражданской войны.
Переписка с М .Н . Покровским убеждает, что, разделяя теорию уси­
ления классовой борьбы в стране, Горький далеко не во всем согла­
шался с ним и с А. С. Бубновым во взгляде на «Историю граждан­
ской войны». 28-29 января 1931 г. он писал М.Н . Покровскому, что
нужна не «премудрая книга» и не сухой перечень театров военных
действий, а художественно выразительное повествование, понятное
крестьянской массе, ибо писать следует не только для нее, но и «про­
тив нее, — против окаянного консерватизма, воспитанного в ней ве­
ками, против ее предрассудков и предубеждений»192.
Как мы видим, дл я Горького на первом плане —не борьба классов,
за которую ратовал Покровский, а борьба с «азиатчиной» российской
жизни. Замысел «Истории гражданской войны» был как бы спроеци­
рован на события коллективизации, этой «революции сверху», кото­
рая, по мысли писателя, должна была положить конец старой деревне.
В статье «Письмо селькору-колхознику» Горький пояснил, что «в ду­
шу большинства крестьян глубоко вросло желание во что бы то ни ста­
ло превратиться тоже в кулаков» (XXV, 269). Считая кулака главным
врагом советского строя, писатель в этом отношении разделял офици­
альную линию политики Сталина. На первом Всесоюзном съезде кол-
хозников-ударников в феврале 1933 г. К.Е. Ворошилов заявил: «Глав­
ная наша беда в колхозном строительстве заключается в том (тут у нас
нет никаких расхождений, кажется, ни с кем), что мы по -настоящему
еще не справились с кулаком. Не в том смысле, что мы кулака не унич­
тожили физически, не выселили, а в том смысле, что кулак во многом
еще живет в самых крестьянах, в их предрассудках, в их привычках, в
их отношении к труду, к общественному имуществу»193.


246
Глава V
Горький считал, что в «Истории гражданской войны» следует по­
казать две противоборствующие силы: пролетария, который боролся
за социализм, и зажиточного мужика, дравшегося за свое хозяйство.
Бои «белых» и «красных» виделись ему именно через призму искон­
ного противоречия между городом и деревней. Заявляя, что мужичок
все еще «продолжает драться за священную частную собственность»,
он соглашался с М.Н . Покровским, что «мы все еще живем в состоя­
нии гражданской войны»194. Историю гражданской войны предпола­
галось довести до 1930-х гг., завершив ее рассказом о «вредитель­
ской» деятельности «Промпартии» и «Трудовой крестьянской
партии». В связи с этим Горький просил Г. Ягоду принять участие в
работе над томом, посвященным заговорам против Советской власти,
начиная с 1918 г. до текущего дня195.
30 июля 1931 г. было принято Постановление ЦК ВКП(б) об изда­
нии «Истории гражданской войны» и созданы три редакции: главная,
историческая и художественная. В их состав входили И.В . Сталин,
К.Е. Ворошилов, В.М. Молотов, А.С. Бубнов, С.М. Буденный,
В.К. Блюхер, Е.Я. Ярославский, М.Н. Покровский, И.И . Минц, Я.Б . Га­
марник, А.И. Стецкий, Р.П. Эвдеман, а также писатели А. Толстой,
М. Шолохов, Н. Тихонов, Вс. Иванов, Л . Леонов, Л. Сейфуллина и др.
В обращении Горького «Участникам гражданской войны» содержалась
просьба присылать документы и материалы, принять участие в созда­
нии документальных очерков. В первые же месяцы к работе над томами
было привлечено 140 человек, из них более 50 писателей. Горький лич ­
но участвовал в работе всех редакций. В его архиве хранится план 15 то­
мов издания, где указаны авторы всех разделов и сроки их окончания.
Выход первых книг планировался к 15-летию Октября. Горький
торопил авторский коллектив, выступая не только в качестве иници­
атора «Истории гражданской войны», но и ее идеолога. В письмах к
И.И . Минцу и Р.П. Эйдеману он разъяснял, как нужно писать каж­
дый том. На редакционном совещании 9 декабря 1931 г. И.И . Минц
приводил его слова: «Наш герой —класс, а не единица, излюбленный
герой беллетриста; в нашей истории первой классовой войны в мире
роль художника сводится только к формальной шлифовке материа­
ла»196. После «шлифовки» многочисленных мемуаров, воспомина­
ний, документальных очерков участников гражданской войны, после
дружной совместной работы историков и писателей каждый том дол­
жен был представлять собой художественное целое, научно прорабо­
танное, написанное популярным языком.
В процессе работы над «Историей гражданской войны» Горький
не раз обращался в ЦК ВКП(б) и к Сталину. Он писал: «Я убедитель­


Правда истории и история правды
247
но прошу Вас, дорогой Иосиф Виссарионович, дать этому крупному
делу —делу издания «Истории гражданской войны» —решитель­
ный толчок. Я уверен, что важность этого дела глубоко понятна и
близка Вам»197. Сталин откликнулся. Сохранились его пометы на
плане «Истории гражданской войны». Он вписал несколько строк в
следующий пункт: «Должны быть изданы сборники по областям: Се­
верный Край, Поволжье, Донбасс, Севказкрай, Западная и Восточ­
ная Сибирь, Дальний Восток и т.д.». Сталин дополнил: «Закавказье,
Туркестан, Украина (в частности, Правобережье), Белоруссия (борь­
ба с польскими панами)»198. На этом плане пометы и вычерки Горь­
кого соседствуют со сталинскими, свидетельствуя об их совместной
работе. Документ показывает также бесспорную личную заинтересо­
ванность вождя в освещении событий гражданской войны.
Между тем Горький как главный редактор не спешил нацеливать
авторский коллектив на прославление Сталина. Он ссылался на не­
обходимость иметь «письменные документы» о роли Ленина, Стали­
на, Троцкого199. Выступая 25 мая 1931 г. на заседании редколлегии
«Истории гражданской войны», Горький высказал мысль, что «роль
личности была подчеркнута чрезвычайно густо в различных произ­
ведениях —но не так, как она должна быть подчеркнута с нашей точ­
ки зрения»200. Он предложил собрать и поместить в томах телеграм­
мы и письма Ленина «не только как образчик военной литературы,
но и как документы критико-политического характера, предостерега­
ющие от ошибок, исправляющие ошибки»201. На вопрос Ворошило­
ва, как освещать роль Троцкого в гражданской войне, Горький отве­
тил уклончиво: «Вопрос очень деликатный. Я принадлежу к церкви
православной, ортодоксальной и, не поклоняясь святым церкви като­
лической, отношусь к ним с почтением. Я бы всех этих святых оста­
вил в покое по той причине, что у них есть свои подвижники. Но ге­
роизм, но мужество всегда поучительны, поэтому отметить героизм
врага полезно»202. И хотя Горький сделал оговорку, что если «хвалеб­
ное отношение к Троцкому проскользнет, его придется выпрямлять»,
было ясно, что он стоит за объективное и точное изображение исто­
рических событий.
Что касается предложения А. Бубнова «сказать о роли, например,
Сталина, о роли очень значительной»203, Горький никак не отреаги­
ровал на это предложение и не отозвался на него. Более того, писа­
тель упрямо подчеркивал, что цель издания —не выпячивать «роль
личности» ни в народных волнениях, ни в войне, а показать «исто­
рию организации рабочим классом крестьянства». В письме к
М.Н. Покровскому Горький советует не подчеркивать «так романти­


248
Глава V
чески густо» роль личности в партизанском движении204. Речь шла о
Н.И . Махно, А.С. Антонове, Н. А. Григорьеве и других «личностях»,
стоявших во главе народных армий и бело-зеленых формирований.
Однако в черновике письма есть рассуждение о том, что беллетристы
и поэты в последнее время перехвалили вождей, извратив историче­
скую правду. Горький писал: «Сие последнее обстоятельство внуша­
ет мне особенно внимательное отношение к теме «роль личности в
истории», ибо личность все еще остается тою печкой, которая согре­
вает вдохновение литераторов, и от которой они “танцуют”»205.
Не было ли здесь завуалированного намека на личность Сталина,
вокруг которой уже вовсю творился культ? А Горький все поучал:
«Наша история есть история революционного роста и творчества
пролетариата, тут заключается главнейшая, основная правда нашей
истории»206. Не удивительно, что «История гражданской войны»
стала вянуть и засыхать на корню. К работе подключились истпарты
обкомов ВКП(б), издавались одно за другим постановления «О сбо­
ре материалов...», об издании сопутствующих сборников, но воз поч ­
ти не сдвигался с места. Писатели неохотно брались за обработку ма­
териала.
Труднее всего работа шла над томом, посвященным Октябрьской
революции. Горький предупреждал, чтобы историки не пренебрегали
людьми «пусть мелкими, убогими, однако выдвинутыми ходом исто­
рии вперед многих, более крупных» и называл имена А.Ф . Керенско­
го, П.Н . Милюкова, В. Чернова, Ф . Дана207. Он с'оветовал написать
правду: как голодал рабочий класс, каково было бытовое положение
рабочих. Конечно, помимо Керенского Горький советовал дать хара­
ктеристики других «личностей»: «Я.М. Свердлова, И.В . Сталина,
Ф. Дзержинского и многих других», а роль В.И. Ленина отмечал осо­
бо. Как мы видим, имя Сталина шло в ряду «других», да еще вторым
после Я.М. Свердлова. Верный своим убеждениям, писатель, вновь и
вновь твердил о решающей роли рабочего класса и масс, руководи­
мых пар тией большевиков.
Горького пытались «поправить». Е. Ярославский писал в Секрета­
риат Главной редакции 14 декабря 1931 г.: «Общее замечание: следо­
вало бы ярче выдвинуть ряд участников гражданской войны, сыграв­
ших в ней большую роль: Ленин, Сталин, Свердлов, Дзержинский,
Ворошилов и др., чтобы их ведущая роль на отдельных участках гра­
жданской войны не тонула в общей картине борьбы»208. Ясно, что из ­
дание мыслилось наверху как монументальный прижизненный па­
мятник большевистским вождям, а не как объективная история
гражданской войны.


Правда истории и история правды
249
Работа над серией книг задерживалась, сроки постоянно перено­
сились. Редакция первого тома (Бубнов, Стецкий, Мануильский,
Фельдман) за год не собралась ни разу. Введение к нему было готово
только к 19 сентября 1933 г.. В итоге том, завершение которого пла­
нировалось к 1 июля 1932 г., вышел в свет только 23 апреля 1936 го­
да. Разумеется, в работе были объективные трудности: поиски в ар­
хивах, сбор материала у частных лиц требовали значительного
времени, главная редакция практически не собиралась в полном со­
ставе. 3 августа 1933 г. Р. П. Эйдеман сообщил Горькому: «...ни мы, ни
авторы, намечая сроки окончания работы, не оценили и не предуга­
дали те трудности, какие в дальнейшей работе встали перед нами.
Срок сдачи работы — 1 июля авторами сорван. Нереальным оказался
также следующий срок — 1-е августа, установленный Секретариатом
и утвержденный Главной редакцией»209. Как мы знаем, в Главную ре­
дакцию входил Сталин. Можно ли представить себе, что установлен­
ный срок помимо его воли кто-то отодвинул на 4 года? Ясно, что вся
организация дела, контролируемого П.П. Крючковым, вела к тому,
чтобы оно не слишком быстро двигалось с места. Понимая это, Горь­
кий в июне 1933г. написал Сталину, прося помощи в работе над пер­
вым томом, но результатов не было210.
Упрекая редакторов за бездействие, Горький сетовал: «...материал
для них подобран более месяца тому назад и лежит. За это время мож­
но было бы написать совершенно новые работы. Пошумели, пообеща­
ли народу историю и теперь —в кусты»211. В докладной записке
И.И . Минца от 27 апреля 1936 г. говорится: «23 апреля закончилось
печатание 1-го тома “Истории гражданской войны”. Всего издано
300.000 экземпляров»212. Этого тиража не хватило даже для библиотек
и кружков политпросвещения. Горький тут же начал хлопотать о более
дешевом издании небольшого формата для массового читателя, ибо
труднодоступный первый том исчез бесследно. Вторая книга, подгото­
вленная к печати к июлю 1936 г., завязла в издательстве вплоть до
1942 г. Характерно, что уже после смерти Горького в нее были внесены
дополнения: несколько десятков телеграмм Сталина Ленину, чтобы
создать картину его руководящей роли в победе Красной армии213. До
сих пор считается, что причиной приостановки издания было упоми­
нание многих имен военачальников, репрессированных в годы сталин­
ского террора (В.К . Блюхер, Р.П. Эйдеман, М.Н . Тухачевский и др.) .
Теперь история правды становится более или менее ясной: издание
тормозили, ибо Сталин не был заинтересован в объективном освеще­
нии истории гражданской войны, вычеркивая из нее на долгие годы
имена своих политических противников, прежде всего, Л. Троцкого.


250
Глава V
8.
Аналогичная участь постигла и другие замыслы Горького. Обра­
тимся к «Истории фабрик и заводов». В архиве Горького хранится
развернутый план издания, где на 8 страницах изложены его цели:
«Основная задача состоит в том, чтобы показать в историческом раз­
резе, на основе классовой борьбы, историю наиболее значительных
предприятий СССР, рассматривая их не только как отдельные произ­
водственные единицы, но также в их связи со всем комплексом обще­
ственных отношений, определивших собою социальную структуру
нашей страны в разные периоды ее существования. Каждый сборник,
посвященный отдельному заводу или фабрике, должен быть состав­
лен с таким расчетом, чтобы все сборники вместе взятые, могли бы в
результате образовать связанную единством метода, программы
цельную серию книг, которая представляла бы собою краткую энци­
клопедию нашей промышленности в ее прошлом и нашего социали­
стического строительства —в настоящем, —энциклопедию по исто­
рии нашего пролетариата, его борьбы и завоеваний»214.
Судя по плану, Горький и здесь пытался встать на марксистские
позиции и рассматривать историю фабрик и заводов как историю
классовой борьбы, а историю промышленности России в контексте
единого поступательного движения по пути прогресса: от капитализ­
ма к социализму. Однако проблемы индустриализации трактовались
не в угоду И.В . Сталину, творцу первого пятилетнего плана, а вписы­
вались в общий хронологический ряд развития государства —от ста ­
рых заводов эпохи Петра I до их реконструкции в годы первой пяти­
летки. Сборники, посвященные истории каждого конкретного
предприятия, должны были охватывать два этапа: дореволюционный
и советский. Горький ориентировал авторов на создание истории ра­
бочего и революционного движения, требуя показать «его местные
формы и связь с общей политической жизнью страны, роль в этом
движении народных масс»215.
Работа началась после Постановления ЦК ВКП(б) от 10 сентября
1931 г. и охватила всю страну. Радуясь, что его замысел получил все­
народную поддержку, Горький обратился к рабочим с призывом са­
мим создавать историю своих заводов. Он разъяснял: «История фаб­
рик и заводов» до Октября 1917 года «есть история роста и развития
классового революционного самосознания пролетариата в условиях
капиталистического государства» (XXI, 270). Несмотря на гигант­
ские усилия, которые прилагал писатель для организации работы,
несмотря на существование разветвленной сети редакций, охватив­
шей почти все регионы страны, многочисленные заседания и еще бо­


Правда истории и история правды
251
лее многочисленные постановления, работа шла медленно. Первый
том «Истории фабрик и заводов» — «Люди Сталинградского трак­
торного» — вышел лишь к концу 1933 г. Горький раздраженно крити­
ковал работу ленинградской областной редакции, указывая, что дело
подменяется там спорами и дискуссиями. 6 апреля 1935 г. он писал:
«...должен сказать, что дела по истории ленинградских заводов идут
слабо. После трех лет работы, приведшей к некоторому успеху, —я
имею в виду «Историю Ижорского завода» —в Ленинграде не напи­
сано новых книг«216.
Несмотря на призывы Горького в статье «Ускорить создание «Ис­
тории заводов», серия буксовала. Секретарь редакции Л. Авербах
(членами редакции были, помимо Горького, Л.М . Каганович,
П.П. Постышев, С. М. Киров и др.) писал 9 сентября 1933 г., что ре­
дакционная коллегия по истории Коломенского завода (И.М . Грон­
ский, Б. Пильняк, А. Исбах, А. Гайсинович) «не выполнила и мини­
мальных обязанностей по отношению к заводу»217. Горькому, как и в
«Истории гражданской войны» не удавалось воплотить свой замы­
сел, ибо незримые могущественные силы всячески тормозили работу.
Поэтому из задуманных 150 книг при жизни Горького вышло лишь 5.
Огромный архив «Истории фабрик и заводов» хранит следы его ти­
танической работы: он прочитал и отредактировал около 30 рукопи­
сей, дважды правил книгу «Болшевцы», на рукописи которой сделал
870 крупных и мелких замечаний. Столь же внимательно он работал
с рукописями книг «Были горы Высокой», «Красное Сормово», «Ис­
тория Трехгорной мануфактуры», «Беломорско-Балтийский канал
им. И. Сталина». Ему принадлежат отзывы и рецензии на эти книги,
некоторые снабжены его предисловием или послесловием.
Со временем происходила незаметная переориентация серии на
совершенно другие книги: по инициативе Л. Авербаха в нее был
включен печально знаменитый «Беломорско-Балтийский канал» и
«однотомник по “Ленину-Сталину”». Казалось бы, к истории фабрик
и заводов эти книги не имели никакого отношения, но работа над ни­
ми двинулась ударными темпами. Судя по переписке Л. Авербаха с
Горьким, план сборника, посвященного строительству Беломорско-
Балтийского канала, был разработан Авербахом по личным указани­
ям Г. Ягоды. Всесильному шефу ОГПУ не терпелось увековечить
свои подвиги в истории. Были намечены главы: «ГПУ, инженеры»,
«Проект», «Заключенные», «37 чекистов», «Каналармейцы», «Люди
меняют профессию». Смысл работы был лаконично обозначен в на­
звании одной из глав: «Добить классового врага». Горькому предла­
гали написать вступление под заглавием «Страна и ее враги».


252
Глава V
Как известно, эта книга возникла в результате поездки бригады
писателей из 120 человек на Беломорстрой. Они увидели впечатляю­
щее зрелище ударной стройки: канал протяженностью 227 км был
построен в течение 20 месяцев. При этом сооружено 128 сложных
гидротехнических объектов, 19 шлюзов, 15 плотин, 20 водоспусков,
49 дамб и 33 искусственных каналов. Все это обеспечивало установ­
ление непосредственной водной связи между Балтийским морем и
советским Севером и давало возможность немедленно приступить к
«широкой эксплуатации лесных, минерально-рудных, рыбных и про­
чих природных богатств этого края»218.
Канал строился силами заключенных, каждый его километр был
оплачен их жизнью, полит кровью. Как же мог гуманист Горький не
увидеть всех ужасов «принудительного труда», как мог он освятить
своим именем книгу о Балтлаге? Почему и остальные участники
книги ни словом не обмолвились о страданиях людей, руками кото­
рых строился канал? Ведь в их числе были Вс. Иванов, В. Шклов­
ский, М. Зощенко, Л. Никулин, В. Перцов, В. Инбер, В. Катаев,
Н. Тихонов, А. Толстой. Предполагалось привлечь к работе
М. Пришвина, которому предназначалось описание дня закрытия пе­
ремычки, Л. Кассилю —глава «Сталин на канале»219. Не все писате­
ли согласились участвовать в сборнике, но многие «украсили» его
своими именами. Главу «Страна и ее враги», предназначавшуюся
Горькому, написали Л. Авербах, Б. Лапин, Л. Славин и др., главу о
ГПУ и ее заслугах в строительстве — Д. Мирский, В. Перцов,
Б. Шкловский и др., о заключенных —К. Горбунов, В. Иванов, В. Ин­
бер, В. Шкловский, глава «Чекисты» принадлежит А. Берзиню,
Вс. Иванову, В. Катаеву, Л. Никулину, В. Шкловскому, авторами гла­
вы с выразительным заглавием «Добить классового врага» являются
К. Зелинский, Вс. Иванов, В. Инбер, Б . Ясенский. Наконец, в главе
«История одной перековки» М. Зощенко остроумно повествовал о
международном воре А. И. Роттенберге, ставшем передовиком стро­
ительства.
Почему же все упреки сегодня обращены к Горькому, а не к писа­
тельской бригаде, выехавшей на строительство 17 августа 1933 г.?
Горький в эту бригаду не входил, следовательно, не мог видеть ужа­
сов Балтлага. Да и писатели приехали туда, когда Беломорско-Бал­
тийский канал был полностью готов: мертвых похоронили, живым
вручили награды и премии, а многих освободили из заключения.
4 августа 1933 г. было издано Постановление ЦИК СССР, в котором
говорилось, что к моменту окончания строительства полностью осво­
бождены «от дальнейшего отбывания мер социальной защиты 12 484


Правда истории и история правды
253
человека как вполне исправившиеся и ставшие полезными для соци­
алистического строительства», сокращены сроки наказания 59516
осужденным, а 500 человек восстановлены в гражданских правах.
ОГПУ СССР было поручено «обеспечить дальнейшее поднятие
квалификации в строительном деле наиболее талантливых работни­
ков из числа бывших уголовников-рецидивистов и при поступлении
их в учебные заведения обеспечить стипендией». Здесь же публико­
вался список награжденных орденами Ленина и Трудового Красного
знамени, среди которых были осужденные «вредители»: H.A. Френ­
кель, К.А. Вержбицкий, Н.И . Хрусталев, О.В. Вяземский, В.Н .Ма-
слов и др..
Книга о Беломорстрое открывается предисловием Горького, кото ­
рое названо «Правда социализма». В нем говорится: «Это одна из
наиболее блестящих побед коллективно организованной энергии
людей над стихиями суровой природы Севера. В то же время это —
отлично удавшийся опыт массового превращения бывших врагов
пролетариата-диктатора и советской общественности в квалифици­
рованных сотрудников рабочего класса и даже в энтузиастов госу­
дарственно необходимого труда» (XXVII, 126). В том же восторжен­
ном тоне Горький писал Р. Роллану: «Создана огромная армия
квалифицированных гидротехнических рабочих. Вот —воспита ­
тельное значение труда, вот влияние пролетариата»220. Итак, писа­
тель увидел на канале реальные результаты диктатуры пролетариата,
новые методы организации коллективной энергии масс, оценил ра­
боту людей, вынужденно поменявших свою профессию. Уверен­
ность, что пролетариат страны Советов способен творить чудеса, опь­
яняла писателя настолько, что он заметил не принудительный труд
заключенных, а все тот же трудовой энтузиазм масс, который пора­
жал его на любой стройке.
Вместе с тем название статьи Горького « Правда социализма» не­
однозначно. В чем она, правда', в уникальном техническом сооруже­
нии, построенном за фантастически короткий срок, или в том, что
оно сооружено на костях людей, как некогда Николаевская железная
дорога, Мурманская железная дорога, да и сам «блистательный
Санкт-Петербург»? Что тогда нового принесла русской истории
«правда социализма»? Как видно из плана сборника, сохранившего­
ся в архиве писателя, ему предлагали нарисовать в предисловии ши­
рокую панораму успехов первой пятилетки: Баку, Турксиб, достиже­
ния на транспорте и в школьном деле, рассказать, как в
Таджикистане впервые выращен египетский хлопок, как изменилась
жизнь в самых глухих уголках страны. На этом фоне должна была


254
Глава V
прозвучать «речь Сталина на конференции марксистов-аграрников,
которая изучается на 86 языках»221.
Ничего этого нет в статье «Правда социализма», как нет и описа­
ния «сопротивления отживающих классов». И хотя здесь мы читаем
высокопарные слова в адрес Хозяина, его ума, смелости и беспощад­
ности, Сталин предстает лишь учеником Ленина, замещающим его
«на труднейшем посту вождя партии» (XVII, 125). Панегирик Ста­
лину как-то не гармонирует с финалом статьи, где говорится о трудо­
устройстве бывших каналармейцев, которых на некоторых фабриках
и заводах рассматривают как людей низшего сорта. С тем же пафо­
сом, которым окрашено начало статьи, писатель славит «социально
опасных», заметив, что им возвращены права гражданства и предос­
тавлена свобода труда как «почетная награда за их трудовые заслуги,
за честное и героическое участие их в деле огромного общегосударст­
венного значения» (XXVII, 133).
Обратимся к главе «Чекисты», которую Горький, бесспорно, чи ­
тал и даже немного правил в верстке. Здесь дана краткая история
строительства (с 25 ноября 1931 г.), нарисованы портреты начальни­
ка Беломорстроя Когана, заместителя начальника финотдела Дорф-
мана и инженера Френкеля. В немыслимо суровых условиях, под не­
усыпным контролем Г. Ягоды они ведут строительство —по приказу
Сталина. «Непреклонное ОГПУ не ждет. Москва, ОГПУ, Ягода, мос­
ковские чекисты сообщают ГУЛАГу, приказывают, советуют, требу­
ют отчета. Эта непреклонная концентрированная воля неустанно
льется по металлу сквозь тысячи километров, в Карелию, к нашему
каналу. «Что сделано? Как сделано?»222. Иногда телефонный конт­
роль сменяется прямыми инспекциями из Москвы. 23 марта 1932 г.
на канал приехал А.И. Микоян, чтобы лично проверить состояние
работ и доложить Сталину. Микоян и Коган обсуждают вопрос, как
называть заключенных, работающих на канале: «Сказать товарищ —
еще не время. Заключенный —обидно. Лагерник —бесцветно. Вот я
придумал слово каналармеец. Как вы смотрите? —Что ж, правильно.
Они у вас каналармейцы, — согласился Микоян»223.Прочитав эту
страницу, Горький не сдержался и сделал помету: «Плохая манера
писать так!» и вычеркнул две «неуместных фразы».
На канале работало 37 чекистов, но в главе рассказывается, глав­
ным образом, о Л .И . Когане: был анархистом, сидел в тюрьме, после
освобождения пошел к Ф. Дзержинскому и стал вместе с ним истреб­
лять анархистов, потом служил у атамана Григорьева, расправлялся с
большевиками; как начальник партийной школы на Кубани, органи­
зовывал террор против казачества, наконец, с помощью Ягоды был


Правда истории и история правды
255
назначен заместителем начальника войск ОГПУ. Его портрет, за ко ­
торым тянутся кровавые следы от первых дней Октября к ГУЛАГу,
выразительно дополняется фразой, которую он то и дело повторяет
на канале: «Я, кажется, сентиментален».
В этой главе мы узнаем кое-что о жизни лагерников: «В Повенце,
рассказывают, под открытым небом живут. Это в ноябре-то». Из раз­
говоров заключенных читатель уясняет, что тюрьма в Херсоне луч­
ше, чем в Орле, ибо в Херсоне бьют, но не очень, что дореволюцион­
ная тюрьма —курорт по сравнению с ГУЛАГом, что на канале
работают мужики, посаженные за «колоски» по 58 статье, и инжене-
ры-«вредители». Анализ главы «Чекисты» и горьковской правки на
ней позволяет сказать, что история Беломорстроя привлекла Горько­
го как подтверждение теории о преступности как приобретенном, а
не врожденном свойстве, о зависимости поведения человека от окру­
жающей среды и социальных условий. Идея «перековки» людей, к
которым были применены «меры социальной защиты», возрождения
личности к новой жизни пронизывает не только сборник «Беломор­
ско-Балтийский канал», но и книгу «Болшевцы. Очерки по истории
Болшевской им. Г.Г. Ягоды трудкоммуны ОГПУ» (М. 1936) о подро­
стках из трудовой воспитательной коммуны.
«Болшевцы» стали для Горького последней книгой из серии «Ис­
тория фабрик и заводов». Еще при его жизни начались репрессии: в
феврале 1935г. был арестован П. П. Парадизов, один из авторов «Ис­
тории Трехгорной мануфактуры». 31 мая 1935 г. он писал жене из че ­
лябинского политизолятора: «История Трехгорной мануфактуры»
т. 1-й, о выходе которого «в скором времени» дважды сообщалось в
свое время в «Правде», теперь, конечно, едва ли увидит свет. А, пра­
во, жаль: сняли бы мою фамилию из состава авторов и редакторов —
и можно было бы выпустить эту, уже сверстанную книгу»224. После
смерти Горького значительная часть авторского коллектива «Исто­
рии фабрик и заводов», как и «Истории гражданской войны», под­
верглась репрессиям. Оба издания превратились в «несправедливо
забытое дело».
Горькому доверяли все меньше, а подозревали все больше.
В 1935 г. меньшевистский «Социалистический вестник» сообщил,
что «звезда Горького вообще начинает закатываться, ему будто бы ка­
тегорически отказали в разрешении снова отправиться на некоторое
время в его любимое Сорренто, вообще, в отношении к нему повеяло
холодком»225. Этому можно поверить: Горький становился опасен
многим, а главное, Ягоде. Он концентрировал в своих руках ни­
ти, связывающие его с рабочими коллективами, старыми большеви­


256
Глава V
ками, военачальниками, работниками ПУРа, Главполитиздата, ист-
партами обкомов, крупными руководителями промышленности, ра­
ботниками ВСНХ, членами Комакадемии и Госплана. Материалы,
которые стекались к нему как редактору «Истории гражданской вой­
ны» и «Истории фабрик и заводов», рисовали объективную картину
успехов и поражений сталинской политики, а также делали явными
тайные связи оппозиции.
Писатель с его кипучей энергией замахивался и на другие дела.
4 декабря 1931г. он предложил Сталину издавать при Госплане бюл­
летень «предположенных, начатых, производящихся и оконченных
работ во всех областях Госстроительства и по всему пространству Со­
юза Советов»226. Не получив поддержки, он решил, что за это дело
может взяться журнал «Наши достижения». Иными словами, Горь­
кий хотел разобраться во всех делах, происходящих на необъятных
пространствах Союза Советов. На январском Пленуме ЦК и ЦКК
ВКП(б) 1932 г. Сталин подвел итоги первой пятилетки, заявив, что
выполнена ее основная задача: создана собственная техническая база
для реконструкции сельского хозяйства, производительность труда
выросла на 38%, из отсталой аграрной страны СССР превратился в
мощную индустриальную державу.
Верил ли Горький, что коллективизация уже перевела мелкое кре­
стьянское хозяйство на рельсы крупного социалистического, что те ­
перь победа социализма в СССР обеспечена? В письмах Роллану он
уверяет, что это, действительно, так. Он пишет, что колхозницы вы­
ходят в поле, надев свои лучшие наряды, городские туфли и шелко­
вые чулки, что благодаря коллективизации у крестьянина появилось
много свободного времени, и он может отдавать досуг культурным
мероприятиям. Об этом Горькому рассказали приехавшие накануне
колхозницы, без сомнения, подготовленные к встрече. Понимая, что
его письма тщательно контролируются, он именно эту информацию
излагает Роллану —для Запада. Однако писателя и вправду радуют
избы-читальни в деревне, умиляет, что крестьяне выписывают газеты
и журналы, а культурная революция меняет облик страны. Тем не ме­
нее 20 января 1933 г. в черновике его письма мелькает фраза: «...рабо­
чие, крестьяне издыхают с голоду»227.
Нет сомнения, что Горький знал о «голодоморе», который разра­
зился на юге страны. Вспоминая о встречах с ним в 1934-1935 г.г.,
П. Мороз уверяет: «...ни разу Горький, кроме как по вопросу о народ­
ном просвещении, не сказал ни одного слова, одобряющего внутрен­
нюю или внешнюю политику советской власти»228. Существуют и
другие свидетельства, правда, не подкрепленные документально, что


Правда истории и история правды
257
после смерти сына Горький стал резко критиковать кремлевских вла­
стителей и самого вождя. Ссылаясь на слова редактора «Наших дос­
тижений» В.Т. Бобрышева, Г. Глинка утверждает, будто в архиве
Горького была найдена толстая клеенчатая тетрадь, содержавшая
страницы, где Сталин сравнивался с блохой, увеличенной до разме­
ров гигантского чудовища с помощью льстивой пропаганды и гипно­
за страха. Здесь же, якобы, было воззвание ко всем честным людям,
опутанным паутиной «непротивления», покончить с ситуацией, об­
рекающей на духовную и физическую гибель лучших людей.
Все эти свидетельства, опубликованные на страницах эмигрант­
ского «Социалистического вестника» в 1954 г., косвенно доказывают,
что Горького очень хотели втянуть в антисталинский заговор или хо­
тя бы представить врагом Сталина. Тот же П. Мороз приводит слова,
якобы, сказанные писателем: «...остановить колесо, делающее исто­
рию России, внутренними силами невозможно. Слишком уж далеко
зашли. Слишком велики силы; подпирающие и охраняющие реак­
цию штыком. В этом я уже убедился, и особенно после посещения
Соловецких островов»229.
Пытаясь вникнуть в процессы, происходящие в российской глу­
бинке, Горький задумывает «Историю деревни», начинает писать
пьесу о кулаке, которая так и осталась в набросках, берется за «Исто­
рию Кузнечихи», публикует рассказы «Бык», «Орел», «Экзеку­
ция» —из жизни старой деревни. Когда он стал пленником в своей
стране, ему так и не удалось побывать ни в одном колхозе, погово­
рить с мужиками без свидетелей. Комендант дома на Малой Никит­
ской И.М . Кошенков, родом из села Рахманово, вспоминал, как жад­
но слушал Горький его рассказы о родном селе, порывался поехать
туда не раз, но так и не собрался. Чтобы помочь жителям Рахманова,
Горький выпросил для них грузовик, обратившись непосредственно
к Молотову. По-видимому, он хотел сам увидеть деревню, чтобы у з­
нать правду о ее жизни. И. Шкапа приводит слова писателя: «Сколь­
ко раз хотелось побывать в деревне, даже пожить, как в былые време­
на... Не удается. Словно забором окружили —не перешагнуть!»230.
Последней попыткой Горького разобраться в сущности историче­
ских процессов, происходящих в стране, явился замысел истории
крестьянства. В 1935 г. он изложил в записке, поданной в ЦК партии,
основные идеи цикла «История деревни». Предполагалось издать
«полсотни небольших и очень интересных книг« (XXVII, 406), пред­
назначенных для молодежи, чтобы она могла сравнить прошлое и на­
стоящее русской деревни. Горький советовал взять разные типы
деревни: чисто земледельческую, связанную с фабричным произвол-


258
Глава V
ством или с кустарным промыслом, посмотреть, какие типы харак­
терны для той или иной национальной республики. «Значение исто­
рии деревни, — писал он, — будет гораздо глубже, шире, если поста­
вить ее в масштабе всесоюзном, показать единство интересов
крестьянства всех племен и усилия самодержавной власти, церков­
ников и лавочников в деле развития национальной, племенной, рели­
гиозной вражды» (XXVII, 407).
В статье «История деревни» Горький уверял: «Историческая
мысль показывает нам победоносную силу труда, чудесную неукро­
тимую силу разума, организуемого трудом. История человечества,
освещенная гениальным разумом Карла Маркса, учителя наших учи­
телей и вождей, показала нам ход развития человечества как борьбу
классов, как многовековое насилие над сотнями миллионов рабочих
и крестьян со стороны ничтожного количественно меньшинства»
(XXVII, 500). Как мы видим, несмотря на сложное, становящееся все
более негативным отношение к правящей верхушке советского обще­
ства, Горький даже в последние два года жизни оставался верен иде­
ям социализма. Вместе с тем горьковский замысел «Истории дерев­
ни» свидетельствует об изменении его взглядов на крестьянство.
Если раньше Горький видел лишь темные стороны мужицкой жизни:
жестокость, рабскую покорность, забитость, неразвитость сознания,
мироедство и стяжательство, то теперь с радостью отмечает созида­
тельное творческое начало в народной душе. Мужик был бунтовщи­
ком и разрушителем, но он же сеял хлеб и строил города, осушал бо­
лота, одевал и кормил Россию. Горький приходит к выводу:
«Трудовой народ делал историю» (XXVII, 505).
«История деревни», как и прочие горьковские замыслы, осталась
неосуществленной. Несмотря на то, что к работе были привлечены
профессор М.И. Бурский, писатели П.А. Павленко, С.Д. Балухатый,
В.Я. Зазубрин, Н .И . Замошкин и другие, а также огромный актив
партийных и общественных организаций, она осталась лишь в пла­
нах и перечнях произведений, которые предполагалось выпустить в
«Библиотеке колхозника». Проект Постановления ЦК ВКП(б) от
14 марта 1935 г. об издании «Истории деревни», судя по помете
П.П. Крючкова, был отослан И.В. Сталину и канул в неизвест­
ность231.
Понимая, что издание тормозят, Горький обращается за помо­
щью к В. Молотову. В начале августа 1935 г. он пишет ему: «Доро­
гой Вячеслав Михайлович! Накопилось несколько серьезных воп­
росов, которые требуют Вашей помощи. Мы полностью развернули
работы по “Истории деревни" и “Двум пятилеткам”. Есть уже не


Правда истории и история правды
259
только планы, но и материалы: собраны документы, мемуары, подо­
браны люди. Недавно у меня состоялись заседания обоих редак-
ций.< . ..> По “Истории деревни” мы собираемся с будущего года
дать первые три-четыре книги. Но тут мы подошли к первому и са­
мому крупному затруднению: кто будет издавать книги?»232 Ответа
на свои вопросы Горький не получил. Деревня, как самая болевая
точка социалистического строительства, никак не вмещалась в
официальную схему «наших достижений». Не потому ли сам Горь­
кий охладевал к своим замыслам, как только понимал, что реальная
действительность неизмеримо сложнее и не дает возможности ее
объективного освещения.
Путешествуя по Волге летом 1934 и 1935 гг., Горький целыми дня­
ми сидел с биноклем на палубе, вглядываясь в проплывавшие мимо
деревеньки, но так и не сошел на берег. Да и был ли смысл: потемкин­
ские деревни он уже не хотел видеть, а подлинные были непохожи на
то, что рисовала сталинская пропаганда. Должно быть, именно в этот
период писатель дал себе зарок: не видеть, не слышать, не говорить.
Объясняя позицию многих общественных деятелей в годы нараста­
ния сталинского террора, С. Коэн пишет, что некоторые «остались
равнодушны, другие взбунтовались, третьи, включая жену самого
Сталина, Н. Аллилуеву, в знак протеста покончили жизнь самоубий­
ством. Многие тем не менее приспособились к насилию и подчини­
лись ему как нормальному методу управления, превратившись <...>
в зубчики страшной машины... “ж ел езной пяты”».233.
Горького постоянно причисляют к тем, кто «приспособился», и
сам стал колесиком в безжалостной машине подавления личности.
М. Геллер даже утверждает: «Еще не оценена по достоинству поис-
тине гигантская деятельность Горького в последнее десятилетие
его жизни. С его прежде всего помощью было осуществлено духов­
ное закабаление страны»234.0 «темной стороне» деятельности
Горького писал В. Ходасевич, развивая мысль об этическом реля­
тивизме писателя, провозгласившего устами «Чижа, который
лгал», еще в 1892 г. идею «утешительной лжи». П. Мороз, противо­
реча своим же утверждениям, называет Горького «молчальником»,
ибо писатель предпочитал не высказываться о политике советской
власти.
Была ли позиция писателя в 1930-х гг. основана на «утешитель­
ной лжи» или «лжи во спасение» предстоит разобраться исследова­
телям. Ясно одно: его отношение к «утешительству» осталось резко
негативным. Д.А. Лутохин вспоминает, как писатель сказал о Луке в
октябре 1932 г.: «подлый он старикашка, Лука! С самого начала, —


260
Глава V
продолжает Алексей Максимович, —задумал я странника жуликом,
да так хорошо вышло у Москвина, что я не стал ему перечить... толь­
ко теперь, если оставлять пьесу в репертуаре советских театров, ее
следует основательно переделать, все только некогда за это принять­
ся» 235.
Как ни пытаются критики найти в образе Луки черты самого ав­
тора, между ними мало общего. В последние годы жизни Горький не
играл роль Луки, обманывая себя самого и своих читателей иллю­
зией призрачного счастья, грядущего социалистического рая. Его
не раз пытались приспособить к огромному механизму сталинской
пропаганды, но каждый раз «колесико» давало осечку. Так было с
книгами «Россия сегодня», «Историей гражданской войны», « Ис­
торией фабрик и заводов», «Историей деревни», Первым съездом
писателей и многим другим. Все незавершенные замыслы Горько­
го —надгробные плиты зарытых в землю истин, а не вехи иллюзи­
она счастья.
Горький так и не приспособился к жизни в «стране фараонов»:
его раздражал роскошный особняк Рябушинского, пышные пир­
шества и застолья, он бунтовал и ругался. На его письменном сто­
ле в доме на Малой Никитской до сих пор стоит маленькая костя­
ная фигурка-нэцке: три обезьяны сидят, тесно прижавшись
спинами друг к другу. Одна закрыла глаза, другая заткнула уши,
третья замкнула рот. Они защищаются от страшной действитель­
ности. Так представлял себе Горький собственную жизнь в доме,
где каждый его шаг —от столовой до спальни —находился под не­
усыпным контролем. Но в отличие от обезьянок, он все видел и все
слышал, хотя уже ничего не мог сделать. В. Каверин, вспоминая о
встречах с Горьким в 1934-1936 г.г., пиш ет об окружавшей его ат­
мосфере зловещего спектакля, подобного мороку: «У меня было
такое чувство, что дом Горького это уже не его дом, что это просто
часть государства, может быть. Здесь уже нет ничего личного <...>
Это атмосфера того, что все поставлено, что это часть какой-то ма ­
шины, неуклонно и беспощадно действующей...»236.
Все, кто посещал писателя в этот период, в том числе Р. Роллан,
приехавший с женой летом 1935 г., чувствовали внутреннюю несво­
боду, связанность Горького. Казалось, что он, как Гулливер, опутан
тысячами невидимых нитей, мешающих двигаться и действовать.
Р. Роллан записал в дневнике 1936 г.: «Час нашего расставания в ию­
ле 1935 года на вокзале в Москве был истинным вступлением во вза­
имную близость. Я начал учиться русскому языку, чтобы потом один
на один говорить с ним. Нам так много надо было сказать друг дру­


Правда истории и история правды
261
гу, ибо он был очень одинок, дорогой Горький, а сердце его было пол­
но печали и нежности, о которых он не мог поведать окружаю­
щим»237.
9.
Машина действовала жестоко и беспощадно. Первым сигналом
стала нелепая, неожиданная смерть сына. Молодой, полный сил
М.А. Пешков скончался за несколько дней от двустороннего воспа­
ления легких. В доме глухо поговаривали, что лечат неправильно,
что зря применили новый метод лечения. 26 мая 1934 г. Горький при­
знался Роллану: «Смерть сына для меня —удар, действительно, тя ­
желый, идиотски оскорбительный. Перед глазами моими неотступно
стоит зрелище его агонии...»238. При виде умирающего Максима
Горький вспомнил, как в Арзамасе ребенком тот пел песню: «Ах, ты,
воля, моя воля, золотая ты моя!» Арзамасская ссылка была ничто по
сравнению с тем, что теперь окружало Горького. Там под окном стоял
лишь один городовой; дом на Никитской, дачу в Горках, дачу в Тессе-
ли обслуживал целый штат работников ОГПУ. Сам Г.Г. Ягода час­
тенько наведывался в особняк Горького, соединенный прямым про­
водом с его кабинетом. Горький со скрытой иронией писал ему
18 ноября 1931 г.: «Я к Вам очень “привык”, Вы стали для меня “сво­
им”, и я научился ценить Вас»239. Можно было бы принять этот гру­
боватый комплимент за истину, если бы не коварные кавычки в сло­
вах «привык» , «своим».
Начиная с первых встреч с Ягодой и дружеских застолий на даче
председателя Моссовета К. В. Уханова в июне 1928 г., Горький уста­
новил в общении с чекистами «приятельский» тон. Но это не значит,
что он стал другом всесильного шефа ОГПУ. Поселившись на Ма­
лой Никитской, он попытался протестовать против постоянного на­
блюдения за ним. Комендант дома И.М . Кошенков вспоминал:
«Алексей Максимович молча мирился, но недолго. Им было твердо
сказано: «Нетерпимо. У нас семья»240. М.А. Пешков активнее других
пытался оградить отца от чрезмерной «опеки». После его смерти
уже никто не мог защитить Горького: вся его переписка просматри­
валась, телефонные разговоры фиксировались, визиты ограничива­
лись. Поединок становился неравным. Новым ударом стало убийст­
во С.М. Кирова, с которым у Горького были теплые дружеские
отношения и постоянные контакты: последнее письмо Кирову напи­
сано за неделю до его гибели. За встречами Горького и Кирова сле­
дили особенно зорко. И.М . Гронский вспоминал: «Бывали у Горько­


262
Глава V
го и другие члены Политбюро, например, Киров. Я об этой встрече
узнал совершенно случайно. Мне сказал Сталин, что Горький бесе­
довал с Кировым о неустройстве ленинградских писателей, и Сергей
Миронович к нему заходил и жаловался, что писатели Ленинграда
плохо устроены»241.
Известие о смерти Кирова грянуло, как гром среди ясного неба.
Горький писал Крючкову: «Мне хочется ругаться. Убийство Кирова
вызвало очень тяжелое настроение, и я едва сдерживаю злобу»242.
Р. Роллану он сообщил, что переживает сильнее, чем после смерти
сына. Стало ясно, что надежды на демократизацию страны, ограниче­
ние произвола, введение в действие подлинно демократической кон­
ституции развеяны по ветру. Отныне никакие красивые слова не
смогли бы обмануть Горького. Начинался последний акт трагедии, в
которую вписывались смерти В. Куйбышева и И. Павлова, самоубий­
ства М.П . Томского и М.С . Погребинского, аресты Я.С . Ганецкого,
Г. Зиновьева и Л. Каменева, странная гибель самолета «Максим Горь­
кий». Веяние смерти коснулось самого Горького.
Его мироощущение этого времени передано в пьесе «Егор Булы­
чев и другие», главный герой которой, чувствуя приближение смер­
ти, дерзко, порой необузданно смело выражает свой протест и отча­
яние. Горький начал писать эту пьесу в Сорренто параллельно с
«Сомовым и другими» (1930), мучительно пытаясь понять, что же
происходит на родине. И хотя ее сюжет никак не связан с темой
вредительства, атмосфера, сложившаяся вокруг процессов, застави­
ла писателя задуматься не только о событиях в России, но и о соб­
ственной судьбе. В центре пьесы —трагедия незаурядной лично­
сти, напрасно растратившей свои силы на протяжении жизни. Егор
Булычов —талантливый человек, полный неуемной энергии, лишь
перед смертью осознает, что «мимо настоящего дела» жил. Дейст­
вие пьесы происходит в февральские дни 1917 г.: рушится мир хо­
зяев, и голос истории ощутимо слышится в происходящих событи­
ях. Однако этот голос возникает лишь в финальной сцене, когда
раздается пение толпы, которая движется под окнами особняка Бу-
лычова.
Комментируя эту сцену, Е. Тагер пишет: «Шурка, бегущая к окну,
мимо которого движется революционная демонстрация, звуки рево­
люционной песни, врывающиеся в стены булычовского дома, — все
это снимает ощущение мрачной безысходности, своеобразно возве­
щает о наступлении новой жизни, торжествующей над смрадным ми­
ром, из которого не сумел вырваться Егор Булычов. Трагедия героя
растворяется в мажорном голосе истории, утверждающей победу мо­


Правда истории и история правды
263
лодых и свежих сил революции»243. На чем основано это утвержде­
ние? Ведь Горький нигде не говорит, что демонстрация революцион­
ная и песня тоже. Более того, к шествию решает присоединиться До-
стигаев с женой, а он-то, убежденный враг революции, никогда бы не
пошел в одних рядах с большевиками.
Горький пишет:» За окнами густо поют» (19,60).Что поют: «Отре­
чемся от старого мира» или «Боже, царя храни!» он не уточняет.
Главный герой пьесы воспринимает это пение как панихиду по себе,
умирающему, и по «царству, где смрад». Перед смертью он дерзко
спорит с Богом, спрашивая его: «Какой ты мне отец, если на смерть
осудил? За что? Все умирают? Зачем? Ну, пускай —все! А я — за ­
чем?» (19,60), Можно Сказать, что главной проблемой, оттесняющей
на второй план социальные мотивы, в пьесе является тема смерти и
извечный вопрос «Зачем живет человек?» Бунт Булычова —это не
бунт Фомы Гордеева и других героев, «выламывающихся» из своего
класса и мечтающих об иной жизни. Он не желает никакой револю­
ции, считая ее светопреставлением, концом мира. О революции рас­
суждают другие герои пьесы. Достигаев утверждает: «Государствен­
ный плетень со всех сторон свиньи подрывают, и что будет
революция, так это даже губернатор понимает...» (19, 23) Павлин,
Звонцов и Елизавета обсуждают известие об отречении Николая II
от престола. А Булычов вспоминает, как царь жал ему руку в дни, ко­
гда праздновали трехсотлетие дома Романовых и уверяет Павлина:
«Нет, дело —не в царе... а в самом корне... Павлин. Корень —это и
есть самодержавие. Булычов. Каждый сам собой держится... своей си­
лой... Да вот сила-то где?» (19, 36)
Безуспешно пытаясь понять смысл собственной жизни хотя бы
перед смертью, Булычов интересуется прежде всего «вечными» воп ­
росами бытия. Богатый купец, успешно и бездумно живший в моло­
дости, озабоченный лишь ростом своего капитала, «распутный, с
людьми —жесткий, до денег жадный» (19, 53), он вдруг «наткнулся
на острое»: «Ну, ведь всякому... интересно: что значит смерть? Или,
например, жизнь?» В отличие от толстовского Ивана Ильича Булы­
чов не может покорно принять смерть, он бунтует и сопротивляется:
«Лег —значит
— сдался. Это как в кулачном бою» (19,50). Это бунт
не против «своего класса», а против собственной судьбы. Испробовав
все средства, которые ему предлагают врачи, знахари и даже шарла­
таны, он чувствует себя трагически обманутым самой жизнью, кото ­
рая оказалась похожей на «царство смрада».
Обращаясь к Шуре, Булычов объясняет ей: «Попы, цари, губерна­
торы ... на кой черт они мне надобны? В Бога —я не верю. Где тут


264
Глава V
Бог? Сама видишь... И людей хороших —нет. Хорошие редки,
как ...фальшивые деньги! Видишь, какие все? Вот они теперь запута­
лись, завоевались... очумели! А —мне какое дело до них? Булычову-
то Егору —зачем они? И тебе...ну. Как тебе с ними жить?» (19, 50)
Булычова окружают родные и близкие, озабоченные только тем, ко ­
му достанется его капитал. Идет мелочная возня из-за завещания, в
которой участвует с одной стороны жена и ее сестра Меланья, с дру­
гой —дочь с зятем и ее близкие. А Булычову уже не интересно, что
будет с его капиталом. Он спокойно относится к попыткам Мелании
переписать векселя на имя сестры и поясняет: «Ну, это —твое дело!
Однако в случае моей смерти Звонцов Аксинью облапошит. Варвара
ему в этом поможет... Мелания. Вот как ты заговорил? По-новому
будто? Злости не слышно. Булычов. Я злюсь в другую сторону» (19,
33).
Объясняя смысл последней фразы, Е. Тагер пишет: «В самом Бу-
лычове вся эта мелкая возня вызывает равнодушное презрение. Он
весь в «большой смерти», надвигающейся на общество в целом, он
трагически переживает утрату другого, несравненно более обширно­
го «наследия» — банкротство старого обреченного мира»244 Однако
Булычов « злится в другую сторону» не потому, что переживает над­
вигающуюся гибель капитализма. Напомним, что события в пьесе
происходят в феврале 1917, т.е. октябрьская революция еще не про­
изошла и неизвестно, как развернутся события. Его «злит» собствен­
ное бессилие, судьба человека, обреченного на смерть: ведь Бог, в ко ­
торого он не верит, от него отвернулся и ждать спасения больше не от
кого.
Однако слова о «большой смерти», действительно, свидетельст­
вуют о наличии в произведении двух разных планов: малого, «булы-
човского» и большого, исторического. Написанная в 1930-1931 гг.,
пьеса не могла не отразить мысли Горького о происходящем в СССР.
«Большая смерть» уже реально надвинулась на страну, оставалось
всего несколько лет до кровавого 1937 года. Начав сомневаться в
справедливости осуждения «врагов народа» после того, как прошел
процесс «Союзного бюро меньшевиков», писатель сам «злился в дру­
гую сторону», размышляя о собственной судьбе. Не вернуться в
СССР он уже не мог: слишком много важных дел и новых начинаний
ожидали его там, а главное, он все еще рассчитывал, что ему удастся
хоть что-то изменить в сталинской политике.
Наличие подводного течения в пьесе почувствовали уже совре­
менники Горького. О сложности «Егора Булычева» писал ему К. Ф е­
дин, находя в произведении какую-то « соблазняющую тайну». «Изу­


Правда истории и история правды
265
мительно это отсутствие веры и —в то же время —тоска по ней у
всех «зиждителей» нашего прошлого. Вероятно, здесь —одна из сто­
рон трагедии больших Ваших «купеческих» характеров и «соблазн»
их как литературных типов», —писал о н245. Горький не согласился с
такой трактовкой пьесы. Он пояснил, что тип «кающегося купца»
был, действительно, подсмотрен им в жизни, ибо он прекрасно знал
многих из них: Савву Морозова, пермского пароходчика H.A. Меш­
кова, нижегородского купца Гордея Чернова и других, обиженных на
жизнь «вследствие столкновения со своим классом» (19, 500) Отве­
чая Федину, он привел в пример смерть купца А.П. Большакова,
грязного распутника и растлителя малолетних, перед смертью, как
Булычев, проклявшего немилостивого Бога. «Выгнав попа матерщи­
ной, он приказал жене и дочери-полуидиотке —снять и вынести из
горницы все образа и на другой день во время поздней обедни, умер,
почти до последнего дыхания творя сугубую матерщину»246.
Как мы видим, в замысле пьесы и ее понимании самим Горьким не
было никакой идеи о гибели капитализма и торжествующем шествии
социализма (первое название произведения «Накануне»). Эта трак­
товка была подсказана писателю в процессе подготовки спектакля в
московском театре имени Евг. Вахтангова режиссером П.Г. Анто­
кольским, который поставил задачу на материале пьесы дать симво­
лическое изображение гибели капитализма. И хотя Горький по его
просьбе сделал кое-какие дополнения ( ввел сцену с Яковом Лапте­
вым во втором акте), но не принял новой концепции. Сменивший
Антокольского режиссер Б.Е . Захава тоже пытался осовременить
пьесу, тем не менее в исполнении Б.В . Щукина Булычов был предста­
влен как человек, переросший свою среду, стоящий «на голову выше
своего класса» и любившего жизнь «со всеми ее радостями». (19,501)
Исполнитель роли Булычова в МХАТе Л.М . Леонидов считал, что
пьеса написана на тему о смерти вообще и сравнивал ее с толстовской
«Смертью Ивана Ильича». Истоки трагедии главного героя он видел
в том, что Булычов «тридцать лет живет не на той улице». «Образ по­
лон противоречий», —заметил он и пояснил: «Все понял перед кон­
цом. В лице Булычова не капитал умирает». (19,504). Но интереснее
всего была интерпретация образа Булычова в ленинградском Боль­
шом драматическом театре. Главный герой в исполнении Н.Ф . Мона­
хова был загримирован под самого Горького и в трактовке образа де­
лал упор на его автобиографичность и трагедийность. И хотя актер
тоже пытался связать болезнь Булычова с неизлечимой болезнью
буржуазного общества, у него были достаточно веские основания для
собственного по нимания образа главного героя247. Критик Тур писал:


266
Глава V
«Н.Ф . Монахов овладел подводным течением пьесы, ее глубокими
«подтекстами» и показал от первой до последней реплики пьесы раз­
вивающееся течение болезни Булычова»248. Попробуем раскрыть
этот подтекст, учитывая, что только теперь стало возможно сопоста­
вить текст пьесы с событиями советской действительности 1930-31
годов и неизвестными ранее архивными документами.
Болезнь Булычева, в самом деле, косвенно проецируется на бо­
лезнь общества, но не того, в котором умирает богатый купец, а того,
где один за другим идут политические процессы против «вредите­
лей». Страшный рак подозрительности закрадывается в души людей
при известиях об аресте 48 так называемых «организаторах пищево­
го голода», о расстреле без суда и следствия А.П. Пальчинского,
Н.К . Фон-Мека и А.Ф . Величко. А тут еще вся буржуазная и эмиг­
рантская пресса твердит, что процессы «вредителей» нужны И. Ста­
лину и его сторонникам, чтобы скрыть провалы собственной полити­
ки и свалить вину на оппозиционеров. Даже давний друг Горького
Ромен Роллан требует у него объяснений, подозревая, что все про­
цессы фальсифицированы, а «подлинные» показания выбиты под
пытками.
Начав работать над пьесой «Сомов и другие», Горький под влия­
нием официальных советских документов верил в существование
вредительства в СССР. У него не было сомнений, что инженеры, су­
димые на Шахтинском процессе и состоявшие в «Промпартии», дей­
ствительно, вредители, враги, «худая трава» на поле советской дейст­
вительности. И хотя Роллан убеждал его, что нужно бы
присмотреться внимательнее к «чистосердечным признаниям», что
даже в «Moskow News» выражают сомнения по этому поводу, Горь­
кий упрямо стоял на своем. Однако процесс над меньшевиками и
письма Роллана все-таки поколебали эту уверенность. Вернувшись
на родину и узнав, что готовятся новые процессы, а в Политбюро
идет ожесточенная борьба между его членами, Горький усомнился в
сути происходящего. Обстановка в стране и вправду напоминала
«царство смрада»: «Гаврило-архангел конец миру трубит!... Глуши,
Таврило! Светопреставление! Конец миру...» (19 ,42 )
Сохранились воспоминания медсестры и сиделки Горького
О.Д. Чертковой, которая свидетельствует, что пьеса «Егор Булычов и
другие», действительно, имеет глубоко скрытый личностный под­
текст. Она пишет:» В «Егоре Булычове» он изобразил меня. Сперва
так и называлась —Липа, потом переделал на Глафиру. А в самом Бу­
лычове многое от А<лексея> М<аксимовича>»249.Черновая руко­
пись пьесы до сих пор не разыскана, но этому свидетельству можно


Правда истории и история правды
267
верить. В образе главного героя пьесы, и правда, много черт самого
автора. Егор Булычов, умный тал антливый человек, обуреваемый
страстями, одинок , несмотря на то, что дом наполнен «чертями до-
машними»(именно так Горький шутливо называл своих близких) и
претендентами на наследство. Кроме Шурки его искренне любит
только Глафира, «здоровая, каленая», которая верно служит Булыче­
ву днем и ночью. Время от времени появляются «умный и дерзкий»
крестник Яков, «как бы член семьи» (Зиновий Пешков, брат Якова
Свердлова) и достойный Булычова «партнер и враг« Меланья, кото ­
рую он знает «и на глаз и на ощупь» (М.И . Бенкендорф-Будберг).
Меланья как пр еж няя любовница Булычова ненавидит Глафиру,
считая ее блудодейкой. Она настойчиво требует от героя пьесы заве­
щания в свою пользу, чего добивалась от Горького и Будберг. А глав­
ное, она называет Булычова еретиком —прямой намек на писателя!
В речах Булычева то и дело слышатся интонации Горького. Он ут­
верждает, что «рубль ворует. Он сам по себе есть главный вор» (19,
20). Напомним любимое горьковское изречение Прудона, что «собст­
венность есть кража». Булычов не любит мужика, считая, что ему
«все равно, что жить, что умирать» (там же). Даже под рясой Павли­
на он видит человека, и, как Горький, не верит в Бога, считая, что че­
ловек «сам собой держится, своей силой». При этом он может закры­
вать на многое глаза: «... надо было табак курить. В дыму легче —не
все видно». (19,38) Булычов, как Горький, никогда не торгуется с из­
возчиками и даже дает деньги жуликам за то, что остроумно обману­
ли. А главное, он постоянно размышляет о смысле жизни и назначе­
нии человека.
Некоторые сцены в пьесе как будто списаны с реальной жизни
Горького. Вот обстановка, в которой проходит первый акт пьесы:
«Столовая в богатом купеческом доме. Тяжелая громоздкая мебель.
Широкий кожаный диван, рядом с ним —лестница на второй этаж.
В правом углу фонарь, выход в сад» (19, 7) Примерно такой увидел
Горький обстановку в богатом особняке, построенном Ф. Шехтелем
для купца С. Рябушинского, куда его поселили 14 мая 1931 г. после
возвращения из Италии. Именно здесь создавалась большая часть
пьесы. Уникальный дом на Малой Никитской улице, No 6 стал тюрь­
мой для писателя: каждый его шаг был под контролем чекистов, на­
прямую связанных с Г. Ягодой, у входа сидел комендант, к которому
поступала вся корреспонденция Горького.
Егор Булычов тоже чувствует себя «арестантом» в собственном
доме. Выразителен конец первого действия: герой идет к буфету, что ­
бы выпить померанцевой водки и восклицает: «Заперли, черти. Эки


268
Глава V
свиньи! Оберегают. Похоже, что я заключенный. Арестант ... вроде»
(19, 21) Сопоставим жизненную сцену, которую описал А.К. Ворон­
ений в «Воспоминаниях об А.М. Горьком»: за ужином писатель по­
просил коньяку, а когда ему отказали, взял трехгранную склянку с
чернилами и стукнул ею об обеденный стол. «Перед ним на скатерти
расплылась большая лужа, а он сидел и размешивал ее со сливка­
ми»250. Такие минуты бессильной ярости, которые Горький скрывал
под шутками или нелепыми выходками явно напоминают булычов-
ские чудачества. Оба они злятся «в другую сторону».
Сопоставим еще одну сцену из первого акта пьесы —разговор Бу­
лычова и Глафиры —с воспоминаниями О.Д. Чертковой.:
«Булычов. Как по-твоему —умру я?
Глафира. Н е может этого быть.
Булычов. Почему?
Глафира. Н е верю.
Булычов. Не веришь? Нет, брат, дело мое —очень плохо, я знаю!
Глафира. Н е верю» (19, 20)
Рассказывая о последних днях жизни Горького, О.Д. Черткова пи­
шет: «Однажды ночью он проснулся и говорит: «А знаешь, я сейчас
спорил с Господом Богом. Ух, как спорили. Хочешь —расскажу?»
А мне неловко было его расспрашивать. Может подумать, что я перед
смертью его расспрашиваю. В то, что он умрет, я никак не могла по ­
верить, хотя и знала, что положение безнадежное. Так и не узнала, о
чем он спорил с Богом. < .. .> За день перед смертью он в беспамятст­
ве вдруг начал материться. Матерится и матерится. Вслух. Я
—ни
жива, ни мертва. Думаю: «Господи, только бы другие не услыхали!».
Потом затих»251
Совпадение поистине удивительное: в 1931 г. Горький напророчил
себе судьбу Егора Булычова и вел себя перед смертью так же. Тогда
приходится признать, что в пьесе гораздо больше элементов «подвод­
ного течения», связанного с личностью автора, чем социальных мо­
тивов. Становится ясной еще одна загадочная фраза Булычова: «По­
нимаешь...какой случай...не на той улице я живу! В чужие люди
попал, лет тридцать всё —с чужими». (19, 50). Почему Булычов на­
зывает цифру 30, ведь умирает он далеко не молодым, да и торговы­
ми делами занимается немало лет. Это высказывание явно имеет
двойной смысл: в чужие люди попал молодой жизнерадостный при­
казчик, когда женился на богатой глупой купчихе и стал заниматься
торговым делом. Но почему же он живет «не на той улице»?
Попробуем понять фразу иначе: она написана в 1931 году. При­
мерно 30 лет назад молодой Горький сблизился с большевиками и


Правда истории и история правды
269
стал помогать им «делать революцию». И только к концу жизни, ра­
зочаровавшись в происходящем на родине, понял — «в чужие люди
попал». Будучи «буревестником революции», он видел ее в романти­
ческом ореоле и не мог смириться с жестоким подавлением лично­
сти, с кровью и насилием. Следовательно, трагедия героя пьесы отра­
жает прежде всего трагедию стареющего писателя, который при всем
желании уже ничего не мог изменить в жизни, чтобы вырваться из
«золотой клетки». Проигрывая в уме ситуацию Егора Булычова,
Горький провидчески предсказал в этой пьесе собственную судьбу.
Пройдет около пяти лет, и в подмосковном имении «Горки-10» разы­
грается подобная сцена, только «другими» будут Сталин и К0с одной
стороны, Г.Г. Ягода, М.И. Будберг и Крючков —с другой. А место
умирающего Булычова займет сам Горький.
Становится ясно, что в пьесе «Егор Булычев и другие» звучат од­
новременно голос истории и голос автора. Ее главную тему можно
определить как прозрение человека, перед смертью осознавшего, что
он «не на той улице живет», т.к. «в чужие люди попал». Предчувст­
вуя приближение «большой смерти», герой «злится» на себя, на Бо­
га, на саму жизнь, которую так и не может понять. Почему револю­
ция, которая должна была обновить Россию и создать нового
человека, как мечтал Горький, обернулась кровавой борьбой и терро­
ром? Почему молчит «разум истории», а торжествует зло, превращая
жизнь в светопреставление? Бунт Егора Булычова — это мнимый
конфликт, скрывающий подлинный конфликт: противостояние ере­
тика Горького террору и беззаконию.
И.П . Ладыжников записал слова Горького: «У меня был большой
запас любви к людям, хорошей любви, и тратил я ее щедро, не рас­
считывая —достойны те или иные люди такой любви? В этой любви
была большая доля жалости, м.б. не очень лестной для людей. Люди
жили плохо, но мне казалось, что это не сильно беспокоит их, а я хо­
тел, чтоб им жилось лучше. Но я сознавал также, что и мне плохо с
ними. Сознание это мое не от ума, а от существа моего. Я не всегда
был добр, иногда бывал раздражен, как рыба, которая попала в соле­
ную воду, или как птица, которая питается недостаточно вкусной ры­
бой»252. Какую эволюцию —от буревестника революции до птицы,
питающейся недостаточно вкусной рыбой, — прошел писатель за
тридцать лет! Какая горестная усмешка над самим собой!
Прожив около месяца рядом с Горьким, Роллан уловил под его
наигранным оптимизмом глубоко скрытую трагедию. «Старый мед­
ведь с кольцом в губе» ничего не мог поправить в течении дел. Он
чувствовал, что живет «не на той улице», но уже не мог сменить ад­


270
Глава V
реса. Как в 1921 г., писателя всерьез не воспринимали и не слушали,
на его просьбы отвечали обещаниями, но их не выполняли. В мае
1935 г., будучи в Крыму, В. Молотов сообщил, что принято решение
об отъезде писателя в Италию, но Горького так и не выпустили боль­
ше из СССР. Профессор Д. Плетнев вспоминал: «Мы лечили Горько­
го от болезни сердца, но он страдал не столько физически, сколько
морально, он не переставал терзать себя самоупреками»253. Окружа­
ющие слышали, как он плакал по ночам. В Тессели Горький яростно
работал киркой, расчищая территорию от камней, надеясь, что физи­
ческая усталость поможет забыться. А потом писал:
Нужно было жить умней...
Не ломать в саду камней
И не думать по ночам
О возмездье сволочам.
После смерти М. А. Пешкова Горький все чаще вступал в кон­
фликт с правящей верхушкой: протестовал против процесса над Ка­
меневым, пытался хоть как-нибудь сдержать маховик репрессий,
стремительно раскручивающийся после убийства Кирова. Он и рань­
ше защищал писателей, затравленных критикой (И. Молчанова,
Б. Пильняка), в статьях «О трате энергии», «Все о том же» шел враз­
рез с официальной политикой в литературе. Теперь он не просто по­
лемизирует с Ф. Панферовым, А. Серафимовичем, В. Вишневским,
но, по справедливому замечанию В. Баранова, энергично сопротив­
ляется «стремительно нараставшей политизации, диктату политики
над культурой»254. 30 августа — 1 сентября 1934 г. он пишет в ЦК
партии, протестуя против введения в состав правления Союза писа­
телей А. Фадеева, В. Ермилова, Ф. Панферова, В. Ставского и др.:
«Лично я знаю людей этих весьма ловкими и опытными в «творчест­
ве» различных междоусобий, но совершенно не чувствую в них ком­
мунистов и не верю в искренность их. Поэтому работать с ними я от­
казываюсь, ибо дорожу моим временем...»255.
Выступления Горького вызывают негативную реакцию, сказав­
шуюся в организации новой травли силами старых знакомых: в
«Правде» появляется резкая статья Д. Заславского с разоблачением
«благодушного либерализма» писателя. Название статьи («Литера­
турная гниль») воскрешало те времена, когда Горького-мещанина по
инициативе Л. Троцкого разоблачали в изданиях 1920-х гг.256. Кто
был организатором травли в 1930-х гг., мо жно то лько догадываться:
ясно, что Горький в последние годы жизни и особенно после убийст­
ва Кирова стал опасен и неугоден многим. М. Никё утверждает, что
«процесс право-троцкистского блока 1938 г. был и процессом само­


Правда истории и история правды
271
го Горького, во всяком случае, его политики и его окружения»257. Так
ли это?
Как мы говорили выше, писатель занимал нейтральную позицию
между сталинистами и «право-троцкистским блоком». Его тайная и
явная защита членов оппозиции вовсе не означала, что он был участ­
ником заговора и их единомышленником. Вспомним, как в предыду­
щие годы Горький мирил Ленина и Богданова, защищал эсеров, вы­
ступал против преследования патриарха Тихона и католических
прелатов, отдавал дань уважения опальному Троцкому, поддерживал
Радека. Во всех этих случаях он выступал в защиту гонимых, незави­
симо от своего личного к ним отношения, часто негативного (напри­
мер к Б. Пильняку). Чем больше Горький вникал в реальную жизнь
Союза Советов, тем больше тяготел вначале к оппозиции, а потом
замкнулся в себе, не порывая, однако, контактов со Сталиным и его
единомышленниками (В. Молотовым, Л. Кагановичем, К. Вороши­
ловым и др.), о чем свидетельствуют его последние письма. В ответ
на письмо вождя от 17 апреля 1936 г. он отправил 1 мая из Тессели
обширное письмо с конкретными предложениями об улучшении ра­
боты советских издательств и обещал обсудить этот вопрос вместе со
Сталиным, когда вернется в Москву.
Он писал: «Здоровье мое для 68 лет —сносно . Конечно, поскри­
пывает: ноги шалят, одышка душит, приходится сосать кислород, но
на трудоспособность все это влияет еще не очень заметно. Но хоте­
лось бы работать с такой же силой с той же силой, с какой в молодо­
сти работалось»258. Иными словами, несмотря на старческие хвори,
умирать писатель не собирался и хотел работать дальше в тесном
контакте с правящей верхушкой. Незадолго до этого в «Правде» бы­
ла напечатана его статья «О новом человеке», в которой он восхвалял
стахановское движение и речь Сталина на первом Всесоюзном сове­
щании стахановцев. В сталинском окружении явно рассчитывали на
помощь Горького в пропаганде нового государственного курса и
только что написанной конституции. Итак, в последний год жизни,
Горький продолжал поддерживать деловые контакты с советскими
руководителями, о чем свидетельствует его переписка со Сталиным,
Молотовым, Ворошиловым, Кагановичем и др. Несмотря на охлаж­
дение личных отношений после убийства Кирова, писатель по-преж­
нему рассчитывал на решение неотложных дел с помощью вождя.
Что касается Г. Ягоды, Горький относился к нему все более подозри­
тельно и даже упрекал во лжи. В начале марта 1936 г. он писал ему:
«В свое время Вы сказали мне, что Серж —свободен, но не едет за
границу, потому что Франция не дает ему визу. Я сообщил об этом


272
Глава V
Роллану. На днях получено письмо его жены: виза Сержу дана Бель­
гией, но из Союза его не выпускают...»259.
Втянуть Горького в антисталинский заговор не удалось, хотя слу­
хи об этом довольно долго муссировались в эмигрантской прессе. Ха­
рактерна реакция писателя на сообщение об организации в СССР
новой партии, противостоящей ВКП(б).Такая информация появи­
лась в «Социалистическом вестнике» в феврале 1936 г. В новую
«партию интеллигенции» помимо Горького русские эмигранты
усердно зачисляли восьмидесятипятилетнего академика И.П . Павло­
ва, президента Академии наук СССР А.П. Карпинского, академиков
В.И. Вернадского, А.Н. Баха и других столь же авторитетных пред­
ставителей научной интеллигенции. Автором идеи при этом называ­
ли Горького, памятуя о том, что он значительную часть своей жизни
ратовал за создание «интернационала интеллигенции», противостоя­
щего терр ору и насилию.
По другой версии, авторами идеи были Б.Н . Николаевский и
Н.И . Бухарин, посетивший его в Париже в конце февраля 1936 г.
А. Ваксберг пишет: «В Париже Бухарин встретился с видным мень­
шевиком, историком русского революционного движения Борисом
Николаевским (как и с другим видным меньшевиком Федором Да­
ном) и рассказал ему о событиях, разворачивающихся в стране. В том
числе, о разработанной им, Бухариным, (совместно с Радеком) и одо­
бренной Сталиным новой конституции, которая, среди прочего, пре­
дусмотрит создание второй партии — “партии беспартийных” или
“союза интеллигенции”. По его замыслу, этот союз был призван “кон­
структивно” помогать правящей партии, отражая интересы других
социальных слоев, кроме рабочих и колхозников, и даже выступить
на выборах в советский “парламент” с отдельным списком»260.
Если бы такая партия была создана, она послужила бы хорошим
дымовым прикрытием для настоящих противников Сталина, к лету
1936 г. собравших уже немалые силы. К тому же это был бы очеред­
ной «клин», вбитый в отношения между Сталиным и Горьким. Изве­
стно, что идея создания второй партии не раз рождалась в умах оппо­
зиционеров: с ней выступал не только Я. Осовский, но и Л. Каменев,
сказавший на XV съезде ВКП(б), что нужно либо подчиниться боль­
шинству, либо создать новую партию. Подобная попытка уже была
предпринята в 1932 г. и потерпела крах. Осенью этого года некий
«инакомыслящий», прикрывшийся псевдонимом Иринин, написал
Горькому о «необходимости двухпартийного построения авангарда
пролетариата. Конкретно говоря: целесообразно создание в СССР
параллельно ВКП(б) Всесоюзной Рабоче-крестьянской партии


Правда истории и история правды
273
(большевиков) с теоретическим фундаментом Маркс-Ленин, с про­
граммой от ВКП(б) при незначительном ее изменении»261. Иными
словами, Горькому, который в тот момент был одним из наиболее
влиятельных людей в Стране Советов, предлагалось создать партию
оппозиционеров под знаменем марксизма, но без Сталина.
Напомним, что после 1909 г., когда писателя «исключили» из пар­
тии большевиков, у него никогда не возникало желания вновь всту­
пить в их ряды. Горький не сделал этого ни в 1917 г., ни в 1919, когда
была объявлена обязательная регистрация членов партии, новых и
бывших. В 1928 г. он вернулся на родину как беспартийный и неод­
нократно заявлял, что, будучи «беспартийным большевиком», гораз­
до больше принесет пользы стране. Получив письмо Иринина, кото ­
рый просил ответить ему на парижский адрес, Горький сразу же
почувствовал запах провокации, поэтому не написал адресату, а пере­
слал письмо Сталину, поставившему на полях восклицательный и
вопросительный знаки.
Повествуя об этом, Т. Дубинская —Джалилова восклицает: «Фак­
тически Горький донес на инакомыслящего»262. Она усердно развива­
ет легенду о предательстве писателя, который, якобы, выдавал чеки­
стам оппозиционеров, пересылая их письма и письма «механических
граждан» в ОГПУ. Между тем многочисленные документы, в которых
граждане жаловались на беспорядки в стране Советов, до сих пор хра­
нятся в его личном архиве. Горький зачастую использовал их в своей
публицистике, никогда не раскрывая имен авторов. («Механическим
гражданам СССР», «Анонимам и псевдонимам», «Еще о механиче­
ских гражданах» и др.) Горький догадывался, кто мог скрываться под
псевдонимом Иринин. Он писал Сталину: «Я не знаю — кто он, но
слышал, что служит в одном из наших берлинских учрежде-
ний»263.Отвечая Ф . Дану, Горький иронизировал: « Бывший птицелов,
я, и не видя птицу, знаю, какая поет» (XXIV, 301).
Видимо, писатель прекрасно понимал, что «идея Иринина» при­
надлежит кому-то из кругов, близких к «Социалистическому вестни­
ку». Вряд ли после этой истории писатель согласился бы участвовать
в создании новой «партии» в 1936 г. Тем более, что объединение уче­
ных (а не партия!) уже существовало под названием «Всесоюзная ор­
ганизация работников науки и техники для содействия социалисти­
ческому строительству» и пользовалось покровительством Горького.
Ведь именно он вместе со Сталиным и его соратниками формировал
систему советской цивилизации, определяя перспективы ее разви­
тия. Но это не значит, что сам он превращался из большого писателя
в советского «чиновника от литературы».


274
Глава V
Более того, в последний год жизни Горький сознательно устраня­
ется от организационных дел и писательских склок. Он продолжает
до последнего часа жизни работу над «Жизнью Клима Самгина», ре­
шив переписать произведение заново. 21 августа 1931 г. писатель со ­
общил В. Зазубрину: «Самгин —вещь, которую необходимо переде­
лать с начала до конца»264. Можно предположить, что речь шла не
только о сокращении «романа на 800 персон», а о пересмотре некото­
рых утверждений о роли русской интеллигенции в истории, в том
числе, тезиса о предательстве «врагов народа». Если внимательно
вчитаться в последнюю часть четвертого тома «Жизни Клима Самги­
на», мы увидим, как авторская мысль снова и снова возвращается «на
круги своя». В письмах Р. Роллану тоже звучит мысль о необходимо­
сти «исправить» все произведение. Не зная, как кончить его, Горький
проигрывал разные варианты. Поэтому в сложном полифоническом
многоголосии романа иногда слышен голос самого писателя, раз­
мышляющего о судьбах истории и путях России.
По-видимому, в 1933 году Горький уже не верил в массовое преда­
тельство советской интеллигенции, но во многих эмигрантах видел
знакомый облик Самгина. Не случайно один из возможных вариан­
тов конца произведения предполагал отъезд Клима Ивановича за
границу, в «русский Берлин». Но это лишь один из набросков фина­
ла, ибо писатель еще раз хотел устроить «смотр» своим мыслям, пре­
жде чем закончить произведение. Если внимательно вчитаться в его
последнюю часть, мы увидим, что она фактически повторяет всю
проблематику предыдущих томов: здесь и толпа, становящаяся из
разрозненных икринок единым организмом, и похороны героя, напо ­
минающие похороны Н. Баумана, и знакомые споры о демократии и
самодержавии, об аристократии духа. При этом в центре внимания —
размышления о социализме. Подпоручик Алябьев, противник демо­
кратии, называет социализм древней варварской формой угнетения
личности: «Социалисты предполагают равенство прав, но это значит
признать всех людей равными по способностям, а мы знаем, что весь
процесс европейской культуры коренится на различии способно­
стей... Я приветствовал бы и социализм, если б он мог очеловечить,
организовать наивного, ленивого, но жадного язычника, нашего кре­
стьянина, но я не верю, что социализм применим в области аграрной,
а особенно у нас» (24,498).
Его заглушает голос Хотяинцева, проповедника идей Леонтьева,
Каткова, Победоносцева. По его мнению, у руля истории должны сто­
ять банкиры: «В каждом государстве они сметут в кошели все свои ка­
питалы, затем сложат их в один кошель, далее они соединят в единый


Правда истории и история правды
275
мешок концентрированные капиталы всех государств, всех наций и то­
гда великодушно организуют по всей земле производство и потребле­
ние на законе строжайшей и даже святой справедливости, как это пре­
дуказывают некие умнейшие немцы, за исключением безумных
фантазеров Карла Маркса и других, иже с ним» (24, 500) Известный
писатель в бархатной куртке(Л. Андреев) уверен, что люди себя «по­
чувствуют братьями только тогда, когда поймут трагизм своего бытия
в космосе, почувствуют ужас одиночества своего во вселенной» (24,
519). Он заключает: «Социалисты, большевики мечтают объединить
людей на всеобщей сытости. Нет, нет! Это наивно!» (24,520). Ему воз­
ражает большевик Лаврушка: «Рабочий класс хочет быть сытым и хо­
чет иметь право на квалификацию. А для этого, извините , он должен
вырвать власть из рук сытых людей. Вырвать! С боем» (там же)». Вез­
десущий Дронов, сильно полевевший, присоединяется к большевикам:
« Гражданская война, бей буржуазию, делай социальную революцию в
полном парадном смысле слова, вот и все» (24, 499).А Клим Самгин,
пережив все увлечения, убедившись в бесплодности массовых выступ­
лений, видит в революционном народе «непрерывного Разина» и ре­
зюмирует: «Служить народу —значит руководить народом. Не иначе.
Индивидуалист, я должен признать законным и естественным только
иерархический, аристократический строй общества» (24,508).
В полифоническом многоголосье романа непросто различить голос
самого Горького. Его симпатия по-прежнему на стороне Кутузова, кото ­
рого он сравнивает с машинистом локомотива истории. Д ля Кутузова
вопрос об исторической миссии интеллигенции решается так: «оста­
ваться служащей капиталу, довольствуясь реформами, которые предо­
ставят полную свободу слову и делу капиталистов. Так же ясно: идти с
пролетариатом к революции социальной. Да или нет, третье решение
логика исключает, но психология —допускает...» (24, 528). Не сам ли
Горький размышляет здесь о необходимости найти третий путь? Не он
л и всю ж изнь пытался отстоять свое право быть «еретиком»?
Все эти споры помимо их прямого смысла проецируются на спо­
ры 1930-х годов о развитии социализма в деревне, о положении со ­
ветской интеллигенции и роли «спецов», о лозунге «Обогащайтесь!».
В статьях этих лет Горький отвечал на все спорные вопросы, как ис ­
тинный марксист. («Если враг не сдается, его уничтожают», «С кем
вы, мастера культуры?») Но не возникало ли у писателя чувство, что
он, как Самгин, опутан какой-то паутиной и находится на весьма
шаткой высоте? То и дело появлялись мысли о веретене, о «распутье
дорог«, на которых кружит его ветер Истории. И снова мучил вопрос
о варварах, погубивших Рим.


276
Глава V
В черновиках «Жизни Клима Самгина» то и дело мелькают запи­
си о честолюбцах, авантюристах, исповедующих лозунг «цель оправ­
дывает средства»: «Такие мальчики встречались все чаще. Большеви­
ки ■—бонапартизм» (8, II. 244). Старый народник характеризует их
так: «Бонапартисты. Ленинские молодцы». «Новая молодежь» типа
Усова, Властова вызывает раздражение Клима своей прямолинейно­
стью и решительностью: «Прямолинейные юноши, ученики Л<ени-
на>, так умело и заслуженно осмеянные Михайловским» (8, II, 245)
Даже в предсмертных записках Горького мы читаем: «Появились лю­
ди, испуганные необходимостью жить иначе. Они усердно и придир­
чиво искали признаков новизны. Выползли из подвалов какие-то
властолюбцы требовательные»... (10, вар. 726-727).
В одном из неразгаданных набросков к «Жизни Клима Самгина»
есть фраза: «Страшная, как яд, тайна». Мысль Горького в 1930-х го ­
дах мучительно искала ответа на вопрос о цене исторического про­
гресса, спотыкаясь об извечный конфликт личного и государствен­
ного. Трудно сказать, был ли у него в конце жизни однозначный
ответ на этот вопрос. То же самое касается проблемы героизма и жер­
твенности. Политические процессы 1930-х годов могли поколебать
его убеждение, что русский человек плохо живет, но хорошо умира­
ет. Певец «безумства храбрых», он не мог не задуматься над поведе­
нием людей, которых он считал мужественными и честными, когда
они добровольно признавали свои ошибки. Он и сам «каялся», о чем
свидетельствует вторая редакция очерка «В.И. Ленин».
Прочитав «покаянные речи» А.И. Рыкова и М.П. Томского на
объединенном пленуме ЦК и ЦКК ВКП(б) 7-12 января 1933, года
Горький назвал их «мужественными и полными чувства собственно­
го достоинства». 20 января 1933 года он писал А.И. Рыкову: «Весьма
возможно, что это мое письмо —неуместно, не сомневаюсь, что Вам
оно —не нужно, но вы, оба, поймете настроение, мою радость, ра­
дость человека, который живет далеко от вас и в непрерывной трево­
ге за каждого из вас, — людей, которых я искренне уважаю, люблю и
ценю как лучших, небывалых революционеров, действительных и
счастливых создателей нового мира»265.
Не в эти ли дни 1933 года была написана страница «Жизни Кли­
ма Самгина», где Дронов и Клим Иванович рассуждают о жертвенно­
сти и героизме, о том, что «всегда были и будут люди, которые, чув­
ствуя себя неспособными сопротивляться насилию над их
внутренним миром —сами идут навстречу судьбе своей, сами отдают
себя в жертву» (24,547). Дронов слушает рассуждения Самгина о мо­
тивах, которые толкнули в пропасть тщеславного римлянина Кур-


Правда истории и история правды
277
ция, и замечает: «Н-да, —скучно сказал Дронов, —иной раз очень хо­
чется прыгнуть куда-то ...» (24, 548).
Вывод Горького о предательстве буржуазной интеллигенции и ее
духовном ренегатстве подтверждается анализом текста IV тома про­
изведения, но вопрос о «предательстве» советской интеллигенции ос­
тавался дл я Горького открытым. Не случайно слова о «врагах нации»
в конце книги произносит Воинов, поклонник фашизма и философии
Ницше. Он уверяет Елену: «Мы накануне катастрофы. Интелли­
гент —революционер считается героем. Прославлен и возвеличен.
А по смыслу деятельности своей он —предатель культуры. По наме­
рениям —он враг ее. Враг нации. Родины. Он, конечно, тоже утвер­
ждает себя как личность. Он чувствует: основа мира, Архимедова точ ­
ка опоры, —доминанта личности. Да. Но он мыслит ложно. Личность
должна расти и возвышаться, не опираясь на массу, но попирая ее.
Аристократия и демократия. Всегда —это. И
—навсегда». (24,542).
Будучи убежденным сторонником демократии, певцом Человека
и его мятежной Мысли, Горький никогда не был суровым судьей рус­
ской интеллигенции, считая ее ломовой лошадью истории. Образ
Клима Самгина, сложный и многомерный, послужил материалом
для раздумий о ее исторических судьбах. Размышляя над разными
вариантами конца произведения, Горький так и не выбрал оконча­
тельного. Уничтожит ли героя революционная толпа (« Уйди с доро­
ги таракан!»), будет ли он эмигрантом, покончит с собой или останет­
ся в России, превратившись во вредителя, «врага народа», все эти
варианты финала существуют лишь в набросках. Умирающий Горь­
кий продиктовал М.И. Будберг свои последние слова: «Конец рома­
на, конец героя, конец автора»266.
Итак, Горький упрямо защищал правду социализма, веря, что это
и есть правда истории, однако, чем глубже он вникал в реальную
жизнь Страны Советов, тем больше вступал в конфликт с руководя­
щим партийным ядром. Смыкаясь по многим вопросам, особенно в
области культурной политики, с членами «правого уклона», он дале­
ко не во всем соглашался с их взглядами. Пока писатель был жив, он
умело сдерживал «эксцессы» Кремля, предупреждая или смягчая ре­
прессивные акции. Атмосфера жестокости, нетерпимости, насилия,
насаждавшаяся в 1930-е гг., могла воздействовать на писателя лишь
негативно: чем сильнее было давление, тем больше возрастало его со­
противление злу. Искренне убежденный в исторической правоте со­
циализма, он с глубокой болью воспринимал его искажения, которые
становились все более заметны. В этом и заключалась трагедия Горь­
кого —писателя, человека и гражданина.


Глава VI
ТАЙНА СМЕРТИ ГОРЬКОГО
В последние годы вновь разгорелись споры вокруг смерти Горько­
го. Довольно убедительная версия естественной смерти писателя, ко ­
торую семьдесят л ет поддерживало советское литературоведение, ста­
ла вызывать все больше сомнений после того, как в годы перестройки
были обнародованы новые архивные факты и приоткрылись тайны
«кремлевских похорон»1. Впрочем и ранее многие исследователи при­
держивались мнения о том, что смерть Горького была насильственной.
Г. Герлинг-Грудзинский, рассматривая семь версий загадочной смерти
писателя, сделал вывод, что вопрос о том, «что же все-таки привело к
роковому концу, остается открытым»2. Р. Конквест писал, что она «на­
ступила в нужный момент, как, впрочем, все смерти, которые служили
замыслам Сталина»3. Л. Флейшман уверенно заявил: «Факт убийства
Горького можно считать непреложно установленным»4.
Количество работ, посвященных этой теме с 1936 г. до наших
дней, огромно, однако большая их часть не содержит серьезных, до­
кументально обоснованных выводов. Появились и новые легенды. В
фильме «Под знаком Скорпиона», созданном по одноименной книге
А. Лапшина (М. 1995), Горького душат подушкой чекисты, хотя в ак­
те вскрытия писателя и заключении о его смерти об асфиксии ниче­
го не говорится5. Описанную А. Лапшиным душераздирающую кар­
тину можно сравнить со столь же неправдоподобной «версией
Плетнева», опубликованной в 1954 г. в нью -йоркском «Социалисти­
ческом вестнике». В статье Б. Герланд содержалось сенсационное со­
общение, приписанное профессору Д.Д. Плетневу: в 1948 г. он, яко ­
бы, рассказал работавшей с ним фельдшерице, что Горького отравили
с помощью шоколадных конфет, присланных из Кремля6.
Эта версия была подхвачена многими, в том числе, газетой «Аргу­
менты и факты» (1989, No 1). Наиболее красочно она изложена в вос­
поминаниях художника Юрия Анненкова о Горьком: «...недоверчи­
вый деспот в Кремле больше всего боялся открытого выступления
знаменитого писателя против режима. И, как всегда, он в нужный


Тайна смерти Горького
279
ему момент придумал наиболее действенное средство. На этот раз
этим средством явилась бонбоньерка, да, красная, светло -розовая
бонбоньерка, убранная яркой шелковой лентой. Одним словом, кра­
сота, а не бонбоньерка. Я и сейчас ее хорошо помню. Она стояла на
ночном столике у кровати Горького, который любил угощать своих
посетителей. На этот раз он щедро одарил конфетами двух санита­
ров, которые при нем работали и сам съел несколько конфет. Через
час у всех троих начались мучительные желудочные боли, еще через
час наступила смерть. Было немедленно произведено вскрытие. Ре­
зультат? Он соответствовал нашим самым худшим опасениям. Все
трое умерли от яда»7.
Неправдоподобность этой версии легко доказать документально.
В Воркутинском лагере через 12 лет после смерти Горького профес­
сор Плетнев, прошедший все круги ада, вспоминает не то красную, не
то розовую бонбоньерку. Именно бонбоньерку, а не коробку конфет,
которая ст о яла (т.е. довольно длительное время) у постели. Следо­
вательно, Горький, любивший угощать всех, прежде всего предложил
бы ее невестке, внучкам, О.Д. Чертковой, М.И . Будберг, дежурившим
у больного. Известно, что шоколадных конфет Горький вообще не
любил и никогда не ел. Тем более он не мог съесть их за час до смер­
ти, ибо уже весь день 17 июня 1936 г. был без сознания, а утром
18 июня скончался. Кстати, внучки приходили к нему прощаться
16 июня, следовательно, умерли бы в тот же день.
Наконец, мог ли профессор Плетнев рассказать эту историю Бри­
гитте Герланд в 1948 году, если 11 сентября 1941 г. он был расстрелян
вместе с Х.Г. Раковским, М.А. Спиридоновой и другими заключен­
ными Орловской тюрьмы, когда немцы подходили к ней? Как пишет
В. Тополянский, Плетнев сознавал, что погибнет, ибо «слишком мно­
го знал»: «О нем рассказывали фантастические истории: его встреча­
ли в Магадане, Норильске и Воркуте; очевидцы уверяли, что он ле ­
чил заключенных и консультировал местное начальство до
1953 года»8. Кому и зачем понадобилось в 1954 г. создать еще одну
фантастическую легенду о профессоре? Если учесть, что в этом году
после смерти Сталина на короткое время открылся его архив, можно
предположить, что в кругах «Социалистического вестника» кто-то
очень опасался, что будут обнародованы реальные факты гибели
Горького.
В. Баранов винит в смерти писателя его «друга и секретаря», а фа­
ктически третью жену, М.И . Будберг, которая, якобы, убила его по
приказу Сталина. Он подробно описывает, как вождь вызвал ее к себе
в Кремль и разного рода намеками внушил эту преступную мысль.


280
Глава VI
В. Баранов размышляет о коварстве и хитроумии вождя, который
уничтожал всех, кто стоял на его пути. Он пишет: «Ясно одно: Горь­
кий сделал все, что Мог от него ожидать Сталин. Теперь писатель толь­
ко мешал «великому вождю» в осуществлении его грандиозных пла­
нов. Спустя всего два месяца после смерти Горького начнется процесс
над Зиновьевым, Каменевым и их «сообщниками», одно из самых по­
зорных судилищ, которые только знало человечество. Да, Горький те­
перь только мешал Сталину. И Сталин разработал множество спосо­
бов устранения препятствий на пути к поставленной цели»9.
Повторяя эту версию в книгах «Горький без грима. Тайна смерти»
(М. 1996), «Беззаконная комета. Роковая женщина Максима Горько­
го» (М. 2001), «Баронесса и Буревестник» (М. 2006), автор не учиты­
вает, что все визиты к Сталину фиксировались офицером в его при­
емной, а о встрече вождя с Будберг в журнале посещений нет ни
слова. Да и могла ли убить Горького женщина, которая более десяти
лет была с ним близка и после расставания осталась другом семьи?
Почему Сталину нужно было вызывать из Англии баронессу, если
можно было поручить убийство любому профессионалу на родине?
Эта версия кажется сомнительной многим. Д. Быков, автор книги
«Был ли Горький?» ( М. 2008), пишет: «Горький еще мог быть нужен
Сталину —не обязательно для показательного процесса, в котором
он мог быть фигурантом, но именно как посредник между западной
интеллектуальной элитой и советской властью. Живой Горький был
нужнее мертвого, тем более, что готовность служить задачам Стали­
на и одобрять его курс он продемонстрировал многократно<...> гово­
рить о том, что Горький помешал бы провести процессы 1937 года,
как минимум странно»10.
П. Басинский справедливо утверждает: «Слухи о том, что Сталин
убил Горького по сей день остаются бездоказательными» и находит в
версии В. Баранова, по меньшей мере, две нестыковки: о таблетке, ко ­
торая , якобы, послужила причиной смерти писателя, рассказала са­
ма Будберг, а тот факт, что после смерти писателя ее отпустили об­
ратно в Лондон не подтверждает виновности баронессы: «Какой
смысл убийце рассказывать, как она убивала Горького? И по письмам
Будберг к Горькому и по книге Нины Берберовой «Железная женщи­
на» можно судить о незаурядной уме этой удивительной спутницы
Горького. < ...>Если она действительно устранила Горького, то выпу­
скать ее из СССР было неразумно»11.
В. Барахов в книге «Драма Максима Горького» (М. 2004) продол­
жает придерживаться точки зрения, высказанной им в годы совет­
ской власти: Горький умер своей смертью, т.к. всю жизнь страдал от


Тайна смерти Горького
281
туберкулеза, полученного в молодости, а, пережив смерть сына, уже
не мог сопротивляться болезни. Однако и он не считает вопрос окон­
чательно проясненным. Исследователь пишет: «Воспоминания сов­
ременников, как и материалы последнего времени, связанные с реа­
билитацией врачей, дали возможность накопить немало аргументов в
пользу версии о естественной смерти Горького, но было бы, однако,
преждевременным полагать, что все ясно и пора ставить точку. Спе­
циалистам и всем, кто по-настоящему заинтересован в выяснении
подлинных обстоятельств смерти Горького, еще предстоит многое об­
наружить, исследовать, доказать»12. В. Петелин в книге «»Жизнь
Максима Горького» (2006), не приводя никаких новых фактов и не
считаясь с уже опубликованными документами, называет версию об
убийстве писателя обывательской выдумкой и утверждает, что писа­
тель умер естественной смертью. Попробуем разобраться в этом не­
простом вопросе, учитывая новые архивные документы и руководст­
вуясь одной задачей: выяснить, кому же на самом деле была нужна
смерть писателя летом 1936 г.
Если отбросить легенды и домыслы, обратиться к разным верси­
ям в их первоисточниках, они сведутся не к семи, а к трем основ­
ным:
1. Официальная точка зрения советской печати, согласно которой
Горького устранили «прихвостни и агенты буржуазии», «фаши­
стские выродки», «предатели социалистической революции»,
«троцкисты и правые» по приказу Л. Троцкого. В убийстве
Горького на процессе 1938 года были обвинены Н.И . Бухарин,
А.И. Рыков, Г.Г. Ягода, П.П. Крючков, лечащие врачи Л.Г. Левин
и Д.Д. Плетнев.
2. «Умерщвление» по приказу Сталина, хитроумно осуществлен­
ное Г.Г. Ягодой и его подчиненными (в число подчиненных
включают М.И . Будберг, считая ее тайным агентом ОГПУ).
3. Естественная смерть в результате двустороннего воспаления
легких, которое не вынес организм, ослабленный постоянно
протекавшим туберкулезным процессом.
Автором первой версии является, по всей вероятности, И.В . Ста­
лин. В официальной советской пропаганде она была использована
для борьбы с его политическими противниками: устранения Н. Буха­
рина, А. Рыкова, Л. Каменева, Г. Зиновьева. При этом на процессе
1938 г. прокурор СССР А.Я. Вышинский и председатель Военной
коллегии Верховного суда В.В. Ульрих воспользовались заранее со­
ставленной формулой обвинения. В речи А.Я. Вышинского говори­
лось: «...экспертиза подтвердила, что меры, принятые убийцами в от­


282
Глава VI
ношении умерщвления А.М. Горького, В.В. Куйбышева, В.Р. Мен­
жинского, действительно, были строго продуманными и имели сво­
им результатом смерть этих выдающихся людей»13. Эта версия ак­
тивно развивалась в центральных советских изданиях и даже
подтверждалась врачами, лечившими Горького: ее поддержал про­
фессор А.Д. Сперанский, рассказывая о последних днях писателя.
Наиболее развернутое изложение этой версии —в книге М. Коль­
цова «Буревестник» (Жизнь и смерть М аксима Горького), вышедшей
в 1938 г., т.е. сразу же после судебного процесса над так называемым
«правотроцкистским блоком». По мнению М. Кольцова, дело обсто­
яло так: во время тайной встречи в Париже в 1934 г. Л .Д . Троцкий дал
указание «о необходимости физического уничтожения Горького во
что бы то ни стало»14. Приказ был передан помощником Троцкого
Ю.Д. Бессоновым Г.Г. Ягоде и приведен в исполнение. При этом вна­
чале с помощью доктора Л.Г. Левина был убит М.А. Пешков, сын пи ­
сателя. М. Кольцов характеризовал Левина как человека, очень пре­
данного лично Иосифу Виссарионовичу. Ему приписывалась также
смерть Г.К. Орджоникидзе, которого лечили он и Плетнев.
Вторая версия создана —в противовес первой —Л .Д . Троцким.
Ссылаясь на свидетельства людей, близких Г.Г. Ягоде, он рассказыва­
ет о существовании в ОГПУ секретной токсикологической лаборато­
рии, яды которой во время «помогали» многим видным советским
политическим и общественным деятелям уйти из жизни. Предпола­
галось, что на совести этих отравителей были смерти В. Бехтерева,
И. Павлова, В. Куйбышева, В. Менжинского и многих других.
Л. Троцкий намекает, что в процессе болезни Горького Сталин «слег­
ка помог разрушительной силе природы»15. Эта версия развивалась
много лет спустя Луи Арагоном в романе «Гибель всерьез» («Умер­
щвление») и, обрастая всякого рода дополнительными соображения­
ми, дожила до наших дней.
Основные аргументы, которые приводят сторонники этой кон­
цепции, таковы: Сталин боялся, что Горький перестанет молчать и
сообщит Западу правду о событиях в Советском Союзе. Именно для
этого Горький, якобы, торопил с приездом Луи Арагона и Эльзу Три-
оле, забрасывая их письмами и телеграммами. Как только иностран­
ные гости появились, Горькому был дан яд. Факт убийства не отри­
цал Ягода, который на судебном процессе признал свою вину в
смерти М.А. Пешкова и М. Горького, хотя не назвал заказчиками ни
Сталина, ни Троцкого.
Последняя концепция (естественной смерти Горького), которую
несколько десятилетий поддерживало и развивало советское литера­


Тайна с мер ти Горького
283
туроведение, по-видимому, создана М.И. Будберг и озвучена В. Хода­
севичем и H.H . Берберовой. В книге «Железная женщина», повест­
вующей «о жизни М.И. Закревской-Бенкендорф-Будберг, о ней са­
мой и ее друзьях», Н. Берберова склоняется к выводу о
«естественной смерти Горького, к которой его подготовила его много­
летняя —с молодости —болезнь». И хотя она допускает, что Сталин
мог ускорить трагический конец, тем не менее пишет: «Кровохарка­
нье, ослабление сердечной деятельности, а также двухстороннее вос­
паление легких кажутся в свете прежних заболеваний Горького и за­
старелого туберкулеза, естественными причинами смерти...»16.
В.
Ходасевич придерживается того же мнения: Горький, по его сл о ­
вам, «умер от воспаления легких. Несомненно, была связь между его
последней болезнью и туберкулезным процессом, который у него об­
наружился в молодости»17. Эта версия, каж ущаяся наиболее правдо­
подобной, подтверждается тем фактом, что после вскрытия легкие пи­
сателя оказались в ужасающем состоянии: плевра приросла к ним,
они были почти полностью заизвесткованы. Тем не менее Горький
уже давно жил в таком состоянии, ибо острый туберкулезный процесс
вовремя был приостановлен лечившим его доктором И. Манухиным,
и только частые бронхиты и плевриты напоминали о нем.
Работая над своей книгой, Н. Берберова не раз общалась с М. Буд­
берг. «Железная женщина», действительно, была рядом с Горьким в
последние дни его жизни (считается даже, что он умер на ее руках),
многое видела, а еще больше знала. Но могла ли она сказать Берберо­
вой правду, если писателю «помогли» умереть? Ведь подозрение пре­
жде всего упало бы на нее и лечащих врачей, тем более что у нее был
мотив: она добивалась, чтобы Горький завещал ей гонорары от зару­
бежных изданий своих произведений, что и было сделано после его
смерти.
Третья версия оказалась наиболее удобной во всех отношениях,
т.к. в нее легко поверить. Горький, действительно, плохо себя чувст­
вовал, особенно после смерти сына: его мучила одышка, он уже не об­
ходился без кислородных подушек, ходил, тяжело опираясь на палку.
Вскрытие тоже показало, что жить ему оставалось недолго. Но не­
долго —не значит лето 1936 года. Если же признать факт насильст­
венной смерти, придется называть не только исполнителей, но и за­
казчика, а это непросто даже сегодня. Поэтому остается воскликнуть:
«Memento mori!»18.
Обстоятельства последней болезни и смерти Горького частично
освещаются в примечаниях М. Семашкиной к «Записной книжке»
Горького (Варианты, 10), публикациях В. Барахова в «Литературной


284
Глава VI
газете» и «Вопросах литературы»19. Более подробно они анализируют­
ся в труде «Вокруг смерти Горького (Документы, факты, версии)» (М.
2001). В нем впервые опубликованы документы, позволяющие восста­
новить эти дни довольно точно: газетные сообщения, история болезни
писателя, акт вскрытия, заключение о смерти, воспоминания врачей
М.П. Кончаловского, А.Д. Сперанского, Л.Г. Левина, Д.Д . Плетнева, а
также близких, находившихся в доме (Е.П. Пешковой, М.И . Будберг,
О.Д. Чертковой, секретаря П.П . Крючкова, личного шофера Г.А. Пе-
широва), подробные записи коменданта дома на Малой Никитской
И.М . Кошенкова, который вел их в течение предсмертной болезни
Горького едва ли не поминутно. Существует, наконец, записная книж ­
ка самого писателя (с 1 по 16 июня 1936 г.), где коснеющей рукой на­
писано: «Замечат<ельно> симпатичен др. Левин»20. Все эти материа­
лы в совокупности помогают воссоздать более или менее
объективную картину смерти Горького.
В конце мая 1936 г. Горький жил в Крыму (Тессели) и не собирал­
ся в Москву, хотя скучал без внучек. Внезапно ему сообщили об их
болезни. Алексей Максимович не на шутку встревожился: после
смерти сына он воспринимал такие известия подозрительно. Утешав­
шей его Т. Мошковой он сказал весьма сурово: «Вы тоже успокаива­
ете меня. Это, Танюша, шалости не детские»21. Чтобы понять тревогу
Горького, обратимся к записям И. М. Кошенкова, сделанным 28 мая
1934 г., т.е. вскоре после смерти М.А. Пешкова: «Алексей Максимо ­
вич вышел в сад и подошел к бассейну, посмотрел на бассейн и спро­
сил:
— Где же рыба, мальки?
Я объяснил, что все погибло.
— Погубили, похоже, —с этими словами он ушел в столовую пить
кофе»22. Кошенков пояснил, что рыба уплыла в канализационную
трубу, т.к. кто -то сдвинул загораживавшую ее сетку. Угрюмое горь­
ковское «погубили» заставляет предположить, что писатель догады­
вался: смерть сына была не случайной, подозревал Г. Ягоду и его
«подручных». Неужели теперь —внучки? Горький сразу начал соби­
раться в Москву, хотя для его здоровья это был большой риск.
С.Н . Сергеев-Ценский не советовал ехать, боясь, что холодная сырая
погода в Москве окажется губительной для него, но за писателем уже
прислали сопровождающих лиц —выбора не было.
27 мая 1936 г. Горький приехал в Москву. Он вышел из вагона,
опираясь на палку, прихрамывая, и тут же спросил: «Дети приеха­
ли?» — «Нет». «Что все еще больны?» В доме на Малой Никитской
улице, 6 Горький сразу зашел в детскую, хотя его отговаривали, бо­


Тайна смерти Горького
285
ясь, что он заразится. 1 июня 1936 г. по дороге на дачу в Горки-10 всей
семьей заехали на Новодевичье кладбище. Горький побывал на моги­
ле сына, затем прошел к могиле Н. Аллилуевой. Дул холодный рез­
кий ветер, писатель поеживался, а вечером у него поднялась темпера­
тура. Уже на третий день болезни стало ясно, что дело серьезное.
Г. Ягода распорядился пригласить в Горки кремлевских докторов.
Как вспоминает О.Д. Черткова, всего врачей было 17 человек —из
Москвы и Ленинграда. С 6 июня в газетах стали печатать зловещие
бюллетени о состоянии здоровья Горького, хотя прежде (о н серьезно
болел и в 1933, и в 1934 годах, четыре раза лежал на Никитской в тя­
желом состоянии) этого не делалось. Складывалось впечатление, что
писатель заранее обречен. Ему, действительно, становилось все хуже.
Можно предположить, что Горький заболел какой-то инфекцион­
ной болезнью, заразившись от внучек. Младшая из них, Дарья, про­
должала болеть и на даче в Горках-10. Из записей И.М . Кошенкова,
озаглавленных «В дни болезни Алексея Максимовича», ясно, что за
течением болезни внимательно следили, зная, когда наступит леталь­
ный исход. Чекист, бывший сотрудник журнала «Наши достиже­
ния», Кошенков работал комендантом в доме на Малой Никитской и
ежедневно записывал все, что происходило. Сидя в маленькой ком­
нате возле входа в дом, он по приказу Крючкова прежде всего старал­
ся ограничивать людской поток: у Горького в день бывало до 30 посе­
тителей. Поначалу в этом не было ничего плохого, т.к. оба они
руководствовались лишь заботой о горьковской семье. Но со време­
нем Крючков начал превращаться в негласного соглядатая всех дел и
замыслов писателя, контролера его переписки, непосредственно свя­
занного с Ягодой. Кошенкову же предназначалась роль его первого
помощника. Однако в намеченный сверху сценарий то и дело вмеши­
вался сын Горького, который с первого дня подружился с комендан­
том.
Кошенков вспоминает, что еще в 1928 г. на даче в Краскове М ак­
сим сказал ему: «В редакцию “Наши достижения” Вы не вернетесь.
В работе у Вас должна быть только честность. Вам доверяем многое.
Ваша честность в работе —это лучший контроль». Предложив тост
«за честность и дружбу», он добавил: «Именем Алексея Максимови­
ча Вы можете и будете доставать книги, билеты по театрам. Это ме­
лочи. Живые люди будут у папаши, с ними и к ним тоже нужна чест­
ность!»23. Многократно повторяемое слово «честность» имело в
данном случае весьма широкое значение: забота о Горьком и его се­
мье, порядочность в отношении к людям и даже нарушение служеб­
ного долга, если потребуется. Ровесник Кошенкова, Максим Пешков


286
Глава VI
сделал все, чтобы комендант стал своим человеком в доме. Он рас­
сказал ему об отце, его привычках, режиме дня, о работе и жизни в
Сорренто. Затем взял денежную купюру —20 рублей —сложил по ­
полам и, разорвав, отдал одну половинку коменданту, сказав: «Я —
сын Алексея Максимовича, Вы —сотрудник. Будем честными к па­
паше». Кошенков заключает: «Расстались друзьями»24. В 1932 г. Ко­
шенков записал слова М.А. Пешкова: «У папаши всю жизнь были
враги, и будут. Мы около Алексея Максимовича должны быть чест­
ными. Тогда меня Максим просил: «Снимите защитную форму, брю­
ки и гимнастерку, а из кармана выложите револьвер. Папаше это не
нравится». На второй день он возобновил этот разговор: «Прошу не
держать при себе оружие. У нас частная квартира Пешкова»25.
Частым гостем в доме на Никитской и на даче в Горках был Яго­
да. Он изо всех сил пытался стать другом Горького и его близких, осо ­
бенно H.A. Пешковой (Тимоши). И всюду было заметно присутствие
его людей. На рыбной ловле в Горках, устроенной Генрихом Григорь­
евичем как «сюрприз» для Алексея Максимовича, помимо пригла­
шенных были четыре незнакомых человека. В Москве, в Горках, в
Тессели, даже на корабле во время плавания по Волге писатель был
под постоянным надзором. Из воспоминаний личного шофера Горь­
кого чекиста Г.А. Пеширова, опубликованных в сборнике «Вокруг
смерти Горького», стало известно, что даже камни в саду на даче в
Тессели откалывал для писателя именно он, скрывая это от Горького.
И.М . Кошенков оказался одним из самых необходимых людей в
доме Пешковых. Человек добросовестный, честный, исполнитель­
ный и добрый, он вскоре искренне привязался к Горькому и членам
его семьи. Более того, он начал защищать их не только от « внешних
врагов», но и от самого Крючкова, а особенно от его жены, Елизаве­
ты Захаровны (в семье Пешковых ее звали Це-Це), претендовавшей
на исключительную роль и на Малой Никитской, и в редакции жур­
нала «Наши достижения». Осенью 1932 года, когда все уехали в Сор­
ренто, в доме всю зиму жили Крючков с женой, а весной 1933 —одна
Елизавета Захаровна. Кошенков записывает: «...она уже стала не
только хозяйкой вещей и комнат, она даже требовала, чтобы пришед­
шую почту на имя Алексея Максимовича Давать ей. Здесь мне помо­
гала ложь. Я крепко врал: на ее вопросы о письмах отвечал: “не было”,
а сам всю почту прятал в сундук на кухне»26.
Вскоре разразился скандал: Елизавета Захаровна написала в Ита­
лию мужу и Надежде Алексеевне Пешковой, требуя убрать Кошен­
кова из дома. Приехавшая из Сорренто Е.П. Пешкова защитила ко­
менданта, сказав: «Вам привет от Пешковых. Решали на семейном


Тайна с мер ти Горького
287
совете, не волнуйтесь, как работали, так и работайте, Вам привет от
Максима»27. А Горький, вернувшись, обнял и расцеловал Кошенкова.
Эти записи заставляют предположить, что к 1933 г. Кошенков уже не
был безропотным исполнителем воли Крючкова, а осмеливался
иметь свое мнение. Не случайно Петр Петрович в открытке выразил
свое недовольство поведением коменданта. В мае 1933 г. он писал
ему: «Вы хороший работник, работать любите и можете. Однако, для
семьи Алексея Максимовича вы грубы»28.
По видимому, Кошенкова спасла не только защита Пешковых, но
и то, что он был, действительно, хорошим работником. В маленькой
комнате около входа в дом на Малой Никитской, где неотлучно нахо­
дился комендант, сходились все нити управления хозяйством, сюда
поступала корреспонденция, потоком шли посетители. Вряд ли Ко­
шенков брал на себя ответственность решать, кого пропускать, кого
нет. Все серьезные вопросы решал Крючков в непосредственном кон­
такте с Ягодой. Однако Кошенков четко выполнял разного рода по­
ручения, легко управлялся со всеми многочисленными делами и от­
вечал на телефонные звонки. Между делами он успевал вести
подробные записи событий дня. Эти записи, при всей их специфич­
ности, являются бесценными документальными свидетельствами
подлинной жизни Горького в 1931-36 годах. Не той, которая запечат­
лелась на кино и фотодокументах официальной советской историо­
графии, отразилась в горьковской публицистике 1930-х гг., а глубоко
скрытой от посторонних глаз, трагической и пока еще непрочитан­
ной истории последних лет жизни писателя.
Горький, действительно, был изолирован от внешнего мира. Даже
близкие друзья, видные политические деятели, писатели и ученые не
могли проникнуть к нему без предварительной договоренности.
Н.И . Бухарин однажды с мальчишеской ловкостью перепрыгнул через
ограду, окружавшую дом на Малой Никитской, и тут же был схвачен
истопником Левкиным. Н.Е . Буренин, которого нежно любил Горький,
никак не мог с ним повидаться. Писатель не раз просил Кошенкова
пропускать его друзей, но они почему-то «не приходили». Впрочем, и
Мария Федоровна Андреева, и Н.Е . Буренин сами частенько повора­
чивали назад, завидев у дома длинную черную машину, в которой ез­
дил Ягода. На одной из последних страниц «Дневника» Кошенкова за­
черкнута запись: «Сперанский и Ягода. А.Д. при входе в мой кабинет
всегда смотрел, какая одежда. Если только была Ягоды шинель, плохо
со мною говорил и как будто поворачивался от двери»29.
Далеко не вся корреспонденция попадала к Горькому: ее просеи­
вали через частое сито крючковского кабинета. Не исключено, что


288
Глава VI
даже письма Андрея Платонова, которые он приносил собственно­
ручно, не доходили до адресата. Судя по пометам Крючкова, ни пись­
мо Г. Зиновьева, ни письмо Л. Каменева с просьбой о помощи, по­
сланные из тюрьмы, так и не были переданы Горькому. Чем больше
раскручивался маховик политических репрессий, тем строже охра­
няли писателя от «ненужных» встреч и «нежелательных» новостей.
А, главное, чем дальше, тем больше осложнялись отношения между
М.А. Пешковым и горьковскими охранниками, сгущалась тяжелая
атмосфера в доме. Смерть Максима, неожиданная и нелепая, заста­
вила даже Кошенкова подозревать, что тут не обошлось без вмеша­
тельства Крючкова и «фармацевта» Ягоды. Комендант удивлялся,
почему к лечению не подключают сотрудников ВИЭМа и, прежде
всего, А.Д. Сперанского, почему применяют какой-то новый метод
лечения. Крючков что-то скрывал. Кошенков пишет: «Блокада ново­
каином это метод лечения при крупозном воспалении легких, но чей
метод, об этом Крючков молчал, а Ладыжников мне ответил: “В ме­
дицине мы мало компетентны”»30.
Максим явно мешал Крючкову: он сам старался принимать почту
от почтальона, протестовал против попыток изолировать Горького от
окружающего мира и старых друзей. Из разговоров с Котенковым,
которые записывал комендант в свой дневник, ясно, что писатель
все-таки узнавал и о существовании «продовольственных затрудне­
ний», и о голодоморе в стране, и о положении в деревне. Пытаясь
быть «честным», Кошенков все чаще навлекал на себя гнев непосред­
ственного начальника и его жены. Не случайно те страницы воспо­
минаний, где говорится о проделках Це-Це и поведении Крючкова,
были использованы впоследствии для обвинения Е.З . Крючковой,
арестованной ОГПУ-НКВД. Об этом свидетельствует помета: «Взя­
то в личное дело»31.
Судя по записи Кошенкова от 28 мая 1934 года, Горький подозре­
вал, что сына погубили: напоили до бесчувствия в компании Юдина,
быть может, подмешав что-то в спиртное, потом бросили на весенней
холодной земле. А лечить от воспаления легких прислали врача из
санотдела НКВД А.И. Виноградова. Чья-то злая воля то и дело чув­
ствовалась в событиях, происходивших вокруг Горького. На процес­
се 1938 г. Крючков признался, что Ягода всячески настраивал его
против Максима, говоря, что после смерти писателя именно он будет
главным горьковским наследником. Между тем, Крючков привык
распоряжаться в делах Горького, как в собственных. В 1936 г. он во ­
шел в комиссию по литературному наследию Горького и был назна­
чен первым директором его Музея. Так что к показаниям Крючкова


Тайна смерти Горького
289
и Ягоды о смерти М. Пешкова, данным на закрытом заседании судеб­
ного процесса 1938 г., следует отнестись с большим доверием.
С начала 1935 г. вокруг самого Горького начала сгущаться атмо­
сфер а недоброжелательности. 18 мая 1935 г. в небе над Москвой при
весьма странных, так и не проясненных до конца обстоятельствах,
разбился гигантский многомоторный самолет «Максим Горький».
По городу поползли слухи, что летчик Н. Благин, врезавшийся в не­
го, сделал это сознательно. Для Горького катастрофа самолета была
как дурное предзнаменование. Не успел писатель оправиться от
смерти сына, как его громом ударила весть об убийстве Кирова. Горь­
кий признался Р. Роллану: «Я не люблю, да и не умею говорить о
“лич ном ”, но все же скажу: нелепая смерть сына очень ударила меня.
И еще более тяжко переживалось подлейшее убийство Кирова. За­
тем погиб Куйбышев, тоже крупный человек»32. Должно быть, в соз­
нании Горького эти смерти были как-то связаны: ведь незадолго до
болезни Максим Пешков ездил в Ленинград к Кирову с каким-то по ­
ручением и по настоянию Ягоды был немедленно отозван назад.
Наиболее значительна и интересна та часть записей Кошенкова,
которая озаглавлена «В дни болезни Алексея Максимовича». Неот­
лучно находясь в доме на Малой Никитской, он старательно записы­
вал все, что происходило в трагические дни с 1 до 18 июня 1936 года.
Будучи связным между Горками-10, где умирал писатель, и всем ос­
тальным миром, комендант фиксировал не только факты, но и дета­
ли весьма специфической атмосферы, которая окружала семью Пеш­
ковых. Это, прежде всего, была атмосфера «клетки», в которой под
постоянным наблюдением никто не чувствовал себя свободно. Горь­
кий, как Гулливер, был опутан тысячью незримых, но весьма проч­
ных нитей, ведущих куда-то наверх. Кто управлял событиями за ку­
лисами, Кошенков и окружавшие его люди, не знали, но
безошибочно чувствовали присутствие чьей-то злой воли.
Комендант записывает разговоры, которые ведут между собой вра­
чи и шоферы, постоянно курсирующие между Москвой и Горками,
слова коменданта Горок, служащих в доме, истопника и пр. Все они,
искренне переж ивая за Горького, подозревают недоброе, опасаются
повторения историй болезни Максима. В воспоминаниях отчетливо
вырисовываются два лагеря, противостоящие друг другу: мир про­
стых людей, которые звонят, приходят на Никитскую, предлагают
свою помощь. Вся страна с замиранием сердца следит за ходом болез­
ни Горького. Рабочие, школьники, красноармейцы, студенты, учите­
ля, не говоря уже о друзьях писателя, не довольствуются сухими со­
общениями о состоянии его здоровья в официальных бюллетенях,


290
Глава VI
а требуют подробностей. В их числе оказывается и сам Кошенков, ко­
торому по долгу службы никак не полагалось выражать свои эмоции
в служебных записях. Это доказывает, что Горький в последние дни
жизни был для него не объектом наблюдения, а близким человеком,
всенародно любимым писателем, за которого многие не пожалели бы
собственной жизни. Таков студент, предлагающий взять для писате­
ля его сердце. Свои обязанности комендант понимал, по словам ди­
ректора ВИЭМа Л.Н. Федорова, так: «Вы будете начальником треста
по связи с массами»33. Вжившись в эту роль, он вольно или невольно
подмечал все, что могло вредить писателю.
Второй лагерь скрывался за звонками правительственных «верту­
шек», неприязненными репликами чиновников из кремлевского
Медсанупра, гаража ЦИК, где отказались дать машину, чтобы при­
везти кислород для умирающего писателя, ретивого милиционера,
предлагающего «снять дворников с машины», возящей кислородные
подушки, наконец, нескольких «доброжелателей», заранее осведом­
ленных о смерти Горького. Создается впечатление, что за ходом бо­
лезни не просто пристально следили, но и управляли процессом ле­
чения. А главное, был определенный круг лиц, заранее уверенных в
летальном исходе и даже знающих дату неизбежной смерти. Иначе
как объяснить зловещие бюллетени в газетах и телефонные звонки с
соболезнованием о кончине, которая, по-видимому, должна была на­
ступить 8 июня.
В этот день Горького чудом вырвали у смерти: О. Черткова сдела­
ла ему укол большой дозы камфары, и он ожил. Тем же числом поме­
чен любопытный документ, вклеенный по распоряжению лечащего
врача Л.Г. Левина в горьковскую историю болезни. 8 июня 1936 г. за ­
ведующий консульским отделом СССР во Франции Бирюков отпра­
вил начальнику Лечсанупра Кремля И.И . Ходоровскому следующее
письмо: «В связи с тяжелым заболеванием Максима Горького к нам
обратился врач Онг-Гвае-Свян, китаец, голландский гражданин, с
предложением представить в распоряжение наших медицинских ор­
ганов изобретенную им сыворотку против гриппа. Врач этот работа­
ет в госпитале Бруссе и аттестуется людьми, которым мы доверяем, с
самой хорошей стороны как человек, симпатизирующий Советскому
Союзу. Поскольку дело это срочное, и мы сами разобраться здесь в
качествах предлагаемой сыворотки и возможности ее использо­
вать —не в состоянии
— н а правляю Вам 9 ампул предложенного нам
лекарства на ваше усмотрение»34. К письму были приложены две за­
писки на французском языке, объясняющие свойства сыворотки и
способ ее употребления.


Тайна смерти Горького
291
Из воспоминаний Кошенкова мы знаем, что много врачей обра­
щались с предложением помочь умирающему писателю, но всем им
отказывали. Не странно ли, что методу лечения гриппа (а диагноз,
поставленный Л.Г. Левиным с самого начала болезни был именно
«грипп, осложненный бронхопневмонией») никому не ведомого, а
возможно и несуществующего голландского гражданина китайца
Онг-Гвае-Свяна была дана зеленая улица. Сыворотку доставили в
СССР и, по видимому, ввели Горькому. Иначе зачем было Левину
вклеивать все эти документы в историю болезни писателя? Не после
ли этой инъекции у писателя началось сильное кровотечение, а в
«Клиническом диагнозе» появилась запись: «Инфаркт легких (?)»35.
Это предположение отчасти объясняет загадочный телефонный зво­
нок 15 июня, который так озадачил Кошенкова: «Что, достигаете же­
ланного, подлецы?» Ведь он раздался по кремлевской вертушке, ко ­
гда еще не было ничего, угрожающего жизни писателя.
В историю болезни Горького вклеен еще один документ, датиро­
ванный 26 июня 1936 г., т.е. через восемь дней после его смерти. Это
служебная записка за подписью заведующей лабораторией Боров­
ской, направленная начальнику Лечсанупра Кремля Ходоровскому:
«Полученная из Парижа сыворотка от больных, выздоровевших пос­
ле гриппа, в количестве 9 ампул, была проверена на стерильность и
безвредность. Из одной ампулы был сделан контрольный посев на
различные питательные среды, которые остались стерильны. Для
проверки на безвредность 10 к. были вспрыснуты подкожно морской
свинке, которая осталась здорова»36. Зачем понадобилось делать
проверку французской сыворотки после смерти писателя? Не пото­
му ли, что 25 июня Л.Г. Левин приобщил к истории болезни письмо
Бирюкова и записки Онг-Гвае-Свяна, наложив резолюцию: «К исто­
рии болезни т. М. Горького. Л. Левин. 1936. 25/VI». Не зря Горький
так тепло отзывался о нем!
В воспоминаниях Кошенкова зафиксировано еще несколько фак­
тов, вызывающих по меньшей мере недоумение: на третий день бо­
лезни Горького, а именно 3 июня, когда еще не было никаких угрожа­
ющих бюллетеней о состоянии здоровья писателя, его архив был
вывезен из дома на Никитской. Кошенкова специально удалили на
несколько часов, отправив за покупками, чтобы он не позвонил в Гор­
ки и не поинтересовался, делается ли это с разрешения Алексея Ма­
ксимовича. Телефон 2-88 -60, как выяснилось впоследствии, был не­
исправен с 31 мая до 8 июня, а комендант даже не догадывался об
этом. Кошенков размышляет, что означает визит Крючкова и Ладыж-
никова, увозящих куда-то «десятки, если не сотни папок», перетяну­


292
Глава VI
тых веревками и собранных в спешке без всякого порядка. И.П . Ла-
дыжников, старый друг Горького, в данном случае явно поступал не
по собственной воле. С 1931 г. он разбирал архив писателя в его доме
и помогал приводить в порядок переписку. Иными словами, без него
Крючков не смог бы разобраться в бумагах писателя. Кошенков не
рискнул спросить, куда увозят папки, подозревая, что это делается по
распоряжению Ягоды. Он предположил, что Горький тяжело забо­
лел. Между тем, изъятие архива означало лишь одно: хозяин больше
в этот дом не вернется.
Болезнь Горького развивалась стремительно: первоначальный ди­
агноз «грипп и бронхопневмония» осложнился впоследствии явле­
ниями сердечной недостаточности. К летальному исходу привело
сильное кровотечение, которое вызвало отек легких и паралич серд­
ца. В «Клиническом диагнозе» и «Медицинском заключении о смер­
ти» говорится также о тяжелой инфекции и связанной с ней инфек­
ционной нефропатии37. Видимо, «гриппом» Горький заразился от
внучек, когда зашел к ним повидаться сразу же после приезда из
Крыма. Совершенно ясно, что в доме была какая-то инфекция. Наз­
вание ей дали, когда один за другим стали заболевать служащие в
Горках: комендант, жена коменданта, повар, горничные. К 17 июня на
даче болело уже семь человек. После того, как Кошенков поднял тре­
вогу, что очень не понравилось Крючкову, всех больных вывезли в
Москву с одинаковым диагнозом —ангина. Всех их держали в изоля­
торе НКВД, не выписывали им бюллетени, не разрешали никуда вы­
ходить и не вызывали к ним врача. А Кошенкову велели после них
продезинфицировать сиденья в машине. Следовательно, в доме, где
лежал больной, действительно, распространялась таинственная ин­
фекция.
В записях Кошенкова постоянно фигурируют фамилии врачей,
которые лечили Горького. По свидетельству О.Д. Чертковой, их бы­
ло 17 человек. Среди них постоянный лечащий врач Горького, «кре­
млевский доктор» Л.Г. Левин, кардиолог проф. Г.Ф. Ланг сотрудник
ВИЗМа Пигалев из Ленинграда, проф. А.Д. Сперанский, Н.Е . Лебе­
дев, М.П. Кончаловский, М.Ю . Белостоцкий и др. После 8 июня у по­
стели больного появился профессор Д.Д. Плетнев. Врачи представ­
ляли две разных медицинских школы: традиционную и новаторскую.
К последней принадлежали сотрудники Института эксперименталь­
ной медицины (ВИЭМ) во главе с директором Л.Н . Федоровым.
Этим отчасти объясняются противоречивые суждения о состоянии
больного и правильности применения тех или иных лекарств. Разго­
воры по дороге из Горок и в доме на Никитской, которые записывал


Тайна смерти Горького
293
комендант, мало смыслящий в медицине, свидетельствуют, что един­
ства мнений у врачей не было. Не было и точного диагноза болезни,
хотя в течение двух недель консилиум собирался много раз. Начиная
с 14 июня врачи окончательно запутались. Создавалось впечатление,
что лечат вслепую. Судя по истории болезни, после 13 июня, когда
состояние больного снова ухудшилось, консилиум врачей (Л. Левин,
Д. Плетнев, М. Кончаловский и Г. Ланг) созывался ежедневно. И хо­
тя все эти доктора, как уже доказано, абсолютно неповинны в смерти
Горького, зловещая тень убийства была брошена на «врачей-отрави-
телей» не только на процессе 1938 года.
Возникает вопрос, насколько можно верить записям Кошенкова,
ибо сам он не присутствовал в Горках? Сомневаться в их достоверно­
сти не приходится, если учесть дальнейшую историю рукописи. Ко­
шенков пишет: «Когда заболел Алексей Максимович, я вел записи,
кто звонил, чего требовали за 18 дней болезни. Много было написа­
но: 67 страниц. Все эти записи я хранил, но в дни подхода немцев к
Москве я все закопал у себя в саду, с осени до весны 1942 года эти за­
писи лежали в земле. Много моих записей попортилось от сырости,
что было написано химическим карандашом, все расплылось, и когда
я извлек из земли, то просушил на солнце, после чего все начало рас­
сыпаться. Запись «18 дней болезни» была сохранена: в клеенке, обер­
нута брезентом и трубкой вставлена в самоварную часть трубы, кон­
цы были промазаны глиной.
Скоро тринадцать лет, и эти записи я брал в руки, но читать не
мог. Собирался переписать, не мог, думал поделиться об этих запи­
сях, было мне тяжело, и только в 1949 году, в декабре месяце, я пере­
писал, сохранив все, за исключением только своих переживаний: в
эти дни я некоторым нагрубил. Особые части были записаны с ко­
мендантом Горок по хозяйственным вопросам. Когда его выслали с
ангиной из Горок, он заходил ко мне и, сидя у меня, говорил: —Ну
вот, хорошо, что у нас ангина. Нашумел. Ну и работай!
Эти слова, как и другие слова, я записывал, но когда переписывал,
все это сократил...»38.
Переписывая рукописи, Кошенков, разумеется, мог кое-что напу­
тать. Так, в записи 1 декабря 1934 г. он цитирует слова Горького:
«Траурные флаги развесили по Москве. И уже более возбужденно:
Где газеты, почему нет? Я объяснил причину траура:
— Сергей Миронович убит.
— Где, когда?
Алексей Максимович сказал, поднял стул, резко его поставил,
отошел от стола со словами:


294
Глава VI
— Кем убит, где газеты?»39
Получается, что разговор происходил в Москве, хотя Горький в
день убийства Кирова был в Тессели. Эта запись сделана в рукописи,
озаглавленной «Воспоминания», следовательно, не может претендо­
вать на абсолютную точность. Другое дело та часть записей Кошенко­
ва, которая озаглавлена «В дни болезни Алексея Максимовича». Она
лучше всех сохранилась, т.к. была завернута в клеенку, брезент и вста­
влена в часть самоварной трубы. Все 67 страниц, о которых упомина­
ет комендант, написаны на бумаге, которой пользовался сам Горький.
В тексте нет ни пропусков, ни вписываний позднего времени.
С утра 6 июня телефон на Никитской не умолкал. И. М. Котен­
кову приходилось отвечать на вопросы, весьма странно сформулиро­
ванные: «Что Алексею Максимовичу не хуже еще?», «Что в Горках,
не хуже?» Утром по вертушке позвонил Н. И. Бухарин, спросил: «Ку­
да направлять телеграмму: Форос или вам, по московскому адре­
су?»40. Речь шла о телеграмме с соболезнованем о смерти. Кошенков
молча положил трубку. 7 июля на вопросы о состоянии здоровья пи­
сателя из Горок отвечали Л. Авербах и В. Киршон. Кошенков записы­
вает: «Осуждаем Горки: много там народу неврачебного»41. 8 июня из
Горок позвонил П. Крючков: «Заприте все книжные шкафы в библи­
отеке, в кабинете. Кабинет Алексея Максимовича заприте»42.
Резкое ухудшение наступило 8 июня: началось удушье, Горький
умирал. Состоялся очередной медицинский консилиум, причем вра­
чи так и не пришли к общему мнению. Комендант Горок Новиков со­
общил: «Точного диагноза болезни никто не дал»43. Когда надежды
не было никакой, а врачи ушли вниз, О.Д. Черткова ввела больному
20 кубиков камфары, и он начал оживать. В это время сообщили, что
умирающего приехали навестить И. Сталин, К. Ворошилов и В. Мо­
лотов. Крючков вспоминал: «Сталин удивился, что много народу.
—
«Кто за это отвечает?» — «Я отвечаю» — «Зачем столько народу? Вы
знаете, что мы можем с Вами сделать?» — «Знаю»44.
Горький разговаривал с вождями, как здоровый, просил решить
вопрос о дешевом издании «Истории гражданской войны» для наро­
да. Сталин попросил принести шампанского, чтобы выпить за здоро­
вье Горького. О.Д. Черткова пишет: «В дверях в кабинет он спросил
Крючкова: “А кто это сидит рядом с А.М. в черном? Монашка что
ли?” Крючков разъяснил, что это М<ария> И<гнатьевна>. “Свечки
только в руках не хватает”, — сказал Сталин, А про меня спросил: кто
такая? Крючков объяснил, что я за А.М. ухаживаю. “Всех отсюда вон,
— с к а з а л С<тал>ин, кроме этой, в белом (я была в белом халате), что
за ним ухаживает”. Принесли шампанское. Они чокнулись с А.М.


Тайна смерти Горького
295
“Вам, пожалуй, лучше не пить”, — сказал С<тали>н А.М
— чу. Тот
только пригубил. В столовой С<талин> увидел Генриха. “А этот за­
чем здесь болтается? Чтобы его здесь не было. Ты мне за все отвеча­
ешь головой”, —сказал он К<рючко>ву. Генриха он не любил»45.
Как-то не вяжется этот рассказ с обликом «убийцы Сталина», ко ­
торый пришел убедиться, что его «подручные» — Г.Г. Ягода, М. Буд­
берг и П.П. Крючков —выполнили данное им задание. Почему он
стал ругать Крючкова и потребовал выгнать Ягоду? А главное, поче­
му так немилостиво отнесся к М.И . Будберг, если, по утверждению
Н. Берберовой, та привезла для него чемодан с горьковским архивом,
где были материалы, компрометирующие его политических врагов:
Троцкого, Бухарина, Рыкова, Томского, Пятакова и др..
Существует мнение, что Горький, долго питавший к М.И . Будберг
нежные чувства, вызвал ее в Москву в июне 1936 г., чтобы простить­
ся перед смертью. Дело, однако, было не в чувствах, которые с его
стороны, уже угасли, а с её —вряд ли существовали. Речь шла о той
части архива Горького, которую, окончательно уезжая из Сорренто,
он оставил на хранение М.И. Будберг46. После смерти М.А. Пешкова
и убийства С.М. Кирова писатель потребовал вернуть бумаги. Труд­
но сказать, как бы он распорядился ими. Скорее всего, уничтожил
бы, как советовал ему еще в 1933 году М.А. Пешков. Ранним летом
1935 г. Горький послал к Будберг Е.П. Пешкову и H.A. Пешкову, од­
нако, они вернулись без архива.
Весной 1936 г. обстановка накалилась до предела: была сделана по­
пытка выкрасть часть зарубежного архива JI. Троцкого, арестован со ­
трудник Комакадемии И.И . Трусов, хранивший бумаги Троцкого, в
это же время в Ленинграде «обворовали» квартиру К.П. Пятницкого,
у которого была часть архива Горького. Писатель не на шутку встре­
вожился и потребовал встречи с М.И. Будберг в СССР. Она приехала,
когда писатель был еще здоров и жил в Тессели. Об этом свидетельст­
вует О.Д. Черткова, находившаяся постоянно при писателе. Видимо,
рукописей Будберг не вернула, поэтому при свидании разразилась
ссора. Она сразу же отправилась в Москву и вновь приехала лишь к
умирающему Горькому. О.Д. Черткова вспоминает: «А.М. звал ее “ба­
ронессой” и все мне говорил: “Зачем ты ее ко мне пускаешь?” — Она
сама приходит. Не могу же я ей запретить. Я думаю, что Вам с ней
приятно. — “Откуда вы все взяли, что мне приятно ее видеть?”»
Отношения у них испортились уже давно. Еще в Тессели, где она
прожила всего один день и, ссылаясь на неотложные дела, уехала в
Москву, потом зв онила по телефону, по-моему, пьяная. Голос такой.
Я позвала А. М., он сказал: “Я говорить с ней не буду”.


296
Глава VI
— Но она говорит, что ей очень нужно.
— Скажи ей, что говорить с ней не буду. Пусть веселится!»47
Если бы Будберг выполнила просьбу Горького и отдала архив, его
поведение было бы иным. Можно предположить, что она добивалась,
чтобы эти бумаги были завещаны ей. Находясь в Горках в роковые
июньские дни, она постоянно старалась остаться наедине с умираю­
щим: не давала ему поговорить с Крючковым, выгоняла из комнаты
О. Черткову. Если даже сделать скидку на естественную женскую
ревность и соперничество бывшей и настоящей возлюбленных, при­
ходится признать поведение «железной женщины» странным. Одна­
жды она разрыдалась в комнате H.A. Пешковой, приговаривая: «Те­
перь я вижу, что я его потеряла... он уже не мой»48.
Чего добивалась от Горького «железная женщина»? Н. Берберова
утверждает, что она служила, по меньшей мере, двум разведкам сра­
зу: советской и английской. Но здесь у нее был не только «служеб­
ный», но и личный интерес —завещание писателя. Сидя рядом с
Горьким в черной одежде, она, по -видимому, знала, что он умрет.
Знал ли об этом Сталин? Понимал ли, что его свиданию с Горьким
всячески пытаются помешать? Вождю явно было нужно что-то уз­
нать у писателя, поговорив с глазу на глаз. 10 июня в два часа ночи он
вновь приехал в Горки. Горький спал. И хотя Левин предложил раз­
будить его, Будберг воспротивилась. Ее поддержали профессора
Ланг и Кончаловский. Сталину было сказано, что больного нельзя
беспокоить. П. Крючков пишет: «10-го приезжали ночью Сталин и
др. Их не пустили. Оставили записку, смысл ее таков: “Приезжали
проведать, но Ваши «эскулапы» не пустили”. Просили обязательно
передать»49. Записка так не была передана: Будберг и поддерживаю­
щие ее врачи старались всячески предотвратить встречу умирающе­
го с вождями.
12 июня, когда Горький, оправившись после кризиса, чувствовал
себя довольно хорошо, Сталин и К0 приехали в третий раз. Будберг
вышла из комнаты, но подслушивала у дверей. Она вспоминает, что
Горький «сперва заговорил о работе Шторма по истории крестьянст­
ва, а потом перешел к положению французского крестьянина»50. По­
сетители вышли через восемь минут: разговор не состоялся. Горький
был «застегнут на все пуговицы», просил О.Д. Черткову записывать
даже его предсмертный бред. В эти дни он почти не спал, держась в
сознании гигантским усилием воли.
Чего добивался от него Сталин? Сведений о заговоре против не­
го, который готовила оппозиция? Тех бумаг, которые хранила Буд­
берг? Говоря о рукописях, за которыми шла охота, И.М . Гронский об­


Тайна смерти Горького
297
молвился в 1963 г.: «...мы их и сейчас не имеем —он уклонялся от
разговора. Мы пытались выяснить, но до сих пор не знаем, куда они
ушли и у кого находятся. Если бы мы знали, мы бы их купили»51.
Горький, действительно, уклонялся от разговора об архиве, не давал
никаких распоряжений и не оставлял завещания. У смертного одра
разыгрывалась сцена, которую он предугадал в «Егоре Булычове»,
только «другими» были Сталин и К0с одной стороны, Будберг с Яго­
дой и Крючковым —с другой. Между прочим, именно так понимал
события Луи Арагон, считавший пьесу «Егор Булычов и другие»
пророческой.
Тем временем в Горках начинался последний акт драмы. После то­
го, как Горького с огромным трудом вырвали у смерти, наступило
улучшение. Тогда у постели больного появились новые врачи, в том
числе, Д.Д. Плетнев. Поговаривали, что нужно бы пригласить Бадма­
ева, все время продолжали выходить зловещие бюллетени о состоя­
нии здоровья больного. А он так и не знал, чем болен, не верил вра­
чам, которые разбились на две партии, враждовавшие друг с другом.
Первоначальный диагноз «грипп» не соответствовал истине. После
8 июня Горький сказал Крючкову: «Врачи ошибаются. Я по мокроте
вижу, что воспаление легких. Надо в этом самому разобраться»52. По­
чему от писателя скрывали диагноз, если он, действительно, болел
воспалением легких? Картина этой болезни была ему, к сожалению,
слишком хорошо известна. А здесь происходило нечто странное: в
Горках один за другим заболевали люди из обслуживающего персо­
нала. Комендант, повар, жена коменданта... К 17 июня заболело уже
семь человек, и всем им ставили диагноз «ангина». И хотя состояние
здоровья писателя, при всех колебаниях, медленно улучшалось, из
Горок поступали противоречивые сведения. В один и тот же час
12 июня И.П . Ладыжников сообщил: «У нас отлично», а врачи Плет­
нев и Кончаловский: «Невозможно ему подняться, слаб». 14 июля
Горький повеселел, побрился и собрался писать письма. Леч ивший
его 10 лет доктор Левин порадовал Кошенкова: «Лучше, чем про­
шлые дни», а Плетнев и Кончаловский сообщили: «Безнадежно».
И.М . Кошенков на Никитской, будучи связным между Горками и
всем остальным миром, мог только недоумевать: почему в эти же дни
В.Я. З азубрину сообщили, что Горький умер, а из Харькова пришла те­
леграмма с соболезнованием по поводу смерти. 14 июля Кошенкова
испугал анонимный звонок: «Вы что сидите на Никитской. Помогай­
те!» И перед тем, как положить трубку, он еще добавил: «Сволочи!»53.
В эти дни врачи окончательно потеряли нить болезни. П. Крючков да­
же проговорился: «...если бы не лечили, а оставили в покое, может


298
Глава VI
быть, и выздоровел бы»54. С 16 июня Крючков не подходил к телефо­
ну, т.к. запил . События разворачивались стремительно. 16 июня, когда
в Горках только собирался консилиум врачей, на Никитскую пришел
милиционер и предложил снять дворников, которые на машине вози­
л и кислород умирающему писателю — «пусть убирают улицу». Вско­
ре после этого в доме появился представитель архитектурного управ­
ления и протянул бумагу, из которой явствовало, что он командирован,
чтобы занять дом Горького. Пока И.М . Кошенков недоумевал, раздал­
ся звонок из Кремля: «Кремлевский телефон. Я поднял трубку. — Те­
л ефон Горького? —Да. — Что, достигаете желанного, подлецы!»55. И с ­
пуганный комендант позвонил в Горки. И.П. Ладыжников успокоил:
больному хорошо, ел булку, пил молоко. В 12 часов ночи к аппарату
подошла Н. А. Пешкова: «Передайте всем, у нас хорошо»56.
А утром 17 июня у Горького хлынула горлом кровь. Что произошло
в ту ночь, кто приблизил роковой конец и что за анонимный доброже­
латель звонил из Кремля? Вряд ли мы получим ответ на эти вопросы.
Все, кто участвовал в этой драме, либо погибли, либо глухо молчали
всю жизнь. 67 страниц записок Кошенкова, фиксирующих эти дни,
пролежали в земле несколько лет и были переписаны им только в 1949
году. Но и того, что сохранилось, достаточно, чтобы опровергнуть вер­
сию естественной смерти писателя. Это была тщательно разработан­
ная имитация естественной смерти, не раз применяемая «фармацев­
том» Ягодой и его сообщниками в 1930-х г.г. В секретной лаборатории
ОГПУ-НКВД хранились не только яды, но и вакцины разных болез­
ней, в том числе детских, которые могли вызывать у взрослых «естест­
венную» смерть. Сошлемся на свидетельство П. Павленко, который
сообщил М. Слонимскому 7 марта 1936 г., что помощник чекиста
Я.С . Агранова следователь Н.Х . Ш иваров «переболел всеми детскими
болезнями, и вид у него такой, что он способен на простейшие чуде-
са...»57.Видимо, он не раз заходил в секретную лабораторию, либо ра­
ботал в ней. Незадолго до Горького детской болезнью (дифтеритом)
переболел С.Я . Маршак, не раз заходивший на Никитскую.
Когда вскрытие показало, что легкие Горького почти целиком за­
костенели, врачи очень обрадовались, т.к. с них снималась ответст­
венность. Эта странная радость тоже заставляет предположить, что
врачи не знали, как лечить Горького, ибо не подозревали о таинствен­
ной инфекции, распространявшейся в доме, где умирал писатель. Ди­
агноз, который сообщила впоследствии М.И. Будберг, видимо, дан со
слов Д.Д. Плетнева. Ее свидетельство, повторенное Н. Берберовой и
В. Ходасевичем, полностью совпадает с «Воспоминаниями»
Д.Д. Плетнева: «Горький умер от сильного кровохарканья, когда вое-


Тайна смерти Горького
299
паление легких, уже ликвидированное в одном легком, вдруг вспых­
нуло в другом, и новая вспышка воспаления его убила»58.
После смерти Горького обнаружилось завещание. О.Д. Черткова
удивлялась: «Когда писалось завещание —не знаю. При мне не писа­
лось, и разговора не было. Может быть, когда я отдыхала, хотя я бы­
ла все время при Алексее Максимовиче. Написано оно было рукой
Марии Игнатьевны, — только подпись А.М. Я сама его читала»59.
Судьба завещания неизвестна: когда урну с прахом Горького хорони­
ли в Кремлевской стене, Е.П. Пешкова подала конверт с завещанием
Сталину, но он не взял, досадливо отмахнувшись. Конверт был пере­
дан «другому, кажется, Ворошилову»60. Чем объяснить такой посту­
пок Сталина? Ведь он достойно отметил память Горького, не обидев
ни его семью, ни близких. Знал ли он, что завещание не только напи­
сано, но и подписано Будберг, ибо она, будучи секретарем Горького,
часто ставила его подпись: «М. Г.», почти не отличавшуюся от под­
линной? Не стоит гадать. Эта тайна тоже пока принадлежит истории.
Сталинская историография —и не только она
—железноймет­
лой прошлась по всему, связанному со смертью Горького. Достаточно
сказать, что даже воспоминания основных свидетелей его болезни за­
писаны одной и той же рукой —А.Н. Тихоновым. Видимо, он не про­
сто записал, но и отредактировал свидетельства П.П. Крючкова,
М.И. Будберг и О.Д. Чертковой. Еще хуже обстоит дело с воспоми­
наниям и А.Д. Сперанского, не раз публиковавшимися в советской
печати. В них Горький предстает стопроцентным сталинистом, все
помыслы которого были направлены на то, чтобы дожить до сталин­
ской Конституции. По словам Сперанского, уже в первые дни болез­
ни писатель познакомился с проектом новой конституции и востор­
женно говорил о ней: «Вот мы тут с Вами пустяками занимаемся,
ненужным делом, а ведь теперь в стране, может быть, камни поют»61.
О.Д. Черткова опровергает: «А про то, что А.М. читал Конститу­
цию и спрятал газету себе под подушку, как написал Сперанский, —
не помню. При мне этого не было. Если бы газета лежала под подуш­
кой, я бы видела»62. М.И. Будберг творит ту же «легенду», что и Спе­
ранский, когда пишет: «Очень хотел прочитать Конституцию, ему
предлагали прочитать вслух, он не соглашался, хотел прочитать свои­
ми глазами. Просил положить газету с текстом Конституции под по­
душку в надежде прочитать “после ”»63. Сопоставим с этими словами
признание самого Горького в «Записной книжке»: «...догадываюсь:
должно быть, не выживу. Не могу читать и спать» (курсив наш. —
Л. С .)64. До Конституции ли было ему в дни, когда он вел последний
страшный поединок со смертью?! Вдобавок из письма Сталина Горь­


300
Глава VI
кому известно, что проект конституции был послан писателю 21 мая
1936 г. и наверняка прочитан еще до болезни.
В официальном медицинском заключении о смерти Горького ни­
чего не сказано о воспалении легких: смерть наступила от «тяжелой
инфекции», «при явлениях паралича сердца и дыхания»65. Явные
противоречия в воспоминаниях близких тоже ставят под сомнение
версию естественной смерти Горького, не снимая подозрений с
Г. Ягоды и его помощников. На процессе 1938 г. он, в частности, ска­
зал, что в течение долгого времени «пытался обработать Горького и
оторвать его от близости к Сталину. В этих целях к Горькому были
приставлены Каменев, Томский и ряд других»66. И он, и П.П. Крюч­
ков, и Д: Плетнев признались в убийстве Горького. Что касается пос­
леднего, он единственный уцелел в страшной мясорубке репрессий и
долго расплачивался за то, что слишком много знал.
Тайна смерти писателя оставалась до конца XX века не прояснен­
ной, пока не появились новые документальные материалы из архи­
вов Президента РФ и Архива ФСБ. Ставшие известными сведения о
деятельности оппозиции и антисталинских заговорах заставили по-
новому взглянуть на последние годы жизни Горького. Лавина аре­
стов среди чекистов, последовавшая вскоре после смерти писателя
позволяет предположить, что Сталин подозревал Ягоду и его сообщ­
ников в убийстве писателя. Ссылаясь на архив ФСБ, Ю. Жуков при­
водит такие данные: 3 февраля 1937 г. был арестован Г.А. Молчанов,
11 февраля А.С. Енукидзе, 22 марта З.И . Волович, 28 марта Г.Г. Яго­
да, 29 марта П.П. Буланов, затем И.М . Островский, 1 апреля —
М.И . Гай, 11 апреля Г.Е. Прокофьев, 15 апреля К.В. Паукер, 22 апре­
ля —А.М. Шанин. После этого 26 апреля 1937г. Ягода начал давать
показания о своих связях с «правой оппозицией»67. 27 апреля он ска­
зал, что они совместно готовили «переворот с целью отстранить или,
при необходимости, убить Сталина, Молотова, Кагановича, Вороши­
лова и Орджоникидзе»68.
Разговоры о том, что в СССР существует тщательно законспири­
рованный объединенный подпольный центр, который сменит ста­
линское руководство, довольно долго распространялись за рубежом.
Чекист П.П. Буланов на закрытом допросе 25 апреля 1937 г. подтвер­
дил этот факт: список членов нового правительства составлял
Г.Г. Ягода, надеясь на успех дворцового переворота. Сам он метил на
пост главы Совета народных комиссаров, называя при этом А.И. Ры­
кова секретарем ЦК, а Н.И . Бухарина —руководителем отдела про­
паганды и агитации. Некоторые современные историки подтвержда­
ют эту версию, считая, что заговор, действительно, существовал69.


Тайна смерти Горького
301
Новые архивные документы позволяют не только сказать, что
Горького, действительно, убрали в нужный момент. Они дают воз­
можность развенчать некоторые легенды, созданные ранее: «версию
Плетнева», утверждения о «врачах-отравителях», об «иностранных
шпионах» и «прихвостнях буржуазии», наконец, о визите француз­
ских писателей, приезд которых стал, якобы, роковым для Горького.
Речь идет о письмах и телеграммах Горького Луи Арагону и Эльзе
Триоле. Как уже говорилось, ссылки на эти документы часто исполь­
зовали, чтобы доказать, что писатель в 1936 году решил обратиться к
мировому общественному мнению с разоблачениями сталинской по­
литики.
Проанализировав все данные по этому поводу, французский ис­
следователь М. Никё, пришел к выводу, что Л. Арагон «что-то умал­
чивает». Те письма и телеграммы, в которых Горький, якобы, просил
его с женой срочно приехать, где «чувствовался страх смерти» и «за­
вуалированный намек на поручение, которое Горький хотел нам дать
для Франции»70, ни в России, ни в парижском фонде «Эльза Трио­
ле —Арагон» найти не удалось. Более того, сопоставляя рассказ Ара­
гона о смерти писателя в произведениях разных лет, можно обнару­
жить явное несоответствие фактов. Начнем с даты приезда
французских писателей: Л. Арагон и Э. Триоле приехали в СССР ут­
ром 15 июня, о чем свидетельствует интервью Арагона, опубликован­
ное в «Правде» 16 июня. Они вполне могли бы поговорить с боль­
ным, который в эти дни чувствовал себя сносно. Почему Л. Арагон не
поспешил к Горькому, а впоследствии признался, что приехал в Мо­
скву только 18 июня, в день смерти писателя? Н. Берберова остроум­
но иронизирует над его «кинорассказом»: подъехав к ограде дачи в
Горках, он и Кольцов столкнулись лишь с вышедшими оттуда «вра-
чами-убийцами».
Арагон не раз рассказывал о смерти Горького в статьях и очерках
«Последний урок Горького» (1936), «Свет Горького» (1938), «Моло­
дые люди» (1955), «Июнь начинается» (1977), романе «Гибель всерь­
ез» (1964) и воспоминаниях разных лет. Около тридцати лет эта те­
ма не давала ему покоя, заставляя каждый раз заново переживать эти
дни. В очерке «Молодые люди» (1955) он пишет: «18 июня мы прие­
хали в Москву, прибыв из Лондона в Ленинград пароходом. Нас
встретили дурные вести: Максим Горький был в агонии. Нас сейчас
же направили к нему: несколькими днями раньше он, узнав о нашем
предстоящем приезде, выразил желание нас повидать<...> Тогда не
знали, не воображали, что эта смерть после продолжительной болез­
ни, была убийством»71. В статьях 1938 г. и их переизданиях Арагон


302
Глава VI
называл убийцами Горького Крючкова, Плетнева, Ягоду и Бухарина,
повторяя официальную советскую версию обвинения.
Версию «умерщвления» он развивал в романе «La mise a mort»
(в русском переводе» «Гибель всерьез»), написанном в 1964 г. Нес­
мотря на сложность художественной ткани, этот роман-метафора,
несомненно, имеет реальную основу, особенно в части, касающейся
смерти и похорон Горького. В качестве действующих лиц в нем вы­
ступают М. Кольцов (Мишель), И. Луппол, А. Жид, сам Арагон и его
супруга Эльза Триоле (Омела). Арагон пишет: «...нас срочно вызвала
из Лондона телеграмма от Мишеля: Горький просит приехать как
можно скорее»72. Как мы видим, не Горький, а Кольцов прислал теле­
грамму, и именно он уверял, что писатель ждет встречи с ними. Ара­
гон недоумевает, зачем они понадобились умирающему Горькому.
Размышляя, «не присочинил ли Мишель», он пишет, что Горький
«доверял Мише, вообще доверял людям, даже таким, которые этого
не заслуживали, и все-таки перед смертью пожелал видеть именно
нас, Омелу и меня. Странно. Если, конечно, Миша не выдумывал.
Что он хотел нам сказать? Мне казалось, говорил Миша, он хотел
что-то вам сказать. Может быть не нам, может быть, он хотел что-то
передать через нас во Францию, например, сыну, с которым мы не
были знакомы» 73.
Итак, инициатива встречи с французскими писателями исходила
не от Горького, а от Кольцова, или тех, кто стоял за его спиной. Ара­
гону даже кажется странным, что писатель перед смертью пожелал
их увидеть. Он предполагает, что это связано вовсе не с каким-то ин ­
тервью для Европы, а с личной просьбой о свидании с крестником
писателя Зиновием Пешковым, жившим во Франции. Кольцов повез
Л. Арагона к Горькому только 18 июня, т.е. их встреча никак не мог­
ла повлиять на ход событий. Кстати, в воспоминаниях Кошенкова
вообще не упоминается о предполагаемом свидании с Л. Арагоном,
А. Жидом и П. Эрбаром в последние дни жизни писателя.
Образ убийцы, который постоянно присутствует в романе «Ги­
бель всерьез» , свидетельствует, что в середине 1960-х гг., п ерестав ве­
рить в официальную советскую версию убийства Горького, Арагон
тем не менее был убежден: писателю помог умереть «внешний агент
смерти». Он и сам безумно боялся этого агента, поэтому о многом
умалчивал. Размышляя, как ему поступить, он приходит к выводу,
что придется « запутать в датах, а там пройдет время, все уляжет­
ся...»74. Прошло время, и в 1977 г. в очерке «Июнь начинается» Ара­
гон пишет: «В лондонском порту мы поднялись на борт советского
судна “Феликс Дзержинский”. На пароходе я прочитал, выправил и


Тайна с мер ти Горького
303
датировал 10-м июня 1936 г. рукопись “Прекрасных кварталов”. Ка­
кое чудесное, милое путешествие. Несколько дней плаванья из Лон­
дона в Ленинград прошли в обаятельной обстановке, благодаря осо­
бому дару советских моряков, музыке, танцам, песням...»75.
В Ленинграде Арагон и Триоле остановились на квартире Л и ли
Брик и ее мужа, начальника Ленинградского военного округа
В.М. Примакова, где встречались и беседовали с маршалом М.Н. Ту­
хачевским, Р.П. Эйдеманом и И.П . Уборевичем (все они —участники
так называемого «военного заговора»). Арагон пишет: «Во время не­
скольких дней, проведенных там, я полюбил вечерами прогуливать­
ся вдоль Невы...»76. В воспоминаниях Арагона, написанных в 1977 г.,
он опять вспоминает похороны Горького, но теперь утверждает, что
они состоялись на Новодевичьем кладбище: «Горький найдет там Го­
голя, Чехова под сенью вишневых деревьев, Маяковского ... вечный
покой будущего»77. Наконец, только в предисловии к роману «Ги­
бель всерьез», опубликованному в «Вопросах литературы» в 1984 г.,
появляется то самое свидетельство, которое послужило поводом об­
винять Сталина в убийстве Горького: «Мы с Эльзой были засыпаны,
надо сказать, призывами Горького, непосредственными или послан­
ными через Кольцова, который умолял нас приехать, скорее прие­
хать.» 78. Можно подумать, что Горький у мо лял Арагона и Триоле спа­
сти его от убийцы, подосланного вождем. Это утверждение кажется
столь же неправдоподобным, как вечный покой Горького рядом с Го­
голем, Маяковским и Чеховым «под сенью вишневых деревьев». Ес­
ли же говорить серьезно, все, что Горький хотел поведать Европе, он
к тому времени уже рассказал Андре Мальро, который целую неделю
гостил у него в Тессели в начале марта 1936 г. и беседовал о положе­
нии в мире и задачах литературы79.
Что заставило Арагона скрывать истинную дату своего приезда?
Видимо, те же соображения, которые заставили Андре Жида откла­
дывать свой отъезд в СССР. Как и Л. Арагон, он должен был пови­
даться с умирающим Горьким, но приехал только на его похороны.
Пьер Эрбар пишет, что А. Жид «без большой охоты» согласился по­
ехать в СССР. Его торопили с отъездом, но вдруг 11 июня раздался
звонок И. Эренбурга, который сообщил: «Горький больше не умира­
ет, все отложено». Еще загадочнее была фраза Эренбурга: «К тому же
предпочли бы, чтобы Жид приехал в Москву не раньше 18». Пытаясь
разгадать эти загадки, М. Никё пишет: «Совпадение дат поразитель­
но (Горький умрет 18 июня), как и логика Эренбурга (или его ше­
фов): улучшение здоровья Горького не должно ли было, наоборот,
благоприятствовать встрече обоих писателей, а не служить поводом


304
Глава VI
для отсрочки приезда Жида»80. А. Жид и Пьер Эрбар прилетели в
Москву днем 17 июня 1936 года. Их встретил, как и Луи Арагона с
супругой, М. Кольцов, тогдашний председатель иностранной комис­
сии ССП. На следующий день он повез гостей к Горькому, но было
поздно.
Комиссия по реабилитации незаконно репрессированных много
лет спустя документально установила невиновность врачей, лечив­
ших Горького. Все инъекции, сделанные писателю, тщательно фикси­
ровались Левиным в истории болезни. Одно назначение — 13 ию­
ня —обведено красным карандашом: «Для борьбы с острой
сердечной недостаточностью с 7 У2 утра до 12 час. ночи потребова­
лось: ol.camph. 20 % - 28, coffein 20% - 5.0, cardiazol - 8,5 и около ста
подушек кислорода»81. Не это ли назначение Левина имел в виду
врач кремлевского Лечсанупра М.Ю . Белостоцкий, проходивший
как свидетель по процессу 1938 г.:
«Белостоцкий. Мне приходилось почти с первых дней заболева­
ния Алексея Максимовича производить довольно большое количест­
во внутривенных вливаний и инъекций сердечных средств, как на­
пример, дигален, кардиозол, глюкоза с строфантом, глюкоза, потом
строфантин.
Вышинский. Что же, вы считали это нормальным или нет?
Белостоцкий. Я считал совершенно нормальным это. Я с исклю­
чительной четкостью и вниманием выполнял задания, которые дава­
лись врачами.
Вышинский. Дальше.
Белостоцкий. Был один такой случай —насчет глюкозы со стро­
фантом и строфантином. Я опасался этого препарата. Я знал из лите­
ратуры, что этот препарат очень опасный, что он должен применять­
ся при исключительных показаниях. Я позволил себе обратить
внимание профессора Левина, стоит ли применять такой препарат.
Левин сейчас же отменил применение этой инъекции.
Вышинский. Почему?
Белостоцкий. Очевидно, он подумал и решил, что, действительно,
может быть, не стоит применять сейчас этот препарат.
Вышинский. А почему до этого не подумал он об этом, он же тера­
певт?
Белостоцкий. Не знаю.
Вышинский. Вы его спрашивали?
Белостоцкий. Нет, не спрашивал.
Вышинский. Вы считали неправильным применение этого сред­
ства?


Тайна смерти Горького
305
Белостоцкий. Я считал тогда, что это не совсем правильно.
Вышинский. Хотя вы в этой области и не специалист?
Белостоцкий. Да, я не специалист.
Вышинский. Что еще желаете доложить суду?
Белостоцкий. Я вспоминаю, что было сделано очень много сердеч­
ных инъекций. Я хочу обратить внимание на то обстоятельство, что во
время приготовления очередного внутривенного вливания ко мне по­
дошел профессор Плетнев мне сказал на ухо: «Зачем вы это делаете?
При таком состоянии больного надо дать ему спокойно умереть».
Вышинский. Н е спасать?
Белостоцкий. Не спасать»82.
Как мы видим, прокурор старательно подсказывал свидетелю от­
веты, стараясь обвинить Левина и Плетнева: одного в неправильном
назначении сильнодействующих лекарств, другого —в сознательном
бездействии. Можно лишь удивляться, с какой легкостью Белостоц­
кий, врач Лечсанупра Кремля, объявляет себя не специалистом в
своем деле, рискуя навлечь обвинение в содействии «врачам-отрави-
телям». Однако его отпускают с миром, а председательствующий да­
же освобождает от дачи дальнейших показаний. Можно сделать вы­
вод, что во время подготовки судебного процесса соответствующей
страницей «Истории болезни» воспользовались в ОГПУ-НКВД, что ­
бы оговорить невиновных.
Имени Белостоцкого нет в истории болезни Горького, а Кошенков
пишет о нем именно в те дни, когда врачи перестали понимать проис­
ходящее. Упоминает о его пессимистических прогнозах и сомнениях
в возможности выздоровления писателя. Кремлевский Лечсанупр не
раз возникает в записях Кошенкова, вызывая у коменданта недоуме­
ние или неприязнь: отказались выдать простоквашу для Горького, ле ­
чить больных, вывезенных из Горок, потом начали уверять, что у
них —настоящая ангина, но врача не выслали. Не в этом ли учрежде­
нии скрывались люди, звонившие Кошенкову по кремлевской вер­
тушке? По видимому, определенный круг лиц знал, что возбудителем
болезни Горького является бацилла (ангопневмония?) из лаборато­
рии ОГПУ-НКВД. Не слишком опасная для молодых здоровых лю­
дей и даже детей, она была смертельна для изношенного старческого
организма, разрушенного туберкулезным процессом. Не они ли вы­
считали, что писатель должен умереть 8 июня? Только так можно
объяснить, что в этот день на Никитскую пришло несколько теле­
грамм с соболезнованием, а взволнованный Бухарин накануне не­
сколько раз звонил по вертушке, сказав Кошенкову: «Нам сообщили
в редакцию, что конец печален. Умер Алексей Максимович»83.


306
Глава VI
Но Горький не умер: после того, как врачи признали свое бесси­
лие, его спасла О.Д. Черткова, сделав укол камфары. Когда Сталин,
Ворошилов и Молотов пришли с ним прощаться, он уже очнулся и
разговаривал как здоровый. Но здоровый Горький никак не устраи­
вал организаторов его «гибели всерьез». Вот тут-то и понадобилась
«помощь» Онг-Гвае-Свана: одна ампула, присланная из Парижа, бы­
ла пущена в ход и привела к летальному исходу. Тогда понятно, поче­
му после смерти Горького стали доказывать, что она была проверена
на морской свинке и оказалась безвредной. А начальник Лечсанупра
Кремля И.И . Ходоровский не смог ни подтвердить, ни опровергнуть
этого: арестованный раньше Ягоды, он не дожил до судебного про­
цесса, т.к. скончался в тюрьме. Такова же была судьба А. И . Виногра­
дова, лечившего М. Пешкова.
Можно сделать вывод: теперь почти не остается сомнений, что
смерть писателя была имитацией естественной, заранее подготовлен­
ной и выполненной под руководством опытного «фармацевта» Яго­
ды. Тяжелая инфекция, которой так и смогли дать названия 17 вра­
чей, вызвала необратимые последствия в старческом изношенном
организме. На процессе 1938 г. Ягода, который до сих пор не реаби­
литирован, признался в убийстве Горького. Вряд ли это было само­
оговором. Тем более, что и другие факты (странный звонок Эренбур­
га в Париж, приезд Арагона и А. Жида в Горки только 18 июня,
смерть французского журналиста Эжена Даби от детской болезни
(скарлатины!) во время путешествия по СССР) косвенно подтвер­
ждают версию умерщвления.
Кому же все-таки нужна была смерть Горького именно в июне
1936 г.: Сталину или Ягоде, который в 1930-х годах вел собственную
игру? А. Ваксберг пишет: « В схватке между сталинцами и «правы­
ми» (Бухарин, Рыков; Томский) Ягода был на стороне последних. Те­
перь в качестве шефа ОГПУ он должен был бороться со своими еди­
номышленниками и их последователями: бухаринцев и после
покаяния продолжали третировать как врагов “генеральной линии
партии”»84. Участвуя в тайном заговоре, Ягода неотступно следил за
всеми событиями в доме писателя. В статье «Почему Сталин убил
Горького?» В.В. Ивано в допускает, что «тесное общение Горького с
чекистами и их всесильным шефом могло быть элементом далеко
идущих политических расчетов», ибо Ягода уже в 1932 г. был против­
ником Сталина, а Горький поддерживал наркома, «хотя бы сразу по­
сле приезда в апреле»85. Так ли это?
Вернувшись на родину, писатель, действительно, рассчитывал на
победу сил, противостоящих деспотизму Сталина, и поддерживал


Тайна смерти Горького
307
тесные контакты с деятелями оппозиции (А.И . Рыковым, Н.И . Буха­
риным, Л. Б. Каменевым, М. Томским и др.) . В 1932 г. Горький и Яго­
да не раз обменивались письмами: в ответ на поздравление с юбиле­
ем 40-летия литературной деятельности писателя последовало, хотя
и запоздалое, поздравление с 25-летием ОГПУ. Не слишком доверяя
бумаге, они передавали новости через М.А. Пешкова, М.С. Погребин-
ского, П.П. Крючкова. Но можно ли сказать, что, беседуя в «угловой
комнате» дома на Малой Никитской, они вынашивали планы загово ­
ра против Сталина, что общение с Ягодой, С.Г. Фириным или
М.С. Погребинским позволило Горькому, по словам В. Иванова, «ис­
пользовать колоссальный аппарат НКВД против Сталина»?86
Начнем с того, что в аппарате НКВД-ОГПУ в этот период были
и сторонники, и противники Сталина. Ягода же играл двойственную
роль, преследуя во многом собственные цели. Генрих Григорьевич
Ягода (Енохом Гершелович Иегода), сын богатого ювелира, меща­
нин из Рыбинска, с 17 лет участник организации анархистов, в
1912 г. ученик аптекаря в Нижнем Новгороде, после Октября сделал
головокружительную карьеру. В 1919 г. он уже работал в военной
контрразведке и управлял делами Особого отдела ВЧК, а в 1929 г.
стал первым заместителем постоянно болевшего председателя
ОГПУ В.Р. Менжинского. Не исключено, что столь быстрым про­
движением по службе он был обязан родственным связям: его жена
Ида Леонидовна Авербах, сестра Л.Л . Авербаха, была племянницей
Я.М . Свердлова.
После 1928 г., когда в стране складывался блок «правой оппози­
ции», перед Ягодой встал вопрос, на чьей стороне будет он. С «правы­
ми», особенно с Рыковым, Бухариным и Томским, у него были добрые
личные отношения. Поэтому на прямой вопрос Рыкова, поддержит ли
он их борьбу против Сталина, Ягода ответил так: «Я с вами, я за Вас,
но в силу того, что я занимаю положение зампреда ОГПУ, открыто
выступать на вашей стороне я не могу и не буду. О том, что я с вами,
пусть никто не знает, а я всем возможным с моей стороны, со стороны
ОГПУ, помогу вам в вашей борьбе против ЦК»87.
Последующие события показали, что, тайно поддерживая «пра­
вых», уверенный, что они вскоре могут придти к власти, Ягода не
рисковал своим положением и делал все, чтобы заслуж ить доверие
Сталина. Как известно, после окончания строительства Беломорско-
Балтийского канала он был награжден орденом Ленина, а с июля
1934 г. назначен наркомом внутренних дел и генеральным комисса­
ром государственной безопасности. Между тем все это время он вел
двойную игру. На следствии Н. Бухарин назвал в числе своих сторон­


308
Глава VI
ников по блоку не только Рыкова, Томского и Угланова, но и руково­
дителей ОГПУ Ягоду и Трилиссера.
В 1934 г., характеризуя нового руководителя в статье «К истории
ГПУ», П. Шефф писал в газете «Berliner Tageblatt»: «Менжинский и
Ягода всегда были политиками...»88. Свое понимание стоящих перед
ним задач Ягода выразил достаточно ясно, сказав: «...государствен­
ная разведка должна в политике играть самостоятельную от прави­
тельства и партии роль» и добавил: «во главе ведущих отделов стоя­
ли мои люди»89. «Своими» людьми Ягода считал начальника
секретно-политического отдела ОГПУ-НКВД Г.А. Молчанова, на­
чальника оперативного отдела К.В. Паукера, заместителя наркома
внутренних дел Г.Е. Прокофьева, начальника Особого отдела
М.И. Гая, начальника транспортного отдела А.М. Шанина, секретаря
НКВД П.П. Буланова, начальника административно-хозяйственного
управления И.М . Островского (всем им в реабилитации отказано), а
также чекистов М.С. Погребинского и С.Г. Фирина, часто общавших­
ся с Горьким.
Собственная позиция Ягоды сказывалась в том, что он не давал
ходу донесениям о связях Рыкова с родственником —меньшевиком
Б.И . Николаевским, создавал комфортные условия заключения
троцкистам и зиновьевцам, своей властью прекращал разработки на
подозреваемых, (например, на спекулянта бриллиантами Лурье), ог­
раждал от провалов организации «правых». Так было в начале 1935 г.
при расследовании дела «Клубок», когда подозреваемые в заговоре
против Сталина комендант Кремля P.A. Петерсон и секретарь ЦИК
A.С. Енукидзе отделались лишь выговорами и снятием с работы.
Впрочем, это не всегда удавалось. На допросе Ягода показал, что вы­
нужден был раскрыть и арестовать М.Н . Рютина, П.А. Галкина,
М.С. Иванова, стоявших во главе «Союза марксистов-ленинцев», ли ­
квидировать бухаринскую «школу» (А.Н . Слепков, Л.П . Марецкий,
B.Н. Астров), арестовать группу И.Н . Смирнова. Он признался:
«Агентурные материалы об их контрреволюционной деятельности
поступали со всех концов Советского Союза во все годы. Мы шли на
удары по этим организациям только тогда, когда дальнейшее их по-
крывательство грозило провалом нас самих. Так было с Рютинской
группой, которую мы вынуждены были ликвидировать, потому что
материалы попали в ЦК; так было с бухаринской «школкой», л икви ­
дация которой началась в Новосибирске и дело о которой мы забра­
ли в Москву лишь для того, чтобы здесь его свернуть; так было с
троцкистской группой И.Н . Смирнова и в конце концов так продол­
жалось даже и после убийства Кирова.


Тайна смерти Горького
309
Надо признать, что даже в таких случаях, когда мы шли на выну­
жденную ликвидацию отдельных провалившихся групп организа­
ций, как правых, так и троцкистов и зиновьевцев, я и Молчанов, по
моему указанию, принимали все меры к тому, чтобы изобразить эти
группы организациями локальными, и в особенности старались
скрыть действующие центры организаций»90.
Разумеется, к показаниям Ягоды, данным во время следствия,
нужно подходить критически: тут мог быть и самооговор, и данные о
«шпионаже», которые усердно старались получить от него следовате­
ли, и сознательный компромат политических противников Сталина.
Но далеко не все в этих показаниях фальсифицировано. Многие фа­
кты подтверждаются объективно существующими данными. Вряд ли
Ягода лгал, когда показал на допросе 13 мая 1937 г.: «Я всегда чувст­
вовал к себе подозрительное отношение, недоверие, в особенности со
стороны Сталина. Я знал, что Ворошилов прямо ненавидит меня. Та­
кое же отношение было со стороны Молотова и Кагановича. Особен­
но меня тревожил интерес к работе Наркомата внутренних дел со
стороны Николая Ивановича Ежова, который начал проявляться
еще во время чистки партии в 1933 г., переросший в конце 1934 г. в
контроль, настойчивое влезание им в дела НКВД вопреки препятст­
виям, которые мы (участники заговора) чинили ему, все это не пред­
вещало ничего хорошего»91.
Ягода не лгал, когда признался, что разработал целую систему
«страховочных мероприятий»: систему «окружения, обволакивания
людей, близких к правительственным кругам, простая слежка за чле­
нами правительства и ПБ и прослушивание их разговоров»92. На­
чальник оперативного отдела К.В. Паукер ежедневно докладывал
ему не только о передвижениях членов правительства, но и о всех их
разговорах, личной жизни, домашних заботах, вечерних встречах.
Это становилось известным, т.к. сотрудник того же отдела Зиновий
Волович использовал самую совершенную для тех лет оперативную
технику подслушивания.
Доказательством правдивости признаний Ягоды является тот
факт, что в бытность его на посту комиссара госбезопасности из вось­
ми подведомственных ему отделов семь занимались «внутренней
контрреволюцией» и только один —внешней разведкой. 26 апреля
1937 г. Ягода признался на допросе, что целью заговора, в который он
был вовлечен, являлся арест руководителей партии и правительства
во главе со Сталиным и создание нового правительства, преимущест­
венно из членов «правой оппозиции». Постепенно Ягода сосредота­
чивал в своих руках все силы, способные осуществить дворцовый пе­


310
Глава VI
реворот. После следствия по делу «Клубок», когда был снят со своего
поста троцкист Петерсон, охрана Кремля оказалась полностью в ру­
ках Ягоды. Ю. Жуков, подробно рассказывая о так называемом «кре­
млевском деле» в книге «Иной Сталин. Политические реформы в
СССР в 1933-1937 г.г.» (М. 2003), пишет, что была изменена вся си­
стема охраны, выведены из Кремля восемь рот военного гарнизона,
которые заменили полком спецназа НКВД. Арестованный Ягода
подтвердил это на допросе 26 мая 1937 г., сказав: «Я же все время
стремился захватить охрану Кремля в свои руки, а это был удобный
предлог. И мне это полностью удалось»93.
Все это свидетельствует, что к лету 1936г. кадры оппозиции скон­
центрировались и объединились, рассчитывая на успех задуманного
ими «дворцового переворота». События следовало форсировать, т.к.
деятельность Ежова и подозрительность Сталина могли помешать
делу. Участвовал ли в этом заговоре Горький? Он, несомненно, отно­
сился к тем, кого оппозиционеры думали вовлечь в свою организа­
цию. Ягода признался, что с момента приезда на родину окружил пи­
сателя сетью информаторов. «В первую очередь это относится к дому
Горького. Общеизвестна роль Горького, его близость к Сталину и
другим членам Политбюро, авторитет, которым он пользовался.
В доме Горького часто бывали руководители правительства. Поэтому
на окружение Горького своими людьми я обратил особое внимание.
Началось с моего сближ ения с П. Крючковым, секретарем Горького,
прямым его подкупом деньгами. Крючков выполнял у меня роль
агента при Горьком. От него я узнавал, кто бывает у Горького, что го­
ворят именно обо мне с ним члены правительства, о чем они вообще
беседуют с Горьким. Через Крючкова же я добивался отстранения от
Горького лиц, которые могут влиять отрицательно на его отношение
ко мне. Затем я подвел к Горькому группу писателей: Авербаха, Кир-
шона и Афиногенова. С ними же бывали Фирин и Погребинский.
Это были мои люди, купленные денежными подачками, связанные
антипартийными настроениями (Фирин и Погребинский —участ­
ники заговора), игравшие роль моих трубадуров не только у Горько­
го, но и вообще в среде интеллигенции. Они культивировали обо мне
мнение как о крупном государственном муже, большом человеке и
гуманисте. Их близость и влияние на Горького было организовано
мною и служило моим личным целям»94.
Это признание подтверждается перепиской Горького с Ягодой.
Человек крайне честолюбивый, но недостаточно образованный, Яго­
да пытался использовать писателя для создания литературных тру­
дов, прославлявших его имя: книг о Беломорско-Балтийском канале,


Тайна смер ти Горького
311
о Болшевской коммуне («Болшевцы»), сценария «Преступники»,
пьесы для театра ОГПУ о «вредителях» («Сомов и другие»), преди­
словия к сборнику стихов пограничников, предисловия к альманаху
«Вчера и сегодня. Альманах бывших правонарушителей и беспри­
зорных» (М -Л . 1931). Иногда Горький соглашался, хотя не всегда
исполнял обещанное, иногда решительно отказывался. Он не поехал
на Беломорско-Балтийский канал, отправив туда бригаду писателей,
не написал предложенного ему очерка «Страна и ее враги», которым
должна была открываться книга и даже в очерках о Соловках не про­
славлял «доблестных чекистов»95. Хотя в письмах иногда льстил
Ягоде, поздравляя его « с новой и огромной победой перед партией и
рабочим классом», имея в виду политический процесс над меньшеви­
ками96.
Авербах свидетельствует: «Ягода знал что Горький очень высоко
ценил работу НКВД с преступниками и отзывался о ней с восхище­
нием. Погребинский и Фирин умело и постоянно связывали эту дея­
тельность НКВД с именем Ягоды. Систематически посещавшие
Горького Погребинский и Фирин всегда развивали эту тему перед
Горьким, причем Погребинский прямо с холуйским душком. Особен­
но ярко это выявилось во время работы над книгой о Беломорстрое,
когда Погребинский и Фирин устраивали скандалы на тему о том,
что, дескать, в книге недооценивается роль Ягоды, что Ягода в книге
оттерт и т.д.»97.
Была и другая причина, побуждавшая Горького поддерживать
контакты с Ягодой и даже уверять его в своих добрых чувствах: пы­
таясь на деле разобраться в том, что происходит в стране, он ценил
любую возможность получать потаенную информацию, чтобы вовре­
мя помочь преследуемым людям и предотвратить «чрезвычайные ме­
ры». В письмах к Ягоде Горький предстает заступником за невинно
осужденных: он просит «амнистировать» писателя В. Бианки, со ­
сланного в Уральск, хлопочет за арестованного сотрудника Пушкин­
ского Дома П.М. Устимовича, за наркома финансов Якутской АССР
А.А. Семенова и его жену, лишенных избирательных прав, за украин­
ского писателя М.М. Могилянского, подвергавшегося преследовани­
ям как «сепаратист» и «буржуазный националист», за научного сот­
рудника A.A. Золотарева, обвиняемого в связях с монархической
организацией и т.д..
Близость Горького и Ягоды была внешней: нарком постоянно по­
буждал писателя отвечать ему, вызывал на откровенность. Но из пи­
сем явствует, что их связывали чисто деловые отношения. Горький
пытался сдвинуть с мертвой точки издание «Истории гражданской


312
Глава VI
войны», добиться разрешения для Роллана и его жены приехать в
СССР, а М. Шолохова и А. Веселого выпустить за границу. Ягода и
Крючков были для Горького незаменимыми информаторами о под­
линном положении дел в Союзе Советов. За это приходилось пла­
тить немалую цену. Постоянные встречи с Ягодой (а он действитель­
но стал «своим человеком» в доме Горького на Малой Никитской и в
Горках в 1931-1936 гг.) не были безрезультатными.
Но значит ли все это, что Горький был не только осведомлен о за­
говоре против Сталина, но вовлечен в него и стал единомышленни­
ком Ягоды? В их переписке таких данных нет. Нет их и в показаниях
Ягоды на следствии, в перекрестных допросах арестованных Крюч­
кова, Каменева, Рыкова, Бухарина, секретаря Ягоды П.П . Буланова и
др. Более того, на допросе 28 декабря 1937 г. Ягода признался, что за ­
говорщики боялись Горького, предполагая, что он может их выдать.
По его словам, А. Енукидзе поручил ему «подготовить» смерть писа­
теля: «...это заявление Енукидзе меня огорошило. “При чем тут Горь­
кий?” — спросил я. Из ответа Енукидзе я понял следующее: объеди­
ненный центр право-троцкистской организации в течение долгого
времени пытался обработать Горького и оторвать его от близости к
Сталину, В этих целях к Горькому были приставлены и Каменев, и
Томский, и ряд других. Но реальных результатов это не дало. Горький
по-прежнему близок к Сталину и является горячим сторонником и
защитником его линии. При серьезной постановке <вопроса> о свер­
жении сталинского руководства и захвате власти право-троцкиста­
ми, центр не может не учитывать исключительного влияния Горько­
го в стране, его авторитет за границей. Если Горький будет жить, то
он подымет свой голос протеста против нас. Мы не можем этого до­
пустить. Поэтому объединенный центр, убедившись в невозможно­
сти отрыва Горького от Сталина, вынужден был вынести решение о
ликвидации Горького. Выполнение этого решения было поручено
мне через врачей, лечащих Горького»98.Не будем гадать, все ли ис­
тинно в этом признании. Примем во внимание лишь то, что подтвер­
ждается фактами. Горького, действительно, не удалось поссорить со
Сталиным. Несмотря на охлаждение их личных отношений после
убийства Кирова, писатель по-прежнему поддерживал с вождем де­
ловые контакты. Об этом свидетельствует их переписка, продолжав­
шаяся до конца мая 1936 г. Отношения с Ягодой, напротив, ухудши­
лись после того, как Горький стал подозревать его в двурушничестве
и лжи.
Вернемся к признаниям Ягоды на допросах и очных ставках. По­
лучив приказ умертвить Горького, он пришел к выводу, что лучше


Тайна с мер ти Горького
313
всего сделать это по испытанному методу: «смерть от болезни». Ког­
да его попросили объяснить, что это значит, он сказал: «Очень про­
сто, человек естественно заболевает. Некоторое время болеет. Окру­
жающие привыкают к тому, что больной (что тоже естественно) или
умирает, или выздоравливает. И врач, лечащий больного, может спо­
собствовать выздоровлению, но он может способствовать смерти
больного. Таково главное содержание идеи «смерть от болезни». Ну,
а все остальное — дело техническое»99.
«Техника» дела к этому времени была у бывшего фармацевта от­
лично налажена. В ОГПУ -НКВД, действительно, имелась секретная
лаборатория, где хранились «для служебных нужд» токсичные ле­
карства и медленно действующие яды. На вопрос, откуда получали
яды, Ягода ответил: «У Паукера, Воловича и Буланова ядов было до­
статочно. Наконец, можно было достать яд из лаборатории Сереб-
рянского.< . ..> Ядами для служебных целей занимался Серебрян­
ский. Их производили у него в лаборатории и привозили для него
из-за границы через Оперод. Поэтому яды всегда имелись в достаточ­
ном количестве и в различных рецептурах»100.
С начала 1934 г. поступками Ягоды все сильнее двигало чувство
страха: боязнь быть раскрытым. Горький и его сын становились все
более опасными для него, ибо знали или догадывались о его истин­
ной рол и в НКВД. А. Ваксберг предполагает, что «смерть от болезни»
Максима Пешкова была непосредственно связана с возможным про­
валом заговорщиков и его поездкой в Ленинград к Кирову накануне
убийства101. И хотя это документально пока не подтверждается, ясно,
что Ягода хотел устранить Максима совсем не потому, что был влюб­
лен в его жену.
С весны 1934 г. начал активно претворяться в жизнь новый курс
сталинской группы, против которого ожесточенно выступали деяте­
ли оппозиции. 10 июля был реорганизован наркомат внутренних дел
(НКВД —ОГПУ), а 15 сентября 1934 г. по предложению Сталина
было принято решение Политбюро ЦК ВКП(б) о проверке работы
органов НКВД специальной комиссией во главе с С.М. Кировым.
Логично предположить, что именно поэтому чекистский след так яв­
но прослеживается в деле о его убийстве. Что касается отношений
Ягоды с Горьким, об этом довольно точно написал Л. Авербах в «За­
явлении» на имя Н.И . Ежова: «Предвидя свое снятие, не сомневаясь
в отсутствии у него какой-либо общественной опоры в стране, Ягода
перешел к заговорщицкой форме борьбы с партией. < ...>Он старался
использовать свою связь с Горьким только для создания себе искус­
ственного авторитета. Горький нужен был Ягоде как возможное ору­


314
Глава VI
дие в политической игре, как надежда на помощь, как серьезное при­
крытие. Здесь были расчеты на то, что воспоминания о давнем зна­
комстве его с Горьким могли рассматриваться всеми как свидетельст­
во давности его революционного стажа. Он стремился быть своим
человеком у Горького для того, чтобы свою собственную внутреннюю
безыдейность и скудность прикрыть авторитетом связи с Горь­
ким»102.
После смерти М.А. Пешкова и убийства Кирова их отношения
сильно испортились. Ягода уже не мог рассчитывать на поддержку
Горького, хотя по-прежнему обеспечивал его и его семью материаль­
ными благами. В секретном рапорте о хозяйственных расходах 2 от­
деления АХУ НКВД говорится: «По линии Горки-10. По данному
объекту обслуживалось три точки: дом отдыха Горки-10, Мал. Ни­
китская, дом в Крыму “Тессели”. Каждый год в этих домах произво­
дились большие ремонты, тратилось много денег на благоустройство
парков и посадку цветов, был большой штат обслуживающего персо­
нала, менялась и добавлялась мебель и посуда. Что касается снабже­
ния продуктами, то все давалось без ограничений.
Примерный расход за 9 месяцев 1936 г. следующий:
а) продовольствие руб. 560000
б) ремонтные расходы и парковые расходы руб. 210000
в) содержание штата руб. 180000
г) разные хоз. расходы руб. 60000
Итого: руб. 1010000
Кроме того, в 1936 г. куплена, капитально отремонтирована и об­
ставлена мебелью дача в деревне Жуковка No 75 для Надежды Алек­
сеевны (Горки-10). В общей сложности это стоило 160000 руб»103.
Теперь мы знаем реальную стоимость жизни Горького в золотой
клетке. Его тюремщик впоследствии упрекнет писателя в неблаго­
дарности: «Как волка ни корми, он все в лес смотрит». Горький и
вправду чувствовал себя «пленником в собственной стране», окру­
женный целым штатом чекистов. В Москве, в Горках, в Тессели он
жил фактически под домашним арестом. Писатель так и не приспо­
собился к жизни в условиях золотой клетки: его раздражал и «неле­
пый дом» Рябушинского, в котором постоянно бывали чужие люди,
и пышные застолья, и чрезмерные почести, выразившиеся в пере­
именовании его родного города и Московского художественного те­
атра.
Ягода выполнил порученное ему дело: писателю помогли уме­
реть в нужный момент. Нужный —кому? Сталину и его сторонни­
кам в 1936 году смерть Горького была совсем не нужна. Об этом


Тайна смерти Горького
315
свидетельствует письмо Молотова от 3 января 1936 г. Поздравляя
писателя с Новым годом, он писал: «Желаю Вам здоровья, что осо ­
бенно необходимо в этом году, обещающим быть очень интересным
и важным для нашего дела»104. Не трудно догадаться, что речь идет
о принятии новой Конституции, предполагавшей демократизацию
советской избирательной системы, «всеобщие, равные и тайные вы­
боры», которые не сулили успеха оппозиции. Ясно, что кремлев­
ские вожди по-прежнему рассчитывали на помощь Горького в про­
паганде новой конституции и политики советской власти за
рубежом.
Требуя убрать Ягоду из дома умирающего писателя, Сталин, ви ­
димо, опасался (не без оснований!) за его жизнь. Организовав
«смерть от болезни», Ягода окончательно разоблачил себя в глазах
вождя и жестоко поплатился за это. Арестованный по делу «право­
троцкистского блока», он оказался во время судебного процесса 2—
13 марта 1938 г. на одной скамье с Бухариным, Рыковым, Крючко­
вым, Левиным и Плетневым. Умолчав о многом, он все-таки признал
свою вину в смерти Горького и его сына, и был расстрелян 15 марта
1938 г. По свидетельству А. Орлова, в тюремной камере он не мог ни
спать, ни есть, а бегал взад и вперед, вспоминая свои грехи: аресты не­
винных людей, строительство системы ГУЛАГа, многочисленные че­
ловеческие жертвы в результате «смерти от болезни», предательство
во имя собственных интересов105. Однажды он воскликнул: «Навер­
ное, Бог все-таки существует!»
—
Что такое? —не понял бывший при этом сотрудник НКВД
А.И. Слуцкий.
«— Очень просто —ответил Ягода то ли серьезно, то ли в шут­
ку. — От Сталина я не заслужил ничего, кроме благодарности за вер­
ную службу. От Бога я должен был заслужить самое суровое наказа­
ние за то, что тысячу раз нарушал его заповеди. Теперь погляди, где я
нахожусь и суди сам: есть Бог или нет...»106.
Горький перед смертью тоже вспомнил о Боге. Ему приснилось,
что он яростно спорит с ним. О.Д. Черткова свидетельствует: «Одна­
жды ночью он проснулся и говорит:
— А знаешь, я сейчас спорил с господом Богом. Ух, как спорили.
Хочешь —расскажу?
— А мне неловко было его расспрашивать. Может подумать, что я
перед смертью его расспрашиваю. В то, что он умрет, я никак не мог­
ла поверить, хотя и знала, что положение безнадежное. Так и не узна­
ла, о чем он спорил с Богом. Иногда он терял сознание и говорил вся­
кую ерунду. Однажды, тоже ночью, говорит мне:


316
Глава VI
— Слушай, что я тебе расскажу...ты это запиши... только никому не
показывай, это большая тайна»107. И пересказал Чертковой содержа­
ние рассказа Всеволода Иванова «Дитё».
О чем боялся проговориться Горький в предсмертном бреду? Ка­
кая тайна связывалась у него е именем Вс. Иванова? Быть может,
мысль о заговоре против Сталина, о котором знали оба писателя?
Это нам пока не дано разгадать, но запись «Страшная, как яд, тайна»
все-таки осталась в набросках к «Жизни Клима Самгина». А Сталин,
который трижды приходил к Горькому в дни предсмертной болезни,
так и не узнал от него ничего.
В августе 1936 г. на «Процессе 16» судили JI. Каменева, удар обру­
шился на руководимое им издательство «Academia», арестовали ру­
ководителей Союза писателей, председателя комиссии по литератур­
ному наследию Горького А. Стецкого, секретаря П.П. Крючкова,
директора Института мировой литературы И. К. Луппола и десятки
людей, связанных с Горьким совместной работой. Были приостанов­
лены издания «Истории гражданской войны», «Истории фабрик и
заводов», «Истории деревни», закрыты журналы «Наши достиже­
ния» и «Колхозник». Это была вторая смерть писателя, гибель его
многочисленных замыслов и начинаний.
Р. Роллан записал в «Дневнике»: «Террор в СССР начался не с
убийства Кирова, а со смерти Горького» и пояснил: «...одно присутст­
вие его голубых глаз служило уздой и защитой. Глаза сомкну­
лись»108.


ТВОРЧЕСТВО ГОРЬКОГО
В КОНТЕКСТЕ СЕРЕБРЯНОГО ВЕКА
В блистательной плеяде имен, которые создали русскую культуру
Серебряного века, как правило, не упоминают Горького. Знач ит ли это,
что писатель, имя которого уже на рубеже XX века стало знаменем
эпохи, был явлением иного плана? За последние годы существенно из­
менилось представление о литературном процессе тех лет. Если в со­
ветском литературоведении преимущественное внимание обращалось
на писателей-реалистов, то в годы перестройки прежнее неприятие мо ­
дернизма сменилось преувеличенным вниманием к явлениям дека­
дентского искусства. По справедливому замечанию В. Келдыша, «пра­
во на владение истинно художественным сознанием нового времени
признавалось часто только за модернизмом»1. Между тем только в со­
вокупности всех разнородных факторов можно понять такое сложное
целое, как литературная эпоха, именуемая Серебряным веком.
«Полифоническое единство» литературных явлений этого перио­
да базировалось прежде всего на кризисности общественного созна­
ния, разочаровании в существующих порядках и предчувствии гря­
дущих перемен. На рубеже веков общим было ощущение
катастрофизма жизни, желание переосмыслить «вечные вопросы»,
по-новому посмотреть на человека и его отношения с миром. Зарож­
дение пролетарского освободительного движения и проповедь идей
социализма заставили задуматься о качественно новом этапе духов­
ной жизни общества, который отразился прежде всего в возрожде­
нии и обновлении романтизма в литературе. Одним из наиболее яр­
ких выразителей этой тенденции был М. Горький.
Давно установлено, что неореализм, как и неоромантизм, были
попыткой поиска нового художественного метода и пользовались
синтезом стилей. Однако творчество Горького продолжают рассмат­
ривать по-старому, считая, что он прошел путь от революционного
романтизма к реализму и социалистическому реализму. Между тем
художественный мир Горького не укладывается в эту примитивную


318
Глава VII
схему. Начнем с того, что романтизм и реализм тесно сосуществуют в
раннем творчестве писателя. Почти одновременно он печатает в «Са­
марской газете» романтическую сказку «О маленькой фее и молодом
чабане», знаменитую «Старуху Изергиль» и реалистический рассказ
«На соли», посвященный описанию тяжкого труда на соляных про­
мыслах близ Очакова. Узорная, расцвеченная сверкающими краска­
ми ткань художественного повествования первых двух рассказов ни­
как не гармонирует с приземленно бытовым изображением босяков,
в одном из которых угадывается сам автор. Текст рассказа «На соли»
изобилует грубыми, жестокими образами, простонародной речью,
бранными словами, передающими чувства боли и обиды, «бессмыс­
ленного бешенства», кипящего в душах людей, доведенных до полно­
го отупения и потери человеческих чувств на соляной каторге.
Сравним начало «Старухи Изергиль», лесной или степной пей­
заж в сказке «О маленькой фее и молодом чабане» с описанием мор­
ского берега в рассказе «На соли». «Темно голубые клочки неба, ук­
рашенные золотыми крапинками звезд», гармония звуков и красок,
удивительно красивые герои подтверждают слова автора: «Все это —
звуки и запахи, тучи и люди —было странно красиво и грустно, каза ­
лось началом чудной сказки» (1.76-77). Столь же романтичен текст
повествования «О маленькой фее и молодом чабане», которому свой­
ственна порой бутафорская красивость: «В ней (степи. —Л. С.) дого­
рал день, и ее край<...> был окрашен в яркий пурпур, точно там был
развешан громадный бархатный занавес и в складках его горело зо­
лото» (1, 159). Герой сказки чабан, с длинным посохом и белоснеж­
ной овечьей шкурой на плечах, напоминает не валашского пастуха, а
библейского пророка.
В рассказе «На соли» тоже описываются море, небо, солнце, берег
лимана, но колорит повествования совсем другой: нестерпимо паля­
щий зной, серая растрескавшаяся земля, красно-бурая, как кровь, тра­
ва, жирная черная грязь ила, в которой копошатся, словно черви, се­
рые фигуры женщин и мужчин. Даже небо здесь злое: «...оно изливало
нестерпимый, палящий зной, раскаливший серую потрескавшуюся
землю, кое-где покрытую красно-бурой солончаковой травой и мел­
кими ослепительно сверкавшими кристаллами соли» (1,190) Вместо
торжественной симфонии звуков —монотонный визг тачек, грубая и
злая брань, стоны и «тоскливый протест», адресованный небу. Кажет­
ся, что рассказы написаны двумя разными авторами. Не случайно
первые произведения Горького озадачили В. Короленко, который вос­
кликнул: «Я же говорил вам, что вы реалист! Но, подумав и усмеха­
ясь, он добавил: Но в то же время —романтик!» (16, 250).


Творчество Горького в к он текст е Серебряного века
319
Беспощадно правдивое изображение российской жизни, разобла­
чение социального зла всегда соседствовало в творчестве Горького с
восторженным гимном свободе и героической личности, будь то Дан-
ко, Девушка, побеждающая Смерть, Сокол и Буревестник, абстракт­
ный Человек или пролетарский революционер —от Павла Власова
до Степана Кутузова. Во всех его произведениях звучит мотив непри­
ятия действительности, раздумья о смысле жизни, мечта о преобра­
жении мира и человека. В разные годы она выражается по-разному: в
поисках «земли обетованной» или «Града грядущего», прославлении
Человека или Бога-народушки, попытках создать новую религию или
всемирный «интернационал интеллигенции», наконец, в практике
строительства советского государства. Поэтому невозможно просле­
дить эволюцию творческого метода Горького, если руководствоваться
только стандартными определениями романтизма, критического реа­
лизма, модернизма, социалистического реализма. Кстати, сам писа­
тель чаще говорил о социалистическом романтизме как творческом
методе, который позволяет увидеть настоящее с высоты будущего.
Но отвечает ли финальное произведение Горького этому критерию?
Можно ли понять художественный мир «Жизни Клима Самгина»,
руководствуясь принципами идейности, народности и партийности?
Совершенно ясно, что настала пора найти новые подходы к изуче­
нию художественной системы писателя. За последние годы литера­
туроведы нередко обращаются к теории единого текста, рассматри­
вая все произведения классика в совокупности, как один текст,
развивающийся по мере эволюции взглядов автора. При этом выяв­
ляется эстетическая самодостаточность каждого произведения во
временном и вневременном литературном контексте. Эта теория
применима и к творчеству Горького, который всю жизнь фактически
писал одну главную книгу. Несмотря на то, что «Жизнь Клима Сам­
гина» была начата в конце 1924 г., ее замысел, по свидетельству авто­
ра, возник вскоре после революции 1905 г.2. В набросках и фрагмен­
тах неоконченных произведений Горького «Жизнь г. Платона
Ильича Пенкина» (начало 1900-х г.г.), «Записки d-ra Ряхина» (1911),
«Все то же» (1915) и др. были намечены основные идейно-тематиче ­
ские линии повести и черты характера главного героя. Если же
учесть, что описание жизни (жития) восходит к традициям древне­
русской литературы, в самом замысле можно уловить связь с такими
произведениями, как «Жизнь Матвея Кожемякина», «Жизнь ненуж­
ного человека», автобиографическая трилогия. Что касается описа­
ния революционных событий, то «Жизни Клима Самгина» предше­
ствовали очерки «9 января», «Поп Гапон» и другие.


320
Глава VII
Однако движением текста тоже не объяснить своеобразия Горько-
го-художника. Гораздо плодотворнее рассматривать его творчество
сквозь призму фольклорно-мифологических и книжных традиций,
которые в совокупности дали удивительный синтез, обеспечивший
функционирование живого организма его поэтики. Именно такой
подход позволит выявить связь писателя с национальной духовной
традицией и установить генетическую цепочку мифологем, соединя­
ющих между собой прошлое, настоящее и будущее. Попытки такого
осмысления творчества писателя уже можно обнаружить в работах
российских и зарубежных исследователей последних лет3.
Горький вошел в литературу как творец мифов о новом Человеке и
коммунистическом обществе. Именно поэтому его не признавали и
продолжают не признавать великим художником. Однако еще в 1924г.
М. Слоним писал: «Горький-художник принадлежит не коммунисти­
ческой партии, а всей мыслящей и культурной России. И эта Россия от
Горького не отказывается и безразличным для себя его считать не мо­
жет»4. Статья М. Слонима имела характерное название: «Живая лите­
ратура и мертвая критика». Прошло несколько десятилетий, и мертвая
критика вновь начала нападать на Горького, доказывая, что он —не ху­
дожник, потому что защищал идеи социализма. И . Солоневич считает,
что «основные мысли партайгеноссе Альфреда Розенберга почти бук­
вально списаны с партийного товарища Максима Горького». Он утвер­
ждает: «Горькие создавали миф о России и миф о революции. Может
быть, именно ИХ, а не Гитлера и Сталина следует обвинять в том, что
произошло с Россией и с революцией, а также с Германией и с Европой
в результате столетнего мифотворчества»5.
Но мифотворчество Горького заключалось не только в создании
легенды о преображении России и человека. Основы его мифопоэти­
ческой системы были заложены задолго до того, как писатель сбли­
зился с большевиками. Еще в детстве на формирование его внутрен­
него мира оказали влияние рассказы бабушки о добром Боге и
Богородице, которые заботятся обо всех, живущих на Земле. Нераз­
рывная связь людей, животных и птиц с природой, одушевленной и
божественно прекрасной, —одна из доминант раннего творчества
Горького. На глубинном уровне в символической образности его ска­
зок и легенд отразилась языческая славянская вера в могущество бо­
гов, управляющих жизнью человека: Огонь —Вода —Воздух и дру­
гие стихии. «Краше Солнца —нету в мире Бога. Нет Огня —огня
любви чудесней!», — в оскл ицает писатель в сказке «Девушка и
смерть» (1,33). Первое произведение Горького — «Песнь старого ду­
ба», как известно, не сохранилось. Но даже его название значимо.


Творчество Горького в кон текст е С ер ебряного века
321
Оно свидетельствует о наличии мифологем, которые мы находим
почти во всех ранних произведениях писателя: лес —храм, солнце —
бог, вода (море или река) —основа жизни . Размышляя о связи меж­
ду человеком и Космосом, Горький инстинктивно пытается разгадать
«тайны земли», используя при этом опыт предков —народные пове­
рья, легенды, сказки и песни. Параллельно развивается мысль о том,
что свобода —тоже бог: ради нее можно пожертвовать жизнью. В на­
турфилософской концепции раннего Горького Свобода является
ценностным ориентиром, равновеликим Природе и Солнцу.
Следующий этап творческой эволюции писателя —постижение
Человека и мифологизация его. Горьковский мятежный человек, ко ­
торый шествует все «выше и выше», в чем-то сопоставим с библей­
скими героями, восходящими на гору, чтобы услышать слово Божье
и нести его людям. Он, несомненно, близок и к мифологическим ар­
хетипам, бытующим в древнерусской литературе. Человек у Горько­
го включен в круг не только земной, но и небесной жизни. Традици­
онный цикл (рождение —земное житие
— с м ерть —воскресение)
изображаются им как путь к воскрешению духа. Герой совершает под­
виги и покоряет не только праведностью, но и верой, силой духа. Она
проявляется воочию в жизни Павла Власова, но еще более в поступ­
ках Пелагеи Ниловны («душа воскресшая») (Письма, 1, 377).
Рассматривая образную систему повести «Мать» в контексте се­
верно-русской фольклорной и книжной традиции, Е.И . Маркова пи­
шет: «...мать-старуха, воспринявшая революционное учение как сло­
во правды новых христиан, раздает листовки (Слово Сына) сначала
на фабрике вместе с обедом (Хлебом Насущным), затем идет по де­
ревням (в Народ) и, наконец, на вокзале (в Пути) она последний раз
служит Правде Сына»6. Так образ простой неграмотной женщины
возвышается до символа Богоматери, отдающей сына людям на муки
и поругание, а его вера уравнивается со словом Божьим. Как мы ви­
дим, тип нового героя создается Горьким задолго до Октября 1917 г.
по принципам мифотворчества, присущего христианству.
Еще одним доказательством этого является развитие образа Ма­
тери в горьковском творчестве. Материнская («богородичная») ипо­
стась сосуществует в христианстве с отцовской. Рядом с общеизвест­
ной Троицей (Бог-отец, сын и дух свят) в славянском искусстве
находится другая: Богоматерь —Матерь-сыра земля — Мать челове­
ческая. Горькому изначально был ближе Бог бабушки («богородич­
ная» ипостась), чем злой и жестокий Бог дедушки. Поэтому он соз­
дал незабываемую художественную галерею женских образов,
начиная от старухи Изергиль и Мальвы в одноименных рассказах,


322
Глава VII
Нунчи в «Сказках об Италии» до Алины Телепневой и Марины Зо­
товой в « Жизни Клима Самгина». Горький пишет: «Восславим жен-
щину-Мать, чья любовь не знает преград, чьей грудью вскормлен
весь мир! Все прекрасное в человеке —от лучей солнца и от молока
Матери, —вот что насыщает нас любовью к жизни!» (12,46).
Его героини —далеко не праведницы, а порой и блудницы, но в
них живет неистребимая материнская любовь к людям. Проститутка
Наташа из рассказа «Однажды осенью», стащив из ларя каравай, де­
лится хлебом с героем, согревает его своим телом и утешает, даже не
интересуясь, какая беда на него обрушилась. И он, озабоченный судь­
бами человечества, мечтающий о реорганизации социального строя и
политических переворотах, вдруг понимает, что она мудрее всех
«дьявольски мудрых» книг, которых он начитался. Горький воскли­
цает: « И меня-то согревала своим телом продажная женщина, несча­
стное, избитое, загнанное существо, которому нет места в жизни и
нет цены, и которому я не догадался помочь раньше, чем она мне по ­
могла...» (2, 55).
Воспевая Женщину-мать, Горький часто сравнивает ее с Богома­
терью. (Пелагея Ниловна, бабушка Акулина, матери из IX и XI «Ска­
зок об Италии», орловская баба из рассказа «Рождение человека»).
В образе матери он видит «неиссякаемый источник всепобеждающей
жизни», «единую силу, перед которой покорно склоняется Смерть»
(12, 42). Его героини поднимаются до уровня архетипа «Человек —
Вселенная —Бог», одновременно вписываясь в жизненный цикл
«Матери-Земли-Руси».
С этим жизненным циклом связан мотив пути, «хождения» по
России в поисках «невидимого народного Иерусалима». По христи­
анским поверьям души, связанные между собой клятвой спасения
мира, осуществляют план Божий. Странник —постоянный герой
горьковского творчества 1910-х годов. Подобно Матвею в повести
«Исповедь», он ищет истинную веру и хочет постичь смысл жизни.
Герой Горького беседует с протопопами, схимонахами , духовными
проповедниками, отшельниками, сам становится послушником Сав-
ватеевской обители, чтобы излечить разрушенную жизнью душу и
поверить в слово Божие. Но ни от кого из них не получает ответа, ко­
торый бы его удовлетворил. Странствуя по святым местам, он не на­
ходит истины, и только осознав свое духовное единение с народом,
обретает новую веру.
Вслед з а А.В. Луначарским Горький пытается соединить религию
с социализмом. Он проповедует идею «собирания» человека в единое
неодолимое целое. «Бог-народушко», объединенный общей верой, по


Творчество Горького в кон тек сте Серебряного века
323
мысли писателя, способен творить чудеса: в финале повести исцеле­
ние больной происходит под влиянием эманации коллективной энер­
гии масс. Торжествует мысль о народе как единственной созидающей
силе, которая способна преобразить землю и людей. Отец Иона утвер­
ждает: «Все, что есть на земле и в памяти твоей, все народом создано»
(9,344). Таким образом, народ уравнивается с создателем мира, а ми ­
фотворч ество Горького приобретает о блик богостроительства.
Иначе проявляется мифологичность мышления Горького в цикле
«По Руси», где индивидуальные судьбы героев вписаны в единый
круг земного бытия человека. Проходящий (странник) познает все
этапы жизненного цикла от рождения («Рождение человека») до
смерти («Покойник»). При этом выявляется неразрывная связь геро­
ев с матерью-землей и стихийными силами природы. («Калинин»,
«Ледоход», «Женщина»). В рассказах отчетливо просматриваются
архетипы славянской мифологии. Солнце, Небо, Вода выступают в
роли образов, связывающих человека с русской народной традицией
и христианской символикой. Морская вода, которой женщина обмы­
вает новорожденного, ассоциируется с водой из купели, облака —с
небесными колодцами, небо —с «верхней землей», где все будет уст­
роено по-другому: «Неужели небо и звезды для того, чтоб прикрыть
эту жизнь? Такую?» (14, 27). Вся поэтика цикла ориентирована на
древние представления о единстве космоса и человека.
Рассматривая аспекты мифопоэтического мышления Горького в
рассказах «По Руси», Н.О . Осипова приходит к выводу, что цикл яв­
ляется своеобразной «моделью мироздания» и фактически представ­
ляет собой «художественную вселенную» писателя. Она пишет:
«Уже название цикла определяет его мифопоэтические пространст­
венные ориентиры, основным их которых является мифологема пу­
ти, понимаемого как параллелизм «большого» и «малого» простран­
ства, макро —и микрокосма (В.Н . Топоров), пространства по
вертикали (Небо) и горизонтали (Земля), пути вверх и пути вниз по
Гераклиту. Архетип дороги, являющейся в цикле «сакральным» про­
странством, пронизывает все сферы космического и человеческого
бытия. Пространство цикла ничем не ограничено: необъятность мира
и человек на его фоне —таков общий принцип построения книги»7.
Исследовательница намечает мифопоэтическую ось («Небо-Зем­
ля»), которой подчинено повествование: горьковский Космос восхо­
дит к космогонической идее рождения Гармонии из Хаоса, Земля ми­
фологизируется, становясь «матерью-землей», дающей жизнь всему
живому, стихия Ветра приводит в движение природу. В этой концеп­
ции рассказчик (Проходящий) является связующим звеном между


324
Глава VII
Небом и Землей, Богом и человеком. H.H . Иванов справедливо заме­
чает в цикле «По Руси» сильное влияние христианских традиций и
православной мистики. Он анализирует рассказы цикла с точки зре­
ния путей Богопознания (постижение Бога через «божественный
мрак», поиск в душе человека отражений Его души и изучение люд­
ских типов, наделенных чудесными дарами свыше) и приходит к вы­
воду, что, воплощая тезис о Боге-Творце, Горький утверждает единст­
во мира8.
Особую роль в мифопоэтической системе Горького играет вода.
В раннем творчестве она выступает в персонифицированном образе
моря, которое чутко откликается на переживания героев («Море сме­
ялось»), символизирует мятежные народные массы («Коновалов»)
или надвигающуюся революцию («Песня о Буревестнике»). Не ме­
нее сложен многозначный образ реки, который проходит через все
творчество писателя. В основе этого архетипа —Волга как сакраль­
ный центр России. Река выступает в горьковских произведениях не
просто как среда обитания или место нахождения героев. Ей предна­
значена роль мифотворческая. Обратимся к рассказу «На плотах», в
котором Горький связывает мифологемы воды, неба, земли и солнца
с настроениями и переживаниями героев. Описанию могучей реки
(«точно море») с бурлящими весенними волнами («быстрыми и мут­
ными») соответствует психологический портрет Силана Петрова, то­
же могучего, с кипящими страстями и душой, взбаламученной греш­
ной любовью. Марья —воплощение женственности и чарующей
красоты —ассоциируется с Землей. Ее портрет рисуется на фоне
восходящего солнца («вся облитая солнцем») и ликующей празднич­
но красивой природы: «...бледно-изумрудный ковер лугов блестел
бриллиантами росы. В воздухе поплыл сочный запах земли, только
рожденной травы и смолистый аромат хвои». Напрашивается срав­
нение с «женой, облаченной в солнце», иконой в драгоценной оправе,
храмом, наполненным хвойным запахом ладана.
Митрий и Сергей разговаривают в тумане, на фоне грузных тяже­
лых туч, «непроницаемой стены облаков». Чем тоскливее звучат при­
знания Митрия, тем гуще нависает мгла над плотами, которые почти
останавливаются, ибо груды туч, упав с неба, загораживают им путь.
«Река кажется бездонным омутом, со всех сторон окруженным гора­
ми, высокими до неба и одетыми густым покровом тумана», «...вода
точно ждет чего-то, слабо поплескивая на плоты» (2,63). В этой сце­
не возникают ассоциации со смертным грехом, облаками —небесны­
ми колодцами, «темной водой во облацах». Мотив темноты и пусто­
ты впоследствии разовьется в повестях окуровского цикла, в


Творчество Горького в ко нтексте Серебряного века
325
рассказах «По Руси», где тоже немаловажную мифотворческую роль
играет река («Ледоход»), Как мы видим, водная стихия для Горького
символизирует саму жизнь, понять которую безуспешно пытаются
его герои и сам автор.
Река —единый стержень многих горьковских произведений. Это
Волга в автобиографической трилогии, речка Путаница в «Городке
Окурове», река Обериха в «Нилушке», смирная Ока со светлой во­
дой в городе Мямлине, рыжая Кама и «изумрудное Закамье в сереб­
ряной чешуе мелких озер» (14, 310). В повестях «Детство», «В лю­
дях» и «Мои университеты» Волга —не просто связующее звено
трех произведений. Это духовная родина Алеши Пешкова, та мифо­
логема, которая помогает преодолеть « свинцовые мерзости жизни».
Творя миф о самом себе, Горький показывает тем самым неразрывное
единство его героя с национальными истоками русского бытия в ис­
тории и современности. Таким образом, вода, символизируя единый
поток жизни, земной и небесной, является ключевым элементом ми­
фопоэтической системы Горького.
Развивалась ли эта система в творчестве писателя послеоктябрь­
ского периода? С одной стороны, ее сменило иное мифотворчество —
восторженный гимн советскому человеку и социалистическому госу­
дарству, но это касается не столько художественного творчества
Горького, сколько его публицистики. В статьях и очерках, отражаю­
щих советскую действительность, отчетливо прослеживается тенден­
ция к развитию прежних обобщенных типов и их трансформации.
«Хозяин жизни» в новых условиях становится «маленьким великим
человеком», Серые — «механическими гражданами», «утешитель» —
«нянькой капитализма», бог-народушка —гигантским Иваном, объ­
единяющим «под одной шапкой» рабочего и крестьянина.
В литературных портретах, мастерски вылепленных писателем
(«В.И . Ленин», «Лев Толстой», «Леонид Красин», «Михаил Вило­
нов»), в «Заметках из дневника» и «Воспоминаниях» можно заметить
дальнейшее развитие образа вождя, восходящего к архетипу «пастырь
— с тадо». Осмысляя эту тему, Горький обращается к образам Степана
Разина и Емельяна Пугачева. Но если в раннем творчестве его при­
влекала фигура героя, «вольного сокола», то теперь в центре внима­
ния писателя тема соотношения вождя и бунтующего народа. В рас­
сказе «Городок», открывающем книгу «Заметки из дневника.
Воспоминания», звучит тема народного возмездия. В глухом провин­
циальном городке, где нет событий, кроме драк и краж, распутства и
пьянства, где даже солнце стоит в небе недвижно, жива только память
о народных восстаниях прошлого. История как бы спрессована в


326
Глава VII
плотный фундамент, на котором стоит городок: вокруг него «на лы­
сых холмах, едва прикрытых дерном», заметны могилы повстанцев, а
в домах «хранятся цепи, плети, кнуты и еще какие-то орудия пыток —
ими терзали людей, зарытых здесь, на холмах» (17, 7).
Нерасторжимая связь времен соединяет разинских и пугачевских
повстанцев с загадочной муж ицкой Русью советских лет. Крестьян­
ские войны прошлого проецируются в сознании писателя на совре­
менность, а их предводители —на вождей крестьянских бунтов в го­
ды гражданской войны, В этом смысле интересен сценарий Горького
«Степан Разин: Народный бунт в Московском государстве 1666-1668
годов», написанный в 1923 г.. В центре его —изображение «живущей
силы Руси», народа, который является, по мысли писателя, главным
творцом истории. Однако у восставших нет четкого представления о
целях бунта, разинцы объединены неосознанной и неопределенной
враждой ко всему, что мешает им жить вольно («Стонет земля наша от
неправды»). Народное недовольство проявляется в форме жестокой
расправы с бурлаками, с монахами, с немцами, с персиянами.
Разин оправдывает жестокость своего «войска», говоря: «...пра­
ведное дело без греха не сделать!» (19, 216).Однако певец Борис уп­
рекает его: «Людей ты, не жалея, бьешь»(там же, 198). Он не может
видеть, как Разин рубит саблей персиян, топит княжну, а его ватага
поджигает ограбленное судно и уничтожает город Фарабат, оставляя
на улицах трупы. Конфликт Разина и Бориса скрыто проецируется
на споры самого Горького с большевиками в революционные годы.
Борис сочувствует делу Разина, но не может принять насилия и кро­
вавых расправ, поэтому только мешает атаману, который прямо гово­
рит ему: «Уйди-ко!», «Что, птица, тебе тяжело со мной?» «Не по до­
роге тебе со мной» (19, 198, 204, 209). Обращение «птица» легко
связать с мифолопизированным образом Сокола или Буревестника.
Поэтому сцена прощания Разина и Бориса тоже может быть понята
иносказательно. Разин добровольно отпускает Бориса, уезжающего
«на другой берег« и даже советует ему поскорее убраться с «кораб­
ля». «Разин угрюмо смотрит на него.
— Уйти от меня хочешь? Жалко мне тебя, чистая душа. Поешь ты
хорошо. Ну, иди. Не по дороге тебе со мной..
— Эй, к берегу! Гребут к берегу.
На берегу стоит Борис, плачет, машет шапкой. На корме Разин,
хмуро смотрит на берег, потом с досадой сорвав шапку, бросает ее в
воду» (19, 209).
Можно увидеть в этой сцене намек на отношения Горького и Л е­
нина в 1921 году: Ленин, кормчий тяжелого государственного кораб­


Творчество Горького в кон тек сте Серебряного века
327
ля, упрямо продолжает свое дело, не смущаясь «жестокостью рево­
люционной тактики». Горький, «чистая душа», плачет, прощаясь с
родиной, ибо не может принять насилия. Тема вождя и бунтующего
народа таким образом раскрывается в соответствии с горьковским
пониманием гуманизма.
В очерке «В.И. Ленин» черты мифотворчества тоже ощутимы, не­
смотря на то, что образ героя как будто лишен ореола «вождя»,
«избранника». В отличие от Г. В. Плеханова, как бы стоящего на пье­
дестале памятника самому себе, Ленин естественен, прост, демокра­
тичен. Вместе с тем, Горький отмечает черты, выделяющие его из тол­
пы: «не только изумительно совершенное воплощение воли,
устремленной к цели, которую до него никто из людей не решался
практически поставить перед собою, —он для меня один из тех пра­
ведников, один из тех чудовищных, полусказочных и неожиданных в
русской истории людей воли и таланта, какими были Петр Великий,
Михаил Ломоносов, Лев Толстой и прочие этого рода. Я думаю, что
такие люди возможны только в России, история и быт которой все­
гда напоминают мне Содом и Гоморру». (Варианты, 6, 246-247).
Писатель акцентирует внимание еще на одной черте Ленина: во­
инствующем оптимизме материалиста. Он пишет: «Для меня исклю­
чительно велико в Ленине именно его чувство непримиримой, неуга­
симой вражды к несчастиям людей, его яркая вера в то, что несчастие
не есть неустранимая основа бытия, а мерзость, которую люди долж­
ны и могут отмести прочь от себя» (20,27). Называя Ленина Челове­
ком с большой буквы, Горький как бы завершает круг своих раздумий
о характере народного вождя. Это созидатель и творец, живущий од­
ной жизнью с революционной массой, политик, чьи воля и разум ста­
ли силой, творчески преобразующей жизнь. Его «должность» —быть
честным вождем народа —«нечеловечески трудна». В очерке огром­
ное место занимает тема совести и революционной морали, ее прояв­
лений в обстановке ожесточенных классовых битв. Горький замечает:
«Он часто говорил об истории, но в его речах я никогда не чувство­
вал фетишистского преклонения пред ее волей и силой» (Варианты,
6, 250).
Горький сталкивает два понимания гуманизма: общечеловеческое
и классовое. Ленин —политик, обладающий «четко выработанной
прямолинейностью взгляда, которая необходима рулевому столь ог­
ромного, тяжелого корабля, каким является свинцовая крестьянская
Россия» (20, 27). Этим объясняет он необходимость классового под­
хода к врагу. Защита общечеловеческих ценностей —вот та правда
истории, которая определяет позицию Горького. В первом варианте


328
Глава VII
очерка «В.И. Ленин» говорится: «В конечном счете побеждает прав­
да и честность». И тут же Горький поясняет: «Я очень сомнительный
марксист» (Варианты, 6 ,252).
В другом очерке — «Михаил Вилонов» — Горький продолжает
полемику с большевиками о насилии и жестокости, их исторической
оправданности. В центре этого произведения —не вождь, а рядовой,
один из армии новых людей, к которым пристально присматривался
писатель, начиная с 1902 года. Н.Е . Вилонов (Михаил Заводской)
приехал на Капри в 1909г. и вместе с Горьким был организатором
партийной школы для рабочих-пропагандистов. К этому времени за
его плечами была уже революционная деятельность среди рабочих
Калуги, Киева, Екатеринослава, Москвы, арест и ссылка в Енисей­
скую губернию, побег, нелегальная работа в Казани, снова тюрьма и
зверское избиение, после которого начался туберкулезный процесс.
Узнав, что Вилонов возглавлял Самарский совет рабочих депутатов,
а в 1905-1907 гг. организовывал боевые дружины в Москве, Уфе,
Екатеринбурге, Горький сказал ему, что видит его Человеком с боль­
шой буквы. Тот нахмурясь отмахнулся: «Ну-у что там? Таких, как
я, — сотни, мы —чернорабочий народ в революции» (18,375).
Человек партии, Вилонов обладает обостренным чувством клас­
совой ненависти. Он убежден «Классовая ненависть —самая могу­
чая творческая сила» (18, 379). В деле строительства нового мира
Вилонов не знает компромиссов: не ремонт, а разрушение всего об­
ветшалого, годного лишь на снос. В споре с Горьким, он рассуждает
о жалости: «Иной раз даже как-будто жалко людей: до какого
озлобления доведены, и —ведь чем? Только жадностью к делу рук
своих да к меновому знаку —копейке. А тут вы, писатели, подска­
зываете: жалей! Задумаешься над книгой: а может, недоглядел чего-
то, не понял, не дочувствовал? Потом —встряхнешься: нет, одна
только правда есть —правда ненависти к старому миру. Одна...»
(18,382).
Стоя на классовой точке зрения, Вилонов отрицает все, что мо­
жет помешать рабочим победить в ожесточенной борьбе с насили­
ем. При этом любовь к людям для него не равнозначна жалости. Он
убеждает: «Командующие классы властвуют посредством наси­
лия, —на кой черт нужны им добрые чувства? Что же —это мы, что
ли, должны заразиться жалостью к бессчастным и всяким унижен­
ным? Слезой грязи не смоешь. Тем более не смоешь крови. А зада­
ча —смыть с людей кровь и грязь» (18, 378). Пред нами убежден­
ный идейный борец за новое общество, за правду социализма. Как
же мог Горький назвать настоящим героем человека, который «хо­


Творчество Горького в кон текст е Серебряного века
329
рошо понимал и чувствовал правду ненависти»? (18, 382). Проти­
воречит ли это его пониманию гуманизма? Думается, что нет. Он
фактически не спорит с Вилоновым. К середине 1920-х г.г. писатель
все более утверждается на позициях исторического материализма и
приходит к признанию только одной правды —правды русской ре­
волюции.
Об этом свидетельствует и очерк «Леонид Красин», органически
примыкающий к очеркам «В.И. Ленин» и «Михаил Вилонов». В на­
бросках к воспоминаниям о Красине, Горький отчетливо формули­
рует свое отношение к Октябрьской революции: «В 917 году, идейно
руководимая В. И . Лениным и руководя воспитанными организо­
ванными ею рабочими, эта группа, небольшая числом, но обладаю­
щая изумительной энергией, взяла из рук бессильного и бездарного
правительства Керенского и К0 власть над Россией. Этим она спас­
ла разоренную войной страну от анархии, которая, грозя уничто­
жить Россию, развивалась по ней бежавшими с фронта вооруженны­
ми крестьянами, а также изголодавшимся недисциплинированным
городским населением. Неоспоримая эта заслуга большевиков пе­
ред Россией и Европой, конечно, замалчивается врагами «разруше­
ния культурного мира». Молчание —вполне естественное, ибо люди
с психологией рабовладельцев предпочли бы иметь Россию внут­
ренне разбитой, лишенной силы сопротивляться и отданной им на
разграбление» (Варианты, 6, 267).
Итак, к середине 1920-х годов, Горький приходит к пониманию
истории как естественного пути к новой исторической формации —
социализму. В черновиках очерка «В.И. Ленин» мы видим, как посте­
пенно из облика героя исчезают «человеческие» черты характера во­
ждя, заменяясь более общими, классовыми. Так, например, сняты
строки» «Ленин был во всем остальном типичным интеллигентом»
(Варианты, 6, 259), «И он был насквозь русский человек, с «хитре­
цой» Василия Шуйского, с железной волей протопопа Аввакума, с
необходимой революционеру прямолинейностью Петра Великого»
(Варианты, 6, 263). Лишая образ Ленина характерных черт, прису­
щих российскому интеллигенту, писатель одновременно делал его
образ более монументальным. Герои очерков Горького —реальные
люди, однако художественная сила их воплощения такова, что лите­
ратурные портреты приобретают значение обобщенных типов: вождя
революции, ее «чернорабочего», руководителя. (Ленин —Вилонов —
Красин). Это новый тип революционера-борца, черпающего силу от
непосредственной близости с народными массами, способного на все
во им я победы идеи.


330
Глава VII
Образ Ленина в изображении Горького при всей его жизненной
конкретности (любовь к единомышленникам, ненависть к врагам,
чувство юмора, неприхотливость в быту, демократизм в общении и
др.) рисуется как идеальный образ Человека с большой буквы. В
какой-то мере писатель возвращается к своей излюбленной теме,
возникшей не без влияния идей Ницше о сверхчеловеке. Горький
отождествляет образ вождя с коллективным образом идеального
руководителя, совмещающего в себе черты «Лениных, таких ог­
ромных, таких великих, таких настоящих, мировых, гениальных
Лениных»9. Иными словами, образ мифологизируется, представая
воплощением лучших черт всего советского народа и его прави­
тельства.
В очерке «Лев Толстой» образ героя тоже приподнят над тол­
пой. Горький не раз подчеркивает его исключительность. Можно
сказать, что и в этом очерке Горький опять рисует идеального Че­
ловека, «хозяина и создателя мира». Однако в отличие от «прямо­
линейных» Ленина или Вилонова, облик Толстого сложен и про­
тиворечив. Это объясняется не только противоречивостью
отношения самого автора к философии и жизненной позиции ге­
роя. Горький называет Толстого «человеком-оркестром», у кото­
рого «не все трубы играют согласно», отсюда многоликость и не­
уловимость его внутреннего мира. С одной стороны, он —титан
мысли, Святогор-богатырь, «воплощение души, объявшей всю
Русь», с другой —бунтарь, озорник и мятежник. Горький пытает­
ся понять, кто он — правдоискатель, «человек всего человечества»
или странник, потерявший веру, отшельник мира сего. В рассуж­
дениях автора явственно слышны его собственные мысли о наци­
ональной сущности русского народа, у которого может быть толь­
ко такой учитель.
Вождь большевиков и духовный вождь нации изображены Горь­
ким с точки зрения их роли в истории России и судьбах ее народа.
Эта тема доминирует в повести «Дело Артамоновых», которая уже
не укладывается в мифопоэтическую систему. Начиная с середины
1920-х г.г. в творчестве Горького возобладала идея прогресса, сопря­
гавшая воедино прошлое, настоящее и будущее. Переделывая пьесу
«Васса Железнова», он ослабляет мотив материнства, подчеркивая
связь героини со своим классом. Васса и Рашель сравниваются меж­
ду собой не только как две женщины-матери, а как носительницы
двух разных правд —капитализма и социализма. Соответственно
смерть Егора Булычева в одноименной пьесе ассоциируется с гибе­
лью старого мира, а не только с естественной фазой жизненного цик­


Творчество Горького в к он тек сте Серебряного века
331
ла. Герои его пьесы «Достигаев и другие» —люди, уходящие с исто­
рической сцены, обреченные на неизбежную гибель.
Повесть «Дело Артамоновых»(1924-1925), задуманную как ро­
ман о трех поколениях одной семьи богатых фабрикантов, в совет­
ском литературоведении неизменно рассматривали как произведе­
ние о вырождении и неизбежной гибели эксплуататорского класса.
Однако ключевой мотив в повести — «дело» — во многом является
символическим. Эволюция этой мифологемы интересна: в сокровен­
ном эзоповом языке русских демократов 1860-х гг. «дело» обознача­
ло революционную работу, направленную на благо народа. Ему про­
тивостояла «тишина» как символ застойной жизни, которую
непременно нужно изменить. «Ветер» исторических событий застав­
ляет героев Чернышевского, Некрасова, Слепцова, Салтыкова-Щед­
рина заниматься «трудным делом» подготовки революции в России.
В романе В. Слепцова «Хороший человек» постоянно говорится о не­
обходимости «подымать дело», «делать дело», которым занимаются
«новые люди» .
В конце XIX —начале XX века термин приобрел религиозную ок­
раску. В понимании Н. Бердяева, человек —соработник Бога в деле
спасения мира, поэтому его «делом» является «восьмой день творе­
ния». Мечта об объединении всех христианских церквей во всемир­
ную церковь («Всемирный союз возрождения христианства») поро­
дила термин П. Флоренского «Христианское Дело». А идеи
Н.Ф . Федорова о преображении смертного мира в бессмертный с по­
мощью религии привели к проповеди «вселенского дела», которое
предполагает соборное объединение душ людей. В противовес этим
теориям «другие большевики», и прежде всего А. Богданов, развива­
ли концепцию «дела» как пролетарской «соборности», направленной
на строительство нового идеального общества. В романе «Инженер
Мэнни» главный герой, напоминающий самого Богданова, увлечен­
но занимается «делом», которое останется после его смерти.
В повести Горького «дело» является не только обозначением бур­
жуазной собственности, но и Молохом, символом беспощадно убива­
ющей ж естокой силы. Ф абрика Артамоновых постоянно растет, на ­
поминая живое жадное чудовище: три ее корпуса «вцепились в
землю, как судорожно вытянутые красные пальцы», последний кор­
пус тоже напоминает «пятый палец красной кирпичной лапы» (18,
179). Она дышит «тревогами и заботами»: пыхтят машины, шепчут
станки, жужжат сотни веретен. Фабрика то ворчит, то всхрапывает,
то посвистывает, то всхлипывает, потому что сквозь жужжание вере­
тен часто слышен сухой надсадный кашель чахоточных ткачей. «Де­


332
Глава VII
ло, как плесень в погребе, —своей силой растет», — замечает Тихон
Вялов (18,182), и в этих словах —не ирония, а народная оценка рас­
тущего, как плесень, капитализма.
«Дело» губит не только рабочих, но и их хозяев. Дети основателя
рода Ильи Артамонова не обладают энергией и смелостью отца. Апа­
тичный и безынициативный Петр тяготится работой на фабрике, ибо
не понимает, зачем она нужна, если ты и так «сыт на всю жизнь»
Смутно ощущая, что живет неправильно, Петр проклинает «дело»,
которое мешает ему заняться чем-то другим: «Дело и есть медведь,
уходить ему незачем, оно облапило и держит. Дело человеку —ба­
рин» (18, 219). Капитал, не заработанный своим трудом, а получен­
ный в наследство, выхолащивает души детей и внуков Артамонова-
старшего, делает их эгоистичными, жадными, тупыми. Таков Яков,
кругленький человечек, способный только потреблять и наслаждать­
ся жизнью, смысл которой для него в приятном ощущении «насы­
щенности, исключающей все желания».
Горький пытается разграничить близкие понятия «труд —дело-
работа», показывая, что «дело» только тогда крепко, когда основано
на собственном нелегком труде. Если же капитал достался по наслед­
ству, оно превращается в постылую работу, мешающую человеку най­
ти свою дорогу в жизни.
Поэтика «Дела Артамоновых» позволяет сказать, что со второй по­
ловины 1920-х гг. мифопоэтическая система в творчестве Горького по­
степенно перестает развиваться. Границей, разделившей два разных
принципа изображения действительности, стали «эксперименталь­
ные» рассказы 1922-1924 г.г., в которых место мифологем заняли аб­
сурд и фантастика, свойственные не столько реалистическому, ско ль­
ко модернистскому искусству. Герои этого цикла живут по законам
«обратной логики» , двоятся и четверятся, чувствуя, как расщепляется
их душа Внутренний мир героя превращается в арену непрерывной
борьбы реальности и вымысла, фантазии и абсурда. Знаковую роль иг­
рают эпиграфы к рассказам, приоткрывающие замысел писателя. Горь­
кий устами своих героев размышляет о сущности человеческого «я» и
роли разума в процессе эволюции: «Человек —это зверь, который со­
шел с ума, встал на дыбы, и с этого момента началась история...» (18,
392). В рассказе «Карамора» он изображает антигероя, уверенного в
собственной исключительности, но приходящего к осознанию духов­
ной катастрофы. Это —уже реальный мостик к образу Клима Самги­
на и изображению абсурда истории в задуманной им повести.
В «Жизни Клима Самгина» создан совершенно новый тип худо­
жественной структуры, основанный на синтезе гносеологических и


Творчество Горького в контексте Серебряного века
333
онтологических проблем. Л.К . Оляндер пишет: «Бытие, тайна жизни
и смерти —эти вечные вопросы имеют корригирующее значение для
героев романа, заставляя их задуматься над смыслом своего сущест­
вования, понуждая принимать жизненно важное для себя решение.
Сложность горьковской организации текста заключается в том, что
она предполагает затекстовый диалог читателя с героями; и читатель
в этой ситуации является структурообразующим элементом: хотя
он —читатель
—и
находится за границами текста, он должен быть
чрезвычайно активен: его участие в философских разговорах и раз­
мышлениях запрограммировано»10.
Это наблюдение подтверждается постановкой таких проблем, как
«быть или не быть» («А был ли мальчик?»), «выдуманность» или ре­
альность, идея или личность, свобода или вседозволенность («Да что
вы озорничаете, господа?»). В круге этих проблем —вопрос о роли
Великого Инквизитора в истории человечества: имеет ли право руко­
водитель государства на жестокость во имя великой идеи11.
Одной из главных слагаемых сложной концепции произведения
является проблема детерминизма, т.е. вопрос о свободе и зависимо­
сти человека от хода истории и окружающей его действительности.
Отстаивая свое право на «свободу личности», главный герой факти ­
чески приспосабливает любую идею к своим личным интересам. По­
этому в «Жизни Клима Самгина» герой превращается в антигероя,
житие —в жизнь, а образ матери утрачивает черты романтики. Даже
природа не играет никакой системообразующей роли. Ни красоты
Русьгорода, ни очарование Старой Руссы не трогают душу Клима
Самгина. «Вечером он сидел на песчаном холме у опушки сосновой
рощи, прослоенной березами; в сотне шагов перед глазами его ласко­
во струилась река, разноцветная в лучах солнца, горела парчовая
крыша мельницы, спрятанной среди уродливых ветел, поля за рекою
зелено ощетинились хлебами. Клим видел пейзаж похожим на рас­
крашенную картинку из книги для детей, хотя знал, что это место
славится своею красотой» (21,311).
«Жизнь Клима Самгина» —итоговое произведение Горького, его
художественное завещание. Он писал Р. Роллану 21 марта 1925 г.:
«Роману придаю значение итога всему, что мною сделано», а в пись­
ме от 10 сентября пояснил: «Собственно говоря, я, вероятно, напишу
не роман, а хронику духовной жизни России с 80-х годов до 1918-го.
Конечно, будут женщины и любовь, будут драмы, самоубийства,
но —гораздо больше будет «разговора». Такова правда русской жиз­
ни, как мне кажется»12. В письме к А.К. Воронскому от 23 марта
1926 г. он охарактеризовал тематический диапазон книги еще шире:


334
Глава VII
«... я должен изобразить все классы, “течения”, “направления”, всю
адову суматоху конца века и бури начала XX»13. Таким образом, про­
изведение мыслилось Горькому как «роман века», в основе которого
структурный принцип «персонажного» романа соединен с хроникой
духовной жизни интеллигенции и «движущейся панорамой десяти­
летий». И. Серман заметил в «Жизни Клима Самгина» «настойчи­
вые поиски новой эпической формы и его постоянные колебания ме­
жду двумя основными видами прозаического эпоса —романом
центростремительным, с историко-культурным центральным персо­
нажем и романом-хроникой, где носителем сюжета становится само
течение времени, которое движет персонажами»14.
Начав работу вскоре после смерти В.И. Ленина, писатель попы­
тался заново осмыслить историю России, связав ее с современно­
стью. В центре романа —фигура Клима Ивановича Самгина — «ре­
волюционера поневоле», ощущающего себя «жертвой истории». Он
постоянно раздваивается между непримиримыми общественными
силами, между «да» и «нет», пытаясь самоопределиться. За этим
скрыта не только трагедия индивидуалиста, «среднего» человека, об­
ладающего гипертрофированным чувством собственной исключи­
тельности. Страницы жизни Клима Самгина помогают понять траге­
дию русской интеллигенции, поставленной волей истории в
промежуточное положение между угнетателями и угнетенными, пы­
тающуюся быть надклассовой и беспартийной. И шире —трагедию
человека XX века, который безуспешно пытается определить свое
место в мире и в космосе.
«Временно обязанный революционер», Самгин помогает делать
революцию только до конституции, а потом принимает «более или
менее активное участие в спасении России от революции» (30,36).
Горький неоднократно писал, что хотел изобразить в Самгине тип
индивидуалиста, человека средних интеллектуальных способно­
стей, лишенного каких-либо ярких качеств и убеждений, но пре­
тендующего на значительную роль в общественной жизни. Соци­
ально-психологические черты явления, которое впоследствии
получило название «самгинщины», писатель находил не только в
русской жизни, но именно среди российской интеллигенции он ви­
дел особенно много людей, «выдумывающих себя» и становящих­
ся впоследствии жертвами собственной выдумки. В «Жизни Кли­
ма Самгина» повествование о судьбе отдельного человека —от
рождения до смерти —переходит в рассказ о судьбах поколения и
еще шире — о судьбе страны и ее народа. Главный герой выступает
как бы в роли медиума, сознание которого вызывает к жизни «все


Творчество Горького в конт екс те С еребряного века
335
наши «ходынки», «все гекатомбы, принесенные нами в жертву ис­
тории»15.
Постижение России происходит в произведении параллельно с
раскрытием характера главного героя. Горький проводит его через и с­
пытание народничеством, марксизмом, струвизмом, веховством, ниги ­
лизмом и др. Ироническое отношение Клима к высохшему, превратив­
шемуся в мумию дяде Якову —это восприятие им революционного
народничества. В постоянных спорах с Кутузовым выявляется органи­
ческая чуждость самгинского мировосприятия революционному мар­
ксизму. Герои романа дискуссируют о теории солидарности классов,
созданной на базе идеи «Великой России», об «эросе в политике», о
«легальной организации» рабочего класса, которая дала бы ему воз­
можность участвовать в буржуазном парламенте. Художественное ма­
стерство писателя столь велико, что каждая из этих идей выступает в
образах исторически достоверных лиц со своим складом мыслей и
чувств.
Р. Роллан писал Горькому: «Я восхищен жгучей беспристрастно­
стью Вашего глаза и ума, умеющих с безошибочной ясностью уви­
деть всех этих пасынков природы, которых она бросила на полпути,
недоделанными, неполноценными, и изобразить их с своеобразной
любовью, которая и ненавидит, и презирает. В Вашей книге нет ни
одного образа, с которым Вы не «слились бы». (Я хочу сказать, «в чью
шкуру Вы не влезли бы», относясь к ним часто со сдержанным гне­
вом, но всегда справедливо и человечно)»16.
Из всех героев Горький более всего «сживается» с Климом Самги-
ным. Не случайно некоторые критики (Г. Горбачев, В. Вешнев,
Я. Эльсберг) вскоре после публикации первых частей книги объяви­
ли, что Самгин —всего лишь «ширма, за которую спрятался сам ав­
тор», а глаза Максима Горького смотрят «сквозь самгинские очки»17.
Однако взаимоотношения автора и его героя строятся по схеме «те­
зис —антитезис». Анализ текста подлинных горьковских высказыва­
ний в его статьях и письмах позволяет сказать, что многие мысли он,
действительно, передоверяет своим героям, не только Климу Самги-
ну, но и Варавке, Инокову, Макарову и др. Но это —лишь тезисы, ко ­
торые требуют подтверждения или опровержения. По словам
С.И . Сухих, Горький соединяет в рамках своей эпопеи «структурный
принцип «персонажного» романа с «жизнеописанием» и хроникой
«движущейся панорамы десятилетий»; в нем изображение зафикси­
ровано в «точке зрения» одной из объективированных фигур, отчуж­
денной от автора; эта перспектива соблюдается последовательно и
строго; преобладает не «сообщающее повествование» , а «сценическое


336
Глава VII
изображение», изложение при этом ведется не от 1-го, а от 3-го лица;
индивидуальный образ повествователя исчезает»18.
Такого рода художественная форма, напоминающая романы
Г. Джеймса и М. Пруста, была, разумеется, далека от мифопоэтиче­
ской системы, которая никак не вписывалась в советскую литературу.
В работе «Об архетипах коллективного бессознательного» K Z Юнг
утверждал, что социальные катастрофы начинаются с разрушения на­
циональной символики19. В советской литературе этот процесс шел
весьма активно, и Горький как чуткий художник не мог не уловить
этого. Задумав описать 40 лет из истории России, дать «движущуюся
панораму десятилетий», он прежде всего отразил развитие общест­
венной мысли и революционных идей. Поэтому одной из главных
особенностей произведения является его полифонизм, передающий
разнообразие мнений и идейных позиций героев. При этом писатель
развенчивает и мифопоэтику символистов, и культ смерти, и религию
страдания, и поиски нового бога. Характерна сцена в III части романа,
где Самгин беседует с Мариной Зотовой о боге. На прямой вопрос о
вере она отвечает: «Верую. Но в того, которого в древности звали Про-
патор» (23,196). Развивая идеи гностиков о разрыве между земным и
духовным, она при этом усердно очищает от грязи «благоприобретен­
ный» крест. Символическое значение этой сцены очевидно: хозяйка
лавки церковной утвари, кормщица корабля хлыстов, сама не верит в
Христа. Эту «богородицу» Горький не возвышает, а развенчивает.
Она, как большинство героинь эпопеи, бездетна, неспособна на мате­
ринское самопожертвование.
В «Жизни Клима Самгина» постоянно мелькают имена библей­
ских героев, отцов церкви, ересиархов, христианских писателей, но
все это —не более как показатель уровня культуры героев и самого
автора. Кающаяся Магдалина —не символ блудницы, а картина Ти­
циана, Валгаала —не мифологический дворец, куда попадают души
павших воинов, а вполне земное заведение («идем в Валгаалу»).
В новой художественной системе трансформируется даже образ на­
рода, который выступает теперь как необузданная толпа, постепенно
превращающаяся под влиянием большевистской пропаганды в рево­
люционную силу. Образы большевиков тоже лишены героического
ореола, как бы заземлены: Ленин, который «врос» в толпу, Степан
Кутузов —машинист локомотива .
Пытаясь понять законы фантазии и абсурда, применяемые Горь­
ким в «Жизни Клима Самгина», B.C. Воронин пишет: «Пустая душа
Клима Самгина оказывается вместилищем опустошающей истории»
и делает вывод: «В художественном полотне Горького перед нами не


Творчество Горького в кон тек сте Сер ебряного века
337
одна пустая душа, а целое множество их. В совокупности они и соста­
вляют то пустое пространство, что расширяется вовне, если вихрь
внешних событий не способен сжать его. Это инверсия произошла и
в действительности: пустота душ новоявленных пророков оберну­
лась обезлюживанием страны»20.
В XXI веке изучение творческого метода Горького фактически на­
чалось заново. Стало ясно, что понять его эволюцию невозможно без
постижения мифопоэтической основы, на которой он базировался.
Еще более сложно постичь через анализ его произведений нацио­
нальный код русской культуры. Но именно в этом величие Горького-
художника и секрет его бессмертия. Россия, воссозданная талантом
Горького —это некрасовская Русь, «убогая и обильная, могучая и
бессильная» одновременно. Пытаясь разгадать тайну русской души,
своеобразие национального самосознания, писатель создает образы
мужиков, задавленных непосильным трудом, рабочих, в сознание ко ­
торых проникают идеи социализма, заменяя в душах религиозное
чувство, «хозяев жизни» и их рабов, революционную интеллигенцию
и противостоящих ей «дачников».
Побывав в Европе и Америке, прожив семь лет в Италии, Горький
стал более внимательно приглядываться к окуровской Руси, все еще
коснеющей в болоте невежества и отсталости. Но замечая в ней сла­
бые стороны (пассивность, невежество, анархизм, смирение и непро­
тивление), писатель продолжал верить в созидательные силы рус­
ского народа. А. Амфитеатров назвал горьковскую дилогию «Городок
Окуров» и «Жизнь Матвея Кожемякина» «величайшей эпопеей на­
родности». Он писал: «Это опыт русского национализма в самом бла­
городном, живом и нужном смысле слова. Она, эпопея Ваша, пропи­
тана духом былинной свободы, дышит и свидетельствует, что жива и
памятна ( все, что памятно, живо) кондовая Русь, сама себя, нескла­
деху, выстроившая, сама себя она и найдет, и освободит»21.
Горький показывает и положительные, и отрицательные черты на­
ционального характера. В «пестрых душах» его героев уживаются
дерзкая непокорность и рабская психология, звериное и человече­
ское, подвиг и подлость, но это не мешает ему верить, что русский на­
род все-таки добьется лучшего будущего, Д. Мережковский увидел в
повести «Детство» саму Россию, не святую, а «грешную, возмущаю­
щуюся, освобождающуюся Россию»22. Как уже говорилось, в своем
творчестве Горький показал две разные ипостаси русского нацио­
нального характер: бунтарь и странник. Дедушка и бабушка в «Дет­
стве» тоже являются воплощением двух разных начал: активного
собственнического и пассивного рабского. Не потому ли жестокий,


338
Глава VII
жадный, эгоистичный дед и мягкая, послушная, бескорыстная ба­
бушка молятся разным богам. Это «двоебожие» Горький довольно
долго объяснял наличием двух душ у русского народа: активной за­
паднической и пассивной азиатской. В канун 1917 г. он звал русско­
го человека к борьбе за преображение мира на новых разумных и
справедливых началах, называя их европейскими.
Октябрьский ураган заставил Горького задуматься, является ли
русская революция явлением национальным. Гражданская война по­
разила его жестокостью, проявляемой с обеих сторон. Свои разногла­
сия с правящей советской верхушкой писатель сформулировал так:
«... помню, что не человек для революции, а революция для человека.
И разумеется, мне страшна и противна бессмысленность стихийных
и раздраженных сил» (XXIV, 259). Обладая редким даром «вдумчи­
вой, зоркой любви» к России и способностью глубоко чувствовать
муки любого человека, Горький мог сказать о себе то, что написал в
1923 г. о Лескове: «Он любил Русь, всю, какова она есть, со всеми не­
лепостями ее древнего быта, любил затрепанный чиновниками, по ­
луголодный, полупьяный народ и вполне искренно считал его « спо­
собным ко всем добродетелям», но он любил все это, не закрывая
глаз, — мучительная любовь, она требует все силы сердца и ничего не
дает взамен» (XXVI, 233).
Эти строки написаны вскоре после выхода цикла статей « О рус­
ском крестьянстве», когда русские эмигранты ожесточенно начали
критиковать Горького, обвиняя его в «народозлобии» и клевете на
русский народ. «Неласковые мысли» о мужике в цикле «О русском
крестьянстве» и других статьях начала 1920-х гг. стали итогом раз­
мышлений писателя о национальных особенностях русской револю­
ции. Призывая перестроить мир по законам разума и справедливо­
сти, Горький был далек от мысли оправдать бунт, «бессмысленный и
беспощадный», способный лишь развязать низменные инстинкты
толпы. Не зная точно о тайных силах, управлявших событиями, пи­
сатель искал причины случившегося в национальных особенностях
русского человека, в «душе народа». Но горьковская критика была не
«народозлобием», а социальной педагогикой, попыткой воспитать в
народе чувство ответственности за судьбы России.
Вернувшись на родину и осознав те перемены, которые произош­
ли в народе, Горький пересмотрел свое мнение о жестокости рабоче-
крестьянской власти. В 1927 г. он размышлял: «...есть жестокость,
возникающая в народе из чувства мести за те бесчисленные и цини­
ческие мучения, которые он пережил, и есть жестокость самозащиты
народа, окруженного тайными и явными предателями, непримири­


Творчество Горького в кон тек сте Сер ебряного века
339
мыми его врагами» (XXIV, 303). Горький был ближе к западникам,
чем к славянофилам, но его симпатии вызывал не просто Запад, а ев­
ропейская культура, которую как понятие он отделял от цивилиза­
ции. Будучи одним из последних просветителей, писатель всю свою
деятельность подчинял пропаганде научных и культурных достиже­
ний своего времени, веря, что только они могут преобразить отста­
лую страну. Социальную революцию он не мыслил без революции
культурной. Считая, что Русь —не Европа, но и не Азия, он упорно
боролся с пережитками «азиатчины», понимая под ними косность,
пассивность, покорность обстоятельствам, отсутствие творческой ак­
тивности и желания изменить окружающее. Так называемый «рус­
ский вопрос», который был в центре внимания многих философов,
общественных деятелей и писателей конца XIX —начала XX века,
неразрывно связывал Горького с культурой Серебряного века.
Говоря о замечательных мастерах этой литературной эпохи, боль­
шинство исследователей на первое место ставят их художественное
новаторство, попытки обновить старые формы или найти новые.
Вспоминая о поразительном успехе первых произведений Горького,
Б.К . Зайцев писал: «Явилось в литературу новое, своеобразное —но ­
вый человек заговорил о новых людях»23. Если бы он добавил: «Заго­
ворил по-новому», можно было бы сказать, что в лице Горького рус­
ское общество приветствовало появление писателя-новатора.
Однако говоря о новаторстве, критики, как правило, обращаются к
творчеству модернистов, в те же годы ярко засиявших на небосклоне
русской литературы. На фоне литературных манифестов символи­
стов, акмеистов, футуристов, те писатели, которые группировались
вокруг Горького в издательстве «Знание» (и, разумеется, он сам) вы­
глядели традиционалистами. Не потому ли им часто отказывают в
праве принадлежать к литературе Серебряного века? Исключение
делается лишь для Л. Андреева, драматургия которого рассматрива­
ется как новаторская.
Между тем, не только в творчестве Л. Андреева, но и А. Толстого,
И. Шмелева, С. Сергеева —Ценского, В. Вересаева, С. Юшкевича и
многих других писателей демократического лагеря уже в 1900-х, а осо ­
бенно в 1910-х годах появлялись черты, не свойственные реализму. Ха­
рактерная особенность литературного процесса начала XX века — вза ­
имопроникновение различных художественных методов, обновление
литературных приемов, расширение и качественное изменение пр и­
вычных понятий, усложнение «космоса выразительности».
Не случайно сегодня литературоведы говорят о «фантастическом
реализме» Достоевского, «экспрессивном реализме» Л. Толстого,


340
Глава VII
«духовном реализме» И. Шмелева, «лирическом реализме» И. Буни­
на, «библейском реализме» Волошина «магическом реализме» и «не­
обарокко», которые в притчевой форме соединяют жизнь отдельного
человека с историей нации и всего человечества. Само по себе проти­
вопоставление реализма модернизму как двух противоборствующих
и враждебных друг другу направлений уже не кажется верным. Го­
раздо вернее высказанная еще Ивановым-Разумником мысль об от­
крытости реализма XX века модернистскому художественному опы­
ту «вплоть до соединения с ним в особом качестве»24.При этом, как
справедливо замечает В.В. Полонский, становится явной глубокая
связь «между эпохальным кризисом «традиционных ценностей» и
мифологией в качестве нового универсального познавательного ин­
струмента, который объемлет самый широкий спектр значений...»25.
Начало XX века стало периодом крушения кумиров, кризиса гу­
манизма, рождения нового общественного сознания. Чувства «возбу­
ждения» и «чрезвычайности», по словам С. Венгерова, вели не толь­
ко к возникновению «нового искусства», но и к трансформации
классического реализма, который стали называть неореализмом26.
Характерно, что тот же термин в те же годы М. Волошин использо­
вал, чтобы охарактеризовать коллизию, возникающую внутри модер­
нистского искусства, стремящегося расширить свои горизонты.
В статье «Анри Ренье» (1910) он признал, что «неореализм, возника­
ющий из символизма» и даже «укрепленный на фундаменте симво­
лизма» является сущностью нового художественного синтеза27. Со ­
ответственно появился термин неоромантизм, порой обозначавший
явления декадентского искусства, порой применяемый к революци­
онно-романтическим произведениям Горького, в которых видели за­
рождение нового художественного метода, названного впоследствии
социалистическим реализмом.
Нет сомнения, что к концу XX века существенно расширилось и
углубилось само понятие реализм, безмерно возросла многознач­
ность художественного образа, активизировался поиск новых
средств выразительности и приемов изучения текста. Изменилось
представление о произведении и его семантическом поле —контек ­
сте, подтексте, интертекстуальности. Чтобы понять процессы, проис­
ходившие в литературе, ученые изучают цивилизационные генотипы
Запада и Востока, социокультурные и геоисторические координаты,
синергетику. Интерес к выявлению национального своеобразия яв­
лений проявляется в развитии неомифологического принципа отра­
жения действительности, каким во многом можно считать социали­
стический реализм.


Творчество Горького в к он тек сте С еребряного века
341
Ожесточенные споры вокруг социалистического реализма, не за­
тихающие до наших дней, симптоматичны. Существовал ли он как
метод советской литературы или был навязан русскому искусству
партийными чиновниками по приказу И. Сталина, чтобы подчинить
деятелей культуры своему диктату, А может быть, явился очередным
этапом развития литературного процесса в XX веке? Мысль о том,
что искусству нового мира при социализме должен соответствовать
какой-то новый метод, который сложится из синтеза реализма и ро­
мантизма, занимала умы многих уже в конце XIX века. Один из си­
бирских корреспондентов Горького В. И. Анучин писал 22 октября (2
ноября) 1898 года: «Как в науке одинаково пользуются и анализом, и
синтезом, так и в литературе должны применяться на равных правах
реализм и романтизм. Они не противостоят, не замещают друг друга,
они соседствуют. И вполне возможно ( может быть, необходимо!)
применение обоих в одном произведении.< ...> Поскольку социализм
впереди жизни, а не в уровне с нею, ему недостаточно простой прав­
ды, его не удовлетворит реалистический диагноз, ему нужен роман­
тический прогноз. Вероятно, в социалистическом искусстве будет ка­
кой-то свой метод»28.
Творчество Горького, начиная с повести «Мать» было поиском
именно такого метода. Социальный романтизм всегда определял
своеобразие его взгляда на действительность, а сочетание реализма и
романтизма создавало предпосылки новаторства писателя. Можно
согласиться с утверждением, что Серебряный век явился началом
«неклассической» эпохи в русской литературе и, «будучи одним из
самых новаторских ее этапов, он вместе с тем стал одним из самых
традиционных»29. Справедлива также мысль В. Келдыша, что пора
покончить с предубеждением недавнего времени, будто «пристанище
традиции, а для кого-то и эпигонства
— реализм; средоточие нова­
торства, для кого-то мнимого, —модернизм»30. Все это заставляет
по-новому взглянуть на творчество Горького, которого долгие годы
считали классиком советской (а не русской!) литературы и рассмат­
ривали его эволюцию как путь от революционного романтизма к
критическому, а потом к социалистическому реализму.
В первом отзыве о рассказах Горького «Макар Чудра» и «Емельян
Пиляй» говорилось, что начинающий писатель «обладает своеобраз­
ным поэтическим дарованием»31. В тот период, когда русское обще­
ство всерьез было увлечено «тайнами смерти и вечности», мистикой
и богоискательством, бодрая, жизнеутверждающая проповедь Горь­
кого показалась новым словом. Человек, вышедший из народных ни­
зов, бывший босяк и самоучка, рассказывал о жизни, которая была


342
Глава VII
незнакома интеллигентному читателю, о новых людях. Рассказывал
ярко и самобытно, воспевая «безумство храбрых», способное разру­
шить старый общественный порядок и создать иную жизнь.
Герой Горького —новый человек, сильный и гордый, непохожий
на окружающих. Вспоминая о начале своего творческого пути, писа­
тель признался, что у него всегда было желание «изображать людей
необыкновенных» (XXIV, 498). Персонажи его первых произведе­
ний —бродяги, босяки, авантюристы —отличаются и от «отвержен­
ных» Гюго, и от люмпен —пролетариев А.И. Левитова, С. Каронина
(Н.Е . Петропавловского), М.А. Воронова, и от «униженных и ос­
корбленных» Ф. Достоевского. Им присуща безудержная жажда сво­
боды, бунтарство, дерзкое неприятие существующей жизни. Выби­
тые из колеи, опустившиеся на дно, они тем не менее несут в себе
искры протеста и уважения к личности. «Человек —это звучит гор­
до!» —утверждал Сатин, обращаясь к обитателям ночлежки («На
дне»). Эта фраза определила не только кредо самого Горького, но и
новизну социального содержания его творчества.
Проблема личности в ее отношении к обществу и миру, столь ха­
рактерная именно для «нового искусства», вылилась у него в просла­
вление Человека с большой буквы. Значит ли это, что уже раннее
творчество Горького, необычайно яркое и самобытное, было новатор­
ским? В своем первом произведении он дерзко провозгласил: «Я в
мир пришел, чтобы не соглашаться!» (16, 178). Эти слова являются
перепевом тезиса древнегреческого философа Анаксагора, считавше­
го разум движущей силой мирового порядка: «Я в мир пришел, чтоб
видеть солнце». Стремление перестроить жизнь по законам разума,
мечта о справедливом государственном устройстве, являясь базисом
творчества Горького, свидетельствовали об изначальной утопично­
сти его идеала. В ранних произведениях можно обнаружить и при­
знаки символизма («Будем, как солнце» К. Бальмонта), и переклич­
ку с Кнутом Гамсуном, изображавшим индивидуалистический бунт
личности против обывательской среды, и отголоски философии
Ф. Ницше и А. Шопенгауэра.
И. Анненский не случайно назвал Горького «резко выраженным
символистом», а Н.К . Михайловский заметил в произведениях писа­
теля не только погоню «за редким и исключительным», но и «тонкие
и острые иглы декадентства»32, которые он связывал с проповедью
ницшеанства. Как известно, Горький познакомился с трудами
Ф. Ницше зимой 1889-1890 г.г. через своего друга студента Н.З . Ва­
сильева. В горьковской библиотеке сохранились книги «Так говорил
Заратустра», «Антихрист», «Автобиография» («Ессе homo»), «По ту


Творчество Горького в к он тек ст е С еребряного века
343
сторону добра и зла» со следами внимательного чтения. Ему были
известны также исследования о Ницше, появлявшиеся на русском
языке. Разумеется, критики в те годы далеко не полностью могли по­
нять и истолковать парадоксальные высказывания философа. Да и
сам Горький, видя, как вульгарно используют идеи Ницше в фашист­
ской Германии, не раз высказывался о нем резко отрицательно. Тем
не менее, несмотря на различие мировосприятия обоих писателей,
нельзя отрицать совпадение некоторых мотивов в их творчестве.
Ницше привлек Горького, прежде всего, оригинальностью фило­
софской мысли, яркой афористичностью, которая уже в ранних про­
изведениях стала характерной особенностью горьковского стиля.
Анализируя творчество Ницше в предисловии к книге «По сторону
добра и зла», А.В. Михайлов пишет: « От таких афоризмов рукой по­
дать до декадентской утонченности конца века»33. Не удивительно,
что критики начала XX века, находя элементы ницшеанства в ранних
произведениях Горького, отмечали его связь с декадентством. Это
особенно касалось прославления силы и свободной личности, игно­
рирующей общепринятые законы мещанской морали.
В работе «Ессе homo» Ницше определил сущность «сверхчелове­
ка», воспеваемого им, не как «белокурую бестию», мечтающую под­
чинить себе толпу, а как личность, преодолевающую себя. Он писал:
«Слово “сверхчеловек” для обозначения такого человеческого типа,
который во всем уродился на славу, в противоположность “современ­
ным” ’’добрым” людям —христианам и прочим нигилистам —это
слово звучит задумчиво в устах Заратустры, изничтожителя мора­
ли —оно повсюду понимается со всей невинностью в смысле тех
ценностей, противоположность которым явлена в образе Заратуст­
ры: это “идеалистический” тип человека, полусвятого, полуге-
ния...» 34.
Если подойти с этой меркой к идеальным горьковским героям —
от Данко и Сокола до Павла Власова, Льва Толстого и Владимира
Ленина, — мы увидим определенное типологическое сходство.
Мысль о том, что в мир должен придти Человек с большой буквы,
новый герой, лучший из всех живущих на земле людей, долго не да­
вала Горькому покоя. Напомним слова Луки из пьесы «На дне»:
«Всяк думает, что для себя проживает, ан выходит, что для лучшего!
По сто лет... а может, и больше —для лучшего человека живут!» (7,
173-174). Питавшая творчество Горького романтическая мечта о но­
вом герое, который воспитав себя, построит новый мир и преодоле­
ет все преграды, не столь уж далека от ницшеанского прославления
сверхчеловека.


344
Глава VII
Общая черта обоих писателей —романтизм, выражавшийся в от­
рицании окружающей мещанской пошлости, стремлении вырваться
за пределы обыденщины и, разумеется, в переоценке ценностей. От­
ношение между «я» и «мы» осмысляется ими с точки зрения новой
морали, отрицающей слабость и покорность, жалость и сострадание.
Это дается не просто. Заратустра порождает свои идеи и мысли из
собственных мучений, окрашивая их «кровью, сердцем, душевным
огнем». Ему как человеку высшего типа не свойственна « потреб­
ность в полной достоверности», т.е. в правде. Он хочет иметь собст­
венную правду «в определенной перспективе» и строить жизнь в со­
ответствии с ней.
В книгах «По ту сторону добра и зла». «Воля к власти» и особен­
но в эссе «О правде и лжи во внеморальном смысле» Ницше ставит
вопрос, может ли возникнуть «воля к истине» из «воли к обману»,
т.е. к вымыслу. Он пишет: «При всей ценности истинного, правди­
вого, самоотверженного, кто знает, не следует ли приписывать бо­
лее высокую для жизни, более принципиальную ценность иллюзии,
воле к обману, своекорыстию, алчности?»35. Тот же вопрос, только в
другой формулировке, мучает Горького: что важнее горькая правда
жизни или красивый вымысел, истина или иллюзия? Горьковский
Чиж, который лгал, утверждает, что правда тяжелым камнем ло­
жится на крылья и не дает лететь. Коновалов прямо заявляет,
«Иной раз вранье лучше правды объясняет человека». Герой рас­
сказа «Ошибка» считает, что правда вредна, когда человек ищет
«высшую истину». И только Сатин в драме «На дне» декларирует:
«Ложь —религия рабов и хозяев... Правда —бог свободного чело­
века» (7, 173).
Горький полемизирует с Ницше и одновременно сам с собой. Он
как бы раздваивается между Чижом и Дятлом, пытаясь постичь «вы­
сшую истину». Он порой соглашается с Лукой, который убеждает
ночлежников: лучше жить иллюзиями, «правда-то, может, обух для
тебя» (7, 154). В статье «Ницше и Горький» М. Гельрот писал: «Не­
преодолимая потребность иметь свою собственную правду жизни
вместо той детерминистической правды ее, какую дают нам «рабы
разума», — такой основной мотив, который проходит через все про­
изведения обоих наших писателей, как ни глубока та интеллектуаль­
ная пропасть, которая отделяет эти произведения в смысле объема и
содержания. Красками этой-то правды оба они и рисовали тот порт­
рет боготворимой ими жизни и достойного ее представителя —сво ­
бодной и сильной индивидуальности, который составляет наиболее
популярный пункт всего их творчества»36.


Творчество Горького в кон тек сте Сер ебряного века
345
Отголоски ницшеанских идей находят в творчестве Горького не
только критики начала XX века, но и современные литературоведы.
Л. Колобаева считает, что «сверхчеловек» был для Горького « перспе­
ктивой будущего созидания, личностью нового, лучшего типа чело­
века и человечества. Она пишет: «... для него особо значимой была
ставка на сильную крупную личность, которая находила бы « смысл»
в самой себе —в своей свободе и самозаконности, в творческой само­
реализации. Вот тут -то Горький сходился с Ницше, с его идеей
“сверхчеловека”»37.
М. Никё, проанализировав огромную литературу о ницшеанстве
писателя, пишет: «Вначале Горького привлекает в Ницше критика
филистерства, всех препятствий, которые сковывают творческую
энергию индивида (христианство, аскетизм, пессимизм, фатализм,
подчинение и т.д..) Для Ницше, как и для Горького, писатель должен
быть свободным, как птица»38. Задавшись вопросом, что берет писа­
тель от Ницше, исследователь доказывает, что Горький тоже осужда­
ет «любовь к ближнему», которая не излечивает от страданий («ком­
плекс Луки»), и правду, если она может раздавить человека. Со
временем он вырабатывает оригинальный синтез ницшеанства и
марксизма, который позволяет реинтегрировать его в русский модер­
низм. При этом ницшеанство, по мнению М. Никё, не является «все­
го лишь этапом» творчества писателя, окончившимся к 1903-1904
г.г. (мнение Колобаевой). Он пишет: «Горький с помощью Луначар­
ского, марксиста-фаустианца и ницшеанца, и Богданова, философа
коллективизма, вырабатывает оригинальный синтез ницшеанства и
марксизма, уже присутствующий в “Матери” и подразумевающий
утопическую идеологию и волюнтаристскую практику большевиков
вплоть до сталинизма»39.
Р. Певцова осуждает все попытки отождествить горьковского Че­
ловека с большой буквы со «сверхчеловеком». По ее мнению, суть ге­
роя Ницше —эгоцентризм, имморализм, беспредельная «воля к вла­
сти», «это человек-зверь, дьявол, жестокий и беспощадный до
предела, способный, не задумываясь, подтолкнуть падающего». Она
считает принципиально неверным говорить о влиянии Ницше на
Горького, т.к. «критически изучая те или иные социально- политиче ­
ские и философско-этические концепции, М. Горький неизменно вы­
рабатывал в хаосе мнений и разногласий сугубо свою, горьковскую
позицию»40. Выявляя различие и сходство взглядов писателей,
Р. Певцова делает вывод, что Горький «принципиально не принимал
философию, социологию, этику Ницше, ницшеанскую “мораль гос­
под”, идеи “сверхчеловека” и “воли к власти”, но объективно сходил­


346
Глава VII
1
ся с Ницше в отрицании “морали рабов”, хотя суть и цели этого отри­
цания у них принципиально отличны»41.
Иного взгляда придерживается П. Басинский. Он считает, что
«воздействие Ницше на Горького сложно преломлялось и через его
жизненный опыт, и через знакомство с русской литературой, которая
особенно в лице Достоевского повлияла на самого Ницше». П. Ба­
синский упрекает героев раннего Горького в аморальности («они жи­
вут в несколько ином моральном измерении, нежели традиционные
персонажи русской литературы»), распределяет их в соответствии с
ницшевской иерархией «зверь —человек
— с в ерхчеловек», отмечает
наличие «ницшевского эстеизма», включающего в себя любование
силой как эстетическим «внеморальным» феноменом. Этим он объ­
ясняет тот факт, что горьковское бунтарство, «осмысленное в духе
бунта Ницше против Бога, воспринималось читающей публикой как
«бунт вообще», что оборачивалось элементарным нигилизмом»42.
Противоречия между исследователями могут быть поняты, если
учесть современную, более сложную и неоднозначную, трактовку
творчества Ницше. Так, Поль де Мен в книге «Аллегории чтения» на­
зывает его творческий метод «иронической аллегорией». С этой точ­
ки зрения термин «воля к власти» является концентрированным
обозначением индивидуализма, метафорой, с помощью которой че­
ловек «предохраняет себя от незначительности, навязывает свою
собственную интерпретацию мира целой вселенной»43. Такими же
«ироническими аллегориями» предстают и другие понятия, исполь­
зуемые Ницше в труде «Воля к власти» и эссе «О правде и лжи во
внеморальном смысле».
В 1890-х гг. попытка утвердить новое миросозерцание у Горького
носила печать декларативности, а новый герой рисовался, как прави­
ло, в аллегорическом, условном облике. Образы Данко, Марко, Соко­
ла, Буревестника —символическое воплощение извечной мечты о
подвиге. Они, как горьковские босяки, при всем их своеобразии и ко­
лоритности, родственны героям Байрона, Шиллера, Гейне и других
европейских романтиков. Столь же очевидно, что они близки к персо­
нажам народных легенд, сказок и преданий, начиная с мифа о Проме­
тее. Иными словами, в раннем творчестве Горького шел интенсивный
процесс освоения достижений предшественников и современников
(в том числе, наследия русских классиков и фольклора) и вырабаты­
валось «чутье новизны», основанное на убеждении в необходимости
кардинального преобразования мира. Именно это определило свое­
образие его творческого метода, совместившего в себе черты реализ­
ма и романтизма.


Творчество Горького в к он тек сте Серебряного века
347
Богатый запас жизненных впечатлений позволил писателю одно­
временно создавать реалистически правдивые картины российской
действительности и романтически окрашенные легенды о людях «с
солнцем в крови». Прототипами босяков часто являлись реальные
люди («Челкаш», «Дело с застежками», «Коновалов», «Мой спут­
ник» и др.), но для Горького все они —носители определенной идеи.
Чаще всего —выразители протеста, стихийно зреющего в народе.
Горьковские босяки социально бесправны, как их предшественники,
но они уже не хотят мириться с ролью изгоев общества и проявляют
бунтарскую непокорность, чувство собственного достоинства, стрем­
ление к свободе. Однако их вольнолюбие стихийно, а протест против
несправедливого общественного устройства анархичен.
Босяки Горького — не созидатели, их бунт ничего не меняет в ми ­
ре. Зачастую они выступают как разрушители собственной жизни и
судьбы тех, кто им дорог. Таков Коновалов, гибнущий сам и губящий
любимую женщину. Вряд ли можно назвать их героями, в чем неод­
нократно признавался сам писатель. В январе 1930 г. он писал двум
подросткам, выразившим желание стать такими, как Коновалов:
«Был он человек по характеру своему пассивный, был одним из мно­
жества людей того времени, которые не находя себе места в своей
среде, становились бродягами, странниками «по святым местам» или
по кабакам. Если б он дожил до 905 года, он одинаково легко мог бы
стать и «черносотенцем», и революционером, но в обоих случаях
ненадолго» (XXX, 157).
Пафос отрицания зла, пронизывая все раннее творчество Горько­
го, не подкрепляется реальной программой борьбы с ним. Книжность
и надуманность образов «философствующих босяков», познакомив­
шихся с Ницше в плохом русском переводе, чувствовал и сам писа­
тель. Прочитав статью М.О. М еньшикова «Красивый цинизм», он
писал Чехову в конце сентября 1900 г.: критик «прав, упрекая меня в
романтизме, хотя не прав, говоря, что романтизм почерпнут мной у
интеллигенции» (Письма, 2, 61).
Новый герой эпохи —рабочий —полновластно овладевает созна­
нием Горького в канун революции 1905 года. По определению В. Во­
ровского, писатель становится «открытым идеологом рабочего клас­
са»44. Начинается новый период его творчества, идейно связанный с
большевизмом, и характерный более сложным уровнем художест­
венного новаторства. В центре его внимания —преображение Чело­
века в процессе борьбы за свои права, рост самосознания народа, про­
блема коллективной психологии масс, превращающихся из слепой
толпы в организованную силу. Уже на этом этапе выявляется расхо­


348
Глава VII
ждение Горького и Ницше: немецкий философ как истинный скеп­
тик не мог верить в человека и, конечно, не разделял классовой тео­
рии Маркса. В пьесе -«Враги» и повести «Мать» Горький показывает
жизнь как арену классовых битв, а героя делает носителем нового со­
циалистического идеала, В творчестве писателя все более настойчи­
во звучит тема революционного прозрения: «Поднимается народ ра­
зумом...» Теперь его герои, готовые, ка к и прежде, «штурмовать
небо» —не просто «безумцы», противостоящие обывательской тол­
пе, а сознательные революционеры.
Им по-прежнему свойственны романтические черты. Увлек­
шись идеей богостроительства, веря в возможность соединения со­
циализма с религией, Горький дает в повести «Мать» не только
хронику революционных событий, происходивших в 1902 г. в
Нижнем Новгороде и Сормове, но и новое «евангелие» пролетари­
ата. В этой повести Горький впервые развивает идею пролетарско­
го коллективизма как могучей силы, способной преобразить чело­
века и само общество. Исследование психологии коллектива было
одной из самых актуальных проблем XX века. А. Луначарский и
А. Богданов размышляли о соотношении «я» и «мы» в пролетар­
ской среде, противопоставляя разъединяющий ее индивидуализм
сплачивающему людей коллективизму. В 1904 г. А. Луначарский
писал в работе «Основы позитивной эстетики»: «Разум становил­
ся на сторону индивида, Он осмеивал альтруистические, т.е. видо­
вые инстинкты, он ясно понимал, что жертвовать собою глупо и
разлагал общинный дух. Этот индивидуалистический разум дол­
жен быть превзойден, иначе путь к идеалу был бы закрыт вове­
ки»45. Иными словами, во имя общей великой цели человек дол­
жен полностью подчинить себя коллективу, что и пропагандировал
Горький в своей повести.
А. Богданов в сборнике «Новый мир» ( 1905) тоже призывал к гар­
моническому объединению людей, раздробленных в современном
мире на отдельные враждующие друг с другом единицы. Он писал:
«Собирание человека ведет не к застою, а к смене одного типа разви­
тия другим: дисгармоничного развития человечества раздробленно­
го —гармоническим развитием объединенного человечества»46. Ис­
пользуя термин Богданова «собирание человека» в повести «Мать»,
Горький предсказывает рождение нового героя, соединившего в себе
все лучшие качества, физические и нравственные. Таковы апостолы
новой веры —Павел Власов и его товарищи. Их бог —социализм,
понимаемый как новая религия, которая, по мысли Горького, избавит
людей от жадности, злобы и лжи, освободит «бедных от оков бедно­


Творчество Горького в к он текст е С еребряного века
349
сти и невежества, а богатых —от позорного бремени золота и пред­
рассудков» (Письма, 5 ,168).
Такое понимание социализма, как и увлечение идеей богострои­
тельства, отразившееся в повестях «Мать» и «Исповедь», базирова­
лось на идеалистической основе. И хотя персонажи «Матери» имели
реальные жизненные прототипы среди революционеров, они, в сущ­
ности, лишь новая ступень в развитии одного и того же типа роман­
тического героя. Готовность к подвигу и желание зажечь сердце
факелом, освещающим дорогу в будущее —черта, одинаково свойст­
венная Павлу Власову с товарищами и героям ранних произведений
Горького. Во время первомайской демонстрации народ напоминает
автору большую черную птицу, Буревестника: «широко раскинув
свои крылья, она насторожилась, готовая подняться и лететь, а Павел
был ее клювом» (8, 157). Можно сделать вывод, что несмотря на
большое количество реальных событий, изо браженных в повести, ее
нельзя назвать реалистическим произведением. Не случайно Л. Анд­
реев рассматривал «Мать» как первое произведение, в котором Горь­
кий пытается подняться на более высокий художественный уровень,
связывая воедино поиск героя времени и соответствующих приемов
его изображения. Прочитав «Мать», Л. Андреев писал: «...то, что
здесь считается твоим падением («социал-демократ, увлекается по­
литикой, и оттого талант падает») один только я верно оцениваю как
новый подъем на новую огромную небывалую высоту»47.
Социальный романтизм —вот что определило своеобразие
Горького-художника и сущность его новаторства. В повести проис­
ходит дальнейшее развитие и углубление темы Человека, «мятеж ­
ного человека массы», которая переосмысляется в соответствии с
богдановской теорией «собирания» рабочих в единую неодоли­
мую силу. Здесь же впервые возникает мысль об этике революци­
онной борьбы, которая станет доминирующей в горьковском твор­
честве 1917-1921 г.г. Сцена убийства шпиона позволяет Горькому
сопоставить фанатиков революции и людей, которые не могут из­
менить христианским заповедям и страдают от мук совести. Писа­
тель размышляет об этике, столь же необходимой новым людям,
как вера. Впоследствии он напишет Роллану, что этика социализма
должна внедряться «в сознание масс так же глубоко, как внедряет­
ся политика и экономика»48. Развивая мысль Л. Толстого о прево­
сходстве этики над эстетикой, Горький утверждал, что новый чело­
век сделает этику эстетикой будущего. Примечательно, что эту
мысль он высказал, размышляя о сущности новаторства, подлин­
ного и мнимого.


350
Глава VII
Для Горького, как для Л. Толстого, модернизм был во многом не­
приемлем именно потому, что шумно декларировал отказ от дости­
жений прошлого и провозглашал примат эстетики над этикой. Поня­
тие красоты никогда не сужалось у него до формального новаторства.
Начиная с первых, еще незрелых выступлений против декадентства,
в которых он называл рекламируемую модернистами свободу твор­
чества «чудачеством» и «гайдамачеством», до статьи «О формализ­
ме», оставалось неизменным горьковское неприятие всего, что «слу­
жит для прикрытия пустоты или нищеты души» (XXVII 523).
Прочитав в 1924 г. памфлет «Труп», написанный группой француз­
ских сюрреалистов и напечатанный на следующий день после смер­
ти Анатоля Франса, он возмутился и назвал его «безумной выходкой
г. Супо с товарищами». Сюрреализм, возникший во Франции после
распада дадаизма, претендовал на «революционность» не только в
области формы, но и в политике. Как русские футуристы, сюрреали­
сты нигилистически относились к искусству прошлого, поэтому в ос­
корбительных тонах критиковали А. Франса за «буржуазность».
В черновике письма к Р. Роллану 16 декабря 1924 г. Горький осудил
их. Он писал «В России перед войною “футуристы” предлагали
“сбросить Пушкина с парохода современности”, разумеется это толь­
ко глупая бравада мальчишек, всячески желавших обратить на себя
внимание. То, что случилось у вас, я не могу понять»49.
Значение творчества Анатоля Франса раскрыто им в статье, по­
священной памяти писателя: «Как Достоевский и Толстой, каждый
по-своему показали с полнотой, совершенно исчерпывающей, душу
русского народа, так для меня Анатоль Франс всесторонне и глубоко
связан с духом своего народа». Горький пояснил, что нового внес, по
его мнению, писатель в мировую литературу: «Этикой Анатоля
Франса была эстетика —этика будущего. Он в справедливости видел
прежде всего красоту, мудро предчувствуя, что жизнь людей будет
справедлива лишь тогда, когда ее насытит красота»50. В этих словах
выражено, прежде всего, горьковское понимание новаторства, кото­
рое включало в себя очень весомые категории: насколько писатель
отразил дух своей нации, выразил ли он в своем творчестве идеалы
будущего с его новой этикой и эстетикой.
Концепция Человека-творца, активно перестраивающего мир и
себя, будет углубляться и трансформироваться в зрелом творчестве
писателя. Он по-новому решает «вечные» проблемы, волновавшие
писателей прошлого: о соотношении личности и общества, о народ­
ной душе и нравственности, русском национальном характере и госу­
дарственности. Более всего его волновало, как совместить революци­


Творчество Горького в кон тек сте Серебряного века
351
онные преобразования с бережным отношением к традициям. В цик­
ле «По Руси» Горький выступит одновременно как продолжатель
Пушкина и Гоголя в решении темы «маленького человека»
(«Жизнь —дело незаметно маленьких людей»), и как новатор, утвер­
ждающий принципиально новое понимание роли труда («Человек —
работник всему миру», мужик — «всех питатель»),
В автобиографической трилогии («Детство», «В людях», «Мои
университеты») отчетливо прослеживается специфика горьковского
подхода к процессу роста и формирования личности нового героя:
диалектика самопознания. Духовное становление Алеши Пешкова
происходит в противоборстве эмоций и разума, в процессе воспри­
ятия лучших черт народной этики и отвержения всепрощающей
любви-жалости . Герой трилогии —действенно активная, гармониче­
ски цельная личность, чувствующая нерасторжимую связь с народ­
ными низами. Горький показывает, что даже в кошмарных условиях
жизни формируется новый человек, которому дано перестроить мир
на основе разума и справедливости. Алеша Пешков выживает в окру­
жающей его среде только благодаря знанию, к которому постоянно
стремится. Чем грубее жизнь, чем страшнее давит его действитель­
ность, тем больше возрастает его сопротивление злу. Это сопротивле­
ние и делает его личностью. Образ героя нового типа —одно из глав­
ных художественных открытий писателя.
Творя миф о себе самом, Горький использует реальные историче­
ские и автобиографические факты, но подчиняет их определенному
художественному заданию. Поэтому «Детство» предстает как герои­
ческая притча, в которой есть элементы «Жития святых» («Алексей,
Божий человек»), «В людях» как повествование о странствиях героя
(«блудного сына»), а «Мои университеты» как синтез «романа обра­
зования» и исторической повести. В трилогии можно обнаружить и
«символ бессознательного» по Юнгу: «книга» как сила, защищающая
от злых духов.
Развивая традиции классического реализма, Горький существенно
обновил их в своем творчестве. Это наглядно проявляется в характер­
ной для всей русской литературы Серебряного века теме капитала.
Начиная с повести « Ф о ма Гордеев», кончая «Делом Артамоновых» и
«Жизнью Клима Самгина», она прозвучала как резкое осуждение
власти денег, калечащей человека. В статье «Разрушение личности»
Горький привел слова миллионера Гульда, определившего капитали­
стический мир как общество непримиримых врагов: они «собрались в
одной тесной комнате, ярко осветили ее, держат друг друга за руки и
только поэтому не убивают один другого. Но каждый из них зорко


352
Глава VII
ждет момента, когда можно будет напасть врасплох на временного и
невольного союзника, обезоружить, уничтожить его...» (XXIV, 42).
С жестоким и безжалостным миром капитала Горький столкнул­
ся в ранней юности, о чем рассказал в повестях «Мои университеты»,
«Хозяин», рассказах «Коновалов», «Бывшие люди», «Двадцать
шесть и одна» и др. Во второй половине 1880-х годов, работая в Ка­
зани подручным пекаря за три рубля в месяц, чернорабочим на стро­
ительстве мола в Феодосии, он на себе познал, что такое капитали­
стическая эксплуатация и произвол хозяев. Впоследствии писатель
вспоминал: «...я достаточно хорошо знал «хозяев», основное их стре­
мление жить чужим трудом и крепкая убежденность в этом своем хо­
зяйском праве —были испытаны мною непосредственно и разносто­
ронне» (25, 311-312).
Вот как описывает Горький в повести «Хозяин» владельца пекар­
ни Семенова, круглого пухлого человека с разноцветными глазами:
«Его опухшее безбородое лицо презрительно надулось, на тонкой гу­
бе шевелились редкие белесые усы, ни ж няя губа брезгливо отвисла,
обнажив плотный ряд мелких зубов» (14, 5). Безудержное самодур­
ство и презрение к людям сочетаются у него с доморощенной «фило­
софией» капиталиста. «Люди —жулики, ими надо управлять молча»
(14,52), —рассуждает Семенов, для которого свиньи гораздо дороже
людей.
Десятки лет Горький наблюдал за жизнью купцов и капиталистов
Поволжья, знал почти все крупные торговые фирмы Нижнего Нов­
города, Казани, Самары. Его интересовал быт, характеры, нравствен­
ный облик представителей русской буржуазии, стремительно вы­
шедшей на арену общественной и политической жизни. Особенно
много впечатлений дал писателю 1896 год, когда он в качестве кор­
респондента газет «Нижегородский листок» и «Одесские новости»
приехал в Нижний Новгород на Всероссийскую торгово-промыш­
ленную выставку и наблюдал за работой Торгово-промышленного
съезда. Там обсуждались важнейшие вопросы внешней торговли и
финансовой политики.
Горький писал: «Я видел там представителей крупной промыш­
ленности всей России, слышал их жестокие споры с «аграриями». Не
все в этих речах было понятно мне, но я чувствовал главное: это же­
нихи, они влюбились в богатую Россию, сватаются к ней и знают, что
ее необходимо развести с Николаем Романовым» (25,317). В очерках
« С Всероссийской выставки» Горький колоритно описывает набира­
ющего силы капиталиста, стремящегося утвердить себя в новых со­
циальных условиях. Он «грядет. И, все сокрушая на пути своем, ра-


Творчество Горького в кон текст е С ер ебряного века
353
зухабисто орет:
Гряду! Держи в сторону —раздавлю!”. Писатель
комментирует: « В самом деле —он грядет... У него есть все, что нуж­
но для победы —деньги, пробуждающаяся сила самосознания, жи­
вотная энергия... У него нет пока еще ума —но он купит себе ум»51.
Познакомившись с Саввой Морозовым, Саввой Мамонтовым, ни­
жегородскими миллионерами Гордеем Черновым и Николаем Бугро­
вым, заводчиком А.А. Зарубиным, хлебопромышленником М. Рука­
вишниковым, пароходчиками Н.В. Мешковым и В. Каменским,
Горький всерьез заинтересовался процессом становления русской
буржуазии, ее быстрым ростом и еще более быстрым разложением.
Его внимание особенно привлекали люди, «выламывающиеся» из
своего класса, осознающие его внутреннюю несостоятельность и мо­
ральную ущербность. Таков Ф ом а Гордеев —герой первого крупного
произведения Горького. С эпическим размахом писатель рисует в по­
вести типы «хозяев»: тут и фанатики стяжания, люди, «крепкие и
прямые, как железные рычаги», и хранители старозаветных тради­
ций, и пионеры современного капитализма —европеизированные
дельцы новейшей формации.
Среди них, чуждый всем, мечется Фома Гордеев, ощущая острую
неудовлетворенность жизнью, раздавленный ее ложью. Он прекрас­
но знает цену окружающим его людям. Один разбогател, будучи со­
держателем публичного дома, другой занимался скупкой, обманывая
крестьян, третий судился за поджог. Теперь все они претендуют на
роль столпов общества. «Что вы сделали? —бросает им в лицо Фома
Гордеев.
Не жизйь вы сделали —тюрьму... Не порядок вы устрои­
ли —цепи на человека выковали... Душно, тесно, повернуться негде
живой душе... Погибает человек! Душегубы вы... Понимаете ли, что
только терпением человеческим вы живы?» И заключает: «Пятак —
ваш бог!», «Чужой силой живете... чужими руками работаете!» (4,
446, 450).
Беспощадное обличение мира хозяев, где господствует мораль
хищника и право кулака, со временем все больше углубляется в твор­
честве Горького. От описания типов русского буржуа он переходит к
созданию обобщенного образа мирового капитализма. Циклы «Мои
интервью» и «В Америке» знаменуют новый этап в развитии этой те­
мы. Горький приступил к работе над «Моими интервью» в апреле
1906 года после поездки в Европу и Соединенные Штаты Америки.
Сатирические памфлеты, составляющие этот цикл, метят в русского
царя Николая II и немецкого императора Вильгельма И, во француз­
ских банкиров и американских королей бизнеса. С ядовитой иронией
и уничтожающим сарказмом писатель рисует их гиперболизирован­


354
Глава VII
ные портреты, показывая внутреннее единство всех звеньев власти в
разных странах. С неистовой силой полемического задора он обруши­
вается на капитал, управляющий миром. Это стержень, на котором
держатся цари и миллиардеры, банкиры и буржуазные идеологи.
Даже Франция, «прекрасная Франция», родина революции, стра­
на Вольтера и Гюго, становится немила Горькому, когда она «пересе­
ляется на улицу банкиров». Он не может простить ей денежного зай­
ма, данного русскому правительству на подавление революции 1905
года. Обобщенный образ буржуазной Франции создан с помощью са­
тирической метафоры. Ее символ —красный фригийский колпак —
превращается в памфлете Горького в «жирный желудок буржуа с из­
жеванной фригийской шапкой внутри его». По мысли писателя, со ­
юз с русским царем, залившим страну кровью народа, не просто
скомпрометировал Францию, он выявил подлинное лицо лицемер­
ной буржуазной демократии. «...Я —Республика и не могу мешать
моим банкирам делать то, что им нравится», —з аявл яе т Прекрасная
Франция. И тут же поясняет: «Богатые люди —самые твердые кам­
ни в здании государства... они его фундамент..,», «Народ— только
почва, на которой стоит дом»...(6,179).
Еще более бесцеремонен и цинично откровенен «один из королей
республики», представляющий стальных, керосиновых и прочих ко­
ролей США. «Пальцы его рук обладают удивительным чутьем и
волшебной силой удлиняться по желанию», чтобы достать наживу в
любой точке мира. Миллионер делает деньги и, соответственно,
жизнь, которая его устраивает. Чудовищный город-спрут, «желудок
из камня и железа», перемалывающий людские жизни —символи ­
ческий образ, имеющий аналоги в литературе Конца XIX — начала
XX века. Среди них «город-спрут» Верхарна, «мучительно «тесная
громада домов» у Бальмонта, «адище города» Маяковского. Горький
изображает город с помощью грандиозной развернутой метафоры:
улица —алчное горло, локомотивы —черви, копошащиеся на груди
города. Ист-сайд, квартал бедных, теряет свои реальные очертания.
Все лица сливаются в одно: голодное, возбужденное, тоскующее.
В описании преобладают цвета грязи и пыли, «мотив хаоса, безмол­
вия, духоты». «О людях страшно и больно говорить», — во склицает
Горький, описывая однообразно серые, бледные лица, мелькающие
перед вагонами «воздушной дороги». Писатель замечает, что в улич­
ной толпе много энергичных лиц, но на них «прежде всего выделя­
ются зубы». В городе Желтого Дьявола вместо сердца бьется «ком
золота, и в его биении —вся жизнь, в росте его объема —весь смысл
существования». В этих произведениях Горький поднимается до ог­


Творчество Горького в к он тек сте С еребряного века
355
ромных высот художественного обобщения. Беспредельна его нена­
висть к «жирному» —смертельному врагу демократии, культуры,
гуманизма.
Заметим, как родственны при всей их внешней несхожести обра­
зы хозяев, созданные в разные периоды творчества Горького, сколь
одинакова логика собственника. Владелец пекарни Семенов рассуж­
дает: «...одни люди должны работать, другим дано руководить ими, а
начальство должно заботиться, чтоб первые покорно подчинялись
вторым. Лишних —вон! Которые ни в тех, ни в сех, ни в третьих —
прочь!» (14, 52). Столь же категоричен «один из королей республи­
ки»: «в стране должно быть столько народа, сколько мне нужно для
того, чтобы он купил у меня все, что я хочу продать. Рабочих должно
быть столько, чтобы я в них не нуждался. Но —ни одного лишнего!
Тогда — не будет социалистов. И стачек» (6, 199).
Горький передает речи миллионера с нескрываемой иронией. Он
замечает: «Глаза старика сверкали, как две новые монеты». Сатири­
ческое снижение —характерный прием при создании портрета бур­
жуа. Вот хозяин Коновалова — «сырой и пухлый человек с разно­
цветными глазами и женоподобным лицом», с толстыми всегда
мокрыми губами, короткими ногами и визгливым голосом. Похож не
то на старую бабу, не то на свинью владелец пекарни Семенов: лицо
плоское и курносое, «напоминающее медную крышку с шишечкой
посредине», ноги толстые и гладкие, как бутылки, «обросшие жел­
тым пухом», хрюкающий голос. Трудно найти в произведениях писа­
теля хоть один портрет хозяина, не окрашенный нотами сатиры и
иронии. Описывая миллионера Бугрова, Горький замечает прежде
всего «начисто стертое безглазое лицо». У Бугрова, перед которым
угодничают даже царские министры, «на красноватых скулах бес­
сильно разрослась серенькая бородка».
Можно подумать, что «серенькая бородка», «стертое лицо» —
лишь фактографически точная деталь облика. Но о Семенове Горь­
кий пишет: «В темном углу около печи шевелилось что-то серое», о
его жене — «сидела серая, как летучая мышь, старуха-хозяйка» (14,
27). Хозяин —раб своего дела и уже поэтому мещанин, обыватель,
которому Горький во многих произведениях дал выразительное про­
звище —Серый. Это он суетливо мечется между борющимися Крас­
ным и Черным, он любит сытую жизнь и, обладая всеми талантами
паразита, «готов рабски служить всякой силе» (6, 293). Так за кон­
кретным обликом хозяина Горький зорко распознает обобщенную
фигуру Серого. При этом в портрете хозяина постоянно проступают
черты звериного, нечеловеческого.


356
Глава VII
Тема вырождения буржуазии особенно полно раскрыта в повести
«Дело Артамоновых», где дается история трех поколений одной се­
мьи. Горький развивает мысль о неизбежной деградации личности,
одержимой страстью приобретения, ставшей рабом капитала. Энер­
гичный, сильный Илья Артамонов —основатель «дела» —еще спосо­
бен к творческой созидательной работе. О н представитель молодого
растущего класса, который перестраивает косную феодально-крепо­
стническую Русь на буржуазный лад. Его сын Петр Артамонов уже
находится во власти инерции накопительства. У Петра нет отцов­
ской хозяйственной хватки, уверенности в себе. Фабрика представ­
ляется ему каменным зверем, готовым в любую минуту кинуться на
х озяина. Третье поколение Артамоновых никчемно: все они могут
только паразитировать на чужом труде. Лишь один из семьи Артамо­
новых —Илья младший —способен на решительные поступки. Он
рвет со своим классом, уходя в социалисты, посвящает себя делу ре­
волюции. Рассказ о судьбах капитализма подчинен задаче показать
его обреченность.
Петр Артамонов кутит на ярмарке в компании купцов, где один
«с собачьим лицом, крупнейший меховщик», другой «с лиловыми
ушами и собачьей головой». У крендельщиков Дронова и Кувшино-
ва —рожи, «одна багровая, в рыжей щетине, другая —темная и как
бы поросшая плесенью». Настойчиво подмечаются признаки вырож­
дения и уродства. Богач Митрофан Рукавишников —горбун с лицом
подростка, у текстильщика Комолова пальцы цвета моркови и бычьи
глаза навыкате. Капиталист Рябушинский —нечто «человекоподоб­
ное, выродившееся до последнего предела». Деталь облика становит­
ся средством сатирического разоблачения. Крупные внушительные
фигуры на поверку оказываются незначительными, серыми. Проис­
ходит сатирическое разукрупнение: якобы огромное и всесильное
мельчает, демонстрируя процесс распада больного, ущербного мира
собственников.
«Мещанство, — писал Горький, —не выдвинуло из своей среды
почти ни одного крупного человека, ни в одной из областей, если не
считать области ежедневной мелочной борьбы, дающей наибольший
простор подлым способностям мещан» (XXIV, 78). В творчестве пи­
сателя идет все более интенсивный процесс синтеза: буржуа как ли­
цо индивидуальное превращается в обобщенный образ Хозяина, при
этом выявляется его родство с Серым. Образ конкретного хозяина
вырастает в обобщенный тип Хозяина жизни, гигантский портрет
Молоха, Желтого Дьявола. Противопоставляя Хозяину Человека,
Горький показывает становление и рост подлинного героя современ­


Творчество Горького в кон тек сте Сер ебряного века
357
ности. Люди, на первый взгляд «маленькие», а на деле великие, кото ­
рых он изображает с нескрываемой симпатией, утверждают его иде­
ал нового человека.
Развитие темы капитализма завершается в «Жизни Клима Сам­
гина». Хозяева царской России показаны здесь во всем многообра­
зии: от крупных капиталистических предпринимателей и «охраните­
лей» буржуазного строя до тех, кто находится в разладе со своей
средой. И как вершина всего государственного порядка дана фигура
Хозяина всея Руси Николая П. Царь, как «тритон в аквариуме» —
бесцветный маленький человечек, голубовато-серый, бессильный и
никчемный. Он, как любой хозяин, презирает работающих на него и
люто ненавидит социалистов. Горький подчеркивает суетливую рас­
терянность и бессилие Николая II: министры толкают и тащат его,
куда хотят. Выявляется внутренняя связь царя и обывателя, родство
Хозяина и слуги капитала (оба они Серые), тем самым обнажаются
незримые нити, которые связывают власть с буржуазией, правитель­
ство с денежным мешком.
В творчестве последних лет происходит переосмысление темы хо­
зяина, в образе которого выступает рабочий человек. Горький стара­
ется показать это в очерках «По Союзу Советов», в многочисленных
приветствиях, обращенных к ударникам, передовикам пятилеток,
рабкорам и селькорам. С другой стороны, в горьковской публицисти­
ке и письмах возникает образ Хозяина с большой буквы, а именно
Сталина — «железного» диктатора, сурового правителя Страны Со­
ветов. Вынося приговор капиталистическому миропорядку и именуя
«последними» Железновых, Булычовых, Достигаевых и других «хо­
зяев», проигравших Россию, писатель показывает, что на смену им
пришли люди иной формации и соответственно изменился сам фе­
номен «хозяина».
Вера в неизбежность революционных преобразований в России
давала настрой всему творчеству Горького. Он ратовал за освобожде­
ние человека от социального гнета, раскрепощение всех его творче­
ских сил. Свобода для писателя —это, прежде всего, — социальная
революция, Упрекая «сереньких людишек» в пассивности, он пыта­
ется пробудить в них чувство протеста, желание разрушить душный
плен Желтого Дьявола. Мечта о Свободе, но не той, что «покрыта с
ног до головы зеленой окисью» —лейтмотив творчества Горького.
Символический образ Желтого Дьявола, олицетворяющий власть
капитала, социален в своей основе. Рассуждая о свободе духа, писа­
тель полемизирует с защитниками абстрактной «свободы» в совре­
менном мире. «Свободы внутренней, свободы духа —не светится в


358
Глава VII
глазах людей, — наблюдая за американцами, замечает он. — И эта
энергия без свободы напоминает холодный блеск ножа, который еще
не успели иступить. Это —свобода слепых орудий в руках Желтого
Дьявола — Золота... (6,241).
Горький, как и многие мыслители начала XX века, отвергал бес­
цветное обывательское существование во имя жизни духа, яркой и
праздничной. Но он никогда не ставил знак равенства между поняти­
ями свобода и анархия, свобода и капитал. Подлинное освобождение
человека, расцвет его духовной жизни возможны, по мысли Горького,
лишь в том мире, где нет капиталистической эксплуатации. В «Бесе­
дах о ремесле» он заметил: «Мораль господ была мне так же враждеб­
на, как и «мораль рабов», у меня слагалась третья мораль: «Восстаю­
щего поддержи!» (XXV, 321). Это жизненное кредо определило
своеобразие творческого метода писателя. От создания реалистиче­
ски конкретных образов он шел к широким обобщениям, поднимаю­
щимся до многозначных символов.
Горький выступил как новатор, показав развитие разных типов
сознания в народе: стихийного бунтарства —поисков смысла бы­
тия —роста коллективного сознания масс. Итоговое произведение
писателя — «Жизнь Клима Самгина» —это фактически исследова­
ние взаимодействия между человеком и историческим временем. По
словам М. Голубкова, писатель использует в нем «принципы типиза­
ции, присущие «новому реализму»52. По сути дела, в произведении
происходит возврат к традиционному герою русской классики —
«лишнему человеку», но на качественно новом уровне. И. Серман пи­
шет: «Горький-художник берется за роман-хронику, роман, темой и
материалом которой становится свободная мысль, а главный геро­
ем —рефлектирующий русский «интеллигент в очках»53. Писатель
изображает эволюцию духовной жизни Клима Самгина на широком
фоне общественного движения в России за 40 лет. Сопряжение исто­
ризма и «диалектики мысли» обусловили своеобразие повествова­
ния. Говоря о «Жизни Клима Самгина», Ю. Тынянов назвал Горько­
го «пролагателем новых путей»54.
Вряд ли можно считать «Жизнь Клима Самгина» произведени­
ем социалистического реализма. Говоря о многообразии художест­
венных форм советского и постсоветского периодов, Ю. Борев ис­
пользует определение «интеллектуальный реализм», которое
характерно для «произведения- концепции» Он пишет:» В нем раз­
ворачивается драма идей, а не людей, и персонажи «в лицах» разыг­
рывают мысли автора, выражая различные стороны его художест­
венной концепции. Писатель логизирует процесс художественного


Творчество Горького в ко нтексте Серебряного века
359
осмысления современности, и порою автор ставит своих героев в
экспериментальные обстоятельства, исследует таким образом их
характеры, тип их поведения. Интеллектуальный реализм стремит­
ся не столько к правдивому изображению «типических характеров
в типических обстоятельствах», сколько к исследованию той или
иной проблемы во всей ее сложности и многогранности»55. Можно
сказать, что «Жизнь Клима Самгина» идеально подходит под это
определение.
Итак, исходя из усложненной концепции русской литературы
XX века, феномен Горького можно назвать новаторским явлением.
Новизна социального содержания его произведений дополнялась по­
исками новой формы выражения. Можно говорить о нескольких эта­
пах развития его образной системы. Для ранних произведений хара­
ктерна яркая романтическая окрашенность, поэзия звуков и
визуализация чувств. В интересном исследовании о языковой семан­
тике Горького Б.М . Галеев обнаруживает у писателя наличие сине-
стетизма, характерного для символизма: сложные тропы соседствуют
с необычными метафорами, создаваемыми при сопоставлении разно­
родных зрительных и слуховых впечатлений («бархатистый голос
казался черным и блестящим», женские голоса «вливались в густую
волну» мужских «разноцветными ручьями, точно скатываясь отку­
да-то сверху по уступам, прыгая и звеня», «слова, гадкие, как мокри­
цы, разбегались, оскорбляя собою музыку волн», «Его шершавая
речь, напоминая ночной шорох тараканов, не пугала...»).
Галеев пишет: «...именно Горький является подлинным чемпио­
ном синестетизма» в русской литературе, затмевая в том даже Баль­
монта с его шумными синестетическими манифестами в защиту
«аромата Солнца»»56. Даже в письмах Горького, а не только в художе­
ственных произведениях можно обнаружить примеры синестетизма,
свойственной его мышлению. Он пишет В. Розанову, что испытыва­
ет сложное чувство «с яркой зеленой полосой злости»57.
Переход к новому мировидению, отразившийся в повестях
«Мать» и «Исповедь», сопровождался черно-белой гаммой красок,
использованием религиозной символики («черный звук гудка»,
«пламя любви», «сила правды», «крестный путь», «слово Сына»,
«Христова правда», «тело сына», «воскрешение»). В произведениях
1910-х годов заметно тяготение к космизму и мифопоэтической об­
разности, передающим чувство гармонического единения человека и
вселенной. В рассказах 1922-24 годов, как на экспериментальном по­
ле, Горький прослеживает «извороты души» россиянина, пережив­
шего две войны и три революции. Наконец, в «Жизни Клима Самги-


360
Глава VII
на» развертывается «движущаяся панорама» десятилетий, звучит
полифонический хор идей и детально исследуются глубины души ге­
роев с помощью психоанализа.
В художественной картине мира, созданной писателями Серебря­
ного века, Горький, бесспорно, занимает одно из главных мест. Его
связывает с этой эпохой многое: гимн Человеку, проповедь свободы
личности, яростное отрицание мещанства и власти денег, поиск но­
вой веры и путей совершенствования мира, мифологизм образной
системы. З.Г. Минц считает, что тяготение литературы рубежа веков
к «новому мифологизму» объяснялось в прозе стремлением к «мифу
о мире», который «требовал широкой панорамы жизни и культуры, и
своей связью с ведущим жанром социальной литературы XIX в., ко­
торый должен был в «синтезе» с поэтикой мифа создать произведе­
ние нового типа»58. Развивая эту мысль, В.В. Полонский пишет, что
в форме прозаических произведений в литературе Серебряного века
«актуализировался мифопоэтический потенциал генетической (ар­
хаические истоки и имплицитное присутствие мифогенных струк­
тур) и исторической( наследие предшествующей классической тра­
диции) памяти романного жанра»59. Подобный синтез мифопоэтики
и исторической памяти характерен для творчества Горького.
Отличительной особенностью С еребряного века многие исследо­
ватели называют также резкое изменение представлений об этике ху­
дожника, о соотношении творчества и личной жизни писателя. По
мнению К.Г. Исупова, «серебряновековцы» в отличие от своих пред­
шественников делали собственную жизнь предметом искусства, сти­
рая границы между литературным трудом и философией. Он пишет:
«Философия творчества, т.е. широко понимаемая “эстетика”, стала
темой повествования и пружинной фабулы. Не каждый писатель ну­
ждался в своем Эккермане: творчество и метататворчество, литерату­
ра и металитература, описание и самоописание соседствуют, пересе­
каясь в рамках личных биографий...»60.
Горький был собственным Эккерманом. Все его творчество —од­
на большая книга о русской жизни, о трудностях, преодолевая кото­
рые растет человек, рождается новое мировоззрение. Книга, в основе
которой —его собственная биография, претворенная и преобразо­
ванная в художественное произведение. Начиная с юношеских
странствий по Руси, все впечатления многотрудной жизни писателя,
все его душевные поиски и метания, стали сюжетом этой книги. Уве­
ряя, что он ничего не выдумывает, а лишь описывает бывшее с ним
самим, Горький тем не менее всегда подчинял факты идейному за­
мыслу произведения, а порой даже занимался мифотворчеством. По­


Творчество Горького в ко нт ек сте Сер ебряного века
361
иск художественного синтеза —характерная черта писателя, опреде­
лившая его новаторство.
Беспокойная ищущая мысль Горького прошла сложный путь раз­
вития. В статье «О литературе и прочем», напечатанной в июне
1931 г., он писал: «Не следует ли поискать возможности объединения
реализма и романтизма в нечто третье, способное изображать герои­
ческую современность более яркими красками, говорить о ней более
высоким и достойным ее тоном?» (XXVI, 53). Декларируя на словах
принципы социалистического реализма, порой называя его социали­
стическим романтизмом, сам писатель не придерживался их в твор­
честве последних лет. Его многотрудный путь можно условно изо­
бразить как движение от своеобразно, по-русски, понятого
ницшеанства к великой монистической идее социализма и неомифо-
логизму, движение, в процессе которого создавалась новая эстетиче­
ская теория XX века. Тем же, кто и сегодня вслед за В. Набоковым
упрекнет его в хаосе идей61, напомним слова Анаксагора, что хаос как
стихийная множественность носит в себе возможность единства, т. е.
гармонического целого62. Во всяком случае, Горький имел смелость
заблуждаться и мечтать, упорно стремясь найти это целое.
Можно согласиться с мыслью М. Нике о необходимости по-ново ­
му рассматривать Серебряный век, включив в него не только все
многоообразие литературных явлений тех лет, но и « философию
ученых». Он пишет: « В сущности, следует расширить понятие («по­
ле») Серебряного века, включая в него эту научно философскую со­
ставляющую, и самого Горького, который, несмотря на свою борьбу
против модернизма( точнее, против декадентства) является сам
представителем модернизма в своем мировоззрении, с идеей синтеза
материи и духа, и в своем стиле ( в некоторых произведениях) мета­
форическом и алегорическом»63.
Горький не раз менял свое отношение ко многим явлениям модер­
нистского искусства, внимательно присматривался к поискам новых
форм и приемов изображения, сознательно или бессознательно отзы­
ваясь на новаторские искания искусства XX века. Как истинный сын
своей сложной эпохи и подлинный художник Серебряного века он
совместил в своем творчестве новые идеи с новыми принципами ху­
дожественного освоения действительности в ее новых формах.


Глава VIII
ГОРЬКИЙ - НАШ СОВРЕМННИК
В эссе «Величайшие в мире» М. Осоргин писал: «У нас в литера­
туре три мировых имени: Толстой (наша гордость), Достоевский (на­
ше несчастье) и Горький (наша злободневность)»1. С ним переклика­
ется В. Розанов, который в 1904 г. заметил: «Максим Горький весь —
современность, и притом только современность»2. Эти оценки, сде­
ланные в период расцвета таланта писателя и после его смерти, фак­
тически совпадают. Значит ли это, что Горький в XXI веке будет вос­
приниматься как писатель злободневный для своей эпохи и
устаревший сегодня? Обратимся к другому высказыванию М. Осор-
гина и з статьи «Максим Горький»: «...Горький был неизмеримо шире
и независимее в своих взглядах, чем как политический деятель», по ­
этому «правильнее считать его не последним по времени в ряду клас­
сиков старого типа, а первым в новом литературном периоде, харак­
тер которого еще не вполне поддается определению...»3. Эти слова
очень точно определяют роль писателя в литературном процессе
конца XIX —первой трети XX века и его значение сегодня.
В годы перестройки произошла деканонизация советских класси­
ков, были разрушены марксистские основы литературоведения. С оот­
ветственно развеялась созданная в советские годы легенда о Горьком
как правоверном большевике, близком друге Ленина и Сталина. В его
произведениях перестали искать марксистские мысли и пролетарскую
идеологию, концентрируя внимание на изображении жизни во всей ее
сложности. В работах зарубежных литературоведов тоже стал менять­
ся определенный, установившийся в годы «холодной войны», круг су­
ж дений о Горьком, во многом совпадавший с оценками русских эмиг­
рантов первой волны. Тем не менее, до сих пор жизнь и творчество
писателя трактуют тенденциозно и необъективно, подкрепляя свои су ­
ждения высказываниями И. Бунина, Б. Зайцева, В. Набокова, 3. Гип­
пиус, Д. Мережковского, А. Солженицына, М. Пришвина4 и многих
других. Не говорим уже о том, что в популярных теле- и радиопереда­
чах Горький выглядит давно забытым писателем, успех которого объ­


Горький —наш совр еменник
363
ясняется случайным стечением обстоятельств, ибо прославившие его
«Очерки и рассказы», якобы, имеют лишь этнографическую ценность,
а малохудожественная «Мать» демонстрирует полное падение писате­
ля из-за его приверженности социал-демократическим идеям.
Еще более строго судят Горького последнего периода творчества.
А. Ваксберг утверждает, что, воспевая террор, писатель нашел для
этого теоретическую базу —пролетарскую ненависть —и превратил­
ся « не просто в страстного пропагандиста кремлевской политики, но
и в пламенного трубадура эскалирующего террора»5. Подтверждени­
ем этого он считает известное горьковское выражение «Если враг не
сдается, его уничтожают». Называя Горького «официальным рупо­
ром власти», А. Труайя пишет: «Ярый анархист былых времен надел
розовые очки. Из любви к родной стране он предпочитал горькой
правде подслащенную ложь. Сам он это превращение сознавал не
вполне. Напротив, он был уверен, что ничуть не отрекся от идей сво­
ей молодости, поскольку, как вчера, так и сегодня, ставит счастье ра­
бочего класса превыше его личных пристрастий. В очередной раз
цель в его глазах оправдывала средства»6. Д. Быков в книге с эпати­
рующим названием «Был ли Горький?» рисует писателя «человеком
холодным, желчным, расчетливым, а главное —совершенно неспо­
собным к некоторым простым и живым человеческим чувствам»7.
Особенно много упреков вызывает поездка Горького на Соловки и
его участие в книге «Беломорско-Балтийский канал имени И.В . Ста­
лина». С легкой руки В. Баранова, который красочно изобразил по­
ездку бригады из 120 писателей на стройку ГУЛАГа в книге «Горький
без грима» (М. 1996), в обиход вошла и прочно утвердилась мысль о
том, что именно Горький возглавлял эту бригаду, следовательно, не­
сет прямую ответственность за все преступления чекистов8. Однако,
в отличие от Соловков, на Беломорско-Балтийский канал Горький не
ездил: в августе 1933 г. он жил в Горках, и только 25 августа выступил
на заключительном слете ударников Беломорстроя в Дмитрове. Сле­
довательно, не было его ни в «линкольнах», возивших писателей
смотреть фонтаны в Петергофе, ни на лукулловом обеде в банкетном
зале ресторана «Астория», ни в купе спецпоезда, где располагалось
по три человека, а четвертое место «занимал ящик с вином, конья­
ком, копченой колбасой»9.
Легенду о поездке Горького на канал разделяют многие. Д. Быков
пишет: «Сам Горький, посетив строительство в составе возглавляе­
мой им группы лояльных литераторов, обратился к чекистам с неж­
ными словами: “Черти драповые! Вы сами не понимаете, какое вели ­
кое дело тут делаете!” И прослезился —он это хорошо умел»10. На


364
Глава VIII
том же основании А. Ваксберг, делает вывод, что Горький «одобрял
методы сталинского лечения», иначе говоря, террора и насилия. При
этом почему-то никто даже не упоминает о 120 «лояльных» деятелях
культуры, которые не только побывали на строительстве, но и вос­
торженно оценили его результаты. Благодаря Г.Г. Ягоду за поездку,
Кукрыниксы писали: «Восхищены грандиозной работой ОГПУ!»,
М. Зощенко отозвался так: «Мне не приходилось раньше видеть
ГПУ в роли воспитателя, и то, что я увидел, было для меня чрезвы­
ч айно радостно». Н. Чуковский добавил: «Я не знал тогда, что труд,
организованный большевиками, может за двадцать месяцев преобра­
зить страну и людей». Вс. Иванов не просто «крепко-крепко благода­
рил» Г.Г. Ягоду, но закончил письмо словами «Целую Вас»11.
Все это свидетельствует о том, что, обвиняя Горького в восхвале­
нии советской системы, ненавидящие ее авторы попросту игнориру­
ют реальные факты, ставшие известными лишь в последние двадцать
лет. Между тем, именно в этот период появилась возможность по-но ­
вому понять Горького, объективно оценив его роль и значение в ми­
ровой литературе и русской общественной жизни. С 1997 года изда­
ется вторая серия Полного собрания сочинений писателя («Письма»
в 24 томах), вышли коллективные труды «Неизвестный Горький»
(М. 1995), «М. Горький. Неизданная переписка» (М. 1998, второе
изд. 2002), «В округ смерти Горького. Документы, факты, версии» (М.
2001), «Горький и его корреспонденты» (М. 2005), «Публицистика
М. Горького в контексте истории» (М. 2007), «Концепция мира и че­
ловека в творчестве Горького» (М. 2009), «М. Горький в зеркале эпо­
хи» (М. 2010), два тома «Архива А.М. Горького», посвященные его
переписке с Р. Ролланом и М.И. Будберг, восемь выпусков «Горьков­
ских чтений»: «Максим Горький на пороге XXI столетия» (т.т. 1 -2 ,
Нижний Новгород, 2000), «Максим Горький —художник. Пробле­
мы, итоги и перспективы изучения» (Нижний Новгород, 2002), «Ма­
ксим Горький и литературные искания XX столетия» (Нижний Нов­
город, 2004), «Творчество Максима Горького в социокультурном
контексте эпохи». (Нижний Новгород, 2006), «Человек и мир в твор­
честве М. Горького», (Ниж ний Новгород, 2008), «М. Горький: взгляд
из XXI века» кн. 1 -2 .( Нижний Новгород, 2010).
Опубликованные в них документальные материалы позволяют
узнать настоящего Горького, без хрестоматийного глянца и неоправ­
данного очернения, узнать и понять писателя сложного и противоре­
чивого, человека с мятежной душой и острым умом, незаурядного
мыслителя и общественного деятеля. Можно сказать, что только в
начале XXI века стал ясен масштаб деятельности Горького и подлин­


Горький —наш совр еменник
365
ная картина его духовного развития. За последние годы в России и за
рубежом все большее число ученых и писателей обращается к слож­
ному, во многом уникальному явлению, именуемому Максимом
Горьким. Его творчество, действительно, изучается заново, ибо изме­
нились не только методологические ориентиры, но существенно рас­
ширились историко-литературный контекст эпохи и источниковед­
ческая база горьковедения. Стали доступными запрещенные в СССР
работы зарубежных исследователей, в научный оборот введено ог­
ромное количество ранее неизвестных архивных материалов, расши­
рилось понимание деятельности писателя за пределами родины.
В итоге пришло понимание того, что Горький —одна из ключевых
фигур мировой литературы XX века, без изучения творчества кото­
рого невозможно понять историю, идейно-философскую борьбу и
общественно-культурную жизнь этого периода.
Французский ученый Мишель Нике пишет: «...именно благодаря
тому, что Горького перестали превозносить, появилась возможность
сегодня заново прочитать его, отбросив стереотипы и предвзятые
мнения, открыть как писателя, воплотившего, как никто другой, на­
дежды и иллюзии своего времени, и “всемирно услышанного”...»12.
Итальянская исследовательница Паола Чони, защитившая в 2007 г.
кандидатскую диссертацию по творчеству Горького, называет писа­
теля «одним из европейских интеллектуалов, повлиявших на форми­
рование ценностных ориентиров в политике и культуре XX века»13.
Серж Роле в книге с характерным названием «Феномен Горького»
обстоятельно анализирует раннее творчество писателя и приходит к
выводу, что «Очерки и рассказы» — «замечательный сборник»,
сыгравший большую роль в становлении нового литературного на­
правления14. Сравнивая Горького с А. Чеховым, Л. Толстым, Н. Ми­
хайловским, писателями-натуралистами, он показывает, что форми­
рование его художественного метода происходило в теснейшей связи
с литературным процессом Серебряного века, а « учение социалисти­
ческого реализма (1932-1934) —не только литературная программа,
но и теория нового типа»15.
Назовем еще несколько работ, в которых американские, француз­
ские, немецкие, итальянские ученые, заново перечитав произведения
Горького, открывают новые страницы его жизни и творчества:
Б. Шерр. «Автобиография как вымысел», «Горький и богостроитель­
ство», «Тень автора: роль Рыбина в «Матери» Горького», «Впечатле­
ния проходящего», А. Книгге «Максим Горький: литературная рабо­
та», М. Никё «Горький — еретик, богостроитель», «К вопросу о
х лыстовстве Горького», Д. Уффельман «Горьковская Мария» , X. Им-


366
Глава VIII
мендорфер «Деканонизация Горького в России с 1987 г>, X. Гюнтер.
«Социалистический сверхчеловек: Максим Горький и миф о совет­
ском человеке»16. Во Франции в издательствах «Галимар» и «Меркюр
де Франс» возобновилось издание сочинений Горького и исследова­
ний о нем, которые велись в течение 20 лет. В 2005 г. повесть Горько­
го «Исповедь» вышла в издательстве «Фебус» в новом переводе и с
предисловием М. Никё. Малоизвестные автобиографические расска­
зы в его же переводе, с предисловием и комментарием появились в
2009 г. В Испании вышла книга литературных портретов Горького
(А. Чехов, Л. Толстой, Л . Андреев), переведенная Ю. Добровольской
и Ж.М. Муфиоз («Нортесур», Барселона, 2009)17. Сборник статей
«“Горький” писатель в “сладкой” стране», посвященный столетию
пребывания Горького на Капри, опубликован в Италии в 2006 г.
Все это свидетельствует об актуальности творческого наследия
Горького сегодня, когда мир вновь оказался на пороге кризиса и гло­
бальных перемен. Волновавшие писателя вопросы о движущих си­
лах истории, назначении человека и смысле жизни, соотношении
личности и коллектива, веры и религии, свободы и необходимости,
гуманизма и жестокости продолжают занимать умы людей XXI века.
Все более остро встают проблемы противостояния социализма и ка­
питализма, Запада й Востока, этики и политики, силы и насилия. Об­
раз времени сегодня создает новое поколение, выросшее в годы пере­
стройки, воспитанное на культе доллара и «праве» сильного. Идет
процесс активной переоценки ценностей, тем не менее постоянно по­
вышающийся интерес к истории дает надежду, что новое поколение
все-таки будет размышлять над опытом прошлого.
Ощущение неумолимости надвигающихся катаклизмов в конце
XIX —начале XX века тоже привело к глобальной переоценке цен­
ностей. В философии и социологии это выражалось в развитии мар­
ксизма с одной стороны, ницшеанства —с другой, с третьей —в по ­
пытке соединить то и другое. Гегелевское пророчество о конце
истории, утверждение Ницше, что Бог умер, и марксистский «при­
зрак коммунизма» порождали гремучую смесь, которая взрывала
традиционные взгляды. В литературе Серебряного века для боль­
шинства писателей была характерна идея обновления творчества и
поиск художественного синтеза. Возникновение символизма, акме­
изма, футуризма связывалось с теорией гибели устаревшего реализ­
ма, а неореализм и неоромантизм свидетельствовали о попытках най­
ти новый метод.
Возрождение романтизма в конце XIX —начале XX вв. наблюда­
лось не только в России, но и в литературах Западной Европы. Гово­


Горький —наш совр еменник
367
ря об изменении метода, сменившего аристократический плащ
Чайльд Гарольда на демократическую рубашку мужика, критик Во-
гюэ писал: «Романтический лев остался таким же, как был, несмотря
на всякие литературные украшения, «молодым животным, эгоистич ­
ным, гордым и разнузданным». Это возрождение романтизма проис­
ходит по всей Европе: Горький, Д ’ Аннунцио, Редьярд Киплинг,
Гауптман, Сенкевич — это все родные братья одного духовного от­
ца —Ницше»18. Горький принадлежал к тем писателям, кто воспевал
человека активного, посвятившего себя борьбе за социальную спра­
ведливость и переустройство жизни на более разумных началах. Тем
не менее, его бесспорно привлекали идеи самосовершенствования,
освобождения человека от сковывающих его моральных и этических
норм, а главное, идея перевоспитания личности или рождения «ново­
го человека». Иными словами, в философском плане мысль писателя
блуждала между двумя крайностями, пытаясь соединить их воедино.
Уже в конце XIX века возникло предположение, что в обществе
будущего, которое многим мыслилось как социалистическое, искус­
ство будет синтезом реализма и романтизма. Характерна реакция на
двухтомник «Очерков и рассказов» М. Горького, ставший событием в
истории русской литературы. Оценивая его, критики заговорили о
большой художественной силе Горького, называли его «первым та­
лантливым художником —представителем пролетариата». JI. Тол­
стой заметил «замечательного писателя», А. Чехов отозвался о нем
так: «Талант несомненный и притом настоящий, большой талант»19.
Такая реакция на двадцать небольших рассказов объяснялась горь­
ковской проповедью свободы личности, романтическим бунтарст­
вом, отрицанием тусклого мещанского существования, дерзким при­
зывом к подвигам. А. Волынский писал: «Типа человека голодного,
нищего, но гордого своей полной независимостью, преисполненного
какой-то мировой всечеловеческой поэзии, —такого типа не было до
сих пор в литературе»20. Находя в рассказах Горького отблески ибсе-
новских и ницшеанских идей, критики сравнивали изображенных им
босяков с былинным Василием Буслаевым.
Как бы ни определять творческий метод раннего Горького, ясно,
что он был новаторским и положил начало литературного направле­
ния, которое в 1930-х годах назовут социалистическим реализмом.
Назовут, кстати сказать, без участия писателя, ибо сам он чаще поль­
зовался термином социалистический романтизм. В статье «О бойко­
сти» (1934) Горький писал: «Революционный романтизм —это, в
сущности, псевдоним социалистического реализма, назначение коего
не только критически изобразить прошлое в настоящем, но главным


368
Глава VIII
образом —способствовать утверждению революционно достигнуто­
го в настоящем и освещению высоких целей социалистического бу­
дущего» (XXVII, 159). Так был ли этот метод выдумкой сталинских
чиновников, послушных воле вождя, или естественным этапом эво ­
люции литературного процесса в России XX века?
А.Д. Синявский и его единомышленники склонны считать метод
советской литературы «грубой демагогией Жданова или старческой
причудой Горького»21. Он видит его главную особенность в телеоло­
гии Цели: все понятия и предметы определяются, исходя из постоян­
ного стремления к конечной Цели, победе коммунизма. Синявский
считает, что социалистический реализм «исходит из идеального об­
разца, которому уподобляет реальную действительность», требует
«давать идеальную интерпретацию реальному, писать должное как
действительное». Он находит в советском искусстве родство с клас­
сицизмом, но одновременно утверждает, что романтизм « охватил,
главным образом, предысторию и начало социалистического реализ­
ма»22. Признавая творчество Горького новаторским (это «обрыв, а не
продолжение традиций»), он замечает в нем наличие элементов ро­
мантизма и классицизма.
Ю. Борев, полемизируя с Синявским, отрицает близость социали­
стического реализма классицизму, считая, что помимо бюрократиче­
ских догм « в процессе разработки теории социалистического реализ­
ма рождались и серьезные решения, обогащавшие эстетическую
мысль и благотворно влиявшие на художественную практику, часто
порождавшую произведения “большого стиля”»23. Он пишет: «При
этом искусство социалистического реализма в числе своих досто­
инств имело высокие цели и прекрасные идеалы, которые и сегодня
не зазорно было бы исповедовать любому серьезному творцу. И про­
тиворечие добра и зла, любви к человеку и социального насилия бы­
ло заложено в нескольких постулатах этого художественного метода.
Ведь социалистический реализм утверждал художественную кон­
цепцию социально активной личности, включенной в творение исто­
рии с помощью насильственных средств. Насильственные средст­
ва —это всегда плохо, но что делать, когда все способы создания
справедливой, человечной социальной жизни испробованы и не дали
положительных результатов?!»24
Размышляя над тем, почему именно Горького «выбрали основопо­
ложником социалистического реализма», С. Роле пишет: «Горький —
единственный русский писатель, чья жизнь смогла стать соответст­
вующей легендой в целях Советов»25. Но так ли все просто? О необ­
ходимости обновления искусства в начале XX века говорили не толь­


Горький —наш со вр еменн ик
369
ко писатели демократического направления, но все, кто остро чувст­
вовал приближение революционных катаклизмов. Сам «дух исто­
рии» заставлял задуматься о том, каким должно быть искусство, что ­
бы отразить запросы времени. В исследовании о творчестве
Верхарна, М. Волошин утверждал, что «поэт должен занять такую
перспективную точку зрения, откуда он мог бы увидать всю совре­
менность сверху, целиком включенную в общее нарастание истории,
как один из связных актов человеческой трагедии»26. Характерно,
что он пришел к такому выводу, анализируя не только творчество
Верхарна, но и других французских символистов.
Классический реализм, изживший себя к концу XIX века, наибо­
лее мощно выразившийся в творчестве Л. Толстого, Ф . Достоевского
и А. Чехова, не мог удовлетворить потребностям в искусстве, которое
провидчески отразило бы ощущение катастрофизма жизни. Можно
сказать, что в конце XIX —начале XX века в русской литературе уже
складывалось новое направление, противопоставившее себя натура­
лизму и реализму. В начале января 1900 г. Горький писал А. Чехову:
«Знаете, что Вы делаете? Убиваете реализм. И убьете вы его скоро —
насмерть, надолго. Эта форма отжила свое время —факт!» (Письма,
2, 8). Добавив, что он этому «убийству» чрезвычайно рад, писатель
пояснил, что «настало время нужды в героическом: все хотят возбу­
ждающего, яркого, такого, знаете, чтобы не было похоже на жизнь, а
было выше ее, лучше, красивее» (там же, 2, 9). Само время диктова­
ло писателям необходимость создания иного искусства путем синте­
за разных художественных систем.
Интересны рассуждения В.А. Базарова (Руднева) по поводу горь­
ковских повестей «Мать» и «Исповедь». Считая, что в этих произве­
дениях осуществлен синтез классицизма и романтизма, он связывал
этот факт с ростом социалистического сознания и чувства коллекти­
визма в народе. 11 февраля 1908 г. он писал Горькому: «Необходимо
показать с полной отчетливостью, что в искусстве, в характерном для
его развития чередовании эпох классицизма и романтизма, прогресс
реализовывался в таком же искалеченном, однобоко изуродованном
виде, как и в остальных сферах деятельности скованного социаль­
ным рабством человечества<...> До сих пор был такой разрыв , —со ­
циализм несет с собой синтез. Но как конкретно осуществить этот
синтез, — на этот вопрос литератор-беллетрист не найдет ответа у
теоретика социализма<...> Само собой разумеется, в настоящее вре­
мя едва ли возможно дать образцы действительно коммунистическо­
го искусства или создать действительно коммунистическую филосо­
фию. Все мы, строго говоря, не коммунисты, а лишь «мосты» к


370
Глава VIII
коммунизму»27. Как мы видим, один из теоретиков социализма уже в
повестях Горького «Мать» и «Исповедь» обнаружил зачатки нового
литературного метода, который может стать синтезом классицизма и
романтизма.
«Новаторство Горького, — пишет Е. Тагер, — состояло в том, что
он важнейшим мерилом ценности человека сделал его «историче­
скую функцию», т.е. меру его способности или неспособности изме­
нить течение жизни, взорвать несправедливый общественный поря­
док»28. Оценивая события действительности, Горький, в отличие от
своих предшественников и современников, вводит новый крите­
рий —исторический. Утверждая «бытие как деяние», он считает че­
ловека не рабом Божьим, а свободным творцом жизни. Принцип со­
циально-исторической зависимости человека от окружающей среды,
характерный для классического реализма, он расширяет и дополняет
утверждением активной личности, способной перестроить себя и ок­
ружающую жизнь. Возникает идея «третьей действительности», дей­
ствительности будущего, которая творится в настоящем. Горький пи­
шет: «Я эти слова о третьей действительности произношу не ради
остроумия, вовсе нет. Они мною чувствуются как решительная ко­
манда, как революционный приказ эпохи (XXVII. 419) .
Можно понять это признание как приказ Сталина (или советских
идеологов) писать в духе социалистического реализма, создавая миф о
счастливом царстве будущего. Н о ведь Горький говорит о «революци­
онном приказе эпохи», который он ощущал задолго до сталинского
времени. Стремление изображать человека в потоке истории, а дина­
мику его характера определять реальными фактами политической и
общественной жизни было присуще и раннему творчеству писателя.
Фома Гордеев, Ил ья Лунев —люди, «выламывающиеся» из процесса
«победного шествия» капитализма в России, горьковские босяки —
суровый приговор буржуазному обществу. Обостренное чувство исто­
рии, « отражение истории в человеке» (Герцен) —характерная особен­
ность художественного видения мира Горького. Со временем она лишь
углублялась, превратившись в «Жизни Клима Самгина» в многопла­
новый, исторически изменчивый образ времени. В ценностной шкале
писателя «разум истории» был одной из главных составляющих.
Называя романтизм раннего Горького революционным, критики
имели в виду именно эту особенность мировоззрения писателя: уве­
ренность, что мир развивается постоянно и активными действиями
можно изменить его к лучшему. Человек, по мнению Горького, — не
изначально сложившаяся неизменная величина, а личность, подвла­
стная внешним воздействиям и стремящаяся к совершенствованию.


Горький —наш сов ременник
371
Горьковская концепция личности, о которой говорилось выше, пита ­
лась уверенностью, что «человек способен бесконечно совершенство­
ваться, и вся его деятельность —вместе с ним тоже будет развивать­
ся —вместе с ним из века в век. «Верю в бесконечность жизни, а
жизнь понимаю как движение к совершенствованию духа», — писал
он Репину (Письма, 1,377).
Заметим, не к совершенствованию социального строя, а к совер­
шенствованию духа и самого человека. Уже одно это свидетельству­
ет о том, что Горький не был ортодоксальным марксистом. Его истин­
ной верой на всю жизнь стало «человекопоклонничество ». В 1900г.
он признался Л. Толстому: «Глубоко верю, что лучше человека ниче­
го нет на земле, и даже, переворачивая Демокритову фразу на свой
лад, говорю: существует только человек, все же прочее есть мнение.
Всегда был, есть и буду человекопоклонником...» (там же, 2, 21). И о
том же в письме А.П. Чапыгину 13 августа 1925 года: «Верю же я
только в человека. Только в него. Это вся моя религия, весьма мучи­
тельная, но в той же мере и радостная». (Письма, XV, 135).
Всегда стремясь к изображению узловых событий века, писатель
показывает воздействие истории на человека, полемизируя с теми,
кто считал личность неспособной на ее существенное изменение.
Горьковский афоризм «В жизни всегда есть место подвигам» роднит
писателя с романтиками. В отличие от пессимистов, он верит, что
можно создать гармонию между собой и миром и гармонию в себе са­
мом. Положительная программа героя Горького при всей ее деклара­
тивной риторике и утопизме напоминает вовсе не лозунги социали­
стов и не заповеди Заратустры, а универсалии Разума, понимаемые в
традициях философии Просвещения.
Считая историю процессом эволюционным, Горький искренне ве­
рил, что человеческие разум и воля могут многое изменить в разви­
тии жизни. Его собственный опыт давал ему право считать, что чело­
век способен не только на внутреннее совершенствование, но и на
изменение окружающего мира. При этом явственно звучащая у Горь­
кого социальная мысль уживалась с дерзкой попыткой уравнять мя­
тежного Человека с Богом или хотя бы поставить его рядом с ним.
Идея создать нового Бога (из Человека или из народа), способного на
обновление миропорядка, сближала писателя с социалистами —уто­
пистами. М. Никё справедливо утверждает: «“Богостроительство”,
по Горькому, это религия делания, борьба с пассивностью, индивиду­
ализмом, мелкобуржуазной моралью, обскурантизмом, пессимиз­
мом, против всего того, что Горький называл “азиатчиной” и что Ниц­
ше о пределял понятием “декаданса"»29.


372
Глава VIII
Разделяя толстовскую критику церкви, Горький шел дальше
Л. Толстого: он считал, что у человека будущего должна быть иная
религия. Идея религиозного обновления, популярная среди филосо­
фов и писателей конца XIX —начала XX века, по-своему осмысля­
лась Горьким. В том же 1906 г., когда в Америке он начал писать по­
весть «Мать», в России вышла статья С. Булгакова «Карл Маркс как
религиозный тип». Говоря о христианстве, G. Булгаков признался,
что ему приходится «передумывать этот вопрос в применении к
столь сложному, противоречивому и в то же время значительному те­
чению духовной жизни нового времени как социализм...»30. Понима­
ние социализма как одного из путей обновления духовной жизни об­
щества было близко Горькому.
В Европе он познакомился с новейшими философскими и науч­
ными теориями, изучил подаренную ему книгу К. Каутского «Из ис­
тории общественных течений», где был дан анализ разного рода про­
явлений «коммунизма», беседовал не только с ним, но и с другими
известными социал-демократами (А. Бебелем, К. Либкнехтом, фин­
скими, шведскими, испанскими, итальянскими социалистами).
В Америке Горький испытал влияние Уильяма Джемса, книгу кото­
рого «Психология» (СПб , «Знание», 1902) прочитал еще в России.
Исследуя взаимосвязи и взаимооталкивание американского филосо-
фа-прагматиста и русского писателя, зарубежные исследователи за­
мечают синхронность их духовных поисков не только в постижении
мира и человека, но и в определении таких понятий, как «истина»,
«сила», «энергия», « гармония», «правда». Б . Шерр считает, что объ­
яснение сущности Бога и религии, данное Джемсом, во многом напо ­
минает горьковское, ибо и для того и для другого внутренняя правда
начинается с поиска единства человека и природы, гармонического
устроения мира. Он пишет: «Джемс использует Бога как психологи­
ческую и философскую конструкцию, Горький использует это поня­
тие в социальных и исторических целях. Для обоих тем не менее ве­
ра важна не потому, что может объяснить фактическую природу
вещей (хотя согласно Джемсу, вера в Бога может быть точным пред­
ставлением сути вещей), но как способ расширения человеческих
способностей»31.
Побывав в лаборатории супругов Кюри, познакомившись с физи­
ком Э. Резерфордом, президентом Гарвардского университета
Ч. Элиотом, профессором Джоном Дьюи и другими учеными, Горь­
кий искал пути объяснения непознаваемого, предполагая, что мате­
рия может превращаться в энергию, а коллективный разум народа
способен творить чудеса. Иными словами, размышляя о путях обно­


Горький —наш совр еменник
373
вления мира и искусства, писатель использовал понятие духовного
«воскрешения» как способ расширения и углубления понятия «рево­
люция». Сблизившись с большевиками и всячески помогая им, он
тем не менее не стал ортодоксальным марксистом. Горьковская
«Мать» вызвала критику В. Ленина именно потому, что рабочее дви­
жение изображалось в повести как путь к новой религии, а герои на­
поминали евангельских святых.
Осмысляя итоги 1905 года, Горький приходит к выводу, что само
понятие «революция» следует углубить и расширить, включив в не­
го идею духовного обновления человека посредством новой веры. За
этим скрывалась и чисто практическая задача: невозможно пере­
строить отсталую темную Россию, народ которой исповедует право­
славие, если не заменить в его сознании одну веру другой. Сблизив­
шись с А. Богдановым, В. Базаровым, А. Луначарским и их
единомышленниками, Горький пытается использовать новые фило­
софские течения начала XX века, чтобы связать социализм с бого­
строительством. Будучи основоположником эмпириомонизма и все­
общей организационной науки, Богданов создал и теорию
коллективизма, которую понимал как слияние всех пролетариев в
единое международное братство, объединенное общим мировоззре­
нием и общей культурой. Строительство новой «пролетарской куль­
туры» он понимал как наиболее важное «дело».
В его философских построениях было немало элементов идеали­
стического мышления, которые так резко критиковал Ленин в работе
«Материализм и эмпириокритицизм». Социализм он понимал не как
классовую борьбу с капиталом и диктатуру пролетариата, а как твор­
чество новой жизни, в том числе духовной, гармонизацию мира и че­
ловека. Ратуя за синтез, «слияние» всех наук в едином учении о тек-
тологии, Богданов по сути дела давал свой вариант идеи Софии, т.е.
идеального устроения мира. Но вместо Бога в его работах выступал
сплоченный коллектив единомышленников. Богостроительство
А. Луначарского, пропагандировавшего «социалистическое религиоз­
ное сознание» и религию без Бога тоже увлекло Горького: оно явно
противостояло соловьевской идее Богочеловечества, булгаковской
религии человекобожия и рассуждениям С. Франка о религии поч­
венности.
Отдавая должное федоровской идее созидательно-творческого
преображения мира и человека, Горький заимствовал у этого филосо­
фа мысли о необходимости борьбы с природой и даже смертью, а так­
же о роли женщины в процессе мировой цивилизации. 17 октября
1926 г. он писал М. Пришвину о трудах Н.Ф . Федорова: «Мне у него


374
Глава VIII
ценна и близка проповедь “активного ” отношения к жизни»32. Собст­
венную идейно-эстетическую систему он охарактеризовал в письме
Пришвину 12 февраля 1927 г. так: «...я —геоцентрист, аптропоцент-
рист и антропоморфист. Очень крепко чувствую мою землю во Все­
ленной как центр ее и человека на ней как самое главное и сущее чу­
до земли»33.
Горького объединяло с Богдановым и Луначарским многое: про­
поведь активности и коллективизма, идея вызревания нового созна­
ния в недрах старого капиталистического общества, грезы о новой
культуре, а главное, понимание социализма как идеального устрое­
ния мира, в котором личность достигнет гармонического единства
внутри и вне себя. Чтобы создать такой мир, необходимо было воспи­
тать нового человека. Переписка Горького с Богдановым за
1908-1910 гг. позволяет понять истоки идейной близости писателя к
«другим большевикам». Горький предпринимает неслыханные уси­
лия для популяризации их идей. Большая часть переписки с Богда­
новым посвящена подготовке и изданию работ А. Богданова, В. База­
рова, И. Скворцова-Степанова, А Луначарского, М. Покровского и
др. в «Знании», которое переживало далеко не лучшие времена.
В 1910-х гг. спрос на серьезную литературу в России резко упал,
прославившие издательство писатели (Л. Андреев, А. Куприн,
И. Шмелев, Е. Чириков, В. Вересаев) ушли из него, а книги из «Мар­
ксистской библиотеки» то и дело подвергались цензурным запретам.
Тем не менее Горький считал, что рабочие должны воспитываться не
только политически, но и философски и предпринял издание новой
серии научно-популярных брошюр: М. Ферворна «Вопрос о грани­
цах познания», Ле Дантека «Философия биологии», Г.Лебона «Рож­
дение и смерть материи» и др. Вышедшие в «Знании» книги Богда­
нова «Приключения одной философской школы» (1908),
И. Скворцова-Степанова «Курс политической экономии» (1910) и
сборник «Очерки философии коллективизма» (1909), в котором бы­
ла напечатана статья Горького «Разрушение личности», свидетельст­
вовали о его идейной близости к «другим большевикам». В своей ста­
тье, направленной на развенчание мещанства, он доказывал, что
личность без коллектива не просто разрушается, а неминуемо испы­
тывает «агонию индивидуализма». Он писал: «Коллектив не ищет
бессмертия, он его имеет, личность же, утверждая свою позицию вла­
дыки людей, необходимо должна была испытать в себе жажду вечно­
го бытия» (XXIV, 30 -31).
Переписка Горького с Богдановым и Базаровым, ставшая извест­
ной в самое последнее время, позволяет понять глубинные истоки


Горький —наш с овремен ник
375
его разногласий с Лениным и его сторонниками. Увлеченный теори­
ями «эмпириомонизма», Горький был уверен, что рабочая масса под­
держит Богданова, а не Ленина. Этим объясняются его резкие оцен­
ки поведения вождя: «Ленин впадает в декаданс», «Товарищ
Л<енин> уважает кулак —мы осенью получим возможность поднес­
ти к его носу кулачище, не виданный им», «...так как рабочая публи­
ка решительно встанет на сторону эмпириомонизма —раскол дол­
жен будет выразиться во временном умопомешательстве т.
Ленина»34. Однако рабочие встали на сторону Ленина: группа «Впе­
ред» была объявлена антипартийной, Богданов исключен из ЦК пар­
тии большевиков, а в Каприйской школе произошел раскол и часть
учеников уехала в Париж к Ленину.
Не слишком вникая в причины разногласий среди большевиков,
Горький надолго невзлюбил разного рода партийные «склоки», пред­
почитая до смерти оставаться беспартийным . Тем не менее он не от­
казался от идей социализма и пролетарского коллективизма. 5 или 6
(18 или 19) ноября 1909 г. Горький писал Ленину: «Думаю, однако,
что новый раскол будет не менее глубок, чем раскол беков и меков, и
будут в нем линии, симпатичные мне: стремление рабочих выбиться
из-под опеки российского интеллигента и стремление к широкой
пропаганде социализма как целостного миропонимания» (Письма, 7,
201).
В 1912 г., высмеивая в одной из «Русских сказок» «мудрейших
жителей», которые пытаются искусственно создать «нового челове­
ка» («плюют на землю и размешивают»), писатель объяснил, почему
их усилия пропадают даром: на свет появляются то тертый купец,
распродающий «отечество иноземцам по кускам от сорока пяти копе­
ек ценою», то бюрократ, то дегенерат, а то и вовсе «растут буйным
чертополохом разных форм провокаторы, нигилисты, пассивисты и
то му подобное» (12, 218). Его голос слышен в словах «переодетого
социалиста» мальчика Мити: «Земля —не та! Не годится земля, че­
стное слово, сколько вы ни плюйте, ничего не выйдет! Ведь когда Бог
сотворил Адама по образу и подобию своему —земля -то ничья была,
а теперь вся —чья -нибудь, вот отчего и человек всегда чей-нибудь...
и дело вовсе не в плевках... (12, 220). Можно сказать, что, пережив
крах каприйской партийной школы, Горький явно стал сомневаться
в возможности рождения нового человека в старом мире.
Горьковское понимание социализма и русской революции опреде­
лило формирование его идейно-эстетических взглядов в последую­
щие годы. Их особенность —сочетание разнородных элементов праг­
матизма и марксизма, идеализма и материализма. Рассуждая о двух


376
Глава VIII
душах русского народа —западной и восточной, Горький призывает к
активности в канун революционных событий 1917 г., а столкнувшись
с жестокостью красных и белых в годы гражданской войны, осуждает
террор ка к средство создания нового мира. Его внимание обращено на
психологию масс и отдельного человека, проявляющего далеко не
лучшие черты в кризисные переломные эпохи. Понятие «душа наро­
да» сближает его статьи 1915-1922 г.г. с книгой Н. Бердяева «Душа
России» и статьей В. Розанова «Возле русской идеи». Но теперь он
больше не верит в существование коллективного (соборного) «бога-
народушки». Вместо него в «Несвоевременных мыслях» и цикле ста­
тей «О русском крестьянстве» возникает пугающий образ мужицкого
царства, подверженного разгулу низменных страстей и анархии.
25 января 1922 г. в письме Р. Роллану Горький протестует против
иезуитского принципа в политике («цель оправдывает средства»),
считая, что целью революции должно быть воспитание людей «доб­
рыми, умными, сильными , честными» . О н пишет: «...истинных со ци­
алистов —нет и не может быть до той поры, пока не врастет в созна­
ние этика, сильная, как религия на заре возникновения»35. После
Февраля —Октября 1917 г., по-прежнему выступая как апологет
свободы и справедливости, Горький начинает понимать, что «рус­
ский марксизм так же догматичен, как церковная ортодоксия»36. По­
трясшие Россию события вызывают у него такую оценку: «Ошибоч­
но думать, что русская революция есть результат активности всей
массы русского народа, — нет, народная масса все еще не усвоила, не
понимает значения событий»37.
Можно лишь удивляться точности диагноза Горького, который
подтверждается сегодня новыми исследованиями истории Ф евраля
и Октября. Не зная об истинных движущих силах того и другого пе­
реворотов, роли финансовых потоков из Америки и Германии, пла ­
нах расчленения и ослабления России, писатель уже в дни июньско­
го и июльского кризисов 1917 г. убедился, что любое народное
выступление используют в своих целях тайные силы, управляющие
событиями. Горький рассматривает случившееся сквозь призму ис­
тории, пытаясь определить значение революции для России и ее на­
рода. В «Несвоевременных мыслях» он пишет: «Народные комисса­
ры относятся к России как к материалу для опыта. Русский народ
для них —та лошадь, которой ученые-бактериологи прививают тиф,
чтоб лошадь выработала в своей крови противотифозную сыворотку.
Вот именно такой жестокий и заранее обреченный на неудачу опыт
производят комиссары над русским народом, не думая том, что изму­
ченная полуголодная лошадка может сдохнуть»38.


Горький —наш совр еменник
377
В наши дни уроки Октября многие оценивают, исходя из форму­
лировки В. Кожинова: «революция для России» или «Россия для ре­
волюции». По его мнению, в 1917 году в стране столкнулись два со­
вершенно различных, даже противоположных решения. «В первом
решении революция предстает как освобождение от политических и
экономических пут, сковывавших веками силы народа, во втором же,
напротив, все накопленное веками отрицается, и народ используется
как своего рода вязанка хвороста, бросаемая в костер революции»39.
Горький говорил иначе: «человек для революции» или «революция
для человека»? Его упрек болыпевикам-ортодоксам, использовав­
шим русский народ как хворост для разжигания мировой револю­
ции, приобретает новый смысл при сопоставлении с политикой
«синдиката финансистов», не оставивших и в XXI веке надежды рас­
членить Россию и превратить ее в сырьевой придаток Запада. Горь­
ковское понимание «революции для России» содержало в себе стре­
мление расширить само понятие, исключив из него террор и
сохранив все ценности, созданные многовековой национальной исто­
рией и культурой. Не в этом ли нуждается Россия сегодня?
Постоянной темой горьковской публицистики 1930-х г.г. стало
обоснование «пролетарского гуманизма», в чем его не раз упрекали
эмигрантские критики и буржуазные ученые, а ныне —защитники
«прав человека». Между тем, о судьбах гуманизма в эпоху войн и ре­
волюций писатель думал задолго до написания упомянутой статьи.
Известна его реакция на доклад А. Блока «Гейне в России» и статью
«Крушение гуманизма», где говорилось о неизбежном изменении гу­
манизма в вихре бурного времени, когда на арену истории выходят
народные массы. Выступая на обсуждении доклада 25 марта 1918 г.
во «Всемирной литературе», Горький переосмыслил идеи Блока, ут­
верждая, что в годы революции традиционная христианская идея на
время отступит40. Предполагалось, что ее сменит «новый гуманизм»,
который впоследствии назовут пролетарским. Отвергая смирение,
терпение и покорность, Горький в самом деле противопоставил его
христианскому гуманизму, утверждая, что в обстановке роста и уси­
ления фашизма пролетариат имеет право на самозащиту.
Но может ли гуманизм быть новым или старым, христианским,
буржуазным, пролетарским или социалистическим (термин Н. Буха­
рина)? Марксистская точка зрения однозначна: «Кто не за нас, тот
против нас», следовательно, враг не заслуживает жалости. В филосо­
фии принцип гуманизма многомерен. В 1910 г. в московском фило­
софском кружке обсуждался доклад С.М. Франка «Прагматизм как
философское течение», в котором ставился вопрос о критериях раз­


378
Глава VIII
личения истины с точки зрения последних научных исследований.
Ссылаясь на Ницше и Гуссерля, англо-американских и французских
прагматистов (Джемс, Шиллер, Дьюи, Леруа и др.), Франк пытался
объяснить новую теорию, направленную «на пересмотр целей и цен­
ностей человеческой жизни и культуры»41. В обсуждении приняли
участие Н. Бердяев, С . Булгаков, П. Струве, Е. Трубецкой и другие
известные писатели и философы. Касаясь темы гуманизма, они на­
помнили утверждение Фейербаха, что гуманизм это признание чело­
века божеством, мысли И. Канта, развитые Э. Махом и А. Бергсоном,
который определял гуманизм как психологизм. Судя по письму Бог­
данову около 17(30) июня 1910 г., Горький очень внимательно следил
за этой дискуссией.
По-своему осмысляя философские теории XIX-XX вв., писатель
уже в период Октября понял, что гуманизм —понятие исторически
изменчивое. Это убеждение окрепло, когда он вернулся на родину.
В статье 1934 г. «Пролетарский гуманизм» (авторское название «Гу­
манизм пролетариата») Горький ш кал: «Человечество не может по­
гибнуть оттого, что некое незначительное его меньшинство творче­
ски одряхлело и разлагается от страха перед жизнью и от
болезненной неизлечимой жажды наживы» (XXVII, 241). В услови­
ях все более крепнущего фашизма и растущей угрозы второй миро­
вой войны, когда католическая церковь на Западе объявила кресто­
вый поход против СССР, защита общечеловеческих ценностей
требовала суровой беспощадности к врагам.
О каком гуманизме можно говорить, когда речь идет о террори­
стах, пиратах, растлителях детей? Размышляя об этом, Горький при­
шел к оправданию в глазах истории «русской жестокости», заменив
ее понятием «пролетарская ненависть». При этом он попытался и
«общечеловеческое» истолковать по- своему. В статье «О пользе гра­
мотности» (1928) он писал: «Русский рабочий класс вправе сказать,
что он наполняет понятие «общечеловеческого» действительно об­
щечеловеческим содержанием, которое осваивается пролетариатом
всех стран. Необходимо, чтобы в каждой отрасли труда и творчества,
несмотря на различие индивидуальностей, была ясно видна и чувст­
вовалась эта дружная коллективная единая сила, творящая новый
мир» (XXIV, 323). Как мы видим, в советский период творчества пи­
сатель опять пропагандирует богдановскую идею коллективизма
пролетариата, объединенного в единую общечеловеческую семью.
Мысль Горького об изменении характера гуманизма в соответст­
вии с меняющейся жизнью подтверждается историей развития само­
го понятия в философской науке. До середины XIX века оно ассоци­


Горький — наш с ов ремен ник
379
ировалось с гуманизмом эпохи Возрождения. Философия прагма­
тизма в XX веке внесла свои коррективы, о чем свидетельствуют ра­
боты Ф. К. С. Шиллера «Гуманизм. Философские статьи» (1903) и
«Исследования гуманизма» (1907). В «Гуманистических пропове­
дях» К. Ризе (1927) уже звучит близкая Горькому мысль, что этот
мир —прежде всего мир человека, и именно от него зависит, на что
он будет похож. Новый этап развития науки начался в 1929г., когда в
США стали возникать первые гуманистические общества. В них вхо­
дили философы Д. Дьюи, Р.В. Селлар и др. Определяя смысл поня­
тия «гуманизм», Ч.Ф . Поттер писал: «...это не только вера в возмож­
ность постепенного и устойчивого самосовершенствования
человеческого рода без помощи сверхъестественных сил, но также и
разумное осуществление этой веры путем сотрудничества гумани­
стических групп и сообществ»42.
В 1933 г. в американском журнале «Новый гуманист» был опуб­
ликован «Гуманистический манифест» —программа «религиозного
гуманизма», целью которого было создание новой религии, которая
провозглашалась главнейшей необходимостью современности. Его
авторы утверждали идею несотворения Вселенной, факт эволюции
природного и социального миров и версию о социальных корнях ре­
лигии и культуры. Новая религия связывала свои надежды и планы
с научной методологией. В одном из тезисов манифеста говорилось,
что гуманизм «а) утверждает жизнь, а не отрицает ее, б) ищет реаль­
ных возможностей для жизни, но не бежит от нее, в) стремится соз­
дать условия удовлетворительной жизни для всех, а не для избран­
ных»43.
Еще при жизни Горького издавались книги Д.П .Б . Сингха «Фило­
софия гуманизма», Дж. Сантаяна «Жизнь разума»(1905-6) и «Скеп­
тицизм и животная вера»(1923), К. Ламонта «Россия день за
днем»(1933), где высказывались идеи всемирного братства и мирно­
го сосуществования народов, утверждалось, что основой всех челове­
ческих ценностей должны быть этика и установление демократии
для всех. «Гуманизм —не новая догма, но развивающаяся филосо­
фия», — писал К. Ламонт44. В 1924 г. Горький получил из Америки
книгу Д.Х. Холмса «Новые и старые церкви» (1922). Отвечая автору
4 июня того же года, он не просто поблагодарил его за этот и другие
труды по вопросам гуманизма («Брак и развод» (1913), «Религия се­
годня» (1922)), но и выразил свое убеждение, что социализм — «не
утопия, а вполне естественный результат всего развития европей­
ской цивилизации», что « социализм приходит в мир для того, чтобы
дать больше времени и свободы для развития его —человека
—ин­


380
Глава VIII
дивидуальности»45.Как мы видим, будучи знаком с новейшими тру­
дами американских и европейских философов и религиозных деяте­
лей, Горький упрямо связывал изменение духовного мира человека с
идеями социализма.
Во второй половине XX века произошло размежевание светского
и религиозного гуманизма, появилась «Декларация светского гума­
низма», в которой пропагандировалась вера человека в собственные
возможности и разум, а не в Божественный промысл. «Диалоги о гу­
манизме» между марксистами и немарксистами, организованные в
США, выявили разное понимание гуманизма, который стал опреде­
ляться не как система верований, а как определенное отношение к
жизни. При этом, выдвигая на первый план принцип наслаждения
жизнью «здесь и сейчас», программные документы Американской ас­
социации гуманистов все дальше отходили от горьковского понима­
ния гуманизма.
В одной из последних статей — «О формализме» — Горький пи­
сал: «Приблизительно 500 лет буржуазия проповедовала гуманизм,
говорила о необходимости воспитывать в людях чувства добрые: тер­
пения, кротости, любви к ближнему и т.д. Ныне весь этот мармелад
совершенно вышел из употребления и заменен простейшей форму­
лой укрощения строптивых: строптивым рубят головы топо-
poM»(XXVII, 521). Можно подумать, что писатель предугадывал
дальнейшее изменение понятия «гуманизм», которым будут прикры­
вать борьбу с инакомыслием в СССР и насильственное насаждение
«демократии» по-американски сегодня.
В 2000 году появился третий «Гуманистический манифест» с при­
зывом к новому «планетарному гуманизму» и построению глобаль­
ного сообщества, в котором «наука, разум, демократия, образование
и гуманистические ценности способствуют человеческому прогрес­
су»46. Почти сто лет назад Горький уже понимал гуманизм как разви­
вающуюся систему, зависимую от исторических и социальных усло­
вий, хотя не мог себе представить, что в XXI веке она может быть
использована глобалистами как орудие завоевания мирового господ­
ства с помощью силы.
Тема «русской жестокости», возникшая в творчестве Горького в
суровые годы гражданской войны, тоже была переосмыслена им в
1930-х г.г. Поверив, что в СССР, действительно, идет новая граждан­
ская война, он теоретически признал право власти на жестокость по
отношению к внешним и внутренним врагам. Но может ли писатель
быть ответственным за нарушение законности и осуждение невин­
ных людей, пострадавших в годы жестокого противостояния стали­


Горький —наш с овремен ник
381
нистов и оппозиционеров? Ведь именно Горький пытался сдержать
нараставший террор, спасал от травли, преследования и гибели, пы­
тался примирить Сталина с членами оппозиции. Его взгляды скла­
дывались из элементов материалистической теории марксизма и
идеалистических идей эмпириомонизма, а жизненная практика по-
прежнему была основана на традиционной любви к человеку.
Мировоззренческая система Горького, развиваясь, опиралась на
самые разные философские, этические и эстетические концепции,
популярные в конце XIX —первой трети XX века, в том числе идеа­
листические. Стремление к синтезу проявлялось и в области идеоло­
гии, и в художественном творчестве, даже в жизни писателя. Ставшее
расхожим мнение о двух душах Горького, его конформизме и этиче­
ском релятивизме основано на примитивном толковании проблемы
жизненной правды («низких истин») и «возвышающего обмана», ко­
торая всю жизнь занимала его. Говоря о двух душах писателя, К. Чу­
ковский имел в виду не только своеобразие его личности, но и поли ­
фонизм горьковского художественного мира: как мыслитель он
говорит одно, а как художник утверждает другое, как публицист тя­
нется к просвещенному Западу, а в его произведениях живет хмель­
ная умиленная любовь к русской, пусть и безобразной, Азии. Писа­
тель живет на грани двух миров, один из которых начал
разваливаться, а другой только создается.
Называя Горького ч еловеком, ищущим правды, Чуковский объяс­
нил истоки его мифотворчества так: писатель, единственный в Рос­
сии, поверил, что человечество с помощью коллективного труда масс
сможет превратить свою жизнь в рай, где не будет страданий, «ни
бескрестных могил, ни рабов». Он писал: « Весь пафос поэзии Горь­
кого —в заботе о таком счастливом будущем. Горький —не богоис­
катель, не правдоискатель, он только искатель счастья: счастье для
него дороже правды, святее Бога, — и если Бог не даст человечеству
счастья, Горький забракует такого никчемного Бога. И если правда не
даст человечеству счастья, то да здравствует ложь!»47.
Чуковскому возразил Г. Адамович, упрекнув его в упрощении лич­
ности и творчества писателя: «Горький кажется Чуковскому плоским
именно тогда, когда он прост. Горький много говорит о культуре. Ч у­
ковского смешит это упорство, и он не чувствует, как оно человечно и
как оно оправдано исторически. Он упрекает Горького в двоедушии и
на этом строит свою книгу: одна из душ Горького рационалистиче­
ская —по -чаадаевски ненавидит Россию, унылую, ленивую, несчаст­
ную; другая —творческая — только ее и умеет изображать. Все это не
так. Все это сложнее и труднее поддается формулировкам. Неужели


382
Глава VIII
Чуковский серьезно думает, что в живом сознании возможны такие
разделения, и что в нем все не сплетено в один клубок...»48.
В том то и дело, что в живом сознании Горького многие, казалось
бы противоречивые, идеи были сплетены в один клубок. Всю жизнь
пытаясь решить вопрос, что предпочесть человеку —горькую правду
жизни или красивый вымысел —Горький так и не дал на него окон­
чательного ответа. Осуждая «утешительство» Луки, он сам зачастую
чурался той правды, что камнем падает на крылья и не дает лететь.
Романтическая окрыленность, постоянное стремление «вперед и вы­
ше», присущие Горькому, позволили ему пережить свое время.
Сегодня иначе звучат горьковские памфлеты о власти Желтого
Дьявола, циклы «Мои интервью» и «В Америке». В России тоже по­
явились некоронованные «короли», которые делают деньги, чтобы
«сделать еще деньги», а искусство просто покупают. «Жрецы мора­
ли» то и дело мелькают на экранах наших телевизоров, а тупое чудо­
вище «МоЬ»(толпа), заполняя улицы городов, «ощущает какой-то
обман и, все более раздражаясь, зорко ищет, на что бы положить свою
руку» (6, 270). Но именно поэтому сегодня, как никогда, должен зву­
чать голос Горького, искавшего ответы на все больные и сложные во­
просы XX века, размышлявшего о судьбах мира и путях России, о
природе человека и смысле жизни, соотношении веры и знания, о
праве сильного и защите слабого, о фанатизме идей, доводящем до
террора, и волюнтаризме, прикрывающемся лозунгами демократии и
гуманизма.
Побывав в Америке, Горький уже в 1906 году заговорил об амери­
канском образе жизни, достоинствах и недостатках буржуазной де­
мократии, о реформизме и подлинной революционности, о морали
хозяев, верящих лишь в Мамону, о беспринципной «империи» газет­
ного магната Херста. Много лет спустя, в письме, написанном по по­
воду «обезьяньего процесса» в Америке, он поддержал мысли Р. Рол­
лана об «американском идеализме», становящемся настоящей
угрозой миру. Согласившись с Ролланом, Горький признался, что его
глубоко трогают бесчисленные эпизоды всемирной драмы, пережи­
ваемой честными людьми в XX веке. Мечтая создать «интернацио­
нал интеллигенции», который объединил бы всех здравомыслящих
людей науки и искусства, писатель думал таким образом поставить
заслон вражде, алчности, зависти и злобе, предотвратить войны на
планете. И хотя подобный планетарный союз оказался очередным
увлекшим его мифом, Горький не уставал твердить о необходимости
духовной революции, без которой немыслимы никакие социальные
реформы. Перечитывая сегодня произведения Горького об Америке,


Горький —наш с овремен ник
383
мы удивляемся прозорливости писателя, распознавшего в демокра­
тической стране первые симптомы бездуховности, которые могут
привести ко всемирной трагедии.
Мысли Горького о создании новой религии, объединяющей людей
труда в неодолимое целое, коллективный разум которого способен
творить чудеса, могут показаться наивными. Но если напомнить, что
деятели Французской революции тоже пытались создать культ Вер­
ховного существа, а Робеспьер 8 июля 1794 г. даже устроил праздник
в честь «республиканской» религии, мы увидим в богостроительстве
Горького попытку привести духовный мир человека в полное соот­
ветствие с социально-политическими переменами в обществе. Разве
не тем же озабочены сегодня идеологи перестройки, пытаясь привить
американскую мораль и культ доллара нынешнему молодому поко­
л ению? Пустота в человеческом сознании непременно долж на быть
заполнена, и горе людям, если там поселились безверие и цинизм. Не
должна пустовать и ниша в общественном сознании. При жизни
Горького ее заполняла идея социализма, мечта о всеобщем равенстве
и счастье людей труда. Теперь рассуждают о необходимости вырабо­
тать новую национальную идею. Но разве умрут когда-либо мечты
людей о справедливости и счастье, разве может их заменить культ си­
лы, денег и оголтелый индивидуализм? Что касается жестокости
(«Если враг не сдается, его уничтожают»), вряд ли можно без нее
справиться с терроризмом и пиратством, ставшими настоящей чумой
XXI века.
Поиск синтеза, проблема обновления человека и его сознания,
идея религиозного возрождения свойственны не только концу XIX,
но и началу XXI века. Приведем высказывание архиепископа Воло­
коламского митрополита Питирима: «Россия представляется мне
экспериментальным полем Творца. Ей уготован исторический путь
синтеза. Мы все время синтезируем. В X веке мы восприняли хри­
стианство и византийскую культуру в высшей точке ее развития.
Произошел первый синтез —нашей славянской самобытности и
христианства. Возникло государство Киевская Русь. В XIII веке Русь
была завоевана ордами монголо-татар. Это было бедствие, но тем не
менее она прошла и через это испытание, осуществив некий новый
синтез —преодолела раздробленность и научилась ценить мощное
централизованное государство, ставшее началом великой империи.
Затем, при Петре Великом, мы восприняли европейскую, возрожден­
ческую культуру опять-таки в высшей точке ее развития —и, как ре­
зультат синтеза, возникла русская культура XIX-XX в.в. Наконец,
годы Советской власти дали некий синтез марксизма, европейского


384
Глава VIII
экономического учения с исконно русским идеалом общины. Сейчас
Россия стоит на пороге какого-то нового синтеза . Поэтому нам так
важно познать самих себя, определить свою идентичность»49.
Поиск синтеза определяет все творческие находки Горького. Он,
действительно, стал первым классиком нового направления в русской
литературе, т.к. попытался создать принципиально иную модель ми­
ра, в которой сочетались современные научные теории с извечной на­
родной мечтой о счастье и новой жизни. Пройдя несколько этапов ос­
воения традиционных и авангардистских художественных систем, он
пришел к созданию метода, утверждающего необходимость видения
действительности с высоты идеалов будущего. При этом Горький дал
картину мира, базирующуюся на фольклорно-мифологической осно­
ве и традиционных народных ценностях с одной стороны, на истори­
чески обоснованном прогнозе событий —с другой. Вера в социали­
стический идеал, историзм и народность творчества писателя,
действительно, сделали его первым классиком нового литературного
направления, ставшего основой всей советской литературы.
Социальный романтизм Горького, синтез реализма и модернизма
обусловили его новаторство. Мифический Человек с большой буквы
со временем превратился в реального «маленького большого челове­
ка» страны Советов, а «бог-народушка» —в народ, строящий социа­
лизм, может быть, и социализм XXI века. «Будем строить третий со­
циализм», — уверяет лидер партии «Справедливая Россия»
С. Миронов50. Он пишет: «Социализм —это наше будущее, а не про­
шлое. Социализм —это столбовое направление исторического про­
цесса. В основании этого процесса лежит идея справедливости —од­
на из старейших нашей цивилизации. Стремление к справедливости
есть невероятно значимая культурно-историческая характеристика
российского народа<...> Социализм —это такая социальная модель,
в которой нет угнетаемого класса (или как сейчас говорят, «негатив­
ного класса»). Более того, социализм —это общественная конструк­
ция, обеспечивающая для всего народа наилучшие условия реализа­
ции человеческих потенциалов и талантов. Социализм —это самый
«человечный» общественный строй»51.
Нетрудно заметить перекличку этих высказываний с мыслями
Горького. Сегодня в России все ощутимее чувствуется недовольство
катастрофическим разрушением национальных духовных ценно­
стей, падением морали и нравов. Это свидетельствует о наметившей­
ся тенденции возврата к традиционным устоям. Место атеизма все
прочнее занимает православное христианство, циничный индивиду­
ализм собственников подвергается осуждению общественности.


Горький —наш сов ременник
385
«Над миром начинает витать идея религиозного возрождения, кото­
рая для многих выглядит привлекательнее, чем либерализм в атлан­
тической упаковке», —утверждает «Литературная газета»52. Возни­
кает вопрос, возможен ли будет в XXI веке синтез православной
религии и идей социализма, о котором размышлял Горький? Как со­
вместятся в рамках единой национальной идеи народные мечты о со­
циальной справедливости и закон о неприкосновенности частной
собственности?
Сегодня все еще набирает силу культ денег, а желание завести
свое «дело» становится заветной мечтой не только «новых русских»,
прожигающих жизнь в клубах, ресторанах и казино, но и школьни­
ков. Патриотизм подменяется «общечеловеческими идеалами», при­
крывающими стремление к личной выгоде, а бессмертное мещанство
посмеивается над «безумством храбрых», забывая, что именно оно
спасло мир от фашизма. Поэтому сегодня так важны уроки Горького,
авторская позиция которого определяется как любовь к своей стране
и ее народу, призыв к полезному труду и самосовершенствованию.
Писатель верил в созидательные силы русского народа, способного,
по словам философа И.А. Ильина, «незримо возрождаться в зримом
умирании»53. Порицая его за дикость и невежество, за склонность к
анархизму и даже жестокость, писатель призывал интеллигенцию от­
дать «таланты, умы и сердца наши российскому народу для воодуше­
вления его к разумному творчеству новых форм жизни»54. Одно это
дает право Горькому на строгий, но беспристрастный суд потомков.
А. Платонов писал: «Горький находит ростки будущего в том же мес­
те, где их находил и Пушкин —в народе, зачумленном горем и нуж­
дою, обессиленном каторжной работой и все же хранящем в себе тай­
ну своего терпения и существования, свет того воодушевления,
который Пушкин превратил некогда в «угль, пылающий огнем»55 .
Прометеев огонь любви к людям пылал и в груди Горького, истинно ­
го наследника лучших традиций русской классической литературы.
Писатель сложный и неоднозначный, мыслитель во многом про­
тиворечивый, художник самобытный и яркий, Горький в XXI веке
стал осознаваться провозвестником грядущей России, не только со ­
ветской, но и современной. Его произведения помогают найти ответ
на вопросы о путях развития страны, понять загадку русской души и
национальную идею, задуматься о Человеке и смысле его жизни.
В них жива и памятна подлинная российская история, в которой
Горький принимал непосредственное участие и как критик старого
мира, и как один из творцов советской цивилизации. Поздравляя его
с пятидесятилетием, Р. Роллан писал: «Вы родились в конце зимы и


386
Глава VIII
на пороге весны, в пору весеннего равноденствия, И это совпадение
довольно символично, ибо вся Ваша жизнь связана с концом старого
мира и возникновением среди бурь мира нового. Вы были как бы ги­
гантской аркой между этими двумя мирами, между прошлым и буду­
щим, да и поныне служите аркой между Россией и Западом. Я скло­
няюсь перед аркой. Она возвышается над дорогой. И те, кто придет
после нас, еще долго будут видеть ее, даже когда она останется дале­
ко позади»56.


ЗАКЛЮЧЕНИЕ
Река Времени все дальше уносит от нас Горького, но его творче­
ское наследие по-прежнему тревожит умы и сердца людей двадцать
первого века. Объективное изучение белых пятен в истории рус­
ской и советской литературы конца XIX —начала XX века позво­
ляет понять отношение Горького к истории, его творческие контак­
ты и трагические столкновения с нею. Писателя всю жизнь мучила
мысль о цене исторического прогресса. Пушкинский Медный всад­
ник преследовал его, как Евгения, напоминая о железной поступи
истории, о насилии, с помощью которого рождается новый мир, о
крови —на руках врачей или убийц. Государство и личность, свобо­
да и необходимость, абсолютизм сильной власти и счастье отдель­
ного человеческого «я» —в круге этих проблем бился не один вели­
кий художник. Горький писал Тихонову 25 января 1925 г.: «Из
людей всегда делали гвозди, чтоб скреплять клетку государства и
общества, и если революция продолжает эту же циническую работу
искажения человека, то —ради чего? Ведь все в человеке, все для
человека, и все то, в чем он запутался, в плену чего он живет —соз ­
дано им»1.
В 1930-х гг. гуманистическая концепция личности, лежавшая в
основе философии и творчества Горького, претерпела изменения, но
это не значит, что писатель стал певцом неоправданного насилия,
проповедником ненависти и бессудных казней. В 1932 г. американ­
ский критик М. Ольгин заметил: «Горький, быть может, один из са­
мых человечных писателей, несмотря на то (и даже вопреки тому),
что не сентиментален и видит людей в их настоящих пропорциях»2.
Суровая эпоха войн и революций лишила писателя социального ро­
мантизма, надежд на создание всемирного «интернационала интел­
лигенции». В 1930-х г.г. у него, как и у многих прогрессивных деяте­
лей культуры, обострилось неприятие «буржуазного гуманизма»,
основанного на лжи и фальши. Верный демократическим традициям
русской литературы, Горький обратился к чеканной некрасовской
формуле «любви —ненависти», воплотив ее в проповеди «пролетар­
ского гуманизма» и «пролетарской ненависти».


388
Заключение
В обстановке надвигающейся II мировой войны сама история за­
ставляла мастеров культуры выбирать: с кем они. Горький выбрал
Советский Союз и трудовой народ вовсе не потому, что «Сталин и
К0» посадили его на трон руководителя советской литературы. Он
искренно верил в правду социализма, связывая с ним надежды на ис­
торический прогресс, расцвет культуры и свободное развитие челове­
ческой личности. Не его вина, что великая идея была извращена, а
мечты о социальной справедливости оказались очередным мифом.
Да, Горький написал: «Если враг не сдается —его уничтожают», но
ведь он имел в виду именно врага. Что касается самого тезиса, поче­
му-то никто не вспоминает, что его озвучил поэт Н.Минский в напи­
санном им революционном гимне, а до него французский историк
Франсуа Гизо 1 марта 1843 г. на заседании палаты депутатов .
Горький, действительно, принял условия той хитроумной игры,
которую вели с ним Сталин и Ягода. Будучи идеалистом, он поздно
понял, что у него нет шансов выиграть, ибо власть, сила и подлость
были не на его стороне. Рискуя собственной жизнью и, как оказалось,
жизнью сына, он пытался помочь своему народу, но сам попал между
двух жерновов огромной и страшной государственной машины. Пе­
реписка Горького с И. Сталиным, В. Молотовым, Л. Кагановичем,
Л. Каменевым, М. Томским, Г. Ягодой, Р. Ролланом, вновь опублико­
ванные материалы о связи писателя с членами «оппозиции», невиди­
мая, но самоотверженная борьба за спасение жертв террора в 1920-х
и 1930-х гг. показывают, что Горький до последнего вздоха оставался
гуманистом. Даже А. Штейнберг, давший себе зарок не подавать ру­
ки Горькому, увидел в нем «душу, проникнутую идеями эпохи Прос­
вещения восемнадцатого века»3.
Почему же история ответила ему так сурово и несправедливо?
Истину следует искать в отношении Горького к русской революции.
Призывая революционную бурю, он видел ее в романтическом орео­
ле и не узнал, столкнувшись воочию с насилием, кровью, разрушени­
ем вековых устоев национальной культуры. Будучи певцом пролета­
риата, он испугался, что диктатура пролетариата обернется
деспотизмом одного класса и приведет к войне с собственным наро­
дом. Веря в социализм как религию нового человека, строящего спра­
ведливое общество будущего, писатель не мог смириться с тотали­
тарной властью, попирающей права личности.
В годы гражданской войны Горькому вменялась в вину защита об­
щечеловеческих ценностей. Сегодня его столь же яростно упрекают в
защите идей социализма, классовых интересов пролетариата и дос­
тижений страны Советов. Атаки на Горького велись в болыпевист-


Заключение
389
ской печати и в русской эмигрантской прессе. Е.Д. Кускова вспоми­
нала: «Столько обвинений (начиная с Октября) сыпалось на Горько­
го —вплоть до обвинения его в спекуляции «конфискованными цен­
ностями». Из буревестника обратился он в филантропического
нэпмана, в подозрительного антиквара, «уговаривающего» Дзержин­
ского поменьше лить крови, в кутящего с чекистами русского писате­
ля, в кулака и заступника ученых» —так писали о Горьком после его
«падения» —полного слияния с режимом»4
Обвинения в мещанстве, нелюбви к собственному народу, соци­
ально-психологическом перерождении раздавались в адрес Горького
из уст Троцкого, наградившего его титулом «слепорожденный фаб­
рикант абстракций»5. Сегодня это любят повторять многие. После
смерти писателя Троцкий заметил: «Горький умер, когда ему нечего
было больше сказать»6. Позволим себе возразить: Горький мог бы
сказать очень многое, но боялся проговориться даже в предсмертном
бреду. К его последним произведениям, особенно к «Жизнь Клима
Самгина», будут обращаться новые поколения, чтобы понять истоки
трагических событий XX века. Сам он писал, отвечая на полемику
вокруг произведения: «Сначала этот роман никто не поймет, будут
ругать, да уже и ругают. Лет через пятнадцать кое-кто начнет сме ­
кать, в чем суть, через двадцать пять —академики рассердятся, а че­
рез пятьдесят будут говорить: «был такой писатель Максим Горь­
кий —очень много написал, и все плохо, а что и осталось от него, так
это роман «Жизнь Клима Самгина»7.
В XXI веке вновь пишут о трагедии писателя в последние годы ж из­
ни, объясняя ее разными причинами: падением таланта, крушением со­
циалистического идеала, приверженностью к теории «утешающей
лжи», осознанием той фальши, которую он сам создал вокруг себя,
«разрушением» его личности, ибо он, якобы, стал «рабом и льстецом».
В 1954 г. Е.Д. Кускова в статье «Трагедия Максима Горького» поведала
о решении писателя молчать и лгать даже самому себе, когда он оказал­
ся в клетке сталинского режима. По ее мнению, «возвращение на роди­
ну могло быть куплено лишь страшно дорогой ценой: безоговорочным
признанием режима и его славословием <...> Буревестник на эту цену
согласился, правда, не сразу и, вероятно, с чувством мучительным. Все
эти настроения его хорошо учитывали «покупатели», о кружив его в
Сорренто соответствующими людьми типа Крючкова, несомненного
ставленника Ягоды. А когда полубольной писатель приехал на родину,
он сразу же попал в руки Ягоды и его аппарата»8.
В той же статье Е. Кускова привела слова из письма Горького
22 января 1929 г.: «...у вас есть привычка не молчать о явлениях, ко ­


390
Заключение
торые вас возмущают, я же не только считаю себя вправе и могу мол­
чать о них, но даже отношу это умение к числу моих достоинств»9.
Она размышляет: «В 1922 г. он, много переживший, не имел права на
молчание. Что произошло к 1929 г., когда это молчание стало для не­
го обязательным? Психологический документ огромного значения.
К 1929 г. Горький как свободный писатель —умер. Он уже в клетке...
Вопрос был лишь в том, вернется ли он на родину или предпочтет —
в молчании —умереть на чужбине и физически. Но в 1928 г. он вер­
нулся и... не молчал!»10.
Хороня Горького как честного человека и художника, упрекая, что
он стал славословить советскую власть, русские эмигранты, да и ны­
нешние хулители, попросту не знают, что писатель, действительно,
не молчал и далеко не всегда славословил. Опубликованные через
много лет письма Горького к Сталину, статьи «О трате энергии», «Все
о том же» и другие публицистические выступления свидетельствуют,
что писатель не раз шел вразрез с официальной сталинской полити­
кой. В. Баранов считает, что 1929 г. был не только годом «великого
перелома», окончательно закрепившим власть Сталина, но и годом
«великого сопротивления» Горького. Он пишет: «Лично для Горько­
го —и, пожалуй, только для него, — это был год великого сопротив­
ления. Но несогласие в той или иной мере жило в нем всегда. Несо­
гласие, в кризисной ситуации таящее возможность взрыва. Поэтому
Сталин контролировал каждый шаг Горького»11. Не менее внима­
тельно следили за писателем члены оппозиции. А он между тем был
«не в тех, не в сех», а сам по себе. В конце жизни он вновь мог повто­
рить свой шутливый ответ на вопрос, с кем он, с большевиками или
меньшевиками: «не бе, не ме, но кукареку».
Академик П.Л. Капица писал: «...чем крупнее человек, тем больше
противоречий в нем самом и тем больше противоречий в тех задачах,
которые ставит перед ним жизнь»12. Эти слова отчасти могут объяс­
нить сложную и противоречивую личность Горького и его роль в ис­
торическом и литературном процессе XX века, которую сегодня мож­
но оценить по-новому. Фактически изучение творчества писателя
только начинается в XXI веке. Французский исследователь творче­
ства Горького С. Роле считает, что после того, как «старая схема чте­
ния, схема марксизма-ленинизма, советизма, исчезла», уничтожение
«белых пятен» в истории «открыло новые горизонты знаний о Горь­
ком»13.
Что же нового мы узнали о нем в последние годы? Писатель не
был ортодоксальным марксистом, а долгие годы полемизировал с во­
ждями Октябрьской революции, порой принимая сторону А. Богда­


Заключение
391
нова или К. Каутского. Он не был правоверным большевиком, ибо
понимал социализм не так, как народные комиссары в 1917-18 гг., и
не оформил своего членства в партии по идейным соображениям.
Наконец, Горький не был надсмотрщиком над советскими писателя­
ми, которых он, якобы, насильно загонял в прокрустово ложе социа­
листического реализма. Едва ли не единственный, он открыто проте­
стовал против политизации литературы и создания «культа
личности», отказываясь сотрудничать с чиновниками из правления
Союза писателей. Но именно он стал основоположником нового ме­
тода советской литературы, основанного на синтезе реализма и ро­
мантизма, ибо разработанная им идейно-эстетическая система легла
в основу творчества многих советских писателей.
Сказав многие «нет», нужно сказать и «да». Горький был талант­
ливым художником, всегда болевшим душой за Россию и ее народ.
Узнав о смерти писателя на пути из Нью-Йорка в Гавр, Ф . Шаляпин
отозвался так: «Чтобы мне ни говорили об Алексее Максимовиче, я
глубоко, твердо, без малейшей интонации сомнения знаю, что все его
мысли, чувства, дела, заслуги, ошибки, —все это имело один единст­
венный корень —Волгу, великую русскую реку и ее стоны... Если
Горький шел вперед порывисто и уверенно, то это шел он к лучшему
будущему для народа; а если он заблуждался, сбивался, быть может,
с того пути, который другие считают правильным, это опять-таки
шел он к той же цели...»14.
Человеческая честность и внутреннее чутье истинного художника
не позволили Горькому стать придворным бардом сталинской эпохи.
Именно поэтому он «молчал», не написав ни одного значительного
произведения о советской действительности. Его творчество послед­
них лет жизни по-настоящему не изучено и отчасти неизвестно. Пи­
сатель искренне верил в те достижения социализма, которые воспе­
вал, и не мог заставить себя лгать даже во имя спасения собственной
жизни. Трагедия его последних дней —лучшее оправдание Горького
перед лицом Истории.
Писатель всю жизнь был на переднем крае общественной борьбы
и, не щадя себя, вмешивался « в число драки». Он и сегодня востре­
бован как боец в жестокой схватке идей, идущей в мире. Стихия
Горького —Огонь, который всегда притягивал и завораживал его. Не
случайно писатель так любил разводить костры, большие —на при­
роде, маленькие —в пепельнице. Многочисленные описания пожа­
ров в его произведениях поражают, ибо в них, по мнению современ­
ного исследователя, «передана сила стихии, пробуждающая
хаотическое, абсурдное начало в человеке»15. Поклонник и певец Ра­


392
Заключение
зума, Горький становился втупик перед абсурдом, отражающим жиз­
ненные противоречия. Огонь был для него стихией загадочной, сжи ­
гающей, но и обновляющей, дающей новую жизнь. Не потому ли он
воспевал его то в образе Солнца, то в пламени Любви, то в пожарах
революции. Рожденный «с солнцем в крови», писатель никогда не
мирился с тьмой, пустотой, серостью, мещанством во всех обличиях,
но они досаждали ему всю жизнь. Досаждают и сегодня.
Обличая мещанина, Горький не мог простить ему вражды ко все­
му, что активно, «проникнуто духом творчества, украшает землю сла­
вой подвигов своих и горит в огне веры в будущее: «огнь же есть бо­
жество, попаляяй страсти темные, просвещаяй душу чистую», как
сказано в стихе Софии Премудрости» (24,40). Огонь веры в будущее
всегда горел в самом писателе, сжигая его душу. Шаляпин писал ему:
«... ты, как огромный костер, — и светишь ярко, и греешь тепло»16.
Противореч ия, свойственные Горькому и его творчеству, отрази­
ли, прежде всего, своеобразие менталитета русского человека и тра­
гической российской истории. В труде «История утопии в России»
Л. Геллер и М. Никё анализируют разные виды утопического созна­
ния, существовавшие в русской общественной мысли с X до XX ве­
ков: народные мечты о «земле обетованной», христианское учение о
рае, теократическая утопия, толстовство, утопизм революционных
демократов XIX века, модернистские утопии В. Соловьева и Н. Ф е­
дорова, коммунистические мифы. Действительно, утопия в самых
разнообразных проявлениях существовала в народной жизни, лите­
ратуре и общественной жизни, в теории и практике революционных
партий, являясь прежде всего проявлением реально существующего
недовольства строем жизни. Изучение утопизма в религии, идеоло­
гии, социологии, политике позволяет понять своеобразие русского
национального характера, что необходимо для понимания настояще­
го и будущего России.
Анализируя взгляды Горького, авторы этого труда считают, что
его «богостроительство», будучи соединением идей Маха и Авенари­
уса с символизмом Метерлинка и Верхарна, стало попыткой создать
«евангельский социализм»17. Называя идеалы писателя демотеиз-
мом( т.е. верой в магическую силу воли и коллективный разум масс),
они справедливо считают, что от Горького —автора мифа о Человеке
и «богостроителя» в «Исповеди» до творца «нового гуманизма» и
проповедника социализма, идет одна и та же глубоко залегающая
прямая. Горький, действительно, «представляет собой одновременно
выражение исконного большевистского утопизма» и народных пред­
ставлений о Рае обетованном18. Иначе говоря, мифотворчество писа­


Заключение
393
теля, было отражением глубинных черт национального характера и
народных верований о граде Китеже и прекрасной стране Беловодье,
где нет угнетения и нищеты. Эту веру, зародившуюся в юности, когда
писатель в письме Г. Успенскому пытался узнать, можно ли найти в
прикаспийских степях идеальную счастливую страну (Письма, 1,42),
он пронес через всю жизнь. Не потому ли в последние страшные го­
ды жизни, пытаясь убежать от реальности в иллюзию, он или молчал,
или славословил советскую действительность?
А.
Куприн писал Горькому в начале августа 1912 года: «...когда Вы
говорите слова, я думаю: прекрасно, умно, хорошо, а когда Вы мысли­
те образами, я думаю, нет, Россия —это не Европа и не Азия, это
страна самых неожиданных решений, это край Степана Тимофееви­
ча, где жадность и самоотвержение, подлость и бесстрашие, трусость
и презрение к смерти так удивительно переплелись, как нигде в ми­
ре. Вот тут-то он и есть
— Горький»19. Так скажем же, что провозгла­
шая в 1930-х гг. «пролетарскую ненависть» к врагам, Горький одно­
временно защищал от несправедливой критики всех гонимых,
пытался сдержать политический террор, осуждал методы насилия и
боролся за человека не менее активно, чем в огненные годы револю­
ции. Вопреки уверениям Солженицына, он не воспел бы 37 год, не
оправдал бы его и даже не смирился бы. Над гробом Горького А. Жид
сказал: «Он не соглашался ничего одобрять. Он вселял в умы и серд­
ца брожение непокорности, мятежа. Сановники, власти, если бы они
умели предвидеть, без сомнения угадали бы в нем врага». И заклю­
чил: «Отныне Максим Горький принадлежит истории. Его место в
ряду самых великих»20.


ПРИМЕЧАНИЯ
Вступление
1. Корней Чуковский, Собр. Соч. в 15 т.т. т. 6, М. «Терра», 2002, с. 84.
2.Тамже, т. 5, М. 2001,С.56-57.
3. Максим Горький: pro et contra. Антология, СПб.1997, С. 142.
4. Там же, С. 115.
5. Там же, С. 123.
6. Там же, С. 117.
7. Там же, С. 197.
8. Там же, С. 643.
9. Горький М. Пол ное собрание сочинений. Письма М. 1997. т. 1. С. 200.
Далее ссылки на это издание (Художественные произведения, Варианты,
Письма) даются в тексте: том (арабскими цифрами) и страница.
10. Ремизов А.М . Встречи. Петербургский буерак. Париж, 1981,
С. 130 -131 .
11. «Одесские новости» 1896, No 3688 ,13 июля.
12. М. Горький. Собрание соч. в 30 т.т. т. 27, М. 1953. С. 6. Далее ссылки
на это издание даются в тексте: том (римскими цифрами) и страница.
13. « Литературная газета», 193 6, No 35.
14. «Литературное наследство»», т. 70, М. Наука», 1963, С. 308 .
15. Там же, С. 356.
16. Анненков Ю.П. Дневник моих встреч. Цикл трагедий. Париж, 1966,
С. 50.
17. Федин К. Горький среди нас. ОГИЗ. М. 1943, С. 22.
18. Леонов Л.М. Горький сегодня./ Горький в воспоминаниях современ­
ников. 1955, М. ГИХЛ. С. 73
19. Шаляпин Ф .И . Литературное наследство. Т. 1, М. 1959, С. 323 .
20. Быков Д. Нечеловечески Горький. / «Story», 2008, No 3, С. 90 .
21. Ваксберг Аркадий. Гибель Буревестника. Опыт исторического рассле­
дования. М. «Воскресенье». 2006, С. 3.
22. Басинский Павел. Горький. «Жизнь замечательных людей», М. «Мо­
лодая гвардия», 2005, С. 440
23. Собрание сочинений A.B. Амфитеатрова. Т. 22, СПб, 1914, С. 168.
24. «Литературная газета», 2004, No 16. 21 -27 апреля.


Примечания
395
Глава 1
1. Бем А.Л. Письма о литературе. Прага. 1995, С. 138.
2. «Московская правда», 1990 ,3 августа.
3. «Юность», 1989, No 11, С. 60.
4. «Новый мир» 1989, No 10, С. 100.
5. Уайл Ирвин. Максим Горький. Взгляд из Америки. М. 1993, С. 8 -9 .
6. « А.М . Горький» Сталинград, 1936, С. 131 .
7. АГ. Рав-ПГ -33 -18.
8. Barry P. Scherr. Maxim Gorky. Boston 1988. Prefase. p. V.
9. Barratt Andrew. The early fiction of Maksim Gorky. Six Essays in interpre­
tation. Astra Press. 1993. P. IX.
10. См. Маклаков B.A. Толстой и большевизм. Париж, 1921, с. 5 -6 .
И . Солоневич Иван. Народная монархия. М. 1991, С. 189.
12. Там же. С. 208.
13. Там же.
14. См. М. Горький. Несвоевременные мысли. Париж 1968. (Составление,
предисловие и комментарий Германа Ермолаева), 2 -изд 1971. Maxim Gorky.
Untimely thoughts. New York.1968 .by Paul S Erikson. Maxim Gorky. Utimely
thoughts. By Mark D. Steinberg. New Haven and London. 1995
15. «Известия АН. Серия литературы и языка», 2001, т. 60, No 2, С. 3 -16 .
См. также Татьяна Марченко. Русские писатели и Нобелевская премия.
(1901-1955). Кельн. Веймар. Вена. 2007 .
16. Горький и зарубежная литература. М. 1961, С. 101.
17. «Известия АН. Серия литературы и языка», 2001, т. 60, No 2, С. 13.
18. Там же, С. 16.
19. Цит. по кн. Ф . Нёргард. Максим Горький. Копенгаген. 1931, С. 5.
20. «Новая жизнь» 1918, No 100, 26 (13) мая.
21. М. Горький и Р. Роллан. Переписка (1916-1936). М. 1995, С. 22.
22. Там же, С. 25.
23. «Иностранная литература», 1996, No 9, С. 233.
24. М. Горький и Р. Роллан, С. 26.
25. Там же, С. 32.
26.Ткмже,С.40-41.
27. Там же, С. 23.
28. Р. Роллан. Собр. соч. т. 13, М. 1958, С. 134.
29. М. Горький и Р. Роллан, С. 128.
30. АГ, ПГ-рл-44 -7 -2
31. «Накануне», 1922, No 139.
32. М.Горький и Р. Роллан. С. 75.
33. «Архив А.М. Горького» т. XI, М. 1966. С. 61.
34. Горький М. Несвоевременные мысли. Пг, 1918. С. 53.
35. АГ, МоГ-2 -8 -2.
36. М. Горький и Р. Роллан, С. 62.


396
Приметит
37.В. Шульгин. Времен связующая нить. — « Литературная газета», 2010,
No1.
38. Синявский А.Д. Основы советской цивилизации. М. 2001, С. 377 .
39. См. Валлерстайн И. Конец знакомого мира. Социология XXI века. М.
2003, Макхейм К. Диагноз нашего времени. М. 1999. Эйзенштадт Ш. Рево­
люция и преобразование обществ. Сравнительный анализ цивилизаций. М.
1999 и др.
40. Волков Ю.Т. Идентичность и идеология: взгляд в будущее. М. 2006,
С. 41.
41. «Архив А.М. Горького», т. XI, С. 363
Глава II
1. АГ. ПГ -коу-63 -1 -1 .
2. См. комментарий к повести М.Горького «В людях» — ПСС, Худ. про­
изв., т. 15, С. 613 -614 .
3. Груздев И. Горький и его время; 1868-1896 .3-е изд. М. ГИХЛ, 1962. С. 26.
4. В популярной брошюре бывшего народовольца А.Н. Баха «Царь Голод»
(1883) излагались основы политэкономии и социологии.
5. Исторические письма П.Л. Миртова. Пб. 1870. С. 65.
6. Карлейль Т. Герои и героическое в истории. СПб. 1891. С. 1 -2 .
7.Тамже,С.140-141.
8. Н.К. Михайловский. Сочинения . Т. 5, СПб.1888,С. 244 .
9. См.: Валика Д.А. Личная библиотека А. М. Горького нижегородских
лет. Горький, 1948.
10. Ленин В.И. Поли. собр. соч. Т. 1. М. 1958, С. 411.
11.Тамже.Т.2.М.1958,С.5-6.
12. «В.И . Ленин и А.М. Горький. Письма. Воспоминания. Документы». М.
1969, С. 465.
13. Десницкий В. М. Горький. Л., 1940. С. 55.
14. Горький М. Поли. собр. соч. (Варианты), Т. 6. С. 414.
15.Ломоносов М. В.Поли. собр. соч. М .-Л ., 1952.Т.6.С.22.
16. «Архив А. М. Горького». М, 1957. Т. 6. С. 136 -149 .
17. См. Спиридонова Л. Был ли Горький членом партии? / «Известия ЦК
КПСС», 1990. No 5. С. 133 -137 .
18. АГ. МоГ-2 -55 -1 .
19. Ключевский В.О. Сочинения в 9 т. Т. 1. М, 1987. С. 25.
20. АГ. МоГ-1 -8-4.
21. М. Горький и Р. Роллан. С.265.
22. «Весна». 1908. No 4. Апрель. С. 24.
23. Ленин В.И. Поли. собр. соч., т.18, М. 1961, С. 272 -273 .
24. «Римская история Ф. Моммсена» пер. В.Н . Неведомского. Т. 1. М.,
1887, с. 175.
25. Представление всеобщей истории, сочиненное Августом Людвигом
Шлёцером, профессором в Геттингеме. СПб. 1809.


Примечания
397
26. Курс русской истории проф. В. Ключевского. Ч. 1. М., 1906. С. 118.
27. Ключевский В.О . Курс русской истории. М., 1987. Т. 1. С. 19.
28. Там же.
29. Там же. С.40.
30. Там же, С. 46.
31. «Свободные мысли». 1907. No 2 .28 мая.
32. «Вехи»: Сборник статей о русской интеллигенции. М., 1909.
33. См.: Юшкевич П.С. «Современная энергетика с точки зрения эмпири­
осимволизма» и др. работы этого автора.
34. «Запросы жизни» 1912, Ха 24,15 июня, с. 109 -112 .
35. Ленин В.И. Поли. собр. соч. Т. 48. С. 228.
36. «Литературное наследство» М., «Наука», 1965. Т. 72 . С. 272.
37. «Биржевые ведомости» (веч. вып.) 1908. Ха 10591.7 (20) июля.
38. АГ, МоГ-6-33 -1, л. 10.
39. «Новая Русь», 1990, No 141, 26 мая.
40. Густав Ле Бон. Психология социализма, СПб, 1908, «Слово», С. 200.
41. Аксаков К.С. Соч. Т. 1. М., 1861. С. 7.
42. Достоевский Ф.М . Поли. собр. соч. Т. 26. Л., 1984. С. 147.
43. Там же. С. 131.
44. Бердяев Н. Душа России. М. 1915. С. 3.
45. Там же. С. 32.
46. Бердяев Н. Судьба России, М., 1990. С. 12.
47. Там же. С. 13.
48. Там же. С. 14.
49. Государственная Дума. Стенографический отчет. Сессия II, заседание
36.10 мая 1907 г. СПб. 1907.
50. Струве П.Б. Patriotica. СПб. 1911. С. 301 -303 .
51. АГ,ПГрл-4 -18 -3.
52. «Будущее», 1912, Ха 36,13 октября.
53. Горький М. Статьи 1905-1916 гг. 2 -е изд. Пб. 1918, С. 174.
54. Там же.
55. Там же. С. 176.
56. Там же. С. 184.
57. Там же. С. 186.
58. Там же. С. 178.
59. «Будущее», 1912, No 36 ,13 октября.
60. Там же.
61. «Архив А.М. Горького». Т. 14. С. 131.
62. Ленин В. И. Поли. собр. соч. Т. 27. С. 303.
63. Там же, С.301.
64. Там же. С. 49.
65. Там же, С. 276.
66. Ленин В.И. т. 49, С. 340.
67. Там же, С. 344.
68. «Архив А.М . Горького». Т. 14 . С. 145 .


398
Примечания
69. Горький М. Несвоевременные мысли. Заметки о революции и культу­
ре. Пг. 1918. С. 64.
70. Бердяев Н. Философия неравенства. Берлин, 1923, С. 44
71. Горький М. Несвоевременные мысли. С. 63.
72. Там же. С. 98.
73. Там же. С. 83.
74. Там же. С.41.
75. Maxim Gorky. Utimely thoughts. By Mark D. Steinberg. New Haven and
London. 1995. P. УП
76. Горький М. О русском крестьянстве. Берлин, 1922. C. 5.
77. Там же. С 13.
78. Горький М. Несвоевременные мысли. С. 104.
79. «Clarté». 1921. No 2 . Р. 27.
80. Там же.
81. Роллан Р. Собр. соч. М., 1953. Т. 13. С. 31.
82. Там же, С.32.
83. М. Горький и Р. Роллан. С. 28
84. Там же.
85. Там же. С. 29.
86. Там же.
87. Там же, С. 37.
88. Там же, С. 47 -48
89. Там же. С. 78.
90. К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч. т. 5, М. 1956, С. 39.
91. АГ. ПГ-ин-60-6.
92. Геополитические заметки по русской истории П. Н. Савицкого. Пра­
га, 1927. С. 234.
93. Научно-исторический журнал. СПб, 1914. Т. 1, вып. 2.
94. Вернадский Г.В. Начертание русской истории. Прага, 1927. С. 231.
95. Горький М. Письма о литературе. М .1957, С. 316.
96. Ленин В.И. Поли. собр. соч. т. 37, М. 1963, С. 262,266.
97. М. Горький и Р. Роллан. С. 30.
98. Там же. С. 92.
99. РГАЛИ. Ф. 2181. On. 1. Ед. хр. 141.
100. М. Горький и Р. Роллан, с. 99.
101. Там же , С. 141.
102. Там же, С. 143.
103. Роговин В.. Власть и оппозиция М 1993. Гл. 15. Зеленин И.Е. «Рево­
люция сверху»: завершение и трагические последствия / «Вопросы исто­
рии» 1994, No 10.
104. КПСС в резолюциях и решениях съездов. М., 1954. Ч. 2. С. 474 .
105. В.ИЛенин. Поли. собр. соч. Т.2.С.5 -6 .
106. Цит. по кн. М. Геллер, А. Некрич. История России: 1917-1995 , кн. 1.
М.1995, С. 219.
107. Там же, С. 230.


Примечания
399
108. XVI съезд ВКП(б). Стенографический отчет. Партиздат, М., 1935.
С. 569.
109. Там же.
110. Процесс «Промпартии»: Стенограмма судебного процесса и матери­
алы, приобщенные к делу. М., 1931. С. 8 -10 .
111. М. Горький и Р. Роллан, С. 171.
112. «Коммунист», 1988. Ns 2. С.94.
ИЗ. Там же. С. 95.
114. Там же, С. 99.
115. М. Горький и Р. Роллан. С. 143.
116. «Правда» 1935, 28 июня..
117. См. об этом в кн. Ю .Жукова «Иной Сталин», глава 7.
118. «Архив А.М. Горького», т. 14. С. 156 -157 .
119. Процесс проходил в Москве с 1 по 8 марта 1931 г.
120. Имеются в виду книги Ф. Моммсена «Римская история» и Г. Трейч-
ке «Немецкая история в 19 веке».
121. « Архив А.М. Горького .Т. 14, С. 162 .
122. « Архив А.М . Горького». Т. 10, кн. 1. С. 368 .
123. Там же. С. 396.
124. Там же. С. 391.
125. Там же. С. 392.
126. Устрялов Н.В. Проблемы прогресса, Харбин, 1931, С. 44.
127. Гачева Анастасия. Ф .М . Достоевский и Н.Ф . Федоров Встречи в рус­
ской культуре. М. ИМЛИ РАН. 2009, С. 535.
128. Русский Берлин. 1921 -1923 . По материалам архива Б.И . Николаев­
ского в Гуверовском институте. Париж, 1983, С. 328.
Глава III
1. См.: Чернышевский Н. «О причинах падения Рима»; Писарев Д. «Ис­
торические идеи О.Конта», «Реалисты» и др.
2. Св. Ириней Лионский. Творения, М., 1996. С. 52.
3. Русская литература рубежа веков (1890-е
— начало 1920-х гг.).
Кн. 1.М ., 2000. С. 111.
4. Никонова Т.А. Мифология «нового мира» и тенденции развития рус­
ской литературы первой трети XX века. Автореферат диссертации. Воронеж,
2004. С. 7.
5. Исторические письма П.Л. Миртова. Пб., 1870, С. 68.
6. И ва но в- Ра зу м ни к Р.В. Творч ество и критика. Статьи кр ити ческие
1908-1922 . Пб„ 1922. С. 25.
7.БлокА.Собр.соч.:В8т., Т.5.М-Л.С.228.
8. Каменский А.П. Рассказы. Т. 1. СПб. 1908. С. 194.
9. Бердяев H.A. Судьба России. М., 1990. С. 323.
10. Горький: Pro et contra. СПб. 1997. C. 722.
11. Неизвестный Горький. М., 1994. С. 243 -244 .
12. «Архив А.М. Горького». T. VIII. М., 1960. С. 231.


400
Примечания
13. Русское богатство. 1904. Ns 8. Отд. П. С. 131 -132 .
14. Мир Божий. 1904. No 10. Отд. П. С. 140.
15. Новый путь. 1904. Июль. С. 250 -251 .
16. М. Горький: pro et contra. C. 724.
17. Амфитеатров A.B. Собр. соч. СПб, 1914. Т. 22. С. 188.
18. Образование. 1907. Ns 11. С. 78.
19. Горький М. История русской литературы. М., 1939. С. 4.
20. Там же. С. 66.
21.Тамже.С.69-71.
22. Там же. С. 155.
23. Там же. С. 209 ,235.
24. Там же. С. 266.
25. Там же. С. 285.
26. М. Niqueux. Un Gorki heretique: le «Constructeur de Dieu» / Maxime
Gorki. Une Confession. Paris. 2005 . P. 10 -11 .
27. Современный мир. 1912. Ns 12. C. 163 -166 .
28. «Архив А.М. Горького». T. IX. М., 1966. C. 46.
29. Современный мир. 1913. Ns 9. C. 153.
30. Известия. 1946. Ns 142,18 июня.
31. Шиллер Ф. Собр. соч. Т. 6. М., 1957. С. 356.
32. «Наш современник». 1990. Ns 11. С. 137.
33. Горький М. О русском крестьянстве. Берлин, 1922. С. 56.
34.Тамже.С.10-11.
35. Ленин и Горький. М., 1969. С. 287.
36. «Правда». 1928,30 мая.
37. Беломорско-Балтийский канал имени Сталина. История строитель­
ства. М. 1934. С. 402.
38. Русская литература рубежа веков (1890-е
— начало 1920-х гг.).
Кн. 1. М., 2000. С. 114.
Глава IV
1. Луначарский A.B. Собр. соч. Т. 2 . М., 1964, с. 154.
2. См. «Советская культура»,1 9 8 8 ,31 марта, 1989 ,1 апреля. «Октябрь» 1990,
Ns 3, «Литера турно е об озр ение » 1988, Ns 8, «Вопросы литературы», 1 989, Ns 9.
3. «Нева» 1988, Ns 1, «Литературное обозрение» 1988, NsNs 9-10 .
4. Ленин В.И . Поли. собр. соч. т. 54, С. 429 .
5. Андреев A.A. О Владимире Ильиче Ленине. М., 1956, с. 48.
6. Мак сим Горький. И з л ит ер атур ного наслед ства. Горький и евр ейс кий
вопрос. Иерусалим 1988, С. 115.
7. М. Горький. Неизданная переписка. М. «Наследие» ,1998, С. 56.
8. См. В. Роговин. Мировая революция и мировая война М. 1998, Е. Чав-
чава дзе. Ле в Троцкий. Тайна м ировой р евол юции М. 2007 .
9. Эрде. Максим Горький и интеллигенция. М., 1923, с. 3.
10. «На литературном посту», 1928, Ns 10, с. 11.


Примечания
401
11.Тамже,1929,No7,с.52;No1,с.36.
12. «Правда», 1 9 2 8 ,26 декабря.
13. Горький М. Статьи 1905-1916 г.г. Пг, «Парус», 1910, с. 195.
14. Горький М. О русском кресть янстве. Бер лин, и зд. И .П . Лад ыжникова,
1922, с. 2.
15. «Известия ЦК КПСС», 1989, No 7, с. 220.
16. «Рабоч ий путь», 1917, 22 октября (4 ноября).
17. «Новая жизнь», 1917, No 175, 8/21 (октября).
18. Ткм же.
19. Горький М. Несвоевременные мысли. М. 1918, С 13.
20. «Архив А.М. Горького», т. XII, с. 202.
21. АГ. МоГ-1 -8 -1 .
22. Десницкий В. А .М. Горький. Л., 194, с. 8.
23. Ленин и Горький, с. 13.
24.АГ,ГЖВ -1-17-2.
25. «Утро России», 1909, No 49 ,4 октября.
26. АГ, ГЖВ-1 -17 -2.
27. «Форвартс», 1909, No 293 ,16 декабря.
28. «Литературное наследство», т. 95, С. 172.
29. Горький в зеркале эпохи. Неизданная переписка. М. 2010, С. 85.
30. «Русская литература», 1988, No 2, с. 223 .
31. АГ,ПСГ-4 -23 -1 .
32. Там же, Г-3 Ш-5 -55 .
33. Там же.
34. Ленин В.И. Поли. собр. соч. т. 34, С. 338.
35. Горький М. Несобранные литературно-критические статьи, с. 96.
36. «Правда», 1917, No 185 ,10(23) ноября..
37. «Литературное обозрение», 1988, No 9, С. 109, No 10, С. 111 .
38. Горький М. Несвоевременные мысли. Заметки о революции и культу­
ре. М. 1990, С. 206.
39. Там же.
40. Горький М.Несвоевременные мысли. Заметки о революции и культу­
ре. Париж, 1971, С. 18.
41. АГ. КГп-67-1 -4 .
42. В.И. Ленин. Поли. собр. соч., т. 48, М., 1975, с. 228.
43. «Архив А.М. Горького», т. VIII, М., 1960, с. 57.
44. Рассел Б. Практика и теория большевизма. М. 1991, С. 25 ,7 ,10 .
45. Горький М. Несвоевременные мысли, М. 1990, С. 182, 230.
46. Суханов Н. Записки о революции, кн. 4, Берлин-П г. - М осква, 1922,
с. 183.
47. «Новая жизнь», 1918, No 91 ,16 мая.
48.Тамже, No 40,12 марта.
49. Там же, No 12,15 июня.
50. «Правда», 1918, No 223 ,16 октября.
51. «Новая жизнь», 1918, No 62 ,9 апреля (27 марта).


402
Примечания
52. Максимилиан Волошин Стихотворения и поэмы. СПб, 1995, С. 273.
53. Горький М. Несвоевременные мысли. М. 1918, С. 81 -82 .
54. Волошин М. Лики творчества, М., 1987, с. 193,196.
55. «Новая жизнь», 1918, Ms 100,26(13) мая.
56. Горький М. Несвоевременные мысли, М., 1918, с. 87.
57.Тамже.С52-53.
58. Максимилиан Волошин, Стихотворения и поэмы, С. 358.
59. Маслов П.П. Итоги войны и революции, М., 1918.
60. 59 . Kautsky Karl. Die Proletarische Revolution und ihr Programme.
Verlag Dietz, 2 Aufl., s. 90.
61. Bauer Otto. Bolschevismus oder Sozialdemocratic, 3 Aufl. Wien, 1921, s. 7.
62. «Архив А.М. Горького», т. ХП . С. 217.
63. Богданов А. А. Вопросы социализма, М, 1918, с. 68.
64. Базаров В. (Руднев) На пути к социализму. Харьков. 1919, с. 22.
65. Бухарин Н.И . Избранные произведения. М. 1988, Политиздат, с. 287.
66. Ленин В.И. Поли. собр. соч., т. 45, с. 381.
67. Горький М. Несвоевременные мысли, с. 30.
68. «Архив А.М. Горького», т. XII, С. 220.
69. Там же, С. 222, 220.
70. Ч ернов В. Конструктивный социализм, Прага, т. 1, с. 162.
71. «Архив А.М. Горького», т. XII, С. 220.
72. «Юманите», 1921, Ms 6345,8 августа.
73. Ленин. В .И . Поли. собр. соч. т. 53, С. 109
74. «Архив А.М. Горького» T. XII,М .1969, С. 204.
75. Ходасевич Владислав. Воспоминания о Горьком. М. 1989, С. 31.
76. АГ. МоГ-2 -40 -2
77. «Известия ЦК КПСС», 1989, Ms 1, с. 239.
78. Там же, с. 240.
79. Там же, с. 241.
80. М.Горький. Н еи зд а нна я переписка. С. 239 .
81. «Огонек», 1989, Ms 37, сентябрь, С. 12 -15 .
82. Ходасевич Владислав. Воспоминания о Горьком, с. 34.
83. М. Горький и Р. Роллан. Переписка. С. 26.
84. Там же. С. 36.
85.Тамже.С.25-26..
86.Тамже,С.36-37..
87. Бакунин М. Неизданные материалы и статьи, М, 1926, С. 98.
88. Там же, С. 73.
89. М. Горький и Р. Роллан. Переписка. С. 67.
90. О Горьком —современники. М, 1928, с. 8 4 -85 .
91. АГ. ПГин-61 -8 -14.
92. Там же. КГп-53-20 -2 .
93. «Известия ЦК КПСС», 1989, Ms 1, с. 243.
94. «Известия», 1922, Ms 157,16 июля.
95. «Правда», 1922, No 158 ,18 июля.


Примечания
403
96. В .И . Ленин и А.М. Горький, С. 264.
97. Максим Горький. 1868 -1936 . И з литературного наследия. Горький и
еврейский вопрос. Еврейский университет в Иерусалиме, 1986, с. 305.
98. Радек К. Портреты и памфлеты, М., Госиздат 1927 С. 55.
99. Эрде. Максим Горький и интеллигенция, М, 1923, с. 2.
100. Троцкий Л. Литература и революция, М, 1924, с. 253.
101. Там же, с. 305.
102. Там же, с. 323.
103. «Золотое руно», 1909, No 1, с. 78.
104. Ленин В.И . Полн.собр. соч.. т. 13, с. 337 .
105. Бердяев Н. Духовный кризис интеллигенции, 1910, с. 54.
106. Там же.
107. «Вехи», С. 64.
108. Горький М. Статьи 1905-16 гг., «Парус», 1918, с. 196-197 .
109. Там же, с. 199.
110. Там же, с. 204.
111. «Новая Россия» 1922, No 2, С. 12.
112. Там же.
113. М. Горький и Р. Р оллан. Пере писка. С. 82
114. М аксим Горький. И з литературного н асл ед ия. Горький и еврейский
вопрос с. 5.
115. Цит. по кн. Н .И . Бухарин. Избранные произведения. Политиздат,
1988, с. 295 .
116. Макс им Горький. И з литературно го насл едия, С. 308 .
117. «Юность», 1989, No 11, с. 88.
118. Там же с. 89.
119. Там же, с. 87.
120. И вано в-Р азу мник Р.И. Литература и общественность СПб. 1910, С. 51 .
121. Максим Горький. И з литературного наследия. С. 186.
122. Бердяев. Н. Философия свободы, Смысл творчества. М. 1989, С. 132.
123. «Новая жизнь» 1917, No 26 ,18(31) мая.
124. М.Горький и Р. Роллан. Переписка С. 87.
125. Там же, С. 88.
126. Горький в зеркале эпохи. Неизданная переписка, С. 66.
127. Там же, С. 78.
128. М. Горький и Р. Роллан. Переписка. С. 92.
129. Там же.
130. «Архив А.М. Горького». T. IX, С. 253.
131. М. Горький и Р. Роллан. Переписка. С. 88 -89 .
132. «Юность», 1988, No 2, С. 81.
133. М. Горький и Р. Роллан. Переписка. С.112.
134. «Известия ЦК КПСС», 1989, No 3. С. 181 -182 .
135. Там же. No 1, С. 248.


404
Примечания
Глава V
1. «Новое русское слово», 1989,11 ав1уста.
2. Ваксберг Аркадий. Гибель буревестника. Опыт исторического р ассле­
дования М.2006, С. 88.
3. См. Marxism in the Modem World. Stanford 1965, A. Rabinovich. The
Bolsheviks Come to Power. New York, 1976, The Dynamics of Soviet Politics.
Cambridge. Mass. 1971. Tucker ed. Stalinism: its Impact on Russia and the World.
London.1982 . Stalinism: Essays in Historical Interpretation. New York. 1974.
С. К оэн. Бухар ин и б ол ьш евис тска я револ юция: пол итичес кая биогр афия.
1888-1938 . Мичиган, 1980. Лев Троцкий. Сталинизм и большевизм. «Бюлле­
тени оппозиции» No No 5 8 -59 . Париж, 1937. А. Солженицын Архипелаг Гулаг.
1918-1956 . Т.т 1-2 . Париж, 1973 и мн. др.
4. «Последние новости», 1936, No 5567, 21 июня.
5. АГ. ФМП-4 -16-51.
6. Горький и его эпоха, вып. 2. М., 1989. С. 256 -261 .
7. АГ. ПГрл-21-28 -1.
8. М. Горький и Р. Роллан. С. 134.
9. Там же. С. 129.
10. В. Маяковский. Собр. соч. Т. 7. М., 1958. С. 210.
И. Тамже. С.211.
12. См. Горький М. Собр. Соч. в 30 т.т. Т .30.М .1955, С .16 -17 .
13. М. Горький и Р. Роллан, С. 113 -116 .
14. Там же, С. 128.
>
15. Эта часть письма Я.С. Ганецкому без разрешения Горького была опуб­
ликована в «Известиях», 1926, No 82 ,11 августа.
16. АГ, МоГ-2 -54 -1.
17. «Юность», 1988, No 2. С. 80.
18. Там же. С .82
19. Там же.
20. АГ, КГрл-24-69-1 .
21. Там же, КГрл-24 -69 -2 .
22. «Красный воин»,1927, No 156,3 марта.
23. «Рабочая газета»,1927, No 283 ,11 декабря.
24. АГ. КГрл-24-69 -8
25. «Псковский набат»1927, No 180 ,6 августа
26. См. Ю .Н. Жуков. Иной Сталин: политические реформы в СССР в
1933-1937г.г. М. 2008 . Рой Медведев. К суду истории: генезис и последствия
сталинизма. Нью-Йорк, 1974, А. Салуцкий .»Кто там шагает левой?» (Состо­
ится ли четвертая Россия) //»Литературная газета» 2007. No 32 ,8 -14 августа.
27. С. Коэн. Большевизм и сталинизм / «Вопросы философии», 1992, No
С. 46.
28. Там же, с. 72.
29. М.Горький. Неизданная переписка. М. «Наследие. 1998, С. 232
30. Там же.
31. Там же, С. 233.


Примечания
405
32. АГ. КГ-од-1 -43 -20 .См. также публикацию Л. Смирновой Письма
Л.Б . Каменева в кн. «М. Горький в зеркале эпохи. Неизданные письма». М.
2010, С. 530 -540 . По ее мнению, «воблой» Каменев называет Л.Троцкого.
33. Цит. по кн. Ваксберг А. Гибель буревестника. М. Горький . Последние
20 лет. М. 1999, С. 246.
34. АГ.КГод-1 -43 -21.
35. АГ, МоГ-25 -4 .
36. Там же.
37. Колпакиди А., Прудникова Е. Двойной заговор. М. 2000, С. 427.
38. «Архив А.М. Горького». T. X. Кн. 1, С. 91
39. АГ. МоГ-3 -25 -6.
40. Там же. Г-3 Ш-5 -15.
41. Неизвестный Горький. М .1994, С. 171.
42. «Социалистический вестник», 1954, No 1. С. 18.
43.АГ.ХПГ-41-13-6.
44. «Руль», 1930, No 2946 ,6 августа.
45. Там же.
46. Дмитриевский С.В. Открытое письмо Максиму Горькому. Стокгольм,
1930. С. 12.
47. «Новый мир», 1989, No 10. С. 101.
48. Горький М. Если враг не сдается, его уничтожают. М., 1938. С. 18.
49. «Литературная газета», 1934, No 110 ,24 августа.
50. «Социалистический вестник», 1954, No 1, с 18.
51. Коэн С. Бухарин. Политическая биография. 1888 -1938 . М., 1988.
С. 342.
52. Сталин И. Собр. соч. Т. 12. М., 1949. С. 174.
53. Владислав Ходасевич. Воспоминания о Горьком. М., 1989, «Правда».
С. 47.
54. «Минувшее», 1988, No 5.
55. «Огонек», 1990, No 1. С. 12.
56. Шкловский В. Удачи и поражения Максима Горького. Запкнига, 1926.
С 18.
57. «Огонек», 1989, No 1. С. 13.
58. «Социалистический вестник», 1954, No 1, январь.
59. АГ. ПГрл-10-33 -7 .
60. Там же, МоГ 2-48 -1.М .Гест и М.Далматов были у Горького в июне 1927
года.(Арх. Г. ХУ1, С. 361)
61. А.М. Горький и М.И. Будберг. Переписка (1920-1936) М. 2001, С .190.
62. Там же, С.196.
63. Там же. С. 195.
64. «Огонек», 1990, No 1. С. 13.
65. «Последние новости», 1927, No 2300 ,10 июля.
66. М. Горький и Р. Роллан. С. 150.
67. «Академическое дело 1929-1931 г.г. Вып 1. Дело об обвинении акаде­
мика С.Ф . Платонова» СПб 1993, C. X.


406
Примечания
68. Горький М. Если враг не сдается, его уничтожают. М., 1938. С. 59.
69. АГ. ПСГ-7-24-1 .
70. «Известия ЦК КПСС», 1989, No 3. С. 184.
71. Там же. С. 185 -186 .
72. Ткм же. С. 186.
73. Крыленко Н.В . Классовая борьба путем вредительства. М . - Л ., 1930.
С. 3.
74. «Правда», 1930, No 263 ,264 ,23 и 24 сентября.
75. М. Горький и Р. Роллан, С. 170 -171 .
76. «Известия», 1930, No 202 ,22 сентября.
77. М. Горький и Р. Роллан, С. 171.
78. Неизвестный Горький, С. 174
79. Там же, С. 168.
80. Там же.
81. Там же, С. 182.
82. М.Горький и Р. Роллан. С. 456.
83. Там же. С.166.
84. Там же, С. 169.
85. Там же, С.195 .0 деле Гэцци подробнее см. в кн. J. Perus. Romain
Rolland et Maxime Gorki.Paris. 1968. p. 235 -241 .
86. М.Горький и P. Роллан. C. 265.
87. Там же. С. 268.
88. Серж В. От революции к тоталитаризму. Воспоминания революцио­
нера. Оренбург. 2001, С. 389.
89. «Архив А.М. Горького», т. X, кн. 1. С. 142.
90. Не изве стн ый Горький, С. 172 .
91. М. Горький и Р. Роллан. С. 170.
92. «Архив А.М.Горького», т. X. кн. 2. С. 155 .
93. «Новый журнал», 1976, No 48. С. 134.
94. «Социалистический вестник», 1954, No 1. С. 17.
95. Там же.
96. М. Горький и Р. Роллан. С. 173.
97. «Новый журнал», 1976, No 48. С. 129 -130 .
98. Там же. С. 130.
99. Кирпотин В.Я. Ровесник железного века. Мемуарная книга. М. 2006,
С. 206.
100. Бялик Б. О Горьком. М., 1947. С. 112.
101. М. Горький в воспоминаниях современников. М., 1981. Т. 1. С. 248 .
102. Сталин И.В. Сочинения. T. III. С. 283 -286 .
103. Коэн С. Бухарин. Политическая биография. С. 349 .
104. АГ. МоГ-3 -25 -4 .
105. Там же.
106. Там же. МоГ-11-49-1.
107. Там же, МоГ-3 -25 -6.
108. Цит. по кн. Бялик Б. О Горьком. С. 124.


Примечания
407
09. АГ. ПГрл-2la-1-355.
10. Там же, КГп-41а-1 -131.
И . «Архив А.М.Горького», т. X, кн. 1. С. 260.
12. КГин-Ариз-6 -20 -1.
13. «Последние новости», 1932, No 4254 ,14 ноября.
14. «Литературная газета». 2007, No 49 ,5 -11 декабря.
15. Горький М. Н еи зда нн ая переписка, С. 278 .
16. Там же.
17. Там же.
18. А.М. Горький и М.И . Будберг. Переписка. С. 227.
19. Там же. С. 229.
20. М.Горький. Неизданная переписка. С. 279.
21. Там же. С. 280.
22. Там же. С. 281 -282 .
23. Там же, с. 291.
24. «Новый мир» 1997, No 9, С. 192.
25. А.М. Горький и М.И. Будберг. С. 228.
26. М.Горький. Неизданная переписка, С. 305.
27. А.М. Горький и М.И. Будберг, С. 235
28. М. Горький Неизданная переписка, С. 290 -293 .
29. АГ. КГп 78-7 -3 .
30. Там же, КГп 78-7 -4.
31. Там же, ПГ рл-45 -24 -7 .
32. «Новое литературное обозрение», 1999, No 40, С. 251 -285 .
33. «Источник»,1995, No6, С. 135 -136 .
34. АГ. ПГрл-45-24 -7
35. М. Горький. Неизданная переписка. С. 295.
36. «Вопросы литературы», 1988, No2, С. 150.
37. «Источник», 2003, No 5, С. 58
38. Там же.
39. Там же.
40. Там же.
41. Там же, С. 60.
42. Там же.
43. «Литературная газета» 2007, No 32 ,8 -14 августа.
44. Ю.Жуков. Иной Сталин. С. 179.
45. « Новый мир». 1998, No 9, С.157.
46. АГ. МоГ-10 -13 -3.
47. М. Горький. Неизданная переписка. С. 295 -296 .
48. Там же.
49. « Правда», 1934, 30 августа.
50. «Литературная газета» 1 9 3 4 ,1 сентября.
51. Сталин и Каганович. Переписка 1931-1936 г.г. М. 2001. С. 466 ,436 .
52. «Новое литературное обозрение», 1999, Na 40, С. 266.
53.АГ.ПГрл- 26-41-2.


408
Примечания
154. АГ. КГ -од-2-60 -5
155. «Литературная газета»,2009, No 33 -34 ,26 авг. — 1 сент.
156. «Новый журнал», 1976, No 48, С. 134
157. Горький М. Публицистические статьи. И зд 2. С. 291.
158. «Минувшее», 1988, No 5, С. 342.
159.АГ.ПГрл-18-79-5.
160. Крыленко Н. Обвинительные речи по наиболее крупным политиче­
ским процессам. М., 1937. С. 592.
161. М. Горький и Р. Роллан, С.187.
162. Неизвестный Горький, С. 175.
163. «Минувшее», 1988, No 5. С. 338.
164. «Архив А.М . Горького», т. XIV, С. 167 .
165. АГ. КГ изд-20 -57 -1 .
166. Неизвестный Горький. С. 175.
167. «Новый мир». 1997, No 9 , С. 176
168. АГ. ГЖВ -10-2-1.
169. АГ. КГп-41а-1-134.
170. М. Горький и Р. Роллан, С. 211.
171. АГ. МоГ.-7-14-6.
172. М. Горький и Р. Роллан. С. 192.
173. «Последние новости», 1933, No 4347, 15 февраля. Там же, 1932, No
4363,23 ноября
174. «Литературная газета» ,2011, No 5 ,9 -15 февраля.
175. М. Горький и Р. Роллан, С. 230.
176. Там же, С. 274.
177. В. Souvarin. Souvenirs sur Panait Istrati, Isaak Babel, Pierre Paskal.
Paris, 1985. P. 29; «Социалистический вестник», 1936, 22 декабря. C. 20 -23 ,
B.Серж. Портрет Сталина. Париж, 1940, Е.Замятин, Лица. Нью-Йорк, 1967.
C. 96.
178. АГ. МоГ-3-25 -4 .
179. Там же, МоГ 3-25 -9 .
180. «Источник», 2003, No 5, С. 60
181. Никулин Л. Годы нашей жизни. М., 1966. С.
182. «Минувшее»,1988. No5 . С. 348 .
183. М. Горький и Р. Роллан. С. 210.
184. Шкапа И. Семь ле т с Горьким. С. 102 .
185. Цит. по Nicolaevski В. The Power and The Soviet Elite. The Letter of
one Old Bolshevik and Other Essays. New York, 1965, P. 16 -17 .
186. М. Горький и P. Роллан, C. 265 -266 .
187. «Известия», 193 5 ,10 декабря, 1936 ,1 января.
188. Коэн С. Бухарин... С. 432.
189. Против буржуазного либерализма в художественной литературе. М.
1931. С. 25 -27 .
190. АГ. ПСГ-4 -37 -1 .
191. «Известия ЦК КПСС», 1989, No 3. С. 186 -187 .


Примечания
409
192. «Архив А.М.Горького», T. XIV. С. 162 .
193. «Ветеран», 1988, Na 50. С. 8.
194. «Архив А.М .Горького». T. XIV. С. 155 .
195. Н е изве стн ый Горький. С. 178.
196. АГ. КГизд-7 -1 -12 .
197. « Известия ЦК КПСС» 1989, No 3, С. 186 -187 .
198. АГ. ПлГ-1 -16-2.
199. Там же, КГизд-19 -18-1.
200. Там же.
201. Там же.
202. Там же.
203. Там же, КГизд-7 -1 -94.л .1.
204. « Архив А.М .Горького», т. XIV. С. 156 .
205. АГ. ПГрл-31 -5 -1.
206. Там же, ПГрл-25 -35 -2.
207. Там же, КГизд-7 -1 -77 .
208. Там же.
209. Там же, КГизд-20 -51-1.
210. «Новый мир». 1998, No 9. С. 176.
211. АГ. ПГрл-41 -21 -3.
212. Там же. КГизд-20 -55-3.
213. Там же, КГизд-7-1-76 .
214. Там же, КГизд-19 -37-1.
215. Там же, КГизд-10-1-4.
216. Там же.
217. Там же. КГизд-26-2-1.
218. Беломорско-Балтийский канал имени Сталина. М., 1934. С. 607.
219. АГ. КГизд-26 -5 -1.
220. М.Горький и Р. Роллан. С. 274.
221. АГ. КГизд-26-5-1.
222. Там же, Рав-пГ-48 -6 -1 . С 14.
223. Там же. С. 32.
224. «Археографический ежегодник за 1988 год». М.: Наука, 1989. С. 240.
225. «Социалистический вестник», 1935, No 11. С. 15.
226. «Известия ЦК КПСС». 1989, No 3. С. 187.
227. АГ. ПГин-60-6 -158 .
228. «Социалистический вестник», 1954, No 1. С. 18.
229. Там же.
230. Шкапа И. Семь лет с Горьким. С. 362.
231. АГ.КГ-изд-24 -2 -2.
232. Там же. ПГрл-26-41 -18.
233. Коэн С. Бухарин... С. 422.
234. Геллер М. и Некрич А. Утопия у власти. T. I. Лондон, 1982. С. 290.
235. АГ. МоГ-8 -12 -1 .
236. Там же, МоГ-5 -19 -1.


410
Примечания
237. Там же, ПГЛ-ин-1-160 -1 .
238. М.Горький и Р.Ролла н, С. 284 .
239. Неизвестный Горький, С. 180.
240. АГ. МоГ-7 -14 -6 .
241. Там же, МоГ-3 -25 -5 .
242. Там же, ПГрл-21 -а -1 -532.
243. Е. Тагер. Творчество Горького советской эпохи. М. 1964, С. 327.
244. Там же. С. 323
245. «Литературное наследство». Т. 70, С. 543.
246. Там же.
247. Монахов Н.Ф . Повесть о жизни. М . -Л ., 1961. С. 234.
248. «Советское искусство», 1932, No 47 ,16 октября.
249. Вокруг смерти Горького, С. 85.
250. АГ, МоГ-2 -54 -1 .
251. Вокруг смерти Горького, С. 83.
252. АГ, МоГ-8 -22 -1. Иной вариант — «Архив А.М.Горького», т. XII. С. 201.
253. «Социалистический вестник», 1954, No 6. С. 109.
254. Баранов В. Огонь и пепел костра. Горький. 1990. С. 348.
255. «Известия ЦК КПСС», 1990, No 5. С. 217 -218 .
256. Заславский Д. Заметки читателя. Литературная гниль,- «Правда»,
1935,20 янв.
257. «Минувшее», 1988, No 5. С. 348.
258. «Новое литературное обозрение» 1999, No 40, С. 290.
259. Неизвестный Горький, С. 191 -192 .
260. Ваксберг Аркадий. Гибель буревестника. М. 1999, С. 353.
261. «Новый мир», 1998, No 9, С. 159.
262. Там же, С. 229.
263. Там же, С. 157.
264. «Архив А.М. Горького», т. X. кн. 2, С. 372.
265. «Известия ЦК КПСС». 1989, No7, С. 219 -220 .
266. Вокруг смерти Горького, С. 61.
ГЛАВА VI
1. См. Вокру г смерт и Горького. Д окуме нты, факты, версии. М. И М Л И
РАН. 2001 и циклы передач на НТВ «Кремлевские похороны», «Кремлев­
ская кухн я».
2. «Континент», 1978, No 8, с. 333.
3. R. Conquest. La Grande Terror, Paris, 1970, p. 104.
4. Флейшман Л. Борис Пастернак в тридцатые годы. Иерусалим, 1984,
С. 55.
5. Вокруг с мерт и Горького, С. 12.
6. «Социалистический вестник», 1954, No 6, С. 109.
7. Анненков Юрий. «Дневники моих встреч. Цикл трагедий», Нью-Йорк,
1966, С .52.


Примечания
411
8. «Литературная газета». 1988 ,15 июня.
9. Баранов Вадим. Огонь и пепел костра. Горький. 1990, С. 359.
10. Быков Дмитрий. Был л и Горький? М. 2008, С. 344.
11. Павел Басинский. Страсти по Максиму. Горький: 9 дней после смерти.
М. 2011, С. 410 -412 .
12. Барахов B.C. Драма Максима Горького. М. 2004, С. 346.
13. «Известия», 1938, 28 марта.
14. Кольцов М. Буревестник (Жизнь и смерть Максима Горького). М.
1938. С.
15. Троцкий Лев. Портр еты р е во люционеров. Сост. Ю. Фе ль ш тинский.
1988, С. 101 .
16. Берберова Н. Железная женщина. Нью-Йорк, 1982, с. 274 ,269 .
17. Ходасевич Владислав. Воспоминания о Горьком. М. 1989. С. 9.
18. Вокруг смерти Горького, С. 282.
19. «Литературная газета», 1 989, No 28, 12 июля, « Вопросы литературы»,
1990, No 6(июнь).
20. Вокруг смерти Горького. С. 60.
21. АГ, МоГ-7 -14 -8 .
22. Там же, Мог-7 -14-6 .
23. Там же МоГ-7 -14 -8.
24. Там же.
25.Там же. МоГ -7-14-1.
26. Вокруг смерти Горького, С. 94.
27. Там же.
28. Там же, С. 95.
29. Там же.
30. Там же, С. 96.
31. Там же.
32. М. Горький и Р. Роллан, С. 304.
33. АГ, МоГ-7 -14 -8 .
34. Вокруг смерти Горького, С. 98.
35. Там же, С. 39.
36. Там же, с. 101
37. Тамже, С. 39,12.
38. Там же, С. 106.
39. Там же, С. 107.
40. Там же, С. 112 ,116
41. Там же С. 126
42. Там же, С. 127.
43. Там же. С. 128.
44. Там же. С. 76.
45. Там же, с. 80
46. Берберова Н. Железная женщина, С. 258 -261 .
47. Вокруг смерти Горького, С. 82.
48. Там же.


412
Примечания
49. Там же. С. 77.
50. Там же, С. 73.
51. АГ. МоГ-3 -25-5.
52. Вокруг смерти Горького, С. 76.
53. Там же, С. 145.
54. Там же, С. 78.
55. Там же, С. 147.
56. Там же. С. 148.
57. Фрезинский Б. Писатели и советские вожди, М. «Эллис Лак», 2008,
С. 235.
58. АГ,МоГ-11-42-1
59. Вокруг смерти Горького. С. 84.
60. Там же.
61. Там же, С. 48.
62.Тамже,С.84-85.
63. Там же. С. 73.
64. Там же. С. 60.
65. Там же, С. 12.
66. Генрих Ягода. Нарком внутренних д ел. Генеральный комиссар госу ­
дарственной безопасности. Сб. документов. Казань, 1997.С. 213.
67. Жуков Ю. И ной Сталин... гл. 7.
68. Генрих Ягода.... С . 123 .
69. См. Жуков Ю. Иной Сталин. Политические реформы в СССР в
1933-1937 г.г. М. «Вагриус». 2003, С. 180; Прудникова Е.А. и Колпакиди А.И.
Двойной заговор. Тайны сталинских репрессий, М. 2005; Пятницкий В. З аго ­
вор против Сталина М. 1998, воспоминания охранника Сталина А. Рыбина /
«Аргументы и факты» 1990, No 36, С. 5.
70. «Минувшее», 1988, No 5, С. 333.
71. Aragon L. L’ oeuvre poétique. T. VII, Paris, Livre Club Diderot, 1977,
p. 135. Перевод М. Ариас-Вяхиль.
72. Луи Арагон. Гибель всерьез. М. 1998, С. 37.
73. Там же. С. 35.
74. Там же. С. 48.
75. Aragon L. L’ oeuvre poétique. T. VII. P. 115.
76. Там же. P. 117.
77. Там же, P. 165.
78. «Вопросы литературы», 1984, No 6. С. 93 -117 .
79. АГ. МоГ-1 -37 -2
80. «Минувшее». 1988, No 5, С. 334.
81. Вокруг смерти Горького, С. 32 -33 .
82. Судебный отчет по делу антисоветского «право-троцкистского блока»
М. 1938.С. 527 -528 .
83. Вокруг смерти Горького, С. 116.
84. А. Ваксберг. Гибель буревестника. С. 249 .
85. «Вопросы литературы», 1993. Вып. 1. С. 115.


Примечания
413
86. Там же. С. 120.
87. Генрих Ягода, с. 112.
88. «Berliner Tageblatt», 1934, И мая, No 220.
89. «Генрих Ягода», С .126 -127 .
90. Там же, С. 121.
91. Там же, С. 144.
92. Там же. С. 145.
93. Там же, С. 191.
94. Там же, С. 146.
95. См. об этом в главе V.
96. Неизвестный Горький. С. 174.
97. Генрих Ягода...С. 365 -366
98. Там же. С. 484.
99. Там же, С. 213.
100. Там же, С .204 ,163.
101. Ваксберг Аркадий. Гибель буревестника. С. 339 -340 .
102. Генрих Ягода...С . 482 .
103. Там ж е 441.
104. АГ. КГ-од-2 -60 -5 .
105. А. Орлов. Тайная история сталинских преступлений, http/readr/
ru//html# page40.
106. Там ж е.
107. Вокру г см ерти Горького. С. 83 .
108. Romain Rolland et Maxim Gorki. Paris. 1968. p. 333
ГЛАВА VII
1. Русская литература рубежа веков (1890-е —начало 1920-х гг.) кн. 1. М.
2000. С. 21.
2. О замысле «Жизни Клима Самгина» и прототипах главных героев см.
ПСС. Худож. произв. Т. 25. М. 1976, С. 41 -67
3. См. Иванов H.H . Мифотворчество русских писателей (М. Горький,
А.Н. Толстой), Ярославль, 1997.; Удодов А.Б. Феномен Горького как эстети­
ческая реальность: генезис и функционирование (1880-е —начало 1900-х гг.),
Воронеж, 1999. М. Никё. Горький — еретик, богостроитель. / Максим Горь­
кий. Исповедь. Париж.2005, С. 9 -23 . S. Rolet. Resonanses nietzschéennes dans
la prose narrative russe au tournant du XX siecle / . «Revue des Etudes slaves».
LXX/1, p. 141 -149 . Barry P. Scherr/ Gorky and God-Building / William James
in Russian culture. New York. 2003 . P. 189 -210 . и мн.др.
4. « Воля России», 1924, No 4, C. 62.
5. Солоневич И.Л. Народная монархия. М. 1991, С. 157 ,191.
6. Маркова Е.И. Творчество Николая Клюева в контексте северно-рус­
ского словесного искусства. Петрозаводск, 1997, С, 48.
7. Максим Горький сегодня. Проблемы эстетики, философии, культуры,
Нижний Новгород. 1996, С. 119.


414
Примечания
8. Максим Горький и XX век. Н. Новгород. 1998, С. 158 .163 .
9. «Правда» 1928,30 мая.
10. Максим Горький сегодня. С. 114.
11. См.: Сухих О. Горький и Достоевский: продолжение легенды. Н . Нов­
город. 1999.
12. М. Горький и Р. Роллан. Переписка (1916-1936). М. 1995, С. 125.
13. Архив А.М. Горького. T. X, кн. 2. С. 29.
14. И Серман. М. Горький в поисках героя времени./ Etkind Е, Nivat G,
Serman I, Strada V. La Letteratura Russa del Novecento. Problemi di poetica.
Napoli. MCMXC. P. 72.
15. М. Горький и P. Роллан. C. 247.
16. Там же.
17. «На литературном посту». 1927, No 15-16, 20, С. 31,52.
18. Максим Горький и XX век. С. 66.
19. «Вопросы философии», 1988, No 1, С. 138.
20. Воронин B.C. Законы фантазии и абсурда в трагическом мироощуще­
нии русской литературы XX в. Н . Новгород, 2002. С. 33 ,35 .
21. «Литературное наследство» т. 95. М. 1988, С. 204.
22. М. Горький: pro et contra. Санкт-Петербург. 1997, C. 856.
23. Там же. C. 117.
24. Муратова К.Д. Реализм нового времени в оценке критики XX века. Л.
1972. С. 153.
25. Полонский В.В. Мифопоэтика и динамика жанра в русскрй литерату­
ре конца XIX —начала XX века. М., «Наука», 2008, с. 3.
26. Венгеров С .А. Русская литература XX века. (1890-1910) Т. 1. М. 1914,
С.19.
27. Волошин М. Лики творчества. Л . 1988, С. 60 -62 .
28. РГАЛИ, ф. 381, on. 1, л. 2-а.
29. Связь времен. Проблемы преемственности в русской литературе кон­
ца XIX - начала XX в., М. 1992.
30. Русская литература рубежа веков. М. 2000 . С. 52.
31. «Волгарь», 1893. No 254 ,26 октября.
32. И . Анненский. Книга отражений. Л. 1988, С. 459; «Русское богатст­
во»,1898, No 10. разд. II, С.89.
33. «Вопросы философии» 1989, No 15, С. 114.
34. Там же, С. 115 -116 .
35. Ткм же, С. 124 -125 .
36. М. Горький: pro et contra. C. 401 -402 .
37. «Вопросы литературы» 1990, N° 10, C. 166.
38. М. Никё. Влиял ли Ницше на Горького? / Slavica occitania. N° 22
Toulouse, P. 420.
39.Тамже, C.423.
40. Певцова Р.Т. Максим Горький и Фридрих Ницше. М. 2001, С. 18.
41. Там же, С. 36.
42. Русская литература рубежа веков, С. 514 ,517 .


Примечания
415
43. Paul de Man. Allegories of reading. New Haven and London, 1979, p. 111.
44. Боровский В. Сочинения, т. II, М. 1931, С. 192.
45. «Новый мир», 1989, No 9, С. 150.
46. Там же, С. 151.
47. «Литературное наследство», Т. 72, М. 1965, С. 289.
48. М. Горький и Р. Роллан. Переписка, С. 29.
49. Там же, С. 115 -116 .
50. Там же. С. 388.
51. Публицистика Горького в контексте истории. М. 2007, С. 30.
52. Наука о литературе в XX веке (История, методология, литературный
процесс), М. 2001, С. 311.
53. Серман Илья. М. Горький в поисках героя времени. С. 72.
54. «Литературный современник», 1938, No 6, С. 172.
55. Борев Ю. Социалистический реализм: взгляд современника и совре­
менный взгляд. М. 2008, С. 131.
56. «Ученые записки Казанского госуниверситета» т. 135, Казань, 1998,
С. 196.
57. «Контекст», М. 1978, С. 304.
58. Минц З.Г. Поэтика русского символизма. СПб, 2004, С. 78.
59. Полонский В.В. Мифопоэтика и динамика жанра... С. 11.
60. Русская литература рубежа веков. Т. 1. С. 52.
61.New YorkReview of Books, 1981, v. 28, No 14,p. 51 -52 .
62. «Звезда». 1956, No 5 -6 . С. 143.
63. Никё Мишель. «Психофизическая» утопия М. Горького: энергетизм
как научно-философская составляющая Серебряного века / «Максим Горь­
кий: взгляд из XXI века» М. 2010, С. 16.
ГЛАВА VIII
1. «Вопросы литературы» 1991, ноябрь-декабрь, С. 308.
2. «Слово» 1 904 ,6 декабря.
3. Публицистика М. Горького в контексте истории. М. 2007, С. 549.
4. См. Ваксберг А. Гибель Буревестника. С . 296 .
5. Там же, с. 304.
6. Труайя Анри. Максим Горький. М. 2005, С. 272.
7. Быков Дмитрий. Был ли Горький? М. 2008, С. 278 -279 .
8. Баранов Вадим. Горький без грима. М. 1996, С. 168 -170 .
9. Там же. С. 169.
10. Быков Дмитрий. Был ли Горький? С. 333 .
И. Генрих Ягода... С. 365 -366 .
12. М. Niqueux. Un Gorki heretique: le «constructieur de Dieu » / M. Gorki.
Une Confession. « Phebus». Paris. 2005, p. 10.
13. П. Чони. Феномен Горького в политической борьбе первой трети XX
века. Автореферат диссертации. М. 2007 . С. 3.
14. S. Role. Le phenomen Gorki. La jeune Gorki et ses premiers lecturies.
Villeneve-d ’ Ascq-France. 2007 . p. 34.


416
Примечания
15. Там же, р. 66.
16. См также: William James in russian culture. Ed J.D . Grossman and
R. Rishin. New York-Oxford. 2003; Russian Literature XXIV. North-
Holland.1988; Russian Literature XXIX. 1991. Slavica occitania. N° 22. Toulouse.
2006; L’Age d’Argent dans la Culture Russe. Lyon. 2007; Etkind E. Nivat G.,
Serman I.Strada V. La Letteratura Russa del Novento. Problemi di poetica.
Napoli. MCMXC, а также обзор работ о Горьком в кн. Л. Спиридонова. М.
Горький: новый взгляд М. 2004, С. 218 -232 .
17. См. Maxime Gorki. Villeur de nuit et autres récits autobiographiques.
Mercure de France, 2007. Maxim Gorki. Recuerdos de Tolstoi, Chejov y Andreiev.
Nortesur. Barcelona. 2009 .
18. «Волгарь», 190 2 ,14 июня.
19. М. Горький и А. Чехов. М. 1931, С. 30.
20. «Северный вестник» 1899, No 10 -12 . С. 210.
21. Синявский Андрей (Абрам Терц). Литературный процесс в России.
М. 2003, С. 139.
22. Там же, С. 165.
23. Борев Юрий. Социалистический реализм: взгляд современника и со­
временный взгляд. М. 2008, с. 82.
24. Там же, С. 83.
25. С. Роле, С. 27
26. Волошин М. Верхарн. Судьба. Творчество. Переводы. М . 1919, С. 21.
27. Горький и его корреспонденты. М. ИМЛИ РАН. 2005, С. 131
28. Тагер Е.Б. Творчество Горького советской эпохи. М. 1964, С. 22.
29. М . Nique. Qu’ en est il de L’influence de Nietzche sur Gorky? / Slavica
occitania.Touluse. 22. 2006 . p. 416.
30. «Наш современник», 1990, No 11, C. 137.
31. Barry Sherr. Gorky and God-Building. / William James in Russian
Culture.New York-Oxford. 2003 . p. 202.
32. «Литературное наследство». T. 70, C. 335.
33. Там же. C. 354.
34. М. Горький. Неизданная переписка. С. 46 ,48 , 52.
35. М. Горький и Р. Роллан. Переписка (1916-1936) М. 1996, С. 29 -30 .
36. Там же, с. 67.
37. Там же, С. 25.
38. М.Горький. Н ес воевр ем енны е мысли, Пг, 1918, С. 95
39. «Литературная газета», 2007, No 33 -34 .
40.БлокA.A.Собр.соч.в8т.т., т.7.М.-Л.1963,С.356.
41. «Русская мысль». 1910, No 5, С. 9 -120 .
42. «Who’s who in hell. A handbook a international directory for humanists,
freetikers, naturalists a non-theists. Comp, by Smith W.A. New York. 2000, p. 878.
43. Современный гуманизм. Документы и исследования. М. 2000, С. 68.
44. Lamont С. Humanism as a philosophy. New York. 1949. P. 12.
45. Н еизвестное письмо Горького американскому корреспонденту /
«Литературная газета» 2008, No 12 -13 ,26 марта — 1 апреля


Примечания
417
46. Современный гуманизм, С. 38 -39 .
47. К. Чуковский. Собр. соч . т.8.,М. 2004, С. 191.
48. «Звено», Париж, 1924, 24 ноября.
49. Русь уходящая. Рассказы митрополита. М. 2004, С. 381.
50. «Литературная газета» 2007, No 4 7 -48 ,28 ноября- 4 декабря.
51. Там же.
52. Там же, No 49, 5 -11 декабря.
53. Иван Ильин — провозвестник грядущей России. М. 2005. С. 45.
54. Горький М. Не свое врем енны е мысли. Пг. 1918, С.56.
55. Платонов А. Собр. Соч в 3 т.т. Т.2. М. 1985. С. 317.
56. М. Горький и Р. Роллан, С. 20.
Заключение
1. АГ, ПГрл-44-7-2.
2. «New Masses», 1932, XI, ноябрь.
3. А. Штернберг. Друзья моих ранних лет (1911-1928). / «Синтаксис».
Париж, 1991, С. 276
4. «Новый журнал», 1954, кн. 38, С. 243 .
5. Троцкий Л. Литература и революция. М., 1924, С. 304.
6. Trotsky Leon. Portraits: Political and Personal, New York, 1977. P. 160.
7. «Энциклопедия художественных произведений», М. 1998, C. 183.
8. «Новый журнал» 1954, No 38, С 239-240 .
9. Там же, С 241.
10 Там же, С. 243.
И . Баранов В. Огонь и пепел костра. Горький. 1990, С. 348.
12. Капица П.Л. Эксперимент. Теория. Практика. М. 1977, С. 256.
13. Роле Серж, С. 15.
14. «Последние новости», 1936. No 586 .10 июля.
15. М. Горький на пороге XXI столетия. Кн. 1. Нижний Новгород, 2000,
С. 214.
16. Шаляпин Ф.И .Литературное наследство. Т. 1, М. 1959. С. 352.
17. Leonid Heller. Michel Niqueux. Historie de l’utopie en Russie. Paris. 1995.
P. 171.
18.Там же. C. 238 -240
19. АГ. КГп-41-10 -3 .
20. А .М.Горький. Сталинград, 1936, С. 131 .


УКАЗАТЕЛЬ ИМЁН
Абрамович A. E., 233
Авенариус Р., 392
Аввакум Петрович, 34
Авербах И.Л., 307
Авербах Л.Л., 125,251,234,307, 309
Авилов Б., 136
Агранов Я.С., 298.61
Агурский М., 161,171
Адамович ЕВ., 381
Азеф Е.Ф., 145
Аксаков К.С. 53
Александр 1,34
Алексеева М.А., 234
Алексинский Г.А., 11, 14
Аллилуева Н.С., 242, 259, 285
Амфитеатров А.В„ И , 43,49,60 ,101,
123,130, 337
Андерсен Нексе М., 19, 20
Анджиолини А.,107,113
Андреев Л.Н., 8,10,90, 229,339,366,
374
Андреева М.Ф., 3 7 ,129,173 , 287,
Анненков Ю.П. 9, 278
Анненский И.Ф ., 34 2
Аннунцио д ’ Г., 367
Антонов А.С., 248
Анучин В.И., 341
Арагон Л., 282, 297 ,301 -303 ,306
Аристотель, 111
Арманд И.Ф ., 62
Аросев А.Я., 178
Арцибашев М.П., 92
Астров В.Н., 214
Афиногенов А.Н., 223, 240 ,310
Аш Шолом, 155,156
Бабель И.Э., 1 0 ,211,372
Базаров В.А., 1 8 ,62,128 ,130 ,132 ,134 ,
137,143, 205 ,369,373 ,374
Байер З.Г., 38
Байрон Д.Г., 346
Бакунин М.А., 7 1 ,112 ,151 ,152
Балухатый С.Д., 258
Бальмонт К.Д., 197,342
Баранов В.И., 121,270, 279, 363 ,390
Баранов-Гальперсон С.С., 198
Барахов B.C. 12, 233
Барбюс А., 68, 69, 70
Барра А., 15
Басинский П.В, И , 230 ,345
Батюшков Ф.Д., 5
Бауэр О., 141,158
Бах A.H., 11,30, 272
Бахметьев В.М., 226
Бебель А. 39, 40, 42,112 , 124, 372
Безыменский А.И., 226
Беккер К.Ф., 34
Белостоцкий М.Ю., 292,304 , 305
Бем А.Л., 13
Бенуа А.Н., 148
Берберова H.H., 172,280, 283, 298


Указатель имен
419
Берви-Флеровский В.В., 3 0 ,31
Бергсон А., 378
Бердяев H.A., 49, 50, 54 -56, 59 ,63, 67,
71,73, 90, 92,112, 158,159,161,
163, 331, 376, 378
Бернштейн Э., 40
Бессонов П.А., 71
Бессонов Ю.Д., 192,282
Бехер И., 228
Бианки В.Я., 206
Блан Л., 65
Бланк P.M., 145
Блок A.A., 92, 377
Блюхер В.К., 246, 249
Бобрышев В.Т., 195,
Богданов A.A., 6 ,10 ,18 ,37 ,43 -45 ,48 ,
62,64,92,99,101,112 ,121 ,122 ,
129,130 ,141 ,142 ,166 ,167 ,168 ,
205, 232, 331 ,348 ,373 ,374 ,375 ,
378, 390, 391
Богословский Н.В., 14
Бокль Г.Т., 3 2 ,88
Борев Ю.Б., 3 58 ,368
Бороздин А.К., 34
Браун Ф.А., 11
Бредель В., 228
Брехт Б., 10,228
Бриан А., 81, 237
Брик Л.Ю., 228
Бубнов A.C., 82, 83,219, 220-222,
245-247 ,249
Будберг М.И., 1 7 3,188 ,194 ,196, 204,
207, 215, 216, 218, 237 ,267 -269,
279, 280, 281, 283,284, 294,
296-299 ,364
Буденный С. М., 246
Буланов П.П., 3 0 0 ,308 ,312 ,313
Булгаков М.А., 211, 220, 221, 239
Булгаков С.Н., 49,50, 63,90,112,159,
372, 378
Булгарин Ф.В., 20
Бунин И.А., 3 ,4 ,10 ,138 ,197 , 240,
340,362
Буренин Н.Е., 287
Бурлюк Д.Д, 24
Бурский, М.И. 258
Бурцев В.Л., 1 0 ,43 ,133 ,152
Бухарин Н.И, 10,18, 74,77-79,126,
141-143 ,147 ,155 ,167 ,169 ,180 ,
182,183 ,212 ,214 , 219 -221 ,228,
239, 272, 281, 287, 294, 295, 300,
305-307,312,315
Быков Д.Л., И,
Быстрянский В., 133
Бьёркегрен X, 123
Вагнер Р., 152
Вайнберг И.И ., 121
Ваксберг А.И., И , 171,273, 306, 313,
363, 364
Ван Эден Ф., 51
Вандаль А., 34
Васильев Б.Л., 14
Васильев Н.З., 342
Вебер Г., 58
Величко А.Ф., 80, 202, 203
Венгеров С.А., 340
Вересаев В.В., 3 39 ,374
Вернадский В.И., 272
Вернадский Г.В., 72, 73
Верхарн Э., 369 ,392
Веселый А. (Н.И . Кочкуров), 206 ,312
Вешнев В., 33 5
Вилонов Н.Е., 44,
Вильгельм II, 353
Вин В., 46
Виноградов А.И., 2 8 8 ,3 06
Витязев Ф.И ., 198
Владимиров Л.В., 61
Вопоэ Э.М., 367
Войков П.Л., 179


420
Указатель имен
Войтинский В. С., 60
Войтоловский Л. H., 105
Волжанин (Изр аэльсо н) О. С., 39
Волков Ю.Т., 26
Волович З.И., 300,313
Володарский М.М., 7 4 ,153
Волошин М.А., 13 8,140,340 , 369
Волынский А.Л., 5, 6,367
Вольский (Валентинов) Н.В., 2 0 9 ,210
Вольф В., 224
Вольфсон И.В., 198
Боровский В.В., 7 4 ,347
Воронин B.C., 33 6
Воронов М.А., 342
Воронский А.К., 176, 268,
Воронцов В.П., 34
Ворошилов К.Е., 214, 216, 219, 230,
245, 247, 294 ,299 ,300 ,309
Вышинский А.Я., 281, 304 ,305
Вяземский О.В., 253
ГайМ.И., 300,308
Гайсинович А., 251
Галеев Б.М., 3 59
Галкин П.А., 214,308
Гамарник Я.Б ., 246
Гамсун К , 10
Ганецкий Я.С. (Фюрстенберг), 124,
182,195, 212, 262
Ганзен А., 148
Гаррисон Ф., 34
Гартманн Э., 81
Гауптман Г., 10,367
Гачев Г.Д., 95
Гачева А.Г., 78
Гегель Г.В. Ф., 112
Гейне Г., 8 3 ,111 ,346
Геллер Л., 392
Геллер М., 123
Гельрот М., 3 63
Генри О., 15
Гераклит, 111
Герланд Б., 2 78
Герлинг-Грудзинский Г., 278
Герцен А.И., 5 3 ,163
Гершензон М.О., 159
Герштейн Л.Я., 153
Гессе Г., 206
Гиббингс Б.Г., 40
Гиббон Э„ 37, 39, 83
Гизо Ф., 398
Гиппиус З.Н., 4 ,5 ,97 ,362
Гитлер А., 2 2 9 ,241,320
Гладков Ф.В ., 175, 226
Глебова-Каменева Т.И., 181
Глинка Г., 195,257
Гоббс Т., 32
Гобсон Д., 40
Гоголь Н.В., 86,159,
Голубков М.М., 3 58
Гольденберг (Мешковский) И.П., 124
Горбачев Г., 335
Горностаев А.К., 85
Готье Ю.В., 78, 239
Гоц А.Р., 153
Гржебин З.И., 6 ,99,149
Григорьев H.A., 248
Громан В.Г., 124,136, 202, 234
Гронский И.М., 183,212, 222 -224 ,251
Груздев И.А., 24 ,176
Гумилев Н.С., 152
Гуссерль Э., 71
Гэцци Ф., 206-208
Гюнтер X., 366
Даби Э., 306
Далин Д.А., 141
Дан Ф.И., 248, 273


Указатель имен
421
Данзас Ю.Н., 239
Данилевский Н.Я., 5 3 ,71 ,152
Дантон Ж., 66
Демель Р, 51
Деренков A.C., 29
Десницкий В.А., 1 28 ,129,132
Джеймс Г., 336
Джемс У., 4 4 ,105 ,372 ,378
Дзержинский Ф.Э., 1 4 6 -148 ,175 ,187,
248, 254
Дивильковский A.A., 4
Дидерихс А.Р., 148
Дмитриевский С.В., 190,
Добровольская Ю., 36 6
Донвар-Запольский М.В., 47
Донской Д.Д., 153
Достоевский Ф.М., 53, 54, 56 ,86 ,91 ,
103,134 ,152 ,159 , 228 ,339,350 ,
369
Дрэйпер Д.У., 30, 31
Дубинская-Джалилова Т.И., 273
Дьюи Д., 372, 376 ,379
Дюма А., 29
Егоров Л.Н., 239
Ежов Н.И., 9 9 ,310 ,313
Елпатьевский С.Я., 50
Енукидзе А.С., 8 0 ,300 ,308 ,312
Ермилов В.В., 125, 223, 270
Ермолаев Г., 134
Жаботинский В.Е., 10
Жданов А.А., 230
Жид А., 15,302-304,306,393
Жуков Ю.Н., 123, 215, 226, 300, 310
Загоскин М.Н., 29
Зазубрин В.Я., 259, 274, 297
Зайцев Б.К., 4,339 ,362
Закс С.М., 124
Замошкин Н.И ., 258
Замятин Е.И., 239
Зарубин А.А., 353
Заславский Д.И., 195, 270
Захава Б.Е., 265
Захаров И.Н., 46
Зелинский К.Л. 252
Зензинов В.М., 153
Зиновьев ЕЕ., 10,18, 61 ,125 -127 ,137 ,
144,146 ,147 ,148 ,166 , 167,169,
177,180 ,181 ,195 , 214, 233, 262,
281, 288
Золотарев A.A., 239,311
Зорин С., 125,154
Зощенко М.М., 10, 259,364
Иванов В.В., 306, 307
Иванов Вс.В., 180,197, 230, 240, 246,
252, 316.
Иванов Вяч.И., 90, 157
Иванов М.С .,214, 226, 308
Иванов H.H., 324
Иванов-Разумник Р.В., 91, 163
Игнатьев А.М., 11
Измайлов А.Е., 52
Иллеш Б., 223
Ильенков В.П., 223
Ильин И.А., 38 5
Иммендорфер X., 36 6
Инбер В.М., 252
Инсаров (Лалянц И.Х .), 40
Ионов И.И ., 133
Иоффе А.И., 237
Иринин, 273
Исбах А.А., 251
Искандер Ф.А., 14
Исупов К.Г., 8 9 ,118 ,360
Каверин В.А., 260
Каганович Л.М., 216, 222, 224, 230,
233, 251,271 ,388, 400
Калганов Н.Е., 78, 203, 214,
Калинин М.И., 77


422
Указатель имен
Калюжный А.М., 185
Каменев Л.Б., 1 0 ,18 ,126 ,127 ,147 ,
148,167 ,177 ,180 ,181 ,183 , 212,
214, 219 -221 , 226, 227, 233,262,
272, 281 ,288 ,300,312 , 388
Каменский А.П., 92
Кант И., 378
Капица П.Л., 39 0
Карамзин Н. М., 47
Кареев Н.И ., 112
Карлгрен А., 19
Карлейль Т., 32, 33 ,65 ,165
Карно И., 65 ,66
Каронин С. (Петропавловский Н.Е .),
342
Карпинский А.П., 272
Касаткин И.М., 73 ,185
Кассиль Л.А., 252
Кассиров И.С., 29
Катаев В.П., 25 2
КаутскийК, 6,7,10,40, 42,51,62, 64,
73, 74 ,124,141,372,391
Келдыш В.А., 31 7
Керенский А.Ф ., 248
Керженцев В. (Лебед ев П.М .), 168
Кесарийский Прокопий, 38
Киплинг Р., 3 67
Киреевский И.В ., 89
Киров С.М., 10, 240,242, 251,261, 262,
270,289,293 , 295,308,312
Кирпотин В.Я., 187,199, 229
Киршон В.М., 223, 294,310
Клопский И.М., 30
Ключевский В.О., 40,43 , 47, 48, 59, 71,
Книгге А., 36 5
Книжник-Ветров И.С., 125,133
Коган Л.И ., 254
Кожинов В.В., 3 77
Коллонтай A.M., 111
Колобаева Л.А., 3 45
Колодный Л.Е., 14
Кольцов М.Е., 2 8 2 ,301 -303
Кондурушкин С.С., 52
Конквист Р., 2 76
КонтО., 8 8,112
Кончаловский М. П., 284, 292, 293,
296,297
Корин П.Д., 10,240
Короленко В.Г., 5, 8 ,10 ,18,97 ,138
Косарев A.B., 80
Коссиор С.В., 242
Костиков В.В., 194,197
Костомаров М.М., 148
Костомаров Н.И., 3 4 ,43 , 71
Котик Н„ 50 ,51 ,105 ,112
Косяков С., 148
Коцюбинский М.М., 41
Кошенков И.М., 212, 237, 257,261,
288-294 , 298 ,302,305
Коэн С., 180, 212, 242, 259
Красин Л.Б., 12 9 ,149 ,166 ,167 ,173,
196, 221,329
Крестинский H.H ., 155
Кромвель О., 34
Кропоткин П.П., 71
Крупская Н.К., 22 0
Крыжанич Ю., 53,71
Крыленко Н.В., 202
Крючкова Е.З., 286 -288
Крючков П.П., 10, 78 ,126,194 , 207,
214-216 , 234,258, 281,284,
286-288 , 292,294, 297 -299 , 307,
310
Кузмин М.А., 90
Кузнецов Ф.Ф ., 121
Куйбышев В.В., 188,195, 242, 262, 282,
289
Куклин Г.А., 43
Кукольник Н.В., 29


Указатель имен
423
Куприн А.И., 138, 239 ,374,393
Курский Д.И ., 217
Курти Ф., 40
Кускова Е.Д., 168 ,173 ,389
Кучерявенко В., 68
Кюри М. и П., 372
Лавров ПЛ. (Миртов), 30 ,32 ,90
Лагерлеф С., 18
Ладыжников И.П., 9, 221, 269, 288,
297
Ламонт К., 37 9
Ланг Г.Ф., 292,293, 296
Лапин Б.М., 252
Лебедев Н.Е., 292
Ле Бон Густав, 46, 52, 53 ,64 ,105 ,158 ,
374
Левберг М.Е., 38
Левин Л.Г., 281, 282, 284, 290-293,
297, 304,305,
Левитов А.И., 34 2
Ле Дантек Ф., 374
Лекки У.Э., 32
Леклерк М., 40
Ленин В.И., 8,10 ,18,36 ,40-42 ,45 ,51 ,
58,61,62, 74,75,77,112 ,129 ,135,
140-147 ,149 ,153 ,154 ,157 ,166 ,
170,172, 173 ,181,182 ,200 ,
211-214 , 217, 220, 231, 232, 248,
251, 276 ,326 -330 334,336 ,343 ,
373,375
Леонидов Л.М., 2 65
Леонов Л.М., 10, 240 ,246
Ли Г.Ч., 58
Лесков Н.С., 145,165, 338
Либединский Ю.Н., 219, 223 ,245
Либер М.И ., 142
Либкнехт К., 4 2 ,124 ,372
Ливий Т., 34
Лихачев Н.П., 78, 238, 239
Логинов И., 119
Локк Дж., 112
Ломинадзе В.В., 180
Ломоносов М.В., 3 8 ,327
Лонг Р., 214-218
Лондон Д., 15
Лоренц X., 46
Луначарский A.B., 1 0 ,37 ,40 ,41 , 61,
92, 99,101 ,112 ,129,121 ,130,131,
162,182, 224 ,322,348 ,373 ,374
Луппол И .К , 230, 302
Лутохин Д.А., 239 ,259
Львов-Рогачевский В.Л., 92
Любавский М.К., 212, 238
Люксембург Р., 124 ,141
Лядов М.Н., 44
Мазани Э., 115
Майер Ю., 46
Макаренко A.C., 118,187, 211
Македонский А., 241
Макиавелли H.,3 2
Маковский С.К., 35
Малышев С.А., 60
Мальро А., 191, 228
Мальцев К.А., 178
Мамонтов С.И., 352
Манухин И.И., 283
Маргерит В., 175
Марецкий Л.П., 214, 226
Маркс К, 40,71 , 74, 84 ,139 ,348
Марр Н.Я .,280
Мартов Л. (Цедербаум Ю.О.), 128,
154
Мархлевский Ю.Ю., 124
Марченко Т.В., 1 8 ,19
Маршак С.Я., 206,227
Масальский К.П., 29
Маслов В.Н., 253
Маслов П.П., 141
МахЭ., 1 6 ,112 ,165 ,378 , 392


424
Указатель имен
Махно Н.И., 248
Маяковский В.В., 9 0 ,174,175 , 227,
228, 231, 303
Мгеладзе В.Д., 58
Менжинский В.Р., 2 8 2 ,3 07
Меньшиков М.О., 347
Мережковский Д.С., 4 ,49 ,90 ,163 337,
362
Метальников С.И., 11
Метерлинк М., 39 2
Мехлис Л.З., 199,200, 201,224, 225,
227
Микоян А.И., 254
Микучевский Н.Ю., 178
Миллер Е.К., 236
Милюков П.Н., 40,135 , 248
Минин К.С., 32
Минский (Виленкин) Н.М., 13 0 ,388
Минц З.Г., 360
Минц И.И., 82,211,246, 249
Минье М., 34
Миронов С.М., 384
Михайлов А. В., 125
Михайлова С. Б., 121
Михайловский Н. К., 3 0,32 , 33, 39,
276,342, 365
Могилянский М. М., 311
Молотов В.М., 10, 214, 219, 221,
230-232 , 257, 258, 279,271 ,294,
300,315 ,388
Молчанов Г.А., 300 ,309
Молчанов И.Н ., 270
Моммзен Ф., 46, 81
Монахов Н.Ф., 265, 266
Мороз П., 188, 209, 256, 257, 259
Морозов С.Т., 35 2
Мошкова Т., 284
Муралов Н.И., 178
Муратова К.Д., 121,131
Муссолини Б., 237, 241
Муфиоз Ж.М., 366
Мюллер В.К., 34
Мякотин В.А., 71
Набоков В.В., 4,362
Накоряков H.H., 211, 224,225
Нансен Ф., 11
Наполеон I Бонапарт, 32 ,34 ,241
Нарочницкая H.A., 123
Неведомский М. (Миклашев­
ский М.П.), 97
Некрасов H.A., 331
Некрич А., 123
Нексе М.А., 19
Немирович-Данченко В.И., 10
Никё М., 104,234, 241, 270,301 ,303 ,
345,360,365 , 366 ,371 ,392
Никитин Д. В., 2 14 .239
Николаевский Б.И., И , 154,167, 220,
239. 272, 308
Николай П , 353 ,357
Никонова Т.А., 90
Никулин Л.В., 181, 240, 252
Ницше Ф., 81,90, 96,98,109 ,111,112,
165,342 -347 ,366 ,367
Овчаренко А.И., 121
Олар А., 65
Ольгин М., 387
Ольденбург С.Ф., 11
Ольминский М.С., 40
Оляндер Л.К., 333
Онг-Гвае-Свян, 290, 291,306
Орждоникидзе Г.К., 177,183, 203, 282,
300
Орлов А., 315
Осадчий П.С., 194,234, 236
Осипова Н.О., 323
Осоргин М.А., 3 62
Оствальд В., 11, 50, 51 ,112


Указатель имен
425
Островский И.М., 300 ,308
Остромиров А., 85
Павленко П.А., 258
Павлов И.П., 10, 221, 262,272, 282
Павлович М. (Вельтман М.Л.), 61
Пальчинский А.П., 80, 202, 203 ,266
Панферов Ф.И., 222, 223, 231, 270
Паркер Э., 58
Парамонов Б., 14 ,171,194
Парвус A. (A.JI. Гельфанд), 124
Пастернак Б.Л., 8 ,10
Паукер К.В., 300,308, 309, 313
Певцова Р.Т., 34 5
Перцов В.О., 252
Петерсон P.A., 8 0 ,3 08
Пеширов Г.А., 284, 286
Пешкова Е.П., 5, 42 ,120 ,128 ,136 ,137 ,
142,167, 194, 206, 212, 234,284,
286, 295, 299
Пешков З.М. (Свердлов), 267,302
Пешкова М.А., 131, 237, 251, 270, 282,
284, 286 -288 , 295,307,314
Пешкова H.A., 213, 286,295, 298,314
Пильняк Б.А., 21 1 ,239 ,270
Писарев Д.И., 88
Платон, 111
Платонов А.П., 10, 288,385
Платонов С.Ф., 34, 43,68,78,112,198,
238, 239
Плетнев Д.Д., 270, 278, 281,284, 292,
292, 297
Плеханов Г.В., 10 ,64 ,112 ,128 ,141 ,
147,190
Плутарх, 34
Погодин М.П., 47
Погребинская А.Б., 187
Погребинский М.С., 18 7 ,191,192 ,262 ,
307,308 ,310 ,311
Подъячев С. П., 185
Покровский М.Н., 41, 60 -62, 78, 82,
182,235, 238, 239, 245 -247 , 374
Полонский В.В., 3 40,360
Поль де Мен, 346
Поляков Ю.М., 11
Постышев П.П., 216, 222, 223, 242, 251
Поттер Ч.Ф., 379
Преображенский Е.А., 6 3 ,1 26
Примаков В.М., 303
Пришвин М.М., 8 ,10 ,175 ,197 , 206,
252,362, 373,374
Прокофьев Г.Е., 300, 308
Пруст М., 33 6
Прудон, 30
Пушкин A.C., 385
Пятницкий К.П., 2 7 ,40 ,41 ,43 , 50 ,124
Рабинович А.И., 123
Рабинович Б.Н., 153
Радек К.Б., 1 2 5 ,126 ,154 ,155 ,183 ,195 ,
200, 220,227, 228,237, 240, 271
Ракицкий И.Н ., 148, 279
Раковский Х.Г., 124,174
Рамзин Н.К., 79, 203
Рассел Б., 135,
Ратнер Е.М., 153
Резерфорд Э., 372
Резников Л., 121
Рейнгардт М., 181
Ремизов А.М., 7 ,1 0
Репин И.Е., 3, 5,10 , 93
Ризе К., 379
Робеспьер М, 66, 67
Роговин В.З ., 123
Род Ж., 58
Рождественский С.В., 239
Рожков H.A., 135,137
Розанов В.В., 10 ,49 ,92,163 ,229 ,359,
362,376
Розенберг А., 16
Роле С., 365,368, 390


426
Указатель имен
Роллан М., 173
Роллан Р., 10,18, 20 -22,24,68 ,69 , 71,
75,150 ,152 ,160,167 ,173,197, 203,
204,206 -208 ,210 , 221 ,237,238 ,
241,253. 260. 262,266, 274,289,
312,333, 350 ,364 ,376 ,385 ,388
Романов Б.А., 239
Романов Г.К., 135
Романов К.К., 238
Ромась М.А., 32
Роттенберг А.И., 252
Рубинштейн Б.Н., 204
Румянцев П.П., 129
Рыков А.И., 10,18, 78 ,126 ,148,
153-155,165 -167,173 ,175,
180-183 ,212 ,214 ,226 ,276 , 281,
306-308 ,312
Рютин М.Н., 180, 214, 226
Рябушинский С.П., 213
Рязанов Д.Б., 148
Рязанцев A.B., 202
Савинков Б.В., 145
Савицкий П.H., 72, 73
Савостин М.М., 148
Салтыков-Щедрин М.Е., 331
Сантаян Дж., 379
Сапелов М.С., 176-179
Сапронов Г.В., 180
Сараскина Л.И., 4,121
Сарнов Б., 14
Сатурин Д.В., 40
Свердлов Я.М., 2 48 ,307
Святополк-Мирский Д. П., 252
Свечников В. ,189
Сейфуллина Л. H., 2 25 ,246
Селлар Р. В., 379
Семашко H.A., 11
Семенов А. А., 311
Сен Жюст, 66
Сенека Л. А., 111
Сенкевич Г., 3 67
Сеньобс Ш., 34 ,40
Серафимович А.С., 222,223, 231, 270
Сергеев-Ценский С.Н., 339
Сергеевич В.И., 48
Серебрянский Я.И ., 313
Серж В.(Кибальчич), 206,207, 239,
271,272
Серман И., 334 ,358
Сетницкий H.A., 85
Сингх Д.П.Б., 379
Синклер Э., 57
Синявский А.Д., 26, 368
Скабичевский А.М., 4 ,9 2
Скворцов П.Н., 40
Скворцов-Степанов И.И ., 17 0,182 ,
374
Скотт В., 26
Скрыпник H.A., 214
Славин Л.И., 252
Слепков А.Н., 214, 226
Слепцов В.А., 331
Слоним М., 320
Слонимский М.Л., 211
Слуцкий А.И., 315
Смилга И.Т., 126
Смирнов В.М., 180
Смирнов И.Н., 308
Смит Р., 214,215
Содди Ф., 50
Соколов (С. Вольский) А.В., 44
Соколов-Степанов И.И., 2 0 5 ,374
Солженицын А.И., 1 4 ,184 ,190 ,192 ,
194,362,393
Соловьев B.C., 53, 54, 71, 85 ,157 ,158 ,
165,392
Соловьев С.М., 43, 47
Солоневич И.Л., 16,320
Спенсер Г., 112


Указатель имен
427
Сперанский А.Д., 11, 282, 284, 287,
288, 292, 299
Спиридонова М.А., 279
Ставский В.П., 222, 270
Сталин И.В., 1 0,13 -15 ,18,80 ,125,
167,172 ,176 ,178 ,179 ,180 ,182 ,
183,193,194 , 200,202 , 204-211,
213-221 , 222 -251 , 254, 256-259,
266, 269 ,272 ,273 ,280 -283 ,
294-300,303 , 306 -310 , 320, 341,
363, 381 ,388,390
Станиславский К С. , 10
Стасова Е.Д., 237
Стасюлевич М.М., 83
Стейнберг М.Д., 65
Стецкий А.И., 2 22 -224 , 228, 246, 249
Столыпин П.А., 54
Страуян Я., 153
Стриннгхольм А.М., 38, 39
Струве П.Б., 5 5 ,56 ,378
Суварин Б. (Лившиц Б.К.), 239
Суворин А.С., 92
Сунь-Ят-Сен, 58
Сурганов В., 121
Суханов H.H., 62 ,128,132,136,137,
142, 202, 205,236
Сухих С.И., 336
Сухомлин В.В., 153
Сырцов С.И., 180
Тагер Е.М., 262, 264,370
Тарле Е.В., 78, 238, 239
Тер-Погосьян М.М., 153
Тимирязев К.А., 10
Тихонов А.Н., 176, 221, 299
Тихонов Н.С., 22, 230, 246 ,252,387
Ткачев П.Н., 30
Ткаченко Т., 119
Товстуха И.П., 214
Токвиль А., 35
Толмачев В.Н., 214
Толстой А.Н., 2 45 ,246 ,252 ,327,330 ,
339
Толстой Л.Н., 5 ,8 , 10 ,14 ,16, 85, 91,
103,134, 156,157 ,165 , 339,343,
350,365 ,366 ,367 ,369 , 371,372
Томский М.П., 10, 78 ,126 ,154 ,180 ,
214,195 -197, 202, 219 -221 , 226,
240, 262, 276, 295 ,300 ,306 -308 ,
388
Тополянский В.Д., 279
Топоров В.Н., 323
Трачевский A.C., 34
Трейчке Г., 81
Тренёв К.А., 240
Триоле Э., 2 8 2 ,301 -303
Троцкий Л.Д., 1 1 2 ,124 ,127 ,131 ,144 ,
153,154 ,156 ,161 ,166 ,177 ,180 ,
194,195,201 , 217, 222, 233, 247,
249, 270,282, 295, 389
Труайя А., 36 3
Трубецкой Е.Н., 378
Трубецкой Н.С., 72,73
Тураев Б.А., 58
Туркул A.B., 236
Тухачевский М.Н., 163, 249,303
Тынянов Ю.Н., 3 15 ,358
Тьерри О., 34,38, 83
Тютчев Ф.И., 53
Тэн И., 90,165
Уайл И., 14
Уборевич И.П., 303
Угланов H.A., 2 14 ,308
Ульрих В.В., 281
Ульянова М.И., 36,
Уорвик Ф.Э., 100
Урицкий М.С., 7 4 ,124 ,153 , 209
Успенский Г.И., 3 93
Успенский Ф.И ., 58
Устимович П.М., 206,311
Устинов А.М., 52


428
Указатель имен
Устрялов Н.В., 85, 86
Уфимцев А.Г., 186
Уффельман Д., 36 5
Уханов КВ ., 261
Уэвелль В., 28
Уэллс Г., 10,145
Фадеев А.А., 270
Федин К.А., 9,264 , 265
Федоров Л.H., 11, 237,290
Федоров Н.Ф., 85, 86 ,92 ,112, 292,
331,373 ,392
Фейербах Л., 378
Фельдман Н.И ., 249
Ферворн М., 37 4
ФилософовД.В., 4 ,94 ,97 ,163
Фирин С.Г., 3 0 7 ,308 ,310 ,311
Флейшман Л., 278
Флеровский Н. (Берви В.В .), 112
Флоренский П.А., 9 2 ,112 ,331
Фон-Мекк Н.К., 80,202 , 203, 266
Франк С.Л., 49, 63 ,373 ,377 ,378
Франс А., 10, 350
Фрейд 3., 112
Френкель Н.А„ 253, 254
Халатов А.Б., 18 2,185,201 , 207,214,
235
Хвыльовый М. (Фитилев Н.Г.), 214
Херасков И.М., 61
Хилквит М., 10
Ходасевич В.Ф., 4 ,10 ,145 -147 ,149,
150,194,195 , 259, 283
Ходоровский И.И., 290, 291 ,306
Холмс Д.Х ., 37 9
Хомяков А.С., 89
Хоршевский В.Г., 211, 236
Хрусталев Н.И ., 23 6
Цвейг С., 10
Цветаева А.И., 181
Циолковский К.Э., 10
Чаадаев П.Я., 5 3 ,86 ,159
Чапыгин А.П., 371
Чаянов A.B., 80
Чернавин А., 233
Черниченко Ю.Д., 14
Чернов В.А., 6
Чернов В.М., 133,144,145,153 ,154 ,222
Чернышевский Н.Г., 88 ,331
Черткова О.Д., 266, 268,279, 284, 290,
294-296 ,306 -316 ,
Чехов А.П., 5, 8 ,10 ,38,303 ,347 ,365 ,
366,367 ,369
Чириков Е.Н., 374
Чичерин Б.Н., 47
Чичерин Г.В., 153
Чони П., 365
Чуковский К.И., 3 ,4 ,134 ,197 , 211,
220,239 ,364 ,381 ,382
Шаляпин Ф.И., 1 0 ,391,392
Шанин А.М., 3 00 ,308
Шапошников А.И., 178
Шаумян С.Г., 211
Шашков С.С., 30
Шеллинг Ф.В ., 54
Шель Фетингоф, 34
Шерр Б„ 15, 365 ,372
Шерр И., 31
Шехтель Ф.О., 213
Шиваров Н.Х., 298
Шиллер Ф., 111,346
Шиллер Ф.К.С., 3 78 ,379
Шиман П., 141
Шкапа И.М., 241, 257
Шкапская М.М., 75
Шкловский В.Б., 134,195, «52
Шлёцер А.Л., 46, 47
Шлоссер Ф.К., 34, 37
Шмелев И.С., 1 0 ,138 ,150 ,339 , 340,
374


Указатель имен
429
Шолохов М.А., 10, 206, 211,220, 239,
246, 312
Шопенгауэр А., 8 1,111,
Шостакович Д.Д ., 211, 220, 239
Шоу Б., 19,135
Шпенглер О., 71, 75,152
Штейнберг А., 38 8
Штирнер М., 71,152
Щербаков А.С., 8 3,84,221 ,223, 225
Щербатов М.М., 47
Щукин Б.В., 265
Эйдеман Р.П., 23 0,246 ,249, 303
Эйнштейн А., 204
Эйсмонт Н.Б., 214
Элиот Ч., 372
Эль Мадани, 103
Эльсберг Я.Е., 335
Энгельгардт М.А., 49
Энгельман И., 34
Энгельс Ф., 3 6 ,71 ,74
Эрбар П., 392,304
Эрде Д., 125,155,156,
Эренбург И.Г., 2 31 ,303
Юдин П.Ф., 223, 227
Юнг К.Г., 336
Юрин Е. О., 36
Юшкевич С.С., 339
Ягода Г.Г., 10, И , 18 ,186 ,188 ,192 ,194 ,
195,204 -208 ,234, 255,267 ,269 ,
241.281,282 , 284,285, 287 -289 ,
292-295 ,298 ,300 ,306 -315 ,364,
388,389
Якубович-Мелыиин П.Ф ., 39
Ярославский Е.Я., 246
Ясенский Б., 252


430
Фотоматер иалы
А. М . Пешков и Е.П. Пешкова с детьми Макси мом и Катей. 1903.
Фото И.О. Берсон
М. Горький, М.Ф . Андреева и Н.Е. Буренин на Капри. 1907
Фото Э. Моргано


Фотоматери алы
431
Заседание КУБУ в Доме ученых. Петроград. 1920-1921.
Фото М.Г. Нап пелъбаум а
М. Горький, М.И. Будберг и Н.Н. Берберова в Соренто. Н оябрь 1924.
Фото М.А . Пешкова


432
Фотоматери алы
М. Горький на встрече с ж енщина ми-рабкорами. Июнь 1928. Москва


Фотоматериа лы
433
Фотография, п р ис лан на я М. Горькому М.С. Сапеловым. В группе —
Н.И. Муралое (1), М.С. Сапелов (2), А .И . Шапошников (3), А.Я . Аросев (4),
Н.Ю. Микучевский (5) и др.
М. Горький на Соловецких островах. Ию нь 1929 г. В группе
М.А . и Н.А . Пешковы, П.П. Крючков, Г.И. Бо кий, М.С. Погребинский и др.


434
Фотоматери алы
Горький и Г.Г. Ягода на авиационном празднике в Монино 3 мая 1932 г.
Фото М Л . Пешкова
М. Горький, М.Е. Кольцов, П.П. Крючков и др. в Горк ах-10. Сентябрь 1932 г.
Фото Б.А . Карасева


Фотоматери алы
435
Горький на засед а нии Оргкомитета Союза Советских Писателей.
Москва, 15 августа 1933 г. Выступает АЛ.Фадеев, в зале Л.М. Леонов,
ЛЛ. Авербах, В.Я. Кирпотин, В.Я. Зазубрин и др.
М. Горький в группе чле нов пр ави тельства около м авз олея В.И. Лени на
на ф изкул ьту рно м параде. Июль 1934.
Фото Н.М. Петрова


436
Фотоматер иалы
М. Горький с внучкой в Тессели (Крым). 1935-1936.
Фото М. А лексеева


Фотоматери алы
437
Отчество ' *
:
КРЕМЛЕВСКАЯ ПОЛИКЛИНИКА
1ШИСАНУПРА ИРСМЛЯ :
Обложка «Истори и б оле зниц А.М . Пешкова-Горького.
Надпись рукой Л.Г. Левина: «Умер 18. VI.36»
Похоро ны М. Горького на Красной площади 20 ию ня 1936 г.
За катаф алком идут Е.П. Пешкова, М.Ф . Андреева , Н.А . Пешкова,
М.И. Будберг, Е.З. Крючкова, И.Н. Р ак иц кий


438
СПИСОК ИЛЛЮСТРАЦИЙ
1. А. М. Пешков и Е.П. Пешкова с детьми Максимом и Катей. 1903.
Фото Я.О . Берсов.
2. М. Горький, М .Ф . Андреева и Н.Е . Буренин на Капри. 1907. Фото
Э. Моргано.
3. Заседание КУБУ в Доме ученых. Петроград. 1920-1921.
Фото М.Г. Наппельбаума
4. М. Горький, М.Й . Будберг и H.H . Берберова в Соренто. Ноябрь
1924. Фото М.А. Пешкова
5. Фотография, присланная Горькому М.С, Сапеловым. В группе —
Н.И . Муралов (1), М.С . Сапелов (2), А,И. Шапошников (3),
A.Я. Аросев (4), Н.Ю . Микучевский (4) и др.
6. М. Горький на встрече с женщинами-рабкорами. Июнь 1928. Моск-
ва,
7. М.ТорйКий на Соловецких островах. Июнь 1929 г. В группе
М.А. и Н.А. Пешковы, П.П. Крючков,ХИ. Бокий, М.С. Погребин­
ский и др.
8. Горький и Г.Г. Ягода на авиационном празднике в Монино 3 мая
1932 г. Фото М.А. Пешкова.
9. М. Горький, М.Е. Кольцов, П.П. Крючков и др. в Горках-10. Сен­
тябрь ,1932. Ф ото Б.А. Карасева.
10. Горький на заседании Оргкомитета Союза Советских Писателей.
Москва, 15 августа 1933 г. Выступает А.А.Фадеев, в зале Л.М . Ле­
онов, Л.Л . Авербах, В.Я. Кирпотирг, В .Я . Зазубрин и др.
11. М. Горький в группе членов правительства около мавзолея
B.И . Ленина на физкультурном параде. Июль 1934. Фото
ELM. Петрова.
12. М. Горький с внучкой в Тессели (Крым). 1936. Фото М. Алексее­
ва.
':;г.■'
‘‘
'
13. Обложка «Истории болезни А.М. Пешкова-Горького». Надпись
рукой Л.Г. Левина «Умер 18.VI.36».
14. Похороны М. Г ор! кого на Красной площади 20 июня 1936 г. За ка­
тафалком идут Е.П . Пешкова, М:Ф»Андреева, H.A. Пешкова,
М.Й. Будберг, Е.З . Кркйкова, И Ц. Вакицкий. Фото Н.М. Петрова.
На обложке: М. Горький. Москва. 1902 г.
М. Горький на I съезде советских писателей. М. 1934.
Фото И.М . Шагина.
На обороте: Скульптурный портрет М. Горького работы И.Д. Шадра


439
ОГЛАВЛЕНИЕ
ОТ АВТ ОР А........................................................................................................................... 3
Глава 1. ПИСАТЕЛЬ «ВСЕМ ИРНО У СЛ Ы Ш А Н НЫ Й» ......................................... 13
Глава 2. ФОРМИРОВАНИЕ ИСТОРИЧЕСКОГО
СОЗНАНИЯ М. ГОРЬКОГО
... .... .. ... ... .... .. ... ... .... .. ... ... .... .. ... ... .... .. ... ... ....
28
Глава3. РЕЛИГИЯ ЧЕЛОВЕКА И ЧЕЛОВЕЧЕСТВА ...............................................88
Глава 4. П ОСТИЖ ЕНИЕ РУССКОЙ РЕВ О Л Ю Ц И И ............................................ 120
Глава 5. ПРАВДА И С Т О Р И И И И С Т О Р И Я П Р АВД Ы .......................................... 171
Глава 6. ТАЙНА СМ ЕР ТИ Г О Р Ь К О Г О ........................................................................278
Глава 7. ТВОРЧЕСТВО ГОРЬКОГО
В К ОН ТЕ КС ТЕ СЕ Р ЕБР Я Н ОГ О В Е К А .............................................................. 317
Глава8.ГОРЬКИЙ - НАШ СОВРЕМЕННИК ..........................................................362
ЗАКЛЮЧЕНИЕ
.................................................................................................. 387
П Р И М Е Ч А Н И Я .................................................................................................................. 394
УКАЗАТЕЛЬ И М Е Н ......................................................................................................... 418
Ф О Т О М А Т Е Р И А Л Ы ....................................................................................................... 430
СП ИС О К И Л Л Ю С Т Р А Ц И Й .......................................................................................... 438
О ГЛ А В Л ЕН И Е ....................................................................................................................439


Научное издание
Утверждено к п ечати Ученым советом
Института мировой литературы им. А . М. Горького РАН
Л.А. СПИРИДОНОВА
НАСТОЯЩИЙ ГОРЬКИЙ:
МИФЫ И РЕАЛЬНОСТЬ
Компьютерн ая верстка А. 3 . Бернштей н
Подписано в печать 27.04 .2013 г.
Формат 60x90/16. Бумага офсетная.
Гарнитура Petersburg. Печать офсетная.
Печ. л. 27,5. Тираж 500 экз.
Федеральное государственное бюджетное учреждение науки
Институт мировой литературы им. А. М. Горького
Российской академии наук
121069, Москва, ул. Поварская, дом 25-а,
тел.: (495) 690-05 -61
Отпечатано в ППП «Типография «Наука»
121099, Москва, Шубинский пер., 6
Заказ No 4084
ISBN 978-5 -9208-0401-3
9 785920 804013
9785920804013